«Ксеноугроза: Омнибус»

Ксеноугроза: Омнибус (fb2) - Ксеноугроза: Омнибус 3446K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Уильям Кинг - Грэхем МакНилл - Энди Чамберс - Энди Хоар - Лори Голдинг

Warhammer 40000 Ксеноугроза: Омнибус

История изменений

1.0 — файл произведен в Кузнице книг InterWorld'а.

1.1 — добавлен рассказ Уильяма Кинга "Гризнак на переправе".

1.2 — добавлен рассказ Питера Фехервари "Голодную отбрасывает тень".

Империя Тау

Саймон Спурриер Воин Огня

Не переведено.

Питер Фехервари Без касты

"Тау не выбирают ни касту, ни своё Истинное Имя. Кровь даёт нам корни и определяет наше будущее, нас называют за то, что мы сделали и ещё можем сделать. И наши истинные имена не высечены в камне, как и мы"

Тау'ва

Воин сидела во мраке, глядя в тускло мерцающие линзы лежащего в руках шлема. Вспоминала. Искала имя.

Когда я завершила обучение и ступила на Путь Огня, я предстала перед командующим академии вместе с другими кадетами-шас'саал для Именования. Кто поймёт истинное имя воина лучше, чем мастер, выковавший из него живое оружие? Одних хвалили за стойкость, других — за ловкость или меткость, меня же назвали Дж'каара, "Зеркало", за способность понять, что лежит на душе у товарища.

— Ты — их сверкающее сердце, — сказал он. — Ты видишь и черпаешь их силу, троекратно отдавая её назад.

Он предсказал мой путь к величию, подтвердил то, что я уже знала сама, что я первая среди равных. Да, это была гордость, но заслуженная делом гордость — пусть среди Тау'ва женщина равна мужчине, немногие из нас сверкают ярко на Огненном Пути. Я мечтала затмить саму Солнце Теней.

Она нахмурилась, вспоминая ту невероятную заносчивость и цену, которую за неё заплатила. Воин вздохнула и провела по шлему мозолистыми пальцами. Он был с ней, когда она впервые ощутила неповторимо сладкий вкус войны.

Став шас'ла, я ринулась в свой первый бой с убеждением, что моё пламя не дрогнет на холодном ветру войны. Нашим врагом были бхе'гаал — зеленокожие звери, что расплодились на бескрайних просторах Галактики и часто вторгались на территорию тау. Эти жестокие уродливые существа жили ради битвы, впрочем, их подход был насмешкой над искусством войны: они толпами носились по полю боя, опьянённые собственной яростью. Мы кружили вокруг, заманивали их в одну смертельную ловушку за другой и истребляли благодаря непревзойдённой огневой мощи, а затем отступали прежде, чем орде удавалось задавить нас числом.

То было идеальное выражение кайона, свидетельство искусства войны тау… и моего понимания сердец, ведь пусть я и не была старшим офицером, товарищи всё равно следовали за мной, вдохновлённые примером и словами. И впрямь слова так легко давались мне, что наш шас'уи даже пошутил, что должно быть подкидыш из водных!

Я не знала сомнений и страха, была уверена в своём месте в идеальной геометрии тау'ва, неприкасаема. И когда шас'уи пал, никто даже не удивился, что меня выбрали на его место. Я, юный ветеран, считала себя героем. Я была слишком молода, чтобы понять, что в лёгких победах нет ничего героического.

Она вздрогнула, когда прикоснулась к шраму. С отвращением. С почтением. Воин провела по незаметной трещине, шедшей от лба до щеки. От шрама остался лишь след, но от этого было не легче.

Ф'анк… Добос. По'гайя… Непримечательные миры и простые войны со слабыми, глупыми врагами, лёгкие победы, разжигавшие мою гордость.

Оба'рай…

Небольшая планета на окраинах второй сферы — невероятно прекрасный Оба'рай, чьи сухие равнины напоминали о прекрасном Та'у. Словно родной дом для нашего народа, ради такого можно было рискнуть.

— Здесь гуэ'ла, — сказал шас'о нашего кадра. — Их Империум заявляет права на этот мир, но его тень в регионе развеялась, их внимание приковано к далёкими конфликтами. Если мы ударим быстро и решительно, то Империум закроет на это глаза.

Гуэ'ла — "люю-дии"… Древние существа, воинственные и суеверные, но не глупцы и не дикари. Меня завораживала перспектива наконец-то встретить достойного врага. Возможно, даже заслужить звание шас'врэ.

В ответ на неё глядел покорёженный шлем. Спрашивая. Обвиняя. Ремонт, грубый, но вполне достаточный, сделала она сама. Мастер из касты земли вернул бы ему совершенство, но совершенство стало бы ложью.

Колонисты гуэ'ла упорно сражались, но их тактика и технологии были примитивны по сравнению с нашими. Нас задержала лишь их прославленная Имперская Гвардия — подразделение, которому обещали отдать эту планету как дом, если они смогут её удержать. Шас'о дал им возможность сдаться, но на суровых условиях, и ответом стал плевок в лицо. Это встревожило меня, ведь гуэ'ла были достойными уважения врагами, но, когда я высказала свои сомнения шас'врэ, он рассмеялся.

— Ты действительно веришь, что шас'о хотел, чтобы они сдались? Эта война требует не Открытой Ладони, а Смертельного Удара — чистой победы без осложнений.

Она кивнула своей изуродованной тени, соглашаясь, что именно тогда совершенство увяло, именно тогда расцвели сомнения… именно тогда её истинное имя стало ложью.

Гвардейцы дали последний бой в главном городе Оба'рай, укрепили стены и собрали многотысячное ополчение, но впустую. Наши команды невидимок проникли в бастион и точечным ударом уничтожили артиллерию, после чего солдаты оказались беззащитны против дальнобойных ракет и рельсовых винтовок. Мы сравняли город с землёй, не потеряв ни одного воина, но ни разу за время кошмарного обстрела имперцы не попытались сдаться. Мои товарищи смеялись, считая их глупцами, но я молчала.

Как я и ожидала, шас'о приказал пленных не брать. Прочёсывание развалин было опасной и грязной работой, и потому мы спустили на разрушенный город круутов, наши вспомогательные войска — хищных птиц, кровожадных и диких, но верных и превосходно подходящих для этой задачи. Но… Мысль об этих дикарях, бесчинствующих среди тел павших воинов, тяготила меня. Если слухи были правдивы, крууты любили лакомиться плотью павших врагов…

Она больше не была сверкающим зеркалом, но осталась сильна, и будет служить Высшему Благу… не потому, что оно было совершенством, но потому, что остальное ещё хуже. И теперь, когда она отражала мрачную, неясную силу, возможно, ключом будет несовершенство.

Даже сейчас я не могу объяснить причину, но я нарушила приказ шас'о и повела отделение в развалины, солгала и сыграла на их доверии в поисках чего-то, чему не могла найти названия. Клубы чёрного дыма превратили город в сумрачный лабиринт, заваленный обугленными телами и корчащимися существами, которые не могли быть живыми. Мы молча их добивали. Это было милосердием, но я чувствовала инстинктивное отвращение воинов, их невысказанный вопрос: зачем? Они были моими ближайшими товарищами, теми, с кем я надеялась принести клятву та'лиссера, но я повела их в грязь, макнула лицом в резню, от которой мы, тау, предпочитаем держаться на расстоянии.

Зачем?

Мы шли всё дальше, а вокруг разносились стоны умирающих, изредка прерываемые довольным уханьем круутов. На городской площади мы наткнулись на стаю зверей, столпившихся вокруг груды трупов, и тогда я узнала, что слухи о наших союзниках были правдой. Один увидел нас и заклекотал, возя когтями и размазывая кровь по зубастому клюву. Затем он склонил голову и насмешливо махнул лапой, словно приглашая нас присоединиться к пиру. Двух моих товарищей вырвало прямо внутри шлемов, и мы попятились, спеша убраться от наших мерзких союзников.

Голова кружилась от дыма и отвращения, когда я споткнулась о труп в дымящейся шинели и замерла. Глаза на обгоревшем до костей лице были широко раскрыты и смотрели прямо на меня. Странно, но его высокая фуражка осталась целой, хоть её край и пригорел к черепу.

Зачем? — хотелось спросить мне, хотя я не понимала, о чём спрашиваю.

Гуэ'ла, словно оживший от ненависти, бросился на меня, замахнувшись чем-то ярким, раскалённым и жужжащим. Я отпрянула, встретив удар ружьем, и оно разлетелось — всё тело содрогнулось от бури осколков. Я слышала дикие крики товарищей и выстрелы их карабинов, когда воющий цепной меч впился мне в шлем…

Воин протянула руку и прикоснулась к другому шраму, который не заживёт никогда — он проходил не по коже, не по костям, но стал знаком тьмы, которая всегда была внутри. Её товарищи убили ко'митз'ара за миг до того, как он убил её, и всё же слишком поздно. Потом они перестали быть её товарищами. Их и не будет. Изъян сделал её изгоем среди своего народа, лишил уз та'лиссеры, но превратил в нечто большее. Притаившаяся во тьме тау, в чьей душе притаилась тьма, наконец-то нашла для своей истины имя — Джи'каара, "Разбитое Зеркало".

Питер Фехервари Змеев заповедник

— НАЧАЛО ЗАПИСИ —

Мы движемся вслепую по тонкому лезвию ножа, который рассекает небытие. Оступись — и падёшь с пути. Иди прямо — падёшь вместе с ним. Тут есть, наверное, какая-то разница, но я уже стала в этом сомневаться. Но, тем не менее, останусь верна Высшему благу и предоставлю вам самим делать выводы из событий.

У меня мало времени, но даже на смертном одре следует блюсти положенный порядок. То есть, оставаться тау даже среди дикарей. Эта гнилая планета забрала у меня многое, но этого ей не отнять. Знайте же: я пор’уи Виор’ла Асхарил, дочь третьего потока из клана Кхерай. Я происхожу из септа миров, где благоразумие водяной касты затмила свирепость огненной, но всё же моя семья служит достойно Империи Тау с основания первых колоний. Как и я послужу своим последним докладом.

И потому начнём с начала. Пусть им будет серо-зелёная мгла, круглый год висящая над Фи’драа, моим новым миром. Не успела я сойти с трапа корабля, как планета заключила меня в свои жаркие, смрадные объятья и больше не выпускала. Моргая и давясь в густом тумане, я услышала грубые голоса и ещё более грубый смех, потом кто-то ткнул маску фильтратора мне в лицо и я снова смогла дышать.

— Первый раз — будто тонешь, — произнёс мой спаситель. — Потом станет легче.

Я не помню, кто это был, но он солгал: дышать в этом мире никогда не станет легче.

— Ты явно нажила себе слишком влиятельных врагов для столь юной особы, Асхарил, — безо всяких преамбул заявил посол о’Сейшин, рассматривая меня с подушек своего парящего в воздухе трона. Его голос был мягок и в тоже время полон энергии. Он наполнял просторный зал приемов точно текучий шёлк: настоящее оружие в руках искусного оратора. Посол прислал вызов сразу после моего прибытия, так что я не успела привести себя в порядок и теперь чувствовала себя довольно униженно.

— Я не понимаю, почитаемый, — сердито возразила я, колеблясь между уважением и неприязнью к древнему старцу. Ему подчинялись все наши силы этой глухой планеты. Власть о’Сейшина служила доказательством превосходства нашей касты, но от посла смердело годами, прожитыми сверх естественного порога жизни для тау. Его старческая кожа стала уже тёмно-синей и с трудом скрывала жёсткие грани черепа, однако взгляд посла оставался по-прежнему ясным.

— Этот мир — конечная станция, — продолжал он. — Кладбище для сломленных воинов и забытых реликтов вроде меня, а не испытательный полигон для горячей крови молодых. Кого ты оскорбила, раз тебя отправили сюда, Асхарил? — Он улыбнулся, но глаза его выдали.

— Я следую дорогой воды, — ответила я, положившись на врожденное самообладание своей касты. — Моя кровь струится тихо и мирно, так что мой голос может плести…

О’Сейшин фыркнул, оборвав меня, словно пощёчиной.

— Я слишком стар для словесных игр, девочка! — Он подался вперед, и с губ у него потянулась ниточка слюны. — Зачем ты явилась на Фи’драа? Кто тебя послал?

— Почитаемый… — Я запнулась, тщетно пытаясь оторвать взгляд от падающей словно в летаргическом сне слюны. — Простите, но я сама просила назначения сюда. Я проводила изучение языка и обычаев людей, — Я нарочно использовала слово, которым гуэ’ла называют себя. — На Фи’драа мне виделась наилучшая возможность углубить свои познания.

Посол глянул на меня с таким откровенным недоверием, почти нарочитым, словно мы с ним старательно играли в игру «кто кого обманет». Игру, в которой он привык выигрывать…

— Значит, ты хочешь испытать себя в деле, Асхарил? — Он снова улыбнулся, и на этот раз я заметила в его улыбке веселье, которое, однако, разделить у меня никакого желания не возникло. — Тогда не стану тебе препятствовать. Более того, у меня есть для тебя как нельзя более подходящее поручение.

Я так никогда уже не узнаю, почему о’Сейшин посчитал меня своим врагом на той нашей единственной и короткой встрече, однако посол оказался самой безвредной из всех бед, что ждали меня на этой планете.

О долгой борьбе Империи Тау с Империумом гуэ’ла за планету Фи’драа я распространяться не буду. Загадки опутывают ту войну словно шепчущий дым, а я не успела о них почти ничего узнать перед тем, как о’Сейшин отправил меня в никуда. Я могла бы много рассказать о природе самой планеты, по ней я скиталась почти пять месяцев, однако удовольствуюсь лишь одной избитой истиной: что бы не говорили на вводных, это никак не готовит к тому, что будет на самом деле. Отнести Фи’драа к классу «мир джунглей» или «водный мир» — это всё равно, что облачить мертвеца в пышные одежды и называть его красавцем. Восемьдесят процентов поверхности планеты утопает в вязких, снулых океанах, которые перемешиваются с небом в беспрестанном круговороте испарения и моросящих дождей, окутывая всё кругом серо-зелёными миазмами, что проникают во все поры и самую душу. Континенты Фи’драа представляют собой колючую путаницу мегакоралла, забитую растительностью, которая выглядит — и пахнет — так, словно её выгребли со дна океана. Низкорослые деревья с мясистыми стволами и похожими на пузыри листьями соперничают с увядающими царствами грибов и колоссальными скоплениями анемон: и всё это душит друг друга, лезет друг через друга и просто растёт друг на друге — размножение в гонке с распадом столь быстрой, что её, кажется, можно заметить собственными глазами.

Худшее ли место на Фи’драа сектор О-31, я сказать не берусь, однако он явно занимает там не последнее место. Гуэ’ла называют его «Клубок» — название бесконечно более подходящее, чем наше сухое и рациональное обозначение, ибо нет ничего даже отдаленно напоминающего рациональность в этой зловещей местности. Вьющаяся спираль раскисших от воды джунглей, мрачное сердце самого большого и самого дикого материка планеты. Война его почти не коснулась, однако слухи преследуют его, точно дурные воспоминания: о полках, которых проглотило в полном составе прежде, чем они успели схлестнуться с врагом… О заблудившихся патрулях, которые ещё ведут войны постарше наших… И о древних тварях, спящих в глубине океанов…

Понятно, что я не придавала внимания всей этой чепухе. В мою задачу входило пролить свет здравомыслия на эту головоломку и «распутать Клубок» (как это красиво представил о’Сейшин). Я должна сопровождать фио’вре Мутеха, заслуженного картографа из земляной касты, который получил задание нанести эту область на карту. Тогда я решила — идиотка! — что мне оказана честь! И только потом, позже, увидев, как Клубок обматывается вокруг и сквозь себя, я поняла всю бессмысленность нашей затеи. И часто думала: не смеётся ли ещё надо мной о’Сейшин?

О характере земляной касты говорит многое тот факт, что Мутех воспринимал своё невыполнимое задание безо всякой злости. Крепкий тау в осеннем цикле своей жизни, он вечно ходил надутый и самодовольный, что меня постоянно бесило, однако к работе Мутех относился исключительно скрупулёзно. Его помощник Ксанти, тихий аутаку (спец по информации), говорил редко и никогда не встречался со мной глазами. По-моему, он предпочитал общество своего инфодрона из новоразумных всем остальным.

Четвертой и последней из стоящих упоминания была наша защитница и проводник шас’уи Джи’каара. Огненный воин и ветеран Фи’драа, она относилась к джунглям с чутким недоверием хищника, который понимает, что сам может стать добычей, и как у многих хищников-вожаков, у неё была собственная стая: десяток янычаров гуэ’ла с импульсными карабинами и в лёгкой броне. Все они были имперскими дезертирами, которых больше привлекли обещания лучшей кормёжки, чем идеология тау, и которые, несмотря на внешние атрибуты нашей цивилизации, так и остались варварами. Каждый вечер они играли в азартные игры, спорили и грызлись между собой, но никогда — в присутствии Джи’каары. Знай они, что я понимаю их язык, то следили бы за ним получше. И прислушиваясь к их грубым страстям и страхам, я дивилась, как столь приземлённый народ вообще вышел к звёздам.

Вместе мы вступили на Клубок: земля, вода, огонь и… грязь, следуя по его странным водным путям на паре престарелых «каракатиц». Раз в несколько дней Мутех замечал какое-нибудь «необычное место» и требовал остановки. После чего мы тратили целую вечность, описывая какой-нибудь невразумительный геологический феномен или древние руины. Пока картограф наносил данные на карты, а янычары патрулировали местность, джунгли потихоньку придвигались, следя за нами тысячью голодных глаз, которые как будто принадлежали одному зверю.

— Он ненавидит нас, — сказала как-то Джи’каара, застав меня врасплох: я пристально вглядывалась в зверя в ответ. — Однако нам рад и ждёт, когда мы потеряем бдительность.

— Это же просто джунгли, шас’уи, — возразила я, повернувшись к воительнице. — Они не способны мыслить.

— Врёшь, водичка, — ответила Джи’каара. — Видишь правду, но, как и все ваши, сама её боишься.

— «Все ваши»? — Я была поражена. — Мы с тобой одной крови. Мы обе тау.

Лицо Джи’каары скрывала бесстрастная маска боевого шлема с выпуклыми линзами, однако презрительную усмешку я ощутила.

По мере того, как наша экспедиция растягивалась и недели превращались в месяцы, я возненавидела всех своих спутников, но в особенности — Джи’каару. Я признаю место огненной касты в тау’ва, однако мне не давала покоя агрессия, сидевшая у неё внутри, точно сжатая пружина. Может быть, это было из-за неприятного шрама у неё на лице или её насмешливого презрения… Но, пожалуй, нет… Скорее всего, это было что-то более глубокое. Как и о’Сейшина, её затронула порча этого мира.

Порча. Столь иррациональный термин в устах тау. Он наверняка больше бы подошёл имперским фанатикам, которые осуждают всё непохожее уже из-за самой непохожести. Возможно, однако позже я начала подумывать, что фанатики подобрали очень верное слово.

Пора рассказать вам о Змеевом заповеднике.

— Что это? — Я попыталась разглядеть тёмный силуэт сквозь вуаль окружающей его растительности. В середине острова, лежащего перед нами, возвышалось нечто похожее на приземистое широкое строение, которое явно отличалось от всех тех, что мы встречали на Клубке прежде. Несмотря на мешающие заросли, его простые угловатые контуры прослеживались чётко, говоря об архитектурной строгости вопреки плавным очертаниям наших форм. Даже только увидев его с расстояния, я преисполнилась дурными предчувствиями.

— Ниррода не обманули, — заметил Мутех, опуская оптику.

Ниррода? Я вспомнила диких, облепленных грязью аборигенов, которых мы встретили несколько недель назад. Технически «аборигенами» их называть неправильно, так как местные федране произошли от колонистов гуэ’ла, которые покорили этот мир тысячи лет назад, а потом он, в свою очередь, покорил их. Примитивные вырожденцы, низкие и кривоногие, с огромными точно стеклянными глазами и раззявленным ртом, живущие среди дикой природы довольно разрозненными племенами. Все они непредсказуемы, но клан Ниррода, который двигался вдоль хаотичной аритмии Клубка, был печально известен своей воинственностью. Однако Джи’кааре знакомы их обычаи, и она выиграла переговоры для Мутеха, который обменивал яркие безделушки на обрывки знаний об их коварной стране. Один из обрывков и привёл нас сюда.

— Насчёт змеедрев не обманули точно, — кисло заметила огненная воительница. — Весь остров ими утыкан.

Поначалу я принимала лёгкое колыхание высокой, похожей на актинии, поросли, которая словно ковром покрывала остров, за действие ветра… Хотя ветра никакого не было… Теперь я взглянула на покачивающиеся отростки по-новому: у основания каждый был толще меня в талии, сужаясь к ребристому фиолетовому кончику, который кланялся в нашу сторону, точно пробуя наш запах на вкус.

— Они опасны?

— Их ожог смертелен, — с лаской в голосе ответила Джи’каара, — но растут они медленно. Этим, наверное, больше ста лет. Это строение…

— Явно возведено до войны, — с удовольствием перебил её Мутех. — Находку нужно тщательно осмотреть. — Что-то похожее на алчность промелькнуло на его широком лице, явив ещё одну грань порчи: жажду знать. — Огненный воин, прошу расчистить путь.

Джи’каара развернула роторные пушки нашей «каракатицы» вдоль леса, кромсая упругую как резина поросль на дымящиеся обрубки, которые больше походили на куски мяса, нежели на растение. Умирая, дерева издавали пронзительные звуки, их трели звучали неожиданно разумно.

— Плохой оказался заповедник, — со странной грустью произнёс Ксанти. Я удивлённо взглянула на помощника Мутеха. Тот поёжился, смущённый моим вниманием. — Так это место дикари называют: Змеев заповедник.

Потом янычары прошлись по останкам леса огнемётами, с хохотом обращая в пепел бьющиеся обрубки. Один громила перестал смотреть по сторонам — и похожий на кнут отросток, корчась в смертных судорогах, хлестнул его по лицу. Пару секунд спустя человек присоединился к растению в собственном танце смерти. Впервые я стала свидетельницей насильственной смерти, однако ничего такого не ощутила. Фи’драа уже изменила меня.

Лишённое покрова, строение оказалось почти совершенным в своей уродливости. Приземистый восьмиугольный массив, сложенный из серых плит, твёрдых как скала. Стены под наклоном сходятся к плоской крыше, которая выглядела достаточно крепкой, чтобы выдержать бомбардировку с воздуха, наводя на мысль, что это место могло быть чем-то вроде бункера. Обойдя его кругом, мы не нашли ни щелей, ни следов отделки, только глубоко утопленный в стену вход, куда легко мог проехать танк. Металлическая перегородка преграждала путь, на её изъеденной поверхности выступал строгий символ «I». Несмотря на свою простоту, знак излучал суровый авторитет, лишь усугубив мои тревоги.

— Мне не знакома эта эмблема, — задумчиво произнёс Мутех, проводя рукой по выпуклостям металла. — Ты что думаешь, пор’уи?

— Похоже на руну гуэ’ла, — ответила я. — Лингвистически она переводится как «сам, лично», но в таком контексте, вероятно, подразумевает обозначение какой-то группировки.

— Значит, гуэ’ла построили это место? — спросил Ксанти.

— О, я с абсолютной уверенностью могу предположить имперское происхождение, — ответил Мутех, явно довольный собой. — Хотя здесь не хватает помпезных украшений, присущих их архитектуре, но контуры и материал — явно имперские.

— Откуда взялись имперцы на Фи’драа до войны? — Ксанти, похоже, сам смутился от своего замечания.

— А почему им здесь не быть? — провозгласил Мутех. — За сотни лет имперцы побывали почти везде. Это древняя держава, которая горела желанием достичь звёзд за тысячи лет до того, как нам была явлена тау’ва. Однако, нельзя сказать, когда они впервые появились на этой планете. И зачем.

— У этого места мощь крепости, но нет логики крепости, — сообщила Джи’каара, впервые подав голос. — Стены прочные, но нет ни огневых точек, ни сторожевых башен.

— Возможно, они скрыты, — предположила я.

— Не забывай, это довоенный реликт, — укоризненно ответил Мутех. — Его построили не для того, чтобы удержать врага снаружи, а для того, чтобы уберечь секреты внутри.

— Какие секреты? — преданно спросил Ксанти.

— Такие, которые стоит хорошо прятать! — При мысли об открывающихся возможностях у картографа заблестели глаза. — Такие, которые стоит узнать для Высшего блага. — Он хлопнул по перегородке: — Открывайте!

Внешне никаких механизмов доступа видно не было, но инфодрон Ксанти обнаружил биометрический считыватель, встроенный в перегородку.

— Для гуэ’ла это довольно сложная система, — бормотал аутаку. Его лицо почти пропало среди пляшущих голограмм, которые проецировал дрон. Небольшая машина в форме тарелки парила возле двери, ощупывая механизм инфолазером и схематически перенося его туда, где с ним мог работать хозяин.

— Сомневаюсь, что смог бы обойти его, — говорил Ксанти, — однако похоже замок уже взломали… и довольно грубо перенастроили. — Он поднял хмурый взгляд. — Кто-то уже пробрался сюда до нас.

Несмотря на то, что замок был уже повреждён, к моменту, когда Ксанти синтезировал нужный ключ, уже опустилась ночь. Мёртвые шестерни со скрежетом ожили, и перегородка пошла вверх, стеная от повторного надругательства. Из тёмной утробы хлынул кислый запах плесени, настолько густой, хоть топор вешай. Несколько янычаров насмешливо фыркали, пока я, сдерживая рвотные позывы, неловко возилась со своей маской-фильтратором, однако сами заметно побледнели. Джи’каара резким движением заставила их замолчать, однако благодарности я не испытала. Герметичный шлем избавил её от вони, которую нам пришлось терпеть. Где уж тут равенство и справедливость?

Мы вошли в похожий на пещеру зал уже привычным порядком: дрон-стрелок Джи’каары полетел вперёд, янычары веером разошлись в стороны. Наши ручные фонари отбрасывали темноту прочь, однако та чёрной паутиной цеплялась за каждый угол и щель. Из темноты кругом проступали выгоревшие остовы транспортных амфибий и каких-то агрегатов, бросая тени на кладбище из бочек и ящиков, похожих на надгробия.

— Те, кто сюда пробрался, перекрыли путь к отступлению, — сообщила Джи’каара, оценив разрушения. — Уничтожили машины и запечатали выход на случай, если кто-то проскочит.

— Почему никто не сопротивлялся? — поинтересовалась я, — Тел не видно.

— Хороший вопрос, водичка.

На другом конце зала среди обломков покоился искромсанный люк, вырванный из пазов. Джи’каара опустилась на колено и провела пальцами по истерзанному металлу. Края люка лохматились острыми завитушками.

— Цепные мечи.

— Откуда ты знаешь?

— Зубья оставляют характерный след, — Джи’каара умолкла и глянула через плечо прямо на меня. — Их отметины… не спутаешь ни с чем. — Её голос прозвучал почти вызывающе.

— «Не спутаешь ни с чем»? — Точно по собственной воле мои глаза обратились к залатанному шраму на лицевом щитке её шлема — ране, которая точно в зеркале отражала разрез у неё на лице. И тут до меня дошло, как она познакомилась с этим оружием.

Дальше по коридору разрушения почти сошли на нет, однако гнетущее чувство не исчезло. Оно преследовало нас, пока мы проходили одно покинутое помещение за другим, уходя вглубь сооружения и прижимаясь друг к другу всё тесней.

— Группы поменьше могли бы охватить большую площадь, — протестовал Мутех. — Твоя осторожность нелогична, шас’уи. Это место давно мертво.

Но огненный воин не стал бы разделять наши силы, и я снова поразилась различию между нашими кастами. Мы работаем вместе ради Высшего блага, однако наши характеры расходятся. Мутех и Ксанти — создания рациональности, в время как Джи’каара жила чистыми инстинктами. Что же тогда я такое?

Я размышляла над этим вопросом, пока мы двигались дальше, проходя комнаты охраны и кладовые, пустой склеп общей спальни и столовую, где на столах по-прежнему ждала еда, затвердевшая до состояния камня и забытая.

— Оно застало их врасплох, — пробормотала Джи’каара, — и расправилось с ними очень быстро.

— Оно? — переспросила я. — Ты хотела сказать: захватчики?

— Нет… — Впервые её голос прозвучал обеспокоенно. — Нет, мне кажется, это что-то другое.

Первого мертвеца мы встретили на посту связи. Закутанный в тяжёлые алые одеяния, привалившийся к пульту вокса мумифицированный труп был похож больше на машину, чем на человека. Вместо лица у него была угловатая бронзовая маска, утыканная датчиками и явно приклёпанная к черепу. В бионической клешне был зажат пистолет, ствол был просунут в разбитую решетку рта. Верхушка черепа отсутствовала, превратившись в корону из осколков кости и электросхем.

— Он застрелился, чтобы захватчики не успели до него добраться, — заключила Джи’каара.

— Или потому что не успели добраться, — неуверенно предположила я. Джи’каара перевела взгляд на меня и подождала, пока я консультируюсь со своей интуицией. — Он единственный, кого мы нашли. Возможно, это чем-то отличает его от остальных.

— Он точно отличался от остальных, — со страстью вмешался Ксанти. — Судя по обширной бионике, это жрец механикусов и, вероятно, не из последних по статусу. В отличие от нас, спецы по обработке информации Империума стремятся слиться со своими машинами.

Страсть аутаку удивила. Внезапно я поняла, как мало знаю о своих спутниках.

Мы прошли вместе так много, но по-прежнему оставались незнакомцами. Что нас разделяло: наши касты или просто личные недостатки? С беспокойством я отложила этот вопрос в сторону и сосредоточилась на текущих событиях.

— Пожалуй, это он вызвал тех, кто сюда проник.

Джи’каара обдумала мою мысль.

— Пожалуй, водичка.

«И, пожалуй, я не такая дура, за которую ты меня держишь», — подумала я.

Опускной механизм на нижние уровни был уничтожен, а люк на лестничном колодце заперт изнутри, правда, для плазменных резаков это препятствием не было. За люком спиралью уходили в темноту металлические ступени.

Дрон-стрелок Джи’каары летел первым, опускаясь в пролёт, а мы шли по спиральной лестнице. Луч его прожектора пропадал в бездне внизу. По мере спуска стены начинали крошиться и осыпаться, всю влагу из них высосали серебристые прослойки грибка. Кое-где отвратительная грязь вспучивалась раковыми опухолями плодовых тел, но это были лишь высохшие пустышки, по-видимому, окаменевшие в процессе роста. Вонь стояла жуткая, и я крепко прижимала к лицу фильтратор. Мутех с Ксанти вскоре последовали моему примеру, а вот янычары терпели стойко, не желая показывать слабость перед Джи’каарой.

«Стараются, точно собаки перед хозяином», — подумала я.

Через равные промежутки мы проходили мимо входных створов на другие уровни, и я осознала, насколько огромное сооружение лежит под землей, точно закопанная гора, изрытая ходами и пещерами. Некоторые из входов были заперты, некоторые раскрыты нараспашку, но мы пропускали их все. Исследовать весь комплекс целиком заняло бы несколько дней, а ни один из нас не горел желанием здесь задерживаться. Поэтому мы шли дальше; нас всех подгоняло общее чувство, что ответы, которых мы ищем, лежат внизу. Но когда свет дрона наконец нащупал дно лестничного колодца, мы застыли на месте.

— Император сохрани! — ахнул один из янычаров, но никто не одёрнул его за этот атавизм.

Наш путь заканчивался в трупной яме. Десятки мёртвых тел грудами лежали внизу, искалеченные и переломанные немилосердной смертью. Стены вокруг были изрыты глубокими воронками, что говорило о сильной перестрелке, однако нельзя было сказать, пули это или цепные мечи, которыми мёртвые были очищены от грехов.

Очищены от грехов. Ещё одно выражение, которое плохо сочетается с тау’ва, но всё-таки это верный термин, ибо твари эти были нечистыми. Несмотря на раны и десятки лет разложения, было ясно видно, что гуэ’ла они напоминали только поверхностно. Иссохшая кожа туго обтягивала изуродованные кости, разрастаясь узловатыми пластинами на рёбрах и плечах. У многих были лишние суставы на ногах или похожие на длинные изогнутые лезвия выросты, торчащие из запястий. От лиц остались высохшие маски на удлинённых, почти звериных черепах; челюсти раздвинуты жёсткими языками с жалом на конце. Некоторые ещё носили обрывки одежды, однако большинство были обнажены.

Они сбросили одежду, точно ненужную кожу, когда их охватило изменение…

— Мы должны повернуть обратно, — решительно заявила я. В кои-то веки янычары были со мной согласны, и к моему удивлению — не только они.

— Асхарил права, — произнесла Джи’каара. — Этот склеп лучше оставить как есть.

Мутех заколебался. Он испытывал такое же отвращение, как и все мы, однако оставить тайну неразгаданной для него было всё равно что предать себя анафеме.

— Это неприемлемо, — заявил картограф. — Наш долг оценить, переложить в цифры и записать эту аномалию. Высшее благо требует бесстрашия. Неужели твоё бесстрашие тебя подводит, огненный воин?

Джи’каара окаменела. Между янычарами прокатилась волна напряжённости, и я увидела, как они неосознанно дёрнули оружием в сторону картографа. Даже Ксанти это заметил; его взгляд метался между спорщиками, на лице застыло почти комичное выражение растерянности. Лишь Мутех, казалось, совершенно не подозревал о грозящей ему смертельной опасности.

— Я пойду дальше один, — настойчиво продолжал он, — если ты боишься…

Я подумала, что после такого она его убьёт. Я попыталась вмешаться, вспомнить своё ремесло и сгладить разногласия, однако слова покинули меня прежде, чем я сумела их подобрать. Вместо этого Джи’каара нашла в себе резерв дисциплины, о наличии которого я и не подозревала.

— Огонь всегда идёт впереди, — сказала она и, не проронив больше ни слова, шагнула вниз, между трупами. И подписала нам приговор.

Мы шли за незваными гостями по следу разрушений через лабиринт мастерских и лабораторий, которые вскоре стало не узнать. Нити грибка, который сплошь покрывал стены, здесь вызрели, разрастаясь в цепкие, неприятные пряди, похожие на затвердевшие внутренности. Прежде чем застыть, эта штука обвила всё, придав строгой имперской архитектуре мягкость органических форм.

«Мы ползём сквозь больной труп», — думала я. Но что, если он не мёртв, а только вечно умирает? Я с трудом пыталась подавить эти нелепые мысли, цепляясь за ясность тау’ва, но в этой выгребной яме она казалась едва теплящейся, ложной надеждой.

Полусгнившие мертвецы грудились повсюду, отмечая путь, по которому шла их смерть. Изрубленные, разорванные, обугленные, они гибли толпами, пытаясь задавить вторжение массой, и я поймала себя на мысли: насколько смертоносны были те, кто их убивал. Какое существо может словно косой срезать этот ужас? Ответ мы нашли в разгромленном лазарете, где непрошенные гости понесли первые потери. Павший воин был почти похоронен под грудой мутантов, однако его фигуру невозможно было перепутать ни с кем. Живым он почти вдвое был бы меня выше и не сосчитать во сколько раз тяжелее. Возможно ли такое на самом деле?

— Космические десантники, — произнесла Джи’каара с чем-то напоминающим благоговение. — И там где один, будут и другие.

У меня перехватило дух, когда она подтвердила мои подозрения. Я изучала отчёты и изображения элитных воинов Империума, но они казались мне далёкой, почти мифической угрозой. Они были дурным сном, великанами биоинженерии, которых выводили с целью быть абсолютно безжалостными на службе своего мёртвого императора. Ходили слухи, что сотня этих чудовищ может покорить целую планету.

— Что они здесь делали? — поинтересовалась я, зачарованно глядя на мёртвого космодесантника. Шлем с заостренным, почти птичьим рылом скрывал его черты, но я могла вообразить себе лицо под маской: оно должно было быть воинственным и открытым, с кожей, похожей на жёсткую выделанную шкуру, с причудливым переплетением шрамов и татуировок — лицо, не просто вытесанное войной, но специально переделанное для неё.

Джи’каара сделала знак янычарам, и те растащили мутантов в стороны, откопав чёрную как пустота силовую броню. Странно, но его левая рука выглядела словно отлитой из серебра; плечевой щиток украшала стилизованная «I» с врезанным черепом. Ещё больше не к месту выглядел ярко-жёлтый правый наплечник. Несмотря на свирепый вид, понятия об эстетике здесь явно не хватало.

— Узнаю геральдику, — Джи’каара постучала по угловатому кулаку, изображённому на жёлтом наплечнике. — Имперские Кулаки — старые враги Империи Тау, но такой… — Она указала на серебряный наплечник. — Такой я раньше не видела. И они носят жёлтую броню, а не чёрную.

— Погоди, — сказала я, — этот второй символ… Разве он не похож на тот, который мы видели наверху у входа?

— Они схожи, — произнёс Мутех, разглядывая эмблему, — но врезанный череп — это существенное отличие. Возможно, между ними существует связь, однако поспешные допущения опасны…

— Разве это имеет значение? — спросил Ксанти. — Фанатики гуэ’ла все сумасшедшие. Всё, что они делают, не имеет смысла.

— Знай своего врага как себя, — произнесла Джи’каара, явно цитируя какое-то учение огненной касты. — Здесь какая-то загадка.

Однако в причинах смерти космодесантника никакой загадки не было: его нагрудник был вскрыт точно раковина, и один из мутантов практически забрался внутрь грудной клетки, прорубив внутренности воина.

— Империум послал своих лучших воинов, чтобы провести зачистку возникшего кризиса, — задумчиво пробормотала Джи’каара.

— Тем больше причин для нас уйти, — продолжала настаивать я на своём.

— Мы не можем, — Она шагнула прочь от погибшего великана. — Космические десантники не бросают своих павших.

— Я не вижу связи…

— Не видишь? Подумай, водичка.

— Я… — Понимание окатило меня словно ледяным душем. — Ты думаешь, что они проиграли.

— Что бы здесь не случилось… — произнесла она, обводя рукой мутировавшую орду, — мы должны удостовериться, что это закончилось.

След кончался на самом верхнем уровне подземного амфитеатра. Нашим фонарям с трудом удавалось обозначить огромное пространство, выхватывая отдельные детали, однако не имея силы охватить всё целиком. Создавалось впечатление колоссального улья, сотканного из серых прядей. Из углубления в центре зала поднималась белёсая куча. Толстые пряди грибка пробивались из её основания, умножаясь и мельчая по мере роста и проникая в каждую поверхность. Чем ниже мы спускались, тем яснее становилось, что мутанты приняли здесь последний бой, закрывая от врага сердце своего улья, однако космодесантники тоже гибли один за другим. Первый лежал двумя уровнями ниже, ещё сжимая цепной меч; головы у него не было. Как и его товарищ, десантник был облачён в чёрные с серебром доспехи, однако правый наплечник был совсем другим.

— Белый Шрам, — сообщила Джи’каара, указав на алый зигзаг молнии на белом поле. — Они с честью сражались на Да’лите.

— На Дал’ите были космические десантники? — Меня повергла в ужас мысль, что Империум так глубоко проник во владения тау.

— Они почти взяли Дал’ит, водичка, — неприветливо хмыкнула Джи’каара. — У вас в касте кое-какую правду замалчивают, чтобы ваши трусливые сердца не сжимались от ужаса.

Но несмотря на смысл слов, в её голосе не было злобы. Мы с ней пришли к чему-то вроде взаимопонимания, она и я. Меня больше беспокоило то, что моя собственная каста, вполне возможно, лгала мне. Возможно ли такое на самом деле? Воспоминание о старом интригане о’Сейшине утешения мне не принесло.

Мы продолжали спускаться. Джи’каара, останавливаясь у каждого павшего космодесантника, мрачно изучала его знаки отличия: синяя хищная птица на белом… Белый круг пилы на чёрном… Она не узнала ни тот, ни другой, но всё равно отдавала дань уважения: каждый из них погиб страшной и героической смертью в окружении разорванных врагов.

— Почему они носят знаки разных кадров? — спросила я, видя, что загадка их пёстрого братства не даёт Джи’кааре покоя.

— Знаки ори’де’на, — поправила она. — Космические десантники называют свои группировки «ори’де’на». — Я сморщилась от такого неуклюжего произношения слова гуэ’ла «орден». — И отвечу на твой вопрос, водичка: я не знаю. Это собратство противоречит всему, чему меня учили про таких как они. Космодесантники строго держатся своих кланов.

— Возможно, их заставили сражаться вместе, — предположила я. — Может быть, это наказание за какой-то проступок. Или, наоборот, честь.

Но ни одна из этих теорий не обнадёживала, особенно с того момента, как мутанты становились всё страшнее и страшнее. Некоторые уже не несли никакого сходства с гуэ’ла вообще, больше походя на отродье совершенно другой, абсолютно не-нормальной расы. По сравнению с несколькими тварями даже космодесантники казались маленькими. Громадные тела покрывали шипастые плиты внешнего скелета, которые выглядели достаточно крепкими, чтобы выдержать выстрел импульсного карабина. Все тела пестрели мехом из серебряно-серой плесени, однако нельзя было сказать, вырос ли грибок сверху или же пророс изнутри.

Внезапно Джи’каара остановилась, воззрившись на одного из зверюг покрупнее.

— Я знаю, кто это такие, — сказала она тихо.

— Это мутанты, — заявил Мутех, — явно результат каких-то неумелых имперских экспериментов…

— Это иге’мокуши, звери Безмолвного Голода, — произнесла Джи’каара. Название мне ничего не говорило и остальных явно поставило в тупик. Она кивнула, нисколько не удивленная: — Хищнический вид, с которым Империя Тау столкнулась совсем недавно. Эти отличаются от биоформ, которых показывали на ознакомительных занятиях, но многообразие заложено в их природе. Они — живые орудия, которые умеют владеть как формой, так и сущностью, превращаясь в то, что лучше всего подходит для достижения цели.

— Они враждебны Империи Тау? — тревожно спросил Ксанти.

— Они враждебны любым формам жизни, кроме своей собственной. Они словно саранча: живут только для того, чтобы жрать и размножаться, не оставляя после себя ничего, кроме праха и призраков. Говорят, Империум сильно пострадал от их вторжений.

Все замолчали. Вот ещё одна неприятная правда, которую скрыли во имя Высшего блага. За прошедшие несколько месяцев мои убеждения точно разъело, открыв обман, одержимость и ужас. Что ещё от меня скрывали?

Вниз… дальше вниз… Ещё мёртвые космодесантники… Сначала золотая звериная голова на тёмно-синем, потом ещё одна хищная птица, на этот раз красная на белом.

— Ты с почтением относишься к этим воинам, — сказала я, внимательно наблюдая за Джи’каарой.

— Я уважаю их силу, Асхарил.

Но я чувствовала, что её восхищение лежит глубже. Джи’каара была изгоем среди собственного народа, живя ближе к дикой природе Фи’драа, чем к мудрости тау’ва. В этих воинах наравне с силой её влекло их братство.

К тому моменту, когда мы достигли нижнего уровня, нашёлся восьмой космодесантник. Этот последний погиб, совсем чуть-чуть не дойдя до цели. Его броня была пробита в десятке мест похожими на лезвия выростами. Странно, но он продолжал стоять: его телу не давала упасть груда заваливших его трупов. Даже среди своих братьев он выглядел гигантом, однако были у него и другие отличия. В то время, как остальные только покрасили левую руку в серебро, обе его руки были серебряными — или скорее из какого-то более твёрдого металла. Его личная геральдика была чёрной, эмблемой служила стилизованная белая латная перчатка.

— Железная Рука, — сообщила Джи’каара. — Ещё один старый враг.

— Там, похоже, хранились образцы, — произнёс Мутех, указывая на пару опрокинутых прозрачных цилиндров, которые выглядели достаточно большими, чтобы вместить самую крупную тварь. Плети грибка обернулись вокруг, сжав цилиндры так сильно, что усиленное стекло треснуло.

— Эти дураки притащили Безмолвный Голод на Фи’драа, — прошипела Джи’каара. Я с изумлением услышала ярость в её голосе. Она говорила так, будто угрожали её родному миру.

— Так что, это место что-то вроде тюрьмы? — спросил Ксанти.

— Не тюрьмы, — ответил Мутех, прослеживая паутину трубок, идущих от цилиндров к ряду ржавых пультов. — Вспомни лаборатории, которые мы прошли. Нет, это исследовательский центр. Имперцы проводили здесь опыты над этими тварями. Наверное, искали способы общения…

— Империум не ищет общения со своими врагами, — сказала Джи’каара. — Они искали оружие.

— Но почему здесь? — поинтересовался Ксанти. — Или просто так совпало, что они выбрали Фи’драа?

— Многие из местных видов грибков смертельно опасны, — задумчиво произнёс Мутех. — Наверное, они пытались синтезировать патоген.

— А потом у них что-то сорвалось, — ровным голосом произнесла Джи’каара.

— Мы этого не знаем, — возразил Мутех. — Технические методы гуэ’ла пронизаны суевериями, но…

— Наследственные черты иге’мокуши оказались слишком сильны, — сказала я, подивившись собственной уверенности. — Когда имперцы заразили его… оно поглотило грибок…

Интуиция, я поняла. Я не принадлежу полностью ни к созданиям рациональности, ни к инстинктам. Я — нечто более утончённое, чем эти двое.

— Оно стало грибком, — закончила я. — А потом грибок поглотил их.

Мои товарищи уставились на меня, затем их глаза поползли по заражённому пространству вокруг. Джи’каара нарушила молчание первой.

— Обыскать космодесантников, — приказала она янычарам. — Собрать все гранаты.

— Что ты задумала, огненный воин? — требовательно спросил Мутех.

— Мы выполним задачу наших врагов, — Она показала на огромный гриб-пузырь в центре зала. — Иногда враг твоего врага ещё больший враг.

— Ты не сделаешь ничего подобного! — Мутех был потрясён. — Мы должны выяснить, что здесь открыли имперцы. — Он посмотрел на Ксанти в поисках поддержки, однако молодой специалист избегал его взгляда. — Аутаку!

— Прошу прощения, фио’вре, — несчастно пробормотал его помощник, — но что бы не нашли здесь имперцы… добра это им не принесло.

— Я обыщу этого, — сказала я и направилась к ближайшему космодесантнику.

— Надеюсь, ты знаешь, как выглядит граната? — с лёгкой издёвкой спросила Джи’каара. Потом ушла по направлению к верхним уровням.

— Трусы! — крикнул нам вслед Мутех. — Вы все предаёте Высшее благо!

«Нет, мы служим Высшему благу!» — с яростью подумала я. Даже если кое-кто из нас начал в нём сомневаться.

Подавив отвращение, я оттащила труп мутанта с выбранного мною воина, чтобы добраться до его поясного ремня. И вот тогда я услышала низкое гудение. Слабое, однако его источник нельзя было перепутать: доспехи космического десантника по-прежнему работали. С тревогой я уставилась в его архаичный шлем. Простая маска скрывала правую часть лика, но левая представляла собой мешанину бионики, собранной вокруг выступающего оптического датчика. Вблизи воин казался больше машиной, чем человеком.

Железная Рука, как Джи’каара назвала его…

— Фио’вре, нет! — Голос, неожиданно полный уверенной настойчивости, принадлежал Ксанти. Я оглянулась и увидела, что Мутех стоит возле гриба с лазерным скальпелем в одной руке и ёмкостью для сбора образцов в другой.

— Стой! — эхом откликнулась я, но скальпель уже опускался на крапчатую поверхность гриба. — Не тро…

Гриб взорвался как бомба.

Которой и был, поняла я, — споровой бомбой, спящей, но не мёртвой.

При взрыве не было ни огня, ни осколков, но ударная волна отбросила Мутеха через весь уровень, с сокрушительной силой швырнув его на пульты. Я видела, как отскочило его тело, за миг до того, как всё вокруг накрыл густой, бурлящий серый туман. Крепко вцепившись в маску фильтратора, я зажмурила глаза и скрючилась, прячась под Железной Рукой.

Когда споровое облако накрыло разошедшихся янычаров, те поначалу принялись ругаться, однако затем проклятия перешли в захлёбывающиеся вопли, когда лёгкие начали наполняться этой грязью. Я слышала, как несчастные мечутся вокруг, пытаясь избавиться от мучений. Кто-то вслепую открыл огонь, импульсы с шипением разрывали сгустившийся воздух. Ещё кто-то вскрикнул в последний раз, когда в него попал случайный выстрел.

Это была милость. Единственная милость, которая осталась на долю этих бедолаг…

Я рискнула выглянуть, когда один из них упал на колени неподалёку. Ядовитая метель превратила его в размытый, бьющийся силуэт, но я видела, как всё его тело неистово сотрясается, точно в приступе какой-то лихорадки, пробирающей до самых костей.

Не просто до самых костей. Эта дрожь доходила гораздо глубже.

Я услышала, как его плоть бурлит: его мускулы принимали новые формы, растягивая кожу в попытке удержать хаос под ней. Внезапно янычар закричал, выплёскивая кровь и споры, — его спина прогнулась внутрь под невероятным углом. Хребет сломался, затем резким щелчком приобрёл новый, сгорбленный и хищный, изгиб. Жуткие шипы выступили из позвоночника, торопясь догнать быстро удлиняющийся череп. Руки выстрелили вперёд в крошеве срубленных пальцев под давлением костяных серпов, выскочивших из запястий. Янычар снова попытался закричать, и его язык вырвался на волю, утолщённый и зазубренный, точно змея с жалом на конце.

«Выглядит так, будто внутри у него прорастает змеедрев», — сумбурно подумала я. Теперь в любую секунду новорождённый гибрид мог обернуться и увидеть меня…

— Фио’вре! Где вы? — позвал Ксанти, спотыкаясь в тумане. Его верный дрон парил рядом. Аутаку заметил меня и облегчённо поднял руку:

— Асхарил! Ты не ви…

Гибрид прыгнул. Движимый мощными двухсуставчатыми ногами, он молнией промелькнул в воздухе и врезался в аутаку прежде, чем тот его заметил. Костяные серпы метнулись вниз, пронзив плечи Ксанти и пригвоздив того к полу. Его пронзительный крик оборвался, когда язык зверя выскочил, точно выкидное лезвие, и пробил маску фильтратора. Его ноги конвульсивно дёргались, пока язык извиваясь пробирался по глотке, жаля и засеивая его спорами. Осиротевший инфодрон зачирикал в смятении — и взмах серпа швырнул его кувырком в мою сторону. Я прикрыла голову: тарелка врезалась в Железную Руку и опрокинулась рядом с несчастным писком.

Туман редел, споры оседали по всему помещению, точно мягко светящаяся пыль. В их тусклом свете я увидела, что ни один из янычаров не избежал превращения. Одни ещё проходили через последние мучения, но пятеро уже неслись к одинокой фигуре на самом верхнем уровне. Джи’каара стояла, опираясь на одно колено, и вела приближающихся гибридов на прицеле импульсной винтовки. Она выстрелила, однако избранная цель метнулась в сторону с ошеломительной быстротой. Я представила себе, как Джи’каара ругнулась: со злостью, но без страха. Никогда не боялась… Она выстрелила снова, затем сразу же ещё раз. Первый выстрел заставил цель отскочить прямо на второй. Заряд сбил гибрида на середине прыжка, и тот рухнул на пол корчащейся грудой. Не успела тварь вскочить, как третий выстрел расколол ей череп. Цель поражена, однако потеряно драгоценное время.

Пронзительно вереща, одна из тварей вскочила на тот уровень, где сидела Джи'каара, однако та не обратила на это никакого внимания, сосредоточившись на дальней цели. Но прежде, чем я успела крикнуть и предупредить её, из сумрака вылетел дрон-стрелок и изрешетил противника из спаренных стволов, почти разорвав тварь пополам. Вращаясь, тарелка ринулась к другому гибриду, плюясь огнём, однако зверь уворачивался, двигаясь рваными птичьими скачками, и приближался, перескакивая с пола на стену и обратно. В последний момент тварь подкатилась понизу и вскочила на ноги под тарелкой, уцепившись за край. Дрон провернулся, яростно паля и пытаясь сбросить противника, но тварь оказалась слишком сильной. Я представила, как примитивный логический центр машины оценивает вероятности и взвешивает возможности. Он нашёл ответ в какие-то секунды и взорвался, оставив от гибрида только обугленные ноги.

Больше времени следить за боем Джи'каары у меня не осталось. Тварь, напавшая на Ксанти, села на корточки, нюхая воздух. Жертва подёргивалась под ней в судорогах изменения. Я оглянулась, надеясь найти оброненное кем-нибудь оружие… проклиная себя за отказ взять его с собой раньше… отчаянно желая чистой смерти…

— Энергии… — Голос прозвучал словно хрип умирающей машины. Машины, которая говорила на имперском готике… Я подняла взгляд и увидела невозможное: Железная Рука склонил ко мне голову, его окуляр тускло светился красным, точно обречённое солнце. Под этим безжалостным пламенем вода обратилась в огонь — и я стала созданием инстинкта. Ухватив разбитый дрон Ксанти, я подтащила его ближе и, шатаясь под тяжестью, подняла к великану, точно подношение какому-то первобытному богу. Тяжесть была не только физической, но и моральной, однако мой путь выглядел чистым.

Галактика была заражена порчей, и порчу следовало вычистить…

Из шлема воина развернулся металлический усик, покачиваясь из стороны в сторону, точно слепая змея. Когда он уткнулся в дрона, его заостренный кончик с визгом терзаемого металла пробурил кожух машины. Через секунду змея превратилась в пиявку, зарывшись в нутро разбитой машины и начисто высосав всю энергию. Энергию, которая должна заново разжечь ненависть её хозяина.

Подлинную ненависть!

Я услышала, как зверь, напавший на Ксанти поднялся на ноги позади меня, однако моя вселенная сузилась до пробуждающегося космодесантника. Я поняла, что здравый смысл меня покинул, разрушенный ложью о'Сейшина и правдой Фи'драа. Всё. что осталось, — это ужас и желание встретить этот ужас лицом к лицу.

Ради Высшего блага…

Остальное было как в тумане. Гибрид взвыл у меня за спиной, и его собратья ответили со всех сторон. Я резко развернулась, он прыгнул, его смертельно-опасный язык тянулся ко мне. Кулак космодесантника встретил тварь в воздухе, точно вагон турботрамвая, насквозь пробив грудную клетку. Десантник отбросил труп в сторону, а в это время остальные гибриды накинулись на него верещащей и визжащей стаей. Всего их было четверо, полностью обратившихся и почти обезумевших от жажды рвать, и раздирать, и заражать.

Первый кинулся прямо в лоб и умер в одно мгновение: его череп разлетелся брызгами от пневматического удара в морду. Воин повернулся в поясе — доспехи заскрежетали, точно ржавые шестерни — и ухватил второго гибрида за глотку, сдавив так, что хребет и хрящи расплющило в кашу. И в тот же миг вогнал клешню манипулятора между зубов третьему. Голова твари затряслась в конвульсиях, когда клешня у неё в пасти превратилась в визжащую циркулярную пилу. Космодесантник выдернул инструмент в фонтане из крошева костей, и тут последний гибрид запрыгнул ему на спину, взметнув костяные серпы для удара. Однако прежде, чем он успел ударить, заряд энергии пробил ему череп и сбросил с «насеста». Я глянула вверх и увидела Джи'каару, припавшую на одно колено несколькими уровнями выше со вскинутой винтовкой.

Очищены, подумала я, все до единого.

— Асааар… хааал… — Голос заставил моё имя звучать так, словно его выудили из грязного океана. Я обернулась. Ксанти взгромоздился на ноги, используя искривлённые серпы как костыли. Он двигался неуклюже, жертва каприза мутации мускулов, точно грибок сбила с толку анатомия тау. Лицо Ксанти вытянулось в маску смерти, нижняя челюсть почти касалась живота, но глаза остались прежними. Он глядел на меня с мучительным узнаванием. Умоляя…

— Асааар… — Зазубренный язык метнулся ко мне. Космический десантник толкнул меня в сторону, но жало языка хлестнуло по плечу, пока я падала. Страшное онемение охватило руку прежде, чем я рухнула на пол. Смутно я видела, как Джи'каара слетела с верхнего уровня. Она вскинула винтовку к плечу и бросилась на тварь, стреляя на бегу. Она продолжала стрелять, пока Ксанти не превратился в обугленные останки. После чего обрушила свой гнев на изломанное, пропитанное спорами тело Мутеха. Картограф так и не шевельнулся под обстрелом. Наверное, он уже был мёртв, но сомневаюсь, что для Джи'каары это имело какое-то значение. Последнее, что я увидела перед тем, как сознание покинуло меня, был гаснущий красный свет в окуляре Железной Руки.

— Энергии… — прошептал он. А потом мы оба погрузились во тьму.

— Тебе повезло, — сказала Джи'каара, когда я очнулась. Онемение в руке прошло, оставив лишь тупую боль. — В его жале не было заразы.

Затем, по безмолвному согласию, мы накормили Железную Руку, собрав оружие и энергоячейки янычаров и отдав их ненасытному механодендриту. Проводя церемонию, мы не думали, что теперь, когда враг нашего врага уничтожен, остался ещё просто враг. Нам это даже в голову не пришло. Теперь мы обе были созданиями инстинкта, связанными повелением более сильным, чем тау'ва.

— Как давно ты ждал? — спросила я великана, когда мы закончили. Имперский готик вышел у меня легко. Как и всегда.

— Как…? Давно…? — Электронный голос было нелегко разобрать, и построение фраз у него было нарушено. — Очень — давно…

— Как ты выжил? — Воин повернул свой глаз ко мне, оценивая меня, словно какой-то железный бог. Неожиданно маска, прикрывавшая правую часть его лица, соскользнула. Вместо плоти и костей я увидела серую бесформенную мешанину, пронизанную электроникой и изъеденными коррозией заклёпками.

— Плоть — предаёт, — произнёс он, хотя у него больше не было губ, — но машина — верна.

А затем я увидела его злой рок. Его тело погибло от ран, но истощённая аугметика продолжала работать, сберегая его сознание по мере того, как утекала жизнь. Полутруп, полумашина — он стоял замерев в этом зале бессчётные десятилетия, сгорая от бессильной ярости, пока его мёртвую плоть пожирал враг. Отвергая сон и забвение ещё глубже — смерть, он смотрел, как порча разрастается внутри и снаружи. Я видела, как он проваливается в безумие, затем выкарабкивается обратно в надежде на избавление… затем падает снова. Сколько раз повторялся этот круг? И в какой его части пребывает он сейчас?

— Твоё задание выполнено, — осторожно произнесла я, указывая на лохмотья споровой бомбы. — Мы справились с порчей.

— Нет — не справились. Это — ничто — просто ещё один — отросток. Я видел, как он рос — потом рост прекратился — много — много — много… — Он запнулся: расщеплённый разум силился обрести связность. — Корень — цел…

Он шагнул к центру зала, двигаясь с неожиданной плавностью. Мы пошли следом и впервые увидели яму: тёмную прорезь в полу, откуда вырос мегагриб. При ближайшем рассмотрении я поняла, что это была вовсе не яма, а круто уходящий в сторону туннель со стенками, покрытыми перетяжками грибка, похожий на просвет гигантского кровеносного сосуда. Или ножку гриба…

Отсюда выросла споровая бомба, поняла я, и порча по-прежнему живёт внизу, глубоко запустив свои корни.

— Задание — не выполнено.

Как и задание Железной Руки, моя история не закончена, но это не имеет никакого значения. Я ставила себе целью не развлечь вас, а предупредить. Джи'каара вынесет этот журнал с Клубка и сделает всё, чтобы его прослушали и услышали. Этот неумирающий склеп должен быть изолирован на случай, если мы не сумеем уничтожить его хищное наследие. Мы? Да, я решила составить компанию Железной Руке в его последнем задании. Я не воин, но я могу нести гранаты, и мы унесём их много в нечистую утробу этого места. Джи'каара спорила с мной, конечно, говорила, что это её долг отправиться в последний спуск.

— Ты должна нести слово, а я — огонь, — говорила она, однако будет не так.

Понимаете, я не могу вернуться. Жало Ксанти всё-таки оказалось заразным. Хотя его прикосновение было мимолётным, я чувствую, как в крови у меня ворочается порча, обещая новую ложь. Не знаю, сколько времени у меня осталось, но я не стану прятаться во тьме, пока чума забирает меня. Кроме того, моё разложение не только в крови, ибо я отпала от тау'ва. Я больше не создание воды или огня и, несомненно, здравого ума, но я ещё могу послужить. Я сойду в преисподнюю плечом к плечу со своим врагом и вычищу нечисть… Ради Высшего блага.

— КОНЕЦ ЗАПИСИ —

Питер Фехервари Каста Огня

Действующие лица

Представители Комиссариата на Федре

Хольт Айверсон, ветеран-комиссар

Ломакс, верховный комиссар

Изабель Рив, кадет-комиссар

Арканские Конфедераты

Энсор Катлер, полковник, 1-я рота

Скъёлдис, «леди Ворон», санкционированный псайкер / ведьма-северянка

Мистер Мороз, знаменосец / вералдур-северянин

Элиас Уайт, майор, 2-я рота

Джон Мильтон Мэйхен, капитан, 3-я рота

Эмброуз Темплтон, капитан, 4-я рота

Хардин Вендрэйк, капитан, кавалерийский отряд «Часовых» «Серебряная буря»

Перикл Квинт, лейтенант, кавалерийский отряд «Часовых» «Серебряная буря»

Уиллис Калхун, сержант отделения «Пылевые змеи»

Клэйборн Жук, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Горди Бун, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Клетус Модин, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Джейкоб Дикс, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Обадия Поуп, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Оди Джойс, новобранец, «зеленое кепи», отделение «Пылевые змеи»

Корт Туми, снайпер «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Жак Валанс, разведчик, 3-я рота

Летийские Покаянники

Йосив Гурджиеф, исповедник Покаянников

Вёдор Карьялан, адмирал

Земён Рудык, кадет-комиссар Покаянников

Ксанад Васько, забатон Корсаров

33-й Верзантский «Небесные тени»

Хайме Эрнандес Гарридо, пилот

Гвидо Гонсало Ортега, второй пилот

Верзантские Конкистадоры

Рикардо Альварес, капрал

Кристобаль Олим, благородный офицер

Беспокойные мертвецы

Натаниэль Бирс, комиссар, призрак

Детлеф Ниманд, комиссар, призрак

Номер 27, неизвестный солдат, призрак

Тау

Шас’эль Аавал, командующий воинами огня

Шас’уи Джи’каара, следопыт

Пор’о Дал’ит Сейшин, посланник касты воды

Пролог

Топаз Долорозы — Громовой край?

Вот мы и подошли к сути дела. Что же, я расскажу тебе всё, что знаю, но имей в виду, что мои мысли порой путаются. Лихорадка вернулась, и я поочередно то замерзаю, то горю. Прямо сейчас мои призраки бродят в изумрудных тенях, напоминая о грехах прошлого. Мои призраки? Ах да. Их трое, и они стоят плечом к плечу, безмолвно осуждая мои прежние неудачи. Справа — Старик Бирс, нечеловечески высокий в своем безупречном черном плаще, пронзает меня ястребиным взглядом. Слева — комиссар Ниманд, бледный и осунувшийся, с кишками, вечно выпадающими наружу, навсегда застывший в мгновении, когда я отвернулся от него. И в центре, всегда в центре, стоит Номер 27, и в трех её идеальных, мертвых глазах — величайшая тайна и величайшая мука среди всех.

Лихорадочный бред или видения? Сомневаюсь, что это имеет значение. Кем бы ни были призраки, они пришли увидеть, как я пойду по Громовому краю. Нет, не забивай себе голову этим выражением, старым поверьем моего родного мира. Мы, арканцы, странный народ, и есть вещи, которые из меня не смогли выбить даже в Схоле Прогениум. Империум давным-давно забрал меня из дома, но не смог забрать у меня мой дом; порой кровь оказывается сильнее, чем вера.

Но не об этом я собирался тебе рассказать. Громовой край призвал меня, и, если я не вернусь, если ты займешь мое место, тебе понадобятся факты. Потребуется уяснить истинную природу твоего врага. Самое главное, что ты должен понять — тебе противостоит двуликая тварь.

Во-первых, враг, ради уничтожения которого ты пересек звездный океан: нечестивый союз повстанцев и чужаков, которые вырезают твоих людей всем подряд, от лука и стрел до скорострельной импульсной пушки. Разумеется, за всем этим стоят тау; ты читал тактические руководства, поэтому уже знаешь, как действуют ксеносы. На этом мире они назвали свое движение «Гармонией», но не обманывайся красивым именем. Тау действуют здесь по всё той же старой схеме, проникают в наши ряды, разлагают нас, так что просто зови их синекожими ублюдками и уничтожай по мере сил.

Лидер ксеносов называет себя «командующий Приход Зимы». Это иронично звучит на планете, где зима — всего лишь легенда, но ведь и сам командующий словно бы не более чем миф. У него длинные руки, но ты никогда не увидишь его самого. Что же, я собираюсь разрушить этот миф, и если возможно, отыщу Приход Зимы и убью его.

Но позволь рассказать о другом противнике, убийце души, который будет похищать твоих бойцов ещё до того, как они столкнутся с повстанцами. Для таких людей, как мы с тобой, призванных разжигать огонь в сердцах солдат и наделять их стальной решимостью, Она — истинный враг. Да, конечно, я говорю о Самой Федре, выгребной яме в обличье планеты, которую мы пришли освободить, или завоевать… или очистить? Война идет долго, и порой я забываю, с чего всё началось.

Федра: слишком ленивая, чтобы стать миром смерти, слишком злобная, чтобы быть чем-то ещё. Хотя Она не может похвастаться стадами смертоносных чудовищ или геологическими катастрофами истинного мира смерти, не стоит Её недооценивать. Федра убивает медленно, незаметно — но уверенно. И да, я осознанно обращаюсь к Ней, как к живому существу. Все солдаты знают это, несмотря на отрицания верховного командования. Выживи здесь достаточно долго, и тоже это поймешь. Осознаешь, что Она пронизана разложением до трухлявого, раскисшего ядра, и неважно, что говорят советники Экклезиархии. Ты разглядишь это в тумане, и в дожде, и в ползучей сырости, которые будут твоими вечными спутниками, но яснее всего это проявится в Её джунглях.

Как видишь, ты прибыл на водный мир, а обнаружил серо-зеленый, ни на что не похожий ад. Океаны Федры задыхаются от бесчисленных островов, а сами острова покрыты растительностью, расползающейся, словно быстро растущая опухоль. Там ты найдешь трясины вонючих водорослей, удушающих лиан и огромных, возносящихся к небу грибов. Хуже того, сами острова — живые. Просто загляни под воду, и увидишь, как они дышат и пульсируют. Техножрецы биологис говорят, что это какая-то разновидность кораллов, незначительное, безмозглое богохульство разнообразия ксеноформ. Они утверждают, что острова не затронуты порчей, но я слышал злобную кровавую музыку, звучащую в жилах этого мира, и знаю, что механикумы — глупцы.

Итак, ты предупрежден, и мой долг перед тобой исполнен. Время не ждет, мне пора начинать последние приготовления. Я говорил тебе, что приближается буря? Не один из убийственных тайфунов Федры, но всё равно могучий шторм, это чувствуется в возмущенном, наэлектризованном воздухе. И они это чувствуют, крысы, надевшие личины моих подопечных, внесшие разлад в умы храбрецов. Мои подопечные? Ах да. Когда их ещё не сломали уловки этого мира, они назывались полком Верзантских Конкистадоров. Теперь же они не более чем пережитки прошлого, оставленные гнить; как, в общем-то, и я. Возможно, поэтому судьба привела меня к конкистадорам. Возможно, поэтому я по-прежнему забочусь о подопечных достаточно сильно, чтобы попытаться спасти их. Верзантцы никогда не были лучшими солдатами Имперской Гвардии, но и сейчас для них ещё есть шанс на искупление.

Есть семеро из них, что достойны жалости, и восьмой, к которому нет сострадания. Я наблюдал, как они балансируют на грани ереси, удерживаемые последними остатками чести, веры, или, быть может, обычного страха. Но явившаяся буря раздует нечестивый огонь в их сердцах и подтолкнет сомневающихся в спину. Мне нужно быть там, ради них.

Да, ты прав — я был слаб. Несомненно, Бирс, мой старый наставник, сказал бы, что им давно уже следовало преподать урок, но я раздавлен, как и всё остальное в мясорубке этой войны. Мне ни разу не хватало духу осуществить Правосудие Императора со времен разгрома в ущелье Индиго и Номера 27. Возможно, если бы я обладал огнем Бирса или льдом Ниманда, был более достойным представителем нашего особенного братства, всё могло бы сложиться иначе и эти гвардейцы не зашли бы так далеко. Но Бирс и Ниманд давно мертвы, и я один держу оборону.

Предатели думают, что лихорадка ослепила меня, но их тайные шепоты были услышаны. Сегодня они побегут, и я буду ждать.

Из дневника Айверсона

В Трясине никогда не было по-настоящему темно. Днем ревнивый полог деревьев удушал солнечный свет, истончая лучи, и в джунглях царила полутьма. После заката просыпались грибки и лишайники, которыми кишмя кишел лес, их биологическое свечение озаряло гроты и полянки, превращая топи в желчную страну чудес. Это был мир враждующих сумерек, но призраки всё равно появлялись здесь по ночам.

Украдкой выбравшись из запутанного сплетения джунглей, они топтались у края опушки. Их было семеро, и каждый казался истощенной тенью в прогнившем мундире. В желтушном свете грибков униформа цвета хаки мелькала пурпурными пятнами, а глаза солдат как будто поблескивали огнем с оттенком индиго. Пригибаясь на границе джунглей, они осматривали опушку, водя из стороны в сторону видавшими виды лазвинтовками. Лидер группы быстро махнул ладонью, и люди, разделившись на две команды, рассредоточились по периметру. Командир, стоя неподвижно, продолжал наблюдать за приземистыми развалинами в центре поляны.

Ливень усилился, тяжелые капли пробивали полог леса, поднимая узкие струйки водяного пара, но бледный купол храма сиял сквозь пелену дождя. Для туземных построек это было привычным делом — древние федрийцы, не имевшие в своем распоряжении камней, вырубали здания из кораллов. Это придавало строениям зернистый, органический облик, вызывающий отвращение у имперцев. Центральная башня храма обвалилась, в стенах повсюду виднелись трещины, но ни один побег, ни одна лоза, охочие и до менее заброшенных руин, так и не коснулись постройки. Её окружала бесплодная земля, сдерживающая джунгли на расстоянии примерно десяти метров. Жрецы Механикус живо интересовались этим загадочным явлением, наблюдавшимся возле множества покинутых храмов по всей планете. Для Игнаца Кабесы, впрочем, это был всего лишь ещё один признак коренной неправильности Федры.

Сержант с виду напоминал высохший труп, а его лицо, покрытое серой грязью, превратилось в посмертную маску. Глаза Игнаца сверкали в просветах маскировочного слоя, а в зрачках переливчато блестело возбуждение, но Кабеса не был опустившимся наркоманом. Он ненавидел большинство грибковых наркотиков этого мира, но Слава отличалась от других. Вдохнув её споры, человек обретал невероятную остроту восприятия, которая порой посещала воинов в разгаре сражения. Разумеется, Слава находилась под запретом, но глубоко в Трясине, вдали от бдительных глаз жрецов и дисциплинарных офицеров, люди жили по собственным правилам. С тревогой сержант подумал об Айверсоне, этой ходячей развалине в облике комиссара, который присоединился к «Буре» — их полку — месяц назад. Он восседал над останками 6-го Верзантского, словно стервятник над умирающим человеком.

И, вне всяких сомнений, 6-й действительно умирал.

Падение родного полка медленно обжигало стыдом сердце Игнаца. Они были верзантцами, конкистадорами Галеонова Меридиана, гвардейцами Бога-Императора, и с ликованием начинали эту кампанию! Агилья де Каравахаль, святой Водный Дракон «Бури», вогнал свой полк в религиозный пыл, и бойцы радостно присоединились к крестовому походу Федры, охваченные жаждой выжечь свои имена на теле этого языческого мира.

А в итоге утонули в его поганой грязи.

Как давно это началось? Три года назад? Четыре? Сам Каравахаль скончался на втором году, охваченный бредом и истекающий кровью, выеденный изнутри паразитами сверлящей мухи. После этого неизбежно нарушилось единство полка, и вскоре от тысячи гордых конкистадоров осталась пара сотен теней. Верзантцев, превратившихся в стратегически незначительную силу, перевели на этот бесполезный островок, кишащий нечестивыми дикарями-ксенолюбами. Топаз Долорозы, захолустный уголок войны, победа в которой была невозможна настолько же, насколько и бессмысленна. И здесь о 6-м полке забыли — почти.

Прошло несколько долгих месяцев с начала изгнания, когда на горизонте появилась имперская канонерка. Верзантцы собрались на берегу, и Веласкес, ветеран-капитано, державший бойцов вместе одной лишь силой воли, даже выразил надежду на что-то хорошее. Но катер доставил на остров не подкрепления и не припасы, а пугало в черном наряде.

Невозможно было не понять, кто стоит на носу приближающейся канонерки. Поразительно высокий и прямой в своем кожаном плаще с подкладкой, с квадратной челюстью на лице под высокой фуражкой, незнакомец воплощал собой классический образ комиссара. Глядя на него, сержант содрогнулся: хотя полк уже давно потерял обоих дисциплинарных офицеров, они оставили Кабесе достаточно шрамов на память. Не то, чтобы сержант затаил на них злобу, напротив — он был упрямым псом, пока кнуты комиссаров не приучили его к послушанию. К счастью, Игнац схватывал всё на лету. Этим он отличался от своего кланового брата Греко, которого в итоге повесили за лодыжки на плацу, в назидание новобранцам. После этого все начали схватывать на лету.

Теперь сержант гадал, какие уроки преподаст «Буре» новый тиран.

Но, когда комиссар сошел с канонерки, Кабеса разглядел его истинную суть. Фуражка вновь прибывшего оказалась потрепанной, а кожаный плащ — скорее серым, чем черным, с краями, заляпанными высохшей грязью. Вблизи Игнац рассмотрел, что незнакомец бледен и небрит, а его седые волосы свисают заметно ниже плеч. Комиссару, похоже, было не больше сорока пяти, но его состарило нечто более тяжкое, чем прожитые годы. Что ещё хуже, на лице офицера виднелась характерная сетка ожога паучьей лозой, рана, которую мог заработать только слепец или слишком самонадеянный человек. Возможно, это произошло целую жизнь назад, во время его первой вылазки в Трясину, но для сержанта шрам выдавал в незнакомце глупца.

А Федра немилосердна к глупцам…

Вновь прибывший окинул конкистадоров беглым взглядом выцветших голубых глаз. Держался он отдаленно и отстраненно.

— Айверсон, — назвался комиссар, после чего прошагал мимо солдат и выбрал себе одну из палаток.

Его служба продолжилась в том же стиле, что и началась. Замкнутый и безразличный, Айверсон сидел в палатке или одиноко бродил по джунглям, исписывая страницы потрепанного дневника в кожаной обложке. Иногда комиссар разговаривал сам с собой или с тенями, которые видел он один. Словно какой-то одержимый… Может, так оно и было, но Кабесе прежде доводилось видеть и более странные вещи. В любом случае, на вторую неделю офицер подхватил лихорадку и с тех пор не выходил наружу. Ещё один конченый человек среди множества других, ни на что не способный…

Верзантец думал так, пока не заметил, что комиссар наблюдает за лагерем из теней внутри палатки. А не так давно сержант поймал на себе пронзительный взгляд ярких от лихорадки глаз Айверсона. Как будто он знал об измене, скрытой в сердце Игнаца Кабесы…

Что-то с треском продралось сквозь заросли за спиной сержанта, и он нахмурился, почуяв резкий аромат выжимки из сомы. Сома! Вот это настоящий путь в бездну. Игнац презирал дурь именно такого рода, почти так же сильно, как презирал человека, неуклюже подошедшего к нему.

Кристобаль Олим вытер камуфляжную раскраску с одутловатого лица, и кожа заблестела в свете грибков.

— Я сказал вам ждать, сеньор, — прошипел Кабеса.

— Дождь идет, мне сапоги залило, — в голосе Олима звучали пронзительные, скулящие нотки, от которых Игнацу хотелось скрежетать зубами. Теми, что ещё остались. — К тому же, ты обнаружил нашу цель, сержант!

Выступив вперед, Кристобаль уставился на храм глазами, осоловелыми от сомы.

— О да, определенно обнаружил. Я знал, что моя вера в тебя оправдается!

Сделав ещё шаг, офицер споткнулся, и его нога поехала на скользком от дождевой воды коралле. Кабеса позволил Олиму упасть, внимательно наблюдая за товарищами — те завершили обход и занимали позиции на поляне. Капрал Альварес жестом показал «всё чисто», на периферии участка никаких угроз не было. Осталось проверить только храм, и Игнац взмахом приказал конкистадорам выдвигаться.

Кристобаль до сих пор возился на земле, с хныканьем пытаясь опереться на коралл. Ровно держа лазвинтовку в одной руке, Кабеса протянул другую и поднял офицера на ноги.

— Вставайте, сеньор. Я не хочу вас потерять.

— Да уж, да уж, сержант, — вцепившийся в его руку Олим заговорил с внезапной хитрецой в голосе. — В самом деле, не хочешь. Потому что им нужен я, запомни это. Я здесь офицер!

Игнац посмотрел на Кристобаля, жалкого в своих попытках словчить. Хотя Трясина немного растрясла Олима, тот до сих пор выглядел жирным — как это вообще было возможно? Глядя на вялое, ноздреватое лицо офицера, Кабеса чувствовал почти физическую потребность врезать по нему. Как и все остальные, он ненавидел Олима. По вине жирного дона сгинули капитано Веласкес и другие командиры: Кристобаль был дежурным офицером в ночь, когда в лагерь пришел туземец с мертвыми глазами и рассказом о повстанческом складе боеприпасов. Жадный до похвал Олим повел лазутчика прямо в командную палатку, где тот и взорвал мелта-бомбу, спрятанную у него в брюхе. Веласкес и остальные конкистадоры погибли мгновенно, но, по странной иронии судьбы, сам Кристобаль уцелел. Оставшись единственным офицером в полку, он принял командование и ввел 6-ой Верзантский «Буря» в смертельный штопор. Гребаная пародия на солдата.

— Почему… почему ты так на меня смотришь, сержант? — Олим снова заговорил лебезящим тоном, и Игнац отвернулся, чтобы не натворить бед. Кристобаль был дегенератом, но именно он установил контакт с повстанцами. Как ему это удалось, никто не понимал, однако дезертирство было для Кабесы билетом с острова, и Госпожа Расплата могла ещё немного подождать. В конце концов, до сих пор она не торопилась прибрать дона к рукам.

— Сержант… что-то не так? — неуверенно пробормотал Олим.

— Просто думаю об одной слепой суке, сеньор, — мрачно ответил Игнац и зашагал к храму.

Остальные конкистадоры встретили сержанта и плетущегося за ним Кристобаля у входа. Свечение грибков лишь краем касалось открытой галереи, но сержант не собирался выдавать отряд, зажигая факел. Он помедлил, чувствуя, что остальные испытывают схожее беспокойство. Последнее время немногое могло испугать Игнаца Кабесу, но, видит Бог-Император, он не желал заходить внутрь этой живой и одновременно мертвой оболочки. В свое время сержант обшарил немало развалин и знал, что ждало внутри: бесконечно раздваивающиеся проходы, ответвления, повороты и изгибы которых уходили всё глубже и глубже в оскверненную плоть острова. Немало людей исчезло в недрах подобных штуковин.

— И где повсы? — спросил Игнац.

— Неподалеку, — ответил Олим. — Они говорили, что тут будет маяк, прямо за дверным проходом.

Офицер указал на ощерившийся портик. Никто не сдвинулся с места, и Кристобаль, облизав губы, сам шагнул вперед и опустился на колени у порога. Какое-то время он осторожно шарил руками по растрескавшемуся кораллу под косяком, не находя ничего, кроме пыли.

— Здесь вот… они говорили… должен быть… обещали же мне! — зажатый между тьмой впереди и суровыми взглядами сзади, Олим сначала забеспокоился, а затем, впав в исступление, принялся разрывать обломки, пробираясь всё глубже, пока не…

— Да… Да! Вот он! — облегченно улыбаясь, Кристобаль глянул на бойцов через плечо. В коротких, толстых пальцах офицер держал что-то яркое; пробужденное прикосновением, оно издало тихий, ритмично пульсирующий звук.

И в этот момент Кабеса поднял глаза.

Возможно, его привлек какой-то мимолетный блик, а может, сержант действовал на одних инстинктах. Так или иначе, Игнац углядел нечто, проявляющееся высоко над ними, у притолоки дверного прохода. Оно казалось всего лишь сгустком теней на фоне бледного купола, но при виде его сержант заледенел. Подхлестываемый Славой, верзантец резко отпрыгнул назад, паля очередями из лазвинтовки, и только после этого разум бойца перехватил контроль у подсознания. Как только фиолетовые лучи понеслись ввысь, существо на храме выпрямилось и спрыгнуло с насеста. Стрелы лазерного огня оставляли паровые следы в пелене дождя, пытаясь поразить создание, схожее с огромной летучей мышью; один из выстрелов задел рваное кожистое крыло.

Мгновение спустя чудовище обрушилось на конкистадоров, словно черный вихрь. Двое мгновенно лишились сознания — вбитые в землю силой удара, они смягчили приземление нападавшего. Пошатнувшись, существо вновь атаковало верзантцев, едва не потеряв равновесие. Раздался резкий треск, третий солдат повалился наземь, а враг уже несся к Альваресу, выписывая безумные пируэты. Он оказался слишком близко к капралу, и тот, не имея возможности стрелять, замахнулся прикладом, но его выпад заблокировало нечто твердое и несгибаемое. Ещё раз послышался треск, конкистадор взревел от мучительной боли и выронил оружие из парализованных пальцев. Последовал жестокий удар в горло, который оборвал крик Альвареса и сбил его с ног. Верзантец рухнул, содрогаясь в жутких спазмах, а создание уже бросилось к следующей жертве.

Поспешно отходя назад, сержант пытался навестись на врага, продолжавшего свой неуклюжий, грубый танец, но тот лавировал, всё время оставаясь рядом с конкистадорами. Кабеса понял, на что рассчитывает нападавший — один и без оружия, тот положился на неожиданность и шок… Шок… На мгновение с глаз Игнаца спала наркотическая пелена, и он разглядел дубинку в руке противника… а затем и беспримесный треск электрических разрядов, вслед за которым Эстрада свалился подрагивающей кучей. Шоковая булава! Потом вихрь рванулся к сержанту, и тот, наконец, понял всё.

— Айверсон, — произнес верзантец.

Комиссар потерял фуражку, а в плаще виднелась дымящаяся прореха там, где лазвыстрел Кабесы задел плечо. На белом, как мел, лице Айверсона ярко пылали следы от паучьей лозы, он пошатывался и тяжело дышал. Глаза офицера горели лихорадочным блеском… и не только им. Разглядев в зрачках противника индиговые отблески, Игнац сплюнул.

— Да что ты, на хрен, за комиссар вообще?! — крикнул он.

— Неправильный, — ответил Хольт с невеселой улыбкой, от которой его шрамы приняли новые, странные очертания.

И тут конкистадор вскинул лазвинтовку к плечу, а комиссар бросился к нему, волоча вывихнутую ногу — должно быть, повредил в момент приземления. И палец Кабесы коснулся спускового крючка… а Айверсон замахнулся шоковой булавой…

Время снова пошло с привычной скоростью, и мир сержанта взорвался резкой болью. Ударом булавы комиссар выбил винтовку из рук Игнаца, а мгновение спустя двинул его плечом в грудь и сбил с ног. Верзантец тяжело рухнул на спину, Айверсон повалился прямо на него и вдавил в острый коралл. Глядя на Кабесу безумными глазами, офицер принялся молотить его кулаками.

— Она… не получит… твою душу… — шипел комиссар в промежутках между судорожными вдохами. — Я… не позволю… тебе… пасть!

После того, как дезертир наконец-то затих, Айверсон кое-как поднялся на ноги, и, пошатываясь, подобрал шоковую булаву. Желудок Хольта содрогался от принятой грибковой погани, но иного способа побороть приступ лихорадки не существовало. Всего лишь очередная маленькая ересь в дополнение к растущему списку. Наверное, Старик Бирс уже извертелся в могиле, если вообще не выбрался наружу, чтобы явиться за своим протеже.

Но я исполнил долг. Оттащил их от обрыва… Теперь я…

— Возвращайтесь… все вы… — пробормотал Айверсон, пересчитывая разбросанные кругом полубессознательные тела. Он пока не представлял, как справится с последней частью плана и перенесет семь избитых людей обратно в лагерь…

Семь?

А где же восьмой? Повернувшись к храму, комиссар увидел Олима, который скорчился у порога. Глаза аристократа расширились от ужаса, и Айверсон почувствовал, как желчь вскипает в груди при виде верзантца. Да, это и был восьмой перебежчик, червь, посеявший семена разложения среди остальных. Для него не будет второго шанса. Вытащив лазпистолет, Хольт навел его на съежившегося конкистадора.

«Ты станешь Номером 28, — подумал он. — Возможно, твоя смерть изгонит Номер 27».

Номер 27? Айверсон увидел её перед собой, стоящую в укутанном тенями портике позади жирного аристократа. Девушка пристально смотрела на Хольта тремя мертвыми глазами, ожидая, когда он убьет снова.

— За Императора, — объяснил ей комиссар, пытаясь скрыть напряжение в голосе.

Нечто вынырнуло из-за деревьев позади него, жужжа, словно разозленное насекомое. Резко развернувшись, Айверсон открыл огонь навскидку, но обтекаемое белое блюдце, передвигаясь зигзагами, уклонилось от выстрелов. Оно быстро приближалось к Хольту, скользя высоко над землей на антигравитационном поле. Диск был не больше метра в диаметре, но комиссар знал, что этим механизмом управляет бездушный разум. Искусственный мозг этого обычного дрона был не сложнее, чем у джунглевого хищника, но само существование подобной вещи сочилось богохульством.

Технологии синекожих — ересь на лике Галактики!

Впрочем, в первую очередь стоило побеспокоиться о сдвоенных импульсных карабинах, установленных под фюзеляжем дрона. Пока диск петлял, уворачиваясь от огня Айверсона, его оружие вращалось на независимой подвеске и наводилось на человека. Карабины выплюнули очередь плазменных сгустков, но комиссар успел броситься в сторону. Рывок превратился в падение, и это спасло Хольта от второго залпа, выпущенного просвистевшей мимо машиной. Перекатившись, имперец выстрелил ей вслед и задел парой зарядов в момент разворота, но только обжег панцирь. Сердито стрекоча, дрон понесся обратно к Айверсону.

Очередь лазвыстрелов вонзилась в бок диска, заставив его накрениться и обнажить уязвимое подбрюшье. Двигаясь с безумным наклоном, дрон взрыхлил землю потоками плазмы, изрешетив двух бессознательных конкистадоров. Кто-то взревел от ярости, и новые лазерные лучи вонзились в донышко «блюдца», взорвав один из импульсных карабинов. Вслед за ним детонировал второй, и устройство завращалось, потеряв управление. Изрыгая дым и напуганное механическое бормотание, покачивающаяся машина направилась в сторону леса, но Хольт уже вскочил на ноги и атаковал её. Подпрыгнув, комиссар взмахнул шоковой булавой сверху вниз, сбив диск на землю. Творение тау попыталось взлететь, и Айверсон, охваченный ненавистью, начал бездумно наносить ему один удар за другим.

Дрон взорвался.

Ударная волна сбила Хольта с ног. Во время падения, которое продолжалось словно бы целую вечность, он увидел, как взлетает к небу оторванная рука, по-прежнему сжимающая шоковую булаву. Это было ужасное и нелепое зрелище, но комиссар неожиданно расхохотался, и кто-то другой засмеялся вместе с ним. Окинув взглядом поляну, Айверсон увидел Игнаца Кабесу, который стоял на коленях и хихикал сквозь маску из грязи и крови. Лазвинтовка изможденного конкистадора была направлена на обломки дрона.

Сержант верзантцев не понимал, почему встал на сторону комиссара. Он ведь уже отвернулся от Империума, примкнул к врагу в надежде на лучшую судьбу. Игнац не был ни первым, ни последним гвардейцем, поступившим так, но что же заставило его совершить глупость сейчас? Что мог предложить ему Айверсон, кроме новой боли и, возможно, быстрой смерти? Даже для комиссара мужик был полным психом! Вы только посмотрите на него, лежит с рукой, оторванной у локтя, и хохочет так, словно это лучшая шутка в Империуме. Псих! Вот только Кабеса смеялся вместе с ним, так что, может, он тоже свихнулся. Может, в этом и было все дело.

— За хренова Бога-Императора! — профыркал Игнац через остатки сломанных зубов.

Мгновение спустя второй дрон нырнул сержанту за спину, и грудь бойца взорвалась перегретым гейзером плоти и крови. Опустив взгляд на шипящую дыру в торсе, Кабеса нахмурился, прикинув, что через неё может проползти взрослый трясинный змей. Просто чудо, что его туловище и все прочее ещё держались на своих местах.

Но это продлилось недолго.

Пока труп Игнаца складывался наподобие карточного домика, в котором вырезали всю семью, мимо пронесся ещё один дрон, нацелившийся на Айверсона. Превозмогая внезапный прилив мучительной боли в изуродованной руке, комиссар поднялся на колени. Лазпистолет куда-то исчез, потерянный при падении. Выстрелы из него, конечно, не остановили бы машину, но Хольт смог бы бросить ей вызов. Разве Бирс не говорил ему, что только непреклонность имеет значение при последнем подведении итогов?

Но разве он не разуверился в этом давным-давно?

А если перестал верить, то почему до сих пор сражался? Может быть, потому, что старик Натаниэль стоял на краю поляны, сложив руки за спиной в абсолютной парадной неподвижности, наблюдая за своим учеником и оценивая его до самого конца.

Пролетев мимо, дрон принялся описывать круги над комиссаром, щебеча и чирикая. Ещё два диска, спустившись на поляну, присоединились к его танцу. Казалось, что в большем количестве машины становились более внимательными и восприимчивыми, словно части коллективного разума, действующие вместе. Возможно, это было бредом, но Хольту померещилось, что в этом уме живет настоящая злоба. Комиссар уничтожил одну из его составляющих, и единое сознание жаждало отмщения. Поэтому дроны играли с Айверсоном, наслаждались его беспомощностью, попытками подняться, опираясь одной рукой на коралл, и насмехались над решимостью человека умереть стоя.

Хольт почти чувствовал их ненависть. Не поэтому ли Империум отверг подобные технологии? Разве не проповедовала Экклезиархия, что думающие машины ненавидят живых и неизбежно обращаются против своих создателей? Человечество давно уже убедилось в непогрешимости этой истины на собственном горьком опыте, но раса синекожих была молода и безрассудна. Возможно, в конечном итоге беспечность погубит их. Дроны продолжали описывать круги над Айверсоном, но он нашел успокоение в этой мысли.

Щебетание механизмов переросло в визг, и комиссар приготовился к смерти, но диски внезапно умолкли и неторопливо отлетели на несколько шагов. Хольту показалось, что они сделали это нехотя и сердито, словно злобные псы, которых хозяева оттащили за поводок от добычи. И, стоило отступить стае, как появились её повелители.

Низко пригнувшись, они вышли из-за деревьев, оглядывая поляну вдоль стволов коротких карабинов, прижимаясь к кораллу с впитавшимся в кости недоверием к открытой местности. Их было пятеро, все в легкой броне с крапчато-черными нагрудниками и прорезиненных поддоспешниках. Длинные шлемы сводами возвышались над головами солдат, придавая им отдаленную схожесть с какими-то ракообразными. Ещё более странным их облик делали кристаллические сенсоры, встроенные в совершенно гладкие лицевые пластины. Комиссар мгновенно опознал пришельцев: следопыты, разведчики расы тау.

Несмотря на сутулость, воины двигались быстро и ловко; рассредоточившись, они окружили Хольта с идеальной координацией охотников, связанных крепкими узами. Снова поскользнувшись на коралле, Айверсон решил забыть о самоуважении и встретил ксеносов на коленях. Боковым зрением он видел мелькавшего поблизости Бирса, который требовал от своего протеже бросить в лицо врагу язвительные последние слова, но комиссару нечего было сказать. Внимательно посмотрев на следопытов, он заметил, что один из солдат довольно сильно отличается от остальных — ниже ростом, более стройный, какая-то странная посадка плеч. И ещё копытца…

Айверсон прищурился, испытав внезапное озарение: странный воин был единственным настоящим тау.

Все остальные под этой омерзительной ксеноброней — люди!

Одинокий чужак выступил вперед и присел на корточки, опустив безразличные кристаллические линзы на один уровень с лицом Хольта. По центру шлема проходила размашистая багровая полоса, знак различия командира отряда, но человека привлекла иная отметина — глубокая трещина от свода до подбородка лицевой пластины. Пробоину залатали, но неровный шрам, вне всяких сомнений, был оставлен цепным мечом Комиссариата.

— Твое лицо, — выдохнул Айверсон. — Покажи мне.

В ответ на этот призыв воин недоуменно наклонил голову.

— Или ты боишься?

— Будьте осторожны, шас’уи, — произнес один из предателей голосом, который удивительно четко звучал из-под закрытого шлема. — Этот из касты комиссаров, он не сдастся, даже будучи раненым.

Заученная церемонность слов изменника показалась Хольту отвратительной, а особенно его возмутило глубокое почтение, с которым солдат произнес звание ксеноса, «шас’уи». Эти предатели были не просто наемниками или трусами, ищущими путь к спасению. Нет, они искренне верили, что поступили правильно.

Шас’уи ещё какое-то время изучал Айверсона, а затем начал целую процедуру снятия шлема. Ловкими четырехпалыми руками чужак отсоединил кабель питания, быстрыми щелчками расстегнул последовательность креплений. Всё это время скопление кристаллических глаз неотрывно следило за комиссаром, не сдвигаясь ни на йоту до тех пор, пока враг не стянул шлем и не открыл лицо.

Даже для ксеноса он оказался уродливым. Плотная серо-синяя кожа приобрела желтый оттенок, её покрывали следы от укусов насекомых и череда фурункулов, которая начиналась на шее, а заканчивалась гроздью нарывов вокруг чуба сальных черных волос. Самой отталкивающей чертой, впрочем, был глубокий след от цепного меча, целое ущелье на правой стороне лица, от скальпа до челюсти, точно повторявшее пробоину в шлеме. Старая рана, но от этого не менее ужасная. Из шероховатого месива, где когда-то находилась глазница, мерцал бионический сенсор, а челюсть целиком была заменена резным протезом. Левый глаз, черный и лишенный блеска, с загадочным выражением изучал Айверсона. И, несмотря на всю свою изуродованную странность, создание определенно принадлежало к женскому полу. Она была первым тау, которого комиссар видел вблизи, и Хольт ожидал встретить кого угодно, но не этого грязного, обезображенного ветерана.

Ты даже уродливее меня.

Это была настолько абсурдная и неуместная мысль, что Айверсон едва не рассмеялся вслух.

— Ко’миз’ар, — существо с трудом произнесло это слово, но оно явно прежде встречалось с кем-то из собратьев Хольта… и получило шрам на память.

— Ко’миз’ар, — это было обвинение, пропитанное ненавистью.

— Раз и навсегда, — ответил Айверсон, отрицая очевидное и отказываясь встречаться взглядами с Бирсом. Старый ворон стоял в рядах предателей, и жажда нести правосудие мешала ему разглядеть иронию происходящего. Высоко над ними прогрохотало небо, в чреве которого зрела буря… и тень Ниманда возникла рядом с Натаниэлем, измученная собственным проклятием. Мгновение спустя сверкнула молния, озарив лесной полог изумрудным огнем, и в руке ксеноса блеснул нож, устремившийся к глазу Хольта… око за око… он сиял… такой яркий и быстрый… Но разве синекожие не отвергают ближний бой? И пришла новая боль, клинок пронзил ладонь, которой Айверсон попытался отвести удар… Не эта чужачка. Она хочет вкусить моих мук… Поделиться своими муками… Колющая мучительная боль от ножа, вышедшего с другой стороны ладони, мерцающее острие замерло на волосок от глаза… Черное око ксеноса, пылающее яростью, столь похожей на мою собственную.

И они оказались в оке бури, захваченные чистой гармонией ненависти, и синекожая опускала нож вниз, а комиссар отталкивал его вверх, и ни один из них не желал прерывать идеальный ритуал противоборства. Хольт свирепо оскалился в это нечистое, изуродованное лицо, и увидел, как расширяется её глаз… она улыбается мне в ответ!

А затем Номер 27 опустилась на колени рядом с ним, умиротворенная и такая мертвая, и все мгновения слились в вечность, когда Айверсон вознесся к своему Громовому краю.

Акт первый Падение

Глава первая

Где-то в Трясине

Чужачка обманула меня, лишила Громового края. Только что мы были скованы её ножом, как неразрывными узами ненависти, и вдруг… предательство! Резкий поворот, вспышка боли, клинок вырывается из моей ладони и рассекает лицо. Она забрала око за око и оставила шрам на память о шраме, но посмеялась надо мной и пощадила.

Я очнулся на этом маленьком атолле, Император знает в какой части Трясины. Оказалось, что предатели перевязали мои раны, накачали меня ксенолекарствами и оставили припасов на неделю. Кроме того, они положили рядом кровавый сувенир, мою оторванную руку, но истинным оскорблением стал памфлет, который изменники сунули мне в карман. Он назывался «Приходит Зима», в честь коварного тирана, командующего ими на Федре.

Да, конечно, я прочитал книжечку. Всё-таки мы должны знать своего врага. Кроме того, там могли найтись какие-то намеки на личность самого Прихода Зимы, но в итоге памфлет оказался напыщенным восхвалением так называемого «Высшего Блага», богохульной философии, которая связывает империю синекожих воедино. В каждой строчке мелькала угроза, настолько вежливая, что казалась оправданием злого умысла: «Присоединяйся к нам, или…»

Император прокляни их! Предатели думали, что со мной покончено, но я здесь не один. Троица призраков со мной, и вместе мы выдержим всё — такая сила скрыта в ненависти. Но, разумеется, ты уже это знаешь, ведь мы с тобой одной породы, не так ли? Вот поэтому я продолжаю писать, никчемной уцелевшей рукой. Чтобы ты понял. Чтобы ты был готов. Но сначала нам нужно выбраться из Трясины…

Ниманд протестующе машет обрубками рук, разбрызгивая эктоплазму, и твердит мне, что нас скоро найдут, но порой кажется, что мы всегда были в этом чистилище, а всё остальное — не более чем сон. Бирс всегда наказывал меня за то, что я слишком много думаю, но здесь больше нечем заняться. Кроме того, этот недостаток спрятан глубоко в крови, он — ещё одна тень арканского происхождения, которую не смогла изгнать Схола Прогениум.

Знаешь, последнее время я постоянно думаю о Провидении, давным-давно покинутом доме. О промерзших ущельях Севера и раскаленной преисподней Пустошей, беломраморной колоннаде Капитолийского бастиона и богатых особняках с остроконечными крышами в Старой Ефсимании. О первопроходцах и патрициях, об инженерах и дикарях, о всех кланах, картелях и племенах, вечно вцепляющихся друг другу в глотки, но навеки остающихся арканцами. Они поздно пришли к свету Императора, и прошло это отнюдь не гладко.

Порой я спрашиваю себя, что же со всеми ними стало…

Из дневника Айверсона

После серьезнейшего происшествия во время варп-перехода транспортник ковылял на минимальной мощности, сберегая силы и решимость для обратного пути. Перелет на Федру едва не закончился катастрофой, и последствия оказались адски тяжелыми. Пока техножрецы отчаянно трудились, пытаясь облегчить страдания корабля, а капитан грубой силой приводил экипаж в порядок — в одном случае смертельно перестаравшись — пассажиров на жилой палубе «Q» оставили в неведении. Флотские держали Имперскую Гвардию за стадо скота с пушками.

Когда кризис миновал, какой-то младший лейтенант спустился с мостика, чтобы кратко изложить суть дела полковым офицерам. Покровительственным тоном он рассказывал о перебоях в энергоснабжении и колебаниях поля Геллера. Бессмысленные слова, в которых ничего не было от ужаса, поглотившего одиннадцать человек в спальной каюте № 31, когда варп просочился в корабль. Полковник Катлер сломал флотскому нос и отправил всхлипывающего парня обратно на мостик. После этого гвардейцам ничего не рассказывали.

Подбив итоги, майор Элиас Уайт вынужденно признал, что их первая кампания вдали от дома началась скверно. Да, 19-й полк Арканских Конфедератов забрался далеко от Провидения, но им предстояло проделать куда более долгий путь в собственных головах, прежде чем новая жизнь обретет какой-то смысл. Уайт, перешагнувший семидесятилетний рубеж, сомневался, что дойдет с полком до конца этой дороги. Конечно, формально майор оставался заместителем Катлера, но знал, что многие офицеры видят в нем пережиток прошлого, а после кошмара в каюте № 31 начал подозревать, что они правы. Видит Император, Элиас устал от всего этого…

Пробираясь через сумрачный лабиринт палубы «Q» с фонарем в руках, который отбрасывал странные тени поперек дороги, Уайт не мог избавиться от ощущения, что стены — всего лишь тонкие линии между жизнью и бездной. Путь майора лежал вдоль корпуса транспортника, где защитная мембрана казалась натянутой и непрочной, готовой разорваться в любой момент. Разум говорил, что это не так, но кровь утверждала иное, и Элиас был уверен, что все мужчины и женщины в полку чувствуют то же самое. Арканцы просто не подходили для глубокого космоса.

«Ну, много про кого так можно сказать, — пожурил себя Уайт, — но большинство учится с этим жить. Нам просто нужно перенять навыки у других, мы ведь теперь настоящие гвардейцы, и космос — часть работы».

Империум людей был колоссом, измученным проблемами, и на долю гвардейца выпадали постоянные перелеты вдоль и поперек Галактики по зову долга. Кроме того, немногим имперским силам везло, как арканским полкам, которые очень долго воевали только на родной земле.

«Но было ли это везением?» — задумался майор.

Давным-давно кто-то очень мудрый и очень мрачный заметил, что гражданские войны — худшие из всех. После волны безумия, прокатившейся по Провидению, когда округ воевал с округом и брат шел на брата, Уайт не мог спорить с таким утверждением. Повстанцы называли это борьбой за «Независимость», славный старый Союз Семи звезд, возрожденный к новой, более яркой и лучшей жизни. О, как безоглядно дураки присоединялись к их «Маршу свободы» — жнецы, подневольные батраки, селяне и мелкие дворянчики, даже некоторые дикие племена. Всё собрались вместе, чтобы сбросить ярмо тирании Империума.

Одиннадцать лет крови и предательств!

Внезапно Элиас понял, что тяжело дышит, а на глаза наворачиваются слезы. Сильнее всего майора мучила абсолютная бессмысленность войны: на что вообще надеялись сепаратисты? Даже если бы они победили — а у Ефсиманских Водопадов всё чертовски близко подошло к этому, — что тогда? Как одна планета смогла бы выстоять против безжалостного межзвездного великана? К счастью, до этого так и не дошло. Цена победы оказалась высокой, но верные арканцы навели порядок у себя дома до того, как ярость Империума обрушилась на Провидение.

— И вот теперь мы здесь, за миллиард лиг от дома, явились проделать то же самое с какими-то другими несчастными придурками, — сказал Уайт темноте, — проклятыми императором повстанцами.

Победившие лоялисты не смогли насладиться отдыхом. После полного окончания гражданской войны, выжившие арканские полки прошли через лотерею распределений по всей Галактике и оказались разбросаны в космосе по прихоти чьей-то далекой, непостижимой стратегии. На долю конфедератов 19-го выпал захолустный субсектор Восточной Окраины Империума и мир под названием Федра.

«Ну, на то воля Императора», — устало подумал Элиас.

Сообразив, что остановился, майор сплюнул и снова зашагал вперед. Вообще-то он не был склонен к самоанализу — в молодости Уайт много путешествовал, исследовал высокие сьерры и горные долины промерзшего Севера, бывал звероловом и золотоискателем, но всегда вел честную игру с тамошними племенами. Это был непостоянный народ, не особо склонный доверять незнакомцам (по правде говоря, более склонный потрошить незнакомцев), но Элиас завоевал их доверие. Фокус заключался в том, что майор всегда любил людей, и тридцать лет в Гвардии не изменили этого. Да, он постарел, кожа на лице стала грубой и красновато-коричневой, но мышцы Уайта были в порядке, и саблей арканец по-прежнему владел на уровне лучших в полку. Проклятье, сбросить бы только эту подавленность, присосалась, как пиявка…

Или как мерзость, в которую превратился рядовой Норлисс из каюты № 31. Как искаженные создания, которые 19-й предал мечу в том зараженном городке на родине. Как звон демонического колокола, висевшего в гнилом сердце поселения. Элиас молился, чтобы ему больше никогда не довелось услышать тот терзающий душу нестройный бой, но он последовал за полком к звездам. А может быть, звуки всегда были здесь, ждали в варпе глупцов, которые услышат их. В чем бы ни заключалась истина, демонический колокол зазвонил снова в каюте № 31.

Отозвался в изменениях рядового Норлисса…

Нет, в эту часть памяти заходить не стоит. Таким воспоминаниям нельзя предаваться и в лучших местах, и уж точно не посреди темного мавзолея палуб. Пальцы Элиаса неосознанно погладили символ аквилы, свисающий с шеи. Словно очнувшись, майор с удивлением обнаружил, что добрался до пункта назначения. Он стоял в обзорной галерее, огромном атриуме, полном каннелированных мраморных колонн и изящных фресок — но в полумраке аварийного освещения зал выглядел угрожающе. В огромном окне, врезанном во внешнюю стену, мерцали звезды, словно обещания чего-то более яркого, чем этот окутанный тенями вестибюль. На фоне пустоты Уайт увидел двоих людей, один из которых стоял совершенно неподвижно, а другой почти исступленно метался взад и вперед, сердито и резко жестикулируя. Майор слышал, что они разговаривают, но не мог разобрать ни слова; как и ожидал Элиас, полковник снова был рядом со своей ведьмой.

Вздохнув, Уайт вошел в атриум. Нечто огромное выступило из-за колонны, и конфедерат отпрыгнул назад, хватаясь за саблю, но тут же узнал великана. Скошенные глаза над высокими скулами смотрели на майора с бледного лица, окаймленного черными косами. Дикарский облик гиганта странно не совпадал с элегантно пошитым серым мундиром 19-го полка, и казалось, что перед Элиасом стоит волк в человечьей шкуре.

Уайт мысленно обозвал себя пугливым придурком — стоило ожидать, что великан-северянин будет здесь. Куда бы ни шла ведьма, её вералдур следовал за ней; воина связали с женщиной ритуальными узами, когда она ещё была маленькой девочкой, после того, как впервые проявилось её владение вюрдом. Как требовали обычаи, северянин терпеливо ждал возвращения подопечной из долгого странствия на Черных Кораблях, успешного завершения испытаний, во время которых в ней выискивали малейшие следы порчи.

Если бы ведьма не прошла проверку и не вернулась на Провидение в течение семи лет, то, по той же традиции, воину следовало совершить ритуальное самоубийство. Их судьбы были туго сплетены в жизни, и ещё крепче — в смерти. Обоюдоострый топор, висящий на спине великана, был освящен и предназначен для дарования его подопечной Милости, если она окажется во власти варпа. Неудивительно, что «путь вералдура» стал одним из немногих обычаев северян, получивших активную поддержку имперских властей.

— Бог-Император благослови тебя, мистер Мороз, — произнес Элиас, чувствуя странность такого обращения. Называть дюжего северного воина «мистером», как и произносить «леди» в адрес их загадочных, свирепых женщин, казалось абсурдным, но после войны имперские охотники на ведьм жестко прошлись по чужеземному народу. Хотя многие кланы сражались на стороне лоялистов, фанатики стремились «цивилизовать» всех подряд. В первую очередь они лишили дикарей их старых племенных имен. Забери у северянина имя, и ты наполовину завладеешь его душой: такой вот логикой руководствовались имперцы.

Майор попытался улыбнуться стражу.

— Твоя бдительность делает тебе честь, вералдур, но мне нужно поговорить с полковником, — Уайт хотел пройти мимо гиганта, но тот снова перекрыл путь. Посуровев лицом, Элиас поднял голос. — Я здесь по делам Бога-Императора, так что дай дорогу!

Ответа майор не ждал, поскольку воин не мог говорить — ему вырезали язык во время ритуального единения с ведьмой, — но сомнения во взгляде хватило. Простецкое благочестие Уайта было очень по душе солдатам, и после смерти пастора Хоуторна майор выступал в качестве полкового священника. Отсюда и происходила власть Элиаса над этим истово верующим дикарем.

— Отступись во имя Его, вералдур! — театрально прогремел Уайт.

Мороз нахмурился, снедаемый внутренней борьбой двух верностей. Внезапно он наклонил голову, словно внимая неслышимому голосу; разговор у окна смолк, и собеседники теперь смотрели на майора и северянина. С тошнотворной нервозностью Элиас понял, что не ошибся насчет неслышимой речи — ведьма говорила со своим стражем, касаясь его разума собственным сознанием. Секундой позже великан шагнул в сторону.

— Будь я проклят, но не припоминаю, чтобы просил кого-то явиться, — разнесся по галерее голос, полный гнева и прирожденной властности, — но кто-то пришел, так что я, должно быть, в самом деле проклят или просто дурак набитый!

— Вы не дурак, полковник! — откликнулся Уайт. — И ещё не прокляты, если мне позволено заметить.

Наступило молчание, а затем раздался смех, глубокий и горький. Кроме того, в нем звучали какие-то нотки, мало интересовавшие Элиаса.

— Тащи сюда свою тощую задницу, старина. Есть одна вещь, которую ты должен увидеть.

Теперь в голосе полковника сквозило искреннее веселье, и Уайт покачал головой, заранее уверенный, что не сможет подобрать нужные слова и переубедить командира.

Когда майор подошел к окну, ведьма отошла в сторону, скрывая лицо под темным сводом капюшона с чадрой. Энсор Катлер по-прежнему напряженно метался из стороны в сторону, от звезды к звезде, яростно сжимая и разжимая левую ладонь, не снимая правой с навершия сабли. На спине полковника висела широкополая шляпа, которая подскакивала в такт каждому шагу. Судя по черным пятнам на жакете из сыромятной кожи, он так и не почистил одежду после кошмара в каюте № 31, а на правой ноге виднелся глубокий порез от хлесткого удара шипастым щупальцем. Впрочем, Уайт знал, что бессмысленно советовать Катлеру показаться медику. В последнее время бессмысленно было вообще что-то советовать полковнику. В последнее время он слушал только ведьму.

— Посмотри наружу, Элиас, — произнес командир, не сбиваясь с неистового ритма шагов.

Уставившийся в стекло майор увидел раскинувшуюся под кораблем серо-зеленую округлую громадину планеты. Она выглядела влажной и пятнистой, словно огромный гриб-дождевик. Нечистой. У дуги горизонта, на той же высоте, что и транспортник, висел ещё один звездолет — гигантский боевой корабль с тупым носом воинственного вида, с палубами, усеянными орудийными турелями и шипами датчиков. Броню гиганта покрывала мешанина шрамов, среди которых выделялась глубокая борозда в средней части корпуса, след удара, который едва не рассек его надвое. Пробоину явно не ремонтировали, и Уайт подозревал, что любая попытка переместить корабль закончится катастрофой. Левиафан получил смертельную рану, и мир под ним станет его могилой. Если бы не огоньки, мерцающие в бортовых иллюминаторах, Элиас решил бы, что звездолет уже мертв; прищурившись, майор попытался разобрать выцветшее клеймо названия.

— «Реквием по добродетели», — произнес Катлер, словно заглянув в мысли Уайта. — Чертовски странное имя для боевого корабля.

Внезапно полковник остановился и смерил звездолет взглядом.

— Я не доверяю ему, Элиас. А этой поганой планете я доверяю ещё меньше.

Майор помедлил, не зная, ждет ли Энсор какого-то ответа. Уайт всегда гордился умением читать в сердцах людей, но последние пару лет Катлер шаг за шагом становился всё более переменчивым. Всё началось с Троицы и её колокола — клянусь Провидением, этот наполненный демонами город отбросил на 19-й длинную тень.

— Зебастейн. Эстевано. Кирхер, — командир прожевывал слова по одному за раз, явно неособенно наслаждаясь их вкусом.

— Не пойму, о чем вы, полковник…

— Ещё одно имя, которому я не доверяю. Кирхер — имперский командующий Федры, наш лорд и господин до конца войны, — Катлер кивнул на корабль. — Типчик заправляет всем представлением, скрываясь в этом парящем гробу. Не пачкает свои скрипучие сапоги, только посылает хороших парней гоняться за плохими, дергает ниточки и смотрит, как упадут фишки. Называет себя «Небесным маршалом», чтобы, во имя Преисподних, это не значило! Непонятно, откуда он — из армии? Флота? Может, вообще лакей Инквизиции…

Энсор покачал головой.

— Я вообще ничему здесь не доверяю. Это старая война, Элиас. Рядом с ней наше маленькое восстание кажется потасовкой на заднем дворе.

Разозлившись, Катлер всегда начинал растягивать слова, возвращаясь к ефсиманскому говору. Как и Уайт, полковник не заканчивал благородных академий, и это отличало их от большинства представителей арканского офицерства. Да, Энсор был патрицием, но его семья сидела по уши в долгах, поэтому юный Катлер присоединился к Пылевым Рейнджерам, жесткому, но эффективному кавалерийскому отряду. Пока остальные офицеры изучали теорию тактики и стратегии в Темпест-Пойнте, будущий полковник делал себе имя, участвуя в рейдах против диких зеленокожих на Пустошах. Сыромятный жакет, который Катлер носил вместо уставного серого мундира, был наследием тех дней, и в его перевитой шнуровке остались клыки и костяшки пальцев чужаков. Когда Энсор наконец-то получил из Капитолия патент на офицерский чин, на такое одеяние кое-кто посматривал косо. Однако же, ефсиманец не собирался отказываться от жакета. Это была одна из тех вещей, которые делали Катлера самим собой и навлекали на него неприятности. Разумеется, в конце концов Старая Гвардия подрезала Энсору крылышки — полковничьи звезды командир 19-го получил только после окончания войны, и начальство тут же сплавило его в космос.

— Мне это не нравится, Элиас, — Катлер неожиданно уставился на Уайта сверкающими глазам, злобно растянув губы. Взглянув на свирепое, львиное лицо полковника, спутанную бороду и гриву волос, спадающую на плечи, майор почувствовал, что в этом обедневшем аристократе больше дикости, чем в любом северянине. Но больше всего Элиаса беспокоила белизна.

Катлеру ещё не исполнилось пятидесяти, но его волосы были матово-белыми от скальпа до кончика бороды. До Троицы на голове полковника не имелось ни единого седого волоска. Город очень многое изменил в Энсоре, но белизна стала самым явным напоминанием о случившемся. Уайт спросил себя, знает ли Катлер, что подчиненные прозвали его «Белой Вороной» — а если знает, то обращает ли на это внимание?

С неожиданной уверенностью майор ощутил, что у всех них почти не осталось времени. Он должен был найти верные слова, чтобы достучаться до человека, некогда бывшего ему другом. Он должен был узнать, что нашел Катлер внутри гниющего храма в сердце Троицы. Уайт очищал город бок о бок с полковником, но источник бедствия видели только сам Энсор, ведьма и её страж. Только они видели колокол демонов.

Почему я позволил ему отговорить меня? Почему не настоял на том, чтобы зайти внутрь вместе с ним?

Но в глубине души, наполненной чувством вины, Элиас Уайт знал, что никогда бы не согласился войти в оскверненную церковь.

— Ублюдки обещали мне полную оперативную сводку после выхода на орбиту! — разбушевался Катлер. — Информация о кампании, дислокация войск, полевые карты, доклады разведки… Хоть какую-то Императором проклятую ориентировку! А прислали вот это!

Полковник ткнул пальцем в скомканный лист пергамента на полу.

— Одну хренову страницу!

Уайт потянулся было за документом, но Катлер жестом остановил его.

— Не утруждайся. Скоро услышишь всё, что там написано, но не жди откровений.

Внезапно нахмурившись, Энсор взглянул на ведьму и прищурил глаза. Женщина шептала в его разуме, и от глубокой интимности происходящего у майора по телу пошли мурашки.

Люди называли её «леди Ворон», и, в отличие от несерьезного прозвища стража, это имя казалось уместным. Уайт нутром чуял, что ведьме нельзя доверять — она была псайкером, мутантом, несшим в себе проклятие увеличенного психического потенциала. Это превратило северянку в живую, дышащую бомбу порчи замедленного действия. Да, женщина пережила испытания, которые отсеивали почти всех, кроме самых могучих созданий такого рода, и получила разрешение практиковать свое ремесло во имя Империума… но с ведьмой ни в чем нельзя быть уверенным. Элиас считал санкционированных псайкеров чудовищами с проставленным штампом «разрешено». Как мог полковник открывать перед ней собственный разум? Не было ли крупицы правды в том, что шептали об этих двоих? Как и все северянки, женщина постоянно скрывала лицо, но ходили слухи, что она прекрасна.

— Энсор… — начал майор, сообразив, что почти целый год не обращался к товарищу по имени. Неожиданно он уверился, что сможет найти верные слова. — Энсор, нам нужно поговорить о Троице. Как это существо в каюте № 31 узнало…

Но Катлер жестом приказал ему умолкнуть, прислушиваясь к ведьме. Наконец полковник кивнул и выпрямился, приглаживая нечесаную бороду.

— Я должен привести себя в порядок, Элиас. Высадка на поверхность через несколько часов, и парни заслуживают лучшего зрелища, чем это. Увидимся на общем сборе, старина.

С этими словами Катлер зашагал прочь, сопровождаемый ведьмой и её стражем. Оставшись один во тьме, Элиас Уайт понял, что снова утратил дар речи.

— Грят, Норлисс подхватил пустотную шизу и покромсал остальных, пока те спали. А потом принялся их жрать.

Клетус Модин со значительным видом облизнул губы. В танцующем свете запального пламени своего огнемета боец выглядел, словно ощерившаяся горгулья. Впрочем, этот здоровяк с бочкообразной грудью при любом освещении выглядел не слишком симпатично. Со своей уродливой физиономией и ярко-рыжим гребнем волос он смотрелся, как типичнейший пустошник, и отделение «Пылевые змеи» было для Клетуса словно дом родной.

Сейчас они сидели в углу ангарного отсека, обсуждая разную хрень, как всегда делают солдаты перед развертыванием. В огромном помещении, гулком, словно пещера, разбрелись по отделениям почти восемьсот конфедератов. Гвардейцы сидели вокруг своих фонарей, маленьких островков света в полумраке — длинные узкие лампы аварийного освещения работали, но их слабое красное сияние было почему-то неуютнее полной темноты. После того, что случилось три дня назад в каюте № 31, все стали какими-то дергаными, хотя никто точно не знал, что именно произошло. Никто, кроме офицеров, а те помалкивали. Правда, Верн Лумис тоже видел случившееся своими глазами, но с тех пор парень мало что говорил.

— Слопал их? — мордатый, как тыква, Горди Бун слушал с широко распахнутыми глазами.

— До косточек обглодал, — подтвердил Модин. — Полковник потом быстренько прикрыл там всё. Взял огнемет и сжег всё, чё осталось. Не хотел, чтоб мы, серобокие ребята, углядели, чё там натворил Норлисс.

— Точняк, — глубокомысленно кивнул Джейкоб Дикс, всегда готовый поддержать своего героя-Клетуса. Такой же пустошник, он был худощавой копией Модина, вплоть до торчащего гребня рыжих волос.

— Как-то не складывается, братья, — донеслось из не освещенной фонарем полутьмы, из-за пределов внутреннего круга «Пылевых змей».

— Чё ты там бормочешь, зеленый? — злобно бросил огнеметчик через плечо.

— Просто вслух думаю, и всё, — говоривший неторопливо подошел к фонарю, явно не обращая внимания на враждебность Клетуса. Он был почти болезненно молод, но при этом возвышался над Модином на целую голову и обладал мышцами грокса. Соломенные волосы парня были аккуратно подстрижены, на тщательно выглаженной форме не имелось ни единого пятнышка. Зеленая кайма на плосковерхом кепи и мундире выдавала в нем необстрелянного новобранца, а псалтырь, висевший на поясе — самозабвенного приверженца Имперского Евангелия.

Оди Джойс не вписывался в это отделение ветеранов-мерзавцев. Юноша присоединился к «Пылевым змеям» прямо перед тем, как полк отбыл с Провидения, и Модин уже сожрал бы и выплюнул его, если бы за парнем не присматривал их серж. Поговаривали, что старый козел водил шашни с мамашей Оди, а то и был его папашей, но никто из рядовых, даже Бун, не был настолько глуп, чтобы спрашивать твердолобого Уиллиса Калхуна о таких вещах.

Хмуря брови, Джойс продолжал:

— Я имел в виду, не только его отделение погибло. Норлисс ведь и комиссара убил, а тот уж точно не спал, — юноша с мрачным видом осенил себя аквилой. — Нет, братья, цепной меч комиссара жужжал, изрекая ярость самого Императора, когда офицер входил в обиталище зла. И вошел же он туда не один.

— А зеленый-то прав, парни, — раздался другой голос из теней, ещё дальше от внутреннего круга, насмешливый и низкий. — Ни хрена один-единственный псих не смог бы уложить комиссара, особенно если того прикрывал старина Белая Ворона.

Чистая правда, и все они знали это. Каждый из серобоких был там, когда начался кошмар, привлеченный звуком — глубоким, беспорядочным колокольным звоном, проникавшим сквозь стены. Зубы солдат дрожали от него, словно от какого-то адского землетрясения, и это невозможно было оставить без внимания, поэтому Змеи отправились на поиски. Они оказались возле каюты № 31 в тот момент, когда Верн Лумис выползал наружу. Боец захлопнул за собой люк и тут же безвольно сложился, будто сломанный изнутри. Безумное выражение на лице Верна мигом исцелило всех от любопытства, и Модин врезал по тревожной кнопке. К двери в каюту никто не подходил.

Тут все освещение погасло, а конфедераты, оказавшись во тьме, стояли и вертели в руках лазвинтовки, и слушали, как что-то рвется, и кто-то жует, и кто-то кричит из закрытой каюты. Может, если бы с ними был серж, всё пошло бы иначе, но Калхун в тот момент сидел в столовой, играя в карты с другими унтер-офицерами. Тогда бойцы вроде как порадовались этому.

Очень быстро примчался полковник, как будто знал, что должно произойти. Может, и правда знал, ведь с Белой Вороной была ведьма со своим сторожевым псом, а она-то, наверное, предвидела это, как и все остальное. Потом явились майор Уайт с комиссаром Броди, и все пятеро вошли внутрь, заперев за собой люк. Пять лучших бойцов полка против одного безумного парня.

Затем раздалось намного больше рвущихся звуков, и началась ругань, а потом адское рычание, словно звериное, а не человечье — но таких зверей ни один арканец раньше не слышал. Дальше зазвучали голоса, и это было хуже всего. Они просачивались через стальной люк, словно целый хор трупов, тонущих в океане червей, смеялись, и тараторили, и распевали одни и те же слова, раз за разом, круг за кругом: «Троица в огне… Троица во мне…»

Где-то посреди всего этого они услышали, что комиссар вопит так, как не полагается ни одному комиссару. Крики продолжались целую вечность, и серобокие удивлялись, как один человек может столько кричать, но, в конце концов, наступила тишина. Некоторое время спустя люк распахнулся, и рубаки вышли наружу, все до единого заляпанные кровью и какой-то черной слизью, которая воняла, будто яма с трупами. Ведьма тряслась под своими одеяниями, и майор Уайт наблюдал за северянкой, словно ястреб, вроде как даже боялся её. Полковник тут же схватил огнемет и зашел обратно.

Вернувшись, Кастлер наглухо закрыл люк и превратил каюту № 31 в могилу для девяти человек. Девяти человек, и, возможно, чего-то большего…

— Белая Ворона спалил не какого-то серобокого психа, — продолжил голос из теней. — Думай шире, мужик. О более гадких штуковинах.

Подхватив фонарь, Модин тяжелыми шагами подошел к говорившему. Тот сидел, скрестив ноги и прислонившись к стене, не отрывая глаз от корявой флейты, которую в темноте вырезал из кости. Он работал над ней каждый день с начала варп-перехода.

— Более гадких, чем ты, мистер Жук? — прорычал огнеметчик, разозленный тем, как развалилась его маленькая безопасная ложь, и напуганный правдой.

Клэйборн Жук продолжил вырезать флейту, не обращая внимания на старое, изношенное оскорбление. Длинным бескровным лицом с выступающими скулами и острыми чертами боец напоминал северянина, но волосы у него были ярко-рыжими. «Жуком» — нормальным погонялом для Пустошей — прозвали его отца, но мать Клэйборна была северянкой. Долгая история с коротким и остро заточенным концом, в результате которой парень оказывался чужаком везде, куда бы он ни подался. Жук перенес немало страданий, и телесных, и душевных, но после войны решил, что ему, в общем-то, на всё наплевать.

— Не знаешь, что ли? — спросил он у Клетуса. — В варпе есть штуковины, которые только и ждут, чтобы забраться человеку в башку, а оттуда — в большой мир.

— Мы в Пустошах на это дерьмо про Адское Пламя не покупаемся, — презрительно ухмыльнулся огнеметчик. — Все эти страшилки нужны для того, чтобы держать дикарей в узде! Конечно, полукровка типа тебя…

— Ты говоришь, что не веришь в демонов, брат Модин? — Джойс внезапно оказался позади Клетуса, с встревоженным выражением на честном лице. — Или ты хочешь сказать, что не веришь в Святое Евангелие Бога-Императора?

— Не-не, погодь, я не это имел в виду… — залопотал Модин, не совсем понимая, что же он имел в виду. Здоровяк обернулся к товарищам в поисках поддержки, но даже Дикс смотрел куда-то в сторону. Только Бун, слишком тупой, чтобы ощутить повисшее напряжение, ухмыльнулся в ответ. Клетус чувствовал силу во взгляде новичка, казалось, что перед ним стоит взявший след охотник на ведьм, готовый зажечь костер. — Слушай, я просто говорил…

— Рядовой Модин хотел сказать, что разожрался до неприличия и свет Императора огибает его массивное тело! — гаркнул Уиллис Калхун, выступая из теней.

Сержант был невысоким, коренастым ветераном лет за пятьдесят, с головой, похожей на пулю — безволосой, растущей прямо из плеч и чуть ли не заостренной кверху. Большинство мужчин в полку возвышались над Калхуном, но в этом компактном теле имелось столько спрессованной ярости, что даже гориллы из «Пылевых змей» не связывались с ним.

Прошагав напрямую к огнеметчику, сержант уставился ему в лицо снизу-вверх.

— Наш рядовой Модин — кусок жареного гроксячьего дерьма, но он всё равно готов слизывать ржавчину со святого трона Императора. Не так ли, рядовой Модин?

— До последнего золотого пятнышка, сэр! — проорал Клетус, глядя в бесконечность.

— Чертовски верно! — кивнул Уиллис. — Ладно, праведные вы черви, отдохнули и хватит! Нам определили десантное судно, так что поднимайте свои жалкие задницы!

Пока девять подопечных сержанта хватали вещички, Калхун внимательно рассматривал бойцов. Натурально, они были неотесанными мерзавцами, смутьянами и тупыми здоровяками, угодившими на самое дно полка. Да, «Пылевые змеи» хватали наказания, словно герои — медали, но это были его мерзавцы, которые могли преотлично насовать любому врагу.

Проходя мимо командира, юный Джойс по-прежнему хмурился, и Уиллис покачал головой. Вот только ещё не хватало, чтобы паренек начал вести себя, как желторотый комиссар. Говорил же он Мод, что юноше не место в полку, но мать Оди спорила и ныла до тех пор, пока сержант не поклялся взять его под крыло. Уиллис Калхун не боялся ни одного мужчины, но, Кровь Императора, как же его извела эта баба! Если бы только парень не оказался таким чертовым святошей! Надо поговорить с молодым дураком, пока не дошло до смертоубийства, научить некоторым основным вещам.

В Империуме не было неверующих, но некоторые люди верили намного сильнее других.

— Вы сказали, что поговорите с ним. Уверили меня, что полковник образумится.

Произнося это, капитан Хардин Вендрэйк не сводил глаз с кавалеристов «Серебряной бури», отслеживая мельчайшие сбои в походке механических скакунов. Пока что всадники держали все под контролем, выверенной и элегантной поступью направляя шагоходы в трюмы ожидающих десантных судов. Даже Леонора неплохо справлялась, а ведь она, честно говоря, была худшим пилотом «Часового» из всех известных Вендрэйку. Капитан не стал бы держать девушку в отряде, если бы она не обладала другими, совершенно исключительными талантами…

Сдержав улыбку, Хардин снова обратился к другому офицеру.

— Вынужден признать, что я разочарован. Сэр, — вежливо закончил он.

— Не осуждайте мое решение, капитан, — раздраженно ответил Элиас Уайт. — После того, что случилось в Троице, Энсор Катлер заслуживает нашего доверия.

— Так ли это? — спросил Вендрэйк. — Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему мы сожгли тот старый городишко до основания.

— Потому что его надо было спалить! — прорычал Уайт.

Майор знал, что Хардин не любит вспоминать о Троице. Случившееся там здорово потрясло парня, но он был слишком горд, чтобы признать это. А может, произошедшее просто не вписывалось в его узкую, аккуратную картину мира. Заметив тревогу на лице Вендрэйка, Элиас заставил себя успокоиться и попробовал снова.

— Во имя Провидения, ты же был там, парень! Видел заразу собственными глазами!

— Честно говоря, я не уверен, что именно видел, — начиная нервничать, произнес капитан, — возможно, какое-то массовое помешательство… Когда полк приковылял туда, мы все страдали от голода и замерзли до полусмерти.

Хардин махнул рукой, закрывая тему.

— Кроме того, дело здесь не в Троице.

Уайт с отвращением покачал головой. Он ненавидел истинных патрициев вроде Хардина Вендрэйка, людей, взращенных на непоколебимой вере в собственное величие. С этой своей точеной челюстью и орлиным носом капитан выглядел, будто герой войны с плаката, солдат, на глазах которого погибли тысячи товарищей, а сам он отделался изящным шрамом. У Вендрэйка действительно имелась такая отметина, аккуратная тонкая полоска вдоль левой щеки, от которой дамочки постоянно с ума сходили. Впрочем, несмотря на щеголеватый облик и осознанное нежелание принимать некоторые вещи, парень не был дураком, поэтому Элиас не желал видеть его в числе врагов.

— Слушай, я готов доверить Энсору Катлеру свою душу, — настойчиво произнес Уайт, стараясь поверить собственным словам.

— А что насчет ведьмы? — Вендрэйк перешел прямо к делу и улыбнулся, заметив, что майор медлит с ответом. — Лично мне совершенно наплевать, с кем развлекается старик, но такое поведение вредит репутации 19-го, и я этого не потерплю.

— Поговорю с ним после высадки, даю вам слово, — сухо ответил майор и зашагал прочь.

— Просто думаю о полке! — крикнул ему вслед Вендрэйк и тут же вздрогнул, увидев, что «Часовой» Леоноры поскользнулся на десантной рампе. Девушка пыталась восстановить равновесие, а когтистая лапа машины скребла по металлу. Казалось, что она сейчас рухнет, но тут Ван Галь подпер «Часового» своим скакуном и осторожно подтолкнул вверх. Увидев, что всё в порядке, Хардин одобрительно кивнул. Отличный пилот и настоящий джентльмен, этот Боргард Ван Галь. Парень из правильного теста.

Впрочем, капитан не мог полностью винить Леонору в ошибке. Он держал своих всадников в форме, но у них была всего пара месяцев на освоение новых машин. К сожалению, выбора у них не оставалось — полковник предупредил, что конфедераты будут сражаться в болотистой местности, в которой «копыта»-ступни «Часовых» арканского образца станут помехой. Эти тяжелые, плоские платформы были созданы для бега по открытым равнинами и саваннам Провидения, но на Федре машины сразу же начнут увязать в грунте, а под обстрелом это окажется фатальным. «Часовые», эти охотники-убийцы, в погоне за добычей полагались на скорость и ловкость. Они могли устрашить пехотинца, но обладали далеко не самой прочной броней. Катлер даже намекал, что отряду Вендрэйка, возможно, не стоит участвовать в грядущей кампании, но капитан скорее отправился бы в ад, чем позволил этому случиться. Кавалеристы «Серебряной бури» — бастион благородства в рядах 19-го полка, и они получат свою долю славы!

Непреклонный в своей решимости, Вендрэйк захватил корабельную кузню и окопался там вместе с обоими полковыми техножрецами, взявшись за решение проблемы. За время путешествия они заменили «копыта» провиденческого образца на широкие, растопыренные когтистые лапы, которые более ровно распределяли вес машины по грунту и даже могли немного сжиматься. Исследуя вопрос, капитан и техники обнаружили, что этот вариант и был наиболее распространенным во множестве имперских миров. Хотя жрецы Механикус объявляли ересью серьезный отход от священных стандартных шаблонов, небольшие изменения дозволялись, хотя и не поощрялись.

Когда Вендрэйк перебирал отчеты об адаптации боевых машин в Империуме, его внимание привлекли десантные «Часовые» элизийских полков. Эти шагоходы, оснащенные гравишютами, могли вступать в бой, спрыгивая с воздушных транспортников. Вдохновленный открывающимися тактическими возможностями, Хардин твердо решил добиться того же для «Серебряной бури». Поначалу техножрецы с недоверием смотрели на столь радикальные изменения, но вскоре капитан перетянул их на свою сторону. Под бездушной аугметикой в жилах парней по-прежнему текла арканская кровь, и они не утратили прежней жажды открытий. Поскольку доступа к гравитеху у 19-го не было, техножрецы решили использовать одноразовые прыжковые ранцы и небольшие тормозные двигатели, благодаря которым «Часовые» получили бы ограниченную маневренность во время десантирования.

Как только проект оформился у них в воображении, парни-шестеренки принялись за его воплощение с почти человеческой страстью. После этого Вендрэйку уже не составило труда слегка подтолкнуть их к модернизации его собственного скакуна, «Серебряной пули». Прошло несколько месяцев, и возможности командирского «Часового» слегка расширились далеко за пределы нормы. Усыпанный маневровыми двигателями и гиростабилизаторами, он стал способен на ловкие пируэты и огромные прыжки, которые наполняли Хардина неистовой радостью во время тренировок в ангарном отсеке. То, что кто-нибудь мог увидеть в его «Часовом» совершенно новый вид машины — и, вероятнее всего, окрестить мерзкой ересью, — было капитану до фонаря. Он по собственной воле с головой ушел в создание идеального скакуна, ведь это была проблема, которая имела очевидный смысл, в отличие от одержимости Уайта тем проклятым городком…

Нет, об этом думать не стоит. Вещи, которые видел там Хардин, были невозможны, а невозможных вещей не существует. Он был джентльменом с Провидения, человеком разума. Он не собирался верить в имперскую пропаганду, которой власти запугивали тупую чернь, добиваясь повиновения.

Как и многие арканские патриции, Вендрэйк не слишком-то верил в Свет Императора. В конце концов, Он пролил не так уж много света на Старое Провидение. Всего лишь два столетия назад, пребывая в блаженном неведении о приближающемся Империуме, предки капитана наслаждались вновь открытым великолепием стали и пара. То было время неограниченной свободы изобретательства, и Великие Инженеры каждый день дарили миру новые чудеса. Сенат провозгласил, что старые боги мертвы, а Семь Преисподних — всего лишь сказки. Люди могли свободно изучать вселенную, словно лабиринт-головоломку, где всё было возможно и ничто не было запрещено.

А затем явились боевые корабли Империума и сокрушили мечту, но великие семьи не забыли о своем прошлом.

«Возможно, поэтому мы продолжаем совершать одни и те же ошибки, — подумал Хардин. — Возможно, поэтому мы продолжаем восставать. Ну, дураки среди нас, разумеется…»

Загудела сирена, и он увидел, как в ангар входит полковник. Вендрэйк вынужденно признал, что старик привел себя в порядок — связал волосы в аккуратный хвост, подстриг нечесаную бороду, и, кажется, наконец-то помылся. Сперва капитан одобрительно кивнул, но тут же заметил ведьму, которая следовала за Катлером, будто вторая тень. Её гигантский надзиратель нес полковое знамя, развернутое и великолепное. Сердце Хардина запело при виде бараньего черепа и перекрещенных сабель на фоне Семи звезд Конфедерации. Радостно было видеть Старую Ярость пробужденной вновь, пусть даже она оказалась в руках дикаря.

Не говоря ни слова, все трое прошагали между безмолвными рядами арканцев и остановились в центре ангара. Внезапно полковник издал свирепый вой и запрыгнул на упаковочный ящик с ловкостью, немыслимой для его лет. Катлер протянул руку, и дикарь бросил ему знамя, которое Белая Ворона ловко поймал. Крутнувшись на месте, Энсор взмахнул стягом полка над головами собравшихся вокруг солдат.

— Семь звезд для Старой Ярости! — взревел Катлер.

— Семь Яростей для звезд! — взревели в ответ бойцы.

— За Провидение и Империум! — прорычал Энсор, завершая гимн полка. Затем он снова и снова возглавил солдат в чтении краткого псалма, объединяя их этими славными словами, бросая вызов ужасам, через которые они прошли вместе, и тем, что ждали их впереди. И, несмотря ни на что, Хардин Вендрэйк кричал вместе с остальными, а его сердце пело. Перед ними был прежний Энсор Катлер, человек, отвага которого принесла победу у Ефсиманских Водопадов и превратила его в живую легенду!

А потом всё закончилось, и полковник снова стал Белой Вороной. Капитан почти чувствовал, как в старика вновь просачивается горечь проклятия Троицы.

«Никакого проклятия нет, — сказал себе Вендрэйк. — Катлер слаб разумом, и поэтому страх пожирает его заживо, но я не поддамся кошмарам».

— Не буду врать вам, арканцы, — в голосе полковника звучал сдерживаемый гнев. — И не стану прятать правду за красивыми словами. Для этого мы с вами через слишком многое прошли.

В толпе послышалось бормотание, люди в равной мере выражали согласие и беспокойство.

«К черту это всё, — подумал капитан, — мы так далеко от дома, что даже воспоминания утратили свежесть. Сейчас не время для правды, дай им толику надежды, мужик!»

— Поэтому я просто собираюсь рассказать вам то, что знаю, — продолжил Катлер, — но, честно говоря, получится не так уж много.

Полковник коснулся переключателя на поясе, и перед ним вспыхнула мутная сфера.

— Джентльмены — и вы, мерзавцы с Пустошей — встречайте леди Федру.

Испещренная помехами голограмма была не особо детальной, но даже из неё сочилось фундаментальное уродство планеты.

«Я не хочу вдыхать Её воздух», — с внезапной убежденностью осознал Вендрэйк. Сила инстинктивного отвращения обеспокоила капитана своей абсолютной нелогичностью.

— Милое имечко для крысиной жопы размером с планету, — проворчал Катлер. — В её распоряжении болота, ливни, и тысяча грязных способов прикончить вас. Джентльмены, вы возненавидите её, словно Преисподние, но есть одна штука, которую вы будете ненавидеть ещё сильнее.

Он щелкнул другим рычажком, и Федра превратилась в голову чужака, отделенную от тела. На ней не было волос, за исключением заплетенного чуба, который выглядел плотным и волокнистым. Лицо, плоское ото лба до подбородка, скашивалось книзу из-за впалых щек, которые придавали ксеносу неопределенный, мертвецкий облик. Над безгубой щелью рта не было и намека на нос.

— Что это такое, сэр? — спросил Эмброуз Темплтон, тихий и впечатлительный командир 4-й роты. Сейчас он внимательно смотрел на голограмму через толстые стекла круглых очков.

— Это, капитан Темплтон, тау, — ответил Катлер. — Смотрите на него долго и тщательно, потому что они — причина, по которой вас протащили через половину Галактики к этому комку грязи. Похоже, ксеносы завели тут себе маленькую высокомерную империю, а леди Федра находится как раз между Ними и Нами. Она — дешевая шлюха, но мы не можем позволить ей уйти, и то же самое верно для тау.

Белая Ворона издал низкий и грубый смешок.

— В целом субсекторе начнется полный бардак, если Федра падет. Я так думаю, что чужаки тоже это понимают.

— А что мы знаем про этих парней-тау, а, полковник? — прогрохотал Уайт.

— Мне сказали, что они без ума от пушек и техники, но не особо жаждут сталкиваться с врагом лицом к лицу, — видя, что майор ждет продолжения, Катлер с сожалением покачал головой. — Это всё, что у меня есть, Элиас.

— Их количество? Бронетанковые подразделения, поддержка с воздуха? — Уайт яростно хмурил кустистые брови.

— Знаю про повстанцев — их целая планета, и они называют себя «саатлаа». Как я понял, Федра была до-имперской колонией, как и наша родина, но, в отличие от нас, саатлаа сидели на мели, когда их обнаружили. Какую бы цивилизацию они тут не построили, её давно уже нет.

— Дикари, — оскалился капитан Мэйхен. Командир 3-й роты был печально известен на Провидении ненавистью к варварским чужеземным племенам. — Мы пересекли половину Галактики, чтоб ей гореть в адском огне, и всё не можем спастись от их вони!

— Вырожденцы, — поправил Катлер, — что не помешало им обратиться против Империума, когда явились ксеносы. Я так понимаю, эти парни-тау похитрее, чем зеленокожие паразиты, с которыми мы имели дело на родине.

— Каков план действий, полковник? — снова Уайт.

— Нас, вроде как, высадят на палубу какого-то линкора типа «Посейдон», — Энсор фыркнул. — То есть на чертовски здоровую лодку. Это, парни, настоящий корабль, из тех, что ходят по морям, а не летают среди звезд. Оттуда мы присоединимся к наступлению на цепь островов под названием «Долороза», что-то типа оплота повстанцев…

— Как долго, полковник? — перебил его Хардин. — Скажите, как долго продолжается эта война?

— Проницательны, как и всегда, капитан Вендрэйк, — Катлер устало потер переносицу. — Как я и говорил, не буду врать. Джентльмены, Империум Человека и Империя Тау сражаются за Федру почти пятьдесят лет.

Наступило долгое молчание, в течение которого бойцы обдумывали услышанное. Затем началось бормотание, за которым последовали беспорядочные выкрики — конфедераты осознали положение. Взрывной треск выстрела из болт-пистолета заставил всех умолкнуть.

— Весьма обязан, Элиас, — полковник благодарно кивнул ветерану, убиравшему оружие в кобуру. Вендрэйк видел, что Катлер собирается с силами, по кусочку очищая от пыли свой потускневший облик живой легенды. Странно, но казалось, что он смотрит им всем прямо в глаза, говоря с каждым солдатом, как со старым, близким товарищем. — Арканцы, я ждал от вас лучшего поведения…

Его прервала внезапно завывшая сирена. Включилось основное освещение, и полковник увидел ангарного старшину, который сигналил ему жестами. Пора было отправляться, но Энсор ещё не закончил.

— Я ожидал самого лучшего! — закричал Катлер, перекрывая шум. — Того, что вы всегда давали мне, того, что вы должны дать мне сейчас. Сделайте это, и я вытащу вас из нынешнего бардака! А теперь вперед, и заставьте Провидение гордиться вами, арканцы!

Полковник знал, что бойцы не ответят ему радостными кличами, и не слишком корил их за это. Но, по крайней мере, конфедераты отправились на десантные суда, и сейчас он не мог просить их о большем.

Глава вторая

На борту «Сизифа», линейного крейсера типа «Аргонавт»

Имперская разведгруппа обнаружила меня в долине реки Квалаквези, почти в сотне километров от верзантского форпоста на Топазе Долорозы. Капитан «Сизифа» рассказывает, что я страдал от голода и лихорадки, постоянно бредил о святых призраках и нечестивых предателях. Ещё он говорит, что при мне нашли изъеденный личинками обрубок правой руки, разложившийся без надежды на восстановление.

Разумеется, я не бредил, но не упоминаю об этом вслух. Я вынес свою руку из Трясины, потому что не хотел оставлять Федре часть себя, но не признаюсь капитану и в этом. Точно так же он не знает, что мои призраки по-прежнему со мной, хотя я больше не страдаю ни от голода, ни от лихорадки. И уж конечно, не говорю ему, насколько святы эти мертвецы. Капитан ничего не в этом не поймет, правду должны знать только мы с тобой.

Вместо этого я рассказал ему о предателях, сбежавших, но обреченных на смерть. Рассказал о падении Верзантских Конкистадоров и вторжении тау на Топаз Долорозы. О том, что шел по следу командующего Приход Зимы, и не должен упустить его сейчас. О том, что я — комиссар, и он должен оказывать мне всяческое содействие.

Взамен этого капитан связался с Ломакс, верховным комиссаром Долорозской кампании и моей непосредственной начальницей. И она, разумеется, отозвала меня на базу «Антигона». Капитан сказал мне, что у Ломакс «возникли некоторые сомнения».

Из дневника Айверсона

«Авель…», — прошептал глухой голос.

— Авель… — отозвалась она, и имя соскользнуло с губ в Имматериум.

— Скъёлдис? — Белая Ворона, нетерпеливый и рассерженный, призывал покинуть Море Шепотов и вернуться к нему. Среди незрячего народа только он знал её истинное имя. — Скъёлдис, приди в себя, женщина!

«Авель ищет…»

— … ищет Противовес, — закончила она.

Резко открыв глаза, женщина увидела склонившегося над ней Белую Ворону, который яростно хмурил брови. За плечом полковника стоял её вералдур, смотревший на северянку с той особенной остротой, от которой она всегда леденела. Милость по-прежнему висела за спиной воина, но его правая рука лежала на рукояти, и страж мог выхватить топор за один удар сердца.

Пришел мой час? Я отравлена?

Безучастно обратив мысленный взор внутрь себя, женщина изучила тайные охотничьи угодья души. Она внимательно осматривала клокочущие горные ущелья разочарований и переворачивала заостренные камни отчаяния в поисках следов порчи. Северянка не ощутила яда в том, кто называл себя Авелем, но змеи бывали очень ковар…

— Ворон!

Это оскорбление заставило её вернуться в аннату, окутанный тенями лабиринт, который незрячие называли «реальностью». Здесь женщина лежала на холодном мраморном полу, под ледяным светом звезд.

— Успокойся, Белая Ворона, — голос северянки охрип от напряженного творения вюрда. — Во мне нет яда.

Полковник немного расслабился, но его серые, как грозовое облако, глаза по-прежнему всматривались в лицо Скъёлдис.

Мое лицо! Оно открыто звездам!

Чадра исчезла, и женщина осталась беззащитной перед духовными змеями, ждущими среди звезд. Рассмотрев лицо северянки, они смогли бы изменить себя, превратиться в отражение её души и просочиться внутрь. Всё инстинкты Скъёлдис кричали, возмущенные подобным насилием, и она потянулась к капюшону, но Белая Ворона сжал ей запястье.

— Кто такой Авель, Семь Преисподних его побери? — требовательно спросил полковник.

До этого Катлер видел лицо женщины только в тусклом свете масляной лампы. Озаренное сиянием звезд, оно вновь поразило конфедерата загадочным сплетением черт. Скъёлдис определенно не соответствовала ни одному из общепринятых стандартов красоты. Её кожа напоминала поблекший пергамент, туго натянутый на слишком узкий череп, из-за чего на лице выделялись острые, будто резные скулы, и оно приобретало то хрупкое выражение, какое бывает у голодающих. Тонкие узоры татуировок, начинаясь у висков, окружали ярко-зеленые глаза северянки и сходились под углом к изгибу бескровных губ.

Заметив, что полковник не отводит от неё взгляда, Скъёлдис вырвала руку и натянула капюшон, скрывая лицо в тени… и от теней.

— Ты поклялся мне, что не прикоснешься к чадре, Белая Ворона, — северянка пристально и осуждающе смотрела на конфедерата, который побледнел от её злобного тона.

— И я держу клятву, — ответил Катлер. — Ты сама её сдернула, женщина.

Изумленно распахнув глаза, она взглянула на вералдура. Гигант кивнул, и в его плоских глазах мелькнула нотка внутренней боли. Скъёлдис поняла, что полковник сказал правду — пока страж дышал, он никому бы не позволил коснуться чадры. Даже Белой Вороне.

«Что со мной случилось? — подумала северянка, узнав мрачные своды обзорной галереи. Женщина встала на ноги, и окаймленное мрамором окно в пустоту привлекло её взгляд, словно маяк. — Действительно ли это окно… или зеркало?»

— Что происходит, Скъёлдис? — спросил Катлер более мягким тоном, но ей не нужно было касаться разума полковника, чтобы ощутить его сомнения. Они терзали северянку, словно боль от предательства.

— Я не поддалась порче, — произнесла женщина, используя слово, которым в Империуме называли отравление души. — Тебе этого недостаточно, Белая Ворона?

— Нет, недостаточно, — усталым голосом ответил полковник. Подобрав с пола отброшенную чадру, он присоединился к северянке у окна. — Даже твоего слова, Скъёлдис, совершенно недостаточно.

— Ты, должно быть, хотел сказать — особенно моего, — с горечью промолвила она, забирая покров. Если духовные змеи следили за женщиной, то чадра уже ничем бы не помогла, но она была неотъемлемой частью личности Скъёлдис. Более верным другом, чем её собственное лицо.

Потому что мое лицо — открытая рана, под которой лежит душа…

Катлер молча наблюдал за ведьмой, вновь прячущей лицо. Приступ вюрда овладел северянкой в ангарном отсеке, сразу же после отбытия второго десантного судна — полковник болтал о чем-то с Уайтом, когда она начала стонать. Ощутив внезапное напряжение в воздухе, Энсор глянул в сторону Скъёлдис и увидел, как женщина уходит прочь в сопровождении своего цепного пса. Это вывело майора из себя, но Катлер не дал ему устроить сцену, приказав заткнуться и отправляться на Федру. Полковник до сих пор чувствовал себя виноватым, вспоминая, с какой обидой посмотрел на него Элиас.

«Я извинюсь перед тобой, старый друг, — поклялся Катлер. — Скоро мы поговорим, и я расскажу тебе то, что ты должен узнать».

Оставив Уайта, он последовал за Скъёлдис в обзорную галерею, место, которое всегда восхищало и одновременно отталкивало её. Там женщина и стояла, глядя в космос, касаясь руками стекла, шепча какую-то бессмыслицу и не обращая внимания на громкие призывы полковника. Он чувствовал, как вюрд набирает силу вокруг ведьмы и расползается по залу, словно помесь изморози со статическим электричеством, делая воздух холодным, как лед. А потом северянка внезапно сбросила свою драгоценную чадру и прижалась лицом к стеклу, будто пытаясь протиснуться сквозь него в бездну.

«Слышит ли она демонический колокол?», — мрачно подумал Катлер.

Нутром чувствуя ужас психической порчи, он медленно потянулся к сабле. Вералдур точно так же поднес руку к оружию, готовясь выполнить свой самый священный долг. Неужели Скъёлдис пала? Что, если женщина сейчас обернется и ощерится на них в ухмылке, разделившей лицо надвое? Будет ли она похожа на существо, в которое превратился Норлисс из каюты № 31? На искаженных вурдалаков, которых конфедераты перебили в том проклятом городке? Или она станет чем-то худшим?

Но затем вюрд отступил, и Скъёлдис рухнула на пол, словно марионетка из плоти и крови с перерезанными ниточками. Осторожно подступив ближе, Энсор услышал последние, загадочные слова — «Авель» и «противовес». Все инстинкты твердили полковнику, что эту тайну нельзя оставлять без внимания, но она могла подождать.

— Нам нужно идти, Скъёлдис, — сказал полковник, но женщина не слушала. Отведя взгляд от желтого полумесяца планеты, она уставилась на древний корабль-труп… и внезапно вспомнила всё.

Никто не заметил Хардина Вендрэйка, наблюдавшего за ними из теней.

Первым делом Жук учуял вонь, гремучую смесь запахов моря и могилы, нечто вроде аромата гнилой рыбы, выблеванной дохляком. Мгновением позже надвинулась жара, густая и жидкая, прилипшая к бойцу наподобие второй, маслянистой кожи. Клэйборн думал, что давно научился справляться с теплынью, но здешняя обстановка ничем не напоминала медленно тлеющее пекло Пустошей. Люк десантного судна только открылся, а гвардеец уже обливался потом.

«Я больше никогда не буду чистым», — осознал Жук.

— Хорош спать, полукровка, убирай жопу с дороги! — прорычал Модин у него над плечом. Обернувшись на солдат, столпившихся в трюме десантного корабля, Клэйборн увидел, что лица у них стали такими же серыми, как мундиры. Все они чуяли болезненность, ждущую снаружи — все, кроме огнеметчика, у которого в ноздрях засел густой запах прометия. Чертов здоровяк и не подозревал, как ему повезло.

— Что скажешь, Змеиный Глаз? — спросил Туми, говоря за всё отделение. Да, Жук был полукровкой, но, помимо этого, разведчиком, и бойцы доверяли его инстинктам. Может, как раз потому, что он был полукровкой.

Они хотят услышать от меня что-то мрачное и мудрое, чтобы касание северного вюрда успокоило их страхи. Сейчас я для них Змеиный Глаз, тотем отделения, защита от неизвестности, но потом, когда все вместе усядутся вокруг костра, снова стану простой «полукровкой». Модин хотя бы всегда говорит об этом прямо. В общем, пошли вы все в Преисподние!

Не говоря ни слова, Жук повернулся обратно к выходу. Опускавшаяся десантная рампа застряла на полпути, но до поверхности оставалась всего пара метров, поэтому Клэйборн перемахнул через край и спрыгнул вниз. Он приземлился на палубу с кошачьей ловкостью, но чуть не поскользнулся на слизи, покрывавшей ржавый настил.

«Да в этой жаре, наверное, даже металл потеет», — с отвращением подумал разведчик.

Услышав, как наверху матерится Модин, Клэйборн сухо улыбнулся. Клетусу, на спине которого висел громоздкий огнемет, предстоял чертовски непростой спуск. Впрочем, Жук всё-таки был глазами отряда и не хотел, чтобы кто-то свернул себе шею в его дежурство — даже Модин, — поэтому он выкрикнул предостережение, параллельно изучая обстановку.

Как и говорил полковник, десантное судно опустилось на палубу настоящего корабля, но слова Катлера об «охрененно здоровой лодке» даже близко не описывали реальное положение дел. Дома Жуку довелось послужить на нескольких пароходах, но этот великан не имел ничего общего с теми бравыми старичками. Невозможно было поверить, что нечто настолько огромное может хотя бы держаться на воде. Взлетная полоса, по его прикидкам, имела около тысячи метров в длину и примерно пятисот в ширину. Огромное пространство было разделено на квадраты стартовых площадок и заправочных станций, соединенных паутиной труб и кабелей. К палубе липли уродливые наросты механизмов, а с правого борта торчал подъемный кран, напоминающий виселицу для великанов. Сощурившись, Клэйборн присмотрелся к вытянутой стреле… Семь Преисподних, на ней действительно висели тела! Не великанов, а обычных людей, но целые десятки. С такого расстояния сложно было разглядеть детали, но казалось, что их всех освежевали.

Встревоженный Жук отвел глаза от крана и оглядел остальной корабль. В направлении кормы палуба вздымалась скоплением металлических блоков и командных башен, которое нависало над взлетной полосой, словно непоколебимая крепость. На поверхности цитадели было намалевано грубое изображение имперской аквилы, двуглавый орел, яростно разинувший клювы. Большую часть носа линкора занимало главное корабельное орудие, с виду настолько огромное, что могло бы пробить дыру в звездолете. Чудовище было прикреплено к палубе заклепками размером с человека, а обслуживало его целое отделение солдат в багряных мундирах. По стволу бежали строчки псалмов из имперских сборников гимнов, нанесенные белой краской, которая ярко выделялась на черном металле. В рядах амбразур левого и правого бортов располагались артиллерийские установки меньшего размера, которыми также управляли бойцы в багряном. Эти гвардейцы находились слишком далеко от Клэйборна, чтобы говорить уверенно, но ему показалось, что мореходы не обращают никакого внимания на вновь прибывших.

Прозвучал громогласный сигнал горна, и конфедерат обернулся к другому десантному судну, стоявшему дальше на палубе. Похоже, решил Жук, оно приземлилось на несколько минут раньше, так как пассажиры уже высадились из трюма и стояли по стойке «смирно». Это была 4-я рота капитана Темплтона, и сам командир с высокопарным видом шагал взад-вперед по палубе, будто на плацу. Его парадный мундир обвис во влажной жаре, и офицер напоминал утонувшего павлина, но Клэйборн всё равно уважал его за попытку выглядеть достойно. Темплтон был намного умнее, чем казался с виду, и никогда не вел себя, как полный ублюдок, в отличие от Мэйхена Железной Кости, ротного командира самого Жука.

«Пылевые змеи» когда-то входили в 10-ю роту, но это было ещё до Ефсиманских Водопадов, и тогда в полку насчитывалось почти две тысячи бойцов. После той резни отделение Клэйборна стало 10-й ротой. Во всем полку случились похожие истории, и Катлер вынужденно объединил уцелевших в четыре боеспособных подразделения, примерно по двести человек в каждом. К несчастью, «Змеи» оказались в самой заднице переформированной 3-й роты, под началом Джона Мильтона Мэйхена, который считал северян и пустошников двумя подвидами одной заразы.

Это стало очередным фрагментом веселенькой космической головоломки, при помощи которой жизнь, Имматериум и Император забавлялись с мистером Клэйборном Жуком.

— Огонь с небес! — взревел Модин и бухнулся на палубу с гулким мясистым стуком. Огнеметчик мог похвастаться грациозностью дохлого грокса, но, к удивлению разведчика, даже не покачнулся.

— Чуть не раздавил тебя, как жука, Жук! — нахамил Клетус с ухмылкой, но без особого энтузиазма, что было довольно странно.

— Эй вы там, внизу, безмозглые сукины дети! Расступись! — взревел сержант Калхун.

Двое серобоких повиновались, и по бортам судна с лязгом открылось ещё несколько люков. Остальные бойцы 3-й роты начали высадку, причем, как с недовольством заметил Клэйборн, их десантные рампы не заклинили.

Затем он увидел капитана Мэйхена, с грохотом шагающего на палубу во главе командного отделения. В своей «Громовой» броне мужик напоминал здоровенного железного краба, научившегося ходить на задних ногах. Под элегантными обводами панциря скрывалось произведение механического искусства, сочетание вертящихся шестерней и движущихся поршней, которые стучали и шипели в идеальной гармонии. Этот шум почти заглушал бравурные аккорды гимна «Провидение превозмогает», раздававшиеся из медных наплечных динамиков. На одной из лап доспеха, покрытых железными пластинами, был закреплен тяжелый стаббер, патронная лента которого изгибами уходила в гофрированный раздатчик на спине. Другая оканчивалась тяжелой дрелью, покрытой цитатами из «Завета отцов-основателей». За толстым стеклом смотровой щели вычурного шлема виднелась подстриженная ежиком голова капитана. Джон Мильтон не снял широкополую офицерскую шляпу и держал в зубах толстую сигарилью, но даже он не был настолько шизанутым, чтобы зажечь её внутри брони.

Увиденное не произвело впечатления на Жука. Древние боевые доспехи были наследием Старого Провидения, фамильными реликвиями, которые холили, лелеяли и передавали от поколения к поколению в благородном семействе капитана. Конечно, в их прочности никто не сомневался — в конце концов, эти штуковины больше напоминали танки, чем обычные комплекты силовой брони — но они были непредсказуемыми и ужасно сложными в обслуживании, а ещё шумными, как все Преисподние вместе! Разведчик со своей колокольни считал, что подобные предметы старины больше подходят для демонстрации положения владельца, чем для реального боя.

Но сукиному сыну Мэйхену это, небось, вполне подходит…

Джон Мильтон Мэйхен был духовным отцом «Парокровных зуавов», межротного братства аристократов-механистов, которые почитали Императора в Его аспекте Бога-Машины. В полку их насчитывалось восемнадцать, все до единого — патриции, достаточно богатые, чтобы содержать боевой доспех. Себя аристократы рассматривали как рыцарей священного похода и считали, что вправе присоединиться к любому подразделению, которое более всего нуждается в них. Каждый зуав обладал уникальной, подстроенной под владельца броней, но по большей части это были варианты «Штормового», меньшего по размеру образца. Чудовищно огромный доспех Мэйхена был единственным в полку, никто даже близко не имел ничего подобного.

Однажды Модин сострил, что капитан компенсирует нехватку размера в другом месте, и тогда Жук единственный раз в жизни посмеялся шутке огнеметчика.

Сейчас он взглянул на Клетуса, удивленный, что здоровяк держится рядом. В зеленом свете лицо пустошника выглядело звериным, но глаза его с изумлением осматривали уродливый новый мир.

— Ты с нами, Змеиный Огонь? — спросил разведчик.

— В небе полно крови, — пробормотал Модин, и Жук увидел, что огнеметчик прав.

На пятнистом своде не было ничего схожего с естественными облаками, одни переплетения тонких синих полосок — прямо как жилки в руке человека, или в том вонючем, изъеденном плесенью сыре, который так любят благородные господа. Пока Клэйборн смотрел на них, нити словно бы вздрогнули, и начался дождь, липкая, медленная изморось. Казалось, что конфедератов поливают клеем.

«Как-то это мало похоже на воду, — подумал Жук. — Небо будто пускает слюнки при виде нас».

— Это неправильно, — Клетус смотрел на дождь, как загипнотизированный.

— Другой мир, другие правила, — произнес разведчик, не уверенный, что правильно понял пустошника. — Нам просто нужно понять, как здесь все работает, мужик.

Нахмурившись, Модин посмотрел на него, а затем сплюнул от омерзения и нашел выход в привычной грубости.

— Ага, типа ты чё-то в этом шаришь, полукровка.

— Эй, чё за хрень ты творишь?! — вскрикнул позади них Дикс. Разом обернувшись, гвардейцы увидели юного Оди Джойса, который стоял в люке и смачно блевал на тощего пустошника под ним.

— Ах ты, мелкий зеленый кусок дерьма! Дебил фракканый! — визжал пострадавший, пытаясь сдернуть с плеча лазвинтовку. Шагнув к товарищу, Клетус резко развернул его к себе.

— Тихо, Джейкоб, — сказал огнеметчик. — Парень же не нарочно это сделал.

— Этот мудaк-новичок взял и наблевал на меня, Клет! — пронзительно крикнул Дикс. С длинного носа бойца стекала рвотная масса, и его тощее лицо могло бы показаться смешным, если бы не пылало яростью. — Да я щас…

— Ты чё, хочешь, чтоб Калхун пристрелил тебя, как сбесившегося быконосорога?

— Но парень же наблевал на меня, Клет, — уже капризно прохныкал Джейкоб. Когда доходило до дела, он всегда начинал трусить.

Потеряв интерес к их разговору, Жук обратил внимание на странную группу людей, появившихся из железной крепости корабля. Трое из них носили характерные кожаные плащи комиссаров, а двое других — красные одеяния техножрецов. По бокам от пятерки шагал отряд солдат в полированных доспехах багряного цвета и высоких конических шлемах. Разведчик не опознал увесистые пушки в руках солдат, но каждая из них была соединена с заплечной батареей питания, и Клэйборн предположил, что шарахнуть они могут посильнее обычной лазвинтовки. Дальше тащилась целая процессия типчиков из Экклезиархии — конфедерат насчитал шестерых фанатиков с растрепанными волосами и торчащими бородами. На каждом были грязные лохмотья и кольчужные рубашки, которые наверняка невыносимо терзали тело в жару. Позади ковыляли несколько десятков бичующихся, покрытые шрамами, в островерхих клобуках и с почти обнаженными телами. Вся толпа распевала и стонала нечто высокопарное из Имперского Евангелия.

Жуку они показались даже шизанутее пуритан у него на родине.

«Вот так встречу нам устроили», — беспокойно подумал разведчик.

Тут же он заметил отблеск, мелькнувший в одной из командных башен. Там явно кто-то был, но располагался он напротив солнца, и Клэйборн не мог разглядеть деталей. Впрочем, конфедерат не сомневался, что незнакомец наблюдает за ними — любой приличный разведчик мгновенно распознавал блик магнокуляров. Он потянулся было за охотничьим прицелом, но тут ротный горнист протрубил сбор, и Калхун рявкнул Жуку встать в строй. Побежав выполнять приказ, Клэйборн понял, что именно так обеспокоило его в наблюдателе. Очертания незнакомца были какими-то неправильными…

— Молился ли ты обо мне, Гурджиеф? — раздался судорожный, шепчущий голос, почти неслышный хрип. Говоривший опустил магнокуляры, увидев, что остроглазый гвардеец спешит к своему отделению. В этот раз их оказалось так много… Столько новой крови — наверняка среди них найдутся такие, что смогут послужить.

— Я всегда молюсь о вас, мой господин.

Густой баритон исповедника ярко контрастировал с резким, скрипучим тоном наблюдателя. Впрочем, Йосив Гурджиеф абсолютно во всем отличался от болезненного создания, к которому относился с глубоким почтением. Несмотря на ветхие одеяния, священник казался ожившей статуей героя, кованой сталью, превращенной в мышцы алхимией веры. Грива черных волос спадала ниже пояса исповедника и скрывала лицо сальной завесой, но при всей дикости облика Гурджиеф обладал высокомерными чертами аристократа. Он был выше большинства людей и казался великаном рядом со своим чахлым повелителем.

— Тогда почему моей боли нет конца? — спросил изуродованный человек.

— Страдание суть благословение. Через муки мы разделяем Его вечную жертву и приближаемся к свету Его гнева.

Высохшая клешня быстрым движением обхватила запястье Йосива.

— А что же ты не разделяешь это благословение, пастырь? — злобно произнес страдалец.

Шипастые выросты на его ладони вонзились в кожу Гурджиефа, но великан не шелохнулся. Этот разговор повторялся много раз и уже превратился в ритуал, но оба знали, что священник не подвержен грибковой проказе — как и большинство людей. Федра была миром тысячи хворей, но худшие из Её болезней тщательно выбирали своих жертв и поражали менее чем одного из тысячи. В глазах Йосива адмирал Вёдор Карьялан выглядел избранным.

— Я недостоин, Вёдор, — выдохнул Гурджиеф, выворачивая запястье, чтобы уцепиться за уродливую клешню. Точно так же он изворачивался в словах, чтобы уцепиться за имя адмирала и скрепить их дружбу. — Но ты служил Ему почти два столетия на бессчетных планетах. Ты по праву награжден мучениями.

— А что же Бихари, и Яворкай, и все остальные невежды, благословленные той же заразой? — адмирал презрительно усмехнулся, вспоминая дюжину моряков, которые разделили с ним проклятие. — А Наталья? Она была совсем юной девушкой. Как она смогла заслужить твой драгоценный дар, пастырь?

— Не сомневайся в Нем, Вёдор! — печальные глаза Гурджиефа неожиданно вспыхнули гневом, смешанным с жалостью. — Мы не знаем, какие героические поступки наши братья и сестры втайне совершали во имя Его. Их слава потеряна…

— Их жизни потеряны! — вместе с криком из высохшей глотки адмирала вылетело облачко спор. Содрогнувшись всем телом, Карьялан потерял равновесие и сделал несколько шагов по балкону, а исповедник глубоко вдохнул плесень, наблюдая за муками прижизненного вознесения своего повелителя. Страдания Вёдора были поистине вдохновляющими — под бесформенной шинелью каждый сантиметр его плоти покрывали грибковые наросты. Некоторые распухли и огрубели, превратившись в шипы, которые грозили прорвать ткань, а остальные слились в раздутые, пульсирующие гребни. Зараза глубоко проникла в кости адмирала, придав скелету новую форму. Без регулярных переливаний крови, которые осуществляли корабельные техножрецы, суставы Карьялана подверглись бы известкованию, лишив мученика возможности ходить. Со временем перерождение ускорится, грибок преобразует плоть носителя, но с омерзительной заботливостью сохранит его мозг целым и невредимым. Гурджиеф знал это, поскольку тщательно отслеживал трансформации других зараженных. По правде говоря, он даже наблюдал последнюю, восхитительную стадию терзаний…

— И Наталья… мертва, — прохрипел адмирал, опустошенный собственной яростью. Священник обхватил руки Вёдора своими, желая ему найти в себе силы и возрадоваться страданию.

— В глазах Императора она умерла, как святая, — твердо произнес Йосив, прибегая ко лжи во спасение. Он не даровал дочери Карьялана обещанную Милость Императора, но и не позволил делать ей переливания. Несмотря на все крики и проклятия, исповедник заставил девушку встретить судьбу лицом к лицу, и даже освятил для Натальи часовню в недрах линкора. Прежде они были тайными любовниками, и Гурджиеф чувствовал, что обязан просветить её. На протяжении нескольких лет девушка распухала и созревала, заполняя собой помещение, будто священная опухоль, пока, наконец, не стала часовней. Когда Йосив чувствовал, что в нем растет сомнение, шепчущее о темном искажении его веры, то спускался в святилище Натальи и укреплял себя чистотой её терзаний. Глаза девушки по-прежнему были такими прекрасными…

— Тогда, возможно, мне тоже следует умереть, — язвительно отозвался адмирал. — Возможно, стоит начисто покончить со всем этим.

Карьялан посмотрел вниз с головокружительной высоты командной башни.

— Я могу уйти прямо сейчас.

Но они оба знали, что это ложь. Адмирал Вёдор Карьялан прожил слишком долго, чтобы принять смерть, и неважно, насколько омерзительным стало его существование.

Сверху донесся рокот, и, подняв глаза, они увидели третий транспортник, который пролетел над башней и снизился к посадочной полосе.

— Что, если ни в ком из них не течет нужная кровь, Йосив? — спросил мученик. Только люди, подверженные заражению, годились для переливаний, и запасы адмирала уже уменьшились до опасно малого объема.

— Значит, такова воля Императора, Вёдор, — ответил исповедник. — Но сейчас я должен присоединиться к братии, чтобы напутствовать нашу «свежую кровь».

— И в самом деле, пастырь, — искаженное тело Карьялана как будто выпрямилось, услышав зов долга. — Я получил сообщение от генерала Олиуса из Пролома Долорозы: 81-й Инцинерадский обращен в бегство, а ивуджийских Джунглевых Акул прижали в лиге от Трясины. Наше наступление забуксовало.

Исповедник кивнул, совершенно не удивленный. Наступления всегда буксовали — попытки Империума покорить этот континент вылились в самую долгую и жестокую кампанию на Федре. Жизни, потерянные в Долорозе за это время, не поддавались подсчету. Оспариваемая территория представляла собой огромное переплетение островов, пронизанных судоходными реками и заросших одними из самых опасных джунглей на всей планете. Кроме того, там находился глубокий тыл бессчетных повстанцев-саатлаа и ксеносов, которые дергали их за ниточки. Даже ходили слухи, что где-то в сердце континента скрывается Приход Зимы, командующий тау.

— Олиусу нужно бросить в Трясину больше людей. Нельзя давать врагу отдышаться, — глаза адмирала были яркими точками страсти на темном месиве лица.

Порой Гурджиеф сожалел, что его друга занимают ничтожные мечты о победе, но, возможно, оно было и к лучшему. Если Вёдор черпал в них силы для дальнейшего существования, пусть будет так. Сам Йосив не надеялся на лучшее после того, как слишком далеко зашел в Трясину и увидел слишком многое, чтобы отрицать истинную природу вещей. Любой разумный человек сказал бы, что невозможно вообразить место, худшее, чем этот ничейный архипелаг, но исповедник давно отринул здравомыслие и видел, что за ужасами скрываются другие ужасы. В отличие от повелителя, Гурджиеф понимал, что Император низверг их в этот ад не для того, чтобы они одержали победу.

Летийские Мореходы прибыли на Федру сразу же после славного Очищения Сильфоморья, в ходе которого Вёдор Карьялан виртуозно провел кампанию против флота-выводка аоев. Восхитительный триумф омрачила только гибель сына имперского губернатора, юного сорвиголовы, который направил свой крейсер прямо в челюсти вражеской субманипулы. Парня уже ничто не могло спасти, и, чтобы его смерть не оказалась бессмысленной, адмирал дал по скопившимся вокруг чужакам залп из основного орудия. К сожалению, губернатор увидел случившееся в ином свете, и Мореходы оказались на этой зашедшей в тупик войне. Несмотря на оскорбление, Карьялан твердо намеревался разрешить патовую ситуацию в Долорозе и одержать полную победу. Тогда он ещё был несокрушимым отцом-командиром, не знавшим поражений. Тогда Гурджиеф ещё был наивным юным солдатом, даже не думавшим о принятии сана.

«Тогда» было больше десяти лет назад.

— Я хочу, чтобы эти арканские щеголи через час сидели в лодках, пастырь, — произнес адмирал. — Выглядят они, как игрушечные солдатики, но, быть может, сердца у них отважные.

— Как пожелаете, мой господин, — Йосив отдал поклон и повернулся уходить.

— Только сохрани для меня вернокровных, — прошептал Карьялан, оглядывая гвардейцев на палубе мрачными, голодными глазами.

Десантное судно содрогнулось, нырнув в густое месиво атмосферы. Арканцы, пристегнутые к противоперегрузочным сиденьям, ряды которых шли вдоль тесного туннеля пассажирского отсека, старались не смотреть друг другу в глаза. Большинство из них принадлежали к «Пылающим орлам», элитной 1-й роте полка, и, в отличие от других конфедератов, носили темно-синие комбинезоны с кожаными вставками. Стандартные плосковерхие кепи 19-го уступили место гофрированным бронзовым шлемам, лицевые щитки которых были выполнены в виде свирепой хищной птицы. Подобный облик не имел ничего общего с тщеславием: «Орлы» были десантниками, обученными вступать в бой после прыжка с парашютом или спуска на тросе. Сейчас, впрочем, они летели не на арканском паровом дирижабле, и беспокойство бойцов висело в воздухе, словно психический смог. Капитан Вендрэйк задумался, отчетливее ли остальных чувствует это ведьма.

Северянка, за которой он следил боковым зрением, сидела поодаль, зажатая между своим стражем и полковником. Широкие складки полночно-синих одеяний полностью скрывали женщину, и под чадрой она могла улыбаться наивности окружающих. Или изменяться…

Точь-в-точь как проклятые в Троице.

Капитан сердито отбросил эту мысль. После разговора с Уайтом ему всё никак не удавалось избавиться от воспоминаний о чертовом городке. Нужно взять себя в руки, иначе он сойдет с ума, как и Белая Ворона. Надо забыть о прошлом и его демонах — реальных или нет, неважно, — и сосредоточиться на явной, открытой угрозе в рядах полка. Всё дело в ведьме! Увидев её лицо в обзорной галерее, Хардин потерял покой; в её чертах не было ни красоты, ни изящества, только жестокая и не вполне человеческая усталость. Возможно, северянка служила полку как оружие, но, если и так, то это оружие могло погубить своего обладателя, словно перегревшийся плазмаган. В любом случае, она не подходила на роль спутницы Катлера. Посмотрев на полковника, с высокомерным видом сидевшего рядом со своей ручной колдуньей, Вендрэйк задался вопросом: как такой солдат мог пасть настолько низко?

— Мы все на твоей стороне, Хардин, — прошептал ему в ухо лейтенант Квинт. — Только слово скажи, и мы поддержим тебя, всадим ему по самую рукоять.

— «Поддержите меня» в чем именно? — уточнил капитан, оборачиваясь к соседу, и на честном лице Перикла Квинта появилось уязвленное выражение. Второго человека в отряде когда-то считали резвым парнем, но с тех пор он позволил себе располнеть.

— Да ладно тебе, Хардин, — залебезил лейтенант. — Все мы видели, как ты строил козни вместе со стариком Уайтом.

Вендрэйк опечаленно покачал головой. Да, Перикл Квинт был более-менее компетентным всадником «Часового», но при этом полным идиотом. Как и большинство кавалеристов «Серебряной бури», лейтенант происходил из патрицианского семейства, но намного более могущественного, чем прочие. Потомок Основателей, он был богатейшим человеком в полку, а имя Перикла с обеих сторон обрамляла дюжина титулов. Казалось неясным, почему Квинт, увидев Федру, тут же не отправился в обратный путь.

— «Козни» — это словно из языка простолюдинов, лейтенант, — ответил Хардин. — Джентльмену с Провидения совершенно не к лицу использовать его в своей речи.

Квинт было нахохлился, но Вендрэйк уже повернулся обратно к Катлеру. Капитан знал, что «Серебряная буря» поддержит его в случае выступления против полковника, но ключевыми игроками окажутся ротные командиры. Если они встанут на сторону Хардина, то и весь полк последует за ними. Мэйхен, этот ненавистник северян, уже выражал недовольство по поводу ведьмы, так что на него наверняка можно рассчитывать. Правда, Темплтон — странная птица, а Уайт непоколебимо верен старому другу.

Внезапно Катлер поднял глаза и, сохраняя каменное выражение лица, встретился взглядом с Вендрэйком. У капитана пересохло во рту: что, если ведьма почуяла его тайное присутствие в обзорной галерее? Проникла к нему в разум, узнала о предательстве и сообщила полковнику? Как можно защититься от чего-то настолько незаметного?

Так же неожиданно командир вперился взглядом в вокс-оператора. Серобокий преклонного возраста сидел напротив Катлера, слишком далеко от Хардина, чтобы капитан мог что-то расслышать за ревом турбин, но он видел, как связист копается с вокс-установкой. Полковник подгонял оператора, и тот возился всё лихорадочнее, так, что и остальные конфедераты начали обращать внимание на суматоху.

«Что, во имя Семи Преисподних, происходит?» — спросил себя Вендрэйк.

И тут Катлер взвыл. Это был непрерывный яростный рев, от которого у капитана волосы на загривке встали дыбом. Ни один вменяемый человек не смог бы издать подобный звук…

Лицо полковника исказилось от гнева, мышцы напряглись под страховочной системой, сражаясь с ремнями, которые он мог бы просто расстегнуть. Финальным усилием Катлер вырвался на свободу и вскочил на ноги. Убежденный, что командир окончательно спятил, Хардин потянулся за пистолетом.

Да он будто одержимый!

Покачнувшись, Белая Ворона неожиданно замер и резко повернулся к ведьме. Прошло несколько долгих секунд, а затем лицо полковника дернулось, и безумие словно бы вытекло из него, оставив после себя холодную ярость.

«Она держит Катлера на привязи, словно бешеного пса», — с отвращением понял Вендрэйк.

Полковник глубоко вздохнул, и будто бы став выше ростом, посмотрел в сторону кабины пилотов.

— Конфедераты, я только получил сообщение с поверхности, — Энсор помолчал, разыгрывая старый трюк: он обращался ко всем сразу, но при этом словно говорил с каждым в отдельности. — Майор Уайт мертв, а нас всех обвели вокруг пальца, как последних идиотов.

С этими словами полковник вытащил пистолет и зашагал к кабине.

Лодка взобралась на гребень высокой волны, встала почти вертикально и рухнула обратно в бушующий океан. Каскады гнилой воды перехлестывали через борта и заливали солдат, скорчившихся на металлических сиденьях. Жидкость напоминала простоквашу желтого цвета, и в ней было полно мерзких липких водорослей, от которых несло нечистотами. Уже на палубе линкора пахло довольно скверно, но здесь, в этой бурлящей выгребной яме размером с море, вонь стала почти невыносимой.

Очередная волна встряхнула лодку, и Туми, не приходя в себя, навалился на плечо Жука. Голова бойца напоминала один огромный синяк над бородой, покрывшейся коркой засохшей рвоты. Клэйборн рассеянно оттолкнул снайпера, который оставался в отключке, и продолжил вырезать костяную флейту, как будто не обращая внимания на штормовое море. Дикс, сидевший напротив, дернул кадыком и снова сблевал, на этот раз даже не стараясь попасть в новичка. Втиснутый рядом с Джейкобом Оди Джойс, до боли сжимавший предохранительный поручень, почувствовал, что его кишки перекручиваются за компанию, но у юноши уже кончились запасы рвоты. Как и у большинства солдат вокруг — за последний час почти каждый из них, даже сержант Калхун, внес свою лепту в лужу поганого месива, плескающуюся на дне лодки.

Семь Преисподних, Джойс до смерти перепугался, увидев, как дядя-сержант Калхун выворачивается наизнанку. Оди всегда думал, что их командир — настоящая скала, несокрушимая и непоколебимая, а вышло, что Уиллис первым отдал должное морю. Сдержаться смог только полукровка, но юноша решил, что это, наверное, из-за его северной крови. Дикари были порчеными созданиями, и поэтому, может, любили оставлять блевотину внутри. Вполне разумная мысль, правда? Новобранец уцепился за неё, потому что больше ничего вокруг уже не имело смысла…

Майор Уайт был мертв; Джойс видел, как всё произошло, но до сих пор не мог поверить в это. Когда приземлилось десантное судно со 2-й ротой и её командиром на борту, конфедератов выстраивали для смотра. Все бойцы с гордостью смотрели, как Старик шагает навстречу приветственной делегации линкора, но потом начались какие-то долгие споры, а из железного замка вышел ещё один божий человек и присоединился к остальным. Оди понял, что новоприбывший — очень важная персона, потому что он был выше всех, кого юноша видел в своей жизни. Сначала парень подумал, что этот человек может даже оказаться космическим десантником, но он не был облачен в священную броню с картинок, поэтому Джойс решил, что перед ним святой. Позже Оди услышал, как моряки звали великана «исповедник Гурди-Джефф», и это имя звучало вполне себе благочестиво.

Когда Джойс был маленьким, он как-то раз увидел дьякона Иерихона во время чтения проповеди и решил, что перед ним самый праведный человек в мире, но в сравнении с исповедником Гурди-Джеффом глава ведьмознатцев Провидения выглядел, как обычный причетник. Несмотря на вонь этой языческой планеты, Оди возрадовался при мысли о том, что будет сражаться рядом с таким героем, но майор Уайт почему-то продолжал спорить со святым, качать головой и сердито отмахиваться, как будто его заставляли прыгнуть в огонь или вроде того. Юноша совершенно не понимал, в чем дело: если бы исповедник Гурди-Джефф попросил его прыгнуть в огонь, Джойс повиновался бы без лишних раздумий, твердо зная, что делает это ради Императора.

Разволновавшись, что из-за майора Уайта эти благочестивые люди примут арканцев за еретиков, Оди начал злиться. Святой, должно быть, тоже разозлился, потому что вдруг замолчал и резко ударил старика в лицо вытянутыми пальцами, с острыми, как ножи, ногтями. Некоторые гвардейцы не поняли, что именно произошло, но Джойс видел, как глаза майора лопнули. Старик упал на колени, прижимая руки к лицу, и через них текла кровь. Он визжал, как раненый кабан, пока святой не ударил его сверху вниз праведным кулаком по шее, с такой силой, что юноша услышал треск, в чем мог поклясться. Сержант Хикокс, который всегда был рядом с майором, схватился за оружие, но три комиссара с линкора оказались быстрее и свалили его шквалом лазразрядов. Потом лейтенант Петтифер попробовал вмешаться, но и его просто застрелили. Комиссары прекратили палить, только когда все три тела зашипели и задымились, словно бум-рыба на сковородке.

После этого все вели себя очень тихо, просто стояли и смотрели, как будто пошел дождь из лягушек, которым дьякон Иерихон всегда грозил людям, неправедным в глазах Бога-Императора. Потом ещё несколько арканцев потянулись к оружию, но капитан Мэйхен заорал на них и приказал успокоиться, а на другой стороне палубы капитан Темплтон сделал то же самое. Тогда-то Джойс и заметил, что орудийные установки по обоим бортам развернулись и взяли конфедератов на прицел. Если бы дошло до дела, эти большие пушки вмиг бы их покрошили.

Оди не совсем понял, что произошло потом, но капитан Темплтон подошел к святому и, с очень милым и мирным видом, принялся чесать языком. Юноша ни слова не расслышал, но решил, что они разобрались во всем, потому что повсюду вдруг появились суетливые священники в кольчужных рубашках, которые принялись благословлять арканцев красивыми и могущественными словами. После них пришли жрецы-шестеренки и начали втыкать в народ иголки, брать кровь и проверять её в машине, которая росла у одного из них прямо из брюха.

При виде жрецов-шестеренок Джойсу всегда становилось неуютно. Из-за этих странных машинных частей и непонятных железных лиц среди них не встречалось двоих одинаковых, но все они были страшны как смертный грех, даже те, что служили в полку. Арканцы называли своих жрецов-шестеренок «профессорами», потому что так этих парней именовали до того, как Империум явился на Провидение, но легче от этого не становилось. Лицо профессора Мордехая выглядело так, словно в него въехала паровая машина и застряла на половине, но с профессором Чейни дело обстояло даже хуже. Под капюшоном у него ничего не было, кроме ветряной мельницы из зеркал, которые отражали твою физиономию прямо в тебя, в тысяче разных форм и размеров, и все стеклышки вертелись и кружились, будто серебряный смерч. От обоих у Оди мурашки бежали по коже, но, раз они назывались жрецами, то бишь священниками, то, очевидно, были хорошими парнями. Правда, в этой части Имперского Евангелия юноша ещё не разобрался…

— Почему мы называем их священниками? — вслух спросил Джойс. — Профессоров, я имею в виду. Как получилось, что они тоже священники?

Все пассажиры вонючей, прыгающей на волнах лодки посмотрели на Оди так, словно новичок ошизел от змеиного укуса. Юноша вспомнил, что братья не так часто думали о Евангелии, как он, и это было довольно грустно, а ещё, наверное, плохо.

— Я только одну вещь хочу знать насчет этих свиней шестеренчатых — зачем они забрали Клета, — произнес Дикс, вытирая блевотину с бедер. У него был одурелый взгляд, но явно не из-за беспорядка в кишках. Новобранец решил, что Джейкоб, видно, скучает по другу, и понял — он сам чувствовал бы то же самое, если бы жрецы-шестеренки забрали дядю-сержанта Калхуна, а не брата Модина. В крови у Клетуса нашлось что-то нехорошее, и жрецы сказали, что его нужно «прибить» от джунглевой заразы. Они обещали потом вернуть бойца обратно, но, по правде говоря, никто им не поверил, а брат Модин очень здорово перепугался. Поначалу Оди думал, что Клетус даже полезет в драку, но тут он снял огнемет, попросил «отдать её в хорошие руки» и подчинился приказу. После этого жрецы-шестеренки куда-то увели его и ещё пару ребят из 2-й роты.

— Ну почему они выбрали именно Клета? — снова заныл Дикс.

— Может, у этих морячков свежатинка заканчивалась, — поддразнил разведчик. — А на старом добром Клете мясца много…

— Заткни хлебало, полукровка, — ощерился Джейкоб, но тут лодка резко вздыбилась, и он скрючился в очередном приступе выворачивающей кишки рвоты. Туми, снова привалившись к Жуку, с бульканьем простонал, и из его разбитого рта потекла кровь.

— Без обид, но я вот что скажу… — Клэйборн оттолкнул снайпера. — Если ты не захочешь положить зубы на полку, то сможешь сожрать и кое-что похуже Клета Модина.

— Прекратить разговорчики, черви! — рявкнул Калхун, но без сердца. Джойс никогда не видел сержанта настолько усталым, но, с другой стороны, он вообще никогда не видел, чтобы сержант уставал. Уиллис Калхун, ссутулившись, сидел на металлическом сиденье и держал на коленях огнемет Модина, словно потерявшегося пса. Дядя-сержант выглядел старым.

Хотя Оди был всего лишь новичком в зеленом кепи, и первый раз оказался в настоящей переделке, он не сомневался, что войны обычно происходят иначе. Впрочем, юноша сомневался насчет многого другого — например, почему конфедераты оказались на этой лодке и куда их везут. После того, как жрецы-шестеренки закончили проверки, всё начало происходить очень быстро. Моряки в красном повели арканцев к лодкам, которые висели по бортам линкора, будто огромные железные ящики, и загнали в одну из них пятьдесят парней — считая Джойса, — словно какую-то скотину. Пока все не зашли внутрь, одна из стенок была опущена наподобие сходней, а потом захлопнулась, прямо как западня.

В лодке ждал моряк, сидевший впереди, в маленькой закрытой кабине, в то время как арканцы мокли под дождем. Рулевой повернулся и поприветствовал конфедератов улыбкой, как у голодной земляной акулы, но на лбу у него была выжжена аквила, поэтому Оди решил, что это хороший человек. Голосом, похожим на скрип разбитого стекла, моряк приказал им сесть прямо и держаться за страховочный поручень, а также плотно сжать челюсти, чтобы не прикусить язык. Произнеся это, рулевой расхохотался, будто рассказал величайшую шутку в истории, и Джойс решил, что он всё-таки не очень хороший человек.

Вместе с остальными на борт поднялся один из «Парокровных зуавов», лязгая по палубе, словно заводной бог. Рыцарь оказался слишком крупным для сидений и слишком гордым, чтобы прислушаться хоть к одному слову грязного моряка, поэтому он просто стоял в проходе и шикарно выглядел. Оди сомневался, что «Парокровные» подобающе благочестивы, но выглядели они весьма могучими, и юноша радовался, что такой рыцарь отправится с ними.

А потом матрос потянул рычаг, направив лодку кормой вниз в свободном падении. Кишки Джойса попросились наружу через рот, а задница оторвалась от сиденья. Парень, испуганный до полусмерти, схватился за поручень и усадил себя обратно, спасаясь от гибели. Как раз в этот момент между рядов пролетел совершенно беспомощный зуав и задел голову Туми железной ногой — просто чудо, что начисто не оторвал! На самого рыцаря, впрочем, чудес уже не хватило. Когда зуав проносился мимо, Оди увидел через забрало его глаза, расширившиеся больше от удивления, чем от страха. А потом рыцарь исчез, перевалившись через корму, будто птица из металлолома. Мгновение спустя позади лодки раздался всплеск, но никто не попытался что-нибудь сделать. Даже зеленый новобранец вроде Джойса понимал, что железный человек камнем пошел ко дну океана. Как-то отозвался на случившееся только рулевой, который истерически захихикал, словно грандиозно разыграл новичков.

Да уж, ничего вокруг больше не имело смысла.

Болтаясь в залитой блевотиной лодке посреди моря нечистот, юноша вспомнил глаза рыцаря и спросил себя, все ли люди так выглядят перед смертью. От этой мысли Оди стало не по себе, и он решил, что лучше помолиться. Он молился за душу павшего рыцаря, который погиб без чести и славы. Он молился за бедного брата Туми, который выглядел по-настоящему скверно, и за брата Модина, который выглядел очень испуганно, когда жрецы-шестеренки уводили его. Но сильнее всего Джойс молился, чтобы его служба Богу-Императору стала намного более славной, чем сейчас.

И в какой-то момент юноше показалось, что Бог-Император ответил.

Глава третья

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Я уже больше месяца нахожусь на этой скрипучей, раскорячившейся над океаном базе, лечусь и жду решения верховного комиссара Ломакс. Она всегда меня недолюбливала, и сомневаюсь, что несанкционированная отлучка в глухомань сильно улучшила её мнение обо мне. Ломакс потребует ответов, но с чего я начну? Как смогу объяснить, почему оказался у этих верзантских дезертиров, если сам этого не понимаю? Как заставлю её поверить, что шел по следу Прихода Зимы, если сам не уверен в этом? Возможно, верховный комиссар прикажет расстрелять меня. Или, что более вероятно, сама приведет приговор в исполнение.

Однако же, мне установили новый глаз и новую руку, так что вряд ли Ломакс думает о смертной казни. Я сказал «новые»? По правде, оба имплантата достаточно древние, несомненно, их вытаскивали уже не из одного трупа. Ладонь — это потускневшая металлическая перчатка, которая скрипит всякий раз, когда шевелишь пальцами, и заклинивает, если её не смазывать, но оптика ещё хуже. Кажется, что в глазницу воткнули железный шип — пустотелый железный шип со злобной осой внутри. Мне было бы на это наплевать, если бы глаз работал как следует, но порой изображение мерцает или вспыхивает, а иногда я вижу мир через пургу помех или разбитым на кусочки грубой мозаики. И порой мне видятся вещи, которых вообще нет в реальности. Впрочем, это и к лучшему, поскольку так я научился распознавать настоящих призраков.

Возьмем, к примеру, Ниманда. Когда я лежал в лазарете, комиссар бессменно стоял в ногах моей койки, невидимый для медиков и санитаров, но бойцы с самыми тяжелыми ранениями время от времени замечали его. Несколько дней назад сюда вкатили человека, который походил на груду сырого мяса, и я увидел, что он с малодушным ужасом смотрит на моего выходца с того света. Несомненно, умирающий подумал, что тень явилась за его душой, ведь он же не знал, что для Ниманда важен только я один.

Детлеф Ниманд — последний из трех моих призраков, но ненавидит меня глубже других. Он всегда был хладнокровным ублюдком, из тех людей, что служат Комиссариату одной лишь злобой. Когда-то я верил, что дисциплинарные офицеры — примеры для подражания в Империуме, неустрашимые пред лицом смерти и верные до невозможности. В ином случае, как же нам доверили бы власть над жизнью и смертью наших подопечных?

«Мы должны быть лучшими из лучших, Айверсон», — часто говорил мой наставник Бирс, хорошо зная, что немногие комиссары таковы. Но даже при этом Ниманд находился в числе худших из худших. Его прикрепили ко мне во время моей первой вылазки в Трясину, и, хотя тогда Детлеф был ещё кадетом, я разглядел в нем тьму, скрытую за светлыми, бесцветными глазами. Ниманд болезненно гордился шестью казнями, которые уже совершил, и при каждом удобном случае пичкал меня подробностями. Я возненавидел кадета с самого начала, и не понимал, почему он с таким благоговением относится ко мне, прослужившему двадцать лет ветерану с жалкими десятью расстрелами на счету. Когда Детлеф наконец-то заслужил ярко-красный кушак и отбыл, получив персональное назначение, с моей души будто бы сняли груз.

В следующий раз мы встретились уже как равные: комиссары, присоединенные к 12-му полку Галантайских Гхурков, который нес службу в кишевших крутами речных долинах Долорозы Пурпурной. К тому времени Ниманд совершил почти две сотни казней; он отбирал жизнь у своих подопечных за мельчайшие дисциплинарные проступки.

«Айверсон, ты слишком много думаешь, — словно повторяя старые упреки Бирса, ворчал Детлеф каждый раз, когда я выступал против его решений. — Мы с тобой орудия воли Бога-Императора, освобожденные от сомнений и страстей, что порабощают меньших людей. Сомнение — вот наше единственное преступление!»

Эта показушная безучастность никогда не вводила меня в заблуждение. Я видел, как сильно Ниманд наслаждается убийствами, и поэтому бросил его на поживу крутам. Как это случилось? Мы заблудились глубоко в Трясине, Детлеф получил тяжелую рану — сплошная пуля вспорола живот. Он молил вынести его на себе или избавить от страданий. Вместо этого я отстрелил Ниманду обе руки, чтобы комиссар не смог покончить с собой. Помню, как уходил прочь, а он упрашивал и проклинал меня, а потом начал кричать, когда ксеносы отыскали его. Знаешь, круты — это особенно мерзкие прихлебатели синекожих, птицеподобные хищники, которые обожают разрывать врагов на куски и поедать их плоть. Причем не обязательно в такой последовательности…

Я предполагал, что Детлеф обязательно вернется, но недооценивал пагубное влияние его тени. Так или иначе, но Ниманд проклял меня. После его возращения я начал все безогляднее прибегать к высшей мере наказания, за два года чуть ли не утроил количество расстрелов и совершенно об этом не задумывался. По правде, тогда я вообще почти ни о чем не думал — до ущелья Индиго и Номера 27, девушки с глазами святой.

После этого всё изменилось.

Из дневника Айверсона

— Но вам сюда нельзя! — бушевал молодой пилот десантного корабля, напряженно глядя на древний автопистолет в руке нарушителя. — Правила поведения на борту весьма недвусмысленно указывают…

— Сынок, если в мире и есть что недвусмысленное, так это пушка, которая направлена тебе в лицо, — возразил беловолосый безумец, ворвавшийся в кабину. — И ещё, может, Слово Императорово, но насчет него я уже не совсем уверен.

— К тому же, Хайме, он уже вошел, — апатично заметил второй пилот. — И, бьюсь об заклад, обратно уходить пока не собирается.

Полковник Катлер отвернулся от молодого человека в кресле первого пилота и посмотрел на его куда более пожилого коллегу, откинувшегося на спинку сиденья. Редеющие седые волосы летчика были собраны в унылый хвостик, из-за которого он смахивал на увядшего ловеласа. Коричневато-красную кожу лица прорезали глубокие морщины, а мешки под глазами отвисали так же безвольно, как и раздутое брюхо. Энсор прикинул, что мужику хорошо за шестьдесят, и выглядел он на все прожитые годы.

— Как ваше имя, сэр? — спросил полковник, не сумев разобрать надпись на мятом комбинезоне.

— Стало быть, Ортега, сеньор, — второй пилот говорил с почти театральными нотками, голосом человека, который наслаждался беседой ради беседы. — Гвидо Гонсало Ортега, пилот третьего класса с перспективой понижения, 33-й Верзантский «Небесные тени», приданный славному 6-му полку «Буря» в служении его святейшеству, почитаемому Водному Дракону Агилье де Каравахаль, да благословляют вечно его праведные кости эту заразную яму со змеями.

— Это ересь, Ортега! — скрипучим голосом запротестовал его товарищ. — Водный Дракон трудится в Трясине на благо Императора, очищая дикарей и изгоняя ксеносов.

— Водный Дракон несколько лет назад захлебнулся в собственной крови и блевотине, парень, — в тоне Гвидо появилась нежданная горечь. — И то же самое случилось с каждым из несчастных придурков, которых он затащил с собой в Трясину. Нет, Хайме, «Небесные тени» — всё, что осталось от 6-го полка.

— Обращайтесь ко мне по уставу, второй пилот Ортега!

— Сынок, ты бы просто управлял кораблем и не мешал старшим разговаривать, — вмешался Катлер, махнув пистолетом в сторону Хайме.

Продолжая негодовать, тот повернулся к приборной панели и выругался, увидев мигающий красный огонек, сигнал, что в двигателе забился ещё один фильтр. Десантное судно погрузилось в миазмы «Удушливой зоны», или попросту «Удавки», жалкой пародии Федры на облачный слой. Грязная работа — летать в плотном скоплении мелких парящих грибков, но спускаться ниже уровня смога было куда опаснее. Флот уже потерял множество птичек в результате атак вражеских «небесных снайперов», высотных дронов, оснащенных смертоносными рельсовыми пушками.

Опытными пальцами пилот переключил несколько рычажков, промывая фильтр. Мигнув, красный огонек погас, и Хайме Эрнандес Гарридо облегченно выдохнул. Следить за фильтрами входило в обязанности Ортеги, но последнее время этому придурку ничего нельзя было доверить. Хайме много раз докладывал о его расхлябанности, но в Небесном корпусе осталось так мало летчиков, что второй пилот отделался понижением в ранге.

Что было намного важнее, рапорт принес Эрнандесу значок Небесного Дозора, награду, которую получали только бойцы, проявившие безукоризненную верность. Хайме с гордостью носил серебряный крылатый глаз на лацкане, наслаждаясь видимым отвращением Гвидо. К сожалению, старый козел нанес ответный удар, прибегнув к химическому оружию в виде непрерывно испускаемых газов. В результате боевых действий кабина превратилась в отравленную территорию, соперничающую по ядовитости с наружным смогом.

Если Хайме немного повезет, то везение Ортеги скоро закончится, и на место второго пилота назначат кого-то более молодого и искренне верующего. Дряхлому старичью не место на святой войне.

Металлическая сходня с грохотом обрушилась на берег, и капитан 4-й роты Эмброуз Темплтон, пошатываясь, выбрался из лодки. Все ещё не отойдя от морской круговерти, он стоял на рампе и моргал, пытаясь разобраться в хаосе, творившемся на берегу. Искал подходящие слова…

Слепой и связанный, с сердцем разбитым, безглазо танцую симфонию скорби.

Эти слова Темплтон записал окровавленными руками на полях смерти у Ефсиманских Водопадов, лихорадочно заполняя неразборчивыми каракулями записную книжку. Капитан переносил ужас на страницы, чтобы тот не поглотил его рассудок. Под своим расфуфыренным мундиром Эмброуз был обычным пожилым человеком, лысеющим и с землистым лицом, но под этой серостью вечно бунтовали беспокойные слова. До восстаний на Провидении Темплтон усердно изучал историю военного искусства, перебирал стратегии прошлого, чтобы дополнить ими тактики будущего. Привычка к дисциплине сослужила ему хорошую службу во время конфликта, и ученый стал хорошим офицером, а хороший офицер со временем стал неплохим поэтом. После Ефсимании капитан увидел в материальных потерях на войне материал для своего эпического труда, «Гимна воронью».

Хищные падальщики кружат крикливо, бездну потерь людских созерцая…

Лейтенант Тон споткнулся, выходя из лодки, поскользнулся и толкнул Эмброуза так, что оба конфедерата рухнули на полосу прилива. Вытянув руки перед собой, капитан почувствовал, как они погружаются во что-то мягкое и непрочное. Странный объект лопнул, разбрызгивая во все стороны зловонную жидкость. Задыхаясь и отплевываясь, Темплтон обнаружил, что стоит над мясистым скоплением грибков, с виду напоминающим грубую пародию на человека. А затем арканец увидел тусклые глаза, которые смотрели на него с раздутого фиолетового лица… Челюсти, раздвинутые проросшим изнутри корявым грибом с широкой шляпкой… Поблескивающие именные жетоны, вросшие в распухшую шею. Каким-то маленьким чудом Эмброуз не потерял очки и даже смог разобрать фамилию грибковой колонии: «Фалмер, К.А., капрал». Недоуменно сощурившись, он попытался осознать положение, замер в поисках метафоры…

…Словно горькие цветы пограничья, в смерти они разрастутся, и плоды их поглотят тех, кто задержится у порога…

Мгновение спустя кожа Фалмера задрожала, пошла рябью, и что-то принялось щипать Темплтона за ладони, остававшиеся внутри грудной клетки капрала. Рядом завопил Тон, так, что Эмброуз почувствовал отголосок этого звука, растущий в нем самом. Капитан понял, что, если выпустить крик на волю, он будет длиться вечно, поэтому попытался заглушить эхо новыми…

…словами, что поймают, и похоронят, и отвергнут все грехи…

— Вставай, товарищ капитан Наживка! — гортанно рявкнул кто-то с тем же акцентом, что и моряки на линкоре. Летийцы, вспомнил начинающий паниковать Темплтон.

Говоривший схватил арканца за воротник и вздернул на ноги; ладони капитана вырвались из трупа вместе со струей ихора, забрызгавшего ему очки. Эмброуз попытался вытереть слизь, но незнакомец ударил офицера по рукам и тут же принялся усердно очищать его одежду. Через жидкую пелену на стеклах Темплтон видел, как с рукавов осыпаются десятки паразитов размером с монету. Эти создания, состоявшие из одних только панцирей, клешней и шипастых отростков, напоминали помесь краба с медузой. Некоторые упрямо цеплялись за кожу капитана, пытаясь вгрызться в плоть, но его спаситель оторвал гадов с эффективностью, явно приобретенной на практике.

— Мертвые, они полны шкрабов, — грубо хохотнул летиец. — Почти всегда только кусают, но нехорошо кровоточить в дохлом мясе!

На заднем плане в это время звучали проклятия бойцов Темплтона, высаживавшихся на берег. Лейтенант Тон по-прежнему кричал, словно помешанный, а сержант Бреннан орал, чтобы тот стоял смирно. Вокс-оператор Лабин молился в ритме стаккато, не делая пауз на вдохи. Кроме знакомых голосов, Эмброуз слышал отдаленные крики и вопли, которые перемежались лязганьем «Парокровных» и неприятными, пронзительными свистками командиров.

— Готово есть, — объявил незнакомец. — Добро пожаловать в Пролом Долорозы, товарищ капитан Наживка.

Вытерев слизь с очков, Темплтон уставился на своего спасителя и мысленно простонал. Очередной чертов комиссар! Да планета ими просто кишит!

Под целым калейдоскопом шрамов и нарывов скрывалось лицо человека, слишком молодого для роли политофицера, но парень носил черный плащ и фуражку с высоким козырьком. Несмотря на потрепанность униформы, ошибки быть не могло. Как и комиссары на линкоре, юноша вплел колючую проволоку в синюю тесьму головного убора и эполеты плаща, украсив символы веры обещанием боли. На лацкане, рядом с традиционной имперской аквилой, обнаружился необычный серебряный значок: ромбовидный глаз, окаймленный угловатыми крыльями. Эмброуз никогда не видел ничего подобного, но у каждого полка были свои обычаи, и бараний череп 19-го, наверное, показался комиссару таким же непривычным.

— Я — кадет-комиссар Земён Рудык из летийского корпуса мореходов, — объявил юноша, сопровождая слова яростными жестами. Медный свисток, свисавший с фуражки, подпрыгивал в такт его движениям.

Прежде чем капитан успел ответить, к нему, пошатываясь, приблизился Тон и умоляюще вцепился в мундир. Лейтенант продолжал вопить, и Темплтон, мельком увидев блеск его глаз из-под шевелящегося хитинового покрова, к ужасу своему осознал, что несчастный целиком покрыт «шкрабами». Арканец инстинктивно потянулся к подчиненному, пытаясь помочь, но Рудык оттолкнул Эмброуза и с размаху ударил Тона ногой. Злосчастный офицер, плоть которого продолжали терзать ползучие паразиты, рухнул на песок. Мгновением позже рявкнул автопистолет комиссара, и крики прекратились.

— Было очень поздно для него, да? — Земён улыбнулся Темплтону, обнажив почерневшие, заостренные напильником зубы. — А Император, Он обвиняет.

Капитан узнал фразу, услышанную на летийском линкоре. Тот дикарь-исповедник произнес эти же самые слова после того, как убил несчастного Элиаса Уайта. Сердце Темплтона по-прежнему сжигала боль, рожденная несправедливостью, но встречные обвинения могли подождать. Там, на корабле, капитуляция была единственным выходом. В кризисной ситуации оказался весь полк, но только Эмброуз полностью осознал глубину безумия исповедника и угрозы, нависшей над конфедератами. Как пуритане Адского Огня на родине арканцев, летийцы превратили острый, очищающий клинок Имперского Евангелия в нечто искаженное. С подобными людьми невозможно было договориться.

Темплтон вновь возблагодарил Провидение за то, что ему удалось предупредить полковника по воксу во время морского перехода. Неизвестно, как поступит Катлер в таком положении, но, по крайней мере, он высадится на Федру, зная о случившемся. Впрочем, Эмброуз чувствовал, что как-то подготовиться к этому миру невозможно — в нем таилась болезненность, куда менее явная, чем вонь и паразиты. Это было внутреннее беспокойство, от которого могла сгнить сама человеческая душа. Но планета давала и вдохновение; оглядывая неприкрытое кладбище в полосе прибоя, капитан чувствовал, как его дух распаляют образы, подходящие для «Гимна воронью», неоконченной темной саги. Там, где заканчивался океан нечистот, начиналось море разложения, и берег захлебывался в волнах смерти. Повсюду валялись трупы…

…слоями осадочных отложений порчи, выбеленные скелеты первой волны, погребенные под зацветшим гноем последней…

— Товарищ капитан Наживка! — рявкнул на Темплтона комиссар, принявший благоговение арканца за страх. — Император, Он требует отваги!

Эмброуз повернулся к Рудыку, и толстые стекла очков усилили блеск восхищения в глазах поэта.

— А иначе Император обвиняет?

— Так есть, да, — согласился Земён. — Теперь тащи своих новичков с берега, пока шкрабы не съели всех!

Дружески хлопнув Темплтона по плечу, комиссар резко поднес свисток к губам.

Услышав очередной громкий и пронзительный свист, сержант Калхун заорал на отделение, требуя шевелить задницами. По берегу рыскали не меньше трех змеями покусанных комиссаров, которые набрасывались на высаживавшихся из лодок бойцов, орали и матерились на укачавшихся арканцев. На глазах Уиллиса уже застрелили офицера и двух серобоких, но будь он проклят, если отдаст этим кровожадным типам в черных плащах одного из своих. Мимо командира протопал Бун, несший на широких плечах Корта Туми. Взглянув на окровавленный скальп изуродованного солдата, Калхун злобно выругался: весьма хреново терять снайпера ещё до того, как начали свистеть пули.

— Дела идут все лучше и лучше, а, серж? — крикнул на бегу Жук, проворно лавируя между трупами.

Уиллис покачал головой, осознавая положение. Пляж выглядел, как раздолбанная адская дыра, но всё, натурально, могло быть гораздо хуже. Похоже, 19-й явился подбирать остатки чего-то действительно скверного, уже после того, как боевые действия продвинулись вглубь суши. Береговую линию уже захватили, ценой жизни людей, трупы которых сейчас виднелись повсюду в полосе прибоя. Невозможно было понять, сколько времени на это ушло, и сколько волн атакующих полегло здесь. Возможно, пляж раз за разом отвоевывали и теряли на протяжении десятилетий этой долгой войны.

Последняя мрачная мысль заставила Калхуна снова вспомнить о юноше. Почему он поддался на уговоры Мод и взял с собой молодого Джойса? И где вообще этот парень?

Все уже высадились с лодок и неслись к далекой границе джунглей, но Уиллис не видел, чтобы «зеленое кепи» пробегал мимо него. Сержант упрямо отказывался признавать родство с Оди — как бы ни клялась Мод, он не был уверен, что парень его. Будь юнец настоящим Калхуном, не стал бы настолько двинутым на вере.

Но, несмотря на это, Уиллис невольно почувствовал облегчение при виде Джойса, выходящего из лодки. Парень остановился на рампе, глядя на берег отсутствующим взглядом.

— Что, во имя Семи Преисподних, ты там делал, зеленый? — взревел Калхун.

Оставаясь где-то вдалеке, Оди посмотрел на сержанта, и выражение лица юноши показалось Уиллису почти коварным. Секундой позже новичок спрыгнул на берег и четко отсалютовал.

— Просто проверял кое-что, сержант Калхун, сэр.

Уиллис собирался задать ему ещё парочку вопросов, но тут Дикс начал орать.

— Похоже, брат Джейкоб нуждается в спасении, сэр, — Джойс указал в сторону берега, и Калхун скорчил гримасу. Да уж, черт подери, брат Дикс натурально нуждался в спасении! Поджарый пустошник отчаянно пытался вырвать ногу из цепких останков, в которые вступил ненароком. Матерясь, сержант подошел к идиоту и вытащил его из гнилой трясины.

— А ну соберись, серобокий! — зарычал Калхун. — Я не собираюсь вытаскивать твои гроксячьи лапы из каждого мешка с дохлым мясом на этом берегу!

— Эт’ неправильно, серж! — захныкал Джейкоб. — Эт’ неправильно, оставлять их тут валяться, как мусор. Тыщи их пошли на жратву для грибов, и для личинок, будто мясные конфетки и… — слова вылетали из солдата безумным потоком, и Уиллис понял, что парень несется к самому краю.

— Я сейчас тебя им скормлю, если не захлопнешься! — Калхун влепил Диксу оплеуху. Смачную. Серобокий тупо уставился на него, и сержант врезал Джейкобу ещё раз, после чего поймал, не позволив упасть. — Это понятно, рядовой Дикс?

Джейкоб неуверенно кивнул, по-прежнему всхлипывая. Фыркнув, Калхун сунул было ему в руки огнемет Модина, но пустошник отскочил в сторону, как будто ему протянули ядовитую змею.

— Клетус хотел бы, чтобы оружие досталось тебе, — холодно произнес Уиллис. — А ты оскорбляешь его отказом, рядовой?

— Не-не, серж, вы не так всё поняли, — Дикс умоляюще смотрел на командира. — Клет, он же реально скоро вернется, как парни-шестеренки обещали. Я не стану трогать его девочку!

— Её возьму я, сержант, — сказал Джойс, заставив Калхуна вздрогнуть. Уиллис не заметил, как парень подошел к нему. — На обучении я немного тренировался с огнеметами, и говорили, что у меня настоящий дар к этому делу. А дома мне всегда нравилось смотреть на священные сожжения — в пламени есть чистота, которую не найти в болте или пуле.

Во взгляд Оди вернулась прежняя безмятежность, и Уиллис почему-то смутился.

— Ты вообще с нами, парень? — грубо спросил Калхун, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Я в полном порядке, сержант, — Джойс потянулся за огнеметом, и командир машинально отдал парню оружие. Закинув на плечо громоздкий бак с топливом, зеленый новичок радостно улыбнулся. — И с леди Адское Пламя тоже всё будет в порядке.

Пока капитан Джон Мильтон Мэйхен размашисто шагал по пляжу, поршни его колоссального «Громового» доспеха ревели и хрипели от жара. Механизированная броня была своенравным старым чудищем, но рыцарь знал, что она никогда его не подведет. Как и в самом Джоне, в ней было слишком много желчи и ненависти, чтобы просто лечь и подохнуть. Слишком много воинственного пыла!

По бокам Мэйхена шагали, поддерживая темп, Прентисс и Уэйд. В своих меньших по размеру «Штормовых» доспехах они перепрыгивали трупы, тогда как Джон шагал прямо по мертвецам, давя их в кашу железными ступнями. Связи с Гледхиллом и Эшем не было, но все остальные зуавы отметились по внутреннему воксу брони. Воины, разбросанные по берегу, поддерживали арканскую пехоту, словно твердые вставки в ковре мягкой плоти. Его железные рыцари!

Капитан обогнул почерневший остов танка, приметив зияющую кумулятивную воронку в корпусе. Это была всего лишь одна из множества подбитых боевых машин, усыпавших берег; Джон насчитал десятки «Химер» и «Адских гончих», даже пару единиц более тяжелых типов бронетехники, неизвестных арканцу. Все они, превращенные в металлолом, безмолвно подтверждали мощь вражеских снарядов. О природе самих охотников на танки Мэйхен знать не мог, но понимал, что даже скользящее попадание из их загадочных орудий мгновенно уничтожит «Громовой» доспех. От этой мысли капитану стало не по себе, и он внезапно почувствовал себя уязвимым на открытом коралловом пляже. Джон Мильтон не боялся смерти, но не собирался погибать так глупо!

Наконец, Мэйхен увидел джунгли, нависшие над коралловыми дюнами. Переплетенная стена растений выглядела так, словно её подняли со дна морского и оставили гнить под солнцем. Всюду, куда ни посмотри, торчали стебли, и побеги, и какие-то вздутия, и завитки лоз, распухшие и мясистые, полные нечистой жизненной силы, которая вызывала в Джоне отвращение и желание сжигать, сжигать, сжигать. Капитан любовно коснулся спускового крючка огнемета…

И в тот же миг из-за дюн взмыл воющий поток огня, испепеливший скопление деревьев, словно раковую опухоль. Мгновением позже к нему присоединился второй, затем ещё один и ещё, пока пламя не слилось в единую очистительную волну, которая прокатилась по джунглям. Казалось, что сам Император прислушался к желанию Мэйхена о сожжении.

Удивленный капитан взобрался на гребень последней дюны и увидел имперскую базу. Летийцы весьма бегло проинструктировали конфедератов на линкоре, но упомянули Пролом Долорозы. Это был единственный опорный пункт Империума в южном архипелаге, скверно организованный лагерь, в котором собрались остатки нескольких разгромленных полков. Джон насчитал внизу не меньше двадцати «Адских гончих», расставленных вдоль границы джунглей; окутанные паром орудия «Инферно» боевых машин как раз охлаждались. Среди огнеметных танков были разбросаны десятки «Химер» и пара «Леман Руссов Покорителей». Бронетехнику расставили почти случайно, некоторые машины даже не были направлены в сторону джунглей, и Мэйхен сердито нахмурился при виде такой безответственности.

За механизированной линией обороны всё выглядело ещё хуже.

Передовая база представляла собой беспорядочно раскинувшийся городок палаток и самодельных бараков, явно выросший без всякого центрального планирования и мыслей о пригодности к обороне. По лагерю сновали не меньше тысячи человек, действовавших без единого намека на слаженность или дисциплину. Солдаты держались рядом с товарищами из бывших полков, по-прежнему объединенные — и, несомненно, разделенные — старыми традициями верности. Их бесконечно разнообразная форма, отражавшая обычаи владельцев, разнилась от простых полевых мундиров цвета хаки до роскошных, но потускневших бархатных одеяний и проржавевших доспехов. Капитан даже заметил шумную компанию темнокожих воинов, которые носились верхом на галопирующих лошадях вдоль периметра и безумно вопили, устраивая скачки между языками пламени. На строгий взгляд Мэйхена, всё это выглядело как полный долбаный хаос.

«Клянусь Золотым Троном, «Пылевые змеи» превосходно впишутся в этот бедлам», — мрачно подумал Джон.

— Идем в лагерь, сэр? — воксировал Уэйд, испытывавший то же отвращение, что и капитан.

Мэйхен остановился на гребне дюны. Бойцы 3-й роты догоняли командира и развертывались веером по обеим сторонам от него, ожидая дальнейших приказов. Ещё дальше рыцарь заметил молодого лейтенанта Грейбёрна, который вел 2-ю роту в направлении заставы, а этот мечтатель Темплтон тащился вместе с 4-й с пляжа, пройдя лишь половину пути. От полковника и его хваленых «Пылающих орлов» по-прежнему не было ни слова. Несомненно, старик до сих пор развлекался со своей ведьмой-северянкой, оставив Джону Мильтону Мэйхену подбирать ошметки брошенного волкам 19-го полка.

Снова взревели «Адские гончие», и короткие, тупорылые орудия «Инферно» окатили джунгли новой волной огня. Глядя, как пылает мерзкое сплетение зелени, капитан ухмыльнулся и, повысив мощность наплечных динамиков, обрушил на дюны буйство воинских маршей. Да, на войне за Федру царил полный кавардак, но это предоставляло бесконечные возможности человеку, которого заботила только месть.

— Разумеется, идем! — взревел Мэйхен. — Мы пересекли клятые звезды не для того, чтобы заржаветь на этом Троном забытом холме!

— Нет-нет, полковник, вы должны понять, что в Её паутину попались не только мухи вроде нас, но и бессчетные пауки, — глубокомысленно произнес Гвидо Ортега, тучный второй пилот. — Они на протяжении десятилетий свивали собственные маленькие ловушки внутри огромной западни Федры, основывали жалкие вотчины в аду. Возьмите, например, адмирала Карьялана, которого мы зовем Морским Пауком…

Хайме Гарридо нахмурился, не отводя глаз от приборной панели. Ортега по-прежнему чесал языком с безумным офицером Гвардии, как будто они были старыми товарищами, воссоединившимися после многолетней разлуки. Старик распространялся о своих теориях заговора и выискивал несоответствия в истории священного крестового похода верзантцев. С растущей яростью первый пилот коснулся серебряного значка на лацкане, прося наставления свыше. Челнок сейчас планировал в относительно чистом участке атмосферы, болтанка исчезла, и, если будет на милость Императора, дух машины сможет самостоятельно управлять судном около минуты. Если Гарридо будет действовать быстро…

— Вы сказали «пораженный болезнью»? — переспросил полковник.

— Такие ходят слухи, — Ортега сделал паузу для пущего эффекта. — Натурально, адмирал заперся в высоких башнях своего проклятого линкора, скрывается там, словно какой-то кровососущий монстр из старых мифов. Никто, кроме собственных священников адмирала, не видел его уже несколько лет. Ох, до чего же они мрачный народ! Зовут себя Летийскими Покаянниками, кстати. Говорю вам, сеньор, эти ублюдки распнут вас сразу же, как только увидят!

— Верно ли я понимаю, что вы не слишком набожный человек, Гвидо Ортега? — произнес Катлер.

— Отнюдь, сеньор, за Бога-Императора я бы бросился в море варпа! — запротестовал второй пилот. — Но эти Покаянники извратили Имперское Кредо, превратили злобу в добродетель, страдание — в священный долг…

— А что насчет Небесного Маршала? — полковник перебил Ортегу, пустившегося в витиеватые рассуждения. — Мне вот кажется, что он спит на работе, засев там, на орбите…

— Небесный Маршал Зебастейн Кирхер — герой Империума! — зарычал Гарридо, резко поворачиваясь к этим двоим. В руке Хайме оказался табельный пистолет с коротким и толстым стволом. В тот же миг, как юноша нажал на спуск, Катлер, пригибаясь, ушел вбок — первая пуля просвистела рядом с его лицом, вторая разорвала жакет на плече, но третья ушла далеко в сторону. Пока пули под безумными углами рикошетили в тесной кабине, холодная, профессиональная часть разума полковника сделала вывод, что стрелок из Гарридо отвратительный. Мгновением позже Энсор уже стоял на коленях, целясь из собственного пистолета, но Гвидо Ортега, словно разозленный старый медведь, успел навалиться на молодого пилота и теперь вырывал у него оружие. Хайме яростно матерился и рычал, но, как оказалось, у парня были проблемы не только с меткостью, но и с мышцами, поэтому сбросить Ортегу он не мог. Пожилой верзантец впечатал руку юноши в приборную панель и придавил к острым краям пульта, заставив выпустить пистолет. Гарридо взвыл от боли, но второй пилот тут же врезал ему головой в лицо. Послышался треск — раз, другой, а после третьего удара юноша без сознания повалился на сиденье.

Вспышка активности отняла у Гвидо все силы, и он тяжко сгорбился, хватая воздух. Потное лицо верзантца покрылось пятнами крови из расплющенного носа коллеги. Корабль тем временем начал дрожать, сначала почти незаметно, но с каждой секундой всё интенсивнее.

— Ортега! — прорычал Катлер.

Пожилой летчик заторможенно посмотрел на него; в тот же миг раздался стон металла, и транспортник резко клюнул носом. Выругавшись, Гвидо плюхнулся на свое место, и руки пилота замелькали над панелью управления, словно хищные птицы — он пытался обуздать оставленный без внимания дух машины.

— Падре де Империос… — выдохнул верзантец, как только болтанка наконец-то стихла, и окружающий мир пришел в равновесие. Смотрел второй пилот прямо перед собой.

— Ты здесь, летун? — спросил Катлер, видя, что Ортега глядит в никуда.

— Я… очень давно… ждал такой возможности, — произнес Гвидо в промежутках между резкими вдохами.

— Приятное ощущение, правда?

— И ради чего же именно вы меня так порадовали?

Полковник несколько долгих секунд смотрел на пилота, охваченный внезапной неуверенностью. Затем Катлер вздохнул, в нем всколыхнулась застарелая, проникшая в глубину души усталость, и показалось, что арканец намного старше Ортеги. Ничего не говоря, Белая Ворона стащил бессознательного Хайме на пол и опустился в пилотское кресло. Пока Энсор смотрел на бурлящий за иллюминаторами сырой туман и видел одну пустоту, верзантец с головой ушел в старую, привычную работу по удержанию транспортника на курсе. Второй пилот продолжал ждать ответа, но его напряженное дыхание успокоилось прежде, чем заговорил полковник.

— Скажи мне, Гвидо Ортега, достаточно ли крепкие у тебя яйца, чтобы направить наш челнок в зону боевых действий?

— Я мог бы ответить, что сделаю это с закрытыми глазами и связанными руками, — произнес летчик. — Но очень сильно преувеличил бы.

— Похоже, мне стоит расценить это как «да», — отозвался Катлер. — Вот и замечательно, поскольку мы не будем высаживаться на лодочку адмирала Паука.

— Не уверен, что понял вас, сеньор.

— Ты что-нибудь слышал о месте под названием Пролом Долорозы? — полковник наблюдал за пилотом яркими, злыми глазами.

— Ничего хорошего, — осторожно ответил Гвидо.

— Значит, нас таких двое, сэр, — кивнул арканец. — Но мне не нужно, чтобы оно тебе нравилось. Я просто хочу, чтобы ты доставил меня туда.

Не сводя глаз с проводника, капитан Темплтон рассек саблей очередное переплетение ползучих лиан и безнадежно отмахнулся от роя мошкары. Гнус атаковал арканцев яростной кусачей лавиной, стоило им войти в джунгли, и после этого беспрерывно изводил бойцов, словно стая мелких крылатых демонов. Казалось, что от паразитов никак не избавиться, и кое-кто перестал отбивать их атаки. У Эмброуза, однако, от коварных укусов бегали по телу мурашки, и капитан упрямо продолжал прихлопывать кровососов. У ветеранов на базе, скорее всего, имелось какое-то средство от насекомых, но, если и так, новичкам его не предложили. Им вообще почти ничего не предложили, разве что поскорее свалить в Преисподние.

Конфедератам почти не дали передохнуть на этой разваливающейся базе под названием Пролом Долорозы. Там роту Темплтона встретил патруль ленивых часовых, которые указали капитану на границу джунглей и ждущего там офицера с грубой физиономией. Оказалось, что этот уродливый великан с уставной стрижкой распоряжается всеми вновь прибывшими. Не сообщив ни своего имени, ни звания, он какое-то время насмехался над неуклюжей высадкой арканцев и их «миленькими мундирчиками», но вскоре заскучал, как будто новички не заслуживали его остроумия. Затем здоровяк обрисовал конфедератам боевое задание, причем настолько размыто, словно неделю вымачивал текст под дождем.

Вкратце — а ничего длинного там и не оказалось, — 19-му полку было приказано поддержать наступление на древний храмовый комплекс, расположенный примерно в трех километрах от берега. Этот некрополь, обозначенный как «Раковина», считался основной базой повстанцев в регионе. Операция началась три дня назад, и в неё были вовлечены, как минимум, два других имперских подразделения, но их состав, координаты и текущий статус остались неизвестными. Разведданные о противнике показались Эмброузу настолько же скудными: арканцам предстояло столкнуться с небольшим контингентом тау, возможно, небольшим количеством ксеносов-наемников, а также целой кучей «рыбок».

— Рыбок? — переспросил тогда Темплтон, пытаясь не обращать внимания на яростный зуд в левой руке, покусанной шкрабами.

— Ага, рыбок. Местных ублюдков, — офицер указал на ватагу нескладных типов в серых комбинезонах, которые, ссутулившись, стояли у оборонительного периметра. Сперва капитан предположил, что перед ним обычные опустившиеся гвардейцы, но, присмотревшись внимательнее, понял свою ошибку. Федрийцы — или саатлаа, как назвал их Катлер во время инструктажа, — явно принадлежали к роду человеческому, но их вырождение бросалось в глаза. В туземцах не было ничего очевидно неправильного, но и ничего совершенно правильного тоже. Все они оказались, как минимум, на голову ниже среднего роста, но выглядели ещё меньше из-за хилых, искривленной буквой «О» ног и постоянной сутулости. Лица всех саатлаа были одинаково широкими, плоскими и грубыми, с далеко отстоящими друг от друга выпученными глазами и толстыми, будто резиновыми губами.

— Рыбки. Видал, да? — здоровяк ухмыльнулся, и Эмброуз нехотя согласился, что да, действительно видал. Честно говоря, степень вырождения туземцев глубоко обеспокоила его.

«Неужели человеческий род и в самом деле так беззащитен перед разложением? — спросил себя капитан. — И, если так, не вернется ли вся наша раса в первобытную слизь по прошествии безразличных эпох?»

— Ещё пальцы у них перепончатые, — продолжил хамоватый офицер. — Лично я бы всех дикарей зачистил нахрен, но их, видать, посчитали людьми по нижней границе. Уродливые скоты, конечно, но кое в чем пользу приносят. Те, что не восстали, прямо до ужаса верные, знают, должно быть, что остальные их заживо обдерут, если мы проиграем войну.

Он снова указал на туземцев возле деревьев.

— Эти ребятки называют себя «аскари». Я так понимаю, что по-рыбьи это значит «разведчик».

Сейчас, после трехчасового перехода по Трясине, Темплтон вполне разделял веру офицера в то, что аскари отлично знают джунгли. Абориген, которого придали взводу Эмброуза, вел их через чащобу быстрыми, уверенными шагами, огибая непроходимые участки зарослей и поросшие лианами расселины. Конфедераты шли по изломанной, запекшейся земле, которая представлялась в воображении чем-то вроде огромной, опутанной сорняками доски для регицида, где светлые клетки символизировали жизненную силу, а темные — разложение. Понимая, что в этой переплетенной дисгармонии жизни и смерти один неверный шаг может оказаться последним, капитан становился все более благодарным провожатому по мере того, как отряд продвигался все дальше. При всей своей вырожденности, туземец был путеводной нитью арканцев в этом лабиринте.

Время от времени аскари останавливал взвод, подняв руку или присев на корточки, затем подозрительно принюхивался к земле, словно дикий зверь, удовлетворенно кивал и поспешно семенил дальше. Часто абориген замирал, глядя на блестящее грибковое дерево или плотную завесу ползучих лиан, держась поодаль и выискивая какую-то малозаметную, но характерную примету. Потом он либо быстро проскальзывал мимо объекта, либо резкими жестами приказывал подопечным поворачивать назад. Однажды туземец бросился бежать от чего-то, поджидавшего их на дороге, отчаянными жестами требуя от конфедератов следовать за ним. В этот момент Эмброуз мельком заметил гигантский фиолетовый цветок, оскалившийся на него с полянки впереди. При виде тихо колыхавшейся мантии щупалец капитан вздрогнул, испытав одновременно восхищение и омерзение.

Он надеялся, что другим отрядам достались настолько же одаренные проводники.

Арканцы рассредоточили силы, продвигаясь по джунглям разреженным клином из двенадцати взводов, примерно по пятьдесят человек в каждом. По центру шли бойцы 2-й роты, отряды 3-й и 4-й развернулись по флангам. В джунгли они входили намного более плотным строем, но план продвижения не выдержал испытания дебрями, и вскоре группы потеряли друг друга из виду. Хотя конфедераты поддерживали вокс-контакт, никто уже не понимал, где они находятся, и Темплтону оставалось только молиться, чтобы все двигались в правильном направлении.

Поджарый аскари поднял руку, и серобокие из «Пылевых змей» и «Ястребиного клюва» стопились позади провожатого, вглядываясь в полумрак. В нескольких шагах впереди земля резко уходила под уклон, а джунгли обрывались на берегу окутанного дымкой болота. Здесь и там над водой виднелись сплетения чего-то, схожего с мангровыми деревьями, но в топи обнаружилось и нечто иное. Повсюду медленно плавали трупы, раскинув конечности наподобие сломанных кукол. Некоторые тела были настолько густо утыканы стрелами, что напоминали подушечки для игл размером с человека, а остальные оказались страшно обожженными и разорванными на части. Очевидно, последние стали жертвами мощного энергетического оружия.

Хотя трупы уже покрылись слоем мух и пиявок, они явно были свежими.

— Здесь их точно не меньше сотни! — сержанту Калхуну пришлось поднять голос, чтобы перекричать жужжащих, лихорадочно обжирающихся паразитов. — Похоже, несчастные ублюдки даже не успели понять, кто их атаковал.

— Джунглевые Акулы, — мрачно произнес лейтенант Сандефур. Высокому ветерану с квадратной челюстью доверили общее командование двумя отделениями, и сержант Калхун решил, что это ему по душе. Да, Сандефур закончил академию, ходил так, словно ему шест в задницу вставили, но при этом был более-менее приличным солдатом. По меркам Уиллиса Калхуна, весьма неплохой результат для офицера.

— Не с этими ли парнями нам следовало соединиться? — спросил он.

— Именно так, но я бы не спешил присоединяться к ним сейчас, сержант, — с черным юмором ответил командир. Затем лейтенант вопросительно посмотрел на проводника, и саатлаа кивнул, показывая, что их путь лежит через забитое трупами болото.

— Ну-ну, Император-то сегодня прям любит своих серобоких, — пробормотал Жук и заработал хмурый взгляд от Сандефура.

— Любовь здесь ни при чем, «Пылевая змея», — произнес лейтенант. Заметив витую кисточку, свисавшую с кепи Жука, он улыбнулся. — Готов вести отряд рядом с нашим болотным другом, разведчик?

— Я-то уж думал, что вы так и не спросите, лейтенант, — Клэйборн коснулся головного убора и кисло улыбнулся туземцу. — Отличная из нас двоих выйдет команда, мистер Рыбка.

К его удивлению, проводник улыбнулся в ответ.

— Чуете это? — спросил Валанс.

Остановившись, чернобородый разведчик подозрительно принюхивался к дыму, ползущему с болот.

Капитан Мэйхен не мог ничего почуять в герметично закрытом шлеме, но доверял инстинктам бывшего зверолова. Жак Валанс, огромный здоровяк с бочкообразной грудью, выглядел не совсем привычно для разведчика, но передвигался так же тихо, как и любой следопыт-северянин. Ходили слухи, что он развил свой талант, тайно добывая шкуры на землях диких орочьих племен.

— Что именно, разведчик? — прорычал Джон Мильтон, осматривая лишенные листьев деревья в поисках цели. Из-за проклятой дымки всё вокруг казалось размытым.

— Не знаю, капитан, но это что-то новенькое, — нахмурившись, Жак пытался разобрать запах. — Воняет, будто прокисшее молоко… и ещё что-то, душистое такое. Типа черного корня или…

— Проводник куда-то делся! — послышался крик впереди.

— Прентисс, Уэйд, за мной, — скомандовал Мэйхен по встроенному воксу. Вырвав железные ступни из липкого месива, капитан залязгал в сторону невидимого солдата, поднявшего тревогу. Братья-зуавы пристроились к Джону с боков.

Последний час или около того взвод Мильтона прошагал по лодыжки в грязи и со смогом над головами — липкий дым поднимался с земли целыми колоннами, превращая заросли в призрачную, кладбищенскую пародию на джунгли. Все живое вокруг выглядело иссохшим и увядшим.

«Даже по меркам этой сортирной планеты местечко просто отвратное!» — хмуро подумал Мэйхен.

— Хилл и Баухам тоже пропали! — головной дозорный явно начинал паниковать. Зуавы, за которыми поспевал Валанс, как раз притопали на место.

— Оба были тут секунду назад! — серобокий указал вперед. — Прямо за теми деревьями…

Капитан жестом отдал приказ разведчику, и Жак осторожно двинулся в указанном направлении. Остановившись возле подозрительного скопления деревьев, остроглазый арканец обратил внимание на брызги темной слизи, кое-где попадавшиеся на стволах. Опасливо понюхав пятна, Валанс едва сдержал рвоту; заметив блеск металла, боец опустился на колени и провел пальцами по коре. Порезавшись до крови, он поморщился и, приглядевшись, увидел, что дерево усеяно множеством крошечных, бритвенно-острых металлических волокон.

— Я нашел… — из смога впереди раздалось тихое шипение, и разведчик замер. Мгновением позже послышался низкий, влажный перестук. Поднявшись, Валанс отступил спиной вперед, не отводя глаз от дымки перед собой.

— Там что-то есть, — выдохнул Жак. — И это не просто животное.

— В боевой порядок, серобокие, вокруг меня! — скомандовал капитан, подбадривая старую ярость в груди, словно верного друга. Даже если сами Преисподние собирались разверзнуться, Джон Мильтон Мэйхен готов был встретить их обитателей.

Темплтон потерял ориентировку ещё несколько часов назад, но проводник явно знал свое дело, поэтому офицер с головой ушел в собственные ощущения от кошмарного странствия, надеясь постичь мертвенно живую фантасмагорию джунглей. В ней таился истинный клад аллюзий для утонченной души, огромный потенциал метафор и каламбуров… Но, как ни старался Эмброуз, слова ускользали от него, теряясь в пелене боли, которая медленно просачивалась в разум арканца. Виной тому, разумеется, были укусы, какая-то инфекция, которую он подхватил от этих проклятых трупных крабиков на берегу. Левая ладонь уже давно пульсировала болью, и от неё расходилась лихорадка, превращавшая мысли капитана в мутное месиво.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, Темплтон размотал временную повязку и осмотрел раны; бойцы тем временем шагали мимо него. Вся ладонь распухла, и к запястью тянулись извилистые багровые линии. Эмброуз снова выругал себя за то, что не обработал укусы на заставе — но ведь тогда они выглядели такими безобидными, да и не хотелось показаться слабаком в глазах Мэйхена. Капитан 3-й роты и так относился к нему почти без всякого уважения.

Что-то пронеслось над головой арканца, издавая глубокое, резонансное жужжание. Подняв глаза, Эмброуз заметил силуэт, мелькающий среди верхушек деревьев, темный и зубчатый на фоне изумрудного полога. Мгновение спустя он исчез, но Темплтон остался под впечатлением чего-то шипастого и безобразного, похожего на огромное насекомое…

Повелитель Мух, хитиновый монарх болезненных небес…

— Охрененно здоровый жучина, а, сэр? — заметил сержант Бреннан, лишив Эмброуза смутного вдохновения. Это был жизнерадостный, прагматичный здоровяк, полная противоположность капитана. — За последний час видел, как полдюжины таких мимо пролетели, и что-то не особо они мне понравились.

— Трясина наполнена ксенопоганью, да, — вмешался подошедший к ним кадет-комиссар Рудык. К огромной досаде Темплтона, юноша прицепился к его взводу. — Здесь все животные, все растения испорчены. Однажды мы тут всё сожжем, но не сегодня.

Земён направился дальше, и Эмброуз увидел, что плащ на спине комиссара испещрен пулевыми отверстиями. Молодой кадет не был первым, кто надел это обмундирование, и, наверное, не станет последним. Судя по всему, комиссары на Федре особо не заживались.

Ещё одно гигантское насекомое промелькнуло в вышине, аккомпанируя своему полету пестрой мешаниной щебета и чириканья. Странной песне ответил хор дюжины невидимых сородичей создания, и, охваченный усиливающейся горячкой, Темплтон почувствовал, как что-то терзает его. В этой песне звучало нечто такое…

— Вы в порядке, сэр? — спросил Бреннан, внимательно глядя в бледное, поблескивающее испариной лицо капитана.

— Небольшой тепловой удар, сержант, — слабо улыбнулся Эмброуз, не понимая, почему скрывает правду. — Пойдемте, не стоит отставать от группы в этих дебрях.

Но, пока они уходили все глубже в Трясину, Темплтон продолжал бросать взгляды на полог джунглей, отыскивая среди верхушек деревьев проблески хитина.

Глава четвёртая

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Меня выписали из лазарета две недели назад, но вызова к верховному комиссару Ломакс пока так и не последовало. Несомненно, её занимают более важные вопросы, чем судьба заблудшего комиссара, но порой мне кажется, что это какая-то игра. Получив передышку, я трачу свободное время на исследование заброшенных нижних уровней этой ржавеющей морской платформы. Брожу среди полузатопленных помещений, пытаясь выстроить достоверную легенду. Сгодится любая ложь, если она сумеет убедить Ломакс в единственной, ключевой правде: я собираюсь убить командующего Приход Зимы.

В блужданиях по базе меня сопровождает Номер 27, молчаливое напоминание об ущелье Индиго, где начался мой поход — девять месяцев и целую вечность тому назад. Ущелье Индиго… За двадцать лет воинской службы я повидал больше планет, чем хочется вспоминать, но ни разу не оказывался в подобном огневом мешке. Мы умирали целыми толпами, пробираясь вверх по реке через алое месиво тел погибших товарищей, а из укреплений синекожих высоко над нами вылетали мерцающие лучи, рассекавшие солдат. Враги находились в укрытии, обладали преимуществом расстояния и угла обстрела. Как можно было бороться против этого верой? Ради чего я совершил тогда двадцать седьмую казнь? Даже если это убийство каким-то образом остановило всеобщее бегство, что с того? Погибла ещё тысяча людей, скорее всего, даже больше, а мы ни шаг не приблизились к победе.

Но в тот день со мною была тень Ниманда, наполнявшая мое сердце льдом, и, когда наступление провалилось, а солдаты побежали, я без малейших сомнений нажал на спуск. Выбор цели был совершенно случайным, жертва казалась всего лишь одним удирающим созданием среди множества других. Расходник. Трус. Труп.

Я верил бы в это до сих пор, если бы не увидел её глаз, но, падая, она перевернулась на спину, и мне удалось поймать этот взгляд. Черты лица казались странно искаженными бегущей водой, и ещё более странно смотрелся идеально круглый третий глаз, выходное отверстие моей пули. Убитой было никак не больше восемнадцати — обычная девушка, уже измученная тяготами жизни в Гвардии, но, когда она падала в реку, выпадая из жизни, то смотрела прямо на меня, и я увидел последний отблеск того, что мог назвать только святостью.

Вот так Номер 27 стала третьим участником моего триумвирата теней, но, если Бирс и Ниманд презирают меня, то её взор пылает убийственной жалостью, и это намного страшнее.

Ради неё я убью командующего Приход Зимы и остановлю мясорубку войны на Федре.

Из дневника Айверсона

Бойцы «Пылевых змей» брели по пояс в густом месиве болота, держа винтовки над головой, чтобы уберечь их от грязи, и держа рты закрытыми, чтобы уберечь их от гнуса. Как и серобокие из «Ястребиного клюва», они следовали через топь за провожатым с молчаливой целеустремленностью. Все, кроме Горди Буна.

Дюжий пустошник матерился, бултыхался, злобно прожевывал насекомых и пытался оторвать от сапога какую-то хреновину с бритвенно-острыми зубами. На плечах у него по-прежнему мертвым грузом лежал Туми, который время от времени что-то бормотал и постанывал, но лучше снайперу явно не становилось. Двое других конфедератов предложили нести контуженного по очереди, но Бун отказался. Снайпер всегда был добр к Горди, никогда не обзывал «гроксячьей башкой» и даже позволял время от времени выигрывать у него в карты. Сержант Калхун хотел оставить Корта в лагере, но пустошнику не понравился видок того места, и в конце концов старый твердолобый Уиллис отступился.

Здоровяк продумал тему — если Туми и не станет лучше, то всё в порядке, потому что тогда Бун больше не будет самым тупым серобоким в отделении. Вероятно, эта идея стала ярчайшим озарением в жизни Горди, и пустошник бурно радовался ей. Несмотря на жару и мух, он нес свое бремя с широкой улыбкой, уверенный, что всё наконец-то повернулось к лучшему. А потом эта штука, вроде угря, вцепилась Горди Буну в сапог и испортила последние несколько минут его бессмысленной жизни.

Когда она подошла к концу, Калхун как раз орал на пустошника, чтобы тот заткнулся ко всем Преисподним, а Жук поворачивался, чтобы поделиться очередным саркастическим перлом. Тут что-то ударило Горди прямо в глаз, и на мгновение здоровяк разозлился, а потом ему стало больно, а затем от него не осталось ничего, кроме груды мертвого мяса, оседающей в болото. Рядом шлепнулся в воду Туми, инстинктивно застонав от неожиданности.

Клэйборн ухмыльнулся было, решив, что здоровая гроксячья башка поскользнулся. Впрочем, он тут же увидел черное древко, торчащее из правого глаза Буна, труп которого скрылся в трясине. Что-то просвистело рядом с ухом Жука, и серобокий из «Ястребиного клюва» захрипел, хватаясь за вонзившуюся в горло стрелу. Мгновение спустя люди кричали и падали уже повсюду вокруг разведчика. Туземец нырнул под воду, спасаясь от лучников, которые выпускали по арканцам целые шквалы стрел; Клэйборн последовал за ним, плотно зажмурившись перед погружением в мерзкую топь. Поверхность болота над ним забулькала от попаданий, что-то оцарапало плечо конфедерата, и он в отчаянии прижался к заиленному дну. После этого Жук поплыл вперед, вслепую отыскивая укрытие.

— В мангровые заросли! — заорал Калхун, не обращая внимания на торчавшую из плеча стрелу. Сам сержант уже пробирался через трясину к одному из скоплений деревьев. Калли и Поуп шлепали по болоту рядом с ним, выпуская неприцельные лазерные очереди по теням, пляшущим в тумане. Они видели, что лейтенант Сандефур ведет нескольких «Ястребиных клювов» к груде поваленных стволов — воздев над головой саблю, офицер палил из пистолета, героически и бессмысленно расстреливая дымку.

Повалившись в укрытие, сержант и двое бойцов обнаружили, что там их уже ждет Дикс, который пытался уместить свое худощавое тело в полость среди искривленных корней. К отвращению Калхуна, Джейкоб хныкающим голосом повторял имя Клетуса Модина, словно ребенок, зовущий мамочку.

— Наступают отовсюду, — прорычал одноглазый Калли, лихорадочно пытаясь стрелять из лазвинтовки во все стороны одновременно, а партизаны-саатлаа в это время сжимали кольцо вокруг арканцев. Обнаженные воины возникали из тумана, будто сгорбленные призраки, с гортанными воплями выпускали стрелы и пропадали до следующего раза.

— В укрытие, как можно дальше! — рявкнул Уиллис, отыскивая взглядом юного Оди. Сержант сломал древко, торчавшее из плеча, заполз глубже в заросли и тут же облегченно вздохнул, заметив паренька. Джойс сидел, пригнувшись, в полом стволе большого дерева напротив Калхуна; для «зеленого кепи» это была первая в жизни настоящая переделка, но он не выглядел испуганным. Больше того, на лице новичка сияла широкая улыбка, при виде которой Уиллис одновременно испытал гордость и беспокойство.

Рядом завизжал Дикс, которому плюхнулся на лицо здоровенный паук, скрывавшийся в гнилом дупле мангрового дерева. Показалось, что голову бойца обхватил руками какой-то скелет — тварь состояла из одних лишь костистых лап, твердых выступов и слишком многочисленных глаз. Оторвав паука, Калхун швырнул его прочь, но гадина забрала с собой нос Джейкоба, и посреди лица пустошника возникла кровоточащая дыра. Матерясь от омерзения, Уиллис нашпиговал дрыгавшее лапами чудище лазразрядами и повернулся к остальным.

— Пора заставить их повизжать в ответ! — взревел сержант, пытаясь перекричать вопящего Дикса. — Здесь враги нас не достанут, но не давайте им подойти!

Пронесшись над землей, одно из гигантских насекомых вонзило когтистые лапы в спину солдата и подняло закричавшего парня в воздух. Взмыв обратно к верхушкам деревьев, существо выпустило жертву, которая понеслась вниз, словно вопящий, размахивающий руками манекен. Темплтон отскочил назад, и человек рухнул в перегной у его ног, изломанный, но всё ещё живой. Несчастный пытался молить о помощи, из пробитого горла с бульканьем вытекала кровь, а Эмброуз, опустившись на колени, бессмысленно водил руками над грудой мяса и костей. Задыхаясь, умирающий пробовал что-то сказать, но слова не давались ему. Капитан понимал, каково это — он тоже утратил дар речи.

Мимо пробежал кадет-комиссар Рудык, который одной рукой лихорадочно листал потрепанный «Тактика Империум», а другой палил из пистолета. Рядом рычал сержант Бреннан, вокс-оператор орал в потрескивающий канал связи, а «Парокровный зуав», включив наплечные динамики, обрушивал на поляну помпезные аккорды. Конфедераты матерились, сражались и умирали повсюду вокруг Эмброуза Темплтона.

Тряхнув головой, капитан дал себе увесистую оплеуху в попытке очистить разум от тумана. Атака началась так внезапно… Когда где-то вдалеке вспыхнула битва, его взвод как раз вошел на широкую прогалину среди джунглей, и в тот же миг насекомые бросились на них сверху, словно повинуясь условному сигналу…

Черт подери, так оно и было! И я всю дорогу знал, что это случится! Знал, что они говорят друг с другом!

Капитан Мэйхен вновь услышал призрачный перестук из тумана. Затем он раздался ещё раз, уже с левого фланга… с правого… с тыла…

— Кто бы это ни был, он там не один, — прошептал Валанс.

— Выгоним трусливого ублюдка на открытое место, — аристократическим тоном, полным презрения, предложил Уэйд по встроенному воксу.

— Ждем, пусть сами придут к нам, — прошептал Джон. — Они долго не вытерпят.

По приказу капитан взвод построился в плотную фалангу, со всех сторон ощетинившуюся лазвинтовками. Бронированные зуавы с тяжелыми стабберами заняли позиции на равном расстоянии друг от друга, усиливая пехоту. Оборонительное построение прямо из учебника, и Мэйхен всегда прибегал к этой тактике в боях с дикими зеленокожими и чужеземными племенами Провидения, но сейчас рыцарь уже томился ожиданием. Все арканцы слышали приглушенные лазвыстрелы, раздающиеся вдали — другие отряды вступили в бой с врагом, завоевывая личную славу, пока Джон Мильтон Мэйхен сидел тут без дела.

Внезапно в дымке что-то щелкнуло и зажужжало, словно механизм, медленно выходящий на полные обороты. Отозвавшись на звук, ожили и затарахтели ещё два таких же устройства.

— Сэр, позволите ли мне высказать… — начал Прентисс, но его голос мгновенно утонул в визжащей какофонии металлического шквала, который с трех сторон вырвался из тумана и обрушился на фалангу.

Сержант Калхун ухмыльнулся, заметив, что ещё один первобытный партизан выскочил из мглы — прямо ему на мушку. Не позволив саатлаа выпустить стрелу, Уиллис завалил его лучом в глаз и быстро перевел лазвинтовку на другого дикаря. Калли и Поуп, втиснувшиеся между корней по бокам от командира, поддерживали его короткими, резкими очередями, а на Дикса сержант уже рукой махнул. Раненый пустошник свернулся плотным калачиком и жалобно хныкал, держась за изуродованное лицо.

В засаде погибла чуть ли половина отряда, но выжившие держались весьма неплохо. Лейтенант Сандефур прилично организовал круговую оборону, и шестеро серобоких накрывали повстанцев точными, дисциплинированными залпами.

«Этим дикарям хватает и храбрости, и коварства, но луки и стрелы неровня арканскому оружию!» — с пылом в сердце подумал Калхун.

Из тумана вылетел энергоразряд и пробил насквозь дерево, за которым укрывался один из конфедератов. Грудь человека превратилась в обугленные куски мяса, и самонадеянная улыбка сержанта потухла.

— Что, Преисподние побери, это значит? — прошептал Поуп.

— Это значит, что нам фрагдец, — ответил Калли, и тут же из джунглей с шипением вылетел второй смертоносный разряд. Уиллис вынужден был признать, что рядовой, похоже, прав.

Нечто зажужжало позади Темплтона; резко повернувшись, капитан уставился мутными глазами в лицо из ночных кошмаров. Оно выглядело, как безумная трехуровневая пирамида фасеточных глаз, возведенная на фундаменте жвал. Длинные клиновидные антенны уступами поднимались по обеим стороны конической головы, резко подергиваясь в сторону жертвы.

Несмотря на опасность, Эмброуз оказался заворожен обликом подступающего к нему чудовищного воина, почти загипнотизирован блеском его неуловимо быстрых крыльев. У создания были две грубые, угловатые ноги, но на этом сходство с человеком заканчивалось. Нижние конечности чужака переходили не в ступни, а в огромные когти, его тело представляло собой неоднородный экзоскелет, мешанину твердых пластин и острых шипов. Самым странным было то, что насекомое держало в руках оружие. Пока враг наводил его на Темплтона, ритм биения почти невидимых крыльев менялся, вибрировал, порождал новые колебания. Кристаллический выступ в стволе замерцал, входя в гармонический резонанс с гудением, словно ксенос настраивал пушку движениями собственного тела, а потом…

Сержант Бреннан врезался в Эмброуза и оттолкнул его в сторону. Развернувшись, здоровяк послал в «лицо» насекомого лазерную очередь, которая выжгла два ряда фасеточных глаз. Истошно зачирикав от боли, существо ринулось прочь, яростно захлопало крыльями и взмыло к пологу джунглей. Бреннан поворачивался следом, отмечая путь чужака потоками лазогня, но лучи отражались от прочного экзоскелета. С ледяным спокойствием конфедерат поправил прицел и растерзал новыми выстрелами тонкую перепонку крыльев. Издавая яростное щебетание, чужак с размаху врезался в дерево и рухнул на землю; через считанные секунды его, словно гончие псы — жертву, окружили мстительные бойцы в серых мундирах. Рубя и коля штыками, они покончили с тварью.

— Надо найти укрытие! — крикнул сержант, помогая Темплтону подняться.

Сверху в Бреннана вонзился виброакустический импульс, и тело арканца, превратившееся в бурлящий багровый вихрь, разлетелось на атомы. Мгновением позже от сержанта осталась только рука, сжимающая китель Эмброуза. Посмотрев вверх, капитан увидел убийцу конфедерата — ксенос пикировал на него, вытянув когти. Темплтон инстинктивно пригнулся, так, что насекомое пронеслось выше, ударом задней лапы разорвав шляпу офицера и едва не сбив его с ног. Командир 4-й потерял равновесие, но сумел послать вслед врагу очередь неприцельных лазвыстрелов, выхватил саблю и принялся высматривать цели в небе.

Следи за небесами, клыками и глазами, что плачут и чирикают хитиновым дождем…

Под ударами бритвенно-острой бури выстояли только зуавы. Один за другим шквалы металлических волокон обрушивались на фалангу Мэйхена, тонкие нити рассекали плоть и кости, но лишь царапали крепкие панцири «Парокровных». Когда обстрел закончился, трое воинов замерли над изувеченными останками товарищей, словно рыцари на скотобойне. Поразительно, но некоторые из растерзанных солдат были ещё живы, и сейчас они стонали и подвывали, истекая кровью из тысяч порезов.

— Вы, оба, стойте абсолютно неподвижно, — прошептал Джон в вокс-канал.

— Но почему… — начал было Уэйд.

— Тихо! — зашипел капитан. — Да, мы тут плотно запечатаны, но не надо рисковать. Теперь делайте, что я говорю, если хотите жить!

— Как прикажете, сэр, — понизив голос, по уставу ответил зуав.

— Прентисс? — позвал Мэйхен. — Прентисс, ты меня понял?

Третий «Парокровный» не отозвался, но проверять, что с ним, было слишком рискованно. Раненых тоже придется оставить без внимания; скорее всего, им уже ничем нельзя было помочь, но легче Джону от этого не стало.

— Сэр, что, Преисподние побери, произошло? — Уэйд говорил с трудом, и капитан предположил, что часть волокон всё же пробила доспех зуава, скорее всего, в сочленениях.

— Локсатли, — мрачно объяснил Мэйхен. В тот же миг, как началась атака, он узнал оружие врага и понял, насколько глупо было собирать пехотинцев вместе.

— И что эти мерзкие ящерицы здесь делают? — недоверчиво прошептал лейтенант.

— То же, что и всегда — убивают за плату. Кажется, эти ублюдки-тау любят прятаться за наемниками.

«Я забрался так далеко от дома только затем, чтобы снова столкнуться с теми же самыми паразитами, — горько подумал Джон. — Впрочем, стоит ли удивляться, если со мной всегда происходит нечто подобное?»

Давным-давно старый священник поделился с патрицием искоркой мудрости, которая ошеломила Мильтона мощью неоспоримой истины: «От себя не убежишь». Неприятная правда, ведь, где бы ни оказывался Мэйхен, его кошмары следовали за ним. Почему на Федре всё должно быть по-другому? Кроме того, локсатли превосходно подходили этой грязной планете и ещё более грязной войне. Амфибии и наемники, они сражались за тех, кто предлагал наибольшую цену, в том числе и за повстанцев на Провидении.

— Мне отсюда ничего не видно, — сказал Уэйд. — Что мы собираемся делать?

— Ждать.

— Но они нас в клочья порвут!

— Я уже встречался с этими скотами. На земле они практически слепы, разыскивают жертв с помощью обоняния и вкуса.

Последовала долгая пауза, Уэйд обдумывал услышанное.

— Наша броня…

— Именно. Доспехи герметично закрыты, и, если будем стоять совершенно неподвижно, ублюдки нас даже не заметят.

— Сэр… Я истекаю кровью, и, так уж вышло, весьма быстро.

— Как и ещё пятьдесят душ рядом с нами, лейтенант. Просто не двигайся, и локсы не смогут учуять тебя в толпе.

— Но раненые…

— Выманят локсов из укрытия. Да, твари убивают за деньги, но они любят убивать.

— Вы хотите использовать раненых как наживку? — потрясенно произнес Уэйд.

— Я хочу отомстить за них, парень! — Мэйхен пытался не повышать голос, сражаясь с растущей внутри яростью. Собравшись с силами, Джон подавил её. — Локсы никого не пощадят, но они захотят насладиться убийствами. Нужно подождать, и ящерицы придут к нам…

Очередной разряд перегретой энергии с шипением рассек воздух над болотом и оторвал кусок от укрытия лейтенанта Сандефура, но Калхун по-прежнему смотрел на юного Оди. Парень тихо соскользнул в воду и теперь лежал на поверхности, изображая мертвеца. Перед этим Уиллис заметил, что Джойс слил часть прометия из заплечного бака, но не смог понять, что же замыслил новичок. Ну, теперь-то все прояснилось, только сержанту не стало от этого легче. Воздух в резервуаре держал бойца на плаву, и он медленно подгребал в направлении одного из вражеских снайперов. Невнимательный наблюдатель мог принять юношу за ещё один всплывший труп, но риск был просто адский, и Калхун заскрипел зубами от бессилия.

Приближаясь к врагам Императора, Оди Джойс думал о святом с линкора. Как бы сейчас гордился им этот прекрасный и ужасный великан! Как и святой, юноша оставил позади страх и сомнения. Прозрение посетило его во время жуткого морского перехода, родившись из мыслей о судьбе зуава, сброшенного за борт. Оди всё никак не мог позабыть то удивление в глазах рыцаря, и, чем дольше думал об этом, тем сильнее сердился на моряка, который погубил арканца. Вот поэтому, когда лодка пристала к берегу, Джойс пробрался в кабину рулевого. Сперва летиец нагло ухмылялся, но перестал скалиться, как только Оди схватил его за горло своими большими руками. Юноша смотрел, как глаза моряка лезут на лоб от потрясения, а сам всё давил и давил, понимая, что не ошибся — люди всегда удивляются, когда смерть приходит за ними.

Это отмщение показалось чистым, праведным. Как и святой, Оди Джойс свершил богоугодное дело голыми руками, но теперь у него был огнемет и ещё очень много дел впереди.

— Цельтесь в крылья! — закричал Темплтон, одновременно пытаясь разобраться в окружающем хаосе. Его «серые мундиры» сновали туда-сюда, отчаянно паля вверх, или отпрыгивали в разные стороны, уклоняясь от смертоносных пульсаций. Несколько бойцов опустились на одно колено, рискуя жизнью ради точного выстрела по вертким мучителям. Уцелевший «Парокровный» воин заблокировал ноги доспеха, превратившись в прочную орудийную платформу. Громоздкий тяжелый стаббер, ярко вспыхивая, терзал полог джунглей непрерывным потоком высокоскоростных зарядов и выбрасывал каскады пустых гильз. Из наплечных динамиков гремели военные марши, аккомпанируя искусственно усиленным проклятиям зуава. Его товарищ погиб во время первого налета, разнесенный на атомы несколькими перекрещенными потоками колебаний, и выживший рыцарь алкал возмездия.

На глазах Эмброуза зуав сбил одного из летунов, и серобокие триумфально завопили. Словно буйная толпа, арканцы бросились к кувыркающейся хитиновой массе, и капитан устремился следом, охваченный внезапной жаждой крови. Первым до чужака добрался кадет-комиссар Рудык; чуть ли не воя от ненависти, он вдавил пистолетный ствол между дергающихся жвал и выпустил весь магазин одной очередью. Бросив на Темплтона сияющий взгляд, Земён улыбнулся и тряхнул рукой, в которой держал «Тактику». Книга раскрылась там, где юноша заложил её пальцем, на странице с грубым наброском воинов-насекомых.

— Это веспидов мы воюем, да! Вес-пидские жало-крылы! — объяснил Рудык, победно размахивая руководством. — Зависимая раса для тау, понял? Для разведки и штурмовки. Очень быстрые и очень проворные есть.

— Нам нужно… отыскать укрытие… — неразборчиво пробормотал Эмброуз, видя перед собой двух кадетов-комиссаров.

— Может, мы здесь и крутов найдем! — Земён даже облизнулся в предвкушении.

Первый локсатль выскользнул из тумана ловкими, гибкими движениями, припадая к земле на четырех когтистых лапах. Помедлив, ксенос принюхался раздувающимися ноздрями, перебирая запахи резни в поисках угрозы. Мэйхен наблюдал за тварью уголком глаза, держа палец на гашетке тяжелого стаббера. При виде локсатля в нем проснулось почти первобытное отвращение, поскольку змееподобное тело создания каким-то образом воплощало все худшие аспекты чуждости.

Вытянутая, сплющенная по вертикали голова щерилась клыками из пасти, над которой располагались узкие щелки бесцветных, почти невидящих глаз. Капая на землю черной слюной, существо водило мордой из стороны в сторону, пробуя воздух на подрагивающий язык.

Короткий и толстый флешетный бластер, укрепленный на спине ящера, копировал медлительные движения хозяина. Оружие, установленное в подключенной к нервной системе аугментической турели, напрямую управлялось мыслями существа, что позволяло ему отслеживать жертву, оставляя лапы свободными. Джон услышал, как бластер пощелкивает и жужжит при движении, наводясь на ещё дышавших людей в груде трупов.

— Сэр, один из ублюдков только что заполз мне прямо на линию огня, — воксировал откуда-то сзади Уэйд. — Прошу разрешения стрелять.

— Жди. Здесь только двое, ещё один пока не показался, — ответил капитан.

— Сэр, я истекаю кровью…

— Я сказал — жди. У нас будет только один шанс.

Стоя без движения, Мэйхен не отводил взгляда от «своего» локсатля. Ксеноса, который подбирался к лейтенанту, он видеть не мог, точно так же, как не мог рисковать и озираться в поисках третьего. Однако же, арканец чувствовал, что последний чужак наблюдает и ждет. Он был осторожнее сородичей — скорее всего, вожак выводка, старый и мудрый, набравшийся ума в бесчисленных охотах. Но даже при этом, когда товарищи по стае начнут добивать раненых, он не сможет сдержаться…

Кто-то осторожно сжал плечо Жука, и задыхающийся конфедерат вынырнул посреди скопления высоких камышей. Там его ждал разведчик-саатлаа, который низко присел, по шею уйдя под воду.

Клэйборн инстинктивно доверился проводнику, и аскари направлял его во время отчаянного подводного бегства. Время от времени абориген указывал путь, подталкивая гвардейца или дергая за руку, и постоянно предупреждал, когда можно всплыть за воздухом. Похоже, саатлаа без проблем видел в мутной воде большими и выпученными, как у рыбы, глазами. Что ж, решил арканец, повезло, что он пришелся туземцу по душе, но от этой внезапной верности серобокому стало не по себе. Клэйборн Жук как-то не привык, чтобы о нем заботились другие.

Что-то стремительно понеслось к ним над топью, издавая электронное бормотание. Резко подав знак «вниз», аскари вновь нырнул, и Жук, последовав за ним, увидел тень пролетевшего диска. Ещё несколько таких же штуковин, со свистом рассекая воздух, последовали за первой; вода приглушала их механическую болтовню.

Прошел как будто целый век, и только потом абориген потянул Клэйборна обратно на поверхность. Какофония яростной битвы в болоте усилилась после прибытия летающих дисков. Осторожно раздвинув камыши, Жук увидел, что машины кружат вокруг его связанных боем товарищей, то проносясь возле самой воды, то мелькая у верхушек деревьев. Диски были всего около метра в диаметре и казались гвардейцу чуток нелепыми, но в закрепленных снизу сдвоенных пушках не было ничего смешного. К счастью, на лету они стреляли очень неточно, а выравнивались, только неподвижно зависнув в воздухе. Каждый раз, когда одна из машин замирала, конфедераты разрывали её на куски сосредоточенным огнем, но это была опасная игра.

А ещё эти снайперы… Клэйборн насчитал троих — они рассредоточились вдоль болота, скрытые далеко в тумане. Стреляли враги медленно, но оружие их было намного мощнее того, что имелось у арканской пехоты: энергоразряды с равной легкостью пробивали плоть и крепкие стволы деревьев. Коварные ублюдки уже сняли четверых серобоких, и с ними нужно было что-то решать, иначе стычка могла закончиться скверно.

— Времени почти не осталось, — прошептал Жук аскари.

Приникнув к поверхности, туземец указал на рощицу мангровых деревьев, примерно в двадцати метрах от имперцев. Клэйборн подождал секунду, и из схрона вылетел шипящий разряд.

— Клево сработано, мистер Рыбка, — улыбнулся Жук, заработав ответную кривобокую ухмылку от саатлаа. — Окей, давай прикончим его.

Оба снова ушли под воду.

— Скажи полковнику… скажи ему, что нас бросили на съедение волкам, — хрипел Темплтон из туннеля саднящей боли.

— Делаю всё, на что способен, сэр, — пробормотал Лабин, возившийся с вокс-установкой, — но обещать ничего не могу.

Показной пессимизм был их старым ритуалом, но худощавый маленький гвардеец оставался лучшим связистом в полку, и капитан лично профинансировал покупку его комм-установки дальнего действия. Впоследствии предусмотрительность Эмброуза не раз сыграла ему на руку.

— Товарищ капитан Наживка, мы должны выдвигаться, да! — рявкнул на него Рудык. — Гвардеец, он должен идти вперед всегда! Император, Он…

— Он обвиняет. Да… я помню… — произнес Темплтон, в полной уверенности, что его-то Император уже обвинил. Зараженная рука чудовищно распухла под бинтами, и шкрабовый яд струился по всему телу, но, к счастью, голова немного очистилась. Эмброуз неуверенно осмотрел джунгли, пытаясь понять, что происходит вокруг.

Бойцы его взвода укрывались под свисающей шляпкой огромного гриба, пригнувшись возле скопления поганок меньшего размера. Атаки жалокрылов прекратились, но в джунглях были и другие враги.

— Нам нужно… перегруппироваться… найти остальных…

— И вместе мы пойдем вперед, да! — хлопнул в ладоши Земён.

— Да, — подтвердил Темплтон, а про себя подумал: «Нет».

Мэйхен впивался глазами в передового локсатля, мысленно понукая того подать осторожному вожаку выводка сигнал «всё чисто».

— Сэр, готов открыть огонь! — прожужжал в вокс-канале нетерпеливый голос Уэйда.

Внезапно чужак Джона поднялся на задние лапы и склонил голову, издав влажный, гортанный перестук. Откуда-то из-за спины зуава отозвался сородич наемника, и Мильтон проклял лейтенанта, уверенный, что твари засекли приглушенные колебания его речи.

— Сэр, вы не думаете, что…

— Сиди тихо, придурок.

Локсатль неожиданно взмыл в воздух, с почти незаметной для глаза быстротой. Приземлился он прямо на возвышающийся над землей «Громовой» доспех Мэйхена. Раздался мясистый шлепок, после чего когтистая лапа заскребла по куполу шлема, а молочно-белый глаз слепо заглянул в смотровую щель. Капитан замер.

Может, он принимает меня за дерево. Странное, конечно, дерево, но в этих Императором забытых джунглях полно странных деревьев. Если только Уэйд сможет помолчать хоть…

— Он лезет на меня! — заорал лейтенант.

Невидящий глаз расширился, локсатль зашипел и попытался спрыгнуть, но облаченные в металл руки Джона рванулись вперед и сжали тварь, словно клещами. Флешетная установка сломалась, будто спичечная соломка, чужак отчаянно забил когтями по доспеху и попытался вцепиться челюстями в лицевую пластину, но не смог пробить панцирь. Жестоко сдавив ксеноса, Мэйхен прижимал его к кирасе, пока атаки не сменились отчаянными попытками вырваться. Сзади послышалась стрельба — Уэйд открыл огонь по второму ящеру, но капитану было не до того. Локс по-змеиному извивался и корчился в его хватке, маслянистая кожа оказалась настолько скользкой, что зуав едва удерживал врага. И все же рыцарь не отпускал жертву, а мрачно усиливал хватку, изгоняя ужас, что пожирал его изнутри.

Ужас, который никогда не удастся изгнать…

После кровопролитных сражений за Ефсиманию Мэйхен решил, что навсегда утратил способность испытывать страх, но он ошибся. Возвратившись домой после войны, капитан обнаружил, что кошмар ждет его, словно старого друга, в тлеющих руинах родного поместья. Округ Валент находился в глубоком тылу лоялистов, но ужас опередил героя, чтобы устроить ему достойную встречу и выставить напоказ обугленные тела жены и дочерей Джона. Один из рабов на плантации видел, что произошло: душегубами были отставшие от своих солдаты, идущие на родину. Лишенные руководства, опьяненные победой… Пустошники. Лоялисты.

Мэйхен вздернул раба за то, что тот выжил, когда семья капитана погибла, а затем выследил и казнил убийц с той же доскональной дотошностью, с которой управлял передвижениями отрядов и доставкой припасов. После этого Джон кричал, пока в нем не осталось ничего, кроме ненависти, и тогда, поскольку ему больше некуда было идти, рыцарь вернулся в 19-й полк. Мильтон отплатил за гибель семьи, но месть оказалась жадным созданием.

И она не выбирала жертв…

В спине локсатля что-то хрустнуло, из пасти полетели брызги пенистой слизи, пятнающие лицевую пластину «Громового» доспеха. Несколько секунд тварь судорожно подергивалась, потом замерла, и капитан с победным воем отшвырнул изломанный труп в сторону.

В тумане раздалось злобное шипение, после чего к Джону со свистом понесся шквал флешетт, но волокна безвредно простучали по броне. Мэйхен зарычал и ответил на приветствие вожака очередью из тяжелого стаббера, терзая мглу, пока невидимый нападавший уносился прочь.

— Уэйд, ты убил своего? — рявкнул Джон в вокс-канал.

— Я попал в него! — возбужденно крикнул лейтенант.

— Ты убил его, парень?

— Я… я не уверен. Он двигался чертовски быстро, сэр.

Выругавшись, капитан грузными шагами подступил к другому зуаву, который неуверенно водил орудием, целясь в окружающий смог.

— Я попал в него! Тут всё залито его кровью! — Уэйд показал на полосу черной слизи, скрывающуюся в дымке. Откуда-то донесся хриплый рык — создание еле тащилось по перегною.

— Убийц надо выслеживать и кончать с ними! — прорычал Мэйхен, устремляясь по кровавому следу в туман.

Конфедерат обнаружил второго локсатля, когда тот с болезненной медлительностью полз к бочагу стоячей воды. Тварь повернулась к Джону, издав вызывающее шипение, бессильно защелкал искореженный флешетный бластер. Пули Уэйда оторвали ящеру левую переднюю лапу и половину морды, но он все равно бросился на капитана, слабо щелкая расколотыми челюстями.

Мэйхен втоптал чужака в землю и раздавил ему череп железной ступней.

«Ещё один, и игра окончена», — кровожадно подумал Мильтон.

Жук и его провожатый тихо поднялись на поверхность примерно в десяти метрах позади снайперской лежки. Оказалось, что в кустах скрываются трое партизан, и, к удивлению Клэйборна, сам стрелок оказался туземцем, почти обнаженным под толстым слоем серой грязи. Что было ещё абсурднее, голову саатлаа скрывал обтекаемый, словно бы отклоненный назад шлем, оснащенный прозрачным оптическим сенсором. Воин представлял собой безумное сочетание первобытности и высоких технологий, но, вне сомнений, очень умело обращался со слишком большой для него винтовкой. Повстанец держал еретическое оружие с нежностью, которая граничила с поклонением, что-то шептал ему и гладил ствол после каждого выстрела.

Двое других партизан оказались в каком-то роде ещё удивительнее. Оба были полноценными людьми, и, совершенно точно, профессиональными солдатами, носили открытые шлемы и свободную форму черного цвета, а также кирасы и наплечники. Броня выглядела так, словно её отлили из какого-то твердого сорта пластека, и имела округлый, чуждый вид.

Чуждый. Да, Жук ожидал найти здесь ксеносов, настоящих врагов, а не очередных дикарей и этих людей-изменников. Какой-то частью разума арканец жаждал причинить боль самим тау, хоть немного отплатить за бедного тупого Буна и остальных. Откуда-то с другой стороны болота донесся характерный шумный вздох огнемета, и трое партизан принялись яростно спорить — предатели требовали от снайпера-саатлаа быстрее перейти на новую цель.

«Что ж, — решил Клэйборн, — кем бы они ни были, всё равно враги».

Подав сигнал держащемуся рядом аскари, Жук прицелился из лазвинтовки и нажал на спуск. Но какая-то часть механизма явно не вынесла купания в болоте, и оружие бессильно зашипело. Разведчик скорчил гримасу, заметив, что снайпер-туземец качнул головой и начал оборачиваться на звук. Тут же провожатый-саатлаа подпрыгнул и метнул что-то в сородича. Длинный кинжаловидный шип вонзился в грудь стрелка, который повалился на спину, в сплетение ползучих лиан, служившее ему укрытием.

Двое предателей резко развернулись, и Клэйборн бросился вперед, пригибаясь под их первыми выстрелами навскидку. Тут же арканец отчаянно ткнул стволом лазвинтовки в глаз одному из врагов, заставив его пошатнуться, но второй врезал Жуку прикладом по лицу. Покачиваясь, словно пьяный, разведчик увидел, как аскари влетает в его противника и оба с громким плеском валятся в воду. Первый солдат топтался рядом, одной рукой зажимая разбитый глаз, а другой пытаясь навести винтовку. Борясь с сотрясением, конфедерат подковылял к нему и увидел тело снайпера, запутавшееся в лианах. Вырвав из трупа длинный шип, Клэйборн неуклюже навалился на полуслепого изменника, отбил его оружие в сторону и всадил импровизированный кинжал в уцелевший глаз.

Потом Жук понял, что с него хватит, и мир завертелся вокруг бойца, а сам он рухнул наземь.

Испепеляя еретиков-ксенолюбов, Оди Джойс чувствовал, как по его жилам струится гнев Императора. Их укрытие превратилось в пылающий ад, проволочную клетку обугленных стеблей, и повстанцы метались там, будто угольно-черные скелеты. Один из них бросился в воду, подняв огромные клубы пара, но юноша чувствовал, что врага это уже не спасет. Двое дикарей выскочили из джунглей справа от новобранца, и он повернул к ним поток очистительного пламени, а затем расплылся в улыбке, видя, как горят изменники.

Всё прошло по плану, в чем Оди и не сомневался. Даже диски язычников не обратили внимания на парня, пока он подгребал к лежке снайпера. Когда Джойс вдруг вскочил и обрушил на врагов святой огонь, то мельком заметил в листве блеск удивленных глаз и улыбнулся своим растущим познаниям.

— В укрытие, идиот зеленый!

Быстро обернувшись на знакомый голос, Оди увидел дядю-сержанта Калхуна, который медленно продвигался к нему, сражаясь с вязким, как патока, болотом. Шагая вперед, Уиллис палил из лазвинтовки по дискам, пролетавшим мимо него в сторону Джойса. Одного сержанту удалось подстрелить, машина завертелась и, дымясь, рухнула в трясину. Остальные яростно забормотали, со свистом заложили вираж и помчались назад, к ветерану. Рыча, как безумец, Калхун открыл огонь по атакующим и опустошил батарею, а ответные выстрелы дюжины пушек в это время прошивали топь вокруг арканца, испаряя воду.

Оди бросился к своему герою, и другие серобокие тоже покинули укрытия, чтобы помочь сержанту и отвлечь на себя часть дисков. Теперь все арканцы стреляли и бросались в разные стороны, забыв от осторожности, ведь в своих душах они приближались к Громовому краю. Три полыхающих диска свалились в болото, три пронеслись мимо бойцов, оставив за собой пару мертвых конфедератов. Последний выживший снайпер сразил ещё одного, но несколько гвардейцев уже вычислили его позицию и устремились туда, не думая об опасности.

Затем Джойс услышал грохот военной музыки — с левого фланга подходил «Парокровный» рыцарь во главе ещё одного отделения арканцев. Зуав палил из тяжелого стаббера, повстанцы бежали пред ним, летящие со всех сторон стрелы отскакивали от брони с бессильным звоном, и осажденные конфедераты громко кричали от радости. Словно в ответ на это, по рядам саатлаа прокатилась какая-то волна безумия: туземцы бросились в атаку из тумана, издавая неистовые вопли. Они отбросили луки и кидались на гвардейцев, размахивая дубинами и копьями с коралловыми наконечниками.

— Круши дикарей! — взревел лейтенант Сандефур, устремившись на партизан; сабля офицера сверкала в гнилостном полумраке.

Тут Оди услышал, как кто-то сердито орет на саатлаа, требует оставаться на местах и обзывает их безмозглыми варварами. Решив, что это вражеский командир, юноша поспешил на голос, почти сразу же столкнувшись с одним из повстанцев. Партизан кинулся на Джойса, замахиваясь копьем и плюясь, будто ядовитая жаба. Новобранец парировал удар стволом огнемета и ответил вспышкой очистительного пламени. Мимо со свистом пролетел один из механических дисков, так близко, что едва не сбил парня с ног. Послав вслед устройству чужаков поток огня, Оди превратил его в пылающий шар. Машина слепо затрепыхалась, облила пару повстанцев горящим прометием и врезалась в дерево, а Джойс победно взвыл не хуже дикарей.

Вот ведь славно!

Мэйхен со скрипом бродил туда-сюда и время от времени постреливал в туман, действуя как приманка, пока второй зуав тихо наблюдал за ним. Если последний локсатль атакует Джона, то на мгновение подставит себя под выстрел лейтенанта. Неплохой план, но вожак выводка был хитер, а Уэйд, по правде, вел себя недостаточно бесшумно. Ксенос уже сообразил, что столкнулся с двумя врагами, поэтому не обращал внимания на очевидного «живца», а отслеживал приглушенные щелчки и жужжания меньшего по размеру железного воина.

Локсатль незаметно полз по груде тел в серых мундирах, заходя к лейтенанту со спины, когда один из покойников вдруг ожил и распорол чужаку брюхо. Тварь завизжала от боли и выпустила вихрь флешетт в доспех Уэйда, но Жак Валанс ещё глубже вонзил охотничий нож в тело ящера. Отчаянно пытаясь сбросить нападавшего, вожак перевернулся на спину, но разведчик держался и продолжал резать врага. Закрепленный на хребте бластер, отзываясь на болевые рефлексы хозяина, не прекращал стрелять, пока не растерзал флешеттами шкуру локсатля, а затем взорвался, разлетевшись на раскаленные добела осколки. Всё было кончено, но Валанс по-прежнему кромсал ксеноса, и капитану пришлось оттаскивать разведчика от туши. Сверкая глазами от ярости и тяжело дыша, изнуренный схваткой конфедерат вытер клинок.

— Я укрылся… позади вас… когда они атаковали… — просипел боец.

— Неплохо сработано, разведчик. Мне следует представить тебя к поощрению, — совершенно серьезно ответил Мэйхен.

В засаде локсатлей выжило ещё шестеро серобоких, но двоим уже ничто не могло помочь, и Джон мрачно даровал им Милость Императора. Как и предполагал рыцарь, третий зуав погиб — видимо, лицевая пластина доспеха оказалась ненадлежащего качества, поскольку флешетты раскололи армированное стекло. От головы Прентисса в тесном шлеме осталось одно месиво, но неподвижный экзоскелет удерживал труп в вертикальном положении. Доспех, скорее всего, простоит так ещё десятки лет после того, как Федра поглотит мягкую плоть внутри него. Капитан не мог понять, что чувствует по этому поводу.

— Каков план действий, сэр? — спросил Уэйд, в голосе которого ещё явственнее прорезалась боль. Мэйхен решил, что лейтенант и в самом деле быстро теряет кровь. Если поскорее не доставить парня к медикам, сегодня капитан лишится обоих ведомых.

— Найдем остальных, — ответил рыцарь и повернулся к Валансу. — Справишься, разведчик?

Вернув клинок в ножны, Жак оглядел окутанные туманом джунгли. Где-то вдали всё ещё продолжалась перестрелка.

— Это местечко и не сравнить с Мафусаиловыми топями у нас дома, — солгал Валанс. — Конечно, справлюсь, сэр.

— Тогда веди нас, парень, — прорычал Мэйхен. — Там льется арканская кровь!

Джойс видел, как погиб Уиллис Калхун. Это была плохая смерть, грубая и бессмысленная. Умирающий партизан, который барахтался в воде рядом с конфедератом, ударил его копьем в пах, сержант пошатнулся и отступил назад, прямо под огонь пролетавшего мимо диска. Гвардейца мгновенно рассекло надвое.

Оди похолодел, часть юноши умерла вместе с его негласным опекуном. Парень не понял, чего именно лишился, но подумал, что это, возможно, была лучшая часть новобранца Джойса. А затем он снова услышал крики командира повстанцев — тот оставался невидимым, но арканец подобрался уже очень близко. Как утопающий хватается за соломинку, Оди сжал ствол огнемета и заскрипел зубами, когда раскаленный докрасна металла подогрел его ярость. И конфедерат, будто одержимый, снова бросился вперед, пробиваясь через скотов-повстанцев.

Их командир рявкал на кого-то, отвечавшего ему в спокойном тоне и со странным акцентом. В голосе второго собеседника было нечто такое, отчего у Джойса волосы на загривке встали дыбом, и парень зарычал, с боем продвигаясь к невидимой паре.

Юный арканец обнаружил их за скоплением папоротников, где враги укрывались, склонившись над одним из дисков-убийц. На корпусе «блюдца», которое парило на высоте пояса, повсюду торчали шипы датчиков и увесистые модули чужацкой техники. Оди решил, что это какой-то комплекс связи, может, даже, устройство управления остальными дисками. Воин в странной броне с головой ушел в настройку, а дородный мужчина в полевой форме нетерпеливо наблюдал за ним. По тому, как они грызлись, Джойс с уверенностью понял, что перед ним офицеры.

Оскалившись, словно череп, Оди продрался через папоротники и навел огнемет. Повстанцы подняли головы, и Джойс мгновенно вздрогнул от ужаса, распознав плоское, клинообразное лицо оператора диска — черные глаза, нет зрачков, никакого носа. Парень видел тот голопикт тау, но не был готов к подлинной нечестивости облика ксеносов.

Он замер.

Глядя на Оди спокойными карими глазами, офицер-человек успокаивающе поднял руку и заговорил.

— Сынок, ты не хочешь этого делать, — в его голосе звучала усталая мудрость, которая напомнила юноше о дяде-сержанте Калхуне.

— Что бы тебе ни говорили, всё это ложь, — продолжил повстанец. — Не нужно выбрасывать жизнь на помойку ради…

Джойс изо всех сил нажал на гашетку и поджег обоих, будто сальные свечи. Предатель перестал говорить и начал кричать. Крики продлились недолго, но Оди продолжал поливать врагов пламенем, пока бак огнемета не опустел. Юноша весь покрылся потом от чего-то, что не имело никакого отношения к жаре — только к ненависти.

— Вы оба свихнулись! — простонал Хайме Гарридо сквозь сломанные зубы. Связанный шнуром молодой летчик сучил ногами на полу, пытаясь выбраться из пут. — Ортега, ты же знаешь инструкцию! Мы не летаем над вражеской территорией!

Катлер и второй пилот не обращали на него внимания. Гвидо, начавший сбрасывать высоту, вообще следил только за приборами. Несколько секунд спустя десантное судно выскочило из Удавки, и плотный смог за иллюминаторами сменился серо-зеленым размытым пятном Трясины, быстро проносящейся внизу.

— Если здесь окажутся «небесные снайперы», нам конец, — выдохнул Ортега.

— Не окажутся, — отозвался полковник. — Если я верно разобрался в тау, они подобной техникой на бесполезные дела не разбрасываются.

— И как же, скажите на милость, возможность сбить имперский десантный корабль оказалась «бесполезным делом»? — подняв бровь, уточнил верзантец.

— Ты говорил, что никто не летает над этой территорией уже несколько лет, верно?

— Именно так, архипелаг Долороза объявлен бесполетной зоной по прямому распоряжению самого Небесного Маршала.

— Никогда не задумывался, с чего бы ему отдавать подобный приказ? — Катлер нахмурился, почувствовав очередную тайну, но пока что отложил её в сторону, к другим вопросам без ответов. — В любом случае, тау должны были перебросить снайперов туда, где они принесли бы пользу.

— Со всем уважением, сеньор, это только догадки.

— Давай назовем их «тактическим анализом», друг.

Вокс-бусина в ухе Энсора загудела, и раздался голос Вендрэйка.

— Кавалеристы «Серебряной бури» в седлах, полковник, — командир отряда «Часовых» был явно напряжен.

— Мы сразу же вступим в бой, капитан. Если кто-то из всадников не готов к такому, пусть остается на борту. Эта твоя блондинка…

— Всё мои люди готовы, — отрезал Хардин и отключился.

Катлер нахмурился, понимая, что рано или поздно из-за дамочки Вендрэйка начнутся проблемы.

Скорее, рано.

— Вот-вот окажемся над Раковиной, — предупредил отчаянно потевший Ортега. — Этот щенок Гарридо прав, сеньор, ваш план — настоящее безумие.

— Может, и так, но мне всё это по душе.

Гвидо вздрогнул, заметив, что полковник скалится наподобие белого волка.

Имя «Раковина» весьма подходило базе повстанцев, искаженному городу пустых храмов, посвященных забытым богам, которые перестали прислушиваться к молитвам целые эпохи назад. Возвышаясь над огромным участком бесплодной земли, некрополь раскинулся по нему огромной коралловой сетью расплывшихся зиккуратов и шаровидных ротонд. Каждое здание этого целостного левиафана соединялось с остальными при помощи магистральных колоннад, заваленных обломками, и словно бы парящих над землей мостиков с невысокими бортами. Прошлое лежало на мертвом городе, будто слой пыли, и свысока насмехалось над машиной чужаков, грациозно скользящей по его улицам.

Обтекаемый гравитанк был творением будущего, юного и безрассудного. На гладких обводах глянцево-черного корпуса не задерживались ни грязь, ни капли дождя, боевая машина стряхивала всё, что могло запятнать её достоинство. Несмотря на громоздкий внешний вид, расположенные на корме двигатели работали почти бесшумно, и танк несся вперед, держась чуть выше уровня дороги. Носовая часть изящно загибалась к земле, и по обеим сторонам от неё вырастали горизонтальные стабилизаторы, на каждом из которых виднелся знак командующего Приход Зимы — белый круг со стилизованной черной снежинкой. Рядом с символами находились характерные диски «спящих» дронов, но главным оружием боевой машины была грозная роторная пушка, выступающая из-под переднего обтекателя. Кадет-комиссар Рудык опознал бы в летающем аппарате «Каракатицу», основной БТР расы тау.

Над некрополем пронесся низкий рокот, напомнивший отдаленные раскаты грома. Боевая машина немедленно остановилась, дроны-близнецы вылетели из гнезд и, неуверенно бормоча, закружились рядом, пытаясь отыскать источник беспокойства. Где-то зазвучал сигнал тревоги, а через несколько секунд ему отозвались сирены по всему городу. Тут же их вой утонул в могучем реве имперского десантного корабля, который прошел над крышами на бреющем полете, заставив содрогнуться коралловые здания. Через несколько секунд транспортник скрылся из виду, умчавшись к центру некрополя. Яростно переговариваясь, диски метнулись обратно к «Каракатице», и БТР понесся следом за противником.

Отделения бойцов Гармонии уже спешили по улицам, некоторые на своих двоих, другие — набившись внутрь гравитранспортов с открытым верхом. Среди них не было туземных партизан, только профессиональные солдаты в литых бронежилетах с наплечниками, вооруженные короткими импульсными карабинами. Янычары гуэ’веса, люди, которые изменили прежним обетам и поклялись в верности Империи Тау. Нечто большее, чем наемники, нечто меньшее, чем уважаемые союзники.

«Каракатица» перегнала гравитранспорты, с головокружительной точностью вписываясь в изгибы и повороты улиц. Два Т-образных скиммера вынырнули из бокового переулка и понеслись следом, жужжа, словно разозленные шершни. Открытые сверху «Пираньи» тау были дозорными машинами быстрого реагирования, и в каждой из них находились по двое воинов огня. Шлемы пригнувшихся седоков сливались с обводами скиммеров, так, что бойцы и их мчащиеся вперед транспортники казались единым размытым пятном.

Более скоростные «сестры» догнали БТР, когда тот завернул на широкую площадь и остановился, мгновенно погасив инерцию. Скользнула в сторону круглая крышка люка, и наружу вышла стройная женщина-воин тау в прорезиненном сером поддоспешнике и черных доспехах. Её голову скрывал видавший виды шлем матово-черного цвета, пересеченный двумя почетными багровыми полосами и старым шрамом от цепного меча. Пока новобранцы гуэ’веса разворачивались веером позади наставницы, ветеран наблюдала за вторгшимся десантным кораблем через вуаль сенсорных линз.

На незваного гостя, снижавшегося в направлении площади, со всех сторон обрушился шквал огня. Вокруг имперского транспортника порхали рассерженные дроны, терзая корпус очередями из мелкокалиберных карабинов, а янычары вели обстрел из тяжелого вооружения, установленного на крышах поодаль. Посреди пламенной бури пилот старался ровно держать корабль, зависший примерно в пятидесяти метрах над поверхностью.

Одновременно раздались несколько шипящих звуков, и по всей длине транспортника открылись люки, из которых вылетели направляющие тросы. Мгновением позже солдаты в бронзовых шлемах понеслись по ним к земле, держа одной рукой лазвинтовки и ведя огонь по устремившимся к ним янычарам. Обе «Пираньи» рванулись вперед, однако покрытая шрамами ветеран осталась на месте и удержала своих следопытов, не желая вступать в бой.

С визгом пневматики откинулась грузовая рампа корабля, и к поверхности устремилась бескрылая металлическая птица. Установленный на её корпусе прыжковый ранец ярко вспыхнул, пытаясь замедлить падение машины. Тем не менее, когтистые лапы захватчика врезались в площадь с такой силой, что хрупкий коралл покрылся трещинами, но сгибающиеся в обратную сторону конечности поглотили удар. Почти тут же машина поскакала вперед, спеша наперерез скиммерам, а из транспортника выпрыгнул второй шагоход. «Пираньи» открыли огонь, но железная птица ответила ураганом снарядов из роторной автопушки и превратила одного из противников в решето. Второй скиммер спасся, молниеносно уйдя вбок.

«Часовые». Женщина-воин сердито нахмурилась под шлемом, опознав вражеские машины. Её гнев рос по мере того, как с десантного судна, поразительно изящно планировавшего над площадью, высаживалось всё больше солдат и боевой техники. Один из шагоходов неудачно приземлился, с жутким металлическим треском сломав ногу. Искалеченная птица отчаянно запрыгала на другой конечности, а затем рухнула, раздавив пару захватчиков. Новобранцы гуэ’веса радостно закричали, и почти сразу же — ещё раз: пара твердотельных снарядов, пронесшись через площадь, врезалась в борт транспортника. Сила удара оказалась так велика, что корабль закружило, из-за чего стоявший на рампе «Часовой» камнем рухнул вниз и разлетелся на куски, а несколько солдат сорвались с тросов.

Узнав сокрушительную мощь рельсовой пушки, ветеран прищурилась и движением зрачка подала сигнал на оптический сенсор. Её глазу предстало увеличенное изображение бронированного великана, грузно шагавшего в битву. Как и все боескафандры тау, это была элегантная конструкция, комплекс перекрывающихся пластин и модульных блоков с четкими очертаниями, установленный на массивных ногах, похожих на поршни. Квадратный шлем с несколькими линзами казался маленьким по сравнению с телом, но ветеран знала, что «голова» — это всего лишь кожух правильной формы для набора датчиков. Пилот-тау находился в безопасности внутри грудной полости, защищенной тяжелой броней, и соединялся с БСК через нейронный интерфейс. Это обеспечивало тесную связь с машиной, настолько точную, что гуэ’ла со своими примитивными технологиями и мечтать не могли о подобном.

Представители касты воинов Империи Тау считали управление боескафандром великой честью. Ветеран давно заслужила такое право, но предпочла остаться следопытом. Многие её товарищи, воины огня, считали, будто женщина обезумела из-за уродства, но это не соответствовало истине. Рана определила её место в тау’ва, сделала цельной личностью. Разве не нашла она свое истинное имя благодаря шрамам?

Джи’каара — Разбитое Зеркало.

Остальные сочли её выбор тревожащим, так же, как считали отталкивающим её пристрастие к ножам. Возможно, поэтому женщину-воина оставили гнить в этом далеком анклаве.

— Какие будут распоряжения, шас’уи? — спросил один из новичков, обращаясь к наставнице по названию её касты и званию. По уставу, как и должны были делать янычары гуэ’веса.

Сосредоточенная на битве, она не ответила. БСК наводил на десантный корабль сдвоенные рельсовые пушки, установленные на широких плечах. Угловатые орудия торчали вперед, словно тупые клыки, и выдавались настолько далеко, что машина будто бы чудом сохраняла равновесие. Разумеется, Джи’каара знала, что истинное волшебство заключается в антигравитационных стабилизаторах, которые поддерживали пушки. Это «чудо», как и все чудеса её народа, на самом деле являлось достижением бурно развивающихся технологий. В отличие от закосневших, суеверных гуэ’ла, тау повсеместно и радостно внедряли новые разработки. Безумная или нет, женщина была уверена, что будущее принадлежит её расе.

Но не этот город. Только не сегодня.

БСК «Залп» выстрелил снова, но следопыт поняла, что уже слишком поздно и битва проиграна. Большинство подразделений Гармонии были размещены в джунглях, а в городской черте оставался номинальный гарнизон: не больше двадцати воинов огня и две сотни янычаров гуэ’веса. У них имелся только один боескафандр и только одна боевая машина, «Каракатица» Джи’каары. Этого хватило бы, если бы шелковые речи водников оказались правдой, но, несмотря на их заверения, захватчики атаковали с небес.

Вспыхнула вторая «Пиранья», и внутри женщины закипел гнев, но с ним пришла и свирепая радость.

«Сегодня всё изменилось», — поняла воительница. Имперцы нарушили Незримый Договор, который когда-то так тщательно подготовила каста воды. Как только известие о предательстве распространится среди воинов огня, все разговоры о «теневых соглашениях» и «долгих играх» закончатся, и солдаты смогут вести кампанию, как считают нужным. Разбитое Зеркало вновь увидела свой путь в тау’ва — она станет той, кто принесет товарищам добрую весть.

Быстрым движением руки ветеран приказала новобранцам возвращаться в «Каракатицу». Последовав за ними, наставница обернулась через плечо и увидела, как три «Часовых» разносят на куски одинокий боескафандр.

— Твоя жертва послужит Высшему Благу, — пообещала Джи’каара. — Клянусь тебе.

Глава пятая

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Верховный комиссар Ломакс наконец-то вызвала меня, но я так и не знаю, что буду говорить ей. Единственный способ объяснить, извинить или оправдать совершенные проступки — это добиться результатов. Только смерть командующего Приход Зимы снимет с меня ответственность за дезертирство.

Видишь, вот я и попался. Всё-таки произнес слово, в котором звучит анафема для таких, как мы с тобой. «Дезертирство». Сейчас, после этого признания вины, Старик Бирс смотрит на меня свирепым взглядом, но ты должен понять, что вслед за резней в ущелье Индиго я отправился в глухомань не потому, что испугался или утратил веру. Клянусь тебе, мною руководило чувство долга.

К сожалению, Натаниэль никогда этого не поймет. Я виновен в страданиях наставника, и словами его не переубедить. Бирс слишком долго судил меня, наблюдал, ненавидел, ждал моего падения с ожесточенностью жертвы предательства…

Что? Нет, конечно же, я не убивал его! Я любил старика, как родного отца, пусть строгого и сухого, который никогда не говорил мне доброго слова. Натаниэль вырастил меня, обучив устрашать менее важных людей и забирать их жизни, но я понимал суть его призвания — нашего призвания — и всегда был верен Бирсу. Да, даже когда предавал наставника.

Ситуация была запутанная. Видишь ли, тогда я только что закончил стажировку и заслужил ярко-красный кушак. Нетерпеливо ждал, когда смогу выбраться из тени старика и сделать себе имя, но Бирс настоял, чтобы я сопровождал его в последней кампании. Бесславное дельце — ещё одно жалкое восстание, ещё один дрянной мирок, жителям которого застлало глаза недовольство судьбой. Несчастный дурак, я думал, что всё уже повидал в жизни.

Что ж, довольно скоро мы раздавили мятежников, но полное умиротворение затянулось на целую вечность, и меня одолела скука, жажда сражений с действительно достойными врагами. Самонадеянность привела к тому, что я прозевал террориста. Ну, то есть увидел его — оборванного, маленького, тощего как скелет, плетущегося по мостовой в сторону Бирса, — но при этом увидел в нем грязного беспризорника, собирающего объедки, а не ребенка-солдата, готового пойти на смерть. И уж точно я не заметил иглопистолет, спрятанный под лохмотьями. Никто из нас так и не смог понять, где мелкий паразит достал настолько редкое и высоко ценимое оружие. Возможно, один из лидеров восстания снарядил мальчишку для последней, отчаянной попытки отомстить, а может, он отыскал пистолет в развалинах дворца каких-нибудь благородных господ. Так или иначе, капризы судьбы привели парня к Бирсу.

Убийца умер под шквалом огня через мгновение после атаки, но было уже поздно.

Мое второе предательство случилось неделю спустя. Видишь ли, Натаниэль не умер сразу. Нейротоксин у него в крови действовал жестоко, превращая старика в немое, искаженное сплетение боли в человеческом теле, но убивал медленно. Медикусы предупредили меня, что Бирс может протянуть несколько месяцев. Император прости, но я был не в силах смириться с этим.

Помню, что меня чуть не вырвало от вони в комнате старика; сам Натаниэль походил на живой труп. Когда я вытащил пистолет, Бирс пристально уставился на меня, безмолвно призывая к действию. Направив пистолет ему в лицо, я… замер. Взгляд наставника ожесточился, исполнившись презрения — он наплевал на мои терзания, заранее зная, что мне не хватит отваги нажать на спуск. Из-за этого презрения я до сих пор не могу понять, что тогда остановило мою руку: любовь или ненависть? Возможно, на самом деле мне просто непонятна разница между ними, и, может, это к лучшему в Галактике, где есть место только для войны.

Итак, я сбежал от Бирса и с того безымянного мира, но тень наставника последовала за мной в межзвездное странствие. Исполняя свой долг на протяжении десятилетий, я неистово восхвалял Императора в сменявших друг друга бессмысленных войнах, но ничего не чувствовал внутри. И, наконец, постепенное падение закончилось на Федре. Отсюда уже некуда было бежать, и старик наконец-то догнал меня.

Мой первый призрак всегда молчит, его презрение не нуждается в словах. Ну, остается верить, что смерть Прихода Зимы удовлетворит Бирса и упокоит все три моих тени. Пока этого не случится, я не осмеливаюсь умирать.

Но сейчас мне пора идти к верховному комиссару.

Из дневника Айверсона

Ночь осторожно ползла сквозь джунгли. Как только солнечный свет ускользнул прочь, невидимый оркестр жизни заиграл симфонию, приветствуя грибковую зарю. Прислушиваясь к стрекочущей, квакающей какофонии, Эмброуз Темплтон решил, что это преображение одновременно уродливо и прекрасно. Капитан пребывал в странно добродушном расположении духа: после наступления ночи лихорадка ослабла, ограничившись ритмичным биением в глубине черепа…

Словно сейсмическая мигрень, что просачивается в душу, прогрызает путь в тектонических плитах головы…

Отмахнувшись от этих слов, Эмброуз попытался сосредоточиться на выполняемой задаче, зная, что облегчение продлится недолго. Чем там нужно было заняться? Ах да… проверка обороны лагеря. Он собирался сделать ещё один, последний обход позиций.

Пригибая голову, Темплтон очень осторожно пробрался вдоль внутреннего края воронки, в которой укрылся его отряд. Впадина была почти два метра глубиной, и в ней совершенно ничего не росло; какая-то парадоксальная мертвая зона посреди джунглей. Капитан подозревал, что отмирание растительности неким образом связано со странным зданием, свернувшимся в центре кратера, словно алебастровый змей. В этих руинах обреталось нечто задумчивое, выжидающее, и оно звало арканца, обещая ответы на вопросы, которых он никогда не собирался задавать и, наверное, даже не понимал…

Приманивая тайной мудростью эпох, запятнанных убийствами, в равной мере искушая святых и грешников войти в око бури игл, что расшивают время…

— Рекафу хотите, сэр?

Эмброуз вздрогнул от неожиданности и быстро заморгал, пытаясь осознать предназначение дымящейся кружки в руке говорящего.

— Что? — непонимающе выдавил Темплтон.

— Там ещё капелька виски есть, — серый мундир бойца покрывала засохшая грязь. — Я ничего плохого не хочу сказать, капитан, но вид у вас такой, что чуток огненной воды не помешает. У нас только один маленький бочонок на всех, но я вот подумал, что вы заслужили выпивку — вытащили нас из болота и так далее.

Не понимая, беспардонный нахал перед ним или просто радушный парень, Эмброуз слабо улыбнулся и принял кружку. Он никогда не умел разговаривать с простыми солдатами.

— Благодарю, рядовой…

— Клэйборн Жук, сэр.

— Прекрасно, — пробормотал капитан. — Благодарю, рядовой Жук.

Потягивая рекаф, Темплтон рассматривал бойцов, сидевших на корточках вокруг Клэйборна. Весьма экстравагантная ватага архаровцев, честно говоря. Один, юноша с глазами фанатика, сжимает огнемет, словно это святая реликвия. Другой, с огромным синяком вместо лица, просто сидит и смотрит в никуда. Третий, будто одержимый, потирает уродливую впадину на месте носа. Самым странным из всех оказался туземец в плосковерхом кепи конфедератов.

Заметив недоуменный взгляд капитана, Жук кивнул в сторону дикаря.

— Мистер Рыбка спас мою шкуру, так что я решил насовсем принять его в отделение, — объяснил Клэйборн. — Нас ведь и так маловато осталось.

— Прекрасно, — повторил Эмброуз, не зная, что ещё сказать.

— Странные они тут ночки себе завели, правда, капитан?

— Да, действительно. Можно спекулировать различными теориями на тему метаболизма, свойственного автохтонным формам… — заметив, каким пустым сделался взгляд рядового, Темплтон оборвал себя.

— Точно, очень странные ночи, — неуклюже закончил он.

После этого все потягивали приправленный рекаф в неловком молчании. Эмброузу варево показалось до неприятия горьким, но он стойко допил кружку, решив, что так будет правильно. Как и прежде, не зная, что говорить, он просто вернул сосуд Жуку и продолжил обход.

Солдаты в серых мундирах стояли на импровизированных огневых позициях у края воронки и, пригибаясь, наблюдали за джунглями. В кратере собрались почти двести человек, включая девятерых зуавов в доспехах. Темплтон надеялся, что выживших окажется больше, но отыскать удалось только этих.

После отступления жалокрылов капитан решительно занялся воссоединением рассеянных по джунглям бойцов, методично разыскивая другие взводы. Во время отчаянных поисков они то и дело натыкались на противника, но отряд Эмброуза постепенно рос в численности. Несмотря на внезапность нападения и свирепость врагов, конфедераты достойно показали себя и выстояли под ударами бури. При всей своей многочисленности и коварстве, партизаны-саатлаа были скверно вооруженным сбродом, склонным к самоубийственным атакам и паническим отступлениям. По мнению Темплтона, аборигены страдали от врожденного для их расы безумия, вследствие чего теряли контроль над собой в пылу битвы. Несомненно, причиной тому было их вырождение.

К сожалению, в джунглях были и другие, более опасные враги. Веспиды продолжали тревожить отряд капитана, но теперь вели себя осторожнее, держались у верхушек деревьев и коварно нападали на отставших от группы бойцов во время неожиданных и кратких атак. Читая вслух «Тактику», кадет-комиссар Рудык объяснил, что жалокрылы считаются элитными штурмовиками тау, а ценят их синекожие за мобильность и быстроту. К счастью, в этой одичалой местности веспидов было не очень много.

Собранных в звенья летающих дисков — «дронов-стрелков», как назвал их Земён — оказалось куда больше. Что особенно беспокоило, так это намеки в «Тактике» по поводу военной машины тау, в которой дроны были только верхушкой айсберга. Молодой офицер, ответственный за поддержание боевого духа, показывал Темплтону наброски диковинных боевых скафандров и гравитанков, разглагольствуя о «Кризисах», «Залпах» и «Рыба-молотах» с нездоровым энтузиазмом. Услышанное не особо поддержало боевой дух капитана.

Арканец молился, чтобы его люди не столкнулись ни с чем подобным, когда сам Эмброуз покинет их.

Лихорадка возвращалась с новыми силами, угрожая расколоть череп изнутри, и Темплтон поспешил, пока не стало слишком поздно. Он совершенно вымотался, пока добирался до позиции Мэйхена; капитан-зуав стоял, не в силах пригнуться из-за громоздкого доспеха, и наблюдал за джунглями, словно грубая железная статуя. Голова и плечи Джона оставались на виду, что делало его легкой мишенью для смертоносных снайперов-саатлаа, но рыцарь отказывался снять броню.

«Упрям до глубины несчастной души, — подумал Эмброуз. — Даже не позаботился стереть кровь с латной перчатки. Кровь кадета-комиссара Рудыка…»

— Капитан Мэйхен? — неуверенно начал он.

— Так было нужно! — тут же огрызнулся Джон. — Кровожадный недомерок собирался убить тебя. И кто знает, сколько ещё солдат он прикончил бы потом, чтобы добиться своего?

Темплтон знал, что рыцарь прав и другого выхода не было. Как только воссоединившиеся арканцы собрались в воронке, Земён налетел на них с требованиями продолжать наступление. Когда Эмброуз попытался оспорить приказы кадета-комиссара, тот быстро пришел в неистовство и, в конце концов, вытащил пистолет. Капитан надеялся, что до этого не дойдет, но с самого начала знал, что так всё и закончится. Впрочем, Темплтон всё равно испытывал невольную жалость к парню; несмотря на черный плащ с подбоем, Рудык был всего лишь психически изувеченным юношей, на которого взвалили слишком большую ответственность и дали слишком мало житейской мудрости.

Эмброуз хотел ещё раз попробовать переубедить Земёна, но тут Мэйхен с очевидными намерениями зашагал к кадету, словно двуногий танк. Парень немедленно открыл огонь, отступая с широко распахнутыми глазами, а пули автопистолета рикошетили от прочного панциря. Затем Рудык выстрелил в забрало Джона, но армированное стекло не раскололось. После этого юноша оступился и упал на спину. Он отползал назад и криками звал на помощь, но люди в серых мундирах отворачивались с каменными лицами, вспоминая, как товарищи комиссара обошлись с майором Уайтом. Тогда рыцарь протянул руку и сдавил голову кадета огромной латной перчаткой.

— Император обви… — начал Рудык, и Мильтон сжал ладонь.

Темплтон не захотел вспоминать, какой звук за этим последовал. Вместо этого он обратился к мрачному великану.

— Я хотел поблагодарить вас, Мэйхен. За спасение моей жизни.

Даже если это только отсрочило неизбежное…

— Сегодня пролилось достаточно арканской крови, — раздался гулкий голос, отражавшийся от стенок шлема, и Эмброуз понял, что лицевая пластина открыта. Джон что, искал смерти? Вполне возможно, так оно и было… Темплтон вспомнил, что взвод рыцаря чуть ли не полностью погиб в засаде, а такой человек мог принять случившееся близко к сердцу.

— Мне, в самом деле, нужно поговорить с вами, Мэйхен.

— Позже. Я стою в дозоре, охраняю своих людей.

— Видите ли, дело в моей руке…

— Уходи, Темплтон.

Что ж, думаю, так мне и нужно поступить. И, скорее всего, я уйду весьма и весьма далеко.

Эмброуз помедлил ещё мгновение, но внезапно почувствовал, что уже не видит смысла в попытках достучаться до рыцаря. Осторожно потерев раненую руку, капитан почувствовал, как под бинтами скользнуло нечто влажное, и не сразу понял, что на самом деле шевеление было под кожей. Тогда Темплтон вздохнул — он слишком устал, чтобы испытывать отвращение, и слишком хорошо осознавал неизбежное, чтобы беспокоиться о чем-то. Сожалел арканец только о том, что так и не закончил свой ненаглядный «Гимн воронью». Сквозь пелену усиливающейся лихорадки Эмброуз слышал, как призрачные развалины снова взывают к нему, шепчут о скрытых дорогах среди звезд…

…путях, что вьются, будто блестящие ленты презренной надежды, сквозь сердца и умы мертвых мечтателей, ускоряя полет и скользя вниз по склону кошмаров…

Сначала робко, а затем с растущей уверенностью, Темплтон поплелся к ждущим руинам.

Много часов спустя капитан Мэйхен увидел, как в джунглях валится гриб, огромный, словно башня. Нечто пробиралось через заросли в направлении воронки.

— Как вы думаете, что это? — нервно прошептал стоявший рядом серобокий.

Джон не ответил солдату, сосредоточившись на невидимом металлическом звере, который топал через джунгли. В ритме его скрипучих, лязгающих шагов было что-то знакомое. Спонтанно приняв решение, рыцарь включил наплечные динамики, в ночь хлынули помпезные марши Провидения, и люди позади Мэйхена едва не выпрыгнули из штанов от неожиданности. Через несколько секунд все в кратере уже носились туда-сюда, кто-то барабанил по броне зуава, умоляя вырубить музыку, но Мильтон не обращал на это внимания.

Машина довольно скоро отыскала их, и при виде арканского «Часового», продирающегося между деревьями, Джон позволил себе безрадостную улыбку. Шагоход беспокойно обошел впадину по кругу, ослепляя бойцов мечущимся лучом прожектора, а затем понесся обратно к капитану зуавов. Раздалось шипение пневматических поршней, машина отключилась и словно бы села на корточки. Секундой позже из распахнувшегося фонаря кабины высунулся пилот.

— Какая встреча, капитан Мэйхен! — закричал лейтенант Квинт, полное лицо которого светилось радостью находки. — Не согласитесь ли вы и ваши люди присоединиться к нам на скромном ужине в Раковине?

Только после того, как все покинули впадину, Джон обнаружил исчезновение Темплтона. В ходе торопливых поисков арканцы нашли у входа в разрушенный храм любимую записную книжку офицера. На пыльных ступенях портика было полно отпечатков ног, но след обрывался сразу же за внутренним порогом. Бойцы звали пропавшего, но никто не откликнулся им из темного прохода.

Словно бы капитан Эмброуз Филлипс Темплтон просто ушел из этого мира.

Скъёлдис увидела, что вералдур вдруг застыл в боевой стойке, и замерла, наблюдая за силуэтом стража через ткань палатки, но мгновением позже великан расслабился и возобновил обход её временного жилища. Женщина знала, что воин нервничает в этом гнилом месте — он не обладал вюрдом, но любой северянин почувствовал бы неправильность древнего города, спящего вокруг арканцев. Она предупреждала полковника, что не стоит вставать лагерем в пределах некрополя, но Белая Ворона заупрямился. Люди Катлера пролили много крови в битве за Раковину, и он не собирался уходить отсюда так быстро.

Вздохнув, Скъёлдис вернулась к прорицанию. Опустившись коленями на непокрытый коралл, она пробормотала имя Императора и подбросила священные шепчущие кости. Сначала руны рассыпались под властью гравитации, затем подскочили и затанцевали, повинуясь чему-то более древнему. Северянка прищурилась, видя, что резные костяшки подпрыгивают и переворачиваются, беспокойно щелкают, будто зубы мертвеца в пустом черепе, и не находят покоя.

— Ну и что там твои цацки говорят, а, Ворон? — глумливо спросил Катлер из глубины жилтента.

Сосредоточенная на гадании женщина пропустила оскорбление мимо ушей. Белая Ворона всегда называл её именем-насмешкой, когда она бросала шепчущие кости — теперь их, правда, называли Костями Императора. Так уж полковник обращался с древними обычаями вюрда; к тому же, он пил уже несколько часов, хлестал свою любимую огненную воду, словно у них были бесконечные запасы спиртного.

— Ворон, я к тебе обращаюсь…

— Шепчущие кости говорят мне всё и не рассказывают ничего, — огрызнулась Скъёлдис, обеспокоенная капризами рун.

— Неужто призналась наконец, что ты шарлатанка, женщина? — хохотнул Катлер.

Подобрав костяшки, она с отвращением посмотрела на Энсора. Тот валялся на топчане, заложив руки за голову и глядя в темноту. Мятый жакет лежал на полу, рядом с несколькими пустыми бутылками. Когда полковник вот так упивался огненной водой и жалостью к самому себе, северянка почти презирала его.

«Но ведь он только что потерял самого близкого друга», — упрекнула себя Скъёлдис. Хотя Элиас Уайт никогда ей не доверял, старик был для Белой Вороны всё равно что брат. Устыдившись собственной раздражительности, женщина попыталась объяснить увиденное.

— Кости плывут по шепчущим волнам мира, но там, где нет слов, они не могут отыскать гавань.

— Или этот мир просто несет полную хрень!

— Да, возможно и такое.

— Или говорит слишком быстро, и твои старые косточки за ним не успевают.

— Это серьезное дело, Белая Ворона. Здесь что-то очень неладно.

— Ты что, хочешь сказать, что это нехорошее место, Ворон? — пьяная медлительность вдруг исчезла из голоса полковника, сменившись бритвенно-острым сарказмом. — Я-то, знаешь ли, и сам уже догадался.

— Я хочу сказать, что эта планета губительна.

Катлер горько рассмеялся во тьме.

— Все миры губительны, женщина. Сними шкурку с любого, и увидишь клыки, ждущие тебя.

Северянка знала, что Энсор снова думает о Троице, захолустном скопище лачуг, которое незаметно для всех провалилось в Преисподние. Случившееся там соединило их с Катлером, но только потому, что в душе полковника что-то сломалось.

— В некоторых мирах пагубу можно отыскать и искоренить, — ответила Скъёлдис. — На других планетах она залегла слишком глубоко и проникла слишком далеко. Здесь же отрава стала единым целым с полотном и узором мира.

— Верховное командование утверждает, что здесь нет порчи.

— Они говорят то, что помогает им приблизиться к цели.

— И в чем же она заключается? — Энсор повернулся к женщине, его глаза блеснули желтым в тенях. — Потому что я совершенно не вижу смысла во всем этом, только бессмысленные потери и неприкрытые убийства! Знаешь, мне кажется, эти ублюдки хотели, чтобы моих людей сегодня перебили.

Скъёлдис понимала его гнев, но у неё не было объяснений для Катлера.

— Твой план сработал, — сказала она вместо ответа.

И в самом деле, дерзкая атака полковника на базу повстанцев завершилась великолепным успехом. После победы на площади вражеское сопротивление быстро рассыпалось, а сам Белая Ворона загнал вражеского командира в угол на ступенях огромного зиккурата. Офицер мятежников, который провел бессчетные годы в заболоченных джунглях, одряхлел и казался древним стариком в гладкой, сработанной ксеносами броне. Голова предателя торчала из пластекового ворота, будто сморщенный чернослив, но ясные глаза оставались странно спокойными, даже когда конфедераты окружили его. Когда Катлер потребовал от врага сдаться, тот просто улыбнулся и похлопал по нанесенной на лоб татуировке в виде снежинки. Затем командир повстанцев поднял винтовку и умер, сраженный огнем арканцев, не переставая улыбаться. Загадочная безмятежность мертвого лица до сих пор волновала Скъёлдис. Какое знание могло настолько возвысить человека над страхом? Да, встреча с мятежником вышла тревожащей.

— Мой план сработал, потому что они не ждали неприятностей сверху, — произнес Энсор, прервав размышления северянки. — Я это нутром чуял, но, Преисподние подери, так и не могу понять, почему тау вообще не брали в расчет атаку с воздуха?

— А это важно?

Катлер посмотрел на неё, как на дуру. Прежде чем Скъёлдис успела сказать что-то ещё, полковник вскочил и принялся ходить по жилтенту, вороша нечесаную белую гриву.

— Вот что, эти штабные крысы на родине просто вышвырнули нас прочь, — зарычал Энсор. — Красивые слова о том, что 19-й посылают к звездам завоевывать славу для Провидения — просто отравленный мед. Они хотели избавиться от нас!

Полковник остановился, тщательно обдумывая сказанное.

— Они хотели избавиться от меня. Девятнадцатый тут ни при чем, дело всегда было только во мне.

— Белая Ворона, это пустые слова…

— Они отправили моих людей в Преисподние за мои грехи. И всё из-за этого проклятого городка.

Женщина задумалась, как долго ещё сможет удерживать вместе осколки того, что разбилось внутри Катлера. Закончит ли Федра начатое Троицей?

— Там, в космосе, — прошептал Энсор, — это существо из варпа, которое забрало Норлисса в каюте № 31… Откуда оно знало меня?

Северянка вздохнула, зная, что этот разговор был неизбежен.

— Море Шепотов, которые ты называешь варпом, течет сквозь всё вокруг. Оно отражает время и пространство в бесконечности теневых последствий и сумрачных возможностей. Почти все они слишком незначительны и бесформенны, чтобы стать чем-то большим, но ни один шепот не исчезает, и порой его слышат хищники. Змеи — демоны — пируют нашими сомнениями и желаниями. Так они пробираются в этот мир.

Было видно, как полковник пытается понять услышанное — простой, прямой человек, прежнюю действительность которого смело что-то невероятное и при этом неопровержимое. Катлер был слишком упрям, чтобы принять истину, но слишком честен, чтобы отвергнуть её. Такие люди часто тонули в Море Шепотов, и поэтому он нуждался в Скъёлдис.

— Это не объяснение, — настаивал Энсор. — То создание в каюте № 31 посмотрело прямо на меня и засмеялось! Оно узнало меня.

— А потом мы убили его. Таково наше призвание.

— Знаешь, я постоянно чувствую, как оно следит за мной. Словно пытается пробраться внутрь, так же, как пролезло в Норлисса и тех несчастных проклятых идиотов в Троице, — теперь Катлер казался уязвимым. — Я проклят, Скъёлдис?

В ответ женщина расхохоталась. Это был хриплый, неровный смех, от которого её саму бросило в дрожь.

— Конечно, ты проклят, Белая Ворона! — заметив уныние на его лице, северянка перестала хохотать. — Ты проклят, и именно поэтому должен до конца выполнить свой долг.

— И в чем же состоит мой долг на этом загаженном мире?

Скъёлдис задумчиво посмотрела на Катлера, размышляя, в подходящем ли он настроении.

— В чем, женщина? — не отступал полковник.

— Ты помнишь мой… транс… в звездном зале?

— Чертовски хорошо помню, — Энсор подозрительно прищурился.

— Тогда, возможно, мне пора рассказать тебе об Авеле.

Капитан Хардин Вендрэйк устал до изнеможения, но сон не шел к нему, поэтому офицер просто бродил по коралловым проспектам некрополя, словно заблудшая душа. На каждом перекрестке он резко поворачивал кабину «Часового» и пронзал сумрак боковых улочек лучом прожектора, без видимой цели изучая город. Иногда капитан устремлялся обратно или менял курс, по собственному желанию исследуя лабиринт. Своим кавалеристам Хардин сказал, что отправляется в патруль, но все они знали, что это ложь. Вендрэйк не останавливался, чтобы его не догнало чувство вины.

Леонора погибла. Прыжок с десантного корабля оказался за пределами её ограниченных способностей, и в момент приземления нога «Часового» начисто отломилась. Капитан не видел падения девушки, но слышал, как она испуганно кричит по воксу, пытаясь сохранить равновесие. Леонора звала его, но Хардин был слишком занят погоней за скиммером тау, чтобы обратить на это внимание.

Слишком зол на неё за очередную неудачу…

Он нашел девушку в искореженной кабине шагохода. Длинные светлые локоны покрывали голову, вывернутую в обратную сторону, висящую на неестественно гибкой шее. Под «Часовым» Леоноры лежали двое мертвых солдат, раздавленных её падением. Квинт тут же начал, как всегда, подлизываться к Вендрэйку, изображая чуткую личность, но остальные всадники молчали и отводили глаза. Все в «Серебряной буре» знали, что в случившемся виноват капитан. Девушка никак не годилась в кавалерию, но он всё равно держал её в отряде. Леонора очень боялась прыгать, но гордость не позволила ей отказаться, а Хардин дал ей попробовать.

Точно зная, что она не справится…

Кроме того, погиб Хаварди, которого выбросило из транспортника в момент атаки боескафандра тау. Парень погиб не из-за Вендрэйка, но он был талантливым всадником, и эта потеря ослабила «Серебряную бурю». Теперь их осталось только десять, но, несмотря на утраченных «Часовых», капитан вынужден был признать, что риск Катлера оправдался. Десантному кораблю сильно досталось, но пилот совершил превосходную аварийную посадку, сохранив жизни всем на борту. После этого 1-я рота захватила город с удивительно небольшими потерями; увы, к остальному полку это не относилось.

После зачистки Раковины полковник приказал кавалеристам разыскать пропавших товарищей. Стремясь охватить как можно большую территорию до наступления ночи, Хардин рассредоточил «Серебряную бурю» по джунглям. Сначала они находили только бойцов, отбившихся от основных сил. Выжившие, которые валились с ног от изнеможения, рассказывали о засадах и омерзительных ксеносах. Рыцарь-зуав в поврежденном доспехе, едва не помешавшийся от страха, бессвязно бредил о толпе птицеподобных чудовищ, атаковавших его взвод в джунглях. Твари набрасывались на арканцев и разрывали их на куски, патриций даже клялся, что враги пожирали плоть убитых. Но, несмотря на мрачные свидетельства резни, пилоты «Часовых» так и не встретили противника. Враги как будто испарились после потери города.

Один за другим всадники медленно возвращались в Раковину, отыскав слишком мало выживших и узнав слишком много жутких историй. К удивлению Вендрэйка, последним вернулся Перикл Квинт — его безвкусно разукрашенная машина прогулочным шагом вступила в лагерь намного позже наступления ночи. За лейтенантом тянулась колонна усталых бойцов, и, в том числе, необычно подавленный капитан Мэйхен. По весьма низким стандартам сегодняшнего дня, это был настоящий триумф, и Квинт самодовольно распустил перышки, выслушивая похвалы Катлера. Толстая физиономия лейтенанта просто…

Что-то с лязгом ударилось о фонарь кабины, заставив Хардина вздрогнуть. Он обеспокоенно развернул «Часового» и отклонил машину назад, обшаривая крыши лучом прожектора. Крупные капли воды мелькали в полосе яркого света и сердито стучали по ветровому стеклу. Настоящий ливень, а ведь ещё несколько секунд назад дождик едва моросил, Вендрэйк мог в этом поклясться. Выругавшись, капитан включил «дворники» и сам наклонился вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть за водной пеленой. Строения, полускрытые дождем, как будто сжимались под лучом прожектора, избегая света, будто испуганные создания из морских глубин.

Разумеется, это была всего лишь игра света и тени.

Соберись, парень. Машину просто задел какой-то маленький обломок. Город, наверное, разваливается на части уже целую вечность. Повстанцы бежали, и в этой могиле, кроме нас, нет ни единого живого существа.

Почему-то такие мысли не успокоили Хардина.

Затрещал вокс, нарушив почти усыпляющий ритм, с которым дождь барабанил по стеклу.

— Вендрэйк, прием, — отозвался пилот.

Единственным ответом стало бормотание помех, и всадник повторил отзыв, но с тем же результатом. Постепенно раздражаясь, капитан отключил связь и направился дальше. Проливной дождь ослабил жару, в кабине стало холодно и сыро; Хардину неожиданно захотелось поскорее вернуться в лагерь, но из-за плохой видимости приходилось двигаться медленно и осторожно. На такой скорости он не успел бы вернуться до рассвета.

Снова зашипел вокс. Нахмурившись, капитан резким щелчком переключил на отправку:

— Говорит Вендрэйк. Кто, в Семь Преисподних вашу мать, на связи? — новые помехи. — Квинт, это ты? Слушай, мне сейчас не до игр.

Раздался почти неслышимый вдох, словно волна белого шума вынесла что-то на берег. Хардин наклонился к воксу, и, сосредоточенно хмуря брови, попытался разобрать звук за помехами. Казалось, что на той стороне кто-то дышит, резко и неравномерно, словно забыл, как правильно…

— Кто это? — прошептал капитан.

— Говорит «Бель дю Морт», — голос был хрупким, как сухие листья на ветру, таким слабым, что мог, наверное, быть просто игрой воображения.

Мое воображение здесь ни при чем.

Внезапно Вендрэйк понесся вперед на головокружительной скорости, не боясь свернуть шею. Он стремился как можно скорее убраться с этих облюбованных призраками улиц.

«Бель дю Морт» был позывным Леоноры.

Когда из дождя возникла подпрыгивающая троица блуждающих огоньков, Оди Джойс подальше втиснулся под укутанную тенями колоннаду, задержал дыхание и стоял так, пока свет фар не погас вдали. Юноша не совсем понимал, почему скрывается от патруля, но предполагал, что ему начнут задавать вопросы типа «что ты делаешь здесь, под дождем, когда можешь свернуться калачиком в жилтенте». Сейчас Оди не хотел отвечать на вопросы, а хотел, чтобы его просто оставили наедине с Императором.

Крепко зажмурившись, новичок продолжил разговаривать с Ним, молясь быстро и изо всех сил. Только так он мог остановить слезы. Если бы Джойс позволил им литься, то быстро утонул бы, а этого он допустить не мог, только не сейчас, когда Император рассчитывал на него. Дядя-сержант Калхун погиб, и мама Мод жутко разозлилась бы на сына за то, что он позволил этому случиться. Она никогда не смогла бы понять, что старик сейчас с Императором, вечно сражается с мертвыми еретиками и присматривает за Оди, чтобы тот не прекращал посылать их к нему. Вот так вот всё было устроено: живые и мертвые были частью одной здоровенной мясорубки правосудия, а Император сидел на самом верху, как Главный-по-Мясорубке. Юный Джойс точно не знал, жив Он или мертв, но предполагал, что и то, и другое. С Императором вообще всё было очень сложно.

Услышав смех из жилтента неподалеку, новичок скривился. Как «Пылевые змеи» могли праздновать, когда только что потеряли своего сержанта? Оди думал, что отделение будет вместе молиться всю ночь, но после того, как они добрались до города язычников, бойцы засели за карты и выпивку, как будто ничего плохого не случилось. Жук даже пытался Джойса к ним заманить…

— Да мы просто так поминаем сержанта и выпускаем пар, — сказал тогда полукровка. — Знаешь, парень, если не прогибаться чуток под ударами судьбы, они тебя напополам сломают.

На минуту Оди почти поверил ему, но потом этот местный уродец, затесавшийся в дружки к Клэйборну, предложил юноше выпивку, какую-то местную гадость, от которой он, наверное, превратился бы в гриб. Увидев, как это круглое лицо с рыбьими глазами ухмыляется ему из-под честного арканского кепи, Джойс взорвался. Рыча, словно ящер прерий, он толкнул мутика так, что тот повалился наземь, и стремглав выбежал из тента.

Прислушиваясь к смеху «Пылевых змей», новичок решил, что они просто слишком тупые, чтобы понять — с отделением покончено. Их осталось всего семь, и это считая Туми, от которого не было никакой пользы, а только вред. Медики считали, что снайпер никогда не оправится от удара по голове, полученного в лодке. Услышав это, Оди взбесился: идиот с отбитыми мозгами выжил в засаде, а дядя-сержант Калхун погиб! Раньше он жалел Корта, но теперь ненавидел его. Точно так же Джойс ненавидел «Пылевых змей», за их глупый смех, и грязные шуточки, и всё прочие мелкие богохульства. Юноша не сомневался, что святой Гурди-Джефф назовет их еретиками.

Неожиданно Оди захотелось узнать, чем сейчас занят святой.

Исповедник Йосив Гурджиеф прибыл в Раковину на заре. Дождь наконец-то прекратился, и руины окутал ореол тумана, завитки которого клубились вокруг тарахтящей канонерки летийца. Он поднялся по великой реке Квалаквези и пересек городскую черту в центральном канале некрополя. Стоя на бронированном носу корабля, Йосив смотрел, как мимо проплывают развалины, схожие с гигантскими окаменевшими актиниями — возникают из смога и вновь скрываются в нем. Это был первый визит Гурджиефа в мертвый город, но реку он помнил хорошо, ибо когда-то давно странствовал по тернистым путям её долины.

Говорили, что человек может пересечь по Квалаквези весь континент, но исповедник сомневался, что многие сумели бы осуществить подобное путешествие, поскольку в глубине материка единое русло разделялось на множество переплетенных притоков. Этот лабиринт, в котором заблудившийся странник мог вечно описывать круги, назывался Клубком Долорозы. Однажды Йосив вошел туда и вернулся, но часто спрашивал себя, действительно ли он покинул Клубок.

Пока канонерка плыла сквозь укутанную дымкой зарю, мысли Гурджиефа возвращались к тому безумному странствию. Шел первый год пребывания летийцев на Федре, и адмиралу Карьялану потребовались добровольцы для рекогносцировки незаселенных земель в тылу врага. Опасная работа, но Йосив, тогда только что произведенный в лейтенанты, мечтал сделать карьеру. Изображая одинокого паломника в поисках просвещения, мореход втерся в доверие к племени кочевников, называвших себя «ниррода». Даже по меркам Федры они были вырожденцами, но поверили в ложь разведчика и позволили ему присоединиться к скитаниям в долине Квалаквези.

И, со временем, легенда Гурджиефа из прикрытия превратилась в чистую правду, ибо в глубине Клубка все мысли о шпионаже и войне забылись, словно потускневшие сны после пробуждения, и больше ничего не имело значения, кроме похода в поисках Истины Бога-Императора.

Время странно текло в том серо-зеленом чистилище. Йосив вспоминал годы терзающего душу отчаяния, что перемежались ускользающими мгновениями экстаза. Он исследовал заброшенные долины, в которых обитали гигантские первобытные звери, блуждал среди полузатопленных руин дочеловеческих цивилизаций, рядом с которыми Раковина выглядела, словно современный мегаполис. Глубоко в коралловом сердце планеты летиец вступал в схватки и дискуссии с демонами, не зная, истинны они или рождены безумием, и не понимая, есть ли здесь разница.

Самой странной оказалась встреча с одиноким воином тау, который брел через джунгли в громоздком боескафандре. Судя по сетке трещин на потускневших керамических пластинах, его броня видала лучшие дни, но ксенос без труда мог уничтожить Гурджиефа, и потому паломник не стал проявлять враждебность. Вместо этого Йосив попытался узнать тайну чужака, доспех которого был выкрашен в багровую крапинку, а не ярко-белый и полночно-черный цвета армии Прихода Зимы. Летиец понятия не имел, к какой группировке принадлежал чужак, но пятиконечная звезда на нагрудной пластине выглядела, как личный герб, что выдавало в тау почтенного воина.

Они говорили, как два собрата-паломника, делились историями и пытались разобраться в невероятных сплетениях Клубка. Чужак был солдатом, как и Гурджиеф, затерянным во времени и пространстве, но по-прежнему верным миссии, которая привела его в дикий край. О сути её ксенос особо не распространялся, но Йосив сумел понять, что воин охотится за бандой изменников, названных им «Пожирателями гнили».

— Дикари обернулись против нас, вырезали моих товарищей, — объяснил тау. — Поглотили нашу плоть.

— И всё же ты выжил?

— Я… Да… Я выжил. Должно быть, так, — но ксенос выглядел неуверенным.

Когда летиец вежливо осведомился о касте чужака, заранее зная, что перед ним воин огня, тау пришел в замешательство. Наконец, он ответил «Дым», и Гурджиеф не почувствовал лжи в словах собеседника — хотя даже молодой лейтенант знал, что у синекожих только пять каст, и «Дыма» среди них нет.

Они расстались без происшествий, не друзьями и не врагами, что само по себе было загадкой. Впоследствии Йосив сообразил, что таинственный воин не назвал ни своего имени, ни звания.

Десятилетия спустя Гурджиеф вернулся из Клубка и обнаружил, что отсутствовал меньше года. Он не мог снабдить адмирала Карьялана ни картами, ни информацией о враге. Вместо них будущий исповедник принес командиру семена откровения, вместе с иными, более странными семенами, которые вскоре пустили корни в теле Вёдора. Это были прожорливые грибковые споры, без ведома Йосива осевшие на нем во время странствий в сердце Клубка. Когда его возлюбленная Наталья также налилась заразой, лейтенант сперва впал в отчаяние, но затем возрадовался её страданиям. Так, шаг за шагом, приняло форму кредо Гурджиефа: человечество рождено в проклятии, и достичь искупления можно лишь путем священных страданий во имя Бога-Императора.

— Отступники, они наблюдают за нами, — произнес стоявший рядом комиссар, возвращая Йосива в настоящее. — Я видел, что арканцы подглядывают из руин и убегают, как крысы.

— Они знают, что сбились с пути истинного и должны предстать перед судом Императора, — печально ответил исповедник.

— Император, Он обвиняет, — с глубокой искренностью отозвался комиссар.

«Да, так Он и делает, — мысленно согласился Гурджиеф. — И сегодня Он обвинит этого мятежного полковника, этого Энсора Катлера».

Командир арканцев с презрительным высокомерием не стал высаживаться на палубу «Могущества» и лишил адмирала драгоценных доноров, из-за чего несчастного Вёдора едва не хватил удар от бешенства. Такое оскорбление было тяжким само по себе, но победа Катлера в Раковине подняла волну беспокойства, которая докатилась и до Небесного Маршала. По правде, исповедника совершенно не интересовали таинственные планы Зебастейна Кирхера, но тот пригрозил Карьялану отставкой, если адмирал не прижмет конфедератов к ногтю. С этим Гурджиеф смириться не мог: ничто не должно помешать священному мученическому паломничеству его господина.

Судьба этого еретика, Катлера, станет для всех уроком. Таким, что очень надолго запомнят…

Когда канал повернул к усыпанной обломками площади, из тумана возникла призрачная армия — сотни арканцев выстроились вдоль берегов, словно заблудшие души, ждущие выхода из чистилища. Большинство из них были изможденными, побледневшими тенями в сером, но на нескольких оказались нелепые заводные доспехи, так рассмешившие Вёдора. Кроме того, Йосив увидел несколько «Часовых», которые возвышались над толпой, направляя на канонерку разнообразное тяжелое оружие.

— Мне не нравится вид этих язычников, — пробормотал комиссар. — Будьте осторожны, мой господин исповедник, у меня всего пятьдесят бойцов.

Гурджиеф не обратил на него внимания, внимательно разглядывая высокого офицера, стоявшего в переднем ряду. Грива белых волос придавала ему старческий, и, что парадоксально, нестареющий вид. В облике арканца сочетались потускневшее благородство и свирепая сила, а из-под внешней оболочки рвалась наружу еле сдерживаемая ненависть. Любой здравомыслящий человек тут же повернул бы судно, но исповедник Йосив Гурджиеф только улыбнулся, зная, что отыскал свою жертву.

Катлер молча ждал, наблюдая, как великан в длинных одеяниях спрыгивает на берег и направляется к нему. Летиец, лицо которого покрывали спутанные пряди черных волос, ухмылялся подобно акуле. За здоровяком следовал чрезвычайно тощий комиссар, сопровождаемый отделением солдат в багровых бронежилетах с наплечниками. Хотя мореходы во много раз уступали конфедератам в численности и вооружении, на их ожесточенных, покрытых татуировками лицах не было и следа страха.

— Этот безумец убил Элиаса, — прошептал Мэйхен над плечом полковника. В своем доспехе Джон казался грозовым шквалом, пойманным в железную клетку. Провидение свидетель, Энсор знал, что сейчас чувствует парень!

Белая Ворона, мы шагаем по узкой тропе! Окружи свое сердце льдом…

Разозленный Катлер вытолкнул Скъёлдис из своего разума и заметил боковым зрением, что ведьма вздрогнула. Конфедерату было не до тревог северянки, только не сейчас, когда прямо перед ним стоял убийца Элиаса.

— Вы — полковник Энсор Катлер, — это не было вопросом, и священник не ждал ответа. — Я — исповедник Йосив Гурджиеф, первый вестник Императорского Правосудия на континенте Долороза. Вы пойдете со мной.

— Где мои люди? — спросил арканец.

Гурджиеф безучастно посмотрел на него, очевидно не понимая, что имеет в виду Катлер.

— Элрой Гриффин, Грейсон Хоутин и Клетус Модин, — с яростью проговорил конфедерат. — Ваши жрецы-шестеренки забрали моих людей. Я хочу, чтобы их вернули.

Подобное требование застало исповедника врасплох.

Этот глупец лишился половины полка, а всё равно думает о трех простолюдинах.

— Они мертвы, полковник, — солгал Йосив. Он ожидал какой-то вспышки гнева, но Катлер ничего не сказал, будто заранее знал, каким будет ответ.

— Жаль, но они пали жертвой федрийской заразы, — спокойно продолжил Гурджиеф. — Как вы, несомненно, уже убедились, это губительный мир.

— Именно так, сэр.

Исповедник немного подождал, но арканец больше ничего не произнес. Решив направить разговор в нужное ему русло, Йосив раскинул руки, изображая открытость.

— Полковник, ваши недавние действия вызвали значительное… беспокойство. Впрочем, вы одержали здесь великую победу. Если вы отправитесь со мной на «Могущество», то, даю слово, вас ждет покаяние, сообразное деяниям.

— Ясно.

После долгого молчания Гурджиеф почувствовал, что теряет терпение, и добавил металла в голос.

— Уверен, полковник, ваши люди уже достаточно настрадались…

— Элиас Уайт, — произнес Катлер, глядя на исповедника холодными и мертвыми глазами.

— Не понимаю, о чем…

Двигаясь быстро, словно вихрь, командир конфедератов одним плавным движением выхватил саблю из ножен и сделал выпад, превративший растерянность Гурджиефа в ярко пылающую агонию. Опустив глаза, исповедник увидел, что клинок погрузился ему в живот; завороженный Йосив смотрел, как на одеяниях вокруг раны расплывается багровое пятно.

— За Элиаса Уайта, — добавил полковник, вонзая саблю глубже. — И всех остальных.

Пока Гурджиеф хватал ртом воздух, клинок выходил у него из спины, и летиец всё приближался к беловолосому отступнику, пока их лица не оказались на расстоянии лишь нескольких сантиметров. Исповедник увидел, что глаза арканца больше не холодны и не мертвы. Напротив, они как будто горели, сияли в глазницах, словно двойное солнце, и Йосиву вдруг подумалось, что он снова бредит. Боль казалась очень даже настоящей, но, быть может, Гурджиеф по-прежнему блуждал в серо-зеленой вечности Клубка.

Как я мог надеяться, что Она когда-нибудь отпустит меня?

Вокруг исповедника внезапно загрохотала какофония битвы, но звуки казались далекими, приглушенными и неважными. Мир сузился до ширины ужасного, терзающего клинка, который приковал Йосива к чудовищному полковнику.

— Это сон? — спросил Гурджиеф.

Видение как будто задумалось над ответом.

— Думаю, об этом ты узнаешь, если проснешься, — сказало оно.

А затем полковник отбросил священника прочь, вырвав саблю из раны. Хлынула кровь; теряя равновесие, Йосив заковылял спиной вперед, что-то бессловесно бормоча в попытках вырваться из кошмара, пока тот не прикончил его.

Не может же всё закончиться вот так. Я странствовал в порченом сердце этого мира, сражался с демонами, видел, как вращаются потайные шестерни реальности.

Но, возможно, все эти чудеса были наваждением, а сам исповедник — всего лишь безумцем. После очередного шага его нога не нашла опоры, и летиец повалился в канал. Утопая в объятиях кишащей жизнью Квалаквези, Йосив Гурджиеф думал только о том, удастся ли ему проснуться.

Когда «Серебряная пуля» Вендрэйка ворвалась на площадь, схватка уже почти закончилась, но безумие пылало с прежним неистовством. С грохотом остановив «Часового», капитан увидел, как умирают последние двое летийских солдат: один из кавалеристов сбросил их с палубы канонерки шквалом высокоскоростных зарядов. Серобокие, столпившиеся по берегам канала, победно взревели и принялись стрелять в воздух.

Выругавшись, Хардин откинул фонарь и выпрыгнул из машины. После долгих часов в тесной кабине ноги всадника едва не подкосились. Жуткое странствие Вендрэйка по улицам Раковины длилось всю ночь, казалось, что лабиринт развалин сужается вокруг него, за каждым перекрестком оказывался новый, за ним — следующий, но ни одна дорога не вела наружу. И где-то посреди некрополя капитан услышал, что за ним следует другой «Часовой», несется на скорости, невероятной для столь искореженной, изломанной машины.

«Нет ничего невозможного или незыблемого, — осознал Хардин, наблюдая за хаосом на берегу. — Нет никаких правил и никогда не было. Всё вокруг бессмысленно и безумно. Уайт был прав, а я просто не понимал этого, пока не оказался здесь. Не хотел понимать…»

В капитана врезался какой-то чернобородый архаровец, завывавший, будто дикарь. Отпихнув его в сторону, Вендрэйк начал проталкиваться через толпу, словно человек, который хочет поскорее пробиться на собственную казнь. Повсюду вокруг носились серобокие, улюлюкали и насмехались над летийцами; некоторые расстреливали мертецов из лазвинтовок, поджигая тела и заставляя дергаться, как тряпичных кукол. Хардин вдруг понял, что орет на солдат, но при этом не слышит собственных слов, плотно окутанный тенями прошлого.

«Повторяется история с Троицей, — понял кавалерист, в разум которого хлынули давно похороненные воспоминания. — Зараза в наших душах вернулась, чтобы превратить всех нас в чудовищ…»

В буйствующей толпе он заметил Катлера и Мэйхена, стоявших над изуродованным комиссаром. Летиец слабо подергивался, пытаясь встать на ноги, которых у него уже не было, а Энсор смотрел на раненого со звериным оскалом, при виде которого у Вендрэйка кровь заледенела в жилах. Джон выглядел немногим лучше — через открытое забрало Хардин рассмотрел сведенное гримасой ненависти лицо, похожее на улыбающийся череп.

Похоже, общее безумие волновало только ведьму, которая отчаянно металась вокруг Катлера, и её громадный вералдур возвышался рядом, оберегая северянку от толпы. Внезапно зеленые глаза женщины впились в капитана, и она закричала у него в голове: «Ты должен остановить это!»

Оскорбление уязвило Хардина так же сильно, как и вторжение. Конечно, он должен остановить это!

Я не могу. Пути назад нет.

Борясь с сомнениями, Вендрэйк протолкался к офицерам.

— Хватит! — закричал он, отпихивая Катлера от комиссара. — Ради Провидения, хватит! Мы арканцы, а не порченые варпом звери!

Не как эти проклятые души в Троице!

Резко повернувшись к Хардину, Энсор зарычал и поднял саблю. Отпрянув при виде пылающих яростью глаз полковника, Вендрэйк всё же не оставил раненого летийца. Капитан встретил взгляд командира, усилием воли заставляя безумца отступить. Тут же в поединок вмешалась более могучая воля, чем у кавалериста; Катлер покачнулся и скривился, борясь с захватчиком.

На этот раз Хардин обрадовался вмешательству северянки, но битва шла непросто. Конфедерат видел, что женщина дрожит всем телом, пытаясь успокоить подопечного. Ведьма усилила хватку, и влага в воздухе замерзла, осыпавшись крохотными ледяными кристалликами. Только тогда сабля полковника с лязгом упала на берег, а сам он посмотрел на Вендрэйка шалыми глазами, словно пробудившись от кошмара.

— Семь Яростей для звезд… — пробормотал Катлер.

Беги!

Ведьма стегнула разум капитана, заставив его отпрыгнуть в сторону, и в тот же миг рядом пронесся лазразряд, посланный снизу-вверх. Развернувшись, Хардин увидел, что искалеченный комиссар целится в него из лазпистолета.

— Император обви…

Мэйхен прервал летийца, безжалостно растоптав его.

— У меня так привычка появится, — со злостью заметил Джон.

Когда перестрелка закончилась, Жук почувствовал, что Оди Джойс оседает в его хватке. Разведчик кивнул мистеру Рыбке, и они выпустили зеленого, после чего тот упал на колени и заревел, будто большой сломленный ребенок.

«А ведь так и есть», — подумал Клэйборн.

Впрочем, Оди уже вполне взрослый, и рано или поздно парня прикончат, если он не возьмется за ум. Джойс психанул, когда Катлер выпотрошил двинутого священника — принялся орать про ересь и убийство. Держать его пришлось вдвоем.

— Славный денек! — крикнул Дикс. Жук скривился, поглядев на худощавого пустошника, который шкандыбал к ним с берега и ухмылялся, как идиот. — Сегодня, парни, я по-любому заслужил кусочек собственного Громового края!

Клэйборн сплюнул от презрения. Битва на самом деле была резней — пятьдесят человек против чуть ли не пяти сотен с девятью «Часовыми»! Летийцы и минуты не продержались. Жуку было ничуть не жаль кровожадных ублюдков, но участвовать в бойне он не хотел.

— Чё ты на меня так смотришь, полукровка? — прорычал Джейкоб.

— Я на тебя ваще никак не смотрю, Дикси. Ты никогда милашкой не был, а сейчас от тебя натурально блевать тянет.

С этими словами Клэйборн повернулся спиной к изуродованному пустошнику.

— Эй, куда пошел, полукровка! — выхватив нож, Дикс бросился на него, как Жук и ожидал. Крутнувшись на месте, разведчик пнул Джейкоба в рожу, и мерзавец, теряя равновесие, отступил на несколько шагов. Будь у пустошника нос, Клэйборн бы его точно сломал.

— Реально хочешь пройтись по Громовому краю, парень? — злобно кричал Жук, обрушивая на ошеломленного Джейкоба град ударов. — Тогда нужно покорячиться как следует. Кровью надо истечь ради своего Громового края, Дикси!

Остальные «Пылевые змеи» безразлично наблюдали за избиением, как бы сбрасывая в происходящее весь ужас и боль вчерашнего дня. Когда пустошник рухнул, разведчик немного подождал, затем увидел, что Джейкоб пытается встать, и снова пнул его. Потом Клэйборн было отвернулся, тут же передумал и ещё попинал Дикса, просто на всякий случай. Заметив, что мистер Рыбка беспокойно смотрит на него огромными глазами, Жук неожиданно застыдился.

— Эй, не парься насчет этого, — произнес он. — У нас с Дикси много чего накопилось.

— Пути назад нет, — сказал, как отрезал, капитан Мэйхен.

— Но этот священник убил майора Уайта! — настаивал лейтенант Квинт. — Несомненно, если мы объясним, что произошло на самом деле…

— А произошло то, что мы прикончили влиятельного представителя Экклезиархии и его свиту, — произнес рыцарь. — Это Империум, и судебная система здесь не такая, как у нас в Капитолии. Правосудие тут никого не волнует.

— Такое впечатление, что вы рады этому, Джон, — заметил Вендрэйк, который прекрасно знал, что Мэйхен ненавидит, когда его называют по имени.

— Я просто излагаю факты, Хардин, — злобно отозвался капитан 3-й роты.

— Может, жизнь отступника кажется вам завлекательной…

— Мы не отступники! — рявкнул Катлер, голос которого гулко разнесся по амфитеатру. Собрание продолжалось почти целый час, но полковник заговорил впервые. Вслед за этим он внимательно, по очереди оглядел семерых конфедератов, стоявших вокруг него неплотным кругом. Дискуссия велась в старой арканской манере, на ногах, и участвовали в ней все выжившие офицеры 19-го полка.

— Люди, с которыми мы сражались в этом городе — вот они были отступниками, — продолжил Энсор, — или, точнее сказать, перебежчиками. Они были порченой Гвардией, джентльмены.

— Но насколько мы в этом уверены, сэр? — спросил Квинт. — Я к тому, что эти парни-тау вроде как предпочитают наемников?

— Мы нашли на телах трупные жетоны с полковыми символами, — вмешался лейтенат Худ из «Пылающих орлов», сдержанный и практичный до невозможности. — Согласно надписям, каждый из этих людей служил в 77-м полку Оберайских Искупителей.

— И сражались они, как действующее подразделение, — добавил Катлер. — Похоже, целый несчастный полк перешел на сторону врага.

— Если оберайцев тут приняли так же, как и нас, я их винить не стану! — выпалил Грейбёрн.

— Не станете, лейтенант? — полковник посмотрел на молодого офицера, который занял место Уайта. — Что ж, было интересно это узнать, потому что лично я их презираю.

Грейбёрн покраснел и начал возмущаться, но Энсор отмахнулся от его протестов.

— Нет, лейтенант, я на вас не набрасываюсь. Вы хорошо справились со 2-й, и мне понятно, что случившееся с майором повергло вас в бешенство, но, перебесившись, мы из этой истории не выпутаемся.

Вендрэйк с трудом мог поверить, что этот безупречный, харизматичный лидер несколько кратких часов тому назад вел себя, как дикарь. Казалось, что ярость очистила Катлера, сделав его сильнее и энергичнее.

«Может, так он выдерживает груз истины, — беспокойно подумал Хардин. За этой мыслью последовала другая, более тревожная. — Мне нужно найти собственное решение той же проблемы, потому что вновь похоронить Троицу в памяти не удастся. Леонора не позволит…»

— Джентльмены, от этой подставы воняет так, что доносит до Высокой Терры, — говорил тем временем полковник. Он принялся ходить по амфитеатру, словно догоняя идею, которая никак не могла оформиться. — Не знаю, что замышляет Небесный Маршал, но его игра обошлась нам почти в триста жизней, и с меня хватит.

Остановившись в центре круга, Катлер резко поднял взгляд.

— Но мы не 77-й Оберайский. Мы — 19-й Арканский, и мы никогда не станем ни отступниками, ни предателями.

Повинуясь мимолетному порыву, Вендрэйк решил испытать полковника.

— Сомневаюсь, что Империум согласится с вами, Белая Ворона.

От этих слов Катлер замер, а собравшиеся офицеры неловко переглянулись. Никто из них никогда не называл полковника в лицо этим насмешливым прозвищем. Но затем Энсор посмотрел на кавалериста со спокойным, даже немного веселым видом.

— Боюсь, что вы, скорее всего, правы, — произнес Катлер. — И поэтому нам придется забыть о легких путях.

Джейкоб Дикс свалил подальше от суматохи на площади, решив немного побыть в одиночестве, прежде чем полк двинется дальше. Наступила ночь, серобокие почти закончили сворачивать лагерь и нагрузили захваченную канонерку, а также несколько грузовых судов, оставленных мятежниками. Придется потесниться, но полковник сосчитал, что места на кораблях для плавания вверх по реке хватит всем. Пустошник не знал, почему они уходят вверх по реке, да и не парился по этому поводу, как, в общем-то, и почти по всем остальным. Пока имелась выпивка, карты, и, если повезет, бабы, Джейкоб просто делал то, что ему говорили, но сейчас он очень скучал по старине Клету Модину.

С тех пор, как кореш Дикса пропал, всё покатилось под горку — Пулеголовый Калхун сыграл в ящик, сам Джейкоб потерял нос, а теперь ещё и полукровка с остальными на него наезжали. Хуже всего, у «Пылевых змей» почти закончилась огненная вода.

Пустошник остановился, увидев Оди Джойса, замершего на берегу канала. Зелененький здоровяк сидел на корточках и смотрел в воду, словно в ней было полно золотого песка. Джейкоб ухмыльнулся, увидев шанс немного повеселиться: если он тихонечко подберется к парню и подтолкнет…

— Не беспокойся, брат Дикс, расплата придет, — не оборачиваясь, произнес Джойс, и Джейкоб остановился в паре шагов от него. Пустошника застали врасплох странные нотки в голосе юноши.

— Я ниче не собирался делать, — виновато заявил Дикс, не понимая, почему извиняется перед вшивым новичком.

— Но сделаешь многое! — пылко отозвался Оди. — Если ты примешь Его свет, то совершишь великие дела, брат. Среди «Пылевых змей» мы с тобою будто свечи на ветру, поэтому они ненавидят нас, и поэтому полукровка избил тебя.

— Ну это, типа, не совсем ненависть, — ответил Джейкоб, растерянный тем, куда зашел разговор. — Мы в «Пылевых змеях» просто жестко решаем вопросы, и всё.

— Это была ненависть! — рявкнул Джойс и повернулся к нему. Глаза парня как будто сверкали в темноте. — Они ненавидят тебя, потому что ты пытался поступить праведно.

— Я… типа… — неуверенно произнес Дикс.

— Мы с тобой были единственными, кто попробовал спасти святого, когда язычники набросились на него, — с горечью объяснил Оди.

— Да? — до Джейкоба постепенно дошло, что Джойс всё неправильно понял. Паренек решил, что пустошник бросился в схватку, чтобы драться за шизанутого исповедника, а не расстреливать летийцев. Смутный инстинкт подсказал Диксу, что, наверное, лучше не разубеждать новичка.

— Еретики держали меня, и тебе пришлось сражаться за святого в одиночку, — голос юноши дрожал от волнения. Выпрямившись, он схватил Джейкоба за руки.

— Ты не мог спасти его, брат Дикс, но не отчаивайся, не надо. Император, Он не дает Своим избранным умереть просто так, — Оди кивнул в сторону канала. — Святой, он просто спит там, в воде. Я говорил с ним, и обещаю, что однажды праведник вернется. И он не забудет, что ты сделал!

— Не забудет? — Джейкоб облизнул губы, беспокойно вглядываясь в мутную воду.

— Ничто и никогда не ускользает от очей Императора, но до дня возвращения меньшие люди должны взвалить на себя ношу святого, — Джойс смотрел на пустошника взглядом коброястреба. — Мы с тобой, брат Дикс, станем будто космодесантники в овечьих шкурах.

— Космодесантники… — восхищенно произнес Джейкоб, воображая себя в шикарной броне лучших воинов Императора. Даже с такой кашей вместо лица он наверняка цеплял бы бабешек налево и направо. Настоящие космодесантники, небось, каждую ночь отбою не знают от дамочек!

— Именно так, брат, — подтвердил Оди. — Впереди лежит долгая, темная дорога из Преисподних, но мы должны привести наш народ к свету, потому что иначе…

Юноша помедлил, и Джейкоб понял, что с напряжением ждет продолжения, завороженный пылом новичка.

— Что ж, брат Дикс, Император обвиняет. Можешь быть в этом уверен.

Акт второй Клубок

Глава шестая

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Арканцы, здесь, на Федре! Они тут уже почти семь месяцев, а мне ничего о них не было известно. Целый полк моих соотечественников — или то, что от него осталось, — затерянный в аду Клубка Долорозы. И они взбунтовались… Да-да, ты прав, я забегаю вперед.

Итак, начнем с самого начала…

Разговор с верховным комиссаром Ломакс вышел очень многозначительным, и сейчас, готовясь к отплытию, я по-прежнему пытаюсь уяснить все его скрытые смыслы. Новость об арканцах была самой поразительной частью беседы, но и всё остальное в этой встрече оказалось неожиданным. Кроме неприязни верховного комиссара ко мне, разумеется. Но, если не брать это в расчет, Ломакс изменилась: она прибыла на Федру уже немолодой, но всегда несла тяжесть прожитых лет с мрачной яростью, благодаря которой выглядела вечно нестареющей. Как и мой наставник Бирс, эта плотная темнокожая женщина с жесткими, коротко подстриженными волосами некогда казалась образцом нашего несокрушимого рода, но Федра в конце концов одолела и её…

Из дневника Айверсона

Изможденная старуха, призрак себя прежней, которая встретила Хольта в продуваемой всеми ветрами наблюдательной вышке «Антигоны», ещё не была сломлена, но оставалось недолго. Ломакс так сильно исхудала, что комиссарская шинель свободно висела на костлявых плечах и волочилась по полу, будто сброшенная кожа. Пока они разговаривали, женщина постоянно ходила по тесному помещению, металась из угла в угол, словно приговоренный преступник, ищущий путь к бегству. Но, если она чего-то и боялась, то только умереть, оставив незавершенные дела — по крайней мере, так решил Айверсон. Ломакс до самого конца оставалась верной долгу.

Она так и не спросила Хольта о его дезертирстве, как будто понимала, что, подняв эту тему, будет вынуждена объявить беглецу смертный приговор. Арканец не понимал причин её милосердия, пока не сообразил, что верховный комиссар поступает так по необходимости, а не из доброты душевной. Несмотря на давнюю неприязнь, Ломакс доверяла ему.

— Мы с тобой пережитки прошлого, Хольт Айверсон, — сказала женщина. — Вдвоем мы отдали Императору больше прожитых лет, чем любые десять так называемых комиссаров на Федре. И я даже не говорю об этих наглых кадетах, которых последнее время присылает сюда Небесный Маршал! Знаешь, Кирхер лично выбирает новичков, вытаскивает из преданных ему полков и приказывает мне обучать их. О да, они достаточно жестокие ребята, но, чтобы носить черное, недостаточно одних мускулов и злобы. Этих идиотов пристреливают почти сразу же после того, как я отправляю их на передовую! Настоящий выпускник Схолы Прогениум мне не попадался уже несколько лет. Ты хренова развалина, Хольт Айверсон, и жизнь тебе в тягость, как космодесантнику в перерыве между битвами, но на этой стороне планеты нет никого, больше похожего на истинного комиссара. На Федре мы вымирающий вид.

Такова была первой причина, по которой Ломакс дала это задание бывшему дезертиру. Второй оказалось происхождение — да, Хольт был ещё ребенком, когда Бирс забрал его с Провидения, но он оставался арканцем, а проблемы верховному комиссару доставляли его соотечественники. И поэтому Айверсон услышал историю о непокорных бойцах, которых бросили волкам, но они выжили и сами стали волками.

Конечно, Ломакс не так всё излагала — в конце концов, она была верховным комиссаром, — но при этом позволяла Хольту легко читать между строк. Кроме того, они оба знали о репутации Вёдора Карьялана и его жутком корабле. Адмирала не просто так прозвали Морским Пауком, и, как это очень часто случалось на Федре, его гнили было позволено расти и распространяться. Семь Преисподних побери, Айверсон гордился тем, как его соотечественники спаслись из сетей Паука!

— Ими командует некто Энсор Катлер, — рассказывала Ломакс. — Таких людей, как он, некоторые называют героями-бунтарями, но я не разделяю подобного мнения. Как ты знаешь, мне не по душе… непредсказуемость.

Верховный комиссар недвусмысленно посмотрела на Хольта.

— Впрочем, я также не собираюсь верить на слово Карьялану, этому старому чудищу.

Прямота женщины удивила Айверсона. Летийский адмирал ходил в фаворитах у Небесного Маршала, яростно защищал его застойный режим, и переходить дорогу такому человеку было небезопасно. На другой планете, с другим повелителем, верховный комиссар давно бы удалила раковую опухоль вроде Карьялана. Но они были на Федре, и здесь слово Кирхера было законом; наверное, Ломакс к старости утратила осторожность.

— Полковник Катлер увел своих людей в Клубок Долорозы, — продолжила она. — Арканский полк действует в глубоком вражеском тылу, далеко от позиций наших наступающих частей…

— Наступающих? — со злостью бросил Хольт. — Мы несколько лет не можем продвинуться вглубь Долорозы, только елозим взад-вперед по одним и тем же позициям, захватываем и теряем одни и те же пляжи, да немного продвигаемся вверх по реке, пока нас не оттеснят. Вся эта кампания — пародия на войну!

Ломакс резко взглянула на него, и Айверсон подумал, что зашел слишком далеко, но в глазах старухи читался скрытый расчет. Внезапно арканец понял, что верховный комиссар согласна с каждым его словом. Она сама медленно пересекала черту, и вот почему беседа происходила не в её тесном кабинете, а в безлюдной вышке. Всё в этой встрече было не просто так.

— Информация, которой я обладаю, в лучшем случае отрывочна, — вернулась к теме Ломакс, — но, судя по всему, Катлер за последние семь месяцев превратил полк в занозу размером с титана во вражеской заднице. Его отступники устраивали засады на вражеские патрули и конвои снабжения, уничтожали комм-станции, даже атаковали небольшие заставы.

— Он сохранил верность, — твердо произнес Айверсон. — Что бы эти вырожденцы с «Могущества» ни сделали с его полком, Катлер по-прежнему сражается за нас.

— Или за себя, — ответила женщина. — В любом случае, он разворошил веспидье гнездо в главном командовании. Говорят, Небесный Маршал обрушился на Карьялана, словно вирусная бомба, даже пригрозил затопить его маленькую империю, если адмирал не покончит с шалостями Катлера.

— «Покончит»? Первое настоящее вторжение в Долорозу с начала этой Императором забытой войны, а Маршал хочет покончить с ним? Это безумие.

И вновь Ломакс расчетливо взглянула на него.

— Небесный Маршал Кирхер не безумен, Айверсон.

В словах верховного комиссара прозвучало нечто глубинное, как будто отрицание было обвинением, но она продолжила, прежде чем Хольт успел задуматься над этим.

— Разумеется, Карьялан отправил за Катлером истребительные команды, но летийцы — всего лишь прямолинейные фанатики. Сомневаюсь, что кому-нибудь из них удалось хотя бы приблизиться к отступникам, и уж точно ни один покаянник не вернулся из Клубка. Небесный Маршал потребовал новой попытки, и теперь нужен более изящный подход.

— Надеюсь, ты не собираешься подписаться на эту безнадежную затею, Ломакс?

— Верховный. Комиссар. Ломакс. Ты, как всегда, забываешься, Айверсон, и однажды это тебя погубит — или хуже того. И нет, я не подписываюсь ни какие затеи. Просто ставлю тебе задачу выследить своевольного полковника.

— Ты хочешь, чтобы я убил Катлера за то, что он по-настоящему сражается с врагом? — ошеломленно произнес Хольт.

— Я хочу, чтобы ты определил, виновен ли полковник Энсор Катлер перед Императором, — ответила Ломакс, с непреклонной точностью произнося каждое слово. — После этого тебе надлежит исполнить свой долг.

Журнал миссии — день 1-й — Саргаасово море:

Начало конца?

Наконец-то я покинул базу и направляюсь к Долорозе Вермильоновой, западному архипелагу, где мои заблудшие сородичи высадились семь месяцев тому назад. Невозможно сказать, как далеко они углубились в Трясину, особенно если следовали переплетениям Квалаквези, но начинать поиски лучше всего отсюда. Я отправлюсь по их следам и вверю остальное провидению Императора — придется поверить, что оно существует.

Приятно всё же вновь оказаться в открытом море, даже если оно больше похоже на сток нечистот, чем на нормальный океан. Буксир, на котором я плыву — ржавая лоханка, такая же изнуренная, как и все на этой войне, но, по крайней мере, «Антигона» осталась за кормой. С тех пор, как я последний раз появлялся на старой базе, ползучее ощущение гибели, что окружает её, стало намного заметнее. А может, просто встреча с Ломакс так повлияла на меня; эта хитроглазая, раздраженная старуха показалась предвестником моей собственной смерти. Видишь ли, верховный комиссар доверила мне не только судьбу своенравного полка…

— Есть ещё кое-что, — сказала она и протянула папку, завязанную ярко-алыми тесемками. Больше Ломакс ничего не объясняла, не давала никаких инструкций, но, принимая досье, я чувствовал, что беру на себя проклятие. Ещё одно, ну и что с того? Разве человек может быть более или менее проклятым?

День 2-й — Саргаасово море

Падение 19-го полка?

Нет, я не прикасался к алой папке. Есть и другие, более прозаичные документы, требующие моего внимания: например, целая кипа отчетов о 19-м Арканском и роли, сыгранной им в гражданской войне на родине. Не знал, что на Провидении было новое восстание, но не скажу, что удивлен произошедшим. Мы рисковый, беспокойный народ, а этот Энсор Катлер, похоже, воплощает худшие наши черты — самонадеянный охотник за славой, он ведет свой полк на честном слове и на одном крыле. Неудивительно, что в его личном деле такая мешанина из благодарностей и взысканий. Глубочайшей загадкой для меня остаются причины, которые заставляют полковника сражаться за Империум, а не мятежников. Хотя нет, я ошибся, есть ещё одна тайна.

Кое-что не совсем вписывается в беспутные, своенравные, но всегда героические свершения Катлера: резня в захолустном городке под названием Троица. До деталей я пока не дошел, но нутром чую, что всё дело в этом. Нужно зарыться поглубже, и алому досье Ломакс придется подождать.

День 3-й — Саргаасово море

Четвертый призрак

Верховный комиссар не предупредила о моей тени. Нет, я говорю не о мертвых тенях — призраки как будто оставили меня на время — а о живом, дышащем шпионе, который ходит за мной по пятам. Этим утром кадет-комиссар Изабель Рив догнала буксир на борту скоростного морского скиммера.

Первое, что бросилось в глаза при виде девушки — её рост. Рив немногим старше двадцати, но она выше меня на голову, а я ведь возвышаюсь над большинством людей. Всё в ней жесткое и жестоко эффективное, от мускулистого тела до лица с квадратным подбородком и бритого скальпа. Плащ с подбоем и сапоги глянцевито блестят, как и яркий серебряный значок избранных Небесного Маршала. Клянусь Провидением, у девчонки даже есть автопистолет с золотыми пластинками на рукояти!

Кадет-комиссар? Ни на секунду не поверю…

Из дневника Айверсона

— Нет, Рив, никто не сомневается, что ты первоклассный стрелок, но для Трясины этого совершенно недостаточно, — покачал головой Хольт. — Это будет отнюдь не обычное патрулирование, и я не смогу приглядывать за тобой, девочка.

И не хочу, чтобы ты подглядывала мне через плечо.

— У меня три дежурства в Долорозе Лазурной, — ответила Изабель с резким, гортанным акцентом, незнакомым Айверсону. — Я сама могу за собой присмотреть, сэр.

В этом Хольт не сомневался. Несмотря на синюю полоску выше козырька фуражки, девушка не была новичком-кадетом; арканец даже не был уверен, что она из Комиссариата. При виде чистенького плаща и шикарного автопистолета Айверсон должен был поверить, что перед ним зеленый новобранец, но он научился не доверять первому впечатлению. Историю человека рассказывали его глаза, а взгляд Изабель Рив был холодным и безжизненным.

Её глаза рассказывали историю наемного убийцы.

Она здесь не для того, чтобы учиться чему-то или шпионить за мной. Она здесь для того, чтобы закончить работу, если я не смогу. Или выстрелить мне в спину, если не захочу. Но кто же её прислал?

— Слушай, Ломакс знает об этом? — спросил Хольт.

— Разумеется, сэр, верховный комиссар лично подписала мое направление.

— Понятно. Кстати, мы всего в трех днях пути от «Антигоны», — пожав плечами, произнес арканец. — Я вызову её по воксу, чтобы получить подтверждение. Для твоего же блага, сама понимаешь.

— Простите, сэр, но разве не слышали новость?

— Понятия не имею, о чем ты, кадет.

— Сэр, верховный комиссар Ломакс мертва.

Айверсон уставился на девушку.

— Она погибла на следующий день после вашего отплытия, сэр. Я предполагала, что вы знаете.

— Как это произошло? — ровным голосом уточнил ветеран-комиссар.

— Упала с наблюдательной вышки, сэр. Медикае говорят, что она умерла мгновенно, — Изабель опустила глаза. — Мне жаль. Я знаю, что вы были друзьями.

— Друзьями…

— Да, верховный комиссар всегда очень высоко отзывалась о вас, сэр… на занятиях.

Неужели? Что-то я в этом сомневаюсь, Рив.

— Утверждают, что это самоубийство, — девушка помедлила, и Хольт увидел, как она пытается разгадать его, взвешивает свои слова.

— Мне жаль, — в итоге повторила Изабель.

И снова, Рив, что-то я в этом сомневаюсь.

День 4-й — Саргаасово море

Алое завещание

Смерть Ломакс сильно обеспокоила меня. Мы никогда не были друзьями, но верховный комиссар оставалась единственной константой в этих вечно изменяющихся и неизменных дебрях. Она не преступала клятв, данных Императору, и никогда не изменяла долгу. И перед концом Ломакс решила довериться мне.

Нужно найти время и ознакомиться с бумагами, которые она передала… Да нет же, я просто увиливаю от дела! На этом чертовски медленном буксире у меня было больше времени, чем нужно, но алая печать на папке так и осталась нетронутой. Очевидно, что досье до отказа набито документами и пиктами — наверняка оно скрывает истину, погубившую верховного комиссара. Долг требует открыть папку, но я медлю.

Почему? И где мои призраки, когда так нужен их совет?

День 7-й — Саргаасово море

Театр теней

Завтра мы окажемся на борту «Могущества». Слухи о корабле разносится далеко, но прежде я никогда не бывал на мрачном старом линкоре. Вероятно, адмирал Карьялан хочет лично меня проинструктировать. Подозреваю, что я — его единственная надежда вернуть расположение Небесного Маршала, поэтому летиец должен снабдить меня лучшим, что у него есть. Речь пойдет о канонерке и взводе элитных бойцов, видимо, печально известных Покаянных Корсаров. Об этих фанатиках я слышал такое, что не могу представить солдат, менее подходящих для миссии в Клубке. И без них забот полон рот с Изабель-мать-её-Рив, которая постоянно дышит мне в затылок. Девчонка ведет более изящную игру, чем показалось сначала…

Из дневника Айверсона

— Комиссар Айверсон, можно с вами поговорить? Не под запись, так сказать?

— Ты же комиссар, Рив, — «ведь так?» — Должна знать, что всё рано или поздно оказывается записанным, — Хольт внимательно посмотрел на девушку.

— А особенно, — добавил он, — то, что рассказывают не под запись. Ну, выкладывай.

— Что ж, хорошо, — Изабель явно собиралась с силами. «Снова переигрывает…» — Я не верю, что верховный комиссар покончила с собой, сэр.

— Не веришь? — Айверсона удивило услышанное.

— Сэр, верховный комиссар Ломакс была истинным героем Империума, — страстно произнесла Рив. Её игра произвела впечатление на Хольта, казалось, что девушка действительно расстроена. — У неё в душе было слишком много стали, чтобы гнуться перед вышестоящими.

— К чему ты ведешь, кадет?

Помедлив, Изабель взглянула ему прямо в глаза.

— Сэр, я считаю, что у Ломакс были враги в главном командовании. Возможно, она раскопала что-то — что-то, опасное для них.

— Это крайне серьезное заявление, кадет Рив, — внимательно изучая девушку, произнес Айверсон. — Как ты думаешь, что именно обнаружила Ломакс?

— Я надеялась… — Изабель столь же испытующе воззрилась на арканца, прощупывая меня, пока я прощупываю её, — Надеялась, что она рассказала вам, сэр.

Хольт вынужденно признал, что шпионка хороша. Если бы Рив не переборщила с этим безупречным плащиком и смехотворным пистолетом, он, возможно, поверил бы ей.

— Почему ты так решила, кадет Рив?

— Потому что она доверяла вам, сэр.

— Видимо, не так сильно, как ты думаешь, — ответил Айверсон. — Слушай, кадет, мне нечего тебе сказать. Ломакс была пожилой женщиной, эта планета измучила её до глубины души. Возможно, это было обычное самоубийство…

Комиссар отвернулся от Изабель.

— Любой из нас может сломаться, пусть тебя и учили обратному. Порой в вещах и событиях нет никакого второго дна.

Но к тебе, Изабель Рив, это точно не относится…

День 8-й — на борту «Могущества»

Корабль смерти

Если вообще существуют порченые корабли, то этот древний летийский броненосец точно в их числе. Я не какой-то чертов псайкер, но ощутил это сразу же, как только «Могущество» появилось на горизонте, словно железная опухоль в море грязи, огромное, мрачное и злобное, как Семь Преисподних. Говорят, что линкор не двигался с места больше десяти лет — с тех самых пор, как старик Карьялан заболел и скрылся от посторонних глаз, — и я не вижу причин не верить этому.

Море вокруг корабля покрылось слоем мерзких липких водорослей. Толстые отростки этой гадости проползли вверх по корпусу и обвились вокруг проржавевших бортов, связав корабль с его плавучей могилой. Мрачные откровения ждали и на верхней палубе, в виде тел, свисающих с корабельного крана. Некоторые трупы были свежими, от других остались только скелеты. Куда бы мы ни пошли, на металлических поверхностях блестела пленка слизи, словно бы исторгнутая ими, а не налипшая сверху. Казалось, что сама железная сущность линкора подверглась осквернению.

Клянусь Провидением, даже Трясина кажется чистой в сравнении с «Могуществом»! Противно было задерживаться там, но адмирал смог принять нас только после заката, из-за каких-то серьезных неурядиц на корабле. Кажется, вскоре после нашего прибытия из карцера сбежал заключенный; любопытно узнать, кто провернул подобное и доставил летийцам столько неприятностей. Признаюсь, что желаю ему успешно скрыться с этого плавучего мавзолея — кем бы ни был этот человек и что бы он не совершил, его преступление не может быть страшнее деяний Карьялана.

Пока я готовился к встрече с адмиралом, меня не отпускала одна мысль: если паутина столь отвратна, насколько же мерзок Паук?

Из дневника Айверсона

— Простите за театральность, комиссар Айверсон, но боюсь, я уже не тот человек, что прежде, — прохрипел из темноты голос, словно бы пересохший и отсыревший одновременно. — Однако, несмотря на всё, что сотворила со мной Федра, Ей пока не удалось лишить меня самолюбия.

Хольт уставился в противоположный угол каюты, пытаясь что-нибудь разглядеть в полумраке, но говорившего скрывали не только тени. В глубине комнаты был растянут шелковый занавес, за которым виднелся нечеткий силуэт сгорбленного человека, закутанного в толстые одеяла. Порой он взмахивал тонкими, как веточки, руками, словно бы обтрепанными по краям, но ни его роста, ни телосложения комиссар определить не мог. В общем, адмирал Вёдор Карьялан выглядел так же, как и звучал — будто высохший труп, раздутый от свернувшейся крови.

Выбросив из головы незваный образ, Айверсон попробовал сосредоточиться на словах летийца, но мысли ползли медленно и муторно. Такой влажной жары, как в каюте Карьялана, арканец не испытывал нигде в Трясине; казалось, что он угодил в гидропонный парник. В воздухе висела пелена горько-сладкого дыма благовоний, но резкий аромат не мог полностью скрыть тяжелую вонь чего-то, налившегося разложением.

Ритмичное бульканье и шипение мудреной аппаратуры жизнеобеспечения, стоявшей в дальнем углу, только усиливало сонливость. За механизмом ухаживали два летийских священника, а рядом стоял на страже корсар-покаянник в алой броне. Из аппаратуры выходило множество спутанных трубок, которые напоминали искусственные ползучие побеги. Некоторые скрывались за шелковым занавесом адмирала, другие обвивались вокруг тела, лежавшего на койке неподалеку. Из восковой кожи жертвы здесь и там торчали иглы, через которые жадные трубки выкачивали кровь.

— Надеюсь, мои процедуры вас не беспокоят? — просипел Карьялан, словно читая мысли комиссара.

— Меня давно уже не может обеспокоить ни одно зрелище, — солгал Айверсон, с некоторым удовлетворением наблюдая за бледностью кадета Рив. Похоже, наемная убийца не так хладнокровна, как ему казалось.

— В любом случае, весьма благодарен за вашу снисходительность, комиссар, — Вёдор усмехнулся, и силуэт за портьерой судорожно вздрогнул. — Порой я задумываюсь о том, чтобы покончить со всем этим, но долг перед Императором запрещает мне. Да и возлюбленные мои летийцы без меня пропадут. Представьте, они состязаются друг с другом за право отдать свою кровь и продлить мне жизнь.

— Адмирал, я надеюсь отплыть с рассветом, — произнес Хольт, пытаясь собраться с мыслями. — Мне понадобится канонерка и…

— Наш разговор кажется тебе слишком утомительным, комиссар? — вдруг прошипел Карьялан. — Что, я уже надоел тебе, арканец?

Рив искоса, предостерегающе посмотрела на Айверсона, но тот не оступал.

— Послушайте, адмирал, я здесь по делам Императора…

— Как и я! Ты не слышал об Откровении Летийском, комиссар?

— Не уделял ему особого внимания.

— А стоило бы! Видишь ли, Император обвиняет! — гнило засмеялся Карьялан. — И я свят! Чертовски болезненно свят!

Внезапно веселость адмирала потухла.

— Твои сородичи нанесли мне тяжкое оскорбление и ещё более тяжкую рану, Хольт Айверсон. Скажи, все ли арканцы такие дикари?

Ветеран-комиссар молчал, захваченный врасплох выпадом Карьялана. К его удивлению, заговорила Изабель:

— Мой господин адмирал, комиссар Айверсон часто говорил, какой стыд испытывает при мыслях о поведении 19-го Арканского. Кровные узы делают этот вопрос личным для него.

— Это и для меня личный вопрос, — ответил Вёдор. — Арканские мерзавцы хладнокровно вырезали пятьдесят моих летийцев, вместе с человеком, который был мне как брат!

— Исповедник Йосив Гурджиеф, — кивнула Рив. — Его убийство — гнусное преступление против Экклезиархии…

— Преступление против меня! — завизжал Карьялан, брызгая ихором на занавес.

— Сэр, уверяю вас, комиссар Айверсон относится к этому делу…

— Молчи, ты, бездушная сучка! Или твой драгоценный хозяин не может говорить за себя? Что, прикусил язык, Айверсон? Ничего не скажешь в защиту братцев из глухомани? Или смелости не хватает…

Прозвучал влажный хлопок, и адмирал зашелся хриплым кашлем. Нечеткий силуэт приподнялся, и что-то судорожно зацарапало портьеру; туда поспешил один из священников-санитаров.

— Мой Благословенный Владыка, не нужно волноваться так…

Нечто рванулось вперед и схватило его за горло, прервав увещевания. Айверсон и Рив в ужасе смотрели, как тень священника, лихорадочно содрогаясь, рухнула на колени. Двое летийцев наблюдали за удушением с чем-то вроде мистического экстаза на лицах.

— Это чудовищно, — прошептала Изабель, вставая.

Хольт поймал её запястье, а затем взгляд, и уже не отпускал ни того, ни другого.

— Это Федра, — сказал арканец.

Что-то с жутким треском разорвалось за портьерой, и на ткань вновь полетели капли. В этот раз — темные и вязкие.

День 9-й — Саргаасово море

«Покаяние и боль»

Мы покинули «Могущество» на заре, но облегчение от бегства с порченого корабля смешивается во мне со стыдом. В реальности Морской Паук оказался намного хуже, чем самые мрачные слухи о нем: Вёдор Карьялан мерзостен душой и телом. Долг требует, чтобы я лишил адмирала жизни, но долг также требует пока что сохранить свою. Долг просто обожает заставлять людей плясать на раскаленных угольях! Но я отвлекся…

Как только «литургия» Карьялана закончилась, к нему вернулся рассудок, и летиец вспомнил, что я — его последняя надежда выследить отступников. Со смесью враждебности и любезности адмирал удовлетворил мой запрос на судно типа «Тритон», канонерку-амфибию, способную вести боевые действия в обоих стихиях. Отличная вещь и большая редкость на Федре; будь у нас больше таких кораблей, мы могли бы уже давно выиграть эту войну. Мне уже думается, что именно поэтому «Тритонов» здесь так мало…

В привычной летийской манере, наша канонерка названа «Покаяние и боль». Не стану отрицать, имя подходящее.

Из дневника Айверсона

— Я им не доверяю, — прорычала Рив, указывая на солдат в алой броне, которые рыскали по палубе внизу. — Ставленники порченого еретика!

— Еретика, что считает себя мучеником во имя Императора, — заметил Хольт. — Слушай, кадет, это не вопрос доверия. Корабль принадлежит летийцам, мне пришлось взять их экипаж. Кроме того, мы не смогли бы управлять канонеркой вдвоем.

Они стояли на верхней палубе и наблюдали за тем, как корсары-покаянники тяжелыми шагами перемещаются по кораблю, с жестокой целеустремленностью выполняя те или иные задачи. На борту было восемь здоровяков-фанатиков, бритоголовых, покрытых татуировками головорезов, увешанных благочестивыми оберегами и тотемами. Айверсону эти парни больше напоминали ульевых бандитов на стероидах, чем профессиональных солдат, но их снаряжение утверждало обратное. Каждый корсар носил нательную броню с зубчатыми наплечниками и конический шлем с боковыми «плавниками», указывавшими на принадлежность владельца к морскому флоту. Вместо лазганов стандартного образца летийцы были вооружены мощными хеллганами, которые подсоединялись к гофрированным наспинным ранцам, похожим на раковины.

Корсары, по мнению Айверсона, соответствовали бойцам ударных отрядов более вменяемых полков, но элитные воины Летийских Мореходов имели склонность к лихорадочным молитвам и самобичеванию. По счастью, к боевой дисциплине они подходили так, словно сам Император дышал им в затылок: никогда не расслаблялись в дозоре и стояли на огневых позициях левого и правого борта, словно на службе в храме.

Более прозаичные заботы — управление кораблем и уход за двигателями — ложились на плечи смиренных мореходов-покаянников. Хольт точно не знал, сколько этих исхудалых матросов на борту канонерки, но думал, что не меньше двадцати. Все они, немытые архаровцы со спутанными волосами, почитали корсаров будто святых рыцарей. В ответ достопочтенные господа обращались с матросами, как с рабами, постоянно шпыняли и избивали их. Такие проверенные на практике взаимоотношения Айверсон наблюдал бессчетное количество раз. Они могли оказаться прочными, как многослойная сталь, или ломкими, как гнилая доска.

— Как они могут верить, что подобное отродье служит Богу-Императору? — усмехнулась Изабель.

— Сам Карьялан верит в это, — ответил Хольт, с любопытством глядя на девушку. — Кроме того, он ставленник Небесного Маршала, разве тебе этого мало?

Рив резко взглянула на него.

— Да, сэр, мало.

— Но значок, который ты носишь, утверждает обратное.

— Этот? — Изабель ткнула в серебряную вещицу на лацкане, и на её лице проступило понимание. — Так вот почему вы не доверяете мне?

— Я такого не говорил, кадет Рив.

— А вам и не нужно было, — девушка смотрела на Айверсона с вроде как настоящей горечью. — Небесный Дозор для меня ничто, но, со всем уважением, сэр, вы же звездник.

— Семь Преисподних побери, ты о чем, кадет?

— Комиссар, вас направили на Федру из… из какого-то другого места, — Рив неопределенно указала в небо. — Вы прибыли сюда в высоком звании, с наградами, но я родилась в грязи и крови этой войны, ещё одна соплячка среди тысяч детей Гвардии. Мне неизвестны другие миры. Здесь нет Схолы Прогениум, только академии Небесного Дозора, и это единственный путь наверх для таких, как я.

— Но тебя тренировала Ломакс?

— Только потому, что я из Небесного Дозора! — фыркнув, Изабель сорвала значок с лацкана. — Но если они убили верховного комиссара, мне с ними больше не по пути.

— Осторожнее, Рив.

— Хватит с меня осторожности.

Равнодушным движением пальцев она выбросила значок за борт и удалилась. Айверсон, нахмурившись, смотрел Изабель в спину.

Ты почти поймала меня, девчонка, но снова переборщила в конце.

Гримаса на лице комиссара сменилась кислой улыбкой, когда он заметил Бирса, стоящего в дозоре на носу канонерки. Старый призрак не оборачивался к Хольту, внимательно наблюдая за мрачной береговой линией Долорозы Вермильоновой, которая проступала на горизонте. Семь долгих месяцев назад 19-й Арканский высадился здесь и угодил прямиком в ад.

Куда бы вы ни пропали, братья, знайте, что я последую за вами.

Улыбка вскоре пропала с лица комиссара — оказалось, аугментическую руку заклинило, и он намертво прицепился к бортовому лееру.

День 10-й — Вермильоновый пролив

Изуродованный человек

Я вернулся в Трясину, и призраки вернулись ко мне, один за другим прокрались обратно. Ни минуты не сомневался, что так и произойдет. Всё правильно и неоспоримо, ведь командующий Приход Зимы жив, и мое покаяние ещё не свершилось. К счастью, возвращение призраков даровало мне странную ясность понимания, и теперь я уверен, что охота на заблудших сородичей — часть более великой миссии. Не может быть случайным, что наши дороги протянулись среди звезд и сплелись в одну посреди Клубка Долорозы. Каким-то образом Энсор Катлер станет ключом к моему спасению. Каким-то образом он откроет дверь, за которой ждет Приход Зимы.

И всё же, несмотря на эту убежденность, я не могу выкинуть из головы смерть — убийство — верховного комиссара. Не сомневаюсь, Ломакс знала, что враги всё ближе, и поместила в алую папку свое завещание, последнее свидетельство против них. Если не заняться им, женщина может восстать, и мое трио призраков превратится в квартет. Я приветствовал возвращение теней, но не смирюсь с ещё одним мертвецом в своем сознании. Нет уж, пора исполнить волю Ломакс.

Досье лежит передо мной, но что-то не удается собраться с мыслями. После наступления ночи в моей тесной каюте почти не продохнуть от затхлой вони Трясины…

Из дневника Айверсона

Хольт вдруг замер, и, держа перо над страницей, прислушался. Мгновением позже неожиданный звук повторился — это был низкий, грубый хрип, словно кто-то дышал с превеликим трудом. Комиссар медленно обернулся, вглядываясь в полумрак каюты, а его рука тем временем тянулась к кобуре. Лампа на столе Айверсона слабо мерцала, её свет почти не проницал темноту. Встав на ноги, арканец поднял фонарь над головой, пытаясь отогнать подступающие тени, и увидел нечто, притаившееся на пороге маленькой душевой.

— Всё путем, пушку-то зачем трогать? — произнес посторонний. Он скорее не говорил, а придушенно сипел, но этот характерный картавый акцент Хольт узнал сразу же, пусть и услышал впервые за десятилетия. Арканец.

— Покажись! — потребовал Айверсон.

— Не проблема, но ты гляди, брат, видок у меня несимпатичный, — силуэт содрогнулся в чем-то между кашлем и смешком; звук до жути походил на хрип больного животного. Комиссар внезапно осознал, что ему знаком прогорклый, гнилостный запах, исходящий от незнакомца — та же самая вонь пропитала каюту Карьялана.

— Ты мне не брат, — ответил Хольт.

— Я же слышал, как ты болтал на палубе, — влажно растягивая слова, возразила тень. — Понятно, ты давно покинул Провидение, но гнусавый говор-то никуда не делся. Ты арканец, а раз так, в этой адской дыре мы — братья.

После этого говоривший вышел из теней. Он оказался высоким, неизящным типом c грубоватым лицом, и на нем не было почти ничего, кроме грязного медицинского халата. Покрытая пятнами кожа мешками свисала с костей, как будто всю плоть под ней высосали досуха.

— Звать меня Модин, рядовой третьего класса, 19-й полк Арканских Конфедератов, — представился незваный гость. — Если у тебя есть чего выпить — предлагай, не стесняйся.

День 11-й — Раковина и Пролом Долорозы

Спящий фронт

На рассвете мы проплыли через Раковину. В коралловом лабиринте не души, имперские силы, пришедшие сюда по стопам Катлера, давно оставили город. Бойцы из Пролома Долорозы занимали некрополь меньше недели, после чего перебрались в Трясину с её более безопасными и менее безумными ужасами. Мы нашли их в лиге вверх по реке, окопавшимися на просторном участке выжженных джунглей. Кадет Рив пришла в смятение при виде тамошнего хаоса, но разношерстная армия подонков оказалась не хуже, чем я ожидал. Благодаря усилиям Катлера наше наступление протащилось чуть дальше вглубь континента, но в итоге снова застопорилось. Подозреваю, что эти парни уже несколько месяцев сидят на одном месте.

Мы остановились пополнить запасы, и я воспользовался моментом, чтобы получить обмундирование и огнемет для беглеца, пробравшегося сегодня ночью ко мне в каюту. Пока точно не знаю, что можно извлечь из рядового Клетуса Модина и его спасения с «Могущества», но в одном боец прав — мы оба арканцы, и я не могу отдать парня Морскому Пауку. Кроме того, после ужасов, увиденных на борту корабля смерти, у меня нет причин не доверять истории конфедерата.

Модин под запись сообщил мне, что является последним выжившим из троих солдат, которых летийцы захватили силой и выжали досуха, чтобы сдержать прогрессирующую болезнь адмирала. Не стану распространяться о шокирующих деталях его мучений и побега, но, судя по всему, Клетус услышал о нашем прибытии на линкор и вырвался из заточения. Захватчики считали, что огнеметчик находится в коме, и он воспользовался их невнимательностью.

Рядовой держится развязно, вплоть до нарушения субординации, и постоянно испытывает мое терпение, словно хочет, чтобы я застрелил его. Но нет, Клетус Модин не так прост, как кажется, и, возможно, он станет моим единственным союзником в этом путешествии. Я незаметно определил безбилетника в кладовую рядом с моей каютой; пока что случившееся останется между нами.

Ах да, ещё одно: в Проломе нас ждал арестант…

Из дневника Айверсона

— Пожалуйста, вы должны вернуть меня в эскадрилью, — взмолился изможденный юноша в драном комбинезоне. — Ведь я же летчик, и член Небесного Дозора!

— Это понятно, пилот Гарридо, — холодно ответил Айверсон, — но если хотите, чтобы вам помогли, сообщите мне что-нибудь важное об отступниках.

— Но я вам уже всё рассказал! Мерзавцы угнали мой транспортник и направились в Раковину. Клянусь, я дрался с ними, но этот старый еретик Ортега предал меня! А потом они все набросились на летийцев…

— И вы совершенно уверены, что Катлер лично убил исповедника?

— Своими глазами видел. Этот беловолосый дикарь просто свихнулся, вел себя, как одержимый, но они всё оказались чертовыми варварами! Прошу вас, пожалуйста, не дайте мне сгнить здесь…

Айверсон приказал увести пилота, уверенный, что тот больше ничего не знает. Хайме Гарридо нашли спрятавшимся в Раковине, опустевшей после того, как отступники бежали вверх по реке. Комиссары Пролома держали верзантца под замком в ожидании этого краткого, бессмысленного допроса.

Когда Хольт уходил, летчик всё ещё молил его о помощи. Карьера Хайме Эрнандеса Гарридо на этом закончилась.

День 13-й — река Квалаквези

Святотатство Модина

Сегодня вечером, вернувшись в каюту, я обнаружил, что огнеметчик роется в завещании Ломакс. Алая тесьма лежала на полу, а по столу были разбросаны драгоценные секреты верховного комиссара: секретные доклады о количестве живой силы и боеприпасов, психологические оценки офицеров, тактические карты, пикты, снятые с воздуха и Император знает что ещё. Всё это ворошили грязные руки зараженного серобокого; увидев моё потрясение, рядовой весело осклабился…

Из дневника Айверсона

— Тебя надо было подтолкнуть, — заявил Модин. — Я ж видел, ты таращился на эту штуку, как на бомбу замедленного действия. Был слишком напуган, чтобы открыть, но слишком любопытен, чтобы выкинуть. Ну, начальник, ты ко мне по-доброму отнесся, вот я и решил типа помочь.

Пропустив мимо ушей дерзости Клетуса, Айверсон подошел к груде документов. Теперь, когда тайны лежали на виду, их зов стал просто гипнотическим, а огнеметчик на этом фоне казался слегка раздражающей мелочью.

— Конечно, я никогда особо в буквах-то не разбирался, — продолжал рядовой, — так что сильно далеко не продвинулся…

— Вон, — перебил комиссар, не отрывая глаз от бумаг.

— Ой, да ладно тебе, Хольт…

Айверсон резко развернулся, и Модин обнаружил, что смотрит прямо в дуло автопистолета. Уцелевший глаз комиссара вперился в бойца, словно открытое окно, за которым лежало нечто бесстрастное и беспощадное. Серобокому показалось, что в соседнем аугментическом зрачке больше жизни, и он медленно поднял руки.

— Эй, погоди, брат…

Лицо Хольта дернулось в рефлекторной судороге.

— Прочь, — приказал он.

Не сводя глаз с пистолета, Клетус кивнул и спиной вперед вышел из каюты. Его место тут же заняли призраки Айверсона, которые выплыли из теней и окружили свой маяк в мире живых. Опустившись в кресло, комиссар принялся за чтение.

День 16-й — река Квалаквези

Расплата за правду

Я не выходил из каюты с той ночи, когда собранная Ломакс чума истины вырвалась на свободу. Тем не менее, обработать удалось только часть документов, и уйдут недели, чтобы тщательно ознакомиться с этим каталогом ошибок и несоответствий, собранием фактов абсолютной глупости и кровожадного безумия. Впрочем, одна вещь понятна уже сейчас: всех нас предали.

Из дневника Айверсона

Рив снова молотила в дверь каюты.

— Я занят! — огрызнулся Айверсон, потирая биологический глаз. Аугментический собрат яростно жужжал, словно пытался пробурить череп насквозь.

— Сэр, вы несколько дней не выходили на палубу! — крикнула Изабель через запертую дверь. — Летийцы начинают задавать вопросы.

А они и должны задавать вопросы, Рив. Всем нам уже давно стоило начать задавать вопросы.

День 17-й — река Квалаквези

Семь звезд

Мы плывем мимо безлюдных берегов, оставив далеко позади спящих призраков Раковины и Пролома Долорозы. Впереди ждут голодные духи Клубка Квалаквези. Дальше не будет никаких имперских сил, за исключением нескольких разбросанных по глухомани джунглевых бойцов, ведущих глубокую разведку. Мы можем рассчитывать только на себя, и, если нарвемся на крупное соединение повстанцев, долго не протянем. Но подобное маловероятно в огромных теснинах и изгибах Клубка.

Никогда не заходил так далеко вглубь континента, но слышал истории об этом печально известном лабиринте. В сердце Долорозы ведут десятки путей, но ещё больше уходят в никуда. Если будем продвигаться медленно и тихо, а Император окажется милостив, мы, возможно, сумеем оставаться незамеченными на протяжении месяцев. Конечно, логика указывает, что это обоюдоострая ситуация — ведь как нам тогда отыскать цель?

Ну, друг мой, тут нужно забыть о логике и положиться на веру, или что-то иное, направляющее нас. Видишь ли, несмотря ни на что, я не сомневаюсь, что мы найдем конфедератов. Или они найдут нас…

Из дневника Айверсона

— Поднимите этот флаг, — приказал Хольт, разворачивая тяжелое знамя. Семь звезд Провидения сверкали на темно-синей ткани, невероятно яркие в тусклом утреннем свете. Вокруг переминались с ноги на ногу летийские мореходы, бросавшие неуверенные взгляды на своих повелителей в алых доспехах. Шагнув вперед, один из корсаров с подчеркнутым отвращением рассмотрел стяг.

— Покаянники, мы не ходим под ложными идолами, — пробурчал он.

— Ты говоришь о Семи звездах, знамени моего родного мира — мира, который десять тысяч лет сражался за Бога-Императора, — солгал Айверсон, вполне уверенный, что эти дремучие фанатики ничего не знают о Провидении.

— Но это есть летийский корабль…

— Нет, это корабль Императора, а я — Его слуга, назначенный руководить нашей святой миссией. Ты ставишь под сомнение Его слово?

Корсар взглянул на Хольта с беспримесной ненавистью, но тот не обратил на это внимания.

— Поднять флаг! — рявкнул комиссар на матросов. — Немедленно!

Как только «морские волки» кинулись выполнять приказ, Изабель вопросительно подняла бровь.

— Сразу отвечаю: знамя я раздобыл ещё на «Антигоне», — произнес Айверсон. — А зачем оно нужно, кадет Рив… Почему бы тебе самой не предположить?

— Очевидно, что вы надеетесь выманить отступников, — тут же ответила девушка. — Я хотела спросить о другом, сэр.

— Тогда просвети меня, кадет.

— Если они появятся, что вы им скажете?

— А как ты думаешь, что я должен сказать?

Изабель помедлила; игра, которую они вели, с каждым днем становилась всё опаснее. Наконец, девушка сделала осторожный ход.

— Я не вправе советовать вам, сэр.

— Хороший ответ, Рив, — с этими словами Хольт повернулся к ней спиной.

День 19-й — Река Квалаквези

Устье Клубка

Мы вошли в Клубок на закате. В тот момент, как судно скользнуло в объятия первобытных дебрей, джунгли словно бы потемнели и придвинулись к нам. Даже летийским головорезам стало не по себе от столь резкой перемены, и я подозреваю, что они будут молиться всю ночь напролет. Призрак Ниманда, который одобряет их поведение, призывал меня присоединиться к корсарам, но я уже не думаю, что Богу-Императору интересно подобное бормотание. Моя вера превратилась в нечто темное и запутанное, как Клубок, однако я чувствую, что Его рука тянет за ниточки и направляет меня вперед. Надеюсь только, что при этом Он не смеется.

Из дневника Айверсона

Снова шел дождь, и тяжелые капли, пробиваясь через плотный полог джунглей, разбивались о кожаные плащи комиссаров, стоявших в дозоре на верхней палубе. Хольт не обращал на это внимания, поэтому Рив делала то же самое; их будто бы соединяла общая непреклонность.

— Как вы думаете, что мы здесь найдем? — спросила девушка, глядя на серо-зеленые стены Трясины, уходящие за корму по обоим бортам.

Отмщение, злорадно произнес Ниманд.

Правосудие, сверкнул глазами Бирс.

Искупление, взмолилась Номер 27.

— Всё или ничего, — произнес Айверсон.

«Мой Громовой край», — подумал он.

Глава седьмая

ВОЕННЫЕ АРХИВЫ ПРОВИДЕНИЯ,

КАПИТОЛИЙ-ХОЛЛ

ДОКЛАД №: ГФ-060526

СТАТУС: *CЕКРЕТНО*

АВТ.: майор Ранульф К. Хартер, офицер-дознаватель (отдел собственной безопасности)

ОЗН.: Генерал Таддеус Блэквуд, глава отдела собственной безопасности

КАС.: Военные преступления — 19-й Арканский — пос. Троица, Вирмонт

СВД.: Согласно приказам, мною проведено расследование событий в приграничном поселке под названием Троица. Предварительные данные подтверждают, что населенный пункт был уничтожен с максимальной беспощадностью. Все постройки сожжены. На границе поселка обнаружено массовое захоронение (предполагается попытка сокрытия улик), содержащее несколько сотен трупов. Несмотря на почти полное разложение, очевидно, что тела были сожжены, но насильственная смерть каждой из жертв вызвана не воздействием огня, а иными причинами из весьма обширного списка. Свидетельства значительного участия повстанцев в произошедшем отсутствуют.

ЗКЛ.: Рекомендуется дальнейшее расследование.

Примечание: что, Преисподние его побери, Катлер сотворил с этими несчастными ублюдками?!

Колокол гулко прозвонил вновь, где-то глубоко внутри заключенного. Он простонал, чувствуя, как соскальзывает обратно в старый голодный кошмар. И снова просыпается…

Солнце уже давно село, но пурга запятнала ночь белизной и превратила дряхлый поселок в размытое пятно скрюченных силуэтов, укрытых за непроглядной пеленой. Метель, словно отчаявшийся призрак, свистела в узких улочках и поднимала снежные вихри вокруг незваных гостей, которые пробивались к городской площади. Все бойцы отделения замерзли и вымотались, но, если они хотели отыскать приют в этом захолустном поселении, то идти определенно стоило в его центр.

Не будет нам здесь теплого приема. Только такой, которому мы не обрадуемся…

Майор Энсор Катлер отбросил неприятную мысль, раздраженный собственным мрачным настроением. Странно, что он испытывал такую опустошенность после победы, но сообщение о полной капитуляции повстанцев дошло до 19-го с опозданием. Полк успел далеко забраться в ущелья Вирмонта, и в воздухе уже висели первые зимние заморозки. Конфедераты охотились за печально известной «бригадой Свободы» полковника Кэйди, и старый ястреб бешено сражался до последнего человека, отмахиваясь от уверений Катлера в том, что противостояние окончено. Поганое завершение поганой войны.

Кэйди был отважным врагом, и Энсор, загнав его, словно бешеного пса, чувствовал себя подавленным и обесчещенным. Что более важно, 19-й оказался в совершенной глухомани, потрепанный и измотанный, а с севера на полк надвигался Большой Хлад. Надеясь перегнать зиму, конфедераты двинулись маршем на юг, но снегопад настиг их через несколько суток и принялся мучить, словно мстительный дух мятежного полковника. Когда солдаты начали умирать, Катлер разослал «Часовых» по захолустью в поисках убежища. Особо он ни на что не надеялся, но два дня спустя «Железная муза» сообщила об открытии.

— Майор, я пошел и нашел вам городок, — воксировал лейтенант Невин «Джек-Резак» Джексон с самодовольством, которое громко и ясно слышалось сквозь помехи. — Смотреть там особо не на что, но чтобы так далеко на севере… То есть, просто чудо, что он вообще тут есть.

Энсор не стал спорить. Взяв отделение добровольцев, он устремился вперед, на разведку, пока остальной полк тащился позади вместе с ранеными, но надежда Катлера вскоре сменилась горьким разочарованием. Их убежище оказалось городом-призраком; на приветствия майора никто не ответил, а проверенные конфедератами скрипучие деревянные дома были пустыми и холодными, словно камень. Не нашлось ни провизии, ни вообще хоть чего-то полезного.

Нашли они только гротескный, чуть ли не спланированный кавардак: занавеси, разрезанные на тонкие полосы, мебель, разбитую в мелкие щепки, даже столовые приборы, изогнутые до неузнаваемости. Ни один предмет обстановки не остался целым, и, что самое странное, обломки были сложены в аккуратные, геометрические правильные кучки. Эти груды образовывали формы и структуры, которые будто бы сочились смыслами и, в то же время, казались совершенно бессмысленными. Мусорные скульптуры приковывали к себе взгляд, их образы оседали в разуме, требуя понимания. При одном воспоминании об этих безумных символах у Катлера начинало стучать в висках. И, кроме того, бойцы повсюду находили послания, выведенные на стенах лачуг — порой намалеванные, порой процарапанные, но слова оставались теми же:

КОЛОКОЛ ЗАЙДЕТСЯ, МИР РАЗВЕРНЕТСЯ

— Эти деревенские ребята, должно быть, без памяти любили свой чертов колокол, — угрюмо заметил капитан Элиас Уайт, но Катлер не знал, что стало причиной такой привязанности — любовь или нечто более темное?

Пока конфедераты продвигались к площади, Энсор постоянно вспоминал об этом загадочном колоколе, обдумывая тайну с растущим беспокойством. А потом он услышал её, нестройную ноту, гудящую на фоне ветра, чуть выше порога слышимости.

Эхо утонувшего колокола…

На мгновение завеса снежных вихрей отдернулась, и Катлер заметил впереди на улице высокую тень в широкополой шляпе. Майор не видел лица незнакомца, но инстинктивно чувствовал, что тот смотрит прямо на него.

— Кто идёт? — рявкнул Энсор, перекрикивая буран, но шквалистый снег уже унес призрака прочь. Конфедерат напрягся, пытаясь услышать новый удар колокола и отыскать чужака, но оба исчезли.

Если вообще здесь были…

— Что стряслось? — приглушенно крикнул сзади Уайт, обмотавший лицо шерстяным шарфом. Очевидно, старый капитан не заметил ничего необычного, как и все остальные бойцы отделения.

Катлер осторожно всмотрелся в закрытые ставнями окна по обеим сторонам узкой улочки. Они были всего лишь темными размытыми пятнами в кружащейся белизне, но майору представились за каждым из них глаза, украдкой и с растущей злобой смотрящие на незваных гостей.

— Энсор? — не отступал Уайт.

— Квинни, — майор позвал вокс-оператора отделения, — есть что-нибудь от «Железной музы»?

— Вызываю лейтенанта каждую пару минут, сэр, — отозвался худой серобокий, ужасно ссутулившийся под тяжестью громоздкой вокс-установки. — Но ещё до заката ничё в ответ не получал. Наверно, это из-за бури связь такая фраговая…

Но в голосе Квинни звучало сомнение.

Нахмурившийся Катлер заподозрил, что Джексон влип в неприятности. Он приказывал кавалеристу встретить отряд на окраине города, но, как и большинство всадников «Часовых», Джек-Резак был самоуверенным авантюристом и не мог посидеть смирно даже ради спасения собственной шкуры. Впрочем, чем могла навредить шагоходу кучка шизанутых кровосмесителей?

— Что-то тут не так, верно? — произнес Элиас, ощутив настрой майора. — Знаешь, Энсор, я думаю, что нам, наверное, не стоит присоединяться к здешнему веселью.

— За нами идет убийственный холод, старина, — ответил Катлер. — Даже если город мертв, мы можем хотя бы переждать буран под крышей.

— А если он не мертв, а только умирает?

— Я не оставлю своих людей погибать в снегу, Элиас.

Пусть такая смерть и оказалась бы чище, чем поганая судьба, ждущая нас здесь…

Встревоженный Катлер жестом показал отделению: «Вперед».

Заключенный вздрогнул и бессознательно напрягся в оковах, пока его разум сражался с крючьями, неумолимо тянущими узника в глубины ужаса…

Они нашли «Железную музу» брошенной на городской площади. Кабина шагохода оказалась широко распахнутой, а лейтенанта Джексона нигде не было видно. Майор остановил отделение у входа на площадь, тут же отступив под прикрытие домов. Инстинкты Энсора звенели, словно набат, а мышцы туго натягивались от напряжения, причин которого он не понимал.

Почему мне кажется, что я связан, будто бычок на скотобойне?

— Вижу свет, — сообщил Уайт, похлопав командира по плечу. Посмотрев, куда указывает Элиас, Катлер увидел высокую постройку, нависавшую над остальными подобно сгорбленному великану. Это было грубое здание из досок и кирпичей, но жителям маленького городка наверняка пришлось напрячь все силы, чтобы возвести его. Свет просачивался из большого перекосившегося окна над портиком. Нечто — наверное, мозаичное стекло, — превратило сияние в многоцветный хаос, который, словно живое существо, извивался в белом шуме снегопада.

— Да это же самая убогая пародия на храм из всех, что я видел в жизни, — прорычал Уайт, и Энсор заметил, что старик касается значка аквилы, висящего у него на шее. Отгоняет зло. В своем, грубоватом и резком роде, капитан всегда был истинно верующим человеком.

Но это не спасло тебя, Элиас…

Необъяснимый укол печали вонзился в Катлера, смотревшего на старого друга. На мгновение он был абсолютно уверен, что Элиас Уайт давно мертв.

— Что это на меня ты так уставился, Энсор? — спросил ветеран, и майор не нашелся с ответом.

Именно в тот момент кто-то вышел из храма и замер, озаренный радужным светом. Несколько секунд человек медленно покачивался, словно в поисках равновесия, а затем с безошибочной точностью направился в сторону конфедератов. Бойцы сгрудились вокруг Катлера, подняв лазганы и штыки, будто стадные животные, растопырившие шипы при виде хищника. Мгновением позже незнакомец вышел из многоцветной дымки, и они узнали его.

— Джексон! — позвал майор.

Высокий кавалерист остановился в нескольких метрах от них. Без привычной самодовольной улыбки Невина его изящные, точеные черты показались плоскими и безжизненными, а затем Катлер посмотрел выше и похолодел. Два дня назад, когда Джексон отправился на поиски, у него были темно-коричневые волосы; сейчас же они стали мертвенно-белыми.

— Лейтенант, что здесь произошло? — требовательно спросил Энсор. — Почему вы покинули «Часового»?

Невин посмотрел на него глазами, похожими на крашеные яйца — ложными глазами, которые только пытались выдать себя за настоящие.

— Они предложили мне выбор сэр, — совершенно ровным голосом ответил кавалерист. Каждое слово просто перетекало в следующее, без единого намека на интонацию или ударение. — На самом деле много выборов так что никакого выбора и не было сэр.

— Кто предложил тебе выбор? — Катлер шагнул вперед и хотел встряхнуть бойца, но инстинктивно поостерегся прикасаться к нему. — Ты говоришь о местных, лейтенант?

— Нет местные все ушли сэр.

— Ушли — куда? Ты хочешь сказать, они все мертвы?

— Нет не мертвы просто ушли сэр.

— Ты какой-то бред несешь, парень.

— Так и должно быть если вы просто посмотрите между строк они покажут вам как оно всё на самом деле сэр.

— Кто они? — Энсор сделал ещё шаг к кавалеристу.

— О вы скоро их увидите сэр, а они вас уже видят, — Джексон поднял руку, в которой держал яркий кинжал. — Они говорят я должен уходить сейчас.

— Полегче, сынок, мы пришли тебе помочь, — уверенным голосом произнес Уайт.

— Помочь нечем, — по лицу Невина мелькнул призрак улыбки, и лейтенант приставил кинжал к собственной глотке. — А все выборы ложь.

— Стой! — крикнул Катлер, но было уже поздно. Джексон судорожно дернул рукой, и в метель брызнула струя яркой артериальной крови. Секунду кавалерист просто стоял, глядя, как утекает его жизнь, а затем посмотрел на майора и шевельнул губами, будто хотел ещё что-то сказать, но перерезанные голосовые связки не дали, поэтому он просто вздохнул и рухнул. Тело упало в снег с гулким лязгом, прокатившимся над площадью.

Энсор недоуменно глядел на труп, не в силах связать то, что видит, c мощной звуковой волной. Затем рокот раздался вновь, и майор поднял глаза на храм, внезапно осознав происходящее. Это звонил колокол, сзывая проклятых…

И проклятые явились целыми десятками, вырвавшись из окутанных тенями дверей и окон, словно оголодавшие крысы. Они были жителями порченого города, сломленными вурдалаками, которые жаждали поделиться своим проклятием. Несмотря на мороз, большинство из них были раздеты до пояса, и на телах виднелись синеватые следы ледяных поцелуев переохлаждения. Некоторые размахивали древними пистолетами, но остальные вооружились тем, что нашли в мусоре собственных домов. Смеясь и завывая в экстазе горя, создания устремились к серобоким.

— Беглый огонь! — тут же взревел Катлер, но горожане уже набросились на бойцов, рубя и рассекая с диким остервенением.

Майор вонзил саблю между зубцов вил, которыми его хотели пырнуть, и резко повернул, вырвав оружие из окоченелых рук нападавшего. Тот посмотрел на Энсора глазами, один из которых пылал яростью, а другой лучился радостью. Мертвенно-бледное лицо обывателя напоминало двуединую карикатуру: левая сторона искажалась в гримасе веселья, правая — в оскале ненависти. Глядя на него, Катлер вспомнил гротескные резные маски, виденные в театрах Капитолия.

— Назад! — рявкнул конфедерат обезоруженному противнику.

Всхлипнув от наслаждения, безумец прыгнул вперед и насадил себя на клинок Энсора, после чего начал проталкиваться вперед, восторженно предаваясь самопотрошению. При этом горожанин пытался схватить своего убийцу, и объятый ужасом Катлер, уперев автопистолет врагу ниже подбородка, напрочь снес безумную маску плоти. Пока майор вытаскивал застрявшую саблю, справа на него замахнулись топором; конфедерат отчаянно толкнул труп под удар и успел вовремя. Новый противник неистово заулюлюкал — рыхлое лицо задрожало, будто плавящийся воск, — и принялся рубить мясной щит Энсора, пытаясь добраться до него самого.

Колокол зайдется и мир развернется…

Урывками Катлер замечал, как бьются солдаты его отделения. Раздавался грохот старинного болт-пистолета Уайта и горловой рев разгоняющегося цепного меча сержанта Хикокса. Дальше направо дюжий серобокий размахивал во все стороны лазвинтовкой с примкнутым штыком и сдерживал психов, а другой боец, опустившись на одно колено рядом с товарищем, неприцельно палил одиночными в плотную толпу. Слева от майора рухнул Белькнап, с лицом, глубоко рассеченным мясницким тесаком. Убийца конфедерата, толстенная матрона с белой, словно кость, гривой волос, взмахнула оружием и триумфально взвыла. Энсор всадил бабе две пули в голову, и она повалилась, будто срубленное дерево.

— Никакой пощады! — взревел Катлер.

Кто-то внизу сдавил руку майора, заставив выронить пистолет. Опустив взгляд, конфедерат увидел худющую маленькую девочку, которая вцепилась зубами ему в запястье и пыталась прогрызть толстую шинель. Лицо ребенка было по-старушечьи сморщенным, а веки оказались плотно сшитыми. С криком отвращения Энсор отдернул руку, но мерзавка ухватилась за ткань и теперь висела в воздухе, суча ногами, пока Катлер пытался её стряхнуть.

Мясной щит, наколотый на саблю, уже разваливался под ударами безумца с топором, поэтому конфедерат выпустил оружие и тут же шагнул в сторону, позволив врагу по инерции пронестись мимо и рухнуть ничком. Свободной теперь рукой Энсор оторвал девочку от себя и швырнул в разбитое окно. Тут же рядом с командиром оказался Уайт, который обрушил на толпу град разрывных болт-зарядов и выиграл для Катлера пару секунд, так что майор успел подобрать клинок.

— Ко мне, арканцы! — вскричал Энсор, обезглавив противника с топором, успевшего подняться на колени. — Держим строй и отходим!

Во время первого нападения погибли трое бойцов, но остальные, сохраняя завидное самообладание, построились в плотную фалангу и двинулись по улице в обратном направлении. Не давая орде приблизиться, серобокие отражали нападения со всех сторон ударами штыков и выстрелами из пистолетов, а Хикокс расчищал путь взмахами жужжащего цепного меча.

— Да что вселилось в этих скотов? — рявкнул Уайт, выбрасывая опустевший магазин, но отвращение в его голосе подсказало Катлеру, что капитан уже догадался, в чем дело. Пока в мире бушевала гражданская война, в этот заброшенный городок пробралось иное, более коварное безумие. На Провидение явилась духовная порча.

Худая, как труп, старуха бросилась на них через окно сверху. Сопровождаемая осколками стекла, она с истерическим визгом приземлилась на спину рядовому Доусону и обхватила бойца тонкими руками. Серобокий, которому ведьма вцепилась ногтями в лицо, отчаянно заметался из стороны в сторону и так толкнул другого солдата, что тот рухнул и проехался по снегу. Увидев просвет в фаланге, орда ринулась вперед подобно волчьей стае; жители городка перепрыгивали своих мертвецов, охваченные блаженно-лихорадочной кровожадностью. Вилы вонзились в шею упавшему спиной вверх конфедерату, приколов его к земле. Второй боец, бросившийся прикрыть разрыв в строю, получил заостренным колом в живот. Выронив оружие, парень с застывшим от потрясения лицом схватился за острогу, но мгновением позже невидимый нападавший выдернул его из фаланги.

— Я пробился! — крикнул с тыла Хикокс.

Бросив взгляд через плечо, Катлер увидел сержанта, стоявшего над грудой перебитых вырожденцев. Видимость упала до нескольких метров, и невозможно было понять, что ждет их дальше по улице, но лучших вариантов не имелось. Оборонительный строй рассыпался под напором орды, и, как только психи пробьются внутрь, всё будет кончено.

— Выйти из боя! — взревел Энсор. — Отступаем в быстром темпе!

Бежим… Ему нелегко дался такой приказ, но любой иной поступок оказался бы самоубийством, а им нужно было выжить. Нельзя допустить, чтобы разрослась опухоль, возникшая в этом городке.

— Шевелись! — Катлер размахивал саблей по широкой дуге, а уцелевшие серобокие тем временем пробегали мимо Хикокса. Капитан Уайт оставался рядом с командиром и стрелял из болт-пистолета, который держал двумя руками, чтобы справляться с мощной отдачей.

— Прям как на Ефсиманских Водопадах, Энсор! — прорычал Элиас, отлично понимая, что в происходящем нет ничего общего с той честной резней, и страшась, что они угодили в нечто бесконечно худшее.

— Поберегись! — заорал сержант Хикокс, бросая гранату у них над головами. Увидев, как она падает в самую давку, Катлер развернулся и бросился бежать, толкая Уайта перед собой. Мгновением позже майора толкнула в спину ударная волна. Осколочный заряд растерзал плотно сгрудившихся горожан, словно обдирающий ветер, подбросив в воздух несколько искалеченных тел и повалив остальных, будто кегли. Это задержало толпу не больше, чем на несколько ударов сердца, но потрепанный отряд успел скрыться за пеленой метели.

Пока конфедераты неслись по улицам городка, Катлер слышал, как за ними вприпрыжку гонятся лишенные добычи вурдалаки, издавая раздосадованный вой. Рядовой Доусон бежал чуть впереди товарищей, а ведьма по-прежнему висела у него на спине, словно шизанутый жокей. Серобокий продолжал отмахиваться на ходу, защищая окровавленное лицо, но не мог скинуть старую каргу. Поравнявшись с бойцом, Энсор хирургически точным ударом сабли снес твари голову, но её ноги по-прежнему обхватывали тело конфедерата. Внезапно захихикав, Доусон повернул к майору изуродованное лицо — один глаз ему вырвала ведьма, другой расширился и сиял безумием. Затем здоровяк крутнулся на месте и побежал в обратную сторону, не обращая внимания на крики командира. Катлер бросился было следом, но Уайт силой удержал товарища.

— Ему конец, Энсор!

Где-то рядом распахнулись ставни, и во тьме за окном сверкнул выстрел из дробовика. Вокс-установка на спине Квинни разлетелась на куски, а сам серобокий распластался в снегу. Пока Элиас палил в окно, майор остановился и поднял раненого себе на плечи, а затем они вновь рванулись вперед и выбежали из городских ворот, по пятам преследуемые адом. Мимо промелькнула деревянная табличка, гнилая, источенная червями, но грубо вырезанные на ней слова всё ещё можно было разобрать:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТРОИЦУ — нас. 487

«Уже нет, — мрачно подумал Катлер. — Нет, как ни считай».

Заключенный проснулся от собственного хриплого смеха. Ослепленный внезапным ярким светом, он почувствовал, что снова проваливается в кошмар. На сей раз, узник удержался и отбросил забытье, одновременно сражаясь с ремнями, которыми был привязан к креслу с высокой спинкой. Наконец, сияющее пятно превратилось в камеру с обитыми мягким материалом стенами, и он вспомнил, что по-прежнему…

…спит.

Через мерцающую стену силового поля на заключенного смотрел чужак. Его морщинистое, тускло-голубое лицо клиновидной формы выглядело несомненно древним, но глаза лучились восхищением.

— Добро пожаловать, полковник Энсор Катлер, — произнес ксенос на идеальном готике. — Меня зовут пор’о Дал’ит Сейшин из Гармонии Прихода Зимы, и я искренне желаю пройти с вами по дороге дружбы.

Глава восьмая

День 44-й — Клубок

В дрейфе

Рив права — мы безнадежно заблудились.

Из дневника Айверсона

«Если ты не знаешь своего места в Тау’ва, ты не знаешь себя. А если ты не знаешь себя, тебе нигде нет места».

из памфлета «Приходит Зима»

Продравшись через очередную стену цепких папоротников, Клэйборн Жук вырвался на полянку. Боец втягивал воздух короткими, хриплыми вдохами, пытаясь дышать в унисон с ударами колотящегося сердца. Ливень злобно бомбардировал джунгли, превращая почву в ненадежную вязкую грязь, но арканец, бежавший с головокружительной быстротой, опасался снижать скорость. Преследователи были слишком близко, Клэйборн слышал, как они перекрикиваются и топают в зарослях, не дальше, чем в тридцати шагах позади. Пока пустошник неплохо уходил от погони, но приближался момент, когда придется идти ва-банк.

Дрон тау с протяжным свистом рассекаемого воздуха пронесся над головой Клэйборна и развернулся, беря человека на прицел. Арканец широко ухмыльнулся парящему диску и тут же скрылся за коралловыми развалинами в центре поляны. Руины представляли собой одинокий, невысокий и грубый обломок, но его хватило, чтобы очистить двадцать квадратных метров джунглей. Более чем достаточно для плана Жука.

Раздался победный вскрик — первый из янычаров Гармонии выскочил на опушку и заметил арканца. Клэйборн устремился под защиту деревьев, сопровождаемый пляшущими вокруг тонкими лучами целеуказателей. Собрав последние силы, боец ускорился и нырнул в укрытие, пригибаясь и уходя от скрещенных очередей фиолетового огня. Перекатившись, Жук поднялся на колени, выхватил карабин и развернулся, но всё уже закончилось без него.

Когда янычары пробегали мимо развалин, товарищи Клэйборна выскочили из-за коралла и подсветили спины противников шквалом лучей собственных целеуказателей. Чередой прозвучали пикающие звуки отключения оружия, означающие условное убийство охотников, и все они один за другим выбыли из игры. Командир отряда выругался и отбросил бесполезный карабин, а Жук тем временем неторопливо вышел из «зеленки» и присоединился к своей победоносной команде.

Мистер Рыбка улыбнулся ему, и бойцы хлопнулись ладонями, словно старые братухи. По правде говоря, провожатый-саатлаа действительно стал для пустошника кем-то вроде настоящего друга, первого за многие годы. Как-то раз аскари назвал арканцу свое настоящее имя, но «мистер Рыбка» уже прижилось, а туземец как будто не парился насчет этого.

Клэйборн считал, что жизнь была бы офигенно проще, если бы больше народу так же легко плыли по течению, как этот парень.

— Ловко сработано, друг Жук, — объявил Рикардо Альварес, лидер команды охотников. — Такое мастерство в поле почти компенсирует твои сомнения насчет Тау’ва.

— Сомневаясь, остаешься настороже, — уколол его арканец.

— Кауйон, — произнес кто-то позади них электронным голосом, монотонным и лишенным интонаций. Все повернулись, и Клэйборн прищурился в поисках скрытого наблюдателя. Затем разведчик кивнул, разглядев на краю поляны участок дрожащего воздуха, примерно человекоподобной формы. Прозрачный объект, обрисованный струйками воды, выглядел так, словно дождь создал его из пустоты; в других условиях маскировочный скафандр оказался бы почти невидимым.

— Это честь для нас, шас’уи Джи’каара, — поклонился Альварес, принимая комплимент от лица всех. Кауйон, что примерно переводилось как «Терпеливый охотник», было названием одного из двух основополагающих философских течений в искусстве войны тау. В этом подходе упор делался на незаметность и хитроумие, использование приманок с целью завести неприятеля в ловушку.

— Приемлемое воплощение теории, но ты сильно рисковал, — продолжил дождевой призрак, обращаясь к Жуку. — Если бы враг использовал следопытов, твоя уловка могла не сработать.

— Ребятки оборзели немного, — ответил Клэйборн. — Я знал, что они купятся.

Силуэт блеснул, после чего затуманился и постепенно обрел плотность, превратившись в компактный БСК черного цвета, с внушительной скорострельной пушкой на правой руке. На взгляд Жука, ксенос скорее походил на более крупного и лучше защищенного воина огня, чем на скрытного диверсанта, но все его преимущества, как всегда, опирались на техноколдовство тау. Конечно, эффективность встроенного искажающего поля не вызывала сомнений, но арканец считал, что настоящее искусство незаметной разведки заключается в другом.

— А ты, янычар Жук, — спросила Джи’каара, — не в той же ли степени… оборзел?

Вспомнив собственную ухмылку в адрес дрона, Клэйборн учтиво пожал плечами.

— Как я уже говорил, я свое дело знаю, шассы, — ответил боец, запнувшись на чужацком звании.

— Ты возвышен мужеством, но принижен гордыней, — заметила тау.

— Да всё не так, — Жук сам удивился, что начал спорить, как будто ему не наплевать.

Глядя в непроницаемую, усеянную кристаллами лицевую пластину, арканец понял, что хочет узнать, как на самом деле выглядит Джи’каара. Альварес сказал, что их офицер — женщина, но угловатая броня и невыразительный тон вокс-кодера никак это не подтверждали. Впрочем, что-то такое в поведении чужака говорило Клэйборну, что Джи’каара, несомненно, она. Когда на тау находило, она становилась настоящей сукой, и случалось подобное слишком уж часто. Но, кем бы дамочка ни была под всей этой броней, ей точно подходило определение «сердитый ксенос».

— Или ты будешь жить долго, или быстро погибнешь, янычар Жук, — заключила Джи’каара перед тем, как усилить мощность динамиков и обратиться к соперничавшим командам. — Упражнение окончено, возвращаемся в Диадему.

После этого она исчезла.

— Думаю, — Рикардо с улыбкой хлопнул Клэйборна по спине, — ты нравишься нашей шас’уи, друг Жук!

Транспортник «Моллюск» медленно двигался через липкий смог, скользя прямо над водой. Жужжащие антигравитационные турбины почти не тревожили поверхность громадной опухоли-озера.

«Мертвая вода», — подумал Клэйборн.

Мистер Рыбка рассказывал ему, что это место называлось Амритаа, то бишь «Источник жизни», но, похоже, кое-что здорово поменялось с тех пор, как древние саатлаа подобрали имечко. Огромное озеро было натуральным внутренним океаном, но размер не делал его менее дохлым. Или менее вонючим…

Отхаркнувшись, Жук сплюнул за борт судна, добавив комок черной слюны к липкой слизи. Смрад, поднимавшийся от воды, сам по себе был довольно мерзким, но что действительно доставало Клэйборна, так это смог. Он висел над всей долиной, сажей оседал на растениях и собирался в толстый отвратный слой у поверхности озера. Гадость пролезала всюду, от неё чесалась кожа и саднило в глотке, но во время перехода скрываться было негде. Тау выдали им всем дыхательные маски, вот только дешевые штуковины быстро засорялись и становилось ещё хуже, чем без них. Их не носил никто, кроме полных жополизов, которые постоянно расстилались перед господами-ксеносами.

«Конечно, сами господа от наших напастей не страдают», — мрачно заметил про себя Жук, глядя на чужачку в доспехе, которая стояла на носу скиммера. Несомненно, в шлем Джи’каары была встроена достаточно мощная система фильтров, ничего похожего на серийный хлам для людей-пехотинцев. Но женщина-тау хотя бы относилась к подопечным с некоторым уважением, не то что остальные синекожие в Диадеме.

Диадема… Вот ещё одно напыщенное, неподходящее имя. Гвидо Ортега объяснил, что «диадема» — это шикарное название короны, но в громадном строении Механикус, которое словно корона возлежало на озере, не было ничего царственного. Честно говоря, гигантский очистительный комплекс казался Клэйборну самой уродливой штукой, виденной им в жизни. Буровая платформа, скрытая в глубине Клубка, была построена ещё во время первого умиротворения Федры, больше тысячи лет назад.

И, Преисподние побери, смотрится она на все свои годы…

Прямо сейчас древний комплекс выплывал из смога, раскинувшись над озером паутиной свай и труб, словно колоссальная медуза из железа и скалобетона. «Купол» её представлял собой головоломное сочетание заводских строений и жилых помещений, ощетинившихся дымовыми трубами и башнями охладителей, которые соединялись между собою сетью трубопроводов и переходных мостиков. Видимая часть платформы уже была размером с город, но Жук знал, что щупальца этого чудовища уходят глубоко под воду, пробивают заиленное дно озера и вонзаются в живой коралл, словно клыки какого-то промышленного вампира. Они высасывали кровь планеты и прокачивали её вверх, к перегонным цехам, где жидкость, после фильтрации и очистки, становилась прометием. В процессе переработки комплекс выбрасывал грандиозные объемы отходов, заполняя долину ядовитым шлаком и дымом.

«Неудивительно, что леди Федра нас так ненавидит, — подумал Клэйборн. — Мы ведь уже сотни лет вытягиваем Ей кишки. Тау рядом с нами просто мошкара, пусть ксеносы и забрали Диадему себе…»

Транспортник приблизился к монстру, и Жук услышал стук его сердца — глубокий, голодный звук, который отдавался в крови арканца и заставлял стучать зубами. Как и дым, этот ритм хуже всего переносился вне укрытия, на открытом пространстве. Довольно скоро на янычар накатило что-то вроде тошнотной волны, и многие начали блевать, причем хуже всего приходилось бедному Ортеге. Пожилой верзантец, с пугающе серым и осунувшимся лицом, прижимался к борту «Моллюска». За время, проведенное с арканцами, некогда грузный пилот похудел и закалился, но он был просто слишком стар для таких нагрузок. Клэйборн решил поговорить с Альваресом, чтобы Гвидо позволили не участвовать в бесконечных военных играх Джи’каары. Поговаривали, что она хочет вымуштровать отряд хороших следопытов, но Ортега никак не смог бы попасть туда, так зачем его мучить?

Кроме того, если у старика не выдержит сердце, то собственным планам Жука придет полный и окончательный фрагдец.

Внезапно ослепительное сияние рассекло смог, превратив мир в негативную картинку самого себя. Янычары прикрыли глаза, но через пару секунд луч двинулся дальше и пропал; огромный прожектор возобновил равномерное вращение. Громадный маяк, установленный на самой высокой точке Диадемы, казался недреманным оком, которое наблюдало за озером в поисках приближающихся врагов. Клэйборн с тревогой подумал, не может ли этот страж увидеть его насквозь, и, словно подтверждая опасения арканца, «Моллюск» снова осветился. На этот раз транспортник озарили фары «Каракатицы», пронзив лучами туман, и Жук машинально затаил дыхание. Подлетев к ним, гравитанк выпустил любопытного дрона, навстречу которому вылетело «блюдце» Джи’каары, издавая приветственное механическое щебетание. Удовлетворенный стражник тут же скользнул прочь.

«Обычная проверка! — выбранил себя пустошник. — Пора бы уже и привыкнуть».

Он провел в Диадеме уже почти месяц и не в первый раз пересекал озеро, но до сих пор ощущал беспокойство при каждом переходе. Арканец насчитал как минимум шесть «Каракатиц», рыскающих над водой, а маршруты их патрулей пересекали стремительные «Пираньи» и звенья чирикающих дронов-стрелков. У основания платформы скрывалась более тяжелая бронемашина, отслеживающая приближение «Моллюска» поворотами башни с тяжелым ионным орудием. Рикардо рассказывал, что «Рыба-молот» — это убийца танков, вариант стандартной «Каракатицы», в котором пожертвовали вместимостью ради огневой мощи. Поглядев на здоровенную пушку, Клэйборн прикинул, что даже попадание из неё по касательной может снести «Часового». Да, ксеносы здесь на авось не полагались.

«Никогда не видел столько синекожих в одном месте, — подумал Жук. — Может, они здесь только ради прометия, может, ради чего-то ещё, но старая платформа важна для ксеносов. Возможно даже, тут их штаб в Клубке».

Транспортник проскользнул в сплетение пирсов, раскинувшихся вокруг комплекса наподобие расслабленных щупалец, и неторопливо занял место у причала. Грузные боевые сервиторы в тяжелой броне патрулировали набережную, проносясь туда-сюда на элегантных антигравитационных подушках. Головы этих существ были всего лишь кусками мертвого мяса, которые выступали из железных торсов и свисали между массивных наплечников, словно высушенные плоды. Взглянув в слепые, молочно-белые глаза сервиторов, Жук содрогнулся: как ни посмотри, это были живые мертвецы с промытыми мозгами, сращенные с машинами и поставленные на службу Империуму в качестве бездушных рабов.

Вот только эти ходячие трупы даже не ходят, и уж точно больше не служат Империуму…

Если обычные сервиторы были помесью человека и машины, создания Диадемы являлись тройственными гибридами, ещё немного удаленными от людского облика касанием ксенотеха. Гладкие обводы антигравитационных подушек указывали на то, что нижние части охранников произведены чужаками, как и скорострельные пушки, встроенные в их правые руки, и антенны дронов, торчащие из черепов. Эти высокотехнологичные плюмажи соединяли мертвецов с системой безопасности комплекса, что обеспечивало им сверхъестественную остроту восприятия. Подобное отвращало Клэйборна сильнее прочих актов насилия, совершенных над сервиторами. Порой арканец готов был поклясться, что за их покрытыми катарактой глазами пылает искренняя ненависть…

Если тау такие охрененно просвещенные, что ж они, когда открыли тут лавочку, не избавились от этих несчастных ублюдков, а тоже решили с ними поразвлечься?

Но Жук уже знал ответ — за время, проведенное в Гармонии, он весьма неплохо разобрался в образе мыслей синекожих. Если многие расы цеплялись за благородные понятия вроде чести, славы или праведной ненависти, тау просто делали всё необходимое для победы. Постоянно болтая о Высшем Благе, они оставались прожженными прагматиками, народом материалистов, и считали окружающий мир мерзким, но подчиняющимся законам логики. А раз так, его можно было обтесать, обстругать или без изысков обработать кувалдой, чтобы придать нужную форму. Самое главное, тау ненавидели расточительство и обожали возиться с железками, что и сказалось на судьбе аугментированных зомби, доставшихся чужакам «в нагрузку» к Диадеме.

«Хотя, чисто технически, зомби не принадлежат синекожим, — сообразил арканец. — Наверное, парни-шестеренки до сих пор тянут за ниточки».

Сервиторы не были единственными пережитками прошлого в комплексе. Кроме них, тут обреталась целая куча жрецов Механикус, включая аж целого магоса, которых поддерживала армия техногвардейцев — Альварес называл их «скитариями». Аугментированные здоровяки составляли постоянный гарнизон буровой платформы, в отличие от команд янычаров, просто тренировавшихся в этом районе. Поначалу Клэйборн удивился, узнав, что всех скитариев рекрутируют из аборигенов Федры, но, учитывая возраст Диадемы, решение было совершенно естественным. Изначально охранявшие комплекс солдаты-иномиряне давно уже умерли, и жрецы вынужденно набирали — или, что более вероятно, захватывали — новых бойцов на месте.

Конечно, у самих шестеренок всё было по-другому. Механикус обладали знаниями, способными сделать их практически бессмертными, хотя и расплачивались за долгую жизнь полной утратой человеческого облика. После столетий беспощадных аугментаций магос Каул и его дружки могли как угодно выглядеть под просторными красными рясами, и Жук сомневался, что их до сих пор можно называть людьми.

Я по-прежнему не понимаю, что за дела с этим местом. Чем парни-шестеренки занимались тут целыми столетиями? Застряли тут, когда выдохлось первое умиротворение планеты, или захотели остаться? А что они поделывают сейчас? Работают рука об руку с тау, или сидят на положении почетных рабов, как и все мы?

Взбираясь на пирс, Клэйборн понял, что ещё далек от раскрытия тайны Диадемы. Возможно, она никогда ему не поддастся.

— Субъект-11 упорно продолжает пассивное противодействие моим попыткам добиться взаимопонимания. Следуя врожденным моделям поведения, он скрывается за барьером атавистической враждебности, — пор’о Дал’ит Сейшин сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и странно человеческим жестом сложил пальцы «домиком». — Данный субъект представляет собой крайне озадачивающий, но вместе с тем интригующий парадокс.

Посланник касты воды тау, который сидел, скрестив ноги, на мягком куполе парящего тронного дрона, напоминал мистика, погруженного в какую-то глубокую медитацию. Изможденное тело о’Сейшина окутывали лазурные одеяния из переливающегося шелка, которые переходили в твердый воротник с высокой тыльной частью. Хотя лицо посланника казалось всего лишь костяным клином, обернутым в серый пергамент, черные глаза на нем сияли решимостью.

В свои восемьдесят три пор’о был глубоким стариком, прожившим намного дольше, чем было отпущено природой представителям его расы — всё благодаря омолаживающим технологиям магоса Каула. Несомненно, более ортодоксальные коллеги о’Сейшина могли бы не одобрить подобное искусственное долголетие, но сам он твердо знал, что это ради Высшего Блага. Престарелый тау видел, как зарождалась головоломка войны на Фи’драа, и собирался дожить до её логического завершения. Правда, если события будут развиваться в соответствии с планом, ждать придется ещё очень долго.

— Как я утверждал ранее, гуэ’ла подвержены расовой склонности к глубоким психозам, — продолжил о’Сейшин. — В дальнейшем я собираюсь исходить из гипотезы о том, что болезнетворные грибковые организмы, загрязняющие атмосферу планеты, способны вызвать психотропную реакцию у особо эмоциональных личностей…

Раздался звонок в дверь, и посланник вздохнул.

— Отложить запись, — приказал он инфодрону и обернулся. — Войдите.

Покрытая шрамами женщина-воин, появившаяся на пороге, почти незаметно склонила голову. Неуважительное поведение для тау её ранга: да, она была ветераном касты огня, но о’Сейшин достиг высшего чина среди водников. Пусть в их обществе не существовало предубеждения против нижестоящих, необходимо было уважать опыт старших и повиноваться им. В отсутствии высокопоставленного воина огня, посланник начальствовал над посетительницей.

— Вы меня вызывали, о’Сейшин, — утвердительно произнесла Джи’каара, с дерзкой фамильярностью используя его личное имя.

— Совершенно верно, шас’уи, — отозвался посланник, отвечая совершенной учтивостью на её неуважение. — К сожалению, ваш запрос о переводе в подразделение, действующее на передовой, был отклонен. По-видимому, причина отказа кроется в великолепных результатах, достигнутых вами при обучении новобранцев гуэ’ла. Ваши умения слишком ценны, чтобы рисковать ими.

«И тебе лучше всего оставаться там, где я могу наблюдать за тобой», — подумал о’Сейшин.

— Я — воин, — с горечью произнесла женщина. — Я рождена сражаться.

— Поправлю: вы рождены служить Высшему Благу, — ровным голосом ответил посланник. — И в настоящее время Высшее Благо требует, чтобы вы тренировали достойных янычар.

Ноздри о’Сейшина вздрогнули в том, что у тау сходило за улыбку.

— Впрочем, у меня есть для вас и хорошие новости. Ваши достижения были замечены шас’элем, и он одобрил ваше повышение в звании, шас’вре Джи’каара.

— А что насчет моего запроса о встрече с шас’элем? — в голосе женщины не было и намека на благодарность, и посланник нахмурился, всё же потеряв терпение от такой наглости.

— Обрабатывается, — сказал о’Сейшин, — но исполняющий обязанности командующего обременен многочисленными и тягостными задачами. Будьте уверены, он вызовет вас в надлежащее время.

— Прошло много ротаа с того момента, как я доложила о предательстве гуэ’ла в Раковине, — не отступала Джи’каара. — Я принесла клятву последствий своим товарищам, когда они умирали.

— Шас’эль Аавал извещен о вашем беспокойстве. А пока примите к сведению, шас’вре, что я запросил для вас боескафандр XV-8.

— В этом нет необходи… — начала она.

— В этом есть необходимость! — рявкнул посланник. — Согласно личному делу, вы обучены владению БСК, а с этого момента являетесь старшим по званию воином огня в Диадеме. Вы должны быть готовы к любому повороту событий.

Взглянув на хронолог инфодрона, о’Сейшин увидел, что близится время очередной беседы с Субъектом-11.

— К сожалению, вынужден прервать наш разговор, шас’вре. На меня тоже возложены разнообразные обязанности в служении Высшему Благу.

— Не, друг Жук, ты так и не врубаешься. Высшее Благо по-другому работает, — настаивал Альварес. — Это нечто новое, парень, нечто лучшее, чем брехня, которую доны и падре втюхивали нам целую вечность.

— Да я понимаю, но на пехтуру, вроде нас с тобой, всем точно так же наплевать, — ответил Клэйборн. — Конечно, эти парни-тау нормально с нами обращаются — уж точно лучше, чем патриции у меня на родине, — но это не значит, что чужаки о нас заботятся.

— Они вернули мне голос, друг, — Рикардо постучал пальцем по шрамам на шее. Это была старая рана и любимый аргумент верзантского дезертира. — Я ведь рассказывал, как тот псих-комиссар реально жестко двинул мне, помнишь? Так зачем же тау собрали меня по кусочкам, если им наплевать?

Со стороны других янычар Гармонии, которые собрались в спальном помещении казармы, донеслось согласное бормотание. Мистер Рыбка явно забеспокоился, а Ортега предостерегающе взглянул на Жука, но арканец не обратил на них внимания, слишком раздраженный, чтобы отступить.

— Они тебя починили, потому что ты хороший солдат, — возразил Клейборн. — Ты им полезен, но остаешься просто шестеренкой Большой Машины, точь-в-точь как в Империуме.

— Не, друг Жук, тут речь идет о совсем другой машине, — произнес Альварес. — Конечно, я шестеренка, но и воины огня — шестеренки, и водные говоруны, и даже сами эфирные. Понимаешь, мы все тут вместе, каждый делает частичку общего дела ради Высшего Блага. И мы здесь потому, что верим в это, а не потому, что какой-то двинутый пендехо в черной коже приставил нам пушку к затылку.

— И чужаки не судят человека по крови, — влез Эстрада, многозначительно кивая в сторону тучного верзантца, развалившегося на койке. — Иначе жирный Олим до сих пор всеми бы тут командовал.

— Точняк! — яростно закивал Рикардо. — Тау вознаграждают людей по их способностям, а не за то, что они родились в нужном клане.

— Но к самим-то тау это не относится! — победно заявил Жук. Увидев непонимающие взгляды, он продолжил. — Я хочу сказать, для них всё определяется при рождении, верно? Тау, который родился воином, не позволят ничего строить, тот, что родился строителем, не сможет сражаться, как бы он ни истерил. Касты — это тюрьмы, из которых чужаки не могут сбежать.

— А с чего вдруг воин захочет что-то строить? — до Эстрады, похоже, действительно не дошло.

— Новичок имеет в виду, что в твоей логике есть недочеты, сеньор Эстрада, — апатично заметил Олим, изгой команды. — Он, надо признать, весьма смышленый для простолюдина.

— Ты чё-то там вякнул, дон? — прорычал тот, разворачиваясь к низложенному аристократу. Кристобаль съежился от страха, инстинктивно прикрывая покрытое синяками лицо, похожее на картофелину.

— Спокойно, друг Эстрада, — Альварес удержал товарища. — Друг Олим уже знает свое место в Тау’ва.

Рикардо благосклонно улыбнулся сжавшемуся толстяку.

— Перед тем, как уйдешь на смену в башне связи, не забудь почистить сортиры. Смотри, не разочаруй меня, друг Олим.

Кристобаль выметнулся из комнаты, словно очень толстая мышь, стараясь подальше обходить остальных янычар. В это время Альварес с той же улыбкой повернулся к арканцу.

— А ты, друг Жук, пока что мало времени провел в команде. Тебе предстоит длинный путь, но мыслить всё равно нужно шире…

— Это я ему постоянно твержу, — вступил в разговор Ортега, неторопливо подойдя к ним с примирительной улыбкой. — Но слушает ли он?

Гвидо пристально посмотрел на Клэйборна, и разведчик беспомощно пожал плечами. Действительно, пожилой верзантец не раз предостерегал его от пререканий с другими янычарами, но Жук раз за разом вступал в одни и те же споры. Что самое идиотское, ему нравились Рикардо и остальные ребята. Иногда Жуку даже казалось, что во всей этой теме с Высшим Благом действительно может быть что-то хорошее.

— С ним надо попроще, — продолжил пилот. — Боюсь, этим арканским невежам недостает ума и мудрости Верзантских Морекровных вроде нас с тобой, друг Альварес.

— Это здесь ни при чем, друг Ортега. Вот, посмотри на его родича, — Рикардо указал на ещё одного новобранца, уткнувшегося в ламинированную копию памфлета «Приходит Зима». — Он схватывает всё на лету, не так ли, друг?

Чтец посмотрел на них, и его изуродованное лицо расплылось в редкозубой улыбке.

— За Высшее Благо, — растягивая слова, произнес Джейкоб Дикс. — Чертовски правильно!

— Это неправильно! — прорычал Оди Джойс по встроенному воксу доспеха. — Мы уже почти целый месяц наблюдаем за этими еретиками-ксенолюбами, но до сих пор прячемся в холмах, как шакалы. Бог-Император нас не для этого создавал!

Остальные зуавы, скрытно расположившиеся на гребне холма, разразились хором потрескивающих одобрительных голосов. Рыцари стояли растянутой шеренгой, на большой высоте над озером, затянутым смогом, и наблюдали за активностью в зоне базы мятежников. Сам комплекс оставался для них невидимым, не считая медленно поворачивающегося луча маяка, но с этой позиции арканцам открывался обзор на пересечение водных путей. Под ними постоянно сновали корабли, прибывающие в озеро из Клубка или убывающие в обратном направлении.

— Мы нашли центр опухоли, братья! — пламенно продолжал Джойс. — Сколько нужно ждать перед тем, как выжечь её?

Капитан Мэйхен нахмурился, в очередной раз сожалея, что принял наглого зеленого новичка в братство зуавов.

— Будем ждать, сколько понадобится, парень, — ответил он. — Полковник подаст сигнал, когда придет время.

— Не хочу проявить неуважение, сэр, но, скорее всего, он уже пошел на корм шкрабам, — возразил Оди.

— Энсор Катлер жив. Если бы полковник умер, она бы это знала.

— И вы верите слову северной ведьмы, капитан? — в тоне юноши звучало презрение, от которого Джон просто побелел. — Кровь императора, да она вообще может работать на синекожих!

Зуавы вновь заголосили в поддержку Джойса, и Мэйхен заскрежетал зубами, начисто перекусив незажженную сигару. Мальчишка присоединился к «Парокровному» братству всего пять месяцев назад, но старую гвардию уже тянуло к нему, будто к какому-то герою. Последствия блистательной карьеры Оди превзошли худшие опасения Джона Мильтона по поводу принятия в рыцари простых солдат, но тогда у него не было выбора.

В первые недели пребывания на Федре арканцы жестоко страдали от коварных инфекций: лихорадки и грибковые заражения прокатывались по рядам бойцов, словно лесной пожар. Слегли почти все, а тридцать три человека, включая двоих зуавов Мэйхена, так и не оправились. В результате у капитана осталось одиннадцать доспехов и всего девять аристократов, чтобы управлять ими. Вынужденный выбирать из числа обычных серобоких, Джон твердо вознамерился найти лучших кандидатов.

К несчастью, самым лучшим оказался новичок из отделения «Пылевые змеи», который относился к Имперскому Кредо со страстью, граничащей с тупостью. Товарищи успели прозвать Джойса «Пастырем», и шуткой это было лишь наполовину. Парень обличал всё подряд, разглагольствуя об Адском Пламени, но при этом обладал истинным мужеством и силой духа, благодаря чему приобрел немало почитателей. Когда оказалось, что Оди не подвержен хворям Федры, юноша окончательно утвердился в статусе полковой легенды.

Мэйхен, до сих пор страдающий от дюжины болезней, ненавидел Джойса со всей злобой угасающего альфа-самца волчьей стаи. Если бы парень не был так чертовски талантлив, Джон уже давно бы выгнал его из отряда, но Оди понимал броню просто поразительно, на уровне инстинктов. Через пару недель после принятия в братство юноша расхаживал в доспехе свободно, будто ветеран, а месяцем позже превзошел наименее умелых рыцарей. После этого от новичка уже не получилось бы избавиться.

— Император благословил нашу плоть железом, а сердца — огнем! — напыщенно воскликнул Джойс. — Я не позволю, чтобы бред ведьмы-дикарки определял мою судьбу!

— Хватит, парень! — рявкнул Мэйхен, разъяренный тем, что приходится защищать женщину, которую он сам презирал. — Полковник доверяет северянке, и до сих пор она вела нас верной дорогой. Нет причин сомневаться в ней сейчас.

Джону почти чувствовал напряжение, повисшее в вокс-канале, но Оди всё-таки хватило ума заткнуться. Борясь с раздражением, капитан заговорил спокойнее.

— Мы — стальной хребет 19-го, а не толпа сорвиголов в зеленых кепи, распаленных чтением Евангелия. Мы получили приказы и будем их выполнять, а если не сделаем этого, то превратимся в отступников.

— Он вернулся, — затрещал в ухе Мэйхена голос Валанса, говорившего по закрытому каналу. — Меньше минуты назад вошел в лагерь, капитан.

Приняв сообщение разведчика, Джон Мильтон передал командование Уэйду и зашагал прочь. Давний ведомый Мэйхена оказался единственным зуавом, который не поддался загадочному обаянию мальчишки-пастыря, единственным, кто остался верен старым порядкам. Топая по другому склону холма, капитан удивлялся, каким образом всё оказалось настолько адски-пламенно сложным. Как вышло, что он поддерживает Энсора-мать-его-Катлера и защищает его шлюху-северянку?

Прежний капитан Мэйхен не упустил бы возможности сковырнуть обоих с насиженных мест и пробиться в командиры полка. Честно говоря, Джон даже разделял желание Оди поскорее выступить в долину и начать сражение. Так что же изменилось?

Колокольный звон огласил измененье, как когтистое карканье — гимн воронью, поприветствовал он проклятья долину, куда мертвецы пришли умирать…

Рыцарь фыркнул, ощутив слова, проползшие ему в голову подобно пиявкам. Семь Преисподних побери Эмброуза Темплтона и его запутанные бредни! Джон подозревал, что только из чувства вины сохранил записную книжку, оставленную исчезнувшим капитаном. Они никогда не были друзьями — по правде, даже намека на это не было, — но никто не мог отрицать, что Темплтон показал себя достойным лидером в первый день посреди этого ада.

Но Мэйхен тогда отвернулся от него.

«Уходи», — сказал он человеку, просившему о помощи, и Эмброуз ушел. Поэтому Джон начал читать его записную книжку и почему-то никак не мог закончить. Постоянно терялся где-то посередине поэмы, когда её смысл начинал ускользать, оборачиваться вокруг самого себя. Это заставляло капитана возвращаться назад и приступать к чтению с начала — снова, и снова, и снова…

Неужели меня преследует призрак неоконченной повести мертвеца?

От этой мысли рыцарь содрогнулся внутри доспеха. Как бы то ни было, обреченная эпопея Темплтона, словно червь, прогрызла душу Джона, испещрив её дырами сомнений. Последнее время капитан постоянно вспоминал погибшую жену и дочерей, возвращался в кошмар, который уже не могла сдержать одна только ярость.

Мэйхен вновь поклялся сжечь коварную книгу, прекрасно понимая, что не сможет так поступить.

— Риск слишком велик, — настаивала ведьма, впиваясь в Хардина глазами, похожими на голубовато-зеленые звезды. — Против нас в Диадеме собраны многочисленные и могучие силы. Нельзя безрассудно рисковать «Часовыми» ради твоего замысла.

Выведенный из себя Вендрэйк грохнулся на стул напротив северянки и вытер пот с землистого, покрытого щетиной лица, причем рука капитана при этом тряслась. В тесной каюте было душно и жарко, но пилот «Часового» привык к таким вещам.

«Не привык он сражаться на неправильной стороне, — решила Скъёлдис. — Даже если понимает, что «неправильная» сторона в действительности правильная».

Все они непросто переносили добровольное изгнание полка, но Хардину Вендрэйку приходилось тяжелее других. Несмотря на щегольской, беспутный облик, капитан был идеалистом, а идеалисты всегда падали с большей высоты. Вне всяких сомнений, небрежный мужик, развалившийся перед северянкой, и близко не походил на прежнего удалого офицера-патриция. С нечесаными волосами, забранными под красную бандану, кавалерист больше напоминал дикого джунглевого бойца, чем выпускника Капитолийской академии.

Особенно с этими индиговыми пятнами в глазах…

— Капитан, я просила тебя отказаться от Славы, — напомнила женщина. — В этом грибке скрывается порча.

— А я говорил тебе, что Слава держит меня в тонусе, — с нездоровой улыбкой ответил Хардин. Напряжение между ними спало после того, как Скъёлдис спасла капитану жизнь там, в Раковине. Порой ей казалось, что они движутся к хрупкой дружбе, но Вендрэйк до сих пор не доверял северянке.

А почему он должен, если мы с Белой Вороной так бережем свои секреты? Давно надо было рассказать Хардину об Авеле. Он заслуживает того, чтобы узнать правду.

— Когда ты спал последний раз? — спросила Скъёлдис.

— Слушай, ведьма, я тронут такой заботой, но пришел к тебе не за этим, — капитан подался вперед, глядя ей прямо в глаза. — Мы должны выручить этого комиссара.

— Если ты спасешь его, то комиссар немедленно обратится против тебя, я почти в этом уверена, — со вздохом ответила северянка. — Такие люди печально известны своей несдержанностью, капитан.

— Но он идет под Семью звездами, и выглядит, как арканец. Я думаю, он хочет поговорить.

— Или заманивает тебя в ловушку.

— Нам нужно рискнуть, — не отступал Хардин. — Мы уже почти девять месяцев играем по правилам Катлера, бродим по Клубку, словно пешки на доске для регицида, ищем искупления, суть которого, кажется, понимаете только вы двое…

— И я обещала тебе, что эндшпиль близок.

— Мне этого уже недостаточно! — огрызнулся Вендрэйк, показав покрытые пятнами зубы. Заметив, что капитан разгневан, мистер Мороз выступил из теней позади него. Скъёлдис покачала головой, и огромный страж шагнул обратно, но кавалерист уловил его движение. За время изгнания у Хардина развилось почти сверхъестественное чутье ко всему, что происходило у него за спиной. Казалось, что арканец боится кого-то, кто подкрадывается к нему сзади.

«Или скачет галопом», ощутила северянка с дрожью психической эмпатии.

Он по-прежнему винит себя в гибели своей протеже.

— Ты должен успокоиться, капитан, — произнесла Скъёлдис, испытывая неприятное чувство дежавю. Неужели все арканские офицеры подвержены безумию? Она что, обречена быть сиделкой то у одного измученного патриция, то у другого?

— Люди теряют надежду, ведьма.

— А ты веришь, что комиссар принесет им эту надежду?

— Я верю, что он принесет им законность, — прошипел Вендрэйк. Увидев пренебрежение во взгляде женщины, он снова развалился на стуле и закрыл глаза, держась на краю изможденного забытья.

Скъёлдис ждала.

— Боргард Ван Галь, — прошептал капитан. — Ты его не знаешь, он замкнутый парень, но, наверное, лучший из моих всадников. Может, не особо одаренный вот здесь, — Хардин постучал себя по виску, — но верный до невозможности и прирожденный кавалерист.

— Не понимаю, к чему ты клонишь…

Он прервал её, устало подняв руку.

— На днях Ван Галь спросил меня, почему мы сражаемся с повстанцами, если это Империум хочет спустить с нас шкуру. Он удивлялся, почему мы просто не перейдем на сторону тау, как все остальные жалкие придурки, которых поимели в этом бардаке. Знаешь, что я ему ответил?

Открыв глаза, Хардин посмотрел на северянку ужасающе пустым взглядом.

— Ни хрена я ему не ответил.

— Вендрэйк, сохраняй терпение. Диадема — именно то, что мы искали, и, как только полковник передаст сообщение…

— Будет слишком поздно, — покачал головой капитан. — Нет, женщина, нам что-то нужно прямо сейчас. Может, ты права, и комиссар окажется чертовым фанатиком, но он — наш единственный шанс.

По-прежнему погруженный в раздумья, Мэйхен вошел в лагерь. Отмахнувшись от нерешительных требований часовых назвать пароль, рыцарь зашагал между беспорядочно раскинувшихся жилтентов, к речному берегу и заякоренным кораблям. Флотилия представляла собой жалкое зрелище: большинство похищенных канонерок и транспортных судов были не более чем поеденными ржавчиной остовами, явно на последнем издыхании.

«Как и сам полк, в общем-то», мрачно подумал Джон. Здесь собрались примерно триста пятьдесят человек, практически все, кто остался от восьми сотен бойцов, покинувших Провидение целую жизнь назад. Эти арканцы выжили, но стали призраками себя прежних…

Скрюченные тени, на вороньей дороге потерянные, что ведет из Отчаянья в Бред…

Мэйхен злобно выбросил Темплтона из головы, пытаясь сосредоточиться на реальности, но тон и сплетение поэмы тут же начали просачиваться обратно, намекая на смыслы, в понимании которых он не нуждался — или не хотел их понимать. Всё серобокие были худыми на грани истощения, с воспаленными глазами, которыми моргали слишком часто или не моргали вообще.

Души обнаженные, пред пустыми зеркалами односторонними, что судьбой или счастьем растраченным созданы, в бездну смотрят дерзновенно или испуганно…

Большинство арканцев страдали от множества болезней — ножной или кишечной гнили, трясинной лихорадки или болотных ожогов, серочешуйной сыпи или лопникожи… Поименный список мелких пыток Федры оказался таким же бесконечным, как извивы Клубка, и единственным, что встречалось у каждого солдата, была убогость. Только гордые «Пылающие орлы» 1-й роты до сих пор выглядели, как единое подразделение. Бронзовые клювастые шлемы и десантное обмундирование выстояли в тяжелых условиях Трясины, тогда как униформа обычных бойцов просто расползлась, вынудив их по мере сил разживаться импровизированной экипировкой.

Многие позаимствовали синтетическую одежду или бронежилеты мертвых янычар, не поленившись соскоблить знаки различия повстанцев. Некоторые пошли дальше и разжились фрагментами доспехов тау — хотя нагрудники ксеносов оказались людям маловаты, наплечники и наголенники из прямоугольных пластин вполне подошли. Даже шлемы удавалось приспособить после небольших переделок. Например, Калли, одноглазый архаровец из «Пылевых змей», словно бы задался целью постепенно превратить себя в воина огня. У ветерана явно были технические способности, и он сумел даже починить прицельную оптику в захваченном шлеме. Многие беспринципные конфедераты сменили лазганы на более легкие и мощные карабины янычар, а Калли расхаживал с целой рельсовой винтовкой.

Более благочестивые солдаты сторонились еретического оружия и сохраняли надежные лазвинтовки провиденческого образца. Следуя примеру проводников-аскари, арканцы шили себе грубые одежды из лоз и шкур животных, в которых выглядели менее цивилизованными, чем дикари их родного мира. Но, несмотря на мешанину чужацкого и туземного барахла, каждый боец сохранил частичку своего наследия: потертую куртку, галифе с багровыми полосками… начищенные пояса и разгрузки из кожи быконосорога… плосковерхие кепи с кокардой в форме бараньего черепа, символа Конфедерации — значки вырезали из костей, такой был обычай в полку…

«Пираты! Мы похожи на Троном забытых пиратов», — печально решил Мэйхен.

— Он там, с ведьмой, — произнес Валанс, прервав раздумья капитана. Джон фыркнул, раздосадованный, что позволил разведчику подойти незамеченным. Казалось невероятным, что такой здоровяк передвигается настолько бесшумно; впрочем, Жак оставался одним из немногих серобоких, к которым рыцарь не потерял доверия.

— Влетел в лагерь, как подорванный, — продолжал Валанс. — Прямо к ней кинулся. Не очень-то это благопристойно, она ж ещё и дамочка полковника, и всё такое.

Джон кивнул под шлемом, узнав «Часового», который стоял рядом с командным судном Катлера. Хардин отсутствовал почти два дня, тенью следуя за идиотом-комиссаром, пытавшимся отыскать 19-й в Клубке. Сам Мэйхен не понимал одержимости другого капитана их преследователем и не обращал на это особого внимания, но недопустимо было, чтобы кавалерист вот так бродил по джунглям, когда столько поставлено на карту. В отсутствие полковника они отбросили прежние размолвки и работали вместе, чтобы удержать полк на плаву, но порочное пристрастие разъело Вендрэйку мозги. Пришло время разобраться с этим вырожденцем.

Как Отчаянье Бред порождает, так и Бред порождает Разлад…

— Заткнись ко всем Преисподним, ты, дохлый ублюдок! — прорычал Мэйхен, и, не обращая внимания на вопросительный взгляд разведчика, зашагал к командному судну.

— Успех нашего плана балансирует на острие ножа, зависит от полной синхронности участников, — настаивала Скъёлдис. — Что, если Энсор позовет, а тебя не будет на месте, Вендрэйк?

— Так спроси его, — ответил капитан. — Я же знаю, ты можешь. Вы общаетесь таким образом с тех пор, как они забрали его.

— Всё не так просто. Полковник — не псайкер, на таком расстоянии сложно коснуться его разума, и это причиняет Энсору боль. Мы составили расписание…

— Что ж, очень скверно, потому что комиссара вот-вот распишут. Мужик плывет прямо в чертову Мясную Кладовку! — прошипел Хардин. — Ты вообще представляешь, что ждет его там?

— Я…

— Вендрэйк! — заорал с берега Мэйхен. — Вендрэйк, вытаскивай свою грибком поеденную задницу с этой лодки! Поговорить надо!

Скъёлдис взглянула на дверь каюты, но взволнованный кавалерист обхватил её запястье.

— Спроси его!

Субъект-11 простонал и начал содрогаться, натягивая ремни, которыми был привязан к креслу. Глаза его были крепко зажмурены, а лицо искажено гримасой мучительной сосредоточенности. Встревоженный припадком, пор’о Дал’ит Сейшин отлетел назад на тронном дроне. Конечно, его отделял от узника барьер силового поля, но посланник не прожил бы так долго, если бы не соблюдал элементарную осторожность.

— Да… — прошептал заключенный, и багряная струйка потекла из его правой ноздри. — Иди за ним.

Внезапно голова пленника резко откинулась назад, и он посмотрел прямо на о’Сейшина глазами, пылающими коварной злобой.

— Троица во мне! — хрипло взревел узник, после чего безжизненно осел в кресле. Посланник с неуверенностью наблюдал за человеком, но тот не двигался, и тау осторожно подлетел обратно к барьеру.

— Вы нуждаетесь в медицинской помощи? — спросил о’Сейшин. Заключенный мгновенно открыл глаза и взглянул на посланника сквозь спутанные белые волосы.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — добивался ответа тау, одновременно думая, не отступить ли вновь. — Кого вы просили привести?

— Просто думал вслух, — просипел изможденный пленник, выпрямившись с заметным усилием. — Мы, люди, иногда делаем так — особенно, если свихнемся.

— Данные проведенного обследования указывают, что ваши когнитивные способности в норме, — заметил о’Сейшин. — Впрочем, у вас проявляются симптомы серьезного расстройства личности, возможно даже, латентной шизофрении…

— Приятно это знать, — фыркнул заключенный.

— Вы правы, друг мой, познание себя — первый и последний шаг на пути к просвещению.

— Я тебе не друг, синекожий.

— Признаю, что так и есть, но всё же стремлюсь преодолеть различия между нами, Энсор Катлер, — ответил посланник.

— Знаешь, Си, ты очень гладко выражаешься для ксеноса-бумагомараки.

— Благодарю, таково мое призвание. Я был рожден ради этого.

Катлер издал глухой, издевательский смешок.

— Вы думаете, что я не понимаю сарказма, Энсор Катлер? — ноздри развеселившегося тау вздрогнули. — Вы ошибаетесь. Я из водной касты, и, как уже упоминал прежде, переговоры — мое призвание…

О’Сейшин сделал паузу и закончил более сбивчиво:

— Сукин-ты-сын!

На этот раз хохот узника был искренним.

— Но вы… — тау наклонился вперед на своем летающем насесте. — Вы решили общаться в манере тупого варвара, которым, совершенно очевидно, не являетесь. Зачем же так настойчиво придерживаться ложного образа?

— Да ты сегодня прям сыпешь вопросами, а, Си?

— Это…

— Твое призвание! Ага, насчет этого до меня уже дошло, — перебил Катлер. — Слушай, почему бы вам просто не прислать сюда плохого ксеноса и начать веселье с иголками и оголенными проводами, или что там вы, синекожие, используете, чтобы добиться ответов? Потому что мне нечего тебе сказать.

— Высшее Благо — это хорошая вещь, поэтому у него нет плохих служителей, — чопорно ответил о’Сейшин. — Подобное стало бы логическим противоречием.

— Ладно, а как насчет Прихода Зимы? — предложил Катлер. — Почему бы тебе не позвать большого начальника, и, может, я поговорю с ним, как солдат с солдатом?

— Возможно, командующий Приход Зимы — это я.

— А я — Небесный Маршал, — внезапно Энсор сбросил маску наглого хама и превратился в делового человека. — В чем цель наших бесед, пор’о Дал’ит Сейшин?

Тау как следует обдумал вопрос. Это был его одиннадцатый визит к командиру отступников, но они ни на шаг не приблизились к взаимопониманию. Посланник вновь обратился к известным фактам: Катлер был захвачен почти месяц назад, его предало отделение собственных бойцов, уставших от разбойничьего существования. Почти две недели полковник, словно дикарь, безумствовал в камере, бросался на силовой барьер и отказывался от еды, пока о’Сейшин не начал сомневаться в его психическом здоровье. А затем, как будто в мгновение ока, человек стал смертельно спокойным. Тогда-то и начались беседы, и, вместе с ними, поединок за разум Катлера.

— Слушай, я не знаю, где мои парни, или что они затевают, — произнес полковник. — А если бы и знал, то, Преисподние побери, никогда бы тебе не сказал.

— Ваши товарищи к делу не относятся, — пробормотал тау, всё ещё пребывая в глубоких раздумьях. — После вашего захвата они не доставляют нам неприятностей. Мы пришли к выводу, что их боевой дух сломлен.

— Значит, вы — глупцы.

«Тебе понадобятся сильные люди, не забывшие, как думать самостоятельно, — вспоминал о’Сейшин слова Небесного Маршала Кирхера. — Забудь о фанатиках, которые скорее умрут, чем прислушаются к новой идее. Забудь о ненадежном отребье, что следует за каждым обещанием перемен, потом начинает мечтать о новых изменениях, и так далее, пока не останется с пустыми руками. Подобный народец — лишь почва для человечества, и с ними ты не построишь ничего, кроме песочных замков. Но завоюй сердца и разумы людей, подобных Энсору Катлеру, и на твоей стороне окажутся истинные герои, за которыми последуют все остальные».

— Чего ты хочешь от меня, ксенос? — настаивал полковник.

Ноздри тау скривились в сухой усмешке.

— Я хочу, чтобы вы поступили правильно, Энсор Катлер.

Скъёлдис хмуро наблюдала за отбытием боевой группы Вендрэйка. Полк не мог позволить себе потерю даже одной из этих драгоценных машин: несмотря на ревностное служение техножрецов, «Часовые» умирали, сломленные Трясиной. Последние восемь шагоходов держались только за счет молитв и запасных частей, снятых с других скакунов. Безумием было рисковать ими ради пустой затеи, но всё же северянка не находила в себе сил упрекнуть Хардина.

«Скажи мне правду о Троице, — вновь настойчиво просил её капитан кавалеристов. — Скажи, что там произошло на самом деле?»

Сомнения, пожиравшие его заживо, были посеяны уже давно, но лежали в спячке и ждали подходящего момента. Ведьма не знала, что заставило их пойти в рост — потеря девушки-протеже или Сама Федра, но Вендрэйк оказался на грани безумия. Он заслуживал узнать правду, о Троице и об Авеле. Скъёлдис открыла бы её кавалеристу, если бы Мэйхен не принялся барабанить в дверь, требуя ответов на собственные вопросы.

Капитан зуавов до сих пор разорялся в лагере, возмущенный пренебрежительным отношением Хардина и напуганный чем-то иным. Северянка чувствовала, что должна поговорить с Джоном, но она слишком устала.

Устала и жутко боялась за Белую Ворону…

Он слишком долго оставался наедине со своими демонами.

Последний телепатический контакт застал полковника врасплох, и на несколько кратких мгновений его душа осталась беззащитной. В этот момент Скъёлдис заглянула внутрь, и демоны Энсора с ухмылкой посмотрели на неё в ответ.

Катлера привел в чувство богопротивный вопль. Встревоженный конфедерат потянулся к сабле, но тут же понял, что это просто ветер свистит в карнизах старого расшатанного амбара. Метель бушевала по-прежнему, угрожая разобрать по доскам сарай, в котором спрятались после боя выжившие бойцы отряда. Они засели на окраине порченого города и наблюдали за дорогой, надеясь, что медленно ползущий полк окажется здесь раньше, чем шизанутые обыватели. Напряжение в продуваемом насквозь амбаре просто висело в воздухе: каждый из серобоких предпочел бы реальные опасности ветра и снега безумным ужасам, до которых было рукой подать, но командир приказал бойцам сидеть тихо.

— В чем дело, Энсор? — спросил Уайт. Морщины на красновато-коричневом лице капитана углубились от беспокойства. — На секунду показалось, что ты уплыл куда-то далеко.

— Просто размышлял, — пробормотал Катлер.

О том, как поступить правильно …

— Надо вернуться, — объявил майор голосом, ставшим громче после того, как реальность упрочилась вокруг арканца. — Нельзя оставлять всё вот так.

— Энсор, этот город затронут варпом, — запротестовал капитан. — Слушай, Форт-Гэрриот, самое большее, в трех днях пути отсюда. Там мы сможем сообщить о здешнем бардаке, и пусть охотники на ведьм разбираются с этими вырожденцами. Их-то для такого и обучали.

— Провидение не вынесет подобного позора, особенно после восстаний, — ответил Катлер. — Мы и так уже на скверном счету у Инквизиции.

— Ты в самом деле думаешь, что они вмешаются?

— Не сомневайся, эти ублюдки, готовые казнить целую планету, кружат над нами, как ястребы, — Энсор мрачно покачал головой. — Пока они позволяли нам самим убираться в собственном доме, но если станет известно, что мы не просто своевольны, а ещё и порчены…

— Но это же просто какие-то позорные трущобы в глуши!

— Может, падение всегда начинается с таких мелочей, — майор вздохнул. — Нельзя рисковать, Элиас. Нас сюда привело провидение, и ради Провидения мы должны вернуться.

— Вижу их! — крикнул сержант Хикокс с верхнего этажа. — Наши парни идут по дороге!

Остальные выжившие, что сидели в амбаре, издали сдержанно-радостные крики.

— Мне надо поговорить с ведьмой, — сказал Катлер, запустив пятерню в блестящие черные волосы. — Может, она знает, с какого бока подойти к этому безумию.

Затем майор сжал плечо товарища.

— Оно закончится здесь, старый друг. Мы его одолеем.

Глава девятая

День 63-й — Клубок

Алое досье

Приближаемся ли мы к центру Клубка или просто плаваем кругами? Невозможно понять, ведь ничто не меняется изо дня в день, кроме остатка убывающих припасов. Уверенным можно быть только в том, что мы движемся по реке через серо-зеленое чистилище, и в том, что Небесный Маршал жестоко посмеялся над всеми нами.

Закончив изучать Алое Досье верховного комиссара, я понял, что в нем содержится всё: полное описание этой гребаной катастрофы, полностью проваленной войны. Она расчерчена схемами проклятой некомпетентности, халатности и абсолютного безумия. Любую, даже самую мелкую улику сопровождают строки, написанные тонким, неразборчивым почерком Ломакс, и каждый её комментарий превращает свидетельство в острое лезвие истины. Если рассматривать эти доказательства по отдельности, то можно списать наши неудачи на простое невезение, но общая картина указывает на — ни много, ни мало — умышленное предательство.

Рассмотрим, например, верховное командование федрийской группы армий. Нам, словно в наказание, достались безмозглые тираны вроде генерала «Железной ноги» Мроффеля, который решил, что танки умеют плавать, и отправил батальон бронемашин в подводную могилу; или высокородные клоуны вроде графа Гилля де Жигала, что развлекается с войной, будто страдающий дальтонизмом игрок в регицид, путая синекожих с зеленокожими, а канонерки с канониссами. К ним примыкают безумцы вроде Вёдора Карьялана и Ао-Олиуса (прозванного «Мясником-Часовщиком» из-за одержимости точным планированием своих обреченных атак). Конечно, в темных уголках Империума взрастает множество подобных дураков и чудовищ, но здесь их выпестовали, чтобы удушить в утробе любую надежду на победу.

Далее в досье следует перечень ошибочных стратегических решений, от просто странных до из ряда вон выходящих. Почему запрещены полеты над вражеской территорией и применение дальнобойной артиллерии? Почему в первую очередь запрашиваются дополнительные танки, а не машины-амфибии? Почему командование отказалось от бригады катаканских джунглевых бойцов, если эти парни, несомненно, рождены покорить Трясину? Почему… почему… почему… Вопросы громоздятся на вопросы, ошибки — на ошибки, и следы каждой из них уходят наверх, к самому Небесному Маршалу.

Долгие годы Ломакс негласно собирала свидетельства неблаговидных поступков Зебастейна Кирхера, увязывая их между собой, создавая доказательства, c которыми, как знала она сама, никогда не смогла бы выступить в суде. Вот почему верховный комиссар передала этот факел мне, единственному человеку на Федре, не вышедшему у неё из доверия. Вот почему она послала меня в Клубок, по следам соотечественников.

Конфедераты никогда не были целью моего возмездия. Они должны были стать моими союзниками.

Из дневника Айверсона

— Знаешь, Хольт, в чем твоя проблема? Ты офрагенно много думаешь, — глубокомысленно заявил Модин и усмехнулся, заметив недобрый взгляд комиссара. — Чё? У тебя опять этот видок, как будто призрака увидел или типа того.

— Просто ответь на вопрос, серобокий, — произнес Айверсон, борясь с тошнотой. Состояние зараженного парня постепенно ухудшалось за последние недели, от него исходила жуткая вонь, и «каюта»-кладовая пропахла разложением. В полумраке лицо Клетуса казалось грубо вырезанным из коралла, а под одеждой бугрилось нечто, когда-то бывшее мускулами.

— Хошь сказать, что тебе больше неохота зависать со стариной Клетом? — с притворной обидой в голосе спросил огнеметчик. — Ты ж ко мне целыми днями не заходишь, Хольт.

— Я хочу знать, выслушает ли меня Катлер, — настаивал комиссар.

— Ну, я, типа, никогда не знал, что там полковнику по нраву, — ответил Модин. — Большие шишки никогда не зависают с пехтурой вроде меня.

— Но Катлер — честный человек?

— По тому, чё я о нем знаю, могу поспорить — он так думает, — боец пожал плечами. — Слушай, если полковник решит, что ты правильный парень, то, скорей всего, поддержит тебя. Особенно, если ты сможешь очистить его имя.

Затем Клетус подозрительно воззрился на комиссара.

— Ты не соврал насчет этого, Хольт? Реально собираешься отмыть 19-й до блеска?

— У меня есть такие полномочия, — последнее время Айверсону легко давалась ложь, — но искупление имеет цену.

— А что насчет меня? — с внезапной горячностью спросил Модин. — Ты вытащишь этого больного фрага Карьялана из его паутинки и измордуешь за то, что он сделал со мной?

— Всё не так просто…

— Ага, я понял уже, — злобно проговорил огнеметчик.

— Не так просто, но да. Даю тебе слово, — сказал Айверсон, твердо решив исполнить обещание. — Вёдор Карьялан — еретик, и я добьюсь, чтобы за свершенные преступления его настигло Правосудие Императора.

Как и всех других чудовищ, которые затянули эту войну и бессмысленно растратили столько имперских жизней.

Клетус долго смотрел на него, и, наконец, кивнул.

— Что ж, тогда мы с милой дочуркой леди Адское Пламя… — боец указал на огнемет, который раздобыл ему Хольт, — будем прикрывать тебя всю дорогу.

День 65-й — Клубок

Безрассудство Модина

Несмотря на предупреждения, Модин сегодня утром забыл об осторожности. Мы с кадетом Рив стояли на верхней палубе, когда внизу вдруг началась какая-то суматоха. Услышав яростные вопли моего безбилетника, я понял, что происходит, но было уже поздно — его обнаружили. Спустившись, мы увидели, как целая толпа летийцев вытаскивает серобокого из каюты. Парень отбрыкивался и отмахивался, дрался отчаянно, как дикий зверь, но противников было слишком много. Должно быть, они застали бойца врасплох, схватили прежде, чем тот успел добраться до огнемета.

Потом летийцы бросили Модина на палубу, и, окружив беглеца, будто стая шакалов, принялись глумиться над ним, оскорблять и проклинать «уродского мутанта». В изумрудном свете он действительно так выглядел: покрытая наростами кожа, схожая с чешуей, тело, которое словно изгибалось и свивалось под ударами покаянников.

Признаюсь, что едва не позволил им довести начатое до конца, но затем поймал измученный взгляд бойца и осознал — если я отступлюсь, Модин вернется ко мне.

Из дневника Айверсона

— Хватит, — произнес комиссар. Оттолкнув какого-то морехода, он шагнул в круг озлобленных лиц. — Я сказал, хватит! Этот человек работает на меня!

Летийцы почти одновременно притихли и уставились на Хольта враждебными взглядами. Кто-то смотрел мрачно, кто-то — разгневанно, а кадет Рив казалась такой же возмущенной, как и покаянники.

— Что ты говоришь? — требовательно спросил Ксанад Васько, бритоголовый мужлан и «забатон» летийцев, воин-священник, которого они в равной мере почитали и боялись. Кроме того, именно он спорил с Айверсоном по поводу арканского флага, и не забыл публичного унижения. Ярость корсара висела в воздухе пагубной грозой.

— Рядовой Модин — специалист, приданный мне для выполнения миссии, — сказал Хольт. — В связи с заболеванием бойца я отдал ему распоряжение оставаться в изоляторе, пока мы не достигнем цели.

— Он потроган рукой Каоша, — прорычал Ксанад. — Должно сжечь!

— Ты ошибаешься, — ответил Айверсон, поражаясь, как слепы эти фанатики к недугу собственного вождя. Впрочем, Карьялан не допускал к себе никого, кроме самых надежных слуг, поэтому Васько и его команда, скорее всего, не подозревали, что подчиняются чудовищу.

— Возможно, забатон прав, — подала голос Рив. — Этот индивидуум, очевидно, запятнан порчей, сэр.

— Так есть. Император обвиняет! — настаивал Васько.

— Да Он, похоже, просто балдеет от этого, — прохрипел с пола Клетус, но забатон с размаху пнул его под ребра, и смешок скрючившегося бойца превратился в крик.

Айверсон медленно вытащил автопистолет, чтобы все успели прочувствовать важность момента, и направил оружие на Ксанада.

— Я уже указывал тебе на недопустимость противодействия воле Императора, — объявил комиссар. В толпе летийцев послышалось злобное бормотание, но сам забатон даже не моргнул. — Это мое последнее предупреждение.

Не заставляй нажимать на спуск. Твои псы потом разорвут меня на куски.

— Хорошая смерть принесет человека ближе к Богу-Императору, — холодно ответил Васько.

— А это такая уж хорошая смерть? — уточнил Хольт.

— Твоя будет хуже, если убьешь меня.

— Сэр, подобная тактика не вполне целе… — слова Изабель растерзал в клочья перепуганный вопль с верхней палубы. Девушка мгновенно обернулась к его источнику, как и большинство летийцев — не шевельнулись только Айверсон и Васько, молча выяснявшие, кто отступит первым.

— Янош! — крикнул один из мореходов, и в тот же миг вопль резко оборвался. Матрос бросился к трапу, но Рив оттолкнула его и сама понеслась вверх, прыгая через ступеньку. Резко повернувшись, Хольт прервал дуэль взглядов и зашагал следом.

— По местам, морские псы! — взревел Васько, направляясь туда же вместе с парой корсаров. — Император зовет!

У трапа, ведущего к марсу, они нашли сломанную лазвинтовку, но сам впередсмотрящий исчез. Что-то злобно бормоча на родном языке, Ксанад полез было наверх, но комиссар стащил его со ступенек. Забатон оскалился, показав черные зубы, однако Айверсон не убрал руку.

— Что бы ни схватило его, оно могло остаться там, — ровным голосом произнес Хольт, движением головы указывая на густую листву вверху. Некоторые ветки касались «вороньего гнезда», пока канонерка дрейфовала вдоль берегов. Сбросив руку комиссара, Ксанад уставился на полог джунглей.

— Ты считал, его забрало растение? — спросил летиец.

— Это могло быть всё, что угодно. В Клубке точно не скажешь, но на марс теперь никто не должен подниматься. И размести здесь отряд, включая минимум одного корсара, чтобы наблюдали за обстановкой днем и ночью.

Васько кивнул и направился к трапу на нижнюю палубу, но Айверсон произнес ему в спину:

— Судьбой рядового Модина распоряжаюсь я, забатон, — Ксанад замер. — Это понятно?

Обернувшись, летиец хмуро посмотрел на Хольта.

— Очень хорошо, так есть, — спокойно ответил Васько, — но знай вот что, комиссар: если ты будешь совравшим, я сделаю новый флаг из твоей шкуры.

День 66-й — Клубок

Пожиратели гнили

Иногда кажется, что страх во мне умер, но тут же какая-то новая мерзость решает доказать обратное и вдалбливает в мою голову правду: кошмары никогда не успокоятся, ни одному человеку не дано избавиться от них. За каждым ужасом приходит следующий, отвратительнее прежнего.

Из дневника Айверсона

Корабль вновь резко дернулся, и пошатнувшийся комиссар едва не выпустил железный леер. Хольт с руганью тащился по тесным коридорам нижней палубы, покачиваясь, словно пьяный, а мир тем временем подпрыгивал и вертелся вокруг него. На полу плескалась вода, заливающаяся через потолок, Айверсону она доходила почти до щиколотки. Распахнув люк на верхнюю палубу, арканец тут же угодил под настоящий артобстрел крупными дождевыми каплями. Всё ещё не придя в себя после сна, он пытался разобраться в хаосе, творящемся на канонерке.

Нас что, атакуют?

Давно наступила ночь, но от вездесущего биологического сияния джунглей не осталось и следа. В тусклом блеске аварийного освещения Хольт разглядел мореходов, которые сновали туда-сюда с фонарями и ведрами, понукаемые своими господами-корсарами. За бортом царила абсолютная, чернильная тьма.

— Почему двигатели остановлены? — заорал Айверсон, перекрывая рев бури.

— Кажись, река впереди перекрыта! — крикнул в ответ Модин. Беглец съежился под брезентом возле трапа, баюкая в руках огнемет. — И этот шквал фраганый реально не вовремя начался!

— Я тебе говорил, не попадайся никому на глаза!

— Слышь, Хольт, для тебя же стараюсь, слежу тут за всем!

Вспышка молнии озарила палубу, и комиссар заметил Ксанада Васько в рулевой рубке. Фанатик щелкал церемониальным кнутом и выкрикивал приказы, а рядом с ним, сложив руки за спиной, стоял Старик Бирс и мрачно наблюдал за переполохом. Поймав взгляд Айверсона, призрак покачал головой.

«Мне это нравится не больше, чем тебе, старина», — подумал Хольт, осторожно пробираясь к рубке. Палуба то опускалась, то вздымалась под ним, волны, перехлестывая через борта, заливали канонерку почти также быстро, как летийцы успевали откачивать воду. Почему, черт их дери, помпы не работают? Он проделал столь долгий путь не для того, чтобы утонуть в Квалаквези…

Комиссар замер на ступенях, ведущих в рубку. Он заметил рыхлых, бесформенных великанов, окруживших корабль; их силуэты грозно выступали из полумрака. Мгновение спустя по гигантам скользнул луч прожектора, и Айверсон расслабился, узнав бугристые иглу саатлаа. Строения были такими же неопрятными и опростившимися, как их хозяева: стены из прутьев, покрытых слоем высохшей глины, да крыши из широких листьев. Эти грубые лачуги были на порядок примитивнее коралловых зданий, возведенных древними федрийцами.

— Деревня Рыбок есть! — проорал Васько из рубки. — Река бежит насквозь её, но впереди стена!

Подойдя к нему, Хольт посмотрел вдаль через покрытое дождевой водой стекло кабины. Широкий луч носового прожектора озарял дамбу, перекрывшую Квалаквези примерно в двадцати метрах впереди. Довольно примитивное строение, из каких-то деревяшек, связанных лианами, но при этом трех метров в ширину и шести — в высоту. Возле препятствия подпрыгивал на волнах один из разведкатеров «Покаяния и боли» с экипажем из нескольких летийцев. Корсар, возглавлявший группу, следил за обстановкой, а мореходы тем временем рубили дамбу топорами и мачете. Храброе, но бессмысленное предприятие, особенно в бурю.

— Вы что, не можете просто пробить дыру из главного орудия? — спросил Айверсон, указывая на носовую лазпушку.

— Можем, — согласился забатон, — но энергобатареи очень низкие. Только шесть, может, семь выстрелов осталось. Не хочешь тратить, нет?

— Семь выстрелов? — возмутился комиссар. — Но мы ведь ни разу не палили из чертовой хреновины! С чего вдруг батареи сели?

— Федра есть, — Ксанад ответил так, словно это всё объясняло, и пожал плечами. К сожалению, Айверсон знал, что летиец прав.

— Нужно возвращаться и попробовать другой приток, — произнес кто-то за плечом Хольта. Обернувшись, он увидел, что позади стоит Рив, хмуро взирающая на преграду. К своему удивлению, Айверсон понял, что почти скучал без «четвертой тени». — Мне кажется, это ловушка.

— Но это место — просто вонючее гнездо Рыбок! — заартачился Васько. — Ничего здесь, что мои корсары не могут убить насмерть, девочка.

— Может, и так, но кадет Рив права, — ответил комиссар. — Найдем другой путь.

Мы ведь, если честно, и так никуда не продвигаемся.

— Верни своих людей на борт, забатон, — добавил он.

— Надо только ослабить стену, потом легко толкнемся насквозь! — настаивал Ксанад, не желая вновь отступать.

— Забатон…

Люди у дамбы внезапно оказались в полной темноте — что-то со свистом вылетело из бури и раскололо носовой прожектор. Стоявший возле него мореход вскрикнул и засуетился в поисках замены.

— Зажечь больше света! — скомандовал Васько в корабельный мегафон.

Сквозь рев грозы пробился завывающий, пронзительный крик. Один из матросов у преграды включил фонарь, и Айверсон увидел, что летиец сидит на вершине дамбы, гоняясь лучом за тенями. Его товарищи тем временем возились с собственными фонариками.

— Отводи их, — приказал комиссар.

— Просто Рыбки есть! — упрямился Ксанад.

Поджарая тень выпрыгнула из мрака и столкнула морехода-«осветителя» с насеста. В тот же миг, как он с плеском рухнул в воду, ночь вновь обрушилась на летийцев, будто голодный призрак, и начались крики. Людские голоса перемежались со звериным рычанием и странными, щебечущими воплями, от которых у Айверсона волосы на загривке встали дыбом.

До сих пор Хольт надеялся, что больше никогда их не услышит.

— Это не Рыбки, — прошептал он.

Сначала тьму возле дамбы прорезал багровый лазерный луч из корсарского хеллгана, а затем новая вспышка молнии ярко озарила всё вокруг, включая сгорбленных, хищных созданий посреди кучки летийцев. Секундой позже вернулся непроглядный мрак, и корсар больше не стрелял.

— Вперед! — рявкнул Васько рулевому, а в мегафон скомандовал: — По боевым постам, морские волки!

Мореходы быстро и дисциплинированно отреагировали на приказ. Отбрасывая ведра и снимая с плеч лазганы, они спешили к местам по боевому расписанию. Корсары, ступавшие среди них, словно боги войны в доспехах, нараспев читали молитвы и накапливали заряды хеллганов. Носовой прожектор вновь вспыхнул и осветил преграду, но передовая бригада уже исчезла.

— Двигатель пробуждается, мой забатон, — доложил рулевой.

Запыхтев, канонерка двинулась вперед, и тут же что-то грохнулось на крышу рубки. Посмотрев вверх, имперцы увидели когтистую лапу, шарящую в воздухе. Недолго думая, Ксанад открыл огонь, пробив перегретыми хелл-разрядами металлический потолок, словно бумагу. Невидимый абордажник заскулил и свалился, пролетев мимо окна клубком тощих ног.

— Забатон, немедленно разворачивай корабль! — скомандовал Айверсон.

А потом хищники одновременно оказались повсюду. Благодаря могучим, изогнутым в обратную сторону ногам, они прыгали с деревенских крыш прямо на палубу, перемахивая через борта. Один из врагов приземлился на четыре ноги возле трапа, ведущего в рубку, и заскользил по мокрому от дождевой воды металлу. Несмотря на обтекаемое, мускулистое тело, как у собаки или волка, существо двигалось быстро и дергано, что указывало на птичий метаболизм. На плотной серой коже не было ни волоска, однако из шеи, ниже затылка, торчал пучок острых голых перьев, вроде игл дикобраза.

— Это пёс? — выдохнула Рив, стоявшая в дверях.

Услышав её голос, создание резко повело башкой на гибкой шее. Перед имперцами мелькнули скошенные глаза над изогнутым, бритвенно-острым клювом, созданным, чтобы раздирать и рвать на куски. Тварь ухнула — это был странный звук, нечто среднее между лаем и клекотом, — и понеслась прямо к рубке.

Оттолкнув Изабель плечом, Хольт выбросил вперед аугметическую руку. Челюсти гончей плотно сжались на металле, но от силы удара комиссар повалился прямо на окаменевшего рулевого. Сверху на них рухнул хищный чужак.

— Ёрдёг кутья! — выругался забатон на родном языке, скидывая с плеча хеллган.

Пока существо рвало когтями его плащ, Айверсон обхватил язык гадины застрявшей рукой и сильно сдавил. Гончая бешено затрясла башкой, брызгая на комиссара слюной и пытаясь добраться до мягкой плоти за протезом. Хольта затошнило от гнилостного запаха из пасти, но он держался, продолжая сжимать кулак. Вблизи арканец разглядел, что кожа чудовища покрыта гнойными опухолями и сплетениями грибковых наростов. Леди Федра, похоже, взяла власть над тварью.

— Убейте её! — заорал Айверсон остальным.

Первым к нему на помощь пришел Васько. Прижав хеллган к брюху чудища, фанатик открыл огонь; гончая заклекотала от мучительной боли и отбросила врага ударом лапы, но оказалось, что лазразряд летийца почти распорол её надвое. Создание быстро теряло силы, а точный выстрел Изабель пробил один из его косых глаз. Вторая пуля раскроила гадине череп, и она упала бездыханной.

— Император обвиняет! — взревел Ксанад и выбежал навстречу буре, жаждая пролить больше крови во имя своего бога.

— Трон, да что же это такое? — спросила Рив, пока комиссар поднимался на ноги.

— Гончие крутов, — мрачно ответил Хольт. — А где гончие, там и их хозяева. Нам нужно убираться отсюда.

Внизу, на терзаемой штормом палубе, стоял Модин, широко расставив ноги для равновесия. Он пробудил к жизни огнемет, оружие издало кашляющий звук, и тут же на конфедерата бросилась одна из «собачек», с клювом, покрытым кровью выпотрошенного морехода. Резко повернувшись, Клетус ударил тварь тяжелым стволом, да так, что та рычащим и щелкающим клубком врезалась в ограждение. Секундой позже чудище уже поднялось на ноги, завывая в беспримесной злобе.

Модин завыл в ответ и поджег чужака. Вызывающий рев гадины превратился в визг, а огнеметчик расхохотался, наслаждаясь заварушкой. Да, арканца пожирал заживо какой-то грибок-мутант, все, кого он знал, наверняка были мертвы, но — Преисподние свидетели, — в жизни ещё встречались шикарные моменты!

Мимо Клетуса полз корсар с гончей, вцепившейся ему в спину. Тварь сомкнула челюсти на алом шлеме, пытаясь расколоть его, словно железное яйцо. Тихо насвистывая, Модин подпалил ей перышки аккуратным языком пламени, и хищник с болезненным стоном выпустил жертву. Как только чудище развернулось к арканцу, он воткнул ему в пасть ствол огнемета и поджарил мозги. Наслаждаясь ароматом горящей плоти, конфедерат жадно оглядел палубу, но все гончие были уже мертвы и схватка закончилась.

Похоже, корсары получили от драки тот же кайф, что и пустошник — все они сейчас распевали какую-то аллилуйю Богу-Императору с широкими, глупыми улыбками на лицах. Даже идиот, которому чуть не отгрызли башку, и тот подтягивал. Что же, может, корсары и тащились от молитв Трону, как от дури, но — вынужденно признал Модин — кишка у них была не тонка. У мореходов тоже имелись кишки, и тонкие, и толстые, вот только все они сейчас были раскиданы по палубе в лужах крови, чисто обрезки на скотобойне. Без доспехов и хеллганов, как у господ-корсаров, матросы оказались собачкам на один укус; Клетус прикинул, что в живых осталось меньше половины работяг. Что ж, мореходы так же резво накинулись на него с кулаками, как и заправилы, поэтому арканец не собирался по ним слезы лить.

— Ты хорошо сражался для ублюдка-мутанта, — произнес спасенный им корсар.

— Да разве это сражение, — протянул Модин. — Так, побарахтались маленько.

Мятый Шлем улыбнулся, показав зубы, украшенные сияющими камушками.

Ветер принес чей-то рыдающий стон, долгий, безнадежный и преисполненный муки. Его услышали все на палубе, но отозвался только забатон:

— Это есть Жолт. Ублюдки-Рыбки забрали его, — покрытое татуировками лицо фанатика превратилось в дьявольскую маску ярости. — Они смеются над нами, братья!

— Твоего человека забрали не Рыбки, — произнес Айверсон с трапа, ведущего в рубку. Затем комиссар указал на лачуги, протянувшиеся вдоль реки. — Там скрывается нечто намного худшее, нечто, с чем нам не стоит связываться сейчас.

— Я не брошу брата-корсара, — холодно ответил Васько.

— Он уже мертв… — снова раздался стон, опровергнувший слова комиссара.

— Это ловушка! — не отступал Хольт, но Ксанад уже отворачивался от него, выкрикивая приказы уцелевшим товарищам.

— Забатон, миссия важнее всего!

Фанатик резко повернулся к арканцу.

— Тогда ты должен стрелять меня, Хольт Айверсон, — прорычал он, — потому что больше я не прогнусь!

Комиссар, глядя в его блестящие от ярости глаза, нисколько в этом не сомневался.

— Но я должна пойти с вами, сэр, — настаивала Рив. — В деревне вам понадобится поддержка.

— Это работа Модина, — возразил Айверсон. Комиссары стояли в рубке, пока Васько собирал поисковой отряд на палубе под ними. — Кроме того, поддержка мне понадобится здесь. Наш забатон твердо решил взять с собой всех корсаров, так что кто-то должен присматривать за фортом, пока нас не будет. Если потеряем корабль, нам конец.

— Вы хотите сказать, что доверяете мне, комиссар?

— Ты хочешь сказать, что мне не стоит, кадет?

Девушка прохладно улыбнулась Хольту, и он едва не ответил тем же. За последнее время оба почти устали играть в кошки-мышки.

— В любом случае, если я прав, и в этой деревне нас поджидает боевая банда крутов… — Айверсон внимательно посмотрел на Изабель. — Что ж, скажем так: подставить меня в этот момент будет очень неудачным решением.

— Так чё у тебя там с этой снежной королевой? — прошептал Модин, когда они крались мимо скопления хижин саатлаа.

— Не думаю, что понял, о чем ты, серобокий, — ответил комиссар, быстро переводя взгляд с одного иглу на другое. Все лачуги обветшали и покрылись паршивой гнилью, их стены сморщились, будто кожура испорченного плода. Казалось, над деревенькой висит покров разложения.

— Ой, да ладно тебе, Хольт. Ты не обдуришь старого пса вроде Клета Модина, — хитро посмотрел на него огнеметчик. — Я ж вижу, как вы двое воркуете всю дорогу.

— А ты, значит, ревнуешь, Модин? — спросил Айверсон. — Я помню, как говорили у нас дома: «К пустошнику спиной не поворачивайся».

Клетус сдавленно захихикал.

— Ты что, пошутил только что, Хольт? Знаешь, раньше… — раздался новый вопль пропавшего корсара, и боец умолк.

Васько резко остановился, пытаясь понять, откуда доносится звук. Явно намного ближе к ним, но в ночной тьме, да ещё посреди бури, внутри поселения было дьявольски сложно ориентироваться. Забатон постепенно выходил из себя, но, к его чести, не предлагал разделить поисковой отряд.

«Нас и так слишком мало, — подумал Айверсон, оглядывая товарищей. — Семеро кровожадных фанатиков, четверо перепуганных «морских волков», один тяжелобольной пустошник и увядший комиссар. Героев из такого теста не лепят».

— Кричали с этой стороны, — заявил Модин, указывая толстым и коротким пальцем влево от себя.

— Ты думаешь, я не знаю? — сердито посмотрел на него Ксанад.

— А чё встали тогда, босс?

— Дороги нет, дурак!

— Как же нет, есть, — ответил арканец, явно наслаждаясь происходящим. — Просто думать надо творчески, вот и всё.

С этими словами огнеметчик саданул ногой в стену ближайшей хижины. Ступня прошла насквозь, словно через спичечную соломку, и иглу содрогнулось до основания. Ещё пара пинков, и преграда разрушилась; имперцы увидели на изломе деревянного каркаса множество серых волокнистых прожилок, которые блестели под дождем, словно черви. Айверсон с отвращением понял, что от лачуги осталась одна шелуха, выеденная изнутри коварным грибком. Похоже, вся деревня была заражена этой поганью.

Внезапно комиссар обрадовался дождю — в ином случае им было бы не продохнуть от спор.

— Мы, ребята-пустошники, сами пробиваем себе дорогу в жизни, так-то, — с ухмылкой заметил Модин.

После этого уже не было смысла передвигаться незаметно, и весело насвистывающий огнеметчик повел отряд, расчищая путь к источнику зовущего крика. Если остальные с опаской переступали через порченые обломки, Клетус как будто наслаждался процессом. Айверсон предположил, что зараза уже не слишком беспокоит бойца…

Он на полпути к тому, чтобы оказаться под властью Федры, пусть ещё и не понимает этого. Но возможно также, что Модин прекрасно всё понимает, и это маленькое буйство — в некотором роде месть планете.

Поиски привели их в высокое круглое здание, построенное с большим размахом, чем хижины. Возможно, в лучшие дни оно служило домом вождю племени, но это время давно прошло, и, когда имперцы столпились внутри, лучи их фонарей рассекли тени на мерцающие ломти ужаса.

— Адское Пламя… — выдохнул Клетус, из которого, будто кровь из раны, вытекла вся самоуверенность.

Пропавший корсар свисал с потолка, подвешенный за ноги, и медленно раскачивался взад-вперед. Рядом с ним обнаружились прочие исчезнувшие летийцы, включая Яноша, морехода, который за день до этого исчез из «вороньего гнезда». Он уже раздулся от разложения; другие были свежими, но всё же трупами, в том числе и корсар. В груди каждого мертвеца зияла рваная алая рана: у них вырвали сердца.

— Скажу я вам, наша прогулочка сейчас выглядит реально хреновой затеей, — проворчал Модин.

Круглое здание напоминало пещеру с костями. Пол устилали реликвии смерти: расколотые черепа, зияющие грудные клетки, мешанина неузнаваемых мелких косточек, сваленных вместе в небрежном осквернении. Всё покрывал налет серой плесени, которая цеплялась к стенам и плотными завесами свисала с потолка. «Побеги» грибка вились по залу, словно высохшие змеи, оплетая останки и постепенно вползая в глазницы.

«Здесь хватит костей, чтобы сложить сотню скелетов, — мрачно прикинул Айверсон. — И хватит скелетов, чтобы вновь заселить деревню мертвецами…»

В зловонном сплетении завязли и другие кости, более мелкие, изящные и темные. В черепах ксеносов отсутствовали зияющие дыры ноздрей и скалящиеся зубы, из-за которых всегда казалось, что люди смеются после смерти, но ведь синекожие и при жизни были более сдержанными.

Не то, чтобы эта сдержанность им особо тут помогла.

Среди останков, будто сокровища в оскверненной гробнице, были погребены фрагменты доспехов и оружия тау, но самая диковинная реликвия получила гордое право на отдельное место. Коралловый тотем пронзал самый центр склепа, и там, привязанный к опоре, возвышался чужацкий боескафандр. Обмотанный путами и обезображенный примитивной мазней, «Кризис» напоминал павшего звездного бога. Под давним слоем плесени он был выкрашен в багровую крапинку, и Айверсон смог даже разобрать геральдический знак, пятиконечную звезду на нагрудной пластине. Комиссар не опознал символ, но что-то подсказало ему — этот мертвый воин оказался здесь до того, как синекожих возглавил командующий Приход Зимы. Он был старым, возможно, старше самой войны за Федру.

Кем ты был? Что привело тебя к погибели?

В любом случае, судьба воина оказалась мрачной. В нагруднике доспеха зияла широкая трещина, открывавшая останки героя внутри. Скелет до сих пор оставался целым, грибковые нити почти бережно поддерживали его в своей колыбели. И там, внутри пробитой грудной клетки, разрасталось нечто мясистое и бесконечно нечистое.

Федра одинаково ненавидит всех нас. Люди и тау, для Неё мы просто захватчики. Всего лишь плоть, которую можно разложить, пожрать и обратить…

Хольт с беспокойством подумал о том, каким ужасным алхимическим изменениям Она подвергла крутов, рыскавших в деревеньке. Эти дикие существа верили, что могут похитить силу врага, сожрав его тело. Казалось бы, сомнительная идея, но известно было, что изменения в их генеалогическом древе весьма быстры и непредсказуемы. По всем имеющимся данным, гончие крутов относились к тупиковой ветви развития расы — они оказались слишком специализированными на охоте, в ущерб остальным занятиям. Зависела ли их судьба от выбираемых ими жертв? И, если так, что могло произойти с военной бандой чужаков, отъевшихся на порченой плоти? Например, мясе вырожденцев-саатлаа…

Пожиратели гнили.

Имя вспыхнуло в разуме Айверсона с чистотой истинного видения. Внезапно он с уверенностью понял, что не ошибся в предположениях об этом месте: деревню захватили круты, а крутов захватила Федра.

Тогда чудовища обратились против своих повелителей-тау и перебили их вслед за туземцами.

— Жги, — прошептал комиссар Модину. — Сожги здесь всё.

— Стой! — крикнул Васько, когда арканец поднял огнемет. — Не можно оставлять Жолта в этой могиле!

— Он покинул нас, забатон, — с нажимом произнес Хольт, у которого стучало в висках. — И нам пора покинуть деревню. Это место — не могила, а кладовая.

Они ждут, пока плоть не сгниет, и только потом насыщаются…

Убитый корсар снова простонал, и все уставились на изуродованный труп. Оказалось, что губы мертвеца плотно слиплись от свернувшейся крови, но тут же сверху раздался новый звук, тихий и насмешливый.

Подняв глаза, имперцы увидели ксеноса, который неустойчиво взгромоздился на верхушку тотема. Создание сидело на корточках, уцепившись за коралл когтистыми ногами, будто хищная птица. На плотной, словно дубленой коже не было волос, но с шеи и плеч чужака спускались целые полотнища витых плесневых наростов, напоминавшие какой-то мясистый, волокнистый плащ. Существо поигрывало тугими мышцами на жилистых конечностях; выпрямившись, оно оказалось бы заметно выше большинства людей. Очевидно, что перед отрядом предстал такой же хищник, как и гончие, но глаза, сияющие над плоским клювом, рассматривали незваных гостей с недобрым весельем. Айверсон инстинктивно почувствовал, что это вожак банды, формирователь, как их называли круты.

Ксенос характерно птичьим движением склонил голову набок и, почти идеально имитируя голос комиссара, произнес: «Это место — не могила, а кладовааааая!»

Фраза перешла в кудахчущий хохот, а над затылком твари насмешливо распустился гребень перьев-шипов. Поняв, как их заманили в ловушку, Хольт почувствовал, что внутри него пробуждается ярость, словно живое существо. Или, быть может, давно мертвое существо, жестоко убитое этими погаными чужаками…

Внезапно у его плеча возник Детлеф Ниманд.

— Истреби ксеноса! — потребовал искалеченный комиссар, ткнув в формирователя кровавым обрубком руки.

Айверсон и Васько одновременно начали стрелять, но действовали слишком медленно. С неестественной быстротой ускользая от их огня, крут сделал обратное сальто с «насеста» и зацепился когтями за потолок. Преследуемый пулями и лазразрядами, он стремительно бросился прочь и исчез между стропил.

— Круши этот склеп, Модин! — гаркнул Хольт.

Огнемет бойца мгновенно пробудился, озарив помещение яростным красным светом. Мгновением позже грязные кости скрылись в волнах очистительного пламени. Комиссар тем временем всаживал пулю за пулей в грудной проем зараженного скафандра, разрывая на куски пульсирующее тело, что созревало внутри. Подвешенные трупы летийцев рухнули в огонь, и Клетус бережно омыл их прометием.

— Гори, сукa, гори… — непрерывно повторял зараженный боец, и Айверсон понимал, что тот проклинает Саму Федру.

Вскоре возгорание начало распространяться само по себе, и имперцы попятились к выходу. Все, кроме Модина — арканец обрушивал на гробницу непрерывный поток огня и ненависти, как будто не беспокоясь о том, что к нему подбирается пламя. Изуродованное лицо Клетуса восторженно сияло.

— Мы закончили здесь, солдат! — позвал Хольт, но огнеметчик не обратил на это внимания. — Модин, закончили!

Снаружи донесся переливающийся крик, за которым последовал хор злобных уханий и визгов, а затем громогласный клекот — к счастью, с большого расстояния.

— Уходим! — рявкнул Айверсон. На секунду ему показалось, что пустошник решил сгореть заживо, но тут парень кивнул и отвернулся от пылающего ада. Клетус вышел наружу, и дождевые капли с треском зашипели на остывающем стволе огнемета, словно насекомые на электрической сетке-ловушке.

— Мать его, это было здорово, — объявил Модин.

— Было здорово… здоооорово… здооооооорово! — донесся сверху горловой распев его же голоса.

Подняв взгляды, имперцы увидели формирователя на фоне клубящихся облаков; чужак зловеще ухмылялся им с крыши «кладовой». Слова крута превратились в пронзительный боевой клич, и один из корсаров, словно в ответ, издал булькающий вопль. Из груди летийца, в фонтане крови и осколков брони, вырвался наконечник копья. Позади человека, победно ухая, выпрямился воин-крут, без видимых усилий поднял насаженного на древко противника и бросил себе за плечо. Ещё несколько чудищ спрыгнули с крыш, приземлившись рядом с бойцами отряда, словно искаженные ангелы смерти. Один из них взмахом когтистой лапы оторвал лицо мореходу, а вот другого ещё в воздухе разнес на мелкие кусочки лазвыстрел Васько.

— Очисти нечистого! — взревел забатон и бросился в бой, словно кружащийся дервиш, бичуя врагов кнутом в одной руке и паля из хеллгана в другой.

— Отличный план! — весело крикнул Клетус, вновь зажигая запальный огонек; тут же Айверсон наотмашь врезал атакующему круту металлической рукой. Ксенос, пошатываясь, отступил, и пустошник послал ему вдогонку струю пламени, превратившую врага в завывающий, размахивающий лапами ходячий костер, окутанный паром. Модин направил огонь вверх по дуге и запалил другого дикаря в полете, а затем, крутнувшись на месте, поджег пару бегущих к отряду гончих.

Вновь раздался грохочущий клекот, уже намного ближе.

— Отходим к реке! — скомандовал Хольт, игнорируя сердитый взгляд мертвого Ниманда.

«Незачем погибать здесь, — решительно подумал арканец. — Важен только Приход Зимы. Приход Зимы, и, возможно, Небесный Маршал, если между ними вообще есть разница».

Изабель Рив, наблюдавшая за деревней из рубки, увидела вспышку огня. Всего лишь оранжевое пятнышко на полотне тьмы, но кадет знала, что это только начало. Несколько кратких секунд спустя её правоту подтвердил треск хеллганов и далекие, отчаянные крики умирающих. Именно этого момента девушка и ждала.

— Опустить гусеницы, — приказала она. — Идем на помощь.

— Комиссар, это делать не можно! — запротестовал Герго, долговязый рулевой.

— Это корабль-амфибия или нет? — убийственно посмотрела на него Изабель. — Пора подтвердить, что да.

— Но не так просто есть, комиссар, — заканючил летиец, неопределенно размахивая руками. — Машинный дух корабля, он хочет много почтения для такой большой работы.

— Почтим его позже. А теперь выполняй приказ, или я застрелю тебя.

Герго решил, что машинный дух вполне может потерпеть.

— Отступаем! — заорал Айверсон в тот же миг, как слюнявая гончая сбила с ног морехода рядом с ним.

— Забатон не бежит! — рявкнул в ответ Васько. Казалось, что татуировка аквилы на его лице обрела собственную жизнь и извивается в пляшущем свете огненного ада.

— Бежииииит! — заголосил формирователь, с глухим стуком приземлившийся за спиной Ксанада.

Летиец пригнул голову, уклонившись от взмаха зазубренным ножом, сразу же крутнулся в попытке нанести удар ногой понизу, но крут подпрыгнул, уходя от контратаки, и рубанул клинком сверху вниз. Схватив хеллган двумя руками, Васько поставил блок; от соударения оба оружия разлетелись на куски, а забатон повалился на землю. Чужак потянулся к упавшему, но Хольт бросился вперед, на бегу стреляя в грудь твари. Упругая «накидка» остановила пули, однако сама сила ударов отбросила формирователя назад. Нечеловеческие рефлексы позволили ксеносу обратить потерю равновесия в преимущество — он изогнулся, упал на спину и мгновенно выбросил вперед когтистые лапы, будто превратившись в нажимную ловушку с зарядом. Айверсону показалось, что его ударили в грудь отбойным молотком: комиссар пролетел через стену здания напротив и так крепко приложился о землю, что едва не лишился сознания.

— Встать! — оскалился Ниманд, вытаскивая рухнувшего комиссара из-под накатывающей волны забытья. Во тьме Детлеф казался электрическим призраком неровных очертаний, мелькающим в зеленых помехах аугментического глаза Хольта.

— За Императора и Империум! — не отступал мертвец. Он имел в виду «за Ненависть и Месть», но Айверсону сейчас вполне подходили оба дуэта.

Комиссар сел, превозмогая боль в отбитых ребрах. Через брешь, проделанную им при падении в стене иглу, Хольт увидел формирователя, который поднимал над головой брыкающегося Васько. Мотнув головой, ксенос уставился прямо на Айверсона, безошибочно отыскав его во тьме. Арканец не мог разобрать выражение морды чужака, но знал, что тот ухмыляется — так, как могут ухмыляться круты. Затем тварь весело ухнула и швырнула Ксанада в пылающий склеп.

— Истреби ксеноса! — взревел Хольт, выбираясь наружу. Формирователь ждал его, возбужденно шевеля заплесневелыми перьями-шипами.

— Истреби ксеносааааа… — насмешка чужака превратилась в удивленный вой, когда вокруг его глотки внезапно обвился кнут. Взгляд Айверсона метнулся к горящему главному зданию, на пороге которого раскачивался объятый пламенем человек, словно душа, задержавшаяся во Вратах Ада. Прежде чем формирователь двинулся с места, Васько послал максимальный заряд по всей длине тлеющего шокового кнута. Агонизирующая тварь что-то забормотала и затряслась в судороге, разрывающей нервы и выкручивающей мышцы. Перья-шипы покрылись волдырями, глазные яблоки взорвались фонтанами кровавого пара; пока выгорала плоть, забатон дернул жертву на себя, и оба исчезли в пылающем склепе. Ниманд взвыл от восторга и широко раскинул обрубки рук.

— Как говорил мужик, Император обвиняет, — ухмыльнулся Модин, не без труда подходя к Айверсону. У высокого пустошника обильно текла кровь из ран, но на лице сияла бесшабашная улыбка. — Иногда даже тех, кого надо!

А потом они бросились бежать, возвращаясь по пути разрушений, проложенному Клетусом до этого. Только трое корсаров и один мореход пережили атаку, да и сам Хольт чувствовал себя скверно. За каждым углом его поджидал Бирс, глядевший грозно и неодобрительно, но Айверсон не обращал внимания на мертвеца.

Долг заставляет меня убегать, старик.

Круты не прекращали погоню, уханье и клекот созданий преследовали их добычу, а сами чужаки прыгали с крыши на крышу, словно обезумевшие акробаты. Комиссар решил, что ксеносам слишком нравится охота, поэтому они не спешат покончить с людьми.

Приход Зимы должен умереть… Кирхер должен ответить за свои преступления…

Передовой корсар резко затормозил и отшатнулся, издав отчаянный вопль. Над его плечом Хольт разглядел огромное создание, которое неслось к имперцам на всех четырех конечностях, отталкиваясь мощными передними лапами, словно горилла. Башка существа казалась воинственной пародией на голову крута: большую её часть занимал клюв с плоскими боками, торчавший под черными бусинами глаз. На загривке твари устроился воин чужаков, казавшийся невероятно хрупким для такой «лошадки». Айверсон никогда прежде не видел подобного великана, но опознал его по сводкам из «Тактики».

Крутоксы, как и гончие, были тупиковой ветвью на генеалогическом древе крутов. Гиганты не отличались умом, но изумительная мощь и живучесть делали их опаснейшими противниками в ближнем бою. Находясь в кишащем чужаками аду Долорозы Пурпурной, Хольт наслушался жутких историй об этих тварях. Один ветеран клялся и божился, что у него на глазах крутокс голыми лапами разорвал боевой танк.

Сейчас комиссар вполне готов был поверить гвардейцу.

— Назад! — крикнул Айверсон, но обратную дорогу уже перекрыли стаи гончих.

— Не подпускайте их ко мне! — гаркнул Клетус на корсаров, стоявших позади него. Мятый Шлем и его товарищ принялись поливать «собачек» лазразрядами, а арканец пробил кулаком деревянный каркас ближайшей хижины. Нечто кинулось на него через брешь, но Модин ответил короткой струей прометия; изнутри иглу донесся вой, и на улицу, пробив стену, вывалился горящий крут. Чужак слепо попытался схватить серобокого, но отлетел в сторону после удара огнеметным стволом. Тут же конфедерат отвесил ксеносу пинка, направив завертевшийся живой факел прямо в стаю лающих гончих.

— Пошли, пошли! — рявкал Хольт остальным, безуспешно обстреливая приближающегося крутокса. Уцелевшие бойцы скрылись в лачуге, а секундой позже великан прогрохотал мимо комиссара, и тому пришлось уклоняться от удара кулаком. Тварь двигалась слишком быстро и по инерции врезалась в гончих, разбросав их, будто скулящие кегли. Айверсон заметил, что шкура гиганта покрыта мерзкими бугристыми пятнами грибков и плесневых отростков, а сморщенный всадник безвольно трясется между огромных лопаток. Крут, который как будто врос в опухолевое седло, всем телом повернулся к арканцу и смерил его взглядом молочно-белых глаз.

«Мы в самом сердце Федры, — понял комиссар. — Здесь круты, с их беспокойной кровью, оказались для Неё легкой добычей».

По-ослиному взревев с досады, крутокс резко развернулся, и Айверсон поспешил за остальными. Когда он догнал отряд, Модин уже пробивался в следующую лачугу. Хольту показалось, что сквозь завывания ветра, шум дождя и удары грома пробивается иной, более низкий рокот. Он прислушался, пытаясь распознать звук, но тут хибарку за их спинами снес бросившийся вдогонку великан, и о странном гуле пришлось забыть.

— Чисто! — крикнул огнеметчик, заглянув в проделанную им брешь.

Все нырнули во тьму и понеслись к дальней стене иглу. Тут же жилистая рука пробила потолок и вцепилась в загривок последнему уцелевшему мореходу. Летиец закричал, чувствуя, что его тянут вверх, к дыре в потолке; обернувшийся Айверсон заметил полные ужаса глаза и брыкающиеся ноги, а мгновением позже матрос исчез. Мятый Шлем несколько раз выстрелил в крышу наугад, больше надеясь спасти парня от мучений, чем задеть нападавшего.

— Шевелись! — гаркнул Хольт. Он вновь услышал поблизости рев крутокса — тварь вынюхивала людей посреди ветхого лабиринта.

Бирс ждал их на крыше снаружи, вытянув руку в безмолвном обвинении. Один из крутов прыгнул прямо сквозь мертвеца, и Айверсон чуть не расхохотался, подстрелив ксеноса на лету.

— Чисто! — вновь крикнул Модин, пробивая очередную лачугу.

Когда они были на полпути к следующей стене, кто-то из корсаров запнулся и с грохотом рухнул. Хольт как раз пытался поднять парня, когда их преследователь проломил стену и бросился к упавшему летийцу. Комиссар отшатнулся, а тварь схватила покаянника за ногу и уставилась на него с туповатым любопытством. Пока корсар матерился на родном наречии, крутокс покачал его туда-сюда, как погремушку, и для пробы пару раз клюнул шлем, раздраженный доносящимися оттуда звуками. Летиец всё ещё пытался навести хеллган, когда великану наскучила игра и он откусил ему голову. Отшвырнув труп, чудище поднялось на задние лапы и зарычало на Айверсона.

Вызывающий рев прервался вместе с появлением металлической громадины, которая снесла часть хижины и оставила от твари мокрое место. Смертоносная стена вращающихся колес и давящих гусениц пронеслась в каких-то сантиметрах от лица отпрыгнувшего назад комиссара.

— Рив! — закричал Хольт, но лязгающий грохот катившегося мимо «Тритона» заглушил призыв. Оказалось, что корпус амфибии установлен на гигантских гусеничных лентах, благодаря которым корабль на земле превратился в танк невероятных размеров. Спонсонные автопушки, установленные по обоим бортам палубы, вели огонь с большой высоты и отбивали охоту атаковать «Покаяние и боль», но с минимальным экипажем на борту канонерка была чрезвычайно уязвима.

«Она держит курс на пожар в главном здании», — догадался Айверсон.

— Назад, по этой дороге! — скомандовал он соратникам, устремляясь за амфибией. «Тритон» двигался быстро, но не настолько, чтобы его не мог догнать бегущий человек.

Даже если ему словно битого стекла в грудь насыпали…

Комиссар хрипло и резко хватал воздух, вдавленные ребра жутко сжимали легкие, но он не останавливался. Арканец кричал, пока не сорвал голос, даже зная, что экипаж канонерки не услышит его на такой высоте.

Приход Зимы… Кирхер… Приход Зимы… Кирхер…

Имена преследовали друг друга, кружась в голове Хольта, словно закольцованная мантра отвращения. Ненависть наполняла его энергией, как некоторых людей — боевые стимуляторы. Айверсон ощутил краткий укол вины, вспомнив о Славе, принятой перед схваткой с верзантскими дезертирами — как давно это было! — но наркотик приносил порченое благословение. Её благословение.

Ненависть была чистой.

…Приход Зимы…

Оглянувшись, комиссар увидел позади своих товарищей, за которыми гнался второй крутокс, ещё больше первого. Стараясь не думать об этом, Хольт впился глазами в удаляющуюся корму «Покаяния» и увидел там Бирса. Старик стоял к нему спиной, презрительно отвернувшись, а спасение тем временем быстро ускользало.

…Кирхер…

Мятый Шлем пронесся мимо Айверсона и на бегу швырнул что-то из-за головы. Корсар метнул абордажный крюк с меткостью, рожденной годами корабельных сражений, и тот, пролетев над планширом, будто управляемая ракета, уцепился за что-то. Быстроходный «Тритон» резко дернул летийца за собой, но он, устояв на ногах, прыгнул вперед и высоко вверх. Мгновением позже боец уже скачками взбирался по корпусу, и крутокс яростно заклекотал при виде убегающей жертвы.

…Приход Зимы… Нужно только ещё немного не подпускать тварь… Кирхер…

Оглянувшись через плечо, комиссар увидел, как ксенос обезьяньим прыжком взмывает вверх.

— Ложись! — заорал Хольт, ничком падая в грязь. Модин тут же рухнул на колени, но бежавший рядом корсар оглянулся, и это стало его последней ошибкой. Лапа крутокса пробила летийца, как пушечное ядро, почти разорвав человека надвое. Тварь приземлилась на дороге перед арканцами, превратившись в неистовую преграду между ними и канонеркой. От удара истощенный ездок переломился в поясе, как сухая веточка, но великана это не побеспокоило.

«Отныне Федра — его истинная всадница, — подумал Айверсон, наводя пистолет. Ему ничего не оставалось, кроме как умереть стоя. — Где же ты, Бирс? Тебе стоит это увидеть, старый стервятник!»

Крутокс навис над комиссаром, встряхиваясь от попаданий мелкокалиберных пуль, словно от укусов насекомых. Со щелчком разинув клюв, чужак потянулся вперед… и его объяло пламя. Хольт отпрыгнул от клекочущего, пылающего клубка, а Модин шагнул вперед, сжимая огнемет. Обрушивая на чудовище потоки прометия, боец напевал весьма пошлую балладу Пустошей.

— … а леди Сьюзи никогда красоткой не была… — Клетус подмигнул Айверсону, и тут огнемет умолк, зашипев напоследок. — От дерьмо…

Громадный чужак атаковал их, словно разъяренный бык. Обугленная шкура висела лоскутами, которые шипели и дымились под дождем, но огонь не повредил мышц крутокса. Мощный удар кулаком свалил Модина на землю; он попытался ударить врага ногой, но ксенос схватил бойца за лодыжки и поднял на вытянутой лапе. Видя, что тварь начала раскручивать пустошника над головой, Айверсон открыл по ней огонь из пистолета, но только разозлил ещё сильнее. Боковым зрением комиссар заметил, что канонерка остановилась и медленно двинулась задним ходом.

Слишком поздно…

Издав первобытный рев, крутокс хлестнул огнеметчиком о землю, словно кнутом. От первого удара в теле Клетуса сломались все кости, а после второго он повис в кулаке врага, словно тряпичная кукла. Затем у пустошника оторвались ноги, а торс к тому моменту превратился в бесформенное мягкое месиво.

Слишком жутко…

Хольт уже ковылял к «Тритону», когда тварь погналась за ним. На палубе стоял Мятый Шлем и орал на мореходов, требуя прибавить ходу. Рядом с летийцем возникла Рив и уставилась на бегущего комиссара через магнокуляры.

Слишком далеко… Приход Зимы… Слишком медленно… Кирхер…

Прямо за спиной раздавался топот крутокса, горячее дыхание твари обжигало шею Айверсона. Собственные вдохи арканца рвали ему грудь, будто колючая проволока. Какой-то инстинкт скомандовал Хольту пригнуться, он нырнул, откатился в сторону, уходя от пронесшихся над головой когтей … и продолжил катиться, а великан трамбовал землю ударами кулаков, всё время отставая на шаг.

Приход… Зимы… Маршал… Кирхер…

Очередной перекат вслепую закончился тем, что Айверсон натолкнулся на нечто твердое. Подняв глаза, комиссар увидел перед собой металлического гиганта; секунду спустя раздался оглушительный грохот автопушки «Часового», и крутокс разлетелся на куски парного мяса. Плавно поворачиваясь в «поясе», боевая машина обстреляла крыши и уничтожила несколько бросившихся в атаку крутов. Затем к ней присоединился второй лязгающий шагоход, изрыгавший пламя из огнемета, рядом с которым оружие Модина казалось карликовым. Комиссар замер, увидев на стволе орудия нанесенные по шаблону Семь звезд.

Клянусь Провидением, они нашли меня!

Когда всё закончилось, и на деревню опустилась тишина, Хольт пошел разыскивать Клетуса. Тело пустошника исчезло, но дождь не до конца смыл кровавый след, указывавший, куда отполз боец. Темная полоса привела Айверсона в маленькую лачужку на краю поселения, внутри которой нашелся огнеметчик — он скрючился в тенях, будто разрубленный слизняк. Модин, оставшийся без ног, превратившийся в нечто полужидкое, сохранил отвратительное подобие жизни. Похоже, что болезнь, несмотря на все её разрушительное действие, превратила арканца в очень крепкого ублюдка.

— Как дела, серобокий? — спросил комиссар с порога.

— Бывало и лучше, — прохрипел тот сквозь расколотые зубы. — Пришел дать мне Милость Императора, Хольт?

— А ты хочешь этого? — уточнил Айверсон, потянувшись за пистолетом.

Пустошник покачал головой.

— Не-а. Раньше Он был не слишком-то добр ко мне, вряд ли сейчас что-то изменилось.

— Ты же понимаешь, я всё равно должен даровать тебе покой.

— Точно, но не сделаешь этого, если я не попрошу. А я не попрошу, нетушки, — Клетус издал влажный смешок. — Прости, начальник, но не стану я облегчать тебе работу.

— Моя служба и не должна быть простой.

Огнеметчик отхаркнул комок кровавой слюны.

— Всех уродов поджарили?

— Большую часть, но кто-то наверняка уцелел. Невозможно понять, сколько именно.

— Ну, я всё равно рискну. Тем более, — Модин поднял распухшую клешню, — они теперь могут признать во мне родственничка.

— Преисподние подери, боец, почему ты цепляешься за такую жизнь?

Клетус некоторое время обдумывал ответ, затем медленно кивнул.

— Я никогда не был очень уже верующим человеком, Хольт. Как мне думается, когда ты уходишь, то уходишь с концами, и всё тут, — огнеметчик снова усмехнулся. — Любая жизнь лучше, чем ничего, верно?

— Ты ошибаешься, Модин.

— Может, и так, но, если ты не против, я хотел бы лично проверить.

— И что собираешься делать?

Конфедерат неопределенно пожал плечами.

— Наверное, просто посижу здесь какое-то время. Погляжу, как всё повернется.

Как всё разрастется…

Покачав головой, Айверсон было развернулся, но Клетус остановил его резким жестом.

— Ты не забыл, что обещал мне насчет этого ублюдка Карьялана, Хольт? Ты ведь дал слово, брат.

— Не забыл, — ответил комиссар.

— Ну, думаю, меня это вполне устраивает, — огнеметчик лениво отсалютовал ему. — Увидимся, Хольт.

— Надеюсь, что нет, — Айверсон вышел из хижины, оставив Клетуса Модина в распоряжении Федры.

Комиссар подозревал, что бойцу не придется долго ждать Её визита.

Глава десятая

День 67-й — Клубок

«Серебряная буря»

Мой поиск уже близок к завершению. Конфедераты пришли нам на помощь в последний момент, и мы истребили крутов вместе, как братья по оружию. Клянусь Императором, это было приятное ощущение! Я так долго гонялся за тенями, что почти забыл вкус честной битвы. Признаю, что бой с чужаками вышел не слишком славным, но если Федра чему-то и научила меня, так это тому, что истина важнее славы. Перед нами был враг, нуждавшийся в уничтожении, и мои вновь обретенные союзники оказали ему такую любезность с громом в сердцах!

Оправдав свое имя, «Часовые» 19-го полка обрушились на ксеносов, словно серебряная буря. Их было всего девять, но каждый сражался, словно миниатюрный титан. Мои соотечественники всегда имели склонность к использованию боевых машин, но эти всадники превзошли даже героев старых легенд. Всадники? О, подобное слово недостаточно точно описывает их несравненное мастерство управления шагоходами. Движения «Часовых» были настолько идеальными, что машины казались продолжением тел арканцев. Они стремительно носились по деревне и разворачивались с ловкостью, немыслимой для столь огромных механизмов. Мы вместе прочесывали поселение, сжигая порченые лачуги, истребляя дикарей целыми стаями. Погиб лишь один шагоход, которому вырвал ноги умирающий крутокс.

Всего один, но и это слишком много, когда «Часовых» осталось так мало…

Из дневника Айверсона

Когда Хольт вернулся к соотечественникам после прощания с Клетусом, над деревней вставал рассвет. Арканские кавалеристы, собравшиеся вокруг павшего шагохода, вырезали мертвого товарища из обломков. Всадники действовали со спокойным достоинством, которое не соответствовало их потрепанному облику. Возле круга бойцов стояла кадет Рив, как всегда замкнутая и бдительная.

— Модин? — спросила она подошедшего Айверсона.

— Больше не с нами, — ответил комиссар и кивнул, приветствуя командира «Часовых». — Я так понимаю, своими жизнями мы обязаны вам.

— Мы заберем Боултера с собой, сожжем его дальше вниз по реке, — невпопад ответил офицер. — От него мало что осталось, но я не брошу здесь никого из моих всадников.

После этого конфедерат воззрился на Хольта, словно ожидая возражений.

«Он винит меня в смерти товарища, — подумал Айверсон. — Или винит себя в том, что пожертвовал своим человеком ради моего спасения. В любом случае, он хочет понять, стоила ли игра свеч».

— Вы — Катлер? — прямо спросила кавалериста Изабель.

Подняв взгляд от обломков, офицер недовольно посмотрел на неё.

— Что, увидели звезды у меня на груди, леди?

— Я вообще не вижу знаков различия, — парировала Рив, внимательно уставившись на подбитую мехом лётную куртку всадника. Это одеяние, дорогое и вычурное, подходило истинному джентльмену, и оно выдержало тяготы Федры лучше, чем его обладатель. Осунувшийся арканец с волчьим взглядом смахивал на пирата, который нарядился в пышное убранство жертвы, но была в нем и увядшая спесь, признак голубой крови. Голубым поблескивали и глаза офицера — то было зловещее индиговое клеймо человека, подсевшего на Славу.

— Может, я и Троном забытый отступник, но не Энсор-мать-его-Катлер, — ответил командир кавалеристов. — Меня зовут Вендрэйк.

Хардин выпрямил спину, и следующие его слова прозвучали вызовом.

— Капитан 19-го полка Арканских Конфедератов.

— Айверсон, — представился комиссар. — А это кадет Рив. Мы искали вас — всех вас — достаточно продолжительное время.

— Возможно, мы не хотели, чтобы нас нашли.

«Неправда твоя, — подумал Хольт. — В конце концов, ты же пришел к нам, капитан Вендрэйк».

— Очень жаль, — произнес он вслух, — поскольку мы здесь по делам Императора.

— И в чем же их суть, комиссар? — прищурился кавалерист.

Айверсон помедлил — если он ошибется в офицере и даст неверный ответ, то всадники, возможно, убьют его на месте.

— В правосудии, капитан Вендрэйк.

Слова Хольта повисли в воздухе, будто застывший удар кнута. Уголком глаза комиссар заметил, что Рив медленно, по сантиметру, тянется за пистолетом.

Надеюсь, девчонка, ты не совсем дура?

В конце концов, губ всадника коснулась кислая улыбка.

— Правосудие? — он вздохнул, словно от облегчения. — Ну, комиссар, тогда выкладывайте, что у вас на уме, и покончим со всем этим.

День 68-й — Клубок

Обоюдоострый союз

«Вы не отступник, Хардин Вендрэйк, — сказал я ему, — как и весь остальной 19-й полк». Простые, но честные слова, лучше всего подходящие для той минуты.

Разумеется, одними словами невозможно было завоевать их доверие, но искренность сломала лед между нами, и капитан согласился доставить меня к Катлеру. Несмотря на его враждебную браваду, я думаю, что Хардин собирался поступить так с самого начала — но к чему тогда эти игры? Тут явно кроется нечто большее, чем жесткое «прощупывание» собеседника. Вендрэйк, кажется, чуть ли не хочет, чтобы я осудил его. В этом парне таится нечто темное, засевшее глубже, чем привязанность к Славе. Призрак Ниманда считает, что кавалерист безумен, и я готов согласиться, но больше мне рассчитывать не на кого. Кроме того, капитан сказал, что его товарищи всего в паре дней пути вверх по реке, так что скоро у меня будут все ответы.

Из дневника Айверсона

— Вам не понравится то, что вы там увидите, комиссар, — произнес Хардин, лицо которого казалось жутким в фиолетовом свечении грибков. Хольт не мог понять, улыбается конфедерат или нет. — Честно говоря, я думаю, что вы захотите перестрелять целую кучу народу.

— Возможно, — отозвался Айверсон, разглядывая всадников, сидевших на корточках вокруг него. «Часовые» возвышались над ними, словно второе кольцо судей. Шла первая ночь совместного путешествия, и здесь, на берегу реки, возобновились слушания необъявленного процесса. — И вы думаете, что я должен расстрелять вас, капитан Вендрэйк?

— Мое мнение имеет значение?

— Может, и нет, но всё равно скажите мне.

— Что ж… — теперь кавалерист точно улыбался. — Думаю я вот что: мы больше не те, кого можно назвать «героями Империума». И вообще мы никакие не герои, как ни посмотри.

— Но вы сражаетесь с врагом, — указал Хольт.

— Потому что здесь есть враг, с которым можно драться.

— Всегда найдется враг, с которым можно драться. Так устроен мир.

Хардин фыркнул и снова отхлебнул из фляги. Он пробивался к её донышку всю ночь, и Айверсон подозревал, что там отнюдь не вода.

— Сэр, позвольте? — подал голос Перикл Квинт, заместитель командира «Серебряной бури». — Несмотря на пессимизм капитана Вендрэйка, могу уверить вас, комиссар, что 19-й полк верен традициям отваги и чести. Мы наносили урон повстанцам при каждой возможности…

— Да хорош канючить, Квинто! — рявкнул Хардин.

Очевидно, он терпеть не мог подчиненного, и Хольт понимал, в чем причина. Ясноглазый и чисто выбритый Перикл был полной противоположностью капитана, образчиком арканского аристократа, который твердо знал свое место в большом мире. Вендрэйк постоянно намекал на прежнюю толщину лейтенанта, но сейчас в Квинте не осталось и грамма лишнего жира. Если из Хардина Федра высосала жизненные соки, то Перикла, напротив, жестко привела в форму.

— Я должен был сказать это, сэр, — наметанный слух комиссара уловил тончайшую дрожь в голосе Квинта. — Мы сохранили верность Провидению и Империуму.

Остальные всадники согласно забормотали, и Айверсон решил, что Перикл, возможно, метит на место командира. Если так, то Вендрэйк явно не видел угрозы — или ему было просто наплевать.

— Ты правда думаешь, что имперскому комиссару не по барабану твои слова, Квинто? — презрительно усмехнулся Хардин.

«Он говорит с Периклом, но обращается ко мне, — понял Хольт. — Почему ты так жадно ищешь наказания, капитан Вендрэйк?»

— Расскажите нам о Катлере, — вмешалась Рив. — Он в этом же лагере?

— Вам, леди, как будто не терпится увидеть Белую Ворону, — покосился на неё кавалерист. — С чего бы это?

— Он ваш командир, разве нет? — ответила Изабель.

И, возможно, твоя цель, Рив?

— Полковник Катлер сейчас… — начал Квинт.

— Всё равно что мертв, — перебил Вендрэйк. Кадет уставилась на капитана, и он резко, невесело усмехнулся, но никто не поддержал его.

— Не бойся, девочка, я тебя просто разыгрываю. Насколько мне известно, Белая Ворона ещё дышит, но с подробностями стоит подождать. Вообще говоря, — он обвел рукой собрание, — со всем этим стоит подождать. Посмотрим, что скажет о вас Ворон.

— Ворон? — спросила Изабель.

— Не волнуйся, кадет, она тебе понравится! — Хардин поднялся на ноги. — Тоже вечно задает кучу вопросов.

После этого кавалерист повернулся к своему «Часовому»: в Трясине пилоты спали, не покидая машин.

— Увидимся на рассвете.

— Может, сначала расскажете нам о Троице, капитан? — слова Айверсона обрушились на Вендрэйка, будто ушат ледяной воды. Когда Хардин повернулся, его улыбка пропала.

— Что?

— Троица, — повторил Хольт. — В военных архивах упоминается захолустный городок, стертый 19-м полком с лица земли. Если я правильно помню, это случилось в самом конце войны.

— И что с того?

— Возникли вопросы. Заседал военный трибунал, — комиссар внимательно наблюдал за офицером. — Я думал, что это может оказаться важным.

Вендрэйк пошатнулся, словно не в силах устоять на ногах. Его всадники молчали, даже Перикл Квинт держал рот на замке.

— Капитан? — надавил Айверсон.

— Городок погиб после войны, комиссар, — произнес Хардин и помедлил, обдумывая сказанное. — А может, задолго до неё. Я до сих пор не уверен, какой вариант правильней.

— И это было важным событием?

— Нет, — кавалерист посмотрел на Хольта двумя разбитыми окнами в ад. — Нет, ничего важного.

Но Айверсон почувствовал ложь. Для Хардина Вендрэйка не было ничего важнее, чем Троица.

— Он болен и, я почти уверена, затронут порчей, — заявила Рив, когда комиссары вернулись на корабль-амфибию.

— Возможно, — ответил Хольт, — но Вендрэйк — наша единственная зацепка.

— Почему вы всегда скрываетесь за «возможно» или «может быть», сэр? — Изабель как будто рассердилась. — Сомнения ведут к ошибкам, ошибки приводят к падению.

Это была цитата из «Руководства комиссара».

«Значит, Рив, ты настоящий кадет? — спросил себя Айверсон. — Или просто хорошо подготовилась к роли? И важно ли вообще, кто ты на самом деле?»

— Иногда «может быть» — лучший вариант, кадет. Порой мы не можем узнать правду.

Она возмутилась.

— Но мы всё равно действуем! Сомнение — больший грех, чем неверное решение, — новая цитата. — Извините, сэр, но для комиссара вы слишком много думаете.

Хольт долго молчал.

— Да, — наконец ответил он, и понял, что действительно так считает. — Да, боюсь, что ты права.

— То есть, вы согласны? Вы будете действовать?

— Думаю, я должен, — с грустью произнес он. — Доброй тебе ночи, кадет Рив.

И в эту ночь, как в большинство иных ночей, Хардин Вендрэйк видел во сне убийство города, который был уже мертв. И кошмар вновь начинался на том же месте.

Его «Часовой» достиг окрестностей Троицы во главе разворачивающейся серой змеи, что протянулась почти на километр. Практически все бойцы так одурели от холода и голода, что едва могли идти, не говоря уже о том, чтобы держать строй. Последняя «Химера» на полозьях отказала четыре дня назад, последняя лошадь пала вчера. Когда это случилось, тянуть сани с ранеными выпало шагоходам. Верные долгу кавалеристы по очереди выполняли эту бесславную задачу, но и топливо, и воля почти закончились к тому моменту, как они добрались до городка.

Сердце Хардина радостно забилось при виде домов. Капитан даже почти забыл о холоде; он отключил обогреватель несколько суток назад, и кабина превратилась в морозильную камеру. Вендрэйк заворачивался в меха, словно какая-то варварская мумия, но пальцы в митенках оставались открытыми и уже посинели на кончиках. Как и любой достойный всадник, он никогда бы не пожертвовал ловкостью ради удобства, но чувствовал, что до обморожения рукой подать.

Впрочем, город был ближе.

А затем Хардин увидел майора, который стоял на обочине, словно мрачный привратник, и понял, что дела плохи. Разумеется, тогда Катлер ещё не был Белой Вороной — волосы офицера блестели угольной чернотой, он не заворачивался в уныние, как в мантию, но судьба уже ждала его за порогом.

— Сровняйте город с землей, капитан! — крикнул Энсор, перекрывая рев пурги. — Разрушьте его! Сжечь всё!

— Сжечь всё… — бессмысленно повторил Вендрэйк.

— Кроме церкви, её оставьте мне.

— А люди? — Хардин слишком устал, чтобы приказ мог шокировать его.

— Их тоже сожгите.

— Я не понимаю, — и он слишком устал, чтобы попытаться понять.

— Так будет лучше для всех, капитан.

Хардин засомневался лишь на мгновение.

— Правда? — переспросил конфедерат. Но, похоже, он слишком устал, чтобы волноваться о происходящем вокруг, поэтому даже не запомнил, что ответил Катлер. Даже не запомнил, ответил ли Катлер вообще.

Зато Вендрэйк помнил, как повел «Серебряную бурю» в Троицу и предал городок огню. А когда местные набросились на кавалеристов и их железных скакунов с топорами, тесаками и даже столовыми ножами, он предал людей мечу. Хардин не чувствовал ярости врагов. Холод сделал его неуязвимым для сомнений.

Отстраненность исчезла, когда безумец с лицом, словно вылепленным из теста, прыгнул на его шагоход с оседающей крыши. Противник выл от бессильной ярости, колотя по кабине «Часового», а потом прижал лицо с растекшимися чертами к лобовому стеклу. Прижал так сильно, что оно начало разваливаться на части.

Что, лицо или лобовое стекло?

Вендрэйк, заблудившийся между холодом и сном, не понимал, где заканчивается плоть врага и начинается фонарь кабины. Капитан осознавал только, что не должен дать злобному распаду коснуться его, и отчаянно пытался стряхнуть вырожденца, но тот вцепился в шагоход, как пиявка. Безумные глаза нападавшего пылали яростью и надеждой, словно маяки черного света в круговороте стеклянистых черт.

А потом лобовое стекло начало прогибаться внутрь…

— Говорит «Бель дю Морт», — внезапно затрещал вокс.

И с этими словами мир отключился, словно засбоивший механизм. Звуки боя отдалились и умолкли. Лицо снаружи-внутри кабины отвердело и замерло, превратившись в измученную скульптуру на фоне застывших языков пламени, пожиравшего город.

— Леонора… — прохрипел офицер, смутно понимая, что это новый поворот кошмара. Нечто, чего он ещё не испытывал.

— Иная ночь, иной убитый город, — пропел голосок его мертвой протеже и любовницы. — Скажи, Хардин, какая резня тебе понравилась больше?

— Так было нужно, — произнес Вендрэйк, почти уверенный, что говорит правду. Ведь кто-то важный однажды сказал ему это? Наверное, Катлер. Или бедный мертвый Элиас Уайт…

— Я не об этом спрашивала, Хардин.

— Тебя не может здесь быть, Леонора. Ты присоединилась к полку после окончания войны. Тебя даже не было в Троице.

— Но ты-то здесь, милый Хардин, и это всё, что имеет значение.

— Не понимаю, — ответил капитан, который не мог отвести глаз от чудовища, вдавленного в лобовое стекло. В глазах существа застыла ярость, словно насекомое в кусочке янтаря; это было нечто ненасытное, извивающееся, и оно жаждало выбраться наружу, чтобы устроить гнездо в голове арканца.

— Не понимаю… — шепотом повторил он.

— Потому что пересидел в седле, — мертвая девушка захихикала, развеселившись от немудрящего каламбура. — Не старайся слишком сильно. Это как глядеть на солнце: посмотри прямо на него и ослепнешь, но зацепи уголком глаза — и увидишь истинную суть вещей.

— И в чем она состоит?

— В том, что ты всегда был слепцом и всегда будешь им! — её смех напоминал шорох гнилого бархата. — Мир сломан, и его не починить. Все вопросы бессмысленны, а бессмысленность — наша единственная надежда.

— Ты не… Леонора, — Вендрэйк едва мог сплести вместе мысли, не говоря уже о словах. Он дрожащей рукой потянулся к табельному пистолету, прикрепленному клейкой лентой на приборную панель.

— Не будь таким жестоким, Хардин! — пожурил его призрак. — Но это неважно: когда мы встретимся, ты узнаешь меня.

— Это… ложь, — капитан обхватил рукоять пистолета.

— Конечно же… нет! — снова захихикала девушка. — В любом случае, я иду за тобой. Похоже, у нас всё-таки была настоящая любовь…

Оторвав пистолет от приборной доски, Вендрэйк направил его между безумных глаз, застывших внутри лобового стекла.

— Ой, да ты же не хочешь этого делать! — заявила она. — Верно?

Хардин не знал, но всё равно нажал на спуск.

Двое всадников «Часовых», которые стояли в дозоре на берегу, услышали несчастные вопли, доносившиеся из машины Вендрэйка, но не обратили на это внимания и не вмешались. Все уже привыкли к ночным кошмарам капитана.

День 69-й — Клубок

Плавание мертвецов

Вендрэйк, встреченный мною сегодня утром, выглядел как свихнувшийся призрак самого себя, а из его глаз чуть ли не сочилась Слава. Капитан не упоминал Троицу, но я знал, где он провел сегодняшнюю ночь, будь то во сне или наяву. Сомневаюсь, что без дозы плесени Хардин смог бы ровно ходить, не говоря уже о пилотировании «Часового». Его внешний вид шокировал Рив, а мне было просто наплевать. Раньше я пожалел бы о наркозависимости офицера, сделал бы ему выговор или даже расстрелял, но сейчас такие вещи больше не имеют значения. Если кавалеристу нужна Слава, чтобы привести меня к Энсору Катлеру, то пусть будет так.

И он ведет меня…

«Часовые», идущие по берегу реки, указывают дорогу канонерке. Они яркими тенями мелькают в темных, спутанных зарослях, уверенно находя путь в переплетениях Клубка. Всадники научились отыскивать тайные проходы там, где люди менее опытные — или менее проклятые — видели бы один только хаос. И мы следуем за ними, идем по Квалаквези в плавучей могиле, сократившись числом и почти без припасов…

Из дневника Айверсона

Хольт стоял на верхней палубе и наблюдал за проплывающей мимо Трясиной, когда заметил, что у поворота реки его ждет Бирс. Призрак по-прежнему обвинительно указывал на него пальцем. Натаниэль казался неумолимым и непоколебимым, но «Часовые» прошли прямо через мертвеца, будто его там и не было.

— Вы же видели глаза капитана сегодня утром, — настаивала тем временем Рив. — Он полностью деградировал.

— Капитан Вендрэйк сдержит данное слово, — ответил Айверсон.

— Но ему нельзя доверять, — Изабель говорила шепотом, хотя комиссары были одни.

— То же самое я слышал от тебя про летийцев. Недоверчивая ты личность, да, кадет?

— А вы?

Да, Изабель Рив, и я. Но в последнее время давал слабину.

Прежде чем Хольт успел ответить, послышался громкие лязгающие шаги по ступеням, и последний выживший корсар присоединился к комиссарам. После боя он избавился от мятого шлема, под которым оказалась расписанная татуировками голова, похожая на щербатую луну. У покаянника было грубое лицо, но пронзительные зеленые глаза светились сообразительностью и коварством. Айверсон не знал, станет ли это проблемой в будущем, но пока что боец подчинялся ему, и мореходы следовали примеру господина.

— Милош скончался от ран сегодня утром, — сообщил корсар, удивительно бегло говоривший на готике. — Бенсе умрет до заката. Остались шестеро морских волков, и они будут служить.

— Это большой корабль, выжившие точно справятся? — уточнил Хольт.

— Они рождены ходить по морям, — ответил летиец. — Шестерых будет достаточно.

«Покаяние и боль» прошло изгиб реки, и Бирс снова уплыл вдаль. Проследив за ним взглядом, Айверсон обернулся к покаяннику.

— Ты понимаешь, что теперь это твои люди, корсар?

Летиец пожал плечами, как будто не испытывая ни гордости, ни беспокойства.

— А ты — мой человек, — уже утвердительно произнес Хольт.

— Как прикажете, комиссар, — ровным голосом ответил покаянник.

— Мне неизвестно твое имя, солдат.

— Меня зовут Таш Жомбор, из солёнокровных крепостных Подкамер № 5.

— Ты гордишься своим происхождением?

— Я стыжусь его. Подкамеры — это полузатопленные тюрьмы, в которые бросают подонков Леты, чтобы они дрались там, тонули и умирали, — Жомбор оскалился, словно акула, и показал зубы, усыпанные драгоценными камнями. — Но, как и все корсары, я пробился наверх, к земле и свету.

— К искуплению?

— К покаянию и боли, — прорычал Таш. — Искупления нет, комиссар, есть лишь святые муки. Разве вы не слышали об Откровении Летийском? «Император обвиняет»!

Айверсон не ответил — Бирс ждал его у следующего поворота реки.

День 70-й — Клубок

Искупление и проклятие

Вендрэйк утверждает, что мы доберемся до лагеря конфедератов сегодня вечером. Признаюсь, что мне не терпится наконец-то увидеть Энсора Катлера: в кого бы ни превратился полковник, уверен, что с его помощью я смогу на шаг приблизиться к Приходу Зимы и собственному спасению. Мне, в отличие от летийцев, искупление не кажется невозможным. Я готов пострадать и умереть за Бога-Императора, но не хочу верить, что всё это зря. Должна же быть какая-то высшая цель в муках, которые мы терпим во имя Его?

Но, прежде чем я искуплю грехи, мне нужно пасть ещё чуть глубже.

Перед тем, как встретиться с Катлером, необходимо решить последнюю проблему. Я всё время откладывал это на потом, поскольку не был уверен в своих подозрениях. Провидение свидетель, я до сих пор не уверен, но полковник совсем рядом, и медлить больше нельзя. Слишком многое поставлено на карту, и сомнения недопустимы. Рив была права: я должен действовать.

И да простит меня Бог-Император, если я ошибаюсь…

Из дневника Айверсона

Разрубив очередную завесу лиан ударом мачете, Изабель выбралась на узкую полянку. Прогалину со всех сторон окружали гигантские грибы, шляпки которых высоко вверху срастались в узловатый, слизистый полог. Со спороносных пластинок струился рассеянный фиолетовый свет, и на этом участке джунглей царила маленькая ночь.

— Теперь мы уж точно достаточно далеко, — произнесла Рив, хмуро глядя на бледных существ, которые шмыгали по пластинкам мясистого «потолка». — Мы шли почти целый час, сэр.

— Ты права, — отозвался Айверсон у неё за спиной. — Это место не хуже любого иного.

Что-то в тоне комиссара заставило девушку обернуться. Оказалось, что Хольт держит в руке пистолет, направленный ей в голову, и на лице девушки быстро сменилось несколько выражений. В конце концов, Изабель остановилась на явном раздражении.

— Вы обещали мне правду, — тихо произнесла она.

Да, так и было, Рив…

Примерно в середине дня Айверсон приказал отряду остановиться. Не объяснив Вендрэйку причину задержки, комиссар попросил девушку последовать за ним в джунгли. Немного погодя Хольт сказал Изабель, что она заслужила узнать правду, но правда слишком опасна, чтобы открывать её в присутствии остальных. Ещё через некоторое время арканец подотстал и позволил кадету самой выбирать путь; так они и оказались на этой сумеречной прогалине.

Вполне подходящее местечко, чтобы покончить с нашей игрой теней, Изабель Рив.

— Значит, вы решили не доверять мне, — с вызовом произнесла девушка.

— Думаю, ты работаешь на Небесного Маршала, — ответил Хольт.

— Нет, — в её голосе не было и намека на страх, но Айверсон меньшего и не ждал.

— Ты появилась из ниоткуда и заявила, что тебя направила Ломакс — а я знаю, что это не так. Ты изображала зеленого новичка, но явно обладаешь большим опытом. Ты постоянно вынюхивала мои секреты, прицепившись ко мне, словно тень, — комиссар покачал головой. — Ты шпионка и наемная убийца, Изабель Рив.

— Тогда почему я пришла к вам на помощь в порченой деревне?

— Потому что без меня ты не добралась бы до Катлера.

— Вы ошибаетесь.

— Возможно, — с прискорбием признал Хольт, — но ты была права: ошибка суть меньший грех, чем сомнение. Я не могу дать тебе шанс убить Катлера.

Помолчав, он добавил уже более ровным голосом:

— Назови причину не стрелять в тебя.

Вздохнув, Изабель подняла руки ладонями вверх.

— Верховный комиссар Ломакс была моей матерью.

— Слишком театрально. Придумай что-нибудь получше, Рив.

— Ломакс держала мое существование в тайне и лично обучала меня. Она воспитала меня, превратила в оружие против Небесного Маршала. Я ненавижу Зебастейна Кирхера даже сильнее, чем ты — ведь этот выродок убил мою мать.

— Хорошая история.

— Честная история.

— Я не верю в это, — покачал головой Айверсон. — Думаю, это ты убила Ломакс. Верховный комиссар разгадала игру Небесного Маршала, и тебя послали заткнуть ей рот — так же, как до этого ты затыкала рот всем, кто угрожал Кирхеру.

Рив вздохнула.

— Твой наставник был прав. Ты дурак, Хольт Айверсон.

— О чем это ты?

— О комиссаре Натаниэле Бирсе, герое, которого ты предал в молодости. Он ведь был тебе вместо отца, не так ли? — Изабель кивнула, заметив удивление на лице арканца. — Да, я читала твое личное дело, но суть не в этом.

— Я не понимаю тебя, Рив.

— Тогда послушай вот что: Бирс искал тебя все эти годы. Наставник следовал за тобой по всей Галактике, но, когда наконец-то добрался до Федры и увидел, в кого ты превратился, то отвернулся от тебя. Кажется, это произошло три или четыре года назад.

— Невозможно. Натаниэль Бирс был убит десятилетия назад, на планете, о которой ты никогда не слышала, — чувство вины с новой силой охватило Айверсона. — Террорист поразил его иглой с чужацким нейротоксином, ядом, от которого медикае не знали спасения. Я видел, как умирал мой наставник.

И я видел его мертвым каждый день нашего странствия по Клубку. Кстати, Натаниэль и сейчас здесь, парит прямо у тебя за плечом. Обернись, Рив, и, быть может, тоже увидишь его!

— Но ты не видел, как умер Бирс, — возразила Изабель. — Ты оставил наставника гнить, но он выжил.

Девушка подарила Хольту ледяную улыбку, первую за всё время их знакомства.

— Нейротоксин уничтожил его плоть, но Комиссариат решил, что разум героя необходимо сохранить, и он получил новое тело. Никогда не встречала Бирса, но мама считала его выдающимся человеком. Хотя «человеком» твоего наставника уже сложно было назвать.

— Ты лжешь, Рив.

— Тогда откуда мне всё это известно?

— Потому что Небесный Маршал накидал тебе полуправд, которыми можно вот так вертеть! — в груди Айверсона пробуждалась ярость, подобная горящему змею, который жаждал нанести удар. Посмотрев мимо девушки, комиссар встретился глазами с Натаниэлем.

Конечно же, она права. Ты был мне вместо отца, старик. И мне жаль. Я все эти годы чертовски жалел тебя…

Айверсон заставил себя снова взглянуть на Рив.

— Ты лжешь, — бессмысленно повторил Хольт.

— Тогда застрели меня.

— Сделай это! — зашипел ему в ухо мертвый Ниманд. — Сучка тебе мозги полощет!

Хольт уже нажимал на спуск, как вдруг заметил Номера 27. Третья тень комиссара наблюдала за ним с другой стороны прогалины. В отличие от двух других, её появление было редким и драгоценным проклятием — с последнего визита мертвой девушки прошли недели. Как и всегда, при виде неё Айверсон преисполнился неизъяснимой грусти.

Что тебе здесь нужно? Что ты пытаешься сказать мне?

Проследив за взглядом комиссара, Изабель обернулась через плечо и посмотрела прямо сквозь Бирса, но ничего не заметила. Нахмурившись, девушка повернулась обратно к Айверсону, и арканец почти услышал, как напряженно она обдумывает свои шансы.

Да, Рив, я отвлекся. Сделай ход! Заставь меня выстрелить, докажи, что я был прав!

Но Изабель не двинулась с места. Несомненно, она заподозрила подвох.

Ну ладно, девочка.

Комиссар отступил на несколько шагов, подальше от кадета. Затем он медленно опустил пистолет и убрал в кобуру, но оставил руку возле оружия.

— Дома, на Провидении, у нас много старых легенд и обычаев, — сказал Хольт. — Иномирянину большинство из них покажутся бессмысленными, и, честно говоря, я тоже не понимаю смысла многих мифов.

Он c сожалением покачал головой.

— Но есть один, в истинности которого я не сомневаюсь. Он зародился во времена первых поселений и с тех пор течет, словно огненная вода, в крови каждого арканца, будь то аристократ или дикарь. Это легенда о Громовом Крае.

Айверсон заметил, что Бирс кивнул с редким одобрением. Старый стервятник родился на Провидении, и именно он рассказывал Хольту о традициях и былинах родного мира, с виртуозной логикой вплетая их в догмы Имперского Кредо.

— Громовой Край — тайное место, скрытое внутри каждого из нас, — продолжил арканец. — Это острие иглы в оке бури под названием «жизнь», решающий момент, который сломает тебя или вознесет в глазах Бога-Императора. Ты пройдешь по нему один только раз, но поход будет длиться целую вечность. Повернуть назад не удастся, и второго шанса не будет, поэтому идти нужно с огнем в сердце и сталью в хребте.

— Ты говоришь, как поэт, а не комиссар, — заметила Изабель, и в её голосе впервые прозвучала неуверенность.

— Все хорошие комиссары немного поэты, Рив. Словами мы орудуем так же, как и стволами. Когда применяешь их верно, твои подопечные добровольно идут на смерть.

— Значит, ты всё ещё считаешь себя хорошим комиссаром?

Он мрачно улыбнулся.

— Я знаю, что из меня плохой поэт.

— И ты хочешь сказать, что мы сейчас в твоем Громовом Краю, Айверсон?

— Нет, Изабель Рив, в твоем.

Пальцы аугментической руки рефлекторно дернулись, но ладонь из плоти и крови с идеальной неподвижностью замерла возле кобуры.

— Доставай пистолет, Рив.

Очень медленно и очень осторожно девушка подняла руки.

— Нет.

— Тогда я застрелю тебя на месте, наемная убийца.

— Я не стану играть с тобой в эту дурацкую «честную дуэль», Айверсон, — она явно разозлилась. — Не дам выстрелить со спокойной душой. Если убьешь меня — вся вина будет на тебе.

И они стояли так очень долго, оказавшись в безвыходном положении, и Хольт всё это время пытался найти правильный ответ в чувствах своих призраков. Словно матрос, ориентирующийся по черным звездам, он метался между злобой Ниманда, презрением Бирса и странным сочувствием мертвой девушки, но в итоге за Айверсона решила его собственная усталость.

— Выбрось оружие, — приказал он; Изабель осторожно повиновалась, стараясь не дать Хольту и малейшего повода счесть её поведение угрожающим. Комиссар кивнул. — Если пойдешь за мной, я тебя убью.

— Понимаю, — ответила Рив. Когда арканец повернулся уходить, она крикнула ему вслед: — Айверсон, ты же понимаешь, что сошел с ума, верно?

Остановившись, Хольт вновь окинул взглядом свои тени, задержавшись на Бирсе. Если девушка говорила правду, то его преследовал призрак ещё живого человека. Это хуже, чем тень настоящего мертвеца?

Ответа у Айверсона не нашлось.

— А ты думаешь, это имеет значение? — спросил он, но и у Изабель не нашлось ответа, поэтому комиссар вновь отвернулся.

Неужели я только что отступил от края бездны?

— У неё пушка! — заорал Ниманд.

Айверсон резко обернулся, и автопистолет как будто сам прыгнул ему в руку. Перед комиссаром выросла Номер 27 и раскинула руки, словно умоляя его о чем-то или предостерегая, но Хольт уже открыл огонь. Заряды, с брызгами эктоплазмы пробив мертвую девушку, вонзились в Рив. Кадет стояла неподвижно, и…

Какая ещё пушка? Она безоружна!

Первая пуля выбила Изабель правый глаз, вторая и третья оторвали половину лица. К ужасу Айверсона, она ещё была жива, падая на землю.

— Рив! — комиссар рухнул на колени рядом с ней, зная, что ничем не сможет помочь. — Изабель, послушай меня…

Уцелевший глаз девушки вертелся в глазнице, пытаясь отыскать Хольта.

— Айвеххх… шшооохх… — раздробленная челюсть превратила слова Рив в булькающее месиво, но она вцепилась в комиссара. — Тххы… убххх… людхх…

Вздрогнув в последний раз, Изабель умерла.

Арканец поднял взгляд на Ниманда и увидел, что призрак с жадной ненавистью смотрит на труп.

— Зачем ты это сделал? — спросил Айверсон.

— Это было единственное надежное решение, Хольт, — с тайным злорадством пояснил мертвый комиссар.

Айверсон открыл огонь в автоматическом режиме и превратил призрака в кружащиеся клочья эктоплазмы. Пистолет сухо щелкнул, и арканец механически вставил новый магазин взамен пустого. Хольт продолжал стрелять и перезаряжаться, пока последние фантомные комки не исчезли бесследно.

С тех пор он никогда не видел Детлефа Ниманда.

— А куда делась твоя подружка? — спросил Вендрэйк по возвращении Айверсона.

— Она больше не с нами, — ответил комиссар.

«Как и Модин», — подумал Хольт, твердо зная, что это не так. В отличие от огнеметчика, Изабель Рив обязательно вернется к нему.

Акт третий Вознесение

Глава одиннадцатая

ВОЕННЫЕ АРХИВЫ ПРОВИДЕНИЯ,

КАПИТОЛИЙ-ХОЛЛ

ДОКЛАД №: ГФ-067357

СТАТУС: *СЕКРЕТНО*

АВТ.: Генерал Таддеус Блэквуд, глава отдела собственной безопасности

ОЗН.: майор Ранульф К. Хартер, офицер-дознаватель (отдел собственной безопасности)

КАС.: Военные преступления — 19-й Арканский — пос. Троица, Вирмонт

СВД.: Примите к сведению, что данный населенный пункт находился в категории «содействующие повстанцам». Хотя жестокость, проявленная майором Катлером в ходе зачистки, вызывает сожаление, подобные инциденты неизбежны в военное время.

ЗКЛ.: Вам предписывается немедленно прекратить расследование событий в пос. Троица. Вопрос о наказании 19-го полка Конфедератов будет рассмотрен отделом собственной безопасности в надлежащем порядке. Дело закрыто.

Примечание: я хочу, чтобы Катлер и 19-й убрались отсюда в течение месяца. Дайте мужику полковничьи звезды и отправьте за пределы планеты. Катлер сделал то, что должен был, но он сорвиголова и слишком непредсказуем. Ему нельзя доверить подобную тайну. Если Инквизиция пронюхает о Троице, Провидение ждут немыслимые последствия.

— Вы — аномалия на Федре, Энсор Катлер, — заявил пор’о Дал’ит Сейшин с высоты своего тронного дрона, — но вы ведь всегда были аномалией, не так ли? Особенно для вашего начальства.

Беловолосый узник, сидевший на стуле за преградой силового поля, фыркнул в ответ.

— Ничего нового я от тебя не услышал, синекожий.

— Но я предлагаю вам выбор, от которого невозможно отказаться, — не отступал посланник. — В отличие от вашего Империума, Империя Тау приветствует лидеров c творческим мышлением. Такой человек, как вы, станет для нас бесценной находкой.

— Тогда открой карты, — Катлер наклонился вперед с лукавым выражением лица. За время заключения арканец похудел, в его облике проступило нечто волчье. — Говори начистоту, Си. Во что ты играешь здесь, на Федре?

О’Сейшин сложил пальцы домиком, тщательно обдумывая вопрос. Это было его двадцать пятое «собеседование» с Субъектом-11, но человек оставался таким же упрямцем. Возможно, пришло время всадить клинок чуть поглубже.

— Федра не имеет значения, — объявил посланник. — Война здесь — нечто вроде ямы для отходов Империи Тау, и мы не намерены её выигрывать. Продолжение конфликта служит Высшему Благу, в отличие от возможной победы.

— Ты хочешь сказать, что эта война — бутафория? — с горечью произнес Катлер.

— Не совсем так. Сражения вполне реальны, но при этом бесцельны. Одна рота ваших хваленых космодесантников могла бы захватить Федру за неделю, несколько опытных полков Гвардии — за год, но Империум осознанно направляет сюда худших своих солдат. Некомпетентных, сломленных, психически неуравновешенных, тех, кто утратил волю к победе и веру в себя.

— По-моему, ты оскорбляешь 19-й, — огрызнулся полковник.

— Как я уже отмечал, — успокаивающе поднял руку о’Сейшин, — иногда через сито отбора проникают аномалии вроде вас.

— То есть настоящие бойцы? — Катлер покачал головой. — Нет, на это я не куплюсь. Зачем бы Империуму играть в поддавки?

— Империум не играет в поддавки. Как и мы, он просто не хочет выиграть.

— И зачем вести войну, победа в которой никому не нужна?

Посланник тау скривил лицо, пытаясь изобразить человеческую улыбку. Он неустанно практиковал эту гримасу и считал, что добился весьма неплохих результатов.

— Отвечу вопросом на вопрос, Энсор Катлер. Скажите, с кем ваш Империум сражается на Федре?

— Не понимаю, о чем ты.

— Обратимся к фактам. Аборигены-саатлаа многочисленны, но примитивны, и их военный потенциал ничтожен. Ауксиларии-наемники иных рас эффективны, но их мало. Что касается моих сородичей… — о’Сейшин развел руками. — Сколько тау вы повстречали на Федре, Энсор Катлер?

— На одного больше, чем нужно, Си.

— Тогда вам повезло, поскольку я думаю, что на всей планете осталось не более двух тысяч тау. Весьма контрастирует с сотней тысяч имперских гвардейцев, не так ли? — посланник сделал паузу, давая Катлеру время обдумать цифры. — Спрошу вас вновь: с кем же Империум сражается на Федре?

— С перебежчиками, — мрачно ответил полковник, — но такой масштаб предательств…

— Был очень тщательно рассчитан, — спокойно закончил о’Сейшин. — На протяжении десятилетий тау отводили своих бойцов, пока вы пополняли наши ряды. Ваш Империум бросает людей в бездну, а мы даем им надежду. Вы воевали сами с собой, Энсор Катлер.

— И всё-таки для тебя это просто игра, верно?

— Напротив, — возразил тау, — мы преследуем важную цель и несем искреннее послание. Федра представляет собой рабочую модель, микрокосм будущего, которое наступает прямо сейчас. Пока Империум отвлечен этим локальным конфликтом, наши агенты — люди! — ведут истинную войну за пределами рубежного мира, завоевывают сердца и души обитателей субсектора. Везде, куда бы ни пришли наши посланцы, они находят недовольство жизнью и жажду чего-то лучшего. Ваша раса, друг мой, не так едина, как пытается показать Империум.

— У тебя что, есть ответы на все вопросы?

— Не на все, — признал о’Сейшин, — но на многие. Например, психическое заболевание, терзающее человеческую расу — вы, кажется, называете его «Хаосом», — не встречается у тау.

Катлер словно застыл.

— Это потому, что у вас, синекожих, нет души.

— Возможно, в таком случае цена обладания душой слишком высока, — серьезно ответил посланник. — Вот ещё несколько фактов, Энсор Катлер: ваш народ силен, но подвержен недугам старости. Моя раса полна жизни, но склонна совершать ошибки молодости. По отдельности мы уязвимы, но вместе можем стать несокрушимыми. Тау вам не враги.

О’Сейшин откинулся на троне, ожидая неизбежно саркастического ответа, но полковник молчал, а глаза его блестели от раздумий. Удивленный посланник решил продолжить.

— Федра — это жертва, приносимая во имя Высшего Блага двух народов, Энсор Катлер. В глубине души вы понимаете, что Империум содрогается в агонии. Не умирайте вместе с ним. Не позвольте вашим людям умереть за него.

Узник выглядел крайне обеспокоенным, почти жалким, и в этот момент о’Сейшин готов был поверить, что гуэ’ла — обреченная раса. Он нетерпеливо наклонился вперед, чувствуя близость победы.

— Скажите мне, Энсор Катлер, вам знакомо имя «Авель»?

Метель вернулась, жаждая отмщения, но вокруг стало теплее из-за яростного пламени, пожиравшего убитый город. Скъёлдис, северная ведьма, помнила, что в ту ночь потела под тяжелыми одеяниями.

Внезапно она вспотела и сейчас.

Троица опаляет холодом…

Женщина вздохнула, не желая вновь переживать это воспоминание, но, если уж кошмар начинался, то всегда доходил до конца. Смирившись, северянка зашагала через площадь к ненавистному храму, огибая обугленные конечности, которые торчали из-под снега. Вералдур шагал у неё за спиной, держа топор в руках на случай, если какой-нибудь одинокий культист, переживший бойню, вздумает атаковать Скъелдис. Ведьма вспомнила, что на полпути к церкви какой-то безумец с расколотым лицом должен выскочить из сугроба, и в этот раз вовремя указала на него своему стражу. Культист перестал быть проблемой; правда, вералдур всё равно бы его перехватил, но предупреждение ускорило события.

Белая Ворона и старый Элиас Уайт ждали её у тяжелых дубовых дверей храма. Рядом с ними выстроились три отделения лучших бойцов полка — серобокие, примкнув штыки к лазвинтовкам, прикрывали вход. Тут же вышагивала пара «Часовых», боевые машины беспрерывно наклонялись и поворачивались в «поясе», держа здание на прицеле. В радужном свете, который струился из витражного окна наверху, люди и шагоходы превращались в рваные тени, хрупкие и нереальные.

«И это — самая настоящая истина», — подумала Скъёлдис.

— Ты призвал меня, майор Энсор Катлер, — сказала она вслух, ещё раз отыгрывая роль из собственной жизни.

— Именно так, госпожа Ворон, — тогда Энсор впервые посмотрел ей в глаза, хотя до этого частенько втайне поглядывал на северянку, думая, что она не замечает. С того самого дня, как Скъёлдис оказалась в полку, Катлера привлекала её странность, но благоразумие майора мешало сближению.

Тогда, в этом искаженном городке, влечение стало необоримым, а их союз со Скъёлдис — неизбежным.

Энсор указал на блистающий поток радужных лучей.

— Поскольку вы, леди, наш санкционированный шаман, я решил, что у вас найдется какое-нибудь объяснение этому.

— Великий Чорв отравил это место, — ответила она. — Проявив мудрость, ты отсек ему крылья, но сердце твари всё ещё бьется. Найди и уничтожь его.

— Ну, не похоже, что с поисками у нас будут проблемы, — с показной беспечностью произнес Катлер, — а вот насчет второй части…

Он открыто и дерзко улыбнулся северянке.

— Может, выйдет что-нибудь интересное.

— Я пойду с тобой, — сказала женщина.

Имелся ли у меня выбор, или прошлое было предопределено, как и этот сон?

— Буду рад иметь тебя под боком, Ворон.

— Меня зовут не так, Энсор Катлер.

Майор кивнул, обдумывая ответ.

— Возможно, когда всё это закончится, ты назовешь мне более достойное имя, но сейчас… — он повернулся к храму, — у меня под ногой змея, которую нужно раздавить.

— А ну, придержи коней, Энсор! — запротестовал Уайт. — Я тебе говорю, надо сжечь это гнездо язычников, как мы спалили остальной город. И вообще незачем нам лезть внутрь…

— Боюсь, что есть зачем, — возразил Катлер. — Сожжения может не хватить, Элиас. Мы должны убедиться, что всё кончено.

Конфедерат повернулся к Скъёлдис, впервые ища её одобрения.

— Я прав, леди?

— Ты не ошибаешься, — подтвердила она. — Если зло ускользнет, то укоренится в другом месте.

— С каких это пор ты стал её слушаться, Энсор? — Уайт подозрительно взглянул на друга. — Она ведьма, а мы в городке, который из-за колдовства в Преисподние провалился. Откуда нам знать, может, порча и внутри неё сидит!

— Хватит! — рявкнул Катлер, но затем смягчил тон, сообразив, чего испугался старый друг. — Элиас, я не прошу тебя идти с нами.

— Погоди, Энсор, ты ж понимаешь, я не это имел в виду… — но облегчение в голосе Уайта выдало его. Старика чуть не тошнило от ужаса, как и всех серобоких, стоявших лицом к храму. Всё они прошли через неописуемо кровавые побоища, но страх, повисший над городком, был хуже любого врага из плоти и крови. Каждый солдат чувствовал, что в Троице он рискует не только жизнью, но и чем-то гораздо большим.

— Ты ж знаешь, я за тебя горой, — неловко закончил Элиас.

— Конечно, старый друг, но мне нужно, чтобы ты оставался здесь и прикрывал нам спины. На случай, если что-нибудь проскочит наружу, — майор повернулся к северянке. — Есть идеи, с чем мы тут столкнулись?

Вздохнув, она проговорила наскучивший текст кошмара.

— У Великого Чорва много обликов и ядов, Энсор Катлер. Некоторые вливают в сердца горечь черных страстей или исступлений с запахом роз. Другие искажают разумы невероятным отчаянием или отчаянными возможностями. Ярость и похоть, страдания и амбиции — всё это игрушки Чорва-в-Сердце-Мира, но все они равно совращают души и лепят тела, словно комок глины, с которым забавляется безумный ребенок.

Женщина видела в разуме майора, что он пытается пошутить — весело или издевательски, неважно, лишь бы принизить угрозу в её словах.

«Так, а какая плохая новость?» — хотел сказать офицер, но Скъёлдис не сжалилась над ним, заткнув рот ледяным взглядом.

Над Великим Чорвом нельзя насмехаться, Энсор Катлер. Интересно, выучишь ли ты когда-нибудь этот урок?

А потом демонический колокол прозвонил вновь, и неуместные шутки остались непроизнесенными. Ужас сгустился над бойцами, будто враждебный туман, и ведьма знала, что каждый из них молится об избавлении. Просит, чтобы его не заставили входить в опоганенный храм.

Кроме того, Скъёлдис понимала, что им нечего бояться, поскольку тяжкий жребий раз за разом выпадал Катлеру, самой ведьме и её вералдуру — и так будет всегда.

— Псайкер, — прожужжал в её разуме голос, сухой, словно мощи, и невероятно далекий. — Ты слышишь меня?

Слова отозвались в мире беспокойной рябью. Снежные вихри мгновенно замерли, и воспоминание о Троице исчезло, унося городок и людей обратно в забвение. Женщина вздохнула, увидев проступающий из хаоса зазубренный силуэт.

— Здравствуй, Авель, — сказала она.

Оди Джойс несгибаемо стоял на берегу реки в броне зуава, словно ржавеющая статуя, и наблюдал за «Часовыми». Вернувшиеся в лагерь шагоходы вели за собой канонерку, на носу которой возвышался человек, настолько неподвижный, что тоже мог сойти за статую. Хотя высокая фуражка новоприбывшего куда-то делась, его призвание было понятно всем. Явился комиссар, на поиски которого уходил капитан Вендрэйк.

— Судя по лицу, он устроит тут Семь Преисподних, — пробормотал Оди в разбухшие от жизни воды, где спал убитый святой. Юноша знал, что Гурди-Джефф превозмог смерть, как всегда делали истинные герои Империума. Праведник следовал за своими палачами в сердце Клубка, проплывая над илистым дном и касаясь снов серобоких, но только Джойс оказался достоин его благословления. Именно оно привело парня из «зеленых кепи» в рыцарское братство, и неизвестно было, где Оди окажется в итоге.

Кровь… для… Бога-Императора…

— Вы что-то сказали, пастырь? — спросил по воксу другой зуав.

Сообразив, что оставил канал связи доспеха открытым, Джойс улыбнулся. При всех своих знаниях и умениях, рыцари внимали каждому слову юноши; быстро приближался день, когда он сместит старпера Мэйхена и возглавит братство. Конечно, их осталось не так уж и много, но всё равно выйдет очень даже неплохо. Император и дядя Калхун будут очень сильно гордиться им.

— В лагерь только что вплыло Покаяние, братья, — объявил Оди по общему каналу, прочитав название корабля, — и скоро за ним последует Боль.

— Что это за безумие? — прошипело создание. Его силуэт бешено колебался, пытаясь обрести форму посреди забвения. — Где ты, псайкер?

— Я сплю, Авель, — ответила Скъёлдис, — и ты вторгся в мои грезы.

Призрак обдумал услышанное.

— И ты видишь во сне вот это?

Растерянность гостя говорила о многом. Он — если, конечно, Авель был мужчиной — не владел искусством вюрда. Мало что понимал в Имматериуме, а интересовался им ещё меньше. Его образ в разуме северянки создавал астропат, передаточная станция в человеческом теле, натренированный отправлять через пустоту телепатические сообщения. Собственное имя «передатчика», как и всё остальное, некогда делавшее его личностью, давно уже растворили едкие потоки информации. Он был могучим псайкером, но при этом ничем. Разум астропата казался ярким светом, сияющим из пустой скорлупы.

Сам Авель был далеким призраком внутри этой оболочки, теневой проекцией, недосягаемой для Скъёлдис. Ведьма часто запускала незаметные пси-щупы, пытаясь коснуться его разума, но всегда натыкалась на пустоту. Казалось, что Авель вообще лишен психической составляющей. Вынужденно положившись на интуицию, женщина выстроила образ собеседника по его словам, но итог оказался настолько же раздражающим.

Манерой речи Авель отличался от всех людей, когда-либо встреченных северянкой. Он говорил с искаженными модуляциями и выражался неестественно — мыслями визави, казалось, управляли только тактика и логистика, его как будто заботила одна лишь война.

— Тебе здесь не рады, — произнесла Скъёлдис.

— Я запрашиваю Противовес, — четко ответил Авель, отметая как маловажные детали и её грубые слова, и собственное пребывание в чужом сне. — Маятник должен упасть на Корону.

Северянка нахмурилась: приверженность собеседника к аллюзиям и кодовым словам раздражала даже сильнее его холодности.

— Это невозможно, — возразила она. — Наши силы разделились.

— Разделились? Как так? Почему так? — затараторил Авель. — Согласно моим инструкциям, вы должны были постоянно поддерживать единство имеющихся подразделений!

Презрение в его голосе возмутило Скъёлдис.

— Наше положение весьма изменчиво. Возникло беспокойство среди офицеров, мы слишком долго ждали…

— И ожидание закончилось. Конвой недавно присягнувших янычар направляется к Короне. Прибытие через трое суток, я перенаправлю их к вашей позиции.

— Мы не готовы.

— Следующая возможность появится лишь через несколько… месяцев, псайкер.

— Дай мне неделю.

— Возможно, у меня не будет и недели, — ответил Авель. — Мое положение пошатнулось, несколько агентов были раскрыты.

— Они предадут тебя? Им известно, кто ты на самом деле?

— Никто этого не знает, — отрезал собеседник. — Даже высохший телепат, который передает мой голос.

— Тогда почему ты так испуган?

— Я не испуган, — с редкой для себя страстью прошипел Авель, — но тау из Касты Воды умны и коварны! О’Сейшин, это древнее чудище, подобрался слишком близко.

— Зачем же ты заманил его в Диадему?

— Там посланник уязвим! Он — истинный творец тупика, в который зашла эта война, и он же — путь к выходу из него.

— А что же Приход Зимы и Небесный Маршал?

Образ замерцал, но ничего не ответил.

— Кто ты, Авель? — спросила Скъёлдис.

— Ты чертов придурок, Вендрэйк! — зарычал Мэйхен, топая к другому капитану, который как раз выпрыгивал из «Часового». — Притащил змею прямо в лагерь!

Джон ткнул бронированной железной лапой в сторону покрытого шрамами человека на канонерке.

— Он сдаст нас при первой же возможности!

Серобокие, столпившиеся на берегу реки, согласно забормотали.

— Да, он комиссар, но коренной провиденец! — рявкнул Хардин, перекрывая растущий гомон. — И честно разберет наше дело!

Правда, уверенности в голосе кавалериста не было.

— Мы убили имперского исповедника со свитой! — насмешливо напомнил Мэйхен. — После такого нет пути назад.

Солдаты взревели в знак поддержки и подступили к амфибии, будто стая шакалов.

— Вы правы, — объявил комиссар, вступая на сходни. — Обратного пути нет.

Он не кричал, но всё равно пробился через шум толпы и словно бы сдул его, как холодный ветер. Никто из солдат не смог выдержать ищущего ледяного взгляда незнакомца; отвернулся даже яростно заморгавший Джон Мильтон.

Комиссар кивнул с бесконечной усталостью, словно уже видел всё это прежде.

— Если ты так далеко прошел по дороге в ад, остается только идти вперед.

— Кто ты, Авель? — твердо повторила Скъёлдис. — Если хочешь, чтобы я помогала тебе, говори.

— Я уже отвечал на этот вопрос, — наконец произнес собеседник.

Это было правдой, даже если ответ был лживым.

Авель заявил, что он — старший офицер флота на борту линкора Небесного Маршала, человек со связями, ниточки которых тянулись прямо к нервному центру внутреннего круга Кирхера. Кроме того, визави ведьмы утверждал, что возглавляет тайное движение сопротивления, целью которого является раскрытие «Федрийской лжи». Он вел долгую и опасную игру, для которой требовались верные союзники и абсолютная синхронность действий. Имея доступ к информации обо всех прибывающих полках, Авель быстро разглядел потенциал 19-го Арканского.

«Вам здесь не место, — сказал он во время первого, мимолетного пси-контакта на орбите, почти год тому назад. — Ваш полк предали».

После того, как конфедераты бежали в глушь, Авель посещал Скъёлдис каждую ночь, добиваясь её расположения мучительно маленькими кусочками информации, которые давали проблеск надежды. В конце концов, она рассказала всё Белой Вороне, и, полковник, вечный азартный игрок, решил рискнуть.

«Что мы теряем?» — заявил он.

Итак, они прислушались к Авелю, и невидимый собеседник оказался надежным советником. Он передавал арканцам данные о маршрутах повстанческих патрулей и линиях снабжения, направлял их к складам боеприпасов и удаленным заставам, даже сообщал ежедневно менявшиеся пароли. Благодаря этому, 19-й полк всё время оставался на шаг впереди противника. Однако же, по прошествии нескольких месяцев послания Авеля стали более детальными, предлагаемые тактики — более рискованными, и в какой-то момент цель конфедератов сменилась с простого выживания на ответный удар по Небесному Маршалу.

«Ты не ошибся, Хардин Вендрэйк, — подумала северянка. — Полк превратился в фигурку на доске для регицида, но ни Белая Ворона, ни я не были игроками».

— Скажи мне, что ненавидишь их! — потребовала Скъёлдис. — Скажи, что ненавидишь Небесного Маршала и его кукловодов.

Так, чтобы я поверила…

Ведьма заострила чувства, словно лезвие бритвы, желая уловить каждый нюанс в словах Авеля. Собеседник ответил мгновенно:

— Я презираю их.

— Скъёлдис! — позвал другой голос, затем ещё раз и ещё…

В грезы северянки вторгся настойчивый грохот, и на мгновение ей показалось, что это звонит демонический колокол из потерянной Троицы. Затем женщина услышала, как рычит её вералдур, и резко открыла глаза.

Ещё не придя в себя, она увидела, что великан шагает к распахнутой настежь двери в каюту. На пороге стоял Вендрэйк, который выглядел наполовину обезумевшим и полностью проклятым, но тут ведьма заметила новое лицо за плечом капитана — и мгновенно очнулась.

Один глаз новоприбывшего казался матово-черным солнцем, другой был ржавым имплантом, втиснутым в пустую глазницу. Оба смотрели из сетки шрамов, светившихся под пергаментной кожей, словно магматические трещины.

Что было хуже всего, она видела это лицо раньше.

— Он просил нас последовать за ним в сердце тьмы, — прошептал Оди Джойс спокойным водам реки. — А потом пообещал вывести с другой стороны, если нам хватит духу.

Зуав стоял на берегу в одиночестве. Пока его товарищи, собравшись шумными группками, переваривали откровения комиссара, юноша отправился побеседовать с утонувшим святым.

— Он сказал, что Небесный Маршал отступился от веры в Императора и стал ксенолюбом, — продолжал Оди. — Что синекожие держат Гвардию за дурачков, превращают хороших людей в плохих и губят тех, кто не поддается на их уловки.

Парень вздохнул.

— Если это правда, то всё чертовски паршиво.

Затем Джойс посмотрел на командный катер, пришвартованный дальше по берегу Квалаквези. Комиссар пошел туда поговорить с ведьмой; если немножко повезет, он, может, даже пристрелит её.

— Меня зовут Айверсон, — объявил мертвец, наблюдая за Скъёлдис через стол. Глаза его больше не были чудовищными: левый стал блекло-голубым, правый — всего лишь отказывающим протезом. Шрамы перестали пылать, но их очертания не изменились, и ведьма не могла отвести взгляд от жуткой сетки, угодив в неё, как в тенета.

«Выглядит моложе, но это он, — решила северянка. — И не мертв».

— Старая рана, — произнес комиссар, неверно поняв её застывший взгляд. — Бритвенная лоза, шагнул прямо в долбаные заросли. Странно подумать, когда-то я был новичком на Федре.

Гость мрачно усмехнулся, исказив очертания шрамов. Скъёлдис видела, что этой сетью стянуто немало вещей — решимость и отчаяние, сокрушенная вера и несокрушимая ненависть, отвага и боязнь того, что отвага изменит ему, былые и недавние убийства… но ни проблеска узнавания.

Он не знает меня. Но как это возможно? И как он мог помолодеть?

— Целая жизнь прошла с тех пор, — сказал Айверсон.

Северянка неверно поняла услышанное, и у неё перехватило дыхание.

— Но ты остался придурком? — издевательски спросил Мэйхен, стоявший в дверях. — Похоже на то, раз явился в логово отступников.

— Я здесь не для того, чтобы судить вас, — ответил комиссар, не сводя глаз со Скъёлдис.

— Серьезно думаешь, что мы поверим в твой лепет о прощении? — фыркнул Джон Мильтон.

— Нет, я не думаю, что вы поверите в это, капитан, — отозвался Айверсон. — Прощения не будет никому из нас, но вашим людям нужно было услышать нечто обнадеживающее.

Зуав снова фыркнул.

— И зачем тогда нам помогать тебе?

— Потому что предали всех нас. И потому что мы хотим одного и того же.

— Правосудия, — тихо произнес Вендрэйк. Кавалерист развалился в кресле, но его глаза ярко сияли.

— В Преисподние правосудие! — рявкнул Мэйхен. — Я хочу поджарить этих ублюдков!

— Тогда позвольте мне помочь вам, — Айверсон говорил со всеми конфедератами, но обращался к ведьме. — Поверьте мне.

«Я верю, — к собственному удивлению, поняла Скъёлдис. — Пусть это совершенно безумно и нелепо, но я верю тебе, Айверсон. Чем бы ты ни был в прошлом, сейчас в тебе нет порчи».

И тогда, с облегчением человека, наконец сбросившего тяжкую ношу, она поведала им об Авеле и Противовесе.

— Маятник обрушится… — запинаясь, бормотал Верн Лумис. — Три дня… У нас… три дня…

У бойца пошла кровь носом, а глаза закатились так, что на виду остались одни белки. Жук поймал парня, не дав ему грохнуться наземь.

— Тихо, Верн, — прошептал разведчик, аккуратно укладывая дрожащего арканца. — Мы тебя услышали, теперь просто отдыхай.

Клэйборну было жаль товарища-серобокого; у Лумиса начались проблемы с головой после того, как боец столкнулся с рожденным из варпа кошмаром в каюте № 31, ещё там, на орбите. Из-за пережитого ужаса парень превратился в косоглазое пугало и стал замечать вещи, которых больше никто не видел. Иногда он хихикал, разглядев эти штуковины, иногда ревел, как младенец, но последнее время по большей части кричал.

— Больно, — простонал Верн. — Каждый раз, как она со мной поговорит, голова чисто наизнанку выворачивается.

— Да я понимаю, но ты хорошо поработал, и она уже ушла, — утешил его Жук.

К несчастью для Лумиса, после случившегося он стал восприимчивым к вюрду и тем самым вытянул короткую соломинку, когда решалось, кто будет «разговаривать» с оставшейся вдалеке ведьмой. Боец превратился в психический вокс-приемник для внедренных арканцев, и это постепенно сжигало его.

— Каждый раз, когда она так делает, они видят меня, — Верн словно тисками обхватил запястье Клэйборна. — Видят меня прямо насквозь, и я знаю, что они хотят войти.

Жук повернулся к остальным.

— Он больше не выдержит.

— Ему и не придется, — отрывисто ответил Клинт Сандефур. — Парень исполнил свой долг, остальное зависит от нас.

Мужественно красивый арканский лейтенант обвел суровым взглядом бойцов, собравшихся в пустом бункере. Они находились глубоко в брюхе Диадемы, заметно ниже уровня реки; это было самое уединенное место комплекса, принадлежащего повстанцам, но не абсолютно безопасное. Конфедераты сходились здесь, только когда Верн начинал подергиваться, что означало свежие новости от ведьмы.

— Все вы слышали Лумиса, времени у нас немного, — продолжил Клинт, который командовал внедренной группой из восьми человек, «предавших» полковника Катлера и «вступивших в ряды» мятежников. Клэйборн признавал, что башка у него варит, но при этом лейтенант был хладнокровным ублюдком и слишком уж напирал на Имперское Кредо.

— День Искупления близок, и я не потерплю ошибок, — строго закончил Сандефур.

— Не очень-то близок для меня, лейтенант, — протянул Джейкоб Дикс. — Если б мы ещё месяцок позависали тут с этими ксенолюбами, я б купился на их Верхнюю Шнягу!

— Тогда я бы лично тебя расстрелял, рядовой Дикс, — совершенно серьезно ответил Клинт. — Мы уже пять месяцев в одной постели с врагами, поздно в них влюбляться.

«Мужик целит на место Белой Вороны», — решил Жук. Стараясь не хмуриться, разведчик внимательно оглядел товарищей, взвешивая каждого по очереди.

Мистер Рыбка, как всегда, безмятежно улыбался, не тревожась из-за сообщения Лумиса. Дикс скалился, будто вурдалак на кладбище, а рядом глупо улыбался его дружок Таггс, показывая зубы — такие здоровенные и кривые, что от них болт-заряд мог бы отлететь. Поуп оставался в тени, и невозможно было разобрать выражение его черного лица, покрытого глубокими морщинами. Впрочем, выйди Обадия на свет, ничего бы не изменилось. Что до Гвидо Ортеги, то его чувства читались слишком уж явно: старик широко раскрыл глаза и нервно покусывал мягкие губы. Клэйборн заподозрил, что пилот-верзантец уже разуверился в сандефурском «Дне Искупления», причем не сильно страдал по этому поводу. Если подумать, Жук и сам ощущал нечто подобное.

«Повсы очень прилично с нами обращались, — признал разведчик. — Лучше, чем Гвардия когда-либо. Даже синекожие не так уж плохи, когда попривыкнешь к ним…»

— Знаю, всем вам пришлось нелегко, — вновь заговорил лейтенант. — Мы солдаты, а не какие-нибудь поганые шпионы, но скоро представится шанс за всё отплатить врагу.

Он повернулся к Жуку.

— Уверен, что сможешь проникнуть в Око, разведчик?

— Без проблем, — кивнул Клэйборн. — Короче, у нас в команде есть один болван-аристократ по имени Олим, и он регулярно ходит туда на смену. Весь взвод оттягивается на мужике, как на груше для битья, и я легко стал его лучшим другом в целом мире. Олим проведет меня туда, поглядеть, что почем.

— Что-то не так, мистер Жук? — спросил Сандефур, приметив горечь в тоне разведчика.

— Никак нет, сэр, всё путем, — отозвался тот, — но наверху, возможно, нас ждет грязная работенка.

— Да мы всё подчистим! — хохотнул Дикс, и Таггс заржал следом.

— Только нужно убедиться, что у вас будет подходящий инвентарь, — Клинт повернулся к темнокожему рядовому. — Поуп, ты достал устройства?

— Ага, вот они, — Обадия, который сумел попасть в наряд на охрану оружейного лабораториума техножрецов, похлопал по наплечной сумке. — Четыре штуки свистнул, больше побоялся. Парни-шестеренки кружат над своими новыми игрушками, чисто ястребы.

— Итак, четыре, — решительно произнес Сандефур. — Выходит по одной на каждого бойца, что будет выкалывать Око. Раздай устройства, серобокий.

Поуп вытащил связку стекловидных, похожих на иглы кинжалов с навершиями в форме луковиц, и передал оружие солдатам, выбранным для атаки на комм-станцию: Жуку, Рыбке, Диксу и Таггсу.

Двое пустошников с сомнением посмотрели на хрупкие клинки.

— И чё я должен делать с этой зубочисткой, лейтенант? — фыркнул Джейкоб. — Ею и совоскунсу шкурку не порежешь. На кой она против зомби, железом обвешанного?

— Да ничё ты не понял, Дикси, — протянул Обадия. — Я видал, как проверяли эти тыкалки. Один удар свалит самого крупного урода из слуг шестеренок.

— И у вас будет время только на один удар, — предупредил Клинт. — Об этих устройствах нам сообщил источник полковника. Совершенно новая технология, парни-шестеренки создали её вместе с их синекожими дружками…

Лейтенант замолк, обеспокоенный тем, какое богохульство описывает.

— Эт’ неправильно, связываться с такими фиговинами, — заявил Дикс, подозрительно обнюхивая кинжал, и Таггс энергично кивнул.

— Слушай, я не собираюсь делать вид, что мне это нравится больше, чем вам, — огрызнулся Сандефур, — но мы используем оружие еретиков против них самих. И, когда вы окажетесь в Оке, вам понадобится любое возможное преимущество.

— Продолжайте, — попросил Клэйборн, которому стало по-настоящему интересно. — Расскажите нам, что делают эти штуки.

Выпрямившись, лейтенант кивнул.

— Данные клинки — образец новой ЭМИ-технологии. Это значит, что они поражают цель электромагнитным импульсом, который поджаривает её машинный дух, но заряд там всего один, так что не прогадайте с мишенью.

— Применим как надо, — пообещал Жук.

— Посмотрим, «Пылевая змея», — ответил Сандефур. — Что ж, на этом всё. Каждый из вас знает, что делать, так что не подведите Провидение и Императора. Пусть они гордятся вами.

— Готово, — объявила северянка. — Они услышали меня.

Тут же Скъёлдис откинулась в кресле, измотанная психическим напряжением.

— Хорошая работа, — сказал Айверсон и повернулся к двум капитанам. — Проинструктируйте своих людей, потом повторите всё ещё раз. Вбейте в них пункты плана по самую шляпку, второй попытки у нас не будет. И найдите мне цепной меч.

Офицеры молча вышли — всё уже было сказано до этого, спорщики перебрали все аргументы, и, наконец, успокоились. Услышав откровение Скъёлдис, Мэйхен взбесился, а Вендрэйк расхохотался, но Айверсон начал задавать вопросы, которые превратились в тактические решения, и план Авеля понемногу стал планом арканцев.

«Комиссар знает, что это наш единственный шанс, — решила ведьма. — Он сразу же понял, что к чему, и схватился за операцию, как утопающий за соломинку».

— Ты доверяешь этому Авелю? — произнес Айверсон. Он уже спрашивал прежде, но теперь, оставшись наедине со Скъёлдис, хотел услышать правду.

— Нет, — ответила женщина, — но я доверяю его ненависти к Небесному Маршалу.

Хольт кивнул, не сводя с неё глаз.

— Мы встречались прежде, ведьма?

Она замерла, почти ожидая, что сейчас сетка шрамов вспыхнет адским пламенем, но это был обычный вопрос.

— Это невозможно, — осторожно ответила Скъёлдис. — Ты говорил, что тебя увезли с Провидения ещё мальчиком, а я покинула родину едва ли год назад.

— Знаю, но, когда ты увидела меня в первый раз, то сделала такое лицо… — Айверсон сбился, и северянка заметила, как нечто колючее шевельнулось под чёрным льдом его души.

— Я спала, — сказала ведьма. — Ты показался мне частью кошмара.

— Я понял, — промолвил он, но было очевидно, что нет.

Надеюсь, ты так никогда и не поймешь, Хольт Айверсон.

Глава двенадцатая

День последний

Противовес

Ведьма видела меня прежде. Её лицо было скрыто под чадрой, но во взгляде читалось узнавание. Возможно, это результат владения вюрдом, некое бестелесное зрение или способность к предвидению, но ни то, ни другое не объясняет, почему женщина так ужаснулась мне. Впрочем, нет времени раздумывать над этой загадкой; несмотря на странность Ворона, я должен довериться ей, так же, как она доверяет Авелю, теневому благодетелю полка. Они оба — враги моего врага, и возможно, в здешнем аду лучших друзей не найти. Кроме того, в плане Авеля кроется наш единственный шанс покончить со всей этой ересью.

Авель. Он утверждает, что годами сплетал подпольную сеть инакомыслящих, разжигая недовольство и готовясь ко дню воздаяния. Что ж, этот день настал, и через девять часов на линкоре Небесного Маршала вспыхнет бунт. У Сопротивления не хватит бойцов, чтобы отбить корабль, но тут в игру вступим мы: поэтому-то Авель называет нас «Противовесом», тайным оружием, которое изменит баланс сил. Восстание даст нам возможность добраться до Небесного Маршала и закончить всё — но сначала нужно подняться в космос.

С Федры непросто выбраться, и один из немногочисленных путей ведет с Диадемы. Старый комплекс располагает собственным челноком, утлым танкером, который доставляет прометий на орбиту. В пустых трюмах грузовика без труда разместится половина полка — не очень удобная поездка, но хотя бы короткая. К сожалению, буровая станция превращена в один из самых хорошо укрепленных вражеских бастионов на всей планете. Нам никак не удастся захватить её, так что нужно «войти и выйти» прежде, чем мятежники поймут, что происходит. Как только начнется штурм, не должно быть ни сомнений, ни пощады. Нужно идти вперед, пока мы не добьемся своего — или не добьют нас.

Через три часа конвой янычар Гармонии войдет в теснину Квалаквези, узкий фьорд, над которым нависает скальный выступ…

Из дневника Айверсона

Подвывая от блаженной ярости, Оди Джойс спрыгнул с верхушки утеса и понесся к застывшим внизу кораблям. Четыре судна, составляющие конвой, сверху казались игрушками, и на них кишмя кишели люди-муравьи. Расстрелянная передовая канонерка пылала, а на трех неуклюжих гравибаржах, находившихся под её охраной, царил полный кавардак. Янычары повстанцев метались по палубам, погибая от выстрелов невидимых снайперов и огня тяжелых орудий «Часовых», выстроившихся на гребне скалы. Сзади конвой настигал идущий на всех парах «Тритон» Айверсона — «Покаяние и боль» ломилось от серобоких, а к его носу, словно железный морской желудь, прилепился Мэйхен. Капитану пришлось отказаться от прыжка с высоты из-за массивного «Громового» доспеха.

«Я поведу всех в эту славную битву», — подумал юный пастырь.

— Обдерем ксенолюбов, братья! — взревел он. Корабли все быстрее вырастали под Джойсом, и парень открыл огонь из тяжелого стаббера, объявив о своем приближении шквалом пуль. Другие зуавы, несущиеся к конвою рядом с Оди, последовали его примеру и нашпиговали мятежников высокоскоростными зарядами. Вместе они казались воинством бронированных ангелов, нисходящих к огненному искуплению.

Луч ослепительного света мелькнул из орудийной установки внизу и попал в воина справа от юноши. Доспех взорвался, словно бурлящая сверхновая звезда из крови и стали. Рыцарь-пастырь ощутил потерю брата, словно удар в сердце; выругавшись, он повел тяжелым стаббером и изрешетил повстанцев, которые управляли смертоносной рельсовой пушкой. Выстрелить второй раз они не успели.

Навстречу зуавам с судов конвоя вспорхнула стая маленьких дисков. «Блюдца» неловко кренились, пытаясь направить в небо оружие, установленное снизу корпусов. Гикнув, Джойс пронесся через слой машин и раскидал их в стороны, будто поломанные волчки.

— Тормоза! — скомандовал Оди и включил толчковый двигатель на спине. У «Штормовых» доспехов не было настоящих прыжковых ранцев, но одноразовых ракет должно было хватить для смягчения посадки. Как только зуавы замедлились, шальной выстрел дрона пробил двигатель одного из рыцарей. Оставляя за собой клубы дыма, воин пронесся мимо Джойса и, будто реактивный снаряд, врезался в переднюю баржу. Превратив в лепешку нескольких янычар, человек-бомба насквозь пробил палубу и, видимо, повредил нечто жизненно важное внутри судна, которое мгновение спустя содрогнулось от взрыва. Из пробоины повалил черный дым, а юноша тут же обрушился в воцарившийся на корабле хаос.

Свирепо оскалившись, Оди завел циркулярки на запястьях брони и врезался в мятежников, наугад прорубая дорогу в задыхающейся, растерянной толпе. Кровь врагов окропила броню пастыря, придав ей багряный блеск, и сердце юноши запело.

— Кровь для Бога-Императора! — взревел он, впервые произнеся эти слова вслух.

— Здесь мы закончили, «Серебряная буря», — передал по воксу Вендрэйк, видя, что зуавы высадились, а канонерка Айверсона в секундах пути от конвоя. — План вы помните: к точке встречи, шагом марш!

Ловко орудуя рычагами, он отвел «Часового» от края утеса и развернулся. Дальше впереди каменистый склон резко обрывался в джунгли, но Хардин безоглядно припустил по нему, словно за шагоходом гналось проклятие. Возможно, так оно и было.

Возможно, капитана преследовала леди Проклятие, сидевшая в проржавевшем «Часовом», который вонял разрытой могилой и работал на нечестивых истинах.

«За тобою иду я, любовь моя», — вновь услышал Вендрэйк её напев, уже ближе — чуть ближе, как это было каждый раз. Напоенные Славой глаза капитана, словно фиолетовые лазеры, отслеживали каждую ямку и помеху на дороге, напрямую отдавая шагоходу приказы по натянутым нервам. Хардин пообещал Айверсону, что не станет сегодня принимать наркотик, зная при этом, что его слово чести ничего не стоит.

Я обесчестил себя в Троице. Просто не понимал этого, пока не оказался на Федре.

Как только «Тритон» соприкоснулся с хвостовой баржей, Хольт вдавил пусковой шпенек позаимствованного цепного меча. Злобная дрожь сотрясла металлический кулак комиссара, гармонично слившись с грохотом военных маршей, гремевших из наплечных динамиков Мэйхена. Пока остальные арканцы прятались в укрытиях, капитан рыцарей гордо стоял на носу канонерки и беспрерывно накрывал мятежников подавляющим огнем. Джон Мильтон казался гибридом танка и оркестра, музыка которого вплеталась в перестук тяжелого стаббера. С баржи отвечали разрозненными вспышками выстрелов, опалявших железную шкуру зуава, но Мэйхену было плевать.

— Пошли! — скомандовал Джон, прекращая огонь. Его однополчане вскочили на ноги, и Жомбор, последний корсар, метнул абордажный крюк. Вслед за этим с «Покаяния и боли» унеслась целая волна крючьев c тросами. Словно масса шипастых червей, они вцепились в борта баржи, связав корабли за миг до столкновения. Последовал удар, жестко встряхнувший бойцов, и серобокие яростно взревели, охваченные жаждой боя.

— За Провидение и Империум! — вскричал Айверсон, перепрыгивая узкую щель между судами. Его соотечественники, будто серые волки, бросились следом, сверкая штыками лазвинтовок. Они приземлились на палубу посреди толпы ошеломленных янычар, скорчившихся в укрытиях, и, прежде чем мятежники успели поднять оружие, комиссар набросился на них. Хольт орудовал клинком, рассекал, делал выпады и думал о Рив.

Она была предательницей… Разрубил нагрудник офицера… Могла бы выступить против нас… Почувствовал, как зубья прогрызают ребра… Она ответит мне… Пронзил спину перебежчика и отсек лицо тому, кто стоял за ним… Когда вернется назад… Вырвал меч из тела… Почему она ещё не вернулась?

На массу сражающихся людей обрушился поток гибельных разрядов, которые без разбору косили янычар и серобоких. Развернувшись, Хольт увидел отряд ксеновоинов в доспехах, занявших позиции на верхней палубе. Чужаков было шестеро, трое из них стояли прямо, трое других опустились на одно колено, сформировав классическое защитное построение. Тау вели дисциплинированный поочередный огонь из импульсных винтовок, сменяя друг друга ради непрерывности залпов. При виде их скошенных назад шлемов и безразличных лицевых пластин, усыпанных линзами, Айверсон ощутил приступ желчной злобы.

Воины огня, истинные враги.

— Мэйхен! — заорал он в вокс-бусину. — Верхняя палуба — вали их!

Зуав ответил на призыв шквалом пуль, но ни одна не нашла цель. Воздух вокруг ксеносов затрещал, и стабберные заряды разлетелись, как конфетти. Айверсон выругался, заметив необычное четырехгранное устройство, которое парило над воинами. Должно быть, какая-то улучшенная модель щитового дрона, способная прикрыть целое отделение.

«За техникой синекожих не уследишь, — с горечью подумал комиссар. — Она слишком быстро уходит вперед».

Джон Мильтон резко поднял латную перчатку, закрывая лицо от ответных импульсных очередей. Даже прочный, как танк, «Громовой» доспех не мог долго выдерживать подобные залпы, поэтому Мэйхен перепрыгнул просвет между кораблями и с грохотом приземлился на барже. Опустив голову, будто разъяренный бык, капитан бросился в атаку на ксеносов, разбрасывая и своих, и чужих бойцов. Воины тау плавно переносили огонь, и в броне рыцаря появлялось всё больше глубоких воронок. Из пробоины в левом наколеннике повалил пар, но зуав двигался слишком быстро, и это его остановило.

Мэйхен врезался в опорную стену верхней палубы с такой силой, что вся баржа содрогнулась, а один из тау неловко повалился вниз. Рыцарь отшвырнул его за борт ударом наручного стаббера, а затем вонзил в стенку подвесную дрель, раздирая металл, как бумагу.

— Стой! Нам нужен корабль! — кричал Айверсон в вокс-бусину, но Джон не обращал на него внимания. Матерясь, комиссар начал прорубаться к зуаву, рассекая повстанцев и расталкивая серобоких. Битва шла уже по всей палубе, но перебежчики дрались не слишком отважно и быстро погибали.

«Не успели понять, что происходит, — мрачно процитировал себя Хольт. — Они думали, что в безопасности здесь, так глубоко внутри Клубка».

Верхняя палуба дернулась и накренилась с визгом терзаемого металла. Четверо синекожих свалились с «насеста», Джон поймал одного из них на острие дрели, а остальных растоптал. Наколотый тау бешено вертелся, будто сломанная кукла, дыра в его груди становилась всё больше, и мгновение спустя две половинки чужака разлетелись в стороны, оставляя за собой кровавые струи. Последний воин огня медленно сползал вниз, пытаясь ухватиться за палубу; капитан схватил его и швырнул в толпу. Прежде, чем ксенос успел подняться, в него вонзилась дюжина штыков.

— Нам нужен гребаный корабль! — прорычал Айверсон в нагрудник Мэйхену, наконец добравшись до зуава.

Лицо капитана, блестящее от пота за бронестеклом, расплылось в улыбке.

— Так он уже наш!

И он был прав — битва закончилась. Большинство мятежников погибли, а выжившие стояли на коленях, заложив руки за голову.

— Переходим на второй корабль, — скомандовал Хольт.

— А с этими что? — спросил лейтенант Грейбёрн, указывая на пленников. Рядом с ним стоял призрак Бирса и внимательно смотрел на своего ученика. Айверсон коротко кивнул наставнику.

— Убить их.

— Прошу… — циркулярки Джойса превратили мольбу повстанца во влажный хрип. Голова янычара отлетела прочь, тело повалилось на колени, а из шеи хлестнул фонтан крови. Глубоко дышавший Оди наклонился вперед, омывая доспех жертвенной струей.

— Что ты творишь, мальчишка, Преисподние тебя подери? — из тумана выступил лейтенант Уэйд. — Мы не какие-то кровожадные дикари!

Юноша, с брони которого стекали алые капли, обернулся к старшему зуаву. Уэйд был ставленником Джона, неверующим до глубины души, и всё же… Оди помедлил, неуверенно покусывая губы. Затем он вспомнил, как святой очистил старого Элиаса Уайта и понял, что нужно проявить твердость.

— Ты — позор братства, — продолжал лейтенант. — Когда капитан Мэйхен услышит…

Джойс вонзил циркулярку в визор другого рыцаря. Армированное стекло раскололось, а Уэйд задергался в доспехе, с черепом, распиленным на уровне глаз. Затем пастырь вырвал оружие, и еретик с громким лязгом повалился на палубу.

— Император обвиняет, — благоговейно прошептал Оди. Услышав, что к нему подходят остальные зуавы, юноша обернулся и увидел, как собратья выступают из клубов дыма. Вместе они превратили баржу в плавучую мясницкую лавку.

«Но плавать ей осталось недолго», — понял Джойс, когда палуба содрогнулась от нового взрыва.

— Надо уходить, — произнес он. — Брат Эллис выпустил все кишки этой развалюхе, когда врезался в неё.

— А лейтенант… — начал Лассель, указывая на тело Уэйда.

— Умер за Бога-Императора, — закончил пастырь. — Его покаяние завершилось.

Больше никто ни о чем не спрашивал.

День последний

Озеро Амритаа

Конвой наш — вернее, то, что от него осталось. Мы потеряли одну баржу, а этот придурок Мэйхен почти раздолбал вторую, так что я решил взять с собой «Тритона». Нам понадобятся и его вместимость, и огневая мощь. Дело опасное, но переданные Авелем коды доступа в порядке, и не похоже, чтобы повстанцы заподозрили неладное. Пока что все комбинации срабатывают, с их помощью мы отменили сигналы тревоги конвоя, и мятежники купились на это. Конечно, они могут блефовать, заманивать нас в ловушку, но на этот риск придется пойти.

Час назад мы приняли на борт шагоходы. Вендрэйк опять накачался Славой, но, по крайней мере, его отделение действует как отлаженный механизм. О зуавах такого не скажешь — среди них идет невидимый поединок за лидерство, и от этого мне не по себе. Надеюсь, Мэйхен сможет ещё какое-то время удерживать их в узде, потому что без его рыцарей в Диадеме не обойтись. Мои соотечественники хорошо дрались этим утром, но никто не знает, что ждет нас в старом комплексе.

Сейчас конвой входит в озеро Амритаа…

Из дневника Айверсона

Ведьма открыла глаза.

— Началось, — объявила она. — Авель сделал ход, и владения Небесного Маршала на орбите охвачены беспорядками.

— Что наши внедренные агенты? — спросил комиссар. Он стоял у иллюминатора каюты, глядя на окутанное дымкой озеро.

— Я отправила сигнал, они выступят через час.

— Тогда всё готово, — Хольт сунул в карман потрепанный дневник и обернулся. Увидев, что Скъёлдис встает с пола, где сидела в позе лотоса, он шагнул помочь ей, но северянка отшатнулась.

— Почему ты так боишься меня? — спросил Айверсон.

Она сузила зеленые глаза.

— Сейчас не время это обсуждать.

— Возможно, другого случая не будет.

Поднявшись, женщина держалась скованно.

— Не возвращайся домой, комиссар.

— Что?

— Ты не должен возвращаться на Провидение, — настойчиво повторила она.

— Да как, Преисподние побери, я вообще смог бы это сделать?

«Возможно, только через Преисподние», — осознала Скъёлдис в миг прозрения. Вздрогнув, женщина отступила к двери каюты.

— Сегодня ты должен найти хорошую смерть, Айверсон, — тяжко проговорила она.

— Не играй со мной в загадки, ведьма, — внезапно он превратился в истинного имперского комиссара. — Ты что-то скрываешь.

— Твои призраки реальны, Айверсон, — северянка повернулась, но потом задержалась на пороге. — Даже если они — не то, чем ты их считаешь.

Кровь отхлынула от лица Хольта.

— О чем ты говоришь?

Но ведьма уже вышла из каюты.

Дверь камеры отъехала в сторону, и внутрь скользнул посланник о’Сейшин на тронном дроне. Как всегда, заключенный ждал его за силовым барьером, внимательно глядя на тау.

— Вы просили о встрече, — произнес о’Сейшин, скрывая нетерпение в голосе. Он был уверен, что долгожданный момент настал, и узник готов сменить сторону.

— Вот как мы всё разыграем, — объявил Катлер. — Ты сольешь мне правду, я солью тебе Авеля.

С шипением разъехались створки турболифта, и Кристобаль Олим пригласил «экскурсантов» в окутанный тенями коридор. На верхних уровнях Диадемы с освещением было скверно — здесь всем заправляли техножрецы и их аугментированные слуги, которые превосходно видели в темноте. Допускали они сюда только нескольких янычар: повстанцев, обладавших достаточными способностями для помощи инженерам-тау, которые наблюдали за состоянием Ока.

— Друг Жук, а ты точно уверен, что это хорошая идея? — снова спросил Олим. — Око ведь нервный центр Диадемы, доступ сюда строго ограничен. Эта информация, которую ты обнаружил… может, мне стоит передать её техножрецам?

Клэйборн с сожалением покачал головой.

— Спасибо, Кристо, ты реально клевый парень, но это паршивые новости. Поверь мне, ты потом сам пожалеешь, если лично расскажешь их боссам.

«А я сейчас жалею, что ввязался в это», — с горечью подумал Жук. Он чувствовал себя так, словно купил билет в один конец на тонущий корабль.

Олим нервно облизнул губы.

— Наверное, ты прав. Я бы не хотел рисковать своим неизбежным повышением в Оке.

— Именно! — разведчик хлопнул толстяка-янычара по спине. — Надеюсь, не забудешь друзей-то, когда поднимешься?

Как я забыл Альвареса, Эстраду и всех остальных в моей команде…

— Благородный дон никогда не оставляет союзников без вознаграждения, — расправил перышки Кристобаль, — а мои таланты зазря пропадают в Трясине. Я ведь высококлассный связист!

«Средненький вокс-оператор», — мысленно перевел Жук.

Олим не был самым тупым аристократом из тех, что встречались Клэйборну, но недалеко отстоял от лидеров. Кроме того, верзантец настолько раздувался от собственной значимости, что просто чудом не лопался по швам. Кто-то очень, очень серьезный потянул за ниточки и устроил Кристобаля на работенку в Оке, при этом оставив его среди обычных бойцов. Там, где дон не мог выжить без дружбана вроде Жука.

Всё это было частью Плана.

И если мы сейчас облажаемся, Плану конец…

Пару часов назад ведьма дала отмашку внедренным агентам, и Клэйборн явился к Олиму с «Историей». Арканец объявил, что разузнал нечто очень крутое, такое, с чем надо идти прямиком в Око. Пост управления комплексом располагался на самом верху, прямо под башенкой маяка, весь уровень был заблокирован секретными кодами и находился под охраной боевых сервиторов, но у Кристобаля имелся доступ.

Кем бы ни был их загадочный помощник, в рукавах у него лежали одни козыри.

«Готов поставить десять к одному, что он же помогает Белой Вороне, — решил Жук. — Не знаю, кто этот скользкий сукин сын, но влез он глубоко».

— Ты всё правильно делаешь, Кристо, — весело сказал разведчик, задавив сомнения. — Это даже может ускорить твое повышение, но, если тебе чё-то не по душе, я тогда пойду к Первому другу Альваресу…

— Нет, нет… не нужно этого делать! Но остальные господа точно должны нас сопровождать? — Олим указал на троих товарищей Клэйборна. — Даже один лишний человек — серьезное нарушение протокола.

— Понял тебя, но они — часть истории, — ответил арканец. Дикс и Таггс истово закивали, а мистер Рыбка улыбнулся.

— Ну, хорошо, — произнес Кристобаль так, словно нес на плечах всю тяжесть войны, — надеюсь только, что ваша история действительно стоит того.

— Слышь, жиробас, ты не парься ваще, — с ухмылкой влез Джейкоб. — От нашей истории тут всё на воздух взлетит!

— Я уже сообщил вам правду о войне, — заметил о’Сейшин.

— Тогда расскажи мне о Приходе Зимы, — потребовал Катлер. — Перед тем, как записаться в вашу армию, я хочу встретиться с генералом.

Ноздри посланника расширились в самодовольной улыбке.

— Вы встречались с ним, Энсор Катлер, и много раз.

— Ты, — кивнул полковник, не удивленный ответом. — Ты и есть Приход Зимы.

— Прихода Зимы не существует, — поправил тау. — Таинственный вымышленный лидер намного удобнее, чем реальный командующий. Прихода Зимы нет нигде — враг верит, что он везде. Приход Зимы суть ничто — враг видит в нем воплощение всех своих страхов.

— Но за ниточки-то тянешь ты?

— После оплаканной всеми гибели досточтимого эфирного, ауна о’Хамаана, честь верховного руководства выпала мне, это так.

— Я думал, войной должен командовать воин огня.

— События на Федре приведут к возникновению нового вида войн, ведение которых лежит за пределами способностей касты огня, — гордо произнес о’Сейшин. — Истинное искусство конфликта состоит в победе над противником без единого столкновения с ним.

— То есть сражаться у вас кишка тонка?

— Империя Тау могущественна, но имя её врагам — легион. Мы не сможем преуспеть за счет одной лишь силы оружия.

— Как я уже говорил, всё это для тебя всего лишь игра.

— Возможно, — признал посланник, — но, если и так, то это самая благородная игра в мире.

Олим остановил арканцев перед закрытым металлическим люком, на котором был выдавлен стилизованный глаз. Лист армированной пластали с виду мог остановить выстрел из лазпушки в упор. Явно нервничая, аристократ поднял толстенькую руку к панели у двери.

— Подождите-ка минутку, друзья, — произнес знакомый голос у них за спиной. Обернувшись, они увидели, что из теней выходит Рикардо Альварес.

«Он с самого начала шел за нами», — вздрогнув, понял Жук.

— Ах… лидер команды Альварес, — забормотал Кристобаль. — Я просто помогал…

— Заткнись, дон, — командир янычаров впился глазами в Клэйборна. — Что здесь происходит, друг Жук?

Разведчик тупо смотрел на верзантца, словно предательство душило его, мешая говорить.

— Клэйборн, у тебя есть объяснение, которое убедит меня не поднимать тревогу? — тихо добавил Рикардо.

«Он дает нам шанс, — понял Жук. — Может, я ещё смогу выпутаться…»

— У меня их полно! — выпалил Дикс.

Всё с той же дружелюбной улыбкой Джейкоб открыл огонь, и Альварес отлетел к стене, дымя обугленной грудью. Его тело ещё не коснулось пола, когда сработала сигнализация.

О’Сейшин так резко вздрогнул от воя сирены, что чуть не соскользнул с сиденья. Взволнованный посланник включил инфомодуль дрона и принялся отыскивать причину тревоги.

— Сэкономлю тебе время, — произнес Энсор. — Это наш друг Авель.

Мгновением позже из коридора донеслись беспорядочные звуки перестрелки. Тау с тревогой поднял голову, но его пальцы по-прежнему мелькали над инфомодулем, словно живя собственной жизнью. Тут же дверь скользнула в сторону, и вошли двое янычар.

— Что случилось? — требовательно спросил о’Сейшин.

— Противовес, — ответил один из новоприбывших и щелкнул переключателем на стене. Барьер силового поля, сдерживавший Катлера, исчез.

— Секунда в секунду, лейтенант Сандефур, — с этими словами полковник ринулся вперед. По-волчьи оскалившись на посланника, Энсор сдернул его с трона. — Видишь, Си, не ты один сидишь за доской.

Когда завыла сирена, шас’вре Джи’каара медитировала в личном помещении. Ловко поднявшись с «циновки единения», ветеран включила комм-гарнитуру.

— Огненный дозор, доложить обстановку! — потребовала женщина-тау.

— Нарушение системы безопасности в наблюдательной башне, шас’вре, — четко ответил воин огня. — Причины не установлены, отделение шас’уи Обихара выдвигается на объект.

Джи’каара помедлила, обдумывая положение. Сомнительно, что кому-то на самом деле удалось проникнуть в неприступную крепость техножрецов. Как враги сумели бы пройти все пояса безопасности Диадемы до самых верхних уровней?

Дежурный офицер пришел к такому же выводу.

— Предполагаю ошибку в системе, шас’вре, — отважился он.

Женщина нахмурилась, понимая, что дозорный почти наверняка прав. Хотя техножрецы ревностно следили за состоянием комплекса, охранные системы пришли в упадок и нередко давали сбои. Но всё же…

— Поднять по тревоге команду «Кризисов», — приказала она.

— Я не понимаю, — пролепетал Олим нависшему над ним Диксу.

— Открывай дверь, — потребовал пустошник, — не то я тебя вскрою.

Перепуганный аристократ набрал код на панели, загудела поворотная гидравлика, и люк отъехал в сторону. Из помещения за ним выплыл здоровенный боевой сервитор и вытянул бионические руки, направляя на бойцов пару скорострельных пушек. Джейкоб толкнул верзантца прямо в лапы врагу, а мистер Рыбка тут же бросился вперед и вонзил ЭМИ-кинжал в пасть великану. Еретический клинок выпустил мощный импульс, мгновенно поджарив лоботомированные мозги киборга. Задергавшийся сервитор поплыл обратно, аскари запрыгнул ему на плечи и открыл огонь по ошеломленным мятежникам, которые ждали за люком.

— Пошли! — заорал Дикс, врываясь в громадный, словно пещера, зал. Вместе с Таггсом они принялись палить из импульсных карабинов, радостно сметая атакующих стражников-скитариев и удирающих связистов. В это время Жук дернулся обратно, прикрывать коридор.

Пораженный ЭМИ-разрядом сервитор завертелся на гравиподушке, что-то безумно стрекоча. Внезапно он замахал руками, и по залу полетели плазменные разряды; мистер Рыбка спрыгнул с плеч киборга, а Олим отлетел в сторону, поймав спиной импульсную очередь. Каждый сгусток энергии выжигал воронку в плоти толстяка и толкал ещё на шаг вперед, не давая упасть.

Когда труп верзантца наконец-то рухнул на пол, от него остался только скелет и немного обугленного мяса.

— Адское пламя тебе в зад, Дикс! Он был нам нужен! — рявкнул Жук, уставившись на механизм люка. — Мы должны были запереться здесь!

— Дон получил свое, — усмехнулся Джейкоб и швырнул осколочную гранату вглубь зала.

Высунувшись наружу, в коридор, разведчик отыскал взглядом труп Альвареса. Глаза дезертира расширились от шока предательства и внезапной гибели, и смотрели они прямо на Клэйборна Жука. Арканцу вдруг захотелось вернуться и закрыть их, но он справился с мгновенным порывом.

Это ничего не изменит. Все мои ставки проиграли. С подножки теперь не соскочить, даже если поезд идет прямиком в Преисподние.

«У этой штуковины нет ничего общего с транспортным челноком, кроме размера», — решил Гвидо Ортега, подходя к стартовой площадке. Профессиональному взгляду летчика открылся чудовищно массивный аппарат с грубыми обводами. Казалось, его ремонтировали столько раз, что поменяли вообще все детали; впрочем, верзантец не сомневался, что птичка неплохо летает. Пусть техножрецы не заботились о внешней красоте своих драгоценных машин, зато ухаживали за ними как следует.

Мимо пробежало отделение янычар, и Гвидо вздрогнул. Тревога уже поднялась по всей Диадеме, и охранники сбегались к центру комплекса с внешних платформ. Ортега быстро и уверенно шагал в обратном направлении, строя из себя человека, идущего по служебному делу.

К сожалению, у Верна Лумиса дела были нехороши. Пилот оглянулся на товарища и нахмурился, увидев кроваво-красные глаза на бледном лице. Костлявый серобокий всегда вел себя странно, но последний контакт с ведьмой окончательно толкнул его за край. Ковыляя следом за Ортегой, арканец что-то бормотал и кривил губы, будто слова состояли из битого стекла. Гвидо не мог разобрать, что говорит Верн, да и не хотел этого знать.

— Возьми себя в руки, сеньор Лумис, — сказал верзантец, когда они подошли к стартовой площадке. — Часовые будут настороже, вон какой трезвон поднялся.

Верн уставился на него, разинув рот с черными пеньками зубов. Раскосые глаза арканца смотрели мимо пилота.

— Так они тоже слышат колокол? — нетерпеливо спросил боец, пуская слюни.

Ортега скорчил гримасу, удивляясь, как только позволил Сандефуру сунуть ему в помощники этого кретина. Если в резерве не оставалось никого, кроме Лумиса, Гвидо предпочел бы сделать всё один — от Верна его в буквальном смысле тошнило.

— Пожалуйста, поднимайся следом за мной, — сказал пилот, указывая на площадку. Парень неистово закивал, тряся головой так, словно она сидела на резиновом хребте.

— Постреляли их, нахрен, как гроксов! — заорал Дикс, как только упал последний скитарий. Охрана в Оке была небольшая, к тому же арканцы застали стражников врасплох.

— Ещё идут по коридору! — рявкнул Жук, стоявший у люка.

— Так запри фраганую дверь, полукровка! — весело откликнулся Джейкоб. Они с Таггсом уже пересекли огромный зал и сейчас добивали последних связистов. — Эй, да у нас тут синекожие имеются!

Сгустки плазмы с шипением пронеслись по коридору в сторону Клэйборна. Пригнувшись, он ушел с линии огня и уставился на странные символы, которые покрывали консоль возле люка. Пока разведчик пытался разгадать их значение, мимо него пролетели новые жгучие разряды. Судя по шуму, к залу приближался ещё один боевой сервитор; мистер Рыбка, пригнувшийся у входа напротив Жука, нахмурился и замахал рукой.

— Да знаю я, мужик! — огрызнулся Клэйборн. — Щас…

А пошло оно всё в Преисподние!

Разведчик саданул по консоли кулаком, и люк тут же задвинулся. Обычно охранные системы так и работали — если что-то сломалось, всё просто запирается. Конечно, это пока не придет кто-нибудь с правильными кодами…

— Надо поторапливаться… — Жук осекся, увидев, как из темных ниш в дальней стене зала выскальзывают двое техножрецов. Создания неслись над полом, словно призраки, и за развевающимися багровыми одеяниями не было видно ни лиц, ни конечностей. Клэйборн знал, что под балахонами может оказаться всё, что угодно. Некоторые механикусы были просто дряхлыми стариками, которые жили за счет аугментических имплантов, но попадались и прокачанные машины смерти, напичканные погаными сюрпризами. Разведчик как-то и не сомневался, что жрецы Диадемы окажутся из второй категории.

— Мочи шестеренок! — взревел он, открывая огонь. Двигаясь с идеальной синхронностью, призраки резко ушли вверх и уцепились за потолок, словно тараканы в саванах. Затем механикусы шмыгнули вперед, а Жук мельком увидел хитиново-металлические щупальца, змеящиеся под красной тканью.

— Ты о чем? — крикнул Таггс, застрелив съёжившегося техника-тау. — Не вижу я никаких…

Один из механикусов, оказавшись над головой бойца, спрыгнул на него и окружил багряной завесой. Крик здоровяка оборвался, поглощенный какофонией дробящих и трескучих звуков, от которых у Клэйборна волосы встали дыбом. Пару мгновений спустя Таггс разлетелся по залу дюжиной блестящих кусков.

Несколько ошметков угодили в Дикса, стоявшего прямо за товарищем. Зарычав от ярости, пустошник сорвал с пояса ЭМИ-кинжал и вонзил его в жреца. Раздался электронный вой, вместе с которым из-под одеяний киборга вырвался лес шипов — его щупальцы отвердели под воздействием замыкающего скачка. Джейкоба, который оказался слишком близко в миг предсмертных судорог механикуса, пронзило в десятке мест.

Второй техножрец несся по потолку к Жуку и мистеру Рыбке, лихорадочно палившим из карабинов. Видя, что механикус уклоняется от выстрелов, разведчик отчаянно бросился к поврежденному сервитору и развернул в сторону врага тяжелую руку, до сих пор плевавшуюся плазмой. Жрец Диадемы в тот же миг прыгнул на Клэйборна, но поймал три сгустка энергии и свалился, объятый огнем.

Под опаленным балахоном врага ещё что-то извивалось, когда мистер Рыбка и Жук разрядили в него карабины.

— Ну, всё могло быть намного хуже, — заявил Клэйборн.

Его друг-саатлаа вопросительно поднял бровь, впервые не сумев улыбнуться. Похоже, решил Жук, парень наконец-то научился цинизму.

Стартовая площадка представляла собой огромную платформу из формованных блоков скалобетона. Её стеной окружала паутина переходных мостков и толстых металлических трубопроводов, проход через которую осуществлялся по рампе, достаточно широкой, чтобы вместить танк. Спускаясь по ней, Ортега чувствовал себя невероятно уязвимым, а поведение «товарища» за спиной совсем не успокаивало летчика. Лумис беспрерывно что-то бормотал, время от времени хихикая, словно в ответ на шутки, слышимые ему одному.

Выбросив идиота из головы, Гвидо помахал янычарам, которые стояли возле шатла. Их было шестеро, все молодые и явно напряженные из-за далекого воя сирен.

— Как дела, друзья? — живо поприветствовал их верзантец.

— Чё там за тревога-то? — спросил старший янычар низким, звучным голосом с каким-то воровским выговором. Его бандитское происхождение подтверждали татуировки и шрамы на смуглом лице; то же самое относилось и к другим охранникам.

— Вам никто не рассказал про тренировку? — Ортега изобразил удивление.

— Дедуль, мы ваще ничё такого не слышали, ага.

— Ну, вот я говорю, что это просто учения, — верзантец шагнул было к пандусу грузового отсека, но командир группы перекрыл ему дорогу.

— Куда эт’ ты пошел, старичок?

— Да вам, я вижу, и про нас не объяснили, — с напускной утомленностью вздохнул Гвидо. — Мы — запасной экипаж…

Янычар толкнул его в грудь.

— Ты походу решил, шо мы тупые фраки, раз не умеем гладко база…

Губы солдата ещё шевелились, когда его голова отлетела в сторону, начисто срубленная мачете Лумиса.

Рыча, словно волк, поджарый арканец набросился на остальных повстанцев. Верн двигался так быстро, что Ортега едва успевал следить за смертоносной джигой выпадов и взмахов. Половина янычар погибли, не успев понять, что происходит, а остальным хватило времени только на то, чтобы застыть с гримасами ужаса на лицах. Через несколько секунд серобокий стоял над грудой порубленных трупов, спиной к пилоту, но Гвидо видел, что парня бьет мерзкая дрожь.

— Лумис… — у Ортеги мгновенно пересохло во рту, когда безумец резко повернул к нему голову. До этого верзантец был уверен, что шеи у людей так не вращаются.

— Они не хотели нас пускать, — хрипло произнес Верн, глаза которого блестели от восторга и больше не косили.

— Ага… — неуверенно согласился летчик.

— Я так думаю, надо их спрятать, — арканец указал в трюм челнока.

— Ага…

Но внезапно Гвидо Ортега очень четко понял, что не хочет заходить в то темное местечко вместе с Верном Лумисом. Фактически, это была последняя вещь, которую он согласился бы сделать в жизни.

Джейкоб Дикс выглядел хреново. Пустошник, насаженный на отвердевшие, бритвенно-острые щупальца убитого техножреца, висел в воздухе будто насекомое, пришпиленное к подушечке для иголок. Жук просто не понимал, как Дикси до сих пор дышит.

— Ломай всё, что сможешь, — приказал Клэйборн мистеру Рыбке. Кивнув, саатлаа поспешил к ближайшей панели управления, а Жук тем временем подошел к Джейкобу. Уцелевший глаз пустошника зашевелился, пытаясь повернуться к разведчику; из-за шипа, пробившего горло, Дикс всё время булькал, а вдохи и выдохи превращались в грубый, влажный хрип.

Жук поднял карабин, и Джейкоб почти незаметно кивнул, но тут разведчик вспомнил о Рикардо Альваресе и связистах, которых пустошник убивал с таким наслаждением.

— А, всё типа в порядке, мужик? — произнес Клэйборн, снова вешая карабин на плечо. Глаз Дикса расширился и раненый застонал, неразборчиво взмолившись о смерти. Жук понимающе кивнул. — Ну ладно, как скажешь. Позависай тогда с нами ещё немного, браток.

И разведчик отвернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть подползающего к нему инженера синекожих. Чужак, одетый в серый нательный комбинезон, выглядел ниже и крепче воинов огня, у него было лицо с квадратным подбородком и большие руки рабочего. В которых он держал лазерный резак… Арканец отпрыгнул в сторону в тот же миг, как ксенос бросился на него: тау двигался неловко, и его оружие было в первую очередь инструментом, но с близкого расстояния лазер мог поразить насмерть. Клэйборн заорал, чувствуя, что луч проходит через его правое бедро, от внешней стороны к внутренней, разрезая и одновременно прижигая плоть.

Тау навис над упавшим разведчиком и попытался рассечь ему лицо. Отчаянно выбросив руки перед собой, Жук ухватил запястье инженера и толкнул луч в сторону. В ответ чужак зашипел через ноздри, и его плоское лицо сморщилось от напряженной борьбы за резак. Несмотря на невеликий рост, ксенос был удивительно силен, а Клэйборн терял силы, и лазер по сантиметру придвигался к его голове…

Я думал, эти парни из касты земли не должны быть бойцами!

Череп инженера разлетелся на кусочки в облаке пурпурной дымки. Тут же арканец сбросил с себя труп, а мистер Рыбка опустился на колени рядом с ним.

— А ты не спешил, — пожурил Клэйборн туземца и улыбнулся, когда тот обиженно насупился. — Эй, друг, да я шучу просто.

Осторожно изучив рану, Жук пришел к выводу, что правой ноги у него, в принципе, не осталось. Саатлаа попытался было поднять разведчика, но арканец остановил его.

— Не, я уже не ходок. Ты заканчивай тут и выбирайся, если сможешь, — Клэйборн хлопнул товарища по плечу, видя, что тот сомневается. — Они вот-вот пробьются через люк. Беги!

Кивнув, аскари выпрямился и поочередно расстрелял уцелевшие пульты управления, довершая то, ради чего конфедераты пришли в Око. Теперь Жук не сомневался, что комм-станция Диадемы надолго выведена из строя, и 19-й сможет подняться на орбиту до того, как Небесный Маршал пронюхает о случившемся. Несмотря на все сомнения и жуткую боль в ноге, мысль показалась Клэйборну приятной. Конечно, эту дорогу он не выбирал, но, по крайней мере, прошел по ней до конца. Чувствуя, что теряет сознание, разведчик жестоким усилием воли вытащил себя из забытья.

— Всё, хватит! — крикнул он другу. — Выбирайся отсюда!

Кивнув, абориген устремился к турболифту, ведущему в башенку маяка. Жук вспомнил, что их стратегия отхода была сильно размытой — прямо как мир у него перед глазами сейчас… Что-то там насчет спуска на тросе по внешней стене…

Помедлив у дверей лифта, мистер Рыбка четко отсалютовал арканцу.

— За Федру и Империум! — произнес он на идеальном готике и улыбнулся, заметив, что Клэйборн не верит своим ушам.

А потом скрылся в кабине.

— Ну, дерь… — Жука оборвал свист открывающегося люка. Внутрь вплыл боевой сервитор, который безошибочно отыскал разведчика бельмами глаз и что-то протрещал на грубом, бессмысленном мусорном коде.

— Ага… и тебя туда же… — с ухмылкой ответил Клэйборн.

Молясь Богу-Императору, в которого он не верил, разведчик вытащил ЭМИ-кинжал и приготовился шагнуть в свой Громовой край. Как надеялся Жук, там будет на что посмотреть.

Глава тринадцатая

День последний

«Диадема»

Конвой почти на полпути к центру мертвого озера. Очистительного комплекса ещё не видно, но луч его маяка примерно раз в минуту рассекает смог и озаряет ярким сиянием хищников, что рыскают вокруг. «Каракатицы» и «Пираньи» — более подходящих названий для бронетехники тау и не найти. Они неустанно следуют за баржами, пытаясь учуять кровавый запах предательства. Хотя обмен паролями прошел успешно, я чувствую, что ксеносы не доверяют нам. Бой обязательно начнется — это вопрос времени, и ждать осталось недолго.

Бирс согласно кивает. Чем бы он ни был, сейчас между нами установился мир.

Из дневника Айверсона

Стоя в рубке «Покаяния и боли», Хольт смотрел, как из дымки вырастает Диадема, схожая с колоссальным осьминогом из металлолома. Старый комплекс вопил и завывал сиренами, а значит, внедренные агенты сделали свой ход. Наверняка некоторые из них уже мертвы, а возможно, что и все. Возможно, они исполнили то, что должны были, а может, и нет. В любом случае, 19-й полк уже ввязался в драку.

Приход Зимы умрет. Небесный Маршал умрет. Мы вместе выступим против них. Они сгинут вместе.

Айверсон покрутил головой, оценивая состояние захваченных барж, которые тащились по бокам «Тритона». Обе транспорта серьезно пострадали, и в случае новых атак довольно быстро пошли бы ко дну. Комиссар перевел на канонерку как можно больше гвардейцев, но амфибия была в первую очередь боевым кораблем, так что основные силы пришлось оставить на судах тау.

— Сколько ещё, Айверсон? — спросил по воксу Мэйхен. Голос рыцаря звучал напряженно, и не из-за простого нетерпения.

— Недалеко, — отозвался Хольт. — Мы прошли первую волну проверок. Сохраняйте вокс-молчание до моего сигнала, капитан.

Джон Мильтон хмыкнул и отключился. Формально одной из барж командовал он, а другой — Вендрэйк, но оба офицера вряд ли могли руководить изнутри запечатанных боевых машин. Арканцы отключили все доспехи зуавов и «Часовых», рассредоточенных по конвою, а затем покрыли брезентом, как на хранении. Рискованный план, но дроны ксеносов могли учуять шагоходы, скрытые в трюмах, поэтому конфедераты спрятали их на видном месте. Точно так же пехотинцы просто надели униформу перебитых янычар, изображая неотесанных новобранцев. Пока что тау не разгадали подмены, но их недоверие буквально висело в воздухе.

«Синекожие не умеют доверять собственным инстинктам, — решил Айверсон. — Они слишком разумны для такого, слишком дисциплинированны. Возможно, это их и погубит».

Одна из «Каракатиц», пристроившись к «Тритону», изрыгнула пару дронов. Блюдца вспорхнули над канонеркой и принялись кружить над палубой, вынюхивая что-то. Это был уже третий обыск с того момента, как конвой вошел в озеро.

Но их инстинкты просто визжат.

Мэйхену казалось, что его заперли в железном гробу с бешеным псом, который грызет ему ногу. Рана от выстрела воина огня не мешала рыцарю управлять «Громовым» доспехом, но болела она с поразительной неотступностью. Возможно, у Джона уже не было ноги ниже колена, или он истекал кровью внутри брони, рискуя умереть ещё до начала боя. Вроде нечто подобное как-то раз чуть не прикончило Уэйда? Ах да, флешетта локсатля в бедренную артерию… в той засаде, уже так давно… но лейтенант выжил… только какая разница, сейчас-то он всё равно мертв. Дэниел Уэйд, последний из его зуавов. Капитан поклялся, что проклянет себя, если не сумеет жестоко отомстить за парня.

Проклят ты всё равно, и умрешь всё равно — все равны в ненавистной любви…

— Убирайся из моей головы, Темплтон! — прорычал Мэйхен, твердо зная, что пропавший капитан будет преследовать его до самой смерти.

Вендрэйк сидел в неосвещенной кабине «Серебряной пули», широко раскрыв глаза. Тьма была предпочтительнее вещей, которые капитан видел, смежив веки. Хардин ещё разок закинулся Славой, и сейчас в его крови, будто жидкий огонь, струилась жажда действия. Надо было подождать до начала боя, но этот надзиратель в черном явно не одобрял наркотики, а кошмары уже подобрались слишком близко. Она подобралась слишком близко.

Но она же не настоящая. Просто эта чертова планета пудрит мне мозги, что-то здесь такое в воде или воздухе. Я ведь знаю, призраки гонятся не только за мной…

Однако же капитан видел, что «Часовой» Леоноры следовал за баржей по берегу реки, скрываясь в тенях, но не отставая далеко. Возможно, на озере Хардин будет в безопасности — девушка ведь не сможет догнать транспортник по воде!

Она не сможет догнать меня нигде, потому что она мертва! Но если она мертва, то вода её не остановит?

Мысли в голове Вендрэйка носились по кругу, логика преследовала суеверие, а суеверие гналось за логикой.

«Возможно, это проклятие всех провиденцев, — решил он. — Все мы чертовски много думаем».

Озеро вокруг конвоя уже просто кишело гравитанками и спидерами тау. Айверсон чувствовал, что Бирс смотрит ему в спину, требуя подать сигнал. Почти бессознательно коммисар потянулся к рупору корабельного мегафона.

— Жди, — произнесла ведьма за его плечом. — Надо подойти ближе.

— Охрана нервничает все сильнее, — возразил Хольт. — Нужно ударить первыми, иначе ударят они.

Женщина не отводила глаз от комплекса, и комиссар решил, что она думает о Катлере. По словам Вендрэйка, между ними что-то было…

— Подожди ещё немного, — настойчиво повторила Скъёлдис.

До буровой платформы оставалось около пятисот метров. Айверсон видел, что на железной набережной у причала выстроились взводы аугментированных воинов-скитариев.

Нас поджидают.

— Ещё чуть ближе…

И тут где-то рядом взвыла циркулярка.

— Что за…?! — Хольт с перекошенным лицом дернул рычаг корабельной сирены и заорал в мегафон: — Пошли! «Противовес»! Пошли!

Оди Джойс знал, что начинать можно только после приказа комиссара, но он всё ждал, и ждал, и ничего не происходило, а танки чужаков всё время кружили вокруг «Тритона», словно большие злобные рыбы. Последней соломинкой оказался дрон, который недоверчиво облетел зуава, а потом завис прямо перед спрятанным забралом, пытаясь заглянуть внутрь. Тут-то пастыря и наполнила праведная ярость Императора — и, похоже, его броню тоже, потому что миг спустя взвыла циркулярка, развалившая ксеноблюдце на две половинки. Тут же завыла сирена, а комиссар завопил в мегафон, что пора начинать, и Джойс решил, что всё сделал правильно.

— По бортам! — взревел лейтенант Худ, и серобокие ринулись к планширам, ведя огонь из карабинов и импульсных винтовок. Бронетехнику они повредить не могли, поэтому стреляли в дронов и щелкали их, как мух. Мгновение спустя заговорили бортовые автопушки «Покаяния и боли», изрешетив бронебойными снарядами скиммеры тау. Одна из «Каракатиц» рухнула в воду, две «Пираньи» унеслись прочь, охваченные пламенем — и подожгли озеро. Прометиевые отходы на поверхности с шипением вспыхнули, запузырились, а серый туман сменился черным дымом.

— Противогазы! — рявкнул Худ. Задыхающиеся бойцы лихорадочно надевали дыхательные маски, а воздух становился всё более едким.

— Проснитесь и жгите, братья! — воксировал Джойс, прекрасно зная, что его рыцари уже пробуждают доспехи. Выводя для них духовную песнь, пастырь запрыгнул на орудийную платформу и начал палить из тяжелого стаббера. Позади него с гудением ожил «Часовой», который затем ускакал на левый борт, откуда принялся посылать во врагов энергетические лучи из лазпушки. Перезаряжалось орудие медленно, но большие паузы между залпами компенсировались огромной убойной силой. Сквозь клубы дыма Оди видел, что та же картина повторяется на баржах по обе стороны от канонерки, но пилоты тау были внимательны, и многие скиммеры нетронутыми уходили из-под обстрела. Юноше захотелось прыгнуть в огненный вихрь и погнаться за ними.

Хоть пойду я водами озера Адского, да не иссушится плоть моя, ибо душа моя горит во имя Его!

«Тритон» рванулся вперед, на всех парах устремляясь к буровой платформе, и Джойс встал устойчивее. Постыдно было отпускать караульных-тау живыми, но по плану арканцам следовало пробиваться к челноку, ни на что не отвлекаясь.

— С левого борта! — завопил кто-то, увидев, что параллельно канонерке движется «Каракатица». Развернувшись носом к противнику, БТР тау полетел боком, ведя огонь из роторной пушки. У планшира закричали люди, срезаемые импульсными зарядами. Один из сгустков энергии задел край наплечника Оди и едва не скинул его с площадки. Выругавшись, пастырь начал стрелять в ответ, но едва поцарапал белую патину на корпусе гравитанка.

Бронемашина, словно оскорбленная брошенным ей вызовом, развернулась к зуаву. В тот же миг, как раскрутилась роторная пушка, над Джойсом навис «Часовой» и выпустил шипящий луч ослепительного света. Лазразряд вонзился прямо в нос «Каракатице», отшвырнув её назад. Несколько долгих секунд спустя второй луч поразил гондолу двигателя, и БТР взорвался.

— «Догнавший бурю» — уничтожена вторая цель — «Каракатица», — раздался четкий доклад в вокс-канале Вендрэйка.

Капитан кивнул, узнав позывной Боргарда Ван Галя. Похоже, ас «Серебряной бури» уже вырывался вперед в списке побед; большинство кавалеристов жили ради этих мимолетных, лихорадочных мгновений, когда в мире оставалась только идеальная чистота охоты.

Даже если этот мир — выгребная яма вроде Федры…

Хардин заметил, что к его барже приближается трио Т-образных «Пираний». Быстро прошагав на корму, всадник встретил их шквалом снарядов. Больше всего досталось центральному скиммеру, но два других успели отвернуть от взорвавшегося товарища и понеслись дальше, безумными зигзагами уходя от выстрелов капитана. Ухмыльнувшись, Вендрэйк выпустил очередь почти наугад и зацепил «Пиранью» слева от себя. Потеряв управление, скиммер перевернулся и выбросил экипаж в горящее озеро. Арканец изрешетил обоих тау, после чего развернулся к оставшемуся противнику, который подошел опасно близко.

— В двигатели метит! — завопил кто-то. Баржа разразилась залпами мелкого калибра: серобокие, столпившиеся вокруг Хардина, обстреливали открытый сверху скиммер. Внезапно «Пиранья» прекратила маневрировать и понеслась прямо на судно конфедератов, жужжа, будто гигантский москит. В следующую пару секунд Вендрэйк прикончил её пилотов, зная, что уже поздно.

Поздно было уже давно, если не с самого начала…

Для Хардина, с его разогнанным Славой восприятием, время словно бы растянулось, а приближающийся скиммер замер в нескольких метрах от цели — стрелой, лежащей на тетиве огненного лука. И вдруг кавалерист понял, что уже видел всё это, те же смертоносные цвета, только на другом полотне: застывшие языки пламени и судьбу, уставившуюся на него через лобовое стекло.

— Говорит «Бель дю Морт», — ехидно пропел в воксе голосок Леоноры.

Стрела сорвалась с тетивы, и «Пиранья» ракетой врезалась в баржу.

— У Вендрэйка проблемы, — передал по воксу Мэйхен. Казалось, что рыцарь говорит с трудом, как будто борется со сном.

— Вас понял, — ответил Айверсон, глядя, как баржа по правому борту содрогается и замирает. Через несколько секунд она пропала в тумане, оставленная позади разогнавшимися кораблями арканцев.

— Нельзя их бросать, — тихо сказала ведьма.

— Я возвращаюсь, — передал Джон, баржа которого уже разворачивалась.

Хольт помедлил, а призрак Бирса покачал головой.

— Запрещаю, — скомандовал комиссар. — Продолжаем движение к комплексу.

— Да пошел ты в Преисподние, Айверсон, — Мэйхен отключил связь.

Баржу Вендрэйка тряхнул ещё один взрыв, и на этот раз всё судно задрожало, как в жестокой лихорадке. Со скрипом терзаемого металла корма накренилась в пылающее озеро, сбрасывая кричащих конфедератов, которые отчаянно пытались ухватиться за что-нибудь. Как только люди касались воды, их мгновенно окутывало пламя, будто арканцы загорались изнутри.

Хардин вонзил когти «Часового» в палубу и откинулся назад, стараясь держать равновесие на крутом уклоне. Прогремел третий взрыв, ещё больше солдат заскользило к краю, но несколько везунчиков сумели ухватиться за ноги машины. Мгновение спустя мимо пролетел другой шагоход, едва не сбив «Серебряную пулю».

«Теперь нас только шесть, — подсчитала холодная, циничная часть Вендрэйка. — На этой развалюхе ещё остался Арнесс, где-то ближе к носу. Когда судно пойдет ко дну, всадников останется четверо. И меня среди них не будет».

Корабль Мэйхена, издав грудной рев, встал борт о борт с тонущей баржей и выпустил шквал «кошек». Уже отчаявшиеся гвардейцы отцеплялись от палубы и прыгали к спасительным тросам; другие, кашляя и матерясь, пробирались к борту по наклонной плоскости. Зуав, до этого упиравшийся в трубопровод, перепрыгнул на другое судно с двумя серобокими подмышкой. «Часовой» Арнесса удачно перескочил следом, унося нескольких бойцов, ухватившихся за кабину. Сам Вендрэйк, опасно балансировавший над озером, не решался сдвинуться с места. Любое шевеление погубило бы его.

— «Бель дю Морт», погибла в сражении, по твоему разрешению, милый Хардин, — прошептал неровный голос по воксу.

Капитан пытался не обращать на это внимания. Он напрягался всем телом, стараясь ровно держать шагоход, и ощущал себя единым с машиной, как никогда.

— Время почти пришло, любовь моя, — произнес призрак.

— Чего тебе надо от меня, мертвая сучка? — прорычал Вендрэйк, чувствуя, что теряет разум и сцепление с палубой.

— Что ты, Хардин, разве так говорят с леди? — смешок разбитого стекла, хриплый вздох мертвеца. — Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Вечно…

«Часовой» Леоноры возник из клубов дыма и понесся по горящему озеру, словно вестник из Преисподних. На обугленном корпусе машины росли коралловые шипы, мерцающие нечестивой энергией.

— Тебе так много предстоит увидеть, Хардин. Просто нужно открыть глаза.

Из её кабины струился радужный свет, словно пропущенный через призму гной, и шагоход оставлял за собой вьющиеся следы порчи.

— Ты не Леонора, — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Ты вообще ничто.

— А кто же тогда ты, любовь моя?

— Я…

Трио чужацких бронемашин вырвалось из смога, сметая видение. Проблема с Леонорой мгновенно утратила значение, поскольку Вендрэйк задался более важным вопросом.

Как я их остановлю?

Среди противников были две «Каракатицы», а вот третий оказался намного страшнее. Гравитанк базировался на том же обтекаемом шасси, но мог похвастаться тяжелым башенным орудием, при виде которого у Хардина кровь застыла в жилах. Прежде он никогда не встречался с таким врагом, но знал его по описаниям: это был «Рыба-молот», основной боевой танк Империи Тау.

Пара попаданий из этой чудовищной пушки утопят шаланду Мэйхена. Он даже не успеет понять, кто его атаковал.

Внезапно Вендрэйк с пугающей ясностью понял замысел чужаков. Они могли за несколько секунд прикончить гибнущую баржу, но проявили терпение и использовали её, как наживку, чтобы подманить остальных арканцев. Корабль Мэйхена, притиснутый к тонущему судну, оказался в крайне уязвимом положении. Подстегиваемый Славой разум кавалериста бешено перетасовывал и отбрасывал возможные варианты, за доли секунды выстраивая тактические ходы и страшась опоздать. И, безнадежно захлебываясь в алхимической смеси наркотика с чувством вины, Хардин вдруг нашел верный ответ.

Я — Серебряная буря.

Разжав когти, капитан прыгнул ввысь с накренившейся палубы. В высшей точке дуги он включил толчковые двигатели, закрепленные на ходовой части, и понесся вперед на огненной струе. Доводя улучшенного «Часового» до предела возможностей, Вендрэйк гнал его наперерез летящей впереди «Каракатице». Это был безумная, невероятная попытка, почти еретическая в том насилии, что совершалось над измученным духом машины — но ведь и сам шагоход был еретическим творением, которое давно вышло за допустимые пределы отклонений от стандартного шаблона.

Одержимый усовершенствованиями, Хардин превратил «Серебряную пулю» в нечто большее, чем «Часовой». Точно так же сам Вендрэйк сейчас превратился в нечто большее, чем человек, а мир, напротив, стал чем-то менее реальным.

Это мой Громовой край.

Шагоход капитана врезался лапами в БТР, пробив его броню и лишив управления. Пока «Каракатица» бешено кружила над озером, Хардин в мгновение ока просчитал траекторию прыжка и перескочил на соседнюю боевую машину, выпустив когти и паля из автопушки. Он приземлился, пропахал глубокие борозды в корпусе второго бронетранспортера и вскрыл его очередью снарядов. А затем Вендрэйк снова взмыл над водой.

Это мое искупление.

Пилот «Рыбы-молота», целившийся в баржу Мэйхена, так и не увидел кавалериста. Орудие как раз набирало энергию, когда «Часовой» с размаху обрушился на его ствол. Ионная пушка взорвалась, будто маленькое солнце, уничтожив верхнюю часть танка и ноги шагохода, а пылающая кабина ракетой взлетела в небо. Вендрэйк, вдавленный перегрузками в кресло, смотрел, как навстречу несутся тошнотворные облака. Тело пилота горело, а от разума не осталось почти ничего, кроме пепла.

«Возможно, я увижу звезды, — на мгновение подумалось ему. — Возможно, мне всё же удастся спастись от Федры».

— Спасения нет, любовь моя, — с особенной тоской ответила Леонора. Капитан уже не понимал, говорит она по воксу или внутри его головы. — Но не отчаивайся, Хардин, я вечно буду с тобой.

А потом он достиг высшей точки и понесся обратно к озеру.

«Я — серебряная пуля, которая вонзится в сердце этой больной планеты, — Вендрэйк улыбнулся. — Кто знает, может, я даже сумею убить cуку».

Гоня перед собой волну, канонерка Айверсона выкатилась на причал комплекса. Боевые сервиторы и скитарии, пытавшиеся организовать оборону против бронированного левиафана, разлетелись в стороны или погибли под гусеницами. Ещё больше врагов срезали автопушки «Тритона» и серобокие, укрывшиеся за бортами и на палубах. Вспыхнула носовая лазпушка, превратив застрекотавшую оборонительную турель в расплавленный шлак. Полностью заряженное орудие жаждало уничтожать врагов, молитвы арканских техножрецов оздоровили его дух. Второй залп уничтожил троих скитариев; амфибия двигалась по причалу, словно мобильная крепость.

Хольт наблюдал за боем из рубки, пытаясь соотнести очертания базы повстанцев с тем, что он видел на картах Авеля, тщательно воспроизведенных Скъёлдис. Вблизи буровая так же, как и издали, походила на гигантского промышленного спрута. Диадема представляла собой разросшийся комплекс размером с город, построенный на перекрывающих друг друга платформах, каждая из которых обладала собственными заводами, бункерами и жилыми блоками. Узлы базы соединяла сеть дорог и туннелей, а в центре её располагалась «мантия осьминога» — колоссальный дом-башня, увенчанный маяком.

Из мантии каскадом расходились трубы и переходные мостки, которые подобно щупальцам обвивали остальные здания. При взгляде на загребущую башню Айверсону показалось, что комплекс в некотором роде живой и даже смутно осознает их присутствие.

— Нужно убраться отсюда, пока он не проснулся, — прошептал кто-то ему на ухо. Хольт обернулся, почти ожидая увидеть Рив, но это была всего лишь ведьма, и от неё исходили волны гнева.

— Надеюсь, маршрут Авеля так же хорош, как и коды, — отозвался Айверсон. Информатор арканцев проложил крайне детальный путь к площадке челнока. Им необходимо было пройти по комплексу около двух километров, и план состоял в том, чтобы выскользнуть из удавки прежде, чем она затянется.

— Тебе не стоило бросать остальных, — холодно сказала северянка.

— У меня не было выбора. Всё ради жесткой и быстрой атаки на причал, — Хольт включил мегафон. — Внимание пилотам боевых машин! Высадиться и сопровождать корабль с флангов!

— «Пилоты боевых машин», — с издевкой повторила Скъёлдис. — Кучка «Часовых» и зуавов — всё, что у нас осталось!

Потеряв терпение, комиссар резко повернулся к женщине.

— Не знаю, что ты задумала, но я не потерплю нарушения субординации во время боевой операции!

Бирс, стоявший позади ведьмы, энергично и одобрительно кивнул.

— Меня тоже хочешь застрелить, Хольт Айверсон? — с вызовом спросила северянка.

Застрелить тебя… тоже? Как ты узнала о Рив?

Опустив глаза, Скъёлдис увидела, что он тянется к кобуре.

— Комиссар, — произнес Мэйхен по воксу, — мы вступаем в бой. Спас наших, сколько смог.

Похоже, рыцарю стало ещё хуже — его голос превратился в едва слышный хрип.

Посмотрев в иллюминатор, Хольт увидел, как баржа Джона подходит к причалу.

— Вы нарушили прямой приказ, капитан.

— Вендрэйк мертв, — ответил Мэйхен. — И половина бойцов, что плыли с ним.

— Займите позиции вокруг «Тритона». Пора выдвигаться.

— Вас понял, — чётко отозвался Джон. — И ещё, Айверсон: когда всё это закончится, я убью тебя.

— Чего вы надеетесь добиться этими безумными поступками? — спросил о’Сейшин, когда отряд Катлера пересекал опустевшую стартовую площадку.

Посланника тау усадили обратно на летающий трон, но прямо за спиной у него стоял Обадия Поуп и на всякий случай прижимал карабин к загривку чужака. Большая часть подразделений Диадемы отправились к наблюдательной башне, а несколько янычар, встреченных по дороге, не задавали лишних вопросов о’Сейшину и его «свите».

— Просто смотри внимательно, и картинка скоро сложится, Си, — ответил полковник.

— Императорова кровь! — выразился лейтенант Сандефур, шедший впереди.

Все остановились и уставились на открывшуюся картину. Там действительно была кровь, и очень много, но Катлер сомневался, что хоть капелька её принадлежала Императору. Целые лужи частично свернувшейся жидкости скопились у входа в трюм челнока; они казались черными от бесчисленных мух. Из месива торчала отрубленная ладонь, растопырившая пальцы, словно в извиняющемся жесте. Откинутая грузовая рампа касалась мерзкой жижи, будто пробуя её на вкус.

Пандус покрывали смазанные кровавые полосы.

— Что, Преисподние подери, здесь произошло? — Сандефур побледнел от шока. Конфедератам было не привыкать к сценам насилия, но эта резня отличалась каким-то непотребством, выходившим за рамки честного смертоубийства. От неё словно исходило нечто тлетворное…

«Оно вернулось», — ощутил Катлер.

Вытащив саблю, полковник шагнул на пандус.

— Я не пойду внутрь, — заявил о’Сейшин и попытался отлететь на дроне от корабля, но Поуп толкнул его карабином в спину.

— Я не могу туда, Энсор Катлер! — взмолился чужак.

Нахмурившись, Белая Ворона обернулся и увидел, что всё высокомерие слетело с посланника, как шелуха, а под ней оказался древний испуганный старик.

— Можешь и пойдешь, — отрезал полковник. — Думал, что всё знаешь о нас, обезьянках-гуэ’ла, не так ли, Си? Тогда тебе просто необходимо посмотреть на то, что ждет внутри.

— Под мощным огнем! — орал Драйден по воксу. — Бьют со всех сторон!

Лейтенант Перикл Квинт уставился на другого всадника через лобовое стекло. «Часовой» Драйдена, в пятидесяти метрах впереди по дороге, бешено дергался туда-сюда, терзаемый яркими пучками энергии. Каждое попадание, отмечаемое струями дыма, глубже предыдущего вгрызалось в броню шагохода.

— Я… Я их не вижу, — растерянно произнес Квинт, пытаясь разглядеть противников. Энергетические пучки летели словно бы из ниоткуда. — Принять стрелковое построение «Волк-359»…

— Отходи, Драй! — вмешался Боргард Ван Галь. — Сейчас же!

— Потерял… — и тут машина Драйдена с ошеломительной внезапностью взорвалась.

— Драйден? — тупо спросил Перикл, глядя на пылающие обломки.

— Непрерывный огонь на подавление! — скомандовал Боргард. — Очистить улицу!

— Но там же ничего… — скулеж Квинта утонул в грохоте очередей, когда остальные «Часовые» последовали примеру Ван Галя. Сам лейтенант открыл огонь почти против собственной воли, и кавалеристы целых тридцать секунд расстреливали пустую улицу снарядами и лазразрядами, пока Боргард не скомандовал отставить.

— Мы из-за тебя по призракам палили! — рявкнул Перикл, пытаясь восстановить власть над эскадроном. После гибели Вендрэйка лейтенант стал командиром «Серебряной бури», и у Ван Галя не было никакого права подрывать его авторитет.

— Не по призракам, — ответил всадник-ветеран, шагая вперед. — Но, возможно, по кому-то вроде них.

— Ты о чем, боец?

— Двигались они быстро, но одного мы достали, — Боргард подскочил к изломанному телу, лежавшему на обочине дороги. Это был воин тау в громоздкой черной броне, и разбитый доспех по-прежнему то уходил в невидимость, то внезапно выпадал из неё.

— Какая-то маскировочная система, — добавил Ван Галь. — Типичные фокусы синекожих.

— Где вы застряли? — воксировал Айверсон. — Нам тут целый батальон скитариев сел на хвост!

До этого комиссар направил «Часовых» вперед, расчищать дорогу для «Тритона» и пехотинцев. Грязная, опасная работа, и кавалеристы уже потеряли Рииса, нарвавшись на засаду скитариев. Теперь, когда погиб Драйден, в отряде остались всего четыре машины.

— Небольшая потасовка с синекожими, — доложил Квинт, — но не волнуйтесь, комиссар, мы их натянули!

— Будут ещё невидимки, — возразил Боргард. — Они работают отделениями.

— Так почему бы тебе не пойти впереди, — оскорбленно фыркнул Перикл, — раз уж у тебя такие чертовски зоркие глаза?!

— Вот же идиот! — прорычал Хольт и переключил вокс на канал Мэйхена. — Доложите обстановку, капитан.

— Держимся, но врагов уже сотни, — задним фоном к голосу рыцаря звучал непрерывный огонь. — Выползают из каждого гребаного служебного туннеля вдоль дороги.

Уцелевшие зуавы шагали по бокам от канонерки, поддерживая осажденную пехоту. Сначала арканцы почти не встречали сопротивления, но затем Диадема начала просыпаться, и её стражи понемногу стягивались к незваным гостям, как антитела к микробам. Сверившись с картой Авеля, комиссар увидел, что до челнока осталось всего пара кварталов, но продвижение могло остановиться в любой момент.

Пехота идет слишком медленно. Нужно рвануть к цели на «Тритоне».

Айверсон не был уверен, его это мысль или Бирса… а возможно, вообще Рив. Аугметический глаз работал хуже прежнего, сидевшая внутри электрическая оса металась туда-сюда, и от этого в поле зрения Хольта вспыхивали искры. Посмотрев вниз, на палубу, комиссар прикинул, что с бортов ведут огонь примерно полсотни конфедератов. Хватит ли этого на орбите?

— Не делай этого, — предостерегла ведьма. — Не бросай своих ещё раз.

Но ведь миссия — единственное, что имеет значение…

Мэйхен срезал ещё парочку атакующих скитариев. Воины Механикус умирали так же, как и сражались — в молчании, и бледные лица аугментированных саатлаа не искажала ни боль, ни страх смерти. Все они носили одинаковую ржаво-красную броню, но отличались разнообразными боевыми имплантами. Арканец видел светящуюся оптику, бионические руки, усеянные лезвиями, даже подпружиненные ноги, но при этом каждый скитарий двигался c единой неумолимой целеустремленностью, словно ими управлял какой-то всеобъемлющий разум.

Разум, по вине которого уже погибли несколько десятков серобоких. Теперь рядом с «Тритоном» осталось меньше сотни бойцов, все израненные и потрепанные. Без поддержки зуавов они никогда бы не добрались до челнока, их смели бы за пару минут.

Путь мы торим костями и кровью павших, памятники им возводим убогие — камни столбовые вдоль Дороги Вороньей…

— Прекрати! — крикнул Мэйхен, пытаясь заглушить разом и мучительную боль в ноге, и призрака в голове. — Дай подумать минутку, Темплтон!

Из толпы врагов выскочил коренастый скитарий с ногами наподобие поршней и замахнулся на рыцаря двумя пневматическими молотами. Джон Мильтон всадил в киборга дрель, но погибающий воин успел ударить капитана по шлему с такой силой, что расколол забрало. Мелкие осколки бронестекла, словно наждак, прошлись по глазам Мэйхена; полуслепой зуав отбросил труп в сторону и парировал прямой выпад клинка. Тут же арканца внезапно вырвало прямо в доспех, и всё его тело сотрясли судороги мучительной боли.

Джон слишком долго не обрабатывал рану в ноге, а воздух Федры кишел миллиардами крошечных убийц.

— Дорогу! — послышался усиленный мегафоном рев Айверсона, и канонерка внезапно дала задний ход. Конфедераты отпрыгнули в стороны, а «Тритон» набрал скорость и, словно каток, проехал по рядам наступающих скитариев, превратив десятки медлительных киборгов в месиво из плоти и металла.

— Искорените их, братья! — услышал Мэйхен боевой клич мальчишки-пастыря.

В нестройном жужжании циркулярок и цепных клинков, Джойс со своими зуавами бросился за амфибией и врубился в немногочисленных уцелевших скитариев. Капитан прищурился в кровавом тумане и двинулся следом, будто поврежденный танк, безуспешно пытаясь выбросить из головы бесконечную сагу Темплтона.

И в тринадцатый раз прозвонил колокол, и узнали мы, что все наши высеченные в граните победы суть небрежные росчерки на песках времени.

Луч фонаря Катлера первым делом высветил надпись:

«КОЛОКОЛ ЗАЙДЕТСЯ».

Слова были намалеваны кровью над разверстым люком цистерны № 3. Поперек порога лежал труп с аккуратно сложенными на животе руками и головой, засунутой внутрь разодранной грудной клетки. Кроваво-красные глаза мертвеца негодующе смотрели на полковника.

«Похоже, сеньор Ортега, никуда ты больше не полетишь, — мрачно подумал Энсор, узнав убитого. — А значит, никто из нас не сбежит с этого комка грязи. Но будем решать проблемы по порядку…»

Катлер направил луч фонаря в темное пространство за люком. В цистерне воняло прометием и кровью, но видел полковник только лужи алой жидкости и рассеченные тела, в которых она пребывала ранее. Нечто превратило помещение в мясницкую лавку, украшенную оторванными конечностями и вспоротыми туловищами; и те, и другие были обмотаны витками поблескивающих внутренностей. В резне присутствовал некий безумный порядок, каждый жуткий фрагмент лежал под нужным углом, именно так, а не иначе, указывая на бесконечно большую жуть общей картины. Раньше Энсор дважды видел подобные узоры: первый раз в лачугах Троицы, выложенными из мусора, второй — в каюте № 31, созданными из плоти.

— Кто это сделал? — слабым голосом спросил лейтенант Сандефур.

«Лумис — решил Катлер. — Пришел черед Лумиса».

— Нечто нечеловеческое, — ответил он вслух. — И мы должны убить его.

Конфедераты поочередно зашли внутрь, причем Поуп замыкал строй, по-прежнему наблюдая за о’Сейшином. Посланник выглядел так, словно его сейчас хватит удар от ужаса, глубоко посаженные глаза тау мелькали от одного фрагмента резни к другому, как будто боялись задержаться на чем-то. Старик бормотал какую-то мантру на родном языке, так быстро, что едва не запинался на отдельных словах.

«Познакомься поближе с нашим «психическим заболеванием», самоуверенный ты ублюдок», — думал Катлер, шагая вперед. Цистерна имела форму пустотелого цилиндра диаметром около десяти метров, с наклонным потолком, который высоко вверху переходил в приемную трубу. Энсор поводил лучом фонаря возле впускного отверстия, но ничего не обнаружил. Не считая этой дыры и решетчатых стоков в полу, стены помещения были совершенно ровными. Ни единого укромного местечка.

Но ты прячешься где-то здесь. Я чувствую тебя…

За их спинами раздался смешок, влажный, жестокий и едкий от ненависти, а затем послышалась отвратительная какофония голосов: «Троица в огне…»

Разом повернувшись, они увидели демона. Создание распласталось по стене над дверным проходом, широко раскинув руки и вонзив эбеново-черные когти в металл. Оно носило лицо Верна, словно маску из плоти, натянутую на что-то другое, но выпученные, объятые ужасом глаза Лумиса оставались прежними. Обнаженное тело раздалось от увеличившихся мышц, которые подрагивали и извивались, жили собственной жизнью, как будто пытаясь отыскать истинную форму.

Но хуже всего оказались иные лица, десятки которых задыхались под кожей твари, выли и рычали, пытаясь выбраться наружу.

— Троица во мне! — возопили лица, тонущие в плоти Лумиса.

Первым отреагировал Поуп, но демон оказался быстрее. Пока серобокий поднимал карабин, создание оттолкнулось от стены, приземлилось прямо перед Обадией и невероятно широко разинуло челюсти, надвое разорвав останки лица Верна. Розовая пасть, похожая на рот пиявки, рванулась вперед и охватила голову перепуганного бойца, прежде чем тот успел выстрелить. Затем чудовище выгнулось назад в талии так резко, что затрещали кости, подняло арканца в воздух и заглотнуло до пояса. При этом ноги Поупа задели трон о’Сейшина; тау свалился на пол, а закружившийся дрон отлетел в сторону. Раздался ужасный глотающий звук, и Обадия скрылся внутри порождения варпа. В брюхе демона возникла большая извивающаяся выпуклость.

— Убить его! — взревел Катлер и прыгнул вперед с саблей в руке. Существо с нечеловеческой быстротой махнуло когтистой лапой, перехватив клинок в воздухе. Пока Энсор пытался высвободить оружие, голодная миножья пасть повернулась к нему.

— Ложись! — рявкнул Сандефур, открывая огонь из карабина. Полковник упал ничком, пропуская над собой жгучие энергоразряды. Завизжавший демон развернулся к новому врагу и выронил саблю Катлера, лязгнувшую о пол. Лейтенант стрелял, опустившись на одно колено, и короткие импульсные очереди выжигали дымящиеся ямки в беспокойной плоти кошмара. Тварь рыгнула и дернулась всем телом, словно её тряхнула мощная судорога.

— Берегись! — крикнул Белая Ворона, но опоздал. Демон выплюнул тело Поупа, и полупереваренный труп, с глухим стуком врезавшись в Сандефура, повалил арканца на землю и окропил едкими соками. Заорав, лейтенант попытался сбросить мертвеца, но костлявые руки Обадии сомкнулись у него на шее, движимые некой омерзительной не-жизнью. Затем труп широко разинул рот и облевал лицо конфедерата; дымящаяся желчь разъела плоть офицера, и его крики превратились в придушенный хрип.

Полковник вонзил вновь обретенную саблю в брюхо чудовища и повернул клинок. Взревев от боли, тварь так хлестнула Катлера лапой, что он пролетел через всю цистерну. Врезавшись в стену, Энсор осел на пол, обливаясь кровью из глубоких рваных ран поперек груди. Через дымку боли он видел, как мерзкое создание выпрямляется в полный рост, словно разворачивается изнутри самого себя. Демон возникал из одержимого человека ненасытным потоком глаз, челюстей и языков, которые моргали, грызли и вопили, прорываясь в реальность.

— Он возвращается домой, — хором произнесли утонувшие лица. — И ты не убил его, Белая Ворона. Ты никогда не убивал его!

— Что ты такое? — простонал Катлер через сжатые зубы, чувствуя, что теряет сознание.

— Что мы такое? — лица засмеялись вразнобой. — Мы — Троица!

А потом они взвыли, будто зимний ветер, и сквозь его порывы Энсор услышал, как заходится звоном колокол.

Тот самый колокол.

И тогда он вновь оказался в отравленном городке, в том мгновении, когда входил в сердце тьмы с ведьмой и вералдуром, которого все звали мистер Мороз, а истинное его имя знала только она. Втроем они зашли внутрь часовни радужного света и увидели демонический колокол, висевший на цепи, что вела в никуда. Это чудовище из темного чугуна украшали раковые опухоли коралловых наростов, пульсировавшие нечестивой жизненной силой. Под огромным куполом легко поместились бы несколько человек, выпрямившихся в полный рост, но Катлер не сомневался, что это плохо бы для них кончилось — ведь устье колокола было источником ядовитого света.

— Что это? — спросил майор, как спрашивал много раз прежде.

— Разлом, ведущий в Море Шепотов, — дала неизменный ответ Скъёлдис, — проход в варп. Порча струится из него, словно кровь из открытой раны.

«Колокол откован в варпе, но несет на себе отраву Федры, — понял Катлер, и это было новой истиной, которую он не знал тогда, в Троице. — Кто-то принес часть Федры на Провидение…»

А затем колокол прозвонил вновь, и мир замерцал и вздрогнул, и темный человек явился пред ними. Его шинель казалась невероятно черной в этой церкви множества цветов, а склоненная голова скрывалась в тени широкополой шляпы. Незнакомец был выше, чем дозволено человеку, но при этом мучительно тонок, словно каждая жилка его тела растянулась до предела, втаскивая хозяина в инакость.

— Все миры разворачиваются в один, — произнес он, — и все пятна порчи сливаются воедино.

Голос темного человека был призрачным шепотом, который разносили вокруг потоки света.

— Знаете, полковник Энсор Катлер, у меня ушла вечность и один день, чтобы найти вас. Так долго, что я почти забыл, почему начал искать.

— Откуда, Преисподние побери, ты знаешь мое имя? — вызывающе произнес конфедерат, делая шаг вперед. — Кто ты такой?

Незнакомец поднял взгляд, изгоняя тени с лица. Его бескровную кожу покрывала глубокая сеть тлеющих, дымящихся шрамов, которые обрамляли нечеловеческие глаза: один — мертвый черный шар, другой — пылающий имплант. Темный человек улыбнулся, и магматические трещины в плоти приняли новые очертания. Реальность как будто мерцала и дрожала, подчиняясь новым законам.

— Я? — произнес незнакомец. — Я просто человек, отыскавший путь домой.

И тут мир поглотила вспышка чистого белого света.

Глава четырнадцатая

День последний

На площадке челнока

Мы на какое-то время отбросили скитариев, но дорого заплатили за это. В бою погибло около половины пехотинцев и двое рыцарей-зуавов. Пора убираться с Диадемы, пока техногвардейцы вновь не собрались с силами — а это неизбежно произойдет. Передовой отряд «Часовых» сейчас входит на стартовую площадку…

Из дневника Айверсона

— Что значит «ты не уверен», Квинт? — зарычал Хольт в вокс-канал. — Или там было сражение, или нет! Так что же из двух?

— Именно так, комиссар, именно так, — лепетал Перикл. — В самом деле, здесь совершенно точно что-то произошло, но…

— Уступи канал Ван Галю.

— Сэр, я не думаю, что…

— Говорит Ван Галь, — вмешался ветеран. — Видим кровь снаружи челнока: огромные лужи, но ни одного трупа. Квинт прав, что-то здесь очень странное творится.

— Может, отряд Катлера спрятал тела, — предположил Айверсон.

— И при этом оставил на виду месиво прямиком из Семи Преисподних? — возразил Боргард. — Нет, как-то не складывается.

— И наших внедренных агентов не видно? — нахмурился Хольт. Без катлеровского пилота никто никуда не полетит.

— Если они здесь, то только внутри челнока. Прикажете проверить?

— Нет, охраняйте площадку и ждите нас. Мы всего в одном квартале.

Комиссар отключил связь и повернулся к ведьме. К его удивлению, женщина сидела на полу, скрестив ноги и закрыв глаза. Только тогда Айверсон ощутил, как холодно стало внутри рубки, хотя снаружи царила жара. Костлявый рулевой-летиец тоже это заметил и с трусливым ужасом уставился на северянку.

— Колдовство есть, — пробормотал мореход на скверном готике, — Она порчу несет!

— За дорогой следи! — огрызнулся Хольт. — Эта женщина служит Императору.

По крайней мере, я так думаю. В любом случае, комиссар знал, где блуждает разум Скъёлдис.

Надеюсь только, что она найдет Катлера живым…

— Белая Ворона! — более настойчиво повторил голос. — Ты должен очнуться!

Скъёлдис? Энсор пошевелился, пытаясь выбраться из белого забытья, что поглотило его. Это ты? Полковник резко открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему находится в храме, но нечестивый свет исчез, отступив за фасад бледной реальности. В полу, на том месте, над которым до этого висел демонический колокол, зиял неровный пролом. Сам чугунный монстр исчез, как и его хозяин.

«Мы бились, темный человек и я, — вспомнил Катлер. — По крайней мере, это ощущалось как бой».

Он встал и, прихрамывая, подошел к бреши. Если остальной храм был словно выдержан в серых тонах, то разлом казался бесконечно черной рваной раной. Упавший туда падал бы вечно.

— Открой глаза, Белая Ворона! — потребовал надоедливый голос.

«Так я уже, — подумал Энсор. — Или нет?»

— Скъёлдис? — уже вслух произнес полковник. — Мы ошиблись. Всё это время мы ошибались.

И новые воспоминания… Северянка стоит, широко раскинув руки, пытается сдержать поток привидений, хлынувших из колокола после появления темного человека. Их так много — яростных теней, гневных теней, печальных теней, фантомов всех оттенков горя и злобы. Все они слетелись к незнакомцу, словно мотыльки на нечестивый огонь. Темный человек заманил призраков обещаниями искупления, или мести, или просто молчанием, которое исходило от него подобно черному свету.

И, пока Скъёлдис сдерживала фантомов заклинаниями и проклятиями, Катлер бился с их повелителем, но сражались они не на клинках или пистолетах. Полковник не помнил, как именно всё происходило, но знал, что на кону лежит его душа, а возможно, и душа Провидения, поэтому дрался изо всех сил — но конец дуэли положил вералдур. Честным взмахом топора великан разрубил цепь, на которой висел колокол, и сокрушил врата варпа, изгнав незнакомца и его паству.

Но мы не отправили их в Преисподние. Они просто отправились в другое место.

— Он все ещё на Провидении, — сказал Энсор. — Мы не убили его.

— Знаю, — вздохнула северянка. — Я всегда это подозревала.

— Так почему же не сказала мне, женщина? — с горечью спросил полковник. — Почему не сказала, что ублюдок нас одолел?

— Потому что мы сделали всё, что могли, но ты бы посчитал, что этого недостаточно, Белая Ворона.

— Всё, что мы могли — проиграть ему? — Катлер смотрел в разлом, как будто собирался прыгнуть туда. — Темный человек вернется, Скъёлдис. Может, именно он посылает за мной демона.

— Демона породили предсмертные муки проклятых жителей Троицы, — размытая, неясная фигура ведьмы зависла в воздухе перед Энсором. — Он незримо следует за тобой через варп, Белая Ворона, потому что ты зачал его убийством, совершенным тогда. Твой приказ об очищении городка стал семенем, из которого выросла злоба этого создания.

— И что мне со всем этим делать?

— Единственное, что ты умеешь: сражаться, — последовал долгий вздох женщины, уставшей до глубины души. — Порой больше ничего и не требуется. Но сейчас ты должен очнуться…

…Пока ещё не поздно.

Катлер открыл глаза — снова. Он обнаружил, что вернулся в заваленную телами цистерну № 3 и безвольно сидит у стены, к которой его отбросил демон.

Демон! Полковник принялся лихорадочно осматриваться, но ничего не обнаружил. Почему он пощадил меня? А затем Энсор увидел ноги твари, стоявшие посреди трупов на коленях, словно в молитве. Обугленный обрубок талии ещё дымился, а выше пояса от чудовища ничего не осталось.

Что, в Преисподние вашу мать, за дела? Катлер попытался встать, и боль накатила на него жестокой красной волной, едва не смыв обратно в забытье. Посмотрев вниз, конфедерат увидел изорванные остатки жакета; осторожно отведя лоскуты в сторону, он сморщился при виде глубоких борозд на груди. Тварь здорово его достала.

— Ты должен подняться, Белая Ворона! — не отступала Скъёлдис.

— И что потом, женщина? — спросил Энсор. — Наш пилот мертв, мы никуда не летим.

Сосредоточенное молчание, а затем:

— Его голова цела? Да… Вижу в твоих мыслях, что да.

— Его голова? При чем тут вообще голова этого несчастного ублюдка?

— Принеси её в кабину, Белая Ворона. Возможно, решение найдется.

Катлер кое-как поднялся на ноги, слишком измученный, чтобы спорить. Его товарищи были мертвы: череп Сандефура выела изнутри демоническая желчь, а останки Поупа вообще не выглядели человеческими. О’Сейшин пропал, только обгорелые фрагменты его летающего трона валялись по всей цистерне, а несколько осколков, словно клинки, торчали из металлических стен.

«Значит, это дрон прикончил демона, — понял Энсор. — Должно быть, там имелась встроенная бомба, и посланник взвел заряд, когда тварь бросилась на него. Но куда делся сам хитрый сукин сын?»

Он нашел о’Сейшина в коридоре, на полпути к кабине пилота. Престарелый тау полз вперед, хрипло хватая воздух, его худощавые ноги волочились по полу, будто парализованные. Арканец склонился над чужаком, и тот поднял глаза, полные трусливого ужаса.

— И куда же это ты собрался, Си? — пожурил его Катлер.

— Я был неправ, — прошептал тау, глядя на отрубленную голову, которая висела на поясе конфедерата. — Мы не сможем существовать в гармонии. Ваша раса больна.

— Ну, спорить не стану, — Энсор болезненно наклонился, поднял о’Сейшина и взвалил добычу на плечи. — Но мы с тобой пройдем через эту заварушку вместе.

— Значит, Катлер жив? — спросил Айверсон, помогая ведьме встать с пола.

— Он умирает, — ровным, но напряженным голосом ответила Скъёлдис. — Наше время на исходе.

— Понимаю, — произнес Хольт. — Мы уже подходим к челноку.

Комиссар увидел, что «Часовые» беспокойно бродят по площадке, не доверяя временному затишью. Потом он внимательно посмотрел на ведьму.

Я должен узнать. Что бы она ни скрывала от меня, я должен это узнать.

— Скажи мне, — тихо выговорил Хольт, уверенный, что ведьма поймет его правильно.

Северянка прятала глаза, но комиссар чувствовал, что она приходит к какому-то решению.

— Айверсон…

Нечто врезалось в канонерку с такой силой, что весь мир содрогнулся. Раздался оглушительный грохот и скрежет терзаемого металла, а на носу «Тритона» распустился огненный цветок, который уничтожил лазпушку и испепелил всех, кто стоял рядом.

— Ложись! — рявкнул Хольт, прыгая на ведьму и закрывая её своим телом. Осколки окон рубки влетели внутрь, мгновенно искромсав растерявшегося рулевого; на спину Айверсону посыпалось битое стекло и обугленные куски мяса, от которых начала тлеть шинель.

Вставай!

Комиссар поднялся на колени. Над ним возвышался Бирс со сложенными за спиной руками, нетронутый огненной бурей.

Война — единственная истина, твой боевой дух — единственная добродетель!

Тут же в дверь вломился страж ведьмы, лицо которого потемнело от ярости при виде разора внутри рубки. Издав приглушенный крик, великан отбросил Айверсона от своей подопечной и поднял женщину на руки.

— Она в порядке, — просипел Хольт, кашляя от едкого дыма. — Просто ошеломлена.

Тогда-то он и услышал неразборчивый шум на палубе внизу. Распахнув дверь, комиссар узрел жалкую картину полной неразберихи: серобокие беспорядочно метались туда-сюда, пытаясь укрыться от жгучего шквала энергоразрядов. Выстрелы шли словно из ниоткуда, и солдаты быстро гибли, а их убийцы оставались незамеченными посреди толпы.

— Следите за трассами! — проревел Айверсон и тут же нырнул обратно в рубку, укрываясь от нацеленной в него очереди.

— Они на борту! — заорал кто-то из конфедератов. — Прямо здесь, с нами!

— Ни черта не вижу! — ругнулся старый Калли, который стоял на одном колене, уперев в плечо громоздкую рельсовую винтовку. — Ничего тут нет!

Очередной разряд оторвал бойцу левое ухо, он вскрикнул от жгучей боли и нечаянно нажал на спуск.

— Собраться в огневые команды! — орал с кормы лейтенант Грейберн. — Надо организовать…

Сверхскоростной твердотельный заряд из винтовки Калли пробил нагрудник офицера и, вырвавшись из спины, почти напрочь оторвал голову стоявшему там гвардейцу. Беззвучно шевеля губами, Грейберн сделал несколько неуверенных шагов назад, перевалился через планширь и исчез. Его невольный убийца даже не видел, что произошло: он уронил винтовку и стоял на коленях, зажимая рану на месте уха.

Кто-то поднял оружие с палубы.

Посмотрев вдоль длинного ствола чужацкой винтовки, Корт Туми почувствовал, как в нем пробуждаются старые инстинкты. Снайпер так и не восстановился после травмы головы, полученной на первый же день в Трясине… так давно… Это был удар ногой, вспоминал серобокий, от рыцаря… на лодке. Потом мир потускнел, как будто кто-то выключил свет в черепе Корта, так что с тех пор он просто ходил по пятам за другими бойцами, делал, что ему говорили, постоянно молчал и почти ни о чем не думал. Всё были уверены, что Туми помрет через неделю, но посмотрите-ка — вот он, у самого конца пути и до сих пор дышит, когда столько народу уже пошло на корм шкрабам. И теперь снайпер понял, в чем причина.

Корт почувствовал монотонное гудение винтовки в руках, и его вялые черты осветила кривобокая улыбка. Это было правильное оружие.

— Есть для нас с тобой работенка, Элоиза, — сказал Туми винтовке и поразился звукам собственного голоса. Он не помнил, почему всегда давал такое имя своему оружию, но знал, что делал так с каждой новой пушкой. Снайпер с любовью обнял Элоизу, и, не заботясь о собственной безопасности, принялся разгадывать шаблон вражеского огня. Отслеживая смертоносные очереди до их источника, он выискивал цель…

Попался! Нападавший выглядел, словно участок дрожащего воздуха над стрелковой площадкой правого борта, схожий по форме с человеком. Враг был почти невидим, но сияющее дуло его оружия стало маяком для снайпера.

Туми произвел выстрел.

Айверсон увидел, как в толпе вспыхивает яркая дрожащая полоса. Мгновение спустя с одной из стрелковых платформ рухнуло безголовое тело, которое с шипением то пропадало из виду, то появлялось вновь. Маскировочная система чужака вышла из строя.

«Стелс-костюмы», — понял комиссар. Ван Галь ведь упоминал ранее, что кавалеристы столкнулись с ними. Помимо невидимости, БСК лазутчиков тау обладали встроенными прыжковыми ранцами, поэтому открытая палуба «Тритона» оказалась для них легкой мишенью. Хольт принялся внимательно осматривать канонерку в поисках других чужаков; согласно отчетам, их маскировочные системы были не совсем идеальными.

Где же вы?

И тут Айверсон заметил их — пару человекоподобных созданий, одно из которых пригибалось за колпаком кормового двигателя, а второе стояло на стрелковой платформе левого борта. Свет как будто огибал их, проскальзывал мимо, очерчивая бесцветные тени. Подвижные, словно ртуть, они лихорадочно мерцали в зеленоватом поле зрения аугметического глаза. Раздраженный Хольт закрыл бионический протез ладонью, прищурил обычный глаз — и тени исчезли.

Дело в импланте. В нем есть нечто, позволяющее мне видеть чужаков. Возможно, это старье не так бесполезно, как я думал.

Айверсон снова подумал о том, сколько же людей носили оптический протез до него. Штуковина была по-настоящему древней. Но у него не осталось времени на пустые размышления. На палубе погибали люди, и, запустив цепной клинок, комиссар спрыгнул вниз.

«Тритон» выглядел паршиво. Амфибия с пылающей носовой частью застыла в паре сотен метров от площадки челнока, и сверху до Мэйхена доносились звуки, будто исходящие из скорбного дома, но это была уже не его битва. Сердце капитана билось прерывистыми толчками, пока он бежал через платформу, на которой находилась стартовая позиция. Тело рыцаря гнило внутри доспеха, пожираемое микроскопическими паразитами, точно так же, как разум гнил внутри черепа, пожираемый бреднями мертвого поэта.

Слабое мясо под железной кожей, схожие судьбы, слишком поздно сплетенные…

Лихорадка не отпускала зуава, и теперь его одновременно бросало в ледяной холод и пылающий жар, но это уже не имело значения. Ничто не имело значения, кроме ярости, обещавшей привести Джона в Громовой край.

Гонись за судьбой, пока не сгинула, догоняй ненависть, пока не прогоркла…

Мэйхен несся к бронированному гиганту, который расстрелял канонерку. БСК «Залп» перекрыл им дорогу, выйдя из бункера впереди, и выпалил из сдвоенных рельсовых пушек, прежде чем кто-то успел отреагировать. Одного раза хватило, чтобы сокрушить носовую броню «Тритона», будто легчайший нательный бронежилет. В ту же секунду конфедератов атаковали отделения воинов огня, появившиеся из туннелей и бункеров вокруг платформы. Немного, всего два или три десятка бойцов, но в дистанционном бою они были смертельно опасны. Выжившие серобокие яростно отстреливались из-за гусениц «Покаяния и боли», но укрытия не спасали от пугающе метких чужаков. Изменить ход сражения снова выпало зуавам.

— Бей врага! — скомандовал мальчишка-пастырь, и рыцари, повинуясь ему без единого слова, разделились для атаки на рассредоточенных ксеносов. Джон Мильтон бежал прямо на «Залп», который поворачивался, наводя на арканца тяжелые пушки, способные уничтожить танк. Сблизившись с боескафандром, Мэйхен уставился в его «лицо», — пучок безразличных датчиков, — пытаясь понять, что задумал пилот.

Распаляй ярость, пока не остыла…

Луч света, тонкий, как карандаш, уперся в Парцелла, когда тот был на полпути к противнику, и мгновение спустя зуава озарило призрачно-голубое свечение. Словно следуя какому-то безмолвному повелению, дюжина чужаков сосредоточила огонь на рыцаре, терзая его смертоносно точными попаданиями. Старинный «Штормовой» доспех за несколько секунд смялся под залпами, и арканец с лязгом рухнул на платформу. Целеуказатель двинулся к новой мишени, оставив позади расплавленные обломки брони.

Оди Джойс видел всё это с другой стороны площадки, где рубил на куски четырех воинов огня. Когда доходило до ближнего боя, тау оказывались смехотворно хрупкими, и юноша даже думал, что в их убиении нет славы, но, увидев гибель Парцелла, понял, что ошибался. Возможность вычищать ксеносов — любых ксеносов — была даром самого Императора!

Нахмурившись, пастырь отследил рыскающий луч до его источника и заметил на одной из крыш тау в легкой броне. Шлем воина раздувался от дополнительных датчиков, оптических и других, поэтому Оди решил, что перед ним какой-то наводчик. Полоска целеуказателя, движущаяся по полю битвы, исходила из телескопического устройства в руках ксеноса. Юноша навел на него тяжелый стаббер… и увидел, что луч приближается к Мэйхену.

Когда все цвета — лишь иные оттенки проклятья…

Джон отпрыгнул вбок за долю секунды до выстрела рельсовых пушек. Смертоносные заряды с воем пронеслись мимо, словно разъяренные ловкостью капитана. Он хотел победно захохотать, но вышел только слабый смешок умирающего; попытался выстрелить, и только тогда обнаружил, что оружия больше нет, как и левой руки. Один из сверхскоростных снарядов оторвал конечность в плече, а Мэйхен даже и не заметил. Впрочем, его не взволновала потеря: для мести вполне хватит и одной руки.

И последние угли погасли, рассыпавшись пеплом…

Рыцарь пригнулся, и смерть прошла у него над головой, оставив сдвоенный инверсионный след. В следующий миг Джон подобрался к врагу вплотную. Содрогаясь от ярости и лихорадки, он вонзил дрель в нагрудник боескафандра; все тело арканца вибрировало, пока острие сверла прогрызало слои твердого панциря. Это была агония, но Мэйхен принимал её с радостью.

И надежда затоплена роком бесчувственным…

БСК размахивал рельсовыми пушками, но пилоту никак не удавалось навести их на врага, оказавшегося слишком близко. «Залп» сделал несколько неверных шагов назад, однако безжалостный рыцарь последовал за ним, вонзая дрель всё глубже, пока его собственное тело точно так же разрывалось от судорог. Внезапно сверло рванулось вперед, пробив последний слой брони, вонзившись в мясо и кости. Джон не вынимал оружие ещё несколько секунд. Пока ксенос превращался в кровавую кашу, Мэйхен ждал восторженного экстаза, но тот не приходил к нему.

— Ты — мой Громовой край? — прохрипел рыцарь мертвому чужаку, зная, что это не так. Отшатнувшись, Джон оставил боескафандр стоять безмолвным свидетелем своей неудачи.

— Темплтон, если ты так много знаешь, скажи… — Мэйхен содрогнулся в приступе кашля, полетела кровавая слюна, — …скажи, что мне делать!

Внемли колоколу, что заходится звоном, оглашая конец вечности.

Как будто пребывая в тумане, Джон удивился, почему от его лихорадки всё вокруг посинело. А затем луч целеуказателя метнулся к разбитому забралу и остановился между глаз рыцаря, словно перст благословления.

Ибо вечность не обещана никому.

— Это мой Гро…?

Джойс мечтательно улыбнулся, видя, как десятки импульсных разрядов врезаются в забрало Мэйхена. Колоссальный «Громовой» доспех капитана задрожал от ударов, но не упал.

— И так старые и неверующие были сочтены недостойными, — произнес юный пастырь, цитируя истины, которыми поделился с ним мертвый святой. — И лишил их Император милости Своей, и возвысил праведных, дабы вырезали они слово Его на лике Галактики огнем и кровью!

А затем луч-убийца вспорхнул с железной могилы рыцаря, и Оди тут же изрешетил наводчика на крыше. Благодаря своего бога, он помчался к ближайшей группке воинов огня.

Как же хорош труд во имя Императора!

Шас’вре Джи’каара следила за разворачивающейся битвой с крыши завода неподалеку. Женщина-тау знала, что её товарищи хотят поскорее вступить в бой, но ждала, пока к схватке не присоединились «Часовые».

— Команда «Кризисов», атака по схеме «Аой’каис», — скомандовала Разбитое Зеркало.

Взмыв над крышей, она устремилась к платформе внизу. Массивный БСК Джи’каары выглядел, словно какая-то экспериментальная летающая машина. По бокам от командира неслись Каорин и Асу’кай, которые были облачены в такие же боескафандры, но управлялись с ними намного искуснее.

«Они с отвращением восприняли мое повышение и ввод в команду», — подумала женщина.

Двое ветеранов и были командой «Кризисов» Диадемы. Они долгие годы служили вместе и прошли ритуал та’лиссера, сделавшись ближе друг другу, чем кровные родственники. Сама Джи’каара никогда не приносила клятву воинского братства: внешние и внутренние шрамы превратили её в изгоя среди сородичей, и все же о’Сейшин возвысил Разбитое Зеркало над побратавшимися бойцами. Это было неправильно, и не в последнюю очередь потому, что она чувствовала себя не на месте внутри БСК. Да, женщина владела техникой ношения брони, но уже много лет не облачалась в «Кризис» для боя.

Джи’каара знала, что не может сравниться с подчиненными, и они тоже это знали.

«О’Сейшин, твои политические игры стали насмешкой над обычаями тау, — с горечью подумала Разбитое Зеркало. — У касты воды нет почтения к традициям».

Гниль укоренилась здесь десятилетия назад, когда аун’о Хамаан, эфирный, ответственный за Федру, исчез вместе с шас’о Геза, командующим воинов огня. О’Сейшин, как старший тау среди оставшихся на планете, принял общее руководство и уже не слагал полномочия. Шли годы, Джи’каара ждала, что эфирные или каста огня пришлют замену пропавшим, но никто не появлялся, и женщина наконец призналась себе, что всё так и останется. Война, в которой у тау не было военного или духовного вождя, деградировала в нечто непонятное для Разбитого Зеркала.

«Но здесь и сейчас у меня есть ясная цель, — решила она. — Сегодня я, в жизни или смерти, но послужу Высшему Благу. Чем бы оно ни было…»

Последняя, мрачная мысль обеспокоила Джи’каару, но время раздумий прошло. Открыв огонь из фузионных орудий, боескафандры обрушились на «Часовых».

Единственным, кто увидел приближающихся врагов, оказался Ван Галь, хотя «увидел» было не совсем точным описанием. Он скорее «почувствовал» тень, коснувшуюся шкурки его шагохода. Это было совершенно нелогичное ощущение, но кавалерист давно затвердил, что логика никак не помогает выжить. Боргард не думал, а действовал, и сейчас он так резко развернул машину, что менее талантливый всадник опрокинулся бы. Очередь мощных фузионных разрядов распорола воздух позади него, и в металлической платформе возникли глубокие борозды. Вся мощь параллельного залпа досталась «Часовому» Арнесса, кабина которого разлетелась на куски. Обезглавленный шагоход проковылял несколько метров и с грохотом рухнул на площадку. Мистеру Серебряку повезло, и его противник, — очевидно, не такой умелый, как остальные, — даже не зацепил машину парня. По Квинту вообще не стреляли: несомненно, тау определили в него худшего из пилотов.

— Боескафандры! — воксировал Ван Галь, инстинктивно определив врага ещё до того, как тот коснулся земли. Широкие ступни БСК и ноги, схожие с поршнями, изящно амортизировали удар, но центральный чужак немного споткнулся.

«Вы, сэр, свою лошадку не знаете!» — с сухой иронией подумал Боргард.

— Вижу фузионки и огнеметы! — крикнул мистер Серебряк, юный северянин, которого приняли в «Серебряную бурю» из-за имени, как живой талисман. Однако парень оказался блистательным кавалеристом, и капитан Вендрэйк на собственные деньги купил ему «Часового». Это вызвало раздражение твердолобых патрициев вроде Квинта, но Ван Галь гордился, что сражается рядом с Серебряком.

— Отступаем к «Тритону»! — завопил Перикл и бросился бежать к застрявшей канонерке, что оказалось смертельной ошибкой. Если Боргард и северянин быстро петляли на платформе, совершая маневры уклонения и танцуя среди непрерывных очередей, Квинт несся по прямой. Один из БСК развернулся и с насмешливой легкостью отстрелил ноги его шагоходу. Подбитый «Часовой» завалился вперед и рухнул, а отломившаяся кабина заскользила по платформе, словно вагон, сошедший с рельс. Лейтенант завизжал от ужаса, но тут разбитая машина загорелась, и визг перешел в вопли.

Ван Галь отключил вокс-канал Квинта и оценил противников, не переставая выписывать коленца между ними. Массивные боескафандры приземлились плотным треугольником, в центре которого находился худший из пилотов, видимо, командир.

— Огонь по левому! — скомандовал Боргард.

Шагоходы резко повернулись в «поясе» и синхронно открыли огонь. Обоим всадникам, несмотря на беспрерывные маневры, удались восхитительные выстрелы. Лазпушка Ван Галя поразила левый «Кризис» прямо в грудь, автопушка Серебряка изрешетила неприятелю ноги.

— Совместная победа: БСК! — объявил ветеран.

И вот так просто погибла Каорин, все годы её тренировок мгновенно обратились в ничто. Джи’каара не испытывала горя, лишь холодное сожаление от того, что недооценила врагов. Судя по идеальным убойным выстрелам, выжившие всадники превосходно контролировали свои машины.

В отличие от меня…

Шас’вре заметила, что Асу’кай яростно и страстно охотится за убийцами товарища, утратив самоконтроль после её гибели. Залпы ветерана проходили вдали от скачущих «Часовых», в любой момент они могли развернуться и убить снова…

Я не погибну так просто и так глупо!

Глубоко зачерпнув сил из горечи в сердце, Разбитое Зеркало попыталась обрести связь с незнакомой машиной. Она выбрала противника и сосредоточилась, изучая его случайные маневры, заставляя себя вычислить шаблон движений. И внезапно ей это удалось.

Ван Галь понял, что обрек себя на гибель, решив атаковать взбесившийся боескафандр. Это была неверная цель. Другой тау, тот, что промахнулся по Боргарду с воздуха и споткнулся в миг приземления — именно он убьет арканца. Кавалерист понял это по небольшим изменениям в позе чужака, положении оружия и том, как датчики БСК вперились в него, словно заглядывая прямо в душу. Враг очнулся и вступил в игру.

«Догнавший бурю»: 213 побед, подсчет продолжается.

Спасения не было, поэтому Ван Галь завершил атаку и разнес правый боескафандр на куски. Мгновением позже уцелевший противник выстрелил по шагоходу с абсолютно убойной позиции, как и предвидел Боргард. Он даже не пробовал уклониться.

«Догнавший бурю»: 214 побед, подсчет окончен.

Джи’каара зарычала, наслаждаясь убийством и упиваясь видом горящего «Часового», который подпитывал её ненависть. Несомненно, эфирные не одобрили бы подобных эмоций, но эфирные бросили тау на Федре, так что плевать на их мнение. Возможно, эти мистики ошибались насчет Высшего Блага. Если ненависть дает такую сосредоточенность, такую силу, возможно, она — истинный путь?

Я буду убивать гуэ’ла, убивать до тех пор, пока от них не останется ничего, кроме праха и горьких воспоминаний!

Развернувшись, шас’вре начала отслеживать последний шагоход. Тот медленно кружил вокруг боескафандра, устрашенный гибелью брата. Всадник «Часового» был очень умелым, — даже талантливее другого, сраженного Разбитым Зеркалом, — но женщина видела, что пилот не верит в себя, и эта неуверенность погубит его.

— Искорени чуму синекожих! — взревел кто-то позади неё.

Затем послышался мучительный жалобный вой, и нечто вгрызлось в спинную бронепластину «Кризиса». Дергано повернувшись, Джи’каара отмахнулась фузионным бластером, но нападавший отбил удар шипастым наручем. Неприятель был облачен в вычурный железный боескафандр, полную противоположность обтекаемой и минималистской машины шас’вре. На его броне виднелись пятна крови и грубо намалеванные символы, выдававшие в пилоте варвара даже по стандартам гуэ’ла.

— Узри ереси их и истреби их! — прогрохотал дикарь через усилители, не прекращая атаковать. Он поочередно взмахивал бешено вращающимися циркулярными пилами, закрепленными на запястьях, описывая широкие дуги. Блокировав один из ударов фузионным бластером, Разбитое Зеркало почувствовала, как сминается кожух. Она никак не могла навести оружие, враг был слишком близко…

Да, я сломлена, но это делает меня сильнее!

Ощерившись, Джи’каара направила огнемет в землю и выпустила мощную струю пламени. Со свистом терзаемого воздуха обратный поток жара поднялся над платформой, охватив обоих противников. В поле зрения шас’вре замелькали тревожные сигналы, но она не прекращала жечь, уверенная, что «Кризис» продержится дольше древней брони врага.

Это ваша раса — чума! Ваше время ушло!

Доспех Оди раскалился, как печка, и юноша обливался потом. Он слышал хрип и лязг старинных охлаждающих систем, которые пытались ослабить жар, рожденный огнеметом тау. Сквозь бушующее пламя Джойс видел «голову» врага, сенсорный модуль, смотревший на него с ледяной отстраненностью. Пастырь знал, что отстраненность — ложь, и ксенос внутри боекостюма ненавидит его, так же, как он сам ненавидит ксеноса. Именно так всё и должно быть.

В мире нет места для нас двоих, нет его и в Небесах и Преисподних бесконечного космоса!

Кожа Оди пошла волдырями, но он продолжал атаковать боескафандр с неистовством, которое приглушало боль. Чужак не отступал, изрыгал потоки огня и неуклюже парировал удары фузионным бластером, укрепленным на левой руке. Наконец, языки огня проникли под расколотый кожух оружия, и оно взорвалось, оторвав конечность БСК. Ударная волна вытолкнула пастыря из пылающего ада.

— Не подходи, и я прикончу ублюдка! — крикнул по воксу мистер Серебряк, выводя «Часового» на позицию для атаки, но Джойс не обратил на это внимания. Истошно распевая псалом бичевания пороков, юноша снова ринулся в бой, но мгновенная передышка дала врагу возможность поднять огнемет…

Пусть ты сожжешь мою плоть, дух мой тебе не сокрушить!

Оди ринулся прямо в струю пламени, и доспех протестующе заскулил: охлаждающие системы отключились, не выдержав перегрузки. Раскалившийся докрасна нагрудник опалил кожу и сжег плоть на ребрах. Джойс словно проглотил боль и тут же выплюнул её в ксеноса, превратив в священную ярость. Запустив толчковый двигатель, он запрыгнул на широкие плечи «Кризиса» и врубился в небольшую угловатую голову БСК. Машина с грохотом задергалась, пытаясь скинуть зуава, но юноша глубоко вонзил лезвие циркулярки ей в плечо, и, укрепившись, продолжил кромсать врага второй пилой.

— Я — воплощение Его воли и Его слова! — радостно ликовал Оди, плоть которого пузырилась под железной кожей доспеха.

— Я — клинок Его ярости… — голова боескафандра повисла на пучке искрящихся проводов, пастырь откинул её в сторону. — И я — щит Его презрения!

В тот же миг противники взмыли к небу, возносимые над платформой прыжковым ранцем «Кризиса». Лишившись сенсорного модуля, машина летела вслепую, но при этом вертелась и брыкалась: пилот всё ещё пытался сбросить Джойса. Юноша, вцепившийся в БСК, как чиновник в свое кресло, рубил свободной рукой, стараясь добраться до порченой плоти ксеноса под оболочкой.

Между плечами боескафандра что-то лопнуло, и он содрогнулся от серии микровзрывов — а затем, внезапно и с чудовищной силой, детонировал прыжковый ранец. Ударная волна отшвырнула Оди, словно он был бумажным змеем, оказавшимся на пути торнадо. Кувыркаясь в воздухе, Джойс заметил, что его заклятый враг стремительно падает на площадку челнока.

— Кровь для Бога-Императора! — прогремел пастырь, представляя, как гордятся им сейчас святой Гурди-Джефф, и Император, и старенькая мама. Когда полет по инерции перешел в свободное падение, юноша попытался включить ракетный ранец доспеха. Поврежденные механизмы протестующе заскрежетали и бессильно затарахтели, но не более. Выругавшись, зуав стукнул кулаком по своенравной штуковине.

Толчковый двигатель взорвался, будто осколочная граната, и Оди Джойс осыпался с небес тысячью поджаренных кусочков.

Израненная и полуослепшая Джи’каара лежала в обломках «Кризиса». Удар о платформу переломал все кости в теле женщины, но ненависть Разбитого Зеркала не потускнела и пылала маяком сияющей тьмы в самом сердце её существа, не давая уйти в блаженное небытие.

Я… не… сдамся…

В черном своде над шас’вре появилась светлая трещинка, почти болезненно яркая после полной темноты, а затем кто-то отвалил нагрудник БСК в сторону, и свет хлынул внутрь водопадом. Джи’каара попыталась отвернуться, но шея не слушалась её. На фоне неба возник морщинистый гуэ’ла и с волчьей ухмылкой уставился на чужачку. Как заметила Разбитое Зеркало, у него не было глаза, уха и большей части зубов.

— Эй, да у нас тут живая синекожая! — крикнул он невидимым товарищам. Оценивающе взглянув на лицевые импланты тау, гуэ’ла облизнулся.

— Да у тебя тут натурально шикарное барахлишко, сестра, — промурлыкал он, — а старина Калли, можно так сказать, коллекционер, понимаешь?

Затем гуэ’ла, в руке которого появился кинжал, протиснулся внутрь.

— Лежи смирно, подружка!

Но тут кто-то выдернул коллекционера обратно, — тот успел только удивленно вскрикнуть, — и перед Джи’каарой появилось новое лицо. Для неё все гуэ’ла выглядели одинаково, но этот обладал совершенно уникальными шрамами. Хотя с их встречи в Трясине прошло много ротаа, Разбитое Зеркало узнала его с пугающей ясностью.

— Ко’миз’ар, — прохрипела шас’вре. Сетка шрамов гуэ’ла исказилась, и женщина поняла, что он тоже её узнал. — Ко’миз’ар…

— Совпадений не бывает, верно? — тихо спросил старый знакомый. — А если и бывают, то работают они как-то совсем уж криво.

Джи’каара смотрела на него, не совсем улавливая смысл слов. Без лексического модуля её понимание языка гуэ’ла было в лучшем случае ограниченным.

— Комиссар! — позвал кто-то. — Все на борту, сэр. Можем отправляться!

Только тогда Разбитое Зеркало обратила внимание на нетерпеливый рокот двигатель челнока. До этого он казался шас’вре неважным, а покрытому шрамами человеку как будто казался неважным и сейчас. Он смотрел только на Джи’каару.

— Стоило убить меня, — сказал ей комиссар, — когда у тебя был шанс.

— Убить тебя… — прошептала женщина. Эту насмешку она поняла и попыталась дать достойный ответ. — Убью… тебя…

— Да. Думаю, ты одна из немногих, кому это, возможно, ещё по силам, — гуэ’ла помедлил, словно удивившись собственным словам. — Может быть, в следующий раз.

И он удалился.

Немного позже рокот челнока превратился в краткий, раскатистый грохот, а потом удалился и он, оставив Джи’каару наедине с её ненавистью.

Глава пятнадцатая

День последний

Челнок

Мы оставили Федру позади. Во время подъема на орбиту она цеплялась за челнок, словно отвергнутая любовница, пыталась остановить наше бегство на каждом этапе полета. Кажется, я с точностью ощутил, в какой момент мы вырвались из Её атмосферы и оказались в чистой пустоте космоса. Не знаю, что ждет нас на корабле Небесного Маршала, но, по крайней мере, нам не придется умирать в Её объятиях.

Бегство вышло загадочным, поскольку я не совсем понимаю, кто именно управляет кораблем. Перед отлетом казалось, что наш пилот погиб или исчез, но ведьма уверила меня, что он ждет в кабине вместе с Катлером. Судя по напряженным ноткам в её голосе, это была не совсем правда и не совсем ложь, а тема, которую мне не стоило вскрывать. По молчаливому уговору я остался в трюме, когда северянка и её телохранитель отправились в кабину. Вскоре после этого мы поднялись в воздух, и пока что этого достаточно.

Стыковка с «Реквиемом по добродетели» произойдет через час, но, если восстание Авеля подавлено, то долго мы не продержимся. Честно говоря, нас уже сложно назвать «противовесом» для сил безопасности Небесного Маршала. Во время прорыва через Диадему многие солдаты погибли, а выжившие измотаны.

Также уцелели трое зуавов, но они все шокированы гибелью своего лидера, кем бы он ни был на самом деле. Не знаю, кого оплакивают рыцари: капитана Мэйхена или пастыря, недавно принятого в отряд, но мне придется как-то поднять их боевой дух перед высадкой. Ещё остался этот «Серебряк», кавалерист-северянин — отличный всадник, но его «Часовой» не особо пригодится нам на борту корабля. Помимо этих четверых пилотов, у меня осталось шестьдесят три бойца, среди которых есть и хорошие солдаты, и мерзавцы вроде того, что пытался чем-то поживиться в «Кризисе». Единственный выживший офицер — лейтенант Худ, суровый ветеран, почти десять лет возглавлявший элитных «Пылающих орлов». Хорошо, что под рукой есть такой человек, даже если большинство его «Орлов» уже не полетят.

Надо написать ещё вот о чем. Разведчик по имени Валанс кое-что обнаружил в одной из цистерн…

Из дневника Айверсона

— Решил, что вы захотите это увидеть, комиссар, — произнес чернобородый мужик, — так что пошел прямо к вам.

«Слишком он здоровый для разведчика», — отстраненно подумал Хольт. Его разум тем временем пытался перекрыть дорогу картинам резни, которые поступали со стороны глаз. Геометрически точное расчленение тел внутри цистерны не поддавалось пониманию, но сильнее всего Айверсона обеспокоила не кошмарная сцена, а ощущение того, что где-то в глубине души он всё-таки понимает её смысл. Всего лишь тусклый проблеск интуитивного осознания, но комиссар не мог от него избавиться.

Я знаю, или, точнее, буду знать, в чем суть этого безумия.

— Ты поступил правильно, разведчик, — Хольт с размаху захлопнул люк цистерны. — Больше никому об этом ни слова, понятно?

— Как прикажете, сэр, — Валанс помялся с беспокойным видом. Айверсон видел, что этот человек редко чего-то боялся, но такое зрелище… Разведчик беспомощно развел руками. — Что здесь случилось, комиссар?

— Тау — порченые выродки, — ровным голосом ответил Хольт. — Их надменная манерность и всевозможные техноереси не должны вводить тебя в заблуждение.

— Вы говорите, что это сделали синекожие?

— А кто же ещё? — вместо утверждения у Айверсона невольно получился вопрос. Валанс кивнул, хотя слова комиссара его явно не убедили.

«Как и меня самого», — мрачно подумал Хольт.

— Это неправильно, — заявил о’Сейшин, который за все время их бесед с Катлером никогда не выражался настолько прямо. Сейчас посланник сидел в уголке и, съёжившись, дрожал в холодном, наэлектризованном воздухе кабины.

— Иногда из нескольких маленьких неправильностей получается одна здоровенная правильность, — протянул Энсор из кресла второго пилота. Полковник, страдавший от боли, побледнел и осунулся, но ему удалось временно остановить кровотечение из порченых ран. — Разве в твоем драгоценном тау’ва об этом не говорится, Си?

— Вы думаете, это «маленькая неправильность»? — прошипел чужак.

— Я думаю, что нам нужно управлять этой Императором забытой развалюхой! — огрызнулся Катлер, с которого разом слетела напускная удаль. — А теперь заткнись и не мешай леди работать.

Сам Энсор ни на мгновение не верил собственному бахвальству. Глядя на сидевшую рядом женщину, он понимал, что творится «Очень Большая Неправильность», да ещё с хвостиком. Руки Скъёлдис уверенно, мастерски порхали над пультом управления, но глаза под чадрой принадлежали другому. В разуме женщины пребывал Гвидо Ортега, и мертвый пилот управлял челноком, пока ведьма блокировала его воспоминания о недавней гибели. Блуждающий взгляд зеленых глаз северянки наблюдал за движениями её тела из глазниц отрубленной головы верзантца, которую, словно жуткий тотем, водрузили на приборную панель.

Некромантия, самое поганое колдовство…

Полковник ужаснулся, осознав истинную суть ведьмы. Со временем он научился принимать и даже уважать её искусство вюрда, но происходящее сейчас было мрачнее и бесконечно опаснее предвидения и телепатии. Оно было порченым.

— Его дух по-прежнему здесь, — сказала Скъёлдис, впервые обхватив голову Ортеги ладонями и воззрившись в ошеломленные смертью глаза. — Скверная смерть может сковать душу на дни или годы, а то и навсегда. Нам повезло: он умер очень скверно.

Несмотря на долгую разлуку, женщина никак не поприветствовала Энсора. Конфедерат наблюдал, как северянка готовится к ритуалу, садится в кресло пилота и пристегивается, даже не смотря в его сторону. После этого она мрачно оценила состояние полковника и заговорила, не глядя ему в глаза.

— Ярость демона глубоко вспорола тебя, — сказала ведьма, словно он сам этого не знал. — Твои раны не исцелятся, Энсор Катлер.

Затем Скъёлдис передала ему последние инструкции Авеля, почти не давая времени подумать, не то что вставить слово. Закончив, ведьма без предупреждения вошла в транс, и начался новый кошмар.

«Она подняла нас в космос, — говорил себе Катлер, — и доставит к Зебастейну-мать-его-Кирхеру. Скъёлдис знает, что делает».

Но полковник понимал, что всё не так просто. Колдовство такого рода не обходится без последствий.

Она боялась, и поэтому не смотрела мне в глаза. Думала, что я остановлю её.

Энсор наклонился было к ведьме, но сильная рука удержала его и вернула на место. Это был вералдур, Мороз, который возвышался над ними обоими. Великан покачал головой, не сводя бдительных глаз с госпожи. Тогда-то Катлер и заметил, что чадра Скъёлдис сползла, открыв звездам её изящное, сухое лицо.

Только она не сползла. Женщина сама открыла себя варпу.

Вспомнив, как северянка страшилась звезд, Энсор попытался выбраться из кресла, но Мороз снова удержал его.

«Слишком поздно, — понял Катлер. — Она уже приняла решение, какой бы ни была цена…»

Стоя у грязного иллюминатора, Айверсон наблюдал, как звезды скрываются за громадной тушей линейного корабля, к которому приближался челнок. «Реквием по добродетели»: название, сочащееся иронией, как и почти все иные названия, встреченные Хольтом в его странствиях.

Совпадений не бывает, или работают они совсем криво.

За вернувшейся мыслью потянулась другая: почему он не убил покрытую шрамами женщину-воина огня на стартовой площадке? Да, однажды она пощадила Хольта, но это было скорее насмешкой, чем актом милосердия. А кто сказал, что я не посмеялся над ней? Жаль, рядом не оказалось Рив, чтобы обсудить произошедшее. Может, она и была предателем и наемной убийцей, но при этом мыслила логически.

Почему же она не возвращается?

Впереди разинул пасть ангарный отсек линкора, темный, как вопрос, на который не будет ответа.

Челнок коснулся палубы с резким металлическим звуком, разнесшимся по всему корпусу. Ведьма судорожно вздохнула и, словно бы задрожав всем телом, откинулась в кресле.

— Скъёлдис? — позвал Катлер. — Ты в порядке?

Энсор попытался встать, но вералдур так и не отпускал его.

— Убери руки, мужик! Не видишь, что ли, я должен ей помочь!

— Убей… это… — голос женщины-псайкера звучал не громче слабого вздоха. Полковник с раскрытым ртом уставился на её тело, забившееся в конвульсиях. Северянка быстро и хрипло дышала, но губы не двигались.

— Я не понимаю…

— Убей это! — с внезапной яростью прошипела Скъёлдис. Осмотревшись, Катлер встретился взглядом с её осиротевшими глазами, которые по-прежнему сияли в отрубленной голове Ортеги. Сейчас они расширились от ужаса и отчаяния.

— Пилот был… не единственным… кто остался здесь… — просипела ведьма сквозь мертвые губы.

«Она не может вернуться в свое тело, — с ужасом понял Энсор, — потому что его заняло нечто иное».

— Мы видим тебя, Белая Ворона! — с ненавистью захрипел хор голосов сбоку от полковника. Катлер резко развернулся к креслу первого пилота, и в тот же миг Скъёлдис открыла глаза и уставилась прямо на него.

Черными шарами, истекающими тлетворным радужным светом…

— Мы чуем тебя! — рот ведьмы растянулся в жуткой гримасе, а по её фарфоровой коже, словно линии раскола, поползли тончайшие трещинки, следуя за изгибами татуировок. Северянка подняла руку в обвиняющем жесте, и её пальцы треснули, как перезревший плод; наружу вырвались шипы из темного чугуна. — Мы будем тобой!

Издав горестный, душераздирающий вой, вералдур поднял топор… и помедлил, с мукой в глазах глядя на госпожу.

— Къёрдал! — завопила Скъёлдис из своей мертвой темницы. — Не предай меня напоследок!

На лице великана отразилась вновь обретенная решимость, но было уже слишком поздно. Ликующе хихикая, протодемон взмахнул бритвенно-острыми когтями и вырвал северянину горло. Вералдур зашатался, пытаясь исполнить долг, пока жизнь струей вытекала из него. Болезненно, сантиметр за сантиметром, страж занес оружие… и тут мерзость ударила вновь, пробила ему грудь растопыренной лапой и углубилась в плоть, терзая и потроша. Гигант безмолвно закричал, и в тот же миг тварь вырвала его сердце в фонтане крови и осколков костей. Топор выскользнул из онемевших пальцев, сам вералдур опрокинулся навзничь.

«Къёрдал, — лихорадочно подумал Катлер. — Его звали Къёрдал…»

Конфедерат бросился вбок, уходя от судорожного взмаха лапы над сиденьем. Не переставая смеяться и читать нараспев бесконечную литанию злобы, извивающееся чудище вырвалось из ремней безопасности. На заднем плане хныкал о’Сейшин, а Скъёлдис кричала с приборной панели: «Убей это, пока оно не набралось сил!»

Сколько раз? Сколько раз проклятая штуковина должна сдохнуть? Но Энсор уже знал ответ, ведь «проклятая штуковина» была частью его самого. Она будет возвращаться, пока я жив.

Пальцы полковника нашарили рукоять топора Къёрдала, и убийственная чистота оружия охватила тело арканца, словно лесной пожар. Демон нависал над ним, капая кровью из сердца, зажатого в миножьей пасти, а бесчисленные глаза сочились многоцветным Хаосом. Оно смеется надо мной! Дико завыв, Катлер взмахнул топором снизу-вверх и отрубил твари ногу в колене. Заверещав, она рухнула, размахивая железными когтями, а Энсор отчаянно всадил рукоять топора в лицо врагу и выпрямился. Порождение варпа потянулось за конфедератом, не переставая звать его по имени; руки создания вырывались из суставов и истончались, превращаясь в шипастые щупальца.

Я не достанусь тебе сегодня и вообще никогда!

Выругавшись, Катлер опустил топор, вложив в удар все силы тела и души.

Вокс-бусина в ухе Айверсона зажужжала, и кто-то произнес: «Комиссар».

— Полковник, — отозвался Хольт. Он узнал командира 19-го, хотя никогда прежде не говорил с ним. У Катлера был голос человека, привыкшего отдавать приказы, но сейчас в нем слышалась боль. — Знаете, вас непросто было найти.

Последовала долгая пауза, словно конфедерата обеспокоили эти слова.

— Наверное, по-другому получиться и не могло, комиссар, — наконец ответил он.

— Не сомневаюсь, — Айверсон не знал, что ещё сказать человеку, которого он так долго пытался отыскать. — Полковник…

— Комиссар, — перебил его Катлер, — у нас не так много времени. Вот что вам нужно сделать.

Следом он изложил Хольту последнюю часть плана Авеля.

— Вы доверяете ему? — спросил затем Айверсон.

— Преисподние побери, нет, конечно! — фыркнул полковник и объяснил свой план.

День последний

«Реквием по добродетели»

Думаю, эта запись окажется последней. Мы пробрались в неприступную крепость Небесного Маршала, и остатки моих сил уже собраны. Мои силы? Нет, это не совсем верно, поскольку я вернул командование над 19-м полковнику Энсору Катлеру. Он поведет конфедератов в их последний бой, на что имеет полное право. Кроме того, здесь наши пути расходятся. Странно, что мы с полковником расстаемся, даже не встретившись, но он задержался в кабине — «по личным делам» — а мне нельзя больше ждать. Скорее всего, нам не пережить последующих событий, но я всё равно чувствую, что однажды ещё встречу Катлера.

Этот дневник будет спрятан на челноке. Если сегодня мне не удастся исполнить долг, верю, что ты найдешь его и извлечешь уроки из моих ошибок. Я не знаю твоего имени, звания и даже призвания, но, раз уж тебе удавалось проследовать за мной сюда, ты — именно тот, кому можно доверять.

Кем бы ты ни был, надеюсь, что ты лучший солдат, чем я.

Из дневника Айверсона

— Противовес, — сказал Хольт, обращаясь к троим людям, которые ждали его в ангарном отсеке. Двое из них, мужчина и женщина, носили стеганые бронекуртки поверх синих комбинезонов и были вооружены короткими тупоносыми дробовиками. Судя по униформе — офицеры флотских сил безопасности, но оба сорвали с одежды значки Небесного Маршала. Третьим оказался древний, мертвенно-бледный старик, закутанный в рясу нефритового цвета с клобуком. Молочно-белые глаза почти сияли из тени под капюшоном, и, несмотря на слепоту человека, Айверсон не сомневался, что он видит дальше и глубже обычных людей. Почти вне всяких сомнений, это был астропат Авеля.

— Ты, что ли, ‘сар? — прорычала женщина-офицер на грубом готике. У неё было суровое лицо, строгая стрижка «ежиком» и обнаженные руки, перевитые канатами мышц. Невысокий рост явно не мешал ей быть жестким и компетентным командиром.

— Комиссар Айверсон, — представился Хольт и посмотрел на именной жетон собеседницы. — Офицер Привитера?

— Не похож ты на ‘сара, — с сомнением произнесла она.

Я знаю, девочка.

Айверсон давно потерял фуражку, а шинель стала тускло-серой, под цвет его длинных прямых волос. Арканец не стригся после того, как отплыл с «Антигоны» несколько месяцев назад — это казалось неважным.

— Он — Клинок, — удивительно звучным голосом произнес старик из-под капюшона.

— Ну, меня это вообще не колышет, астро, — Привитера нахмурилась, глядя на высаживающихся из челнока конфедератов. — Я пришла за бойцами, а их чё-то совсем немного.

— Чтобы помочь вашему восстанию, эти люди прошли через Семь Преисподних, — холодно заметил Айверсон. — Ты будешь относиться к ним с уважением, которого они заслуживают.

Привитера даже не вздрогнула.

— Слушай, ‘сар, у меня ребята гибнут по всему фраганому кораблю, ‘тому что Авель сказал «кавалерия на подходе». Он обещал мне армию.

— Так ты видела Авеля? — с внезапным интересом спросил Хольт.

— Я? — фыркнула женщина. — Никто никогда не видел Авеля, кроме, может, его ручного уродца, — она ткнула большим пальцем в сторону астропата, — у которого нету глаз.

— Но ты доверяешь ему? — и снова тот же самый вопрос, как будто ответ может что-то изменить так близко к концу игры.

— Авель реально влияет на ситуацию. Он влез так глубоко, что может дергать за нужные ниточки и объединять людей. Наше движение сопротивления и плевка не стоило, пока не появился Авель, — Привитера повесила дробовик на плечо. — Слушай, мужик, пора двигаться. Мы почти вломились на мостик, когда вдруг появилась целая куча синекожих.

— Он — Клинок, — повторил астропат. — Он должен немедленно идти со мной.

— Почему ты не хотела, чтобы я встретился с Айверсоном? — спросил Катлер, вытирая с топора вералдура демонический ихор. Во время схватки раны полковника открылись, и он двигался только за счет силы воли.

«Потому что ты попытался бы убить его, а это невозможно, — произнес голос в голове Энсора, — но он мог бы убить нас».

Нас? Конечно, Скъёлдис была права. Теперь северянка стала частью его самого, душа женщины вплелась в ткань души Катлера. После того, как полковник убил демона, ведьма попросила Белую Ворону открыть разум и позволить ей войти. Энсор не сомневался ни секунды: без указаний Скъёлдис он не знал, что делать.

Вздохнув, Катлер принял парочку «Яростей». Он ненавидел боевые стимуляторы, но они были чище наркотиков Федры, и без них полковник часу бы не продержался.

— А с чего бы я вдруг попытался убить комиссара? — спросил он.

«Позже объясню. Сейчас нам пора идти, Белая Ворона, твои люди ждут тебя».

Когда Энсор Катлер вышел из челнока, раздался хор приветственных криков. Искренняя радость бойцов ошеломила полковника, заставив замереть. C о’Сейшином на плечах и топором в руках Энсор наверняка походил на какого-то короля варваров, но это не волновало конфедератов. Пока солдаты что-то счастливо кричали, Катлер смотрел на них с грустью, граничащей с отчаянием. Так много погибших, так мало уцелевших. Что случилось с Вендрэйком, и Мэйхеном, и этим многообещающим молодым офицером, Грейбёрном?

«Всё это из-за меня, — понял Энсор. — Я погубил 19-й полк».

«Белая Ворона, сейчас не время для самобичевания, — вмешалась Скъёлдис. — Скажи им то, что они хотят услышать. Дай им поверить в тебя».

— Слушайте, всё это очень трогательно, — прорычала женщина в форме офицера безопасности, — но давайте к делу! Мои парни гибнут на палубе «А»!

Катлер посмотрел на неё странными, разными глазами, — серым и зеленым, — после чего кивнул.

— Думаю, мы сможем всё развернуть в нужную сторону, офицер.

— И как именно? — вызывающе спросила она. — Синекожие плотно засели на мостике.

— Может, и так, но у меня тут имеется один совершенно особенный синекожий, — Катлер бросил о’Сейшина на пол и ухмыльнулся. — Джентльмены — и вы, леди, — поприветствуйте командующего Приход Зимы.

Айверсон уже почти целый час шел за жутковатым проводником. Несмотря на слепоту, астропат ни разу не споткнулся и не засомневался в выборе пути, пока они пробирались по громадному, многоуровневому лабиринту линкора. Хольт потерял ориентировку, но чувствовал, что направляется в самую утробу корабля. Вдали порой раздавались крики и выстрелы, но по дороге им никто не встретился.

— Куда ты меня ведешь? — спросил комиссар, когда путники завернули в очередной сумрачный коридор.

— Ты — Клинок, — нараспев произнес астропат. — Я веду тебя к Небесному Маршалу.

— Я понимаю, но с чего ему быть здесь, внизу? Наверняка место Кирхера на мостике?

— С мостика кораблем управляют в полете, а этот корабль никуда не летает, — объяснил провожатый, словно разговаривал с дурачком.

— Но двигатели должны быть заправлены и находиться в рабочем состоянии, чтобы поддерживать орбиту, — настаивал Айверсон. — Значит, корабль может летать.

— Этот корабль не летает, — повторил астропат, которого явно не проняла логика комиссара.

«Он не запрограммирован мыслить, — решил Хольт. — Всего лишь посланец. Но лучше бы он ошибался насчет «Реквиема».

Разъехались створки турболифта, и в коридор выбежали бойцы Катлера. О’Сейшин, привязанный к спине полковника, болтался у него на закорках, словно внезапно постаревший ребенок. Привитера уже ждала их с передовым отрядом арканцев и группой корабельного ополчения.

— Приветствую на палубе «А», — сказала женщина. — Вообще-то мы посередине корабля, но здесь тусуются офицеры, а им не по душе название «палуба № 112».

— Где мостик? — спросил Энсор. Турболифт тем временем поехал вниз за следующей партией конфедератов.

— Дальше впереди, через несколько блоков. Но путь туда только один, и на нем кишмя кишат синекожие. Мы удерживаем этот сектор, но чужаки плотно перекрыли подходы к мостику.

— Показывай.

— Хорошо, только гляди в оба, — предупредила Привитера. — Синекожие напустили дронов в вентиляцию, и эти летуны могут преотлично врезать.

Когда офицер отвернулась, Катлер проглотил ещё одну «Ярость». Энсор и так уже принял слишком много стимуляторов, но это было наименьшей из его проблем.

— Вы в порядке, сэр? — спросил подошедший Валанс.

— В полнейшем, разведчик, — ответил полковник, чувствуя, как кровь разгорается злобным пламенем. — Пора захватить чертов мостик!

«Кто контролирует мостик, тот контролирует судно», — подумал Катлер, следуя за Привитерой. Древнейшая истина корабельных бунтов. Восставших тянуло сюда, словно силой притяжения, но это было лишь отвлекающим маневром, а истинная цель Авеля оставалась в тени. Энсору стало интересно, как бы почувствовала себя ополченка, узнай она правду. Ещё одна пешка, как и все мы, жалкие ублюдки…

По пути они проходили мимо десятков повстанцев, мужчин и женщин из каждого слоя корабельного общества. Бойцы в доспехах сил безопасности командовали адептами ученого вида, флотские старшины в аккуратной униформе стояли рядом с грязными крепостными матросами. К бунту присоединился даже какой-то техножрец, управлявший тремя боевыми сервиторами, но, как ни печально, офицеров Катлер не заметил. Привитера рассказала, что против Небесного Маршала поднялась почти половина экипажа, намного больше, чем ожидала верхушка инакомыслящих. Мимоходом заглядывая в лица мятежников, Энсор видел там гнев и страх, решимость и отчаяние — и, каждый раз, ненависть.

Ксеносы поистине отвратительны нам. Кирхер выставлял их в лучшем свете годами, возможно, десятилетиями, чтобы его маленькая порченая империя не развалилась, но ненависть всегда оставалась совсем рядом, ожидая момента истины.

К своему удивлению, Катлер не был уверен, что чувствует по поводу этой истины. Троица пошатнула его веру во много вещей, включая божественное право человечества владеть звездами, но это не делало тау лучше. О’Сейшин, при всей его красивой болтовне о Высшем Благе, был всего лишь очередным коварным сукиным сыном, пытавшимся напустить туману вокруг очередной версии тирании.

Лучше уж наша Империя Зла, чем их…

— Эй, тормози! — предупредила офицер, когда они добрались до широкого перекрестка. — Дальше начинается один из главных коридоров, ведущих к мостику. Поверь мне, туда лучше не заходить.

Слева и справа от прохода располагались повстанцы, хорошо вооруженные и бдительные, несомненно, лучшие бойцы Привитеры. Там же лежали и тела — очень много тел, разбросанных в случайных позах, в которых их застигла насильственная смерть. Большинство трупов были человеческими, но оставалось неясным, мятежники это или лоялисты.

«И, разумеется, настоящие лоялисты здесь мятежники, — с мрачной веселостью подумал Энсор. — В любой гражданской войне творится подобный кавардак».

— Валанс, — позвал он и жестом указал разведчику на перекресток.

Кивнув, Жак встал на одно колено возле прохода, после чего извлек из сумки на поясе маленькое зеркальце и закрепил вещицу на стволе винтовки. Осторожно выставив оружие за угол, конфедерат прищурился и вгляделся в отражение.

— Полный коридор солдат-ксеносов, — доложил он. — Засек не меньше полусотни воинов огня и один БСК «Кризис». Плюс кучу дронов.

— Гранатами их? — предложил Катлер.

— Ты думаешь, мы не пробовали? — неодобрительно посмотрела на него Привитера. — Слушай, мужик, синекожие свое дело знают. Для гранат они слишком далеко.

— Она права, — подтвердил Валанс. — У них преимущество дистанции и огневой мощи. Наверняка и щитовыми дронами запаслись, просто для уверенности.

— Другого пути нет? — спросил Энсор командиршу повстанцев.

— Пробовали по вентиляции, но там полно дронов. Потеряла из-за этого нескольких хороших ребят, — женщина пожала плечами. — Нет, мужик, пройти можно только здесь.

Кивнув, Катлер показал большим пальцем на привязанного к нему тау.

— Ну ладно, тогда пускаем в ход командующего Приход Зимы.

Айверсон чувствовал, что приближается к добыче. Ветхие, проржавевшие и обшарпанные участки нижней палубы сменились белыми, безупречно чистыми коридорами из какого-то формованного пластика, который тихо гудел и испускал собственный свет. Тау с нуля перестроили этот захолустный сектор корабля, создав потайной мирок внутри линкора.

«Как давно всё этот началось? — спрашивал себя Хольт. — Когда Кирхер продал Империум? Пять лет назад? Десять? Двадцать? Сколько времени мы на Федре сражались во имя лжи?»

Масштабы предательства оказались чудовищными, и Айверсон чувствовал, как в нем разгорается ярость, подпитываемая абсолютной убежденностью в виновности Кирхера. Уже давно комиссар не испытывал столь чистого презрения к кому-либо. Всё вокруг могло быть истинным или ложным, правильным или ошибочным, но в одном Хольт не сомневался: Небесный Маршал швырнул бесчисленные жизни в мясорубку фальшивой войны. Он должен умереть.

И я исполню приговор. К этому меня вела судьба. Таким будет мое искупление.

«Интересно, — подумал Айверсон, — а куда пропал Бирс?»

Комиссар не видел старого призрака с тех пор, как покинул Федру. Казалось, что прежний наставник исполнил то, что хотел, и исчез.

— Мы на месте, — сообщил астропат, остановившись перед дверью-диафрагмой.

Айверсон уставился на плотно закрытый люк.

— Там внутри Небесный Маршал?

— Да, — ровно и без эмоций ответил провожатый.

— А где охранники? — спросил арканец, указывая на пустой, ярко освещенный коридор. — Мы в самом сердце его территории, но я не видел никого, даже ни единого дрона.

— Их здесь нет.

Это было самое неопровержимое и самое бессмысленное утверждение, которое Хольт Айверсон слышал за всю свою жизнь.

— Где они? — спросил комиссар, стиснув зубы.

— Их вызвали на мостик.

— Сразу всех?

— Да. Авель позаботился об этом.

Покачав головой, Хольт снова повернулся к люку.

— И как я попаду внутрь?

— Ты — Клинок, — астропат приложил ладонь к сенсорной панели возле двери, и её лепестки беззвучно скрылись в переборке. — Авель позаботился об этом.

Не говоря более ни слова, слепец развернулся и ушел прочь.

«Авель позаботился об этом». Почему происходящее нравится мне всё меньше и меньше?

Айверсон шагнул в дверь.

— Я — пор’о Дал’ит Сейшин, — слабым голосом объявил посланник. — Приказываю вам не стрелять, воины.

— Вы слышали босса! — рявкнул Катлер. — Никто не хочет проблем, так что просто расслабьтесь.

Полковник вышел в коридор, держа на закорках о’Сейшина, а в руках — две гранаты с вытащенными чеками.

— Если обойдется без глупостей, может, мы все доживем до завтрашнего дня!

В ответ на Энсора уставились десятки бесстрастных линз, светящихся над лесом импульсных винтовок и карабинов. Воины огня заняли позиции в коридоре, приняв эшелонированное построение: передние ряды залегли, средние — опустились на одно колено, а замыкающие остались стоять. Стрелковые дроны парили и порхали над ними, словно миниатюрные космические корабли, а позади всех, у самого входа на мостик, маячил силуэт массивного «Кризиса».

«Валанс был прав, — решил Катлер. — Коридор — просто огневой мешок».

— Видите, у нас тут патовая ситуация! — полковник шел, подняв руки, чтобы тау могли как следует рассмотреть гранаты. — Я прав, а, посланник?

— Чего вы надеетесь добиться всем этим? — устало спросил о’Сейшин. — Они не дадут вам пройти, Энсор Катлер.

— Может, я их уболтаю, или помогу по-иному взглянуть на вещи.

Конфедерат остановился, добравшись до первого ряда воинов огня.

— Кто здесь главный? — крикнул он.

Пехотинцы тау расступились, пропуская топающий вперед боескафандр. «Кризис» навис над полковником, чуть наклонился в талии и осмотрел арканца пучком безразличных линз.

— Я — шас’вре Зен’каис, — прогрохотал монотонный голос из груди БСК. — Ты отпустишь пор’о Дал’ит Сейшина.

— Я мог бы это сделать… — казалось, что Катлер обдумывает требование. Его разум горел, подстегиваемый «Яростями»: полковник выкинул осторожность в окошко и заглотил ещё парочку перед тем, как начать свой гамбит. — Но тогда я не стал бы делать это!

Энсор швырнул гранаты за спину боескафандру, нырнул под него и заорал: «Противовес!»

Один заряд взорвался с неистовой мощью, растерзав второй ряд воинов огня. Другой испустил облако дыма, которое, клубясь, затянуло коридор.

— Противовес! — взревел в ответ лейтенант Худ, стоявший у перекрестка. — Пошли!

Корт Туми, снайпер, с разворотом выскочил из укрытия, на ходу целясь из рельсовой винтовки. Сзади и по бокам его окружали три зуава; у бойца было время только на один выстрел.

«Пусть он не пропадет зря, Элоиза», — промурлыкал Корт оружию и нажал на спуск.

Сенсорный модуль «Кризиса» исчез во вспышке света. Туми успел улыбнуться, прежде чем ответный залп сжег ему лицо, а рыцари уже неслись по коридору, словно передвижной щит, прикрывая бегущих следом серобоких и повстанцев. Разрозненные импульсные разряды врезались в доспехи зуавов, с пугающей быстротой оплавляя тяжелую броню. Несколько шальных сгустков энергии пронеслись мимо великанов и вонзились в плотную толпу, сразив по бойцу каждый. Если бы ксеносам удалось прийти в себя и открыть сосредоточенный огонь, рыцари погибли бы через несколько секунд, и всё было бы кончено.

Пока ослепленный БСК размахивал конечностями, Катлер сорвал с пояса топор и бросился на стоявших рядом воинов огня. Чужаки замешкались на долю секунды, не зная, можно ли стрелять в о’Сейшина, а затем было уже поздно: Энсор добрался до них.

— За Провидение и Семь звезд! — ревел полковник, размахивая топором, словно безумец, а старик-тау визжал, болтаясь у него на спине.

Все больше ксеносов выбегали из дыма, присоединяясь к передним рядам, и огонь защитников мостика становился всё плотнее, а дроны тем временем мчались на противника. Рухнул первый зуав: его нагрудник превратился в расплавленный шлак. Следующий залп тау, нацеленный через возникшую брешь в щитовой стене, скосил десятки бойцов.

— Шевелитесь, жалкие псы! — гаркнул Худ. Импульсный заряд врезался в ногу лейтенанта, другой пробил ему плечо. Развернутый силой удара, он удержал равновесие и похромал дальше, пуская дымок из ран.

Мгновение спустя люди обрушились на чужаков, словно падающий молот. Один из рыцарей налетел на БСК и вместе с ним рухнул на палубу, а второй рванулся в дым, наугад рубя циркулярками. Передовые воины огня попытались отступить, но наткнулись на товарищей, спешивших укрепить их ряды. Тут же тау захлестнула разъяренная человеческая волна, и о слаженных действиях пришлось забыть.

— Вырвите их фраганые синие сердца! — Привитера с размаху ткнула стволом дробовика в лицевую пластину ксеноса и выстрелила.

Катлер выбрался из свалки; его мысли вязли в небольшой личной Трясине. Резаные раны на груди полковника открылись и обильно кровоточили.

«Соберись с силами, Белая Ворона, — настойчиво произнесла Скъёлдис. — Мы должны закончить начатое. Нельзя позволить Айверсону сбежать».

— До меня так… и не дошло, — пробормотал Энсор, пытаясь не потерять сознание. — Чем он так важен? Кто он такой?

— Комиссар Хольт Айверсон, — сказал Небесный Маршал. — Я так понимаю, вы пришли в свой Громовой край.

Глава шестнадцатая

Мой Громовой край?

— Вижу, вы знакомы с арканскими легендами? — спросил Айверсон, держа пистолет направленным на двух мужчин в ярко освещенной комнате. Один из них был чужаком, воином огня в легкой броне и с непокрытой головой, другой — человеком в скромном сером мундире.

— А вы действительно думаете, что Громовой край — просто легенда? — как будто с удивлением спросил последний. — Мне казалось, что уж вы-то, Хольт Айверсон, должны искренне верить в его существование. Разве вы не гнались за своим предназначением, словно гончая, взявшая след?

Человек улыбнулся, вроде бы искренне.

— Отвечая на ваш вопрос: да, я постарался изучить всё, что относится к арканской культуре.

— Потому что мы — заноза у вас в заднице?

— Потому что арканцы — весьма интересные люди, — говоривший нахмурил брови. — А вы, Айверсон, самый интересный из них.

— Откуда вы знаете мое имя?

— О, мне известно не только это. Но признаюсь, что вы не попадались мне на глаза до истории с Ломакс и её миссией. Затем вы, конечно, пропали с радаров, но ваше личное дело оказалось весьма интересным чтивом, — человек гостеприимно развел руки. — Кстати, что скажете о моем центре управления?

— Внушает, — признал Хольт.

Круглое помещение было не особенно большим, но просто кишело потоками данных. Ряды мониторов и голоэкранов усеивали стены, от пола до высокого конического потолка. Вид-съемка в реальном времени, топографические и тактические карты, психологические оценки, отчеты о запасах техники и боеприпасов… от таких объемов информации у комиссара закружилась голова. Над возвышением в центре комнаты медленно вращалась большая фотореалистичная голограмма Федры; здесь и там на изображении виднелись ярко окрашенные значки, символы баз и подразделений. Иконки двигались, сопровождаемые постоянно обновляемой статистикой.

— Мое окно в мир внизу, — заявил человек в сером, медленно подходя к Хольту. — Всё на ксенотехнологиях, естественно. Большую часть информации мы получаем с дронов, причем распознать их зачастую совершенно невозможно. Научные достижения тау позволяют создавать разнообразные модели шпионских устройств, даже такие, что меньше человеческого глаза.

Говоривший снова улыбнулся.

— Однажды мы и в самом деле заменили человеческий глаз дроном, причем его хозяин ничего не заподозрил.

Хольт встревоженно коснулся своего оптического импланта, но собеседник покачал головой.

— Не беспокойтесь, Айверсон, ваша аугметика чиста.

— Вы — Небесный Маршал Зебастейн Кирхер? — произнес комиссар, собравшись с мыслями. Он уже знал ответ, но всё равно должен был озвучить вопрос. Этого требовал протокол, да и сама ситуация.

— Да, — Кирхер остановился в паре метров от арканца и выпрямился. — Как я понимаю, вы здесь, чтобы осуществить Правосудие Императора?

Хольт внимательно изучил человека, которого пришел убить. До этого комиссар представлял заклятого врага во множестве оттенков морального разложения: например, коварным, сладкоречивым деспотом, опустившейся жертвой собственных пороков, в пышном мундире с безвкусными эполетами и незаслуженными орденами. Или изможденным существом, что прячется в тенях и шепчет мучительные загадки в тайной надежде понести кару за свои грехи. Или, быть может, себялюбцем с высеченным из гранита лицом, непробиваемым солдафоном, который с горящими глазами провозглашает собственное кредо. Галактика кишела тиранами, и их гниль всегда прорастала из давно известных опухолей самовосхваления, самообмана или ненависти к самому себе.

Но этот человек совершенно иной.

Хотя Айверсон знал, что Кирхеру больше века, он оказался широкоплечим и мускулистым, будто солдат средних лет, привыкший к серьезным нагрузкам. Несомненно, Зебастейн прибегал к омолаживающей терапии, но явно не из суетной заботы о красоте. На его квадратном лице с аккуратными чертами не было морщин, но этим косметические изменения и ограничивались. Нос Небесного Маршала, сломанный и свернутый набок, выглядел кривым гномоном на солнечных часах лица. Кирхер оказался не особенно высоким, но стоял прямо и твердо, что придавало ему спокойный, представительный вид. Такой же солидностью отличалась его униформа: скромный мундир и фуражка, не украшенные ничем, кроме серебряного значка Небесного Дозора. В целом, Маршал больше напоминал унтер-офицера, чем планетарного губернатора, но при этом излучал тихую, проникновенную властность.

Не ожидал, что ты окажешься таким, Зебастейн Кирхер.

— Почему? — произнес Айверсон.

Простой вопрос, в котором скрывалось столь многое. Как и в первом случае, его нужно было задать.

Не показывая и тени страха, Кирхер посмотрел мимо ствола автопистолета, прямо в глаза Хольту.

— Потому что это было необходимо.

— Такого ответа недостаточно.

— Правда? Я ведь признался в том, что предал Империум. Несомненно, этого достаточно для вынесения приговора, комиссар? — Айверсон ничего не ответил, и Кирхер кивнул. — Нет… конечно же, нет. Любому другому дисциплинарному офицеру вполне хватило бы этого, но только не тебе, Хольт Айверсон. Похоже, ты подсел на поиски истины и жаждешь ответов, не так ли?

«Для комиссара ты слишком много думаешь». Сколько людей говорили мне это за прошедшие годы? Скольких из них я подвел?

— Более того, ты неспособен отвергнуть очевидную истину, как бы мучительна она ни была, — продолжал Небесный Маршал. — Думаю, всё дело в твоем арканском происхождении. Несмотря на пройденное обучение и промытые мозги, эта неугомонная, бунтарская кровь не дает тебе спокойно идти по жизни.

— Это не про меня.

— Не соглашусь. В данный момент времени это именно про тебя. — Кирхер пожал плечами. — Ты ведь, как-никак, человек, который направил пистолет мне в голову. Ты можешь покончить со мной, если пожелаешь. В такой ситуации мне, вроде как, и не о ком больше говорить.

— Ты и есть Авель?

— Что? — впервые с начала разговора Хольту удалось застать Маршала врасплох, и он нахмурился в искреннем удивлении. — Нет, я не Авель. Почему ты так решил?

— Потому что это единственный разумный вариант, — категорично заявил Айверсон. — Кто ещё обладает властью, достаточной, чтобы привести нас на флагман? Кто ещё мог бы отослать охрану и позволить мне спокойно войти сюда? Никто, кроме тебя, а значит, ты — Авель.

Кирхер медленно кивнул.

— Здесь есть своя логика, и, несомненно, всё это очень загадочно, но зачем же мне помогать собственному убийце?

— Потому что я не убийца твой, а судья. И ты хочешь, чтобы тебя судили.

Небесный Маршал, широко расставленные глаза которого светились умом, тщательно обдумал это. В конце концов, он покачал головой.

— Ты ошибаешься, Айверсон: я не хочу, чтобы меня судили. Я уже осудил себя и продолжаю делать это каждый новый день.

— Так ты считаешь себя невиновным?

— Я считаю себя человеком, совершавшим то, что было необходимо, — Зебастейн вздохнул. — Как я уже сказал, дело тут не в чести, или справедливости, или ещё какой-нибудь вдохновляющей добродетели — только в необходимости.

— Необходимо было предать десятки тысяч подданных Империума?

— Чтобы спасти сотни тысяч, а возможно, миллионы других? Несомненно, — Кирхер обвел комнату рукой, указывая на потоки данных. — Резня на Федре померкнет в сравнении с ужасами, которые начнутся, если мы позволим войне расползтись по субсектору.

— Поэтому ты и твои друзья-ксеносы решили обвести всех вокруг пальца? — с горечью спросил Хольт. — Удержать конфликт на одной планете, не думая о людях, которых вы бросаете в эту мясорубку?

— Ты по-прежнему не видишь общую картину, Айверсон. Этот регион — буферная зона между двумя сражающимися гигантами. Ни Империум, ни Империя Тау не могут позволить себе вести здешнюю войну на уровне звездных систем, — только не сейчас, когда существует множество более страшных угроз на других фронтах, — но, точно так же, ни одна сторона не имеет права отступать.

— По-твоему, власти Империума участвуют в этой ереси?

— Приказы, касающиеся ведения войны, я получил напрямую от Верховного совета Терры, — тихо произнес Кирхер. — Руки у меня были связаны с самого начала. Признаюсь, на первых порах это внушало мне отвращение.

Небесный Маршал внимательно посмотрел в лицо комиссара.

— Только не говори, что новость тебя сильно удивила.

«Нет, я не удивлен этим, — с грустью понял Хольт. — И вообще не удивлен ничем из услышанного».

— Но ты решил пойти дальше, — с растущей уверенностью произнес Айверсон вслух.

Катлер, прикрытый с боков двумя выжившими зуавами, подошел к переборке, за которой скрывался мостик. Массивный люк оказался надежно запертым.

— Открывай, — прорычал Энсор чужаку, привязанному к его спине, — или я отправлю тебя в Преисподние, следом за твоими псами.

— У тау нет понятий «преисподняя» или «ад», — нервно ответил о’Сейшин. — Я уже объяснял вам это, Энсор Катлер.

К ним подхромал лейтенант Худ, от которого несло горелым мясом.

— Несколько чужаков ускользнули в неразберихе, но коридор наш, полковник, — он устало покачал головой. — Хотя это обошлось нам недешево.

— Каждый шаг по пути сюда обходился нам недешево, Худ, — на Катлера накатила очередная волна головокружения, он покачнулся и оперся на люк. Энсор обливался кровью и потом, настолько обильно, что не мог разобрать, где заканчивается одно и начинается другое. — Он сожрал нас… по кусочку за раз…

«Довольно, Белая Ворона!», — попрекнула его Скъёлдис.

— Нет, не «довольно». И даже… близко… не «довольно», — пробормотал Катлер в паузах между хриплыми вдохами, а затем с размаха ударил по люку. Кровь полилась ещё сильнее. — Открывай!

— Ты не ошибся, — без раздумий ответил Небесный Маршал. — Я решил зайти намного дальше, и совершенно об этом не жалею.

Кирхер сжал кулаки, словно бы для того, чтобы лучше думалось.

— Империум не выстоит, Айверсон. Да, это жестокий многоголовый левиафан, созданный для войны, но, несмотря на миллиарды душ, сгорающих в её топке, машина останавливается, — теперь голос Зебастейна звучал страстно, он явно обратился к любимой теме. — Разложение и внутренние конфликты встречаются повсеместно. Невежество и озлобленность стали общепринятой нормой. Скованное страхом человечество изнутри разрывает себя на куски, одновременно ведя тысячу войн на тысяче фронтов! Даже передышка на Федре — лишь временная мера. Как только Империум сможет выделить достаточно ресурсов, то и эта война развернется на всю катушку.

Небесный Маршал в отвращении покачал головой.

— Наверное, когда-то в существовании Империума был смысл, но сейчас он всего лишь жестокий пережиток прошлого.

— А как же Император? — произнес Айверсон.

— А что Император? — Кирхера явно удивил вопрос. — Никто не знает, как Он изменился за все эти тысячелетия. Как и Его империя, однажды Он, возможно, что-то значил, но сейчас…

Зебастейн фыркнул.

— Честно говоря, я уже наслужился неумирающему трупу. Чтобы выжить, человечеству нужна более свежая перспектива.

— Поэтому ты купился на россказни тау о Высшем Благе? — жестко спросил Хольт.

— Я ни на что не купился, — огрызнулся Небесный Маршал. — Я использовал свой интеллект, чтобы выбрать лучший из возможных путей! — Кирхер с явным усилием заставил себя успокоиться. — Но да, у Высшего Блага есть свои преимущества. Его последователи развивают в себе здоровую скромность и рассудительность, рядом с которыми наши стремления к славе и чести выглядят постыдными. Человечество — древняя раса, но по сравнению с тау мы ведем себя, словно дети-дикари.

Он покачал головой.

— Мы должны повзрослеть, пока Галактика не устала от нас.

Ощутив жужжание пробудившейся электрической осы внутри импланта, Хольт внезапно вспомнил самый важный вопрос.

— А что насчет Изабель Рив?

— Кого? — Кирхер как будто растерялся.

— Кадета-комиссара Изабель Рив. Ты направлял её за мной?

— Не понимаю, о ком ты говоришь, — Зебастейн с сожалением тряхнул головой. — Даже я не могу отслеживать всех подряд. И что с этой Изабель Рив?

— Она мертва, — сказал Айверсон.

— Мне жаль, — осторожно отозвался Небесный Маршал. — Она что-то значила для тебя?

— Я убил её.

— И сожалеешь об этом?

— А должен?

Кирхер прищурился, обдумывая ответ.

— Её убийство было необходимым?

Не «правильным» или «неправильным»… Оса в черепе Айверсона начала сердито метаться… Не «справедливым» или «несправедливым»… Пытаясь найти выход… Просто «необходимым или нет»…

— И это всё? — тускло спросил он.

— Нет, но остальное следует из сказанного, — глаза Зебастейна сияли убежденностью. — Чтобы преуспеть, мы должны избавиться от иллюзий вроде эмоций или морали, и работать с фактами. Такова базовая философия Высшего Блага, и это путь, основанный на суровой действительности, а не на мимолетных идеалах. Прочный фундамент, на котором мы можем опереться.

— Зачем ты рассказываешь мне всё это?

— Потому что ты был прав, — с удивлением ответил Кирхер, словно сам только что это понял. — Ты мой судья, Айверсон. Я не искал тебя, но ты всё равно пришел — человек с острым умом и пистолетом, направленным мне в лицо. Возможно, в этом есть свои перспективы.

— Ты считаешь, я пощажу тебя? — оса глубже вгрызлась в мозг Хольта, задев странные синапсы, и лицо комиссара дернулась. — Ждешь, что я закрою глаза на эту ересь?

— Я жду, что ты поразмыслишь, — настойчиво произнес Зебастейн. — Представь кошмары, которые сорвутся с цепи, если ты разрушишь нынешнее равновесие.

— Я — имперский комиссар.

Небесный Маршал обратил на арканца взгляд, в котором читалась железная воля.

— Это ложь, Хольт Айверсон. Кем бы ты ни был, ты давно уже не имперский комиссар.

Очевидная истина, которую я не могу отвергнуть.

Экипаж на мостике не сопротивлялся. Хрупкие, бледные мужчины и женщины в аккуратных флотских мундирах отступали от захватчиков, подняв руки и опустив глаза.

— Где капитан? — требовательно спросил Катлер.

С окровавленным топором, в рваном сыромятном жакете, он наверняка казался членам экипажа каким-то пиратом наихудшего сорта. Видя их перепуганные лица, Энсор хотел захохотать в голос, но тогда внутри него могло что-то сломаться, а полковник ещё не закончил свои дела.

— Я вежливо спрошу ещё разок, а потом разозлюсь, — Катлер многозначительно взвесил топор в руке. — Где, Преисподние его дери, капитан?

— Убей меня, и погибнут ещё миллионы, — сказал Небесный Маршал. — Правосудие требует этого, и значит, правосудие слепо.

Кирхер шагнул вперед, так, что ствол пистолета коснулся его лба.

— Покончи с мерзкой ложью, породи бесконечно более мерзкую правду. Честь требует этого, и значит, честь чудовищна.

Айверсон ровно держал автопистолет, а в его разуме, словно танцующие светлячки, вспыхивали и угасали беспокойные мысли. Убить его и найти проклятие? Пощадить его и найти искупление? Или же всё наоборот? Проклятое искупление или искупленное проклятие? Где же призраки, когда так нужен их совет? Он посмотрел мимо Небесного Маршала, разыскивая взглядом Бирса, Номер 27 или даже Ниманда. Надеясь увидеть Рив…

Он заметил воина огня, который не двигался с самого начала противостояния, но внимательно смотрел на людей.

Ждет, что я выберу.

А потом Хольта лишили выбора. Двигаясь с быстротой, кажущейся невозможной для его лет, Небесный Маршал выбросил вверх руку и железной хваткой сжал запястье комиссара. Автопистолет выстрелил, но Кирхер с изяществом танцора успел шагнуть в сторону; затем он крутнул кистью, и оружие выпало из онемевших пальцев Айверсона. Немедля ни секунды, Зебастейн с почти нечеловеческой скоростью атаковал арканца. Орудуя кулаками, словно поршнями, он нанес удары в грудь и лицо противнику. Хольт отшатнулся, но беспощадный неприятель последовал за ним, избивая комиссара, будто молотильная машина.

Наконец, Айверсон рухнул.

— Мне жаль, — сказал Небесный Маршал, отступая от распростертого на полу арканца. — Я бы хотел оставить выбор тебе, но на кон поставлено слишком многое, а ты, возможно, безумен.

Кирхер тяжело дышал, словно измотанный внезапной вспышкой насилия.

— Как бы то ни было, я верю, что ты поступил бы правильно, Хольт Айверсон.

У его плеча появился воин огня, державший пистолет комиссара, и Маршал кивнул чужаку.

— Убейте его, шас’эль.

Ксенос выстрелил в глаз Зебастейну Кирхеру.

— Капитана больше нет, — ответил исхудалый флотский лейтенант. — Исчез десятилетия назад. Он никогда не ладил с Небесным Маршалом.

— Видно, хороший был парень, — заметил Катлер. — Ладно, забудем о капитане. Вы ведь сами справитесь, ребятки?

— Справимся с чем? — неуверенно спросил лейтенант. — Чего вы хотите от меня… сэр?

— Запустить двигатели. Мы уходим.

— Уходим? — флотский пораженно выпучил глаза.

— Сваливаем от Федры, — пояснил Энсор. — Как я понимаю, этот корабль — символ всех здешних мерзостей, так что я убираю его отсюда.

— Но это невозможно! — возмутился лейтенант. — «Реквием по добродетели» не отправлялся в полет с самого начала войны!

Остальные офицеры согласно забормотали.

— Вы же видели, в каком он состоянии. Наверняка развалится на куски прежде, чем мы уйдем с орбиты.

— А я не прошу тебя покинуть орбиту, парень. Я хочу, чтобы ты покинул реальный космос! — весело возразил Катлер. — И побольше энтузиазма, ладно?

— Вы хотите, чтобы мы вошли в имматериум? — возмущение лейтенанта сменилось на откровенный ужас. — Это самоубийство! Я даже не знаю, работают ли до сих пор корабельные поля Геллера. Без них нас сожрут заживо!

— Энсор Катлер, вы сошли с ума, — произнес о’Сейшин, но без сердца. Тау как будто смирился с судьбой.

Где-то снаружи мостика послышалась стрельба.

— Синекожие вернулись! — заорал Худ, стоявший в дверях. — И привели с собой целую бригаду корешей из Небесного Дозора!

— Значит, с разговорами кончаем, — объявил полковник и застрелил худого лейтенанта, после чего улыбнулся его перепуганным товарищам. — Итак, кто может управлять этим в аду зажаренным кораблем?

— Ты разочаровал меня, человек, — произнес воин огня, стоя над Айверсоном. — Я выбрал тебя для этой миссии, потому что ты был комиссаром. Ожидалось, что ты казнишь предателя на месте.

Посмотрев на лежащее бесформенной грудой тело Небесного Маршала, Хольт встретился взглядом с чужаком.

— Кто ты такой?

— Я — шас’эль Аавал, исполняющий обязанности командира касты огня на этой планете, — с гордостью ответил тау. — Кроме того, ты знаешь меня под именем «Авель».

Айверсон помотал головой, пытаясь сосредоточиться.

— А я был просто уверен, что это Кирхер. И зачем же ты предал своих сородичей?

— Это не предательство, — холодно ответил ксенос. — Я верен Высшему Благу, но каста воды превратила нашу войну в насмешку. Нельзя, чтобы «эксперимент» о’Сейшина удался.

Шас’эль указал на труп Кирхера.

— Хаос, воцарившийся здесь по твоей вине, докажет, что ваша раса слишком опасна и ей нельзя доверять. Как только сообщение о мятеже достигнет Империи Тау, c этим балаганом будет покончено.

— Ты хочешь распространения войны, — понемногу начиная соображать, сказал Хольт.

— Я хочу, чтобы войну вели воины, как было провозглашено Просвещенными, — возразил чужак. — Ложь и интриги не идут на пользу Высшему Благу.

Айверсон издал тихий, печальный смешок.

— Мои слова развеселили тебя? — холодно спросил тау.

— А ты не видишь иронии? — горько улыбнулся арканец. — Ты ведь тоже интриган, Авель. Возможно, величайший интриган на Федре.

— Это было…

— Необходимо? — Хольт покачал голову. — Знаешь, по-моему, вы, синекожие, совсем не такие просвещенные, какими пытаетесь казаться. И вообще мне кажется, что вы очень похожи на нас.

К удивлению Айверсона, его развеселила произнесенная им самим ересь.

— Мы совершенно не похожи на вас, гуэ’ла! — злобно огрызнулся Авель. — Тау’ва возвышает и объединяет нас.

— Только когда рядом стоят ваши драгоценные эфирные и держат всех на поводке, — с издевкой произнес Хольт. — А если их нет поблизости, всё начинает разваливаться, не так ли?

Арканец нахмурился, внезапно заинтересовавшись этой мыслью.

— Кстати, почему так? Какую власть эфирные имеют над всеми вами?

— Ты ничего о нас не знаешь.

— А сколько вы знаете о себе на самом деле? — настаивал Айверсон, следуя за тусклым огоньком интуиции. — Могу поспорить, вам действительно нравится быть здесь, вдали от эфирных.

— Замолчи, — тау навел на него пистолет.

— Всё это — ложь, — с внезапной уверенностью заявил Хольт. — Высшее Благо, несмотря на все красивые речи и яркие блестки, всего лишь очередная ложь.

Авель выстрелил в тот же миг, как мир ушел у них из-под ног.

— Надо глушить двигатели! — заорал кто-то из экипажа на содрогнувшемся мостике. — Корабль разваливается на части!

Товарищи флотского что-то закричали в знак согласия, поэтому Катлер застрелил его, а потом того, кто стоял рядом — просто на всякий случай. Судя по шуму в коридоре, битва приближалась к мостику; звуки выстрелов перемежались отчаянными воплями ярости и боли. Время было на исходе.

— Переместите корабль в варп! — гаркнул полковник. — Иначе я вас всех уложу!

— У нас нет навигатора, — это сказала высокая, безволосая женщина преклонных лет. В отличие от других, она выглядела скорее раздраженной, чем испуганной. — Даже если поля Геллера выстоят, мы никогда не выберемся из имматериума.

«Прекрасно, — прошептала Скъёлдис. — Он никогда не сбежит».

Из-за толчка Авель рухнул на пол, послав пулю чуть в сторону. Заряд навылет пробил левое плечо Айверсона, но тот почти не заметил раны.

«Катлер сделал это! — с неистовой радостью подумал арканец. — Он запустил двигатели!»

Хольт вскочил на ноги, черпая силы словно из ниоткуда. Пошатываясь, он отыскал взглядом врага: ксенос, распростершийся на полу, всё же не выпустил оружие. Ты ничем не лучше нас, синекожий. Качаясь на дрожащем полу, Айверсон потащился к тау. Увидев неприятеля, чужак оскалился и открыл огонь, держа прыгающий пистолет двумя руками. Резко подняв искусственную руку, арканец закрыл лицо. Ты такой же, как мы! Хольт шел вперед, а пули, словно удары молота, врезались в него… он почувствовал тупую боль в ногах… в животе… в груди… Ты такой же потерянный и проклятый. Услышал, как пули со звоном отскакивают от металлического кулака… увидел, как вылетают искры из его «щита»… И выхода нет, ни для кого из нас. Ощутил жгучую боль в щеке, которую пробил шальной заряд.

— Всё это ложь, — прохрипел Айверсон, падая на ксеноса.

Авель успел выстрелить ещё раз, а потом Хольт сжал автопистолет в аугментированной хватке и раздавил вместе с кистью тау, превратив плоть и металл в неровный, перемешанный ком.

— Вам понятно, что я говорю? — ровным голосом спросила женщина-офицер. — Вы обрекаете нас всех на муки в аду.

Несмотря на возраст, у неё были ярко-синие глаза.

«Возможно, там для нас самое место», — сказала Скъёлдис.

— Возможно, там для нас самое место, — сказал Катлер.

Он не хотел стрелять в женщину с синими глазами. Кем бы ни была офицер, она оказалась храбрее всех её товарищей, вместе взятых.

— Ада не существует, — пробормотал о’Сейшин, как будто пытаясь убедить самого себя. — Это всего лишь примитивное заблуждение.

— Ну, Си, я думаю, скоро мы вместе узнаем ответ, — Энсор направил пистолет на женщину, которую всё равно не смог бы застрелить. — Выполняйте.

— Ваша раса… умирает! — рычал Авель, безнадежно пытаясь отбиться от Айверсона. — Будущее… за нами!

С размаху ударив тау в лицо аугметическим глазом, Хольт прервал его блажь. Затем он продолжил бить чужака, не обращая внимания на отголоски мучительной боли в собственном черепе, пробивая бионическим протезом плоть и кости.

Мы все умираем, а будущего нет. Возможно, его не было никогда.

Наконец, враг замер, и Айверсон повалился на пол, хватая воздух. Последний выстрел Авеля пробил легкое, и арканец чувствовал, как грудь наполняется жидкостью.

Я тону в собственной крови. Возможно, так было всегда.

Хольт посмотрел в изуродованное лицо ксеноса. Один глаз вытек, но второй, полный безжизненной злобы, вперился прямо в человека. Пока Айверсон глядел в эту черную бездну, мир как будто растянулся, удаляясь от арканца. Он вывалился из реальности, словно вырезанная по контуру бумажная фигурка, и оказался перед уходящим в бесконечность перевернутым телескопом. Через немыслимо далекие линзы Хольт увидел бурлящий водоворот радужного света.

Мы вошли в имматериум, а поля Геллера отказали, и теперь варп здесь, с нами. Возможно, так было всегда.

Айверсона вывернуло кровью, жидкость темными потоками закружилась вокруг головы, и арканец начал удаляться от врага, падая назад… и казалось, что он падает вечно… падает внутри телескопа, к жадному забытью радужного спектра.

Я погибаю, и это к лучшему, и уже никаких «возможно».

— Ты не погибнешь здесь, Айверсон, — слова звучали так, будто всплыли со дна загрязненного океана, но резкий гортанный акцент остался прежним.

— Рив… — закрыв глаза, Хольт увидел девушку, стоявшую на коленях рядом с ним. Правая сторона лица Изабель поросла радужными грибками, а левая превратилась в бескровный алебастр. Какие-то белесые создания ползали внутри рваной дыры в шее.

— Рив, ты ошибаешься, — прошептал он. — Ты опоздала. Я уже мертв.

Изабель засмеялась, и низкий хрип разогнал призрачных паразитов в её глотке.

— Смерть — только начало пути, Хольт Айверсон.

Где-то в необозримом лабиринте времени и пространства он услышал звон колокола и подумал о доме.

Питер Фехервари Огонь и лёд

Война — не дискретное понятие. Несмотря на поверхностные, иллюзорные доказательства обратного, она не начинается и не заканчивается какими-то строго определенными событиями. Да, у этого процесса могут быть катализаторы, кульминационные моменты, но их предпосылки и последствия — культурные, материальные и даже метафизические — уходят в прошлое и будущее, подобно зыби на реке, что течет в двух направлениях сразу.

Соответственно, война между Империумом Человечества и Империей Тау не началась и не закончилась Крестовым походом Дамоклова залива. Этот конфликт стал первой значительной вспышкой нашей вражды, и он не будет последним, но пока что мы находимся в более изящной фазе состязания. Поход закончился пятьдесят лет назад. Ничего не изменилось. Изменилось всё.

Здесь, на границах Дамоклова залива, мы втянуты в холодную войну, хитроумную игру обманов, манипуляций и сдержек, что ведется против настоящего мастера. Это утонченное противоборство, но вы ошибетесь, подумав, что оно вредит Империуму меньше, чем хищнические налеты всепожирающих тиранидов или мрачные погромы, которые устраивают некроны — ведь тау играют сердцами и умами людей. Если они победят, возможно, наша раса выживет, но точно не исполнит свое предназначение.

Айон Эшер, гроссмейстер Дамоклова конклава, Ордо Ксенос

Дым

Если хочешь разжечь пламя революции, отыщи дым противоречий.

Калавера[1]

Кригер нашел своего шефа в сожженном храме на вершине холма, который тот часто навещал с тех пор, как они залегли на Клейсте четыре месяца назад. Это разрушенное здание на разрушенном мире превосходно соответствовало настрою Ганиила Мордайна. Последнее время беглый дознаватель занимал себя набросками осыпающейся статуи Сангвиния Возносящегося, что нависала над амвоном подобно окаменевшему ангелу, широко распростершему крылья над пустыми местами для верующих. Хотя скульптура представляла собой грубо обтесанный обломок местного гранита, её угрюмая торжественность неизменно притягивала Мордайна. Смятые листы пергамента, усыпавшие пол, указывали на всё более лихорадочные попытки ухватить суть Ангела; порой дознаватель уговаривал или страстно обвинял статую, будто она активно мешала его трудам. Кригер уловил всё это, пока шел к нему. Ганиил был из благородных, а телохранитель довольно долго присматривал за людьми этого сорта, чтобы понять — все они были безумцами. Наверное, что-то такое имелось в их голубой крови.

— Конклав снова сел нам на хвост! — крикнул он, шагая по нефу без намека на почтение или сдержанность. — Пора двигаться дальше, герцог.

— Снова? — Мордайн нехотя оторвался от работы. Его глаза казались налитыми кровью язвами на красивом лице. — Ты уверен?

Пустой вопрос, ведь Кригер всегда был полностью уверен во всем. Но это стало частью их ритуала; соблюдая его, беглецы перебирались с одного гибнущего мира на другой вдоль границ Дамоклова залива, всегда оставаясь на один шаг впереди Инквизиции и в десяти шагах позади надежды. Около половины этих миров, включая сам Клейст, перед началом крестового похода были уличены в недостаточной верности Империуму и расплачивались за это убийственно возросшей десятиной. Уже через пару коротких столетий большинство из них будут ободраны до костей и заброшены.

«Это станет посланием всем, — постановил гроссмейстер Эшер. — Если падет твой сосед, падешь и ты. Ничто не пробуждает верность лучше, чем разумно примененный страх».

— Сегодня ночью нужно убираться с планеты, — Кригер вытащил пачку засаленных удостоверений личности. — Я устроил нам проезд на грузовом судне, идущем через Залив. Вопросов не было.

— Опять в трюме? — кисло предположил Мордайн.

— В контейнере для рыбы, — поправил телохранитель. Увидев реакцию своего нанимателя, он быстро добавил: — Успокойся, герцог, не вместе с рыбой. Её погрузят с другой стороны.

Телохранитель пожал плечами.

— Не стану обещать, что там будет пахнуть благовониями и амасеком, но…

— Там будет вонять миллиардом дохлых рыб, — скривился Ганиил. — Я ненавижу рыбу, Кригер.

— На Облазти полно рыбы, — вновь пожал плечами старый солдат. — Рыбы, прометия и льда, а больше у них, в общем-то, ничего и нет.

— Облазть? — теперь дознаватель сдвинул брови. — Мир плавающих ульев?

— Местные называют их «якорными ульями». Они построены на платформах, глубоко укрепленных шипами во льду, так что никуда не плавают. Империум уже целую вечность тянет оттуда прометий и рыбу. Подо льдом там погребен целый океан.

Как и всегда, Кригер скрупулезно подготовился. По его мнению, это помогало оставаться в живых.

— Я здесь ещё не закончил, — Мордайн неопределенно показал на каменного ангела. — Да и, возможно, пора перестать скрываться…

Но в голосе беглеца не было уверенности.

— Облазть — это и житница, и источник прометия для субсектора, — не отступал телохранитель. — Ради такого мира тау ввяжутся в игру.

Засомневавшись, Ганиил запустил руку в длинные прямые волосы с седыми прядями.

— У тебя есть какие-то зацепки?

— У меня есть там контакт, — вновь пожал плечами Кригер. — Он называет себя «Калавера».

Тридцать дней до Единения

Облаздь, купол якорного улья Высходд

Крыша мира представляла собой ровную выпуклость темного скалобетона, истерзанную метелями и совершенно пустую, за исключением разбросанных кое-где массивных станций обслуживания и вышек связи. Под поверхностью тускло сияли узоры термических капиллярных трубок, которые шипели и парили, расплавляя захватнический лед до того, как тот успевал закрепиться на плацдарме. Полученная жижа стекала по куполу в окружающие его траншеи переработки, а оттуда — в резервуары улья. Затем большую часть воды превращали в перегретый пар и закачивали обратно под крышу, словно накрывая город шинелью от холода.

Это была простая, но эффективная система, которая поддерживала наружную температуру улья на несколько отметок выше точки замерзания, но десятилетия, прошедшие без должного ухода, уже сказались на ней. Здесь и там бугорки плотного льда покрывали купол подобно раковым опухолям в точках, где отказала гидротермальная сеть, но станции обслуживания оставались безжизненными. Ни сервиторы, ни команды очистки не трудились на поверхности, изгоняя болезнь. Так обстояли дела на Облазти после завершения Крестового похода Дамоклова залива.

За наглядным процессом энтропии наблюдали двое, что укрывались в ощетинившейся антеннами башне связи. Оба были закутаны в теплую термоодежду серого цвета, но на этом сходство заканчивалось. Один из них возвышался бы над самым высоким человеком, но самым странным в паре был его низкорослый спутник, малозаметные отклонения в осанке и положении плеч которого указывали на чуждое, нечеловеческое происхождение.

— Их мир погибает, но они не замечают этого, — произнес чужак. Он говорил на готике с ледяной точностью создания, овладевшего языком, словно оружием. — Подобная слепота — лор’серра твоего народа. Теневая суть вашей природы.

— Это не мой народ, путник, — отозвался великан. — Наши пути разошлись за тысячи лет до того, как твой народ начал мечтать о полетах к звездам.

— И всё же, Ихо’нен, ты был создан из их плоти и крови. Подобные узы останутся целыми, даже если их разорвать — подобно фантомным болям в утраченной конечности.

— Ты говоришь о собственной ране, — рассудил гигант, названный Ихо’неном.

— Моя рана определяет мою цель, — с ледяной страстью ответил путник.

— Как и моя, — но голос Ихо’нена был лишен эмоций.

Какое-то время они молчали, и каждый блуждал в тенях собственного прошлого.

Наконец, чужак заговорил вновь:

— Я иду по пути ваш’ятол, Ихо’нен, и не могу долго оставаться на этом умирающем мире. Когда мы начнем?

— Я использую Катализатор, — ответил великан. — И он уже здесь.

Двадцать девять дней до Единения

Железные джунгли

Местные окрестили внутренний корпус высходдского купола «Железными Джунглями». Пробираясь через мрачный индустриальный лабиринт, закрепленный на окружной стене сектора-19, Ганиил Мордайн находил это название исключительно подходящим. Его путь шел наверх по спирали вдоль купола, по сплетениям переходных мостиков и балочных пролетов, которые вздымались и стонали подобно железному человеку, обрюзгшему от ржавчины. Это было тяжелое восхождение, но дознаватель не поддавался искушению воспользоваться пневматическими лифтами, разбросанными по уровням. Он предпочитал долгий и трудный подъем вполне вероятному падению — быстрому, но бесконечно гибельному.

«Если эта архитектурная ересь прикончит меня, я никогда не узнаю правды о происходящем, — мрачно подумал Ганиил. — Я никогда не узнаю правды о нём. Кровь Ангела, да человек ли этот Калавера вообще?»

Уже почти два месяца Мордайн отсиживался в ветхой гостинице для торговцев, ожидая сообщений от их контакта, пока Кригер успокаивал тревоги герцога местной дешевой лодкой и наркотическими маслами блеск-рыбы.

— Калавера залег глубоко, — объяснил помощник. — Так он действует, так вынюхивает гниль.

— Ты говоришь о нем, как о собаке, Кригер, — подначил дознаватель.

— Как о гончей, — поправил телохранитель, — лучшей, что была у гроссмейстера. И это единственный игрок во всем конклаве, верящий в твою историю. Герцог, у тебя никого нет, кроме него.

— И я, разумеется, благодарен ему за дружбу…

— Дружбу? — Кригер покачал головой. — Нет, герцог, ты полезен ему. Как я уже говорил раньше, Калавера считает тебя ключом к истинному врагу.

— Но я же ни черта не знаю!

Пожатие плечами.

— Возможно, этого и не требуется.

А потом Мордайн попробовал Главный Вопрос, который задавал уже бессчетное число раз.

— Что он такое, Кригер?

И, как всегда, помощник дал тот же пустой ответ:

— Никогда его не встречал. Никто не видел Калаверу, кроме гроссмейстера, а все остальные знали только его имя.

«А я не знал даже имени, — горько подумал Ганиил. — Я был твоим протеже, Эшер, твоим гребаным дознавателем, но ты никогда не доверял мне информацию о своем лучшем оперативнике. И, если ты молчал об этом, что ещё скрывал от меня?»

— Как ты нашел Калаверу? — сменил тактику Мордайн.

— Я? Нет, — ответил Кригер, — это он нашел нас.

— Сделал то, что не удалось всему Дамоклову конклаву?

— Возможно, именно Калавера заметал наши следы.

«Приглядывал за мной, пока я метался с одной унылой захолустной планеты на другую, будто испуганная крыса! Тянул меня за ниточки…»

Ганиил успел схватиться за поручень, когда его ботинок провалился через изъеденное ржавчиной покрытие; выбитые обломки с шумом полетели в бездну под ним. Замерев на месте, Мордайн выжидал, пока мостик не перестал содрогаться. Затем дознаватель осторожно вытащил ногу и вновь проклял Калаверу, который отправил его на это смертельно опасное предприятие.

Двумя днями ранее наконец-то пришло сообщение.

— Калавера нашел их, — передал Кригер. — Тау здесь.

— На Облазти? — пробормотал Ганиил, вновь набравшийся лодки.

— В этом улье, — ответил помощник. — Что бы ни надвигалось, начнется оно здесь. Пора просыпаться и браться за дело, дознаватель.

— Дознаватель… — Мордайн устыдился внезапного ужаса, скрутившего ему кишки. — Я выйду на свет… Конклав явится за мной…

— И найдет человека, исполнившего свой долг, — Кригер даже улыбнулся тогда, хотя, точнее, просто показал зубы. — Так ты сможешь всё исправить.

— Мне нужно встретиться с Калаверой.

— На самом деле тебе нужны бойцы. Армия. Вот что, по его словам, ты должен сделать…

«И вот я снова пляшу под дудочку Калаверы, — с горечью подумал Ганиил, возобновляя подъем. — Но самое скверное здесь то, что он чертовски прав! Мне действительно нужна армия».

И, двумя уровнями выше, армия Мордайна нашла его. Часовые возникли из теней наверху, прыгая по раскачивающимся мосткам с дикой, но изящной уверенностью прирожденных акробатов. Глядя, как они спускаются, дознаватель понял, почему бойцы свили себе гнездо под куполом. Пусть Облазть и не была их родным миром, но в здешних головокружительных джунглях они чувствовали себя хозяевами.

«Если бы не прихоти судьбы, эти воины могли бы стать врагами Империума, — подумал Ганиил. — Свирепость опасно глубоко укоренилась в крови Ивуджийских Акул. В конце концов, их специально выращивают такими».

Кригер объяснил, что жителей Ивуджи-секундус рекрутируют ещё в детстве и быстро делают из них солдат в ходе государственной программы междоусобных войн, где слабые гибнут, а сильные становятся закаленными и жестокими. Это варварская традиция зародилась ещё до вхождения планеты в состав Империума, но Департаменто Муниторум она вполне устраивала, поскольку обеспечивала устойчивый поток испытанных бойцов для Имперской Гвардии.

— Полки Ивуджийских Акул не назовешь хорошо отлаженными, — предупредил помощник, — но они живут, дышат и кровоточат Имперским Кредо. С ними просто нужно правильно обращаться.

Не выказывая ни угрозы, ни повиновения, Мордайн изучал окруживших его людей. Все они обладали худощавыми телами, кожей цвета полированной меди и свисавшими до плеч эбеновыми волосами, заплетенными в замысловатые дреды. У них были четко выраженные черты лица — высокие скулы, резко скошенные зеленые глаза. Судя по внешнему виду, никому из бойцов ещё не исполнилось двадцати, и каждый ивуджиец лучился энергией, в которой словно бы ощущалась ненависть к бездействию.

Под разнообразными кожаными доспехами гвардейцы носили плотно прилегающую форму голубовато-зеленого цвета, рассеченную багровыми полосками, напоминавшими открытые раны. Что касается брони, большинство солдат обходились наручами и поножами; один мог похвастаться наплечниками с краями в форме растопыренных когтей, другой — нагрудником с резьбой в виде дерева со спутанными ветвями. Очевидно, в первую очередь они были ивуджийцами, и только во вторую — имперскими гвардейцами. Не самый лучший выбор с точки зрения Мордайна, но других полков на Облазти не имелось.

«Полк? Одна рота, — трезво признал Ганиил. — Всего триста бойцов, чтобы сдержать улей в узде и раскрыть заговор чужаков…»

— Мой помощник связывался с вашими командирами, — объявил Мордайн, и, поколебавшись только секунду, вновь преступил закон. — Я инквизитор Айон Эшер, гроссмейстер Дамоклова конклава. Властью Святых Ордосов Инквизиции я реквизирую все имперские силы, размещенные на этой планете, дабы они помогли мне осуществить правосудие Императора.

Не совершая резких движений, Ганиил извлек из плаща тяжелую печать и поднял её, будто защитный оберег. Печать гроссмейстера — печать, которую он украл после того, как увидел смерть своего наставника.

«Я не знал, Эшер, — поклялся Мордайн. — Я не знал, что девчонка была наемной убийцей…»

Он раздавил чувство вины, черпая силы из благоговейного трепета в глазах солдат, которые узнали стилизованную «I», что украшала печать. На несколько кратких недель каждое слово Ганиила будет подкреплено авторитетом самой устрашающей организации в Империуме.

«Я справлюсь, Эшер», — пообещал дознаватель, не зная, извинение это или проклятие.

Единение приближается

На куполе

Укутанный пустотой на крыше мира, чужеземец, называемый Ихо’неном, наблюдал, как Катализатор приближает его замысел к апогею. Внутри отдаленной станции, которую он занял и усовершенствовал при помощи ксенотеха, непрерывно менялся калейдоскоп данных — перехваченные вокс-переговоры и вид-потоки… отчеты о состоянии общества и экономики, представленные в виде филигранных алгоритмов и графиков… процессия постоянно обновляющихся психологических профилей…

Ихо’нен впитывал всё это, будто огромный паук, пожирающий данные. Каждую минуту он обдумывал, соотносил и оценивал тысячу фактов.

Проходили дни, но великан продолжал стоять неподвижно, ожидая, когда строго рассчитанные вероятности выкристаллизуются в неизбежности. Порой возникали небольшие отклонения, заставлявшие наблюдателя вмешиваться при помощи определенных «реактивов», но это не беспокоило его. Если бы не ошибки, или, точнее говоря, необходимость их исправлять, Ихо’нен оказался бы ненужным.

Другой чужеземец — ксенос — не смотрел на великана, ибо странствовал, оставаясь на месте.

Три дня до Единения

Хёсок-плаза[2], якорный улей Высходд

Обдумывая первые шаги, сделанные им, Мордайн решил, что всё прошло довольно гладко. Благородные Крули, правящая олигархия улья, подчинились его власти вслед за Ивуджийскими Акулами, пусть и не с такой радостью. После того, как в армию Ганиила влились городские отряды Железнобоких Гусар, дознаватель начал охоту с рвением человека, бегущего наперегонки со смертью. Разумеется, так оно и было — если ему не удастся раскрыть что-то серьезное к моменту, когда на Облазти появятся агенты конклава, всё будет кончено. Впрочем, сохранить жизнь ему в любом случае не удалось бы, здесь почти не было сомнений; но оставалась честь, за которую стоило сражаться, и, к некоторому удивлению Мордайна, для него оказалось достаточно и этого.

Но всё зависело от того, сумеет ли он обнаружить тау.

Следы чужаков пятнали Высходд, словно распространяющаяся зараза. Ганиил обнаружил на фабриках части странных механизмов — обтекаемые, округлые и кощунственные машины, которые звенели нечестивой жизнью, сбрасывая с корпусов грязь и песок. Затем был пойман беглый техножрец, торговавший с рук зачарованными безделушками с гарантией пожизненной работы без подзарядки или дополнительных молитв. Самой тревожной деталью оказались поганые ксеноскульптуры, украшавшие поместье, где развлекались Крули. Наглый минимализм этих абстрактных поделок оскорблял эстетику Империума!

По отдельности всё это были мелкие ереси, но вместе они указывали на систематические проникновения чужаков в Высходд, которые подтачивали улей на протяжении нескольких лет, а возможно, и десятилетий.

И, наконец, Единение.

«Единение — простая, прекрасная и абсолютно разрушительная ложь».

Ходили слухи, что её сформулировала простая работница рыбозавода, которая записывала свои идеи на клочках оберточного материала, а затем распространяла это кредо из уст в уста. В доктрине поддерживались такие извращенные принципы, как свобода слова и полное перераспределение богатств, завернутые в сбивчивые призывы к вступлению в какое-то «галактическое братство». Эти совершенно незрелые бредни, тем не менее, разлетались среди малограмотных и притесняемых горожан с быстротой лесного пожара; движение росло так же подспудно, как любой хаоситский культ. Мордайн, который не сомневался, кто на самом деле стоит за всем этим, сосредоточился на выявлении его вождей, но находил только последователей — целыми сотнями — настаивавших, что у Единения нет вождей. Их якобы и не могло быть, ведь кредо гласило о «Многих, ставших Одним»!

И, пробираясь через это безотрадное болото, Ганиил не получал сообщений от Калаверы.

— Его молчание — хороший знак, — уверял Кригер. — Молчание означает, что ты на верном пути.

— И где же тогда варпом проклятые ксеносы? — бушевал Мордайн. — Я не обнаружил ничего, что не смогли бы найти сами агенты конклава!

По мере того, как переполнялись тюремные учреждения улья, а беспокойство населения возрастало, Ганиил всё туже закручивал гайки, — сначала уменьшил пайки и ввел комендантский час, а затем прибегнул и к смертным казням, — но так и не обнаружил ничего полезного для себя. Кроме… вот этого…

«Как столь многие могут быть так слепы?» — в отчаянии подумал дознаватель, изучая толпу, которая собиралась на площади внизу. Он сидел, пригнувшись, на крыше здания, выходящего на Хёсок-плазу — огромный, уставленный памятниками двор, посвященный имперским освободителям Облазти. Мордайн понимал символизм, скрывавшийся за выбором места для народного схода, но его потрясло количество пришедших. Здесь были тысячи людей, в основном нечесаные крепостные и ледокольщики с фабрик, но попадались также муниципальные служащие и торговцы. Каждый из них нарисовал у себя на лбу символ Единства, состоящий из синих концентрических кругов. Несмотря на простоту знака, в нем было нечто неотъемлемо чуждое, вызывавшее отвращение у Ганиила.

— Я говорю от имени Многих, что идут как Один! — закричал кто-то на площади. Это оказалась женщина с заостренным, лихорадочным лицом измученной художницы. Толпа умолкла при звуках её голоса, словно повинуясь заранее обговоренному сигналу. — Мы протягиваем вам руку дружбы с открытой ладонью. Встаньте вместе с нами против надменных тиранов, предавших этот мир!

Мордайн почти чувствовал вкус соблазнительной чужацкой ереси, что пропитывала риторику мятежницы. Правда, несмотря на такие заявления, она явно не относилась ни к малограмотным, ни к притесняемым. Человека из правящих классов Облазти с первого взгляда можно было отличить от простых жителей, и оратор выглядела как аристократка. Ганиил не удивился этому, поскольку самые истовые пророки перемен часто происходили из верхних слоев общества. Иногда причиной их ереси становилось чувство вины, иногда простая скука, но Инквизиция давно уже знала, какими опасными бывают привилегии.

— Сбросьте оковы вашего мертвого бога и узрите живое Единение, которое примет всех как Одного! — заклинала она толпу своей демагогией.

— Еретики плюют в лицо Отцу Терре, — прошипел кто-то рядом с Мордайном.

«Арманд Узохи».

С тех пор, как Ганиил совершил путешествие под купол, молодой капитан ивуджийцев стал его второй тенью и посвятил себя делу «великого инквизитора» с трепетом, который граничил с благоговением. К сожалению, юноша излучал едкую, плотно сжатую до поры тягу к насилию, от которой у Мордайна по телу бежали мурашки. Он подозревал, что Узохи, скорее всего, безумен.

«Как раз такой человек мне сегодня и нужен…»

— Отдавай приказ, — произнес дознаватель, почувствовав отстраненность, — отстранившись, — когда Арманд начал воксировать командирам взводов. Шеренги Ивуджийских Акул поднялись на крышах домов, словно мстительные духи, безмолвные и настороженные. Внизу раздался грохот сапог, и у каждого входа на площадь возникли Железнобокие Гусары в белых мундирах, построившиеся четкими рядами. Толпа отступила, люди сгрудились в центре площади, словно сплоченность могла защитить их; оратор, впрочем, гнула свое.

— Истину не заставишь замолчать! — провозгласила она, широко раскинув руки с открытыми ладонями. — На место каждого сожженного вами мученика встанут два могучих героя!

Глаза женщины лучились лазурным огнем, распаленным страстностью её веры.

«Почему ты выбрал меня для этой грязной работы, Эшер? — спросил Ганиил, как уже делал много раз до этого — но ни разу при живом гроссмейстере. — Ты же знал, что мне не хватит решимости справиться с ней».

Невероятно, но казалось, что мятежница теперь смотрит прямо на него.

«Инквизитор должен облачить свою душу в ледяную броню, — ответил Эшер из осыпающегося склепа веры Мордайна. — Серая масса человечества не имеет значения, как не имеют значения и самые исключительные личности. Инквизиция оберегает божественную нить судьбы нашей расы. Всё остальное либо враждебно ей, либо может быть уничтожено ради неё».

«Нет, — Ганиил придушил сухой мертвый голос у себя в голове. — Ты ошибаешься, Эшер, а иначе какой во всем этом смысл?»

— Капитан… — начал Мордайн.

Узохи неверно понял его.

— Очистить еретиков! — взревел ивуджиец. — За Отца Терру!

«Нет!» — хотел закричать дознаватель, но потерял дар речи, а мгновением позже, когда его армия открыла огонь, криков стало слишком много.

Кригер ждал его на лестнице, смоля палочку лхо.

— Передай Калавере, что я выхожу из игры, — произнес Ганиил, шагая мимо него.

— Он скоро появится! — крикнул вслед помощник. — Сначала разберется с горсткой проблем, но…

— Слишком поздно, — ровным голосом ответил Мордайн.

— Подожди всего пару дней, герцог.

— С самого начала было слишком поздно, Кригер, — дознаватель обернулся, позволяя ярости вспыхнуть у него в груди подобно очистительному огню. — Нами играли — тобой, мной, и в первую очередь твоим драгоценным Калаверой! Высходд был ловушкой. А эта резня… Мы дали ксеносам именно то, чего они хотели. Мы показали, что Империум — чудовище!

— Он всегда им был, — пожал плечами Кригер. — Как и все остальные вокруг.

Ганиил осекся, его ярость схлынула, усмиренная безразличием собеседника. В растерянности Мордайн стал изучать морщинистое, но странно нечитаемое лицо помощника, пытаясь разобраться в человеке, который спасал его шкуру столько лет, что уже надоело считать. Всё во Франце Кригере было каким-то серым, неясным, начиная от худощавого телосложения и короткой щетины на голове, и заканчивая душой, неспособной на яркие вспышки.

История его жизни была довольно типичной для людей такого сорта: двадцать лет прослужил в ударных частях Гвардии, побывал у Врат Кадии, впоследствии был прикомандирован к спецгруппе Инквизиции на Федре, планете, расположенной где-то на задворках Дамоклова залива. Там Кригер настолько впечатлил командующего инквизитора, что последний включил бойца в личную свиту.

В будущем этот инквизитор стал главой Дамоклова конклава, а ещё позже прикрепил Франца к новому многообещающему дознавателю.

«Береги его, Мордайн, — посоветовал Эшер, — и он будет оберегать тебя».

И это действительно было так. Если бы не Кригер, Ганиил уже давно прекратил бы убегать. Кровь Ангела, он вообще бы не побежал!

— Этот улей… Вся эта планета… — прошептал дознаватель. — Они примут тау с распростертыми объятьями.

— Мы ещё в игре, герцог, — ответил Франц. — Калавера захватил пленника.

После этого Кригер назвал имя.

Мордайн уставился на помощника. А затем в нем снова затеплилась надежда.

Огонь

Как только их сердца распалятся, они будут гореть, пока сама надежда не обратится в пепел.

Калавера

Единение

Якорный улей Высходд

День освобождения открыла череда синхронизированных взрывов, которые обрушили девять бастионов Железнобоких и с хирургической точностью уничтожили тысячи Крулевских Гусар. Одновременно с этим вспыхнули восстания на ключевых фабриках улья, причем мятежники использовали странное вооружение, превосходящее архаичные лазганы представителей власти. По мере распространения бунта число его участников росло по экспоненте, и вскоре к нему присоединились десятки тысяч человек, которым нечего было терять. После зверской расправы на Хёсок-плазе немногие жители Облазти питали иллюзии насчет имперского милосердия. Надеяться им оставалось только на Единение.

Но надежды не было.

Архитекторы восстания совершили одну фатальную ошибку, забыв принять в расчет хрупкость самого улья. Ударная волна от одновременных детонаций, которые сокрушили бастионы Гусар, подобно землетрясению обрушилась на фундамент Высходда и расколола десятки якорных шипов; уцелевшие же оказались под недопустимой нагрузкой. С каждым уходящим часом разрушалось всё больше опор, и город взбрыкивал и кренился, будто корабль в бурю, теряя целые жилые блоки. Каким бы ни оказался исход мятежа, улей уже получил смертельную рану.

На крыше мира убежище чужеземцев тряслось в унисон с предсмертными судорогами Высходда, но ни одного из них это словно бы не волновало.

— Ты не предвидел эту нестабильность, Ихо’нен, — заметил путник.

— Неважно, — бросил его спутник, отключая питание станции. Это действие было таким же неважным, но многовековой опыт не позволял великану пускать что-то на самотек. — Отклонение в пределах допустимых параметров.

— Если только купол под нами не рухнет, — с ноткой сухого юмора произнес чужак. — В любом случае, мне это нравится.

— Разрушения?

— То, что ты способен ошибаться, — серьезно ответил ксенос.

— Тогда в дальнейшем я постараюсь разочаровать тебя, — Ихо’нен распахнул люк и оглядел сотрясающийся купол. — Разумно будет поторопиться.

Улей утопал в бурном круговороте дыма и огня, резкие очертания фабрик и жилмассивов превратились в смазанные наброски за пеленою смога. Здесь и там среди темных блоков распускались воспаленно-красные и оранжевые цветы, отмечая неудержимое распространение огня. Улицы захлестнули волны горожан — безразличное пламя соединило толпу, заставив тех, кто лишился крова, перемешаться с уничтожителями Высходда. Стеная и рыча, людской поток полз через горящий улей, будто пойманный червь, и жители то дрались между собой, то бежали дальше.

Высоко над хаосом, сидя на балке подобно птице, несущей дурное предзнаменование, наблюдал за их ужасом и радовался ему Уджурах, прозванный в своем народе Горькой Кровью. Он не беспокоился о том, что насест опасно раскачивается, ведь его кровь кипела при виде катастрофы. Охотник не чувствовал себя таким живым с тех пор, как Пустой впервые привез его на этот жалкий мир льда и железа много кровавых сезонов назад.

Внимание Горькой Крови привлекло какое-то шевеление на крыше внизу. Любопытствуя, он изогнул гибкую шею, но не сумел отыскать источник движения. Глухо, гортанно щелкнув с досады, Уджурах скользнул под балку, зацепился за неё когтями на ногах и повис головой вниз, пытаясь разглядеть цель в снежном смоге. Тут он и заметил их — дюжину зверей-жертв, что крались по плоской крыше, стремясь к быстроте и незаметности, но лишь насмехаясь над тем и другим. Половина созданий тащила неудобные ящики, пока остальные суетились вокруг, охраняя их с оружием в руках. Ещё одно существо, выше остальных, подгоняло стадо взмахами сабли. Уджурах изумленно зашипел, распознав в нем одного из городских высокорожденных, что никак не попадались Горькой Крови.

В отличие от бледных и приземистых простолюдинов, на которых его заставляли охотиться, у этого создания была золотистая кожа и высокомерная осанка, указывающая на привычку командовать. Обычно высокорожденные скрывались в укрепленных дворцах, ограждая себя от убожества снаружи, но огонь наконец-то выгнал их в город. Видимо, этот зверь решил сбежать по крышам, не догадываясь, что по дороге окажется прямо в охотничьих угодьях Уджураха.

«Какие же тайные извивы управляют столь гордым мясом во многих шкурах? — увлеченно подумал хищник. — И какие же переменчивые, богатые дарами формы заперты в гнезде его тела?»

Захлопнув клюв, чтобы скопившаяся в пасти слюна не вылилась наружу, Уджурах поразмыслил: Пустой призвал его, но судьба поставила у него на пути эту тайну, когда он был голоден. То, что охотник насытился лишь несколько часов назад, не имело значения, поскольку его голод появлялся и исчезал, следуя переменчивым контурам узора-из-плоти. «Что же делать?»

А затем беглецы оказались прямо под ним, и время для размышлений закончилось. Горькая Кровь вытащил парные разделочные клинки и бросился вниз, издавая завывающий клёкот блаженства. Звери-жертвы подняли головы, их плоские тупые лица сделались ещё тупее от замешательства, и удивление перетекло в ужас, когда они заметили смертоносную симметрию в руках охотника. Двое охранников подняли винтовки, но для пылающих глаз Уджураха их движения выглядели заторможенными. Он изогнулся в полете и заухал, танцуя под ленивым дождем первых лазразрядов, зная, что первые окажутся и последними.

Когда земля метнулась навстречу, Горькая Кровь развернулся на пол-оборота и вытянул когти, целясь в одного из стражей. Удар, пробивший жертву насквозь, разрубил человека и забрызгал его товарищей кровью. Могучие ноги Уджураха согнулись, поглощая энергию удара, и вновь подбросили его в воздух, запуская над головами паникующего стада. Пока звери поворачивались с жалкой медлительностью, охотник нырнул между ними с клинком в каждой руке — рубящий, режущий хищник среди вялого скота. Жертвы размахивали руками, и кричали, и умирали, пока не остался только высокорожденный.

— Пожалуйста… — прохныкало создание, отбросив саблю и упав на колени. — Это всё твое! — он показал на распахнувшиеся при падении ящики, из которых на крышу высыпались мерцающие побрякушки. Когда-то подобные безделицы могли соблазнить Уджураха, но теперь он был Горькой Кровью и не жаждал обычного богатства. Охотник оставил высокородного напоследок, чтобы испытать его мужество, но увидел всего лишь всхлипывающего птенца. — У меня есть ещё!

Разочарованный Уджурах обезглавил зверя взмахом двух клинков, будто ножницами, и погрузил клюв в пенящийся обрубок шеи. Хотя боевой дух жертвы был слабым, его плоть оказалась восхитительно свободной от рыбы и огненных масел, которые оскверняли обычный скот. Гортанно каркнув, Горькая Кровь начал кормиться.

Ветер был постоянным спутником бойцов снаружи купола, но сержант Тьерри Хизоба всё равно слышал предсмертные крики улья. Опять же, возможно, что это ветер приносил крики из такой дали. Он определенно был довольно зловещим.

«Облазть. Даже название горчит, — подумал Тьерри. — Этот мир не для ивуджийцев».

Выкинув щелчком палочку лхо, сержант продолжил патрулирование, держась ближе к стенам конечной станции магнитоплана, где было чуточку теплее. Как и любое здание на Облазти, вокзал представлял собой монолитный блок осыпающегося скалобетона, но внутри, за заброшенным фасадом, его поддерживала в идеальном состоянии армия техножрецов и сервиторов. Там находилось средство передвижения, которое в действительности и охраняли Акулы — этот «Цепной Поезд» был достаточно вместительным, чтобы унести прочь из города всех аристократишек, если бы в Высходде стало слишком жарко.

Хизоба как-то раз прошелся вдоль всего колоссального состава и насчитал больше двух тысяч шагов, пока восхищался его шкурой из кованого железа и окольцованными медью бойницами. Всего там имелось девятнадцать вагонов, которые висели заметно выше уровня головы на расходящемся защитном фартуке, что прикрывал магнитную подвеску. Колеса были недостаточно хороши для такого чудища! Оно неслось бы надо льдом на волне обжигающей энергии, а горгульи, оседлавшие его зубчатые стены, смотрели бы в это время с презрением на землю под ними. Хизоба почти чувствовал налет злобы, покрывавший поезд. Это была старая машина, свидетельница множества грехов, как сладких, так и горьких. Их беспокойный осадок струился по её шестеренкам, словно призрачная кровь.

«Это гордый и жестокий зверь, — с дрожью ощутил сержант. — Опасный».

Как же бесилась «голубая кровь», когда инквизитор Эшер реквизировал этот секретный поезд под свою штаб-квартиру, но с тремя сотнями Акул они спорить не стали!

«Вот только теперь нас осталось меньше половины… — Тьерри бросил недобрый взгляд на складской навес, под которым лежали тела его товарищей, словно брикеты мороженого мяса. — Мы знали, что нечто приближается, но Дедушка Смерть всё равно поймал нас, как неокровавленных дурачков!»

Хизоба стоял в утреннем дозоре, когда улей вывернуло наружу множеством взрывов, будто от орбитальной бомбардировки. Секундами позже в главном вестибюле станции загрохотал пневматический ритм стрельбы, и сержант кинулся в укрытие. Он увидел, как из терминала выходит огромная мерзкая тварь, сплав металла и бескровной плоти, выпуская пули из стволов, сращенных с её руками. Другие живые мертвецы-машины появились из ангара и атаковали ближайших Акул, словно вестники Дедушки Смерти. Больше ста бойцов погибли, прежде чем свалился последний боевой сервитор. Вне сомнений, нападение устроили жрецы-шестеренки, ухаживавшие за поездом. Невозможно было узнать, сколько этих машинолюбивых мерзавцев стали предателями, — или почему это случилось, — поскольку все они исчезли до того, как закончилось сражение.

Лед снова содрогнулся, и Тьерри настороженно осмотрел купол улья. Час назад покрытие раскололось с громоподобным треском, а из широкой бреши в мутное небо повалили клубы черного дыма.

«Сколько ещё мы сможем ждать капитана? — задумался Хизоба. — Мы пролили кровь, чтобы удержать чертов поезд. Машина теперь обязана увезти нас отсюда».

Его блуждающий виноватый взгляд остановился на лейтенанте Омазет. Адеола стояла на коленях возле навеса, монотонно читая панихиду по усопшим, в чем и состоял её священный долг. Она была офицером, но обладала властью куда большей, чем мог предоставить любой мирской чин — ведь она также была Ла-Маль-Кальфу[3], жрицей, посвятившей себя Отцу Терре в его темнейшем аспекте Полуночного Судьи. Среди ивуджийцев подобных ей было немного, и к каждому относились с почетом, так что присутствие Омазет возвышало третью роту — но солдаты боялись её сильнее любого комиссара.

«Она — благословленное проклятие», — подумал Тьерри. Ему не хотелось беспокоить лейтенанта, но в отсутствие инквизитора и капитана она была старшей. Когда сержант подошел к Омазет, женщина обернулась и, прервав обряд, остановила Хизобу ужасным безглазым взором. Он знал, что черные ямы на месте глазниц Адеолы — всего лишь фокус, в котором используются линзы-имплантаты и краска, но в сочетании с татуировкой черепа на лице это производило жуткий эффект. Кроме того, в душе ивуджиец знал правду о ней.

— У тебя вопрос, Тьерри? — тихо спросила жрица. Он вздрогнул, услышав, как женщина произносит это. Ла-Маль-Кальфу, как правило, обращались к подчиненным по первым именам, что добавляло к их словам глубоко личные угрозы.

— Вы думаете, они ещё живы, лейтенант? — просипел Хизоба.

— Я верю в это, — ответила Омазет. — И мы будем стоять на страже до их возвращения.

Сержант склонил голову, зная, что она раскусила его истинный вопрос: «Когда мы сможем сбежать из этого места?»

— Вере лучше служить слепо, Тьерри, — жрица вернулась к таинству, отпуская его. Бегства не будет.

С глазами, воспаленными от дыма, в алой шинели с тлеющими полами, Мордайн пробирался через горящие улицы, стараясь не отстать от своих уцелевших бойцов. Трое Акул отскакивали в сторону от лежащих на пути обломков или перепрыгивали их, не сбиваясь с шага, тогда как Ганиил, тяжело дыша, переваливался через преграды. Он потерял Кригера и Узохи из виду несколько жилблоков назад, когда они увязли в перестрелке между группкой отчаянных гусар и словно бы целым морем мятежников. После этого организованное отступление превратилось в отчаянное бегство к вокзалу.

— Назад! — заорал передовой ивуджиец. — Весь жилблок падает!

С раздирающим визгом верхний этаж здания впереди оторвался от каркаса и, переворачиваясь, понесся вниз, рикошетя между соседними домами, будто гигантский инфернальный кубик. Мордайн резко затормозил, размахивая руками в попытке удержать равновесие.

— Лечь! — прорычал кто-то, толкая Ганиила на землю; пылающие обломки, просвистев над дознавателем, обезглавили одного из солдат и разорвали второго почти надвое. Третьему разрубило бедро, и он скакал вокруг, будто одноногий танцор, пока другой фрагмент здания не пробил ему сквозную дыру в груди.

— Встать! — спаситель Мордайна, поднявшийся рядом с ним, напоминал тощее пугало в черном бронежилете. Кригер.

— Говорил тебе, это плохая идея, герцог, — произнес ветеран.

«Да, говорил», — мысленно признал дознаватель. Его помощник упорно возражал против возвращения в улей, убеждая сидеть смирно и ждать прибытия союзника, предупреждая, что Калавера настаивал на этом. Такое стало для Мордайна последней каплей, и он настоял, что поведет в Высходд отряд для изучения мятежа. Это было неразумно, но после череды унижений, которые Ганиил вынес во имя Калаверы, желание бросить вызов своему теневому покровителю оказалось непреодолимым — и роковым. Они повернули сразу же, как только наткнулись на первую толпу, но вылазка уже обошлась им недешево.

«Это было необходимо, — с яростью подумал Мордайн. — Я ему не мальчик на побегушках».

— Пора идти, герцог, — сказал помощник, недоуменно глядя на него.

— Я думал, ты погиб, Кригер, — произнес Ганиил, но это было ложью. Он не мог представить себе серого человека умирающим. Дознаватель указал на перекрытый завалом проспект, по которому они двигались до этого: — Есть другой путь к вокзалу?

— Это же улей, — пожал плечами ветеран. — Всегда есть другой путь.

«Горькая Кровь…»

Зов Пустого шевельнулся в черепе Уджураха хрупким, но настойчивым шепотом, подобным отголоску чего-то незабываемого и забытого. Утонув в восторженном насыщении, охотник пытался игнорировать его, но шепот стал воем, что угрожал яркой, уничтожающей болью, которая связывала Горькую Кровь с его господином. Когда-то Уджурах насмехался над муками, как и все великие воины, но тогда он ещё не знал, что такое настоящая боль. Это не ослабляло его ярости и стыда, вызванного неволей, хотя охотник сомневался, что кто-либо из его кровных родичей способен выдержать пытки более достойно. «Кровных родичей?» У него их не было. Они назвали его Горькой Кровью и изгнали!

Уджурах осознал, что его пиршество замолчало. Призывы хозяина лишили рецепторы охотника способности разгадывать деликатные загадки плоти. Рассвирепев, он вскочил на ноги и выронил затихшее мясо из клюва. Пустой снова лишил его радости! Каркнув с отвращением, Горькая Кровь убрал клинки в кожаные ножны и бегом припустился к парапету. Прыгнув в последний момент, он взмыл над бездной и рухнул на крышу напротив. Тут же Уджурах помчался дальше, несясь над замерзшей кожей пылающего города, преследуя маяк, к которому был прикован.

— Сержант! — позвал боец. — Вам нужно на это посмотреть

Не поднимая головы, Тьерри Хизоба прокрался к отделению, засевшему у ворот станции. Бойцы укрепили позицию, поставив здесь драгоценный тяжелый болтер роты, который прикрывал скованное льдом пространство между их убежищем и огромным куполом.

Прищурившись, сержант попытался рассмотреть созданий, приближающихся через вихри снежной завесы. Их было двое, облаченных в серые одеяния, с лицами, скрытыми под сводами капюшонов. Они шагали размеренно, как будто не беспокоясь о том, что за ними наблюдают солдаты. Один из них казался невероятно высоким, но сильнее всего Хизобу взволновал второй. Что-то неправильное было в его походке, какое-то легкое подскакивание, почти как при деформированных суставах. Или суставах, отличных по строению от человеческих…

«Придет ещё кое-кто, — предупредил инквизитор перед уходом. — Вы узнаете их, когда увидите».

— Иди, приведи лейтенанта, — приказал Тьерри, не понимая, почему говорит шепотом.

Не отсвечивая, Кригер выглянул за угол на перекрестке. Они почти добрались до внешней стены купола, когда вынужденно сбавили шаг, услышав неразборчивые голоса, а затем обнаружили группу облазтийцев, собравшихся на следующей улице. Возможно, толпу привел сюда отчаявшийся пленник из Крулей, а возможно, это был слепой случай.

— Как много? — прошептал Мордайн, не сомневаясь, что ответом будет «слишком много».

— Неважно, — произнес ветеран. — У нас нет времени. Нам нужно пройти через них.

— Кригер… — неуверенно начал Ганиил.

— Внезапность и шок, — перебил его помощник. — Ударим по ним жестко и прорвемся к вокзалу. Не останавливаемся, что бы ни произошло, — Кригер снял с перевязи гранату, покрытую странными желобками. — Когда враги превосходят числом…

Его слова заглушил грохот пальбы и крики с улицы позади. Крутнувшись на месте, Мордайн увидел несущийся в их сторону потрепанный отряд Акул с Армандом Узохи во главе и, как показалось, с половиной улья на хвосте. Ивуджийский капитан дико хохотал, постреливая в преследователей.

— Похоже, с внезапностью всё, — пробормотал телохранитель, поворачивая корпус гранаты. — Шоку придется работать за двоих.

Метнув заряд на соседнюю улицу, он нырнул обратно. Последовала яркая вспышка, свист волны жара, а затем Кригер вновь начал двигаться.

— Пошли!

С болт-пистолетом в одной руке и шоковой дубинкой в другой он выпрыгнул из-за угла ещё до того, как всё успокоилось. Вытащив пистолет, Ганиил последовал за ним.

— Слезы Сангвиния… — дознаватель резко остановился, пораженный картиной бойни на смежной улице. Звук взрыва показался незначительным на фоне катастрофы, разрывающей Высходд на части, но граната нанесла ужасный урон людям, столпившимся на бульваре. Через пылевое марево Мордайн повсюду видел тела, обугленные и дымящиеся. Те, кто ещё держался на ногах, слепо шатались по сторонам, сжимая обожженные до костей лица.

— Хорош спать, герцог! — заорал откуда-то спереди Кригер.

Как только пыль осела, Ганиил понял, что взрыв сокрушил только половину толпы. Дальше по улице стояли ещё как минимум тридцать мятежников, и телохранитель уже был среди них, размахивая дубинкой, словно безумец. Выжившие были заторможены вследствие шока и обладали только самодельным оружием, но, приди они в себя, их численность определенно сказалась бы. На лбу у каждого виднелись концентрические круги Единения, указывавшие, что перед ним добровольные предатели, а не злополучные горожане, оказавшиеся посреди хаоса. Внезапно этот простой знак начал символизировать столь многое — ложь внутри лжи, которая окружала и удушала судьбу самого Мордайна непрерывным и непрерываемым падением по спирали…

«Если я умру здесь, Империум запомнит меня как изменника, — понял дознаватель, — если запомнит вообще». Ганиил не знал, какая перспектива беспокоит его сильнее.

Наполнившись тусклой яростью, он перевел лазпистолет в режим стрельбы очередями и атаковал толпу. Мордайн не был метким стрелком, но мастерство немногое значило при столкновении с такой большой группой врагов, особенно если ты держал в руке «Серебристый многозарядник». Кригер часто посмеивался над вычурным оружием, называя его «модной вещичкой», но сейчас оно оправдывало веру Ганиила.

«Только нить имеет значение, — слова Эшера кружились в голове дознавателя, снова и снова, будто мантра, оправдывающая его за все отбираемые им жизни. — Только нить…»

Из-под кожуха пистолета внезапно повалил дым. Пока Мордайн возился с настройками, здоровенный повстанец замахнулся на него шестом с фрагментом каменной кладки на конце. Ганиил быстро дернулся назад, и обломок просвистел в дюйме перед его лицом, а затем вернулся по дуге, словно маятник. На этот раз дубина пронеслась над головой дознавателя, который поскользнулся и рухнул навзничь, к счастью, удержав многозарядник. Когда противник вырос над ним, Мордайн навел пистолет обоими руками и нажал на спуск. Оружие взвизгнуло и отключилось. Мятежник ухмыльнулся, и в тот же миг выпущенный сзади болт-заряд пробил ему череп.

— Я говорил тебе не останавливаться, герцог! — рявкнул Кригер, протягивая руку. — Мы…

Из его горла вырвалось острие, забрызгав Ганиила кровью. Глаза телохранителя сначала повернулись вниз, в направлении зубца, торчащего из шеи, а затем вновь уставились на Мордайна, будто шарики из раскрашенного стекла. В них не было ни страха, ни даже изумления или боли, только абсолютное непонимание. Ошеломленный дознаватель увидел, как Кригер пытается пожать плечами. Затем острие выдернули обратно, и серый человек повалился в небытие.

«Всегда ли ты был мертв внутри? — не мог понять остолбеневший Ганиил. — Или нечто сделало тебя таким?»

Мордайн метнулся в сторону, когда убийца Кригера, одноглазый рыбник, ткнул в его сторону скользким от крови гарпуном. Сделав лихорадочное обманное движение, дознаватель схватил зубец и толкнул оружие от себя. Застигнутый врасплох противник поскользнулся, выпуская древко из рук. Вопя святые сквернословия, будто одержимый, Ганиил начал размахивать гарпуном, держа его за наконечник и пытаясь не подпустить изменников.

С завывающим боевым кличем мимо него прыгнул Арманд Узохи, размахивавший мачете с тяжелым клинком, словно помешанный танцор. За ним последовала горстка Акул, один из которых по пути остановился возле Мордайна и дернул его за собой. Оглянувшись по сторонам, дознаватель увидел, что преследующая орда почти настигла их. Мания, подстегивающая это море диких, искаженных лиц, не имела ничего общего с идеалами Единения.

«Тау никогда не поймут нас, — однажды заметил Эшер. — Они не смогут, потому что им недоступны глубины нашего безумия».

— Инквизитор! — гаркнул Узохи. — Мы должны уходить!

Капитан излучал насилие, его заостренные зубы покрывали кровавые пятна.

«Кригер хотя бы не наслаждался убийствами», — неопределенно подумал Ганиил.

Уджурах перескочил через стену вокзального комплекса и распластался в снегу, выискивая по звукам часовых. Он слышал, как звери-жертвы что-то бормочут в отдалении, но поблизости никого не было. Предсказуемо — все они слетелись к главным воротам, привлеченные лишь явной угрозой.

«Какими же тупыми бездумными глазами они видят, и, видно, сами же таковы, — насмешливо подумал Горькая Кровь. — Их мысли такие же плоские и бледные, как и их лица!»

Покинув улей, он припустился через лед и сделал круг, зайдя к месту назначения сзади, как и наставлял Пустой. В кои-то веки он радовался зову хозяина, поскольку без него пропал бы, поглощенный белой пустотой. Не высовываясь, Уджурах пробрался к зданию впереди, отыскивая громадный механизм, который обрисовал ему повелитель.

Тьерри Хизоба собрался с духом и вернулся к воротам, где ждал великан в длинных одеяниях, нависавший над Акулами подобно предвестнику лиха из старых историй. Лицо незнакомца скрывалось под капюшоном, но он, очевидно, наблюдал за дорогой в улей, не обращая внимания на отбрасываемую им тень. Казалось, что ей не затронута только лейтенант Омазет, но жрица и сама была созданием мрака.

— Я запер арестанта, — доложил Хизоба, — а Железнопалый пробудил машинный дух поезда.

— Они идут, — произнес серый гигант. Его голос резонировал со свистящими металлическими нотками, несомненно, из-за какого-нибудь шлема, но при этом был удивительно мягким. Совсем не такого тона сержант ждал от космодесантника, ведь незнакомец совершенно точно не мог быть никем иным.

— Я ничего не вижу, — сказала Омазет.

— Мой глаз видит вернее, чем оба твоих, — ответил великан.

Ганиил бросился за очередной угол и внезапно оказался снаружи купола, вбежав прямо в кусачую пасть метели. Впереди он различил темное пятно вокзала, всего лишь в нескольких сотнях метров от себя. Узохи оставался рядом с дознавателем, но другие Акулы сгинули, пожранные гештальтной тварью за спиной беглецов.

«Она последует за нами на лед, — ощутил Мордайн, — и дальше в преисподнюю».

Когда защитники станции появились в зоне видимости, он услышал, как Арманд выкрикивает пароль. Часовые были всего лишь размытыми набросками на фоне белого вихря, причем неудачными, посколько один из них казался невозможно высоким. Пока Ганиил пытался разобраться с этой аномальной фигурой, остальные начали стрелять. Лазразряды и сплошные заряды с шипением проносились мимо него, оставляя парящие инверсионные следы в пурге. Оглянувшись, дознаватель увидел, как падают передние ряды толпы, но остальные неслись вперед, безразлично — бесчисленно — разворачиваясь из улья, словно тело змеи.

«Даже если мы доберемся до состава, Дракон Высходда нагонит нас…»

А затем позади него взорвалось маленькое солнце, окутав рой языками пламени и обезглавив змия. Ударная волна швырнула Мордайна вперед, и он, врезавшись в лед с силой, крушащей кости, неловко прокатился в сторону тьмы.

У него горела спина! Ганиил отчаянно перекатился по снегу, крича от боли в расколотых ребрах. Хрипло вдыхая грудью, полной разбитого стекла, он сплюнул кровью на лед. Перед мутным взглядом дознавателя проковылял Узохи; капитан завывал от боли, пытаясь сбросить пылающую шинель. Затем Мордайн услышал другие, более яростные вопли, когда из дыма вырвалась стая уцелевших мятежников. Их плоть обуглилась, но жажда убийства в глазах не потускнела.

«Ты был прав, Эшер, — подумал Ганиил. — Когда мы падаем, то падаем жестко».

Взрывной механический рев вдруг заглушил ветер, и проклятых разорвало на куски. Оторопевший дознаватель обернулся и увидел великана в длинных одеяниях, шагающего к нему. Гигант держал тяжелый болтер Акул, как смертный человек — винтовку. Поворачиваясь в поясе, воин косил предателей с грубой эффективностью. Рухнув возле жнеца, Узохи мельком заметил его лицо под капюшоном.

— Дедушка Смерть пришел за нами! — заорал капитан. Мордайн не мог понять, ужас или восторг двигали ивуджийцем, но в этом крике он услышал треск, с которым разорвалась последняя нить истрепанного рассудка Арманда.

Тогда незнакомец встал над Ганиилом, и дознаватель понял, что Узохи не ошибся, поскольку это была смерть во плоти. Ветер сорвал капюшон великана, обнажив стилизованный бронзовый череп, глазницы которого слились в единый темный проем. В этом углублении пылал хрустальный шар, укрепленный прямо над перемычкой носовой впадины; он даровал предвестнику облик циклопа.

— Калавера, — прошептал Мордайн, зная, что иначе быть не может.

Пепел

Когда пылающий ад поглотит себя, опустись на колени и просей пепел, ибо там ты найдешь Истину.

Калавера

Семь часов после Единения

В тени

Сломленный человек открывает глаза, когда его заносят на станцию. Его почти захлестывает ужас, когда он видит состав, припавший к рельсам магнитоплана, поскольку вагоны напоминают колоссального змея — и разве не змей охотился за ним всего лишь мгновения назад? Но затем мужчина вспоминает, что мстительный змий состоял из плоти, а этот сверкает ярким серебром. Он даже вспоминает, что таких змиев называют «Цепными Поездами», поскольку они связывают в единую цепь якорные ульи Облазти. И тогда он вспоминает ещё и то, что не может дышать, и ужас возвращается, усилившись вдвое, когда человек начинает захлебываться собственной кровью.

— Он будет жить? — спрашивает женщина с лицом-черепом, когда мужчина ускользает прочь…

Он присоединяется к гроссмейстеру Эшеру в корабельном карцере «Скрытого глаза», флагмана Дамоклова конклава. Наставник привел его туда, чтобы посмотреть на узника-тау, захваченного в самом конце Крестового похода. Это высокое, тонкое почти до скелетной худобы существо, которое повелитель называет «эфирным», представителем правящей касты чужаков. Создание взирает на мужчину через стеклянные стены камеры, изучая его, словно он — заключенный, а ксенос — тюремщик. Неподвижность тау, записанная в крови, придает ему облик сюрреалистичной статуи, вытянутой пародии на человека, созданной для воплощения абсолютной безмятежности. Или превосходства.

— Скажи мне, дознаватель, что ты видишь? — спрашивает Эшер из теней. Вопрос парализует сломленного человека, поскольку он одновременно испытывает отвращение и восхищение при виде ксеноса-узника. Он понимает, что это испытание, поскольку всё, что спрашивает гроссмейстер, является испытанием, но даже спустя годы служения мужчина не понимает, чего хочет от него нестареющий старец. Возможно, это слепота Эшера делает его таким недоступным для толкования.

— Да, что ты видишь, гуэ’ла? — эхом отзывается эфирный, голос которого проходит сквозь стекло с ошеломляющей легкостью. Оно насмехается над ним?

— Я… — зажатый между проницательными взглядами двух непроницаемых созданий, сломленный человек медлит.

— Я вижу нечистого, — говорит он. — Я вижу уродство чужака.

Хотя его ответ нелжив, мужчина знает, что этого недостаточно, поэтому слова душат его, и появляется…

Боль невыносимая! Человек открывает глаза и видит, что Смерть разрезал ему грудь и роется там, отыскивая истину.

— Ты убиваешь его! — протестует женщина с лицом-черепом, но мужчина не знает, есть ли забота в её упреке.

— Ребро пробило ему легкие, лейтенант, — шепчет Смерть, у которого, разумеется, тоже череп вместо лица. — Он утонет в собственной крови, если я не вытащу кость.

Иная тень держится позади них обоих: всего лишь неустойчивый, смутный отпечаток темного человека, бледное лицо которого — переплетение четких, ярко сияющих шрамов. Он смотрит на пациента с выражением, которое может быть жалостью, или презрением, или, возможно, вообще ничем. Один глаз пылает лихорадкой, другой, проржавевший имплантат — нечестивым огнем.

— Это ложь, — бессловесно говорит ему незнакомец.

Тогда что-то трескается в груди сломленного человека, и он кричит, и призрак исчезает, изгнанный в глубокую тьму, где заходится звоном демонический колокол.

Смерть поднимает голову и рассматривает мужчину единственным глазом из жидкого стекла.

— Боль — это иллюзия, Ганиил Мордайн, — говорит он.

«Моё имя? Смерть знает мое истинное имя», — отчаивается дознаватель, падая в воспоминания о ярких лазурных глазах и…

Незабываемо красивая женщина, которую Ганиил только что представил инквизитору Айону Эшеру, расцветает клинками и сражает его, низводя наставника до бессмысленного месива крови и костей. Она убила гроссмейстера на глазах Мордайна, ещё не закончившего докладывать о ней как о новом специалисте по информации. Затем красавица поворачивается к дознавателю с улыбкой, что подобна серебристой резне, но Кригер снимает её болт-снарядом, не позволив сделать и шага.

— Она была наемной убийцей, — безжизненно произносит Ганиил. — Я привел наемную убийцу на борт «Скрытого глаза».

— Нам нужно уходить, герцог, — отзывается Кригер, обшаривая тело Эшера.

— Уходить…?

— Побыстрее и подальше отсюда, — наемник удовлетворенно кивает, отыскав печать инквизитора. — Эти штуки генокодированы, но иметь такую не повредит.

— Я не понимаю.

— Как ты и сказал, ты привел наемную убийцу на борт корабля гроссмейстера, — помощник объясняет ему, словно ребенку. — В глазах Инквизиции это делает тебя предателем или дураком.

Где-то заходится воем сирена.

— Итак, ты хочешь жить?

— Я не могу умереть, — хрипит Мордайн Смерти, даже зная, что милосердие неведомо подобному созданию.

— Нет, — шепчет одноглазый предвестник. — Это было бы расточительно.

Иней

Истина холодна, но всё же пылает жарче любой горячки. Будь осторожен, ибо она — самый пагубный из всех пороков.

Калавера

Сутки после Единения

Призрачные земли

Магнитоплан несся через белое ничто пустошей, словно поезд-призрак, поселившийся на мире-фантоме, незримо привязанный к единственному рельсу, вдавленному в лед. Несмотря на свою скорость, он двигался почти бесшумно — лишь низкочастотное гудение двигательной установки и тихое потрескивание намагниченных частиц указывали, что машина принадлежит к материальному миру. Мерцающие огоньки цвета индиго плясали на ребристом фартуке её шасси, озаряя узкий просвет между рифлеными суспензорными пластинами и колеей. Мало кто на Облазти разбирался в техномантии, что поддерживала состав в дюйме над рельсом, и никто не обладал навыками, необходимыми для его починки. Это была старая технология, относившаяся к эпохе первой колонизации планеты.

Подобные вещи не волновали Горькую Кровь. Наружу, на шкуру машины, его привлекла будоражащая скорость поезда. Охотник припал к крыше заднего вагона, словно кающаяся горгулья, вцепившись когтями в щипцовое покрытие и широко раскинув руки, чтобы обнять воющий ветер, призвать его счистить грязь улья.

«По жилам плосколицых бежит жидкая кровь, — возрадовался он, — но их машина бежит с огоньком в брюхе!»

Уджурах уже изучил состав вдоль и поперек, передвигаясь по крышам, чтобы не столкнуться с плосколицыми во время исследования узкой территории. Всего здесь было девятнадцать вагонов, тянувшихся за скошенным клином ведущей кабины, словно надетые на нитку резные коробочки. Они соединялись между собой навесными платформами, которые дергались и извивались вслед за изгибами колеи. Плосколицые никогда не задерживались на этих открытых переходах, и никто из них не выбирался на крыши. Звери не были дураками, решил Горькая Кровь, но слишком боялись холода. Он сможет использовать это против них, когда придет время. Но случится это недостаточно скоро…

Уже дважды Уджурах почти поддался желанию схватить отбившуюся от стада одинокую добычу, проходившую между вагонами. Заметят ли они пропажу одного плосколицего среди столь многих? Но он уже знал ответ, действительно имевший значение: его хозяин заметит.

«Жди, — приказал Пустой, впечатав свой эдикт в череп Уджураха с обещанием боли. — Жди».

Два дня после Единения

Безвольно сидя в кресле у окна купе, Ганиил Мордайн мрачно взирал на промерзшую тундру Призрачных Земель. Невозможно было определить скорость Цепного Поезда в этом однообразном чистилище. С тем же успехом дознаватель мог смотреть бесконечный зацикленный вид-поток, но, несмотря на монотонность происходящего, он знал, что состав слишком быстро поглощает расстояние до Якова. До улья Яков, где находился космопорт. Где его наверняка поджидал конклав.

«Я не готов. Мне нужно больше времени».

— Два дня, — прошептал Ганиил. — Я потерял почти два дня.

Мордайну до сих пор не хватало смелости проверить забинтованную грудь. Боль говорила ему всё, что он хотел знать.

— Вы получили тяжелейшую рану, инквизитор, — сказала лейтенант Омазет, держась у него за спиной подобно угрюмому духу. — Если бы не способности капитана Калаверы, вы были бы мертвы.

— Капитана Калаверы? — несмотря на недомогание, это обращение позабавило дознавателя. Хотя это, разумеется, был вполне подходящий титул для космодесантника, он совсем не сочетался с его мрачным покровителем. Звание было слишком честным.

— Я не знала, что ваш контакт — астартес, — произнесла Адеола. Была ли в её голосе обвинительная нотка?

— Адептус астартес, — поправил Мордайн. Его всегда раздражали ошибки в высоком готике. — Вы не знали, потому что я решил не говорить вам этого, лейтенант.

«И потому что я тоже этого не знал, черт подери!»

— Как дела у капитана Узохи? — добавил он.

— Он не выходит из своего купе, карая себя тенями и одиночеством, — ответила лейтенант. — На душе ивуджийского офицера остается шрам за каждую потерянную им Акулу.

Она помедлила, подчеркивая это. Упрекая его?

— Мы потеряли много Акул в Высходде, инквизитор.

— Назовите мне цифры, пожалуйста, — сказал Ганиил, избегая её взгляда.

— Общим счетом, в третьей роте теперь осталось всего восемьдесят два бойца.

Они оба понимали значение этого числа: Третья утратила боеспособность. Если даже уцелевшие вернутся в родной полк, их распределят по другим ротам. Для Третьей это означало конец, для её капитана — нечто более постыдное.

— Я сожалею о ваших потерях, — тихо произнес Мордайн. «Особенно о тех, кто погиб ради излечения моей раненой гордости…» — Они были хорошими солдатами.

Женщина ничего не ответила, и дознаватель быстро добавил:

— А это что? — он указал на отчет о переговорах.

— Капитан Калавера просил передать его вам, — объяснила Омазет. — Он частным образом связывался с храмом Телепатики в Якове.

— Понимаю. Что ж, думаю, пора мне побеседовать с добрым капитаном.

Ребра Ганиила протестующе заскрежетали, когда он поднялся с кресла. Мордайн скривился — нахлынуло головокружение, и лицо Адеолы разделилось на пару ухмыляющихся черепов.

— Вы набрались сил, чтобы ходить, инквизитор? — спросили черепа. Из их уст это прозвучало как обвинение.

— Работа во имя Императора… не ждет… пока нам станет лучше, — прохрипел дознаватель, борясь с дурнотой. — Долг — наша сила.

Он взял лазпистолет, который принесла ему Омазет. Скверная замена «Серебристому многозаряднику», но лучше, чем ничего.

— Ганиил, — позвала женщина, когда он повернулся уходить.

— Да, лейтенант? — откликнулся Мордайн.

«Ганиил? — он замер. — Откуда она знает мое имя? Будь прокляты эти её адские линзы! Как можно понять кого-то, если ты не видишь его глаз?»

— Ганиил Мордайн, — пробормотала Адеола. — Так капитан Калавера назвал вас, когда вы лежали у порога Дедушки Смерти.

— Человек моего положения обладает множеством имен, — пренебрежительно ответил дознаватель. — Конечно же, это не удивляет тебя?

Омазет наклонила голову.

— Как скажете, инквизитор.

— Тогда больше не позволяй себе сомневаться во мне, — выходя из комнаты, Ганиил слышал, как она пробует его имя на языке, выискивая истину.

Горькая Кровь лежал ничком, втиснувшись в вентиляционную шахту над слабо освещенными покоями, которые занимали целый вагон ближе к началу состава. Он прижимал удлиненную голову к потолочной решетке, изогнувшись вбок таким образом, чтобы наблюдать за помещением внизу одним злобным глазом. Это был зал бесстыдства, увешанный непристойными изображениями брачных ритуалов плосколицых, плотно заставленный шелковыми коврами и туго набитыми креслами, просто молившими изрезать их. Он пел охотнику о дешевом тщеславии и поверхностных желаниях, напоминая о лебезившем аристократике, которого Уджурах пожрал в улье.

«Какими тонкими, незначительными ритмами они обвивают себя и думают о них, как о чуде, — оскалился Горькая Кровь. — Недолговечный скот мечтает о червях!»

Что любопытно, собравшаяся внизу группа плосколицых как будто соглашалась с ним, поскольку они относились к срамному вагону с открытым презрением, самозабвенно проливая и сплевывая пищу во время своего пира-кутежа. Их вожак, невысокий, но очень мускулистый здоровяк с оторванным ухом, которого остальные называли Хии-зоба, окрестил это место «нашей столовкой», а его сородичи расхохотались и начали делать всё, чтобы зал соответствовал имени. Уджураху сразу понравился Хии-зоба: для плосколицего он был силен духом и остроумен. Когда придет время, из него выйдет хороший обед. В самом деле, все звери из этого стада обладали живостью, а значит, происходили не с этой бросовой, лишенной вкуса планеты.

Незваный голод развернулся в недрах брюха Горькой Крови, призывая сорвать металлическую завесу, за которой он прятался — сорвать её и разорвать их! Толстый шнур слюны выскользнул из пасти охотника и расплескался о наплечник плосколицего, сидевшего прямо под ним. Уджурах напрягся, но ни само создание, ни его товарищи не заметили этой промашки. Объятый яростью, он придавил голод, не желая отрываться от подглядывания. Любопытство было в природе Горькой Крови, чего и требовалось ото всех, подобных ему, ведь как иначе формирователи могли бы выделять тайные нити узора-из-плоти и направлять свой народ по действенному пути? И так уже слишком много родословных было обречено на застой из-за бездействия робких формирователей. Нет, такие, как он, не могут быть слишком любопытными, и неважно, что скажут сородичи.

«Я не был слишком любопытным, но, возможно, был неосмотрительным», — признал Уджурах.

Пустой приказал ему затаиться, а хозяин умел выявлять даже самые маленькие проступки. Нет, ужимки этих существ не стоили расплаты за неудовольствие господина. Горькая Кровь нехотя ускользнул прочь.

— Ну ты и чухан, Акото! — гаркнул Тьерри Хизоба. Всполошившись, обруганный им боец поднял взгляд от карт и дотронулся до плеча, на которое показывал сержант. Пальцы солдата наткнулись на слизь, покрывавшую доспех, и он скорчил гримасу. Его товарищи прыснули, и один из них крикнул худощавому мужчине у окна:

— Эй, Реми, ты опять высморкался на Акото?

Обвиненный боец повернулся, виновато утирая сопливый нос.

— Не я, — пробормотал он с кривой улыбкой.

— Глазей дальше на свои звезды, Реми, — угрюмо произнес Хизоба. Где бы ни оказывался «Шызик» Нгоро, он всегда видел звезды. Трясучая лихорадка крепко прошлась по Реми после прибытия ивуджийцев на Облазть и всё перемешала у него в голове, но солдат оставался лучшим поваром в роте. Не то, чтобы у него теперь было много конкурентов…

«Столько погибших», — подумал сержант, изучая бойцов в салон-вагоне. Его братья наслаждались тем, что превращали это место в свое собственное и плевали в лица аристократов, позволивших улью рухнуть в ересь. Подобное упадничество было бы немыслимым на Ивуджи-секундус, где каждый ребенок входил в мясорубку Детских Войн наравне с остальными, а выходил из неё или воином, или рабом, или не выходил вообще.

— Это был не я, сержант, — настаивал Нгоро, дергая Хизобу за рукав. — Это был дождь.

Он ткнул пальцем в потолок.

— Я увидел его в окне… как в зеркале.

Тьерри неопределенно кивнул. Он понятия не имел, о чем талдычит парень, но с Шызиком Реми часто такое случалось.

— Ага, — согласился сержант. — Это был дождь.

Мордайн помедлил на пороге купе «императорского» класса. В этом помещении, отделанном золочеными панелями, висел несвежий, пыльный душок, который беспокоил его почти так же сильно, как и мрачный пассажир. Громадное тело космодесантника словно бы заполняло вагон, хотя тот совершенно не был тесным. Богатую мебель разломали и аккуратно сложили в примыкающем коридоре, как и саму дверь с большей частью косяка. Олигархи-Крули, создавая себе роскошные номера, не рассчитывали на великанов.

— Вы знаете, кто я, — прямо сказал Ганиил.

— Да, — отозвался Калавера. Он стоял лицом к дверному проему, как будто ожидал посетителя.

«Скорее всего, так и было», — решил Мордайн.

— Вы капеллан? — спросил он, указывая на бронзовую маску смерти великана.

— Нет, — ответил космодесантник. — На протяжении лет я служил во многих ипостасях, но не в этой.

— Но ваша маска… череп?

— Это мой личный символ. Его значение понятно только мне.

— Тогда я буду весьма обязан, если вы снимете шлем, — произнес Ганиил, входя. — Я предпочитаю общаться с людьми лицом к лицу, особенно когда обсуждаю важные дела.

— Я не могу.

— Очевидно, нам нет нужды таиться друг от друга? — дознаватель широко раскинул руки. — Мы с вами союзники и люди с высоким положением в конклаве…

— Вы находитесь в положении изменника и наемного убийцы, Ганиил Мордайн, — беззлобно ответил Калавера. — В глазах конклава вы изгнанник.

— Но, как вам хорошо известно, я совершенно невиновен в убийстве гроссмейстера Эшера.

— Совершенно?

— Я… — мертворожденные слова застряли в глотке дознавателя. Казалось, что хрустальный глаз космодесантника способен заглянуть ему в душу.

«А кто сказал, что это не так?», — беспокойно подумал Ганиил.

— Ваш орден… — он помедлил. Пепельная ряса воина полностью скрывала его силовой доспех, но в нем неоспоримо ощущалось что-то судейское, словно он был создан для вынесения приговоров, а не только исполнения наказаний, как большинство космодесантников. Внезапно всё это обрело смысл. — Вы из Серых Рыцарей, Калавера?

«Вы — мой судья?»

Торцевая дверь салон-вагона широко распахнулась и внутрь шагнула высокая женщина. Порывы ветра трепали её голубовато-зеленую шинель, пока она разглядывала Акул, рассевшихся по залу. Тепло и звуки покинули купе, когда бойцы заметили её силуэт в открытом дверном проеме.

— Лейтенант… — неуверенно начал сержант Хизоба, но жрица заставила его умолкнуть, гортанно зашипев. Ивуджийцы опустили глаза, когда она подошла к ним — она, Ла-Маль-Кальфу, воплощение безжалостной прислужницы Отца Терры.

— Духи наших братьев-мучеников ещё воют у врат Дедушки Смерти, растерзанные и окровавленные, — заговорила лейтенант Омазет, проходя через толпу солдат, словно коса холодной, обрекающей чистоты, — и всё же вы кутите в этих покоях беззакония.

Голос Адеолы был не более чем шепотом, вплетенным в ветер, но каждый боец в вагоне слышал её.

— Вы пляшете на их потревоженных могилах, будто гуули.

«Люди нуждались в этом! — хотел возразить Тьерри. — После бойни и предательства они нуждались хоть в чем-то». Но он знал, что подобные извинения вырастали из ложной гордости, и суровое осуждение жрицы было вполне заслуженным.

— Вина лежит на мне, — формально объявил сержант.

Лазпистолет лейтенанта с костяной отделкой словно бы прыгнул ей в руку, и Хизоба вздернул подбородок, твердо решив умереть с честью, но в момент выстрела кисть Омазет извернулась под прямым углом. Лазразряд пробил окно с шипением расплавленного стекла. Тут же Адеола описала рукой дугу, изливая свое презрение во вспышках зеленого огня, которые метались среди застывших Акул, порой так близко, что обжигали им кожу. Когда жрица остановилась, всё окна в вагоне были прострелены. Хотя толстое стекло держалось в рамах, его испещряли синюшные оплавленные воронки.

— Очистите этот храм порока, — скомандовала лейтенант, убирая оружие в кобуру.

Без промедления Хизоба поднял тяжелое кресло и швырнул его в ближайшее окно. Как только стекло раскололось, и внутрь ворвался снег, товарищи Тьерри вскочили на ноги, завывая от праведной ярости. Жаждая искупить вину, — жаждая порадовать её, — Акулы похватали вырожденческие безделушки аристократов и набросились на окна так, словно это были злобные, совращающие глаза варпа.

— Ваши вопросы не относятся к делу, — сказал Калавера. — Для вас я неважен.

— Нет? — Ганиил попытался скрыть напряжение в голосе. — Простите, но мне сложно это принять.

Он помахал отчетом о переговорах, который принесла Омазет.

— Вы призвали Дамоклов конклав на Облазть. Они будут ждать меня.

— Да.

— «Да», — ошеломленно повторил Мордайн. — Тебе больше нечего сказать? Ты предал меня! Я прополз через огонь и лед, делая за тебя грязную работу…

— У тебя осталось шесть дней, — перебил космодесантник.

— Шесть дней, чтобы умолять тебя о пощаде, исходя кровавым потом?

— Шесть дней, чтобы найти ответы и вернуть потерянную честь.

Ганиил не заметил движения Калаверы, но внезапно воин навис над ним, оказавшись так близко, что дознаватель смог рассмотреть изящные нити патины, испещрившие бронзовую маску подобно жилам. Так близко, что Мордайн уловил смертную тишину его силовой брони.

— Твой узник ждет, — выдохнул череп.

— Узник… — безучастно отозвался дознаватель. Он хотел отступить, но взгляд безжалостного глаза парализовал его. В вагоне стояла гнетущая жара, и Ганиил понял, что сильно потеет. Это показалось ему жалким пред лицом столь аскетичного, высохшего создания.

«Узник…»

Слово неторопливо вплыло в фокус его внимания через муть в голове.

— Узник, — повторил Мордайн, на этот раз более настойчиво. — Так это не было ложью? Ты действительно заполучил отступника?

— Это должен определить ты, дознаватель.

— Тут ничего не складывается… — Ганиил осекся, когда дурнота хлынула обратно, пришпоренная зазубренной теснотой в груди. Именно тогда он приметил заклепки, идущие вдоль боков маски Калаверы. Мрачная личина была прибита к черепу великана.

— Кто ты? — прошептал Мордайн.

— Такой же искатель истины, — ответил воин. Затем он добавил с тревожащей, не вселяющей доверия заботой: — Мне жаль, что ты всё ещё слаб, Ганиил Мордайн. Порой я забываю, насколько хрупки смертные.

«Это ложь, — ощутил дознаватель в миг прозрения. — Ты никогда не забываешь, насколько мы уязвимы по сравнению с твоими сородичами. Ты наслаждаешься этим знанием».

Внезапно ощущение давящей древности, исходящее от космодесантника, стало невыносимым. Оно повисло над ним, будто эфирный смрад, недомогание души, которое заставило пробудиться нечто внутри Мордайна. Нечто иное. На мимолетное мгновение Ганиил показался себе чужаком в собственной голове, связанным со своим телом истончающейся веревкой самосознания.

«Я не могу умереть…»

Эта мысль принадлежала не ему.

В ужасе Мордайн повернулся спиной к Калавере и бросился в коридор, хватаясь за поручень, идущий вдоль стены. Вагон сужался впереди него, вытягиваясь в слабо колеблющуюся реку окон и дверей, пронизанных жилами дрожащего золота и алого бархата. Ганиил знал, что состав скользит надо льдом, без сотрясений, тихо и гладко, но всё же он чувствовал себя так, словно оказался посреди штормового моря. Дознавателя сотряс позыв к рвоте, глубокий, но сухой, и нити чернильной тьмы поползли из уголков его поля зрения.

— Тебе требуется помощь? — крикнул сзади Калавера.

— В этом… нет необходимости, — прохрипел Мордайн.

«Мне ничего от тебя не нужно». Уткнувшись лбом в окно, он держал глаза плотно закрытыми, пока ледяное стекло охлаждало лихорадку. «Я не доставлю тебе такого удовольствия». Глубоко дыша, Ганиил ждал, пока спадет дурнота.

— Я должен подготовиться, — солгал дознаватель, желая оказаться в убежище своего купе, где можно было без стыда поддаться тьме. — К допросу.

— Понимаю.

«Конечно, понимаешь, надменный ты…»

— Завтра, — проговорил Мордайн. — Я начну завтра.

Он открыл глаза и заметил лицо, взирающее на него через промерзшее стекло — абстракцию серой плоти, натянутой на зубчатый костяной клин, с глубоко посаженными черными глазами. «А это что, перья?» Фантом исчез, прежде чем Ганиил успел распознать его, оставив стекло во власти отражения самого дознавателя. Он смотрел на исхудавшую развалину, пытаясь понять, кто ещё глядит на него через эти заполненные тенями глаза.

— Ты что-то увидел? — спросил Калавера, и Мордайн понял, что великан стоит рядом с ним.

— Ничего, — ответил Ганиил.

«Но что-то видит меня».

Три дня после Единения

Облазть была миром тьмы, но её ледяные пустоши мерцали тусклым, рассеянным светом, который походил на последний отблеск выгорающей люмен-лампы, растянувшийся навечно. Местные утверждали, что это отраженное сияние звезд, но лейтенант Омазет в такое не верила. Она ощущала голод, скрытый за этим анемичным свечением, и знала, что Призрачным Землям весьма подходит их название.

«Как будто этот порченый поезд увез нас в сумеречные владения Дедушки Смерти, — подумала жрица. — Возможно, все мы погибли в Высходде, только не поняли этого».

Отбросив мрачные мысли, Адеола сосредоточилась на темном коридоре впереди. Кто-то, должно быть, капитан, разбил все светошары, расположенные вдоль прохода, и путь ивуджийке освещала только блеклая марь за окнами. Когда они сели на поезд, Узохи объявил этот вагон своим, отказавшись от помощи и наставлений, потребовав лишь одиночества. Арманд выглядел как человек, тонущий в отравленном сне.

«Он истекает тенями, как необработанная рана истекает гноем», — с сожалением подумала Омазет. Как и все Акулы, она была неистово верна своему командиру, но давно подозревала, что Узохи похож на туго натянутую тетиву — опасную, но и очень непрочную.

«Но возможно ли для него искупление?» — спросила себя лейтенант, подойдя к запертой двери его купе.

— Капитан, — начала она, постучавшись. — Арманд… Нам нужно поговорить.

Ответа не было. Адеола постучала снова, уже сильнее. Что-то скрипнуло над головой жрицы, и она, прищурившись, резко подняла голову, вглядываясь в полумрак. Потолок представлял собой неясное пятно серых панелей и темных решеток, лишенных… Омазет нахмурилась. «Там что-то шевельнулось?» Нет, это какая-то бессмыслица.

Из-за запертой двери раздалось бормотание, и лейтенант приложила ухо к лакированному дереву. Кто-то метался в купе, словно животное в клетке.

— Капитан! — позвала женщина, негромко стукнув по двери. Шаги прекратились. Теряя терпение, Омазет перешла на коварный, проклинающий говор Ла-Маль-Кальфу: — Арманд, услышь мое дыхание и внемли мне, ибо я именую тебя заблудшим, бессловесным и слабым сердцем. Преследуемый малодушием, ты плюнул на свою клятву…

Так она и продолжала, пока не услышала смешок изнутри, пронизанный мукой. Мгновением позже отодвинулся засов, и у дверного косяка возникла полоска тени, содержащая налитый кровью глаз.

— Капитан? — спросила жрица. Глаз моргнул, не узнавая её. — Арманд?

— Он с тобой? — это был дребезжащий хрип человека, не спавшего несколько дней.

— Кто «он» со мной?

— Дедушка Смерть, — прошептал Узохи, словно боясь произносить имя вслух. — Я знаю, что ты его апостол, женщина. Ты раскрасила свое лицо по его образу и подобию.

— Я служу Отцу Терре и никому иному, — Омазет нахмурилась. — Арманд, ты пригласил сомнение в сердце свое…

Когда она потянулась к двери, глаз расширился от ярости.

— Я не буду договариваться с его прислугой! — прошипел капитан. — Передай ему, чтобы пришел сам, если хочет забрать мою душу.

— Арманд…

— Передай ему! — дверь захлопнулась у неё перед носом.

Адеола зарычала, сбрасывая напряжение этой примитивной реакцией. Жрица осознала, что пистолет скользнул ей в ладонь, словно требуя исполнить самый священный долг.

«Он больше не способен направлять нас, — рассудила лейтенант. — Это будет милостью».

И всё же какое-то неопределенное, несформированное чутье подсказало ей остановиться. Развернувшись, она зашагала прочь, желая поскорее покинуть этот теневой вагон.

Салон был выпотрошен и принесен в жертву за грехи его завсегдатаев, и всё же Призрачные Земли превратили безвкусные покои в нечто, обладающее почти неземной красотой. Шызик Реми стоял у входа, пораженный великолепием инеевого убранства. Казалось, что вагон застыл, замерз во времени.

«Будто отвердевший звездный свет», — благоговейно подумал Нгоро.

Он пришел в себя, тряхнув головой. За подобную дурость братья насмехались над Реми, но он собирался доказать, что они ошибались. Он вернулся сюда, чтобы поймать дождь. Последнее время мысли Нгоро напоминали раскрошенное месиво, но ивуджиец был вполне уверен, что в помещениях не бывает дождей.

Кивнув самому себе, худощавый гвардеец пробрался к месту, замеченному им раньше. Под сапогами бойца хрустела остекленевшая ткань ковра, выдыхаемый пар висел вокруг него, словно дым, указывая на холод, овладевший вагоном. Задержавшись здесь слишком долго, Реми превратился бы ещё в один заледеневший предмет обстановки.

Ивуджиец ухмыльнулся, разглядев подозрительную решетку в потолке, и обрадовался, что удержал её в памяти. Рыская взглядом по сторонам, он заметил перевернутый стол. Лед спаял его с ковром, и, когда Нгоро освободил мебель, раздался громкий треск. Солдат замер, но в вагоне никто не появлялся, так что он продолжил свое занятие. Кряхтя от напряжения, Реми подтащил стол под решетку и забрался на него. Винты, удерживающие панель, примерзли накрепко, и работать в перчатках было неудобно, но Шызик орудовал ножом, как отверткой, пока не вывернул все. Сдвинув решетку, он осторожно просунул голову в шахту и посветил фонариком сначала влево, затем вправо. Ничего.

Втянув воздух, боец учуял оставшийся здесь крепкий душок, напоминающий запах дикого зверя. Он помедлил, раздумывая, хватит ли этого доказательства остальным. Уходили минуты, пока Акула взвешивал варианты. Нет, грустно решил он, этого будет недостаточно. Никто ему не поверит. Нужно что-то большее.

Вздохнув, Реми подтянулся и залез в вентиляционную шахту.

Он выбрал направление наугад и пробирался по каналу, пока тот не уперся в стену вагона. «Что? Ага…» Сверху был ещё один люк. Извернувшись, Нгоро лег на спину, и, толкнув решетку, задохнулся от неожиданности, когда она подалась и солдата окутал яркий свет. Реми смотрел прямо в небо, и оно было полно звезд. Настоящих звезд, не мерцающих фальшивок, что теснились у него в голове подобно ложным бриллиантам. Ивуджиец упивался ими, восхищаясь тем, что метель стихла и подарила ему эти чистые небеса. Впрочем, тут стоял собачий холод, и боец знал, что должен двигаться, пока не замерз в шахте.

«Нужно вернуться», — подумал Нгоро, но звезды пели ему, призывая пробежаться с ними наперегонки по крыше мира. Нет… Нет, это были не звезды… Это всё ветер, студено шепчущий мистраль, вырванный из воздуха стремительным поездом. Реми сел и высунул голову из люка, чтобы посмотреть, как тундра уносится вдаль по обеим сторонам от него, будто мимолетное, но вместе с тем вечное воспоминание о белизне. Пар его дыхания замерзал, покрывая лицо солдата инеем, пока он пытался вспомнить, кем был до того, как трясучая лихорадка затуманила ему голову дымом.

«Мне действительно нужно вернуться», — решил Нгоро, но всё равно вылез на крышу вагона. Покрытый изморозью металл скользил под ногами, но Шызик не боялся, поскольку он был Акулой, и его чувство равновесия оставалось острым, даже если разум затупился. В любом случае, по крыше можно было пройти добрых десять шагов в обе стороны, прежде чем оказаться на краю. Да, резкий уклон начинался уже после первого шага, но всё будет в порядке, если держаться центральной оси.

Забыв про охоту, Реми начал осторожно пробираться по ребристому корпусу, наслаждаясь видом железных горгулий, которые сидели вдоль его пути. Статуи смотрели наружу, чтобы отвращать зло, поэтому ивуджиец не видел их лиц, но мог представить себе этих уродливых оркоподобных здоровяков, с острыми глазами и ещё более острыми клыками, разозленных необходимостью мерзнуть тут наверху. И они были правы, поскольку холод на крыше оказался по-настоящему жутким. Нгоро чувствовал, как мороз иссушает его кожу и вытягивает дыхание прямо из него, стремясь утащить душу бойца…

Поскользнувшись, он вскрикнул, почти соскользнув с ровного хребта вагона. Эти добрых десять шагов уже не казались такими добрыми. Одно неудачное движение, и Реми заскользил бы по крыше, как человек, угодивший в водопад. Ивуджиец замер, тяжело дыша и невольно вздрагивая, а по обеим сторонам от него уносились вдаль Призрачные Земли.

«Надо вернуться внутрь, — понял он, — прочь из этого убийственного холода».

Нгоро нахмурился, уставившись на цепочку вагонов впереди. На дальнем конце двигался какой-то темный силуэт, который даже с такого расстояния выглядел как-то неправильно. Пока Реми наблюдал за ним, объект понесся к Акуле, словно насекомое, стремительно перемещаясь на четырех лапах и огромными скачками перепрыгивая зазоры между вагонами, с каждым шагом становясь всё более человекоподобным. А затем он подобрался достаточно близко, чтобы боец увидел, что перед ним совсем не человек. Это была ожившая горгулья, и её лицо оказалось намного хуже тех, что представлял себе ивуджиец.

Сердце солдата забилось, как пойманный зверь, и он вспомнил, что пришел сюда охотиться. Кем бы ещё он был или не был, Реми Нгоро оставался Акулой.

Собравшись с духом, гвардеец потянулся за лазпистолетом. Его пальцы сомкнулись на пустоте — возможно, оружие выпало, когда он полз по шахте, или, быть может, Реми где-то забыл его. Нгоро надеялся, что случилось первое из двух. Вообще это уже не имело никакого значения, но больше ему ничего не оставалось.

Закрыв глаза, Шызик Реми отвернулся от кошмара и шагнул на скользкую, покатую поверхность справа от себя, доказывая, что на самом деле с головой у него всё в порядке.

— Сколько ещё, Ихо’нен? — требовательно спросил из окутанной тенями камеры путник, который стал узником.

— Недолго, но это уязвимый процесс, — ответил великан, носивший множество своих имен подобно савану из полуправд. — Я не рассчитывал, что его тело получит такие повреждения. Совершенная им последняя вылазка в улей оказалась несчастливой.

— Эта ошибка тоже в пределах твоих «допустимых параметров»? — уточнил заключенный.

— Нет, если он умрет, — признал Калавера.

Лёд

Обольстив, измучив и предав тебя, Истина окажется всего лишь очередной ложью.

Калавера

Четыре дня после Единения

«Пора», — распоряжение Пустого просочилось в череп Уджураха.

Спущенный с цепи, Горькая Кровь выскочил из своего логова в резервуаре из-под прометия и метнулся в вентиляционную систему. Его разум, наконец-то освобожденный от ненавистных оков смирения, пылал идеями уничтожения плосколицых. Это требовалось сделать быстро и незаметно, поскольку их было много, а схемы Пустого запрещали открытое столкновение. Уджурах не разбирался в них, но это не слишком беспокоило охотника, поскольку он и сам был запутанным созданием, которого привлекало скорее мастерство, чем жестокость резни. Голод понесся рядом с ним, пытаясь лишить формирователя подобного достоинства, — ведь голод думал только о пиршестве, — но Горькая Кровь посадил его на цепь и сделал своим оружием, а не господином.

«О, мы будем кормиться сытно и славно, высвобождая тайные семена-спирали их плоти, — пообещал Уджурах, — но сплетем нашу бойню с совершенством, легким как шепот!»

Он проскальзывал из вагона в вагон, то через вентиляцию, то по крышам, посматривая через окна или решетки на свою незрячую добычу, определяя численность и позиции, высчитывая перемещения и расстояния, собирая воедино разрозненные кусочки плана, разработанного за время сидения в тайнике.

И, наконец, охотник был готов.

— Целый день! — взревел дознаватель, ворвавшись в «императорское» купе. — Ты дал мне проспать целый день!

— Это было необходимо, Ганиил Мордайн, — возразил Калавера, который ждал в центре помещения, точно там же, где и в первый раз. — Не получив отдыха, твое тело могло бы катастрофически отключиться.

Космодесантник смотрел на него, как человек, изучающий насекомое со сломанным крылом.

— Даже сейчас, судя по твоим метаболическим показателям, ты в значительно ослабленном состоянии.

Мордайн осекся; его бушующая ярость присмирела, стоило дознавателю вновь оказаться лицом к лицу с этим таинственным существом. Как и всегда, логика Калаверы оказалась раздражающе неопровержимой. Ганиил заставил себя посмотреть в глаз циклопа, удивляясь, почему никогда прежде не интересовался происхождением ока. Несомненно, оно не могло быть стандартным…

— Это аугментация редкого и чудесного происхождения, — ответил Калавера.

— Что…?

— Твои глаза, в отличие от моего, выдают мысли хозяина, Ганиил Мордайн.

Какое-то время они молчали, пока дознаватель пытался набраться смелости для продолжения расспросов. «Действительно ли мне нужно знать эту правду именно сейчас?»

— Я хочу видеть узника, — потребовал он вместо этого.

— Как пожелаете, дознаватель, — великан отдал ему легчайший поклон.

— Ты согласен? — Ганиил не смог скрыть удивления.

— Да. Уже пора.

Андре «Железнопалый» Пава, доживший аж до тридцати одного года, был намного старше остальных бойцов роты, но зрелость лишь закрепила его статус изгоя. В среднем, очень немногие Акулы дотягивали до двадцати пяти, не говоря уже о четвертом десятке. Фактически, такая перезрелая старость считалась у ивуджийцев несколько постыдной, но им никак не удавалось уйти от простой истины: Пава был слишком полезен, чтобы его потерять. Поэтому каждый последующий командир оберегал Андре, даже Арманд Узохи, самый двинутый офицер на памяти гвардейца.

Хотя этот фаворитизм не прибавил Железнопалому симпатии товарищей, они не были слепы к его талантам. К кому бы ещё пошли бойцы с забарахлившими пушками или пикт-регистраторами? В рядах ивуджийских полков было немного приписанных техножрецов, так что человек с техническими способностями являлся драгоценным, пусть и нелюбимым ресурсом.

Тихо напевая, Пава наблюдал за панелью управления перед собой и наслаждался калейдоскопом рычагов, штурвалов и циферблатов, покрытых хитроумной резьбой. Хотя ему никогда бы не удалось раскрыть глубинные секреты механизмов Цепного Поезда, Андре уже понимал его очертания. Потребовалось немного поэкспериментировать, но в итоге ивуджиец разгадал правильные вводные мантры для пробуждения машинного духа и умолил состав понестись надо льдом. После этого он продолжил улучшать свои навыки управления, действуя методом проб и ошибок, рассчитывая, что врожденный дар поможет ему задобрить механизм. Этот процесс бодрил Железнопалого, и в какой-то момент он понял, что никогда в жизни не был так счастлив. Здесь, в кабине рулевого, боец находился бесконечно далеко от злобных взглядов и завуалированных оскорблений своих так называемых товарищей.

Что-то тяжелое ударило по крыше вагона. Озадаченный Пава выглянул в скошенную смотровую щель, пытаясь разобраться в белом шуме метели и темноты. Над головой гвардейца раздалось царапанье, а затем лязг, с которым незваный гость скользнул на наружную площадку для техобслуживания. Кто бы это ни был, теперь он оказался между Андре и остальным составом. Внезапно Железнопалый осознал, насколько он одинок здесь, в кабине рулевого.

Он ещё пытался вытащить лазпистолет, когда распахнулась торцевая дверь.

Сержант Хизоба пробирался через сборище молчаливых солдат, втиснутых в вагон-казарму, и, бдительно выискивая признаки расхлябанности, делал очередной подсчет по головам. Некоторые бойцы молились, стоя на коленях, остальные же искали мудрости в писаниях Отца Терры, с торжественно-хмурым видом читая духовные памятки. Те, кто был посвящен в практики Нефритовой Струны, сидели в скрюченных позах и, закрыв глаза, медитировали на свои проступки. После бесчинства в салон-вагоне все они осознали угрозу порчи, преследовавшую ивуджийцев с момента посадки на магнитоплан.

«Иногда я чувствую, что сам поезд наблюдает за нами, будто злобный дух, — мрачно подумал Тьерри, — испытывает и соблазняет нас тысячью блестящих ловушек. Серебряный змей…»

Сержант по-прежнему сгорал от стыда, вспоминая проявленную нерадивость, но его окружали коварные и плодовитые семена разложения — от сладострастных картин, украшавших пассажирские купе, до превосходного алкоголя и экзотических деликатесов, упакованных в грузовых вагонах. Но хуже всего было ослепительные богатства, накопленные здесь! В первые дни многие Акулы набили себе карманы награбленным добром и склонялись под его тяжестью, будто свиньи, разжиревшие на позолоченных помоях, но Хизоба положил этому конец. Он пронаблюдал за тем, как всё воры до последнего выкинули свои безделушки за борт.

«Змей ненавидит меня за это, — решил Тьерри, — но и боится тоже».

Он уже добрался до передней стенки вагона, насчитав всего шестьдесят три Акулы. За вычетом тех, кто занимал посты вдоль поезда, здесь должно было остаться шестьдесят четыре бойца. Реми так и не нашелся. Парень, наверное, где-то отсыпался после очередного приступа трясучки, но никто не мог вспомнить, когда видел его в последний раз, и Хизоба поневоле забеспокоился. Сержант помедлил, не желая отвлекать товарищей от молитв.

«Сам его отыщу, — решил Тьерри. — Всё равно уже пора делать обход».

Вздохнув, он потянулся за своей шинелью с меховой оторочкой.

Сгорбившись над забрызганным кровью пультом управления, Уджурах дернул за рычаг в конце шестого ряда и завершил последовательность, которую вложил ему в голову Пустой. Где-то в хвосте состава разомкнулись магнитные крепления, и последний вагон повис на волоске. Чтобы оборвать его, потребуется личное вмешательство.

«Вот так машины расплетены и беззащитно разложены, поскольку глупы они!»

Формирователь наслаждался саботажем, поскольку разъединение вещей, состоящих что из плоти, что из металла или мыслей, было его истинным призванием. Весело ухнув, он прыгнул ко входу в купе и задержался у порога, смакуя повисший в воздухе сладкий аромат освобожденного мяса. Горькая Кровь хорошо поработал здесь.

— Святой Трон! — прошептал кто-то позади него.

Резко развернувшись, Уджурах оказался лицом к плоскому лицу с добычей, стоявшей на внешней площадке. Охотник метнулся вперед прежде, чем дозорный успел схватиться за оружие; его зазубренный клюв оторвал созданию морду в промельке багрянца, а парные клинки вонзились зверю в плечи, приковав того к месту. Не обращая внимания на судорожные подергивания изуродованного существа, Горькая Кровь поднял пойманную жертву и, гневно каркнув, сбросил её с поезда.

Внезапное появление часового привело Уджураха в ярость. Он выбрал время для атаки, чтобы идеально проскользнуть между патрулями плосколицых, но этот придурок — этот осквернитель! — застал охотника врасплох, опорочив совершенство его плана! На волне неистовства внутри Горькой Крови пробудился голод, призывая его остаться и насытиться трупом рулевого. Формирователь плотно захлопнул люк, пока выплывающий оттуда запах не одолел его волю.

«Один господин уже постыдно владеет мной. Я не поддамся больше никому!»

Уджурах запрыгнул на крышу следующего вагона, прямо в зубы сильнейшего ветра. Гнев сделал его неосторожным, и метель подхватила приземлившегося охотника, отбросив его к краю стремительного поезда. Катясь кувырком, Горькая Кровь цеплялся когтями за оледеневшую крышу, а вихрь завывал вокруг и трепал его перья-иглы. В отчаянии формирователь присел и, скакнув вперед, рухнул по центру вагона, а затем прижался к нему, будто костлявая улитка.

«Кровью ослепленный дурак!» — обругал себя Уджурах. После этого он понесся дальше, припустив на всех четырех лапах к хвосту состава.

— Собираюсь сделать обход, — пояснил Хизоба часовому, стоявшему у выхода из вагона-казармы. — Возможно, я задержусь.

Тьерри распахнул дверь, и внутрь ворвался порывистый ветер, присыпавший тамбур снегом. Несколько часов назад стояла тихая ночь, но затем метель вернулась, неся воздаяние. Сержант насупился, осознав, что едва может рассмотреть передний вагон сквозь пургу. Внезапно ивуджийцу показалось, что покинуть сейчас это пристанище — худшая идея в его жизни. Но что, если Реми пострадал?

Неохотно шагнув на переходную площадку, Хизоба захлопнул за собой дверь, отрезав себя от живущих. Один в вихрящейся белой пустоте, Тьерри посмотрел вниз и увидел ещё больше белизны, проносящейся между планками платформы у него под ногами. Чувство нереальности подавляло сержанта. Хотя Цепной Поезд был настоящим исполином, он мчался через снежную бурю в почти абсолютной тишине. Ивуджиец знал, что состав удерживает над путями какая-то техномантия, но ощущения от него были неправильными. Дома гвардеец ездил на трясущихся штуковинах, которые, будто старые вздорные супруги, были неразрывно связаны с рельсами, но этот голиаф казался поездом-призраком.

«Адской машиной, созданной, чтобы увезти армию проклятых в варп…»

Хизоба дернул книзу рычаг на двери впереди. Тот не сдвинулся.

«Окованной серебром ловушкой для грешных и неосторожных…»

Страх, ледяной и легкий будто перышко, погладил Терри по хребту. Сержант представил, как оказывается в западне между вагонами, не в силах пойти вперед или вернуться назад, пока его кровь замерзает, а плоть кристаллизуется, образуя стеклянную скульптуру. Будут ли бойцы смеяться над его безрассудством? Хизоба снова потянул за рычаг.

Часовой, стоявший у камеры узника, был явно испуган. Он оказался самым юным из Акул, виденных Мордайном, очевидно не старше шестнадцати. Как долго парень оставался один в тюремном вагоне, наедине с чужаком за окованной железом дверью?

— С заключенным возникали проблемы? — спросил его Ганиил. Юноша покачал головой, не в силах произнести хоть слово.

«Он боится меня? — задумался дознаватель. — Или серого великана, стоящего рядом со мной?»

— Ксенос заперт надежно, — произнес космодесантник. — К счастью, Крули оборудовали свой транспорт внушительными средствами сдерживания. Можно сказать, прозорливо заглянули в будущее.

Нотка юмора, мелькнувшая в этом замогильном голосе, только прибавила ему бесчеловечности. В тот миг Мордайн осознал, что по-настоящему ненавидит это древнее создание.

— Тогда можешь оставить нас, — коротко произнес дознаватель.

Он ожидал каких-либо возражений, но Калавера просто наклонил голову и зашагал прочь. На мгновение завыл ветер, громко лязгнул металл, и космодесантник покинул вагон.

«Калавера хочет, чтобы я провел допрос, — осознал Ганиил. — Он всё время этого хотел».

Мордайн взглянул на юного ивуджийца, желая в последний момент ощутить связь с другим человеческим существом.

— Как тебя зовут, парень? — поинтересовался он.

— Мифунэ, сэр, — охранник не встречался с ним взглядом.

«Всё-таки он боится меня, — понял дознаватель. — Ганиила Мордайна, грозного инквизитора!»

Как ни странно, ужас юноши придал беглецу смелости.

— Проследи, чтобы меня не беспокоили, рядовой Мифунэ.

Мордайн отпер дверь камеры.

Упрямый рычаг подался с сердитым визгом и Хизоба ввалился в следующий вагон. Плотно закрыв за собой дверь, сержант услышал, как кто-то, словно отзываясь на стук, пробарабанил по крыше над ним. Тьерри затаил дыхание, и, прижимаясь спиной к косяку, попытался разобрать что-нибудь за приглушенным завыванием ветра.

— Я не позволю неупокоенным духам этой машины устрашить меня, — проговорил ивуджиец, бросая вызов мраку. Возможно, это было безумием, но иногда людям требовалось услышать человеческий голос, пусть даже их собственный. — Здесь нет ничего, что не смогла бы изгнать вера. На самом деле, здесь вообще ничего нет!

Устыдившись, что почти поддался ужасу, Тьерри двинулся дальше и оказался в узком проходе. Тот вел по лабиринту из запертых хранилищ, на дверях которых серебрились короны, символы Крулей. Аристократы разместили грузовой вагон впереди казарменного, ценя свое имущество превыше солдат. Олигархи не стали бы путешествовать без армии громил за спиной, но при этом не желали, чтобы наемники попадались им на глаза. К несчастью, из-за этого братья Хизобы вынуждены были расположиться в самом конце состава. Сержант не понимал, отчего ему так сильно это не нравится, но…

Сзади донесся металлический стон. Тьерри резко развернулся, выхватывая пистолет. Торцевая дверь, через которую он вошел, была распахнута, и внутрь лениво сыпался снег, закручиваясь спиралями. Хизоба пригнулся, наводя оружие на входной проем и глядя, как люк покачивается на ветру, будто манящая рука. Ивуджиец ждал, и волосы у него на загривке вставали дыбом от этого бесконечного поскрипывания.

«Ничего. Ничего нет».

— Тьерри, тебе мерещатся призраки в тенях! — укорил себя сержант. Звук собственного голоса вновь стал для него вспышкой здравого смысла во тьме. Очевидно, он просто не закрыл чертову дверь как следует.

— Мужчина ты или мальчик? — продекламировал Хизоба. — Хищник или жертва?

Это была первая мантра Детских Войн, и она подстегнула Тьерри к действию. Убрав пистолет в кобуру, он прошагал обратно к выходу и потянулся к ручке двери.

— Клинок ты или кровь?

Ветер полоснул сержанта по руке и отсек ему кисть. Застыв в суеверном ужасе, ивуджиец воззрился на хлещущий кровью обрубок. А затем буря ворвалась в купе, и Хизоба увидел, что это и есть хищник.

Как и обещал Калавера, узник был надежно заперт. Тау неподвижно сидел на полу, его спина на несколько сантиметров отстояла от внешней стены камеры, лишенной окон и обитой мягким материалом. Широкая роба скрывала очертания тела чужака, но Мордайн видел, что он сложил ноги в «позе лотоса» невозможным для человеческой физиологии образом. Его кисти — всего по четыре пальца на каждой, считая большие — были сомкнуты на бедрах, закованные в тяжелые кандалы. Они соединялись цепью с кольцом в стене, так что заключенный не мог сдвинуться дальше, чем на полметра. Это решение отличалось грубой эффективностью, однако Ганиил всё ещё медлил. Перед ним ведь был один из самых опасных ксеносов, известных Империуму.

«И я стану тем, кто приведет его к Суду Императора, — подумал дознаватель. — Несомненно, этого хватит, чтобы очистить мое имя. Если только это действительно он…»

Мордайн задержался в дверном проеме, изучая чужака. Он заметно отличался от эфирного, пойманного наставником Ганиила столько лет назад. Если то создание обладало неземной грацией, это оказалось мускулистым и широкоплечим, с осанкой воина. Впрочем, самые резкие отличия были заметны в лице — длинное и изящное у эфирного, у пленника Калаверы оно выделялось квадратной челюстью и строгими чертами. Кобальтовый оттенок кожи затемнялся до угольно-черного возле вертикальной носовой щели. Начертанный с правой стороны стилизованный белый круг геометрически точно окаймлял глаз тау. Дознаватель понятия не имел, сколько лет ксеносу, но чувствовал, что заключенный пребывает в расцвете сил.

«Неужели это и вправду Бич Дамокла? Несомненно, он должен быть старше…»

А затем узник открыл глаза, и Мордайн уже не был так в этом уверен.

— Ты можешь войти, — сказал чужак.

Пригибаясь на смежной площадке, Уджурах налег на рычаг, который управлял последней из сцепок, удерживавших казарменный блок. Зашипели сервоприводы, и тяжелый костыль поднялся, отделив задний вагон от состава. Кукарекнув от удовольствия, Горькая Кровь сел на корточки и проследил, как снежная буря поглощает уменьшающуюся коробочку. Отсеченный вагон, возможно, будет двигаться вдоль рельса по инерции ещё несколько часов или даже дней, пока трение не погасит его импульс. Это была растрата хорошего мяса, но ничего не поделаешь. Формирователь призадумался, будут ли застрявшие в тундре плосколицые пожирать друг друга перед гибелью.

— Ты — инквизитор, — произнес чужак, разыгрывая дебют, который всегда предпочитал Эшер: превратить вопрос в утверждение и захватить инициативу.

«Начинает игру без промедлений».

— Я бы встал поприветствовать тебя, — продолжил узник, — но это неосуществимо.

Для пояснения он поднял оковы, пока Ганиил закрывал дверь камеры.

— Ты понимаешь, что они удерживают меня лишь потому, что я не пытаюсь освободиться.

Ксенос говорил на готике с терпеливой, почти выстраданной точностью, словно приспосабливая к нему свои мысли, удерживая их в рамках менее развитой речи — но в его тоне звучала неоспоримая властность. Это был сплав противоречий: голос, пылающий страстью, но и скованный холодным расчетом. Голос настоящего мастера.

— У меня нет времени на игры, — грубо ответил Мордайн, пытаясь отбить плацдарм. — Ты ответишь на мои вопросы или будешь страдать.

— Я воин. Страдание струится в моих жилах, словно пламя, и я приветствую его, — пленник пристально рассматривал дознавателя. «Оценивал, насколько хорош его противник». — А ты не разделяешь подобную связь с болью, гуэ’ла?

«Ты не воин?»

— Значит, ксенос, ты веришь, что мучение — это добродетель?

— Я уверен, что покорение боли дарует силу.

— А я уверен, что зашел не в ту камеру, — издевательски произнес Ганиил. — Я ожидал встретить воина огня, а нашел эфирного.

Это был коварный удар, но заключенный не поддался на провокацию, так что Мордайн продолжил:

— Я думал, что твое ремесло — война, а не философия.

— Если ты считаешь, что эти дисциплины различны, то ты неумен, — ровно ответил чужак. — Или некомпетентен.

«Конечно, я был бы дураком, если бы считал тебя обычным разжигателем войны», — признал Ганиил. К собственному омерзению, дознаватель уже уставал, как будто одно присутствие тау лишало его сил. «Я не готов к поединку на истощение…»

— Подойди ближе, инквизитор, — произнес ксенос. — Сейчас я ничем не опасен для тебя.

«Чертово создание ещё насмехается надо мной!»

— Давай поговорим как равные.

Не зная, станет ли принятие вызова признаком силы или слабости, Мордайн шагнул вперед… но затем помедлил.

«Что, мать его, точно было слабостью!»

Разозлившись, он заставил себя подойти ближе и остановился в паре шагов от узника. Поза должна была подчеркнуть превосходство Ганиила, но из-за напряжения он выглядел приниженно, а спокойная уверенность тау, напротив, возвышала последнего. Знаток борьбы за верховенство, чужак даже не поднимал глаза, глядя в никуда сквозь собственную диафрагму.

— Мы не равны, — неуверенно сказал дознаватель. — Я служитель Бога-Императора Человечества, созданный по Его… священному… образу…

У Мордайна неконтролируемо тряслись руки, так что он сцепил их за спиной — крепко, словно держась за самого себя.

— Ты — ксенос-еретик, порабощенный безумием порченых технологий, которые предадут тебя. Ты ничто.

— Тогда почему же ты боишься меня, гуэ’ла?

Это утверждение оказалось так туго налито истиной, что застало дознавателя врасплох. Барахтаясь в поисках парирующей фразы, Ганиил почувствовал, как в голове разворачиваются щупальца, лишающие его сил. Тайный другой, погребенный внутри него, вновь пробуждался.

«Нет! — взъелся Мордайн на равнодушную бездну. — Не здесь… не сейчас».

— Я… — выдохнул дознаватель и не смог вдохнуть. Стены камеры раскрылись и уплыли вдаль, словно в поисках более пленительной конфигурации. Ноги Ганиила показались ему горячими проволочками, облепленными воском. В любой момент эта непостоянная плоть могла оплавиться, и остались бы только кости, неспособные в одиночку вынести груз тела. Теперь ксенос уже смотрел на Мордайна, бесстрастно впитывая его слабость черными глазами.

— Я… — прохрипел дознаватель, и тут у него подогнулись колени.

Горькая Кровь оторвал ещё одну багряную полосу от трупа плосколицего, которого звали Хии-зоба, и запихнул её в клюв, смакуя пикантные оттенки. После скверной пищи, привычной для этой планеты, такая плоть была опьяняющей! Каждый мир формировал вкус своего мяса, и этот зверь родился на незаурядной, полнокровной планете — не слишком отличающейся от родины самого Уджураха. Прожевывая куски, охотник улавливал ускользающие образы влажной зеленой жары и алой ярости. Он много сезонов не пробовал такого! Было время, когда Горькая Кровь всегда хорошо кормился, путешествуя вместе с сородичами от одного поля боя к другому, — за их мощь им платили деньгами и плотью, — но затем явился Пустой с нечестными сделками и запретным мясом…

«Плоть, поцелованная варпом, мягкая, мерзкая, обещающая отвращение, от которого нельзя отказаться!»

Уджурах содрогнулся, вспомнив пахучее коралловое мясо и утонченные смертоносные клешни. «Одержимый» — так Пустой назвал искаженного, пускающего слюни пленника, которого он предложил формирователю. Жертва верещала в экстазе, когда охотник вскрывал её, затем стонала в диссонансной гармонии, пока он насыщался добровольно отданной плотью, порабощенный голодом, равного которому не испытывал прежде. Эссенция пищи заполонила его рецепторы множеством соперничающих страстей, а сам Уджурах тем временем старался распустить её истины и внедрить их в собственное сплетение — но это было всё равно что пытаться ухватить молнию когтями или задуть солнце своим дыханием!

«Слишком много возможностей, запрятанных внутри бесконечно невероятных узлов…»

Пустой ждал, пока он не повалится наземь, сокрушенный какофонией ощущений. Затем он призвал род крутов и заклеймил формирователя, назвав его Горькой Кровью, вырожденцем, готовым испоганить их наследие ради утоления личных низменных желаний. Тогда сородичи пожелали забрать жизнь Уджураха, но Пустой выкупил его и сделал своим рабом, глубоко похоронив собственный голос в черепе охотника, привязав того к незримой цели, что впоследствии вела обоих через бессчетные миры. Сейчас, впервые за столь долгое время, Уджурах смог вкусить удовольствий прежнего бытия.

Углубившись в пиршество, формирователь не заметил самку с лицом-черепом, вошедшую в темный грузовой вагон. Горькая Кровь осознал угрозу, только когда его стегнул луч фонарика, но в тот момент она уже начала стрелять. Крут отскочил назад, и лазразряд, нацеленный в голову, угодил ему ниже груди и прожег плоть до кости. Хрипло крича от мучительной боли, Уджурах отступал, лихорадочно прыгая от края к краю узкого прохода, а самка шагала за ним, ровно держа пистолет. Разряд попал ему в правое плечо… ещё один в левую ногу… третий опалил перья-иглы головного гребня. Охотник метнулся в зияющий позади дверной проем, выбросив руку в попытке ухватиться за поручень площадки, но в обожженной конечности не осталось сил. Взвизгнув, он сорвался и кувырком улетел в никуда.

Лейтенант Омазет осторожно подступила к открытой двери, не опуская пистолет, но птицеподобный кошмар исчез.

Как и вагон-казарма.

Зашипев сквозь зубы, Адеола вгляделась в пустоту, где прежде были шестьдесят человек.

«Нас предали, — горько подумала она. — Не знаю, как или кто, но не сомневаюсь в этом ни на секунду».

Усмирив свою ярость, жрица подошла к изрезанной груде плоти, бывшей до этого Тьерри Хизобой. Чудовище вытащило сержанта на середину вагона, чтобы попировать вдали от холода — дверь оно не закрыло, чтобы быстро сбежать в случае проблем.

«Но нечестивый аппетит погубил его», — поняла Омазет, опустившись на колени рядом с телом. Лицо Тьерри застыло в гримасе агонии, глаза расширились от шока. Правая кисть отсутствовала, как и большая часть груди.

— Нас уже было так мало… — пробормотала женщина, закрыв Хизобе глаза и осенив ему лоб святой аквилой.

«Теперь нас совсем не осталось».

Но это было не так. В разных частях поезда находились ещё, самое меньшее, десяток бойцов, считая Старика Паву и мальчишку Мифунэ. И, конечно, Арманд, если его удастся излечить от безумия. Их было немного, но они оставались Акулами и вместе могли отомстить. Приняв решение, Адеола поднялась на ноги и поспешила в соседний вагон. Когда она потянулась к ручке двери, та распахнулась, и на фоне вьюги возник огромный силуэт.

— Капитан Калавера, — произнесла жрица, когда космодесантник шагнул внутрь, пригнувшись в проеме. Она инстинктивно отступила в вагон, не опуская пистолет, хотя это оружие не повредило бы великану в доспехах.

«Почему я чувствую, что оно может мне понадобиться? — тревожно подумала Омазет, когда новоприбывший выпрямился и заполнил собой тесное пространство. — И почему он появился именно сейчас?»

— Нас предали, — сказала ивуджийка Калавере. — Нужно немедленно пустить поезд задним ходом. Если мы поторопимся, то, возможно, ещё успеем вырвать моих братьев из хватки зимы.

Космодесантник молча изучал её. Хрустальный глаз очень ярко сиял во мраке, хотя и не испускал собственного света. Омазет увидела, что это многогранный шар, вставленный подобно драгоценному камню в темное углубление лицевой пластины. Рядом с этим воплощением жути её собственные ухищрения с татуировками и линзами казались дешевым трюкачеством. Как же Адеола завидовала ему из-за такого лица! Подобная внешность сделала бы жрицу единой с самой Матерью Кальфу…

Завороженная, Омазет не сдвинулась с места, когда Калавера шагнул к ней.

Мир Мордайна снова сплавился в нечто отчетливое — липкое, сочащееся, как лужица крови, что сворачивалась вокруг его головы. Между ушей Ганиила грохотал барабан, неистово стуча по глубокой влажной ране на лбу, пытаясь пробиться наружу.

«Я, должно быть, упал лицом вниз, — смутно подумал дознаватель. — Просто чудо, что нос не сломал».

Кое-как поднявшись на колени, он застонал от напряжения.

— Я боялся, что ты умер, гуэ’ла, — произнес голос рядом с Мордайном. Обернувшись, Ганиил увидел, что ксенос-узник наблюдает за ним. Слезы Ангела, он рухнул совсем рядом с этим существом!

Не сумев подавить стон отвращения, дознаватель отполз прочь, чувствуя себя глупо, — невероятно, непростительно глупо, — и повалился, опираясь спиной на дверь камеры и тяжело дыша. Он потянулся к кобуре, заранее зная, что оружия там не окажется — нет, оно осталось на месте!

«Почему? — Мордайн закрыл глаза и задышал медленнее, пытаясь найти ответы. — Пока я лежал без сознания, чужак мог дотянуться до меня и удушить. Почему я ещё жив?»

Низко, гортанно заворчав, Омазет оторвала взгляд от манящего глаза Калаверы. Космодесантник остановился, и она услышала нечто, возможно, бывшее вздохом. Этот звук напоминал сирокко, дующий сквозь сокрушенные временем развалины. В тот же миг жрица поняла, что в образе великана к ней пришел Дедушка Смерть.

— Почему? — спросила Адеола. Ивуджийка сомневалась, что её искренность удивит Калаверу, но так она могла заслужить некоторое уважение с его стороны. — Почему ты пошел против нас?

Гигант стоял неподвижно, обдумывая её вопрос.

— Мы оба воины, — не отступала Омазет. — Если мне предстоит умереть здесь, уважь меня правдивым ответом. Почему?

— Потому что ты можешь помешать, лейтенант.

— Чему?

— Делу, которое было спланировано с абсолютной точностью, — сказал он, не удержавшись от нотки гордости. — В твоей роте больше нет нужды.

Калавера хотел было подступить к ней.

— Подожди! — быстро произнесла жрица, пытаясь отыскать что-нибудь, что угодно, чтобы задержать его. — Ты по-настоящему видишь через этот шар?

— Не через него, — тихо ответил космодесантник. — Афелий — это не линза.

— Но ты видишь им?

— Больше, чем ты можешь постичь, — внезапно гордость исчезла, осталась лишь невыразимая усталость. — Мой взор неутолим, Адеола Омазет.

— Значит, это проклятие?

— Это то, что оно есть. Как и я, — Калавера шагнул вперед. Жрица шагнула назад.

— Ты есть еретик, — вызывающе бросила она.

— С ограниченной точки зрения, — ещё шаг вперед.

— Ты повернулся спиной к свету Отца Терры! — ещё шаг назад.

— Свет ослепляет, совершенный свет ослепляет совершенно, — вперед.

— Так ты лишился глаз? — назад.

— Так я начал видеть.

— Как долго я провалялся? — хрипло спросил Мордайн.

— Недолго, — это был неопределенный, но честный ответ, как почувствовал Ганиил.

— Почему ты не убил меня, ксенос, пока была возможность?

— В этом не было нужды.

— Тебя не интересует месть?

— Кому, тебе? — носовая щель чужака дернулась в безрадостном веселье. — Ненависть нужно заслужить, гуэ’ла. Моему народу чужда слепая злоба, в отличие от твоего.

— Твоему народу? — поддразнил Мордайн, пытаясь как-то атаковать. — Это о ком сейчас речь? Ты ведь изгой.

— Ты многое предполагаешь и ничего не понимаешь.

— Тогда просвети меня, — предложил Ганиил. — Разве ты не повернулся спиной к эфирным, не построил маленькую личную империю в Дамокловом заливе?

— В темные времена империи взрастают вокруг достойных воинов, — без явной гордости ответил ксенос. — В огне сгорают старые и куются новые. Так всё и продолжается.

— И что именно ты отковываешь?

— Подобное знание не спасет тебя, Ганиил Мордайн.

Кровь отхлынула от лица дознавателя. Неужели всем известно его чертово имя?

«Как он узнал… Калавера? Но зачем ему что-то говорить чужаку-отступнику? Где начинается или заканчивается ложь?»

— Назови свой орден, — сказала Омазет, отступая от великана, — чтобы я могла проклясть его память.

— У меня нет ордена, — ответил Калавера, продвигаясь вперед, — ибо я — легион.

И так это продолжалось: они обменивались словами, как выпадами, а шаги неизбежно приближали их к пустоте, ждущей на другом конце вагона.

— За что ты сражаешься? — спросила наконец Адеола, ступив на соединительную площадку, которая больше не соединялась ни с чем.

— Некоторые могли бы назвать это «Высшим Благом».

— Ты предал свою кровь, чтобы служить ереси ксеносов?! — жрице приходилось перекрикивать ветер, тогда как шепот Калаверы проскальзывал сквозь него, будто змея.

— О, это Благо выше, чем их… — похоже, такая идея позабавила гиганта. — Назови его высшим Высшим Благом, если угодно.

Космодесантник предупреждающе поднял руку, когда палец Омазет напрягся на спуске.

— Не воображай, что сумеешь выбить мне глаз, будто какому-то нелепому чудищу из мифов. Суть Афелия пребывает вне материального мира. Ты не можешь повредить его.

— Я могу попробовать.

— Попытайся, и я убью тебя.

— А если нет, ты пощадишь меня? — вызывающе спросила ивуджийка.

— Я предложу тебе выбор. Умереть здесь… или совершить прыжок веры, — Калавера указал рукой на белую пустоту позади неё.

— Мы оба изгои, гуэ’ла, — сказал ксенос, — но я выбирал свой путь. Я знаю себя. А что знаешь ты?

«Ничего, — признал Мордайн. — Я не знаю, почему Эшер возвысил меня, сделав своим аколитом, или почему его убили, или даже чего хочу от тебя, чужак. И, хуже всего, я не знаю, что со мной происходит».

— Ты — враг Империума Людей, — провозгласил Ганиил, пытаясь найти надежный плацдарм, — но для твоего собственного народа ты несравнимо более мерзок.

«Нужно перейти в наступление!»

— Шас’о Виор’ла Каис Монт’ир, — выговорил он, произнося каждый тщательно вызубренный элемент имени, словно проклятие, — я нарекаю тебя предателем.

— Делай свой выбор, лейтенант, — сказал Калавера.

— Ты предлагаешь мне две разных смерти! — огрызнулась Адеола.

— Возможно, но подчиненный мне зверь ещё жив, — космодесантник наклонил голову, внимая чему-то. — Я до сих пор слышу его, слабеющего, угасающего, но слишком голодного до жизни, чтобы принять смерть.

Холодный бриллиант глаза впился в жрицу, оценивая её.

— Ты слабее ксеноса-дикаря, Адеола Омазет?

— Почему ты рискуешь, давая мне шанс выжить? — не отступала ивуджийка.

— Возможно, потому, что ты произвела на меня впечатление, — ответил Калавера, — или, быть может, потому, что я заинтригован тем, удастся ли тебе уцелеть в невозможных условиях.

Лейтенант ни на секунду не поверила ни одному из объяснений. Это чудовище давно отрешилось от подобных сантиментов. Все они — гордость, сухой юмор, даже усталость — были всего лишь далекими отголосками эмоций. Внутри бронзового черепа осталось лишь чистое стремление к цели. Цели, достижению которой Адеола могла одинаково послужить что живой, что мертвой — так считал космодесантник.

— Я выживу, предатель, — пообещала жрица. — И докажу, что ты ошибся.

Она плюнула Калавере в глаз и спрыгнула.

— Ты отвергаешь это? — давил Мордайн. — Или так стыдишься своего имени, что не признаешь его?

Узник не отвечал. По его лицу ничего нельзя было понять.

— Сознайся! — вскипел Ганиил, стараясь не допустить, чтобы отчаяние просочилось в его голос на этот раз. — Ты — о’Шова!

«Ты должен быть им, иначе всё это впустую».

— Ты…

— Да, — произнес чужак.

Дознаватель закрыл глаза и позволил пустоте вновь поглотить его.

Пустота

Посмотри в Пустоту и увидишь себя, смотрящего оттуда.

Калавера

Во тьме звучали голоса, что рыскали в тишине подобно волкам и гнали Мордайна к пробуждению, хотя он чувствовал, что это не входит в намерения их обладателей.

— … а что с остальными солдатами гуэ’ла? — спросил один из них.

— Я позаботился обо всех, за исключением их капитана, — ответил гулкий шепот. — Он исчез из своего купе, когда я зачищал поезд.

— Ихо’нен, твой план пестрит ошибками, как речь аунов — ложью, — заметил первый голос.

— Такова природа вещей, — возразил шептун, названный Ихо’неном. — Изначальный Разрушитель портит все начинания возрастающим несовершенством. Следовательно, путник, предвидение является действенным, но капризным ремеслом.

— И всё же это избранное тобою ремесло, не так ли? — сухо указал путешественник.

— Как и твое, но нужно уметь приспосабливаться к переменчивым течениям Водоворота.

— Я охотник и потому считаю, что зверя, которого нельзя приручить, лучше прикончить.

— Так всегда поступали воины, — подтвердил Ихо’нен, — но ты должен стать чем-то большим, чем воин, если желаешь править судьбой.

— «Судьба» — оправдание для слабых, — заявил его собеседник. — Сильные творят собственные пути.

— На своем пути ты всё ещё можешь сотворить чудовище, Монт’шасаар.

— Это не мое имя, — холодно произнес путник.

— Ещё нет, и, возможно, никогда им не станет, — допустил второй голос, — но тень его следует за тобой с Артас Молоха, где ты поднял Клинок Зари.

— Клинок Зари — оружие, как и любое другое.

— Как никакое другое, — четко выговорил Ихо’нен.

— Значит, ты советуешь мне избавиться от меча? — вызывающе спросил первый.

— Нет, время для этого ушло, и ты обязан пожать посеянную тобой бурю.

— Так и должно быть, космодесантник.

«Космодесантник? — смутно подумал Мордайн. — Этот шепот? Калавера…»

Сваливаясь обратно во тьму, Ганиил ощутил, что один из присутствующих подходит к нему. На мгновение открыв глаза, дознаватель увидел, что ксенос-узник изучает его.

— Думаю, насчет него ты ошибся, Ихо’нен, — произнесло существо. — Он сломлен.

В вентиляционных шахтах стоял горький звериный смрад, но они предоставляли самый безопасный путь через тесную зону боевых действий в поезде, поэтому Арманд Узохи воспользовался ими без раздумий — как и другой хищник до него. Ивуджиец мог скрытно передвигаться по техническим каналам, даже когда Дедушка Смерть находился в опасной близости, как сейчас.

Лежа ничком над тюремным вагоном, капитан Акул задержал дыхание при виде одноглазого космодесантника, который выносил инквизитора из камеры чужака. Мордайн, безвольно обвисший в руках великана, напоминал мертвеца, и Узохи задумался, какие же мучения тот перенес на службе Отцу Терре. Мгновение спустя глаза Арманда расширились от ужаса, когда он заметил, что ксенос-узник покидает карцер и потягивается, словно хочет стряхнуть унижение плена.

Ужас обернулся яростью, стоило ивуджийцу вспомнить, как эти отродья постепенно уничтожили его роту: начали в улье, через организованный ими мятеж, и закончили внутри этой околдованной машины, затравив бойцов Узохи одного за другим. Он наблюдал сверху за тем, как Дедушка Смерть убил юного Мифунэ, сломав перепуганному мальчишке шею с безразличием, какое Арманд проявил бы к крысе. Капитан спасся лишь благодаря чутью, которое подсказало ему спрятаться перед тем, как началась бойня.

«Как встретила свою судьбу Ла-Маль-Кальфу? — виновато подумал Узохи, вспомнив перепалку со жрицей. — Я был слаб…»

Великан понес Мордайна в камеру, расположенную дальше по коридору, но чужак задержался у окна. На миг Арманд задумался, не проскользнуть ли ему за спину. Если вера и удача будут с ивуджийцем, возможно, удастся застать существо врасплох и сбежать до возвращения его союзника.

«Нет, — решил капитан, оценив ксеноса проницательным взглядом охотника. — Этого врасплох не застанешь».

У него будет только один шанс отомстить, поэтому нужно сделать всё как следует. Сейчас был неподходящий момент. Кроме того, терпение — главнейшая добродетель ловца, и добродетелью он искупит вину перед Адеолой Омазет. Позволив мышцам расслабиться, Узохи принялся ждать.

… дней после Единения

Ганиил подплыл к пробуждению, словно тонувший человек, который теперь выброшен на берег и не понимает, сумеет ли он отдышаться — вовремя ли океан избавился от него? Хотя мучительная боль в груди сменилась тупой ломотой, голова Мордайна распухла от скрытных, настойчивых голосов. Они шептали из глубокого теневого слоя памяти, призывая его принять убийственную, неопровержимую истину, и напоминали жужжащих мух, что слетелись на сны падальщика.

«Что со мной происходит?», — взмолился Ганиил, обращаясь к ним.

— Соберись с мыслями, дознаватель, — ответил иной, грубый шепот, оборвавший бормотание теней. — Твой узник ждет.

Открыв глаза, Мордайн увидел Калаверу, который стоял над ним, будто статуя, высеченная из камня.

«Он был тут всю ночь? — эта мысль внушила ему отвращение, но оно сменилось смятением, когда Ганиил осознал, где находится. — Почему я в камере?»

— Я переместил тебя в арестантский вагон для твоей же безопасности, дознаватель, — объяснил космодесантник. — Наши враги проникли на этот транспорт.

— Ивуджийцы…? — спросил Мордайн через пересохшие губы.

— К сожалению, перебиты, — ответил Калавера.

«Перебиты невидимыми врагами на скоростном поезде посреди глухомани? — безучастно подумал Ганиил, тяжело поднимаясь с койки. — Тебе даже наплевать, поверю я в это или нет».

— Я буду стоять на страже, — добавил великан. — Ты должен исполнить свой долг, дознаватель.

«Да, должен, — согласился Мордайн, — иначе голоса у меня в голове примутся орать. А я не желаю слышать, что они хотят мне сказать».

Набросив куртку на плечи, Ганиил заметил, что лазпистолет пропал.

Молодой часовой тоже пропал, и никто не сменил его у камеры заключенного. Дознаватель ничего на это не сказал, но понял, что остался наедине с врагами.

— Ты слабеешь, Ганиил Мордайн, — произнес чужак, увидев его в дверях. — Задавай вопросы, пока не испустил дух.

— И ты будешь отвечать честно, ксенос?

«В конце концов, что ты теряешь?»

Узник задумался над этим.

— Да, буду.

«Он признал свое имя, — вспомнил дознаватель, — но это ничего не значит. Нужно убедиться, что передо мной действительно он».

— Зоркий Взгляд, — пробормотал Ганиил, пробуя имя на вкус, как сделала бы лейтенант Омазет. — Что означает это прозвище, чужак?

— Для тау оно означает всё, — отозвался тот. — Родословную и септ, касту, чин и завоевания.

— Завоевания? Но ведь ими занимается исключительно каста огня?

— Ты неверно понимаешь суть завоеваний, гуэ’ла. Дипломат касты воды может заслужить имя Нежного Меча, если её лесть изящна, словно клинок; ремесленник касты земли…

— Я знаю принцип, — отрывисто перебил Мордайн, — но могу поспорить, что для тебя не все завоевания одинаковы.

— Те, что совершает каста огня, важнее прочих, — согласился ксенос, — ведь без нашей силы все остальные были бы просто пылью на ветру.

— И в честь какого завоевания ты назван Зорким Взглядом?

— Здесь воплощен первый и прекраснейший завет шас’ва, — черные глаза чужака блеснули ледяной гордостью. — Я знаю своего врага так же, как самого себя, и, на самом деле, лучше, поскольку враг мой — лишь блеклая тень меня. Я вижу, как видит он, думаю, как думает он, и реагирую на его действия ещё до того, как он замыслит их.

— Этим ты занимаешься и сейчас?

— Дознаватель, ты был бы глупцом, если бы считал иначе.

— Тогда скажи мне, ксенос, какое действие я совершу сейчас?

«Потому что, черт меня подери, сам я и понятия не имею…»

— Ты узнаешь, когда я буду ждать твоего прихода, гуэ’ла.

Так всё и началось.

Неизбежно у них зашла речь об Аркунашской войне, где Зоркий Взгляд прозорливо спланировал истребление орков — бе’гел, так он называл их — и тем заслужил свое прозвище. Ганиил ожидал гордых речей, но вместо этого тау помрачнел, вспоминая ту кампанию.

— Это был долгий и жестокий конфликт, — сказал чужак. — Многие воины огня погибли в схватках на той отравленной планете, но я не могу не признать красоты…

— Красоты? — переспросил Мордайн. — Планеты ржавчины и убийственных песчаных бурь?

— Не планеты, гуэ’ла, а войны, — глаза ксеноса затуманились от воспоминаний. — Бе’гел живут ради войны, принимают её, не задавая вопросов и не требуя обоснований. Они бьются лишь ради наслаждения битвой.

— И потому ты восхищаешься ими? — Ганиил невольно заинтересовался этим.

— Нет. Они звери, но я уважаю их чистоту цели, — ответил заключенный. — После Аркунаши каста воды создала бе’гел образ неразумных дикарей, принизив их речами, призванными успокоить тревоги Империи, но это была только часть правды. Я много раз вел войны против бе’гел, но даже в тот, первый раз, мне стало ясно, что они неглупы и непредсказуемы. За счет одних лишь инстинктов они приспосабливаются и процветают, становясь сильнее после каждой понесенной ими потери. На Аркунаше мы за несколько лет истребили целые поколения этих созданий, но они плодились быстрее, чем их уничтожали, и каждая следующая волна адаптировалась к сражениям быстрее предыдущей.

— Империум превосходно знаком с оркоидной угрозой… — начал Мордайн, но тау, несомый волнами памяти, проигнорировал его.

— Самыми опасными были ветераны, — продолжал узник. — Те, кто выдержал много сезонов, приобрели силу Аркунаши: отрастили шкуры из затвердевших оксидов, которые защищали их от ржавчинных дьяволов и режущих бурь, что носились по пустыням. Мы называли таких бе’кальсу, «железными зверями». Они подкрадывались к нам посреди вихрей, скрытые от самых зорких глаз или сканеров, обращали против нас опасности самой планеты. Многих врагов, прикрывшихся стихией, разрывало на части, но выжившие только становились более дерзкими, более смертоносными.

Чужак помолчал, сцепив пальцы в раздумьях.

— Я помню, как, укрывшись за хребтом Мак’лар, наблюдал за чудовищным ураганом, который изверг армию кувыркающихся, размахивающих руками тел, и швырнул их о землю, будто скалы, в которых бе’гел путешествуют среди звезд. Большинство из них погибли мгновенно, но выжившие ещё хохотали, когда мы добивали их — изломанных, но не сломленных. Если бы они могли полюбить что-то помимо войны, то этим «чем-то», я уверен, стала бы Аркунаша.

— А ты? — внезапно спросил Ганиил. — Ты тоже полюбил Аркунашу?

— Это была честная война, — уклончиво ответил ксенос, — не считая её конца.

— Не сомневаюсь, в конце была одержана великая победа?

— Победа была украдена.

— Не понимаю. Империя Тау полностью разгромила орков…

— Меня там уже не было, гуэ’ла! — впервые Мордайн ощутил ярость, столь прочно запертую внутри этого бесстрастного создания. — Ближе к концу начались… сложности. Мы шли по лезвию ножа, но я видел очертания победы, так близко, что мог ухватить её.

Узник сцепил скованные руки, будто в мольбе.

— Я знал, что, получив подкрепления, сокрушу бе’гел в течение одного сезона, поэтому запросил новый охотничий кадр, — костяшки чужака затрещали от напряжения. — Империя прислала ассасина.

— Они пытались убить тебя? — опешил дознаватель.

— Они пытались убить мой авторитет, — прошипел тау. — Они решили, что я стал высокомерным и своенравным, забыл о предписанном мне месте в Высшем Благе. Сам аун’Ши явился на Аркунашу, чтобы покарать меня, хотя тогда я слишком доверял ему, чтобы понять это. Он приказал мне покинуть планету, не дал победить в войне.

— А затем Империя вернулась и выиграла без тебя, — предположил Ганиил, начиная понимать. — Тебя обманули?

— Меня наказали! — ксенос опустил руки, тяжело дыша и восстанавливая железный самоконтроль. — Ауны не могли смириться с возвышением иной касты. Они боялись, что я стану символом инакомыслия для воинов огня.

— А ты планировал это?

— Нет, — в голосе узника прозвучала неподдельная боль. — Я верил в аунов. Безраздельно. Каждая жертва, которую я требовал от своего кадра на Аркунаше, каждая капля крови, проглоченная красным песком, каждый предсмертный крик, унесенный красным ветром… Всё это было ради Высшего Блага.

«Вот суть его истории, — почувствовал Мордайн, ощутив неожиданный азарт. — Я покончу со спекуляциями и теориями. Империум узнает истину об этом отступнике из моих уст…»

— Но, несомненно, эфирные — ауны — должны были распознать твою верность, — рассудил дознаватель, перебрав немногие факты, известные Инквизиции. — После Дамокловой войны они возвысили тебя, сделали первым среди Клинков Огня…

— Они превратили меня в наделенного властью раба, — прошипел чужак, — в сговорчивого номинального вождя, чтобы ослепить и связать касту огня дешевой славой!

— Но ты был главнокомандующим военной машины тау.

— Моя власть заканчивалась там, где начиналась воля аунов! Я был марионеточным спасителем, каста воды въедливо изучала и фильтровала каждое мое слово и жест; мое прошлое было переписано, мое будущее решалось в комитетах!

Лицо заключенного исказилось, превратившись в абстракцию ярости.

— Но мне ещё повезло, гуэ’ла. Они заперли разум моего умирающего наставника в машину, они бросили мою теневую сестру и брата в стазис, чтобы навеки сохранить их умения для Высшего Блага, — он опустил голову, словно утомленный — или пристыженный — собственной вспышкой. — Все они повиновались без пререканий, даже Шасерра, самая неистовая из нас.

«Империум на протяжении тысячелетий требовал подобной жертвенности от своих слуг, — задумался Ганиил, — но этот ксенос-мясник взбешен такими действиями. Это делает его наивным или величественным?»

— Что стало поворотной точкой? — надавил дознаватель. — Какое событие отвратило тебя от Империи?

— Тау не так легко забывают о верности, — тихо ответил чужак. — Не было никаких «поворотных точек», только трещины, что множились и расширялись, пока не осталось ничего, кроме пустоты. Я принял судьбу товарищей, как принял собственную, но в моем сердце возникли вопросы.

Ксенос смотрел Мордайну прямо в глаза, тревожно проницательным взглядом.

— А из правильных вопросов рождается убийственная, неопровержимая истина.

«Убийственная, неопровержимая истина…»

Ганиил воззрился на узника. Его слова стали отголоском шепчущего хора падальщиков, что рыскали в воспоминаниях дознавателя.

— Истина предает, не так ли, Ганиил Мордайн? — произнес о’Шова.

«Да», — согласился беглец, не зная, почему.

— Пора, — объявил Калавера.

Мордайн выполз из койки и позавтракал жидкой размазней, приготовленной надзирателем, зная, что всё равно не насытится.

— Наши припасы погибли вместе с гвардейцами, — объяснил как-то раз космодесантник. — Ничего другого тебе предложить не могу.

Ганиил знал, что это ложь. Очередная манипуляция. Ублюдок хотел, чтобы он оставался полуголодным и управляемым, но достаточно крепким для продолжения игры.

«Но какие у неё правила? Как определяется победа и поражение?»

— Я верю, что это он, — равнодушно сказал дознаватель. — Верю, что это о’Шова.

— Из уверенности приходит ясность, а ясность рождает цель, — просветил его Калавера.

«Может, это и так, — нехотя согласился Мордайн. Пандемониум шепотков, поучающих Ганиила, определенно притих. Нет… нет, это было не совсем так. Они не столько притихли, сколько объединились, слившись в единый настойчивый голос, который был совершенно чужим и вместе с тем до боли знакомым.

— Твой узник ждет, дознаватель, — произнес великан.

Мордайн расхаживал по камере тау, пытаясь таким образом прогнать голод. Шел четвертый день дознания, и Ганиил уже наизусть выучил чертово помещение. Времени оставалось немного, нужно было поднимать ставки.

— Расскажи мне о Клинке Зари, о’Шова, — почти небрежно бросил он.

«Империум ничего не знает об этом примечательном мече, и всё же в нем воплощены наши темнейшие страхи по поводу ксеноса-отступника».

— Клинок Зари — действенное оружие, — ровно ответил пленник.

— Но меч — странный выбор для тау, разве не так?

— У бе’гел на Аркунаше я научился иному, — чужак резко скривил губы. Возможно, это была улыбка… или нечто совершенно иное. — Я убил их вожака в поединке, ударом клинка.

— Значит, ты принимаешь новые тактики… новые идеи… — логично предположил Мордайн. — И дары Губительных Сил, быть может?

— Я не дурак, гуэ’ла.

— Хаос способен превратить в дураков даже мудрейших людей, о’Шова.

— Я — тау, — с гордостью ответил собеседник. — Я заглядывал в бездну ваш’аун’ана, который вы называете «варпом», и противостоял его отравленным отродьям. Он не властен надо мной.

— И ты так уверен в этом, Монт’шасаар? — поддразнил дознаватель. Затем он кивнул, увидев гримасу на лице ксеноса и почувствовав краткое, благословенное мгновение превосходства. Как же восхитительно было хоть раз оказаться в роли победителя.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — ноздри узника по-прежнему трепетали от гнева.

— Возможно, ты неосторожен в выборе доверенных лиц, — произнес Ганиил. — Он назвал мне твое имя, понимаешь ли… он, Калавера.

Чужак испытующе посмотрел в лицо Мордайну, и тот отвернулся, бережно прижимая ложь к груди.

— Монт’шасаар… я знаю имя, но не его значение.

О’Шова не отвечал.

«Для него это такое же больное место, как и меч, — почувствовал дознаватель. — А то и больнее…»

— Почему ты так боишься этого имени, ксенос?

— Я ничего не боюсь, — холодно ответил заключенный, — но уже говорил тебе: для тау имя означает всё. Неверно назвать кого-то — тяжелейшее оскорбление.

— Тогда вместо этого расскажи мне про Артас Молох, — предложил Ганиил. — Ведь там ты украл твой порченый варпом клинок, верно?

— Клинок был выбран, — чужак закрыл глаза, завершая спор. — И я не стану говорить о том мире.

Они вновь беседовали на следующий день, и день после него, и так до тех пор, пока дни и ночи не сплелись в единый узел острых полемик и снов о полемиках.

«Я фехтую с о’Шовой, когда бодрствую и когда сплю, — подумал или увидел во сне Мордайн, — так что, наверное, здесь нет никакой разницы».

Ганиил смутно вспомнил, как Калавера говорил ему, что на поиск ответов осталось всего шесть дней, но, несомненно, эти шесть дней давно прошли. Окна арестантского вагона покрылись изморозью, так что он не видел внешнего мира с начала дознания. Двигался ли вообще поезд-призрак или застыл в чистилище?

«Мы что, обречены вечно повторять эту игру теней? — задумывался дознаватель, слишком уставший, чтобы бояться. Впрочем, мудрый шепот, просачивающийся из его воспоминаний, — высасывающий его воспоминания, — уверял, что это не так.

«Загляни во тьму чуть глубже, и ты увидишь свет…»

И вот я вновь шагнул на игровую доску и увидел, что кандалы чужака исчезли. Ему, как и мне, стали безразличны уловки, ведь теперь только наш поединок имеет значение, хотя я до сих пор не понимаю, в чем оно состоит.

— «Шас’ва», на которое ты всё время ссылаешься… — Ганиил умолк и потер воспаленные глаза. — У Инквизиции нет данных о нем. По крайней мере, я их не видел.

— Шас’ва — это Путь Огня, — пояснил о’Шова. — Мой собственный путь.

— Ты создал свою философию? — спросил Мордайн, заинтригованный, невзирая на усталость.

— Ничего я не создавал. Только отыскивал истину и систематизировал её, когда находил, — тау помедлил, тщательно подбирая следующие слова. — Мой кадр силен и мой анклав надежно защищен моими «огненными клинками», поэтому я решил ступить на ваш’ятол, долгую дорогу между небесными сферами.

— И куда ты идешь?

— Я странствую, Ганиил Мордайн, — страстно произнес ксенос, — между мирами и звездами и странными владениями, которым ещё не могу дать имя, шагаю, будто тень от дыма, среди надежд и страхов тысячи цивилизаций, собираю фрагменты истины и смысла.

— Калавера — твой проводник?

— По ваш’ятолу никого нельзя вести, — сухо ответил чужак. — Ихо’нен такой же искатель правды, как и я.

— Что он мне и говорил, — затем дознавателя озарило: — «Ихо’нен»… Почему ты так его называешь?

— Это имя, выбранное им, — сказал о’Шова, а затем, предугадав следующий вопрос Ганиила, добавил: — Оно лишено смысла.

— Как такое возможно? Ты утверждал, что ваши имена наполнены смыслом.

— Он — не тау. Его имя ни с чем не соотносится.

— Тогда я приму и буквальный перевод, — Мордайн болезненно улыбнулся. — Порадуй меня.

— В его имени нет ничего радостного, — удивился чужак, запутанный разговорным оборотом. — «Ихо» обозначает просто «тот, кто ест», но «нен»…

Узник закрыл глаза в раздумьях.

— «Нен» — это рана, оставляющая рубец на теле и разуме. Предательство самого себя или уход со своего пути.

— «Пожиратель Грехов»? — вольно перевел Ганиил, и звучание слов убедило его в правильности выбора. — Я бы не доверился кому-то с таким именем.

— Это всего лишь игра слов.

— Ты так не думаешь! — пылко возразил дознаватель. — Калавера ничего не делает просто так. Мы оба это знаем.

Движимый чувством неясного товарищества, Мордайн наклонился вперед.

— Как ты встретился с ним?

Ксенос склонил голову, задумчиво изучая собеседника.

— Дознаватель, я не могу отрицать, что был встревожен случившимся на Артас Молохе, — тау сделал паузу, словно ожидая какой-то фанатичной вспышки, но Ганиил молчал. Удовлетворенный этим, узник продолжил: — Хотя, заглянув в бездну, я остался чуждым ей и не поддался соблазнам, само знание о её существовании накрыло меня голодной тенью. Когда ты узнаешь, что старая истина была ложью, на её месте остается глубокий шрам, — он развел руки ладонями вверх, — а путь к новой истине испещрен ещё более глубокими неправдами. Я искал тишины и одиночества, чтобы вновь обрести ясность цели.

«Иногда мне кажется, о’Шова, что твоими устами говорит Калавера», — осознал Мордайн.

— И ты нашел товарища по странствиям, — напомнил он.

— Ихо’нен явился ко мне в глуши, — ответил чужак, — и показал, что вся Галактика — такая же глушь.

«Все мы — марионетки этого древнего чудовища, — в отчаянии подумал Ганиил, — но кто дергает за ниточки его самого?»

— Скажи мне, о’Шова, какую истину он обещал раскрыть тебе?

— Ту, что объединит сердца, умы и миры, — заявил пленник с величественной страстью. — Я не стану прятаться, пока Галактика пылает, Ганиил Мордайн.

— И ты объединил улей Высходд, — глумливо произнес дознаватель, забыв о мимолетном чувстве товарищества. — О, как ты благороден, великий Зоркий Взгляд!

— Это тирания твоего Империума создала столь благодатную почву для планов аунов и засеяла планету семенами революции. Я просто ускорил их рост.

— Чтобы посмотреть, как умирает город?

— Чтобы познать его падение, — поправил ксенос, — и раскрыть махинации аунов. Несмотря на все их демонстративные шаги, они боятся открытой войны с твоим Империумом. Они считают, что ещё не готовы. Я знаю, что они никогда не будут готовы.

— А ты? — насмешливо спросил Мордайн.

— Не готов, поэтому и ступил на ваш’ятол.

— Чтобы выяснить, как победить в твоей великой войне?

На лице о’Шовы появилась тень эмоции, неясной для человека.

— Монт’шасаар, — тихо произнес чужак, — означает «Ужас, Пылающий Тьмой».

— Не понимаю, к чему это.

— Ганиил Мордайн, я иду по ваш’ятолу не потому, что хочу узнать, как победить. Я иду по нему, чтобы узнать, что мне делать после победы.

— Твой узник ждет, — произнес нараспев Калавера.

И снова… И…

— Инквизитор, — прошептал кто-то во тьме.

Плавая на самом мелководье сна, дознаватель пытался разобраться в этой странности. Его бытие сузилось до двух голосов и одного шепота, но незваный гость оказался кем-то иным.

— Инквизитор, ты должен проснуться! — не отступала аномалия.

Открыв глаза, Ганиил разглядел нечеткую фигуру во мраке.

— Дедушка Смерть наблюдает за тобой, как хищная птица, — сказал незнакомец. — Раньше я не мог до тебя добраться, но сегодня ночью он ушел поговорить с ксеносом.

— Узохи…? — просипел Мордайн, вытащив имя из какой-то невероятной дали. — Арманд… Узохи…

— Пробуждайся, брат мой, — настойчиво произнес боец, поглядывая на дверь. — Нам нельзя здесь оставаться.

— Я думал, он убил вас всех, — Ганиил сжал руку ивуджийца, проверяя, реален ли тот. — Я думал, больше никого не осталось.

— Никого, кроме меня, — подтвердил капитан, — и предатель остановил этот демонический поезд в Призрачных Землях, чтобы завершить начатое.

— Так я и подозревал.

«Шесть дней растянулись в вечность…»

— Инквизитор, я жаждал выступить против еретиков, — страстно продолжил Арманд, — но у меня нет ничего, что может повредить Дедушке Смерти.

— Ничего… — появление в кошмаре другой живой души, пусть даже безумца вроде Узохи, придало Мордайну сил. Это доказывало, что враг не всеведущ.

«Должен быть способ разрушить его планы, — лихорадочно подумал дознаватель. — Эшер нашел бы возможность, и Эшер избрал меня своим наследником».

С осознанием этого к Ганиилу пришла внезапная ясность.

— Капитан Узохи, — произнес он, — думаю, мы поступим так…

— Твой узник ждет.

Избегая взгляда Калаверы, Мордайн поднялся, тщательно скрывая лазпистолет ивуджийца под курткой. Оружие не помогло бы против космодесантника, но оно было якорем, цепь которого удерживала Ганиила в реальном мире.

«Я боролся на твоих условиях, но сегодня нарушу правила игры».

— Как долго мы путешествуем? — порывисто спросил он.

— Мы уже почти у конца пути, дознаватель, — сказал Калавера.

«Да, думаю, так и есть», — согласился Мордайн.

Выглядывая из-за двери соседнего помещения, Арманд Узохи наблюдал за тем, как Дедушка Смерть ведет Ганиила к камере чужака. За прошедшие недели ивуджиец прекрасно изучил ограниченное пространство состава, вызубрил его тайные проходы и ритмы со смертоносной тщательностью, поскольку от этого зависела жизнь самого гвардейца. Иногда серый великан отправлялся искать его, минуя вагоны один за другим и прочесывая тени взором всевидящего глаза, но каждый раз капитан ускользал и висел на внешней стороне поезда, дрожа от трескучего мороза до самого конца охоты.

«Но сегодня я буду охотником», — подумал он.

Космодесантник подошел к двери в камеру.

— Подожди, — произнес Мордайн. — Мне нужно сначала собраться с мыслями.

Калавера обернулся, и дознаватель невольно отступил на шаг.

«Не туда, придурок! — выругал себя Ганиил. — Нужно, чтобы он смотрел в другую сторону».

Делая вид, что погружен в глубокие раздумья, Мордайн прошел мимо великана.

— Твой узник ждет, — сказал ему в спину Калавера.

— Тогда пусть подождет ещё немножко, — беспечно отозвался дознаватель. Сердце Ганиила радостно затрепетало, когда он не подчинился этой угрюмой, вечной фразе врага. — В конце концов, он ведь просто узник.

— Узник невероятной важности.

— Тогда зачем он тратит время на меня? — Мордайн резко обернулся, выхватив лазпистолет Узохи. Несомненно, Эшер презрел бы такую мелодраму, но Ганиил упивался своей непокорностью. Как он и ожидал, Калавера сохранил спокойствие.

«Так уверен в себе, да? — с растущим гневом подумал дознаватель. — Как долго ты рыскал по Галактике, сплетал ложь и тянул за ниточки, чтобы губить великих людей вроде Айона Эшера?»

— Твое оружие неэффективно, — заметил космодесантник.

— Правда? — Мордайн приставил пистолет к собственному виску. — Я не слепец и не дурак.

«Хотя до этого много раз был и тем, и другим!»

— Я нужен тебе живым, иначе ты давно бы меня прикончил.

Глядя через плечо великану, Ганиил заметил Арманда, который прокрался в коридор.

«Хищник или жертва?» Торжественная мантра ивуджийцев снова и снова прокручивалась в голове Узохи, пока он подбирался к Дедушке Смерти. «Клинок или кровь?» Оружие в его руках было тяжелым, напитанным священной яростью. «Мужчина или мальчик?»

Совет инквизитора оказался разумным. Обшарив багажные места аристократов, Арманд нашел среди бесполезных реликвий богатства истинное сокровище — запас древнего снаряжения, видимо, мало использовавшегося прежними хозяевами. Откладывая в сторону изысканные клинки и пистолеты, капитан в итоге добрался до громоздкого объекта, завернутого в бархат. У него перехватило дыхание, когда под сорванной тканью обнаружился мелтаган. Оружие было покрыто золотой филигранью, но подобная мишура не уменьшала его свирепости. Даже древний кошмар вроде Дедушки Смерти сгинул бы в его очистительном огне.

«Хищник или жертва…»

— Ты использовал меня, чтобы добраться до гроссмейстера, — обвинил Мордайн, не сводя глаз с Калаверы — на этот раз выдерживая его взгляд. — Я знаю, что Кригер был твоим ставленником, как и наемная убийца, но всё сводилось ко мне, верно?

Из бронзового черепа донесся одинокий вздох, низкий и влажный. Ганиилу показалось, что в нем звучит извращенное удовлетворение.

— Наемная убийца не была моей, — прошептало древнее создание. — Моим был гроссмейстер.

Дознаватель уставился на него, пытаясь осмыслить услышанное.

— Это ложь, — не поверил Мордайн.

«Если же нет, то всё кончено».

— Мы проникли в Дамоклов конклав почти два десятилетия назад, — продолжал космодесантник. — Его сфера полномочий представляет для нас интерес.

— «Нас»…? — Ганиил ещё не пришел в себя. — Нет… Нет, гроссмейстер был человеком чести. Он не мог служить чьей-то пешкой.

— Конечно, нет, — согласился Калавера. — Айон Эшер был важной и ценной фигурой. Кардиналом, по меньшей мере.

— Ты хочешь, чтобы я поверил… — дознаватель осекся, увидев, как Узохи останавливается в нескольких шагах позади великана и наводит оружие с массивным стволом.

— Подожди! — поспешно выкрикнул Ганиил, надеясь остановить обоих и успеть собраться с мыслями.

Акула нерешительно уставился на союзника; его худое лицо подергивалось.

«Сангвинием клянусь, мужик добыл мелтаган, — осознал Мордайн. Подобное превзошло его самые смелые ожидания. — Он может отправить душу этого дьявола в варп! Но если так, то я никогда не узнаю правду…»

— Подожди, — повторил дознаватель. — Но если не ты, то кто же? Кто стоял за убийством Эшера?

— За время пребывания на своем посту гроссмейстер нажил много врагов, — сказал Калавера. — Возможно, агенты Империи Тау или конкурирующая фракция внутри Инквизиции… Или, быть может, кто-то, выступающий против истинных взглядов Эшера.

Казалось, что неумолимый глаз космодесантника смотрит Ганиилу прямо в душу.

— Было бы жаль потерять его.

— «Было бы»…? Эшер мертв. Я сам видел, как он умирал.

— И всё же разум может пережить свою оболочку, если правильно подготовиться к этому, — возразил великан, — и взрастить психически отзывчивого носителя, чтобы заполнить пустоту.

— Какого носителя? — требовательно спросил дознаватель. — Там не было никого…

«НЕТ!»

— Скажи мне, Ганиил Мордайн, ты когда-нибудь задумывался, почему гроссмейстер назначил дилетанта вроде тебя своим дознавателем? — поинтересовался Калавера. — Тебя, человека скромных талантов, ослабленного многими пороками.

«Потому что он верил в меня! — хотел закричать Ганиил, балансируя между надеждой и ужасом. — Потому что он видел честь под моим позором!»

— Ты когда-нибудь недоумевал, почему Эшер держит тебя рядом, возвысив над прочими? — змеился коварный шепот, взращивая сомнения, которые зародились прежде и ждали, пока их обнаружат. — Зачем делится столь многими тайнами и откровениями с аколитом, которому не хватает разумения понять их?

«Потому что он видел величие там, где другие находили только серость!»

— И почему он до сих пор рыскает в твоих мыслях, словно надвигающаяся тень твоей истинной сути? Словно убийственная, неопровержимая истина, — глубоко вонзил клинок Калавера.

«Все те испытания, и обряды, и бесконечные, терзающие душу проверки…»

Узохи собирался стрелять! Мордайн увидел это в остекленевшем, искаженном ненавистью взгляде безумца. Лазпистолет дернулся вверх, будто по собственной воле, и Ганиил нажал на спуск первым. Космодесантник не шевельнулся, когда обжигающий разряд пронесся мимо него и пробил ивуджийцу лоб. Из распахнувшегося рта Акулы заструился дымок, мелтаган грохнулся на пол. Арманд смотрел на дознавателя, но его глаза были пусты. Ничего не осталось позади них.

Мордайн долго стоял, загипнотизированный этим пустым обвиняющим взглядом, ведь он символизировал то, кем всегда был сам дознаватель: сосудом, лишенным содержимого.

«Но теперь это изменилось…»

Пистолет выскользнул из руки Ганиила, и надежда последовала за ним.

Свет

Всё пути оканчиваются гибелью, но не каждая смерть одинакова. Павший может как сгинуть в Пустоте, так и увидеть Свет.

Калавера

— Я умру? — спросил Мордайн какое-то время спустя. Он не шевелился: незрячие глаза ивуджийца по-прежнему не отпускали его.

— Ты не одержим, — ответил Калавера. — В твой разум внедрен отпечаток другого, но дух Айона Эшера покинул нас. Ты почувствуешь изменения, когда новый шаблон утвердится в тебе, но твоя суть сохранится.

— Но я останусь собой?

— На это, Ганиил Мордайн, я ответить не могу.

— Даже не знаю, я ли застрелил Узохи, — тоскливо произнес дознаватель. — Зачем бы мне так поступать?

— Потому что ты хочешь жить.

«Я хочу? — задумался Ганиил. — Или тот, другой?»

— Всё это… — он неопределенно указал рукой на весь мир и в никуда. — Мое изгнание с Кригером, падение Высходда, это адское дознание… Ты спланировал всё это, чтобы пробудить спящего внутри меня?

— Это была одна из синхронных, взаимозависимых целей, — пояснил космодесантник. — Каждая из них способствовала достижению иной. Как революция ускорила твое пробуждение, так и твое присутствие разожгло революцию, а всё вместе послужило просвещению ещё одной значимой фигуры — Зоркого Взгляда.

— Нет, — потряс головой Мордайн, устрашенный грандиозностью замыслов великана. — Я не верю в это. Ты просто не мог устроить подобное. Здесь слишком много переменных, слишком высока вероятность того, что случай разрушит всё.

— Твой узник ждет, — объявил Калавера. — Разве не так?

Ганиил неуверенно открыл дверь в камеру. Помещение оказалось пустым.

— Нити судьбы изгибаются, расплетаются и порой рвутся на ветрах Хаоса, — произнес древний воин. — Ты прав в том, что нет ничего определенного, но для того, кто способен видеть, существует немало весьма возможного.

— Ты знал… — поразился Мордайн. — Ты знал, что сегодня я пойду против тебя.

— Я ничего не знал, но предполагал многое.

«И видел вероятности, которые можно увидеть», — подумал дознаватель, но усомнился, что это была подсказка его собственной интуиции.

Ещё через какое-то время Ганиил спросил про ксеноса.

— Он продолжает свое путешествие, — сказал Калавера.

Дознаватель не стал уточнять, как или куда отправился чужак. Ответ мог оказаться вполне прозаическим, или любым другим. Вместо этого Мордайн задал вопрос, действительно имевший значение:

— Это действительно был о’Шова?

— Доверишься ли ты моему ответу? — спросил в свою очередь космодесантник.

— А чего ты добьешься, солгав?

— А чего ты добьешься, узнав правду, в которой не сможешь убедиться? — парировал древний.

Ганиил закрыл глаза, пытаясь вырваться из этой связавшей его ритуальной игры в кошки-мышки. Спасение он нашел в прагматизме:

— Что будет дальше?

— Управление этим транспортом весьма примитивно, — с милосердной прямотой произнес Калавера. — Ты овладеешь им без труда.

— Ради чего? — безразлично, непонимающе спросил Мордайн.

— Ты продолжишь странствие в улей Яков, где карательный отряд конклава ждет твоих распоряжений, дознаватель.

— Моих распоряжений? — никаких эмоций, никакой заинтересованности. — Мне представлялось, что конклав обвинил меня…

Замолчав, Ганиил подавил вспышку гнева.

— Так это была ещё одна ложь, верно? Меня никогда не подозревали в убийстве гроссмейстера.

— Именно так. Ты «перешел на нелегальное положение, чтобы выманить его врагов».

— Ты прикрывал меня с самого начала, — ровно произнес Мордайн. — Никакой охоты не было.

— Только твоя собственная, — поправил космодесантник. — Охота, где ты раскрыл заговор ксеносов, спланированный в самом сердце Империи Тау. Отличная работа. Я предполагаю, что тебя повысят до инквизиторского чина в течение двух лет.

— И у тебя на доске снова появится кардинал, — Ганиил открыл глаза и посмотрел на воина с отстраненной враждебностью. — Что, если я поменяю сторону, Калавера?

— Не поменяешь. Здравый смысл подскажет тебе сохранить прежнюю верность.

— Ты ждешь, что я поверю, будто у тебя благие намерения?

— Жду, что ты поймешь — я предлагаю наименьшее из зол.

Великан наклонил голову, возможно, с искренним уважением. Затем он развернулся и пошел к выходу из вагона.

— Куда ты идешь? — крикнул вслед дознаватель, ощутив укол странного ужаса при мысли о том, что мучитель оставит его.

«Мучитель или учитель?»

— Продолжать войну, Ганиил Мордайн, — космодесантник распахнул дверь, пробудив метель снаружи. — Не задерживайся надолго в Призрачных Землях, — предупредил он. — Здесь опасно.

Гигант шагнул в выбеленную ярость бури, превратился в тень, а затем исчез окончательно.

«Все дороги ведут к гибели, но в конце очень немногих может оказаться Свет».

Это была очередная блуждающая мысль из беспокойных остатков разума, укоренившихся в голове дознавателя, но следующий порыв принадлежал только ему.

— О’Шова, — закричал он в белую тьму и ветер, — где бы ты ни был, ксенос, пусть Бог-Император сохранит тебя!

Тускло улыбнувшись собственной ереси, Ганиил Мордайн повернулся спиной к пустоте и отправился на поиски своего убийственного, неопровержимого света.

Джо Паррино Терпеливый охотник

Кайон избран. Приказ отдан. Охота началась.

Сверкнула молния. Внизу бушевали пожары, пожирая заводы планеты. Хальфус горел. В небесах бушевали бури, поднятые при посадке десантными кораблями.

Империя Тау пришла освободить этот мир, этот самозваный оплот марсианского жречества.

Они пришли освободить его и изгнать слепой догматизм, навязываемый далёким сердцем Империума. Выбор был прост: жить свободными в гармонии с Высшим Благом или умереть.

Люди, потерянные и ослеплённые невежеством, скованные древними и нелепыми традициями, отвергли тау’ва. Встретили выстрелами слова. Криками заглушили предложения мира. Ответили молчанием на призывы к диалогу.

Жречество Марса, как называли себя гуэ’ла, встретило тау’ва насилием, выкрикивая молитвы. Посланников тау казнили, даже не дав им сказать ни слова. Вместо ответа Империя получила назад лишь изуродованные тела. Были предъявлены обвинения в разжигании мятежа, и тау, чей разум уже был устремлён к этой цели, к этой планете, ответили на них с тяжёлым сердцем. Индустриальный мир будет приведён к покорности Империи Тау, его кузницы будут перестроены, а люди освобождены в соответствие с тау’ва.

Но Шас’врэ Фал’шиа Бас’рех Валэль думал не об этом. В его голове всё ещё звенели слова. Приказы, отданные самим шас’о без изысков и предисловий. Простые приказы.

— Охоться, — сказал ему командир. — Покажи гуэ’ла, чего стоит отвергнуть Высшее Благо.

Врэ’валэль кивнул, признавая свою роль и место в великой борьбе. Отданные им приказы были так же просты.

И теперь он шёл через развалины города людей. При виде шас’врэ команды воинов огня уважительно склоняли головы, а в глазах их сверкало что-то близкое к благоговению. Он не обращал внимания.

Шас’врэ прошёл мимо команды «Залпов», что притаились за осыпающимися кирпичными стенами здания гуэ’ла. Они прекратили стрелять из рельсовых винтовок и в знак уважения опустили орудия.

Им, своим собратьям, Врэ’валэль сказал тихие слова ободрения.

А затем он ушёл, скрылся в густом сумраке неосвещаемых городских улиц.

Таласка Йонс вглядывалась в тёмную халфусийскую ночь из недр «Несокрушимого железа», но не видела ничего сквозь дым, пламя и пепел. Даже сеносоры — ауспики «Леман Русса» мало что могли разобрать, хотя работали на пределе. Они проехали под огромной аркой в форме половины шестерни — священного для механикус символа. Она быстро сложила на груди знамение шестерёнки.

Если бы Таласка Йонс была полностью человеком, то могла бы выругаться, но она стала иной более двадцати лет назад. Механикус — да восславятся они! — удалили части её мозга и тела и заменили надёжными машинами. Поэтому Таласка Йонс лишь прошептала молитву Омниссии и благословенному духу «Несокрушимого железа».

Булькающий голос командира танка, Энри Харнольда, донёсся до неё на машинном канте. Он был подчёркнут указателями вежливости, но суть была выразительной и суровой.

— Видно что-нибудь?

— Почтенный сэр, я не вижу ничего, — ответила Таласка Йонс, дополнив сообщение решимостью и дисциплиной.

Харнольд удовлетворённо кивнул. Это был странно человеческий жест для того, кто потерял почти шестьдесят процентов плоти.

— Хорошо, — прошептал командир танка. Они были далеко в тылу, вдали от ксеносов, но осторожность никогда не бывает лишней.

Танк двинулся дальше.

Через две минуты он погиб. Первые потери. Первые жертвы.

Таласка Йонс, командир Харнольд — никто так и не понял, что их убило. Никто не увидел. Никто не услышал.

Только что они были живы, а в следующее мгновение остались лишь дымящиеся обломки.

В четырёхстах метрах справа по параллельной улице двигался Дельта-88В. Адепт Гурольф Прайс использовал сенсоры танка, пытаясь проникнуть сквозь окутавший его туман войны, загрязнений и производства. Атмосфера Хальфуса никогда не отличалась особой чистотой и стала только хуже после того, как прибыли ксеносы, а взбунтовавшиеся рабочие подожгли половину благословенных заводов.

Они как раз ехали мимо двух таких заводов — огромных и внушительных созданных по одному шаблону кирпичных зданий, на стенах которых догорали молитвенные знамёна. Ветер раздувал пламя.

Адепт Прайс выругался. Он воспользовался грубым языком, обрывками кода, мерзкими по самой сути. Это выдавало в адепте глубокое чувство тревоги, глубокое чувство эмоций и недостатка благословенной логики.

Он получил от командующего танка предупреждение, смягченное, однако, выражающими понимание символами. «Эмоциональные реакции не подобает служителям машины».

Адепт Прайс прошептал извинения и продолжил сканировать маршрут. На экране прыгали и дрожали линии показателей, складывающиеся в здания или прячущихся в переулках диких рабочих.

Прайс смотрел на экраны аугментическими глазами, которые кликали и жужжали, пока остатки его мозга сканировали рудиментарный манифольд в поисках возможных ответов. Из-за помех система работала неправильно, сигнал то появлялся, то исчезал.

А затем по манифольду пронеслось нечто. Нечто маленькое, похоже на чашу и невозможно быстрое. Его глаза не увидели данного объекта. Прайс закрепил его ярлыком и передал пакет данных командующему для просмотра.

— Что за…? — начал командир.

Но он так и не закончил вопроса.

А Прайс так и не ответил.

Плазма пронзила «Леман Русс» и разнесла Дельту–88В на части. Прайса, командующего и экипаж распылило.

«Теорема» отставала. Какая — то вздорная часть духа машины, недовольная тем, что её так скоро пробудили после рождения, отказывалась идти на полной скорости.

Реггис Кверат, офицер-ноосферик «Теоремы», пытался объяснить проблему командующем офицеру в «Гибельном клинке» батальона, Альфе-01А. Он моргнул, когда в акустических приёмниках раздались помехи.

— 88В исчез, — прошипел Трейор Гант, сенсорий «Теоремы».

— Объясни, — потребовал ответа командующий Лювер Вьятт.

— Он просто исчез, сэр, — ответил Гант, ошеломлённый недостатком знания. По танку прошла дрожь. Недостаток знания одновременно тревожил и пугал.

Кверат попытался отрешиться от разговора, отбросить непрошеные чувства. Он сфокусировался на назначенной ему благословенной задаче и вернулся к обсуждению с офицером Альфы-01А. В его ушах вновь зашипели помехи, но теперь Кверат мог поклясться, что слышал сквозь них что-то, что-то… иное.

Он как раз собирался предупредить командира и попросить разъяснений, когда танк получил два попадания по траверсу.

«Теорема» перестала существовать.

Врэ’валэль улыбнулся. Не насмешливо, не из высокомерия и даже не радуясь победе. Это было ниже достоинства того, кто посвятил себя тау’ва, ниже его достоинства. Такое поведение более подобало гуэ’ла.

Впереди кружили дроны, ища, докладывая. Но на самом деле это было лишним. Гуэ’ла не пытались скрыться.

Двое уже пали от его руки. Были уничтожены во имя Высшего Блага, повержены за его неприятие и рабскую покорность доктрине нетерпимости.

Их машины или «танки», как они назывались на скверном языке гуэ’ла, были грубыми творениями высокомерия и силы, мало отличающимися от наспех сколоченных махин бе’гел. Дребезжащие механизмы с резкими линиями и мрачной окраской, подобающей замыслам их творцов, так непохожие на чистые плавные машины касты огня, сверкающие цветами Фал’шиа и Империи Тау.

Вокруг разбегались гуэ’ла или падали на колени при виде его и его костюма. По каналу связи разносились пронзительные крики, характерные для охотящихся круутов, в то время как воины в костюмах — невидимках сдержанно и профессионально уведомляли его о ходе идущей битвы. Молчание других было заметным и совершенно правильным.

Вылетевшие на разведку дроны стрекотали, передавая ему подробную карту окружающего региона и приближающейся бронетанковой колонны. Вре’валэль прищурился, думая, как адаптировать его план, его кайон, к текущей ситуации. Он отдал новые приказы.

И вновь улыбнулся безгубой улыбкой, скривив синюю кожу.

— «Теорема», учтите, что вы отстаёте. Увеличьте скорость и вернитесь в строй, — Юрия Келт, командующий офицер на борту Альфы–01А так устал это говорить, так устал слушать бесполезные извинения Кверата, что наполнившее его системы раздражение даже захлестнуло подавители эмоций.

И тогда связь с «Теоремой» оборвалась. Без объяснений, докладов, намёков. Раздражение Келта росло. Затем он кое-что заметил, и раздражение сменилось тревогой.

Пропали две другие машины. Келт попытался связаться по воксу с «Несокрушимым железом» и «Дельтой–88В». Ответа не последовало.

Тогда Келт оповестил о ситуации командира танкового подразделения, магоса Филиса Хуросса. Хуросс, блеснув в ноосфере высокомерием, приказал Альфе–01А продолжать следовать курсу. Ксеносы не могли навредить столь грозной машине, огромному «Гибельному клинку» на службе Омниссии, выкованному в ныне не работающих кузницах давно мёртвыми халфусийскими техножрецами. 01А не ехал по какой — то конкретной улице, не придерживался конкретного пути. Он не нуждался в дорогах, он прокладывал их сам. Они стыдились того, что проламывались через благословенные кузницы, что вредили функциональности планеты, и могли лишь молиться Омниссии, дабы он отпустил им сей грех.

Затем нечто подобное пандемониуму охватило Альфу–01А, захлестнуло системы и экипаж. Танки, благословенные машины, святые в глазах Омниссии и его правоверных, гибли, исчезали без предупреждения, без ответа.

Хаос и поругание. Командир танка, глава батальона, старшие технопровидцы… все кричали на Лингве Технис и Готике. Они не боялись за свою безопасность, ведь их жизни были неприкосновенны и защищены Императором и Омниссией. Что приводило их в ярость, что наполняло их страхом, так это неудача. Гибель стольких благословенных машин смердела неудачей, смердела невыполненной задачей.

Мерцали лампы и качались кадила, отбрасывая в задымлённом отсеке безумные тени. Юрия Келт отчаянно искал «Теорему» и не мог найти ни следа танка. Машина была мертва. Он чувствовал это с глубокой инстинктивной уверенностью и потому ненавидел это чувство. Келт прокручивал показания «Леман Руссов» на ауспике.

На его глазах с дисплея исчезли ещё два танка, ещё два благословенных механизма. «Машина торжествующая» и Дельта–86Ф, грозные «Леман Руссы», пик имперского совершенства механикус… просто исчезли.

В воксе гремел голос магоса Хуросса, требовавшего чего — то, хотя бы крошечного намёка, что он контролирует ситуацию. Ответа не было.

Шли напряжённые минуты, напряжённые минуты, за время которых погиб ещё один «Леман Русс». В этот раз Келт услышал это, услышал своими человеческими ушами. Это услышали все в Альфе–01А. Замерцало освещение — так дух машины выражал симпатетическую боль. Из акустических разъемов вырвался вой отдачи. На экранах заплясали помехи. Разряд жаркой боли затопил системы экипажа. Тварь, что охотилась на них, что осмелилась бросить вызов мощи Империума и Механикус, была близко.

Келт злился, насколько это возможно для служителя Омниссии, благословенного столь обширной аугментикой. Его бинарный кант был резок и подкреплён самыми срочными и заметными ярлыками. Келт чувствовал, что его гнев просачивается в манифольд и действует на других в «Гибельном клинке».

Но под покровом гнева, под покровом этой сильной эмоции таилось нечто более глубокое и примитивное. Келт с самого начала узнал это чувство, поскольку разделял его. Оно сочилось с манифольд от всего экипажа танка.

Этим чувством был ужас.

Страх делал гуэ’ла слабыми. Страх делал их неуверенными, заставлял совершать ошибки. «Отбракуй стадо» — так гласила доктрина прародителей касты огня на Т’ау, его предков. Заставь добычу бежать, чтобы измотать её. Имперцы среагировали так, как он ожидал. Танки начали собираться в группы, на ходу сбиваться в напуганные кучки.

Новая машина, его новый боекостюм, идеально подходила для этой цели, идеально подходила для охоты.

Орудия — его орудия — подвывали, сбавляя мощность.

Он перешагнул через горящие обломки танка гуэ’ла. С них на него смотрел барельеф человеческого черепа, наполовину машины, наполовину из кости — знак суеверий гуэ’ла.

Тау слышал, как в паре улиц едет его следующая цель, извергая из примитивных двигателей клубы дыма.

Врэ’валэль опять улыбнулся. Убивая, он улыбался. Улыбался достойному исполнению задачи и приближению Высшего Блага.

Келт шептал в вокс резкие приказы. Он требовал, чтобы командиры «Леман Руссов» собрались вместе и искали спасения в числе.

А тем временем на ауспике исчезали сигналы танков. «Устройство Иллкоса» «СШК 1186», «Гордость Лэнда», «Халфусийская Модель ИИ245», «Слава Марса» — все умерли бесславно. Никто не заметил убийцу. Никто не выстрелил в ответ. Осталось сорок восемь машин.

Через три минуты они впервые увидели охотящегося на них хищника.

К Келту приблизился младший техадепт, лепеча почётные обращения на Лингва Технис и сжимая в потных ладонях пикт. Келт вырвал его протянутым мехадендритом.

— Это подтверждено? — потребовал ответа Келт, уставившись на распечатку.

Оскорблённый техадепт ответил прежде, чем вспомнил, к кому обращается.

— Машина уверена. Помех не было.

Келт закачал информацию в ноосферу.

Частью мозга он анализировал данные, просеивал их, применял к изображению благословенную логику. Остальная часть мозга продолжала вести батальон к линии фронта.

Снаружи прогремел гром… или же это был взрыв?

Келт вздрогнул, и остатки его органического лица побелели. В его сознании невольно всплыл запечатлённый на пикте образ.

Оно было высоким. Высоким и смутно похожим на человека. Дым змеился вокруг машины, словно прозрачная мантия, одновременно скрывая её и выставляя напоказ. Это зрелище пугало. На разных точках гуманоидного силуэта в дыму расцветали вспышки света. Грохот орудий… стольких орудий, стольких пушек. Гуманоидный силуэт должен был бы воодушевить, успокоить, но он не был приземистым. Это не был дредноут Адептус Астартес, благословенная машина, созданная любящими человеческими руками.

Всё, что он мог различить — плавные линии, округлые пересечения и зловещая чуждость. Машина, враг, преследующий их хищник… она проникла в их тыл, за линию фронта, в глубины заводских округов. Теперь она сдерживала их продвижение, не давала двигаться дальше. Более того, она охотилась, убивала, не давала исполнить долг.

Запятнавший манифольд ужас усилился, когда магос Хуросс, сидевший в безопасности главного шпиля, сделал собственные заметки и выводы.

Техножрецы удвоили молитвы.

Молитвы успокаивали. Слова раздвоённых языков Лингва Технис и Высокого Готика словно змеи кружили вокруг друг друга, извивались в воксе, выползали из динамиков танка. Они успокаивающе контрастировали с раскатистыми ударами снаружи.

Они звучали как барабаны, как ярость и гнев.

Командующий Эрин Бертик, сгорбившийся на посту, наполовину ослеп. Пылало пламя. Сверкали молнии. Лица выли во внешние пикт-экраны.

За столпившимися рабочими в Развлекательной Гражданской Локации 867–АФ он не видел своего спутника, Дельту–66З. О присутствии танка свидетельствовало лишь постоянное вокс — бормотание на Лингва Технис.

— Прекратить и разойтись, — объявил Эрин. Голос его был спокойным, несмотря на внутреннее смятение.

Рабочие не слушали.

— «Глупость инновации», почему вы остановились? — сжатым профессиональным тоном опытного технопровидца прошептал механутый ублюдок Келт. Он отринул слишком много человеческого ради чистоты машины. Бертик стремился к таким высотам, но он не мог не ненавидеть этого человека за его безжалостность, за его логику. Если на то будет воля Омниссии, то однажды Бертик станет таким же. Но пока он ещё чувствовал связь с человечеством.

— Разнорабочие, почтенный сэр. Нас окружили разнорабочие, — сказал Бертик, пытаясь высказать сожаление. Они были повсюду — толпились на открытых пространствах, громко кричали о правах, о прекращении притеснения.

Ответом Келта стал невербальный взвизг бессмысленных данных — аналог презрительного фырканья на Лингве Технис.

— Двигайтесь дальше, — приказал Келт.

Бертик прокантировал покорность. Их продвижение было медленным.

— Прекратить и разойтись, — вновь потребовал командир. Вновь его не услышали.

Он кивнул одному из подчинённых, и раздался басовитый рёв установленных на боковых спонсонах болтеров. Танк вздрогнул, давя рабочих, которые не успели убраться с дороги.

Эрин слышал, как то же делает Дельта–66З.

Бертик, стыдящийся бессмысленной бойни, начал передавать записанные техномолитвы.

Он всё ещё молился, всё ещё транслировал, всё ещё убивал, когда нечто врезалось сзади в «Глупость инновации».

«Леман Русс» подбросило вперёд, гусеницы взвыли, не удержавшись на камнебетонной поверхности дороги. Экипаж раскидало, кровь и масло брызнули из вырванных интерфейсных соединений. Отказывали системы, сыпались искры. В двигателе дух машины зарычал, затем закашлялся, захрипел и умолк.

На экране мигнули злые красные буквы «Задняя броня пробита».

Эрин Бертик чувствовал, как по лицу стекают кровь и масло, чуял густую жидкость в носу, обонял её в воздухе встроенными сенсорами.

— Мертвы. Мы все мертвы, — кто-то застонал, едва не скуля от отчаяния и страха.

Бертик пополз вперёд на сломанных и негнущихся механических ногах. Он искал, надеялся, молился, чтобы у «Глупости инновации» осталась хоть какая — то выполнимая функция. Свет мерцал.

Он слышал снаружи резкий визг. Грохот тяжёлых шагов. Тварь, эта проклятая тварь, приближалась.

Командир протянул руки к консоли, не дотянулся и зарыдал.

Перед ним мерцал экран, на котором внешние пикт — обозреватели прокручивались в стандартном режиме. Они ничего не видели и не передавали.

Бертик закричал от бессилия, чувствуя, как его покидает жизнь.

И наконец — то дотянулся.

Дрожа, Эрин нажал кнопки, приказывая машине исполнить святую задачу.

Внешние пикт — обозреватели застыли и заработали.

Они вели передачу ещё минуту, пока машина ксеносов не открыла огонь и не ликвидировала «Глупость инновации».

Келт смотрел, как на мерцающем экране враг убивает «Глупость инновации», а дух машины обрабатывал изображение. Враг смотрел во внешние пиктеры собственными бесчувственными линзами. Освещённая огнём машина сделала шаг назад, затем склонила голову набок, словно задумавшись. От орудийной вспышки изображение было размытым, но нависшая машина ксеносов была такой же тёмно — красной, как и на предыдущем снимке. Если между этим и прошлым пиктом и была разница, то Келт её не заметил. Логика диктовала ему, что это одна машина. Он пытался найти проблеск человечности, что — то знакомое и антропоморфное.

Но не находил ничего. Машина была такой иной, чужой, чуждой, что едва не сломала мозг адепту механикус.

Но Келт улыбнулся. По манифольду разнеслось нечто близкое к радости. Они заметили машину так ясно, как могли ночью и в дыму, и, что важнее, теперь знали, где она.

Наживка готова. Кайон, его охота, его задача, близка к завершению. Гуэ’ла так предсказуемы.

Они решили, что он в месте собраний, квадратной незастроенной части города. Он слышал, как они трещат в грубой коммуникационной сети. Но не прислушивался к словам — лишь к тону, панике.

Гуэ’ла пытались скрыть её радостными победными криками. Они думали, что загнали его в угол. Они думали, что легко убьют его. Они ошибались.

Врэ’валэль покажет им всю ошибочность их путей и цену отвержения Высшего Блага.

Его поступь была тяжёлой, этой машине не хватало изящества костюма — невидимки. Но в этом и не было нужды. Он хотел, чтобы гуэ’ла знали, что он рядом, что за ними пришла смерть. Чтобы каждый тяжёлый удар сердца, каждый судорожный вздох показывал им всю глубину заблуждений.

Но в этом не было страсти, а страх был лишь очередным инструментом охоты. Шас’врэ не чувствовал ненависти к гуэ’ла, лишь печаль и странное сожаление.

Отринуть тау’ва — безумие, безумие, порождённое добровольным невежеством.

Но не ему задавать вопросы. Шас’о отдал приказ. Гуэ’ла мертвы. Их мир принадлежит Империи Тау.

Осталось лишь преподать им урок.

Первым в Развлекательную Гражданскую Локацию 867–АФ прибыла «Хафусийская модель 436». Первой она и погибла. Машина ксеносов выстрелила лишь один раз, но с поразительной меткостью. Поток раскалённой добела плазмы угодил прямо в ствол орудия 436 и испепелил экипаж.

С разных улиц появились ещё два танка, уже стрелявших, извергавших из встроенных воксов машинные молитвы. К ним присоединились «Механизированная слава» и «Третий с конвейера», их орудия грохотали, а воксы тоже транслировали святые слова.

Машина ксеносов стояла неподвижно. Встроенные орудия извергали плазму, а вокруг в сложных конфигурациях вились дроны. Каждый выстрел «Леман Русса» натыкался на сверкающий щит.

На каждый выстрел отвечал боекостюм.

Он вертелся и кружил, убивая всё, к чему поворачивался.

Танки превращались в пылающие обломки.

Келт, находящийся в Альфе–01А в минутах пути, слушал, наблюдал и дрожал.

Он кричал с командного трона, вернувшись к плотскому голосу юности, когда стресс одолел его аугментированный мозг.

— Убейте его!

Келт вёл танки на квадратную площадь, пытаясь одолеть боекостюм чужаков, следовал приказам старшего полкового магоса.

Он посылал их как гроксов на бойню.

В манифольде возникали опции, предложения логических параметров, подробные планы для сходных ситуаций. На глазах Келта Хуросс отклонял их один за другим. Магос закачивал лишь гнев, отключая истинную логику.

Батальон приближался к площади. Рокотали двигатели, скрежетали гусеницы, гремели турели, умирали машины.

— Как скоро мы убьём проклятую тварь? Как скоро мы достигнем площади? — потребовал ответа дрожащим плотским голосом Келт.

— Две минуты, почтенный сэр, — раздался ответ закутанного технопровидца.

Келт кивнул, сжимая металлическими руками командный трон.

Он направил часть своих вокальных функций на шёпот восхвалений Омниссии, молясь о большей скорости, молясь о победе, молясь о смерти.

Быстрыми гаптическими командами Юрия Келт посылал на смерть всё больше людей и машин.

Началось испытание. Вот она, кульминация кайона.

То, что охотники называют Рай’кор Кау’ва, Миг Идеального Терпения. Миг разоблачения, стойкости. Миг, когда решалась судьба охоты.

Всё новые машины гуэ’ла бросали ему вызов. Всё новые машины гуэ’ла погибали. Но с каждым мгновением их число росло. С каждым мгновением у них было больше шансов попасть, замедлить его.

Улыбка Врэ’валэля сменилась гримасой. Взбудораженные дроны застрекотали.

Их доклады никак не облегчали напряжение момента, не успокаивали разум Врэ’валэля.

Он моргнул, защищая глаза от гибели танка, в ушах звенело после разрядки рельсовой пушки.

Ещё.

Танк отлетел назад, горя, разрываясь, погибая. Он исчез в грибовидном облаке пламени и грязного дыма.

Ещё.

Машина гуэ’ла резко остановилась. Изнутри повалил тёмный маслянистый дым.

Ещё.

На левой руке крутанулась пушка, изрыгая смерть в машины гуэ’ла. Танк людей вспыхнул как свечка, когда лопнули топливные баки.

Каждая гибель, каждый взрыв была особенной.

Одни умирали с криками, другие с пронзительным воем. Третьи просто застывали, а из пробоин валил дым. Но важно было, что каждый погибал. Каждый умолкал.

Это был вызов, который гуэ’ла не могли проигнорировать, пока перед ними стоял он — объект их гнева, их эмоции. На них падали ракеты, убивая. Но гуэ’ла не замечали, откуда они летели, лишь вызванные разрушения.

Способность «Цунами» их учинить воистину поражала, а её тактическое применение идеально подходило к этому моменту. Сам размер и обещание силы пьянили, ловкость была непревзойденной. Его воля становилась проводником величия и праведности тау’ва.

Врэ’валэль скривился, но под оскалом таилась готовая появиться улыбка.

Приманка проглочена. Кайон готов.

Машины гуэ’ла погибали, но истинная добыча, истинная цель охоты была уже близко.

Самые быстрые «Леман Руссы» устремились вперёд, чтобы встретить боекостюм и повергнуть его. Они проигрывали. Они погибали.

У Келта капала слюна. Глаза магоса дёргались. Единственным признаком, что он не потерял рассудок, было присутствие в манифольде и отдаваемые экипажу шипящие канты.

Келт не мог сдержать дрожь, и его разум переполняло раздражение от хрупкости человеческой психики.

Манифорьд поглотил ужас. Живой, растущий, разносящийся как зараза. Вслед за ним манифольд разъедала порченая информация.

Осталось лишь пять танков, пять славных механизмов. То были «Первый Закон Машины», Альфа–45Х, «Пламя кузни», «Стандартная модель» и конечно Альфа–01А. Другие командиры танков трещали, отвлекали, требуя внимания. Келт не мог им ответить. Они боялись. Их броня была уязвимой. Юрия Келт радовался, что он сидит внутри 01А, бронированного воплощения судьбы людей и благосклонности Омниссии.

Меньшие машины сгрудились вокруг «Гибельного клинка», словно телята вокруг коровы. Под их гусеницами дрожал проспект — самая большая дорога, которая вела на площадь.

Келт видел впереди вспышки, стелящийся дым. Пятьсот метров до врага.

Триста.

Сто.

Первым на площадь въехала «Стандартная модель». Въехала осторожно, почти испуганно. Машина чужаков просто стояла. Само её присутствие было оскорблением святости машин Омниссии и Его посвящённых служителей, Адептус Механикус.

Сразу за ним на площадь выдвинулся 45Х, отбросив в сторону горящие обломки «Глупости инновации».

Внутри Альфы–01А Келт молчал. Внезапно ему расхотелось стрелять.

Вперёд выехали ещё два эскортных танка и разделились, оставив посреди проход.

Альфа–01А не столько проскользнул на площадь, сколько втиснулся. И замер, полный угрозы, ощетинившийся огневой мощью.

Тишина воцарилась внутри «Гибельного клинка», внутри каждой имперской машины. Запах пота, важность каждого движения, каждого вида, каждой сенсорной передачи, — всё это приобрело новый смысл.

Все внутри уставились на Келта, когда магос дёрнулся. Всё в «Гибельном клинке» ждали, затаив дыхание, вспотев, ритуальные благовония казались тяжёлыми и удушливыми.

Наконец, Келт сделал небольшое движение, дёрнул рукой. Это сопровождал тихий приказ в манифольде, серия чисел на Лингва Технис.

Все выжившие танки открыли огонь.

Момент настал.

Рай’кор Кау’ва закончился. Прошёл Миг Идеального Терпения, близости кульминации мон’верн’а. Теперь настало время истинной охоты, время захлопнуть ловушку. Гуэ’ла проглотили наживку.

Врэ’валэль сжал зубы, когда «Цунами» качнулся назад. Одна нога сдвинулась, позволяя сохранить равновесие.

Его теснили. Снаряд прорвался сквозь кружащихся дронов и врезался в плечо костюма. Отдача от удара прошла через системы и кольнула плечо самого шас’врэ.

Шаг назад.

С крыши самой крупной машины гуэ’ла сорвалась ракета. Её перехватил один из щитовых дронов, пища рудиментарные сообщения другим. Взрыв ослепил Врэ’валэля на долю секунды.

Два шага.

Прорвался другой танковый снаряд. Застонал рвущийся металл. Врэ’валэль тихо вздохнул от боли.

Взорвались два щитовых дрона. Кинетические удары растянули щит до предела. Он мог вот — вот отказать.

Он попытался пригнуться, минимизируя профиль, попытался маневрировать. Костюм предупреждал о скорости огня, о том, сколько ещё времени он сможет выдержать обстрел. Недолго.

Очередной щитовой дрон умер в буре искр.

Врэ’валэль передал одно слово. Простое, как и все когда — либо отданные им приказы.

— Идите, — сказал он, скривившись.

Он не ждал подтверждения. Оно было и не нужно.

Дым из грубых выхлопных труб танков гуэ’ла наполнил площадь, скрыл всё маслянисто — серой завесой.

Он не стрелял. Лишь пережидал атаку, ждал, пока перестанут стрелять гуэ’ла. Их примитивные сенсоры с трудом работали в неблагоприятных условиях.

Грот орудий затих. Командиры танков гуэ’ла пытались разглядеть его, увериться в эффективности обстрела. Они ждали, пока дым рассеется.

Шас’врэ Фал’шиа Бас’рех Валэль не ждал.

Вспышка — и ракеты мчатся к цели, оставляя в густом дыму яркие следы. Пять ракет, созданных гением касты земли, направляемых идеальной технологией тау, мчались к машинам гуэ’ла.

Он слышал их крики. Два танка отчаянно пытались вырваться, сбежать, скрыться от пришедшего рока. Их гусеницы взвыли, когда они дали задний ход.

Всё было тщетно.

Ракеты изменили курс и с воем обрушились на врага.

Это был кошмар. Рок, ожидающий тех слуг машины, что не выполнили свои функции. Воплощённая кара.

Воздух вонял. Смердел страхом, паникой, ужасом.

Все они умерли, были убиты машиной ксеносов.

Келт неконтролируемо дрожал, дёргался и стонал.

— Как? — кто — то спрашивал вновь и вновь. Келт сфокусировался на голосе и разглядел его источник: закутанного технопровидца, которого рассекли пополам хлещущие провода. В луже крови и масла вокруг умирающей женщины ещё плясали искры.

Все четыре эскорта сгинули, погибли, так и не отомстив.

Юрия Келт, техножрец механикус, командующий батальоном магос на борту Альфы–01А смотрел, но не видел. Поражённый, оглушённый и ошеломлённый магос поднялся. Он не помнил, как упал.

Юрия судорожно вздохнул.

Взорвалась консоль, во тьме вспыхнули искры. Повсюду лежали тела, а сервиторы лепетали уже неисполнимые приказы.

Сыпали искры. Текла смазка. Капало масло.

Рядом кто — то бормотал, сыпал числами и буквами: бессмысленной, безумной, бесполезной информацией. Келт заковылял через отсек экипажа. Каждое переключение глаз давало ему новое зрелище страшных разрушений. Он видел, как снесённая голова техадепта всё ещё что — то говорит, все ещё пытается извлечь информацию.

Оторванная рука сжимает гаптический интерфейс, металлические пальцы стучат по клавишам. Другие — живые, ошеломлённые, раненые — ползут.

Манифольд умер, сгинул, исчез.

Освещение мерцает.

Свет.

Тьма.

Свет.

Тьма.

Красные вспышки в темноте, настырные как мигрень. Келт невольно ощутил радость. Альфа–01А уцелел, его броня устояла перед порчей хищных ксеносов, дух машины упорно отказывался умирать.

Вернулось освещение. Заработали воздухоочистители, принеся слабый запах дыма, но Альфа–01А вернулся к благословенной функции.

Танк дёрнулся вперёд.

Магос Келт рявкнул приказы на святом машинном канте. Его голос был уверенным и ровным.

Орудия открыли огонь. Альфа–01А вновь заговорил.

Врэ’валэль устоял перед бурей. Последняя машина гуэ’ла катилась к нему навстречу через дым.

Врэ’валэль не чувствовал паники, не чувствовал ничего. Настал момент мон’верн’а, смертельного удара, конца кайона.

Незаметно для гуэ’ла под обстрелом прилетели ещё две команды дронов. Их тёмно — красная окраска была целой, не потрёпанной орудиями гуэ’ла. Они стрекотали.

Улыбка шас’врэ вернулась, натянув сухую синюю кожу.

Следом за дронами, по тем самым улицам, по которым минуты назад катились имперские танки, шли остальные из та’ро’ча, чьи орудия ещё дымились, а с плеч шёл пар.

Имперский танк поражённо застыл. Дымящиеся пушки умолкли. Основное орудие склонилось, словно признавая поражение. В ответ «Цунами» склонили свои орудия, отдавая должное упорству врага.

А затем открыли огонь. Через их орудия говорила совокупная мощь самого тау’ва. Альфа–01А умер так же, как и родился: в огне.

Врэ’т’олку, чьё сердце пылало, заговорила первой. Её слова наполняла страсть, которая правила ей, делала её достойным представителем касты огня.

— Слепые глупцы.

Врэ’валэль промолчал. Он ждал и наблюдал.

Ответ Врэ’караййима, второго в та’ро’ча, показал простодушие его мыслей, их вида. Он выразил досаду и сожаление о необходимости войны.

— Зачем они сопротивляются, шас’врэ? Зачем отвергают тау’ва?

Врэ’валэль подождал, позволяя им поразмыслить над своими словами и их идеями. Наконец, он ответил.

— Потому что они слепы. У них нет терпения. Они стары. Мы молоды.

По коммуникационной сети кадра промчались слова, обращённые к нему и его та’ро’ча. Судя по приказам, они были нужны. Была замечена очередная бронетанковая колонная гуэ’ла. Нужно было нейтрализовать ещё одну угрозу гегемонии тау’ва.

Шас’врэ Фал’шиа Бас’рех Валэль пошёл прочь от горящих обломков машины гуэ’ла. Он не стал оборачиваться к остальным из та’ро’ча, потому что знал, что они последуют за ним.

— Идём, — сказал Врэ’валэль. — Кайон начинается вновь.

Брэнден Кэмпбелл Тень Солнца: последняя из рода Киру

В этом самом месте в 970.M30 на поверхность планеты Дипр-3 ступила нога Повелителя нашего и Спасителя — БЕССМЕРТНОГО ИМПЕРАТОРА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

Узрев цветущее великолепие этого мира, Он прослезился, и слезы Его освятили воды озера.

Да будет благословен тот, кто отведает этих вод, ибо обретет он силу и мудрость.

Да будут благословенны и те, в чьи руки Император вверил заботу об этом мире.

И да не забудут они свой священный долг.

Урсалот зевнул и потянулся, вылезая из берлоги. Он проснулся рано, до того, как солнце поднялось из-за восточных гор и разогнало густые сизые тени, а на дне долины еще не растаял утренний туман. Зверь уселся на влажную землю и почесался. С одной стороны, ему страшно хотелось спать (весна едва успела начаться, и по законам природы он вполне мог бы продолжить спячку), но когда в пустом желудке заурчало, все сомнения были отброшены. Он поднялся и вяло побрел хорошо знакомой тропой к ближайшей реке, цепляясь раскидистыми рогами за нижние лапы хвойных деревьев и оставляя клочья густой черной шерсти на ветках кустарников. Он не спешил потому, что был стар и у него болели суставы, особенно по утрам и в такую холодную погоду, как сегодня. Ему некого было бояться. Несмотря на почтенный возраст, огромные размеры и мощь зверя отбивали желание связываться с ним у любых хищников, кроме, разве что, самых отчаянных. Он по-прежнему оставался полноправным хозяином этого мира, а королю негоже торопиться.

Серо-фиолетовые горы на востоке меняли цвет, постепенно светлея. Вскоре из-за заснеженных пиков неожиданно выглянуло солнце, и мир обрел свои истинные цвета. Скалистые утесы из багряных превратились в ярко-алые с пурпурными прожилками. Деревья сбросили чернильный покров, обнажив причудливую мозаику желтых и зеленых пятен. Этот лес оставался первозданным, нетронутым.

Старый зверь довольно поежился, когда солнечный луч начал пригревать ему спину.

Наконец деревья расступились перед каменистым берегом. В и без того быстрое течение по весне вливались потоки талой воды с гор. Река плескалась и бурлила так громко, что стайка гусей, усевшаяся на валун, с которого любил рыбачить урсалот, даже не услышала, как он подошел. Хозяин леса издал низкий рык, объявляя о своем приближении, и птицы, взбалмошные создания, переполошившись, упорхнули, суматошно хлопая крыльями.

Довольный собой, старый зверь вскарабкался на валун, уселся поудобнее и вытянул огромную когтистую лапу над поверхностью воды, выжидая подходящий момент. Косяк юрких рыбок плескался совсем близко.

Урсалот облизнул нос в предвкушении добычи и уже собирался нанести удар, когда с юга в небо устремился ослепительно яркий луч. Зверь едва успел повернуть голову, чтобы разглядеть, что это было. В глазах у него появились красные пятна. Урсалот судорожно заморгал, но остаточное изображение не проходило. Тогда он прижался мордой к холодному мокрому камню, но и это не помогало.

Внезапно налетел шквал горячего ветра. Сосновые ветки согнулись под его напором. Верхушки многих деревьев ломались и падали на землю. Урсалот окончательно запутался: стояла ранняя весна, до сезона летних ураганов было еще далеко.

Вскоре обжигающий ветер стих, и примятый к земле лес распрямился. Наступила какая-то неестественная тишина. Зверь заморгал, стряхивая слезы с обожженных глаз, и принюхался. В недвижном воздухе помимо резкого запаха его собственной подпаленной шерсти был еще какой-то кислый душок. Мир вокруг как будто высох, потерял всю влагу, словно что-то вытянуло все соки из трав и деревьев.

Зверь наклонил голову и навострил уши. Конечно, его слух был уже не таким острым, как прежде, но ему удалось различить несколько глухих ударов, за которыми последовал продолжительный свист. Поначалу тихий, на грани слышимого, он становился все громче. Затем еще раз. И еще. Да что же такое происходит?

Поднимая брызги, зверь выскочил на середину реки, позабыв о голоде. Может быть, это гуси возвращаются, и хотят прогнать его с любимого валуна?.. Нет, конечно, гуси никогда не издавали подобных звуков, но как иначе объяснить происходящее? Старый урсалот изогнул шею и посмотрел вверх. Там творилась какая-то бессмыслица: среди ясного неба на землю падали огненные глыбы. Ядра комет светились желто-оранжевым, хвосты алым. За ними оставались длинные полосы черного дыма. Глыбы падали с оглушительным свистом. Урсалот зарычал в негодовании. Это его владения, в них ничего не должно меняться.

Земля вздрогнула, когда первый метеорит упал где-то к северо-западу. По лесу прокатилось эхо страшного взрыва: ошеломительный грохот, заглушивший даже рык старого урсалота. За первой огненной глыбой последовали остальные. Они расстреливали землю с невероятной силой и быстротой. Зверь стоял как парализованный посреди реки. Русло под ним ходило ходуном. Когда землетрясение, наконец, прекратилось, он вновь посмотрел в небо. Метеоритный дождь, похоже, закончился. Лишь последние мелкие осколки бороздили небо черными полосками, как сам урсалот древесную кору, когда точил когти.

Яркое утреннее солнышко скрылось за дымом и клубами пепла. Птицы всех мастей сорвались с мест и устремились на юг. Вдоль берегов за ними следовали длинноногие олени. С ветки на ветку в поисках спасения запрыгали мелкие лесные грызуны. Урсалот подернул огромным мокрым носом. Ветер пах нехорошо, этот запах был ему знаком. Каждый зверь знает, что такое лесной пожар. «Правильно делают, что бегут. Единственный путь к спасению — укрыться в сырой низине. Это тоже не безопасно, болотные обитатели не жалуют непрошенных гостей, но все лучше, чем сгореть заживо». С пустым желудком и слезящимися глазами урсалот бросился вдоль берега прочь от пожара. Позади него сухостой уже занимался огнем, и вскоре весь лес оказался охвачен пламенем.

Спустя некоторое время урсалот достиг относительно знакомой местности. Здесь начинался обрыв. Река переваливала через каменистый выступ и обрушивалась вниз сверкающим водопадом.

Полуденное солнце по-прежнему скрывалось за серой дымкой. Над горизонтом повисло чудовищное багровое зарево.

Зверь замер. У самого берега, вблизи уступа, примостилось нечто нездешнее. Оно было огромным, почти в половину самого урсалота, гладким, обтекаемым и в панцире, белом и блестящем в тех местах, где он не обгорел и не обуглился. Вода вокруг странного объекта пузырилась, и от нее шел пар. От непрошенного гостя исходил запах гари, но какой-то чужеродный и незнакомый. Урсалот собирался было подойти поближе, чтобы осмотреть его, но часть панциря приоткрылась и из нее выдвинулась небольшая антенна с ярко-голубым огоньком на конце. Огонек начал мигать. Объект зачирикал, как птенец.

Это было уже слишком. Мало того, что весь мир ни с того ни с сего начал рушиться на глазах, так теперь еще и какой-то чужак посягал на его территорию. Урсалот решил показать непонятной штуке, кто здесь хозяин. Он зарычал и в мощном прыжке бросился в атаку. Камни на дне реки сдвинулись под тяжестью зверя, и урсалот вместе с непонятным предметом погрузился под воду, но и там не отпустил врага. Вновь и вновь он вонзал клыки в прочный панцирь и так увлекся, что не заметил, как течение вынесло их к водопаду. Зверь и его жертва кубарем полетели вниз. Лишь когда они достигли самого дна озера у подножия водопада, урсалот ослабил хватку. На миг старый зверь растерялся, запутавшись, где верх, где низ. Вокруг были лишь пузырьки воздуха и ревущие потоки воды. Все брюхо саднило от ожогов. Наконец он выбрался на поверхность и поплыл к берегу. Лапы и живот горели в тех местах, где он касался объекта. Кроме того, в разгар схватки враг ухитрился вонзить в него свою антенну — длинное и острое жало. И все же, оно того стоило. Подтвердив свое безраздельное главенство над территорией, зверь издал последний триумфальный рык и, прихрамывая, побрел прочь сквозь подлесок.

Обожженный, помятый, а теперь еще и прокусанный клыками зверя объект начал набирать воду и погружаться на глубину.

Сознание постепенно возвращалось к ней. Она уже поняла, что не мертва. Ее народ не верил в загробную жизнь. Ты просто живешь, и, если живешь хорошо, оставляешь после себя добрую память. А мертвые были просто мертвыми. Они становились ничем и ничего не чувствовали. Она же явственно ощущала, как по лицу течет вода, а все тело нещадно саднит. Больно было даже дышать. К тому же, она слышала звук, словно кто-то наполняет ведро водой сразу из нескольких кранов. Итак, она ощущала и слышала, а, следовательно, была еще жива.

«Это капсула, — ее мысли еще не до конца прояснились. — Должно быть, кто-то засунул меня в спасательную капсулу».

Она понятия не имела, кого ей благодарить. Последним воспоминанием прежде, чем она потеряла сознание, было, как прямо под ней взорвался командный мостик. Несколько представителей касты воздуха пытались спасти ее, а затем целый отсек корабля обрушился в никуда.

Девушка непроизвольно вытерла лоб ладонью. Пальцы стали мокрыми. С большим трудом она открыла глаза, ожидая увидеть кровь, и ожидание оправдалось. Но кроме крови на руках было еще что-то жидкое, прозрачное, водянистое.

Вода!

Она, наконец, пришла в себя и осмотрелась. Внутри спасательной капсулы ты словно накрепко привязан к столу, и обложен со всех сторон подушками, а сверху на тебя навалены слои мягкого белого материала с небесно-голубым противоударным гелевым наполнителем. Капсула разрабатывалась с единственной целью — сохранить жизнь пассажиру, падающему с огромной высоты. Она могла выдерживать адскую жару и лютый холод. Ее системы жизнеобеспечения должны были обеспечивать пассажира воздухом в течение нескольких недель. Что капсула точно не должна была делать, так это заполняться водой, а именно это сейчас происходило.

— Кор’вес? — выкрикнула девушка.

Встроенный в капсулу искусственный интеллект создатели наделили голосом представителя касты воды. Даже перед лицом смертельной опасности он оставался спокойным, сдержанным и обнадеживающим.

Истинное свидетельство Великого Блага.

— Да, командующая Тень Солнца, — прозвучал ответ, — чем я могу вам помочь?

— Отчет!

— Вхождение в атмосферу прошло чрезвычайно благополучно. К сожалению, в корпусе капсулы появилось несколько пробоин уже после приземления.

Девушка облизнула пальцы. Вода была холодной, но пресной. По крайней мере, она не на дне океана.

— Где я?

— На солнечной стороне планеты под названием иль’Уолахо. Точнее ваше местоположение определить невозможно.

— Причина?

— Утерян контакт с остальным флотом. На орбите отсутствуют дружественные спутники. Кроме того, антенна спасательной капсулы повреждена вследствие постороннего воздействия после приземления.

— Открыть дверь!

Капсула трижды пискнула.

— Невозможно выполнить запрос.

Девушка была поражена. Кор’вес, отказывающийся выполнять команды? Невозможно.

— Открыть дверь, — повторила она. — Это приказ.

Несколько секунд ничего не происходило. Видимо, компьютер боролся с самим собой, обрабатывая несколько противоречащих друг другу директив. Наконец он заговорил.

— Невозможно выполнить запрос. Окружающая среда потенциально опасна для жизни, принимая во внимание местную фауну и род полученных вами травм. Выпустить вас из капсулы при данных обстоятельствах было бы безответственно.

Компьютер честно исполнял свой долг. Его основная обязанность состояла в том, чтобы обеспечивать безопасность и спокойствие пассажира и, что не менее важно, неизменность его местоположения до прибытия спасательного отряда. В некотором роде, это даже вызывало восхищение, но, насколько девушке было известно, кроме нее не выжил никто. Она не могла больше лежать неподвижно и ждать. Точное положение капсулы оставалось неизвестным, а ее спина и ноги уже намокли. Девушка осмотрелась. Такими темпами капсула заполнится водой за считанные минуты. Она попыталась расправить плечи, но ее плотно сдерживали ремни безопасности.

— Пожалуйста, воздержитесь от ненужных движений, это учащает ваш сердечный ритм и ускоряет расход кислорода.

— Я сейчас утону, — заорала девушка. — Открой чертову дверь! Перекрывающий код: Тень Солнца, два-пять-три-шесть-восемь!

— Голосовая идентификация пройдена. Командный код подтвержден, — сообщила капсула и несколько раз пискнула. Больше ничего не происходило. — Запрос выполняяяетссся.

Командующая имела достаточный опыт общения с кор’вес за годы службы, чтобы знать: невнятная речь — очень нехороший признак. Техники из касты земли называли это «зависанием». Компьютер был убежден, что пассажирка погибнет, если выпустить ее наружу, но та же участь ожидала ее и внутри капсулы. Не в состоянии выбрать между двумя тупиковыми вариантами, кор’вес завис.

Ледяная вода тем временем дошла до груди командующей. Ноги занемели. Едва гнущимися пальцами она начали ощупывать стены капсулы. Время шло. Когда вода поднялась до подбородка, она, наконец, нашла то, что искала.

— Запрос выполняяяетссся, — повторила капсула.

Онемевшими пальцами девушка вцепилась в рукоять аварийного открывания двери. Времени хватило только на один последний вдох прежде, чем вода захлестнула ее с головой. Она изо всех сил потянула рычаг вверх. Снаружи послышались приглушенные хлопки. Это взорвались заряды, закрепленные на внешней стороне двери. Вся передняя часть капсулы вывалилась вперед. Наружу вырвались куски пены и амортизирующего геля. Ремни безопасности, сковывавшие ее в плечах и вокруг пояса, расстегнулись. Девушка отчаянно заработала руками и ногами, подталкивая себя к мерцающему свету над водой.

Она понятия не имела, насколько глубоко затонула капсула, но к тому времени, как она добралась до поверхности, легкие ее горели огнем.

Над водой командующую мгновенно окружили запахи и звуки: горящее дерево и рев водопада. Девушка покрутила головой, увидела темно-зеленые деревья, водопад и, наконец, каменистый берег. Тяжело дыша и брызгаясь, она поплыла к пологому поросшему мхом валуну. Впившись пальцами в растительность на камне, она подтянула свое тело из воды, вскарабкалась на валун и повалилась на спину.

В сером небе солнце выглядело как грязное пятно. Пролежав какое-то время на спине, девушка заметила в небе горящие обломки, оставляющие за собой хвосты черного дыма. «Это мой корабль» — рассеянно подумала она, и разум вернулся к событиям, предшествующим катастрофе.

Главнокомандующая экспедиционных войск находилась на флагманском судне. Ее правом и почетной обязанностью было возглавлять армаду, и, как выяснилось, принять первый удар.

Картографы из касты воздуха прозвали этот мир иль’Уолахо, что значит «место ярких цветов». Из космоса планета выглядела мозаичным панно из желтых, зеленых, красных и синих фрагментов, над которыми проплывали белые облачка. Командующая отнюдь не была сентиментальна, но даже ее тронула первозданная красота этого мира. Он был слишком прекрасен, чтобы оставаться во владении человечества, гуэ‘ла. Только тау могли по достоинству оценить его великолепие.

Разведка доложила, что мир иль’Уолахо (или "Дирп-3", как называли его незатейливые люди) был малонаселен, практически необитаем. На нем не насчитывалось и пяти сколько-либо крупных поселений. Инфраструктура полностью отсутствовала: не видно было ни дорог, ни каналов, ни магнитных линий, — ничего. Удивительно, принимая во внимание тот факт, что жители Империума славятся нездоровой тягой к общению. Как иначе объяснить, что они теснятся в гигантских общинах, где их скапливается по сотне миллионов, в то время как остальная часть планеты загнивает и приходит в запустение. Они называют эти поселения «города-ульи», грязные скопища, кишащие болезнями, где процветает преступность. Удивительно, что иль’Уолахо остался практически незатронутым и сохранил свою богатую биосферу. Обычно люди плевать хотели на экологию. Человечество является одним из самых неисправимых загрязнителей. Куда бы ни ступали люди, они разрушают и отравляют все вокруг. В стремлении вырвать этот драгоценных мир из лап варваров, она пренебрегла осторожностью, позабыв о врожденной воинственности гуэ’ла. Даже столь малонаселенная имперская планета обладала противокосмической обороной. Она предполагала, что им противопоставят огонь батарей класса земля-воздух или эскадрон самолетов-перехватчиков, но никак не лазерное оружие столь сокрушительной силы, способное уничтожить огромный корабль, как только он выйдет на орбиту. Луч выстрелил с поверхности планеты, словно концентрированный звездный огонь. Щиты корабля не продержались и минуты. Нос судна просто разлетелся на куски. Напряжение разрыва прокатилось по тому, что осталось от корпуса флагмана. На мостике погасли огни. Изо всех частей корабля приходили отчеты о разрушениях. К носу от шпангоута ничего не осталось. Питание всех систем нарушилось. Орудия вышли из строя. Система поддержания искусственной гравитации отключилась.

Любой другой на ее месте лишь беспомощно наблюдал бы за гибелью корабля, но только не она. Когда обломки флагмана начали падать на поверхность иль’Уолахо, она успела отдать приказ остальным кораблям держать строй и отойти на безопасное расстояние: «Запрещается предпринимать попытки спасения, повторяю, запрещается».

Защитная система имперских войск на этой планете могла с легкостью разделаться с любым судном, которое осмелится к ней приблизиться. Ради Высшего Блага, они не должны рисковать собой в тщетной попытке спасти тех немногих, кто, возможно, переживет грядущее пекло при входе в атмосферу планеты.

Едва успела она озвучить эти распоряжения, как высокие и гибкие представители касты воздуха подбежали, уговаривая ее скорее занять место в спасательной капсуле. Времени почти не оставалось. Командующая отдала последний приказ всем покинуть корабль, бросила прощальный взгляд на планету, которая, кружась, неслась им навстречу, и сделала шаг к капсуле. В этот миг все вокруг взорвалось.

Тень Солнца одним рывком приподнялась и всмотрелась в воду у подножья водопада. Ребра пронзила резкая боль, но девушка старалась не обращать на нее внимания.

«Боескафандр», — прошептала она.

На левом предплечье у нее был персональный гибкий экран, тонкий, как лист бумаги, кристаллический дисплей, обхватывавший руку, словно широкий манжет. Во время падения дисплей треснул и

отключился, но теперь, когда Тень Солнца прижала к нему палец и подержала несколько секунд, он ожил.

— Связь с кор’вес спасательной капсулы, — приказала девушка.

Спустя мгновение экран радостно замигал, подтверждая, что соединение установлено.

— Кор’вес, — произнесла она вслух, — открыть основной отсек и выпустить дронов.

— Запрос выполняяяетссся.

Тень Солнца выругалась и по щиколотку зашла в воду. Она пыталась рассмотреть капсулу на дне реки, но под бурлящим водопадом поверхность воды была неспокойной. Девушка нахмурилась.

Боескафандр хранился в грузовом отсеке капсулы, но пока бортовой компьютер не выйдет из «зависания», дверь отсека открыть можно только вручную.

Девушка с сожалением подумала, что тау те еще пловцы. С учетом копытец на ногах и небольшого объема легких, они не были созданы для подводных погружений. Она не знала, насколько долго сможет задержать дыхание, но другого выхода не было. Чтобы выжить, ей придется добраться до боескафандра и выпустить дронов.

Девушка осмотрела свою форму. Мокрая ткань цвета охры липла к рукам и ногам. От нее пришлось избавиться. Тень Солнца расстегнула застежки и выбралась из костюма, даже не оглядевшись, не наблюдает ли кто за ней. Бросив одежду на камень, она обернула гибкий экран вокруг запястья и вошла в бурлящие воды реки. Синяя кожа девушки быстро начала багроветь от холода. Затем она наметила место, где, по ее мнению, должна была лежать капсула, вдохнула поглубже и нырнула.

Поначалу она видела лишь сплошную завесу воздушных пузырьков. Затем на дне среди валунов девушка обнаружила свою капсулу. Она лежала носом вниз и с креном на правый бок. «Весьма удачно», — подумала девушка. В груди у нее уже давило, хотелось бросить все и плыть наверх, но она неуклюже оплыла вокруг капсулы, добравшись до тыльной стороны. Корпус так сильно обгорел и оплавился, что ей пришлось целую вечность искать панель ручного ввода данных. Пока она набирала пятизначный код, в голове промелькнула страшная мысль: «Что, если капсула обесточена?» Тогда дверь не открыть.

С глухим стуком дверь грузового отсека открылась. Внутри терпеливо ждал безупречно белый боескафандр, компактно сложенный кубиком, так, что рукава обхватывали колени. Девушка схватила его и потащила на себя. Он выдвигался ужасно медленно, пока, наконец, не вывалился на дно реки, подняв облако ила.

Тень Солнца задыхалась. Она подняла голову. Поверхность, казалось, была в световых годах от нее. Даже если бросить все и всплывать прямо сейчас, ей уже не успеть подняться. Единственным шансом оставалось влезть в боескафандр. Девушка лихорадочно набила на своем гибком экране команду активации. Внутри запотевшего шлема зажглись огни. Руки и ноги распрямились. К тому времени, как передний отсек открылся, чтобы впустить ее, Тень Солнца уже теряла сознание. Из последних сил она протиснула голову в шлем, просунула ноги и руки в костюм и дала ему команду герметизироваться.

Скафандр сел как положено. Негромко зашумели системы поддержания внутреннего климата, выводя воду из костюма. Девушка резко вдохнула воздух и закашляла.

Она и раньше порой представляла себе мемориал, который благодарные жители воздвигнут на Т’ау после ее смерти. Конечно же, его установят напротив военного купола Монт’ир, среди памятников другим героям ее народа. Это будет шестиметровая статуя из белого мрамора с надписью на постаменте: «Тень Солнца, дочь Киру, героиня К’решской экспансионной войны, гроза зеленокожих варваров, прославленная защитница от флотов-ульев…» — и, поскольку она еще пеняла себе за то, что так долго возилась со скафандром, эпитафию едва не пришлось бы закончить словами: «…утонула голой в реке, пытаясь влезть в собственный скафандр».

«Папа бы этого не одобрил», — пробормотала она себе под нос.

Активировав реактивный ранец, Тень Солнца резко выпрямилась. В нижней части шлема загорелись иконки интерфейса. Девушка остановила взгляд на символе «управление дронами» и дважды моргнула. В раскрывшемся меню она выбрала опцию «Защитные дроны» и затем «Протокол активации». Программа запустилась. По обе стороны спасательной капсулы от корпуса отделились два круглых, похожих на шляпки грибов, диска. На каждом горела россыпь ярко-голубых огоньков, а сверху торчали по две толстые антенны.

Когда диски заняли свое место по бокам от девушки, она активировала и третьего дрона. Он отделился от верхней части капсулы. Из-под «шляпки» у него выдвинулся длинный перевернутый плавник. Специальная разработка только для высшего командования, к которому она принадлежала, этот беспилотник был создан, чтобы помогать ей в обнаружении союзников и установке связи.

Девушка провела глазами с лева на право, закрывая меню интерфейса. Теперь по бокам горели изображения ее беспилотных спутников. Остановив взгляд на символе командной линии, она задала вопрос:

— Где мы?

На внутренней части шлема появилась карта, слева забегали строчки цифр. Вертикальная и горизонтальная линии сошлись на южном склоне горного хребта. Несколько минут девушка изучала карту, прежде чем отчаялась понять по ней что-либо. Приближенное изображение местности ни о чем ей не говорило без более крупных ориентиров. Последний раз она видела эту планету с орбиты.

Сомкнув веки, девушка закрыла карту и выбрала пункт «Связь» в основном меню. Кивком головы она активировала опцию «Узколучевая, зашифрованная, тау: орбитальная».

В отличие от спасательной капсулы, искусственный интеллект боескафандра разработали представители касты огня, а потому его речь была немногословной и четкой:

— Отрицательно. Корабли тау на орбите отсутствуют.

«Вот и хорошо», — подумала она. Значит, ее последний приказ выполнен. Ближайшее судно сейчас должно находиться в нескольких световых минутах отсюда. К сожалению, это также означало, что она осталась одна. Оборудования для связи на столь дальнем расстоянии у нее не было.

Тогда Тень Солнца выбрала опцию «Широколучевая, зашифрованная, тау: наземная» и, откашлявшись, произнесла:

— О’Шассера вызывает все наземные силы.

Ответа не последовало.

— Повторяю, это командующая Тень Солнца. Вызываю все наземные силы. Прием!

И вновь тишина, нарушаемая только звуком ее дыхания и тихим гулом кислородных генераторов.

Тогда она приказала дрону, обеспечивавшему связь, просканировать другие частоты на наличие сигналов тау. В окружении врагов, да еще в явном меньшинстве, солдаты тау должны были регулярно менять частоту передачи.

Она повторила попытку.

— Тень Солнца вызывает все наземные силы. Прием!

Спустя пару секунд она услышала ответ:

— Авторизация?

Голос на том конце был совсем молодым. Кто бы это ни был, он правильно делал, что подстраховывался.

Командующая улыбнулась и назвала свой код.

Юноша на том конце выдохнул.

— Подтверждено. Это большая честь для меня, командующая. Мы… Мы полагали, что вы погибли.

— Я живее всех живых, — ответила Тень Солнца. — Назовитесь.

— Шас’ла Фал’шиа Сабу’ро, — ответил голос.

Тень Солнца была рада. Связист из касты огня — это именно то, что нужно.

— Шас’ла, вы один?

— Ответ отрицательный, командующая. Нас здесь много.

— Кто старший?

— Э… Шас’вре Борк’ан Йо’ута среди нас старший по званию.

«Ветеран, судя по имени. Все лучше и лучше».

— Я бы хотела поговорить с ним, шас’ла.

В ожидании, пока Сабу’ро приведет командира, Тень Солнца искала свое оружие. Обычно на предплечьях боескафандра закреплялись две скорострельные пушки, но в спасательной капсуле ради экономии

места они хранились отдельно. Девушка обнаружила их рядом с разбитым носом капсулы. Оба длинных ствола были погнуты, основные механизмы разбиты.

— Чертовы потери, — прошипела девушка.

— Простите, командующая? — переспросил низкий голос.

Девушка вновь сосредоточила внимание на потоке данных в нижней части дисплея.

— Шас’вре Йо’ута, я полагаю?

— Честь имею, — ответил голос. — Каково ваше состояние, командующая?

— Жива, есть незначительные травмы, — вздохнула Тень Солнца. — У меня полный набор дронов, боескафандр полностью работоспособен, но, к сожалению, во время посадки повредились оба орудия.

Она представила, как на том конце хмурится Йо’ута.

— Прогнозируемая восьмидесятипроцентная выживаемость оборудования. Печально.

Тень Солнца улыбнулась. Похоже, этот Шаc'вре был таким же идеалистом, как она сама. Они должны поладить.

— Мы пожурим разработчиков капсулы, когда вернемся. Сейчас мне нужны координаты моего местоположения относительно вас.

Йо’ута сверился с собственным кор’вес.

— Судя по идентификационному маркеру на вашем скафандре, вы находитесь в шестидесяти тор’канах к западу от нас. Я немедленно направлю к вам спасательный отряд.

— Отряд? Сколько всего выживших?

— Сорок восемь.

У девушки перехватило дыхание. На такое число она даже не смела надеяться.

— Каково их состояние?

— При посадке обошлось без травм, — гордо заявил Йо’ута. — Все и каждый полностью боеспособны. Однако мы понесли серьезные материальные потери.

— Поясните.

Йо’ута на миг замешкался.

— Мы вынуждены сообщить вам, командующая, что спустились не в индивидуальных спасательных капсулах, мы спустились на «Манте».

У Тень Солнца расширились глаза. «Манта» — боевой корабль с огромной огневой мощью. На флагмане их была целая флотилия.

— К сожалению, у нас была жесткая посадка, — продолжил Йо’ута, — мы получили значительные повреждения при взрыве и последующем прохождении через атмосферу планеты. Угол входа был далек от идеального, к тому же, вся планета покрыта лесами.

Тень Солнца уже все поняла. Йо’ута пытался сказать, что они не только безнадежно повредили «Манту», но и громогласно объявили человеческим войскам о своем прибытии на иль’Уолахо.

— Едва ли наш спуск остался не замечен, даже с учетом примитивных технологий противника. Наши сенсоры засекли несколько пролетавших мимо на большой высоте вражеских кораблей, мы ожидаем нападения с минуты на минуту. Разумеется, я отдал приказ удерживать позицию.

— Понимаю, — ответила девушка. — Вы не получали сообщений от других выживших?

— Нет, только от вас.

Оба на мгновение замолчали. В этот миг их мысли устремились к тем многочисленным тау, что погибли сегодня, даже не имея возможности забрать с собой жизни врагов.

— Как я уже говорила, — прошептала Тень Солнца, — чертовы потери.

Затем она откашлялась и добавила.

— Шас’вре, отмените спасательную операцию. У вас и без того мало людей. Пришлите мне координаты, я сама к вам доберусь.

— Командующая Тень Солнца…

— Я же сказала, я сама доберусь, — отрезала девушка. Возможно, она безоружна, но отнюдь не беззащитна. У нее боескафандр с технологией полной невидимости, и комплект защитных дронов. Кроме того, она все-таки Тень Солнца, ученица Чистого Прилива и дочь Киру.

Если Йо’ута и смутился, по голосу это не ощущалось.

— Принято, — коротко ответил он.

Боковым зрением Тень Солнца увидела, как по экрану побежали новые строчки данных, принимаемые командным дроном. Перед глазами у нее появилась обновленная карта.

— Данные получены. Выдвигаюсь. Буду сохранять радиомолчание вплоть до достижения вашей позиции.

Движением век она закрыла канал, активировала реактивный ранец и устремилась к поверхности. На берег она приземлилась практически бесшумно, несмотря на значительный вес костюма. Дроны поднялись вслед за ней и беззвучно заняли позиции по флангам. Девушка начала пробираться сквозь незнакомый лес изогнутых стволов.

Водопад наконец-то остался позади. Тень Солнца поймала себя на мысли, что ей не терпится поквитаться за смерть товарищей с теми людьми, что взорвали ее корабль.

Лес действительно оказался густым, как и предупреждал Йо’ута. Изогнутые стволы покрывали крупные наросты. Ветви над головой смыкались так плотно, что закрывали небо. Землю устилал сплошной ковер опавших листьев. Мелкая поросль и колючие кустарники отчаянно боролись за каждый клочок свободного пространства.

Поскольку людям порой удавалось перехватывать радиосигналы тау, Тень Солнца больше не открывала канал связи. Однако в тишине ей путешествовать не пришлось. Сквозь звукоприемники костюма до девушки доносились звуки леса: хруст веток, шорох листьев, чириканье и пение разнообразных птиц, в зарослях кустарника шуршали мелкие шустрые зверьки с блестящими глазками. Девушка беспокоилась за солдат на месте падения «Манты». Ей казалось, что она продвигается слишком медленно. Временами она подумывала, не воспользоваться ли прыжковым ранцем. Это вдвое увеличило бы скорость передвижения, но каждый раз в памяти у нее всплывали наставления отца: «Всему свое время. Терпение — это почти ничего не стоящий вклад в победу».

Передвижение по столь густому лесу на головокружительной скорости чревато травмами. Несмотря на броню и силовые поля, в таких условиях ничего не стоило что-нибудь вывихнуть или сломать.

Ее солдаты нуждались в ней, но, потеряв боеспособность, она станет для них бесполезной обузой.

«Манта» рухнула посреди каменистых холмов. Вскоре девушка почувствовала, что идет в гору. Кое-где начали попадаться валуны, лес постепенно редел. Сквозь промежутки в ветвях стало видно небо.

Неожиданно сенсоры боескафандра подали сигнал, и девушка замерла на месте. С юга приближались пять летательных аппаратов гуэ’ла. Они шли клином на очень низкой высоте. Коротким движением пальцев девушка отправила командного дрона наверх. Когда он взмыл к верхушкам деревьев, Тень Солнца активировала функцию «удаленное зрение» и получила перед глазами полную картину происходящего.

Угловатые неуклюжие самолеты держались в воздухе в основном благодаря мощности турбин. Их конструкторы не забивали голову изучением аэродинамики. Под короткими обрубками крыльев на каждом аппарате был закреплен огромный цилиндр. Командующая тау приняла их за бомбы. Камуфляжные системы боескафандра работали без сбоев. Девушка жалела о том, что скорострельные пушки не пережили падения в капсуле. Хоть они и предназначались в основном против легкой пехоты противника и едва ли нанесли бы урон летательным аппаратам, она, по крайней мере, погибла бы в бою.

Девушка обхватила себя руками, ожидая, когда ее накроет взрывом.

Ничего не происходило.

Сверившись с сенсорами, Тень Солнца убедилась, что авиация противника пролетела мимо и теперь направлялась дальше на северо-запад. Командующая нахмурилась. Обломки «Манты» находились к востоку отсюда. Если целью атаки была ни она и ни ее люди, то куда же направлялись самолеты? Девушка покрутила рукой. Дрон начал вращаться вокруг своей оси. Теперь она видела, что самолеты удалялись в сторону лесных пожаров. Над горизонтом в той стороне стояло оранжевое зарево, над которым простирался густой серый дым.

Небо постепенно окрашивалось в цвет увядшей розы. Очевидно, пожар вызвали падающие обломки ее корабля. Один только взрыв ионного двигателя, должно быть, причинил страшные разрушения на

поверхности планеты. На картинке внутри шлема она видела, как самолеты устремились в самое пекло. Девушка приблизила изображение как раз вовремя, чтобы рассмотреть, как они начали

распылять над огнем какой-то красный порошок. Опустошив цистерны, они развернулись обратно на юг.

Командный дрон нырнул сквозь ветви обратно на плечо командующей. «Люди распыляют над огнем химикаты, чтобы сдержать распространение огня. Зачем им это? В округе не было населенных пунктов, один сплошной лес. С каких это пор народ Империума хоть сколько-нибудь беспокоит сохранение дикой природы?»

Нет, она отнюдь не была бесчувственным монстром. Возникшее пожарище, грозившее уничтожить лес, беспокоило и злило ее. «Еще одна ненужная потеря». Однако девушка быстро отбросила нахлынувшие эмоции, напомнив себе о том, что люди сами виноваты. Если бы они просто сдались и без сопротивления передали планету в управление империи Тау, все было бы хорошо.

Она продолжила свой путь.

Когда Тень Солнца добралась до места назначения, уже вечерело. Перед девушкой предстала широкая полоса поваленного леса, словно мощеная стволами дорога, идущая до самого горизонта. По всей видимости, их снесла «Манта». Девушка без труда представила, как огромный корабль, постепенно снижаясь, сначала задевает лишь верхушки деревьев, а затем сносит их полностью, пробивая себе дорогу. Йо’ута не преувеличивал. Даже столь технологически неразвитые существа как люди легко найдут место падения корабля по такому следу.

Тень Солнца решила, что подобралась достаточно близко, чтобы открыть канал связи. Не успела она это сделать, как ее оглушили десятки голосов. Одни выкрикивали приказы, другие орали от боли. На заднем плане слышны были выстрелы.

— Сабу’ро! — крикнула девушка, переходя на бег. — Сабу’ро, доложите обстановку!

Теперь, когда впереди была открытая местность, девушка перешла на бег и после нескольких шагов оттолкнулась от земли и активировала реактивный ранец. Тень Солнца взмыла вверх, покрыв огромное расстояние одним прыжком.

— Командующая! — откликнулся молодой голос. — Командующая, на нас напали!

— Я почти на месте, — выкрикнула девушка в очередном прыжке. Земля под ней проносилась с огромной скоростью.

— Отставить! — раздался голос запыхавшегося Йо’ута. — Мы окружены и несем значительные потери, командующая. Не подвергайте себя опасности.

Тень Солнца жестко приземлилась на один из поваленных стволов. Ее копытца оставили на коре глубокие отпечатки. Девушка сгруппировалась и вновь выпрыгнула вперед.

— Вы меня хорошо расслышали, шас’вре? — крикнула она.

Голос на том конце не ответил.

Тень Солнца была уже достаточно близко к полю боя, чтобы слышать звуки сражения не только по радиосвязи, но и через аудиосистемы своего скафандра. Знакомый с детства тройной свист импульсных винтовок перекликался с милым сердцу шипением плазменных ружей боескафандров «Кризис». К сожалению, их почти заглушал грохот человеческого оружия: малоэффективные лазерные ружья с треском выплевывали горячий воздух. Столь любимые гуэ’ла крупнокалиберные пушки яростно грохотали. Тень Солнца была рада, что пока не слышала некоторых других звуков: ни шума гусеничных танков, ни взрывов артиллерийских установок, ни визга низколетящих самолетов. Позиции тау атаковала легкая пехота с немногочисленной механизированной поддержкой. Атака будет проходить поэтапно, волнами, с большими потерями для самих нападающих. Типично для людей и очень предсказуемо.

Тень Солнца взобралась на вершину земляного вала, вздыбленного «Мантой» во время посадки. Как и бессчетное количество раз в прошлом, она мгновенно оценила картину боя. Обгоревший и помятый корабль, накренившись на бок, лежал носом кверху на опушке леса, словно глубоководное чудовище, выброшенное на берег умирать. Из открытых боковых люков «Манты» к земле спускались длинные рампы. Внизу, по периметру судна, воины тау соорудили некое подобие четырех баррикад.

Поле боя застилали человеческие трупы. На вражеских солдатах были темно-зеленые плащи до колен, ярко-желтая пластинчатая броня на груди и спине, светло-коричневые кожаные перчатки и ботинки. Брошенное рядом оружие, похоже, имело деревянные приклады. Тень Солнца мгновенно сделала вывод, что эти люди пытались штурмовать «Манту» за счет численного преимущества, но погибли, не в силах противостоять технологическому превосходству тау. Отправив на неминуемую гибель воинов в количестве, приблизительно равном восьми отрядам воинов огня, люди, очевидно, решили отступить в лес, чтобы укрыться от ответного огня за деревьями. Они продолжали обстреливать тау из лазерных ружей, но практически не наносили повреждений.

Реальной угрозой были только вражеские шагающие машины.

У самой кромки леса их было шесть. Каждая представляла собой укрепленную кабину с открытым верхом, в которой размещался единственный пилот гуэ’ла. Сзади из шагателей торчали трубы, извергавшие черный дым. Тени Солнца эти машины показались несуразными, словно детский рисунок боескафандра. Однако вооружены они были серьезно: на четырех машинах размещались пушки, на двух оставшихся — ракетные установки.

Тень Солнца активировала прыжковый ранец и по широкой дуге взмыла над полем боя. В наивысшей точке полета она отключила камуфляж боескафандра и приземлилась на корточки позади баррикад. Над ее головой просвистели тяжелые снаряды и взорвались, ударившись о корпус «Манты».

Несколько солдат тау, пригнувшись как можно ниже за баррикадами, обернулись к ней. Тень Солнца сняла шлем. Увидев ее лицо, воины опустили оружие.

— Приносим свои извинения, командующая, — произнес один из них. Его прожженный в нескольких местах комбинезон цвета охры украшали офицерские нашивки. — Шас’вре предупредил, что вы присоединитесь к нам.

Тень Солнца окинула взглядом баррикады. Погибшие тау лежали уродливыми кучами. Раздалась очередная канонада выстрелов.

— Где Йо’ута? — выкрикнула командующая.

— Там, — офицер указал на усеянную телами полоску земли между баррикадами и лесом. — Он вместе с другими «Кризисами» пытался обойти противника с фланга, когда шагающие машины появились из ниоткуда.

Во взгляде Тени Солнца мелькнуло непонимание.

— Наши сканеры их не засекли. Я не знаю, почему. Если б мы хотя бы отправили на разведку следопытов, тогда, возможно…

Командующая опустила взгляд на интерфейс командной связи во внутренней части воротника боескафандра и отправила сигнал всем офицерам тау. Крошечная панель на запястье у одного из солдат засветилась синим. Это был единственный отклик. Девушка на миг прикрыла глаза и вздохнула.

— Как тебя зовут?

— Шас’уй Коу’то, — ответил он, коротко кивнув.

— Примите командование до моего возвращения, — сказала девушка, вновь застегивая шлем. Включившийся камуфляж превратил ее в едва различимую тень. Прыжковый ранец вновь подбросил Тень Солнца высоко вверх.

— Прикрыть командующую! — проревел Коу’то по рации.

Тень Солнца развернулась в прыжке. У нее за спиной солдаты тау поднялись из-за баррикад и обрушили на противника шквал выстрелов из импульсных винтовок. Командующая поняла, что Коу’то решил не полагаться на волю случая и делал все возможное, чтобы вызвать огонь противника на себя. Девушка приземлилась посреди широкого кратера, на склонах которого лежали три искореженных боескафандра «Кризис». Многочисленные отметины вражеских выстрелов испещрили их прочную броню. Но смертельные раны были нанесены не ими. В каждом костюме была как минимум одна пробоина размером с кулак девушки. С обратной стороны пробоин не было. Люди использовали подкалиберные снаряды. Если вдруг она останется без защитных полей, подобный снаряд с легкостью пронзит броню и взорвется внутри боескафандра. Люди называют их «крак-ракеты», за то, что они вскрывают бронированные цели, словно щелкают орехи. Звукоподражание. Тень Солнца стиснула зубы. Боец должен с честью исполнять свой долг и не имеет права подобным образом шутить о своем оружии.

Девушка поспешно осмотрела вооружение уничтоженных «Кризисов». Она пропустила ракетные установки и плазменные ружья в поисках чего-то более разрушительного и обнаружила у двух павших «Кризисов» фузионные бластеры — плоские прямоугольные устройства, обычно применяемые против вражеской бронетехники. Исторгаемый фузионными бластерами луч заряженных частиц запускал цепную реакцию и последующий ядерный взрыв. Это оружие считалось вспомогательным исключительно из-за слишком короткой дистанции.

То, что надо.

Командующей понабилось всего несколько секунд, чтобы закрепить фузионные бластеры в универсальные разъемы снизу на запястьях бронескафандра. Тень Солнца поспешно выбралась из кратера и бросилась к ближайшим шагательным машинам противника. Три из них стояли близко друг к другу, поливая пушечным огнем укрепленные позиции тау. Девушка решила, что шагатель, вооруженный ракетами и, скорее всего, уничтоживший «Кризисов», умрет первым. Пилоты не замечали Тень Солнца до тех пор, пока она не подобралась настолько близко, что могла бы щелкнуть их по носу. Девушка нажала спуск затвора на бластерах.

Два ослепительно ярких луча ударили в нижнюю часть машины. Через мгновение всю конструкцию охватили слепящие всполохи энергии. У машины словно подкосились ноги, она просела и оплыла от перегрева. Одна из опор не выдержала, и шагатель рухнул на бок. Расплавившийся металл кабины похоронил под собой пилота. Тень Солнца слышала его предсмертный вопль сквозь грохот битвы.

Оставшиеся шагатели оказались застигнуты врасплох. Для них Тень Солнца появилась как гром среди ясного неба. Они попытались навести на нее свои орудия, но девушка успела отскочить в сторону. Тяжелые снаряды вспахали землю у нее под ногами и срикошетили от защитных полей. Тень Солнца тем временем оказалась за спинами у шагателей. Пока неуклюжие машины разворачивались, командующая тау направила бластеры сразу на обе цели и выстрелила. У шагателя слева пушка растеклась, словно горячий воск. Пилот правой ослеп, когда прямо у него перед глазами испарилось стекло кабины. Тень Солнца тем временем не стояла на месте.

Ослепший пилот в отчаянии открыл огонь, но его выстрелы только раскололи стволы деревьев. Девушка направила на него оба бластера. Лучи подсекли машине ноги, и грубая конструкция рухнула кабиной вниз, а Тень Солнца уже танцевала вокруг последнего шагателя. Он в панике поворачивался, тщетно пытаясь поспеть за ней.

Неожиданно командующая сама оказалась под обстрелом. Справа от нее появилась новая группа шагателей. Переступая через трупы своих товарищей, они приближались к Тени Солнца. Защитные системы командующей заставили ракеты взорваться на безопасном расстоянии от девушки. Коу’то и его товарищи тут же прекратили обстрел укрывшейся в лесу пехоты и переключились на шагателей, прикрывая командующую, но выстрелы импульсных винтовок отскакивали от грубой брони человеческих машин. Тень Солнца негодовала. Она подпрыгнула и приземлилась на безоружного шагателя. У себя под копытцами она успела рассмотреть ошарашенное лицо и открытый рот пилота. Даже не взглянув ему в глаза, девушка выстрелила себе под ноги. Выстрелы прошли машину насквозь, расколов ее напополам. Тень Солнца вновь прыгнула, оставив за спиной лишь расплавленный металл.

В полете в девушку задело осколками, в нее попал и бронебойный снаряд, но щиты вновь не подвели. Тень Солнца опустилась на землю возле кратера с погибшими «Кризисами» и начала отстреливаться. Дистанция до машин была слишком велика, тем не менее, девушке удалось подбить еще один из шагателей.

Пилоты второй группы шагателей были куда лучше готовы к ее появлению. Человеческая пехота тем временем перестраивалась у самой кромки леса. Первые ряды солдат, пригнувшись, рванули вперед, и тут же упали ниц, уткнувшись лицами в пропитанную кровью землю. Сразу за ними, опустившись на одно колено, стоял второй ряд пехоты. Далеко позади Тень Солнца заметила еще пятерых. Они обеспечивали моральную поддержку, размахивая большим зеленым флагом.

«Их немало» — подумала девушка. Пока солдаты выстраивались, готовясь открыть по ней огонь, командующая переключила внимание на оставшихся двух шагателей. С пехотой она разберется чуть позже.

По стечению обстоятельств, все выстрелы пилотов человеческих машин приходились мимо. Тень Солнца отплатила им за неточность, устремившись вперед и выстрелив из бластеров сразу по обоим. Один из выстрелов пришелся в кабину шагателя, но вторая машина, та, что была с ракетной установкой, избежала попадания. Резко развернувшись, она выстрелила в Тень Солнца. Расстояние между ними было столь мало, что шагателя отбросило назад взрывной волной, когда снаряд взорвался о защитное поле боескафандра командующей. Тень Солнца перекатилась по земле и вскочила на ноги. Она быстро взглянула на иконки интерфейса, убедившись, что только что потеряла дрона. Их осталось всего два.

Коу’то приказал воинам огня начать отстреливать пехоту, пока они не изрешетили Тень Солнца своими лазерами. Импульсные выстрелы уничтожили троих противников, но гуэ’ла держали позиции и продолжали обстрел. Их выстрелы красной волной захлестнули командующую вместе с дронами. Коу’то и его подчиненные в ужасе поднялись из-за баррикад, полагая, что это конец.

Броня боескафандра девушки засветилась, пытаясь перенаправить в атмосферу как можно больше тепловой энергии от лазерных выстрелов. На внутреннем мониторе пестрели различные символы и предупреждения, сообщая о попаданиях и отказах всевозможных систем. Изображения дронов исчезли. Девушка закрыла глаза и отвернулась за миг до того, как стекло шлема взорвалось. Многочисленные осколки порезали ей лицо. Жар заполнил боескафандр. Грудь нестерпимо пекло. Левая нога подкосилась. Тень Солнца почувствовала запах паленого.

Второй раз за день она поняла, что не мертва. Девушка открыла глаза. Вместо стекла в шлеме зияла дыра. В воротнике боескафандра вспыхнуло несколько индикаторов. Костюм дымился изнутри. На губах чувствовался привкус крови. И все же, она была жива.

Люди смотрели на нее, не веря своим глазам.

Медленно поднявшись, Тень Солнца сняла теперь уже бесполезный шлем и отбросила его в сторону, в грязь рядом с искореженными дронами. Перед глазами у девушки плыло, но краем глаза она заметила, как воины огня выбежали из-за баррикад, чтобы прикрыть ее. Не проронив ни слова, они открыли огонь из импульсных винтовок. Пехоту гуэ’ла разорвало выстрелами, легко проникавшими сквозь никчемную броню. Один за другим враги вздрагивали и оседали. Люди умирали десятками. Оставшейся горстке солдат удавалось некоторое время удерживать позицию, но Тень Солнца прыгнула прямо в центр этой группы. Ее копытца ударили в грудь одному из людей, и девушка почувствовала, как у нее под ногами проминается его грудная клетка. Двое других мгновенно превратились в тлеющие головешки, приняв огонь фузионного оружия командующей.

Среди горящих трупов осталось лишь двое выживших. Они попытались атаковать Тень Солнца ножами и штыками, но клинкам не удавалось найти уязвимое место в броне. Девушка резко повернулась и ударила одного из них плоской частью фузионного бластера. Раздался хруст костей. Из переломанного носа брызнула кровавая пена. Несчастный упал на землю и скончался. Последний человек вновь попытался ударить ее ножом, но лезвие соскользнуло по поверхности брони. Командующая пнула его коленом в грудь. Он упал среди прочих безымянных жертв.

Девушка переключила внимание на лес. Пять человек стояло под несоразмерно огромным знаменем. У одного из них в руках был меч с подвижными острыми зубцами, у остальных — ружья. Их броня на вид была прочнее, чем у многочисленных погибших пехотинцев. Тень Солнца предположила, что наконец-то перед ней сам командующий гуэ’ла и его телохранители.

— Вы проиграли, — выкрикнула она. Вместе со словами изо рта на воротник брызнула ее синяя кровь. Позади тридцать воинов огня спокойно ждали с ружьями наготове.

Люди не ответили. Они только переглянулись, но по лицам невозможно было прочитать эмоции.

«Ну, конечно», — догадалась Тень Солнца. Готовясь к войне, она, как и другие офицеры тау, изучала язык противника. Едва ли члены командования гуэ’ла поступали так же.

Четверо из оставшихся, включая флагоносца, выхватили лазерные ружья. Пятый выкрикнул что-то, но его голос утонул в грохоте выстрелов воинов тау. Тень Солнца увидела, как четверо телохранителей падают замертво. Их броня на поверку оказалась недостаточно прочной. Последний выживший загородился от огня каким-то примитивным щитом, чудом спасшим его от двух из трех попаданий из импульсных винтовок. Последнее пришлось ему в плечо. Человек застонал и зажал рану здоровой рукой. Из-под пальцев сочилась ярко-алая кровь. Цепной меч упал в траву. Человек рухнул на колени.

Воины огня выжидали. Тень Солнца медленно подошла к единственному выжившему. Она посмотрела сверху вниз на это жалкое создание и с трудом заставила израненные губы произнести слова на его родном языке.

— Ты командующий? — спросила она.

Он поднял голову, и на лице его отразилось искреннее изумление.

— Ч-что?

Девушка с досадой ударила копытцем по грязи. Она повторила свой вопрос, как можно четче произнося каждое слово.

— Я спросила, ты — командующий?

— Холлетт, — с трудом выдавил пленник, — майор, Имперская Гвардия планеты Дипр-3, личный номер 58964-86542-4586.

Тень Солнца отступила на шаг.

— Ты бездарно растратил жизни своих солдат и проиграл, — сказала она. И добавила через плечо, — Коу’то, поднимите его.

Коротко кивнув, шас’уй вместе с двумя другими офицерами закинул винтовку за спину, подошел к лежащему в грязи человеку и поднял его на ноги. Он оказался на голову выше солдат тау — того же роста, что и Тень Солнца в боескафандре.

— Холлетт, — повторил он, — майор, Дипр-3, Имперская Гвардия, личный номер 58964… погодите…

Его качнуло, но он устоял, по-прежнему сжимая раненное плечо.

Коу’то и его помощники отступили на шаг.

— Будучи офицером, ты, безусловно, желаешь погибнуть с честью. Хоть ты этого и не заслуживаешь, я подарю тебе достойную смерть, потому что я — тау.

Тень Солнца направила на него фузионные бластеры. Человек в ужасе уставился на командующую. Его губы беззвучно зашевелились, глаза забегали. В последнюю секунду он вспомнил нужное слово.

— Му’монт! — прохрипел пленник.

Все тау замерли.

— Вы поняли? — в отчаянии спросил человек, — я правильно сказал? Му’монт? По-вашему «не война», ведь так?

Холлетт поднял вверх руку.

Тень Солнца немного отвела оружие.

— Йа тау’сиа?

Человек улыбнулся с явным облегчением.

— Да, — вымолвил он, — да, я говорю по-вашему. Немного. Ээээ… Шиса? Шиса тау’сиа?

— Где ты выучил наш язык? — с осторожностью спросила Тень Солнца.

— Мы тут на границе частенько перехватываем ваши гражданские переговоры, вот я и поднабрался слов. Мне языки легко даются.

Коу’то в изумлении смотрел на Тень Солнца. Ее лицо ничего не выражало, по нему нельзя было предугадать, помилует ли она сдавшегося или пристрелит сию же минуту. В виду тяжелых потерь, понесенных тау за сегодня, Коу’то склонялся ко второму варианту. Поскольку он оставался единственным офицером достаточно высокого ранга, именно ему выпадала обязанность оградить командующую от ненужных эмоций. Он встал между ней и пленником и сильно ударил человека по лицу прикладом импульсной винтовки.

— Не смей обращаться напрямую к командующей, гуэ’ла! — проорал он. — Ты понял?

Человек сплюнул кровь и кивнул.

— Да, я понял.

— Шас’уй, — негромко сказала Тень Солнца, — отойдите в сторону.

Коу’то сделал вид, что не расслышал.

— И впредь, когда открываешь рот, говори только со мной, иначе тебе конец, это ясно?

— Да, — ответил человек, — как скажешь, только не убивай меня. Пожалуйста.

— Шас’уй, — чуть громче повторила Тень Солнца. — Я приказала вам отойти.

Коу’то проворно выхватил тяжелый пистолет из кобуры у пленника и заткнул его себе за пояс. Створ, испещренный техническими отверстиями и тускло светящимися деталями, доходил ему почти до колена. Офицер повернулся в Тени Солнца и с поклоном отрапортовал:

— Пленник разоружен, командующая. Мы заключим его под стражу.

Тень Солнца по-прежнему не опускала фузионные бластеры. Никто не двигался с места. Казалось, даже лес вокруг замер в ожидании. Тогда Коу’то приказал двум своим воинам увести человека, и отпустил остальных. Когда солдаты ушли к «Манте», офицер закинул винтовку на плечо и встал напротив командующей.

Тень Солнца медленно опустила фузионные бластеры. После продолжительной паузы она потупила глаза и не своим голосом произнесла:

— Я ранена.

Коу’то жестом указал на «Манту».

— Командующая, на борту вам окажут помощь. Я последую за вами.

Тень Солнца повернулась и побрела к кораблю. Коу’то держался на почтительном расстоянии, но не отрывал от нее глаз.

У самой рампы девушка сняла боескафандр. Коу’то приказал одиннадцати воинам огня встать кругом, прикрывая командующую спинами, пока она переодевалась. Опустив голову так низко, что подбородок касался груди, он подал ей смену одежды. Командующая быстро оделась, вновь закрепила на левом запястье гибкий экран и произнесла:

— Немного великовато.

Коу’то стоял неподвижно.

— Простите, командующая. Мы сняли эту форму с тела одного из павших. Он был крупнее вас. Мы не нашли ничего более достойного.

Тень Солнца затянула пояс потуже и закатала рукава, но форма все равно висела на ней, словно горчичного цвета мешок.

— Его вклад принят и оценен по достоинству. Отпустите своих воинов.

Коу’то вскинул голову.

— Ла’руа, карае’на! — прогремел он.

Тау, прикрывавшие командующую, расступились и присоединились к товарищам, которые собирали на поле боя тела убитых, причем как своих, так и врагов. Офицер достал из-за пояса небольшой коричневый мешочек и передал Тени Солнца:

— Это лекарства, командующая.

Тень Солнца поблагодарила офицера и достала из мешочка небольшой цилиндр с надписью «заживление ран». Открутив крышку, девушка придавила его к шее.

— Где гуэ’ла?

— Связан и под стражей, — ответил Коу’то.

Девушка прикоснулась к одному из многочисленных порезов на лице. Кровь уже начала свертываться, рана затягивалась.

— Отведите меня к Шас’ла Сабу’ро.

Они вместе поднялись по рампе. Несмотря на огромный размер «Манты», внутри корабля было очень тесно. Крылья полностью занимали двигатели и оружейные батареи. Центральный фюзеляж делился на три части: кабина пилотов, рассчитанная на двух представителей касты воздуха, прямоугольный отсек-хранилище, в котором перевозились крупногабаритные машины, танки и боескафандры «Кризис», и верхняя палуба, на которую и поднялись Тень Солнца с Коу’то. По обеим сторонам и вдоль центральной перегородки располагались пассажирские кресла, с боков было еще по одному дополнительному сидению.

Тень Солнца остановилась. Коу’то поспешил ответить на еще не заданный вопрос.

— Ауна не было на борту, когда нам пришлось покинуть флагман, — сообщил офицер.

Среди всех невзгод пережитого дня, отсутствие эфирного стало для нее самым сильным разочарованием.

— Нет, — тихо произнесла девушка, — конечно, ни один аун не успел бы добраться до доков.

Тень Солнца приложила руку ко лбу, липкому от спекшейся крови.

Щуплый солдат тау прошел мимо пленника и направился навстречу к командующей. Его форма цвета охры была в темно-красных пятнах. Одной рукой он держал свой шлем, в другой был скрученный в трубочку гибкий экран. Подойдя к старшим по званию, он низко поклонился. Стараясь не встречаться взглядом с Тенью Солнца, он обращался к Коу’то.

— Шас’ла Фал’шиа Сабу’ро в вашем распоряжении, — скороговоркой отрапортовал он.

Тень Солнца присмотрелась к нему повнимательнее. Он был совсем юн, наверное, не старше десяти-одиннадцати. Должно быть, он с отличием прошел все учебные испытания, раз получил дозволение служить на флагмане.

— Рада вас видеть, шас’ла, — сказала командующая, — какова ситуация со связью?

Прежде чем ответить, Сабу’ро бросил вопросительный взгляд на Коу’то. Ветеран кивнул, дозволяя подчиненному обращаться к Тени Солнца напрямую.

— Командующая, — с гордостью ответил юнец, — связь установлена. Местные узколучевые и межпланетные тахионные лучи на полной мощности.

— Сможете наладить связь с остальным флотом?

— Уже выполнено. Все корабли заняли выжидательную позицию в восьми световых минутах за луной иль’Уолахо согласно вашим указаниям. Командование временно принял на себя Кор’эль Кенхи’та. Он передал на Т’ау пакет данных о сегодняшнем происшествии. — Сабу’ро улыбнулся и добавил. — После того, как вы вышли на связь, я также передал всем судам весть о том, что вы живы.

— На Т’ау тоже получили это сообщение?

Юный связист на миг замешкался, удивившись ее вопросу.

— Конечно, как же иначе?

Тень Солнца кивнула, представив, что, должно быть, творилось на ее родной планете. Сначала пришла новость о крушении флагмана и гибели всей команды, затем сообщение о том, что ей и еще горстке солдат удалось выжить, но они застряли на этой планете. Несомненно, жители Т’ау пережили шок, затем печаль, нежданно сменившуюся радостью и новым беспокойством. В залах Аун’т’ау’рета, верховном совете империи Тау, должно быть, выдался нелегкий полный событий день. Девушка винила за это себя.

— Сколько у нас выживших? — спросила она Коу’то.

— Их хватило, чтобы сформировать только три команды воинов огня, командующая. Еще есть десять стрелковых дронов с кор’вес, но два из них я приказал переоборудовать в защитных дронов для вашего боескафандра.

— Что с танками? — спросила девушка, памятуя о двух боевых машинах класса «Рыба-молот», которые обычно транспортировались на «Мантах».

— Выведены из строя в процессе приземления.

— Сама «Манта», надо полагать, взлететь уже не сможет?

— Никак нет, командующая.

Тень Солнца нахмурилась. В ее распоряжении всего несколько роботов и меньше тридцати человек пехоты. Такими силами позицию не удержать. Людям известно их точное расположение, следовательно, повторное нападение — лишь вопрос времени. Еще одну атаку им не отбить.

— Придется уходить, — заключила вслух Тень Солнца, — но если приказать флоту эвакуировать нас, энергетическая пушка гуэ’ла собьет приблизившиеся корабли.

— Несомненно, — согласился Коу’то.

— Значит, придется нам самим уничтожить планетарную защитную систему. Прикажите привести пленника.

Коу’то подал знак солдатам, ожидавшим снаружи. В этот миг гибкий экран в руке у Сабу’ро издал громкий протяжный звук. Юноша развернул его, встряхнул, чтобы тот обрел жесткость, и, пробежав глазами данные, сообщил:

— Командующая, для вас поступил информационный пакет, — Сабу'ро передал ей устройство. — Это закодированное послание, ретранслированное к нам через флот.

Иль’Уолахо располагался в ста пятидесяти световых годах от центра империи. На таких расстояниях связь в реальном времени невозможна даже для технологически развитых тау.

Тень Солнца взглянула на отметку о времени получения сообщения. Он было отправлено, когда флот был еще в пути.

— Здесь написано, что сообщение отправлено некоторое время назад. Почему мне показали его только сейчас?

Сабу’ро лишь покачал головой. Включилась запись.

— О’Шассера, — обратился к ней размеренный и ясный голос, — это Аун’Ва. Как предводитель Аун’т’ау’рета, рад сообщить, что все мы испытали огромное облегчение, узнав о том, что вы выжили, несмотря на гибель флагманского судна.

Тень Солнца не смогла сдержать улыбку, когда на экране появилось лицо древнего эфирного. Морщины покрывали его щеки и рот, веки обвисли. Косичка седых волос, спускавшаяся с его подбородка, была настолько длинной, что не влезала в кадр. Девушка часто ловила себя на мысли, что если бы ее отец дожил до таких лет, он, наверное, выглядел бы так же. Аун’Ва наряду с ее наставником Чистым Приливом во время ученичества всегда направлял ее уверенной, но деликатной рукой. Она уважала и ценила его не только за почтенный возраст и высокое положение, но и за бесценные советы.

— Сначала мы пережили глубокое горе, — продолжал аун, — очень глубокое. Наступили непростые дни для Империи Тау, дитя мое. Опасность грозит нам со всех сторон. В какой-то миг мы думали, что потеряли всех трех дочерей Киру.

Улыбка исчезла с лица Тени Солнца. Ее вдруг замутило. Девушка наклонила голову, надеясь, что ослышалась.

Лицо ауна стало печальным. Уголки губ скорбно опустились.

— Да, О’Шассера, я вынужден сообщить тебе, к нам дошли печальные вести с полей сражений. Обе твои сестры отдали свои жизни во имя Высшего Блага. Обе погибли, выполняя свой долг.

Тень Солнца застыла, не в силах пошевелиться.

— Шас’эль Ти’рес получила назначение обеспечивать безопасность крайне важной исследовательской миссии касты земли далеко за пределами империи. Даже сейчас мы не вправе разглашать точные координаты операции. Несмотря на все наши усилия, конфликт не удалось решить мирным путем. Он вылился в крупномасштабную войну, в которую оказались вовлечены несколько рас. Операцию пришлось отменить. Нам сообщили, что ваша сестра отдала жизнь, прикрывая отступление остальных тау.

Шас’эль Ору’ми погибла от рук варсиндальских пиратов на планете Таш’Вар. Согласно отчетам, она погибла, спасая эфирных. Согласно полученным данным, ваша сестра одна забрала жизни не менее пятидесяти врагов, до конца удерживая позицию. Раненую Ору’ми доставили в медицинский комплекс в городе Миказ. Несмотря на квалифицированную помощь, яд, которым отравили ее подлые враги, оказался смертельным. Она скончалась спустя три дня.

Мы проследили, чтобы тела обеих ваших сестер доставили на Т’ау, где состоялась особая погребальная церемония. Однако теперь, когда мы знаем о вашем спасении, последние слова еще предстоит произнести.

Лицо девушки застыло. Она была оторвана от жизни на два с половиной года, и за время полета пропустила не только гибель обеих сестер, но и их похороны. Девушка истерически расхохоталась и отдала экран обратно Сабу’ро. Юноша принял его почтительно и осторожно, словно боялся обрезаться, стараясь не смотреть на продолжавшуюся запись.

— Ваш отец был великим человеком, несравненным воином и истинным радетелем за Высшее Благо. Он получил право самому воспитывать своих детей. По той же причине это право переходит и к вам. Вся империя погрузилась в печаль после его гибели, однако мы обрели радость в оставленном им наследии — его дочерях. Империя снова скорбит, и только в вас, О’Шассера, мы находим утешение. Вы последняя из рода Киру.

Тень Солнца бессильно опустилась на сиденье. Девушка почувствовала, что у нее холодеют руки. К своему удивлению, она не могла вспомнить, как выглядели ее сестры.

— Несомненно, нам нужно обсудить ваше будущее, — продолжал вещать с экрана аун, — для этого вам необходимо вернуться. Миссия по расширению территории империи будет возложена на других воинов.

Эфирный вздохнул и, очевидно, не находя больше слов, отключился.

Коу’то разрывался: с одной стороны, ему хотелось хоть как-то утешить свою командующую, но с другой, строгий протокол не позволял ему выказывать сочувствие. Не зная, как поступить, воин просто молча стоял и смотрел, как девушка замерла, уставившись в пустоту.

Тень Солнца едва заметно тряхнула головой, словно отгоняя какую-то мысль, прерывисто вздохнула и опустила глаза.

В зал вошли двое солдат и Холлетт. Пленник брел, низко склонив голову. Руки его были связаны толстым шнуром из пластека.

Коу’то посмотрел на них через плечо и прочистил горло. Тень Солнца подняла глаза. Увидев Холлетта, девушка стиснула зубы.

— Ты, гуэ’ла!

Холлетт поднял голову, услышав слова на своем языке. Он посмотрел на Тень Солнца, затем на Коу’то.

— Скажи ей, что меня зовут Холлетт. Кордел Холлетт.

— Ты — дикарь гуэ’ла, — скрипнула зубами Тень Солнца, подходя ближе. — Ты трус, и мне не важно, как тебя зовут. Ты потерял право носить свое имя, когда предпочел смерти пленение.

Холлетт опустил глаза.

— Я не предатель, — пробормотал он.

Девушка стояла, подперев бока руками. Без экзоскелета боескафандра она была намного ниже пленника, но Холлетт так ссутулился и поник, что маленькая женщина тау, казалось, могла сбить его с ног одним ударом.

— Мне велено покинуть эту планету и воссоединиться с флотом, — сказала она. — Приказ поступил с самого верха, так что, я обязана подчиниться.

— Ясно.

— Однако если я прикажу одному из судов спуститься за мной, ваш лазер собьет его прежде, чем судно войдет в атмосферу планеты.

Холлетт молчал, чувствуя, к чему ведет Тень Солнца.

— Таким образом, я вынуждена просить тебя, как командующий командующего, обеспечить безопасное отступление мне и моим воинам. Гарантируешь ли ты отключение лазера на время нашей эвакуации?

— Командующая, не надо! — выпалил Коу’то.

Тень Солнца подняла палец, заставляя его умолкнуть.

Холлетт облизнул пересохшие губы. Он не знал эту маленькую синюю женщину, но был хорошо знаком с этим типажом. Даже слишком хорошо. Такие как она — бойцы до мозга костей, хладнокровные, жесткие, талантливые и гордые. Страшно подумать, каково было ей пересилить себя и просить врага о милости отпустить ее.

— Я не могу, — со вздохом произнес Холлетт.

Тень Солнца метнулась к нему, стиснув зубы и сжав кулаки. Ее ярость была столь сильна, что почти ощущалась физически.

Холлетт отступил на шаг, подняв связанные руки.

— Я бы с радостью, — выкрикнул он, — поверьте. Позволить вам уйти было бы лучшим решением всех моих проблем. Но я не вправе отдавать такие распоряжения.

— Ты командующий, — проскрежетала Тень солнца, — если ты прикажешь, они обязаны отключить лазер.

— Нет, — ответил Холлетт, — я не командующий. В смысле, я командующий, но не самый старший на Дипр-3. Я не вправе отдавать подобные приказы.

Тень Солнца холодно посмотрела на него.

— Значит, ты — Н’эль Шас’о?

— Кто?

— Второй по старшинству.

— Ах, ну да, вроде того.

— Тогда я передам свое требование твоему командиру.

Холлетт нахмурился. Тень Солнца услышала в его голосе новые нотки.

— Ничего не выйдет.

— Наше оборудование вполне способно транслировать…

— Дело не в оборудовании! — выпалил Холлетт и сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Я служу с полковником Фолкенсом уже больше пятнадцати лет. Попытаетесь вести с ним переговоры — он убьет вас. Отправите свои суда в зону досягаемости лазера — он уничтожит их. Укроетесь от него в лесной глуши — он выследит вас. Фолкенс не проявит понимания. Он не признает компромиссов. Он считает, что все, кто слабее него, заслуживают только унижения.

— Ты абсолютно в этом уверен? — тихо спросила Тень Солнца.

— Уверен, — Холлетт на миг прищурился, — он такой же, как ты.

Тень Солнца некоторое время обдумывала услышанное.

— Значит, нам придется уничтожить лазер. Предоставь Шас’уй Коу’то перечень его уязвимых мест.

— Вы собираетесь атаковать защитный лазер? — Холлетт хмыкнул и пожал плечами. — Это самоубийство. У вас не хватит солдат. Я же вижу, что вас немного. Одни только тяжелые болтеры порвут вас на куски, стоит вам только приблизиться.

— Тяжелые болтеры, — Тень Солнца со скрипом повторила чужие для нее слова, вспоминая о крупнокалиберных автоматических пушках. К сожалению, человек был прав. Нападение одной лишь легкой пехотой обречено на провал. Им не хватит огневой мощи.

Повернувшись к Сабу’ро, девушка вновь заговорила на своем родном языке:

— Шас’ла, свяжитесь с Кор’эль Кенхи’та.

— Слушаюсь, командующая.

Пальцы юного офицера связи забегали по экрану. Холлетт стоял, боязливо озираясь.

Спустя несколько секунд Сабу’ро с поклоном передал Тени Солнца экран, на котором появилось изображение средних лет тау из касты воздуха в униформе со сверкающими наплечниками. Над головой его парило похожее не раковину моллюска устройство. Макушка тау касалась устройства и подключалась к нему с помощью светящихся кабелей и нейропередатчиков. Огромные лучистые глаза выражали беспокойство. Тень Солнца понимала, что сейчас он просматривает сводки тактических данных, поступающие со всех кораблей армады напрямую в его мозг. Эти предварительно обработанные и расставленные по приоритету несколькими компьютерами данные выводились на сетчатку его глазных имплантов.

— Командующая Тень Солнца, — он говорил с легким присвистом. Как и у всех представителей касты воздуха, голос его был высоким, с придыханием. — Я к вашим услугам.

— Кор’эль, с Т’ау поступило новое распоряжение от Аун’т’ау’рета и лично аyн’ва. Мне приказано покинуть эту планету и вернуться на корабль. Все прочие директивы отменяются.

Кенхи’та удивленно склонил голову набок.

Тень Солнца знала, что в данный момент он просчитывает возможные траектории спуска, отчеты о готовности орудий и, что хуже всего, оценивает предполагаемые потери.

— Вне сомнений, мы вынуждены подчиниться приказу, — наконец произнес он, — однако наличие у гуэ’ла защитного орудия превратит эту операцию в весьма … дорогостоящую.

— Согласна, — коротко ответила Тень Солнца, — следовательно, нам необходимо по возможности минимизировать потери. В связи с этим приказываю флоту начать орбитальную бомбардировку поверхности иль’Уолахо в районе защитного орудия и всей окружающей территории.

Тень Солнца почувствовала, как уставился не нее Коу’то. Он, очевидно, был не согласен с приказом, но, конечно, не умел права его оспаривать. Девушка подняла руки, успокаивая его.

— Да, мы потеряем несколько кораблей, — медленно произнесла она, — но зато полностью подавим сопротивление гуэ’ла. Это равноценный обмен.

Коу’то сглотнул и печально кивнул.

— Что происходит? — спросил Холлетт.

— Не сейчас, — огрызнулся Коу’то.

На экране Кенхи’та смотрел в потолок. Он шевелил пальцами в воздухе, манипулируя только ему понятными потоками данных.

— Ковровые бомбардировки зоны… контрольная шоковая волна по радиусу… побочные эффекты термального всплеска… рост нуклеотидов… Побочный ущерб для планеты будет… значительным.

В отличие от солдат, которые всегда изъяснялись короткими отрывистыми фразами, капитан говорил медленно, врастяжку. Холлетту вполне хватило времени, чтобы понять смысл некоторых фраз.

Он вновь обратился с Коу’то:

— Ущерб? Какой ущерб? Каково черта вы задумали?

Тень Солнца в ярости обернулась к нему.

— Ты не оставляешь мне выбора, Холлетт-ла, я отдаю приказ бомбардировать вашу лазерную установку с орбиты.

Холлетт побелел.

— Но вы же уничтожите полконтинента. Вы убьете все живое вокруг.

— Значит, ты неизбежно получишь повышение, — ответила девушка и отвернулась к экрану.

— Нет! — закричал Холлетт и ринулся на Тень Солнца со связанными кулаками. Солдаты Коу’то перехватили его, не дав приблизиться к командующей, и отшвырнули назад к перегородке.

Тень Солнца окинула его безразличным взглядом.

— У меня там… — Холлетт запнулся, заморгал, потом встряхнул головой и произнес:

— Должен быть другой выход.

Тень Солнца обратилась к тау на экране:

— Погодите, Кор’эль, — и вновь повернулась к Холлетту. — Тогда предложи нам иное решение.

На миг она пожалела, что среди выживших не оказалось ни одного представителя касты воды. Переговоры были их специальностью.

Холлетт смотрел в пол.

— Я не солгал вам, — пробормотал он, — атаковать защитный лазер такими силами — это самоубийство. И я не вправе приказать отключить его, — он грустно засмеялся. — Вообще-то, я теперь вообще не вправе приказывать. Для них я уже труп. Но если я сделаю так, что лазер не в состоянии будет сбить ваши корабли, потому что не сможет на них навестись, это вас устроит? — Холлетт принял повисшее молчание за знак согласия и продолжил. — Защитный лазер получает координаты цели из центра связи. Это отдельное здание, оно находится далеко от основной колонии, даже очень далеко. Думаю, из-за того, что там полным-полно астропатов и псайкеров. В общем, я могу отвести вас туда. Проведу внутрь. У меня есть доступ в здание по сетчатке глаза. Вы вызовите свой эвакуационный корабль и спокойно покинете планету.

— Мы по-прежнему намереваемся захватить этот мир. Твое… сотрудничество… не заставит нас передумать.

Холлетт поднял голову.

— Я просто защищаю свой дом.

Тень Солнца посмотрела куда-то вдаль. Снаружи деревья уже начинали отбрасывать длинные тени.

Дом.

В памяти девушки ожили просторные пустые комнаты и коридоры, в которых эхом отдавались шаги, — ее резиденция на Т’ау. Колени девушки едва не подкосились при мысли о том, что ей предстоит вернуться туда и разбирать вещи погибших сестер. Одной. У нее никого не осталось.

— Хорошо, — сказала Тень Солнца.

Затем она повернулась к Коу’то и приказала на своем родном языке:

— Готовьте отряды воинов огня к выдвижению как можно скорее. Человек отведет нас в свой центр связи. Мы захватим здание, затем вызовем корабль и покинем планету.

— Командующая, а вы не думаете, что это может оказаться какой-то ловушкой?

Оба посмотрели на Холлетта, которого двое солдат удерживали, придавив к перегородке.

— Не думаю, шас’ла, — ответила девушка. — Он слишком плохой актер.

Коу’то поклонился и вышел.

— Сабу’ро, — строго произнесла командующая. — Как вы понимаете, мы не должны допустить, чтобы наши технологии попали в руки врагов. «Манту» придется уничтожить.

Юноша был явно огорчен, но произнес:

— Хорошо. Я проконтролирую установку зарядов. Но, командующая, как только они сработают, мы потеряем связь с флотом.

Сабу’ро показал на гибкий экран, который Тень Солнца по-прежнему сжимала в руках.

— Придется обходиться без связи, пока не доберемся до людских технологий. Готовьте детонаторы. У нас мало времени.

Сабу’ро поспешил выполнять приказ. Тень Солнца вновь взглянула на экран, на котором по-прежнему светилось изображение капитана Кенхи’та, терпеливо ожидавшего от нее дальнейших инструкций. — Кор’эль, вы слышали наш разговор?

— Слышал.

— Сейчас мы потеряем с вами связь. Если все пройдет благополучно, я вновь свяжусь с вами довольно скоро. Если же этого не произойдет, уводите корабли из этой системы. Держитесь от нее подальше. Не возвращайтесь за нами.

— Вас понял.

Девушка облизнула губы, они были шершавыми от запекшейся крови, и продолжила:

— Также прошу вас передать гравитонным пакетом мой ответ для Аун’Ва и всех достопочтенных членов Аун’т’ау’реты: «Ваше сообщение получено и принято к сведению. Незамедлительная эвакуация с планеты невозможна до тех пор, пока защитное орудие гуэ’ла не выведено из строя. В данный момент я выступаю, чтобы отключить вышеупомянутое орудие. Дальнейшие указания выданы кор’эль Кенхи’та». — Девушка на миг задумалась. «Ты — последняя из рода Киру», — звучали в голове слова Аун’Ва.

«Личное дополнение:

Довожу до вашего сведения, что если мне удастся покинуть это место, я намереваюсь последовать примеру своего отца и воспользоваться Таал Саал’И».

Кенхи’та вдруг отвлекся от чтения данных и удивленно посмотрел на Тень Солнца.

— Командующая, — полушепотом произнес он, — вы уверены в своем решении?

— Я намереваюсь это сделать, — твердо ответила она. — Пока только намереваюсь. Конец записи. Передайте это сообщение на Т’ау.

— Удачи вам, командующая, во всем, — тихо сказал Кенхи’та и отключился.

Тень Солнца вернула экрану гибкое состояние и свернула его в руках. Она вышла на верхнюю ступень посадочной рампы. Свет изменился, стал чуждым и непривычным. На западе садилось янтарное солнце. На севере весь горизонт охватило зловещее желтое зарево. Должно быть, пожары разгорелись до чудовищного масштаба. Внизу сновали солдаты тау, собирая все необходимое в дорогу. Девушка заметила Холлетта. Он все еще был под стражей. Человек сидел на пустом ящике из-под припасов с отрешенным видом, закрыв глаза и шевеля губами. Тень Солнца поняла, что он, должно быть, молился.

Она вновь подумала о непостижимости человеческой веры. Люди уповали на своего божественного защитника и верили в жизнь после смерти. Она считала все это выдумкой. Мертвые — мертвы. Они оставляют после себя лишь наследие. Так устроена жизнь.

Лес был настолько густым, что им пришлось продвигаться, растянувшись в цепочку. Тень Солнца возглавляла процессию. У нее над плечами парили взятые с «Манты» защитные дроны. Остальные восемь подключили к единой сети и отправили вперед как разведчиков. То и дело они мелькали меж ветвей неподалеку от колонны тау, распугивая мелких лесных обитателей. Сабу’ро шел следом за Тенью Солнца. Он подключил свой гибкий экран к оптике дронов и пользовался каждым удобным моментом, чтобы информировать командующую об увиденном. Позади шли Коу’то и еще десять солдат по двое в ряд. Они толкали перед собой связанного Холлетта. Оставшиеся воины огня, разделенные поровну на две команды, прикрывали фланги.

Через некоторое время Тень Солнца приказала остановиться. На лес давно пора было спуститься ночной тьме, но меж ветвей над головами небо по-прежнему горело алым. Солдаты расселись на земле среди густой поросли кустарника. Дроны продолжали кружить вокруг, не прекращая наблюдение. Сабу’ро развернул гибкий экран и перевел его в жесткий режим, ожидая указаний. Тень Солнца кивнула, и молодой шас’ла ввел последовательность, активирующую подрыв, и два кода подтверждения.

С севера раздался глухой удар, за которым последовал оглушительный грохот. Это взорвались перегревшиеся фузионные двигатели «Манты». Тау были слишком далеко от места крушения, чтобы наблюдать воочию сам взрыв и растущее облако газа и плазмы, в которое превратился их корабль, и все же, плечи Сабу’ро бессильно поникли. Тень Солнца промолчала, хотя ей было жаль «Манту» не меньше. Разрушить корабль вместе со всем содержимым было единственно верным решением в сложившейся ситуации, но командующая никак не могла смириться с огромными потерями.

Девушка повернулась к Коу’то.

— Мы будем идти всю ночь, — сказала она, — прикажи солдатам поесть сейчас. Им понадобятся силы.

Коу’то поклонился:

— Будет сделано, командующая. Принести вам что-нибудь?

Тень Солнца отрешенно смотрела в черноту леса.

— Я не голодна.

Коу’то решил не настаивать и просто передал указания своим воинам. Они достали серебристые пакеты, встряхнули их и оторвали верхнюю часть. Изнутри пошел пар. Солдаты с удовольствием принялись за длинную зеленую лапшу. Сам шас’уй достал фляжку. Воды оставалось на самом донышке. У других дела обстояли не лучше. Коу’то закинул голову и допил последние капли. По опыту он знал, что лучше запастись силами, чем постепенно истощаться от обезвоживания, растягивая остатки.

Холлетт сидел, привязанный спиной к стволу. Его широкополая шляпа закрывала пол-лица. Коу’то молча подошел к нему с одним из серебристых пакетиков в руках. Человек поднял голову.

— Вода, — сказал Коу’то. — Нам скоро понадобится питьевая вода. Где-нибудь по пути есть источник?

— Тут кругом ручьи да пруды, — Холлетт окинул взглядом лес.

— Сабу’ро считает, что наши фильтры не справятся с механическим и бактериальным загрязнением.

— О, да. Вам от этой водицы еще как поплохеет, — слегка улыбнулся человек.

— Поблизости есть источники чистой питьевой воды? Отвечай, и тебе дадут поесть.

— А что у нас сегодня в меню?

— Ним ко’най.

— Понятия не имею, что это, — ответил Холлетт и кивнув в сторону Тени Солнца. — Что на нее нашло?

Столь бестактный вопрос не на шутку рассердил Коу’то. Пленный не имел права лезть в личные дела тау, особенно их командующей.

— Холлетт, чего ты добиваешься? Мне снова тебя ударить?

— Только если хочешь умереть от жажды.

Холлетт смотрел Коу’то в глаза. Где-то неподалеку мелодично запели ночные птички.

Офицеру тау пришлось выбирать между неприкосновенностью личной жизни командующей и боеспособностью ее солдат. Высшее Благо подсказывало, что второе важнее. Тем не менее, отвечая на вопрос человека, он почему-то чувствовал себя предателем.

— У нее погибли сестры.

— Там, на орбите?

— Нет, они служили в другом месте.

— Служили? Они тоже были солдатами?

Коу’то нахмурился.

— А как же иначе? — удивленно спросил он.

Затем до его понимания дошло, что перед ним всего лишь гуэ’ла, который не имел никакого представления о подобных вещах.

— Командующая и ее сестры — дочери Киру, — пояснил он, — прославленного воина, чей род проливал кровь ради Высшего Блага со времен Первой Сферы Экспансии. Все три дочери стали его последовательницами, таков их долг.

Холлетт кивнул.

— Чего только не приходится делать ради семьи, — пробормотал он.

— Где нам найти воду? — рявкнул Коу’то.

— Что? Ах, да, если будем двигаться на юго-запад, — Холлетт указал рукой в том направлении, — то выйдем к реке Брево. В ней вода намного чище. Мы будем там на рассвете, может, чуть позже.

Коу’то бросил человеку серебристый пакет, отвернулся и пошел к Тени Солнца. Командующая поднялась на ноги и встала у невысокого дерева. Она отсоединила фузионные бластеры и устало прислонилась спиной к стволу. Приблизившись, Коу’то заметил, как она достала из набедренной сумки небольшой цилиндр и приложила к шее. Коу’то замедлил шаг, чтобы дать ей закончить инъекцию. Ему не хотелось прерывать или смущать ее своим появлением. Неожиданно девушка обернулась и посмотрела на него. Коу’то поспешно отвел глаза.

Она шмыгнула носом.

— Ранозаживитель, — сказала командующая. — Голова все еще болит после того, как мой шлем взорвался.

— Конечно, — серьезно ответил Коу’то.

— Ты что-то хотел? — спросила девушка, убирая пустой цилиндрик обратно в сумку.

— Пленник согласился провести нас к источнику питьевой воды.

— Это по пути?

— Да, командующая, нам надо лишь незначительно отклониться от курса.

— Хорошо, — вздохнула девушка. Некоторое время она молча смотрела на ветви деревьев. — Я… я очень ценю, что ты взял на себя общение с человеком, — сказала Тень Солнца. — Это претит твоему достоинству, но в данных обстоятельствах у нас нет выхода.

Коу’то поклонился.

— Я служу Высшему Благу, — ответил он, — мои личные чувства сейчас не имеют значения.

— У тебя есть братья, шас’уй? — похоже, она сама удивилась столь внезапному личному вопросу.

— Два брата и сестра, — ответил Коу’то.

— А своя семья есть? — девушка сама не понимала, почему спрашивает о таких вещах. Куда подевался ее профессиональный такт?

— Мы с И’аной поженились шесть лет назад. Она осчастливила меня четырьмя детишками.

— Хорошо, — промолвила Тень Солнца, беря себя в руки. — Когда мы наконец выберемся с этой планеты, я лично скажу им, что они должны гордиться своим отцом.

Коу’то посчитал, что разговор окончен, развернулся и пошел назад к своим солдатам. Проходя мимо Холлетта, он услышал отдаленный гул. Звук постепенно нарастал.

— Самолет! — прошипел Сабу’ро.

Коу’то жестами приказал солдатам приготовиться к бою. Воины побросали фляги и пакеты с едой и повскакивали, прижимая импульсные винтовки к груди. Тень Солнца активировала режим скрытности, практически растворившись в густой тени. Шум еще некоторое время нарастал, но, достигнув максимума, стал постепенно отдаляться.

— «Валькирии», — прошептал Холлетт.

— Они ищут нас? — спросил Коу’то.

— Возможно. Или просто борются с пожарами, но это вряд ли.

Командующая вышла из тени рядом с ними.

— Поднимай солдат, Коу’то, — сказала она и добавила, сердито указывая на Холлетта, — и не выпускай человека из виду.

Они шли несколько часов подряд, делая лишь редкие остановки на считанные минуты. Все это время багряное небо грозно нависало над лесом. Шли молча. Ветер дул им в спины, принося запах гари и дыма. Тень Солнца занимала себя проверкой и перепроверкой пиктограмм управления. Медикаменты ослабили, но не полностью победили пульсирующую боль в ее голове. Чем быстрее защитный лазер будет нейтрализован, тем лучше. Они смогут наконец вернуться к цивилизации.

Близилось утро, небо над пологом леса постепенно меняло цвет с багряного на оранжевый. Тень Солнца и Холлетт первыми вышли на открытую местность, за ними последовали Коу’то и Сабу’ро. Все четверо встали на травянистом холме, с которого открывался вид на озеро, спокойные воды которого отражали огненное небо. Вдоль берега на юг тянулась широкая мощеная дорога, уходящая обратно в густой лес.

— Пожалуй, это место заслуживает того, чтобы его сохранить, — со вздохом произнес Коу’то.

— Здесь красиво, — подтвердил Сабу’ро.

— Если не считать вот этого, — отозвалась Тень Солнца, указывая на главенствующую над пейзажем гигантскую статую на огромном постаменте, олицетворявшую человека в громоздкой и вычурной броне. Изображения хищных птиц украшали массивные наплечники. На левой руке у него была кованая перчатка с когтями, с наколенников смотрели изображения человеческих лиц. Он был без шлема, со слегка преклоненной головой. Правой рукой он закрывал лицо. Метровой высоты буквы, высеченные на постаменте, повествовали о том, как он прослезился от радости и умиления, и слезы его, упав в озеро, освятили эти воды, придав им некие сверхъестественные свойства.

Тау еще не приходилось видеть ничего столь же громоздкого.

— Милостивый Бог-Император, — вполголоса забормотал Холлетт, — прости Твоему слуге грехи его, ибо я лишь человек…

— Что? — спросил Коу’то, удивленно наклонив голову.

Холлетт не отрывал восхищенного взгляда от гигантской статуи.

— Литания о прощении, — ответил он.

— Да кто ж это такой? — спросил Сабу’ро.

— Мой спаситель — Бессмертный Император Человечества, — объяснил Холлетт. — Однажды он стоял здесь, на этом самом месте. Его следы сохранились под постаментом. Он спустился с небес, осмотрел эти земли и одобрил их.

Тау были настолько поражены благоговейным почтением в голосе Холлетта, что не знали, как на это ответить. Наконец, Тень Солнца откинула назад длинные волосы и хмыкнула:

— У вашего Императора не было чувства стиля.

Глаза человека гневно вспыхнули, но Тень Солнца не придала этому значения.

— Вокруг все чисто? — спросила она Сабу’ро.

Сверившись с приборами, юный шас’ла кивнул, и девушка направилась по траве к берегу. Коу’то пробормотал по коротковолновой связи:

— Команда «Один» обеспечивает безопасность. Остальным — наполнить фляги.

— Вы что делаете? — закричал Холлетт.

— Набираем воду, — ответил Коу’то.

— Нет! Нет, я не сюда вас вел, — Холлетт запаниковал, глядя, как все больше воинов приближаются к озеру. — В часе ходьбы отсюда есть река, вы сможете набрать воду там.

Тень Солнца обернулась.

— Шас’уй, утихомирьте пленного.

— Холлетт-ла, — прикрикнул Коу’то, — замолчи!

— Прекратите! Это же святыня! — не унимался Холлетт, — Вы, проклятые ксеносы!

Тень Солнца развернулась к Холлетту, ее намерения были очевидны, и Коу’то поспешно сбил пленного с ног и начал избивать прикладом импульсной винтовки. Человек застонал и повернулся на бок, прижимая колени к груди. Коу’то прекратил избиение и, задыхаясь, отчитался:

— Пленник утихомирен.

Тень Солнца окинула их взглядом и продолжила спуск к озеру. Коу’то наблюдал за ней, сняв шлем.

— Это уже второй раз, — простонал Холлетт. — Выходит, твоя обязанность — бить меня, чтобы ей не пришлось делать это самой?

— Командующая убила бы тебя, если б я тебя не усмирил. Я не мог позволить ей так обесчестить себя.

— Как любезно с твоей стороны.

Коу’то взглянул на пленника сверху вниз.

— Не путай любезность с долгом, — прорычал он. — Мы стараемся избегать ненужных убийств даже в разгар войны. Но, если ты не будешь вести себя подобающе, твоя ситуация может резко ухудшиться. Это понятно?

Холлетт с трудом поднялся на ноги, обхватив себя руками.

— Это священная вода, — произнес он с усилием.

— Твои поверья нас не волнуют, — произнес Коу’то. — Но, возможно, тебя утешит тот факт, что ты пытался нас остановить.

Холлетт хмыкнул, и они вместе пошли к берегу озера вслед за Тенью Солнца. Подойдя к кромке воды, девушка остановилась. Чтобы попить, ей пришлось отстегнуть закрепленные на костюме фузионные бластеры. Оружие беззвучно упало в траву, и девушка опустилась на колени у кристально чистой воды. Она окунула в озеро закованную в перчатку ладонь, зачерпнула воды и поднесла руку к запекшимся губам. Вода оказалась прохладной и сладкой, она смочила пересохшее горло, словно нектар. Девушка жадно продолжила пить, зачерпывая еще и еще, каждой горстью пуская по водной гляди легкую рябь. Напившись, она всмотрелась в свое отражение. Легкие волны исказили ее черты.

«Я сейчас похожа на Ору’ми», — вдруг подумалось девушке, и от этой мысли ей тягостно сдавило грудь. Младшая дочь Киру была признанной красавицей. Обрамлявшие нежное лицо волосы были черны, как глубины космоса, красные глаза — огромны и выразительны. Отец часто говорил, что из них троих Ору’ми больше всего походила на мать. Ти’рес никогда не придавала этим словам значения, предпочитая никак не реагировать на них, но у старшей из сестер, Тени Солнца, характер была куда суровее. Она высмеивала подобную сентиментальность. Может, Ору’ми и была любимицей отца, но от этого она не переставала быть плаксой.

Даже когда они виделись последний раз, Ору’ми плакала. Вскоре после смерти отца они втроем приехали в родовое поместье разбирать его вещи. Им предстояло решить, что оставить, а что передать в военные музеи. Ору’ми спорила с Тенью Солнца о каждом предмете. Ей хотелось оставить все, каждую мелочь.

— Нельзя это отдавать, — хныкала она, — это же папино наследие.

— Нет, — холодно отвечала Тень Солнца, — это просто вещь. Мы — его наследие. Когда-нибудь ты это поймешь.

— Но… но… — захлебывалась слезами Ору’ми, и, видя беспристрастное лицо старшей сестры, взывала о помощи к средней, — Ти’рес, скажи ей!

Однако Ти’рес, будучи средним ребенком, с детства привыкла избегать конфликтов и ответила просто:

— Разбирайтесь сами!

В конце концов, Тень Солнца заявила, что именно за ней как за старшей должно оставаться последнее слово. Она избавилась практически от всего. На старинный дом упала завеса опустения. Тень Солнца, Ти’рес и Ору’ми старались не встречаться друг с другом, пока огромные залы один за другим закрывались, а мебель, настенные панели и гобелены запечатывались в стасис-полях. Спустя неделю дом практически не сохранил никаких следов их отца. Три сестры сухо попрощались у ворот, отбывая каждая на свое задание. Ору’ми опять не сдержалась и разрыдалась. Ти’рес обняла младшую сестру и посмотрела на Тень Солнца в надежде, что она поступит так же, но старшая сестра молча развернулась и ушла, полагая, что отстраненность делает ее сильнее.

Тень Солнца с трудом могла представить Ору’ми в качестве командующей войсками, но, похоже, с годами ей удалось добиться успеха. Таш’Вар, планету на границе империи далеко от родной Т’ау, населяют суровые и прагматичные жители. Возможно, среди их общества девушка смогла проявить себя. Аун’Ва сказал, что она погибла, защищая эфирных от инопланетных пиратов. Это, безусловно, достойный и благородный поступок. Но варсиндальские яды вызывают страшные мучения. Тень Солнца мрачно подумала о том, не плакала ли Ору’ми, как маленькая, когда медленно умирала в госпитале.

Грудь вновь сдавило рыдание. Тень Солнца зажмурила глаза. Проявляя слабость, невозможно достичь тех вершин, на которые взобралась она.

«Ты не сломаешься, — убеждала она сама себя, — они погибли, но ты-то жива. Вставай и делай свою работу».

Девушка заставила себя подняться с колен, открыть глаза и осмотреться. Снова пахнуло гарью. Небо коптил черный дым. Со стороны леса к ней шли Коу’то и Холлетт, часть воинов огня наполняла фляги, остальные стояли на страже. Над головами у них сновали дроны. Под деревом с плакучими ветками и серебристой листвой стоял мальчик тау.

Девушка оторопела. На вид ему было года четыре-пять, и он уже был достаточно широк в плечах, хоть и тонок в талии. На нем были темно-коричневые широкие штаны и куртка цвета охры с короткими рукавами. У ребенка было благородное и умное лицо с высоким лбом и изящным подбородком. С левой стороны из-за уха торчала коротенькая косичка. Мальчик улыбнулся Тени Солнца и поманил за собой, прежде чем развернуться и убежать в лес.

— Вы его видели? — тихо спросила девушка, прежде чем осознала, что рядом с ней никого нет. — Коу’то!

Шас’уй бросился к ней.

— Командующая, что случилось?

— Я видела мальчика, — сказала она, указывая пальцем на дерево, возле которого недавно стоял ребенок. — Он стоял на опушке леса.

— Мальчик? Человеческий разведчик?

— Нет, мальчик тау. На нем еще была униформа шас’саал.

Девушка сделала несколько шагов. Внезапно до ее понимания дошло единственно возможное объяснение: еще один выживший при крушении. Она сердито потребовала объяснений:

— Почему мне не доложили, что на моем флагмане был отряд кадетов?

— Командующая, — Коу’то пребывал в полном недоумении, — мне об этом ничего не известно.

Он поднес руку к шлему и запросил по коротковолновой связи:

— Сабу’ро, доложите, на борту флагмана были… — он запнулся, понимая абсурдность вопроса, — … на борту были дети?

Ответ пришел незамедлительно:

— Никак нет. Ни одного ребенка.

Коу’то нервно поправил винтовку.

— Командующая, вы измотаны и не спали уже…

— Я его видела! — выкрикнула девушка и побежала к лесу.

Коу’то в панике посмотрел на небо и окрикнул командующую. Еще несколько воинов огня повернули головы, не понимая, что происходит. Тень Солнца пронеслась мимо них короткими мощными скачками, усиленными боескафандром. Под плакучим деревом не было никаких следов ребенка, даже отпечатков на земле. Девушка озиралась вокруг, отчаянно желая доказать всем, что ей не померещилось.

— Все хорошо, — прокричала она, — выходи, не прячься, мы тебя не обидим.

Тень Солнца обернулась и крикнула своим через плечо:

— Он был здесь.

Коу’бо бежал к ней. Сабу’ро чуть приотстал — он тащил громоздкие фузионные бластеры командующей.

Только теперь, услышал свое имя по узколучевой связи, девушка вдруг заметила нарастающий рев турбин. По привычке она бросила взгляд на дисплей в вороте боескафандра, забыв, что командный дрон уничтожен. Второй дисплей разлетелся вдребезги, когда на ней взорвался шлем. Девушка обернулась к озеру как раз вовремя, чтобы заметить мелькнувшее меж деревьев над головой крыло самолета — летающей коробки, которую Холлетт назвал «Валькирией». Всего их было три, и все они открыли огонь по дронам. Миниатюрные диски стали легкой добычей для противника, превосходящего их в огневой мощи и дальности стрельбы. Один за другим они взрывались, осыпая обломками опушку леса. Засверкали выстрелы импульсных винтовок — воины огня открыли ответную стрельбу, но вражеские самолеты оставались вне досягаемости. Они поднялись еще выше, заходя на новый вираж.

Сабу’ро передал фузионные бластеры Тени Солнца. Она поспешила пристегнуть их к рукавам боескафандра. Коу’то с винтовкой в руках отдавал приказы по узколучевой связи:

— Всем частям, открыть ответный огонь!

«Валькирии» вновь пронеслись над озером, беспощадно обстреливая из лазерных орудий и тяжелых болтеров все, что попадалось им на глаза. Несколько тау погибли на месте. Воины огня делали все, что было в их силах, но сбить самолеты не удавалось — импульсные выстрелы просто не долетали до врагов. Тень Солнца навела на летающие машины фузионные бластеры и недовольно скривилась. «Слишком далеко», — прошипела она себе под нос и, открывая канал узколучевой связи, выкрикнула:

— Всем в укрытие! Прячьтесь!

— Холлетт! — заорал Сабу’ро, указывая пальцем в сторону склона.

Два солдата, бессменно охранявшие пленника, подталкивали его к подножью гигантской статуи. Он споткнулся и едва не потерял равновесие. Тогда они подхватили его под руки и толкнули вперед. Холлетт ударился о постамент у нижнего ряда букв и повернулся к ним лицом. Валькирии зашли на третий круг. Солдаты, сопровождавшие Холлетта, не успели укрыться. Их разорвало в клочья болтерными снарядами.

— Его нельзя терять! — тяжело дыша, выкрикнула Тень Солнца, и прежде чем Коу’то и Сабу’ро успели ее остановить, бросилась вперед широкими скачками. Камуфляж работал исправно, но зашедшие на очередной круг самолеты все же заметили ее. Тяжелые снаряды и лазерные выстрелы вспороли землю у нее под ногами, всколыхнув защитное поле. Дроны сновали вокруг, подставляясь под огонь, чтобы спасти ее, и взрывались фонтанами металлических ошметков. Их изображения одно за другим гасли на воротнике боескафандра. У самого постамента Тень Солнца кинулась вперед, прикрывая собой Холлетта. В спину ей посыпались лазерные выстрелы, но щиты не подвели. По лбу девушки катился пот. Задыхаясь, она на миг встретилась глазами с перепуганным человеком и подняла голову к небу.

«Валькирии» реяли прямо над ними. Их крылья покачивались так, словно пилоты едва справлялись с управлением. Похоже, им пришлось заложить неожиданный вираж, и в следующий миг девушка поняла, что послужило тому причиной.

Она бросила взгляд на символы в воротнике боескафандра, открывая незащищенный широколучевой канал связи, угрожающе подняла фузионные бластеры и как можно четче произнесла на языке гуэ’ла:

— Отступите, иначе я ее уничтожу.

— Что ты делаешь? — вскрикнул Холлетт у нее из-за спины.

Самолеты поднялись чуть выше в забитое пеплом небо, перегруппировались и начали кружить над озером. Обстрел прекратился. Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем пришел ответ. Голос говорившего оказался хорошо поставленным баритоном, глубоким и бархатным, почти приятным. Но Тень Солнца расслышала скрытую в нем леденящую злобу.

— Отойди от статуи, — сказал голос. — Сейчас же.

— С кем я говорю? — откликнулась девушка.

Бархатный голос проигнорировал ее вопрос.

— Отойди от статуи, — повторил он, — или я открою огонь.

— С риском уничтожить следы самого Императора? — девушка хмыкнула. — Очень сомневаюсь! — тон ее вновь стал серьезным:

— Отвечай на мой вопрос!

— Меня зовут Эмметт Фолкенс, командующий силами горцев на Дипр-3. А ты кто такая?

— О’Шассера.

Голос медленно повторил ее имя, сладострастно растягивая каждый слог. Звуки «р» прозвучали так, что девушку передернуло.

— Командующая Солнечная Тень, если меня не подводит знание языка?

— Тень Солнца, — поправила девушка, заметив, что у нее пересохло в горле, и с ужасом осознавая, что ее голос уже не звучит столь угрожающе и властно.

— Ах, вот как, — ласково произнес Фолкенс. — Послушай, Тень Солнца, этот мир принадлежит не тебе. Ты зашла на чужую территорию. Это еще мягко говоря. К тому же, ты вчера убила многих моих ребят — отличных парней, которые просто защищали свой дом от вражеского вторжения.

— А ты уничтожил сотни служащих на моем корабле.

— Даже не участвовавших в битве, — ухмыльнулся Фолкенс, — мы не квиты!

Тень Солнца сглотнула.

— Вы немедленно покинете этот район, и мы продолжим свой путь. Иначе от этого уродства останутся только угольки.

Самодовольный хохот стих. Фолкенс молча обдумывал ситуацию.

— Что-то я тебе не очень верю, — сказал он наконец.

Широко размахнувшись, девушка прожгла черту на постаменте. Слово «мудрость» расплавилось и стекло огненными ручейками. По радиосвязи раздался шум — пилоты и пассажиры «Валькирий» в ужасе вскрикнули, в ее адрес посыпались проклятья.

— Следующим выстрелом я уничтожу саму статую! — рявкнула девушка.

Теперь ее голос звучал сильнее. Реакция людей Фолкенса здорово подбодрила командующую. Возмущение на заднем плане затихло. Фолкенс шумно вобрал воздух в легкие и медленно выдохнул. Наконец, он сказал:

— Ладно, даю вам отсрочку. Но мы еще встретимся, Тень Солнца, можешь не сомневаться.

«Валькирии» развернулись и полетели на юг.

Тень Солнца молча проводила их взглядом. Позади нее Холлетт медленно поднялся на ноги.

— Горцы? — спросила Тень Солнца.

— Двусмысленное прозвище нашего полка.

Порыв ветра принес новую порцию гари. Бушующие пожары подбирались все ближе.

— Ты не обманул нас, Холлетт-ла. Твой командир и вправду опасен. Дождался, пока мы выйдем на открытое пространство, и только тогда атаковал, имея явное преимущество. Он знает монт’ка.

— Что?

Девушка окинула взглядом тела почти десятка убитых товарищей, разбросанные по берегу озера.

— Тактику «Смертельного удара», — перевела девушка. — В каком направлении отсюда находится коммуникационный центр?

Холлетт подошел и встал рядом с ней.

— Вот там, — сказал он, показывая на дорогу, — надо просто идти по дороге на запад, а потом она вновь повернет на юг к Большому разлому.

Тень Солнца хмыкнула.

— Коу’то, — сказала она, переключаясь на узколучевую зашифрованную частоту, — выдвигаемся. Запиши имена погибших и догоняй нас. Мы пойдем строго на юг.

— Принято, командующая.

— Да нет же, — тряся головой, сказал Холлетт, — дорога сначала ведет на запад.

— Мы не пойдем по дороге, — сказала Тень Солнца, глядя в глаза Холлетту. — Тебе, наверное, хотелось бы, чтобы мы избрали именно этот, единственный и вполне предсказуемый путь, верно, Холлетт-ла? Ты ведешь нас к засаде?

— О чем ты?

— Какое совпадение, что нас атаковали в тот самый момент, когда мы вышли на открытую местность, не так ли? Ты тут совершенно не причем, да?

— Но я же все время помогал вам!

— Что только доказывает, насколько ты ненадежен. Ты предатель, и я больше не стану слушать твоих советов. Предложишь что-то — я поступлю от противного. Так что, мы пойдем строго на юг под покровом леса.

— Вы совершаете большую ошибку, — сказал Холлетт гробовым голосом.

— Это слова моего плененного врага.

Воины огня начали выходить из леса. Сабу’ро встал на колени возле одного из убитых и ввел данные в свой гибкий экран. Коу’то тоже начал осматривать тела.

Холлетт сокрушенно покачал головой.

— Ладно, — сказал он, — поступай, как хочешь. Пойдем строго на юг, почему бы и нет, раз тебе жизнь не дорога и не для кого себя беречь.

Холлетт отвернулся, подошел к кромке воды и уселся возле зарослей камыша. Он сорвал один из стеблей и начал отщипывать пушистые коричневые семена из соцветия. Насобирав полную горсточку, он подул на ладонь, и семена разлетелись по озерной глади. Тень Солнца в задумчивости смотрела на него.

К югу от священного озера начинался спуск. Лес не становился реже, несмотря на каменистую почву. Корни деревьев, не в силах пробиться к земле, вились по поверхности, цепляясь за камни и сплетаясь между собой в змеиные клубки. Тень Солнца и Сабу’ро шли первыми. Коу’то приотстал на несколько шагов. Холлетт шел рядом с ним. По флангам сквозь переплетение корней и веток пробирались остальные воины огня. Отряд продвигался медленно. Тау постоянно спотыкались, их копытца скользили по склону, не находя опоры. Все были измотаны.

— Если бы у нас по-прежнему были дроны, — жаловался Сабу’ро, — мы бы хоть знали, что там, впереди.

— Не жалей о том, чего не исправить, — упрекнул его Коу’то. — Будем превозмогать невзгоды.

— Конечно, шас’уй, — юный воин похлопал рукой по металлическому цилиндру у себя на поясе, в котором был спрятан гибкий экран, — просто без них я мало чем могу посодействовать успеху нашей миссии.

— Не сомневайся в себе, — по-отечески посоветовал ему Коу’то и грозно добавил, кивнув на Тень Солнца, — но и не напрашивайся на комплименты.

Юный воин стыдливо отвел глаза.

Тень Солнца молчала, погруженная в собственные мысли. Она слышала, что солдаты переговариваются между собой, но не вслушивалась в их разговоры. Пробираясь сквозь змеиные клубки корней, она никак не могла выбросить из головы последнюю насмешку Холлетта. Его слова настолько въелись в сознание девушки, что она поймала себя на мысленном внутреннем споре.

«И правда, осталось ли у меня что-то, ради чего стоит жить?» — задавалась вопросом одна часть ее сознания.

«Давай-ка вспомним, кто ты такая», — отвечала другая.

Воспоминания замелькали в памяти, словно голографические картинки: первый день в военной школе, приглашение в командное училище, после того как — неслыханное дело — ее посетил сам Аун’Ва, битва с зеленокожими варварами на планете К’реш, сражение с флотилией кораблей-спор всепожирающих и’хе в глубоком космосе, прибытие на орбиту иль’Уолахо…

«Погоди, — сказала она себе, — это твой послужной список».

Девушка с нарастающим отчаянием начала перебирать в голове свои достижения, силясь вспомнить что-то еще, кроме военных подвигов, но тщетно: карьера и была ее жизнью. Но что в этом плохого? Разве она не представительница касты огня? Образцовый пример. Брак, семья, дети, собственный дом, маленькие бытовые радости, — всем этим она пожертвовала ради того, чтобы стать безупречной. Она вознесла наследие Киру и его предшественников на новую высоту. Она всегда действовала во имя Высшего Блага и сотен миллионов простых тау. Разве этого мало? Чем не цель жизни? Лучше и быть не может.

Она провела почти двадцать лет, большую часть своей сознательной жизни, на войне. Однажды ее статуя украсит аллею Славы у боевого купола Монт’ир. Будущие поколения тау станут произносить ее имя благоговейным шепотом. Но похвала будет звучать из уст чужих детей, а род Киру прервется на ней.

«Нельзя этого допустить».

«А как же карьера, как же империя? Как же долг? Это бремя не должно было пасть на меня».

«Нет?»

«Нет! У меня был свой план. Я работала как проклятая, чтобы добиться того, чего я достигла. Я продолжила славу отца, а Ору’ми и Ти’рес должны были продолжить наш род».

«Но их больше нет. Теперь это твой долг».

«И тут долг, и там долг, — подумала девушка, — никакой жизни, сплошные обязательства. Нельзя просто делать то, что хочется».

«Тогда вопрос очевиден: чего ты сама хочешь, Тень Солнца?»

«Не знаю!» — выпалила она.

И тут в голову сам собой пришел ответ, настолько очевидный, что девушка остановилась. Казалось, словно кто-то другой шепнул ей верное решение.

«Ты знаешь ответ».

— Командующая, что случилось? — спросил Коу’то.

Он и другие солдаты остановились вслед за девушкой.

— Вы поймали какой-то сигнал? — спросил Сабу’ро, указывая на воротник ее боескафандра.

Девушка посмотрела на них.

— Хочу, чтобы вы знали, — медленно произнесла она, — я отправила сообщение на Т’ау о том, что после эвакуации с этой планеты я намереваюсь воспользоваться Таал Саал’И.

У всех, кроме Холлетта, вытянулись лица. Человек, похоже, не понял смысла ее слов.

Коу’то кивнул и скорбно склонил голову. Сабу’ро же скинул шлем и, вперившись глазами в командующую, выкрикнул:

— Так нельзя!

— Шас’ла, ты забываешься! — рявкнул Коу’то на юного товарища.

Тень Солнца примирительно махнула фузионным бластером. На лице юноши появилось одновременно отчаяние и негодование. Он имел на это право: его образец для подражания, его героиня только что объявила о том, что оставляет службу.

— Пока только намереваюсь, — сказала она, — но весьма твердо намереваюсь.

Сабу’ро, казалось, готов был разрыдаться. Он часто заморгал, поспешно надел шлем, расправил плечи и произнес:

— Я понимаю вас. Благодарю, что сообщили нам, — сказал он и добавил, — если позволите, командующая, я уверен, вы станете отличной матерью.

Лицо девушки озарила усталая улыбка. Она продолжила движение вперед. Сабу’ро следовал за ней по пятам, а Холлетт на миг остановился.

— Что такое Таал Саал’И? — спросил он Коу’то.

— Тебе не понять, — отрезал шас’уй.

Холлетт смотрел на него, ожидая объяснений. Коу’то вздохнул, смирившись с человеческим упрямством.

— Ну, как тебе объяснить? — он помахал в воздухе рукой, подбирая слова. — Это значит «сохранить последнего ребенка». Такова политика тау: если из всей семьи остался кто-то один, он получает право покинуть опасную службу ради продолжения рода.

— И она собирается воспользоваться этим правом?

— Она еще не решила.

Холлетт посмотрел куда-то вдаль, и на губах у него заиграла легкая улыбка.

— Что тут смешного? — грозно рявкнул на человека Коу’то.

Холлетт тряхнул головой.

— Нет-нет, — искренне ответил он, — абсолютно ничего смешного. Для такой, как она, это, должно быть, адски трудный выбор.

Они продолжил спуск.

Вскоре ландшафт снова выровнялся. Земля стала влажной, сам лес тоже менялся. Исполинские деревья с изогнутыми ветвями и нежными цветами уступали место уродливым карликам со ржавыми стволами и длинными космами похожих на паклю листьев. Вскоре им пришлось идти по ручьям, а к обеду тау и вовсе увязли по колено в жидкой грязи. Сверху начинал сгущаться туман.

— Твой Император, случайно, не прослезился от умиления, когда узрел это болото? — спросил Холлетта Коу’то.

Пленному было не до издевок, лицо его покрылось липким потом. Он испуганно озирался по сторонам.

— Ступайте как можно осторожнее и тише. Не делайте резких движений. И ей тоже об этом скажи, — предупредил Холлетт, показывая на Тень Солнца, — у нее броня слишком тяжелая, пусть ходит потише.

— Почему?

Холлетт откашлялся и вытер рот связанными руками.

— Вы что, ничего не чувствуете в своих шлемах?

Коу’то отрицательно покачал головой, но Тень Солнца обернулась через плечо и ответила:

— Я чувствую дым и пепел. Запах гари становится все сильнее. Думаю, возвышенность, по которой мы шли сюда, уже охвачена огнем.

Холлетт принюхался.

— Похоже, мы окружены пожарами со всех сторон.

Девушка остановилась, привалившись к бугристому рыжему стволу.

— Лучше бы полковник Фолкенс боролся с огнем, чем со мной, — сказала она и жадно отпила из своей фляги, после чего глубоко вздохнула, чувствуя смертельную усталость.

— Он не отступится, — ответил Холлетт.

Коу’то устало сел на поваленное дерево и помассировал наколенники. Усталость заставила его забыть о правиле не позволять пленному обращаться напрямую к командующей.

— Почему?

— Думаю, он пытается что-то доказать, — пожал плечами Холлетт. — Он же горец.

Человек откашлялся и посмотрел на своих пленителей. Многие были уже на грани. Этот марш-бросок обессилил их, как и его самого.

— Ах, да, — припомнила Тень Солнца, — эта ваша нелестная кличка.

Холлетт скривил рот.

— Я назвал это двусмысленным прозвищем.

Неожиданно ей стало любопытно. Обычно бесхребетный пленник впервые проявлял характер.

— Объясни разницу.

Струйки дыма резали глаза Холлетту. Он потер лицо рукой, еще сильнее размазывая грязь.

— Это древнее название, — начал он, — его дал нам сам Император задолго до Великого крестового похода. Изначально те, кого называли горцами, жили в диких землях вдали от городов. Они были сильными и независимыми. Они охотились, зная, какого зверя можно убить, а какого не трогать. Они выслеживали добычу в непроходимой чаще и умело использовали особенности местности. Но более цивилизованные люди тех лет, те, что жили в городах, смотрели на горцев иначе. Горожане считали их дикими, несдержанными и неотесанными.

Мы и сейчас такие по сравнению с остальными полками Имперской Гвардии. Для них мы посмешище. Наш полк приписан к одной-единственной планете. Нет, это прекрасная планета, я ничего не хочу сказать, это истинное сокровище галактики, но мы прикованы к ней на веки вечные. Мы всегда были только охранниками. Нас не посылают на задания в другие системы, мы никогда не участвовали ни в одной серьезной боевой операции.

— До этого дня, — мягко поправила Тень Солнца.

Холлетт выразительно посмотрел на нее.

— Вчера был единственный раз на нашей памяти, когда стреляли из лазера. За все время. Ребята всю жизнь мечтали о такой возможности. Им не терпится сразиться с вами, уничтожить вас всех самым решительным и жестоким образом. Так они, наконец, покажут всему Империуму, что тоже не лыком шиты. Если ради этого придется пожертвовать представителями дикой природы, то что ж поделать.

— А ты сам как считаешь?

Холлетт слегка прищурился, обдумывая ответ. Казалось, человек всматривается куда-то вдаль.

— Я знаю, что по-настоящему важно, — загадочно ответил он, поворачивая голову.

Один из воинов огня, охранявших периметр, выбросил в воздух кулак — сигнал о том, что что-то не так. Защелкали взводимые импульсные винтовки. Тень Солнца подала сигнал Коу’то, указывая на Холлетта. Шас’уй коротко кивнул в ответ. Ветер принес какофонию звуков: треск, топот, визг и грохот. Звук нарастал. Тень Солнца сделала шаг вперед, и в тот же миг едва не оказалась сбитой с ног.

Из ниоткуда на них неслось стадо в сотни голов. Оно текло, как река, погребая под копытами все, что попадалось на пути. Тень Солнца оказалась посреди бушующего потока коричневой плоти. Звери проносились мимо нее так быстро, что ей с трудом удавалось различить их силуэты. У них было по четыре очень длинных ноги и вытянутое изящное туловище, покрытое коричневым мехом с белыми пятнышками. Головы некоторых венчали крученые рога, у других было по два непрерывно виляющих хвостика. Огромные глаза животных переполнял ужас, изо ртов валила пена. С топотом они мчались по грязи, превращая и без того вязкую жижу в непроходимое месиво.

Несколько проносящихся мимо тел задели Тень Солнца. Ее развернуло, и в этот миг одно из животных на полном ходу врезалось в девушку. Боескафандр в последний раз спроецировал щит. Мигнул голубой огонек. Зверь отскочил и побежал дальше. Тень Солнца упала лицом в трясину. На расстоянии вытянутой руки от нее оказалось одно из втоптанных в грязь животных. Оно ревело и силилось подняться, но остальное стадо топтало его, даже не замечая. Бесчисленные удары копыт превращали несчастного в месиво из окровавленной плоти и переломанных костей. И вдруг они исчезли столь же неожиданно, как появились. Объятое ужасом стадо оставило болото.

Грязь приятно холодила лицо. Тень Солнца боролась с желанием уснуть прямо здесь. Руки и спина болели. Бегущие в панике животные покорежили боескафандр, вминая куски брони в ее тело. Где-то вдалеке слышались стоны и крики других тау. Словно сквозь туман она почувствовала, как кто-то присел возле нее на колени.

Едва разомкнув веки, девушка увидела рядом с собой того самого мальчика в кадетской форме. Глядя на ее залепленное грязью лицо, он засмеялся. Тень Солнца попыталась подняться, но руки ее не слушались.

— Кто ты? — с трудом произнесла девушка, вновь падая лицом в грязь.

— Командующая, — тихо произнес чей-то голос, — это я, Сабу’ро.

Тень Солнца открыла глаза. Ребенок исчез. Вместо него рядом с девушкой сидел юный шас’ла, без шлема и очень напуганный. Когда Сабу’ро помог ей подняться, девушку еще слегка пошатывало.

— Командующая, вы в порядке?

Тень Солнца огляделась, чтобы убедиться, что никто больше серьезно не пострадал. Воины огня помогали друг другу подняться из болотного месива. Ей очень хотелось ответить «Нет». Она чувствовала себя так, словно разваливалась на куски, но командир обязан поддерживать моральный дух своих подопечных. Поэтому, ради Высшего Блага, она солгала:

— Лучше не бывает.

— Нет, нет, нет, только не это! Тупая скотина, — бормотал Холлетт.

— От чего они бегут? — спросил Сабу’ро, пытаясь не обращать внимания на паникующего человека.

Тень Солнца откашлялась.

— Думаю, от пожаров. Возможно, здесь в низине достаточно сыро, чтобы спастись от огня…

Голос ее сорвался, когда земля под ногами вздрогнула. По жидкой грязи пошла рябь. Нечто огромное преследовало убегающее стадо. Коу’то с трудом выбрался на середину болота и, поднимая кулак, прокричал:

— Ирес шас’ка момиу!

Это был приказ воинам огня занять позиции вокруг и приготовиться отразить атаку.

— Сабу’ро, — выкрикнул он, — охраняй пленного.

Юный шас’ла подбежал к Холлетту с импульсным ружьем в руках. Человек в панике озирался вокруг. Болотная жижа начинала бурлить. Он поднял глаза на Коу’то и заорал:

— Идиоты, уходите оттуда!

— Сабу’ро, — рявкнул Коу’то, — усмири его!

Сабу’ро нервно сжимал пальцы на рукояти винтовки.

— Пожалуйста, Холлетт-ла, — прошептал он.

Холлетт не обращал на него внимания.

— Дайте мне ружье! — проорал он.

Коу’то был потрясен этой наглостью.

— Шас’ла, я приказал усмирить пленного!

Что бы ни то ни было, оно стремительно приближалось.

— Дайте мне хотя бы шанс защитить себя!

Тень Солнца посмотрела на Сабу’ро и заметила его замешательство. Усиленными боескафандром прыжками она направилась к дереву, к стволу которого прижимался спиной Холлетт. Сабу’ро отскочил в сторону. Командующая замахнулась, готовясь нанести человеку сокрушительный удар, но не успела. Деревья у нее за спиной разлетелись в стороны перед самым огромным существом, которое ей когда-либо доводилось видеть.

Зверь был размером больше танка и стоял на четырех крепких ногах. Голову его венчали раскидистые толстые рога. Густой коричневый мех покрывал все тело, за исключением более светлого треугольника на груди. Из туши зверя торчала антенна — длинная металлическая палка с обрывками проводов. Синие глаза гиганта казались крохотными по сравнению с остальной тушей, но взгляд их был отчетливо виден из-под массивного надбровья. Животное махнуло в воздухе огромной лапой с пятью изогнутыми когтями и зарычало. В распахнутую пасть мог бы легко поместиться человек. Звериный рык сотряс ветви деревьев.

— Урсалот, — прошептал Холлетт.

Зверь опустил голову и ринулся вперед, целясь рогами в тау. Солдаты Коу’то выстрелили из импульсных винтовок, но животное даже не почувствовало выстрелов. Зверь ворвался в строй тау, словно сошедший с рельсов поезд, и боднул головой, подбрасывая в воздух сразу нескольких солдат. Описав дугу, они рухнули, ударяясь о деревья и бессильно падая в грязь. Тень Солнца круто развернулась и нацелила на зверя фузионные бластеры, однако Коу’то и оставшиеся солдаты пытались остановить животное, нанося безрезультатные удары по его лапам. Они закрывали собой тушу зверя, и девушка не решалась выстрелить, рискуя задеть кого-нибудь из своих. Мир иль’Уолахо уже забрал слишком много жизней.

— Разойдитесь! — проревела она.

Что-то шевельнулось у нее под ногами. Холлетт отчаянно завопил, но его крик растворился в общем гвалте, когда болото словно взорвалось. Из толщи грязи появились змеевидные существа, каждое вдвое длиннее боескафандра командующей. Наиболее широкой частью тела у них были головы с высоко посаженными круглыми глазами и огромными пастями. Сразу за головами торчали костяные плавники со зловеще загнутыми шипами на концах. Твари разинули рты, демонстрируя челюсти, полные мелких и острых как иглы хищных зубов. Тела существ покрывала мягкая эластичная серо-зеленая чешуя. Змеи атаковали одновременно воинов огня, урсалота, Сабу’ро и Тень Солнца.

— Что это такое? — выкрикнул Сабу’ро.

— Болотные охотники, — ответил Холлетт. — О, Трон…

Тень Солнца вступила в бой. Она выстрелила в двух охотников из бластеров. Существа разлетелись на куски, брызнув омерзительным фонтаном жижи. Их змеевидные тела оказались полыми внутри, заполненными лишь жидкостью и жиром. Внутренности тварей забрызгали серой слизью все вокруг, включая ее боескафандр.

Тау стало не до Холлетта. Пользуясь моментом, он вскарабкался на дерево. Острая кора прорвала его униформу, на руках и ногах появилось множество порезов, когда он, наконец, со стоном взгромоздился на разветвление, упираясь в ствол окровавленными ладонями. Неожиданно ему в голову пришла новая мысль. Пока тау были заняты сражением, Холлетт начал перепиливать веревку, которой были связаны его руки, о ближайшую ветку. Через пару минут веревка поддалась. Освободившись от пут, он потянулся к поясу и надавил на кнопку на одной из многочисленных безобидных на вид клепок ремня. Раздался треск, и человека окружило отражающее поле. Теперь у него были свободные руки и дополнительная защита. Не хватало только оружия. Он окинул взглядом разворачивающуюся внизу баталию.

Вдалеке слева от него воины огня из второй команды пытались прицелиться в болотных охотников, но у них не получалось — длинноствольные винтовки не успевали поворачиваться за юркими змеями. Раздался шквал импульсных выстрелов, но болотные охотники извивались и уворачивались. Заряды энергии, минуя цель, попадали в стволы деревьев и испаряли паклями свисающую с ветвей паутину. Коу’то и его несущий катастрофические потери отряд скрылись из виду за извивающимися чешуйчатыми телами. Где-то рядом урсалот отмахнулся лапой от болотных охотников, разодрав когтями напополам сразу нескольких змей. Под деревом, на котором сидел Холлетт, Сабу’ро прицелился и выстрелил единожды в ближайший клубок болотных охотников. Выстрел продырявил одну из жутких тварей. Она рухнула в грязь и судорожно задергалась. Тень Солнца ринулась им наперерез в усиленном боескафандром прыжке, поднимая брызги грязи. Приземляясь, она ударила тыльной стороной фузионного бластера по голове одной из змей. Череп твари проломился, извергая сгустки слизи. Оставшиеся пять монстров бросились вперед, распахнув пасти. Когти на плавниках царапали боескафандр. Девушка закрыла лицо руками и согнула колени, стараясь удержать равновесие. Не в состоянии больше отбиваться, она чувствовала себя так, словно ее погрузили в лужу вязкого клея. Все движения получались скованными и медлительными. Один из когтей чуть не лишил ее глаза, промахнувшись всего на несколько миллиметров, и оставил на щеке глубокий порез. Девушка изо всех сил старалась удержаться на ногах, погружаясь в вязкую жижу болота. Одна из болотных тварей заглотнула ее правое предплечье вместе с фузионным бластером, и Тень Солнца выстрелила прямо в распахнутую пасть.

Холлетт глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Он ее предупреждал. Дипр-3 хоть и не являлся так называемым миром смерти, но тоже таил свои опасности. Болотистые низменности планеты служили обиталищем многим хищникам, среди которых змееподобные болотные охотники были, пожалуй, одними из наиболее опасных. Они залегали в трясине на долгие дни, впадая в состояние, близкое к спячке. Питательных веществ, которые эти существа впитывали через кожу из болотной жижи, было достаточно для поддержания их жизнедеятельности, но не хватало, чтобы насытить хищников. Почуяв в трясине какое-либо движение, они пробуждались и нападали. Небольшой отряд еще мог бы пройти сквозь болота незамеченным, но топот шагателя «Страж» или продвижение любой тяжелой техники, несомненно, заставляло этих существ выходить на охоту. На этот раз их пробудили олени, глупые и пугливые существа. Урсалот тоже внес свою лепту, влетев в трясину всей своей огромной тушей. «Кстати, — подумал Холлетт, — интересно, что король нагорья позабыл так далеко на юге, вне своего обычного ареала?».

Словно услышав мысли Холлетта, Урсалот взревел и отряхнулся, словно мокрая псина. Змеи разлетись от него в разные стороны. Огромный хищник издал победный рык и бросился через болота, опустив рога. Поднятая широченными лапами волна жижи захлестнула Коу’то и его солдат. Самого шас’уй опрокинуло на спину. Он потерял в трясине ружье и теперь отчаянно шарил руками в поисках опоры. Раскидистые рога урсалота наконец встретили препятствие в виде особенно широкого дерева. По болоту пронеслась новая волна грязи. Ствол с оглушительным треском раскололся на две половинки. Из своего укрытия Холлетт увидел, как волна жижи подхватила Коу’то, бросив его безвольное тело в кустарник. Холлетт перекинул ногу на другую сторону, в очередной раз поранившись о бритвенно-острую кору, и спрыгнул на землю.

Тень Солнца продолжала сражаться со змеями. Краем глаза она заметила, что Сабу’ро пришел ей на помощь, прикладом ружья отбивая болотных тварей от своей командующей. Девушка резко свела фузионные бластеры, зажав между ними один из плавников, и всадила колено в желеобразное тело. Последний охотник бросился в атаку, обвившись вокруг боескафандра девушки. Его распахнутая пасть метнулась в сторону. Сабу’ро вскрикнул. Его левая рука по локоть исчезла в глотке чудовища. Солдат поднял оставшийся обрубок и что-то бессвязно залепетал. Вся его форма была залита темно-синей кровью.

Тень Солнца рискнула избавиться от опутавшей ее твари очередным выстрелом из фузионного бластера. Монстр словно загорелся изнутри и взорвался фонтаном слизи, но тепловая энергия оплавила и часть ее боескафандра. Девушка развернулась, едва успевая подхватить падающего Сабу’ро.

— Веса! — выкрикнула она, — веса!

Обернувшись, Тень Солнца заметила, что урсалота атаковала новая волна болотных охотников. Зверь отбивался и ревел. Вокруг были разбросаны изувеченные тела ее солдат. Никто из них не пошевелился и не откликнулся на ее крик о помощи, зато откуда ни возьмись появился Холлетт. Он подхватил раненого Сабу’ро, взвалил себе на плечи и прокричал:

— Надо уходить! Сейчас, — он кивнул головой в сторону мечущегося в схватке со змеями урсалота, — пока этот зверь отвлек их на себя.

— А как же остальные… — начала было говорить Тень Солнца, но Холлетт уже спешил через болото широкими шагами.

— Они все погибли, даже Коу’то. Я проверил.

Тень Солнца последовала за ним сквозь поросль желтого болотного кустарника и меж деревьев с бритвенно-острой корой. Похоже, человек знал, что делает. Он уверенно и широко шагал по грязи. Сзади по его плащу текла струйка синей крови из раны Сабу’ро. Юноша слабо постанывал при тряске.

Тень Солнца старалась его хоть как-то взбодрить.

— Держись, — сказала она, — ты так нужен нам для завершения миссии.

Спустя несколько минут они начали постепенно выбираться из болота. Грязь под ногами сменилась твердой землей, усеянной камнями. Неподалеку бежал быстрый ручей, но вода в нем была темной от пыли и пепла. Пахнущий гарью ветер еще доносил далекий рев буйствующего урсалота. Холлетт упал на колени посреди ручья и положил Сабу’ро у самого берега. Зачерпнув руками грязную воду, человек побрызгал раненому на лицо. Юноша едва дышал. Пот струился по его лицу, под мышками темнели мокрые пятна.

— А малыш оказался тяжелым, — пробормотал Холлетт.

Тень Солнца остановилась в нескольких шагах. Лицо ее скривилось.

— Воздух становится совсем непригодным, — сказала она.

— Пожар подобрался совсем близко, — задыхаясь, ответил Холлетт и принялся развязывать свой желтый кушак.

Тень Солнца развела руки в стороны и сделала движение, словно пожимает плечами. Фузионные бластеры упали в мутную воду. Девушка опустилась на колени возле Сабу’ро и стянула с него шлем. Юноша был очень бледен, глаза у него закатывались.

— Надо чем-то перевязать ему рану, — сказала Тень Солнца.

— Вот, держи, — ответил Холлетт, отдавая ей свой кушак.

Девушка молча обернула его вокруг обрубка руки юноши.

— Холлетт-ла, в моем боескафандре на бедре есть небольшой отсек. В нем цилиндр. Отверни крышку и подай его мне.

Пока Холлетт возился с цилиндром, Сабу’ро бился в судорогах.

— Простите меня… мне так жаль… — с трудом произнес он, глядя на командующую.

Тень Солнца покачала головой.

— Не бывает личных неудач, — процитировала она, — лишь ступени на пути к Высшему Благу.

Сабу’ро слабо улыбнулся.

— Это слова Аун’ва.

Холлетт передал серебристый цилиндрик Тени Солнца. Она придавила инъектор к шее юноши и не заметила, как Холлетт отступил на несколько шагов, расстегнул пальто и медленно вынул что-то большое из-за спины.

— Я вколола тебе восстановитель тканей, — сказала она Сабу’ро, — он поможет твоей ране затянуться и восстановить кровоснабжение.

— Командующая, вам лучше… бросить меня здесь… Я… я вас только задержу…

— Слишком много жизней оборвалось здесь. Твое имя не продолжит список погибших. Кроме того, в центре связи гуэ’ла мне понадобятся твои навыки, чтобы связаться с флотом. Нам нужно идти дальше.

Сабу’ро закрыл глаза. Тень Солнца зачерпнула еще воды и нежно смочила лицо юноши.

— Он выживет? — тихо спросил Холлетт.

— Надеюсь, что да, — сказала девушка, осматривая повязку.

Кровь Сабу’ро уже пропитала кушак, окрасив желтую ткань в зеленый.

— Хорошо. Тогда встань и медленно обернись.

Тень Солнца нахмурилась и, поворачиваясь, выпалила:

— Ты не смеешь мне приказывать!

Ее глаза расширились. Холлетт стоял возле ее брошенных фузионных бластеров, нацелив на командующую большой пистолет. Оружие светилось изнутри, из дула вытекали струйки дыма.

— Он стреляет плазмой, — просто сказал человек.

У Тени Солнца пересохло в горле. Она знала, что это за оружие. Одного выстрела хватит, чтобы прожечь боескафандр и спалить ее. Она положила голову Сабу’ро на землю и медленно поднялась.

— Где ты его взял? — задала она глупый вопрос.

— Забрал у Коу’то, — ответил Холлетт, не мигая.

Его руки не дрогнули.

Девушка с ужасом осознала, что не знает, что ей теперь делать. Еще ни разу она не теряла контроль над ситуацией столь стремительно. Она привыкла быть главной.

— И что теперь?

Холлетт поднял подбородок.

— «Ты бездарно растратил жизни своих солдат и проиграл». Так ты сказала мне тогда?

Силы покидали девушку.

— Да.

— «Будучи офицером, ты, безусловно, желаешь погибнуть с честью…» Ну, или что-то в этом духе.

— Да, — ответила она, мысленно радуясь тому, что боескафандр поддерживал ее тело. По крайней мере, она умрет стоя.

Некоторое время оба молчали. Ручей журчал у их ног. Воздух все сильнее пропитывался гарью.

— Я не убью тебя, — заявил Холлетт. — Видит Император, я хочу и должен это сделать, но не убью.

Тень Солнца не двигалась.

— Значит, теперь я — твоя пленница?

— Весьма соблазнительно, но нет. Убей я тебя или возьми в плен, итог будет один: твой народ вернется сюда, — сказал Холлетт, указывая куда-то в чернеющее небо. — Это тупик. Если я возьму тебя в плен, они придут вызволять тебя. Если убью — вынуждены будут мстить за тебя. В любом случае они вернутся на орбиту и обрушат на нас все свое оружие. Да, конечно, кое-какие потери они тоже понесут. Может даже, много потерь. Но, в конце концов, они уничтожат и защитный лазер, и всю колонию вокруг своими… не знаю, что у вас там за адские пушки. Моря закипят, леса истлеют и все, что мне дорого, обратится в прах.

Мне остается лишь один выход. Я проведу тебя к центру связи, вырублю системы наведения и позволю твоим друзьям с орбиты вернуться и забрать тебя. Но взамен я тоже кое-что потребую.

Тень Солнца презрительно усмехнулась. Наконец-то она проявилась — всепоглощающая алчность гуэ’ла.

— Ты надеешься на снисходительность, Холлетт-ла? На некое особое отношение к тебе, когда мы захватим эту планету? Думаешь, за твою помощь ты получишь какую-то награду, когда планета станет частью Империи Тау?

Холлетт пожал плечами.

— Меня здесь уже не будет, — ответил он, — вы перевезете меня на другую планету.

Такой ответ полностью обескуражил девушку.

— Что?

— Мне не важно, куда именно. Главное, чтобы моя новая планета не была густо населена. И лишь бы подальше отсюда.

— Ты трус, Холлетт-ла, бесхребетный и подлый трус.

— Так что, мне уйти? Оставить тебя и твоего однорукого прихвостня бродить по горящему лесу в поисках другого офицера Имперской Гвардии, который согласится впустить вас в центр связи?

Тень Солнца прищурилась.

— Так я и думал, — сказал Холлетт, опуская пистолет. — И не глупи, мы оба увязли в этом по уши. Ты не менее виновна в сотрудничестве с врагом, чем я. Так что, мы договорились?

Тень Солнца не могла не восхититься им против собственной воли. Она считала его простым перебежчиком, слишком слабым, чтобы предпочесть благородную смерть. Теперь она понимала, как сильно недооценила его. Им двигало нечто иное, нежели просто чувство самосохранения.

— Ради чего ты это делаешь? — спросила Тень Солнца.

— Мы договорились или нет? — повторил человек.

Рот девушки скривился так, словно она откусила что-то кислое.

— Дао, — ответила она наконец, — Х’ай месме ’хии ваш.

Холлетт ждал.

— Да, — перевела девушка, — мы связаны единой целью.

Он отошел от лежащего на земле оружия командующей.

— Немного излишне витиевато, но сойдет.

Тень Солнца осторожно подошла к фузионным бластерам и зафиксировала их на рукавах боескафандра. Они тихо загудели, набирая энергию. Девушка и Холлетт некоторое время молча смотрели друг на друга, готовые в любой момент спустить курок.

— Давай-ка поднимем его, — сказал человек, указывая на Сабу’ро.

Шлепая по воде, он подошел к юному тау, подобрал его шлем и поставил Сабу’ро на ноги. Раненый еще немного покачивался. Холлетт подал ему в руки шлем.

— Нуни, — невнятно пробормотал Сабу’ро.

— Не за что, — хмыкнул Холлетт и, бросив взгляд на Тень Солнца, добавил:

— Лучше нам придерживаться воды.

Командующая протянула Сабу’ро руку, чтобы тот мог на нее опереться, и они вдвоем пошли вслед за человеком вниз по ручью.

На горящий мир постепенно опускался закат.

Воздух становился все хуже и хуже. В ручей, по которому они шли, то и дело вливались другие потоки, и вскоре он превратился в небольшую речку. По обоим берегам возвышались черные силуэты деревьев, окрашенные оранжевыми бликами. Спустя час путники увидели первое охваченное огнем дерево. Холлетт проверил работу своего отражающего поля и спросил у Тени Солнца:

— Насколько хорошо твой боескафандр защищает тело?

— Без шлема не очень, — призналась девушка, — но генератор защитного поля еще работает, так что сойдет.

— А Сабу’ро?

— Его броня полностью пригодна для неблагоприятных условий.

— Хорошо, потому что как раз в таких мы скоро и окажемся.

Холлетт выудил из глубокого кармана плаща носовой платок, окунул в воду и обмотал вокруг нижней части лица, закрывая нос и рот.

— Теперь ясно, почему ты был против того, чтобы идти строго на юг, — сказала Тень Солнца. — Но ты же не будешь спорить, что идти по дороге было бы не менее опасно.

— Огнем охвачен уже весь лес, так что, теперь это не важно. Твои люди все равно погибли бы. Патовая ситуация.

— «Куда ни кинь, везде клин». Так вы, гуэ’ла, говорите?

— Да, есть такая поговорка.

Девушка неодобрительно покачала головой.

— До чего же вы негативные создания. Вы все видите в худшем свете, никакого оптимизма и надежды на лучшее.

— Можешь считать и так.

— А разве нет? Или у тебя все же есть какой-то стимул бороться за жизнь?

Холлетт промолчал, не поддавшись на ее уловку. Он продолжал молча идти вперед. Тогда Тень Солнца попыталась зайти с другой стороны.

— Ваши жизни беспросветно мрачны. Теперь я понимаю, почему вам так дорог иль’Уолахо.

— Ильуоо… что?

— Иль’Уолахо. Наше название этого мира. Оно означает «место ярких красок».

— У этой планеты уже есть имя.

— Скоро его изменят. Когда мы приведем этот мир к примирению и сделаем его подходящим для жизни, цивилизованным и безопасным, безо всяких нежелательных элементов. И первое, что я прикажу сделать инженерам, это осушить болота, чтобы избавиться от тех змеевидных тварей.

Холлетт едва заметно улыбнулся.

— От болотных охотников? Ну да, хорошенько повеселитесь с ними.

— И еще надо будет расквитаться с тем монстром, что убил моих солдат.

— С урсалотом?

— Мне все равно, как он называется.

— Он не монстр, — ответил Холлетт.

— Судя по тому, что я видела, он чудовище.

— Вовсе нет, — Холлетт махнул пистолетом. — Это лесные пожары выгнали зверя из естественной среды обитания. Он напуган, растерян, и потому мечется и ведет себя агрессивно. Знаешь, не многим посчастливилось видеть столь редкое животное своими глазами. Тем более, такое старое.

— Тогда, возможно, зоопарк будет хорошим решением. Мы отловим его и перевезем в Центральный зверинец на Т’ау, чтобы все могли на него посмотреть, — холодно ответила девушка.

— Делай, как знаешь. Как я уже сказал, меня здесь не будет.

Вскоре охваченные огнем деревья подступили к реке с обеих сторон. Пожар разгорался все сильнее, от него стало светло, как днем. Вокруг не было слышно ничего, кроме треска горящих веток и шипения раскаленного воздуха. Все вокруг залило оранжевое зарево. Оно отражалось от водной глади и от неба над головой. Стало нестерпимо жарко. Огонь просачивался через защитное поле, раскалял броню. Путники постоянно спотыкались, продвигаясь все медленнее. Казалось, время и направление перестали существовать. Во всем мире остались лишь огонь и река, по которой они пытались идти.

Когда наконец они добрались до каменистой полоски земли, где не было леса и нечему было гореть, все трое рухнули на землю. Неподалеку ревел водопад, и Тени Солнца смутно показалось, что она прошла полный круг, и ее спасательная капсула, должно быть, лежит где-то неподалеку, по-прежнему заблокированная и затопленная.

— Мы недалеко от Разлома, — сказал Холлетт, немного собравшись с силами и сняв носовой платок с обожженного лица, — где-то рядом должен быть обрыв и мост через него.

Тень Солнца оставила Сабу’ро и взобралась на большой валун. Света от бушующего за их спинами огня было достаточно, чтобы неплохо разглядеть окрестности. Как и сказал Холлетт, они были на краю гигантского каньона. К западу над пропастью нависал один единственный мост. На той стороне было тихо и темно.

— Ничего не горит, — задыхаясь, сказала девушка, — там, на той стороне, ничего не горит.

Холлетт рывком поднялся.

— Разлом служит естественной преградой на пути пожаров, — сказал он. — Видишь вон тот холм позади моста?

— Более-менее.

— Центр связи находится на его вершине.

— Тогда чего же мы ждем? — сказала Тень Солнца, спрыгивая с валуна.

Все трое пошли вдоль обрыва на запад к мосту.

Огромная каменная арка предваряла вход на мост, и другая, такая же, завершала его с противоположной стороны. От вершин арок к полотну моста тянулись длинные толстые тросы. По обеим его сторонам шли невысокие перила. По прикидкам командующей при такой ширине по мосту могло пройти лишь одно транспортное средство или четыре человека плечом к плечу.

Вокруг все было спокойно и тихо, никаких признаков чьего-либо постороннего присутствия. Они начали переходить. Из разлома дул свежий прохладный ветер, и путники с удовольствием его вдыхали. Мост слегка качнулся у них под ногами, и Холлетт рассмеялся, видя, как испуганно округлились глаза Тени Солнца.

— Так и должно быть. Если бы мост был неподвижным, ветер со временем обрушил бы его.

— Сколько уже простоял этот мост? — спросил Сабу’ро.

— Его построили еще во времена первых поселений. Опорные конструкции сделаны из армированного адамантия. Так что, беспокоиться не о чем. Его может разрушить только прямое попадание из мельтаоружия.

— И все же, должно быть, очень неприятно проезжать по нему, — заметила Тень Солнца.

— Именно поэтому все предпочитают добираться сюда на «Валькириях». Неподалеку от центра связи расположена посадочная площадка. Когда за вами спустится эвакуационный шаттл, он сможет сесть там.

Они добрались до середины моста, самой низкой его точки. Сабу’ро подошел к одному из тросов. Юноша попытался заглянуть поверх ограждения, но безуспешно.

— Далеко до дна разлома?

Холлетт вновь засмеялся:

— Далеко.

Тень Солнца замерла. У нее в боескафандре вдруг вспыхнули сразу несколько пиктограмм. Без дисплея, встроенного в шлем, она не смогла сразу опознать их и теперь вглядывалась в оранжевое зарево.

— Что? — спросил Холлетт, — что случилось?

Ветер принес отголоски рева двигателей, которые уже были знакомы всем троим по первой ночи в лесу — это был звук быстро снижающихся самолетов. Холлетт в панике всматривался в небо.

— Я не вижу их, — завопил Сабу’ро.

— Должно быть, они высоко в небе, — ответил Холлетт.

— И быстро приближаются, — подтвердила Тень Солнца. — Они прямо над нами.

Трое путников что было сил бросились к дальнему краю моста. Двигатели проревели где-то совсем рядом и внезапно затихли. Раздался звук, словно кто-то разглаживает шелковое полотно. Десять солдат гуэ’ла, синхронно спустившись с неба, перекрыли им путь. На всех была броня и шлемы с зелеными линзами. За плечами у них были какие-то неказистые механизмы, подсоединенные к системам энергоснабжения, а в руках короткоствольные крупнокалиберные ружья.

— Не с места, ксеносы! — гаркнул один из солдат.

Холлетт развернулся на месте, но путь к отступлению отрезали еще десяток солдат.

— Ты! — прорычал один из них. — Поднять руки, чтобы мы их видели!

Сверху пролился столп яркого света. «Валькирия» кружила у них над головами, постепенно снижаясь, пока не опустилась на мост позади группы, блокировавшей путь к центру управления. При приземлении короткие крылья задели оба кабеля, удерживавших мост. Тень Солнца щурилась, ослепленная ярким светом иллюминаторов. Из открывшейся двери «Валькирии» показался одинокий силуэт.

— Я же говорил, что мы снова встретимся, — выкрикнул голос из-за иллюминатора.

— Фолкенс, — презрительно усмехнулась Тень Солнца.

Полковник шел к ней той небрежной походкой, которой обычно прогуливаются по собственному саду, заложив руки за спину. На нем была форма, очень похожая на ту, что носил Холлетт. На бедре висело оружие, напоминавшее саблю. Ослепленная светом Тень Солнца с трудом могла различить его черты: орлиный нос, упрямый подбородок и высокие скулы. По обеим сторонам от него собиралось все больше солдат. Девушка насчитала около сорока, и все были в тяжелой броне и хорошо вооружены.

— Полковник Фолкенс, — поправил он своим бархатным сладким голосом и слегка наклонил голову. — Это ты, Холлетт?

— Здравствуйте, сэр, — едва слышно ответил Холлетт.

— Так это был ты у озера Слез. Ребята уверяли, что видели тебя, но я им не поверил. Корделл Холлетт ни за что не позволил бы пленить себя. Он слишком хитер.

Солдаты у него за спиной расхохотались. Фолкенс подошел достаточно близко, чтобы Тень Солнца смогла как следует рассмотреть его лицо. Глаза полковника сияли, рот растянулся в улыбке хищника, играющего с загнанной жертвой.

— Черт, Корделл, ты так предсказуем. Помимо основной колонии, центр связи — единственное место на всем континенте, куда ты мог отправиться. Неужели ты думал, что я не догадаюсь об этом?

— Ну, вообще-то, — ответил Холлетт, — я в глубине души надеялся, что ты займешься пожаротушением. Знаешь ли, так велит тебе долг.

Фолкенс небрежно отмахнулся от него рукой и переключил внимание на Тень Солнца.

— Ну, а ты? Не желаешь ли сдаться? Может, ты решишь отдаться мне на милость?

— Не желаю. Да и не думаю, что ты пощадишь меня, даже если я попрошу.

Фолкенс качнулся на каблуках.

— Совершенно верно. Но это было бы забавно.

Раздался очередной взрыв хохота. Солдаты начали выкрикивать оскорбления в адрес тау. Фолкенс явно наслаждался моментом.

— Нет? Уверена? Ну и ладно.

Он развернулся и пошел к своим солдатам.

— Не слишком эпичное завершение истории, но, что ж поделать. Первый отряд, второй отряд, оружие к бою!

Двадцать ружей нацелились на них. Холлетт и Сабу’ро замерли в немом оцепенении, но только не Тень Солнца.

— И что, это все? Ты просто прикажешь своим солдатам пристрелить меня? — выкрикнула девушка.

— Кажется, я уже достаточно ясно дал это понять, — самоуверенно отозвался Фолкенс. — Первая линия, целься!

Тень Солнца развела руки в стороны.

— Может, все-таки разберемся один на один, как командир с командиром?

Фолкенс презрительно хмыкнул.

— Я не хочу марать свой меч о тебя.

— Значит, правду говорят о горцах: вы не воины, а деревенщина в военной форме.

Солдаты прекратили насмешки. Наступило секундное молчание, потом один из них выкрикнул:

— Разберись с ней, полковник! Покажи ей!

Остальные солдаты поддержали его дружным гвалтом. Фолкенс снова сделал шаг вперед, картинно обнажая меч. По лезвию пробежали крохотные голубые искорки.

— Тише, ребята, — выкрикнул он, — будет вам представление.

Тень Солнца отступила на несколько шагов. Будь она без боескафандра, у Фолкенса было бы явное преимущество. Как ни прискорбно, люди обладали более быстрой реакцией, чем тау. Однако боескафандр усиливал ее движения, делая ее стремительнее и быстрее любого обычного гуэ’ла. Тем не менее, когда Фолкенс бросился в атаку, он едва не застал ее врасплох. Девушка повернулась боком, и меч полковника прошел в сантиметрах от ее груди. Пока противник восстанавливал равновесие, Тень Солнца всадила копытце в нижнюю часть его живота.

Полковник упал на спину, громко ударившись спиной о настил моста. Зрители охнули, посыпались ругательства, но Фолкенс один прыжком поднялся на ноги. Его взгляд скользнул по новой вмятине на броне и остановился на Тени Солнца. Солдаты подначивали его из-за спины. На этот раз он подошел к ней осторожнее. Противники начали медленно кружить по мосту.

— Это был хороший удар, девочка, — сквозь зубы произнес Фолкенс, — но второго не будет.

— Ты много болтаешь.

— В самом деле? — спросил Фолкенс и нанес два резких удара. Тень Солнца оба раза уклонилась.

— Ты понимаешь монт’ка, — сказала она, — но излишняя самоуверенность делает тебя небрежным.

Наперекор ее словам Фолкенс сделал выпад, метясь ей в левое бедро. Тень Солнца уклонилась от удара, но слишком поздно поняла, что это была уловка. Завершив ложный выпад, полковник резко крутанул силовой меч и ударил чуть выше и правее. Похоже, ему удалось обмануть ее защитное поле и с легкостью прорезать броню в области правого плеча. Из раны брызнула кровь и струей потекла по руке Тени Солнца.

Фолкенс грациозно отскочил назад и повернулся боком, принимая защитную стойку. Меч он держал прямо перед собой. Тень Солнца атаковала. Полковник присел, перекатился и в движении рассек ей ногу.

Тень Солнца развернулась. На глаза ей попались до смерти перепуганные лица Сабу’ро и Холлетта. На воротнике боескафандра настойчиво мигали два индикатора. Девушка опустила взгляд, с ужасом осознавая, что на левом бедре у нее появилась глубокое рассечение. Наполнитель боескафандра расширился, сдавливая рану, но это не помогло. Сквозь длинную прорезь в броне уже хлестала кровь.

Солдаты Фолкенса кричали и улюлюкали все громче, наслаждаясь представлением. Лицо полковника стало предельно серьезным, без малейшего намека на легкомыслие. Тень Солнца вновь атаковала его, покрыв разделяющее их расстояние за мгновение ока. Они практически столкнулись, когда девушка начала молотить по нему корпусами фузионных бластеров. Его защитное поле засияло, поглощая удар за ударом. Девушка пнула его в живот коленом, и, когда он согнулся от боли, попыталась перебросить противника через себя, но Фолкенс ухитрился вывернуться из ее захвата и откатиться в сторону. Он казался слегка дезориентированным, когда ухватился свободной рукой за один из тросов подвесного моста. Тень Солнца повернулась к нему. Левая нога практически не слушалась ее. Пальцы обескровленной правой руки онемели. Очевидно, порезы были очень глубокими, возможно, до кости. Боескафандр уравнял их физические возможности, но, вероятно, Фолкенс оказался просто более опытным в рукопашной схватке. Не долго думая, девушка прицелилась в него из обоих фузионных бластеров и выстрелила.

У Фолкенса округлились глаза. Он едва успел отскочить прочь с линии огня, опалившего ему плащ. Зато трос, удерживавший подвесной мост, растаял. С оглушительным треском он оторвался от настила и взвился в ночное небо. Тень Солнца обернулась, ища глазами своего врага, но в этот миг весь мост задрожал так, словно его могучей рукой тряс неведомый великан. Весь мир накренился. Левая нога девушки, казалось, растворилась. Она упала на одно колено и в этом миг заметила Фолкенса. Фонарь «Валькирии» освещал его сзади, создавая впечатление, словно у него над головой и плечами сиял нимб. Он замахнулся и опустил меч.

Удар был так точен, а меч зловеще остр, что в первый миг она даже не почувствовала боли. Фолкенс поставил ногу ей на грудь и извлек из ее тела меч. Тень Солнца пыталась встать, но в легких словно не осталось больше воздуха. Она упала на землю, задыхаясь. На воротнике боескафандра загорелся красный индикатор. Солдаты пришли в истерический восторг. Фолкенс победоносно поднял окровавленный меч и улыбнулся. Он медленно повернулся кругом, принимая восхищения и похвалу своих солдат. Его плащ по-прежнему горел.

Тень Солнца наконец смогла вздохнуть, но тут же подавилась кашлем. Из носа и рта у нее текла синяя кровь. Фолкенс неспешно подошел к ней и занес меч для последнего удара. В этот миг она услышала крик Холлетта. Он нырнул вперед, обхватил Фолкенса за пояс и бросил на настил моста. От соприкосновения их защитные поля заискрили. Холлетт отчаянно молотил Фолкенса по голове и лицу. Полковник потянулся за мечом, но Холлетт перехватил его запястье. Мужчины боролись, рыча и скаля зубы. Фолкенсу удалось упереться ногой в грудь противника и отшвырнуть его. Холлетт ударился о настил, но, опираясь на руки, поспешно поднялся. Фолкенс тоже встал и вытер кровоточащий нос перчаткой.

— Ты предатель и еретик! — закричал он. — Ты якшаешься с врагом!

Холлетт поднял руки.

— Эмметт, ее нельзя убивать! Ты просто не понимаешь…

Фолкенс ничего не ответил. Он лишь взмахнул клинком. Холлетт попятился, но мост висел уже диагонально, и он оступился и упал. Фолкенс ударил его ногой в бок. Холлетт уцепился за ногу полковника и сбил того с ног. Он упал, но перекатился и вновь поднялся на ноги, тяжело дыша.

— Смотрите-ка, кто перестал трусить, — презрительно сказал полковник.

— Я никогда не трусил.

Он вновь бросились друг на друга. Холлетт перехватил запястье Фолкенса, отворачивая прочь от себя искрящийся силовой меч. Полковник, корчась, ударил противника лбом в лицо. Послышался треск ломающихся хрящей, лицо Холлетта залила кровь. Он отшатнулся, оглушенный ударом. Фолкенс сделал резкий выпад, всаживая меч в грудь бывшего однополчанина. Ни броня, ни силовое поле не уберегли Холлетта от клинка. Он шумно вдохнул и опустился на колени. Фолкенс вытащил свой меч и отступил на шаг. Поверженный противник повалился на бок. Всего в нескольких сантиметрах от него Тень Солнца отчаянно пыталась снова заставить свое тело дышать.

На этот раз Фолкенс не бравировал своей победой. Он больше не красовался перед солдатами и не напрашивался на комплименты. Он стоял, согнувшись от боли, и дыша почти с тем же трудом, что и его поверженные враги.

— Не надо… — попытался сказать Холлетт, — Эмметт… ты погубишь нас всех…

— Нет, — ответил полковник, выпрямляясь и зажимая рукой рану на бедре, — не всех. Только тебя и твоих новых друзей…

Он, прихрамывая, приблизился к Тени Солнца, практически волоча меч по настилу.

— Холлетт-ла, — через силу сказала Тень Солнца, — держись!

Перекатившись, она выстрелила из обоих орудий во второй подвесной трос. Яркие лучи испарили цель. По всей длине конструкции пробежала серия остаточных взрывов. Мост дернулся.

Фолкенс обернулся, пытаясь понять, что заставило мост задрожать. Когда он осознал, что происходит, у него буквально отвисла челюсть.

— Прочь с моста! — истерически завопил он, бросаясь к «Валькирии». — О, Бог-Император! С дороги, все…

В этот миг с оглушительным скрипом весь мост начал рушиться. Тот конец, что был на стороне, где буйствовали лесные пожары, резко накренился над пропастью. Уцелевшие кабели со стороны центра связи заскрипели и растянулись. Широкие зазубренные трещины побежали по настилу в сторону «Валькирии». В нескольких местах рокритовое покрытие вздулось и разорвалось, выпустив наружу обломки опор и прочей арматуры. В следующий миг все, кто был на мосту, соскользнули в пропасть.

С помощью реактивного ранца Тени Солнца удалось замедлить падение настолько, чтобы ухватиться за одну из балок, не напоровшись на нее. Девушка обхватила ее обеими руками. Глядя вниз, она увидела, как падают в пропасть солдаты, недавно блокировавшие им путь к отступлению. Они отчаянно барахтались, ища, за что ухватиться, но, не находя опоры, беспомощно летели в чернеющий разлом.

Мост накренился еще сильнее. Теперь он висел над пропастью практически вертикально, словно построенная безумцем прямая дорога в глубины провала. Девушка подняла голову и увидела, что на нее сверху сыплются тела оставшихся солдат. Холлетту удалось ухватиться за перила, обхватив одной рукой перекладину и просунув ногу меж двух балясин. Другой рукой он едва удерживал Сабу’ро, болтавшегося над пропастью.

Мучительно медленно «Валькирия» опрокинулась на бок и заскользила по настилу. Она смяла под собой не менее двадцати солдат Фолкенса, застрявших в переплетении тросов и перекладин. Некоторые пытались убежать от падающего на них самолета, других сминало в кашу его корпусом, прежде чем скинуть в бездонную пропасть внизу. Двигатели «Валькирии» взревели, корабль приподнялся и развернулся, но лишь немного. Словно пойманная птица, он запутался в оборванных тросах, и они тянули его вниз. Тени Солнца удалось разглядеть лицо Фолкенса в кабине пилота, отчаянно пытающегося высвободить машину из пут.

Она не хотела просто так отпускать его. Неподалеку над собой она заметила изогнутый внутрь кусок перил. За него цеплялись трое. Отпустив балку, за которую держалась, Тень Солнца взмыла вверх с помощью реактивного ранца. Она приземлилась на уступ среди человеческих тел, сплюнула сгусток синей крови и нацелила фузионные бластеры на Фолкенса. Полковник потянул рычаги так, что у него на шее проступили жилы. Неуклюжая машина ревела, не желая слушаться его, но все же постепенно поддавалась, поднимаясь понемногу выше над переплетением тросов и обломков, значительная часть которых застряла в шасси и обмоталась вокруг хвоста и крыльев.

Когда машина поравнялась с Тенью Солнца, девушка выстрелила.

Лучи пронзили брюхо корабля. Броня «Валькирии» просто перестала существовать, распавшись на молекулы. Полосы раскаленной добела материи расползались от места попадания по всему корпусу. Воздух в кабине начал плавиться. «Валькирия» закрутилась, словно отброшенная ребенком игрушка. Тени Солнца показалось, что она увидела, как в плавящейся кабине пилота мелькнула рука полковника, и в следующий миг самолет взорвался. Куски двигателя и мелкие обломки полетели в пропасть, составляя за собой красновато-рыжие хвосты. Когда они наконец достигли дна разлома, донесся глухой и очень далекий звук.

Девушка не знала, сколько времени она просидела на своем импровизированном насесте. Дышать было тяжело и больно, но ночной воздух приятно холодил лицо. Наконец она услышала голос Холлетта, звучащий откуда-то неподалеку. Девушка подняла голову.

— О, отлично! Значит, ты все-таки не умерла, — сухо сказал Холлетт. Они с Сабу’ро осторожно карабкались вверх по обломкам перил.

— Нет, — тихо сказала девушка, — пока еще нет.

— Командующая, вы сможете подняться наверх? — спросил Сабу’ро.

Тень Солнца слабо кивнула и вновь сплюнула кровь.

Уже светало, когда все трое наконец взобрались на вершину разлома. Там, откуда они пришли, по-прежнему бушевали пожары. Путники легли на землю, полностью обессиленные, и молча смотрели на горящий вдалеке лес.

Наконец Холлетт поднялся и захромал по извилистой дорожке, ведущей к центру связи.

— Пошли, пора звонить твоим друзьям, — сказал он.

На взлетно-посадочной площадке царил полнейший хаос. По всему рокритовому полю садились корабли тау цвета охры. Из некоторых выгружались солдаты, другие доставляли оборудование для ученых из касты земли. Специалисты разгружали ящики и запасы продовольствия. Торговцы из касты воды осматривали свои товары. Пилоты инспектировали самолеты и проводили мелкий ремонт. С каждого флагштока свисали горчичного цвета полотна, провозглашавшие, что планета иль’Уолахо, прежде называвшаяся Дипр-3, перешла под юрисдикцию Империи Тау. На Тени Солнца были свои символы — длинное фиолетовое полотно, официальный знак траура. Сабу’ро по пятам следовал за ней, облаченный в новую форму со знаками отличия шас’уй. Свой шлем он держал под мышкой. Они зашли в тень, отбрасываемую защитным лазером — огромным сооружением, уходившим так далеко вверх, что вершина его ныряла в свинцовые от дыма облака.

Тень Солнца указала куда-то вперед. Сквозь общую сутолоку она заметила Холлетта, сидевшего на груде чемоданов и сумок. На нем были высокие сапоги с заправленными в них простыми серыми брюками и коричневая кожаная куртка поверх некогда белой рубашки. Плазменный пистолет покоился в кобуре у него на бедре. Переносица майора была перетянута большой белой повязкой, испещренной серебристыми микросхемами.

Оба тау остановились. Сабу’ро даже слегка поклонился, приветствуя человека.

— Здравствуй, Холлетт-ла, — весело сказал он. — Как твое самочувствие?

Холлетт прикоснулся к повязке на носу и ответил:

— Знаешь, все практически зажило. Ваши медики, похоже, кое в чем разбираются, — затем он перевел взгляд на Тень Солнца. — А как твоя нога?

Тень Солнца достала небольшой планшет с данными.

— Это координаты твоего переезда. Покажи их пилотам, и они доставят тебя в место назначения.

Холлетт принял планшет и убрал его в нагрудный карман.

— Где это?

— Колония номер двадцать три, — ответил Сабу’ро. — Я сам выбрал для тебя это место. Населенность космопорта низкая, но в нем мирно соседствуют представители совершенно разных культур. Думаю, время от времени ты даже будешь встречать там других людей.

— Нуни, — ответил Холлетт.

— Подожди благодарить, пока не доберешься туда, — хмыкнула Тень Солнца, — это та еще позабытая всеми дыра.

— Уверен, мы как-нибудь приживемся там, — сказал Холлетт, глядя на груду своих пожитков, и поманил кого-то пальцем. Из-за сумок выглянула девочка лет пяти-шести, худенькая, гибкая и очень хорошенькая, с остриженными чуть выше плеч каштановыми волосами и испуганными карими глазами, недоверчиво смотрящими на синекожих незнакомцев. К груди малышка прижимала потрепанную тряпичную игрушку, изображавшую какое-то четвероногое животное. Девочка выбежала из-за сумок и прижалась к Холлетту.

— Папа, кто это? — спросила она.

Холлетт взял ее на руки и крепко прижал к себе.

— Не беспокойся, — сказал он, целуя ее в щеку.

Тень Солнца была поражена.

— Это твоя дочь? — хрипло спросила она.

— Да, ее зовут Джаная.

— Где же она была все это время? — поинтересовался Сабу’ро.

Холлетт облизнул пересохшие губы и кивнул в сторону защитного лазера. Вокруг основного сооружения примостилось множество домиков гражданских специалистов и бараков гвардейцев.

— Здесь у нас располагались основные жилые помещения.

Сабу’ро вдруг громко вздохнул, осознавая очевидное.

— Если бы мы… Если бы флот обстрелял это место с орбиты…

Откуда-то сзади раздался протяжный раскатистый рев, похожий на сигнал противотуманного маяка. Это целая армия представителей касты земли боролась с огромной клеткой, пытаясь загрузить ее в грузовой шаттл. Внутри урсалот оплакивал свою судьбу.

— Король лишился трона и владений, — грустно пробормотал себе под нос Холлетт.

— Что с ним теперь будет? — спросила Джаная.

— Не знаю, милая. Думаю, у него теперь будет новый дом, как и у нас с тобой.

На руке у Сабу’ро трижды пискнул гибкий экран. Юноша посмотрел на него и шепотом сказал:

— Командующая, это сообщение с судна Кор’эль Кен‘хита. Они получили послание с Т’ау, адресованное лично вам.

— Мой шаттл неподалеку, — ответила девушка, — попроси их перенаправить сообщение туда.

Она последний раз взглянула на Холлетта, нянчащегося с дочуркой.

— Так вот, ради чего все это? — спросила она.

Холлетт не ответил, и лишь крепче стиснул малышку в объятиях. Тень Солнца развернулась и пошла сквозь толпу к своему кораблю. Сабу’ро собирался последовать за ней, но, взглянув, как испуганная девочка прячет лицо в плече у отца, почувствовал, что должен что-то сказать напоследок.

— Об урсалоте будут хорошо заботиться. В нашем зверинце работают только самые лучшие ксенологи.

Тень Солнца уже стояла на пороге шаттла. Сабу’ро последовал за ней в темноту пассажирского отсека. Когда они сели, он активировал большой экран на изогнутой переборке шаттла.

— Мы готовы! — объявил он.

На экране появилось сухое морщинистое лицо Аун’Ва. Он восседал за огромным белым письменным столом. На голове ауна был высокий головной убор.

«О’Шассера, — сказал он, — я надеюсь, что это сообщение застанет тебя в благополучии и добром здравии, а все твои начинания получат успешное завершение. Члены Аун’т’ау’рета получили твое предыдущее послание. Оно вызвало долгие обсуждения. Совет решил, что ты имеешь полное право воспользоваться Таал Саал’И. Мы находим весьма мудрым твое решение оставить службу ради того, чтобы полностью сконцентрироваться на создании семьи. Вся империя понесет страшную потерю, если род Киру прервется. Если возвращение на Т’ау — это твое окончательное решение, мы встретим тебя здесь со всеми полагающимся почестями.

Но я хотел бы высказать не только мнение членов Аун’т’ау’рета, но и свое собственное. Тень Солнца, когда я впервые встретил тебя, ты только начинала обучение, но уже тогда я знал, что ты станешь особенной, той, что однажды поведет вперед всю империю. Я делал все возможное, чтобы помочь тебе. Я использовал свое влияние, чтобы добиться для тебя самых опасных и сложных заданий, потому что чем жарче горнило, тем острее клинок.

Твой отец знал об этом, и не только знал, но и одобрял. Он никогда не говорил тебе, как сильно он гордился тобой. Однажды он признался мне: «В этой девочке я вижу все лучшее, что было во мне». Поэтому он и дал тебе это имя. Ты затмила его славу, и в то же время, ты была светом его жизни.

Я пойму, если ты решишь вернуться домой. Но я также хочу, чтобы ты управляла своими страхами, а не позволяла им управлять тобой. Мы оба знаем, что существует Высшее Благо. Ради него нам приходится чем-то жертвовать, но это самый мудрый, самый правильный путь.

Вне зависимости от того, какое решение ты примешь, Аун’т’ау’рета и я лично будем с нетерпением ждать твоего возвращения».

Изображение погасло. Ни Тень Солнца, ни Сабу’ро не решались пошевелиться.

— Пора убираться с этой планеты, — пробормотала девушка.

Лицо Сабу’ро выражало одновременно нетерпение и беспокойство. Он сглотнул и решился задать мучавший его вопрос:

— Мы возвращаемся на Т’ау, командующая?

Девушка подошла к люку шаттла и посмотрела на царившую на взлетно-посадочной площадке суету. Прохладный ветер приносил запах дыма. Тень Солнца увидела Холлетта. Он все также сидел на чемодане и держал Джанаю на коленях. Девочка играла со своей тряпичной куклой. Потом она перевела взгляд на клетку с урсалотом. Инженерам наконец удалось погрузить ее в шаттл. Потом она увидела мальчика у посадочной рампы. Он был все в той же безупречной кадетской форме и с косичкой черных волос. Тогда, лежа в грязи посреди болота, она спросила, кто он. Теперь она знала ответ. Это был ее сын.

«Тебя могли бы звать Э Рра’Э — «Сын Тени Солнца». Это имя нравилось бы всем — оно прекрасно. Какое приятное сочетание звуков, удивительная гармония. В тебе воплотились бы все мои достоинства, и не только мои. Ты унаследовал бы все лучшее, что было в роду Киру. Ты бы затмил меня, и я бесконечно гордилась бы тобой».

Малыш с надеждой посмотрел на нее и поманил рукой. Он звал ее, просил сойти с шаттла, подойти к нему. Девушка ударила рукой по панели управления, закрывая люк. Все звуки стихли.

— Зачем нам ехать домой, когда еще столько всего предстоит сделать? — ответила Тень Солнца.

Молодой шас'уй радостно улыбнулся.

— Я задам курс на сближение с кораблем Кен’Хита, — сообщил он и гордо направился к кабине пилота.

В наступившей тишине, девушка коснулась рукой холодной металлической двери. Все ее тело обмякло, девушка несколько раз всхлипнула, не в силах подавить рыдание. Из глаз посыпались слезы.

— Мне так жаль, малыш, — прошептала она, — но я не могу.

Она прерывисто вздохнула, шмыгнула носом, и расправила форму.

«Ах, Ору’ми, — подумала Тень Солнца, — как бы ты сейчас посмеялась над своей старшей сестрой».

Она повернулась и пошла за Сабу’ро. Последней из рода Киру предстоит серьезная работа и множество важных свершений во имя Высшего Блага.

Шаттл поднялся в воздух. Тень Солнца увидела свое отражение в стекле иллюминатора. Она больше не плакала. В конце концов, того мальчика, который остался внизу, никогда и не было. А теперь, вдруг осознала Тень Солнца, и не будет.

Энди Чамберс Аркушанская война

В новом мире гостя приветствовала музыка импровизированного оркестра: бой барабанов и лязг тарелок. Казавшиеся приглушенными и далекими звуки гулко растекались в холодном разреженном воздухе. Спускавшийся по рампе единственный пассажир космического челнока не ожидал, что встречать его прибудет целая делегация, пусть даже такая немногочисленная и унылая. Высоко над горизонтом висели два солнца, озарявшие пейзаж пронзительно ярким светом, но почти не согревающие планету. Последние крупицы тепла уносил прочь леденящий ветер, гнавший клубы неприятной мелкой пыли. Невысокие барханчики ржаво-красного песка начинались от самого края посадочной площадки и уныло тянулись на сколько хватало глаз до самого горизонта. Вдалеке возвышались несколько куполов, прямоугольных построек и невысоких башенок, очевидно, и представляющих собой единственную колонию на Аркунаше. Посреди бескрайней пустоши эти оторванные от остального мира грязные белесые домики выглядели одинокими и потерянными.

Гость оказался высоким и широкоплечим. Лицо его покрывали многочисленные шрамы — удивительная особенность для представителя культуры, способной легко излечивать подобные несовершенства. Воин, безусловно, давно вышел из юношеских лет, но еще был полон жизненных сил. Проницательные темные глаза, чуть прищуренные из-за яркого света и колючей пыли, внимательно осмотрели встречающих. Пожалуй, не стоило отказываться от любезно предложенного пилотом челнока респиратора. Среди всей прибывшей на посадочную площадку делегации гость сразу выделил безмятежное лицо рослого начальника колонии и коренастую фигуру ведущего инженера. Худосочный парень с синими метками на лице, игравший в импровизированном оркестре на тарелках, отделился от группы музыкантов и поспешил навстречу прибывшему.

— Большая честь для нас приветствовать столь высокого гостя и великого воина! Не позволите ли мне, никчемному младшему помощнику, сопроводить вас?

— Конечно, я…

Не дожидаясь ответа, помощник попятился, жестикулируя так, словно пытался тянуть за собой собеседника за невидимые путы. Ошарашенный воин последовал за ним, звонко цокая армированными копытами по рампе. После долгих недель, проведенных в путешествии, он наконец ступал на твердую землю.

— Позвольте, я представлю вас друг другу, — младший помощник жестом указал поочередно на широкоплечего гостя и главу колонии. — Великий воин Шас’о Виор’ла Каис Монт’ир. Его высочество принц Аун’о Т’ау Васой Ти’асла.

Обращаясь к рослому ауну, воин опустился на одно колено и склонил голову.

— Аун’о, я польщен, что вы лично прибыли, чтобы встретить меня, но, право, не стоило беспокоиться.

Лицо главы колонии, худое и скуластое, имело форму буквы «Т». Тонкогубый рот кривился в гримасе легкого неодобрения. Отметка небесной преданности сияла над переносицей, словно третий глаз. Когда он заговорил, тон его оказался скучающим и бесцветным, пресное и безучастное бормотание.

— Ерунда, Шас’о. Я счел подобающим прийти сюда, чтобы поприветствовать вас и познакомиться.

Помощник прочистил горло и негромко ударил в тарелки.

— Также, ваши высочества, позвольте представить достопочтенного куратора Фио’уи Ке’лшан.

Кряжистый инженер коротко кивнул воину.

— Нам с вами многое предстоит обсудить, Фио’уи, — вежливо обратился к нему гость, — надеюсь, нас ждет плодотворная совместная работа на благо колонии.

Плосконосый инженер, явно не пребывавший в восторге от перспективы тесного сотрудничества, лишь хмыкнул в ответ. По лицу воина пробежала хмурая тень. Помощник поспешил нарушить неловкое молчание.

— Пожалуйста, пройдемте в главный зал, там нас ждет легкий фуршет.

Воспользовавшись моментом, музыканты вновь ударили в барабаны и тарелки. Представители касты воды проследовали к небольшому полукруглому зданию неподалеку. Гость же чуть задержался, чтобы задать помощнику мучавший его вопрос.

— А где все воины, которыми я прибыл командовать? Странно, что меня приветствовали — хоть и, безусловно, любезно — прочие обитатели колонии, но не они.

Аун’о ответил сам, перебив помощника, уже начавшего было строить витиеватое объяснение.

— Шас’ла дуются у себя в казармах за то, что им запретили приносить оружие на церемонию приветствия. Вот они и заявили, что скорее пойдут голыми, чем безоружными. Видите ли, не хотят позориться перед своим новым Шас’о! И это здесь, на совершенно пустой планете, где кроме нас ни одной живой души. Подумать только, ведь тут и стрелять-то не в кого! — Аун’о коротко хихикнул и вновь придал своему лицу выражение снисходительного равнодушия.

Шас’о окончательно поник.

— Это, вообще, что?

— Это мир такой, босс. Наш мекбосс хочет туда.

Орочий вождь Горбаг Гадогрыз подался вперед, нависая над маленьким тощим гретчином, съежившимся у подножья его трона. Гретчин задрожал, и осколок стекла, который он держал в руках, заходил ходуном, от чего грязно-желтый шар на его поверхности судорожно задергался.

— Мекбосс, говоришь? — проревел Горбаг. Звуки его голоса напоминали камнепад. — Так вот, вождь тут я! Это мне решать, куда мы отправимся!

Гретчин отшатнулся, сметенный звуковой волной и каплями слюны, летящими на него из клыкастой пасти громадного орка. Больше всего ему сейчас хотелось отбросить куда подальше это стекло и спрятаться за приборную панель или забиться в какую-нибудь щель, однако гретчин был достаточно сообразителен, чтобы и думать об этом забыть. Сложный симбиоз между воинственными орками и их хилыми младшими сородичами всегда строился на остром уме и дипломатическом таланте последних. Многовековой опыт предков подсказывал гретчинам никогда не расслабляться и вовремя находить нужные слова, которые порой спасали им жизнь.

— Мекбосс говорит, наши корабли сломаются, если мы не сядем там!

Вождь призадумался. Горящие красные глаза по-новому посмотрели на трясущегося гретчина.

— Что… ты сказал?!

Здоровый зеленоватый цвет лица гретчина сменился мертвенно-белым. Мир в смотровом стекле, которое он по-прежнему сжимал в руках, колыхался из стороны в сторону.

— Мекбосс говорит, дырок очень много. Некоторые дырки такие здоровенные, что ребята из них вываливаются и вся эта, как ее… дышалка вытекает.

Могучая челюсть орка еще сильнее выдвинулась вперед.

— Дышалка? Это ты про воздух, что-ли? Безмозглая ты мелюзга!

— Да, босс!

— И что, мы теперь там застрянем?

Трехметровая туша орка словно сдулась от расстройства. Конец грабежам и набегам. Теперь он со своей бандой головорезов увязнет на этой вонючей планете, где не с кем даже подраться. Ну, разве что, между собой.

— Нет, босс! Мекбосс говорит, там металл есть. Залатаем дыры и рванем дальше!

От такой перспективы Горбаг даже приосанился. Жадно сверкнув глазами, он вырвал у прислужника смотровое стекло. Когтистая лапища орка была размером с самого гретчина, и бедняга, не успев вовремя отцепиться, безвольно повис на одной руке, застряв в кулаке Гадогрыза.

— Есть там хоть кто-то, кого можно прибить?

— Нет, босс, — виновато взвизгнул грот, — совсем ничего путного.

Шас’о обнаружил вверенных ему воинов в казармах, как и говорил Аун’о. Они стояли, выстроившись в шеренги на площади между гаражами и оружейным складом. На каждом солдате был полный комплект брони, плотно прилегавшие пластины которой в ярком свете солнц-близнецов придавали солдатам некоторое сходство с насекомыми. Прямо перед собой они держали импульсные винтовки стволами в небо. Судя по горкам принесенной ветром пыли, доходившим воинам почти до щиколоток, они прождали его здесь уже довольно долго. Шас’о бросил на землю единственную свою сумку так, что в ней что-то громко лязгнуло, набрал полные щеки воздуха и тяжело вздохнул.

— Ну, и что все это значит? — прокричал, вернее, пролаял он голосом, которым обычно отдают приказы на плацу и который разительно отличался от того тона, каким он недавно общался с Аун’о и Фио’эль.

Воин огня с полосками Шас’уи сделал шаг вперед.

— Это был мой приказ, Шас’о, — сообщил Шас’уи. Голос его слегка искажался трансляцией из-под закрытого шлема. — Прошу наказывать за него только меня.

По рядам воинов прошел несогласный шепоток. Лес импульсных винтовок закачался. Шас’о поднял руку, приказывая всем замолчать.

— Правильно ли я понял, что вы отказались выходить из казарм безоружными, не желая опозориться передо мной, встретив меня не так, как подобает воинам?

— Аун’о полагает, что в виду отсутствия противника наши винтовки представляют опасность лишь для нас самих и других членов колонии, — осторожно ответил Шас’уи. — Их высочества считают, что мы недостаточно хорошо обучены и нам нельзя доверять оружие.

— Довольно! Бросить оружие! — рявкнул Шас’о, и все воины немедленно опустили винтовки на землю. — А теперь, снимайте броню. Вы слышали, снять все!

Под пристальным взглядом Шас’о воины несколько неуверенно отстегивали наплечники, снимали нагрудники, набедренные щитки и изогнутые шлемы. Шас’уи оказался симпатичной девушкой с аккуратным «ирокезом» на голове. Остальные, лишившись формы, представляли собой группу юношей и девушек, некоторых из которых лишь ожидало первое испытание огнем. Многообразие их черт говорило о том, что солдаты набирались из разных септов: были среди них и темнокожие уроженцы Виор’ла, смотрящие на него с одобрением, и растерянная стайка бледных воинов Д’ианой, и несколько Са’цеянцев, выполнявших приказ быстро, четко и без раздумий.

Наконец все воины разделись, положили снятую броню на землю и остались в одном исподнем, дрожа от холода. Командир подошел к Шас’уи и пнул ногой аккуратно сложенную стопочку ее брони.

— Эти… предметы не делают из вас воинов! — проорал он прямо в лицо девушке и перешел к следующему солдату. Разбросав и его броню, Шас’о заметил ужас в глазах воина, когда его бесценная импульсная винтовка полетела в грязь. Командир издал короткий хриплый смешок и толкнул одного из солдат в грудь так, что тому пришлось отступить на шаг, чтобы не упасть.

— Воля… способность сражаться, быть воином, — все это не в вашем оружии, не в броне. Это должно быть в вас самих! Воин — это внутреннее состояние. Воин должен быть готов сражаться любым оружием, а если понадобится, то и голыми руками!

Теперь Шас’о всецело владел их вниманием, все взгляды были направлены на него одного. У многих солдат раздувались ноздри, на лицах читалось одобрение. Командующий нагнулся и достал из сумки два посоха из железного дерева, длиной и толщиной в руку. Один он бросил в пыль к ногам воинов, другой взвесил на ладони.

— Ну, кто из вас готов доказать, что он настоящий воин, и сразиться со мной за право носить свой доспех?

Два дня спустя гравитационный бронетранспортер «Каракатица» низко скользил над песчаными дюнами с характерной грацией, за которую и получил свое название. Шас’о с интересом смотрел в мониторы на двойной шлейф пыли, тянущийся за ними на многие мили. Он стоически переносил боль от ушибов, как и другие пять воинов, сидящие рядом в пассажирском отсеке.

Накануне он победил каждого из них один на один, хоть это и заняло всю ночь и большую часть следующего дня. Самые хитрые выждали, пока он устанет, прежде чем попытать счастье. Этим удалось несколько раз ощутимо ударить Шас’о. Затем он позволил им частично взять реванш, выступая против него по двое или небольшими группами. Они были не безнадежны, хоть в большинстве своем и плохо обучены, и абсолютно все неопытны. Главное, сейчас эти воины огня снова почувствовали себя бойцами, а не поставленными в угол нашкодившими детьми. Обернувшись к Шас’уи, командир спросил как можно громче, перекрикивая рев турбин «Каракатицы»:

— Неужели на всей планете нет больше ни одного живого существа?

— Абсолютно ничего: ни растений, ни животных, — Шас’уи старалась, чтобы ее ответ звучал как можно четче и профессиональнее, но командир расслышал в голосе девушки с трудом сдерживаемое волнение. Аун’о в своей непревзойденной мудрости практически заточил воинов огня в казармах во избежание несчастных случаев и излишнего износа оборудования. Сегодняшняя разведывательная вылазка в пустыню стала их первой учебной охотой за несколько месяцев.

— Зато наша колония якобы простирается на три четверти всей планеты, — заметил командующий.

— Это преувеличение, Шас’о. Основная часть колонии располагается здесь, на Аргапской возвышенности. Фио действительно разместили в этом мире множество промышленных станций, но все они невелики, полностью автоматизированы и очень далеки друг от друга.

— Каково их назначение?

— Добыча и очистка металла. Пески, над которыми мы пролетаем, богаты оксидами металлов, а также кремнием и углем. Фио полагают, что это останки некогда населявшей планету цивилизации.

Шас’о удивленно заморгал.

— В тех ознакомительных материалах, что мне предоставили, об этом не было ни слова. Уж не подшучиваете ли вы надо мной, Шас’уи?

Девушка указала рукой на монитор, транслировавший проплывавшие мимо дюны.

— Нет, Шас’о, я не шучу. Все эти пески состоят из ржавчины. Фио не знают, кто жил здесь раньше, гуэ’ла или ор’эс’ла, это было очень давно… — Шас’уи на миг замолчала. — Разрешите задать вопрос, Шас’о?

— Разрешаю. Я ценю дисциплину, но невежество — это оружие в руках наших врагов. Что вы хотели узнать?

— Вас зовут Шас’о Виор’ла Каис Монт’ир. Вы получили два дополнения к своему имени, сражаясь на войне. Сослуживцы прозвали вас искусным бойцом. Должно быть, вы прошли не менее трех испытаний огнем, раз достигли ранга Шас’о…

— Кажется, у вас был какой-то вопрос, Шас’уи. Так, что вас интересует?

— Дело в том, что… я никак не возьму в толк, зачем Шас’ар’тол понадобилось посылать вас сюда? Вы, безусловно, принесли бы больше пользы там, где ведутся активные боевые действия, вместо того чтобы прозябать на этой захолустной планете, нянчась с нами.

— Будучи прилежным радетелем Тау’ва, я направляюсь туда, куда велит мне Высшее Благо, — ответил Шас’о, — если командование полагает, что я буду более полезен здесь, значит, такова моя участь, и я не стану сожалеть об упущенной боевой славе.

Шас’уи посмотрела на него с явным недоверием. Похоже, она гадала, кому и чем он успел насолить. Девушка открыла было рот, чтобы задать очередной, еще более дерзкий вопрос, но «Каракатица» резко накренилась. Воины огня повалились набок, с трудом сдерживая стоны. От падения их уберегли лишь ремни безопасности. На мониторах промелькнул черный разлом, зияющий меж песчаных дюн.

— Это каньон, — пояснила Шас’уи, — геологическая эрозия приводит к появлению подобных…

— Знаю. Хотя бы это было в моих ознакомительных материалах. Значит, мы прибыли к месту назначения. Приготовиться к высадке.

Песчаные ветры со временем сточили обнаженный край каньона, сделав его округлым и гладким. По ту сторону разлома на срезе отвесной скалы виднелись неровные слои всевозможных оттенков красного, коричневого и черного. Внизу, на тридцатиметровой глубине, дно ущелья ощетинилось базальтовыми пиками и наростами, выступавшими из ржаво-красного песка.

Позади Шас’о три обтекаемых силуэта «Каракатиц» синхронно поднялись в воздух и развернулись в сторону базы. Три отряда растерянных воинов огня остались стоять в облаках пыли, поднятых их удаляющимся транспортом. Все вопросительно посмотрели на Шас’о. Настроив передатчик на общую частоту, он обратился к своим солдатам:

— До настоящего момента вы видели в этих ущельях просто очередное препятствие на пути, — начал Шас’о. — Мы прибыли сюда, чтобы вы поняли, что каньоны могут быть как вашим неоценимым союзником, так и злейшим врагом. Ваша учебная задача на сегодняшнюю «охоту» — вернуться на базу незамеченными. Пустыню патрулирует «Каракатица», а в разломе скрываются вражеские следопыты и стрелковые дроны. Вопрос первый: какой путь вы выберите?

— Через каньон, Шас’о, — поспешно ответила Шас’уи.

— Очень хорошо, — кивнул Шас’о, — объясните почему.

— «Каракатица» легко заметит нас на открытой местности.

— Вы недооцениваете следопытов и дронов?

— Нет, но следопытам понадобится огневая поддержка, чтобы остановить нас, а «Каракатица» будет ограничена в маневренности на дне каньона. Дронов-стрелков же при необходимости можно одолеть один-на-один.

— Я согласен с вашей теорией, Шас’уи. Теперь давайте опробуем ее на практике. Прошу всех быть предельно внимательными, завтра мы вернемся сюда уже в боескафандрах.

Выстрелы импульсных винтовок исчертили каньон яркими полосами. Каждую расщелину озаряли мерцающие всполохи. Шас’о с радостью отмечал, что спустя всего неделю с начала тренировочных «охот» воины огня уже делали успехи. «Синий» кадр, в этот раз исполнявший роль «жертвы», застал врасплох своих преследователей, применив классический прием монт’ка — «смертельный удар». Передовое подразделение «красных» оказалось пойманным в ловушку в узкой части каньона, где невозможно было перестроиться. Еще полминуты, и полностью окруженные «красные» сами стали бы «жертвами».

Шас’о и его команда спрыгнули с восьмидесятиметрового обрыва. Пластины их боескафандров «Кризис» сверкнули в ярком свете солнц. Дно каньона с бешеной скоростью неслось им на встречу, но короткие выбросы бело-голубого пламени из реактивных ранцев стабилизировали падение, а в последний момент и вовсе подавили ускорение. Ножные когти из дюросплава синхронно коснулись земли. Трехметровые «Кризисы» вскинули руки с наплечными орудийными модулями, и к ожесточенной перестрелке добавились новые выстрелы плазменных винтовок.

Устроившие засаду «синие» оказались зажаты между боескафандрами и выжившими «красными». Чтобы спастись, «синим» нужно было проявить решительность. Их боеспособности хватило бы, чтобы, сконцентрировав атаку либо на одном из «Кризисов», либо на выживших «красных», переломить ход боя в свою пользу, но «синему» кадру недоставало слаженности. Когда приземлились «Кризисы», они запаниковали. Каждый вел свой собственный бой, не следя за тем, что происходит вокруг. Время было упущено и «красные» начали теснить соперников. Поспешная атака из засады обернулась для «синих» последним рубежом.

— Вы нас обманули! — вспылила Шас’уи дерзко глядя в закрывавшие лицо Шас’о линзы. Ее собственную легкую броню усеивали обесцвеченные пятна в местах попадания «убивших» ее учебных плазменных зарядов.

— Простите, Шас’уи, но в чем именно я вас обманул? — голос его шел из внешних динамиков боескафандра, расположенных где-то в районе пояса.

— Вы же говорили, что будете только наблюдать, но не принимать участия в боевых действиях!

— Говорил. Но в условиях настоящего боя события зачастую оборачиваются совсем не так, как предполагаешь. — Голос Шас’о, абсолютно спокойный и ровный, мгновенно оборвал пламенную тираду Шас’уи.

— Я приношу свои извинения, Шас’о. У меня не было намерений оспаривать ваше учение.

Тяжелый боескафандр, словно живое существо, поднял огромную увешанную оружием руку в знак примирения.

— Нет, это мне следует извиниться, Шас’уи. «Красные» попались в расставленную вами ловушку, здесь мне нечему больше было вас учить. Однако, сегодня вы усвоили для себя кое-что новое. Можете сказать, в чем была ваша ошибка?

— Мы не смотрели за спину, — с горечью признала Шас’уи. — Я была уверена, что они уже попались, и не оставила никого прикрывать тылы.

Шас’о подвел итоги учебной охоты по общему каналу связи, чтобы слышали и «красные», и «синие»:

— Вы хорошо сражались, но ошибки допустили обе стороны. Упускать из виду возможность неожиданного появления новых сил противника во время схватки — типичная ошибка, такая же, как и оголтелое преследование ретирующегося с поля боя врага. Поддаваясь естественному желанию бросить все силы на борьбу с захваченной целью, мы порой забываем о необходимости прикрывать тылы и беречь резервы на случай, если что-то пойдет не так. Извлеките из этого урок.

Шас’уи тем временем внимательно изучала отпечатки от попаданий учебной импульсной винтовки на боескафандре командира. Дождавшись, когда Шас’о закончит изливать свою мудрость, она спросила:

— Это мои?

— Совершенно верно. Хорошая кучность стрельбы, Шас’уи.

— В следующий раз вы мне попадетесь.

По истечении еще двух недель учебных охот главный инженер выразил свое недовольство возросшей нагрузкой по техническому обслуживанию снаряжения, вызванной регулярными тренировками воинов огня. Возвращаясь затемно в казармы, Шас’о заприметил кряжистую фигуру Фио’уи, терпеливо поджидавшего его, прислонившись к стойке ворот, словно языческий истукан.

В тот день они проводили очередную тренировку в боескафандрах. Костюм Шас’о был на пределе износа. Обшивку покрывали царапины и грязь. Забитые пылью механизмы жалобно поскрипывали при каждом движении. В ходе учений выяснилось, что боескафандры отлично проявили себя для поддержки пехоты в ограниченном пространстве каньона, где более крупным «Каракатицам» и «Рыбам-молотам» не доставало маневренности. Единственным недостатком «Кризисов» стало ограниченное время работы. Это означало, что для работы в отдаленных от колонии областях потребуется брать с собой дополнительные топливные элементы. Шас’о как раз обдумывал дальнейшие планы, но появление Фио’уи сбило его с мысли. Остановившись, командир выбрался из боескафандра через открывшийся в груди люк. Едва ли представителя касты земли могла напугать боевая машина, какой бы смертоносной она ни была, однако проявление вежливости по отношению к представителю другой касты никогда не бывает излишним. Фио’уи был уроженцем септа Кель’шан, славящимся упрямством и недоверием к чужакам и в лучшие времена.

— Приветствую вас, Фио’уи, — первым заговорил Шас’о, — вы пришли один, без Пор’ла. Правильно ли я понимаю, что это чисто дружеский визит, а не официальные переговоры?

— Не правильно, — проворчал инженер, — я пришел, чтобы сообщить вам что ваши… вылазки должны прекратиться. У нас здесь уйма важных дел, а мои помощники вынуждены постоянно отвлекаться по вашей прихоти.

— Тренировки — это не моя прихоть, Фио’уи, если, конечно, мы не хотим, чтобы воины теряли боеспособность. Если ваши помощники не будут должным образом следить за каким-либо механизмом, вскоре он перестанет нормально работать. Точно также нельзя отправлять солдат в бой, если они не держали в руках оружия.

Фио’уи не сдавался, воинственно выдвинув вперед челюсть, он заявил:

— Это должно прекратиться. Аун’о требует максимальных результатов.

Упомянув самого Аун’о, инженер развернулся, собираясь уходить, словно это был решающий аргумент.

— Погодите-ка, Фио’уи, — остановил его Шас’о, — почему бы нам не попытаться найти компромисс, даже в отсутствие Пор’ла?

Инженер, казалось, был несколько шокирован подобным предложением, но остановился. Окрыленный собственной дерзостью, Шас’о продолжил развивать свою мысль:

— У меня в подчинении здесь, на Аркунаше, множество свободных рук, не говоря еще о куче ничем не занятых дронов. Обучите моих воинов огня самостоятельно проводить плановое обслуживание, а я направлю их вам в помощь для наблюдения за добывающими и очистными станциями в отдаленных уголках планеты. Результаты превзойдут все ожидания.

Фио’уи насупил брови, обдумывая столь неожиданное предложение. Тон его оставался по-прежнему сердитым, но в глазах промелькнула искорка надежды.

— Шас’ла не согласятся, — угрюмо пробормотал он, — вы, из касты огня, всегда считали ручной труд ниже своего достоинства.

— Смелое заявление, — улыбнулся Шас’о, — на моем месте некоторые из воинов огня потребовали бы сатисфакции за подобное оскорбление достоинства, но я не настолько дремуч и готов взяться за дело вместе со своими братьями и сестрами. Шас’ла выполнят мои команды. Они мечтают быть полезными для колонии. Лишь межкастовые барьеры мешали им внести свой вклад.

— Хорошо, Шас’о. Я должен обсудить ваше необычное предложение со своими. Я… благодарю вас за уделенное время.

Шас’о постоял еще некоторое время у ворот, глядя, как в тусклом свете фонарей шаркающей походкой удаляется инженер. На лице его заиграла улыбка. Еще один оппонент повержен его внезапной атакой. Постояв так некоторое время, Шас’о отправился в казармы, готовить инструктаж к следующей учебной охоте.

Огонь и куски железа вторглись в этом мир из ниоткуда, неся с собой клубы густого черного дыма. Пасмурное небо извергло сразу три пылающих метеора, в клочья изодравших тучи. Издали казалось, словно сами горящие объекты и их дымовые хвосты ползут по небосводу с неестественной медлительностью.

Шас’о наблюдал апокалипсический пейзаж по монитору в информационном центре. Витиеватые символы в нижней части экрана говорили о том, что изображение ретранслируется с металлодобывающей станции где-то на другом конце планеты.

— От Виор’ла Гал’леаф М’шан по-прежнему никаких вестей? — спросил он.

Техники Фио’ла беспомощно пожали плечами. Единственный космический корабль в зоне досягаемости отключился несколько часов назад. Все попытки восстановить связь пока были безуспешны. Фио’уи всеми силами цеплялся за мысль, что причиной сбоя стал метеоритный дождь. Он ткнул рукой в экран.

— Видите, это метеориты, — проворчал инженер, — они разваливаются на лету.

От объектов и в самом деле отделилась горста угольков и устремилась к земле по более крутой траектории. Шас’о покачал головой. Большинство вьющихся спиралью тонких дымовых следов перед самым столкновением с землей заметно выравнивалось. Один из них устремился прямо на добывающую станцию, и на экране мелькнуло нечто огромное, быстро сменившееся статическими помехами.

— Трансляция со станции 7352 прервана, Фио’уи, — виновато сообщил один из Фио’ла.

— Потому что это — штурмовой корабль ор’эс’ла и их десант, а не метеориты, — тихо сказал Шас’о. — Фио’уи, я прошу вас объявить вашим сотрудникам подготовку к эвакуации…

— Не вздумайте, Фио’уи, — прогремел голос ворвавшегося в информационный центр Аун’о. — Ни к чему принимать поспешные решения.

Аун’о остановился у входа, окруженный небольшой свитой заметно нервничавших представителей касты воды. Он смотрел на собравшихся словно учитель, застукавший школьников за каким-то отвратительным или даже противозаконным занятием.

— Прошу прощения, Аун’о, — сухо произнес Шас’о, — но я отвечаю за безопасность колонии и обязан объявить немедленную эвакуацию.

— Из-за горстки пиратов, высадившихся на другом краю света? Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете опасность? Конечно, вас можно понять, должно быть, это так волнительно.

— Я вновь прошу простить меня, Аун’о, но это вовсе не горстка пиратов. Корабли ор’эс’ла подобного размера могут перевозить десятки тысяч их воинов. Нас слишком мало, чтобы дать им отпор, когда они обнаружат колонию. Мы должны подготовиться к передислокации, чтобы быть на шаг впереди противника, пока не прибудет подкрепление.

— Вы, наверное, хотели сказать «если они обнаружат колонию», не так ли, Шаc’о?

— Я имею в виду то, что говорю. Ор’эс’ла весьма скоро обнаружат и другие добывающие станции и, поверьте мне, это лишь вопрос времени, как скоро они выйдут на саму колонию. Ор’эс’ла преодолеют любые расстояния в поисках битвы, Аун’о. Нам необходимо покинуть колонию до того, как они доберутся сюда.

В это время на борту орочьего крейсера Горбаг Гадогрыз, вцепившись в подлокотники капитанского кресла, от души хохотал, глядя, как орков и гротов разметало по всему мостику. Их громогласное вторжение в атмосферу планеты сопровождалось дымом и пламенем. Корабль трясло как, словно по нему одновременно с разных сторон били громадными кузнечными молотами. Горбаг без разбору давил на все кнопки в подлокотнике, пока наконец из динамиков не раздался пискливый перепуганный голос грота.

— Скажи там парням, что пора на выход, и наподдай им от меня пинков под зад для ускорения, — радостно приказал Горбаг. Поскольку убивать на планете было некого, посадка обещала быть самой веселой частью программы, так что он от души наслаждался происходящим. Корпус корабля сотряс грохот ударов — это, словно неоперившиеся птенцы из гнезда, начали выпадать посадочные капсулы и летательные аппараты.

На капитанском мостике в случайном порядке начали оживать мониторы. Некоторые, правда, тут же искрили и взрывались, а остальные по большей части показывали лишь помехи, но на нескольких экранах все же появилось изображение с передних камер летательных аппаратов орков. Отчаянно дергавшийся унылый ландшафт — сплошные песчаных дюны и камни — на одном из мониторов вдруг озарился вспышками оружейных залпов. Горбаг прильнул к монитору, клыкастые челюсти непроизвольно задвигались. На экране мелькнули серебристые башенки и трубы, тут же исчезнувшие в серии взрывов. Гадогрыз от радости пнул ближайшего гретчина, отправив бедолагу в полет по залу.

— Здесь есть, кого убивать! — зарычал он, тыча когтистым пальцем в дрожащее изображение. — Спускаемся скорее!

Из-за некогда безмятежной линии горизонта теперь поднимались клубы дыма. Ор’эс’ла разрушали все добывающие станции, которые только могли найти. По всей видимости, они устроили между собой соревнование — кто быстрее доберется до следующей станции и уничтожит горстку защищавших ее дронов. По флангу от Шас’о сквозь пыль неслись два гравитанка «Рыба-молот». Их обтекаемые фюзеляжи казались небольшими по сравнению с длинными рельсовыми пушками, закрепленными на башнях. По диагонали от них тянулось ущелье. Воины огня занимали позиции между каменных глыб на дне каньона.

Потребовалась почти целая неделя, чтобы убедить Аун’о выпустить воинов огня из колонии. Наконец он согласился, что, по крайней мере, разведывательная операция по отслеживанию противника не помешает. Если бы Аун’о обратил внимание на состав войск, отобранных Шас’о для «разведки», он бы дважды подумал, прежде чем дать согласие. Командир вывел почти полный кадр войск: пять отрядов воинов огня в транспортных «Каракатицах», следопытов, две команды «Кризисов» и эскадрон гравитанков «Рыба-молот», якобы для прикрытия. Но даже в таком составе они сильно проигрывали по численности воинству ор’эс’ла в этом районе.

На горизонте что-то вспыхнуло. Отрегулировав сенсоры своего боескафандра, Шас’о увидел своих дронов, в след за которыми неслись трассирующие снаряды ор’эс’ла. Поднимая облака пыли, дроны подскакивали и петляли, отчаянно пытаясь уклониться. Спустя несколько секунд из-за горизонта показался первый из преследователей — чадящий грубо сработанный летательный аппарат противника. Его носовая часть светилась от непрерывных орудийных залпов. В тот же миг боескафандр Шас’о зафиксировал два мощных выброса энергии — это одновременно выстрелили оба гравитанка «Рыба-молот». Вражеский летательный аппарат растворился в облаке дыма. Горящие обломки еще не достигли земли, когда из-за горизонта показались остальные вражеские силы.

В поле зрения одновременно нарисовались темные силуэты нескольких сотен разнообразных транспортных средств. Поднимая тучи пыли, в сторону Шас’о мчалось полчище дымящих машин. Оба гравитанка развернулись на 180 градусов и пустились прочь, согласно полученным ранее инструкциям, обратив рельсовые пушки в сторону наступающего противника. Когда вражеские корабли приблизились, среди них стало возможным различить несколько танков, мотоциклов, самоходных артиллерийских установок и грузовиков, движущихся вперемешку без какой-либо системы. Они приближались с грацией стенобитного тарана и твердым намерением испепелить гравитанки, не замечая укрывшихся по флангу воинов огня.

Управляемые следопытами невидимые лучи целеуказателей скользили по наступающему вражескому воинству, отмечая жертв для самонаводящихся ракет, единожды выпускаемых тремя замаскированными чуть поодаль «Каракатицами». Изящные ракеты безошибочно нашли цели, оставив зияющие бреши в нестройных рядах противника. Разношерстное машины ор’эс’ла неслись, атакуя во всех направлениях сразу, подрезая друг друга, натыкаясь на камни и опрокидываясь на склонах. Когда и без того быстро редеющее воинство приблизилось на расстояние выстрела, воины огня дали залп из импульсных винтовок, и еще несколько машин взорвались уродливым оранжевым пламенем. Почти покинувшие поле боя «Рыбы-молоты» в качестве прощального подарка выстрелили из вспомогательных орудий, осыпав стрелков и водителей ор’эс’ла сверхскоростной шрапнелью.

Уцелевшие машины орков развернулись и покатили обратно к горизонту, с максимальной скоростью, на которую были способны их колеса и гусеницы. На поле боя осталось не меньше половины от их первоначального числа. Шаc’о хотел вывести в поле отряд «Кризисов», чтобы добить укрывшихся среди обломков выживших и закрепить успех. Если пощадить ор’эс’ла, они вскоре вернутся и будут биться с удвоенной жестокостью. Однако, подавив изначальный порыв, Шас’о приказал воинам отступать к ожидавшим их «Каракатицам». На горизонте уже начали появляться новые черные пятна, неприятель стягивал войска. Пора было готовить новую засаду.

Связь с Аркунашской колонией постоянно прерывалась. Сигнал то затихал, то усиливался, проходя сквозь ионосферу, однако Аун’о удалось более чем внятно выразить свое недовольство даже на крошечном экране внутри боескафандра Шас’о, пока тот вместе со своими уставшими бойцами с трудом тащился по дну каньона. Близилась ночь, время, когда ор’эс’ла прекращают набеги, и изнуренный отряд воинов огня мог скрытно перемещаться от сектора к сектору. Бесконечно долгие дни, проведенные в засадах, боях и отступлениях, вымотали командира не только физически, но и морально.

— Я понимаю вашу озабоченность, Аун’о, — устало ответил он, — но мое личное участие в боевых действиях жизненно необходимо. Как я уже объяснял вам ранее, если ор’эс’ла доберутся до колонии, они уничтожат все и не оставят в живых никого. Единственный способ защитить вас — это продолжать боевые действия…

— Вы переоцениваете свою личную значимость, — упрекнул его Аун’о. — Даже если все это правда — в чем я, честно говоря, сомневаюсь — Шас’уи может командовать и в ваше отсутствие. Разве это не ключевой момент вашей военной философии?

— Оставлять командование на неопытную Шас’уи при данных обстоятельствах — преступная халатность. Я не стану рисковать жизнями своих солдат.

Крошечное изображение дернулось и пошло помехами. Шас’о опасался, как бы Аун’о ни отдал ему прямой приказ возвращаться на базу. Собеседник тем временем смотрел в сторону, разговаривая с кем-то за пределами экрана. Когда он повернулся, Шас’о заметил, что Аун’о сильно побледнел.

— Прибыл курьер от Шас’ар’тол… подкрепления не будет. Проведение частичной эвакуации станет возможным позднее, а пока обитателям колонии приказано держаться до последнего, во имя Высшего Блага.

— Во имя высшего Блага, — повторил Шас’о. Он ожидал, что Аун’о еще что-то добавит, но молчание затягивалось. — Аун’о, вы должны незамедлительно подняться на борт курьерского корабля и покинуть колонию. Это не обсуждается. Если понадобится, я приду и лично усажу вас в корабль. Ваша безопасность — моя первостепенная задача. Ситуация ухудшается с каждой минутой. Бегите, пока еще возможно. Я позабочусь о солдатах.

Крошечная фигурка Aун’о коротко кивнула и исчезла с экранов.

Шас’о посмотрел на цепочку воинов огня, растянувшуюся вдоль каньона, и почувствовал, как тяжкий груз упал с души. Отъезд Аун’о развяжет ему руки. Больше не потребуется отчитываться за каждый шаг и подолгу доказывать необходимость тех или иных действий. Разум его вернулся к текущей расстановке сил. Уцелевшие «Каракатицы» отошли на небольшое расстояние, выслеживая вражеские силы. «Рыбы-молоты» взгромоздились на вершину песчаной дюны, готовые при необходимости отразить атаку с воздуха.

Износ техники пока был незначительным, но его больше беспокоили подходившие к концу боезапасы и топливные блоки. Устроенный незадолго до вторжения схрон с припасами был единственным в непосредственной близости от текущей линии фронта. Из-за риска перехвата и ограниченных ресурсов более поздние схроны размещались всего в одном-двух днях пути от колонии. Слишком близко, но иного выхода не оставалось.

Одинокая фигурка выбилась из цепочки воинов огня и направилась туда, где сквозь песок пешком шли «Кризисы», экономя энергию. Это была Шас’уи. Ее броня была запятнана и исцарапана там, куда утром попал осколочный снаряд ор’эс’ла. Она подняла голову в одноглазом шлеме, с немым вопросом вглядываясь в монитор Шас’о. Он открыл канал связи.

— Поступили вести от Шас’ар’тол. Подкрепления не будет, — просто объяснил ей Шас’о, — придется сражаться с тем, что имеем.

— Еще недавно я сказала бы, что это невозможно, но за последние несколько недель вы столько раз водили ор’эс’ла за нос, что мне кажется, это может продолжаться хоть вечно.

— У нас скоро кончатся припасы, а ор’эс’ла станут осторожнее…

В этот миг в уголке внутреннего экрана «Кризиса» замигало экстренное сообщение от следопытов. Шас’о принял его, и на встроенном мониторе появилось зернистое изображение. От увиденного комок подступил к горлу, а от усталости не осталось и следа. Скопище темно-коричневых силуэтов наступало сквозь сгущающийся мрак. Языки пламени вырывались из выхлопных труб, освещая ржавую технику и гроздями виснувших на ней воинов ор’эс’ла.

— Курс? — запросил Шас’о.

— Движутся в нашу сторону. Визуального контакта пока не было.

— Отступить в каньон! Пусть проходят мимо, мы не сможем…

— Замечена вторая группа, Шас’о!

Картинка на экране сменилась — с противоположной стороны каньона к ним приближалась еще одна вражеская колонна.

— Первая группа прекратила движение, Шас’о. Похоже, они останавливаются на ночлег.

— Установите пять фотонных гранат с максимально задержкой и немедленно отступайте.

— Принято, Шас’о.

Командир переключился на прямой канал связи с Шас’уи.

— Сообщите остальным. Припасы нужно забрать и с предельной осторожностью вынести по дну каньона. Не вступать в бой с ор’эс’ла!

— Шас’о?

— Я задумал кое-что получше.

Шас’о активировал прыжковый ранец и сделал несколько низких длинных прыжков вдоль каньона, стараясь не показываться над его краем. Добравшись до следопытов, он приказал им подсветить целеуказателями те места, куда были заложены фотонные гранаты. Затем он перескочил на противоположную сторону каньона, уже не экономя кончающейся энергии боескафандра. Темные силуэты заполонили песчаные дюны по обе стороны ущелья. Их тени вытягивались в свете разведенных ор’эс’ла нефтяных костров.

Шас’о прицелился из плазменной винтовки по ближайшим мишеням. Они были слишком далеко, но он все же выпустил несколько светящихся зарядов, и тут же отскочил обратно на дно каньона. Спустя мгновение детонировали фотонные гранаты. В их ослепительно ярких вспышках стало невозможным определить, откуда велась стрельба. Алые трассирующие снаряды полетели над каньоном в обе стороны, а за ними последовали и тяжелые боевые.

Заряда энергии в «Кризисе» почти не осталось, но Шас’о вновь оттолкнулся от земли, вскочил на противоположный край каньона и снова выстрелил. Ор’эс’ла открыли массированный ответный огонь. За то короткое мгновение, что Шас’о провел над ущельем, между двумя лагерями противника уже началась ожесточенная перестрелка. Упав на дно расщелины, командир оставил врагов разбираться между собой. Если повезет, они будут перестреливаться так всю ночь.

— О’Шова? — голос Шас’уи дрожал, слова давались ей с трудом.

О’Шова значило «Зоркий Взгляд». Это имя придумали воины огня за время операции в пустыне. О’Шова, Командующий Зоркий Взгляд — шутливое прозвище, ставшее девизом, почти молитвой. Зоркий Взгляд всех видит насквозь, Зоркий Взгляд как всегда перехитрит ор’эс’ла, Зоркий Взгляд неуловим… Теперь оно казалось горьким укором. Угодив в ловушку на Аргапской возвышенности без возможности для маневра, в окружении орд противника, каждый день они проводили в осаде и безумных штурмах. Жертвы были с обеих сторон. Каждый погибший воин огня уносил с собой не менее десятка ор’эс’ла. И каждого погибшего остро не хватало редеющему отряду защитников.

Сегодня жертвой войны стала Шас’уи. Еще одно имя вычеркнуто и без того короткого списка. Она попала под ракетный обстрел, когда пыталась вытащить из-под огня раненого товарища. Ноги и руки ее были переломаны, в тело вошло несколько осколков. Все казалось таким бессмысленным.

— Отдыхай, Шас’уи, — ответил командующий, — только что прибыл еще один челнок. Тебя эвакуируют с планеты.

— Нет! — Шас’уи попыталась приподняться с узкой койки. — Я останусь и буду сражаться!

— Сначала вылечись, а сражаться будешь как-нибудь в другой раз, — холодно ответил Шас’о-О’Шова, как он теперь привык называться. — С такими ранениями на поле боя ты будешь бесполезна.

Шас’уи бессильно опустила голову, но не отрывала взгляда от лица О’Шова.

— Почему они не эвакуируют нас всех? Почему мы все еще здесь?

Он не знал, что ответить. Аун’о улетел, колония была разрушена, а большая часть ее обитателей погибла или разбежалась. Не осталось никаких причин оставаться здесь, но Шас’ар’тол настаивали на продолжении кампании. Поступающие подкрепления были столь малочисленны, что едва перекрывали потери. Контратаковать противника не представлялось возможным. Все, что им оставалось, — лишь бесконечные тактические маневры меж пиков и дюн.

— Я не знаю, Шас’уи, — признался он, — нам остается лишь верить в Высшее Благо.

Град снарядов обрушился на задворки колонии, дробя камни и поднимая клубы пыли. Воины огня окопались за полуразрушенными мастерскими. Свист выстрелов утонул в грохоте взрывов и разлетающейся шрапнели.

Последние несколько недель ор’эс’ла взяли новую манеру — накапливать боеприпасы и расстреливать все их заранее перед непосредственной атакой. Конечно, убивали они теперь гораздо меньше, чем когда проводили короткие и внезапные обстрелы, как только им под руку попадался ящик патронов, однако такая манера ужасно нервировала. Очередная серия выстрелов означала, что ор’эс’ла вновь приближаются.

О’Шова в боескафандре втиснулся в убежище, вырытое вместе с Фио на возвышенности в месте, которое они прозвали горкой. Расщелина соединяла колонию с высокогорной равниной. Наносной песок и пыль постоянно стекали по горке, словно лавина, ограниченная с двух сторон каменными сводами. Ор’эс’ла избрали этот путь, как самый широкий подход к колонии. У подножья «горки» уже валялись полузасыпанные песком остовы разбитых машин, оставшиеся здесь с предыдущих попыток штурма.

Земля дрожала от разрывающихся повсюду снарядов. О’Шова, забившись в укрытие, почувствовал, что и сам дрожит. Обстрел был бесконечным, и это сводило с ума. С неба сыпались снаряды всех калибров, сопровождаемые ревом ракет. Хуже и быть не могло. Алое пламя вырывалось отовсюду, в воздухе разлетались искры. В мир словно вторглись воинственные ревущие великаны.

Внезапно обстрел прекратился. Еще несколько запоздалых снарядов просвистели в воздухе, и дым начал рассеиваться. Послышался рев двигателей и грохот гусениц. О’Шова поднялся из укрытия и увидел, как его воины огня осторожно выглядывают из бункеров и окопов. Их осталось не более четырех отрядов, едва удерживавших позиции на вершине склона. В запасе оставалась всего одна неполная группа. Уродливые танки ор’эс’ла медленно приближались к подножью горки. Пять стальных гигантов в сопровождении многочисленных мелких машин. Позади них по зыбкому песку тяжело ползла еще одна группа из около двадцати единиц техники.

У О’Шова не было слов. Враг никогда раньше не атаковал такими силами. Несколько дронов, на скорую руку переделанных в самонаводящиеся ракеты, устремились в приближавшихся гигантов. Две ближайшие машины превратились в объятые пламенем искореженные обломки. К ним вскоре присоединились еще несколько самоходок — это открыли огонь «Рыбы-молоты» с возвышенности. Воздух пронзали выбросы пламени. Началась дуэль — танки ор’эс’ла открыли огонь по бело-голубым вспышкам рельсовых пушек. Первый подбитый вражеский танк взорвался, второй оказался обездвижен, благодаря попаданию в гусеницу, но продолжал стрельбу, пока очередной рельсовый снаряд не снес ему башню. Пытавшийся выбраться экипаж охватило пламенем.

— Вражеская пехота взбирается по склону, О’Шова!

Из-за танков показались воины ор’эс’ла в кроваво-красной броне. Они карабкались вверх по склону куда быстрее, чем буксирующие танки. По команде О’Шова воины огня открыли по нападавшим прицельный огонь из импульсных винтовок, временно освободив склон от живой силы противника. «Рыбы-молоты» перешли на стрельбу очередями. Их стараниями еще с десяток вражеских машин превратились в горящие обломки. Тем временем ближайшие транспортные средства ор’эс’ла достигли места на склоне, где была заложена цепочка подрывных зарядов. У трех машин разлетелись гусеницы, а остальные завалились набок. Тем временем по склону уже начинала ползти вторая волна машин. Три из них развалились, получив прямое попадание от «Рыб-молотов», остальные же неотвратимо взбирались вверх к зданиям мастерских.

О’Шова вышел из укрытия и подал выжившим членам эскорта знак следовать за ним к окопам у мастерских, держась за наспех набросанными блоками пенометалла, наполовину погребенными под толщей песка. Заряды ор’эс’ла осыпали землю вокруг них. Красные и желтые трассирующие снаряды, выстреливаемые из вспомогательных орудий нападавших, устремились к позициям, которые удерживали воины огня. Бросив быстрый взгляд на мониторы, О’Шова увидел еще несколько вражеских машин, поднимавшихся по склону справа от него. Силуэты «Кризисов» из группы эскорта обнадеживающе мелькали с тыла. О’Шова перемахнул через вершину дюны. Как только он показался, воздух вокруг пронзили трассирующие снаряды. С невероятной для громоздкого бронекостюма ловкостью, командующий зигзагами устремился вниз по склону и укрылся в большом полуосыпавшемся кратере. Спустя мгновение «Кризисы» эскорта заняли позиции чуть ниже и выше по склону.

Тем временем штурмовая группа ор’эс’ла почти достигла вершины «горки». Еще несколько мгновений и позиция будет проиграна. О’Шова захватил в прицел одну из машин и окружавшую ее пехоту. Плазменный заряд попал в технику, а залп умных «ракет» подкосил живую силу. Два других «Кризиса» занялись флангами. Раздались выстрелы плазменных ружей и фузионных бластеров. Почти одновременно в грудь О’Шова ударил тяжелый крупнокалиберный снаряд. Командира выбросило из укрытия на открытое место и распластало на песке. Когда он попытался подняться, системы скафандра зажгли сигналы тревоги. «Кризисы» эскорта бросились на помощь. Одного из них практически разорвало пополам шальным снарядом. Его боескафандр размозжило взрывом, словно гнилое яблоко.

Поредевшие остатки штурмовой группы противника надвигались с поистине огромным ор’эс’ла во главе. Позади нападавших на поле боя смертной тенью сгущались сумерки. О’Шова выпустил плазменный снаряд в грудь вражеского предводителя, но броня монстра выдержала удар. Он продолжал бежать вперед. Из клыкастой пасти рвался наружу оглушительный рев. О’Шова попытался выстрелить снова, но винтовка отказала. Прыжковый ранец тоже не сработал. От монстра его отделяли всего несколько метров.

Яркая вспышка энергии захлестнула ор’эc’ла откуда-то сверху. Ослепительные бело-голубые лучи заплясали от монстра к монстру, превращая их одного за другим в обугленные головешки. Подняв голову, О’Шова расхохотался, узнав затмившие оба солнца треугольные силуэты ракетных миноносцев «Манта». Наконец-то их прибыло достаточно, чтобы эвакуировать всю колонию.

Ауны отказались принять его сразу после эвакуации. Это было даже к лучшему. Увидев на орбите целую флотилию кораблей тау, он был в ярости. Теперь же, по прошествии времени, гнев его остыл и затвердел. За эти дни он успел навестить Шас’уи и убедиться, что она постепенно привыкает к новым протезам. Он заходил и к другим выжившим из Аркунашской колонии и оплакивал вместе с ними погибших товарищей. Когда ауны наконец послали за ним, он был уже почти спокоен.

Триумвират на борту Виор’ла Гал’леаф М’шан состоял из Аун’о Т’ау Васой Ти’асла и еще двух аунов, мужчины и женщины, с которыми О’Шова не был знаком. Они не представились и не проронили ни слова, когда командующего провели в их таинственное опалесцирующее святилище. Аун’о Васой напротив широко улыбнулся О’Шова и попросил свою свиту представителей касты воды покинуть зал. Когда все посторонние вышли, первой заговорила женщина.

— Вы отлично справились с задачей, Шас’о. Ваша каста и весь септ могут гордиться вами. Мы понимаем, что вы опечалены понесенными в ходе кампании потерями…

Она замолчала, когда О’Шова покачал головой.

— Не бывает войн без жертв, — ответил он, — я расстроен другим. В ходе всей кампании мы страдали от нехватки ресурсов и подкреплений, которые, как я теперь вижу, все это время были здесь, совсем рядом. Мои солдаты постоянно вынуждены были превозмогать трудности, которых легко можно было избежать.

Ему ответил незнакомый аун.

— Не в ваших полномочиях оспаривать стратегии, избранные Шас’ар’тол, не так ли?

— Я вправе оспаривать военные стратегии, когда вижу, что они бездарные. А эта стратегия была разработана вовсе не моими достопочтенными коллегами из Шас’ар’тол. — Замолчав, он достал из складок туники пачку копий записей переговоров. — Я проверил.

В разговор вмешался Аун’о Васой:

— Ваше успешное противодействие ор’эс’ла малыми силами позволило нам тем временем собрать значительные резервы. Когда начнется кампания по отвоеванию Аркунаши, мы задавим ор’эс’ла численным преимуществом.

— Другими словами, вы решили пожертвовать жизнями моих солдат ради легкой победы в будущем.

— Мы расставили приоритеты. Во имя Высшего Блага.

Наступило неловкое молчание, О’Шова не смог заставить себя ответить. Аун’о Васой, казалось, был искренне удивлен.

— Шас’о, вы ведете себя так, словно потерпели поражение, в то время как ваши действия фактически обеспечили нам неоспоримую победу.

В приступе гнева О’Шова швырнул распечатки на пол:

— Почему мне не сказали!

Ауны отпрянули от разъяренного командующего, пряча глаза. О’Шова сделал несколько глубоких вдохов и взял себя в руки.

— Вы заставили меня и моих воинов сражаться, думая, что никакой подмоги не будет, в то время как вы просто бездействовали на орбите. Да будь у меня достаточно людей и техники, я бы вовсе не позволил ор’эс’ла добраться до колонии!

— Возможно, — признал Аун’о Васой, — однако сложившаяся ситуация подвигла вас на максимальные усилия. Как вы сами сказали, не бывает войн без жертв, а вам удалось сократить число погибших с вашей стороны и при этом значительно снизить численность противника. Это ли не победа?

— В некотором роде, — горько признал О’Шова. — И все же, учитывая наши потери, подобный исход можно назвать успехом лишь с большой натяжкой.

— Да бросьте вы, перестаньте скорбеть о погибших, — поучительно произнес Аун’о Васой. — Вы заслужили благодарность всей Империи Тау и уважение ваших соратников по касте. Насколько я знаю, вас даже нарекли новым именем в ознаменование успеха.

— Это так, они прозвали меня О’Шова, командующий Зоркий Взгляд, якобы за способность видеть будущее и предвосхищать события. Я уверил их, что Империя Тау еще запомнит это имя.

Брэнден Кэмпбелл Командующий Тень

Я — воин касты огня. Я уже видел кровавые битвы там, где Высшее Благо пыталось одолеть так распространившуюся по галактике тьму дикости. Да, смерть и разрушение отвратительны, но теперь я знаю скрытую истину. Они — неизбежный побочный продукт воспитательной миссии нашего народа. Их нельзя избежать, и поэтому должно принять. Этого урока нет в программе военных училищ Борк’ана. Этому меня смог научить лишь опыт службы смотрителем Киферии.

Всё началось с битвы у гряды Герцона. Моё просвещение, а не конфликт с мятежниками гуэ’ла. Вы уже знаете, что борьба затянулась. В начале мы добились больших успехов и на третий день оккупации уничтожили целое бронетанковое подразделение основных сил обороны планеты, воинов из «септа Ка’Ташун». Но они отказались сдаться, несмотря на сокрушительное поражение в честном бою. Остатки ка’ташунцев отступили в джунгли и продолжили нам досаждать самым нецивилизованным образом. Они отказались от всей когда-то носимой стандартной воинской униформы, что сделало ка’ташунцев внешне неотличимыми от покорившихся нашей власти гражданских гуэ’ла. Они прятались, вместо того чтобы открыто вступить в бой, и нападали лишь на уязвимые цели. Это были столь грязные, столь подлые приёмы, что в нашем языке для них не существовало слова. Позднее мой советник, Пор’эль Тан’бай, сказал, что гуэ’ла называют подобное жестокое противостояние «партизанщиной».

Что же за существа могут считать это приемлемым методом? О, мне стоило давно задать себе этот вопрос, ведь ответ на него ясно показал, какие стоит принять меры. Но я тратил время зря. Пытался вступить в переговоры. Воззвать к рассудку. Надеялся, что, в конце концов, они поумнеют и осознают тщетность сопротивления. А затем меня вызвали в ущелье Марэ’Таа.

Опасаясь ка’ташунских снайперов, я летел в модифицированной пиранье. Обычно открытый верх скиммера скрывал тяжёлый купол без окон, даже кабина была полностью закрыта. Мой пилот ориентировался с помощью видеоэкранов и установленных на корпусе камер. Я не видел местность, пока приближался к пункту назначения, но мог представить, что проносится мимо. К тому времени мы уже отдалились от равнин и направлялись к горным джунглям: тёмно-красная листва, бурные реки и неровная земля. С одной стороны от меня шла магнитнолевитационная линия: колея, которая однажды соединит высокоскоростными монорельсами две крупнейших колонии на Киферии.

Инфраструктура. Вот с чего начинается Империя Тау. Когда я прибыл сюда, жизнь должна была бы вызвать у гуэ’ла стыд: машины изношены, городские центры больше похожи на осыпающиеся развалины. Они считали всё приемлемым, потому что не знали ничего другого. Я начал это менять. Вскоре на Киферии появились чистая питьевая вода и свежая пища. В нормальные здания поступало достаточно энергии. Но ка’ташунцы продолжали звать нас угнетателями. Они продолжали и тогда, когда я ехал к ущелью. Всё утро по радиоволнам передавался пиратский сигнал, в котором они брали на себя ответственность за атаку на станцию снабжения.

— Враг дрогнул, — вещал голос сквозь помехи. — Сегодня мы нанесли решительный удар во имя свободы, и в грядущие дни и недели сделаем это вновь. Мы не успокоимся, пока ксеносы не будут истреблены. Люди, крепитесь, ведь Император на нашей стороне. Его гнев близок, и скоро он избавит нас от притеснения тау!

Пока что никто не смог засечь источник передач. Это сводило с ума.

Машина замедлилась, купол откинулся. Выбравшись из заднего отсека пираньи, я сразу увидел Тан’бая. Как обычно, он прибыл раньше меня. Впервые я встретил Тан’бая в день начала аннексии Киферии и с тех пор считал идеалом касты воды. У него всегда была наготове нужная информация ещё до того, как я её запрашивал. А поведение было неизменно спокойным. Тан’бай словно никогда не испытывал тревог или сомнений. Когда он говорил, то предложения шли сплошным потоком без остановок и пауз для раздумий.

Руки Тан’бая были скрыты в широких рукавах мантии, когда он почтительно поклонился. В небе ярко светило оранжевое солнце, но безмятежное лицо скрывала тень огромной широкополой шляпы. После многих лет обучения дипломатии и межвидовым переговорам Тан’бай начал постоянно говорить о себе во множественном числе. В его голосе можно было услышать накопление политического капитала. Так, словно он говорил для блага всей расы тау.

— Шас’о почтил нас своим присутствием, — начал Тан’бай. — Хочет ли он услышать нашу начальную оценку предшествующих его появлению событий?

Он стоял так близко, что закрывал собой весь вид.

— Ну? — проворчал я. Не помню, когда последний раз спал больше четырёх часов. — Что случилось?

— Наш народ пострадал от очередной атаки отступников-гуэ’ла из септа Ка’Ташун. Небольшой контингент воинов огня, назначенных охранять это место, пал в бою и за доблестную оборону будет вспоминаться со всем должным почётом. Куда больше погибло представителей касты земли: инженеров и техников, участвовавших в построении магнитнолевитационного моста, который, к нашей великой печали, был полностью уничтожен.

Он покорно шагнул в сторону, пропуская меня вперёд. Ущелье Марэ’таа, если вы незнакомы с Киферией, это часть разделяющего большую часть континента разлома. Уж не знаю, давал ли кто-то название текущей по дну реке. В целом расстояние между стенами каньона очень велико, но конкретно здесь они близки. Соответственно это естественное место для создания моста магнитнолевитационной системы. Несколько месяцев назад я видел архитектурные планы. Я не эксперт, но мне они показались очень приятными с точки зрения эстетики. Ответственный за проект фио’о улыбался, когда описывал его, но что он бы делал сейчас? Завершённая часть моста подорвана неоднократными попаданиями ракет и самодельными взрывными устройствами. От грациозных белых арок и опорных колонн остался лишь почерневший смятый металлический каркас. С оседающих в реку обломков поднимались струйки едкого дыма.

А затем я увидел тела. Команда быстрого реагирования с почтением разделила их на две группы — с одной стороны каста земли, с другой — огня. В них павших организовали по рядам и колоннам в порядке от занимавших самые высокие посты до простых тружеников. Позднее в соответствии со старыми как само Высшее Благо традициями каст рабочих погребут в земле, а солдат кремируют. Полный порядок и спокойствие должны были бы принести мне хоть каплю покоя, но нет. Одно лишь число погибших разъедало такие чувства.

— Четыреста семьдесят семь убитых, — спокойно сообщил Тан’бай. — Раненых нет.

Я повернулся к нему.

— Значит выживших нет? Вообще?

Лицо дипломата осталось бесстрастным.

— Это часть причины, по которой мы попросили Шас’о прибыть лично.

От усиливающегося полуденного зноя я моргнул.

— Ну что ещё?

Несколько зданий продолжали сиротливо стоять рядом с уничтоженным мостом. Тан’бай провёл меня к зданию, где ещё недавно ремонтировали тяжёлое подъёмное оборудование. Теперь же там был наскоро организованный полевой штаб. Когда мы вошли, несколько воинов огня среднего ранга оторвались от важных дел, чтобы поклониться. Меня привели в маленький кабинет с двумя креслами перед большим видеоэкраном. На ближайшем столе лежало несколько металлических трубок разных размеров. Я сел, а Тан’бай закрыл дверь и выключил свет. Он вытащил информационный кристалл из скрытого кармана и, вставив его в разъём машины, беззвучно опустился в кресло рядом.

Мелькавшие передо мной сцены были записями, извлечёнными из повреждённых или уничтоженных дронов-охранников. Должно быть, они находились не только на самом мосту, но повсюду вокруг стройки, поскольку перспектива постоянно менялась. Сквозь их электронные глаза я с растущим ужасом наблюдал, как ка’ташунцы начали утреннюю атаку.

Никто не увидел первый залп, но услышали, скорее всего, все. Сначала раздался приглушённый грохот, а затем пронзительный вой. Многие из касты земли изумлённо оглядывались или поворачивались, чтобы спросить других, не слышали ли они что-то. А затем первая ракета врезалась в опорные колонны. Мост содрогнулся, и, когда рабочие побежали, часть настила сдвинулась. С ужасным, режущим уши звуком весь мост прогнулся вниз. Пытавшиеся спастись тау отчаянно пытались за что-нибудь уцепиться, но тщетно. С расширившимися от ужаса глазами рабочие падали вниз, вниз в ущелье, где разбивались об острые камни или тонули в бурном потоке.

Элемент неожиданности иссяк. В отличие от рабочих наши солдаты были спокойными, дисциплинированными. За считанные секунды они разделились на сплочённые отделения и начали стрелять в ответ. Импульсные ружья в клочья разрывали ветки потрескивающими энергетическими лучами. Теперь стреляли даже дроны, которые следовали программам и эскадронами объединялись в сеть. Но, несмотря на шквальный огонь, было невозможно сказать, попадали ли они на самом деле в таившихся под пологом джунглей ка’ташунцев. Тихий, упорядоченный утренний покой сменился какофонией битвы.

Всюду небольшие взрывы. В земле появлялись воронки от снарядов или тяжёлой картечи. Затем произошли две вещи. Рабочие начали хвататься за шею и тяжело оседать, а воины огня резко запрокидывали голову и замертво падали на землю. Появились облака густого красного дыма. Сначала я не понимал, что происходит. Было очевидно, что воинов огня выцеливают издалека снайперы. Однако, учитывая, как быстро погибали тау, вражеских стрелков должно было быть действительно много. Упавшие рабочие и инженеры хватали руками воздух и словно не замечали вокруг ничего. Их глаза лезли из орбит, а лица багровели. Внезапно один из касты земли забился так сильно, что я услышал треск его позвоночника. Нечто вырвалось из его рта и носа. Тело дёрнулось в последний раз, и рабочий затих. То же происходило со всеми. Каждый тау без спецкостюма защиты от окружающей среды, похоже, задыхался в эпилептическом припадке. Дрейфующие вокруг клубы красного дыма становились всё гуще.

Я повернулся к Тан’баю.

— Химическое оружие?

Дипломат плавно взмахнул рукой. Он часто так делал, словно от чего-то отмахиваясь.

— Септ Ка’Ташун широко известен применением крайне опасных ядов.

— Да, я помню про их снайперов, — недовольно ответил я. Я в мельчайших деталях изучил методы и тактику ка’ташунцев. — Но не это. Это сбросили в снарядах. Что означает использование переносных миномётов и наплечных ракетных установок.

Теперь видеоэкран показывал картину смерти. Сотни представителей касты земли скорчились на земле. Красная дымка сочилась изо всех отверстий. Погибли и мои товарищи-воины. Остались лишь дроны, но очередями лазеров и с ними быстро разобрались. Те, что не взорвались сразу, закружились, когда отказали лётные системы. Упавшие дроны запечатлели странно изменившийся мир, где небо и земля поменялись местами или просто завалились на бок.

— Ещё и в таком количестве, — продолжил я. — Как они смогли произвести так много токсинов при столь ограниченных ресурсах?

— Мы полагаем, что у яда органический состав, — ответил Тан’бай. — Нам неприятно говорить это Шас’о, но им изобилуют глубокие джунгли, куда сейчас отступили наши враги.

С этими словами он встал и подошёл к столу. Тан’бай поднял одну из серых металлических трубок и передал мне. Цилиндр был с одной стороны запечатан и достаточно широк, чтобы там поместилась моя рука до локтя. Всё внутри покрывал густой красный порошок. Я провёл по нему пальцем и сразу ощутил укол жгучей боли.

— Это же пыльца спорового стручка, — понял я. Главный континент Киферии покрывали жаркие, зловонные дождевые леса, такие густые, что через них почти невозможно было пробраться. Они были домом для всевозможных кусачих и ядовитых тварей, но мало что было хуже куста хата’ле. Плоды этого покрытого листьями красного растения были пустыми стручками размером со сжатый кулак. Малейшего давления было достаточно, чтобы вырвалось дымчатое облако спор — опасных как для тау, так и для гуэ’ла, обжигающих открытую кожу и при попадании внутрь вызывающих кровотечение.

— Это действительно они.

— Они могут быть опасны, но не смертоносны. Не настолько, — я показал на видеоэкран, где продолжалась резня.

Тан’бай ответил пугающе спокойным голосом.

— Похоже, что ка’ташунцы смогли как-то усилить естественную токсичность растения. Модифицированные споры попадают в мускусные мембраны дыхательного тракта, где начинают практически немедленно размножаться. Это вызывает не только внутреннее кровотечение и токсический шок, в конце жертвы просто задыхаются, когда хата’ле пускает корни в груди и носовых полостях. Увиденные тобой вырывающиеся из ртов жертв похожие на губку наросты на самом деле являются их лёгкими, выдавленными разрастающимся растением.

— Как? Как они это сделали?

— Увы, Шас’о, на это нам нечего ответить. Но можно быть уверенным в одном. Перед нами оружие, которое работает на двух уровнях. Первый продемонстрирован здесь, а второй, возможно даже более опасный, это вызываемый страх, страх среди нашего населения, как среди тау, так и среди социализированных гуэ’ла. Страх ведёт к недоверию, недоверие к отсутствию гармонии, а это, как хорошо знает Шас’о, для Высшего Блага анафема.

— Использовать страх как оружие… — прошептал я. Меня просто тошнило от дикости ка’ташунцев. Я быстро поднялся и направился к выходу. А затем услышал голос, говорящий на резком языке врага.

— Сэр, этот ещё фурычит.

Я резко обернулся к видеоэкрану. Кто-то поднял упавшего дрона, чей глаз-камера всё ещё работал. На миг изображение смазалось, а затем остановилось на лице гуэ’ла. Его кожу покрывал густой слой грязи и какого-то красного камуфляжа. Вокруг рта и челюстей росла колючая шерсть. Брови были тяжёлыми и тёмными, а в глазах сверкала раскалённая добела ненависть.

— Шас’о Рра? — он ухмыльнулся. — Ты меня слышишь?

По выбору оскорбления я сразу понял, кто это. Так меня называло лишь одно существо на Киферии. Эзра Михалик, самозваный предводитель септа Ка’Ташун.

— Конечно слышишь, — продолжал Эзра. — Твой дипломат притащит тебя сюда ради исполнения процедуры. И, что важнее, одного урока. Ты наверняка захочешь увидеть это сам.

Из-за камеры донёсся смех.

— Буду краток. Эта атака была испытанием и, думаю, чертовски эффективным. У тебя и твоих войск есть восемь дней, чтобы покинуть Киферию. Если ты этого не сделаешь, то мои бойцы выпустят споры в каждом населённом центре планеты, и не думай, что я не сделаю этого из жалости к другим людям. Знай, что в моём понимании каждый, кто не помогает бороться с тобой, является предателем и поэтому заслуживает того, что получит. Восемь дней, Шас’о Рра, или ты увидишь смерть своих людей.

Он отвернулся и кивнул. Дрона бросили обратно на землю. С новой точки наблюдения я видел, как удаляются несколько сапог.

Тан’бай молчал. Возможно, он давал мне время подумать. Или просто нечего было больше говорить. У меня была одна неделя, чтобы сломить сопротивление. Лишь неделя, чтобы как-то найти Эзру Михалика и остановить его. Я помню, как думал, что покажу ему, что я не командующий Тень.

Эзра Михалик придумал это оскорбительное прозвище во время наших первых и единственных переговоров. Это было примерно за месяц до атаки на строительную станцию. Тогда я ещё страдал от заблуждения, что он мыслит логически. Поэтому я отправил сообщение, что хочу встретиться с Михаликом и попробовать положить конец вражде. Вскоре моё предложение приняли. Двое мускулистых ка’ташунских солдат появились у ворот особняка. Они были одеты лишь в тяжёлые сапоги и камуфляжные штаны. Каждый носил на голове ярко-красную повязку. Вооружены ка’ташунцы были лишь ножами, а к спине одного было привязано какое-то громоздкое устройство связи. Они представились охранникам желающими увидеть меня посланниками септа Ка’Ташун, но после этого стоически молчали.

Обезоруженных и просканированных гуэ’ла привели в просторную комнату для встреч, где их уже ждали я и Тан’бай. Они поставили громоздкое устройство на стол передо мной, настроили, а затем отошли, сцепив руки за спиной. Из крохотной решётки громкоговорителя раздался голос. Он говорил на грубом, резком языке гуэ’ла. К счастью, я тоже.

— Всё о’кей? Ты меня слышишь?

— Да, я тебя слышу. С кем я говорю?

— Как с кем, я же Эзра Михалик, командующий пятьдесят шестой ка’ташунской ротой. Я также говорю от имени немногих выживших из других ка’ташунских рот, двадцать шестой и пятьдесят первой.

— Ясно. Похоже, ты решил не встречаться со мной лично.

— Да, ты очень наблюдательный.

Я поглядел на двух ка’ташунцев. Лица не выражали ничего, но в глазах была усмешка.

Тан’бай склонился вперёд и начал тщательно заготовленное выступление.

— Командующий, это Пор’эль Тан’бай, говорящий от имени империи тау, и мы хотим сказать, что невероятно рады, что вы согласились на переговоры независимо от их формы. Если наши народы смогут научиться сосуществовать, то выгода для обеих сторон, несомненно, будет неизмеримой.

— Император плачет, — тяжело вздохнул Михалик. — Ты главный?

— Если вы спрашиваете, прямо ли мы ответственны за усмирение Киферии и смену режима, то нет. Однако если…

— Клёво, — перебил его Эзра, — тогда дай мне поговорить с тем, кто ответственен.

Я подался в кресле вперёд и заговорил в передатчик.

— Я командую нашими войсками.

— Ах, отлично, — до нас донёсся скрип, когда Михалик откинулся на спинку сидения. — Как мне тебя называть?

— Я ещё не выбрал имя, — медленно ответил я. — Ты можешь обращаться ко мне по моему званию: Шас’о.

Михалик тихо усмехнулся.

— Ты… ты ещё не выбрал имя? — повторил он, словно попугай. — Какого чёрта это значит?

Тан’бай ответил ему уроком протокола.

— Личные имена должно использовать лишь в кругу семьи и близких друзей. Во всех остальных случаях нужно обращаться к другим соответственно их положению в жизни. Единственное исключение может быть сделано для тех, кто заслужил право на именование простым описанием, определённым достижением или важным положением.

— И у тебя пока ничего нет, так? — обратился ко мне Михалик.

Мне не хотелось обсуждать такую личную тему.

— Я командующий касты огня. Поэтому ты можешь звать меня Шас’о.

— Хочешь сказать, что это значит «командующий», так?

— Верно, — я всё больше подозревал, что голос на другом конце радио не намерен начинать мирные переговоры. — Давайте начнём с…

— Просто командующий… — прошептал Эзра, — ничего более. Потому, что ты ещё не выбрал имя. Или потому, что ещё не заслужил? — Я промолчал, думая над ответом. Но Михалик вновь заговорил прежде, чем я успел что-то сказать. Тихо и уверенно. — Они отдали под твою ответственность целую планету, поэтому это не может быть первым разом.

Я прочистил горло.

— Да. Я пережил четыре испытания огнём.

— Ха, но в них не было ничего, что выделялось достаточно, чтобы дать тебе имя? И если «испытание огнём» для тау это «несение службы», то как ты получил своё положение с таким маленьким опытом?

— Командир Михалик… — начал я.

— О, можешь звать меня Эзрой. У меня-то есть имя.

— Значит Эзра. Если ты так хочешь знать, то я получил звание Шас’о после обучения в самом престижном военном училище во всей империи. Да, я прошёл лишь четыре испытания, но изучал искусство войны половину жизни. Не стоит меня недооценивать, — затем я улыбнулся, уверенный в том, что мои рекомендации поставят этого предводителя мятежников из захолустья на место.

— Значит, — после недолгой паузы заговорил Михалик, — ты начитался про войну в книгах и теперь думаешь, что действительно можешь руководить. Ты тень командующего. У тебя нет тела. Эй, дипломат, как будет «тень» на тау?

Если Тан’бай и был так же взбешён как я, то виду не подал.

— Рра, — подсказал он.

— Значит, я буду звать тебя так: Шас’о Рра, — Эзра вновь обратился ко мне. — Что ты об этом думаешь?

— Мне наплевать, — процедил я сквозь сжатые зубы. — Может, вернёмся к переговорам о прекращении огня?

Долгое мгновение из машины раздавались лишь фоновые помехи. Тишина так затянулась, что я подумал, что связь прервалась. Я уже собирался спросить здесь ли он, когда Эзра заговорил.

— Нет, — прямо ответил ка’ташунец.

— Что нет?

— Нет, мы не будем обсуждать прекращение огня. Видишь ли, Шас’о Рра, мы с тобой немного похожи. Я тоже полжизни изучал войну. Вот только делал это не в какой-то милой чистой школе, а в болотах, джунглях и пылающих городах. Я участвовал в войнах, чтобы узнать о них. Поэтому, в интересах… дипломатии, я даю тебе выбор. Либо ты заберёшь всех своих солдат, всех крошечных дронов и все милые машинки и свалишь туда, откуда пришёл, либо можешь остаться здесь и попытаться со мной справиться. Теперь я точно знаю, что ты не сможешь меня победить, но обещаю, что попытка станет настоящим образованием.

— Эзра, у меня двое твоих людей.

— Да, славные парни. Добровольцы. Знаешь, ты должен выбить из них информацию, а потом убить. Но думаю, что ты просто отпустишь. Они безоружны, пока что не причинили тебе вреда, и это будет цивилизованным поведением. Может ты и докажешь, что я ошибся, но я всё равно готов, — с этими словами он оборвал связь. — Увидимся, Шас’о Рра.

Я отпустил его солдат.

На поиски укрытия ка’ташунцев не потребовалось много времени. Радиопередачу было легко отследить. Сначала я решил, что это странно. Противнику прекрасно удавалась передислокация себя и уменьшающихся запасов оружия и снаряжения. Каждый раз, когда наши войска обнаруживали и уничтожали одну из тайных баз, ка’ташунцы спустя несколько дней просто появлялись в новом месте. Я понял причину лишь после встречи с Кор’эль Че’родом.

Всё в Че’роде, как и в любом представителе касты воздуха, было тонким и длинным. На экране моего стола развернулась карта, и он указал на подсвеченную зону пальцем, который был в два раза длиннее любого моего.

— Здесь, — заговорил воздушный хриплым шёпотом, — гряда Герцона.

Всматриваясь, я подался вперед. Че’род показывал на плато в самом сердце глубоких джунглей. Они казались совершенно непроходимыми.

— Ты уверен?

Он немного скривился.

— Шас’о, у меня нет сомнений. Мои пилоты прекрасно обучены. Это именно та локация, которую ты ищешь.

Я побледнел. Конечно он уверен. Кор’эль Че’род — не только прославленный ветеран куда большего числа испытаний, чем я, но и на много лет старше. Как я мог сомневаться в обоснованности его действий? Недостаток сна стал сказываться на мышлении.

Тан’бай, скромно сидевший в углу, немедленно пришёл на помощь.

— Мы уверены, что Шас’о не хотел проявить неуважение. Однако ставки в данной ситуации столь высоки, что нельзя допустить ни малейших сомнений. Полагаем, Кор’эль согласен?

Взгляд Че’рода метнулся от Тан’бая ко мне и обратно.

— Разумеется, — прошептал он, расправил узкие плечи и продолжил. — Отступники-гуэ’ла транслировали свою пропаганду на полпланеты, используя гораздо более мощный передатчик, чем раньше. Засечь источник оказалось достаточно просто. Локацию визуально опознали, используя снимки со спутников, а затем перепроверили во время нескольких полётов истребителей «барракуда», — Че’род щёлкнул по экрану, приблизив участок гряды. Сквозь почти сплошной полог красных листьев можно было разглядеть очертания нескольких зданий. — Судя по записям, эти здания являются ботанической исследовательской станцией, которую несколько веков назад построили гуэ’ла.

— Ботаническая исследовательская станция, — прошептал Тан’бай. — Это объясняет, как ка’ташунцы смогли получить так много изменённых споровых стручков.

— Наши сенсоры указывают на присутствие от шестидесяти до семидесяти человек. Нет ни следа какой-либо техники или ПВО, — завершив доклад, Че’род сжал руки за спиной и замер.

— Это просто великолепно, Кор’эль, — с улыбкой сказал я. Высокомерный глупец, Михалик, позволил гордости затуманить разум. Хвастливые радиопередачи приведут его к гибели, и на этой треклятой планете всё наконец-то будет по-другому. — Похоже, что на гряде Герцона мы обеспечим себе контроль над Киферией раз и навсегда, и эта честь выпала тебе и твоим подчинённым. Можете приступить к бомбардировке.

Я уже представлял, как плазменные торпеды словно очищающий дождь обрушатся с неба, а вызванные взрывами циклоны развеют прах ка’ташунцев по ветру. Быстро и безболезненно. Гораздо лучшая смерть, чем они заслуживают. Ну и кто теперь тень командира, а, Михалик?

Кор’эль Че’род нахмурился.

— При всём должном уважении, Шас’о, учитывая природу био-оружия гуэ’ла это будет крайне неразумно.

Я прищурился, но миг спустя понял. Конечно. Ударные волны унесут уцелевшие в первых взрывах споры в атмосферу. А затем господствующие ветра разнесут их по половине Киферии. Не удивительно, что Михалик невозмутимо выдал своё местоположение, ведь он прекрасно знал, что я не осмелюсь испарить цитадель с воздуха.

— Он опять надо мной смеётся.

— Шас’о? — спросил Че’род, и я понял, что размышлял вслух. Я прокашлялся, чтобы взять себя в руки, а затем кивнул в сторону двери.

— Я понял, Кор’эль. Ты исполнил свои обязанности с честью и эффективностью. Передай мою благодарность своим подчинённым.

Че’род склонил голову и ушёл. Я же пристально вглядывался в карту, пока не заболели глаза. Гряду нельзя было атаковать с воздуха, что оставляло единственным вариантом наземный штурм. Однако джунгли были такими густыми, что невозможно было провести достаточное количество боескафандров, а посланные пешие воины огня только зря угодят в ловушки и засады ка’ташунцев. Возможно Михалик всё это время был прав. Годы обучения на Борк’ане не смогли подготовить меня к такому сценарию.

— У гуэ’ла есть выражение, — спокойно сказал через какое-то время Тан’бай, — над которым Шас’о возможно стоило бы поразмыслить. «Нельзя бороться огнём с огнём».

Я скривился.

— Это лишь показывает, какой они отсталый народ. Огонь — стихия войны. Солдат всегда следует направлять против других солдат. Всё остальное будет нецивилизованно.

— Значит Шас’о согласится, что аксиома не верна, что, по сути, с огнём можно бороться лишь огнём? Что подобное должно противопоставлять подобному?

— Ну да, — буркнул я без раздумий.

Тан’бай сложил пальцы вместе и поднял голову, чтобы посмотреть на потолок. Тогда я принял это за позу для размышлений. А теперь подозреваю, что он просто не хотел смотреть мне в глаза. Советник глубоко вдохнул и заговорил.

— Мы просвещённый народ. Продемонстрированные на этой планете врагом методы ведения боевых действий просто противны нашей природе, и это правильно. Однако в Империи живут некие существа, которые, в основном из-за культурного отставания, не настолько цивилизованы. Мы видели их в бою. Они могут быть… очень полезными.

Снаружи садилось солнце. Тени сгущались.

— Где же?

— На восточной окраине Империи. В юности мы совершили долгий тур по мирам за Разломом Пердуса.

Воцарилась тишина. Тан’бай ждал. Он был советником, а не полевым командиром. Его делом было предлагать пути действий, открывать двери. Входить или остаться на пороге? Выбор целиком лежал на мне.

— Где ближайшая боевая сфера? — наконец спросил я.

— Так получилось, что одна находится в системе.

— Свяжись с ними.

Одеяние советника зашуршало, когда он встал. Тан’бай склонил голову и широко развёл руками.

— Для нас честь служить Шас’о.

Он ушёл, а я подошёл к окну и посмотрел на землю. В беспокойном небе собирались тёмные облака. Где-то в джунглях Эзра Михалик сидел на вершине гряды Герцона и ухмылялся, думая, что побил меня. Гуэ’ла был уверен, что я недостаточно кровожаден, чтобы ему помешать, и не зря. Тау на такое неспособны. Но не круты.

Во время обучения на офицера в академии Борк’ана я изучил всех инопланетных союзников тау. Ростом круты превосходят даже представителей касты воздуха, но не так хрупки. Под жирной кожей их конечности обвивают связки мускулов. Головы увенчаны перьями, а большую часть лица занимают тяжёлые зубастые клювы. А ещё круты — свирепые каннибалы. Они верят, что обретают силу убитых врагов, пожирая их останки. Возможно даже, что это не просто суеверие дикарей. Учёные в Империи считают, что нечто в генетической структуре крутов действительно позволяет им перенимать характеристики у любой пищи. Несмотря на десятилетия упорного труда их так и не удалось отучить от этой воистину варварской привычки. Однако круты проявляют такие способности к определённым занятиям, что по всей Империи командиры предпочитают закрывать на кормёжку глаза. Родной мир крутов, Пек, покрыт густыми хвойными лесами, и потому они славятся способностью пробираться даже через самый густой подлесок очень быстро и тихо.

Круты — именно то, что нужно для борьбы с ка’ташунцами так, как следует. Огнём с огнём.

Я собирался лично возглавить крутов. Хотя они и союзники, за такими дикими и нецивилизованными существами всё же стоит присматривать. И, что важнее, теперь я был полон решимости лично убить Эзру Михалика. Не взять в плен или заставить сдаться. Не позволить умереть с честью или легко. Я собирался разорвать ка’ташунца в клочья и бросить в джунглях на корм зверям. Он это заслужил.

На протяжении последовавших трёх дней я встречался с инженерами касты земли и модифицировал боескафандр-невидимку специально под свои нужны. Он был почти готов, когда пришёл Тан’бай, чтобы сообщить о прибытии крутов. До рассвета осталось ещё несколько часов, а с неба лил дождь. Я вышел из мастерской, чтобы поприветствовать их. Всего было сорок крутов. Они стояли в грязи без обуви, и на них не было ничего, кроме случайных клочков кожаной брони. Неприятно бурая цвета гнилых листьев шкура выделяла жирную субстанцию, из-за которой вода не скапливалась, а стекала вниз.

От крутов пахло грязью и потом, солёным и резким. Каждый сжимал в когтистых руках длинноствольное ружьё из дерева и поблекшего металла. Некоторые украшали связки перьев или нанизанные на медную проволоку стеклянные бусины, и ко всем были приделаны примитивные штыки. Вокруг были разбросаны джутовые мешки. В сторонке примерно три десятка гончих сопели на промокшей земле и злобно бросались друг на друга.

Тан’бай махнул рукой, и один крут выступил вперёд. На поясе он носил связку наполовину обглоданных костей, а под левым глазом нанёс какую-то белую окраску. В остальном же ничем не отличался от остальных — все круты выглядели для меня одинаково.

— Шас’о, — громко объявил Тан’бай, — надеюсь, что ты рад встрече с формирователем Аулом.

Я чуть кивнул, и откуда-то из недр клюва Аула донёсся щелчок.

— Мы поклялись сражаться за тау, — в высоте и тоне голоса было что-то странно мелодичное, как в эхе птичьей песни со дна колодца. — Их враги — наши враги. Веди. Мы последуем.

— Полагаю, ты осведомлён о природе нашей операции? — спросил я. — Ты знаешь нашу цель?

Аул не мог улыбнуться, ведь у него не было губ. Вместо этого он открыл клюв и прищёлкнул толстым языком по нёбу.

— Получишь ты свою добычу, — ехидно сказал Аул. Он резко свистнул остальным, и те начали собирать скромные пожитки. Тем временем ко мне подошёл Тан’бай.

— Удачи, Шас’о. Теперь мы уйдём и будем надеяться встретить тебя по возвращении.

— Ты хотел бы полететь с нами? — спросил я, подняв бровь.

— Мы не будем нужны Шас’о, — ответил Тан’бай. Он покосился на крутов, потом опять посмотрел на меня. Я никогда не видел лицо советника таким серьёзным. — Там, куда он направляется, не будет места для дипломатии.

Два десантных корабля ждали на ближайшем посадочном поле. Когда я облачился в костюм невидимки, круты уже суетливо поднимались на борт. Я присоединился к ним, поднял за собой трап и приказал пилотам взлетать. Вскоре мы уже летели над равнинами к покрытым джунглями предгорьям. Я проводил время в тишине, проверяя и перепроверяя системы доспеха. Синхронизировал встроенный указатель местоположения со спутниками и изучил проложенный маршрут на проекционном дисплее. Протестировал встроенный генератор щита. И, наконец, ознакомился с автоматическим инъектором стимуляторов, экспериментальным прибором, который в случае ранения впрыснет в кровь болеутоляющие. А круты тем временем непрестанно трепались на своём языке вскриков, щелчков и щебета. Они издавали лающие звуки, которые я счёл смехом. Аул небрежно размазал по ружью какое-то густое масло, затем достал клочки ткани и начал вставлять их во все механические ниши. Похоже, он не обращал никакого внимания на остальных, пока мы не оказались у самой зоны высадки.

Свет в пассажирском отделении сменился с белого на жёлтый, и мы начали спуск. Аул рявкнул на своих воинов, и те сразу умолкли. Кормовой люк открылся, и скоро мы уже были снаружи. Ярко вспыхнули двигатели, и десантные корабли взмыли в воздух. Я смотрел, как они исчезают в густых облаках. Когда же я обернулся, круты уже быстро пробирались через густой подлесок. Я активировал систему адаптивного камуфляжа и последовал за ними. Это не всегда было легко. Круты предпочитали забираться на деревья и прыгать с ветки на ветку. Гончие от них не отставали. Они мчались от ствола к стволу, то и дело принюхиваясь и фыркая.

Дождь прекратился, но сквозь густой полог всё равно пробивалось очень мало света. Я шёл по лесу во мраке. И видел всё больше кустов хата’ле, но ни на одном не было ни единого спорового стручка. Прошли часы. Пробираясь через огромный покрытый шипами кустарник, я остановился, когда увидел присевшего впереди Аула. Его голова была склонена на бок. Повсюду вокруг на ветвях висели круты. Едва увидев меня, формирователь сжал кулак, и я замер. Без лишних слов он осторожно смахнул землю. Какое-то взрывное устройство было закопано прямо под поверхностью.

Аул быстро пропищал что-то своим воинам, и те исчезли в кромке. Он повернулся ко мне.

— Плазменная мина, — тихо сказал формирователь. — Сенсор близкого действия.

Затем и он одним прыжком скрылся в джунглях. Я осторожно обошёл ловушку, всю дорогу поражаясь, как её заметил Аул — я перепроверил показания сканеров, но там не было ничего. Сенсоры не замечали использованные ка’ташунцами для мин материалы, чем бы они ни были.

Когда мы добрались до гряды Герцона, уже вечерело, и вновь начался дождь. Я осторожно подошёл к Аулу, распластавшемуся под густым кустом. Не было видно ни следа других крутов, но я знал, что они не могут быть далеко. Формирователь показал на глаза, а затем махнул когтем вперёд. Впереди была неровная поляна с тремя заметными зданиями. Одно было низеньким и прямоугольным с большой единственной дверью и узкими щелями вместо окон. Увенчанная спутниковыми тарелками высокая металлическая башня выступала из в остальном плоской крыши. Второе было огромным застеклённым куполом, наполненным зеленью и кустами, вдоль одной стороны стояли цилиндрические хранилища. Третье здание, стоявшее отдельно от остальных, было скорее поднятой площадкой — восьмиугольной, опирающейся на четыре квадратных колонны. Каждую сторону скрывали бронированные стены, но они выглядели ржавыми и давно неиспользуемыми.

— Посадочная платформа, — прошептал я Аулу.

Он кивнул и показал на густые тени под ней.

— Там гуэ’ла. По запаху примерно тридцать. Должно быть, им не понравился дождь.

После переключения в инфракрасный режим перед глазами возник взвод противника. Ка’ташунцы, по причинам, которые я никогда не мог понять, брезговали бронежилетами. Поэтому многочисленные области открытого тела, излучающей тепло, ярко высветились на дисплее. Странно, но когда я поглядел обратно на формирователя, он был почти такого же цвета, как и джунгли. Очевидно, выделяемый кожей мерзкий жир был природной заменой камуфляжа.

— Там другие, — сказал я, указав на зону между стеклянным куполом и зданием с радиобашней, где рассредоточилось ещё тридцать человек. Под водонепроницаемым брезентом я разглядел характерные очертания двух огромных пулемётов: тяжёлых орудий, которые стреляли заряженными кинетической энергией снарядами размером с мой кулак.

— Думаю, они нас ждут.

Аул фыркнул.

— Мы должны ударить быстро и сократить дистанцию. У нас будет мало шансов против их тяжёлых орудий. Что прикажет Шас’о?

— Разделимся. Возьми половину бойцов и обходи слева. Устрани отряд рядом со стеклянным куполом. Я возьму остальных и зачищу зону под посадочной платформой. Затем встречаемся у последнего здания.

Без лишних слов Аул пополз назад и скрылся в подлеске. Я подобрался к навесу как можно ближе и обнаружил, что меня ждут двадцать крутов. Дюжина гончих лежала в грязи, тихо сопя. Я только собрался спросить, как они добились от зверей такого послушания и тишины, как джунгли вокруг взорвались.

Не знаю, как уж ка’ташунцы узнали, что мы готовим атаку, но это и неважно. Они открыли огонь из всего, что было под рукой. Снаряд миномёта взмыл в воздух и взорвался среди деревьев, обрушив на нас град огромных обломков. Лазеры разорвали подлесок, поразив нескольких воинов-крутов. Их предсмертные вопли терзали уши. Второй снаряд рухнул прямо среди гончих. Взрывом половину подбросило в воздух и хорошенько приложило о деревья.

— Вперёд! Вперёд! — закричал я, но способные сражаться круты уже мчались к ка’ташунцам. Я вскочил и выбежал на поляну. Теперь я видел, что под посадочной платформой укрылись четыре отряда. Один из них обслуживал тяжёлое орудие, и круты мчались прямо к нему. Они взмыли в воздух, сжимая обеими руками над головой ружья, а затем обрушились на гуэ’ла, каждым взмахом круша черепа и ломая руки. Остальные три отделения ка’ташунцев отступили на несколько шагов и прицелились. Я понял стратегию. Они не собирались бросаться на выручку товарищей, но были готовы дать им умереть, пожертвовать одним маленьким отрядом, чтобы остальные смогли расстрелять крутов в упор одним плотным залпом.

Экзоскелет костюма-невидимки усиливал каждое движение, и я обошёл их одним прыжком. Стволы импульсной пушки завертелись, когда я открыл огонь. Выстрелы срикошетили от ближайшей опорной колонны, и несколько ка’ташунцев пригнулись, на миг забыв о крутах. Они лихорадочно оглядывались, но из-за адаптивного камуфляжа я казался лишь размытым пятном, призраком, ожившими джунглями.

Я — тень.

Круты закончили истребление расчёта тяжёлого орудия и устремились к новой цели. Больше десятка ка’ташунцев открыло по ним огонь из примитивного лазерного оружия и снайперских винтовок. Без толку. Сейчас круты были больше похожи на волну насилия, мчащуюся вперёд и сметающую всё на своём пути. Я ещё обеспечивал их огневым прикрытием, но, честно говоря, круты прекрасно справлялись и сами. Я пристрелил двух ближайших гуэ’ла и вновь сменил позицию.

Среди ка’ташунцев был один, которого я принял за офицера — на голове багровая повязка, а руки покрыты шрамами и татуировками. Его оружие также было крупнее и тяжелее, чем у любого другого. Гуэ’ла прицелился и выпустил разряд плазмы. Он безвредно отразился от генерируемого щита, забрызгав поверхность боекостюма сверкающими голубыми каплями. На лице ка’ташунца появилось почти забавное выражение поражённого неверия, а затем импульсная пушка разорвала его в мелкие клочья.

На миг я замер и огляделся. От молнии по облакам прошла пурпурная рябь. Повсюду трупы. Я заметил, что многие деревья горели несмотря на проливной дождь. Рядом две гончие терзали упавшего ка’ташунца. Тот громко матерился и колол их боевым ножом. Он затих лишь тогда, когда звери оторвали ему руку и содрали лицо. Я видел, как взмахом ружей круты сбили другого человека с ног, а затем безжалостно избили, ломая руки и круша рёбра. На другой стороне поляны мелькнула оранжевая вспышка, когда один из немногих выживших мятежников воспользовался огнемётом. Нескольких гончих охватило пламя. Они бегали кругами, лая и скуля, пока не рухнули замертво. На моих глазах Аул в ответ с такой силой треснул ка’ташунца по голове, что та почти оторвалась. В живых осталось меньше четверти крутов, но они окружили последнего гуэ’ла.

На миг я поверил, что Эзру Михалика наконец-то удалось загнать в угол, и мой пульс участился. Подбежав ближе, я понял, что ошибся. Это был просто другой офицер, одетый так же, как и только что разорванный мной, в такой же красной повязке и с тяжёлыми татуированными руками. В одной он сжимал сверкающий искрящийся меч, а в другой пистолет. Лицо — само воплощение вызова: прищуренные глаза, оскаленные зубы. Загнанный зверь. Вокруг кружили три последние гончие, рычали и щёлкали зубами, ища возможности наброситься. Я и не подумал прекратить эту жестокость. Круты наслаждались представлением, ну и славно. У меня своя добыча.

В стеклянном куполе не было движения. Из этого следовало, что единственным возможным местоположением Михалика остаётся здание с плоской крышей. Одинокая дверь не выглядела настолько крепкой, чтобы я не смог её выбить… но я уже учёный. В ней точно будет ловушка или внутри притаилось полдесятка хорошо вооружённых солдат. Я последовал примеру крутов и просто присел, а затем сильно оттолкнулся. Усиленные ноги костюма и вспомогательные рывковые двигатели подбросили меня вверх. Во время снижения я прижал к животу ноги и начал стрелять из импульсной пушки по кровле. Приземлившись, я вновь ударил ногами, пробил крышу и рухнул на корточки.

И открыл шквальный огонь. Импульсные разряды искрились и трещали, когда попадали в столы и кресла, разбивали компьютерные экраны, били стёкла и переворачивали деревянные ящики. Показания счётчика боезапаса на дисплее быстро уменьшались. Наконец, я остановился. Здесь никого не было. Меня окружало всевозможное разбитое электрическое научное оборудование, но быстрая сенсорная проверка показала, что внутри не было ничего живого. На миг я задумался, не было ли всё здание ловушкой, которая может взорваться и разнести споры по Киферии, а затем встроенные в доспех звукоуловители засекли что-то внизу. Я заметил в углу лестничную клетку, подошёл и осторожно взглянул через перила. Металлические ступени исчезали в подвале. Я усилил фоновый шум и разобрал отчётливый звук бегущих ног.

Ну конечно, — подумал я, спускаясь следом, — бей и беги. Вот что ты бы выбрал, Эзра. Не славный последний бой. Не почётное самоубийство. Просто сбежать и жить, чтобы сражаться потом. Не в этот раз.

У основания лестницы начинался длинный прорубленный в скале проход. Двери уводили вправо и влево. Я следовал за звуками, пробираясь через полные кроватей комнаты и большую столовую, где на тарелках стояла ещё горячая еда. В конце прохода была лишь одна дверь. Я шагнул внутрь и был встречен очередью лазерного огня. Специально установленные на боескафандр дополнительные пластины брони поглотили большую часть, но я ощутил в левом плече горячий укол боли, когда вломился в следующую комнату. На лицевой пластине вспыхнул сигнал тревоги, сообщая, что костюм пробит. Уже через секунду раздалось успокаивающее шипение, когда в кровь автоматически впрыснули болеутоляющие, и произошла местная обработка раны.

Я ворвался в зал генератора. Четыре огромных квадратных термоядерных реактора стали укрытием для небольшого отряда ветеранов-телохранителей Михалика. В противоположной стене была выглядевшая тяжёлой взрывостойкая дверь с панелью управления, у которой суетился Эзра. Я поднял импульсную пушку, но не успел выстрелить — на меня набросились его солдаты. Трое схватили меня за поясницу, пытаясь повалить. Я склонился вперёд и упёрся ногами в дверь. Четвёртый включил длинное оружие ближнего боя с зазубренными металлическими зубцами, которые закружились и взвыли. Он обрушил меч на шлем. Когда треснула лицевая пластина, моё лицо ужалили сотни порезов, но медицинские системы костюма сделали даже такую боль далёкой и незаметной.

Я отбил пиломеч в сторону импульсной пушкой, а затем изо всех сил ударил ка’ташунца в лицо. Хрустнули хрящи, из разбитого носа полетели брызги крови, и солдат отшатнулся. Затем я обрушил на его товарищей вихрь ударов локтями и пинков голенью по бёдрам, пока не смог их отбросить. Я застрелил ка’ташунцев прежде, чем те пришли в себя.

Михалик замер. В кобуре на его поясе лежал пистолет, а на одну руку была надета необычно большая механическая перчатка. Тяжёлая дверь открылась. За ней я мог разобрать вертикальный туннель и лестницу. Внутрь зала проник тёплый ветер.

Глаза Эзры сверкнули.

— Ну, — медленно сказал он. — Полагаю, ты не намерен дать мне сбежать. Значит ты здесь, чтобы уважительно потребовать мою капитуляцию?

Я наставил на него пушку.

— Ох, — гуэ’ла кивнул. — Ну ладно.

Михалик бросился вперёд со скоростью, которой я от него не ждал. Одну руку он прижимал к телу как щит, а другой, несущей механический кулак, замахнулся, чтобы нанести сокрушительный удар. Эзра мог бы и убить меня, не будь эта штука такой тяжёлой и громоздкой. Её неуклюжесть сработала на меня. Я схватил Эзру за майку и использовал его же движение, чтобы швырнуть ка’ташунца на пол. Михалик рухнул с грохотом и попытался ударить меня в бедро бронированным кулаком. Я прижал его ногой к полу и выстрелом импульсной пушки оторвал предплечье. Металлическая рука с грохотом покатилась прочь.

Из обрубка фонтаном забила кровь. Эзра уже начал задыхаться, но я на всякий случай двумя сильными пинками сломал ему обе ноги. Затем, продолжая держать за майку, поволок по коридору к лестнице.

— Что… что ты… что ты делаешь? — выдавил Михалик.

Я спокойно ответил, что пообещал себе скормить его зверям.

Снаружи всё ещё шёл дождь. Круты пожирали мёртвых гуэ’ла, отрывали куски и бросали свежее истекающее кровью мясо в клювы. Они поднялись, когда я вышел.

Я бросил Михалика в грязь. Подошёл Аул. Он прищёлкивал клювом — так другое существо бы облизывалось при виде особенно вкусной пищи. Вокруг начали собираться остальные круты. Глаза вожака мятежников расширились от понимания, что его ждёт.

— Шас’о Рра… — Эзра задыхался. — Похоже… зря… я тебя так звал.

— Нет. На самом деле ты не ошибся.

Я не отворачивался, когда круты его пожирали. Не пытался ментально блокировать полные боли крики. Просто стоял. Не чувствуя ни сожалений, ни отвращения, ни жалости. Даже не ощущая удовлетворения от возмездия. Не чувствуя вообще ничего. Внутри был абсолютный холод. Тогда я принял имя, которое мне дал гуэ’ла. Михалик назвал меня тенью командующего. Он хотел меня оскорбить, но теперь я отношусь к этому по-другому. Я стану Шас’о Ало’рра — командующим Холодная Тень — и буду всюду, где спрячутся враги тау… неуловимым… безжалостным.

Нужно было разделаться и с другими, меньшими группами ка’ташунцев. Поэтому я приказал оставшимся на орбите крутам высадиться на поверхность Киферии. Спустил их с цепи и направил в дикие земли устранить любое встреченное сопротивление. Какое-то время это прекрасно работало. Их дикость была более чем ровней гневу мятежников, а животы раздулись от плоти врага. В целом Киферию удалось усмирить. Однако недавно я начал получать тревожные доклады. Круты начали носить на головах красные банданы и всё чаще отказываются повиноваться приказам своих командиров-тау. Они говорят на языке гуэ’ла, когда думают, что их никто не слышит. Возможно самое неприятное открытие я сделал в недавних разговорах с формирователем Аулом. Он начал звать меня Шас’о Рра.

Брэнден Кэмпбелл Аун'Ши

Его пробудил от медитативного транса не звук открывающейся двери, не приглушенные радостные крики со стадиона внизу, и не резкий цокот каблучков-шпилек Керраины. Его пробудил заурчавший желудок. Мысленно выругав себя, узник продолжил сидеть идеально прямо, с закрытыми глазами и руками на коленях, ладонями вверх. Женщина принесла с собой еду, он чувствовал это по запаху. Какая-то мясная похлебка, густое варево с мягкими овощами. Изысканные специи, незнакомые пленнику. Высшее Благо, как же ему хотелось есть!

— Сегодня я принесла тебе кое-что особенное. Не обычную бурду, — голос Керраины, даже проходя через устройство перевода, просто сочился дружелюбием.

Нет! Он не сдастся. Только не сейчас. Сохраняя полную неподвижность, узник сосредоточился на дыхании. Он знал, что с каждым выдохом спасение приближается ещё на секунду. Скоро кто-нибудь придет на помощь. Тогда можно будет поесть.

Прошло несколько секунд, и женщина начала постукивать туфелькой по полу.

— Тебе не кажется, что всё это немного затянулось? Я хочу сказать, морить себя голодом в знак протеста — это же нелепо, — она коротко усмехнулась.

Пленник не ответил и не шевельнулся. Видя, что он не реагирует на её слова, Керраина заговорила уже не так сердечно.

— И что это доказывает? Кому от этого лучше? Ты думаешь, что каким-то образом поразишь меня?

Узник внутренне улыбнулся раздражению женщины. Её истинная натура выступала наружу. Пассивное сопротивление наконец-то принесло плоды, и его надежда укрепилась.

— Так вот, не поразишь. Муки голода давно вышли из моды, даже наземников они не интересуют. Теперь ешь, аун’Ши, — Керраина с лязгом просунула миску через прутья шестиугольной клетки. — Скоро у тебя дневное представление, так что нужно быть сильным.

Только тогда он открыл глаза. Представители определенных рас Галактики могли бы описать женщину как «прекрасную и холодную», решил пленник. Она была высокой, стройной и грациозной, как и все вар син’да, с алебастровой кожей, выступающими скулами и темными миндалевидными глазами. Уши её были изящными и заостренными. Носила Керраина многочисленные, хитроумно переплетенные слои шелковистых одежд и глянцевой брони с острыми краями. Стройные бедра женщины охватывал пояс, сплетенный из шипастой колючей проволоки. Поднятые светлые волосы торчали над головой, словно хохолок какой-то фантастической птицы. Устройство перевода, выполненное в форме золотой броши, покрывала резьба с изображением слившихся в экстазе фигур.

Керраина плотно сжимала ярко накрашенные губы, и глаза её пылали яростью. Вся напускная заботливость слетела с неё.

«Наконец-то, — подумал аун’Ши, — мы оказались в ситуации, когда можем общаться прямо. Можно выдвигать требования. Можно начинать переговоры».

— Я больше не стану убивать для удовольствия твоих посетителей, — сказал узник, голос которого был низким и хриплым от обезвоживания.

Женщина подняла густо обведенные брови.

— Что, правда?

— Да, правда.

— А что же ты тогда будешь делать? — она немного натянуто усмехнулась. — Ловить на живца когтистых извергов? Танцевать, как солитер?

Аун’Ши не позволил себе оскорбиться или попасться на приманку.

— Я ничего не стану делать, — просипел он. — Ты откроешь дверь клетки и выпустишь меня. У тебя нет иного выбора.

Посмотрев на него сверху вниз, Керраина покачала головой. Казалось, что это сочувствующий жест, но пленник знал — вар син’да неведомо сочувствие.

— Аун’Ши, — сокрушенно произнесла женщина, — как же плохо ты меня знаешь.

Собрав слюну, узник очистил глотку. В его голос вернулась толика прежней силы.

— Я очень хорошо тебя знаю. Я знаю, что до того, как заполучить меня, ты не обладала независимостью, находилась в тени и услужении у других. Я знаю, что с тех пор ты разбогатела благодаря мне, и что я довольно популярен у твоей публики.

Керраина стиснула зубы, и аун’Ши воспринял это как знак своей правоты.

— Также я знаю, — продолжил пленник, — что ты не посмеешь убить меня, поскольку это расстроит указанную публику, и, следовательно, будет стоить тебе не только состояния, но, весьма вероятно, и жизни.

Внутри женщины разом вспыхнуло множество чувств: она гневалась на нахального узника, досадовала, что не может отыскать брешь в его логике, и боялась потерять статус знаменитости.

— Я прикажу укротителям насильно кормить тебя, — с отработанным высокомерием произнесла Керраина.

— При моей физиологии подобное невозможно, — покачал головой аун’Ши. — Я задохнусь и умру.

Уголки её окрашенных рубиновой помадой губ дернулись.

— Тогда я вывешу тебя на обозрение и буду брать плату с тех, кто придет посмотреть на твои голодные муки.

— Ты уже признала, что даже самые непритязательные зрители посчитают такое представление малоинтересным. «Хороший день в Шаа-доме лучше плохого отзыва в Комморре».

Она ощетинилась, услышав старую театральную аксиому. В основном потому, что это была чистая правда.

— Следовательно, если я отказываюсь принимать дальнейшее участие в твоих постановках, а мое убийство приведет к твоему падению, у тебя не остается выбора. Ты должна освободить меня.

Высказав свои аргументы, аун’Ши снова сел прямо в ожидании ответа.

Позади них приоткрылась дверь, и внутрь просунулось бледное, испещренное шрамами лицо управителя сцены Скелбана, служителя Керраины.

— Г-г-госпожа, — запинаясь, пробормотал он, — до начала п-п-представления п-п-пять минут.

Женщина не сводила глаз с тау.

— Возможно, придется задержать начало, — бросила она через плечо. — Кажется, наша примадонна немного заартачилась.

— Задержать? — задохнулся Скелбан. — Но… но…

Не обращая внимания на его возражения, Керраина прижалась к прутьям клетки аун’Ши.

— Знаешь, в этом городе незаменимых нет, — прорычала женщина, — и ты уж точно не последний образчик вымирающей расы. Что помешает мне просто найти другого, подобного тебе?

— Г-г-госпожа Керраина, — управитель сцены уже проковылял в комнату и теперь стоял у неё за спиной. Скелбан стал жертвой опытов нескольких разных гемункулов, скульпторов плоти, и всё в нем было какое-то кривое и переломанное. — Нельзя задерживать п-п-представление…

— В Империи нет ни одного тау, способного сравниться со мной в искусстве боя, — ответил эфирный. — Мое прошлое, как и пройденное мною обучение, уникально для нашей расы. Именно поэтому аун’т’ау’рета избрали меня.

Глаза женщины блеснули. Маленький синий чужак немного открылся перед Керраиной, и, словно пантера, она инстинктивно ухватилась за этот шанс.

— Избрали тебя для чего?

— Г-г-госпожа…

— Что ты делал на том замерзшем, пустынном шарике, где тебя нашли? — не отступала женщина.

Сообразив, что как-то проговорился, аун’Ши ничего не ответил, но Керраина чувствовала, что задела за живое, и собиралась вырвать из него правду.

— Ты был в изгнании? Или на какой-то миссии?

— Госпожа! — заорал Скелбан.

Быстрая, как молния, женщина повернулась к нему с ножом, внезапно возникшим в руке.

— Тебе сказали придержать занавес!

— Но, г-г-госпожа, — с мученическим видом произнес управитель, — сегодня к нам пришел Сидик.

Лицо Керраины застыло.

— Сидик, Владыка Увеселений?

— Да! Если мы не начнем вовремя…

Женщина оборвала слугу взмахом руки с наманикюренными ноготками. Важно было, чтобы каждый зритель остался доволен, но Сидика требовалось порадовать вдвойне. Этот министр Векта, правителя Комморры, по долгу службы надзирал за абсолютно всеми играми гладиаторов и кровопролитными зрелищами. Если представление Керраины не понравится Сидику, — например, тем, что начнется с опозданием, — оно будет закрыто по первому его слову.

— Внесем небольшие изменения, — сказала она Скелбану. — Начинай выступление, но пусть укротители сначала проведут шипоспинов по окружности арены. Это даст тебе несколько минут на то, чтобы притащить из камер тех троих.

— Но г-г-госпожа, все пришли посмотреть на него, — управитель показал на аун’Ши вытянутым, костистым пальцем.

— И они его увидят, — промурлыкала Керраина. — А теперь шевелись!

Скелбан с поразительной быстротой зашаркал прочь. Когда слуга вышел, женщина извлекла из декольте какую-то вещицу и повернулась обратно к шестиугольной клетке.

— Аун, — с хитринкой сказала она. — На твоем языке это означает «жрец», верно?

— У этого слова много значений.

— И «жрец» — одно из них?

— Возможно, более точным переводом будет «пастырь».

— Пастырь? Ещё лучше. Ты защищаешь свою паству от несчастий, готов отдать собственную жизнь ради их спасения, — Керраина прижала ладонь к прутьям клетки и пробормотала что-то неуловимое, а затем отошла назад.

— Ты свободен, — сказала она.

Аун’Ши, чувствуя ловушку, сохранял полную неподвижность.

— Я могу уйти? — осторожно спросил он.

Женщина пожала плечами.

— Можешь уйти. Можешь остаться. Дверь автоматически откроется через одну минуту, тогда и увидим.

— Увидим что?

— Что для тебя важнее всего, — с недобрым весельем улыбнулась Керраина.

Она надавила большим пальцем на бок небольшой вещицы, и клетка начала опускаться через пол на постепенно удлиняющейся цепи. Мгновением позже тау обнаружил, что находится над затемненной ареной: освещение было приглушено перед началом представления. Всё вокруг скрывал полумрак, но он весьма неплохо изучил здешнюю обстановку. Эфирный ведь, как-никак, проводил тут большую часть времени с тех пор, как его схватили. Помещение напоминало внутреннюю часть высокой бочки, и, насколько понимал узник, подобная архитектура считалась классической среди вар син’да. Они называли это «амфитеатром». Для аун’Ши это было бойней.

Главную бойцовую арену покрывал утрамбованный белый песок, на котором лучше выделялась пролитая кровь и выпущенные потроха исполнителей. По опыту эфирный знал, что под верхним слоем также скрываются потайные люки, из которых неожиданно выпрыгивают натасканные чудовища и автоматические механизмы-убийцы. Стены здания были целиком заполнены углубленными сидениями, расположенными в многочисленных ярусах. Богатейшие зрители сидели на самом верху, там, где их могли видеть все присутствующие, в то время как стесненным в средствах посетителям приходилось занимать места ближе к земле. На уровне арены в стене был проделан единственный, огромный арочный проход, через который вводили рабов или зверей, а затем выносили их обратно, уже по частям. Напротив него находилась галерея: открытая площадка, уставленная пышными диванчиками и креслами, где обычно сидела Керраина и развлекала важных гостей. Прямо над платформой располагался просцениум, заполненный музыкантами.

Клетка резко остановилась в темном воздухе, не добравшись до низа. Конферансье громогласно объявил имя аун’Ши, и его озарили лучи света. Где-то за пределами ослепительного сияния зазвучали радостные крики толпы. Тау не преувеличивал, говоря Керраине, что аудитория любит его, это была чистая правда. Его уникальность, как предполагал эфирный, вызывала огромный интерес у созданий, прежде считавших, что они уже всё повидали. Больше того, у аун’Ши продолжалась победная серия. Гости с глубоким возбуждением ждали его боев против всё более серьезных противников, и их азарт возрастал вслед за новыми успехами тау. Они заполняли кресла, ожидая увидеть, закончатся ли его выступления на сей раз, а когда этого не происходило, всё равно оставались довольны учиненной резней. В афишах по всей Комморре эфирного называли Аинн тонеш гейс, «дерущийся синий мужчина». Перед каждой битвой казалось, что она будет для него последней, но аун’Ши вновь и вновь одерживал легкие победы. Вар син’да любили его — в своем, тошнотворном роде.

Быстро приспособившись к свету, тау посмотрел вниз, желая узнать, что уготовано ему сегодня. На арене обнаружились три крупных зверя, которые когтили песок и кровожадно завывали. Спины чудовищ покрывали шипы, а их черные глаза были широки, как блюдца. Толстые металлические ошейники на длинных шипастых цепях удерживали животных на месте. Эфирный уже много раз видел всё это: пол клетки мгновенно уйдет из-под ног, и, как только он коснется земли, ошейники разомкнутся. Затем начнется импровизированное, стихийное насилие. Или он погибнет для увеселения аудитории, либо, к её удовольствию, перебьет врагов.

Оркестр выдал сложную барабанную дробь, за которой последовало пронзительное блеяние рогов. Резко повернувшиеся софиты вонзились лучами в огромный арочный проход. Открылись двери, и наружу выплыла плоская гравиплатформа с каким-то крупным кубом наверху. Непонятный объект целиком скрывался под пурпурным атласом. Четыре укротителя, почти обнаженные, — за исключением нескольких фрагментов брони на самых важных местах, — провели платформу к центру арены. Затем, с невероятной театральностью, каждый из них схватился за угол ткани и потянул на себя. Пурпурный покров распался на четыре равные части, и оказалось, что он скрывал большую клетку.

Аун’Ши вздрогнул. В клетке сидели трое тау.

Они принадлежали к касте земли: широкогрудые, ростом ниже эфирного, с большими кистями и мускулистыми конечностями. Лица его сородичей покрывали порезы и синяки; распахнув глаза, тау пытались осознать невероятную сцену, открывшуюся им. Одежда всех троих превратилась в лохмотья, но аун’Ши всё равно узнал их.

Именно с ними он прежде связывал надежды на спасение.

Артас Молох.

Холодный и тусклый мир, пятнистый шар серых скал и белоснежных ледяных равнин. Даже солнце в его небесах давно лишилось запасов тепла и света, превратившись в коричневый карлик. Если бы аун’Ши не шел по стопам другого тау, то никогда не явился бы на Артас Молох. Сюда приходили только те, кто имел на то особые причины, и целью эфирного было лучше понять Зоркого Взгляда.

Шас’о Виор’ла Шова Каис Монт’ир, которого более часто и просто называли «командующий Зоркий Взгляд», был одним из способнейших военачальников в истории тау. Более двух столетий назад он возглавил контрнаступление против захватчиков-гуэ’ла из Империума Человечества. Последние из них были обращены в бегство здесь, на Артас Молохе, и победа досталась Империи Тау. Невероятный исторический момент, триумф Высшего Блага над нецивилизованным варварством Галактики. Но, вместо того, чтобы вернуться на родину и купаться в лучах заслуженной славы и почета, командующий Зоркий Взгляд взял с собой кадр ближайших соратников и отбыл прочь. Он повернулся спиной ко всему, что защищал в боях, направился за пределы Дамоклова залива и основал собственный анклав, населенный исключительно представителями касты огня. Командующий, столь доблестно утверждавший Тау’ва в сражениях, совершенно подорвал его авторитет своим последним деянием.

Утрата столь значимой и всеми любимой фигуры, как и необъяснимость причин, побудивших о’Шову к отступничеству, разъедала общество тау в последующие годы. Многие спрашивали себя, чьему примеру стоит следовать: эфирных, учивших, что личность должна подчиняться нуждам великой общности, или Зоркого Взгляда, указавшего напоследок, что жители Империи должны искать собственные пути?

В конце концов, ситуация вышла из-под контроля. Несмотря на отсутствие о’Шовы, его влияние распространилось больше, чем когда-либо. Наконец, руководители тау приняли решение вернуть своенравного военачальника на родину и в лоно Высшего Блага, тем самым объединив расколотый и разделенный народ. Кто-то должен был отправиться за безопасные пределы Империи, отыскать командующего Зоркого Взгляда и протянуть ему руку братства. Выбор пал на аун’Ши.

Того, кто уделил всю жизнь попыткам понять других. Это стало навязчивой идеей эфирного, с головой ушедшего в исследование особенностей каст тау. Он всесторонне изучил каждую чужую расу, с которой вступала в контакт Империя. Теперь ему предстояло понять Зоркого Взгляда. Аун’Ши твердо вознамерился побывать везде, где бывал командующий, испытать то, что испытывал он. Только тогда они смогли бы общаться прямо.

Поэтому эфирный и явился на Артас Молох.

Руководители тау насильно снабдили аун’Ши всем, в чем у него, по их мнению, могла возникнуть нужда. Он покинул Империю на звездолете, нагруженном оружием, оборудованием, посланниками, личной охраной из воинов огня, отмеченных многочисленными наградами, и даже молодым эфирным в качестве адъютанта. Впрочем, как только челнок аун’Ши коснулся поверхности планеты, он приказал всем остальным отправляться домой. Это странствие, сказал он, для него одного. Ошеломленные спутники, тем не менее, повиновались, за исключением телохранителей. Они объявили, что принесли клятву защищать аун’Ши, которую не могут нарушить ни при каких обстоятельствах. Кивнув, эфирный приказал воинам огня охранять челнок, после чего ушел, оставив их стоять по лодыжку в снегу.

Он пешком преодолел небольшое расстояние до Колонии-23, городка, основанного двести тридцать два года назад представителями каст земли, воды и воздуха, которых Зоркий Взгляд оставил позади. Планета и поселение на ней располагались у самого края территории тау, вдали от цивилизованного, строго регламентированного сердца Империи. Во всем здесь ощущался дух непостоянства, пограничья. Космопорт, если его можно было так назвать, представлял собой большое поле с единственной диспетчерской вышкой и параболической антенной связи. Улицы оказались широкими, но не замощенными. Строения были низкими и круглыми, явно собранными из готовых модулей. Аун’Ши городок сразу понравился.

Зал Архивов, когда эфирный отыскал его, оказался грузовым контейнером с межзвездного транспортника, превращенным в трехэтажное здание. На внешней стороне всё ещё оставались обозначения последней экспедиции Зоркого Взгляда, выцветшие почти до полной неузнаваемости. Внутри ждали трое представителей касты воды, старше даже самого аун’Ши, которые с огромной радостью принялись потчевать его историями прошлого.

Они рассказали, что командующий однажды ушел к западу, на расстояние дневного перехода или около того, к ближайшему ледяному полю. Там, на дне ущелья, о’Шова обнаружил скопление древних чужацких руин. Что именно произошло после, записано не было, но последствия случившегося сохранились в подробностях. Зоркий Взгляд вернулся из развалин, собрал одних только воинов огня, поднялся на корабль, доставивший всех сюда, и отбыл.

— Чужацкие руины, — задумчиво произнес аун’Ши, потягивая теплый рыбный сок, чашечку с которым подал ему один из ученых. — Какого происхождения?

— Сложно сказать, — ответили эфирному. — На поверхности Артас Молоха множество таких мест, и не все из них возведены в одно и то же время или одной и той же расой. Например, строения, расположенные на севере, насчитывают многие миллионы лет; они пугающе огромны и состоят из массивных блоков с прямоугольными очертаниями. Другие — всего лишь бесформенные, осыпающиеся груды камня. Немногие, гладкие и эстетически привлекательные с виду, совершенно не повреждены и выглядят так, словно их построили только вчера. Некие конструкции присутствуют даже на спутнике планеты. Похоже, Артас Молох на протяжении неисчислимых эпох был чем-то вроде галактического перекрестка.

— Если там был Зоркий Взгляд, — сказал им аун’Ши, — тогда туда отправляюсь и я.

Один из архивистов тихо усмехнулся.

— Это обрадует Гуэ’руна.

— Простите, о ком вы?

— О фио’вре Гуэ’руне.

— «Смотритель чужацких строений»? — повторил эфирный. Прежде он никогда не слышал подобного титула.

— Он сам дал себе это имя, — объяснил другой хранитель записей. — Гуэ’рун из касты земли, считает себя экспертом в ксенотропологии и специалистом по архитектуре чужаков. Почти всё время проводит на раскопках то одних, то других развалин.

— Возвращается сюда, в Двадцать Три, пару раз в год, — добавил третий ученый, слепой на один глаз и почти беззубый. — Пополняет запасы, отдает оборудование в починку, находит нескольких последователей, достаточно молодых и глупых, чтобы идти за ним, и снова отправляется в пустошь.

— И почему он обрадуется моему появлению? — спросил аун’Ши.

Всё трое тау касты воды расхохотались.

— Потому что, — ответил беззубый, — у Гуэ’руна наконец-то будет собеседник, не слышавший всех его историй.

На следующее утро эфирный раздобыл транспорт и устремился к цели через промороженные пустоши. Тусклое солнце уже садилось, когда он добрался до места раскопок. Оставив скиммер прямо за внешней границей лагеря археологов, аун’Ши закинул на плечи вещмешок и пошел пешком. Ткань походного облачения сохраняла большую часть тепла, но даже при этом он горбился под усиливающимся ветром. Мелкие ледяные кристаллики покалывали глаза.

Вокруг начали вырастать мрачные, угрожающие силуэты. Здания тау выглядели крохотными полушариями кремового цвета, съежившимися у подножия огромных, изогнутых чужацких строений и вертикальных стен ледника. Аун’Ши остановился, заметив, что кто-то вприпрыжку несется к нему. Это оказался тау, вероятно, из касты земли, коренастый от природы; из-за толстых слоев термической одежды он выглядел комически пухлым. С собой у незнакомца был переносной светошар, озарявший небольшой участок вокруг бледно-желтым сиянием.

Эфирный поднял правую руку в формальном приветствии.

— Тау’монат! — крикнул он, перекрывая ветер.

— Тау’монат’ла! — ответил подбегающий незнакомец. Тяжело дыша, он остановился на расстоянии руки от аун’Ши. Расплывшись в широкой, радостной улыбке, он с детским нетерпением осмотрелся по сторонам. — Наконец-то вы пришли. А где запчасти?

Аун’Ши покачал головой.

— Я здесь не для того, чтобы что-то вам передать, если ты так думаешь.

— Нет? — резко погрустнел молодой тау.

— Разве никто из Колонии-23 не предупредил вас о моем прибытии? Возможно, уважаемые господа из Зала Архивов?

— У нас нет модуля связи, — помотал головой стажер. — Смотритель говорит, что изоляция обостряет наблюдательность. Некоторое время назад мы запрашивали дополнительное оборудование, и, когда датчики на внешней границе засекли ваш транспорт, я решил…

Окончательно расстроившись, юноша замолчал, после чего нахмурился.

— А кто же вы тогда?

Несколько мгновений аун’Ши обдумывал, не солгать ли ему. Когда другие тау узнавали, что среди них находится эфирный, то чувствовали себя обязанными продемонстрировать запредельное гостеприимство и готовность выполнить любые требования. А всё, чего он хотел — спокойно, в одиночестве исследовать эти руины и проникнуть в мысли Зоркого Взгляда.

— Меня зовут аун’Ши, — наконец произнес он со вздохом. Личные предпочтения, напомнил себе эфирный, редко служили Высшему Благу.

Глаза стажера расширились, и он низко поклонился.

— Аун, — выдохнул молодой тау. — Принимать вас — честь для меня, недостойного.

— Возможно, нам стоит зайти внутрь?

— Конечно! — юноша протянул руки и замер в ожидании. Снова вздохнув, аун’Ши скинул с плеч вещмешок и передал его стажеру. В сгущающихся сумерках они оба направились к ближайшему зданию.

— Как мне тебя называть? — поинтересовался эфирный.

— Я пока не выбрал себе имя, аун.

— Ну, ты только в начале жизненного пути, — произнес аун’Ши, стараясь, чтобы это прозвучало по-отечески. — Время для этого ещё придет.

— Смотритель Гуэ’рун пока что дал мне прозвище фио’ла Ха’ла. Можете называть меня так, если вам угодно.

Эфирному подумалось, что такое имя больше говорит о том, кто его дал, чем о том, кто его носит. Ха’ла буквально значило «тот, кто действует», или, на языках иных рас, «подай-принеси».

Оставив позади ветер и холод, они вошли в куполообразную комнату, уставленную ящиками и оборудованием. Единственный свободный от них участок занимали два рабочих места с компьютерами; из помещения выходил соединительный туннель, ведущий в спартанские спальни. Установленный на потолке обогревательный модуль силился повысить температуру воздуха до приемлемой. Возле одной из рабочих станций горбился крупный тау касты земли в черном визоре, закрывающем глаза. Провода от устройства шли к перчатке на его правой руке. Исследователь сделал в воздухе быстрый жест, перелистывая кипу страниц, видимых только ему.

— Этот курьер привез нам новый барионный сканер изображений, Ха’ла? — рассеянно спросил он.

— К сожалению, нет, — ответил аун’Ши.

Услышав незнакомый голос, тау в визоре поднял голову.

— И почему же?

— Потому что я не курьер.

Стащив визор, Гуэ’рун со стуком бросил его на стол. Сердито посмотрев на Ха’ла, который позволил совершенно незнакомому тау разгуливать по территории его раскопок, смотритель требовательно спросил:

— Ну и кто же ты тогда?

Эфирный склонил голову. Пусть даже аун’Ши располагался намного выше на общественной лестнице, здесь он был гостем. Ему следовало выказать почтение главе домовладения.

— Я аун’эль Виора’ла Ши.

Лицо Гуэ’руна на мгновение обмякло, после чего он бросился из-за стола поприветствовать аун’Ши. Второпях исследователь забыл снять интерфейсную перчатку, и визор, всё ещё прикрепленный к ней, потащился по рабочему столу. На пол посыпались кусочки белого камня и электронные платы.

— Это великая честь, — задыхаясь, произнес начальник раскопок. — Великая честь. Я фио’вре Гуэ’рун. Приветствую вас, аун’ла, на моей скромной исследовательской базе.

— Пожалуйста, называйте меня аун’Ши.

Смотритель помедлил, услышав предложение так фамильярно обращаться к настолько вышестоящему тау.

— Как вам угодно, — медленно произнес он. — Чему мы обязаны вашим визитом?

И вновь эфирный задумался, как именно стоит ответить. Формально, его миссия по отысканию и возвращению на родину командующего Зоркого Взгляда не была секретной, но не хотелось, чтобы о ней узнала вся Империя. Представлялось весьма вероятным, что странствие завершится ничем, и аун’Ши совершенно не желал пробуждать надежды в народе лишь для того, чтобы затем разрушить их до основания.

— Суть моего задания — отыскание фактов, — осторожно произнес он. — Поиски ценной информации, как видите, привели меня сюда.

Лицо Гуэ’руна мгновенно засияло, как то и предсказывали три старых архивиста.

— Если вы ищете факты, я с огромной радостью их предоставлю, — он начал стягивать интерфейсную перчатку, палец за пальцем. — Ха’ла пока что приготовит поесть, а я проведу для вас экскурсию. Несомненно, вы пожелаете собственными глазами увидеть раскопанные мною конструкции.

Прежде чем кто-то успел ответить, смотритель схватил висевшее рядом с дверью толстое пальто и выбежал в арктическую ночь. Ха’ла слабо улыбнулся, тряхнул головой и, испросив разрешения, отправился готовить. Глубоко вздохнув, аун’Ши снова вышел на улицу.

— Мне рассказывали, Гуэ’рун, — произнес эфирный, трусцой догоняя полноватого ученого, — что эта планета на протяжении столетий принимала у себя многочисленные и разнообразные чужацкие расы.

Археолог посмотрел на него с приятным удивлением. Плотно застегнув пальто, Гуэ’рун вытащил из карманов пару термоперчаток.

— Ауна проинформировали верно. На Артас Молохе встречаются развалины, оставленные, самое меньшее, двенадцатью различными расами. Такое впечатление, что все рано или поздно посещали эту планету. Крайне удачное совпадение.

— Простите?

Солнце уже скрылось, и двое тау шли вдоль вереницы крохотных светошаров. Озаренный путь уводил от жилых куполов вниз, под толщу ледника. Колючий ветер здесь поутих.

— Ну, — ответил смотритель, — так мы можем изучать народы Галактики, не покидая безопасной Империи. Возможно, ауну известно, что я провел половину жизни в этом мире. Пятнадцать местных лет. Определил некоторых посетителей планеты.

Завернув за угол, они вошли в обширное помещение, вырезанное во льдах. Благодаря крупным светошарам, там было светло как днем. Посередине зала располагалась изощренная машина с датчиками и мерцающими индикаторами наверху. Её боковой кожух был немного сдвинут в сторону, и сидевший там рабочий касты земли возился инструментами в механизме. Впрочем, аун’Ши больше захватило то, что находилось дальше: стена льда, не обычного бледно-голубого или белого цвета. Она была красной. Казалось, что ледник сверху донизу покрывает слой растопленного багряного воска. Наружу выступала одинокая изогнутая конструкция светло-костяного оттенка, а у основания ледяной стены виднелась большая платформа, сделанная из того же материала. В первое мгновение эфирному показалось, что он смотрит на изорванную плоть и обнажившееся ребро какого-то древнего, громадного существа.

Гуэ’рун заметил, как потрясен аун’Ши.

— О, да, — усмехнулся он, — в первый раз Кровавая Стена и правда может сбить с толку.

Облизнув потрескавшиеся губы, эфирный пришел в себя.

— Кровавая Стена?

— Так назвал её Ха’ла, когда мы впервые обнаружили феномен. К сожалению, название укоренилось, даже у меня. Хотя с виду и кажется, что лед состоит из замороженной крови, могу уверить ауна, что это не так. Подобное изменение цвета совершенно естественно, и на самом деле вызвано наличием оксидов железа и протеканием насыщенных солями вод.

Сообщив это, смотритель скрестил руки на груди. Он выглядел весьма довольным собой.

Аун’Ши никак не мог избавиться от мощного, внезапно нахлынувшего дурного предчувствия.

— Естественно или нет, но кто мог выбрать такое место для строительства? — спросил он, указывая на чужацкую конструкцию.

— Изначальные обитатели планеты оставили после себя немного записей. Этот арочный проход и несколько других, похожих объектов, образуют своего рода заставу, я считаю.

— Вы считаете? — эфирный тут же понял, что его голос прозвучал слишком резко.

Начальник раскопок немного съежился.

— Это предположение, аун, но, уверяю вас, очень обоснованное. Керновые пробы, взятые из окружающего льда, указывают, что это место было заброшено более тридцати пяти тысяч местных лет назад. Со временем данное помещение полностью промерзло, но я использовал потоки когерентных частиц, чтобы расплавить лед и составить схему внутренней структуры арки. Фактически, — нахмурился Гуэ’рун, — именно это и должно происходить сейчас. Прошу извинить меня, аун.

Смотритель понесся к машине, после чего начал тихо, но яростно переговариваться с другим тау касты земли. Эфирный медленно пошел за ним. Возможно, всё дело было в приглушенной атмосфере внутри ледяного зала, или в нервирующей стене крови, но аун’Ши казалось, что он двигается, как во сне. Запрокинув голову, эфирный посмотрел на арку и обнаружил, что поверхность у неё не гладкая, а покрытая маленькими впадинками. Она не просто была цвета кости, она была сделана из кости. Или чего-то, очень похожего на кость. Аун’Ши знал, что в Галактике существуют создания, использующие подобную биотехнологию; древний и непознаваемый народ. Контакты между ними и тау были, в лучшем случае, нечастыми, но эфирный не зря посвятил целую жизнь изучению чужаков. Его голова чуть ли не лопалась от неясных докладов и перекрестных отсылок.

Тем временем Гуэ’рун продолжал допрашивать другого исследователя.

— Бенту, ты должен был проводить спектрографическое сканирование кристаллов, погруженных в материал платформы, — шипел смотритель. — Почему ничего не происходит? Ты что, не видишь — у нас важный гость?

Сидевший тау кое-как поднялся на ноги. Он поклонился, и с его защитной одежды осыпался слой инея.

— Простите меня, фио’вре. Я проводил сканирование, и всё шло нормально. Потом случился импульсный пробой ответной реакции.

— Ответной реакции? Какой ответной реакции?

— Не знаю. Энергетический всплеск в самой арке. Он перегрузил сканер, и с того момента я пытаюсь починить аппаратуру.

— Почему раньше мне не сообщил?

— Вы сказали не беспокоить вас по пустякам.

Светошары на мгновение моргнули.

— Что это было? — голос Гуэ’руна звучал скорее раздраженно, чем озабоченно.

Бенту выглядел смущенным.

— Также начались утечки энергии, всё более сильные. Я не знаю, в чем дело.

— Гуэ’рун, — произнес аун’Ши, — этот арочный проход, вся эта конструкция, были полностью скрыты подо льдом, когда вы начали освобождать их?

— Да, аун.

— Значит, во времена Зоркого Взгляда к ним доступа не имелось?

— Зоркого Взгляда? — разинул рот смотритель. — Ну, гм, да. Они были совершенно отрезаны от всего. Если вы желаете посетить руины на поверхности, те же, что и командующий, я с радостью…

Светошары снова погасли, и на этот раз не включились вновь. На мгновение единственным источником света стало мигающее сообщение об ошибке на дисплее сканера. Затем Кровавая Стена словно бы испустила мерцающее голубое сияние, окрасившее ледяной зал в тошнотворные оттенки фиолетового. Трое тау повернулись к ней одновременно с появлением кружащегося вихря энергии, который простирался от высшей точки костяной арки до плоской платформы. С виду круговорот напоминал озерцо ртути, поставленное на ребро.

На платформе стояли живые существа. Аун’Ши не знал, как это возможно, но они просто появились там. Создания резко выделялись на фоне текучего энергетического поля; четверо из них напоминали слишком крупных псов с содранной шкурой, трое других были тонкими, как хлысты, двуногими человекообразными. В руках последние держали разнообразные сети и зазубренные копья, одежда их, усеянная лезвиями и шипами, плотно прилегала к коже. Затем из серебряного озерца вырвалась стая птицеподобных созданий, издававших звуки наподобие детских криков. Они описали круг под потолком зала, награждая друг друга ударами клювов.

Эфирный посвятил целые десятилетия изучению рас, обитающих в мрачных местах за пределами Империи. Перед ним определенно были вар син’да, «темные налетчики», чудовищные пираты, которые наносили удары из теней, забирали, что пожелают, и бесследно ускользали туда, откуда пришли. Насколько было известно аун’Ши, до сих пор они не появлялись в пространстве тау.

Три долговязых чужака осмотрелись вокруг и одновременно заметили тау; в тот же миг гончие зарычали. Их хозяева обменялись какими-то словами на родном языке и злобно заулыбались.

Сбросив термоодеяния, эфирный сделал несколько шагов вперед. Он снял с пояса тяжелый цилиндр, который, повинуясь движению запястья тау, раздвинулся и превратился в длинный посох с клинком. Аун’Ши прокрутил оружием «мельницу», после чего широко раскинул руки.

— Берите мой скиммер! — бросил он через плечо Гуэ’руну. — Возвращайтесь со своими стажерами в Колонию-23. Расскажите там о случившемся.

— А как же вы? — умоляюще крикнул смотритель.

Эфирный расправил плечи.

— Я буду в порядке, — сказал он, больше самому себе, чем в ответ.

Гуэ’рун и Бенту неловко заторопились к выходу из туннеля. Двое вар син’да как будто хотели броситься вдогонку, но аун’Ши шагнул им наперерез и покачал головой. Он был уверен, что сама его поза окажется очевидной, несмотря на любые культурные различия.

Словно по какой-то беззвучной команде, бескожие гончие рванулись вперед. Совершив обратное сальто, эфирный запрыгнул на громоздкое сканирующее устройство, чтобы не попасть в окружение. Чудовища завизжали и попытались достать тау когтями — он отбил их лапы посохом. Они попытались прыгнуть на аун’Ши, но он вновь не позволил даже прикоснуться к себе. Посох метался, будто размытое пятно, влево и вправо, блокируя и отражая. Один из зверей бросился на эфирного, разинув пасть; тау отступил на шаг, взмахнул оружием по широкой дуге и обезглавил тварь. Оставшиеся три гончие помедлили, переосмысливая опасность добычи. Позволив им перегруппироваться, аун’Ши спрыгнул вниз, так, чтобы сканер оказался между ним и монстрами.

Кто-то из вар син’да пронзительно свистнул, и птичья стая отозвалась на команду. Летающие создания устремились к туннелю, явно собираясь догнать Гуэ’руна. Метнув в них посох, словно копье, эфирный понесся следом. Оружие, насквозь пронзив одну из птиц, упало в подставленную руку аун’Ши; остальная стая снова взмыла к потолку, издавая протестующие вопли.

Вар син’да больше не улыбались, теперь они выглядели озадаченными. Чужак, стоявший в центре, гаркнул какой-то приказ, и двое остальных бросились в атаку. За ними последовали гончие и птицы.

— Я буду в порядке, — вслух напомнил себе аун’Ши.

Противники разом обрушились на него лавиной когтей, клювов и клинков. Ни один не попал в цель. Свободно держа посох, эфирный прижал его к себе, остановив копье, высоко взмахнул древком, попав в птицу, и прямым ударом отбросил в сторону гончую. Он был оком бури насилия. Двое вар син’да, видя собственную неспособность коснуться аун’Ши, не говоря уже о том, чтобы ранить его, вскипели от ярости. Они выкрикивали ему в лицо грязные ругательства. Птицы голосили. Гончие рычали.

Эфирный молчал с бесстрастным лицом. Даже когда зазубренный клинок всё-таки обошел его защиту и оставил глубокую борозду на руке, он не вскрикнул и не утратил концентрацию. Врагов слишком много, понял тау. Он только отражал их удары, не сокращая число противников. Тогда аун’Ши попытался отступить в туннель, подумав, что в более тесном пространстве сумеет сосредоточиться на убийстве, а не простом сдерживании неприятелей.

Одна из гончих вцепилась эфирному в лодыжку, и он рефлекторно пнул её в морду. Исцарапанные костяшки пальцев кровоточили, изодранные птицами. Вдруг ужасно запылала рана в руке, и у тау всё поплыло перед глазами.

«Копье, — решил он. — Что-то на копье. Токсин. Весьма коварно».

Аун’Ши почти добрался до туннеля, когда окончательно перестал чувствовать правую руку. Мучительная боль уже распространялась по груди, казалось, что его кожа горит. Эфирный пытался превозмочь, но не сумел, опустил посох и упал на одно колено. Что-то врезалось ему в скулу, с такой силой, что дернулась голова, а из-за стиснутых зубов хлынула кровь. Мир поплыл, и тау рухнул наземь. Чужаки пинали аун’Ши по хребту, кто-то грыз его за ноги, но всё это происходило где-то вдали и казалось неважным. Все мысли эфирного поглощала рана в руке: он никогда не чувствовал столь жуткой боли, и лед не мог охладить его кожу.

Прошло несколько секунд, и тау смутно понял, что всё ещё жив. Холодные, гладкие ладони поворачивали его голову из стороны в сторону. Аун’Ши, как мог, боролся с забытьем.

— Теналус нен итин? — спросил голос, в котором звучали неприятные, вибрирующие нотки. Пару мгновений спустя эфирному дали пощечину. — Хит’най! Йинаре тенибен марьдж мол кварион?

Оказалось, что один из нападавших склоняется над тау. Собрав все силы, аун’Ши сосредоточил взгляд на чужаке и заметил бледную кожу, высокие скулы и заостренные уши.

— Я не… не понимаю тебя, — пробормотал он.

— Тьяте, — ответил вар син’да, и двое других рассмеялись понятной только им шутке.

Эфирный отстраненно смотрел, как они сковывают его руки и ноги шипастыми цепями, острыми и холодными. Затем тау грубо потащили по льду.

— Что вы делаете? — неразборчиво произнес аун’Ши. — Куда вы уносите меня?

Сумев поднять голову, он увидел, что приближается к арочному проходу и текучему серебристому порталу. Перед тем, как мучительная боль от ран окончательно лишила его дара речи, эфирный успел выдавить одно, последнее слово:

— Зачем?

Вожак вар син’да снова склонился над ним и почти сочувственно похлопал аун’Ши по борозде на руке. Затем, чуть откинувшись, он ударил тау кулаком в челюсть.

Перед тем, как потерять сознание, эфирный успел подумать, что выполнил свой долг ауна. Выиграл достаточно времени, чтобы Гуэ’рун со стажерами успели спастись. Они найдут помощь в Колонии-23, возможно, отыщут его телохранителей, и вернутся за ним. Всё, что нужно делать теперь — ждать и оставаться в живых.

При виде трех перепуганных тау, сбившихся в кучку внутри клетки, зрители громогласно расхохотались. Оркестр грянул какой-то мотив, и укротители с надменным видом, но достаточно живо удалились с арены. Аун’Ши сжал прутья шестиугольной клетки так, что побелели костяшки. Значит, Гуэ’рун, Ха’ла и Бенту не избежали поимки и не добрались до Колонии-23. Никто не придет к нему на помощь. Жизнь кончена.

Эфирный в отчаянии посмотрел на галерею. Керраина обихаживала там нескольких других аристократов вар син’да, подавая им бокалы с золотистым вином. Запрокинув голову, женщина расхохоталась, после чего подошла к краю платформы и подняла руку, в которой держала какую-то вещь. Аудиенция притихла в ожидании, и, по сигналу хозяйки арены, клетка распалась. Как только трое тау спрыгнули с платформы, цепи, сдерживавшие зверей, немедленно разомкнулись. По зрительским рядам прокатилась волна радостных, возбужденных вскриков. Намечалась резня, безнадежная для жертв, а аун’Ши мог только смотреть на происходящее.

Нет, понял тау, он не обязан беспомощно сидеть на месте. Керраина сказала ему, что шестиугольная клетка откроется. «Можешь уйти или можешь остаться», — заявила женщина. Аун’Ши толкнул прутья дверцы перед собой, и она легко отворилась. Теперь не составило бы труда спрыгнуть на песок, перебить тварей и спасти товарищей. Также можно было отказаться выступать перед вар син’да, как он и поклялся, но тем самым умышленно уклониться от исполнения долга эфирного. Несомненно, Керраина осознанно поставила аун’Ши перед невозможным выбором: предать себя или свою паству, но всё равно оказаться предателем. Что бы он ни сделал в следующие несколько секунд, это станет его поражением. Действием или бездействием, эфирный одинаково утолит кровожадность толпы.

От внезапного озарения у аун’Ши перехватило дух. Он почувствовал, что понял ещё одну чужую расу. Вар син’да были ко’тау, «анти-тау»; их существование основывалось исключительно на себялюбии и страдании других, как физическом, так и эмоциональном. Это было абсолютной противоположностью Высшего Блага, и их следовало остановить.

Их следовало уничтожить.

Спрыгнув на песок, эфирный перекатился. Он заметил, что на арене нет оружия, так что ему предстояло либо драться с шипоспинами голыми руками, либо импровизировать. Выбрав второе, аун’Ши схватил один из прутьев распавшейся клетки и взмахнул им, в последний момент ударив атакующую тварь по морде. В черепе создания появилась вмятина, брызнул желтый ихор. Издав разрывающий уши вопль, зверь крутнулся на месте, зацепил тау шипастым хвостом и вырвал несколько кусков синей плоти из ляжки. Эфирный ещё раз опустил оружие в смертоносном замахе, но противник успел отскочить назад.

— Аун’Ши! — крикнул ему Ха’ла. — Сзади!

Два других чудища, привлеченные запахом крови, кружили вокруг бойца. Затем оба вприпрыжку бросились в атаку, но тау был готов. Высоко подпрыгнув, он вонзил прут в покрытое шипами бедро одной из тварей, выпустил оружие, перекатился по песку и поднялся, тяжело дыша. Все три зверя оставались в живых, монстр с половиной черепа издавал какие-то жуткие, неразборчивые звуки. Толпа явно наслаждалась происходящим.

Тау касты земли укрывались под парящей графиплатформой. Аун’Ши торопливо присоединился к ним, спасаясь от атаки единственной невредимой твари. Чудище врезалось в бок площадки, сильно тряхнув её. Оно злобно шипело, брызгая слюной, но из-за своей величины не могло добраться до жертв.

— Что нам делать? — лопотал Гуэ’рун. — Что нам делать?

— Не уверен, — признался эфирный. Зажав ладонями кровоточащее бедро, он быстро огляделся. — Мне нужно оружие.

Теперь вокруг площадки кружили все три шипоспина, пытавшиеся достать тау. Ситуация зашла в тупик, и аудитория уже проявляла нетерпение.

— Этой платформой можно управлять? — спросил аун’Ши.

— Да, — ответил Бенту, казавшийся самым хладнокровным из троих археологов. — Там какие-то педали и ручка для поворотов.

Оторвав полосу ткани от своих одеяний, эфирный туго замотал рану на ноге и поморщился от боли.

— Разберешься с ними?

— Я попробую, — судорожно сглотнул Бенту. — Но как нам выбраться наверх?

Шипоспины ворчали. Один из них лежал на боку и скреб лапой песок возле тау, словно кошка, которой не удается достать мышку.

— Было честью служить вам, Аун, — тихо произнес Ха’ла.

С этими словами он выскочил из-под гравиплатформы и понесся по арене. Забыв об остальных, звери устремились за юношей. Зрители расхохотались, увидев убегающего паренька, а затем радостно вскричали, когда чудовища набросились на него. Каждая из тварей вцепилась в одну из конечностей Ха’ла и рванула на себя; со стороны это походило на гротескное перетягивание каната. Раздался треск, серия рвущихся звуков, и части тела тау полетели в разные стороны.

— Пошли! Пошли! — рявкнул аун’Ши.

Вылетев из укрытия, они втроем забрались на площадку, на краях которой так и остались висеть куски пурпурной ткани. Эфирный и Гуэ’рун уцепились за основание клетки, Бенту потратил несколько драгоценных секунд на то, чтобы разобраться с управлением, после чего вдавил одну из педалей. Гравиплатформа дернулась вперед.

По толпе прокатилась легкая волна удивленного смеха, а затем раздались жидкие аплодисменты. Площадка представляла собой всего лишь большую летающую тележку, на которой никак нельзя было сбежать. И всё же дерущийся синий мужчина и его маленькие друзья вели себя так, словно в ней крылось их спасение. Восхитительно.

Привлеченные внезапным движением, чудища подняли головы и бросились в погоню. Уже через несколько секунд они приблизились к тау; Гуэ’рун заорал на Бенту, требуя прибавить ходу. Гравиплатформа снова дернулась и резко качнулась, а затем устремилась вперед. Шипоспины припустили за ней, стараясь не отстать.

Керраина, стоявшая на галерее, поднесла к губам маленькое устройство в руке.

— Скелбан, давай устроим небольшую гонку с препятствиями.

Мгновением позже распахнулись несколько потайных люков в основании арены. Из них поднялись невысокие плосковерхие башенки, основания которых были по кругу усеяны клинками. Из выпускных отверстий у их вершин начали вылетать длинные струи какой-то густой, вязкой жидкости зеленого цвета. Прежде эфирный уже видел подобные устройства, и они напоминали ему распылители, использовавшиеся на засушливой родной планете аун’Ши для ухода за лужайками. Вот только вместо воды вар’син да использовали здесь едкую биокислоту.

Заметив появление башенок, Бенту резко увел площадку в сторону. Шипоспину с половиной черепа досталась целая струя смертоносных химикатов, и тело твари, разъеденное кислотой, распалось надвое. Повалившиеся наземь части, дергаясь и брыкаясь, описывали круги в песке.

Как только платформа снова выровнялась, аун’Ши повернулся к Гуэ’руну.

— Помоги перевернуть! — крикнул эфирный, указывая на низ клетки. С трудом удерживая равновесие, они втиснули ладони под тяжелое основание и потянули вверх. В одиночку аун’Ши никак не сумел бы поднять такой вес, но у смотрителя из касты земли были сильные руки. Громко кряхтя, они поставили железный каркас на ребро. Тот покачался секунду, после чего с грохотом рухнул на одного из зверей, придавив его к земле.

Площадку окатил поток кислоты. Правая нога Гуэ’руна исчезла, превратилась в пенящуюся лиловую слизь. Закричав, археолог повалился навзничь и упал за край гравиплатформы. Последний шипоспин, из бока которого по-прежнему торчал импровизированный боевой посох эфирного, широко разинул пасть, готовясь поймать лакомство.

Аун’Ши, в тот же миг спрыгнувший следом, перехватил Гуэ’руна в полете и оттолкнул в сторону. Двое тау вместе рухнули на песок и немного прокатились по нему. Подняв голову, эфирный увидел, как площадка врезается в стену. Из её днища валил едкий дым, и было неясно, выжил Бенту или нет.

У аун’Ши тряслись колени, но он поднялся на ноги. Уцелевший зверь кружил вокруг него, низко опустив голову и стегая хвостом по воздуху. Толпа скандировала прозвище тау.

— Тонеш! Тонеш! Тонеш!

Несмотря на самодельную повязку, эфирный потерял довольно много крови. На краю поля зрения плавали цветные пятна, со лба капал пот. С этим представлением пора было кончать, сейчас или никогда.

— Я буду в порядке, — сказал себе аун’Ши.

Его атака застигла тварь врасплох. В момент, когда зверь осторожно повернул голову вбок, тау взмыл над ареной и выбросил вперед копыто, попав чудовищу точно в глаз. Тот лопнул с резким, трескучим звуком, забрызгав ногу эфирного студенистой массой. Завывая, шипоспин встал на дыбы. Выпрямившись, аун’Ши уперся раненой ногой в песок и, собрав все силы, выбросил вперед другую. Он угодил зверю прямо в брюхо и отбросил назад, под струю кислоты. Голова и шея твари растворились, а туловище рухнуло перед тау, изрыгая на песок кровь и внутренние органы. Зрители разразились радостными криками.

Подковыляв к туше, эфирный вытащил металлический прут. Шестиугольная клетка, доставившая его в амфитеатр, спускалась с потолка, а новые рабы выбегали на арену, чтобы очистить её перед следующим выступлением. Аун’Ши стоял, наблюдая, как они поднимают Гуэ’руна и стаскивают с платформы бесчувственное тело Бенту. Когда двоих тау вынесли через главный вход, он шагнул внутрь клетки. Дверца захлопнулась, и шестигранник начал подниматься вновь. Выступление эфирного закончилось — до следующего раза.

Уже скоро Керраина снова пришла повидать его. К тому времени слуги уже плотно зашили раненое бедро аун’Ши и смазали его порезы и ушибы дурно пахнущими бальзамами.

Женщина хитро, искоса посмотрела на него.

— Лария сана’йижел шутел хос най рукал, — произнесла она. Мгновение спустя прозвучал перевод из брошки: «Я чувствовала, что ты приоединишься к веселью».

— Я сражался за выживание, — коротко ответил эфирный, — а не для развлечения.

— Как мило, что ты по-прежнему видишь здесь разницу, — надула губки Керраина.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

— Что сказал Владыка Увеселений? — спросил аун’Ши.

Взгляд женщины стал более жестким.

— Сидик решил, что было… неплохо. Скажем так, в ближайшее время он меня не закроет.

— Пока я не дам ему повода, разумеется.

— Ты, должно быть, голоден, — неожиданно сменила тему Керраина. — Прикажу, чтобы тебе принесли поесть.

— И моим друзьям тоже.

Женщина лукаво изогнула губы.

— Хочешь немного повеселиться, отметить победу с подопечными, да? Я так и думала.

Она щелкнула пальцами, и в дверь затолкнули Гуэ’руна и Бенту, о ранах которых тоже позаботились. Смотрителю даже установили металлический протез.

— Оставляю его вам, — сказала Керраина. Перед тем, как уйти, она театрально помедлила у выхода. — Вы двое обязаны ему своими жизнями. Обращайтесь с ним, как подобает.

Какое-то время никто не говорил ни слова. Наконец, Гуэ’рун нарушил молчание.

— Я знаю, что должен поблагодарить вас за спасение, аун, — произнес он, — но, возможно, вам не стоило этого делать. Разве смерть не лучше, чем жизнь в рабстве?

— Прежде я думал так же, — ответил эфирный. — Но теперь понимаю, что наш долг друг перед другом не заканчивается только потому, что мы оказались за пределами Империи. Где бы мы ни были, Высшее Благо остается нашей силой, нашим щитом.

— Даже здесь? — слабым голосом спросил Бенту.

Аун’Ши положил руки на плечи обоим.

— Особенно здесь.

«Не знаю как, не знаю когда, — сказал он себе, — но я обрушу праведную ярость нашего народа на головы вар син’да. Отныне и впредь это станет смыслом моего существования».

— Не бойтесь, — успокоил их эфирный. — Я — аун. Я буду направлять и защищать вас. Всегда.

WaaaGH!!!

Гай Хейли Клишня Морка

Действующие лица

Уггрим, главный мек племени Красных Солнц

Сникгоб, мек племени Красных Солнц

Фрикк, гретчин Уггрима

Могрок, большой мек

Даггог, большой мек

Бозгат, мек племени Красных Солнц

Говорун, безумбоец Бозгата

Глава 1

Под высоким округлым колпаком, склёпанным из разнокалиберных листов, пылал компактный термоядерный реактор. Пусть его держали в узде мудрёные силовые поля, но всё-таки стоять рядом, как Уггрим и Сникгоб — меки из Красных Солнц, было не лучшей идеей. Но они сами собрали этот реактор, так что им было виднее. Орочья техника, в лучшем случае, — штука, как бы это сказать?.. капризная. Сегодня у них был гость: тоже большой мек, с, как он это называл, «инспекцией» (Уггрим же считал, что лучше это назвать «вынюхиванием»). Большой мек Даггог, специалист по психическим атакам, выдумщик печально знаменитого снотлингового луча и закадычный дружбан Могрока. Могрока Великого, Могрока Коварного, Могрока — нового вождя Красной Вааа! В общем, без базара, крайне неприятного орка.

Самого Могрока здесь не было (что уже хорошо), однако Даггог был — и Даггог этот с недавних пор превратился в занозу в заднице Уггрима. Здоровенный уродливый орк. Небольшое красноватое солнце бросало на его рожу такие глубокие тени, что она выглядела, скорее, вырезанной из камня. Тёмно-красный гребень из волос сквига в оранжевом свете казался чёрным как ночь.

Даггог: Внушает! Да, внушает! Вижу, тут немало всяких «што-к-чему». Солнце малое, но прёт, как сквигонт. Как хошь, а умно и без базара.

Сникгоб: Мерси.

Даггог: Не надо так-то. Што уж ты?

Если бы за оскорблённую невинность давали призы, Даггог бы сейчас взял первое место.

(Даггог пинает реактор.)

Уггрим так скрипнул зубами, что один хрустнул.

Сникгоб: Не бей ево.

Даггог: Да не. Выдержит. Хороший пузырь. А так не скажешь, што за стенкой солнце малое, а? Должно нас всех подружить, э? Э? (Смеётся.) Могрок для тебя сделал, значит?

Сникгоб: Не. Бозгат.

Даггог: Кто?

Уггрим: Другой… из наших.

Даггог: А!.. Да! Тот тощий малец, э? Похож на большово грота? (Смеётся.)

Даггог наслаждался неуютностью Уггрима. Он вытер свою длинную зелёную морду.

Даггог: Мог бы сам допереть, што он делал, а не Могрок. Жарко у вас тут. Могрок бы пузырь делал, было б не жарко, э? Так, да? Могрок-то разбираеца, э? Э?

(Молчание.)

Даггог: Нет у вас чувства юмора вообще. В этом ваша проблема. Но всё равно: ловкая работа. Я первый признаю. Когда Могрок сказал, што просил вас собрать основную силовую установку для Клешни Морка, я-то засомневался. Я грю, этот Уггрим таптунов делать умеет, и слыхал я про солнце малое, на котором у них там всё крутица. Но, грю, ещё-то одно сделать сумеет да побольше, нет? Для такой тягапушки, как Клешня Морка, нужно! много! тока!

Он, подчёркивая каждое слово, тыкал пальцем в грудь Уггриму.

Даггог: Много тока, штоб стянуть вниз комету, — и вот те на! Должен отдать те должное. Могрок был прав, потому што он всегда прав, но щас не об этом. Он — босс Вааа! после тово, што случилось с Грукком. Вот про што я в натуре имел в виду.

(Даггог плюёт.)

Он втянул носом воздух и смачно харкнул. Комок соплей зашкворчал на раскалённом полу.

Даггог: Бедный Грукк, не орк, а анекдот прям. Срам один.

Уггрим: Да уж…

Грукк Лицеед был убит вскоре после того, как Могрок нанял их собрать солнце. Чего Уггрим не сказал, так это того, что с орками вокруг Могрока слишком часто происходят несчастные случаи. Но, если уж на то пошло, Уггриму не платили ни за то, чтобы он об этом говорил, ни за что, чтобы он об этом думал.

Даггог: Знаешь, што Могрок — мой друган, да? Мы с ним повидали…

Уггрим: Я это запомню.

Даггог: Смотри… Я за тобой слежу, Уггрим: Ладна, пора итти. Лагерь сам собой управлять не будет, так што надо пойти пнуть пару гротов.

Даггог прошествовал в сторону двери. Короткие толстые ноги придавали его походке излишнюю развязность даже по орочьим меркам. У крепко запертой двери реактора, тяжёлой, с колесом замка в центре, он остановился.

Даггог: А дырку зачем забили-то?

Сникгоб: Техника безопасности.

Даггог: (хохочет) Вы и Могроку так сказали, да? Скорей, не хотите, штоб кучка проныр свистанула у вас все секреты. (Хохочет.)

Он покачал головой — так, словно отколол смешную шутку, а Уггрим её не понял, — и вышел.

(Закрывается дверь.)

Глава 2

Уггрим: Вот зоггер, што он тут о солнцах трепался? Ему бы тока снотлингов в дупу запихивать. С башкой у нево непорядок.

Сникгоб: Истинно так.

Уггрим: Выпалить бы им из ево же собственной шоковой пушки. Нет им конца. Ни Могроку, ни ему, ни Гримгацу…

(Уггрим бьёт что-то.)

Сникгоб: Ключом-то ни бей.

Уггрим: Разобрались с Гримгацем, тут Могрок. Договорились с Могроком, тут Даггог прилип, как банный лист. Когда это кончица? Как заноза в дупе. Горк, долбани этово орка этим… этим… уродцем Могрока!!!

Сникгоб: Уродцем Могроком?

Уггрим: Точно, им!

Сникгоб: В этой Вааа! много больших меков… Истинно так.

Уггрим: И каждый суёт свой нос.

(Что-то хлопнуло.)

Сникгоб: Ну и зачем? Остался теперь без любимово ключа.

Уггрим: Нет мне щастья в жизни, Сникс.

Сникгоб: Ладно, ладно. Не принимай близко к сердцу, Уггс. Мы их можем всех убить потом, после. Айда на улицу, курнём.

Уггрим: Ладно. А где Бозгат?

Сникгоб: Не знаю. Да какая разница?

(Раздаются странные звуки.)

Словно подслушав, откуда-то сверху понёс свою бессмыслицу Бозгатов безумбоец — Говорун.

Сникгоб: А, брось. Пошли.

Глава 3

Меки вылезли на гребень земляного вала, насыпанного вокруг оболочки реактора. Оттуда была видна вся заросшая травой площадь главного лагеря — беспорядочная мешанина хибар, остовов машин, куч металлолома, свалок, штабелей, а ещё дальше — стоянки мекбойцов, похожие на их собственную, освещаемые оранжевым светом костров и гудящими лампами. В самом центре покоилась выброшенным на берег китом ржавая туша корабля — «Плохиша». Едва заметное мерцание силового поля — одной из фишек Могрока — накрывало корабль словно зонтиком, отчего звёзды в небе приобрели зеленоватый оттенок.

«Плохиш» был в жалком состоянии: в корпусе, с которого свинтили всё пригодное, зияли дыры, а корма вообще отсутствовала. Могрок срезал её для своего секретного оружия: могучей тяговой пушки, которую он называл «Клешня Морка». Вон она стояла на носу, указывая в небо, высоченная, каким может быть только самое помпезное творение Плохих Лун. Толстый жгут зелёной энергии протыкал вершину силового купола, уходя за атмосферу, но пушка уже почти сделала своё дело, то есть почти подтянула комету из космоса, чтобы сбросить её на кучку людишек.

Несмотря на энергетический барьер, защищающий лагерь, в воздухе носились запахи далёкой битвы, смешанные с сернистой вонью морей Алариха. Меки глубоко вдыхали запах, шевеля ноздрями с понимающим видом.

Уггрим: Хороший вид отсюда. Вон энергетический луч из Клешни. Говори о Могроке што хошь…

Сникгоб: Козёл, вонючий, вшивый козёл.

Уггрим: Так и есть, но дело своё знает. Глянь туда. Вон эта кометная хрень, стянет её и н-на! Кучи дохлых людишек.

(Сникгоб хохочет, Уггрим начинает хохотать следом.)

Сникгоб: Да-а-а, а ток ей даём мы.

Сникгоб с гордостью кивнул на толстые чёрные кабели, змеящиеся по траве от реактора в сторону «Плохиша». Он выудил из грязных штанов сигарету и зажал между клыков.

Сникгоб: Не нравица мне этот Могрок, но дело он сделал. А то малость заснули на передовой в последнее время… Ух…

Он потянулся, задрав длинные жилистые руки.

Сникгоб: И Могрок нас убивать не будет.

Уггрим: Знаешь, я уже говорил, но скажу опять. Ты уверен, што с тобой всё в порядке, Сникгоб? Ты в последнее время подозрительно бодрый. Прежний Сникгоб — нормальный Сникгоб! — был унылым всё время. А ты сейчас унылый только большую часть времени.

Сникгоб: Да не знаю я, Уггс. Просто чувствую себя на подъёме, знаешь? Эта драчка хорошая, признай. Людишки работают, куча розовых, которых можно раздавить. И пожрать можно неплохо. И ещё эта Клешня. Сам посуди, в ней есть реальные «што-к-чему». Внушает.

Уггрим: Пожалуй.

Сникгоб: А, может, я это… старею. Может, она дала мне по-новому взглянуть на жизнь? Как те звезды, на которые так приятно поглазеть.

Уггрим: (сплёвывает) Што? Звёзды? Ты рискуешь размякнуть… Ты… (пытается найти слова.) Ты…

Сникгоб: Што? Тока не говори, што у тебя не бывает минуты покоя. Когда лучше всего думаеца, смотришь на небо, забываешься среди огней, мечтаешь куда-нибудь отправица, што-нибудь там раздолбать (смеётся).

Уггрим: Скажу, што это неправильно.

Сникгоб: Как хошь…

К облегчению Уггрима, лицо Сникгоба приняло своё нормальное кислое выражение, подбородок выпятился вперёд, уголки губ опустились. Он выдернул спичку из-за уха и прикурил. Вонючий сизый дым окутал поросячью морду Сникгоба, завершая столь знакомый образ. Уггрим немного расслабился.

Тем временем боссов грот Уггрима, Фрикк, решил отдохнуть от пинков и поковыряться в земле на предмет червяков.

Фрикк: Беда. Беда. Ни червяков, ни личинок, ничего. Они уже на улице. Ох, щас меня кликнут, штобы снова бить, а у меня до сих пор ни на зуб. Ох… Но босс Сникгоб — он прав. Звёзды такие прекрасные и всё такое. Они как драгоценные камни — драгоценные камни в небе, полном огня. Хотел бы я туда, где нет орков. Там бы… Погоди-ка. Э-э-э… Это не звёзды. Босс! Босс! Босс! Босс, смотрите… (получает удар) О-о-о…

Уггрим: Кончай дёргать меня за штаны, тупой грот! Бесит! Мы тут со Сниксом… У нас, короче, минута покоя.

Фрикк: Простите, босс, но… но…

Сникгоб: Ты што?

Фрикк: Эти звёзды… Ну, про которые босс Сникгоб говорил. Они движутся.

Уггрим: Да ну?.. Ну да!

Сникгоб: Да не, это игра света. Просто звёзды.

Уггрим: Да не, гляди… Одна только што пролетела мимо вторичного коронарного ореола волны гравитационного притяжения.

Уггрим показал пальцем и использовал особый базар меков, который даже сами меки не до конца понимали.

Уггрим: Звёзды же так не делают, верно?

Сникгоб: Как правило, нет, не делают.

Уггрим: Людишки?

Сникгоб: Вероятно, но они никогда не пройдут сквозь силовое поле, идиоты.

(Отдалённые звуки стрельбы.)

Уггрим: Тогда почему мы слышим пушки?

Сникгоб: Точно, пушки…

Уггрим: Звук идёт от «Плохиша», похоже на…

(Взрыв.)

Сникгоб: Опаньки… Это был силовой пузырь.

Уггрим: Они, видно, как-то сумели к нему подобраца… Нет… Это не звёзды, ты прав, Фрикк… Прости, што дал тебе по морде.

Фрикк: Ничего, босс.

Уггрим: Вот и ладно. На-ка ещё разок, штоб не борзел.

(Фрикк получает по лицу и скулит.)

Фрикк: О-о-о… В смысле: спасибо, босс.

Сникгоб: Вааа!.. Ты слышал? Глянь, как там пули летают. Похоже на хорошую драчку.

Уггрим: Да, похоже, там веселуха… Фрикк! Заводи-ка мою гоночную. Прокатимся.

Фрикк: Есть, босс…

Сникгоб: Схожу за своей поджигой.

Сникгоб появился через минуту, большой баллон с горючим хлопал его по спине.

Багги Уггрима был его новым проектом, сколоченным в часы безделья после того, как они смастерили малое солнце для Могрока. Сникгоб решил, что такую красавицу стоит раскрасить в обалденные красные цвета. Чересчур большие, ничем не прикрытые движки торчали прямо перед сиденьем водителя, по бокам назад уходили шесть выхлопных труб. Шины были особо утолщёнными, задние много больше передних. Тщательно изготовленные крылья огибали колёса сверху; вдоль по ним шли крутые языки пламени, любовно выписанные и отполированные гротами Красных Солнц.

(Заводится мотор.)

Фрикк безвольно свисал с перекладины шеста за спиной у хозяина. На голове у него была изжёванная шапка с флажком, уши поникли от отчаяния. Он ненавидел ездить на машине, особенно, когда за рулём сидел сам хозяин. Уггрим, наоборот, кипел от нетерпения. Он уже был на водительском сиденье и натянул на глаза свои «счастливые» очки-«консервы».

Уггрим: Давай! Давай! Залазь! Залазь! Назад, на место стрелка!

(Сникгоб тяжело влезает на место.)

Сникгоб: Влез.

Уггрим: Отлично, потому што у меня родилась идея!

Сникгоб: На этот раз она не связана с кувырками и вероятным несчастным случаем с орком на заднем сиденье, так ведь?

Уггрим: Может быть, Сникс… Может быть…

(Машина срывается с места.)

Кренясь и воняя горелым маслом, багги понёсся, подскакивая, по полю в сторону «Плохиша», не стесняя себя в скорости.

Уггрим: Неплохо для полдня работы!

Сникгоб: Смотри, штоб без старых штучек! (Хохочет.)

(Орки хохочут.)

Сникгоб высунулся из клетки стрелка и вывалил язык, тут же залопотавший по ветру. Как бы Злые Солнца ни отрекались от мотоциклов и багги в пользу «таптунов», они всё-таки оставались Злыми Солнцами, а все Злые Солнца до глубины души обожают быструю езду.

Сникгоб: Они вынесли генератор. Он, по ходу, не работает. На вышке наверняка пожар.

Уггрим: Это там, где у Даггога все его пушки.

Глава 4

(Отдалённые взрывы.)

Уггрим, неустанно давя на газ, миновал разбитые остатки кормы «Плохиша» и въехал прямо в середину лагеря. В лагере царил переполох. Всюду метались орки, паля во всё, что движется, — то есть по большей части друг в друга. Уггрим резко свернул, чтобы избежать дикого бойца, потрясающего стрелялой, и скосил пару гретчинов. Тех подбросило передком машины, и один приземлился прямо на морду Сникгоба.

Сникгоб: Отвали! (отбрасывает незадачливого гретчина прочь) Отвали, я сказал! Смотри, куда едешь!

Уггрим: Прости!

Двойка людских самолётов выскочила на бреющем слева от лагеря, принеся ослепляющее разрушение из темноты ночи. Они открыли огонь, потом разделились, легли на крыло и ушли на следующий заход. Выстрелы и проклятья провожали их и туда, и обратно. Но бойцы стрелками были аховыми, так что истребители сновали у них головами вполне безнаказанно.

Сникгоб: Почему из больших пушек по ним не целят?

Довольно скоро они сами увидели почему, когда Уггрим обогнул груду горящих обломков и направился к вышке — главной точке ПВО и месту размещения генератора силового поля. Вышка больше была похожа на вилку с широкими зубцами, высокую и крепкую, хотя и довольно шаткую на вид, с множеством этажей и парой больших орудийных площадок на разных уровнях сверху.

Уггрим: Они палят по земле, а не в небо!

Сникгоб: Што?! Я тя не слышу!

Уггрим: Грю, они палят по земле! По ходу, в лагере людишки.

Сникгоб: Што? Кто? А… Движок орёт!

Из генераторной на нижнем этаже валил дым. Сверху крест-накрест полосовали ночь ослепительные разряды зелёных молний и какие-то стрёмные силовые пузыри. Падали снаряды, вздымая землю огромными фонтанами.

Сникгоб: Или все с ума посходили, или в лагере людишки!

Прямо на вышку выскочил, плюясь огнём, штурмовик. Жахнуло гравитационное орудие — самолёт сорвало с неба и расплескало горящими обломками по земле.

Сникгоб: Даггог там, наверху! Это ево пушка.

Уггрим: Отлично! Пошли ево убьём!

На верху вышки мелькали яркие вспышки: яростная перестрелка была в самом разгаре. Тонкорукие силуэты людей метались вдоль парапета нижней платформы, уничтожая гротов. Пушки взрывались, но людишки не могли расправиться со всеми сразу. Жуткое уханье и зудение мековского оружия оглушали. Сникгоб одобрительно гыкнул, когда одного человечишку сбило вниз. Тот, размахивая руками, с влажным хрустом рухнул на землю и помер.

Уггрим юзом обогнул подножие вышки, едва не въехав в драку между какими-то бронированными людишками и пачкой верещащих гротов. Люди кричали что-то на своём забавном языке. Сникгоб нажал гашетку выжигалы. Струя пламени окатила место схватки, испепелив незадачливого гретчина.

(Вопит гретчин.)

Сникгоб: Опаньки… Потише! Я нифига не могу прицелица!

Уггрим: Ладно, ладно! Давай набирай целкости для другой струи. Спалишь их на обратном пути.

Сникгоб: Што?!

Уггрим: Прости! Прокатил тя на двух колёсах! (хохочет.)

Фрикк:(верещит) Босс, босс! Ох, босс, пожалуйста, помедленнее! Пожалуйста…

Сникгоб: Заткнись, ты! Будешь ёрзать, получишь настоящий повод повизжать!

Они промчались мимо вышки на дальний край заварухи. Бойцы собирались в ватаги, нобы выкрикивали приказы. Весь лагерь бурлил.

Сникгоб: Я пошёл! Держи прямо — я вылезаю из клетки!

Уггрим: Давай, вперёд!

Уггрим самую малость сбросил скорость, чтобы дать Скнигобу спрыгнуть, что тот и сделал, приземлившись и красиво затормозив, отчего тяжёлые башмаки пропахали впечатляющую борозду.

Сникгоб: Так… Горелку в режим резки. Пора преподать этому Даггогу небольшой урок. Щас я ему устрою взбучку!

Глава 5

(Взрыв, проносятся самолёты, сыплются обломки.)

Сникгоб кинулся ко входу на вышку как раз в тот момент, когда наверху что-то неправдоподобно громко бабахнуло — и швырнуло его на землю. Мёртвые гретчины, клочья орков, разбитые машины и куски железа посыпались вокруг градом. Мгновение спустя сверху, словно кучка комет, слетела группа людишек, затормозив в последний момент и приземлившись мягко. Теперь он рассмотрел их как следует. Это были не обычные человеческие бойцы, не те дохляки, а почти целиком забранные толстыми пластинами брони, заляпанной тёмным. И выглядели они не такими испуганными, как обычные людишки, тоже. Двое из них заметили Сникгоба.

К его великому изумлению, вместо того, чтобы бежать за своими, они навели на него свои ружья. Сникгоб откатился в сторону, но бак с горючим за спиной не дал ему укатиться дальше нескольких футов. Вспышка лазера прожгла насквозь левый наплечник.

Сникгоб: Да, ток у вас в пыхалках есть!

Когда он вскочил на ноги, они уже прицелились снова, но Сникгоб был быстрее. Он врезался между ними и резко ударил локтями назад, сбив одного с ног. Нажал гашетку горелки, выпустив ярко-голубой язык жаркого пламени, и резанул им второго человечишку, попав прямо по ружью. То развалилось надвое, задняя часть повисла на силовом кабеле, уходящем в ранец за спиной. Сникгоб вскинул брови. Это было вообще не обычное человеческое оружие.

Человек заорал что-то и выхватил крошечный нож, который Сникгоб не взял бы даже ошкурить сквига. Яростно размахивая клинком и смешно сморщив плоское лицо, человек накинулся на него. Они попрыгали друг вокруг друга, но человек оказался быстрее и сумел вонзить нож по самую рукоять Сникгобу в мясистое предплечье. Оба уставились на нож, потом друг на друга.

Сникгоб: Это было довольно неплохо, человечишка… Ай, болит…

Человек ринулся выдернуть нож, но тот засел крепко. Всё, чего он добился: лишь оказался слишком близко.

Сникгоб: Помогаешь себя завалить… Ты мне нравишься.

Сникгоб нанёс удар головой человеку прямо в нос. Тот рухнул как подкошенный, с лицом, вмятым, точно раздавленная коробка.

Сникгоб: Челюстям орка… людишкино лицо… не соперник.

Он развернулся и увидел, как второй человечишка даёт дёру, пытаясь нагнать своих, уже пропавших в ночи.

Сникгоб: Ну уж нет!

(Стреляет огнемёт.)

Он повернул ручку обратно на широкую струю и выпустил поток жёлтого пламени, сжигая тьму. Правда, досталось человечишке или нет, он так и не узнал.

(Рядом тормозит багги.)

Багги Уггрима проскочил огненное облако и с хрустом затормозил, покрытый догорающими пятнами огнемётной смеси. Фрикк вцепился в шкуру хозяина так крепко, что, казалось, стал её частью.

Уггрим: Уходим! Погнали!

Сникгоб: А Даггога искать не будем? Он, скорей всево, тово — готов.

Уггрим: Я тоже так подумал. Поехали лучше убивать людишек.

Сникгоб: А… Я малость… (кричит) Тише, я не пристегнулся!

Уггрим: Хорош ныть!

Уггрим осмотрелся. Орки и гретчины метались беспорядочно повсюду. Багги помчался параллельно пути отхода людишек, пытаясь их отрезать, но тут меки обнаружили, что людишки бегут из хаоса прямо на них, направляясь к границе лагеря. Багги проскочил мимо, и люди снова пропали в сумятице дыма, огня и тьмы. Сникгоб выпустил длинную струю пламени вслед незваным гостям и поджёг три палатки. Одна взорвалась.

Сникгоб: Это им типа на прощание.

Фрикк: (скулит) Да… Да, босс…

(Сникгоб хохочет.)

Уггрим: Ну нет, людишки… Дайте-ка Уггриму пересесть!

Фрикк: (скулит) Не-е-ет!

Сникгоб: Осторожней! Смотри, баллон!

Багги проскочил прямо сквозь палатку, запутавшись в брезенте. Машина забрыкалась, точно дикое животное.

(Какой-то орк стонет.)

Они переехали чьё-то крупное тело, испустившее жалобный вопль. К тому времени, когда они сумели сбросить брезент, тот уже пылал и тащил за собой пару гротов посмелее, видно решивших, что ухватиться за верёвки может оказаться наиболее быстрым способом убраться из боя. Тут зоркий гретчинский глаз Фрикка уцепился за что-то. Фрикк заскрёбся в спину Сникгобу. Орк схватил его за горло.

Сникгоб: Эй! Не смей меня трогать, жалкая мелюзга!

Фрикк: Не надо за ними гнаться. Надо убираться отсюда!

Сникгоб: Што? Почему?

Фрикк: Послушайте, это как с тем большим летающим городом людишек, битва с Большим Ртом, когда его подожгли. Помните?

Сникгоб: Што? Ты имеешь в виду корабль?

Фрикк: Большой бум, босс. Они хотят взорвать лагерь — и меня!!!

Сникгоб:(кричит) Ну ты, балаболка!

(Фрикк хрипит.)

Сникгоб: Уггс, надо валить!

Уггрим: Што? Бежать?

Сникгоб: Не, давай лучше останемся и поджаримся… Смотри! Смотри! Вон туда — огонь в небе! Людишкина бомбила!

Уггрим: Понял!

Уггрим рванул рычаг ручника, отчего багги опасно закрутило. На секунду машина замерла.

Уггрим: Вааа!!!

Ватаги орков мчались вслед за людишками. Уггрим же погнал от них подальше. Из темноты нарисовалась кучка опешивших нобов. Мек крутанул руль. Багги понесло боком. Он с трудом справился с машиной и проскочил мимо матерящихся орков. Их было трое, и они торопились к своей стоянке, в то время как орда разъярённых орков неслась в другую сторону. Истребитель завис на месте, застрекотав тяжёлыми стрелялами. За спиной у меков умирали орки. Человеческий командир взобрался в самолёт и сбежал.

Сникгоб: Летит! Ещё один самолёт летит! Уходим, уходим! Он приближаеца! Вывози, пока нас не размазало!

Бомбардировщик превратился в ослепительный силуэт, который пронзил темноту ночи. Четыре тёмных цилиндра отделились от крыльев. Они полетели вниз, точно брошенные свечи, затем на конце у них что-то вспыхнуло — и ракеты понеслись прочь. Самолёт ушёл вверх, беспорядочный огонь орков пронзал тьму огненными стрелами вслед. Облетев кругом, летательный аппарат присоединился к другим машинам, разносящим в пух и прах лагерь с краю.

Сникгоб: Он нас видел! Он нас видел! Они летят к Клешне! Гони, гони, гони!!!

Фрикк: Она быстрее не может!

Уггрим: (хохочет) Может! Держись, сквигонтова хворь!

(Багги ускоряется, Фрикк визжит в ужасе.)

Уггрим сунул руку куда-то между колен и повернул вентиль на баллоне. Мощная смесь хлынула в двигатель, отчего выхлопные трубы взорвались струями огня. Багги прыгнул вперёд так резво, что от него отскочили какие-то детали. Сникгоба больно приложило об перильца вокруг сиденья стрелка. Он поднялся и тут увидел, как ракеты подлетают к поляне, на которой стояла Клешня Морка.

(Взрыв.)

Глава 6

(Взрыв.)

Один удар сердца спустя ночь растворилась в мощнейшем взрыве, вспучившем нос корабля. Последовавшие за ним взрывы порвали корпус, вышибая плиты обшивки и вознося огненные султаны до небес.

(Горят обломки.)

Если взрыв вышки можно было назвать неплохим зрелищем, то от этого натурально падала челюсть. Гигантские листы обшивки градом сыпались по всей равнине, поджигая траву. Некоторые куски улетели так далеко, что падали среди прилегающих к основному лагерю стоянок других меков. Клешня Морка тяжело покосилась в одну сторону. Ярко-зелёные лучи её полосовали ночь, испуская эффектные снопы искр. Гигантские дуги электроразрядов заземлялись на металлический мусор, усеивающий площадку, пока Клешня рушилась, точно подрубленное дерево, рассыпаясь на куски посреди моря огня.

(Клешня Морка рушится.)

Последовали новые взрывы, со множеством разных оттенков пламени, когда-то одно крайне опасное изобретение меков взлетало на воздух, то другое. Если бы хоть один кусок попал в реактор Красных Солнц, то можно было бы сказать «Спи спокойно» каждому орку в радиусе трёх километров. В другое время Уггрим со Сникгобом, может быть, об этом ещё и побеспокоились, но сейчас им было всё равно. Равнина полыхала оранжевым, как самое Злое Солнце, освещая обезумевшие от скорости лица Сникгоба и Уггрима. Они беспрепятственно неслись вперёд; зрачки их, и так едва заметные в красноте глаз, сейчас сузились просто в точки. Уггрим вцепился в руль так, что погнул. Сникгоб держался за перекладину над головой Фрикка и свободной рукой колотил себя в грудь.

Сникгоб: (вопит) Вааа! Я люблю эту планету!!!

Фрикк: Я хочу домой!

Инжектор иссяк, и баллон сверхчистого топлива сморщился. Двигатель кашлянул, плюнул густым дымом из труб и вернулся к своему нормальному рваному ритму. По небу продолжали нестись обломки, в большинстве своём объятые огнём.

(Уггрим переводит дух и пытается рассмеяться.)

Сникгоб: Вот о чём я говорю! Што за драка! Понял, почему я не такой как всегда? А, Уггс? Уггс?

Уггрим: (хохочет) Цирк!

Фрикк: Босс! Босс! Смотрите! Смотрите, стойте!

Не получив ответа, Фрикк нагнулся и ущипнул Сникгоба за руку. Увернувшись от ответного удара, он указал туда, где среди клочков мёртвых орков лежал один целый. Он лежал на спине, привстав на локтях и смотрел на пожарище.

Фрикк: Смотрите! Даггог! Это же Даггог, да? Я бы узнал этот сквиговый гребень где угодно!

Сникгоб: Ага… Думаю, ты прав. Уггрим, Уггрим! Эй! Эй! Врезать те штоли?

(Сникгоб бьёт Уггрима.)

Уггрим: Ты што? Зачем меня ударил?

Сникгоб: Даггог! Это Даггог!

Мысль о том, чтобы полюбоваться на позор столь выдающегося соперника, вырвала Уггрима из его обалдения от скорости. Он развернул машину и неторопливо подкатился к лежащему орку. После чего похлопал по баллону инжектора.

Уггрим: Молодец, сквиг! Ну привет, Даггог! Как поживаешь?

Сникгоб: Мы как раз ехали тебя навестить.

(Даггог нечленораздельно бормочет.)

Даггог не сводил глаз с горящего корабля. Его крепкая зелёная шкура была вся издырявлена осколками; там, где не было копоти, проступали сильные ожоги. Одежды на нём не было никакой: её сорвало взрывом. Сквиговый гребень дымился. Большая часть волос паразита сгорела, открыв маленькую головку. Крошечные глазки сквига удивлённо моргали на голом черепе Даггога.

Сникгоб: Ой, божечки… Какой жалкий вид…

Уггрим: Знаешь што, дружище?

Даггог поднял на них широко раскрытые глаза, челюсть у него отвисла. Взгляд его метался между пылающей преисподней, которая лишь недавно была «Плохишом», и ухмыляющимися Красными Солнцами.

Уггрим: По-моему, Могрок не будет им очень доволен, да, Сникгоб?

Сникгоб: Не, босс.

Уггрим: И тут не самое лучшее место, да, Сникс?

Сникгоб: Уж точно не сейчас, Уггс.

Уггрим: Так што, я бы тя прямо сейчас замочил за то, што ты такой козёл, но знаешь што? У тя щас проблемы гораздо серьёзнее, чем просто сдохнуть.

(Уггрим заводит машину.)

Уггрим: Увидимся, Даггог! Передай от меня привет Могроку!

(Багги уезжает, Уггрим истерически хохочет.)

Фрикк: Ох… А я рад, што всё закончилось…

Сникгоб: Заткнись, Фрикк!

(Сникгоб бьёт Фрикка.)

Фрикк: Ой, божечки…

Уггрим: Не смей бить моего грота! Это моя работа! Дай ево сюда!

Сникгоб: Держи!

(Уггрим бьёт Фрикка.)

Фрикк: О-о-о…

Уггрим: Понял? Он знает, кто хозяин… А у тя, кстати, нож в руке торчит.

Сникгоб: Што у меня? А, точно…

Уильям Кинг В паучьем святилище

— Вы обречены! — надрывался пленник. Эхо разносило его истошные крики по всей просторной пещере. Несчастный отчаянно тряс прутья, отчего подвешенная на веревке клетка медленно крутилась вокруг своей оси. — Вы все прокляты! Паучиха покарает вас!

Фергуль Зубодроб не обращал на пойманного человека ни малейшего внимания. Он с недоверием посматривал на дока Смердодыха и никак не мог смириться с тем, что раненую ногу придется-таки отпилить.

— Чесслово, босс, дело дрянь… — сказал док.

Морт, Ворт и Горт, помощники болевого, дружно закивали, приговаривая:

— Дрянь, еще какая.

— Да и это зараза…

— Угу, зараза, плохо дело, — подтвердил Морт, со знанием дела покачав головой.

— Плохо, очень плохо, — искренне согласился Ворт.

— Хуже некуда, — подытожил Горт, проводя пальцем по лезвию загодя припасенной ножовки.

— Заражение может распространиться, — продолжал док, — так что, как ни крути, надо резать.

Фергуль перевел взгляд с дока на темные, покрытые пылью стены пещеры. Где-то под самым сводом несколько гретчинов пытались запечатлеть в красках историю захвата храма. Возведенные новоиспеченными художниками строительные леса доходили до лапок паука, высеченного в каменной стене. При взгляде на арахнида Фергуль вдруг затосковал по родному дому: у него там осталась целая коллекция питомцев.

— И как мне потом жить без ноги? Что прикажешь делать, когда понадобится пнуть гретчина? Если я замахнусь на него единственной оставшейся ногой, то грохнусь.

Дабы подчеркнуть эту мысль Фергуль даже приподнял свою израненную и основательно перебинтованную конечность. Гретчин, исполнявший все это время роль пуфика, с облегчением выдохнул. Услышав это, Фергуль поспешно опустил ногу обратно на только было расслабившегося прислужника. Резкое движение вызвало мучительную боль, но жалобный взвизг гретчина того стоил.

У дока тем временем был готов ответ.

— А это ващще не проблема. Мы тебе сделаем бионическую ногу. Последней модели.

— Самой последней модели, — поддержал Морт, с удовольствием выбирая шприц покрупнее.

— Самой-самой последней модели, точно, — подхватил Ворт, повязывая запятнанный кровью, как у мясника, фартук.

— Самой последней и самой лучшей модели, — сказал Горт и деловито хрустнул пальцами.

— Не понадобится тебе новая нога! Вы все обречены! Паучиха вас сожрет! Вы, нелюди, осквернили ее священный храм!

Фергуль посмотрел на человека, который уже порядком успел ему поднадоесть.

— А ты там лучше заткнись, а не то я прикажу парням развести костер прямо под клеткой.

Болевые захихикали. Глазки у них злобно заблестели. Фергуль знал: этим только дай кого-нибудь помучить.

Но вот что странно: когда человек заговорил, Зубодробу показалось, будто откуда-то снизу донесся подозрительный шорох.

— Одуван, босс. Одуван разведет костер, можно? — зашептал Одуван Лизоблюд, его знаменосец. Фергуль уже не раз пожалел, что позволил этому гретчину стоять за своим троном.

— Ну че, людишка, будешь сидеть тихо? — поинтересовался у плененного жреца Зубодроб.

Ответом послужило молчание, которое, как известно, является знаком согласия.

Болевые приуныли. Лизоблюд даже плаксиво всхлипнул.

Смердодых тем временем прочистил горло и продолжил:

— Как я уже говорил, самой последней модели. Вот чертеж.

Доктор демонстративно щелкнул пальцами, и откуда ни возьмись прибежал гретчин со свитком пергамента.

— Это самая новейшая разработка доктора Смердодыха, — запищал гретчин, разворачивая свиток. Голосок его был настолько мерзок, что напоминал зубодробительный скрежет. — У нее двенадцать совершенно разных функций, включая отделение для сквига и противовращательные кибершпоры для поездок на… пчхи!

Рекламную речь прервало громкое чихание. В Фергуля полетела здоровенная сопля. Зубодроб выразительно посмотрел на гретчина сверху вниз, но тот, не растерявшись, поспешно вытер соплю чертежами.

— Прости, господин, это все от пыли… ааапчхи!

Фергуль поскорее отпихнул его от трона. Тот так и остался стоять с раскрутившимся свитком.

Невозмутимый док продолжил гордую речь гретчина как в ни в чем не бывало. Сказывался многолетний опыт.

— Двенадцать уникальных функций, включая специальный усиленный и утяжеленный ботинок и форсированные серводвигатели. Для пинания гретчинов лучше не придумаешь!

Фергуль закусил губу. Гретчин у его трона снова собирался чихнуть. Зубодроб вытянул руку и заткнул бедняге рот как раз вовремя, чтобы предотвратить очередное соплеметание.

— Сколько зубов за нее?

Доктор Смердодых потупил взгляд.

— Ну, это самая дорогая модель.

— Очень дорогая, — подтвердил Морт, прицокивая и скорбно качая головой.

— Да уж, дорогая — не то слово, — подал голос Ворт, задумчиво разминая пальцы.

— Дорогая, но она того стоит, — сказал Горт. — Высший класс! Классическая беговая нога.

Фергуль заметил, как док бросил на Горта недобрый взгляд.

— Что-что ты там вякнул про беговую ногу? — как бы невзначай поинтересовался Зубодроб.

Прежде чем док успел его остановить, Горт выпалил:

— Это беговая нога для спринтеров. Будешь всегда самым первым прибегать на поле боя.

— Так-так, а не будет ли у меня проблем со всего одной беговой ногой, а? — спросил Фергуль. — Или вы мне на одной ножке прикажете скакать?!

Док фальшиво рассмеялся. Если бы взглядом можно было убить, Горт уже стал бы трупом. Док на него страшно злился.

И вновь раздался шорох, словно сотни крошечных лапок засеменили по полу. «Откуда этот шум?» — подумал Фергуль. Вообще-то, звук ему нравился, он успокаивал, напоминал о доме, о шорохе из паучьих ям. «Да не, ерунда, — решил он, — должно быть, гретчины наверху гремят черепами в поисках золотых зубов».

— А мы сделаем тебе спецпредложение, — заверил док, — заменим обе ноги. Посмотрим, что из этого получится… В смысле, в драках же тебе все равно больше не участвовать: ты же босс и все такое…

— Ага, спецпредложение, — сказал Морт, сжимая и разжимая за спиной огромные клещи.

— Да, специальное спецпредложение, — подтвердил Ворт, недобро глядя сквозь круглые очечки.

— Две по цене одной, — сообщил Горт.

Взгляд доктора Смердодыха стал еще чуточку более устрашающим.

— Ну, или две по цене полутора, — промямлил Горт.

— Сколько зубов? — вновь спросил Фергуль, наслаждаясь замешательством болевых. Никто не ответил. Все притихли, глядя, как из тени выползает отделившейся кусочек тьмы. Зубодроб вдруг понял, что это не тень, а крупный паук размером с руку гретчина, быстро-быстро перебирающий лапками.

Болевые, будучи не из клана Белых Пауков, занервничали. Фергуль же вырос среди подобных существ и давно перестал их бояться. Ему не раз приходилось доказывать свою храбрость в паучьих ямах. Зубодроб опустил на пол руку.

— Иди-ка сюда, малыш!

Паучок заполз ему на ладонь. Пушистые лапки приятно щекотали кожу. Фергуль пересадил паучка к себе на колени. Малыш смотрел на орка снизу вверх крошечными черными бусинками глазок, в которых, казалось, дремало само древнее зло, и угрожающе перебирал жвалами.

Фергуль пощекотал ему спинку, и паучок побежал вверх по его груди к неприкрытому горлу. Каждая лапка двигалась независимо от других. Казалось, что паучок перебирает ими неспешно, но все тельце перемещалось вверх с невероятной скоростью. Пленник в клетке шумно вобрал воздух в легкие.

Фергуль поднял глаза и увидел, как болевые пятятся к лестнице.

— Эй, вы! Куда намылились? — заорал Зубодроб.

Гретчин, поддерживавший его ногу, тоже выбрался из-под трона и пополз вслед за болевыми. Паучок тем временем добрался до шеи орка и теперь легонько защекотал его там.

— М-мы тут вспомнили, у нас есть срочное дело в другом месте, — прокричал удаляющийся док. — Мы вернемся. Наверное.

— Ха-ха! Вам конец! — закричал человек, раскачивая клетку.

Фергуль заметил, что и Лизоблюд тем временем присоединился к остальным гретчинам у самой лестницы. Все смотрели на него с неприкрытым ужасом. Нет, не на него, а на что-то у него за спиной. Зубодроб обернулся.

Пол покрылся живым ковром из пауков. Снизу поблескивали тысячи крошечных глаз-бусинок. Арахниды надвигались, словно армия восьмипалых рук, оторванных от тел. Из тысячи пастей капал яд.

Первый паучок впился ему в шею. Яд проник в кровеносную систему. Фергуль вцепился в подлокотники кресла и прикусил губу, чтобы не заорать от боли. Со стороны лестницы послышались удаляющиеся шаги.

— Яд могильного паука — самый смертоносный во вселенной. Вас настигло проклятие Паучихи, — ликовал пленник, раскачивая клетку.

Сквозь накатившиеся от боли слезы Фергуль заметил, что веревка, на которой висела клетка, практически перетерлась.

— А я-то думал, что людишки поклоняются Императору, — сказал Фергуль, борясь с нахлынувшей слабостью.

Пауки почти добрались до его ног. Они неумолимо ползли вперед, словно полки Имперской Гвардии, ведомые чьей-то нечеловеческой волей.

— Император слаб. Паучиха жила на Арихниде задолго до его появления и будет жить, когда все его последователи обратятся в прах. Вы, глупцы, осквернили ее храм и за это поплааа…

Веревка оборвалась, и клетка рухнула, с треском придавив собой добрую сотню паучков.

Фергуль увидел, как человек заметался по клетке. По лицу несчастного струился пот. Пауки заползли внутрь, и лицо пленника скрылось в движущейся черноте.

— Богиня, нет! Я не хотел убивать твоих детей, — прокричал он, покрываясь пятнами в местах укусов.

В следующий миг человек скорчился и испустил дух.

Фергуль закрыл глаза, когда почувствовал, как сотни мохнатых лапок щекочут его лицо. Он не шевелился. Пауки облепили его со всех сторон. Он ощущал, как они ползают по нему, щекочут своими лапками. Ему почему-то вдруг стало спокойно и хорошо, даже нога перестала болеть.

И тут пауки начали кусаться.

Фергуль разомкнул опухшие веки. В тех местах, где пауки покусали его, появились здоровенные шишки. Сами арахниды ушли, по всей видимости посчитав его мертвым.

Борясь с дурнотой, Фергуль поднялся. Раненая нога едва не подкосилась под ним, но он устоял и начал медленно продвигаться к лестнице. «А это похлеще, чем похмелье», — подумал орк и мысленно возблагодарил Горка с Морком за то, что родился среди Белых Пауков. Как и их сородичи из клана Змеиных Зубов, Пауки с детства подвергали себя действию различных ядов, начиная с самых слабых и постепенно увеличивая дозу. Фергуль подумал, что хорошо бы привезти домой парочку могильных пауков для ребят, и вышел из пещеры. Как бы сильно ни болела нога, Зубодроб намеревался как следует отпинать Лизоблюда и заодно доктора Смердодыха с его приспешниками. Или стребовать с них новую ногу. Причем задешево. Кстати, хорошая мысль.

Уильям Кинг Планета Наззгронда

Харош там талкаца," — проворчал Наззгронд Носокус, Босс клана Гофф планеты Наззгронда. — "Мне нада падумать."

Загонщик принялся колотить подопечных Гретчинов хваталкой, пытаясь навести порядок. Вскоре наступила тишина, слышно было лишь гудение насекомых и шуршание древесных ящериц в ветвях деревьев.

"Эта ани, босс," — сообщил Загонщик. — "Молодые их засекли и я решил, што тибе лучше аб этам знать."

Наззгронд посмотрел с холма вниз на гигантские машины, оставляющие в джунглях после себя впечатляющий след разрушений. Они были лучшим из всего, что он видел созданного человеком. Огромные орудийные установки говорили о по-настоящему смертоносной огневой мощи, а сопровождавшие их Космические десантники выглядели по сравнению с ними карликами.

"Пахоже ‘юдишки праш'ись па селению Крысохвата" — щёлкнув затвором болтера и запустив руку в свой щёгольский гребень из крашеных сквигов, пробормотал Нозгрот, командир Черепов Смерти. Гретчины принялись тоненько хихикать.

"Рот закрой," — сказал Наззгронд. — "У м’ня глаза пака на месте. Хеф, ес’и ищо кто-н’ть из Гретчинов вякнит, дай иму па башке."

"Да, босс," — ответил его телохранитель и закадычный собутыльник Хеф, кинув на Гретчинов грозный взгляд из-под рогатого шлема. Гретчины с невинным видом принялись возить носками ног по земле.

"Эти штуки называюца Титаны, сэр," — влез Фестер, главарь банды Кровавых Топоров, сбивая подозрительно чистыми пальцами частички пыльцы со своей великолепной униформы, очень похожей на человеческую.

Наззгронд и Нозгрот уставились на него.

"Кто бо’ше зоганых Крававых Тапаров мож’т знать а 'юдишках?" — пробурчал Наззгронд, дёргая себя за кольцо в носу — верный признак того, что он раздражён.

"Но эт'правда, сэр. Те штуки — эта Титаны, сэр," — упрямо повторил Фестер. Он так отпихнул Гретчина, дёргающего его за рукав, что тот отлетел вверх тормашками. Остальные сдавленно захихикали.

"Импиратор, пахоже, сыт нами па горло и паслал их, штобы выкинуть нас с эт'й планеты," — сказал Нозгрот. Его выдающаяся вперёд челюсть напомнила Наззгронду раздери-рыбу.

"Пу'сь папробуют," — проворчал Наззгронд. — "Типерь эт’ наша планета."

"Што бу'им делать, Босс?" — спросил Хеф. — "Ани слишкам ба'шие, штоб' бить их врукапашную. Да и из болтера, пахоже, па ним палить биспалезна."

"Моя Ваааа! захватила эту планету. Типерь ана принадлижит Оркам и такой ана и астаница!" — заявил Наззгронд. — "Мы да’жны де’ствавать стратегична. Сначала нада узнать пабо’ше, што там праисходит. Ой! 'Де 'тат Вирдбой?"

В ответ на его окрик в кустах раздались шуршание и звуки борьбы — несколько Бойзов, после некоторых поисков, выпихнули вперёд безумного вида Орка.

Наззгронд уставился на вновьприбывшего. Вирдбой, крепко вцепившийся в свой посох, растеряно озирался.

"Можиш нам тут чутка параздведать?" — спросил Наззгронд. Вирдбой неуверенно кивнул. Наззгронд указал на Титанов: — "’Он те зоганые ш’уковины."

Вирдбой выпятил губу, почесал за ухом и перевёл взгляд на Титанов. После чего дёрнулся всем телом, подскочил в воздух и, рухнув на землю, прикрыл голову руками и заскулил.

"Ну давай," — сказал Наззгронд ободряюще. — "Больна ни будет. Пачти."

Вирдбой продолжал скулить. Наззгронд уже хотел приказать Хефу треснуть его, но затем решил, что это не сработает. Всем известно, что испуганные Вирдбои становятся совершенно упёртыми. Наззгронд понял, что ему придётся использовать всю свою хитрость и силу убеждения, позволившие ему стать Варбоссом Гоффов.

"Дам те' сквига," — сказал он. Вирдбой приоткрыл желтоватый глаз и посмотрел на него. Наззгронд вытащил сквига из сумки с едой и помахал им перед лицом Вирдбоя.

"Вкуснава жирнава сквига," — добавил Наззгронд, заманчиво покачивая толстым пушистым зверьком.

"Прашу пращения, сэр. Я думаю, он ни хочит, сэр," — сказал Фестер, учтиво коснувшись козырька фуражки и не подозревая, что Гретчины сзади пародируют каждое его движение.

"Канешна, хочит," — сказал Наззгронд. Вирдбой нерешительно протянул руку к сквигу. Дождавшись, пока рука Вирдбоя дотянется до него, Наззгронд отдернул угощение: — "Сначала — транс."

Вздохнув, Вирдбой кивнул. Он подтянул под себя конечности и сел, обхватив длинными руками костлявые колени. Медленно раскачиваясь взад и вперёд, он принялся бормотать себе под нос и пускать слюни.

Странное напряжение разлилось в воздухе. Наззгронд ощутил, как всё вокруг замерло. Фестер попытался смахнуть комочек грязи со своей униформы; раздался треск статического разряда и между одеждой и пальцами Фестера проскочила голубая искра. Фестер взвыл и сунул обожжёные пальцы в рот. Группа Гретчинов повторила его движение. Мухи-пеликаны перестали чистить крылышки и застыли.

Наззгронд ощутил, что ствол его болтера нагревается. Плюнув на него, он пожелал, чтобы у способностей Вирдбоя было поменьше таких дурацких побочных эффектов. Древесные ящерицы задёргались на ветках, странно попискивая.

Вокруг головы Вирдбоя возник нимб тусклого зелёного света. Его глаза стали полностью жёлтыми, зрачки исчезли. Тонкая струйка слюны изо рта превратилась в настоящий поток. Он начал колотить себя левым кулаком по правому уху. Затем издал странный звук, схожий с треском статики.

"Выживших не обнаружено, Принцепс."

Звук человеческого голоса заставил Наззгронда подпрыгнуть. Он был на октаву выше орочьего и напоминал голос Гретчина. Наззгронд осторожно осмотрелся, положив руку на приклад зачехлённого дробовика.

"Смотри в оба, Констанца. Это земли Орков. Кто знает, сколько их тут," — второй голос был ниже, звучал старше и более авторитетно. Наззгронд понял, что оба голоса доносились изо рта Вирдбоя. Однако руку с оружия убирать не торопился.

Вирдбой издал ещё один шипящий треск и возник другой человеческий голос:

"Капитан, докладывает отделение Хротгар. Замечен противник. Возможно, это уцелевшие из вражеского поселения. Идём на сближение. Семпер Фиделис."

Этот голос был спокойным и бесстрастным, практически немодулированным. На секунду Наззгронд подумал, что враг заметил его отряд. Но затем, в отдалении послышались звуки перестрелки и раздался вой, будто издаваемый огромными зверями. Шум перекрыл звуки джунглей и обдал холодом сердце Наззгронда.

"Эт' Касмические Волки, сэр," — сказал Фестер, самодовольно выпятив грудь. Кровавый Топор любил демонстрировать свои широкие познания. Позади него с геройским видом выстроилась двойная шеренга Гретчинов: грудь вперёд, рука на сердце, каждый — точная копия Фестера. Тот ничего не заметил.

"Касмический Дисант, сэр. Да Имперор’с файнест, сэр."

Хеф и Наззгронд заинтересованно переглянулись. Обоим одновременно пришла в голову мысль о трофейных шлемах, которые вскоре им могут достаться. Вирдбой выдал очередной шипящий треск и Наззгронд услышал ещё один голос, на этот раз — знакомый. Крысохват. Старый зверюга не погиб вместе со своим поселением.

"Сабирись, парни! Болтеры — наизгатовку! Дадим этим 'юдишкам папробовать зоганова сапога! В каком смыс'е, Арик? Канешна, их бо'ше. Иначи было'б нитак весело. Неее, бижать мы ниможем — ани нас акружили. Клотгоб, ты будиш прятяца вместе с Гретчинами? Нет? Та'да падними этат зоганый болтер!"

Наззгронд понял, что слышит последний бой Крысохвата. Орки поселения были окружены. Десантники сжимали вокруг них смертельное кольцо.

Наззгронд отчаянно попытался разглядеть источник боевого шума, но смог увидеть лишь небольшое шевеление среди деревьев далеко к северу. Он присел на корточки послушать, неожиданный интерес охватил его.

"Вот ани! Моркаво дирьмо — сма'рите на эти волчьи шкуры. Вазьму сибе такую. Ла'на, парни. Пали па полной! Йаххууу! На, сажри, чилавечишка! Пасмо'рим, как это панравица тваиму зоганаму Импиратару!"

Звуки боя усиливались. Наззгронд увидел, как Титаны остановились, поводя огромными головами в поисках источника тревоги. Голос Крысохвата продолжал звучать изо рта Вирдбоя.

"Стаять, парни. Пахоже щас ани пайдут в рукапашную. Штормбои, сма'рите за этими кустами. Нет, идиоты, вот за этими! Ну вот, я вам гаварил. Ани использовали кусты как прикрытие. Давай, Клотгоб, вставай! Ты'ж ни даш какой-та царапине астанавить сибя? Што ты имеиш ввиду, Арик — голова атвалилась? Да не, он проста шутит с табой. Сма'ри. Хм, мож'ты и прав."

Наззгронд услышал боевой рёв Гоффов Крысохвата, сошедшихся в рукопашную с Космическими десантниками. Как бы он хотел увидеть этот бой. Судя по звукам, там шла отличная драка.

Он попробовал представить себе происходящее, но с воображением у него всегда были проблемы.

"Зоганый ‘ад! Сажри, дисантничек! И эта тоже! И ищо папробуй сапага! А типерь — болтера! Дакка-дакка-дакка! Ху-ху-ху. Ты там как, Арик? Ну мы им паказали. Арик? Арик? Харош валяца. Вставай. Прапустишь всё виселье. Скока парней асталось? Всех. Двинацать? Многа. Ну, гатовьтесь, парни. Пахоже, вон там сабираеца целая рота 'юдишек. Ты а чём, Чаг? Патроны кончились? Вазьми у Арика — ‘иму ани типерь ни к чему."

Редкие выстрелы ненадолго стихли. Орки ждали, затаив дыхание. И вновь звуки отдалённого боя достигли их ушей.

"Вот ани. Ла'на, парни. 'Товсь. Агонь! Дакка-дакка! Мы идём! Мы идём! Эта мы идём! Хватит скулить, Чaб! Вставай и дерись! Мы идём! Мы идём! Эта мы…"

Звуки боя прекратились. В роще стояла потрясенная тишина. Наззгронд огляделся. Хеф выглядел невозмутимым и бесстрашным. Фестер стоял по стойке "смирно", позади него выстроилась шеренга гордо стоящих Гретчинов. Нозгрот пригнулся, держа болтер наизготовку. Все молчали.

"Што'ш, Крысохват атлична падрался. Так?" — сказал Наззгронд. Остальные, включая Гретчинов, торжественно кивнули. — "Думаю, нам нада сабрать всех и устроить засаду."

Вирдбой пискнул и издал шипящий треск. Из его рта раздался новый голос:

"Капитан Меклин, это Библиарий Васка. Я чувствую, что мы находимся под психическим наблюдением непонятной природы. Какой-то мощный, но нетренированный разум следит за нами. Я попытаюсь засечь его."

Наззгронд остановился, размышляя, что имел в виду новый голос. В его тоне было что-то угрожающее.

"Есть. Я засёк его. Он среди деревьев на том холме. Принцепс, наводите установку залпового огня по переданным на тактический дисплей отметкам…"

Внезапно до Наззгронда дошло, что происходит. Орудия ближайшего Титана поворачивались, нацеливаясь на них. Имперцы узнали, где они и это как-то было связано с Вирдбоем.

Возможно, один из имперских Вирдбоев разглядел их или подключился к Вирдбою Наззгронда. Да. Похоже, что так.

"Ачнись!" — зарычал он, хлопнув Вирдбоя по одной щеке, затем — по другой.

Вирдбой приоткрыл глаз.

"Янтарный двенадцать…" — произнёс человеческий голос. — "Сквиг?" — потребовал Вирдбой.

"Нет, не янтарный двенадцать сквиг, Принцепс," — произнёс человеческий голос. — "Янтарный двенадцать, десять…"

"Давай сквига!"

"Прошу прощения, Принцепс Марнок, я повторю. Нет, я не знаю, что такое сквиг."

"Ачнись!" — заорал Наззгронд. Нимб вокруг головы Вирдбоя померк: — "Сквиг?"

Наззгронд похлопал его по голове: — "Патом. Пора сматываца. Валим, парни! За мной!"

Едва они успели подняться, как вокруг начали рваться снаряды. Наззгронд увидел, как нескольких Гретчинов, хромающих в точности, как Фестер, разнесло в клочья. Перед ним рухнуло дерево и Наззгронду пришлось свернуть, чтобы миновать его. Стая мух-пеликанов взметнулась в воздух. Лесная почва тряслась и подпрыгивала. Наззгронд едва удерживался на ногах.

Впереди него, Нозгрот, опрокинувшись на спину, заскользил по мокрому склону холма. Взметнувшийся фонтан грязи отбросил Наззгронда в сторону. Тот подхватил выпавший болтер и продолжил бегство. У подножия холма ждал его отряд.

"Радуйтесь щас, 'юдишки," — думал Наззгронд. — "Патаму што мы ищо вернёмся и пакажим вам пару-тройку приёмчиков."

Линдси Пейтон А по утру он проснулся

Раздалось тихое покашливание.

Наззгронд гнал впереди войска Гоффов на сверкающем красном багги (последняя модель, с дапалнительными штволами). За ним до самого горизонта простирались силы орды Наззгронд. Парни храбро шли вперёд рядами, с оружием наизготовку. На ветру колыхались знамёна. Багги и боевые колымаги оглушительно ревели и изрыгали чёрные выхлопные газы. Киббаны вставали на дыбы под седоками и похрюкивали, запевалы орали…

— Кхм! — на сей раз покашливание было куда как погромче, перекрыв славный грохот орочьего войска на полном ходу. Великая воображаемая банда Наззгронда медленно испарилась, сменившись не столь приятной харей гретчина-слуги Зубоскала. Взбешённый пробуждением, Наззгронд потянулся, чтобы заехать гретчину в ухо, но не рассчитал движения и хряпнулся мордой в пустое сквигово корыто. Зубоскал, всегда находившийся вне досягаемости, радостно подскочил, чтобы помочь шишке Гоффов подняться.

— Чаво нада? — спросил Наззгронд, выплюнув изо рта грязь.

— Хазяин помнит пра преглашение схадить пасматреть тринировку паследнего атряда Глубокава Праникнавения Сназбода?

Наззгронд ничего подобного не помнил. Он не доверил бы шнягопасу Мертвочерепов Сназбоду и его ворюгам-товарищам Бограду и технарю Стволуху даже сквига выгулять, но после вчерашнего состязания по боданию и ночной пьянки у Понтореза возможно было решительно всё. Раскалывающаяся башка служила доказательством качества попойки.

— Не, канешна я не забыл, тупой грот, и балтай патише. Начисть мне пачти лушший шлем, пайдём, как толька я перекушу малёха.

Наззгронд на собственной шкуре убедился в том, что приближаться с ценными вещами к Мертвочерепами чревато. Они просто не могли с собой справиться — одолженные вещи не возвращались, а то и просто пропадали с концами. Пока Зубоскал чистил пачти лушший шлем (со сломанным рогом), Наззгронд по-быстрому закусил жареными сквигами с грибными ломтиками, пивом и горстью холодного сквиг-карри, по счастливой случайности завалявшегося в кармане с прошлой ночи.

— Чё, гатов? Атлична, пашли! — Наззгронд осторожно натянул шлем на трещащую голову и вывалился из дома, Зубоскал следовал за ним по пятам. Голова орка забавно болела при резких движениях.

— Суда, хазяин. — Зубоскал ткнул в направлении хибар Мертвочерепов у подножия холма. Наззгронд огляделся в поисках багги, но найти его не сумел.

— Я пешедралом не папрусь. Где багги? — спросил он у Зубоскала. Ему почудилось, или гретчин ухмыльнулся?

— Ни знаю, хазяин, наверна, там, где вы иво аставили вчера. Вы на нём паехали к Понторезу, но абратна вирнулись без него.

Да, Наззгронд точно помнил, как вчера поставил (криво) багги у дома шишки Гоффов, но после этого всё плыло, как в тумане.

— Вчера вечерам ганяли на багги вакруг лагеря после саривнавания в пьянстве. — сообщил Зубоскал, кладезь ценной информации. — Парни слегка пакуражились, была пара аварий…

К Наззгронду вместе с дичайшей мигренью потихоньку возвращалась память. После того, как он выиграл соревнование по боданию, он забился с Понторезом… Что-то про гонку на багги, три бочки грибного вина и удерживания сопляка на правой ноге. Он безуспешно попытался вспомнить, где оставил багги.

Они начали спуск по холму к халупе Сназбода. В орочьем поселении было необычно тихо для такого времени и даже как-то особенно грязно. Вокруг восстанавливаемых гаражей для багги, разломанных гонщиками прошлым вечером, суетились шайки гретчинов и сопляков. При приближении Гоффа они почтительно отбегали с дороги и отдавали честь. Посередине дороги стояли два поцеловавшихся багги, а в отдалении были видны двое гретчинов с кучей стыренных запчастей, ковылявших по дороге в сторону гетто Мертвочерепов. Наззгронд остановился осмотреть искорёженные обломки.

— Эта разве не багги Гафнага? — поинтересовался он.

— Да, — ответил гретчин, карабкаясь на груду железа для лучшего обзора. — И, паходу, он там и есть.

Наззгронд приложил ухо к раздавленной кабине водителя и услышал изнутри слабое пение.

— Шо со сквига вада. Пашли, Зубоскал, чем быстрее пайдём, тем быстрее придём, а чем быстрее придём, тем быстрее уйдём.

Особым указом воеводы Гоффов Буграта Врагодава хибары Мертвочерепов были размещены у подножия холма, подальше от остальных. Официальной причины подобного разделения не было, но большинство шишек знало, что автопарк самого воеводы немало пострадал от Мертвочерепов, и что, потратив недавно гору зубов на новенький сияющий красный багги, он не собирался рисковать.

Как ни странно, шнягопасам Мёртвочерепов было вполне уютно у подножия, на краю широкой плодородной равнины. Шняг днём выгоняли пастись, а ночью загоняли обратно в огромный лагерь. Вообще-то в такое время стада уже должны были выйти в поле, но заведённый порядок был, очевидно, нарушен. В ограде красовались две дыры в форме багги, через которые шняги и сбежали. Следов машин, пробивших забор, не было — Мертвочерепа умели работать быстро.

Пастушьи сквиги изо всех сил старались согнать шняг вместе, но тех было слишком много. Наззгронда и Зубоскала поприветствовала целая толпа шняг, судя по окрасу и размеру, довольно молодых, прыгавших туда-сюда и требовавших внимания. Зубоскал, вспоминавший своё детство с определённым ностальгическим оттенком, гладил их по головам и кидал кусочки сушёных грибов. Ситуация от этого только ухудшилась: сопляки начали высоко подпрыгивать, чтобы поймать харчи.

— Убери их ат меня! — прорычал Наззгронд, чуть не падавший под тяжестью перевозбудившихся сопляков, пытавшихся на него залезть.

— Кооо, кооо, ух-ух-ух!

Сопляки прекратили пищать и повернули ушные раковины к источнику звука: большому бородатому шнягопасу с рогатиной, ковылявшему к нем на деревянной ноге. Его одежда была сшита из лоскутов разных цветов и тканей — Наззгронд приметил на рукаве Мёртвочерепа кусок чёрно-белой клетчатой материи Гоффов — с лучшим орочьим вкусом, выгодно оттеняя ярко-голубую полосу на лице орка. Сназбод помахал Наззгронду и продолжил подзывать сопляков, радостно к нему подбегавших. С помощью пастушьих сквигов и умеренного использования сапога со стальным носком Сназбод затолкал беглецов в железный загон, который тут же запер.

— Хе, Наззгронд, старый мой преятель. — хмыкнул шнягопас. — Рад тибя видеть, рад, шо ты дабрался. Слышал я о тваём багги, хе-хе… Как башка?

— Нацеплю валасянова сквига и будет как новинькая. — раздражённо откликнулся Наззгронд. — А пра багги…

— Дай-ка я на тибя пагляжу, юный Зубоскал. — шнягопас поманил гретчина к себе и осмотрел его рот, провёл по ногам, выискивая шпаты, и заглянул в уши в поисках клещей.

— Всё с табой нармальна, дружок. Выпрямись и папраси-ка сквигфетки.

«Им никагда не панять, шо ты уже вырас.» — подумал Зубоскал, обнажив зубы в некоем подобии улыбки.

— Ну, — продолжал Сназбод, — пришёл пасматреть на атряд Глубокава Праникнавения, да?

— Угу. — рассеянно сказал Наззгронд, напряжённо пытавшийся вспомнить, что же он сделал с багги.

— Да-да, — пропищал Зубоскал, — вы нас пригласили.

— Ты шмышлёный паренёк, Зубоскал. Встань на голаву, дам сквига. Сюда, любезный орк.

В отличие от ровных укреплённых домов Гоффов, халупы Мертвочерепов были хаотично разбросаны по поселению. Орки петляли между хибарами и кренящимися грудами натыренных запчастей. Зубоскал сунулся к одной из куч и вытянул оттуда мятый красный брызговик.

— Эта разве не знак ваеводы? Глядите, здесь написана, что «этат багги — собственнасть Буграта Врагодава, ваево…» Ай!

Сназбод треснул гретчина промеж ушей отобранным брызговиком.

— Держи лапы падальше от чужого добра, Зубоскал. Я думал, што лучше тибя абучил. Знаки гаварят, што «это собственнасть Мертвочерепов, убери лапы, ворюга». Панятна? — шнягопас расставил акценты в речи, ударяя гретчина брызговиком по башке, затем кинул подозрительную железку на верх кучи и поторопил обоих гостей идти к крепко построенному (по мнению Мертвочерепов) дому с высокой шипастой оградой и сторожевыми вышками.

Зубоскал прочитал знаки слева от ворот: «Сназбод, шнягопас клана Мёртвочерепов. Дийствительна качественные шняги на прадажау. Пака вы отдыхаете, мы дриссируем. Оптом дишевле. Купи у Сназбода, никакова развода!». И справа внизу мелкими значками: «Без вазвратов».

Знаки справа от ворот гласили: «Стволух, технарь у шишек. Прихадите к чеснаму Стволуху, у ниво есть всё. Спициализацея — стволы Глубокава Праникнавения. Спецпридлажение нидели — купи шесть цапп и седьмую цаппу тоже купи!». И очень мелкими значками внизу: «Савсем без вазвратов».

Сназбод толкнул ворота и пропустил гостей вперёд. Внутренняя часть хозяйства была усыпана загонами шняг, между которыми бродили помощники Сназбода, занимавшиеся визжащими шнягами. В центре двора располагался большой круглый загон с низкой оградкой, в котором бродило несколько сопляков-подростков, помеченных личным клеймом шнягопаса — скрещенными рогатинами. Завидев Сназбода, они радостно завизжали и попытались кинуться ему навстречу, но напоролись на злобных с виду пастушьих сквигов. На дальней стороне загона находилась открытая всем ветрам мастерская технаря. Из-за странного механизма, покрытого лесами, доносился оживлённый стук молотка и свист, иногда прерывавшийся воплями «Ай!».

— Чё это за нипанятная машина? — полюбопытствовал Наззгронд, всегда интересовавшийся штуками вроде новых сверхбыстрых багги или нового огромного орудия. — Это новае агромнае арудие?

— Эй, Стволух! — крикнул Сназбод в сторону мастерской.

— Завали хлебало, я занят. — донёсся из-за лесов грубый голос. — Боград уже вирнулся с новыми диталями? Я хачу сиводня же пачинить пускавой рычаг слева. Гы, кстати, слышал, шо этат тупарылый Гофф Наззгронд плюхнул вчира багги в выгребную яму? Я так ржал, шо чуть не лопнул. Знаишь, как иво типерь зовут парни Понтореза?.. Э, чё такое, Ветликк?

Из мастерской появился Стволух Механьяк, вытиравший руки о засаленный фартук. Он был орком крупным и, как и у шнягопаса, на его лицо была нанесена толстая синяя полоса. По его одежде Наззгронд предположил, что технарь посещал ту же свалку тряпья, что и Сназбод, хотя лоскутной балахон и был покрыт толстым слоем грязи и сажи. Гретчин-надсмотрщик Стволуха, Ветликк, опасливо смотрел на посетителей, прячась за ноги хозяина.

— Здарова, Наззгронд. Как башка, гы-гы?

Наззгронд покачал трещащей головой и застонал. Выгребная яма! Как же ему теперь жить?.. Понторез никогда об этом не забудет, он же станет посмешищем всего лагеря. Ещё бы гретчин не тянул лыбу с утра!

— Значит, эта и есть ствол Глубокава Праникнавения, да? — спросил он, меняя тему. Как и все Гоффы, он по природе своей интересовался любым оружием, впрочем, отдавая предпочтение старому доброму болтпистолету. Он никогда раньше не видел ствол Глубокава Праникнавения вблизи, но тот казался очень знакомым, особенно круглые штуковины спереди.

Стволух чуть не лопнул от гордости, с любовью глядя на своё творение.

— Эта паследняя мадель ствала Глубокава Праникнавения, бальшой шаг впирёд, дальнасть стрильбы больше, управляющие лопасти улушшены, шо пазваляет снизить вираятнасть шбоя в силавом поле, нарощена браня, улушшено сципление и приделан дапалнительный набор цапп дисятого размера, если базовые палетят. Для увелечения ифективнасти аператара и аптимизации падачи патронав…

— Чё? — выдал Наззгронд, всё ещё старательно осмысливающий концепцию управляющих лопастей.

— Он гаварит, — пояснил Сназбод, — шо мы её тут сабираем, шобы сопляки к ней привыкли и не ишпугались в баю. Вон тот атряд спицально натринированных сопляков…

— Но я же ищё не закончил абьяснять пра внидрение навейшева целеуказателя. — простонал Стволух.

Наззгронд задумался, не передерутся ли страннорки за право показывать ему проект, но Стволух, сипло бормоча, отступил в мастерскую. Ветликк, после плохо скрытой ухмылки в адрес Наззгронда, последовал за ним.

Пока технарь рассказывал про ствол Глубокава Праникнавения, сопляки тупо пырились в никуда, но при звуках голоса Сназбода они навострили уши и начали переминаться с ноги на ногу. Пастушьи сквиги угрожающе зарычали, и шняги снова сбились в тесный круг.

— Этих сопляков спицально вывадили для храбрасти, ума и паслушания. Первый этап абучения атряда Глубокава Праникнавения — научить сопляков роспазнавать дыры и прыгать в них. Щас покажу тех сопляков, каторые завиршают эту часть тринировки.

Шнягопас подобрал чёрный железный обруч и перелез через ограду загона. Сопляки при виде обруча пришли в возбуждение и начали прыгать, крича «Я! Я! Я!» своими скрипучими тонкими голосками. Сназбод встал перед ними и поднял обруч, а затем свистнул сквигам, быстро согнавшим сопляков в очередь. Сопляки, приободрённые видом шнягопаса и подгоняемые пастушьими сквигами, молча полезли под обруч. Сназбод уставился на них.

— А разве ани ни далжны… Ай! — Наззгронд прописал Зубоскалу пендель до завершения фразы.

— Думаю, нада папробавать ищё раз. — холодно сообщил Сназбод и опустил обруч. На этот раз он вытащил из кармана сквига, помахал им перед носами сопляков и усадил на обруч.

— Але… оп!

Вторая попытка вышла удачнее — сопляки вспомнили, что нужно делать. Они подбежали к обручу и большинству даже удалось прыгнуть через него. Двое-трое упали в грязь лицом… не сумев правильно подобрать ноги. Один же совсем ошалел и начал скакать взад-вперёд, сшибая остальных. Наконец малявка свалился с одышкой. Сназбод подобрал его и скормил ему сквигфетку.

— Я назвал этава Бесстрашный Фред. — гордо сказал шнягопас, поглаживая питомца по голове. — У меня на ниво бальшие планы. Скора он палучит малинький флажочек, правда ведь?

Холодный блеск в глазах Сназбода дал Зубоскалу чёткое представление о будущих обязанностях Бесстрашного Фреда и его невеликих шансах на выживание. Сназбод кинул остальным соплякам немного сушёных грибов и вернулся к Наззгронду и Зубоскалу.

— Следущий этап — научить сопляков прыгать в тоннели. Ани не очень-та любят темнату, так шо нада падбадрять их при помащи панимания, дабраты, васнаграждений… и, само сабой, пастушьих сквигов. Сюда, малыш!

Он свистнул одному из пастушьих сквигов, который тут же стремглав рванул к нему, дёргая носом.

— Эта Рвач. — сообщил Сназбод. — Мне он дастался ищё савсем маленьким зубастым камочком. Он — лушший пастуший сквиг, шо у меня есть. Он и все астальные спицально абучены мне падчиняться. Ани могут дагнать любова сопляка и при помащи зубов выташшить их из любой дыры или передряги.

Наззгронд наклонился, чтобы получше рассмотреть пастушьего сквига. Тот, казалось, состоял исключительно из зубов, ног, короткого мощного хвоста и бусинок чёрных глаз. Сквиг наклонил голову к самой земле и медленно выпрямился.

— Здаровые зубки. — отозвался орк. Теперь он понял, почему у некоторых сопляков не хватало конечностей, и приобрёл больший интерес к этой экскурсии. Он также заметил, что Зубоскал сидит на заборе и прячет ноги.

— А шо за следущий этап тринировки?

— Ну, мы наченаем тринировать их при помащи каротких труб, а патом пастушьи сквиги ганяют сопляков по тоннелям. Кагда ани вылазят, мы всигда даём им многа вкуснава, так шо вскоре за уши не аттянешь от тоннелей.

— Слышь, Сназбод, а чё он на маей наге делаит? — поинтересовался Наззгронд, пытаясь стряхнуть со штанов сквига.

— У пастушьих сквигов ошень оштрый нюх. Наверна, учуял у тибя в кармане сквига. Не шевелись, Наззгронд, он тибя не цапнет.

Сназбод взял яростно сопящего пастушьего сквига одной рукой и вытащил у Наззгронда из штанины барахтающегося сквига другой. Он поднял его и профессионально осмотрел.

— Забавно, абычна такие встричаются только в выгребной яме. Я бы на тваём месте менял штаны пачаще, Наззгронд. — он выбросил мелкого сквига, и Рвач прыгнул, сожрав того в воздухе.

— Итак, кагда сопляки гатовы прыгать в Иск…

— …лючительна тёплый преятный тоннель с кучей сквигов в канце. — быстро оборвал его Сназбод, кивнув на улыбающиеся доверчивые мордашки сопляков в загоне. — Эти будут гатовы через нескалько месяцев. Не терпится, да?

При звуках хозяйского голоса сопляки навострили уши и счастливо запищали.

— Мне инагда жалко, но, палагаю, это проста работа… Хочешь пасматреть на ствол в действии? Я не хачу тратить весь атряд на деманстрацею, но, думаю, пару-тройку паслать можна, чиста праверить новый целеуказатель новай пушки Стволуха. Эй, Стволух! — снова крикнул Сназбод в сторону мастерской.

— Чё? — донёсся отклик. — Прибыли новые запчасти? Пагади минутку, я пашлю за ними Ветликка. Харашо, шо так палучилась с багги Наззгронда, мне нужен был новый этат, как иво, вентиль кампрессора.

— Чё там насчёт маиво багги? — оскалился Наззгронд.

— Эээ… ничево, Наззгронд, ничево. Па-моему, Стволух гаварил не о тваём багги. Он гаварил о багги… эээ… багги Назграба, он его нам… эээ… прадаёт.

— А, да, канешна, багги Назграба. — нагло соврал технарь. — Пара праверить новый ствол Глубокава Праникнавения. Падайдите к мастирской и гляньте как следуит. Ветликк, Шнырь, снемите леса.

Наззгронд подошёл к мастерской, оказавшейся при ближайшем рассмотрении в аварийном состоянии.

— Эта безапасна? — спросил он у технаря, опасливо поглядывая на крышу, отчётливо дрожавшую и скрипевшую от лёгкого ветерка. Стволуха вопрос озадачил.

— Сматря для каво. — ответил он, глубокомысленно вытягивая из бороды извивающегося сквига-паразита и заталкивая его в пасть. — Отдача у ниво ахренительная, да и трясёт нислаба, но мне как-та всё равно. А шо да сопляков, ну…

— Я магу взять Ваш шлем, гаспадорк Гофф Наззгронд? — заискивающе кланяясь, пропищал Шнырь. — Вы ведь ни хатите, шобы он пакрылся маслом и пылью, да?

Наззгронд на горьком опыте убедился, что спорить было бесполезно, и молча отдал гретчину шлем, зная, что больше никогда его не увидит. Шнырь схватил шлем и убежал с ним в недра мастерской.

Наззгронд посмотрел на гретчинов технаря, собиравших леса. Несмотря на распоряжения Стволуха, они работали умело и уверенно, быстро складывая железную раму, на которой стояло оружие. Ствол Глубокава Праникнавения был впечатляющей машиной, сваренной и свинченной из листов железа, поверхность которого была усыпана трубками, пусковыми рукоятками, цепными ремнями и выхлопными отверстиями.

— Канешна, нужна будет пакрасить. — тихонько затирая наждачкой символ Плахих Лун на пушке, сообщил Стволух. — Стрелы там, синяя краска, бальшое «З» — Сназбод.

— «С» — Сназбод. — поправил его Ветликк, получив за это молотком промеж ушей.

— А эта штука для чево? — спросил Наззгронд, потянув за особенно привлекательный рычаг с большой красной головкой. — Ой, прасти, Стволух, ана атвалилась.

Он, виновато оскалившись, передал рычаг технарю.

— Ветликк, вазьми-ка малаток номер два и присквигачь эту хрень на место. — приказал технарь, кинув помощнику рычаг. — Эта ошень сложный миханизм, каторый панимают толька технари, паэтому держи лапы при себе, Наззгронд.

Наззгронд так легко не сдавался и начал потихоньку обходить ствол, чтобы Стволух не видел, что он там делает.

— Ну так как ана работает-та? — спросил он, тыкая пальцем в одно из выхлопных отверстий. С громким «Уй!» отдёрнув руку, орк поглядел на скорчившегося на стволе рядом с фотонным излучателем Шныря.

— Прастите, гаспадорк Гофф гаспадорк Наззгронд. Я, далжно быть, случайна капнул Вам на палец жидким сварачным железом.

«Я до тибя ищё даберусь» — злобно подумал Наззгронд.

— Чё, фатонный испаритель в норме, Шнырь? — спросил Стволух. — Да? Атлична, пашли наружу, праверим, работаит ли… эээ… работаит ли харашо. Сназбод, мне нужен дабраволец для опыта.

— Ща будет. — откликнулся Сназбод и поплёлся назад в загон, чтобы отобрать сопляка. Ветликку, Зубоскалу и Наззгронду пришлось помогать поднять и взвалить тяжеленный неуклюжий ствол на плечи Стволуху. Под его весом колени орка подломились, но он сумел кое-как проковылять через чёрный ход мастерской. Шнырь намертво вцепился в фотонный излучатель. Наззгронд никак не мог взять в толк, делал ли гретчин что-нибудь или банально забыл слезть. Стволух остановился на ровной площадке подальше от хибар страннорков и поудобней устроил пушку на плечах.

— Дави на кнопку, Шнырь! — приказал он. Гретчин прополз вперёд и нажал на большую зелёную кнопку на стволе, от чего орудие начало гудеть и трястись.

— Нужна будет падаждать пару менут, пака испаритель греится. — объяснил он Наззгронду. Гудение становилось всё громче и громче, к нему присоединились жужжание и скрежет из внутренностей механизма. Из излучателя начал идти пар.

— Но я же ищё не присквигачил рычаг с краснай галовкай, хазяин! — крикнул Ветликк.

— Ну, палагаю, придётся абайтись без нево. Адин хер я уже и не помню, чё он там делаит. Патом присквигачишь. — ответил напрягшийся технарь. Пушка теперь шумела ещё сильнее и начала дрожать. Пар вылетал большими кольцами, а странное жужжание и скрежет становились всё громче. Наззгронд как раз собирался спросить, что это за металлическое гудение, когда из излучателя в харю Зубоскалу вылетел крупный гвоздь.

— Пачти гатова! — заорал Стволух, перекрикивая рычащий и трясущийся механизм, одновременно пытаясь удержать его в лапах, направляя правой и вращая пусковую рукоять левой. На самой пушке Шнырь всеми конечностями вцепился в гироскоп и держался, как утопающий за соломинку. К ним снова присоединился Сназбод, за которым вприпрыжку бежал Бесстрашный Фред.

— Всё нармальна? — крикнул он Стволуху через грохот. Технарь проорал что-то в ответ, но перекричать пушку не сумел, и никто ничего не разобрал.

— Думаю, он сказал, шо всё пачти гатова. — крикнул Наззгронду Сназбод. — Скора далжна паявиться вхадная дырка!

Стволух резво наяривал пусковую рукоятку, гудение стало непереносимым. Зубоскал и Ветликк зажали уши руками. В метре от ствола появилась висящая в воздухе чёрная точка, начавшая расти прямо на глазах у орков и превратившаяся в непроницаемо чёрный круг. Сназбод наклонился, чтобы приободрить Бесстрашного Фреда, и храбрый мелкий сопляк радостно хихикнул, готовясь прыгать в дыру. Спустя где-то минуту дыра окончательно превратилась в чёрный круг диаметром больше полуметра. Бесстрашный Фред окончательно перевозбудился, пустил пену, запищал и запрыгал. Сназбод подвёл его к самой дыре, немного покачал, убеждаясь, что тот допрыгнет, и наконец отпустил. С радостным воплем сопляк сиганул в дырку и исчез из виду. Из туннеля послышались тонкие испуганные вопли.

— Эх, плакали иво маленькие хлопкавые насочки. — объявил Сназбод, вытирая несуществующую слезу.

— А чё, бабаха не будит? — спросил Наззгронд, разочарованный малым количеством шума.

— Ну, напремер, в баю, — начал объяснять Сназбод, пока Стволух разворачивался, целясь в вершину холма, — ствол направляют на вражиские машины или терминатарав, и тагда сопляки выскакивают пряма в них. Уссаться ж можна!

— А где выхадная дырка? — спросил Наззгронд.

— Эээ… — Сназбод поглядел на холм, куда Стволух нацелил ствол. — Не всигда можна точна сказать, паэтому мы инагда пасылаем первым пристрелачнава сопляка. Мы даём иму в лапу флажок, шобы лехче была заметить.

Он поглядел на зажатый в лапе флажок.

— Палагаю, нада была дать иво Фреду перед атправкой.

Ствол Глубокава Праникнавения качался туда-сюда, производя чудесный скрежет. Похоже, Стволух был уже на пределе сил. Из выхлопных отверстий большими клочьями летел маслянистый дым, а Шнырь потихоньку готовился блевать.

— Дави на кнопку выхадной дыры! — проорал Стволух. Шнырь с дикими глазами осмотрелся и начал беспорядочно херачить по кнопкам молотком. С вершины холма донеслись радостные вопли.

— Гляди-ка. Вон хде выхадная дырка! — ткнул Сназбод в сторону холма, где на фоне неба вырисовывался тотемный шест Гоффов, отмечавший их выгребную яму, у которой явно собралась толпа народу.

Ствол опасно качался из стороны в сторону, несмотря на все усилия Стволуха держать его ровно.

— Вырубай! — крикнул он. — Дёрни за рычаг, Шнырь!

— Какой рычаг? — взвизгнул Шнырь, продолжая херачить молотом.

— Тот, с краснай галовкой!

— Папробуй с другой стараны! — попытался помочь Сназбод, отпрыгивая с траектории полёта оторвавшегося куска пушки. Зубоскал пихнул Наззгронда локтем и показал на Ветликка, быстро закапывающего что-то в песок.

— Думаю, нам пара итти, Сназбод. Пасиба, шо паказал нам ствол Глубокава Праникнавения, была ошень, это, интересна. Папращайся за миня са Стволухом.

— Не, вам рана ухадить! — взмолился Сназбод, уклонившись от пролетавшей шестерёнки. — Гретчины ищё не притащили багги!

Понимание пришло к Наззгронду со скоростью поноса.

— Мой багги! Там мой багги, Мертвочерепские варюги! Вы миня атвлекаите, пака ваши шныри-гретчины разберают мой багги на кусочки!

— Нет, нет! Я тибе клянусь честью Мертвочерепов! Разве я стал бы тибе лгать, Наззгронд?!

Ветликк спрятался за шнягопасом и увлеченно замотал головой.

— Да, урод хренов, стал бы! Зубоскал, за мной. Пашли вирнём мой багги! — оттолкнув шнягопаса и проигнорировав жалобные вопли гретчинов Мертвочерепов, Наззгронд потопал по склону холма, полный решимости вернуть себе драгоценный красный багги. Пока они поднимались, до них доносились отчаянные призывы о помощи боровшегося с вышедшим из-под контроля стволом Глубокава Праникнавения технаря.

Наззгронд так взбесила двуличность Мертвочерепов, что весь подъём он пинал Зубоскала. Гретчину от этого не полегчало, зато Наззгронд выпустил пар. Раз уж они всё равно проходили мимо его дома по дороге к выгребной яме, то задержались там, чтобы захватить лушший шлем (с самыми длинными рогами) и дополнительные боеприпасы. Наззгронд вдобавок воспользовался возможностью перехватить пару сквигьих оладушек и грибных печенек — больше в кладовке не было ничего.

Удовлетворённо рыгнув, он вновь начал подниматься на холм, сопровождаемый Зубоскалом со знаменем. Это было его любимое (и самое большое) знамя, на котором были изображены его боевые заслуги в типично орочьих выражениях: «Наззгронд лушшайший шишка Гоффов… Наззгронд убил сотню десантуров… Наззгронд лушше всех палит из болтпистолета… Гретчины Наззгронда лушшие в лагере». Он подозревал, что Зубоскал и Торопыга (ныне покойный) подписали последнее по собственной инициативе.

Когда Наззгронд добрался до вершины холма, он уже задыхался, но еда и физическая активность принесли свои плоды и похмелье потихоньку отступало. Общественной выгребной ямой Гоффов служила огромная квадратная яма, вырытая за халупой Понтореза. Рядом в землю был воткнут ствол деревца, увенчанный черепом с рогами, чтобы отметить собственность Гоффов.

На прикреплённых к багги верёвках висела команда гретчинов, медленно вытягивавших машину из ямы. Их подбадривал энергично махавший кнутом из шкуры сквига Боград, шишка Мертвочерепов. В флагшток на багги мёртвой хваткой вцепился грязный обезумевший сопляк — Наззгронд узнал Бесстрашного Фреда, которому, очевидно, не повезло выпрыгнуть из выходной дыры прямо над выгребной ямой Гоффов. От этого опыта сопляку явно не полегчало — он пучил глаза, пускал слюни и орал писклявым голосом, не затыкаясь. На краю ямы собралась толпа зевак, состоявшая из гретчинов и сопляков Гоффов, глумившихся над Мертвочерепами и кидавших в них мусор и камни.

Багги почти уже вытащили; ещё немного и он перевалился бы за край ямы. Даже под толстым слоем вонючего говна, покрывшего красный металл, Наззгронд немедленно узнал знакомые очертания верного багги.

— Эта мой багги! — заорал он, подкрепляя высказывание выстрелом из болтпистолета в воздух. Наблюдатели из числа сопляков и гретчинов радостно приветствовали Гоффа прыжками и маханием лапами. Ошеломлённые гретчины Мертвочерепов отпустили верёвки и багги покатился вниз. Боград щёлкнул хлыстом, и они снова вцепились в верёвки, снова начав вытягивать машину.

— Этат багги — собственнасть Мертвочерепов! — пояснил Боград. — Право на марадёрство за нами. Глянь, эта наш сопляк на флагштоке.

— Но эта мой багги! — заорал Наззгронд. — А ну вирните!

Боград решительно щёлкнул хлыстом над ухом у потных гретчинов, и багги снова начал выползать из ямы.

— Хошешь забрать? Ну так иди и забири, упоратый гоффский урод! — поддразнил Наззгронда шишка Мертвочерепов под шиканье и свист слуг Гоффов.

Наззгронд был уже опасно близок к тому, чтобы слететь с катушек и в одиночку атаковать Мертвочерепов. В груди вздымалась волна ярости, и он едва чувствовал, как Зубоскал тянет его за штаны.

— Хазяин, хазяин! Давайте пайдём за Понторезом и иво парнями, их хибара тут нидалеко! Если напасть сичас, ани же могут уранить багги абратна в выгребную яму!

Наззгронд потряс головой, стараясь преодолеть порыв пойти и размазать Бограда прямо сейчас.

— Падумайте, ведь если прихватить Понтореза и парней, так эта же будит афигенная драчка! — отчаянно верещал гретчин.

Вопли Зубоскала продирались сквозь череп Наззгронда, как камни через овсянку.

— Лады, тада пайдём за Понторезом и парнями. — медленно сказал он, с трудом поворачиваясь спиной к мародёрам Мертвочерепов. Наззгронд и Зубоскал ушли, сопровождаемые хохотом и оскорблениями Бограда и его гретчинов. Наблюдавшие за всем этим сопляки и гретчины разочарованно вздохнули: все надеялись на лихой замес.

У дома Понтореза лежала гора пустых винных бочек. Наззгронд поднял полог и обвёл взглядом полумрак внутри.

— Эй, закройти дверь! — раздался чей-то слабый голос.

— И валите нахер! — добавил другой.

Наззгронд сорвал полог и швырнул его на землю. Перед его глазами предстало удручающее зрелище: Понторез с парнями кучей валялись на земле среди битых стаканов и пустых сквиговых кружек, свидетельствовавших о ядрёной попойке. Полумёртвый от похмелья Понторез лежал ногами кверху на вершине кучи. Он моргнул.

— Кто там? А, эта ты, Наззгронд. Свали и аставь нас в пакое, а? О-о-ох, галава мая, галава… Убири свой пратез с маих шаров, Бадбак. О, так лушше… — осоловелый шишка отчаянно пытался привести себя в сидячее положение.

— Клёво покутили. — ни к кому особо не обращаясь, заявил он.

— Мертвочерепские варюги уганяют мой багги! — проорал Наззгронд.

— А-а-а… Не ори! — простонал Понторез, поддерживаемый болезненными звуками, исходившими от парней, пытавшихся расплести конечности и очистить себя от вчерашнего сквиг-карри.

— Давай, шуруй, завтра мне всё расскажишь, Наззгронд. И закрой за сабой дверь. Всё, вали.

— Ушам сваим не верю! Варюги пытаются спиреть мой багги, а парни не памагают мне иво вернуть! — зарычал Наззгронд, не обращая внимания на протестующие стоны. — Мы Гоффы! Мы лушшие байцы лагеря!

— Бой?.. — откликнулся Понторез со слабым интересом.

— Да, хароший бой, сплашные люли, бабахи и пальба! — подбодрил его Наззгронд.

— И люли! — вякнул Зубоскал снаружи, размахивая знаменем.

— Зубоскал, я уже сказал пра люли! Так чё как, парни? Разве мы ни Гоффы? Разве мы ни лушшие байцы в банде? Разве мы ни можем втаптать Мертвочерепов в землю и размазать?

— Да навалять этим варюгам, вот шо я скажу! — донёсся сдавленный крик из глубины кучи.

— Кто-та сказал пра бой? — спросил Бадбак, тупой даже по орочьим стандартам, зато большой, крепкий и опытный в обращении с болтером, что было важнее. — Я люблю хароший бой!

— Бой! Бой! Бой! БОЙ! — парни постепенно встали на ноги и заковыляли по домам за оружием и шлемами. Пара гретчинов-слуг Понтореза одела на хозяина лучший плащ, украшенный вышитыми чёрным изображениями пушек и рогатых шлемов. Наконец, стонущие орки натянули на трещащие головы шлемы. Бадбак согнул бионическую руку и выловил из неё залётного сквига.

— За мной! — крикнул Наззгронд, махнув болтпистолетом и случайно прострелив дыру в знамени Понтореза. — К выгребной яме! К смерти и славе!

Понторез, Наззгронд и парни со своими знаменосцами, кубконосцами, полировальщиками стволов и шоблой подобранных по пути гретчинов и сопляков погнали к выгребной яме, вопя «Мы идём, мы идём, мы идём» на пределе возможностей. По прибытии их от души поприветствовали шняги Гоффов, обрадованные тем, что драчка всё же будет.

— Тваю ж оркду… — с отвисшей челюстью прокомментировал Боград появление толпы парней Гоффов со свитой. За то время, что Наззгронд увещевал Гоффов, мародёры Мертвочерепов почти ухитрились вытащить багги из выгребной ямы. Только его задние колёса теперь висели над краем. Бесстрашный Фред всё ещё висел на флагштоке.

Шишка Мертвочерепов схватил двоих гретчинов-бурлаков.

— Тормоз и Нюхач, идите за парнями. Быстра! Жива!

Двое гретчинов кубарем слетели с холма, оставляя за собой клубы пыли. Гоффы и Мертвочерепа уставились друг на друга с разных сторон ямы.

— Ага, сквигосос! — крикнул Понторез шишке Мертвочерепов.

— Ты мне? — парировал Боград, выпячивая подбородок и грудь.

— Да, тебе, урод!

— Урод?! — воскликнул внешне удивлённый Мертвочереп. — Да эта ты урод! Ты в этам дурацкам плаще на сопляка пахож!

— Сопляка?! — крикнул Понторез, изобразив глубокую обиду. — Чей бы сквиг пищал, синее ты рыло. Чё случилась, краскосквига на сибя пролил?

— Ну ты нарвался, тупарылый Гофф. Савсем ты дебилам уже стал от бадания.

Некоторые гретчины Мертвочерепов забрались на качающийся багги для лучшего обзора и приставили два пальца к голове, имитируя рогатые шлемы Гоффов. Один из них потерял равновесие и накрячился в яму, к превеликому удовольствию гоффских сопляков, закидавших его грибами.

— Тупорылый? Ты каво тупорылым назвал, жопа синяя?!

Гретчины Гоффов улюлюкали и свистели. Удачно кинутый краскосквиг попал Бограду в подбородок и заляпал орка оранжевыми выделениями.

— Да вы ваще охамели, тупые уродливые Гоффы! — завопил взбешённый Боград, вытирая лицо подвернувшимся под руку сопляком. — Мы вас уделаем!

Один из гретчинов Понтореза забрался на верхушку тотемного шеста и осмотрел окрестности.

— Хазяин Понторез! — крикнул он Гоффам. — На холм лезут парни Мертвочерепов!

— От щас вы и атхватите! — крикнул Боград, когда послышался топот орочьих сапог по склону.

— Впирёд, парни! — проорал Наззгронд, махнув Гоффам лапой. Исполнительный Бадбак рванул вперёд, поскользнулся на брошенном посередь дороги пустом магазине и рыбкой навернулся в выгребную яму, заляпав орков вонючим говном. Гретчины Мертвочерепов чуть не лопнули со смеху и зааплодировали.

— Фууу… — просипел Понторез, вытирая говно с глаз и плаща. — Астарожней лапами маши, Наззгронд, Бадбак приказы испалняет очень точна. Ты павидёшь часть парней вон там, а я часть вон тут, нападём с абеих старон разам.

Наззгронд направился налево, а Понторез направо, парни же остались в непонятках перед ямой, глядя влево-вправо и пытаясь решить, за кем бежать.

— Эй! — крикнул Понторез. — Суда!

Сбросив с плеч ужасное бремя принятия решений, парни почесали за Понторезом.

— За мной, парни! — Наззгронд обогнул яму и направился прямиком в тыл гретчинам Мертвочерепов, собравшимся у краденого багги. В предвкушении битвы он не заметил, что за ним никто не побежал.

Оббегая яму справа, Понторез с парнями врезались в шоблу подкрепления Мертвочерепов, собранную у подножия холма Тормозом и Нюхачом. Гоффы бежали, опустив головы, и поэтому выжали из атаки максимум, отбросив Мертвочерепов рогатыми шлемами. К сожалению, многие из них по инерции прорвались сквозь ряды Мертвочерепов и скатились по склону прежде, чем смогли остановиться. Не намереваясь упускать момент, Мертвочерепа скатились вслед за ними и напрыгнули на Гоффов, молотя их кулаками.

Наззгронд остановился перед багги, развернулся, чтобы подбодрить парней, и с удивлением обнаружил исключительно пыхтящего, но всё ещё несущего знамя Зубоскала, и с полдюжины других гретчинов, претендовавших на роль орочьих парней. С воплем «ЫЫЫ Наззгронд» (его личным боевым кличем) он врезался в сборище гретчинов Мертвочерепов и начал оттеснять их от багги, раздавая тумаки и пинаясь.

— Хазяин, хазяин! Гляньти туда! — крикнул Зубоскал, чуть не смахнув другого гретчина в яму древком знамени. Он ткнул пальцем в пространство над ямой, где с глухим чпоканьем вытягиваемого воздуха внезапно появилась выходная дырка ствала Глубокава Праникнавения. — Ствол Глубокава Праникнавения Стволуха ищё работает!

Наззгронд отскочил с дороги толпы полоумных сопляков, вывалившихся из дырки над багги. Свихнувшиеся в Искажении сопляки издавали невероятный шум. Не найдя себе цели, они в ярости напали на гретчинов Мертвочерепов, кусаясь и царапаясь. Гретчины были совершенно не готовы к такой мощной атаке сопляков. Некоторые пытались драться, часть пыталась убежать, остальные нырнули в выгребную яму, спасая свои шкуры. Один сопляк упал на темя Бограду. Шишка попытался стряхнуть его, но никак не мог избавиться от паникующей тварюшки, которая от испуга, пережитого во время путешествия через туннель в Искажении, продристалась ему за шиворот.

Тем временем махач между Мертвочерепами и Гоффами снова поднялся на холм. В обе стороны летели оскорбления, ноги, руки, сопляки и сквиговые фляги. Орки стёрли в порошок последний островок человеческого сопротивления на планете несколько недель назад, и у них было в запасе немало энергии для хорошей драки.

— Э, в чём дело? — поинтересовался сонный Злосолнц, высунувший из своего дома рыло, в которое незамедлительно врезался кулак проходившего мимо Мертвочерепа.

— Драчка! — оповестил своих слуг-гретчинов Злосолнц. — Сабирайте парней!

Толпа дерущихся Мертвочерепов и Гоффов подползла к багги и подтолкнула его опасно близко к краю ямы.

— Мой багги! — воскликнул Наззгронд и рванул вперёд в попытке спасти машину, но было уже поздно. Увлечённые дракой орки вывели багги из хрупкого равновесия. Он перевалился через край ямы, рухнул вниз и потонул в говне.

— Ааааааррр! — взвыл убитый горем Наззгронд. Вот теперь он сильно расстроился. Предприимчивый гретчин, продававший еду, похлопал его по плечу.

— Хатите купить сквига? — поинтересовался он, протягивая пухлое дрожащее существо. — Вкусный и свежий — читыре штуки за зуб!

Наззгронд схватил гретчина за загривок и швырнул его в ближайшую шоблу Мертвочерепов, довольно отметив, что малявка исчез в клубке орочьих лап.

Оглядевшись, он увидел, что бой теперь шёл по всему холму. Справа Понторез схватил Змеекуса за грудки и монотонно бил его башкой о тотемный шест Гоффов. У подножия холма пятеро толстенных Плахих Лун прыгали на тушке Мертвочерепа. Бадбак таки сумел выбраться из выгребной ямы, но его бионическая рука пострадала от сырости и вышла из-под контроля, раздавая оплеухи как своим, так и чужим. Наконец, она зацепилась за багажник мотоцикла Злосолнц, и Бадбака утащило по дороге. На крышах прыгали толпы гретчинов, подбадривавших своих хозяев воплями и избивавших кулаками воображаемых врагов.

Наззгронд помедлил, не зная, что делать дальше. Стоит ли вмешаться в драку между Гоффами и Змеекусами у дома воеводы (штратегия) или добить паникующих мародёров-гретчинов Мертвочерепов у выгребной ямы (тактека)? У него урчало в животе, так что он нагнулся и подобрал с лотка продавца сквигов сквига. Над его головой просвистел снаряд из болтера, врезавшийся в схрон боеприпасов, рядом с которым он стоял.

Салют вышел знатный: в небе рвались снаряды, пылал жёлтый, красный и белый свет. Дымовые гранаты разрывались облаками бледно-жёлтой пыли, а одна даже пролетела параллельно земле, врезавшись в дверь дома воеводы.

Буграт Врагодав, могучий воевода Гоффов и вождь покоряющей планеты оркды Врагодав, встал на обломок своей двери и обозрел беспорядок. Сквозь испарения от выгребной ямы воевода увидел Понтореза в изорванном плаще, всё ещё колотившего противника башкой о тотемный шест. Мимо прошмыгнули испуганные сопляки, искавшие укрытия для себя и зажатых в горстях сквигов. Куда бы ни пал его взгляд, везде он видел группы орущих и дерущихся орков. Что же творилось-то?

Дверь под его ногами качнулась, и из-под неё выполз обгорелый Наззгронд, сопровождаемый верным Зубоскалом, зажавшим в зубах обрывки знамени. Врагодав оценил ситуацию и отреагировал с тактом и чуткостью прирождённого орочьего вождя.

— ЧЁ ЗА ХЕРНЯ ТУТ ТВАРИТСЯ?! — поинтересовался он у контуженного Наззгронда, пытавшегося выпрямить рога на шлеме. Шишка Гоффов пошаркал ножкой и уставился в пол. Зубоскал пялился на то место, где должна была бы быть дверная ручка парадной двери Врагодава.

— Тут была драчка… — промямлил Наззгронд. — … но эта ни я начал, это…

— Драчка! — облегчённо проревел воевода. — Ну херли ж сразу не сказали?! Пагади менутку, я вазьму болтер, а патом атвидёшь миня туда!

Мертв к рассвету

Ни единое дуновение ветерка не тревожило лесной покров. Несмотря на это, Тигурий чувствовал выхлопы допотопного орочьего топлива уже за много миль. Вульгарно — первобытное эхо разумов зеленокожих врезалось в его мысли, их варварская жажда разрушения застилала разум зловещим красным туманом. Ища спокойствия, он глубоко вдохнул и повторил про себя мантры защиты и охранения. Неглубокая зеленая аллея выглядела безмятежной, дорога вилась между тремя командными бункерами, затем уходила за горизонт, в сторону ближайшего поселения планеты. Тигурия раздражал факт того, что орки попали на Эспандор, но другого пути заманить вождя Раззекая в ловушку не было.

Старшему библиарию ордена Ультрадесантников явилось видение этого воеводы, видение полное ужаса и насилия, видение империи, выстроенной на резне и крови. Тигурий чувствовал, что с силами Раззекая вскоре придется считаться, и, если его восхождение пустить на самотек, то вскоре из Карадона польется неудержимая волна орков.

Этого нельзя было допустить и была расставлена ловушка. Заставить Раззекая атаковать и уничтожить его, пока он не стал серьезной угрозой для Ультрамара. За спиной Тигурия космодесантники преклонили колена в молитве, технодесантик Харкус окраплял болтеры отделения Каскарус благословленным маслом. Горизонт освещался первыми лучами рассвета, и казалось, будто свет наполняет низко нависшие облака кровью. Брат Меридий поднял штандарт, и падающий свет окрасил синюю ткань зловещим багрянцем. Наблюдая за тем, как сервиторы загружают боезапас в орудия дредноута Люцерна, Тигурий вздрогнул. Как только были сказаны последние благословения над спусковым механизмом, массивный дредноут поднялся в полный рост. Будто почувствовав его взгляд, древний с поклоном повернулся к Тигурию.

— Они приближаются, старший библиарий? — спросил Люцерн.

— Да — кивнул Тигурий — Я чувствую их присутствие подобно вновь открывшейся старой ране

— Как скоро?

— Считанные минуты, если не меньше — мрачно произнес Тигурий.

— Тебя что-то беспокоит, старший библиарий? — спросил дредноут.

— Твоя проницательность не покинула тебя, брат Люцерн — заметил Тигурий — Да, кое-что меня беспокоит. Грядущая битва вызывает у меня плохие предчувствия. Я видел, как наш штандарт омыло кровью и над предстоящим днем сгущается тьма, я это чувствую. Я не вижу ближайшее будущее, и это меня беспокоит

— Это не важно — заверил его Люцерн — У нас есть план, и Кодекс Астартес направляет нас. Мы будем сражаться с отвагой и честью и победим

— Твои слова полны мудрости как всегда, брат Люцерн — согласился Тигурий — Пока нас ведет Кодекс, мы не потерпим поражение. Сражайся с отвагой и честью, мой друг

— Так же как и всегда — прорычал Дредноут — Пусть идут, их ждет только смерть

* * *

Битва закончилась, и хотя орки отступали, они не проиграли. Как известно, орки никогда не проигрывают. Победа — это победа, если все умерли, то все равно все умерли и это не считается. А если орки бегут — то они все равно вернутся за новым боем. Эти мысли крутились в голове Раззекая, пока он протаптывал дорогу сквозь обильную растительность человечьего мира, подальше от боя. Эта драка была совсем не такой какой надо — парни убили немного больших человеков в синей броне, но у самого Раззекая не подвернулось момента, чтобы развалить кого-нибудь из них надвое. Он уже чувствовал недовольство парней. Некоторые из самых больших орков тоже никого не убили, и им это не понравилось.

Ему надо было поскорее привести парней в новую большую драку, а не то они возомнят себя лучше его. А такие опасные мысли привели бы к разбитым головам некоторых орков. А может и к его разбитой голове. Как только он с парнями выберется с этой планеты, они найдут другую большую драку с большими и крутыми врагами. Это их порадует. Одновременно с тем как эта мысль формировалась в его голове, на животе Раззекая разорвалась кровавая рана. Он дернулся вперед, с его бронированных ног начала стекать кровь.

— Э! — зарычал он — Кто это сделал?

Позади Раззекая с беспечным видом стояла толпа парней во главе с большим меком, Зогмексом. В его мясистой лапе была зажата большая дымящаяся пуляла.

— Что сделал? — спросил Зогмекс, засовывая дымящуюся пулялу за спину.

— Ты только что в меня стрельнул?

— Да ты что, Босс — сказал Зогмекс, широко разводя свои мускулистые руки в невинном протесте, снова выводя пулялу на вид — Не, босс, не я

— Уверен?

— Точна — сказал Зогмекс, еще раз стреляя в босса из пулялы.

Раззекай дернулся назад, вылетевший болт срикошетил от толстого листа его мега-брони.

— Ну и зачем ты это делаешь? — спросил босс

— Незнай — передернул плечами Зогмекс — Показалось, что я мог тебя убить и стать новым боссом

— Ты? — ухмыльнулся Раззекай

— Да, я! — подтвердил Зогмекс

— Ну, все! — Раззекай с криком бросился на большого мека — Ты огребаешь!

К.Л. Вернер Железная преисподняя

Небо напоминало багровый кровоподтек сиренево-охряного цвета, сквозь густые клубы пыли, загрязнявшие атмосферу, едва пробивались болезненно-желтые солнечные лучи. Идзанаги был «раненым миром», покалеченным и изуродованным атакой из космоса. Воющий ветер, который вздымал облака пыли, походил на мучительный крик планеты, взывающей к безразличной вселенной и бессильному Империуму.

Лорд-генерал Ро Нагасима протер линзы и взглянул на темные небеса. Губернатор-префект Идзанаги заверил его, что астропаты послали психический сигнал в эфир, хотя это едва ли утешало. Даже если психический крик услышали, и им был выслан вспомогательный флот, из-за превратностей межзвездного путешествия в варпе могли пройти годы, прежде чем к ним придет помощь. К этому времени от Идзанаги могло остаться лишь воспоминание.

Генерал Нагасима вздохнул в противогазе, закрывающем его лицо, и комм-фильтры шлема превратили звук в резкий металлический хрип. Пальцы в перчатках коснулись рядов медалей на мундире, и чувство былой славы вызвало на его лице печальную улыбку. Истребление пиратов в Скоплении Они, подавление восстания рабов на Тетсо, победа над Домом-отступником Каркалла и их наемниками — все эти войны он вел на дальних рубежах системы Ямато. В тех сражениях были честь и благородство. В том горниле он превратился из слабого человека из плоти и страха в воина из стали и доблести.

Генерал вновь взглянул в мрачное запыленное небо. Эта война была иной. То был не удаленный уголок системы, какой-то захваченный повстанцами планетоид или заселенный пиратами астероид. Нет, война пришла на Идзанаги, сокровище системы Ямато. Его планету. Его дом.

Все началось неожиданно — из варпа вылетела глыба космической скалы, которая тут же направилась прямо на Идзанаги. Население впало в панику, все расчеты наблюдателей из Дивизио Астрологикус приходили к единому неутешительному выводу: планета обречена. Столкновение с таким огромным метеоритом неизбежно уничтожит мир вместе со всеми его обитателями. Для эвакуации было слишком мало времени, поэтому людям оставалось лишь преклонить колени пред Богом-Императором в ожидании близящегося конца.

От удара метеорита содрогнулась вся планета, земные толчки ощущались на всех континентах, в атмосферу поднялись огромные тучи пыли, которые погрузили Изанаги во мглу. И все же, казалось, Император внял мольбам людей. Невероятно, но при вхождении в зону притяжения планеты космическая скала сбросила скорость. Да, она упала с силой, достаточной, чтобы оставить стометровой глубины кратер в густых лесах Впадины Кази, но это был далеко не тот гибельный удар, который предсказала загадочная наука техножрецов.

Жители Идзанаги праздновали спасение, пока не ведая того, что ждало их впереди. Густые слои пыли ослепили спутниковые системы наблюдения префектуры и агрокартелей. Самолеты не могли летать из-за мелких частиц, попавших в атмосферу — они не только быстро засоряли воздухозаборники и выхлопные системы, но и уменьшали видимость до пары метров. Лишь пройдя сотни километров, которые отделяли ближайшие поселения от места падения метеорита, экспедиции смогли достичь кратера и исследовать странную скалу.

Сначала молчание экспедиций списывали на помехи в вокс-связи. Затем одно за другим начали умолкать поселения. Спустя неделю после падения наблюдатели принялись выдвигать предположения, одно ужаснее другого. Метеорит не просто столкнулся с Идзанаги, а приземлился, направляемый неким разумом. Хуже того, похоже, техножрецы Дивизио Биологис знали, кто прилетел на метеорите. Они назвали объект «Булыгой», сказав, что она заразила их планету самой опасной ксеноугрозой во вселенной.

Генерал Нагасима вздрогнул от одного лишь воспоминания о том, как в терракритовом бункере он наблюдал за техножрецами, которые препарировали один из образцов, найденных скитариями в Зоне Молчания. Ему и раньше приходилось видеть пикт-снимки пришельцев, читать о них в книгах, но к этому зрелищу он оказался абсолютно неподготовленным.

Ро Нагасима заглянул в безжизненные глаза орка.

Назвать его человекообразным не поворачивался язык, да к тому же это прозвучало бы как насмешка над красотой человеческого тела. Перед ним лежало приземистое существо с четырьмя конечностями, покрытыми гротескными грудами мышц; безобразная голова соединялась с широкими плечами коротким обрубком шеи. Кожа его походила на старый пергамент, зеленая в местах, где не почернела от плазменных выстрелов скитариев. Из пасти у него торчали огромные клыки, а по обеим сторонам обезьяньего носа находились крошечные красные глазки. Казалось, в этом толстом черепе едва ли могло найтись место хотя бы для капли мозгов, но орк был вооружен большим, собранным из хлама, оружием, от одного только вида которого техножрецы чесали бритые затылки и шептали заговоры против ереси ксенотехнологий.

Значит, вот какой он, их враг.

Из-за невозможности орбитальной и воздушной разведки защитники Идзанаги могли отслеживать продвижение орков лишь по расширению Зоны Молчания. Когда поселения умолкали, они знали, что пришельцы продолжали поход.

Генерал Нагасима невольно стиснул кулаки при воспоминании о долгих отвратительных неделях, когда он отслеживал по картам продвижение орков подобно хирургу, наблюдающему за распространением злокачественной опухоли. В конце концов, офицеры СПО Идзанаги поняли схему атак пришельцев. Зная о местонахождении орков, теперь они могли точно предсказать, куда те направятся в первую очередь. Изучая карту, Нагасима решил, где они вырежут опухоль, которая угрожает его миру.

Генерал соскреб налет пыли с линз и уставился на открытые всем ветрам холмы вокруг. Урожай боден-фруктов был безвозвратно загублен, мертвые лозы бессильно качались на ветру, но они, тем не менее, сослужат отличную службу для Нагасимы. Боден-фрукты нуждались в тщательном соотношении высоты и тени, что привело к их разведению на небольших штучных холмах. Весь Идзанаги усеивали обширные плантации боден-фруктов, создавая искусственные пейзажи из похожих на лабиринт долин.

Именно здесь он остановит вторжение.

За холмами долины Нагасима решил спрятать войска СПО. Среди холмов вилась уложенная плиткой дорога, которой пользовались рабы при сборе урожаев, и она вела прямо к Ко, одному из городов-ульев Идзанаги и ближайшей фабрике по переработке боден-фруктов. Генерал улыбнулся, осматривая облюбованный участок пути. Широкий и прямой, дабы по нему могли проехать машины-сборщики, он был будто создан для бронетехники.

Его инженеры заминировали отрезок дороги в семьдесят километров, а там, где она выходила из равнины, закопали сотни авиабомб, которые детонируют, как только по ним пройдет колонна орков. Пришельцы окажутся в западне между бомбами и минами, и тогда Нагасима прикажет войскам выйти из-за холмов и атаковать врага с обеих сторон.

Ему было почти жаль глупых дикарей.

Генерал обернулся и бросил взгляд на другой конец долины. Каждая ловушка нуждается в наживке, и Нагасима дал оркам прекрасный повод, чтобы идти под прикрытием холмов. На равнине высилось небольшое плоскогорье, на вершине которого раскинулся внушительных размеров комплекс техобслуживания (состоящий по большей части из пластали и феррокрита) для сборщиков боден-фруктов. Постройка возвышалось на пару сотен метров над равниной, заставляя казаться маленьким даже холм, на котором стояла. Вокруг этого необъятного комплекса солдаты вырыли обширную сеть окопов, натянули леса колючей проволоки, установили минные поля и противотанковые ежи. За ними в основании плоскогорья была возведена система бункерных укреплений, а на настенных платформах и крыше самого здания разместились огромные орудийные гнезда. Из пещер, выдолбленных в склонах, виднелись стволы гаубиц и осадных мортир, которые лишь ждали приказ, чтобы изрыгнуть огонь и смерть.

Генерал Нагасима представлял, какое впечатление холм окажет на орков. Даже своими крошечными умишками они поймут, какая устрашающая огневая мощь им противостоит, и естественно попытаются обойти укрепления через холмы.

Откуда оркам знать, что весь комплекс не более чем иллюзия? Настоящих орудий было едва ли пять процентов, но в самый раз, чтобы казалось, будто стреляет вся батарея. Остальные же пушки представляли собою обыкновенные спаянные вместе обрезки труб, выкрашенные в соответствующий цвет. Большинство бункеров были тентами, развернутыми на склонах холма, минные поля вели всего на пару метров в глубину, колючая проволока растянута лишь на небольшом участке, за которым между железными колышками висела самая обычная проволока. Многие противотанковые ежи были на самом деле сколоченными вместе деревянными брусьями, выкрашенными «под железо».

Символические войска разместились в укреплении лишь ради того, чтобы создавать впечатление, будто за ними стояла целая армия. Если орки пришлют сюда разведчиков, караульным предписывалось безжалостно их истребить, при этом каждый взвод должен был играть роль целой роты, а рота — батальона. И в то же время, если вражеские лазутчики подберутся к холмам, то не заметят ни следа человеческого присутствия.

Генерал Нагасима улыбнулся под маской противогаза.

Да, ему было почти жаль несчастных ксеносов.

С приходом ночи коричневые небеса Идзанаги стали непроглядно-черными, сквозь наполненный пылью мрак не могли пробиться ни лунный свет, ни сиянье звезд.

Кап’тан Гримрук Плохозуб прильнул к магнокулярам, которые в огромной лапе орка казались крошечной игрушкой. Гримрук с прищуром уставился в одну из линз и толстым пальцем неуклюже продвинул ползунок управления, встроенный в корпусе человеческого устройства. Иссеченный шрамами орк гортанно зарычал, когда пропустил нужный режим и с трудом унял желание бросить магнокуляры на землю, и растоптать стальными подошвами.

Наконец, ему удалось настроить все как надо. С активацией режима ночного видения темный мир вокруг него покрылся подрагивающими оттенками зеленого. Гримруку нравилось, как человеческое устройство превращало все в зеленое — люди, создавшие его, наверняка понимали, что ночь принадлежала оркам. Мысли кап’тана оборвал низкий звериный рык, спрашивающий о том, что он видел.

Даже не удосужившись оглянуться, Плохозуб свободной рукой просто заехал по морде говорившему. До него донесся приятный хруст хрящей, и резкий крик боли, после чего вопросов больше не задавали. Он отдал парням строгий приказ держать пасти на замке, ему не хотелось, чтобы те своим трепом вспугнули людей.

Гримрук уставился в магнокуляры, исследуя ощетинившийся орудиями бастион, мотки колючей проволоки, укрепленные бункеры и сложные изгибы окопов. Орк оценивающе рыкнул, увидев артиллерию на здании. Да, мекбои точно бы нашли лучшее применение этим пушкам.

Лицо орка скривилось в жестокой ухмылке, когда он заметил бредущие сквозь растяжки колючей проволоки фигурки часовых. Гримрук внимательно изучал, где именно они проходят, к чему прикасаются, а к чему нет. При необходимости Плохозуб мог запоминать детали с фотографической точностью (что и немудрено, если во время эксперимента болебои заменили тебе половину черепа).

Кап’тан следил за солдатами, когда они вернулись в окопы, а затем исчезли в одном из бункеров. Удовлетворенно рыкнув, Гримрук пихнул магнокуляры в костлявые ручонки Визгота. Тощее, изможденное существо было куда меньше Плохозуба, хотя обладало такой же зеленой шкурой. Там, где орк предпочитал безудержную грубую силу, Визгот действовал более тонко и проворно.

Ординарец гретчин принял магнокуляры Гримрука и запихнул их в стальной футляр. Кап’тан нахмурился, и Визгот поспешно отдал честь, даже прищелкнув каблуками. Тем не менее, Гримрук все равно влепил ему оплеуху, отчего увенчанный шипом шлем гретчина полетел в пыль. Визгот пополз за головным убором, вызвав взрыв грубого хохота со стороны наблюдавших за ним орков.

Гримрук обошел своих парней, разглядывая их здоровым глазом. Второй наряду с большей частью головы представлял собою грубое электрическое устройство, сканирующий свет которого просто переливался в пустой глазнице. Остальная же половина морды Плохозуба была нагромождением привинченных к черепу стальных пластин. Гримрук почесал шрам, отмечавший линию между плотью и металлом.

Он принял решение, от которого его лицо расплылось в садистской ухмылке. Гримрук перевел взгляд на Гобснота, одного из помощников. Гобснот со своей непроходимой глупостью идеально подходил для запланированной им диверсии. Кап’тан схватил ноба за полы одежды и прорычал новый приказ ему на ухо.

Гобснот отвернулся от Гримрука и рыкнул банде, которая ошивалась неподалеку и прислушивалась к разговору начальников, подозвав пару дружков. Собрав команду, орк испарился во тьме в указанном Плохозубом направлении.

Гримрук наблюдал за их уходом с хитрым блеском в здоровом глазе, а потом потянулся к поясу, достал из-за него изорванную фуражку. Грубыми лапами он принялся распрямлять и разглаживать ее, пытаясь придать хоть какое-то подобие формы. Затем, поднявшись на все свои два с половиной метра, кап’тан натянул фуражку на голову. Она была до смешного маленькой, едва прикрывала макушку чудища, но размер едва ли заботил Гримрука. Фуражка таила в себе послание. На руинах Вервун-улья он сорвал ее с воеводы людей, офицера в черном кожаном пальто, который заставлял людей сражаться и расстреливал тех, кто пытался сбежать. Гримрук улыбнулся, заметив, что его парни истолковали послание верно.

Кап’тан наблюдал, как в его воинах просыпается жажда боя. Ему оставалось лишь направить ее в нужное русло, и его пальцы сомкнулись на рукояти огромного цепного топора. Плохозуб вжал кнопку активации и улыбнулся, когда стальные зубья оружия вздрогнули и с ревом заскрежетали по кромке топора.

Гримрук резко обернулся, отчего его длинное пальто взметнулось на ветру. Он не оглядывался, чтобы посмотреть, следуют ли за ним воины. Они были лучшими коммандос его клана, избранными бойцами Кровавых Топоров. Они ничего не боялись и были готовы последовать за ним даже в пасть самому Горку, если бы он от них этого потребовал.

Кроме того, они знали, что попытайся любой из них сбежать, Гримрук не перестанет их разыскивать. У кап’тана была очень хорошая память — еще один побочный эффект эксперимента болебоев.

До колючей проволоки они добрались довольно скоро. Гримрук похвалил себя за предусмотрительность — перед началом операции он выдал парням красные ботинки (а даже последний грот знает, что все красное быстрее).

Здоровый кап’тан пригнулся за проволочным ограждением и осмотрел местность. Вдали он едва разглядел мерцанье огней в бункерах, а кое-где тусклые алые точечки палочек-лхо, которыми солдаты затягивались, чтобы хоть немного согреться. У Гримрука родилась очередная идея. Он щелкнул пальцами, и Визгот поспешно закопошился в многочисленных подсумках на поясе, пока не нашел то, чего хотел босс. Гримрук засунул толстую сигару в клыкастую пасть и крепко стиснул ее массивными зубами.

Еще один щелчок пальцами, и Визгот вытянулся на кончиках пальцев, чтобы поджечь вонючую самокрутку из высушенных сквиговых сухожилий. Гримрук так крепко затянулся отравой, что даже хрюкнул. Теперь если часовые заметят движение на периметре, то из-за мерцания сигары наверняка подумают, будто возвращается один из патрулей. Естественно, разницу в размерах между человеком и орком он не учел — что ему, кап’тану, до таких мелочей?

Кроме того, подумал Гримрук после очередной затяжки, довольно скоро у солдат на уме будут совершенно иные заботы. Кап’тан уставился во тьму — где там Гобснота и парней носит? Сейчас они должны были бы в аккурат дойти до проволоки. Заметив участок, который патрули избегали, Гримрук догадался, что Гобснота там наверняка поджидала парочка сюрпризов.

Вдали прогремел оглушительный взрыв, и ухмылка Плохозуба растянулась до самых ушей — кажется, парни Гобснота нарвались на мины.

Окопы перед орками тут же осветились росчерками выстрелов, солдаты торопливо помчались к позициям у потревоженного минного поля. Тьма испарилась от света прожекторов и лазерных лучей. Загрохотал тяжелый болтер, на землю посыпались первые снаряды мортир и полевой артиллерии. Оказавшись в нешуточной переделке, парни Гобснота попытались отступить, но налетели на очередные мины.

Гримрук взревел и под аккомпанемент сирены разрубил проволоку цепным топором. Кап’тан довольно хрюкнул — люди уже ввязались в бой с бандой Гобснота, поэтому солдатам придется потратить кое-какое время, чтобы навести орудия в их сторону. Время, которого у них уже не осталось.

Гримрук указал топором на окопы и яростно взревел, раскаляя жажду битвы взбешенных орков до кровожадного гнева. Кап’тан едва не забыл рассказать парням о цели всей операции. Он пришли сюда не просто убивать. Воевода требовал информацию о человеческой цитадели, разведданные, которые предстояло добыть коммандос.

Орки позади Гримрука подняли оружие, и ночь наполнилась грохотом болтганов, стабберов и комби-стрелял. Но даже рев оружия оказался заглушенным гортанным боевым кличем:

— Вааааааггггх!

Подобно сорвавшимся с цепи псам, орки ринулись на человеческие укрепления. Ближайшие бункеры открыли огонь по коммандос, но первые болтерные очереди прошли у них над головами, нацеленные на заранее пристрелянные позиции у границы проволочных заграждений. У солдат ушло некоторое время, чтобы начать расстреливать волну пришельцев. К этому моменту десятки орков уже ворвались в окопы. Те же, кто толпился сзади, были мгновенно разорваны на куски болтерным огнем из бункеров, хотя этого едва ли было достаточно, чтобы спасти горстку солдат, оставшихся на посту.

Гримрук успел запрыгнуть в окоп, когда над головой у него засвистели болтерные снаряды. К нему бросился человеческий солдат, на ходу паля из винтовки. Гримрук почувствовал, как лазерный луч прошил ему руку, но рана мгновенно покрылась коркой засохшей крови от интенсивного жара. Едва обратив внимание на ранение, Плохозуб ухватил солдата за форму. Человек закричал и попытался ударить орка пласталевым прикладом лазгана.

Оружие бессильно отскочил от стальных пластин на лице орка. Гримрук нахмурился и отвернулся от запаниковавшего солдата, когда тот попытался снова его ударить. Кап’тан раздраженно бросил человека на цепной топор, и тело солдата начало подпрыгивать и дергаться на вращающихся зубьях. Гримрук бросил рассеченный труп на землю и смахнул с пальто пару капель крови.

Плохозуб отвернулся от изувеченного вражеского тела и осмотрелся. Коммандос удалось закрепиться на некоторых участках окопов. Дно усеивали трупы, а несколько выживших солдат бежали по открытой местности к бункерам.

Но чуть дальше Гримрук увидел совершенно другую картину — хлынув из расположенных наверху бункеров и дальних окопов, пехотинцы выстроились цепью и обстреливали парней Гобснота. Хотя ноб контролировал окоп, кап’тан знал, что долго тот его не удержит.

Гримрук указал на бункер и гневно взревел. Пару орков поняли приказ — они оставили в покое убегающих солдат и вприпрыжку бросились к укреплению. Мгновение спустя остальные также прекратили кровожадную погоню и решили поддержать атаку на бункер. Кап’тан довольно хрюкнул. Это и отделяло его парней от остальной орды — коммандос понимали важность выполнения задачи, даже если из-за нее им придется покинуть бой.

Гримрук щелкнул пальцами и указал на тело убитого им солдата. Визгот склонился над телом и резко сорвал с него кусок формы. Кап’тан подождал, пока ординарец не засунет ткань в подсумок, а затем вцепился в край стенки и с легкостью вылез из окопа. Гримрук через плечо бросил приказ Визготу, а сам заторопился к оркам, которые как раз штурмовали бункер.

Визгот тихонько выругался и попытался выбраться из углубления. Естественно, мелкий гретчин не особо-то старался — лучше уж подождать здесь, пока орки сами все не закончат.

Бункер представлял собою довольно большое укрепление из феррокрита и пластали. У людей внутри было, по крайней мере, два тяжелых болтера — во время начального штурма им удалось уничтожить троих коммандос. Напоминание о том, что у тамошних солдат было кое-что помощнее лазганов, заметно остудило пыл орков. К тому времени, как Гримрук добрался до парней, они уже укрылись за противотанковыми ежами, высовываясь из-за них, лишь чтобы выпустить по бункеру пару выстрелов наугад.

Запрыгнув за убогое укрытие, Плохозуб гневно зарычал на сидевших там орков. Даже отсюда он слышал выстрелы и яростные крики в дальних окопах — люди подтянули подкрепления, чтобы остановить атаку на свои позиции. Им не составит большого труда перестрелять всех до единого коммандос, нравится это оркам или нет. Конечно, здесь можно было здорово повеселиться, но Клан Кровавых Топоров придерживался идеи, что превыше всего стоит победа в бою, а не славная гибель в оном. Если они хотят раздобыть информацию и доставить ее воеводе, им нужно было двигаться и притом быстро.

Гримрук крикнул парню, сидевшему возле него — широкоплечий коммандос в очках с толстыми линзами и огромной металлической канистрой за спиной обернулся и подозрительно уставился на него.

Кап’тану пришлось прикрикнуть на орка, верзилу по имени Скоршлаг, и помахать кулаком перед носом, чтобы тот немедленно пошел со своей поджигой в атаку на бункер.

В ответ Скоршлаг показал ему средний палец.

Взревев, Гримрук заорал на Скоршлага, пригрозив скорой расправой, если тот не подчинится. По виду здорового орка все еще нельзя было сказать, что слова кап’тана убедили его, но когда Плохозуб достал из кобуры пистолет, Скоршлаг быстро поменял мнение. Коммандос поднял поджигу, дуло которой истекало жидким огнем и, бросив последний злобный взгляд на Гримрука, понесся к ближайшему противотанковому ежу. Оба тяжелых болтера разом принялись поливать землю вокруг бегущего орка ливнем масс-реактивных снарядов.

Гримрук хлопнул по плечу еще одного коммандос и жестами указал бежать к бункеру с другой стороны, пока солдаты отвлеклись на Скоршлага. Парень также не горел особым желанием выбираться из укрытия, но Гримрук раздраженно вытолкал орка из-за ежа и, выждав пару секунд, бросился вслед за ним.

Двое орков пулей промчались по зоне обстрела и приникли к прочной стене бункера. Как только они оказались в безопасности, болтерный снаряд пробил канистру на спине Скоршлага, и коммандос исчез во взрыве жидкого пламени, обратившись в шатающийся полыхающий факел. Какое-то время он продолжал стоять, но еще одна очередь повалила орка на землю.

Плохозуб вытянул из-за пояса стикк-бомбу с деревянной ручкой, кивнув другому орку сделать то же самое. Двое орков стукнули гранатами о стену, активировав их, и затем забросили в укрепление через огневые щели для болтеров.

Стены бункера не выдержали мощи взрыва, и строение, полыхая, буквально обрушилось в себя. Двое орков отлетели подобно тряпичным куклам, рухнув в десятке метров от укрепления.

Гримрук тяжело поднялся на ноги. Похоже, он сломал руку. Другому коммандос повезло еще меньше — его тело висело на противотанковом еже. Какое-то время кап’тан глазел на мертвого орка, а затем перевел взгляд на дымящиеся обломки бункера. Да, подумал Плохозуб, с мекбоями определенно нужно поговорить насчет количества взрывчатки в стикк-бомбах.

Гримрук потряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах, и принялся искать фуражку, которую сдуло с него взрывом. Неожиданно рядом с ним возник Визгот, услужливо протягивая орку потрепанный головной убор. Гримрук вырвал ее из рук гретчина и потопал к искореженному укреплению. После уничтожения цели коммандос по одному вылезали из укрытий и шли к развалинам. Гримрук протиснулся сквозь столпившихся орков, дабы первым увидеть, что осталось от бункера.

Бункер лежал в руинах, из разломанных каменных блоков под безумными углами торчала погнутая арматура. Тут и там среди кучи обломков виднелись останки солдат. Оглядев то, что осталось от стен, Гримрук презрительно фыркнул. Стикк-бомбы разорвали их на куски, будто бумагу. Наверное, пусть все же мекбои оставят стикк-гранаты такими, как они есть (но, естественно, сначала дадут знать Гримруку).

Почесав шрам, Плохозуб прислушался к бою. Земля дрожала под ударами мортир, которые обстреливали окопы. Гримрук раздраженно хрюкнул — он многое бы отдал, чтобы добраться до тех пушек, но знал, что впереди его ждала добыча куда крупнее. Воевода непременно должен был узнать о силе укрепления.

Гримрук бросил взгляд на орков, а затем кивнул на мусор. Коммандос перебросили оружие за спины и принялись откапывать изувеченные тела солдат. Найдя очередной труп, зеленокожие отрывали от них куски обмундирования, после чего без всякого почтения отбрасывали тела пехотинцев в сторону. Вскоре Плохозуб убедился, что парни раскопали из обломков всех, кого только можно было найти.

На поле боя заревели сирены. Гримрук увидел, как вдалеке его коммандос под обстрелом гаубиц начали отступать к проволочным заграждениям. Прищурившись, кап’тан увидел причину их бегства — за орками ехала пара танков, на ходу обстреливая зеленокожих из основных орудий. С появлением бронетехники даже самые упрямые орки поняли, что окоп им точно не удержать.

Гримрука кто-то дернул за пальто. Костлявые ручки Визгота были полны собранными коммандос обрывками формы. Гримрук выхватил их у гретчина и внимательно осмотрел. У людей была привычка носить цвета своих банд на воротниках формы. Некоторое время назад Гримрук понял, что если он хотел узнать о количестве солдат в каком-либо месте, судить стоило по разнообразию знаков, которые те носили на воротниках.

Он отдал строгий приказ всем коммандос собирать края воротников убитых ими людей. Когда выжившие орки доберутся до лагеря орды, у Гримрука наверняка окажется целая коллекция обрывков, которую он позже изучит на досуге. Воевода определенно обрадуется, узнав, сколько у плоскогорья людей, а радость воеводы — ключ к успеху (как и к жизни).

Гримрук крикнул парням отступать. Они выполнили то, за чем пришли сюда. Коммандос проверили на прочность человеческую защиту и собрали информацию о войсках. Именно этого и требовал от них воевода.

Лорд-генерал Ро Нагашима улыбнулся под маской противогаза, прочитав доклады с плоскогорья. Ночью разведчики орков попытались проникнуть на позицию. Защитники позволили пришельцам зайти достаточно далеко, чтобы увидеть само укрепление, его ложные бункеры и осадные орудия, после чего дали отступить обратно к своим.

Но в докладах была одна интересная деталь — орки срывали с убитых солдат знаки на воротниках. Нагашиму это довольно сильно удивило. Неужели дикари пытались разузнать, сколько войск находилось на плоскогорье? От такой мысли Нагашиму разобрал смех. Если пришельцы проявят смекалку, то тем самым еще сильнее поведутся на его хитрость. Генерал собрал в крепости подразделения из десятка различных полков. Если орки разгадают значение знаков различия, то наверняка подумают, что там расположилась целая армейская группа!

Войска СПО Изанаги стояли наготове. Если орки собираются атаковать город-улей Ко, им придется пройти по равнине. Для того, чтобы избежать кажущееся неприступным плоскогорье, они будут вынуждены зайти в холмы, где солдаты наголову их разобьют.

От размышлений Нагашиму отвлек разрыв снаряда. Со стороны равнины до него долетели отголоски яростной канонады. Он обернулся, услышав тревожные вокс-переговоры из коммуникационных терминалов возле командного центра. Генерал побледнел, когда понял, о чем шла речь.

Орки, десятки тысяч орков, целая армия. Они хлынули на равнину океаном мотоциклов и боевых вагонов, грубо склепанных танков и грохочущих титанических стомп. Пришельцы обрушились на равнину разрушительной приливной волной. Но они не пытались обойти плоскогорье. Орки посылали по укреплению залп за залпом из грубых орудий и ракетных установок, уничтожая ложные укрепления генерала Нагашимы, превращая в пыль напускную неприступность бастиона.

Генерал Нагашима наблюдал, как в пыльное небо над плоскогорьем поднимаются клубы пыли. Его охватил ужас.

Это невозможно! Все пошло наперекосяк! Орки не могли знать, что бастион был всего лишь уловкой! Он все сделал для того, чтобы зеленокожие подумали, будто плоскогорье представляло собою крепость с огромным гарнизоном из СПО Изанаги. Орки проглотили наживку. По всем законам логики по пути к городу-улью им следовало обойти крепость под прикрытием холмов.

Вместо этого орки пошли прямиком к плоскогорью, невзирая на то, что именно здесь Нагашима сконцентрировал свои войска.

Вместо или из-за этого? От столь тошнотворной мысли колени Нагашимы подкосились. Потрясенный генерал рухнул в кресло, его голова упала на грудь.

Орки не были людьми. С его стороны было непростительной глупостью ожидать от ксеносов человеческого поведения. Они повелись на его обман, посчитав, что именно на плоскогорье генерал и сконцентрировал свои войска. Но вместо того, чтобы испугаться, орки решили испытать на прочность воображаемую позицию. Орки, неделями опустошая изолированные поселения, жаждали настоящей драки и поэтому даже не пытались избежать крепости. Они ринулись прямо на нее, желая утолить свою ярость.

Генерал Нагашима слушал, как в вокс-установках постепенно затихали паникующие голоса, когда чужаки штурмом брали укрепление. Офицеры Нагашимы уже выкрикивали приказы штабистам, пытаясь вывести солдат из окопов.

Слишком поздно — войска на плоскогорье было не спасти. Когда орки покончат с ложным укреплением Нагашимы, их не будет уже ничего отделять от миллиарда жителей Ко.

Ничего, кроме сожаления и стыда генерала, который подвел их.

Пачти — эта не успех

Луграк Двузубый топал по пожарной лестнице подкованными железом сапогами, и ихор чужаков капал с его грубого рубила и сочился сквозь ступени на промышленные постройки. Его кровь бурлила от восторга и желания убивать, а язык вывалился, словно у грокса. Луграк дважды прикусил его — так спешил рассказать Скабгату о последней успешной разборке с залётными тиранидами. Чувак перепрыгнул через импровизированную баррикаду и промчался сквозь увенчанный орлом альков, остановившись лишь для того, чтобы раздолбать статую выстрелом из пулялы. Потребуются годы, чтобы придать орочий дух планете людишек, но это будет чертовски прикольно.

— Босс, мы паимели усех! — заорал Луграк, когда ввалился в печально известную комнату для дапросов.

Более умный посетитель бы замер на месте от увиденного, но Двузубый плюхнулся на груду зловещих металлических инструментов, которые разлетелись повсюду с таким грохотом, с которыми истрибила-бамбила таранит мусорную свалку.

Спиной к Луграку стоял громила из шипящего скрипучего металла, которого едва можно было назвать гуманоидом. Гигант сжимал могучей клешнёй Форгита — часового, позволившего маленькой группе тиранидов проскользнуть через орочий кордон. Ноги зеленокожего были прибиты к полу большими железными штырями, а гидравлические поршни силовой клешни тянули Форгита наверх, пока с резким щелчком его кости не вышли из суставов. Внезапно с шипением лапа разжалась, и часовой осел, словно груда перемазанного кровью тряпья.

Скабгат Шрамабосс медленно повернулся к Луграку, его изуродованное лицо освещала багровым светом жаровня для нагревания инструментов. Посланник тяжело сглотнул.

— Э… босс, прастите, что атарвал вас от работы, но мы паимели усех! — выдавил из себя Луграк.

— Ваще усех? — голос Шрамабосса был подобен рокочущим механизмам, которые покрывали поверхность планеты.

— Да! Ну, э… нет, ну, пачти, чертовски близка. Убил паследних сам. Я…

— Пачти… это… не… успех… — Скабгат выплёвывал каждое слово.

Пахан шагнул вперёд, и комната содрогнулась от звучного лязга сапога мегадоспеха, а с потолка посыпалась металлическая пыль. Луграк сильно потел и понимал, что это не только из-за пыточных жаровен. Громадная туша босса надвигалась на Двузубого.

— Эээ, ну, канечна, есть те, каго упустил Форгит. Но их же савсем мала, — заскулил тот, и стал пятиться пока не уткнулся спиной в стену.

Скабгат протянул вперёд клешню и аккуратно отрезал голову Луграка. Артериальная кровь забрызгала ржавый доспех Шрамабосса. Он затопал по крыше, и его лязгающая поступь немедленно привлекла внимание отрядов, собравшихся на раздолбанных площадях. Лязгающая поступь немедленно привлекла внимание ватаг на раздолбанных площадях. Скабгат швырнул отрезанную голову Луграка в толпу орков и засадил бормочущему часовому прямо по роже.

— И ВЫ ЗОВЁТЕ СЕБЯ ОРКАМИ? — заорал во всю глотку пахан, и усиленный мегадоспехами голос разнёсся по промзонам, — НАЙДИТЕ ПАСЛЕДНИХ И УБЕЙТЕ! УБЕЙТЕ УСЕХ… ИЛИ Я ВАС САМИХ ПРИБЬЮ!!!

Пейнбойзы

Бигнатц смотрел с благоговением, как Док Хаксор (Hacksore — рваная рана) наносит последние штрихи на Орочий Дредноут.

«Передай прибор, Бигнатц», — донеслось из чрева машины.

Бигнатц безнадежно посмотрел в том направлении, куда Док неопределенно указал рукой. Прямо рядом с Дредноутом стоял огромный стол, прогибавшийся под тяжестью медицинских принадлежностей: шприцов, бинтов, клепальных молотов и медной проволоки. Он отложил в сторону цепную пилу и схватил случайный инструмент. Он узнал в нем прибор № 5 и передал его Доку.

Подключив Гретчина, Док принялся бороться с управляющей панелью, пока не прикрутил ее намертво.

«Вот так вот», — произнес он. «Ну что, попробуем?»

Бигнатц кивнул и тактично отошел в сторону. Он никогда не видел, как тестируют Дредноуты. Должно быть, это великая тайна и чудо. Он затаил дыхание и принялся ждать.

Док Хаксор смачно ударил по боку Дредноута огромным гаечным ключом.

«Эй, там, проснись!» — крикнул он.

Оба Орка ждали. Ничего не происходило. Бигнатц, предусмотрительно надевший свою новую ногу для бега, ожидал чего-то зрелищного. Все знали, что новые Дредноуты, когда их активировали в первый раз, выходили из-под контроля. «Обкатка», так неясно называли этот процесс Доки. Бигнатц ничего не мог сказать по этому поводу, да что он понимал в бионике(biolergy)?

Крякнув с досады, Док поддел съёмную панель и заглянул внутрь…

«Недостаточно гвоздей?» — осмелился спросить Бигнатц.

«Нет», — ответил Док, махнув головой. «Я просто подключил мелкого кверху ногами».

Биггат согнул свою новую бионическую руку в порядке эксперимента. Конечно же все в порядке, она больше не болит. «Интиресна, где курок?» — подумал он.

Гретчин-санитар Фуггит успел пригнуться, когда град болтерных зарядов проделал рваную дыру в стене хижины.

«Ну и как чувствуит сибя клиент в это прикрасное утро?» — спросил Док подобострастно.

«Палагаю, все в парядке. Бианичиская рука работаит атлично, но шо с нагой? Ана диривянная».

«Эм, панимаешь, дифицит паставак. Ни адной раскошной бустерной наги ни асталась. Зато бианическая рука последней мадели, прикрасное испалнение, ни так ли?»

«Ну и как я типерь буду пиридвигаться на диривянной наге?»

«Ты разви ни панимаешь, это же честь насить спицальную храмающую ногу. Памагаит атточить кардинацию, улучшаит циркуляцию. Давай так — я иё пакрашу красным. Бисплатна!»

«Сколька-сколька зубов?» — проорал варбосс.

Док Хаксор с обидой на лице отступил на шаг назад. Фуггит забрался под стол.

«Эта оч’нь разумная цина, Ваша честь. В ние включ’ны: работа, запчасти (самого лучшиво качиства), износ и паломки клипального малатка, ящик грибного вина…»

«Грибного вина?? Я думал, шо эта будит бианич’ская рука са спицальным гранатаметом».

«Великий г’спадин, ч’твертая мадификация, если можн’ так сказать, оч’нь чувствительна. Такая кач’ствинная бианич’ская рука, как эта нидешево стоит… Ах да, как можит увидить гаспадин, гранатамет ище не встроин — так сказать придастарожнасть, ну Вы панимаити. Нам бы ни хателось шобы клиент ничаянно взарвал Дока. Фуггит будит очинь щастлив устанавить гранатамет, кагда г’спадин заплатит».

«Ах, ноги, ноги, ноги, Фуггит. Бойзы такие нибрежные. Всигда стараюца пнуть гранату или атакавать чериз минное поле. Им бы для начала следовало сделать апирацию на мозг».

В это знаменательное утро и Док, и его Гретчин-санитар Фуггит сидели перед своей хижиной в ожидании утренних больных. С момента последней битвы у них была чрезвычайно насыщенная неделя. Все серьезные починки были закончены, но оставалась еще тьма послеоперационных жалоб или, как их называл Док, «запросов».

«Запасы падходят к канцу, Фуггит, думаю ты должин пазаботиться аб этом, если ты панимаишь а чем речь. И ни варуй у Дока Бадбреффа, тибя проста в ачиридной раз пабьют. Такую икономию издержик абарудования я ни ациню.»

«Что эта за мерзкии звуки?» — спросил Фуггит.

«Вазможна ачередной удавлитваренный клиент проснулся, шобы абнаружить у сибя чудесную новую бианичискую канечность», — ответил Док неопределенно.

Фуггит встал на колени и приложил ухо к земле. «Оно движится сюда», — сказал он.

Они увидели Орка, несущегося по воздуху с невообразимым шумом и нелепо размахивающего руками. С диким грохотом он приземлился перед ними. Фуггит, проявляя заботу, помог вернуться тому в вертикальное положение и стряхнуть пыль с головы.

«Ну и как новая риактивная нага, Гафнаг. Я сматрю, ты всё ищё к ней привыкаешь? Ни биспакойся, скора ты будишь уже бижать — эм… прыгать — в битву вмести с другими бойзами. Как нащет хирургии мозга? Тибе, моему пастаянному клиенту, я дам скидку — зубы из ниржавейки савиршенна бисплатна!»

«Атдыхаешь, Гафнаг??»

«Да, бедныи маи ноги. Ани уже не те, с тех пор как Док Хаксор снабдил миня новыми».

Гафнаг сидел на ящике, вытянув свои ноги на спину слуги-Гретчина.

Бограб понимающе кивнул. Никто не сомневался, что Док Хаксор был лучшим Пейнбоем в лагере (ну может еще Док Бадбрефф). Волновало лишь одно — клиент обычно получал не совсем то, что заказал.

«Мож па грибоваму винцу? Вон тама стаит еще ниаткрытая бочка».

Гафнаг пристально посмотрел на привлекшую их внимание бочку. Бограб был хорошо известным хапугой. Что еще можно было ожидать от Смертельного Черепа. Но остроглазые слуги наверняка его заметят и поспешат спрятать еду и выпивку хозяина. Где же этот мерзкий Гретчин?

«Этоффф не гвибовое вино, этоффф мммгрффф!»

«Шо эта было, Спатниз? Скажи па-нармальнаму! А, вижу. Ну ладна, можишь апустить маи ноги».

Гретчин выскользнул из-под бионических ног, которые с грохотом упали на землю. Вывернулся и куда-то укатился медный болт.

«Пажалста паслушайте миня, г'сподин Бограб, эта не грибовае вино, это топливо для скорчи. Ни стоит иво пить».

«Ну я жи магу прачитать, шо там написано грибовае вино».

«Бограб, Бограб, мой старый приятиль. Разви я солгу тибе? Как нащет чудесного холодного сквигового карри, думаю, што-нибудь да асталось с прошлой ночи. Садись сюда, и я все тибе расскажу а сваей новой наге. Итак, в ние встроены вспомагатиельный сервомиханизм с шестицилиндровым мульти-двигатилим и двайным насосом-фарсункой…»

«Канчай кавырять в насу, мерзкий Фуггит. Как жи ты хочишь стать харошим санитаром, если ты такой невниматильный? И прикрати вертеть в руках пласкагубцы».

Док Хаксор сердито смотрел на своего подмастерья-Гретчина. Тот быстро вытер свои лапы об фартук, выпрямился и стал внимательно слушать.

«Первая вещь, каторую нада запомнить о хирургии галавы», — продолжил Док, — «сначала выдираюца зубы. Втарая вещь — никагда ни аставляй инструменты в черипе клиента, и тре… эм… ище адна вещь — ни забывай иметь пад рукой гатового сквига-шприца, если вдруг клиент встанит и пойдет дамой без мазгов».

Фуггит кивнул с умным видом и принялся осматривать пациента — «клиента», напомнил он себе.

«Ни вижу ничиво изувеченного в иго галаве, Док. Разви што иго ноги расплющины».

«Да, да, Фуггит, я сам все вижу. Но эта же Плахая Луна, очинь састаятильный Орк — видишь ажирелье из зубов и его украшиную куртку? Он вряд ли захочит ачнуться без наилучшей апирации в иго черипе. Клиент всигда прав, Фуггит, и ни забывай этаго».

«Хирургия мозга — виршина искусства Пейнбойзов, Фуггит. Ты очинь счастливый Гретчин, раз тебе пазволино ассистировать мине в маи лучшие годы».

Хорошо, просто сначала посмотрим, очнётся ли когда-нибудь старый Нагбэг, подумал Фуггит. И где этот долбанный зажим? Он перерыл всю Докову коробку с инструментами, пытаясь его найти.

«Я удалил часть черипа клиента с помащью ручной пилы для резки кастей. Проста палажи ие вон тама на пол, Фуггит. Нет, ни туда, мы видь ни хатим утануть в грязи, а? Нет смысла делать малинькую скромною дырачку, кагда бальшие дыры пазваляют лучше правести апирацию. Видишь?»

Фуггит привстал на цыпочки и принялся изучать клиента из-под подмышки Дока. Сквозь зияющую дыру в черепе Нагбэга он смог рассмотреть его мозг.

«Выглядит дастат’чна здаровым, но никагда нильзя быть уверенным. Лучши сделать хароший надрез вокруг».

Фуггит заметил блеск в глазах своего учителя, когда тот взял огромное долото и принялся ковырять дырку в черепе Нагбэга. Часто он удивлялся, что бы было, если б Док не был столь сообразительным в хирургии мозга.

«Атличная битва, Фуггит», — произнес Док Хаксор, рассматривая внутри тесной хибары лежащих вплотную друг к другу стонущих Орков-пациентов. «И запчастей пално и для бизнеса хорошо. Как там наши клиенты, Фуггит? Ище кто-нибудь умир?»

Фуггит метался между койками, осматривая раненых Орков. Он был горд работать ассистентом Дока Хаксора и получал удовольствие, изучая медицину. И, конечно же, он узнал много нового за последний год — как быстрее всего выдрать зубы, как различать медицинских сквигов, освоил простые хирургические приемы, например, скрепление скобами или сварку, и главное, научился не ковырять в носу, когда Док оперирует.

Кажется, у всех пациентов, кроме, разве что, Нагбэга, все было в порядке. В то время как другие Орки громогласно жаловались на еду (или ее недостаток), Плохая Луна спокойно сидел на своей койке, рассеянно глядя в потолок хижины. Фуггит толкнул его на всякий случай. «Вам што-нибудь принисти, гаспадин Нагбэг?» — спросил Гретчин. «Выпить? Шо-нибудь скушать?»

«Вах», — неопределенно ответил Нагбэг. Фуггит растолковал это как «нет».

«Ой, Босс! С ним што-то не так!» — встревожено выкрикнул Фуггит. Хоть странного пациента и не удалось поставить на ноги простой операцией (просто потому что Док прооперировал не ту часть тела), как правило Орки быстро шли на поправку, несмотря на, а вовсе не из-за, пост-операционный уход.

«Ни биспакойся за ниго, Фуггит», — ответил Док. «Эта мой малинький икспир’мент. С ним все будит в парядке, как толька сквиг угнездится».

Я знал, что это только вопрос времени, угрюмо подумал Фуггит, рассматривая четкий ряд заклепок вокруг макушки черепа Нагбэга. Док, проводя операции, увлекся и засунул сквига в его мозг. Если Варбосс это обнаружит, нам хана!

— Так-так, — произнес Варбосс Плохих Лун, — а Док-та у нас плахой паринь.

— Шо не так? — спросил Док Хаксор, беспокойно оглядываясь на Нобов, сомкнувшихся вокруг него. Они были огромны (особенно в обхвате), и выражения их лиц не предвещало ничего хорошего. Он отчаянно пытался понять, зачем Варбосс вызвал его к себе так спешно. И главное у него не было выбора, Свита Нобов попросту вытащили его из дома, несмотря на его или Фуггита попытки защититься медицинскими инструментами.

— Если Вы пра малинькую перегрузке в Вашей бионике, я все об’исню. Нибось Фуггит сделал нибальшую канц’лярскую ашибку…

— Эй! — запротестовал Фуггит между ног Дока, где он укрывался. Док пинком заставил его мгновенно замолчать.

Большебрюхий Хардгит, могучий Варбосс Плохих Лун, ослабил свой ремень и разместился поудобнее на своем троне. В этот раз он собирался насладиться переговорами с Пейнбоем.

— Да миня дашли слухи, шо придлагаимые табой услуги по качиству не на должном, так сказать, уравне, Док.

— Враки все, дурная малва хочит апарочить мае доброе имя! Эта он сказал? Он завидуит, патаму шта я лучши! — Док Хаксор сердито ткнул пальцем в сторону Дока Бадбреффа, который с чопорным видом стоял сбоку от Варбосса.

— Я вызываю иво на бой в яме, тагда пасмотрим, кто лучший Док в акруги!

Варбосс потряс своей головой, тяжелые золотые серьги в его ушах издали нестройный звон:

— Не. Слишкам поздна спахватился. Ты пашел па плахому пути, очинь-очинь плахому. Бедный Нагбэг стал сапливым идиотом посли апирации на мозг, и он ни первый. Бойзы тибе больше не верят, и честна гаваря, я тоже.

Док Хаксор услышал металл в голосе Варбосса и понял, что попал. Он оглянулся на охраняющих его Нобов. Они злобно смотрели на него, обнажая плотные ряды зубов. Он понял, что спорить бесполезно, и повернулся к Варбоссу, решив принять наказание как Орк.

Большебрюхий Хардгит поднялся с трона и спустился вниз к провинившемуся Пейнбою. Док Бадбрефф, Свита Нобов и Мелкая прислуга устремились вперед, чтобы не пропустить приговор.

Варбосс прочистил горло, сплюнув жевательного сквига:

— Я, Бальшибрюхий Хардгит, магучий Варбосс Ваа-Хардгит, правитиль Горада Хардгита, убийца пучиглазых, заваиватель… ну и прочая хрень, настаящим признаю Дока Хаксора виновным в приступлениях против сваих саплименников Орков. Вынашу иму пригавор….

Собравшиеся Орки затаили дыхание и наклонились поближе.

— Атправиться в изгнание! Он пакинит горад Хартгита сигодня, и больши ни посмеит сунуть сюда сваю мерзкую рожу!

В изгнание! Док Хаксор был ошеломлен. Он не ожидал такого сурового наказания. Оштрафован до последнего зуба — возможно, но изгнан… Не раздумывая, он выпалил:

— А шо нащет штрафа?

Подобно плотоядному сквигу Варбосс моментально спросил:

— Скока у тибя есть?

Док назвал сумму вполне достаточную, чтобы впечатлить Варбосса (как он надеялся), но чтобы еще осталось на его маленькие «нужды». Варбосс немедленно потребовал больше. Мало нашлось бы таких же барыг как Варбосс Плохих Лун, и Доку пришлось отступить перед столь опытным противником. Вскоре все закончилось. Штраф включал в себя всю собственную зубную лавку Дока и его имущество. Ему оставались только одежда, которую он носил и его верный Фуггит. Впрочем, его не заставляли выселиться из его дома. Пара лет тяжкой работы и его благосостояние восстановлено.

— Ну и? — произнес он едва слышно. — Магу я типерь уйти, Ваша честь?

— Ну да, — ответил Варбосс, махнув рукой Нобам. — Выкиньти иво из горада, Парни, и убидитесь, шо он ушел.

Вяло сопротивляющийся Док Хаксор позволил крепким Нобам бесцеремонно дотащить себя до черты города. Все пропало, все над чем он трудился, все зубы, которые он заработал. Но как только ворота захлопнулись за спиной Дока и Фуггита, Хаксор, устремив взгляд вдаль, начал думать, что новоприобретенная свобода не так уж и плоха. Он сможет путешествовать, предлагать свои услуги по всей галактике, увеличить масштабы своих «икспириментов» — он всегда знал, что его талант недооценивают. Он потрепал Фуггита по ушам, чтобы подбодрить Гретчина, и широкой походкой направился по дороге в свое будущее, счастливо насвистывая и строя разнообразные планы.

Вирдбойзы и Мэдбойзы

«Глянь, Рэтгат», — произнес Слабдрог подозрительно. «Шо эта?» Рэтгат лениво приоткрыл один глаз и посмотрел, куда указывал палец Слэбдрога.

«Сквиг», — ответил он, закрыв глаз и привалившись обратно к теплой скале. Он порой удивлялся на Слэбдрога. Возможно, в детстве ему на голову уронили что-то массивное. После тяжелого дня тренировок тепло заходящего солнца доставляло ему настоящее удовольствие. Он не понимал, но почему-то все эти атаки, массовые песнопения и учебная стрельба заставляли чувствовать какой-то дискомфорт и раздражение. Одно время он думал, что вырос из этого, но прошло уже около двух месяцев с тех пор, как он покинул племя Диких, где его вырастили, но головные боли, пожалуй, становились все сильнее и сильнее.

Позволив спасть напряжению, он отправил свой разум погулять. Оранжевые и фиолетовые облака плыли через поле его воображения(no-vision), и он наблюдал, как они распадаются на части и вновь образуют различные фигуры. Некоторые фиолетовые фигуры сливались в огромные двуногие силуэты. Одна из маленьких оранжевых фигур выглядела почти как сквиг… Как ни странно, она все больше и больше напоминала сквига. Его пузо заурчало, вероятно, стоило пойти что-нибудь съесть.

Самае большая фиолетовая фигура, которая казалась наиболее плотной и четкой, подняла оранжевую сквигоподобную фигуру и протянула ему…

«Тагда пачиму эта он плаваит в воздухе?» — нарушил тишину капризный голос Слабдрога.

Рэтгат вздрогнул и очнулся от своих грез. Сквиг висел в воздухе перед ним. Большой, чудесный, толстый сочный сквиг с покачивающимися усиками (щупальцами?) — его любимый сорт. Он подхватил сквига из воздуха, засунул себе в рот и смачно зачавкал. Вкуснятина! После перекуса он почувствовал себя намного лучше.

«Босс! Босс! Быстрее! Сюда! Смари шо он делаит!» — Слабдрог неистово подпрыгивал на одном месте, указывая пальцем в его сторону. Что случилось? Он огляделся, но все, что он увидел, лишь спешащего к ним Дриллбосса.

«Эта он!» — настаивал Слабдрог, дрожа от возбуждения. Дриллбосс оценивающе смотрел на Рэтгата, собирая из воздуха палочки, камешки и сквигов, которые плавали вокруг его головы.

«Думаю, Босс захочит пабазарить с табой, юный Рэтгат. Ни хочишь панасить клевый медный посах?»

* * *

Гарслоб безнадежно пытался найти выход из своего затруднительного положения. Наззгронд пригласил к себе еще тогда, когда тот болтер, который он взял у него на время, дал осечку, а потом взорвался в его руке. Вчера его привели в хибару Наззгронда и назначили на новый пост «саветника» в одной из сумасшедших Орочьих банд. Он представлял себя гордо стоящим перед своими Бойзами, геройски указывая болтером на вражеские ряды. Если б он только знал, что ему припасли, он добровольно согласился бы стать до конца жизни одним из «падопытных» Дока Бадбреффа…

Он вернулся в реальность. Мэдбойзы бесцельно бродили вокруг него. Проведя лишь полдня в их компании, он набрался достаточно опыта, чтобы понять, что скоро они выкинут что-нибудь — эм — сумасшедшее. Им хватало лишь мига, чтобы удумать что-то новое. На земле он нашел сквига, которого тут же сожрал, пока никто не видел. Но он все еще был голоден. Как же он мог пропустить кебаб из сквига-Гиблета. Наззгронд «адалжил» ему Гретчина из своего хозяйства, но он не верил этому существу. Он оглянулся и увидел, что тот находится позади него, готовый к новым приказам. Он был уверен, что Гретчин ухмылялся.

«Ты ржошь?», — спросил он.

«Нет, я Раккит. Ржошь вернулся в лагерь».

Гарслоб подавил в себе желание ударить Гретчина за нахальство, но это дошло бы до Наззгронда и доставило бы ему новые неприятности. Если бы он мог как-нибудь избежать этого, то смог бы удрать, присоединиться к Бойзам и хорошенько подраться с кем-нибудь.

День начинался не так уж плохо. Банда Мэдов атаковала врага вместе с остальными Орками, восторженно вопя и стреляя во всех направлениях. Гарслоб даже осмелился подумать, что его новое положение не так уж и безнадежно. Но затем один из них нечаянно взорвал себе голову, бросив не ту часть стиккбомбы, и вся банда тут же остановилась, чтобы проверить свое оружие. Выяснив, что с их оружием все в порядке, они похоже растерялись, не зная, что делать дальше. Он приложил все свои силы (в роли «саветника»), чтобы послать их в атаку, но они не обращали на него внимания.

«Эй!» — закричал особенно драчиливый Мэдбой. «Куда делси Жип? Он был тута пару минут назад. Пацаны, памагити найти малинькаво Жиппи. Он исчез!» В результате началась паника, и Мэдбойзы принялись ползать на коленях по земле, пытаясь найти их счастливого сквига. Гарслоб наблюдал за ними, и, внезапно, в его голове ся блестящий план. Он выстрелил в воздух из болтера, привлекая к себе внимания, и театрально указал на Раккита. «Эта он! Этат гребаный гретчин сажрал малинькаво Жиппи. Лави иво, пацаны!» Гарслоб зловеще улыбнулся, когда Раккит исчез под грудой Орочьих тел. Он невозмутимо дунул на дымящийся ствол своего болтера и пошел прочь от Мэдбойзов, чтобы поучаствовать в настоящей битве.

Уильям Кинг В варпе что-то зашевелилось

Из тьмы выступила машина: очертаниями напоминающая человека, огромная, смертоносная. Ушбек уставился на восьмидесятифутового монстра с благоговейным ужасом. Драгнац бросился на землю и, выставив болтер, послал в ногу великана град выстрелов, высекших из неё лишь сноп искр. С металлическим скрежетом нога пронеслась над их окопом. Шаги великана сотрясали землю.

Остатки бойзов спасались бегством с изрытого воронками поля боя. Горбатый железный великан склонился над ними. Раздался режущий уши вой, а затем жуткий рёв плазмы, извергшейся из его кулака. Ушбек зачарованно наблюдал, как плазма обращает остатки Злых Солнц в пар.

— Ой, мекбой, шо эт за зоганая ш’ука? — спросил Драгнац, посылая ещё одну бесполезную очередь вслед великану. Болтерные заряды забарабанили по его ноге, подобно лёгкому дождичку.

— Незнай, босс, но он ба’шой шо пестец, — ответил Ушбек, задумчиво прищурившись. Никогда ещё он не видел ничего столь впечатляющего, столь вдохновляющего, столь… зажигательного.

— Мож’т эта Импиратар? ‘Юдишки ‘сё время ба’тают о том, какой он магучий, — сплюнув, предположил Драгнац. — Мож’т эта он пришел, шоб дать нам, Злым Сонцам, харошива пинка?

Ушбек смотрел, как через поле грязи в сторону человеческой машины несётся, подпрыгивая, вартрак. Слышно было как вопит его экипаж, паля в гиганта из болтеров.

— Эт Зоргоб, — сказал Драгнац. — Ничё у ниво ни палучится. Тупой придурок.

Железный великан наступил на орочью машину. Ушбек чуть не захохотал — такие же звуки издавала дробилка металла там, дома, в его мастерской, бывшей когда-то свалкой.

Внезапно на него снизошло вдохновение. Он ощутил такое возбуждение, словно мчался на мотоцикле с бешеной скоростью, даже ещё сильнее. Он представил себе: если люди сделали железное тело своему богу, тогда и он, возможно, тоже сумел бы сделать тела для орочьих богов? Тогда Горк и Морк могли бы, объединившись, отлично навалять Императору.

Ушбек застыл на месте. Над его головой, жужжа подобно разъяренным шершням, проносились болтерные заряды, а перед его мысленным взором вставали Создания. Огромные, мощные, злобные, со множеством орудий. Они зажгут. Они зажгут по-настоящему. И он сделает их большими. Даже ещё больше Императора. Идея была настолько великолепной, что он даже удивился, почему она не пришла ему в голову раньше?

Его мечты прервал хлопок по плечу. Ушбек посмотрел в сторону, куда указывал Драгнац. В брешь орочьих порядков, вслед за Императором, хлынула волна космических десантников.

— Пара валить абратна на карабль, мекбой. Налёт закончин, — произнес Драгнац. Ушбек согласно кивнул. Он должен выжить. Теперь он стал орком, у которого есть Цель. Он собирался изменить историю галактики, хотя сейчас он этого и не знал.

ВАААААА! шла.

В варпе ворочался гигант; видение вспыхнуло на мгновение в его мозгу, размером превосходящему целую звёздную туманность. Сон Горка был беспокоен. В этом сне у него было железное тело, и он вёл своих детей к победе. Сон длился лишь краткий миг его долгой бессмертной жизни. Что-то в нём заставило Горка улыбнуться, но он не проснулся.

* * *

В мастерской Ушбек склонился над столом. Вытащив из-за уха карандаш, он вносил кое-какие поправки в лежащий перед ним огромный чертёж. В свете лампы всё выглядело довольно неплохо.

Вошёл Драгнац. На нём была заляпаная масляными пятнами кожаная куртка, морду покрывал слой пыли. Он целыми днями торчал на свалке Ушбека, управляя Дробилкой — машиной, в которую он был просто влюблён. Когда не было хорошей драки, Дробилка была любимым способом развлечения босса.

— Эт’што? — спросил он, ткнув в чертёж испачканным в масле пальцем. На бумаге, прямо под орудийным портом, появилось грязное пятно.

— Чиртижы, — гордо ответил Ушбек. — Эт’ машина для вайны, как тот Импиратар, што мы видили на Крававам небе.

— Не-е-е. Сафсем на ниво нипахош.

— Канешна, босс. Эт’ш орачья машина. Паэтаму ана и выглядит… ну, па-орачьи.

Драгнац наморщил лоб. Ушбек мог бы сказать, что тот задумался.

— И наскока ба’шая ана буит?

— Бо’ше чем Импиратар. И пушек тож бо’ше.

Драгнац засунул палец в нос и принялся там ковыряться — верный признак того, что он напряжённо думает.

— Ничё ни палучица, — наконец заявил он. — Ты такую никада ни пастроиш.

— Магу паспорить, што пастрою.

— Паспорим?

— На сотню зубов.

— Атлично, забили.

Ушбек бросил взгляд на чертёж. «Я те пакажу,» — подумал он. Застегнув пояс с инструментами — паяльной лампой, гаечными и разводными ключами, он направился к двери.

— Ой, ты куда сабралса-та? — спросил Драгнац.

— Начну, пажалуй.

— Щас ж ночь!

Но Ушбек уже захлопнул за собой дверь.

В варпе, сон Морка тоже был беспокоен. Ему снилась война, зелёным пятном расползающаяся по галактике. Он видел размытые картины великого похода огромных машин войны, ведущих за собой миллиарды его детей. Сон ему понравился. Его безбрежный разум стал неторопливо готовиться к пробуждению.

* * *

Драгнац смотрел, как Ушбек работает. Солнце отсвечивало от низкого помоста, который тот установил. Ушбек приклепывал один громадный лист стали к другому. Стуку инструмента, забивающему заклепки, радостно вторило его фальшивое пение.

Драгнац, лениво поигрывая рукоятками управления Дробилки, окинул взглядом свалку. Над кучами металлолома поднималось марево. Мухи облепляли ободранные остовы старых вартраков. Запах ржавого железа и старого керамита был почти удушающим. Солнце нагревало сквиговую кожу кресла оператора, и спина Драгнаца стала неприятно горячей.

Он должен был признаться — ему было скучно. Даже подъём сломанных вартраков при помощи чудовищной клешни Дробилки уже не развлекал его так, как раньше. С тех самых пор, как Ушбек начал работать над Машиной, или Гаргантом, как он его называл, Драгнац чувствовал себя беспокойно.

Беспокойно — не значит испуганно. Не так, как когда две сотни космических десантников наседают на тебя, а болтер только что заело. Беспокойно — это как возбуждение, которое чувствуешь в ночь перед битвой. В последнее время ему часто снилась Машина. Ушбек собирался создать что-то большое; не только в смысле размеров, а и во всех остальных смыслах тоже. Большое.

Он задумался: а не пойти ли ему на ту сторону свалки и не предложить ли мекбою свою помощь, но затем вспомнил о пари и о том, что он всё-таки босс. Однако, день был жаркий, ему было скучно и что-то тревожило душу. Ему нужно было отвлечься. Драгнац сунулся вниз, подобрал кувалду и побрёл на другую сторону — предлагать Ушбеку свои услуги. Его охрана заинтригованно двинулась за ним.

Горк и Морк ворочались. Их сны простирались и касались снов их народа. Миллиарды орков заворочались во сне, внезапно и необъяснимо охваченные видениями кровопролития и разорения, покорения и разграбления миров. И когда они проснулись и осмотрелись, окружающая действительность показалась им серой и скучной.

* * *

Макари, гретчин-предприниматель, разглядывал толчею вышедших из Орктауна посмотреть на работу Драгнаца и Ушбека. Разношерстные группы мекбоев, пейнбоев, гретчинов и снотлингов с раскрытыми ртами глазели на возвышающуюся громадную конструкцию. Личная охрана Драгнаца вкалывала так, словно сами были мекбоями. Это смотрелось непривычно.

Макари кулаком отшиб снотлинга прочь от своего лотка со сквиговым мясом.

— Варюга! Я те рожу на затылок сверну, ес'и ещё раз сунешься! — крикнул он. — О, прастите, милорд. Нижилаете сквиговава мяса? Всево адин зуб. Нет? Та'да глаток грибковава вина? Для вас — два зуба.

Незнакомец, огромный, свирепого вида мекбой в рогатом шлеме Гоффов, свесился с сиденья мощного мотоцикла и нашел взглядом Макари. Его аугментический монокль-камера светился изнутри. Огромная тень накрыла Макари, заставив маленького гретчина поёжиться.

— Эт'што? — спросил Гофф, тыкая большим пальцем в сторону свалки.

— Ни… Низнай, милорд. Драгнац и Ушбек строют иё уже нескока месицев. Кой-кто думает, што эта ба'шая железная бочка для выбраживания грибкового вина.

— Да не мож'быть. Глянь на дыры по бортам. Бо'ше пахоже на арудийные порты или вентиляцию. Палучится зогано дурацкая бочка.

— А кой-кто грит, што Драгнац и Ушбек — мэдбои, милорд. Но по мне — эт' фигня. Кто-нить када-нить слыхал, шоба два здаровых на 'сю башку орка стали мэдбоями? Нее, я думаю, ани строют какои-то сикретнае аружие. Гарячий сквиг, милорд. Всево адин зуб.

— Не. Думаю, стоит узнать, што ани там задумали, — Гофф поддал газу, и его мотоцикл с рёвом умчался сквозь толпу, обдав Макари огромным облаком пыли. Гретчин, шепча под нос проклятия, принялся смахивать пыль с лотка со сквиговым мясом.

Уловив повышение шума толпы, он поднял глаза и увидел, как Гофф-мотоциклист, переговорив с Драгнацем, с энтузиазмом присоединился к работе.

Горк изо всех сил пытался пробудиться. После столетий бездействия на это требовалось немало времени. Горк ощутил попытки других сил варпа вмешаться. Он отбросил едва различимое щупальце Слаанеш, проигнорировал угрожающее предупреждение Императора, пропустил мимо ушей ликующий вопль Кхорна. Горк дотянулся миллионолетним разумом до своего народа и вобрал его силу. Вскоре он проснется бодрым и деятельным. Стальное тело для него уже приготовлено. Время крови и железа приближалось.

* * *

Ушбек окинул взглядом свалку. Пригодный для дела металл уже подходил концу, а работа была ещё очень далека от завершения. Добровольные помощники слонялась без дела. Большая часть из них присоединилась к работе без каких бы то ни было объяснимых причин. Они просто приходили, брали инструменты и предлагали свою помощь. И теперь они не знали, чем заняться.

— Работа стаит, — сказал Угрик из Гоффов. — Парни сидят без дела. Нам нужен митал.

— Верна, — согласился Ушбек. — но у нас иво бо'ше нет. Мы да'жны иво 'де-та взять.

— А 'де? — спросил Угрик.

— Ну 'де мы все'да всё бирём? — спросил Драгнац. Три орка обменялись злобными ухмылками.

- 'Юдишки… — произнесли они хором и загоготали.

Когда Морк собрался с силами, многих варбоссов посетили навязчивые мысли о власти. Вновь разгорелись былые честолюбивые замыслы. Давно забытые мысли о завоеваниях забурлили на задворках обленившихся мозгов. Варбоссы планировали налёты на близлежащие поселения людей и начинали думать о союзах со старыми соперниками. Даже глубокий анализ их мотивов не смог бы прояснить почему это началось. И лишь древние силы понимали, что происходит. Наступало время ВАААААА!

* * *

Мекбой Глуг восторженно завопил и сунул ещё одну старую картину в топку. Всё равно он не понимал, зачем старый Влег хранил человеческие картины. Из топки донеслось весёлое потрескивание. Дирижабль мчался вперёд.

— Бо'ше угля! Бо'ше угля! — приказал он начальнику подручных гретчинов Миркусу. Блестящие от пота маленькие зелёные существа бросились исполнять приказ, бросая огромные куски антрацита в утробу котла.

Глуг застегнул ремешок пилотского шлема и натянул защитные очки. Проскочив в приподнятый нос гондолы, он запрыгнул в своё капитанское сиденье. Рывок рычага, и лебёдка подняла его вверх, откуда было удобнее наблюдать за окрестностями.

Встречный ветер трепал развевавшийся у него за спиной длинный шарф. Рёв винтов звучал для Глуга лучшей музыкой. Далеко внизу проплывала едва различимая земля. Пепельная пустошь простиралась серой равниной, покрытой белыми дюнами, через которые прыгала огромная вытянутая тень его Зепа.

— Йахххуууу! — завопил ликующий Глуг, ощущение скорости приводило его в состояние безумного неистовства. — Бо'ше угля! Быстрее!

Внизу, на пепле Глуг заметил следы огромных гусениц. Переполненный любопытством, он потянул за одну из управляющих верёвок. Раздался сигнальный свист пара, и гретчины с трудом заворочали рулевым пером, поворачивая огромный дирижабль. Вскоре из горячего марева проступила могучая машина. Глуг вытащил подзорную трубу и принялся внимательно разглядывать находку.

Это был гигантский паровой краулер — гибрид паровоза и танка. У него слетела гусеница и, похоже, он двигался по огромному кругу, пока не закончилось топливо. Глуг разглядел унылого мекбоя Злых Солнц, сидящего в тени паровой трубы. Тот голосовал, выставив большой палец бионической руки.

В обычной ситуации Глуг посчитал бы это ловушкой. Но скорость привела его в хорошее настроение и он уступил странному порыву остановиться и помочь, принявшись разворачивать Зеп, пока тот не завис на краулером. Мекбой внизу еле успел отскочить в сторону, брошенный Глугом якорь едва не упал на него.

Глуг достал мегафон и высунулся поговорить с мекбоем.

— Ой! Как дила?

— Плоха! Зоганая машина сламалась, а мне надо папасть в Орктаун! Хачу глянуть на ту ба’шую машину, каторую с'роит Ушбек!

— И ты туда ж, да? Лезь па вирёвке — я т’я падвезу. Тож’ хачу на иё посма’реть. Я с’ышал она ба’шая шо пестец!

— Аха, палавина мекбоев са фсево севира сабираюца на иё пасма'реть.

Когда Злое Солнце взобрался вверх по верёвке, Глуг увидел, что обе его руки и ноги были бионическими, и даже грудь была скреплена огромной металлической клеткой. И ещё он услышал громкое тиканье. Вся грудная клетка мекбоя была усеяна часами.

— Храномитр, — представился Злое Солнце. — Атличная у т’я машина!

— Глуг, — ответил Глуг, взбираясь на капитанское сиденье. — Айда, паехали. Миркус — бо'ше угля!

Гретчины, обессиленно валяющиеся тут и там, поднялись на ноги и взялись за лопаты. Глуг дёрнул за управляющую верёвку. Раздался сигнальный свисток пара и Зеп помчался в направлении Орктауна. Глуг и Храномитр восторженно завопили.

Горк и Морк зашевелились, и сквозь варп прокатилась волна ужаса. Резко увеличилось число самоубийств и насилия. На Иколбаре астропат взвыл и, крича, что его народ обречён, бросился с балкона звездоскрёба. В мире-корабле "Надежда-на-лучшие-дни" философ-эльдар отложил прослушивание атональной музыки водяного органа и взялся за сочинение предсмертного хайку, ощутив, что жизнь его подошла к концу. На далёкой Земле, живой труп на золотом троне открыл глаза, в которых впервые за многие столетия плескался страх.

* * *

Ушбек огляделся, стоя на строительных лесах, окружавших его Гарганта. Гигант уже перерос самые высокие местные здания и даже десантный корабль Драгнаца. Теперь только Западные скалы могли предложить лучший обзор окрестностей.

Недавно взошедшее солнце освещало Орктаун. Город разросся — из небольшой крепости Драгнаца он превратился в обширный метрополис, переполненный паломниками, пришедшими посмотреть на Гарганта. Безбрежный палаточный городок вырос вокруг стен, сложенных из торфяных кирпичей. Привлеченные богатством приезжих орков, всюду сновали торговцы-гретчины, соперничая друг с другом за право удовлетворить потребности гостей. В северной части города уже началось строительство ярмарки с аттракционами. Очередной "Ба'шой Фистеваль" решено было провести здесь.

И что самое удивительное, думал Ушбек, все орки, собравшиеся здесь, вели себя вполне добродушно по отношению друг к другу. Вокруг царило неестественное отсутствие жестокости и насилия. Гаргант, похоже, оказывал успокаивающее воздействие на них. Может быть, он и правда священный, думал Ушбек. Может быть, Горк и Морк действительно прийдут, чтобы вселиться в его тело?

Вглядевшись в Пепельную пустошь к югу, он насчитал с десяток пыльных хвостов, поднимавшихся за вартраками и мотоциклами. Прибавив увеличение моноокуляра, заметил стадо киббанов, окруженных гретчинами. В отдалении то, что он поначалу принял за облако необычной формы, приняло очертания огромного дирижабля.

В стороне от площади занимались строевой подготовкой штормбои. Ушбек подумал, что несмотря на дурацкую форму, бойцы они бесспорно серьёзные. Драгнац взвалил на них задачу по поддержанию порядка в Орктауне, но до сих пор их услуги ни разу не понадобились.

Гретчин-вестовой взобрался по лестнице и дёрнул его за рукав.

— Драгнац прасил передать, что прибыли новые боссы, — сказал гретчин и добавил: — Есь вопрос.

— Чево тибе? — спросил Ушбек.

— С'ушай, есь вить два орачьих бога, Горк и Морк, так? А ты строишь то'ка аднаво Гарганта.

— Точна, — Ушбек хлопнул себя ладонью по лбу. — Што'ш делать-та?

— Мож'т пастроить втарова? — лукаво посоветовал гретчин. По его мнению, вдвое больше Гаргантов было вдвое лучше для бизнеса.

— Маладец! Так мы и сделаем. — Благодарный Ушбек от всей души хлопнул гретчина по спине. К несчастью, хлопок сбросил гретчина со строительных лесов вниз. Смущённо насвистывая, Ушбек стал спускаться по лестнице.

Горк ощутил, что его внимание притягивает крошечный мир на окраине владений орков. Непонятное влечение привело его туда. Он вынырнул из варп-пространства и взглянул на планету. Его дыхание отозвалось ураганами в Пепельной пустоши. Его пристальный взгляд выводил из строя машины. Его самая лёгкая поступь порождала землетрясения. Увидев разрушения, причиняемые своему народу, он ушёл. Он знал, что время возвращения ещё не пришло. Он ушёл, но оставил послание.

* * *

Мэдбой вышел к небольшому городку Грубрат из пустыни. Его взгляд скользил по пустым улицам и сломанным машинам. Он шёл между выбеленными зданиями, пока не набрёл на кучку оставшихся жителей.

Немногочисленные орки, сидящие вокруг небольшого костерка, уставились на него с подозрением. Несколько гретчинов обшаривали окрестности в поисках топлива для костра. Один из них попытался вытянуть посох из руки мэдбоя, но, наткнувшись на спокойный всепонимающий взгляд, оставил свои попытки.

— Как ты прашёл через ураган? И куда идёш, чужак? — поинтересовался самый рослый орк, плотного телосложения Гофф с кольцом в носу.

— Я абхажу всех, Зорг. Я — Вес'ник.

Орки переглянулись и захохотали. Лишь Зорг остался серьёзным.

— Аткуда знаеш маё имя? — спросил он.

Незнакомец пожал плечами.

— Я иду в Орктаун, штоба данести весть. Боги приш'и в наш мир. Ани хатят, штоба орки снова вышли в паход. Мы слишком долга спали. Типерь приш'о время захватывать новые миры.

Наступила тишина. Остановились даже гретчины. Мэдбой видел, как один из них застыл в неудобной позе, держа в руке подобранную палку, которую уже готов был бросить в огонь. Что-то в тихом голосе вестника заворожило их. Он принёс послание богов. Это была его миссия и он требовал их внимания.

— Вы до'жны итти в Орктаун, — сказал он, и они просто кивнули. — Орки сабираюца. Наступает время Ваааа! Идите в Орктаун. Прибавьте вашу силу.

Мэдбой развернулся и пропал в темноте. Через некоторое время Зорг поднялся и попытался найти на пепле его следы. Он не нашёл ни одного.

Морк перемещался сквозь варп, отмахиваясь от демонов и преодолевая древние барьеры, установленные давно умершими богами. Он переходил от одного мира к другому и вкладывал в сердце каждого орка жажду действий, желание поддаться соблазнительному зову приключений, когда придёт время. Он ощущал, как другие силы стараются незаметно помешать ему, и смеялся над их попытками обуздать его пока незрелое, но уже непреодолимое стремление.

* * *

Ушбек, Драгнац, Угрик, Глуг и все остальные сидели вокруг стола и обсуждали планы. Всё получалось. Они заслуженно гордились собой.

За их спинами шла напряженная работа. Множество гретчинов занимались внутренним оборудованием Гаргантов. Из заново перестроенной крепости Орктауна к громадным оболочкам Гаргантов шёл непрерывный поток повозок, везущих вооружение, боеприпасы и материалы.

Ушбек наблюдал, как гретчины-смотрители перемещались от постройки, где хранились чертежи, до Гаргантов по новой канатной дороге, созданной Глугом. Познания бывшего воздухоплавателя в лебедках и блоках оказались весьма полезными.

— Нам павезло, што зем'етрясение пачти ни павредило Гаргантов, — сказал Ушбек. — Атстали ат расписания всиво на пару дней.

— Их как бутта пащадили, — сказал Глуг с оттенком благоговения.

— Ты начал гаварить, как паследаватель Вес'ника, — ответил Драгнац. Ушбек был рад слышать его голос. Они не виделись уже много недель. Из-за постоянно прибывающих толп управление Орктауном требовало от босса всё больше и больше времени.

— Ничиво плахова в этам нет, — сказал Угрик. — Он присылаит нам многа новых парней.

Ушбек был вынужден признать, что это было правдой; после серии необычных ураганов и землетрясений, таинственный странник побывал во всех городах и кланах. Он разговаривал с боссами и приказывал им собираться в Орктауне. С тех пор толпы орков и гретчинов шли через пустыню постоянным потоком. В Орктауне сейчас сосредоточилось самое большое количество орков, которое Ушбек когда-либо видел.

Мекбои копали рудники в Западных скалах. Транспортные средства, на которых они прибыли, были разобраны на постройку оборудования для новых фабрик и обогатительных заводов. Над городом висела постоянная пелена дыма. Строительство Гаргантов теперь стало не единственной достопримечательностью. К югу от парадной площади возвышался каркас чудовищно огромного корабля, достаточно большого, чтобы вместить Гаргантов.

Слушая, как спорят над чертежами Драгнац с мекбоями, Ушбек почувствовал беспокойство. Слишком многое изменилось с того дня, когда он взялся за постройку Гарганта на своей свалке. Все они, даже Драгнац, были не более чем пылью, неспособной противиться несущему её урагану. Он же был первым камешком, с которого и началась вся эта лавина. Постройка Гаргантов превратилась в часть какой-то более великой цели. Казалось, в движение пришёл весь мир.

— Дашли слухи, што Ноззгронд со сваими парнями навернулся в Железных астравах ва время нидавнева урагана, — сказал Драгнац. — Пахоже, ани решили, што не будут нас ждать, паэтому начали строить сваиво Гарганта.

— Эта уже третий случай за всё время, — ответил Ушбек. — На этай планете скора будит дисятак Гаргантов.

— Чем бо'ше — тем веселей, — заметил Драгнац. Остальные согласно закивали.

Ушбеку было интересно, в чём же на самом деле заключается такая важность Гаргантов. Мания их строительства, похоже, стала частью необычного поведения всех орков. Он вспоминал свои первые фантазии о телах для богов. Он уже давно забыл эти видения, с головой уйдя в технические проблемы. И теперь они снова стали преследовать его. Могло ли действительно так оказаться, что Вестник прав? — спрашивал он себя. На самом ли деле боги собирались вселиться в свои железные тела?

Размышления его были полны сомнений и страха.

Император понимал, что должен защитить своих людей. Если Горк и Морк выпустят свои полчища, то любой неготовый к войне мир будет сметён этой зелёной волной смерти.

Император сосредоточился на задаче. Во всех владениях Человечества, до которых доставал свет Астрономикона, Имперские Таро начали предсказывать несчастья. Командиры, прислушивавшиеся к ним, получили многочисленные знаки надвигающейся катастрофы космических масштабов.

В Сегментум Обскурус боевые флоты получили приказ о возвращении и подготовке к войне. На планетах, принадлежащих Адептус Астартес, космические десантники взялись за оружие, чувствуя, что близится час их предназначения. На границах Глаза Ужаса, ордены Адептус Титаникус поднимали свои древние машины войны. Осмотрев Империум и убедившись в его готовности, умирающий бессмертный на Золотом Троне сам приготовился к грядущему сражению.

* * *

Под чёрным беззвёздным небом Товарг посмотрел на дело своих рук. На изрытой кратерами поверхности астероида возвышался Гаргант, который мог бы заставить казаться маленькими даже древних эльдарских Сфинксов города-мавзолея Кхариса.

Орки вылезли из своих пузырей силового поля, чтобы поправить заключительные мелочи на Машине.

Товарг прервался на мгновение, чтобы спросить себя — почему он её построил, и не смог найти ответа. С тех самых пор, как прибыл корабль с планеты Драгнаца, принеся рассказы о великом сборище, он загорелся желанием построить Машину.

Только теперь, когда она уже была закончена, он задумался, что же с ней делать? Затем Товарг улыбнулся — без сомнения, варбосс Гарац найдёт ей хорошее применение. Он заметил, что кто-то нарисовал "Весёлого Орка" на борту Машины. Это был хороший знак.

Под обтёсанной скалой, изображающей Горка, Вулфрог хлестнул кнутом гретчинов, чтобы сильнее старались. Он обещал варбоссу Давлоку, что его Гаргант будет закончен раньше, чем у Драгнаца, и собирался увидеть своё обещание исполненным. Вулфрог обозвал своих парней ленивыми бездельниками и снова взялся за заклёпочный инструмент.

Мекбой Грюсом наблюдал, как тысячи пленных людей, выбиваясь из сил, поднимают орудийный ствол и устанавливают его на место в животе Гарганта. Он потуже обернул старую картину на манер плаща вокруг плеч, и захохотал, глядя на руины, бывшие когда-то дворцами.

"'Юди думали, што ани умней нас, патаму шта живут в ба'ших дамах с движущимися картинками и пляшущими статуями; што'ш, мы паказали им коишто получше. Ти'ерь ани работают на нас."

Он радостно завопил и всадил несколько болтерных зарядов в украшенный колоннами пьедестал — тающие следы в небе известили о прибытии Космического десанта.

Горк и Морк поняли, что готовы. Их народ был взбудоражен и готов к битве. Император, их избранный враг, выставил свои войска. Уже происходили первые стычки, и теперь настало время войне вступить в свои права.

За спиной они ощущали наблюдающий взгляд сил Хаоса, ждущих, чтобы понять, какие выгоды могут принести им действия богов-братьев. В самых глубинах мироздания извращённые твари готовились последовать за наступлением орков. Горк и Морк не обращали на них внимания. Они знали, что достаточно сильны, чтобы противостоять Хаосу.

Время пришло. Здесь и сейчас. Для Горка и Морка пришло время здорово повеселиться.

* * *

Глядя вниз с Зепа, Ушбек видел море задранных голов гретчинов, облепивших крыши. Гигантская толпа, заполнившая площадь, с благоговением взирала на Гаргантов. Штормбои смешались с пейнбоями. Торговцы-гретчины предлагали незатейливые сувениры. Мотоциклы с рёвом носились по пустоши между Орктауном и строительной площадкой. В отдалении группа опоздавших спешила на площадь, ведомая высоким мэдбоем с длинным посохом в руке.

Ушбек смотрел, как Драгнац взбирается по встроенной лестнице в голову Гарганта. Толпа замерла в ожидании. Из-под купола у мекбоев была лучшая точка обзора во всём Орктауне.

— Мы их сделали, хо-хо-хо! — крикнул Глуг со своего капитанского сиденья. — Ани гатовы к запуску!

Сердце Ушбека переполнялось гордостью, когда он смотрел вниз на Гаргантов. Они нависали над толпой, подобно выжидающим великанам. Он вспомнил тот момент из далёкого прошлого, когда сам он таращился на машину войны Императора. Теперь мысль о ней его больше не беспокоила. Они сумели построить кое-что получше и гораздо более… орочье.

Рокот толпы усилился. В разных её частях начали скандировать:

— Мы идём! Мы идём! Эта мы идём!

Драгнац с личной охраной, расположившейся по обе стороны, выпрямился на макушке Гарганта и жестом потребовал тишины. Случилось невероятное — толпа затихла.

Ушбек увидел, как Драгнац вскинул свой болтер. Колыхнулось море оружия, вскинутого толпой в ответ.

— Што’ш, парни! — голос Драгнаца далеко разнесся безо всяких усилителей. — У нас есь наши Гарганты и у нас есь пушки! Чево нам нихватаит?

Толпа подалась вперёд, напряжённо ожидая ответа.

— Нам не на ком паупражняца в стрильбе, вот чево! И я скажу вам, чево мы сделаем. Мы дадим ‘юдишкам попробовать гарячева железа на вкус, вот чево! Мы вазьмём Ба’шова Горка и Ба’шова Морка и растопчим этих ‘юдишек!

Ушбек даже удивился, как ответный вопль ликующей толпы не сдул дирижабль прочь. Он вгляделся в Драгнаца. Его старый босс преобразился. Он торжествующе улыбался, лицо его светилось неистовой радостью.

— И любова, кто встанит на нашем пути! Патаму што мы — орки! Кто мы?!

— Орки! — взревела толпа в ответ. Ушбек и остальные мекбои присоединились к рёву.

— Кто мы?!

— Орки!

— Кто?!

Рёв толпы слился в единый выдох:

— ВАААААААА!

Драгнац опустил большой рубильник. Гаргант вздрогнул, оживая. Рык его двигателей слился с рёвом толпы. В этот момент Ушбеку почудилось, что с неба упали две огромные рычащие тени. В миг откровения он понял, что и каждый в этой чудовищной толпе почувствовал то же самое. На мгновение они стали одним целым, единым со своими богами.

— ВАААААААА! — орал Ушбек вместе со всеми.

Драгнац жестом приказал Гаргантам начать движение. Толпа хлынула за ними, пространство между машинами войны заполнилось многочисленными мотоциклами и вартраками. Орки шли, направляясь к ожидающим кораблям и своей великой судьбе.

— Мы идём! Мы идём! Эта мы идём! — пели они.

В Варпе удовлетворенно ждали Горк и Морк. На миллионах миров их дети поднимались — безбрежная зелёная волна, которая опрокинет империи и изменит лик Вселенной.

ВАААААА! шла.

Уильям Кинг Гретчин Макари

"Поганки! Покупайте вкусные поганки! Поганки!" — Макари уже охрип от крика.

Он сунул лоток под нос мекбою, привалившемуся к стене форта, и потряс им, чтобы запах товара трехдневной давности достиг ноздрей орка. Монти, его ручной сквиг, заскользил из стороны в сторону, пытаясь удержаться на трясущейся поверхности лотка.

"Поганки, хозяин, восхитительно свежие поганки, собранные на рассвете, крупные и сочные. Всего лишь один зуб за такой нежный и вкусный кусочек."

Но план Макари был обречен на провал — запах грибов утонул в клубах дыма курительной трубки мекбоя.

Орк посмотрел на гретчина сверху вниз. Вот это Макари ненавидел больше всего. Ненавидел этот намек на свой маленький рост и слабость.

Орк хмыкнул. Звук напомнил холостой выстрел боевого фургона. По крайней мере, не похоже было, что этот орк охоч до его ушей. Макари ценил такие мелочи.

"Нипайдет," — ответил мекбой, поправляя патронташ. Макари прикинул, не там ли орк прячет свой запас зубов. Большие парни стали сообразительнее — приходя на рынок, они уже не оставляли свои кошельки там, где до них могли добраться ловкие пальцы гретчина. Теперь они хранили зубы ближе к телу. Так что вполне возможно, мекбой вместо болтерных зарядов держал в патронташе зубы. "Как и все скупые ублюдки," — подумал Макари.

"Уверен, хозяин? Взгляни на этот славный крышечник! Какие розовые точечки! Любимые грибы босса Драгнаца! Обычно я доставляю их сразу ему, но сегодня он занят с самого утра. Так что я отдам гриб тебе. Недорого! Мне твое лицо сразу понравилось."

"Неее, ни люблю крыш'ники. Ат них иж'жога. Ты тащи иво лутше боссу. Ни хател бы я лишать иво завтрака."

Макари прикинул — а не смеется ли над ним этот долговязый мекбой в странных очках-консервах и цилиндре с перьями? Возможно, он не такой тупой, как кажется. Мекбои, вообще говоря, были поумнее среднего орка. Но по мнению Макари, это всё равно, что быть поумнее среднего кирпича.

"Тогда как насчет этого красавца — крапчатого чернотрузеля — самого любимого у мекбоев. Из тех, что строют Гаргантов?"

"Интиресна. Я какта памагал строить Гаргантов и 'се парни сказали, ш'о не стали б есть чернотрузель, даже еслиб он лижал на куче сквигов… Думаю, т' пытаишся миня развисти."

"И разведу, тупой пес," — пробормотал Макари.

"Ш'т'там сказал?"

"Раз в году, новый лес, хозяин. Просто подумал вслух о том месте, где нашел этот первоклассный экземпляр — полосатый вырвирот, уже слегка разжеванный, чтобы легче переваривался."

В какой-то момент Макари показалось, что мекбой всё-таки заинтересовался и купит жеванный кусок гриба, который Макари подобрал утром на дороге. Мекбой прищурился.

"А, я иво узнал," — наконец сказал орк. — "Эт'ж вырвирот, што я ел утром. Такая дрянь, пришлось иво выплюнуть."

"Не, не мож'быть, хозяин. Сам собирал сегодня. Ранним утром, когда первые лучи солнца только коснулись чудесного леса за Орктауном."

"За Орктауном пустыня, пепел и старая свалка. Ни помню там никакова леса."

Орк подозрительно сощурился. Похоже, дело шло к откручиваю ушей. Макари пришлось соображать быстро.

"Ты меня раскрыл, хозяин. Это секретный лес. Растет вверх ногами, деревья растут в землю, а корни торчат над землей. Предохраняет листья от солнцепека. Отличное место для поганок, тем не менее."

Озадаченный мекбой принялся прикидывать что-то на пальцах, пытаясь разобраться. Макари решил, что самое время бежать.

"Извини, тороплюсь, хозяин, сквиг сбежал, надо поймать," — сказал он, приподняв кожаную шапчонку. Мекбой вежливо коснулся пальцами края цилиндра. Макари развернулся, чтобы сбежать, и тут же пожалел об этом. Перед ним стоял Лансиг, самопровозглашенный босс рынка, и два его вышибалы: Большой Ари и Маленький Ари.

"Доброе утро, Макари," — приветливо произнес Лансиг. Голос у него был неожиданно низким для гретчина и звучал почти по-орочьи. Это придавало авторитета его курносой морде. — "А ты нехороший парень, чтоб ты знал…"

Макари не обманывал внешний вид Лансига, одетого как преуспевающий торговец. Бугры мускулов и весьма плотное телосложение выдавали в нём бандита, одного из тех, что обирали торговцев-гретчинов на рыночной площади. И Макари не выплатил долю.

"Плохая была неделя, босс," — заюлил Макари. — "Жирный Глуб обчистил мою грибную поляну и собрал всё самое лучшее. Бесполезная скотина, еще и сожрал их все сам. Надеюсь, что его сейчас тошнит, как пьяного орка."

Макари попытался задом втиснуться в толпу, но оказался зажат между Ари и Ари. Ощутив крепкую хватку и увидев их морды, не предвещавшие ничего хорошего, Макари испугался. Лансиг наклонился и ткнул пальцем одну поганку, сморщив нос от отвращения. Затем он поднял Монти и погладил сквига по спинке длинными пальцами убийцы.

"Я тебя понял. Но дело есть дело. Если до ночи не отдашь десять моих зубов, Ари придется немного поудалять твои."

Маленький Ари пощелкал зубными клещами у Макари под носом, пока Большой Ари держал его.

Лансиг отпустил Монти обратно на лоток. Проходящий мимо орк захохотал, видя такие "горячие" отношения между гретчинами. Гретчины подобострастно захихикали в ответ.

Но как только большой Гофф прошел мимо, все гретчины плюнули ему вслед. Большой Ари, приставив к голове кулаки и выставив указательные пальцы в виде небольших рожек, замычал и сделал вид, что роет землю ногой. Гофф услышал это и обернулся.

"Шот'такое?"

Большой Ари тут же притворился, что почесывает голову, а остальные гретчины сделали невозмутимые лица. Но как только Гофф двинулся обратно в их сторону, гретчины порскнули в толпу. При этом Макари оступился и рассыпал весь свой лоток.

Он успел подхватить только Монти, а Гофф уже был близко. Но тут орк поскользнулся на рассыпанных грибах; Макари не преминул воспользоваться шансом и шмыгнул в толпу.

"До ночи!" — донесся до Макари крик Лансига. — "Не забудь!"

Макари оглянулся и успел увидеть безжалостную морду гретчина, но затем ему пришлось собраться, чтобы увильнуть от Гоффа.

* * *

Макари проскочил под животом ездового брута и нырнул в будку сапожника, задернув за собой занавеску.

"Эй, Тургури! Знаешь, почему орки тупые и зеленые?" — спросил Макари, когда гвалт рынка стих.

Тургури задумчиво взглянул не него, поправил очки на кончике длинного носа и отложил маленький молоток.

"Нет! Почему орки тупые и зеленые?"

"Потому что, если б они были тупыми и розовыми, они были бы людишками! Хе-хе!"

"Отличная шутка! Ха-ха-ха!" — расхохотался Тургури так, что слезы хлынули у него из глаз.

"Одолжи десятку," — попросил Макари. Сапожник тут же прекратил смех. Взгляд его стал холодным и расчетливым.

"Не могу. Тока что уплатил налоги. Вышибалы Лансига были тут — я им тоже задолжал."

"Они мне зубы повыдирают, если я не заплачу," — уныло проговорил Макари. Отчаяние в его голосе так разволновало Монти, что хвост сквига заходил из стороны в сторону.

"Извини, дружище. Я бы хотел помочь, но у меня пусто. Парни Лансига только что всё забрали. Не хотел бы я опять видеть зубодёры Маленького Ари у своего лица."

"Займи хоть пять зубов, остальное я займу у Фердука. У него, похоже, дело с горячими сквигами пошло отлично."

"Ну и займи у него тогда сколько надо. У меня ничего нет."

"Хороший ты друг," — сказал Макари ядовито. — "А кто одолжил тебе зубов на эту халупу, а? Скажи-ка?"

"Не знаю," — ответил Тургури. — "Но это точно был не ты. Точно."

"Ладно, вот тебе тогда благодарность," — сказал Макари и несмотря на то, что сапожник был в общем-то прав, во всеуслышанье закричал. — "Последний раз я одалживаю тебе деньги!"

"Но. Но ты никогда…" — запротестовал Тургури. Но торговец грибами уже задернул занавесь снаружи… И сквозь толпу орков встретился взглядом с большим Гоффом. Макари резво пригнулся и проскочил под ногами щитоносцев военного вождя Змеекусов. Щитоносцы сбились с шага, чуть не скинув своего хозяина со щита.

"Ой! Што за дила!" — заорал один из них, стараясь устоять на ногах. Но Макари, проскочив мимо гретчина, несущего опахало для вождя, уже исчез.

Напоследок он рискнул бросить быстрый взгляд назад и увидел, как вождь старается устоять на щите, словно серфер на трудной волне, пока носильщики отчаянно пытаются выровнять щит. Змея, обернувшаяся вокруг шеи Змеекуса, обеспокоенно зашипела.

Сердце Макари упало, когда он увидел, что большой Гофф не упустил его и уже бросился в погоню. Макари удвоил свои усилия, ему совсем не улыбалось быть пойманным этим мстительным орком. Он бросился наутёк, не обращая внимания на вопли Змеекусов за спиной.

* * *

Дурные вести распространялись по рынку быстрее Макари. Всё сообщество торговцев-гретчинов уже, похоже, было наслышано о его проблемах.

Когда он добрался до ларька с горячими сквигами Фердука и начал рассказывать анекдот про двух орков и флягу сквигового жира, окошко ларька захлопнулось прямо перед его носом.

Хонгура, продавец сувениров, когда Макари попросил денег, стал кидать в него резными модельками Гаргантов, крича, что нужно сначала возвращать старые долги, прежде чем делать новые. Макари попытался собрать разбросанные статуэтки в надежде продать их, но обнаружил, что большой Гофф опять его нашел. Макари снова был вынужден бежать.

Грондари, горбатый кукольник, прочитал ему лекцию о врожденной бережливости гретчинов, подкрепляя свои слова движениями старой деревянной куклы-орка, лупящей Императора колбасой по голове. Макари в негодовании вылетел из шатра, обозвав кукольника старым жмотом. Зрители, полтора десятка орков, зааплодировали. "Последний раз я прошу в долг прилюдно." — подумал Макари.

Выскочив на свет полуденного солнца, Макари замер и предался своей любимой фантазии: он — орк, самый большой орк во всей Вселенной. Не маленький, жалкий гретчин Макари, получающий пинки от всех и каждого; он — Макари "Вырви-Селезёнку", самый жестокий и крутой орк из когда-либо живших на свете. Он представил себя за штурвалом Гарганта, топчущего таких как Лансиг, расстреливающего Ари и Ари из пушки на животе, отрезающего уши большому Гоффу за его наглость.

В тот самый блаженный миг, когда он выпрямил спину и расправил плечи, стоя перед толпой своих бойцов, реальность нанесла ему удар в лицо железной стопой дергающейся бионической ноги, которую тащил пробегающий мимо пейнбой.

Схватившись за кровоточащий нос и выставив палец в сторону удаляющегося пейнбоя, Макари ощутил всю тяжесть обрушившегося на него несчастья. Ему нечего было продавать: весь его запас поганок погиб, так же как и лоток, раздавленный ногами поскользнувшегося Гоффа. Он не видел никакого способа найти десяток зубов до темноты. Орки стали слишком внимательными к своим кошелькам, исключая всякую возможность залезть к ним в карманы. И, похоже, ему придется встретиться с Маленьким Ари и отдать свои зубы. Надежды не было.

Он опустил взгляд на Монти. Сквиг смотрел на него большими грустными глазами. Макари погладил его ласково.

"Извини, дружище. Или ты, или я," — произнес он.

* * *

"Ручные сквиги на продажу! Расходятся быстро! Остался последний!" — кричал Макари. Монти похоже понял, что происходит, и начал скулить. Макари подавил приступ жалости и продолжал кричать. — "Ручные сквиги с первоклассной родословной! Продается! Остался последний! Купите себе любимца! Ласковые ручные сквиги на продажу!"

Собралась небольшая толпа, включая одного-двух заинтересовавшихся орков.

"Макари, торговец сквигами продолжает аукцион и представляет свой последний лот на сегодня: двухлетний сквиг декоративной породы. Один внимательный владелец. Сквиг очень ласковый." — он почувствовал комок в горле, но продолжил. — "Так сколько же мне запросить за этот первоклассный экземпляр сквига? Эй, хозяин, ты похоже заинтересовался!?"

Макари указал на опешившего орка из клана Кровавых Топоров. Орк стряхнул волосок со черной формы и поправил монокль, примеряясь к покупке.

"Три зуба," — сказал он наконец. Макари глумливо усмехнулся.

"Кто-нибудь желает перебить такое щедрое предложение этого могучего воина? Ты, хозяин!" — он обратился к орку из клана Злых Солнц, носящему шляпу механика. Орк набивал курительную трубку.

"Канешна. Даю пять. Если салдатик Импиратора ни вазражает," — Морда Кровавого Топора побледнела от ярости за нанесенную его клану обиду.

"Шесть," — тут же ответил он.

"Семь," — поднял ставку мекбой. — "И ни забывай гаварить "сэр", кагда ставишь против миня, Крававый Тапор."

"Десять, сэр!" — взревел разъяренный Топор.

Еще кто-то выкрикнул: "Двенадцать!" — и вскоре толпа ревела, поднимая ставки.

Макари пощекотал Монти животик и сквиг показал свой любимый трюк — встал на задние лапы и умоляюще заскулил.

"Семьдисят пять, сэр!" — орал Кровавый Топор.

"Сто," — ответил мекбой. Толпа ахнула. Макари подождал, не будет ли еще ставок. Он посмотрел на Кровавого Топора. Орк выпучил глаза и помотал головой.

"Продано мастеру в шляпе механика!"

Макари почуствовал укол совести, передавая Монти мекбою. Но ему сразу стало легче, когда мекбой начал скурпулезно отсчитывать зубы.

Макари позволил себе облегченно выдохнуть. Этих денег было достаточно, чтобы выплатить долг Лансигу и его банде, а также закупить новую партию поганок. А возможно даже заняться торговлей засахаренным сквиговым мясом.

"Восимдисят восемь," — мекбой медленно отсчитывал зубы. Макари радостно потирал ладошки… И вдруг его сердце остановилось, когда огромная лапа легла ему на плечо.

"Ой! Ты! На пару слов!" — Макари повернулся и взглянул в лицо большому Гоффу. Заходящее солнце отражалось от кольца в носу орка и от рогатого шлема, отчего орк выглядел довольно демонически.

Второй попытки не будет. Макари вывернулся из-под лапы орка, схватил горсть зубов из ладони мекбоя и устремился прочь, проталкиваясь сквозь толпу. Сзади был слышен крик мекбоя: "Ты забыл сваи зубы!"

* * *

Уже настала ночь, когда Макари приплелся к своей норе. Он был подавлен и зол. Это был самый плохой день в его жизни. Шесть зубов — это всё, что он выручил за Монти. Шесть жалких зубов. Но, по крайней мере, он мог поздравить себя с тем, что смог избежать Гоффа и ребят Лансига…

Оба Ари ждали его возле дома. У Макари уже не было сил бежать, но он все-таки сделал одну жалкую попытку. Они поймали его через две улицы и притащили обратно к его собственной входной двери.

"Босс услышал, ты поднял хорошие бабки, продавая сквигов сегодня с аукциона. И он подумал, что ты можешь заплатить ему вперед. С тебя двадцать зубов. Пожалуйста."

"У меня только шесть. Сам посмотри."

"Верно," — сказал Большой Ари, высыпав на ладонь содержимое кошелька Макари.

"Ну, значит тебе придется как-то восполнить недостачу," — сказал Маленький Ари, доставая клещи. Прежде чем Макари понял, о чем идёт речь, Большой Ари уже прижал его к земле и сильная рука разжала ему челюсти.

"Открой пошире," — бормотал Маленький Ари. Макари почувствовал металлический привкус во рту, когда клещи ухватили коренной зуб. Ари уперся ногой ему в грудь и стал тянуть. Макари ощутил во рту кровь. Давление на зуб становилось невыносимым. Он хотел закричать, но его голова была повернута под таким углом, что он стал захлебываться слюной.

Макари поперхнулся и попытался отстраниться от ужасной боли. И когда зуб вышел, Макари даже почувствовал краткое облегчение. Затем кровь хлынула ему в рот и начала страшно болеть десна.

"Осталось еще тринадцать," — пробормотал Маленький Ари, снова засовывая клещи ему в рот. — "Знаешь, я всегда мечтал стать пейнбоем. Один раз даже помогал доку Мерзодрыху."

Мучения усиливались, когда Ари увеличивал давление. Макари верещал и брыкался, но ничего не мог сделать против силы Большого Ари. "Осталось еще тринадцать," — думал он, но чувствовал, что от боли и страха сойдет с ума гораздо раньше.

Неожиданно он услышал вопль Маленького Ари. Тот как будто взлетел. Макари увидел огромный сапог, отправивший Ари в полет.

Давление на шею резко ослабло, когда Большого Ари вздернуло в воздух. Схваченный рукой большого Гоффа, он болтался, как снотлинг. Гофф подбросил Большого Ари и пинком отправил вслед Маленькому Ари.

"Ес'и ищо рас увижу возле иво," — взревел орк. — "Дам такова пинка, што унесет да Луны!"

Макари свернулся в клубок, прижал голову к груди и обхватил её руками, пытаясь защитить самые уязвимые места. Но пинка, которого он ждал, так и не последовало.

Макари посмотрел вверх на Гоффа. Тот уронил ему в руку зуб.

"До'жен тибе за паганку, што съел утром. Ганял за табой весь день. Хател узнать, сможыш дастать ищо таких?"

"А какая она была?" — спросил Макари, всё еще не веря, что обойдется без пинка.

"Ну, па вкусу напаминаит паласатый вырвирот, тока как бы… эта… раздавленый."

"А-а, этот. Новый сорт. Давленый вырвирот."

"Так сможыш дастать ищо?"

Макари чувствовал, как во рту слюна смешивается с кровью. Похоже, что дела скоро пойдут на лад.

"Нет проблем," — сказал он. — "Приходи завтра."

В норе его дожидался Монти. Он уже успел сбежать от своего нового хозяина. Но Макари в общем-то и подозревал, что так оно и случится.

Грэм Макнилл Хапнуть и заныкать

«Орк о`Бой» остановился, его изодранные просмоленные паруса болтались в исходящих от битвы потоках воздуха. Потрепанный железный отвал появился из дыма, а кормовые пушки прогрохотали, когда отвал разнес горящие обломки под шипованными колесами.

Металлические обломки прорвались сквозь дырявый пол, который все еще был вишнево красным от огненного спуска через атмосферу, а удушливые пары горящих нефтепродуктов наполняли каждый вдох.

Кроворож Разбейбошк крутанул руль баивого вагона, закладывая гремящего и лязгающего монстра в скользящий левый поворот. Он разразился громким смехом, увидев, как вращающиеся лезвия на радиаторной решетке нарубили этих новых на районе парней на мелкие кусочки зеленого мяса.

«Орк о`Бой» когда-то был частью сельскохозяйственной техники, но меки Краснопушка Ножезвяка бронировали его и вооружили настолько, что машина превратилась в смертовагон дьявольской огневой мощи. Сейчас вагон тащил на себе заточенный нос из молотилок, длинный манипулятор с когтями для сбрасывания жертв в кузов с крушащими и измельчающими приспособлениями и целое гнездо покрытых черепами турелей, на которых было больше дакки, чем можно было сосчитать.

Палуба под ним вздрогнула, когда что-то взорвалось под капотом, и угольно-черное облако дыма вырвалось из двигателей. Они все еще ехали, поэтому вряд ли повреждено было что-то важное.

Он удерживал баивой вагон на полной скорости, грохоча вокруг огромного овального кратера, выбитого в ландшафте упавшими с орбиты остатками чего-то, что должно было находиться в космосе. Камни были усеяны железяками, останками и всеми теми блестяшками, которые кэп Краснопушк приказал Кроворожу собрать, пока парни Скарблица все не сперли.

Проблема была в том, что парни большого плохого баивого босса вкатились в кратер вскоре после Кроворожа, и его парни начали собирать фуры, чтобы выдвигаться в Бухту Краснопушка. Увидев красный цвет баивых фур, вагонов и мотоциклов, Кроворож понял, что придется с ними драться, и это его позабавило.

— Скольк`их там, как думаешь? — спросил орк.

— Многа, — ответил Пугзваз.

Его гретчин-штурман стоял на мачте позади Кроворожа, пара изогнутых бронзовых телескопических глаз выступала из черепа. Док ЗогШ`ей прикрутил их болтами и закрепил пару наблюдательных очков на затылке гретчина.

— Да вижу я! — громыхнул орк. — Зенки эти свои разлупи!

Пугзваз вытянул свою цыплячью шею, пытаясь осмотреться, что было не особенно легко, поскольку он был, скорее, приколочен к мачте, нежели стоял на ней. Но, когда вокруг начинали свистеть пули, мелкий парнишка всегда мог свалить, если бы Кроворож не закрепил его на месте.

— Многа-многа, — сказал гретчин.

— Так-т лучше, — произнес орк.

Через очки на затылке Пугзваза можно было увидеть штуки, которые находятся очень далеко, хоть изображение и было слегка размытым из-за внутренностей черепушки гретчина.

— Похоже, им лутать не хочется, — рассудил штурман. — Они, вроде, хотят погонять…

Кроворож кивнул. Он видел, что у большинства новоприбывших орков тачки были красными. Они носились вокруг на безумных скоростях, врезаясь во флибузтьеров и друг в друга, стреляя, налетая на все вокруг и взрываясь. Содержимое машин горело или было разбито, а тела орков усеяли землю, слегка поджариваясь на камнях.

Кто бы ни победил (а это было сложно установить в месиве техники), у него будет полно горячей хавки к концу этой драки.

— Злыя Сонца, — буркнул он, наблюдая, как яркий красный багги перевернулся и соскользнул на дно кратера, где влетел в дымящуюся расселину в камнях. — Многа Фриков Скорости у них.

Но ему нравилось наблюдать за скрипящей, сталкивающейся массой техники. Флибузтьеры перебирались по веревкам от трака к траку с изогнутыми клинками в жубах. Иногда они залезали и на вражеские траки.

— Смари как бахнуло! — крикнул Пугзваз.

Кроворож глянул туда, куда уставился гретчин и ухмыльнулся. Эскадрон багги горел позади них, отклонившись от курса после выстрела из счетверенной шутты Назграга. Они взорвались, расшвыривая зеленокожие тела в воздух. С их стороны все еще летели пули, поскольку орки не прекращали стрелять до последнего издыхания. Парни Назграга сшибались лбами, отмечая удачный выстрел. Ноб стоял на деревянной ограде, радостно размахивая своим ручным крюком, будто он был каким-то героем.

Кроворож пульнул в ноба из своей бласты, и Назграг упал ничком, когда огненная вспышка прошла через его голову.

— Чо-та он начал борзеть, — заявил Разбейбошк.

— Хто?

— А хто, ты думаешь? — громыхнул орк. — Назграг, надо бут за ним присмотреть.

— Ага, кэп, — сказал гретчин.

— Я не кэп, — ответил Кроворож, припомнив взбучку, которую ему задал Жуболом прямо перед тем, когда они свалились на эту планету. Те лысые вражины, которых зеленокожие поймали перед этим, называли планету Арконой, и, похоже, оркам не понадобилось бы на ней много драться.

Но потом на большой горящей каменюке пришел Скарблиц, думающий, будто он тут самый большой и умный орк только потому, что приземлился более-менее целиком. Бальшая Красная Скала — так они называли свою крепость, как будто это была одна из тех забавных юдишкинских крепостей или типа того.

Кроворож видел ее только однажды, когда они проезжали на «Орк о`Бое» рядом, чтобы посмотреть, насколько она действительно большая и красная.

Она была реально очень большая и очень красная.

Трак врезался в бок «Орк о`Боя» и Кроворож забыл о глобальных вещах и ухмыльнулся, дернув рулевое колесо снова. Против вагона у трака не были ни шанса, и он взорвался, будто его кто-то заминировал. Может, так и было, такое случалось в подобных разборках.

Тела орков взлетели в воздух со смехом и криками. Выстрелы прозвучали позади Разбейбошка, когда летящие орки грохнулись на палубу, как и собирались.

Абордаж в стиле Фриков Скорости.

— Готовься отбиваться от абордажной команды! — крикнул орк.

Дюжина зеленокожих с красными и желтыми банданами на головах кивнула, глядя на то, как отошедшие от шока захватчики поднимаются на ноги.

— Вы чо творите? — заорал Кроворож, когда увидел, что никто не двинулся, чтобы убить нападавших.

— Ты ж сказал готовиться, — заявил Пугзваз. — От они и готовятся.

Разбейбошк шлепнул ладонью по лицу в негодовании.

— Так хватит готовиться и стукайте их!

* * *

Сломайшей Вазлом сбил пламя со штанов и поднялся на ноги. То, что он был еще жив, уже само по себе было сюрпризом, как и то, что из него не торчала куча клинков. По какой-то причине грязные, ванючие флибузтьеры просто стояли вокруг и смотрели на него и других парней, которые пережили столкновение трака.

Он заставит их заплатить за эту ошибку.

Большой орк у рулевого колеса крикнул на остальных, они бросились к нему, неся какую-то бессмыслицу про то, что подпорки дрожат и надо остановиться. В отличие от Сломайшея, носящего крепкую броню, эти парни носили до глупого разноцветную одежду: полосатые штаны и жилеты с красными, коричневыми и синими полосками. У некоторых были даже смешные шляпы вместо нормальных железных шлемов. Кое-кто выстрелил из довольно громких пистолетов, от которых было много дыма, но пули легко отскочили от железных пластин брони Вазлома.

Он крикнул и врубился в толпу врагов, круша направо и налево своим цепным тесаком. Крутящиеся жубы тесака вгрызлись в зеленую плоть, и Сломайшей захохотал, развалив противника надвое.

Палубу заняла безумная потасовка стенка на стенку из клинков и гремящих стрелял. Вазлом дрался с ревущими орками на дощатом настиле, выступающем из фальшбортов над закрепленными сетями снастей, протянутых на горящих веревках от одного конца гремящего баивого вагона к другому.

Это был странный вагон, больше похожий на то, что должно плавать на воде. Сломайшей не любил плавающих штуковин. Они были ненатуральными. Металлические штуковины тонут в воде. И любой орк, который думает, что подобный вид подходит баивому вагону, который, по опыту Сломайшея, должен ездить только по земле, заслуживает хорошего пастука по голове.

Хотя это была хорошая хреновина. Кратер позволял развить хорошую скорость (даже если они могли повернуть только налево), но Скарблиц не сильно отстанет. Если Вазлом хотел выжить, ему придется убить этих флибузтьеров быстро.

Он приземлился на палубу перед орком в мешковатой белой рубахе с боевыми значками. Черно-желтые полосатые штаны были заправлены в коричневые кожаные боты со стальными накладками. Красная бандана покрывала его череп, а один глаз был закрыт черной металлической накладкой. Золотые кольца и шипастые крючки торчали из губы и острых ушей.

— А ты кросавчег, а? — сказал Сломайшей.

— Красивее, чем ты когда-либо будешь! — буркнул флибузтьер.

Они рванулись навстречу друг другу, сражаясь без единой мысли о защите. Все усилия были направлены только на атаку, они сражались, круша, рубя и сталкиваясь, как безумные гладиаторы из бойцовских ям. Сломайшей должен был признать, что этот орк был довольно неплох с его рубилом. Большая часть его клепанных доспехов лежала изрубленными кусками вокруг его ног. Но Вазлому удалось нанести пару хороших ударов своим оружием, и оба противника сильно истекали кровью.

— Ну и как они тя зовут? — спросил Сломайшей у врага, когда они разошлись тяжело дыша на просевшем бушприте баивого вагона.

— Кроворож Разбейбошк, — ответил тот.

— Один из парней Краснопушка?

— Да, и чо?

— А ничо, — ответил Вазлом. — Просто хотел знать, что сказать Скарблицу про тебя.

— Скарблица тут нема.

Сломайшей указал своим зазубренным и погнутым тесаком за плечо Кроворожа.

— Тута он.

* * *

Кроворож видел двух орков, стоящих на пути накренившегося баивого вагона. Один был окруженной зеленой потрескивающей дымкой сгорбленной развалиной с бронзовым посохом. Около него возвышался громила, живое, дышащее воплощение Горка (или Морка) во плоти.

Но, если они останутся так стоять, то долго они не проживут.

Свистящая, скрипящая мега-броня боевого вожака была колоссальной, но даже её будет недостаточно, чтобы спасти его от размазывания в красную пасту под колесами «Орк о`Боя».

Противник Кроворожа развернулся и соскочил с баивого вагона с диким криком, оставляя его одного на бушприте.

Он заревел и высоко поднял свое рубило.

— Ваааааааааааааагх! — заорал он, когда со стороны меньшего из пары орков вырвалась вспышка зеленого света, а «Орк о`Бой» безрассудно влетел в нее.

Острый нос вагона смялся, словно встретил скалу. Через момент левиафан из стали, огня, шестеренок и дерева превратился в бурю искореженного металла, столкнувшись с потрескивающей орочьей силой. Баивой вагон задний мост взлетел в воздух, вращаясь так, будто невероятные руки крутили его, как юдишкину шею.

— Зог миня! — заявил Кроворож, взлетая в воздух.

Горящие развалины описали идеальную дугу над двумя орками перед тем, как рухнули на землю и превратились в кучу тлеющих обломков.

* * *

Разбейбошк попытался открыть один глаз, но понял, что это был тот, что закрыт повязкой, и попытался снова. Другой глаз слипся из-за крови и масла, но, все равно, открылся, хоть и с посторонней помощью грубых пальцев.

— Ты позволишь? — произнес кто-то с тенью веселья в голосе. — Ты был прав, босс, этот еще живой.

Все, что мог видеть Кроворож, было зернистое кровавое марево света и дыма и кончик пальца, держащий его веко открытым. Он лежал на спине, это можно было утверждать однозначно.

Последнее, что он помнил, был «Орк о`Бой», таранящий чудилу и вожака. Потом дела пошли странно: вместо того, чтобы раздавить орков, баивой вагон как-то сломался. Грубые руки подняли его на ноги, и он обнаружил себя лицом к лицу с двумя орками, которые должны были умереть. Позади них «Орк о`Бой» лежал неузнаваемой кучей покореженного металла.

Чудила фыркнул и криво ухмыльнулся, в его глазах танцевали зеленые огоньки, кончики волос приподнялись на татуированной и покрытой глифами голове.

— Я ж грил тебе, что смогу, — сказал он верзиле-вожаку. Кроворож немедленно понял, что он знает только одного орка, который поверил бы словам чудилы и встал на пути баивого вагона.

— Скарблиц, — сказал он.

Вожак нагнулся, его броня зашипела и засвистела, испустив дымное облако. Валы и шестерни хрустнули, поршни зарычали, когда огромные когти на руке раскрылись и сомкнулись вновь. Ожерелье из когтей и жубов, некоторые еще покрыты кровавой слюной тех, у кого они были вырваны, украшало его шею.

Скарблиц был самым крупным орком, которого Разбейбошк когда-либо видел. Больше Злобнокулака Жуболома, даже больше Краснопушка Ножезвяка. Почти такой же большой, как Смертобанка.

— Ты ж один из парней Краснопушка? — прорычал вожак.

Кроворож разомкнул израненную челюсть:

— Да, и чо?

Скарблиц подцепил его за челюсть своим когтем, поднимая вверх. Одетые в ботинки ноги орка повисли в двух метрах над землей.

— Эта мая планета, ни так ли? — произнес вожак, ухмыльнувшись железнозубой мордой. — Краснопушк заключил са мной сделку, будет жаль, если мне придется его замачить?

Кроворож попытался пожать плечами, но это было сложно, поскольку он болтался, как рыба на крючке.

— Ножезвяк знает, шо вы добазарились, Скарблиц, — сказал зеленокожий. — И он даже не пытался тя кинуть.

— Думаю он те гонит, — влез чудила. — Я чую это в его мыслях так же, как чую запах дерьма.

Скарблиц скривился, вытянув еще больше железных когтей.

— Газзагуг прав? Ты врешь мне, флибузтьер?

Кроворож хотел соврать вновь, пока не встретился глазами с обжигающим взглядом чудилы. Этот психический огонь проник внутрь его черепа, разметав остатки сознания, которые у него были, с жестокостью, которую он даже не мог предположить у чудилы.

Соврать было смерти подобно.

— Ну? Ты гонишь мне? — спросил вожак.

— Немного, да, — ответил Кроворож.

Скарблиц указал могучей ручищей на кратер, который теперь принадлежал его парням.

— Так вы хотели захапать всю эту добычу для Краснопушка, а?

Разбейбошк попытался кивнуть, но только загнал коготь вожака глубже в свою челюсть.

— Ага, хапнуть и заныкать и все на этом, — пробормотал орк, — но этого больше не случится, Моркай клянусь!

Скарблиц сбросил его на землю, и тот рухнул безмолвной грудой под ноги возвышающемуся вожаку.

— Канешн не случится больше, — рыкнул огромный орк, подавшись назад. — Ты пойдешь к этой лживой куче сквигова дерьма и скажешь ему, шо если мне еще хоть раз покажется, шо он меня обманывает, я приду к тем руинам, которые вы зовете хатой, и вобью их в землю так глубоко, шо там ни хрена не останется даже на один жуб. Ты понял?

На этот раз Кроворож кивнул.

— Ты не могешь его так отпустить, — заявил Газзагуг с маниакальной вспышкой в горящих зеленых глазах.

— Как «так»?

— Если пошлешь его до хаты одним куском, Краснопушк помозгует, шо ты размяк.

Разбейбошк закачал головой:

— Не-не-не-не, я скажу Ножезвяку, шо ты сама смерть, крутейший, самый охеренный орк, который, вообще, есть!

— Да, но как он об этом узнает? — спросил чудила.

— Чудила прав, — кивнул Скарблиц. — Пойдешь до хаты с хорошей раной, так Краснопушк хоть узнает, шо ты пытался драться. А то ищо подумает, шо ты сдался, так?

— Так, — согласился Кроворож еще до того, как понял, что вожак имел в виду. Он не успел даже запротестовать, как огромный орк склонился и отрубил правую руку флибузтьера у локтя легким движением силовой клешни.

Разбейбошк заорал от боли, с ужасом взирая на вырывающуюся из культи кровь. Болело, Горк видит, болело сильно, но не так, как могло бы. Теперь, хотя бы, он получит тот вращающийся клинок с крюком, который док ЗогШ`ей давно собирается приклепать к флибузтьеру.

Он сжал рану рукой.

— Да, я тя понял.

Грэм Макнилл Хы азначаит места

"Оно точно не должно летать".

Это была первая мысль капитана Саймона.

"Оно идет прямо на нас", стала второй.

Команда «Велизария Индомитуса» спешила осуществить его приказы, отводя энергию на маневровые ускорители и передние пустотные щиты. Но пользы от этого было мало. Тревожные сирены эхом расходились из обитого деревянными панелями мостика с высокими сводами, более подходящего для вестибюля аристократа, нежели для космического корабля.

Это было справедливо для всех судов, принадлежащих великим Домам Навигаторов Навис Нобилитэ. Многие вещи судили по внешнему виду, и столкновение с чем-то недостойным выглядело бы слабостью, обусловленной нищетой.

Главный обзорный экран был отделен бархатными занавесками и обращен к обширному просцениуму на манер терранской сцены в Театрика Империалис. Саймон всегда любил его великолепие, но вид судна, мчащегося навстречу им со стороны Вейлосского поля астероидов, было гротескным и неподобающим подобной роскоши.

"Оно точно не должно летать".

Мысль снова вернулась к Саймону, пока он наблюдал за своей гибелью.

Колоссальных размеров скиталец-развалюха зеленокожих, ассиметричный и скроенный из остатков космического мусора и найденных обломков. Монстр пустоты, чьи ржавые металлические пластины были соединены вместе посредством силы воли так же, как и грубо сваренными швами, переплетенными узлами кабелей и десятками тысяч вбитых заклепок.

Его нос украшала широченная челюсть с зазубренными железными зубами, сотни метров в высоту каждый и облепленные бесформенными массами, словно плотью поглощенных жертв. Огромные орудия, крюки и множество каверн покрывали его раздутый корпус, а примитивные знаки покрывали его обшивку как боевой окрас.

Злобно смотрящие черепа и челюсти с кучей клыков.

— Император хранит нас, — пробормотал Саймон. — Это «Месть Краснапушка»

* * *

— Ну чё, гатовы? — проревел кап’тан Круташтурм Краснапушк сквозь раскатистый звук работающей техники Шкрулбойзов, заполонившей похожий на пещеру ангар. Его гигантский молот был занесен над спуском катапульты.

— Мы уже радились гатовыми, кап’тан! — заорал Драбила внутри железной оболочки неуклюжего и бочкообразного смертадреда, возвышающегося над Круташтурмом. Коренастые ноги шагателя скрежетали и пропускали смазку, а четыре механизированные боевые конечности несли на себе ракеты, клинки и потрескивающие силовые когти. Две из этих «рук» держали чудовищных размеров металлический крюк.

— Та’да наваляем им! — рявкнул кап’тан, описав молотом сокрушительную дугу. Боек ударил по рычагу катапульты, и лязгающая военная машина прогнула палубу, когда ее длинное напружиненное плечо выбросило смертадреда из «Мести».

За ним тут же последовал беспорядочный грохот искореженного металла: остальные метательные орудия, подпрыгнув, швыряли свой груз вперед. Кап’тан Круташтурм Краснапушк ворчал от удовольствия, наблюдая запуск из ангара целых ватаг смертадредов в сторону хрупко выглядящего судна впереди.

Сотни парней в красно-черной расцветке Краснапушка хватались за цепи из тонких металлических звеньев, прикрепленных к крюкам смертадредов. Каждый из них носил несуразный комбинезон грязно-оранжевого цвета со встроенным в него шарообразным шлемом из заляпанного стекла. Широкие топоры, шипастые кувалды, стрелялы и моторизованные тесаки были заброшены на плечи.

Цепи туго натянулись и в результате потянули за собой парней не ранее, чем стартовали смертадреды. Орки рычали и радовались, пролетая в космосе навстречу кораблю и размахивая оружием в предвкушении предстоящей битвы.

Сам Круташтурм был чудовищным толстокожим орком со сверхразвитой мускулатурой и черепом, похожим на валун. Часть лица отсутствовала, замененная металлической маской с железной челюстью и встроенным глазным имплантом. Один клык отличался желтизной, а другой напоминал ржавый мясницкий крюк, пронзавший толстую нижнюю губу.

Как и его парни, перед выходом в космос Краснапушк надел примитивный шлем, некогда бывший навесом кабины летуна ‘юдишек. Он не беспокоился насчет скафандра, предпочитая выставить напоказ залихвацкий кап’танский мундир и лоскутные брюки различных цветов.

Одна из его ног заканчивалась на уровне колена, а протез был стальным сердечником древка знамени ‘юдей с ногой из изогнутого орла. Цепной абордажный клинок висел на поясе вместе с роторной взрывалой, полностью заряженной для особой пальбы.

— Вы ж не забудите пра скафан’р, кап’тан? — сказал Витиран, его гаденький гретчин-раб, а по совместительству — подручный-на-побегушках.

— Не, м’ня мароз не калышит, — ответил Краснапушк. — Все маё давно сдохло.

Витиран кивнул и добавил:

— Точняк, кап’тан.

— Я тебе рассказывал, как меня завалили, Витирашка?

— Не, кап’тан, — тот закатил глаза.

Гретчину в очередной раз пришлось выслушать историю о том, как Краснапушк занял место военного вождя, устранив его взрывом техники Шкрулбойзов.

Круташтурм однажды был лидером Крававаго Вааагх, пока подлый смутьян не решил сразиться с ним, обрушив на его голову громовой молот. Потихоньку очнувшись, Краснапушк действительно считал себя мертвым. Ни один уважающий себя противник не оставит врага в живых. Тем более, чтобы он мог подняться и прокрасться в свой бывший лагерь, полностью разрушив уверенность в смертельном исходе.

Шкрулбойзы снова и снова прогревали движки, и немногие могли дождаться приказа. Колеса выплевывали из-под себя песок, когда они рванули прочь из многокамерного ангара вслед за парнями. Их красные машины описали дугу в космическом пространстве, целые ватаги парней держались на их стороне.

— Парни Шкрулбойзов стремились сюды, шоб давить челавекав, — заметил Витиран.

— Ани б пришли, даже есле карабля не была, — хмыкнул Краснапушк.

— И то правда, — согласился гретчин, видя, как кап’тан схватил конец быстро разматывающейся цепи, примотанной к смертадреду Драбилы.

— Валите их, Шкрулбойзы! — заорал Краснапушк.

Словно гонщики на старте, оставшийся транспорт парней пробуксовался на месте и с ревом покинул ангар. Некоторые были предназначены для использования в космосе — или, на худой конец, в воздухе — но большинство представляли собой просто огромный мотор на колесах, на котором они надеялись попасть на человеческий корабль. Иногда части из них удавалось проскочить сквозь пробоины, оставляемые смертадредами.

— Увидимся на той старане! — захохотал Краснапушк, пока его цепь не натянулась струной и сорвала кап’тана прочь с корабля.

* * *

Истобал крепко схватился за переборку, когда колоссальный удар от столкновения двух кораблей отразился по всему корпусу «Индомитуса». Он даже затмил звуки битвы, пронзавшие его конструкции. Вокс-уловители, встроенные в кости черепа, передавали внутрикорабельную связь, которую было ужасно слушать.

Боевая техника зеленокожих, запущенная в космос, отрезала им путь внутри корабля, и орды чужацких воинов хлынули в прорехи на длиннющих цепях. Орочьи транспорты с шумом вылетали из громадины и врезались в судно, прикрепляясь к корпусу с помощью больших магнитов перед тем, как прорваться внутрь.

Эти цепи сцепили вместе два корабля, и теперь выхода не оставалось. Несмолкающие переговоры по воксу между солдатами на борту подтверждали одно и то же — кишащие орды атакующих орков, убивающих и грабящих все, что им попадалось на глаза. Истобал сел, плотно прижав колени к груди и раскачиваясь взад-вперед на роскошной кровати.

— Зеленокожие на борту «Индомитуса», грядет резня, — сказал он, готовый заплакать. — Зачем Саймон настолько приблизился к Вейлосскому поясу? Он же знал, что у зеленожих тут базы.

— Это был преднамеренный риск, — произнес Бакуда, быстро вооружившись набором из широкоствольных пистолетов, прочных клинков и гранат из лакированного шкафчика с припасами.

Бакуда был телохранителем Истобала, покрытый шрамами ветеран Милитарум Темпестус. Единственный выживший после штурма зеленокожими аванпоста Дома Велизарий на Армагеддоне. Он оставил на память зубы убитого в тот день военачальника, надевая их на шею, словно ужасный трофей.

— Дому Велизарий хватает рисков и без Саймона, — проворчал Истобал, обозленный на упертый нрав капитана. Он поправил украшенную драгоценными камнями повязку вокруг третьего глаза во лбу: — От него требовалось доставить ценности моей семьи и Хартию на Терру в целости и сохранности.

— «Индомитус» быстроходен, и шансы на непосредственное столкновение с орочьим скитальцем-развалюхой были низкими.

— Похоже, не такие уж и низкие, — огрызнулся Истобал, вытирая руками лицо, ставшие мокрыми от слез и соплей. Он протер их шелковым одеялом и сделал глубокий успокаивающий вздох.

— Я — навигатор Дома Велизарий, — сказал он, вставая с кровати. — Подобная трусость ниже моего достоинства.

Но истории, что он слышал о зеленокожих…

— Дай мне оружие, — заявил навигатор, зашагав в сторону, где Бакуда хранил достаточно амуниции для уничтожения средненаселенного района улья. — Что-нибудь побольше, чтобы убить зеленокожего наверняка…

— Не пойдет, — ответил Бакуда.

— Ты отказываешься повиноваться? — взвизгнул Истобал. — Забыл свое место?

— Вы неподготовлены, сэр, и не годитесь прикрывать мою спину.

— Мне нужно оружие, — настаивал тот. — Если зеленокожий пройдет мимо вас…

— Это случится только в случае, если я погибну, а если я покойник — вы тоже покойник. С пушкой или без.

Истобал был готов воспротивиться, когда Бакуда положил ему руку на плечо. Очевидное нарушение протокола и проявление фамильярности, но, учитывая обстоятельства, навигатор спустил все на тормоза.

— Вы проявили благородство, пожелав сражаться, но лишь будете отвлекать меня, а в бою это грозит смертью.

Телохранитель сопроводил навигатора в уборную, где находилось золото и оуслитовый сундук, свидетели их побега с Арконы.

Одна из секторальных Хартий Дома Велизарий, документ неисчислимой ценности, покоилась внутри него. Подписанная Великим Лордом Ксавьером Велизарием в далеком прошлом, она наделяла Дом Навигаторов исключительными, всеобъемлющими и бессрочными правами на собственное ремесло. Легенды Дома гласили, что сама длань Императора касалась ее в начале Великого Крестового Похода.

С началом вторжения тиранидов и участившихся войн, вовлекавших многие системы, старейшины Дома избрали тактику отзыва всего персонала с Арконы. Истобал и «Индомитус» были готовы направиться к Терре, а сейчас это…

— Вы хранитель Хартии Велизарий, — сказал Бакуда. — Держитесь позади и двигайтесь вместе со мной — так мы достигнем спасательных капсул. Здесь вы не погибнете, этого я не допущу. Понимаете?

Истобал кивнул, уверенность его телохранителя придала ему сил.

— А где же Волчьи Клинки? — спросил он во время того, как Бакуда открыл дверь, ведущую к коридорам выше. — Разве они не должны быть также и здесь?

— А где, по-вашему, они находятся? — ответил тот. — В самом что ни на есть кровавом пекле.

* * *

Годрик Уидоусен пел, убивая орков-абордажников. Этой вдохновляющей песне его научил Разящая Рука во время своих редких пробуждений в сумрачных залах глубоко под Клыком. И улыбку собственного топора он утопил в кишках вопящего от боли зеленокожего.

Полностью выдернув оружие, космодесантник заставил тело орка выгнуться, разорванное на части лезвием, впившимся глубоко аж до самого позвоночника. Годрик скривился от смрада крови, покрывающей клинок. Созданный среди льдов Фенриса под мрачным взглядом сильнейших штормов, обрушивавшихся на Клык веками, это было очаровывающее творение с лезвием, излучавшим хлад.

— Слишком прекрасное, чтобы пачкать орочьей кровью! — прорычал он.

— Нет такого оружия, не желающего ею пировать, — ответил Элфан Смертельный Удар, плечом врезавшись в зеленокожего зверя и вонзая свой сверкающий молниями меч кверху, под стянутый ремнями нагрудник.

Два Космических Волка шагнули назад и выстрелили из болт-пистолетов вниз по коридору. Полдюжины орочьих черепов взорвались под разрывным обстрелом. Множество других двинулись вперед к разрушенной перегородке, и мясорубка снова началась.

— Думаешь, нам надо вернуться к Истобалу? — спросил Годрик.

— Когда здесь необходимо устроить бойню? — рыкнул Элфан, ударяя шлемом по морде зеленокожего. Клыки растрескались, и кровь забрызгала лицевой щиток. — Волчьи Клинки присягнули Дому Велизария, и что сохранит маленькую милую шкурку Истобала на своем месте, как не возможность перебить зеленокожих до того, как они доберутся до навигатора?

— Не поспоришь, — согласился Годрик, обрушивая сверху топор на орка и разрубая его от шеи до паха.

— Кроме того, Бакуда всегда с ним.

— Ага, он довольно-таки неплох.

— Для простого смертного, — произнес Годрик.

— Для простого смертного, — повторил Элфан.

* * *

Бакуда застрелил орка попаданием сквозь глазницу, другого — в сердце. Третьему он перерезал глотку с помощью широколезвийного ножа, на что потребовалось три удара перед тем, как тот скончался. Затем метнул гранату и нырнул под защиту выступающей подпорки, прикрывая своим телом Истобала Велизария.

Взрыв заполнил сходной путь осколками, уложив еще двоих орков. Даже когда его отголоски стихли, Бакуда оглянулся по сторонам, выискивая цели. Один орк был еще жив и получил крупнокалиберную пулю сквозь зияющую рану в черепе.

— Идём, — сказал он, придерживая Истобала позади.

— Ты убил их всех, — произнес его подопечный. — Так быстро.

— Вы платите за это.

Он спустился по двойному коридору, целясь из оружия слева направо. Трудно прицелиться в отдельную угрозу. Звуки битвы поступали отовсюду. Однозначно впереди будет больше зеленокожих. Они прошли перекресток и минули участки жестоких боев, где трупы орков были настолько обезображены, будто бы их пропустили сквозь молотилку.

Мертвые люди усеивали землю, и Бакуда слышал хныканье Истобала, испугавшегося от вида изуродованных останков. Орки не убивали хирургически точно, их вооружение сделано, чтобы наносить как можно больше тяжкого урона.

Вокс докладывал о расположении орков вдоль краев правого борта, но они отрезали часть связующих проходов. Солдаты были оттеснены к позициям у левого борта. Три верхние палубы, где изначально прорвались зеленокожие, уже пали. Совсем скоро закончится битва и начнется бойня.

И все из-за старинного куска бумаги.

Абсурдность ситуации не укрылась от Бакуды, но, глупо или нет, он присягнул пожизненно служить Велизарию. Это были священные узы, и быть ему проклятым, ежели от них отречься, даже если сам Истобал просто бесхребетный испорченный ублюдок.

Они двинулись вперед, и Бакуда взял оружие на изготовку, когда сквозь тенистую дымку перед ним замаячило нечто огромное. Он выстрелил единожды, прежде чем его руку выбили в сторону.

— Эй, там! Смотри куда целишься! — послышался резкий, с сильным акцентом голос, который мог принадлежать только сынам Фенриса. — Ты мне краску на доспехе оцарапал.

— Кому-то не хватает обучения стрельбе, — добавил Элфан Смертельный Удар, проходя мимо телохранителя навигатора и становясь позади Истобала.

— Смертные, — сказал Годрик Уидоусен. — Чего ты ожидал?

— Где, во имя Императора, вы двое были? — потребовал объяснений Истобал. — Волчьи Клинки поклялись защищать наследников Дома Велизарий!

Двое Астартес зашлись хохотом, звук которого явно не соответствовал этому гибельному месту.

— А чем, по-вашему, мы здесь занимались? — оскалился Уидоусен.

— Думаете, что смогли бы пройти так далеко без нашей помощи по зачистке пути? — добавил Смертельный Удар.

* * *

Кап’тан Краснапушк размахнулся молотом, превратив кучку людей в кровавое месиво. Он с хрюканьем загоготал и прошел через оставшиеся обломки, топча все на своем пути. Орка раздражала неспособность ‘юдишек оказать ему достаточное сопротивление, но он нутром чуял, что впереди его ожидает богатая добыча.

Его парни безбашенно неслись по стесненным коридорам корабля, их вопли и пронзительные крики говорили о том, что те напоролись на знатный бой. Кап’тан должен был убедиться, что его ребята получат вдоволь врагов для борьбы. Большая драка — сильнее парни, а когда ее мало, они обратят свой взгляд на тебя.

Из-за подобной ошибки Круташтурма однажды убили, отправив на отдых вместо поиска новых противников. И допускать ее снова он не намерен.

Орк остановился, почуяв нечто необычное. Даже окружающий запах пролитой крови и кишок не мог это скрыть.

— Шо такое, босс? — спросил один из парней, кровь текла по его клыкам и запекалась на оружии.

— Ба’шое мясцо, — прорычал тот.

* * *

Два Волчьих Клинка прокладывали путь, разговаривая на гортанном языке, звучавшем не лучше рычания, услышанного Истобалом от орков. Он задыхался, непривыкший к такому физическому напряжению, вдобавок сундук обрывал руки.

— Сколько нам еще? — прохрипел он.

— Две палубы, — отозвался Бакуда.

— Я так больше не смогу, — взмолился Истобал, прислоняясь к переборке, горячей на ощупь.

— Выбора нет, сэр.

— Неси эту штуковину вместо меня, — тот протянул телохранителю сундук.

— Я же не смогу сражаться!

— А я не смогу двигаться с такой ношей!

— Что за… — произнес Годрик Уидоусен. — Что происходит? Не время для передышки, нам нужно идти!

— Орки почти дышат в спину, — сказал Смертельный Удар. — Мы бы с радостью их убили, но клятва сохранить вашу жизнь важнее.

— Как неудобно получилось, — съязвил Истобал.

— Точно, — согласился Уидоусен.

— Зеленокожие! — Элфан развернулся и поднял меч.

— Где? — спросил Бакуда.

— Везде, — ответил Годрик.

Переборка позади Космического Волка разлетелась, когда вращающееся циркулярное лезвие разодрало ее. Уидоусен едва ли успел повернуться, как ревущий зазубренный клинок рассек его от грудины до позвоночника. Зашкаливающее количество крови забрызгало весь проход, пока падали разрезанные останки.

Истобал истошно завопил, будучи полностью ею облитым. Он отбросил сундук, в ужасе вытирая липкую массу, покрывавшую его с ног до головы, и увидел продолжение сквозь пелену приклеившегося красного месива.

Клацающая груда металла и ржавчины ввалилась в коридор. Массивные механизированные манипуляторы схватили Смертельного Удара и начали рвать броню огромными когтями.

Волчий Клинок надрубил мечом шипящие трубки питания на «руке», высвободившись из хватки смертадреда. Тот начал палить, разнося на куски силовой доспех с урчащими взрывами выстрелов, которые наполнили проход удушливой мутью черного как смола дыма. Элфан зарычал и выстрелил в ответ. Его заряды отлетали от брони шагателя.

Зеленокожие захватывали проем позади смертадреда, и Бакуда снимал их, одного за другим. Жажда крови у орков была первобытно-лютой, и те не беспокоились о потерях — они лишь возносили ее на новый уровень жестокости.

Смертельный Удар рубанул клинком по скрипящим и свистящим пневмоприводам колена смертадреда, и накренившаяся махина опрокинулась набок, разбрызгивая потоки вонючей смазки. Он перепрыгнул через него, и Истобал заметил несколько гранат, вклинившихся в дублирующие пластины ржавой брони шагателя. Бакуда развернулся и бросился на навигатора, сбивая того на пол, когда взрывчатка сдетонировала.

Звук был оглушительным, и Велизарий закричал, когда нечто острое впилось в его ногу. Бакуда придавил его весом своего тела.

— Проклятье, отцепись от меня! — завопил он, но телохранитель не шевелился. Навигатор выскользнул из-под него и увидел причину.

Спасая жизнь Истобала, Бакуда пожертвовал собственной. Спина мужчины превратилась в ужасное кровавое месиво из разорванного мяса. Бруски заостренного металла торчали из тела, словно гротескные шипы, и блеск белесой кости был отчетливо виден через перемешанную массу распоротой плоти.

Истобал зарыдал и отпихнул прочь труп телохранителя. Он пополз на коленях подальше отсюда, чтобы наткнуться на следующую за ним группу зеленокожих.

За их головами показалась нескладная и нелепая фигура, внешне выглядевшая как животное из зверинца, разодетое в тряпки для потехи зевак. Буйство цветов на брюках и длинная накидка были бы смешны, если бы они не были покрыты спекшейся кровью, как и испачканный ею боевой молот. Лицо монстра было металлической маской, а еще он носил архаичную треуголку, искажавшую и без того звериную внешность.

— Этат кажыцца важнай шишкай, — произнесло существо, умножив ужас Истобала в сотни раз от мерзкого осознания наличия рудиментарного разума у этой твари. — Думаю, он сгадицца как дамашнее жывотнае.

Истобал упал на колени и закрыл глаза:

— Во имя благословленного Императора, защити меня от…

Тяжелый кулак обрушился на лицо, и молитва закончилась прежде, чем вообще началась.

* * *

Краснапушк разочарованно выдохнул, топая вверх и вниз по коридору.

— Я был точна уверин, шо пачуял… — он остановился и поднял руку, бровь трепыхалась во время счета, — дваих.

— Не знаю, кап’тан, — пожал плечами Витиран. — Я смог разглидеть ток аднаго из ба’ших челавекав. Учти, шо он из двух палавинак, еси эт паможет…

Краснапушк залепил подзатыльник гретчину:

— Ни умничай, Витирашка, тибе ниидёт.

— Звиняй, босс.

Круташтурм уже вытащил зубы у мертвого ‘юдишки в шкурах животных и тяжелой броне. У воина был топор с блестящим лезвием, но для орка оно было слишком маленьким и хрупким, разбившись о стену при первом замахе. Другого "волчонка" нигде не было видно, но его зубы были нужны зеленокожему больше всего.

‘Юдишка, способный завалить смертадреда? Тогда его клыки должны быть хорошими и острыми. Хнычущего и мокрого от выделений тощего коротышку уже сковали. Он будет хорошей игрушкой, пока не надоест Круташтурму, и тот вышвырнет его к Витирану.

Корабль стал его собственностью, и он уже слышал болтовню парней Шкрулбойзов о трюмах, ломящихся от золота, драгоценных статуй и иной добычи. Это был трофейное судно, ожидавшее грабежа.

— Хароший улов, кап’тан, — сказал Витиран, читая выражение его лица.

— Ага, — согласился Краснапушк, почесав лицо наконечником крюка на руке. — Хабар ба’шой — бери братвой.

— Дажы слишкам, — позволил себе высказаться гретчин.

— Шо ты там ляпнул?

— На «Мести» все эта можыт не паместицца, — сказал тот. — Мы ж и так набиты пад завязку посли прошлых набегав.

— И эта нибросим, — предупредил Краснапушк.

— Каэшна нибросим! — заверещал Витиран. — Я имел в виду, ну тип, шо нада заныкать дабро де-то.

— Заныкать?

— Ага, в надёжнам месте и вернуцца за ним пазжей.

Краснапушк кивнул. Идея толковая, но принадлежала Витирану, а значит — тот мог покуситься на добычу. Неправильно позволять маленькому дерьмецу толкать идеи в обход его собственных.

— Кароч, заныкаем, — провозгласил он. — Вазьмем на планету, аткуда пришли ‘юдишки, и там спрячим. А патом вирнемся и выкапаим, када буит места.

— Атличная идея, босс, — согласился Витиран.

— А как мы запомним, де его палажыли? — задал вопрос Краснапушк.

Гретчину потребовалось немного времени, прежде чем его хитрые маленькие глазки загорелись, и он побежал по коридору, где лежала поломанная блестящая коробочка. Ее содержимое вывалилось на скользкую от крови палубу.

— Во! — воскликнул Витиран, держа в руках старо выглядящий кусок пергамента с кучей ‘юдишкиной писанины и ярко-красным крестиком сверху. — Сделаим карту, а места атметим крестикам, так?

Уильям Кинг Гризнак на переправе

Гризнак высунул голову из-за склона оврага. Болтерный снаряд просвистел мимо его щеки, но он его проигнорировал и продолжил изучать местность. Да, переправа через ту кислотную реку была на месте, равно как и 'юдишки в красных доспехах.

Очередная пуля срикошетила от земли впереди от него и прожужжала над шлемом орка. Гризнак спрыгнул обратно в лощину и презрительно взглянул на своих поникших парней — там толпилось более дюжины рослых байцов из клана Гофф, а вместе с ними — и несколько дюжин гретчинов. Гризнак не был точно уверен, сколько их — до стольки он считал не умел.

— Гоффами сибя кличите? — максимально саркастичным тоном задал вопрос орк.

— Не, босс, мы гретчинами завёмси, — ответил гретчин по имени Жучара. Гризнак сгреб мелкого зеленокожего за длинное остроконечное ухо. Гретчин завизжал и стремительно побежал вглубь оврага, пытаясь убраться подальше. Гризнак наподдал по гузну Жучары подбитым гвоздями сапогом, дабы ускорить процесс.

— Я ни к тибе обращался, — прорычал он. — А перетирал с парнями.

Остальные гретчины крепче перехватили автоганы и облегченно заерзали на своих местах. Давным-давно они на собственном горьком опыте уяснили, что бывает, ежели разозлить главаря Гоффов.

Гризнак снова обратил рассерженный взор его красных глаз на Гоффов. Если бы ватага огромных дюжих зеленокожих байцов, вооруженных топорами и болт-пистолетами, могли выглядеть оробело, тогда так все и было. Те настолько пристально изучали стальные носки своих сапог, словно надеялись найти жирного сквига прямо под подошвой.

Ряды рогатых шлемов, вытаращившихся на него, напомнили Гризнаку круг лунных быков, которых он однажды видел на охоте на Джагге. Те также становились кольцом и выставляли вперед свои рога навстречу любой угрозе. Именно тогда они представляли наибольшую опасность. К счастью, то же самое могло относиться и к его парням.

Скорее всего, эта мысль была знамением от Горка и Морка, подумал Гризнак. Быть может, Вааагх! Газкулла снова обретет милость двух братьев-богов. Это было ожидаемо после ее недавнего отсутствия. Может, удача повернется к ним лицом. Боги знали — они в ней нуждаются.

— Гоффами сибя кличите? — гневно спросил Гризнак. — Я видал сквигав покрепче вашаго.

— Это ничесна, босс, — решил ответить Хрюнд. — 'Юдишки на масту крутыя. Агромныя. В красной бране.

— Тады ясна, чо ани такия шустрыя, босс, — встрял Маздек. — Все 'нают, шо чуток краснай краски — и всё гоняит скарее.

— Мы тока вернулись, шоб малесь аддышатца, — добавил Хрюнд.

— Ага, мы аж запарилися, — Маздек нарочито зевнул.

— Пасть завали! — заорал Гризнак. — Нихачу слышать никаких атгаворак! Вы нивзяли переправу — эта фсе, шо я 'наю. Вы даже нисмагли отобрать мост у кучки ванючих 'юдишек! Може, кишка у вас тонка?

Он с досадой покачал головой.

— И вы завёти сибя Гоффами. Низнаю. Как па мне, так вы проста шайка паршивых гретчинав.

— Ничесна, босс. Никакие мы ни гретчины. Просто малька опешили, тока и фсего, — сказал Хрюнд.

— Ага, опешили, — согласился Маздек. — Ат таго, шо те начали па нам палить.

Хрюнд метнул взгляд на собрата-Гоффа: все шло как по маслу до тех пор, пока Маздек на раскрыл свою пасть.

Гризнак стискивал кулак в нетерпении. Он мог расслышать вдалеке рев баивого багги, несущегося на передовую. Даже с такого расстояния доносилась кричалка его пассажиров " эта-мы-идем, эта-мы-идем", разносившаяся эхом по пескам. Воодушевившись ею, некоторые орки палили из болтеров в воздух. Всего лишь на миг, Гризнаку захотелось побыть рядом с ними.

Он не этого ожидал, когда мощь Вааагх! наполнила его, и он встал вместе со своими парнями под знамя Газкулла Траки, великого военачальника. Он предвкушал горы добычи и знатную битву. Он не ожидал как упорного сопротивления защитников, так и ужасающих потерь с обеих сторон.

Гризнак не думал о смерти — он был орком. Его не пугала бессмысленная трата своей жизни — он был к ней готов. Он жил ради битвы. Драться — вот смысл его жизни. А гибель являлась частью сражения, все это понимали — от юного дикого байца до дряхлого старшака. Каждый орк относился к смерти так же, как и к возможности расшибиться на багги. Словно это случалось с кем-то другим. А если произошло с тобой — что с того? Ведь душа отправится к Горку и Морку, дабы затем те изрыгнули ее в другое тело, чтобы ты продолжил воевать.

Нет, не смерти он опасался. Все дело в том, что орк постепенно становился одиноким. Все его закадычные собутыльники уже скончались. Зогу Отгрызу-нос вышибли мозги болтерным снарядом в битве за Хельсрич во время ужасной рукопашной схватки в окрестностях портовых кранов. Это поразило Гризнака, считавшего черепушку Зога достаточно крепкой, чтобы остановить пулю. А Горку было ведомо — мозгов у того кот наплакал.

Стрилялу переехал один из тех больших танков 'юдишек, когда тот пытался забраться по тракам, чтобы забросить гранату в орудийную башню. Вид его раздавленного в лепешку тела со следами гусеничных звеньев вдоль туловища был более чем будоражащим, даже для такого тертого калача, как Гризнак.

Тихозлоб пал в ближнем бою с Мужественными всадниками. Взрывающийся наконечник копья превратил его в груду мяса. Кто ж знал, что те 'юдишки будут рассекать по раскаленным дюнам на своих лошадях? Кто ж знал, что животные выживут в пустошах из пепла и застывшей лавы? Невыносимый жар, по идее, должен был их убить, но нет. Вероятно, они приспособились в результате какой-то мутации. Гризнака интересовало, каковы эти лошадки на вкус. Он долгое время придерживался мнения, что кони годны исключительно как жрачка.

Манурк погиб у стен Гадеса в сражении с самим Ярриком, стариком с дурным глазом. Гризнак вздрогнул — поговаривали, будто Яррик мог прикончить орка одним лишь взглядом. Если все было взаправду, то орка это не удивляло — на войне творилось много чертовщины. А здешний мир был чудовищным.

Целые ватаги байцов сгинули в бурях. Реки едких химикалий разъедали орков до костей. Именно поэтому переправа была настолько важной. Ее необходимо было взять, чтобы орки, в случае провала, могли дать драпака.

А Гризнаку не нравилась думать об отступлении: подразумевалось, если дела будут совсем плохи, то понадобится отвести войска и перегруппироваться, чтобы сразиться в другой раз. Подобное не должно происходить во время Вааагх! такая память была заложена в каждую клетку его организма. Вааагх! — это триумф, когда орды зеленокожих и гретчинов давили в кашу своих врагов и порабощали миры. Газкуллов Вааагх! в частности, не должен потерпеть неудачу, так как Газкулл Трака был величайшим из орочьих военачальников, когда-либо живших на свете.

В то же время, нечто подсказывало Гризнаку, что сейчас все шло именно к тому. Непонятным образом этот бескрайний пустынный мир побеждал их. Тянущиеся ввысь города-улья перестали с легкостью сдаваться наступающим ордам. Людские армии прекратили ломать строй и сбегать пред лицом беспощадной зеленой волны. К ним начали поступать подкрепления извне. Распроклятые космодесантники низвергались с орбиты и оборачивали ход событий не в пользу Вааагх! Фабрики городов-ульев поставили на поток производство танков, оружия и провизии для войск 'юдишек, в то время как оркам недоставало еды и патронов. Некогда раздробленные и деморализованные вооруженные силы людей реорганизовались и перегруппировались, перейдя в наступление на орков.

Гризнак имел низкое положение в иерархии Вааагх! но почему-то он все это понимал, и это терзало его мысли, равно как и мысли остальных орков. Зеленокожего не покидало дурное предчувствие, что его парни проигрывают — и подобная мысль выбешивала.

— Фтыкаем, значицца! — заорал он, и все взгляды обратились на него. — Мы вазьмём эту переправу. Как тока она акажыцца у нас, мы махнем чирез реку и угастим 'юдишек сапожком. На этат раз буит без проколов. Никаких атгаворак! Никаких "если"! Никаких "я очкую, босс"! Сиводня мы захватим мост и удержим его, и знаете, пачиму? Патамушта я павиду вас, а если хто-нить здрейфит — атведаит маиво тапара. Смекаете?

— Так точна, босс! — хором ответили орки и гретчины.

— Добре! Вы — часть Вааагх! Газкулла, и будите вести сибя саатветсно. А щас праверьти пушки и гатофьтесь гнать к пириправе. Гретчины абиспечат нам прикрывающий агонь, а вы, парни, зыркните, шоб тапары были заточены.

Гризнак осмотрел своих ребят. Те выглядели готовыми, как положено.

— Пагнали! — издал он клич.

Парни выскочили из лощины. Почти сразу же вокруг них засвистели болтерные снаряды — Гризнак и бровью не повел. Он рванул вперед, стреляя из болт-пистолета и понимая, что на этот раз мост будет ихним.

Некроны

Лори Голдинг Повелители Борзиса

К страшному неудовольствию тех, кто называл его своим владыкой, Турахин в первую очередь славился отнюдь не военной смекалкой, а тем, что любил регулярно устраивать пышные и грандиозные банкеты. Любой обитатель семнадцати планет анклава Бор мог только мечтать о том, чтобы побывать на одном из таких мероприятий.

Нарядные слуги подносили блюда, полные пряных фруктов и ароматных ломтиков запечённого мяса. Из кувшинов рекой текли вина Харапти. Перед тем как усадить за стол, дорогих гостей из числа лордов и различных делегатов со всего сектора умастили священными благовониями, а после стали развлекать техномагическими фокусами и восторженными декламациями древних сказаний, исполняемых в безупречной пентатонной гармонии трубадурами и менестрелями Турахина.

Со времён старых богов никому не доводилось познать такие пресыщенные удовольствия. Или, по крайней мере, так говорили. Немногие из присутствующих помнили ту пору, а те, кто ещё не забыл, были слишком обременены другими делами.

Амонтар — законный лорд и правитель мира Ксандерат — не сводил глаз с кубка, который стоял на столе перед Турахином. Сделанный из мерцающего кристалла сосуд ловил свет и преломлял его, создавая на поверхности вина сотни крошечных радужных полосок. В любом другом семействе такой предмет сервиза сочли бы за бесценное сокровище, но для владыки Борзиса это был всего-навсего один из тридцати пяти таких же кубков, которые он доставал, когда собирал свой царский двор, и, по-видимому, не придавал этому никакого значения.

— Хетмес, — с трона во главе громадного зала Турахин украдкой обратился к аристократу, что сидел напротив Амонтара. — Похоже, тебе хочется что-то сказать.

Высокопоставленный немесор Хетмес, одетый в военный мундир, ответил холодным взглядом. Остальные присутствующие нервно заёрзали на своих местах. Хотя конфронтация и ожидалась, они рассчитывали, что всё пройдёт совсем иначе. Как обычно, прямолинейному Хетмесу не доставало хитрости и проницательности, без которых было не обойтись при дворе.

— Мой повелитель, ваше гостеприимство просто поражает. И всё же мы полагаем, что сейчас не самое подходящее время для пиршеств и празднований. У нас есть дела важнее.

Хекирот — визирь и старший советник владыки, занимавший место по праву руку от него — стоя записал нарушение протокола на великолепный электронный пергамент.

— Великий и могучий Турахин, регент династии Магадха и правитель Борзиса, предоставляет слово немесору, обозначенному как Хетмес, покорителю тройной системы Феранду.

Без какого-либо особого интереса Турахин сорвал кубок со стола и неодобрительно уставился на него.

— И что же требует моего неотложного внимания, немесор?

Амонтар замер. Он видел, как владыка вяло болтает вином в бокале. Его внимание, определённо, уже рассеивалось.

Хетмес встал, и сплетённые из электрума чешуйки его плаща звонко лязгнули о стул.

— Вторжение нарушителей, повелитель. Самые мерзкие из существ угрожают нашим границам, причём, по всей вероятности, им содействуют кровавые ведьмы или чёртовы эльдар, а вы в это время ничего не предпринимаете.

Подняв и широко разведя руки, он показал своим скипетром в незримые небеса, заставляя тем самым трубадуров замолчать и прекратить болтовню гостей владыки. Хекирот продолжал записывать на свиток, пока Хетмес говорил.

— Предел Кург потерян. Ксайрек тоже. Эти невежественные выскочки зачищают наши древние владения, а вы смотрите, как династия Магадха остаётся в стороне и держит изоляцию. Как долго, вы думаете, это сможет продолжаться, прежде чем анклав Бор привлечёт внимание чужеродных захватчиков?

Турахин завертел головой.

— Чушь. Нелепица. Ты гоняешься за тенями, Хетмес. Великая война давно окончена, а эти малоразумные дикари не представляют для нас настоящей угрозы. Ведь они слишком ограниченные, чересчур узколобые. Копошатся там где-то на окраине царства, совершенно не понимая нашего непреходящего величия. С огромными армиями под нашим командованием Магадхе нечего их бояться.

Хетмес не спускал с него сердитого взгляда, но Турахин невозмутимо поднял кубок перед собой и вдохнул букет винного аромата.

— Я когда-нибудь рассказывал, — в который раз он завёл давно надоевшую всем историю, — о квадросултанах Обе? Поразительная культура, но, знаете, она была обречена на гибель с самого начала. Говорили, они якобы считали себя высшими существами и в десятках миров возводили монументы, демонстрирующие их неземную красоту…

«Пей же. Пей, старый ты болван». Амонтар почувствовал, что нетерпение берёт над ним вверх, и разжал пальцы, сжимавшие край стола, когда Турахин продолжил свою длинную речь. Лорд опасливо посмотрел на лич-стражей владыки, вдруг решив, что каким-то образом привлёк к себе их внимание. Он попытался позвать слугу, которого подкупил, но этот слабоумный только и знал, что тупо смотреть прямо перед собой с кувшином вина в холодных руках.

— Хватит! — закричал Хетмес, обнажая церемониальный пустотный клинок и вонзая его в полированную поверхность стола.

Остановившийся на полуслове Турахин уставился на него с выпученными глазами. Его преторианец-вершитель по имени Метзой вышел вперёд, держа руку на эфесе меча и уже успев оценить положение Хетмеса, возможных сообщников и вероятные пути побега.

Немесор казался совсем не взволнованным и сохранил вызывающий вид даже тогда, когда его сородичи стали осторожно удаляться от него.

— Вы слабы, мой повелитель. Вы не думаете ни о своём народе, ни о будущем своей династии. Вместо того чтобы заниматься делами, вы готовы пичкать нас дурацкими россказнями о вашей былой славе до тех пор, пока сами звёзды не остынут. Больше я этого не потерплю. — Он сорвал свой плащ и бросил сопровождающему слуге, а затем показал на владыку скипетром. — Я завоевал для вас анклав Бор, но, если вы не станете его защищать, я возьму его обратно.

Разгневанный Турахин швырнул свой кубок на мраморный пол, где тот разлетелся на осколки. Хекирот возвысил голос:

— Смелые слова, достопочтенный немесор. Что вы собираетесь делать?

Амонтар с каплей сожаления наблюдал, как отравленное вино стекает в трещины между каменными плитами. Похоже, формальный вызов власти, брошенный Хетмесом, только что лишил его возможности убить владыку самому. Неожиданное развитие событий, хотя и не сказать, что неприятное.

К тому же устранить немесора впоследствии будет даже проще.

Хетмес взял свою длинную боевую косу и стал обходить стол, направляясь к трону и расталкивая перед собой слуг и знатных гостей.

— Владыка Турахин, я считаю вас недостойным править Магадхой и анклавом Бор. А потому, согласно древнему кодексу битвы, я вызываю вас на личный бой. Пусть же справедливость восторжеств…

Он так и не закончил этой фразы.

В одно мгновение вершитель Метзой, стоявший до этого за Турахином, очутился позади Хетмеса с вытянутым мечом. Жизнь угасла в глазах немесора, и его отрезанная голова упала на пиршественный стол прямо на большое серебряное блюдо.

Эта символичность так понравилась Турахину, что он сложил руки и ликующе засмеялся, когда рухнуло тело Хетмеса.

— Превосходно, Метзой, просто превосходно! — прогоготал он. — Благодаря тебе, теперь мне не нужно испытывать неудобство и отбирать у него титул немесора. Какой приятный поворот событий. Я бы даже сказал — очень приятный.

Вершитель вложил клинок в ножны и коротко кивнул владыке.

Амонтар в ужасе смотрел на маску смерти немесора пред собой. Некоторые из делегатов вскочили из-за стола при виде этого зрелища.

Хекирот подал трубадурам сигнал вновь заиграть свои песни.

— Фортуна благоволит нашему благородному регенту! — торжествующе крикнул визирь. — Пусть же будет известно, что грязный предатель Хетмес отныне лишён всех своих титулов и званий, а его семейство обречено на внепространственное изгнание. Та же судьба ожидает любого, кто посмеет пойти против великого и могучего Турахина из династии Магадха.

После окончания пира, когда все факелы погасили, и зал снова погрузился в тишину, оставшиеся лорды Борзиса встретились в сумрачной галерее.

Улусех, самопровозглашённый Тиран Гира, затаился за статуей Иггра'ньи, бывшего божества-покровителя Борзиса. К'тан был изображён в классическом стиле — с символичными оковами, что удерживали под контролем его легендарную мощь.

— Подходящее же место ты выбрал, «тиран», — приближаясь, прошипел Амонтар. — Ты специально прячешься в тени Формирователя, тем самым показывая своё желание переделать этот мир по собственному желанию?

— Я не прячусь, — выпалил Улусех.

— Конечно-конечно. Ведь ты, без сомнения, не боишься охранников нашего великого владыки или этого упыря Метзоя. — Амонтар остановился рядом с ним и кинул быстрый взгляд в обе стороны коридора, чтобы убедиться, что за ним никто не следовал. — Хетмес был лёгкой добычей, но вот ты… они, разумеется, дважды подумают, прежде чем завалить тебя в назидание остальным.

Не успел Улусех что-либо ответить, как они вдвоём резко обернулись, услышав, как кто-то шикает на них.

— Совсем из ума выжили? Говорите тише, оба!

Будто фантом, из сумрака появился Гиксос, закутавшийся в просторные одежды, словно от холода. Он откинул капюшон, открывая сверкающую пластину доспехов, и помахал тонкими, как у скелета, пальцами, отпуская двух рабов-иномирян.

— Пока мы тут болтаем, лич-стража владыки прочёсывает коридоры…

— Ты притащил на нашу тайную встречу рабовладельца, Улусех? — усмехнулся Амонтар. — Знаю, у тебя очень мало союзников при дворе, но я и представить не мог, что ты падёшь так низко. — При этих словах он искоса посмотрел на Гиксоса, показывая ему своё презрение. — Приветствую, Гиксос Наварехский. Я бы подал руку, но, боюсь, потом вряд ли отмою её от той инопланетной вони, что преследует тебя.

— Успокойся, — раздражённо прорычал Улусех. — Ты сам знаешь, что Гиксос всегда был нашим союзником. Пусть его легионы невелики, но его прислужники могут ходить по тем тёмным закоулкам дворца, где нам запрещено. Таким полезным инструментом нельзя пренебрегать в нашем предприятии.

Амонтар внимательно посмотрел на двух жалких невольников, притаившихся в тусклом свете главной галереи, — тощих созданий с желтоватой кожей и тяжёлыми ошейниками.

— Мне они не нравятся. Разве можно быть уверенными, что эти тупые животные смогут сыграть хоть малейшую роль в нашем плане или что они не перережут нам глотки, пока мы спим?

Зубастый Гиксос противно ухмыльнулся.

— Дорогие лорды, гарантирую, что подберу самых лучших для этого дела. И хотя они похожи на бритых обезьян, эти существа достаточно разумны, чтобы сделать то, что велят. Они сильные и способные, к тому же прошли хирургические операции — доносчиков из них не выйдет. — Он задумчиво потёр шею и продолжил. — Да и потом, я и так проспал столько, что хватило бы на целый десяток жизней. Так что убийство во сне мне не грозит.

Амонтар засмеялся про себя, и Улусех, чуть наклонив голову, поинтересовался:

— Тебя что-то развеселило, мой друг?

— Нет, ничего. Просто я уже и забыл, что такое настоящий спокойный сон, вот и всё.

Гиксос снова оскалился.

— Небось, всё время тратишь на приготовление своих смертельных ядов. Сообщи нам, когда наконец можно будет увидеть хоть какой-то результат твоих потуг. Только смотри не перепутай отраву с собственным снотворным, дорогой мой Амонтар…

— Ах ты…

Улусех замахал руками.

— Друзья, друзья, давайте успокоимся. Кто же знал, что в приступе гнева владыка окажется столь непредсказуемым. Если бы не это, план Амонтара сработал бы этой ночью.

— Истинно так, — кивнул Гиксос. — Приношу свои извинения, лорд Амонтар. Я погорячился.

«Какой же ты притворный ублюдок, — подумал Амонтар. — Когда всё кончится, ты тоже будешь валяться в собственных покоях, дёргаясь в конвульсиях и с пеной изо рта».

— Итак, давайте теперь поговорим о деле, — продолжил Улусех. — Я принёс новости — весьма хорошие для нас новости. Хетмеса и его семейства больше нет, но всё равно в нашем полку прибыло! Как выяснилось, есть и другие, кто хотел бы присоединиться к нашему благородному стремлению сместить этого умственно отсталого Турахина с трона Борзиса.

Амонтар почувствовал что-то вроде приступа паники в груди.

— Улусех, дурак! Кому ты ещё проболтался? Нельзя говорить о нашем замысле направо и налево. Пусть методы плетения интриг закреплены не столь строго, как нормы воинского этикета для тайных войн среди знати, но и здесь есть процедуры, предписывающие использовать посредников, дабы защититься…

— Не волнуйся, мой друг. Он сам на меня вышел.

Гиксос подался вперёд.

— Кто это? Кто вышел на тебя?

Тиран Гира сложил пальцы домиком и важно произнёс:

— Не кто иной, как сам верховный магистр.

— Смотритель Руадже? — изумился Амонтар и поймал себя на том, что его коллеги-заговорщики шипят на него, чтобы он не поднимал шум в пустой галерее. Слегка утихомирившись, он громким шёпотом продолжил. — Личный криптек регента? Да ты совсем спятил? Это же ловушка. Теперь нам точно конец!

Даже Гиксос выглядел возмущённым. Лорд-рабовладелец сделал неуверенный шаг назад и натянул на череп капюшон.

— Вынужден согласиться. Плохая затея.

— Успокойтесь, — настаивал Улусех. — У Руадже есть покровитель, занимающий высокое положение.

— Выше чем у верховного магистра регента? — сощурился Гиксос. — Умоляю, скажи, кого ещё…

Чужой голос оборвал его.

— Думаю, лорд Улусех имеет в виду меня.

Когда Амонтар развернулся, чтобы посмотреть на новоприбывшего, отравленный клинок тут же скользнул из рукава и оказался в руке. Ни он, ни Гиксос не могли поверить собственным глазам.

В конце галереи неловко переминался визирь Хекирот, наполовину скрытый тенью от роскошных штор. Если не считать его простой набедренной повязки и церемониальных нагрудника и головного убора, тощий советник был абсолютно нагим. Он то и дело нервно дотрагивался до большого драгоценного камня красного света, который располагался над сердцем. Аммонтар считал визиря тряпкой и не признавал ровней себе — коварному предводителю легионов Бессмертных.

— Это же чистое безумие, Улусех, — сказал он, показывая кинжалом на визиря. — Лучше убьём его прямо сейчас, иначе он доложит Турахину. Или вообще Метзою.

Хекирот в тревоге поднял вверх руки.

— Мои повелители, прошу, позвольте мне стать частью вашего сговора. Я специально отправил подальше отсюда патрули лич-стражей в знак доброй воли. Во всём дворце вы не найдёте никого, кто мог бы подобраться так близко к регенту, как я.

Улусех встал между Амонтаром и Хекиротом.

— Он говорит искренне, друзья. Скажи, скажи им то же, что поведал мне, и они поймут, почему я так тебе доверяю.

Хекирот вышел вперёд, храня умоляющий взгляд.

— В ходе прошлой войны Магадха поглотила мою династию. Я и все прочие отпрыски когда-то могучей Нефрехской династии влились в легионы регента, чтобы получить у него защиту от чужеродных захватчиков. Но кто же знал, что он настоящий картонный король, самодовольный трус. Именно Хетмес одерживал победы в сражениях и оборонял границы анклава, как поставленный Турахином полководец. Но теперь его нет, и потому я нахожусь в непростом положении. Если раскроется моё участие в попытке немесора совершить переворот, тогда…

Всё встало на свои места, и Амонтар опустил клинок.

— Хетмес что-то замышлял в стороне от нас? — пробормотал Гиксос. — Может, он и не был таким уж невежественным, как мы считали.

Амонтар пристально посмотрел на Хекирота.

— Немесор погиб, а вместе с ним и наши самые смелые надежды на борьбу силовыми методами за владычество Турахина. Этот болван прячется за спинами вершителя Метзоя и его преторианцев, которые поклялись следовать древнему кодексу и защищать трон Борзиса.

— Да-да, — выдавил визирь. Трясущиеся руки ясно выдавали его напряжённость. — Метзой — исключительный противник, и при всём уважении… я, признаться, сомневаюсь, что кому-либо из вас удастся его одолеть. Именно по этой причине я прибегнул к помощи смотрителя Руадже.

При упоминании имени криптека Улусех оживился.

— Вот видите, друзья? Наши параллельно развивавшиеся козни в конце концов встретились в одной точке. Верховный магистр раздобыл древнее устройство — тессерактовый лабиринт необычайной сложности, с помощью которого мы сможем избавиться от вершителя на достаточно долгое время, чтобы наши собственные придворные взяли дворец штурмом. Когда рабы Гиксоса откроют врата изнутри и проведут наших воинов по тайным путям, за счёт превосходящего числа мы свергнем Турахина, и у него не останется другого выбора, кроме как передать бразды правления анклавом Бор одному из нас!

«Точно, — про себя произнёс Амонтар. — И я, кажется, знаю, кто из нас это будет, мой друг».

— Тогда решено, — громко объявил он. — После того как Метзой будет заперт в лабиринте, Хекирот приведёт Турахина в оговорённое место, и мы беспрепятственно нанесём удар. — Амонтар повернулся к визирю и прищурился. — А если вздумаешь обмануть нас, помни, что нам стоит только намекнуть о твоей причастности к предательству Хетмеса, и тогда ты просто испаришься… ты и весь твой Нефрехский сброд.

Хекирот неуклюже кивнул и потупил взгляд.

— Сколько уйдёт на претворение плана в жизнь? — спросил Улусех.

Гиксос сжал когтистые пальцы в кулак и ответил:

— Уже к следующему двойному рассвету мои рабы будут готовы.

Аварийный сигнал звучал во всём дворце, хотя кому он предназначался оставалось загадкой. Если бы глупые существа, что прислуживали династии Магадха, каким-то образом догадались, что в анклаве Бор вот-вот начнётся большой политический переворот, их всё равно вряд ли бы это обеспокоило.

Существовала одна старая пословица, которую Амонтар никак не мог точно вспомнить — что-то о низших сословиях и их увлечённости какими-то несущественными вещами. Пока он вёл свою почётную гвардию по парадному проспекту, который оканчивался у тронного зала Турахина, то безучастно наблюдал за проходящими мимо толпами простолюдинов, смотревших на окружающий мир тусклым взглядом. Амонтар предположил, что подобная мудрость, вероятно, покажется им особенно горькой.

«Ничего страшного». Он решил, что обязательно вставит эту мысль в своё победное обращение к народу, возможно, в виде скрытой колкости насчёт малой значимости рабов.

Слуги Гиксоса справились со своей задачей в точности так, как и обещал лорд-рабовладелец. Они отключили генераторы большого щита, который окружал район дворца, благодаря чему звенья «Гибельных кос» Улусеха успешно пробили внешнюю оборону, прежде чем начали операцию наземные войска. Когда союзные легионы перешли в наступление, по улицам столицы неспешно поплыли «Ковчеги духов», своими зловещими сиренами предвещая неминуемый конец правлению владыки.

Прямую войну нельзя было назвать оригинальной, но военный этикет позволял прибегать к ней ради символической демонстрации силы. В подобных делах традиции имели огромное значение. Будь ты дуэлянт, генерал или дипломат, ещё с ранних дней Триархии конфликты между знатными домами всегда проходили по правилам кодекса битвы.

Следуя за рабами, Улусех вместе с когортой Бессмертных вышел из огромного строения без крыши в районе, что примыкал к парадному проспекту. Тиран Гира явно не привык отправляться в битву, прячась и обходя опасности, но с учётом того, что победа была так близко, он готов был пережить подобное унижение.

Когда армии соединились, он окликнул Амонтара.

— Приветствую, мой друг. Судьба нам благоволит, ты так не считаешь?

Держа за спиной кинжал, Амонтар почтительно кивнул. Если бы он мог изобразить улыбку, то обязательно бы это сделал.

— Поистине. Мы встретили слабое сопротивление — визирь сдержал обещание.

Небосвод озарила вспышка тяжёлого лучевого орудия, которое било откуда-то со стороны экваториальных генераторов, где очевидно по-прежнему шёл бой.

Улусех показал на громадные двери тронного зала.

— Поведёшь вперёд?

«За дурака меня что ли держишь», — фыркнул про себя Амонтар, но решил подобрать ответ более учтивый.

— Думаю, в текущих обстоятельствах будет некрасиво, если кто-то из нас войдёт первым.

— Значит, вместе, — кивнул Тиран. — Больше нет смысла бояться регента.

Их воины отворили большие гравированные врата, потянув за тяжёлые железные цепи, и оба лорда бок о бок шагнули внутрь. Сейчас в окружении своих придворных охранников они производили такое впечатление, что могли бы заставить сдаться даже фаэрона.

Однако тронный зал пустовал.

Ни лич-стражей, выстроившихся на большом возвышении, ни когорт Бессмертных, развёрнутых, чтобы оказать им сопротивление.

Озадаченный Улусех приказал своим солдатам рассеяться по всему помещению.

— Может, он…

Над ними раздался смех. Амонтар поднял взгляд и на ярусе с тёмными галереями увидел Турахина, который опирался на перила балюстрады.

«Нас предали. Будь ты проклят, Гиксос».

— Мои лорды, — прокряхтел регент, — неужели вы пришли меня повидать, прихватив с собой всех своих воинов? Вы кажитесь мне такими крошечными отсюда.

В тронном зале из теней арочных ниш проступили безошибочные силуэты преторианцев — на вид, целого батальона Метзоя. Воины готовы были в любой момент использовать по назначению свои посохи и корпускулярные метатели.

Амонтар огляделся кругом, слишком поздно осознав, что их окружили со всех сторон.

Турахин обвёл рукой зал.

— Как видите, ваш жалкий переворот провалился.

Внимание Амонтара привлёк короткий жалобный крик, донёсшийся из-за алькова позади главной кафедры. Ударами эфеса меча вершитель Метзой выталкивал на свет грязного Гиксоса. Лорд-рабовладелец упал на колени и глазами умолял своих товарищей-заговорщиков спасти его. Трое его невольников лежали мёртвые с перерезанными глотками.

— Простите меня, друзья… — промямлил он. — Нас раскрыли.

За балюстрадой к Турахину присоединился Хекирот. При виде его Улусех потрясённо осел на пол и даже не сопротивлялся, когда у него забрали посох.

— Теперь видите? — выплюнул Амонтар. — Я ведь предупреждал! Обоим говорил, что нельзя доверять визирю.

Регент и его советник спускались по чёрной мраморной лестнице и наблюдали, как войска союзников уводят прочь. Турахин снова засмеялся.

— Мой милый, преданный Хекирот — при дворе мало, что ускользает от его ушей. Не следовало его так недооценивать, и тогда, возможно, один из вас сейчас бы сидел на троне Борзиса. — Владыка подошёл к Улусеху и пробежал пальцем по холодной скуле пленённого лорда. — Но, разумеется, при условии, что вы хоть ненадолго перестали бы строить козни друг против друга…

Хекирот стоял прямо позади своего повелителя, не спуская с него пристального взгляда. Сейчас в его глазах читалась решимость и энергия, которых Амонтар никогда в нём не замечал.

— Войти к ним в доверие оказалось проще простого. Они понимали, что вершитель постфактум ни за что не одобрит тайные интриги. А потому им требовалось соблюсти нормы воинского этикета, чтобы отобрать у вас трон.

При последнем слове его глаза, казалось, сверкнули.

— По правде говоря, мой лорд-регент, есть ещё кое-что.

— И что же? — не оборачиваясь к нему, спросил Турахин. — Не тяни, милый Хекирот. Хотя вряд ли что-то облегчит страдания, которые скоро познают эти предатели…

Визирь вытащил какой-то предмет из мешочка на поясе и сказал:

— Скромный подарок от смотрителя Руадже. Он просил меня передать его лично вам в руки, только когда заговор раскроется.

Советник положил предмет в открытую ладонь Турахина, и владыка опустил голову, чтобы изучить подарок. Амонтар сощурился и тоже обратил на него взор. Это была небольшая пирамидка чёрного цвета. Внутри виднелись гладкие грани, которые двигались и закручивались по спирали, вращались по бесконечным фрактальным петлям, не отпуская, затягивая взгляд внутрь… в бесконечность, в тёмную бездну непостижимой и вечной пустоты и таких ужасов, которые не следует видеть никому из разумных существ, такихужасовчтотакихужасовчтотакихужа…

С диким воплем Амонтар оторвал взгляд от тессеракта и растянулся на полу. Из-за прекращения контакта взор застелила белая пелена, и горячие иглы агонии вонзились в разум.

Турахину так не повезло.

Не сводя вытаращенных глаз с адских глубин объекта, спустя доли мгновений владыка просто исчез, а ничем не поддерживаемый артефакт со звоном упал на мраморный пол и издал слабый предсмертный хрип.

Улусех и Гиксос смотрели в изумлении. Амонтар потряс головой, чтобы избавиться от образов, оставшихся при столкновении с бездной забвения, но и сам сохранял ошеломлённый вид.

Наклонившись, чтобы поднять тессерактовый лабиринт, Хекирот повернулся и внимательно посмотрел на Амонтара, лежащего на полированном мраморе. Красный драгоценный камень в его груди словно пульсировал внутренним огнём и шипел от удовольствия.

— Я действительно должен поблагодарить тебя, — сказал бывший визирь. — Ты превосходно отвлёк внимание, пока я заканчивал последние приготовления. На ложь, завёрнутую в полуправду, купиться всегда проще.

Пошатываясь, Амонтар поднялся. Он не чувствовал собственного сердцебиения.

Хекирот повернулся к кафедре, где по-прежнему стоял Метзой.

— Вершитель Метзой, уполномоченный представитель Триархии и страж-преторианец Борзиса, сообщаю, что все нормы военного этикета соблюдены. Я одержал вверх над свергнутым регентом, две трети его легионов теперь верны мне, а личности всех заговорщиков установлены. Подтверждаешь лишь ты мои притязания на власть?

В груди Амонтара бушевали негодование и недоверие. Неосознанно его пальцы легли на рукоять спрятанного кинжала.

— Ты никогда не займёшь трон Борзиса! — закричал он и на всю длину вонзил отравленный клинок Хекироту меж рёбер, где он тут же застрял.

В громадном зале наступила неловкая тишина.

Хекирот опустил взгляд на клинок Амонтара, посмотрел на самого лорда, а после снова обратился к вершителю.

— Как видите, династия Магадха больна безумием. Они все сражаются друг против друга и более не в состоянии управлять анклавом Бор. С вашего позволения благородные Нефрехи взойдут, чтобы освободить их от бремени регентства, и покончат с чужаками, что посягают на наши владения.

Он отошёл в сторону, и Амонтар оцепенело разжал хватку на ноже.

— С ума сошёл ты, визирь! — выдохнул он. — Батальоны вершителя поклялись оберегать владыку. Ты обманом заманил в ловушку нашего повелителя! — В отчаянии он показал на Хекирота. — Убейте его! Убейте узурпатора!

Преторианцы стояли, не двигаясь. Хекирот заговорил вполголоса так, чтобы его слышал только Амонтар.

— Не усугубляй своё положение ещё больше. Вершитель защищает этот мир, а не регента.

Амонтар побрёл прочь, не в силах принять всё услышанное. Он посмотрел на Улусеха уже по-новому; там, где раньше стоял его закадычный друг и соперник в борьбе за трон, теперь он видел только жуткого, шатающегося мертвеца из тёмного металла.

Хекирот вновь обратился к вершителю.

— Спрошу снова, вы подтверждаете моё притязание на трон?

Метзой бросил непроницаемый взгляд на собравшихся воинов, лордов и преторианцев. Посмотрел на трупы рабов-иномирян у себя под ногами, а после опять на пустой трон.

Наконец он заговорил.

— Нормы воинского этикета соблюдены, — глубокий голос резонировал в зале. — Триархические преторианцы подтверждают твою власть, Хекирот из династии Нефрехов. Веди этот мир на войну.

Раздался триумфальный смех Хекирота, громкий и долгий.

Выдернув из рёбер клинок и выронив его из пальцев, он сделал несколько размеренных, осторожных шагов в направлении трона, наслаждаясь каждым мгновением. Встав перед средоточием власти над анклавом Бор, он приказал Магадхским стражникам — нет, теперь уже Нефрехским:

— Включить голосферу.

Амонтар вздрогнул, когда по кабелепроводам в основании трона прошёл энергетический импульс, снизу вверх озаривший скелетообразного Хекирота бледным светом, отчего он стал выглядеть зловещее. Гиксос, который по-прежнему сидел на коленях перед кафедрой, зарыл лицо в руки, чтобы своим недостойным ликом не осквернить исходящее от нового регента сияние тщеславия.

Снова засмеявшись, Хекирот повернулся лицом к голосферическому полю.

— Верноподданные граждане Борзиса, вашего прежнего владыки больше нет. Я, Хекирот из рода Нефрехов, изгнал слабого Турахина, и теперь стою перед вами, как законный регент анклава Бор!

По всему миру громадная конусовидная проекция с его изображением появилась в каждом мавзолее, некрополе и районе памятников. Взгляды толп глупых простолюдинов и легионов солдат-дронов были прикованы к величественной, светящейся фигуре, которая обращалась к ним с тёмных небес.

Никто не мог не услышать распоряжения владыки Хекирота.

— К границам наших территорий подбирается зло, и я хочу, чтобы от него избавились раз и навсегда, прежде чем оно успеет бросить вызов вечному господству расы некронтир. Мы остановим продвижение чужеродных паразитов и не успокоимся, пока не приведём их к полному вымиранию.

Все как один, преторианцы, окружавшие трон, принялись бить себя кулаком по золотому нагруднику. Этот громыхающий и пугающий ритмичный стук только подкреплял силу слов Хекирота. Напуганный нарастающим звуком Улусех попытался перехватить взгляд Амонтара, но лорд Ксандерата более был не в состоянии даже на секунду вынести его облика.

Хекирот в этом время продолжал.

— И хотя влившиеся легионы Нефрехов малочисленнее, чем когда-то были, Борзис далеко не беззащитен. Триархические преторианцы долго хранили тайну этого мира, и теперь настало время высвободить его истинную мощь. Мы не нуждались в подобном опустошительном оружии со времён Войны в небесах, но теперь необходимые усовершенствования будут проведены…

Пока он говорил, его пальцы гладили красный драгоценный камень, установленный в том месте, где должно было находиться сердце. Он пульсировал в унисон с ударами преторианцев, и в самом его центре Амонтар уловил очень нечёткий образ мерцающей фигуры из ртути.

Она двигалась. Извивалась. Желала освободиться.

Всё ещё озаряемый туманным свечением голосферы, Хекирот заметил на себе взгляд Амонтара и пронзил его страшным и злобным взором. В тот миг, казалось, в колодце его ненависти нет дна.

— Вершитель Метзой, — прошипел он. — Готовьте мир-механизм.

Митчелл Сканлон Навеки преданные

Это место называли Адским Болотом, и на то были веские причины. Арвус Дрел, бывший нотариус минорис планетарных архивов Его Превосходительства губернатора Арбенала имперского захолустного мира Байорис IV, к своему неудовольствию познал эти причины за три ужасных дня проведенных здесь. Три дня утомительных переходов от одного унылого болота к другому, а под ногами все время грязь, предательски затягивающая сапоги по самые лодыжки. Три дня, за время которых приходилось терпеть укусы мух се це размером с человеческий палец. Три холодных и сырых дня неудобств. Адское Болото, да и только. Дрел проклинал все это чертово место, дыша часто и прерывисто. Проклинал болота. Проклинал своих спутников. И больше всего прочего проклинал причины, побудившие его отправиться в столь грязное и отвратительное место.

Нотариус посмотрел через плечо на раскинувшийся ландшафт. Они потеряли след шаттла несколькими днями ранее, и Дрел ругался из-за того, что они не приземлились ближе к его намеченным координатам. Но непрочная поверхность болот была слишком мягкой для посадки громоздкого судна, и потому им пришлось оставить его на единственном безопасном клочке земли, какой только смогли найти. Оттуда и берет свое начало их долгий путь. Его взор устремился в небо. Сквозь расплывчатые рои москитов он мог видеть сам Байорис IV, висящий в космосе подобно серовато-синему шару. У него немного закружилась голова при мысли о том, что он стоит уже не на земле планеты, где прожил всю свою жизнь. Адское Болото было луной Байориса IV. Она была необитаема, опасна и не имела никакой ценности. Или, по крайней мере, так все думали. Никогда он не представлял, что однажды ступит на ее вонючую поверхность. Но вот теперь он здесь…

Сержант Ярл (Jarl), командир взвода солдат СПО, приписанного для сопровождения миссии Дрела, взглянул на него и ухмыльнулся.

— Ха. Теперь у него лицо цвета прокисшего молока, друзья мои. Видя это, я бы сказал, что нотариус начинает мечтать о том, чтобы его нога никогда не ступала на поверхность болота.

Громадный дикарь Ярл, казалось, находил грубое и озорное развлечение в каждом его неудобстве. И не в первый раз Дрел ловил себя на том, что смотрит на толстую меховую накидку на плечах Ярла и желает того, чтобы какой бы невезучей зверушке это шкура раньше не принадлежала, она сражалась за свою жизнь лучше. Все же он был достаточно учтив, чтобы хранить свои мысли при себе. Вместо этого, состроив тусклую улыбку, он постарался ответить более вежливо.

— Ничуть, сержант. Хотя знаете, я надеялся, мы будем к этому времени ближе к нашей цели.

— Хехе. В таком месте, прогресс всегда идет медленно, нотариус, — пожал плечами Ярл. — Если вы знаете короткий путь в этот ваш потерянный город, то, я уверен, мы все будем рады его узнать.

Прикусив губу, Дрел ничего не ответил. Три дня в болотах сделали всех раздражительными, но сержант, кажется, находился в нормальном настроении, и Дрел знал, что лучше не рисковать, провоцируя Ярла и его людей. Волгары — это были кочевые воины из племени, живущего в полярной пустыне планеты, вероятно призванные в Силы Планетарной Обороны в наказание за невыплату десятины. Насколько Дрел был осведомлен, они были немногим лучше, чем варвары, и Ярл, будучи вождем некого небольшого клана волгаров, получил звание сержанта как знак своего статуса.

Вдалеке от цивилизованной жизни, к которой он так привык, Дрел сильно переживал из-за своей изоляции от остального мира. Он находился в компании людей, для которых жестокость была вторым именем, людей, которые, не задумываясь, прикончат человека, как если бы Дрел прихлопнул одну из этих проклятых мух се це. Но до тех пор, пока волгары исполняют приказ по защите его жизни любой ценой, он не собирается проверять, насколько они преданы. Уж тем более не там, где так много болот вокруг и где можно спокойно избавиться от тела. И особенно он не собирается этого делать в том случае, если они когда-нибудь узнают, как их одурачили.

— Нотариус снова замолк, Ярл. Видать, он не знает коротких путей. Или он просто так наслаждается прогулкой по болотам, что не хочет, чтобы она кончалась.

Эту шутку отпустил солдат Скег, седеющий ветеран, чьи искусно сделанные татуировки на лице неудачно скрывали безобразные черты лица. Все волгары одевались схоже, их безобразные лица жителей севера были искрашены черно-голубыми дугами и завитками, словно к ним прикоснулись пальцы какого-то варварского бога. Но в сердцах Дрелу пришлось признать, что его отпугивала не только их вонь. Будучи не самым крупным, не самым сильным из мужчин, он чувствовал себя карликом по сравнению с сопровождающими его людьми, физически явно его превосходящими. Это были крупные мужчины, все мускулистые, широкоплечие и медведеподобные, на полголовы или еще выше, чем он. И в то время, как он спотыкался и мучился, волгары, казалось, были невосприимчивы к любой трудности.

Когда они спускались по грязной и заросшей тропе, случилось это. Один из волгаров повернулся к нему с сардонической улыбкой на лице, без сомнения готовый сострить очередную варварскую шутку, когда возникло ощущение того, что вдалеке произвели выстрел и воздух немного загустел. Слой за слоем, за один удар сердца, лицо солдата испарилось прямо на глазах испуганного Дрела, обнажив сначала влажные красные мускулы под кожей, а затем сверкающую белую кость самого черепа. На мгновение пустые глазницы черепа уставились на него, идиотская ухмылка так и осталась на безгубом рте. Обнаженный позвоночник торчал из неповрежденной плоти туловища солдата, словно это был ненужный мужской костюм, который скелет собирался снять. Потом плоть и кость точно также превратились в дымящуюся груду человеческих останков. Хотя Дрел должен был тогда закричать, более неотложные дела перевесили страх от увиденного отвратительного зрелища. Заметив движение в зарослях высокого камыша на другой стороне тропы, ему пришлось принять нежеланную мысль о том, что он сам вероятно станет следующим.

— Засада!

Пока люди Ярла хрипло и отчаянно выкрикивали предупреждения, Дрел увидел полдюжины призраков, машиноподобных фигур, возникших из зарослей камыша. Их туловища были покрыты болотной тиной, они не издавали ни звука, за исключением жуткого шуршания камышовых стеблей, хлеставших их по ребрам.

Скелетообразные фигуры направились к ним, глаза их полыхали древней злобой; злобой, которая нашла воплощение в болезненно-зеленом загробном свете, излучаемом загадочным оружием, зажатым в бесчувственных руках каждого из воинов-машин. Одно из орудий выстрелило, и солдат погиб ужасной смертью, превратившись в шаткий скелет в мгновение ока. Затем, выкрикивая непристойные ругательства и боевые кличи, волгары бросились в атаку с лазганами в руках.

Замешкавшийся Дрел обнаружил, что остался один в центре бури, тогда как все вокруг него, слабая плоть и твердый металл встретились в неравной схватке. Он видел, как воин-машина зарубил кричащего солдата прямо перед ним, на мгновение убийца остановился, мертвая голова повернулась то в одну, то в другую сторону, высматриваю новую жертву. К его ужасу создание направило свои горящие и бездушные глаза на него.

Неловкими от страха пальцами он потянулся к кобуре, и, как только существо медленно направилось к нему, Дрел нечаянно сделал шаг назад. Он быстро понял свою ошибку, как только почувствовал, что его нога потеряла равновесие на мягкой поверхности тропы. Он ощутил, как земля уходит у него из-под ног, скелетообразная фигура перед ним, казалось, упустила его из поля зрения. Глаза уставились в гнетущее серое небо, после того, как он упал на спину в хлюпающую грязь болота, удар выбил лазерный пистолет из его потных от страха пальцев, коими он наконец-таки сумел высвободить его из кобуры.

Оставшийся беззащитным Дрел увидел, как механическое существо вырастает над ним, лезвие топора на конце его оружия занесено над головой для свершения смертельного удара. Но удара так и не последовало — неожиданно передняя часть лица разлетелась металлическими осколками от выстрела и в ней появилась дыра размерам с кулак. Оно постояло, замерев на некоторое время, руки все еще были занесены для удара, симметрия маски смерти резко нарушилась, а глаза подобно горящему углю превратились в дрожащие угольки. Далее необычные, мертвецкие контуры тела, будто стали мягкими и блеклыми, прежде чем во внезапной яркой вспышке мертвого света воин-машина не исчез так быстро, словно его никогда здесь и вовсе не было. Дрел моргал от удивления, уставившись на то место, где только что была металлическая фигура, и увидел, что несколькими шагами далее стоит сержант Ярл, тонкая струйка дыма поднималась как вопросительный знак от дула болт-пистолета в его руке.

— Что ж, нотариус, они выглядят как сама смерть, но, по-видимому, если достаточно хорошо постараться, то их все-таки можно убить.

Противник был уничтожен. Но быстро стало ясно, что люди из взвода сержанта Ярла заплатили высокую цену. Из тридцати человек, прошедших по тропе, в живых осталась половина. Пятнадцать человек были мертвы, их жизни были обменяны на шесть жизней противника. Допуская, что к череполиким фигурам, напавшим на них, вообще применимо слово "жизнь".

Подсчитав людей и забинтовав раны выживших, Ярл и его люди занялись сбором останков своих мертвых товарищей, от которых по большей части остались лишь одни кости, перед тем как начать короткий, примитивный похоронный обряд, какой проводят в их родных северных землях. Тело каждого мертвого солдата связали веревками так, чтобы уложить в позу эмбриона, лазганы привязывали таким же способом к мертвенным рукам, чтобы их товарищи имели оружие для борьбы с демонами, которые будут противостоять им у врат загробной жизни. Затем после произнесения прощальных слов и после того, как Ярл сделал неглубокий, но кровоточащий разрез у себя на предплечье в память о покойных товарищах, их съеженные тела бросили одно за другим в глубокую яму с болотной водой.

Дрел заметил, что волгары аккуратно снимали с мертвых любое потенциально полезное снаряжение перед тем, как опустить их в воды болота — вытаскивали даже блоки питания из их лазганов. Было ли это признаком их веры в то, что мертвым это не понадобится в Другом Мире, или это был просто прагматизм, перевесивший суеверие, он не был уверен. Но судьбой мертвых волгаров он был обеспокоен не так, как другим. Когда речь зашла об останках, его больше интересовал противник.

Вернее, из-за этого судьба солдат его вообще не волновала. Подобно существу, убитому Ярлом, каждый из воинов-машин исчез сразу после получения тяжелых повреждений, испарившись подобно ночному кошмару при первых лучах восходящего солнца. Для Дрела это была загадка, на которую у него не было ответа. Но какой бы ни была причина, враг ушел, оставив тела своих жертв и несколько кусков покореженного металла, как единственное доказательство их появления.

Держа в руках один такой фрагмент, Дрел смотрел на него со смешанным страхом и очарованием. Фрагмент был изогнутым, у основания располагались прямоугольного вида выступы, внешняя поверхность все еще была покрыта болотной тиной, в то время как внутренняя выглядела невероятно гладкой и нестареющей.

— Я б сказал, что ты обязан дать нам ответы на кое-какие вопросы, нотариус, — сказал Ярл, угрожающие нотки слышались в его голосе.

Он стоял лицом к лицу с Дрелом, в одной руке он держал нож, а по левой у него струилась кровь из пятнадцати надрезов, сделанных им у себя на бицепсе. Его люди собрались позади него, пристально смотря на Дрела сердитым и неумолимым взглядом. Глянув на них, Дрел понял, что в следующие несколько минут будет решаться его дальнейшая судьба. И не менее важный непосредственный вопрос — сойдет ли он с этой тропы живым.

— Ответы, сержант? — ответил он, как он искренне надеялся, командным и властным тоном. — У вас есть приказы. Их должно быть достаточно.

— Я потерял пятнадцать хороших человек, нотариус. Все они приходились мне родственниками или присягнувшими мне на крови. Это люди, которые доверились бы мне вести их в ад. И, похоже, именно туда я их и повел, вслепую, по твоему распоряжению. Я хочу ответов. Я хочу знать, зачем мы пришли на это болото. Я хочу знать, что это были за металлические демоны. И больше всего я хочу узнать об этом разрушенном городе, который ты сказал нам хочешь найти, и что там находится такого, что стоит жизней моих людей. Я хочу знать все, нотариус. Или я скажу тебе, куда ты можешь запихать свои приказы. А потом, я покажу тебе, что ты можешь запихать с ними туда же.

Ярл потряс ножом у самого лица Дрела с целью показать свои намерения. В свою очередь Дрел собрался всеми силами, чтобы успокоить себя и повернуть ситуацию в свою пользу. Он должен тщательно подбирать слова и прежде всего не показывать страх. Если волгары почуют в воде кровь, все пропало.

— Что вы знаете об истории этого мира, сержант? — спросил он. Видя в ответ ухмылку Ярла, он быстро продолжил. — Будет ли для вас сюрпризом узнать, что тысячи лет назад, в темные дни до восстановления контакта с Империумом, люди жили на Адском Болоте очень схожим образом с тем, как ваши люди сейчас живут в Волгаре. Знали ли вы, что они были разделены на десятки враждующих кочевых племен, которые жили — не сочтите за оскорбление, сержант — в невежестве, едва ли имея понятие о существовании громадной галактики?

— Тебе придется доказать свои слова, нотариус, — сказал Ярл, угрожающий тон все еще присутствовал в его голосе, хотя на мгновение, по крайней мере, он опустил нож. — Но какое это имеет значение для нашей миссии?

— Самое непосредственное, сержант. Видите ли, когда-то в далекой предыстории этой луны, одно из враждующих племен вознеслось над своими соперниками. Они называли себя Неанд (Neand сокращение от Neanderthal — неандерталец — прим. Пер.), и где-то в том месте, где теперь болота, они построили город; город из которого они правили этим миром почти пять столетий, в то же время, демонстрируя поразительный уровень технологий, совершенней чем у кого бы то ни было.

— Пфф. Если эти твои Неанд были такими особенными, нотариус, почему же я никогда о них не слышал?

— Немногие слышали, сержант. Вы должны понимать, что весь период возвышения и вымирания цивилизации Неанд проходил в те времена, когда историю не записывали. Даже большинство ученых считают их лишь мифом. Только совсем недавно из некоторых наших самых ранних письменных записей было установлено расположение города. Вы получили свои ответы. Пришло время снова продолжить путь.

— Погоди, нотариус, — произнес Ярл с жестким и тяжелым от гнева взглядом. — Я не припомню, что бы говорил, будто мы куда-либо идем. К черту твой город и твои ответы. Я потерял пятнадцать человек. И не собираюсь терять еще!

— Я скорблю о ваших погибших, правда. Они были героями, все и каждый в отдельности. Но повернув назад сейчас, мы лишь обесчестим их. Но это еще не самое худшее. Вы должны понимать, сержант, есть некоторые сведения о характере нашей миссии, которые я не вправе раскрывать. Факты, услышь вы которые, сразу же убедят вас в их важности. Но сейчас разрешите вам напомнить, что я здесь по прямому приказу губернатора Арбенала. И позвольте сказать, если вы не исполните свой долг, вы и ваши люди подвергнете опасности жизнь на всей нашей планете.

— Сильные слова, — проворчал Ярл. — Но понадобятся более сильные, чтобы убедить в их правдивости, — но, несмотря на напускной гнев, Дрел видел, что здоровяк начинает колебаться. Как варварский воин он легко велся на такие слова как "героизм" и "отвага", и как для призванного в армию солдата слова такие как ”долг” тоже сильно на него влияли.

— Будь что будет, загляните на мгновение в свое сердце, и вы поймете, что все сказанное мной это правда. Спросите себя: за все годы службы божественному Императору вы когда-нибудь сражались против существ схожих с теми, с кем мы столкнулись сегодня? Спросите себя об этом, а затем скажите мне, считаете ли вы еще, что я соврал, когда сказал, что наш мир обречен, если только мы не завершим нашу миссию.

Теперь был черед Дрела остановиться, позволив словам повиснуть в воздухе, чтобы волгары смогли все взвесить. Все они теперь колебались в своем решении. Они выглядели нерешительными, неловкими, неуверенными. Наступило время довести дело до конца и переменить их настроение.

— Я сознаю те жертвы, которые принесли вы и ваши люди. И не стану пытаться говорить, что жертв больше не случится. Губернатор наделил меня широкими полномочиями в этом вопросе, и потому я преподнесу вам награду за вашу храбрость. Продолжите идти со мной в город, и я обещаю, что после завершения миссии я прослежу, чтобы каждый получил почетную отставку и свободный проход обратно в Волгар. И кроме этого, пятнадцать килограмм золота на человека. Подумайте об этом: вы вернетесь в родные земли как свободные люди и герои. Герои, которые, между прочим, будут богаты как короли. Подумайте и затем скажите мне, собираетесь ли вы еще послать к черту приказы.

Никто не отвечал. Но, посмотрев в задумчивые глаза каждого, в оглашении решения не было нужды. Их настроения изменились. Теперь они были в его руках. С помощью разума, доводов и небольшой порции подкупа, он одержал верх.

Было почти жаль, что столь многое из сказанного было неправдой.

Не все, разумеется. Город был вполне реален, хотя и практически забыт, потерян в тумане истории так же как во мгле болота. Но вновь продолжая путь, Дрел заверял себя, что даже спустя тысячелетия какая-то часть города и его сокровищ должны были остаться. И он их найдет. Другой мысли он не приемлет.

Ярл и его люди молчали; их прежние шутки заменила хмурая бдительность, когда они продолжили спуск по тропе. Нападение "металлических демонов", как Ярл называл их, хорошенько встряхнуло солдат, и Дрел понимал, что заставить их продолжать путь было просто чудом. Чудом преобладания жадности над суеверием.

Нет, не только жадности. Помимо прочего это была заслуга его обещания свободного прохода обратно в Волгар, благодаря которому и было принято окончательное решение. Не надо быть варваром, чтобы видеть, как эти люди стремятся вернуться к себе домой каждым фибром своей души. И теперь, увидев эту их слабость, он запомнит ее. Учитывая то, как проходила экспедиция до сих пор, он имел все причины считать, что этим рычагом он вновь сможет воспользоваться.

Они остановились, когда впередиидущий солдат поднял руку в предупредительном жесте. Напрягая слух и вслушиваясь в каждый звук вокруг, они стояли неподвижно какое-то время, едва ли осмеливаясь даже дышать. Он слышал лишь гнетущий, постоянный шум болота: крики птиц вдалеке, жужжание и гудение насекомых, звук тихо ударяющихся вод болота об илистый берег тропы. Затем, по-видимому, убедившись, что опасности нет, солдат впереди дал сигнал продвигаться дальше. Дрел понимал, что теперь их продвижение будет медленным; за всей этой напускной храбростью было видно, что Ярл и его люди напуганы, шарахаясь даже от теней и останавливаясь при малейшем неопределенном звуке. Должно быть, они уже близко к городу, достаточно близко, чтобы новоприобретенная осторожность волгаров добавила еще не более дня пути. Он мог позволить себе подождать еще денек. Он уже прождал всю свою жизнь.

Конечно, только совсем недавно он точно понял, чего вообще ждал. Для человека его положения недовольство было не таким уж непривычным чувством (It was not so unusual for a man in his position to know discontentment). Он находился на службе у губернаторов Байорис IV около тридцати лет, безымянная бюрократическая шестеренка в механизме успеха отдаленных равнодушных господ. И какова его награда за тридцать лет преданности? К сорока трем годам он поднялся до нотариуса минорис планетарных архивов — прославленный библиотекарь — пока все вокруг, люди чуть более образованные, чем Ярл, поднимались выше него по должностной лестнице с помощью связей и влияния, коими он не располагал. Удивительно ли, что он был недоволен своей долей? И когда, каталогизируя некоторые из старейших записей в архивах, он обнаружил свиток папируса, удивительно ли, что он сразу же начал мысленно придумывать как это знаменательное открытие сможет помочь ему?

Свитку было более четырех тысяч лет: он был настолько хрупкий, что Дрелу понадобились щипцы для обращения с ним. Будучи ошибочно внесенным в реестр одним из предшественников Дрела, свиток лежал здесь, столетиями собирая пыль, пока Дрел, увидев его, вмиг не осознал его важность. Когда он его прочитал, то осознал, что вся его жизнь сводилась к моменту, пока он не найдет свиток.

Свиток представлял собой трактат мудреца Теродота, обрисовывающий краткую историю Неанд. Написанный спустя столетия после их падения, он рассказывал о том, как с помощью своих технологий Неанд осушили часть болот и построили город в качестве центра их развивающейся лунной империи. В то же время Теродот пишет, что Неанд были глубоко религиозными людьми, чьи жизни строились вокруг постоянных ритуалов восхваления и благодарения, посвященных их безымянному богу — богу, по чьей доброй воле свершались все их триумфы. Во имя своего бога Неанд правили Адским Болотом (хотя тогда это место так не называлось) в течение столетий. Но, несмотря на все их достижения, даже их время не могло длиться вечно. Под тяжестью войн с завистливыми племенами соперников границы Империи Неанд медленно сужались, пока в их владении не остался один только город. Затем воды болота вновь поднялись, и последний бастион Неанд оказался под угрозой, хотя в итоге это оказалась война не с водной стихией, а религиозная, окончательно решившая их судьбу. Вследствие какого-то духовного раскола, стражники веры Неанд обернулись против своих городских сожителей, зарезав каждого мужчину, женщину и ребенка за одну ужасную ночь кровопролития. Их город был постепенно забыт также как и медленно поглощен поднимающимся болотом. Sic transit gloria mundi[4], как пишет Теродот на Старом Высоком Готике, диалекте своего времени.

Таким образом, момент триумфа этого мира прошел.

Но какой бы хитрой аллегории не надеялся научить нас древний мудрец этой историей о Неанд, смысл ее затерялся для Арвуса Дрела. Вместо этого рассказ об их городе и его чудесах пробудили в нем желание, с которым он считал, уже смирился многие годы. Желание богатства, силы и всего прочего прекрасного. Желание всего того, чего никогда не было в его жизни. Желание, возбужденное одним простым словом.

Археотех.

Еще до того как он дочитал свиток, Арвус Дрел подсчитал ресурсы имеющиеся в его распоряжении. Со сведениями о возможном местонахождении огромной сокровищницы археотеха в его руках, отправится ли он на поиски или нет, не было вопросом.

Стоял лишь вопрос как.

— Ты понимаешь, что это весьма необычно, — сказал капитан Вликс, глянув на Арвуса Дрела кислым взглядом из-под кипы бумаг на столе. — Сначала ты приходишь сюда, требуя, чтобы я дал тебе взвод солдат и шаттл. Теперь ты говоришь, что я не могу сообщить моему начальству для получения разрешения.

— Как я и говорил, капитан, — ответил Дрел, сделав свою лучшую попытку изобразить спокойное высокомерие посланца важной миссии, — этот вопрос требует больше чем простую осторожность. Вы можете понять это из коротко и ясно изложенных приказов, что я дал вам.

— Приказов. Ясно… — Вликс умолк, как только вернулся к бумагам на столе. Долгие минуты он изучал их, но Дрел не испытывал большого страха перед тщательной проверкой. Подписи, печать губернатора Арбенала, даже рельефная филигрань на бумаге, все было подлинным. Будучи нотариусом минорис планетарных архивов, он имел доступ к бесчисленному количеству таких официальных документов. Нужно было лишь найти подходящий шаблон и сделать небольшие изменения в документе, прибегнув к ранее неизвестному его таланту изготавливать фальшивки. Далее, вооружившись своими поддельными бумагами, он нашел путь к изолированному аванпосту СПО, чтобы набрать солдат, необходимых ему для приведения в жизнь его планов.

— Капрал Дринн, принесите мне расписание дежурств.

Наконец, потеряв надежду найти какой-либо подвох в документах, капитан оставил свою проверку бумаг и нажал кнопку вокс-связи у себя на столе. Затем, когда капрал спешно вернулся из соседней прихожей с тяжелым вахтенным журналом в руках, Вликс забрал его у капрала и стал перелистывать страницы с обиженным выражением лица.

— Вы должны понимать, — произнес он, — в аванпосте подобном этом людские ресурсы ограничены.

— Мне все равно, капитан, я уверен вы дадите мне любые ресурсы в мое в распоряжение, — ответил Дрел, щеголевато снисходительный тон его голоса дал капитану понять, что ничего другого он не ожидает.

— Как пожелаете, — сказал Вликс, глазами вновь вернувшись к страницам журнала, прежде чем вновь поднять голову с неуловимым блеском в глазах. — А теперь, что касается тех людей, что вы просите, думаю, я нашел подходящих кандидатов.

Внезапно капитан Вликс поднялся и, выходя из офиса вместе с идущим позади Дрелом, рассеяно застегнул пуговицы своей шинели. Теперь в шагах капитана просматривалась определенная живость, словно что-то увиденное им в журнале дало ему облегчение в жизни на какое-то время, изменение, которое Дрел был не в состоянии понять, но за которым он наблюдал с дурным предчувствием.

Следуя за Вликсом через тесные коридоры командного пункта, до Дрела стали доноситься голоса дюжины кричащих, подбадривающих кого-то людей. Как только они вышли наружу на площадку для парадов, он обнаружил источник шума: толпа, по крайней мере, из пятидесяти солдат собралась в центре парадной площадки, кругом столпившись вокруг некого невиданного представления. Заметив приближение начальника, суетливый лейтенант оставил попытки отдать солдатам приказ, чтобы те развернулись и живо отдали честь капитану.

— Это сержант Ярл, сэр, — беспомощным голосом промолвил лейтенант. — Он демонстрирует технику безоружного боя.

Следуя по пятам капитана, проделывающего путь сквозь ликующую толпу, Дрел увидел, что как минимум половина людей из толпы состояли в нерегулярных войсках Волгар. Он увидел чьи-то руки, разменивающие деньги, как только выявлялось преимущество одного из бойцов, другие люди пререкались, даже вступали в драку. Затем Вликс дошел до внутреннего круга толпы, и Дрелу предстала картина того, что послужило такому волнению.

В открытом пространстве посредине толпы дрались два человека. Один из них, возможно, был самым большим из всех, что доводилось видеть Дрелу: лицо в татуировках, примитивная одежда волгара представляла собой толстую меховую накидку с сержантскими нашивками на плече. Он был безоружен. В то время как другой мужчина — солдат в униформе местных СПО менее выдающегося телосложения — был вооружен штыком на конце своего лазгана. Не вызывало сомнений, что преимущество на стороне волгара. Ничего кроме как отчаянно отбиваться оружием солдат не мог, чтобы удержать здоровяка на расстоянии. Неожиданно солдат сделал выпад слишком далеко, и волгар поймал дуло лазгана мясистой лапой. Какое-то мгновение два солдата сражались за удержание оружия, хотя по правде сражался только солдат. В конце концов, устав от этой игры, гигант использовал сжатый лазган, чтобы притянуть к себе солдата, одновременно поднимая колено для сокрушительного удара в пах противника. С пронзительным криком солдат согнулся пополам, локоть волгара ударил его по лицу, прежде чем он рухнул на землю, а остальные волгары вокруг стали торжествующе кричать.

— Сержант Ярл! — завопил Вликс.

Когда волгары угрюмо замолчали, Дрел впал в отчаяние, поняв причину той живости, какую он видел в шагах капитана ранее. Очевидно Вликс замышлял убить сразу двух зайцев одним выстрелом. Он намеревался дать в подчинение Дрела группу людей, от которых он рад был избавиться — волгаров. Когда он увидел, как Ярл оборачивается, чтобы неохотно отдать честь командиру, прежде чем подойти к ним, Дрел понял, что хитрый план капитана работает. Он подметил, что Ярл не смог устоять и не пнуть в последний раз лежачего оппонента по голове, перед тем как уйти.

Да, подумал Дрел. По зрелом размышлении он пришел к выводу, что это именно тот сорт человека, который ему нужен.

— А я говорю тебе, что это самоубийство! — голос Варла, притаившегося позади него в укрытии из длинных стеблей камыша, походил на назойливый шорох. И сколько бы это не претило его намерению доказывать обратное, про себя Дрелу пришлось признать, что сержант, скорее всего, прав.

Шесть дней прошло с тех пор как они повстречались на площадке для парадов. И теперь, день спустя после нападения на тропе, они, наконец, добрались до руин города в болоте. Немногое осталось от его былой славы. За редкими выветрившимися породами камня с чертами некогда прелестной резьбы, Дрел мог видеть, что большая часть здания погружена в грязь болота под их ногами. Всем что осталось выше уровня воды, были эти монументальные руины перед ними — руины громадного храма, что когда-то возвышался над городом с невысокого холма в его центре. Но даже они не остались невредимыми. Время и стихия одержали победу, оставив храм и окружающие его стены в тревожном и ветхом состоянии. Повсюду выветренная каменная кладка, казалось, готова была обрушиться под гнетом времени; рискнув зайти в храм, можно было вообще оказаться погребенным под грудой обрушившихся булыжников из каменной кладки. Но не опасная кладка здания вызвала гнев Ярла. Несмотря на всю заброшенность руин, территория вокруг храма охранялась. На строго соблюденных интервалах вдоль каждой секции осыпающихся внешних ворот и стен стояло больше воинов-машин, чем напало на них ранее.

— Я насчитал, по меньшей мере, дюжину таких, — прошептал Ярл. — Вдвое меньшее их количество укокошило половину моих людей. Поэтому пошел бы ты со своим золотом и обещаниями. Единственной наградой, атакуй мы это проклятое место, станет наша смерть!

Возможно впервые за долгие годы Дрел не нашел быстрого ответа. Ярл был прав, какое бы незначительное численное преимущество не имели солдаты, оно перевешивалось абсолютной грозностью стражников, которые, даже сейчас, патрулировали вдоль стен или же неподвижно стояли со спокойными глазами, направленными на окружающий ландшафт. Все питаемые им надежды о том, что создания, напавшие на них на тропе, были последними в своем роде, безжалостно разбились. Дело обстояло так, что нападение на храм могло иметь только один исход.

Наблюдая за тем, как они исполняют свои обязанности, Дрел задумался о самой природе врага. Они определенно походили на машин: он не мог верить в то, что они в принципе живы, также как и он. Но если они были машинами, то кто создал их? Построили ли их Неанд, чтобы охранять город, оставив стражей непрестанно стоять на своих постах после того, как сами их хозяева превратились в пыль? Точного ответа не было, но будучи человеком образованным, Дрел отмел в сторону идею о том, что они были уничтожены. Все в этом мире можно раскрыть с помощью рассуждений, говорил он себе. И если он никогда ранее не видел ничего подобного этим машинам, то быть может, он где-то видел и слышал о чем-то похожем.

В первую очередь ему пришли в голову мысли о том, чего он никогда не видел, но о чем был наслышан: Боги-Машины Адептус Титаникус и сервиторы Адептус Механикус. Но он быстро забросил эти мысли; титаны имели гигантские размеры, а сервиторы техножрецов, как говорили, являли собой сплав машины и некогда живой плоти — и те, и другие и близко не походили на скелетообразные фигуры, охранявшие храм. Но сверхъестественная четкость и методичность движений напомнили еще об одном. Годы назад, купец, страстно желавший завоевать расположение губернатора, приобрел партию часовых роботов в натуральную величину, похожих на шагающих стражей, и подарил их губернатору Арбеналу. Они были в высшей степени оригинальны, прикрепленные к передвижному механизму на рифленых гусеницах. Однажды активированные, стражи будут ходить туда-сюда, пока запасы хранимой энергии не иссякнут. Обрадованный на первых порах губернатор выставил их напоказ в фойе дворца, где Дрел видел их во время редких визитов во дворец.

Дрел всегда находил что-то отталкивающее в пустой имитации жизни механических фигур, и был рад, когда, наконец, устав от своего подарка, губернатор приказал убрать роботов на склад. Но сейчас, смотря на стены храма, Дрел увидел что-то, что заставило его задуматься о том, что возможно эти машины и те роботы не столь различаются.

Со своей выгодной позиции в зарослях камыша, Дрел увидел, как небольшой кусок обветшалого стенного парапета рассыпался под ногой металлического воина. Потеряв баланс, создание неуклюже стояло на одной ноге доли секунды, обреченное медлительностью своего ума. Внезапно целая секция стены, на которой оно стояло, обрушилась, от чего двуногий металлический воин резко полетел на землю вместе с дождем падающей кладки. Заваленное под обломками у подножия стены, оно пыталось высвободиться, беспомощно извивая конечностями, что напоминало борьбу насекомого угодившего в черную патоку. Затем, неожиданно, борьба, наконец, прекратилась, существо исчезло во вспышке призрачного зеленого света. Но что показалось Дрелу удивительным, так это то, что остальные существа-машины никоим образом не помогли своему упавшему собрату, даже не повернули в его сторону глаз посмотреть на него. И до него дошло: что если эти существа-машины просто-напросто роботы? Более сложные и совершенные, чем шагающие стражи возможно, но все же машины, со всеми имеющимися у нее ограничениями. Что если они действуют, лишь руководствуясь предопределенными инструкциями, и не способны реагировать на ситуации непредвиденные их создателями? Если все было так, то это могло быть как раз то, что ему нужно. В голове у него созревал план, Дрел развернулся к Ярлу позади него и улыбнулся притаившемуся и сердитому волгару самоуверенной улыбкой.

— Самоубийство говорите? Не совсем, сержант. Уверяю вас, мы не только пробьемся через те храмовые ворота, но впоследствии еще и будем рассказывать историю об этом своим внукам.

Само собой разумеется, были и дальнейшие аргументы. Но, в конечном счете, даже большая часть лишенных воображения волгаров оценила по достоинству его план. Далее, спустя несколько часов поисков по болоту подходящих материалов и применения туземных навыков, что надо полагать помогали им поддерживать земельные участки в хорошем состоянии у себя в родных диких краях, волгары пришли к нему с приемлемой точной копией аппарата, который он просил их построить.

Это было что-то вроде ручной тележки на грубо высеченных деревянных колесах, сконструированной, чтобы катить ее по направлению вперед. Скрепленная перевязанными стеблями камыша и деревянными болтами, с поручнями, установленными по ширине достаточной для того, чтобы ее толкали трое мужчин, и импровизированным деревянным щитом для их зашиты, тележка выглядела совершенно непрочной, наспех собранной конструкцией, какой она, по сути, и была. Все равно Дрел был уверен, что она весьма хорошо послужит своим целям.

— Давай! — заорал Ярл.

Из своих укрытий в зарослях камыша солдаты открыли огонь из лазганов, сосредоточив огонь на существах-машинах, стоящих на парапете над обветшалыми вратами храма. Меткость стрельбы волгаров оставляла желать лучшего, но спокойные воины-машины будто бы были захвачены врасплох внезапным опустошительным оружейным огнем. Затем до того как противник успел бы перехватить инициативу, трое волгаров возникли из камышей и покатили громыхающую тележку по направлению к воротам храма.

Видя, как они напрягают каждый мускул, двигая их непокорный груз через ил, Дрел начал верить в успех своего плана. Как он и предсказывал, только четыре ближайших к воротам стражника отреагировали на атаку, остальные остались неподвижно стоять на своих постах, словно ничего не происходило. Но тогда, он увидел, как один из стражников сделал выстрел из своего оружия, сверкающий луч энергии превратил в пыль скрытые в верхней части тележки боезапасы. Другое создание выстрелило дважды, первый луч без ущерба прошел над головами членов команды тележки. Но второй луч, выпущенный существом, попал в цель, вмиг содрав кожу с кричащего члена экипажа. Увидев это, Дрел почувствовал, как холодная неопределенность сжимает его сердце: если машины додумаются выстрелить в саму тележку, их наступлению придет конец. Но противнику, видимо, недоставало ума выстрелить куда-либо еще кроме как по экипажу, поэтому оставшиеся члены команды осторожно пригибали головы, пока изумрудный огонь прочерчивал воздух над ними. Потом Дрел увидел как тележка, в конце концов, достигла ворот.

— Давай, Ярл, сейчас! — заорал он при виде четырех существ-машин отправившихся на защиту ворот, члены экипажа оставили свою ношу и принялись бежать.

— Пока мои люди не окажутся в безопасности, я ничего не сделаю — буркнул в ответ Ярл. Он схватил маленький черный цилиндр, показавшийся совсем миниатюрным в его громадном кулаке. Мгновение Дрел боялся, что преданность может все испортить. Существа-машины у ворот избрали для людей исход, сразив насмерть бегущих солдат на полушаге. Затем с мрачными от ненависти глазами Ярл зажал кнопку дистанционного детонатора в своей руке, и тележка взорвалась. На это ушли все гранаты и каждый кусок взрывчатки в распоряжении волгаров, но Дрел не мог не избежать удовлетворения, когда груз тележки взорвался, омыв существ-машин и ворота в ослепительной вспышке огня. Он получил еще больше удовольствия, когда дым рассеялся и обнажил зияющий проход в расколотых воротах со сломанными петлями и никаких признаков выживших стражников.

— За Волгар! — закричал Ярл, поднявшись из камышей и побежав в сторону расшатанных ворот. — И за честь наших павших!

Подхватив клич сержанта, остатки волгаров ринулись вперед вместе с ним. Побежав, чтобы не отставать, Дрел изумлялся успеху своего плана. Даже с пробитыми воротами и уничтоженными соратниками, воины-машины в других частях стены не показывали никаких признаков принятия участия в действии. Все так, как он и предполагал — каждому воину-машине предписывалось охранять собственную секцию стены и никакие другие. С исчезновением стражей, охраняющих ворота, и судя по реакции остальных, он и кричащая орава волгаров с таким же успехом могли быть и призраками.

Укрывшись под аркой почти разрушенных ворот, волгары остановились до тех пор, пока их не нагнал Дрел.

— Куда теперь, нотариус? — спросил Ярл.

— Серая пирамидальная структура прямо впереди нас, — пропыхтел Дрел, все еще не отдышавшись. — Главное строение храма. Там древние хранили большую часть своего архео… эээ, своих материалов, которые и являются целью нашей миссии.

Если Ярл и заметил его оговорку, то не подал виду. Вместо этого он повернулся лицом к своим людям и произнес:

— Вы слышали его. Идем в две шеренги и идем медленно. Будьте настороже и держите лазганы наготове.

Затем неспешно и нервно обшарив глазами разрушенные строения с обеих сторон на предмет движения противника, появившегося после их наступления, они продолжили путь в сторону внутреннего двора храма. Их цель, карликовая и безобразная пирамида с огромными ступенями на лицевой стороне, находилась примерно в трехстах шагах от центра храмового комплекса. Но с восстановлением могильной тишины этого места, шаги казались Дрелу самыми долгими в его жизни. Это было пристанище мертвых, где каждая тень словно таит скрытую опасность и воздух с трудом дышится от чуть ли не осязаемой угрозы. Но он прошел слишком много, чтобы поворачивать обратно. Несмотря даже на то, что каждый нерв в его теле подстрекал его бежать и никогда не оглядываться, он отказался быть разубежденным.

Он был так близко теперь. Ему надо только пройти между двухрядными серебристыми куполами высотой с верхушки деревьев, размечающими путь к храму, и все о чем он всегда мечтал, будет в его руках. Власть, богатства, уважение; ему надо только продолжать идти и все это будет его. Когда они прошли по дорожке, Дрел увидел, как один из куполов начинает подниматься из ила. Именно тогда он осознал значимость своей ошибки.

Кошмарно медленно два десятка воинов-машин восстали из земли на другой стороне от них. Один из солдат закричал от боли, но звук резко прекратился, когда мясистый орган, родивший этот звук, испарился с голых костей. Другой мужчина умер, его лазган выпал из костяных рук, не успев выстрелить, когда раздражительно зеленый свет содрал с них кожу. Затем другой, и еще один, и еще. Но, уже убегая, Арвус Дрел не мог этого видеть.

Он мчался изо всех сил ради своей жизни. Он взобрался по ступеням пирамиды за дюжину безумных от страха шагов, его ботинки соскакивали и соскальзывали под ним. Достигнув входа в помещение чуть ниже вершины, у Дрела сердце екнуло, когда дверь не поддалась ему. Ярл неожиданно появился подле него, упершись плечом, с силой открыл скрежещущую дверь. Рванув внутрь, Дрел смутно сообразил, что выжившие волгары были прямо позади него. Но его это меньше всего волновало. Он бежал за свою жизнь, и если бы Ярл не схватил и не швырнул его с силой к стене, он наверняка так никогда и не остановился.

— Ты притащил нас сюда, будь проклят ты Императором! Говори сейчас же, как отсюда выбраться! — кричал Ярл. Позади него волгары пытались сделать все, чтобы забаррикадировать дверь, сваливая в кучу возле входа древние урны для праха и раки для мощей, словно это были мешки с песком. Ярл шлепнул его по лицу так сильно, что затрещали зубы. Секунду Дрел просто безмолвно смотрел в пространство. Затем с внезапной вспышкой лихорадочного озарения, он нашел ответ.

— Святая святых! — ответил он, говоря быстро из опасений, что Ярл может снова его ударить. — Вы не понимаете? Для существ-машин по какой-то причине важно охранять этот храм. Здесь должно быть что-то ценное. Нечто оставленное Неанд. Что-то такое, что они хотели сберечь в целости и сохранности. А где лучше всего хранить что-либо ценное, как ни в храме — святая святых? Вот где нам следует вести оборону.

Ярл стоял, размышляя над его словами какой-то момент. Затем, внезапно, решение было им принято, когда дверь храма распалась и существа-машины снаружи начали пробираться сквозь огромное количество перевернутых урн и рак для мощей перед ними.

— Тогда мы идем, — сказал Ярл, толкая Дрела перед собой. — Но тебе лучше быстрее найти это место, нотариус, или я лично тебя прикончу.

Дрела не надо было подгонять. Он бежал вниз по коридору, а за ним следовали Ярл и волгары, лязгающее эхо металлических ступней позади, говорило ему о том, что воины-машины не отстают. Временами Дрел слышал крики волгаров. Но не оборачивался. Он просто продолжал бежать, безнадежно потерянный в лабиринте древних украшенных мрамором огромных помещений, что вели его все глубже и глубже под землю. Он пробегал мимо комнат полных различных удивительных вещей: покрытые иероглифами обелиски, загадочные машины, мумифицированные останки созданий внешне похожих на ящеров, артефакты, что вызвали бы у него сильный трепет и интерес, но сейчас он мог только игнорировать их. Он оставлял позади такие сокровища. Оставлял позади славу. Оставлял позади богатства. Оставлял позади предметы желаний. С неожиданно сильным отчаянием Дрел повернул за угол посмотреть на массивную каменную дверь перед ним и понял, что бежать дальше некуда.

— Попытайся открыть дверь, а я задержу их.

Это был Ярл, ныне единственный оставшийся его компаньон, белая кость проглядывала сквозь разорванную плоть на предплечье, где его задел луч, выпущенный оружием одного из существ-машин. Остальные солдаты были мертвы, безмясые скелеты словно цепочкой беспорядочно лежали на всем пути, что они прошли от самого начала лабиринта. Но Ярл отказывался так легко отправляться в объятия ночи. Повернувшись к неумолимым фалангам наступающих воинов-машин, он с яростным криком вызова на бой стрелял из своего лазерного пистолета. Лазерные лучи нашли свою цель: двое существ-машин упали, и потом резко испарились. Но теперь их там было слишком много, они безжалостно ступали к ним шагами такими же уверенными и твердыми, как и неминуемая смерть.

Посмотрев на дверь, Дрел обнаружил девять не поддающихся расшифровке символов выбитых в ее центре и составленных в подобие кодовой панели в три ряда по три. За неимением лучшего выбора он нажал на них в случайном порядке, отчаянно лелея шанс на выпадение правильной комбинации. Безнадежная задача. Но удивительно, с ужасным звуком трения камень о камень, дверь неожиданно заскользила вбок. Удивленный Дрел незамедлительно ступил в помещение внутри, когда дверь начала закрываться позади него. Он слышал голос сержанта Ярла и, повернувшись, увидел, как сержант бросает свой пустой пистолет в противника и начинает бежать к нему. Но было слишком поздно, дверь уже практически закрылась между ними. Последним, что увидел Дрел сквозь убывающий промежуток дверного проема, было молящее лицо сержанта Ярла, когда металлические руки существ-машин настигли его.

— Дверь, нотариус! — кричал Ярл. — Останови ее! Всемилостивый Император, не дай ей закрыться!

Но Дрел ничего не сделал.

Судя по продолжительности криков, Ярл умирал долго. Тем не менее, еще до того как крики прекратились Дрел оставил всякий интерес к судьбе сержанта, который до этого ему приходилось поддерживать из вежливости. Успокоенный теперь тем, что находится под непреодолимой защитой каменной двери отделяющей его от убийц Ярла, он уже развернулся для осмотра его обретенного убежища.

Он стоял в сводчатом помещении шириной в шестнадцать шагов и вдвое большей длиной. Обращенная к нему гладкая блестящая черно-каменная стена на другом конце комнаты была чистой, в то время как длинные гранитные стены с других сторон покрывали те же иероглифы, что он видел всюду в храме. На небольшом возвышении в центре комнаты стоял аналой (lectern). На его ровной, обсидиановой верхней части был выгравирован отпечаток трехпалой руки. Не считая этого, комната была пустой; но все же он быстро заметил, что его глаза прикованы к искусной мозаике, расположенной в центре одной из покрытых иероглифами стен.

На ней изображалась улыбающаяся золотая фигура, стоящая с распростертыми в приветственном жесте руками. Хотя фигура и имела людской облик, человеком она определенно не являлась, обладая вытянутой головой и продолговатыми загнутыми вниз рогами, с овальным углублением прямо посреди широкого лба. Это мог быть только бог Неанд. Но в то время как он, несомненно, рассматривался как объект преклонения, Дрел не мог отделаться от мысли, что есть нечто злобное в хитром изгибе губ этой фигуры. Быть может это искусное мастерство исполнения мозаики, но где бы в комнате он не стоял, глаза улыбающегося бога словно следовали за ним. Взгляд этот был тревожащий; как если бы бог Неанд заглядывал глубоко в душу и видел там что-то его забавляющее.

Он заметил более знакомые надписи, притаившиеся среди иероглифов, и понял, что некоторые из слов на стене написаны в архаичной форме диалекта Старого Высокого Готика. Слова, которые он медленно, сбивчиво стал переводить. Стоя в этой древней палате, тайная история Неанд и их города разворачивалась перед ним.

Неанд не возводили этот город; это было первым открытием. Тысячелетия назад кочевые предки Неанд прибыли и обнаружили здесь город в руинах, погребенный в иле. Город был полон до краев различного рода удивительных инопланетных технологий и разбросанных мумифицированных останков неизвестной расы разумных ящеров, по-видимому, обитавших на луне. Разгадав иероглифы, Неанд узнали, что ящеры основали город эры тому назад по приказу благосклонного бога, что пришел к ним со звезд. Этот звездный бог дал ящерам все их технологии, взамен потребовав от них лишь того, чтобы они доказали то, что заслуживают его дары. Он говорил им, что является богом, ожидающим проявления силы во всем. Если его народ того заслуживает, то будет процветать в его отсутствие. Затем, пообещав когда-нибудь в будущем вернуться, чтобы судить их труды, звездный бог покинул их.

То, что вымершие ящеры не процветали, было уже ясно. Но отказываясь прочесть предзнаменование о неудачах других, Неанд заселили город, присвоив технологии, что нашли, для его перестройки и возвращения прежней славы. В последовавшие столетия они чтили бога ящеров как своего собственного, уверенные в том, что когда он вернется, то будет рад видеть, как удачно используют его дары новоприбывшие. Но на этом их поклонение не заканчивалось. Неанд кроме этого восхваляли спящих механических служителей, оставленных звездным богом; эти машины назывались некроны, и, как сказано, они покоились в монолите из черного камня глубоко под храмом…

Монолит из черного камня.

Вздрогнув, Дрел прекратил свое чтение и поглядел испуганными глазами на чернокаменную стену в дальнем конце комнаты. Может ли это быть внешняя стена того самого монолита, описанного в записях Неанд? Смотря на нее, он ощутил дрожь предчувствия, страх, что в любой момент потайная панель откроется и создания-машины возникнут, чтобы убить его. Но каменная стена была тихой и спокойной.

Нет, сказал он себе. Если бы это и впрямь был монолит, они бы уже пришли за мной. Это всего-навсего стена, как и любая другая, вырезанная из необычного блестящего камня, наверное, но не более зловещая, чем гранитные стены с других сторон. Но, несмотря на все его утешения, его не покидало дурное предчувствие. Затем, чтобы отвлечь мысли от всего остального, он снова принялся читать написанное на стене.

Но величайшим подарком, оставленным улыбающимся богом своему народу, был не город, и не его технологии, и даже не спящие некроны.

Хотя звездный бог и сказал ящерам, что ожидает от них проявления силы во все времена, он все же понимал, что они неизбежно столкнутся с моментами слабости. И потому он оставил устройство вызова — тот же аналой, какой стоял в комнате, где находился Дрел. Он пообещал, что, когда наступит их черный день, одному из них надо будет лишь положить руку на устройство и слуги их звездного бога пробудятся в ответ на призыв.

Наступит их черный день.

Из написанного на стенах было понятно, что Неанд восприняли это обещание как окончательное доказательство доброты их новообретенного бога. Для них это был завет, духовная связь, на которой зиждилась вся их цивилизация. А потому, когда спустя столетия правления они оказались окружены врагами и ввязаны в заведомо проигранную битву с болотом, решение было принято моментально. Делегация жрецов направилась в палату вызова, дабы возложить руку на аналой и призвать слуг их бога. И в этом месте записи Неанд резко обрываются.

Их черный день.

Дрелу казалось, что здесь больше вопросов, чем ответов. Если Неанд вызвали слуг их бога, то, как так получилось, что их цивилизация полностью была уничтожена? И если эти слуги — эти некроны — позволили предкам Неанд проникнуть в болото тысячелетия назад, почему же тогда сегодня они угрожали Дрелу и волгарам? И тут встает вопрос о тех ящерах. Наверняка они бы предвидели приближение какой бы то ни было катастрофы, грозившей им, и обратились за помощью к слугам их бога? До сих пор ему было это не понятно, пока он не вспомнил свиток, виденный им в планетарных архивах, и строк написанных древним мудрецом Теродотом, гласящих о том, что Неанд были вырезаны "стражниками их веры". На этих стенах была похожая фраза на Старом Высоком Готике, но Дрел по невнимательности дал ей другой перевод. Те же слова, "стражники их веры" могут иметь другое значение.

Слуги их бога!

С внезапным озарением он, наконец, все понял. Неанд вызвали слуг их бога, точно также как это сделали ящеры эры тому назад. Но лишь для того, чтобы и те и другие поняли, что когда некроны пробудятся, они не помогут. Они исполнят приговор. Вызвав некронов, люди города продемонстрировали слабость. А показав слабость, они подвели звездного бога, который с самого начала говорил им, какое он божество.

Бог, ожидающий проявления силы во всем.

Посмотрев на улыбающееся лицо фигуры на мозаике перед ним, Дрел не смог не содрогнуться при мысли о боге, который, оставив подобный ужасный "дар" своим людям, знал, что в один день, не имеет значения насколько бы упорно они не боролись, они поддадутся искушению использовать устройство вызова и затем будут уничтожены. Как будто все это — возвышение и вымирание цивилизации Неанд и ящеров до них — было некое темной и зловещей игрой ради веселья их бога.

Уставившись на изображения бога на мозаике, Дрел понял, что ненавидит этот надменный, серповидный изгиб его губ. Все равно, что фигура смеялась над ним. И тут его резко ударила еще одна мысль, затмившая все размышления о Неанд, ящерах и их смеющемся боге. Глянув на твердые, сделанные из цельного куска стены широкой комнаты вокруг него, внезапное и исступленное осознание пришло к нему.

Он был в ловушке.

Время шло. Сначала оно шло с жалостливыми мольбами, потом с криками, и в конце с долгим прерывистым дыханием. Затем, когда остекленевшие глаза Арвуса Дрела уже не могли этого видеть, отворилась дверь.

На мгновение черный камень стены в конце палаты вызова, казалось, незаметно сдвинулся, прежде чем вся эта секция поднялась, открыв взору нечто похожее на вертикально висящий бассейн с водой раздражительно зеленого цвета. Рябь расходилась по его поверхности, зеленое пятно становилось все более ярким. Далее, воды бассейна словно соединились, когда внутри появились темные тени. Наконец скелетообразная металлическая фигура нарушила натяжение поверхности, и один за другим стражники выступили из монолита в палату.

Они стояли там долгое время, мертвые лица черепов медленно смотрели по сторонам, не торопливо сканируя пространство пылающими глазами. Там они увидели тело, лежащее возле двери на другом конце комнаты. Пальцы превратились в покрытые кровью обрубки от того, что их владелец отчаянно пытался процарапать себе путь сквозь твердый гранит. Уверившиеся в том, что нет никакой угрозы повреждения для тонких механизмов палаты вызова, стражники забрали тело и потащили его из храма. Некогда у этого тела было имя. Когда-то это был Арвус Дрел, бывший нотариус минорис планетарных архивов Его Превосходительства губернатора Арбенала. Но стражников это не волновало. Для них это было просто тело очередного нарушителя спокойствия одной из рас, уже провалившей испытание города. Незваный гость, убитый нуждой в еде и воде, что им уже не требовались. Всего-навсего тело, которое необходимо вытащить наружу и выбросить в грязные объятия болота к тысячам таким же, как он вторженцам, которые пришли в город до него. Затем, выполнив на данный момент свой долг, стражники возвратились в монолит, чтобы уснуть вновь.

Уснуть и ждать.

Возможно, когда-нибудь больше незваных гостей придет от неудачливых рас, и стражники пробудятся, чтобы заново их прогнать. Быть может, однажды здесь разовьется новая раса и прибудет сюда, дабы увидеть город и дары их бога, оставленные им. Их цивилизация какое-то время, наверняка, даже будет процветать. Пока неизбежно в один день они не придут в палату вызова, дабы возложить руку на аналой, и слуги их бога проснутся для их уничтожения. Вероятно, когда-нибудь даже сам их бог вернется. Но его слуги, некроны, безразличны по этому поводу. Независимо от того вернется он или нет, они продолжат служить ему. Сколько бы времени ни прошло, они никогда не дрогнут. Пока другие расы возвышаются и вымирают, планеты умирают, звезды угасают, они будут выдерживать испытание временем. В постоянном водовороте Вечности это было единственно безусловным и неизменным обстоятельством. Вечная непоколебимость. Бесконечная терпеливость. Преданность за гранью смерти.

Энди Хоар Честолюбие не знает преград

— Сообщи показания приборов, Иоахим! — Бриэль Геррит пыталась перекричать яростный ветер. — Я ни черта не вижу!

— Авгур показывает два пятьдесят, мэм, — отозвался компаньон и советник Бриэль, голос которого едва пробивался через какофонию воющей бури. — Изображение вот-вот поя…

— Все! — крикнула Бриэль и остановилась, вытянув шею и глядя вверх. На фоне клубящихся, темных, пурпурных туч появился еще более темный силуэт. Она попыталась оценить его высоту, но чувства смешались, неспособные осмыслить его чуждую геометрию. Возносящееся к небу строение с плоскими гранями могло возвышаться в считанных метрах перед Бриэль, а могло и во многих километрах вдали.

— Два пятьдесят, — повторила Бриэль. Так ее советник оценивал расстояние до их цели. В то время как она смотрела на очертания сооружения, его подобные скалам грани, похоже, смещались, как будто малейшее изменение ракурса выявляло новые поверхности и углы. — Если ты так считаешь. Все готовы?

Бриэль повернулась, чтобы осмотреть свой небольшой отряд, члены которого появлялись из окутывающей все вокруг пелены бури. Она приподняла визор бронированного защитного костюма, и холодный воздух ворвался внутрь, обжигая открытые щеки.

Щурясь от ветра, она с удовлетворением осмотрела боевой порядок дюжины бойцов. Они следовали за ней с ее корабля, «Ясного Света», который ожидал на высокой орбите над мертвым миром, куда она прибыла в поиске богатства для своего клана вольных торговцев. Каждый был хорошо вооружен и одет в броню, а их лица скрывали тяжелые ребризеры. Их предводитель, молчаливый Сантос Квин, выступил вперед, заслоняя гораздо более низкорослый силуэт адепта Сета, старшего астропата Бриэль.

— Все готовы, миледи, — доложил Квин. Его татуированное лицо было еле видно через визор костюма. — Однако буря усиливается, — добавил он, бросив взгляд вверх, на бушующие небеса.

— Принято к сведению, — кивнув, ответила Бриэль и перевела взгляд на астропата. — А ты, адепт? Есть о чем доложить?

Астропат шагнул вперед, склонив скрытую шлемом голову перед госпожой. Через визор можно было разглядеть лицо адепта — жуткую массу шрамовой ткани; глаза его были пустыми ямами, а нос и рот едва различимы. Связывание души — ритуал, которому подвергся освященный Милостью Императора астропат, — так искалечило его тело, что он постоянно испытывал боль. И все же, несмотря на то, что адепту Сету был недоступен нормальный спектр человеческих чувств, он обладал куда более глубоким восприятием, чем любой обычный человек.

++Для меня это место мертво, госпожа,++ ответил астропат. Голос адепта немногим отличался от гортанного хрипа — настолько истерзано было его горло — однако Бриэль ясно слышала слова, ибо он говорил мыслями, возникающими прямо в ее голове. ++Мертво, однако я чувствую эхо, отзвуки древних мыслей или же тень сновидений. Я не могу сказать, что именно.++

Бриэль заметила презрительную ухмылку, проскользнувшую по лицу Сантоса Квина при этих словах. Она знала, что мужчина, будучи уроженцем дикого мира, подозрительно относится к Сету и его способностям. Однако девушка понимала, что имел в виду астропат, так как ей казалось, что она тоже улавливала очень слабое эхо, отдаленные мысли, летящие на беспокойных ветрах. Ей было неведомо, какой чуждый разум породил эти мысли, но она верила, надеялась, полагалась на то, что это было лишь эхо какой-то древней и давно мертвой силы.

— Что ж, хорошо, — сказала Бриэль, опуская визор. — Идем дальше. Только осторожно.

Бриэль стояла перед изрытой углублениями черной стеной огромного чужеродного сооружения. Хотя поверхность была всего на расстоянии руки, она ощутила, что нужно потянуться к ней и прикоснуться ладонью, чтобы убедиться в этом. Даже через толстую перчатку костюма Бриэль ощущала холод, источаемый камнеподобным материалом, холод, проникавший не только в кожу, но и в душу.

— Госпожа.

Бриэль убрала руку, услышав голос астропата.

— Пожалуйста, постарайтесь не…

— Я знаю, Сет, — ответила Бриэль. — Я знаю.

Она огляделась по сторонам и обратилась к Квину:

— Нам нужно найти вход. Прикажи своим людям рассредоточиться.

Воин молча кивнул и отошел, чтобы поговорить со своими людьми. Спустя секунду они ушли, как и советник Бриэль, Иоахим Хеп, — все, кроме самого Квина, двинулись на поиски способа проникнуть внутрь огромного сооружения. Бриэль посмотрела, как Квин проверяет механизм болтера, а затем надвигает на глаза защитные очки с сенсорами и внимательно всматривается в глубины бури. Он, несмотря ни на что, будет нести стражу подле своей хозяйки.

Бриэль вернулась к изучению чужеродной формации. Запрокинув голову, она отметила, что либо грозовые тучи опустились, либо удлинились постоянно меняющиеся грани структуры, так как теперь ее вершину скрывала буря. Не в первый раз девушка задумалась о риске, связанном с экспедицией. Однако она знала, что на мирах, подобных этому, можно обрести огромные богатства. Будучи следующей претенденткой на верховную власть в могущественном клане Аркадиус, Бриэль должна была создать себе имя на просторах галактики, пронизать тьму во имя Императора, встретиться лицом к лицу с тем, что могло скрываться в глубинах космоса — чем бы то ни было — и преодолеть его ради человечества. А также, размышляла она, скрывая под визором скромную улыбку, попутно нажить несказанное богатство и невообразимую славу.

Бриэль и весь ее клан возлагали надежды на то, что этот безымянный мир, затерянный в пустоте меж спиральных рукавов, может обладать подобными сокровищами. По всей галактике были рассыпаны руины цивилизаций куда старше Империума Человечества, и на таких планетах находились пыльные гробницы, запечатанные еще до того, как человек впервые посмотрел в небеса над древней Террой. Было известно, что, когда обнаруживались такие гробницы, в них находили реликвии давно вымерших чуждых рас, чудесные артефакты, за одно лишь обладание которыми изнеженные аристократы Империума заплатили бы баснословную цену. Подавляющее большинство этих вещиц считалось любопытными произведениями искусства, не имеющими определенной функции. Остальные можно было изучать и раскрывать их действие и необычные возможности. Бриэль знала, что коллекционеры-любители и самозваные эксперты в незаконной науке ксенологии отдали бы все за такие вещи.

Все же Бриэль пробирал холодный ужас, невыразимое чувство того, что на этой планете нечто идет совершенно не так.

— Что-то шевелится, моя госпожа, — предупредил адепт Сет, словно дав слово безымянному страху, гложущему самый край сознания Бриэль.

— Что ты чувствуешь, Сет? — спросила Бриэль, осматриваясь в поисках каких-либо признаков опасности. Квин приподнял болтер к широкой груди и приблизился к хозяйке на шаг.

— Я чувствую… плавящее пламя… это пламя — душа, оно почти угасло, однако отказывается умирать…

— Мне нужно немного больше, Сет, — отозвалась Бриэль, удержавшись от менее вежливого замечания. — Нам что-то угрожает?

— Что-то знает, что мы…

Прежде чем астропат смог договорить, вокс-канал вспыхнул жизнью. В уши Бриэль ворвался вой статики, затем его перекрыл голос Иоахима Хепа.

— …вход. Повторяю, мы нашли вход.

— Оставайтесь на месте, — ответила Бриэль, не совсем уверенная, расслышал ли ее Хеп сквозь мощные атмосферные помехи. — Квин, веди нас.

— Это свежее повреждение, Иоахим? — спросила Бриэль у советника. Несмотря на возраст, мужчина был почти так же высок и широкоплеч, как космический десантник. Она подождала, пока он рассмотрит гигантскую щель в подобном скале боку чужацкого сооружения, натренированным глазом отмечая каждую деталь.

— Я бы так сказал, мэм, — ответил Иоахим, не отводя взора от открывающегося перед ним зрелища. — Бури приближали это тысячелетиями, но само повреждение произошло лишь недавно.

Взгляд Бриэль передвинулся с советника на огромный пролом в гробнице чужаков. Будучи всего где-то в метр шириной, трещина тянулась вверх на расстояние, которое, наверное, исчислялось многими сотнями метров — или исчислялось бы, если бы не проклятые пропорции этой штуки. Бриэль подошла ближе, зная, что Квин следует за ней, не отставая. Она подалась вперед, чтобы осмотреть рваный край пролома и попробовать догадаться, что это за материал и что могло повредить его.

++Время, моя госпожа, — заговорил адепт Сет в мозгу Бриэль. — Единственная сила, способная навредить такой вещи, как эта — само время.++

Бриэль подняла бровь и бросила косой взгляд на астропата, понимая, что он прочел ее лежащие на поверхности мысли. Она отвернулась и подошла еще ближе к поврежденной поверхности. На ней было видно, как она предполагала, следы ремонта — правда, в очень небольших масштабах. Возможно, это место может исцелять себя, раздумывала она. Возможно, именно это объясняет то, как оно могло выдержать разрушительные воздействия этого истерзанного бурями мира на протяжении столь многих эпох, проведенных в одиночестве.

— Пойдем, — сказала Бриэль, ступая в трещину прежде, чем Квин успел опередить ее.

Всего в нескольких метрах от входа Бриэль очутилась в полной темноте. Она остановилась, позволяя другим чувствам, кроме зрения, выйти на первый план. Расширив пределы восприятия, насколько было возможно, девушка попыталась определить, что находится вокруг. Она напрягла слух. Снаружи все еще бушевала буря, однако теперь ее вой был приглушен и далек. Также Бриэль слышала, как работают ребризеры ее спутников, и различала уверенную тяжелую поступь Сантоса Квина, который стремился обогнать ее и возглавить отряд на случай, если они встретятся с какой-то угрозой и хозяйка окажется в опасности. Бриэль наслаждалась темнотой еще миг, после чего протянула руку к механизму сбоку шлема и опустила поверх визора защитные очки. Гарнитура загудела, линзы со стрекотанием сфокусировались на том, что не могли разглядеть глаза Бриэль. Очки могли регистрировать множество волн в различных диапазонах и накладывали считанное изображение на зрение владельца.

Черноту сменило калейдоскопическое буйство цветов, подернутое зернистым «шумом». Бриэль подрегулировала устройство на шлеме, и изображение преобразилось так, чтобы она смогла его разглядеть. Вперед тянулся округлый туннель — в него только что вошли она и ее отряд. Она посмотрела назад, убедившись, что туннель простирается в обоих направлениях — очевидно, он шел перпендикулярно внешней стене, через которую они проникли внутрь, пройдя в трещину.

Довольная тем, что не было видно какой-либо непосредственной угрозы, Бриэль воспользовалась устройством и сменила ряд настроек; при этом видимое изображение в ярких зеленых тонах сменилось другим, черным с фиолетовой подсветкой, а потом новым — чисто-белым с бирюзовыми тенями. Она остановилась на темно-зеленой перспективе, увидев на изогнутой стене неподалеку затейливо вырезанное изображение. Девушка подошла ближе, зная, что Квин делает то же самое. Изображение оказалось совокупностью кругов и линий, образующих то, что наверняка являлось текстом на языке давно вымерших чужаков.

— Иоахим, — повернулась она к советнику, и он прошел вперед, мимо Сантоса Квина, который с ворчанием отступил в сторону.

— Настрой прибор на сигма-двенадцать и посмотри на это.

Иоахим, который уже опустил очки, потянулся к шлему и отрегулировал изображение. Через миг он уже крутил головой, осматривая стены коридора.

— Я никогда не видел подобного, мэм, — после долгой паузы сказал Иоахим Хеп. — Хотя это мне напоминает…

— О чем? — отозвалась Бриэль, неуверенная, что ей хочется услышать ответ советника.

— О машинных текстах служителей Омниссии, мэм.

— Но это древнее место, — возразила Бриэль, в одинаковой степени — чтобы успокоить собственную неуверенность и чтобы дать ответ советнику. — Оно существовало за бесчисленные тысячелетия до Механикус. Связи быть не может.

— Действительно, мэм, — ответил Хеп, кивнув с серьезным видом.

— Тогда идем дальше, — приказала Бриэль, — сюда.

Она двинулась в путь, на сей раз позволив Сантосу Квину возглавить отряд. Человек с дикого мира поднял болтер и устремился вперед, используя собственные защитные очки, чтобы видеть во тьме. Отдавая приказы беззвучными жестовыми сигналами, воин построил своих людей так, чтобы Бриэль, Хеп и адепт Сет оказались под защитой в центре колонны. Бриэль, скрепя сердце, позволила ему это, напомнив себе, что она, в конце концов, наследует Торговый Патент своего дома вольных торговцев, и Квин лишь выполняет долг, возложенный на него ее отцом.

Прежде чем отправиться дальше по похожему на трубу коридору, Бриэль ненадолго замедлилась, как будто бы расслышав самым краем слуха необычный звук. Кажется, до нее донеслось металлическое стрекотание. Она внимательно прислушалась, но больше ничего не дождалась. Бросив напоследок взгляд назад, за спину крайнего бойца, она двинулась в путь.

— Ни звука, — прошептала Бриэль в вокс-сеть, переместившись вперед и глядя через плечо Квина. Она знала, что приказ едва ли требовался, так как бойцы отряда следовали примеру воина с дикого мира, а тот стоял, неподвижный и безмолвный, прижимаясь к изогнутой стене у конца коридора. Бриэль поняла, что всматривается в обширное, темное помещение.

Она собиралась настроить очки на сканирование пространства на другой длине волны, когда уловила тусклое зеленое свечение посреди темноты. Сфокусировавшись на нем, зрение приспособилось к освещению, и через несколько минут Бриэль смогла разглядеть пространство, открывавшееся перед отрядом. От увиденного у нее перехватило дыхание.

Проход, в котором остановился отряд, выходил в некий зал, столь чудовищно огромный, что Бриэль пронзило почти сокрушительное чувство собственной незначительности, пока она тщетно пыталась осознать размеры этого затемненного места. Бриэль представила себя насекомым, ползущим по истертым плитам грандиознейшего собора, чьи своды теряются в темноте вверху. Холодная дрожь пробежала по телу, когда она осознала, что это видение не полностью являлось плодом ее воображения.

Помещение было настолько огромно, что его пол как будто поднимался и опускался вместе с изгибом поверхности планеты. Бриэль отвергла эту мысль — столь громадное сооружение можно было бы увидеть с орбиты, и размеры гробницы были не столь велики, когда они приблизились к ней. Тем не менее, геометрия этого места снова на все лады обманывала Бриэль. Она поняла, что не может оценить его величину внутри, точно так же, как ей не удалось определить истинный размер сооружения снаружи, и это чувство было очень тревожным.

Когда глаза Бриэль еще больше привыкли к мраку, она увидела, что на темном полу помещения покоится то поднимающееся, то опускающееся море чего-то, что наверняка являлось пылью. Как же долго существует это место, размышляла она, что на полу накопился такой слой осадка? Вглядываясь пристальнее, она рассмотрела невысокие барханы, чьи гребни мягко светились всеприсущим зеленоватым светом.

— Иоахим, — обратилась Бриэль к советнику, стоявшему у нее за спиной. — Ты видишь источник этой подсветки?

Она подождала, пока советник не осмотрит громадное помещение, простирающееся перед ними, и повернула голову, глядя ему в лицо.

— Нет, мэм, — ответил он. — Это может быть какой-то фоновый эффект, источник энергии, который не могут засечь авгуры.

— Миледи, — низким голосом прорычал Квин. Бриэль перевела взгляд с советника на воина. Его тон заставил ее немедленно насторожиться. — Впереди, в сотне шагов.

Бриэль сощурилась, выискивая место, на которое указывал Квин. Миг спустя она нашла его.

— Следы? — прошептала Бриэль.

— Да, миледи, — ответил Квин. — Кого-то маленького.

— Животные? — спросила Бриэль.

— Возможно, — проворчал тот. — Хотя я не вижу, на что бы такой зверек мог охотиться.

Бриэль кивнула.

— Давние?

В ответ дикарь бросил на хозяйку быстрый взгляд.

— Их могли оставить часы или десятилетия назад. Здесь такое тихое место, что я едва ли могу точно сказать.

Бриэль хотела было ответить, но адепт Сет заговорил первым.

++Эпоха… и день, хозяйка,++ прошептал он, и звук его голоса появился прямо у нее в голове. ++Эпоха прошлого, но все еще происходящего.++

Чувствуя растущую тревогу от поведения астропата, Бриэль резко ответила:

— Говори ясно, Сет. Пожалуйста.

Астропат повернул к ней чудовищное лицо. Она знала, что, несмотря на отсутствие обычного зрения, мужчина смотрит на нее.

— Прошу прощения, хозяйка, — прошептал он. — Я знаю, что в этом немного смысла. Но так же, как ваши глаза с трудом воспринимают истинные измерения этого места, ведут себя и мои чувства. Это место отягощено, хозяйка, отягощено летами, которые невозможно осознать таким, как мы. Возможно, что сами боги…

— Достаточно! — рыкнул Квин. Взгляд Бриэль еще на миг задержался на лице адепта, прежде чем перейти на воина. — От таких слов нет никакой пользы.

Бриэль глубоко вдохнула, набираясь уверенности, прежде чем шагнуть вперед, в громадное помещение. Она обернулась на свой отряд, и прах немыслимой древности взвился, поднятый ее сапогами. Глядя назад, она на секунду ощутила головокружительное безрассудство, понимая, что отец не одобрил бы ее действия, если бы был здесь и видел их. Это ощущение тут же пропало, вытесненное давящей мертвенностью гробницы.

— Воистину, достаточно, — выдохнула она и двинулась вперед, через океан пыли.

Вскоре после того, как отряд вошел в помещение, он достиг следов, которые Квин заметил из тоннеля. Охотничье чутье дикаря говорило ему, что их оставило некое насекомое примерно в метр длиной, а тонкий слой пыли, покрывавший их, показывал, что это старый след. Несмотря на эту новость, тревога Бриэль не ослабела, но только усиливалась по мере того, как отряд продвигался все дальше по пыльному морю.

Сперва Квин советовал исследователям идти осторожно и ступать мягко, чтобы не поднимать огромные клубы густой пыли, ковром укрывающей землю. Впрочем, Бриэль вскоре пришлось отменить этот приказ, так как иначе они бы никуда не добрались. И, кроме того, раздумывала она, кто может за ними наблюдать? Ответа на этот вопрос не было.

По ходу движения Бриэль еще раз попыталась узнать больше о природе окружающего ее места. Она запрокинула голову, посмотрела вверх, и ее немедленно захлестнула волна тошноты, ибо отдаленные поверхности там, вверху, сдвинулись с места. Она снова перевела взгляд на землю и ощутила вторую волну недомогания, отчего споткнулась и остановилась.

— Мэм? — Иоахим Хеп немедленно оказался рядом с Бриэль и крепко ухватил ее за защищенное броней костюма плечо. Через секунду остановился весь отряд, бойцы заняли оборонительные позиции, а их безмолвный предводитель, расталкивая людей, вернулся назад к Бриэль.

— Ничего, Иоахим, — ответила Бриэль. — Я в порядке. Это место. Оно нарушает все чувства.

— Да, это оно умеет, мэм, — ответил советник Бриэль и отступил, довольный, что хозяйка может идти дальше. — Я тоже не могу его воспринять.

Тут вмешался Квин.

— Миледи, как вам кажется, сколько времени прошло с тех пор, как мы двинулись по этому залу?

Бриэль посмотрела на воина. На краткое время ее отвлекли, даже зачаровали закрученные узоры татуировок на его лице.

— Сколько времени? — повторила она, оборачиваясь на путь, которым прошел отряд. — Я бы сказала… Император милосердный…

— Сколько, миледи? — надавил Квин.

Бриэль снова посмотрела на дикаря, чувствуя, что в горле внезапно пересохло.

— Три, три с половиной…

— Минуты? — спросил Квин.

— Часа, — произнесла Бриэль. Перед ее внутренним взором еще не померк образ оставшегося в сотне метров позади входа в туннель.

— …эпохи, — прошептал адепт Сет.

— Позади нас, — тихо произнесла Бриэль в вокс-линк, незаметно отключив внешний ампливокс. Она старалась не менять походку или темп шагов, в то время как отряд продолжал путь через пыльный зал.

— Да, миледи, — ответил Квин, последовав ее примеру и настроив свои средства связи таким же образом.

— Как долго? — спросила Бриэль.

— Для меня? — Квин на ходу повернул голову и сардонически поднял бровь.

— Справедливое замечание, — согласилась Бриэль и повторила. — Как долго?

— Не больше тридцати минут, — сказал Квин.

— Можешь сказать, где? — поинтересовалась Бриэль. Она уже несколько минут видела движение недалеко позади отряда.

— При слабом освещении, — отвечал воин, — сложно быть точно уверенным. Но я бы сказал, что нас преследует один наблюдатель, используя наносы пыли в качестве прикрытия. Сзади и слева от нас.

Бриэль потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не обернуться и посмотреть в указанном Квином направлении. Она не могла избавиться от образа прицела, направленного ей в затылок, от которого под бронированным шлемом внезапно начала зудеть кожа. Появилось непреодолимое, необъяснимое желание стянуть с себя шлем и вытрясти наружу заплетенные локоны, которые казались приклеенными к черепу. Она выбросила эту мысль из головы и изменила походку, чтобы мягко ступать по пыли, всеми чувствами сконцентрировавшись на том, что происходило позади, выискивая признаки преследования.

Бриэль как будто бы услышала далекий голос, столь тихий, что казался лишь чуть громче мысли. Бросив взгляд на астропата, она отметила, что тот приподнял голову под странным углом, словно тоже внимательно к чему-то прислушивался. Она сфокусировалась на этом отдаленном шепоте, почти слыша отдельные чуждые слова, однако не в состоянии разобрать их полностью.

++Их больше, хозяйка,++ коснулось ее разума мысленное сообщение астропата. Морщинистый, покрытый шрамами рот при этом даже не шевельнулся.

++Где?++ сформировала она ответ в своем мозгу, неуверенная, услышит ли ее астропат. Очевидно, услышал, так как мысль вернулась немедленно.

++Повсюду, хозяйка. Они все вокруг нас. Они спят… но шевелятся во сне.++

Сознательным усилием Бриэль закрыла свой разум. Она чувствовала толику безумия в мыслях астропата, холодный ужас, граничащий с сумасшествием. Ее взгляд на миг встретился с взглядом Квина, который кивнул вперед. Пока Бриэль уделяла внимание другим вещам, отряд добрался до противоположной стороны гигантского помещения. Она оглянулась, видя, что они каким-то образом преодолели невероятную дистанцию за срок, который ей казался всего пятью-шестью часами.

Бриэль стояла на самом краешке широкого разлома, с неправдоподобной точностью прорезанного в черном камне пыльного пола чуждой гробницы. Снизу, издалека исходило мертвенно-зеленое сияние — такое же, подумала она, как свет, заливающий помещение, которое они только что прошли, однако здесь оно было более интенсивным, почти слепящим. Своды далеко вверху терялись в темноте, и Бриэль не видела иного пути вперед, нежели через гигантскую пропасть.

— Натяните трос, — приказала она.

Сантос Квин сделал жест одному из бойцов, который вышел вперед и подготовил к работе тяжелый тросомет. Мужчина широко расставил ноги и нацелил устройство в точку на земле по ту сторону пропасти, примерно в сорока метрах от него.

— Огонь! — скомандовал Квин.

Тросомет выстрелил с оглушительным грохотом, будто от взрыва, который разорвал тишину гробницы. Бриэль испытала мгновенный приступ всепроникающего страха — что их вторжение наверняка заметили, что звук сейчас же навлечет на них врагов. Она озиралась, почти уверенная, что тени на черных каменных стенах сейчас явят ужасающие обличья давным-давно мертвых стражей. Она отбросила эту мысль, но догадывалась, что другие члены отряда чувствовали то же самое. Даже Квин бросал вокруг опасливые взгляды.

Бриэль вернул к реальности удар якоря, врезавшегося в пол по ту сторону разлома. Она смотрела, как активировался модуль на конце троса, выбросив наружу силовые крюки, которые тут же вгрызлись в камень. Миг спустя питание отключилось, а клинки остались погруженными в грунт. Боец активировал механизм на своем орудии, и трос натянулся. Используя такую же систему силовых крюков, установленную в основании метательного устройства, человек закрепил его на той стороне, где стоял отряд, и отступил назад.

Бриэль двинулась к шнуру, но тут и Квин, и Хеп ступили вперед, преграждая ей путь.

— С уважением, мэм, — сказал Хеп, поклонившись, чтоб избежать нечаянного оскорбления. — Пожалуйста, Бриэль, — продолжал он, понизив голос, — я не могу позволить тебе идти первой. Иначе твой отец прикажет ободрать меня трюморезами.

Бриэль подавила улыбку, несмотря на небольшое раздражение — ей всегда было не по себе, когда другие рисковали ради нее. И все же она знала, что советник, один из давнишних друзей отца, прав. Она вежливо улыбнулась, отвечая поклоном на поклон, и отступила в сторону.

— А я, — вмешался Сантос Квин, — не могу позволить идти первым тебе, Иоахим, — воин поднял руку, пресекая любое возражение, которое мог озвучить Хеп. — У меня тоже есть обязанности, которые надо выполнять.

Бриэль с улыбкой наблюдала, как Иоахим Хеп обдумывал слова Квина, прежде чем также отступить в сторону, позволяя дикарю подойти к закрепленному крюками тросомету. Воин жестом приказал своим бойцам прикрывать дальнюю сторону, пока он готовится к переходу. Вытянув шнур из пояса, Квин прикрепил его к тросу и склонился над краем разлома.

Бриэль смотрела, как Квин продвигается через пропасть — поначалу медленно, потом с нарастающей скоростью. На секунду ей показалось, что зеленый свет, горящий внизу, мигнул, будто распознавая вторжение, но отбросила идею как плод фантазии, порожденный напряжением. Ее внимание привлек какой-то звук, и она бросила взгляд на адепта Сета, заметив, что астропат что-то бормочет под нос, шевеля обезображенным ртом, и его бессвязные слова заглушает шлем защитного костюма.

— Сет, — негромко позвала Бриэль, не желая нарушать мрачную тишину гробницы. Астропат, похоже, не услышал голос хозяйки.

— Сет! — прошипела она сквозь сжатые зубы.

— Госпожа? — ответил Сет, наконец осознав, что к нему обращаются.

— Что с тобой, Сет? — спросила Бриэль, снова подавляя тревогу, вызванную поведением астропата.

— Я… — адепт Сет запнулся. — Я думаю, нам надо сейчас же уйти, госпожа.

— Уйти? О чем ты, Сет? Что не так?

— Это спящие, госпожа… это их сны… я не могу…

Бриэль мысленно оценила ситуацию. Астропат, похоже, терял связь с реальностью, однако он был ей нужен для связи с кораблем на орбите, а также ради преимущества, которое его удивительные силы могли предоставить в опасном положении. Однако сейчас, судя по всему, эти самые силы грозили ему гибелью, так как Бриэль казалось, что отзвуки сновидений давно умерших строителей этой огромной гробницы как-то воздействуют на него. Если что случится, она могла приказать кому-то из вооруженных людей обезвредить астропата, связать его и накачивать наркотиками, пока экспедиция не подойдет к концу, но это сильно навредит их работе. Она не могла себе позволить потерять астропата, по крайней мере, пока не могла.

— Миледи? — Квин обратился к Бриэль по вокс-каналу. Она обернулась и увидела, что человек с дикого мира благополучно преодолел пропасть. — Миледи, я прикажу одному из своих людей следить за адептом, не бойтесь. Теперь вы можете безопасно пересечь разлом.

— Спасибо, Сантос, — ответила Бриэль, отметив, что один мужчина подвинулся ближе к астропату, очевидно, следуя незаметному приказу Квина. Она приблизилась к пропасти и мгновение постояла у самого края, глядя вниз, где под ногами разверзались сияющие глубины. Снова на нее нахлынуло чувство дезориентации, которое вряд ли было связано со страхом высоты — больше с неявной неправильностью геометрии гробницы. Это невозможно было точно определить. Иногда казалось, что ни одна плоскость не пересекается с другой так, как следовало бы, как будто угол зрения каким-то образом был неправилен. Сделав глубокий вдох, она оттеснила подобные мысли на задворки разума и вытащила из пояса шнур. Усевшись на краю разлома, Бриэль прикрепила шнур к якорному тросу.

Одним движением девушка очутилась под тросом и повисла на нем. Она проверила, хорошо ли держится шнур, соединяющий пояс с тросом, и, удовлетворенная, начала подтягивать себя вперед, через пропасть. Над собой Бриэль видела лишь темноту, если не считать, что своды далеко наверху мерцали. Она решила, что это шальные отблески лучистых энергий, неистовствующих внизу. Подтягиваясь все дальше, перебирая руками, она всматривалась не в сотни — возможно, и тысячи — метров внизу, а в эти крошечные точки зеленого света, мерцающие наверху, в темноте. Она полагала, что находится уже на середине пути через гигантский разлом, когда заметила, что огоньки как будто становятся ярче.

— …сновидения… плавящее пламя… шевелятся во сне… — расслышала Бриэль голос адепта в вокс-канале и вытянула шею, чтобы поглядеть на Квина. Взгляд дикаря был направлен вверх, прикованный к тем же самым зеленым огонькам, которые привлекли ее внимание, когда она пересекала пропасть.

Бриэль снова посмотрела вверх и увидела, что светящиеся точки стали вдвое ярче и мчались теперь прямо на нее!

— Миледи! — закричал Квин. — Берегитесь!

Воин поднял зажатый в обеих руках болтер, приставив его прикладом к плечу. Отрывистый рев оружия был оглушителен, и его выстрелы озаряли тьму слепящим оранжевым пламенем.

Опасно зависнув на середине пути через бездонную пропасть, Бриэль внезапно болезненно ощутила, в насколько уязвимом положении находится. Не было времени ни искать цели, в которые стрелял Квин, ни вступать с ними в бой лично. Вместо этого она стиснула зубы и повисла на шнуре, постепенно таща свое тело все дальше.

Девушка сконцентрировалась на преодолении разлома, а воздух вокруг нее полнился вспышками света от выстрелов крупнокалиберных дробовиков, из которых бойцы палили во врага, невидимого для Бриэль.

— Миледи! — услышала она и удивилась тому, насколько близким казался голос Квина. Бриэль осмотрелась и увидела, что каким-то образом уже пересекла пропасть, а Квин тянет ей руку, чтобы помочь перебраться через край. Она глянула на протянутую перчатку, прежде чем что-то позади него привлекло ее взгляд.

— Квин!

Воин оглянулся туда же, куда смотрела хозяйка, развернулся на месте и одной рукой вскинул болтер. Оружие рявкнуло. На таком небольшом расстоянии выстрел оказался удивительно громким, несмотря на то, что на Бриэль был надет шлем защитного костюма. Что-то взорвалось, осыпая Бриэль и Квина маленькими металлическими осколками. С облегчением Бриэль увидела, что ее костюм не пострадал — броня защитила ее от потенциально смертоносной шрапнели.

— Ты ранен? — спросила она воина, который оказался ближе к взрыву, чем она.

— Не сильно, миледи, — ответил Квин и предостерегающе крикнул что-то одному из бойцов на другой стороне разлома.

Бриэль посмотрела через пропасть на оставшуюся часть отряда. Ее взгляду открылась сцена: бойцы выстроились полукругом, спинами к краю пропасти, с Иоахимом Хепом и адептом Сетом в центре. Пока бойцы стреляли вверх, в темноту, Хеп пытался заставить Сета пересечь пропасть.

В темноте над отрядом засверкали серебристые насекомоподобные существа, каждое чуть больше метра в длину. В том месте, которое Бриэль сочла головой, у каждого из них сиял зеленый свет, явно родственный тому, что так ярко горел в глубинах пропасти, которую она только что пересекла. Одна из металлических тварей спикировала на бойца, и при этом свет у нее впереди разгорался все ярче, пока атакующее существо не оказалось окружено нимбом пульсирующей энергии. Боец передернул затвор дробовика и выстрелил в упор, однако враг уклонился и ринулся к своей цели.

Когда атакующее существо набросилось на человека, окружающее его зеленое поле стало еще более интенсивным. Наконец, когда оно подлетело вплотную, боец крутанул дробовик, повернул его твердой ложевой частью вверх и ударил прямо по голове противника. Оружие с хрустом вошло в тело существа, и оно взорвалось зеленым светом. Бойца отшвырнуло назад, и он упал наземь на самом краю разлома. Потеряв ориентацию, нападавшее существо упало, пролетев над лежащим навзничь человеком, и исчезло в пульсирующей бездне далеко внизу.

— На той стороне, поторопитесь! — завопила Бриэль, доставая болт-пистолет из кобуры на бедре. Сжимая оружие обеими руками, она прицелилась в ближайшего насекомообразного врага, кружившего над головой.

— Хеп! — позвала она. — Тащи сюда Сета, сейчас же!

Не дожидаясь ответа, она надавила на спуск. Пистолет рявкнул, и выстрел попал в цель — снаряд утонул во внешней оболочке тела твари. От удара та резко дернулась, но, прежде чем успела выровнять курс, разлетелась на тысячу металлических осколков. Пробив броню цели, миниатюрная взрывчатая боеголовка болта сдетонировала с летальным эффектом.

Хеп, наконец, заставил астропата влезть на трос и помог ему переправиться, а Бриэль и Квин продолжали обстрел, и их болты достали еще трех существ. Потом атакующие твари неожиданно улетели все как один, будто повинуясь какому-то неслышному приказу.

— Кто-нибудь ранен? — спросила Бриэль Квина.

— Серьезных травм нет, миледи, — ответил воин. — Не думаю, что эти существа были созданы для битвы.

Бриэль взглянула на Квина.

— Поясни.

— Миледи, мне показалось, что эти существа просто проверяли нашу защиту и возможности. Я считаю, что они были всего лишь часовыми.

— Часовыми? — переспросила Бриэль. — Часовыми, охраняющими что?

— Это место, миледи, — ответил Квин. — Они охраняют гробницу от посягательства. От осквернения.

— От воров, — закончила Бриэль, позволив себе сухую усмешку.

— Они уже близко, госпожа… разве ты их не слышишь? — бормотал Сет рядом с Бриэль. Отряд продвигался через лабиринт узких ходов. Несмотря на все усилия, астропат начинал выводить ее из себя, однако она знала, что едва ли сможет что-то с этим сейчас сделать.

— Что ты слышишь? — отозвалась Бриэль. — Пожалуйста, Сет, говори ясно.

— Я слышу их…

Бриэль обернулась на ходу и увидела, что Сет ведет вытянутой рукой по стене, и его нечувствительные, затянутые в перчатку пальцы следуют за сложными узорами, покрывающими каждую поверхность.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Бриэль, зная, что вряд ли получит связный ответ, но желая удержать астропата от погружения в полное безумие.

— Все это связано, госпожа… все это. Они почти не видят сны, хозяйка, не так, как мы…

Бриэль покачала головой и снова обратила взгляд на путь впереди. Проходы, по которым двигалась группа людей, были узки и темны, и их освещал лишь зеленый свет, источаемый бесконечными потоками чужацкого текста, бегущими по стенам. Она старалась не слишком вглядываться в него. Для нее эти объединенные круги и линии складывались в узлы и звенья, описывали иерархии и последовательности, говорили о владычестве чужаков и процессах, в которых не было места человеческой расе.

Она снова помотала головой, на сей раз, чтобы очистить ее от странных видений, которые закрадывались в сознание всякий раз, как она слишком долго смотрела на узоры стен.

— Сет, — сказал Бриэль. — Не касайся руками стен…

— Нам нужно уйти, — объявил астропат, встав как вкопанный. — Хозяйка, нам нужно немедленно повернуть назад.

Бриэль остановилась и обернулась к астропату, готовая отчитать или приказать усыпить его. А затем она уловила эхо, звук, доносившийся оттуда, откуда пришел отряд.

— Это в пропасти, миледи, — сказал Квин, когда она повернулась к нему, ожидая его мнения. — Существа-часовые.

— Это они! — взвизгнул Сет и развернулся, словно собираясь бежать.

— Взять его, — приказала Бриэль. Квин сделал жест ближайшему бойцу, который зашел за спину астропату и схватил его под локти.

— С чего бы часовым начать действовать снова? — спросила Бриэль, не ожидая ответа от кого-либо из своих слуг. Она обменялась взглядом с Сантосом Квином. Тот поднял болтер и пошел дальше по туннелю. Девушка секунду помедлила, внимательно прислушиваясь к последним отзвукам эхо, отдававшимся сзади и постепенно стихавшим. Прежде чем выбросить из головы эту мысль и последовать за Квином, она на миг представила, что часовые могут снова напасть.

Оставив темный, исчерченный знаками проход позади, Бриэль вошла в огромный круглый зал. Над ним возвышались сотни многоярусных галерей, громоздившихся одна на другую, и самые высокие из них терялись в темноте далеко наверху. По каждому ярусу тянулся ряд ниш, в каждой из которых стояла тускло поблескивающая человекоподобная статуя.

— Иоахим? — позвала Бриэль. Советник подошел к ней и встал рядом. — Что думаешь?

Хеп скользнул взглядом по необъятному помещению, оценивающе осмотрел галереи наметанным глазом.

— Я никогда ничего подобного не видел, мэм, — ответил он. — Но я могу назвать полдюжины картелей, которые заплатят целое состояние за одну такую вещь.

— В точности мои мысли, — сказала Бриэль с широкой усмешкой, которая была довольно неуместна на губах дочери владельца Торгового Патента, и подошла к ближайшей статуе. Она встала перед металлической фигурой, видя, что той явно придали форму некоего скелетоподобного воина, чье лицо представляло собой непроницаемую, похожую на череп маску смерти. Он прижимал к широкой ребристой груди что-то, что без сомнения было оружием.

— За катакомбами Скарда присматривали металлические могильные стражи, — вслух подумала Бриэль, с упоением вспоминая экспедицию в подземные склепы того обреченного мира двумя годами ранее. Тогда они купили клану целый мир.

— Это так, мэм, — отозвался Хеп, стоящий подле хозяйки. — Но они были отлиты из чистого родия. А эти выглядят…

— Механическими? — перебила Бриэль. Она осмотрела многочисленные кабели и трубки, которые вели от отверстий в нишах к различным точкам на теле статуи. Не подергивался ли один из этих кабелей? — Это не просто погребальный инвентарь. Тут работает какая-то технология ксеносов…

— Они спят… — донеслись до Бриэль всхлипывания адепта Сета. Астропата держали двое бойцов, однако он продолжал бормотать бессвязную, льющуюся потоком чушь. — Нам надо уйти! — взревел Сет, и его голос долгие секунды отражался от высоких галерей.

— Усыпите его сейчас же! — приказала Бриэль удерживавшим его бойцам. Извинения она прибережет на потом, когда отряд снова окажется на корабле, а трюм будет набит ксенотехом.

Затем зал наполнил голос:

— Вы верно поступите, прислушавшись к его словам.

В тот же миг Сантос Квин оказался рядом с хозяйкой, поднял оружие и начал осматриваться, ища источник голоса. Одним жестом он отдал бойцам приказ сформировать защитное кольцо вокруг Бриэль, Сета и Хепа. Приподняв визор шлема, Бриэль крикнула в темноту:

— Кто обращается ко мне? — при этом она медленно поворачивалась, выискивая хотя бы следы того, кто говорил.

— К тебе обращаюсь я, — пришел ответ. Голос имел странный мелодичный тон, не человеческий, но и не полностью чуждый. Бриэль проследила источник звука и увидела, как высокая фигура выходит из темного портала на другой стороне зала.

— Мы заявляем свое право захвата на это место! — выкрикнула Бриэль, направляясь к центру помещения. Ее люди нацелили оружие на пришельца. — Уходи, или пожалеешь о последствиях.

— Последствиях? — донесся ответ. Из затемненной арки вперед выступил силуэт. В уме Бриэль начало зарождаться подозрение. — Жалкие идиоты, — сказал он, каждое его слово сочилось презрением. — Вы воистину не имеете представления о своей глупости. Даже когда галактика обращается в пепел вокруг вас, вы тонете в собственной грязи, таща все мироздание вместе с собой.

— Такое высокомерие можно услышать лишь в словах эльдара, — ответила Бриэль, ныне уверенная в происхождении чужака. Она остановилась в середине зала и положила руки на бедра, незаметно облегчая себе доступ к кобуре с болт-пистолетом и ножнам цепного клинка.

Фигура приблизилась и застыла прямо напротив Бриэль. Интуиция не обманула ее. Перед Бриэль стояло высокое, гибкое человекоподобное существо, одетое в длинный плащ из изменчивой, хамелеоноподобной ткани. За спиной у эльдара была длинная винтовка, что — если Бриэль и нуждалась в подсказке — говорило о его кастовой принадлежности.

— Следопыт? — спросила Бриэль, надеясь сбить пришельца с толку своими познаниями его расы. Говоря, она насчитала еще троих чужаков, ожидавших в тенях недалеко позади него.

— Истинно так, — парировал эльдар, почти незаметно кивнув. — Если ты владеешь знанием о моей расе, тогда знаешь, как глупо пренебрегать нашим предупреждением. Покиньте это место. Сделайте так, как молит ваш провидец. Он видит истину, в то время как вы ослеплены корыстолюбием.

В груди Бриэль вскипел гнев, и она, наставив на эльдара палец, устремилась к нему. Ее бронированный сапог наткнулся на какой-то объект, лежащий на пыльном полу.

— Я знаю, что вы говорите загадками. Я знаю, что вы лжете. Я знаю, что вам нельзя верить, — выплюнула она, тыча пальцем в эльдара. — Я знаю, что вы готовы убить миллион людей, если ваши колдуны предскажут, что это спасет одного из вас от сломанного ногтя!

— И что с того, дитя? — желчно ответил эльдар, игнорируя колкость, но хорошо понимая, что имела в виду Бриэль. — Мой народ взирал на рождение и смерть богов, когда твой едва только выполз из грязи, породившей вас. Что толку от разума, что толку от мудрости, когда вы ищете лишь своего уничтожения, и нет вам дела до того, что галактика сгорит вместе с вами?

— Снова ложь, — резко возразила Бриэль. Она бросила взгляд на вещь у своих ног. Полуутопленный в пыли веков, там лежал изукрашенный посох, и слабое зеленое свечение исходило из венчавшего его клинка. — Еще больше слов, прикрывающих ваш собственный высокомерный эгоизм.

— Я повторяю, — произнес эльдар, следуя взглядом за взглядом Бриэль, к посоху на полу. — Если вы ничего не потревожите, то можете остаться в живых. Все мы можем…

— Ты смеешь угрожать мне? — перебила Бриэль. — Ты смеешь мне приказывать что-то делать?

Она наклонилась и подняла посох. Тот был тяжелым и холодным.

— Я буду тревожить все, что захочу, ксенос.

— Нет! — вскричал эльдар. Все его высокомерие развеялось. Чужак огляделся, будто ища что-то среди галерей, его раскосые глаза расширились от страха. Он потянулся к длинной винтовке, закрепленной на спине.

Прежде чем Бриэль успела отреагировать, воздух вокруг нее рассекли выстрелы дюжины орудий, стрелявших как одно. Эльдар пошатнулся, его тело задергалось, принимая в себя залп за залпом. Мгновение спустя оставшиеся чужаки открыли ответный огонь, обрушив град беззвучных, однако смертоносно точных снарядов.

Резко вскинув правую руку, Бриэль выпустила смертоносный заряд одного из своих миниатюрных оружий, которые она носила в виде вычурных, но несущих гибель колец. Оттуда вырвалась струя химической жидкости и вспыхнула, стрелой летя к ближайшему из спутников эльдара. Тот увидел опасность и откатился в сторону, так что полыхающее жидкое пламя расплескалось невдалеке от него. Мгновение Бриэль проклинала свою неудачу, так как в кольце помещался только один заряд. Но затем единственная капелька огненной жидкости отлетела в сторону и попала на развевающийся хамелеоновый плащ эльдара. Прежде чем он осознал угрозу, его поглотил голодный огонь.

С холодной внешней беспощадностью, скрывавшей внутреннее отвращение, Бриэль вытащила болт-пистолет, спокойно навела его на живой факел и вогнала снаряд в череп несчастного, прекратив его страдания.

Еще не затих отзвук приглушенного грохота болта, с которым тот взорвался в голове эльдара, а залп чужацкого огня уже рассек воздух вокруг нее. Бриэль нырнула в сторону, все еще сжимая в руках посох. Она упала на пыльную землю, перекатилась, поднялась в боевую стойку и увидела, что перестрелка уже завершилась. Чужаки, которые стреляли в нее, лежали мертвыми или смертельно раненными, а тот, кого она убила потайным огнеметом, был испепелен.

Несколько ее слуг корчились на земле, давясь криками боли от ран, которые выглядели не более чем булавочными уколами, однако, как она знала, наверняка наносившими ужасные повреждения внутренним органам.

— Ксенос! — крикнул Хеп. — Он еще жив, мэм, берегитесь!

Бриэль бросила взгляд в центр помещения и увидела, что эльдар лежит в быстро расширяющейся луже собственной крови. Голова была приподнята на напряженной шее, и он смотрел прямо на нее. Видя, что умирающий чужак почти не представляет опасности, Бриэль поднялась, опираясь на чужеродный посох.

— Послушай меня, человек, — прокашлял эльдар, со словами с его губ слетали капли крови. — Если вы сейчас же покинете это место, то, возможно, избежите катастрофы, которую даже не можете себе представить.

Подойдя к лежащему чужаку, Бриэль посмотрела вниз, на его искалеченное тело. Из какой-то галереи далеко наверху донеслось шипение сбрасываемых газов. Она опустилась на колени рядом с эльдаром и склонилась, чтобы услышать его последние слова.

— В этой вселенной есть силы, о которых вы ничего не знаете, — прошептал эльдар, обводя угасающим взором самые высокие галереи зала. — Разумы, что спали на протяжении эпох, снова обращают свое внимание к нам…

Позади Бриэль раздался резкий, клекочущий смех, и ее поразило ужасное осознание того, что бред адепта Сета мог содержать крупицу правды.

— Что за силы? — спросила Бриэль. — Что за умы?

Она быстро повернула голову, подумав, что уловила движение в одной из ниш неподалеку.

— Миледи… — начал Квин.

— Подожди! — перебила Бриэль, понимая, что жизнь эльдара угасает у нее на глазах, и зная, что должна услышать то, что он хотел ей сказать. — Скажи мне, — потребовала она.

— Ваша раса узнает со временем, — ответил эльдар и закашлялся. Изо рта на грудь хлынула кровь. Где-то совсем близко раздалось громкое шипение, отчего Бриэль бросила взгляд на ближайшую нишу и скелетоподобную статую в ней. — Но ты… — чужак мрачно улыбнулся окровавленными губами, не отрывая взгляда от снова повернувшейся к нему Бриэль, — ты узнаешь это очень скоро…

Прежде чем эльдар смог завершить предложение, пыльная земля, на которой он лежал, осела под ним. Бриэль, застыв от страха, увидела, как эльдар погружается в пыль. Глаза чужака расширились от ужаса, когда он осознал свою судьбу. Миг спустя вниз просела часть пола в три метра в поперечнике, а затем в нем разверзлась широкая круглая дыра. Эльдар обрушился вниз и исчез вместе с каскадом пыли.

— Миледи! — крикнул Квин. Бриэль уставилась в темное отверстие, раскрывшееся прямо перед ней, а потом повернулась к Квину:

— Что?

В ответ дикарь только бросил взгляд на ближайшую нишу. В ней горела пара зеленых огоньков. Приглядевшись, Бриэль поняла, что это ожили глаза металлической статуи. Она посмотрела вверх, поворачиваясь, чтобы увидеть ряды галерей, которые опоясывали помещение снизу и до самой темноты далеко вверху. В каждой из тысяч ниш тускло мерцали двойные огоньки.

Бриэль выхватила болт-пистолет. Откуда-то издалека, из-под земли, на которой она стояла, донеслось инфразвуковое гудение. Перед ней возникло яркое зеленое свечение, источаемое темной дырой в центре зала. Она сделала шаг назад, а слуги встали у нее по сторонам, подняв оружие.

— Мэм, я настаиваю, чтобы мы… — начал Хеп.

— Знаю, — оборвала Бриэль. Ее наполнял гнев, смешанный с холодным ужасом. В считанные мгновения мечты о богатствах, которые могло принести это место, испарились, сменившись диким инстинктивным желанием попросту выжить. Девушка запоздало осознала, что острый конец посоха, который она все еще сжимала в руке, теперь испускал резкий свет, а его рукоять внезапно похолодела, так что это чувствовалось даже через перчатку защитного костюма.

А затем из отверстия в полу вырвалась колонна ослепительного зеленого сияния. Крупицы летающей в воздухе пыли блестели, будто заточенные внутри светового столба. Низкое гудение стало громче, и земля теперь ощутимо содрогалась.

— Назад! — крикнула Бриэль.

Воздух пронзил вопль, почти оглушающий даже при том, что звук, исходящий из дрожащей земли, неуклонно усиливался. Бриэль обернулась и увидела, что адепт Сет согнулся пополам, прижимая обе руки к шлему, как будто тщетно пытался прикрыть уши. Раздался рев болтера Квина, и она повернулась обратно, к колонне зеленого света.

Внутри этого столба поднималась некая фигура. С первого взгляда Бриэль различила лишь ее гуманоидное тело, окутанное пульсирующим световым нимбом. Когда фигура поднялась выше, девушка увидела, что та парила, будто бы ее поддерживал на весу сам свет. Существо было огромно, не меньше трех метров в высоту, а тело его представляло собой металлический скелет, закутанный в тряпье, которое как будто шевелилось под воздействием невидимого течения.

— Уходим, — скомандовала Бриэль. Фигура поднялась уже на десять метров над отверстием. — Сейчас же!

Прежде чем слуги успели отреагировать, глаза этого существа внезапно ожили, заполыхав тем же зеленым светом, как тот, который сиял в глазах статуй, однако в сто раз ярче. Его голова — маска смерти — повернулась, будто оно проснулось и обратило внимание на то, что было перед ним.

Этот ужасный взгляд сперва остановился на съежившемся теле адепта Сета. Астропат снова завизжал, и его стошнило в шлем, так что лицо скрыло изливающимися жидкостями. Глаза скелетоподобной фигуры вспыхнули еще ярче, и из шлема астропата донесся мокрый хруст. Внутренняя поверхность визора мгновенно окрасилась в ярко-красный цвет свежей крови с серыми крапинами мозгового вещества. В немом ужасе Бриэль смотрела, как тело Сета безжизненно повалилось наземь, подняв вокруг себя огромное облако пыли.

Выйдя из неподдельного шока, Бриэль подняла болт-пистолет и трясущейся рукой навела его на голову существа. Выдохнув бессловесную молитву Императору, чтобы тот направил выстрел, она надавила на спуск. Снаряд угодил противнику точно в середину металлического лба, однако взорвался, не оставив ничего, кроме черного пятна, отмечающего место попадания. Существо, похоже, даже не заметило ее атаку.

Миг спустя Квин в ярости проревел проклятье на языке его родного дикарского мира. Воин поднял болтер и в считанные секунды разрядил во врага весь магазин. Несколько дюжин болт-снарядов — любого из них хватило бы, чтобы превратить обычное тело в кровавые ошметки — без всякого вреда отразились от возвышающегося над ними металлического тела.

— Квин! — рявкнула Бриэль, перекрикивая оглушительный грохот дробовиков, присоединившихся к обстрелу. — Бесполезно! Мы отступаем!

Но воин дикого мира, похоже, не слышал слова хозяйки, или же, возможно, его охватило некое варварское смертельное безумие. Бриэль дотронулась до его плеча, но он сбросил руку, перезаряжая болтер.

— Беги! — прокричал Квин.

Бриэль хотела повторить приказ, но дикая ярость в глазах Квина сказала ей, что это будет бесполезной тратой слов.

— Я дал клятву, — сказал воин. Глаза ярко сверкали на татуированном лице. — Я обещал твоему отцу… Пожалуйста, миледи, позвольте мне сдержать слово.

Оглядываясь по сторонам, Бриэль видела, что металлические статуи в нишах первого яруса ожили и уже движутся к центру помещения. Она понимала, что Квин надеется выиграть ей время для побега ценой собственной жизни. На мгновение Бриэль задумалась, не приказать ли ему отступать, не взмолиться ли, чтобы он отступил — но знала, что ни то, ни другое не сработает. Не в силах говорить, она кивнула воину в немой благодарности, сжимая болт-пистолет в одной руке, а сверкающий посох — в другой. Частица ее разума молилась, чтобы самопожертвование воина стоило того, и смерть его была благородной.

— За мной! — выкрикнула Бриэль, отступая к проходу. Рядом с ней появился Иоахим Хеп с поднятым перед собой лазпистолетом, мгновение спустя за ним последовала дюжина бойцов. Под звуки болтера Квина, снова открывшего огонь, она повернулась, чтобы бежать к проходу.

Металлический воин преградил ей путь. Инстинктивно девушка выхватила болт-пистолет и открыла огонь с расстояния считанных метров. В тот же миг ее примеру последовали спутники, и враг отступил назад под прицельным огнем, болт за болтом врезающимся в скелетоподобное тело.

На миг Бриэль ощутила страх, что металлическая плоть этого противника окажется столь же неуязвима, как у той, более крупной фигуры, парящей в колонне зеленого света. Она всем сердцем возрадовалась, увидев, как из его груди яростно брызнули искры, за которыми секунду спустя последовал небольшой взрыв.

— Еще! — приказала она, всаживая еще три болт-заряда в грудь врага. Бойцы вгоняли в него выстрел за выстрелом, отбрасывая его все дальше.

И тут металлический скелет разлетелся на части, разорванный взрывом глубоко в бронированной грудной клетке. Острые металлические осколки копьями полетели во все стороны, при этом один из них разбил бронированный визор шлема Бриэль и оставил глубокий порез на лбу.

Хотя кровь из раны заливала ей глаза, она бросилась вперед и, почти достигнув входа в тоннель, обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на битву.

Выпустив в парящую фигуру еще две дюжины болтов, Квин снова перестал стрелять. Он выбросил опустошенный серповидный магазин, и фигура обратила на воина взгляд, будто впервые заметив его присутствие.

Квин загнал в оружие новый магазин и взглянул вверх, в горящие глаза врага. Фигура вытянула костлявую металлическую руку, вокруг нее заметались обтрепанные полосы ткани, как будто на эфирном ветру. Когда Квин снова поднял болтер, исказив татуированное лицо в гримасе ярости, ладонь существа вспыхнула пульсирующим зеленым светом.

Воин с дикого мира содрогнулся, болтер упал на пол к его ногам. Бриэль выкрикнула его имя, но было слишком поздно. Защитный костюм Квина словно растаял у нее на глазах. Сначала пропали пластины брони, как если бы кто-то слой за слоем сдирал с него металл. Затем исчезла и ткань, открыв взгляду татуированное тело воина. На мгновение Квин оказался обнаженным перед металлическим демоном, возвышавшимся над ним, а потом покрывавшие его тело татуировки исчезли. Мигом позже за ними последовала кожа.

Пыльный воздух погребального зала прорезал предсмертный вопль Квина, от которого кровь стыла в жилах — его кожа растаяла, обнажая красные мышцы. Слой за слоем плоть сходила с него, распадаясь на атомы и обращаясь в ничто под ужасающим воздействием зеленого излучения. В конце концов, остался стоять лишь скелет Квина, очерченный сверкающим светом зеленого луча, а спустя мгновение исчез и он, вплоть до костного мозга обратившись в прах, который развеял сверхъестественный ветер.

Прежде чем Бриэль успела отреагировать, парящее чудовище ожило полностью, выступив из колонны зеленого света и опустившись на пыльный пол с такой силой, что тот содрогнулся. Единым движением несколько тысяч его скелетоподобных слуг побежали вперед, и те, что были на первом уровне, окружили Бриэль и ее спутников. Стоя лицом к лицу с неизбежным, но не желая умирать покорно, Бриэль глубоко вдохнула и подняла болт-пистолет, в последний раз бросая вызов врагам.

Прежде чем она успела что-либо сделать, металлическое чудовище широкими шагами пересекло помещение и встало рядом с Бриэль, возвышаясь над ней. Палец на спуске болт-пистолета напрягся. Оно посмотрело на нее пылающими зелеными глазами и вытянуло руку. Бриэль, скрепя сердце, ожидала той же судьбы, что постигла Квина, и ее кожу словно обожгло предчувствием столь же ужасного конца.

Но вместо этого рука из металла вспыхнула зеленым пульсирующим светом и сделала жест. Дыхание Бриэль перехватило, и она на мгновение расслабила палец на спуске. Ум быстро заработал, пытаясь расшифровать знак существа.

И тут она поняла. Металлический демон требовал отдать ему посох, который она все еще сжимала в левой руке.

— Ты этого хочешь? — прорычала она, собираясь с силами и покрепче упираясь ногами. — Ну так получи!

Титаническим усилием Бриэль метнула посох во врага. Клинок вспыхнул зеленым, рассекая пространство между ними, едва не ослепив ее. С невероятной точностью наконечник ударил фигуру-скелет в середину грудной клетки, пробив броню, которая оказалась непроницаемой для десятков болтерных снарядов. Наружу вырвался луч зеленого света, раздался пронзительный механический вой, и посох продолжил движение, утопая в груди существа по самую рукоять.

Скелетообразное чудище замерло, пронзенное насквозь собственным оружием, и ослепительный свет теперь расходился от раны во всех направлениях. Оно стояло, неспособное пошевелиться, его адский лик — маска смерти — взирал на Бриэль, а потом существо задергалось, словно в агонии. На мгновение Бриэль ощутила невыразимую ненависть поистине космического масштаба, обращенную на нее, и познала свою полную, душераздирающую ничтожность пред этой невероятно древней злобой. А затем, по прошествии мига, она смогла отвести взгляд от этого поразительного зрелища.

Воины-скелеты по всему залу, похоже, замедлили наступление, будто разделяли боль, причиненную Бриэль их повелителю. Она поняла, что это шанс для побега, и вцепилась в него изо всех сил.

— Хеп! — закричала она, перекрывая дьявольский металлический вой, издаваемый пронзенным гигантом. — Собирай людей. Все, хватит с меня этой гробницы!

Бриэль стояла на мостике «Ясного Света» рядом с Иоахимом Хепом. Рану на ее лбу уже обработали, а правая рука Хепа висела на перевязи.

— Это было довольно рискованно, — безучастно произнес Хеп.

Бриэль приподняла бровь, услышав это преуменьшение, и повернулась лицом к советнику.

— Да, Иоахим, — ответила она. — И немало нам стоило. Сантоса будет не хватать. Но, — продолжала она, — все это, возможно, было не впустую.

Хеп резко развернулся к хозяйке. В грубых чертах его лица читалось предчувствие беды.

— Мэм… — начал он.

— Не волнуйся, Иоахим, — Бриэль улыбнулась и подняла руку, заранее пресекая неминуемое возражение тому, что она собиралась сказать. — Если следопыт сказал правду, то таких мест, таких гробниц по всей галактике должно быть гораздо больше, — она кивнула на иллюминатор, в котором виднелась пустота космоса. — Только подумай, Иоахим. Только подумай. Мы смогли проникнуть в ту гробницу и даже не знали, что нас ожидает.

— Мэм…

— Рядом с этим местом Скард выглядит, как рынок находок в нижнем улье, — ухмыльнулась она. — Только подумай, что дадут Механикус, чтобы наложить руки на эту технологию. Они выложат все, что угодно, чтобы изучить хотя бы одного из тех механических воинов… что, если нам удастся заключить контракт с каждой их кузней, по образцу каждой, с эксклюзивным правом…

— Бриэль! — воскликнул Хеп. — Твой отец выстрелит мной из торпедного аппарата, если я позволю тебе…

— В следующий раз, — надавила Бриэль, и в глазах ее появился озорной огонек, — мы будем знать, что ждет нас.

Внезапно почувствовав, что ей не хватает дыхания при мысли о богатстве, которое она может принести своему дому, Бриэль продолжила:

— В следующий раз, Иоахим, никакие чванливые эльдары не вмешаются в нашу работу. В следующий раз мы получим все…

Тиранид

Питер Фехервари Культ генокрадов (не переведено)

Не переведено.

Питер Фехервари Голодную отбрасывает тень

«Вера — всепожирающая тварь, что пылает жарче самого неистового пламени»

Инквизитор Айон Эшер

Пока трое спасителей взбирались на гору, шквал, что терзал их на протяжении всего странствия, усилился и сгустился до черной метели, угрожавшей сбросить путников с узкой тропы. Сажевые бури были привычны для обитателей этого опаленного скалистого шара, но в нынешней жила такая свирепость, какой Эфрас, рожденный (и перерожденный) на Искуплении, никогда не видел за двадцать один год жизни. Она гневалась.

— Нам ниспослано испытание, — пробормотал юный миссионер в дыхательную маску, пробираясь вперед наперекор ветру. — Отсеченный Шпиль возроптал на учение Спирального Отца и хочет отвратить нас от нашего долга!

Высказанная вслух мысль придала ему сил и обновила клятву — нести просвещение этим грешным землям. Уже почти пятьдесят лет, с момента пришествия великого пророка, прячущееся глубоко в крови благословление Священной Спирали распространялось по единственному раздробленному континенту Искупления. Шпиль Вигиланс, однако же, до сих пор оставался в стороне, отсеченный от собратьев как физически, так и духовно. Семь шпилей Кольца Коронатус выступали из расплавленного моря подобно гигантским обсидиановым копьям, окружая столовую гору, лежащую в центре, с симметрией, отрицающей естественный порядок вещей. Словно спицы у колеса, огромные подвесные мосты соединяли шпили и плоскогорье, но тот, что отделял (или же связывал?) Вигиланс, был испещрен трещинами и сильно деформирован. Только отчаявшиеся или безумные могли избрать такой путь.

Или же истинно верующие.

«Мы перебрались там, где отступились столь многие, — пылко подумал Эфрас. — Ни ветер, ни огонь не в силах отвратить нас от священной цели. Нам…»

— Нужно укрыться! — раздался позади грубый возглас, и чья-то ладонь ухватила его за руку. Обернувшись, Эфрас уставился на заговорившего аколита, не в силах различить, Жужек перед ним или Гуржах. Оба его спутника носили грубые коричневые рясы и прятали лица за глубокими капюшонами, ибо доставшиеся им дары пугали непосвященных. В здешней глуши не было нужды для подобных ухищрений, но осторожность аколитов была врожденной, и они всегда соблюдали её. И, если Эфрас был всего лишь человеком, то его спутники — истинно спиралерожденными. Оба принадлежали ко Второй святой парадигме формы. Когда-нибудь их потомки смогут открыто разгуливать по Искуплению, но этого восхитительного дня придется ждать десятилетиями, а то и веками.

— Сюда смотри! — прошипел аколит, указывая на скалистый утес позади них. Эфрас протер измазанные сажей очки и прищурился. В горном склоне зияла выемка, угловатая и обрамленная мозаичными блоками. Святилище. За почти два дня путешествия им попались только шесть таких, что являлось еще одной особенностью Вигиланса, поскольку другие шпили были просто усыпаны местами для поклонения. Само Кольцо Коронатуса было сетью из веры, высеченной в грубом камне гор — по слухам, более старым, чем Империум Человечества.

— Укрыться! — настаивал аколит. Как и у большинства сородичей, его челюсти не подходили для речи, поэтому он экономил слова.

Эфрас колебался, не желая уступать буре, но было бы глупо упустить такой шанс и рисковать падением. Он улыбнулся спутнику:

— Твои глаза острее моих, брат!

«И не только глаза», — подумал он, содрогаясь от благоговения.

Спуск, начинавшийся сразу за входом, оказался тесным и заваленным обломками барельефов, что некогда украшали стены. Эфрас нахмурился, разглядев при свете люмен-фонаря, насколько велик ущерб. В разгроме ощущалась основательность, чуждая естественному разрушению. Кто-то ободрал эти стены дочиста и разбил резные картины на куски, искореняя их посыл. Это было надругательство. И, хотя Эфрас нисколько не почитал имперских воинов-богов, которым поклонялись обитатели Вигиланса, у него вызвало отвращение само деяние.

«Уж не Кредо ли это? — тревожно подумал путник. — Неужели они здесь?»

Подобное кощунство было вполне в духе этого варварского культа, но его последователи всегда оставляли за собой знак своего мессии, а Эфрас не заметил на стенах ни одного символа Опаленной Руки.

— Старый разор, — хрипло произнес один из аколитов. — Много лет.

Эфрас кивнул. Он понятия не имел, как собрат узнал это, но безоглядно доверял его инстинктам. Если обращенные вроде самого путника несли слово Спирального Отца, то аколиты, подобные Жужеку и Гуржаху, были Его святыми воителями. Без их защиты Эфрас никогда бы не добрался живым так далеко.

«Можно переждать бурю здесь», — подумал он, пытаясь рассмотреть проход впереди. Визг бури здесь звучал приглушенно, но вулканические раскаты усилились и струились из глубин, словно призрачная кровь по жилам окаменевшей твари.

И даже смерть не могла смирить ее ярость.

«Спускайся глубже, Эфрас», — воззвала его вера, ибо она обладала собственным голосом, хотя говорила редко и только шепотом. Сердце миссионера воспарило, он ощутил новую решимость исполнить приказ. Он должен был явиться в Вигиланс и найти тех, кто сбежал туда от гонений в темные дни, предшествующие возвышению Спирального Отца, но к заданию карты не прилагалось. Лишь вера была ему проводником, и она заговорила с ним!

— Туда, где лишь тьма, мы принесем свет, братья! — продекламировал Эфрас, шагая вглубь подземелья.

Она давно позабыла имя, данное ей при рождении, но потерянные звали ее Ведуньей.

Это было истинное имя женщины, ибо слова её, как и тяжесть гор, были неоспоримы, хотя ей больше и не приходилось говорить вслух, чтобы быть услышанной. Нужда в этом пропала, как и души потерянных. Ведунья не помнила, как давно это произошло или сколько лет она провела среди них, но никак не могла забыть ужас, загнавший ее сюда: бесконечно острый, воплощенный в блеске тысячи факелов и острых лезвий, в суровом осуждении женщин-воительниц, что держали их. Но крепче всего Ведунья помнила предостережение умершей матери: «Если тебя найдут, Сороритас изгонят тебя на Черные Корабли».

Что такое «Черные Корабли» и зачем она им нужна, женщина знать не желала, но стоило ей задуматься о будущем, как она видела ждущие ее суда — алчущих хищников, что обещали одну лишь боль. В будущем для Ведуньи не было места, поэтому она выбрала это чистилище — для себя и для своих подданных. Сломленные, лишенные всех потребностей, кроме желания служить, они заботились о нуждах госпожи, пока она взирала в пустоту. В правлении женщина ставила перед собой только одну цель: не допустить перемен и ужасов, что последуют за ними.

Но перемены сами пришли в ее владения.

Стоя среди толпы живых мертвецов, Ведунья смотрела, как трое нарушителей входят в ее ветхое убежище. В свете их фонарей померкло румяное свечение озера лавы, что лежало посередине укрытия. Она знала, что чужаки не смогут заметить ее главенство, ведь она выглядела такой же изможденной и грязной, как и её поданные. Благодаря этому она могла безнаказанно оценить вошедших, пока те замешкались на пороге. Главным у них был высокий юнец с честным лицом, что осматривал её народ с отвратительной жалостью и невежественной добротой во взгляде, от которой почему-то становилось только хуже. Его Ведунья сразу же возненавидела, но двое других были… иными. И, пусть из-за ряс они выглядели ссутулившимися и безликими, от них исходил ледяной и непреклонный голод, не ведающий ужаса — тот был не в силах даже коснуться незнакомцев. Осознание этого очаровало ее, поскольку давало надежду, но и отталкивало, потому что надежда, разумеется, была ложью.

Нарушители, судя по всему, решили, что потерянные для них не опасны, и приблизились к толпе. Юнец на ходу произносил какие-то банальные фразы. Подданные Ведуньи, не способные испытывать страх или любопытство, безвольно уступали дорогу чужакам, пока госпожа наблюдала с дальнего берега лавового озера. Она была так уверена в никчемности юноши, что поразилась до глубины души, когда он взглянул на нее — заглянул прямо в нее. Нечто иное скрывалось за его взглядом — столь же ледяное, как и его спутники, но гораздо более сильное. И этот разум понял, кто она такая!

Как только юнец раскрыл рот, собираясь что-то сказать, свернутый в клубок страх Ведуньи в ярости распрямился, и она атаковала чужака своей волей, будто эфирная кобра. Тот закричал — его тело разрывало в сотне противоположных направлений, раскалывая его сухожилия, кости и даже рассудок, превратив его в абстрактную пародию на человека. Женщина еще держала дергающиеся останки в воздухе, когда создания в капюшонах медленно подняли вверх руки, но она ощутила ложь в их признании поражения. За этим что-то скрывалось.

— Мы предлагаем… — начал один из них, но Ведунья бросила его в стену, высоко над входом, размазывая его между скалой и волей, пока он не был смят. Будто бы признавая ошибку, последний незнакомец поднял третью руку с острым, как бритва, когтем в оболочке из жестких шипастых пластин, напоминающих панцирь насекомого.

— Покой, — прохрипело создание, выдавливая слова. — Мы несем… покой.

— Покой? И конец ужасу? — даже охваченная яростью, Ведунья мечтала поверить ему.

— Будь сильной, — настаивал чужак.

Женщина смутно осознавала, что теперь говорит его хозяин — сокрытый разум, что она видела за глазами того юнца. Он ускользнул в новое тело. Возможно, нечто настолько могущественное и вправду может исполнить свое обещание. Ведунья страстно желала выслушать его, но не могла одолеть гнев. Сдерживаемый слишком долго, он проголодался.

— Подожди! — прошипело создание.

Ярость Ведуньи с диким воплем метнулась вперед и разорвала говорившего. На миг под капюшоном мелькнул удлиненный череп с зубастой пастью, но в следующее мгновение его разнесло на части, и звериный лик исчез в брызгах крови. Но гнев женщины еще не насытился. Движением глаз она разорвала на куски одного из своих последователей, затем другого и третьего — ее воля вгрызалась в безучастную толпу, словно буря из лезвий.

Дрожа от напряжения, Ведунья смотала гнев обратно в клубок — связала за крошечное мгновение до того, как он пожрал её целиком. Женщина держала ярость в узде со дня побега, но та лишь набиралась сил в тенях безразличия. Опустошенная колдунья вновь отступила в пустоту, отвергая соблазны и покоя, и гнева. Поблекшими глазами она видела, как её подопечные подходят к кровавым цветам, распустившимся среди них. Их желудки были пусты, как и их разум, но, в отличие от невежества, голод хорошо знал, что нужно делать.

Мертвая Скала содрогнулась, и глубокие трещины разбежались по гладкой поверхности от человека, что преклонил колени на её ровной вершине. Затем расщелины вспыхнули злобным алым сиянием, видел которое только он, хотя и не имел глаз. Оба лопнули, словно перезрелые плоды, когда заразу Спирали выжгли из его плоти — а вместе с ней ложь, которой он жил прежде, как старую, так и новую.

Уже десять лет минуло с тех пор, и человек прошел долгий путь с момента своего очищения. Его взор, избавленный от посредников, стал честным, как и он сам. Исцеленный не мог видеть чужими глазами — таким трюком пользовался его враг, — но умел читать этот мир как никто другой, ведь тот служил его богу холстом.

«Кто-то только что пробудился, — разобрал человек. — Достаточно рассерженный, чтобы разбить оковы. Женщина? Девочка?»

— Кто ты? — спросил он. Его голос казался бормотанием опаленного трупа, но разносился даже сквозь шторм, бушующий вокруг него. — Где ты?

Кроме обугленного, но прочного комбинезона, от прошлой жизни у него осталось лишь имя: Гхарз. В мире, где все было определено — и проклято — именами, исполненными значений, где каждый Шпиль был связан с добродетелью, которой никогда не будет достоин, человек цеплялся за прозвище, которое имело значение лишь для него самого. Разумеется, братья Опаленного Кредо выдумали другие, более темные титулы для своего мессии — Слепой Паломник… Горящий Человек… Несущий Огонь — но им хватало ума не называть его так в лицо. Для него правда всегда была сильнее любой сказки.

«Вигиланс» — прошептал он, когда расселины потемнели.

Гхарз встал, скрипя сочленениями прорезиненного комбинезона, и выпрямился. Он всегда был рослым человеком, чуть-чуть не дотягивая до семи футов росту, с мускулами, выпестованными за сорок лет, проведенных в шахтах на Искуплении, но его бог выковал из него нечто, выходящее далеко за пределы сил человеческих: укрепил кости и покрыл кожу чешуйками оникса, от которых рикошетили пули. Его волосы полностью сгорели, и на оголенной коже головы было выжжено клеймо в виде растопыренной пятерни, пальцы которой соединялись цепями. Маслянистый дым сочился из его рта и прижженных провалов на месте глаз, указывая на нестерпимый жар внутри. В перевязи за спиной он носил секиру, двуглавое лезвие которой высекли из обсидиана Мертвой Скалы, крепостью не уступавшего алмазу.

— Я освобожу тебя, друг, — пообещал он потерянной девочке.

Натянув на глазницы выпуклые очки, Гхарз спрыгнул с Мертвой Скалы и пролетел почти двадцать метров, отделявших его от равнины. Врезавшись в землю, он остался стоять прямо, едва заметив удар, который должен был расколоть ему спину. Восемнадцать Искупленных, его поклявшихся — на — огне товарищей, ждали на страже рядом с боевыми мотоциклами — они не двигались с тех пор, как их вождь отправился на священную гору. Некоторые из них были почти такими же гигантами, как и их лидер, вышедшими из того же промышленного ада, что и он, остальные же были просто потерянными из числа тех, кто возроптал и все проклял. Каждый из них выковал свою собственную броню (и даже Каэль смастерила себе одну), вплетая в ткань своих костюмов куски промышленного мусора и колючую проволоку со священным, пусть и неуклюжим тщанием. Их банда получилась пестрой, но их связывала озлобленность — нечто более прочное, чем даже кровь.

«Мы — те, кого бросили».

— Вигиланс, — сказал им Гхарз, седлая мотоцикл. Это было гигантское угольно-черное чудовище в броне из усыпанных заклепками пластин. Возле рулевой дуги они расходились веером, образуя лобовой щит. Машина, как и её наездник, обладала благосклонностью божества, и так же имела много имен, но истинное её имя знал один только Гхарз. Этот клубок из восьми слогов намекал на скорее демоническое, чем механическое происхождение.

— Будет ли пылать пламя? — пророкотали Искупленные в унисон.

— До тех пор, пока нечему будет гореть! — завершил литанию их мессия. Его мотоцикл зарычал в ответ на поворот ключа зажигания, словно выпущенный на волю зверь. Выхлопные трубы изрыгнули брызги огня, машина ринулась в вихрь сажи, и стая последовала за ней, жаждая добычи.

Стоя в галерее над Залом Перерождения, Азайя, избранный коготь Шпиля Каритас, смотрел на толпу кандидатов внизу. У большинства были изможденные, перемазанные сажей физиономии сервов Искупления — фабричных крыс, сборщиков магмы и церковных рабов. Нашлись, впрочем, и несколько лучше отмытых — скорее всего, городских чиновников или стражей. С каждым месяцем они всё чаще примыкали к культу Спиральной Зари, или в надежде исцелиться от «Черного Дыхания», или из страха перед Опаленным Кредо. Легочная гниль была давним бичом Искупления, а вот культ огнепоклонников стал ужасом новым. Их первые зверства случились меньше десятилетия назад.

«Не заблуждайся, корни Кредо уходят глубоко, — однажды предупредила избранного когтя Святая Этелька. — Он черпает силы из зла, что лежит в глубинах под шпилями, более древнего, чем сам Империум и бесконечно более жестокого».

«И оно чувствует себя все увереннее», — подумал Азайя, изучая толпу в поисках угрозы. Последнее время налеты и акции устрашения Кредо участились, вышли за пределы отдаленных шпилей и проникли в сердце Спиральной Зари. Культ убийц готова была развязать войну.

— Ты чуешь опасность, брат, — прорычал голос за плечом Азайи, и тот взглянул на мускулистого аколита, подкравшегося к нему. Это было создание второй парадигмы, третья рука которого оканчивалась зубчатым костяным лезвием — редкий дар, почитаемый среди посвященных. Азайя не мог вспомнить время, когда Бхарбаз не был с ним рядом, сначала как защитник, затем как брат-по-когтю, а теперь, после его вознесения в число избранных когтей культа, в качестве помощника.

— Кредо, — произнес Бхарбаз. Это не было вопросом. Существо было способно попробовать на вкус разум своего командира, что беспокоило Азайю, ведь его мысли зачастую были горьки.

«Ты чище меня, брат», — размышлял он, выискивая опасность в море людей. Как и у всех кандидатов, выражения их лиц метались между отчаянием и надеждой, благоговеньем и страхом, подчас усиленным прикосновеньем «Черного Дыхания». Между этими крайностями лежали все людские страстишки и весь позор человеческого существования, столь презираемого Азайей.

«Я ненавижу их, потому что понимаю их», — признался себе избранный коготь.

Подавив чувство стыда, он сосредоточился на своих обязанностях и начал искать источник беспокойства. Каждого кандидата обыскивали на входе в храм и выдавали ему простую тунику, под которой невозможно было пронести оружие, и все же инстинкты Азайи просто вопили. Что-то не складывалось…

— Священная Спираль озаряет вечность! — прогремел голос, раскатистый и дружелюбно властный. — В ее развертывающихся объятьях все мы перерождаемся, возносимся над замкнутым кругом пороков и мучений смертного бытия!

Засмотревшись на толпу, Азайя не заметил, как в залу под ним вошел Хелифос. Верховный жрец поднялся на кафедру перед серебряными воротами святилища. Широко раскинув руки, он начал церемонию посвящения. Несмотря на свой значительный возраст, Хелифос все еще мог похвастаться крепкими мускулами и гордой осанкой, ведь его здоровье хранило благословление спирали в крови. На его выбритой тонзуре также была вытатуирована извилистая спираль, отмечая его принадлежность к апостолам круга — обращенным, вознесшимся в объятиях Самого пророка. Старейшина бился подле Спирального Отца в самые первые дни и был вознагражден властью над шпилем Каритас, где происходил отбор кандидатов.

«И мне доверили его безопасность», — сощурившись, подумал Азайя.

— Наш мир раскалывается от насилия и болезней, — произнес Хелифос, — но вы уже сделали первый шаг из юдоли скорби к свету звездных божеств, среди которых Бог — Император лишь один меж многих.

Именно в тот момент Азайя нашел ассасина. Он был из числа кандидатов более высокого происхождения, но при этом тощим как трость, с иссохшим вытянутым лицом, пятнистым из-за легочной гнили. Выдали его глаза: если у всех остальных во взгляде было лишь религиозное рвение, то взор убийцы светился от ярости. Ярости и чего — то еще…

«Дикий огонь», — догадался Азайя, узнав свечение нечестивого наркотика Кредо. Черный кристалл, сформированный в пропитанном магмой аду, лежащем у самого основания шпилей, куда решались ступать лишь проклятые. При раскусывании он сгорал, вызывая приступ ярости, при этом временно увеличивая силу и скорость. Лишь самая малая доза не была смертельна, но «запальщики» Кредо с охотой платили эту цену за те мгновения божественной резни, что она даровала. Наркотик действовал быстро, а значит, лазутчик должен был разгрызть кристалл сразу же после того, как Хелифос вошел в зал. И, судя по тому, как горели глаза убийцы, кристалл был большим.

— Черная Игла расплетает мир! — дребезжащим голосом взревел фанатик, обрывая проповедь жреца.

А затем слова стали ему недоступны. Из его рта брызнула кровь и повалил дым, а тело его задергалось, словно марионетка, пляшущая по прихоти какого-то безумного божества. Женщина перед ним обернулась, и поток раскаленного дыма ударил ей прямо в лицо. Пока она падала на колени, ассассин с быстротой плети взмахнул руками и его ногти — длинные, закаленные до остроты кинжала — вспороли глотки стоящих по сторонам от него, окатив всех вокруг кровью. С хриплым бульканьем в горле он бросился на Хелифоса, прорубаясь через застывшую в ужасе паству.

— Запальщик! — крикнул Азайя. Выхватив костяной меч, он прыгнул в зал с галереи. Спираль молчала в его крови, поэтому в его распоряжении было лишь две руки, и не одна из них не могла похвастаться когтем, но его оружие, выращенное из выделений самого пророка, в той же мере являлось частью его тела, что и убийственная третья лапа Бхарбаза. Это был дар, призванный отметить явление третьей парадигмы, и Азайя был в ней первенцем. Они впервые убили вдвоем, когда ему исполнилось девять.

— За Спираль! — прорычал избранный коготь, чувствуя, как рукоять меча пульсирует в ладони. Приземлившись на корточки, он ринулся вперед, проталкиваясь сквозь сжавшуюся, вопящую толпу. Кандидаты утратили значение после еретического вторжения, и он небрежно раскидывал их в стороны, стремясь быстрее добраться до ассасина. Кто-то из будущих посвященных набросился на Азайю и принялся исступленно кусать его и молотить кулаками. Широко распахнутые, налитые кровью глаза и неподвижно растянутый рот складывались в гримасу, лишенную всех признаков разума. Это была та женщина, что пала под дыханием запальщика.

— Мы горим, — прохрипела она. Жирный дым вздымался от ее обожженных губ.

Избранный коготь вогнал клинок между её челюстей, но, когда стал вытаскивать оружие обратно, на него накинулись еще двое «испорченных» кандидатов: один схватил его за грудки, второй вцепился в руку, сжимавшую меч. Затем помешанные впились зубами в стеганую броню Азайи — истекая кровью и дымом, они пытались добраться до его плоти. Верующий видел подобных им среди толпы; эти создания буйствовали и бросались на товарищей, словно волки. Оправдывая свое имя, «Дикий огонь» быстро распространялся в толпе, заражая безумством через дым. Наркотик всегда был опасен, но Азиа никогда не видел, чтобы инфекция передавалась столь быстро. Это было нечто новое. Нечто более темное.

Высвободив руку с мечом, он бросил одного из противников в гущу толпы и впился клыками в голову того, что схватил его. И хотя у Азайи не было когтей, его удлиненные челюсти были полны острых зубов, мгновенно прокусивших кожу и вонзившихся в кости черепа. Но его враг не замечал боли и не отступал до тех пор, пока шип на конце языка Азийи не пробил ему мозг. Вредоносная струя газа, вырвавшись из трещины, сбросила капюшон с головы Азайи и впилась ему в лицо. Запах серы и горелой плоти был нестерпимым. Избранный коготь с рыком вырвал покрывшийся волдырями язык из вражьего черепа и отшатнулся. Разбрызгивая ихор, он отгонял «порченых» широкими взмахами меча. Красная пелена застилала ему глаза. Он не мог отличить чистых от запятнанных…

«Это не важно» — осознание было таким волнительным. Радостным! Оно заглушило непрерывный психический шепот пророка, таившийся среди мыслей Азайи с самого его рождения. — «Ничто не важно!»

Сдернув тлеющий капюшон, он ощутил, как «Дикий огонь» струится по жилам всплесками агонии и блаженства, побуждая убивать снова и снова, снова и снова, потому что ничто не важно и все иллюзорно. Очередной безумец бросился на него, и Азайя, зарычав, встретил его ударом меча, почти развалившим врага на две половины.

— Я перерожден! — взревел он, разрубив еще одного нападавшего таким же ударом.

«Опомнись, избранный коготь!» — прошипел Спиральный Отец в его разум. Для Азайи бормотание пророка редко складывалось в слова, поэтому фраза почти осязаемо врезалась в него, смывая гнев потоком стыда. Он понял, что Бхарбаз все это время сражался подле него: все три руки собрата метались вокруг, создавая иллюзию вихря, в которой клинок на конечности сплетался с когтями и ятаганом в смертельной гармонии. Это было идеальное воплощение Священной Спирали…

— Я среди братьев! — прошипел Азайя. Стиснув клыки, он подавил ярость и оценил ситуацию.

Полный хаос. В зале были заперты больше сотни кандидатов в культ вместе с горсткой обращенных людей. Все они перемешались, вопили и избивали друг друга. По большей части прихожане скопились у выхода и стучали в массивные двери, запертые с начала церемонии. Кое-кто пытался забраться на галереи, и многие в спешке лезли по головам остальных, но невозможно было понять, гонит их страх или ярость. Хелифоса не было видно, но кафедра, у которой он стоял прежде, была пуста. Может, убежал в святилище?

«Они потеряны», — провозгласил Спиральный Отец.

— Очистить всех! — рявкнул Азайя аколитам, собравшимся на галерее, и обернулся к Бхарбазу. — Мы должны найти апостола!

Вместе они нырнули в толпу, повергая на землю каждого, кто вставал у них на пути, пока аколиты расстреливали зал с галереи.

— Спаси нас, брат! — взмолился задыхающийся человек, вцепившись в край рясы Азайи. Избранный коготь зарубил его без колебаний — в борьбе с обрушившейся на них чумой доверять можно было только спиралерожденным.

Бесформенный силуэт вырвался из толпы и, врезавшись в стену справа от Азайи, запустил кривые когти глубоко в камень. Это была изуродованная пародия на человека, с руками, вытянутыми вдвое против естественной длины, но тело при этом скрючилось и усохло, как будто перетекло в конечности. Голова твари безвольно свисала на спину и покачивалась, словно маятник на длинной и тонкой шее, сломанной или же вовсе лишенной костей. Глаза давно лопнули, челюсти разворотило, но без сомнения, это был ассасин, посеявший всеобщее безумие.

— Стена! — прокричал избранный коготь аколитам, когда тварь двуногим пауком поползла на галерею. — Следите за стеной!

Один гибрид перегнулся через перила, но не успел прицелиться — чудовище взмахнуло рукой и распороло ему горло настежь. Слепая голова монстра, свисавшая на спину, радостно завизжала, когда её окропила свежая кровь. Внезапно ускорившись, существо втянуло себя внутрь галереи. Череда дульных вспышек озарила тени, когда защитники обратили автоганы против убийцы, но через пару секунд тот оказался уже среди них.

— Берегись, брат! — воскликнул Бхарбаз. Скулящий безумец прыгнул на Азайю, пытаясь достать его когтями обгоревших до костей рук. Уже занося клинок, избранный коготь узнал нападавшего: Хелифос. Волосы апостола пылали, застывшее лицо напоминало посмертную маску, всю в трещинах от пылающего под ней жара.

— Я не справился, — прошипел Азайя и одним взмахом снес голову апостола с плеч. Она улетела в толпу, распространяя по пути дым, словно большая кадильница.

Повсюду в зале жертвы горения начали воспламеняться — воздействие «Дикого огня» достигло своего пика. В последние минуты перед гибелью безумцы были опаснее всего. Они не нуждались в оружии, ведь само их прикосновение несло гибель. Стоя спина к спине, два родича сдерживали врагов, пока помещение затягивало дымом.

«Храм осквернен навечно», — горько рассудил Азайя. Затем в его мире осталась лишь безжалостное уравнение парирований и выпадов, где любой просчет стал бы фатальным. Даже на расстоянии вытянутой руки, исходящий от проклятых жар был нестерпимым.

Наконец противники кончились. На зал обрушилась тишина, прерываемая лишь шипением опаленной плоти. Избранный коготь понял, что прекратилась и стрельба. Он покосился на галерею, пытаясь разглядеть что-нибудь за клубами отвратительного дыма.

— Братья? — позвал он, но не получил ответа. — Братья!

Откуда-то сверху донеслось раскаленное дыхание, переросшее в смех.

— Ассасин ещё жив, — прошипел Азайя, и Бхарбаз встал рядом с ним, направив оружие на галерею.

— Покажись! — вызвал убийцу на бой избранной коготь. — Именем Священной Спирали…

Чудовище вырвалось из галереи клубком обугленных костей и когтей. Оно двигалось быстрее, чем когда-либо мог представить себе Азайя. Длинное лицо ассасина ещё удавалось различить в бурлящем круговороте очертаний, хотя его черты и растянулось до поистине монструозных пропорций. Адское пламя вспыхнуло в глазницах порожденной варпом твари, когда оно обрушилось на воинов культа, вытянув вперед множество лап.

«Оно слепо, но видит», — осознал Азайя.

Взрывное стаккато выстрелов оборвало рев существа — болтерная очередь сбила его прямо в воздухе, разнесла туловище на куски и отбросила в дальний конец зала. Обернувшись, Азайя увидел движущийся в дыму неясный силуэт: оружие его спасителя извергало огонь, отслеживая движения «запальщика». Тварь рухнула грудой ошметков, затем попыталась подняться, сотрясаемая изнутри разрывами масс-реактивных снарядов. Ее голова взметнулась на червеподобной шее, мерно раскачиваясь в поисках своего мучителя, затем снова повернулась к Азайе. С воплем ненависти избранный коготь набросился на чудовище с высоко воздетым мечом.

— Предатель, — прохрипел убийца за мгновение до того, как Азайя рассек ему череп.

Верующего охватил новый приступ ярости, и он принялся неистово рубить останки врага, будто пытаясь изгнать ядовитое слово.

«Предатель». Почему обвинение задело его?

— Довольно, избранный коготь! — прозвучал женский голос, холодный и непреклонный.

Азиа резко развернулся, когда сказавшая это приблизилась. Она была облачена в силовую броню, под стать ее тонкой фигуре, с пластинами керамита, натертыми добела — казалось, что они излучают свет. Фиолетовый табард с вышитой на нем серебряной спиралью прикрывал нагрудник доспеха и свисал дальше, меж ног. Изящный вариант символа культа разительно отличался от грубой метки, которую носил избранный коготь и его аколиты. Лицо женщины было скрыто забралом скошенного назад шлема, но спутать ее с кем-то другим было невозможно, ведь из всего ее рода на Искуплении осталась только она.

«Но я узнал бы её среди тысяч её сестер, — подумал Азайя. — Даже среди десятков тысяч».

— Священная Спираль оберегает тебя, святая, — хрипло поприветствовал он.

— Кажется, это тебя нужно оберегать, избранный коготь, — заметила Этелька Арканто. Пока Святая-из-Каститаса убирала штурмболтер, двое аколитов из Первой парадигмы подошли и остановились возле нее. Они были весьма крупного сложения, и каждый был одарен четырьмя руками: верхняя пара, начиная от лопаток, перерастала в зазубренные клинки, нижняя же заканчивалась ладонями с длинными пальцами — выглядели они почти что изящно. Под скинутыми капюшонами открылись украшенные гребнями черепа и благородные лица с зубастыми пастями и татуировками в форме завитков. Аколиты, вооруженные громоздкими плазменными винтовками, носили бронежилеты с геральдическими знаками хозяйки. Спиральный Отец подарил ей Сияющих Когтей в благодарность за службу во время Реформации, ведь подвиг Этельки затмевал даже деяния Хелифоса.

«Хелифос…»

— Апостол Каритаса мертв, — произнес Азайя, склонив голову.

— Весьма прискорбно, — женщина потянулась к забралу шлема.

— Воздух отравлен! — предупредил верующий, но она не стала колебаться.

— Моя кровь не настолько жидкая, избранный коготь.

С шипением разгерметизации забрало откинулось верх. Показалось лицо Этельки, бледное с глубокими морщинами, но высокие скулы и плотные губы справлялись с разрушительным воздействием времени на удивление хорошо. Как и Хелифос, она побывала в объятиях Спирального Отца, и Его благословение ещё имело силу. Остановив на Азайе взгляд фиалковых глаз, женщина глубоко вдохнула сгустившийся дым.

«Она же не спиралерожденная!» — избранный коготь крепче сжал рукоять меча, хотя прекрасно знал, что не сумеет поднять на нее оружие. Только не на неё.

Святая медленно выдохнула струйки дыма и улыбнулась. Эта гримаса, холодная и лукавая, всегда его беспокоила. «Песня Спирали в моей крови громче, чем в твоей», — дразнила она Азайю. Его гнев опять вскипел, к старому примешался новый.

«Предатель…»

— Как ты узнала? — прошипел верующий. Каждый член секты был связан вездесущностью Спирального Отца, но запальщик атаковал всего лишь пару минут назад. Как она могла проделать весь этот путь из Шпиля Каститас и успеть вовремя?

— Я не знала, — ответила Этелька, — но Спираль соединяет.

— Вина лежит на мне…

Женщина оборвала его резким взмахом руки, отмахиваясь и от его возражений, и от мертвого жреца разом.

— Я отправилась в Каститас не из-за этой резни.

— Не понимаю.

— Пришли темные времена, но надежда осталась. — Этелька положила руку Азайе на плечо, и тому пришлось подавить дрожь. — Наконец обнаружен божественный сосуд, способный понести нашего первого магуса.

От чудесной новости избранный коготь прикрыл глаза.

— Плетельщица варпа? Где?

— Вот тут начинаются трудности, — святая ровно взглянула на него. — Я направляюсь к Отсеченному Шпилю.

Этелька улыбнулась снова.

— И ты будешь сопровождать меня, сынок.

Зловещий ветер обрушился на Азайю, когда тот подошел к трейлеру в хвосте конвоя святой: шестиколесной стальной коробке без окон. На герметичной двери в задней части красовалась резная серебряная спираль Каститаса. Со священным трепетом избранный коготь приложил руку к символу и закрыл глаза.

— Давно не виделись, брат, — пробормотал он. Изнутри раздался низкий стон — Цикатрикс ощутил присутствие родного брата. Второй сын святой был благословенным уродом, редким и почитаемым отклонением от формы Четырех парадигм. Такие вырожденцы обладали невероятной силой, но были слишком заметными, поэтому их прятали вдали от посторонних, в самых темных местах, до тех пор, пока их мощь не понадобится культу.

— Будет война? — спросил Азайя, когда Этелька присоединилась к нему.

— Возможно, — ответила святая, положив тонкую ладонь на стенку рядом с его трехпалой лапой. — Кредо серьезно прижало нас, и наша завеса истончилась. Без магуса, способного сплести ее заново, чужаки скоро обратятся на нас.

— Тогда мы раздавим их!

Тут же изнутри трейлера зарычал Цикатрикс, поддерживая гнев младшего брата.

— А затем Империум раздавит нас. — Этелька тряхнула головой. — Нет, пока ещё рано. Наш род еще слишком мал.

— Значит, ты проведешь нас по этой узкой тропе! — яростно произнес Азайя. — Как и всегда.

— Сын мой, я не магус, — в ее голос вплелась частичка горечи. — И я стара.

Этелька отступила от фургона и взглянула на бурлящее, затянутое сажей небо.

— Надвигается буря.

— И жестокая, — согласился Азайя, проследив за ее взглядом. Хотя у планеты было целых два солнца, на Искуплении практически не существовало разницы между ночью и днем. Бури — другое дело, именно они здесь приносили тьму и возвращали свет. — Было бы разумнее дать ей пройти.

— Кредо не станет ждать, — ответила святая.

— Они узнали о плетельщице? Но как?

— Я уже говорила тебе: сам этот мир — предатель. Они знают. — Этелька сплюнула, не заботясь о приличиях. — Нам нельзя терять время.

Цикатрикс снова зарычал и начал царапаться в клетке, когда его мать зашагала к своей машине.

— Успокойся, брат, — попытался усмирить его Азайя. Но, следуя за святой, думал он только о выбранном ею слове: предатель.

Пока конвой пересекал плато, шторм набрал силу, вздымая вихри «сажевых дьяволов» и раскачивая машины, но всю полноту своей ярости он приберегал на потом.

«Выжидает», — рассудила Этелька Арканто, вглядываясь в горизонт. Вдали маячил покосившийся клык Отсеченного Шпиля, черный даже на фоне мрачного неба. Его громаду испещряли алые жилы. В отличие от остальных шпилей, Вигиланс был действующим вулканом, склонным к внезапным вспышкам жестокости.

«Это чистая злоба, получившая форму, — заявила однажды давно покойная канонисса Авелин, матриарх Этельки. — Он похож на отколотый кусок варпа».

«И где бы еще в этом мире укрылась ведьма?» — подумала святая. Ее бывшие сестры управляли Искуплением на протяжении уже почти трех веков, стоя на страже Сожжённого Бога и искореняя тех, кто мог стать для демонов проводником. По странной иронии, это самое очищение стало своеобразным возмездием, постигнувшим скинувшую их секту, поскольку Спиральная Заря не могла породить своего первого магоса без чувствительной к варпу крови.

— А без магуса мы погибнем, — прошептала она.

Этелька стояла в открытом кузове боевого грузовика, ехавшего впереди колонны, и держалась за поручень на его клиновидной носовой площадке. Родство «Серебряного круга» с промышленной техникой скрывалось за элегантными белыми панелями, но шипастые колеса и комплекты циркулярных пил на проходческом щите никто скрыть не пытался. Эти лезвия были созданы преодолевать нагромождения скал под плато, а корпус машины мог выдержать выброс магмы. Добывающая промышленность Искупления была в упадке уже много столетий, но подобные грузовики строили на века, поэтому секта забрала и освятила их.

«Так же, как она забрала и освятила меня».

Последнее время Этельку вновь посещали воспоминания о темных днях, предшествующих Реформации, и с ними вернулось чувство вины. Первые годы после перерождения оно было неизменным спутником женщины, щедрым на угрозы о неизбежном проклятии. Впрочем, со временем и с помощью пророка, святая нашла умиротворение. Она не предала сестер, но освободила их.

— Я дала им покой! — бросила Этелька ветру, но слова ее прозвучали пусто, неуверенно. Так звучало теперь и псионическое бормотание пророка, слабевшее по мере того, как конвой подъезжал к ущелью.

«Опалённый Бог здесь особенно силен», — мрачно решила святая.

— Вижу мост, «Серебряный круг», — раздался голос из вокс — бусины ее шлема.

— Принято, — ответила она и прищурилась, выискивая задние огни мотоциклов в авангарде конвоя. Разведчики были всего в двадцати метрах, но почти терялись в бурлящей впереди темени. Этелька переключилась на командную частоту. — Приготовьтесь пересечь мост, — сообщила она конвою. — Медленно, постепенно и внимательно.

«Здесь мы уязвимее всего».

Почуяв беспокойство хозяйки, Сияющие Когти по сторонам от нее включили плазменные винтовки. Оглянувшись вокруг, она увидела, как завращалась открытая стабберная турель грузовика, из-за которой выглядывали плечи и голова стрелка. Другой боец взял на себя управление сервосистемой машины, массивной многосоставной лапой с установленным на ней тяжелым лазером и прожектором. Оба стрелка были неофитами Третьей парадигмы. Как и у Азиа, их затронутое Спиралью происхождение было заглушено. И хотя безволосая кожа верующих сохранила фиолетовый оттенок, их лобовые гребни сгладились, а рук осталось лишь две, обе вполне обычные. Как и все существа их поколения, они были совсем юны, но лучше управлялись с машинами, чем старшие братья, и, казалось, более походили на людей.

«Но их спокойствие безупречно», — отметила Этелька, размышляя о тьме, угнездившейся в Азайе. Её тьме.

Приблизившись к мосту, конвой замедлился и еле полз. По бокам мощеного булыжником въезда располагались громадные базальтовые пилоны, каждый из которых охранялся каменным великаном. Разрушенные фигуры были слишком абстрактными, поэтому не удавалось понять, кого они изображают, но их батальные позы не оставляли сомнений: кем бы ни были герои, они восхваляли войну. Кроме того, сами пилоны имели форму перевернутых мечей. В рукоять каждой пары были продеты стальные тросы, соединявшие их со следующими столпами. Другая сторона моста, на отдалении примерно в две тысячи метров, скрывалась в дыму и тьме.

— Это дорога воинов, — сказал Азайя Бхарбазу, — и шпиль воинов.

Помощник ничего не ответил, но уже выискивал опасность, когда их машина загромыхала по каменному въезду, таща за собой фургон с Цикатриксом. Они двигались в хвосте колонны, и их грузовик был последним из трех. Четыре легкобронированных багги «Коготь» прикрывали тяжелые машины, как и разведывательные мотоциклы впереди. В общей сложности, экспедиция насчитывала почти шестьдесят братьев.

— Однажды настанет день, когда мы выйдем на войну тысячами, брат! — прорычал Азайя.

Мост был достаточно широк, чтобы по нему борт к борту прошли все грузовики, но братия предпочла не рисковать. Вигиланс забросили столетия назад, и переправа сильно деформировалась, накренившись под острым углом влево, где боковая стенка обрушилась в пропасть. Стальной каркас большинства пилонов выступил из-под осыпавшейся каменной облицовки, но на самой дороге завалов не было.

— Все, что упадет здесь, рухнет в бездну, — сказал Азиа, вглядываясь в красное марево над пропастью. Оно обещало судьбу намного худшую, чем смерть в огне.

Как и боялась Этелька, буря нанесла удар, когда конвой не добрался и до середины моста. Завывающий боковой ветер обрушился на кузов «Серебряного круга» и видимость упала до нескольких метров, заставив водителей сбросить скорость почти до нуля.

— «Круговой-один», повтори! — Прошипела святая в вокс — бусину, но вновь получила в ответ лишь мешанину помех, которая могла быть голосом. Буря издевалась над устройствами связи, и разведчиков не было видно уже несколько минут.

«Отпустила их слишком далеко вперед», — отчитала себя Этелька.

— Вижу их! — Крикнул сквозь шквал неофит у прожектора.

Женщина наклонилась вперед, следя глазами за лучом. Два огня приближались, но она не могла различить силуэты за ними.

— «Круговой-один?» — воксировала она. — Назовитесь!

Тени сгустились в небольшие мотоциклы, а затем… третий огонь зажегся у них за спиной. Следом — четвертый…

— Я сдеру кающуюся плоть с костей самообмана, — проскрипел из вокса Этельки голос, настолько пронзительный и свободный от помех, будто говоривший стоял у нее за спиной. — Ибо ложь уничтожает самое себя.

— Кредо! — прокричала святая на командной частоте. — Сжечь еретиков!

Как и всегда, Сияющие Когти мгновенно исполнили её повеление: их орудия изрыгнули перегретую плазму еще до того, как приказ слетел с губ Этельки. Сдвоенный залп перечеркнул идущий впереди мотоцикл и тот взорвался шаром огня, кувыркаясь прочь и оставляя за собой потеки расплавленного металла. Взревев движками, другие машины рванули вперед, яростно маневрируя при сближении, будто бы окружающая тьма им ничем не мешала. Их силуэты осветились дульными вспышками — культисты окатили «Серебряный круг» дождем из свинца.

В основном залп пришелся на лобовую броню грузовика, но досталось и кузову. Бхезай пригнулся, когда прожектор разлетелся осколками, засыпая его стеклом. Случайная пуля угодила внутрь турели стаббера: прожужжав мимо головы стрелка, она срикошетила верующему в затылок. Тот рухнул на пульт управления и орудия дернулись вверх, выплевывая снаряды в небо.

— «Когти Круга», в авангард! — воксировала Этелька на багги. — Всем машинам, полный вперед!

— Но буря… — возразил водитель из кабины под ней.

— Доверься Спирали! — огрызнулась Этелька, выхватывая штурмболтер. — Мы должны убраться с этого моста!

Когда Серебряный Круг рванулся вперед, она открыла ответный огонь, выпрямив спину и приняв широкую стойку. Пули свистели рядом, несколько даже оцарапали ее броню, но не смогли пробить керамит. Женщина не обращала на них внимания, смакуя начавшееся сражение.

«Я — освободитель!»

Её телохранители укрывались за бронелистами «Серебряного круга», стреляя поочередно, чтобы дать плазменным винтовкам остыть. За ее спиной Бхезай орудовал серворукой и посылал во тьму толстые лазерные лучи, охотясь за всадниками. Последовала яркая вспышка: один из выстрелов отыскал цель, буквально испепелив мотоцикл вместе с наездником.

— Говорит Азайя, — раздалось в воксе Этельки. — Сзади их еще больше, святая!

Женщина проигнорировала новость. Содрогаясь из-за отдачи, она непрерывно палила вслед мотоциклу, пока на том не раскололся фонарь. Затем что-то взорвалось. Извергая огонь, мотоцикл кувыркнулся вперед и перебросил облаченного в броню седока через руль. Тот, ударившись о передний бампер «Серебряного круга», соскользнул под рычащий проходческий щит. Этелька ощутила всплеск грубого наслаждения, когда кровь брызнула на её белую броню.

— Я спасла тебя, — выдохнула женщина.

— Они ждали нас! — прошипел Азайя. — Как Кредо узна…

— Я вижу тебя, Сестра, — прервал его другой голос, когда крупный мотоцикл пронесся мимо «Серебряного Круга», словно размытое пятно черного железа и дыма. — Я вижу, чем ты стала.

— …ловушка! — вновь донесся голос сына.

Где — то позади Этельки раздался визг терзаемого металла, и на том месте, где секунду назад был мотоцикл, перевернулся багги — его искореженный корпус был охвачен огнем. Обломки машины вынесло на дорогу перед «Серебряным кругом», и зубья пил распотрошили их. Святая пригнулась под шквалом горящих частиц металла, что усыпали кузов, вонзаясь в корпус, будто силовые кинжалы. Крупный фрагмент разрубил поперек груди аколита, высунувшегося из кабины грузовика. Ноги воина упали назад в кабину, а верхнюю половину унесло прочь в вихре разматывающихся кишок. Другой кусок железа врезался в лицо Бхезаю, пришпилив того к металлической стойке.

— Их ведет злоба Опалённого Бога! — в ярости крикнула Этелька. Низко пригнувшись, она вцепилась в поручень, чтобы не вылететь из грузовика, который резко подпрыгнул на остове багги. Женщина выругалась, заметив, что Сияющий Коготь справа от нее мертв: верхняя часть черепа охранника была аккуратно срублена.

— Берегись, дочь моя! — неожиданно четко услышала она Спирального Отца.

Вскинув глаза, Этелька увидела, что на нее надвигается плосконосый колосс. Это был гигантский тягач с громадными вздутыми шинами, вдвое больше тех, что стояли на «Серебряном круге». На опалённой кабине виднелось клеймо Кредо, растопыренная ладонь. Открытый грузовой отсек позади кабины заполняли металлические бочки…

— Всё сгорит, — прохрипел ее вокс.

— Я… — начала Этелька. Затем выживший телохранитель обхватил ее и скинул с грузовика. Они упали на землю за считанные секунды до того, как машины столкнулись.

Грохот взрыва перекрыл рёв бури, и колонна огня вздыбилась на пути Азайи. Избранный коготь вцепился в ограждение — грузовик резко взял вправо, виляя трейлером Цикатрикса и высекая искры ударами бортов о стенку моста. Машина впереди свернула, чтобы не попасть в разверзшийся на переправе ад, но было уже слишком поздно.

Сородичи выпрыгнули из кузова грузовика, который вспахал клубок из покорёженного металла и горящего прометия. Рясы братьев тут же воспламенились, и они слепо заковыляли в стороны, упрямо отказываясь умирать, пока пара еретиков на мотоциклах не изрубила их, пронесшись мимо. Разогнавшийся багги метнулся влево, но его колеса загорелись, коснувшись пылающей лужи, и машина вышла из-под контроля. Взвизгнув тормозами, она врезалась в проезжающий мотоцикл, сцепилась с ним и, кружась, рухнула в пропасть, увлекая за собой неприятеля.

— «Серебряный Круг»! — рявкнул Азайя в вокс, заранее зная, что не получит ответа. Командный грузовик ещё виднелся среди пожарища, но его изящная передняя часть быстро плавилась. Когда машина избранного когтя поравнялась с эпицентром взрыва, второй люк в кабине грузовика открылся и из него выбрался аколит, немедленно сгоревший в неистовом жаре.

— Предательство честно! — прошипел вокс, каким — то образом притягивая взгляд Азайи к громоздкому объекту на другой стороне пылающего ада. Хотя тот и не двигался, его контуры размывались в раскаленном мареве, и видение походило то на угловатый мотоцикл, то на рогатую железную тварь. Гигант, что восседал на металлической химере, не менялся, оставаясь едва различимой тенью, но избранный коготь чувствовал, что незнакомец наблюдает за ним.

— Сожги оковы лжи, друг, — сказала ему тень.

— Берегись! — крикнул Бхарбаз одновременно с тем, как шальная пуля оцарапала Азайе голову. Обернувшись, избранный коготь увидел еще один мотоцикл, летящий навстречу грузовику. Его наездница выпрямилась в седле, держа в каждой руке по пистолету. Длинные волосы развевались за спиной женщины, которая обрушивала на верующих пулевой град. Она была легкой мишенью, но ответные очереди с грузовика пролетали мимо, огибали ее, будто сам ветер сбивал наводку стаббера.

«Сам этот мир — предатель», — вспомнил Азайя слова матери.

Еретичка прыгнула за миг до того, как мотоцикл врезался в грузовик и взорвался. Ударная волна швырнула её в небо, словно ядро из пушки. Женщина приземлилась в задней части кузова на согнутые ноги, с объятой пламенем спиной. Когда братия Спирали кинулась на неё, еретичка, кружась на месте, открыла беглый огонь и затянула псалом гортанным легато.

«Она тоже великанша», — понял избранный коготь, когда мотоциклистка выпрямилась в полный рост. Неплотно скрепленные фрагменты брони расходились в стороны над её вздувшимися мышцами. Голову женщины защищала стальная коробка, усеянная заклепками, с прорезью, из которой смотрели налитые кровью глаза. То, что он поначалу принял за волосы, оказалось мотками колючей проволоки с вплетенными в них талисманами из обсидиана.

— Неверная! — взревел Бхарбаз, пролетев мимо Азайа и не обращая внимания на попадающие ему в грудь пули. Костяная коса аколита рванулась вперед и отсекла правую руку берсеркера, а другая когтистая лапа схватила ее за запястье левой. Они были одинаково сильны, но у женщины было только две руки. Она зарычала, когда ее враг вогнал ей в грудь ятаган своей третьей. Его клинок легко прошел сквозь сбитую из лоскутов кирасу. Азайа увидел, как ее глаза расширились в экстазе, их зрачки полыхнули, а из-под шлема дым повалил.

— «Дикий огонь»! — завопил он, но опоздал. Забрало неверной взорвалось, и она выплюнула поток огня — исходящий, казалось, из самой ее души, — прямо в лицо Бхарбаза. С черепа аколита потекла плоть.

— Избранный коготь! — Прошипел вокс, словно откуда-то издалека. — Азайя…

Труп Бхарбаса рухнул на спину, обугленный череп сорвался с шеи в момент удара о пол кузова. В следующий миг тело мотоциклистки рассыпалось углями под тяжестью собственного доспеха. Сквозь красную пелену Азайя услышал, как в клетке беснуется Цикатрикс, а затем до него снова донесся вокс-призыв, настойчивый и полный боли.

— Помоги мне, сынок.

Достигнув дальней стороны моста, Гхарз сбросил скорость, развернул мотоцикл и остановился. Машина взревела, объятая жаждой продолжить резню, но он усмирил ее хлестким щелчком презрения.

— Успокойся.

Обратив на мост пустые глазницы, Гхарз оглядел внутренним взором запятнанных Спиралью дегенератов. Они собирали жалкие остатки отряда вокруг последнего уцелевшего грузовика — восстанавливали порядок и с нечеловеческим упорством готовились отразить следующую атаку. В них не было страха — вообще никаких эмоций, за исключением смердящих мук павшей Сестры и ее отродья. Кое-кто мог увидеть иронию в том, что столь бездушных созданий возглавляют такие пропащие души, но Гхарз был слеп к подобному, как был он слеп и к радостному возбуждению товарищей-Искупленных.

Всадники, подъезжая ближе к вождю, просто светились от упоения битвой — но и обидой на приказ отступать. Выжили только семеро, но он не жалел о потерях, даже о гибели Каэли, которая помогала Гхарзу мстить с самого пробуждения и любила его задолго до этого. Как и остальные, она приняла смерть с наслаждением, которого он не мог разделить. Единственным, что осталось в нем, была ненависть, настолько всеобъемлющая, что она затмевала все остальное.

«Ты должен проснуться холодным пеплом, — повелел когда-то одноглазый вестник его божества, — очищенным от заразы Спирали, отрешённым от тщетности и иллюзий собственного бытия».

«Но я хочу помнить, — воспротивился Гхарз, глядя на испепеляющий источник, к которому привел его древний. Он чувствовал, как ксеноотрава Спиральной Зари распространяется по телу, распуская его сплетение с каждым ударом сердца, но все же колебался. — Я хочу помнить, что они сотворили со мной… со всеми нами».

«Ты не забудешь. Уж точно не это, — пообещал проводник, — но твоей ненависти следует уподобиться льду. И из этого льда ты призовешь испепеляющий поток огня, не ведающего преград».

Первое прикосновение обещанного огня вычистило из Гхарза порчу, как чужую, так и человеческую. Мучение было неописуемо, но он принимал его со всей страстью, до тех пор, пока страсть тоже не выжгли прочь.

«Не все погибели одинаковы». — Выйдя из пламени, сгоревший человек не успел понять, кто произнес эти слова: его бог, проводник или же он сам. Потом он осознал, что вопрос лишен смысла.

Гхарз развернул мотоцикл навстречу Отсеченному Шпилю. Этот задумчивый, непокорный пик не видел разницы между последователями Кредо и Спиралерожденными. К обоим он относился с равным презрением.

— Устрой нам ад, друг, — сказал ему Гхарз, заводя мотоцикл.

Потрепанный конвой протащился через мост ползком. Два уцелевших багги в плотном строю следовали по бокам грузовика Азайи. Никто больше не встретился им ни на переправе, ни на другой стороне теснины.

— Почему они прекратили атаку? — спросил избранный коготь у Бхарбаза, щурясь на терзаемый бурей хребет впереди. — Мы были у них в руках.

Опаленный череп у его ног не удостоил Азайю ответом, как и выживший Сияющий Коготь, Хезракх, что занял место убитого помощника. Одну из рук создания оторвало взрывом, как и половину лица, но братья из Первой Парадигмы были почти так же живучи, как и Чистокровные дети звёзд, зачавшие их.

«Из них отличные воины, но плохие советники, Бхарбаз», — грустно подумал Азайя. Он отбросил эмоцию, стыдясь своей слабости. Брат-по-когтю умер во имя Священной Спирали. Остальное не имело значения.

— Мы нужны еретикам живыми, — предположил он вслух. — Ослабленными, но живыми.

Это был единственный разумный вариант. Неужели враг насмехался над ними?

Затем мысли Азайи спутались: воля Спирального Отца излилась на него, направляя в сторону гор. Дорога к плетельщице варпа развернулась перед глазами, а развалины святилища вспыхнули, словно маяк, усиливая необходимость снова двигаться дальше, следовать…

«Наш враг не знает пути, — с неожиданной убежденностью осознал избранный коготь. Дрожа от усилия, он освободился от воли пророка. — Нет».

Хезракх зарычал и указал когтем в направлении пика.

— Мы идём, — хором произнесли два неофита — стрелка позади Азайи.

— Нет! — повторил избранный коготь, говоря в полный голос, чтобы противостоять псионической волне. — Враг пощадил нас, чтобы мы привели его к плетельщице варпа. — Голова Азайи начала раскалываться от боли, как только он стал возражать. — Они не знают пути.

Давление на череп уменьшилось. Избранный коготь ощутил, как пророк изучает эту вероятность.

— Буря укрывает их, словно плащ, — настаивал Азайя. — Прячет, но не ослепляет их. Нужно дождаться её окончания.

Хезракх глядел на него хищными, пустыми глазами, словно его разум находился где-то в другом месте. Избранный коготь знал, что сейчас у каждого создания в конвое подобное выражение лица. Такое же носил бы и Бхарбаз.

«Добровольные рабы!» — Промелькнула мысль, полная отвращения. Она была почти еретической. Затем волна одобрения захлестнула разум Азайи.

— Веди их, как считаешь нужным, избранный коготь, — выдохнул Спиральный Отец, когда она отступила.

Присутствие пророка исчезло, но Его благословение осталось.

«Так вот почему ты хотела, чтобы я сопровождал тебя, мама, — подумал Азайя. — Мы с тобой тоже служим Спирали, но не как рабы».

— Оставайтесь настороже, братья, — приказал он на командной частоте. — Продолжим путь, когда буря стихнет.

Успокоенный тем, что непосредственной опасности нет, избранный коготь взобрался в кабину, где лежала святая. Хезракх прикрыл её от взрыва собственным телом, но длинный осколок металла прошил насквозь его спину, приколов обоих к земле. Сам телохранитель освободился, но удалять обломок из раны Этельки было слишком опасно, к тому же их лекарь погиб в сражении. Зазубренный осколок торчал из её живота, будто застывшая молния, а броня вокруг него треснула и почернела. Казалось, что по керамиту расползается гангрена.

— Святая, — шепотом позвал Азайя, садясь рядом с ней. — Мама?

Глаза Этельки были широко открыты, но зрачки сузились до крохотных точек — такой её нашёл избранный коготь.

«Помоги мне, сынок».

Должно быть, она передала это сообщение за миг до того, как провалилась в забытье.

— Тебя исцелят, — пообещал Азайя, проведя рукой над ее челом. — Спираль соединяет.

Святая тащила свое израненное тело по каменной гладкой поверхности. Пропитанный серой воздух дрожал с громыханием, обещая огонь, но тьма оставалась настолько плотной, что отрицала само существование света.

— У тебя нет ни света, ни глаз, чтобы увидеть его, — произнес кто — то, будто вторя мыслям Этельки. — Ты ослепила себя ложью. Только безумный будет мечтать о таком богохульстве. Только глупец прислушается к её бреду. — А затем слова хлестнули, словно плеть. — И только еретик станет ради него убивать.

— Ты давно мертва, — прошипела Этелька, узнав голос бывшей наставницы. — Убирайся к своему богу — трупу, Авелин!

— Я всегда с Ним, — ответила Ветала Авелин, канонисса Терния Вечного. — Те, кто служат с верою в сердце, не знают конца служению. А чему служишь ты, сестра?

— Ты мне не сестра.

— Мы всегда были сестрами, еретичка. — Спокойно произнесла Авелин. — Почему ты предала нас?

— Вы сами себя предали, — прорычала Этелька, вспоминая все былые обряды, посты и бичевания, постоянные бессмысленные проповеди и церемонии, но, горше всех жгучих воспоминаний — мучения, что её орден принес тем, кого должен был защищать. — Мы служили лжи!

Когда буря, наконец, утихла, солнца-близнецы Искупления уже взошли. Омывая горы потоками бледно — желтого и фиолетового света, они хмуро глядели с ободранного ветром неба на братию, что начала подъем к цели. Как и все Шпили, Вигиланс опоясывала мощеная дорога, взбирающаяся серпантином на вершину. Но вскоре путь сузился, и экспедиции пришлось оставить грузовики на нижних витках.

Азайя оставил их на попечение стрелков-неофитов, но больше охранников выделить не мог. За исключением Сияющего Когтя, все одиннадцать выживших были аколитами Второй парадигмы, имеющими при себе автоганы, ятаганы и дары собственной крови.

— Этого хватит, — прошептал он. — Этого должно хватить.

Пока подчинённые собирали припасы, Азайя подошел к трейлеру кровного брата и, положив руку на дверь, прошептал распоряжения. Убедившись, что Цикатрикс все понял, он открыл дверь и принялся ждать, но благословленный урод не шелохнулся во тьме.

— Твое время скоро придет, брат мой, — пообещал избранный коготь.

Когда Азайя вернулся к остальным, Хезракх поднял Этельку, прижав её безвольное тело к груди. Состояние женщины не изменилось, но избранный коготь не позволил оставить ее. Он сомневался, что неофиты сумеют дать отпор еретикам, если те нападут на машины.

«Но они не нападут. Они последуют за нами».

Азайя оценил лежащую впереди дорогу. Даже за время их короткого подъема она уже породила несколько побочных троп, каждая из которых, без сомнения, будет ветвиться дальше, связывая разбросанные по шпилю храмы и монументы. Как и все шпили, за исключением аскетичной колонны Хумилитаса, Вигиланс был лабиринтом, способным поглотить неосторожного путешественника.

Азиа закрыл глаза и представил путь, открытый ему Спиральным Отцом.

Тьма была бесконечной, но не неизменной. Ползком пробираясь вперед, Этелька Арканто ощутила глухие удары, настолько слабые, что воспринимались они скорее, как дрожь, нежели звук. Но, даже отдаленные, они всё равно ужасали, словно сердцебиение дремлющего левиафана. Чем бы это ни было, женщина не хотела иметь с ним дела. Она повернула вправо, наугад.

— Жертвенность — единственный путь через лабиринт терний, — заметила канонисса Авелин. — Все остальные ведут к проклятью. Ты понимаешь это, сестра. Всегда понимала.

— Это ложь, — прошипела Этелька, прекрасно зная, что это правда.

— Без жертвы невозможно спасение, — провозгласила Авелин. — Ты неспособна верить в иное. Даже погрязнув в кощунстве, ты остаешься Адепта Сороритас.

— Спиральная Заря освободила меня!

— Ты впустила её порчу в свою душу и тело. Зачем?

Этелька взмолилась Спиральному Отцу, но даже тихие отголоски его воли давно исчезли.

— Почему ты предала нас, сестра?

Как и повелел родной брат, Цикатрикс дождался, пока лиловое солнце закатится за гору, и только тогда покинул клетку. Избегая дороги, он прокрался по склону горы, двигаясь с жутким изяществом, поразительным для создания таких размеров. Жидкокровные сородичи, охранявшие грузовик, даже не обернулись в его сторону, когда урод полез по скалам: коса, затем коготь, снова коса…

Добравшись до уступа вверху, Цикатрикс пригнулся и попробовал воздух длинным языком. Ничего. Ничего и на следующем… Но, подбираясь к третьему, вырожденец почуял доносившийся сверху запах серы и плоти. Он замер, прижимаясь к отвесному утесу, пока отряд чужаков проходил мимо. Враги двигались тихо, но их смрад казался Цикатриксу воплем.

Вот его добыча. Он не подведет брата.

Ведунья замерла, свернувшись клубком у себя в убежище, когда посторонние переступили границу ее владений. Они прокрались через ворота святилища, как будто надеялись спрятаться от нее. Большинство из них напоминали тех зверей в капюшонах, что приходили раньше — с холодными, преисполненными спокойствия душами. Но их лидер был совершенно другим, его безмятежность пронизывали трещины, в которые мог рухнуть он сам.

Когда чужаки продвинулись глубже в туннели, Ведунья поняла, что среди них есть и ещё одна — женщина, мысли которой укутаны тьмой. Когда госпожа потерянных попыталась взглянуть, что кроется за этой завесой, та вздыбилась, желая поглотить её, расширяясь в такт собственному бешеному пульсу. Ведунья вырвалась, но её сердце забилось в унисон с этим страшным ритмом.

«Чёрные Корабли! Неужели они явились за мной?»

Учуяв волнение хозяйки, потерянные, что сбились вокруг нее, заскулили и принялись носиться по залу, иногда даже оступаясь и падая в ямы с лавой.

— Страх можно приручить, друг, — сказал вдруг кто — то. — Можно подчинить его себе.

Быстро окинув подопечных взглядом, Ведунья не нашла среди них чужаков. В ее убежище еще не проникли. Усилием воли она вновь направила сознание на самую границу своих владений. Пока ее внимание было направлено на ту темную женщину, еще одна группа чужих подошла к вратам святилища. Их было восемь, и они следовали за тварями. Семеро, пылавшие факелами страстей, изголодались по насилию, но восьмой… За огнём вожака скрывался лёд, бесконечно более холодный, чем у его добычи.

— Ужас — левая рука ярости, — сказал восьмой. Казалось, что его закрытые очками глаза глядят прямо на Ведунью. — Его можно испытать, но можно и напустить.

Стоя в воротах святилища, куда они проследовали за дегенератами, Гхарз почувствовал, как бестелесное внимание ведьмы коснулось его, ощетинившись удивлением и угрозой.

— Искупление — ложь, друг мой, — сказал ей исцеленный, — но тебе не обязательно слушать. — Он поднял руки, протягивая к ней дымящиеся ладони. — Я могу показать…

За его спиной раздался зычный рев. Большинство людей тут же машинально бы обернулись, но чем бы Гхарз теперь ни был, он больше ни имел ничего общего с человеком. Он рухнул вперед и когти, готовые обезглавить его, пронеслись через пустоту. Приземлившись на расставленные ладони, вождь перекатился в сторону, и громадная трехпалая ступня врезалась в пол там, где он был мгновение назад. Затем Искупленные окружили нападавшего и набросились на него с кинжалами и пистолетами, визжа от восторга.

«Спиралерожденные расставили западню, — рассудил Гхарз, плавно вставая на ноги. — Мы охотились, но охотились и на нас».

Выхватив секиру, он оценил тварь, что выбралась из-за уступа, противоположного святилищу. Без сомнений, она принадлежала к числу этих ксенодегенератов, но не походила на чужаков, которых вождь видел раньше. Даже сгорбленное, существо возвышалось над воинами Гхарза, а его покрытое хитином тело бугрилось от уродливых мускулов. Лицо, проступавшее на костяном шаре черепа, было насмешкой над человеческим. Глубоко посаженные глаза косили по сторонам, под ними зияла усыпанная зубами слюнявая пасть. Мерзкие брызги летели по сторонам, когда чудовище размахивало тремя руками. Правая заканчивалась трехпалой когтистой лапой, а пара конечностей слева перерастала в кривые косы. И гигант был быстрым, он наносил удары и рассекал тела в бешенстве, затмевающим ярость Искупленных. Один боец уже был повержен, тут же когти твари зацепили другого, и его голова оказалась в тисках чудовищных челюстей. Ноги жертвы болтались в воздухе, пока монстр вгрызался в её шлем.

— Смотри и учись, — сказал Гхарз невидимой ведьме, но в тот же миг услышал шаги за спиной. Широко взмахнув секирой, он обезглавил трехрукого убийцу, что выполз из храма. Пока вождь оборачивался к воротам, еще больше укрытых капюшонами ксеносов высыпало наружу, выкрикивая свои ядовитые мантры и поливая все пулями.

«Ждали внутри, чтобы захлопнуть ловушку», — осознал Гхарз, готовясь встретить их. Исцеленный не обращал внимания на пули, раздиравшие его защитный костюм. Большинство зарядов расплющились о его укрепленную кожу, остальные же беспомощно застряли в костях и плоти. В нем не осталось ничего, что можно было ранить подобным оружием.

«Воздам им должное позже».

Двигаясь в неестественной тишине, Гхарз вращал секирой в правой руке, левой же чертил в воздухе дымящиеся символы. Обсидиановое лезвие раскалывало выставленные навстречу ему ятаганы и когти, а затем одним взмахом и с равной лёгкостью разрубало плоть, металл и хитин.

— Огонь, иди во мне! — прохрипел он. Восприятие Гхарза на секунду расплылось, когда его внутренний взор охватил всё вокруг на 360 градусов, а затем заострилось снова, когда мир вокруг него пал перед его распаленным варпом метаболизмом.

Враги, замедлившиеся относительно него, словно бы ползли. Гхарз вытянул свободную руку и коснулся головы одного из них.

— Гори, — сказал он.

Капюшон существа загорелся, и пальцы вождя прочертили оплавленные борозды на его черепе. В тот же миг секира Гхарза рухнула вниз, разрубая и голову, и тело очередного дегенерата. Прижженные половинки мягко упали на землю, при этом разделенные глаза существа удивленно моргнули.

— Во имя Спирали! — растянуто и глухо взревел один из ксеносов. Это был их двурукий вожак — тот, которого Гхарз не имел права убивать. Так повелел его бог.

— Мы все здесь еретики, друг, — сказал вождь, отражая замедленный выпад существа и отбрасывая его в сторону. К удивлению Гхарза, костяной меч не сломался от удара о секиру.

«Это живое оружие», — почувствовал он.

Он услышал нарастающий гул, когда тварь с обгоревшим лицом выступила из храма. Дуло её винтовки, наведённой на Гхарза, охватило сияние. Затем из вентиляционных отверстий лениво повалил дым, и оружие выплюнуло комок плазмы. Заряд понесся к нему, словно сгусток жидкого света — медленно, но все же слишком быстро, чтобы успеть увернуться.

— Правда опаляет холодом, — сказал Гхарз Ведунье за секунду до того, как миниатюрное солнце поцеловало его прямо в грудь.

— Ты лжешь! — Прокричала Этелька во тьму. — Я освободила себя!

Стук, поначалу едва заметный, теперь оглушал её. Женщина вновь свернула, затем ещё раз, стремясь уползти куда угодно, лишь бы отсюда… или оттуда… или не сюда… где бы ни лежало это всепожирающее сердце, но каждое движение только приближало Этельку к нему. Она хотела замереть, но обнаружила, что конечности больше не подчиняются ей.

— Каждый из нас — горн, в котором мы выковываем собственную судьбу, — сказала канонисса Авелин. Она говорила тихо, но ее голос легко перекрывал окружающую какофонию. — Нельзя сбежать от себя.

И, в последний миг перед тем, как соскользнуть в небытие, Этелька Арканто поняла, что канонисса не лжет — и также поняла, что пошла против своих сестер не ради надежды и не из ненависти.

— Почему ты предала нас, сестра? — настаивала Авелин.

— Потому что могла и сейчас могу! — злобно крикнула Этелька, а затем рухнула, вопящая, и тень Искупления ринулась заполнить пустоту в ее теле, неся с собой не избавление, но проклятье.

Хоть это было и невозможно, Опалённый Человек остался на ногах. Заряд плазмы пронзил его грудь и вырвался из спины, оставив за собой дымящуюся дыру там, где должна была быть большая часть его грудной клетки. Края дыры все еще светились, озаряя оставшийся нетронутым позвоночник. Азайе показалось, что эта кривая колонна высечена из черного хрусталя. Все остальное, включая сердце и легкие, обратилось в пепел, но враг стоял неподвижно, крепко сжимая секиру.

«Почему он не умирает?» — оторопело подумал верующий.

Еретик повернул к нему скрытое под очками лицо, не обращая внимания на выживших аколитов и торжествующего, залитого кровью Цикатрикса.

— Предатель, — прохрипел Опалённый Человек, словно давая обещание. Затем его взгляд упал на ворота храма, где стоял Сияющий Коготь с дымящимся плазмометом. Звериным чутьем Азайя ощутил, что враг смотрит сквозь Хезракха, в туннель за его спиной.

— Прими свою правду, сестра, — сказал еретик кому-то невидимому. Внезапно алые трещины прорезали его черную кожу, распространяясь быстро, словно какая — то тектоническая чума, поразившая плоть. Обгорелый позвоночник с хрустом разлетелся на части, туловище сложилось внутрь самого себя. Топор выпал из пальцев Опалённого Человека, затем он повалился вперед и, ударившись о землю, разлетелся облаком праха. Словно его и в самом деле вылепили из пепла.

С нижних витков серпантина донеслось эхо грубого машинного рёва, за которым последовал рокот набирающего обороты двигателя. Азайя застыл, вспомнив адский мотоцикл, на котором Опалённый Человек сидел у моста. Он представил, как машина нарезает круги у подножия горы, словно железный хищник, разъяренный смертью хозяина. Было ли сумасшествием воображать подобное?

«Нет, избранный коготь, это не сумасшествие, — шепнул в его сознании Спиральный Отец. — Безумства порченых варпом не знают границ».

Будто бы подчеркивая слова пророка, из глубин храма раздался крик — вопль, полный отчаяния.

— Святая! — прошипел Азайя. Братия оставила Этельку у входа, под присмотром одного из аколитов. — Сияющий Коготь, скорее!

Хезракх еще только подходил к воротам, когда вопль обратился в вой, и из темноты вырвалось чудовище. Оно набросилось на Хезракха в вихре покрытых шипами когтей и разорвало воина на куски еще до того, как они упали на землю. Нескладный, наполненный алым силуэт дергался и мерцал, пылая неистовым внутренним пламенем. Он перемещался резкими рывками, за которыми не успевали глаза — буквально проскальзывая между мгновений — и продолжал терзать Хезракха. И, хотя из-за быстроты движений монстр казался размытым пятном, Азайя разглядел вытянутый череп, обрамленный изогнутыми рогами, которые вздымались над согнутой шипастой спиной. Враг выглядел, как извращение праведных Парадигм Формы.

— Демон, — прошептал Азайя, вспомнив предупреждения святой о Тьме-под-Шпилями. Искупление было усеяно вратами для этих варпом рожденных крыс. Голова чудовища дернулась в ответ на его слова, хотя его язык остался глубоко погруженным в грудь Хезракха. Внутренности выскользнули из обрамленной иглами пасти, когда оно смерило его своими глазами, черными словно уголь.

«Оно знает меня», — Азайя подавился стоном, заметив кусочек брони, прицепившийся к шкуре зверя. Тот был безупречно белым.

С воплем ярости демон ринулся на него, прянув на выгнутых назад ногах, словно огромная саранча. Когда монстр взмыл над Азайей, верующий заметил, что осколок металла все ещё держится на его животе. Её животе.

— Нет! — Зарычал избранный коготь, вскидывая клинок. Но Цикатрикс отбросил его в сторону, пронесшись мимо с ответным воплем. Костяные косы его брата взметнулись навстречу алому мареву, но демон снова прыгнул, оставаясь в воздухе — будто танцуя между двух разных миров, — пронесся мимо воздетых когтей и приземлился на плечи гиганта. Вырожденец взревел и яростно затопал, когда дух варпа вцепился в его голову и начал грызть, крепко впившись в спину Цикатрикса шипастыми ступнями.

— Назад! — Крикнул Азайя выжившим аколитам, когда одного из них задело взмахом косы. Он почти чувствовал досаду брата — костяные клинки Цикатрикса не могли согнуться и достать атакующего, а правая, человеческая рука безвольно повисла, поврежденная в бою с Искупленными. Но избранный коготь знал, что за разочарованием нет ни страха, ни даже истинной злости: ничего, за исключением необходимости служить Священной Спирали. Цикатрикс был уродом лишь внешне.

«Я один несу изъян святой, — с горечью осознал Азайя. — Её заразу».

Раздался невыносимый треск: когтистые лапы демона почти раскололи череп жертвы.

— Брат, прыгай! — рявкнул избранный коготь.

«Это единственный выход».

Цикатрикс без колебаний развернулся и кинулся к обрыву, но как только он бросился в бездну, демон подскочил, а затем подскочил вновь, каким — то образом находя опору и в воздухе. Уставившись на Азайю, тварь понеслась обратно к краю скалы.

«Ты тоже можешь, сынок!» — обещала она все вообразимое, но не значащее ничего.

«НЕТ!» — прогремело чужое сознание, и Азайя отшатнулся: волна ненависти, пронесшись сквозь него и отбросила искусителя прочь. Рыча и вырываясь, он висел над обрывом в невидимой и нерушимой хватке.

«Чёрные Корабли», — вдруг подумал Азайя. Он понятия не имел, что это означает.

Воздух затрещал от высвобожденной энергии, и чудовище отбросило прочь с такой силой, что оно унеслось далеко за подножие шпиля, в расплавленное море за ним.

— Оно сгорит? — тупо спросил избранный коготь.

— Нет, — снова сказало уничтожающее присутствие, но его громыхание теперь доносилось издалека. — Нет. Нет. Нет…

— Нет, — отозвался эхом Азайя. Затем, шагнув к обрыву, он прорычал свой собственный отказ вослед демону: — Нет!

Трясясь от ярости, верующий повернулся и увидел, что позади него стоит женщина. Она была голой, за исключением въевшейся грязи, что покрывала её словно вторая кожа. Тело незнакомки страшно иссохло, и явно не от обычного голода. Её конечности казались узловатыми палочками, а кости черепа чуть ли не выпирали наружу, словно женщину запытали до смерти. На секунду Азайя решил, что перед ним старуха, давно уже не способная совершить наиболее почитаемое таинство культа, но затем встретил взгляд её глаз, пылающий яростью и надеждой, и понял, что ошибался. Незнакомка не была юной, но не была и старой. Под мантией лишений, обтянувшей скелет, ей было не больше тридцати лет. Какие бы страдания и какой бы ужас ни пережила женщина, опека Спиральной Зари исправит это.

«Мы исцелим тебя, — подумал Азайя с благоговением. — А ты, в свою очередь, сделаешь нас цельными».

Ведунья ждала, наблюдая за вожаком ледяных душ, пока тот изучал её. Трещины, что она видела в его душе, углубились, но при этом он каким — то образом стал сильнее — ближе к безмятежности своих рабов. Двое из них уцелели в резне, но ничего не значили для нее. Их гармония напоминала цепи, она происходила из их крови, сковывала волю и не имела смыла. Но их вожак был другим. Если он сумеет обрести покой, то, возможно, сможет и поделится с ней. Если же нет, Ведунья швырнет его вслед за тем, тёмным, что восстал из Подшпилья. Чёрные Корабли ее не получат!

— Нет… — прохрипела она вслух.

— Нет, — согласился вожак, и его клыкастое лицо омрачилось. — Я никогда не предам свой род. — Он медленно шагнул ей навстречу. — Священная Спираль соединяет нас, плетельщица варпа. Совпадений не бывает — тебе предначертано понести нашего магуса.

Вожак протянул ей трехпалую ладонь.

— Присоединись к нам, сестра.

Примечания

1

Calavera — Череп (исп.)

(обратно)

2

Hosok — герои (венгр.)

(обратно)

3

Ла-Маль-Кальфу — Плохой Кальфу (исп.)

В таитянском вуду Кальфу — или Лорд Каррефур (Господин Перекрестков) — темный злой дух, имеющий черты трикстера, покровитель колдовства и черной магии.

(обратно)

4

Так проходит мирская слава (лат.) — выражение принадлежит немецкому философу-мистику Фоме Кемпийскому.

(обратно)

Оглавление

История изменений

Империя Тау

  Саймон Спурриер Воин Огня

  Питер Фехервари Без касты

  Питер Фехервари Змеев заповедник

  Питер Фехервари Каста Огня

    Действующие лица

    Пролог

    Акт первый Падение

      Глава первая

      Глава вторая

      Глава третья

      Глава четвёртая

      Глава пятая

    Акт второй Клубок

      Глава шестая

      Глава седьмая

      Глава восьмая

      Глава девятая

      Глава десятая

    Акт третий Вознесение

      Глава одиннадцатая

      Глава двенадцатая

      Глава тринадцатая

      Глава четырнадцатая

      Глава пятнадцатая

      Глава шестнадцатая

  Питер Фехервари Огонь и лёд

    Дым

    Огонь

    Пепел

    Иней

    Лёд

    Пустота

    Свет

  Джо Паррино Терпеливый охотник

  Брэнден Кэмпбелл Тень Солнца: последняя из рода Киру

  Энди Чамберс Аркушанская война

  Брэнден Кэмпбелл Командующий Тень

  Брэнден Кэмпбелл Аун'Ши

WaaaGH!!!

  Гай Хейли Клишня Морка

    Действующие лица

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Уильям Кинг В паучьем святилище

  Уильям Кинг Планета Наззгронда

  Линдси Пейтон А по утру он проснулся

  Мертв к рассвету

  К.Л. Вернер Железная преисподняя

  Пачти — эта не успех

  Пейнбойзы

  Вирдбойзы и Мэдбойзы

  Уильям Кинг В варпе что-то зашевелилось

  Уильям Кинг Гретчин Макари

  Грэм Макнилл Хапнуть и заныкать

  Грэм Макнилл Хы азначаит места

  Уильям Кинг Гризнак на переправе

Некроны

  Лори Голдинг Повелители Борзиса

  Митчелл Сканлон Навеки преданные

  Энди Хоар Честолюбие не знает преград

Тиранид

  Питер Фехервари Культ генокрадов (не переведено)

  Питер Фехервари Голодную отбрасывает тень Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg