«Империум человечества: Омнибус»

Империум человечества: Омнибус (fb2) - Империум человечества: Омнибус 5425K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэн Абнетт - Джеймс Сваллоу - Грэхем МакНилл - Гордон Ренни - Бен Каунтер

Warhammer 40000 Империум человечества: Омнибус

История изменений

1.0 — файл произведен в Кузнице книг InterWorld'а.

1.1 — добавлены рассказы: "Божественная воля" Энди Смайли, "Виндикар" К.С.Гото, "Лезвие веры" Даррен-Джон Эшмор.

Некромунда

Джонатан Грин Приключения Натана Крида

Злые духи

Паника царила в лагере крысокожих. Вновь опустившийся огромный коготь обезглавил старика с тошнотворным хрустом переломанного позвоночника. Среди мерцающих костров с ужасом наблюдал за бойней Серый Паук. Перед ним лежал труп скво, ещё сжимавшей хныкающего младенца в своих руках. Рядом старейшина кашлял и хрипел, а драгоценная жизненная влага хлестала из зияющей дыры в его хрупкой груди. И здесь были высвеченные огнем во тьме Подулья подобные горе очертания зверя. Лишь тотемный столб племени был выше его. Серый Паук передернул затвор дробовика и вскинул к плечам. Теперь существо было у него на прицеле.

Услышавшая двойной щелчок тварь повернула свою изувеченную голову и пронзила Серого Паука пылающим взором. Крысокожий ощутил, как хлад тошнотворного ужаса крадется по его спине, а внутренности скручиваются в тугой узел. Прицел оружия заходил ходуном — Серый Паук задрожал. Оторвав от дробовика одну руку, крысокожий вытер пот со лба. Ревущий зверь устремился вперед. Серый Паук выстрелил.

Набатом прогремевший в широком пустом куполе выстрел робким эхом отразился от далекого пласкритового потолка. Серый Паук ощутил, как из легких выбило воздух отбросившим его назад ударом твердого как железо плеча. Чудовище плавно остановилось, а крысокожий рухнул на пол, пытаясь вдохнуть. Он слышал, как давилось пыхтящее чудовище, чье тело обуял порожденный яростью прилив адреналина.

Крысокожий все ещё плотно сжимал в руке дробовик. Сопротивляющийся боли Серый Паук вновь затравливал оружие порохом. Зверь не был похож ни на одно порождение Подулья, с которым раньше сталкивалось племя. Он казался неуязвимым и не чувствовал жалости. Прогневило ли алкавшее новых охотничьих земель племя непостижимых духов Улья?

Если бы охотники вернулись этой ночью, как ожидалось… Если бы больше мужиков осталось сторожить лагерь… Но если Серый Паук и его Храбры не могут сдержать монстра, то что бы изменилось со всеми остальными крысокожими воинами племени Красной Змеи? Если он умрет этой ночью, то сражаясь и с честью, как и подобает крысокожему воину!

Зверь вновь устремился вперед. Серый Паук вновь выстрелил, но монстр даже не замедлился. Огромный мерцающий коготь опустился, а тьма поглотила мир крысокожего.

Поселение горело.

— Это были подульевики, говорю вам!!! — возопил Трясущийся Купол, яростно размахивая увенчанным черепом посохом. Покрытые нарисованными священными спиралями щеки кричащего в гневе шамана побагровели.

— Успокойтесь, братья мои, — простонал старый вождь, чье изъеденное морщинами лицо исказилось от муки. Охота не была хорошей, ибо в этом сезоне огромные крысы ускользнули в глубокие норы у Подножия Улья, а по возвращении воины обнаружили трупы перерезанной родни. Грохочущий Шлак был бессилен перед лицом горя своих воителей. Ничто, сказанное вождем, не было способно унять их боль. Старый вождь мог лишь попытаться помешать сделать нечто, о чем все потом горько пожалеют, — Всегда были мы в хороших довольно с ульевиками отношениях.

— Что принесли нам они? — заговорил один из самых мятежных крысокожих воинов, нашедший отвагу на дне бутылки «Второго Лучшего».

— Как можешь ты так говаривать, Воющая Вентиляция? Торговали с нами они, шкуры и сумки из кож слепых змей покупая. В обмен мы истинное оружие получали, — Грохочущий Шлак с презрением пристально посмотрел на зажатую в руке воина бутыль, — и отраву, коию ты так жадно глотаешь!

— Торговлей это ты называешь?! — воскликнул Трясущийся Купол. В этот раз никто не прервал шамана, — То была сущая эксплуатация! Посягнувшие никогда не являли уважения к нашим землям святым и истинное лицо свое показали теперь! — он затрясся, а висящие на церемониальном доспехе кости задребезжали в такт его конвульсиям, — Пока добывали еду мы для наших семей, они всех перерезали их, чтоб нас из домов изгнать— и земли наши украсть!

Одобрительный хор голосов откликнулся на тираду шамана. Шок от увиденного в кислородоацителеновой утренней дымке был слишком силен даже для этих закаленных воинов, посему многие нашли утешение в алкоголе.

— Стойте, сейчас же остановитесь! — потребовал отчаявшийся вождь, — Не ульевики это совершили. Духи были потревожены. Понять должны мы, кто или что сделало это. Душам покинувших нас родных мы клялись в этом!

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! Ты дряхлеешь, а слова твои ничего не значат для этих людей, — полным ядовитого презрения голосом зашипел повернувшийся к старому вождю Трясущийся Купол, — не вернут они мертвых. Деяния лишь души мятущиеся умиротворят! Должны мы нанести боевую раскраску и умереть приготовиться, скальпы ульевиков пожиная! Такова тропа крысокожих!

С этими словами шаман резко обернулся на пятках и зашагал по лагерю, крикнув через плечо, — Следуйте за мной, если отомстить за истребленные семьи хотите!

За ним последовали остальные скорбящие охотники, пропитанные «Вторым Лучшим».

Грохочущий Шлак одиноко стоял рядом с тотемным столбом, наблюдая, как крысокожих воителей поглощают тени Подулья.

— Вы отступниками станете, ежели тропу войны изберете! — потерянно крикнул вождь им во след, — Более вы не будете моими людьми! И спасти вас в этот раз не смогу я!

Но никто ему не ответил из окружавшей лагерь тьмы.

Грохочущий Шлак повернулся к тотему. Его глаза, как и всегда, притянуло к гротескному изображению, вырезанному на пласкрите под стилизованными очертаниями оскалившейся крысы. Существо выглядело почти как человек, но в нем было нечто неуловимо чудовищное.

— Да, потревожены духи улья были, — прошептал вождь, — принести покой нужно им.

Инстинктивно он ощутил мороз в костях. Вождь знал, что рядом затаилось зло. Он протянул дрожащую руку к висящей на поясе из крысиных хвостов кобуре автопистолета, запнулся, а затем отвел её. Скорбящими глазами он посмотрел на тотем, словно моля о помощи, — Но что я могу?

На самом деле, как и говорил Трясущийся Купол, он постарел. Судя по лежавшим вокруг останкам, даже его природных способностей могло не хватить для убиения зверя — если это был зверь. Но должен же быть способ…

Внезапно задумавшийся старый вождь кивнул и ухмыльнулся. Способ всегда есть.

— Значит, старина Грохочущий Шлак вновь доставляет неприятности? Разве я не говорил, что нельзя доверять этим крысокожим? — просвистел беззубый выпивоха.

— Наверняка говорил, Джемар, — подтвердил его среднего возраста располневший собутыльник Коомс.

— Так, говоришь, это было на ранчо Яйгофа, Калем? — спросил Джек Финниан, бармен и хозяин Салуна Последних Отбросов, опершийся одной рукой на стойку бара и с неподдельным интересом слушавший слова клиентов.

— Точно так, — произнес седеющий шахтер, — Старик Яйгоф, его жена и мелкие детишки мертвы. И со всех сняли скальпы!

— Дикари! — воскликнул перепуганный Коомс, — Нельзя им это спускать с рук!

— Ходят слухи о том, что некоторые семьи уже покинули город, чтобы избежать проблем, — вставил Финниан, понимающе кивнув.

— Нужно преподать им урок, вот что, — решительно заявил Джемар, хлопнув ладонью по барной стойке, — Я вам рассказывал о своей встрече с бандой крысокожих у Водопадов Меркурия?

— Да, — перебил его Коомс.

— Пора кому-то что-то предпринять, — внезапно сказал Калем, — Я бы это сделал, если бы был уверен в том, что смогу выбить действительно большой пласт адамантия.

— В последний раз ты говорил тоже самое, — тихо прошептал Коомс.

— А что с гильдийцами? — протянул Финниан, — Они должны прислать своих дозорных, чтобы раз и навсегда присмирить этих крысокожих.

— Им важно лишь то, что происходит в городе, — печально проворчал Калем.

Со скрипом металла по металлу двери распахнулись, и охотник за головами вошел в туманную дымку Салуна Последних Отбросов. В помещении воцарилась тишина, все глаза напряженно всматривались в гордо шагающего прямо к стойке бара чужака. Полы длинного кожаного плаща развевались вокруг доходивших до колен сапог. На мгновение открылась горсть отмечающих выполненных заказы значков, прикрепленных к внутренней стороне плаща. Все в баре могли видеть две висящие на ногах мужчины длинноствольные стаб-пушки. Охотник был высоким, его спина прямой, а походка полной уверенности в себе. У бара он взял дымящийся окурок сигары с обрезанными краями и сделал длинную шипящую затяжку.

— «Дикого Змея», — протяжно сказал охотник сиплым шепотом.

— Сейчас все будет, — ответил бармен, бросившийся за свежей бутылкой.

— Эй, мистер, не хотели бы вы убить парочку крысокожих? — заговорил Джемар.

— Неа.

— Шо это значит? — недоверчиво воскликнул выпивоха, — Ты же охотник за головами?

— У меня уже есть заказ, — пронзительный взор мужчины упал на старого Джемара. В мерцающем натриевом свете его стальные глаза ярко блестели среди отброшенной широкополой потрепанной шляпой тени.

— Тогда я предлагаю тебе закончить её и уходить, друг, — с другого конца бара раздался новый голос, низкий и культурный, — Сейчас Отстойник Токсинов — не место, где уважающие себя джентльмены вроде нас захотят остаться дольше необходимого.

Говоривший вышел из дымчатого сумрака. На нем тоже был длинный потертый кожаный плащ, под которым мелькали зеленые штаны. Его стройные руки были заключены в плотные черные перчатки. В одной была выпивка. Мужчина был среднего телосложения, а его черты лица угловатыми и запоминающимися. Аккуратно выбритые усы и подстриженная черная борода резко контрастировали с четырехдневной щетиной охотника.

— С чего бы?

— Ну, по правде говоря, Отстойник превращается в город призраков, — бородатый осторожно поставил стакан на бар и повернулся к собеседнику, — Местное племя крысокожих недавно вызвало много проблем. Они прогнали многих поселенцев. По всему куполу бросают участки — здесь больше нет работы ни для кого.

— Он прав, — встрял Коомс, а его приятели одобрительно забормотали.

— Так, когда ты уходишь? — напрямик спросил охотник за головами, спокойно посмотрев на подносившего стакан к губам бородатого человека.

— Я торговец и, увы, должен решить личный финансовый вопрос, иначе бы я уже давно ушел. Я завершу свои дела до появления следующего конвоя гильдийцев и покину город с ним.

Охотник за головами прикончил выпивку одним быстрым глотком, — А я пока никуда не ухожу. Я же говорил, что у меня заказ.

— Я лишь хочу помочь другим людям, — с долей глубокой досады ответил бородатый, — Позволь мне представиться. Меня зовут Сайрус Беккерман.

— Я сам могу присмотреть за собой, — охотник приложил окурок к губам, — Теперь, джентльмены, извините.

Он направился к выходу.

С громким ударом двери салуна распахнулись, а внутрь ввалился оборванный человек. Его вымазанное в угле лицо было изможденным и осунувшимся, а серые волосы всклокочены. Из-за грязного и нездорового вида он казался гораздо старше, чем был.

— Квинн? Все нормально? — удивленно спросил Финниан.

— Быстрее, дай мне выпить, — простонал ошалевший мужчина, завалившись на стул, — Мне нужна выпивка.

Бармену не нужно было повторять дважды. Квинн одним глотком выпил спиртное и стукнул стаканом об барную стойку, — Ещё!

Вторая порция последовала за первой. Чумазый тип потерянно посмотрел на бар.

— Говорю вам, это было ужасно. Я никогда не видел ничего подобного!

— В чем дело, чел? — повторил Финниан. Все в баре беспокойно столпились вокруг. Охотник за головами остановился. Он повернулся обратно к бару, но промолчал. Ему сразу бросились в глаза потеки крови под грязью и красноватые промокшие пятна на разорванной одежде.

— Я был атакован у своего участка на Гребне Черного Пепла, — простонал старатель, — Я платил налоги. Я не заслужил такого!

— Хм, Гряда Черного Пепла? — встрял Беккерман, — Давай-ка я закажу тебе выпивку. «Дикого Змея»! — он щелкнул пальцами, а Финниан вновь начал наполнять стакан Квинна.

— Их были десятки! — продолжил сбитый с толку старатель, — Они все кричали боевые речативы и носили ужасные крысиные шкуры. Их руки покрывали змеиные татуировки! — он с благодарностью принял протянутый Беккерманом стакан.

— Похоже на Племя Красной Змеи, — встрял беззубый Джемар, — Разве я всегда не…

— Это они! — воскликнул Квинн, бросив на старика дикий взгляд, — Они были безумными, изгнанными отступниками. Говорили, что оскальпуют меня и скормят Потрошителям! Они украли мои инструменты и находки. А я только-только наткнулся на нечто особенное, действительно большую жилу! Затем появился монстр, а я бежал!

— Что за монстр? — спросил Коомс.

— Он спятил! — громко захохотал Беккерман и огляделся, — Очевидно, у него бред.

— Дай ему договорить! — прервал его бармен, — Давай, Квинн, расскажи нам больше, — ободряюще сказал Финниан, — На что был похож монстр?

— На кошмар из Клоаки, большой как испытательный костюм, с пылающими глазами и одним огромным когтем! — старатель замолчал, хрипло и тяжело дыша.

— И? — подтолкнул его Коомс, — Не тяни.

Квинн не ответил. Вместо этого старатель вцепился в свое горло, а его лицо начало багроветь. Он пытался заговорить, но из горла вырвались лишь жуткие каркающие звуки.

— Он задыхается! — закричал Финниан, — быстрее, помогите ему!

Но прежде, чем кто-то из напуганной толпы успел вмешаться, Квинн со сдавленным стоном упал на стойку бара лицом вниз и затих. Ошеломленные выпивохи переглянулись. Наконец Калем протянул к старателю руку и осторожно прощупал пульс на его шее.

— Он мертв! — пораженно воскликнул шахтер.

— Похоже, для него это было слишком, — ошеломленный Финниан запнулся, — Должны быть, сердце разорвалось. Шок может сделать такое, — лицо вновь замолчавшего бармена скривилось от гнева, — Должно быть, крысокожие хорошенько его приложили.

— Ну все, — проворчал Коомс, — Говорю вам, пора созвать ополчение, направиться на Гряду Черного Пепла и линчевать Грохочущего Шлака. Пока будем разбираться с ним, женщин и детей отправим к Водопадам Меркурия. Старый змей зашел слишком далеко!

— Даже не думай, — оборвал его Финниан, указав на лежавшее на барной стойке тело, — Что мы будем с ним делать?

— И что это был за монстр? — напомнил всем Джемар.

— Если он был! — фыркнул Беккерман.

— Дааа, но что будем делать с Квинном? — повторил Финниан.

— Думаю, что надо отнести его назад и оставить гильдийцам, — предложил Коомс.

Охотник за головами подозрительно осматривал труп. Инстинкты твердили ему, что здесь что-то не так. Раны старателя не выглядели серьезными, несмотря на уверенность посетителей салуна. И ведь он не был обескровлен, а задохнул…

Внезапно на охотника обрушилось осознание. Перед своей смертью Квинн пил. Стакан старателя все ещё стоял на стойке. Пока остальные разговаривали, охотник исподтишка поднял его и, взболтав оставшуюся на дне жидкость, осторожно принюхался. Едкий запах наполнил ноздри. В свое время там была порядочная порция «Дикого Змея», но запах был странным даже для особенно крепкой выпивки. Охотник задумался, вспомнив, что стакан держали лишь бармен и Беккерман, и молча поставил его обратно на стойку. Нахмурившийся мужчина осмотрелся. Беккермана нигде не было.

— А торговец покинул нас в страшной спешке, — задумчиво протянул он.

— Он занятый человек, — проворчал через плечо Коомс.

Финниан нервно ерзал за стойкой бара, его руки все ещё дрожали, — Давайте, надо отнести Квинна назад, — настойчиво повторил он, — Труп в баре плохо влияет на бизнес. Он нервирует покупателей.

Несколько человек подняли тело старателя. Охотник за головами удивил всех тем, что взял Квинна за ногу и помог отнести его тело в заднюю комнату.

— Нада проявлять уважение к мертвым, — протянул он. И никто не заметил, как охотник исподтишка вытащил нечто из сапога мертвеца и спрятал в длинных полах своего плаща.

Вышедший из салуна Последнего Вздоха охотник за головами Натан Крид достал лоскуток пергамента и развернул, скривившись от затхлой вони сапог мертвеца. Старую карту покрывала паутина каракулей и истершихся линий, но её значение было ясной. Если карта была настоящей — а нечто в кишках Крида говорило ему, что это так — то купол Отстойника Токсинов был построен на крыше другого, гораздо более старого поселения.

Кто знает, какие древние сокровища таяться под пеплом? Крид вынул окурок изо рта и сплюнул. Старатель знал. Теперь он мертв, благодаря помощи маленькой дозы яда.

Подозреваю, что кто-то ещё знает эту тайну, — подумал охотник за головами, — Ну, Беккерман, или кто ты на самом деле, теперь здесь Натан Крид, поэтому тебе лучше быть осторожным.

Вокруг никого не было: Отстойник Токсинов действительно превращался в город призраков. Поднявший край шляпы Натан откинул электронный визор и посмотрел на скалистый отрог на западе за увенчанной колючей проволокой стеной поселения. Там, на Гряде Черного Пепла, была находка мертвого старателя.

Внезапно он заметил блеск пряжки шерстяного ремня на бородатой фигуре, исчезавшей в углу на другой стороне улицы. Крид ухмыльнулся.

Думаю, перед уходом из города мне стоит преподать кое-кому урок, — подумал он. Подозрения охотника за головами росли.

Стараясь держаться в тенях, Крид следовал за мужчиной в шляпе, пока кравшийся человек не остановился пред длинным низким зданием. Похожий на сарай дом стоял неподалеку от городской стены, почти на вершине скалистого пригорка. Окна были изъедены сажей, а сам домик казался давно заброшенным.

Открывший двери скрытный тип огляделся, высматривая возможных преследователей. В тенях ухмыльнулся невидимый Крид. Это был Беккерман, как он и подозревал. Торговец проскользнул в здание и закрыл дверь.

Охотник за головами стрелой промчался по боковой аллее и остановился рядом с мрачным окном. Вытирая полами плаща измазанную грязью оконную раму, он забрался внутрь. Внутри никого не было — Беккерман словно растворился — но все равно было на что посмотреть. Здание было завалено упаковками, которые, судя по состоянию, недавно были плотно набиты. Их размер навел Крида на мысль, что находившийся внутри товар был чертовски большим — и, следовательно, мог быть очень ценным.

Было и кое-что ещё. У задней стены склада охотник за головами рассмотрел приоткрытую широкую дверь.

— Вот куда ты исчез… И куда же ты направляешься? — прошептал Крид. Судя по ржавой поверхности, дверь была запечатана долгое время, но лишь недавно открыта.

Охотник за головами задумался. У него все ёще была работа на Гребне Черного Пепла. Крид раздавил окурок сигары поношенным сапогом и зашагал прочь. Беккерман может подождать.

Висящие на потолке купола люмосферы уже тускнели, когда Крид добрался до вершины заваленной пеплом гряды. Перед ним лежал разоренный лагерь старателя. Из торчавших в грудах булыжников трубок на разваливающиеся машины сочилась шипящая зеленая жидкость. Крид бесстрастно осмотрелся. Повсюду был бардак: рядом с останками костра валялся перевернутый котел, шатер старателя был разорван в клочья, а рабочее сейсмическое снаряжение исчезло. Все было покрыто слоем грязи и пепла, поднятого в суматохе; то тут, то там лежали перья или клочья шерсти. Здесь действительно побывали крысокожие, но было и нечто иное — гораздо более зловещее.

Среди бесчисленных отпечатков мокасинов Крид заметил нечто необычное: следы сапог. Вид их подошвы говорил о точности и системе машинного пресса. Это не было похоже на самодельные мокасины крысокожих.

Охотника озадачило и другое: зачем крысокожие украли машины и сейсмическое снаряжение? Он внимательно осмотрел лагерь. Было общеизвестно, что племена аборигенов Подулья поклонялись древним запасам археотека. Они выходили на тропу войны, чтобы вернуть украденные святые клады, но похищение современного оборудования у одинокого старателя? Такие вещи не были нужны крысокожим, ведь их понимание коварного Подулья было непревзойденным. Здесь происходило нечто действительно странное.

Крид легко нашел то, над чем работал мертвец. В склоне холма рядом с выступающей скалой была пробита дыра. Легким щелчком Крид откинул из-под полы шляпы фото-визор и посмотрев во мрак. Внизу были видны покрытые трещинами стены пещеры и вход в созданный людьми туннель, укрепленный металлическим подпорками.

Вошедший в пещеру охотник ощутил дуновение ветра из нижних проходов. Затхлый воздух подтвердил предположение о том, что нечто, находившееся внизу, было там давно запечатано вместе с гниющими отходами, стекавшими из верхнего города-улья.

В лежавшей на дне пещеры пыли было множество отпечатков крысокожих и тех же сапог, что и в лагере, ведущих внутрь туннелей и наружу. И в земле отпечатались следы чего-то другого, чего-то гораздо более крупного. Крид присел, чтобы осмотреть отпечатки, но не смог их опознать. Они были широкими, плоскими и оканчивались когтями, глубоко вонзавшимися в землю с каждым шагом. Возможно, в словах старика о монстре была доля истины.

Становлюсь суеверным, — подумал он. В его разуме начали вставать на свои места куски головоломки. Перемазанный в пыли охотник за головами начал вставать…

— Ты никуда не идешь! — зашипел культурный голос. Беккерман!

Сидящий на корточках Крид замер, ощутив прижатое к шее холодное дуло. Он настолько погрузился в свои мысли, что не услышал тихих шагов. Теперь он знал обладателя одних отпечатков.

— Так это был ты, — спокойно сказал охотник, — Подозреваю, что ты никакой ни торговец. Какова роль Ван Сааров в этом деле?

Беккерман не ответил на вопрос и почти раздраженно проворчал, — Я думал, что у тебя другой заказ.

— А я думаю, что могу уделить тебе внимание.

— Ты становишься… осложнением, — Беккерман, или как на самом деле звали Ван Саара, собирался убить его. Крид узнал в его голосе привычные после долгих лет охоты на бессчетных убийц интонации.

Плавным движением Крид выхватил нож из сапога. Полы плаща скрыли движение. Охотник за головами перевернул нож в руке и ткнул им назад. Лезвие разрезало сапог и глубоко вонзилось в ногу гангстера, оцарапав кость.

Беккерман закричал от боли. Невольно схватившись руками за рану, он сжал зубы и вырвал лезвие. Времени оказалось достаточно. Крид прыгнул вперед, внутрь туннеля и подальше от пушки. В прыжке он повернулся лицом к врагу. Вновь вставший на ноги охотник за головами держал в каждой руке по стабберу.

Крид нажал оба спусковых крючка и ощутил знакомую взрывную отдачу в запястьях. В то же мгновение выстрелил гангстер. Спустя секунду комбинезон Беккермана разорвало у плеча, на котором появилась рваная рана — повреждена была только плоть, но этого было достаточно для выведения руки из строя. Крид бросился в сторону, когда стучащие по камням пули выбили у его ног фонтаны пыли.

Лежавший в грязи на спине Крид оттолкнулся ладонями от пола и сквозь разлетающуюся пыль увидел пятящегося гангстера, чье оружие валялось на полу. Слишком поздно охотник за головами заметил провода, тянущиеся от входа в туннель. Прежде, чем Крид смог вскинуть стабберы, Ван Саар упал на детонатор. Раздался грохот взрыва, затем с ревом скала начала раскалываться, а проход дико затрясся.

Земля под ногами бегущего по туннелю Натана Крида дрожала. Позади него вход в пещеру завалили обломки. Крид слишком хорошо понимал, что неуправляемый взрыв в поврежденном куполе легко может вызвать ульетрясение. Он не представлял, сколько тонн булыжников может обрушиться в любую секунду, поэтому просто бежал. Можно было сказать точно одно: взрыв отрезал путь назад. Вернуться невозможно. Ему придется идти в запутанную сеть туннелей, чтобы в них не таилось.

Крид замер в полутьме. Искусственное освещение в этой части системы пещер не работало, из-за чего охотнику за головами проходилось всматриваться в фото-визор. Впереди, справа, туннель выходил в крупную пещеру, возможно являвшуюся остатками древнего населенного купола или промышленной зоны. Проход слева ничем не отличался от десятков других, по которым он бродил последние несколько часов, все время спускаясь к Подножию Улья. Он выбрал правый путь.

Он прошел половину пещеры, когда внезапно услышал нежданные звуки. Крид застыл, а его руки метнулись к кобурам стабберов. Это было похоже на то, что он слышал, когда однажды наткнулся на гнездо миллазавров, кормившихся трупами очередной жертвы перестрелок в Дурных Районах. И сейчас он слышал то же самое легко узнаваемое разрывание плоти. Внезапно зловещий шум прекратился.

Несколько секунд спустя Крид вздрогнул, разглядев в полумраке пораженные желтухой глаза на шероховатой голове повернувшегося к нему зомби. Существо было полуодето в грязные обноски, сквозь которые была видна гниющая плоть.

— Чума! — изумленно прохрипел Крид. Все знали, что происходит с жертвами нейронной чумы, но охотнику за головами ещё никогда не приходилось сталкиваться лицом к разлагающейся морде с её результатом.

Некогда бывшая человеком тварь зашипела сквозь изъеденные проказой губы. Мгновенно остальные члены стаи прекратили пожирать трупы, заинтересовавшись свежей нежной плотью. К охотнику за головами со стоном потащились на полусгнивших мускулах зомби, из чьих зияющих пастей текли длинные ручьи слюны. Пока мерзкие твари ковыляли вперед, Крид быстро оглянулся. Уголком глаза он увидел то, что опасался — другая стая зомби подкрадывалась сзади.

Часть охотника за головами знала, что он должен как можно дольше сохранять боеприпасы. Крид понятия не имел, куда приведут его бесчисленные туннели, и что он в них встретит до того, как найдет путь наружу. Если найдет. Но в это мгновение вероятной альтернативой был риск самому подцепить чуму зомби. Крид прицелился в голову ближайшего кошмара и нажал на спусковой крючок стаббера.

Из черепа зомби вырвался фонтан крови, мозгов и осколков костей. Ходячий труп проковылял ещё несколько шагов и упал, продолжая трястись. Но это никак не остановило остальных зомби. Очевидно, разлагающая мозги зараза лишила их боли и страха.

Второй выстрел пробил дыру в боку другого крадущегося зомби, сквозь которую вывалился пучок разлагающихся кишок. Прикинувший свои силы Крид не бежал, но шагал в быстро темпе. Он понимал, что почуявшие запах крови твари едва ли оставят его в покое. Охотник надеялся, что меткие выстрелы удержат ближайших и расчистят путь через пещеру. И в любом случае теперь он не мог повернуть назад. Оставалось лишь идти дальше в неизвестность.

Криду казалось, что во время бесконечной череды выстрелов время замедлилось. Он перезаряжал оружие на ходу, выдерживая приличную дистанцию между зомби и собой. Все инстинкты требовали от него бега, удаления на как можно больше расстояние от этих плотоядных тварей. Но охотник за головами сопротивлялся позыву. Земля под ногами была неровной, покрытой трещинами и переплетенными проводами, готовыми запутать неосторожного бегуна.

Множество существ оторвалось от трудной погони, чтобы попировать телами уже павших зомби. Крид фаталистски улыбнулся.

Как же вы нетерпеливы, уродливые сукины сыны…

Охотник за головами знал, что ему остается только идти вперед. И надеялся, что сможет найти выход их сети пещер прежде, чем упадет без сил. С этими мыслями Крид шагал сквозь адские сумерки.

Натан Крид присел за коробкой и позволил себе глубокий довольный выдох. Большинство зомби осталось в более глубоких и темных уголках пещерной системы, потеряв к нему интерес или начав драться друг с другом. После нескольких часов тяжелого пути по нижнему миру охотник за головами оказался в конце гораздо большей пещеры. Когда он дошел до слабо освещенного прохода, ведущего из бездны, зомби не решились последовать за ним.

Возможно, они боялись того, что лежит впереди, — Крид вздрогнул, — чего-то, на что они реагируют на уровне первобытных инстинктов.

Услышавший впереди громкие голоса Натан осторожно выглянул из-за края ящика. Пещера протянулась больше чем на сотню метров. Множество галогенных ламп освещало помещение, открывая устья ведущих во тьму далеких туннелей. Примерно в двадцати метрах дюжина крысокожих горячо спорила с шестью членами банды Ван Сааров, легко узнаваемым по волокнистым зеленым комбинезонам. Очевидно, две группы объединились.

— Хм… Сборище воров, — прошептал Крид. Похоже, старик действительно что-то нашел. Натан осмотрел пещеру в поисках подтверждения своих догадок.

Это место было мечтой гильдийца. Крид никогда не видел столько невероятного археотека. Странные груды машин, засыпанные пылью панели управления и хромированные артефакты как раз собирали в упаковочные ящики… Так похожие на те, что были в амбаре Беккермана. Крид кивнул.

Здесь больше, чем я думал! Все сходилось. Крид ругал себя за то, что не смог понять это раньше. Это место было настоящим кладом. Кредитов с продажи этого барахлишка хватит на покупку всего Отстойника Токсинов и Водопадов Меркурия в придачу.

Крик привлек его внимание обратно к кипевшему в центре пещеры спору. Что-то пошло не так: крысокожие и гангстеры почти дошли до драки. Вновь и вновь ветер из невидимых вентиляционных шахт доносил до охотника за головами еле слышное эхо разговоров.

— Мало торговых жетонов, волосатое лицо!

— Мало Дикого Змея!

— Вы согласились на сделку.

— Духи были потревожены!

— Чепуха — это лишь суеверные страхи.

— Тотемный зверь ожил!

— Ерунда.

— Предки наблюдают за нами!

Крид прищурился: теперь все стало гораздо интереснее. Гангстеры стояли к нему спиной. Если он сможет подобраться немного поближе, то узнает их. Крид крался вперед, прячась за грудой ящиков. Охотник за головами незаметно подобрался поближе и вновь пригнулся. Затем он осторожно выглянул из-за ящика…

Натану не хватило мгновения, чтобы вовремя ощутить столкнувшуюся с краем шляпы отвертку и не дать ей перевалиться через край высокой коробки, с грохотом обрушившись на каменный пол. Он безмолвно выругался. Все крысокожие и гангстеры смотрели в его сторону. Крид понял, что больше не может прятаться.

— Слишком медленно! — протянул он, выпустив очередь из-за коробки в собравшихся заговорщиков. Один из гангстеров отлетел назад с раздробленными ребрами, а второй завопил, когда пуля «дум-дум» пробила его легкое насквозь.

Затем крысокожие и Ван Саары открыли ответный огонь. Комнату наполнило эхо треска мушкетов дикарей и высоких воплей, вылетающих из стволов гангстерского оружия, пуль. Крид знал, что его безнадежно превосходят по количеству, но он был гораздо лучшим стрелком. Выстрелы Ван Сааров уходили в молоко, несмотря на великолепные прицелы, закрепленные на болтерах и автоганах. Охотник за головами ухмыльнулся. Он любил хорошую перестрелку. На каждые десять выстрелов, ударявших в скрывавший его ящик, Крид отвечал одним прицельным, попадавшим в крысокожего отступника или гангстера.

Очередь снарядов из болтера разорвала пустой ящик.

— Срок годности истек, — буркнул устремившийся к новому укрытию Крид. Он бежал, а позади него извергались щепки взрывающихся деревянных коробок. В прыжке вперед Натан едва избежал пролетевшего прямо над головой сверкающего плазменного разряда, который ударил в бочку у дальней стены. В нем содержалось взрывоопасное вещество. Находившийся в сорока метрах Крид ощутил на себе ударную волну от сверхнагретого багрового огненного шара, моментально осветившего всю пещеру.

— Что за…? — Почудилось ли ему, или нечто большое действительно двигалось в тенях? Затем охотника за головами настиг обжигающий порыв ветра, и даже сквозь толстый плащ он ощутил спиной жар. Крид скривился, почуяв резкий запах обожженной кожи. Кто-то завопил.

Лежащий лицом вниз Натан выбросил из пушек использованные обоймы и вставил новые. После использования этих драгоценных патронов он сможет перезарядить оружие лишь один раз.

— Плохо выглядите, девочки, — прошептал он стабберам, — Похоже, и ваше время почти истекло.

Встреча с зомби дорого ему обошлась…

Внезапно сквозь оглушительные звуки перестрелки прорвался животный механический рев. Пока Крид осматривался, к жуткому звуку присоединился мучительный вопль того, что могло быть лишь умирающим человеком. Охотник за головами рискнул выглядеть из-за служившего ему укрытием древнего механизма. И увидел кошмар. В белом как кости мерцании галогенных ламп зловещий силуэт вздымался над полом почти на три с половиной метра. Тварь вздернула вопящего Ван Саара в воздух на длинном металлическом крюке. Жуткое лезвие вошло в спину мужчины и вышло из его живота. Отвратительное чудовище небрежно отшвырнуло умирающего гангстера в сторону и вломилось в толпу людей, раздавив остолбеневшего крысокожего огромной когтистой стальной ступней.

Сейчас или никогда! — подумал Крид и сделал свой ход, пока его врагов отвлекла свирепая тварь. Двигаясь вдоль края пещеры, он увидел в свете ламп все ужасающее величие монстра. Он некогда был человеком, но мускулы и кости существа были сращены с каркасом дроида, из-за чего тварь шагала по устроенной собой скотобойне на поршневых ногах из чистого металла. Нечто во внешности твари казалось странно знакомым, но Криду было не размышлений.

Внешность обезумевшего киборга была гротескной пародией на человеческое лицо. Налитый кровью глаз свирепо смотрел с головы, изуродованной зазубренными металлическими челюстями. Его бионический багровый сосед с электронной пристальностью осматривал все вокруг. Вокруг имплантатов начали сходить атрофировавшиеся ткани, открывая взору частично металлический череп и заржавевшие цепи эндоскелета.

Крид заметил, что обнаженный торс зверя-машины был перекрещен синевато-багровым шрамами. Огромные усиленные стероидами мускулы левой руки, вдоль которой змеились стальные телескопические провода, удерживали тяжесть железной трехпалой лапы, чьи когти спазматически сжимались. Правая рука отсутствовала. Тяжелое металлическое приспособление на месте руки крепилось к плечу, а пучки покрытых слоем пластали проводов шли от него сквозь кожу к позвоночнику монстра. Из-за внешности и поношенного вида устройств Натан был уверен, что этот устаревший киборг когда-то сбежал из верхнего Улья. Сколько же он провел в заточении здесь, переведя свои аккумуляторы в спящий режим? Возможно, его реактивировало ульетрясение. В программе киборга появились ошибки, а тело медленно разрушалось токсичной атмосферой. Но теперь он снова был на свободе.

Киборг оказался более чем достойным соперником выжившим бандитам — он казался практически неуязвимым к их оружию. Обожженные дыры на вымазанной в крови плоти показывали, что гангстеры и крысокожие попадали в тварь. Однако пластины брони останавливали пули, не давая нанести киборгу серьезные повреждения.

Гангстеры и крысокожие отчаянно сопротивлялись, но не могли противостоять мощи бушующего киборга. В ушах спасающегося с бойни Крида отдавались вопли умирающих.

Охотник за головами бежал по широкому протоптанному туннелю. Проход освещали галогенные лампы, а электропроводка тянулись вдоль стен к верхнему миру. Задыхающийся Крид отчаянно бежал по покатому проходу.

И на выходе из туннеля он столкнулся с последним куском головоломки. Бородатый мужчина с временной перевязью на раненном плече присел у маленькой черной коробки. Беккерман пытался прикрепить два провода к маленькому детонатору, но его ободранные пальцы соскальзывали. Перекрученные куски проволоки тянулись вдоль стен служебного туннеля к электропроводам. Услышавший топот Крида Ван Саар обернулся. На его губах появилась безумная злобная усмешка.

— Не в этот раз, Беккерман! — взревел бегущий Крид.

Игнорирующий оружие на своем поясе охотник за головами устремился вперед, его изнуренные мускулы наполнили новые силы от вызвавшей всплеск адреналина свирепой решимости. Скользкими от собственной крови руками Беккерман цеплялся за рычаг детонатора, но никак не мог ухватиться. Выскочивший из туннеля Крид прыгнул на гангстера прежде, чем тот успел закрутить последний узел на шнуре детонатора.

Упавший Беккерман вцепился в Натана обоими руками и рванул на себя, благодаря весу и собственному движению перебросив охотника за головами через плечо. Крид рухнул и тяжело ударился головой о камни. На мгновение он потерял сознание от ужасной боли. Крид посмотрел вверх, едва перед глазами прояснилось. И словно уставился в лицо Смерти.

У его ног стоял Беккерман, поднявший над головой огромный осколок пласкрита. Гангстер холодно улыбнулся, готовясь раз и навсегда покончить с охотником за головами. Крид отчаянно потянулся к пушкам, пытаясь стряхнуть с себя слабость.

Охотник за головами моргнул, когда на его лицо внезапно что-то капнуло. Поднеся руку к щеке, он ощутил теплую влагу. Грязные пальцы стали красными от крови. Затем Натан услышал жуткий булькающий звук и сквозь туман боли посмотрел на несостоявшегося убийцу. Ноги Беккермана едва касались земли, а конвульсирующее тело было насажено на вонзившийся в грудь огромный коготь. С ревом, похожим на скрип металла по металлу, киборг зажал голову гангстера в тисках своих когтей. И одним резким рывком сорвал её с плеч.

В ту же секунду Крид вскочил на ноги, забыв о боли. У него остался лишь один шанс. Собрав в кулак всю свою силу воли, Натан побежал к чудовищу.

— Пожуй-ка этого, коготок! — прохрипел охотник за головами, вскидывая пушки и стреляя в упор. Драгоценные последние пули полетели в безумного киборга из обоих стабберов. В тесном туннеле грохот выстрелов был оглушительным. От постоянных ударов существо начало пятиться назад. Пытающийся удержать равновесие киборг пошатнулся у входа в туннель.

А затем Крид услышал звук, который боялся услышать: щелканье пустых обойм. Охотник за головами отбросил стабберы и прыгнул к брошенному Беккерманом детонатору. Киборг взревел и тяжело зашагал вперед. Соединение установилось после последнего рывка проводов; щелкнул переключатель, и детонатор был взведен. Крид резко пригнулся, нажал горящую красную кнопку и из последних сил побежал обратно наверх.

Вдали раздался рокот взрыва — то сработала заложенная Беккерманом взрывчатка. Услышавший эхо оживший кошмар обернулся. Рокот сменился ревом цепной реакции заложенных вдоль туннеля зарядов. Из входа в туннель вырвалось огромное облако осколков камня и пыли. Лежавший лицом в пыли и прижимавший руками помятую шляпу охотник за головами ждал, когда его поглотит каменный ураган. В считанных метрах позади его неподвижного тела тонны булыжников обрушились на киборга и изувеченный труп Беккермана.

На распростертого ниц охотника за головами падали осколки, но смертельная лавина так и не началась. Когда рокочущий гул утих, а дрожь земли наконец-то прекратилась, Криду на мгновение послышался стон перегруженных сервомоторов. Но возможно это просто гудели его измученные барабанные перепонки. Затем наступила тишина.

Кашляющий Натан кое-как встал и осмотрелся. Его покрывал плотный слой серой пыли, вымазавший рот и забивший ноздри. Крид стоял у входа туннель, который вел в небольшую пещеру. Сквозь поднявшуюся пыль он заметил тяжелую приоткрытую железную дверь. Сквозь неё сочились лучи дневного освещения. Осторожно прошедший по пещере Натан налег на заржавевшую дверь, которая распахнулась с удивительной легкостью. А когда охотник за головами шагнул внутрь, то оказался на заваленном коробками складе Беккермана.

Хромающий к выходу Крид застонал от боли, словно шедшей от тысячи ушибов. Но он все равно улыбался, сверкая белыми зубами на черном от грязи лице.

— Загадка решена, — сказал охотник за головами, — Полагаю, что работа выполнена.

— Там полный склад таких вещей, — пояснил Крид, указывая на хромированную сферу в открытой коробке у ног старого вождя.

— Как сокровище это должно хранить и почитать, — торжественно сказал крысокожий. Со вздохом он передал мешок продолговатых керамитовых монет в руку Натана, — Я знал, что способ есть.

Крид ничего не сказал.

— Кажется мне, что возможно предал свой народ я, — продолжил Грохочущий Шлак, оглянувшись, — много храбрых юных воинов погибло. Такие нелепые смерти, — он печально пожал плечами, — Но было нужно духов умиротворить. Убиты были семьи наши. По-крайней мере сейчас покой обрели духи вновь, — крысокожий старик посмотрел в лицо Крида, — Что думаешь ты? Предал ли я племя свое?

— Из меня плохой мыслитель, — ответил охотник за головами.

— И не беспокоит тебя то, что берешь ты деньги кровавые? — с оттенком гнева спросил его Грохочущий Шлак.

Крид вытащил изо рта окурок длинной сигары и вновь покосился на гротескное изображение на тотемном столбе. Теперь он заметил это изображение: существо с длинным когтем и уродливым клыкастым квадратным лицом.

— Работа есть работа, старик, — он посмотрел в глаза вождя крысокожих. Лишенные выражения лицо Крида казалось странной маской, не способной отразить истинные чувства носителя, — Прощай.

С этими словами Натан Крид спрятал мешок с деньгами в глубине своего длинного потертого плаща. Низко опустив на лоб потрепанную шляпу, он развернулся и зашагал прочь в гаснущем свете тускнеющих люмосфер.

Мамашины сынки

С металлическим звоном пуля срикошетила от балки, чуть не попав охотнику в голову. Натягивая старую, широкополую шляпу, Натан Крид рванул к укрытию в куче ящиков, сжимая по широкоствольному стабгану в каждой руке. Он бежал, а по стене склада его догоняла цепочка взрывов — один высокотермичный снаряд за другим вырывались из дробовика в руках падалюги. До спасительных ящиков из грибодерева оставалось ещё два метра — Крид нырнул вперёд. Он покатился кубарем как раз в тот момент, когда о стену, где ещё долю секунды назад была его голова, взорвался заряд. Охотник за головами остановился, припав к земле, полы его длинного кожаного плаща хлопнули. В сиянии люмосферы склада-убежища убийцы блеснула связка значков в виде черепа и скрещённых костей — свидетельств успешно выполненных заказов.

"Интересно, где же этот падалюга-потрошилолюб достал высокотермические боеприпасы?" — задался вопросом Крид. "Возможно, забрал у своей предыдущей неудачливой жертвы, после того как освежевал её и сожрал!"

Из укрытия Натан выглянул в щель между двумя ящиками. Он заметил рябую рожу падалюги, маячившую над бочкой в глубине своего логова. Перед маслоцилиндром лежало то, что осталось от последней жертвы каннибала. Крид прервал серийного убийцу как раз в тот момент, когда тот обдирал последнего наёмника, пришедшего по его душу.

И сейчас охотник за головами был вовлечён в перестрелку с Джанго Каинном, младшим из банды клана Каиннов и злобным как миллизавр на "резне", под куполом огромного заброшенного склада, где этот падалюга свил себе гнездо. Сеть ржавых вентиляционных каналов и трубопроводов свисала с потолка на таких же ржавых цепях, на многих из них Джанго развесил трофеи для просушки.

Всего падалюга убил, освежевал и съел шестнадцать мужчин, женщин и детей, и это только те, о которых знали гильдейцы. Согнувшись за ящиками и на ощупь перезаряжая пушки, Натан насчитал по меньшей мере пять лишних кож.

"Джанго Каинн, ты точно больной грязесосов сын", — думал Крид, вставив последний патрон "дум-дум" в камору.

— Хорошо, девочки, — спокойно протянул охотник за головами в характерной манере Подулья, обращаясь к своим стабганам, — мы не сможем достать его, пока он забился в свою нору глубже, чем хлыстовик в чревоточину.

Проблема была в том, что в отличие от падалюги-канибала, который собирался убить и, несомненно, сожрать охотника за головами, Криду Джанго Каинн был нужен живым. Он ещё раз взглянул наверх, на спутанный клубок труб над головой. Но всегда есть выход, — подумал Натан.

— Джанго Каинн, — крикнул охотник за головами, — я иду за тобой!

— Да? — донеслось визгливое ворчание из другой части здания, — и ктой-то с тобой, ищейка награду-хотейка?

— Только я и мои девочки! — ответил Крид, вскакивая и ведя огонь с двух рук.

В россыпи искр порвались ржавые цепи, держащие один конец старой трубы. Тяжёлая металлоконструкция качнулась вниз, над верхушкой бочки врезавшись в голову падалюге и отбросив его.

Спокойным размеренным шагом Натан Крид подошёл к лежащему ничком среди развалин перестрелки убийце, у которого текла кровь из рваной раны на лбу. После удара трубой Джанго выпустил стабган, затерявшийся в куче бочек и коробок. Только обыскав каннибала на предмет скрытого оружия и надев на него наручники, охотник за головами проверил пульс мутанта. Он был, чёткий, как и его собственный.

Живой, только в отрубе, отметил Крид. Убрав стабганы по кобурам и закинув на плечо мёртвый груз бессознательного падалюги, охотник за головами покинул склад-логово.

* * *

Джанго Каинн открыл глаза. Моргнул несколько раз, пытаясь рассеять туман, застилавший ему обзор, попробовал сесть. И немедленно пожалел о своём решении — серые звёзды засверкали внутри его раскалывающейся головы. Зажмурив глаза, он снова лёг и застонал. Ощущение было такое, будто сваебойная машина долбанула ему по черепу. Осторожно, не открывая глаз, он пощупал лоб в поисках шишки размером с яйцо. Ну, точно, вот и она. Он вновь жалобно заныл.

— Уже проснулся, — донёсся голос чуть громче хриплого шёпота.

Джанго ещё раз попытался сесть и преуспел, превозмогая чёрные сверхновые, взрывающиеся у него в мозгу. Он сидел в клетке, которая фактически была частью большей комнаты, разделённой толстыми железными прутьями. На его стороне были незамысловатый соломенный тюфяк и отхожее ведро. Сквозь маленькое квадратное окно с решёткой проливался расколотый свет глобосферы в камеру. За железной перегородкой стояли: другая кровать с тонким матрацем, стол и стул. Ключи от двери клетки висели на крюке в стене, за пределами досягаемости.

Прислонившись к косяку открытой двери и упершись каблуком сапога в шелушащуюся раму, стоял высокий мужчина в длинном кожаном пальто и широкополой шляпе. Чиркнув спичкой о дверную раму, человек зажёг сигару с обрезанным концом и глубоко затянулся. Как только голубой дым вышел из его ноздрей, мужчина устремил стальной взгляд из теней от своей шляпы на Джанго.

— Гдей-то я? — спросил выродок-каннибал.

— А сам как думаешь? — резко ответил силуэт в дверном проёме, — хотя, если ты спрашиваешь, какой это город, то — Серный Ручей. Ты уже мог о нём слышать. Ты убил восемь его горожан, включая семью Ланцо, ты, кровожадная канализационная змея!

Медленно к Джанго вернулась память, и события, приведшие его сюда, сложились в единую картину: тот, кто поставил его в это затруднительное положение — охотник за головами!

— Ты пожалеешь, что не убил меня, када у тя был шанс, труп! — пригрозил падалюга, — я выгрызу твою селезёнку и заставлю тя сожрать её!

Натан ухмыльнулся, показав на железную решётку и надёжно закрытою дверь клетки.

— Я так не думаю, — спокойно заметил он.

— Чой-то ты взял мя живым, парниша-с-пушкой? — спросил Джанго, у которого этот вопрос вызывал неподдельное любопытство.

Охотник за головами достал изнутри пальто пожелтевший кусок бумаги, бережно развернул его и начал громко читать:

— Джанго Каинн, падалюга, объявлен вне закона. Разыскивается живым за убийство и каннибализм. Награда — 50 кредитов, — мужчина сложил объявление и положил его в складки длинного пальто, — если ты умрёшь, то мне не заплатят. Всё просто.

— Хорошо, — прошипел падалюга, пытаясь восстановить хоть часть былого гонора, — ты ж понимашь, что мои братья узнают об этом, ты — паучья жратва? Они прийдут за тобой, ищейка!

Приподняв край шляпы стволом стабгана, охотник за головами холодно ответил:

— Я рассчитываю на это.

* * *

Зелёный метановый туман — удушливый покров из токсичного газа и воздушных, болезнетворных организмов — окутал Грязетину Кислотных топей. Сотня квадратных километров загаженных протоков, гноящихся грибниц и пышные заросли проволочных травы — индустриальная заболоченная рана посреди разрушенных куполов Нижнего Улья, находящаяся восьмьюдесятью метрами ниже Ртутных водопадов и десятью километрами ниже сверкающих пиков Имперского Дома Гельмавр. Фактически, самый близкий контакт с этим Императором забытым местом у нобилитета Пика заключался в ношении браслетов из змеиной кожи, инкрустированных кристальными паучьими глазами — оба вида в изобилии водились в заваленных отходами Кислотных топях.

С возвышенности, где располагалась тюрьма, Натан Крид сквозь сумрак глядел в сторону воняющих нашатырем болот. Покрытая удушливыми серными испарениями, с маленьким, еле живым поселением — Серным Ручьём на самом востоке, Грязетина Кислотных топей была домом для шламовой слизи, миллизавров и кое-чего похуже. Гораздо хуже.

Все от Токсичной трясины до Кабельного перевала слышали о банде клана Каиннов. Даже не надейтесь встретить ”семью” падалюг ублюдочнее по эту сторону Сточной реки. Тайное логово этой банды находилось в глубине Грязетины. Главой банды была матриархальная, одержимая убийствами Мама Каинн. Только клан Каиннов был достаточно сдвинутым, чтобы объявить болота своей территорией. На самом деле, возможно, они вообще единственные мутировали достаточно, чтобы выживать в столь ядовитой среде.

Столь ужасными и печально известными были их преступления, что клан Каиннов стал страшилкой, которой пугают детей, чтобы они лучше себя вели: Если сделаешь так ещё раз, то Мама Каинн придёт за тобой! Падалюги, мутанты и чешуйчатые составляли клан Каиннов, а их верность друг другу и Маме Каинн была непоколебимы. И все они были убийцами. Они убивали, чтобы пожрать, убивали, чтобы поржать и все как один любили свою старую, добрую "мать". Криду не хотелось даже думать над тем, что должна была вытворять Мама Каинн там на болотах, в результате чего появился подобный выводок дегенеративных мутантов.

Жители Серного Ручья были слишком хорошо знакомы с кланом Каиннов. С трудом зарабатывая на жизнь добычей сильных промышленных кислот и углеводородов из болот, продаваемых потом в Верхнеулей, жители небольшого поселения уже давно пришли к соглашению с кланом Каиннов. Поселенцы не лезут в трясину и регулярно платят банде мясом, а падалюги, в свою очередь, скорее всего, оставляют их в покое и охотятся на других несчастных.

Ну и что с того, что время от времени хим-старатель уйдёт из дома и не вернётся, или неразумное дитя навсегда заблудится в загаженных болотах? Удачливый человек мог сколотить состояние в Серном Ручье. Иногда в процессе добычи на болотах натыкались на богатые залежи минералов, и тогда драгоценные минералы можно было бы отфильтровать и рафинировать. Собранного куша было достаточно, чтобы вырваться из Серного Ручья, а может даже и из подулья. Историй о тех, кому это удалось, было достаточно, чтобы бедные и отчаявшиеся рисковали всем, в особенности своими жизнями, испытывая судьбу. Именно жадность и жажда лёгкой наживы удерживали людей в этой зловонной дыре, да, всё именно так — просто и ясно. Кроме того, в Серном Ручье не было проблем с назойливыми и дорого обходящимися стражами или бандами Подулья, пытающимися наложить лапу на нефтепереработку. И, как это уже было много раз, когда до старожилов доходят слухи о новом исчезновении, говорят: В Верхоулье бывает и похуже!

Но гильдейцы видели всё в другом свете. Массовые убийства и вымогательства — очень плохо для бизнеса, конечно если они не совершаются самой Гильдией, в этом случае это — подходящие инструменты повышения рентабельности и поддержки спроса.

Многие пытались достать банду Мамы Каинн, но они все подходили к вопросу не с той стороны. Натан Крид улыбнулся про себя, закурил ещё одну черуту и продолжил ждать.

* * *

Мутант скользил вдоль масляного протока, будто бы рождённый для этого. Хотя… И в самом деле рождённый. Жабогадюки плюхались в чёрные омуты, чувствуя его приближение, а болотные змеи бросались куда подальше из расходящейся от него волны зыби. Только врождённый инстинкт подсказывал им избегать рептилоида, дабы не закончить своё существование в виде закуски — и в этом он был прав. Однако на этот раз Тантэн Каинн преследовал другую добычу.

Мутант, высунув из воды только остекленевшие змеиные глаза и макушку серой чешуйчатой головы, плавно двигался по затопленному лабиринту каналов, толкая себя редкими взмахами саламандрового хвоста. Нитрожуки пели в зелёном сумраке, а галловые клещи, едва касаясь поверхности, быстро носились по куску ржавой трубы, покрытому красными пятнышками и торчащему из багрово-синих зарослей папоротника. Над топью хором раздавалось кваканье и странный стрекочущий плач, когда существо проплывало.

Тантэн остановился и медленно моргнул. Вдали за камышом он наблюдал огни Серного Ручья, трепещущие как болотные огоньки над стоячими лужами Грязетины. Мутант злобно зашипел. Именно там проклятый охотник за головами держал его «брата», который попался как крыса в клетку, по крайней мере, так ему сказал старик-торговец. И у него не было причин не верить мужику — какой смысл врать, когда половина твоих кишок лежит на полу прямо перед тобой?

Свет глобосферы, падающий на крышу дома, померк — улей Прайм вступил в ночную фазу цикла. Тантэну было всё равно, ведь Кислотные топи покрыты постоянной тьмой: от всепронизывающего сумрака до абсолютного отсутствия какого-либо света, кроме слабого мерцания хвостиков фосфорных мух.

Гибрид вытолкнул себя на берег протока и на перепончатых лапах почти бесшумно шёл по следу в сторону трущоб. Крупнее человека и с жёсткой шкурой подвида Некромунды, известного как чешуйчатые, Тантэн Каинн, крадущийся в ночи, представлял собой внушительную фигуру, хотя оценить это было некому. Жители Серного Ручья знали, что лучше не покидать относительную безопасность своих жилищ в ночное время суток.

Подойдя ближе к домам, он потянулся правой рукой за топором, притянутым содранными полосками кожи к его гребенчатой спине. Вместо левой руки у него шевелилось бескостное щупальце. Однако это никоим образом не ослабляло мутанта. С помощью одной только этой извивающейся конечности он мог выдавить жизнь из человека.

Зайдя за угол, мутант застыл и практически не дышал, уставившись в конец аллеи. Улица вела к площади, находившейся в самой высокой точке в центре поселения. На одной из её сторон располагалось белое здание городской тюрьмы. Дверь была открыта, Тантэн сквозь туман различал силуэт в длинном плаще, сидящий на стуле у входа. Человек носил широкополую шляпу, скрывавшую лицо. Угол наклона шляпы позволял мутанту предположить, что мужчина спал, положив подбородок на грудь.

Холодная кровь вскипела при мысли о маленьком брате Джанго, томящемся в камере вот уже пять дней. Но Тантэн не позволил гневу пересилить природную хитрость. Его внешность обитателя болот противоречила злобному интеллекту — Тантэн не был безмозглым чумным зомби. Пусть охотник за головами спал на посту и пусть полукровка мог тихо преодолеть разделяющее их расстояние, прямо как землекостеройка, но Каинн не хотел рисковать, хоть как-то предупредив вольного стрелка о своём приближении. В конце концов, он был достаточно хорош, чтобы поймать Джанго-каннибала.

Мутант скрытно двигался между зданиями, пока не подобрался к сторожевому посту охотника сзади. Прислонившись к задней стене тюрьмы, он не мог уловить никаких звуков, доносящихся изнутри: ни от своего брата, ни от его пленителя. Одним плавным движением Тантэн обогнул стену здания и бросил метательный топор в открытый дверной проём. С дробящим треском топор вошёл в спинку кресла. В момент ужасного осознания мутант ясно увидел длинный плащ, накинутый на кресло, складки пол плаща, скрывающие ножки стула и пустые ботинки до колена. Шляпа, балансирующая на верхушки конструкции, завершала иллюзию.

И во мраке, у дальней стены тюрьмы, в майке без рукавов и дублёных бриджах, со щетиной почти такой же длинной, как и короткостриженные седеющие волосы на голове, притаился Крид. Тантэн Каинн, застыв на виду и без оружия, немигающими глазами смотрел в стволы двух заряженных стабганов.

Щупальценосный мутант словил первые две пули в грудь, отшатнувшись от силы удара. Обычный человек уже был бы мёртв после такого выстрела, но чешуйчатое наследие хорошо послужило полукровке. Тем не менее, у охотника было два магазина полных патронами, и он не собирался останавливаться. Третья пуля попала в плечо, развернув Тантэна, в то время как четвёртая проделала ему дыру в боку.

Натан встал на ноги и, оттолкнув в сторону стул, зашагал из здания тюрьмы, мышцы напряжены от взрывной отдачи короткоствольного оружия, посылая пулю за пулей в бандита-падалюгу.

Тантэн рухнул под бешенным натиском. Растянувшись в пыли, мутант уставился своими жёлтыми змеиными глазами на охотника с квадратной челюстью, кровью окрасив землю в зелёный цвет. Он открыл рот и раздвоенный язык проскользнул между тонкими серыми губами. Попытался заговорить. Он хотел сказать своему убийце, что тот тоже покойник, что это только вопрос времени, когда остальные из клана Каиннов достанут его, но вместе с его последним дыханием вырвалось только шипение.

Блюдца глаз создания остекленели и вязкая, холодная кровь застыла в венах. Тантэн Каинн умер.

* * *

Натан Крид прошагал обратно в здание тюрьмы и ухмыльнулся заткнутому и связанному Джанго Каинну, чей съёжившийся силуэт виднелся в углу клетки.

— Удивительно, как долго можно не спать, если изредка чуть-чуть ширяться «Шпорником», — заметил Крид.

Поставив кресло, охотник за головами поднял и встряхнул плащ. Взяв шляпу, он дал немного слететь пыли, после чего просто надел её.

— Похоже, ты был прав, — вновь обратился он к Джанго, — приглашение принято, и мы знаем, что они идут, так что пусть уже начнётся реальная вечеринка. Да, девчата? — добавил он, кивнув в сторону дымящихся стабганов, закреплённых на поясе.

* * *

Плот из грибодрева причалил к первой твёрдой поверхности на самом восточном крае болота, и разношёрстый сброд сошёл на берег. В этих закутанных в гниющие лохмотья, покрытых застывшей грязью и несущих примитивное оружие существах сторонний наблюдатель сразу опознал бы падалюг. Всё, что в них было человеческого, столь сильно мутировало в токсическом аду, где они обитали вдали от остального населения Подулья Некромунды, что их больше нельзя было назвать ”людьми”.

Всего их было четверо. Огромная человекообразная тварь — по-другому нельзя было описать это существо — вела группу сквозь множество домов, жмущихся друг к другу там, где из земли круто вырастал квартал. Куча гниющих шатких пирсов образовывала причал вокруг жёлтого серного канала, давшего имя поселению.

Огромный получеловек остановился, и чесоточная двухголовая псина у его ног завыла одной из своих глоток, другая голова нюхала воздух. Подобное генетическое отклонение не было чем-то необычным в сильно загрязнённых домах так далеко от Верхнеулья. Все остановились вслед за падалюгой: рыскающая фигура, кутающаяся в блохастые крысиные шкуры; короткое существо, полностью скрытое в лохмотьях, за исключением сморщенных, покрытых нарывами рук, и дико заросший, полуголый мужик с ожерельем из костей пальцев, побрякивающими у него на шее.

Огромная фосфорная муха с радужными крыльями жужжала у них над головами. Короткий укутанный падалюга мгновение наблюдал за насекомым своими угольно-чёрными глазами из-под широкого капюшона. Длинный липкий язык внезапно рванулся из глубин капюшона и, поймав своим кончиком муху, вернулся назад. Затем последовал влажный хруст.

— Не порть се апетит, Бубо, — невнятно промямлил своими уродливыми губами лидер отряда, — Мама приготовит кое-чо вкусенькое на вечер.

— Када‘ж придёт Гатор? — спросил крысокожий.

— Большой брат в пути, — ответил монстр, — не парься.

— Но он пропустит всё веселье, — заметил дико заросший падалюга, прыгая с одной ноги на другую.

— Эт чой то? — спросил Бубо, вытаскивая кусок крыла фосфорной мухи, застрявший у него между зубами.

— Патамущто мы сабираемся первыми достать этого грязесоса и сделать бульон из его мозгов. О, да!

— Ладно, расходимся, — приказал главарь, — первый, кто до него доберётся, первый же и получает самые отборные кусочки.

Банда падалюг разделилась, но все, в конце концов, с разных сторон направились к поселению. Двухголовый мутант остался на месте, роясь в грязи в поиске малейших кусочков пищи, которых только он мог учуять. Его хозяин вернулся и раздраженно рявкнул:

— Потрошитель! К ноге!

Ползучий Паук с мушкетоном в руках бесшумно двигался по улице. Он мог перемещаться столь же скрытно, как и его рождённый в улье тёзка-арахнид. И он знал, как пройти по гигантской паутине, не задев чувствительной нити. Лучшего разведчика или следопыта не было по эту сторону от Гниющей Дыры. "Наполовину крысокожий, но полностью невидимый", — вот так любил он говорить про себя.

Ползучий Паук застыл, почувствовав, как жёсткое дуло упёрлось ему в поясницу.

— Не меня ли ищешь? — послышался медленный, растягивающий слова голос чуть громче шёпота.

Лоб Паука покрылся лезущем в глаза потом. Он несколько раз моргнул, проясняя зрение. Крысокожий начинал паниковать.

— Т-ты ж не застрелишь человека в спину, н-н-не так ли? — спросил он и задержал дыхание, ожидая ответа.

— Не-а, я-то не застрелю, — послышался ответ.

Ползучий Паук выпустил воздух из лёгких, облегчённо выдохнув. Если уж всё пропало, то он лучше провёл бы остаток жизни в Гильдейской тюрьме, вместо того чтобы подохнуть на улице, нашпигованный достаточным количеством свинца, чтобы свалить падалюгу.

— Повернись.

— Чшт…? — Ползучй Паук почувствовал сильный рывок, дёрнувшею его плечо назад, и вместе с тем удар сапогом по заднице, толкающий его вперёд. Тело полукровки развернулось.

Пытаясь сохранить равновесие, он сделал шаг назад. Не успел Ползучий Паук поднять мушкетон, как был завален одиночным выстрелом в лоб.

* * *

Бубо Каинн замер. Где-то справа раздался выстрел. Из осторожности он сменил направление движения, проходя между заброшенных складов вокруг пристани к центру Серного Ручья. Здесь сильно воняло нефтью с болота. Аммиачный туман поднимался над Грязетиной Кислотных топей — результат химической реакции, периодически происходившей после суточной добычи топлива горожанами. Усики ядовитого тумана расползлись вокруг свай зданий причала и разлились вдоль улиц. Химическое зловоние могло бы скрыть несколько резкий запах падалюги, пока он подбирался к охотнику за головами.

Серный Ручей выглядел как город-призрак. Местные были слишком хорошо осведомлены о текущей ситуации и о той куче проблем, которую принёс с собой незнакомец. Они знали обитателей болот лучше, чем какой-то пришлый охотник за головами. Они знали, что не надо злить клан Каиннов, и, если уж клан ступил на тропу войны, то нужно убраться с его пути. При первых признаках надвигающейся катастрофы всё население спряталось в своих лачугах. Неместный охотник за головами и самопровозглашённый шериф мог вести собственную войну, и они точно знали на кого поставить в надвигающемся противостоянии. Городской мясник, подрабатывающий ещё и гробовщиком, уже снял мерки с Крида.

Услышав хруст позади себя, Бубо Каинн развернулся достаточно быстро, чтобы поймать взглядом тень, исчезнувшую среди балок и баков химической переработки возвышающегося пирса. Болезненный падалюга достал из мешка маленькую обвязанную бутылку и прикинул её вес в руке. Он собрал индустриальные отходы для последней партии хим-бомб из сливной трубы старого реактора, чьё ядро было расплавлено несколько лет назад. Смертельный яд заставлял чесаться даже его гноящиеся язвы, но первые опыты над гигантской ульевой крысой дали результаты, превзошедшие его самые смелые ожидания.

И тут он увидел свою добычу, или, по крайней мере, её тень. Хотя охотник за головами скрывался за углом стального сарая, свет от глобосферы за ним отбрасывал на противоположную стену длинную, безошибочно узнаваемую тень. Если Бубо выстрелит из своего дробовика сейчас, то заряд уйдёт в молоко, так что он выбрал хим-бомбу. В любом случае он предпочитал её весьма отвратительный способ убийства.

Умелой рукой Бубо закинул флакон на пристань.

Грубая граната перелетела через стену напротив и разбилась в паре футов от места, где стоял Натан, разметав доски пирса в сиянии радиоактивной слизи. Коррозирующая муть быстро прогрызла себе путь сквозь древесину, толстое облако ядовитого газа поднялось над настилом.

* * *

"Хим-бомба!", — подумал Крид, молниеносно среагировав: охотник достал компактный респиратор из кармана плаща и натянул его на рот и нос. Выдвинув фото-визор изнутри полей шляпы, он взглянул на ядовитый дым.

Благодаря улучшенной оптике визора он смог различить падалюгу сквозь облако газа. Мутант взвалил на плечо грубую пушку, собранную из множества коротких цилиндрических стволов, привязанных к керамитовой рукоятке. Именно так падалюги создавали себе огнестрельное оружие: собирали из всякого хлама, который можно добыть в зонах отчуждения, или крали у своих жертв.

И вот то, что изначально мешало, Натан теперь мог использовать к своей выгоде. Под прикрытием густого дыма он спрыгнул с пирса и занырнул под причал.

"А теперь посмотрим, как тебе это понравится," — сказал про себя Крид.

* * *

Как только смертоносное облако начало рассеиваться, падалюга уже был на месте, целясь из дробовика туда, где охотник за головами должен был сложиться пополам, корчась в муках и задыхаясь ядовитым газом хим-бомбы. Но там никого не было.

Грохот стабберного огня раздался вокруг причала. Вдобавок Бубо послышался треск битой керамики. А мгновение спустя почувствовал резкую, раздирающую боль в пожираемом бедре. В ошеломлённом молчании он взглянул вниз на мешок, свисавший с пояса. Газ уже истекал из пулевого отверстия в мешке и через рваную дыру, которую прожгли коррозирующие составляющие разбитых хим-бомб. Там, где было его правое бедро, сквозь дымящуюся прореху в потрёпанных одеждах виднелась зияющая рана, что продолжала расширяться по мере того, как концентрированная токсичная муть растворяла всё на своём пути.

Облако газа поглощало падалюгу, кожа его морщинистых рук начала плавиться, жёлто-белые гнойники взрывались, язвы кипели. Резкий запах кислотной слизи, вгрызающейся в его собственное тело, ударил в ноздри. А потом к нему вернулся голос.

Крича, пока плоть стекала с его лица и рук, падалюга повернулся, чтобы увидеть охотника за головами, стоящего в тени возвышающихся мостков, тлеющий кончик черуты светился в темноте. Окутанный жёлто-зелёным облаком, последнее, что увидел Бубо Каинн перед тем, как растворились его кости, была ослепительно-белая ухмылка на грязном щетинистом лице Натана Крида.

* * *

Охотник за головами перешёл на боковую улицу: полы его кожаного плаща развевались над пушками в кобурах, руки лежали на рукоятках, а пальцы зудели от желания нажать на спусковые крючки.

— Конец пути, болотный мальчик, — крикнул Натан сутулящейся, монструозной фигуре на перекрытом конце аллеи, — «конец» в смысле «смерть».

— Эт ты, ищейка? — усмехнулась тварь.

— Ну, уж точно не твоя мамка, грязеголовый, — сострил Крид, — смотри-ка как тебе повезло. Ты должно быть…

— Эзра Каинн, — ответил падалюга, коверкая слова изуродованным ртом.

Низкий угрожающий вой донёсся откуда-то снизу, из-за спины Крида, и охотник за головами почувствовал, как волосы на загривке встали дыбом. Быстрый, словно разряд энергии из пробитого плазмопровода, Натан схватился за пушки.

— А эт’ Потрошитель.

Пока пёс прыгал, Крид крутанулся на месте, доставая стаберы из ружейного пояса. В то же мгновение развернулся падалюга, одним резким взмахом руки хлестнув уродливо шипованным концом колючего бича охотника за головами. Уделяя внимание более важной на данный момент угрозе, Натан открылся атаке мутанта с кнутом!

Чрезмерно большие челюсти одной из голов собаки-мутанта вцепились в стаббер стрелка, а кончик бича обвился вокруг запястья другой руки, зарывая ужасные шипы в кожу. Вторая голова пса кусала Крида, терзала рукав его пальто, доставая до плоти под ним. Чудовищный падалюга дёрнул кнутом, и шипованный корд сжал руку охотника за головами, распарывая кровеносные сосуды и заставляя его бросить оружие в левой руке.

Всё это произошло буквально за секунды, а Натан опомнился за один лишь вдох. Засунув дуло стабгана ещё глубже в глотку пса, он выстрелил. Первая голова животного взорвалась в красных брызгах собачей крови, мозгов и костей, а вторая запустила свои клыки ему в руку — вонь из её пасти мгновенно заставила охотника задержать дыхание. Зубы твари всё глубже погружались в мясо, скрежеща о кость, заставляя пальцы разжаться и выпустить стаббер из правой руки. Морщась от боли, Крид круговым движением руки размозжил оставшуюся голову зверя о стену аллеи. Умирающее существо ослабило хватку и рухнуло на землю.

— Потрошитель! — с болью прокричал падалюга.

Схватив бич двумя руками, прокалывая острыми иглами перчатку, охотник за головами резко дёрнул. По жилистой фигуре Крида нельзя было сказать, что он силён как бык. Эзру Каинна внезапно потащило вперёд, и он выпустил кнут. Не пытаясь освободить запястье от ранящего шнура, Натан преодолел расстояние между собой и падалюгой, пока последний пытался восстановить равновесие. Не успел мутант защититься, как охотник оказался у него за спиной. Держа другой конец бича в правой руке, он обвил шипастый и запутанный трос вокруг головы Эзры Каинна, а затем туго затянул.

Падалюга сделал несколько сдавленных вдохов, пока шипы погружались в его шею и бич перетягивал дыхательное горло. Глаза Эзры расширились, лицо покраснело, он отчаянно цеплялся за сжимающийся корд. С булькающим стоном огромный выродок сдался. Крид почувствовал, как обмякло тело в петле импровизированной гарроты, после чего дал трупу упасть лицом в грязь. Перед тем, как искать свои пушки, охотник за головами начал освобождать изодранное запястье от бича.

От пронзительного воя, резкого, словно крик лицееда, охотник чуть не подпрыгнул и принялся осматриваться. Уголком глаза он увидел, будто бы кирпичная кладка за ним ожила, и нечто отделилось от стены аллеи.

"Но здесь же больше никого нет!" — шокированный и потрясённый подумал Крид.

Нечто прыгнуло ему на спину, чьи-то руки схватили его за шею. Жёсткие ноги злобно молотили его по почкам, а тонкие пальцы передавили ему дыхательное горло. И теперь уже была очередь Натана пытаться судорожно поймать воздух.

Крид откинулся назад в попытке раздавить существо у себя на спине о стену. Он услышал сдавленный вдох, как будто бы атакующий задохнулся, но затем последовал кудахтающий хохот. Ноги опять били, а пальцы ещё сильнее давили на горло. Серые тени начали плыть перед взглядом Крида, и он схватил тонкие руки падалюги у себя на спине. До того, как охотник вырубился, он согнулся и потянул руки мутанта, используя инерцию, чтобы помочь себе перекинуть нападающего через голову.

Маленькое жилистое существо было голым, за исключением набедренной повязки из паучьей шкуры, ожерелья из костей пальцев и копны колючих волос; оно упало на землю в пыль перед Натаном. Криду показалось, что кожа мутанта была такой же по цвету и фактуре, как стена. Выкинув это из головы, он достал засапожник из ножен на ноге и воткнул его противнику в грудь. Хамелеонистый падалюга издал злобный вопль и потянулся к клинку, торчащему у него из грудины. Одним поворотом ножа Крид прекратил крики твари.

Мгновенно раскраска кожи мутанта стала блёкнуть, возвращаясь к более «естественному» цвету. До Крида доходили слухи о вирдах, обладающих подобными способностями, их псионические силы позволяли скрывать себя на любом фоне. В любом случае, работало ли это из-за того, что кожа вирда меняла цвет и текстуру, или псайкер тупо заморачивал мозги всем вокруг, скрывая своё присутствие и обманывая сознания, заставляя их думать, что здесь никого нет — не имело никакого значения. Локо ”Бешеный Безумец” Каинн теперь тоже мёртв.

Пять есть, двое на очереди, — подумал Крид.

* * *

Качаясь на задних ножках стула и положив ногу в сапоге на стол перед ним, Крид достал последнюю деталь оружейного механизма из промасленных тряпок, разложенных на поверхности, и легко установил её на своё место. Держа блестящий стабган в одной руке и восхищаясь его сине-серым переливом, другой рукой он вращал патронник.

— Выглядит хорошо, — протянул охотник за головами.

— Те крышка, ищейка! — орал на него Джанго Каинн. Мутант насквозь прогрыз свой кляп и Крид не видел причин засовывать ему новый. Был шанс, что голодный каннибал попытается отгрызть ему несколько пальцев, если он только попытается это сделать. В конце концов, падалюга всё ещё был в наручниках.

— Да ну? — сказал Натан, затягиваясь остатком черуты.

— Большой брат прийдёт за тобой. И тада ты пожалеешь! Гатор хуже, чем мешок голодных потрошил.

Крид аккуратно положил пушку на стол и согнул правую руку. Под разорванным рукавом плаща, на собачьем укусе была туго затянута кровоостанавливающая повязка. После такого надо будет получить укол у Дока Хейза, — подумал он, делая мысленную заметку, — он всё ещё должен мне за то дело в Гнойной Дыре.

— И он ни'де не бывает без своего чешуйчатого друга Ньюта. Ньют не разговорчив, зато может сломать все до последней кости в твоём теле, и он эт’ сделает!

— К ним я готов, — заметил охотник, поправляя жгут, обмотанный вокруг левого запястья, и кивая назад через плечо.

Перед тюрьмой нагромождение нефтяных бочек, перевёрнутых тележек и прочего мусора образовывало укрепление, практически полностью окружавшее здание. Сняв пояс с патронами, Крид начал заряжать прочищенные и смазанные стабганы.

Азотный сумрак подкупольного вечера уступил место нефтяной черноте ульевой ночи. Вдалеке за городом болота Грязетины светились урановым светом поражённых радиацией зон.

Шквал пуль каскадом дюжины мельчайших раскалённых взрывов стремительно вылетел из темноты и врезался в баррикаду. Ящики расщепило, а обломки строительного мусора взлетели на воздух вокруг тюрьмы. Последний снаряд попал в стену напротив открытой двери, подняв облако пыли из штукатурки.

Кто бы это ни был — он хорошо вооружён, — без удовольствия отметил Крид.

— Они здесь! Они здесь! — исступлённо орал заключённый падалюга.

— Ищейка? Я привлёк твоё внимание? — донёсся из ночи гортанный крик.

Натан осторожно посмотрел поверх импровизированного бруствера баррикады. В мерцающем свете коротящей электролампы на противоположной стороне площади он смог различить два силуэта, наполовину скрытых кучей пластиковых контейнеров. Один был высоким и — судя по очертаниям — весьма мускулистым. Другой был тенью размером с сарай, причём ширина плеч практически равнялась высоте его сгорбленного тела. Заговорил первый.

— Меня зовут Гатор Каинн, а это — мой напарник, — высокий показал на тушу возле себя, — поздоровайся, Ньют.

Мутант издал глубокий, гудящий рык.

Заговорили стабганы — Крид послал в падалюг свою собственную бурю ружейного огня. Гатор Каинн ответил. В темноте охотник за головами увидел, как чешуйчатый швырнул что-то в воздух. За долю секунды охотник успел наклониться, прежде чем тяжёлый зубчатый металлический диск прожужжал над головой и прошёл сквозь дверь, как нож сквозь масло. Оба ствола вновь засветились от дульных вспышек — Натан продолжил стрелять.

Сквозь грохочущий рёв пушек обеих сторон Крид мог слышать, как Джанго криками поддерживает своих «братьев». Выстрелы подняли пыль от каменного пола, а обе баррикады были разрушены перекрёстным огнём. Ещё немного, и у всех закончились патроны. Тишина воцарилась на городской площади, пока мутант и охотник за головами спешно перезаряжались.

— Ты всё ещё здесь ищейка, или уже убежал обратно в свою мусорную лачугу? — проорал Гатор, пытаясь заставить добычу действовать необдуманно.

— Я всё ещё здесь, — проворчал охотник, — но удивлён, что ты ещё здесь, болотный мальчик. Ты понимаешь, что это — конец клана Каиннов? И имя ему — Крид.

— Большие слова из большого рта, грязеголовый! — крикнул ему в ответ падалюга, — не тонка ли кишка у тебя ответить за них?

Чем дольше Крид говорил с идиотом-мутантом, тем больше у него было времени для перезарядки обоих стаберов. Магазин одного уже была полностью заполнена, и он дослал первую пулю из дюжины в пустую камору второго.

— Твоя вонючая грязная канализационная родословная закончится здесь! Я прикончил всех твоих братьев-маньяков. И что заставляет тебя думать, что я не доберусь и до тебя?

— Он, — сказал Гатор, и Натан услышал шипение рептилии и скрежет чешуи о камень у себя за спиной.

Охотник за головами развернулся — огромный белый болотный аллигатор ударил его своим толстым хвостом. С болезненным хрустом он попал Криду по правой руке, и охотник почувствовал иглы слепящее-белой боли, пронизывающие конечность. От шока его ноги подкосились. Сжимая зубы от чудовищной муки, охватившей переломанные кости, он уронил драгоценные патроны, а заряженный стабган выпал.

— Гельмаврова задница! — ругнулся Крид. Видимо, чёртов ящер подкрался со спины! Какофония перестрелки заглушила все другие звуки, издаваемые болотогатором, пока он перелезал через баррикаду и подходил к Криду сзади.

— Ату, крок! — орал Джанго, прижимаясь лицом к оконной решётке, — оторви ему руку!

Рептилия-альбинос таращилась на охотника за головами своими ледяными жёлтыми глазами. Его крокодиловы челюсти распахнулись, и монстр вновь зарычал. Двигая свою трёхметровую тушу вперёд с помощью кривых толстых и коротких лап, болотогатор собирался завершить начатое.

С одной пушкой практически пустой, а другой находящейся пока вне досягаемости, Криду приходилось быстро соображать. Он не был уверен, что пуля "дум-дум" пробьёт адамантиево прочный череп чудовища, пусть даже и на столь близкой дистанции. Его отчаянное положение помогало подавить пронзительную боль в сломанной конечности. Крид потянулся левой рукой внутрь плаща. После лихорадочного поиска он достал металлический объект размером с кулак. Нажав на кнопку гранаты, Натан активировал пусковой механизм. Дождавшись момента, когда он мог чувствовать влажное зловонное дыхание на своём лице, Крид швырнул гранату прямо в пасть твари. Болотогатор схватил и проглотил фраг-гранату.

Падалюга-хозяин перепрыгнул через незащищённую баррикаду как раз вовремя, чтобы увидеть, как желудок болотогатора взрывается в облаке крови и хрящей, разрывая монстра на куски. Гатор Каинн приземлился чуть ли не на голову охотнику за головами. Ненависть горела в его обезумевших глазах. Ударом об колено сложив раскрытый стабган, всё ещё сжимаемый в левой руке, Крид поднял рабочую пушку, заряженную единственным заветным патроном, и, уперев её в голову падалюги, выстрелил. Звук выстрела заглушила масса серой плоти, извергнувшаяся из разнесённого вдребезги черепа. Труп Гатора Каинна присоединился к своему питомцу перед неверящим, испуганным взглядом Джанго.

"Остался ещё один мусоролаз," — подумал Крид, неуверенно шагая с бесполезно свисающей правой рукой.

Баррикада взорвалась в вихре древесных щеп и летящих бочек из под масла, когда массивная чешуйчатая туша прорвалась сквозь неё. Крид направил стаббер на громадного мутанта. На автомате, не думая, он нажал на спусковой крючок. Последний заряд был потрачен, и единственным звуком, что издало оружие, был глухой щелчок пустого патронника. Не было больше ни пуль, ни времени на перезарядку.

Зарычав, чешуйчатый бросился вперёд, скача навстречу охотнику за головами с такой скоростью, что столкновение казалось неминуемым. Но в последнюю секунду Крид уклонился. Изменив направление движения, Натан выставил ногу, ставя мутанту-рептилоиду подножку, когда тот проносился мимо. Не способный справиться с инерцией своего спотыкающегося броска, чешуйчатый врезался в тюрьму, в лавине кирпичей и стали, пробивая стену.

Для потрескавшейся конструкции здания это было уже слишком: строительный раствор и болты разъедались многими годами взаимодействия с химическим туманом, клубившемся над загрязнёнными болотами. С треском разрушающейся каменной кладки и стоном гнущихся перекладин тюрьма рухнула на голову чешуйчатого. С тупым хрустом стальная балка крыши прилетела в череп падалюги. Ньют остался недвижим средь булыжников уничтоженного здания тюрьмы.

Натан Крид разглядывал опустошение вокруг себя: руины баррикады, трупы врагов, и груду камней, что когда-то были местной тюрьмой. Счищая желудочный сок рептилии и хрящи с лица, он почувствовал острую боль в сломанной руке.

"Итак, где же ты, старушка?" — удивился он, начиная разбирать и опрокидывать завалы в поисках своего потерянного и заряженного стабгана.

В облаке пластиковой пыли из развалин тюрьмы появилась уродливая голова Джанго Каинна. Каким-то образом он пережил разрушение здания, в отличие от чешуйчатого. Его руки всё ещё были скованы за спиной, и он, шатаясь, отошёл от руин и побежал.

"Побег!" — подумал Крид, — "после всего произошедшего. Убийство куска мрази решено, он у меня получит, сейчас я с ним покончу!"

Он нуждался в оружии, а его было бесполезно: одно разряжено, другое — завалено обломками. Мёртвый Гатор всё ещё сжимал краденный автопистолет в руке. Вырвав его из мёртвой хватки падалюги, Крид поднял орудие с помощью здоровой руки. Мутант был любезен достаточно, чтобы перед смертью вставить свежезаряженную обойму. Устремив взгляд вдоль ствола, охотник прицелился в улепётывающего пленника. Два выстрела прозвучало над городской площадью. С визжащим криком Джанго упал в грязь и пыль — оба колена были прострелены.

Охотник за головами направился к хныкающему и покалеченному падалюге. Заслышав его приближающиеся шаги, Джанго открыл влажные глаза, дабы увидеть, что Крид собирается делать с ним дальше.

— Я думал, что нужен те живым, — рыдал он.

Крид резко поднял голову падалюги за волосы, держа перед его лицом мятый лист пергамента. На нём были карандашом и чернилами грубо изображены члены банды клана Каиннов. Очевидно, что рисовал кто-то, кому рассказали, как должна выглядеть банда, кто-то, никогда не видевший их во плоти. Текст на Готике сопровождал картинки, но для безграмотного каннибала ничего не значил.

— Видишь, что написано, — сипло сказал охотник, растягивая слова, — или тебе прочитать? «Разыскиваются мёртвыми члены банды клана Каиннов!»

Медленно до Джанго начало доходить, что Крид спланировал всё это с самого начала. Он тяжело сглотнул, поскольку его собственная судьба стала очевидной.

— Кто может быть достаточно безумным, чтобы заплатить за живую кучу каннибалов? — сказал Крид, всё ещё стискивая зубами окурок черуты.

— Но тогда почему ты не пришёл за нами в Грязетину, трусливый ты ублюдок?

— А что, я должен был отправится в эту смертельную ловушку слякоти, кишащей паразитами, когда я могу заставить всё безмозглую семейку прийти ко мне? — лицо охотника за головами было непроницаемой маской, когда он упёр дуло автопистолета в голову падалюги.

— Ты покойник, ищейка! Мама будет в бешенстве, када узнает об этом. А она узнает. Она будет выслеживать тя как падалюжья борзая! Она будет! Она придёт за тобой! — Джанго плюнул, впадая в отчаянную ярость от боли и страха.

Уклонившись, Крид достал второе объявление о награде из глубин плаща и встряхнул его, раскрывая перед лицом мутанта. Джанго Каинн уставился на него, его глаза расширились от изумления. Изображение омерзительной волосатой беззубой старухи злобно смотрело на падалюгу.

Охотник за головами холодно улыбнулся:

— Я рассчитываю на это.

Сынки в Улье

Не переведено.

Плохие лекарства

Доктор Лудван Марво в одиночестве стоял рядом с лужей кипящих химикатов. Пузыри медленно поднимались из глубин радужного супа, разрывая желеобразную поверхность пленки отходов подобно тому, как личинки потрошителей вырываются из утроб. В едком воздухе горели розовые и зеленые испарения метана. Доктор нервно прищелкнул каблуками и беспокойно посмотрел на лес подмостков, выросших из наваленных у входа в заброшенную узловую станцию шаттлов обломков.

Марво до сих пор был одет в балаганный наряд: украшенная пером высокая шляпа, багровый фрак, украшенный узорами из паучьего шелка нарядный жилет, когда-то белые бриджи и доходящие до колен ботфорты, обшитые шкурами настоящих крыс. Это нравилось понтерам, людям, уставшим от тусклых мрачных цветов Подулья Некромунды. Поразительно, как легко кричащего цвета костюм с позолоченными пуговицами обеспечивал уважение покупателей. Конечно, Марво не было настоящей фамилией, да и не был он доком, но Доктор Марво хорошо подходило как своего рода эстрадное прозвище.

И он не знал имени высокого как колонна странника в рваной черной мантии, который вышел из тьмы заброшенных туннелей, ибо хозяин не счел нужным сообщить его. Люди всегда придумывали название для чего-то безымянного. Нависшее над доктором Марво тощее почти как скелет существо вырождающиеся обитатели глубин Подулья называли многими именами. Несущий Смерть. Отец Трупов. Властелин Костей. Царь Чумы.

Крысокожим из племени Разбитого Лонжерона нечеловеческое существо — ибо люди не могут так смердеть — было известно, как Мертвый Спортсмен. Для отбросов с Карборундовой Гряды он был Забирающим Души. Для судей Тринадцатого Округа Арбитров имя странника стало синонимом бессчетных нераскрытых дел. Даже примитивные роговые по-своему называли его на хрюкающем и почти непроизносимом языке.

Марво посмотрел на скрытую капюшоном голову нависшего над ним существа — которое его измученному разуму казалось минимум двухметрового роста — и встретился с взором двух налитых кровью и затянутых катарактой очей. Взгляд фигуры погрузился в Марво подобно сверлу, несмотря на кажущуюся слепоту подернутых дымкой и лишенных зрачков глаз. Силы доктора словно улетучивались от этого неумолимого пронзительного странного взора…

И внезапно его наполнил покой — безмятежность человека, чья воля больше ему не принадлежит. Странник наконец-то заговорил. Если бы не погрузившийся в глубины души Марво гипнотический взор катаракт, то голос напомнил бы ему о звуке сломанных лопастей ещё работающего вентилятора, царапающих петли проволочной решетки.

— Ты хорошо поработал, — сказал странник, — Балочный Мост, Купол Якапо и Избавление влились в ряды моих верных последователей.

Если бы не зловещая власть существа над Марво, то шарлатан бы осознал, что идущий из глубин капюшона голос был больше всего похож на предсмертный хрип. Возможно, он услышал бы и ужасное шипение, раздающееся откуда-то из тьмы позади облаченного в черную мантию владыки.

— Ты получишь достойную награду за свое повиновение, — продолжил странник, — Но ещё многое предстоит сделать.

Покрытые струпьями похожие на лапы руки показались из рукавов рваной мантии существа, протягивая закупоренную стеклянную колбу, в которой плескалось чистая пурпурная жидкость. На потускневшей и шелушащейся приклеенной бирке можно было рассмотреть лишь круг, разделенный на три равные части кривыми дуг. Странник положил ёмкость с внешне безобидным содержимым в открытую руку Марво, сомкнув её мертвенно холодными пальцами на стекле.

Впервые после слов существа в черном капюшоне Марво отвел взор и посмотрел на колбу в своей руке, — То, что доктор прописал.

Натан Крид сделал длинную ленивую затяжку обрезанной сигары, которую держал между большим и указательным пальцем, взъерошил другой рукой коротко стриженные серые волосы и вновь завалился на подушку. Лежащий на кровати в безрукавке и брюках охотник закрыл глаза и выдохнул с удовлетворенным вздохом, выпустив большое кольцо дыма. Он вновь глубоко затянулся, напрягая все мускулы своего тела до тех пор, пока в ушах не загудело. Комната пахла табачным дымом, грязными смятыми простынями, потом и дешевыми духами — и он любил это.

Крид открыл глаза. У подножия кровати его подруга, Мэйси-Лю, надевала сетчатые колготки на подвязках. Глазами Натан прошелся от совершенной формы икр по гладкой оливковой коже до бедер и манящей круглой попки. Затем он переключился на украшенное оборками нижнее белье, на маслянисто-синюю баску, выдающуюся грудь, соблазнительные изгибы, лебединую шейку, каскад пурпурных волос с темно-лиловыми и черными прядями, точеные черты лица, похожие на бутон розы губки, и накрашенные густые ресницы, обрамлявшие ласково-теплые карие глаза.

— Мэйси, — протянул он, — ты лучшая, детка. Ты лучшая.

— И когда ты собираешься сделать меня честной женщиной, Крид? — Мэйси натягивала на себя узкую и крайне короткую черную юбку.

— И увести тебя от всего этого? — засмеялся Натан, взмахом руки указывая на отваливающиеся обои, потрескавшуюся штукатурку на потолке, голые доски пола и тусклые ламы комнаты на верхнем этаже, в которой Мэйси-Лю развлекала пришедших к ней джентльменов.

Сидящая у туалетного столика любимица приходивших в Туза Червей мужчин натягивала на ноги сапоги, доходящие до бедер и покрытые крысиным мехом, чьи каблуки были похожи на лезвия стилетов.

— В таком случае, мерзавец, можешь валить отсюда к черту, — спокойно произнесла Мэйси, плотно затягивая шнурки.

— Ах, не надо этого, Мэйси-Лю. Ведь знаешь, что для меня ты единственная.

Салунная девица встала и накинула на шею черноперый боа.

— Мы не можем провести жизнь, валяясь в кровати, — костюм завершила высокая фетровая темно-зеленая шляпа, — У некоторых из нас есть работа.

Внезапно снаружи раздались крики и шипение плазменных разрядов. Кто-то завопил. Затем раздался треск автоматных выстрелов. Вновь зашипела плазма. Затем раздалось ещё больше воплей и выстрелов.

— Какого мусора? — выругался вздрогнувший охотник за головами. После жуткого раската, похожего на взрыв топливных баков, содрогнулась улица и треснули стекла. Крид мгновенно вскочил на ноги. Он распахнул грязное окно и высунул наружу голову.

Туннельный Город, хотя и бывший примечательно большим для поселения Подулья, состоял лишь из одной полукруглой посередине улицы, идущей меж зданий, построенных в стенах широкой водопроводной трубы. На западе туннель вел в пустынные холмы и пепельные дюны, окружавшие осыпающиеся жилые купола. Торговые караваны гильдий прокладывали себе путь через пустоши к поселениям Железное Ущелье и Бездна Павших, а оттуда к Стальному Каньону. К востоку туннели разветвлялись: дороги вели в верхний улей на север и на легендарное проходящее через весь улей — и являющееся территорией мусоров — шоссе «Громовая Дорога» на юге.

Крид осмотрелся. Там, где туннели расходились, находились гофрированные железно-керамитовые стены Оружейного Магазина Хакбута. Пылающий остов мотоцикла — похоже, принадлежавшего Вендреллу Прайну — догорал в середине круга выжженного бетона перед зданием. По улочке между магазином и Тузом Червей были разбросаны тела, по меньшей мере, шести горожан. Рыдающая женщина суетилась на веранде. Почти прямо под Натаном мужчина с кустистой бородой и короткой косичкой, Вендрелл Прайн, скорчился за бочкой воды. На другой стороне улицы крысокожий охотник за головами Каспар Ван Гриль сидел в укрытии за ящиком, на который положил ствол своей снайперки. Похоже, оба только что наслаждались гостеприимством нижних этажей салуна.

Их цель бежала прямо по улице справа от Крида: метис с безумными глазами, размахивающий плазменным пистолетом. Мужчина был в бешенстве. Натан наблюдал, как лунатик выпустил очередь энергетических разрядов. Случайными выстрелами выбивало окна, плавило вывески магазинов и разрывало водосточные трубы…

Прайн открыл огонь из помпового обреза. Судя по брызгам красного тумана, некоторые дробинки попали в психа, но тот лишь пошатнулся. Два быстрых выстрела наудачу из плазменного пистолета устремились к Ван Грилю, первый в щепки разнес его укрытие, а второй разорвал шею крысокожего. Прайн торопливо перезаряжался. У установившего оружие на низкий энергетический уровень убийцы не было такого неудобства. Плазменный разряд задел руку Прайна, отбросив его в сторону и разбросав драгоценные обоймы.

И все это произошло за считанные секунды. Крид отвернулся и мрачно посмотрел на Мэйси-Лю.

— Извини, дорогая, дела! — крикнул Натан, накинув длинный кожаный плащ и подхватив со спины кресла пояс с пистолетами. И выбежал из комнаты.

Перескакивающий по три ступени Натан на ходу одевал пояс. Бар внизу был пустым, не считая нескольких коллег Мэйси, которые напугано и неосторожно столпились у окна. Укрывшийся за пласталевым листом, нанятый мадам Л’Амур работник-бармен не собирался зарабатывать поощрение за храбрость.

Добежавший до качающихся дверей салуна Крид остановился, после чего одним плавным движением выхватил оба стаб-пистолета и открыл патронники. Полностью заряжены патронами «дум-дум». Ловким щелчком пальцев закрыл. Снаружи все ещё с воем проносились плазменные разряды и вопил маньяк. Охотник ухмыльнулся дрожащим протеже Мадам Л’Амур, — Леди.

Крид шагнул на улицу.

Текшая из множества ран на теле психопата кровь говорила о меткости обоих охотников за головами. Но он не падал. Натан Крид молча нажал на два спусковых крючка.

Четыре кружащиеся пули понеслись в воздухе и за доли секунды пролетели двадцать метров между стрелком и убийцей. Первая вошла в живот безумца и вырвалась с другой стороны, забрав с собой большую часть почки. Вторая ударила в бедро, пройдя сквозь артерию и раздробив кость. Третья расколола коленную чашечку, а четвертая ударила в грудную клетку.

Мужчина пошатнулся, повернув к Криду безумные глаза. Следующие три выстрела обезоружили убийцу, разорвав плечо, и ударили в грудь. Безумец обрушился в грязь лицом в низ.

Крид зашагал вперед, держа лунатика на прицеле обоих пистолетов. За ним шел поднявшийся Вендрелл Прайн.

— Хорошо стреляешь, Крид, — сказал он, когда охотники остановились перед телом, — Ублюдок даже не успел понять, что он мертв!

Зарычавший словно бешенный зверь убийца дернул шеей и вцепился зубами в ногу Прайна. Здоровяк закричал от внезапной боли, а Натан Крид спокойно всадил пулю между глаз безумца.

— Так что ты говорил?

Когда все закончилось, горожане собрались у места кровавой бани, словно слетевшиеся на труп мусора летучие мыши-падальщики. Как это всегда бывает после бессмысленных убийц, шокированные жители Города Туннелей хотели узнать, почему началось это безумие.

Щепотки информации начали появляться из трясины сплетен, слухов и пересудов. После некоторых споров между уважаемыми горожанами и чиновниками было составлено относительно достоверное описание убийцы и того, что он делал последние несколько недель.

Безумца звали Плаз Тибурн. Он был полукрысокожим бродягой, продававшим жалящую плесень с полей рядом с Железным Ущельем. Это подтверждал вид его рук, покрытых волдырями, которое вызвало частое среди плесневых фермеров грибковое заболевание, известное как красногниль.

В сердце этих дискуссий был Крид. Поскольку именно Натан положил конец неистовству Тибурна, жители Города Туннелей обратились к нему за расследованием причины — чем бы она ни была.

Охотнику за головами вскоре стало очевидно, что путь серийного убийцы начался вне города. Следы бойни — бессмысленно застреленный человек там, дымящаяся лачуга тут — привели в пустынные западные холмы. Там Крид нашел одинокий брезентовый типи, закрепленный на подветренной стороне кучи шлака. Не обшитая мехом дверь тента качалась от ветра древних вентиляторов.

Крид осторожно откинул дверь типи дулом стаб-пистолета. Внутри было пусто. Охотник за головами засунул пистолеты в кобуры. Внутри находился спальный мешок бродяги, котелок, содержащий остатки его последнего завтрака, и поношенную походную сумку, вероятно содержащий немногие вещи Тибурна. Легким толчком сапога Крид открыл сумку.

Стеклянная бутылка вывалилась наружу и покатилась по полу тента. Внутри мелькали остатки пурпурной жидкости. Натан схватил её одетой в перчатку рукой.

С одной стороны бутылки была приклеена плохо напечатанная этикетка. Выцветшие красные анилиновые чернила образовывали бросающуюся в глаза надпись: «Патентованная Панацея Доктора Марво», под которой был небольшое примечание — «Для Исцеления От Всех Болей, Болячек, Болезней и Язв. Принимать по рецепту».

Хех, исцеление от всех болезней? — подумал Крид — Кажись, здесь осталось ещё на одну дозу.

— Ну и варево, скажу я тебе, — Доктор Хейз поднял глаза от подернутого дымкой помех экрана. От полуметаллической головы и от очков дока отражалась зеленая подсветка потоков закручивающихся на экране рун, из-за чего он был немного похож на инфодрона, — Ручаюсь, такого ты не найдешь ни на одном торговом посте Гильдии.

— Выкладывай, — сказал охотник за головами. Хирург-ученый Подулья не горел желанием помочь, но, когда Крид напомнил Хейзу, что тот задолжал ему после случая с «Игнус Мандером», и предложил доку обсудить тот случай с двумя коллегами Натана, Исайе Хейзу пришлось сменить пластинку.

— Конечно, большей частью оно состоит из воды, 78 %, если точнее, но «ядро» эликсира состряпано из разнообразной дряни. В основном это примитивные основанные алгале стимуляторы — ничего столь утонченного, как Э.К.С.П.Р.О.М.Т. или У.Б.О.И.Н. Но, присмотрись, здесь есть и следы вируса нейронной чумы. Не большой сильно разведенной дозы, но даже такого количества хватит, чтобы за несколько недель вызвать полный распад нервной системы, а в случае регулярного приема… Возможно, за несколько дней.

— Зомбирующая чума?! — воскликнул Крид.

— Она самая.

Натану уже приходилось встречаться с жертвами разлагающей мозг заразы в заброшенных туннелях под Отстойником Токсинов, — Ты уверен?

— Не сомневайся, — сказал доктор, вытирая руки о грязный лабораторный халат, — Если нужны доказательства, то у твоего приятеля была её ранняя стадия, — добавил он, кивнув в сторону лежащего на анатомическом столике вскрытого трупа.

— Думаю, это объясняет его бешенство.

— Горожане попросили меня провести полную аутопсию для уверенности, но это уже за отдельную плату… Явные поражения лобных долей. Очевидно, из-за устроенного твоей пулей месива, — Хейз сердито посмотрел на охотника за головами, — Откуда прибыл этот бедный ублюдок?

— Из Железного Ущелья.

— Патентованная Панацея Доктора Марво, — произнес Исайя, подняв бутылку окровавленной резиновой перчаткой, — Впервые слышу. Я считаю, что нужно отправиться в Железное Ущелья и разузнать побольше про источник наших маленьких неприятностей.

— Я тоже так думаю, поэтому ты идешь со мной, — ехидно ответил Крид.

— Что?

— Ты же мне задолжал, вспомни. Ты ведь не хочешь, чтобы Антробус Ветч прознал о твоем двурушничестве, а, док?

Крид остановился перед мостом и посмотрел на раскинувшееся за лощиной Железное Ущелье. Низкие домишки, гаражи тракторов и наполненные плесневыми чанами сараи сгрудились на краю обрыва. За ними расстилались плантации жалящей плесени. Органические отходы миллионов, кишевших километрами выше в городе-исполине ульевиков стекали по обширным токсичным резервуарам перерабатывающих заводов Гнойной Раны, что была лишь в куполе выше, и раз в месяц затапливали урановые поля. Жар, вырабатываемый происходящей в такие моменты экзотермической реакцией, позволял жалящей плесени разрастаться. Это был оазис среди ничейной земли пустошей.

Рядом с охотником за головами остановился доктор Хейз, запыхавшийся после утомительного пути от Города Туннелей. Позади него навис сервитор Один-Восемь-Семь, чей генератор работал на холостом ходу. Раб-машина бесстрастно смотрел на Крида человеческим глазом и потрескавшейся красной линзой камеры. Чудовищная левая механическая рука сервитора дергалась у плечевого сочленения.

— Ни следа живых, — протянул Крид, — А ты думал, что здесь кто-то есть.

— Мне это не нравиться, — констатировал Хейз, нервно потирая руки.

— Ты задолжал мне, помнишь? — проворчал Крид, протянув руку к кобуре стаб-пистолета.

— Но после этого мы будем в расчете, ведь так?

— Думай как хочешь, док, — ответил охотник за головами, вытаскивая самокрутку изо рта и бросая её на землю. Раздавив сапогом окурок, Натан заметил лежащий в продавленной гусеницами крупного транспорта колее оборванные клочок бумаги. Он поднял её.

Витиеватыми розовыми, зелеными и желтыми буквами титульный лист, похожий на бирку обнаруженной бутылки панацеи, объявлял для тех, кто умел читать, о «Чудесном Медицинском Представлении Доктора Марво», а тем, кто не умел, изображение с энтузиазмом улыбающегося белобородого человека в высокой шляпе и медицинских очках протягивало закупоренную бутылку с лекарствами, пока на заднем плане старик танцевал джигу, отбросив костыли, а женщина подмигивала с сияющей улыбкой на лице.

Увечные ходят, а слепые видят — подумал Крид, — Думаю, что я должен встретиться с этим чудотворцем.

— Ты когда-нибудь бывал на чудесном медицинском представлении, док? — сказал Натан, ухмыляющийся как дюнная акула.

— Хм, нет, — неуверенно ответил Хейз, — хотя я однажды видел шоу уродов в Вечной Смерти внизу. Мужчина за глазами на стебельках, женщина с клешнями вместо рук и тварь, у которой щупалец было больше, чем комков грязи в отстойнике… Мусора и мутанты. Искупители решили, что настало Пробуждение Императора, когда столкнулись с ними рядом с Ущельем Крысиной Глотки.

Крид уже прошел половину моста, — За мной, док, и тащи с собой ходячую отвертку.

Первые подозрения Натана были верны: Железное Ущелье было заброшено. Вентиляционный ветер гонял по улицам шары перекати-поля. Люмосферы прерывисто мерцали на впалой кровле далекого купола. Вывеска Салуна Слайго раскачивалась на ржавых петлях, словно поношенная аугментика. Напротив питейного заведения стоял брошенный мотобайк. Впрочем, здесь были и следы схватки, так же заметные стрелку, как и доносившийся с плесневых плантаций смрад.

Но, если здесь были неприятности, — Крид пытался сложить куски головоломки вместе, — то где тела?

— Если бы ты впервые пришел в город, — произнес охотник за головами и повернулся к нервничающему спутнику, широким жестом показав на главную улицу, — то куда бы пошел знакомится с местными, док?

— Это был риторический вопрос? — буркнул Хейз, чеша воспаленную кожу у шва между его скальпом и металлической черепной пластиной. Крид широко ухмыльнулся, из-за чего доктор ещё больше ощутил себя не в своей тарелке, — Конечно, в бар.

— Выходит, мы снова согласны. Великие умы часто мыслят одинаково, а?

— А глупцы редко по-разному, — тихо проворчал Хейз, когда охотник за головами зашагал к дверям Слайго.

— Мудрые слова, док. Будем держаться вместе, — мрачно добавил Крид, подходя к раскачивающимся дверям Салуна и вытаскивая стабберы из кобур, — Готовы, девочки?

Внутри бара было темно. Чтобы не ждать, пока глаза привыкнут к полумраку, Крид откинул их под полы шляпы фото-визор. Все мгновенно окрасилось в темно-зеленый цвет.

Столы и стулья были разбросаны, словно после пьяной драки, а под сапогами шагающего по салуну Натана трещало битое стекло. Бар казался брошенным. Вот только не было тишины. Уши охотника слышали жутковатое чавканье и хлюпающий звук, словно кто-то высасывал мозг из костей.

Крид осмотрелся, видя все смазанных тенях, перетекающих из почти черного через изумрудный и гагатовый до цвета бриллиантовых самородков. Комната была завалена трупами, лежавшими на полу лицом вниз или неестественно завалившимися на немногие стоящие столы, перевалившимися через стойку бара, лежащими у перевернутых кресел или прислонившимися к ограждению широкой лестницы. Все это место было окутано запахом смерти. И нечто двигалось во тьме.

Крид услышал тяжелую поступь железных ног, говорящую о том, что доктор Хейз и его сервитор вошли в помещение. Нечто тоже это услышало.

Свистящее шипение пронеслось по комнате, когда чумные зомби подняли головы и обратили желтушный взор на гостей.

— Во имя Шпиля! — выдавил из себя Хейз.

Пировавшие трупами полумертвые твари оторвались от трапезы и заковыляли к трем кускам свежего мяса.

— Надеюсь, что ты готов, док, поскольку сейчас начнутся убийства.

Вспышка выстрелов Крида разорвала тьму, а патроны «дум-дум» отбросили назад разлагающуюся тварь. Но только одну. Десятки шатающихся зомби ковыляли вперед, рефлекторно щелкая челюстями и извергая звериный рев из поврежденных глоток.

Полумертвая тварь, ещё носящая разорванные остатки оборчатого нижнего белья, шатающейся походкой направилась к Криду. Клочья заплетенных в косички светлых волос свисали с тонкой как пергамент кожи. Остатки губной помады стекали вместе со слюной с тронутых проказой губ, сквозь мертвецкий оскал которых были видны ободранные десны. Стаб-пистолеты дернулись в руках охотника за головами, всадившего в ходячий труп две пули. От головы зомби остался рассеивающийся туман из осколков костей, крови и гниющих мозгов.

Лучи жгучего сине-белого света врезались в надвигающуюся толпу зомби из-за спины Крида. Бросив взгляд за спину, он увидел наудачу палящего в стаю из помятого лазерного пистолета доктора Хейза. Рядом с ним верный киборг сломал шею зажатому в грозной лапе зомби и преломил хребет другому железной ногой.

Охотник за головами быстро прикинул расстояние между собой и ведущими к спасению дверями. Максимум десять метров, но это пространство заполонили выродившиеся горожане.

И они шли вперед, неутомимо щелкая челюстями. Крид знал, что случиться, если эти зубки погрузятся в его плоть… Резко повернув в сторону стаббер левой руки он столкнулся с челюстями заплесневевшей старой карги, на чьем располневшем перед заражением вырождающей нейронной чумой теле набухли жуткие зеленые гангренозные опухоли. Зубы безмозглой женщины сомкнулись на стволе и раскололись.

— Пожри-ка это! — сплюнул Крид и выбил ей затылок.

Крид выкатился из дверей салуна и врезался в бегущего Хейза. Используя кинетический импульс столкновения, ловкий как крысокожий воин Натан вскочил на ноги и помчался вперед.

Запаркованный байк все ещё стоял на противоположной стороне улицы. Крид вскочил в седло и вдавил руну зажигания. Активированный двигатель взревел, словно заклейменный псевдобизон.

— Сюда! — заорал охотник за головами, перекрикивая хриплый рев бензинового мотора. Доку не нужно было повторять дважды.

На улицы с жуткими стонами вывалились зомби. Затем раздался треск расколотого дерева, и Один-Восемь-Семь проломился через дубовую стену бара. В его лапе все ещё был зажат истекающий слизью и кровью хребет, а на поршневых ногах висела половина восставшей с того света проститутки.

— Пора убираться отсюда к черту!!! — рявкнул Крид сквозь рев жадно пьющего дизель двигателя.

Заднее колесо бешено закрутилось, на мгновение запах жженой резины даже перебил смрад мертвечины. Натан развернул машины, подняв фонтан гравия. Затем с нарастающим ревом байк понесся прочь от Салуна Слайго к мосту через Железное Ущелье. Крид пригнулся к рулю, не желающий умирать доктор Хейз вцепился в его спину, а следом за ними тяжело бежал на искусственных ногах Один-Восемь-Семь.

С головокружительной быстротой они пронеслись по мосту, под колесами ускоряющегося байка гремели пласталевые сегменты. Крид надавил на тормоза, едва они оказались на другой стороне. Машина резко остановилась в облаке дыма.

Охотник за головами выхватил из-под полы плаща две гранаты, вырвал большими пальцами чеки и швырнул на пересекающий обрыв мост. А затес ещё две.

— Хорошо, что я прихватил чуть больше чем обычно у Хакбута, — произнес Крид, размышляя вслух, — даже если это рванет как перегруженная энергоячейка.

— Что? — спросил док, вклинившись в бормотание Натана.

— Сильно.

Опоры моста содрогнулись, на этот раз под тяжелыми механическими шагами пыхтящего сервитора. Катящиеся гранаты подпрыгнули, одна упала между опор. В дальнем конце улицы показалась растущая толпа зомби. Один-Восемь-Семь достиг безопасной дальней стороны разлома.

С разрывающим уши грохотом и слепящей пиротехнической вспышкой гранаты взорвались. Средняя секция моста немедленно обрушилась в бездну. С металлическим стоном остальная часть моста гнулась и выворачивалась, пока со звучным треском, который долетел даже до потока и эхом отразился от стен купола, не ударилась о склоны ущелья. Упавшая граната взорвалась в расщелине и вырвала ржавые опоры из скалы.

— Это их задержит, — произнес Крид, вытирая ладонью вспотевший лоб, — но это ещё не конец.

— Так что теперь? — спросил Хейз, позволяя охотнику за головами взять инициативу в свои руки, чтобы не быть вовлеченным сразу.

— Ты вернешься в Город Туннелей, выйдешь на связь со своими знакомыми арбитрами — и не смотри на меня так, после моего одолжения тебе я о них знаю! Выйдешь на связь со своим знакомым и скажешь, чтобы он передал начальству информацию о вспышке эпидемии в Железном Ущелье. Я пойду по другому следу. За доктором Марво.

— И как ты собираешься его найти? — спросил Хейз, взволнованно потирая руки.

— Следуя по этому, — ответил Крид, показав на неровную колею гусениц транспорта, идущую в сторону поселения и прочь от него, — а теперь слезай с байка.

— Хочешь, чтобы я шел пешком?

— Если хочешь, заставь свою ручную гаечную обезьяну нести себя, но я намерен покончить с этим прежде, чем это, — решительно сказал Натан, показав пальцем на воющую толпу гниющих горожан, запертых на другой стороне ущелья, — повториться в другом месте.

Доктор Хейз спешился.

— Скажи мне, Крид, почему ты это делаешь?

Нагревающий двигатель огромного байка охотник за головами повернулся к доку и громко провозгласил, перекрикивая рычание машины.

— Всегда был падок на тяжелые заказы.

В голове Натана невольно всплыла картина надувшей губки Мэйси-Лю. И он устремился за таинственным Доктором Марво.

А рядом с шахтерским поселением Бездна Павших Чудесное Медицинское Представление Доктора Марво было в полном разгаре.

— А сейчас, леди и джентльмены, то, чего вы так долго ждали, — надевший высокую шляпу и темные очки Доктор Марво провозгласил, словно директор манежа, широким жестом показав, что у него ничего нет в руках и рукавах, — Сваренная из грибов улья и дистиллированного яда слепой змеи по тайному рецепту, который перешел мне от дорогой старой крысокожей прабабушки. Заквашенная на ингредиенте моего личного изобретения, — голос шарлатана поднялся до крещендо, когда он дошел до кульминации рекламной речь, — Омываемая светом фосфорных ламп полный цикл и преподнесенная вам сегодня Патентованная Панацея Доктора Марво!

Ловким движением, подтвердившим, что рука быстрее глаза, Доктор Марво извлек запечатанную бутылку словно из воздуха. Толпа, собравшаяся перед раскладной сценой крикливо раскрашенным вагоном, восхищенно вздохнула. Это всегда было лишь простым фокусом, но каждый раз покупало доверчивых глупцов. Как часто говорил Марво, когда его не слышали состоятельные покупатели, в Подулье были постоянны только три вещи: смерть, Гильдия и факт, что подульевики — легковерные идиоты, готовые расстаться с честным тяжелым трудом заработанными кредитами по взмаху шляпы доброго доктора — или, точнее, по взмаху бутылки «панацеи» доброго доктора.

Марво осмотрел толпу предвкушающих лиц с отпавшими челюстями, словно огромный паук, инспектирующий запутавшихся в его сетях муравьев.

Мгновение была ощутимая тишина. Затем из задних рядов раздался надтреснутый голос, — Как по мне, ты блестишь, сынок.

— Блеском Улья, сэр? Что, даже не Вторым Лучшим? — несколько шахтеров насмешливо захохотали. Марво пристально посмотрел на беззубого мелкого старикашку с крысиными усами. Он опирался на два костыля.

— Ну, я не буду тратить на это деньги, — продолжил старик, — Был калекой с того дня на шахте Номер Шесть семь лет назад. Ни один чудной доктор не мог их вправить. Помочь могут только новой парой кибернетических ног из магазина механики Зиркона, но у мя никада не было на них денег, поэтому сейчас я калека и не могу работать.

— Идите сюда, сэр, — Марво обратился к старику с ободряющей усмешкой потрошителя, — После такой истории, сэр, я охотно помогу вам.

Дед заковылял к фургону сквозь расступающуюся толпу, — Эта чем?

— Попробуете моего блеска?

— Давай. Я никогда не отказывался от выпивки, — опершийся руками на костыли и стоящий спиной к шахтерам старик взял бутылку из рук Марво и сделал глоток.

— Как на вкус? — спросил Лудван Марво с неподдельным предвкушением в глазах.

— Отвратительно! — раздался горячий ответ.

— Ну конечно она не вкусная, — засмеялся Марво, высунув язык и покачав головой, — ведь как иначе вы поймете, что панацея действует! Но как вы себя чувствуете?

Последовало мгновение драматического напряжения, когда воздух можно было резать цепным мечом.

— Фантастически! — закричал калека! — Я чувствую себя просто фанатстически! — он бросил костыли и начал прыгать на месте, — Подозреваю, даже Лорд Хелмаур сейчас чувствует себя хуже! — старик схватил руку Марво и энергично её затряс, — Спасибо, сынок! Спасибо за доброту! Я беру бутылку!

— Как вас зовут, сэр? — спросил Марво скачущего подопытного кролика.

— Абрамс, Ичабод Абрамс.

— Ну, Мистер Абрамс, это за счет заведения, — краем глаза Марво видел, как легковерные шахтеры лезут за кредитками, — Уважаемые, кто хочет первым купить бутылку?

По площади разнесся выстрел. Толпа разом обернулась. Позади людей был высокий человек в кожаном плаще, в тени широкополой шляпы которого была видна лишь щетина. В одной одетой в перчатку руке он держали длинноствольный стаб-пистолет, а в другой пустую стеклянную бутылку.

— Вы! — крикнул он потенциальным покупателям Марво, — Валите отсюда [censored]!

Никто не двинулся.

— Оглохли?! — рявкнул стрелок, — Так может быть услышите это!

Он выпустил очередь. Вопящие и причитающие шахтеры разбежались. Спустя мгновения остались лишь Марво, сыщик и пол десятка уродливых и располневших нанятых доктором ублюдков.

— Я знаю, что ты затеял, Марво! — закричал на всю улицу стрелок, — Подумай, спросил я себя, кто спятил достаточно для распространения нейронной чумы!

— Ты ничего не узнаешь! — злобно выкрикнул Марво, — Ну? Чего вы ждете? — рявкнул балаганщик на своих подручных, — Взять его!

Это действительно не сложно, — подумал почти лениво целившийся Крид, — их всего шестеро против меня одного. Бедные дети клоакососов обречены! Только такому ублюдку, как Марво, могло прийти в голову нанять разжиревший и потерявший форму сброд, а затем натравить его на Крида, который в своё время сталкивался с чумными зомби, ксеносом-орком, шаманом-пироманьяком и, наконец, целой шайкой мусоров в одиночку — и побеждал!

— Ладно, бабули, — обратился Крид к устремившимся к нему выхватывающим пистолеты ничтожествам, — Попляшем?

— Залезай и заводи машину! — закричал Марво чудесно исцеленному старику. Матерящийся Абрамс забирался в кабину транспорта, пока доктор смешно затягивал наверх откидную сцену и запирал борт грузовика. Пули отскакивали от крепкого пластального корпуса, срывая краску с букв надписи: «Чудесное Медицинское Представление Доктора Марво». Когда взревел двигатель, Марво запрыгнул в открытый кузов караванного грузовика.

— Что за нероную чуму он имел в виду? — крикнул через плечо с водительского сиденья Абрамс.

— Что!? — взревел Марво.

— Я ничего не имею против развода тупых грязекопов на кредитки, но не хочу быть связанным с нероной чумой!

— Не сейчас, старый дурак! Просто увози нас отсюда! — крикнул Марво, когда булькающий вопль возвестил о смерти по крайней мере одного нанятого ублюдка, — Или ты хотел попробовать товары просто так?

Извергающая маслянисто-черный дым из выхлопных труб машина устремилась вперед. Марво пошатнулся, пытаясь удержать равновесие, и ударился о привязанную к борту грузовика цистерну. Вдохновение пришло вместе с первым ухабом. С трудом разорвавший веревки доктор тяжелым пинком сбросил цистерну с едущего грузовика.

Полный топливный бак с грохотом рухнул на дорогу. Его дно треснуло, а содержимое выплеснулось на потрескавшийся бетон площади. Вцепившийся в поручни Марво смотрел, как лужа топлива растекается у ног преданных ничтожеств и течет к назойливому чужаку. Теперь было достаточно искры…

Крид заметил опасность прежде ничтожных тугодумов, которых все равно осталось только трое. Быстро растекающаяся нефть вспыхнула, и фонтан оранжево-багрового пламени взлетел на два метра в высоту. Натан побежал к байку, который оставил на краю площади. Сзади доносились истошные вопли горящего сброда.

На полной скорости Крид вывел байк из огненной западни. Пронесшись мимо столпившейся на краю площади черни, он устремился за машиной Марво. Доктор ехал первым, но у Крида был байк, поэтому на неровной поверхности преимущество было у охотника за головами. Достаточно скоро, всего два щелчка спустя, он догнал изрыгающий газ грузовик.

Невысоки шансы моих девочек против этого монстра, — подумал Натан, ветер развевал полы плаща у него за спиной и угрожал сорвать шляпу, — Вдобавок, чтобы контролировать эту зверюгу нужны все мои силы и обе руки на руле. Есть только один способ, а для этого нужно подобраться поближе…Ускорившийся Крид поравнялся с трясущимся и подскакивающим на ухабах грузовиком, едущим к Железному Ущелью. Прежде, чем водитель понял план охотника за головами, все ещё сжимавший руль Крид вскочил на обитое войлоком седло байка.

Не уйдешь!

И жутким прыжком устремился вперед. Он ударился о борт подскочившего грузовика и вцепился за край крыши. Байк отклонился в сторону и рухнул на залежь пепла. Двигатель отрубился.

Мгновение Крид отчаянно цеплялся за крышу, а затем подтянулся наверх и распластался там, пытаясь перевести дух.

Вдали вырисовывались неясные очертания призрачного городка Железное Ущелье. Перед ним черный глубокий шрам самого ущелья открылся подобно ране в грудах пепла и отходов.

Лежащий на крыше Натан слышал злобные ругательства Марво, оступившегося в кузове машины. И решил, что пушки не пригодятся в такой ситуации. Охотник за головами вытащил сапожный нож из ножен из телячьей кожи и плотно сжал зубами. Затем обеими руками схватился за опору крыши кузова и, перекувыркнувшись вперед, запрыгнул внутрь.

Крид выпрямился. Окруженный делом своей жизни и торговли доктор-шарлатан стоял перед кабиной водителя. В одной его руке была стеклянная колба, в которой плескалось чистая шипящая пурпурная жидкость. Он наполнял из неё зажатый в другой руке длинный шприц.

— Это неочищенное вещество, — усмехнулся Марво с маньячным блеском в глазах, — При таких симптомах нужен особый медицинский уход.

Безумный доктор рванулся вперед, зажав шприц как кинжал, словно собираясь вонзить его в сердце Крида. Перед кабиной все росли неясные очертания разлома.

Затем в руках охотника за головами появился нож. Крид запрокинул руку. Затем метнул, а в этот момент грузовик подпрыгнул на особенно большом ухабе. Лезвие промелькнуло мимо уха Марво, вонзившись в шею водителя. Питомец доктора безжизненно завалился на руль. От толчка Марво покатился в сторону шатающегося охотника за головами. Оступившийся Крид завалился на спину. Затем на мгновение под ними был лишь воздух. Оба вывалились из кузова на грязную дорогу. С воем гнущегося металла грохочущий грузовик ударился об опору уничтоженного моста и перевалился через край разлома.

Крид перекатился в грязи, в его ушах звенел пронзительный вой двигателей грузовика. Затем последовали нарастающий рвущий барабанные перепонки грохот и сейсмический взрыв, когда машина достигла дна разлома. Из ущелья вырвалось густое облако черного дыма и бурлящего оранжевого пламени.

Мгновение спустя охотник за головами вскочил, нацелив оба стаб-пистолета на распластавшегося в грязи лицом вниз доктора Марво, — Вставай, безумный сукин сын, медленно и без глупостей.

Марво дернулся. Крид плотнее прижал пальцы к спусковым крючкам, а затем остановился. Услышал тихое, почти неразличимое шипение. Тело доктора вновь содрогнулось. Осторожно подошедший Крид пнул доктора, перевернув на спину. И с невольным вздохом попятился.

Лицо доктора Марво начало разлагаться. Его нос провалился в носовую полость, словно разъеденный кислотой, а зубы вывалились из превращающихся в кровавую кашицу десен. Глаза вздулись, истекая слезами булькающей жидкости, которая разъедала втягивающиеся щеки. Затем Крид понял, что-то же самое происходит с остальными частями тела шарлатана. Его словно разъедала изнутри кислота.

Из жилета Марво торчал шприц, игла глубоко вошла под кожу грудной клетки, а емкость была полностью исчерпана. Доктор упал на собственное оружие. Не надо было быть доком Хейзом, чтобы понять, что тело Марво не смогло выдержать такой дозы недистиллированного вируса нейронной чумы. Результат: полное разрушение клеточных связей.

— Как тебе на вкус собственные лекарства? — прошептал Крид, убрав стабберы в кобуры и отвернувшись.

За головы ублюдков вроде Марво всегда есть награда, — решил Натан, — А я тот, кто её получит.

Ему не пришлось далеко идти за байком. И, наконец, с трудом удалось поднять. Охотник за головами забрался обратно в седло, вдавил руну зажигания и, когда двигатель замурлыкал как довольная киска, направился обратно к Бездне Павших.

Я смогу к этому привыкнуть, — сказал себе Натан, уезжая в серебряно-белую литиевую дымку люмосфер.

Существо в темной мантии, высокое, худое и неподвижное как сталагмит, наблюдало за уходом стрелка. Сгрудившиеся позади полуразложившиеся твари ощущали холодную ярость властелина — хотя и были безмозглыми животными — и пятились назад во тьму водопроводного туннеля. Они неуверенно рычали, инстинктивно реагируя на гнев хозяина, черный как сама Бездна.

— Я знаю, мои любимцы, я знаю, — голос, похожий на когти, царапающие шиферные плиты, раздался из-под капюшона, — Я предвижу, что настанет день расплаты между нами и десперадо нижнего улья. В свое время.

А затем мрачное как могила создание исчезло вместе с порывом вентиляционных ветров, направившись обратно в тени. Назад в мертвые зоны. В самые темные уголки Подулья. Чтобы продолжать свою работу. И ждать.

Джонатан Грин Поджигатель

— Кто-то же должен знать, кто это сделал! — пронзительно орал, постепенно повышая голос, Антроб Ветч на своего съежившегося от страха подчиненного, Гравалакса Мьюна, — кто-то оповестил Арбитрес о том, что груз прибыл в Примус. Нам уже известно, что первыми о нем пронюхали эти пронырливые змеюки Делак из Сети, но ведь не они же сообщили властям, а?

— Нет, господин, — ответил Мьюн, — мы уверены в этом. Сеть — торговцы информацией. Они продали информацию о сделке третьим лицам. Ваши шпионы это подтвердили.

— Да, мои агенты работают весьма тщательно, — сказал Ветч неожиданно спокойным голосом. Затем вонзил в слугу острый как булавка взгляд, — по крайней мере, некоторые из них, — добавил он, — но факт остается фактом, кто-то слил информацию в Адептус Арбитрес, не так ли, а?

— Да, господин, — слабо ответил Мьюн.

— И как ты предлагаешь выяснять, кто именно? — завопил Ветч, брызгая слюной с тонких губ.

Гравалакс Мьюн отвел взгляд от беснующегося гильдера, не в силах вынести его пронизывающий взор. Сердце Мьюна лихорадочно колотилось, он отчаянно пытался думать о решении проблемы Ветча, но разум туманила паника. Думать получалось лишь о том, что хозяин сотворит, или, скорее, заставит своих сервиторов сотворить с ним, если не услышит приемлемого варианта.

Физически Антроб Ветч не выглядел особо внушительным. Низкорослый, ростом намного меньше двух метров, с длинными и тонкими конечностями и головой, относительно остального тела кажущейся непропорционально большой. В целом Ветч создавал впечатление ребенка-переростка. Длинные, нефритового цвета одежды этого впечатления совсем не сглаживали: когда гильдер встал, оказалось, что они полностью скрывают ноги и волочатся по полу.

Внушаемый им ужас обеспечивала власть, которой он обладал. Этот человек контролировал практически всю торговлю сектора, от Туннельного города и Стального каньона до Токсичных отстойников и Ртутных водопадов. Ему платили несколько банд, включая знаменитых Псов Орлока Дангара. Он управлял добычей полезных ископаемых в Нижних Глубинах и фактически владел всем населением Сломанного поршня. По его слову объявлялись вне закона некогда процветающие банды, сравнивались с землей целые поселения мутантов, а половина местных племен крысятников платила ему дань. Казалось, что нет в секторе такого человека, который не задолжал Ветчу или не имеет оснований желать его смерти, причем в большинстве случаев и то и другое. Но гильдер был богат, а богатство позволяло купить хорошую защиту.

Но богатства Антробу Ветчу было недостаточно. Он хотел признания тех, кого считал равными в Шпиле. Хотел выбраться из подулья, и его билетом в верхние ярусы был тот самый орк, но кто-то пока еще неизвестный, или неизвестные, сорвали операцию по контрабанде! Орк предназначался для частного зоопарка планетарного губернатора, самого лорда Хельмора. На подкуп нужных людей за пределами планеты Ветч потратил многие тысячи, ни одного кредита из которых он теперь не увидит, благодаря вмешательству клиента Сети. И теперь перед лицом разгневанного срывом своих планов гильдера предстал Гравалакс Мьюн.

Мысли Мьюна метались, он пытался найти выход из того очевидного тупика, в который они зашли в попытках раскрыть предателей Ветча. Мьюн шарил взглядом по залу, словно пытаясь хоть где-нибудь увидеть подсказку.

Логово Ветча было роскошно украшено, как это приличествует обладающему властью и влиянием гильдеру. На стенах бирюзовая бархатная драпировка соперничала с красочными коврами из паутинного шелка. Сверкающий витражный купол с изображением черепа и эмблемы торговой гильдии поддерживали расположенные на равном удалении друг от друга колонны из мраморного нефрита с Мальволиона. К колоннам были цепями прикованы прячущие лица под вуалями роскошные наложницы Ветча. Ни на одной из них не было надето ни единого предмета одежды, который отвлекал бы внимание от красоты их фигур

Сидящий на троне маленький человек подался вперед, сцепив пальцы рук с такой силой, что побелели суставы.

— Я смотрю, если ждать, пока ты придумаешь план, придется сидеть здесь до праздника вознесения Императора, — усмехнулся Ветч, — хорошо, что план у меня уже есть, не правда ли, а?

Мьюн испустил вздох облегчения.

— Не будете ли Вы столь любезны, что просветите своего слугу, господин?

— Мы ведь уже знаем тех, кому известна личность информатора, — сказал Ветч, позволив своим бледным губам изогнуться в тонкой улыбке.

— Знаем? — переспросил Мьюн. В его сознании мелькнул проблеск надежды. Возможно, он все же не отправится в тюремную шахту Ветча. Сконцентрировавшись, он попытался привести мысли в порядок. Затем к нему пришло понимание, вновь рождая предчувствия:

— Вы же не имеете в виду…

— Конечно, имею! Сеть!

Мьюн тревожно переводил взгляд с одного сервитора на другого и задавался вопросом, как бы он сам выглядел с перфоратором вместо руки.

— Но ведь Вы лично объявили Сеть вне закона за срыв сделки. За их головы назначена награда. Каждая мелкая банда отсюда до Стока будет охотиться за ними, в надежде получить хотя бы часть предлагаемого вознаграждения.

— Именно поэтому тебе придется найти их первым, — резко ответил Ветч, уже без улыбки, — или, если быть более точным, их лидера. Как там его зовут? Сискен, вроде бы, а?

— Думаю, да, господин.

— В таком случае чего же ты ждешь? — Ветч опустился на трон, — если нужно, найми кого-нибудь, чтобы захватить Сискена, а потом сделай все необходимое, чтобы получить нужную информацию.

— Слушаюсь, господин, — ответил Мьюн без особого оптимизма.

Мьюн поклонился, развернулся и неуклюже направился к дверям в противоположном конце зала. Два сервитора заняли места за его спиной.

— Ах, да, Мьюн.

Мьюн снова повернулся к своему жестокому хозяину:

— Господин?

— Никаких ошибок. На дне Третьего глубинного в Шлаковой яме бывает холодновато, знаешь ли.

* * *

Три металлических цилиндра с дробным грохотом упали на территории старой станции водоочистки. Расставленные по периметру члены банды Делак встревожено оглянулись на шум. Фотонные гранаты сдетонировали, взорвавшись одна за другой. Как будто три небольших солнца превратились в сверхновые, заливая очистную установку и бандитов слепящим белым светом.

Заранее опустивший щиток фотовизора Натан Крид, сорвиголова из нижних уровней улья, наемный стрелок и меткий охотник за головами, ухватился за связывающие секции забора цепи и начал карабкаться. Через четыре удара сердца он уже перелезал через протянутую по верху ограждения колючую проволоку. Еще через три пересек территорию. Один потребовался на то, чтобы ударом напряженной раскрытой ладони по затылку отправить в беспамятство вопящего, ничего не соображающего главаря. Когда потерявший сознание бандит начал заваливаться вперед, Крид подхватил его и закинул на плечо. Даже не вспотев, наемник преодолел отделяющие его от ворот двадцать метров.

Крупнокалиберный стабган в руке дважды коротко рявкнул, часовые у ворот рухнули наземь. Третий выстрел уничтожил замок, мешающий открыть створки. Распахнув их ударом ноги в тяжелом ботинке, охотник за головами вышел наружу и направился в пустынные необитаемые земли.

Вся операция с момента взрыва гранат заняла меньше минуты.

К тому моменту, когда первый из бандитов пришел в себя и смог хоть что-то разглядеть, и наемник, и главарь банды, Сискен, давно уже исчезли.

* * *

— Вот он, босс, — сказал волосатый подручный Мьюна, грубо толкая к нему доктора.

Агент гильдера с головы до ног осмотрел ученого, одетого в глухо застегнутый длинный лабораторный халат, измазанный кровью и машинным маслом. Одну половину головы занимала блестящая металлическая пластина, а со второй половины до самых плеч свисали спутанные седые волосы.

— Я полагаю, доктор Исайя Хейз? — произнес Мьюн с мерзкой улыбкой.

— Верно, — ответил Хейз, нервно потирая костлявые руки, — но большинство людей называет меня Доком.

Врач в свою очередь осмотрел стоящего перед ним долговязого человека. Худой как хлысточервь, а по мрачным чертам лица Хейз мог с легкостью догадаться, что и характер у него соответствующий. Человек был одет в просторные фиолетовые одежды, при движении развевающиеся вокруг его наводящей на мысли об огородном пугале фигуры. Колыхания одежды напоминали о движениях лицееда, попавшего в сильный поток воздуха. На шее человека болталась на массивной цепочке эмблема с черепом Торговой гильдии. Но сильнее всего выделялся вытатуированный на лбу герб владельца, переплетенные готические буквы A и В. Зачесанные назад волосы делали их еще более заметными. По бокам агента гильдера стояли два внушительного вида сервитора, оба снабженные мощными на вид механическими конечностями с безжалостно острыми когтями и могучими захватами вместо рук.

— А вы? — спросил Хейз, снова переведя взгляд на пугало.

— Мьюн. Гравалакс Мьюн. Раб гильдера Антроба Ветча.

Док Хейз почувствовал себя определенно неуютно. Два подонка из подулья, которых он принял за нуждающихся в его врачебных навыках бандитов, вытащили его из лаборатории и приволокли сюда, в необитаемые земли, в полуразрушенную часовню Экклезиархии. И поставили перед агентом одного из наиболее влиятельных людей подулья.

Доктор осмотрелся. Закопченные осколки витражей все еще цеплялись за свинцовые края готических оконных проемов. Перед сломанным алтарем стояла гранитная кафедра с выбитыми в камне ликами, которые, впрочем, давно уже были уничтожены еретиками. Десятью метрами выше висел покрытый слоем пыли имперский орел из черного мрамора. Крылья орла простирались до краев нефа, а две головы холодными каменными глазами взирали на происходящее внизу. Похоже, что это место было заброшено несколько столетий назад, в те времена, когда похожий на гору улей Примус продолжал расти ввысь. Вместе с ним поднимались и праведники, а в этом святилище Императора человечества теперь молились лишь нищие, изгои и преступники.

— Чем могу быть полезен, Мьюн?

— Я хочу, чтобы вы провели для меня одну операцию. Весьма деликатную операцию.

— И почему ее нельзя провести в моей лаборатории?

— Как бы сказать? — задумался Мьюн, — все очень сложно. Само собой, вас достойно вознаградят. — Об отказе не шло и речи, и доктор прекрасно понимал, что не стоит и пытаться.

— И где же вы предлагаете мне работать? Где нужные мне инструменты? И где пациент? — раздраженно спросил Хейз, продолжая нервно потирать руки.

— Сюда, — сказал Мьюн, разворачиваясь и направляясь к сводчатому проходу в одной из стен. Огромные телохранители-киборги последовали за ним. Почувствовав упершееся в спину дуло автопистолета, Хейз неохотно двинулся вперед, сопровождаемый вонючими небритыми ''телохранителями'', от каждого шага которых раздавался хруст обломков древней напольной мозаики.

Мьюн провел врача по широкой лестнице в склеп. И там Док Хейз увидел нечто такое, что заставило его сердце взволнованно подпрыгнуть.

В центре помещения стояло наклонное кресло, состоящее из блестящих металлических элементов и медных устройств. К верхней его части крепились многочисленные телескопические конечности, заканчивающиеся линзами, лезвиями и шприцами. Выполненное в готическом стиле древнее устройство стояло на пьедестале, из которого словно росло множество педалей и рычагов. Завершали ансамбль железные зажимы в некоторых местах. Казалось, это устройство спроектировано для причинения максимального неудобства.

— Я понимаю, что это не совсем то, к чему вы привыкли, — сказал Мьюн, обведя склеп жестом руки.

— Поразительно, — выдохнул хирург из подулья. — оно великолепно. Произведение искусства.

— Простите? — наморщив лоб, Мьюн посмотрел на доктора, — а, понимаю. Кресло. Да, думаю, так и есть.

— Я бы многое отдал за такое.

— Доктор?

— А? — встрепенулся Хейз, которого вопрос Мьюна вырвал из мечтаний. — эмм, какую конкретно процедуру я должен осуществить?

— Извлечение церебральной жидкости, — произнес Мьюн. — Насколько я помню, в просторечии она называется «утечкой мозгов».

Док Хейз ошарашенно посмотрел на худого как палка человека.

— Вы ведь уже делали такое прежде, не так ли? — спросил Мьюн. В голосе его проскользнула нотка беспокойства.

— Конечно, — солгал Хейз, взволнованный возможностью использовать тайное хирургическое устройство. За все долгие годы жизни в подулье он никогда не делал такой операции, но знал ее в теории.

Среди врачей подулья эта процедура была почти легендой. Процесс был сложным, но в его основе лежало извлечение и очищение жидкости из мозга. Полученная субстанция, смешанная с коктейлем стимуляторов, могла быть введена в мозг другого человека, наделяя его всеми воспоминаниями «донора». Ходили слухи, что некоторые дворяне из верхних уровней улья использовали процедуру для того, чтобы пережить острые ощущения от захватывающих, опасных или даже угрожающих жизни событий, не покидая безопасного Шпиля. При успешно проведенной «утечке мозгов» единственный побочный эффект для «донора» состоял в том, что у него возникали глубокие провалы в памяти. Те же, кто вводил себе чужую мозговую жидкость, сталкивались с перспективой склонности к насилию, сопровождающейся утратой собственного «Я», поскольку заимствованные воспоминания дробили их разум и личность на бесчисленное множество осколков.

— Само собой, мне будет нужно проверить оборудование, — хитро сказал Док Хейз, проведя рукой по холодному металлу кресла.

— На это нет времени, — ответил Мьюн, — наш ''пациент'' уже вот-вот прибудет.

Словно по сигналу, на лестнице раздались шаги, и Док Хейз оглянулся. В склеп вошел высокий человек, одетый в длинный кожаный плащ и широкополую шляпу, бросающую на лицо густую тень. Перед собой человек толкал лысого бандита, закованного в наручники. На бедрах наемника висели два больших стабгана, каждый в своей кобуре, а еще Хейз заметил на полах плаща череп и скрещенные кости — эмблему охотника за головами.

— Крид, — холодно сказал врач.

— Еще раз привет, Док, — растягивая слова на манер произношения жителей нижних ярусов улья, ответил Крид. Очевидно, он был рад видеть Хейза ровно настолько, насколько доктор был рад видеть его самого. С силой толкнув пленника, наемник заставил его упасть на колени перед агентом гильдера.

— Вот тот, кто вам нужен, Мьюн.

Когда бандит поднял голову, Хейзу внезапно стало плохо. Он знал этого человека, и теперь понял, за чем охотится Антроб Ветч. Доктор ощутил рвотный позыв.

— А, Сискен, — обратился к бандиту Мьюн, — как пали сильные… Лидер Сети у ног Гравалакса Мьюна.

Хотя глаза бандита были скрыты темными очками, было очевидно, что он буквально впился в Мьюна взглядом.

— Я знаю, что тебе нужно, — прошипел Сискен, — но ничего не скажу! — Ты от меня ничего не узнаешь!

— Ничего не скажешь? — задумался Мьюн, — Охотно верю. Ничего не узнаю? — Он перевел взгляд на устройство в готическом стиле и стоящего рядом с ним грязного ученого, — Я бы на твоем месте не был в этом столь уверен, — лицо Сискена вытянулось, когда он проследил за взглядом Мьюна. И без того болезненный цвет лица бандита сменился на совершенно белый.

— Привязать его.

Два головореза сняли с пытающегося сопротивляться главаря банды Делак наручники, а сервиторы-телохранители силой уложили в кресло. Док Хейз окончательно зафиксировал голову бандита.

— Работайте быстро, доктор, — приказал Мьюн, — но помните: никакой ошибки!

Что-то неразборчиво пробормотав себе под нос, хирург принялся за работу.

Охотник за головами наблюдал за происходящим с каменным выражением лица. Когда доктор направил шприц в основание черепа пленника, Крид достал из кармана мятую пачку сигар. Засунув одну из них в рот, начал искать зажигалку.

Хейз поднял взгляд.

— Ты же знаешь, что я не люблю, когда курят во время операции.

Охотник за головами бросил на него мрачный взгляд и, достав из кармана блестящую зажигалку, прикурил.

— Не отвлекайтесь, — бросил Мьюн. Жужжание сервомоторов клешни-протеза одного из сервиторов заставило Хейза отбросить все мысли о гигиене и молча продолжать работу.

Но мозг доктора лихорадочно работал. Он знал Сискена, главаря банды Делак, работающей на торговцев информацией, называющих себя Сетью. Именно они продали ему информацию об операции Антроба Ветча по доставке орка в улей Примус, в частный зоопарк лорда Хельмора. Именно Хейз слил эту информацию властям, вынудив Ветча забросить нелегального чужака в подулье. Хейз планировал изучить регенеративные способности орка, чтобы скомбинировать их со своими навыками хирурга, сделавшись незаменимым человеком для любой банды подулья. Что еще могло понадобиться Антробу Ветчу от лидера Сети, кроме информации о том, кто его сдал? Как только Хейз сделает Сискену «утечку мозгов», любой, кто введет себе его мозговую жидкость, узнает, что разыскиваемый Ветчем преступник — на самом деле Док Хейз, и тогда хирург будет все равно что мертв.

Но как выйти из этой безвыходной ситуации? Если специально сорвать операцию, Мьюн убьет его на месте! И даже если каким-то невероятным образом избавиться от Мьюна и всех его телохранителей — не говоря уже о Криде — Ветч только пошлет новых людей, чтобы узнать, что произошло. С какой стороны ни посмотри, Док обречен! Если бы только у него было больше времени, он смог бы фальсифицировать доказательства, но как раз времени и не было. Но тут Хейз заметил стоящую на подносе рядом с креслом маленькую склянку со смазкой, и его губы растянулись в улыбке, а в голове начал зарождаться план.

Внезапно из часовни наверху раздался грохот выстрелов и звон бьющегося стекла. Хейз подскочил, едва не ударив шприцем пациента.

— На нас напали! — взвизгнул Мьюн.

Крид выхватил два крупнокалиберных стабгана и выбежал из склепа, перескакивая через ступеньки.

— А вот теперь вы пожалеете, — прошипел Сискен свистящим шепотом.

— Вперед! — заорал Мьюн на двух головорезов, которые посмотрели сперва на агента гильдера, а затем друг на друга. Выглядели они взволнованными и ошарашенными, — операция должна быть закончена!

По сигналу Мьюна один из огромных сервиторов погнал нерасторопных подонков прочь из склепа.

* * *

Крид пробежал по разбитому полу часовни. В ветхую стену за его спиной вонзались пули и лазерные заряды. Присев за одним из лишенных стекол окон часовни, охотник за головами глубоко вдохнул и медленно выдохнул, готовясь к действию.

— Начинаем, девочки, — пробормотал он едва слышно, привстал и прицелился сквозь проем окна.

Бегло оглядев усыпанную щебнем площадь, Крид заметил восемь бледных лысых людей, прячущихся за обломками бетонной стены в тридцати шагах от часовни, хотя наемник подозревал, что вне поля зрения их еще больше. Все нападавшие были одеты в бледно-коричневые кожаные плащи, мало отличающиеся от его собственного, если не считать эмблемы с изображением змеи отстойников на отворотах — герба дома Делак. Глаза были скрыты черными очками или светофильтрующими имплантатами. Из вооружения имелись различные автоганы, несколько болт-пистолетов и лазерное оружие.

Стену рядом с позицией Крида изрешетило попаданиями, но на сей раз он ответил двумя почти одновременными выстрелами. Крупный бандит Делак, высунувший ствол автогана в брешь баррикады, завалился назад. Из двух пулевых отверстий в груди медленно вытекала кровь. Легкая цель, подумал Крид.

Раздался треск очереди из автогана — указательный палец бьющегося в агонии бандита рефлекторно сжался на спусковом крючке. Послышались крики боли и ярости. Крид ухмыльнулся.

— Ну, давайте, парни, — пробормотал он себе под нос, — никакого веселья, если вы развлекаетесь сами с собой!

Захрустели осколки мозаичной плитки под ботинками — головорезы, сопровождаемые угрожающими силуэтами сервиторов-телохранителей, бросились занимать укрытия в часовне.

В ветхое здание впился еще один залп. Крид снова приподнялся, выпустил пару пуль дум-дум, отчего еще один Делак свалился с сочащейся кровью дырой в светофильтре. Охотник за головами нырнул назад в укрытие, поскольку остальные осаждающие часовню бандиты ответили на его атаку множеством лазерных и болтерных выстрелов.

Двое шестерок Мьюна смотрели на него испуганно и ошеломленно, Крид услышал, как один из них выдохнул:

— А он хорош!

Наемник посмотрел на них с негодованием. Лазерные заряды пролетали сквозь ничем не защищенное окно.

— Когда вы, дамочки, будете готовы, — процедил он, — возможно, вам захочется заслужить право и дальше носить на себе свои вонючие шкуры?

Со смятением на лицах наемные подонки сняли с предохранителей автопистолеты и открыли беглый огонь по бандитам Делак, попадая куда угодно кроме самих бандитов. Ситуацию уравновешивала стрельба Крида, который берег каждый патрон. Одна из пуль дум-дум попала противнику в плечо, отчего его выстрелы ушли в сторону купола. Второй заряд разорвал другому противнику колено, бандит закричал и выронил пистолет, падая наземь и зажимая рваную рану там, где только что была нога. Третий выстрел Крида угодил в лазган яростно рычащего бандита Делак с изуродованным шрамами лицом, уничтожив спусковой механизм и выбив оружие из рук.

В оглушительный грохот семнадцатимиллиметровых стабганов Крида и беспорядочный треск автопистолетов шестерок вплелся низкочастотный рев. Это сервитор, зафиксировав металлические ноги на земле, открыл огонь из автопушки, установленной на гротескно огромной механической правой руке.

Под зорким взглядом имперского орла защитники часовни изо всех сил старались отразить нападение банды Делак.

* * *

Склеп содрогнулся от мощного взрыва. Скользкая от пота ладонь Дока Хейза легла на рычаг управления.

— Никаких ошибок, ты помнишь? — взвизгнул посланный гильдером надзиратель, когда вместо того, чтобы выйти наружу, игла шприца вонзилась еще глубже в мозг главаря Делак.

— Делаю, что могу, — огрызнулся Хейз, — учитывая обстоятельства!

Гравалакс Мьюн промолчал, лишь мотнув головой в сторону стоящего рядом чудовищного механического слуги. Бормоча проклятья, доктор вытащил иглу шприца из тихого, наполовину лоботомированного Сискена и отсоединил емкость с образцом мозговой жидкости. Хейз крепко держал контейнер, чтобы он не выскользнул из потных ладоней. Доктор вспотел не потому, что работал в зоне боевых действий, а скорее из-за растущего чувства беспокойства о том, как ему лишить агента Антроба Ветча доказательств собственноручного саботажа планов гильдера!

В голове мелькнула мысль просто выронить стеклянный контейнер — можно было притвориться, что он выскользнул из рук от силы очередного взрыва в часовне наверху — но док сразу понял, что это бесполезно. Мьюн сначала убьет его, а уже потом будет задавать вопросы. Нужно было придумать другой способ. И такой способ нашелся.

— Мне нужно очистить образец, — объяснил Хейз агенту гильдера, — и все будет готово.

Встав так, чтобы находиться между Мьюном и установленной на задней части операционного кресла центрифугой, Хейз одной рукой установил в устройство образец мозговой жидкости Сискена, а вторую руку сунул в карман грязного лабораторного халата.

* * *

Еще один огненный шар со свистом перегретого воздуха влетел в окно часовни и врезался в огромного имперского орла.

— Хельморово охвостье! — выругался Крид, почувствовав кожей волну жара. Кто-то притащил огнемет, подумал он. Кажется, здесь становится жарковато!

Впервые за долгое время Крид почувствовал себя почти безоружным. Все свои гранаты он израсходовал во время первого нападения на Сеть. Все, что у него оставалось — это два стабгана с дюжиной патронов и, в качестве последнего шанса, засапожный нож. «Если выберусь отсюда», — подумал он, — «то обязательно загляну, хоть и с запозданием, на оружейный двор Аркебуза».

Защитников часовни осталось всего трое. Тот из подонков, что был повыше, глупо высунулся из-за колонны, чтобы оценить ситуацию, но его голову словно сдуло болтерным выстрелом. Толстого преступника после этого начала бить дрожь, отчего еще сильнее пострадала его и без того никудышная меткость.

Бойцы Делак, похоже, вызвали подкрепление. Сквозь дым Крид мельком увидел среди лысых бандитов человека с копной оранжевых волос. «Наемный стрелок», — подумал охотник за головами. Вероятно, огнемет именно у него.

В эту секунду третий огненный шар как комета влетел в сводчатый проем и врезался в сервитора. Взрыв отбросил неповоротливую машину назад к алтарю. От жара расплавились пучки кабелей и загорелись боеприпасы автопушки. Раздавшийся взрыв разметал органические части сервитора и разрушил бионические имплантаты.

Крид оглянулся на толстяка и увидел, что тот уже валяется в луже собственной крови. Несколько зарядов из взорвавшейся руки сервитора поразили его в спину. «Огонь по своим», — угрюмо пробормотал охотник за головами.

После еще двух выстрелов вышли из строя два бандита и опустели оба стабгана. Присев и прижавшись спиной к стене, Крид с наработанной годами легкостью перезарядил оружие. Нужно считать каждый патрон: когда закончатся эти, заряжать станет нечем.

Сделав глубокий вдох, наемник рванулся вбок, в перекате снимая двух молодых бандитов, решивших приблизиться, пока он перезаряжал пистолеты. Снова нырнув в укрытие, Крид выглянул из-за косяка и оценил количество оставшихся врагов.

— Ну что, девочки, — сказал он, обращаясь к дымящимся пистолетам, — трое наших готовы, остался один. По меньшей мере пятеро снаружи, плюс новенький удалец. Вот такая игра мне нравится!

Крид положил одного бандита за другим. По сравнению с опытным стрелком все они казались способными лишь поливать стены часовни болтерным огнем.

И вдруг Крида что-то насторожило. Непрерывный огонь прекратился. Все, что он мог слышать, было потрескивание огня вокруг, свист охлаждающихся стволов пистолетов и топот бегущих по площади ног. Охотник за головами осторожно выглянул из-за косяка и увидел лишь развевающиеся плащи убегающих в темноту безлюдных земель бойцов Делак. Но человек с оранжевыми волосами все еще мелькал между остатками бетонных стен, игнорируя бегущих бандитов.

— Ну вот, девочки, — произнес Крид, — остался один.

С ревом, похожим на выстрелы плазменной пушки, в часовню врезались три огненных снаряда. Силой взрывов Крида бросило наземь, он прикрыл голову, спасаясь от падающих сверху осколков стекла и горящего камня.

— Похоже, пора менять план, — пробормотал наемник. Имперский орел пылал.

* * *

Док Хейз вылил последнюю каплю образца мозговой жидкости в центрифугу и с ловкостью шулера из балаганного шоу сунул обе емкости в карман. Щелкнул выключателем. Устройство начало вращаться. Склеп сотряс еще один взрыв, из трещин в сводчатом потолке посыпалась пыль.

— Долго еще? — резко спросил Мьюн.

— Пара минут, — рискнул ответить Хейз.

— Это примерно на две минуты больше, чем у тебя есть.

Ученый и агент гильдера обернулись на характерное протяжное произношение Крида.

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил Мьюн.

— Сам-то как думаешь? — ощерился охотник за головами, указывая на лежащего без сознания Сискена, — друзья вашего гостя пришли его спасать, причем пришли не одни. Самое время сваливать!

— Но как? — запаниковал док Хейз, размахивая руками. — Единственный путь отсюда — тот, которым ты только что пришел!

— О, не думаю, — сказал Крид, пристально взглянув на Мьюна, — я сомневаюсь, что ручной хлысточервь Антроба Ветча заварил бы всю эту кашу, не имея запасного пути отхода. Где он? — сказал Крид, оборачиваясь и направляя ствол стабгана в середину татуировки на лбу слуги гильдера.

Мьюн стрельнул глазами в сторону оставшегося телохранителя.

— Даже не думай об этом, — прошипел Крид, — если ты хоть моргнешь, я всажу тебе пулю промеж глаз.

Склеп сотряс еще один взрыв. Потолок задрожал — в часовне на пол упало что-то очень тяжелое.

— Сперва отдайте образец, — сказал Мьюн, протягивая руку.

Док Хейз посмотрел на наемника.

— Отдай, — произнес Крид.

Хирург остановил вращающуюся центрифугу и достал склянку с «очищенной» субстанцией. Бросил гильдеру, который поймал ее с гримасой недовольства на лице.

— Теперь уходим, — заявил Крид, взводя курок стабгана.

Не проронив ни слова, Мьюн развернулся и стремительно пошел к темному сводчатому проходу, скрытому в тенях в дальнем углу склепа. Спустя мгновение он уже вошел внутрь, сопровождаемый сервитором. Охотник за головами и ученый быстро пересекли склеп. Когда они были уже в нескольки метрах от сводчатого прохода, над головами пронесся шар раскаленного добела пламени, опалив волосы на затылке Крида. Клубок огня врезался в потолок над проходом, засыпав пол перед проемом дымящимися обломками камня.

Крид резко развернулся. У начала лестницы стоял человек с оранжевыми волосами, тот самый, что был с бандитами. Наемник заметил, что помимо копны оранжевых волос, на голове человека имеется неприятный шрам от правого виска до линии волос под правым ухом. На ногах черные кожаные сапоги до колен. Неаккуратно сделанные из крысиных шкур штаны, обнажающая мускулистые руки мятая грязная безрукавка черного цвета, словно сшитая из паучьей кожи. На лице застыла ярость. Или боль — Крид не смог понять, что именно. И никакого оружия на виду.

В голове Крида роились вопросы. Почему наемный стрелок, несколько секунд назад пользовавшийся огнеметом с таким разрушительным эффектом сейчас стоит перед ними безоружным? И почему он все еще здесь, в то время, как нанявшие его люди сбежали?

Крид почувствовал, что его дергают за руку, и, обернувшись, увидел, что сумасшедший ученый дрожит, а все выражение его лица умоляет двигаться дальше.

— Почему ты испугался? — раздраженно спросил Хейза наемник, — он здесь один и без оружия.

— Потому что добрый доктор меня узнал, — произнес человек, скривив лицо в жестокой ухмылке. — ты ведь узнаешь меня, правда, док? Нет, нет, не утруждайся ответом. По твоему бледному от ужаса лицу я вижу, что узнаешь.

— Не думаю, что имел удовольствие быть представленным, — прорычал Крид, направляя на незнакомца оба стаббера.

— Меня зовут Игнус Мандер, — сказал человек и поежился, — между нами нет вражды, охотник за головами, но если ты встанешь на моем пути, я тебя убью.

— Любой, кто помешает Натану Криду, огребет целую кучу проблем! — парировал Крид, потянув за спусковые крючки обоих пистолетов.

— Будь по-твоему, — холодно ответил Мандер.

— Крид! — прошипел док Хейз, все еще прячущийся за высокой, внушительной фигурой охотника за головами, — Просто пристрели его, и убираемся отсюда! — Несмотря на отчаянное желание уйти, доктор, казалось, прирос к месту.

Крид усилил давление указательных пальцев, но внезапно издал крик боли и уронил оба пистолета. Он посмотрел на свои ладони. Они были покрыты большими красными волдырями, а кожа горела как от укуса миллиазавра. Необъяснимо, но за несколько мгновений металл стабберов раскалился добела, как будто побывал в печи. Крид засунул ладони под мышки, пытаясь унять боль.

— А теперь бежим! — крикнул Хейз, таща наемника за руку.

Забыв от острой, притупляющей восприятие боли подобрать свое драгоценное оружие, охотник за головами позволил отчаянному доктору, который, похоже, нашел для себя стимул убежать, утащить себя прочь.

Они пробежали через сводчатый проход и устремились по отходному пути Мьюна. Агент Ветча и его мощный телохранитель уже исчезли, и ни Крид, ни доктор не знали, не заведет ли их туннель, к примеру, в логово потрошилки. Они знали лишь то, что он уведет их от Игнуса Мандера, и этого знания им хватало.

Крид слышал, как Мандер кричит им в спину:

— Беги, доктор! Беги!

И они бежали.

* * *

Когда они остановились у силовой подстанции, док Хейз ловил ртом воздух жадно, как умирающий астматик. Охотник за головами, казалось, опомнился от первичного шока, вызванного атакой Мандера, но его ладони были сплошь покрыты сочащимися жидкостью волдырями. Врач постоял пару минут, опершись руками о колени и восстанавливая дыхание, затем достал из кармана бинт и перевязал руки Крида.

— Как себя чувствуешь? — спросил док Хейз.

— Как будто окунул руки в химический отстойник, — проворчал Крид, — но жить буду. Слушай, мы не можем торчать здесь и дожидаться появления этого самого Мандера, поэтому, когда закончишь, давай пошевеливаться. И, может быть, ты все же расскажешь, кому ты наступил на хвост в этот раз?

Док Хейз вспомнил свою прошлую встречу с Игнусом Мандером и почувствовал слабость в животе.

— Если я расскажу тебе эту историю, Крид, ты должен пообещать защитить меня от него. Этот человек псих! Ты должен его убить! Помоги мне, а я в долгу не останусь.

— Как в прошлый раз? — угрюмо буркнул охотник за головами.

— Но мы же заключили сделку.

— Ха! — рыкнул Крид, — прямо как после инцидента в Гнойной Дыре.

— Но ведь я же восстановил твою руку после стычки с бандой клана Кайнн? — возразил доктор, — а на этот раз я ее улучшу. Любая модификация на твой выбор. — После этих слов доктор поколебался, словно обдумывая, что сказать охотнику за головами, — Мы что-нибудь придумаем.

Крид бесстрастно оглядел пустошь, которую они пересекали.

— Хорошо, Док, — сказал он наконец, — хотя здравый смысл подсказывает мне, что поступив так, я стану похож на мусорщика, похоже, что мы теперь в одной связке, так что в моих интересах знать побольше об этом поганце, если я хочу вывести его из игры.

Подавив охвативший его тошнотворный страх, Док Хейз начал рассказывать потенциальному защитнику свою грустную историю.

— Это было пару лет назад. Я оперировал Мандера после того, как его зацепили в перестрелке в Стальном Каньоне. Семь пуль я вытащил, но одна осталась: та, что угодила в мозг. По идее она должна была его убить, но не убила. Я пытался ее удалить, но что-то пошло не так.

Хейз виновато посмотрел на Крида и сразу заметил, что обычно равнодушное выражение на лице охотника за головами сменилось гримасой ужаса.

— А сколько раз ты латал меня, Док?

— Такого со мной больше никогда не случалось. Честно! До сих пор не могу понять, что случилось, — затараторил доктор, — Чем больше я пытался извлечь пулю, тем глубже она входила в мозжечок. Ты знаешь, что об этой части мозга говорят некоторые технобиологи?'

— Нет, Док, но что-то мне подсказывает, что это имеет отношение к тому, как Мандер заставил моих девочек подарить мне прощальный поцелуй.

— В научных кругах бытует мнение, что мозжечок — источник психических сил.

— Вирды, — угрюмо сказал охотник за головами.

— Именно, — подтвердил Хейз, — только у некоторых людей эти силы скрыты в подсознании. В большинстве случаев они никогда себя не проявляют, но иногда под воздействием какого-нибудь катализатора пробуждаются. Период созревания, сильный удар по голове…

— Пуля, вдавленная в мозг сумасшедшим хирургом…

Хейз отвел взгляд и нервно потер руки.

— И как эти силы проявляются? — надавил Крид.

— Одни псайкеры могут своей волей управлять людьми, другие силой мысли двигают предметы, третьи управляют молекулами этих предметов или даже окружающего воздуха таким образом, что могут нагреть их и даже довести до кипения или плавления.

— Значит, Мандер пирокинетик.

— Похоже на то.

— А почему он не добрался до тебя раньше? Я бы точно добрался! — мрачно сказал Крид.

— Я тогда жил в Погибели. По мере сил подлатав Мандера, я отдал его, накачанного успокоительным, его друзьям-бандитам, а затем мы с Вералом собрали вещички и съехали. Думаю, рано или поздно он все равно бы меня нашел, — Хейз на мгновение задумался, — если подумать, то это было неизбежно, с учетом того, что здесь замешана Сеть. Эти информационные наркоманы и их ''Отец'' ворон не считают, к сожалению! По всей видимости, Мандеру выпал шанс отомстить и в то же самое время получить за это деньги.

— Да какая разница, — протянул охотник за головами, — будем оперировать фактами. Рано или поздно Мандер нас нагонит, у меня нет оружия, и при нападении на часовню он использовал совсем не огнемет.

— Это было коротко и по существу, — Игнус Мандер, гримасничая, вышел из-за трансформаторной подстанции. Сжатые кулаки он держал перед собой.

— И давно ты там стоишь? — взвизгнул Хейз.

— Достаточно давно, — ответил Мандер и снова вздрогнул, — по-моему, ты кое-что упустил, Док. Например, тот факт, что пуля, которую ты оставил в моей голове, означает, что я живу в непрерывных мучениях, и даже наркотики не могут их подавить!

— Я знаю прекрасное средство от головной боли, — прорычал Крид, — какая жалость, что мои болеутоляющие не при мне.

— Повторяю, ты мне не враг, — произнес Мандер, обращаясь к наемнику, — но если будешь продолжать в том же духе, скоро им станешь.

— Это мы еще посмотрим, — парировал Док Хейз, более смелый теперь, когда знал, что за него сражается Крид, — ты пожалеешь о том дне, когда явился за Доком Хе— ааааааа! — завопил доктор и сложился пополам в рвущей тело огненной агонии.

— Док? — выдохнул Крид, — что ты с ним делаешь? — требовательно рявкнул охотник за головами, развернувшись к Мандеру. Пироманьяк пристально смотрел на доктора, и наемник мог поклясться, что видел языки мерцающего пламени, пляшущие вокруг сжатых кулаков псайкера.

— Ну уж нет, — прошипел Крид и бросился на вирда.

Мандер тут же обратил свой пронзающий взгляд на бегущего охотника за головами. Крид был уверен, что видел далекие огни, горящие в немигающих глазах пирокинетика как холодные звезды. Крид пошатнулся, чувствуя, что все его тело обдает жаром, как будто он пробежал не пять метров, а пять километров. Наемник моргнул, его глаза заливал пот.

Он рукой вытер пот со лба. Лоб буквально горел, резко подскочила температура. Ощущения были такими, словно он подхватил тяжелейшую форму сточной лихорадки. Набрякшая от пота рубашка прилипала к спине. Даже повязки намокли — пот тек по рукам. Появилось головокружение — еще немного, и высокая температура его доконает.

Оказавшись без оружия и под угрозой прямо здесь лишиться сознания, Крид отреагировал инстинктивно. Развернулся, сквозь залитые потом глаза разглядел на расстоянии нескольких метров искаженное ужасом лицо Дока Хейза. Заставив перегретые мышцы привести в движение ноги, охотник за головами двинулся вперед, толкая перед собой паникующего ученого. Помотав головой, Крид заметил впереди черный эллипс открытой шахты. Преодолев дистанцию до провала, Крид услышал звук текущей воды, заглушающий даже стук бешено колотящегося сердца. Одновременно с этим в ноздри ударил запах паленой кожи.

Посмотрев на свой плащ, Крид увидел поднимающийся от испорченного материала дым. С тихим хлопком вспыхнули полы. Не колеблясь, охотник за головами сбросил плащ и откинув его в сторону, одновременно потеряв шляпу. Черный провал был уже перед ними и Крид, толкнув вперед доктора, наполовину спрыгнул, наполовину свалился в холодную, обволакивающую тьму.

Наемник рухнул в стремнину рядом с ошеломленным доктором. От соприкосновения с ним вода испустила облако пара. Крид тут же почувствовал, что температура тела упала до более приемлемого уровня. Он сел и испустил долгий вздох. Дезориентированный Док Хейз сидел в самом центре слабо светящегося потока сточных вод.

— Ни за что не захочу снова пройти через такое, — сказал Крид, проведя мокрой рукой по коротко подстриженным седеющим волосам.

Доктор посмотрел на него, раскрыв рот в изумлении.

— Как ты можешь быть таким спокойным? — наконец сумел он задать вопрос, — Мандер только что пытался тебя сжечь!

— Пошли, док, — мрачно сказал Крид, игнорируя вопрос, — мы должны продолжать двигаться. Этот ублюдок не остановится, пока мы оба не станем выглядеть как главное блюдо на барбекю у мусорщиков.

Диаметр трубы почти позволял стоять в полный рост. Следуя за потоком грязной воды, охотник за головами и ученый, чуть пригнувшись, быстро двинулись в темноту.

* * *

Гравалакс Мьюн стоял перед тяжелой дверью, отряхиваясь от пыли и нетерпеливо постукивая ногой в ожидании подтверждения допуска. Сервитор безмолвной статуей возвышался сзади, в его перепрограммированном мозгу даже не было заложено таких понятий, как «заставляют ждать» или «нетерпение».

Неожиданно раздался щелчок, затем электронный писк. В глазнице гильдийского черепа, являющегося частью двери, открылось отверстие. Из него на телескопическом креплении выдвинулся оптический зонд, похожий на сделанный из железа и стекла глаз. Прибор замер на расстоянии нескольких сантиметров от лица Мьюна. Агент гильдера смотрел прямо на зонд. Устройство трещало и пощелкивало, когда глаз камеры приближал и отдалял фокус.

Искусственный глаз опустился на своем металлическом стебле таким образом, чтобы видеть висящий на шее Мьюна знак гильдии. Через несколько секунд раздался электронный писк, и сканер убрался обратно в свое отверстие, которое тут же за ним закрылось. Со скрипом стержней и шипением стравливаемого воздуха дверь начала медленно открываться.

— Доступ разрешен, — монотонно произнес металлический голос. Сделав глубокий вдох, Мьюн вошел в логово Антроба Ветча. Безмолвный сервитор последовал за ним.

* * *

Крид осторожно выглядывал из-за края трубы, задыхающийся доктор стоял у него за спиной. Труба извивалась и поворачивала, как и все трубы между куполами улья Примус, пока не оборвалась резко, доведя их до еще одного заброшенного купола.

— Ну что там, — крикнул Хейз, пытаясь перекричать шум, — большая высота?

Фосфоресцирующая жидкость бурлила вокруг ботинок Крида, вытекала из трубы и пролетала несколько метров, прежде чем присоединиться к сотням галлонов грязной коричневой воды, льющейся из расположенной чуть ниже более широкой трубы. Ноздри Крида терзал запах сероводорода. В сточное озеро двадцатью метрами ниже с грохотом низвергался непрерывный поток нечистот.

— Скажем так, док, падение тебя не убьет, — ответил охотник за головами без тени улыбки, — «Но содержимое озера явно может убить, что бы там ни плескалось», — добавил он про себя.

— Ты знаешь, где мы находимся?

— Да. Местные хим-старатели зовут это место Сливной Бочкой. Мало кого из них можно увидеть здесь без противогазов и защитных костюмов, ведь под куполом постоянно скапливаются токсины. Здешние системы регенерации воздуха работают не очень хорошо.

— Ну и куда мы двинемся дальше?

Крид посмотрел назад, в туннель:

— В той стороне находится наш друг-пироманьяк. Поэтому, похоже, у нас один путь — вниз.

Крепко зацепившись за трубу, охотник за головами перегнулся через край и осмотрел окрестности в поисках другого пути вниз. На расстоянии броска потрошилки он увидел изъеденную коррозией лестницу, заканчивающуюся ржавой, орошаемой брызгами нечистот площадкой. Крид втянул себя обратно в трубу и осмотрел ученого с ног до головы.

— Видок не очень, — вздохнул наемник.

— Пониже спуститься получится? — спросил Хейз, которого, очевидно, не вдохновляла перспектива прыжка.

— А веревка есть?

Доктор придвинулся ближе к охотнику за головами и отважился взглянуть за край трубы.

— Во имя Шпиля! — выдохнул он.

— Док! — заорал Крид, перекрикивая шум воды, — ты плавать умеешь?

Внезапно наемник почувствовал, что снова начинает нагреваться. Надеясь, что его худшие страхи необоснованны, он медленно развернулся. В десяти метрах от него, в середине потока стоял Игнус Мандер. Исходящее от воды слабое свечение выхватывало из темноты его лицо, на котором застыла гримаса боли и ярости. Температура тела Крида начала расти, и ему показалось, что кончики оранжевых волос Мандера охвачены пламенем.

Мандер расслабил руки, языки пламени потухли, и ощущение горения в теле пропало.

— Застряли между молотом и наковальней, — издевательски произнес пирокинетик, — или мне лучше сказать «между пропастью и пожаром»?

Крид быстро перебрал различные варианты. Можно было попытаться одолеть Мандера: наемник был уверен, что победит в ближнем бою, несмотря на очевидную физическую силу пирокинетика. Но удастся ли добраться до Мандера прежде, чем тот поджарит его изнутри?

— Ты знаешь, Док, на что похожа жизнь в постоянных мучениях? — Мандер медленно подходил поближе, — Когда тысяча раскаленных добела игл пронзает каждое нервное окончание при любом движении?

— Это была случайность!

— Хотя, наверное, мне бы следовало быть тебе благодарным, — сказал Мандер, проигнорировав слова Хейза, — ведь если бы не ты, я бы не смог сделать вот так!

Кулаки маньяка сжались. Крид и Док Хейз скорчились в агонии под ударом пирокинетической энергии.

Выход только один, решил наемник, почувствовав сильное головокружение. Сжав зубы от пронизывающей боли, Крид схватил доктора за воротник халата и бросился наружу из трубы. Под ними был лишь воздух. Почти лишившиеся сознания от атаки Мандера мужчины упали как камни, едва ощущая вонь тухлых яиц, исходящую от поглотившего их водопада. С громким всплеском они упали в грязное озеро. Маслянистая жижа сомкнулась над головами беглецов, и они погрузились в мутные серые глубины.

* * *

Натан Крид открыл глаза, которые тут же обожгло грязной жидкостью. Обволакивающие воды озера унесли боль, вызванную перегревом тела, и заработал инстинкт самосохранения. В пробивающемся сквозь воду свете, исходящем от светосферы наверху, наемник видел доктора, неуклюже барахтающегося на расстоянии нескольких метров. Немногие жители подулья вообще умели плавать — вблизи подножия улья не было достаточно больших водоемов, безопасных для плавания. Но Крид уже так давно жил в безлюдных землях, что давно утонул бы, не умей он плавать.

Мужчины выкарабкались из зловонного зеленого водоема и принялись с отвращением счищать с себя грязь. Док Хейз стер с металлической части головы комок пенистой слизи и судорожно дернулся, после чего его вырвало грязной водой.

— Тебе лучше не глотать слишком много этой дряни, Док, — сказал Крид, старательно стирая поблескивающую желеобразную массу с покалеченной правой руки.

— Я и не собирался, — сквозь кашель проговорил Хейз, после чего его снова вырвало.

— Нам не стоит здесь торчать, — высказал охотник за головами то, что было и так известно обоим, — Мандер рано или поздно найдет способ спуститься.

Внезапно Крида охватило незнакомое чувство. У него был противник, который не остановится ни перед чем, враг, ведомый болью и ненавистью, жаждущий отомстить несмотря ни на что. Никогда раньше Крид не попадал в такую ситуацию, и она ему не нравилась. Впервые за всю свою жизнь в подулье он чувствовал себя совершенно беспомощным.

Охотник за головами осмотрел окружающие развалины.

— Хотя, возможно, я не так уж и беспомощен.

Неподалеку в токсичную атмосферу купола вырывался слабо светящийся зеленый газ, и среди других резких запахов обоняние Крида уловило характерный запах метана. Они стояли на границе поля газовых гейзеров: облака огнеопасного газа, вырабатываемые различными производственными установками и системами жизнеобеспечения улья, собирались в газовых карманах, периодически взрываясь, когда давление достигало критической отметки. Крид улыбнулся. Пришло время использовать это негостеприимное место в собственных целях.

Хейз, наконец, выплюнул последний комок грязи.

— Куда двинемся дальше?

— Туда, — ответил Крид, Указав левой рукой на изломанный ландшафт и газовые гейзеры.

* * *

— Куда ты побежишь теперь, мистер охотник за головами? — с иронией в голосе спросил Игнус Мандер. Охотник за головами стоял на расстоянии одного метра от края простирающейся на сто метров в обе стороны пропасти. Док Хейз, захлебываясь кашлем, валялся около большого обломка скалобетона. Было похоже, что доктор вскоре станет частью этого токсичного места. Мандер наконец загнал их в угол. Бежать им теперь было некуда, если они только не собирались облегчить Мандеру его задачу — но какой в этом смысл?

Внешний вид охотника за головами оставлял желать лучшего. Короткие седеющие волосы блестели из-за покрывающей их маслянистой пленки, рубашка испачкана слизью и сточной грязью, безвольно висящая правая рука была покрыта мерзкими красными язвами и небрежно перевязана уже успевшими пропитаться гноем повязками. Доктор называл его Кридом, припомнил Мандер.

— Кого бы из вас убить первым? — Мандер наслаждался моментом, несмотря на терзающие мозг раскаленные добела иглы. Он переводил взгляд с одного беглеца на другого и обратно.

Охотник за головами рванулся вперед, быстро сократив дистанцию. Пирокинетик поразил его сгустком энергии, но в своем высокомерном самодовольстве он дал наемнику столько времени, сколько тому требовалось.

Крид врезался в Мандера и рухнул вместе с ним в угольно-черную пыль. Мандер инстинктивно выбросил руки вперед, чтобы смягчить падение, но психическое воздействие прервалось.

— Теперь ты не так уж и крут, да? — выдохнул охотник за головами, прижимая Мандера к земле плечом.

— Это мы еще посмотрим, — парировал Мандер и врезал коленом Криду в живот. Охотник за головами согнулся и ослабил хватку. Мандер оттолкнул противника. Быстрее, чем любой обычный человек, седой стрелок, придя в себя, набросился на противника, и каждый его удар был подобен удару молота. Мандер всеми силами сопротивлялся.

Они колотили друг друга, не оставляя без ответа ни одного удачного попадания. Крид был полон решимости связать Мандера рукопашным боем, чтобы у него не было возможности использовать пирокинетические силы. Однако, несмотря на стойкость охотника за головами, было очевидно, что Крид ослаблен погоней.

Медленно, но верно, Мандер побеждал. Наконец, проведя хитрый прием, пирокинетик подбил Крида под ноги, заставив упасть на колени, и нанес два удара в подбородок. Охотник за головами рухнул в грязь, хватая ртом загрязненный воздух.

Мандер сжал кулаки, готовя смертельный взрыв пирокинетической энергии.

— Ну что, хочешь что-нибудь сказать, прежде чем я поджарю тебя, как вонючую свинью?

— Да, — ответил Крид, выплюнув из кровоточащего рта целую горсть пепла, — разрешишь обреченному человеку закурить напоследок? Ты все равно победил, Мандер, так дай мне умереть в момент, когда мои легкие наполнены добрым табачным дымом.

Возбужденный победой Мандер был великодушен. Он даже почти смог забыть о непрекращающейся сильной головной боли, наполнявшей каждую минуту его жизни.

— Почему бы и нет?

Левой рукой Крид вытащил из кармана штанов помятый портсигар.

— Они немного подмокли, — сказал он почти извиняющимся тоном.

— Не проблема, — ответил Мандер.

Пирокинетик склонился над поверженным врагом, поднес руку к кончику мокрой сигары, зажатой в зубах Крида. По щелчку пальцев Мандера кончик сигары тут же превратился в уголек, а плотно свернутый табак высох за пару секунд.

— Спасибо, придурок! — сказал Крид.

Самодовольство опять сработало против самого Мандера. Он не видел, что в напрягшейся правой руке Крид сжимал обломок трубы. Импровизированная дубинка с треском встретилась с головой вирда. Удар ошеломил пироманьяка. Внезапно утратив равновесие и способность держаться на ногах, Мандер тяжело рухнул на землю.

Голова болела, но Мандер внезапно понял, что это уже не те пронизывающие уколы, которыми мозг отвечал на засевшую в нем пулю. Боль туманила взгляд, тупо пульсируя в висках. «Похоже, мне пробили череп», — подумал он почти счастливо, — «но пуля сместилась, возможно, лишь слегка, но больше никаких непрерывных мучений!»

И в этот же миг Мандер осознал, даже не проверяя этот факт, что его силы ушли вместе с выворачивающей наизнанку болью.

Мутным расфокусированным взглядом Мандер смотрел, как на него надвигается фигура Крида. Охотник за головами все еще держал ржавую трубу в перевязанной правой руке, а зажженная сигара дымилась между указательным и большим пальцами левой. Слышалось шипение газа под давлением, силуэт Крида вырисовывался на фоне светящегося зеленого облака. Чуть повернув голову, Мандер заметил еще несколько трещин, а прижатым к земле ухом услышал грохот прорывающихся газовых карманов.

Освободившись от боли, с которой он жил с того момента, как Док Хейз провалил операцию по извлечению пули из мозга, Мандер внезапно ясно осознал: Крид заманил его прямо в сердце газовых гейзеров.

Мандера, словно струей сжатого воздуха, обдало потоком газа из ожившего прямо под ним гейзера. Сквозь искаженный воздух и пелену перед глазами он увидел, как Крид щелчком отправляет сигару в его сторону, а затем была лишь яркая белая вспышка и охватывающий тело жар, словно в плавильной печи.

* * *

Антроб Ветч принял в своем похожем на трон кресле настолько царственную позу, насколько смог, и уставился на Гравалакса Мьюна алчным взглядом.

— Итак, ты его заполучил, — утверждающе произнес гильдер, глядя на лежащий в открытой ладони агента шприц.

— Да, повелитель, — самодовольно ответил Мьюн, — Образец очищен и готов к внедрению.

— Великолепно, превосходно! — Ветч почти хихикал от волнительного предвкушения, — чего же мы тогда ждем, а? Отдай шприц триста шестьдесят четвертому…

Мьюн вложил образец в бледную руку сервитора.

— … и закрой глаза.

Агент ощутил, как за его плечо крепко ухватился металлический зажим бывшего телохранителя.

— Повелитель?

— Я слышал, что, если блокировать все остальные чувства, внедренные воспоминания принимаются легче.

По позвоночнику Мьюна пробежал холодок, а на лбу выступили бисеринки пота.

— Также случается период некоторой дезориентации, но он обычно недолог.

— Но, повелитель! — заверещал агент в панике.

— Не думаешь же ты, что я вколю образец самому себе, а? — Произнес Ветч, перебивая протестующего Мьюна, — В этом шприце может быть что угодно! К тому же, разве ты не слышал выражения «зачем копать самому, если у тебя есть раб?» Теперь мы узнаем, кто в ответе за срыв нашей самой крупномасштабной операции!

Ветч азартно кивнул держащему Мьюна сервитору. Человек почувствовал заставившую его судорожно вдохнуть внезапную вспышку боли в основании черепа, а затем поршень шприца пошел вниз.

Разум Мьюна наводнился потоком изображений, когда мозговая жидкость Сискена вместе со смазкой попала в мозг. Сетчатка глаз буквально пылала, и Мьюн зажмурился, пытаясь смягчить болезненные ощущения. Одно за другим в кору головного мозга вливались воспоминания.

Он стоял перед аварийным когитатором в залитой красным светом комнате, слушая инструкции ''Отца''. Затем пил в игорном заведении Сэма по прозвищу «Змеиный глаз». Стоял в центре огражденной колючей проволокой территории, когда внезапно все стало белым. Он стоял перед самим собой, Гравалаксом Мьюном, и слушал свой собственный голос, который приказывал привести доктора Исайю Хейза. Затем ощущал себя на спине человека в длинном кожаном плаще.

Изображения продолжали меняться. Постепенно ошарашенное сознание начало разбираться в потоке воспоминаний. Он «вспомнил» что находился в заведение «Змеиного глаза». «Вспомнил», как участвовал в планировании операции по доставке орка, предназначенного зоопарку лорда Хельмора, в улей Примус. «Вспомнил», как говорил с Доком Хейзом…, и наконец, Мьюн пришел к ужасному выводу.

— Ну и? — словно издалека донесся до него визгливый голос Антроба Ветча, — кто саботировал операцию, а?

Мьюн начал говорить, буйствующие от влияния серотонина нейромедиаторы оказались неспособны сдерживать речь.

— Я… я… Это был я, — прохрипел он, пустив из уголка рта струйку слюны, — это я предал вас!

* * *

— Куда-то собрался, док?

Хейз обернулся, сердце его яростно колотилось. В покореженном дверном проеме лаборатории, в которой копался ученый, стоял Натан Крид. Он гораздо больше походил на себя прежнего по сравнению с прошлым разом, когда Хейз видел его. Он снова надел свои подлатанные шляпу и плащ, хотя края последнего были чуть подпалены, и на поясе у него снова висели стабганы в кобуре. Рубашка, однако, была все еще почти черной от грязи, а для защиты обожженных рук охотник за головами где-то раздобыл перчатки.

— Мне бы конечно хотелось просто поболтать, но мне нужно паковать вещички! — прорычал Хейз, вываливая в объемистую сумку содержимое ящика с инструментами. Сервитор доктора, Сто восемьдесят седьмой, уже держал два полных пакета.

— Почему? — протянул Крид, глубоко затянувшись тлеющей сигарой.

— Потому, если ты сам еще не додумался, что Антроб Ветч теперь знает, что это я саботировал его операцию по провозу орка, и в любой момент сюда может нагрянуть толпа рабов и наемных головорезов, чтобы этот мстительный ублюдок потрошилки мог утолить свою жажду крови! Вот почему!

— О, не думаю, что это возможно, — все еще улыбаясь, произнес охотник за головами, — Видишь ли, Ветч полагает, что на самом деле его предал Мьюн.

— Что?

— Наш общий друг Гравалакс Мьюн в этот самый момент готовится к тому, чтобы «получить место» в Шлаковой яме.

Док Хейз шагнул к охотнику за головами и дружески потряс его за плечи.

— Тогда я свободен! Мне не нужно уезжать! Я твой должник, Крид. Ты спас меня от этого маньяка Мандера, а теперь я могу спокойно жить дальше!

— До следующего раза, — пробормотал Крид, — и фактически ты дважды мой должник.

— Дважды? — Хейз отпустил своего спасителя и отошел назад, подозрительно глядя на человека из подулья, — Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, почему Ветч думает, что его предал Мьюн. Я видел, как ты смешивал мозговую жидкость со смазкой, когда вошел в склеп во второй раз. Я уверен, что Ветч захотел бы выслушать твои объяснения, как и соображения по поводу срыва операции по контрабанде орка. Я сразу заподозрил, что это сделал ты, доктор.

Хейз почувствовал, как кровь отливает от лица.

— Чего ты хочешь, Крид? — неприязненно спросил он.

Охотник за головами снова глубоко затянулся и выдохнул большое облако сизого дыма.

— Я дам тебе знать, — сказал Натан Крид и, приподняв перед Хейзом шляпу, развернулся и вышел из лаборатории.

Хейз мог поклясться, что, когда охотник за головами ушел, он еще слышал его смех.

Уилл Макдермотт Кал Джерико

Королевская кровь

Не переведено.

Красный кардинал

Не переведено.

Лазганы на свадьбе

Не переведено.

Статус: Мёртвая зона

Талли Саммерс День жажды

Не переведено.

Мэтью Фаррер Шоу монстров из Подулья

Не переведено.

Ричард Уильямс Знак воина

Не переведено.

Алекс Хаммонд Мир над головой

Поверхность тоннеля бежала навстречу, жёлтые направляющие огни отбрасывали резкие тени на лицо водителя. Высокий гул электродвигателя, резиновые колёса неслись по стальным плитам, резко налетали порывы ветра. Соединительные коридоры были пустынным, безлюдным местом. Альдус Харкон проверял свой лаз-пистолет. Со стороны могло показаться, что он просто почёсывается. Альдус внимательно рассматривал водителя. С виду совершенно невыразительный тип. Но все враги Альдуса знали, что он серьёзно опасается наёмных убийц. Именно поэтому его сопровождающие всегда были готовы к любому повороту событий.

— Посадочный отсек «5Б», сэр, — водитель говорил с произношением средних уровней улья.

— Карьера идёт в гору? — Альдус незаметно вернул руку на трость, лежавшую на коленях.

— Да, сэр. Работал на производственном уровне. Брат ушёл в подулье, а меня наняли. Защищал диспетчеров от покушений убийц дома Делакью.

— Твои хозяева, вне всяких сомнений, гордились тобой.

Благодарно кивнув, водитель указал рукой на въезд в док:

— Шаттл «Ран Ло» номер пять должен скоро подлететь.

Краткий скрип тормозов транспорта тут же был заглушен свистом исходящего воздушного потока, когда карт въехал в посадочный отсек. Почти сразу удушающие вихри паров ударили Альдуса в лицо. Несмотря на то, что это могло быть вредно, Альдус сделал глубокий вдох. Сегодня этот док станет свидетелем величайшей в жизни Альдуса сделки.

Маленькие колёса, как будто обгоняя друг друга, быстро умчали транспортный карт. Отряхнув пальто, Альдус опёрся на трость, покачиваясь почти на самом краю пропасти миль в восемь глубиной. Неподалёку несколько человек сражались с топливными шлангами, готовили магнитные зажимы, цепляясь за внешние части посадочной платформы, несмотря на то, что вся эта громадина в любой момент могла накрениться и сбросить их всех в ночное небо, под которым далеко внизу проглядывала через ядовитые облака кровоточащая мякоть шлаковых пустошей.

Альдус обожал Улей Примус. Если ты был крепок духом, здесь ты мог найти своё место. Место, где можно обрести величие, построить свою жизнь в гигантском городе, почти взрывающемся под давлением миллионов душ. Здесь можно было далеко пойти, если ты сам, как город, отлит из стали. Альдус встал на самый край посадочной площадки. Ветер трепал его, хлестал по лицу, жалил его старые хитрые глаза. Вглядываясь в ночной воздух, Альдус дышал глубоко. Незнакомая его больному телу свежесть наполняла его лёгкие. Звёзды в небе, каждая — новая солнечная система, каждая была домом для жаждущих величия людей стальной воли.

Альдус сильно откашлялся, и потом долго собирал слюну, катая на языке, пока не накопил достаточно. Он подался вперёд. Служитель посадочного отсека за его спиной резко вскрикнул. Альдус успокоил его мягким жестом руки и, наклонившись над пропастью, выплюнул комок мокроты. Порыв ветра подхватил тёмно жёлтую каплю и, закрутив, унёс. Теперь его часть будет долго путешествовать в пустоте перед тем, как упасть на мёртвую землю далеко внизу, за добрый десяток или даже сотню миль от этого места.

— Сэр! — служитель, руки которого были заменены механическими погрузочными манипуляторами, прокричал прямо в ухо Альдусу. — Охотничья команда… их шаттл!

Альдус кивнул и медленно пошагал к концу посадочной полосы.

Сквозь тёмное небо резко полыхнули огни, залив всё вокруг ярким зелёным светом.

— Они идут слишком быстро! — техножрец вглядывался в мелькающие освящённые панели экранов. В отблесках зеленоватого свечения мониторов пот заливал всё его лицо, прокладывая влажные дорожки через линзы оптических имплантов, заменяющих ему глаза.

Альдус невозмутимо стоял на краю полосы, когда всё пространство отсека внезапно осветилось яркими красными огнями аварийных маяков, подающих сигнал повышенной готовности для противопожарных бригад.

Зубчатый силуэт шаттла рос на глазах. Альдус уже мог разглядеть герб дома Ран Ло на корпусе корабля. Витиеватые литеры «Р» и «Л», заключённые в окружность белого цвета, резко контрастировали со стреловидными арками окон чуть выше них.

— Сэр, в укрытие!

За исключением мягкого движения пальцев, поглаживающих набалдашник трости, не один мускул не шевельнулся в теле Альдуса.

Шаттл продолжал своё непредсказуемое падение. Служители в панике попадали на пол. Частые резкие всполохи строб-огней аварийных маяков разбивали окружающий вид на отдельные кадры. Раздался дикий визг обдираемого металлического покрытия посадочной полосы. Корпус шаттла разбрасывал искры в наполняющееся дымом окружающее пространство. Крылья чиркнули по стенам отсека. Вспученные колёса визжали, как агонизирующие звери, пытаясь замедлить движение машины. Небольшие лужицы разлитого горючего вспыхнули, осыпанные раскалёнными добела искрами.

Выпуская соплами ядовитые газы, шаттл скользил в направлении Альдуса. В последний миг корабль резко вильнул в сторону, чуть не врезавшись в стену, и скользнул рядом с местом, где стоял Альдус.

С невыразимо оглушительным визгом колеса всё-таки поддались натиску тормозов и шаттл, скрипнув, замер. Его стальной носовой обтекатель оказался настолько близко к скорченному больному телу Альдуса, что он мог бы протянуть руку и похлопать по шелушащейся металлической обшивке. Через выпуклое окно кабины неподвижной фигуре Альдуса улыбалось сияющее лицо молодого пилота. Он помахал и Альдус поднял руку, поприветствовав в ответ.

Служители суетились на площадке, распыляя пену прямо из своих аугментированных манипуляторов на воспламенившиеся лужицы горючего. Тем временем жрецы благословляли удачную посадку машины, обрабатывая её части освящёнными маслами и смазкой. Среди этой суеты от корпуса судна отделился трап и начал опускаться. Его размеренное движение совсем не соотносилось со скоростью людей, выпрыгивающих через образовавшийся проход. Четверо молодых людей, одетых в облегающие костюмы, два парня и две девушки, уже в следующее мгновение оказались на площадке перед трапом. Только облачённый в парадное одеяние пожилой мужчина покинул шаттл, воспользовавшись лестницей. Его Альдус Харкон узнал незамедлительно. Это был Террак Ран Ло.

Умудрённого вида старик величавой походкой шёл к Альдусу. Седая шевелюра и ухоженная эспаньолка, местами выкрашенная красным. Вокруг него прыгала и шумела молодёжь, разминаясь и хлопая друг дружку по спинам. Их боевая подготовка сразу бросалась в глаза по тому, как точно были нацелены их ложные выпады, и как они атаковали друг друга, нанося резкие удары своим заточенным оружием и останавливая лезвия в каких-то миллиметрах от лиц противников.

— Я должен извиниться… — начал Террак Ран Ло.

— Перепугался, как жалкая крыса! — Из корабля Альдусу скалился, как большой пёс, молодой пилот, наклонив коротко стриженую голову. Через волосы проглядывали вытатуированные отметки опытного охотника. Каждая означала убитую жертву.

— Аадон, ты болван! Ты чуть на куски корабль не порвал! — бросила своему компаньону молодая женщина в обтягивающем фигуру костюме. Её тёмные волосы были заплетены в тугую налакированную косу в традиционном стиле всех женщин-воинов дома Ран Ло.

— Да не важно! Зато повеселились. Разве нет? — парировал Аадон.

— Аадон, ты гений! Видел, как они попрятались по укрытиям? — рассмеялся здоровенный парень. Он был выше всех остальных на целую голову. — Меня зовут Такарр. Спасибо за предоставленную возможность поохотиться, мистер Харкон.

— Не благодарите меня, — ответил Альдус. — Поблагодарите лучше Лорда Террака за то, что посчитал возможным прибыть сюда на встречу со мной.

— Вы можете гарантировать, что всё будет на своих местах к тому времени, когда они спустятся туда? — спросил Террак Ран Ло выдержанным, величественным голосом.

— Да. До тех пор, пока они будут придерживаться графика, у них будет лучшая в их жизни охота.

— Вы бы лучше надеялись, что именно так и будет, мистер Харкон, — подковырнула темноволосая девушка, выйдя вперёд. — Вам платят целое состояние, чтобы вы были уверенны в своём успехе.

— У меня за плечами десятилетний опыт сотрудничества с обитателями подулья. Четырьмя милями ниже этого места у меня более тридцати опытных кандидатур, к шести будет ещё сорок. Мне бы хотелось думать, что мои взаимоотношения с этим отребьем предоставляют мне достаточно информации для понимания истинной ценности того или иного в их среде.

— Прелестно, — промурлыкала девушка, развернувшись на каблуках. — Сегодня мышки будут в беде.

* * *

«Там, в вышине, над подульем, воздух очень холодный. Там, в разряженной атмосфере, нечем дышать. На высоте десяти миль над дикими пустошами у подножия улья поднимается городская вершина. Там путешествуют души умерших. Там они собираются. Там они разносятся ветрами на все четыре стороны. Разлетаются осколками стекла, разбитые, лишённые воспоминаний. Кровь…»

Кровь стекала по лицу Лиз по прозвищу «Острие Ножа». Она чувствовала, как капли соскальзывали с подбородка, вычерчивая рисунок старых шрамов, пересекая свежие раны. Лиз попробовала поднять руку к лицу. С таким же успехом можно было попытаться поднять стальную балку. Лиз уронила руку обратно на пол, перед глазами снова медленно поплыли багровые волны.

«Высоко над ульем воздух очень холодный». Лиз не чувствовала своих ног. «Высоко над ульем в разряженной атмосфере нечем дышать». Лиз попыталась сделать вдох. Он получился коротким и проник только на глубину её гортани. Лиз шарила рукой по земле, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, что могло бы помочь.

Рука наткнулась на что-то мягкое и влажное. Лиз наощупь пыталась понять, что это. Маленькое колечко серьги, холодная, как камень кожа, кукольное девчачье личико, глаза распахнуты. Большие круглые глаза, как у котёнка.

Котёнок Кэт.

Кэт была мертва.

Лиз отдёрнула руку. Кровь прилила к голове. Девушка отпрянула от трупа, резко оттолкнувшись ногами. Вскочив, она не устояла и, покачнувшись, снова свалилась на что-то мягкое. Руки скользнули в луже чьей-то крови. Лиз чувствовала холодные объятия смерти. Под ней кто-то был. Мёртвый. Лиз начала тереть глаза, будто забитые песком. Лицо было покрыто слоями крови, и было уже не ясно, её это была кровь или чужая.

— Да чтоб меня демоны улья забрали! — простонала Лиз, в панике скатываясь с мёртвого тела.

В панике она начала хлопать руками по земле, пытаясь отыскать какое-нибудь сухое место, сухую металлическую поверхность, где не было бы луж крови. Кулак сильно ткнулся в стальной ящик. Боль пронзила руку, промчавшись спазмом до плеча, будто утыкав все нервные окончания острыми иглами. Стальной ящик. Лиз начала перебирать сетчатую поверхность, отыскивая какую-нибудь отметину. Она развернула ящик и стала искать снова. Маленькие перекрёстные насечки, как в сети переходов, которые, как она точно знала, были у неё над головой. Перекрестья под её руками резко оборвались, Лиз засунула руку вовнутрь. На дне ящика лежал гладкий диск с выгравированным на крышке медицинским крестом.

Лиз щёлкнула застежкой медкомплекта и дрожащими пальцами начала рыться внутри. Она проглотила несколько пилюль и перетянула бинтами раны. Отыскав шприц со стимулятором, встряхнула его, с удовлетворением услышав всплеск жидкости внутри. Четыре раза пришлось уколоть, прежде чем она попала в вену. Рука наполнилась теплом. Лиз откинулась на спину и впала в забытье.

«В темноте очень жарко. В темноте звуки улья так далеки». Лиз перевернулась. Болеутоляющие, как руки любовника, крепко обнимали и нежно касались тела. Они проникали глубоко под кожу. Глубоко в душу. Рисовали узоры на коже спины. Шептали непонятные слова. Втирали мысли в уставший разум.

Кэт умерла…

Она пришла с улиц. Хотела вступить в банду. Искала свой путь обрести смысл. Смысл для существования в подулье. Ей и шестнадцати то не было. Умерла такой молодой. Половина жизни больше, чем ничего. Наполовину жизнь, наполовину ложь…

Лиз молниеносно пришла в себя. Ложь. Где-то во всём этом была ложь.

Лиз озиралась, часто моргая. Над воронками в земле всё ещё поднимались струйки дыма. Электрокабели покачивались и искрили, свисая с платформ прямо над ней. Возле неё валялся распотрошённый медкомплект. Несколько ярко красных стимуляторов были разбросаны по земле вокруг неё. Лиз аккуратно подобрала их все и спрятала за отворот ботинка.

Что-то в ботинке мешало, упираясь в лодыжку. Немного повозившись с ботинком, она достала жесткую белую карточку. Гилдейские кредиты. Ложь потихоньку раскрывалась. Лиз поняла, что находится в «великолепии» накопителя сточных вод. Её облегающие брюки были порваны. Глубокие порезы рассекали мягкие ткани ноги. Её волосы, ещё недавно выкрашенные в синий цвет, сейчас стали тёмно-коричневыми, приблизившись к своему натуральному оттенку.

Лиз лежала недалеко от Бекки, Бекки Жницы. Лиз уставилась на труп. Маленькая отметка сквозного отверстия взломала кажущуюся неуязвимость тела Бекки. Сотни часов изнурительной работы с тяжёлыми грузами, сделавшей её тело по-настоящему крепким, были отброшены за ненадобностью, как и сама Бекка сейчас. Как смятая тряпичная кукла. Бекка была образцом для многих женщин подулья: сконцентрированная, сильная, с духом крепким, как сталь.

Возле Бекки лежала её пушка. Метки, за каждого убитого из этого оружия, всё ещё были такими же чёткими, как и в день, когда они были поставлены. Тот день, когда они отобрали этот тяжёлый болтган у своих соперников, Пиратов Отстойника, стал для них величайшим. Пушка из внешнего мира! Ещё и с боеприпасами! Суперприз! Эта была настоящая победа, отмечая которую они прошлись по всем барам Глубокого Города. Они надрались «Вторым Лучшим» и повырубались прямо на барном уровне.

Из мелких деталей окружающей обстановки начинал вырисовываться весь ход недавних событий. По забрызганным кровью стенам, по рваным ранам на телах её погибших товарищей становилось понятно, что они попали в чью-то засаду. Видимо, напасть на них было не сложно. Какая-то ошибка? Уж больно быстро всё произошло. Отчаявшиеся лица, испуганные глаза — выражения лиц мертвецов о многом могли поведать. Бекка. Её усиленное аугметикой зрение и мощное оружие должны были дать ей определённое преимущество при любом нападении. Тем не менее, по рубиновым отметинам, оставшимся глубоко в теле Бекки, можно было предположить, что она погибла одной из первых. В глаза бросилась цепочка еле заметных следов, которая не вязалась со скоростью движений нападавших. Лиз аккуратно поднялась, зажав, как смогла, раны на ноге. При каждом шаге порезы расходились сильнее.

Следы привели её к телу незнакомца, который был облачен в маскировочный свето-импульсный боевой костюм. Окровавленные спутавшиеся волосы, пустые глазницы. Рядом валялись вырванные и разбитые оптические импланты, которые были предназначены для усиления зрения парня. Он был молод. Возможно, такого же возраста, что и Кэт. Пара боевых рукавиц, снабжённых отточенными лезвиями, всё ещё сырые от крови, были надеты на кисти раскинутых рук. Лиз посмотрела на свою израненную ногу.

* * *

— Лиз! — кто-то крикнул за спиной. Она обернулась, вскинув лазган. Кэт подстрелили. Она пряталась за куском каменной плиты. Тяжёлые заряды, похоже, с разрывными боеголовками, прошивали камень вокруг неё. Кэт пригибала голову, как могла. Лиз осмотрела задымлённые тоннели в поисках нападающего. Огонь вёлся откуда-то сверху, оттуда, где стены сходились, сужая проход. Засада, как по учебнику — в узком месте. Они были окружены.

— Лиз, помо… — крик Кэт захлебнулся и смолк.

Лиз обернулась к подруге. Над местом, где пряталась Кэт, стояла тёмная фигура. Наглец держал голову девочки дома Эшер в высоко поднятой руке, как охотничий трофей.

— Ах ты, сук…! — Лиз кинулась к нему, пока он пританцовывал над обезглавленным телом.

Прямо у Лиз за спиной разрывающиеся заряды раскололи бетонные опоры, наполнив воздух мелкой пылью. Лиз, сломя голову, бросилась сквозь эту завесу на тёмную фигуру, выпуская смертельные огненные лучи из лазгана. Горячие разрывы плясали вокруг Лиз, обжигая кожу, врезаясь в землю и стены. Незнакомец отреагировал молниеносно, метнувшись навстречу Лиз. С острых лезвий капала кровь, как с мясницких тесаков.

Лиз увернулась и, точно подгадав скорость противника, подрезала его разрядом лазгана. Правая рука незнакомца превратилась в искалеченные ошмётки. Но от левой увернуться не удалось. Лезвия глубоко вонзились в ногу Лиз. Острая боль внезапно затуманила сознание. Лиз кувыркнулась по земле, уходя от очередного выпада соперника. Грязь набилась в свежую рану, практически остановив кровотечение. Лиз вынула из ножен цепной меч и щелкнула активатором. Зубья хищно зажужжали, вступив в игру. Соперник завалился набок, растянувшись по земле. Его автоматическое оснащение закачивало стимуляторы в израненное тело.

Цепной меч гудел. Лиз приставила оружие к шее противника. Неожиданная передышка в поединке скоро должна была кончиться. Лиз выжидала, как при ловле болотного угря, когда её соперник шелохнётся. Тут зубья меча зацепились за выступающую на голове нападающего аугметику. Натужно загудев, зубчатая цепь меча выдернула оптические импланты вместе с защитными пластинами. При этом умирающие механизмы стелс-костюма издали напоследок возмущённый треск. Оба противника попадали на землю. Лиз перевернулась и приготовила лазган. Оперев руку с оружием в поваленную балку, она уставилась в темноту, выцеливая скрытую позицию снайпера.

— Помоги мне, — раздался голос неподалёку.

* * *

— Помоги мне, — раздался голос неподалёку. Лиз очнулась.

Потеряв сознание, она упала возле тела напавшего на них парня. Рука Лиз лежала поперёк его туловища. Вокруг было тихо. Раны на голове и ноге были перевязаны. Лиз достала из ботинка ещё несколько пилюль стимуляторов и проглотила их. Маленькие красные капсулы почти начали снова действовать. Похоже, где-то было внутреннее кровотечение. Это каким-то образом усиливало действие препаратов. Лиз с трудом сглотнула несколько раз, проталкивая капсулы по пересохшему горлу.

— Олаана? — снова раздался слабеющий голос.

Лиз поднялась на ноги и двинулась на голос. У основания прошитой выстрелами бетонной стены жалась ещё одна фигура в боевом костюме. Девушка была молода… Как и тот, первый, тоже не старше Кэт. Косы заплетённых тёмных волос свисали с головы. Рана от попадания лаз-луча в грудь заполнилась запекшейся кровью.

— Мышки, Олаана. Мышки дали сдачи, — простонала девушка.

Лиз молча наблюдала за ней. Девушка безрезультатно пыталась дотянуться до висящего сбоку респиратора. Лиз проследила взглядом за трубками, идущими от основания черепа девушки и уходящими куда-то за спину. Маска девушки была порвана, и из повреждённых трубок по лицу и распахнутым глазам стекала жидкость. Глаза не мигали, уставившись белыми зрачками в пустоту.

— Проклятый костюм так накачал меня стимуляторами, что я и умереть то не могу теперь нормально. Олаана? — девушка вперилась невидящим взглядом прямо в Лиз.

— Да? — промямлила Лиз, прислонившись спиной к гигантской колонне.

— Я… Я ничего не вижу, — голос девушки сорвался в слабое рыдание.

— Я знаю.

— Слава Императору, что это ты. Я думала, что это кто-то из тех подульевых выродков.

Лиз помолчала, раздумывая:

— Нет. Они все мертвы.

— Мы победили? — девушка немного приподнялась, усилие сделало её дыхание прерывистым.

— Да.

— Ты возьмёшь голову? Правда? — спросила девушка, улыбаясь из последних сил.

— Почему ты думаешь, я должна это сделать? — Лиз присела возле девушки и потихоньку направила на неё лазган.

— Ты делаешь так после каждой охоты.

Лиз молчала. Девушка замерла в тишине. Лиз разглядывала ствол своего лазгана. Маслянистые капли падали откуда-то с верхних коридоров прямо на накалившуюся батарею оружия. Тихое шипение испаряющейся влаги было единственным звуком в бетонном укрытии. Начался грязный дождь. Он заглушил звук шипящего лазгана. Где-то вверху, в городе над ними, фабричные цеха заправляли тонны свежей технической жидкости, сливая отработанные хладагенты прямо на нижние уровни.

— Помнишь, когда мы спускались поохотиться на то отребье в пепельных пустошах? Мы загнали их тогда на поле бритвенной травы. Они настолько впали в отчаяние, что поломились прямо через поле. Помнишь? Как стая обезумевших болотных крыс. Только один добрался до противоположного края. Так много крови потерял, даже курок взвести не мог. Самая простая охота, которая была… у нас когда-либо, — голос девушки слабел.

— Да, эта охота была посложнее, — прошептала Лиз.

— Хуже не бывает. Лучше бы я пропустила. Всё должно было быть очень просто… смешно. Знаешь, рана всё ещё жутко жжёт, Олаана. Я чувствую даже через болеутоляющие… Олаана? Они там, в пустошах, не будут долго ждать. Ты лучше иди… а то никогда не сможешь вернуться.

Лиз вскочила на ноги. Голова тут же резко закружилась.

— Олаана? — девушка потянулась к Лиз. — Подержишь меня за руку?

Лиз задержалась на секунду. Она оглянулась через плечо на своих мёртвых друзей. Её банда. Она отвечала за них.

— Олаана?

Лиз протянула руку и сжала кисть девушки. Кожа была мягкой, без шрамов. Лиз молча уставилась на это рукопожатие.

— Почему так вышло? Так… тяжело. У них же ничего не было. Никакой спецподготовки, бросовое оружие. Они животные. Варварский сброд, точно уж без права убивать нас. Мы же благородных кровей. Нам весь этот проклятый улей принадлежит. Они должны были быть благодарны, что мы спустились сюда освободить их от страданий… Харкон обещал нам простую охоту.

Лиз выпустила руку девушки.

— Олаана? Я не хочу умирать, — девушка расплакалась.

Лиз поднялась, оглядывая место стычки. «Харкон». Лиз знала это имя.

* * *

— Кто такой этот Альдус Харкон? Он наш контакт с верхних уровней, — голос Лиз отражался от стен тоннеля, когда они шагали к месту запланированной засады.

— И это партия груза дома Орлок? — спросила Бекка, завязывая ленты на своих толстых татуированных руках. Лиз всегда восхищала сила, которой светилось лицо Бекки. Всё покрытое сеткой шрамов от крысиных когтей, полученных в детстве. Оно внушало уверенность.

— Да, так и есть. Он авансом расплатился с нами оружием, вместо обычного финансирования сделки, чтобы быть уверенным, что мы позаботимся о грузе. По крайней мере, он мне так сказал.

— Звучит как-то путано.

— Вот такие там, на верхних уровнях, люди — вышники, шпилевики. Нечему удивляться, — Лиз наморщила нос, будто учуяв какую-то вонь. — Своих матерей готовы убить, если заплатят хорошо. Хуже мутантов.

— Мы на месте, — Лиз повернулась к своей команде. — Занимайте позиции. Мы в «бутылочном горлышке», поэтому у них не будет возможности уйти.

Люди Лиз тихо и быстро спустились по лестницам и пандусам на уровень сточного канала.

Тишина. Воздух будто застыл.

— Лиз? — зашептала Бекка, заглядывая Лиз в глаза, — ты доверяешь этому Харкону?

— Я… — Взрыв прервал Лиз. Осколки взметнулись высоко в воздух. Трубопроводы полопались, заполнив тоннели струями пара.

— Засада! — заорала Кэт из глубины коридора.

— Орлоки прознали? — крикнула Бекка.

— Нет, это шпилевики! — Лиз поймала в прицел перекрестье балочной фермы высоко над ними. Фигура, затянутая в тёмный чешуйчатый костюм. — Снайпер! Пригнись! — закричала Лиз Бекке.

Мышцы Лиз долгую секунду отказывались ей подчиняться. Бекка уперлась ногами в пол прямо напротив железобетонной конструкции, на которую указывала Лиз, и начала поливать сектор из тяжёлого болтера. Раскалённые гильзы вылетали из камеры выбрасывателя, поджигая маленькие масляные лужицы возле ног Бекки. Снайпер молниеносно вытянулся за узкой балкой. Болты со звоном отскакивали от окружающих стальных конструкций, но не могли достать противника.

— Бекка, ложись! — вопила Лиз сквозь шум.

Из канала прямо под ней Лиз слышала крики своих людей.

— Харкон, сволочь, — проворчала она, прыгая в канал. Она укрылась за выступающей опорой и вперилась взглядом в край пандуса, нависающий над ней.

— Бекка, ты идёшь? — прокричала Лиз через вой тяжёлого болтера. — Бекка? — шум болтерного огня затих. Лента с болтерными зарядами, развернувшись, свесилась с края верхней площадки.

— Бекка!

— Лиз! Помоги! — звала Кэт с другой стороны канала.

— Наше тяжёлое прикрытие потеряно! — прокричала Лиз, стараясь, чтобы её услышали через визг рикошетов. — Отступаем!

Лиз поискала взглядом Кэт. Девчушка была зажата вражеским огнём за крупным валуном. Лиз глянула на край площадки, потянулась и, схватившись за свисающую болтерную ленту, втащила себя наверх.

— Бекка? — Лиз распласталась по настилу вдоль повалившейся опоры. — Бекка? — зашипела она.

Ящик с болтерной лентой валялся возле заклинившего орудия. Конструкция перекрытия вокруг Лиз была раскурочена разрывами попаданий. Лиз прищурилась, вглядываясь в плотный дым. Широкий силуэт шагал к позиции снайпера.

— Бекка!

Лиз видела, как Бекка начала карабкаться к снайперу. Прижавшись спиной к стене, Лиз потянула к себе тяжёлое орудие. Заправив ленту, она упёрлась ступнёй в бетонный блок, положив пушку на бедро. Со всей силы сжав болтер в руках, Лиз нажала на спуск. Тяжёлая вибрация прошила руки и бешено затрясла её плечи. Лиз пыталась удержать линию огня в области снайперской позиции. Заряды зазвенели по стальной балке.

— Надеюсь, это немного тебя прикроет, — пыхтела Лиз, пытаясь совладать с бешеной болтанкой ствола. За считанные секунды возле Лиз выросла дымящаяся куча стреляных гильз.

Лиз остановилась перевести дыхание, ошеломлённо наблюдая за продолжением боя. Дым клубился над площадкой, усеянной телами большинства членов её группы. В воздух взлетали маленькие фонтанчики их жизненных соков, вырванные очередным попаданием пуль. Бетонное крошево подпрыгивало и оседало с каждой следующей очередью. Их отряд просто порвали в клочья.

В ушах перестало звенеть, только тоненькие струйки крови, собирающиеся в ушных раковинах, остались единственным напоминанием о свирепости оружия. Лиз поглядела ввысь, высматривая расположение Бекки. Опорные балки и переходы вздымались вверх, как индустриальные скалы. Бекки нигде не было. Вспышка света. Лазерный огонь прошил темный пролёт прямо над Лиз. Она вытянула шею, напряжённо вглядываясь в темноту. Из тьмы в вышине, прорываясь через путаницу болтающихся цепей, Бекка пронеслась, паря свободно, как никогда в жизни и не мечтала, на краткое мгновение завертелась над пропастью, прям как профессиональная танцовщица. И упала. Тело Бекки свернулось в позе зародыша, прежде чем врезаться в площадку неподалёку от Лиз.

— Ублюдки! — закричала Лиз, увидев в первый раз лицо снайпера. Тощий мужчина, голова затянута в облегающий капюшон костюма, основная часть которого состояла из угловатых металлических пластин и заточенных чешуек. Лиз в ярости схватила новую патронную ленту и принялась запихивать в пушку.

Мужчина спрыгнул вниз следом за телом Бекки. Во время падения он развернул тонкие металлические перепонки, протянувшиеся от лодыжек до локтей. Вместо того чтобы упасть камнем, как ожидала Лиз, он быстро планировал прямо к ней, выпуская заряды огненных лучей в её направлении. В это время Лиз пыталась нацелить тяжёлое оружие на тонкую фигуру нападающего.

Лента вошла в приёмник тяжёлого болтера, и он наконец ожил. Крылатый снайпер стремительно приближался к Лиз, проносясь между переходами и платформами. Лиз вскинула ствол и вдавила спусковой крючок, позволяя отдаче отбросить её назад, пытаясь в это время повторить движением ствола траекторию полёта снайпера.

Раскалённые добела гильзы сыпались дождём вокруг неё, оставляя опалины на руках, пока она старалась попасть в такт манёвров противника. Снаряды стучали по стальным уровням у Лиз над головой, прошивая платформы и трубы, срезая кабели. Снайпер изящно приземлился на платформе прямо над Лиз и опустил дуло своей лазвинтовки, направив его на девушку. Сейчас он напоминал гадюку, выслеживающую мышь в первый раз.

Лиз резко оттолкнулась ногами от балки, опрокинувшись на спину. Тяжёлый болтер обрушился на верхнюю часть её тела. В грудной клетке что-то щёлкнуло. Луч сине-зелёного света впился в то место, где только что была Лиз. Изнемогая от боли по всему телу, ощущая серьёзные внутренние повреждения, девушка из последних сил прицелилась в опорные конструкции, поддерживающие трап над головой снайпера. Болтер снова загремел, выплёвывая очередь горячего металла в цель. Секундой позже массивная конструкция трапа стала осыпаться. Снайпер, глянув вверх, тут же бросил выцеливать Лиз. Больше она не могла за ним наблюдать, совсем не было времени. Перевернув тяжёлый болтер на один конец, удерживая его в вертикальном положении, Лиз сгрудилась вокруг приклада и стала молиться. Трап обрушился, проломив платформу, на которой стоял снайпер. Обломки посыпались на Лиз. Стальные балки и решётчатые настилы врезались в поверхность вокруг неё. Жёстко ударяя по болтеру, куски конструкций били по плечам и спине.

Лиз открыла глаза. Болтер остался в вертикальном положении. Железные листы, ячейки ограждений и стальные балки завалили её поспешно возведённое укрепление. Тяжёлое орудие защитило Лиз от наиболее крупных обломков. Окровавленная девушка-гангер нажала спуск, позволив пушке прорубить выход из завала.

Внизу, на уровне сточного канала бой захлёбнулся. Основная часть банды Лиз, при попытке выбраться в верхний проход, была отброшена обратно в канаву. Пока Лиз спускалась по стоку вниз, она осматривала пространство в поисках нападающих. Криста, одна из ветеранов ганга Лиз, раскинув ноги, привалилась спиной к уступу неподалёку. Лиз подобралась к ней и проверила пульс. Криста подняла глаза, взглянув на Лиз из-под окровавленных бровей, и покачала головой.

— Я вытащу тебя отсюда, — прошептала Лиз.

Криста вновь покачала головой, её глаза расширились. Лиз вздрогнула, в глазах Кристы мелькнуло отражение крупной фигуры. Ловушка. Лиз схватила автоган Кристы и метнулась в сторону. В тот же миг, очередь прошила тело Кристы, выбив мелкие осколки из бетонной стены вокруг неё. Лиз окатило брызгами камня и крови. Лиз перевернулась, пытаясь вытащить из бока стальной осколок. Противник шагал к ней. Мужик в массивной чешуйчатой броне. Увеличенные руки и плечи обеспечивали прикрытие всего тела, кроме разве что головы. Волоконные кабели крепились к основанию шеи. Приближаясь, он разминал пальцы, как пианист, готовящийся к игре. Огромные кулаки, затянутые в перчатки, при этом потрескивали и звонко щелкали суставами. Лиз вырвала осколок из тела и вдавила спусковой крючок автогана. По сравнению с болтером, отдачу автогана компенсировать было гораздо легче. Поэтому первые выстрелы ушли в сторону. Бронированный противник кинулся в атаку. Лиз немного скорректировала линию огня и послала несколько пуль прямо ему в грудь.

— Умри! — крикнула Лиз.

Мужик продолжал наступать, совершенно невредимый.

Лиз врезала автоганом по его голове. Приклад попал в висок и распорол кожу на лбу здоровяка. Мужик выбил оружие из рук Лиз и бросился на неё, до того как она смогла увернуться. Он сжал её, как в тисках, и оторвал от земли, тяжело дыша в лицо. Его дыхание было по-юношески свежим, неиспорченным годами фильтрованного воздуха. Единственное, что она могла разглядеть под его боевой маской, так это прищуренные глаза стального цвета.

Руки мужчины напряглись, и позвоночник Лиз свело от боли. Лиз хлопала по подсумкам на бедрах, пытаясь достать что-нибудь, что смогло бы помочь. Бронированный сильно встряхнул её, чтобы закрепить своё преимущество. Лиз снова попыталась дотянуться до содержимого карманов. Достала. Спину свело сильной судорогой. В голове застучало, и поле боя закружилось вокруг неё.

Лиз посмотрела в лицо противника, кровь из рассечённого лба стекала в цельнолитые изгибы его непробиваемой брони. Его глаза сузились от напряжения. Лиз улыбнулась. Мужчина удивлённо распахнул глаза. Лиз подняла руку к его лицу и, разжав кулак, показала гранату.

Наклонив голову, Лиз ткнула рукой вглубь сплетения волоконных кабелей за головой бронированного. Девушка ощутила, как её рука скользнула по влажной коже спины под бронёй. Лиз оттолкнулась изо всех сил ногами, пытаясь повалиться на пол. Мужчина всё ещё пытался её удержать. Раздался взрыв. Лиз отбросило на противоположную стену. Броня выглядела неповреждённой, но человека в ней уже не было.

Лиз оттолкнулась от стены, резкая боль тут же пронзила всю руку. Поле боя затихло. Она потрясла головой, возможно, она получила серьёзное сотрясение от взрыва. Раскидывая ногами кучи стреляных гильз, Лиз, шаркая и покачиваясь, двинулась в направлении ямы, где последний раз видела своих товарищей. Девушка выпрямилась, подняв голову, и в этот момент начал рассеиваться дым, ранее скрывавший её от окружающих, обнаружив местоположение Лиз.

Девчонка Эшер пригнулась и побежала почти вслепую через дым к последней позиции своей банды. Земля под её ногами снова стала разбрасывать осколки от попадания зарядов. Её противники проявляли настойчивость. Нога наткнулась на поваленную опору. Почти упав, Лиз долетела до края трапа, ведущего вниз. Неловко перевалившись через него и больно рухнув на пол уровня сточного канала, Лиз поняла, что ей на самом деле очень повезло вовремя уйти с линии огня.

Падая, Лиз вывихнула запястье и сломала, по крайней мере, одно ребро. Живот свело, и её вывернуло наизнанку от вида кровавого месива перед ней. Весь её ганг, все члены её банды, кое-кто, успев обнажить мечи лишь наполовину, лежали мёртвые. Их убийца оставил свою подпись рваными ранами и бордовыми кровоподтёками. Почерк был размашистым и плавным. Глубокие порезы пересекали друг друга со смертельной выверенностью.

— Лиз! — раздался крик за спиной. Кэт лежала ничком, почти незаметная за куском бетона. Сейчас она была в самом центре шквала вражеского огня. Такой же, как у первого снайпера, тип лаз-лучей, тот же угол обстрела. Ещё один стрелок. Нет, их двое. Поднимаясь прямо над прячущейся Кэт, расправлял, как гигантское насекомое, свои лезвия ещё один атакующий. Он был облачён в покрытый острыми шипами облегающий костюм. К каждой перчатке крепились усиленные пневматикой длинные ножи. Противник завис над Кэт, как богомол, готовящейся к атаке.

Молоденькая девчонка-гангер была прижата непрекращающимся огнём вражеского лазгана и ничего не могла сделать, кроме как оставаться на месте, в бессилии теребя свой боевой нож. Струя крови медленно взмыла в воздух. Лиз сорвалась с места, в последний миг выдергивая из ножен свой цепной меч, перед тем как схлестнуться с убийцей Кэт. Схватка была стремительной. Быстрый обмен жуткими ранениями. Длина жужжащего лезвия меча Лиз давала ей неплохое преимущество, и шипованный шпилевик был вскоре повержен.

Лиз вскарабкалась по разваливающейся лестнице, отчаянно пытаясь убраться с линии огня. Яростный обстрел прекратился. Эшер внимательно осматривала перегородки, ниши и пучки кабелей, заполняющих проходы и выжженные подвалы «бутылочного горлышка». Включился воздушный фильтр, вмонтированный в одну из переборок, подняв в воздух пыль. Слабый ветерок прошёлся по затылку. Лиз замерла в тишине.

Закрыв глаза, она максимально напрягла слух, сперва различив шипение батарейного блока своего оружия. Маленькие электрические разряды, слабые и прерывистые. Звук то нарастал, то убывал, как накатывающиеся волны. Сложный обмен энергией заряженных частиц, звук которого еле улавливался её ушами, происходил где-то в глубине меча в её руке. По сравнению с этим звуком приближающиеся шаги громыхали как отбойный молот.

Лиз сохраняла неподвижность. Голова плыла, всё тело изнывало от боли. Оставалось мало времени, надо было срочно решить, что ей делать. Сотни таких же секунд пролетают незамеченными каждый день. Теперь, в неподвижном ожидании последней схватки они кажутся восхитительными часами, наполненными великими надеждами.

Лиз ждала. Раздался щелчок взведённого курка за спиной.

Резко расслабив сразу все мышцы тела, Лиз осела на пол, как марионетка с перерезанными нитями. В этот же миг разряд прошипел в миллиметре над головой. Лиз крутанулась на решетчатом полу, врезав ногой в живот приблизившегося врага.

Противник оказался девушкой с длинной, туго заплетённой косой тёмных волос. Девушка была облачена в чёрный стелс-костюм, который напоминал костюм подорванного мужчины в маске. Скорость девицы была нереальной. Усиленные аугметикой ноги, не остановившись ни на долю секунды, оттолкнулись от пола и ударили Лиз, и без того еле стоящую на ногах. Обе девушки полетели кувырком, жёстко врезавшись в металлический пол.

Незнакомка выпустила несколько зарядов из плазменного оружия, удерживаемого левой рукой. Лиз кувыркнулась по бетонной крошке. При этом она молниеносно вытащила гранату из кармана на бедре и, выдернув чеку, бросила её в том направлении, откуда только что были выпущены плазменные заряды.

Девушка в стелс-костюме высоко перепрыгнула траекторию полёта гранаты. Время задержки детонации кончилось. Граната рванула. Лиз отбросило взрывной волной, кинув следом и её противницу. В такой неловкой ситуации столкновения было не избежать. Вышница рухнула всей массой своего натренированного тела на Лиз, которая сама ещё не успела опомниться после жёсткого падения. Пешеходный трап под ними тревожно заскрипел. Общий вес девушек чуть не сорвал решетчатую платформу с повреждённых взрывом креплений. Они зависли высоко над полом нижнего уровня. Одно неверное движение и обе девушки камнем полетят вниз.

Лиз уставилась в глаза соперницы. Наверное, в какой-нибудь другой жизни они могли бы быть сёстрами. На один мимолётный, странный момент, напряжённо вцепившись друг в друга, они стали союзниками, их кровь смешалась. Опасная ситуация вынудила их обрести что-то общее.

Девушка в костюме молчала, короткий вдох был единственным произведённым ей звуком. Лиз быстро огляделась. Через решётку трапа она могла разглядеть задымлённое поле боя внизу. Заклёпки, щёлкая, вылетали одна за другой из выдержавших встряску креплений и падали вниз. Девушка осторожно поднялась, отпуская Лиз. Её взгляд метался между Лиз и выпадающими заклёпками.

Девочка Эшер снова глянула вниз, лихорадочно высчитывая. Принимая решение. Она щёлкнула выключателем цепного меча и разрубила решётку одним резким взмахом. Они вместе рухнули сквозь трап. Сначала ухватив было соперницу, в падении Лиз всё же выпустила её из рук. Разогнавшись, их тела ударились о землю. При этом никто даже не вскрикнул.

* * *

— Я думала, падение убьёт меня.

Вздрогнув, Лиз обернулась и заглянула в лицо хрипящей девчонки с верхних уровней.

— Я думала, падение убьёт меня, Олаана. Я падала с одной мольбой в мыслях. Никакого уважения к её жизни. Как зверь. Пусть мы обе погибнем.

— Ты… ты умираешь…

— Да, — голос девушки был необыкновенно спокоен. — Костюм будет пытаться исправить то, что может, но это безуспешная борьба. Скоро стимуляторы не смогут блокировать боль. Если костюм повреждён система его восстановления начнёт вплетать структуру моей кожи в свои механизмы. Бывало, так происходило с нашими здесь, внизу.

— Я слышала об этом, — соврала Лиз.

— Боль — это всего лишь…

— Что? Что такое? — выпалила девушка Эшер.

— Вот, начинается, — девушка начала лупить по собственной руке от дикой боли.

— Костюм повреждён?

— Пневматические поршни в правой руке. Проклятие! Мммм!.. — девушка неистово заскребла броню на руке.

— Дай посмотрю, — Лиз оттолкнула руку девушки-шпильки, зажимавшую рану. Жуткий порез глубоко рассекал плоть. Таинственная технология из внешнего мира пыталась восстановить сразу и тело вышницы, и повреждения костюма. Сращивая и то и другое воедино, вплетая механизмы в кости.

— Аааахкх!!! — крик был почти нереальным, безумным.

— Быстро снимай костюм! — закричала Лиз, руки лихорадочно шарили по застёжкам.

— Олаана!

— Снимай! — Лиз притянула девчонку к себе и начала разжимать магнитные защёлки, стягивающие стык костюма.

— Код доступа! Без него не откроешь!

— Говори! Скорее, давай вытащим тебя!

— Это запрещено…

— Ты помрёшь сейчас!

— Олаана, пообещай, что ты… мммм… — боль заставила слова застрять в гортани. — Альфа два-пять… уухгх… двенадцать.

Магнитные защёлки, зашипев, открылись. Лиз расплетала кабели, стягивала облегающие элементы брони, отсоединяя имплантированные интерфейсы. Девушка выскользнула из окровавленного костюма, как новорожденный из плацентарного мешка. Её правая рука стала смесью механизмов и мышц.

— Олаана… — жалобно застонала девчонка.

— Вот. Прими это, — Лиз засунула несколько стимов в рот девушке. — Они помогут унять боль.

Девчонка затихла. На мгновение Эшер подумала, что вышница умерла. Вдруг шпилька выплюнула стимы. Красный цвет пилюль сливался с цветом крови.

— Что? — Лиз посмотрела на ослепшую вышницу.

Девушка ничего не отвечала.

— Ты поняла, — мрачно сказала Лиз. Её слова повисли в тишине.

— Ты — та, что упала вместе со мной. Их лидер, — презрительно выпалила девушка треснувшим голосом.

— Да, так и есть.

Внезапно шпилька начала шарить рукой по земле и схватила обломок трубы. Девчонка в бешенстве швырнула его в Лиз. Девушка Эшер даже не двинулась, замерев в ступоре. Труба больно стукнула по колену. Лиз упала.

— Вонючая подвальная крыса! — вышница дрожала от напряжения, кровь струилась из её ран. На висках пульсировали жилки, лицо исказилось от боли. — Ты ничем не лучше животного. Ты всего лишь грязь под ногами достойнейших. Ты что, думала своей добротой купить себе спасение?

— Нет, — рявкнула Эшер в ответ. — Было бы лучше, если бы ты сдохла, как и все остальные твои. Медленно. Позволить тебе истечь кровью. Здесь, одной в темноте. Ты друзей моих убила!

— Ты тоже.

— Нас подставили.

— Ты думала, что это ты устраиваешь засаду. Чем тогда ты отличаешься от меня? Я ненавижу твоих, а ты — моих! — шпилька в изнеможении плюхнулась в грязь.

Лиз медленно поднялась. Она задумчиво оглядывала повреждённое тело соперницы. Смотрела на металл, вплавившийся в плоть её руки. На костюм. На своих мёртвых подруг.

* * *

Второй вечер подряд Альдус Харкон стоял на краю посадочной площадки, уставившись в ночное небо. Город под ним светился тысячами круглосуточно полыхающих печей. Высоко над ним горели огни посадочных доков, подобно горгульям, выступающих за внешние контуры улья. Городские огни. Огни звёзд. Маленьких горящих точек на внешней поверхности Улья Примус было почти также много, как звёзд в небе. Альдусу почти казалось, что он смотрит на отражение в водной глади.

Альдус проводил в таком созерцании очень много времени. В эти моменты он отпускал свои мысли на волю, чтобы остановить скуку, просачивающуюся в его мозг и отравляющую сознание. Он проводил очень много времени в ожидании. Но это было частью его работы. Ему требовалось это время, чтобы обдумать свои дела и отточить будущие планы. Он занимался этим постоянно, с тех пор как понял, что завышенная цена на услуги не всегда верный и быстрый путь в Высший Шпиль. Протекция правильных людей, безопасность, особые знакомства и могущественные покровители в долгосрочной перспективе были гораздо полезнее.

В небе над собой Альдус увидел, как двинулась одна из звёзд. Он откинул с глаз свои длинные седые волосы. Минуты шли. Звезда становилась всё больше, и больше, пока Харкон не различил герб дома Ран Ло на носу шаттла. Направляющие огни высветили полосу для посадки шаттла. Альдус потихоньку поковылял к ограничительному барьеру в конце посадочной полосы. Яркий свет сигнальных фонарей отбрасывал на стены длинные тени старика.

Харкон остановился и стал наблюдать, примечая, что скорость приземления шаттла, на удивление, находится в разумных рамках. Как только шасси транспорта остановились, качнув напоследок громоздкий корпус, и струи пара хлынули из сопел вспомогательных систем, Харкон стал подходить поближе. Ступени скользнули вниз, и в проёме входа в салон появилась одинокая фигура. Альдус узнал охотницу из одной из прошлых сделок. Мономолекулярный меч в ножнах на поясе, раскованная походка, заплетённые в косу чёрные волосы. Двигалась девушка медленно, видимо, из-за полученных ранений. А её компаньоны? Мертвы? Альдус подался вперёд, потирая руки.

— Добро пожаловать домой, — широко улыбаясь, старик тяжело поклонился девушке. — Я надеюсь, охота доставила вам достаточно удовольствия, как я и обещал.

— Охота, Альдус Харкон, — промолвила Лиз по прозвищу «Острие Ножа». — Охота только началась.

Алекс Хаммонд Дьявольская бутылка

07:00

— …И падёт огонь с небес, и праведные болтеры разгонят и вычистят даже самые глубокие щели подулья! Всё, что нечисто и заразно, будет сметено! Ибо так учит Искупление и дом Кавдоров!

Сперва появился звук. Словно вспышка огня, что растормошила смутное бормотание у меня в голове. Где-то на краю сознания женщина из моих грёз — прекрасное тело, нежное и лишённое всяких шрамов — ещё танцевала в верхнем улье.

— Взгляните на эту шваль! Самым глубоким выгребным ямам не сравниться с его грехами в мерзости и грязи!

Мысли стали громче. Танцовщица исчезла.

— Смотрите: он выходит от забытья, но бутылку из рук не выпускает!

Голос был ближе, чем я помнил из сна. И громче. Яростнее. Я открыл глаза.

Ноги. Лес ног — обмотанных тряпьём, обутых в тяжёлые башмаки — стоял передо мной. Я проследил по ним до верха и обнаружил суровые, истощённые лица толпы поселенцев. Их внимание металось между моим распростёртым телом и кем-то позади меня. Проповедник, что ли? Я начал подниматься на подгибающихся ногах, пытаясь прийти в себя после бутылки «Дикой змеи»

— Встань и узри пророка вселенского уничтожения!

Твёрдый башмак в спину отправил меня барахтаться в вонючей грязи.

Толпа одобрительно засвистела. Я перевернулся на спину, утонув локтями в жиже. И сквозь залепившую глаза грязь разглядел проповедника в балахоне: рваные полосы бордовой ткани спускались от шеи до самой земли. Кожаная маска закрывала всё, кроме пары бешеных глаз и рта, плюющего кровью. В городке объявился проповедник из Дома Искупления.

— Подонок! Встань и держи ответ перед домом Кавдоров — истинным провозвестником искупительного пламени!

Один глаз за чёрной кожаной маской особенно привлекал внимание: лопнувшие сосуды как бы сходились к зрачку, чёрному, как смола. Башмак со всего размаху врезался мне в лицо.

— Послушай, старик, — прохрипел мой голос откуда-то из-за пелены вчерашнего возлияния, — я бы смог встать, если бы ты перестал играть в крысобол моим лицом.

Позади воцарилось ошарашенное молчание. Сам проповедник сначала застыл, а потом яростно затрясся. Театральное представление это или трясучка религиозного психопата — выяснять желания не было.

Кое-как я поднялся. Проповедник Кавдоров опять замер. Толпа поспешно расступилась.

— Твою мать… — буркнул я: рука в кожаной перчатке держала ручной огнемёт.

— Огрызаешься, крысёныш? Насмехаешься над предвестником очищающего пламени? — Белёсый язык высунулся изо рта священника и спрятался обратно. — Ищешь себе кары небесной?

— Слушай, я с радостью уйду проспаться куда-нибудь в другую часть города…

Проповедник ткнул огнемётом в мою сторону. Толпа раздалась ещё шире.

— Этому городу крысокожее отребье ни к чему. Отправляю тебя пообщаться со твоими богохульными духами улья!

— Я наполовину крысокожий, ты, слизеед! — Я рванул в толпу в надежде, что расстояние и тела остальных защитят от огня.

«Щёлк!»

— А-а-а-а-а! — Я бросился в кучу мусора.

«Чпок!»

Шквала огня не последовало. Я глянул через плечо.

Фанатик стоял на месте. Старомодное оружие по-прежнему было направлено в мою сторону, но не работало. Возле меня в грязь шлёпнулся пустой баллон.

Старик полез за другим в свою рванину.

В руку мне очень удобно легла свинцовая труба с толстым болтом, приржавевшим к одному концу. Я вырвал её из мешанины древнего металлолома и замахнулся.

Священник, поковырявшись в своих обрывках, выудил новый баллон.

— А-а-а-а-а! — заорал я в ужасе и панике.

— А-а-а! — Служитель Искупления свёл руки, заряжая огнемёт.

Тёплая струйка потекла у меня по ноге. Хоть что-то приятное. Я прыгнул к священнику, прикидывая варианты…

…у него наверняка есть друзья…

…но уже поздно.

Труба глубоко ушла в кожаную маску. Где-то в голове у него что-то хрустнуло. Глухо шмякнувшись в грязь, проповедник распростёрся по земле. Я подхватил его огнемёт и развернулся к толпе. Лишь серебристый снегопад из пепла — и ни одного поселенца в поле зрения.

Серебристый пеплопад стал гуще. Где-то в улье, в нескольких милях надо мной, древние механизмы заскрежетали, двигая поршнями, вращая шестерни и запуская тысячелетние машины улья Примус.

08:00

Пеплопад усиливался. Я смотрел, сидя в салуне Карага, как подульевики лихорадочно разбегаются в поисках укрытия, стараясь вдыхать частицы пепла по минимуму. Превысишь ежегодную норму — и укоротишь свой срок на столько рад, сколько вдохнул. Внутри бара дым почти не задерживался: воздушные фильтры почти сразу высасывали его в баки испарителей Нижнего города. Деньжата старого фанатика пошли на новую бутылку «Дикой змеи» и пару таблеток у одного знакомого барыги. Я принялся обдумывать ситуацию. Жизнь у крысокожих, ошивающихся в городе, стала портиться — причём так сильно, что, похоже, даже полукровки вроде меня теперь стали целью для Искупления. Нужно бы переселиться повыше, устроиться на фабрику к Орлокам, пока не накоплю достаточно кредов, чтобы заплатить за часть «новакожи» и денёк под капельницей с сывороткой (лёгочный насос мне не нужен: респиратор, который я нарыл ещё молодым, спасал от ядовитого воздуха). Как только подлатаюсь, у меня будет больше шансов наняться на работу к какой-нибудь знатной семье из шпиля.

Вытяжной вентилятор над баром залопотал, издал предсмертный хруст и смолк. Взгляды всех присутствующих почти тотчас обратились на меня. Караг — здоровенный мужик с кучей зубов — вытянул руку. Между двух его настоящих пальцев были зажаты несколько гильдейских кредитов.

— Сарак, ты всех нас сильно обяжешь, если выудишь то, что там застряло.

— Я больше дымоходы не чищу.

— Даже для друзей? — Караг накинул ещё пару монет.

— Попробуй как-нибудь выковырять оттуда катаканского лицееда — и посмотрим, как тебе захочется лазить туда второй раз.

— Если согласишься, с меня ещё бутылка «Дикой змеи».

08:50

В вентиляции был кто-то полуживой. Его писк метался внутри стального лёгкого, что подавало воздух в бар подо мной. Влажная среда воздуховодов подулья вообще служила пристанищем для тварей, которые не вынесли бы жизни в другом месте: миллиазавров-альбиносов, светящихся плетечервей, а также самых разнообразных тропических спор и жуков.

Я дюйм за дюймом пробирался к вытяжному вентилятору, и тут под рукой хрустнуло несколько мелких панцирей. Скулёж прекратился. Тварь меня услышала. Я повозился с фонариком и направил луч вперёд — на механизм.

— И-и-и-и! — Нечто, словно кожистая стрела, метнулось вперёд, щёлкнув иглами зубов у меня перед лицом.

— Что за… — Руки мои соскользнули.

Фонарик выскочил и закувыркался, выписывая лучом спирали по стенах. И замер, направив свет на тварь. Четыре глаза в ряд торчали у неё над головой, уставившись в мои и не мигая. Множество ног с перепонками. Тварь прыгнула.

— А-а-а!

«Клац-клац!»

Зубы оказались всего в нескольких дюймах от моего лица. Но и только.

За спиной у твари длинный хвост, похожий на рубчатую полоску кожи, тянулся до самого вентилятора. Вот что её держало.

— Караг! — крикнул я вниз, в бубнящий бар, через дырку вентиляции.

— Тихо! — Караг сунулся в воздуховод с метлой. — Это ты, Сарак?

— Пусти вентилятор на пару сек.

— Уверен?

— Караг, эта тварь откусит мне нос, если не пошевелишься!

Торопливые шаги где-то внизу.

Вентилятор провернулся на полный оборот и подтянул тварь на восемь дюймов ближе к жёстким лопастям.

— Ещё! — крикнул я.

Тварь заверещала и, скребнув когтями по металлу, сорвалась. Вентилятор, получив свободу, взвыл и, затянув тварь в лопасти, перемолол её в фарш, осыпая кишками, ногами и ярко-жёлтой сукровицей трубы, всего меня и бар внизу.

— Готов! — проницательно отметил Караг снизу.

10:00

С непочатой бутылкой «Дикой змеи» в руках, обернув ноги парой кусков от шкуры гигантской крысы, я устроился в переулке за лавкой кожевника. Откупорил бутылку и дал резкому запаху ударить в нос. И не зря: винокур недоглядел в этой бутылке кусок переваренной змеи. Нет, похоже, ребро. Я сделал глоток и кинул в рот одну из добытых таблеток.

Где-то вдалеке прозвучало стаккато выстрелов: бандюки просыпались. Откинувшись на спину, я уставился в «небо». Тысячи мостков исчезали во тьме, словно тысячи чёрных стальных артерий, питающих жизненными соками тёмное сердце города-улья. На уровнях пониже можно было даже различить подульевиков.

Маленькие люди двигались. Маленькие люди, у которых шрамов больше, чем здравого смысла. Это место битком набито самым низким отребьем, какое только может предложить человечество. И вот он я: по колени в пепле, за душой бутылка «Дикой змеи», пылевой респиратор, оружие мертвеца да счётчик радиации. Нужно двигаться наверх. Сегодня я дважды чуть не расстался с жизнью — и третьего ждать не собираюсь. В шпиле улья нет жуков. Нет ни жуков, ни шрамов.

Крошечные огоньки города надо мной были похожи на галактику, полную звёзд, — отблеск больших дел. Лица коснулся лёгкий ветерок… и я понял, что поплыл. Тихие звуки музыки, лёгкие, словно из-под пальцев самого воздуха — яркая птичка в клетке — чистое ночное небо, свободное от покрова ядовитых облаков — звёздные грузовозы, ярко-голубые огни уносят их в дальний космос — женщина, без шрамов и с белой кожей, танцует, кружась снова и снова, и зовёт меня по имени мягким мелодичным голосом — никакого треска выстрелов — только мягкий ветерок, танцовщица и запах настоящих растений.

12:00

Я очнулся второй раз за день. Видения шпиля улья ещё играли в голове, когда я вышел из переулка на улицы городка, стянув потуже куски шкуры на плечах.

В первый раз за эти годы я улыбнулся женщине с ребёнком, которые шли мимо, свежие крысы болтались у них на поясе. Я знал, куда мне идти и что делать. Я собирался наверх.

12:30

Когда у тебя почти ничего нет, а сам ты ещё не совсем отошёл от эйфории наркотического коктейля, вещи кажутся намного проще. Наверное, будь я трезв, то обставил свой исход малость по-другому. Наверное, я бы не пошёл через главные ворота.

— Ты крысолюд Сарак? — Человек в маске. Ещё трое с ним.

— А? — Я уставился сквозь пару древних колонн, которые отмечали главные ворота Нижнего города. До них было метров пять, но дурь у меня в крови утроила это расстояние.

— Крысолюд Сарак тебя звать, полукровка? — Человек был одет в длинный плащ, пара обезьяньих губ выпирала из-под кожаной маски.

— А, да?

— Кое-кто заплатил кучу денег, чтобы решить проблему с тобой вместо нас, — проговорил другой, тонкогубый, с автопистолетом в руках, из-под такой же маски, как у приятеля.

— О?

— Хорош, — Громила отдавал тут приказы. — Пакуйте его, и доставим посылку заказчику.

Я всё не мог вспомнить, куда же засунул огнемёт. Один из бандитов ткнул меня шприцом с чёрной жидкостью. Тело обмякло — и тогда я понял, что натворил…

14:00

— Привет, дорогуша.

Танцующая женщина? Я бы смог открыть глаза, если бы голова перестала кружиться. В комнате был кто-то ещё.

Усилием воли я остановил вращение и распахнул глаза.

— О?

Складки заплывшей шеи, идущие до самого затылка бритой головы.

— Он очнулся, — Фигура повернулась. Сверху, из всего это изобилия плоти, на меня уставилась пара застеклённых глаз. Здоровенный гильдейский значок на парадном месте костюма из дорогой ткани и драгоценных металлов.

— Приветствую вас, мистер Гунта, — Язык у меня заплетался.

— Э, Сарак, формальности нам ни к чему. Такие крутые долги делают нас партнёрами по бизнесу. Зови меня Отто.

Отто Гунта, черноязыкий король гильдейцев подулья. Мы встретились впервые, хотя я прекрасно знал его агентов. Гильдеец, на счету у которого трупов столько же, сколько гильдейских бондов.

— Хорошо, Отто, — Я попытался протянуть руку, но, оказалось, что она крепко прикована железной скобой.

— Дурачок. Ты не в том состоянии, чтобы двигаться. У тебя в крови столько яда спор, что, не привяжи мы тебя, ты бы бился на полу, как рыба.

Его чёрный, как смола, язык облизнул губы.

— Каких спор?

— Лугтекк, какой там цвет был? — Отто глянул через плечо.

— Жёлтый, — Металлический голос из сумрака, ещё кто-то в этом большом и пустом — складе?

— Ладно, Сарак. У меня есть для тебя противоядие, если ты уплатишь долг прямо сейчас.

— Я пустой.

— Твой старый респиратор, счётчик и тот ручной огнемёт, который ты так умно спрятал за поясом, пойдут, скажем, кредитов за тридцать. Как ты заплатишь остальные шестьдесят?

— Нет у меня денег.

— Ах так? Ну что ж, это не хорошо. Может, ты находил какой-нибудь археотех в последнее время? — Пухлые пальцы гильдейца заплясали при упоминании о древних технологиях.

— Нет.

— Какие-нибудь зелёные ульевики, с которых я мог бы отжать денежек?

— Нет.

— Что ж, тогда, пожалуй, придётся продать твой труп банку доноров…

— Погоди… Я мог бы предложить свои услуги, — Наверное, мой голос звучал не слишком отчаянно.

— Боюсь, тебе слегка не хватает умений. Ты же городской пьяница — и наркоша вдобавок. Цена тебе — кредитов десять у щедрого труполова.

— Серьёзно, я могу устранять заражения.

— Заражения?

— Вредителей.

— Вредителей?.. Так, ладно, Сарак. Работа, считай, у тебя есть. Устранишь заражение — и мы спишем твой долг подчистую. Я, может, даже посмотрю, что можно сделать с этой танцующей девушкой.

— Что? — Гаденький ротик Отто растянулся в улыбке. — Только позволь прикоснуться к моим мозгам несанкционированному псайкеру — и я…

— Я не вожу дел с псайкерами, Сарак. Ты тут наизнанку выворачивался, пока был под… один раз — метафорически, а второй, ну…

— Я не шучу, толстяк! — пробормотал я.

— Ты не в том положении, чтобы шутить, ты, нежное дерьмо! — В лицо мне полетели брызги слюны. — Лугтекк, дай ему антидот и снаряди его жалкую задницу, чтобы он мог пробраться к мусарям.

— Что?

— Ты же избрал себе род занятий истреблять вредителей? Так вот, у меня тут по горло мутантского отребья со дна улья, и они портят мне прибыль, — выплюнул Отто, постучав пальцем по значку гильдии. — Ты что думал: я отправлю тебя по складам с палкой крыс ловить?

— Да.

— Уа-ха! — Отто аж заколыхался, издав тонкий визг. — Ну-ка, выводите это шапито на дорогу! — Склад внезапно ожил, по сторонам метнулись тени, пол вздрогнул и равномерно затрясся.

— Куда мы едем? — Я спотыкался на каждом слове, не скрывая страха.

— Загоним эту шарагу поглубже в улей, — ухмыльнулся Отто.

15:00

— Что мистер Гунта хочет — это просто. И когда мистер Гунта хочет, чтобы это просто было сделано — за кучу денег — мы это делаем. Верно? — Ремень у меня на груди затянулся туже.

— Послушай… Лугтекк? — Человек, который состоял больше из механических частей, чем из настоящей плоти, уставился на меня. — Ты ведь не хочешь первым штурмовать этих грязных людоедов — и я не хочу забираться к ним в логово и травить там всех.

— Не всех. Только главаря. Без него — это жареные крысы.

— Вопрос спорный. Меня прикончат раньше, чем я подберусь к любому из них.

— Не, с этим не прикончат, — Лугтекк затянул ещё один ремень и приложил к моей голове электрод.

— Это что?

— Голокостюм. Мистер Гунта планировал загнать их таллоранским мятежникам, — Металлические пальцы Лугтекка без церемоний прилепили второй электрод, — но имперский патруль прижал его космопорт, так что груз и ныне там.

— Что он делает?

— Переключается так, чтобы ты смахивал на мусаря. На, — Лугтекк сверкнул куском зеркала мне в лицо.

Ничего себе! Мою голову украсили рубцы и третий глаз.

— Да брось, Лугтекк. Ты же понимаешь, что реалистичнее будет обмазать мне лицо донной тюрей.

— Костюм ещё не настроился на твои размеры.

— Ты правда хочешь с ними воевать? Давай, мы бы могли слинять из фургона и отправиться наверх вместе.

— Извини, малец. Напомни, когда конкретно ты стал моим другом?

— Но…

— Глянь-ка сюда, — Лугтекк вытащил пачку снимков.

— О, чёрт…

Освежёванные, точно донные крысы.

— Это лица бандюков, которых мистер Гунта велел мне убрать из города. Эти голоснимки — всё, что от них осталось. Теперь это корм для угрей. Быть милашкой — это не по моей части. Я наёмник, малец. Давай, готовься к выходу.

Больше мы с Лугтекком не разговаривали. Отто, сидя за пультом управления в голове фургона, раздавал приказы шайке наёмников и мордоворотов, которых набрали в самых крутых барах подулья.

Я сидел и думал, во что влип. В мокрых от пота руках лежали пять тающих капсул. Яд, как сказал Лугтекк, только у меня на этот счёт были свои соображения. Сквозь мерцание голокостюма я подтянул баллон с горючим, который Отто вернул мне вместе с ручным огнемётом. Баллон был новый. Абсолютно новый.

Отто закончил раздавать указания.

— Так, Сарак.

— Ага?

— Мы снарядили тебя огнемётом, чтобы придать тебе немного уверенности. Подбодрить, так сказать, слегка. Всё будет нормально.

— Ага?

— Мы планировали это несколько недель. Так что всё, что тебе нужно сделать, это притащить им вот этот труп с хорошей наживкой, сунуть таблетки в еду их главарю и — пока-пока! — убежать домой к мамочке.

21:00

Рокот машин сверху всегда действовал на меня успокаивающе. Однако здесь, внизу, на дне улья их не слышно, только мягко чмокал ковёр из плесени под ногами. Огромные колонны, забуренные в землю, походили на комли стального леса. Светящиеся жуки перебегали по ним вверх и вниз, точно кровь в венах древнего великана.

В темноте я глянул на мёртвого бандюка, которого тащил с собой всю дорогу. Глаза у него были налиты кровью, на подбородке, точно оспина, дырка с рваными краями. Умер он явно не быстро. За поясом у мертвеца торчали карта и гильдейское расписание — причём довольно качественные: даже я не смог разглядеть подделку. Будем надеяться, что запах крови не выманит каких-нибудь гадких тварей из нор.

— Мусарь ты? — Голос из темноты. Низкорослая фигура.

— Ум, — ответил я, стараясь как можно меньше показать, что я с верха.

— Большая Еда идёт. Хёгаса ты?

Я не понял ни слова.

— Ум, — Я держался того, что сработало.

— Донная тюря и человечина есть.

— Это восхитительно, — буркнул я под нос.

Тёмная фигура шла впереди, волоча ноги в сторону тусклого свечения вдалеке. Скоро мы подошли к оплоту мусарей, где два десятка фигур сгрудились вокруг большого костра в центре скопища хибар. Меня едва не стошнило, когда я глянул на рожи этих уродов. Слепящие отсветы пламени высвечивали покрытые волдырями конечности, заскорузлые черепа и воспалённые раны.

На огне стояла гигантская гильза от снаряда, которую использовали в качестве котла. Раздутый мусарь помешал варево, и оттуда вывалилась чья-то конечность. Мои самые худшие наркотические мороки с их бескожими обезьянами и марионетками с провалами вместо глаз не шли ни в какое сравнение с этим зрелищем.

— Тоже в горшок? — Завёрнутый в пластик человек, с кривой улыбкой и заострёнными зубами, выступил из массы людоедов. — Принёс хорош еду?

— Ум, — буркнул я, следуя проторенным путём.

— Я Хёгас, главный, — Получеловек протянул замотанную в пластик руку.

Я передал ему тело.

— Ты убил? — Он двинул глазами.

— Угум. Вроде гильд.

Хёгас глянул вниз. Улыбка сползла с его лица. Голокостюм на секунду замерцал.

— Что?

Главарь мусарей нагнулся и снял с трупа рваную куртку.

— У него есть слова!

Мусари бросили котёл и сгрудились вокруг. Под кожей у них копошились мелкие светящиеся червячки. Я прикрыл глаза.

— Слова говорят о гильдах: едут тихо через старую стену. Везут хорош вещь! — перевёл Хёгас.

— Хорош вещь! — оживились мусари, словно хор демонов, почти в унисон издавая стоны и визг.

— Новый мусарь, иди к огню. Дайте ему поесть, — Хёгас помахал мне своей клешнёй.

Мне было бы намного приятнее, если бы меня живьём закопали в братскую могилу. Эти черти битый час поглощали полуразложившиеся трупы бывших собратьев и свежатину, которую притащил я. Главарь периодически потягивал из личной фляги, стоявшей рядом, «Дикую змею». Когда он, хрустя и скрипя пластиком, поднялся, чтобы набрать в миску ещё мясного варева из котла, я заковылял через толпу мусарей. Полусгнившие руки хлопали меня по спине. Я протянул руку к фляге. Как только ладонь моя сомкнулась на горлышке, вокруг всё замерло. Все взгляды нацелились на меня.

Хёгас развернулся. Его глаза встретились с моими. Крошечные завитки псайкерского электричества заплясали у него между пальцев. Нужно было что-то придумать и быстро. Я откупорил крышку и, припав на колено, протянул флягу Хёгасу.

— Слава Хёгасу, королю-ведуну! — Идеи у меня закончились быстро.

— Слава! — хором отозвались мусари. Хёгас осклабился неровной зубастой ухмылкой в сторону своих уродливых собратьев. Как только он отвернулся, я раздавил таблетки в кулаке и пропустил их сквозь пальцы.

— Слава Хёгасу!

Хёгас хмыкнул и потянулся к фляге.

Прогремел выстрел. Мусари попадали на землю, вытаскивая древние клинки и мушкеты. Хёгас тоже упал — хватаясь за грудь.

Большой чешуйчатый мусарь стоял с дымящимся пистолетом в руке.

— Не слава Хёгасу. Слава Блотте, слава всем мусарям!

Ну отлично! Я оказался в самом центре революции мусарей. В окружении людоедов.

Хёгас булькал, мерцающие голубые огоньки танцевали вокруг раны на груди.

— Блотта! — крикнул Хёгас, а потом взорвался волной голубого пламени и искр. Котёл людоедов выплеснул свою жижу на землю. Я поскользнулся на гнилых внутренностях.

— Блотта хорош мусарь, даст пить всем мусарям!

Блотта — три руки, один глаз — выхватил флягу «Дикой змеи» у меня из рук и сделал могучий глоток. Я торопливо отскочил, ища глазами в толпе путь к бегству. Блотта осклабился обоими ртами.

— Хорош питьё! — Его глаза встретились с моими. — Новый мусарь пей! Всем мусарям пить!

Я помотал головой. Блотта пока не выказывал никаких признаков отравления. Может, нужно время, чтобы яд подействовал?

— Пей! — Блотта махнул пистолетом.

Остальные мусари стихли. Я нащупал пальцем спусковой крючок огнемёта под рубашкой. Если широко махнуть, можно зацепить струёй большую часть из них — да что я говорю? Я ни разу не стрелял даже из пистолета, чего уж говорить о весьма капризном антиквариате?

«Чик-щёлк» — Пей! — Блотта взвёл курок и уткнул пистолет мне в голову.

Пожалуй, они начали что-то подозревать. Я протянул руку к бутылке, как мог, растягивая время. Блотта по-прежнему ничем не показывал отравления. Медленно я взялся за горлышко и приставил флягу к губам. В голове тикали часики, отсчитывая время, я изо всех сил пытался подтолкнуть стрелки вперёд. Дав лишь самому малому количеству «Дикой змеи» коснуться губ, я пропустил струйку в пересохшее горло.

— Ещё! — Блотта цапнул мою руку и приподнял, выливая флягу мне в рот.

Я захлебнулся и отскочил, упав на землю, чем вызвал взрыв хохота. Пока я валялся, мусари хлестали «Дикую змею». Отравлен… Я попробовал сунуть два пальца в рот, но ничего не выходило.

— Новый мусарь, пошли убивать гильдов! — Блотта. Похоже, прежний план Хёгиса остался в силе.

Я с трудом поднялся на ноги. Может быть, у Отто есть антидот. Всё, что мне нужно, это переключить обратно голокостюм и добраться до фургона. Полшанса лучше, чем ни одного. Мусари вооружались краденым оружием и ржавыми клинками. Пока они были заняты, я возился с телом Хёгиса, пытаясь добыть хоть какое-то доказательство его смерти. В конце концов, срезал кольцо у него с пальца.

— Новый мусарь! — Блотта и его собратья-мутанты были готовы.

— Ум.

Сейчас (00:00)

Хорошо, что бежим. Радует, что бежим. Может быть, успеем. А что, если противоядия нет? Яд тогда никак не остановить. Отравленным я себя не чувствовал, однако это может оказаться одно из Оттовских зелий погаже: то, которое постепенно всасывается и пожирает тебя изнутри. Отто, наверное, планировал, что яд подействует, когда мусари сунутся в ловушку. Почему он мне об этом не сказал? И как он мог предугадать, что они заявятся именно сейчас? Что, если..?

Мы прибыли. Старый купольный город. Металлические балки, что прежде держали крышу, ещё стояли, похожие на старый железный скелет. Отличное место для засады. Гильдейский фургон торчал под самым центром купола. Мусари, увидев машину, радостно завопили и, паля из мушкетов, ринулись вперёд. Я бежал следом, но держался на расстоянии, в надежде попасться Отто на глаза.

Ничего… а потом началось. Мусари ещё не успели добежать до фургона, как один из них рухнул. Он схватился за голову и забился на покрытой пеплом земле. Ноги его взбивали пыль, а вокруг головы потрескивали тонкие завитки света. Мусарь последний раз дрыгнул ногами и замер. По бездыханному телу ползали разряды электричества. Блотта завопил, бешено паля в воздух. Один выстрел случайно попал в наёмника, засевшего среди балок.

Сверху на мусарей обрушился град пуль и калёно-красных лучей лазера. Несколько выстрелов попало в цель, но мутанты словно получили заряд невероятной скорости. Блотта вопил не переставая, а потом начал медленно подниматься в воздух. Колдовство? Кружась, он поднимался выше, его дробовик согнулся, когда силы, не подвластные Блотте, принялись корёжить его тело. Другие мусари, попрятавшиеся среди старых механизмов и разбитых бетонных плит, начали пускать огонь из пальцев, гореть ярко-белым пламенем и зависать в воздухе.

— Гунта! — заорал я, пытаясь перекричать вопли и грохот стрельбы. В мою сторону по земле поползла красная точка. Я повозился с электродами, прилепленными к голове. Потом побежал. Пули дырявили землю вслед за мной, взметая пепел и отскакивая от металла. Я нырнул в старый дверной проём и распластался на земле.

Здесь прятался один из мусарей. Он вытащил старый мушкет.

Я направил на него огнемёт.

— Мусарь? — простонал он. — Другие думают в моей голове.

— Что?

— Толстяк смеётся, железный человек стреляет железом сверху. Мусари думают о мёртвых, — Он ткнул себя в лоб: — Все в моей голове. Все в моей голове.

И тут я понял. «Жутик». Уличное название дури, которой желающие стать псайкерами закидываются, чтобы получить малость психического прихода. «Жутик» запрещён по всему подулью, но некоторые всё не могут отказаться от возможности наложить лапу на частичку потусторонних сил. Отто наверняка решил выжечь боссу мусарей мозги, устроить ему короткое замыкание психическим током или что-нибудь вроде этого. Но теперь отрава сворачивала мозги всем.

— Ты думаешь человеческими мыслями. Ты не мусарь. Ты друг того, кто смеётся! — Мусарь нацелил в меня мушкет.

Я надавил на спуск огнемёта так, что скоба ушла до упора.

«Фууууух!» Огнемёт залил горящим напалмом мусаря и всю комнату, где мы прятались. Я выскочил, спасаясь от пламени. Откуда-то сверху по голове царапнула пуля. Снайпер наверняка поджидал меня. Я опять побежал, тяжело пыхтя и отчаянно. Сверху хлынуло пламя и лизнуло мне ногу.

Сцену снаружи заполнили разрушение и кровавая бойня. Мусарь оборотился на мусаря, дико галлюцинируя, в то время как наёмники постепенно стягивали вокруг петлю. По всему куполу хлестали потоки пуль. Я упал на землю и сбил пламя с ноги. Сорвал электроды и хлопнул по замку голокостюма. Глаза заливало кровью.

— Гунта! Ты, слизеед! — заорал я.

«Не переживай. Он своё получит», — Голос у меня в голове.

— Что? — охнул я, лежа на спине и глядя на древний купол надо мной. Голова пошла кругом. Какая-то тварь у меня в голове. Дух улья?

«Не совсем».

— Что ты делаешь у меня в голове?

«Ты же ел таблетки?»

Что? Верхний улей. Мечты о верхнем улье. Думай… Сосредоточься!

Я пополз, подтягиваясь, по земле. Мусари валялись, скрученные и изломанные в позах мучительной смерти. Многие горели.

«Ты остался последний в живых».

— Откуда ты знаешь?

Голоса в отдалении. Снаружи головы.

«Поверь. Я был с каждым из них, когда они умирали».

Отто Гунта, черноязыкий король гильдейцев, неторопливо шествовал между трупов в окружении своих людей, отмечая каждого мёртвого мусаря у себя в планшете.

— Мы неплохо потрудились, Лугтекк, — обратился он к человеку-механоиду рядом. — Очень неплохо.

— Гунта! — позвал я.

«Он тебя не слышит».

И правда: Гунта не реагировал.

— Гунта! — заорал я так громко, что, думал, лопнут лёгкие.

«Я не дам ему тебя услышать. Не дам, пока мы с тобой не поболтаем».

— Кто ты? — Резкая боль прострелила всё тело. — Убирайся из моей головы!

Я перекатился и уткнулся лицом в пепел.

«Она танцует очень недурно».

— Что? — Пепел на вкус был, как жжённая кость.

«Девушка у тебя в голове».

— Оставь её в покое!

«О-хо-хо, глупыш! Шпиль совсем не такой. Нет, нет. Можешь поставить крест на ярких птицах и тёплом ветерке. Там наверху все цепляются за жизнь с помощью систем жизнеобеспечения. Воздух слишком разрежен, чтобы дышать», — Голос ершился цинизмом.

— Врёшь!

«Почём тебе знать?» — Словно вспышка боли в затылке. — «Не заплачь только».

— Будь ты проклят!

«Так-то лучше. Выпусти все свои эмоции», — Я ощутил, что моё тело поднимается. — «Давай-ка поставим нас на ноги, ага?»

Я встал, ногами двигала сила, которая была не моей. Наёмники подступали с осторожностью. Отто же подошёл как ни в чём ни бывало.

— Отличная работа, Сарак.

— Зачем ты использовал «жутик»? — Голос мой грохотал, как раскаты грома.

— О, нет. Я же не занимаюсь нелегальными веществами.

«Хлоп!»

Грудь пронзила боль.

— Вот мы и в расчёте, — Жирный гильдеец опустил пистолет обратно в кобуру.

«Больно? Наверняка, больно».

— Ты труп! — Я неуклюже двинулся вперёд, ткнув огнемётом в сторону Отто.

— Что? — Отто повернулся, мои неожиданные действия заставили толстяка подвигать ножками. — Убить его!

Град пуль столкнулся, словно на рыцарском турнире, с волной огня из моего оружия. Меня било по всему телу, горячий металл впивался в плоть. Пули отдавали теплом внутри моего остывшего тела. Не очень-то и больно.

«Вот это присутствие духа!»

Я вспыхнул как факел, огнемёт упал к моим ногам. Люди Отто катались и корчились на земле, пытаясь сбить пламя.

«Давай-ка попляшем».

Несколько оставшихся наёмников кинулись на меня, отрывистые очереди превратились в бешеную пальбу, когда я не рухнул наземь окровавленной грудой.

— Что ты со мной делаешь? — закричал я, болтаясь из стороны в сторону, точно марионетка, которую дёргают за нитки.

«Ты теперь одержим варпом, парень. Это урок за баловство с психической дурью».

Когти, о наличии которых я у себя даже не подозревал, покромсали сражающихся в клочья. Только Лугтекк продолжал драться. Из него хлестали кровь вперемешку с машинным маслом, механические члены забивались его собственными жизненными соками. Скоро и он рухнул в горящую кучу на земле.

Вот и всё. Скоро я умру. Но осталось исполнить ещё один, заключительный, номер.

«Какой номер?»

— Не твоё дело, — отозвался я вслух.

Я сделал пару глубоких вдохов и кинулся к Отто. Тот заверещал и попытался бежать, но я ему не позволил.

— Сарак, возьми мой кредитный значок! Я могу всё исправить! У меня есть друзья в улье. Я могу устроить тебя на работу! — Отто хныкал, как ребёнок.

— Нет, — спокойно ответил я. Я почувствовал боль. — Нет, Отто. Мы оба скоро умрём.

Боль волнами растеклась по телу.

«Что ты со мной делаешь?» — Голос становился всё тише.

— У меня для тебя подарок, Отто, — Я отпустил от себя всё, что мне было дорого, позволил своим эмоциям раствориться в пустоте. Заваливаясь вперёд, я рухнул на Отто сверху, придавив того к земле.

Отто завопил. Оцепенение смерти уже охватывало моё тело.

«Ты умираешь».

— Я знаю, — Я вогнал окровавленную руку в глотку вопящему гильдейцу. И отпустил танцующую девушку…

Глаза мои стекленели. Сознание уходило вместе с последними каплями крови. Последнее, что отпечаталось у меня на сетчатке: исходящий криком одержимый гильдеец, обречённый умирать и гореть до скончания веков.

Гордон Ренни Право прохода

Не переведено.

Саймон Джоветт Схождение

Не переведено.

Нейл Рутледж Сёстры

Не переведено.

Гордон Ренни Обряды

Не переведено.

Талли Саммерс Озеро

Не переведено.

Алекс Хаммонд Крысы в стенах

Не переведено.

Энди Чамберс Инстинкт выживания

Не переведено.

К.С. Гото Спасение

Не переведено.

Мэтью Фаррер Джанкшен

Не переведено.

Лусьен Соулбан Работа по плоти

Не переведено.

Ник Кайм Восставший из мёртвых

Не переведено.

Мэтт Кииф Иноземец

Не переведено.

Майкл Даксбури Фантом-Клаус

Бой перед Дрождеством

Дрождество на пороге, вансааровцы спят. Не шевелится банда — с десяток ребят. Юнцы без сознанья, бандиты мертвы: Их злой Фантом-Клаус лишил головы. Попалась вся банда в коварный капкан, Навеки их спать уложил старикан. Бойцы побежали, но он был шустрей, Напал из засады подземный злодей. Так быстро, что мог бы орлов обгонять, Он ринулся к ним, чтоб клинками кромсать, Тела раздирая, Фантом-Клаус кричал, По имени жертв он своих называл: «Сдох Модан! Сдох Крендель! Сдох Сардон и Триксен! Сдох Толстый! Сдох Мудельм! Сдох Гектус и Китсен! А вы, коль хотите спастись от когтей — Бегите в туннели! Бегите скорей!» Весь кровью покрыт с головы и до пят, Красно-белая шапка, пугающий взгляд, Улыбка — безумней не видел вовек! — Тут в страхе сбежал бы любой человек. Как всех победил он, так взялся за дело, Тела расчленяя любовно, умело. Кивнул, созерцая кровавый шедевр, Как будто художником был изувер. Исчез он. Лишь ветром слова донесло: “Всех-всех с Дрождеством! Я вернусь! Добрых снов!”

Легенда о Фантом-Клаусе

Аброр Флинтор по прозвищу «Молоторукий» рассмеялся, разрывая цепным мечом грудь своего противника. Жалкая попытка Делакью прорваться в лагерь Голиафов оказалась сущим разочарованием, он-то ждал хорошей заварушки. И все равно они продолжали сопротивляться, как будто действительно верили, что могут одолеть Флинтора и его людей. Когда Флинтор уже готовился наброситься на оставшихся Делакью и прикончить их лично, он услыхал звериный рык и повернулся. К нему скачками мчался монстр невероятных размеров, вытянув навстречу когти.

Флинтор быстро сообразил, что делать, и вскинул меч как раз вовремя, чтобы отбить когти и не дать им вцепиться в лицо. Мутант рухнул наземь, но тут же снова поднялся и со сверхъестественной легкостью заблокировал взмах цепного меча. Ответная атака чудовища была быстрой и свирепой. Оно теснило Флинтора, а тот безнадежно пытался защититься. Когти твари вспороли его ногу, он вскрикнул от боли и потерял равновесие. Флинтор упал, а мутант поднялся над ним во весь рост, готовясь нанести смертельный удар. В последней попытке спастись Флинтор ударил мечом снизу вверх, и клинок миновал когти мутанта, войдя прямо в неприкрытое брюхо. Чувство облегчения быстро обратилось отчаянием: мутант лишь бросил взгляд на цепной меч, торчащий из живота, и без усилия отбросил его в сторону. Прежде чем Флинтор успел отреагировать, когти монстра вонзились ему в шею, и он почувствовал, как его жизненная сила утекает прочь. Чудовище триумфально возвышалось над ним, и лишь тогда Флинтор смог разглядеть своего убийцу, разодетого в роскошную красную шубу с белыми манжетами. На голове покачивалась шапка. Но это ведь не мог быть… не мог быть…

«Хо. Хо. Хо».

Дико оскалясь, Фантом-Клаус вырвал когти из шеи главаря банды. Со смертью лидера Голиафы дрогнули и побежали, оставив лагерь без защиты. Фантом-Клаус подумал о материальных дарах и человеческой плоти, что ждали его в долине за лагерем, и ухмыльнулся кровожадной улыбкой.

В город скоро придет Фантом-Клаус…

Каждую зиму и взрослые, и дети собираются вместе, чтобы отметить некромундский праздник Дрождество. От аристократов, обитающих на высочайших пиках Шпиля, и до подульевиков, борющихся за выживание в глубинах улья, все стекаются друг к другу, поют праздничные песни, дарят подарки и, в общем, веселятся. Несмотря на всеобщую благожелательность, по сей день существует зловещая Дрождественская легенда, от которой все, кто ее слышат, либо фыркают, либо дрожат в ужасе — легенда о Фантом-Клаусе.

Корни этого мифа уходят в глубины веков и в историю самого Дрождества. Десять тысяч лет тому назад, во времена, когда Император свободно ходил среди своего народа, на Некромунде шла великая война, ибо на планету вторглись орки. К счастью для некромундцев, против орочьего Вааагха на просторах Пепельных пустошей вышла огромная армия Имперских Кулаков — легиона Космического Десанта. Как гласят исторические хроники, сам Рогал Дорн, примарх Имперских Кулаков, присутствовал на поле боя. Под умелым командованием Дорна они потеснили орков и заставили их сбежать с Некромунды. В космосе врагов настиг флот Космического Десанта и истребил их полностью. В память о храбрых деяниях Дорна и его десантников был учрежден праздник — Дорново Торжество, название которого со временем сократилось до Дрождества.

Как гласят некоторые (весьма сомнительные) истории, в разгар битвы на Пепельных пустошах появилась небольшая армия мутантов и немедленно атаковала ряды Имперских Кулаков. Хотя смертоносные залпы болтерного огня унесли жизни большинства еретиков, среди них был один, которого не могли сразить даже космодесантники. Это существо имело чудовищные размеры и, подобно фантому, скрывалось между кучами трупов, наваленных на поле боя. Когда оно добралось до линии Кулаков, то начало кромсать их когтями, пробивающими силовую броню, и многие из лучших воинов Императора пали в тот день. В конце концов монстр пробился к самому Рогалу Дорну. Дьявольская тварь перемещалась быстро, как ртуть, но Дорн был примархом, воплощением воли Императора, и никто не мог устоять перед ним в тот день. В итоге мутант был повержен, а Дорн торжествовал.

Он занес клинок, чтобы сразить богохульную тварь, но тут ему в голову пришла мысль о жителях Некромунды, чьи дома и средства к существованию были уничтожены вторжением орков. Чтобы восстановить свой мир, им нужна была надежда и что-то, чему они могли бы радоваться. И поэтому Дорн позволил монстру остаться в живых, но за определенную плату. С этого дня и впредь мутант и все его потомство были обязаны собирать материалы, делать из них подарки и раздаривать их всем, кто хорошо себя вел в прошлом году, в канун Дрождества. Искаженное чудовище было наречено Фантом-Клаусом и по сей день носит это имя.

Это, конечно, неплохая сказка для детей, но обширные исследования именитых ученых демонстрируют, что существование Фантом-Клауса — не более, чем выдумка. Взять хотя бы то, что указанное сражение произошло во время Великого крестового похода десять тысяч лет тому назад — просто глупо думать, что это существо и его потомство смогли дожить до наших дней. И все же на нижних уровнях продолжают жить слухи, утверждающие, будто Фантом-Клаус по-прежнему рыщет в глубинах подулья.

Как болтают бандиты, Фантом-Клаусы получают большое удовольствие от выполнения миссии, предназначенной им Дорном; они разрывают на куски одиноких торговцев и забирают все их богатства, чтобы их слуги — карлики-мутанты — сделали из них подарки на канун Дрождества. Очевидно, они боятся, что Дорн может вернуться и покарать их, поэтому до сих пор выполняют его приказ. И поэтому время от времени они вынуждены выбираться из теней, чтобы набрать ресурсов для изготовления дрождественских подарков. В таких обстоятельствах Фантом-Клаусы могут даже явиться к состоятельным главарям банд и предложить им свои смертоносные услуги в обмен на материалы и деньги, на которые можно купить сырье. Немного таких главарей, которым хватило бы отваги отказать.

Есть много бандитов, которые утверждают, будто сражались рядом с такими монстрами (или против них), которые соответствовали описанию Фантом-Клаусов — огромными чудовищами с острыми когтями, идеально подходящими для разрывания человеческой плоти. Они настолько крупны, что могут выдержать град болтерного огня, и достаточно быстры, чтобы нагнать вражеских бандитов и вырвать им глотки, и потому считаются одними из самых свирепых и опасных убийц подулья. Разумеется, все подобные заявления следует воспринимать как признаки безумия, ведь ни один человек в своем уме не может серьезно говорить, что верит в Фантом-Клауса…

Дрождественская схватка

Дверь бара распахнулась, и порыв ветра с воем ударил ее об стену. Ледяной холод пронесся по помещению, и посетителям пришлось похватать свои напитки, чтобы они не упали. Некоторые оказались недостаточно быстры, и сквозь шум ветра послышался острый звон битого стекла, а потом смело и осколки, и лужи выпивки.

На пороге показался силуэт молодого мужчины. На его поясе демонстративно красовались две кобуры, а за спиной театрально развевался длинный толстый плащ. Сзади его озаряло сияние фонарей снаружи, отчего лицо скрывала тень, делая его еще более загадочным. Новости быстро распространялись в Норе Сквоттеров, особенно насчет приезда чужеземцев, но никто не мог узнать фигуру новоприбывшего воина.

Мужчина задержался на пороге еще на миг ради драматического эффекта, но внезапный порыв ветра замотал плащ вокруг его ног и чуть было не повалил на пол. Он пошатнулся, пытаясь восстановить равновесие, быстро просеменил внутрь бара и со всей силы захлопнул дверь. Затем повернулся лицом к собранию завсегдатаев. Помещение полностью затихло, и каждый посетитель сердито смотрел на новичка.

— Извините, — тихо пробормотал Лаксс.

Прошло несколько неловких секунд, прежде чем посетители вернулись к своим напиткам. Троица панков-Голиафов продолжала угрожающе посматривать на Лаксса из своего угла, но в конце концов и они вернулись к своему разговору. Лаксс тихо вздохнул и решил приписать их пацифизм своему угрожающему виду. Хотя, скорее всего, он просто был настолько зеленым новичком, что его убийство не стоило риска привлечь внимание Часовых. Он осмотрел таверну в поисках человека, который был ему нужен, но не нашел никого похожего. Незаметно вытащив фото из-под плаща, Лаксс еще раз сверил изображенное на нем лицо с местными пьяницами, но снова ничего не добился. Он вздохнул, прошел к бару, обойдя пьяного тяжеловеса-Орлока, который ковылял навстречу, и привлек внимание ближайшей официантки. Уродливая девка подошла и встала напротив, глядя на него с отвращением.

— Чего будешь? — пробурчала она отдаленно женоподобным голосом.

— Что самое дешевое, — ответил Лаксс, памятуя о быстро сокращающемся запасе кредитов. Женщина пожала плечами.

— Гной-вода, значит, — сказала она, потянулась куда-то под барную стойку и вытащила стакан с налипшей грязью. Лаксс терпеливо ждал, пока официантка закончит наливать напиток. Наконец, она протянула ему стакан, и он осторожно отпил глоток. Напиток был мерзейший из тех, что ему доводилось пробовать, и после него во рту оставался привкус спирта и мочи. Он сплюнул, а женщина тем временем пошла к другому клиенту, ожидающему обслуживания. Поставив стакан, он схватил ее за руку.

— Мне кое-что от тебя нужно, — быстро прошептал Лаксс. Женщина осмотрела его с головы до пят и стряхнула руку.

— У тебя на меня денег не хватит, парень, — ответила она. Лаксс содрогнулся, но все равно продолжил:

— Нет, мне нужна твоя помощь. Я пытаюсь найти человека по имени Лукас Хольт…

— Никогда о таком не слышала, — честно ответила она, и тогда Лаксс протянул ей фото. Она бросила взгляд на него и рассмеялась.

— А, ты про Чокнутого Люко? — уточнила она.

— Ты его знаешь? — воскликнул Лаксс с волнением в сердце. — Где его найти?

— А мне-то что с этого будет? — парировала она, и он, закатив глаза, неловко сунул ей несколько гильдейских жетонов. Официантка прикарманила жетоны и показала пальцем в дальний угол, где в одиночестве сидел мужчина, которого искал Лаксс, и хлебал свой напиток. Тень от лестницы позади надежно прикрывала его.

— Прямо там, — с фальшивой вежливостью улыбнулась официантка, и Лаксс сердито выдернул у нее фотографию. Неслышно ругаясь на женщину, выманившую у него плату, Лаксс обошел все препятствия забегаловки и приблизился к столу мужчины. Одна рука сжимала стакан, другая витала над кобурой. Мужчина, похоже, его не заметил.

— Ты — Лукас Хольт, — заявил Лаксс, подойдя к столу своей цели. Чокнутый Люко поднял взгляд и тут же вернул его к своему напитку.

— Пошел к фрагу, — четко произнес он.

Лаксс прошел долгий путь, чтобы добраться до этого пункта. Он покинул свой дом в улье, бросив при этом маму, папу и девушку. Все, что он имел, пришлось оставить позади, чтобы начать эту безумную охоту за Риком, так что черта с два он теперь сдастся.

— Я так не думаю, — ответил он гораздо увереннее, чем себя чувствовал. — Я останусь здесь, и ты ответишь на мои вопросы.

— И с чего мне это делать? — сказал Люко и слегка сдвинулся, так что стало ясно видно его кобуру с болтпистолетом. Лаксс подумал о своих возможностях и начал быстро просчитывать альтернативные варианты.

— Потому что я проставляюсь, — пообещал он. Люко фыркнул и вытолкнул ногами табурет из-под своего стола. Лаксс благодарно принял место, а Люко подозвал еще одну официантку.

— Ты откуда? — спросил Люко.

— Из улья. Ван Саар.

Старый ветеран снова фыркнул.

— А выглядишь не как Ван Саар.

— Да и ты тоже.

Люко метнул подозрительный взгляд на молодого собеседника.

— У меня свои причины. Уверен, что и у тебя они есть.

Подошла официантка.

— Что будете, мальчики?

— Что самое дорогое, — весело отозвался Люко. Лаксс мысленно застонал и махнул рукой, чтобы показать, что ему достаточно того, что есть. Люко осушил свой стакан и протянул его девушке, а Лаксс хмуро уставился в свою гной-воду. Официантка ушла, и Люко снова повернулся лицом к Лакссу.

— У тебя есть время, пока я не допью следующий напиток. Чего ты хочешь? — с нажимом спросил он.

— Я ищу человека по имени Рик Нарлон. Мне сказали, что ты — последний человек, который видел его перед тем, как он исчез.

Люко покачал головой.

— Никогда о нем не слыхал.

Лаксс приподнял бровь.

— Может быть, мне отменить твой заказ?

— Ладно, ну допустим, я его знаю. А кому он нужен?

— Я — Лаксс Нарлон, брат Рика. Все последние шесть месяцев я пытаюсь его найти.

Люко кивнул. Тем временем официантка вернулась с заказом — бутылкой относительно качественного пойла. Ветеран выхватил у нее бутыль, хлебнул и посмаковал вкус, прежде чем махнуть девушке рукой, чтобы она ушла.

— Ты похож на Рика, — наконец сказал он с легкой улыбкой. — Правда, пожиже.

— Ты знаешь, где он?

Еще один глоток. После этого Люко поставил напиток и заговорил медленно и серьезно.

— Лаксс, Рик мертв. Я — единственный, кто выжил.

Сердце Лаксса упало от этой новости, и на миг он ощутил давящую тяжесть горя и отчаяния. Но это чувство быстро прошло. Он уже давно ожидал худшего.

— Как это случилось? — тихо спросил он. Воин покачал головой.

— Ты мне не поверишь.

— А ты проверь.

Ухмылка.

— Думаешь, я хочу, чтобы меня опять осмеяли? Ты не хочешь знать правду, парень. Лучше притворись, что Рик погиб в каком-нибудь героическом сражении.

Люко снова протянул руку к бутылке, но Лаксс схватил ее первым.

— Расскажи, — настойчиво потребовал он. — Я зашел так далеко, что я обязан это знать. Пожалуйста. Ради Рика.

Люко помедлил, потом пожал плечами, сделал еще один глоток и начал свою историю.

— Скажи мне, Лаксс, — спросил он, — ты веришь в Фантом-Клауса?

* * *

Крэг мрачно улыбнулся, застрелив кавдорского бойца на балконе. Его стаббер взревел, когда он повернулся к следующей непосредственной угрозе. Пара молодых людей в красно-синих одеждах выскочила из-за угла, поднимая пистолеты дрожащими руками. Несколько выстрелов из пушки Крэга обратили их в бегство, и он побежал следом, надеясь разнести их на части. Когда они обогнули стену здания, он понял, что юнцов совсем подвели нервы и что они бегут со всех ног, буквально спасая свои шкуры. И хотя они уже не представляли опасности, Крэг все равно выстрелил и попал одному бойцу в ногу.

Он повернулся туда, где шла битва, и стал осматривать поле боя через балкон, с которого сбросил первого бандита. На уровне земли, где бойцы обеих сторон отчаянно метались от одной кучи обломков к другой, бой между его бандой Ван Саар и врагами из дома Кавдор, похоже, пришел в равновесное состояние. Безумный Чед был занят тем, что пытался заставить новичка привлечь на себя огонь вражеских снайперов. Когда он пинками выгнал юнца на открытое место, раздался треск лазганов, и парень в ужасе помчался к противоположному краю купола. Пока стрелки отвлеклись, Безумный Чед спокойно вышел из-за угла и открыл огонь из болтера. Ему удалось свалить первого снайпера, прежде чем залп крупнокалиберной автопушки заставил его нырнуть обратно в укрытие.

Перестрелка двух банд охватила и верхние уровни руин, но здесь она была более односторонней: эти недо-Искупленцы ни за что не сравнились бы в стрельбе с лучшими бойцами дома Ван Саар. Защищенный прикрывающим огнем своих друзей, Крэг смотрел, как Рик и Люко осторожно крадутся по мосту, ведущему к последнему укреплению кавдорцев. Эти двое имели при себе пистолеты и оружие для рукопашного боя — большие и страшные топоры и булавы, по которым было видно, что их изготавливали с большой заботой, как и по всему снаряжению Ван Саара. Зоркий Крэг заметил, что кавдорская дрянь могла сбежать из своей башни лишь по одному пути — второму мосту в нескольких метрах от него. Он коротко улыбнулся и кивнул подбежавшим к нему Биллу Остроглазу и Оружейному Королю. Сделав жест двоим последователям, он пересек крышу и, крадучись, преодолел ближний мост.

Кавдорцы, возглавляемые Хакрой, заметили, что вокруг них закрывается ловушка, и немедленно обратили огонь на Крэга и его людей. Он припал к полу, и поток лазерных лучей и пуль прошел над его головой. А вот Билл оказался слишком медлительным и получил в грудь несколько выстрелов, которые тут же сшибли его с ног.

Крэг услышал вопли и, уловив момент, глянул вверх. Он нахмурился: крики звучали так, будто ребята Хакры угодили в рукопашную, но Рик и Люко еще находились в нескольких ярдах от них. С кем же они дрались?

Он выкинул из головы недоумение, когда два его храбрейших бойца добрались до врага и, размахивая оружием над головой, врезались в троих кавдорцев. Увидев этот шанс возглавить бой в передних рядах, Крэг вскочил и рванулся вперед. Он выхватил свой цепной меч и нажал на кнопку активации. На его пути оказался кавдорский тяжеловес, и Крэг увидел, как глаза обреченного расширились под золотой маской. Крэг обрушил цепной меч сверху вниз. Инерция его разбега придала удару дополнительную силу, так что клинок разрубил ствол автопушки, неуклюже выставленный навстречу, и врезался в туловище тяжеловеса.

Он поискал взглядом следующую цель, но никого не нашел. Он повернулся направо и увидел, как Рик добивает последнего противника, в то время как Люко ищет другие угрозы. Крэг снова нахмурился: он ожидал, что для захвата башни понадобится тяжкий бой, но нет, она казалась брошенной. Зловещая тишина пала на поле боя, и он спросил себя, почему затихли звуки боя между Безумным Чедом и бандитами Кавдора внизу.

— Где все? — спросил он, ничего не понимая. Он услышал дикий рык, вскрикнул в страхе и повернулся на звук. Перед ним было существо из самых страшных кошмаров. Монстр отдаленно походил на человека, но его гигантский размер и звериные глаза совершенно точно не были людскими. Громадные кривые когти торчали из его пальцев на вытянутых руках и босых ногах, и каждый был столь остер, что мог бы пробить сплошной адамантий. На кратчайший миг Крэгу померещились очертания кустистой белой бороды и покачивающейся на голове красной шапки, но прежде чем он успел разглядеть существо, оно атаковало.

Первым делом оно набросилось на него, и Крэг перекатился вбок, увернувшись от первого взмаха когтей и отбив второй плоской стороной цепного меча. Тварь отскочила назад и, заметив, что остальные бойцы окружают ее, злобно зашипела на них. Она нырнула в сторону и ударила Оружейного Короля — одной лапой разодрала ногу, а другой вырвала здоровенный кусок из живота. Несчастный рухнул, монстр тут же оказался над ним и со злобным гоготом вырвал горло распростертой жертве.

Крэг пришел в чувство и выпалил из стаббера, промахнувшись всего на волосок. Тварь, не обратив на него внимания, бросилась к двум другим, издавая кровожадный рев. Люко сдрейфил и побежал назад, а Рик отважно, но глупо попытался вступить в бой. Он размахнулся топором, но монстр отшвырнул его в сторону. Рик ответил еще одним ударом, но существо просто схватило его оружие за рукоять и вырвало из руки. Крэг и Рик одновременно выстрелили из пистолетов, и мутант взвыл от боли, но прежде чем они успели сделать хоть что-то еще, он контратаковал и полоснул Рика по лицу. Тот рухнул и уже не встал. Кровь хлынула из его изуродованного лица, заливая пол башни.

Разъяренный гибелью своих подчиненных и друзей, Крэг занес цепной меч и ринулся на монстра. Тот ухмыльнулся в предвкушении, нырнул под клинок Крэга и ударил по его пистолету. Это был самый обычный прием, предназначенный для того, чтобы отвести в сторону очередной выстрел Крэга, но монстр был настолько силен, что оружие просто вылетело из хватки главаря. Перехватив цепной меч обеими руками, Крэг взревел и стал рубить направо и налево, нанося все более сложные удары. Монстр медленно попятился, опасаясь крутящихся лезвий, и Крэг поднял моторизованный клинок над головой, готовясь обрушить его на своего злейшего врага.

И тут его пронзил страх: клинок врезался в низко нависший над ним мост. Крэг напряг силы, тщетно пытаясь высвободить оружие. Слишком медленно. В тот краткий миг, что он отвлекся, противник-нелюдь дважды полоснул его когтями поперек торса, а потом вонзил их глубоко в шею. Крег захрипел, и пальцы соскользнули с рукояти цепного меча. Жизнь покидала его тело. На один последний миг он полностью увидел лицо своего убийцы, мрачно ухмылявшееся навстречу.

Бородатое лицо Фантом-Клауса оказалось в дюйме от лица умирающего, и он зашипел на искаженном низком готике.

— Счастливого Дрождества, — оскалился он и с силой вырвал когти из шеи мертвого главаря.

* * *

Лаксс недоверчиво глядел на Люко. По крайней мере, теперь он знал, как тот заработал прозвище «Чокнутый».

— Ты говоришь, что моего брата убил Фантом-Клаус, — уточнил он. — То есть, вымышленный персонаж детских сказок?

Люко, который уже успел снова приложиться к бутылке, громыхнул ею по столу и с яростью уставился на Лаксса.

— Я был там, — прошипел он. — Я был там, когда монстр убил Рика, и Крэга, и многих других хороших парней. Я все это видел, и я клянусь самим Золотым Троном, что увиденное мною в тот день было чем угодно, только не выдумкой.

Он наклонился ближе к Лакссу и перешел на угрожающий шепот.

— Ты слышал эти истории, не правда ли? Байки о существе, что живет с рассвета Империума, которому сами примархи завещали выполнять его кровавые труды? Говорят, что оно составляет два списка. Первый — это список хороших людей, и если ты в него попал, то ты в безопасности, оно тебя не тронет. Но если не попал, тогда у тебя проблемы. Если ты окажешься в списке жертв Фантом-Клауса, то все, конец игре. Нельзя спастись от этих окровавленных когтей и острых как бритва зубов, и от его звериной хитрости. Это существо — идеальный охотник, обезумевший от неутолимой жажды единственной вещи, которая приносит ему удовольствие — человеческой крови.

Люко злобно ухмыльнулся, и Лаксс отшатнулся, чувствуя тревогу. На краткий миг ему показалось, что он услышал голос, принесенный студеным ветром снаружи, и он содрогнулся от страха.

Он оглядел бар, и его тревога преобразилась в ужас. Голос ему не померещился. По всей таверне другие посетители оглядывались на двери и окна, прислушиваясь к чудовищному вою существа, что жило уже много тысячелетий. Как ни странно, только Люко не демонстрировал страха, и Лаксс снова пораженно уставился на рассказчика.

— Не стоило мне тогда сбегать, — горько сказал Люко. — Я должен был понять, что сбежать невозможно. Только теперь, в конце концов, я осознал правду. Он составил свой список. Он проверил и перепроверил его. В город скоро придет Фантом-Клаус.

Энди Хоар Незаконная торговля

Адептус Астра Картографика числила этот мир в своих реестрах под кратким обозначением SK0402/78, однако сами местные называли его «Трясина». Неприглядное имечко для неприглядного мирка, но у Бриель Геррит, дочери небезызвестного вольного торговца Люсьена Геррита и ближайшей наследницы торгового патента семьи Аркадиев, были веские причины его навестить. Скривив уголок рта в алчной ухмылке, Бриель невольно потянулась к тайному карману из нуль-ткани в форменной куртке и небольшому предмету, уютно устроившемуся внутри. Её наряд был похож на те, что носили самые высокопоставленные офицеры Имперского военно-космического флота одного далёкого-далёкого сектора, и уж конечно у неё не было офицерского патента, который давал право носить эту форму. Но это как раз и делало ношение длинного тёмно-синего кителя с блестящими золотыми эполетами и затейливыми галунами ещё более забавным.

— Выходим на посадочную прямую, госпожа, — объявил пилот из кабины, вернув Бриель в настоящее. Дочь вольного торговца сидела в астрокуполе своей «Аквилы» — небольшого челнока, переоборудованного под личный транспорт и отделанного в красно-золотые цвета клана Аркадиев. На самом деле, ей полагалось сидеть накрепко пристёгнутой к своему гравиложу в пассажирском отсеке, но она всегда предпочитала наблюдать за входом в атмосферу собственными глазами, нежели через пикт-планшет. Её пилот, Ганна, доверенный вассал клана, уже много лет назад отказался от пустого занятия возражать привычкам хозяйки.

— Долго ещё? — спросила Бриель через вокс-сниматель. Рёв атмосферы Трясины, пытающейся сжечь внешнюю обшивку челнока, делал обычный разговор невозможным.

— Верхний слой облаков пройдём через несколько минут, госпожа, — откликнулся Ганна. Едва заметные машинные нотки в голосе выдавали самую современную механическую аугментацию, которой его недавно подвергли по его же собственной инициативе. — Приготовьтесь…

Бриель ухватилась за поручни под бронированным стеклом купола и привстала, чтобы видеть, что творится снаружи. В этот момент языки пламени, лизавшие внешнюю обшивку челнока, иссякли, и перед ней открылся весь пейзаж. Поверхность мира внизу пошла вверх — Ганна положил челнок на новый курс. Из кружащейся мути постепенно проступала местность.

— Ну и дыра! — усмехнулась Бриель, резким движением отбросив непослушную косицу, упавшую на лицо. — А где само поселение?

— Пока вне пределов видимости, госпожа, — отозвался Ганна. — И, если позволите сказать, я полностью с вами согласен. Действительно, дыра!

— Хм, — ответила Бриель, устраиваясь, чтобы посмотреть заход на посадку, даже если это будет посадка в самый отвратительный гнойник планеты. Челнок постепенно сбрасывал скорость и высоту — пейзаж становился виден чётче, хотя Бриель не очень обращала на это внимание. Всю поверхность Трясины занимали, в полном соответствии с названием, бесконечные вереницы болот, топей, заболоченных мест и, пожалуй, всего разнообразия на тему вонючей и булькающей грязи. Единственное, что отличало мелководные моря планеты от её материков, так это относительное отсутствие деревьев, но даже на так называемой суше эти кривые, приземистые растения больше напоминали иссохшие руки скелетов, тянущиеся к серому небу. Приятным такое место не назовёшь.

Когда челнок опустился ниже, то и дело взбрыкивая от завихрений атмосферы, Бриель углядела несколько мелких скоплений огоньков среди болот, от каждого из которых до соседнего было не меньше сотни километров. Ухмылка вновь вернулась на её лицо, когда Бриель рассмотрела эти одинокие мерцающие точки. Она в точности знала, что они означают, но это знание она прибережёт на попозже.

В тот самый момент, когда вокс-сеть разразилась потоком машинной трескотни, Бриель засекла то место, куда направлялся челнок. Трясиновка, как его называли некоторые из местных. Другие предпочитали — Поселение. Слово, каким бы сама Бриель его назвала, не очень подходило, чтобы произносить его возле местных, хотя большинство в душе согласилось бы с её определением этого гиблого места, которое в этот самый момент показалось на горизонте. Если сама планета Трясина была выгребной ямой, то её главное поселение там внизу было местом, куда всё это стекалось.

— Три минуты, госпожа, — объявил Ганна. — Передаю коды.

Пока на заднем плане неприятно бормотал машинный код, Бриель смотрела, как растёт, становясь всё ближе, Трясиновка. Первым, что она увидела, был нависший над окружающей местностью каменный столп, на вершине которого, словно на насесте, и ютилось поселение. Столп был природным образованием, хотя выглядел чем угодно, но только не порождением природы. Столп был единственным в своём роде на всей планете, напоминая плоский сверху сталагмит, возносящийся на километр в высоту. На вершине примостилось поселение, чьи самые древние кварталы были построены на макушке, а самые новые опасно цеплялись за самый край. С расстояния город выглядел так, словно гниющий металлолом уложили слоями один поверх другого, хотя вблизи, если уж честно, смотрелось ничуть не лучше.

И Бриель, и Ганна сохраняли молчание, дожидаясь, пока затихнет машинная трескотня, и Бриель ради развлечения попыталась вообразить, не получится ли разобрать что-нибудь из этого атонального потока электронных переговоров. Спустя минуту или около того, в это время челнок продолжал приближаться к разваливающемуся городу, трескотня утихла, уступив место непрерывному скрипучему тоновому сигналу.

— Они приняли коды? — спросила Бриель, не отрывая взгляда от панели управления перед собой. Небольшой планшет для передачи данных показывал строку какого-то текста, но, хотя Бриель довольно сносно разбиралась в таких вещах, код был ей не знаком.

— Полагаю, что приняли, госпожа, — отозвался Ганна, которому черепной разъём позволял читать информацию куда быстрее, чем её можно было расшифровать и передать на панель управления. — Погодите… подтверждено. Сектор три — девять — ноль верхний, — сообщил он, и Бриель увидела, как тот кивнул в сторону быстро приближающегося поселения.

Следуя указке, Бриель увидела, куда показывает пилот, ибо челнок находился сейчас всего в километре от вершины столпа, а Ганна вёл судно кругом по широкой вальяжной дуге. Мерцающий огонь, который горел на макушке тонкой и шаткой с виду вышки, собранной из мешанины металлических опор, на которой вращались многочисленные решетки и тарелки антенн. Когда расстояние сократилось ещё, Бриель сумела разглядеть небольшие фигурки, цепляющиеся за конструкцию, многие из которых держали у глаз приборы наблюдения. И все они явно были хорошо вооружены.

Когда челнок лёг на крыло, Бриель заметила у подножия вышки движение — и, всего на миг, у неё перехватило дух. То, что выглядело, как многозарядный реактивный комплекс, отслеживало приближающийся челнок как минимум дюжиной тупорылых ракет, сидящих в чересчур большом для них контейнере, готовых, только дай, сбить челнок и по-настоящему угробить ей день.

Но, поняла Бриель, на это и указывал Ганна. Если бы реактивная установка собиралась стрелять, то давно бы уже это сделала. Выдохнув, она осмотрела уродливую тушу поселения, пока челнок завершал облёт и запускал маневровые двигатели для посадки. Вблизи открылись подробности конструкции города — и то, что всё это держалось вместе, было настоящим чудом, к которому Бог-Император Человечества не имел никакого отношения. Трясиновку выстроили из причудливой смеси лома, большая часть которого явно была добыта с малых космолётов и наземных машин, судя по хаотичности её внешних деталей. Этот разнобой подпирала и скрепляла перекрученная масса дерева, добытого на болотах далеко внизу, и перевязанная, как казалось, сотнями тысяч метров лозы, опять-таки собранной в окружающих землях.

И на вершине запутанной, невообразимой мешанины этого нецивилизованного строительного искусства сидела приблизительно круглая посадочная площадка метров пятидесяти в поперечнике. Рябая, с пятнами ожогов окружность была собрана из сотен кусков палубного настила, кое-как сваренных воедино; её поддерживал целый лес деревянных и металлических подпорок. По самой площадке, переползая друг через друга, змеились десятки кабелей и шлангов, по краям громоздились кое-как сваленные контейнеры с грузами. Навигационные люмены, утопленные в настил, перемигивались явно в случайном порядке, причём цвет у каждого был свой. Ганна аккуратно вёл челнок, подрабатывая посадочными двигателями, пока корабль не завис на тем местом, которое, видимо, решила Бриель, им выделили для стоянки.

Сверху, из астрокупола, Бриель открывался вид на всю посадочную площадку, и она увидела, что там уже стоят три других судна. Одним был видавший виды старый лихтер «Арвус», и на опытный взгляд Бриель было ясно, что когда-то он принадлежал оборонительному флоту системы, расположенной ближе к краю Галактики от Трясины. Его новый владелец сделал весьма неуклюжую попытку закрасить отличительные цвета судна, которое явно заполучил не самым законным путём, и картина эта вызвала у Бриель саркастическую усмешку.

Корабли такой марки, как второе судно, Бриель никогда прежде не видела вживую, хотя точно встречала их изображения в клановых архивах Аркадиев в Зеаландии. По внешнему виду корабль напоминал массивное насекомое-переростка, чьи фасетчатые глаза-полусферы служили кабиной для пилотов. На крыльях, сейчас сложенных сзади, располагался комплекс антигравов, который придавал малому кораблю такой вёрткости и изящества, что неудивительно, что заполучить его стремились всякие экзотические, а то и просто опасные, личности. Кто был владельцем конкретно этого корабля: барон подпольного мира, могущественный охотник за головами или даже другой такой же вольный торговец, как она сама, — Бриель сказать не могла, однако про себя решила быть осторожнее.

Третьим судном на неровной посадочной палубе была приземистая бронированная коробка челнока, за которым сейчас приглядывала бригада подневольных рабочих, за которыми в свою очередь зорко приглядывала бригада обильно аугментированных и наверняка снабжённых боевыми железами головорезов. Что свидетельствовало о двух основных фактах. Первый: челнок лишь недавно прибыл в Трясиновку, и владелец заплатил за неотложную и быструю перезаправку, чтобы точно знать, что корабль готов к срочному вылету. И второй: человек, на встречу с которым она прилетела в эту гниющую дыру вместо города, прибыл раньше — в точности как она и предвидела.

— Ганна, сажай нас, — приказала Бриель, чувствуя в животе трепет опасности и предвкушения. — Сделаем то, ради чего прилетели…

Не успели они выбраться из «Аквилы» и вдохнуть местной атмосферы, как Бриель встала как вкопанная.

— Чёрт! — выругалась она, когда лёгкие наполнились затхлым воздухом. — Фильтры забыла. Тут воняет, как у орка в жо…

— Возьмите мою маску, госпожа, — прервал Ганна неподобающую для воспитанной леди тираду, отцепил дыхательную маску с шеи и протянул Бриель.

Но та уже шагала прочь от челнока и, пренебрежительно отмахнувшись, крикнула:

— Проследи за разгрузкой!

Разрываясь между беспокойством за хозяйку и выполнением приказа, Ганна ругнулся под нос и торопливо вернулся к открытому выходу пассажирского отсека. На верху короткой сходни стояли две дюжие фигуры, обе — равная смесь машины и живого тела. Биомеханические, со стёртым разумом и пустыми глазами на ничего не выражающих лицах — гибридах металла и кожи, — сервиторы держали между собой тяжёлый бронированный ящик.

— Императив мета-девять, — коротко приказал Ганна. Услышав кодовую фразу от уполномоченного руководителя, сервиторы встрепенулись. — Отслеживать сигнал зеро — зеро, — велел Ганна и отступил в сторону. Безмозглые автоматы промаршировали вниз по трапу чётко в ногу и двинулись за Бриель. Напоследок окинув взглядом челнок, Ганна ткнул руну на светящейся панели возле люка, возвращая пассажирский отсек в герметичное состояние, и отправился следом за хозяйкой.

Металлическая поверхность звякала под тяжёлыми, по колено, сапогами Бриель, и Ганне потребовалось несколько секунд, чтобы её догнать. Рядом с ожидающими челнокам было жарко и воняло тошнотворной смесью топлива, грязи и греха. Зная, что случись с Бриель какая-нибудь неожиданность, её отец найдёт его и скормит помойным крысам в трюмах своего крейсера, Ганна твёрдо решил держаться к хозяйке как можно ближе, хоть по опыту и знал, как сильно это действует ей на нервы.

— Эй, там! — крикнула Бриель кучке палубной обслуги, сражавшейся с толстым топливопроводом, который пыталась присоединить к впускному клапану бронированного челнока, делившего с «Аквилой» посадочную площадку. Когда работяги явно проигнорировали её, решив не отвлекаться от работы, Бриель вскинула бровь и упёрла руки в боки.

Не успел Ганна поравнялся с ней, Бриель уже ринулась в сторону палубной обслуги, но в этот момент пара здоровенных охранников неподалёку шагнула вперёд, чтобы преградить ей путь. Явные братья, эти двое по всей видимости состояли на службе у местного подпольного мира, ибо были обильно аугментированны и так же обильно покрыты наколками, которые свидетельствовали о запутанной сети покровителей, пользующихся их преданностью. Бриель прочла всё это одним махом и тотчас уяснила, что парочка принадлежит одному из мелких сутенёров, который работает отсюда, из Трясиновки.

Кинув внешне небрежный взгляд на тушу бронированного челнока, которым занималась обслуга, Бриель подняла голову, чтобы взглянуть в лицо ближайшему верзиле. «Клянусь всеми святыми, они здесь не заморачиваются с красотой породы», — подумала она про себя.

— Послушайте, мальчики, — начала Бриель сладко, вызвав у обоих скептические взгляды. — Я хочу, чтобы мой корабль посторожили, пока я занята делами в городе. Какие деньги у вас тут в ходу?

Бриель прекрасно знала, какой вид наличности предпочитают местные и сколько попросят, но решила попридержать этот козырь, во всяком случае — пока. После минуты серьёзных умственных усилий один из верзил ответил:

— Сколько нужно сторожей?

— Все, какие есть, — не задумываясь, брякнула Бриель, вызвав безмолвное удивление Ганны. По правде говоря, сколько и чего она выложит местной охране — не имело никакого значения, но следовало произвести нужное впечатление в нужных кварталах.

— Половина бригады занята там, — более разговорчивый из братьев ткнул большим пальцем механической руки в сторону бронированного челнока.

— Плачу вдвое, — ответила Бриель бесшабашно. — Клановыми «черепами».

Верзилы переглянулись, глаза у них явно загорелись, и к безмолвному согласию они пришли за какие-то несколько секунд.

— Половина сейчас, — вмешалась она прежде, чем кто-то из них успел ответить, достала монету, которая стоила больше, чем оба обычно получали за месяц, и показала так, чтобы стало видно обоим. — Половина потом, если сделаете всё, чтобы я была довольна.

— Замётано! — хором ответили братья, явно поверив, что Бриель сдержит слово.

— Тогда оставляю корабль на вас, — Бриель перебросила монету в ладонь ближайшему из парочки. Она проследила, как два громилы отозвали своих дружков и переправили на охрану её судна. Когда парочка в сопровождении сервиторов удалилась, посадочная площадка аж загомонила: местные мордовороты принялись трезвонить о халявной работёнке. Зная, что не подобает смеяться над тупыми людьми, Бриель спрятала лукавую усмешку и двинулась в Трясиновку.

— Святая Терра! — пробормотала она, когда четвёрка вывернула на то, что считалось здесь главной улицей. — Это, на самом деле, ещё большая дыра, чем говорили …

Главную улицу улицей назвать было весьма сложно: она больше походила на ущелье между ветхими, кое-как сколоченными зданиями, и путь по ней представлял собой не прямую и ровную линию, а скакал то вверх, то вниз по многочисленным мосткам, площадкам, лестницам и переходам, соединяющим одно здание с другим. Сами строения представляли собой ветхую смесь листового металла и неподдающихся опознанию кусков машин со всевозможными грузовыми контейнерами, так что недвижимость здесь явно оставляла желать лучшего. Мостками чаще всего служила просто пара брусьев или гнилых жердей с рифлёным настилом или сеткой сверху, кое-как примотанной длиннющими кусками сухой лозы.

Но хуже всего были жители. Каждый свободный пятачок на переходах и мостках занимало трясиновское отребье всевозможного пошиба. У входа в каждую дыру тянули руки попрошайки в рваном тряпье, а в глубине, среди сумрака, тряслись и потели страдальцы с разнообразными химическими пристрастиями. Ворьё и жульё умильно поедало глазами Бриель с её свитой, а накачанные мордовороты и покрытые рубцами наёмники пытались высмотреть в ней скрытую угрозу. Публика побогаче — понятие относительное для такой удалённой адской дыры, ибо по-настоящему богатый отдал бы любые деньги, чтобы только оказаться подальше отсюда, — прогуливалась по мосткам, гордо демонстрируя то носильное богатство, которое могла доверить защищать своей охране, а за полуоткрытыми дверями призывно трепетали ресницами раскрашенные потаскухи.

Глаза Бриель сузились, когда она увидела среди общей толчеи немало мутантов — особей, чьи тела были искривлены и уродливы, а лица больше походили на звериные. Некоторые щеголяли кожей и волосами кричащих расцветок, хотя, вполне возможно, что эффект был искусственным, так как у множества субкультур по всему Империуму была своя, нередко самая причудливая мода. У некоторых были лишние конечности, но за такое могли заплатить — и платили! — лишь самые богатые, ибо требовались услуги самых искусных мастеров плоти, чтобы сделать всё как следует. Так что мутанты были явно настоящие, рождённые в своей генетической ереси.

На многих из более миллиона миров Империума подобным порченым особям светил бы строжайший контроль, а то и зачистка. Разве что, им могли позволить искупить грех нечистоты тем, чтобы провести недолгую и горькую жизнь, безвылазно горбатясь в цехах и литейных какой-нибудь бесчеловечной трудовой тюрьмы, но редко где им дозволялось так выставлять напоказ свои уродливые лица. Лишь в пограничье и за его пределами подобные твари могли расхаживать открыто, не опасаясь кары властей.

Если присутствие мутантов в человеческом мире было редким событием, то тварь, шагавшая по самым верхним мосткам, была самым настоящим явлением. Худое и тонкое существо, отдалённо напоминающее гуманоида, но чересчур длинные, похожие на ходули руки использующее как дополнительную пару ног, передвигалось с некоторым даже изяществом от одного здания к другому. Кожа у него была шершаво-серой и вдоль спины пестрела более тёмными пятнами, а вместо одежды существо носило то, что могло служить только боевой экипировкой: некую форму разгрузки со множеством подсумков и кармашков. Удлинённая голова походила на орлиную, щеголяя тремя парами глаз по бокам и ртом в виде крошечного, похожего на присоску отверстия на конце хоботка. У Бриель захватило дух: никогда прежде она не встречала такую расу и даже не читала о ней за всё время обучения.

Грубый хрюкающий рык с другого перехода тут же оповестил Бриель о наличии ещё одного вида чужаков — и уж этот она повидала весьма на многих мирах. И действительно: неотёсанные зеленокожие варвары свирепствовали на всей изведанной Галактике. Их беззаконные империи порождали огромные очаги войны и смуты, и, следовательно, ни один имперский сектор не был избавлен от их беспрестанных вторжений и миграций. Распихивая в стороны встречных и рявкая на проходящих мимо, кучка здоровенных ксеносов прокладывала себе путь по переходу, опасно цепляющемуся за стенку здания, сооружённого из огромного цилиндра топливного транспортника. Бриель брезгливо скривилась, ибо эти звери были настоящим отребьем вселенной, и подобных им редко терпели даже в таких дырах, полных рецидивистов, как Трясиновка. Городишко упал в её глазах ещё ниже.

Бриель остановилась на относительно открытой галерее, уступив дорогу группе пьяных вдрызг мирских технарей, и окинула взглядом строения и переходы впереди. Потом сунула руку в карман и достала небольшой инфопланшет, тут же ощутив притянутые движением взгляды прохожих, старавшихся не подавать при этом виду. Щёлкнув по руне активации, она разбудила спящую машинку, и на светящейся зелёным поверхности возник грубый план города.

По мере изучения карты, брови Бриель всё больше и больше сходились. Она щедро за неё заплатила, но сейчас, на месте, вдруг оказалось, что карта с реальностью имеет очень мало общего. Информация была куплена у наёмного капитана каботажника, который, как предполагалось, был знаком с местными «дикими» зонами лучше, чем кто другой в этих местах, и капитан ручался своим именем, что карта настолько точная и свежая, насколько это вообще возможно. Бриель позаботилась обзавестись на капитана компроматом и в точности знала, какие из грязных портов межзонья он предпочитает навещать в свободное от службы время. Случись что, его выследят и позволят осознать совершённую ошибку наиболее несовместимым с жизнью способом. Об этом она позаботилась ещё до отлёта.

Однако, несмотря на неточности карты, Бриель всё-таки сумела разобраться, и вскоре стало ясно, что частично причины неточности крылись в постоянных перестройках этой свалки. Не имея для постройки ничего крепче обломков и отбросов, местные вынуждены были менять те части, которые ломались или отваливались со своих ненадёжных мест. Постепенно вырисовалась некая схема, и Бриель смогла наконец сориентироваться. До строения, которое она искала, оставалось всего каких-то пятьдесят метров, просто пока его скрывал запутанный винегрет домов. Чтобы добраться до цели, ей придётся забраться наверх, потом спуститься и перейти по безумной мешанине переходов и галерей, пробираясь сквозь толчею пропитых местных. С чувством холодного ужаса она увидела, что почти наверняка придётся пересечься с орками, и с усталой обречённостью поняла, что неприятностей не избежать…

Взойдя по винтовым лестницам и переходам, мимо кисло бурчащих местных, недовольных тем, что приходится уступать неуклюжим сервиторам, которые двигались сквозь толпу, не особо заботясь о том, кого спихивают с дороги, небольшой отряд Бриель лицом к лицу столкнулся с орками на узком мостике в вышине над главной улицей.

Едва ступив на дорожку и глянув вниз, Бриель остановилась: до неё дошло, что сквозь сетку под ногами видно переполненную улицу метрах в двадцати внизу. Подняв глаза, она увидела, что головной орк тоже остановился. Он хрюкнул что-то остроумное на своём орочьем трём дружкам, и те в ответ громогласно захохотали.

— Что смешного? — окликнула их Бриель, зная по опыту, что орки — показушники и потому уважают готовность к действию и понты гораздо больше, чем слова и раздумья. Самый крупный орк окинул её взглядом пренебрежительно, и Бриель, в свою очередь, воспользовалась возможностью, чтобы осмотреть его самого.

Как и большинство представителей своего вида, орк был массивным, ростом выше среднего человека и минимум в три раза крупнее. Короткие мощные ноги выгнуты колесом, туловище сгорблено и расширяется кверху. Бугристые руки длинные настолько, что могут достать до земли, а впечатляюще уродливая голова посажена так низко, что шеи, казалось, у орка просто нет. Зеленокожий был вооружён целым рядом самого разного оружия — от пистолетов до тесаков, — заткнутого за ярко-красный кушак. Наряд варвара представлял собой чудную смесь грубо сшитых лоскутов и кусков, явно подражающих человеческой манере одеваться. Орк носил драный длинный сюртук с потрёпанным, грязным подолом. На голове зеленокожего сидела двууголка, один свинячий глаз-пуговку закрывала повязка.

Бриель ухмыльнулась чуть шире, разглядев ряд медалей и прочих украшений, грубо притороченных на груди орка. Каждая финтифлюшка представляла собой грубо отштампованный значок, который служил для идентификации своего владельца, если знать, как его читать.

— Вали! — рыкнула тварь низким, угрожающим голосом. Ганна бросил на хозяйку опасливый взгляд, но Бриель осталась стоять, где стояла, сложив руки на груди и самодовольно кивнув самой себе.

— Хорошо говоришь! — сказала она, вполне, впрочем, серьёзно. Факт того, что орк умел использовать даже одно слово из имперского готика, указывал, что это уникально одарённая личность. — Для одного из парней Шрамубивца, во всяком случае.

По реакции орка на её заявление Бриель сообразила, что прочла медали-глифы правильно. Это на самом деле был член того же клана, что и вышеназванный военный вождь. Орк тоже сложил руки на груди, явно вторя позе Бриель, — и это простое действие лишь подкрепило догадки Бриель. Подражая людям в манере одеваться и говорить, копируя её позу да и одним своим присутствием в принадлежащем людям поселении, орк выдал свою принадлежность к клану Кровавых Топоров. Что, в свою очередь, означало, что он почти наверняка является соратником военного вождя Шрамубивца — личности, с которой семья Бриель сталкивалась несколько раз в этой области космоса.

— Ты кто? — рыкнул орк. Единственный, светящийся злобой красный глаз смерил Бриель с головы до ног. — Ты адмирал какиво? Вонекрут Третий?

— Нет, — ответила Бриель сухо, — я не лорд-адмирал Аласандре Воннекурт Третий. — Офицер, о котором шла речь, служил на флоте двести лет и славился исключительно большой окружностью талии и необычайно богатой растительностью на лице. Орков, конечно, самыми наблюдательными из чужаков не назвать, но всё же…

— Я Бриель Геррит, — заявила она свысока, усилием воли подавив вспышку раздражения, — из вольноторгового клана Аркадиев.

Орк призадумался, ибо явно узнал имя, несмотря на то, что не мог отличить одного человека от другого. Бриель побарабанила пальцами по руке и бросила Ганне многозначительный взгляд, в котором выразила всю глубину своего мнения о мыслительных способностях зеленокожего. Тут до неё дошло, что шумный говор на главной улице почти затих и десятки обращённых кверху лиц с интересом следят за их беседой. И то, что сейчас здесь произойдёт, может повлиять на весь её визит в Трясиновку. Через некоторое время зверюга глухо рыкнул и прищурился:

— Брал ватагу Шрамубивца? Большая драка на храмовой планете?

— Ну наконец-то! — произнесла Бриель, с облегчением поняв, что орк действительно принадлежал к тому клану, к которому она думала, и был подчинённым вождя Шрамубивца. — Аркадиям требовались услуги вашего клана на Бриганта-Регис. Армия Шрамубивца взяла город и почти его не разграбила, так что все вышли из дела с прибылью, и Шрамубивец сказал моему отцу несколько добрых слов. Ты помнишь, что он сказал?

Теперь замолчала вся улица: сотни местных ждали, чем всё закончится. Бриель не сомневалась, что зеленокожий наёмник затерроризировал уже многих, и немалая их часть страстно желала увидеть, как ему укажут на место. У других, возможно, был шкурный интерес, чтобы с потерями вышла она сама…

— Он сказал, — невнятно проговорил орк: усилия вспомнить слова вождя явно дорого стоили крошечному мозгу, — «Если что нужно, только скажи».

— Так он и сказал, — отозвалась Бриель, приближаясь к развязке разговора. — И сейчас мне кое-что нужно, понял?

— Хочешь кого убить? — наёмник вдруг оживился, почуяв себя снова в своей тарелке.

— Нет, — ответила Бриель, вызвав видимое разочарование у орка. Понизив голос так, чтобы слышно было только тем, кто стоял на мосту, она отчётливо произнесла: — Я хочу, чтобы ты отошёл в сторону и дал мне пройти.

Толпа внизу не слышала, о чём говорит Бриель, отметив лишь продолжительное молчание, во время которого женщина в длинном мундире со сложным макияжем на глазах и по-диковинному заплетёнными волосами, похоже, нагло осадила чужацкого воина в несколько раз крупнее себя, который ни разу не уступил дороги никому за всё своё время пребывания в Трясиновке. По толпе прошла волна возбуждения, кто-то начал предлагать пари. Вскоре ставки были сделаны, деньги тайком перешли из рук в руки — и тут противостояние подошло к своей развязке.

Массивный зеленокожий дикарь кивнул в сторону женщины и рыкнул что-то своим спутникам. Теперь уже в абсолютной тишине толпа явно ждала бурной и крайне увлекательной вспышки насилия.

Но тут орк шагнул в сторону, уступая дорогу Бриель и её свите. Толпа в шоке и негодовании ахнула, несколько разорённых букмекеров дали дёру, ища спасения в ближайших переулках.

— Благодарю, — проходя мимо орка, вполголоса и не без облегчения бросила Бриель, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал, ибо сердце у неё груди сейчас грохотало, как барабан. — Шрамубивец с моим отцом будут очень довольны твоей услугой, и, уверена, ты получишь хорошую награду.

Секунду спустя Бриель и Ганна перешли мосток, два сервитора топали следом, а орки двинулись своей дорогой.

— Госпожа, — зашипел Ганна, как только удостоверился, что их никто не слышит, — если ваш отец узнает, что я позволил вам сделать то, что вы только что сделали, он…

— Знаю, — ответила Бриель, пренебрежительно отмахнувшись от жалоб пилота. — Он на тебя прогневается. Только на меня он прогневается ещё больше…

Осознав, что хозяйка говорит о чём-то, что выходит за рамки его осведомлённости, Ганна замедлил шаг и вперил в Бриель мрачный взгляд:

— Могу я узнать почему, госпожа?

— Потому, что это не он нанимал Кровавых Топоров на Бриганта — Регис. Их наняли повстанцы. Мы были на другой стороне.

Теперь Ганна вообще остановился и накинулся на Бриель, совсем спав с лица:

— А что, если бы он…

— Вспомнил о такой мелочи? — оборвала его Бриель. — Я рассчитывала, что он не сумеет отличить одного человека от другого, как не смог отличить меня от этой свиньи — адмирала Воннекурта. У него был выбор: рискнуть навлечь на себя гнев вождя или потерять лицо перед несколькими людишками. К счастью, он решил, что его больше волнует, что подумает о нём босс, а не мы.

Дерзость Бриель оказалась для Ганны настолько вопиющией, что он просто не нашёл, что ответить, так что она выудила планшет из кармана и оглянулась в поисках нужного здания.

— Вон оно, — сказал она, вновь отправляясь в путь. — Ты идёшь?

— Госпожа, я, наверное, лучше… — забормотал Ганна в спину удаляющейся Бриель. — Я, наверное, лучше…

— Стоять на месте, мисс! — потребовал дуболом, охраняющий дверь здания без опознавательных знаков. — Что в ящике?

Бриель смерила его взглядом, меньше чем в две секунды определив, что под потёртым комбинезоном и стёганой курткой на нём надет бронежилет, и вооружён он по меньшей мере одним спрятанным пистолетом. Она бы его уложила, если потребуется, но неподалёку ошивалось ещё трое таких же, видимо, думавших, что ведут себя как ни в чём не бывало, но явно бывших при деле.

— Ничего, о чём тебе стоит беспокоиться, — ответила Бриель, не чувствуя и десятой доли той самоуверенности, какую вложила в голос. — Дай пройти, и у нас всех будет гораздо более приятный день. Ясно говорю?

Дуболом метнул, как он, видимо, считал, незаметный взгляд группе поддержки, и теперь Бриель точно уверилась, что они тоже имеют отношение к охране.

— Я говорю, что в ящике? — повторил охранник свой вопрос уже тише и более грозно, чем в первый раз. Дружки его подтягивались ближе.

— А я говорю, здесь нет ничего, о чём тебе стоит беспокоиться, — ответила Бриель. — Похоже, мы зашли в тупик, да?

— Не совсем, — произнёс дуболом, и три его дружка, точно так же неплохо вооружённые и бронированные, возникли у Бриель и Ганны за спиной. Парочка оказалась в окружении людей, сильно превосходящих её размерами, однако по-прежнему отказывалась подчиниться.

— Послушай меня, — сказала Бриель, понижая голос так, что охранники были вынуждены прислушаться и сосредоточиться, чтобы различить слова. Этому приёму она научилась у особо садистичного наставника, когда росла на Чогорисе: так слушателю волей-неволей приходилось сосредоточить внимание на говорящем. — Сегодня я уже осадила кучку орков, а они были куда побольше тебя. Дай. Мне. Пройти.

Охранник моргнул, не выдержав пристального взгляда. Слухи в городишке явно расходились быстро. «Что неудивительно, — подумалось ей, — учитывая характер обитателей». Охранник метнул взгляд в сторону ящика, крепко зажатого между двух сервиторов, явственно измеряя желание узнать, что внутри, с чувством самосохранения. Он, конечно, мог бы попробовать прикрыться необходимостью проверять, что ничего опасного внутрь здания, которое нанялся охранять, не попадёт, но Бриель знала, что на самом деле охранник надеялся, что в ящике найдётся что-нибудь, что может прилипнуть к его рукам. Что ж, тут он явно ошибся.

Сглотнув комок, дуболом принял решение. Он кивнул дружкам и гораздо неохотнее, чем орк на мосту, отступил в сторону, пропуская Бриель и её спутников внутрь. Сияя театрально приветливой улыбкой, Бриель миновала охранника и позволила Ганне толкнуть видавшую виды дверь, которая, судя по всему, прежде служила кормовым люком на бронетранспортёре «Химера», и шагнула в поджидавшую внутри темноту.

Бриель окунулась в сумрак, который превратился в абсолютную темень, как только охранник захлопнул за сервиторами люк. С колотящимся сердцем она глубоко вздохнула и выпрямила спину, прежде чем шагнуть в неизвестное, чуть выставив перед собой руку. Вскоре оказалось, что пол усеян мелким мусором, однако, на что наступает, она точно сказать не смогла бы, да и не очень хотела, на самом деле, знать.

Секунду спустя Бриель поняла, что слышит приглушённый, но бурный шум откуда-то спереди, и осторожно двинулась вперёд, пока рука не коснулась металлической на ощупь поверхности. Звук определённо шёл с другой стороны того, что, как она решила, было вторым люком, и, прислушавшись, Бриель различила голоса и звуки буйной мелодии.

— Готовы? — спросила она, обращаясь больше к себе, чем к своему преданному вассалу. Не дожидаясь ответа, толкнула люк и впервые увидела изнутри то место, куда пришла, чтобы заработать себе немного на жизнь.

Помещение оказалось куда просторнее, чем можно было предположить снаружи: то, что выглядело случайным нагромождением грузовых контейнеров и ветхих лачуг, на деле оказалось ловко скроенным зданием, внутри которого разместилось заведение, знаменитое, — по крайней мере, в определённых кругах, — на весь местный космос. У него не было официального названия, хотя те, кто был в курсе, именовали его «Палас-Трясиновка» и ещё рядом схожих титулов, в насмешку награждая заведение абсолютно незаслуженной напыщенностью.

Переполненное помещение по сути представляло собой просторный, довольно потрёпанный театр, большую часть которого занимала сцена на дальней стороне в обрамлении огромных завитков грубой, но с претензией вычурной отделки. Сцена сияла огнями, однако её заслоняли висящие в воздухе пласты едкого дыма, так что, ступив внутрь, Бриель обнаружила, что почти не различает происходящее на сцене, хотя сидящая публика, очевидно, прекрасно всё видела. Ряды разнокалиберных и драных бархатных и кожаных сидений, по большей части снятых с самых разных машин, вмещали несколько сотен зрителей. И каждый кричал, улюлюкал и хлопал происходящему на далёкой, скрытой за пеленой дыма сцене.

Глухие звуки, которые Бриель услышала через люк, внезапно оказались настолько громкими, что заставили её поморщиться. Беспорядочная какофония шумной толпы и пронзительные, бешеные коленца, издаваемые невидимым оркестром, соревновались с галдежом, весёлым гомоном и звяканьем питейных сосудов.

Подвинувшись вперёд, чтобы дать Ганне войти, Бриель получше разглядела творящееся вокруг. Вдоль стен шли ряды укромных уголков и стоек, где продавались всевозможные товары, по большей части — алкогольные и, скорее всего, решительно вредные для здоровья, если употреблять их, не приняв загодя лошадиной дозы противоядия.

Вокруг барной зоны расселось разношёрстное отребье подпольного мира. Бриель признала типчиков из сотни пограничных космопортов и путевых станций: свободные от работы экипажи, угрюмые вербовщики, измождённые мирские технари, а среди них — мрачные и напряжённые шкиперы и прочий старший состав. Обслуга лавировала среди тумана, разнося подносы с закусками и напитками и настойчиво выспрашивая у клиентов побогаче, чего бы те ещё желали. От увиденного Бриель брезгливо скривилась, однако какая-то часть её находила весь этот грязноватый балаган некоторым образом привлекательным, хотя выросла она в тенетах Имперского Кредо.

— Это то место? — поинтересовался возникший сбоку Ганна. Сервиторы остались ждать в проходе. — Выглядит как-то…

— Забавно, — перебила Бриель. — И — да, это то место. Не поискать ли нам столик?

— Что-нибудь выпьете, мэм? — через несколько минут после того, как Бриель и Ганна нашли где сесть, у столика возникла официантка. Место было далеко не идеальным, но, если дело пойдёт как надо, всё равно очень скоро его придётся сменить. Сервиторы стояли прямо у неё за спиной, привлекая многочисленные взгляды украдкой сидящих вокруг. Взгляды рассказывали Бриель, кто есть кто, и зачем сюда пришёл. Многим действительно хотелось знать, что в ящике, однако ещё больше было тех, кто делали всё, чтобы глядеть в сторону, осознанно пытаясь слиться с толпой и не привлекать внимания. «Эти — опасные», — подумала она с кривоватой усмешкой.

— Хм? — снова откинувшись назад в потёртом мягком сиденье и уперев локти в спинку, Бриель в последний раз оглядела толпу перед тем, как ответить на вопрос официантки.

— Вряд ли у вас найдётся эридийский ор-д’аж? — спросила она, прекрасно зная ответ.

Официантка тупо уставилась на неё в ответ, и Бриель на миг заподозрила, что девчонка подверглась какой-нибудь предлобной нейрохирургии, хотя на лбу у той никаких видимых шрамов не было.

— Ганимедский мар? — продолжила она ехидно. Продолжающееся молчание официантки её только раззадорило. Бриель даже подумала, не находится ли та под влиянием какого-нибудь ксеноса, как те жрецы на Бриганта-Регис…

— Азуав? — наконец спросила она, поняв, что никакой забавной реакции не дождётся.

— Конечно, мэм, — откликнулась официантка. — Терранского урожая? Запаянное в пустоте для придания богатого букета?..

Бриель сузила глаза, а Ганна смущённо откашлялся.

— Две порции того, что у вас есть, — наконец сообщила она, слегка выведенная из себя неожиданным ощущением, что издевались как раз над ней. Прежде, чем она успела сказать что-нибудь ещё, официантка исчезла в толпе, оставив Бриель с Ганной наслаждаться большой сценой, занимающей немалую часть заведения.

— Госпожа, — позвал Ганна. Было очевидно, что он снова решил выговорить ей. В той мере, в какой может посметь лишь столь ценимый вассал, — мы на самом деле хотим привлечь к себе столько внимания?

Бриель широко ухмыльнулась, усаживаясь поудобнее в ожидании заказа.

— Да, Ганна. Именно этого мы и хотим. А сейчас, может, ты уже расслабишься?

При этом Бриель закинула ноги на низкий столик, скрестив тяжёлые сапоги, и попыталась разобрать, что происходит на золочёной сцене. По всему Империуму виды развлечений так сильно разнились, что часто было чертовски трудно расшифровать происходящее: каждый стиль основывался на таком количестве разнообразных культурных идиом, что посторонние почти ничего не могли понять. Даже для тех культур, которые не были привязаны к одному месту, Галактика была настолько огромна, что то, что развлекало одну публику, было совершенно непроницаемо для другой. Но, как бы там ни было, Бриель выросла в по-уникальному свободной и много путешествующей культуре клана вольных торговцев и конечно же считала себя человеком широких взглядов в таких вещах. Однако, то, что разворачивалось на сцене перед ней, довольно сильно отличалось от всего, что она видывала прежде.

Сцену заслоняли плавающие слои дыма, который подсвечивали красным, лиловым и багряным ряды люменов на рампе, но, по мере того, как Бриель смотрела, дым уплыл в сторону, превратив размытые пятна в нечто поразительно чёткое. Посереди сцены стоял невообразимо высокий, худой как скелет мужчина, одетый в диковинный костюм, составленный, похоже, из сотни разных предметов одежды, надетых как попало. На голове у него торчал высокий цилиндр; глаза, благодаря паре тяжёлых промышленных очков со вставленными увеличительными стёклами, казались выпученными, как у рыбы. В одной руке человек держал древний бронзовый вокс-рожок, а другой жестикулировал в сторону ещё примерно десятка фигур, деливших с ним сцену.

На сцене проходило что-то вроде выставки: экспонатами служила группа мутантов, чьи тела были настолько деформированы генетическими отклонениями, что на любой цивилизованной планете такого пристрелили бы на месте. Да и на большинстве пограничных и пропащих миров, вроде Трясины, тоже. Первой реакцией Бриель было схватиться за кобуру на поясе, но она взяла себя в руки прежде, чем ладонь сжалась на рукояти лазпистолета. Понятно, что если мутанты были опасными, то их бы не выставляли так открыто, но такой довод, сказать по правде, звучал не очень убедительно.

Самый крупный из мутантов был здоровенным зверюгой, но Бриель слегка успокоилась, увидев, что лодыжки у него закованы в железо, и тяжёлая длинная цепь уходит за полосатый занавес за сценой. Размерами мутант не уступал огрину — одной из стабильных и более-менее терпимых пород мутантов, которых большая часть Империума признавала дозволенной ветвью фамильного древа человечества. На размерах сходство зверюги с огрином, однако, заканчивалось. Шкура его походила на щербатую древесную кору; руки с накрученными полосами железа представляли собой длинные зазубренные клешни. Морда едва виднелась где-то сбоку от середины груди и состояла из огромной нижней челюсти, массивного лба и угнездившейся в складках кожи между ними пары чёрных глаз-пуговок.

И, словно одна эта зверюга была недостаточно экзотичной, остальные мутанты, собранные на сцене, были столь же уродливы, хотя, по счастью, ни один даже близко не был таким большим. У одного были многосуставчатые руки в три раза длиннее обычных, у второго — три головы и ни одного видимого рта. Один мутант был просто головой на диковинном механическом устройстве, а у другого не было головы вообще: лицо торчало посреди уродливо раздутого живота.

Взмахом руки, который вызвал очередную бурю аплодисментов, похожий на пугало импресарио дал начало следующему акту. Свет погас, уступив слепящему лучу прожектора, и, когда аплодисменты стихли, внимание Бриель привлекло какое-то движение наверху.

В ответ на внезапный шквал хриплой атональной музыки, исходящей из невидимой оркестровой ямы перед сценой, со стропил спустился ярко раскрашенный обруч, в котором изящно устроилась женская фигура, при виде которой толпа сошла с ума совершенно. Ноги у женщины срослись между собой, напоминая рыбий хвост, но это была не самая странная её черта. На плечах женщины сидело две головы, и на каждой выделялись огромные, выпуклые, ярко-алые губы. Никаких других деталей у лиц не было, однако толпа явно видела в этом существе венец женской красоты. Не успела Бриель толком присмотреться, как фигура задвигалась, двусмысленно поводя бёдрами, и обруч начал раскачиваться вперёд-назад, с каждым взмахом пролетая всё дальше над восхищённой толпой. Из толпы тянулись жадные руки, пытаясь хотя бы прикоснуться к объекту своего обожания.

— Наслаждаетесь представлением? — раздался голос за спиной у Бриель. Она застыла, чтобы не показать, что не слышала, как подошёл гость. Фигура, раскачивающаяся в обруче, завораживала — поистине диковинное, гипнотизирующее зрелище, но, в отличие от взгляда, всё внимание Бриель теперь сосредоточила на говорившем.

— Видала и получше, — лениво произнесла она, в то время как Ганна обернулся взглянуть на подошедшего. Бриель выждала несколько секунд и лишь затем лениво повернула голову, одновременно молясь, чтобы прикрытие сработало.

Говоривший, как она и предполагала, бы тем самым человеком, на встречу с которым они прилетели на Трясину. Звали его Барон Разукрас, хотя Бриель так и не сумела выведать, титул это, претензия на вычурность или прозвище. На первый взгляд он показался высоким, худощавым мужчиной неопределённого возраста, но это было лишь поверхностное впечатление. Барон был одет в платье какого-то древнего князька, состоящее из колета, сшитого из яркой переливающейся ткани, рукавов с буфами, пёстрых рейтуз и неправдоподобно большого гульфика, при виде которого на губах Бриель заиграла скабрезная ухмылка. Однако, каким бы диковинным не казался наряд, необычайной внешность барона делал не он. Его лицо.

Барон Разукрас был лоскутным человеком в полном смысле этого слова. Все до единой части его лица были куплены, а чаще — просто изъяты, у кого-то другого и соединены в стоящем сейчас над Бриель человеке. Лицо его представляло собой мозаику, каждый кусочек которой был сращен с соседними. Бриель понятия не имела, что Барон думает о получившемся эффекте, но его никак нельзя было назвать естественным, ибо в лице его не было ни единого совпадающего фрагмента. Но тут до неё дошло, что, скорее всего, в этом и смысл. Барон, видно, специально хотел добиться эффекта эдакой макабрической эксцентричности, чтобы заранее ставить тех, с кем имеет дело, в проигрышное положение.

Источник Бриель сообщал, что эффект не ограничивался лицом барона, и каждый орган его тела был взят от кого-то другого, чтобы создать, как Разукрас хвастался болтливым потаскушкам, что согревали его по ночам, яркий образчик всего человечества в целом. Сама Бриель ничего такого в этом не видела.

Скривив неравные губы в приторной улыбке, барон коротко согнулся и вычурным жестом указал на затемнённый альков под охраной нескольких дуболомов того же типа, с которым она имела дело на входе. Поднимаясь, Бриель не могла не заметить взгляд, украдкой брошенный бароном на ящик, зажатый между двух сервиторов.

— Не уединиться ли нам в более приватном месте, мадам Геррит? — предложил барон. Проходя мимо, Бриель не могла также не заметить взглядов украдкой, брошенных в её сторону из публики. Многих мучило нездоровое любопытство, но ядовитые взгляды парочки богато одетых дам неподалёку заставили её сердито нахмуриться: ясно, что эти две особы приняли её за очередной лакомый кусочек, подобранный бароном для развлечения.

— Идём, Ганна! — резко велела Бриель. Тут вернулась официантка с азуавом и гаденьким блеском в обыкновенно пустых глазах.

В сопровождении троицы явно снабжённых боевыми железами личных дуболомов, барон Разукрас повёл Бриель с её спутниками через переполненное заведение. Толпа расступалась перед ними, даже не пикнув. Бриель переборола желание пощупать карман под кителем на груди и заставила себя успокоиться. «Я знаю, что делаю! — сказала она себе. — Шагаю прямо в капкан, вот что я делаю, но в этом и смысл всей этой маленькой экспедиции…»

Наконец передний дуболом подошёл к арке входа, украшенной по замыслу какого-то безумного художника кичливым и вычурным убранством, и развернулся, поджидая остальных. Воспользовавшись коротким моментом, Бриель осмотрелась, точно зная, что скоро им может понадобиться убраться отсюда исключительно быстро, если всё пойдёт не по плану. Невысокая арка вела в укромный кабинет с низким столиком в окружении бархатных диванов. Низко висящая люстра с мерцающими голубым газовыми огоньками давала как раз столько света, чтобы можно было с удобством вести подпольные дела в укромном полутёмном уголке.

— Прошу, — барон посторонился. Дуболом горой возвышался у него за спиной. — Устраивайтесь поудобнее. Но сначала, мадам Геррит, не поймите меня неправильно, если я приму некоторые… предосторожности.

Бриель подозрительно сощурилась, однако решила помолчать, пока не получит хоть какое-то представление о том, что подразумевал барон. «Глаза открыты, рот — на замке», — учил её отец, и неплохо, надо сказать, в этом преуспел.

По кивку барона дуболом, шедший сзади, сунул руку в карман. Бриель затаила дыхание и молча переглянулась с Ганной. Вряд ли Разукрас задумал причинить ей вред, по крайней мере — пока, но она всё равно почувствовала облегчение, когда дуболом не извлёк на свет ничего опаснее ручного сканирующего устройства.

Бриель сглотнула, однако постаралась по мере сил держать себя как ни в чём не бывало, пока дуболом ковылял к ней с основным блоком сканера в одной руке и палочкой-детектрицей в другой. Она приподняла бровь, слегка удивлённая, что такой тупица обладает навыками обращения с прибором. Но, с другой стороны, как-то раз она видела птеробелку, которую научили подавать напитки шишкам из одного небольшого дома навигаторов. Вот только тварь вошла во вторую фазу своего жизненного цикла, превратившись в кровожадное чудовище из зубов и когтей, и перерезала половину семьи ещё до того, как закончили подавать десерт.

— Звиняюсь, мэм, — подходя, пробормотал громила и палочкой указал Бриель поднять руки. Она ощутила волну раздражения и сильное желание врезать дубине коленом между ног. Желание становилось тем сильнее, чем дольше он водил палочкой вдоль тела; основной блок при этом булькал и попискивал. Даже когда машина мелодичным звоном возвестила, что скрытого оружия не найдено, дуболом продолжал водить палочкой по Бриель, пока хозяин его намекающее не кашлянул, после отчего громила шагнул назад с глумливой ухмылкой на уродливой гроксовой роже.

— Чисто! — объявил ухмыляющийся бандит и заковылял к Ганне, правда, с гораздо меньшим энтузиазмом. — Подними! — велел он, но прежде, чем пилот успел поднять руки, вмешалась Бриель:

— Он сильно аугментирован. От него ваша штука завопит даже на самой низкой чувствительности.

Дуболом замялся и взглянул на барона.

— Тогда он может подождать здесь, — объявил Разукрас, и от тона его голоса по спине у Бриель побежали мурашки отвращения. — О нём хорошо позаботятся. Это я вам обещаю. Мадам Геррит, пойдёмте?

Бриель встретилась глазами с Ганной — пилот незаметно кивнул, подтверждая, что согласен подождать снаружи, хотя явно был не очень доволен тем, что позволяет ей войти в логово барона одной. Твердя себе, что всё пройдёт по плану, Бриель указала сервиторам на вход.

— В этом нет необходимости, мадам, — произнёс барон Разукрас с едва заметным оттенком торжества в голосе.

Сердце в груди у Бриель грохотало, но она сумела удержать голос ровным:

— А как же наш обмен, барон?

— К нашему обмену этот ящик никакого отношения не имеет. Я в этом бизнесе не первый день, знаете ли, и распознать обманку труда мне не составит. Предположу, что предмет спрятан у вас при себе, в каком-нибудь потайном кармане, возможно?

Бриель одарила самодовольного ублюдка лёгким наклоном головы и блеснула щекочущей «эго» оппонента улыбкой.

— Логично, — она согласилась и приказала сервиторам поставить ящик в сторону, после чего вступила под невысокую арку входа.

Не дожидаясь приглашения, Бриель уселась среди бархатных подушек и откинулась назад, стараясь выглядеть как можно более расслабленно. В воздухе сладко пахло благовониями, однако не теми, что жгут в храмах Экклезиархии. Несмотря на внешний налёт роскоши, место это было дешёвым и грязным и пропиталось терпкой смесью греха и скуки.

— Ага! — произнёс барон. Его голос сочился тем, что он явно принимал за утончённость и шарм. К Бриель, случалось, свысока относились мужчины куда получше, но всякий раз она сносила это, только если представлялся случай погреть руки. Сейчас, к сожалению, был именно такой случай.

— Устраивайтесь поудобнее, моя дорогая, и приступим.

Коротким жестом поставив одного из дуболомов у входа, барон уселся за столик напротив Бриель. Мерцающий свет, льющийся из газовой люстры, как оказалось, не только усилил лоскутный эффект его кожи, но и вдобавок выявил тот факт, что глаза у барона разного размера и цвета. И вообще: судя по тому, как он сидел, можно было догадаться, что и ноги у него разной длины, и с суставами что-то не то.

— Боюсь, эридийский ор-д’аж у меня весь вышел, — сказал барон с лукавым блеском в одном глазу — в том, который был поменьше, карий. — Хотя мне как-то предложили амасек начала первого столетия М37 с экваториальных холмов Сан-Леора.

«Опять амасек, — подумала про себя Бриель. — В Империуме миллион миров, и думаешь, что люди могли бы уже попробовать что-то другое …»

— Нет, спасибо, — отказалась Бриель, не очень-то желая рисковать пить то, что перед ней могут поставить.

— Вполне благоразумно, — согласился барон. — Может быть, позже, после того, как покончим с делами, а?

«Да сейчас!» — подумала Бриель зло, но мило ответила:

— Было бы неплохо. И, к слову, о делах…

— Конечно, — отозвался барон, откидываясь на мягкие подушки. По хищному блеску в глазах было ясно, что барон решил разыграть сразу все свои козыри, как Бриель и рассчитывала. — У вас есть при себе вещица. Прошу, положите её на стол так, чтобы я её видел.

Слегка помявшись для эффекта, Бриель жеманно улыбнулась и запустила пальцы в подкладку кителя на левой груди, глядя, как барон провожает её движение разнокалиберными глазами. Ловким движением расстегнув потайной, укрытый нуль-тканью карман, Бриель достала предмет, по форме и размерам напоминающий простое кольцо.

Медленно подавшись вперёд, она положила кольцо на середину стола, затем откинулась обратно, следя за реакцией барона. По блеску в глазу — на этот раз в том, что покрупнее, голубом, — стало ясно, что Разукрас заглотнул крючок.

— Какая у него родословная? — спросил он, прикипев глазами к маленькой вещице.

— Его вывезли с одного из вновь открытых храмовых миров к краю от Кольца Огня, — ответила Бриель, и, насколько ей было известно, так оно и было.

— Кто? — вопросил барон. В голосе его сквозило нечто сродни вожделению.

— Клан «мясников» из четвёртого квадранта, — ответила она, хотя эта часть рассказа была далеко не бесспорной.

— И вы овладели им каким образом? — плотоядно уставился на неё барон. Маска утончённости и шарма сошла почти целиком. — Расскажите мне, как вы нашли это… чудо.

— «Мясники» заключили контракт с… конкурентом Аркадиев, — ответила Бриель, более уверенная в этой части истории, так как сама присутствовала почти на всём её протяжении. — Но они вышли проигравшими из небольшой войны за торговые права с отделением Ультима Центавра. Это, — она лениво повела рукой в сторону кольца, — было частью соглашения.

— Вы его… пробовали? — барон почти шептал.

«Да ты спятил!» — подумала Бриель. Она прекрасно знала, на что, по слухам, способно кольцо. Говорили, что кольцо было заряжено силой какими-то невероятно древними и, слава богу, исчезнувшими ксеносами, и, будучи надетым, придаст телу носителя новые и абсолютно другие формы. Говорили, что для управления столь глубоким процессом требуется разум величайшей мощи, но результат будет впечатляющим — или жутким, в зависимости от силы воли владельца. И хотя Бриель для себя ещё не решила, насколько правдивы эти слухи, она почти не сомневалась, что барон Разукрас достаточно безумен, чтобы поверить в них и попытаться воспользоваться силой артефакта, — отсюда и сделка с обменом.

«Кстати, про обмен», — подумала Бриель. — Свой образок приготовили? — спросила она, прилагая все силы, чтобы голос звучал как ни в чём не бывало, несмотря на трепыхание в животе. Если бы он сейчас вынул образок и дал ей уйти, Бриель знала принца эльдарских корсаров, который в обмен на эту безделушку был готов уступить целый райский мир.

Однако она знала, что всё будет не так просто.

Оторвав взгляд от кольца на столе, барон Разукрас откинулся на спинку дивана и потянулся к воротнику, как это сделала Бриель пару минут назад. Расстегнув несколько пуговиц на колете и рубашке, он открыл больше, чем лоскутную кожу на груди: на шее, удерживаемый простым кожаным шнурком, светился кулон цвета выбеленной кости — священный образок, за владение которым безумный чужак был готов заплатить целым миром.

— Насколько это для вас дорого? — спросил Разукрас.

«Началось!» — подумала Бриель. Она знала, что барон не сможет устоять, хотя каким-то уголком души посмела надеяться, что здравый смысл в нём возобладает.

— На сколько ты потянешь? — продолжил барон.

— Барон, — ответила Бриель, перебив его в надежде, что Разукрас даст сменить тему, и тем самым избежать неминуемых неприятностей, — я бы лучше…

— Ты бы лучше слушала, моя дорогая, — вклинился он, — чем перебивать. Это так невоспитанно.

Бриель неохотно кивнула, позволив этому глупцу насладиться моментом тщеславия.

— Я решил, что хочу расширить свои дела. Думаю, сейчас самое время приступить к вымогательству.

Бриель вздохнула и возвела очи горе, изобразив, как она надеялась, равнодушное отрешение:

— Ладно, давай. Назови цену.

Небольшой спектакль возымел тот эффект, на который надеялась Бриель: выражение лица у барона моментально сменилось с вальяжной псевдоутончённости на вспышку раздражения. «Странно, — подумала Бриель, — как каждый лоскут у него на лице краснеет по-своему».

— Ты остаешься здесь, — сказал он холодно. Вся притворная цивилизованность с него спала. — Твой отец получит мои требования, когда я решу, на сколько ты можешь потянуть.

— Ты даже выговорить не сможешь, на сколько я могу потянуть, — ответила Бриель тихим и угрожающим голосом. Этот идиот уже начинал злить по-настоящему.

— О, я бы не был так уверен, — сказал Разукрас. — Мне сказали, что торговые пути на восточной окраине уже несколько лет иссякают. Говорят, что там наступает некая тень и миры просто умолкают, по целой системе за раз.

Бриель не сказала ничего. Глаза открыты, рот — на замке.

— Напомни мне, — сказал Разукрас, — откуда Аркадии черпают большую часть своего богатства?

— Ты даже наполовину не понимаешь, что творишь, барон, — Бриель почти рычала, хотя, по правде, было довольно неожиданно услышать, насколько Разукрас знаком с положением её семьи. Это правда, что на восточную окраину наползало нечто, и это нечто наносило ущерб торговым путям, на которых зиждились многие поколения клана Аркадиев, но это была далеко не вся картина.

— Я понимаю достаточно, — огрызнулся барон. — Достаточно, чтобы знать, что твой отец с радостью избавится от кое-каких второстепенных активов, чтобы ты вернулась к нему целой и невредимой.

— Второстепенных активов? О чём ты?..

— Мне известно, что Аркадии владеют половиной Зеаландии. Как насчёт этого для начальной ставки, м?

Бриель остолбенела. С чего этот жалкий подпольный воротила решил, что у него выйдет побороться за владение значительной частью терранской конурбации, она просто ума не могла приложить. Его эго явно несколько превосходило его возможности.

— Хватит! — Бриель пренебрежительно отмахнулась и снова откинулась назад. Затем вдруг закинула ноги на низкий столик, отчего бесценное кольцо ксеносов со стуком покатилось по пятнистому ковру. Разукрас изо всех сил постарался сохранить равнодушие, однако его разные глаза всё-таки проследили за кольцом, пока то не остановилось, а затем вернулись обратно к Бриель. — Я предлагаю тебе один шанс сыграть по правилам, барон Разукрас, потом начнём играть грязно. Понятно?

Губы барона скривились в насмешливой и злобной ухмылке. Значит, играем грязно.

Мотнув головой назад, так чтобы это можно было принять за изъявление высокомерия, Бриель заставила одну из своих затейливо плетёных тёмных косиц упасть на лицо. Потянулась рукой к волосам, но вместо того, чтобы заправить непослушную прядь обратно, сжала её между пальцами и активировала спрятанное внутри небольшое устройство, сделанное расой джокаеро.

— Это, — поведала Бриель барону, — передатчик «земля — орбита».

— Чепуха, — откликнулся барон, правда, облизнув губы с явной нервозностью, — ты не смогла бы протащить его мимо сканера.

— Может, и не смогла бы, если бы твой громила был занят делом, а не моими…

— Ты блефуешь!

— Мой лёгкий крейсер прямо сейчас держит геосинхронную орбиту у нас над головой. Мои шпионы передали расположение некоторого числа твоих владений в болотах, и, пока мы тут разговариваем, по нескольку макробатарей наводятся на каждое из них. Если я не вернусь скоро и с образком, твои владения вбомбят прямиком обратно в Тёмную эру. Дошло?

— Ты блефуешь! — повторил барон и поднялся, точно пытаясь припугнуть.

Глядя прямо в глаза барону и не мигая, Бриель поднесла прядь волос к губам, сжала и произнесла:

— «Фэрлайт», цель «Альфа», огонь.

На одном из лоскутов кожи на лбу барона появилась бисеринка пота. Разукрас, замерший над откинувшейся на подушки Бриель, сжал кулаки в бархатных перчатках. Миг, казалось, растянулся на целую эпоху, и тут на губах у барона заиграл призрак деланной ухмылки: Разукрас явно решил, что Бриель, как он и надеялся, блефует.

Однако никакого блефа не было. Улыбка барона испарилась, как только над Трясиновкой прокатились отдалённые раскаты грома, и низкая, рокочущая дрожь прошла по скале, передавшись через металл и дерево конструкции и заставив люстру качнуться — тихонько, но весьма зловеще.

Разукрас первым нарушил молчаливое противостояние и развернулся к верзиле у входа:

— Узнайте, что это было! Быстро!

— Это была твоя блатхата в двадцати километрах к северу, которую накрыло прямым попаданием орбитальной бомбардировки, — ответила Бриель, не особенно стараясь скрыть издёвку в голосе.

— Что..? — запнулся барон. — Откуда ты..?

— А это, — повторила она, когда второй, куда сильнее, рокот вызвал всплеск панических воплей среди толпы в главной части заведения, — была твоя секретная счётная контора на водоразделе в семидесяти километрах к востоку.

— Ах ты, распутная ведьма! — взорвался барон. Несколько охранников сунулись внутрь с видимой тревогой и замешательством на рожах. Бриель просто улыбнулась и осталась внешне беспечной, хотя понимала, что момент истины вот-вот настанет.

— Отдай мне образок, — объявила она, — и из твоего домика для утех на берегу не сделают лепёшку.

Выпучив глаза в тупом ужасе, барон потянулся к шее и зажал образок в кулак:

— Да ты спятила! Я не отдам тебе…

Во мгновение ока Бриель вскочила с дивана, по-кошачьи перелетела через столик и вцепилась в ошарашенного барона. Оба рухнули на пол беспорядочной кучей, а когда снова поднялись и охрана полезла внутрь с пистолетами в руках, Бриель держала Разукраса за глотку. На одну руку был накручен шнурок, на котором висел эльдарский кулон, сдавливая шею и перекрывая доступ воздуху. Даже сейчас каждый лоскут на лице барона принял свой, отличный от других, лиловый оттенок. Вторая рука Бриель шарила под перевёрнутым столиком в поисках чего-то, всего минуту назад лежавшего на месте.

— Назад, тупицы! — крикнула Бриель, вкладывая в приказ как можно больше властности. — Ганна! Ты там, Ганна? — крикнула она, когда охрана отступила, явно не зная, что, чёрт возьми, делать.

— Здесь, госпожа! — напряжённый голос пилота прозвучал откуда-то из-за стены наёмных мускулов. — Меня тут малость…

— Отпустите его — или ваш босс схлопочет! — потребовала Бриель, одной рукой скрутив шнурок ещё сильнее, отчего барон взвизгнул от внезапного приступа паники, а другой рукой вкладывая небольшой предмет в просторный карман кителя.

— Назад! — сумел выдавить тонким, задушенным голосом барон. — Делайте, как она говорит!

Наступил момент напряжённого и шаткого молчания, затем охрана опустила пистолеты и начала задом отступать из кабинета. Правда, двигались они медленно и явно были готовы среагировать на любое внезапное движение.

Бриель дёрнула за шнурок и толкнула Разукраса вперёд, используя спотыкающееся тело как щит на случай, если кто-то из бандитов решит открыть огонь. Это был довольно бессмысленный шаг, и она скорее полагалась на то, что охрана больше озабочена тем, чтобы сохранить жизнь хозяину, нежели отнять её, однако желаемого эффекта этот шаг, похоже, достиг. Через несколько секунд бандиты очистили кабинет, открыв взору Ганну и сервиторов: лицо первого выражало тревогу, лица последних, как всегда, не выражали ровным счётом ничего.

— А теперь мы уходим! — сообщила Бриель, спиной продвигаясь к выходу. Ганна отдал голосовую команду и вместе с сервиторами отправился следом. Напуганная толпа уже разбегалась при виде такого количества обнажённого оружия.

И в этот момент один из охранников сделал самый опрометчивый шаг в своей карьере. Вскинув обрез арбитрского стаббера, он крикнул:

— Отпусти его, или отстрелю тебе башку…

Закончить фразу этот идиот так и не успел: раздался оглушительный взрыв — и грудная клетка бандита превратилась в дымящее рваное месиво, на которое тот уставился в полном недоумении. Мгновение спустя тупица рухнул на спину. За ним стоял Ганна с наручным болт-пистолетом, прятавшимся под рукавом, готовый пристрелить любого, кто ещё решил подумать о ранней отставке.

— А теперь мы уходим… — сказала Бриель, перетаскивая за шею извивающегося барона Разукраса через порог.

Бегство обратно к посадочной площадке заняло много больше времени, чем Бриель рассчитывала: весь город пришёл в смятение. Жителей перебудоражила не паника, которую посеяла Бриель в «Палас-Трясиновке», а непрерывный поток огненных копий, которые, прошивая свинцовые облака, несли смерть и разрушение, казалось, в совершенно случайные места среди болот, окружающих поселение. На деле, целью каждого залпа служило одно из владений барона, однако остальная преступная братия об этом не знала. Каждый, вплоть до последнего мелкого воротилы, в городе решил, что цель нападения — он сам, а напал на него какой-то заклятый враг, вдруг разжившийся серьёзной огневой мощью на орбите.

Тем не менее, через какое-то время Бриель, её пленник, которого сейчас тащили между собой два сервитора, и Ганна добрались до верха шаткой железной лестницы, ведущей к посадочной площадке. На палубе царила суматоха: бригада обслуги выбивалась из сил, готовя корабль к спешному отлёту, но челнок Бриель, к счастью, остался цел и невредим. Охрана, которую она наняла присматривать за судном больше для того, чтобы заявить о себе среди местной братвы, крутилась неподалёку, больше увлечённая распускающимися вдалеке цветками взрывов, чем своей работой.

Зная, что у её небольшого отряда есть всего несколько секунд, прежде чем их заметят, Бриель кинулась к барону и ухватилась за чужацкий образок у того на шее:

— По-моему, это моё! — и, безжалостно повернув кулак, порвала шнурок.

— К челноку! — крикнула Бриель пилоту. — Бегом!

Ганна и Бриель ринулись вперёд, а сервиторы остались на месте, железной биомеханической хваткой зажав между собой брыкающегося барона. За какие-то секунды парочка добралась до челнока, и сходня пошла вниз, гудя гидравликой. Барон заорал на охранников, чтобы те задержали Бриель и пилота.

Бриель казалось, что сходня опускается куда дольше, чем раньше. Воздух расколол грохот ручного оружия — и пуля со звоном отскочила от корпуса прямо возле головы Бриель, заставив её пригнуться, а Ганна в то время выцеливал стрелка из своего скрытого болт-пистолета.

Очередь стабберных выстрелов слева подсказала парочке, что открытая перестрелка — не самый лучший план, и мгновением позже корпус рядом с тем местом, где всего секунду назад стояла Бриель, изрешетило пулями, высекая фонтанчики разъярённых искр.

К счастью, сходня опустилась достаточно, чтобы Бриель сумела нырнуть внутрь, через пару секунд Ганна последовал за ней и бросился в кабину. Бриель запустила люк на обратный ход. Пули продолжали рикошетить от корпуса челнока.

При звуке выходящих на полную мощь двигателей Бриель повалилась на пол. Голова шла кругом от крепкой смеси адреналина пополам с облегчением. «И ещё от кое-чего», — подумала она, заходясь в припадке злорадного хихиканья.

Подручным барона Разукраса потребовался почти час, что оторвать безмозглых сервиторов с его рук, и к этому времени барон уже истратил всю свою ярость. Шагая обратно в «Палас-Трясиновку», он злился, переживая неудачный поворот событий, а охрана отпихивала паникующих местных у него с дороги. Барон хотел поживиться на слухах, что богатство Аркадиев убывает, благодаря спаду в торговле на восточной окраине, но повезло хоть сохранить жизнь. Дочка Люсьена Геррита оказалась настоящей дьяволицей, но совершила одну серьёзнейшую ошибку: оставила его в живых, оставила за спиной у себя врага. От этой мысли в бароне вспыхнула щекочущая нервы смесь ужаса и желания. Как давно ему хотелось сломить Аркадиев, и как бы он хотел…

Не заметив, как дошёл обратно, барон оказался в своём заведении. Главный зал пустовал, пол усыпали следы панического бегства. Повсюду валялись питейные сосуды и осколки, столы и стулья опрокинуты. Скривив губы в гадкой ухмылке, Разукрас направился в кабинет, решив хотя бы отыскать кольцо, которое Бриель предлагала обменять на эльдарский образок.

Но кольца там не оказалось. «Конечно, не оказалось», — подумал он. Эта гарпия, должно быть, подхватила кольцо в неразберихе, оставив барона с носом за то, что попытался её кинуть.

Сейчас бы не мешало выпить, но, похоже, вся обслуга сбежала вместе с паникующими клиентами. Решив налить стакан самому, барон огляделся в поисках какой-нибудь брошенной бутылки, и тут его взгляд остановился на стазисном ящике, который притащили сервиторы Бриель. «Она ведь сама приказала поставить ящик у входа в кабинет», — вспомнил он, сузив глаза в страшном подозрении…

— Нет! — ахнул барон. Глаза его нервно метались по тёмному и пустому залу. Несколько сшитых рядом лоскутков на лбу начали потеть, один разнокалиберный глаз непроизвольно задёргался. — Нет, нет, нет! — зачастил он, приближаясь к ящику и не сводя глаз с контрольной панели на боку, где красный глазок показал, что стазисное поле только что отключилось. — Ты не могла…

Но она смогла. Три секунды спустя мигающий огонёк сменился непрерывным, и перегруженное ядро плазменного заряда, который был сунут в стазис за миг до разрушения, взорвалось. Барон Разукрас увидел свою судьбу за миг до того, как она его постигла, и предпоследнее, что пришло ему в голову, было проклятие на Аркадиев со всеми их дочерьми. Последним ему в голову пришло неистовое атомное пламя заряда плазмы, ядро которого пошло вразнос. Скромная взрывная волна целиком, но аккуратно уничтожила убогие внутренности «Палас-Трясиновки», снаружи не сделав почти ни царапинки. Для обитателей Трясиновки басовитый рокот взрыва стал ещё более явным доказательством неминуемой гибели и вызвал паническое бегство, во время которого сотни жителей бежали куда угодно, лишь бы подальше от центра своего разваливающегося городка.

В течение многих месяцев после, радиацию внутри выжженной скорлупы «Палас-Трясиновки» смогут вынести лишь самые стойкие из мутантов. К тому времени Бриель Геррит будет уже во многих световых годах отсюда, вполне вероятно, навещая золотистые берега райского мира, который совсем недавно перешёл в её полное владение…

Саймон Джоветт Награда за преданность

Созывающий на вечерню перезвон колоколов ближайшей часовни Экклезиархии искаженно звучал в вокс-динамиках, когда Клейста разыскали. Они только что вошли в бар. Их было трое — все хорошо одеты и отнюдь не для вида. Среди толпы в жилых районах города или ресторанах их вид не бросался бы в глаза, но здесь, так близко к посадочным площадкам, они выделялись среди праздно болтающихся грузчиков и упаковщиков, составляющих постоянную клиентуру «Разделанной свиньи».

Несколько голов повернулись в сторону вновь прибывших, пока они медленно шли в сторону барной стойки — но быстро повернулись назад, чтобы снова разглядывать содержимое бокалов и болтать с собутыльниками. Богатые одеяния незнакомцев не могли скрыть мощную мускулатуру и ту жестокость, что витала в воздухе вокруг них, словно темное облако. Даже Эрнст — вечно пьяный «талисман» бара — не стал предлагать вновь прибывшим бесплатную порцию выпивки.

Стены бара задрожали и, заглушая звуки колокольни, воздух наполнился гулом взлетающего тяжелого грузового челнока, направляющегося с взлетной площадки к висящему на низкой орбите транспортнику Торговой Гильдии. Взлетно-посадочные площадки работали круглосуточно; Эквус III был самым богатым рудой миром на этом краю сегментума, а Праксис был самым богатым из его городов. Но «Разделанная свинья» была не тем местом, где можно мирно и спокойно провести время.

Из своей кабинки в задней части бара Леон Клейст пытался разглядеть в тусклом свете заведения группу солдат Имперской Гвардии, получивших увольнительную с их орбитального судна. Среди гвардейцев, которые получали увольнительные на несколько часов между прыжками в варп, «Разделанная свинья» пользовалась наибольшей популярностью. Но не сейчас.

Клейст опять обратил внимание на барную стойку и увидел, как один из вновь прибывших подзывает бармена. Юноша закончил укладывать стаканы и направился к незнакомцу принять заказ, вытирая попутно руки о передник. Клейст знал, что незнакомец и не собирается заказывать выпивку; ему и его сообщникам нужна была информация.

Пока один разговаривал с барменом, остальные оглядывали зал. Клейст забился как можно дальше в свою кабинку так, чтобы не терять из виду всех троих. Он ощутил, как паника зарождается внизу живота. О чем он вообще думал? Ему следовало держать рот на замке! Он бросил нервный взгляд на дверь зала. Всё, что ему сейчас надо, это шанс…

Рокочущий гул взлетающего челнока заставил зазвенеть стаканы на полках. Ни один из завсегдатаев не обратил на это внимания. Бармен продолжал разговор; Клейст увидел, как он указал на его кабинку. Но все трое незнакомцев в это время смотрели вверх, удивленные воздушным ударом от прошедшего челнока. Один из них сунул руку под пиджак, по привычке схватившись за спрятанное оружие.

Клейст рванул к дверям.

Позади него раздались звуки опрокинутых стульев, крики и звон разбитых стаканов. С размаху открыв дверь, он побежал вниз по короткому темному коридорчику, ведущему в уборную. Дверь за ним захлопнулась, отрезав все звуки из зала.

Прежде, чем упереться в уборную, коридор сворачивал направо. Клейст повернул и бросился к дверям, ведущим в переулок позади бара. Он понимал, что лишь секунды разделяют его и троих преследователей — в зале было не так много людей, чтобы надолго их задержать — но как только он окажется на улице, шансы оторваться от них возрастут.

На бегу Клейст проклинал себя. Если бы он не стал пить ту последнюю рюмку. Если бы пьяная беседа не закончилась смертью старого Годи.

И если бы он не начал болтать лишнее.

Ударом рук он распахнул дверь в конце коридора и очутился в заваленном мусором переулке. Отсюда он мог направиться налево, пересечь главную улицу и побежать домой — хотя лишь Император знает, что сказать жене — или направо и вернуться к посадочным площадкам. На входе к ним было местное подразделение Арбитрес, но Клейст не хотел рисковать, ведь планетарные представители Имперского закона могли слишком глубоко залезть в его деловые связи. Больше всего ему хотелось оказаться сейчас на каком-нибудь отдаленном мире. И, к сожалению, он был не один.

— Эй, Леон, а я всё это время за тобой наблюдал.

Человек был высок и столь же хорошо одет, как и незнакомцы в баре, и при этом вел себя уверенно, зная, что в случае возникновения между ними конфронтации, все шансы были бы в его пользу. По правой стороне его лица, из-под заглаженных назад песочного цвета волос и до низа узкого подбородка, бежал тонкий шрам. И он был знаком Клейсту.

— Мистер… мистер Крави… — заикаясь, выдавил Клейст. А затем его мир взорвался.

Он не помнил, как рухнул в грязь у стенки. Он еле-еле перевернулся на живот и встал на четвереньки. Рот был чем-то забит — ему казалось, что он наглотался навоза, что покрывал и его одежду. Он сплюнул. Большой сгусток крови шлепнулся на тыльную часть левой ладони. Пока он смотрел на него, смаргивая невесть откуда навернувшиеся слезы, застилающие взор, еще один сгусток присоединился к первому, на этот раз из носа. Подняв дрожащую руку к лицу, он легонько дотронулся до него и ощутил пальцами разбитые хрящи и голую кость. Из глаз вновь хлынули слезы.

— Что, больно, Леон? — над ним кто-то навис. Пара дорогих ботинок стояла в грязи рядом. Клейст поднял голову и посмотрел на человека, разговаривающего с ним.

В лицо врезался кулак. В глазах заплясали звезды и руки подогнулись. Задыхаясь от боли и удивления, он вновь набрал полный рот грязи.

Руки вцепились в плечи и перевернули его на спину. Кашляя и пытаясь подавить приступ рвоты, Клейст взглянул на Михаила Крави, правую руку Альдо Груменна, который был Покровителем у главы Дома Годи, который правил этой частью улья так долго, что никто уже и не помнит.

— Я… Я извиняюсь! — выдавил Клейст. Скользя ногами в склизкой грязи, покрывающей каменные плиты, он пытался отползти от Крави к стене бара, ожидая, что любой удар сердца может стать последним.

— Извиняешься за что, Леон? Извиняешься за то, что пристрелил своих приятелей в Транспортной Конфедерации или за то, что заставил меня сюда спуститься и познакомить твою морду с моими кулаками?

Крави забавлялся, глядя, как он ползет по грязи и садится, прислонившись к стене. Лишь сейчас Клейст осмелился взглянуть в лицо Михаила.

Он увидел, что трое незнакомцев из бара стоят, скрестив руки на груди, чуть позади своего главаря, словно немые свидетели его унижения.

Крави присел на корточки перед Клейстом и упер в него свой взгляд.

— Видишь ли, Леон, до мистера Груменна дошли слухи, что ты беседовал со своими приятелями, и теперь граф Годи мертв, благослови Император его отлетевшую душу. А тебе не кажется, что ты должен выплатить дань… как ты там его назвал… «его спермотоксикозному щенку»? Не так ли?

Слабо мотая головой, Клейст начал бессмысленно протестовать. Крави протянул руку и схватил его за подбородок.

— Это графского внука ты назвал щенком, Леон. Нового графа. Ты думаешь, что из-за того, что граф молод и любит хорошо провести время, он не собирается заниматься делами своей семьи?

— Н-нет, — пролепетал Клейст. По его подбородку вперемешку текли кровь и уличная грязь. Ему хотелось сказать что-то такое, что заставило бы Крави прекратить дальнейшее избиение. — Это… это всё из-за того, что я был пьян.

— Ты знаешь, именно об этом я и подумал, когда мистер Груменн рассказал мне о том, что он слышал. Ты встретился с какими-то своими друзьями и коллегами, ты ел и пил вина немного больше, чем надо, оно дало тебе в голову и заставило тебя говорить нечто сумасбродное, — голос Крави был мягким и понимающим. — Я знаю, что ты не забываешь всю ту помощь, что оказывал тебе старый граф, все контракты, что он предоставлял тебе, как он уговаривал конкурентов, чтобы они не работали на твоих маршрутах. Он дал тебе маршрут поставок от перегонных заводов до взлетно-посадочных площадок, и я знаю, что ты благодарен ему за всё это.

Клейст попытался кивнуть, но рука железной хваткой держала его за челюсть.

— Я знаю, что если бы у тебя было время подумать, ты начал бы уважать нового графа точно также. Может быть, даже больше. Я полагаю, что ты именно за этим приехал в этот отстойник, предпочтя его более лучшим местам близь своего дома: как раз это и обдумать. Я прав?

Крави отпустил его, и взрослый тучный человек закивал как наказанный ребенок.

— Это хорошо, — Крави приглаживал назад упавшие на лицо пряди волос. — Ну а скоро начнется собрание в честь вступления в должность нового графа. Все должны там быть и заплатить дань. И я даже знаю, чья дань будет самой большой, не так ли, Леон?

Клейст снова кивнул. Он почувствовал что-то липкое между ног и понял, что в какой-то момент обмочился как новорожденный. Горячие слезы — уже не от боли, но от стыда — потекли по его щекам.

— Я рад, что у нас сложилась эта маленькая беседа, — Крави сделал жест своим людям, и они выступили вперед, в то время как сам Крави отступил от Клейста. — Мои помощники помогут тебе привести себя в порядок и благополучно сопроводят домой к любимой жене и очень красивой дочери. Собрание состоится послезавтра в комплексе. У тебя еще есть время собрать свою дань в надлежащем виде. Если ты за это время выглянешь из окна своего дома и увидишь снаружи одного из моих людей — не волнуйся. Он будет там для того, чтобы ничто и никто не мешало твоей подготовке.

— В конце концов, — добавил Крави, когда двое его людей подняли Клейста на ноги, — ты должен понимать, что мы делаем это исключительно для твоей же пользы.

Внешний вид Дома Годи ненамного изменился с тех пор как был выстроен в конце Первой эпохи Вендетт, кровавых десятилетий, последовавших вслед за основанием Эквуса III как индустриальной колонии. Это был богатый мир; возможности для обогащения — как законные, так и не очень — были поистине безграничны. Дома, которые однажды взяли под свой контроль темную экономику Эквуса III, поднялись из развязных уличных банд, предпринимателей, разорившихся на законной торговле, утомленных корабельной жизнью матросов с кораблей Торговой гильдии, отслуживших своё имперских гвардейцев, чьи полки сопровождали первых поселенцев.

Первая эпоха Вендетт видела, как закалялась верность в крови преданных, когда банды боролись за положение и власть. Слабые Дома поглощались более сильными, лучше организованными, или же попросту истреблялись. Те, кто наблюдал лишь за тем, как растут шпили и башни быстро расширяющихся городов Эквуса III, или как увеличиваются огромные богатства за счет процветающей торговли очищенной рудой, не осознавали, что в тенях ведется такая война.

Франц Годи, первый граф, понимал, что в этот раз его Дом близок к исчезновению. И решил, что не может позволить этому случиться. Строение, возведенное на берегу озера на окраине Праксиса, за стенами, отмечающими границы улья, большинство конструкций которого было ниже уровня земли и обнесено высокими стенами, образующими шестиугольник, и было результатом этого решения.

Вторая эпоха Вендетт была потише, не такой кровавой, отмеченная лишь убийствами и редкими схватками за территории. Словно игроки в некую заумную интеллектуальную игру, графы оставшихся Домов направили своих уличных бойцов против конкурентов, получая контроль над незаконным бизнесом в одной области, и теряя её в другой. Если Первая эпоха длилась десятилетия, то Вторая — века.

Бруно Годи был еще молод и амбициозен, когда стал очередным графом. Шло время, он видел, как убили обоих его сыновей — один погиб от клинка убийцы, второй от выстрела на углу улицы — и пришел к выводу, что за все время Второй эпохи Вендетт произошла одна единственная настоящая катастрофа: нажива.

К концу Первой эпохи Вендетт малоперспективный Дом Годи стал одним из самых влиятельных преступных Домов в Праксисе. Когда граф Годи говорил, люди слушали. Для Бруно стало приятной неожиданностью то, с какой готовностью остальные графы соглашались с ним. Бесконечные вендетты, используемые при ведении дел, опустошили фонды и людские ресурсы Домов. Единственным решением стал мир, на который все согласились. Ритуалы и уважение должны были придти на смену ножам и пистолетам. И после этого каждый Дом мог сосредоточить свои усилия на взимании дани с тех, кто работает на его территории; насилие может быть направлено лишь против тех, кто не согласен её платить. После длительных переговоров Второй эпохе Вендетт пришел конец за длинным столом в подземном святилище поместья Годи.

— Граф Годи, в честь памяти о вашем дедушке — пусть Император благословит его душу — и вашего вступления в должность, я преподношу свою дань.

Дрожащими руками Леон Клейст положил инфопланшет на полированную поверхность длинного стола. Виктор Годи, бледнокожий и с острыми чертами лица, одетый в костюм темно-красного бархата с высоким воротом, потянулся вперед и подобрал планшет худой наманикюренной рукой. Нажатием пальца он заставил экран ожить.

Комната была отделана панелями темного дерева и едва заметно освещена; подсветка экрана осветила лицо Виктора бледно-зеленым свечением. Прочитав то, что было написано на экране, он приподнял брови и передал планшет человеку чуть постарше его, стоящему по левую сторону у его плеча — Филипу Бреку, бывшему младшему члену внутреннего круга умершего графа и компаньону Виктора при посещении злачных мест Праксиса, а ныне возведенному в роль графсбератора, самого ценного советника графа.

— Вы оказались самым щедрым, — тихо сказал Годи. — Исключительно. В память о своем любимом дедушке, я говорю вам спасибо.

— Это честь для меня, — скрывая своё волнение, Клейст ответил громче, чем необходимо. Крави и его босс Груменн, стояли у него за спиной по сторонам двери, наблюдая за данью с их части улья. Клейст был последним; он чувствовал, как их взгляды жгут его спину. Перед тем, как провести Клейста и других по длинному коридору в святая святых, Крави проверил список и показал его Груменну.

Тот оценивающе присвистнул — и было от чего. Клейст избавился от более чем трети своего имущества, чтобы эта непомерная дань могла точно избавить его от дальнейших избиений.

— Дом Годи не забывает своих друзей, — Годи кивком указал на дверь, давая понять, что разговор закончен. — Альдо, останься ненадолго, — добавил он, как только Клейст сделал неуверенный шаг назад и развернулся. Крави шагнул вперед, открывая перед ним дверь. Как только Клейст вышел, Крави поклонился и самодовольно ощерился улыбкой хищника, прежде чем проследовать за ним и закрыть за собой дверь.

— Ты всё правильно сделал там, Леон, — промолвил Крави, пока они шли в одиночестве обратно по коридору. Стены здесь были отделаны теми же самыми панелями темного дерева, что и в кабинете графа, но тут был еще и ряд ниш, в каждой из которых на каменном постаменте стоял бюст одного из давно почивших графов. Крави шел в ногу с Клейстом, на шаг или два позади него, и в его голосе сквозила угроза: — Есть еще одна вещь, о которой я хочу спросить тебя.

— Твоя дочь — как она к этому отнеслась?

— Граф доволен тобой, мой мальчик, — Груменн моргал, пока глаза не привыкли к яркому послеполуденному свету. Второе из солнц-близнецов Эквуса III медленно опускалось к верхушкам деревьев, которые росли по берегам озера. Он нашел Крави стоящим на вершине одного из зубцов шестиугольной стены, окружающей поместье. За все те годы, что прошли с момента её возведения, никто не пытался проломить её, но эта многометровая каменно-пласталевая громада казалось, могла бы выдержать небольшую орбитальную бомбардировку.

— Да? — голос Крави звучал спокойно и равнодушно, но Груменн знал, что это только притворство. Он вспомнил вспыльчивого юного ловкача с улицы, которого поймали при воровстве ликеров из машины, принадлежавшей одному из торговцев под покровительством Дома Годи. Его уже обработали люди Груменна, но он все еще вызывающе дерзко смотрел на него глазами с избитого лица. Обычно Груменна не беспокоили по таким пустякам, но Крави был сыном другого торговца, которого защищал Годи. Очевидно, паренек увидел людей Груменна, их дорогую одежду и машины, и решил, что их работа является более привлекательной. Груменн поймал себя на мысли, что он восхищается характером парня, и решил дать ему шанс обучиться делу изнутри.

— Вы не пожалеете об этом, — сказал тогда Крави сквозь сжатые губы. Груменн громко засмеялся — даже теперь, когда большинство людей были бы просто благодарны за то, что еще живы, этот парень пытался наехать на него! Но Крави сдержал свое обещание: Груменн никогда не пожалел о том, что взял его.

— Граф спрашивал о дани Клейста, — сказал Груменн. Достав из кармана шелковый платок, он промокнул на лбу пот, выступивший после подъема на стену. Он был уже стар, старше, чем мог признаться даже самому себе. — Я сказал ему, что ты надавил на лучшие природные черты Леона. Ему это понравилось. У него на уме что-то есть, скажу я тебе. Теперь, когда старый граф мертв — благослови его Император — он будет по-другому смотреть на вещи.

— Смотреть на вещи как? — на этот раз в голосе Крави безошибочно угадывался интерес.

— Он не сказал, но, когда я уходил, кто-то еще вошел в кабинет через другую дверь. И это был не человек Дома. И с Бреком он вел себя довольно дружественно.

Он похлопал себя по широким отворотам куртки, закрывающим грудь:

— Что-то вот здесь подсказывает мне, что самое интересное еще только начинается.

Когда он нажал на курок оружия ксеносов, отдачи не последовало. На краткий миг Крави испугался, что спусковой механизм дал сбой. Если это так, и всё оружие, что он поставил команде Груменна неисправно, то все его люди умрут здесь, на деповском складе под защитой Дома Райзигер.

И тут тот, в кого он стрелял — громила-силовик Райзигеров — упал на колени, черты его лица расплылись, а верхушка черепа раскололась. Лазпистолет, который он вытаскивал из спрятанной под пиджаком наплечной кобуры выпал из обессилевших пальцев. А затем труп упал ничком и затих.

Напарники жмурика — четверо бойцов, выполняющих очередной обход вокруг владений Дома Райзигер для сбора дани с фирм, работающих под патронажем их Дома — отреагировали на это, выхватив свое оружие с криками гнева и удивления.

Крави и трое его парней уложили их тихими короткими выстрелами из элегантных винтовок. Их гладкие изогнутые линии и длинные тонкие стволы делали их больше похожими на произведение искусства, чем на оружие; ручки, перед которыми выступали вперед изогнутые магазины, похожие на зубы некоего морского чудища, были рассчитаны на стройные руки с длинными, более тонкими пальцами. Это в сочетании с массой — а они были намного легче автомата или болтера — создавало у Крави впечатление, что он держит в руках детскую игрушку, а не огнестрельное оружие, но кровавые куски, разбросанные по полу хранилища, были немыми свидетелями его смертоносных возможностей.

Крави сделал жест пальцами, приказывая своим людям занять позиции по сторонам открытых дверей, и побежал вперед, держа оружие у бедра. Как он и предполагал, еще двое солдат оставались снаружи, охраняя скрытые за секцией склада депо машины. Вытаскивая пистолет, первый из них показался в дверном проеме, привлеченный криками изнутри. Крави выстрелил и головореза отбросило назад с развороченной грудной клеткой. Второй, видя, как упал товарищ, метнулся за угол, уходя с линии огня.

— Стена — там! — Крави указал на металлическую стену сбоку от дверей. Его люди какое-то мгновение смотрели на него озадаченно.

— Стреляйте в чертову стену, — приказал он. Если верить Груменну, то Брек утверждал, что эти хрупкие на вид штучки могли с легкостью пробить легкую бронепластину.

Мужчины сосредоточили огонь своего оружия на металлической стене. К тому времени, как они сняли пальцы с курков, металл стены висел клочьями, и то же было с человеком, лежащим за ней. Двое из людей Крави — Грегор и Руди — уставились на свое оружие с комическим выражением лица и чуть ли не с религиозным страхом.

Откуда-то из депо раздался визг резиновых покрышек. Крави подбежал к дверям как раз вовремя, чтобы увидеть, как машина убитых ими бандитов на полной скорости, виляя, уносится прочь к воротам депо. Опасаясь попасть под колеса машины, деповские работники бросились врассыпную, но успели не все. Занятые ремонтом фургонов и тракторов рабочие отвлеклись, чтобы посмотреть на эту бойню.

Грегор вышел следом за Крави. Он поднял винтовку, прицеливаясь в набирающую скорость машину. Крави положил ладонь на ствол и опустил его.

— Пусть уходит, — сказал он. — Будет нашим посланником. Он видел, как мы управляемся с этим.

Крави поднял винтовку. В солнечном свете радужное сияние завихрилось под её поверхностью. Металл, из которого она была сделана — если это вообще был металл — нельзя было добыть на Эквусе III или на любом другом мире Империума. Глядя на переливающиеся в оружии цвета, Крави испытал трепет — смесь страха и восторга.

— Он скажет своему Покровителю, а тот доложит Дому Райзигер: к власти приходит Дом Годи.

* * *

В святилище под фамильным особняком Виктор Годи выслушивал донесения. Дом Волпоне теряет позиции в доках, поскольку Дом Зайниц теснит их. Людей графа Маленко разбили в районе плавилен — надо будет посмотреть, осмелятся ли они вновь напасть на территорию Дома Годи. Виктор сомневался в этом — до них наверняка дошли слухи об убийстве графа Райзигера, застреленного в своем любимом ресторане во время военного совета. Согласно доклада, из Райзигеров едва ли кто остался, все его ближайшие советники и телохранители стали тушеным мясом, какое очень любил старый граф. А после этого большинство людей из их Дома, Покровителей и лучших солдат перешли на сторону Дома Годи.

Этот смелый шаг — планирование убийства и его проведение — был осуществлен протеже Груменна, Михаилом Крави. Он и его команда напали на фургон для перевозки мебели, направляющийся в этот ресторан, и, переодевшись в форму фирмы, под видом доставки мебели, спокойно прошли через кухню в личный зал Райзигера. К тому времени, как телохранители заподозрили что-то неладное, воздух был наполнен высокоскоростными мономолекулярными дисками. Одним ударом молодой лейтенант Груменна вырвал сердце дома Райзигер. Взращенные в тихие года, безвольные наследники Дома Райзигер не смогли сплотить свои союзные Дома, чтобы воспрепятствовать Дому Годи прибрать себе их территории. Виктор уже приказал известить Крави, что тот по праву признается Покровителем и ему отдается под контроль деповской район, бывший прежде вотчиной Дома Райзигер.

— Я надеюсь, наши товары получили ваше одобрение, граф, — торговец стоял перед длинным столом, глядя на Виктора темными глазами из-под тяжелых век. У него было тоже самое мягкое, неопределенное выражение лица, как и тогда, когда Филип представил его Виктору в салоне «Кожаная Венера» — одном из самых целебных учреждений в районе удовольствий Праксиса. Используя множество вежливых, замысловатых выражений высокого готика, он попросил аудиенции. Виктор, уставший от ночной гулянки и еще больше от выпитого, согласился и оставил Филипа заниматься делами. Торговец явился в назначенный день, один, неся с собой длинный тонкий кейс, сделанный из чего-то похожего на дерево, инкрустированный декоративными изображениями. Это напомнило Виктору о кейсе, в котором его дед хранил свое любимое антикварное охотничье ружьё. Содержимое этого вряд ли могло сильно отличаться.

— Мы были бы просто счастливы, если бы знали, откуда появились эти нечестивые реликвии, — проворчал Фредрик Энджел прежде, чем Виктор успел что-нибудь сказать. Сидевший слева от Виктора Брек стрельнул взглядом вдоль стола на старика, сидевшего справа от графа. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать в его адрес, но Виктор поднял руку, призывая Брека к тишине. Энджела, графсбератора своего деда, Виктор держал лишь для успокоения слуг старого графа — убрать его будет легче, когда положение Виктора укрепиться. Энджел не одобрял планов нового графа и средств, которыми он их осуществлял, но преданность семье до сих пор его сдерживала.

— Как я уже объяснял вашему новому графу, — вежливо ответил торговец, словно, не замечая возникшей в комнате напряженности. — Я просто представитель большого концерна, специализирующегося на поставках — мы доставляем необычные материалы тем, кто лучше всех их сможет использовать.

Несмотря на то, что слова адресовались Энджелу, он смотрел на Виктора. Тон торговца был вежлив, мягок, но предельно ясен: он вел дела с новым графом, а не со старым советником. Виктор улыбнулся, почувствовав, что старик рассвирепел.

— Наши корабли наткнулись на дрейфующий скиталец. Его местоположение не имеет значения. Внутри нашлись некие артефакты. А когда до нас дошли новости о вступлении в должность нового графа Дома Годи, нам пришло в голову, что другие могут воспользоваться ситуацией — выступить против Дома, пока новый глава не занял прочной позиции — и предложили наши услуги. Насколько я слышал, дела у вашего Дома идут хорошо.

— Это так, — согласился Виктор. — Несмотря на то, что слова Божественного Императора учат нас с опаской, относится к тому, что изготовлено ксеносами, в действительности это оружие как оружие, ничего более. И гораздо лучше, если это оружие будет в наших руках, чем в руках наших врагов.

Эти слова были сказаны Энджелу, и теперь улыбнулся уже Брек. Юноша практически дословно повторил рассуждения Брека, касающиеся возникших у Виктора опасений при виде изогнутой, с мерцающей поверхностью, сюрикеновой катапульты, угнездившейся внутри принесенного торговцем кейса.

— Когда вы связывались со мной, прося аудиенции, то сказали, что у вас много товаров, которое могут нам пригодиться, — обратился Брек к торговцу и тот кивнул.

— О, да, — ответил он. Виктор подумал, что в первый раз на тонких губах посланника мелькнуло подобие улыбки. — Их намного больше, чем мы сможем вам показать.

Крави получил сообщение во время молитвы. Стоя на коленях в темной и душной от благовоний атмосфере часовни Экклезиархии, он благодарил за свое повышение в ранг Покровителя первого района, который он и его команда вырвали из-под контроля Дома Райзигер. И в том, что они совершили это, была без сомнения воля Императора. Разве не написано в Священных книгах Терры, что Император человечества помогает тем, кто добивается всего сам?

Несомненно, он был тем центром, вокруг которого сосредоточились возможности, которых он достиг за столь короткое время. После смерти графа Райзигер один лишь вид сюрикеновых катапульт оказывал деморализовывающее влияние на людей, сталкивающихся с командой Крави. Он улыбнулся, вспомнив, как Покровитель соседнего района только увидев в руках Крави это оружие, поклялся, заикаясь, в верности Дому Годи.

Не соблазняйтесь изделиями ксеносов, ибо они мерзостны. Эквус III был верным Империуму миром, а Праксис — довольно набожным городом. Как и все остальные жители, Крави знал большую часть Книги Императора наизусть. Для членов каждого Дома планеты регулярное посещение часовни было само собой разумеющимся. И ни у кого не вызывало удивления, если члены конкурирующих Домов Годи, Райзигер или Маленко молились, стоя на коленях рядом друг с другом или с судьей из Арбитрес. Чтобы не происходило на улицах, священная земля, на которой стояли церкви Экклезиархии, считались нейтральной территорией.

Здесь нельзя было отрицать, что оружие, которое разнесло графа Райзигер на кровавые куски, было создано чуждым разумом для чуждых же рук, и возможно, для использования против верных слуг Империума. Опустившись на колени в часовне, Крави задержал дыхание, прежде чем возблагодарить за то, что оно попало в руки Дома Годи. Затем он замер, опустив голову, и с бешено стучащим сердцем ожидая осуждения, как знак того, что он проклят.

Вместо этого он почувствовал на плече руку и знакомый голос прошептал:

— Тебя ожидают в особняке.

Пока они быстро шагали вниз по ступеням часовни в вечерних сумерках, Грегор поведал ему, что Виктор срочно вызвал всех Покровителей. Грегор пригнал к часовне личную машину Крави — блестящую, двухместную и очень мощную, которую он принял как дань от торговца, чьи склады находились на вновь приобретенной территории Крави — для того, чтобы он мог быстро попасть в особняк. Сев за руль, он поручил своему лейтенанту известить Марию Клейст о том, что опоздает на вечернее свидание.

Выехав из ущелий городских улиц на поля и пролески, он посмеялся над своими недавними сомнениями. Не было удара молнии из стропил часовни, вызванного Императором в наказание за то, что он использовал оружие ксеносов. Ни один из жрецов не осудил его с высокого алтаря как помеченного скверной. При всех своих мерцающих странностях это «изделие ксеносов» ничем не отличалось от лазпистолета или болтера.

Когда он подъехал к особняку Годи, второе солнце Эквуса III уже садилось, бросая багровые блики на высокую стену. На зубчатых стенах стояли часовые; изогнутый металл и тонкие узкие дула их оружия сверкали в сумерках.

Особняк за стенами напоминал приземлившийся на посадочное поле транспортник. Крави был одним из последних прибывших Покровителей. Груменн был уже в подземелье, как сообщил ему охранник, когда он спешно подошел к низкому, похожему на бункер строению, которое являлось лишь надземной частью святая святых Дома Годи. Шагнув за тяжелые двери бункера, Крави почувствовал — сердце замирало так же, как и перед убийством графа Райзигер — что он делает еще один решающий шаг к своей судьбе.

Пронзительный визг угрожал взорвать его череп изнутри, когда он ввалился в ванную. Врезавшись головой в косяк, он увидел перед туманным взором звездочки и на ощупь двинулся к раковине.

И вовремя — живот скрутило так, что он чуть не упал на колени, и его сильно вырвало в металлическую чашу раковины. Оперевшись локтями в её край, он жадно хватал ртом воздух. Крави мельком увидел свое отражение в декоративно гравированном зеркале над раковиной — налитые кровью глаза на опухшем и покрытом пятнами лице, обрамленном спутанными потными волосами — прежде чем его снова скрутил спазм, и зеленый поток рвоты брызнул в слив.

На этот раз он смог хорошо отдышаться и издал низкий животный стон. Визг поутих, но колени все еще дрожали также сильно, как и крутило живот. Он боялся, что, если его скрутит в третий раз, руки не выдержат его вес и он окажется на полу в луже собственной блевотины.

Крави сблеванул, закашлялся и выплюнул последний комок желчи. Кажется, больше в желудке ничего не осталось. Он закрыл глаза и сделал глубокий судорожный вздох.

«Должно быть, была какая-то вечеринка, — сказал он себе. — Жаль, что я ничего не могу вспомнить».

Было какое-то очертание в мерцающей звездами темноте перед закрытыми глазами. Темное очертание на фоне тьмы. Её форма представляла собой правильный многогранник. На поверхности было что-то написано…

Когда ноги достаточно окрепли, чтобы не подломиться под его весом, он встал и дотронулся рукой до больного места на голове. Шишка, полученная при ударе об косяк, уже набухала, но это был просто синяк. Сделав еще один глубокий вздох, Крави открыл глаза.

Свет, подобно осколкам стекла, впился в глазные яблоки. Охнув, он часто заморгал и поднятой рукой заслонился от него прежде, чем смог с трудом сфокусироваться на отражении в зеркале.

Выглядел он хреново, так, словно только что встал с кровати после недельной лихорадки. Изо всех сил пытаясь вспомнить события прошлой ночи, он пристальнее всмотрелся в свое отражение. В уголке глаза он заметил нечто, выглядевшее как вытянутая слеза ржаво-коричневого цвета. Он дотронулся пальцем, и она отвалилась. Кровь?

Вокруг ноздрей тоже была запекшаяся кровь. Встревоженный, он повернул голову в сторону. Там её было еще больше — тонкая линия, бегущая от уха до нижней челюсти. Поворот головы в другую сторону. На мочке уха тоже была сухая кровь, выглядевшая как большой коричневый струп.

Что же, во имя Императора, произошло в особняке прошлой ночью? Может, произошла какая-то пьяная ссора? Крави помнил визг, давящий изнутри на череп, словно что-то пыталось пробить себе путь наружу сквозь его голову.

Там что-то было, в комнате. Не в святилище, а в одном из его флигелей. Для этого оттуда даже вынесли всю мебель. Монолит, вырезанный из цельного куска черного камня — многогранник. На его поверхности были отметки — фигуры, символы какие-то — которые едва можно было разобрать, потому что камень, пусть и сильно отполированный, практически не отражал свет свечей, расставленных по периметру комнаты. И там были все Покровители; Груменн приветливо кивнул ему с дальней стороны комнаты. Также были и граф, и Брек, но старого графсбератора Энджела он не припомнил. Рядом с графом был кто-то еще, кто-то незнакомый, с прищуренными глазами и противной усмешкой на тонких губах.

Крави застонал, и судорога вновь прошла по телу. Несмотря на быстрое опорожнение, желудок ощущался тяжелым и раздутым. В голову пришла идея, что выпивка поможет его успокоить — и словно в ответ его снова скрутило и сжало.

Посмотрев в раковину, он увидел, что желтая и зеленая вязкая рвота медленно стекает в слив. Он открыл кран, брызнул в лицо холодной водой и, набрав в сложенные ладони воду, промыл глаза, пытаясь снять режущую их боль.

Похмелье или нет, но надо работать, сказал себе Крави. Как новый Покровитель, он должен показать себя, доказать своим людям и тем, кто платит дань, что у него все под контролем.

Но он не ощущал, что у него всё под контролем. Он не чувствовал, что у него похмелье. Желудок еще раз скрутило. Было такое чувство, что они двигались, как им вздумается, устраиваясь в более удобное положение. Крави посмотрел на свой плоский, мускулистый живот и только тут понял, что абсолютно гол. Он не помнил, как пришел домой этой ночью; не помнил, как раздевался. Проснулся он, весь дрожа, на диване в своих новых апартаментах, отделанных деревянными панелями и с мягким освещением в подражание святилищу Дома Годи.

Разглядывая свой живот, он почти ждал, что что-то начнет двигаться под кожей.

— Нравиться это или нет, но мне надо выпить, — пробормотал он.

Первый глоток ликера вернулся так же быстро, как он его проглотил. Желудок сжимало и крутило, но Крави был упорен. Второй глоток прожег себе путь сквозь помятое горло, но не вернулся. После пятого и шестого глотка из бутылки по телу растеклось приятное онемение, и он почувствовал, что готов встретить новый день. Он принял душ, оделся и вызвал Грегора. Когда тот приехал за ним, Крави взял с собой полупустую бутылку.

— Прости, Михаил, но старик не отвечает на вызовы, — донесся из трубки вокс-устройства голос Гриши Волка. — Он даже отменил все встречи. Не сказал почему. Он выглядит не слишком хорошо, знаешь ли.

Сидя на заднем сиденье бронированного лимузина, который он «унаследовал» от графа Райзигера, Крави знал, что Волк, заменивший его на должности лейтенанта у Груменна, невозмутимый и верный солдат, говорит правду. Он вспомнил удивленный взгляд Грегора, когда открыл ему дверь своей квартиры.

— Он конкретно нажрался прошлой ночью — мы все нажрались, — ответил Крави — так же он ответил и на немой вопрос Грегора.

— Да я уж понял, — сказал Волк со смехом.

— Скажи ему, что я появлюсь завтра, — сказал Крави, затем оборвал связь и сидел в тишине, наблюдая, как городские улицы — его улицы — проплывают мимо тонированных стекол. Что-то ворочалось в памяти: слова графа, произнесенные прошлым вечером, о том, что блестящее оружие ксеносов лишь начало, и что он хочет показать собравшимся Покровителям средства, которые позволят Дому Годи захватить власть над городом на долгие годы.

Что было потом? Потом было пение — сначала на высоком готике, потом на языке, слов которого Крави совершенно не помнил. Он больше походил на шум, чем на слова: щелчки и визги…

При воспоминании о визге внутри головы вновь появилось давление. Дрожащими руками он откупорил бутылку и поднес к губам.

— Куда, Михаил? — раздался по вокс-связи с кабиной, отделенной от пассажира темным стеклом, голос Грегора. Крави в два глотка осушил бутылку прежде, чем ответить:

— Домой.

Груменн не отвечал на звонки еще два дня. То же самое было и с другими Покровителями. Некоторые даже еще не выходили из своих домов после того вечера в особняке. Для тех, чьи территории были под властью Годи уже много поколений, это не было проблемой. Для Крави же было жизненно необходимо показать себя тем торговцам и владельцам магазинов и ресторанов, которые еще недавно платили дань Дому Райзигер.

Алкоголь помогает. Руки перестают трястись и проходят будящие его ежеутренние судороги. Однако и сон безмятежным не назовешь. Воспоминания об омерзительных и зловещих снах витают над ним после пробуждения, слишком нечеткие, чтобы ясно их помнить, хотя их фрагменты внезапно всплывают в памяти в течении всего дня: святилище Годи, лица собравшихся там Покровителей, изящно и чудовищно изменяющиеся, поющие вдалеке голоса, неизмеримо древние голоса, предлагающие силу в обмен на повиновение. В такие моменты Крави всегда тянулся к бутылке.

У выпивки было еще одна польза: она затуманивала разум, позволяя ему не обращать внимания на вопросы, которые грызли его по трезвости. Как оружие ксеносов попало на Эквус III? Как тут очутился этот черный каменный многогранник и что означают символы на его поверхности? Этих вопросов и боялся Крави, потому что уже знал на них ответы.

Оружие это одно. А вот Темные Боги совсем уже другое.

На следующий день он получил повестку и, дождавшись темноты, направился во Дворец Экклезиархии.

Стоя у подножия широкой мраморной лестницы и глядя на огромные двойные двери, украшенные сложным барельефом, изображающим победу Императора над еретиком Хорусом, он поймал себя на мысли, что думает о своем отце. Войцек Крави был набожным человеком, воспитавшим своих сыновей в вере в бесконечную мудрость Императора и никогда не скрывающим своё отвращение к людям, которые приходили собирать дань для Дома Годи.

Но когда они приходили, он был с ними неизменно вежливым и учтивым, и это для Михаила, его старшего сына, было доказательством того, что и они и люди, на которых они работают, имеют власть над его отцом.

Эта власть манила его, перерастая в желание стать одним из них. Поначалу он держал в тайне от отца своё участие в мелких преступлениях, но, когда Груменн принял его в свою команду, Михаил уже не мог уклонится от посещения офиса своего отца. Одетый в новый дорогой костюм и с приобретенным высокомерием человека из Дома Годи.

Он ждал отцовского гнева, но все, что увидел в его глазах — это разочарование. И всякий раз за все эти годы, когда им приходилось встречаться по делам Дома Годи, ни отец, ни сын не признавали своего родства. Лишь один раз Михаил спросил о Эмиле, своем младшем брате, который мечтал вступить в ряды Экклезиархии. Войцек Крави посмотрел на своего сына твердым взглядом и сообщил, что Эмиль принят студентом в Семинариум при Дворце.

Две латунные кадильницы, каждая высотой в два человеческих роста, стояли за главными воротами. Когда Крави проходил мимо них, сильный запах ладана окутал его. Он вступил в длинный проход нефа, и ряды скамеек поплыли мимо него. Люди молились, сидя на них или стоя на коленях, как и многие сотни тысяч подобных им во всех часовнях города. Низкий, еле слышный гул наполнил воздух. Он исходил из хоров в дальнем конце прохода, располагающихся перед высоким алтарем: мольбы о доброте и могуществе Императора бесконечно исполнялись и повторялись меняющимися священниками и послушниками. Хвалебные гимны не прекращались ни днем, ни ночью.

Крави огладывал всё это, пока не заметил того, кого искал: священника, перешагивающего порог железных врат, вделанных в решетку, отделяющую помещение для частных богослужений от остальной части здания. Священник запер врата, нарисовал ритуальный символ защиты в воздухе перед ними и двинулся вдоль бокового прохода. Ускорив шаг, Крави поспешил за ним.

— Отец, — голос Крави был чуть громче шепота. Священник развернулся. Михаил почти ожидал увидеть лицо брата под капюшоном рясы. К счастью, перед ним незнакомый человек.

— Меня зовут Михаил Крави, — сказал он священнику и замолчал. На территории, контролируемой Груменном, а теперь и им, упоминание его имени всегда производило какую-нибудь реакцию. Но не в этот раз. Священник лишь молча смотрел на него.

— Я… я предприниматель и верный последователь Императора, да святится имя Его, — продолжил Крави, уже сомневаясь в правильности своего решения придти сюда. Сюда привел его страх, страх того, что может поджидать его в особняке Годи, в котором он был три дня назад. Этот страх сменился ледяным, ужасным чувством того, что он собирается сделать: нарушить первое правило, с которого начинается обучение пехотинцев Домов, правило, которое он должен соблюдать до самой смерти. Никогда не разговаривать о делах Дома с посторонними.

— Так оно и должно быть, — ответил священник. Крави заметил мимолетную вспышку нетерпения, промелькнувшую в чертах лица служителя. — Император наблюдает за нами, чтобы мы могли спокойно жить под Его защитой от происков нечисти, богохульства и ксеносов. Если вы пришли укрепить свою веру в Его добродетели, то займите место. Обязанности требуют моего присутствия в другом месте, но я пришлю послушника, чтобы он направлял вас в Литании Восстановления.

— Нет!

От неожиданности священник отступил от него на шаг. Крави не собирался повышать голос, но знал, что если не выскажется сейчас, то не выскажется никогда:

— Моя вера сильна. Если б это было не так, то меня бы тут не было. Это… это что-то, о чем вы должны знать. Темные Боги. Они здесь… — он согнулся от боли в животе. Глубоко вздохнув, чтобы сбить позыв рвоты, он продолжил. — Они здесь. На Праксисе. Я видел их.

Церемония началась. Замкнутое пространство флигеля святилища было наполнено звуком тридцати голосов, поющих в унисон. Виктор стоял в центре освещенной свечами комнаты, вместе с Бреком и торговцем, греясь в ощутимом чувстве могущества, которое уже начало проявляться в воздухе.

На приглашение ответили все Покровители, кроме одного. Виктор заметил в каждом нервозность и чувство предвкушения. Он понимал их состояние — тоже самое ощущал и он сам, когда Брек и торговец доставили многогранник, стоящий у него за спиной. Еще были боль и неуверенность, но они прошли. Когда он разглядывал символы на каменной поверхности, он видел лишь свое будущее: невообразимые богатства и власть, о каких даже не могли помыслить все предыдущие графы, и, если верить скрипучим голосам, говорящим с ним из глубин черного камня, бессмертие.

Лишь Крави, новоиспеченный Покровитель, не ответил на приглашение. Его надо убрать и заменить. Виктор послал Груменна, наставника этого мальчишки, выполнить работу. Пение росло, и теперь сопровождалось глубоким, резонирующим тоном, который казалось, исходит из невообразимых глубин прошлого, из измерений, неподвластных человеку. Виктор почувствовал смутную грусть от того, что Крави не разделит с ними будущие богатства.

Внезапная вспышка экстаза смела все мысли из головы. Под треск позвоночника тело выгнулось назад, вдоль позвонков пробежал разряд энергии и взорвался внутри черепной коробки. Перед глазами расплылись буйные краски — человеческий разум был не в состоянии различить весь их спектр. Со сдавленным полустоном нечестивого блаженства он упал сначала на колени, а затем на четвереньки. Нечто внутри билось о его ребра, заставляя корчиться в сладострастном безумстве.

Запрокинув голову в очередном экстазе, он увидел, что с другими происходит то же самое. Большинство Покровителей стояли на коленях, некоторые лежали на полу, корчась и стоня.

Он увидел Груменна, дрожащего как парализованный зверь. Пока он смотрел на него, лицо старика начало плавиться, кожа стекала словно масло, на нем начали проявляться новые лица, все более и более невообразимые — сила Повелителя Перемен текла сквозь него.

Сперва Виктор подумал, что серия монотонных приглушенных ударов произошла внутри него, как еще одно проявление силы, что пронизало комнату, выходя из монолита. И лишь когда услышал проклятья торговца, то понял, что это не так. Борясь с туманом экстаза, что заволок его разум, он огляделся. Другие тоже заметили это. Стены и пол вибрировали от последовательных ударов — звуков атаки, идущих с поверхности.

С ночных небес на особняк Годи вертикально падал «Громовой ястреб» с открытой рампой. Бронированный груз вылетел в воздух, вспышки прыжковых ранцев замедлили его головокружительный спуск. Еще в падении их болт-пистолеты хрипло закашляли, очищая стену от охранников. И вот керамитовые подошвы коснулись земли.

Более расторопные охранники припаркованных возле особняка машин начали обстрел нападавших сюрикенами. Все выстрелы ушли мимо, кроме последнего, нашедшего свою цель — топливный шланг прыжкового ранца. Тот сразу превратился в огненный шар, и бронированная фигура полетела на землю, пробив крышу лимузина. Некоторые охранники закричали в восторге от триумфа, но быстро затихли, когда пылающая фигура вырвалась из разбитой машины, посылая снаряд за снарядом во внутренний двор — огонь был безвреден для его силовой брони.

Боевики Дома Годи поняли, что бой проигран. Но пойманные в ловушку в стенах, которые должны были их защищать, они не могли сделать ничего другого, как сражаться с убийцами, что оказались среди них. Они были огромны, вдвое шире и вполовину выше, чем обычные люди, одеты в тусклую серую броню, украшенную печатью Императора. Сюрикены отскакивали от их брони, как капли летнего дождя, когда они смертоносно и неуклонно двигались через двор к своей цели. Те, кто бросили инопланетное оружие, кончили не лучше, чем те, кто сражался. У Серых Рыцарей Ордо Маллеус был приказ: любой, кто держал в своих руках оружие ксеносов, должен умереть.

К тому времени, как ворота в вихре огня и осколков рухнули вовнутрь, во дворе особняка было тихо. В образовавшуюся дыру ворвался «Рино», выгруженный из «Громового ястреба» достаточно далеко, чтобы не быть замеченным, пока челнок доставил свой оставшийся груз. «Рино» резко затормозил в центре двора, гусеницы были покрыты размолотыми останками охранников Годи, люки по его сторонам открылись и десять огромных фигур, закованных в серую броню быстро выскочили оттуда и рассредоточились по периметру.

Последний появившийся пассажир был гораздо меньше своих попутчиков. В отличие от облаченных в керамит и пласталь фигур, собирающих по двору оружие ксеносов и складывающих его в «Рино», он носил костюм, который был бы более уместным на улице делового района Праксиса. Он был высок, но все равно едва достигал плеча Серого Рыцаря, который поприветствовал его.

— Особняк зачищен. Ждем ваших распоряжений, — раздался отфильтрованный электроникой голос из шлема космодесантника. На нем больше не было прыжкового ранца, и, несмотря на то, что его броня носила следы ожогов и подпалин, знаки отличия на наплечнике выдавали в нем сержанта четвертой роты, Pax Mortuus. Его звали Алексос, командир штурмовой воздушно-десантной роты.

— Я и так это вижу, — инквизитор Белаэль жестом указал на приземистый бункер, который был единственным видимым знаком того, что особняк состоит не только из разрушенного внутреннего двора, в котором они стояли. — Информатор предоставил нам подробный план подземных помещений. Возьмите людей. Очистите там всё, каждую комнату. Как только обнаружите эту мерзость, незамедлительно сообщите мне.

— Во имя Императора, — кивнул Серый Рыцарь и, развернувшись, направился к входу в бункер. По пути к нему присоединилась ударная группа. Кто-то уже сменил болт-пистолеты на болтеры, кто-то на мелты. Крак-граната позаботилась об одинокой двери в стене здания, и они осторожно проникли внутрь.

Почти тут же из открытого проема раздались звуки стрельбы. Оставшиеся снаружи Серые Рыцари вскинули оружие. Как и ожидалось, некоторые защитники особняка ждали внизу, пока во дворе убивали их товарищей. Судя по слабеющим звукам боя, они мало что могли противопоставить продвигающейся вниз команде сержанта.

Стоящий возле «Рино» Белаэль зевнул. Он практически не спал в течение трех дней с того момента, как Дворец Экклезиархии на Эквусе III сообщил Инквизиции о том, что в Праксисе объявился культ хаосопоклонников. Он никогда не мог нормально спать в полете и когда прибыл в город, сразу провел допрос информатора. Рота Серых Рыцарей, только что завершившая операцию по уничтожению других последователей Хаоса, прибыла во время допроса Крави.

Оказалось, что Крави был тупицей, едва ли осознающим силы, в которых он завяз. Но даже большие глупцы могут выполнить свой долг в войне, бушующей в Империуме и за его пределами. Белаэль улыбнулся, вспомнив детское выражение признательности, озарившее лицо информатора, когда он сказал ему, что его верность Императору и человечеству будет вознаграждена.

О да, уверил его Белаэль, он лично проследит, чтобы Крави был надлежащим образом вознагражден.

По флигелю прошел огненный дождь. В воздухе висело зловоние жареного мяса. Белаэль смотрел на знаки, выгравированные на поверхности черного монолита: нечестивые имена, среди которых выделялось одно — Тзинч, Повелитель Перемен. Многогранник был проводником его мерзкой энергии, но сейчас он уже был закрыт. Одним из свежих трупов на полу был служитель Тзинча. Должно быть, он предупредил своих хозяев сразу после начала атаки. Так или иначе, монолит стал не более чем бесполезным куском камня. Но вскоре не будет даже этого.

— Устанавливайте заряды, — приказал Белаэль Алексосу. — Затем заминируйте весь особняк. А я пока вызову «Громовой ястреб». Обряд Изгнания я проведу прямо в воздухе.

— Во имя Императора, — откликнулся Серый Рыцарь.

— Несомненно, — кивнул Белаэль. — Как только от этого места останутся лишь мерзкие воспоминания, у меня будет еще кое-какая работа. Во имя Императора.

Сидя на низкой жесткой койке в одиночке, Михаил потерял счет времени и уже не помнил, сколько раз повторял свой рассказ — сначала священнику в нефе, затем вышестоящим священнослужителям, в маленьких комнатках на вершине одного из дворцовых шпилей, а потом уже здесь, в камере, инквизитору. С каждым разом события, о которых он рассказывал, все более удалялись, становясь все менее реальными. Может, он неправильно понял то, что произошло в особняке? Что если он напрасно нарушил обет молчания? Если это так, то ему надо ожидать быстрой и смертоносной мести Дома Годи. И если он хочет избежать этого, ему понадобиться защита — такая защита, что даже Дом оценил бы.

— Ваша преданность Императору и его делам не будет забыта — вы получите свое вознаграждение, — говорил ему инквизитор.

Сейчас Михаил уже знал какая награда будет самой лучшей: возведение во священство. Представителю Экклезиархии не могут навредить ни Дома Праксиса, ни любого другого города. То, что его родной брат уже в сане священника — сослужит ему хорошую службу. Конечно, ему придется начинать с самого низа, но он уже сделал это в банде Груменна, а Экклезиархия просто другая организация, но подобная Домам. Он был умен, умел добиваться своих целей, знал, как показаться на глаза начальству и подниматься по служебной лестнице. Возможно, его даже отправят на другой мир, где возможности для продвижения могут быть безграничны.

«Проповедник Крави» — этот титул пошел бы ему.

Тяжелые шаги раздались из-за дверей камеры. Его живот свело от страха. Это просто нервы, сказал он себе, положив на него ладонь, просто нервы.

Дверь распахнулась и в камеру вошел инквизитор, а за ним высокая фигура: живая статуя, отлитая из тусклого серого металла, поглощающая, казалось бы, свет одинокой камерной лампочки. На её груди расправил крылья Имперский орел, над плечами возвышалась человеческая голова, в глазах которой Михаил увидел холод, который мог существовать лишь в межзвездной пустоте.

— Вы нашли их? — Михаилу удалось оторвать взгляд от ледяных глаз и посмотреть на инквизитора. — Я был прав? Я ожидал…

Он замолчал, подбирая слова, чтобы начать разговор о своем прошении в Экклезиархию. Если имперский инквизитор даст свое согласие на его просьбу, то никто уже оспаривать не будет.

— Я молился, чтобы вы нашли богохульников прежде, чем их сила возросла бы, — спешно продолжил Михаил. — Я… я знаю, что не жил обычной жизнью. Я совершал вещи, которые другие считали неправильными, но… но я всегда любил Императора. Я всегда был верен Ему. И единственная возможность загладить свое прошлое, доказать свою преданность еще больше…

Белаэль улыбнулся и жестом прервал речь Михаила.

— Мы нашли их. Как вы и думали, они собрались, чтобы провести еще один нечестивый обряд. Мы неожиданно быстро закончили его и стерли грязь с этого мира. Если бы её пятно расползлось, то пришлось бы пожертвовать городом, а возможно, и всем миром для её искоренения.

— Хвала Императору! — выпалил Михаил, всячески стараясь показать свою набожность. — Я прошу лишь о службе Золотому Трону. Мое заветное желание заключается в служении. Возможно, если…

Он запнулся, увидев, как улыбка сползает с лица инквизитора.

— Есть еще одна услуга, которую вы можете сослужить Императору, — Михаил заметил в его глазах частичку той холодности, которая была в глазах серой громадины, что стояла за спиной у Белаэля. — Осталось последнее из нечестивых семян, что стремились посеять на Эквусе III ваши бывшие хозяева. Оно должно быть уничтожено.

— Ну конечно! — затараторил Михаил. — Если вам нужен проводник, кто-то, кто знает все улочки Праксиса, я…

Тут смысл слов, сказанных инквизитором, наконец дошел до него, заставив замолкнуть на полуслове.

— Нет! — выдохнул он, скривясь от боли — что-то внутри него начало биться и крутиться, когтями царапая изнутри грудную клетку. Белаэль кивнул. Восприняв это как сигнал, Серый Рыцарь выступил вперед, подняв руку в массивной перчатке. Увидев, что эта рука держит болт-пистолет, украшенный Имперской печатью и символами власти, Михаил попытался что-нибудь сказать, что-то, чтобы отсрочить неизбежное. Но он смог выдавить из себя лишь сдавленный рык, словно тварь внутри него завладела его голосом.

— Я призываю очищающий огонь Императора, чтобы очистить этот грязный сосуд, — начал нараспев читать Белаэль Обряд Изгнания уже второй раз за этот день. Не обращая внимания на его слова, Михаил отползал по койке, пока не прижался спиной к стене камеры.

— Так как Император принес Себя в жертву в вечные объятия Золотого Трона, то верно и справедливо, что все эти порченные скверной и богохульством должны предстать перед Ним на суд Его, — слова Белаэля вгрызались в разум Михаила. Ноги продолжали сучить в бесплодных попытках унести свое тело как можно дальше от ствола болт-пистолета. И под холодным пристальным взглядом фигуры, державшей его на прицеле, он поднял руки в последнем умоляющем жесте. Нелепо, но Михаил сейчас думал о Леоне Клейсте, ползающем в грязи на заднем дворе «Разделанной свиньи».

— Огнем и пулями будут они очищены. Через жертву получат они награду свою.

Болт-пистолет кашлянул и Михаил Крави, верный слуга Императора, получил свою награду.

Шторм Константайн Лакримата

Он вдыхал пар звёзд, и каждая частица света ярко вспыхивала в лёгких, донося до языка горячий и сладкий вкус. Пространство, время? Что значат эти пустяки?

Солонэйц Ди Каваньи, навигатор имперского торгового корабля "Дэа Брава", двигался по волнам нейронного экстаза. Он сконцентрировал свои измученные чувства только на кричащем свете Астрономикона — психическом маяке самого Императора, обжигающем даже сквозь жар Хаоса. Он и корабль казались единым, несущимся сквозь варп сверкающим мирком, питаемым, подобно благодушному богу, сознанием навигатора.

Пятьдесят минут до входа в реальное пространство…

Солонэйц перестроил сознание. Изображение варпа на рулевом дисплее перед ним скучно мерцало, показывая клубящиеся судороги имматериума снаружи. Не о чем беспокоиться. Он посмотрел вверх, сквозь прозрачный плас-хрусталь навигационного блистера, за которым бурлило болезненное буйство цвета и оптического шума. Варп-взор третьего глаза (мутации, свойственной навигаторам) любезно перекрывал эти хаотические флюиды варпа, трансформируя их в узнаваемые символы. Призрачное лицо его матери, возникшее за пределами блистера, вызвало мысль: «Проклятье! Я забыл послать сообщение!». Это значило, что перед прыжком в варп-пространство, нужно было отослать сообщение назад на Терру. Из уважения к Летиции, своей матери, Солонэйц всегда старался отправлять краткие сообщения, потому что знал, что она волнуется о нём гораздо больше, чем об остальных членах семьи. Клочок вины в его разуме спроецировал мыслеформу в варп, которая теперь печально скреблась о корабль, как бы пытаясь дотянуться до него.

Десять минут до входа в реальное пространство…

Навигатор почувствовал, как Дэа Брава шевелится вокруг него, включая автоматические навигационные системы для реального пространства, готовясь освободить его от служебных обязанностей. Она была небесной королевой-ведьмой, холёной маленькой потаскухой, переходящей по наследству от одного к другому представителю богатой купеческой семьи Фиддеус, которая столетиями наслаждалась прибыльными контрактами от Администратума. Солонэйц уже некоторое время работал на клан Фиддеус после ранений, которые он получил на военной службе.

До этого он водил через варп линейный крейсер Вуаль Гекаты (эта леди была жестока, и не так красива как Дэа Брава). Его служба продолжалась три миссии, до ужасного случая, который должен был быть рутинной чисткой мелочных диссидентов, но окончился обезглавливанием экипажа. После этого от Солонэйца осталось беспорядочное нагромождение костей, торчащих из кровоточащего мешка плоти. На счастье, престиж его семьи обеспечил ему лучшую медицинскую помощь, после которой он был отправлен на восстановление домой в замороженном виде.

Лечение было долгим и трудным, его тело до сих пор периодически сводило от старой боли. Однако навигатор утешал себя мыслью, что однажды Администратум снова примет его на службу, решив что его способности достаточно восстановились, чтобы доверить ему вождение крейсера. Солонэйц всё ещё приходил в дрожь, думая об этих полномочиях, но также подозревал, что его мания вернуться в Имперский Флот немного нездорова. Он уже получил уютное место во флоте семьи Фиддеус, и работа с Дэа Брава была просто мечтой. За три года, проведенных в её компании, он стал по-настоящему ценить её личность. Дэа Брава обожала безрассудства и приключения, и как сам Солонэйц, раздражалась вменяемыми ей функциями грузовоза.

Призрак Летиции оторвался от скользкой поверхности блистера, и затерялся в бурунах за кормой корабля. Солонэйц скривился, снова заболела шея. Это была ещё одна вещь, которую он забыл сделать до входа в варп: проконсультироваться с корабельным медиком. Совсем не лёгкий рейс на этот раз. Он бы очень хотел попасть домой. Ещё одна доставка, и…

Пять минут до входа в реальное пространство…

Солонэйц улыбнулся. Варп-портал в реальное пространство в этот раз был потрясающем зрелищем. Дэа Брава казалась крошечной, по сравнению с невероятным зрелищем впереди: бронзовые врата в мили высотой, мили шириной, инкрустированные затейливой резьбой. Вокруг бродили гигантские звери, их головы были невидимы в звёздном дыму, ревели огромные горны, словно прощальные фанфары отходящему кораблю.

Солонэйц покачал головой. Было ли это представление вызвано его психическим влиянием, или творением-прихотью другого навигатора, изнывающего от одиночества во время долгого путешествия? Быть может, эта иллюзия была рождена творческими мыслями ошеломлённого эльдарского поэта, что плыл однажды по течениям варпа, превращая мечты в реальность? Неважно. Кто-то когда-то захотел оставить собственную подпись в варпе. Три рейса назад Солонэйц выходил с кораблём из зевающей зубастой пасти в реальное пространство одного из миров Министорума. У кого-то, похоже, было чувство юмора?

Неизбежный, но, к счастью краткий спазм тошноты прошел через плоть навигатора, когда Дэа Брава покидала варп. Он не удержался, и бросил взгляд через плечо, одновременно надевая повязку на третий глаз. Позади корабля не было никаких огромных врат, конечно нет.

Путешествие закончилось. Солонэйц набрал последовательность рун на клавиатуре рулевого устройства и мягко коснулся пальцами лба.

— Я благодарю тебя, Господь Император, Божественный Отец всего живущего, за Твою бесконечную любовь, которая простирается к углам вечности и несёт всех нас, детей твоих, в безопасность. Благословлён будь и уважаем.

Когда молитва благодарности была прочитана до конца, он протёр глаза и начал отстёгивать себя от штурманского трона. Шея снова запела в агонии. Нужно обязательно показаться врачу до новой варп-вахты.

Какими бы средствами защиты Дэа Брава ни была оснащена, Солонэйц всегда чувствовал глубокое облегчение, когда они снова попадали в реальное пространство, хоть и не признавал это. Иногда вещи, которые он видел в варпе, были слишком соблазнительными. Однажды во время сна он увидел кошмар: Астрономикон внезапно исчез, оставив его одного, без путеводной нити в корабле, слепо кричащем в энтропию. Он проснулся в поту, судорожно глотая воздух, будучи несомненно в ужасе от этого, но всё же наслаждаясь бурной радостью. Он жаждал окончательных объятий Хаоса. Навигатор хорошо знал, что, если его подсознание играет с такими настроениями во сне, он может быть уязвим во время варп-перелёта.

Но тогда… кто не был? Солонэйц видел выгоревших, охраняемых своими семьями навигаторов, отпущенных из Министорума после попыток жрецов вычистить их измученные мозги. Он вовлечён в рискованный бизнес, но это его хлеб насущный.

Потирая шею, Солонэйц спустился к дорожке, ведущей в camera recreata. Всегда было одно и тоже — смутная депрессия и неуверенность. Он хорошо знал, что к тому времени, как наступит следующая варп-вахта, он будет изнывать от нетерпения вновь кататься по волнам Хаоса.

Капитан Граян Фиддеус проводил привычный для себя ритуал проверки груза после того как судно вернулось в реальное пространство. Он сознавал, что по большому счёту в этом нет нужды, ведь Дэа Брава сама бы дала знать, если что-либо было не так, однако не мог признаться себе, что делает лишнюю работу. Может быть, со временем он научится меньше волноваться об этом.

Он был молод, и Брава, будучи одним из меньших судов семьи, была доверена ему совсем недавно. Как и Солонэйц, он жаждал вернуться домой. Это путешествие сопровождалось серией неудач: неожиданная вспышка заболеваний среди экипажа; варп-шторм, в который они чуть было не угодили недалеко от врат в Ховиа Неста; проблемы с партией товара на Фаэтон-Юг вызвали раздражающие задержки, также расстраивая заказчиков на следующем рейсе. Проблемы, проблемы.

Граяна также тревожила мысль о новом корабельном астропате, Шивании. Это было её первое путешествие на Дэа Брава. На самом деле, это было её первое путешествие на космическом судне вообще. Она была зачислена в экипаж, чтобы заменить старого Бассоса, который служил семье Фиддеус всю жизнь. Астропаты были жизненно необходимы для дальней связи, и Граян был смущён явственной хрупкостью девушки, и странной аурой некоей чудаковатости. Бассосу же он доверял безоговорочно, тот был прямолинейным и надёжным человеком.

Несмотря на впечатляющий набор рекомендаций от Схоластики Адептус Астра Телепатика, Граян сомневался в способностях Шивании. Она казалась просто ребёнком, хотя Граян неохотно признавал, что у неё довольно острый ум. Во всяком случае, её навыки передавать и принимать информацию значительно превосходили навыки Бассоса. Его опасения были скорее инстинктивными, и пока он не обнаружил ни одной ошибки, у него не было повода для недовольства.

Шагая по грузовому трюму, Граян рефлекторно провёл пальцами по шпангоуту хранилища. Похоже, что корабль довольно быстро стал частью его души. Он чувствовал её движения и вздохи, слышал каждый скрип и стон, как будто делал их сам. Её арочные своды, покрытые чёрной матовой пласталью, были густо исписаны защитными рунами и тотемами; он мнил корабль своей крепостью.

Как капитан и ожидал, всё было в порядке. Его нервозность была вызвана нехорошими предчувствиями касательно следующего груза. Возможно эта работа и была честью, которой отец почтил его, но Граян подозревал, что даже самый опытный капитан дважды подумает перед тем, как принимать груз лакриматы на борт. Естественно, что большинство легенд об этой субстанции были преувеличением, но после неудач, с которыми Граян столкнулся в этом рейсе, он боролся с суеверным страхом того, что погрузка лакриматы только усилит возможные опасности путешествия.

Оглянувшись вокруг напоследок, Граян заставил себя покинуть трюм и направиться в camera recreata. Все корабли Фиддеусов имели на борту адепта Министорума, чтобы очищающие ритуалы проводились после каждого варп-перехода. Помимо того, что ритуалы эффективно очищали корабль от психического мусора, это ещё и поднимало мораль экипажа.

Капитан встретил Солонэйца двумя палубами выше, подумав при встрече, что навигатор сейчас выглядит также чудно, как и Шивания. Навигаторы всегда были склонны к утончённости, но сейчас большие тёмные глаза Солонэйца выдавали лихорадочную возбуждённость. Граян сделал небольшой формальный поклон, от чего рот навигатора дёрнулся в улыбке, не лишённой насмешки.

— Тяжко было, Каваньи?

— Нет.

— Ты выглядишь уставшим.

— Я устал!

Солонэйцу периодически приходилось подавлять недовольство навязчивой манерой общения капитана. Он ожидал, что навигаторы будут выбегать из навигационного блистера, прыгая от радости и расцвета сил? Фиддеус выглядел задетым тоном навигатора, и Солонэйц улыбнулся чтобы сгладить ситуацию.

— Я всегда выгляжу уставшим после вахты.

— Что случилось с твоей шеей?

Солонэйц резко убрал руку от шеи.

— Ничего особенного.

— Хорошо, ещё поговорим.

Граян попытался изобразить отеческую улыбку, но Солонэйц мелочно воспринял её как снисходительную.

— Мы не должны заставлять брата Габреуса ждать.

Солонэйц устало покачал головой, глядя на удаляющуюся спину капитана, и побрёл за ним.

— Терпение. Терпение. — сказал он себе.

Дэа Брава безмятежно следовала к миру, казавшимся из узких стрельчатых окон зала отдыха холодным голубым самоцветом. Солонэйц едва мог сосредоточиться на словах, произносимых братом Габреусом молитв, его глаза постоянно обращались к приближающейся планете. Как он знал, корабль здесь не для доставки, а для подбора груза, который Фиддеусы особенно стремятся получить в свои руки. Поэтому всему экипажу была обещана премия по их возвращению домой. Солонэйц полагал, что это пересилит любые опасения экипажа по поводу возможной опасности лакриматы.

Сам навигатор не испытывал опасений. Известные фатальные инциденты с лакриматой происходили из-за халатности, которая, конечно, не была одним из недостатков Фиддеусов.

Солонэйц часто терялся, испытывать к капитану уважение или же раздражаться из-за его придирок. Он был не сильно старше Граяна, но иногда чувствовал его явную незрелость, которая, по его мнению, проистекала из его слишком беззаботной жизни до этого. Капитан действительно старался установить с навигатором дружеские отношения, о чём Солонэйц несомненно догадывался, но оба не умели быть достаточно раскрепощёнными для установления дружбы. Граян подозревал, что это из-за его мутации, совершенно не догадываясь, каким он был мастером выводить людей из себя.

Как обычно, Граян спросил Солонэйца, не хочет ли он составить ему компанию в спуске на поверхность планеты. Саломея Нигра была одним из тех легендарных мест на космических маршрутах, где, по слухам, можно было найти тысячи запрещённых видов наслаждений, каждый из которых был доступен для взыскательных путешественников при соответствующей плате.

Солонэйц, будучи неисправимым циником (это было обременительной чертой всего семейства) знал, что сами жители целенаправленно создали и поддерживали такую репутацию планеты. Он считал, что такой туризм — ужасная безвкусица, и предпочёл бы скорее уйти на боковую в своей спальной ячейке, чем разыгрывать пантомиму, что он удивлён или восторжен чем-то, что они могут найти внизу. Фиддеус однако настаивал на прогулке, которая будет для Солонэйца полезной, пока навигатор с кислой миной на лице не сдался.

— Сначала мы посетим наше доверенное лицо, Гвидо Паламу, организуем доставку груза, ну а после всё оставшееся время до отбытия — наше… — сказал Граян. При этом на лице у него была мальчишеская улыбка, которую Солонэйц даже счёл милой в своей невинности.

— Если так хочешь, ладно. Но, как ты заметил, я испытываю небольшие боли.

— Твои тотемы выглядят потёртыми, Сол. Думаю, брат Габреус смог бы подыскать тебе новые.

Рука Солонэйца рассеянно схватила амулеты Навис Нобилитэ, висящие на шее.

— Боюсь показаться грубым, но это не духовные травмы. — сказал он, старательно избегая резких интонаций. — Ароматические мази должны помочь. Я намеревался посетить Гермеса Фосса до этого рейса, но это вылетело из головы. А эти амулеты — реликвия со старого места службы, ты понимаешь.

Граян угрюмо кивнул. До этого он только вскользь упоминал предыдущую службу Солонэйца, выражаясь слишком сдержанно, что Солонэйц воспринимал как будто он был лишённым сана жрецом. На самом же деле он хотел, чтобы люди задавали ему откровенные вопросы о его прошлом, проявляли человеческое любопытство. Он чувствовал, что должен был говорить об этом, но подозревал, что старший Фиддеус приказал всему экипажу не расстраивать его, бередя старые раны. Гомери Фиддеус был хорошим другом отца Солонэйца, именно поэтому ему досталась эта работа.

— Ладно! — громко сказал Граян, потирая руки. — Может, мы найдём сладкую юную гетеру, искушённую в искусстве массажа. Как ты знаешь, город Ассирион славится своими лечебными святилищами.

— Гораздо приятнее, в любом случае, чем старый Фосс будет месить тебе кости, а Сол? — засмеялся Граян.

Солонэйц тонко улыбнулся и наклонил голову.

— Если мы осторожно выберем благовония перед применением, разумеется.

Он почувствовал слабый всплеск ожиданий. Возможно, вояж на планету не будет столь изнурительным, как он боялся.

Несколько других членов экипажа собрались в шаттле, намереваясь посетить Ассирион. Брат Габреус был среди них, что стало поводом для добродушного смеха в его адрес. Габреус с оскорблённым видом поспешил устроиться на сиденье.

— Чтоб ваши языки почернели! — пафосно процедил он. — Вы сами знаете, мне там интересен только ассортимент могущественных благовоний, так что хватит каркать! Посмотрим, как улыбочки сойдут с ваших лиц, когда мы снова войдём в варп, и только мои благовония сохранят ваши незапятнанные умы от влияния Хаоса!

Он заелозил своим крупным телом, принимая позу поудобнее.

— Ну же, пилот, полетели! Ночь уже раскрыла свои чернопёрые крылья над грудью Ассириона, и я, к примеру, хочу стоять перед магазином эссенций до его закрытия!

— Хорошо сказано, брат! — согласился Граян. — Пилот, задраивайте люки, отправляемся.

В тесном шаттле царила возбужденная атмосфера предвкушения весёлого загула. Пилот внял приказу капитана, отданного с беззаботным жестом, и потянулся к пульту.

Резкий крик остановил его руку.

— Подождите!

Кто-то карабкался в дверной проём, шурша голубовато-зелеными одеждами. Это была астропат, Шивания.

— Шивания! — в крайнем удивлении воскликнул Граян. — Я сильно сомневаюсь, что Ассирион подходящее место для…

— Хватит, капитан. У меня есть глаза на затылке! Я буду в достаточной безопасности, особенно со всеми этими джентльменами!

Никто из собравшихся в шаттле не выглядел польщённым честью эскортировать слепую девушку, вместо того чтобы следовать своим планам.

Шивания, казалось, не заметила ропота, либо проигнорировала его. Так же ловко, как и зрячие, она быстро нашла пустое место, и повернула голову к Граяну. Верхнюю часть её лица закрывала украшенная вышивкой маска. Два вышитых нитками глаза по-совиному уставились на капитана.

— Вы же не собираетесь отменить вылет, сэр? — Спросила она сладким голосом.

— Ну, у нас… дело. — начал Граян, лихорадочно соображая, как бы под благовидным предлогом высадить девушку.

— Ох, оставьте её. — неожиданно подал голос Солонэйц.

— Буду рад предложить вам свою руку, Шивания. — улыбаясь капитану добавил он.

— А как же твоя шея? — осведомился Граян. Вид его был весьма расстроенный.

Солонэйц пожал плечами.

— Это может подождать. Все мы были заперты несколько недель на корабле. Я не могу отказать человеку в шансе размять ноги по твёрдой земле, если ему так хочется.

— Благодарю вас, навигатор, за вашу любезность! — учтиво ответила Шивания. Однако в её голосе была весёлость. Насмешливая.

Она перенаправила иглу своего внимания на жреца.

— Духовные дела на поверхности, брат?

— В некотором роде. — заёрзал в своём сиденье Габреус.

— Я бы, естественно, вызвался сопровождать вас, но… — начал он извинения, но Граян прервал его.

— Ладно, ладно! С этим мы разберёмся. Полетели.

Ассирион был впечатляюще обустроенным местом. Его улицы были вымощены жемчужным мрамором, ярус за ярусом возвышались его башни, развевались рекламные вымпелы, сообщающие о различных предоставляемых в округе услугах. Трепеща от бриза, вышитые на шёлке хмурые глаза казались живыми. Граян уже решил отправиться с навигатором в резиденцию Паламы, как Шивания решила всё-таки присоединиться к ним. Вместо того, чтобы воспользоваться транспортом, капитан настоял, что лучше будет пойти пешком, полюбоваться городскими достопримечательностями. Солонэйц был разочарован. Основным способом передвижения в Ассирионе, служили элегантные открытые повозки, приводимыми в движение местным видом животных; эти существа выглядели как абсурдная помесь верблюда с дикой собакой. Он хотел бы прокатиться. Может быть позже, они с астропатом наймут такую повозку.

Шивания расширила все свои чувства, чтобы объять всё, что они встречали, постоянно благоговейно комментируя. Солонэйц чувствовал, что это скоро начнёт действовать Граяну на нервы.

Дом Палама располагался в сердце Ароматного квартала. Это был широкий серый левиафан, со множеством низеньких пристроек. Воздух был так обильно наполнен ароматами духов, что глаза Граяна и Солонэйца начали слезиться. Шивания не испытывала этого дискомфорта.

Когда Граян с компаньонами подошли к взмывающему ввысь главному входу, подчёркивающим своей классической простотой элегантность здания, показался надменный слуга, и провёл их в изысканно меблированный салон, находящийся в передней части дома. Было подано белое ароматизированное вино, и нежные, пахнущие местными цветами вафли. Шивания воскликнула, что Саломея Нигра, должно быть создана исключительно для удовольствия астропатов.

— Стимул для носа, для носа! — восторгалась она.

— Кто нуждается в физическом зрении в таком месте?

Граян и Солонэйц, всё ещё вытирая глаза платками, были склонны согласиться с ней.

Когда назначенное время пришло, состоялся торжественный выход Гвидо Паламы. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина, с его симпатичного лица не сходила улыбка. После коротких вежливых вопросов гостям о путешествии, здоровье и впечатлениях о городе, он немедленно перешёл к делу.

— Итак, — сказал он, откинувшись на шелковую подушку спинки стула — Вы обратились с мольбой к Тёмной Леди Нефенте!

Гвидо взял с тарелки бисквит и стал задумчиво его покусывать. Граян с Солонэйцем выжидающе наклонились вперёд.

— Моя семья хранит эссенцию мистического цветка столетиями. — продолжил он. — Mysteria Hypno Morta, это молитва, её имя как молитва! — он вздохнул.

— Мы зовём её «лакримата», лунная кожа, последнее дыхание любимой наложницы. Mysteria — тёмная дева скрытых пещер. Благоухающее, хрупкое соцветие, мимолетный поцелуй которого — духовная отрада, чей горький сок — забвение! — улыбаясь закончил он.

Солонэйц решил, что эта речь — обычное расхваливание товара. Всё-таки в незатейливой правде недостаёт романтики. Семья Палама выращивала в подземных катакомбах редкие цветы, духи из которых были сильным наркотиком, а эфирное масло при проглатывании было смертельным ядом. Также, это можно было продать в этой части Империума за воистину возмутительные суммы. Естественно, такое честное описание не заинтересовало бы Грайана в покупке, но был ли смысл беспокоиться об этом? Семья Палама была очень разборчива в выборе покупателей своего товара. Тот факт, что Граян был здесь, уже свидетельствовал о том, что сделка была заключена кланом Фиддеусов ещё на Терре. Граян был всего лишь курьером, а Гвидо Палама просто любил романтизировать свой товар.

Солонэйц заметил, что Гвидо пристально на него смотрит.

— Вы, конечно же, хотите увидеть… Своими глазами. — сказал тот, широко улыбаясь.

Доступ в катакомбы осуществлялся через единственную дверь в сердце мастерских Палама. Фиолетовые светящиеся полоски озаряли каменные ступени, ведущие во влажную мглу. Шивания проскользнула рукой под руку Солонэйца, когда они спускались.

— Чувствуете её запах? — прошептала она. Навигатор почувствовал её дрожь.

— Это то, зачем вы пришли сюда? — спросил он вполголоса. Это было возможно. Астропаты, будучи псайкерами, были повёрнуты на всём мистическом, и потому наверняка питали интерес к лакримате. Шивания сжала его руку. Она не ответила на вопрос.

— Здесь ложе младших дев. — произнёс Палама, когда они достигли дна. Террасы торфяной почвы, чёрные как могильная грязь, простирались в полумраке, едва освещаемые бледными звёздочками, самими цветками.

— Mysteria Puella, — сказал Палама. — Она предназначена для теплых глоток дам из великих домов. Декорация, едва подобная запретной чувственности своей старшей сестры.

Он сорвал одно соцветие и преподнёс Шивании.

— Это для вас, моя дорогая. Зажмите её и между страницами вашего mеа libra, и она будет приветствовать вас благословениями, когда вы будете записывать свои размышления.

— Благодарю вас, сэр! — сказала она, осторожно нюхая цветок.

— Ммм. Понюхайте, Солонэйц.

Он наклонился ощутить аромат. Первая нота была яркой и фруктовой, потихоньку убывающей к флиртующей ароматом телесного мускуса, чтобы потом подняться к финальному крещендо буйных весенних цветов.

— Великолепно! Думаю, вы уже с нетерпением ждёте момента, когда будете делать новую запись.

Палама повёл их дальше в колыхающуюся темноту. Кожу Солонэйца покалывало со странным возбуждением. Он чувствовал, как будто тысячи вздыхающих творений ночи, беспокойно шевелились на чёрных атласных диванах вокруг него. Вампирическая красота скрывалась от взгляда под ядовитой завесой плоти наркотического цветка.

— И вот, — благоговейно прошептал Палама. — Будуар самой леди. Осторожно, друзья мои, она спит и видит сны.

Солонэйц услышал вздох Граяна. Сам он пока сдерживал дыхание, но это продолжалось недолго. Перед ними раскинулась мрачная крипта, уходящая в бесконечность. Её ярусы извивались между массивными колоннами и арками. Каждый ярус был переполнен, или скорее брюхат зловредными и живыми, изогнутыми и мерцающими побегами. Цветок на цветок, сестра карабкалась на сестру, заглатывая, душа, выпуская распухшие гирлянды присосок с ароматическими почками.

Солонэйц подавил стон. Колдовской эликсир бурлил и извивался на языке, в горле, спустил вниз твёрдые пальцы, снующие в животе и пахе. Это был не просто каданс, а суматошная симфония ароматических нот. Первая из них, также была наполнена фруктами, но перезревшими, это было головокружительное извержение осени. Дальше аромат с вожделением простирался к лесному краю мускуса и сандала, приправленных циветом и амброй. Затем наступал оргазмический рост к буйному крику весны, тут были жасмин, златоцветник и кремовая роза. Цветы плоти. Солонэйц судорожно сглотнул, голова кружилась от аромата, опустошавшего его чувство реальности, не говоря уже об органах чувств. Сбоку неподвижно стояла Шивания. Её рука, которой она держалась за Солонэйца, обмякла.

Палама дал им ощутить мучительный экстаз ещё несколько мгновений, после чего громко прочистил горло.

— Ну что же, надеюсь вы удовлетворены, капитан Фиддеус. Думаю, мы можем вернуться в салон, чтобы организовать доставку вашего груза.

Измождённые, и потому молчаливые, Граян, Солонэйц и Шивания в конце концов вышли на улицу. Шивания осторожно поигрывала с цветком, что дал ей Палама, приколов его к одеждам булавкой. Они достигли туристического квартала, почти не понимая, как туда попали. Кафе и бары располагались вдоль улиц, выходящих из причудливых площадей. Некоторые улицы пересекали освещённые красными фонарями аллеи, ведущие к более распутным утехам. Аромат готовящейся пищи развеял дурман склепа Палама, и Солонэйц предложил выбрать кафе, чтобы попробовать блюда местной кухни. Шивания согласилась с предложением, но Грайан робко пробормотал что-то, о необходимости найти остальную часть высадившейся на планету команды. Солонэйц, борясь с желанием засмеяться и поддеть капитана, улыбнулся, и сказал, что он и Шивания встретятся с ним снова на космодроме, через три часа по корабельному времени. Граян признательно посмотрел на него, и поспешил вниз по одной из аллей.

— Ты уверен, что не хочешь пойти с ним? — спросила Шивания, прекрасно понимая, что искал Граян. — Я не возражаю. Я буду достаточно счастлива посидеть здесь в одиночку. Правда.

— Нет! — настоял Солонэйц, твёрдо беря девушку под ручку. — Пойдем. Это место выглядит интересным. Тут повсюду подвешена копчёная дичь. Принюхайся!

Шивания радостно засмеялась, и они вошли внутрь.

— Я хотела бы увидеть тебя, — задумчиво произнесла Шивания, когда они сидели и пили после еды десертный напиток.

— Я имею в виду, по-настоящему видеть тебя. Твоя аура красива, навигатор, и все же… — она пожала плечами. — Какая я глупая. Это, наверное, эффект от этой маленькой леди! — она коснулась цветка в своей мантии. — Полагаю, я кажусь тебе уродливой. Слепая, как пещерная летучая мышь, кто я и есть!

— Шивания, прекрати. — ответил Солонэйц. — Ты очень красивая девушка, и сама это знаешь, а вот я похож на довольно потрёпанное привидение. Пей свой десерт!

— Ты не видел меня без этого. — печально спросила она, указывая на маску.

— Покажи мне тогда!

— Ты не будешь кричать?

Солонэйц рассмеялся. Она шутит, конечно.

— Только прикрыв рот рукой. Я не брезглив, Шивания.

Сгоряча она протянула руку и развязала тесёмки своей маски, резко снимая её с вызывающим видом. Её веки открыли слепые, молочно белые шары, глубоко утопленные в глазницы, как будто усохшие. Тонкие, словно нарисованные карандашом, брови. Это не было ужасным, и Солонэйц был уверен, что она сама это знает. Это тест? Она ждёт какого-то физического отклика от него?

— Отвратительно! — смеясь сказал он. — Немедленно одевай маску!

Она улыбнулась, и вернула маску на место.

— Я бы попросила тебя снять твою тоже, но в этом немного смысла. Неужели глаз не чешется под повязкой?

— Совсем нет.

— Ты смог бы заглянуть в варп, здесь, если бы снял повязку и открыл глаз?

— Я увидел бы только отражение нашей реальности в варпе. В таком месте это возможно стало бы поучительным, но чувствую, что и печальным.

— Странно. Ты ведь сказал, что не брезгливый.

— Это так. Я просто осторожный. Итак, ты расскажешь мне, в чем твой интерес, который привёл тебя сюда? Я имею ввиду, что ты напросилась сопровождать Фиддеуса до клиента, конечно.

— Варп-взор придаёт тебе острое восприятие, навигатор. — Ответила Шивания. Она изящно потягивала свой напиток, явно наслаждаясь собой. — Лакримата — легенда. Мне было любопытно. Кроме того, если верить россказням, что его её окружают, она обладает бесчисленными свойствами, не все из которых известны.

— Действительно. И какая из этих легенд привлекла вас?

Шивания рассмеялась.

Ты разговариваешь как инквизитор. Разве мне не простительно девичье любопытство?

— Конечно простительно, но я сомневаюсь, что только оно двигало тобой.

Она пожала плечами.

— Интерес был случайным, правда. Это был всего лишь слух. Я слышала, лакримата стимулирует психическое зрение, делает его гораздо сильнее, чем скромный астропат можете себе представить. — она снова пожала плечами. — Тем не менее, я понюхала эту штуку, и мой внутренний взор не улучшился.

— Я должен надеяться, что нет! — воскликнул Солонэйц. — Какими бы свойствами эти «духи» не обладали, они наверняка опасны! И кроме того, могут привлечь враждебные силы.

— И что с того, дорогой навигатор? Это, вероятно, такие же сказки, как и любые другие, связанные с лакриматой. Палама продаёт всё это, не так ли? Это просто повод позубоскалить.

Солонэйц вспомнил эффект, который оказали не него цветы лакриматы, и подавил дрожь. Он не разделял кажущийся скептицизм Шивании.

— В любом случае, мне наскучила эта тема. Мне больше интересен ты. Насколько стары твои раны?

— Что?!

Шивания хитро улыбнулась.

— Ну же, навигатор, ты должен знать, что я вижу больше, чем другие, с лакриматой или без. Твоя аура имеет шрамы. Как ты их получил, и где?

Солонэйц был впечатлён.

— Это случилось довольно давно, и меня зовут Солонэйц! Помнишь?

Она пожала плечами.

— Итак?

Когда он закончил изливать девушке историю своей жизни, у них осталось совсем немного времени, чтобы вернуться на место встречи с другими членами экипажа Дэа Брава. Солонэйц чувствовал головокружение, как будто он был взволнованным мальчиком, пока они спешили по улицам; очищенный и обновлённый.

Он давно ждал того, с кем мог бы изгнать прошлое, пройдясь заново по жизни, того, кто будет свободен от приторной жалости. Кто бы мог подумать, что это будет молодая, немного странная девушка? Что толку от залов удовольствия Ассириона? Солонэйц сомневался, что этот простой разговор мог быть замещён какими-либо плотскими утехами, что испытывали в этот день Граян и другие.

Конечно, она пришла, постучав в дверь его каюты, когда он беспокойно лежал в своей спальной ячейке, уставший до смерти, но не способный заснуть. Конечно она пришла со словами утешения.

— Отдыхай спокойно, Солонэйц. Это единственное, что мне нужно.

Конечно, это была ложь. И она, гибкая аватара утешения, накинула шаль своих смуглых волос на его грудь, и погладила его лоб.

— Посмотри на меня, навигатор. Посмотри своим оком, что может узреть мою душу!

Она сняла его повязку, и поцеловала закрытое веко, возвращая воспоминания об аромате лакриматы. Она была так прекрасна и умела в своей тёмной чувственности, что в разгар их ласк он открыл свой третий глаз. «Та ли это женщина, которую я вижу?» — подумал он.

Сама женственность; накладывающиеся на её образ потоки души могли бы посоперничать даже с хаосом варпа. Он никогда не думал о таком, никто никогда не просил о таком. Его глаз был опасностью и загадкой. Один взгляд мог убить. Шивания была защищена от этого своей слепотой, однако закричала, почувствовав излучаемый из его лба свет, который она сравнила в яркости с маяком самого Императора. Ересь? Может быть.

— Ах, если бы у нас был образчик груза. Подумай, Солонэйц, какие наслаждения мы могли бы разделить?

— Или, какую боль? — добавил он.

Дрожь предчувствия вызвала видение следующего варп перехода: он в одиночку, в своей капсуле, в темноте, а внизу плещется жидкая лакримата, поющая свою коварную песню вечно бдительным силам Хаоса.

— Ты боишься! — засмеялась Шивания. — Лёд и страсть раненого навигатора! — она погладила шрамы на его груди и животе. — Я завидую твоему взору.

Она свернулась в его объятиях, напевая странную мелодию, и поглаживая его гладкую, белую кожу и длинные, тонкие волосы.

— Божественный мутант. — пропела она.

— Эй! Не говори так.

— Но ты же такой. Как и я, по правде. Нас терпят только из-за нашей полезности. Благословлён будь Отец Империума, за то, что мы смогли найти утешение друг с другом.

— Иногда, Шивания, ты говоришь опасные вещи.

— Верный навигатор, всегда охотно исполняет приказы, гнёт свою спину под кнутом Имперской доктрины. — высмеяла она ласково.

— Шивания! — он попытался отстраниться от неё, внезапно почувствовав, что она стала чем-то обвивающим и удушающим — Что ты говоришь? Прислушайся к себе!

— Я делаю это в течении многих лет! — резко сказала она. — Всегда слушаю только себя, с тех пор, как чёрный корабль пришёл, и забрал меня из дома!

— Ты астропат. Привилегированный, уважаемый! Твоя душа связана с Императором!

Она усмехнулась.

— Ха! Это выжгло мои глаза. Связывание — разве не синоним рабства?

Солонэйц покачал головой в замешательстве.

— Я не буду спорить с тобой. Но когда говоришь подобные вещи, помни, какой могла бы стать твоя судьба.

— И ты думаешь, что это лучше?

Она села и зачесала волосы назад. Её голос звучал сухо, будто голос опытного, утомлённого убийцы; женщины, чья плоть была покрыта шрамами. Солонэйц осознал, что нельзя по-настоящему узнать кого-либо, пока не разделишь с ним постель.

— Тебе легко быть таким благодушным, — горько сказала она. — Корабль здесь, корабль там. Можно менять места, пользуясь влиянием большой семьи. А что я? В сравнении, просто рабыня, сданная в аренду Схоластикой. Я не выбирала своё назначение сюда, навигатор. Твоя жизнь принадлежит тебе. А моя?

Она повернулась к нему лицом, и белые глаза между прикрытыми веками показались змеиными.

— Я принадлежу Фиддеусу и его клану. Моя свобода на борту этого корабля — лишь иллюзия.

— Ничего хорошего из этой беседы не выйдет, Шивания.

Она пожала плечами.

— Неважно. Я тебя обидела, шокировала. За это я прошу прощения. Ты мне нравишься. Тем не менее… — она вздохнула, её голос приобрёл задумчивый оттенок. — Наверное, было ошибкой покинуть корабль. Понимаешь, я не хочу возвращаться.

Солонэйц прикоснулся к ней.

— Забудь. Не говори ничего. Вернись ко мне.

Неохотно она прижалась к его боку.

— Иногда, великий страх приходит ко мне. Я чувствую, как бездонная пропасть ждёт, чтобы открыться у моих ног.

— Не сейчас. — прошептал Солонэйц, и крепко обнял её.

Граян Фиддеус руководил размещением груза, беспокойно шагая по грузовому трюму, в то время как члены экипажа тщательно закрепляли ящики. По настоянию Граяна, в трюм пыхтя и ворча, также спустился брат Габреус, сжимая в руках курящееся кадило с приобретенным в Ассирионе ладаном, и горсть недавно протравленных талисманов.

— Мы не можем быть слишком осторожными. — сказал Граян. — Этот материал, при всей своей ценности, довольно опасен. Я опасаюсь, что это может вызвать варп-протечку внутрь корабля. Габреус, я хочу, чтобы вся Дэа Брава была освящена заново; каждый уголок, каждый проход, каждая руна должна быть благословлена и умащена. Это понятно?

— Как ореол туманности, капитан. Не бойтесь, беспримерный дух Габреуса сокрушит и подавит любые миазмы варпа, ищущие входа!

Граян улыбнулся и похлопал по грузному плечу жреца.

— Я знаю, что могу доверять тебе, брат. Теперь я должен выследить наша маленькую «коммуникационную систему», и попросить её передать сообщение моему отцу. Я намерен попросить его устроить банкет для моего экипажа, в знак признательности от клана Фиддеус!

— Он наверняка успеет вырастить несколько поколений бычков, к тому времени как мы будем дома. — Усмехнулся Габреус.

От Граяна не укрылось, что между его навигатором и астропатом имеет место чувственная связь. По некоторым причинам это вызывало у него сильный дискомфорт. Он решил, что внутри Шивании кроется разнузданность. Быть может поэтому он не доверял ей. Иногда, когда он отдавал ей приказ, он чувствовал недоброжелательность в её поведении; в мимике лица. Он опасался, что она может изменить смысл его сообщений, когда она передаёт их, просто из озорства, чтобы вызвать конфуз и неудобство. Могло ли действительно такое случится? Шивания могла быть лазером, по сравнению с ровной, но маленькой свечой Бассоса, но Граян не мог заставить себя полагаться на неё.

Также он боялся, что она может плохо повлиять на Солонэйца. Кто знает, что твориться в голове навигатора? Ни для кого уже не секрет, что в прошлом он получил ужасные ранения, и после этого душевный срыв. Гомери просил его относится к навигатору с заботой, и приглядывать за ним. Инстинкты Граяна натягивались как удила, когда он представлял себе Солонэйца, находящимся в тисках непредсказуемой Шивании. Он решил, что серьёзно поговорит об этом с отцом по возвращении, нельзя больше брать на борт эту девушку. Экипаж корабля — закрытое сообщество, существующее почти что вне времени и пространства, поэтому для благополучия всего экипажа на корабле, нужно чтобы отношения между его членами были гармоничными. Один эксцесс, и вся деликатная структура может развалиться, особенно при возможности враждебного вмешательства варпа. Эта возможность тревожила Граяна больше, чем отказ двигателя или варп-шторм. Дэа Брава была его царством, и он был чувствителен к его настроениям.

Спустя несколько дней корабль приблизился к точке прыжка в варп, чтобы наконец отправиться на Землю. Граян, одолеваемый своими тревожными мыслями, сопровождал Солонэйца к навигационному блистеру, заодно пытаясь увидеть признаки напряжения и утомления в нём.

— Ты разобрался со своей шеей?

— Что? Ах, да. Фосс поработал над ней. Теперь всё в норме.

Граян выпятив губу, стоял на рампе, ведущей к навигационному посту, и внимательно наблюдал как Солонэйц втискивает себя в тесное пространство блистера и опускается на кресло.

— Сол, могу я говорить с тобой…честно?

Солонэйц повернул голову, и посмотрел вниз на рампу.

— Это приказ?

— Сол!

— Извини, в чём дело?

— Шивания…

— Ох…

Солонэйц начал возиться с органами управления на варп-дисплее, его лицо приняло упрямое выражение. Граян нервно заёрзал.

— Я должен сказать, Сол, как друг и капитан. Будь осторожен.

Солонэйц посмотрел на него снова, выражение лица осталось прежним. Он хотел сказать: «Кто дал тебе право называть себя моим другом?», но излил раздражение с другими словами.

— Я не инвалид, Граян! Я хочу, чтобы ты перестал относиться ко мне, как к полупьяному, покалеченному ветерану! Откровенно говоря, ещё немного, и я буду вынужден уйти со своей должности. Я вполне осознаю, что произошло. Это не делает меня уязвимым. Я взрослый и…

— Хорошо, хорошо! Я должен был с тобой поговорить, пойми меня.

— Она знает, что ты её не любишь. — резко сказал Солонэйц, снова уставившись в экран. — Как этот разговор исправит ситуацию?

— Рискуя дальнейшими упрёками: как серьёзно это… дело у тебя с ней?

— Так серьезно, как могут быть любые отношения для людей в похожих условиях. Мы живём одним днём. Тебя это не касается, Граян. Не бойся, что это повлияет на мою работу, или её. Теперь, мог бы я заняться подготовкой к следующему варп-переходу?

Граян пожал плечами, протянул руку и похлопал по бедру Солонэйца в качестве успокаивающего жеста, и отправился обратно в camera operati, где он поработает с бумагами, оставляя Дэа Брава в распоряжении Солонэйца. Разговор состоялся совсем не так, как он планировал.

Солонэйц вздохнул и откинулся на спинку кресла, зажмурившись от яркого мерцания звёзд. Если бы только Граян знал, какие сомнения относительно Шивании гложут его, сомнения эти, однако не могли конкурировать с искушением её тела, её сладостным успокоением. Что-то в ней отталкивало Солонэйца, также сильно, как и привлекало. Это, сказал он себе, просто потому, что время от времени она вела неразумные еретические речи. Она была молода, обижена. С его помощью она сможет преодолеть обиды. Эти короткие темпераментные вспышки не могут означать чего-то худшего, чем недовольство. Это было бы немыслимо, ведь она были обучена Адептус Астра Телепатика. Их процесс отбраковки испорченного материала был непогрешим; должен быть.

— Должен быть. — сказал он вслух, снимая повязку.

Варп был тих. Потоки чистого имматериума лениво бурлили по обе стороны корабля, но было непохоже, что они смогут объединяться в вихрь. Варп-дисплей также не показывал ничего угрожающего. Солонэйц посмел надеяться, что это будет лёгкое путешествие. Несколько мыслеформ мелькали из варпа, но эти психические выбросы были незначительными. Солонэйц вознёс молитву Императору, чтобы получить защиту, и изгнать страхи. Спокойная психика была очень важна для путешествий в варпе. Он поцеловал тотемы, и сосредоточился на путешествии. Короткий прыжок. Дэа Брава никогда не ставилась на карту, чтобы совершать дальние прыжки.

Солонэйц начал напевать мантру в импровизированном ритме. Это подняло ему настроение, и он дрейфовал в возвышенной связи с кораблем, становясь единым с её телом. Быстрее света, быстрее мысли, как ликующая серебряная рыба, на просторе этого скрытого моря. Он вдохнул эссенцию соли и морской пены, в эйфории оседлав волну Астрономикона, что несёт его домой. Соль. Море. Дюны. Песчаные цветы. Цветы. Фрукты. Мускат. Сандал… «Сандал?» Солонэйц сглотнул и вернулся в сиюминутную реальность. Он вдохнул. «Что это? Сладкая кровь Императора, что это было? Лакримата? Невозможно!» Он сверился с варп-дисплеем, голова кружилась от коварного парфюма. Блистер был полон этим! Экран пульсировал, что означало высокую активность варпа. Но где? Солонэйц был в состоянии отчаянного удивления. «Позади нас? Перед нами? Где? Так близко. Так близко!»

Он устремил свой взгляд в варп. Ничего определенного, и все же что-то назревает. Имматериум был взволнован! Солонэйц проверил наличие эманаций Хаоса. Возможно, что-то прицепилось к кораблю. Экран казалось завис, будучи не в состоянии вывести информацию, лишив его знания обстановки. Он напрягал свои чувства, чтобы проникнуть в причину происходящего, в то время как парфюм тёк вокруг него восхитительными, злыми волнами, извращая чистоту его концентрации. Его кожу защипало от пота. «Груз! Нужно сконцентрироваться!» Он должен игнорировать эту отраву, изгнать её. Запах был иллюзией. Он должен…

— Солонэйц! — послышался хриплый зов.

Копьё боли пронзило мышцы его шеи, когда навигатор повернул голову к выходу из блистера. Люк был открыт вовнутрь, и через него вползала обнажённая, и сияющая, как горячее пламя, Шивания. Рот её был приоткрыт, красный язык облизывал губы, волосы текли как облако, пальцы лениво поглаживали её грудь. Волны парфюма снова атаковали его. Он попытался заговорить. Шивания засмеялась и открыла сморщенные веки. Думал ли он, что там будут мёртвые молочно-белые глаза? Нет, они были похожи на опалы, горели и мерцали сотней оттенков.

— Солонэйц. — сказала она, качая головой так, что её блестящие волосы бурлили как гнездо меховых гадюк.

— Иди ко мне. Эссенция — есть плоть моя. Она дала мне зрение! Я помазала ей глаза! Я вижу! Я вижу так много! Я вижу тебя, Солонэйц!

— Нет! — сдавленно произнёс навигатор. Он чувствовал, будто сама субстанция Дэa Брава таяла перед глазами. Всем, что ещё существовало, были бледная, сияющая сущность астропата, и отвратительные соблазны варпа, желающие наконец сжать его в свои вечные объятия.

— Нет, Солонэйц? Что значит нет? Мы на своём месте, разве нет? Мы мутанты! Я слышу зов моих сестёр, он парит на волнах варпа! Здесь все те, кто умер, Солонэйц! Все те, кто умер! Ты скользишь на этом корабле в потоках их крови! Открой свой большой глаз, увидишь это! Посмотри на меня! Прикоснись ко мне! Открой блистер, и отвези меня домой!

Несколько мгновений Солонэйц думал, не галлюцинации ли это, отражают его скрытые желания. «Это то, чего я хочу, чего я всегда хотел?» Шивания протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, её пальцы сжимались, застывшие глаза вяло моргали и слезились. Она зашипела и улыбнулась.

— Я плюну твоё семя в Хаос! — крикнула она, и рванула вперёд, чтобы броситься в блистер над ним.

Действуя рефлекторно, Солонэйц отшатнулся назад, а затем, собрав всю силу мышц и воли, швырнул себя со стула, и захлопнул ногами входной люк. Он услышал мучительный визг, и бесконечность агрессивных оттенков ударила в его варп-взор, вызывая раскаты агонии, боль, которую он не мог себе представить и в худших кошмарах. Его тело скорчилось, и желудок наполнился конвульсиями. Внешняя поверхность блистера кишела нечистивыми формами, все они улыбались, и скребли плас-хрусталь, показывая ему омерзительными жестами, что планируют сделать с его телом, когда доберутся до него.

Солонэйц почувствовал солёный вкус, и понял, что прокусил язык. Он стукнулся головой о консоль, и закричал.

— Граян! Габреус! Кто-нибудь!

Но узел связи находился словно на расстоянии в миллион миль от него. Изменил ли корабль курс? Его глаз не видел пути, только клубок чувственных форм, которые манили и искушали, обещали вечную боль, вечный экстаз. Он слышал, как Шивания царапала люк, её голос был хриплым шёпотом желания.

— Господь Император! — закричал Солонэйц. — Помоги мне! Помоги!

Сконцентрированный луч чистейшей мысли пробился к нему, словно меч сквозь ряды врагов.

— Возьми меня за руку. — сказал он. — Я с тобой, навигатор. Возьми меня за руку.

И он сосредоточился на этом луче, его сознание потекло с ним, слилось с ним. Хотя Солонэйц знал, что Император замурован в своем дворце на Земле, и его престарелое, измученное тело продолжают питать машины, дух навигатора увидел фигуру, шагающую по лучу Астрономикона. Это был блестящий путь, спасающий Дэa Брава от опасности, развевая миазмы варпа силой и скорбью своей души. Это был мираж, вызванный верой? Но для Солонэйца это был сам Император, его дух, бороздящий пустоту.

Некоторое время спустя, он пришел в ясное сознание, и обнаружил что флюиды имматериума снаружи были чисты, варп-дисплей не показывал никаких сгустков. Никаких звуков не доносилось из-за люка, и аромат лакриматы покинул блистер. С ним была только Дэа Брава, и они плыли на волне Астрономикона, подхваченные духовной сущностью тысяч мучеников. Они плыли домой.

— Ты звал меня, Солонэйц?

Снова в реальном пространстве. Граян Фиддеус был в блистере ещё до того, как Солонэйц отстегнул себя от кресла.

— Я думал, что слышал, как ты вызываешь меня, но разум корабля сказал, что это не так. Несмотря на это, я решил, что лучше проверить. Ты в порядке?

Солонэйц выглядел ужасно, его белое лицо было покрыто потом, вокруг глаз были тёмные тени. Он даже не снял свою повязку, просто лежал в кресле как труп, третий глаз пялился на варп-дисплей. Отводя взгляд, Граян втиснулся в блистер рядом с ним, и осторожно повязал платок на лбу навигатора.

— Что случилось? Сол?

Он потряс навигатора. Солонэйц вздрогнул, а затем заглотнул воздух. Воздух корабля на вкус был слегка металлическим, резиново-сладким, и к счастью, свободным от парфюма.

Он вздохнул и на мгновение наклонился к капитану. На несколько секунд повисла тишина, не нарушаемая даже биением сердец, затем он отстранился.

— Многие умирают, чтобы не дать Астрономикону погаснуть, не так ли? — сказал он.

— По своей воле. Ты знаешь это. — Фиддеус ужасно испугался, что Солонэйц перенёс дальнейший нервный срыв. — Что…?

Солонэйц покачал головой, заставляя капитана замолчать.

— Нет. Груз. Он был вскрыт.

— Что?! Невозможно! Я был бы в курсе!

— Тем не менее, я говорю правду.

— Он же был защищён.

Солонэйц посмотрел на него мрачно.

— Да, ты прав. Как и я. Поверьте мне, Граян, я не ошибаюсь.

Фиддеус потёр лицо, чувствуя себя неловко.

— Ты болен, Солонэйц. Вылезай отсюда. Я отведу тебя к Фоссу.

Солонэйц откинулся на спинку стула и издал низкий, горький смешок.

— Я? Болен? Отведи меня туда, где мы сможем поговорить, Граян Фиддеус. Сыграй роль хорошего друга, которым себя называешь. У меня есть просьба к тебе.

Она была в своей каюте, одетая в лучшие одежды, расчёсывая свои волосы. Маска была на ней, уставив свои нарисованные глаза в никуда.

— Я думала, когда же ты придёшь, — сказала она, опуская гребень.

— У меня есть кое-что для тебя. — сказал Солонэйц. — Подарок. Это лучшее, что я могу дать тебе в сложившихся обстоятельствах, Шивания. Я знаю, ты поймёшь, и используешь его мудро.

Она приняла подарок, сжимая пальцами маленький, хрустальный флакон. Зазвучал тихий смех.

— Ах, Солонэйц! Это твоя премия, подозреваю я? Какая щедрость!

— Не щедрость, Шивания. Я любил тебя по-своему. Это сострадание. Всё потому, что когда мы вернёмся, в Схоластику будет представлен доклад. Ты знаешь, каков будет вердикт, и каковы его последствия. Ты испорчена, и знаешь это. Ты жаловалась на свою неволю. Но если ты достигнешь Терры, твоя жизнь на борту этого корабля покажется тебе раем. Они пошлют тебя кормить душу Императора. Благодаря тому, что мы разделили, я хочу отдать тебе это. Поблагодари меня за это. Я исполню твоё заветное желание: полный глоток девы забвения. Если тебе повезёт, на мгновение ты получишь взор, которого жаждала.

Он немедленно вышел, и некоторое время Шивания сидела неподвижно, держа флакон на коленях. Она не могла плакать, несмотря на то, как сильно этого хотела. Её губы беззвучно прошептали его имя. Она обладала силой, о которой не подозревала раньше. Эта сила была ей отвратительна.

Она открыла флакон.

Томный, чувственный аромат хлынул в её каюту, сладостный желанием, ядовитый потерей. Его крещендо показало последние влажные пожары осени, когда до прихода зимы всё сжигалось: мусор с полей, мёртвая древесина. Шивания почувствовала запах тёмной почвы, и приветствовала это. Отчасти.

Трясущимися руками, она наклонила флакон, плеснула на палец, и облизала. Лунная кожа, лакримата, леди слёз, тёмная сестра. Это не для слабых, о нет.

С громкостью сирены заблагоухали розы в охватывающем её облаке. Шивания наклонила назад свою прекрасную голову, сидящую на совершенной шее, и вылила содержимое флакона в горло. В течение нескольких жгучих секунд, её тело танцевало маниакальный танец, исполненный невыносимой красотой и страстью. Но только несколько секунд.

Это была быстрая смерть.

— Я знаю, это было тяжело для тебя, — сказал Габреус, — но ты поступил благородно, Солонэйц.

Священник заботливо похлопал по плечу навигатора. Они сидели в его часовне-убежище, под сенью благословения. Это была трудная исповедь.

— Ну же, подними голову, юнец. — пробубнил Фиддеус, прохаживаясь снаружи, словно охраняющий потомство леопард. — Не давай ему повода для беспокойства. Будь сильным!

— Почему? — беспомощно спросил Солонэйц. — Почему она? Она была так…

— Испорчена! — резко прервал его Габреус. — Верь, Солонэйц! Лакримата была лишь катализатором, и нам повезло, что всё случилось так. Могло быть и хуже, подумай об этом. Ты одолел силы Хаоса своими действиями. Не тривиальное свершение, уверяю тебя. Ни одна система не бывает непогрешима, всегда будут ошибки. Адептус Астра достаточно дотошны, но их владения слишком обширны, поэтому их система отбора дала сбой. Да, это правда, она могла никогда не поддаться варпу, если бы не эссенция. Но это не имеет значения. Живи своей жизнью, навигатор. Забудь о ней! Скоро мы прибудем домой, и твоя семья будет ждать. — жрец улыбнулся. — И не забудьте про торжество, которое Фиддеус обещал нам!

Солонэйц кивнул, поцеловал пояс священника и вышел из часовни.

Граян ждал снаружи, как и сказал ему Габреус.

— Ещё одна вещь, которую я должен знать. — сказал Солонэйц увидев Граяна. — Лакримата, для чего она? Адептус Терра никогда не позволит продавать такое вещество свободно. Кто заказал доставку?

Граян Фиддеус почесал шею, и поморщился в нерешительности.

— Хорошо… Гвидо Палама связан с одной организацией на Терре, только с одной. Дисперсия парфюма, настоящая лакримата, строго учитывается.

— Кто это купил, Граян?

— Инквизиция. — вздохнул Граян.

Солонэйц рассмеялся.

— Я должен был догадаться! Орудие пыток!

— Вряд ли это смешно!

— Думаешь нет? Мы живём во вселенной противоречий, друг мой, к нашему постоянному восхищению. Теперь, мы проследуем в camera recreata, чтобы полюбоваться на священную Терру, когда она покажется. Инквизиция! — он покачал головой.

— Ты выглядишь лучше, Солонэйц. — холодно сказал Фиддеус.

Навигатор уже шагал прочь. Он бросил замечание через плечо.

— Это ненадолго, друг мой, ненадолго.

Грэм Макнилл Расплата

Зловонный воздух обстреливаемой снаружи спальни заполнили запах пороховой гари и кирпичная пыль. Корнелий сидел под окном, прижавшись спиной к стене, и перезаряжал зажатый между коленей стаббер. Топот множества ног и звуки отдаваемых команд дали ему понять, что недолго осталось ждать того момента, когда за ним явятся люди Константина. Заряжая оружие, он держал на прицеле лазпистолета разбитую зеркальную дверь. Снаружи доносились глухие стоны и мучительные крики, а пронзительный визг лежащей на кровати шлюхи-мутанта действовал на и без того натянутые нервы.

Корнелий поставил на место барабан стаббера и направил ствол на вопящую мутантку.

— Тебе лучше заткнуться, если не хочешь быть следующей, — проворчал он, кивнув в сторону изрешеченного пулями голого тела Траска, лежащего на окровавленных простынях.

Тяжелые ботинки Траска свисали с кровати, шнурки на них болтались до самого пола. Корнелий покачал головой от плохого вкуса своего бывшего подельника. Только такой подонок как Траск мог снять одну из девочек Мамы Поллианы и упасть с ней в кровать, не сняв ботинок.

Означенная девочка куталась в разодранное одеяло и оглашала окрестности криком, причем ее мечущийся из стороны в сторону язык высовывался изо рта на целый фут. Густая грива огненно-рыжих волос обрамляла кошачье лицо и спускалась ниже, превращаясь во что-то вроде идущего вдоль позвоночника ирокеза. Нежная кожа бронзового оттенка напоминала мед. Понятно, почему Траск выбрал именно ее. Можно было только догадываться о том, какие еще полезные в ее работе таланты подарила ей мутация.

Корнелий услышал тяжелые шаги и приглушенные голоса снаружи комнаты, и вдруг окно осыпалось вниз дождем осколков под градом пуль и лазерных зарядов. Девчонка снова завизжала и метнулась с кровати, вцепившись в Корнелия. В комнату ворвались двое головорезов Константина с взятыми наизготовку дробовиками.

Корнелий выстрелил дважды, но оба выстрела прошли мимо цели, поскольку обнаженная девчонка дралась и лягалась, вопя как баньши и стараясь проехаться своими длинными накрашенными ногтями по лицу. Он уклонился и заехал мутантке локтем по лицу, отчего ее голова откинулась назад. Один из бандитов выстрелил, выбив из кирпичной кладки кусок диаметром с блюдо.

Корнелий толкнул на стрелка потерявшую сознание девчонку, используя ее тело в качестве щита, и одним лазерным зарядом снес головорезу заднюю часть головы. Второй бандит медлил, пытаясь поймать в прицел Корнелия, чтобы не попасть в самую прибыльную девочку Мамы. Корнелий не дал ему шанса пожалеть об ошибке и выстрелил из стаббера в корпус. Человек закричал и рухнул, зажимая руками окровавленный живот.

Корнелий бросил девчонку-мутанта на кровать, и вдруг взрыв над головой обдал его дождем щепок и штукатурки из образовавшейся в потолке дыры. Сквозь завесу дыма он увидел силуэты и нырнул вперед, подхватил упавший дробовик и перекатился на спину под самой дырой.

Его пронзила боль, когда порвался наложенный Монком пластырь из синтеплоти, и кровь начала заливать бок. Он передернул затвор и выстрелил вверх три раза, слыша после выстрелов крики раненых и звук падающих тел.

Продолжая держать на прицеле дыру в потолке, Корнелий поднялся на колени, с трудом добрался до лежащего на полу лазпистолета, затем резко развернулся и всадил лазерный заряд в череп вошедшего в дверь человека.

Он отполз обратно под окно. Лицо заливал пот, а снаружи слышалось завывание сирен приближающихся «Носорогов» Специального Агентства Безопасности.

Корнелий тихо выругался себе под нос.

Почему же все пошло наперекосяк?

* * *

— Корнелий Барден? — переспросила девушка, — никогда о тебе не слышала.

— Да и откуда бы тебе? — ответил Корнелий. — Я недавно в Карис Цефалоне.

Девушка кивнула, затем склонила голову набок.

— Траск говорит, ты убил в космопорте шесть человек, когда вы воровали это оружие.

— Траск слишком много болтает, — буркнул Корнелий.

Девушка согласно улыбнулась, и он вновь поразился тому, насколько она молода. Связи Траска помогли устроить эту встречу, но было трудно поверить в то, что эта девушка, Латезия, действительно является лидером подполья мутантов здесь, в Цефалоне. Но она знала свое дело, и Корнелий был впечатлен ее легкостью и уверенностью в себе.

— Эй, полегче, Кон! Я же все-таки здесь, — жалобно произнес партнер Корнелия, Милош Траск.

И Корнелий и Латезия проигнорировали его.

— Так, правда это или нет? Ты убил их? — надавила она.

— Да, убил. Ну и что? — поддался Корнелий.

— И правда, ну и что? — согласилась Латезия. Ее черные глаза сверкнули в тусклом свете ламп, когда она опустилась на колени и вытащила из одного из стоящих перед ней на земле ящиков блеснувший вороненой сталью плазмаган.

— Кому они принадлежали? — спросила она, постукивая пальцами по обожженному боку ящика, где когда-то была нанесена маркировка.

— Тебе-то какое дело? — огрызнулся Корнелий.

— Никакого.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Было интересно, ответишь ли ты, — пожала плечами Латезия, передавая плазмаган одному из двух стоящих по бокам крепко сложенных людей. Оба были мутантами с фиолетовой кожей и чрезвычайно раздутыми конечностями. Корнелий мог с уверенностью сказать, что для того, чтобы применить свои потрепанные винтовки — старые запасы СПО — им нужен лишь повод. Хотя, если сделка пройдет успешно, мутантское сопротивление внезапно станет намного лучше вооруженным, а он, Корнелий, намного богаче.

Но была одна загвоздка.

''Рыжий'' Иван Константин.

Продавать оружие мутантам означало перейти дорогу Константину, и если бы торговец оружием знал об этой сделке, то всеми силами постарался бы ее не допустить.

Корнелий знал, что сделка опасна, и его чувства были обострены до предела. Все нервничали. Все, кроме него и Латезии.

Эта сделка пахла странно. Она пахла неправильно.

Траск был напряжен, как барабан. Запах пота и нервная энергия исходили от него волнами. Корнелию это не нравилось. Это пахло подставой. Но чьей?

Улыбнувшись, он тряхнул головой.

— В следующий раз обращайтесь напрямую. Посредники ни к чему.

— Что-то вроде того, — кивнула девушка, проведя рукой по темным волосам, и даже в тусклом свете Корнелий увидел, что кожа на ее руке покрыта струпьями. Помимо глаз, это был один из немногих видимых признаков мутации.

Где-нибудь в другом месте она стала бы изгоем, но здесь, в мутантском гетто, чужим был именно он.

Она поймала его пристальный взгляд и улыбнулась одними губами.

— Какие-то проблемы с тем, что я мутант?

— Никаких проблем, пока ты нам платишь, малышка, — сказал Траск, нагло обшаривая взглядом изгибы ее тела.

Самый большой из мутантов-охранников Латезии, сжав губы, вышел вперед.

— Назови ее так еще раз, и я всажу в тебя пулю, Траск, — рявкнул он.

Траск поднял руки в притворном ужасе и рассмеялся:

— Ой-ой-ой, мутанты на меня рассердились! Мне так страшно.

Мутант поднял винтовку, но Латезия остановила его коротким жестом.

Корнелий скрыл свое недовольство Траском, еще раз пожалев о решении провернуть дело вместе с ним. Деньги казались легкими; продажа оружия по заоблачным ценам мутантам Карис Цефалона, которые были слишком тупыми, чтобы понять, что их обдирают. С того момента, как они похитили из космопорта оружие, Траск стал обузой, его длинный язык и отсутствие личной гигиены контрастировали со сдержанностью и опрятностью Корнелия. Если бы не его связи в подполье мутантов, Корнелий прикончил бы его в ту же секунду, как они покинули место преступления.

— Мне, черт возьми, все равно, мутант ты, ксенос или чистокровный человек, — сказал Корнелий, — твои денежки такие же, как и у всех остальных.

Латезия поймала его взгляд и удерживала в течение нескольких секунд, затем кивнула, очевидно, удовлетворенная его ответом. Она махнула рукой менее агрессивным своим спутникам, и те вынесли вперед мешок, перехваченный на горловине веревкой. Бросили его под ноги Корнелию, где его тут же с улюлюканьем подхватил Траск. Корнелий не спускал глаз с Латезии, пока Траск доставал пачки банкнот и скармливал их автоматическому счетчику. Машина быстро перебирала деньги, крошечный машинный дух проверял номинал и подлинность.

Росту Корнелий Барден был выше среднего, не дотягивая, впрочем, до двух метров, а телосложением напоминал бойца без правил. Широкие сильные плечи, узкая талия и бугрящаяся тугими мышцами грудь. Он носил длинный плащ, на поясе его висел стаббер, а в серебристых волосах и бороде играл свет факелов. Каждое движение говорило о контроле.

На фоне бормотания считающего деньги Траска Корнелий слышал какое-то металлическое царапанье. Он был уверен, что не шевелился, и его чувства заострили внимание на звуке. Там кто-то есть. Не САБ. Не так глубоко в мутантском гетто; они бы уже давно подняли тревогу, орали в мегафоны и сверкали прожекторами. Нет, там что-то другое. Константин? Пока отметим этот вариант как возможный.

Траск закончил считать деньги и застегнул тугую молнию сумки.

— Мы довольны? — спросил Корнелий.

— Да мы, черт побери, просто счастливы, Кон, — ответил Траск, кинув счетчик в мешок. Затем забросил мешок за спину и отступил от мутантов. Корнелий потерял Траска из виду, когда тот вышел из поля периферийного зрения. И снова услышал царапанье. Ботинки по гравию. Вариант с Константином из возможного превратился в довольно вероятный.

Снова шаги, еще ближе. Теперь их услышала и Латезия. Она прищурилась, поскольку из-за света факелов было сложно разглядеть что-то в темноте, затем бросила быстрый взгляд на Корнелия. Он покачал головой и потянулся за стаббером. Девушка выхватила тяжелый револьвер и рванулась в укрытие.

Ночь разорвали выстрелы пистолетов и лазганов. Корнелий почувствовал, как его щеку словно обожгло близко пролетевшей пулей. Что-то пробило край плаща, когда он нырнул за сваленные в кучу обломки.

Один из мутантов погиб, когда его кишки выпустило наружу и поджарило двойное попадание лазерных зарядов. Второй открыл в темноту ответный огонь, криком бросая нападающим вызов.

Совсем тупой, подумал Корнелий, когда грудь мутанта пробил поток пуль. Последний выстрел лишил его половины головы. Корнелий услышал звук выстрела оружия Латезии и пополз обратно тем же путем, которым пришел, стараясь разглядеть нападавших и, что еще более важно, Траска с деньгами. Латезия пусть выбирается сама. Он ничего ей не должен.

Он услышал шаркающие шаги в десяти метрах к западу и уже начал пробираться в том направлении, когда до него из темноты донесся голос.

— Барден! Я знаю, что ты меня слышишь, так что слушай внимательно, а? Мне нужны только мои деньги. Ты влез в мои дела, и ты это знаешь. Просто отдай деньги, и мы квиты! Что скажешь, а?

Корнелий видел Ивана Константина, хотя никогда с ним и не разговаривал. Но инстинктивно он знал, что этот голос с тяжелым акцентом принадлежит именно Константину. Он тихо отступил от источника голоса. Если Константин считает его настолько тупым, чтобы отозваться, то ему многое предстоит узнать о Корнелии Бардене.

Он крался через развалины мутантского гетто, стараясь как можно больше увеличить расстояние между собой и Константином. Сделка была заключена, и он хотел убраться отсюда прежде, чем люди торговца оружием поймут, что он ушел. Он должен был найти Траска. Быстро. Если ему дать десять минут, он спустит все деньги на игру в кости или девочек. Подельник без малейшего раскаяния бросил Корнелия в трудный момент, но Корнелий его не винил. Он поступил бы точно так же.

Шум, к которому он приближался, как оказалось, издавал пригнувшийся человек с длинноствольной лазерной винтовкой. Корнелий достал силовой нож и нажал руну активации. Лезвие слабо засветилось смертоносной энергией.

В два шага преодолев отделяющее его от человека расстояние, он обхватил шею крепкими руками. Руки жертвы взметнулись вверх, стараясь уцепиться. Корнелий вогнал нож на всю длину в подмышку, достав до сердца. Человек тут же прекратил сопротивляться. Корнелий опустил труп на землю и с запозданием услышал сзади щелчок курка.

Его развернуло. Он успел увидеть вспышку и силуэт. Огненно-красная боль охватила бок. Он упал, быстро истекая горячей кровью. Несколько раз выстрелил — мимо. Зрение помутилось от удара о землю. Перед глазами словно начали летать светлячки. Сзади раздались крики. Его настигали люди Константина.

Тот, кто подстрелил его, побежал прочь от криков. Направление бега и запах пота сказали Корнелию, кто это был.

Траск.

* * *

Он бежал. Спотыкался. Падал. Но продолжал бежать. Стиснув зубы и с силой зажав рукой рану. Несколько раз его преследователи приближались, но каждый раз он прятался от них, с усилием делая дыхание тихим и ровным. Дважды он почти отключался, но до крови закусывал губу, чтобы не потерять сознание. Тело бежало на чистом адреналине, но он чувствовал, что силы быстро уходят. Нужно было продолжать двигаться, остановиться означало умереть.

Корнелий достал из кармана ингалятор со стимом и сделал глубокий вдох. Конечности налились энергией, когда «Стимул» начал действовать. Было рискованно принимать стим, потеряв столько крови, но какой оставался выбор?

Кровь пропитала одежду и залила ботинки, оставляя за ним кровавые следы. Он сильно нуждался в помощи, и во всем Цефалоне было лишь одно место, где он мог ее получить.

Это место находилось почти в километре, в старом королевском квартале, но выбора не было.

* * *

Хирургеон Монк оттянул задвижку на двери, отпирая шесть замков, на которые закрывалась стальная дверь в его специально оборудованную операционную. Ночные визиты незнакомцев не были для него чем-то необычным, поэтому он не удивился, увидев скрюченного человека, хватающегося за металлический косяк двери. Здесь и раньше постреливали, но после того, как САБ закрутило гайки и тут и там начали вспыхивать бунты, стрельба и вовсе стала обычным делом.

Хирургеон опустился на колени, прижав пальцы к шее человека. Пульс прослушивался. Нестабильный, но отчетливый.

Монк проверил улицу в обоих направлениях, чтобы удостовериться, что человек не притащил на хвосте проблемы, но не заметил ничего особенного. Обычный набор подозрительных личностей, бродящих по ночному Цефалону.

Он стащил с гостя окровавленный плащ и поморщился, увидев на боку огнестрельное ранение. Перевернул на другую сторону и покачал головой, не увидев выходного отверстия. Это означало, что пуля, вероятно, засела в одном из жизненно важных органов или раздробила кость, кромсая осколками кишечник.

Монк вздохнул и прикрыл рану человека краем его же одежды.

— Похоже, удача покинула тебя, друг мой, — сказал он.

Но когда он собирался встать, рука раненого дернулась, крепко его схватив, и Монк поразился ее силе.

— У меня есть деньги, — прошептал гость, протягивая Монку горсть банкнот.

Хирургеон выхватил деньги из протянутой руки и улыбнулся.

— Что ж ты сразу не сказал? — произнес Монк и втащил Корнелия внутрь.

* * *

Корнелий отхлебнул из бутылки, чувствуя, как дешевое пойло обжигающим комком катится по пищеводу. Столь же омерзительное на вкус, как и на вид, оно, тем не менее, притупляло адскую боль в боку. Он глотнул еще и уронил голову обратно на стол.

— Я внесу стоимость в счет, — предупредил Монк, подкатывая нагруженную хирургическими инструментами каталку.

— Да как хочешь. Просто займись чертовым делом, — сказал Корнелий, когда Монк нацепил пару хирургических перчаток.

Хирургеон забрал из руки Корнелия бутылку, поставил на стоящий рядом шкафчик, наполненный пузырьками с разноцветными микстурами. Булькающее устройство для переливания перекачивало в тело Корнелия новую кровь, и он ощутил секундную панику, внезапно задавшись вопросом о ее происхождении. Не была ли это кровь мутанта? Не заражена ли она чумой, свирепствующей среди мутантов последние несколько недель? Станет ли он таким же, как те измененные отбросы, что влачат рабское существование в мутантском гетто?

Монк заметил его беспокойство и хихикнул.

— Не волнуйся, она чистая. В любом случае, несмотря на болтовню священников, кровь у мутантов точно такая же, как у тебя и у меня. Их порча идет из души, а не из крови.

Хирургеон взял с подноса пластиковый шприц и воткнул иглу в бутылку, полную темной жидкости. Он наполнил шприц наполовину и, выпуская оставшийся воздух, давил на поршень до тех пор, пока на кончике иглы не показались капли.

— Он стерильный?

— Возможно, нет, — признал Монк, — но это облегчит боль. На самом деле, это состав моего изобретения. Я называю его «Облегчение»… Ну, знаешь, потому что он помогает…

— Облегчить боль, ага, понял, — простонал Корнелий.

Монк фыркнул, задетый тем, что его перебили, и вонзил иглу в руку Корнелия сильнее, чем было необходимо. Корнелий вздрогнул, но сонно улыбнулся, когда болеутоляющее почти мгновенно начало действовать. Какими бы недостатками ни обладал Монк, лекарства он варил чертовски хорошие.

Корнелий видел, как Монк положил шприц на поднос и взял несколько щипцов с тонкими концами. Боль от раны еще не ушла окончательно, обжигая живот как горячий уголь, но чувствовалась словно издалека, как будто принадлежала другому человеку.

Мысли, обычно быстрые и острые, текли как сироп, приводя к выводам, цель которых ошеломленный мозг уже успевал забыть. Корнелий не особенно любил такие ощущения.

Монк убрал от раны окровавленную кожу плаща и снова покачал головой.

— Пуля занесла в рану грязь и обожженную кожу. Тебе сильно повезет, если после этого не начнется заражение.

Корнелий попытался ответить, но язык казался слишком тяжелым, чтобы издавать слова. Монк улыбнулся.

— Не пытайся говорить, под «Облегчением» это почти невозможно.

— Точно, — нечленораздельно буркнул Корнелий, и бровь Монка поднялась.

Хирургеон вновь посмотрел на рану и протер ее влажной тряпицей. Из отверстия слабыми толчками истекала кровь.

Он вытянул мизинец и сунул его в пулевое отверстие, крутя и сгибая в животе Корнелия. Затем покачал головой и продвинулся глубже, мимо сустава, ковыряясь вокруг в поисках пули.

— Хорошо, по крайней мере, нет костей и осколков, — пробормотал Монк себе под нос.

Корнелий видел, как кровь разливается по его животу, собирается в лужу на столе и капает вниз, на кафельный пол. Он застонал от пробившейся сквозь туман «Облегчения» боли, вызванной совсем не мягкими манипуляциями Монка. Почувствовал толчок щипцов в плоть. Это хирургеон копался в животе в поисках пули.

Монк скривился.

— Я чувствую эту проклятую Императором штуковину, но никак не могу до нее дотянуться.

Он сменил щипцы на скальпель, надавил острым лезвием на край раны, расширяя ее. Затем снова взял щипцы и запустил их в Корнелия, стараясь зацепить непослушную пулю.

Корнелий вцепился в металлические поручни с боковой стороны стола, костяшки пальцев побелели.

Еще три раза Монк расширял рану скальпелем, прежде, чем пуля, в конечном счете, вышла наружу вместе с целой лужей крови.

От боли Корнелий взревел, отрывая поручни от стола.

И шлепнулся назад в липкую красную лужу, на залитый его кровью стол.

Монк поднял щипцы и поднес их к глазам Корнелия.

Длиной пуля была чуть меньше сантиметра, гладкий овал серебристой стали, запятнанной красным.

Почувствовав, что силы вновь покидают его, Корнелий услышал, как хирургеон сказал:

— Ну вот, не так уж и плохо, да?

И потерял сознание.

* * *

Его разбудил свет солнца, льющийся через прозрачное политеновое окно. Корнелий разомкнул тяжелые ресницы, облизал пересохшие губы. И застонал от резкого приступа боли. Он лежал на зловонной убогой кровати, накрытый вонючей грязной простыней. Он откинул ее и посмотрел на истерзанную голую плоть. Рану прикрывал пластырь из синтеплоти.

Он попытался принять вертикальное положение, но сдался, когда боль захлестнула бок и зажгла звезды в голове. Он удовольствовался тем, что приподнялся на локтях и осмотрелся.

В окно был виден шпиль Аметистового Дворца, который местные жители называли Иглой Зеннамиса. Значит, Корнелий все еще находился в старом королевском квартале. Вероятно, до сих пор у Монка. Сколько времени он был в отключке? Он провел рукой по лицу, оценив щетину как выросшую примерно за одну ночь.

Комната была грязной, остатки плитки на стенах были сломаны и поросли пятнами зеленой плесени. На голом деревянном полу лежал дюймовый слой пыли, в котором отпечатались ведущие от двери к кровати следы. Около кровати стоял импровизированный столик в виду перевернутого ящика с выцветшей медицинской маркировкой. Оружие Корнелия лежало на ящике. Он проверил оба ствола и ничуть не удивился, найдя обоймы пустыми.

Дверь открылась. Корнелий тут же направил на нее лазпистолет.

— Надеюсь, ты не собираешься использовать здесь эту штуку, — сказал Монк, положив рядом со стаббером шприц и пузырек.

— Возможны варианты.

— Хм, и какие же?

— Зависит от того, кто входит в дверь.

Хирургеон кивнул, наполняя еще один шприц содержимым бутылки.

— Увидев тебя, я сразу понял, что ты — одна сплошная проблема.

— Почему тогда помог мне? — спросил Корнелий, убирая пистолет.

— У меня множество слабостей, друг мой, и главная из них — деньги. Вчера вечером ты мне хорошо заплатил. Разве не помнишь?

— Нет.

— Ну, сумма была достаточной, чтобы заткнуть мой чрезвычайно чуткий инстинкт самосохранения, скажу я тебе. Однако раз уж зашел разговор о самосохранении, я хочу, чтоб ты убрался отсюда. Я чувствую исходящий от тебя запах проблем, и когда они тебя найдут, будь где-нибудь в другом месте. У меня достаточно проблем и без того, чтобы такие, как ты, мне их добавляли.

— Я уйду в течение часа, — пообещал Корнелий, — мне нужно кое-кого найти.

— Готов поспорить, что найдешь. Не хотел бы я быть этим человеком, кто бы он ни был, — сказал Монк.

— Это точно, не хотел бы, — согласился Корнелий, схватив руку Монка, когда тот поднес к его предплечью иглу.

— Что внутри?

— Доза «Облегчения», но не волнуйся, она намного слабее, чем та, что я вколол тебе вечером. Она снимет боль, но не будет выворачивать мозги наизнанку.

Корнелий отпустил руку хирургеона и позволил сделать себе укол.

Поршень продвинулся лишь наполовину, когда Корнелий услышал скрип двери внизу. Он отдернул руку от Монка и ухватил его за шею.

— Ты кому-то сказал, что я здесь? — прошипел Корнелий.

Монк задохнулся, уронил шприц и яростно замотал головой.

— Нет! Клянусь! Зачем бы мне это делать?

— А как иначе люди Константина узнали, что меня можно найти здесь?

— Константин? Иван Константин? — пролепетал Монк, — Святая кровь Императора! Я знал, что ты — одна сплошная проблема.

Он слышал тяжелые шаги на лестнице. Щелчок снимаемого с предохранителя оружия.

— Как они узнали, что я здесь? — снова спросил Корнелий.

— Вчера вечером на улице было около дюжины человек! — прохрипел Монк, лицо его побагровело, — любой из них мог сказать Рыжему Ивану, что ты здесь, если его люди хотели тебя найти.

Корнелий выругался, понимая, что Монк прав.

— Где элемент питания? Быстро, пока я не сломал твою чертову шею!

Монк торопливо кивнул. Шаги приблизились к двери. Скрипнули половицы.

Хирургеон потянулся к мешочку на поясе и вытащил серебристо-стальной элемент питания лазпистолета.

Корнелий схватил его и с щелчком вставил на место.

Дверь распахнулась от взрыва. Корнелий прицелился.

Монк шлепнулся на пол. Засвистели пули, дырявя стену над ним. Корнелий скатился с кровати, вскрикнув от охватившей бок боли. Выпустил в дверной проем лазерный заряд, но не увидел, попал ли в кого-нибудь.

В проеме показался ствол автогана, испустивший разорвавшую кровать очередь. Пыль, дым и рев выстрелов заполнили комнату. В дыму мелькнул размытый силуэт, поливающий комнату пулями.

Лежащий на спине Корнелий схватил пистолет двумя руками и три раза нажал на спусковой крючок.

Силуэт заворчал и отшатнулся. На всякий случай Корнелий выстрелил еще три раза, выцеливая жертву сквозь окно.

Монк поднял голову над кроватью, осматривая порванный, колеблющийся политен.

— Ты убил его? — спросил он.

— Я, черт возьми, на это очень надеюсь, — сказал Корнелий, — потому что зарядов у меня не осталось.

Монк бросил в Корнелия мешочком с боеприпасами.

— А теперь уходи, — решительно сказал он.

* * *

Корнелий сдержал слово, в течение нескольких минут покинул операционную Монка, по пути бросив на залитый кровью операционный стол еще пригоршню мятых банкнот. Перезарядив оружие, Корнелий вышел через черный ход, предельно внимательно всматриваясь, не следит ли за ним кто-нибудь.

Пластырь туго стягивал рану. Она немного кровоточила. И очень сильно болела.

Но ему повезло. Если бы пуля Траска прошла несколькими сантиметрами правее, он уже лежал бы в земле. Он пробирался через улицы Цефалона, душного, зловонного жаркого города. Над ним пролетали антигравитационные платформы, над головой ревели несущиеся к космопорту челноки. Корнелий вышел из королевского квартала. Он держался в стороне от главных улиц города и направлялся на север, к гетто мутантов.

Он прошел мимо изображенных на плакате космодесантников, говорящих, что Его воины защищают, мимо намалеванных на стенах здания религиозных лозунгов и агитационных плакатов СПО.

Он не мог вернуться туда, где оставил свои вещи; Траск, конечно, сдал это место Константину.

Это не имело значения. Там не было ничего, без чего нельзя обойтись.

Все деньги он носил при себе, а все остальное можно было купить или украсть.

Но сперва нужно было найти место, где можно отсидеться в течение нескольких дней. Чтобы выйти против Константина, сил пока не хватало.

Найти жилье было довольно легко. Корнелий заплатил за три ночи в захудалой ночлежке, которой управлял одноглазый толстяк с дробовиком. Корнелию пришлось подмазать его несколькими бумажками. Комната оказалась грязной, кишащей насекомыми парилкой. Он проспал шестнадцать часов.

Он провел время, восстанавливая силы и обдумывая стратегию.

Найти Траска. Убить Траска. Забрать остатки денег. На самом деле довольно просто.

Проносились дни. Корнелий перебрал свое оружие, изготовил устройства быстрого снаряжания для стаббера. Пули дум-дум и останавливающие патроны. Патроны одного выстрела.

Он ел в своей комнате, пил в местном жалком подобии бара. Слушал разговоры.

В мутантском гетто вновь разгорались беспорядки. Группы захвата САБ налетали на квартиры, в которых заподозрили явки подполья мутантов, и убивали всех, кто попадался им на глаза. Мутанты платили им той же монетой, заманив два патруля САБ в засаду и забросав бомбами несколько торговых домов.

Ходили слухи, что в засадах применялось какое-то совершенно новое оружие. Оружие, которого у мутантов, по идее, быть не могло. Старшие чины САБ, безусловно, не могли не задавать вопросов, и Корнелий знал, что им не понадобится много времени, чтобы узнать его имя. Даже если это имя не произнесет Константин, шпионы САБ услышат его из болтливого рта Траска.

Над улицами повисла кипящая напряженность. Выстрелы стали все более частыми.

Люди говорили о революции. Корнелий видел возможности.

Политики и пропагандисты Цефалона пытались смягчить развитие событий. В голо-трансляциях святой кардинал Кодажка проповедовал с кафедры о спокойствии. Влиятельные торговые дома призывали губернатора поддерживать порядок и защитить их владения. Из Аметистового Дворца не доносилось ничего, кроме гробовой тишины. Ходили слухи, что губернатор пропал. Впрочем, эти слухи начисто отрицались.

Когда подошла к концу ночь третьего дня, Корнелий спрятал пистолеты в кобуру, заполнил ячейки на поясе устройствами быстрого снаряжания и надел плащ. Он уже достаточно отдохнул, и, хотя он еще не пришел в себя до конца, чувствовал в себе достаточно сил, чтобы достать Траска.

Пора начинать. Куда пошел бы Траск?

Ответ пришел сразу: игорные заведения и публичные дома.

* * *

Северо-восточный квартал Цефалона служил приютом для мутантов, отчаявшихся людей, убийц, воров и инакомыслящих. Если бы Траск куда и направился, то именно сюда. Ночью Цефалон был громким, дерзким и бесстыдным. Разнузданные отпрыски богатых семей развлекались тут, шлясь по публичным домам и наркопритонам в поисках острых ощущений, которых не могли найти в другом месте.

Улицы кишели людьми. Дилеры продавали свой товар на углах улиц. Женщины продавали себя в темных подворотнях. Звучали громкие голоса, и неоновые вспышки заливали все радужным болезненным светом.

Корнелий начал продвигаться сквозь толпу, глаза его бегали, взгляд перескакивал с лица на лицо. Он часто менял направление, проверяя, не следят ли за ним. Он никого не заметил, но здесь мог быть десяток человек, выслеживающих его, а он бы об этом даже не узнал.

Траск был где-то неподалеку. Корнелий чуял его запах.

Он представил себе узкое, бледное лицо Траска, пытаясь думать, как он. Бордели, наркопритоны и игровые залы шли вдоль улицы сплошной чередой. С чего начать? Он выбрал наугад, вошел в одну из дверей и осмотрелся.

Под потолком висел дым бак-палочек и дешевых сигар. Притон был полон игроков и катал, но Корнелий понял, что это место Траску не подходит. Его обчистили бы здесь прежде, чем он прикончил бы первый стакан.

Корнелий исключил еще двенадцать мест, а потом нашел заведение Мамы Поллианы.

Увидев это место, он понял, что попал в яблочко. Траск не смог бы пройти мимо.

Над крышей уродливой, расползающейся горы штукатурки мерцали неоновые надписи и голо-проекции. По обе стороны овального дверного проема возвышались как будто объятые пламенем колонны. Перед зданием пили и орали гуляки. Перед самым входом расхаживала необычайно толстая женщина с мегафоном, расхваливающая достоинства девочек Мамы.

— Эй, мутант! Поторопись. Заходи и оторвись.

Корнелий поднялся по стертым ступеням и оттолкнул протянувшуюся к нему руку толстухи, отметив краем внимания покрытую шрамами мутантскую плоть.

Траск здесь. Без сомнения, здесь.

* * *

Бармен был мутантом. Все работники в заведении Мамы Поллианы были мутантами: персонал бара, вышибалы, шлюхи, певицы и прячущиеся в тенях стрелки. Он заметил четырех мутантов с оружием. Ни один из них не выглядел угрожающим. Двое охраняли лестницу, ведущую наверх, в личные комнаты. Если Траск и поблизости, то именно там.

Корнелий заказал стакан амасека. Медленно потягивая напиток, он слонялся по залу. На сцене в дальнем конце широкого помещения три девочки извивались под бухающую музыку, изгибая свои измененные тела перед завывающей толпой. В отличие от подавляющего большинства мутантов, многие из этих девочек избежали худших ужасов своего состояния: атрофированных конечностей, чешуйчатой кожи или раздутых оплывших лиц.

Верх бикини одной из танцовщиц был сильно изменен, чтобы соответствовать ее мутировавшему телу, за второй извивался гибкий цепкий хвост. Ростом она была не более метра, однако ей была адресована весомая часть криков зрителей. Корнелий не замечал видимых мутаций на последней девочке, пока она не прыгнула на серебристый шест и не изогнулась вокруг него, выкручивая каждый сустав в неестественное положение. Она прогнулась назад, провела ноги сквозь кольцо сомкнутых рук и подпрыгнула над головами других танцовщиц. Она приземлилась на руки и тут же встала на ноги, вызвав бурю аплодисментов.

Корнелий усмехнулся, представив себе, насколько универсальной могла она быть в своей работе. По бару сновали работающие девушки, и Корнелий поймал взгляд молодой женщины, одетой в обтягивающее фигуру как перчатка алое платье, снабженное в стратегически выверенных местах разрезами, наиболее выгодно демонстрирующими все ее богатства. Под покрытой красными пятнами кожей переливались десятки разноцветных электу, создающие калейдоскоп цветов и изображений. Рождение звезды, разгорающаяся заря и кровоточащее сердце.

Она улыбнулась, кокетливо наклонив голову, и грациозно приблизилась, ослабив шнуровку в верхней части платья. Облокотилась на стойку рядом с Корнелием, взяла его стакан с амасеком и осушила его одним глотком.

— Не хочешь заказать мне еще один? — спросила она, наклоняясь вперед и открывая Корнелию вид на переливающуюся всеми цветами плоть.

Корнелий покачал головой.

— Нет. Я хочу пойти наверх.

Она усмехнулась.

— А ты не теряешь времени даром, верно?

— Нет, если это зависит от меня, — сказал Корнелий, пододвигая к ней свернутые трубочкой банкноты.

— Ну ладно, сладенький, — промурлыкала девушка, засовывая деньги в вырез платья и теребя его воротник, — я могу быть с тобой по-настоящему нежной, или хорошенько тебя наказать, если ты плохо себя вел. Если ты понимаешь, о чем я.

Корнелий кивнул и позволил увести себя к лестнице. Он вел себя спокойно, когда его проверяли вооруженные мутанты. Девушка шла перед ним, латекс платья переливался и туго натягивался на ее заднице.

Лестница заканчивалась площадкой над нижним залом. Обшитые деревом стены, непрозрачные изнутри и прозрачные снаружи двери были созданы для того, чтобы вызывать возбуждение.

Мерцали электросвечи, удерживаемые под потолком дрожащими суспензорными полями. Похоже, бизнес процветал.

Девушка повернула налево, поманив его согнутым пальчиком. Вместо этого Корнелий повернул направо, проверяя комнаты в противоположной стороне помещения. Он слышал, как девушка зовет его, но не обратил внимания, прижимаясь лицом по очереди к стеклу каждой двери.

Вот он. Корнелий улыбнулся одними губами, увидев торчащие из-под простыни тощие ноги Траска и шлепающие по телу девушки с ярко-рыжей гривой прямые волосы.

Он открыл дверь и достал лазпистолет. Траск вскочил с кровати, выражение его лица в течение секунды изменилось от негодования и гнева до незамутненного страха.

— Кон! Ты жив!

— Явно не благодаря тебе, ублюдок, — ответил Корнелий, нанося удар рукояткой пистолета по челюсти Траска. Траск отлетел, потеряв пару зубов и забрызгав кровью стену. Девчонка завизжала.

Корнелий слышал, как где-то сзади проводившая его наверх мутантка кричит и зовет вооруженную охрану из нижнего зала. Он поднял Траска, пускающего на ковер кровавые слюни.

— Где мои деньги? — потребовал Корнелий.

Траск затряс головой, и Корнелий врезал ему еще. Сильно. Один раз в лицо, один раз в живот. Траск начал сползать вниз, но Корнелий удержал его.

— Я задам вопрос еще раз, Траск. А затем пробью тебе голову кулаком.

Прежде, чем Траск смог ответить, Корнелий услышал приближающихся стрелков-мутантов. Он отпустил Траска и упал на колени, разворачиваясь и опустошая обойму в зеркальную дверь. Раздались крики и звук падающих тел.

Траск схватил лежащий около кровати пистолет, но Корнелий ждал этого и выбил ствол, ударом послав его в окно. Сквозь разбитое стекло Корнелий увидел задранные вверх головы и группу вооруженных людей, пробивающихся сквозь толпу к борделю. В центре группы он узнал Константина и выругался, поняв, что его подставили.

Они знали, что он придет за Траском, и просто ждали, когда он сам сунет голову в петлю.

Он поймал взгляд Константина, услышал отрывистую команду и увидел, что люди поднимают оружие. Он упал на пол за мгновение до того, как вихрь пуль и лазерных зарядов ворвался в окно и начал выбивать куски кирпичей из стены.

Очередь разорвала тело Траска на части. Он шлепнулся на кровать, отчего крики шлюхи-мутанта достигли новых высот.

Корнелий не высовывался под град дырявящих наружную стену пуль. Стоя на коленях, он стрелял из обоих стволов в людей Константина. Большинство его выстрелов ушли в молоко, но четверо людей Константина остались лежать на земле. Улица огласилась криками.

Бойцы Константина рассредоточились и побежали к входу в заведение Мамы Поллианы. Корнелий расстрелял остатки патронов стаббера и нырнул в укрытие, чтобы перезарядить обойму.

А вот теперь действительно начались неприятности.

* * *

Вой сирен возвестил о приближении САБ. Корнелий рискнул выглянуть в разбитое окно и увидел, как три черных «Носорога» проехали по улице и затормозили у дверей борделя.

Константина видно не было. Он был уже внутри, или сумел смыться, услышав сирены? Сейчас это было не важно, Корнелию сперва нужно было не попасться. Если агенты САБ схватят его, им не понадобится много времени, чтобы связать его с украденным оружием и засадами мутантского подполья.

Он пригнулся, вздрогнув, когда из раны в боку вылилось еще немного крови, и покачал головой, вспомнив глупость Траска. Вытащил из-под кровати мешок, который им дала Латезия. Некоторой суммы там, без сомнения, недоставало, но вес все еще был приятным.

Он быстро забросил сумку за спину и убрал пистолеты в кобуру. Бросил дробовик, из которого стрелял в потолок — САБ мгновенно пристрелит человека с ружьем — и выскользнул из комнаты.

Переступив через трупы двух застреленных сквозь дверь мутантов, он попал в полнейший бедлам. По меньшей мере две дюжины агентов САБ громили помещение, избивали дубинками мутантов и чистокровных и тащили наружу всех, до кого могли дотянуться. Шоковые дубинки взлетали и опускались в такт бьющей по ушам музыке. Вспышки стробоскопов делали картину совсем ирреальной.

Посетители борделя кричали, отчаявшись скрыться.

Корнелий заметил за барной стойкой одинокого агента САБ. Агент колотил бармена, уже успев расколоть ему череп и вышибить мозги. Корнелий перепрыгнул через перила, приземлился ногами на шею агента и сломал ему шею. Перекатился, оставаясь невидимым за стойкой, стиснул от боли зубы. Держась за простреленный бок, потянул к себе мертвого агента.

Корнелий сбросил плащ и начал быстро стаскивать с агента броню и униформу. Брошенная кем-то пивная кружка разбила над головой зеркальное стекло и бутылки с напитками.

Он действовал быстро, и вскоре уже натягивал на себя серые брюки и китель. Быстро застегнул тяжелый нагрудник, надел шлем агента и опустил визор. Схватив силовую дубинку, он встал и нанес мощный удар по мертвому бармену, крича:

— Мерзкое мутантское отродье!

Прихватив мешок, он вышел из-за стойки и углубился в толпу, пробиваясь к главной двери.

Агенты САБ не обращали на него внимания, но какой-то юнец в дорогой одежде попытался увязаться за ним. Корнелий дважды ударил его кулаком по лицу, ломая нос и лишая сознания. Выволок его в дверь и потащил к ждущим у борделя «Носорогам».

Здание борделя озарялось мигающими огнями транспортников. За черными машинами собралась толпа зевак. Агенты САБ заняли позиции за укрепленным на штифтах тяжелым оружием, когда бойцы начали загонять посетителей борделя в камеры в задней части «Носорогов».

Корнелий уверенно двигался к стоящему возле дальнего «Носорога» агенту САБ, таща за собой молодого человека. Огляделся. Все внимание было сосредоточено на Маме Поллиане.

— Еще одного в клетку, — сказал Корнелий. Толкнул свою жертву в агента, тут же подхватившего тело. Затем подошел на шаг ближе и вбил в трахею агента ребро ладони. Человек упал, разевая рот в тщетной попытке сделать вдох, и Корнелий затолкал обоих жертв в заднюю часть транспорта.

Снял украденный шлем и сбросил нагрудник. Прихватил шоковую дубинку и быстро побежал подальше от «Носорогов», вскоре затерявшись в плотной толпе. Пробиваясь сквозь скопление людей, одной рукой он крепко держал тяжелый мешок, другой зажимал пластырь из синтеплоти.

Отойдя от заведения Мамы Поллианы на приличное расстояние, он по-волчьи оскалил клыки, когда увидел скрывающегося в темном дверном проеме за спинами людей Ивана Константина. Двое его головорезов стояли по бокам, одежда их отчетливо топорщилась от огнестрельного оружия.

Пройдя окольным путем, Корнелий приблизился к ним и положил палец на руну активации силовой дубинки. Вокруг торговца оружием образовалось небольшое пустое пространство. Телохранители не давали никому подойти к боссу слишком близко. Корнелий знал, что тихо подобраться не получится, поэтому активировал дубинку и, не таясь, пошел к Константину.

Ближайший телохранитель заметил его и двинулся наперерез.

Корнелий врезал ему дубинкой по лицу, сломав челюсть. Второй телохранитель направил на Корнелия пистолет. Корнелий не дал ему шанса выстрелить, ударив его потрескивающей дубинкой в пах и бросив на землю. В ноздри ударил запах паленой плоти.

Константин достал серебряный лазпистолет. Корнелий сначала ударил по руке, ломая пальцы, затем с силой вонзил дубинку в брюхо торговца оружием. Константин упал на колени.

Корнелий ударом ноги распахнул ветхую дверь за спиной Константина и за волосы втащил его внутрь. И поволок в дальний конец выжженного здания.

Вытащил стаббер, вытащил половину патронов и крутанул барабан. Показал револьвер Константину, затем упер ствол ему под челюсть.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Корнелий.

— Покойник, — ощерился Константин.

— Ответ неверный, — сказал Корнелий и нажал на спусковой крючок.

Боек ударил в пустоту. Константин взвизгнул.

— А сейчас я предположу, что это было просто необходимой демонстрацией бравады, — продолжил Корнелий, — и что ты готов меня выслушать.

Константин закусил губу, и Корнелий улыбнулся, кладя рядом полученные от Латезии деньги.

— Я мог бы убить тебя, Иван, но не буду. Я убил несколько твоих людей, но тебя я убивать не собираюсь.

Видя на лице торговца замешательство, Корнелий продолжил:

— Вот условия сделки. Ты покупаешь свою жизнь этими деньгами. Я не убиваю тебя, ухожу со всем, что мне оставил Траск, и мы просто забываем весь этот бардак. Живи и дай жить другим, согласен?

Константин промолчал, глаза его сверкали ненавистью.

Корнелий снова нажал на спусковой крючок.

Боек опять ударил в пустоту.

— Ладно, ладно! — выпалил Константин, но его глаза говорили совсем иное.

Корнелий кивнул и встал.

— Мудрое решение, Иван. Полагаю, на этой забытой Императором планете можно сделать достаточно денег, чтобы сделать нас обоих счастливыми. И я просто уверен, что ты достаточно умен, чтобы понимать, что мы можем быть друг другу полезны.

— Ладно, — прошипел Константин, — я не убью тебя на этот раз, но выкинь такой трюк еще раз, и ты покойник, Корнелий Барден.

Корнелий пожал плечами.

— Меня это устраивает. Это лишь часть игры, Иван, — сказал он.

Развернулся и исчез в мерцающей ночи Цефалона.

Дэн Абнетт Чума

Враг несёт заразу всей Вселенной.

Но если мы не победим болезнь здесь,

то какой смысл нести нашу борьбу к звёздам?

Апотекарий Ингейн,

Трактат об Имперской медицине.

I

Я верю, что память — величайший дар для человечества. При помощи памяти мы можем накапливать, хранить и передавать любые знания во благо человечества и к вящей славе нашего Бога-Императора, пусть Его Золотой Трон стоит вечно!

Как учат нас проповеди Тора: забыть ошибку — значит потерпеть поражение ещё раз. Сможет ли великий лидер спланировать кампанию без знания предыдущих побед и поражений? Смогут ли солдаты понять его приказы и добиться победы без этого дара? Сможет ли Экклезиархия нести свою миротворческую миссию по Вселенной, если люди не будут способны удержать в памяти её учение? Учёные, клерки, историки и летописцы — кто они, как не инструменты памяти?

И что есть забытие, как не отторжение памяти, гибель бесценного знания и забвение?

Всю свою жизнь, служа Его Высочайшему Величеству Императору Терры, я веду войну с забвением. Я прилагаю все силы, чтобы найти и вновь обрести забытое, вернув его под охрану памяти. Я тот, кто рыщет в потёмках, озаряет светом тени, переворачивает давно забытые страницы, задаёт вопросы, давно потерявшие свою значимость, вечно охотится за ответами, которые могли бы остаться невысказанными. Я — реколлектор, открывающий утерянные тайны молчаливой Вселенной и возвращающий их под надёжное крыло памяти, где они могут вновь послужить на благо нашей судьбе под холодными звёздами.

Моя основная дисциплина — Материа Медика, моей первой профессией была медицина человека. Наши достижения в области познания собственных жизненных процессов обширны и достойны восхищения, но ещё большие знания о своей биологии, способах её защиты, восстановления и улучшения никогда не будут лишними. Выживать в раздираемой войнами галактике — вот тяжкая доля человечества, и там, где идёт война, процветает и её свита — ранения и смерть. Каждое продвижение фронта продвигает и медицину, если можно так выразиться. И там, где войска отступают и уничтожаются, там же забываются и пропадают достижения медицины. Я пытаюсь восстановить эти потери.

С подобными намерениями я прибыл, в свои неполные сорок восемь лет, на Симбал Иота в поисках Эбхо. Для полноты картины позвольте добавить: шёл третий год Геновингской кампании в Сегментум Обскурус, и почти девять звёздных месяцев минуло после первой вспышки оспы Ульрена среди легионов Гвардии, расквартированных на Геновингии. Считается, что кровавая оспа Ульрена названа по имени её первой жертвы — флаг-сержанта Густава Ульрена. Пятнадцатый Мордианский, если мне не изменяет память. А я горжусь твёрдостью своей памяти.

Если Вы изучали имперскую историю, а также Материа Медика, Вы должны помнить оспу Ульрена. Разъедающая тело и душу смертельная болезнь, разрушающая человека изнутри, загрязняющая обменные жидкости организма и истощающая костный мозг, покрывающая кожу жертвы отвратительными волдырями и бубонами. Период между заражением и смертью редко превышает четыре дня. На поздних стадиях внутренние органы разрушаются, кровь сворачивается и выступает сквозь поры кожи, жертва впадает в глубокий бред. Кое-кто предполагает, что на этой стадии даже самая душа жертвы подвергается разложению. Почти в каждом случае смерть неминуема.

Вспышка болезни возникла на Геновингии неожиданно, и уже через месяц Медика Регименталис фиксировали по двадцать смертей в день. Не было найдено ни одного средства или способа лечения, чтобы хотя бы замедлить течение болезни. Не была выявлена природа заболевания. И что хуже всего, несмотря на усиленные меры карантина и санитарной обработки, не было найдено способа остановить повсеместное распространение болезни. Не было обнаружено никаких переносчиков эпидемии и путей её распространения.

Как живой человек заболевает и слабеет, так и силы Имперской Гвардии в целом начали истощаться и слабеть, когда самых лучших из них стала уносить эпидемия. Через два месяца в штабе главнокомандующего Рингольда уже сомневались в жизнеспособности всей кампании в целом. К третьему месяцу, оспа Ульрена вспыхнула также на Геновингии Минор, Лорхесе и Адаманаксере Дельта (на первый взгляд опять сверхъестественно и самопроизвольно, так как процесс распространения оставался неизвестным). Четыре отдельных эпицентра заражения, протянувшихся вдоль линии наступления имперских сил в секторе. К этому моменту заражение распространилось на гражданское население Геновингии, и Администратум издал "Декларацию о пандемии". Говорили, что небо над городами этого некогда могучего мира стало черным от трупных мух, а зловоние биологического загрязнения пропитало каждый клочок планеты.

В то время я занимал бюрократический пост на Лорхесе и был включён в экстренную группу, брошенную на поиски решения проблемы. Это был изнуряющий труд. Я лично безвылазно провёл в архиве, не видя дневного света, больше недели, просматривая систематические запросы этого обширного и пыльного сосредоточия информации. Первым, кто обратил наше внимание на Пироди и Пытку, оказался мой друг и коллега, администратор медика Ленид Ваммель. Он проделал впечатляющую работу, совершил настоящий подвиг изучения, использования перекрёстных ссылок и запоминания. У Ваммеля всегда была хорошая память.

Следуя указаниям верховного администратора медика Юнаса Мейкера, более шестидесяти процентов состава нашей группы было выделено исключительно на дальнейшие поиски данных о Пироди. Также были разосланы запросы в архивы других миров Геновингии. Ваммель и я, обрабатывая поступающие данные, всё больше и больше уверялись, что вступили на правильный путь и движемся в верном направлении.

Уцелевшие записи о событиях Пытки на Пироди подтвердили наши предположения, хотя и были весьма скупы. Всё-таки, это произошло тридцать четыре года назад. Выживших было немного, но мы смогли отследить сто девяносто одного кандидата из тех, кто, возможно, был ещё жив. Они были разбросаны космическими ветрами по всему свету.

Просмотрев наши находки, верховный администратор Мейкер санкционировал личный сбор воспоминаний, положение было уже очень серьёзным, и сорок из нас, все в звании от высшего администратора и старше, немедленно отправились в путь. Ваммель, упокой его душу, отправился на Гандийскую Сатурналию, прибыл туда в разгар гражданской войны, где и был убит. Нашёл ли он человека, которого искал, мне не известно. Память в этом месте немилостива.

А я… я отправился на Симбал Иота.

II

Симбал Иота — жаркое, богатое зеленью место, по большей части покрытое океаном глубокого розовато-лилового цвета (вследствие разрастания водорослей, как я понимаю). Вдоль экватора планету охватывает широкий пояс островов, покрытых тропическими лесами.

Я совершил посадку на плоской вершине потухшего вулкана, склоны которого были облеплены, как ракушками, сооружениями улья Симбалополис, откуда и был доставлен на тримаран, который вёз меня в течение пяти дней вдоль цепочки островов к Святому Бастиану.

Я проклинал медлительность судна, хотя, по правде говоря, оно скользило по розовому морю на скорости более чем в тридцать узлов, и несколько раз пытался вызвать орнитоптер или какой-ибудь другой воздушный транспорт. Но симбальцы — морской народ и не полагаются на путешествия по воздуху.

Стояла жара, и я проводил всё своё время на нижней палубе, читая инфопланшеты. Солнце и морской ветер Симбала жгли мою кожу, привыкшую годами ощущать лишь свет библиотечных ламп. Поэтому, выходя на палубу, я каждый раз надевал поверх администраторского облачения широкополую соломенную шляпу, которая беспрестанно веселила моего сервитора Калибана.

На пятое утро над лиловыми водами океана возник остров Святого Бастиана — коническое жерло потухшего вулкана, облачённое в зелень джунглей. Над нашими головами закружилась стая бирюзовых морских птиц. Но, даже переплыв залив на электрокатере, перевёзшем меня с тримарана на берег, я не заметил каких-либо признаков жилья. Густое покрывало леса спускалось к самому берегу, оставляя по краю лишь узкую полоску белого пляжа.

Катер вошёл в небольшую бухту с древней каменной пристанью, выступающей из-под деревьев подобно недостроенному мосту. Калибан, жужжа бионическими конечностями, перенёс на пристань багаж и помог перебраться мне. Там я и остался стоять, потея в своём облачении, опираясь на посох — знак моей официальной принадлежности, и отгоняя жуков, кружащих во влажной духоте бухты.

Меня никто не встречал, хотя по дороге я несколько раз отправлял воксом предупреждение о своём прибытии. Я оглянулся на сурового симбальца, управлявшего катером, но тот, видимо, сам ничего не знал. Калибан прошаркал к входу на пристань и обратил моё внимание на позеленевший от времени и морских брызг медный колокол, висевший на крюке, вбитом в столб пирса.

— Звони, — приказал я. Он осторожно стукнул своими обезьяньими пальцами по металлическому куполу колокола, затем нервно оглянулся на меня, пощёлкивая фокусировкой оптических имплантантов, расположенных под низким лбом.

Некоторое время спустя, появились две сестры Экклезиархии, одетые в безупречные белые одежды, такие же жёсткие и накрахмаленные, как и двурогие апостольники на их головах. Похоже, моё появление вызвало у них какое-то весёлое удивление, но они безмолвно пригласили меня следовать за ними.

Я ступал на шаг позади них, Калибан с багажом следовал за мной.

Мы шли по грязной тропинке сквозь разросшиеся джунгли, вскоре перешедшие в настоящий тропический лес. Копья солнечного света пронзали сплетённые кроны деревьев, влажный воздух был полон пения экзотических птиц и суеты насекомых.

Неожиданный поворот тропы открыл нам Приют святого отшельника Бастиана. Величественное строение из камня, возведённое с простотой, характерной для раннего Империума; древние арки контрфорсов и мрачные стены почти скрывала зелень плюща и лианы. Я успел разглядеть основное здание в пять этажей, рядом — часовню, которая, похоже, была здесь самым старым сооружением, какие-то пристройки, кухни и отгороженный стеной сад. Вычурный железный вход венчала обветрившаяся статуя Возлюбленного нашего Бога-Императора, сокрушающего Врага.

Аккуратная дорожка вела от тронутых ржавчиной ворот через подстриженную лужайку, тут и там утыканную могильными камнями и обелисками. Провожаемый взглядами каменных ангелов и резных изображений Адептус Астартес, мимо которых проходил, я последовал за сестрами к главному входу.

Мимоходом я заметил, что окна двух верхних этажей забраны крепкими металлическими решётками.

Оставив Калибана с пожитками на улице, я вошёл внутрь вслед за сёстрами. Главный атриум приюта показался мне тёмным и безумно тихим оазисом из мрамора; известняковые колонны терялись в сумраке высокого свода. Неожиданно я натолкнулся взглядом на стену алтаря под разноцветным окном, на которой был изображён чудесный триптих, перед которым я тут же склонился в молитве. Триптих, шириной в размах рук человека, изображал три сцены из бытия святого. Слева, он отшельником скитался по пустыне, отвергая демонов воды и огня, справа — являл чудо над искалеченными душами. На центральном изображении, окружённый сиянием, скорбящий Император держал на руках истерзанное тело святого, облачённое в синие одежды. Девять болтерных ран чётко выделялись на мертвенно-бледном теле мученика.

Восстав от молитвы, я обнаружил, что сёстры исчезли. Подсознание ощутило где-то неподалёку мысленное пение психического хора. Неподвижный воздух вздрогнул. Позади меня возникла фигура высокого, похожего на статую человека. Его белые крахмальные одежды резко контрастировали с чёрной кожей. Он рассматривал меня с таким же весёлым удивлением, что и сёстры до этого.

Сообразив, что на мне всё ещё надета эта дурацкая соломенная шляпа, я торопливо сдёрнул её, бросил на спинку скамьи и достал удостоверительную пикт-пластину, вручённую мне верховным администратором Мейкером перед отъездом с Лорхеса.

— Я — Баптрис, — представился он тихим и добрым голосом. — Добро пожаловать в Приют Святого.

— Высший администратор медика Лемуаль Сарк, — ответил я. — Моя священная должность — реколлектор, настоящее место работы — Лорхес, основное скопление Геновингия 4577 десятичное, в штате вспомогательного канцелярского архива кампании.

— Добро пожаловать, Лемуаль, — сказал он. — Реколлектор. Вот так да. Таких у нас ещё не было.

Тогда я не совсем понял, что он имел в виду, но сейчас, когда я оглядываюсь в прошлое, память об этом небольшом недоразумении всё ещё вызывает у меня досаду. Я спросил:

— Вы ждали меня? Я отправлял воксом предупреждение о своём прибытии.

— У нас в приюте нет вокс-передатчика, — ответил Баптрис. — Внешний мир нас не касается. Наши заботы направлены на то, что находится внутри… внутри этого здания, внутри нас самих. Но не волнуйтесь. Вы желанный гость. Мы приветствуем всех, кто приходит сюда. Нет нужды предупреждать о своём прибытии.

Я вежливо улыбнулся столь загадочному ответу и постучал пальцами по посоху. Я-то рассчитывал, что к моему приезду всё будет готово, и я смогу приступить к работе немедленно. Неторопливый уклад жизни на Симбал Иота опять тормозил меня.

— Поспешим, брат Баптрис. Я хотел бы приступить к делу немедленно.

Он кивнул:

— Разумеется. Почти каждый прибывший на Святой Бастиан горит желанием приступить к делу немедленно. Позвольте мне сопроводить Вас и предложить пищу и место для купания.

— Давайте сразу отправимся к Эбхо. Как можно скорее.

Он остановился в недоумении:

— Эбхо?

— К полковнику Феджи Эбхо, последнее место службы — 23-й полк Ламмарских улан. Прошу вас, скажите, что он всё ещё здесь! Что он ещё жив!

— Он… жив, — Баптрис замолчал и впервые внимательно посмотрел на мою пикт-пластину. Нечто вроде понимания появилось на его добродушном лице.

— Примите мои извинения, высший Сарк. Я неверно истолковал цель Вашего прибытия. Теперь я вижу, что Вы — настоящий реколлектор, присланный сюда с официальным визитом.

— Конечно! — резко ответил я. — Кем ещё я могу быть?

— Просителем, пришедшим сюда в поисках утешения. Пациентом. Каждый, кто прибывает на пристань и звонит в колокол, ищет нашей помощи. Других посетителей у нас не бывает.

— Пациентом? — недоумевающе спросил я.

— Разве Вы не знаете, куда прибыли? — спросил он. — Это Приют Святого Бастиана, дом для умалишённых.

III

Сумасшедший дом! Такое начало миссии не предвещало ничего хорошего. Согласно моим данным, Приют Святого Бастиана служил домом для святого ордена, дававшего пристанище и утешение тем отважным воинам легионов Императора, чьи тяжелые ранения и увечья не позволяли продолжать военную службу. Я знал, что здесь принимают людей, сломленных морально и физически, со всех зон боевых действий сектора. Но я понятия не имел, что повреждения, по которым они специализируются — это повреждения ума и рассудка! Это была больница для душевнобольных, для тех, кто добровольно пришёл к её воротам в надежде обрести избавление.

И что хуже всего — Баптрис и сёстры приняли меня за такого просителя. Эта проклятая соломенная шляпа выдала меня за сумасшедшего, никого иного они, собственно, и не ждали! Мне ещё повезло, что меня без лишних церемоний не засунули в смирительную рубашку и не заперли под замок.

Поразмыслив, я пришёл к выводу, что должен был догадаться сам. Бастиан, которому был посвящён приют, был сумасшедшим, обрётшим здравый рассудок в любви к Императору, и который впоследствии чудесным образом исцелял душевные болезни.

Баптрис дёрнул за шнур, призывая служителей, Калибана с багажом проводили внутрь. Оставив нас одних, Баптрис удалился, чтобы произвести необходимые приготовления. Пока мы ждали, в зал вошёл седовласый человек. Вместо левой руки у него была культя, покрытая сеткой старых шрамов. Он был полностью обнажён, если не считать пустой потрёпанной патронной ленты, перетягивавшей грудь. Тихонько кивая головой, человек окинул нас бессмысленным взглядом, потом двинулся дальше и исчез из виду.

Где-то в отдалении слышались рыдания и чей-то голос, настойчиво повторявший что-то снова и снова. Сгорбленный Калибан, опираясь костяшками пальцев в плиты пола рядом со мной, оглянулся с тревогой, и мне пришлось ободряюще положить ему руку на широкое волосатое плечо.

Вокруг задвигались какие-то фигуры, и вскоре мы оказались в обществе нескольких иссохших священников с тонзурами на головах и в чёрных длинных одеяниях Экклезиархии, а также безмолвной группы сестёр в снежно-белых одеждах и рогатых капюшонах. Сёстры, оставаясь в тени, выстроились по сторонам атриума и молча уставились на нас. Один из священников тихо зачитывал что-то с длинного свитка, который разворачивал из обитой железом шкатулки мальчик. Другой священник записывал что-то пером в небольшую книжицу. Третий раскачивал бронзовое кадило, распространяя сухой и резкий запах благовоний.

Снова появился Баптрис:

— Братья, поприветствуйте высшего администратора Сарка, прибывшего к нам с официальным визитом. Относитесь к нему с любезностью и оказывайте полное содействие.

— В чём состоит причина Вашего визита? — спросил старый священник с книжицей, подняв на меня пытливый взгляд. В его переносицу были встроены полукруглые увеличительные линзы, зёрна чёток обвивали морщинистую шею подобно цветочному венку победителя.

— Сбор воспоминаний, — ответил я.

— Касательно чего? — продолжал выпытывать он.

— Брат Ярдон — наш архивариус, высший Сарк. Вы должны простить его настойчивость, — я кивнул Баптрису и улыбнулся престарелому Ярдону. Однако ответной улыбки не последовало.

— Вижу, что мы с вами родственные души, брат Ярдон. Мы оба посвятили себя служению памяти.

Тот едва пожал плечами.

— Я здесь, чтобы побеседовать с одним из ваших… пациентов. Возможно, он обладает некоторыми фактами, которые могут спасти миллионы жизней в скоплении Геновингия.

Ярдон закрыл свою книжицу и уставился на меня, ожидая продолжения. Верховный Мейкер приказал мне как можно меньше распространяться о пандемии; вести о подобном бедствии могут вызвать волнения. Но я понимал, что мне придётся сказать им больше.

— Главнокомандующий Рингольд возглавляет крупную военную экспедицию в скоплении Геновингия. Болезнь, называемая оспой Ульрена, поразила наши войска. Исследования показали, что она похожа на чуму, известную как Пытка, опустошившую мир Пироди около тридцати лет назад. Один из переживших эпидемию находится здесь. Любые подробности о случившемся, которые он сможет поведать мне, могут оказаться полезными в поисках лекарства.

— Насколько всё серьёзно там, на Геновингии? — спросил священник с кадилом.

— Пока удаётся сдерживать, — соврал я.

Ярдон фыркнул:

— Конечно, удаётся сдерживать. Потому-то высший администратор и проделал такой путь сюда. Ты задаёшь совершенно глупые вопросы, брат Жирод.

Заговорил ещё один священник. Сгорбленный и полуслепой, он был самым старым из них, его морщинистую голову усеивали старческие пятна. На плече, вцепившись в одежду тонкими механическими лапками, сидел слуховой рожок.

— Меня беспокоит то, что расспросы и нарушения режима могут встревожить приют. Я не желаю, чтобы проживающих здесь что-либо беспокоило.

— Твоё замечание принято, брат Ниро, — сказал Баптрис. — Я уверен, что высший Сарк будет благоразумен.

— Вне всяких сомнений, — заверил их я.

Было уже далеко за полдень, когда Баптрис наконец-то повёл меня наверх, в самое сердце приюта. Калибан следовал за нами, нагруженный несколькими ящиками из моего багажа. Сёстры, похожие на привидения в двурогих капюшонах, наблюдали за нами из каждой арки и тени.

Лестница привела нас в большой зал на четвёртом этаже. Воздух здесь был спёртым. Десятки пациентов бродили там и тут, но ни один из них даже не взглянул на нас. Некоторые были одеты в выцветшие, бесформенные халаты, другие всё ещё носили старые, изношенные комбинезоны или обмундирование Имперской Гвардии. Все знаки различия, нашивки и эмблемы были срезаны; ремней и шнурков также не наблюдалось. У окна двое сосредоточенно играли на старой жестяной доске в регицид. Другие, сидя прямо на дощатом полу, играли в кости. Кто-то невнятно бормотал, разговаривая сам с собой, кто-то застыл, уставившись в пространство бессмысленным взглядом.

— Они… безопасны? — шепотом спросил я Баптриса.

— Мы предоставляем самым спокойным свободу в передвижении и пользовании этим общим залом. Само собой, их лечение находится под тщательным наблюдением. Все, кто находится здесь — "безопасны", как и все те, кто прибыл к нам по доброй воле. Конечно, есть здесь и такие, кто скрывается от каких-то событий, сделавших обычную жизнь для них невозможной.

Это не прибавило мне спокойствия.

Пройдя в дальний конец общего зала, мы вошли в длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались камеры. Двери некоторых были заперты снаружи на засов. Некоторые были закрыты решётками. На всех дверях имелись задвижки смотровых окошек. Везде ощущался запах дезинфицирующего средства и нечистот.

Мы прошли мимо запертой двери, в которую кто-то (или что-то) тихо стучал изнутри. Из-за другой двери слышалось пение.

Некоторые двери были открыты. Я увидел двух служителей, моющих губкой древнего старика, привязанного к металлической койке матерчатыми ремнями. Старик жалобно плакал. В другой палате, дверь которой была открыта, но внешняя решётка крепко заперта, мы увидели огромного, мускулистого человека, сидящего на стуле и глядящего сквозь решётку. Его тело покрывали вытатуированные эмблемы полка, девизы, цифры убитых. Глаза светились маниакальным огнём. Из нижней челюсти торчали имплантированные клыки какого-то хищника, настолько длинные, что заходили на верхнюю губу.

Когда мы поравнялись с камерой, он бросился к решётке и попытался достать нас сквозь прутья огромной рукой. Из горла слышалось сдавленное рычание.

— Успокойся, Иок! — приказал Баптрис.

Дверь, бывшая целью нашего путешествия, была следующей за камерой Иока. Она была открыта, сестра и служитель поджидали нас. Внутреннее убранство камеры скрывала полная темнота. Баптрис коротко переговорил со служителем и сестрой, затем повернулся ко мне:

— Эбхо отказывался, но сестра всё же смогла его убедить, что поговорить с Вами будет правильнее. Внутрь Вам входить нельзя. Пожалуйста, присядьте у двери.

Служитель принёс табурет, и я уселся у дверного проёма, подобрав длинные полы облачения. Калибан тут же раскрыл ящики и установил на треногу механического летописца.

Я вперил взгляд в темноту комнаты, пытаясь разглядеть внутреннее убранство, но не смог ничего увидеть.

— Почему внутри так темно?

— Эбхо, помимо всего прочего, страдает светобоязнью. Ему нужна полная темнота, — пожал плечами Баптрис.

Я хмуро кивнул и прочистил горло.

— Милостью Бога-Императора Терры я прибыл сюда по Его священному заданию. Моё имя — Лемуаль Сарк, высший администратор медика, приписанный к Администратуму Лорхеса.

Я взглянул на летописца. Тот негромко застрекотал и выдал начало пергаментного свитка, который, как я надеялся, вскоре станет длинным и заполненным записями.

— Я разыскиваю Феджи Эбхо, бывшего полковника Двадцать третьего полка Ламмарских улан.

Тишина.

— Полковник Эбхо?

Голос, тонкий как лезвие ножа и холодный как труп, проскрипел из тьмы комнаты:

— Он — это я. Что Вам нужно?

Я подался вперёд:

— Я хочу поговорить с Вами о Пироди. О Пытке, которую Вы пережили.

— Мне нечего сказать. Я не буду ничего вспоминать.

— Ну же, полковник. Я уверен, вы вспомните, если постараетесь.

— Вы не поняли. Я не сказал "не могу". Я сказал "не буду".

— Вы уверены?

— Да. Я отказываюсь.

Я вытер губы и понял, что язык у меня пересох.

— Почему, полковник?

— Из-за Пироди я здесь. Тридцать четыре года я стараюсь всё забыть. И не хочу возвращаться к этому снова.

Баптрис глянул на меня и бессильно развёл руками. Похоже, он намекал, что всё кончено и мне следует сдаться.

— На Геновингии люди умирают от болезни, которую мы называем оспой Ульрена. Эта болезнь носит все признаки Пытки. Всё, что вы сможете мне рассказать, может спасти жизнь людей.

— Я не смог тогда. Пятьдесят девять тысяч человек умерло на Пироди. Я не смог спасти их тогда, хотя старался изо всех сил. Почему сейчас будет по-другому?

Я посмотрел в сторону невидимого собеседника:

— Я не знаю. Но думаю, что стоит попробовать.

Долгое молчание. Летописец стрекотал вхолостую. Калибан кашлянул, и машина записала этот звук легким перестуком клавиш.

— Сколько?

— Прошу прощения, полковник. О чём вы?

— Сколько людей умирает?

Я глубоко вздохнул:

— Когда я отбыл с Лорхеса, там было девятьсот умерших и ещё полторы тысячи заболевших. На Геновингии Минор — шестьсот умерших и вдвое больше больных. На Адаманаксере Дельта — двести, но там всё только началось. На самой Геновингии… два с половиной миллиона.

Раздался потрясённый вздох Баптриса. Мне оставалось надеяться, что он будет держать язык за зубами.

— Полковник?

Тишина.

— Полковник, прошу Вас…

Холодный, скрипучий голос раздался вновь, ещё резче, чем раньше:

— Пироди была пустынным миром…

IV

Пироди была пустынным миром. Мы не хотели туда идти. Но Враг, захватив восточный континент, разрушил города-ульи, и северные города оказались под угрозой.

Главнокомандующий Гетус отправил нас — сорок тысяч ламмарских улан, почти весь личный состав ламмарских воинских формирований, двадцать тысяч фанчовских танкистов с их машинами и полную роту Астартес, серо-красных Обрекающих Орлов.

Место, куда мы прибыли, называлось Пироди Полярный. Бог знает насколько древнее. Циклопические башни и колонны зелёного мрамора, высеченные в древние времена руками, которые я не уверен, что были человеческими. Была какая-то странность в геометрии этого места, как будто все углы выглядели неправильно.

Было чертовски холодно. Нас защищала зимняя униформа — белые плотные стёганые шинели с меховыми капюшонами, но холод проникал в оружие, истощая батареи лазганов, а чёртовы фанчовские танки вечно отказывались заводиться. И был день. Всё время был день. Ночей не было — не то время года. Мы были слишком далеко к северу. Самым тёмным временем суток были короткие сумерки, когда одно из двух солнц ненадолго садилось, и небо окрашивалось в цвет розовой плоти. И снова начинался день.

Два месяца мы то сражались, то нет. В основном это были артиллерийские дуэли на большом расстоянии, лишь перемалывавшие ледовые поля в крошево. Из-за бесконечного дневного света спать не мог никто. Я знал двух солдат, выдавивших себе глаза. Один из них был ламмарцем, что не добавляет мне гордости. Второй был с Фанчо.

Потом пришли они. Чёрные точки среди ледовых полей, тысячи точек, с развевающимися штандартами, настолько мерзкими, что…

Неважно. Мы были не в том состоянии, чтобы сражаться. Доведённые до безумия светом и бессонницей, ослабленные странной геометрией места, которое защищали, мы стали лёгкой добычей. Войска Хаоса разгромили нас и загнали обратно в город. Гражданские, численностью примерно в два миллиона, были даже хуже, чем бесполезны. Слабые, вялые существа, лишенные интересов и аппетита. Когда пришёл их час, они просто сдались.

Осада длилась пять месяцев, несмотря на шесть попыток Обрекающих Орлов прорвать окружение. Господи, как они были страшны! Гиганты, перед каждым боем с лязгом скрещивающие свои болтеры, орущие на врага, убивающие пятьдесят там, где мы убивали одного.

Но это всё равно, что воевать с приливом. Даже со всей их мощью, их было всего шестьдесят.

Мы требовали подкреплений. Гетус обещал их нам, но сам уже давно был на борту своего военного корабля, прячась за флотским охранением на случай, если что-то пойдёт не так.

Первым, кто на моих глазах пал жертвой Пытки, был капитан моего семнадцатого взвода. Однажды он просто свалился с лихорадкой. Мы поместили его в инфирмиум Пироди Полярного, которым заправлял Субъюнкт Валис, апотекарий роты Обрекающих Орлов. Час спустя капитан был мёртв. Его кожа была покрыта пузырями и язвами. Глаза вытекли. Он попытался убить Валиса куском железной койки, который вырвал из настенных креплений. А потом он просто истёк кровью.

Знаете, как это? Его тело истекало кровью через каждое отверстие, через каждую пору. Когда всё закончилось, от капитана осталась только пустая оболочка.

Через день после его смерти заболели сразу шестьдесят человек. Ещё через день — двести. Ещё через день — тысяча. Большинство умирали через два часа. Другие умирали медленно… несколько дней, покрытые язвами, агонизирующие в страшных мучениях.

Люди, которых я знал всю жизнь, превращались в покрытые волдырями мешки костей прямо на моих глазах. Будь ты проклят, Сарк, за то, что заставил меня вспомнить это!

На седьмой день болезнь добралась и до солдат Фанчо. На девятый — до гражданского населения. Валис вводил всевозможные карантины, но бесполезно. Он работал без перерыва весь бесконечный день напролёт, пытаясь найти лекарство, стараясь обуздать беспощадную болезнь.

На десятый день заболел один из Обрекающих Орлов. В муках Пытки, выплёскивая кровь сквозь прорези лицевого щитка, он убил двух своих товарищей и девятнадцать моих солдат. Болезнь преодолела даже печати чистоты Астартес.

Я пришёл к Валису в надежде на добрые вести. Он организовал лабораторию в инфирмиуме; образцы крови и срезы тканей бурлили в перегонных кубах и отстаивались в склянках с растворами. Он заверил меня, что Пытка может быть остановлена. Объяснил, как это необычно для эпидемии — распространяться в таком холодном климате, где недостаточно тепла для инкубации и процесса разложения. И ещё Валис считал, что болезнь не развивается при свете. Поэтому он приказал развесить фонари в каждом закоулке города, чтобы нигде не оставалось темноты.

Не оставалось темноты. Там, где её не было от природы. Был изгнан даже полумрак глухих помещений. Всё сияло. Наверное, теперь Вы понимаете, почему я не выношу света и сижу в темноте.

Зловоние сгнившей крови было страшным. Валис делал всё, что мог, но мы продолжали умирать. Через двадцать один день я потерял тридцать семь процентов своего полка. Фанчо вымерли практически полностью. Двенадцать тысяч пиродийцев умирали или уже были мертвы. Девятнадцать Обрекающих Орлов пали жертвой болезни.

Вот Вам факты, если они нужны: чума выживает в климате, который должен был бы убить её; она не передаётся обычными путями; она не поддаётся никаким попыткам сдерживать или контролировать её распространение, несмотря на все меры усиленного карантина и санитарную обработку заражённых мест огнемётами; она имеет очень высокую вероятность заражения, даже печати чистоты Астартес не являются для неё преградой; её жертвы умирают в страшных мучениях.

А потом один из Обрекающих Орлов расшифровал мерзкие надписи на одном из штандартов Хаоса, развевавшихся снаружи у стен.

Там было…

Там было одно слово. Одно грязное слово. Одно проклятое, мерзкое слово, забыть которое я пытаюсь всю свою жизнь.

V

Я вытянул шею в темный проём двери:

— Слово? Какое слово, полковник?

С сильнейшим отвращением он произнес его. Это было даже не слово. Отвратительное бульканье, почти целиком состоящее из согласных. Имя, символ самого демона-чумы, одно из девяносто семи Богохульств, Которые Нельзя Облекать В Слова. При его звуках я свалился с табурета, тошнота скрутила мои внутренности. Калибан пронзительно заверещал. Сестра упала в обморок, служитель бежал. Баптрис сделал несколько шагов прочь от двери, развернулся и его театрально вырвало.

Температура в коридоре упала на пятнадцать градусов.

Дрожжа, я пытался поставить перевёрнутый табурет и поднять летописца, сбитого служителем. В том месте, где машина напечатала это слово, пергамент начал тлеть.

Крики и стоны из разных палат эхом заметались по залу.

А затем вырвался Иок.

За соседней дверью, вжав испещрённую шрамами голову в прутья решётки, он слышал каждое слово. И теперь дверь решётки выскочила из креплений и грохнулась на пол коридора. Огромный обезумевший бывший гвардеец продрался наружу и развернулся в нашу сторону.

Я уверен, он убил бы меня, я был потрясен, от резкого падения ноги мои отказали. Но Калибан, благослови его храброе сердце, преградил Иоку путь. Мой верный сервитор поднялся на короткие задние конечности, предупреждающе подняв усиленные бионикой передние. От кривых ступней до вытянутых пальцев рук Калибан достигал трёх метров в высоту. Он ощерил стальные клыки и пронзительно заверещал.

Брызжа слюной из клыкастого рта, Иок одним мощным ударом отбросил Калибана в сторону. Сервитор оставил на стене внушительную выбоину.

Иок двинулся на меня.

Я дотянулся до своего официального посоха, крутанул его и утопил скрытую под набалдашником кнопку.

С конца посоха раздался треск электрических разрядов. Иок задёргался в конвульсиях и упал. Судорожно извиваясь, он валялся на дощатом полу и непроизвольно испражнялся. Баптрис уже был на ногах. Звучала тревога, и служители торопливо сбегались в коридор, неся смирительные рубашки и шест с петлёй.

Я поднялся на ноги и оглянулся на тёмный проём.

— Полковник Эбхо?

Дверь с треском захлопнулась.

VI

Брат Баптрис ясно дал понять, что сегодня, несмотря на мои протесты, никаких допросов больше не будет. Служители сопроводили меня в гостевую келью на третьем этаже. Белёные стены, чистая обстановка, жёсткая деревянная кровать и небольшой столик-скрипториум. Решётчатое окно выходило на кладбище и джунгли позади него.

В сильном волнении я мерил комнату шагами из угла в угол, пока Калибан распаковывал мои вещи. Я был так близок к цели, уже потихоньку начав вытягивать сопротивляющегося Эбхо наружу. Лишь чтобы оказаться лишённым возможности продолжить как раз в тот момент, когда стали открываться по-настоящему тёмные секреты!

Я замер у окна. Ослепительное красное солнце погружалось в лиловый океан, отбрасывая на густые джунгли чёрные изломанные тени. Морские птицы кружились над бухтой в лучах умирающего солнца. На тёмно-синем краю неба появились первые звёзды.

Успокоившись, я понял, что каким бы не был мой внутренний беспорядок, беспорядок в самом приюте был гораздо сильнее.

Стоя у окна, я слышал многочисленные вопли, рыдания, крики, хлопанье дверей, топот ног, звон ключей. Богохульство, произнесённое Эбхо, взбаламутило хрупкие умы обитателей этого сумасшедшего дома подобно раскалённому докрасна железу, опущенному в холодную воду. Теперь, чтобы успокоить пациентов, требовалось приложить огромные усилия.

Я присел ненадолго к скриториуму, просматривая записи, Калибан дремал на скамье у двери. Эбхо много упоминал о Субъюнкте Валисе, апотекарии Обрекающих Орлов. Я просмотрел копии старых свидетельств с Пироди, привезённые с собой, но имя Валиса нашлось только в списках личного состава. Выжил ли он? Ответ мог дать только прямой запрос в цитадель Ордена Обрекающих Орлов, но это могло занять месяцы.

Замкнутость Астартес, а иногда и откровенное нежелание сотрудничать с Администратумом, были печально известны. В лучшем случае, запрос повлёк бы за собой вереницу формальностей, рутинных затягиваний и согласований. Но, даже несмотря на это, я всё же собирался оповестить моих собратьев на Лорхесе о вероятной зацепке. Будь проклят Святой Бастиан, здесь ведь нет вокс-передатчика! Я даже не могу переслать сообщение в Астропатический анклав Симбалополиса, чтобы они отправили его за пределы этого мира.

Сестра принесла поднос с ужином. Как только я закончил трапезу, а Калибан зажёг светильники, в келью вошли Ниро и Ярдон.

— Братья?

Ярдон, уставившись на меня сквозь полукруглые линзы, перешёл сразу к делу:

— Собрание братства приюта решило, что Вы должны покинуть нас. Завтра. Последующие обращения будут отвергнуты. Наше судно отвезёт Вас в рыбачий порт на острове Мос. Оттуда Вы сможете добраться до Симбалополиса.

— Вы расстраиваете меня, Ярдон. Я не хочу уезжать. Моя работа ещё не завершена.

— Вы уже сделали достаточно! — огрызнулся он.

— Приют никогда прежде не был так потревожен, — негромко проговорил Ниро. — Произошло несколько стычек. Два служителя ранены. Три пациента попытались покончить с собой. Годы работы погублены за несколько минут.

Я склонил голову:

— Сожалею о причинённом беспокойстве, но…

— Никаких но! — рявкнул Ярдон.

— Мне очень жаль, высший Сарк, — произнёс Ниро. — Но всё уже решено.

На узкой койке спалось плохо. Я без конца прокручивал в памяти подробности разговора с Эбхо. Несомненно, случившееся серьёзно потрясло и травмировало его. Но было что-то ещё. За всем, что он рассказал мне, я чувствовал какой-то секрет, какую-то скрытую в глубине его памяти тайну.

Они не смогут так просто отделаться от меня. Слишком много жизней поставлено на кон.

Калибан крепко спал, когда я тихо покинул келью. По тёмной лестнице на четвёртый этаж пришлось пробираться на ощупь. В воздухе чувствовалось беспокойство. Проходя мимо запертых камер, я слышал стоны спящих и бормотание страдавших бессонницей.

Время от времени приходилось нырять в тень, пропуская служителей с фонарями, совершавших дежурный обход. Дорога до блока, где содержался Эбхо, заняла почти три четверти часа. Мимо запертой на засов двери Иока я прокрался с особой осторожностью.

Смотровое окошко распахнулось от моего прикосновения.

— Эбхо? Полковник Эбхо? — негромко позвал я в темноту.

— Кто это? — отозвался неприветливый голос.

— Это Сарк. Мы не закончили.

— Уходите.

— Я не уйду, пока Вы не расскажете мне всё до конца.

— Уходите.

Я лихорадочно поразмыслил, и необходимость прибавила мне жестокости:

— У меня в руках фонарь, Эбхо. С мощной лампой. Хотите, посвечу вам через окошко?

Когда он заговорил снова, голос его был полон ужаса. Да простит мне Император этот шантаж.

— Чего Вам ещё? — спросил он. — Пытка распространялась. Мы умирали тысячами. Мне жаль всех этих людей на Геновингии, но я не смогу им помочь.

— Вы так и не рассказали, чем всё закончилось.

— Разве Вы не читали отчёты?

Я оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что мы в блоке всё ещё одни.

— Читал. Они довольно… туманны. Там сказано, что главнокомандующий Гатус приказал сжечь противника с орбиты, а затем отправил в Пироди Полярный корабли к вам на выручку. Отчёты потрясают количеством жертв эпидемии. Пятьдесят девять тысяч умерших. Потери среди гражданского населения никто даже не подсчитывал. Также там говорится, что к моменту прибытия спасательных кораблей, Пытка уже была ликвидирована. Эвакуировано четыреста человек. Согласно записям, из них до сегодняшнего дня дожили сто девяносто один.

— Вот вам и ответ.

— Нет, полковник, это не ответ! Как она была ликвидирована?

— Мы обнаружили источник заражения и провели санитарную обработку. Вот как.

— Как, Эбхо? Во имя Бога-Императора, как?

— Пытка была в самом разгаре. Тысячи мёртвых…

VII

Пытка была в самом разгаре. Тысячи мёртвых, повсюду трупы, реки крови и гноя из отвратительно сияющих зданий.

Я снова пришёл к Валису, умоляя о новостях. Он был в инфирмиуме, работал. Проверял очередную партию вакцины, как он сказал. Последние шесть не подействовали и похоже, даже наоборот — усилили воздействие болезни.

Люди сражались между собой, убивая другу друга от страха и отвращения. Я рассказал об этом Валису и он замолчал, работая с горелкой у железного стола. Он был, конечно, огромен… Астартес, на полторы головы выше меня, красная монашеская сутана наброшена поверх брони Обрекающих Орлов. Он вынул из нартециума склянки с образцами и поднял их, держа напротив вездесущего света.

Я был уставшим, таким уставшим, что Вы не поверите. Я не спал много дней. Бросив огнемёт, которым проводил санитарную обработку, я опустился на табурет.

— Мы все сгниём? — спросил я огромного апотекария.

— Славный, доблестный Эбхо, — ответил он со смехом. — Бедный маленький человечек. Нет, конечно. Я не дам этому случиться.

Он повернулся ко мне и наполнил шприц из закупоренного флакона. Несмотря на долгое знакомство, он всё ещё внушал мне благоговейный страх.

— Ты — один из счастливчиков, Эбхо. Всё ещё здоровый. Я не хотел бы увидеть, как ты поддашься болезни. Ты был мне верным помощником все эти горькие дни, помогая распространять мои вакцины. Я непременно сообщу об этом твоему командованию.

— Благодарю, апотекарий.

— Эбхо, — сказал он. — Я думаю, будет честным, если я скажу, что мы не можем спасти тех, кто уже заражён. Остаётся надеяться, что мы сможем защитить от инфекции только здоровых. Я приготовил для этого сыворотку и собираюсь привить её всем ещё здоровым. Ты поможешь мне. И сам будешь первым. Так я смогу быть уверен, что не потеряю тебя.

Я смутился. Он подошёл ко мне со шприцем в руках, и я начал задирать рукав.

— Расстегни куртку и мундир. Игла должна пройти сквозь стенку желудка.

Я потянулся к застёжкам мундира. И вот тогда увидел его. Малюсенький. Совсем-совсем крошечный. Жёлто-зелёный пузырёк. Прямо под правым ухом Валиса.

VIII

Эбхо умолк. Воздух был словно заряжен электричеством. Пациенты в соседних камерах беспокойно метались, кто-то начал рыдать. В любой момент могли появиться дежурные служители.

— Эбхо? — позвал я в окошко.

Его голос упал до испуганного шепота, шепота человека, который просто не в состоянии произнести то, что преследовало его все эти долгие годы.

— Эбхо?

Неподалёку загремели ключи. Под дверью общего зала заметались блики света. Иок начал биться в дверь камеры и рычать. Кто-то плакал, кто-то причитал на непонятном языке. Воздух был насыщен запахами фекалий, пота и дикого страха.

— Эбхо!

Времени оставалось совсем мало.

— Эбхо, прошу Вас!

— Валис был заражён Пыткой! Он был заражён ею всё это время, с самого начала! — скрипучий голос Эбхо был полон страдания. Слова, резкие и смертоносные, выскакивали из окошка словно выстрелы лазгана. — Он распространял её! Он! Через свою работу, свои вакцины и лечение! Он разносил чуму! Его разум был извращён болезнью, и он не понимал, что делает! Его бесчисленные вакцины не действовали, потому что они и не были вакцинами! Они были новыми видами Пытки, выведенными в его инфирмиуме! Это и был разносчик: злобная, алчущая болезнь, принявшая облик благородного человека, убивающая тысячи, тысячи за тысячами!

Я похолодел. Никогда в жизни я не слышал ничего подобного. Смысл дошедшего до меня был чудовищен. Пытка была не просто смертельной болезнью, она была разумной, живой, мыслящей… планирующей и совершающей действия через инструменты, извращённые ею.

Дверь камеры Иока выгнулась наружу и разлетелась на куски. Отовсюду неслись вопли паники и страха. Весь приют сотрясался от вырвавшихся на свободу психозов.

В дальнем конце блока замелькали огни. Заметив меня, служители с криками бросились в мою сторону. Они бы схватили меня, если бы Иок не вырвался снова, обезумевший и брызжущий слюной. Развернувшись к служителям, всей своей огромной массой он яростно бросился на них.

— Эбхо! — закричал я в окошко. — Что вы сделали?

Он закричал, голос его дрожжал от сдавленных рыданий:

— Я схватил огнемёт! Император, сжалься надо мной, я поднял его и окатил Валиса огнём! Я убил его! Я убил его! Я уничтожил красу и гордость Обрекающих Орлов! Я сжёг его дотла! Я уничтожил источник Пытки!

Служитель проковылял мимо меня, горло его было разорвано звериными клыками. Его товарищи увязли в отчаянной борьбе с Иоком.

— Вы сожгли его.

— Да. Пламя перекинулось на химикалии инфирмиума, склянки с образцами, колбы с бурлящей заражённой жидкостью. Всё это взорвалось. Шар огня… О боже… ярче, чем этот бесконечный дневной свет. Ярче, чем… огонь повсюду… жидкий огонь… пламя вокруг меня… везде… о… о…

Коридор наполнился яркими вспышками и треском лазерных выстрелов.

Дрожжа, я сделал шаг назад от двери Эбхо. Мёртвый Иок лежал среди трёх искалеченных служителей. Несколько других, раненых, стонали на полу.

Брат Ярдон, с лазерным пистолетом в костлявой руке, протиснулся через набившихся в общий зал санитаров и экклезиархов, и ткнул оружием в мою сторону.

— Мне следует убить тебя за это, Сарк! Как ты посмел?

Баптрис вышел вперёд и забрал оружие у Ярдона. Ниро смотрел на меня с усталым разочарованием.

— Посмотрите, что с Эбхо, — приказал Баптрис сёстрам, стоящим неподалёку. Те отперли дверь и вошли в камеру.

— Вы уедете завтра, Сарк, — сказал Баптрис. — Я вынужден буду пожаловаться вашему начальству.

— Жалуйтесь, — ответил я. — Я не хотел всего этого, но я должен был добиться правды. И теперь вполне возможно, что благодаря рассказу Эбхо, способ борьбы с оспой Ульрена у нас в руках.

— Надеюсь, что так, — сказал Баптрис, с горечью осматривая побоище. — Он дорого нам обошёлся.

Служители провожали меня обратно в келью, когда сёстры вывезли Эбхо из камеры. Пытка памятью убила его. Я никогда не прощу себе этого, неважно сколько жизней на Геновингии было спасено. И я никогда не забуду его облик, наконец-то открытый свету.

IX

На следующий день я отбыл на катере, вместе с Калибаном. Из приюта никто не вышёл попрощаться или проводить меня. С острова Мос я передал отчёт в Симбалополис, откуда при помощи астропатов через варп он достиг Лорхеса.

Была ли уничтожена оспа Ульрена? Да, со временем. Моя работа поспособствовала этому. Кровавая оспа была сродни Пытке, сконструированная Врагом и столь же разумная. Пятьдесят два офицера медицинской службы, такие же распространители заразы, как Валис, были осуждены и обращены в пепел.

Я не помню, скольких мы потеряли в целом по скоплению Геновингия. Сейчас я многое уже не могу вспомнить. Память уже не та, что прежде и временами я благодарен за это.

Я никогда не забуду Эбхо. Никогда не забуду его тело, которое сёстры вывезли из камеры. Он попал в огненную ловушку тогда, в инфирмиуме на Пироди Полярном. Лишённая конечностей, высохшая оболочка, висящая в суспензорном кресле, поддерживаемая в живых внутривенными катетерами и стерилизующими аэрозолями. Искалеченное, отталкивающее воспоминание о человеке.

Он был слеп. Это я запомнил наиболее отчётливо. Огонь выжег ему глаза.

Он был слеп, но до сих пор всё равно страшился света.

Я всё ещё верю, что память — величайший дар для человечества. Но, во имя Золотого Трона, есть вещи, которые я никогда не хотел бы вспоминать снова.

Гэв Торп Допустимые потери

— Капитан на летной палубе!

Экипажи самолетов «Божественной Справедливости» маршировали нога в ногу. Капитан Каури вошел в обширный ангар, наполненный лязгом сотни башмаков, в унисон чеканящих по решетчатому настилу. Идущий в двух шагах позади него летный командир Ягер осматривал своих новых товарищей.

Многие были одеты по уставу, застыв по стойке «смирно» там, где работали или бездельничали перед появлением командира. Внимание Ягера привлекла одна из команд, находящаяся в задней части аэроангара. В их поведении было что-то неприветливое: их униформа была не слишком опрятная, стояли они не столь твердо, как остальные команды; появление командира не так сильно привлекло их внимание. Что-то внутри Ягера подсказывало ему, что это и есть эскадрилья «Раптор», его новая команда.

По крайней мере, это объясняло две вещи: то, как Каури глядел на него при встрече, и взгляды, которые бросали на него другие летные командиры пока он входил в курс дел. Итак, «Рапторы» нуждались в строгой дисциплине? Хорошо, Ягер довольно быстро приведет их в форму.

Тут Ягер осознал, что капитан Каури обращается к летному составу и ход его мыслей настроился на то, что говорил его новый командир:

— … и я ожидаю от каждого из вас, что вы проявите к летному командиру Ягеру то же количество уважения и сотрудничества, что и к его предшественнику, командиру Глейду. А теперь возвращайтесь к своим обязанностям; мы выходим из дока в пять часов.

Властно кивнув, капитан распустил собравшихся людей и повернулся к Ягеру:

— По вашему взгляду я вижу, что вы уже определили эскадрон «Раптор».

Это было сказано с такой уверенностью, что Ягер смог только кивнуть, сохраняя как можно более нейтральное выражение лица.

— Они не настолько плохи, как может показаться на первый взгляд, — продолжал Каури. — Среди них есть чертовски хорошие пилоты, и, под руководством справедливого, ответственного человека, они покажут прекрасные результаты. Я думаю, что вы и есть тот самый человек, Ягер, и буду с интересом ждать ваших успехов.

— Спасибо, сэр, — ответил Ягер, довольный тем, что капитан доверяет ему. — Я думаю, что вы не будете беспокоиться насчет эскадрильи «Раптор».

— Увидимся позже, а сейчас идите к своим людям. Дайте им шанс доказать себе, что они достойны Имперского Военного Флота.

Два офицера почтительно кивнули, прежде чем Каури, развернувшись на пятках, покинул палубу. Ягер окунулся во все звуки, запахи и виды своего нового дома. Несмотря на то, что все палубы были похожи между собой, на каждой были свои особые ароматы, различные оттенки света, разновидности оборудования и сотни маленьких деталей, делающих их особенными. Летная палуба «Божественной Справедливости» была местом стоянки, подготовки и запуска десятка массивных бомбардировщиков «Мародер» и, в дополнение к ним, десятка истребителей «Гром». Сейчас все самолеты находились в своих отсеках, каждый в своей арочной нише по бокам взлетной палубы. Над головой летного командира, в окружении лабиринта пересекающихся мостков и лестниц, нависали два огромных крана, способных поднимать и передвигать над палубой самолеты. Болтовня членов экипажей наполняла пещерообразный ангар постоянным шумом, ароматы ладана и мазей техножрецов висели в воздухе, смешанные с более мирскими запахами промасленного металла и человеческого пота. Глубоко вздохнув, Ягер направился к своим новым экипажам.

Шагая по летной палубе, Ягер смог рассмотреть своих новых людей более внимательно. Несмотря на прощальные слова Каури, его не впечатлило то, что он увидел. Они слонялись среди разбросанной тары, проводили время в жарких спорах, играли в кости или просто валялись, отдыхая. Почти все носили свободную светло-серую форму, придававшую им унылый и скучный вид. Кое-кто бросал взгляды на быстро шагающего летного командира, а двое из них вскочили на ноги при его приближении. Один, стрелок с самолета Ягера, судя по знакам отличия, вытянулся по стойке «смирно» и быстро отдал честь.

— Добрый день! — объявил худосочный стрелок. — Позвольте мне поприветствовать вас как летного командира эскадрильи «Раптор».

Другой, плотно сбитый бомбардир, бросил на стрелка убийственный взгляд из-под нахмуренных бровей, покрытых бисеринками пота:

— Заткнись, Сэйл. Новый командир не желает слышать твое подхалимство!

— Вы двое, прекратите немедленно! — резко приказал Ягер, раздраженный их недисциплинированностью. — Давайте начнем с чего-то более похожего на правду: вы мне не нравитесь, любой из вас. — Ягер каждого окинул внимательным взглядом. — Судя по тому, что я уже видел, вы — стадо дрянных, недисциплинированных, безнадежных бездельников. Не больше!

— При обращении ко мне называйте меня «командир Ягер». Если вы хотите обратиться ко мне в не боевой обстановке, то сначала надо спросить разрешения, например, «Разрешите обратиться, командир Ягер?». Вам ясны эти две простые вещи?

Обескураженные мужчины с недоверием смотрели на Ягера.

— Полагаю, слова, что вы пытаетесь мне сказать, это «Да, командир Ягер», — подсказал Ягер, приподнимая бровь.

Ответ был тих и нерешителен, но это было только начало.

— Гм, разрешите обратиться, командир Ягер? — начал тихим голосом один из окружающих людей.

Ягер посмотрел на летчика, выступившего вперед и вставшего перед ним. Он был закутан в просторную робу, что указывало на то, что это техноадепт, ответственный за механическое и духовное состояние самолетов. Шея парня была иссечена шрамами и проводами, из правой руки свисал соединительный разъем. В бою техноадепты буквально соединяли себя с бомбардировщиком, проводя мониторинг повреждений и выполняя немедленный ремонт механизмов.

— Разрешаю, — ответил Ягер, коротко кивнув.

— Я отношусь к Адептус Механикус, и всего лишь прикомандирован к Военному флоту, поэтому собираюсь предать ваше отношение ко мне и другим техноадептам как к своим подчиненным широкой огласке, — гордо задрав подбородок, сказал техноадепт прямо в лицо летному командиру.

Ягер схватил его за робу и поднимал до тех пор, пока тот не встал на носочки. Капюшон адепта упал на спину, открыв еще больше аугметики. Пучки тонких кабелей покрывали его лысую голову подобно металлическим волосам, прикрепленные к его скальпу через сотню грубых разрезов на коже. Кое-кто из окружающих выступили вперед, но остановились под жестким взглядом нового командира.

— Так как вы летаете на моих самолетах, то я и командую вами! — прорычал Ягер. — Меня не заботит, что вы поклоняетесь Богу-Машине — на взлетной палубе и в воздухе вы подчиняетесь мне! Не совершайте ошибки, я полон намерений превратить эту эскадрилью в уважаемое боевое подразделение. Сотрудничайте со мной, и вы останетесь живы и повыситесь в чине. Пойдете против, и я сожру вас и выплюну шкуру.

Ягер отпустил адепта и пошел прочь, проклиная себя за потерю самообладания. Но если и было что-то, что Ягер ненавидел больше всего, то это было разгильдяйство. Он видел очень многих хороших людей, погибших из-за небрежности других, и не допустит, чтобы это случилось вновь.

Ягер приказал людям разойтись, довольный их успехами на тренировке. Они пошли укладываться спать в казармы, а он направился в кубрик, который делил с тремя другими летными командирами. Вытирая ладонями пот с лица, он был рад покинуть жаркую летную палубу, нагретую сверх меры двигателями бомбардировщиков. Спускаясь вниз по коридору к офицерским каютам, Ягер услышал тяжелые шаги по металлу палубы и обернулся. Марти, один из его стрелков, ветеран с многолетним послужным списком, подбежал к нему и отдал честь.

— Разрешите обратиться, командир Ягер? — осторожно спросил он.

— Вас что-то тревожит, стрелок?

— Простите мои слова, но мне кажется, что вы не настолько жестоки, как хотите показаться, — Стрелок застенчиво изучал свои ладони, избегая смотреть на Ягера. — Нам — еще нескольким парням и мне — интересно, как вы стали нашим командиром. Я полагаю, вы что-то натворили?

— О чем вы говорите, стрелок? — Ягер уперся руками в бока. — И при разговоре смотрите на меня, — добавил он, раздраженный тем, что приходится общаться с лысой макушкой стрелка.

Марти неохотно поднял глаза. Было очевидно, что на этот разговор его заставили пойти другие члены команды:

— Ну, вы застряли в «Рапторах», — спокойно объяснил он. — Я думаю, вам лучше знать, что вы натворили, так как ваше назначение сюда является бесперспективным.

Ягер искренне удивился:

— Бесперспективным? Эскадрилья «Раптор» может быть и не производит впечатление, но вы все компетентные, преданные люди. Почему быть вашим командиром настолько плохо?

— Так вы не слышали истории, сэр? — лицо Марти приняло недоверчивое выражение.

— Я не прислушиваюсь к слухам и имею дело лишь с фактами и своим опытом, — Ягера раздражало, что стрелок принял его за человека, верящего всяким сплетням.

— Очень мудро с вашей стороны, сэр, — поспешно сказал старый стрелок. — Послушайте, «Рапторы» всегда получают самые плохие задания, и это точно. Если есть какая-то грязная работа, которую надо сделать, мы обязательно получаем её. Вы должны были видеть отчеты, у нас за последние три похода самые большие потери. Этот идиот Глейд даже не пытался нам чем-то помогать, сгнои его Император.

Ягеру казалось, что в словах стрелка нет смысла:

— А что насчет других «Мародеров», эскадрилья «Дьяволов»?

Марти коротко и горько засмеялся.

— «Дьяволы»? Они даже не знают, что такое тяжелая работа. Летный Командир Раф племянник адмирала Венистона, и если хотите знать мое мнение…

Ветеран покачал головой, удивленный тем, что неведение летного командира столь высоко. Ягер был сыт по горло тем, что его принимали за наивного юнца, только что получившего повышение.

— Вы и подобные вам грязные сплетники можете быть уверены в том, что к тому времени, как я закончу, эскадрилья «Дьяволов» будет полировать наши ботинки, — заверил он Марти твердым голосом и сверля его глазами. — Запомните, команда настолько хороша, насколько она о себе думает. Капитан Каури поддержит меня в этом: вы все нуждаетесь в повышении морали, и тогда всё встанет на свои места. А сейчас идите и отдыхайте.

Старый стрелок мгновение колебался, бросая на командира нерешительные взгляды, затем поспешил вниз по коридору, оставив Ягера наедине со своими мыслями.

Эскадрилья «Раптор» вообще-то неплоха, размышлял летный командир. Они просто начали верить тому, что о них говорили другие. Если то, что фаворитизм адмирала к своему племяннику стоит жизней, окажется правдой, то у него есть несколько причин сказать об этом. А пока всё, что он мог сделать, это наблюдать и ждать. И надеяться, что положение вещей было не настолько плохое, как казалось.

— Кровь Императора! Это зрелище способно вселить в сердце дрожь! — воскликнул адмирал Венистон.

«Божественная справедливость» несла патрулирование всего восемь недель, а уже столкнулась с серьёзной проблемой. Главный экран мостика «Божественной Справедливости» показывал приближенную картину огромного разрушения, подобной которой старый офицер не видел уже много лет. Кошмарные останки крейсера Военного Флота, медленно кружащиеся среди звезд. На некотором расстоянии можно было рассмотреть громадину орочьего скитальца — виновника этой бойни. Один из членов команды считал пылающие зеленью строки с экрана перед ним и доложил:

— Сюрвейеры опознали в этом «Имперскую Кару», адмирал. Восемьдесят процентов повреждений — её просто измельчили ко всем чертям.

Венистон кивнул.

— Да уж. А теперь вопрос: сможем ли мы избежать подобной судьбы?

Капитан Каури выступил вперед, его глаза сверкали.

— Я полагаю, что лучшим будет, вне всякого сомнения, уйти обратно в варп и забыть о том, что мы нашли?

На мостике захихикали, и Венистон кивком отослал Каури в конференц-зал. В этой отделанной деревом комнате двое могли поговорить более свободно.

Венистон заговорил первым:

— Я серьёзно, Джейкоб. Как, черт возьми, нам уничтожить этот проклятый скиталец?

— Техножрецы сделали некоторые оценки, — капитан активировал планшет и вывел схему скитальца. — Основные орудийные системы расположены в передней части. Если нам удастся зайти с тыла, то, по всей вероятности, сможем нанести достаточные повреждения с минимальным ответным огнем.

Каури Каури пальцем провел по экрану широкий круг, остановившись на блоке главных двигателей скитальца.

Адмирал нахмурился.

— У нас есть лишь крейсер и фрегаты, и мы не можем позволить себе атаку с разных сторон, без того, чтобы не рассредоточиться. Если они наведут на нас свои пушки, то даже «Божественная Справедливость» не продержится очень долго. Как вы думаете, мы сможем отвлечь зеленокожую мразь на скитальце достаточно долго, чтобы разнести его на части торпедами и батареями, Джейкоб?

Каури почесал свою короткую бородку. Нажав на руну, он вызвал на схеме скитальца серию стрелок и надписей.

— Ну, раз уж вы упомянули об этом, то у меня есть одна идея. Для орков нет проблем попасть во что-то размеров «Божественной Справедливости», но это не означает, что они неуязвимы…

Приказ о подготовке к вылету пришел час назад. Экипажи спешно заканчивали свои дела. Фрао, заместитель Ягера, вместе со своим экипажем молился, стоя на коленях под своим «Мародером» и склонив голову; они распевали гимны с замечательной слаженностью. Ягер взглянул на Ярика, одного из верхних стрелков, что карабкался по верхней части корпуса «Мародера»:

— Что это с ними?

Ярик посмотрел вниз, оторвавшись от полировки спаренных дул автопушек, установленных на спине «Мародера» и ответил:

— Делают это каждый раз. Надеются, что это приносит благословение Императора.

— Это я понимаю, но почему под «Мародером»? Разве не удобнее делать это на свободном месте?

Ярик пожал плечами, хотя их движение едва ли могло быть видно под толстыми складками вакуумного костюма, одетого на него.

— Предполагается, что сила Императора проходит сквозь самолет. Как вы могли заметить, другие экипажи делают подобные вещи перед вылетом, специальные ритуалы. Подобные тому, как Джерилл читает выдержки из «Военного Устава», а я полирую эту чертову большую пушку, хотя знаю, что обслуживающий персонал несколько раз смазывал её с тех пор, как мы получили приказ. Удивляюсь, что у вас нет чего-то подобного.

— Да… Да, вы правы, есть кое-что, о чем я забыл, — ответил Ягер растерянно.

Встав перед громадой «Мародера», он призвал команду собраться перед ним, готовясь к инструктажу. Его взгляд скользнул по носу его корабля и по золоченому Взметнувшемуся Орлу, сияющему на нем. Этот рисунок повторялся на перчатках его униформы и на всех шлемах. Это была эмблема эскадрильи «Раптор». Прекрасное название, но насколько хороша команда?

Пока команда собиралась, он оглядел каждого по очереди. За те два месяца, что прошли с тех пор, как они покинули доки на Бакке, он смог узнать каждого поближе, несмотря на то, что настоящий характер можно узнать только в боевых условиях. Здесь были стрелки: Эрик, Марти и Сэйл; каждый показал свою меткость на симуляторах, только Ярик терял хладнокровие в разгаре боя, а Сэйл был, по большому счету, трусоватым. Впрочем, не верь тому, что говорят, как учил его старый капитан на «Неукротимом».

Ферикс, техноадепт, не доставлял Ягеру проблем с тех пор, как тот жестко отозвался о Адептус Механикус в первую встречу. Тем не менее, Ферикс спустился вниз из отсека двигателей, хмурый и явно раздраженный тем, что его оторвали от попыток посвящения «Мародера» Богу-Машине. Ягеру хотелось бы дать ему время закончить ритуалы до взлета; там будет достаточно причин беспокоиться о оскорбленном духе «Мародера» и без поспешных церемоний и торопливых молитв.

Последним был Берханд, бомбардир, накаченный громила. При всей его массе и грубом акценте, он был довольно проницательным. За ним надо наблюдать, решил Ягер, поскольку весь пессимизм в эскадрилье, так или иначе, исходил от него.

Как только пятеро его подчиненных собрались, Ягер поставил ногу на пустую коробку от боеприпасов, которую сервиторы еще не успели убрать. Прокашлявшись, он высказался решительно и конечно, желая привить своей команде уверенность, в которой они нуждались. Если они не верили ему сейчас, то их неуверенность или сомнения в бою могут их всех убить.

— Как вы все знаете, многие экипажи бомбардировщиков имеют определенные традиции, призывающие милость Императора и приносящие удачу. Ну, у меня тоже есть кое-какая традиция, небольшая церемония, которую я провожу перед первым боевым вылетом с новой эскадрильей, всего лишь для того, чтобы убедиться, что не произойдет ничего плохого — ни с одним из нас. Не беспокойтесь, на это много времени не потребуется, — заверил их Ягер, увидев растерянные взгляды. Они ждали, что он закончит этот небольшой разговор достаточно быстро, и он мог посочувствовать им в этом.

— Это старая история моего родного мира. Я с Экстью, в случае если вы еще не слышали — маленькое захолустье, по меркам большинства из вас, но в нас сильно развиты чувства чести и отваги, поэтому я не отступлю в любом поединке.

Ягер увидел, что Марти и Ярик кивнули в знак согласия. Остальные беспокойно переступали с ноги на ногу, смущенные началом истории. Ягер знал, что не все культуры были подобны той, что была на Эксью; большинство историй в таких обществах были скорее ребячеством, чем ценными уроками для взрослых и детей. Несмотря на то, что он не раз проклинал других за их нелепые привычки и обычаи, за годы обучения в Имперском Флоте, Ягер научился принимать все манеры поведения и взгляды на жизнь.

— Как бы то ни было, эту историю рассказал мне Веросказитель Ганти. Это рассказ о великом Имперском Орле, в чьих когтях огонь и чьи глаза всевидящие — и о том, как он изгнал из нашего мира Змия Хаоса. Однажды Змий Хаоса, вечный враг Имперского Орла, украл из его гнезда одно из священных яиц, пока Орел был на охоте. Змий Хаоса приносит яйцо в свое логово, оборачивается вокруг него, согревая своим телом и надеясь его высидеть. Вернувшись, Имперский Орел с тревогой обнаружил, что одно яйцо пропало. Он искал повсюду, но так и не смог обнаружить священное яйцо.

— Тем временем яйцо проклюнулось и появление молодого Орла было встречено Змием Хаоса: «Приветствую тебя, я твоя мать и ты должен знать всё, чему я тебя научу и слушать всё, что я скажу.» И Орел обучился всем грязным и извращенным обычаям Змия Хаоса.

Ягер видел, что теперь завладел вниманием людей, даже Ферикса, чьи религиозные убеждения учили его поклоняться машинам, стоящим выше человека.

— Сияющие золотом перья молодого орла потускнели от злобы, — от возникшего в голове образа падшего орла губы Ягера скривились. — Его сияющие глаза затуманила ложная надежда, а когти затупились от неповиновения. Всё это время Имперский Орел продолжал поиски, высматривая свое потерянное яйцо, где только можно. И вот, наконец, в один прекрасный день, он наткнулся на Орла, уже совсем повзрослевшего, и поначалу был очень рад этому. Но как только он заговорил с пропавшим Орлом, и увидел, кем тот стал, Имперский Орел очень разгневался. Он приказал молодому Орлу не двигаться с места, пока сам будет искать Змия Хаоса. Он нашел предателя, лживое существо скрывалось неподалеку, в тени, но острые глаза Имперского Орла смогли его разглядеть.

Ягер прикрыл глаза, вспоминая время, когда еще ребенком впервые услышал эту историю. Следующая часть была его самой любимой и вдохновляла его во время учебы в Схоле Прогениум и во время летной подготовки на Бакке. Она вдохновила его на летную карьеру, и в те времена, когда было особенно трудно, Ягер про себя повторял её. И всякий раз это придавало ему сил, чтобы преодолеть возникшие трудности.

Другие экипажи закончили предстартовую подготовку, и подошли послушать речь командира. Теперь все двадцать девять человек стояли перед ним, вслушиваясь в его слова. Глубоко вздохнув, Ягер продолжил рассказ.

— Спикировав вниз на своих огромных крыльях, Имперский Орел схватил Змия Хаоса своими огненными когтями и поднял его высоко в небеса. Очень долго они летели. «Зачем ты напал на меня?» — спрашивал Змий Хаоса, притворяясь невинным и несведущим.

«Ты взял то, что принадлежит мне,» — отвечал Имперский Орел. — «И извратил своей тьмой настолько, что он стал не настолько благородным, гордым, чтобы выполнять свое праведное предназначение. За это преступление тебе не будет пощады.» И Имперский Орел бросил Змия Хаоса в бездонную темную яму, что была Оком Ужаса, приговорив его на вечное заключение, агонию и мучения за то, что он сделал с молодым Орлом.

Выдержав драматическую паузу, Ягер заметил, что эта старинная история возымела должный эффект на собравшихся людей. Теперь они слушали его увлеченно, ловили каждое слово, и, что более важно, верили всему, что он хотел сказать им. Его чувство гордости вдохновляло их, вселяя чувство уверенности. Они были готовы следовать за ним.

— Имперский Орел вернулся к своему отпрыску, — продолжал Ягер. Его пылкий взор останавливался на каждом присутствующем по очереди.

— Ты совершил великую ошибку, — сказал Имперский Орел. — Настолько большую, что я не могу ничего исправить, могу лишь наказать виновного. Сделанного не исправить. Ты мой ребенок, но я не могу оставить тебя в живых, настолько извращенного и злобного.

Молодой Орел посмотрел на Имперского Орла и его врожденное благородство пробилось сквозь грязь лживого предательств Змия Хаоса.

— Я понимаю, о великий Имперский Орел, — и молодой Орел запрокинул голову, подставляя грудь Имперскому Орлу.

Одним взмахом огненных когтей Имперский Орел вырвал сердце из груди молодого Орла и превратил его в прах — никто не может жить после того, как его коснулся Змий Хаоса, даже дитя Имперского Орла.

Сэйл, стрелок-подхалим, разразился восторженными аплодисментами; некоторые мрачно улыбнулись в знак признательности, остальные ждали объяснений в почтительной тишине.

— Мы и есть когти Императора! — голос Ягера был силен и наполнен убеждением, и правая рука непроизвольно приняла форму хватающих когтей. — Поскольку наш корабль называется «Божественная Справедливость», мы обязаны быть орудием мести Императора. Безжалостным, беспощадным, приносящим лишь быстрое правосудие и верную смерть!

«Быстрое Правосудие, Верная Смерть» было девизом эскадрильи, и сказанное так уверенно, с таким вдохновением, оказало поразительный эффект на команду. Ягер видел на их лицах такое предвкушение, стремление в бой, какого раньше не было. Они гордились собой, впервые за все годы.

— Итак, кто мы? — закричал Ягер, поднимая сжатый кулак.

— Быстрое правосудие, Верная Смерть! — ответили двадцать девять глоток.

Эхо заметалось по взлетной палубе, заставляя экипажи других эскадрилий удивленно оборачиваться. Ягер улыбнулся, его сердце бешено стучало.

— Чертовски верно! Дадим врагу почувствовать вкус когтей Императора!

* * *

Ягер посмотрел в окно кабины и усмехнулся, увидев остальные самолеты эскадрильи, летящие вдоль корпуса корабля, за каждым тянулся четыреххвостый след плазмы. Оружейные камеры «Божественной Справедливости» медленно открывались, обнажая батарею за батареей массивных лазерных орудий, электромагнитных пушек и плазменных излучателей. Потрясающая огневая мощь, способная стереть в пыль целый город.

Комм-линк в шлеме Ягера с треском ожил:

++ Истребители «Гром» эскадрилий «Стрела» и «Шторм» в точке сбора. ++ знакомый голос Летного Командира Декстры донесся из металлической решетки коммуникатора дальнего действия.

Ягер щелкнул по медной руне передачи на панели комм-линка слева от себя:

— Рад тебя слышать, Джез. Занимай десятую позицию в ромбе позади нас.

++ Принято, «Раптор Лидер».++

Как только маленькие истребители заняли свои эскортные позиции вокруг эскадрильи бомбардировщиков, Ягер прибавил скорость, выдвигая самолет на острие V-образного строя «Мародеров». Судно мчалось над носом крейсера, похожее на искорку света на фоне огромных торпедных туннелей.

Ягер послал отчет:

— Мостик, это «Раптор Лидер». Формирование закончено, к атаке готовы; ожидаем данных по цели, во имя Императора.

Берханд поднял вверх большой палец, показывая, что с «Божественной Справедливости» получена информация по цели и хриплым голосом сообщил Ягеру детали по внутренней связи.

— Эта точка в задней части скитальца, где-то возле двигателей. Не могу сказать, что это точно, слишком далеко.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что я сказал, сэр. Здесь только координаты, нет деталей по типу цели, в примечании сказано, что траектория атаки на ваше усмотрение.

— Очень хорошо. Сообщи мне, как только будут дополнительные данные.

Ягер переключился на канал эскадрильи:

— Внимание, «Рапторы», это реальная обстановка. Никаких споров, скулежа и сваливания. Я не допущу, чтобы кто-то из вас был виновником моей смерти и ваших товарищей. Мы здесь, чтобы взорвать всё именем Императора, и это то, что мы чертовски хорошо сделаем!

Ягер улыбнулся, услышав в наушниках смех членов других экипажей. Откинувшись на спинку кресла, он начал расслабляться. Это хотелось бы сделать до того, как они окажутся в зоне действия многочисленных оборонных систем скитальца, поскольку он был уверен, что два часа напряжения ослабят его реакцию, не говоря уже о нервах команды. Чтобы занять себя чем-то, Ягер еще раз провел предбоевую проверку. Пробежав взглядом по кабине, он проверил всё визуально. В армированной обшивке кабины не было ни одной трещины или царапины. Толстые рукава кабелей, идущие от панели управления во всех направлениях, казались неповрежденными, без разрывов изоляции и перекручивания. Стрелки манометров давления двигателей уютно расположились в зеленой зоне, и показания остальных многочисленных циферблатов, приборов и счетчиков показывали, что всё в норме. Ягер проверил управление полетом, обеспокоенный жесткостью, которую он ощущал при движении рулевой колонки. Несколько мягких поворотов и вращений показали, что всё прекрасно, рассеивая подозрения Ягера.

Берханд рассказывал ему, что этот «Мародер» был практически разорван пополам лазерами эльдар во время последнего задания. При этом его предшественника, Глэйда, высосало в вакуум, и его больше никто не видел. Ягер обругал себя за такие неприятные мысли и, чтобы успокоиться, начал думать о своем родном мире. Отстегнув защелку, Ягер откинул шлем за голову и закрыл глаза. Вытянув губы, начал насвистывать охотничий мотив своей родины.

Венистон мерил шагами командную палубу мостика, наблюдая в различных экранах обновляющиеся данные по разворачивающемуся бою. «Божественная Справедливость» медленно сближалась со скитальцем, и небольшие орочьи корабли, сопровождавшие его, пытались пробиться сквозь фрегаты ограждения и атаковать крейсер. В этом у них были небольшие успехи — один или два сумели приблизиться на расстояние удара и были уничтожены сокрушающей мощью палубных пушек «Божественного Правосудия». Пол дрожал в пульсации огромных плазменных двигателей, несущих корабль к отдаленному врагу, и приближающих всех, кто есть на борту, к скорой победе или гибели. Один из офицеров связи что-то бормотал капитану Каури, пока тот через плечо подчиненного смотрел на мерцающий экран, показывающий успехи эскорта и истребителей.

— Какие-то проблемы, мистер Каури? — Венистон шагнул в сторону капитана, пытаясь сдержать напряжение в голосе.

— Ничего существенного, сэр, — ответил Каури, встав смирно и глядя в глаза адмирала. Венистон вопросительно поднял бровь. — Волна орочьих истребителей-бомбардировщиков пробила блокаду. Вскоре они перехватят «Мародеров» эскадрильи «Раптор». Но щит из истребителей должен защитить наши бомбардировщики.

Каури провел ладонью по усталым глазам и поправил пятерней свои темные волосы.

— Пошлите «Громы» в точку перехвата, — распорядился Венистон, глядя мимо Каури на экран. — Если орки подберутся слишком близко, то бомбардировщики замедлятся, а фактор времени играет определяющую роль. Если «Рапторы» вовремя не нанесут удар, весь план рухнет, а скиталец будет полностью маневренен, когда мы подойдем на расстояние удара. Мы не должны позволить этому случиться, Джейкоб.

На мгновение адмирал прищурил глаза и сжал зубы, представив, что «Божественное Правосудие» ждет та же участь, что и «Имперскую Кару».

— Что если поднимется вторая волна истребителей? Они будут беззащитны… — протестующий голос капитан охрип от возможных последствий.

Ответ Венистона был торжественен и холоден.

— Если это случится, то всем нам останется лишь молиться Императору о спасении.

Адмирал вновь повернулся к главному дисплею, что означало конец разговора. Каури подавил гримасу, и развернулся к ожидающему офицеру связи:

— Новые приказы эскадрильям «Стрела» и «Шторм»…

Увы, «Громы» из эскорта покинули их несколько минут назад, и теперь «Мародеры» были предоставлены сами себе. По мере того, как эскадрилья «Рапторов» приближалась к скитальцу, стали видны всё большие детали сражения. Рой орочьих кораблей атаковал фрегаты, сопровождающие «Божественное Правосудие». Маневрируя вне досягаемости грубых орочьих орудий, имперские корабли наносили врагу тяжелые повреждения; обломки не менее чем пяти орочьих судов безжизненно плавали в зоне боевых действий. Чем ближе был скиталец, тем массивнее он выглядел на самом деле. Вокруг него вращалась группа защитных астероидов, наводненных бандами орков и ощетинившихся батареями пушек, и ракетных установок. Некоторые были просто отколовшимися осколками скитальца, захваченные его силой гравитации. Другие, насколько Ягер помнил из обучения в Центре Тренировок, были специально пойманы орками, использующими причудливые технологии захвата астероидов и обломков, и целенаправленно вовлечены в вихрь препятствий, защищающих от нападения извне. Независимо от их орбиты и, несмотря на то, были ли они просто кусками камня и металла, или были напичканы ракетами или орудийными башнями, во всем флоте они были известны просто как Камни.

Пока Ягер рассматривал этот, по меньшей мере, великолепный образец, раздался шипящий звук убегающего газа, и рулевая колонка в левой руке начала сильно вибрировать.

— Ферикс! — рявкнул Ягер по внутренней сети. — Эта проклятая рукоятка опять пляшет. Мне надо выровнять её прямо сейчас, если вы не возражаете.

Маленький техноадепт пролез в кабину и достал с пояса набор инструментов. Вытащив яркое, гравированное золотом устройство из одного кармана, он начал откреплять панель под ногами Ягера. Отвинчивая ячейку чуть ниже рулевой колонки, Ферикс начал напевать низким голосом:

— Чтобы видеть дух машины, надо быть Механикус. Чтоб найти причину сбоя, надо быть Механикус. Чтоб вести Обряд Ремонта, надо быть Механикус.

Ягер перевел внимание с человека на то, что творилось за бронированным стеклом кабины. Фрегаты провели хорошую работу, пробив брешь в атакующих кораблях орков, создав чистый коридор для «Мародеров». Однако что-то было не так. Позвоночник Ягера покалывало от некоего внутреннего предчувствия. Глядя на приближающуюся громадину, зловещие подозрения возникли на границе его разума.

— Берханд, сможешь сфокусироваться на этом Камне, на пять часов, где-то двадцать на тридцать пять? — с нарастающей тревогой спросил Ягер бомбардира.

— Понял, — ответ Берханда звучал вопросом.

— Выясни предполагаемую траекторию, и наложи на наш курс.

— Хорошо, командир Ягер. Метрикулятор начал обработку. Ответ через… Проклятье! Вы были правы, сэр. Нас несет прямо на эту чертову штуковину!

— Мы можем избежать столкновения? — спрашивая, Ягер уже знал ответ.

— Нет, сэр. У нас не хватит времени. Милость Императора, нам придется самим иметь дело с этой проклятой штуковиной… — голос бомбардира понизился до едва слышного шепота.

Ягер включил комм-линк дальнего действия.

— Мостик, это «Раптор Лидер». У нас проблемы.

Эскадрилья бомбардировщиков медленно закладывала вираж, дрожа от рева двигателей проносящихся мимо многочисленных ракет. Каждая орочья ракета, запущенная с Камня, была больше «Мародера», спроектированная так, чтобы взрывать массивные звездные корабли, и один неудачный взрыв уничтожил бы всю эскадрилью. Грубые морды украшали носы чудовищных ракет, словно хитрые, скалящие в усмешке острые зубы, дьяволы выпрыгивали из тьмы на столбах яростного пламени.

Ягер с мрачным настроением вслушивался в комм-сеть.

++Это «Аполло», в данный момент мы не можем выйти из боя. ++

++Это «Великолепный», мы не сможем вовремя к вам подойти. ++

И так далее, каждый из фрегатов был либо очень занят, либо очень далеко, чтобы атаковать быстро приближающийся Камень. Еще одна вспышка на орочьей защитной платформе на пути «Мародеров», и еще шесть ракет понеслось навстречу бомбардировщикам. Ягер переключился на внутреннюю связь эскадрильи.

— Делимся на один-четыре, я впереди, — его голос был тихим и резким. — У нас есть время на один проход. Отчет пошел.

Вспыхнула зеленая иконка на панели сбоку, и Ягер переключился на прием сообщения.

++ Это техноадепт Адрамаз с «Превосходного», ++раздался жесткий незнакомый голос. ++ Мы изучили вашу цель и обнаружили основную точку для удара. Передаем данные. По всей видимости, это некий источник энергии, который сможет уничтожить цель, если вы попадете в него. И в этом случае рекомендую отлетать от Камня как можно скорее, так как мы не знаем, насколько сильным будет взрыв. ++

— Спасибо, Адрамаз.

Ягер повернулся чтобы убедиться, что Берханд получил данные.

Бомбардир кивком подтвердил получение информации о реакторе Камня и, поворотом диска и щелчком переключателя, послал данные другим «Мародерам». Развернувшись в кресле, Берханд взялся за сдвоенную рукоятку управления и ведения огня носовыми лазпушками. Один их выстрел мог пробить полуметровую или более толстую броню и с той же легкостью разнести этот Камень.

— Надписи показывают, что лазерные ограждения отсутствуют, — ухмыльнулся Берханд. — Парочка хороших выстрелов сделают своё дело.

Ягер вновь обратился по сети к своей эскадрилье:

— Используйте только лазпушки: бомбы и торпеды берегите для основной цели.

Первым откликнулся Фрао:

++ Что вы подразумеваете под основной целью? Разве мы здесь не для того, чтобы уничтожить это?

— Это всего лишь побочная цель, — поспешно ответил Ягер. — Наша главная цель находится на самом скитальце.

++ Вы шутите! Пять «Мародеров» произведут на эту скотину не больший эффект, чем болотные мухи на задницу грокса! ++начал возражать Дрэйк.

Ягер подавил рычание прежде чем открыть комм-канал.

— Не мы издаем приказы, мы просто следуем им. Если у вас с этим проблемы, разворачивайтесь и летите в ангар. Если мы хотим выполнить задание, то всем надо успокоиться. Сначала разберемся с этим Камнем, а затем поспешим к нашей главной цели.

++ Если мы так далеко заберемся! ++ голос Фрао был резким и скрипучим даже на фоне шума помех связи. ++ Проклятая удача «Рапторов»! ++

Ягер ударил руне передачи и заорал:

— Молчать, всем! Сейчас все слушают только меня. Вы все знаете свои обязанности, у всех до этого были боевые вылеты. И чтобы я больше не слышал про «удачу «Рапторов»». Всем понятно?

По сети пришла серия подтверждений и Ягер кивнул себе. Сомнения сеют семена страха, так в юности учил его настоятель Схолы Прогениум. Уничтожь их в зародыше или они прорастут в ересь.

Бросив взгляд на панель управления, Ягер заметил, что все системы работают на допустимом уровне. Всё готово. Он глубоко вздохнул, рука зависла над комм-линком. Медленно выдохнув, он нажал на руну.

— Эскадрилья «Раптор», это «Раптор Лидер», — Ягер заставил голос звучать спокойно, несмотря на то, что сердце бешено колотилось и ощущалось волнение из-за приближающегося боя. — Налет, атака! Налет и атака!

Дюжина орудийных башенок вертелась на шарнирах, посылая поток снарядов в несущиеся к Камню на полной скорости «Мародеры». Именно сейчас, уворачиваясь от смертоносного града, каждый пилот мог доказать свою значимость. Джерил первым последовал за Ягером, а затем остальные бомбардировщики. Со своей позиции Ягер имел прекрасную возможность увидеть в действии великолепные «Мародеры».

Они были огромными металлическими зверюгами с широко раскинутыми крыльями, весом превышающими три боевых танка. Созданные как для ведения боев в космосе, так и в атмосфере, «Мародеры» совершали маневры с помощью небольших направляющих двигателей вдоль фюзеляжа и на крыльях пока находились в вакууме, а как только входили в атмосферу планеты, в ход вступали массивные управляющие крылья и счетверенные прямоточные воздушно-реактивные двигатели. Получившие от экипажей прозвище «Зверюги», каждый из «Мародеров» был летающей крепостью. Две сдвоенные автопушки способны градом огня пробить броню вражеского самолета и уничтожить команду и двигатели, в то время как хвостовой строенный тяжелый болтер, в секунду выпускающий дюжину снарядов, уничтожал вражеские перехватчики и мелкие наземные цели. На носу стояли лазерные орудия для ведения прицельного огня, под крыльями подвешены шесть ракет класса «Трал», каждая с плазменной боеголовкой, способной создать при взрыве воронку диаметром пятнадцать метров или расколоть броню космического корабля. В дополнение ко всему этому, «Мародеры» имели вместительные камеры, наполненные разрывными или зажигательными бомбами.

Мысли о столь разрушительном потенциале только одного «Мародера» вновь вселили в Ягера веру в Империум. Эту удивительную машину создали Адептус Механикус. Схола Прогениум Министорума дала ему веру в служении Императору. Имперский Флот обучил его управлять этими чудовищными созданиями из металла. И теперь он здесь, вновь несет пламенную кару на головы врагов Императора. Для Ягера не существовало более прекрасного чувства.

Чем ближе эскадрилья «Раптор» подлетала к Камню, тем свирепее становился вражеский обстрел. Со скрутившей желудок внезапностью Ягер выровнял нос несущегося к Камню «Мародера» относительно горизонта этого маленького астероида. Еще секунду назад под ними был открытый космос, а теперь неслась земля. Как всегда, пару секунд Ягер боролся с дезориентацией, и, сделав несколько глубоких вздохов, рефлекторно послал «Мародер» в серию коротких падений, взлетов и виражей, пытаясь сбить с толку вражеских стрелков. Скользящие снаряды рикошетили от бронированного корпуса, издавая металлический лязг. Близкий удар сотряс самолет, и предупреждающие руны вспыхнули красным на трех контрольных панелях внутри кабины. В комм-линке раздался наполненный тревогой голос Ферикса:

— Броня повреждена! Проверьте ваши вакуумные пломбы и произнесите Третий Гимн Защиты, хвала имени Его.

Ягер привычными движениями проверил застежки своего шлема, шепча литанию:

— Избави меня от пустоты. Защити от эфира. Храни мою душу.

Бомбардировщики почти вышли на линию огня, и вражеский заградительный обстрел ослабел — часть пушечных башенок оказалась на противоположной стороне астероида. Внезапно взрыв поглотил самолет Джеррила, и от него полетели большие куски обшивки. Фрао летел ниже, поливая из лазпушек вражеские турели, и сея быструю месть. Ягер увидел зияющую дыру в правом крыле «Мародера» Джеррила, искры из разорванных силовых кабелей тянулись за самолетом в вакууме.

— «Раптор Три», каково ваше состояние? — затребовал Ягер.

++ Управление правым крылом потеряно, тяжело управлять. Не думаю, что сдержу её, разрешите выйти из боя? ++

Ягер стиснул зубы:

— Хорошо, Джеррил. Заканчивай и лети домой.

Внезапно иконка комм-линка вспыхнула, показывая важное сообщение.

++ Это адмирал Венистон. «Раптор Три», из боя не выходить: сделайте круг и перестройтесь для атаки на главную цель. ++

Сквозь шум статики пришел ответ Джеррила:

++ Что… Проклятое управление… Приказ принят… ++

Ягер проводил взглядом уходящий из боя «Мародер». Легко качнув рукоятку управления вправо и влево, Ягер провел свой самолет сквозь несущиеся к ним снаряды. Проведя «Мародер» над крутым склоном кратера, он в первый раз увидел корпус реактора: невообразимая мешанина перекрученных труб и силовых реле. Берханд заворчал что-то, поймав орочий силовой генератор в перекрестье прицела своей лазпушки. Разряды лазерной энергии полетели к Камню, поднимая вверх облачка дыма и пыли. Еще один залп лазпушек, рвущий металл и скалы.

— Кровь Императора, мимо! — взревел Берханд, врезав кулаком по контрольной панели лазпушек.

Уведя «Мародер» с линии атаки, Ягер развернул кресло, чтобы посмотреть на заход бомбардировщика Фрао. Его самолет несся к цели, оставляя за собой след из крутящихся осколков, два ярких заряда попали прямо в реактор, превратив его бронированную обшивку в расплавленный металл и попав в скрытую под ним камеру сильно нестабильной плазмы.

— В очко! — радостно завопил Фрао. — Валим отсюда!

Ягер до боли в руке вывернул рукоятку назад и вправо, посылая «Мародер» в крутой подъем. В боковые экраны он мог видеть маленькие взрывы на поверхности Камня, вызванные цепной реакцией, распространяющейся от реактора по турелям и ракетным батареям. Дуги электроэнергии вспыхивали в воздухе, указывая на критическую перегрузку реактора. Облако газа вырвалось из подземного резервуара через поверхность Камня, разбрасывая осколки камней в опасной близости от «Мародеров», а затем исчезло во вспышке голубого пламени. Чистая плазма вырвалась из расплавленных останков генератора, сместив Камень со своей траектории — теперь он начал отдаляться от скитальца. Последовавший за этим взрыв, на мгновение ослепивший летного командира, разорвал Камень, его осколки и фрагменты полетели в разные стороны. Победный клич экипажей Ягера и других пилотов зазвенел в ушах.

Ягер поспешил их упрекнуть:

— Спокойней, «Рапторы», это всего лишь разминка. Теперь к основной цели. Постройтесь, Джеррил летит в хвосте.

++ Подтверждаю, куда теперь, сэр? ++ пришел ответ от Джеррила.

Ягер поморщился и немного погодя ответил:

— Не уверен. Мы до сих пор не получили полной информации по цели.

Проклятье, подумал он про себя, инструктаж по всему этому заданию был неясным. Всё это дело уже начинало вонять, но он еще не был уверен чем.

++ Давайте полетим прямо, ++ голос Фрао был полон сарказма. ++ Мы не знаем, что атаковать, мы просто сделаем свою работу. Так ведь? Что может быть проще: мы просто летим туда, сбрасываем несколько бомб, делаем несколько выстрелов и летим домой? Так или иначе, но я не думаю, что всё будет так легко.

— Хорош болтать!

Настроение Ягера падало. Он был согласен с пилотами, но будь он проклят, если позволит сомневаться в командных навыках Каури и Венистона на половине задания.

«Мародеры» летели дальше, громада скитальца росла в окнах их кабин. Тот уже заслонял россыпи звезд, похожий на некую сокрытую тень, заманивающую «Мародеры» и готовящуюся поглотить их.

Капитан Каури тихонько покашлял, привлекая внимание адмирала. Старший офицер оторвал взгляд от следящей станции и развернулся к нему, вопросительно подняв бровь.

— Мы на позиции для начала второй атаки, Лорд Венистон.

Адмирал смотрел в никуда, почесывая рукой осунувшуюся щеку.

— Сэр? Мы будем продолжать?

Глаза Венистона словно окаменели.

— Очень хорошо, Якоб. Запускайте эскадрилью «Дьявол». Приступаем к атаке непосредственно на сами двигатели.

Рассеивая за собой осколки Камня, «Мародеры» неслись к громаде скитальца. Нажав несколько рун над головой, Ягер повернулся к маленькому экрану, расположенному над передним стеклом, и мерцающее, дергающееся изображение заднего вида возникло в треске помех. Летный командир наблюдал, как «Божественная Справедливость» приближается к скитальцу, потрясающие плазменные двигатели толкали её вперед на огромных огненных шлейфах. Два выживших фрегата выстраивались перед крейсером, готовые защитить свой главный корабль в случае атаки нескольких оставшихся орочьих кораблей.

Ягер представил, какая суета сейчас на массивном боевом корабле, как оружейные и торпедные расчеты бегают туда-сюда, подготавливая орудия к бою. В его воображении орудийные палубы были залиты тревожным красным светом, потные стрелки с проклятьями поднимали энергетические ячейки на свои места или загружали снаряды размером с его бомбардировщик. В торпедных отсеках сотни людей сгибали спины, буксируя цепями массивные снаряды, которые были в десять раз больше «Мародеров», по загрузочным рельсам. В отсеке двигателей люди потели больше всего, жар от тридцати плазменных реакторов проникал даже сквозь их термальные ограждения и защитную одежду команды. Он не завидовал им: тяжелая работа в замкнутых помещениях за маленькое признание или награду. Более того, если все пилоты были добровольцами, то большинство из тысяч людей, трудящихся в недрах боевых кораблей, были преступниками, несущими наказание от Императора, или простыми неудачниками, попавшимися в руки вербовочной команды. И всё же, думал Ягер, каждый служит Императору, каждый по-своему. Они все получат должные почести, каждый в свое время, живые или мертвые.

Уголком глаза Ягер что-то заметил, но возможности рассмотреть это не представилось — Эрафа закричал прямо в ухо:

++ Атака! Орочьи истребители-бомбардировщики, быстро движутся к точке пересечения. Где наше чертово прикрытие? ++

Прежде, чем он закончил, Ягер начал отдавать приказы сухим от внезапного страха голосом.

— «Шторм Лидер», «Стрела Лидер», это «Раптор Лидер», нам нужна защита и быстро! У нас…

Ягер сверился с дисплеем перед собой.

— …восемь истребителей-бомбардировщиков!

Командир истребителей отозвался немедленно:

++ Хорошо, Ягер! Мы летим к вам. «Стрела Лидер» закончил. ++

Ягер переключился на коммсвязь с эскадрильей:

— Всем быть внимательными! Стрелки, следите за своими целями, ведя перекрестный огонь. Держать строй. Не дать им вклиниться между нами. Дрэйк, ты сверху: прикрывай мертвые зоны.

Ягер заставил себя успокоиться, расслабил хватку на рукоятке управления. Остановил свой пристальный взгляд на полосках света, отмечающих положение орков. Сейчас оставалось надеяться лишь на стрелков.

Орки приближались к эскадрилье, маневрируя и постоянно виляя, окруженные роем трассеров и пульсацией лазерного огня, ведущегося с «Мародеров». Каждая вражеская машина была особенной, бессистемно сконструированная из грубо вырезанных и согнутых панелей, толчками движущаяся на фоне звезд на очень громоздких двигателях, за которыми тянулись многоцветные следы. Каждый самолет был разукрашен по-своему: часть расчеркнута четкими полосами красного и черного или красного и желтого цветов; другие украшены орочьими глифами, непонятными Ягеру; третьи просто размалеваны зубастыми рисунками и яркими красками. Блестящие пушки высовывались из носов всех самолетов, а под крыльями были подвешены бомбы и ракеты.

Летящие «Мародеры», приблизившись, открыли массированный огонь, пытаясь сбить с курса нападающих, вместо того, чтобы избежать боя с многочисленными юркими орочьими самолетами. Стрелки прикрывали «мертвые зоны» друг друга, и старались создать почти непроницаемую стену огня для того, чтобы держать орков на расстоянии до подхода подкрепления с «Божественной Справедливости».

— Один есть! — закричал Эрик позади Ягера, когда один орочий истребитель взорвался облаком осколков и горящего топлива.

Истребители врага пронеслись перед взором Ягера, обстреливая самолет Дрэйка и отрывая от него выстрелами куски обшивки. Несколько шальных снарядов срикошетили от переднего окна кабины Ягера, заставив его вздрогнуть, но бронированное стекло выдержало. Пушки на верхней части фюзеляжа «Мародера» вращались в гнездах, посылая очередь за очередью вслед проносящемуся врагу. Через левую обзорную панель Ягер увидел, как один из орков был пойман в прицел стрелков самолетов Фрао и Дрэйка. Кабина самолета раскололась, а сам он, кувыркаясь, полетел прямо к поврежденному «Мародеру» Джеррила. Бомбардировщик отчаянно попытался уйти с пути орочьих обломков, но его поврежденное крыло начало скручиваться, пока совсем не отвалилось. Потеряв управление и безумно вращаясь, «Мародер» выпал из строя и внезапно попал под перекрестный огонь орков. Ягер отвел взгляд, но в его голове возникла картина безжизненных тел команды, дрейфующих среди звезд.

Избавившись от прикрывающего огня Джеррила, орки зашли в тыл эскадрильи «Рапторов», ловко маневрируя среди залпов кормовых орудий. Положение выглядело удручающим: теперь, когда построение нарушено, орки просто могли убирать их одного за другим. Если продолжать лететь вперед к цели, они станут легкими мишенями и их уничтожат за пару минут.

— Перестраиваемся для боя! Дрэйк, Эрафа, сделайте круг и заставьте…

Приказ Ягера прервало сообщение с «Божественной Справедливости».

++ Это адмирал Венистон. Сохраняйте строй, продолжайте двигаться к главной цели без задержек. ++

Ягер ударил по панели управления, пытаясь подавить растущую ярость. Венистон обдуманно обрекает их на смерть? Он вновь ударил по кнопке комм-линка.

— Это Ягер. Повторяю: перестроиться, избавимся от этих проклятых орков или можно забыть о нашей цели.

«Мародеры» разлетелись, и Ягер начал крутой разворот, рукоятка управления сильно вибрировала в его руках. Берханд склонился над управлением лазпушками, старательно выглядывая в прицельный экран цели. Ягер заметил истребитель, пристроившийся в хвост Дрэйку. Он направил свой самолет к вражескому и, пристроившись над ним, взглянул, готов ли Берханд. Лучи лазпушек бомбардира ударили одновременно с выстрелами Эрика над их головами. Они ударили прямо в хвост орочьему истребителю, который сразу резко накренился и вышел из боя, выбрасывая фонтаны искр из разорванного фюзеляжа.

Грохот снарядов по левой части корпуса привлек внимание Ягера — еще один вражеский истребитель-бомбардировщик несся к ним, изрыгая пламя из дул пушек. Что-то ударило в корпус позади командира, и он услышал приглушенный вскрик по комм-линку.

— Что там сзади произошло? Сэйл? Марти?

Ему ответил низким голосом Марти:

— Выстрел в голову, Командир Ягер. Сэйл мертв.

Полный беспорядок. Ягер смотрел, как «Мародеры» крутились и виляли, пытаясь уйти от более быстрых орочьих самолетов. Враг был всюду, истребители-бомбардировщики кружили вокруг эскадрильи, отвечая на каждый залп залпом своих орудий.

Голос Эрика заполнял внутренний комм-линк:

— Ну давайте, выродки! Эх, чуть поближе бы… Получите! Черт, только по крылу! О, ты тоже хочешь получить кое-что, мерзость? Император, эти ублюдки такие юркие…

Ягер повел «Мародера» круто вниз, громада орочьего скитальца поплыла перед ним за окном кабины. Он увидел «Мародер» Дрэйка, преследуемый тремя истребителями-бомбардировщиками и понял, что к первой атакующей волне присоединилось еще больше орочих кораблей. Взглянув на бортовой сканер, Ягер осознал, что большинство сенсоров бомбардировщика были повреждены и не собирают новые данные. Вспыхивающие на панели янтарные и красные огоньки указывали на то, что практически все системы самолета нуждались в серьезном ремонте. Бросив взгляд через плечо, Ягер рассмотрел Ферикса, копошащегося в полутьме. Бормоча молитвы, тот отчаянно пытался соединить разорванные кабели и заделать лопнувшие трубопроводы.

Вновь обратив внимание на то, что происходит за окном кабины, Ягер беспомощно смотрел, как орк залпом огня искромсал хвост «Мародера» Дрейка. Но затем, совсем внезапно, истребители-бомбардировщики, преследующие Дрэйка, взорвались в вихрях огня и шрапнели. Спустя миг три Имперских «Грома» пронеслись на полной скорости сквозь облака пылающего газа. Комм-линк с треском ожил.

++ Это «Стрела Лидер». Возьмем их на себя. Прорывайтесь к своей цели. ++

Со стоном облегчения Ягер запустил двигатели на полную и щелкнул руной на панели связи:

— Вы вовремя, Декстра! Удачи и увидимся на борту.

Перехватчики пробили дыру в эскадрильи истребителей-бомбардировщиков, очищая путь для бомбардировщиков, направившихся к своей цели. Ягер, не отрывая глаз от громады орочьего скитальца, сделал вираж, направляя самолет в свободную брешь.

— Эскадрилья «Раптор», это «Раптор Лидер», — объявил Ягер на частоте эскадрильи, пытаясь придать голосу спокойствие, несмотря на трепет и бешено бьющееся сердце. — Следуйте за мной.

— Проверьте доступ к ракетам и бомбам, — приказал Ягер.

Берханд коснулся пары рун на панели и нахмурился, когда они не засветились. Взревев, он грохнул кулаком по дисплею и его ухмыляющееся лицо осветил зеленый свет. Он взглянул на Ягера и поднял вверх большие пальцы.

— Это «Раптор Лидер», — продолжал передавать Ягер эскадрилье. — Приготовьтесь к бомбардировке основной цели.

Получив серию подтверждений, Ягер ухмыльнулся. Они прорвались. Не все, конечно, но он надеялся, что у них будет возможность отомстить за Сэйла, Джеррила и других.

++ Вы только взгляните на размеры этой зверюги, ++ нарушил эфир испуганный голос Арафы.

— Поменьше разговоров, будьте внимательны, — перебил Ягер. — Мы не для того так далеко забрались, чтобы всё сейчас испортить.

Несмотря на свои строгие слова, Ягер отлично понимал чувства пилотов. Скиталец действительно был огромен, он превышал даже величественные размеры «Божественного Правосудия». Эскадрилья всё ближе и ближе подлетала к цели, а громадина становилась всё больше и больше, и Ягер смог уже разглядеть еще больше деталей. Он видел, где три или возможно, четыре, космических корабля слились вместе, образуя выступы скрученного металла, которые под причудливыми углами выходили оттуда, где неисчислимые корабли и астероиды спрессовались течениями варпа, образуя основную часть массы дрейфующего скитальца. Всё выглядело так, словно гигант рвал и мял металл и камни размерами с целый город и весом в бесчисленные миллионы тонн. О том, как орки сумели обжить один из этих бесцельно блуждающих монстров, знает лишь один Император. То, что они смогли это, было достаточно плохо, но то, что эти зеленокожие дикари смогли запустить бездействующие двигатели или создать свои громоздкие движки, превратило безудержную, неустойчивую угрозу в страшную опасность. Большая часть орочьего судна мерцала кристаллами льда, покрывавшими корпус. Газовые потоки вырывались из невидимых отверстий, создавая кольцо медленно клубящегося смога вокруг скитальца. Всё это было своего рода дикой красотой: изломанная скульптура из искрученного металла почему-то казалась чем-то элегантным, плывущим между звезд.

Ягер сосредоточился. Внутри этой странной, растянутой оболочки были тысячи, возможно сотни тысяч орков, готовых опустошить любую планету; пролиться на континенты волнами необузданного разрушения и убийства. Он вспомнил, что случилось с «Имперской Карой» и представил труп Сэйла, запечатанный в кабине стрелка позади него. Все мысли о красоте тотчас вылетели из его головы. Скиталец представлял опасность имперским областям; клякса на галактике. И его долгом было уничтожить её.

Проверив данные по цели, текущие по маленькому желтому экрану над его головой, Ягер накренил летящий к скитальцу «Мародер», выводя его на траекторию атаки.

— Эскадрилья «Раптор», это «Раптор Лидер», — прорычал Ягер, прокручивая план атаки в голове. — Сейчас, хвала Императору.

* * *

«Мародеры» неслись над хаотическим корпусом орочьего скитальца, ныряя вниз под проемы разрушенных порталов, облетая вокруг изломанных колонн. Из-за того, что «Мародеры» летели низко, защитные турели не успевали среагировать на их появление, посылая безобидные лучи энергетических разрядов и снаряды секундой позже.

Ягер начал распевать молитву, которая осторожно устанавливала связь между его разумом и самолетом, которым он управлял. Он бы положился исключительно на инстинкты, он и бомбардировщик действовали и реагировали как единое целое. Чувствуя, что соскальзывает в полусознательное состояние, и полностью сосредоточившись, Ягер скользнул взглядом по Берханду, сгорбившемуся над экраном целей, пальцами подсознательно регулируя диски под ним, чтобы отцентрировать прицел и получить нужную величину.

Направляя одной рукой «Мародер» над поверхностью скитальца, Ягер активировал несколько рун, и окно кабины перед ним немного потемнело, поскольку соединилось с искусственными ушами и глазами «Мародера». Вспомогательное изображение контуров и силуэтов наложилось поверх вида сквозь щит; на передний план выдвинулись отдельные препятствия, высвечивая закрученные контуры и углы поверхности орочьего скитальца в сильном контрасте для обеспечения легкой навигации. Участки статики и белизны показывали здесь и там, что сенсоры самолета были повреждены или, что был некий воздействующий источник энергии на самом скитальце.

Поскольку Берханд был занят бомбами и ракетами, то управление лазпушками ложилось на плечи Ягера. Потянувшись вверх, летный командир дернул за рычаг. Выпустив легкий пар, панель управления лазпушками двинулась вперед из панели возле Берханда и четыре захвата зафиксировали её в новом положении рядом с Ягером. Ударив по паре кнопок на панели управления оружием правой рукой и всё еще ведя «Мародер» над препятствиями левой, Ягер активировал лазпушку и экран перед ним наполнился водоворотом статики. Быстро отрегулировав множественные датчики оружия, Ягер перенастроил вспомогательные глаза лазпушки и облако пятнышек превратилось в движущиеся иконки, выдвигая на передний план точки возможных целей. Кроваво-красная руна их главной цели выглядела как направляющий маяк, вереница углов, оценка брони, траектории и другая информация быстро прокручивалась рядом с ней.

— Эскадрилья «Раптор», озвучьте текущее положение, — скомандовал летный командир.

++ «Раптор Два», лазпушка всё, но ракеты и бомбы на связи и готовы взрываться! ++

++ «Раптор Три», все системы работают нормально, хвала Императору. ++

++ «Раптор Пять», всё находится на зеленом, проблемы с хвостом. Тяжело держаться, но мы справимся.

— Хорошо. Принимайте вектор атаки Прайм, стандартный ромб. Не упустим впустую эту возможность.

Ягер стал медленнее дышать, понимая что, несмотря на молитвы, он начинает нервничать. В течение некоторого времени они будут лететь над зазубренными останками разрушенного грузового судна, а затем выйдут на прямую линию с их еще неизвестной целью. По внутренней связи начал нарастать гул — Берханд будил духов самонаводящихся ракет «Мародера» и те начали поиск своих целей. С приближением бомбардировщика к цели и обнаружением системами ракет точек целей, гул становился всё более высоким. Наклонив нос «Мародера» вперед, Ягер повел эскадрилью над разрушенным грузовиком. Неизвестная цель предстала во всем своем виде.

Словно разряд нечестивого гнева, шар плазмы шириной в сотню метров, прошел сквозь эскадрилью «Мародеров», поглотив самолет Арафы, не оставив от него ничего, кроме облака газов и каплей расплавленной пластали.

Комм-линк немедленно ожил голосом Дрэйка:

++ Кровь Императора! Да это чертова орудийная батарея! Почему они не сказали нам, что это чертова пушка? Какого черта они там думают? Разве мы должны не двигатели атаковать? ++

Ягер видел, что это правда: пара огромных орудий, со стволами такой ширины, что могли запросто проглотить «Мародера», и были конечной точкой для атакующих бомбардировщиков. Ягер вздрогнул от страха, увидев на сканерах данные о наращивании энергии для следующего выстрела.

— Вверх! — заорал Ягер по частоте эскадрильи. — Ломайте строй! Ударим с другой стороны!

Выворачивая свой самолет в крутой подъем, он молился, чтобы другие среагировали вовремя, словно это могло заставить их самолеты двигаться быстрее, заставить их реагировать быстрее, на пределе возможностей.

Как только «Мародеры» рассредоточились, еще один вулканический взрыв энергии вырвался из пушек, проходя, пылая, там, где еще секунду назад были бомбардировщики. Ягер поблагодарил Императора за его быстрое руководство, но про себя проклял Венистона и Каури от всей души. Почему они не могли сказать ему, что целью была орудийная батарея? Как, черт возьми, они думали, он будет должным образом планировать атаку, не зная обо всех опасностях? Приглушив свой гнев, Ягер отдал приказ о повторном атакующем заходе, пылко молясь, чтобы у огромной турели не хватило времени развернуться и сделать еще один выстрел по ним. На такой дистанции это принесло бы тяжелые потери.

Мучительно медленно орудия разворачивались к приближающимся «Мародерам». Сообщение «Отклонение Достигнуто» вспыхнуло красным в левом окне кабины, и визг ракет перешел в непереносимый вопль.

— Лети, сладенькая месть! — раздался голос Берханда, цитирующий слова, написанные им лично на каждой из загруженных ракет.

Залпы огня с других бомбардировщиков присоединились к залпу Берханда, колыхающаяся волна смерти понеслась к своей цели на огненных хвостах, быстро превращаясь в искорки, так как ракеты сильно разогнались на пути к орудийной башне. Они попали в цель в смертельном цветении взрывов и обзорный экран показывал искореженные куски металла, летящие во всех направлениях. Выбегающие газы были быстро охвачены огнем в актинических струях горящего пламени.

Красный указатель цели всё также был активен на экране кабины, ярко сияя перед глазами Ягера. С вызывающим отвращение страхом он понял, что башня не была уничтожена. И она собиралась еще раз открыть огонь.

— Лазпушки и бомбы! — приказал Ягер, нажимая на гашетку большим пальцем, и орудия его самолета изрыгнули залп энергетических разрядов. Осколки и горящий газ взрывались на поверхности скитальца под лазерами, несущимися к своей цели, пока орудийная турель не оказалась в центре шторма сходящихся лучей, выпущенных с четырех «Мародеров». Предупреждающий символ, замеченный до этого Ягером, показывал, что башня была готова вновь открыть огонь. Внутренним взором Ягер видел, что огромные стволы орудий пылали внутри сдерживаемой энергией, готовые выплюнуть из себя разрушения и проклятья.

Выстрел, произведенный турелью, был такой силы, что отбросил Ягера на спинку сидения, огромный раскаленный сгусток белой плазмы вырвался из вздымающихся облаков яркого магниевого пара. Легко потянув на себя рукоятку управления, Ягер начал поднимать машину от поверхности скитальца.

Внезапно по ушам ударил голос Дрэйка:

++ Управление вышло из строя, «Раптор Лидер». Я не могу поднять… ++

Ягер увидел, как «Мародер» Дрэйка летел под ним, приближаясь к поверхности скитальца, шлейф искр и горящего топлива тянулся за ним из хвоста.

Уходи, взмолился Ягер. Доберись до спасательной капсулы. Он с видимым облегчением выдохнул, увидев, как в средней части корпуса «Мародера» сработали аварийные ракеты, отделив капсулы, которые, вращаясь, полетели прочь от скитальца.

++ Барнус и Корд пропали, — в голосе Дрэйка сквозила печаль. — Связь с их капсулой блокирована. ++

++ Эскадрилья «Раптор», это Венистон, — мягкий голос адмирала прорезался сквозь помехи связи. — Прекрасная работа, парни. Теперь можете вернуться домой. ++

Ягер в замешательстве нахмурился. Как, ад побери, разрушение одной орудийной башни поможет «Божественному Правосудию» в битве против этой туши? Он всё еще злился, когда на зеленом экране, вдалеке, появился ответ на этот вопрос. Большое количество «Мародеров» неслось к двигателям этого чудища: эскадрилья «Дьяволов».

Фрао с досадой прошипел по комм-линку:

++ Полагаю, это проклятущие «Дьяволы». Мы делаем всю кровавую работу, а они получают всю славу! ++

— Не сейчас, Фрао, — ответил Ягер. — Перестраивайтесь на мое крыло. Пусть «Дьяволы» берут всё под свой контроль.

++ Слышу тебя, «Раптор Лидер», ++ голос Фрао звучал счастливо.

Бомбы и ракеты эскадрильи «Дьяволов» добрались до одного из огромных двигателей скитальца, а два уцелевших «Мародера» «Рапторов» неслись над поверхностью, их лазпушки выбирали слабые места в броне, ударяя по деформированным щитам и перекрученным пластинам. Вскоре уже дюжина пожаров плясала по скитальцу, а двигатель сотрясался в круговерти облаков сверхраскаленной материи. Взрывы расцвели уже на целой секции скитальца и один за другим умирали массивные звездные двигатели, теряя энергию и затухая, оставляя скитальца неуправляемо дрейфовать. «Мародеры» неслись обратно к «Божественной Справедливости», а крейсер к победоносному уничтожению врага. Волна за волной проносились мимо торпеды; настроив экран заднего вида, Ягер наблюдал, как плазменные боеголовки создавали огромные дыры в бронированной коже скитальца. Орудийные батареи били по всей ширине орочьего судна яркими точками света. Огонь бушевал по всей средней части умирающего скитальца, превращаясь в неистовое адово пламя — с увеличивающимся давлением из корпуса вырывался воздух.

Готовясь к посадке на палубу, Ягер бросил последний взгляд на скитальца. Неспособный маневрировать главными двигателями, и противостоять Имперскому крейсеру, обстреливающему его тыл, скиталец медленно разрушался. Посылая залп за залпом, орудийные палубы «Божественной Справедливости» обстреливали громадину, срывая огромные куски с каждого борта. Древние реакторы в глубинах скитальца начали перегружаться, образуя огромные дыры в корпусе. Затем «Мародер» вошел в тень «Божественной Справедливости» и скиталец исчез из виду.

Помывшись и облачившись в униформу, Ягер торопился в зал для брифингов. Когда он вошел, Венистон расспрашивал «Дьяволов». Каури тоже был здесь, безмолвно стоя позади адмирала с ничего не выражающим лицом. Ягер слушал, как Венистон хвалил эскадрилью «Дьяволов» за столь победоносный день, и всё услышанное начинало его бесить:

— И я могу без сомнения сказать, что это смертельное задание закончилось полным успехом, и я рад, что всё было достигнуто с допустимыми потерями.

Вот это было уже слишком, чтобы стерпеть. Ягер вышел в центр зала, пылая от ярости. Он слишком через многое прошел, чтобы стоять и безучастно слушать, как адмирал хвалит «Дьяволов» и говорит, что потери «Рапторов» просто несущественны.

— «Допустимые потери»? — спросил Ягер, сверкая глазами. — Что, черт возьми, вы имеете в виду под «допустимыми потерями»? Я потерял пятнадцать отличных парней на этом задании, в то время как эти летчики отсиживались в безопасности в ожидании приказов! Пятнадцать парней гибли, пока другие наблюдали и ждали! Если бы вы послали нас вместе, мы бы справились намного лучше. Проклятье, вы даже не сказали нам, какова наша цель, не так ли?

Венистон и Каури недоверчиво уставились на Ягера, что еще больше распалило его ярость.

— Ну конечно, — выплюнул он, понизив голос до шепота, — мы же всего лишь «Рапторы», с нами не надо считаться, не так ли? Простите, что мы не родственники, адмирал, но моя жизнь столь же ценна для Императора, как и ваша семья!

Каури был вне себя.

— Что всё это означает, летный командир? — прогремел капитан с темным от гнева лицом. — Как вы смеете так разговаривать с высокопоставленным лицом? Вызовите вахтенного офицера и немедленно отведите командира Ягера на гауптвахту!

Фыркнув, Ягер закрыл рот в бессильной ярости. Не глядя на него и не проронив ни слова, Венистон вышел из зала, игнорируя ледяной взгляд, которым провожал его Ягер. Летный командир почувствовал, как его руку сжали пониже локтя и развернулся.

Там стоял лейтенант Стрэнд в сопровождении двух охранников.

— У нас приказ арестовать вас, мистер Ягер, — сказал Стрэнд с безразличным видом.

Ягер с усилием кивнул и последовал за ними из зала брифингов. Секунду спустя их догнал капитан Каури и взмахом руки отпустил лейтенанта и охранников.

— Вы слишком далеко зашли, Жак, — начал тихим голосом Каури, встретившись глазами с пристальным взглядом летного командира. — Если у вас нет уважения, значит, у вас нет вообще ничего.

Каури отвел летчика в один из вспомогательных ангаров. Там стояли гробы с погибшими, подготовленные для выброса в космос во время вечерней похоронной церемонии. На каждом была табличка с именем, даже на тех, где тел не было: стрелок Сэйл, эскадрилья «Раптор», стрелок Барнус, эскадрилья «Раптор», стрелок Корд, эскадрилья «Раптор», командир Дрэйк, эскадрилья «Раптор»; ряд продолжался и продолжался.

Всего гробов было двадцать один. Когда Ягер прочитал шестнадцатую табличку, то в шоке отступил на шаг. Там было написано: летный командир Раф, эскадрилья «Дьявол». Ягер смущенно повернулся к Каури.

— Я-я не… — Ягер, заикаясь, пытался подобрать слова. Его гнев прошел; осталась лишь пустота.

— Атака «Дьяволов» не была задачей в стиле «легко пришел, легко ушел», как вы это себе представляете, — капитан был краток. — Они всё же должны были пройти через атаки орочьих кораблей и отдельных истребителей-бомбардировщиков. Раф погиб, направив свой самолет прямо в двигатели орочьего корабля, заблокировавшего подход «Божественной Справедливости». Он пожертвовал собой ради выполнения задачи, и вы должны вспоминать о нем с гордостью.

Каури встал между Ягером и гробом, принуждая смотреть на него.

— Это я разработал план атаки на двигатели, а не адмирал, — неуклонно продолжал капитан. — Я был тем, кто решил, что необходимо две волны нападения: сначала «Рапторы», чтобы заставить замолчать орудия защиты двигателей, обнаруженных сканерами Механикус, а затем «Дьяволы» завершают всю работу. Если бы вы полетели вместе, это увеличило бы шансы на успех? Десять «Мародеров» имели бы больше шансов на уничтожение батарей? Нет, не отвечайте. Вы знаете, что я говорю правду.

— Там было две отдельных цели, которые потребовали бы двух заданий. Мы не могли подставляться под удары орочьей орудийной батареи пока «Мародеры» возвращались бы для дозаправки и пополнения амуниции. Всё должно было быть сделано сразу. Ни одна из ваших эскадрилий не была лучше, уверяю вас. И причина, по которой я не сказал вам, что это батарея, была в том, чтобы вы не волновались. Ну, скажите честно, были бы вы так решительны, если бы знали, что вас ждет огромная орудийная батарея?

Ягер обдумал аргументы, приведенные капитаном, и увидел в них логику. Но это не отменяло тот факт, что они оказались в такой ситуации, что не знали обо всех опасностях:

— Но атака на такую большую орудийную батарею не то же самое, что атака на беззащитные двигатели, сэр.

— Я знал, что это будет тяжело и что люди могут погибнуть, — говорил капитан Ягеру, по его глазам было видно, что он понимает беспокойство летного командира. Продолжая говорить, Каури вел Ягера из ангара вниз, к гауптвахте. — Не думаете ли вы, что каждый раз, отдавая приказ об атаке, я не считаюсь с жизнями моих людей? У вас было прикрытие из «Громов» во время второй атаки истребителей. Как вы думаете, почему им потребовалось так много времени, чтобы присоединиться к вам? Потому что они сопровождали эскадрилью «Дьяволов». Я не подписывал смертельные приказы вашим командам, я дал им возможность доказать себе, увидеть, что стоит эскадрилья «Раптор» на самом деле. Лорд Венистон имел возможность отстранить меня, зная, что его племянник пройдет через те же трудности, что и вы. Но он не сделал этого.

— Какого черта он этого не сделал? — спросил Ягер, взмахнув рукой. — Что, черт побери, эскадрилья «Раптор» для него значит? Раф был в «Дьяволах», и к ним он должен относиться лучше всех.

— Речь не об этом. В действительности я, зная, что адмирал столь же сильно сам хотел дать вашей эскадрилье шанс на славу. Без вашей поддержки эскадрилью «Дьяволов» просто смели бы орудия орков и «Божественная Справедливость» оказалась бы лицом к лицу с подготовленным врагом, а не с беспомощной целью. Все понимают это — включая Лорда Венистона.

Тут Каури подвел Ягера к гауптвахте, где их в молчании ожидал Венистон. Ягер взглянул на адмирала, и впервые понял, какую боль и мучения тот сейчас испытывает.

— Теперь вы можете передать арестанта мне, — сказал адмирал, встретив пристальный взгляд Ягера.

На первый взгляд Венистон казался спокойным и собранным, и лишь случайные подергивания век или губ показывали, какие эмоции испытывал он из-за смерти племянника.

Когда Каури, поклонившись, ушел, Венистон положил свою руку на плечо Ягера:

— Пока вы будете здесь, подумайте о том, что сегодня произошло.

Голос адмирала был тих, но строг. Он говорил голосом умудренного годами руководителя, и Ягер за всё время, проведенное на «Божественной Справедливости», впервые услышал то, что адмирал говорил от себя:

— Ваш энтузиазм, ваша преданность заслуживают похвалы. Но вы должны думать о своих перспективах, прислушиваться к вышестоящим. Навсегда запомните: цель оправдывает средства. Ни одно задание, в котором я принимал участие или командовал от имени Императора, не прошли даром, и пока я буду в здравом рассудке, я не отступлю с этого пути.

Ягер не знал, что ответить. Его разум после битвы был еще словно в опьянении, мысли крутились, пытаясь понять неожиданную последовательность событий, последовавших за его вспышкой гнева в палате брифингов.

— Я буду думать об этом, сэр, — сумел выдавить он.

— Просто подумай о том, что ты сделал, парень, — сказал адмирал. Легким кивком головы он приказал двум дежурным часовым отвести Ягера в маленькую, скудно обставленную камеру.

Как только толстая стальная дверь с лязгом за ним захлопнулась, Ягер задумался. Он сел на узкую койку и уронил голову на руки. Что Венистон имел в виду, говоря «ни одно задание, в котором я принимал участие»?

В голове он прокручивал лишь одно, мельком замеченное им, когда адмирал убрал руку с его плеча. Ягер посмотрел на черные перчатки, часть униформы летного командира, предписанной правилами. Венистон также носил черные перчатки, и на каждой был маленький символ. На его перчатках был вышит золотой нитью стоящий на задних лапах Орел, символ эскадрильи «Рапторов».

Ричард Уильямс Живое топливо

Патриарх наблюдал, как вошел молодой человек по имени Асфар. На секунду он остановился на пороге; патриарх видел, что он быстро оценивает обстановку. Этот юноша не был легкомысленным и неосторожным. «Хорошо, хорошо», подумал патриарх. «Мы сделали правильный выбор». Он жестом пригласил юношу сесть у очага. Асфар сел, почтительно поклонившись. Патриарх улыбнулся, заметив, что молодого человека нельзя упрекнуть и в слабости веры. Когда Асфар поднял взгляд, пламя очага отразилось в его глазах. «Да», подумал патриарх, «У него хватит решимости. Но прежде чем он будет готов, он должен понять, почему».

— Когда наши предки впервые явились сюда, — начал патриарх, — они увидели этот мир из космоса и назвали его Бахани, что значит, «Лазурный». Ибо когда они явились сюда, пустыни были океанами, ветра были мягкими и теплыми, а земля приносила множество плодов и зерна. Наш народ думал, что этот мир — щедрый дар Императора, и помогал повелителям — имперцам строить их башни и заводы. Мы верно служили им, не зная, что они закроют ядовитыми тучами наше небо, осушат моря и превратят воздух в дым.

Сейчас мы едим лишь то, что привозят с других планет. Все, что мы производим, у нас отнимают. Они украли у нас наш мир, шаг за шагом, забирая одну партию руды за другой, и мы помогали им разрушать его. Это грех нашего народа, грех, за который ты должен стать искупительной жертвой. Может быть, тогда Император снова обратит свой взор на нас, и дарует нашему народу жизнь, даже если этот мир умрет.

Готов ли ты сделать это? Готов ли стать одним из мечей нашего искупления?

— Всей душой. Всей жизнью, — поклялся Асфар.

— Тогда вот твой путь…

Мичман Марчер щурился от резкого ветра. Ветер дул очень сильный, сильнее, чем ожидал кто-либо из отряда, высадившегося с «Безжалостного». Прошло лишь несколько минут с тех пор, как транспорт приземлился и открыл воздушный шлюз, но за это время ветер усилился до настоящей бури. Они приземлились у самой окраины одного из городов западного континента Бахани, на вершине горной гряды, с которой были видны ряды строений на равнине внизу. Если его сдует ветром со скалы, это будет слишком быстрый конец его карьеры. Марчер с усилием сделал еще один к шпилю управления впереди, но споткнулся, упал, и силой ветра его оттащило на несколько шагов назад.

— Задница Императора! — выругался он, и сплюнул песок и мелкие камешки, попавшие ему в рот.

В его ухе раздался треск вокс-наушника, но он не мог расслышать, что говорят. Наверное, лейтенант Роше, сидевший сейчас в безопасности на борту транспорта. Марчер знал, что он должен уважать своих начальников, но этот всячески старался не подвергать свою жизнь никакому риску, если только мог избежать его. Совсем не то поведение, какого Марчер ожидал от офицера. Мичман, поднявшись, сел, вглядываясь в штормовую мглу. Ему пришлось отвернуться. Вокруг нависали тени зданий, огромных длинных строений, направляющих пыль так, что она летела в него со всех сторон. Но вдруг в одной стороне мелькнуло движение. Человек, плотно укутавшийся в плащ, спешил к нему на помощь. Он помог Марчеру встать на ноги и повел его к подветренной стороне одного из зданий. Марчер попытался стряхнуть часть пыли со своей формы. Человек убрал ткань, закрывавшую его лицо. Он был жителем Бахани, но носил имперские татуировки. Один из старших рабочих, вероятно, ему пообещали место на борту транспорта в отправлявшемся конвое, в обмен на его верность.

При эвакуации имущества Империума с планеты возникла серьезная напряженность между представителями Администратума и миллионами законтрактованных рабочих, которых Империум оставлял на Бахани. Это означало конец выплаты десятин. Люди больше не должны будут трудиться до изнеможения на огромных перерабатывающих заводах или на кораблях-испарителях, испарявших морскую воду, чтобы получить минералы, которые она содержит. Они будут свободны, по крайней мере, насколько может быть свободен человек в этой полной скорби галактике. Но эта свобода более чем что-либо была свободой умереть голодной смертью. Вся промышленность на Бахани работала на добычу сырья, которое было нужно другим мирам, и ради этого Администратум и его законтрактованные рабочие тысячелетиями систематически испаряли моря и терзали землю. Сейчас Империум уходил и забирал с собой все, что представляло ценность; и рабочие лишь недавно поняли, что они больше не нужны Империуму. Начались протесты, беспорядки, даже убийства.

— Штормы здесь вдоль берега очень сильны, но никогда не длятся долго, — сказал рабочий. — Слышишь, он уже затихает.

— Вдоль берега? — удивленно спросил Марчер. — Мы на берегу? Я не видел океана, когда мы приземлялись.

— Сейчас берег — лишь название. Здесь уже давно нет океана. Смотри туда, сейчас ты увидишь.

Шторм уже почти прекратился. Марчер посмотрел со скалы на город внизу, и увидел, что это совсем не город. По крайней мере, не обычный город, со зданиями и жителями. Те конструкции, что он видел во время приземления, оказались кораблями. Огромные корабли-фабрики, древние и выпотрошенные, их корпуса были покрыты ржавчиной. Ряд за рядом, эти корабли неподвижно лежали на соляной равнине.

— Мой дед, — продолжал рабочий, — говорил, что это была самая глубокая часть Великого Западного Моря. Вот почему все корабли-испарители пригнали сюда. Чтобы испарить его окончательно.

Эти горные утесы, эти холмы, были когда-то островами, а еще раньше горами глубоко на дне моря. Теперь в это было трудно поверить.

В вокс-наушнике снова раздался треск, отвлекая Марчера от зрелища. Рабочий повел его в шпиль управления. Когда Марчер вошел в здание, он был поражен обрушившимся на него шумом. Пол верхнего этажа огромной спиралью поднимался до самого верха. И повсюду здесь были люди, в основном рабочие. Иногда тут и там попадались чиновники Администратума или Муниторума, заметные по их униформе: они направляли, кричали, отдавали приказы, требовали от рабочих что-то принести или унести, погрузить или убрать. Как только ревизор отходил от оборудования, оно немедленно разбиралось, упаковывалось в ящики, грузилось на тележки и вывозилось вниз по внешнему краю спирали.

Рабочий указал Марчеру на высокопоставленного чиновника. Губернатор-адепт Кейзен шагал вдоль внутреннего края спирали, за ним следовал ряд людей и сервиторов.

— Забрать это. Готово, — Кейзен отдавал приказы со скоростью автопушки. — Нет, не задерживать этот список. Я уже утвердил. Нет, не это. Это приемлемо. Здесь ошибка в расчетах, переделать…

— Губернатор Кейзен! — закричал Марчер, ускоряя шаг, чтобы догнать губернатора и его свиту.

— Это нормально. Уменьшить список наполовину, он всегда завышает оценки. Выполнять. Выполнять. Вы кто такой?

— Я мичман Мар…

— Вы пришли за своим грузом. Следуйте за мной. Продолжать работу, продолжать работу!

Губернатор Кейзен зашагал еще быстрее, направляясь вниз по спирали. Марчеру пришлось забыть о приличиях и перейти на бег, чтобы не отстать от него.

— Мой лейтенант передает вам свои… — начал Марчер.

— Я знаю, вы на флоте строго придерживаетесь формальностей, но сейчас я руковожу последней стадией эвакуации с этой планеты. Я — центр, ядро, мозг всей этой операции. Поэтому пропустим формальности, ибо у меня нет времени, нет времени!

— Да, губернатор.

— Сюда, — сказал Кейзен, подходя к краю ямы. — Вот ваш груз.

Марчер посмотрел вниз. На него уставилось море человеческих лиц.

— Подпишите это, — Кейзен сунул инфопланшет в руку Марчера.

— Я думаю, лейтенант должен…

— Нет времени, нет времени! Подписывайте.

Марчер подписал. Кейзен забрал инфопланшет, оторвал верхний лист и передал Марчеру.

— Они ваши. Забирайте.

Марчер прочел то, что подписал. Это было разрешение на вербовку. Люди в яме внизу освобождались от службы Администратуму и переходили на службу во флот. Они должны были служить в рабочих командах на самых нижних палубах «Безжалостного». Условия труда были тяжелыми, смертность высокой, этим людям предстояло стать живым топливом, которое пожирал «Безжалостный». И они вызвались добровольцами. Им казалось, что лучше сгинуть в недрах военного корабля Имперского Флота, чем остаться на Бахани, когда Империум уйдет.

— Триста человек, губернатор?

— Триста пятьдесят семь. Больше, чем мы ожидали. Мужчины, женщины, примерно поровну, в запросе вашего капитана не уточнено.

— Запрос был от нашего старшего офицера, коммандера Уорда. Наш капитан умер несколько месяцев назад.

— И до сих пор не назначили нового? Да, во флоте небрежно относятся к кадровым вопросам, я всегда говорил это. Неприемлемо с точки зрения эффективного управления, совершенно неприемлемо.

Один из сервиторов, со встроенным в голову вокс-передатчиком, издал звуковой сигнал. Его глаза закатились, и рот открылся, передавая сообщение:

— Губернатор, это служба безопасности. Мы атакованы. Толпы местных собираются у главных ворот. Одна машина прорвалась через южный периметр и направляется прямо к шпилю управления.

— К шпилю управления? — Кейзен повысил голос, — Я в шпиле управления! Вызвать резервные части! Пусть все охраняют вход…

Марчер наблюдал, как Кейзен продолжал отдавать приказы бесстрастному сервитору, который послушно передавал их офицерам службы безопасности. Однако Марчер заметил то, что упустил из виду губернатор: все местные рабочие вокруг начали разбегаться. Но они бежали не от входа в шпиль, а, казалось, стремились убежать подальше от губернатора. Марчер услышал шум снаружи, рев мотора, становившийся все ближе и ближе. «Они бегут не к входу», понял мичман, «они направляются прямо к…»

Машина, тяжелый погрузчик, защищенный металлическими плитами, приваренными на корпус, как броня, врезался в стену шпиля и пробил ее. Марчер успел схватить губернатора и убрать его с дороги, погрузчик со скрежетом остановился, засыпанный обломками.

В сумрак шпиля хлынул солнечный свет, а следом через пролом ворвались баханийские боевики. Один из них взобрался на кабину погрузчика и поднял автоган, целясь в губернаторских сервиторов, в смятении суетившихся вокруг.

— Я не могу допустить этого, — растерянно произнес Кейзен. — Я не могу позволить им сорвать операцию…

Его прервали выстрелы. Рядом рухнул сервитор, его голова превратилась в месиво из крови и костей. Марчер выхватил свой флотский пистолет и выстрелил в ответ. Голова боевика дернулась набок, и он упал. Послышались выстрелы сверху — охранники службы безопасности у входа поняли, что произошло, и стали перебрасывать силы сюда. Баханийские боевики, оказавшись под огнем с верхних этажей, пытались найти укрытия, отстреливаясь. Марчер оттащил Кейзена подальше от перестрелки, к краю ямы с «живым топливом». Люди в яме слышали выстрелы и в ужасе кричали и плакали, боясь за свои жизни.

Один из баханийцев увидел их движение и присел, готовясь метнуть гранату. Выстрел откуда-то сверху попал в него. Слишком поздно. Марчер увидел, что граната летит прямо к нему. Времени бежать не было; его разум застыл, но тело двигалось. Он выхватил инфопланшет у Кейзена и, размахнувшись, отбил им гранату. Она отлетела обратно к пролому и с тяжелым грохотом взорвалась. Только тогда разум Марчера включился снова, и мичман понял, какую глупость сделал. Этот удар мог взорвать гранату прямо перед его носом.

— Отлично, мичман, — Кейзен потянул Марчера обратно в укрытие. — Вы защитили свой груз.

Кейзен забрал инфопланшет у Марчера и посмотрел в него.

— Я бы на вашем месте все-таки проверил их, потому что, мне кажется, ваш документ более не действителен.

Молодой баханиец по имени Асфар стиснул зубы, когда грузовая ракета преодолевала гравитацию планеты, и давление, будто прессом, сжало его тело. Хотя он чувствовал себя так, словно его сейчас раздавит, он не боялся. Его предупредили, что так будет. Предупредили, чего следует ожидать. Он не боялся, когда над ним захлопнулась крышка грузового контейнера. Он не боялся даже, когда его привели к патриарху, который объяснил, что за миссия ему выпала. Патриарх назвал его одним из баханийских звездных воинов; тем, кто искупит грехи всего народа Бахани в глаза Императора, наказав Его ложных слуг. Асфар знал, что эти имперцы пришли на Бахани с именем Императора на устах, но потом они осквернили Его дар.

Баханийцы были слепы, сказал патриарх, но теперь их глаза открылись. Этот последний груз руды станет орудием гнева Императора, и Асфар будет Его вестником. Тогда, когда их миссия будет завершена, Император направит их на путь домой, как героев.

Они избрали только лучших, так сказал патриарх. Асфар был лучшим в своем классе, самым умным, самым достойным, самым благочестивым. Не было нескромности в том, чтобы сказать это; он радовался талантам, которые даровал ему Император. И, когда грузовая ракета содрогалась от перегрузки, угрожая развалиться, он заставил себя разжать зубы и начал молиться. Он не станет бояться.

”Безжалостный”, крейсер типа «Лунный», военный корабль флота Божественного Императора, неподвижно висел на орбите, пока имперская эвакуация с Бахани продолжалась. От тяжелого носа, защищенного броней многометровой толщины, до мощных двигателей на корме, корабль был более восьми километров в длину и более мили в высоту. Каждая зубчатая стена, каждая башня, украшавшие его корпус, были уникальны, их восстанавливали или заменяли бесчисленное множество раз за столетия службы корабля. Каждое орудие и торпедный аппарат, составлявшие его батареи, имели собственное имя и отдельные орудийные команды, единственной целью которых было их обслуживание.

Человек, командовавший сейчас этими орудиями, старший офицер Уорд, сидел в своем кабинете — одной из кают, отведенных под его личные апартаменты. Кабинет был небольшим и казался еще более тесным из-за трофеев, висевших на каждой стене. Переборки каюты были покрыты роскошными мехами; над входом висели ветвистые бритвенно-острые рога; почти все поверхности были заняты головами мертвых животных и ксеносов. Каждому из этих существ в свое время не повезло оказаться на пути «Безжалостного».

Конечно, не все эти трофеи добыл он лично. Нет, это была традиция, которой следовал каждый старший офицер крейсера, пополняя коллекцию уже несколько поколений. Уорд тоже пополнил ее своими избранными экспонатами: череп стегадона, кресло, сделанное из панциря драконьей черепахи, и рука ксеноса-инсектоида (голова была слишком уродливой, чтобы выставлять ее). Коллекция стала выглядеть очень внушительно, и вызывала глубокое чувство преемственности: она хранила память о тех великих людях, которые занимали пост старшего офицера до него.

Именно этого чувства он искал сейчас. Он принес с собой рапорты вахтенных офицеров, чтобы прочитать их, но они до сих пор лежали нетронутыми стопкой на столе. Уорд смотрел на чучело орла с распростертыми крыльями, и размышлял об амбициях своего заместителя лейтенант-коммандера Гира. После того, как старый капитан умер столь несчастливым образом, старший офицер и его заместитель пришли к соглашению, что было бы не слишком разумно сейчас же поставить в известность об этом адмиралов Боевого Флота сектора Бетесба на Эмкоре. Старый капитан был так любим офицерами и командой, и его смерть была настолько внезапна, рассудили они, что быстрая замена его новым капитаном, незнакомым с жизнью и традициями на «Безжалостном», может непоправимо подорвать моральный дух экипажа. Поэтому они решили задержать официальное сообщение о смерти капитана, насколько возможно, и обязанности командира корабля принял Уорд.

В прошлую вахту, однако, Гир внезапно спросил, получено ли на это подтверждение от командования сектора. Уорд сказал, что нет, и после секундной паузы Гир оставил эту тему. Но эта пауза говорила о многом. Уорд получил сведения от своих информаторов на верхних палубах, и они подтвердили его подозрения. Его власть ставилась под сомнение; пока это были лишь случайные шутки, или насмешливый тон в высказываниях, не более того. Но Уорд знал, насколько быстро такие разговоры могут принять серьезный оборот. Возможно, когда-то, в годы славы Боевого Флота Бетесды, офицеры «Безжалостного» служили самоотверженно, из чувства гордости и преданности Императору. Но сейчас, казалось, их мотивировали только личные выгоды и перспективы продвижения по службе. Будучи старшим офицером, Уорд значительную часть времени уделял тому, чтобы офицеры исполняли свои обязанности должным образом, но с тех пор, как он принял на себя командование кораблем, ему пришлось поручить это Гиру. Возможно, не стоило ему так доверять.

Сейчас Уорд жалел о решении задержать сообщение о смерти старого капитана. Он понимал, что им вряд ли прислали бы чужого капитана, скорее, командование утвердило бы этот пост за ним. Хотя повышение до должности командира такого корабля, как «Безжалостный», было большим скачком в карьере, кто лучше него подходил на этот пост? И когда он будет утвержден в звании капитана, его офицерам придется вновь отнестись к службе со всей серьезностью.

А сейчас они слишком обленились и распустились, и позволяют себе лишнее на его счет. Они не считают, что он подходит на пост капитана. Надо напомнить им об их месте и о власти, которой обладает он над каждым из них. Нужен пример. Такой, который вернет ему власть над офицерами, и не укрепит оппозицию. Кто-то, кого легко заменить.

Уорд взял со стола стопку рапортов и начал их проглядывать. Один из них еще раньше привлек его внимание. Вот. Доклад об инциденте на поверхности некоего мичмана Марчера…

— … За героизм перед лицом врага, проявленный мичманом Дэлом Хенриком Марчером, и засвидетельствованный губернатором Кейзеном, ему пожаловано звание суб-лейтенанта, со всеми обязанностями и привилегиями.

Эти слова все еще гордо звучали в голове Марчера, когда он стоял на своем новом посту на командной палубе. Он был назначен в «Империа Ординатус», и находился совсем недалеко от поста, где сидел внушительного вида мастер артиллерии, окруженный сервиторами, каждый из них был соединен с батареей терминалов, на которые выходили данные о готовности торпедных аппаратов и авиагруппы корабля. В бою этот пост оглашался бы какофонией шума. Но сейчас здесь было тихо. Даже тише, чем обычно. Скоро должна была начаться официальная церемония.

Марчер посмотрел вверх, на капитанский мостик, образующий арку над командной палубой. Он увидел наверху старшего офицера, спокойно стоявшего на центральном возвышении, и рядом с ним губернатора Кейзена, на этот раз не сопровождаемого свитой. Они готовились уничтожить мир.

Тишину в артиллерийском посту нарушил треск вокс-передатчика мастера артиллерии. Он слегка повернул голову, чтобы лучше слышать, и подозвал Марчера.

— Коммандер Уорд требует это, — сказал мастер артиллерии, передавая ему инфопланшет. — Отнесите ему.

Марчер застыл.

— Сейчас, сэр? — спросил он. Беспокоить командира сейчас, когда церемония вот-вот начнется?

— Конечно сейчас. Выполняйте, — мастер артиллерии отвернулся к своим экранам.

Марчер поднялся на мостик к центральному возвышению настолько быстро, насколько позволяли приличия. Его сердце стучало от волнения, когда он подошел к старшему офицеру, занятому беседой с губернатором. На секунду Марчер замер, не зная, можно ли ему прервать их, но старший офицер повернулся и заметил его.

— Спасибо, суб-лейтенант, — сказал он, взяв инфопланшет. — Губернатор, думаю, вы уже знакомы с нашим новым офицером.

— Да, конечно, — сказал Кейзен, скрывая раздражение от того, что их беседу прервали. — Поздравляю, — произнес он, пытаясь придумать, чтобы еще сказать. — Я уверен, Боевой Флот будет вами гордиться.

— Да, сэр, — ответил Марчер. — Я непременно намерен этого добиться, губернатор, сэр.

Губернатор посмотрел на него, и Марчер понял, что ответил слишком неосторожно. Он почувствовал, как все присутствующие на мостике обратили свои взгляды к нему: комиссар Бедроссиан, сидевший рядом с капитанским креслом; старшина абордажной команды Виккерс, хладнокровно стоявший в положении вольно, офицеры мостика за своими консолями перед возвышением. Одним из них был лейтенант Роше, он даже наполовину обернулся, чтобы посмотреть. Марчер почувствовал, как кровь прилила к лицу, но усилием воли заставил себя успокоиться. Он больше не мальчишка-мичман, он офицер, и должен сохранять хладнокровие, принимая последствия своих действий.

— Хорошо сказано, суб-лейтенант Марчер, — заявил старший офицер. — Ну что ж, губернатор, можем начинать?

Губернатор кивнул, и Марчер, облегченно вздохнув, уже собирался уйти.

— Суб-лейтенант, — сказал старший офицер, возвращая ему инфопланшет, — Я разберусь с этим, когда мы закончим здесь. Вы тоже можете подождать и понаблюдать за церемонией. В конце концов, это историческое событие. Не так ли, губернатор?

Губернатор снова кивнул, и они со старшим офицером заняли места на возвышении.

— Я, губернатор Хорсл Кейзен, от имени Адептус Терра, настоящим постановляю все десятинные обязательства этого мира, обозначенного как 129 Тай Д, и известного как Бахани, считать недействительными, и все долги аннулированными, и объявляю этот мир orbis cassi — более не представляющим ценности.

— Я, коммандер Томиас Уорд, старший офицер боевого корабля «Безжалостный» флота Императора, от имени командования Боевого Флота сектора Бетесба, настоящим объявляю этот мир orbis non contegnum. Мы вверяем защиту этого мира его народу. Да останутся они сильными и верными, служа Ему в этой новой эре.

Марчер наблюдал, как коммандер Уорд спустился с возвышения, подойдя к офицеру вокс-связи, который посмотрел на него, ожидая подтверждения приказа.

— Начинайте.

Связист нажал единственную кнопку. Мгновенно сообщение было передано с его поста в узел связи командной палубы, а оттуда, сквозь космос, транслировано к своей цели: одному из орбитальных маяков Бахани. В ту же секунду, маяк, получив сообщение, обработал его и передал на другие такие же маяки. Само сообщение было сложным, понадобилось несколько дней, чтобы подготовить необходимые коды, пароли и авторизации, но суть его была проста:

«Вы более не часть Империума».

Планета будет вычеркнута из огромных томов Администратума; если ее атакуют, Империум не услышит ее призывов о помощи. Торговые и транспортные маршруты будут переопределены, сюда больше не станут летать торговые флоты, ранее доставлявшие на Бахани продовольствие.

Двенадцать миллионов жителей Бахани, законтрактованные рабочие, недостаточно ценные, чтобы эвакуировать их, еще не знали этого, но их участь уже была предрешена. Их машины выйдут из строя, и они будут замерзать по ночам и страдать от жары днем. Запасы продовольствия подойдут к концу, и неизбежно начнутся схватки и убийства за те немногие участки земли, где еще можно что-то вырастить. Численность населения начнет неуклонно уменьшаться, цивилизация, которую они создали, угаснет, и немногие выжившие станут жертвами разбойничьих нападений ксеносов и монстров, таившихся во тьме.

На мостике «Безжалостного» вокс-связист доложил коммандеру Уорду, что сообщение отправлено и получено.

— Отлично, — сказал Уорд, повернувшись к Кейзену. — Теперь, когда все сделано, губернатор, не желаете ли пообедать с нами, прежде чем вернетесь на свой корабль? У меня изрядно разыгрался аппетит…

Двенадцать часов спустя имперский конвой покинул орбиту, навсегда оставляя Бахани. В центре конвоя шла «Глориана Вэнс», лайнер типа «Барбакан», на ее борту располагались чиновники Администратума и то ценное имущество и оборудование, которое сочли нужным эвакуировать. Ее окружали «Шпора», «Иллис» и «Оникс», фрегаты типа «Меч», сопровождавшие конвой. За ними следовали три десятка грузовых барж, везущих последний груз обработанной руды с Бахани. Во главе конвоя, затмевая своими размерами меньшие корабли, величественно двигался крейсер «Безжалостный».

Со своего поста на командной палубе Марчер смотрел, как планета отдаляется, исчезая вдали. Как изменилось его положение с тех пор, как они прибыли сюда. С немалым чувством самодовольства он подумал о том, как быстро он продвинулся по службе, и теперь, когда его способности заметил старший офицер, его карьера успешно продолжится.

Асфар, сидя в грузовом контейнере в темном трюме баржи, обозначенной как «Терминус-3», почувствовал, как судно изменило курс, но не придал этому значения. Он верил в то, что скоро увидит свой дом.

Издалека, во тьме космоса, за конвоем наблюдали другие глаза. Те несчастные души, что покинуты на планете, могут подождать, но это добыча, которую нельзя упустить. Прозвучала команда на нечеловеческом языке, и часть тьмы пришла в движение, следуя за флотом людей.

Первый прыжок этого путешествия прошел благополучно, хотя навигаторам «Безжалостного» он казался мучительно медленным. Каждый раз, когда они обнаруживали благоприятное течение варпа, которое в обычных условиях значительно ускорило бы полет, им приходилось поворачивать и задерживаться, чтобы позволить отстающим грузовым баржам догнать крейсер. Но благодаря тяжкому труду навигаторов, когда флот вернулся в реальное пространство, все корабли были невредимы, и вышли из варпа, сохранив строй. Позволив варп-двигателям перезарядиться, коммандер Уорд официально передал защиту конвоя лейтенанту Зиту, командиру фрегата «Шпора». Конвой ушел в прыжок; «Безжалостный» был, наконец, свободен.

Сердце Асфара бешено колотилось, и кровь стучала в ушах. Сейчас он боялся. Он вцепился в борта контейнера, чтобы убедиться, что они по-прежнему из твердого металла. Он мог поклясться, что во время последнего прыжка они текли и покрывались рябью. Он слышал о варп-прыжках; лучшие ученики в его классе награждались привилегией поговорить с одним из торговцев, путешествовавших среди звезд. Большую часть из того, что торговец рассказал о варп-прыжках, Асфар счел тогда выдумкой, рассказанной, чтобы произвести впечатление на детей, но все это оказалось правдой. То, что он видел и слышал во время полета в варпе, было само по себе ужасно, а еще его трясло и бросало в его контейнере, как игральную кость в стакане. Он еще раз проверил свой скафандр и шлем, и возблагодарил Императора, когда снова не нашел ни трещин, ни разрывов. В трюмах грузовых барж не поддерживалась атмосфера, пригодная для дыхания. Без скафандра и баллонов с воздухом Асфар не выжил бы здесь.

Воздух в очередном баллоне уже подходил к концу, несомненно, он дышал слишком часто. Придется экономить воздух, иначе он задохнется здесь. Он взял еще один баллон и собирался подключить его, когда заметил индикатор, показывающий, что баллон пуст. Но Асфар не использовал этот баллон, он был уверен в этом, он очень аккуратно откладывал пустые баллоны отдельно. Он перевернул баллон; может быть, индикатор сломан? Нет, вот причина: трещина в шве. Весь воздух постепенно вышел из баллона. Сердце Асфара снова начало биться чаще. Он не сможет больше оставаться в этом контейнере. Ему придется выйти в отсеки корабля.

Хотя повышение Марчера оставалось неподтвержденным, пока командование Боевого Флота не утвердит его, он получил все привилегии, связанные с офицерским званием. Последним из них было предписание стюарду кают-компании для младших офицеров разрешить Марчеру там обедать. Марчер почувствовал трепет, когда вошел в кают-компанию. Он бывал здесь и раньше, но лишь доставляя сообщения или выполняя какие-либо поручения. Никогда у него не было возможности по-настоящему оценить кают-компанию. Никогда раньше он не входил сюда как равный. Теперь он свободно мог отдыхать здесь после вахты, сидеть в глубоких, украшенных бронзой креслах, или проводить вечер в баре, беседуя с другими офицерами. Это так отличалось от обедов в столовой в обществе легкомысленных мичманов.

Сейчас была ночная вахта, и в кают-компании было почти пусто. Марчер узнал лейтенанта Роше, сидевшего в кресле и погруженного в чтение, и нескольких суб-лейтенантов. «Удивительно», подумал Марчер. Еще недавно его могли выгнать отсюда, если он пришел не по службе. Сейчас же здесь к нему обращались «сэр».

Стюард официально приветствовал его, и принес документы, которые Марчер должен был подписать. По крайней мере, он не был смущен тем, как теперь здесь к нему относились. «Так и должно быть», подумал Марчер. «Так и подобает вести себя офицеру». Когда бумаги были подписаны, стюард предложил ему первый напиток, который Марчер охотно принял. Воодушевленный чувством принадлежности к элите, Марчер заказал еще напиток и велел послать его лейтенанту Роше. Официант отнес напиток, вежливо попросив Роше оторваться от чтения. Роше поднял глаза, его взгляд скользнул по Марчеру.

Марчер поднял стакан в насмешливом приветствии, и, удовлетворенный, отвернулся к бару. Официант вернулся и торопливо прошептал что-то стюарду, стакан остался нетронутым.

— Боюсь, джентльмен отказался от вашего угощения, сэр.

— Что? — Марчер обернулся, но Роше уже уходил из кают-компании. Другие суб-лейтенанты увидели, что он уходит, и, узнав Марчера, тоже вышли.

— Не желаете ли выпить его сами, сэр? — спросил стюард с такой вежливостью, что его тон казался снисходительным.

— Нет, — поморщился Марчер, пытаясь сдержать вспыхнувшую внутри злость и смущение. — Нет, спасибо.

— Я выпью, — произнес голос позади него.

Это был старшина абордажной команды Виккерс. Марчер кивнул, и Виккерс, взяв стакан своей большой рукой, отпил глоток.

— Мои поздравления, мистер Марчер.

— Спасибо, мистер Виккерс.

Марчер даже не знал, что старшине абордажников позволено заходить в кают-компанию для младших офицеров. Формально он не был офицером. Среди мичманов даже ходили слухи, что Виккерс впервые попал на крейсер, будучи принудительно завербован в рабочую команду, трудившуюся на нижних палубах. Как он сумел подняться из этого ада до своего нынешнего поста, было предметов множества предположений и догадок, и некоторых невероятных историй. Каково бы ни было его положение сейчас, глядя на множество шрамов, покрывавших лицо Виккерса, Марчер сказал себе, что не будет тем, кто попросит старшину покинуть кают-компанию.

— Неплохое вино, — сказал Виккерс, указывая на стакан.

— Да, — Марчер едва не сказал «сэр».

— Не такое хорошее, как вина в офицерской кают-компании, но тоже неплохое. Когда вы попадете туда, мистер Марчер, я покажу вам их ассортимент.

— Да… — Марчер немного ободрился. — Это было бы очень любезно с вашей стороны, мистер Виккерс.

Старшина задумчиво покачал вино в стакане.

— Мистер Марчер, позвольте дать вам совет. Ваши новые сослуживцы… Вы не сможете завоевать их расположение. Не стоит даже обращать на них внимание. Они просто пережитки, их карьера на этом и закончится, у них нет и половины ваших способностей, и уж точно нет таких перспектив, как у вас. Не стоит пытаться с ними подружиться, лучше постарайтесь их затмить. Превзойдите их, и те, чье мнение действительно важно, не обойдут вас вниманием.

— Спасибо, мистер Виккерс, — ответил Марчер, удивленный и польщенный таким вниманием.

Виккерс кивнул, допил вино и ушел. Все знали, что командир абордажных солдат — фаворит старшего офицера. Марчера снова охватило радостное волнение; его ждет воистину блестящее будущее, если сам коммандер Уорд благоволит ему.

— Подтвердить источник сообщения! — приказал Уорд, не в силах скрыть раздражение в своем голосе. — Если астропат ошибся, я ему голову оторву!

— Храм Телепатика подтверждает, сэр, — ответил вокс-связист. — Код сообщения верный — уровень Оптимус.

Уорд тихо выругался. Он не имел права игнорировать сигнал о помощи уровня Оптимус; даже малейшее промедление выглядело бы подозрительно.

— Свяжитесь с навигаторами, дайте им координаты.

— Уже сделано, сэр.

«Этот связист излишне самонадеян», подумал Уорд.

— Тогда передайте им вот что, лейтенант. Самый полный ход!

Стол снова вздрогнул, и губернатор Кейзен схватился за стопки инфопланшетов, чтобы не позволить им упасть со стола.

— Свяжитесь с мостиком, — приказал он. — Выясните, что здесь, к черту, происходит!

Один из его слуг побежал исполнять приказ, другие в страхе вздрогнули, не только боясь гнева губернатора, но и слыша шум боя. Кейзен занял лучшие апартаменты на борту «Глорианы Вэнс», и предпочитал находиться здесь, а не на мостике, чтобы его не отвлекали, и он мог сосредоточиться на важной работе: планах индустриализации Ризы. А тут такое!

Корабль качнулся, и на этот раз инфопланшеты просто вылетели из рук губернатора.

— Это отвратительно! — воскликнул он. — Я хочу поговорить с мостиком. Неужели эскадры фрегатов Боевого Флота недостаточно, чтобы защитить нас от нападения каких-то жалких пиратов? Я надеялся, что меня не будут отрывать от работы по всякому ничтожному поводу!

Он бросился к иллюминатору, но там была видна лишь кружившаяся россыпь звезд. Вдруг сверкнула вспышка. Слишком близко для другого корабля; это был выстрел зенитного орудия. Кейзен с ужасом понял, что противник, должно быть, прямо над ними.

— Уходите! — закричал Кейзен своим слугам. — Мы должны вернуться…

Удар сбил его с ног. Оглушительный вой вонзился в мозг. Кейзен оглянулся на иллюминатор. Звезды исчезли. Вместо них он смотрел прямо в пасть чудовищной машины, прорезавшей корпус лайнера.

— Они идут на абордаж!

«Безжалостный» вырвался из варпа, и на командную палубу сразу хлынул поток новой информации. Уорд, сдерживая нетерпение, молчал, сидя в капитанском кресле. Он ничего не мог сделать, чтобы сообщения выводились быстрее. Они и так добрались сюда очень быстро. Уорд терпеть не мог навигаторов, и знал, что это чувство было взаимным, но что бы он о них ни думал, он не мог не признать, что свои обязанности они выполняли безупречно. Благодаря им, возможно, у него только что появился шанс спасти свою шею.

— Составляется анализ обстановки, сэр, — доложил офицер-оператор ауспекса.

— Тогда выводите его скорее, мистер Аден.

На большом экране появилась картина боя. Конвой был полностью дезорганизован. Десятки грузовых барж рассеялись во всех направлениях, «Глориана Вэнс» кружилась, словно бык, пытающийся стряхнуть с себя наездника, фрегаты…

— Где фрегаты? — спросил Уорд. — Где противник? Найдите их, мистер Аден!

— Они рассеялись после последнего прыжка, сэр. «Шпора» и «Иллис» докладывают об атаках бомбардировщиков, повреждения минимальные. «Оникс» вышел из варпа слишком далеко, но направляется обратно к «Шпоре»…

Оператор ауспекса на секунду замолчал, когда один из кораблей исчез с его экрана.

— «Иллис» уничтожен.

— Как?

— Это… неизвестно, сэр.

— Сообщение с «Глорианы Вэнс», сэр, — доложил вокс-связист.

— Включите его. Да, и дайте связь со «Шпорой». Покажите мне «Глориану».

Изображение лайнера на экране увеличилось. Его светлый корпус был усыпан темными точками — штурмовые катера, вцепившиеся в его обшивку, как паразиты. Казалось, что они пожирают его изнутри.

Сквозь шум командной палубы раздался голос губернатора Кейзена:

— Коммандер Уорд! Я требую, чтобы вы немедленно…

— Что происходит, губернатор? — прервал его Уорд.

— … вы должны атаковать их немедленно! Они захватывают моих людей. Они захватывают моих людей! Вы должны вернуть их! Они бесценны…

— Артиллерийский пост! Абордажные группы на транспорты! Доставить подкрепления на «Глориану».

Ниже мостика, на командной палубе мастер артиллерии приказал своим подчиненным спускаться в пусковые отсеки. Уорд заметил, что среди них был и его протеже Марчер, пытавшийся скрыть свое нетерпение под маской хладнокровного профессионализма. Старшина абордажной команды Виккерс, стоявший на своем обычном месте позади командирского возвышения, повернулся к старшему офицеру, и Уорд кивнул ему. Он не позволял никому другому вести в бой абордажную команду.

Уорд повернулся к офицерам мостика.

— Как только они вылетят, ведите нас к последнему местоположению «Иллис», и прикажите «Шпоре» занять место в строю. Бомбардировщики и штурмовые катера появились здесь не сами по себе. Мы должны найти корабль, с которого они взлетели.

Вражеский огонь разорвал корпус автопогрузчика, за которым прятались Марчер и его подчиненные. Их высадка на «Глориану Вэнс» оказалась не такой легкой, как они надеялись. Как только их транспорт влетел в ангар «Глорианы», Марчер услышал, как по корпусу стучат выстрелы. Было слишком поздно искать другое место для высадки, бой уже начался. Транспорт сел на палубу, опустив трап, и люди Марчера бросились на поиски какого-либо укрытия, пока мультилазеры транспорта прикрывали их огнем. Марчер чувствовал тяжесть в груди; здесь все было не так, как в бою на Бахани. На этот раз он отвечал за жизнь каждого из своих подчиненных. Теперь он не мог думать только о себе, он должен был командовать. А пока он даже не мог четко увидеть противника. Он должен контролировать ситуацию, должен знать, что происходит, и тогда он сможет отдавать правильные приказы.

Выглянув из укрытия, он попытался оценить поле боя. Здесь, с возвышения, он мог что-то разглядеть. Наверху заняла позицию огневая группа противника, возможно, с офицером; следовало принять во внимание их сектора обстрела. Марчер высунулся из укрытия еще немного выше, чтобы лучше разглядеть позицию противника. Может быть, если попытаться обойти слева…

Марчер почувствовал, как что-то ударило его в бой и дернуло вниз, а на место, где он был секунду назад, обрушился шквал выстрелов.

— Я бы на вашем месте не высовывался, — это был унтер-офицер Буллер, один из ветеранов Виккерса, который ясно дал понять, что подчиняется Марчеру только потому, что старшина абордажной команды так приказал. — Сэр, — неохотно добавил он. — Какие будут приказы, сэр?

— Необходимо уничтожить огневую группу на верхнем уровне, я думаю, можно зайти с флангов…

— И атаковать со всех сторон. Отлично, сэр, — прервал его Буллер. Абордажники! Продвигаться парами, прикрывать продвижение огнем! Засуньте дробовики им в глотки! — Буллер оглянулся на Марчера. — Гиббс! Видишь там позицию противника? Прижмите их огнем!

Абордажные солдаты действовали четко и слаженно, половина команды стреляла, а другая половина продвигалась к следующему укрытию. Марчер немного приободрился. Эти приказы должен был отдать он сам. А сейчас отрядом командовал не он, а Буллер. Но Марчер не мог упрекать унтер-офицера. Буллер запрашивал приказы, а Марчер мог дать лишь предположения.

— Вперед! — крикнул он, нырнув в укрытие, потом вскочил, увидел цель и выстрелил. Выстрел прошел мимо — враг двигался молниеносно, нечеловечески быстро. Столкнувшись с решительной атакой абордажников, пираты отступили. Марчер на долю секунды успел заметить мелькнувший силуэт. Человекоподобный, но высокий, слишком высокий, конечности длинные и тонкие, как у паука. Потом он исчез. Это был чужак, ксенос.

«Эльдар», думал Уорд на мостике «Безжалостного», «почти наверняка одна из пиратских сект этих отвратительных существ». «Безжалостный», несмотря на долгую историю своей службы, редко сталкивался с ними, но у других кораблей Боевого Флота Бетесбы было несколько боев с ними в этом тысячелетии, и лишь некоторые корабли смогли выжить в этих боях и доложить о них командованию. Он знал, эльдар были опасны, их мотивы часто непостижимы, но по сути своей они были подлыми трусами, предпочитавшими прятаться или убегать вместо того, чтобы стоять и сражаться. Даже сейчас их корабль скрывался, вместо того, чтобы дать бой «Безжалостному». Уорд найдет его.

— Прочь с дороги!

— Пропустите нас!

— Очистить путь! Очистить путь!

Марчер и его люди пробивались сквозь толпы охваченных паникой чиновников Администратума, набившихся в главный зал. Высокий узкий коридор был забит людьми, пытавшимися найти безопасное место. Но сейчас нигде не было безопасно; небольшие группы эльдарских налетчиков были замечены по всему кораблю, испуганные пассажиры сбегались со всех направлений, рассказывая о новых нападениях и массовых убийствах, что только усиливало обстановку психоза и смятения. Марчер видел, что Буллер так же растерян, как и он сам, и все, что он мог делать — кричать до хрипоты, расталкивая чиновников с дороги. У Марчера был приказ пройти к носовой части главного зала; если команды абордажных солдат с «Безжалостного» займут все важные перекрестки, тогда, возможно, удастся блокировать этих проклятых ксеносов.

Внезапно раздался крик, который не был способен издать человек. Крик повторился еще и еще. С верхних этажей вырвались полдюжины налетчиков, с жутким визгом скользивших в воздухе на бронированных скайбордах. Люди в давке внизу оглянулись на звук и запаниковали еще больше, отчаянно пытаясь спастись, они давили друг друга и насмерть затаптывали упавших. Марчер успел заметить одного из пиратов на скайборде, пролетевшего совсем низко над толпой, словно сдувая людей со своего пути. Другие налетчики тоже начали пикировать на толпу, но на этот раз не просто для того, чтобы испугать; они наносили удары своими тяжелыми алебардами, с презрительной легкостью отрубая конечности и головы. Один скайборд, тяжелее остальных, был вооружен устрашающего вида пушкой, изрыгавшей град осколков, оставляя кровавую просеку на палубе, разрывая на куски тела людей, пытавшихся бежать.

— Абордажники! — крикнули Марчер и Буллер одновременно. Те солдаты, которые это видели, подняли дробовики и открыли огонь. По таким целям попасть было трудно, но Марчер увидел, как один из налетчиков был сбит. Казалось, он сейчас упадет на палубу, но, невероятно изогнувшись, он сумел снова запрыгнуть на свой скайборд. Пираты явно не ожидали такого сопротивления, но отреагировали мгновенно: взлетев к верхним палубам, они исчезли из вида.

— Они сбежали, — выдохнул Марчер, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Подождите, — сказал Буллер, и в этот момент эльдары на скайбордах снова влетели в зал. Они вернулись, и что еще хуже, привели с собой других. Теперь их было в три раза больше, чем в начале. Они держались высоко, без всяких усилий совершая удивительные пируэты и описывая замысловатые узоры в воздухе.

Марчер схватил вокс-передатчик.

— Мистер Виккерс, — сообщил он. — Мы столкнулись с большой группой ксеносов на скайбордах в носовой части главного зала. Прошу…

— Они атакуют! — закричал солдат рядом, прерывая его. Четверо налетчиков отделились от воздушного спектакля и бросились вниз к узкому коридору, где прятались абордажники. Буллер заметил их и уже отдавал приказы.

— Солдаты, держаться ближе к стенам. Как можно ближе, тогда они не смогут подлететь слишком близко.

Марчер видел, что солдаты мгновенно исполнили приказ, прижавшись к стенам с каждой стороны коридора, заставляя тем самым налетчиков держаться подальше, чтобы не врезаться в стены. Пираты тоже это увидели, и в атаку бросилась вторая волна, на этот раз возглавляемая тяжелым скайбордом с пушкой.

— Буллер, нет! — закричал Марчер. — Убери их от стен! Рассредоточиться!

Буллер раздраженно посмотрел на Марчера.

— Что?

Но было уже слишком поздно. Первая волна атакующих снова набрала высоту, рассыпавшись во всех направлениях, а за ней летела вторая: это был расстрел целей, так удобно выстроившихся в ряд у стен, бежать было некуда. Пушка снова открыла огонь, очередь разрывов ударила в стену на уровне пояса, поражая присевших солдат в головы и плечи, а стоявших разрывая пополам. От стен поднялась туча пыли и кровавых брызг, на секунду закрыв картину бойни, но ее рассеяли пролетевшие мимо скайборды. Вой их двигателей заглушили крики раненых солдат, с обрубками рук и ног, свисавшими с пробитых тел.

Марчер на секунду оцепенел, но лишь на секунду. Он оглянулся на Буллера, но унтер-офицер был мертв, его голову снес удар алебарды. Голос в воксе приказывал отступать, но Марчер не обратил на него внимания. Он не был испуган. Он был зол. Очень зол.

Двое уцелевших абордажников бросились к своим раненым товарищам. Марчер приказал им вернуться, его голос звучал четко и громко, несмотря на вопли раненых и умирающих.

— Рассредоточиться. Продолжать движение, не останавливаться! — крикнул он, посмотрев вверх. Приближалась новая группа налетчиков, а за ней еще одна. — Стрелять только по моему приказу! Целиться в лидера!

Марчер поднял дробовик, абордажники перегруппировались вокруг него. Теперь они подчинялись ему. Нет, разница была в том, что теперь он командовал ими.

Четверо эльдар, пикировавших вниз, заскользили к ним, намереваясь преследовать разбегавшихся абордажников. Но офицер, командовавший людьми, упорно стоял среди своих солдат, и налетчики инстинктивно нацелились на него. Они решили сначала убить офицера, людишки разбегаются куда быстрее, лишившись командиров. Ближе, еще ближе, они уже чувствовали вкус убийства…

— Огонь! — приказал Марчер. Залп дробовиков поразил первого налетчика. Он попытался уклониться, но от такого залпа увернуться было невозможно. Его тело было разорвано на куски, скайборд завертелся, остальные налетчики завизжали, поняв, что их плотная группа представляет собой слишком удобную цель. Двое из них смогли отвернуть, еще один сманеврировал слишком резко и упал. Изогнувшись в воздухе, он упал на палубу. Вскочив на ноги, он выхватил пистолет, но был убит одним выстрелом из дробовика, снесшим ему половину лица.

Марчер выбросил стреляную гильзу. Приближалась новая волна атакующих.

— Продолжать движение! — приказал он, но абордажники и так двигались, держа оружие наизготовку, и на ходу целясь в налетчика во главе атакующей группы.

— Огонь!

Они выстрелили одновременно. На этот раз пират уже поворачивал, пытаясь прикрыться своим скайбордом как щитом. Бесполезно. Тяжелая картечь пробила двигатель скайборда, аппарат потерял управление, закружился и взорвался. Остальные налетчики, однако, успели рассредоточиться, и были уже прямо над абордажниками.

— Присесть и перекатиться! — приказал Марчер, отпрыгнув в сторону. Позади раздался крик абордажника, отреагировавшего недостаточно быстро.

Лидер следующей группы налетчиков видел, что произошло с его предшественником, и сбросил скорость. Абордажники быстро перенесли огонь на другого налетчика, вырвавшегося вперед, сбили его, и снова перекатились. Еще один эльдар, пылая жаждой убийства, не рассчитал расстояние, и, зарубив алебардой абордажника, на полной скорости врезался в палубу. Он слетел с доски, и рухнул на палубу под залпом картечи, его мертвое тело еще долго содрогалось в конвульсиях.

Марчер заметил, что происходит что-то странное. Сейчас их должна была атаковать следующая волна, но все эльдары на скайбордах кружили под самым потолком огромного зала. Они потеряли почти треть своей группы, а люди, вместо того, чтобы в ужасе разбегаться, сбивали их одного за другим. Несколько налетчиков начали пикировать, но как только один из них вырывался вперед, он сбрасывал скорость, и то же самое делали другие. Вскоре они снова набрали высоту, присоединившись к остальным.

Марчер видел, что эльдарский командир на скайборде с пушкой круживший быстрее и быстрее, ругая остальных, заставил их снова идти в атаку. Эльдар на скайборде с пушкой летел впереди, явно целясь в Марчера.

— Бойцы «Безжалостного»! — воскликнул Марчер. — За мной!

И бросился навстречу пикирующим налетчикам.

Эльдар видел, как он бежит, и направил скайборд еще круче вниз, чтобы не потерять цель. Марчер побежал быстрее, и налетчику пришлось еще больше опустить нос скайборда, направив его почти прямо в палубу. Его спутники не решились следовать за ним, и вышли из пикирования, но ему нужна была голова этого человечишки, посмевшего бросить ему вызов. Он начал стрелять из пушки, и увидел, как линия смертоносного огня пересекла путь бегущего. Человек упал, и эльдар резко задрав нос скайборда, направил его вверх, от стремительно приближавшейся палубы. Корма скайборда с лязгом задела палубу, и налетчик почувствовал, как что-то ударило его в спину, нос скайборда дернулся вверх, и аппарат снова начал набирать высоту. Эльдар почувствовал, что соскальзывает, и попытался встать устойчивее, но его ноги не двигались. Он не чувствовал ничего ниже пояса. Схватившись рукой за спину, он ощутил рану от картечи, пробившей его позвоночник. Он успел лишь поднести окровавленную руку к глазам и полетел вниз головой с набиравшего высоту скайборда.

Марчер видел, как падал командир налетчиков, слышал, как с треском сломалась его шея, когда он рухнул на палубу. Лишь после этого Марчер перевел дыхание и перестал сжимать мертвой хваткой рукоятку дымящегося дробовика. К нему подбежали двое абордажников и помогли ему встать. Он закусил губу от боли в бедре, пробитом осколком, когда он отпрыгивал в сторону. Подняв голову, Марчер посмотрел на круживших высоко под потолком налетчиков.

Хотя их оставалось еще около дюжины, никто из них не решался снова лететь в атаку. Они летали широкими кругами, явно в поисках пути отступления.

— Огонь! — раздался приказ откуда-то сверху. С верхних этажей загремели выстрелы, и трое эльдар рухнули вниз, навстречу смертельному столкновению с палубой. Абордажники, помогавшие Марчеру, схватились за оружие, и он болезненно упал на одно колено.

— Огонь! — прозвучало снова, голос казался знакомым. Еще двое налетчиков полетели вниз, остальные рассеялись, спасаясь через любой люк, который могли найти.

— Мистер Марчер! — Марчер посмотрел вверх и увидел Виккерса, стоявшего на выступе верхнего этажа, с обеих сторон его прикрывали абордажные солдаты. — Мостик зачищен. Когда вы с вашими людьми закончите здесь, присоединяйтесь к нам.

Он говорил резко, но его голос звучал почти весело.

Марчер, с трудом встав на ноги, подтвердил получение приказа. Он приказал своим людям строиться, но они не могли выступать прямо сейчас. У них были раненые, которым следовало помочь, и убитые, над которыми нужно произнести молитву, чтобы их души смогли обрести Мир Императора. Некоторые абордажники, склонялись над трупами врагов, забирая с них трофеи. Взгляд Марчера упал на пистолет первого убитого лично им налетчика. Трофей? Почему бы и нет? Определенно, он это заслужил.

Коммандер Уорд стоял за спиной оператора ауспекса. Молодой лейтенант лихорадочно трудился над аппаратурой, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки корабля эльдар. И до сих пор безрезультатно, как заметил Уорд. Лейтенант уже начал потеть. В конце концов, Уорду это надоело.

— Доложите, мистер Аден.

— Пока ничего, сэр, — ответил лейтенант, слишком торопливо. — Мы все еще пытаемся обнаружить…

— Свяжитесь со «Шпорой», — прервал его Уорд. — Запросите векторы курса этих бомбардировщиков и отследите их, ищите что угодно, все, что может выдать этот проклятый корабль!

Уорд отошел и снова уселся в капитанское кресло. Подчиненные будут исполнять отданные им приказы, а он сможет наблюдать за результатами их работы на личном капитанском экране. Он едва мог поверить, что эти мальчишки имели безрассудство роптать против него. Они слишком обленились, привыкнув к легким патрулям и «боям», ненамного более опасным, чем захват торгового судна, подозреваемого в контрабанде. Они думают, что Гир лучше подойдет им; что он даст им большую долю трофеев, и возможно, он бы действительно имел глупость так поступить. «Но», думал старший офицер, «как бы повел себя Гир здесь, во тьме, с призраком на сканнерах, когда нож ксеносов готов вонзиться в горло?»

— Коммандер, я нашел что-то!

— Я вижу, мистер Аден.

Там действительно было что-то, что можно заметить, только если смотреть прямо на него. Это была тень на фоне звезд; в десятки раз больше, чем может быть любой корабль, но Уорд знал, что это лишь иллюзия. Корабль эльдар должен быть там.

— Курс на тот район, заряжайте…

Внезапно по командной палубе разнесся сигнал тревоги.

— Обнаружены торпеды противника!

— Их цель?

— «Оникс», сэр.

— Предупредите их. Прикажите им приготовиться к попаданию.

Уорд сохранял спокойствие; получив предупреждение, «Оникс» успеет приготовиться достаточно, чтобы пережить попадание.

— Время до попадания?

— Сейчас!

Экран переключился на фрегат типа «Меч» позади них. Его зенитные орудия еще стреляли, храбро пытаясь расстрелять торпеды, обнаруженные слишком поздно. Один, второй, третий взрывы сотрясли фрегат, разрушив башни в верхней части корпуса и превратив двигатели в обломки. Мгновение фрегат еще держался, но затем серия внутренних взрывов разорвала его корпус.

Офицеры на мостике потрясенно молчали, они слышали сообщение о потере «Иллис», но большинство из них никогда не видело гибель военного корабля так близко. Уорд, однако, чувствовал дрожь по другой причине: «Безжалостный» находился между этой тенью и «Ониксом». Эти торпеды прошли прямо над его кораблем, появившись совершенно внезапно.

— «Оникс» запускает спасательные шлюпки, сэр. Они покидают корабль.

— Артиллерийский пост! — крикнул Уорд, обращаясь прямо к старшему артиллеристу на командной палубе через голову лейтенанта Роше, артиллерийского офицера на мостике. — Торпедные аппараты к бою!

— Цель, сэр? — попытался вмешаться Роше, этот приказ должны были передать в артиллерийский пост через него.

Уорд был не в настроении любезничать с младшими офицерами, которым нужно было объяснять очевидное.

— Вот, мистер Роше! — сказал он, указав на тень. — Торпедный залп широким веером. Отслеживайте курс торпед; будьте готовы взорвать их по моему приказу.

Маневровые двигатели «Безжалостного» включились, и огромный корабль начал поворачивать. В носовых торпедных отсеках, среди мостиков и подъемных кранов, механики произносили последние благословения над торпедами. Их начали готовить к запуску сразу же, как только был получен сигнал о гибели фрегата.

Могучие плазменные двигатели торпед включались в строгом порядке, залп был произведен, когда «Безжалостный» повернулся носом к этой проклятой тени. Уорд напряженно смотрел на экраны, оценивая скорость и расстояние.

— Мистер Аден, — сказал он, даже не взглянув на оператора ауспекса, — следите за данными. Если вы хоть моргнете, я вам отрежу веки.

Торпеды вошли в тень на расстоянии сотен миль одна от другой. Слишком далеко, чтобы нанести эффективный удар, но их целью сейчас было не поразить противника, а лишь найти его.

— Взорвать торпеды! — приказал Уорд.

В космосе расцвели вспышки взрывов, крошечные на фоне гигантской тени, на антенны ауспексов хлынули потоки данных.

— Ну? — спросил Уорд.

Лейтенант Аден открыл рот и секунду молчал.

— Да… искажение при одном взрыве.

— Выведите его координаты, — приказал Уорд. — Мистер Крайчелл, подводите нас ближе для бортового залпа. Мистер Роше, передайте приказ приготовиться батареям левого борта. Никаких оправданий!

— Расстояние, сэр? — спросил Крайчелл.

Уорд знал, каким должен быть ответ: подойти как можно ближе. Но такой маневр может подставить крейсер под удар. Только Император знает, что скрывается в этой тени, и будь Уорд проклят, если он позволит ударным кораблям ксеносов вывести из строя «Безжалостный», как они поступили с «Глорианой Вэнс».

— Дальности действительного огня батарей будет достаточно, лейтенант.

«Безжалостный» завершил маневр, и Уорд услышал ободряющий грохот орудий с батарейных палуб, ведущих массированный огонь по району цели. Ему нужно было хотя бы один раз, хотя бы мельком увидеть врага, и тогда Уорд сможет уничтожить его.

На командной палубе снова прозвучал сигнал тревоги.

— Торпеды противника!

Уорд едва слышно спросил:

— Цель?

— Прямо в нас!

Уорд мгновенно вскочил на ноги.

— Зенитные батареи, захват цели и огонь! — Он схватил вокс и нажал руну общекорабельной трансляции. — Экипаж «Безжалостного», это старший офицер. Приготовиться к попаданию! Приготовиться к попаданию!

Силой взрыва Уорда швырнуло обратно в кресло, и он изо всех сил вцепился в него. Мостик встряхнуло, угрожая обрушить его на командную палубу внизу. Один из технических контейнеров оторвался от стены и рухнул на палубу. Придавленные им сервиторы завизжали, призывая на помощь. Команда управления щитами и пост борьбы за живучесть приступили к работе, пытаясь удержать щиты и сохранить герметичность поврежденных отсеков. На экран Уорда посыпались донесения о повреждениях, но информации, которую он так хотел получить, там не было.

— Ауспекс! Ауспекс! — крикнул он. — Мы все еще видим их?

Лейтенант Аден обернулся, чтобы доложить, но Уорд уже видел ответ на его лице.

Тень исчезла.

— Мы пробились к мостику лайнера, но к тому времени большинство налетчиков уже отступили оттуда, забрав с собой тех несчастных, которых они успели захватить. Их главные силы заблокировали остатки экипажа «Глорианы» у атмосферных рециркуляторов. Если бы ксеносы их захватили, они бы заставили нас покинуть корабль!

Марчер стукнул кулаком по столу для большей выразительности, стаканы с напитками зазвенели. Он склонился ближе к столу, и десяток младших офицеров, с интересом слушавших его рассказ, тоже подвинулись ближе.

— Мы немедленно направились туда. Старшина абордажников приказал всем отрядам атаковать налетчиков. Мы зажали их там как крыс в ловушке! Как только они увидели нас, то попытались сбежать, но мы уже отрезали им все пути к отступлению. И они бросились прямо на нас, пытаясь пробиться сквозь наши ряды! Вот что я вам скажу, ни один человек не может двигаться так быстро. А их боевые кличи, их жуткие лица… как будто все кошмары ожили и набросились на вас! Мои люди сражались стойко, хотя, скажу вам, были и такие которые такой стойкости не проявили. Мы стреляли и стреляли, пока стволы дробовиков не раскалились так, что стали жечь руки. Наша картечь выкосила их первые ряды, но остальные добрались до нас по трупам своих, и все-таки пробились. Один из них, его броня была вся покрыта лезвиями, заколол штыком солдата рядом со мной, и точно так же убил бы меня, если бы я не ударил его прикладом по голове. Он выглядел страшным, но, поверьте мне, его череп раскололся легче, чем у любого человека, а уж я повидал достаточно расколотых черепов!

Молодые офицеры, собравшиеся вокруг стола, расхохотались. Они восхищались подвигами Марчера; он встречался с врагом лицом к лицу, а не просто видел его на экране на расстоянии тысячи миль. Однако не все присутствовавшие в кают-компании младших офицеров разделяли это восхищение хвастливым суб-лейтенантом, привлекшим к себе такое внимание за столь короткое время. Но пока они сидели молча, терпеливо дожидаясь подходящего момента. Вечер продолжался, и Марчер рассказывал свою историю снова и снова. Слушатели угощали его выпивкой, и он становился все более пьяным и развязным, хватая бутылки и кружки, и вскакивая на столы и кресла к удовольствию слушателей. Он чувствовал, что это и был вкус славы, которой он жаждал. Это и была жизнь, для которой он был рожден.

Было уже поздно. Большинство слушателей Марчера разошлись спать. Наконец, и он поднялся из-за стола, чтобы уйти.

И увидел перед собой трех офицеров старше него.

— Мистер Марчер, — сказал один из них.

Марчер попытался сосредоточить взгляд на говорившем.

— Лейтенант Роше? — непослушным языком произнес он. — Сэр?

— Вы еще не уходите? Мы с друзьями так надеялись услышать вашу историю.

Они снова пригласили его к столу, и Марчер, решив, что никакого вреда от этого не будет, начал рассказывать свою историю еще раз.

Асфар прятался под платформой подъемного крана в трюме грузовой баржи. Он решил больше не прятаться в контейнере. Первые несколько раз, когда он выходил, потом он возвращался в контейнер, старательно закрывая его изнутри, но сейчас Асфар не видел в этом особого смысла. Никто из немногочисленного экипажа баржи, казалось, не собирался заглядывать в трюм. Асфар видел скафандры, которые они надевали в шлюзовом отсеке, когда заходили в трюм. Все скафандры висели нетронутыми. По крайней мере, отсюда он мог добраться до аварийных баллонов с воздухом, от которых зависела его жизнь. Даже если бы тот баллон не треснул, воздух у Асфара закончился бы почти день назад.

Асфар подумал, знал ли патриарх о том, как долго имперцам придется добираться до их базы. Еще он подумал, знал ли патриарх, что взрыватели, которые ему дали, установлены на слишком короткий промежуток времени. Он разведал отсеки баржи, насколько возможно, и понял, что никак не успел бы покинуть судно до того, как взрыватели сработают. Он перенастроил их, но вопросы по-прежнему не давали ему покоя. Он спросил себя, должен ли он предупредить звездных воинов на других баржах, но патриарх ничего не говорил ему о них. Даже если бы он знал, на каких именно кораблях они были — если они вообще там были — он никак не смог бы связаться с ними. Тогда, на Бахани, все казалось ему таким понятным, но сейчас, когда он был один, далеко не все было так ясно. Даже если бы воздуха было достаточно, даже если бы он смог покинуть корабль, как ему удалось бы вернуться домой? Империум покидал Бахани навсегда. Даже если бы Асфар смог пробраться на другое судно, ни один имперский корабль не вернул бы его домой. Как патриарх узнает, что звездные воины успешно выполнили задание, если никто из них не сможет вернуться?

Ответ был только один — патриарх никак не узнает. А значит, для него не имеет значения, добьются они успеха или потерпят неудачу.

— Проснитесь, мистер Марчер, — старшина абордажников Виккерс постучал дубинкой по прутьям решетки. Молодой человек, лежавший на койке в камере, вздрогнул. Виккер терпеливо ждал, пока Марчер с трудом приходил в сознание.

Коммандер Уорд приказал Виккерсу присматривать за парнем; убедиться, что он не станет жертвой враждебности своих новых сослуживцев. Проще говоря, Уорд велел предоставить Марчеру свободу быть настолько наглым и несносным, насколько возможно. Конечно, у Виккерса не было иного выбора, кроме как исполнять приказ, хотя перспектива нянчиться с дебоширом и скандалистом энтузиазма не вызывала. Теперь же, напротив, Виккерс чувствовал дружеское расположение к молодому суб-лейтенанту; однако он сомневался, что это чувство разделяли многие офицеры.

Он был в кают-компании для младших офицеров этой ночью. Он видел, как Роше, Крайчелл и Астер подошли к Марчеру, намереваясь спровоцировать его на драку. Чтобы спровоцировать Марчера, опьяненного собственной славой не меньше чем вином, не пришлось долго трудиться. После нескольких тычков и пощечин началась желаемая драка. Крайчелл и Астер схватили Марчера, пытаясь удержать его, а Роше занес кулак, чтобы преподать урок обнаглевшему выскочке. Виккерс уже собирался вмешаться, но на секунду отвлекся, оглянувшись на остальных офицеров в кают-компании, и взглядом заставив их оставаться на своих местах. Когда же он снова посмотрел на драку, у Астера из разбитого носа лилась кровь, Крайчелл скорчился, держась за живот, а Марчер уже вцепился в глотку Роше.

Роше думал, что Марчер, пьяный и уставший, будет слабым противником. Виккерс решил, что Роше — полный идиот. Он и его приятели были не в лучшей физической форме, отяжелев от долгих часов сидения за консолями на мостике. Марчер был моложе их, отлично натренирован физически, а алкоголь лишь помог ему не сдерживать себя. Роше пытался играть по правилам, неписаным законам того, как один офицер должен решать разногласия с другим. Но боевые инстинкты Марчера все еще были на взводе после ужасного боя с эльдарскими пиратами, где приходилось убивать или быть убитым. Каждая часть его тела была оружием; повсюду он видел противника. Роше отлетел назад, тяжело ударившись о палубу, Крайчелл получил бутылкой в лицо, Астер попытался схватить Марчера, и за это оказался со сломанной рукой. Только когда Марчер, взяв голову Роше, начал методично колотить ею о палубу, Виккерс решил вмешаться и оттащить его; парень бешено ругался, проклиная офицеров.

Все получилось просто отлично; теперь офицеры, так опозорившиеся в своих попытках вершить «подпалубную справедливость», обратятся за помощью к Гиру, а Гиру придется идти на поклон к Уорду. Глядя, как молодой офицер поднимается на ноги, Виккерс подумал, что Марчер мог бы сделать хорошую карьеру. Только не на «Безжалостном». На крейсере ему больше не быть офицером.

— Сэр, — начал лейтенант-коммандер Гир. — Есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с вами.

— И что же это за дело, мистер Гир? — спросил Уорд. Он решил на этот раз пригласить Гира для доклада в свой кабинет — для разнообразия. Уорд заметил, что неподвижные глаза мертвых животных, взиравшие со стен, заставляли Гира нервничать. Возможно, он боялся, что однажды здесь окажется и его голова.

— Оно касается поведения одного из младших офицеров, суб-лейтенанта Марчера, сэр.

— Марчер? Я слышал о нем. Молодой человек, блестяще отличившийся в бою на борту «Глорианы Вэнс». Должно быть, в будущем его ждут великие дела.

— Ах, да, сэр, — Гир замолчал на секунду, осторожно подбирая слова. — Собственно, о будущем этого молодого человека я и хотел бы поговорить.

— Продолжайте.

— Хотя он, несомненно… великолепно проявил себя в том бою, последние события бросают тень на его поведение. В этот самый момент он находится на гауптвахте, после того, как этой ночью в кают-компании для младших офицеров учинил драку и нанес тяжкие телесные повреждения трем моим офицерам.

— Моим офицерам, — поправил его Уорд.

— Он был пьян и вел себя вызывающе, — продолжал Гир. — Он и его друзья набросились на них, когда один из них порекомендовал ему вести себя, как подобает офицеру. Эти трое офицеров в данный момент госпитализированы. Это очень серьезное дело, сэр.

— Разумеется, мистер Гир. Очень серьезное. Необходимо провести тщательное расследование. Уточнить подробности. Выяснить все факты.

— Сэр, полагаю, было бы не очень благоразумно давать широкую огласку конфликту в среде офицеров. Это был бы плохой пример для нижних чинов. Но у меня есть и другие доклады о поведении Марчера: пренебрежение долгом, неповиновение…

— Возможно, это субъективное мнение офицеров, которые ему завидуют? Боятся, что более способный человек обойдет их по службе?

— Думаю, нет, сэр. Даже на «Глориане» он отказался подчиниться приказу об отступлении, когда был атакован.

— И добился блестящего успеха, не так ли?

Гир замялся, не зная, что сказать. Уорд подумал, не оставить ли его томиться в неопределенности. Офицеры, которые поддерживали Гира, требовали, чтобы он избавился от наглого выскочки, нанесшего такой удар их репутации, и Гир обещал им, что так и сделает. И если он вернется от Уорда ни с чем, то будет выглядеть слабым. Но недостаточно слабым, чтобы потерять их поддержку, решил Уорд. Это может толкнуть Гира на отчаянные действия, и Уорд знал, что Гир и его офицеры более ценны для него, чем один удачливый суб-лейтенант. Он будет придерживаться плана.

— Возможно, в чем-то вы правы, — сказал Уорд. — Возможно, мистер Марчер еще слишком молод. Слишком… самонадеян. Возможно, он своим поведением восстановил слишком многих против себя. Возможно, его карьере пойдет только на пользу другое назначение. Думаю, это во многом зависит…

— Зависит от чего?

— Вы все еще интересуетесь, когда нам пришлют другого капитана?

— Ах… нет, конечно, нет, сэр.

— Существуют ли какие-то… сомнения относительно моего командования кораблем, которые вы хотели бы представить командованию Боевого Флота в будущем?

— Офицеры и я полностью уверены в вас, сэр.

— Хорошо.

Коммандер Уорд отвернулся к столу, больше не сказав ничего.

Через некоторое время Гир спросил:

— А что насчет этого дела, сэр?

— Этого дела? — Уорд поднял взгляд. — По размышлении я решил, что аргументы одной стороны более убедительны, чем другой. Не так ли?

— Да, сэр.

— Вы свободны.

Гир кивнул и направился к выходу.

— Да, и еще. Лейтенант-коммандер, скажите «вашим» офицерам, пусть они хорошо запомнят то, что случится с Марчером. Это лишь малая часть того, что я могу сделать с каждым из них, если они посмеют сомневаться в моей власти.

Гир ушел. Уорд связался с Виккерсом и приказал приступать к завершающей фазе плана. Суб-лейтенант Марчер послужил предназначенной цели, и теперь был лишь помехой. Его действия заставили офицеров искать помощи Уорда, более того, они будут благодарны старшему офицеру за удаление молодого наглеца. Теперь его судьба должна послужить поучительным примером для остальных. Уорд уже намеревался идти спать, но остановился посреди кабинета, глядя на голову лоикса с белым гребнем. Испытывал ли он какие-то угрызения совести относительно того, что должно случиться с Марчером? Нет, решил он. Марчер был его креатурой, и, значит, Уорд мог от него избавиться, когда он перестанет быть полезным. В любом случае, в Марчере слишком много от героя; а «Безжалостный» больше не был местом для героев. У крейсера была славная история, но это именно история. Уорд хотел лишь повиновения; оно надежнее героизма.

Уорд все еще сидел за столом в кабинете, когда пришел старшина абордажников Виккерс.

— Сделано? — спросил старший офицер, не глядя на него.

Виккерс ответил не сразу. Уорд посмотрел ему в глаза и увидел в них опасный блеск.

— Не заражайтесь идеей неповиновения от мистера Марчера, старшина, — многозначительно сказал Уорд. — Вы знаете, чего это может вам стоить.

— Да, сэр.

— Сделано?

— Не было необходимости, сэр. У него уже было кое-что спрятано.

— Вот как? — Уорд улыбнулся. Это была его первая искренняя улыбка за эти дни. «Какая ирония…»

«Предательство!», бушевал Асфар. Вот единственно подходящее слово для этого. Патриарх использовал его. Ему было все равно, останется жив Асфар или нет, выполнит задание или нет. Асфар представлял, что начнется на Бахани после ухода Империума. Баханийцы начнут воевать за то немногое, что у них осталось, будут убивать друг друга, потому что до настоящего врага им уже не добраться. И вот тогда патриарх выйдет из своего убежища и начнет изрыгать свою ложь. Он расскажет уставшим людям о своих звездных воинах, храбрых юношах, собравшихся со всех концов Бахани и нанесших удар ненавистному Империуму. Удар во имя всего народа Бахани. Он приведет их семьи, чтобы подтвердить это, и они подтвердят, со слезами гордости за своих сыновей, потерянных для них, но избранных Императором. А тем временем эти самые юноши, давно уже мертвые, будут дрейфовать в грузовых контейнерах, ставших их гробами.

Кому из баханийцев не понравится такая история? Кто не будет восхвалять патриарха за его мудрость? Кто не будет воспевать его имя? А он скромно примет роль правителя и поклянется, что жертва звездных воинов была не напрасной.

Асфар должен вернуться на Бахани; он должен открыть людям правду, что патриарх — ложный священнослужитель Императора. Нельзя позволить ему получить выгоду от этой лжи. «Но как?», думал Асфар, «как теперь вернуться домой?»

Он может сдаться. Он может пройти в отсеки экипажа баржи и сдаться им, надеясь, что они не застрелят его сразу. Разве он не может быть полезен для них? Патриарх объединит народ Бахани в ненависти к Империуму; если Империум вернет Асфара домой, они могут раскрыть измену патриарха и свергнуть его власть.

Но разве Империуму теперь не все равно? Они забрали с Бахани все, что хотели, бросив его народ ни с чем. «Плевать на патриарха», решил Асфар. Он не обязан ему ничего, но все же Империум совершил великое преступление, опустошив Бахани и бросив его народ на произвол судьбы. Император хочет, чтобы они были наказаны, ибо они свершили это зло, лживо прикрываясь именем Его. Значит, чтобы наказать их, Асфар должен выполнить свое задание? И тогда, возможно, если на то будет воля Императора, он как-то сможет вернуться на Бахани и откроет народу ложь патриарха.

Возможно, так и будет, но что тогда случится с баханийцами? Если патриарх действительно сможет объединить их, спасти их от той участи, на которую обрек их Империум, может ли Асфар позволить себе разрушить это? Принести свой народ в жертву ради мести? Асфар подумал о своей семье, о взволнованной матери, строгом отце. Они тоже погибнут тогда. Но ведь это они отдали его патриарху, убедили своего сына, что патриарх вершит волю Императора. Они знали? Они догадывались, что обещание священника о том, что звездные воины вернутся, было ложью? Они были обмануты? Они предали его? Если да… неужели они были правы?

Асфар знал, самым простым решением было делать то, что ему сказано: сидеть и ждать, вздох за вздохом, пока еще есть воздух в баллонах. Может быть, тогда Император обратит взор на него. Может быть, тогда Он укажет, как поступить. Но Асфар не собирался умирать так. И патриарх и Империум были злом. Они использовали его, погубили его жизнь ради своей выгоды. В голове Асфара стучало, его душа склонялась то к одному выбору, то к другому. Что ему делать?

В своей камере Марчер, совершенно подавленный, просматривал предъявленные ему обвинения: преступное поставление в опасность экипажа и корабля, контрабанда технологии ксеносов. Он едва мог глотать. В животе, казалось, разверзлась зияющая бездна.

— Это были трофеи, мистер Виккерс. Вот и все. Я принес их как трофеи победы. Нашей победы.

— Пистолет, некая разновидность электроножа, и еще полдюжины предметов, которые мы даже не смогли идентифицировать. Это ксенотех. Строжайше запрещено. Неизвестно, какой вред могут причинить эти вещи, что они могут скрывать в себе. Особенно в закрытом пространстве, например, на корабле; невозможно сказать, на что они способны.

— Я не могу отрицать, я принес их на борт, но это всего лишь несколько предметов! Я имел право! — вспыхнул Марчер. — Они были взяты в бою!

— Если вы признаете это, по крайней мере, у старшего офицера есть какая-то свобода действий в отношении того, как поступить с вами. Ваше положение плохо, но если бы вы пытались все отрицать, то не оставили бы ему выбора. Вас пришлось бы казнить.

Марчер поник.

— Смерть… или позор?

— Мистер Марчер, — сказал Виккерс, не без сочувствия, — позвольте дать вам совет.

Через несколько дней после боя с эльдарами, конвой во главе с «Безжалостным» прибыл к первому пункту назначения: орбитальной станции типа «Риза» над планетой 42 Май Т. Здесь люди и машины, доставленные на борту «Глорианы Вэнс» будут застраивать фабриками поверхность планеты, как тысячелетия назад на Бахани. «Шпора» с остальными кораблями конвоя продолжит путь, передав сообщение о потере двух других фрегатов в штаб Боевого Флота сектора на Эмкоре.

Пока «Безжалостный» охранял перегрузку оборудования с «Глорианы Вэнс» на орбитальную станцию, в команде крейсера были произведены небольшие изменения. Разжалованный мичман должен быть переведен на новое место службы — на одну из грузовых барж.

Асфар стоял в трюме, глядя в иллюминатор на серо-белую орбитальную станцию, закрывавшую небо, подобно гигантской паутине. Вот она. Цитадель имперцев, о которой говорил патриарх. Асфар выжил. Он прошел свой путь до конца, его вера подверглась тяжкому испытанию, и в самый темный час ему пришлось столкнуться с собственными сомнениями, собственной слабостью, но Император указал ему путь. Он сделал свой выбор: он выполнит то задание, ради которого был направлен сюда. Он включил таймер бомбы и побежал.

Марчер молча сидел в кормовом отсеке челнока, готовившегося к стыковке с баржей. Остальная часть отсека была пуста, за исключением единственного ящика с вещами Марчера. После того, как он подал свое прошение, корабельный комиссар завершил остальные процедуры очень быстро. С учетом его ранее похвальной службы и признания своей вины, высшая мера наказания применена не будет. Как сказал комиссар, ему очень повезло.

— Мичман, — раздался в воксе голос пилота. — Шлюзовой отсек герметизирован. Переходите.

Марчер вошел в шлюз. В иллюминатор челнока он видел уродливый тупоносый силуэт грузовой баржи, на которой ему теперь придется служить. Говорили, что ему повезло. Но теперь он больше так не думал.

Таймер досчитал до нуля. Взрыватель сработал. Миллисекунду трюм сопротивлялся взрыву, но потом был разорван. Каждый кусок руды, которую везла баржа, мгновенно раскалился, разлетевшись на тысячи осколков. Баржа «Терминус-3» вспыхнула, как новая звезда, и сразу же погасла. Маленькие смертоносные осколки камней разлетелись, как шрапнель, пробивая металл корпусов и плоть. Народ Бахани, покинутый Империумом, нанес свой последний удар.

Асфар не видел взрыва. Он выпрыгнул с баржи и летел к станции. Он был баханийцем. Он отдал свою жизнь, чтобы искупить грехи своего народа. Если взрыв убьет его, если его размажет о корпус станции или отбросит далеко в космос, он им больше ничего не должен. Если Император решит даровать Асфару жизнь, и он будет спасен, баханийцы не смогут возражать против воли Его.

Первый взрыв в трюме грузовой баржи «Терминус-3» и последовавшая цепная реакция взрывов нанесли повреждения станции и остальным кораблям конвоя. Ближайшие к ней баржи «Терминус-2» и «Терминус-4» получили тяжелейшие повреждения, но их экипажи успели спастись в спасательных шлюпках. Шесть членов экипажа «Терминус-3» погибли мгновенно. Все они, как и многие из экипажей конвоя, были уроженцами Бахани.

Повреждения, нанесенные транспортному терминалу станции, были значительны. Обломки от взрыва вывели из строя более десяти отсеков, причинив значительные человеческие жертвы. Почти десять процентов жертв составляли имперские чиновники, самым высокопоставленным из которых оказался губернатор Андерсен. Остальные погибшие были законтрактованными рабочими или рекрутами, служившими на станции, или ожидавшими перевода на планету внизу.

Боевые корабли «Безжалостный» и «Шпора» находились достаточно далеко от взрыва и не пострадали. Оба корабля направили транспортные челноки для спасения выживших. Среди спасенных оказался один баханиец — член экипажа баржи, во время взрыва находившийся снаружи корпуса. «Безжалостный», однако, потерял одного младшего офицера. Это был лейтенант Роше. Оказавшись в опале, он был переведен со своего поста на мостике, и направлен помогать в выгрузке оборудования с «Глорианы Вэнс» на станцию. Он инспектировал терминал станции, когда отсек, в котором он находился, был пробит. Его коллеги считали его вдвойне несчастливым, потому что на этом поручении он замещал другого. Изначально там должен был оказаться суб-лейтенант (теперь пониженный в звании до мичмана) Марчер, но в связи с определенными обстоятельствами он был переведен с «Безжалостного» на другое место службы. Когда произошел взрыв, мичман Марчер принимал командование баржей «Терминус-7» и остался невредим.

Губернатор Кейзен, приняв командование станцией, пообещал, что взрыв там или нет, он не потерпит никаких промедлений в процессе монтажа оборудования для добычи и переработки ресурсов на поверхности планеты 42 Май Т, среди рабочих, недавно завезенных сюда, известной как Мсути. Исследования показали, что ресурсов на Мсути хватит как минимум на три тысячи лет, прежде чем планета окажется полностью истощена и непригодна для жизни. Это немного по галактическим меркам, но вполне достаточно, пока Империум не найдет следующую планету.

Гэв Торп Падение Раптора

Летная палуба напоминала оживленный улей. C высоких подмостей доносилось бормотание техножрецов, сливаясь с жужжанием клепальных пистолетов и лязгом артпогрузчиков. Бело-голубые огоньки сварки вспыхивали в желтом свете аварийного освещения и сновали туда-сюда силуэты. «Мародеры» эскадрилий «Рапторов» и «Дьяволов» стояли "елочкой" вдоль технической палубы, техноадепты и сервиторы ползали между ними, ремонтируя полученные в бою повреждения и загружая новый боекомплект. Летный командир Ягер стоял и наблюдал за всем этим со слабым чувством удовлетворения. Сегодня все хорошо поработали — пилоты, их стрелки и бомбардиры, и палубные команды работали как хорошо смазанная машина. Приложив сложенные рупором ладони к губам, он закричал:

— Ферикс, как продвигается ремонт?

Его крик сквозь шум дошел до облаченного в робу техноадепта, контролирующего ремонт личного «Мародера» Ягера, «Раптора Один» на противоположной стороне палубы. Ферикс торопливо присеменил короткими, быстрыми шажками и коротко кивнул. За плечом адепта Ягер смог прочитать надпись, сделанную собственноручно на носу «Раптора» после их последней миссии. Это был девиз «Рапторов» — «Быстрое Правосудие, Верная Смерть» — ярко-белый на фоне темно-голубых цветов Флота. Ниже, в золоте находилась эмблема эскадрильи, взметнувшийся орел, тоже ярко-золотой. Это внушало Ягеру уверенность. Теперешняя дружба с «Раптором Один» возникла после их общего кровавого крещения полтора года назад.

— Корабль в боевой готовности, летный командир Ягер, — сказал Ферикс, пряча руки в просторных рукавах робы. — «Раптор Три» следовало бы попридержать еще на несколько часов, он находится на пределе возможностей.

— Хорошо. Дай мне знать, как только зарядят орудия и закончат проверку. Я буду на мостике.

Ягер взмахом руки отпустил Ферикса и развернулся. Ступая по летной палубе, он повсюду бросал взгляды, высматривая во мраке громоздкие формы бомбардировщиков «Рапторов» и маленькие истребители «Гром» в пусковых нишах на дальней стороне огромного ангара.

Теперь здесь командую я, уже не в первый раз подумал он. Прошло восемнадцать месяцев с тех пор, как смерть Рафа переложила ответственность на него. Полтора года он командует и отвечает за почти сотню пилотов и летных групп, образующих боевую команду выдающегося Имперского Флота.

Он видел, как его люди из эскадрильи «Рапторов», сидя за поставленными с правого борта летной палубы столами, поглощали пищу, пользуясь заслуженным отдыхом. Увидел ветеранов — сильных, дисциплинированных людей подобных Марти, Эрику, Фрао и Берханду. Но к радости командира, там было и очень много новых лиц, людей, не проверенных в горячке боя до сегодняшнего дня. В течение года крейсер «Божественная Справедливость» нес патрулирование, будучи не в состоянии восполнить потери, понесенные от лап орков. Лишь три месяца назад она вернулась в док и набрала новые команды из летной школы. Несмотря на их уровень, они нуждались в профессиональной тренировке; вы можете выпустить спешно обученную группу на какой-нибудь Имперский мир и потом долго искать её. Целый год «Божественная Справедливость» располагала лишь половиной из всех самолетов, способных взлетать. Ягер был рад тому, что за время патрулирования не было никаких серьезных боев — несколько стычек с пиратами, разношерстными контрабандистами, ничего подобного крещению огнем и смертью в поединке с орочьим халком.

Тут он осознал, что находится уже у лифта и вошел в небольшую кабинку. Повернул диск до «Капитанского мостика», решетка с хлопком закрылась. Спустя миг Ягер стремительно поднимался среди лязга цепей и шестерней, пол кабинки лифта немного трясся под подошвами его сапог.

Непроверенные парни! — чертыхнулся Ягер про себя. И плюс ко всем его заботам, операция проходила с небольшими трудностями. Едва успев отремонтироваться и пополнить команду на Салтиусе, «Божественная Справедливость» и три фрегата сопровождения — «Великолепный», «Аполлон» и «Превосходный» — были отправлены в поддержку Имперской Гвардии по захвату системы Меаропис. И вот теперь они были на орбите третьего мира этой системы, осуществляя сопровождение десантных челноков и поддержку наземных атак против вражеских баз и центров связи.

Они здесь сражались с нокталами — веретенообразными насекомыми-ксеносами, которые несколько тысяч лет назад захватили Меаропис и поработили людскую расу. В конце концов, Империум решил отвоевать обратно порабощенную систему и вновь принести людям свет Императора. Боевые потери были незначительные. Адмирал Венистон вел боевые действия весьма специфически. Истребители нокталов были неприспособленны к орбитальным полетам, в отличии от «Громов» и «Мародеров» «Божественной Справедливости». Эскадрильи наносили быстрые и сильные удары, налетая с орбиты, обстреливая и бомбардируя свои цели, прежде чем вернуться на свои корабли без единого повреждения. Вражеские истребители были быстрые и стремительные, но не вездесущие и был потерян лишь один «Мародер», ни один «Гром» не был сбит. Ягер слышал, что эскадрильи других кораблей Флота были настолько же успешны.

Возможно, это и не такое плохое время для проверки новичков, подумал Ягер. Отсутствие массированных воздушных боев, строгих приказов и наличие безопасного убежища, чтобы люди смогли обжиться, но и в тоже время присутствовал риск, поддерживающий их в напряжении, все это позволит им выжить и извлечь уроки из опыта. По разумению Ягера, выживание это самое главное. Ни один Летный Командир не хочет постоянно набирать новые команды на свои суда; ему нужны опытные, преданные экипажи, которые будут выполнять свои миссии и возвращаться снова и снова.

Со щелчком лифт достиг верхнего уровня шахты, восемнадцатой палубы от летного ангара. Ягер открыл дверь и вышел из лифта, отсалютовав в ответ лейтенанту артиллерии, прошедшему мимо него. Подойдя к двойным дверям, ведущим на мостик, он кивнул вооруженному дробовиком охраннику. Тут повернулся к встроенному в стену комлинку и доложил о приходе Ягера. Пришло подтверждение и несколько секунд спустя двери мостика открылись внутрь, шипя скрытыми поршнями гидравлики. Ягер зашел внутрь и увидел, что на мостике царит обычный организованный беспорядок. Носились туда-сюда техноадепты, аналитические и локационные сервиторы монотонным бормотанием докладывали о положении целей, офицеры спешно раздавали приказы по комлинкам, отдавали их слугам, тут и там быстро делали заметки, составляя донесения или просто передавая их от одного офицера к другому.

И среди этого возвышался Капитан Каури, словно скала в бурлящем приливе.

Крепкий бородатый офицер стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину, словно находясь не на величественном крейсере, а на десантном челноке. Кивнул лейтенанту, передавшему ему какие-то данные, он снова вгляделся в главный обзорный экран. Это было огромное устройство пяти метров в высоту и вдвое больше в длину.

Сейчас на нем проецировалась дуэль трех Имперских Крейсеров и двух ноктальских суперразрушителей. Имперские суда выпускали ракеты и залпы орудий, вспыхивающие зеленым огнем на защитных щитах ксеносов.

Ярко-белые лучи лазерных батарей, выпущенные с одного из суперразрушителей, сверкающими вспышками молний ударили в пустотные щиты одного из крейсеров, рассеявшись безо всякого вреда.

Различные изображения по краям экрана показывали карты флотских позиций, маневры десантных челноков и всякие другие детали. На нижнем левом экране буксирующее поле сверкало, включаясь и выключаясь в одной из стыковочных ячеек "Божественного Правосудия", таща податливый челнок вниз на бронированную палубу. На правом верхнем, торпеды неслись сквозь пустоту космоса. Как только они приблизились к ноктальскому судну, их носы раскрылись, выпуская поток плазменных и термоядерных боеголовок, расплескавшийся по серебристо-серому корпусу оранжевыми и красными вспышками. На нижнем экране звено бомбардировщиков «Звездные ястребы» лавировала среди потока лазерных выстрелов из защитных орудий суперразрушителя, чья бронированная поверхность вдруг разлетелась на множество осколков, после того, как сброшенные бомбы разорвались где-то глубоко внутри него.

Обратив внимание на главный экран, Ягер увидел, как вдоль всей длинны одного из Имперских крейсеров оживают тормозные ракетные двигатели. Замедляя ход, он начал поворот правым бортом, сначала медленно, но постепенно набирая темп после торможения. Другие реактивные двигатели остановили разворот и главные двигатели включились на полную. Его бортовые орудия открыли огонь и тотчас уничтожили ноктальский корабль — ракеты и плазменные заряды попали ему в отсек двигателей.

Вспыхнувший белым пламенем огонь начал быстро распространятся, воздух, вырывающийся из разбитого корпуса вражеского суперуничтожителя, окутал его вспышками взрывов.

— Жак! — позвал Каури, отвлекая внимание Ягера от продолжающейся космической битвы.

— Сэр! — твердо ответил тот, отдавая честь.

Капитан ответил Ягеру чопорным кивков.

— Как продвигаются дела? — спросил Каури, протягивая ему руку и направляя в свой личный кабинет, расположенный за пределами мостика. Он был отделан панелями из дерева с глубокой красной текстурой, в воздухе царило спокойствие. Ягер сел возле капитана на длинную софу, её отделка соответствовала богатой обстановке комнаты.

— Я составил отчет по последней миссии, сэр. Всё должно быть здесь.

— Не всё, Ягер, — улыбнулся Каури. — Цифры, да, но не более. Они не скажут мне, что вы чувствуете по поводу этого вторжения.

— Кажется, что всё идет гладко, я бы сказал, точно по плану, — ответил Ягер после небольшого раздумья. — Лучше, чем ожидалось.

— И что же тебя беспокоит? — Каури словно читал мысли Ягера.

— Любой замысел безупречен до стычки с врагом, — Ягер процитировал одну из догм флотских битв. — Затем он обычно нарушается, но, не превышая ожидания.

— Кровь Императора! — Каури вскочил и с негодованием посмотрел на своего летного командира. — Ты что, несчастлив?

— Нет, сэр, я нет, — ответил со всей серьёзностью Ягер, глядя на Каури с невозмутимым лицом.

Хотя это немного не так, подумал он; я счастлив, когда летаю. Но только тогда. И тут его посетила другая мысль. Был кто-то, кого он не видел на протяжении двенадцати часов с момента начала атаки.

— Где Адмирал Венистон, сэр?

— Адмирал Крайт отозван командованием сектора. Венистон взял под командование флот и перенес свою ставку на линейный корабль «Святое Достоинство», — ответил Каури и добавил с усмешкой заговорщика. — А я получил свой корабль назад, хвала Императору.

— Не хочу быть невежей, сэр, но «Рапторы» будут готовы к запуску в любую минуту, — Ягер поправил воротничок своей летной куртки и поглядел на часы, стоящие на столе за спиной Каури.

— Ну конечно, Жак, иди, разбомби их к чертям и возвращайся обратно, — Каури кивком указал на дверь.

Ягер коротко кивнул в знак благодарности и поспешным широким шагом вышел.

— Мне почти жаль нокталов, — пробормотал себе под нос Каури, когда за его нетерпеливым летным командиром закрылась дверь. — Почти.

— Цели захвачены, оружие готово, — хрипло доложил Берханд.

Ягер взглянул направо через кабину на своего бомбардира и открыл канал связи с остальными «Мародерами». Здесь были «Рапторы» и «Дьяволы», сопровождаемые перехватчиками эскадрилий «Стрела» и «Шторм».

— Все выполняют свои приказы, и постарайтесь сделать всё гладко, — передал он всем.

++ Они даже не узнают, что их атаковало! ++ радостно прокричал в ухо Ягеру Фрао.

++ Бабах будет ядреным и к тому же последней штукой, которую они увидят в жизни, ++ прохрустел Логан, Лидер эскадрона «Дьяволов».

— Заканчивайте свою болтовню. Приготовиться к входу в атмосферу. И постарайтесь не потерять свою голову, — упрекнул их Ягер. За последние двенадцать часов они совершили пять вылетов и уничтожили девять из десяти целей. Он не собирался терять самолеты из-за того, что некоторые горячие головы забудут про свои обязанности.

++ «Раптор-Лидер», это «Стрела-Лидер», движемся вперед к точке перехвата, ++ голос лидера эскадрильи Декстера в комлинке был тихим и далеким.

++ «Раптор-Лидер», это «Шторм-Лидер», мы движемся за вами в четверти мили, ++добавил Лосарк, в то время как Ягер следил за яркими искрами двигателей «Стрел», несущихся к приближающейся снизу земле.

Она уже почти полностью заполнила кокпит: желтоватый шарик в воздуховороте оранжевых и красных пылевых облаков. Там, внизу, три четверти миллиона Имперских Гвардейцев прорывались через равнины, полные решимости массированной атакой захватить столицу нокталов за один день. Имперская стратегия возлагала надежды на единственный сокрушительный удар, уничтоживший бы ноктальское командование прежде, чем среагируют их резервы и подойдут силы, превосходящие числом Имперских солдат. И пока это казалось реальным — сопротивление было рассеянным, нокталы, кажется, даже не были предупреждены о подходе Имперских войск. Чужаки впервые узнали о нападении, когда десантные челноки уже приземлились.

«Мародер» начало трясти — они входили в верхние слои атмосферы Меарописа. Рычаг управления в руках Ягера начал дрожать, когда сопротивление воздуха усилилось. Турбулентность и нагрев заставляли громоздкий самолет, несшийся сквозь облака, раскачиваться и нырять. Впереди Ягер заметил очертания «Грома» Декстера, ныряющего в облачный покров и безмолвно исчезающего из виду. Поскольку сопротивление воздуха не позволяло сохранить построение, Ягер решил оторваться от крыла «Мародеров»; ему захотелось лететь как на одиночном самолете. Как только отдельные клочки облаков начали окутывать кабину, Ягер набрал на комлинке номер для разговора с «Божественной Справедливостью»:

— Это «Раптор Лидер». Входим в облачный покров. Где в последний раз замечены вражеские суда? — отрапортавался он.

Последовала пауза и Ягер вообразил поднявшуюся на мостике суматоху — лейтенант спешно искал информацию и передавал её офицеру связи.

++ «Раптор Лидер», это «Божественная Справедливость». Небольшой патруль вражеских перехватчиков в последний раз был замечен в ста пятидесяти километрах к западу от вас. Большая концентрация, приблизительно пятьдесят судов, замечена в районе цели в 08:44 по корабельному времени. ++

Ягер молча выслушал эту новость. Военные действия в воздухе продолжались, и враг начал реагировать, проводить ответные действия, и немногие оставшиеся цели получили защиту с воздуха. Ягер горячо доказывал, что первые удары следует произвести по военно-воздушным базам нокталов, но Каури дал ему понять, что первостепенными являются цели, находящиеся на пути продвижения Имперской армии.

— Время до цели? — спросил Ягер у Берханда.

Бомбардир глянул на экран справа, и пожал плечами:

— Около двенадцати минут, учитывая встречный ветер.

Ягер обдумал его слова. Последнее сообщение пришло минут тридцать назад, плюс еще двадцать минут до цели. Сколько там еще осталось вражеских самолетов? Стало ли их больше, или меньше?

— «Божественная Справедливость» это «Раптор Лидер». Будьте добры, дайте мне знать, как только поступят новые данные о воздушном прикрытии цели.

Отправив сообщение, Ягер заставил себя успокоиться. Умение приспособиться было одним из его главных достоинств, и он был уверен, что, несмотря на развитие событий, сможет на них отреагировать.

Но смогут ли остальные, спросил он себя мрачно? Многие из них на этом вылете могли в первый раз попасть под обстрел. Пока их задания были простыми в выполнении и соответствовали учебникам. Насколько хорошо они будут себя вести испытав настоящий стресс, с лающими по комм-сети приказами Ягера, приказами, которые могут уберечь их от вражеских снарядов если действовать быстро и точно? Он долго и жестко тренировал их на симуляторах и в тренировочных полетах, каждый раз безжалостно и настойчиво, громко ругая за малейшие ошибки. Они думают, что он не знает, но он слышал, как его называют Железным Тираном за его строгий, дисциплинированный подход. Его это не заботило; пусть называют хоть всеми именами в Империуме, лишь бы слушали его и учились на его опыте.

Более десяти лет он служил под началом трех Летных Командиров в звании пилота Имперского Флота. Все три оказали влияние на его чувство долга и ответственности, и он был полон решимости донести это же до своих собственных людей. Он чувствовал ответственность за каждого из них, под его руководством они должны обучиться и стать лучшими, такими, какими хочет видеть их Император. Вот почему он был так строг с ними, вот почему он был Железным Тираном, вот почему каждая маленькая неудача была на его совести.

— «Стрела Лидер», направляйтесь вперед и посмотрите, что ждет нас над целью, — скомандовал Ягер по комм-линку. — «Шторм Лидер», оставайтесь на позиции и будьте готовы отражать атаку врага с запада.

Он ненавидел сражаться вслепую; воспоминания об атаке на космического скитальца всё еще жгли его мозг огненным клеймом. Двадцать один человек погиб в тот день лишь потому, что никто не сказал, что будет им противостоять.

Венистон назвал это «допустимыми потерями», но в голове Ягера не было места для такой фразы. Любых потерь можно избежать, и он чувствовал вину за экипаж «Дьявола Пять», подбитого наземным огнем в их первом задании на Меарописе.

На этот раз всё по-другому, сказал он себе, пытаясь как-то подбодриться. На этот раз приказы просты. Мы проведем бой по правилам, написанным так, чтобы защитить людей. Как-то, атакуй и снова атакуй. Это были правила, и он был связан честью с Флотом, а его люди следовали за ним.

++ «Раптор Лидер», это «Шторм Лидер», у нас враг приближается с запада. Позвольте атаковать? ++

— Вперед, Лосарк, — ответил Ягер, пытаясь через стекло кокпита увидеть надвигающиеся с запада самолеты врага, но пока их не было видно.

++ Отлично, эскадрилья «Шторм», давайте запишем на свой счет еще немного убийств. ++ пришло подтверждение от Лосарка, заставившее Ягера улыбнуться под маской. Лидер эскадрильи «Шторм» был лучшим воздушным бойцом на «Божественной Справедливости», но Декстра был старше на два года и неизменно опережал его по количеству подбитых врагов. Ягер поспорил на дополнительную выпивку к пайку всей эскадрилье «Рапторов», что Лосарк превзойдет своего конкурента по полной к концу компании.

Он наблюдал как восемь из «Громов», взревев турбинами, легли на правый борт. Эскадрилья разделилась на два крыла, по четыре самолета в каждом, одно, ускоряясь, взмыло в облачный покров, а другое нырнуло вниз, к земле. Ягер заметил вдалеке искорки — свет звезды Меарописа отражался от металлических фюзеляжей приближающихся вражеских самолетов.

— Подтверждаю приближение к цели, — отдал приказ «Мародерам» летный командир. — Стрелкам приготовиться к согласованному огню по образцу «Омега».

Как только Ягер произнес это, то услышал жужжание электромоторов — Марти выставил люльку корпусного орудия на позицию. Сквозь усиленное стекло Ягер увидел следы ракет, тянущиеся от эскадрильи «Шторм» сквозь небеса к Ноктальским посудинам. Мгновение и яркий взрыв осветил небо, расширяющаяся звезда синевой расцвела в месте попадания ракеты в цель. Когда взрыв рассеялся, на легком ветру остался лишь белый дым.

— Одним чужаком меньше, — довольно пробормотал Берханд.

Бой приближался — быстрые ноктальские истребители прорвались между двух групп «Громов», занятых бомбардировкой. Ягер увидел следы газа, дугой проходящие по небу — это Имперские перехватчики пытались зайти в тыл судам ксеносов, но он знал, что они слишком медленные, чтобы поймать их и «Мародеры» должны будут защищать себя сами.

— Энергию на лазпушки, — приказал Ягер Берханду и тот, довольно ворча, развернул свое кресло к панели управления носовым орудием.

Ягер переключил канал коммлинка на общую связь с «Мародерами»:

— Не стрелять, ждать моего приказа.

Его тон был непреклонен, он знал, что если одна нетерпеливая душа начнет огонь, то остальные поддержат его и потратят впустую свои скудные боеприпасы.

Теперь он мог разглядеть ноктальские самолеты более ясно, ибо они неслись прямо на двойной клин «Мародеров». Они быстро летели, сохраняя плотный строй. Это было прекрасно: один взрыв заденет других, да и больше шансов зацепить кого-то огнем из турелей. Еще десять секунд Ягер наблюдал, как яркие пятна приобретали очертания.

Ведущее судно открыло огонь из лазерных батарей и разряд зеленой энергии устремился к бомбардировщикам, пройдя над ними.

— Всем экипажам, открыть огонь! — проревел Ягер в коммлинк.

Спустя миг «Раптор Один» содрогнулся от выстрелов автопушек и тяжелых болтеров, вспышки трассеров заполнили сокращающееся расстояние между противниками. Большинство лазерных зарядов прошло мимо, но один взорвался слишком близко, оставив на сетчатке глаз Ягера яркую вспышку на несколько секунд.

— Ну, давайте, еще немного… еще немного, чужацкое отродье! — бормотал Берхард, прижавшись лицом к визору наведения лазпушки.

Ноктал нырнул вниз, пытаясь подобраться к «Мародерам» снизу. Но там ему тоже не повезло, поскольку орудия прикрывающей снизу эскадрильи «Дьяволов» открыли огонь, окружив блестящие самолеты вихрем трассеров.

— Получайте! — хохотнул Берханд, нажимая на гашетку. Лазпушки ожили, выпустив копья белой энергии, прошедшей совсем близко от противника. Вражеский самолет распался, его треугольные крылья по спирали понеслись к земле, пропадая из вида, а фюзеляж просто испарился.

Ноктальцы принеслись рядом с ними и Ягер смог подробно их рассмотреть. Они были похожи на тупой дротик, их короткие треугольные крылья тянулись от носа до кокпита, находящегося в хвосте самолета. Четыре реактивные вспышки окружили их голубые хвосты и Ягер, проводив их взглядом за плечо, увидел, как они резко взмыли вверх.

Выстрелы «Раптора Четыре», «Мародера» Фрая, задели крыло одного из истребителей нокталов, разнеся его на сотни осколков, разбросанных по следу врага. Потеряв управление, самолет начал дико вращаться, кувыркаясь, полетел мимо эскадрильи, стрелки которой, легко поймав его на мушку, выпустили залп, окончательно расколовший самолет перед взрывом.

++ Последний был моим, ++ донеслись из коммлинка заверения Лосарка.

— И скольких ты подбил до этого? — посмеиваясь, спросил Ягер.

++ Достал трех, «Раптор Лидер», ++ донесся из коммлинка пылкий ответ Ведущего эскадрильи.

«Громы» пронеслись в нескольких метрах, сжигая форсажем топливо и вызывая дрожь в рукоятке управления в правой руке Ягера.

— Продолжаем двигаться к цели, примерное время до атаки… — Ягер поднял глаза на хронодисплей в левом верхнем углу окна кокпита. — Тринадцать минут.

— Цель в поле видимости через пять минут, — грубым голосом отрапортовал Берханд.

Ягер бросил взгляд на мускулистую фигуру бомбардира, полного решимости начать бомбардировку. Тот всматривался в визорную сетку на светящемся темной зеленью экране, делая последние настройки, переключая и набирая что-то на контрольной панели. При этом он ни разу не оторвал глаза от визора. Пальцы танцевали по контрольной панель так, словно жили собственной жизнью — в действительности они двигались так лишь благодаря годам накопленного опыта.

Если мы выживем, то хотелось, чтобы все команды были настолько же хороши, как и моя, думал Ягер, наблюдая за работой своего бомбардира. А я должен обеспечить им это.

Он знал, что временами заслуживал порицания за свою надменность, но у него была мечта, что однажды эскадрилью «Рапторов» и «Божественную Справедливость» признают лучшими во всем сегментуме. Ему хотелось, чтобы адмиралы на Бакке знали, что он здесь, услышали о его значительных достижениях. Это было здоровое тщеславие, говорил он себе.

Летный командир вновь обратил внимание на то, что происходит за пределами кабины, ибо «Мародеры» начали снижаться. Сначала им надо было провести низкую атаку, сбросив свой массивный груз взрывчатых веществ на вражеский комплекс бункеров. Затем, на втором круге атаке, обстрелять ракетами и лазпушками то, что не попало под бомбы. Это соответствовало тактическим инструкциям, выполняемым пилотами и бомбардирами дюжины раз на симуляторах и тренировках.

Едва различимое движение справа привлекло движение Ягера. Что-то двигалось в желтом тумане на юго-западе. На расстоянии в несколько дюжин километров оно показалось Ягеру похожим на очень большое облако пыли. Прикинув расстояние до него в голове, он сделал поправку на сильный встречный ветер, который, по всей вероятности, гнал пылевую бурю в их направлении. Встревоженный, он открыл комм-канал дальнего действия:

— «Божественная Справедливость», это «Раптор Лидер». Есть ли какие-нибудь сообщения о штормовой активности в нашем районе?

Он продолжал пристально вглядываться в кружащиеся облака из пыли и песка цвета охры. Несколько секунд спустя пришел ответ:

++ Ответ отрицательный, «Раптор Лидер». Сильный ветер, низкие облака, штормовая активность отсутствует. ++

— Хорошо, «Божественная Справедливость». Пожалуйста, отследите этот канал, возможно, я нашел кое-что, — сказал Ягер офицеру на орбите, в то время как чувство тревоги начало зудеть у него «под ложечкой».

Повернувшись в кресле, он врезал кулаком по нескольким рунам на экране дисплея и, после вихря помех, географическая карта местности возникла на переднем окне фонаря кабины. Сопоставив карту с их текущей позицией и снова взглянув вверх, чтобы определить направление к буре, он отметил их позиции. Похоже, что это исходило из системы каньонов, что простирались на сотни километров перпендикулярно линии Имперского наступления, в тылу, где-то в двенадцати километрах от передовых позиций Гвардии.

— Проверить бы им это, — пробормотал Ягер.

Берханд недоуменно на него глянул:

— Что-то не так?

И проследил за взглядом Ягера.

— Ферикс! — рявкнул Ягер, глянув через плечо в глубины «Марадера». Адепт появился из своего служебного алькова, за ним тянулись сплетения кабелей. — Обратись к одному из ракетных ауспиков, выясни, сможет ли он определить, что в этом облаке пыли.

Ферикс поклонился и, нырнув в люк у пола, пополз по служебному туннелю в правое крыло. Звук его голоса достигал ушей Ягера напрямую через внутреннюю коммсеть «Мародера».

— Начинаю активацию последовательности, aktiva cons sequential, — начал обряд техноадепт, нараспев произнося слова. Тембр голоса менялся, поскольку его разум сливался с механическим мозгом ракеты, чувствуя, как её дух входит в него, отрывая от плотского мира. — Librius machina auroris dei. Установлен контакт с машинным духом ракеты «Трал», номер 14–56. Хвала Богу-Машине. Ignis optika carta mond. Прошу осмотреть район над целью. Вычисления… Вычисления… Вычисления… Присутствие целей, множественные, обозначение неизвестно.

— Когти Императора, — с чувством выругался Ягер. Внутри этого каньона было что-то, что не могли обнаружить с орбиты. — Можешь быть более определенным, как много этих «множественных»?

— Неизвестно, количество целей превышает мощность памяти, — пришел ответ Ферикса. Его голос был еле слышен. — Летный командир, у ракет этого типа пол киломозга памяти, они способны запоминать информацию лишь по семидесяти пяти одиночным целям.

— Таким образом, возможных целей там больше чем семьдесят пять? — спросил Ягер, сдерживая ощущения, поднимающиеся из желудка к горлу. — Более семидесяти пяти единиц броневой техники?

— Это верно, — пришел бесстрастный ответ Ферикса. — Мелкие объекты игнорируются.

— Во имя всего святого… — Берханд всё слышал и не сводил глаз с Ягера. — Этого достаточно, чтобы разбить им тыл… Мы должны предупредить Гвардию!

— У вас есть определенные задачи, летный командир, — донесся до Ягера по коммлинку строгий голос Каури. — Продолжайте атаку согласно плану.

Ягер взглянул на маленький дисплей слева от контрольной панели. Ферикс настроил его так, что на нем отражалось то, что видели искусственные глаза ракет. А видели они сто двадцать три сигнала и по мере приближения к каньону их количество увеличивалось. Янер с ненавистью следил за мелкими каплями зеленого света. Его две эскадрильи серьёзно бы потрепали врага, но все же это было рискованно. Вдобавок, капитан дал неукоснительное распоряжение игнорировать их.

Если все же не помешать этой контратаке, то кто сможет сказать, что ущерб, причиненный ею, не отразиться на успехе всей военной компании? Скорость — основа нападения, и если её замедлить ударом в тыл, то всё вторжение захлебнется. А если оно захлебнется, то всё потеряно — у нокталов будет время собрать армию со всей планеты. Кто может сказать, что если у них больше судов в окрестностях, и все вместе собираются снять орбитальную осаду мира, занятого пришельцами? А что же с людьми на поверхности?

Нокталы были настолько шокированы, что просто не успели использовать их для обмена или как заложников, но миллионы жизней закончатся в мучениях и смерти, если нокталы вернут всё в свои руки.

Ягер чувствовал, что его разрывает от возможных действий. У него есть конкретные приказы, и капитан Каури сказал, насколько они важные. Если он атакует вражескую колонну, то, независимо от исхода боя, предстанет перед судом за то, что ослушался приказов. Кроме того, эта ноктальская армия была защищена от воздушных атак — за последние двенадцать часов они сильно пострадали от авианалетов. Если эта контратака настолько важна, как полагал Ягер, то должна быть обеспечена всеми возможными защитами. Что добавляет кучу дополнительных угроз. Угроз ему, его самолету и его экипажу. Рисковать Ягер не хотел. Не он ли несколько минут назад сожалел о том дне, когда возглавил убийственную атаку «Рапторов» на скиталец орков? А теперь он здесь, обдумывает возможность нарушить приказы и повести своих людей на каньон, полный врагов, что повлечет за собой Император-знает-сколько проблем и кровопролития. Нервно сглотнув, Ягер принял решение:

— «Рапторы», «Дьяволы», планы меняются, — процедил он сквозь стиснутые зубы. У него были обязанности перед Компанией в целом, а значит и перед Императором. И сделать он мог лишь одно. — Следуйте за мной, как только враг в зоне досягаемости — атакуйте.

++ Давайте немного поохотимся! ++ пришел ответ от Джеспера из «Дьявола Два».

++ За вами хоть куда, сэр ++ согласился Фрао.

— Быстро снижаемся, бьем их всем, что у нас есть, затем направляемся на «Божественную Справедливость», — быстро проговорил Ягер, ощущая прилив адреналина. Он направил эскадрильи к каньону и «Раптор Один» устремился к земле. — Не отставать!

++ «Раптор Один», это «Шторм». Идем на перехват вражеских истребителей над новой целью. ++

++ «Шторм Один», это «Стрела Один», если доберетесь до них раньше меня! ++

Прежде чем закончилось это сообщение, «Гром» Декстры с ревом пронесся в поле зрения Ягера, оставив в глазах слепящие вспышки от реактивных двигателей, работающих на форсаже. За ним стремительно неслись остальные четыре «Грома», выстраиваясь для скорой битвы. Ягер продолжал вираж, эскадрилья «Шторм» пронеслась над ним, всего на секунду отставая от «Стрел».

— Будем в каньоне через двадцать пять секунд, — сообщил Берханд.

Кивнув, Ягер выровнял «Марадера», запустил двигатели на максимум и «Раптор Один» рванулся к врагу всего в каких-то двухстах метрах от мягких холмистых дюн Меарописа.

— Пятнадцать секунд до каньона, — Берханд склонился над прицельной сеткой.

Чуть выше них Ягер смог увидеть поединок двух истребителей, то появляющихся, то исчезающих в поднимающемся облаке пыли. Миг спустя песок окутал «Мародера», проносясь мимо ветрового стекла и снизив видимость до пары метров.

— Я надеюсь, что фильтры двигателей выдержат, Ферикс, — Ягер бросил взгляд через плечо на техноадепта, находящегося в служебном отсеке.

— Я налаживал их собственноручно, летный командир, — ответил тот таким обиженным тоном, что Ягер улыбнулся под своей воздушной маской.

— Десять секунд до цели, — начал отсчет Берханд. — Девять… Восемь… Семь… Шесть… Пять… Четыре… Три… Две… Одна… Цель достигнута!

Ягер скорее почувствовал, чем увидел, сброс бомб под ними и заложил левый вираж, взяв курс на север, и вниз, в каньон. Зеленые вспышки лазерного огня освещали пыльные облака впереди и с обеих сторон, но были еще далеко от них. В ухе Ягера возник гул — это Берханд подготовил одну из ракет — предупреждающий сигнал повысился до визга, когда стало известно положение цели.

— Лети, сладкая месть, — выплюнул Берханд, нажимая на гашетку. Спустя полсекунды ракета понеслась вниз и, выровнявшись, исчезла в пыли, оставляя за собой след из белого огня. Сердце Ягера стукнуло раз, другой, затем в шторме возникла яркая вспышка и спустя мгновение кабину сотряс приглушенный рокот.

— Перевозчик топлива, я думаю, — прокомментировал Берханд, не отрываясь от прицельной матрицы.

Пыль начала быстро редеть и вскоре Ягер смог увидеть дно каньона, примерно в полукилометре под ними. Неудивительно, что орбитальные авгуры не заметили этого, подумал он, глубокие, как адские ямы. Еще одна ракета устремилась к врагу, и её газовый след присоединился к еще восьми, так как остальные «Мародеры» открыли огонь. Они лавировали и крутились в сильных потоках ветра, создаваемого туннельным эффектом глубокого каньона, вынуждающего их регулировать свой полет по пути к своей добыче.

Спустя пару секунд один за другим девять взрывов расцвели на всей ширине дна каньона, но Ягер всё ещё не мог разобрать, во что они стреляют. Теперь еще больше огня наземных орудий проносилось перед ними на пути к этой естественной траншее. Пульсацию трассеров вместе с зелеными лазерными разрядами он замечал заранее, но враг целился намного выше.

Бросив на секунду взгляд на экран целей, он заметил впереди группу из нескольких дюжин стационарных средств.

— Видишь эту группу? — спросил он Берханда. Снаряд просвистел в нескольких метрах от их левого борта. Бомбардир кивнул и настроил пару дисков на своем визоре.

— Эскадрильи, принимаем форму Браво для сброса основного полезного груза, — Ягер приказал двум эскадрильям перестроиться в положение для нанесения максимального урона при заходе на бомбардировку. Внезапно он услышал близкий взрыв позади, и развернувшись в пилотском кресле, он выглянул в боковое окно. Один «Мародер» вошел в пике, его хвост и заднюю часть фюзеляжа охватило пламя. Его безудержный полет закончился на стенке каньона спустя секунду — топливные баки и плазменные камеры взорвались ливнем огня и осколков.

— Кто это был? Кого мы потеряли? — запросил Ягер по коммлинку.

++ «Дьявол Три», самолет Скэйма, ++ отозвался Кэл Логэйн, ведущий эскадрильи «Дьяволов».

++ Проклятье! Мы потеряли два двигателя! ++ выругался Л'стин прежде чем Ягер смог ответить.

— «Раптор Три», возвращайтесь на орбиту! — рявкнул Ягер, замечая, что поток лазерных разрядов, несущихся к земле столь же плотен, как и тот, что неся к ним с земли.

— «Стрела», «Шторм»! Обстреливайте позиции врага на стенах каньона! — тон был резок, суров, поскольку Ягер был сосредоточен на том, что делать дальше. — Эскадрилья «Рапторов» продолжает бомбардировку. Эскадрилья «Дьяволов» обеспечивает прикрытие огнем из лазпушек и ракетами.

Серия подтверждений прозвучала в ушах летного командира. Ягер вывел «Мародера» на курс для подготовки к бомбардировке. Он не стал уклоняться от встречного огня, это полностью лишило бы Берханда возможности прицелиться. От бокового окна кабины, разделяющего пилота и бомбардира, срикошетил лазерный заряд, и на стекле появилась паутина трещин. Ягер услышал еще удары, прогрохотавшие вдоль всей длины фюзеляжа — зеленые вспышки лазерной энергии и желтые трассеры сошлись на нем, ведущем самолете.

Он знал, что Ферикс сейчас работает на полную катушку, отслеживая любые неисправности, уговаривая системы «Раптора Один» самостоятельно починиться, спаивая, отрезая и скрепляя всё, что возможно. Он слышал, как техноадепт позади него распевает литургии обслуживания и ремонта. Красный сигнал предупреждения вспыхнул на правой панели — утечка плазмы на одном из двигателей. Не раздумывая, летный командир отключил поврежденный реактивный двигатель и направил энергию с него на другие, стабилизируя полет «Мародера» легким движением рукоятки управления.

++ «Раптор Четыре» сбит, «Раптор Три» сбит, ++ отрапортовал мрачным голосом Фрао. ++ Эскадрильи «Шторм» и «Стрела» вышли из боя, у них кончилось топливо.++

— Император забери всех в ад! — прорычал Ягер, оглядываясь назад через плечо, чтобы убедиться, что ни один вражеский истребитель не выжил в воздушном поединке. Внезапный леденящий кровь вопль на частоте эскадрильи оглушил его, заставив Ягера закрыть канал и выключить этот скорбный крик. Он настроил один из второстепенных экранов на панели на изображение с камеры заднего вида. Еще один «Мародер» кувыркаясь, летел к земле, объятый дымом и пламенем, оторванные крылья летели, оставляя след из горящего топлива. С тревожным предчувствием в груди Ягер вновь открыл канал связи:

— Кто это был?

— Бомбы заканчиваются! — перебил Берханд, привставая с места, где он сидел над бомбоприцелом. У Ягера пошла кругом голова от всего, что требовало его внимания.

++ Это был «Дьявол Один», ++ пришел запоздалый ответ Фрао.

Ягер на мгновение прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Открыв их вновь, взглянул на экран заднего обзора и увидел огромные красные огненные взрывы над смутными очертаниями вражеской колонны. Огненные шары продолжали расти, выжигая все раскаленным воздухом, заполняя каньон от стенки до стенки ревущим, голодным пламенем.

Последовали новые большие взрывы и другие «Мародеры» сбросили свой полезный груз. Ягер вновь увидел перед собой на земле взрывы — в огне взрывались топливные баки и боезапас. В это же время еще одна огненная вспышка расцвела в воздухе, от неё протянулся след до ноктальского истребителя, летящего прямо в пекло — ему не повезло оказаться слишком близко от пламени.

Берханд выпустил оставшиеся ракеты, как это сделали остальные «Мародеры». Прямо и сзади по курсу каньон был объят всеразрушающим пламенем. Горящие обломки разбросаны по всему дну впадины, и, поскольку урон от зажигательных бомб продолжал распространяться вдоль стен, в воздух медленно вздымался черный дым, поднимающийся на тысячу метров в облака.

— Это позволит орбитальным кораблям приблизительно прицелиться, не иначе, — прокомментировал Берханд, переключая внимание на управление лазпушкой.

Ягер приметил впереди у восточной стены группу техники и, заложив плавный вираж, направил «Мародера» к ней. Заградительный огонь, встретивший их, был сначала единичным, но вскоре вырос до того, что воздух стал переливаться от множественных лазерных разрядов, застучавших и загремевших по толстой броне «Раптора Один».

— Еще лишь пару секунд, — сказал Берханд, и Ягер услышал лязг и шум моторов пришедшей в движение носовой многоствольной противотанковой пушки. Какое-то движение справа привлекло внимание летного командира, и он вгляделся туда, быстро стреляя глазами поэтому что-то и приближающейся стене каньона. Это была очень быстро растущая яркая голубая искра. Ягер вздрогнул, осознав, что это приближающаяся ракета.

— Вот дерь… — проклятье Ягера заглушил взрыв сзади и справа от него. Он услышал, как Марти взревел от боли и «Раптор Один» внезапно накренился на правый борт, разбив голову Берханда о его устройство прицеливания.

— Мы потеряли всё крыло! — заорал кто-то из команды, паника в голосе не дала понять, кто именно.

— В спасательную капсулу! — крикнул Ягер, ударом кулака освобождаясь от ремней безопасности и отстегивал ошеломленного Берханда, когда «Мародер» тряхнуло и его швырнуло через кресло бомбардира. Ягер почувствовал, что «Раптор Один» вошел в пике и ему пришлось практически ползти по корпусу вверх. Там уже был Ферикс, направляющий других в бронированный отсек, и Ягер увидел Эрика, пристёгивающего Марти — летная куртка старого ветерана была разорвана в клочья, кровь текла из полудюжины осколочных ранений в груди.

Протолкнув Ферикс и Берханда вперед, Ягер ухватился за дверь. Захлопывая её, он увидел через окно кабины стремительно приближающуюся землю. Лазерный разряд разбил переднее стекло и ворвавшийся воющий ветер чуть не вырвал дверь из его рук.

С диким звериным рычанием Ягер схватил ручку обеими руками и захлопнул её.

Эрик указал ему на свободное место:

— Пристегнитесь, сэр!

— Некогда.

Ягер ударил кулаком по кнопке запуска. Запоры на корпусе капсулы взорвались, вышвырнув её наружу из обреченного на гибель «Раптора Один». Ягер швырнуло сначала об стену, потом о переборку, затем, когда тормозные двигатели выровняли капсулу, он упал на пол почти в бессознательном состоянии, с выкрученной ногой, посылавшей вспышки боли вверх по позвоночнику.

— Как вы… — начал говорить Эрик, но краснота заволокла глаза Ягера, и он скорее услышал, чем почувствовал, как его голова стукнулась об пол. Шум крови в ушах заполнил сознание прежде, чем он провалился в беспамятство.

Ягер открыл глаза и поморщился от яркого солнечного света. Он сидел, прислонившись к спасательной капсуле где-то в пустыне Меарописа. Ферикс делал перевязку груди Марти, а на собственную ногу Ягера была наложена шина, что предполагало перелом. Эрик заметил, что он очнулся; юноша присел перед ним на корточки с мрачным лицом:

— «Раптор Один», от неё практически ничего не осталось, — юный стрелок едва не рыдал.

Ягер глубоко вздохнул и собрался с мыслями. Рывком встав, он вздрогнул от боли в ноге и огляделся. Прямо по горизонту висели огромные клубы пыли.

— Не волнуйтесь, это Гвардия наступает на столицу, — заверил его Эрик.

— Какие… какие ещё потери? — быстро спросил Ягер, не сводя глаз с Эрика.

— Две трети «Мародеров» уничтожены, — хрипло ответил тот, и теперь влага явно заблестела в его глазах. — Половина «Громов». Семь пилотов погибли. Боюсь, Лосарк больше не пополнит свой счет побед. Тридцать три члена других экипажей мертвы. Четырнадцать ранены, включая Марти с осколками в позвоночнике и вас.

— Итак, летные группы «Божественной Справедливости» почти полностью уничтожены, — горестно вздохнул Ягер. — Это стоило того, Эрик?

На лице Эрика мелькнула усмешка:

— Я так думаю, сэр. По моим подсчетам вы спасли тысячи жизней.

— Сомневаюсь, что Имперский Флот подумает также.

На сердце у Ягера было тяжело от видений военного трибунала над ним. Он снова сел, на краткий миг в изнеможении опустил голову, коснувшись подбородком груди, и прикрыл глаза от яркого света. На следующем вздохе он взглянул в чистые серые глаза Эрика:

— За эту катастрофу они меня повесят.

Он перевел взгляд на далекую армию, с грохотом двигающуюся к столице с намерением вернуть этот мир. Это стоило того, спросил себя Ягер? Если честно, то он этого не знал.

Гэв Торп Не потерпи нечисти

Яков поймал себя на том, что дремлет, убаюканный снотворным влиянием теплого солнца и монотонным стуком копыт по булыжникам на мостовой, когда его подбородок коснулся груди. Моргнув, он стряхнул с себя дремоту и, сидя в открытой повозке, принялся оглядывать здания, проносившиеся мимо. Фасады с колоннами и рядами балконов простирались на несколько этажей вверх, разделенные широкими разветвленными улицами. Карнизы из мрамора с толстыми прожилками неслись мимо, за ним следовали гранитные фасады, чья полированная поверхность, отражала полуденные лучи солнца. Ещё километр и стали видны первые следы разложения. Крошащаяся мозаика рассыпалась по неровной мостовой, ползущие растения обвивались вокруг балюстрад и карнизов. Пустые окна, некоторые даже без стекол, взирали на него. Крикнув на лошадей, кучер остановил повозку и подождал, пока проповедник спустится на булыжники мостовой.

«Дальше мне нельзя», сказал кучер, даже не повернувшись, и его слова звучали одновременно извинением и благодарностью. Яков подошел к его сиденью и пошарил в кармане в поисках монеты, но кучер, избегая его взгляда, тронулся с места, поворачивая повозку на боковую улицу. Яков знал, что так будет- ни один честный человек на Карис Цефалоне не взял бы платы от священника- он он так и не избавился от привычки платить за услуги и товары. Он как-то попытался всучить чаевые грузчику на железной дороге, но тот в ужасе чуть не разрыдался. Яков был здесь уже четыре года, но так ещё и не привык к местным обычаям и верованиям. Набросив свой вышитый холщовый мешок поудобнее на плечо, Яков продолжил свой путь пешком. Длинные ноги быстро несли его мимо руин счетных домов и древних магазинов, апартаментов, что некогда принадлежали сказочно богатым людям, мимо бывшего королевского казначейства, ныне вот уже семь столетий, как покинутого. Он прошел уже с километр, как вдруг постепенный подъем кончился и, стоя на вершине холма, Яков оглядел свой приход.

Низенькие, уродливые лачуги гнездились по дорогам и аллеям среди некогда могучих строений королевской усадьбы. Он чувствовал запахи бездомных, вонь немытых тел и аромат, в некотором роде даже экзотической, стряпни, что принес ему дым тысяч костров. Солнце только начало садиться, когда он направился вниз по холму, и вскоре главная улица погрузилась в прохладную тень, заставляя ежиться от холода после недавнего тепла. Хижины, сколоченные из рифленого металла, грубых досок, листов пласкрита и других обломков, упирались в обработанный камень старых городских домов. Стало слышно бормотание голосов, визг детей, тявканье и лай собак. Грохот сковородок, на которых готовили пищу, смешивался с плачем младенцев и кудахтаньем кур. Жителей было почти не видно. Большинство из них были дома, готовясь к ужину, остальные работали в полях или в шахтах на дальних холмах.

Маленькая девочка, около двенадцати стандартных лет, выбежала из-под растрепанного куска грубо сотканной пеньки. Она визгливо рассмеялась, когда мальчик, по виду немного младше, догнал ее и повалил на землю. Они увидели Якова одновременно и сразу же успокоились. Отряхнувшись, они поднялись и, ожидая, уважительно склонили голову.

«Катинья, верно?», спросил Яков, остановившись напротив девочки.

«Да, отче», смиренно ответила она, глядя на него здоровым глазом. Другой глаз являл из себя болезненный красный струп, вылезавший из глазницы и, проходя по лицу, обволакивавший ее левое ухо, оставлял эту часть головы лысой. Она мило улыбнулась проповеднику, и он улыбнулся в ответ.

«Разве ты не должна помогать своей матери по кухне?», спросил он, кивнув в направлении покосившейся хибары которая служила их домом. «Мамка в церкви», встрял Пиетор, младший брат девочки, тем заработав пинок по ноге от своей сестры. «Она сказала, нам тута ждать». Яков взглянул на мальчика. Высохшая правая рука придавала его, в целом абсолютно нормальному телу, скособоченный вид. Именно дети более всего занимали его, всегда радостные, вопреки своему тусклому будущему и жуткому окружению. Если б все верные Императору имели такой же несгибаемый дух, Он и все человечество превозмогли бы любое зло и бедствия ещё тысячелетия назад. Их увечные, мутировавшие тела ужасны, размышлял он, но их души так же человечны, как и любые другие.

«Не рановато ли для церкви?», спросил он детей, удивляясь, зачем все туда направились аж за два часа до начала службы. «Она сказала, что хочет с вами поговорить. И ещё другие люди с ней тоже», сказала Катинья, сомкнув руки за спиной и глядя вверх на священника.

«Что ж, идите в дом, вы двое, и приберите все к маминому приходу», мягко сказал он, надеясь, что его внезапное волнение не было замечено.

По дороге, он судорожно пытался понять, что могло произойти. До него доносились беспокойные слухи о том, что нескольких лачугах уничтожающая чума начала распространяться среди поселения мутантов. В этих анти-гигиеничных местах подобные болезни распространялись быстро и когда рабы со всего мира собирались в трудовые группы, распространялись из одного гетто в другое с опустошающей скоростью.

Повернув направо, Яков направился к часовне, что была также его домом. Построенная пять лет назад руками самих мутантов, она была такой же развалюхой, как и любое другое здание в гетто. Строение протекало, зимой там была стужа, а летом палящая жара. Но все равно, усилия, вложенные в постройку, были достойны восхищения, хоть результат и был печальным, если не сказать, оскорбительным. Яков подозревал, что кардинал Карис Цефалона прелат Кодашка почувствовал извращенное удовлетворение, услышав о том, кто направлен в приход мутантов. Будучи из фракции Армормитов, Яков свято верил в то, что строения, возведенные во имя Императора, обязаны быть богато украшены, и являть собой великолепные и блестящие произведения искусства, прославляющие Святого Отца Человечества.

Быть поставленным во главе того, что ранее было им провозглашено неприемлемым для священнодействия, являлось чрезвычайно унизительным, и даже по прошествии времени, мысль об этом терзала. Конечно же, Кодашка, как и все священники Карис Цефалона и окружающих систем, принадлежали к фракции Люсидов, предпочитая бедность и умеренность, разнообразию и чрезмерности украшений. Это было больным вопросом в теологических спорах, что не раз возникали между этими фракциями и упрямый отказ Якова принять превалирующие обычаи этого нового для него мира, не оставляли ему никаких благих перспектив в Экклезиархии. Но опять-таки, горько подумал он, все его шансы на какое-либо продвижение в иерархии практически умерли, когда он был назначен приходским священником.

По дороге он увидел грубую башню часовни, возвышавшиеся над приземистыми, утлыми лачугами. Их побитые, кривые крыши покрывались сероватой плесенью, вопреки упорным усилиям бригад добровольцев, которые ремонтировали часовню. Петляя в лабиринте труб и помойных ям, Яков, как и ожидал, заметил большую толпу, собравшуюся возле часовни. Примерно пяти сотен, человек его паствы, каждый с мутациями большей или меньшей степени, стояли в ожидании, и недовольный гул доносился из собрания. По его приближении, толпа заметила его, начала кучковаться в его направлении и Яков воздел руки, останавливая их, пока они не окружили его совсем. Может, они были набожными, но вовсе не добряками. Они принялись шуметь на разные голоса от визгливых, до низких гортанных и Яков снова поднял руки, заставляя их умолкнуть.

«Говори, Глоран», сказал он, указывая на рослого шахтного бригадира, чьё огромное мускулистое тело было покрыто постоянно шелушащимися струпьями и открытыми язвами.

«Чума пришла к нам, святой отец», ответил Глоран голосом таким же надтреснутым, как и его кожа. «Матер Хорок умер этим утром и многие другие тоже заболели».

Яков в душе застонал, но его грубые ястребиные черты лица остались невозмутимы. Итак, его подозрения подтвердились, и смертельная зараза пришла за его паствой.

«И вы пришли сюда, чтобы…?», начал он, вопросительно взирая на разношерстную толпу.

«Чтобы вознести молитву Императору», ответил Глоран, глядя своими огромными глазами на Якова в ожидании ответа.

«Я подготовлю подходящую мессу к сегодняшней вечере. Возвращайтесь по домам и ужинайте. Голод не поможет вам в борьбе против чумы», твердо сказал он. Некоторые из толпы ушли, но большая часть осталась.

«По домам!», резко бросил Яков, махнув рукой, раздраженный их упрямством. «Я не смогу подобрать нужную молитву, если вы будете постоянно донимать меня, не так ли?!»

Немного погудев, толпа начала рассасываться и Яков, повернувшись, зашагал по грубой досчатой лестнице входа в часовню, перешагивая сразу по две ступени. Он отодвинул грубо сотканную занавеску, что служила оградой от внешнего мира и ступил внутрь. Внутри часовня была так же убога, как и снаружи; всего несколько дыр в грубой крыше из досок и покореженного металла пропускали внутрь свет. Пылинки, опускаясь с потолка, легко кружились в тусклых столбах красноватого солнечного света. Бездумно, Яков повернулся и взял свечу со стойки у входа. Взяв одну из спичек, что лежали напротив кучи свечного жира, одной из немногих милостей, выпрошенных им у скаредного Кодашки, он чиркнул ей о шершавую стену часовни и зажег свечу. Вместо того, чтобы осветить всю часовню, неровное пламя создало ореол тусклого света вокруг проповедника, лишь сгущая окружающую темноту. Он шел к алтарю у дальней стены, перевернутому ящику, покрытому скатертью с некоторыми аксессуарами, принесенными им с собой, и ветер, свиставший из всех щелей в грубо построенных стенах, заставлял свечу мерцать, от чего тень Якова плясала на стенах часовни. Аккуратно поставив свечу в подсвечник слева от алтаря, он преклонил колени, и его тощие колени отозвались болью, коснувшись грубого булыжника, составлявшего пол часовни. Снова проклянув Кодашку, отобравшего у него молельную подушку под предлогом того, что это проявление декадентства и слабости, Яков попытался сосредоточиться и найти в буре мыслей тихое место, где можно было бы вознести молитву Императору. Он собрался было закрыть глаза, как вдруг заметил нечто на полу у алтаря. Приглядевшись, проповедник понял, что это дохлая крыса. Такое было уже не в первый раз и Яков вздохнул. Вопреки всем увещеваниям, некоторые из его паствы следовали своим древним варварским обычаям приношения жертвы Императору в знак благодарности или покаяния. Отбросив пустые мысли, Яков закрыл глаза, пытаясь успокоиться.

Стоя у выхода из часовни и подбадривая выходящих прихожан, Яков, чувствуя, как его кто-то дергает за рукав, обернулся и увидел девочку. Она была юна, около шестнадцати стандартных лет на вид, ее симпатичное, но бледное лицо обрамляли темные волосы. Убрав руку от рясы Якова, она улыбнулась и только тут Яков увидел ее глаза. Даже в темноте часовне они были черны, и он внезапно понял, что ее глаза были однотонными, без следа зрачков или белка. Девочка заморгала, встретившись с ним взглядом.

«Да, дитя моё?», обратился Яков, мягко склоняясь к ней, чтобы она могла говорит с ним, не повышая голос.

«Спасибо вам за молитвы, Яков», ответила она и ее улыбка угасла. «Но чтобы излечить ваших прихожан, этого мало».

«Все в руках Императора», пробормотал священник в ответ.

«Нужно запросить медикаментов у губернатора», тихо сказала она, скорее, как утверждение, а не вопрос.

«И кто же ты такая, чтобы говорить мне, что я должен делать, юная леди?», скрывая раздражение поинтересовался Яков.

«Я Латезия», коротко ответила она, и сердце Якова слегка вздрогнуло. Эта девочка была известной террористкой. Агенты службы безопасности губернатора уже многие месяцы разыскивали ее за нападения на поселения рабов и богатых землевладельцев. Она была заочно приговорена к смерти несколько недель назад. И вот, она тут разговаривает с ним.

«Ты угрожаешь мне?», спросил Яков, пытаясь казаться спокойным, но узелок страха начал завязываться в его животе. Она заморгала сильнее, а потом вдруг по-детски расхохоталась.

«О, нет!», она смеялась, закрыв рот тонкой, нежной ладонью, на костяшках которой Яков заметил шелушащиеся корки. Взяв, наконец, себя в руки, она посерьезнела. «Вы и так знаете, что нужно для вашей паствы. Ваши прихожане вымирают и только лечение может их спасти. Пойдите к прелату, пойдите к губернатору, попросите у них лекарств».

«Я уже сейчас могу тебе сказать, каков будет их ответ», тяжело произнес Яков, опуская массивную занавеску и направившись в неф, знаком приглашая ее следовать за ним.

«И каков же?», спросила Латезия, шагая в одном темпе с ним, широко ступая, чтобы успеть за длинными ногами Якова.

Яков остановился и взглянул ей в лицо. «Лекарства в дефиците, а рабы нет», ответил он, констатируя факт. Не было смысла успокаивать ее. Любой представитель власти на Карис Цефалоне скорее потеряет тысячу рабов, чем запасы медикаментов, которые приобретались по огромной цене с других миров и стоили годового дохода. Латезия понимала это, но очевидно решила пойти против судьбы, что Император уготовил ей.

«Ты понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение, не так ли, дитя?», с горечью спросил он.

«Почему же?», поинтересовалась она, «Потому что священник не должен общаться с преступниками?»

«Да нет, с этим как раз все просто», ответил Яков, на секунду задумавшись, «Завтра на встрече с прелатом, я скажу, что видел тебя, а прелат сообщит губернатору, который пошлет службу безопасности, чтобы допросить меня. И я им расскажу почти все».

«Почти все?», удивилась она, подняв бровь.

«Да, почти», ответил он с легкой улыбкой, «В конце-концов, если я скажу, что это ты мне велела обратиться за медикаментами, то шансов получить их будет ещё меньше».

«Так вы сделаете это для меня?», произнесла Латезия, широко улыбаясь.

«Нет», ответил Яков, и ее улыбка исчезла так же внезапно, как появилась.

Он остановился и подобрал половую тряпку. «Но я сделаю то, что ты говоришь для моих прихожан. Я мало верю в то, что просьба будет удовлетворена, точнее, совсем не верю. И мой бессмысленный визит к прелату будет усугублен нашей с ним враждой, но тут уж ничего не поделать. Я должен поступить так, как того требует мой долг».

«Я понимаю и благодарю тебя», мягко произнесла Латезия и исчезла за дверью-занавеской, даже не оглянувшись. Вздохнув, Яков, смял тряпку в руке и направился к алтарю, чтобы закончить уборку.

Плексигласовое окно моно-транспортера было исцарапанным и надтреснутым, но все равно сквозь него Яков хорошо видел столицу. Карис расстилался перед ним. Залитые весенним солнцем белоснежные здания четко выделялись на фоне плодородных равнин, окружавших город. Дворцы, банки, штаб-квартиры Службы Безопасности и правительственные учреждения возвышались на фоне улиц, и транспортер шумно грохотал, двигаясь по своей единственной рельсе. Были видны и другие транспортеры, ползущие над городом на собственных рельсах, подобно чадящим жукам, и их окна отражали проблески солнца, что изредка выглядывало из-за облаков.

Взглянув вперед, он увидел Аметистовый Дворец, бывший штаб-квартирой губернатора и кафедральным собором Карис Цефалона. Вершину холма, на котором он был построен, окружали высокие стены с множеством башен, с коих свисали знамена революционного совета. Когда-то каждая башня держала штандарт одной из аристократических семей. Но все они были сожжены вместе с их хозяевами во время кровавого восстания, которое свергло их власть семьсот тридцать лет назад.

Замок, пронзенный в середине таинственной черной Иглой Сеннамиса высотой в километр, возвышался над стенами собранием дополнительных пристроек, колонн и башен, что скрывали его первоначальный вид подобно слою налета.

Под его ногами шестерни конвейера заскрипели и завертелись громче, когда повозка наконец пристала к дворцовому причалу. Яков прошел сквозь пристань совершенно бездумно, все его мысли были о предстоящей встрече с прелатом Кодашкой. Он едва обратил внимание, как охрана у входа салютовала ему, и совсем уж подсознательно отметил, что они все были вооружены массивными авторужьями в дополнение к традиционным церемониальным копьям.

— А, Константин, — пробормотал Кодашка когда за проповедником закрылись двери, глядя на Якова из-за своего высокого стола. Единственное лазерное перо и автопланшет украшали его тусклую черную поверхность, служа отражением скудности интерьера комнаты. Стены были по-простому выбелены, как большая часть интерьера Аметистового дворца, и единственный имперский орел в черном обрамлении висел на стене за кардиналом. Сам кардинал был приятным на вид человеком среднего возраста, державшимся спокойно и с достоинством. Будучи одетым в простую черную сутану с единственным знаком власти в виде маленького стального венчика, сдерживавшего лоснящиеся светлые волосы, кардинал выглядел элегантно и внушительно. Он мог бы быть ведущим актером на сцене Театра Революции и видом своих ярких голубых глаз, точеными скулами и волевым подбородком покорять женские сердца, однако его призвание было другим.

«Хорошо, что вы нашли время повидаться со мной, кардинал», сказал Яков, и, отвечая на пригласительный жест Кодашки, сел в одно из кресел с высокими спинками, что были расставлены полукругом напротив стола.

«Должен отметить, что твое утреннее послание меня несколько удивило», сказал прелат Кодашка, откидываясь на спинку своего кресла.

— Вы понимаете, почему я почувствовал необходимость разговора с вами? — поинтересовался Яков, ожидая привычного пикирования фразами, что неизменно сопровождали все его беседы с Кодашкой.

— Твоя паства и чума? Конечно, понимаю- Кодашка кивнул головой. Он хотел что-то добавить, но стук в дверь прервал его. По знаку Кодашки они открылись и человек в простой ливрее прислуги Экклезирахии вошел, держа в руках деревянный поднос с графином и бокалом.

— Полагаю, ты хочешь пить с дальней дороги? — Кодашка раскрытой ладонью указал на напиток. Яков кивнул с благодарностью, наливая себе бокал свежей воды и делая небольшой глоток. Слуга оставил поднос на столе и безмолвно удалился.

— На чем я остановился? Ах, да, чума. Она поразила много поселений рабов. Почему же ты ждал сегодняшнего дня, чтобы обратиться за помощью? Вопрос Кодашки выглядел просто, но Яков подозревал, что он как всегда испытывал его. Пару мгновений он думал над ответом, отхлебнув воды, чтобы потянуть время.

— Другие поселения не входят в мою паству. Это не мое дело. — ответил он, поставив пустой стакан на поднос и поднимая глаза, чтобы ответить на взгляд кардинала.

— Ах, твоя паства, ну конечно, — улыбнувшись, согласился Кодашка. — Твой долг по отношению к прихожанам. А почему ты считаешь, что я смогу убедить губернатора и Комитет начать действовать сейчас, когда они уже позволили стольким умереть?

— Я просто выполняю свой долг, как вы говорите, — спокойно ответил Яков, стараясь выглядеть невозмутимо. — Я не давал никаких обещаний, кроме как обсудить этот вопрос с вами и не ожидал успеха. Как вы сказали, было очень много времени для действий. Но я все равно должен спросить, станете ли вы просить губернатора и Комитет послать медицинскую помощь и персонал в мой приход, чтобы помочь защитить верных от эпидемии?

— Нет не стану, — коротко ответил Кодашка. — Мне уже дали понять, что не только трата этих ресурсов является недопустимой, но также и снятие запрета посещения рабских гетто полноправными гражданами может повлечь за собой сложный юридический казус.

— Моя паства умирает! — рявкнул Яков, несмотря на то, что в душе он не чувствовал сильного гнева. — Разве вы не можете сделать хоть что-то для них?

— Я буду молиться за них, — ответил кардинал, не подавая признака того, что вспышка гнева Якова хоть сколько-то потревожила его.

Яков хотел было сказать что-то, но осекся. Это была одна из ловушек Кодашки. Кардинал отчаянно пытался найти повод, чтобы дискредитировать Якова, распустить его специфический приход и отправить куда подальше.

— Я уже это сделал, — в конце-концов сказал Яков. На несколько секунд образовалась неуютная тишина, и кардинал, и проповедник смотрели друг на друга через стол, обдумывая свой очередной ход. Кодашка первым нарушил молчание.

— Тебя раздражает проповедовать этим рабам? — внезапно спросил кардинал.

— Рабы нуждаются в духовном наставлении даже согласно законам Карис Цефалона. — ответил проповедник.

— Это не ответ, — мрачно сказал Кодашка.

— Я нахожу, что ситуация на этом мире трудно сочетается с учением моей веры, — наконец признал Яков.

— Ты считаешь, что рабство противно твоей религии?

— Конечно, нет! — Яков фыркнул. Все дело в этих мутантах, этих существах, которым я проповедую. Этот мир построен на чем-то таком нечестивом и гнусном, что, как мне кажется, пятнает каждого, кто прикоснется.

— Ах, твое армормитское воспитание. — в голос прелата послышалось презрение. — Оно такое суровое и чистое в намерениях и такое мягкое и упадническое в делах.

— Мы принятая и известная фракция в Министоруме, — сказал Яков, защищаясь

— Принятая? Известная, я согласен, но принятие… Это совсем другой вопрос, — резко сказал Кодашка. — Ваш основатель, Граций Армормский был обвинен в ереси!

— И признан невиновным… — парировал Яков. И, не удержавшись, добавил: «Перед лицом равных ему»

— Да, — медленно согласился Кодашка, и на его лицо вернулась хитрая улыбка.

Аудиенция Якова с кардиналом длилась большую часть дня и снова солнце уже начало садиться, когда он шел по направлению к рабочему городку. Как и вчера вечером, снова множество мутантов собралось возле часовни. Слухи о его визите к кардиналу распространились быстро, и проповедника встретили взгляды, тревожно ждущие ответа. Один лишь их взгляд на него породил нехорошее предчувствие и поднял волну ропота. Вперед снова выступил Меневон, смутьян по натуре, как считал Яков и, взглянув на его звериные черты, в который раз подумал, что тот, очевидно был взращен от нечестивого союза с собакой или медведем. Клочки грубой шерсти росли пятнами по всему его телу, а его челюсть была сильно вытянута и усеяна похожими на клыки зубами с желтизной. Меневон поглядел на проповедника своими маленькими глазами-бусинками.

— Он ничего не делает, — заключил мутант. — Мы умираем, а они все бездействуют!

— На все воля Императора, — строго ответил Якова, и его слова машинально повторили некоторые из присутствующих мутантов.

— Императора я почитаю и верую в него, — горячо провозгласил Меневон, но губернатор… даже если бы он горел, я бы и не плюнул на него.

— Это опасные разговоры, Меневон и будет хорошо, если ты придержишь язык, — предупредил Яков, понижая голос к возмутителю спокойствия.

— Я говорю, что мы должны заставить их помочь нам! — закричал Меневон, не обращая внимания на Якова и поворачиваясь к толпе, — Пора им нас услышать!

Некоторые согласно заворчали, другие выразили свое согласие громкими криками.

— Слишком долго они над нами властвовали, слишком долго нас игнорировали! — продолжал Меневон, — Но теперь уж довольно! Хватит!

— Хватит! — заревела толпа в ответ.

— Тишина! — заорал Яков, поднимая руки, чтобы утихомирить их. Толпа моментально утихла, едва заслышав его повелительный голос. — Этот мятеж ни к чему не приведет. Если губернатор не послушал меня, вашего проповедника, то вас он и подавно не послушает. Ваши хозяева не потерпят этот бунт. Идите по домам и молитесь! Надейтесь не на губернатора, а на себя и на Господа нашего, Пресвятого Императора. Ступайте!

Меневон бросил на проповедника яростный взгляд, видя, как люди, внимая его словам, расходились, оборачиваясь и бормоча проклятия.

— Ступай к своей семье, Меневон. Ты не нужен им в качестве повешенного. — тихо сказал ему Яков. Возмущение в глазах мутанта угасло, и он печально кивнул. В отчаянии окинув проповедника долгим взглядом, Меневон тоже пошел прочь.

Прикосновение чего-то холодного пробудило Якова и, открыв глаза, он увидел перед своим лицом мерцающее лезвие ножа. Оторвав взгляд от острой стали, он провел взглядом по руке владельца и уставился глазами в белесые глаза мутанта, имя которого было Бизант. Как Латезия, он был беглым и бунтовщиком, которого разыскивали Специальные Агенты Безопасности. Его лицо было мрачным, а глаза уставились на проповедника. На бугристой морщинистой серая кожа, покрывавшей его тело, проблескивали тусклые блики серебристого света, изредка проникавшего в незакрытое стеклом окно маленькой кельи.

— Ты обещал. — услышал Яков голос Латезии. В следующую секунду, она появилась из тени возле окна, и ее волосы неярко блеснули в свете луны.

— Я спрашивал. Ответ был «нет». - сказал Яков, отталкивая руку Бизанта и принимая сидячее положение, отчего одеяло, которым он укрывался, спало, обнажая его рельефные мышцы на животе и плечах.

— Ты в хорошей форме, — заметила Латезия, увидев его сложение.

— Ежедневные прогулки до столицы помогают мне в этом, — ответил Яков, спокойно ощущая, как ее пронизывающий взгляд скользит по его телу. — Чтобы должным образом служить Императору, я должен поддерживать физическую форму так же, как и духовную.

Саймон Джоветт Ксеноцид

Пролог

Агра — «Сад Императора».

Имперское картографическое обозначение: Самакс-4. Сельскохозяйственный мир класса альфа. 1,75 % массы Терры. Один материк.

Климат: умеренный.

Плодородность почвы: высокая.

Содержание полезных руд, минералов и т. д.: низкое.

Открыт: М35.332.

Покорён: М35.375.

Потерян: М40.666.

Выдержка из «Алфавитного указателя катушек пре-ересевых картографических данных»

Том XXV. Либрариум Коллегиум Астропатика.

М41.572

— Папа! Иди быстрей!

Браель Корфе был в скотном сарае, когда услышал возбуждённый крик сына. Молох, молодой бычок, который, как надеялся Браель, заменит Магога, стареющего быка-производителя, вожака коровьего стада, захромал. Браель перевёл его в сарай, и сейчас обрабатывал следы бело-зелёной гнили, которые нашёл на переднем копыте.

Грибок был довольно обычной неприятностью. Если вовремя его заметить и обработать испытанным средством из кое-каких местных корешков и трав, он быстро исчезнет. Но если запустить болезнь, она проникнет в сердцевину копыта, превратив его в дурнопахнущее месиво и не оставив фермеру другого выбора, кроме как забить больное животное.

— Папа! Мама! Небо в огнях! — Брон скакал по двору. Браель макнул руки в лохань с водой у двери сарая и, вытирая насухо тряпкой, пошёл через двор к Брону. Двор представлял собой полукруг с колодцем посередине, из которого мужчины и женщины Корфе черпали воду в течение многих поколений. Двор ограничивали с востока и запада длинные, низкие постройки скотного двора и сенного сарая.

На северной стороне полукруга, дверью на юг, стоял жилой дом. Хозяйственные постройки были крыты деревом, крыша дома же была выложена черепицей. Тёплый, жёлтый свет масляной лампы горел в окне кухни. Ставни по всему дому распахнуты навстречу нежной летней ночи. Брон родился под широкой низкой крышей этого дома, как и Браель, как и его отец, и отец его отца. Бесчисленные поколения рода Корфе рождались и умирали в этих местах. Браель находился в полной уверенности, что они с Броном проведут жизнь точно так же.

Брон прыгал посреди двора. Будь это день, он бы смог увидеть ровные, плодородные луга, на которых Браель с роднёй пасли свои стада. В ясный летний день можно было проникнуть взглядом до самых Южных холмов, до которых от фермы Браеля было три дня верхом. Земля мало значит, когда её так много. Стада и посевы гораздо важнее, и на больше чем три дня пути в каждую сторону имя, с которым связывали скот и поля, было — Корфе. И дня не проходило, чтобы Браель не искал случая поучить Брона, что значило быть Корфе и работать на земле.

Браель увидел, как из дома появилась Вика, тоже вытирая руки. Брон унаследовал энергичный характер от матери, в этом Браель был уверен. Он любил послушать её истории о героях из далёкого прошлого, о людях, что могли летать как птицы и испускать огонь из глаз. Некоторые из историй были весьма захватывающими, даже Браель признавал это.

Но, в отличие от жены, Браель не верил в их правдивость.

— Видишь их? — спрашивал Брон, показывая в ночное небо. — Видишь, да?

Браель подошёл к сыну и проследил вверх за его взглядом. Линии света прочертили ночь, пологими дугами уходя на север.

— Это падающие звёзды, Брон, — сказал Браель, взъерошив тонкие, светлые волосы сына. Их Брон тоже получил от матери: волосы Браеля, как и его отца, были жёсткими и тёмными. — Ты же видел падающие звёзды раньше. Это они и есть.

— Только я никогда не видел столько много, — ответил Брон. Он глянул снизу на Браеля, потом на мать, которая присоединилась к ним и тоже смотрела на звездопад.

— Это звёздные боги? — спросил Брон. — Они пришли?

— Брон… — начал Браель.

— Мы живём надеждой, Брон, — ответила Вика. — Мы верим в Вакс.

— Вика, это всего лишь падающие звёзды, — сказал Браель, — ничего больше.

— В «Догматах» говорится, что будут знамения и чудеса, так ведь? — Брон вопросительно посмотрел на Вику. Единственной книгой в доме был Викин экземпляр «Догматов священного Вакса». Вика по ней учила Брона читать; он был первым из Корфе, кто мог не только ставить свою подпись. Вика улыбнулась ему, и словно собиралась что-то сказать.

— Твоя тётка Брелла верила в знамения и чудеса, — вклинился Браель. Вика закатила глаза. Она уже слышала эту историю не раз. — Как-то она заявила, что видела быка, который шёл задом наперёд и назвал её по имени. И сказала, это значит, что у твоей мамы будет девочка, и что она будет невезучей. Через восемь месяцев родился ты.

— Но она не знала, что я беременна, — добавила Вика.

На это Браель не знал, что ответить. Брелла уже была древней старухой, когда он родился, и была известна тем, что знала вещи, которые знать не могла. К тому времени, когда Браель привёл в свой дом Вику, Брелла выглядела невероятно старой, цепляясь за жизнь лишь благодаря железной воле и консервирующему действию зернового виски, который любила пригубить. Именно виски винили в крайней неточности некоторых из её предсказаний.

Но каким-то образом она узнала о беременности Вики прежде, чем та поведала об этом кому-либо, кроме Браеля.

— Значит, мы снова отправимся в храм? — спросил Брон. Вика хотела, чтобы его после рождения благословили жрецы Вакса в храме Маллакса, города на юге. Его называли Железным городом из-за литейных и мастерских, что загрязняли его дымом и шумом. — Я достаточно взрослый, чтобы запомнить его в этот раз.

— Как-нибудь мы снова туда съездим, — ответил Браель, вспоминая путешествие на юг в грохочущем железном караване — десять дней и девять ночей, — когда ты будешь постарше, и я научу тебя, как заправлять этим местом.

Он помассировал шею. В затылке нарастала тупая боль — предвестник пульсирующих приступов, что иногда запирали его в затемнённой комнате почти на весь день.

У Бреллы было название для этого.

— Мудрость пытается пробиться наружу, — говорила она, вперив в Браеля многозначительный взгляд. Браель улыбался, целовал старую женщину и предлагал снова наполнить ей стакан.

— Голова болит? — спросила Вика. Браель кивнул. — Я как раз знаю одно средство, — она сделала паузу, улыбнулась и добавила: — Если уж оно не поможет, то отправлю тебя в постель с холодной тряпкой на глазах, — затем взяла Браеля за руку и повернулась к дому.

— Можно я ещё немножко погляжу на небо? — спросил Брон.

— Почему нет? — ответил Браель, улыбаясь жене. — В конце концов, это просто падающие звёзды.

Вика игриво ткнула его в грудь.

— Не торчи тут слишком долго, — сказала она Брону. — До восхода луны чтоб был в постели.

— Буду, — ответил Брон. — Ты иди занимайся головой папы.

И тон его был столь понимающим, что Браель и Вика уставились друг на друга, и по дороге к кухонной двери оба старались не расхохотаться.

* * *

Браель не помнил, как заснул. Он проснулся и увидел луч серебряного света, прорезавший щель в ставнях спальни. Должно быть, луна взошла, пока он спал. Судя по яркости и наклону лунного света, она была близка к верхней точке своего путешествия. До рассвета было ещё довольно далеко. Браель не мог вспомнить, что видел во сне и почему это его разбудило. Он осторожно сел, стараясь не потревожить Вику. Моргая и отстранённо потирая шею, глянул на жену, спавшую рядом, её светлые волосы разметались вокруг головы. И почувствовал знакомое стеснение в груди. То же самое он почувствовал, когда увидел её в первый раз.

За несколько лет до смерти отца, Браель сопровождал старшего кузена Ралка в железном караване на ежегодную ярмарку в ущелье Гиганта у подножия Северных холмов. Пологое предгорье служило границей между обширными, богатыми равнинами и изломанной гористой местностью, которая становилась всё более дикой и крутой с каждым днём путешествия на север. Древние, изрыгающие дым машины, что путешествовали по железным дорогам, которые все вели в Маллакс, были бесполезны на севере. Здесь люди гоняли свои стада от вершины к вершине в поисках пастбищ и зимовали в долинах, где снегу наметало до самых крыш их каменных жилищ.

— Северянки похожи на тех ягнят, что сами вскармливают, — предупредил Браеля с улыбкой Ралк. — Всегда готовы сбежать и никогда не знают, когда нужно успокоиться.

Браель рассмеялся. Он знал, как жена Ралка, Дженна, отреагировала бы, услышав сейчас мужа. Женщины, выросшие среди широких травянистых равнин на родине Браеля, были вполне способны использовать острый язычок или летящую миску, чтобы донести до оппонента своё мнение, а меткость Дженны вошла в легенды.

Браель остался на севере, после того как Ралк вернулся с остальным караваном обратно на равнины. Он пережил кусачий ветер и постоянный холод вершин холмов, и добродушные насмешки Викиной родни: они были уверены, что Браель помрёт раньше, чем Вика соблаговолит ответить на его ухаживания. К счастью для его замёрзших и болевших конечностей, они ошиблись.

Независимый ум и предприимчивый характер Вики в равной степени привлекали и озадачивали Браеля. Даже по меркам горных кланов её семья была особенно непоседливой. Браель с удивлением узнал, что они побывали на юге, дойдя аж до Маллакса, главным образом, чтобы посетить храм Священного Вакса — приют уединённой секты, едва известной за пределами городских стен. Браель посчитал это не более чем проявлением любопытства, эпизодом из истории её семьи, пока Вика не забеременела Броном. Однажды ночью, когда они лежали рядом, Вика сказала, что после родов хочет отвезти ребёнка на юг, чтобы благословить в храме.

Браель колебался. Всё, что он слышал о Маллаксе, — это байки путешественников о забитом дымом и чёрным от копоти паршивом месте. Когда-то люди Маллакса работали в шахтах и штольнях под землёй, добывая камень, затем перерабатывая его при помощи древних процессов в ножи и плуги, которыми повсюду пользовались фермеры, и в мечи и копья, которыми городские бароны вооружали своё ополчение.

Но это было давным-давно. Люди больше не спускались под землю. Вместо этого жители Маллакса проводили время, починяя то, что создали их предки: инструменты и механизмы, включая те машины, что тянули железные караваны. Тем временем камни города становился всё чернее от грязи, которую выбрасывали в воздух дымовые трубы мастерских.

Он уже хотел воспротивиться путешествию, когда уловил кое-что в глазах и упрямом подбородке жены: она отправится туда без него и заберёт с собой ребёнка. Кое-кто из мужчин рода Корфе назвал бы Браеля дураком, но в тот момент, когда он это понял, он также вспомнил, за что полюбил её.

Через шесть месяцев после рождения Брона, он оставил своего племянника, Ребака, приглядывать за фермой, пока со своей молодой семьёй съездит на юг.

Маллакс оказался тем, что он о нём уже слышал, и гораздо большим. Шум был хуже, чем оглушительным, — он был насилием над слухом: грохот металла о металл, крики десятников и рабочих, частые, неестественные вздохи и взрывные, шипящие выдохи машин, похожих на те, что тянули караваны, только гораздо, гораздо больше. Вонь горячего металла постоянно висела в воздухе, на зубах скрипело. Когда Браель смотрел в небо через лес дымовых труб, которые словно боролись за место над самыми высокими крышами города, было похоже, будто смотрит сквозь серую вуаль — туман из дыма и пыли и объединённые выделения слишком многих душ, слишком плотно скученных вместе.

Браель не был тёмным деревенщиной. Он бывал в Винаре, полисе, который взвалил на себя административное управление регионом, где фермерствовал его род, и куда они платили регулярную десятину продукции. Он также однажды побывал в Примаксе, самом крупном из полисов. Оба они были большими, шумными, забранными крепостной стеной городами, домом для влиятельных семей, ополчения и храмов божеств, связанных с временами года и плодородием полей, животных и людей. Они были точно так же многолюдны, как Маллакс, и, возможно, не сильно чище. Но запах Винары и Примакса был ему знаком — запах животных, растений и грязи — и он не лип к коже, словно тонкая плёнка маслянистого жира.

Винара была такой же, как местность, в которой она располагалась — крутые улицы были отражением усаженных виноградом террас предместий. Примакс словно делил великолепие широких и ровных сельских угодий, в центре которых стоял. Маллакс, в противоположность им, был тёмным, какофоническим наростом на земле.

Во время путешествия Вика объясняла Браелю догматы Вакса.

— Это маяк, — рассказывала она, перекрикивая непрестанный перестук железных колёс каравана. — По его невидимому свету боги найдут путь обратно к нам.

Боги родились среди звёзд, объясняла Вика. Они путешествовали все вместе в мире и радости, пока, устав, не осели на этом мире и не отдохнули тут несколько столетий.

За это время боги дали начало первым настоящим обитателям этого мира, предкам всех, кто нынче живёт в мире, который они назвали Агра, что означает «ферма» на священном языке звёздных богов. Но, как только рай показался созданным, их позвали, чтобы противостоять огромной, непостижимой опасности, которая угрожала уничтожить всё, что было добрым и чистым.

И чтобы их дети не чувствовали себя брошенными, боги дали им Вакс. Некоторые истории утверждают, что у каждого потомка богов был собственный Вакс, через который боги говорили, обещая встревоженным детям, что однажды, когда опасность будет побеждена, они вернутся.

Но они не вернулись. Вакс умолк. Поколения проходили, и дети богов менялись, забывая своё прошлое и те знания, которые дали им родители. Огромные сверкающие машины, на которых они когда-то пересекали открытые равнины и даже взлетали в воздух, как птицы, развалились, когда знания того, как о них заботиться, были утеряны.

Последний оставшийся Вакс покоился в храме Маллакса, и только в Маллаксе люди боролись, чтобы сохранить знания богов и сберечь те немногие образцы, что остались от их чудес. Без их усилий железные караваны давно бы перестали ходить, и единственным транспортом осталась бы его четвероногая разновидность.

Хотя Браель не сказал этого вслух, он был поражён, что жена верит в подобные небылицы. Несмотря на то, что машины столь же чудесные, как в историях, когда-то существовали — нередко, копая канавы, люди натыкались на незнакомые конструкции, разбитые и заржавленные невообразимыми веками, проведёнными под землёй — они были созданы людьми, и брошены были теми же самыми людьми, и, вероятно, по каким-то весьма серьёзным, известным только им причинам. Что касалось Браеля, он верил в то, что земля есть земля, люди есть люди, а животные есть животные.

Браель помнил тёмные, относительно тихие покои храма Священного Вакса, отделённые от остального города высокой стеной. Низкое гудение, казалось, наполняло всё пространство храма, но оно не было неприятным. Жрецы, скрытые под капюшонами, сновали туда-сюда, шаркая по плитам пола.

Он не знал, чего ожидать, но это было не то. Храм выглядел практически таким же, как любые другие храмы, которые Браель повидал.

— Только жрецы могут стоять перед Ваксом, — объяснила Вика. — Они передают ему наши молитвы и приносят обратно его благословение.

Один из жрецов заметил их. Он подошёл, чтобы поприветствовать молодую семью, и откинул капюшон.

* * *

Браель внезапно вздрогнул и открыл глаза. Он дремал, вздёргивая голову, когда она опускалась на грудь. Воспоминания о встрече с Викой, рождении Брона и путешествии на юг пронеслись у него перед глазами за несколько ударов сердца. И, судя по знакомой тяжести в основании головы, боль, с которой он лёг в постель, собиралась нанести ответный визит.

Поднявшись с кровати, Браель прошлёпал из спальни на кухню, где яркий лунный свет падал через незакрытые ставни. Во рту было сухо и вязко, поэтому он решил зачерпнуть ведром из колодца, сделать глоток и облить ледяной водой затылок. Браель выглянул в кухонное окно. Во дворе что-то лежало. Тело.

Брон не отправился в постель, как просила мать. Он устроился на утоптанной земле и считал падающие звёзды, пока, в конце концов, не уснул.

Браель улыбнулся, глядя на сына, затем вышел на улицу и осторожно взял его на руки. И прежде чем вернуться в дом, окинул взглядом небо. Свет луны почти стёр знакомые созвездия, а от падающих звёзд, что привели в такой восторг сына, не осталось и следа.

Болезненное жёлтое пятно расцвело позади глаз, желудок скрутило. Викины старания лишь едва отсрочили неминуемое. К тому времени, когда он добрался до кухонной двери, голова раскалывалась. Сгрузив Брона в постель, он вернулся и лёг рядом с женой. Под закрытыми веками до самого утра плавали яркие разноцветные гнойники.

Часть первая

Из сопоставления допросов выживших и анализа немногих документальных свидетельств, на данных момент извлечённых и переведённых с искажённой формы пре-ересевого имперского готика данной планеты, вторжение на Самакс-4, по-видимому, шло в точности так, как можно ожидать. Захватчики были технологически выше. Туземное население было ограничено в технологиях, но обладало огромным численным преимуществом.

Сначала захватчики развили быстрое наступление, установив контроль над самой северной частью единственного континента планеты. Похоже, что очень немногие сообщения о нападениях достигли остального населения. Сервиторы транскрипторума зарегистрировали только одну ссылку на слухи, касающиеся «гроз на севере» и «огней в горах».

В течение следующего года (прибл. 1,25 терр. солнечного цикла) захватчики продвигались на юг. Вновь начальные победы были быстрыми, но новости о наступлении быстро распространились по наиболее заселённым центральным регионам. Найдены свидетельства о некотором недоверии к ранним сообщениям о продвижении захватчиков с гор. Горна Хальдек, летописец и гражданский чиновник при дворе Людоса, самопровозглашённого верховного барона Касперы, описывает первые сообщения так: «чепуха из детских кошмаров, не больше». Каспера вскоре пала к ногам наступающих захватчиков.

Немногие уцелевшие из второпях собранных касперских сил обороны — не более чем постоянного ополчения городских баронов, дополненного всеми годными к военным действиям жителями региона — были вынуждены отступить и влиться в ряды сил, собираемых пока ещё незатронутыми полисами. Этот процесс катастрофических потерь, следовавших за отступлением и перегруппировкой оставшихся сил, был вынужден повторяться на протяжении всего континента.

Этим более крупным силам удалось замедлить наступление захватчиков, хотя и ненадолго. Некоторая часть оборонявшихся была экипирована древним огнестрельным оружием (кросс-ссылка 665/1468-археотех. обозначения: кремнёвое ружьё, колесцовое ружьё, мушкет) и остатками примитивной артиллерии, которая была откопана по пути на юг. Есть сведения о редких случаях использования оборонявшимися оружия, захваченного у нападавших. Тем не менее, основным оружием оборонявшихся оставалось численное превосходство и готовность сражаться до конца.

Всё это, поставленное против технологического превосходства захватчиков, вкупе с их нечеловеческим пристрастием к кровопролитию, не оставляло никаких сомнений в окончательном исходе.

Жители Самакса-4 были обречены.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

На бегу вытирая пот с глаз, Браель подумал, наверное, уже в тысячный раз — не сегодня ли тот день, когда он умрёт.

Бежавший впереди Феллик споткнулся и едва не выронил длинный мушкет, зацепившись мыском разбитого сапога за один из обломков, усеивавших улицы. Ещё до нападения город — Греллакс, вспомнил Браель, как кто-то сказал ему — выглядел так, словно уже был разграблен и заброшен.

Греллакс был солидным ярмарочным городом, расположившимся среди чередующихся холмов. Фермер, которым когда-то — год и словно сто жизней назад — был Браель, не мог не отметить, что трава на холмах, через которые он шагал к Греллаксу в составе колонны вместе с остальной армией — смешанными полками Примакса, Мундакса, Касперы и Терракса — была сочнее, чем та, что росла на его равнинной родине на севере. Скот на таком корме давал бы жирное молоко и плотное, хорошее мясо.

Греллакс процветал настолько, что мог себе позволить раскинуться за пределы своих древних, рассыпающихся стен. Дома, стоявшие за стеной, сейчас горели, сами стены — разрушены, камень разбит в пыль машинами уничтожения, которым не было места в этом мире.

Здания старых кварталов Греллакса были надёжными постройками из камня, добытого где-то не здесь, крыши покрыты красной черепицей — ещё один признак богатства местных жителей. Браель и Феллик бежали вдоль одной из широких улиц, проходившей через центр города по чему-то вроде района лавок и таверн — места, предназначенного дать греллаксцам возможность потратить свои денежки.

Однако, когда три разбитые армии собрались за городом с намерением пополнить запасы продовольствия и двинуться дальше смешанной колонной, жители Греллакса быстро побросали те пожитки, что смогли собрать, на тот транспорт, что смогли найти, и присоединились к хвосту колонны. Она ушла за два дня до того, как последняя армия — как оказалось, та, в которой шёл Браель, — прибыла в город.

Браелю пока везло — везло больше, чем положено любому нормальному человеку, если верить некоторым, — но он понимал, что это долго не продлится. Его с своими людьми назначили в арьергард.

Поравнявшись с Фелликом, Браель вытянул руку — левую, на которой не хватало первых двух пальцев, отрубленных в стычке при отступлении через Корносский лес, густую лесистую местность, которая отмечала границу между баронствами Касперы и Винары — и хлопнул по плечу широкого примаксца.

— Не останавливайся! — крикнул Браель.

— Да я и не собирался! — ответил Феллик, не отрывая глаз от улицы впереди.

Улицу обрамляли лавки, в которые больше никто не зайдёт, таверны, в которых больше никогда не поднимутся кружки. Двери распахнуты, некоторые сорваны с петель, словно владельцы выбили их, торопясь убраться из дома. А учитывая, что Браель повидал за год, с тех пор как с неба падали звёзды, он мог понять почему.

Горловой рык раздался с конца улицы, сзади. Оба непроизвольно ускорили бег.

— Слишком рано! — прошипел Феллик сквозь зубы. До рыночной площади, к которой они бежали, оставалось ещё пол-улицы.

Браель услышал второй нечеловеческий окрик, затем короткий металлический лязг.

— В укрытие! — крикнул он, резко кинувшись влево, врезавшись в Феллика и толкнув того в сторону распахнутых дверей таверны.

С конца улицы раздалась жуткая какофония: кашляющий рёв многоголового зверя, пожирающего этот мир. В тот момент, когда Феллик вломился в главный зал таверны, Браель уже знал, что будет дальше.

Пули с грохотом пропахали борозду по мостовой сзади, выбрасывая фонтаны осколков булыжников и утоптанной земли под ними. За мгновение перед тем, как пересечь порог таверны, Браель рискнул бросить взгляд вдоль улицы.

Двое из них бросились к нему, стреляя с бедра, патронные ленты бряцали на бегу поперёк широких, мощных торсов. Они были похожи на ожившие статуи — статуи, вырезанные из тёмно-зелёных валунов, выброшенных на берег из самых глубоких глубин океана. Клыки, как у морских коров, что ежегодно мигрировали из ледяных северных морей, торчали из нижних челюстей, и даже на таком расстоянии и при таком мимолётном взгляде Браель мог поклясться, что увидел багровый огонь злобы в глубоко сидящих глазах.

Новая очередь из словно стреляющих самих по себе ружей, которые враги держали столь запросто, хотя даже чтобы поднять одно, потребовалась бы вся мощь сильного мужчины, разнесла дверной проём в щепки через секунду после того, как Браель исчез внутри.

Таверну разнесли во время эвакуации. Кувшины, бутыли и кружки валялись разбитыми, столы и стулья перевёрнуты. Люк в полу за барной стойкой открыт, сильный запах разлитого эля поднимался из погреба. Хозяин явно не собирался оставлять свои запасы на поживу захватчикам.

Феллик, опередив Браеля, побежал через питейный зал параллельно улице так быстро, как мог. Грохот самострельных ружей зеленокожих продолжал бить по ушам, летящие щепки секли кожу и впивались в лицо — выстрелы прошивали насквозь дранку и штукатурку фасада таверны. Пули пролетали через зал и пробивали заднюю стену, материал здания едва замедлял их полёт. Столбы и поперечины прорубало насквозь, словно молодые деревца с одного удара топора. Издавая лопающийся хор скрипа, бар начал оседать внутрь по пятам бегущих людей.

Впереди стояла торцевая стена. К облегчению Браеля, в середине была дверь.

— Надеюсь, это не чулан для швабр! — крикнул Феллик, стараясь перекрыть разрывающий уши грохот оружия зеленокожих. Через два шага он обрушился на дверь, опустив левое плечо для удара.

Дверь вылетела наружу, вынеся Феллика с Браелем в узкий проулок. Поворот налево увёл бы их от улицы, по которой они бежали и по которой, они знали, наступали захватчики, всё ещё поливая таверну пулями и разнося её буквально в щепки. В тот момент, когда то, что осталось от крыши таверны, рухнуло внутрь с сокрушительным треском, выбросив облако пыли и обломков через боковую дверь, Браель и Феллик повернули направо.

Оба рванули от выхода из проулка через всю главную улицу, кидаясь влево-вправо, изо всех сил стараясь представлять из себя пару трудных мишеней для зеленокожих, которые перестали стрелять, когда рухнула крыша. Уловив запах брожения, они как раз собирались порыться в обломках, когда опять появились люди.

Браель и Феллик неслись по улице, их пути пересекались снова и снова, мимо других брошенных лавок, заведений аптекаря и мясника-хирурга. Было важно, чтобы зеленокожие не теряли их из виду надолго. Несмотря на опасности усеянной обломками улицы, Браель рискнул ещё раз оглянуться. Преследователи заметили их: они уже поднимали свои самострельные ружья. А у них за спиной Браель увидал ещё три огромные фигуры, прокладывающие себе путь через дальний конец улицы.

Идите, идите все, звал их про себя на бегу Браель. Впереди улица открывалась на рыночную площадь. Мы пропитаем нашу землю вашей кровью, прежде чем отдадим её.

* * *

Греллакс достался захватчикам почти сразу же, как только их военный отряд появился на горизонте. Хотя это был не более чем авангард армии, которая неуклонно двигалась на юг, сжигая, грабя и разоряя всё на пути, внешний вид тварей, рёв боевых машин, более громкий и жуткий, чем самого большого железного каравана, и вонь масла и дыма, которая вскоре достигла городских стен, заставили не одного защитника Греллакса обделаться со страха. Браель знал, что они чувствовали.

* * *

Первый раз Браель увидел захватчиков, когда находился в составе роты ополчения среди многих других на фланге Касперских объединённых рот. Он сумел сохранить самообладание до конца сражения. Касперские бароны, с детских лет учившиеся войне по романтическим бредням, решили встретить захватчиков на широком поле, окаймлённом низкой горной цепью с запада и широкой, быстрой рекой с востока. Истории о боевых машинах, изрыгающих дым и мечущих громы, были проигнорированы как бредни сумасшедших.

Когда показалась армия зеленокожих, бароны ждали, что те остановятся, возможно, проведут переговоры перед сражением, как того требовал героический кодекс. Последнее, чего они ждали от захватчиков, так это того, что те увеличат скорость, сокращая дистанцию между армиями быстрее, чем галоп лошади; ревущие колёсные машины испускали чёрный дым, самострельные ружья рявкали смертью.

Браель, вместе с остальной ротой, бросился бежать, прежде чем захватчики достигли их линии. Они оставили двадцать человек мёртвыми на поле, в телах зияли дыры, пробитые пулями зеленокожих, которые те выпускали с невероятного расстояния. Рота остановилась, только добравшись до укрытия среди деревьев, обрамлявших берег реки. Там самообладание покинуло Браеля, и его неудержимо вырвало в светлые, прозрачные воды.

В тот день Браель выучил ценный урок — год назад, если считать до прибытия в Греллакс: не встречаться с захватчиками в регулярной битве на открытой местности. Если бы только бароны выучили тот же урок.

* * *

Небольшие боевые машины атаковали Греллакс первыми, гоня на двух или трёх толстых колёсах, оставляя за собой облака дыма и сгоревшего масла. Самострельные ружья строчили и рявкали из бойниц в кузовах машин или с отдельных стрелковых установок позади ездоков или в боковых колясках. Некоторые нападавшие швыряли заряды взрывчатки в старые стены города, второпях залатанные в ожидании атаки и удерживаемые в основном теми греллаксцами, кто был слишком стар или глуп, чтобы уйти, при поддержке небольшого числа более опытных бойцов. Выстрелы нападавших наносили достаточно урона, пробивая древнюю кладку насквозь и кромсая тела укрывшихся за стенами; взрывчатка проделала в укреплениях дыры, в которые могли бы проехать одновременно две телеги с быками.

Когда машины отступили, вперёд побежали пешие бойцы, некоторые поливали стены огнём из ручных самострельных ружей, которые были ненамного меньше и легче тех, что стояли на двух- и трёхколёсниках. Защитники могли ответить лишь из горстки пороховых мушкетов, чьи круглые свинцовые пули отскакивали от пластин металла, закрывавших чудовищные зелёные тела нападавших. Парочка древних пушек, стоявших раньше на главной площади города долгие поколения, нанесли больше урона, пока одна, а затем и другая не взорвались, то ли из-за трещины в старом стволе, появившейся от внезапной нагрузки, то ли из-за неумелого заряжания испуганным расчётом. Причины никому не были известны, да и не интересны. К тому моменту большинство защитников сбежали со стен, чтобы начать гадкий процесс уличных боёв, изо всех сил стараясь оттянуть неминуемое. Потерю Греллакса. Которая была лишь вопросом времени.

Браель и Феллик бежали через рыночную площадь, одну из нескольких, натыканных по Греллаксу, окружённых домами торговцев побогаче. На каждом углу трёх улиц, выходящих на площадь, стояли лавки и чаевни, в которых когда-то продавали выпечку и другие лакомства. Теперь парадные двери были распахнуты, обрывки украшений свисали из открытых окон и усеивали площадь — предметы роскоши брошены и позабыты в спешке побыстрее убраться отсюда.

— Пять! — крикнул Браель, словно бы никому, просто в открытые двери и пустые дома. — Подождите, пока они выйдут с улицы!

Браель присел за перевёрнутой рядом с вычурным фонтаном фермерской телегой в центре площади. За ней и за фонтаном уже сидели несколько его людей. Двое из них — Костес и Перрор — были из первой группы сборного ополчения, к которому примкнул Браель, когда начали прибывать караваны беженцев с севера, прибавляя веры к тому, что считалось «лишь сказками». Он знал, что Перрор, в частности, был источником некоторых из этих историй, они сразу начали циркулировать вокруг него, но он не желал ничего плохого, и никто не стал бы спорить, что он хорош в бою.

Костес передал Браелю заряженное ружьё, мешочки с мушкетными пулями и тем, что осталось от его запаса дымного пороха. Браель не хотел рисковать потерей ружья, случись зеленокожим подстрелить его, прежде чем они с Фелликом приведут их к площади. Феллик, однако, не выпускал своего ружья из поля зрения с тех пор, как началась война, и стал суеверно собственническим к оружию. Он был убеждён, что самым верным способом отдать зеленокожим свою голову было не брать с собой ружья, несмотря на весь его вес и неудобную длину.

Феллик свернул к одному из зданий на краю площади. Браель побился сам с собой об заклад, что это окажется очередная таверна. Как Феллик однажды рассказал ему, пока не пришли захватчики, его жизнь состояла из двух вещей: пива и рубки мяса. Он работал на скотобойнях, которые поставляли мясо благородным домам Примакса. А дома поставляли многих генералов и фельдмаршалов, отступление чьих армий отряд Браеля был назначен прикрывать, и о чьей компетенции и мужестве у Феллика были стойкие и нелестные убеждения.

Феллик исчез в двери здания, и над каменным карнизом окна рядом высунулся ствол.

— Они здесь! — прошипел Перрор.

Браель выглянул из-за телеги. Первая пара преследователей остановилась, сделав несколько шагов на площадь. Они осторожно осматривали вроде бы покинутое место, медленно поводя самострельными ружьями. Браель вознёс безмолвную молитву богам, в которых давно перестал верить, чтобы зеленокожие не заметили ружейный ствол, нацеленный в них с другой стороны площади.

— Ну же, где остальные?

Браель бросил взгляд на Берека, тощего касперца, который сидел на корточках между Перрором и Костесом.

— Ты сказал, что было пять, — прошептал Берек под взглядом Браеля. Костес ткнул его в плечо и, когда Берек повернулся, чтобы возмутиться, приложил палец к губам.

Перрор, смотревший сквозь щель между перевёрнутой телегой и краем фонтана, указал в сторону зеленокожих, затем раскрыл руку ладонью наружу. Пятеро.

— Запалы! — крикнул Браель, глянув из-за телеги, чтобы убедиться, что Перрор не ошибся. Прежде чем убрать голову обратно за телегу, он увидел, как стволы пяти самострелов повернулись в его сторону. Выстрелы разнесли телегу на куски. Браель уже был на ногах, проскочив за спиной Перрора, Костеса и остальных, надеясь, что ему удастся отвлечь огонь зеленокожих на себя, пока он бежит к дальнему углу площади. Для захватчиков он выглядел всего лишь ещё одним убегающим человеком.

Как только веер пуль пронесся у них над головами, обезглавив по пути вычурный каменный фонтан, люди Браеля высунули ружья на край и дали залп. Две мушкетные пули безвредно звякнули по броне зеленокожих. Третья попала одному из захватчиков прямо под вислое, как у собаки, ухо.

Отпустив крючок самострела, тварь схватилась за ужаленное место. Увидев пальцы, испачканные в ихоре, который начинал течь из раны всё сильнее и сильнее, зеленокожий яростно взревел и сменил направление стрельбы.

Люди были уже на ногах, когда возобновившаяся канонада зеленокожих начала откалывать куски от кладки фонтана, а затем потянулась по булыжникам мостовой вслед за ними.

— Разделиться! — крикнул Перрор, затем резко отвернул от остальных, которые тоже принялись совершать внезапные рывки влево-вправо. Берек словно споткнулся, затем неловко отпрыгнул вправо и тяжело рухнул на камни — вместо спины у него было изорванное месиво.

С трёх из четырёх сторон площади из окон и дверей раздались мушкетные выстрелы. Зеленокожие ответили, отбивая пулями куски кладки от зданий. Хотя, скорее всего, причиной тому были выпирающие из нижней челюсти клыки, которые поднимали вверх уголки толстых верхних губ, но Браелю показалось, что они выглядят почти улыбающимися, словно наслаждаясь тщетными попытками людей нанести им хоть какой-то вред.

Он выстрелил с новой позиции из-за угла того, что однажды было лавкой, продававшей сладкие булочки и выпечку, затем нырнул обратно, чтобы перезарядиться. Сунул пальцы в небольшой кожаный мешочек с мушкетными пулями. Выбрав одну, мимоходом отметил, что осталось всего две. В мешочке с порохом запаса оставалось самое большее на три выстрела.

— Запалы! — крикнул он, перезарядив ружьё, забив пулю и подсыпав на полку несколько драгоценных крупинок пороха. Большая часть порохового запаса отряда пошла на заряды, которые Кобар собрал и установил в домах на дальнем конце площади.

— Кобар, ответь! — снова крикнул Браель. Бывший каменолом с севера сейчас уже должен был быть в укрытии, и скрученные запалы должны были гореть, приближаясь к зарядам. — Запалы! Ты поджёг запа…

Канонада приглушённых взрывов эхом прокатилась по площади. По сравнению с неприкрытой какофонией ненавистных самострелов зеленокожих звучали они жалко. Затем раздался нарастающий рокот и скрежет двинувшейся каменной кладки.

Браель рискнул выглянуть из-за угла. Здания по обеим сторонам улицы, по которой они с Фелликом привели захватчиков, рушились, оседая на землю и выбрасывая в стороны шальные куски камня. Всех, кроме одного, зеленокожих уже накрыла туча пыли и обломков. Нельзя было терять ни секунды.

— Пошли! — завопил он, выскакивая из укрытия. Бросив ружьё там, где прятался, отцепил на бегу огромный мясницкий тесак с пояса — трофей, взятый с зеленокожего при отступлении из Эревелла. Даже не оглядываясь, он знал, что остальные тоже выскочили из укрытий и бежали к одинокому зеленокожему.

Ошеломлённому внезапным поворотом событий, чудовищу потребовалось четыре-пять долгих ударов сердца, чтобы понять, что на него идёт прямая лобовая атака, и решить, как ответить. Наконец, он нажал на спусковой крючок.

Ярран отлетела назад, очередь разорвала её тело практически пополам. Те, кто был ближе всего, с разбегу бросились на землю. По крайней мере у одного всё ещё было ружьё. Пуля бесполезно звякнула по нагруднику чудовища, но отвлекла внимание достаточно надолго, чтобы дать остальным сократить дистанцию.

Зеленокожий смотрел влево, а Браель приближался к нему справа. Он был уже так близко, что видел, как натягиваются жилистые мышцы шеи: чудовище начало поворачивать голову в его сторону. Браель отвёл правую руку назад — так далеко, что тяжёлый тесак угрожал перевесить. Затем, не снижая скорости, выбросил руку вперёд.

Со звуком врубающегося в дерево топора, тесак вошёл в щель между наплечником и похожим на ведро шлемом и впился в шею. Быстро вытащить его для второго удара не было никакой возможности, поэтому Браель отпрыгнул назад, едва не споткнувшись об один из кусков каменной кладки, которые всё ещё сыпались вокруг взорванных зданий.

Браель услышал крик. Тайлор, который был с ними с Эревелла, бежал на раненного зеленокожего, опустив пику и нацелив тяжёлый металлический наконечник в горло твари.

Наконечник высек искры из кромки нагрудника и воткнулся в глотку. Горький опыт научил агранцев, что шкура у захватчиков толстая и жёсткая, как хорошо выделанная кожа. Чтобы пробить её, нужно было бить с полной уверенностью, что второго шанса не будет.

Остриё пики Тайлора остановилось, лишь уткнувшись в массивный столб кости и хрящей, на котором держалась голова с лопатой челюсти. Зеленокожий рухнул там, где стоял, ревя от боли и пытаясь остановить хлынувшую из раны волну ихора.

Опасаясь последних рефлекторных движений врага, Браель обошёл откинутую руку, всё ещё сжимавшую огромное самострельное ружьё, выдернул тесак и повесил обратно на пояс. И хотя в ушах всё ещё шумела кровь от взрывов и лобовой атаки на зеленокожего, до него дошли звуки других стычек.

Пыль от взрывов почти осела. Двух зеленокожих нигде не было видно — засыпало, обломками, решил Браель. Им повезло больше, чем они ожидали. Из оставшихся двоих, одного завалили почти тем же самым путём, как тот труп, что лежал у ног Браеля. Феллик, соответственно, руководил расправой над всё ещё дёргающимся вторым зверем.

В последнем зеленокожем оставалось ещё достаточно жизни, несмотря на две пики, пригвоздившие его к разрушенной стене здания неподалёку: остриё одной застряло в плече, второе — там, где у человека находятся нижние рёбра. И хотя трое из людей Браеля и парень, которого Браель не узнавал, наваливались на древки пик всем телом, удерживая тварь на месте, зеленокожий продолжал реветь и рычать, пытаясь ухватить своих мучителей, затем потянулся за самострельным ружьём, которое, должно быть, выронил, когда наконечники пик нашли свою цель.

Что-то начало дёргать сознание Браеля, когда он нагнулся осмотреть труп у ног. Дёрганье, может быть, было и раньше, но шум и смятение битвы заглушали его.

Вот. Браель заметил громоздкий пистолет, всунутый за один из широких ремней, обхватывающих талию толщиной с дерево. Курок ему удалось взвести только двумя руками. Держа пистолет на манер обреза, Браель подскочил к пойманному ревущему зверю.

Зеленокожий начал слабеть от боли и кровопотери, но до смерти ему было далеко. Видя приближающегося Браеля, Феллик и несколько других начали кричать, отвлекая внимание зверя влево. Браель шагнул справа и прижал пистолет к зелёному черепу, прямо под ухом. Не собираясь ждать, чтобы увидеть, как отреагирует тварь, он приготовился к отдаче и спустил тугой курок.

* * *

— Пора уходить, — сказал Браель Феллику. Большая часть бойцов обчищала зелёные трупы от того, что было достаточно лёгким, чтобы быть полезным: ножей, больших и длинных, как короткие мечи, рубящего оружия, как тот тесак, что Браель носил на поясе, разнообразных кусков брони и толстых, широких ремней, сделанных из кожи животного, которое никогда не ступало на Агру.

Костес и Перрор решили забрать с собой одно из самострельных ружей и столько лент с патронами, сколько сможет унести весь отряд. Они выбрали самое лёгкое ружьё и деловито распределяли среди остальных патронные ленты.

— Ты в порядке? — спросил Феллик. Ему уже было знакомо выражение лёгкой тошноты у Браеля. Тот кивнул и повторил:

— Пора уходить.

Дёргавшее нечто, царапавшееся у границ сознания, стало сильнее и настойчивее. Когда он вернул Феллику озабоченный взгляд, жёлчный жёлтый пузырь взорвался у него позади глаз, разросшись и заполнив половину поля зрения, прежде чем исчезнуть.

— Уводи их, — добавил он, махнув Феллику. Феллик кивнул, затем пошёл, криком призывая отряд приготовиться к уходу.

— Я что-то слышал!

Это был парнишка — точнее, юноша, лет семнадцати. Браель подумал о Броне и тут же пожалел об этом.

Парень указывал на груду тяжёлых булыжников рядом с собой.

— Я что-то слышал, — повторил он. — Здесь что-то шевелится.

— И что прикажете делать, когда они не хотят дохнуть, даже если на них уронить дом? — спросил Кобар. Несколько бойцов рассмеялись.

— В следующий раз клади больше пороха, Кобар! — крикнул Тайлор, вызвав новый приступ веселья.

— Брось, парень, — крикнул Феллик. — Нас давно тут не будет, когда они выползут оттуда.

— Вы уходите? — юноша, похоже, не верил своим ушам. — Но… но вы же здесь, чтобы защищать нас!

Его слова вызвали самый громкий хохот.

— Извини, парнишка, — сказал Костес. — Нас оставили здесь помирать как можно дольше, чтобы остальная армия могла убраться как можно дальше.

— И теперь мы уходим, верно? — последние слова Феллика были адресованы Браелю, который, несмотря на кружащуюся голову, сумел выдавить неуверенный кивок.

— И быстро, — ответил он. — Очень быстро.

Они уходили с площади бегом, большинство позвякивало трофейными патронными лентами, Костес и Перрор уже проклинали тяжесть самострельного ружья, которое тащили с двух сторон. Пронзительный свист прорезал воздух, становясь всё громче и ниже тоном.

На рыночной площади сдвинулась каменная плита. Соскользнула с груды обломков, открыв зеленокожую кисть с пальцами толщиной в руку ребёнка и мощное предплечье, увитое мышцами и покрытое грубыми татуировками. Задыхающийся звук раздался из-под кучи — звук существа, умирающего с раздавленными внутренностями. Но столь страшные раны никак не могли заглушить пылающую инстинктивную ярость твари, её всепоглощающее желание убивать.

Из своей уже готовой могилы тварь услышала свист приближающегося снаряда и поняла, что её Вааа! подошла к концу.

Земля подпрыгнула под ногами бегущих. С домов вокруг посыпался шифер, разлетаясь на булыжниках мостовой под ногами. Юноша, которого звали Викор Лодзь, оглянулся на бегу. Всё, что он увидел, — огромное накатывающее облако пыли, несущееся по улице к нему.

Когда пылевое облако накрыло их, люди продолжали бежать, кашляя и отплёвываясь. Оставив его позади, не снижая хода, неслись по земле, которую продолжало трясти от грохота других попаданий. Обстрел начался.

— Я думал, они потратят хотя бы немного времени, чтобы пограбить, прежде чем сровнять это место с землёй, — сказал Тайлор. Они наконец-то остановились на другой площади, поменьше. Улицы в этой части города были узкими, как и дома, которые словно склонялись друг к другу над улицей. В центре площади стоял алтарь для обетов младшему божеству урожая. Викор Лодзь неожиданно понял, что от родного дома его отделяют всего несколько, хотя вся его семья — лишь мать и сестра, на самом деле — присоединилась к каравану повозок, который ушёл вместе с солдатами.

— Наверное, они решили, что смогут вернуться и пограбить в любое удобное время, — проворчал Томбек, крепкий винарец с меланхолической жилкой. — Не похоже, что кто-то попытается им помешать.

— Я думал, что это была ваша — в смысле, наша — задача, — выпалил Викор. — Я думал, мы собираемся их остановить.

Абсурдность собственных слов поразила его, не успели они вылететь изо рта. На этот раз, однако, никто не засмеялся. Что только заставило Викора почувствовать себя ещё хуже.

— Боюсь, тут мы закончили, парень, — сказал Браель. — Теперь всё, что мы можем сделать — это оставаться в живых столько, чтобы убить ещё сколько-нибудь этих.

— Пойдём через южные ворота, вслед за армией? — спросил Костес. Сборная колонна армий и караван беженцев собирались здесь, готовясь к отбытию. Браель потряс головой, больше чтобы вытряхнуть дёргающую боль, чем в ответ на вопрос Костеса.

— Даже слепой сможет пойти по их следу. Ты видел, как быстро ездят те двухколёсные повозки. Они догонят нас ещё до заката. Я видел карту во время инструктажа арьергарда. Река проходит через эти земли на другой стороне холмов к югу. Армия направляется к мелкому броду, чтобы можно было перетащить повозки. Они ушли полтора дня назад, значит, они уже недалеко от переправы. Там была ещё одна переправа помечена на карте, дальше к юго-востоку. Поглубже и пошире, но нам не надо переправлять повозки и лошадей.

— Но нам всё равно придётся уходить через южные ворота, так что выдвигаемся.

Остальные кивнули.

Викор поднял руку:

— Вам — нам — не придётся идти через южные ворота. Мы можем пройти через скотопригонные дворы. Так будет гораздо быстрее, и мы уже будем двигаться на юго-восток.

Браель поглядел на него секунду, вздёрнув голову, словно слушая чей-то шёпот из-за плеча. Затем кивнул.

— Отлично, юноша. Веди.

Ведя незнакомцев через дворы, чьи широкие ворота отступающая армия не потрудилась запереть, мимо навесов мясницких палаток и через открытые кровосточные канавы, что пересекали крест-накрест выложенный плитами пол, Викор думал о матери и сестре, съёжившихся на одной из повозок, которая, должно быть, сейчас тряслась по разбитой колее вслед за армией. Сердце проваливалось от мысли, как изрыгающие дым машины захватчиков догоняют повозки гражданских в хвосте колонны.

— Да лана, парень, — идущий рядом Кобар, с бряцающими поперёк груди трофейными боеприпасами и пикой на плече, хлопнул Викора по спине. — О чём бы ты там не думал — не переживай. То, что случается на самом деле, всегда бывает ещё хуже.

* * *

Ориентируясь по высоте и направлению солнца, отряд Браеля двигался быстрым шагом на юго-восток. Выбранный курс вёл их через овраг среди медленно поднимающейся гористой местности. По нему когда-то мог течь приток реки, к которой они направлялись, но приток высох несколько поколений назад. По обе стороны от них возвышались склоны, и звуки артобстрела, колотившие в спину, когда они оставляли обречённый Греллакс, постепенно становились тише.

Овраг поворачивал вдоль подошвы низкого холма, уводя людей Браеля с прямой видимости Греллакса. Прежде чем город скрылся из виду, Викор оглянулся. Султаны дыма поднимались над домами, подсвеченными изнутри сполохами пламени, и над разрушенной городской стеной. Ветер переменился, и ему показалось, что он уловил запах горящего дерева и кое-чего ещё — острый запах масла.

Он вспомнил свою вспышку перед незнакомцами, с которыми теперь шагал, и ощутил приступ стыда. Греллакс был мёртв задолго до того, как он это понял. Зеленокожие всего лишь сжигали его труп.

Феллик крикнул ему не отставать, и он поспешил вслед за новыми товарищами.

Опустился закат, и они двинулись по оврагу в ночь. Луна уже бледнела, когда слуха коснулся звук бегущей воды. Они устроили лагерь в лесополосе, недалеко от крутого, поросшего тростником берега, и Браель выделил людей разведать местность в обе стороны. Только когда разведчики вернулись с докладом, что берег пуст в обе стороны и, насколько они могли сказать, на той стороне реки тоже, Браель разрешил развести небольшой огонь. Кто-то достал небольшую, помятую жестяную банку и горсть чайных листьев. Кто-то ещё — несколько полосок мяса, утянутых из палатки мясника на скотопригонном дворе.

Смешанные запахи чая и жареного мяса поплыли по воздуху, а Викор рассказывал свою историю: после того, как он проводил мать и сестру — своих единственных родных, после того как отец умер от неизлечимой болезни полтора года назад — с караваном, который ушёл из Греллакса вслед за армией, ему вручили пику и назначили в резервный взвод. Они должны были усилять оборону участков стены там, где будет необходимо. Он и ещё несколько других направлялись туда, когда рядом что-то взорвалось, смешав всё — даже его воспоминания. Он помнил кровь и крики, и пустое, отсутствующее выражение на лице старого друга, который лежал под стеной, половина груди — мешанина кровоточащего мяса и обнажившихся костей. Он помнил не много из того, что случилось после, пока не обнаружил себя на рыночной площади, где Кобар руководил закладкой взрывчатки.

— А мы изображали приманку, — сказал Феллик. — Браелева идея, само собой.

— По мне, так чистое самоубийство, — сказал Массау. Викор заметил, что стройный мужчина с тем, что когда-то было аккуратно подстриженными усами, нависавшими над верхней губой, не разделял чувство товарищества с остальными.

— Браель не дурак, — ответил Костес. — Он, наверное, самый надёжный из нас всех.

— В смысле? — спросил Викор.

— Деревенские суеверия! — ядовито усмехнулся Массау, прежде чем кто-то успел ответить. Остальные одарили его взглядами, которые разнились от жалости до презрения.

— Тебя не было с нами у Эревелла, — сказал Перрор. — Там нас было двадцать, прежде чем дела пошли по-настоящему плохо. Десять из нас Браеля не слушали.

— Совпадение! — зашумел Массау.

— А почему мы не остались на площади, обчищая зеленокожих, когда посыпались снаряды? — спросил Костес. — Тебе, конечно, мало пользы от того, что не нельзя записать в гроссбухи своей гильдии, но ты сейчас не в Примаксе, ты…

— Я согласен с Массау.

Все резко обернулись. Браель стоял за ними и слушал, никем не замеченный.

— Мы создаём своё везение, держа глаза и уши открытыми для того, что может нас убить… — он оглядел своих людей, их лица отражали свет костра. — А потом мы делаем так, чтобы убить их первыми!

Люди засмеялись и закивали. Браель заметил, что Массау не уловил смысла: примаксец принял самодовольный вид, уверенный, что Браель поддержал его в споре. Всё, что о чём заботился Браель, — сделать так, чтобы его люди направляли свою ненависть на зеленокожих, а не друг на друга.

Он отошёл от огня. Глядя поверх деревьев, увидел, что небо почти безоблачное и звёзды сияют, как драгоценные камни. Что напомнило ему о такой же ночи год назад. Но он заставил себя думать о предстоящем пути, который им нужно было пройти, чтобы догнать остальную армию.

Было слишком легко начать думать о Вике и Броне, представлять, какова стала их жизнь после того, как он посадил их в открытую повозку железного каравана и помахал на прощание, когда караван отправился. Было слишком легко представлять, что бы он почувствовал, когда увидел бы их снова, среди толп людей, собравшихся за высокими стенами Маллакса к тому моменту, когда Браель со своими людьми доберется туда.

Если бы только он не проснулся меньше чем через месяц после их отбытия, охваченный чётким и уверенным знанием, что они мертвы.

* * *

Рассвет уже начал красить небо, когда остатки огня забросали землёй, и отряд спустился к берегу. Вода поднималась до середины груди и бежала быстро и мощно по скользким округлым камням. Викор нашёл её шум странно успокаивающим — напоминанием о естественной природе после оглушительного грохота адских машин зеленокожих. Птицы, невидимые в кронах деревьев, начинали песнями приветствовать новый день.

Отряд осторожно двигался через реку, держа мешочки с порохом над головой и нащупывая ногами самые крупные камни на дне. Браель шёл первым. Полусъехал по крутому берегу в ледяную воду, протолкнулся сквозь жёсткий тростник и начал бороться с сильным течением, стараясь удержать равновесие и всё время нащупывая дорогу ногой. Вода поднялась до груди, прежде чем дно реки наконец-то начало подниматься к более отлогому и меньше заросшему тростником противоположному берегу.

На той стороне Браель закрепил вокруг ближайшего дерева веревку и перебросил обратно Кобару, который ждал, стоя по пояс в воде. Он и остальные воспользовались верёвкой, помогая себе удерживать равновесие в сильном течении. Браелю, с его покалеченной рукой, от веревки было бы мало пользы.

Местность вокруг медленно повышалась, по мере того как они отходили от реки, укрываясь за жёстким низкорастущим кустарником и редкими, покрытыми мхом валунами. Скатились ли они сюда с холмов столетия назад, или их оставили тут древние паводковые воды, Браель не пытался отгадать. Снова руководствуясь солнцем, он старался вести отряд в юго-западном направлении, которое привело бы их обратно к идущему на юг маршруту армии. Это предполагая, что он помнил карту правильно — видел он её всего секунду: младший барон, который вёл инструктаж, не предполагал, что те, к кому он обращается, останутся в живых.

Постепенно рокот реки позади стихал, и некоторое время они двигались в тишине. Травянистая равнина мягко колыхалась под ногами, сохраняя небольшой возвышающийся уклон. Лишь глухой стук снаряжения, которое они несли, отмечал проходящее время.

Солнце достигло верхней точки, когда до них донеслись новые звуки: низкий рокот. Сначала Викор принял его за далёкие раскаты грома, хотя до сезона бурь было ещё два или три месяца. Взгляд на лица спутников заставил его переменить своё мнение.

— Дистек! Клив! — позвал Браель и побежал вперёд. Дистек, фермер, как и Браель, и Клив, торговец выделанными кожами, скинули патронные ленты и бросились за ним, вскоре исчезнув в лесополосе, отмечавшей гребень долгого холма, на который отряд поднимался всё утро.

Те, кто остался, шагу не сбавили. На ходу проверили снаряжение, своё и других; те, у кого были ружья, зарядились и раздули запалы. Костес и Перрор принялись спорить, как лучше устанавливать самострельное ружьё.

Солнце миновало полдень, когда показался встревоженный Дистек. Он махнул отряду, затем развернулся и убежал туда, откуда пришёл. Остальные бросились вверх за ним. Рокот, который Викор принял за гром, уже давно превратился в разрывы, перемежаемые кашляющим треском самострельных ружей и низким рычанием двухколёсных боевых машин.

Они миновали полосу деревьев и неожиданно обнаружили, что земля резко понижается, сходя в пологую долину, тут и там усеянную островками деревьев. На противоположной стороне долины стоял более высокий холм, его вершина терялась в голубой дали. Браель с Кливом стояли у края откоса и смотрели вниз на побоище.

Мёртвые тела валялись по всей долине: несколько зеленокожих, гораздо больше агранцев. Деревья и кусты горели, земля словно обуглилась под прошедшими по ней машинами, убивающими всё на своём пути. Группа двухколёсных машин догнала колонну сзади, паля без разбора сперва в битком набитые повозки, затем в пеших солдат. Погонщики повозок хлестали лошадей, гоня их галопом к краям долины. Машины гнались за ними, всаживая выстрел за выстрелом в повозки и вопящих беженцев внутри. Трупы и разбитые телеги усеивали дно долины вдоль и поперёк.

Небольшая группа верховых развернула коней, чтобы встретить приближающихся зеленокожих. Впрочем, результат был предсказуемым: разорванные и искалеченные тела людей и их скакунов валялись среди тел других ополченцев, пытавшихся отразить внезапное нападение.

Браель вспомнил первый урок, которому научился: не встречаться с захватчиками в регулярной битве на открытой местности.

Он насчитал четверых оставшихся в седле. Всадник, чей пурпурный плюмаж на шлеме выдавал в нём примакского гусара, петлял меж двух перевёрнутых разбитых повозок, бросая коня то вправо, то влево, избегая огня зеленокожих, пока ему наконец не удалось обойти с фланга одно из двухколёсных чудовищ и не насадить его ездока на кавалерийское копьё. Зеленокожего сбросило с седла, машина унеслась прочь, стрелок в коляске отчаянно пытался ухватить руль.

Очередь с другой машины оборвала победоносный момент гусара. И он, и его скакун пали на землю, крупнокалиберные пули оставили в их телах зияющие дыры.

Видя это, три оставшихся всадника развернули коней и галопом поскакали к дальнему краю долины, пропав среди шлейфов дыма, тянущихся от погребальных костров из разбитых повозок и обугленных тел.

Поддав газу, зеленокожие с рёвом бросились вслед за всадниками, колёсные боевые повозки сокращали дистанцию с невероятной скоростью, ездоки завывали, ощерившись зверскими ухмылками, пока так же не исчезли в покрытой дымом дали.

— Они, должно быть, ждали, что мы сбежим, — пробормотал Браель. Феллик подошёл и встал рядом. Весь отряд смотрел в молчании, мгновенно приросший к месту. — Должно быть, послали разведчиков вокруг Греллакса, пока основные силы шли через город.

— Но как они обнаружили колонну так быстро? — спросил Феллик. — Я понимаю, что они оставляли след, будь здоров, но любому отряду разведчиков сначала пришлось бы покрыть достаточное расстояние…

Над головой пронеслась широкая тень. Все непроизвольно присели. Тайлор первым глянул в небо.

— Боги урожая и дома! — выдохнул он. — Этого не может быть… Это… это дьявольщина!

Летающая машина грациозно уносилась прочь, направляясь через поле боя. Она выглядела не более чем детским воздушным змеем, только сделанным в большем масштабе: каркас из распорок и рёбер, грубо связанных вместе и покрытых полотнищем ткани, который каким-то образом ловил ветер и держал всю конструкцию в воздухе. И, вися лицом вниз в обвязке под крыльями — зеленокожий.

— Теперь я уверен, что нам конец! — сказал Томбек.

— Не могу поверить, что тебе понадобилось столько времени, чтобы это понять, — ответил Клив.

И словно вид невероятной машины — каким-то образом более невероятной, чем приводимые в движение моторами колесницы, самострельные ружья и само существование зеленокожих захватчиков, пришедших с небес — сломало какие-то замки в Викоре. Последние воспоминания о матери, обнявшейся в повозке сестрой, Фрейтой, и женщиной, которую он не узнавал, промелькнули перед глазами. Опустив пику, он бросился вниз по откосу в долину.

— Идиотишка решил убиться, — объявил Массау.

— Где-то там внизу его семья, — ответил Браель. Он повернулся к отряду: — Как бы там ни было, нам нужен транспорт, чтобы выбраться отсюда.

Он ткнул пальцем в Клива и Томбека, те кивнули и отправились вниз.

— Остальные, посмотрим, сможем ли забрать с собой кого-то из выживших.

— Корфе, — заикнулся Массау, — ты что, серьёзно хочешь…

— Она возвращается! — прервал Тайлор цеховика. Те, кто собрался вокруг Браеля, проследили за его рукой. Летающая машина набрала высоту, затем развернулась и легла на обратный курс.

— Она даст знать своим друзьям на земле, что мы здесь, — заметил Феллик. — Может быть, нам стоит убраться?

— Именно это я и… — начал Массау.

— Зеленокожий в ней вряд ли несёт много брони, — сказал Браель, больше про себя. — Не станешь же ты загружать машину лишним весом, когда его и так там достаточно?

Сказав это, Браель скинул с плеча мушкет. Почти непроизвольно те, у кого тоже были ружья, сделали то же самое. Восемь стволов нацелились вверх.

Зеленокожий в летающей машине, должно быть, понял, что они задумали. Управляя набором шкивов, тросы от которых свисали перед ним с каркаса планера, он начал менять курс. Но, однако, было уже поздно. Мушкеты грохнули в унисон, несколько пуль пробили крошечные дыры в ткани крыльев, ещё несколько попали лётчику в морду и грудь.

Отряд Браеля наблюдал, как летающая машина завалилась набок, быстро теряя высоту, и рухнула на землю в середине откоса и немного влево. Раздалась пара одобрительных возгласов, но Браель уже перезарядил оружие и отправился вниз.

— Как думаете, сможете нас прикрыть? — крикнул он Костесу и Перрору, которые связывали вместе две пики в качестве подставки для самострельного ружья. Кобар последним сложил у их ног патронные ленты, которые отряд нёс из Греллакса, затем последовал за Браелем в долину.

* * *

Клубы дыма из горящих повозок плыли по дну долины. Викор немного взял себя в руки и теперь передвигался по полю боя, прячась за разбитыми повозками.

— Фрейта! — позвал он сестру, зная, что мать она не оставит. Но всё, что он слышал, — звук словно неиссякаемого оружия захватчиков и рёв их машин.

Тень, ростом выше человека, вырисовалась из дыма. Викор инстинктивно отпрянул и выставил пику. Конь без всадника, истекая кровью из нескольких ран, галопом проскакал мимо. Викор услышал мушкетные выстрелы далеко справа и подумал, не Браель ли это с своим отрядом спустился вслед за ним на поле боя. Дым, похоже, становился гуще, и вонь, как от жареной свинятины, плыла по воздуху.

«Я уже умер, — сказал он себе. — Я уже умер, а это то место, где проклятые проводят вечность».

* * *

— Сюда! Быстрее! — орал Феллик небольшой группке сжавшихся под перевёрнутой повозкой ополченцев и гражданских. Он ткнул пальцем в сторону повозки, которую Клив и Томбек сумели поставить на колёса. Клив, бывший в некотором роде наездником в более мирные времена, успокаивал лошадей, которые не сумели вырваться из упряжи, когда повозка перевернулась.

Опустившись на корточки позади повозки, Феллик схватил одного из солдат за воротник и закричал ему в лицо:

— Оружие! Порох! У вас есть какое-нибудь оружие или порох?

Ополченец — единорог на наплечном гербе выдавал в нём члена Мундакского резерва — мгновение тупо глядел на Феллика, затем всё-таки потряс головой.

— Повозка с порохом получила прямое попадание, — запинаясь, произнёс он. — Потеряли всё. Ничего не осталось. Ни пуль. Ни пороха.

— Тогда возьми вот, — Феллик отцепил с пояса старый мясницкий нож. — Мы идём вон к той повозке. Видишь?

Он снова ткнул пальцем. Подошли Тайлор и Лоллак с парой выживших. Ополченец кивнул и взял нож.

— С-спасибо, — пробормотал он.

— Не за что, — ответил Феллик. — Давай за мной, и бери своих друзей.

* * *

Браель бросился на землю, мимо с рёвом пронеслась машина, стреляя вслепую по дымовой завесе. Всякий стратегический замысел, даже если он у них был, зеленокожие, похоже, отбросили: они продолжали носиться по полю, паля в каждую тень просто ради удовольствия.

— Массау, ты в порядке? — крикнул Браель, вытянув шею и обшаривая взглядом округу в поисках цеховика, но не нашёл и следа. Он чертыхнулся. Массау был пустым дураком, но при этом был и хорошим стрелком, и Браелю не хотелось лишаться его мастерства.

Рёв боевой машины затих, Браель осторожно поднялся на ноги. Длинное ружьё неловко балансировало в левой, увечной руке, правая сжимала трофейный тесак. Громоздкий пистолет, из которого он казнил зеленокожего в Греллаксе, давил на спину, засунутый за пояс сзади. Браель двигался тихо, всеми чувствами пытаясь уловить любые движения вокруг.

Справа раздался выстрел: короткий раскат, вспышка и гудение пули, едва не зацепившей ухо. Браель пригнулся, быстро метнулся в одну сторону, затем вперёд и в другую, что привело его за спину стрелку.

Ей было, наверное, лет шестнадцать, сидевшей в обнимку с телом старой женщины. Она повела разряженным пистолетом, развернувшись к Браелю, как только тот появился из-за завесы дыма.

— Он пустой, — сказал Браель, и ему тут же пришлось выбить оружие у неё из руки — она кинулась, пытаясь ударить его пистолетом как дубиной.

— У меня не зелёная кожа, — сказал он, торопливо цепляя тесак к поясу, затем перехватил её запястье, когда она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо. — И у меня нет времени. У нас есть транспорт — или должен быть, — и мы отсюда уходим.

Девушка смотрела на Браеля секунду, затем произнесла единственное слово: «Мама», прежде чем вырваться из его хватки и опуститься обратно рядом с мёртвой женщиной.

— Я обещала, что не брошу её, — объяснила она присевшему перед ней Браелю.

— Она бы этого не хотела, — ответил он. — У меня есть сын, и если бы я был мёртв, я бы хотел, чтобы он продолжал жить. Последнее, чего я хотел бы, — так это стать причиной смерти собственного сына.

Резко сглотнув и вспомнив лица жены и сына в отбывающем железном караване, Браель протянул свободную руку.

* * *

Феллик сажал беженцев на повозку. Ополченцы пришли в себя и стояли вместе с остальными вокруг, пока Клив продолжал успокаивающе разговаривать с лошадьми.

— Долго ещё? — спросил Тайлор. Дым рассеивался — повозки уже догорали. Становилось всё вероятнее, что их могут заметить.

— Скоро, — ответил Феллик. Ему не нравилось, что в отсутствие Браеля командование, видимо, перешло к нему. — Дадим им шанс вернуться.

— Вон Массау! — Кобар указал туда, где из плывущего дыма появился цеховик. Массау бежал к ним.

— Уходим! Я потерял Браеля, потом слышал выстрелы, — крикнул Массау, добравшись до повозки.

— Мы совершенно точно не можем рисковать и ждать дольше, — продолжил он между судорожными глотками воздуха.

Томбек выхватил у Массау ружьё и проверил полку.

— Из него не стреляли, — объявил он.

— Я не мог, говорю вам, — залепетал Массау. — Они выстрелили первыми. Я не рискнул даже поднять голову, чтобы прицелиться.

— Ты сказал, что только слышал выстрелы, — упрямо настаивал Томбек.

— Вон там! — крикнул Дистек. Две фигуры бежали к ним сквозь последние клочья завесы плывущего дыма.

— И там! — Лоллак, немногословный бывший кожевник из Терракса далеко на западе, показал в другую сторону, где одинокая фигура тоже бежала к ним. Дым быстро редел, и они разглядели, кто это был. Викор.

— Клив, держи лошадей наготове к отправлению, — приказал Феллик. Тот забрался в повозку и взялся за поводья. — Давай, Викор! Парень, беги!

* * *

Викор понятия не имел, как нашёл в дыму обратную дорогу. Он знал лишь одно: он не смог найти мать и сестру. В голове роились мысли о том, как они зовут его, оставленные где-то на поля боя, и не слышат ответа.

Тогда почему он бежит к повозке, которую сумели приготовить к отъезду его новые товарищи? Не должен ли он повернуть обратно и продолжить поиски? Но вернуться, он понимал, значило найти свою смерть. А он хотел жить.

Тот, весёлый, — Феллик — махал ему, подгоняя. И тут, между одним шагом и другим, смерть забрала его, отбросив в сторону изломанным, окровавленным куском, и с рёвом понеслась дальше, чтобы забрать жизни его друзей.

* * *

Очередь сбила Викора с ног и прошила воздух. На землю парень упал уже мёртвым. Машина с рёвом выскочила из дыма позади него. Толстое переднее колесо переехало Викора поперёк, ломая кости, как сухие прутья, и смешивая его с землёй, когда ездок направил машину к повозке.

— Боги, Клив, двигай! — крикнул Феллик. — Всё на борт!

Хлопая поводьями, Клив понукал лошадей. Животным, услышавшим рёв приближающейся машины, никакие понукания были не нужны. Испугавшись, они понесли, таща раскачивающуюся и подпрыгивающую повозку за собой вверх по склону.

* * *

Браель толкнул девушку на землю в тот момент, когда Викора прошили пули. Закрыв её своим телом, он смотрел, как юный греллаксец упал, а повозка с его людьми понеслась вверх по склону. Он видел, как Феллик смотрит в его сторону из повозки, вцепившись в прыгающие борта с беспомощным выражением лица. Они вместе прошли через многое, повидали такого, что ни один, ни другой не поверили бы, что это возможно. И здесь, похоже, это всё заканчивалось.

* * *

Томбек схватил ружьё Массау и выстрелил в приближающегося зеленокожего. Выстрел ушёл в сторону, и Томбека едва не сбросило с повозки, когда колесо внезапно попало в яму.

Клив лихорадочно хлопал поводьями, отчаянно пытаясь выбить ещё немного скорости из лошадей, чьи бока уже блестели от пота, с задранных губ слетала пена.

Машина, ревя двигателем, с каждым мгновением подбиралась всё ближе. Ездок дал короткую очередь — далёкие выстрелы взрыли землю справа от повозки, осыпав грязью пассажиров.

В повозке все пригнулись, да так и остались, скрючившись в ожидании следующей очереди, которая станет последним, что они услышат. Но следующая очередь чужих выстрелов прогрызла пунктир фонтанчиков, который привел к машине и ездоку. Несколько пуль пробили саму машину, одна взорвала заднее колесо, заставив аппарат резко вильнуть. Ездок пытался справиться с управлением. Затем вторая очередь выбила его из седла.

Неуправляемая машина отвернула в сторону, из пробитых внутренностей текло масло, сдувшееся заднее колесо пропахало борозду в земле. Повозка продолжала нестись вверх по склону, пассажиры смотрели, как зеленокожий с трудом поднялся на ноги, всё ещё сохранив способность двигаться, несмотря на жуткую дыру в груди. Он завыл вслед убегающим людям и сдёрнул со спины толстоствольное ружьё.

Третья очередь с вершины склона пришлась в верхнюю часть тела, отбросив его назад и на этот раз превратив уродливый череп в мешанину мяса и костей. Вытянув ноги в сторону уезжающей повозки, тело всё ещё корчилось, словно какой-то оставшийся от ушедшей жизни инстинкт понимал, что добыча уходит.

Клив едва справился с паникующими лошадьми и остановил повозку в нескольких шагах от того места, где Костес и Перрор праздновали победу, крича так, чтобы услышать друг друга сквозь звон в ушах. Лица и руки покрывала сажа, летевшая от самострельного ружья. Орудие стояло, просунутое сквозь связанные вместе древки пик, из ствола курился дым, вонь горячего масла портила воздух.

Браель вздёрнул девушку на ноги и побежал вместе с ней вверх по склону. Они добрались до повозки, когда самострельное ружьё уже загрузили наверх.

— Рад видеть, — сказал Феллик.

— Взаимно, — ответил Браель. Он оценил число людей, собравшихся вокруг и сидящих внутри. Слишком много, чтобы всем одновременно ехать на повозке, не загнав лошадей меньше чем за день. Как и прежде, они могли двигаться лишь со скоростью самого медленного из пешеходов.

— Кто твоя подружка? — спросил Феллик.

Браель посмотрел на девушку. Высокая и стройная, с тёмными волосами и оливковой кожей местной уроженки. В глазах её ещё оставались следы боевого запала, с которым она пыталась ударить Браеля пустым пистолетом. Выглядевшее древним оружие она подобрала, когда Браель уводил её от мёртвой матери, и теперь пистолет безвольно висел у неё в руке.

— Понятия не имею, — сказал Браель. — Как тебя зовут, девочка?

— Фрейта, — ответила та, — Фрейта Лодзь.

— Мы готовы к отправлению! — крикнул Клив с передка повозки. Женщины и дети из тех гражданских, что нашёл Феллик, сидели внутри, вместе с Перрором и Костесом, которые установили самострельное ружьё стволом назад. Мужчины собрались вокруг повозки, ожидая приказов.

— Нам пора ехать, — сказал Феллик. — Зеленокожие довольно скоро сядут нам на хвост.

Браель кивнул.

— Идём на юг, — сказал он. Теперь, когда армии не стало — полёгшей в долине и рассеявшейся мелкими группами потрясённых битвой выживших на все четыре стороны, им оставалось идти лишь в одно место — в Железный город. Маллакс.

Часть вторая

Маллакс был основан над месторождением тех немногочисленных запасов минерального сырья и руды, которые удалось найти на этом по большей части сельскохозяйственном мире. В течение многих поколений упадка, которые начались после потери Агрой контакта с Империумом (кросс-ссылка 666/852-ист.: Эра Отступничества), маллаксцы добывали эти запасы, перерабатывая сырьё на мануфакториумах в сельскохозяйственный инвентарь и орудия войны.

Когда рудные запасы истощились, мануфакториумы перепрофилировались на ремонт и обслуживание тех имперских артефактов и машин, которые ещё уцелели со времён потери контакта — хотя память об их происхождении и самом существовании Империума уже скатывалась в область мифов и легенд. Маллакс стал мастерской мира.

Другие полисы, такие как Примакс (место первого поселения людей на Агре, как гласит городской устав), Терракс и Мундакс, смотрели на Маллакс свысока, несмотря на зависимость от его мастерских, обслуживающих сельскохозяйственную технику и оружие, которым они время от времени воевали в своих незначительных войнах. Однако презрение превратилось в зависть, когда захватчики прошлись по зелёному континенту Агры. Лишь один город оказался обладателем достаточных запасов оружия — хоть по большей части древнего и не раз отремонтированного, — чтобы надеяться оказать сколь-нибудь существенное сопротивление.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

Держа старинный фонарь в увечной руке, громоздкий пистолет зеленокожего — в здоровой, Браель двигался по туннелю под городом так быстро, насколько осмеливался. Если пол туннеля за прошедшие столетия был вытерт подошвами бесчисленных ног до гладкости, то потолок остался неровным: опасность вынести себе мозги о нежданный выступ была вполне реальной.

Фонарь источал слабый жёлтый свет и запах животного жира, освещая туннель лишь на несколько шагов вперёд. Но ни Браелю, ни людям, которые шли за ним по штольне во тьму под Маллаксом, не нужно было видеть далеко, чтобы не терять дороги к цели. Хватало криков, воплей и низкого горлового рыка, перемежаемого редкими выстрелами.

Прошло почти три недели с тех пор, как Браель со своим отрядом прибыл в Маллакс. Они осторожно пробрались через покинутые кварталы до высокой городской стены и назвали себя часовым, хотя Браель был уверен, что те следили за ними некоторое время, прежде чем дать знать о своём присутствии. После короткого допроса, им назначили оборонительный пост на стене и резервный пункт под парапетом, где можно было провести свободные от дозора часы.

Через неделю после того, как они добрались до Маллакса, на горизонте показался авангард армии захватчиков. Новые и новые ревущие адские машины несли на себе зеленокожую чуму, что выкосила жителей с остальных земель Агры. Начались тревожащие нападения: двух-трёхколёсные боевые машины проносились через внешние кварталы, стреляя по верхним участкам стены, испытывая оборону. Браель полагал, что они вовсе не старались пробить стену. Они просто развлекались до подхода основных сил. И когда армия соберётся, они двинутся всем скопом, чтобы стереть с лица планеты последний оплот Агры.

Отряд Браеля был третьим, кто отозвался на крик: «Нападение изнутри!». Гонцов прислал первый отряд, обнаруживший вторжение и спустившийся вниз, чтобы встретить врага. Потрясённый тем, что зеленокожие смогли найти проход под стеной, Браель повёл своих людей вниз с резервного поста и по улицам на восток, ко входу в ствол шахты.

Костесу и Перрору, к их великому сожалению, Браель приказал остаться с самострельным ружьём. Среди разросшихся рядов городских защитников и беженцев находились те, кто не стеснялся красть оружие, чтобы продать или обменять его в каком-нибудь другом отряде ополченцев.

— И, к тому же, — прибавил Феллик, когда приказ Браеля не смог унять их протесты, — вы, наконец-то, похоже, разобрались, как попасть из него куда-нибудь. Зачем же тратить зря такой опыт?

У ствола шахты, над дырой в земле стояла вышка с будкой подъёмного колеса, притулившейся у основания. Вблизи самой шахты построек не было, но вокруг открытого места громоздились здания мастерских. Само место не было совсем ровным — его усеивали горы древнего шлака и прочей пустой породы, которую поднимали вместе с ценным чёрным камнем, который когда-то инженеры Маллакса перерабатывали и использовали в качестве топлива для своих машин. Горы шлака были такими старыми, что жёсткая трава проросла насквозь и покрывала их серыми и зелёными пятнами.

К тому времени, как люди Браеля добрались от резервного поста до входа в ствол старинной и более не используемой шахты, второй взвод уже спустился вниз на помощь первому. И ни один отряд не вернулся, не послал кого-нибудь сообщить, как идут дела. Браель со своим отрядом были третьими, кто спускался в темноту.

— В ближней штольне чисто, — Маб, их маллакская проводница, появилась в свете фонаря Браеля. На длинном пути вниз по стволу, скучившись в железной клети, опускавшейся на древней цепи со звеньями размером больше человеческого кулака, Браель с удивлением узнал, что их проводница родилась не в шахтёрской семье.

— Я историк, — сказала она, улыбаясь самой абсурдности своих слов. — Добыча в Маллаксе прекратилась так давно, что мы — единственные, кому ещё интересны шахты. Я бывала внизу всего пару раз, но зато внимательно изучила планы.

— Изо всех сил постараюсь почувствовать себя ободрённым, — сказал Феллик с улыбкой, которую, впрочем, проглотила абсолютная чернота, в которую они спускались.

* * *

Браеля потрясли размеры созданной руками человека пещеры, в которую он вступил. Под пологим неровным сводом высотой почти в два человеческих роста могли встать плечом к плечу человек двадцать. Она была почти гладкой, просто обширная пещера, вырубленная в породе — сама мысль об этом кружила Браелю голову. Быть здесь, внизу, не видя солнечного света, ветра и смены времён года, представлялось жутким образом жизни, не важно, насколько впечатляющей была мысль о том, что люди когда-то могли это делать.

Древние крепи, толще человеческого тела, поддерживали свод, а их, в свою очередь, держал частокол малых крепей, вогнанных диагонально между большими. Некоторые из отряда Браеля поглядывали на них настороженно.

— Если они простояли до сих пор, то, думаю, беспокоиться не о чем, — произнёс Лоллак.

— Надо беспокоиться о том, что в следующем туннеле, — угрюмо проворчал Томбек.

— О, я беспокоюсь и об этом тоже, — ответил Дистек, осторожно кладя руку на одну из крепей, словно желая удостовериться в её надёжности. В округлых стенах виднелись ниши, сделанные людьми, которые прокопали эту штольню давным-давно. По-видимому, в них должны были храниться запасные фонари, похожие на тот, что несла Маб. Её фонарь — более мощный, чем те, что получили Браель и его люди — осветил всё пространство пещеры, когда проводница открыла шторку полностью.

— Значит, здесь люди когда-то выкапывали металл из земли? — спросил Кобар. Он провёл рукой по камню, мысленно сравнивая его с залежами каменной соли, которую когда-то откалывал со скальных склонов на родине.

— Не здесь, — ответила Маб. — Дальше. Следующий туннель разветвляется и уходит к забоям. Там они собирали добытый неочищенный металл. Потом грузили его на вагонетки, тянули их туда, откуда мы пришли, и поднимали на поверхность.

— Все туннели сходятся там в один? — спросил Браель.

Маб кивнула и пробежала рукой по коротко стриженым волосам. Браель мельком увидел лишний палец, который рос рядом с мизинцем. На другой руке был точно такой же; Маб даже не думала их скрывать. Первый раз Браель заметил их ещё на поверхности, при свете дня, который сейчас казался лишь плодом воображения в абсолютной черноте шахты — и испытал те же самые внезапные мурашки, как и несколько лет назад, в храме Священного Вакса.

— Значит, взрывчатку сюда, — приказал он Кобару, тот кивнул и сунул руку в брезентовую сумку, висевшую поперёк груди. Вытащил первый из нескольких цилиндров, что принёс сверху: нечто вроде компактной взрывчатки, более мощной, чем вдвое большее количество чёрного пороха. Маллакс пронёс через поколения секрет её дорогостоящего производства. Ещё в сумке лежал свёрнутый кусок быстрогорящего шнура, более надёжного, чем промасленные скрутки из ткани, которыми Кобар пользовался раньше.

— Взрывчатку? — эхом отозвалась Маб. В голосе её звучало беспокойство.

— Вот тут мы их и остановим, — ответил Браель. — Так или иначе.

* * *

В низком пространстве за местом разветвления штолен, остатки первого и второго отряда сбились за валом тел своих товарищей, проигрывая отчаянные попытки оборонить основной туннель, ведущий на поверхность. То, что им удалось сдерживать зеленокожих так долго, служило показателем их мужества. Но мужество, однако, уже было на исходе.

Люди Браеля появились из узкого, как щель, и практически невидимого туннеля, больше похожего на пятно тени даже при мощном свете фонарей зеленокожих. Маб, которая отказалась вернуться обратно на поверхность после того, как провела их по одному из туннелей, уходящих от развилки, где остался возиться со взрывчаткой Кобар, показала дорогу через расщелину. Историки полагали, что её прокопали для вентиляции самых дальних забоев или, возможно, даже в качестве спасательного хода на случай обвала.

Каковы бы ни были намерения тех, кто создал его, ход дал возможность отряду Браеля ударить во фланг зеленокожим, вбив клин в самую середину, пока массивные захватчики пытались развернуться и слаженно встретить неожиданное нападение.

Появившись, они увидели сцену, раскрашенную тенью и светом. Длинное, низкое пространство некогда было забоем, в котором маллакские шахтёры отбивали неочищенный металл из породы. Большую часть света давали фонари захватчиков, примотанные ко лбам или нагрудникам, и которые, похоже, использовали другой источник энергии, нежели животный жир, излучая мощные лучи ярко-жёлтого света. Браель едва не ослеп, когда первый из зверюг развернулся, чтобы встретить новую атаку. К счастью, Феллик, шедший прямо за Браелем и таким образом скрытый в его тени, как за щитом, сумел ударить в морду зверя пикой с древком, обрезанным до середины ещё перед спуском в шахту.

Один зеленокожий пал, прежде чем остальные начали понимать, что на них напали ещё с одной стороны.

Выстрел из тяжёлого пистолета, который Браель снял с мёртвого зеленокожего в Греллаксе, разнёс затылок ещё одному. Отдача ударила в руку до самого плеча, от грохота в замкнутом пространстве зазвенело в ушах. Переломив ствол, Браель вынул дымящуюся гильзу и, достав из пояса новый патрон, вложил в пистолет.

Вскоре после прибытия, Браель со своими людьми обнаружили, что Маллакс превратился в рынок украденного оружия зеленокожих. Вместе с рассказами о долгих и тяжёлых отступлениях перед захватчиками, многие из тех, кто собрался за стенами Маллакса, принесли с собой всевозможные артефакты чужих: машинные мечи, чьи лезвия состояли из бесчисленных, быстро движущихся зубьев, самострельные ружья, как то, что присвоили себе Костес с Перрором, боеприпасы всех видов и размеров.

Браель переступил через зелёное тело, защёлкнув на ходу пистолет. Следующая цель заметила его и подняла своё ружьё.

Браель инстинктивно бросился на пол в ту же секунду, как увидел, что ствол поворачивается в его сторону. Криком предупредив тех, кто находился сзади, через звон в ушах услышал ответные крики и вопли тревоги.

И тогда зеленокожий выстрелил.

Звон в ушах внезапно превратился в тонкое гудение, потом пропал совсем. Вокруг, словно одеяло, опустилась тишина, хотя лоб и щёку обожгло острыми, раскалёнными осколками камня, которые высекали из стен и потолка бешено рикошетящие пули.

Справа рухнуло тело. В свете фонаря, прикреплённого к нагруднику, Браель с удивлением увидел, что это один из захватчиков, от половины морды у него остался дымящийся по краям кратер. Здесь, в туннелях и штольнях под последним человеческим городом, какое-то из нечестивого оружия зеленокожих оказалось такой же угрозой для владельцев, как и для целей.

Не имея возможности услышать, закончилась стрельба или нет, Браель поднял голову. Зеленокожий с самострельным ружьём убрал палец с крючка. Возможно, выражение смятения на его покрытой пятнами тени морде было результатом того, что он только что натворил. Вероятно, у них был приказ, запрещавший применение самострельных ружей до выхода на поверхность.

Браель вскочил на ноги. Взгляд в сторону выхватил ещё одно тело. Неподалёку валялся фонарь с открытой настежь шторкой. Маб — бледное лицо смотрит вверх, глаза открыты, остальное тело — тёмное пятно тени и крови.

Луч ударил Браелю в глаза. Прикрывшись увечной рукой, он вскинул пистолет и выстрелил прямо в свет. Он не слышал звука выстрела, но свет ушёл вверх, чиркнув лучом по неровному потолку, и Браель двинулся прочь, не глядя, какой урон нанёс его выстрел.

Его люди пробивались к обороняющимся в конце штольни. Зеленокожие уже разобрались в новой ситуации и начинали теснить их обратно.

Дистек упал с грудью, рассечённой машинным мечом — единственным механическим оружием, которое было безопасно применять в замкнутом пространстве. Тайлор, сражаясь за спиной Феллика, получил сокрушительный обратный удар в горло. Пока Феллик разворачивался с короткой пикой в руках, чтобы встретить и отразить атаку, парень из Эревелла задохнулся и умер — разбитая и распухшая гортань перекрыла дыхательное горло.

— Вперёд! — заорал Браель во всю глотку. Он надеялся, что хоть кто-то из его людей услышит, сам себя он не слышал: лишь низкий, глухой звук отдавался в черепе. Он видел, что отряд замедлился, атака захлебнулась, когда ушло преимущество неожиданности. Они должны были продавить врага, добраться до небольшой кучки измотанных бойцов из первых двух отрядов и увести их через туннель к штольне, где ждал Кобар со взрывчаткой.

Не имея ни времени, ни пространства перезарядить трофейный пистолет, Браель сунул его сзади за пояс и отцепил тесак. Давка в устье туннеля стала такой плотной, что едва можно было размахнуться. Пот, ярость и страх защитников и захватчиков смешались. Тела сражающихся покрывала смесь из крови агранцев и тошнотворного ихора, текущего под шкурой у зеленокожих.

Браель продолжал кричать, пробиваясь вперёд и рубя, выбил рукоятью тесака светящийся красный глаз, развернув оружие, резанул поперёк обнажившейся артерии, что билась между сухожилиями на шее твари. Вторым ударом срубил пальцы, которые зверь прижал к брызгающей ране. И не переставал кричать, заставляя своих людей и защитников продержаться ещё на один удар сердца дольше, на один…

Вздрогнув, Браель понял, что смотрит в обессилевшие, почти мёртвые глаза другого человеческого существа. Солдат одного из первых двух отрядов, в висящей клочьями одежде, покрытый кровью обоих видов.

Браель выкрикнул приказ. Незнакомец кивнул и развернулся. В этот момент Браеля ударила некая уверенность, которая, как он уже привык, обычно сопровождалась пульсацией в голове и жёлчным салютом перед глазами. Но, то ли из-за крайнего смятения боя, то ли из-за глухоты, но ощущения эти не проявились. Всё, что Браель знал, — это, что у входа в штольню вот-вот случится что-то страшное. Что-то, что положит конец им всем.

Не переставая кричать, он схватил ближайшего из своих людей — Клива, как оказалось, с тем же полусумасшедшим выражением лица, какое, Браель был уверен, было на его собственном — и почти выбросил его в туннель. Развернулся, схватил второго — на этот раз незнакомого, — между тем крича, что, несмотря на риск, они должны убираться из этой штольни немедленно.

Где возможно, защитники уклонялись из стычек и отступали к устью туннеля — которое оказалось всего в двух-трёх шагах позади, таким мощным стал натиск. Некоторых зарубили зеленокожие, которых, в свою очередь, вынудили отступить Браель и Феллик, стоявшие по обеим сторонам туннеля, коля и рубя врагов тесаками и укороченными пиками.

— Давай! — крикнул Браель, хлопнув Феллика по плечу, и развернулся, чтобы сбежать из туннеля. И в этот момент зеленокожие замерли. Некоторые задрали головы, словно услышав что-то, хотя Браель по-прежнему не слышал ничего. Это дало двум живым агранцам шанс рвануть назад, не обращая внимания на неровный пол, спотыкаясь и подхватывая друг друга на бегу.

Кто-то оставил фонарь на полу — без его света, предупредившего их, Браель и Феллик со всего размаху врезались бы в каменную стену — туннель здесь круто уходил влево. Едва они повернули, по стене, с которой они чуть не повстречались, защёлкали первые пули, выбивая в камне воронки и наполняя воздух бритвенно-острыми осколками.

Феллик споткнулся, издав резкий крик, неслышимый Браелю. Удержав равновесие, он продолжил бежать, прижимая руку к боку.

* * *

— Подкрепление! — задыхаясь, выпалил Феллик, после того как они с Браелем выскочили из туннеля и едва не упали на руки Кливу. Браель не слышал Феллика, но увидел, что другие уже занимаются раной у того на боку, унимая кровь. Феллик сморщился и непроизвольно согнулся, когда Томбек вытащил длинный осколок камня у него из спины, чуть пониже рёбер.

— Чёртовы зеленокожие прислали подкрепление! — хватал воздух ртом Феллик, пока рану перевязывали полоской грязной ткани, оторванной от остатков чьей-то рубашки. — Либо им стало невтерпёж, либо изначально планировали их послать, но они идут.

— Мы бы всё ещё были в штольне, когда они появились, — осознал один из выживших из второго ушедшего в шахту отряда, — если бы не ушли до того, как они прибыли. И они покосили бы нас, как траву.

При этом он смотрел на Браеля.

— Совпадение, — отозвался другой из его отряда.

— Я то же самое сказал, — прибавил Томбек, поднимая глаза от закрепления временной повязки вокруг торса Феллика. — Однажды.

— Если они идут, то нечего тут сидеть и лясы точить, — вмешался Кобар. Он стоял у входа в туннель, который вёл к железной клети и стволу шахты, уходившему на поверхность. С почти нечеловеческой отстранённостью Браель смотрел, как отрывисто двигается рот Кобара, когда тот звал остальных и указывал на туннель. У его ног лежали связанные концы фитилей, идущих от зарядов взрывчатки, разложенной вокруг устья туннеля, в естественных укромных уголках по стенам вокруг.

— В правый от Кобара! — невольно в полный голос заорал Браель, заставив остальных подскочить. — Пошли! Времени нет!

Клив закинул руку Феллика на плечи, и повёл его в туннель, за ним двинулись те из первых двух отрядов, кто получил ранения. Всего трое или четверо, отметил Браель. Оружие зеленокожих было создано не для нанесения ран, а для истребления — отдельных индивидуумов, городов, стран, возможно, и целых миров. Истории Вики о далёких мирах и существах, что могут перешагивать через бездны меж ними, сейчас выглядели гораздо менее фантастическими.

Браель удостоверился, что в туннель входит последним. Он остановился, проходя мимо Кобара, который присел над связкой фитилей, высекая огонь на трутницу. Её он нёс с собой от самого дома, располагавшегося под сенью далёкого горного хребта.

— Иди, — сказал Кобар, потом махнул в туннель. — Я сразу за тобой.

Трутница занялась, и он осторожно опустил огонёк к концам фитилей, тот с шипением побежал к зарядам.

Кобар поднялся на ноги, Браель повернулся, чтобы войти в туннель, и внезапно понял, что видит собственную тень, чётко вырисовывающуюся в свете, куда более мощном, чем масляные фонари, расставленные на полу вдоль туннеля.

Чужацкие выстрелы раздались с дальнего конца штольни. Хотя и не слыша, Браель ощутил барабанный бой самострельных ружей кишками и костями. Инстинктивно пригнувшись, он бросил взгляд назад.

Кобара ранило. Хотя попадание пришлось вскользь, пуля всё-таки умудрилась пропахать жуткую рваную дыру у него в боку. Удар закрутил его винтом и приложил о слегка закруглявшуюся стену туннеля, примерно в шаге от отверстия штольни.

Браель развернулся и, не вставая, на корточках сделал шаг к Кобару. Увидев это, Кобар поднял трясущуюся руку, потом ткнул пальцем куда-то в пол между ними. Сначала Браель ничего не увидел, потом разглядел: трутница. К тому времени, когда он поднял взгляд обратно на Кобара, бывший каменолом уже вытряхнул один из цилиндрических зарядов и кусок фитиля из своей брезентовой сумки.

Новая очередь почти заставила Браеля упасть на колени. Пригибаясь под летящими осколками, он сгрёб трутницу и прыгнул вперёд. Отдал Кобару — тот благодарно кивнул сквозь гримасу боли, затем мотнул головой в сторону туннеля. Откусил маленький кусочек фитиля и вставил его в заряд. Последнее, что увидел Браель, прежде чем броситься со всех ног в туннель, стараясь сбежать от мощного света фонарей зеленокожих в спасительную тьму, — как Кобар высекает искры на трутницу в последний раз.

* * *

Браель бежал в темноте, пригибая голову, чтобы не налететь на какой-нибудь опасный выступ потолка, когда до него докатилась звуковая волна взрыва. Гонимый по туннелю воздух принёс сухой, жжёный запах взрывчатки. Впереди Браель видел бледный, слабый свет: хвост вереницы выживших, направляющихся к стволу шахты. Он прибавил ходу.

Кобар, должно быть, собирался сделать так с самого начала, думал Браель на бегу, — обрушить вход в туннель, чтобы зеленокожие как можно плотнее набились в штольню, чтобы разобрать завал, и тогда взорвать основные заряды.

— Где Кобар?

Браель догнал остальных, и Томбек заметил, что он был один. Браель показал на свои уши и помотал головой. Томбек показал назад в туннель и нахмурил брови, изображая вопрос.

Поняв, что Томбек хочет узнать, Браель просто помотал головой.

В этот момент пол у них под ногами двинулся. Браель почувствовал растущее давление, прокатившееся по грудной клетке. Томбек и несколько других тревожно подняли глаза на потолок, откуда посыпалась пыль и каменная крошка.

Основные заряды. Браель не смог побороть улыбку при мысли о том, что произошло в штольне, которую они только что оставили: вес земли, вес города над ними, давящий сверху зеленокожих, крушащий их под собой. Браель коротко подумал, могли ли зеленокожие чувствовать страх, как люди, чувствовать тот абсолютный ужас, что приходит с пониманием, когда твоя жизнь уже не имеет никакого значения для тех событиях, в которых ты оказался — жуткое знание, что твоя жизнь кончена. Он надеялся, что могли.

Буря пыли и каменной крошки пронеслась по туннелю и поглотила их, погасив большую часть фонарей. Выжившим пришлось, кашляя и задыхаясь, искать дорогу к стволу шахты наощупь. Под ногами, наверху и вокруг земля продолжала двигаться, скрипеть и стонать, словно протестуя против того, что произошло в её глубинах.

Один раненый из первого отряда оказался мёртв к тому времени, когда они добрались до дна ствола, где ждала клеть.

— Он останется здесь, — сказала Фрейта трём его живым спутникам.

Браель не смог удержать Фрейту от того, чтобы пробраться в клеть за секунду до того, как та начала опускаться в шахту. Он приказал девушке остаться на дне ствола, готовой дёрнуть за ручку телеграфа, который подаст сигнал тем, кто наверху, чтобы поднимали клеть. Даже если внизу все окажутся мертвы, тем, кто наверху, необходимо дать знать об этом.

— Чем меньше веса на борту, тем быстрее мы выберемся на поверхность.

Один из товарищей мертвеца угрожающе шагнул вперёд, не желая и слышать о том, чтобы оставить ещё одного друга под землёй, и тем более не желая слышать приказ об этом от девчонки. Лоллак шагнул между ними.

— Ты знаешь, она права, — сказал он тихо. — Почти его память, оставшись в живых и убив ещё больше зеленокожих.

Даже несмотря на то, что мёртвый груз остался на дне, усаженный к стены шахты, холодные руки сложены на коленях как для молитвы, подъём на поверхность был мучительно медленным. Скрежещущий рокот падающих камней стихал, сверху лился свет. Не отдавая себе отчёта, все, кто был в клети, обратили лица наверх, словно растения, ищущие солнечного света, страстно желая выбраться из тьмы.

На Браеля накатила волна усталости, пока подъёмник одолевал дорогу на поверхность, — ответная реакция на сильное чувство страха, которое он пережил прямо перед прибытием подкрепления зеленокожим. Он понял, что думает о доме, своей постели и своей семье — как всегда, когда чувствовал себя таким уставшим. И как всегда, он затолкал эти воспоминания поглубже, так глубоко, как мог.

— …о… нибу… лыши..? — Фрейта тронула его за руку и, решил Браель, прокричала вопрос. Он вопросительно нахмурился в ответ, и она повторила ещё раз.

— Немного! — крикнул Браель, поняв, что девушка спрашивает. Что-то он слышал — самый громкий звон и лязг надстройки клети и цепи, что тянула их на поверхность. Можно было надеяться, что это означало — слух к нему вернётся.

Клеть поднялась наверх, на слабый свет и холодный ветерок. Пока они были под землёй, время словно остановилось, но наверху день уже подошёл к концу. Закат окрасил небо в нежно-розовый цвет, и ранний вечерний ветерок сушил пот на коже, когда они выходили из клети. Встревоженная толпа ждала. Браель прикинул, что тут было по меньшей мере два отряда, вооружённых и готовых к спуску, на случай, если Фрейта привезёт плохие новости.

Позади вооружённых людей стояла толпа гражданских — хотя никого в Маллаксе на самом деле нельзя было больше считать гражданским. Женщины, старики и дети — некоторые из них, возможно, собрались вокруг шахты, чтобы увидеть, появится ли кто-то из близких живым. Другие, возможно, хотели знать, прорвались ли зеленокожие и, следовательно, сколько им ещё осталось жить.

— Ты! — Томбек заметил в толпе знакомое лицо: Массау. Бывший цеховик исчез под каким-то непонятным предлогом незадолго до того, как раздался зов из шахты. Теперь он ошивался с краю толпы, возможно, в надежде выяснить, скольким товарищам придётся объяснять своё отсутствие. Увидев, как Томбек ринулся к нему сквозь толпу, Массау принял почти комическое выражение тревоги и бросился прочь.

— Томбек, оставь его, — крикнул Браель вслед высокому винарцу и с облегчением обнаружил, что снова может слышать свой голос, хотя и звучал тот словно издалека. — Тебе нужно отдохнуть. И поесть. Всем нам.

— И справить траур по мёртвым, — прибавил Клив, всё ещё поддерживая Феллика. Браель увидел, что обычно говорливый примаксец выглядит изнурённым, его лицо побледнело от потерянной крови, что продолжала сочиться сквозь грубую повязку.

* * *

Отстояв очередь за едой к одной из общественных кухонь, установленных по всему городу, Браель вернулся к резервному пункту отряда на широких мостках, на полпути до верха высокой наружной стены. Пункт был занят незнакомцами, которые сообщили, что его отряд — «Все двое!», как со смехом сказал один — отправили занять позицию на самой стене.

Костес и Перрор, всё ещё верно охраняющие самострельное ружьё, поприветствовали Браеля двумя взглядами ужаса. Поняв, что парни решили, что Браель — единственный, кто выжил, он поторопился успокоить их, насколько мог, учитывая потери, которые понёс отряд.

— Остальные добывают еду, некоторые ищут баню, чтобы смыть кровь зеленокожих, — Браель глянул на подсыхающее месиво крови и ихора на собственной одежде, и подумал, что ему стоило бы сделать то же самое. — Мне показалось, что Лоллак говорил что-то о миловидной молодой санитарке из медпункта ниже литейных на западе.

— Тайлор, Дистек, Кобар, — пробормотал Перрор. — После столького вместе.

— А Феллик? — спросил Костес.

— Время покажет, — всё, что Браель ответил. Он выглянул наружу через бойницу в баррикаде, которую соорудили на стене над древним парапетом из железа и камня. Из бойницы торчало самострельное ружьё Перрора и Костеса. Лето и долгий закат подходили к концу. Небо всё ещё хранило розовые полосы, но горизонт уже потемнел — не считая тех мест, где его подсвечивали бивачные костры врага. Неуклюжие силуэты полевых лагерей занимали горизонт от края до края. Выхлопные трубы боевых машин изрыгали пламя, враг готовился к тому, что, Браель был уверен, вскоре последует.

Он представил, как они дожидаются сообщения от лазутчиков: пробейся те, какой-то сигнал был бы подан, и остальная армия с рёвом рванула бы к городу. Но неудача пробной диверсии через шахты не остановит их. Скоро зеленокожие направят всю свою армию на Маллакс. Он представил, как она идёт: чёрная, изрыгающая пламя полоска, катящаяся к городу от горизонта, через покинутые районы за воротами, охватывая городские стены и начиная жестокий, неостановимый процесс пробивания дороги внутрь.

— Время покажет, — тихо повторил Браель, глядя, как дымы далёкой армии заслоняют последние цвета неба. — Время покажет.

* * *

Согласно большей части основных источников, найденных в хранилищах под центральным либрариумом города, Маллакс был известен не только своими мануфакториумами, мастерскими и пеленой из пыли и дыма, которая, как говорят, постоянно висела над городом, но также и воздействием, которое оказали некоторые руды, добываемые жителями, и процессы, при помощи которых эти руды обогащались и обрабатывались (кросс-ссылка 695/446-архив А.Механикус: выплавка и соответствующие процессы, химическое расщепление и синтез), на будущие поколения шахтёров и рабочих переработки.

Те, на ком последствия сказались в тяжёлой форме, редко выживали post-partum. Большей частью мутации, по сведениям источников, были незначительными — третье веко, возможно, или дополнительные пальцы. Однако, без направляющей руки Империума, чтобы выполоть заразу с корнем, население Маллакса постепенно стало всё больше отклоняться от священного облика человека.

Духовенство Вакса, самой древней из религий Агры, стало группой, самостоятельно избравшей для себя один такой отличительный признак.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

Маллакс всегда был неугомонным городом. На пике его расцвета шахты, литейные и мануфакториумы работали день и ночь. Склады, группами построенные вокруг конечных станций железных караванов, постоянно принимали и отгружали товары: продукты питания, вино и роскошную одежду привозили, фермерское оборудование, запчасти для паровых и водяных ткацких станков вывозили. И чтобы утолить жажду и голод рабочих, улицы всегда были полны продавцов еды, двери таверн всегда оставались открытыми, зазывая людей, окончивших рабочую смену.

Хотя с тех славных дней Маллакса минуло уже много поколений, он сохранил большую часть своей бессонной энергичности. Браеля поначалу охватил благоговейный страх, когда он впервые приехал сюда. Беспрестанное движение, не зависящее от смены времён года, казалось неестественным. И хотя он никогда не признавался Вике, его пугало, что человек мог создать такое место.

С тех пор, как пришли зеленокожие, однако, он стал разделять бессонницу Маллакса, даже ещё до того, как пришёл в город во второй раз в жизни. И хотя закат прошёл и упала ночь, он бродил по улицам, пока остальной отряд — как они превратились в «отряд», Браель думал, если однажды были всего лишь группой людей, встретившихся в бригаде сборного ополчения — дремал на парапете стены.

Люди текли по улицам, одни доставляли сообщения генералам, каждому из которых был отдан под командование участок обороны, другие подыскивали новое оружие, порох или боеприпасы для своих отрядов.

Браель знал, что никогда не найдёт то, что искал на улицах города, но это не останавливало его поиски.

* * *

Вика не хотела покидать Браеля, но, ощущая болезненную пульсацию в голове, он настаивал. Многие из родни уже отправили свои семьи на юг на железных караванах, которые ходили по рельсам всё реже и реже. Мужчины и мальчишки боеспособного возраста являлись на сборные пункты в ярмарочных городах, ближайших к их фермам. Из-за времени, которое потребовалось Браелю, чтобы уговорить Вику забрать Брона в Маллакс, он стал последним из клана Корфе, кто оставил округу.

Прошёл слух, что следующий железный караван, проходящий через полустанок Кловис — остановку, ближайшую к ферме Браеля, — будет последним. В ясный день, говорили, становились видны столбы дыма, вздымавшиеся в небо на северном горизонте. Браель разъяснил своей прекрасной и упрямой жене, что надеется, что она заберёт их сына в безопасное место, в город, который почитала. Что-то в глазах жены подсказало Браелю, что её вера в догматы Священного Вакса стала не такой крепкой и не такой утешающей, как когда-то.

— Мне нужно, чтобы ты была в безопасности, — говорил он ей позже, в их последнюю ночь вместе, когда они расположились с десятком-двумя других вокруг небольшого скопления лачуг, которое и было полустанком Кловис. — Мне нужно знать, что, что бы не случилось, что бы мне не пришлось сделать, если эти истории окажутся правдой, когда это закончится, я смогу прийти и найти вас, и забрать домой.

Браель, не говоря уж о жене, сам не ожидал от себя такой речи. Многие месяцы с того дня, как посадил их в железную повозку каравана, он размышлял, в самом ли деле она решилась уехать, только услышав это.

Если так, то никто не стал бы спорить: он убил свою жену и сына.

* * *

После того, как отряд Браеля прибыл в Маллакс, их допросил майор Примакского полка. По прикидкам Браеля, возрастом он был не старше мальчишки Викора, которого они обрели и потеряли у Греллакса. Если майорами становятся мальчишки, то для обороны Маллакса это не сулит ничего хорошего. После допроса, повозка и лошади, которых они забрали с поля боя за Греллаксом, были реквизированы в общий транспортный фонд, который использовался для перевозки людей и оружия по улицам города. Браеля с его людьми приставили к участку стены, который они должны оборонять, когда придёт время, и резервный пункт, где они будут проводить время, свободное от службы.

Как только его люди устроились, Браель отправился на поиски станции, куда должен был прибыть караван с Викой и Броном. Он помнил ещё с последнего визита её металлическую крышу, позеленевшую от дождя и миазмов расположенных рядом мануфакториумов.

Под куполом крыши с балочными перекрытиями безмолвно стояли железные караваны. Беженцы — в основном, старые и совсем юные — устроили временные жилища на платформах. Он бродил среди них, спрашивал, не работал ли кто на караванах, не мог ли кто сказать, что случилось с последним караваном с севера.

Один старик заявил, что путешествовал на караване, который отправили к месту катастрофы — «крушения», как он это назвал. Идущий на юг караван каким-то образом соскочил с путей и превратился в перекрученную мешанину железа и крови.

— Так много погибших, — гнусавый голос старика приобрёл почти жреческий тон в кафедральном пространстве станции. — Раздавленных, переломанных. Женщин. Детей. Таких молодых.

Браель описал старику Вику и Брона — северная комплекция и светлые волосы Вики должны были выделять её из большинства пассажиров каравана, — но старик больше ничего не смог ему рассказать. Они не могли ничего сделать, только собрать те части, что удалось, от машины и повозок — Маллакс был городом, обречённым собирать обломки, чтобы обслуживать древнюю машинерию. Рельсы быстрой починке не подлежали. Немногих выживших, почти всех с распахнутыми глазами и трясущихся от шока, погрузили на караван вместе с обломками и довезли до Маллакса.

* * *

И вот Браель бродил по городу. Он знал, что Вика и Брон погибли в караване, на который сели по его настоянию. Он знал это с той же уверенностью, с которой знал, когда уйти из Греллакса, знал, что подкрепления вот-вот появятся в штольне, и знал, когда и куда деться, чтобы избегнуть бесчисленных опасностей за тот долгий и тяжёлый год, который привёл их в Маллакс. Он чувствовал это в сердце, как чувствовал зуд в пальцах, которых нет — он потерял их тогда, когда последний раз пытался игнорировать ту мудрость — как старая тётушка Брелла называла это, — что пробивала себе дорогу наружу. Браель знал это, но старик ведь не сказал наверняка, что видел их тела.

И вот он бродил в тщетной надежде заметить лицо, всплеск светлых волос в толпе или услышать голос с северным акцентом или обрывок мальчишечьего смеха, который отдавался эхом у него в голове в те моменты, когда он позволял себе отдохнуть.

* * *

Звук голосов на повышенных тонах коснулся слуха, когда Браель шёл по узким улицам старого города. Иронично, но старый город был самой освещённой частью Маллакса, единственным местом, где работающие на жидком топливе газовые фонари всё ещё работали. Браель шёл по лужам мягкого, жёлтого света, когда услышал голоса, затем треск чего-то ломающегося.

Срезав путь через проулок в сторону шума, он выскочил на улицу, которую с удивлением узнал: оживлённая дорога, что рассекала плотно застроенный старый город. По её сторонам стояло множество открытых спереди лавок, где когда-то продавали фрукты, мясо и вина, предназначенные для даров, жертвоприношений и возлияний в пирамидальном храме, чья огороженная территория главенствовала над площадью, куда выходила дорога. Он уже ходил по этой улице однажды, когда Брон был совсем маленьким.

Браель побежал по дороге и добрался до открытой площади. Здесь было ещё больше палаток, в которых когда-то продавались религиозные символы и артефакты для верующих, которые благословляли их в храме, затем забирали и выставляли в домашних алтарях. Браель уловил слабый запах старой соломы и вспомнил, что одна из палаток была хаосом из клеток с птицами и молодыми поросятами и ягнятами — владелец, с разрешения старейшин храма, выпускал животным кровь и подготавливал их для подношения жрецам за стеной храма.

На дальней стороне площади, на воротных столбах горели огни, освещая разъярённую толпу у ворот. Треск, который слышал Браель, шёл от ворот, на которые давила толпа, одна створка поддалась — не выдержали петли.

Браель побежал через площадь, бессознательно проверив, на поясе ли оружие. Хвост толпы, чьи крики стали громче и злее, как только она достигла своей первоначальной цели — проникнуть на территорию храма, втянулся в ворота, оставив лежать у стены фигуру в рясе.

— Вы не сильно ранены? — спросил Браель жреца Священного Вакса. Капюшон у того был частично оторван в стычке, которая произошла, когда жрец вышел из ворот, чтобы попытаться успокоить толпу. Сначала Браель увидел лишь макушку бритой головы, когда жрец неуверенно поднял руку к лицу. Из носа у него уже начала капать кровь, собираясь в лужицу на каменных плитах.

— Думаю, у меня сломан нос, — ответил жрец слегка дрожащим голосом. Отняв от лица руку, он взглянул на окровавленные пальцы, затем на незнакомца, что возвышался над ним.

— Им нужен Вакс, — произнёс молодой жрец, глядя вверх. Единственный глаз смаргивал остатки слёз, вызванных ударом, сломавшим ему нос. Все члены духовенства были такими, у каждого был всего один глаз, сидевший прямо над переносицей. — Они говорят, что это наша вина.

Браель неожиданно испытал сильное чувство, что уже был здесь раньше и говорил с этим жрецом за стенами храма. Он даже наполовину поверил, что, глянув в сторону, увидит рядом Вику с шестимесячным Броном на руках. Из всех необычных форм, которые принимали тела некоторых маллаксцев, у жрецов Священного Вакса была та, что потрясла Браеля больше всего.

Жрец поднялся на ноги и побежал через двор храма за толпой, которая ударилась в двери санктума, словно сокрушительная волна. По дороге к санктуму толпа излила часть ярости на постаменты, на которых стояли молельные свечи и чаши с благовонной водой, и поразбивала небольшие алтари, стоявшие вдоль стен. Перед ними, вспомнил Браель, Вика преклоняла колени, пока жрец носил Брона к Священному Ваксу за высокие деревянные двери санктума.

Браель пошёл за жрецом. Он сомневался, что жрецы в санктуме настолько глупы, чтобы открывать двери, пока толпа колотит в них кулаками, толкает плечами и орёт об уничтожении святыни внутри. Никто из толпы никогда не видел Вакс — лишь посвящённые жрецы допускались в санктум, — но из выкриков и угроз было ясно, что люди обвиняют Вакс в прибытии зеленокожих.

Браель понимал их. Вакс, как утверждалось, был реликвией времён ухода звёздных богов, оставленной, чтобы дети, которых боги оставляют, могли разговаривать со своими родителями, неважно как далеко те были. Внутри санктума хранилось последнее из устройств, каким-то образом способных посылать сообщения во тьму за небом, всё ещё призывая звёздных богов, говоря им, что дети всё ещё ждут их возвращения.

Даже если половина догматов была правдой, и что бы, хранящееся за дверями санктума — которые начали прогибаться под неослабевающим напором толпы, — не посылало каким-то образом сигнал в пустоту всё это время, то оно могло сыграть роль маяка и привести зеленокожих, которые являлись, должно быть, существами родом из пустоты, более ужасными, чем самые худшие фантазии людей.

— Остановитесь! — жрец добрался до толпы. — Это богохульство! Сейчас, как никогда раньше, Вакс — наша единственная…

Широкоплечий мужчина отделился от края толпы и ударил жреца хуком в голову. По плавности движений Браель предположил, что тот был до войны профессиональным боксёром.

Жрец пошатнулся, но не упал. Увидев это, широкоплечий бывший боксёр занёс кулак для второго и, без сомнений, более сильного удара.

— Ты! — крикнул Браель, пробегая последние несколько шагов. — Из какого отряда? Почему не на посту? Если зеленокожие полезут сегодня ночью, где, ты скажешь, ты был? В храме, избивал жреца?

Бывший боксёр остановился, затем опустил руку. Несколько человек в толпе обернулись.

— Если зеленокожие полезут сегодня ночью, это будет их вина! — крикнул один, обвиняюще ткнув пальцем в жреца. Большая часть толпы, похоже, услышала это и согласно зашумела.

— Тебе-то что? — крикнул кто-то из толпы. — Могу поспорить, год назад у тебя на руке были все пальцы.

— Моя жена была верующей, — ответил Браель. Он уже понимал, что никак не сможет остановить их.

— Значит, она была дурой, а ты — ещё большим дураком, раз женился на ней! — заявил боксёр и сгрёб жреца за грудки. Не раздумывая, Браель шагнул вперёд и ударил мужчину сбоку по голове, там, где кость под кожей была тоньше. Год сражений с зеленокожими научил его видеть слабые места противника и понимать важность ударить первым.

Здоровяк отпустил жреца и неловко покачнулся в сторону. Браель увидел, что ноги боксера подогнулись, и пошёл на него, подняв кулаки. Треск ломающейся двери в боковые покои жрецов заставил все головы отвернуться от Браеля и бывшего боксёра, который опустился на одно колено и прижал руку к подбитому виску. Группа из пяти-шести человек откололась от основной толпы и яростно ринулась внутрь. Из закрытых ставнями окон раздались звуки опрокидываемой и ломаемой мебели.

— Давайте, мы должны пробиться внутрь! — крикнул кто-то из гущи толпы перед санктумом. Не обращая больше внимания на Браеля, они развернулись как один и принялись снова напирать на высокие двери. Что-то, должно быть, сломалось во время их последнего штурма. С треском выламывающихся древних петель и выдохом приторного, полного благовоний воздуха, двери распахнулись внутрь.

Толпа хлынула по трём низким ступеням в проход. Молодой жрец, у которого всё ещё шла носом кровь, побежал следом. Браель опустил взгляд на боксёра, затем протянул руку. Здоровяк посмотрел на неё мгновение, потом ухватился и поднял себя на ноги.

— Можно, в принципе, тоже глянуть, что они там прятали всё это время, — предложил Браель. Из полутёмного пространства за раскрытыми дверями раздались крики, шум потасовки и треск ломающейся мебели.

— Знаешь, мне уже, чёрт возьми, всё равно, — ответил бывший боксёр. — Удачи, когда они полезут, — прибавил он, затем развернулся и начал выбираться с территории храма.

— Тебе того же, — ответил Браель, затем повернулся и последовал за толпой в санктум.

Не считая тяжёлого запаха благовоний и слабенького света, который давали масляные светильники в высоких настенных держаках, санктум выглядел очень похожим на двор снаружи, только без крыши: побольше молельных чаш на постаментах, три алтаря, чуть покрупнее, расставленных в линию по центру помещения, и больше разгневанных жрецов, бесстрашно встретивших кулаками толпу, готовых защищать свои сокровища.

Вдоль боковых стен стояли ряды стеллажей, на каждом — декорированные и покрытые резьбой ящики. Дебоширы сметали их с полок — те падали на пол, крышки отскакивали или разбивались, рассыпая предметы, хранимые в течение многих поколений: куски металла со странными рисунками, пустой металлический палец от статуи гиганта, обрывки ткани. Хлам, почитаемый за реликвии. Некоторые из незваных гостей размахивали реликвиями перед носом у жрецов, прежде чем растоптать в пыль или запустить в воздух.

Браель шёл по помещению, не обращая внимания на звуки бьющихся чаш, разбиваемых постаментов и крики, и вопли как толпы, так и жрецов. Это сюда жрец носил его сына, пока они с Викой ждали снаружи. Брон когда-то был здесь.

Но где этот так называемый «Священный Вакс»? Может, жрец просто постоял тут немного, а потом вернулся наружу, передав Брона обратно матери и приняв в дар пригоршню монет? Был ли Вакс фикцией, обманом для выманивания денег, что длился веками?

Санктум был четырёхугольным зданием со ступенчатой крышей. Пространство внутри, однако, было другим, как заметил Браель. Снаружи четыре стороны были равной длины. Изнутри, он видел, стены справа и слева были уже — почти вдвое, чем должны были.

Взгляд на крышу подтвердил его подозрения: задняя стена соединялась со ступенчатым скатом потолка выше, чем передняя и боковые. Задняя стена, с которой свисал древний, потрёпанный флаг, рисунок на котором изображал что-то вроде двухголовой птицы с развёрнутыми крыльями, скрывала ещё одно помещение.

Браель подошёл к ней и осторожно сдвинул полотнище в сторону. Несмотря на явную старину, материал под пальцами был мягким на ощупь, словно был выткан на гораздо более лучшем станке, чем все те, что производили ткань на этом мире. За полотнищем была дверь, верхняя её часть — декоративная решетка.

Тесаком Браель сбил старый замок и, отпустив качнувшийся за спину флаг, осторожно шагнул в заднюю комнату.

— Именем звёздных богов, прочь! — жрец, который налетел на него, был, должно быть, старше Бреллы, когда та в конце концов отошла в мир иной. Он колотил Браеля слабыми, покрытыми старческими пятнами руками. Тот отмёл жреца в сторону так осторожно, как смог. Старые колени не выдержали, и старик сполз на пол, причитая почти детским голосом.

— Наша единственная надежда! — выл старый жрец. — Наша единственная надежда!

Другой жрец — на этот раз примерно ровесник Браеля — бросился на помощь старику. Браель не обратил на него внимания. Он уставился на Вакс.

Паутина проводов и металлических подпорок занимала помещение, в котором больше ничего не было, почти целиком. Она растянулась от стены до стены и от пола до потолка, который был едва виден в слабом жёлтом свете трёх-четырёх масляных светильников, установленных в нишах стен. Низкое гудение и вибрация, которые Браель почувствовал в груди, рождали ощущение, будто в паутине сидело что-то живое, вытягивая жизненную силу из кабелей и проводов, которые словно пульсировали почти неразличимым биением.

Мягкий звук хорошо смазанных колёс, вращающихся в темноте наверху, привлёк внимание Браеля. Слабый жёлтый свет выхватывал движущиеся края сложной конструкции из шестерёнок и зубцов. Отрезки толстых латунных стержней поворачивались, сияя тусклым золотом в свете ламп, опускаясь из сумрака к сложным редукторным сочленениям с более тонкими стержнями из того же металла. Эти тонкие стержни затем соединялись сцепками с паутиной из тонких, как волосы, проводов, которые, в свою очередь, питали машину, чей пульс раздавался в комнате, словно стук древнего механического сердца.

Браель прижал большой палец к виску — биение словно просачивалось под череп. Позади него жрец помоложе поднял на ноги всё ещё причитающего старейшину.

— Вакс — наша единственная надежда, — выл старый жрец. — Как это было в начале, как это было в поколения одиночества, так это остаётся сейчас.

Браель глянул в сторону жрецов. Удовлетворённый тем, что они, похоже, не собирались пытаться выгнать его во второй раз, шагнул в глубину комнаты. Вибрация в груди слегка усилилась, как и давление в голове. Взгляд на потрясающую конструкцию из металла и проводов, которые крест-накрест пересекали комнату, вызывал чувство головокружения. Браель попытался побороть его, сконцентрировавшись на проводе толщиной в волос, натянутом прямо над головой. Он потянулся к нему.

— Нет! — в голосе молодого жреца было столько неподдельного страха, что Браель остановился, не успев коснуться провода. — Равновесие очень тонкое. Одна нежелательная вибрация вызовет ещё одну, и ещё одну…

— Это Вакс? — спросил Браель. — Вот эта детская головоломка? Моя жена верила… Мне говорили, что Вакс — это маяк.

Браеля неожиданно охватил приступ гнева. Вику дурачили верой, что эта бессмыслица может каким-то образом разговаривать со звёздами. Он мельком подумал: не дожидаясь ответа молодого жреца, просто схватить пригоршню проводов и разорвать хрупкую конструкцию на части.

— Это маяк, — ответил жрец. — Разве ты не чувствуешь? — он положил руку себе на грудь. — Это не такой маяк, который ты себе можешь представить — огонь на вершине холма или звук рога. Его сигнал незримо проходит сквозь плоть и камень. Он уходит в небеса и устремляется к звёздам. Паутина, что заполняет эту комнату, поддерживает его и служит усилителем сигнала, отправляя его дальше в пустоту. Священный Вакс находится в центре — как и должно быть. Вон там.

Слова о Ваксе успокоили жреца, даже старик прекратил выть. Браель вгляделся сквозь жёлтый полумрак туда, куда показывал мужчина.

Сквозь паутину пересекающихся проводов он увидел металлический ящик, размерами не больше корзины, которую носят во время сбора урожая сборщики фруктов. На тускло отсвечивающей поверхности виднелись неровные пятна то ли изначальной окраски, то ли выцветшие от времени. Над постаментом, на котором стоял Вакс, провода сходились воедино, перекручиваясь друг с другом и переходя в один тонкий кабель, вертикально уходящий в разъём на крышке. Рядом с блестящим хомутком, скрепляющим соединение, пульсировал одинокий красный огонёк.

— Вот это разговаривает со звёздами? — Браель не верил своим глазам. — Я не знаю, кто более смешон: вы, одноглазые клоуны, или те идиоты, что винят вас в том, что вы привели к нам зеленокожих.

Он зашагал к двери. В голове нарастал грохот, и он хотел выбраться отсюда, из этой комнаты, подальше от жужжания в голове и гудения в груди, из этого храма, подальше от всего, что каким-то образом превратилось в невозможное, всего, что заставляло Вику выглядеть дурой в его глазах.

Дверь распахнулась, когда Браель был в нескольких шагах. Старый жрец обернулся и издал визг, увидев погромщиков, проталкивающихся из внешнего зала.

— Наша единственная надежда! — снова завыл он. Один из вошедших сломал кулаком ему челюсть, затем отпихнул в сторону. Когда старик упал, одна его нога сломалась с хрустом сухой ветки.

— Нет! — молодой жрец выставил перед собой руки в тщетной попытке остановить волну, которая просто перехлестнула через него. Жреца сбили на землю, где его пинал и топтал почти каждый входивший.

Одно присутствие столь многих людей в комнате сразу уже начало влиять на сеть проводов, которая питала Вакс. Пульсация стала более заметной, провода принялись издавать звуки различной высоты, задевая друг о друга или толстый металлический каркас, с которого свисали. Вибрация в груди у Браеля тоже изменилась. Она стала неровной, словно рваный ритм, который он чувствовал в груди домашней скотины перед самым моментом её смерти.

— Это Вакс? — спросил худой, лысый мужчина Браеля, который уже проталкивался сквозь толпу и был на пороге комнаты. Браель просто кивнул. Затем он услышал его — тонкий звон порвавшегося туго натянутого провода.

«Одна нежелательная вибрация вызовет ещё одну, и ещё одну…» — вспомнил Браель слова молодого жреца, когда комната наполнилась звуками рвущихся проводов и грохотом падающих на пол частей каркаса. Дебоширы не собирались стоять и ждать — хватит ли одного оборванного провода. Сеть проводов и кабелей уже проседала вокруг них, когда они принялись рвать её. Кабели и тросы сыпались сверху из сумрака, что скрывал потолок, ударяя тех, кто был внизу. Это лишь усилило ярость толпы, которая уже была распалена уничтожением реликвий во внешнем зале.

Голос старого жреца поднялся над какофонией уничтожения Вакса снова: единственная, завывающая нота отчаяния. Что-то в этом звуке скрутило Браелю желудок. Протиснувшись мимо лысого, он бросился вон из комнаты.

* * *

Большая часть жрецов покинула внешний зал. Те, кто остались, занимались теми, кто был сильнее ранен, затем помогали им подняться на ноги и выводили через главные двери. Увидев Браеля, торопливо идущего через зал, они споро расступились, не желая провоцировать новое нападение.

Браель не обратил на них внимания. Желудок продолжало крутить, и боль позади глаз становилась сильнее. Он хотел убраться подальше от храма, прежде чем его стошнит.

На территории храма стояла большая толпа. Браель предположил, что их привели сюда вести о беспорядках. Но нет — заметил он, глядя в сторону дверей санктума, через которые только что вышел. Они смотрели в ночное небо. Некоторые показывали пальцами. Другие бормотали. И никто, похоже, был не в восторге от того, что видит.

Посмотрев вверх, Браель увидел небо в огнях. Они падали сквозь чернильную темень, оставляя за собой короткий, горящий след. Потрясённый, словно ударом в грудь, он снова стоял посреди своего двора со своим сыном. Через секунду его жена появится из дома, и они встанут рядом, глядя на представление в небе. Не было войны, не было вторжения. Никто не умер. Была лишь дёргающая боль в задней части черепа.

— Боги урожая и дома, хватит! — взвыла какая-то женщина. Мужчина рядом обнял её и привлёк к себе. Другие подхватили её плач.

— Это ваших рук дело! — гнусаво закричал жрец. Оторвав взгляд от падающих огней, Браель увидел того самого юношу со сломанным носом, которого встретил за стенами храма.

— Вы и вам подобные осквернили храм, уничтожили Священный Вакс и накликали новые бедствия на всех нас. Глядите! — он ткнул трясущимся пальцем в небо. — Наше проклятие подтвердилось! Наша единственная надежда погибла!

Ни единый голос не возразил ему.

Часть третья

Ключевых моментов в обороне Маллакса было три:

Время: Маллакс оказался способен организовать оборону за год, что потребовался захватчикам, чтобы достичь города. Способы, которыми были завоёваны города севернее, были исследованы через допросы выживших, собраны воедино персоналом городского либрариума и приняты во внимание при составлении планов обороны.

Живая сила: Маллакс оказался последним рубежом отступления обороняющихся почти с самого момента, когда они вошли в гражданское ополчение, чтобы усилить небольшие постоянные армии на жаловании городских баронов. В течение первых шести месяцев вторжения те, кто приходил в Маллакс, были беженцами — слишком молодые, слишком старые и женщины с семьями. Во второй половине вторжения бойцы, отступающие из разрушенных городов и селений, с мест сражений, держали путь прямо в Маллакс. Ко времени, когда начался штурм, население города увеличилось вчетверо.

Технологии: маллакские хранители приложили все усилия, чтобы сберечь своё наследие, хотя и скрытое легендами и сохранившееся в частичной и искажённой форме (кросс-ссылка 663/159 — А. Механикус архивум: мануфакториумные процессы, баллистический археотех). Оружие, хранящееся в музейных запасниках, было подготовлено против грозящего нападения. Трактаты об осадной войне были извлечены из хранилищ под либрариумом, и их тексты на высоком готике были изучены и осмыслены.

Дальнейшие исследования приводят к заключению, что, хотя подготовительные меры и оказали положительный эффект на боевой дух, большинство обороняющихся не питало иллюзий о том, как пройдёт финальная битва: улица за улицей, лицом к лицу, до последнего издыхания.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

Первым предупреждением стали чёрные тени, несущиеся по небу на широких, растопыренных крыльях, слишком большие, чтобы быть птицами. Затем они ринулись вниз. Затем посыпались бомбы. Наступление началось.

Бомбы отбивали по городу взрывной ритм за спиной у Браеля. Его отряд поднялся наверх с резервного пункта и сейчас занимал короткий участок изгибающейся восточной стены. Кучи хлама подпирали древние камни и сталь парапета — лом из мануфакториумов, обломки каменной кладки зданий из внешних кварталов, которые специально разрушили ради этого. Недалеко к западу от их позиции из хлама нелепо торчало нечто, могущее быть только старым остовом кровати.

За каркасом кровати были видны высокие башни сильно укреплённых северных ворот. Все остальные ворота были наглухо засыпаны. Лишь северные могли однажды открыться, чтобы позволить населению Маллакса — которое сейчас можно было, наверное, считать всем населением Агры — покинуть город.

Глядя вдоль изгиба стены, усеянной вооружёнными людьми, держащими наготове оружие, с серьёзными и целеустремлёнными лицами, можно было поверить, что у них есть шанс. Но, когда Браель выглянул через внутренний край парапета, он увидел столбы земли и дыма, взлетающие при каждом взрыве бомбы, увидел рушащиеся дома и услышал крики тех, кто оказался в ловушке под падающими камнями. Глядя на город, он увидел, как исчезла крыша мануфакториума от взрыва очередной бомбы. Облако промышленной грязи вылетело через окна здания и накрыло квартал, в котором стоял мануфакториум. Люди на улицах, должно быть, задыхались, ослеплённые плотным облаком сажи. Некоторые могли умереть с насмерть забитыми глотками.

Отвернуться от города и перевести взгляд на горизонт и собравшиеся там изрыгающие дым машины войны, усеянные зеленокожей нечистью, было почти облегчением.

Браель вернулся из храма Вакса и обнаружил Костеса и Перрора, осматривающих через бойницу светлеющий горизонт. Остальные бойцы проверяли своё оружие при свете нескольких масляных ламп.

Отряд вырос, заметил Браель, идя меж ними. Бойцы из шахты предпочли присоединиться к его отряду, нежели возвращаться к своим. Браель не спрашивал почему, как и не делал попыток отговорить их от явной готовности поверить в басни старой тётки.

— Головы не высовывать! — перекрикивая грохот взрывов, приказал Браель, больше для новоприбывших, чем для тех, кто сражался и выжил рядом с ним, некоторые — большую часть года. — Присутствия духа не терять!

— Мы сбили одну из этих проклятых штук у Греллакса! — крикнул Клив. — Почему бы не попробовать сейчас?

— Они слишком высоко! — крикнул в ответ Браель. В этот самый момент над ними промелькнула тень. Браель глянул вверх. Чёрный силуэт, описывающий круг в рассветном небе, выглядел таким же большим, как летающая машина, которую они сбили у обречённого Греллакса, но он кружил и носился высоко над ними, что означало, что он должен быть больше, с более широким размахом крыльев и, вероятно, лучше бронирован.

— Может быть, когда они полетят вниз на нас, — добавил он.

— Чтобы получше разглядеть побоище? — спросил Клив с кривой ухмылкой на лице.

— Они улетают! — крикнул Томбек. Барабанный бой бомб прекратился, его сменил звук осыпающейся кладки, вопли о помощи, звон пожарных колоколов и крики тех, кто был назначен управлять передвижными насосами, которые сейчас грохотали по улицам.

— Я слышал об этих штуках, но никогда не думал, что они существуют на самом деле, — произнёс один из выживших в шахте, мундаксец по имени Карел. — С меткостью у них всё равно слабовато. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них сумел бы попасть в стену.

— Я сомневаюсь, что они для этого прилетели, — пробурчал Томбек. — Просто хотели сказать нам, чего ждать, когда они прорвутся за стену.

Карел видимо хотел сказать что-то в ответ, но сверху раздался знакомый свист.

— Артиллерия! — послышался крик откуда-то дальше по широкому как улица проходу, шедшему между зубцами. И снова головы втянулись в плечи, руки прикрыли уши и молитвы вознеслись к богам, в которых теперь верили немногие.

Только не так, молча попросил Браель. Он подумал о разбитом Ваксе, о Вике и Броне. Я хочу ещё обагрить руки кровью, прежде чем умру. Кровью зеленокожих.

Стена подпрыгнула, когда упал первый снаряд. Раздались ликующие крики: он упал среди покинутых кварталов перед стеной.

— Пристрелка, — пробурчал Томбек.

Второй снаряд пронёсся над головами людей на западном парапете и упал среди улиц позади стены, причинив гораздо больше разрушений, чем все бомбы, сброшенные с летающих машин. Часовня, переоборудованная под лекарский пункт, испарилась вместе с ближайшими соседями. Те здания, что избежали немедленного разрушения, остались стоять, разбитые и шатающиеся, по краям широкой и глубокой воронки.

Ликование на стенах смолкло.

— Началось, — пробурчал Томбек.

Артиллерийский обстрел обрушился на стены Маллакса, словно проливной дождь, раскидывая металлические и каменные обломки, что были свезены с городских улиц, чтобы усилить древние укрепления. Мужчины и женщины, что укрылись за ними, молясь о возможности нанести ответный удар по нападавшим, превратились в клочья кожи и осколки костей. Некоторые запаниковали, выскочили из укрытий и побежали, только лишь чтобы быть срезанными роем осколков от попадания дальше вдоль стены. Стена сотрясалась под ногами защитников, словно великан ростом до небес пинал её ногами.

Карел привстал из-за зубца, за которым прятался. Лоллак, пригнувшийся рядом, удержал его за руку.

— Я не хочу просто сидеть тут и ждать смерти! — прокричал сквозь грохот обстрела мундаксец. Лоллак потряс головой и указал туда, где сидел Браель, прижавшись спиной к стене рядом с бойницей и самострельным ружьём.

— Мы двинемся, когда он скажет «Пора!», — крикнул Лоллак. — Он знает когда. Не спрашивай меня как.

Им больше ничего и не нужно было делать, кроме того, что делают сейчас, думал Браель, укрывшись в проёме парапета. До того, как кончатся боеприпасы, они могут превратить Маллакс в щебень с расстояния, недосягаемого для немногих орудий, вытащенных из городского музея и поставленных обратно на службу на стены: горстка пушек, сложно выглядящая конструкция из дерева и железа, которая могла метать камни наподобие пращи, пара огромных арбалетов, способных стрелять болтами размером с небольшое дерево. Стена снова затряслась, словно в старческой лихорадке, а Браель размышлял, сколько этих музейных экспонатов пока пережило обстрел.

Захватчики могли уничтожить Маллакс из-за горизонта, но они не станут этого делать. Это не их метод. Что-то в их природе требовало, чтобы они рвали на части всё, что встретят, голыми руками. Их устрашающие машины-орудия были лишь устройствами, чтобы достичь этого — подготовить жертву, привезти зеленокожих в битву на сверхъестественной скорости и дать им возможность оказаться в гуще разрушения. Их способность и энтузиазм к кровопролитию были поразительными, столь же нерассуждающими, как ярость бури, и во всех отношениях столь же неодолимыми.

Они придут, Браель знал. Рано или поздно, но они придут.

Разрушение северных ворот вместе с большей частью надворотных башен и ближайших укреплений, похоже, послужило сигналом для начала наземного наступления, хотя городская стена к этому моменту уже была пробита в нескольких местах. Моторизованные части — предмет ужаса и благоговейного страха даже среди тех, кто сражался с ними в прошлом — возглавляли штурм северных ворот и других брешей. Бомбардировочные разновидности планеров (кросс-ссылка 775/ксенотех — машинное устройство катапультного запуска) снова присоединились к атаке; можно предположить, что они сделали это, дабы сеять смятение в городе перед подходом наземных войск, хотя и простая жажда крови может служить равно правдоподобной мотивацией для их ксенотипа (кросс-ссылка 114/ксенология — виды оркоидов).

Несмотря на приготовления, сделанные городом, время до его уничтожения могло измеряться в часах.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

Браель присел, когда участок обороны справа от отряда разнесло на куски, осыпав их осколками. Тень летающей машины зеленокожих пронеслась над пригнутыми головами, словно предвестник неминуемой гибели.

— Она возвращается! — крикнул Томбек, который был первым, кто поднял голову. Костес и Перрор, съёжившиеся вокруг самострельного ружья, были первыми, кто возобновил огонь по зеленокожим, что продолжали нестись на них рваными волнами, некоторые на своих двоих, другие — в трясущихся кузовах четырёхколёсных аппаратов, что ехали на таких же толстых шинах, что и двух-трёхколёсные боевые машины. Четырёхколёсники, похоже, были созданы для того, чтобы довезти свой звериный груз туда, где он мог нанести больше всего ущерба, а затем умчаться обратно, сквозь разрушенные внешние кварталы, чтобы подобрать следующий.

Самострельное ружьё рявкнуло и плюнуло маслянистым дымом, когда Перрор надавил на спуск. Самодельную треногу, собранную из связанных вместе древков пик, жестоко трясло, пока он двигал тяжёлым стволом вслед за одной из отступающих моторных повозок. Тяжёлые пули взрывали землю за ней по пятам, пока машина зигзагом неслась по узкой улице в надежде увернуться от огня.

Пуля зацепила заднее колесо, оно лопнуло, юзом развернув повозку и кинув боком на широкий фасад того, что когда-то, должно быть, было складом. Сила удара обрушила стену и половину крыши.

Костес, пригнувшись сбоку от ружья, проверил, чтобы патронная лента продолжала питать внутренний механизм без помех, затем поздравляюще хлопнул Перрора по плечу.

Стены были потеряны, тут у Браеля сомнений не было. Далеко слева, обычно прикрытые изгибом стены и высотой того, что было понастроено над зубцами, северные ворота получили сразу несколько попаданий. Разбитая каменная кладка и куски защитников ворот взлетели текучим облаком, словно зеленокожие обладали властью превращать землю, на которой стоял город, в жидкость. В этот момент многие нападавшие отвернули от первоначальных направлений штурма и бросилось к разрушенным воротам. В считанные минуты первые из них ворвутся в город.

Первым порывом Браеля было повести людей на оборону бреши, но новое появление летающих машин и их взрывчатого груза прижало отряд на стене к месту.

Следуя крику Томбека, Браель глянул наверх. В небе разворачивалась летающая машина, словно пародируя грациозное птичье кружение.

Браель хлопнул Перрора по плечу. Когда стрелок оторвался от бойницы и оглянулся, Браель показал в небо.

— Как думаешь? — крикнул он. Перрор с Костесом обменялись взглядами, затем кивнули и начали разрывать булыжники и хлам, использовавшиеся для укрепления зубцов стены. На краю сознания появился зуд, который, он был уверен, не имел ничего общего с несущейся в пике летающей машиной.

Не теряя времени, Костес с Перрором вытащили ружьё из бойницы. Установив треногу на кучу обломков, которые отгрёб от стены Браель, у Перрора оставалось лишь несколько мгновений, чтобы прицелиться.

— Слава богам, он идёт прямо на нас, — пробормотал Костес за мгновение до того, как Перрор нажал на спуск.

Зеленокожий, должно быть, понял, что сейчас произойдёт. Браель увидел, как тварь потянула за рукоятки управления, свисающие спереди. Летающая машина начала отворачивать, но, будучи крупнее, чем та, что они встретили у Греллакса, она не могла так быстро изменить курс.

Обшивка одного крыла практически исчезла, когда пули самострельного ружья разодрали её, ломая распорки, затем прошили грудь лётчика и сделали то же самое с другим крылом. Пике перешло в падение.

— Назад! — заорал Браель. Он схватил Перрора сзади за тунику и дёрнул от орудия. Костес, который тоже понял, где закончится падение твари, уже бросился прочь.

Подбитая летающая машина врезалась в самострельное ружьё, рассыпая клочья ткани и куски каркаса, который словно погнался за Браелем, Костесом и Перрором вниз по стене. Томбек, Лоллак и большая часть остального отряда присоединились к ним, со всех ног убегая от переворачивающегося, скатывающегося вниз месива.

Когда летающая машина прекратила движение, они осторожно двинулись в её сторону, приготовив оружие для ближнего боя. Перрор ругал машину последними словами, грозя страшными карами, если она повредила самострельное ружьё.

Лётчик был мёртв, его плоская голова была повёрнута под смертельным углом. Браель увидел несколько бомб, всё ещё прицепленных к обвязке, в которой лётчик висел под крыльями. Это были штуки с длинной ручкой и круглым зарядом на конце, размером с кулак, и выглядели равно подходящими как для метания, так и бросания с неба.

Опасения Перрора оказались ненапрасными: самострельное ружьё не пережило удар летающей машины. Пока он ругался, остальные принялись обчищать разбитую машину и лётчика.

Браель дал им столько времени, сколько смог пренебрегать опасностью, прежде чем скомандовал убираться от стены. Несколько новых членов отряда изумлённо вскинули брови — не было ни приказа, ни криков покинуть парапет, но те, кто дрался рядом с Браелем раньше, бросились прочь, не задавая вопросов.

Снаряд разнёс участок стены, который отряд Браеля должен был оборонять, размером с небольшой дом. Его выпустило из-за горизонта орудие величиной с машину, которая тягала железные караваны, прежде чем городское руководство заблокировало ворота станций и приказало разобрать пути, чтобы не дать их в руки захватчикам.

Единственной жертвой снаряда стал быстро остывающий труп лётчика планера-бомбардировщика. Браель уже уводил своих людей от стены в город.

Прорвавшись за стены, захватчики отбросили всякую видимость стратегии. Уверенные в своей окончательной победе, они, похоже, нарушили единую иерархию и разбились на небольшие группы, вероятно, определяемые племенными или семейными связями, действующие индивидуально, стремящиеся сначала уничтожить, а затем пограбить.

(Примечание: хотя вышесказанное всего лишь теория, оно основано на тщательном изучении соответствующих документов, касающихся орочьей психологии и известной тактике заключительных стадий боевых действий (кросс-ссылка 1119/ксенология — психологический подперечень: виды и подвиды оркоидов).)

Парадоксально, но это отсутствие общей тактики оказалось полезным на тесных улицах Маллакса, где полномасштабные действия невозможно было бы успешно координировать.

Бои охватывали улицу за улицей. Захватчики всё время рвались вперёд, защитники почти неприкрыто отступали.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

— Что, во имя всего святого, они такое? — прошипел Томбек, глядя вместе с Браелем из окна одного из обогатительных сооружений, возвышавшихся над ровной, усыпанной шлаком местности вокруг устья шахты — зданий, окружавших ствол и будку подъёмного колеса, расположенную над самим стволом.

Вокруг будки опасливо сновали фигурки: зеленокожие, но не похожие на тех, кого они встречали до сих пор. Эти были меньше, чем те звери, что буйствовали по всему городу, даже меньше человека среднего роста, прикинул Браель. И вооружены они были, похоже, более лёгким оружием, чем их крупные собратья: пистолетами и жутко зазубренными ножами. На них было мало брони, а на некоторых она вообще отсутствовала, и передвигались они между кучами шлака и ближайшими к шахте зданиями стремительными перебежками. Невозможно было подсчитать, сколько их тут на поверхности.

— Они, должно быть, выбрались наверх из шахты, — прошипел в ответ Браель, жестом призвав Томбека бесшумно скользнуть назад от окна. Остальной отряд ждал на соседней улице. Те, кто узнал часть города, в которой они оказались, после того как Браель вытащил их из упорного — улица за улицей, — но всё же отступления к старому городу, уже непонимающе роптали.

— Или по стенкам, или по цепи, как по лестнице, — продолжал Браель, пока они торопливо спускались по лестнице на первый этаж.

— Ты ничего не забыл? — спросил Томбек, когда они метнулись через улицу позади обогатительных сооружений. — Кобар завалил шахту. Ты был там.

— Я знаю, — ответил Браель, сигналя рукой остальному отряду из-за угла улицы, на которой те прятались. Люди собрались вокруг него, торопливо выскакивая из дверей и перепрыгивая через подоконники. — Но ты их видел. Ты видел, что они выходили из будки.

Томбек лишь хмуро кивнул и, пока Браель говорил с остальными, проверил тяжёлый пистолет, который забрал у мёртвого лётчика летающей машины. Очередное из знаний Браеля оказалось правдой. Томбек был слишком флегматичным, слишком занятым тем, что происходило здесь и сейчас, чтобы тратить время на болтовню о колдовстве, но точность знаний Браеля была сверхъестественной. Тот всегда отвергал разговоры об этом, как о чем-то, кроме везения, но, как однажды сказал Феллик, Браель, должно быть, выращивал везение вместе со скотом у себя на ферме, раз сумел накопить так много. И в этот раз он привёл отряд обратно к шахте, словно охотничья собака по запаху. Он знал, что там была опасность, опасность, которую нужно встретить.

— Мы все знаем, что вскоре станет с Маллаксом, — Браель удивил всех, добавив коду к своим обычно сжатым указаниям. — И может мы не знаем точно, как это произойдёт, но мы знаем, что то же самое станет и с нами. Я фермер. Я никогда не хотел стать солдатом, но зеленокожие меня им сделали. Они сделали то же самое с большинством из вас. Всё, что я когда-либо хотел сделать с тех пор, как начался этот кошмар, — заставить этих скотов пожалеть, что они превратили меня в солдата.

Люди вокруг согласно кивнули. Браель всмотрелся в окружающие его лица.

— Для меня стало честью знакомство с вами, неважно насколько долгим оно было. А теперь, давайте. За Маллакс. За Агру.

— За Маллакс. За Агру, — тихо отозвалась большая часть, затем отряд двинулся на назначенные позиции.

Может быть виной тому был его меланхолический характер, говорил себе Томбек, но он не мог избавиться от ощущения, что только что услышал прощальную речь на похоронах отряда.

* * *

С удобной позиции у окна сверху, которым Браель с Томбеком раньше воспользовались для разведки местности, Фрейта Лодзь смотрела, как большая часть отряда бежит из проулка между зданиями к будке подъёмного колеса шахты. Ни один мелкий зеленокожий их пока не заметил. Браель хотел подобраться как можно ближе к цели, прежде чем вспугнуть всех тварей до единой в пределах слышимости звуками выстрелов — даже если выстрелы прикрывали бы их наступление.

Два разномастных заряженных мушкета торчали в окнах рядом с тем, из которого она выглядывала. Ещё пять человек были назначены прикрывать наступление, каждый со своей точки; между ними разделили все ружья отряда и весь запас пуль и пороха. Те, кто сейчас бежал к будке, были вооружены только ручным оружием.

Что-то мелькнуло между зданиями справа. Фрейта прижала приклад к плечу и повела стволом. Один из мелких зеленокожих, вооружённый пистолетом, целился в спину Лоллаку.

Думая о Викоре и матери, Фрейта спустила курок.

* * *

Это был лишь очередной выстрел в городе, который гремел от звуков машин смерти, но его оказалось достаточно, чтобы предупредить зеленокожих, что они не одни. Браель рискнул глянуть вправо: один из мелких зеленокожих лежал, раскинув руки и ноги, между двумя зданиями. Его дружки, собравшиеся вокруг будки, обернулись, злобно оскалив чересчур крупные зубы и вскинув оружие.

Ещё несколько шагов, вот всё, чего я прошу, подумал он, затем навскидку выстрелил из трофейного пистолета. Морда зеленокожего разлетелась, прежде чем тот успел выстрелить из своего.

Взгляд вперёд показал новую неприятность. Колесо над будкой начало поворачиваться. Клеть поднималась.

Выстрел выбил впереди него фонтанчик земли. Новые зеленокожие выбегали из проходов между зданиями, что окружали шахту. Может быть, они действовали как разведчики у своих крупных сородичей? Тварь, что промахнулась по Браелю, почти рассёк пополам трофейный тесак Томбека, которым тот взмахнул на бегу, держа параллельно земле.

Браель ударил другого зеленокожего рукояткой пистолета, который теперь неуклюже держал в увечной руке. Здоровой рукой он сжимал собственный тесак, который обрушил на тварь, когда та свалилась полуоглушённая ему под ноги. Зеленокожие покрупнее были объектами как благоговейного страха, так и ненависти, но от этих мелких тварей у Браеля бежали мурашки по коже.

Что-то мелькнуло возле щеки, — он обернулся: покрытый пятнами ржавчины, зазубренный клинок, который держало очередное маленькое чудовище. Неожиданно показалось, что их вокруг целая стая, несмотря на заградительный огонь Фрейты и других, которые снимали по зеленокожему каждым выстрелом.

Браель ударил коленом в грудь твари, откинув её назад, и рубанул тесаком по верещащей, красноглазой маске.

Колесо над побоищем медленно остановилось.

Клив был ближе всех к будке. У него текла кровь из рваного пореза на руке, нанесённого последним зеленокожим, которого он убил, сбив того на землю ударом рукояти широкого меча и топча ногами череп, пока не послышался хруст костей. Он был всего в шаге от двери и располагавшихся почти сразу за ней ствола шахты и клети подъёмника. Заряд взрывчатки, который отдал ему Браель со сбитой летающей машины, висел на поясе. Внутри ещё могут быть мелкие зеленокожие, он не сомневался, но будет уже поздно. Они не смогут помешать ему использовать бомбу.

Бросив меч, Клив снял бомбу с ремня и приготовился выдернуть шнур, торчавший из конца длинной ручки. Это активирует заряд. Он бросит его в клеть, как только откроет дверь будки.

— За Маллакс! — крикнул он. — За…

Он не услышал знакомого кашляющего грохота, потому что первая же очередь со столь близкого расстояния разнесла ему верхнюю часть тела практически в кровавые брызги. Руку, державшую неактивированную бомбу, оторвало у локтя. Она тяжело стукнулась оземь. Зеленокожий, занявший весь дверной проём будки, взвыл что-то непонятное и, не разбирая, осыпал место побоища огнём, убивая как своих мелких сородичей, так и агранцев, которые неожиданно заметались в поисках укрытия.

Костес неуклюже упал, левое колено из-под него выбило. Боль была неописуемой, но он сумел отцепить заряд, который нёс, и перебросить его туда, где за кучей векового шлака пригнулся Перрор. Тот поймал заряд, положил его к ногам, затем сделал движение, словно собираясь броситься к Костесу.

— Не сюда! — крикнул Костес сквозь сжатые зубы. Он ткнул пальцем в будку, откуда появились ещё двое крупных зеленокожих. Вспомнив своё путешествие в тесной клети, он подумал, сколько же этих зверюг, увешанных своим громоздким оружием, смогли бы за раз подняться на поверхность?

На мгновение Перрор словно замер в нерешительности. Затем кивнул, подобрал заряд Костеса, выдернул шнур и встал, чтобы метнуть его в будку. Тот был ещё в воздухе, когда Перрор отцепил свою собственную бомбу, выдернул шнур и бросил её вслед за первой.

Один из зверей в дверях почти мгновенно среагировал на движение сбоку, разрезав Перрора надвое длинной очередью из самострельного ружья. Бомбы, однако, были уже в полёте.

* * *

Двойной взрыв превратился в тройной удар, когда от бомб Перрора сдетонировал оброненный заряд Клива, окутав будку дымом и засыпав землю у двери ошмётками окровавленного чужацкого мяса. Один из зеленокожих — самый дальний от того места, откуда Перрор бросал заряды — всё ещё корчился, его единственный оставшийся глаз яростно сверкал. Карел, большая часть отряда которого погибла в шахте, вонзил широкий охотничий нож — всё, что осталось от его предыдущей жизни — глубоко в красную глазницу.

Он всё ещё стоял, склонившись над уже не корчащимся телом, когда, ревя от ярости и истекая кровью из десятка небольших осколочных ранений, из дыма, который окутывал разбитый и покосившийся дверной проём будки, появился четвёртый зеленокожий.

Раздался залп отрывистых хлопков, словно треск петард на празднике урожая. Зеленокожий отступил на шаг, удивлённый ударами мушкетных пуль, которые рикошетили от нагрудника, и схватился за те места, где две пули нашли незащищённое тело. Он вызывающе взревел в сторону снайперов, которых не видел, затем шагнул вперёд, к Карелу, который соответственно шагнул назад. Охотничий нож в руке мундаксца смотрелся абсурдно жалким по сравнению с широким топором, который держало приближающееся чудовище.

Пистолет, который Браель подхватил там, где тот выскользнул из разжавшихся пальцев мелкого зеленокожего владельца, когда выстрел из собственного трофейного пистолета Браеля насквозь пробил ему череп, издал низкий хлопок. Огромный зеленокожий дёрнулся назад, вскинув руку к морде, и упал на колени.

Томбек уже бежал к нему, отбрыкиваясь от мелкого зеленокожего, который скакал вокруг, пытаясь пырнуть его длинным кривым клинком. На большом зеленокожем был шлем, который закрывал заднюю часть шеи, так что Томбеку оставалось лишь одно хорошее место для удара.

И словно по подсказке, тварь отняла руку от лица. Одна сторона её огромной, похожей на лопату, челюсти представляла собой истекающее кровью месиво. Томбек замахнулся и прыгнул вперёд.

Зеленокожий увидел приближающего врага, но не успел среагировать. Лезвие тесака ударило его под подбородок, перерубив гортань и засев между плотными мускулами толстой шеи. Лезвие также попало в артерию, окатив Томбека струёй густого ихора, когда он кинулся в сторону, чтобы избежать какой-нибудь рефлекторной контратаки умирающего зверя.

— Боги, это что — всё? — вопрос Лоллака повис в воздухе. Браель внезапно понял, что, похоже, никого, с кем сражаться, не осталось: земля перед будкой была усеяна разноразмерными зелёными телами. Если какие-то из мелких тварей и уцелели, то они уже наверняка попрятались в те укрытия, откуда появились. Были ли они от природы трусливыми созданиями, так не похожими на своих кровожадных родичей?

Услышав уже знакомый скрип над головой, он посмотрел наверх. Колесо снова закрутилось.

— Томбек! Лоллак! За мной! — гаркнул Браель. — Остальные, прикройте нас.

Он кинулся к двери будки, оставив пистолет на земле и держа наготове тесак, чтобы отбить нападение, которого ждал, едва прыгнет за дверь.

Мелкий зеленокожий за управлением воротом был тяжело ранен, его тело было нашпиговано осколками. Ещё одна тварь лежала неподалёку, уставившись в потолок мёртвыми глазами. Увидев Браеля, раненый успел издать единственный визг, прежде чем его обезглавленное тело рухнуло там, где стояло, всё ещё сжимая в руках рукоять управления воротом. Голова, пущенная в воздух ударом Браеля, подпрыгивая, докатилась до другого зелёного тела и остановилась.

Браель схватился за рукоять и потянул обратно, останавливая клеть где-то там внизу, в стволе шахты. В неожиданной тишине, сменившей лязг тяжёлой цепи, уходящей в шахту, он услышал голоса — горловые, звериные голоса, — эхом отдающиеся из глубины.

— Сколько ж их там внизу? — громко поинтересовался Лоллак. Он и Томбек двинулись к открытому затвору шахты. Оба отцепили с поясов последние бомбы из летающей машины.

— И как они попали туда? — прибавил Томбек. — Кобар обрушил им на головы штольню. Если у них есть машины, которые могут пробурить такое…

Его размышления вслух затихли. Возможно, зеленокожие нашли другой путь в шахту, но Браель сомневался в этом. Маб потратила годы, изучая расположение штолен, и была уверена: туннель был единственным. Это означало, что захватчики пробились сквозь гору камней, которую Кобар обрушил меньше чем день назад.

— Не на что нам надеяться, так ведь? — спросил Лоллак, словно поняв это впервые.

— Нет, если они выберутся на поверхность, — ответил Браель. Томбек кивнул и активировал бомбу. Лоллак собрался сделать то же самое.

— Прибереги свою, — посоветовал Браель. — У меня такое чувство, что она нам понадобится.

* * *

Они бросились прочь из будки подъёмника, когда бомба ещё падала. Остатки отряда, каждый из которого получил как минимум лёгкое ранение, последовали их примеру, рванув к зданиям, в которых сидели снайперы.

Взрыв был еле слышен, почти потерявшись среди грохота тяжёлой артиллерии, всё ещё молотящей по стенам города. За ним, однако, последовало гораздо более сильное сотрясение, заставившее землю под ногами пойти волнами. Обернувшись к будке, они увидели, как вышка, к которой было прикреплено колесо, начала проваливаться сама в себя. Сначала одна балка, потом другая, всё быстрее, словно лист, который сминает в ладони сжимающаяся рука.

Затем вышка внезапно пропала из виду в чёрных клубах дыма и сажи, утянув в шахту вместе с собой крышу и стены будки.

— У них, небось, были свои бомбы, — пробормотал Карел.

— Это тоже была одна из их бомб, — прибавил Томбек. Браель с изумлением увидел, как большой, меланхоличный винарец улыбается под второй кожей из грязи, крови и чужацкого ихора, которую, впрочем, теперь носили все.

— Куда теперь? — спросил Лоллак. Снайперы покинули свои позиции и осторожно выходили наружу, обшаривая местность стволами мушкетов. Браель улыбнулся, увидев, как из дверного проёма склада, перед которым они собрались, появилась Фрейта. Заметив Браеля, та улыбнулась в ответ.

Услышав вопрос Лоллака, все повернули взгляды к Браелю.

— Думаю, туда, где от нас будет больше пользы, — произнёс он, не сумев придумать лучшего ответа. На секунду безнадёжность их положения едва не одержала над ним верх. Неважно, куда они отправятся, — окончательным итогом будет одно: полное уничтожение.

— Нам нужно уходить, на случай, если шум привлечёт большие силы. Мы же не хотим тут застрять, — Браель заставил себя думать конструктивно. — Ты можешь двигаться? — спросил он Костеса, того поддерживали двое, которых Браель не припоминал — они присоединились к отряду после первого дела в шахте. Костес напряжённо кивнул, но боль была написана у него на лице крупными буквами. Раскроенное колено обмотали полосами ткани, оторванной от чьей-то туники, но рана всё равно сильно кровоточила.

— Когда не смогу идти дальше, оставьте меня с одной из них, — сказал Костес сквозь гримасу боли, показывая на оставшиеся у Браеля и Лоллака заряды.

Браель улыбнулся и кивнул. Он как раз собирался отдать приказ выдвигаться, когда фасад ближайшего здания растворился в облаке древней кирпичной пыли и разлетающихся осколков. Отряд рассыпался: одни бросились на землю, ища укрытия, другие попрятались обратно в ближайшие двери.

Опустившись на колено и заняв в дверях, из которых только что вышла, положение для стрельбы, Фрейта навела длинный ствол мушкета на клубы пыли, которая всё ещё висела в провале, только что бывшем стеной склада. Что-то выступало на свет. Что-то большое. Что-то, что ревело тем же клокочущим от масла голосом, что и колёсные боевые машины зеленокожих.

Она была создана похожей на человека — две руки, две ноги, тело, словно бочка в два обхвата, в полтора раза выше Томбека, самого рослого из отряда Браеля. Вместо шкуры её покрывали кованые металлические пластины, вразнобой сбитые заклёпками и размалёванные грубыми племенными клеймами того же вида, что украшали все машины и оружие захватчиков.

И она была не одна.

Ещё два ревущих металлических создания шли по бокам от первого. Вместо одной руки у одного из боковых созданий торчало нечто, похожее на двуствольную пушку, левая рука другого заканчивалась у запястья циркулярной пилой. Вращающиеся зубья сливались в размытую полосу. Другие руки машин заканчивалась так же, как обе руки первой — тяжёлыми клещами.

Фрейта успокоила дыхание и выстрелила в длинную щель на передней части той машины, что шла с левой стороны троицы. Пуля срикошетила от металла. Предупреждённая о присутствии врага, машина повернулась, выплюнув струи чёрного дыма из двигателя, привинченного сзади на манер тяжёлого ранца, и повела пушкой.

Фрейта уже бежала, когда дверной проём, за которым она пряталась, разлетелся. Двигаясь зигзагом, она укрылась за одной из куч шлака, что усеивали местность вокруг шахты. Боевая машина перевела прицел и потопала к рассеявшемуся отряду Браеля неровным строем вместе со своими товарками. Люди Браеля принялись безрезультатно осыпать её шкуру выстрелами, паля из мушкетов и трофейных пистолетов.

Увидев, что пушка повернулась к куче древней, слежавшейся породы, за которую прыгнула Фрейта, Браель вскочил на ноги, на ходу активируя заряд. Но поторопился бросить и ошибся с расстоянием. Заряд взорвался в стороне от цели, не причинив никакого вреда. Пушка джаггернаута выстрелила снова, превратив террикон в воронку.

— Отступаем! — заорал Браель. — Отступаем!

Машины разделились, стараясь окружить хотя бы нескольких человек. Пушка выстрелила снова — забрав жизни двух новобранцев из шахты, — и снова, на этот раз испарив ополченца, которого Феллик спас во время отступления из Греллакса. После каждого выстрела ей требовалась всего секундная пауза, и она снова была готова стрелять.

Визг циркулярной пилы стал натужнее, когда та прорезала широкие деревянные двери склада, куда, Браель видел, убежал ещё один из отряда. Пила вышла обратно, и рука-клещи нырнула внутрь. Раздался короткий вскрик, резко оборвался. Клещи влажно блестели, когда машина вытащила их из проёма.

Нога первой из машин, появившейся тут, тяжело опустилась рядом с лежащей ничком фигурой с раскинутыми руками и ногами. Когда машина потопала дальше, тело двинулось. Оттуда, где Браель сейчас прятался — за перевёрнутой грузовой тележкой, — он видел, что это Лоллак. Из-под себя тот вытащил последнюю из трофейных бомб. И, вскочив, бросился за машиной, что прошла мимо.

Браель выстрелил в смотровую щель машины, стараясь не дать ей заметить Лоллака, которой активировал заряд и метнул его плавным движением из-под руки. Заряд пролетел между суставчатых ног чудовища и приземлился прямо под туловищем, когда машина сделала очередной шаг.

Браель мельком заметил, как Лоллак нырнул в сторону, прежде чем машину рвануло изнутри. Из двигателя, привинченного к спине, полыхнуло пламя. Куски искорёженного металла сорвало с обшивки туловища, и они, кувыркаясь, разлетелись в разные стороны. Вокруг и изнутри корпуса заклубился дым, извергаясь струёй из смотровой щели. Одну ногу оторвало взрывом, и машина опрокинулась набок, двигатель бешено взвыл на секунду — и смолк. Густое, дурно пахнущее масло начало набираться в лужу вокруг неподвижного остова.

Лоллака нигде не было видно.

Браель пробежал мимо ещё горящего металлического трупа. В воздухе уже разносилась тошнотворно-сладкая вонь палёного мяса. Оглянувшись вокруг, Браель заметил лежащую фигуру, явно отброшенную взрывной волной. Как и прежде, руки и ноги Лоллака были раскиданы под неестественными углами. В этот раз, однако, он не притворялся.

Браель увидел месиво, в которое взрыв и град осколков превратили одну сторону головы Лоллака: окровавленная, разорванная кожа, сквозь которую виднелась кость. Глаза Лоллака были открыты, белки залило кровью, и они слегка выскочили из орбит. Из полуоткрытого рта текла густая струя крови.

Внезапно Браель ощутил себя очень уставшим. Таким уставшим он не чувствовал себя с того момента, как началась война. Он не мог даже себе представить, что можно быть таким уставшим. Всё кончено, ощутил он внезапную уверенность: война, его жизнь, всё.

Землю тряхнуло. Браель повернулся и увидел одну из товарок мёртвой машины, топающую к нему. Вращающаяся пила визжала, машина замахнулась, готовая обрушить на него своё оружие. Браель понимал, что нужно что-то делать — бежать, прятаться, контратаковать, что-нибудь, — но, когда время словно растянулось, и скрежещущее лезвие зависло над ним словно на всю жизнь, он также понял, что всё, что он сделает, не будет иметь никакого значения.

Где-то в вышине над головой Браель вроде бы услышал завывание ещё одного двигателя — очередная из боевых машин захватчиков, он не сомневался. Затем каждый волосок на коже у него встал дыбом. Кожу начало покалывать, во рту появился металлический привкус.

А затем с неба упало солнце, отбросив боевую машину в сторону.

Поток бело-синего сияния ослепил Браеля, толчок тёплого воздуха словно поднял его и отбросил в противоположную сторону. Браель тяжело рухнул, затем рефлекторно перекатился на ноги. Апатия, охватившая его, пока он стоял на коленях над телом Лоллака, исчезла. Тряся головой и смаргивая световые пятна, мельтешащие в глазах, он потянулся к поясу, но нащупал лишь старый охотничий нож, который носил с собой с тех времён, как покинул свою ферму. Трофейный пистолет и тесак зеленокожего пропали.

Машинный вой, который он слышал, стал интенсивнее, хотя тон его — ниже, словно механизм замедлялся. В то место, где стояла боевая машина зеленокожих, на обутые в броню ноги тяжело приземлилась фигура. Как и творение зеленокожих, она была в полтора раза выше человеческого роста, её гладкую, твёрдую кожу украшали символы: перекрещенные стрелы и крылья на массивных пластинах, что закрывали плечи. Кожа была тёмно-красной, почти цвета свернувшейся крови, и, хотя была твёрдой и негнущейся, как кожа шагающих машин захватчиков, её чёткие линии повторяли силуэт человека. А тусклое сияние напомнило Браелю даже чем-то блеск обожжённой керамики.

Машинный свист исходил из устройства, прикреплённого сверху к спине и плечам фигуры. Лопатки турбин в двух соплах были раскалены добела, их жар омыл Браеля, когда он наконец-то проморгался от зайчиков в глазах. В одной руке фигура сжимала меч длиной в руку человека, несущий ряд острых зубьев, которые, Браель не сомневался, могли превратиться в расплывчатую вращающуюся полосу за мгновение ока. В другой руке фигура держала нечто похожее на пистолет. Слабое бело-синее свечение плясало вокруг ствола оружия.

Ощутив, что за ней наблюдают, фигура повернулась. Её похожее на маску лицо несло пару красных, светящихся глаз, напомнив Браелю кровавую злобу во взглядах захватчиков. На груди выделялась пара развёрнутых крыльев, которые Браель уже видел — на настенной драпировке санктума в храме Священного Вакса.

С изумлением, которое едва не лишило его духа, Браель понял, что стоит перед одним из обожаемых Викой звёздных богов.

С тем же снижающимся звуком заспинных двигателей, с неба упали ещё три фигуры краснокожих богов. Ещё находясь на высоте окружающих крыш, они выпустили залп разрывных снарядов по оставшимся машинам. Снаряды взрывали землю вокруг чудовищ, чьи пушки были задраны вверх, насколько возможно, и вели ответный огонь. Один из выстрелов ударил бога в верхнюю часть груди, выбив того из общей с товарищами посадочной траектории. Стараясь восстановить управление полётом, фигура пробила крышу одного из складов и исчезла в фонтане щепок и обломков.

Оставшиеся трое всаживали выстрел за выстрелом в круглобокую машину, которая, спотыкаясь, отступала под многочисленными ударами, а затем рухнула на землю и замерла, истекая маслом и дымом из трещин и дыр в корпусе.

Дико озираясь, Браель увидел, как выжившие члены его отряда появляются из укрытий, чтобы посмотреть, как приземляются боги и занимают, как Браель с удивлением понял, позиции по периметру. Дверь склада вылетела наружу, заставив богов сместиться, приготовившись встретить новую угрозу. Когда появился бог, в которого попал снаряд пушки, они снова заняли прежнее положение.

Браель с облегчением заметил среди выживших Фрейту, хотя одна сторона её лица была вымазана чёрным от взрыва и красным от крови, что обильно текла из длинного пореза на коже головы. Увидев Браеля, та закричала остальным. Люди заоборачивались, видя, как он стоит перед одним из небесных существ.

Скрежещущим, механическим голосом звёздным бог заговорил с Браелем. Большая часть того, что он сказал, была непонятной, хотя Браель с изумлением обнаружил, что смог разобрать два-три слова. Затем металлическая тирада закончилась, и звёздный бог отвернулся и зашагал к своим, над которыми, похоже, обладал некоторым главенством.

Фрейта подбежала к Браелю вместе с многими другими, в том числе и Томбеком. Высокий винарец ненадолго задержался у тела Лоллака.

— Они…? Они на самом деле…? — задыхаясь, спросила Фрейта.

— Звёздные боги? — ответил Браель, едва сдерживая слёзы, так сильно он ощущал в этот момент присутствие Вики. — Я… Я думаю, да.

— Он говорил с тобой? — спросил один из новобранцев из шахты. — Мне показалось, я слышал, как он говорил с тобой. Что он сказал?

— Я не уверен, — Браель попытался найти какой-то смысл в тех нескольких словах, что понял. — Было похоже на нашу речь, но там было много, чего я не понял. Я думаю, он сказал: «Охотничьи птицы верховного бога».

— Наверное, так их зовут, — прибавил Томбек.

Другие присоединились к обсуждению, но у Браеля внезапно вылетели из головы все мысли и на глаза навернулись слёзы. Он махнул, как ему показалось, обнадёживающе Фрейте, затем медленно побрёл мимо тела Лоллака и всё ещё тлеющих останков боевой машины, которую подорвал мёртвый терраксец. Он смутно осознавал, что звёздные боги передвигались по близлежащей местности, проверяя её на отсутствие угроз, вероятно, перед прибытием своих собратьев — истории Вики упоминали о целых армиях богов, всецело служащих своему собственному, верховному богу.

Вика. Его мёртвая жена словно прошла перед ним, ведя за руку сына и рассказывая ему истории, которые тот никогда не уставал слушать. Воспоминания о её голосе, ощущение, что она здесь, близко — лишь протяни руку, были столь сильными, что угрожали раздавить его. На секунду зрение подёрнулось серым. Пронзительный вой, поднимаясь, заполнил уши.

Внезапно, Вика и Брон исчезли. Пронзительный вой оказался звуком, идущим из последней погибшей машины захватчиков. Браель шёл к ней, не осознавая того, следуя за видением своей жены. Переведя взгляд на машину, он увидел, что кусок её верхней части сорвало попаданием по касательной. Смотровую щель разворотило: там виднелась зелёная кожа и горящий красный глаз.

Рука с клещами была разбита, но ей достало силы, чтобы выпрямить машину. Один коленный сустав заклинило намертво. Явно не подозревая о присутствии Браеля, захватчик внутри похожего на бочку корпуса поворачивал машину медленной, шаркающей поступью, пока не развернулся передом к звёздным богам, трое из которых стояли вместе, а четвёртый устанавливал на земле неподалёку какое-то устройство. Огонёк наверху устройства равномерно пульсировал. С натужным скрежетом пушка боевой машины навелась на тёмно-красные фигуры.

Бессвязно завопив, Браель кинулся к машине и взметнулся в воздух. Ударился телом прямо за плечевым суставом повреждённой руки с клещами. Цепляясь руками и за неровности перекрывающихся пластин брони и скребя ногами, взобрался повыше на корпус машины и выхватил из-за пояса охотничий нож.

Зеленокожий внутри машины не собирался отвлекаться на неожиданное нападение сбоку. Он выпустил два быстрых выстрела по бронированным фигурам, решив, что отведает крови, даже наплевав на собственную судьбу. Но крик Браеля сделал своё дело. Предупреждённая, групповая цель зеленокожего бросилась врассыпную: двое в стороны, третий взмыл в воздух с отрывистым звуком выхлопов. Все трое навели оружие на боевую машину — резко взлетевшему члену группы пришлось заложить в воздухе пируэт, чтобы прицелиться.

— Нет! — закричала Фрейта и бросилась бежать к боевой машине. — Не стреляйте! Вы попадёте в Браеля!

Машина дёргалась и моталась корпусом из стороны в сторону, пытаясь сбросить Браеля, который накрепко вцепился в неровную, усеянную заклёпками поверхность одной рукой, держа нож в другой и подбираясь к смотровой щели и куску обшивки, который был отогнут назад, как человек очищает кожуру с фрукта, чтобы добраться до мякоти.

Зеленокожий внутри машины, должно быть, догадался о его намерениях, потому что начал бросать машину отчаянными рывками и прыжками, которые стали ещё дёрганней из-за повреждённого колена. Браель почувствовал, как одна нога соскользнула со стыка внахлёст двух пластин металла, и понял, что осталось всего несколько мгновений, прежде чем его сорвёт с машины.

Оттолкнувшись второй ногой и подтянувшись свободной рукой, он мотнулся вокруг круглого бока машины и по локоть вонзил руку с ножом в дыру на металлической шкуре.

Лезвие попало во что-то и вошло глубоко. Изнутри машины раздался вой, Браель выдернул руку и ударил снова. Машина судорожно задёргалась, отражая боль и ярость своего водителя. Рука с клещами неожиданно взметнулась, вскользь ударив Браеля по виску. Это, вместе с неожиданным обратным рывком машины, сбросило его на землю.

Первый разрывной болт звёздных богов ударил в машину, когда Браель был ещё в воздухе. Он сильно грохнулся о землю, чувствуя, как что-то ломается, когда плотный, рвущий слух залп оружия богов пронзил машину зеленокожего, сначала изрешетив, а затем раскромсав металлический панцирь и превратив тварь внутри в кашу.

Лёжа на спине, Браель увидел над собой одного из богов, падающего к нему с небес. Чем ниже опускалась фигура, тем сильнее чувствовал Браель давление в голове. Кровь струёй хлынула у него из носа, и в голове загрохотало. В ушах раздалось шипение, когда звёздный бог коснулся земли, затем опустился на колено рядом с ним. Он сунул в кобуру пистолет и повесил на пояс меч. Бронированные руки потянулись к защёлкам вокруг шеи, и бог снял с лица красноглазую маску.

Золотые глаза, думал Браель, пока темнота надвигалась, чтобы поглотить его. Вика была там, вместе с Броном. Они стояли за домом, глядя как огни чертят след по небу. У звёздного бога были золотые глаза.

Часть четвёртая

«…во имя Императора…во имя Императора…во имя Императора…»

Сигнал, обнаруженный имперским картографическим судном дальней разведки «Маяк надежды», М41.791

За те недели, что Браель пробыл здесь, он уже привык к звукам лекарского пункта — шагам медсестёр и костоправов меж коек, рядами расставленных по бывшей сыромятне. Его кровать находилась на третьем этаже этого высокого и широкого старого здания. Ниже располагалось отделение для более тяжело раненных. Операционные столы находились на первом этаже. Иногда крики были настолько громкими, что были слышны даже на его этаже, вторгаясь в сны Браеля, да и, наверное, каждого в отделении.

Запах старой кожи и животных отходов, использовавшихся для дубления шкур, въелся в стены. И по ночам словно сочился из досок пола. Но Браелю это не мешало — запах напоминал ему о доме.

Звуки битвы пропали. Поначалу, лекарский пункт представлял собой хаос — кричащие раненые, разложенные прямо на голом полу, в лужах собственной крови. Браель позже узнал, что Костес умер здесь — жизнь утекла из него через раздробленное колено. Костоправы и медсёстры не могли сделать ничего, лишь возносить молитвы, делая перевязки. Выживут раненые или нет — было в руках богов.

Звёздных богов, напомнил себе Браель.

Томбек рассказывал ему во время посещений, что высадилось ещё больше облачённых в тёмно-красную броню божеств. Они были быстрее и сильнее любого человека, а их доспехи были скорее боевыми машинами, чем защитой. Винарец благоговейно рассказывал об огромных летающих машинах, что гремели подобно надвигающейся грозе, изрыгая всё новых и новых богов из своих утроб, и о летающих машинах поменьше, что скользили над крышами, осыпая зеленокожих на улицах огненными стрелами. Спешившись, боги прошли через город подобно очищающему огню, редко произнося хоть слово, но действуя так слаженно, будто всю жизнь провели за войной.

Когда он слушал Томбека — и Фрейту, и даже Феллика, который выжил при штурме, выведя сборный отряд ходячих раненых на улицы вокруг лекарского пункта, куда его принесли после нападения в шахте, — сломанные ноги и рёбра Браеля начинали чесаться от желания побыстрее выздороветь. Ему не терпелось покинуть отделение, чтобы увидеть все эти чудеса собственными глазами. Он размышлял ночами, когда сон бежал от него, или днями, когда давила скука, — не было ли это наказанием ему за неверие в звёздных богов?

Зеленокожие отступали из Маллакса, оставляя свои трупы для ям и погребальных костров (инженеры Маллакса уже прикидывали, сколько энергии может дать сжигаемый зеленокожий), разбитые боевые машины — для лома и запчастей (уже разрабатывались планы постройки безрельсового железного каравана). Если бы не бесчисленные потерянные жизни, вторжение можно было бы даже посчитать неожиданно свалившимся с неба богатством.

Первая волна Имперских Ястребов заняла несколько ключевых точек в осаждённом городе. Навигационные маяки были установлены в наиболее подходящих местах, и с боевой баржи «Карминный коготь» отправились следующие группы космических десантников. Моя команда находилась на «Когте» во время путешествия к Самаксу-4, так что я могла наблюдать за операцией из часовни мостика баржи.

Имперские Ястребы специализируются на стремительных атаках с воздуха, применяя нападение с большой высоты при помощи прыжковых ранцев, за которым следуют поддерживающие вылазки силами эскадрилий лендспидеров, часто сбрасываемых с высоты и на большой скорости с десантных «Громовых ястребов». Эффект, производимый на не ожидающего нападения врага, может стать ошеломляющим — как было в случае с Маллаксом.

За год практически беспрепятственного продвижения на юг вдоль единственного крупного континента Самакса-4 захватчики стали беспечными, их дисциплина (вечное слабое место) ослабла. Хотя оборона осаждённого города была упорной и впечатляющей по меркам местных жителей, для чужаков она не представляла особенной проблемы. Но неожиданного прибытия роты космодесанта — четвёртой роты Имперских Ястребов — оказалось достаточно, чтобы обратить военную кампанию вспять. Меньше чем через неделю после первой атаки Имперских Ястребов захватчики уже отступали по всему фронту и, пока я пишу это, Ястребы готовятся к серии молниеносных ударов за линию фронта отступающих чужаков, чтобы, воспользовавшись неразберихой, внести ещё больше смятения в их ряды.

При подобном положении дел будет уместным признать, что сторонний наблюдатель мог бы ожидать от захватчиков более быстрого покорения Самакса-4, учитывая отсутствие технологических ресурсов и культурную отсталость на стороне аборигенов. Что может служить доказательством теории Харкнесса о релятивизме оркоидов (кросс-ссылка 999/ксеноантропология/еретические произведения/Харкнесс В. (отлуч. М41.664)), которая утверждает, что на мотивацию и тактическую изощрённость этого ксеновида может влиять степень сопротивления, которое оказывает вид-жертва. Можно предположить, что захватчики не считали жителей Самакса-4 серьёзным противником.

Также вероятно, что они ждали той же степени сопротивления, что встречали на отвоёванных имперских мирах, принимая во внимание, что, по всей вероятности, ими был пойман тот же самый закодированный на готике сигнал (хотя и использовавший давно устаревший шифр), что и кораблём разведки «Маяк надежды». Вопрос, обнаружили ли сигнал чужаки позже корабля разведки из-за большей близости к планете, вероятно, останется без ответа.

Открытие, что Самакс-4 беззащитен, примитивен и достаточно богат для грабежа, похоже, послужило ещё большим основанием для самодовольной уверенности в неминуемости его покорения.

К настоящему моменту, войсковые транспорты, несущие полки Иброганской гвардии и свернувшие по моему запросу с курса на родину после подавления восстания культистов на Эстрагоне-3, уже прибыли на орбиту. Полки были высажены вслед за наступающими Имперскими Ястребами, и, по большей части, занимаются организацией безопасности на отвоёванных землях. Некоторому количеству сержантов Иброганского 9-го было дано задание набрать и обучить местное ополчение, чтобы поддерживать усилия иброганцев и осуществлять разведку при продвижении на север.

Выдержка из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

— Звёздные боги пришли не одни, — рассказывал Феллик во время очередного визита. — Есть ещё другие. Похожие на нас.

Вчера ранним утром, сообщил Феллик, с неба спустились новые грохочущие машины. Сев за остатками городских стен, они извергли сотни, а может быть, и тысячи мужчин и женщин в военной форме. Все они несли оружие, похожее на то, что было у звёздных богов, и говорили на том же языке — языке, который звучал знакомо, но в то же время совсем по-другому. Если внимательно вслушиваться, сказал Феллик, то можно уловить смысл того, что они говорят.

— Это как если бы мы говорили когда-то на одном языке, — прибавил он. — Только некоторые из нас забыли его и создали немного свой собственный. Один из них показал мне карту. Там были другие миры, похожие на наш; их так много, что не сосчитаешь. Эти люди пришли с одного из них.

Браель старался переварить новости и страстно желал увидеть всё своими глазами. Зуд под туго прибинтованными лубками отвлекал, напоминая, что пройдёт некоторое время, прежде чем он сможет вступить в один из новых отрядов, которые формировались из выживших при обороне Маллакса. Томбек поступил на службу сразу же и, к своему великому смущению, был назначен командиром взвода. Фрейта тоже записалась добровольцем. И рассказала Браелю, что хочет повести свою часть в Греллакс.

— Спасибо, что нашёл меня там, — сказала она, затем обняла и поцеловала его в щёку. — Спасибо, что дал мне причину оставаться в живых.

Сначала Томбек, потом Фрейта, — и мундаксец Карел тоже пришёл попрощаться.

— Надеюсь, что у меня будет хотя бы половина твоей удачи, — сказал он на прощание.

Глядя, как тот уходит, Браель не чувствовал себя особенно удачливым. Пока другие уходили на север, к родным местам, которые, как они считали, были потеряны навсегда, ему оставалось только лежать на койке, словно одному из мертвецов.

Моя команда спустилась на планету на борту десантного корабля, приписанного к подразделению поддержки Механикус, приданному четвёртой роте Имперских Ястребов, и оборудовала инквизиториум и придел покаяния в храме в старой части города. Там Ястребы обнаружили останки вокс-установки пре-ересевой модели, которая, как мы полагаем, и была источником сигнала, обнаруженного «Маяком надежды». Древнее устройство явно превратилось в предмет поклонения и поддерживалось в плохом, но рабочем состоянии штатом жрецов, в которых следы мутации проявлены чётко и однозначно.

Циклопское уродство жрецов стало лишь первым из множества мутаций, больших и малых, которые до настоящего момента обнаружила и каталогизировала моя команда и я сама. Если мы хотим превратить Самакс-4 в пригодный для возвращения в лоно Империума мир, наша работа здесь только начинается.

— Вон один, — Браель кивнул на фигуру, стоящую в дальнем конце отделения, где не было окон. Человек, одетый с головы до ног в чёрное, из-за чего его было трудно различить в мерцающем сиянии свечей, что освещали тот конец помещения.

— Видишь его? — спросил Браель Феллика, пришедшего сказать, что тоже вступил в новый отряд.

— Они пытаются сделать меня офицером, — смеялся тот. — И, похоже, «нет» в ответ они и слышать не хотят.

Феллик будто между делом сдвинулся к концу койки, чтобы якобы расправить затёкшую спину.

— Я вижу его, — сказал он. — Есть ещё другие. Некоторые, в чёрном, — те приходят навестить новые отряды. И есть ещё другие — в красном. Они занялись мануфакториумами. Некоторые их видевшие говорят, что они на самом деле машины, которые выглядят как люди. Другие говорят, что они — люди, которые носят механизмы, как те зеленокожие носили ходячие боевые машины. У них есть свои телохранители, и они запрещают кому-либо входить в мануфакториумы, даже тем, кто раньше там работал. Правда, всё равно, никто в здравом уме к ним и близко не подойдёт.

— Я видел только таких, как этот, — сказал Браель. — Они как будто просто ходят тут вокруг. Не разговаривают ни с кем и вроде ничего особо не делают.

— Может, просто проверяют — нет ли тут каких-нибудь симулянтов? — предположил Феллик.

— Надеюсь, что так, — ответил Браель. — Костоправы сказали, что лубки скоро могут снять — через день или около того.

— Вот это хорошие новости! — осклабился Феллик. — Поднимайся на ноги и бери ружьё в руки. Может заберу тебя к себе в отряд, если здоровьем выйдешь!

Оба расхохотались, затем немного поговорили о прошлом, о мужчинах и женщинах, с которыми сражались бок о бок — Томбек всё ещё высматривал, не встретит ли где Массау, — но оба не касались будущего серьёзно. Слишком многое изменилось за прошедший год и ещё изменится с прибытием звёздных богов, солдат с других миров и пугающих чужестранцев в чёрном и красном.

Агра была всем, что они знали, и теперь пришлось с трудом принимать мысль, что она — лишь один мир среди тысяч — а, может, даже больше — других.

Будущее стало водоворотом непредсказуемых вероятностей, который, если смотреть в него слишком долго, грозил засосать тебя.

По словам старого друга, похоже, что больше времени на посещения у него не будет.

— Буду рад увидеть тебя на поле боя, — сказал ему Браель.

— Если только я не увижу тебя первым! — ответил Феллик. Его хохот был слышен на третьем и втором этажах.

«Хотел бы я, чтобы у меня была твоя вера, Вика», — Браель думал о жене, закрыв глаза, после того, как Феллик ушёл. Он чувствовал уверенность, что жена смогла бы принять эти перемены более легко. Звёздные боги были частью её мира всю её жизнь.

И Брон. Браель представил изумление на лице сына. Это было бы даже более захватывающим, чем смотреть, как падают с неба звёзды.

Почувствовав, что за ним наблюдают, Браель открыл глаза. Сверху вниз на него смотрела женщина, стоявшая рядом с койкой. Она была одета в чёрное. Единственный металлический значок сидел высоко над её левой грудью. Прямые волосы ниспадали до твёрдой линии челюсти. Длинный, ровный нос, тёмные глаза, прямой взгляд. Она глядела на него сверху, не выказывая никаких эмоций, напомнив Браелю, как Брон рассматривал жука, которого не видал прежде: отстранённо, просто любопытствуя, что существо будет делать дальше.

— Миледи, — сделал попытку Браель, не зная, понятны ли будут его слова наблюдательнице, — меня зовут Браель Корфе. Я пришёл с севера.

Женщина всё так же смотрела на него сверху, слегка наклонив голову набок. Никаких эмоций.

— У меня была жена. И сын. Они погибли, потому что пришли зеленокожие. Я убивал зеленокожих, прежде чем пришли звёздные боги, и я хочу убивать ещё.

Браелю показалось, что женщина при этом кивнула — движение было столь незаметным, что трудно было сказать наверняка, — затем повернулась и пошла прочь. Она носила облегающую мантию, собранную на плечах под отделанными серебром эполетами. Мантия вздувалась при ходьбе. Браель смотрел, как она прошла, даже не взглянув, мимо других коек и исчезла в дверях, ведущих на лестницу.

Как и ожидалось, Адептус Механикус наложили лапу на скудные технологические активы города. Они не обращали внимания на население, которое относилось к ним и их окружению из сервиторов с едва скрываемым страхом и отвращением. Корнелия, мой астропат, остаётся настороже, чтобы обнаружить любые неожиданные передачи на Марс, касающиеся их открытий.

Жители Маллакса и те малые остатки человеческой жизни, уцелевшие за его стенами, — дело, касающееся исключительно Инквизиции.

Она вернулась той же ночью, принеся с собой фонарь, который испускал луч яркого, чистого света, окружая койку Браеля почти святым ореолом.

Женщина пришла не одна. Сначала Браель решил, что это дитя. Но когда оно полностью вышло на свет, он с потрясением увидел, что существо, вероятно, было старше его как минимум на поколение. Однако, тело его, похоже, перестало расти после шести-семи лет. Глаза казались чёрными гальками, вставленными в складки глазниц.

— Браель, — сказала женщина. Голос у неё был мягкий, и она произнесла его имя неуверенно, словно пробуя на вкус, пытаясь подогнать своё произношение под его. — Браель Корфе.

Имя, произнесённое таким образом, развеяло его страхи, которые уже начинали закрадываться в душу.

— Счастливчик, — продолжала она. Неужели она знала о нём больше, чем просто имя? — Говори мне. Расскажи мне.

И так Браель рассказал ей про последний год своей жизни. Он не мог не упомянуть Вику и Брона, веру Вики в звёздных богов и в каком восторге был бы Брон, увидев их. Он рассказал ей про огни в небе, о столбах дыма в горах и набегающую волну смерти, что покатилась оттуда вниз. Он рассказал ей о войне, о потерях селения за селением, города за городом. Он рассказал ей о мужчинах и женщинах, с которыми сражался бок о бок: тех, кто погиб, и тех немногих, кто выжил. Он рассказал ей про Греллакс. Он рассказал ей про Маллакс, про шахты, священный Вакс и последний штурм. И когда он закончил, то ощутил, как с плеч упала гора. Он ощутил, что всё, что он сделал, всё, что он вынес, — принесло пользу. Смерть и страдания были не напрасными. Возвращение звёздных богов и их последователей придало всему этому смысл.

За рассказом он потерял счёт времени, но выражение лица женщины ни разу не изменилось. Она просто позволила ему выговориться, пока краем глаза Браель не заметил, что низкорослое старое существо подаёт ей знак. Жестом остановив рассказ, она наклонила ухо, слушая, что то говорит.

Голос существа был неестественно высоким. Слова, сходившие с губ, были непонятными — поток бессмыслицы.

— Предсозна? — повторила женщина три слога из всего, что старое-малое существо лопотало. Оно кивнуло.

Женщина адресовала карле тёплую улыбку, крайне коротко кивнула Браелю на прощание, хотя тот чувствовал, что ему есть ещё много о чём сказать и рассказать ей, и величественно зашагала прочь из отделения. Шар света заставлял спящих ворочаться, когда она проходила мимо коек.

Во вновь наступившей темноте Браель уставился в потолок. Перед глазами у него плясали пурпурные пятна.

Для ускорения языковой ассимиляции мои аколиты проводили время среди простого народа, записывая речевые обороты, грамматические отклонения от стандартного готика и наиболее заметные диалектические особенности. Кодиции моей команды приступили к анализу и каталогизации томов, хранящихся в неожиданно хорошем состоянии в городском либрариуме. Это знак благословения Императора, что последним выжившим человеческим городом на Самаксе-4 стал Маллакс — город, который крепче всех цеплялся за свои далёкие имперские корни.

В поисках следов оставшейся ксеноугрозы и мутационной генопорчи каждый слух подвергся исследованию, будь то через официальные допросы или психическое сканирование.

(Примечание: Хотя кое-кто в нашем ордо хмурится при упоминании терпимости и использования санкционированных псайкеров, таких как Габриелла, но я неоднократно находила, что озарения, которые она получает от субъектов без их на то ведома, и таким образом, безо всяких попыток с их стороны скрыть истину, бесценны. В этом отношении первоначальный осмотр этого мира ничем не отличался.)

Лубки сняли на следующий день. Обрадованному Браелю не терпелось вступить в новые отряды.

— Сначала вам лучше научиться ходить, — посоветовал костоправ, срезавший бинты, и повёл рукой вдоль его ног. Медсестра, помогавшая ему, передала Браелю пару разномастных костылей.

Так что Браель отстукивал свой путь по отделению, круг за кругом. Сейчас на койках оставалось совсем мало людей, у костоправов и медсестёр появилось больше времени, чтобы постоять поболтать друг с другом и с Браелем, который в сотый раз проходил мимо. Одетым в чёрное чужестранцам тоже, похоже, пришлось отправиться дальше — вызвав некоторое облегчение среди медицинского персонала, сделал вывод Браель. Они задавали слишком странные вопросы в своей странной, высокопарной манере говорить.

Феллик, Томбек и Фрейта больше не приходили, так что Браель продолжал ходить, чертыхаясь каждый раз, когда спотыкался, и отвергая всякую помощь, когда падал.

Он сменил костыли на пару потёртых тростей через четыре дня. Через семь уже передвигался без опоры.

На восьмой день за ним пришли: двое мужчин, носящих зеркальные маски на лицах и чёрную форму, кроем похожую на ту, что носила навещавшая его женщина.

— Пошли, — сказал один, его голос звучал немного глуховато из-под маски. Браеля немного сбивало с толку его собственное лицо, смотревшее из отражения, столь чёткого, оттуда, где должно было быть лицо чужестранца.

Браель встал.

— Твои вещи, — сказал другой чужестранец. — Имущество.

— У меня ничего нет, — ответил Браель. — У меня ничего не осталось после зеленокожих. Всё, что мне нужно, это вернуться и сражаться с ними.

— Пошли, — повторил первый.

Несмотря на то, что уже отказался от тростей, Браель обнаружил, что спуск по лестнице для него будет суровым испытанием. Спустившись на первый этаж, он вышел из лекарского пункта в первый раз за многие недели.

Маллакс лежал в руинах, но был жив. На улицах были люди — агранцы, в основном, но тут и там мелькали многочисленные группы странно одетых мужчин и женщин. Поначалу, услышав шум двигателя, он напрягся, ожидая, что из-за угла появится боевая повозка зеленокожих. Недалеко от лекарского пункта стояла повозка другого вида. Задняя часть была открытой, в крытой кабине в передней части безлошадной повозки сидели двое новоприбывших. На выкрашенных в форменный тускло-серый цвет металлических бортах распахнул крылья двухголовый орёл сторонников звёздных богов — символ, который новоприбывшие воздвигали над зданиями, которые занимали под свои конторы и мастерские. На стенах его также рисовали и благодарные маллаксцы.

Сопровождающие показали Браелю, что он должен забраться в заднюю часть повозки. Но он с удивлением обнаружил, что совсем не хочет подходить к ней, — слишком сильно она напоминала моторные боевые машины зеленокожих. Собравшись с решимостью, он ухватился за борт машины. Почувствовав вибрацию скрытого двигателя, подумал о гораздо более слабой пульсации Вакса в тускло освещённом храме.

Поставив одну ногу на жёсткую металлическую подножку под задним бортом повозки, Браель с некоторым трудом взобрался наверх, снова отвергнув всякую помощь, так как хотел, чтобы новоприбывшие видели, что он вполне здоров, чтобы вернуться в ополчение.

Когда повозка урчала по улицам, навстречу попались более прилизанные машины, вёзшие людей в вычурно отделанной форме. Браель улыбнулся и помахал. Они не вернули ему приветствие.

Браель пообещал себе узнать, как солдаты новых отрядов приветствуют друг друга.

Повозка остановилась в тени разбитой восточной стены. Увидев огромные проломы в древнем камне и металле, Браель вспомнил первые волны атаки зеленокожих. Высокое ограждение, похоже, сплетённое из невероятно тонкой проволоки, было возведено вокруг старого склада. Ещё двое зеркальнолицых чужестранцев стояли у ворот, которые вели внутрь территории. По слову, которого Браель не понял, ворота открылись, и он и его сопровождающие вошли внутрь.

Сперва Браель решил, что его привезли в другой лекарский пункт. Склад содержал ряды коек, половина которых была занята: мужчины на первом этаже, женщины — этажом выше.

Никто не мог с уверенностью сказать, зачем их свезли сюда. Всех их, как выяснил Браель, доставила на территорию склада пара зеркальнолицых чужестранцев. Некоторые — те, кто был здесь дольше всех, — начинали смотреть на ситуацию с пессимистической стороны. Другие ещё говорили об этом, как о перевалочном пункте, из которого их повезут для вступления в новые отряды, которые уже отправились из Маллакса на фронт.

— Я надеюсь, что они возьмут нас на одну из своих летающих машин, — сказал Браелю парень лет девятнадцати. — Смотреть на мир с воздуха, словно птица, — восхищался он, — вот чудеса!

Но больше всего Браель удивился, когда увидел в комнате знакомое лицо.

— Массау? — Браель даже не знал, то ли дружески поприветствовать скользкого цеховика, то ли вцепиться ему в глотку. Во всяком случае, Массау избегал встречаться с ним глазами, как и в течении следующих трёх дней.

Браель устроился на одной из свободных коек: делать было нечего, кроме как постараться отгородиться от слухов, циркулировавших по складу, есть пищу, которую доставляли три раза в день, и продолжать ходить, чтобы укрепить ноги.

На четвёртый день двери склада открылись, и мужчин и женщин вывели наружу. Внутри территории стояло несколько повозок, урча двигателями. В отличие от открытой сверху машины, которая привезла сюда Браеля, у этих повозок были металлические крыши и высокие борта без окон.

Прежде чем забраться в заднюю часть одной из повозок, Браель обратился к чужестранцу в чёрной форме, который стоял рядом с тяжёлой металлической дверью повозки:

— Мы собираемся присоединиться к новым отрядам?

Его отражение открывало и закрывало рот в такт словам, но человек за маской лишь ткнул пальцем в сторону открытой двери. Браель заметил, как другая рука чужестранца придвинулась поближе к рукоятке пистолета, торчавшей из кобуры на бедре. Браель полез наверх.

Поездка оказалась короче, чем он ожидал. Когда задняя дверь с лязгом распахнулась, он шагнул вниз на открытое пространство за городской стеной. Стену раздолбала артиллерия зеленокожих, а новоприбывшие совсем сровняли её с землёй. Они расчистили огромную, ровную площадку, на которой сейчас располагалось скопище летающих машин, которых ни Браель, ни кто-либо из его спутников не могли себе и представить. Здесь были те летательные аппараты, что описывал ему Феллик, — те, что могли нести в своих утробах сотни людей. Были и другие, гораздо больше, из которых выкатывались машины вдвое крупнее и тяжелее, чем те повозки, из которых Браель и его спутники только что вылезли. Летающие машины были утыканы тем, что Браель посчитал за оружие, как и машины, что с грохотом выезжали изнутри по трапам.

Доставив свой груз, одна из летающих машин поднялась в воздух с неописуемым грохотом. Браель и его спутники прижали ладони к ушам, некоторые забормотали молитвы, один человек просто упал на колени, с отвисшей от изумления и ужаса челюстью провожая глазами машину, пока та быстро уходила в небо.

Поодаль, на краю площадки стоял угольно-чёрный летательный аппарат без каких-либо внешних знаков различия. Было видно вереницу людей, поднимающихся по трапу внутрь. Группу Браеля направили к концу очереди.

— Куда вы забираете нас? — спросил Браель у зеркальнолицего, что указывал на приземистую машину. Браель подумал, что та больше похожа на жука-переростка, чем на нечто, созданное человеком. Когда новоприбывший не ответил, Браель повторил вопрос громче и тем тоном, который использовал, когда хотел, чтобы его бойцы обратили внимание.

Зеркальнолицый держал в одной руке длинную дубинку. Быстрым, плавным движением он опустил её на левое колено Браеля. Ещё слабое, колено поддалось, и Браель повалился на землю. Увидев это, другие остановились, глядя вниз на Браеля, затем вверх на зеркального стража.

Несколько одетых в чёрное стражей подошли на помощь своему, держа наготове дубинки. Толпа попятилась обратно в очередь. Отказавшись от предложенной помощи, Браель с трудом поднялся на ноги и последовал за остальными. Хотя зеркальнолицый ударил его по колену, он чувствовал, как тошнотворная боль начинает расти позади глаз.

Внутри похожая на насекомое машина была почти такой же чёрной, как и снаружи. Длинные световые полосы гудели и отбрасывали тусклый свет. Когда глаза привыкли к полумраку, Браель увидел, что находится в обширном пространстве, наполненном ряд за рядом кроватями, составленными в три этажа. Потолок был низким. Сюда было набито, наверное, сотен пять людей. По помещению начинало циркулировать бормотание — испуганное, подозрительное, сердитое.

По металлическим стенам и полу прокатился глухой лязг — двери захлопнулись, — за ним последовало шипение, и на уши стало давить всё сильнее и сильнее, словно они опускались всё глубже под воду. Затем появились другие звуки — нарастающий гул двигателей. Пол взбрыкнул и слегка закачался. Видимо, корабль-жук уже оторвался от земли.

«Всё, что я выстрадал. Всё, что я совершил. Ради этого?» — спросил себя Браель. Боль в голове разъяснилась. Он понял, что не увидит свой дом — свой мир — больше никогда.

— За что? — спросил он, не замечая, что произнёс вопрос вслух. Единственным ответом ему была какофония воплей и криков, стонов ужаса и отчаяния, которые становились всё громче, отражаясь от голых металлических стен.

Отсутствие строгого имперского надзора за этим миром со времен Эры Отступничества позволило дефектным признакам беспрепятственно развиваться, порождая наследственные генетические отклонения, среди которых присутствует значительный процент латентных психических способностей. В некоторых случаях это отклонение перешли из слабой латентной формы в явную и активную.

Процесс выслеживания всех латентных и явных псайкеров продолжается, как и процесс отделения их от остального населения и сбор этой порченной психики на пользу Империуму и ради спасения их собственных душ. Их нетронутая энергия будет питать Золотой Трон и поддерживать свет Императора, что сияет сквозь Имматериум.

Первый из чёрных кораблей покинул орбиту сегодня, направляясь к Священной Терре.

Цель всегда оправдывает средства.

Во имя Императора.

Заключение из «Инквизиторского коммюнике 747923486/алеф/Самакс-4»

Автор: инквизитор Селена Инфантус

М41.793

Энди Хоар Честолюбие не знает преград

— Сообщи показания приборов, Иоахим! — Бриэль Геррит пыталась перекричать яростный ветер. — Я ни черта не вижу!

— Авгур показывает два пятьдесят, мэм, — отозвался компаньон и советник Бриэль, голос которого едва пробивался через какофонию воющей бури. — Изображение вот-вот поя…

— Все! — крикнула Бриэль и остановилась, вытянув шею и глядя вверх. На фоне клубящихся, темных, пурпурных туч появился еще более темный силуэт. Она попыталась оценить его высоту, но чувства смешались, неспособные осмыслить его чуждую геометрию. Возносящееся к небу строение с плоскими гранями могло возвышаться в считанных метрах перед Бриэль, а могло и во многих километрах вдали.

— Два пятьдесят, — повторила Бриэль. Так ее советник оценивал расстояние до их цели. В то время как она смотрела на очертания сооружения, его подобные скалам грани, похоже, смещались, как будто малейшее изменение ракурса выявляло новые поверхности и углы. — Если ты так считаешь. Все готовы?

Бриэль повернулась, чтобы осмотреть свой небольшой отряд, члены которого появлялись из окутывающей все вокруг пелены бури. Она приподняла визор бронированного защитного костюма, и холодный воздух ворвался внутрь, обжигая открытые щеки.

Щурясь от ветра, она с удовлетворением осмотрела боевой порядок дюжины бойцов. Они следовали за ней с ее корабля, «Ясного Света», который ожидал на высокой орбите над мертвым миром, куда она прибыла в поиске богатства для своего клана вольных торговцев. Каждый был хорошо вооружен и одет в броню, а их лица скрывали тяжелые ребризеры. Их предводитель, молчаливый Сантос Квин, выступил вперед, заслоняя гораздо более низкорослый силуэт адепта Сета, старшего астропата Бриэль.

— Все готовы, миледи, — доложил Квин. Его татуированное лицо было еле видно через визор костюма. — Однако буря усиливается, — добавил он, бросив взгляд вверх, на бушующие небеса.

— Принято к сведению, — кивнув, ответила Бриэль и перевела взгляд на астропата. — А ты, адепт? Есть о чем доложить?

Астропат шагнул вперед, склонив скрытую шлемом голову перед госпожой. Через визор можно было разглядеть лицо адепта — жуткую массу шрамовой ткани; глаза его были пустыми ямами, а нос и рот едва различимы. Связывание души — ритуал, которому подвергся освященный Милостью Императора астропат, — так искалечило его тело, что он постоянно испытывал боль. И все же, несмотря на то, что адепту Сету был недоступен нормальный спектр человеческих чувств, он обладал куда более глубоким восприятием, чем любой обычный человек.

++Для меня это место мертво, госпожа,++ ответил астропат. Голос адепта немногим отличался от гортанного хрипа — настолько истерзано было его горло — однако Бриэль ясно слышала слова, ибо он говорил мыслями, возникающими прямо в ее голове. ++Мертво, однако я чувствую эхо, отзвуки древних мыслей или же тень сновидений. Я не могу сказать, что именно.++

Бриэль заметила презрительную ухмылку, проскользнувшую по лицу Сантоса Квина при этих словах. Она знала, что мужчина, будучи уроженцем дикого мира, подозрительно относится к Сету и его способностям. Однако девушка понимала, что имел в виду астропат, так как ей казалось, что она тоже улавливала очень слабое эхо, отдаленные мысли, летящие на беспокойных ветрах. Ей было неведомо, какой чуждый разум породил эти мысли, но она верила, надеялась, полагалась на то, что это было лишь эхо какой-то древней и давно мертвой силы.

— Что ж, хорошо, — сказала Бриэль, опуская визор. — Идем дальше. Только осторожно.

Бриэль стояла перед изрытой углублениями черной стеной огромного чужеродного сооружения. Хотя поверхность была всего на расстоянии руки, она ощутила, что нужно потянуться к ней и прикоснуться ладонью, чтобы убедиться в этом. Даже через толстую перчатку костюма Бриэль ощущала холод, источаемый камнеподобным материалом, холод, проникавший не только в кожу, но и в душу.

— Госпожа.

Бриэль убрала руку, услышав голос астропата.

— Пожалуйста, постарайтесь не…

— Я знаю, Сет, — ответила Бриэль. — Я знаю.

Она огляделась по сторонам и обратилась к Квину:

— Нам нужно найти вход. Прикажи своим людям рассредоточиться.

Воин молча кивнул и отошел, чтобы поговорить со своими людьми. Спустя секунду они ушли, как и советник Бриэль, Иоахим Хеп, — все, кроме самого Квина, двинулись на поиски способа проникнуть внутрь огромного сооружения. Бриэль посмотрела, как Квин проверяет механизм болтера, а затем надвигает на глаза защитные очки с сенсорами и внимательно всматривается в глубины бури. Он, несмотря ни на что, будет нести стражу подле своей хозяйки.

Бриэль вернулась к изучению чужеродной формации. Запрокинув голову, она отметила, что-либо грозовые тучи опустились, либо удлинились постоянно меняющиеся грани структуры, так как теперь ее вершину скрывала буря. Не в первый раз девушка задумалась о риске, связанном с экспедицией. Однако она знала, что на мирах, подобных этому, можно обрести огромные богатства. Будучи следующей претенденткой на верховную власть в могущественном клане Аркадиус, Бриэль должна была создать себе имя на просторах галактики, пронизать тьму во имя Императора, встретиться лицом к лицу с тем, что могло скрываться в глубинах космоса — чем бы то ни было — и преодолеть его ради человечества. А также, размышляла она, скрывая под визором скромную улыбку, попутно нажить несказанное богатство и невообразимую славу.

Бриэль и весь ее клан возлагали надежды на то, что этот безымянный мир, затерянный в пустоте меж спиральных рукавов, может обладать подобными сокровищами. По всей галактике были рассыпаны руины цивилизаций куда старше Империума Человечества, и на таких планетах находились пыльные гробницы, запечатанные еще до того, как человек впервые посмотрел в небеса над древней Террой. Было известно, что, когда обнаруживались такие гробницы, в них находили реликвии давно вымерших чуждых рас, чудесные артефакты, за одно лишь обладание которыми изнеженные аристократы Империума заплатили бы баснословную цену. Подавляющее большинство этих вещиц считалось любопытными произведениями искусства, не имеющими определенной функции. Остальные можно было изучать и раскрывать их действие и необычные возможности. Бриэль знала, что коллекционеры-любители и самозваные эксперты в незаконной науке ксенологии отдали бы все за такие вещи.

Все же Бриэль пробирал холодный ужас, невыразимое чувство того, что на этой планете нечто идет совершенно не так.

— Что-то шевелится, моя госпожа, — предупредил адепт Сет, словно дав слово безымянному страху, гложущему самый край сознания Бриэль.

— Что ты чувствуешь, Сет? — спросила Бриэль, осматриваясь в поисках каких-либо признаков опасности. Квин приподнял болтер к широкой груди и приблизился к хозяйке на шаг.

— Я чувствую… плавящее пламя… это пламя — душа, оно почти угасло, однако отказывается умирать…

— Мне нужно немного больше, Сет, — отозвалась Бриэль, удержавшись от менее вежливого замечания. — Нам что-то угрожает?

— Что-то знает, что мы…

Прежде чем астропат смог договорить, вокс-канал вспыхнул жизнью. В уши Бриэль ворвался вой статики, затем его перекрыл голос Иоахима Хепа.

— …вход. Повторяю, мы нашли вход.

— Оставайтесь на месте, — ответила Бриэль, не совсем уверенная, расслышал ли ее Хеп сквозь мощные атмосферные помехи. — Квин, веди нас.

— Это свежее повреждение, Иоахим? — спросила Бриэль у советника. Несмотря на возраст, мужчина был почти так же высок и широкоплеч, как космический десантник. Она подождала, пока он рассмотрит гигантскую щель в подобном скале боку чужацкого сооружения, натренированным глазом отмечая каждую деталь.

— Я бы так сказал, мэм, — ответил Иоахим, не отводя взора от открывающегося перед ним зрелища. — Бури приближали это тысячелетиями, но само повреждение произошло лишь недавно.

Взгляд Бриэль передвинулся с советника на огромный пролом в гробнице чужаков. Будучи всего где-то в метр шириной, трещина тянулась вверх на расстояние, которое, наверное, исчислялось многими сотнями метров — или исчислялось бы, если бы не проклятые пропорции этой штуки. Бриэль подошла ближе, зная, что Квин следует за ней, не отставая. Она подалась вперед, чтобы осмотреть рваный край пролома и попробовать догадаться, что это за материал и что могло повредить его.

++Время, моя госпожа, — заговорил адепт Сет в мозгу Бриэль. — Единственная сила, способная навредить такой вещи, как эта — само время.++

Бриэль подняла бровь и бросила косой взгляд на астропата, понимая, что он прочел ее лежащие на поверхности мысли. Она отвернулась и подошла еще ближе к поврежденной поверхности. На ней было видно, как она предполагала, следы ремонта — правда, в очень небольших масштабах. Возможно, это место может исцелять себя, раздумывала она. Возможно, именно это объясняет то, как оно могло выдержать разрушительные воздействия этого истерзанного бурями мира на протяжении столь многих эпох, проведенных в одиночестве.

— Пойдем, — сказала Бриэль, ступая в трещину прежде, чем Квин успел опередить ее.

Всего в нескольких метрах от входа Бриэль очутилась в полной темноте. Она остановилась, позволяя другим чувствам, кроме зрения, выйти на первый план. Расширив пределы восприятия, насколько было возможно, девушка попыталась определить, что находится вокруг. Она напрягла слух. Снаружи все еще бушевала буря, однако теперь ее вой был приглушен и далек. Также Бриэль слышала, как работают ребризеры ее спутников, и различала уверенную тяжелую поступь Сантоса Квина, который стремился обогнать ее и возглавить отряд на случай, если они встретятся с какой-то угрозой и хозяйка окажется в опасности. Бриэль наслаждалась темнотой еще миг, после чего протянула руку к механизму сбоку шлема и опустила поверх визора защитные очки. Гарнитура загудела, линзы со стрекотанием сфокусировались на том, что не могли разглядеть глаза Бриэль. Очки могли регистрировать множество волн в различных диапазонах и накладывали считанное изображение на зрение владельца.

Черноту сменило калейдоскопическое буйство цветов, подернутое зернистым «шумом». Бриэль подрегулировала устройство на шлеме, и изображение преобразилось так, чтобы она смогла его разглядеть. Вперед тянулся округлый туннель — в него только что вошли она и ее отряд. Она посмотрела назад, убедившись, что туннель простирается в обоих направлениях — очевидно, он шел перпендикулярно внешней стене, через которую они проникли внутрь, пройдя в трещину.

Довольная тем, что не было видно какой-либо непосредственной угрозы, Бриэль воспользовалась устройством и сменила ряд настроек; при этом видимое изображение в ярких зеленых тонах сменилось другим, черным с фиолетовой подсветкой, а потом новым — чисто-белым с бирюзовыми тенями. Она остановилась на темно-зеленой перспективе, увидев на изогнутой стене неподалеку затейливо вырезанное изображение. Девушка подошла ближе, зная, что Квин делает то же самое. Изображение оказалось совокупностью кругов и линий, образующих то, что наверняка являлось текстом на языке давно вымерших чужаков.

— Иоахим, — повернулась она к советнику, и он прошел вперед, мимо Сантоса Квина, который с ворчанием отступил в сторону.

— Настрой прибор на сигма-двенадцать и посмотри на это.

Иоахим, который уже опустил очки, потянулся к шлему и отрегулировал изображение. Через миг он уже крутил головой, осматривая стены коридора.

— Я никогда не видел подобного, мэм, — после долгой паузы сказал Иоахим Хеп. — Хотя это мне напоминает…

— О чем? — отозвалась Бриэль, неуверенная, что ей хочется услышать ответ советника.

— О машинных текстах служителей Омниссии, мэм.

— Но это древнее место, — возразила Бриэль, в одинаковой степени — чтобы успокоить собственную неуверенность, и чтобы дать ответ советнику. — Оно существовало за бесчисленные тысячелетия до Механикус. Связи быть не может.

— Действительно, мэм, — ответил Хеп, кивнув с серьезным видом.

— Тогда идем дальше, — приказала Бриэль, — сюда.

Она двинулась в путь, на сей раз позволив Сантосу Квину возглавить отряд. Человек с дикого мира поднял болтер и устремился вперед, используя собственные защитные очки, чтобы видеть во тьме. Отдавая приказы беззвучными жестовыми сигналами, воин построил своих людей так, чтобы Бриэль, Хеп и адепт Сет оказались под защитой в центре колонны. Бриэль, скрепя сердце, позволила ему это, напомнив себе, что она, в конце концов, наследует Торговый Патент своего дома вольных торговцев, и Квин лишь выполняет долг, возложенный на него ее отцом.

Прежде чем отправиться дальше по похожему на трубу коридору, Бриэль ненадолго замедлилась, как будто бы расслышав самым краем слуха необычный звук. Кажется, до нее донеслось металлическое стрекотание. Она внимательно прислушалась, но больше ничего не дождалась. Бросив напоследок взгляд назад, за спину крайнего бойца, она двинулась в путь.

— Ни звука, — прошептала Бриэль в вокс-сеть, переместившись вперед и глядя через плечо Квина. Она знала, что приказ едва ли требовался, так как бойцы отряда следовали примеру воина с дикого мира, а тот стоял, неподвижный и безмолвный, прижимаясь к изогнутой стене у конца коридора. Бриэль поняла, что всматривается в обширное, темное помещение.

Она собиралась настроить очки на сканирование пространства на другой длине волны, когда уловила тусклое зеленое свечение посреди темноты. Сфокусировавшись на нем, зрение приспособилось к освещению, и через несколько минут Бриэль смогла разглядеть пространство, открывавшееся перед отрядом. От увиденного у нее перехватило дыхание.

Проход, в котором остановился отряд, выходил в некий зал, столь чудовищно огромный, что Бриэль пронзило почти сокрушительное чувство собственной незначительности, пока она тщетно пыталась осознать размеры этого затемненного места. Бриэль представила себя насекомым, ползущим по истертым плитам грандиознейшего собора, чьи своды теряются в темноте вверху. Холодная дрожь пробежала по телу, когда она осознала, что это видение не полностью являлось плодом ее воображения.

Помещение было настолько огромно, что его пол как будто поднимался и опускался вместе с изгибом поверхности планеты. Бриэль отвергла эту мысль — столь громадное сооружение можно было бы увидеть с орбиты, и размеры гробницы были не столь велики, когда они приблизились к ней. Тем не менее, геометрия этого места снова на все лады обманывала Бриэль. Она поняла, что не может оценить его величину внутри, точно так же, как ей не удалось определить истинный размер сооружения снаружи, и это чувство было очень тревожным.

Когда глаза Бриэль еще больше привыкли к мраку, она увидела, что на темном полу помещения покоится то поднимающееся, то опускающееся море чего-то, что наверняка являлось пылью. Как же долго существует это место, размышляла она, что на полу накопился такой слой осадка? Вглядываясь пристальнее, она рассмотрела невысокие барханы, чьи гребни мягко светились всеприсущим зеленоватым светом.

— Иоахим, — обратилась Бриэль к советнику, стоявшему у нее за спиной. — Ты видишь источник этой подсветки?

Она подождала, пока советник не осмотрит громадное помещение, простирающееся перед ними, и повернула голову, глядя ему в лицо.

— Нет, мэм, — ответил он. — Это может быть какой-то фоновый эффект, источник энергии, который не могут засечь авгуры.

— Миледи, — низким голосом прорычал Квин. Бриэль перевела взгляд с советника на воина. Его тон заставил ее немедленно насторожиться. — Впереди, в сотне шагов.

Бриэль сощурилась, выискивая место, на которое указывал Квин. Миг спустя она нашла его.

— Следы? — прошептала Бриэль.

— Да, миледи, — ответил Квин. — Кого-то маленького.

— Животные? — спросила Бриэль.

— Возможно, — проворчал тот. — Хотя я не вижу, на что бы такой зверек мог охотиться.

Бриэль кивнула.

— Давние?

В ответ дикарь бросил на хозяйку быстрый взгляд.

— Их могли оставить часы или десятилетия назад. Здесь такое тихое место, что я едва ли могу точно сказать.

Бриэль хотела было ответить, но адепт Сет заговорил первым.

++Эпоха… и день, хозяйка,++ прошептал он, и звук его голоса появился прямо у нее в голове. ++Эпоха прошлого, но все еще происходящего.++

Чувствуя растущую тревогу от поведения астропата, Бриэль резко ответила:

— Говори ясно, Сет. Пожалуйста.

Астропат повернул к ней чудовищное лицо. Она знала, что, несмотря на отсутствие обычного зрения, мужчина смотрит на нее.

— Прошу прощения, хозяйка, — прошептал он. — Я знаю, что в этом немного смысла. Но так же, как ваши глаза с трудом воспринимают истинные измерения этого места, ведут себя и мои чувства. Это место отягощено, хозяйка, отягощено летами, которые невозможно осознать таким, как мы. Возможно, что сами боги…

— Достаточно! — рыкнул Квин. Взгляд Бриэль еще на миг задержался на лице адепта, прежде чем перейти на воина. — От таких слов нет никакой пользы.

Бриэль глубоко вдохнула, набираясь уверенности, прежде чем шагнуть вперед, в громадное помещение. Она обернулась на свой отряд, и прах немыслимой древности взвился, поднятый ее сапогами. Глядя назад, она на секунду ощутила головокружительное безрассудство, понимая, что отец не одобрил бы ее действия, если бы был здесь и видел их. Это ощущение тут же пропало, вытесненное давящей мертвенностью гробницы.

— Воистину, достаточно, — выдохнула она и двинулась вперед, через океан пыли.

Вскоре после того, как отряд вошел в помещение, он достиг следов, которые Квин заметил из тоннеля. Охотничье чутье дикаря говорило ему, что их оставило некое насекомое примерно в метр длиной, а тонкий слой пыли, покрывавший их, показывал, что это старый след. Несмотря на эту новость, тревога Бриэль не ослабела, но только усиливалась по мере того, как отряд продвигался все дальше по пыльному морю.

Сперва Квин советовал исследователям идти осторожно и ступать мягко, чтобы не поднимать огромные клубы густой пыли, ковром укрывающей землю. Впрочем, Бриэль вскоре пришлось отменить этот приказ, так как иначе они бы никуда не добрались. И, кроме того, раздумывала она, кто может за ними наблюдать? Ответа на этот вопрос не было.

По ходу движения Бриэль еще раз попыталась узнать больше о природе окружающего ее места. Она запрокинула голову, посмотрела вверх, и ее немедленно захлестнула волна тошноты, ибо отдаленные поверхности там, вверху, сдвинулись с места. Она снова перевела взгляд на землю и ощутила вторую волну недомогания, отчего споткнулась и остановилась.

— Мэм? — Иоахим Хеп немедленно оказался рядом с Бриэль и крепко ухватил ее за защищенное броней костюма плечо. Через секунду остановился весь отряд, бойцы заняли оборонительные позиции, а их безмолвный предводитель, расталкивая людей, вернулся назад к Бриэль.

— Ничего, Иоахим, — ответила Бриэль. — Я в порядке. Это место. Оно нарушает все чувства.

— Да, это оно умеет, мэм, — ответил советник Бриэль и отступил, довольный, что хозяйка может идти дальше. — Я тоже не могу его воспринять.

Тут вмешался Квин.

— Миледи, как вам кажется, сколько времени прошло с тех пор, как мы двинулись по этому залу?

Бриэль посмотрела на воина. На краткое время ее отвлекли, даже зачаровали закрученные узоры татуировок на его лице.

— Сколько времени? — повторила она, оборачиваясь на путь, которым прошел отряд. — Я бы сказала… Император милосердный…

— Сколько, миледи? — надавил Квин.

Бриэль снова посмотрела на дикаря, чувствуя, что в горле внезапно пересохло.

— Три, три с половиной…

— Минуты? — спросил Квин.

— Часа, — произнесла Бриэль. Перед ее внутренним взором еще не померк образ оставшегося в сотне метров позади входа в туннель.

— …эпохи, — прошептал адепт Сет.

— Позади нас, — тихо произнесла Бриэль в вокс-линк, незаметно отключив внешний ампливокс. Она старалась не менять походку или темп шагов, в то время как отряд продолжал путь через пыльный зал.

— Да, миледи, — ответил Квин, последовав ее примеру и настроив свои средства связи таким же образом.

— Как долго? — спросила Бриэль.

— Для меня? — Квин на ходу повернул голову и сардонически поднял бровь.

— Справедливое замечание, — согласилась Бриэль и повторила. — Как долго?

— Не больше тридцати минут, — сказал Квин.

— Можешь сказать, где? — поинтересовалась Бриэль. Она уже несколько минут видела движение недалеко позади отряда.

— При слабом освещении, — отвечал воин, — сложно быть точно уверенным. Но я бы сказал, что нас преследует один наблюдатель, используя наносы пыли в качестве прикрытия. Сзади и слева от нас.

Бриэль потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не обернуться и посмотреть в указанном Квином направлении. Она не могла избавиться от образа прицела, направленного ей в затылок, от которого под бронированным шлемом внезапно начала зудеть кожа. Появилось непреодолимое, необъяснимое желание стянуть с себя шлем и вытрясти наружу заплетенные локоны, которые казались приклеенными к черепу. Она выбросила эту мысль из головы и изменила походку, чтобы мягко ступать по пыли, всеми чувствами сконцентрировавшись на том, что происходило позади, выискивая признаки преследования.

Бриэль как будто бы услышала далекий голос, столь тихий, что казался лишь чуть громче мысли. Бросив взгляд на астропата, она отметила, что тот приподнял голову под странным углом, словно тоже внимательно к чему-то прислушивался. Она сфокусировалась на этом отдаленном шепоте, почти слыша отдельные чуждые слова, однако не в состоянии разобрать их полностью.

++Их больше, хозяйка,++ коснулось ее разума мысленное сообщение астропата. Морщинистый, покрытый шрамами рот при этом даже не шевельнулся.

++Где?++ сформировала она ответ в своем мозгу, неуверенная, услышит ли ее астропат. Очевидно, услышал, так как мысль вернулась немедленно.

++Повсюду, хозяйка. Они все вокруг нас. Они спят… но шевелятся во сне.++

Сознательным усилием Бриэль закрыла свой разум. Она чувствовала толику безумия в мыслях астропата, холодный ужас, граничащий с сумасшествием. Ее взгляд на миг встретился с взглядом Квина, который кивнул вперед. Пока Бриэль уделяла внимание другим вещам, отряд добрался до противоположной стороны гигантского помещения. Она оглянулась, видя, что они каким-то образом преодолели невероятную дистанцию за срок, который ей казался всего пятью-шестью часами.

Бриэль стояла на самом краешке широкого разлома, с неправдоподобной точностью прорезанного в черном камне пыльного пола чуждой гробницы. Снизу, издалека исходило мертвенно-зеленое сияние — такое же, подумала она, как свет, заливающий помещение, которое они только что прошли, однако здесь оно было более интенсивным, почти слепящим. Своды далеко вверху терялись в темноте, и Бриэль не видела иного пути вперед, нежели через гигантскую пропасть.

— Натяните трос, — приказала она.

Сантос Квин сделал жест одному из бойцов, который вышел вперед и подготовил к работе тяжелый тросомет. Мужчина широко расставил ноги и нацелил устройство в точку на земле по ту сторону пропасти, примерно в сорока метрах от него.

— Огонь! — скомандовал Квин.

Тросомет выстрелил с оглушительным грохотом, будто от взрыва, который разорвал тишину гробницы. Бриэль испытала мгновенный приступ всепроникающего страха — что их вторжение наверняка заметили, что звук сейчас же навлечет на них врагов. Она озиралась, почти уверенная, что тени на черных каменных стенах сейчас явят ужасающие обличья давным-давно мертвых стражей. Она отбросила эту мысль, но догадывалась, что другие члены отряда чувствовали то же самое. Даже Квин бросал вокруг опасливые взгляды.

Бриэль вернул к реальности удар якоря, врезавшегося в пол по ту сторону разлома. Она смотрела, как активировался модуль на конце троса, выбросив наружу силовые крюки, которые тут же вгрызлись в камень. Миг спустя питание отключилось, а клинки остались погруженными в грунт. Боец активировал механизм на своем орудии, и трос натянулся. Используя такую же систему силовых крюков, установленную в основании метательного устройства, человек закрепил его на той стороне, где стоял отряд, и отступил назад.

Бриэль двинулась к шнуру, но тут и Квин, и Хеп ступили вперед, преграждая ей путь.

— С уважением, мэм, — сказал Хеп, поклонившись, чтоб избежать нечаянного оскорбления. — Пожалуйста, Бриэль, — продолжал он, понизив голос, — я не могу позволить тебе идти первой. Иначе твой отец прикажет ободрать меня трюморезами.

Бриэль подавила улыбку, несмотря на небольшое раздражение — ей всегда было не по себе, когда другие рисковали ради нее. И все же она знала, что советник, один из давнишних друзей отца, прав. Она вежливо улыбнулась, отвечая поклоном на поклон, и отступила в сторону.

— А я, — вмешался Сантос Квин, — не могу позволить идти первым тебе, Иоахим, — воин поднял руку, пресекая любое возражение, которое мог озвучить Хеп. — У меня тоже есть обязанности, которые надо выполнять.

Бриэль с улыбкой наблюдала, как Иоахим Хеп обдумывал слова Квина, прежде чем также отступить в сторону, позволяя дикарю подойти к закрепленному крюками тросомету. Воин жестом приказал своим бойцам прикрывать дальнюю сторону, пока он готовится к переходу. Вытянув шнур из пояса, Квин прикрепил его к тросу и склонился над краем разлома.

Бриэль смотрела, как Квин продвигается через пропасть — поначалу медленно, потом с нарастающей скоростью. На секунду ей показалось, что зеленый свет, горящий внизу, мигнул, будто распознавая вторжение, но отбросила идею как плод фантазии, порожденный напряжением. Ее внимание привлек какой-то звук, и она бросила взгляд на адепта Сета, заметив, что астропат что-то бормочет под нос, шевеля обезображенным ртом, и его бессвязные слова заглушает шлем защитного костюма.

— Сет, — негромко позвала Бриэль, не желая нарушать мрачную тишину гробницы. Астропат, похоже, не услышал голос хозяйки.

— Сет! — прошипела она сквозь сжатые зубы.

— Госпожа? — ответил Сет, наконец осознав, что к нему обращаются.

— Что с тобой, Сет? — спросила Бриэль, снова подавляя тревогу, вызванную поведением астропата.

— Я… — адепт Сет запнулся. — Я думаю, нам надо сейчас же уйти, госпожа.

— Уйти? О чем ты, Сет? Что не так?

— Это спящие, госпожа… это их сны… я не могу…

Бриэль мысленно оценила ситуацию. Астропат, похоже, терял связь с реальностью, однако он был ей нужен для связи с кораблем на орбите, а также ради преимущества, которое его удивительные силы могли предоставить в опасном положении. Однако сейчас, судя по всему, эти самые силы грозили ему гибелью, так как Бриэль казалось, что отзвуки сновидений давно умерших строителей этой огромной гробницы как-то воздействуют на него. Если что случится, она могла приказать кому-то из вооруженных людей обезвредить астропата, связать его и накачивать наркотиками, пока экспедиция не подойдет к концу, но это сильно навредит их работе. Она не могла себе позволить потерять астропата, по крайней мере, пока не могла.

— Миледи? — Квин обратился к Бриэль по вокс-каналу. Она обернулась и увидела, что человек с дикого мира благополучно преодолел пропасть. — Миледи, я прикажу одному из своих людей следить за адептом, не бойтесь. Теперь вы можете безопасно пересечь разлом.

— Спасибо, Сантос, — ответила Бриэль, отметив, что один мужчина подвинулся ближе к астропату, очевидно, следуя незаметному приказу Квина. Она приблизилась к пропасти и мгновение постояла у самого края, глядя вниз, где под ногами разверзались сияющие глубины. Снова на нее нахлынуло чувство дезориентации, которое вряд ли было связано со страхом высоты — больше с неявной неправильностью геометрии гробницы. Это невозможно было точно определить. Иногда казалось, что ни одна плоскость не пересекается с другой так, как следовало бы, как будто угол зрения каким-то образом был неправилен. Сделав глубокий вдох, она оттеснила подобные мысли на задворки разума и вытащила из пояса шнур. Усевшись на краю разлома, Бриэль прикрепила шнур к якорному тросу.

Одним движением девушка очутилась под тросом и повисла на нем. Она проверила, хорошо ли держится шнур, соединяющий пояс с тросом, и, удовлетворенная, начала подтягивать себя вперед, через пропасть. Над собой Бриэль видела лишь темноту, если не считать, что своды далеко наверху мерцали. Она решила, что это шальные отблески лучистых энергий, неистовствующих внизу. Подтягиваясь все дальше, перебирая руками, она всматривалась не в сотни — возможно, и тысячи — метров внизу, а в эти крошечные точки зеленого света, мерцающие наверху, в темноте. Она полагала, что находится уже на середине пути через гигантский разлом, когда заметила, что огоньки как будто становятся ярче.

— …сновидения… плавящее пламя… шевелятся во сне… — расслышала Бриэль голос адепта в вокс-канале и вытянула шею, чтобы поглядеть на Квина. Взгляд дикаря был направлен вверх, прикованный к тем же самым зеленым огонькам, которые привлекли ее внимание, когда она пересекала пропасть.

Бриэль снова посмотрела вверх и увидела, что светящиеся точки стали вдвое ярче и мчались теперь прямо на нее!

— Миледи! — закричал Квин. — Берегитесь!

Воин поднял зажатый в обеих руках болтер, приставив его прикладом к плечу. Отрывистый рев оружия был оглушителен, и его выстрелы озаряли тьму слепящим оранжевым пламенем.

Опасно зависнув на середине пути через бездонную пропасть, Бриэль внезапно болезненно ощутила, в насколько уязвимом положении находится. Не было времени ни искать цели, в которые стрелял Квин, ни вступать с ними в бой лично. Вместо этого она стиснула зубы и повисла на шнуре, постепенно таща свое тело все дальше.

Девушка сконцентрировалась на преодолении разлома, а воздух вокруг нее полнился вспышками света от выстрелов крупнокалиберных дробовиков, из которых бойцы палили во врага, невидимого для Бриэль.

— Миледи! — услышала она и удивилась тому, насколько близким казался голос Квина. Бриэль осмотрелась и увидела, что каким-то образом уже пересекла пропасть, а Квин тянет ей руку, чтобы помочь перебраться через край. Она глянула на протянутую перчатку, прежде чем что-то позади него привлекло ее взгляд.

— Квин!

Воин оглянулся туда же, куда смотрела хозяйка, развернулся на месте и одной рукой вскинул болтер. Оружие рявкнуло. На таком небольшом расстоянии выстрел оказался удивительно громким, несмотря на то, что на Бриэль был надет шлем защитного костюма. Что-то взорвалось, осыпая Бриэль и Квина маленькими металлическими осколками. С облегчением Бриэль увидела, что ее костюм не пострадал — броня защитила ее от потенциально смертоносной шрапнели.

— Ты ранен? — спросила она воина, который оказался ближе к взрыву, чем она.

— Не сильно, миледи, — ответил Квин и предостерегающе крикнул что-то одному из бойцов на другой стороне разлома.

Бриэль посмотрела через пропасть на оставшуюся часть отряда. Ее взгляду открылась сцена: бойцы выстроились полукругом, спинами к краю пропасти, с Иоахимом Хепом и адептом Сетом в центре. Пока бойцы стреляли вверх, в темноту, Хеп пытался заставить Сета пересечь пропасть.

В темноте над отрядом засверкали серебристые насекомоподобные существа, каждое чуть больше метра в длину. В том месте, которое Бриэль сочла головой, у каждого из них сиял зеленый свет, явно родственный тому, что так ярко горел в глубинах пропасти, которую она только что пересекла. Одна из металлических тварей спикировала на бойца, и при этом свет у нее впереди разгорался все ярче, пока атакующее существо не оказалось окружено нимбом пульсирующей энергии. Боец передернул затвор дробовика и выстрелил в упор, однако враг уклонился и ринулся к своей цели.

Когда атакующее существо набросилось на человека, окружающее его зеленое поле стало еще более интенсивным. Наконец, когда оно подлетело вплотную, боец крутанул дробовик, повернул его твердой ложевой частью вверх и ударил прямо по голове противника. Оружие с хрустом вошло в тело существа, и оно взорвалось зеленым светом. Бойца отшвырнуло назад, и он упал наземь на самом краю разлома. Потеряв ориентацию, нападавшее существо упало, пролетев над лежащим навзничь человеком, и исчезло в пульсирующей бездне далеко внизу.

— На той стороне, поторопитесь! — завопила Бриэль, доставая болт-пистолет из кобуры на бедре. Сжимая оружие обеими руками, она прицелилась в ближайшего насекомообразного врага, кружившего над головой.

— Хеп! — позвала она. — Тащи сюда Сета, сейчас же!

Не дожидаясь ответа, она надавила на спуск. Пистолет рявкнул, и выстрел попал в цель — снаряд утонул во внешней оболочке тела твари. От удара та резко дернулась, но, прежде чем успела выровнять курс, разлетелась на тысячу металлических осколков. Пробив броню цели, миниатюрная взрывчатая боеголовка болта сдетонировала с летальным эффектом.

Хеп, наконец, заставил астропата влезть на трос и помог ему переправиться, а Бриэль и Квин продолжали обстрел, и их болты достали еще трех существ. Потом атакующие твари неожиданно улетели все как один, будто повинуясь какому-то неслышному приказу.

— Кто-нибудь ранен? — спросила Бриэль Квина.

— Серьезных травм нет, миледи, — ответил воин. — Не думаю, что эти существа были созданы для битвы.

Бриэль взглянула на Квина.

— Поясни.

— Миледи, мне показалось, что эти существа просто проверяли нашу защиту и возможности. Я считаю, что они были всего лишь часовыми.

— Часовыми? — переспросила Бриэль. — Часовыми, охраняющими что?

— Это место, миледи, — ответил Квин. — Они охраняют гробницу от посягательства. От осквернения.

— От воров, — закончила Бриэль, позволив себе сухую усмешку.

— Они уже близко, госпожа… разве ты их не слышишь? — бормотал Сет рядом с Бриэль. Отряд продвигался через лабиринт узких ходов. Несмотря на все усилия, астропат начинал выводить ее из себя, однако она знала, что едва ли сможет что-то с этим сейчас сделать.

— Что ты слышишь? — отозвалась Бриэль. — Пожалуйста, Сет, говори ясно.

— Я слышу их…

Бриэль обернулась на ходу и увидела, что Сет ведет вытянутой рукой по стене, и его нечувствительные, затянутые в перчатку пальцы следуют за сложными узорами, покрывающими каждую поверхность.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Бриэль, зная, что вряд ли получит связный ответ, но желая удержать астропата от погружения в полное безумие.

— Все это связано, госпожа… все это. Они почти не видят сны, хозяйка, не так, как мы…

Бриэль покачала головой и снова обратила взгляд на путь впереди. Проходы, по которым двигалась группа людей, были узки и темны, и их освещал лишь зеленый свет, источаемый бесконечными потоками чужацкого текста, бегущими по стенам. Она старалась не слишком вглядываться в него. Для нее эти объединенные круги и линии складывались в узлы и звенья, описывали иерархии и последовательности, говорили о владычестве чужаков и процессах, в которых не было места человеческой расе.

Она снова помотала головой, на сей раз, чтобы очистить ее от странных видений, которые закрадывались в сознание всякий раз, как она слишком долго смотрела на узоры стен.

— Сет, — сказал Бриэль. — Не касайся руками стен…

— Нам нужно уйти, — объявил астропат, встав как вкопанный. — Хозяйка, нам нужно немедленно повернуть назад.

Бриэль остановилась и обернулась к астропату, готовая отчитать или приказать усыпить его. А затем она уловила эхо, звук, доносившийся оттуда, откуда пришел отряд.

— Это в пропасти, миледи, — сказал Квин, когда она повернулась к нему, ожидая его мнения. — Существа-часовые.

— Это они! — взвизгнул Сет и развернулся, словно собираясь бежать.

— Взять его, — приказала Бриэль. Квин сделал жест ближайшему бойцу, который зашел за спину астропату и схватил его под локти.

— С чего бы часовым начать действовать снова? — спросила Бриэль, не ожидая ответа от кого-либо из своих слуг. Она обменялась взглядом с Сантосом Квином. Тот поднял болтер и пошел дальше по туннелю. Девушка секунду помедлила, внимательно прислушиваясь к последним отзвукам эхо, отдававшимся сзади и постепенно стихавшим. Прежде чем выбросить из головы эту мысль и последовать за Квином, она на миг представила, что часовые могут снова напасть.

Оставив темный, исчерченный знаками проход позади, Бриэль вошла в огромный круглый зал. Над ним возвышались сотни многоярусных галерей, громоздившихся одна на другую, и самые высокие из них терялись в темноте далеко наверху. По каждому ярусу тянулся ряд ниш, в каждой из которых стояла тускло поблескивающая человекоподобная статуя.

— Иоахим? — позвала Бриэль. Советник подошел к ней и встал рядом. — Что думаешь?

Хеп скользнул взглядом по необъятному помещению, оценивающе осмотрел галереи наметанным глазом.

— Я никогда ничего подобного не видел, мэм, — ответил он. — Но я могу назвать полдюжины картелей, которые заплатят целое состояние за одну такую вещь.

— В точности мои мысли, — сказала Бриэль с широкой усмешкой, которая была довольно неуместна на губах дочери владельца Торгового Патента, и подошла к ближайшей статуе. Она встала перед металлической фигурой, видя, что той явно придали форму некоего скелетоподобного воина, чье лицо представляло собой непроницаемую, похожую на череп маску смерти. Он прижимал к широкой ребристой груди что-то, что без сомнения было оружием.

— За катакомбами Скарда присматривали металлические могильные стражи, — вслух подумала Бриэль, с упоением вспоминая экспедицию в подземные склепы того обреченного мира двумя годами ранее. Тогда они купили клану целый мир.

— Это так, мэм, — отозвался Хеп, стоящий подле хозяйки. — Но они были отлиты из чистого родия. А эти выглядят…

— Механическими? — перебила Бриэль. Она осмотрела многочисленные кабели и трубки, которые вели от отверстий в нишах к различным точкам на теле статуи. Не подергивался ли один из этих кабелей? — Это не просто погребальный инвентарь. Тут работает какая-то технология ксеносов…

— Они спят… — донеслись до Бриэль всхлипывания адепта Сета. Астропата держали двое бойцов, однако он продолжал бормотать бессвязную, льющуюся потоком чушь. — Нам надо уйти! — взревел Сет, и его голос долгие секунды отражался от высоких галерей.

— Усыпите его сейчас же! — приказала Бриэль удерживавшим его бойцам. Извинения она прибережет на потом, когда отряд снова окажется на корабле, а трюм будет набит ксенотехом.

Затем зал наполнил голос:

— Вы верно поступите, прислушавшись к его словам.

В тот же миг Сантос Квин оказался рядом с хозяйкой, поднял оружие и начал осматриваться, ища источник голоса. Одним жестом он отдал бойцам приказ сформировать защитное кольцо вокруг Бриэль, Сета и Хепа. Приподняв визор шлема, Бриэль крикнула в темноту:

— Кто обращается ко мне? — при этом она медленно поворачивалась, выискивая хотя бы следы того, кто говорил.

— К тебе обращаюсь я, — пришел ответ. Голос имел странный мелодичный тон, не человеческий, но и не полностью чуждый. Бриэль проследила источник звука и увидела, как высокая фигура выходит из темного портала на другой стороне зала.

— Мы заявляем свое право захвата на это место! — выкрикнула Бриэль, направляясь к центру помещения. Ее люди нацелили оружие на пришельца. — Уходи, или пожалеешь о последствиях.

— Последствиях? — донесся ответ.

Из затемненной арки вперед выступил силуэт. В уме Бриэль начало зарождаться подозрение.

— Жалкие идиоты, — сказал он, каждое его слово сочилось презрением. — Вы воистину не имеете представления о своей глупости. Даже когда галактика обращается в пепел вокруг вас, вы тонете в собственной грязи, таща все мироздание вместе с собой.

— Такое высокомерие можно услышать лишь в словах эльдара, — ответила Бриэль, ныне уверенная в происхождении чужака. Она остановилась в середине зала и положила руки на бедра, незаметно облегчая себе доступ к кобуре с болт-пистолетом и ножнам цепного клинка.

Фигура приблизилась и застыла прямо напротив Бриэль. Интуиция не обманула ее. Перед Бриэль стояло высокое, гибкое человекоподобное существо, одетое в длинный плащ из изменчивой, хамелеоноподобной ткани. За спиной у эльдара была длинная винтовка, что — если Бриэль и нуждалась в подсказке — говорило о его кастовой принадлежности.

— Следопыт? — спросила Бриэль, надеясь сбить пришельца с толку своими познаниями его расы. Говоря, она насчитала еще троих чужаков, ожидавших в тенях недалеко позади него.

— Истинно так, — парировал эльдар, почти незаметно кивнув. — Если ты владеешь знанием о моей расе, тогда знаешь, как глупо пренебрегать нашим предупреждением. Покиньте это место. Сделайте так, как молит ваш провидец. Он видит истину, в то время как вы ослеплены корыстолюбием.

В груди Бриэль вскипел гнев, и она, наставив на эльдара палец, устремилась к нему. Ее бронированный сапог наткнулся на какой-то объект, лежащий на пыльном полу.

— Я знаю, что вы говорите загадками. Я знаю, что вы лжете. Я знаю, что вам нельзя верить, — выплюнула она, тыча пальцем в эльдара. — Я знаю, что вы готовы убить миллион людей, если ваши колдуны предскажут, что это спасет одного из вас от сломанного ногтя!

— И что с того, дитя? — желчно ответил эльдар, игнорируя колкость, но хорошо понимая, что имела в виду Бриэль. — Мой народ взирал на рождение и смерть богов, когда твой едва только выполз из грязи, породившей вас. Что толку от разума, что толку от мудрости, когда вы ищете лишь своего уничтожения, и нет вам дела до того, что галактика сгорит вместе с вами?

— Снова ложь, — резко возразила Бриэль. Она бросила взгляд на вещь у своих ног. Полуутопленный в пыли веков, там лежал изукрашенный посох, и слабое зеленое свечение исходило из венчавшего его клинка. — Еще больше слов, прикрывающих ваш собственный высокомерный эгоизм.

— Я повторяю, — произнес эльдар, следуя взглядом за взглядом Бриэль, к посоху на полу. — Если вы ничего не потревожите, то можете остаться в живых. Все мы можем…

— Ты смеешь угрожать мне? — перебила Бриэль. — Ты смеешь мне приказывать что-то делать?

Она наклонилась и подняла посох. Тот был тяжелым и холодным.

— Я буду тревожить все, что захочу, ксенос.

— Нет! — вскричал эльдар. Все его высокомерие развеялось. Чужак огляделся, будто ища что-то среди галерей, его раскосые глаза расширились от страха. Он потянулся к длинной винтовке, закрепленной на спине.

Прежде чем Бриэль успела отреагировать, воздух вокруг нее рассекли выстрелы дюжины орудий, стрелявших как одно. Эльдар пошатнулся, его тело задергалось, принимая в себя залп за залпом. Мгновение спустя оставшиеся чужаки открыли ответный огонь, обрушив град беззвучных, однако смертоносно точных снарядов.

Резко вскинув правую руку, Бриэль выпустила смертоносный заряд одного из своих миниатюрных оружий, которые она носила в виде вычурных, но несущих гибель колец. Оттуда вырвалась струя химической жидкости и вспыхнула, стрелой летя к ближайшему из спутников эльдара. Тот увидел опасность и откатился в сторону, так что полыхающее жидкое пламя расплескалось невдалеке от него. Мгновение Бриэль проклинала свою неудачу, так как в кольце помещался только один заряд. Но затем единственная капелька огненной жидкости отлетела в сторону и попала на развевающийся хамелеоновый плащ эльдара. Прежде чем он осознал угрозу, его поглотил голодный огонь.

С холодной внешней беспощадностью, скрывавшей внутреннее отвращение, Бриэль вытащила болт-пистолет, спокойно навела его на живой факел и вогнала снаряд в череп несчастного, прекратив его страдания.

Еще не затих отзвук приглушенного грохота болта, с которым тот взорвался в голове эльдара, а залп чужацкого огня уже рассек воздух вокруг нее. Бриэль нырнула в сторону, все еще сжимая в руках посох. Она упала на пыльную землю, перекатилась, поднялась в боевую стойку и увидела, что перестрелка уже завершилась. Чужаки, которые стреляли в нее, лежали мертвыми или смертельно раненными, а тот, кого она убила потайным огнеметом, был испепелен.

Несколько ее слуг корчились на земле, давясь криками боли от ран, которые выглядели не более чем булавочными уколами, однако, как она знала, наверняка наносившими ужасные повреждения внутренним органам.

— Ксенос! — крикнул Хеп. — Он еще жив, мэм, берегитесь!

Бриэль бросила взгляд в центр помещения и увидела, что эльдар лежит в быстро расширяющейся луже собственной крови. Голова была приподнята на напряженной шее, и он смотрел прямо на нее. Видя, что умирающий чужак почти не представляет опасности, Бриэль поднялась, опираясь на чужеродный посох.

— Послушай меня, человек, — прокашлял эльдар, со словами с его губ слетали капли крови. — Если вы сейчас же покинете это место, то, возможно, избежите катастрофы, которую даже не можете себе представить.

Подойдя к лежащему чужаку, Бриэль посмотрела вниз, на его искалеченное тело. Из какой-то галереи далеко наверху донеслось шипение сбрасываемых газов. Она опустилась на колени рядом с эльдаром и склонилась, чтобы услышать его последние слова.

— В этой вселенной есть силы, о которых вы ничего не знаете, — прошептал эльдар, обводя угасающим взором самые высокие галереи зала. — Разумы, что спали на протяжении эпох, снова обращают свое внимание к нам…

Позади Бриэль раздался резкий, клекочущий смех, и ее поразило ужасное осознание того, что бред адепта Сета мог содержать крупицу правды.

— Что за силы? — спросила Бриэль. — Что за умы?

Она быстро повернула голову, подумав, что уловила движение в одной из ниш неподалеку.

— Миледи… — начал Квин.

— Подожди! — перебила Бриэль, понимая, что жизнь эльдара угасает у нее на глазах, и зная, что должна услышать то, что он хотел ей сказать. — Скажи мне, — потребовала она.

— Ваша раса узнает со временем, — ответил эльдар и закашлялся. Изо рта на грудь хлынула кровь. Где-то совсем близко раздалось громкое шипение, отчего Бриэль бросила взгляд на ближайшую нишу и скелетоподобную статую в ней. — Но ты… — чужак мрачно улыбнулся окровавленными губами, не отрывая взгляда от снова повернувшейся к нему Бриэль, — ты узнаешь это очень скоро…

Прежде чем эльдар смог завершить предложение, пыльная земля, на которой он лежал, осела под ним. Бриэль, застыв от страха, увидела, как эльдар погружается в пыль. Глаза чужака расширились от ужаса, когда он осознал свою судьбу. Миг спустя вниз просела часть пола в три метра в поперечнике, а затем в нем разверзлась широкая круглая дыра. Эльдар обрушился вниз и исчез вместе с каскадом пыли.

— Миледи! — крикнул Квин. Бриэль уставилась в темное отверстие, раскрывшееся прямо перед ней, а потом повернулась к Квину:

— Что?

В ответ дикарь только бросил взгляд на ближайшую нишу. В ней горела пара зеленых огоньков. Приглядевшись, Бриэль поняла, что это ожили глаза металлической статуи. Она посмотрела вверх, поворачиваясь, чтобы увидеть ряды галерей, которые опоясывали помещение снизу и до самой темноты далеко вверху. В каждой из тысяч ниш тускло мерцали двойные огоньки.

Бриэль выхватила болт-пистолет. Откуда-то издалека, из-под земли, на которой она стояла, донеслось инфразвуковое гудение. Перед ней возникло яркое зеленое свечение, источаемое темной дырой в центре зала. Она сделала шаг назад, а слуги встали у нее по сторонам, подняв оружие.

— Мэм, я настаиваю, чтобы мы… — начал Хеп.

— Знаю, — оборвала Бриэль. Ее наполнял гнев, смешанный с холодным ужасом. В считанные мгновения мечты о богатствах, которые могло принести это место, испарились, сменившись диким инстинктивным желанием попросту выжить. Девушка запоздало осознала, что острый конец посоха, который она все еще сжимала в руке, теперь испускал резкий свет, а его рукоять внезапно похолодела, так что это чувствовалось даже через перчатку защитного костюма.

А затем из отверстия в полу вырвалась колонна ослепительного зеленого сияния. Крупицы летающей в воздухе пыли блестели, будто заточенные внутри светового столба. Низкое гудение стало громче, и земля теперь ощутимо содрогалась.

— Назад! — крикнула Бриэль.

Воздух пронзил вопль, почти оглушающий даже при том, что звук, исходящий из дрожащей земли, неуклонно усиливался. Бриэль обернулась и увидела, что адепт Сет согнулся пополам, прижимая обе руки к шлему, как будто тщетно пытался прикрыть уши. Раздался рев болтера Квина, и она повернулась обратно, к колонне зеленого света.

Внутри этого столба поднималась некая фигура. С первого взгляда Бриэль различила лишь ее гуманоидное тело, окутанное пульсирующим световым нимбом. Когда фигура поднялась выше, девушка увидела, что та парила, будто бы ее поддерживал на весу сам свет. Существо было огромно, не меньше трех метров в высоту, а тело его представляло собой металлический скелет, закутанный в тряпье, которое как будто шевелилось под воздействием невидимого течения.

— Уходим, — скомандовала Бриэль. Фигура поднялась уже на десять метров над отверстием. — Сейчас же!

Прежде чем слуги успели отреагировать, глаза этого существа внезапно ожили, заполыхав тем же зеленым светом, как тот, который сиял в глазах статуй, однако в сто раз ярче. Его голова — маска смерти — повернулась, будто оно проснулось и обратило внимание на то, что было перед ним.

Этот ужасный взгляд сперва остановился на съежившемся теле адепта Сета. Астропат снова завизжал, и его стошнило в шлем, так что лицо скрыло изливающимися жидкостями. Глаза скелетоподобной фигуры вспыхнули еще ярче, и из шлема астропата донесся мокрый хруст. Внутренняя поверхность визора мгновенно окрасилась в ярко-красный цвет свежей крови с серыми крапинами мозгового вещества. В немом ужасе Бриэль смотрела, как тело Сета безжизненно повалилось наземь, подняв вокруг себя огромное облако пыли.

Выйдя из неподдельного шока, Бриэль подняла болт-пистолет и трясущейся рукой навела его на голову существа. Выдохнув бессловесную молитву Императору, чтобы тот направил выстрел, она надавила на спуск. Снаряд угодил противнику точно в середину металлического лба, однако взорвался, не оставив ничего, кроме черного пятна, отмечающего место попадания. Существо, похоже, даже не заметило ее атаку.

Миг спустя Квин в ярости проревел проклятье на языке его родного дикарского мира. Воин поднял болтер и в считанные секунды разрядил во врага весь магазин. Несколько дюжин болт-снарядов — любого из них хватило бы, чтобы превратить обычное тело в кровавые ошметки — без всякого вреда отразились от возвышающегося над ними металлического тела.

— Квин! — рявкнула Бриэль, перекрикивая оглушительный грохот дробовиков, присоединившихся к обстрелу. — Бесполезно! Мы отступаем!

Но воин дикого мира, похоже, не слышал слова хозяйки, или же, возможно, его охватило некое варварское смертельное безумие. Бриэль дотронулась до его плеча, но он сбросил руку, перезаряжая болтер.

— Беги! — прокричал Квин.

Бриэль хотела повторить приказ, но дикая ярость в глазах Квина сказала ей, что это будет бесполезной тратой слов.

— Я дал клятву, — сказал воин. Глаза ярко сверкали на татуированном лице. — Я обещал твоему отцу… Пожалуйста, миледи, позвольте мне сдержать слово.

Оглядываясь по сторонам, Бриэль видела, что металлические статуи в нишах первого яруса ожили и уже движутся к центру помещения. Она понимала, что Квин надеется выиграть ей время для побега ценой собственной жизни. На мгновение Бриэль задумалась, не приказать ли ему отступать, не взмолиться ли, чтобы он отступил — но знала, что ни то, ни другое не сработает. Не в силах говорить, она кивнула воину в немой благодарности, сжимая болт-пистолет в одной руке, а сверкающий посох — в другой. Частица ее разума молилась, чтобы самопожертвование воина стоило того, и смерть его была благородной.

— За мной! — выкрикнула Бриэль, отступая к проходу. Рядом с ней появился Иоахим Хеп с поднятым перед собой лазпистолетом, мгновение спустя за ним последовала дюжина бойцов. Под звуки болтера Квина, снова открывшего огонь, она повернулась, чтобы бежать к проходу.

Металлический воин преградил ей путь. Инстинктивно девушка выхватила болт-пистолет и открыла огонь с расстояния считанных метров. В тот же миг ее примеру последовали спутники, и враг отступил назад под прицельным огнем, болт за болтом, врезающимся в скелетоподобное тело.

На миг Бриэль ощутила страх, что металлическая плоть этого противника окажется столь же неуязвима, как у той, более крупной фигуры, парящей в колонне зеленого света. Она всем сердцем возрадовалась, увидев, как из его груди яростно брызнули искры, за которыми секунду спустя последовал небольшой взрыв.

— Еще! — приказала она, всаживая еще три болт-заряда в грудь врага. Бойцы вгоняли в него выстрел за выстрелом, отбрасывая его все дальше.

И тут металлический скелет разлетелся на части, разорванный взрывом глубоко в бронированной грудной клетке. Острые металлические осколки копьями полетели во все стороны, при этом один из них разбил бронированный визор шлема Бриэль и оставил глубокий порез на лбу.

Хотя кровь из раны заливала ей глаза, она бросилась вперед и, почти достигнув входа в тоннель, обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на битву.

Выпустив в парящую фигуру еще две дюжины болтов, Квин снова перестал стрелять. Он выбросил опустошенный серповидный магазин, и фигура обратила на воина взгляд, будто впервые заметив его присутствие.

Квин загнал в оружие новый магазин и взглянул вверх, в горящие глаза врага. Фигура вытянула костлявую металлическую руку, вокруг нее заметались обтрепанные полосы ткани, как будто на эфирном ветру. Когда Квин снова поднял болтер, исказив татуированное лицо в гримасе ярости, ладонь существа вспыхнула пульсирующим зеленым светом.

Воин с дикого мира содрогнулся, болтер упал на пол к его ногам. Бриэль выкрикнула его имя, но было слишком поздно. Защитный костюм Квина словно растаял у нее на глазах. Сначала пропали пластины брони, как если бы кто-то слой за слоем сдирал с него металл. Затем исчезла и ткань, открыв взгляду татуированное тело воина. На мгновение Квин оказался обнаженным перед металлическим демоном, возвышавшимся над ним, а потом покрывавшие его тело татуировки исчезли. Мигом позже за ними последовала кожа.

Пыльный воздух погребального зала прорезал предсмертный вопль Квина, от которого кровь стыла в жилах — его кожа растаяла, обнажая красные мышцы. Слой за слоем плоть сходила с него, распадаясь на атомы и обращаясь в ничто под ужасающим воздействием зеленого излучения. В конце концов, остался стоять лишь скелет Квина, очерченный сверкающим светом зеленого луча, а спустя мгновение исчез и он, вплоть до костного мозга обратившись в прах, который развеял сверхъестественный ветер.

Прежде чем Бриэль успела отреагировать, парящее чудовище ожило полностью, выступив из колонны зеленого света и опустившись на пыльный пол с такой силой, что тот содрогнулся. Единым движением несколько тысяч его скелетоподобных слуг побежали вперед, и те, что были на первом уровне, окружили Бриэль и ее спутников. Стоя лицом к лицу с неизбежным, но не желая умирать покорно, Бриэль глубоко вдохнула и подняла болт-пистолет, в последний раз бросая вызов врагам.

Прежде чем она успела что-либо сделать, металлическое чудовище широкими шагами пересекло помещение и встало рядом с Бриэль, возвышаясь над ней. Палец на спуске болт-пистолета напрягся. Оно посмотрело на нее пылающими зелеными глазами и вытянуло руку. Бриэль, скрепя сердце, ожидала той же судьбы, что постигла Квина, и ее кожу словно обожгло предчувствием столь же ужасного конца.

Но вместо этого рука из металла вспыхнула зеленым пульсирующим светом и сделала жест. Дыхание Бриэль перехватило, и она на мгновение расслабила палец на спуске. Ум быстро заработал, пытаясь расшифровать знак существа.

И тут она поняла. Металлический демон требовал отдать ему посох, который она все еще сжимала в левой руке.

— Ты этого хочешь? — прорычала она, собираясь с силами и покрепче упираясь ногами. — Ну так получи!

Титаническим усилием Бриэль метнула посох во врага. Клинок вспыхнул зеленым, рассекая пространство между ними, едва не ослепив ее. С невероятной точностью наконечник ударил фигуру-скелет в середину грудной клетки, пробив броню, которая оказалась непроницаемой для десятков болтерных снарядов. Наружу вырвался луч зеленого света, раздался пронзительный механический вой, и посох продолжил движение, утопая в груди существа по самую рукоять.

Скелетообразное чудище замерло, пронзенное насквозь собственным оружием, и ослепительный свет теперь расходился от раны во всех направлениях. Оно стояло, неспособное пошевелиться, его адский лик — маска смерти — взирал на Бриэль, а потом существо задергалось, словно в агонии. На мгновение Бриэль ощутила невыразимую ненависть поистине космического масштаба, обращенную на нее, и познала свою полную, душераздирающую ничтожность пред этой невероятно древней злобой. А затем, по прошествии мига, она смогла отвести взгляд от этого поразительного зрелища.

Воины-скелеты по всему залу, похоже, замедлили наступление, будто разделяли боль, причиненную Бриэль их повелителю. Она поняла, что это шанс для побега, и вцепилась в него изо всех сил.

— Хеп! — закричала она, перекрывая дьявольский металлический вой, издаваемый пронзенным гигантом. — Собирай людей. Все, хватит с меня этой гробницы!

Бриэль стояла на мостике «Ясного Света» рядом с Иоахимом Хепом. Рану на ее лбу уже обработали, а правая рука Хепа висела на перевязи.

— Это было довольно рискованно, — безучастно произнес Хеп.

Бриэль приподняла бровь, услышав это преуменьшение, и повернулась лицом к советнику.

— Да, Иоахим, — ответила она. — И немало нам стоило. Сантоса будет не хватать. Но, — продолжала она, — все это, возможно, было не впустую.

Хеп резко развернулся к хозяйке. В грубых чертах его лица читалось предчувствие беды.

— Мэм… — начал он.

— Не волнуйся, Иоахим, — Бриэль улыбнулась и подняла руку, заранее пресекая неминуемое возражение тому, что она собиралась сказать. — Если следопыт сказал правду, то таких мест, таких гробниц по всей галактике должно быть гораздо больше, — она кивнула на иллюминатор, в котором виднелась пустота космоса. — Только подумай, Иоахим. Только подумай. Мы смогли проникнуть в ту гробницу и даже не знали, что нас ожидает.

— Мэм…

— Рядом с этим местом Скард выглядит, как рынок находок в нижнем улье, — ухмыльнулась она. — Только подумай, что дадут Механикус, чтобы наложить руки на эту технологию. Они выложат все, что угодно, чтобы изучить хотя бы одного из тех механических воинов… что, если нам удастся заключить контракт с каждой их кузней, по образцу каждой, с эксклюзивным правом…

— Бриэль! — воскликнул Хеп. — Твой отец выстрелит мной из торпедного аппарата, если я позволю тебе…

— В следующий раз, — надавила Бриэль, и в глазах ее появился озорной огонек, — мы будем знать, что ждет нас.

Внезапно почувствовав, что ей не хватает дыхания при мысли о богатстве, которое она может принести своему дому, Бриэль продолжила:

— В следующий раз, Иоахим, никакие чванливые эльдары не вмешаются в нашу работу. В следующий раз мы получим все…

Мэтт Ральфс Варпово отродье

Корабельный старшина Дрант в инвалидном кресле подкатился поближе к краю погрузочного трапа и выглянул наружу, в темноту. Свет, льющийся из грузового трюма сзади, освещал кусок посадочного поля, делая его похожим на огромное замёрзшее озеро, смутно поблёскивающее в надвигающихся сумерках. Дрант нервно побарабанил по ручке кресла и поёжился, чувствуя, как ледяные щупальца холода проникают под китель. Бодрящий вечерний морозец превращал дыхание в пар, и старшина подышал на пальцы, вполголоса проклиная капитана, который в эту самую минуту, скорее всего, укладывался в постель. Насколько видели его стареющие глаза, грузовой порт был пуст и неподвижен. Дрант выругался и стал ждать, томясь в тревоге.

Где же они?

Несколько небольших космолётов, в основном частных торговых клиперов, безмолвно прижались к земле, их обшивку мягко подсвечивал оранжевым свет натриевых ламп, доблестно сражавшихся с густеющей темнотой. Корабли эти, хотя и достаточно большие, не шли ни в какое сравнение с тем, из которого выглядывал Дрант. Гильдейский грузовик «Чёрная Бесс» — массивная громадина, полмили от толстого носа до квадратных рубленых стабилизаторов. С трюмами, набитыми военными припасами, предназначенными для Имперской Гвардии, корабль терпеливо дожидался рассвета, чтобы взлететь.

Но погрузка ещё не закончилась. Ожидался ещё один груз.

Дрант включил комлинк на переборке, и тот загудел, оживая.

— Закрытый канал, каюта капитана, — прошептал старшина.

— Ответить не могу. Пожалуйста, говорите громче. — ответил механический голос.

Дрант раздражённо хлопнул по негодному устройству.

— Закрытый канал, каюта капитана, — повторил он, на этот раз громче.

Подождал, нервно ёрзая, затем оглянулся на трап, на побледневшем лице читалась паника.

Голоса!

Дрант отъехал в тень за опору переборки, обмерев от, как ему показалось, оглушительного среди тишины шума моторов кресла, который, верно, услышали все в округе. Торопясь спрятаться, он врезался в погрузочную клеть и столкнул плохо стоявшую банку со смазкой, едва сумев подхватить её в тот самый момент, как из-за угла трапа вывернули два арбитра. Они остановились внизу и принялись вглядываться внутрь трюма, подсвечивая себе фонарями.

В этот момент комлинк соединился с каютой капитана, и раздалось потрескивание открытой линии. Дрант распахнул глаза, и скользкая банка вывернулась у него из рук, перевернувшись и выплеснув на форму пару литров вонючей смазки.

Арбитры услышали короткий писк устройства и взбежали вверх по трапу. Хриплый голос, тяжёлый со сна, проскрипел:

«Капитан Маттеус. Это ты, Дрант?»

Арбитры обменялись недоумёнными взглядами, и один тронул иконку «ответ».

— Э, добрый вечер, капитан, это местный патруль, говорит рядовой Ху. Почему вы разговариваете с пустым трюмом?

Дрант задержал дыхание, ожидая, что ответит капитан. Ч-чёрт, ему придётся придумать что-нибудь убедительное! Возникла небольшая заминка, затем:

«Проклятие, эта связь всё ещё барахлит. Откуда ты говоришь, рядовой?»

— На полу написано «сто сорок», сэр, — ответил Ху слегка озадаченно.

«Скажи-ка мне вот что, Ху. Как такому капитану грузовика, как я, которому поручено снабжение бравых солдат Имперской Гвардии необходимым снаряжением, предполагается держать этот корабль на плаву, когда предполагаемый канал связи с инженерным отсеком соединяет меня с пустым трюмом?»

Дрант увидел, как Ху ухмыльнулся напарнику, и ощутил прилив облегчения. Похоже, пронесёт!

— Не могу сказать, сэр, — засмеялся Ху, — но советую вам починить его до отлёта.

«Хороший совет, рядовой. Спасибо, что заглянули к нам. А люк я лучше закрою».

— Вас понял, сэр. Спокойного полёта.

«Император хранит».

Связь щелчком отключилась.

Дрант выдохнул только тогда, когда арбитры неторопливо спустились по трапу, праздно помахивая силовыми булавами, и исчезли в ночи. Он прожужжал обратно к устройству связи и снова вызвал каюту капитана.

«На этот раз это точно ты, Дрант?» — проворчал Маттеус.

— Да, сэр, — ответил Дрант. Он подавил недовольство в голосе, взамен подпустив усталой иронии. — Нашего внештатного груза всё нет, а арбитры космодрома, как вы только что поняли, сегодня ночью что-то настороже.

«Не удивлён, работа у них такая. И успокойся, груз будет. Они заплатили вперёд, так что меня не особо волнует, появятся они или нет, хотя я думаю, что появятся. Они выглядели… стремящимися, скажем так, покинуть границы сектора. Сказали, что местные гангеры охотятся за ними. Задолжали им денег за «защиту». Печально», — Маттеус замолк, словно размышляя о чём-то. — «И с ними ещё маленькая девочка…»

— Ты со своими несчастьями… — пробормотал Дрант. — Нас едва не поймали с теми куманийскими беженцами в силосных каналах в прошлом году. Мне такие передряги ни к чему. Хватило той, из-за которой я без ног остался.

«Тогда тебе не о чем беспокоиться, старина», — сострил Маттеус. — «Дважды без ног не останешься».

Связь отключилась, оставив Дранта опять наедине с безмолвным холодом. Он осмотрел периметр поля, пытаясь заметить хоть какое-то движение и с каждой минутой нервничая всё больше. Так протянулись ещё полчаса, пока из-за каких-то грузовых рам не появились две фигуры, несущие безвольно обвисший свёрток, и не заторопились к грузовому трапу. Дрант уже и не знал, что чувствует — облегчение или страх.

* * *

После успешного взлёта, когда планета Врантис-3 уменьшилась до размеров яркой звёздочки за кормой, «Чёрная Бесс» начала готовиться к прыжку в варп. На палубах кипела бурная деятельность — экипаж занимался техобслуживанием и повседневными обязанностями. Капитан Маттеус встретил Дранта возле лазарета.

— Всё хорошо? — спросил он.

Дрант мрачно взглянул на него:

— Вроде нормально. Они в трюме сто сорок.

— Хорошо. Значит, всё по плану, — ответил Маттеус. — Девочка с ними?

Дрант испытующе посмотрел на капитана:

— Ты поэтому взялся за этот контракт, Маттеус? Из-за девчушки?

Маттеус отвёл глаза:

— Они заплатили. Этого достаточно.

Дрант фыркнул, явно не убеждённый:

— Она спала, как убитая.

Слова эхом прокатились у Маттеуса в голове.

Как убитая. Сейчас она мертва для меня, или всё равно что мертва. Где она теперь? С тех пор, как её не стало, мне нет покоя. Десять лет прошло… Словно тюремный срок.

Маттеус собрался с мыслями, Дрант смотрел на него, пытаясь понять, что скрывается за непроницаемым лицом капитана.

— Присматривай за ними, ладно, Дрант? Удостоверься, что ребёнок не болен, — Маттеус помолчал, раздумывая. — Я может переселю их куда-нибудь в более удобное место на время пути.

Дрант хмыкнул и с жужжанием покатил по коридору. Маттеус на секунду прикрыл глаза, затем развернулся и зашагал к мостику.

* * *

Когда он добрался туда, ему открылось зрелище управляемого хаоса. Он наблюдал за торопливыми приготовлениями из затемнённого алькова в переборке. Он видел лейтенанта Евсофа, своего поджарого заместителя, что-то жестами указывающего пилотам, занятым вводом данных в главную вычислительную машину и проводящим последние проверки безопасности. Десятки сервиторов склонились перед рядами машинерии, проверяя и перепроверяя цифры, заполняющие экраны бесконечным потоком. Одетые в чёрное члены экипажа сновали вокруг, считывая показания приборов, и среди всего этого движения и суматохи плавно передвигались два облачённых в рясы техножреца, умащивая и людей, и машины елеем из серебряных сосудов. Заметив в тени Маттеуса, Евсоф вопросительно посмотрел на него, но капитан махнул рукой, разрешая продолжать проведение последних приготовлений самому.

Царила напряжённая атмосфера. Маттеус уже потерял счёт проведённым варп-прыжкам, но каждый раз на этом этапе ощущал головокружительное, нервозное возбуждение. Проверки безопасности, провались они, думал он, мы отправляемся во власть варпа, может случится всё, что угодно.

— Одна минута, — рявкнул Евсоф по вокс-связи мостика. — Приготовиться!

Шум и лихорадочная деятельность постепенно стихали, затем одновременно прекратились. Все взгляды обратились к огромному витражному окну, занимавшему всю правую сторону мостика. Цветное стекло изображало стилизованный силуэт «Бесс», окружённый ореолом защищающего света, который в свою очередь окружали орды алчущих демонов. Эта впечатляющая диорама являлась частью стены, отделяющей камеру навигатора. Персонал мостика глазел на кривого иссохшего человека за окном, который в свою очередь смотрел на них сверху из люльки, свисающей на десятках цепей с высокого потолка. Он был похож на жертвоприношение.

Хотя неровная поверхность окна размывала и искажала черты навигатора, разглядеть его можно было чётко: безмолвный, отдалённый, но вездесущий с точки зрения экипажа, относившегося к нему со смесью страха и благоговения. Его тело покоилось в обвязке из перекрещивающихся ремней, концы которых тихонько покачивались из стороны в сторону. Масса кабелей и проводов выходила из мумифицированного лица существа, соединяя его с навигационным оборудованием корабля и машинными сервиторами под палубами. Из всего человеческого видимым у него оставались незрячие белёсые глаза, плоские ноздри и тонкая линия рта. Третий глаз, который позволял этому в остальном слепому человеку прозревать течения варпа, был скрыт круглой металлической пластиной, плотно обхватывавшей выпуклый лоб. Поверх неё был выгравирован контур раскрытого глаза.

Евсоф прочистил горло.

— Навигатор? — позвал он.

Спелёнутый человек вздрогнул, словно пробудившись от глубокого сна. Он открыл рот, и из вокс-кома раздался голос, похожий на скрежет наждачной бумаги по ржавчине.

— Я готов, — проскрипел навигатор. Из пола перед ним на суставчатой штанге изящно поднялся большой экран. Усилием разума навигатор активировал металлическую пластину на голове, которая распустилась словно цветок, открывая третьему глазу доступ к просторам варпа, появившимся на экране.

— Варп готов, — произнёс он через несколько секунд. — Пора.

Евсоф кивнул.

— Опустить щиты, — приказал он.

Маттеус уставился в смотровое окно напротив. Оттуда на него глядела панорама звёзд, ярких и чётких на фоне тьмы. Холодная и неподвижная красота. Маттеус поёжился. С тяжёлым скрежетом толстый щит начал закрывать передние окна, и звёзды стали гаснуть одна за одной, пока тот медленно опускался. С глухим стуком он встал на место, щёлкнули запирающие болты.

Техножрец Иотеп Кулл, облачённый в отделанную серебром чёрную сутану, склонился в низком поклоне перед главной консолью управления двигателями и зашептал последнюю формулу запуска, которая должна была активировать варп-двигатели. Глубокая резонирующая пульсация начала пробиваться из-под нижних палуб, когда энергия, выпущенная из варп-ядра внутри корабля, пошла в двигатели: Бог-Машина пробудился. Маттеус чувствовал его эманации через подошвы ботинок.

— Приготовиться ко входу в варп, — произнёс Евсоф натянутым от напряжения голосом, — по команде капитана.

Маттеус уселся в своё огромное кожаное кресло, наслаждаясь моментом.

— Будьте любезны, — сказал он, давая знак Куллу. Кулл, окружённый по бокам двумя жрецами, размахивающими маятниками с ладаном, поднял лицо к нависающей стойке с приборами, которые перемигивались десятками светящихся рун. Гофрированные трубы выпустили струи тяжело пахнущего пара, и тот разошёлся вонючими пластами у ног техножреца.

— Ignis, aduro, illustro! — нараспев произнёс Кулл.

Двигатели с яростным треском ожили, и корабль рванулся вперёд. Навигатор с трудом удерживал судно на курсе, пока оно осторожно входило в варп через созданную в ткани пространства прореху. Маттеус подался в кресле вперёд, ощущая интенсивность безжалостного давления, кидающего их из стороны в сторону. Перед лицом этой неуправляемой мощи и ярости он ощущал, как беспомощность и тщетность охватывают его до глубины души. Это была личная борьба с собственными слабостями, которую он вёл во время каждого прыжка в варп.

Из вокса протрещал скрипучий голос навигатора:

— Варп проглотил нас.

Евсоф щелчком отключил вокс-связь.

Брок, глава службы безопасности, наблюдал за экипажем — не подаст ли кто-нибудь признаков варп-психоза. Не заметив ничего, он немного расслабился. Опасный период миновал, и персонал мостика занялся своими обязанностями, предвкушая очередное путешествие без особых происшествий по одному из самых безопасных грузовых маршрутов в имперском пространстве.

— В Мальстрим, — прошептал Маттеус.

Запасной навигатор, скрючившись на своей койке в нише переборки, вздрагивал и стонал в объятиях глубокого сна.

* * *

Лифт неторопливо, со скрипом опустился в покрытый коркой въевшейся грязи поддон и тяжело встал на палубу. Дрант с трудом открыл ржавую решетку двери и включил кресло. Когда он с гудением ехал по сырому коридору, любопытные крысы высовывали блестящие чёрные морды из своих нор посмотреть на непрошеного гостя. Он ритмично пригибал голову, проезжая под шипящими трубами, и морщил нос, когда тяжёлый запах прометиевого топлива бил в ноздри. Несколько веков «Чёрная Бесс» служила танкером, пока её не списали в сухогрузы. Теперь ей поручались лёгкие рейсы — снабжать всякой ерундой, производимой на Врантисе-3, гарнизон Имперской Гвардии на Мире Иареда глубоко внутри контролируемого Империумом пространства.

Своё название «Чёрная Бесс» получила от чёрного топлива, которое когда-то таскала от базы снабжения в район военных действий в более захватывающий период своей карьеры. Но те времена давно уже миновали. Могучий запах её давнишнего груза витал в трюмах и коридорах, спальнях и проходах, словно едкий призрак из прошлого. Вонь была особенно сильной возле кормы, где как раз располагался сто сороковой трюм. Дрант плавно катил по коридору, наслаждаясь тишиной.

Он достиг дверей трюма. Те возвышались над ним, ржаво-оранжевые с тёмными потёками, размазанными по всей длине. Под слоем грязи виднелась надпись «140». Он отбил соответствующий код на рунической панели, врезанной в дверную коробку. Огромные двери с тяжёлым гулом разошлись, и Дранта тут же ошеломила нахлынувшая волна прометиевой вони. Но ещё более его ошеломила сцена, открывшаяся внутри сто сорокового отсека.

Трюм расходился в стороны бесконечно, стены терялись в темноте. Две переносных светосферы, подключенные к дверному механизму, освещали примерно пятнадцать метров пола. Несколько ящиков были сдвинуты вместе наподобие стола. На нём лежала маленькая девочка. На её белом как вата лице, обращённом к Дранту, застыло злое выражение безысходности; широко раскрытые, испуганные глаза, обрамлённые тёмными кругами усталости, метались из стороны в сторону. Изо рта с опущенными вниз в выражении крайнего страдания уголками губ текла блестящая слюна. Розовый язычок гротескно болтался за белыми молочными зубами. Она шипела, её худенькое тело взбрыкивало и выгибалось на столе, словно в неудержимых спазмах мучительной боли.

Над ней с явным умыслом склонился мужчина. В костлявой руке он держал наполненный жидкостью длинный шприц, нацеленный в шею бьющейся девочки. При звуках открывшихся дверей он встревоженно поднял голову. Увидев Дранта, мужчина гневно взревел и, прежде чем медик успел отреагировать, ринулся к нему.

* * *

Удостоверившись, что корабль уверенно лёг на курс, Маттеус передал мостик в руки Евсофа и отправился в сто сороковой трюм повидать своих безбилетных пассажиров.

Когда он повернул за угол, легкомысленно насвистывая сквозь зубы, корабль накренился, и Маттеуса сильно мотнуло к стене. Оглушительно взвыли сирены, световые шары на потолке померкли, мигнули и зажглись тёмно-оранжевым светом. Среди воя тревоги Маттеус слышал, как надстройки корабля стонут словно раненный зверь; страх скрутил ему внутренности, когда звук стал усиливаться. Он протянул руку, чтобы опереться на переборку, и ощутил под ладонью, как та дрожит.

На краткий миг его память вернулась на десять лет назад…

…тошнотворный хруст, когда эльдарские корсары вцепились в его судно. Треснувший корпус взрывается внутрь. Клубы дыма и треск пламени. Беспощадные абордажные команды, воющие словно баньши, уносят его груз. И его ребёнка…

Сжав онемевшую руку и справившись с взбаламученными чувствами, Маттеус нашёл кнопку вокс-кома на стене.

— Мостик, это капитан. Что там происходит? — спросил он, стараясь не выдавать паники в голосе.

Евсоф ответил, голос у него был натянутый, но контролируемый:

«Мы не знаем. Вам лучше побыстрее прийти сюда».

На заднем плане Маттеус слышал ор персонала на мостике, люди выкрикивали торопливые приказы.

— Мы во что-то врезались? Есть признаки вторжения?

«Нет, и никаких повреждений, насколько мы знаем. На данный момент…»

Маттеус поморщился, когда корпус вокруг него содрогнулся, по коридору прошла рябь. Лампы над головой рассыпались дождём ярких искр. Он съёжился, когда вниз посыпались осколки стекла, барабаня по голове и плечам.

— Скажи это «Бесс»! Я иду. И ради всего святого, отключи эти сирены.

Всё ещё придерживая руку, Маттеус тяжело затопал обратно по проходу, корабль вокруг него корёжился и протестовал.

* * *

Поле зрения Дранта заполнила подрагивающая всего в паре сантиметров от глаза игла и бешено-гневное лицо, нависающее за ней. Колено мужчины давило Дранту на грудь, и то, что тот был сверху над прикованным к креслу медиком, давало преимущество; но Дрант когда-то был капралом Имперской Гвардии и даже увечным оставался сильнее, чем многие полноценные мужчины. Одной мясистой рукой он вцепился мужчине в глотку, а второй — в тонкое запястье, но кончик иглы всё равно приближался. Дрант боролся, сердце его колотилось; всё, что он мог видеть — это страшную иглу и каплю прозрачной жидкости, висящую на кончике, словно слеза.

Затем корабль завертело, и захват был разорван. Потеряв равновесие, мужчина перелетел через кресло Дранта, отправив того катиться к переборке. Свет погас, погрузив трюм во тьму. Затем на секунду с шипением включился, и в глазах Дранта отпечаталась картинка — мужчина, поднимающийся на ноги, и кто-то ещё, худощавого телосложения, с вороными волосами, закрывающими лицо, согнувшийся над коматозным ребёнком, который теперь лежал безвольной кучей на полу.

Темнота вернулась. Дрант слышал звуки движения, и торопливый шёпот, отдававшийся эхом в гигантском трюме, сбивая с толку. Затем всё стихло.

Дрант попытался унять учащённое дыхание. Он повидал немало схваток за время службы в Имперской Гвардии, так что страх для него был не внове, но быть прикованным к креслу-каталке — мучительная проверка веры и характера. Он приспособился, с Императорской помощью. Но сейчас нехватка подвижности мешала: он прекрасно понимал, что этот недостаток мог стать для него смертельным. Дрант выключил моторы кресла, понимая, что их звук выдаст противнику его местоположение. Он покатил вперёд, крутя колёса руками, туда, где, как он полагал, находились двери. Шли секунды. Напрягая слух и зрение в поисках нападавшего, он катился мучительно медленно. Затем увидел слабый свет, очерчивающий контуры двери. Видимо, не все светосферы в коридоре отключились.

Почти на месте… ещё десяток метров…

Внезапное резкое движение, и что-то тяжёлое столкнулось с его креслом, опрокидывая Дранта на бок. Он крякнул, падение вышибло из него дух. Мужчина навалился на Дранта всем своим весом, и тот оказался совершенно обездвижен. Над ухом захрипело горячее дыхание, и голос, скрипучий и холодный, произнёс:

— Это не твоё дело, калека.

Дрант, объятый страхом и беспомощностью, ощутил на щеке что-то холодное и острое; оно легко скользнуло под кожу. Он представил, как бледный костлявый палец мужчины начинает давить на поршень шприца…

Раздалось гудение, и внезапно вспыхнул свет, яркий и резкий. В оцепеневший разум Дранта вторглись крики, хотя всё, о чём он мог сейчас думать, это об игле в своей плоти. Сверху раздался горловой рёв дикого гнева, и вес мужчины внезапно пропал. Краем глаза Дрант увидел, как тот полетел на пол, путаясь в одеждах и размахивая руками. Затем врезался в ящик и обмяк. Его шея согнулась под неприятным, неправильным углом: Дрант понял, что тот мёртв. Возвышаясь над трупом, стояла гора мышц, затянутых в униформу — Гуннар Ларсон, помощник капитана, а у стола сгорбилась черноволосая женщина, баюкая на руках ребёнка. Когда Гуннар приблизился к ней, она зарычала, искривив рот в безобразной гримасе.

Дрант схватил иглу, всё ещё торчащую в коже, и вытянул наружу. И ощутил беспредельное облегчение, когда увидел, что шприц всё ещё полон. Сильные руки подняли его и усадили в кресло. Дрант глянул вверх в заботливое лицо Брока, главы службы безопасности.

— Дрант, ты можешь мне объяснить, что тут, во имя Императора, происходит?

* * *

Маттеус омертвело уставился на бардак за витражным окном. Навигатор полувывалился из обвязки, на лице застыла искажённая маска агонии. По щекам тянулись красно-бурые полосы, и там, где должен был быть варп-глаз, зияла лишь ярко-красная впадина, сочащаяся гноем и кровью.

— Кто… кто это сделал? — запинаясь, спросил Маттеус.

— Он сам, — ответил Евсоф. Маттеус тупо посмотрел на него. Евсоф указал на навигатора:

— Взгляните на его руку.

Маттеус посмотрел на сухощавую руку, покоившуюся на боку навигатора. Тот как-то сумел высвободить её из обвязки. Пальцы скрючены в когти и измазаны чем-то тёмно-вишнёвым. Трубки и кабели, бывшие частью тонкой связи навигатора с кораблём, вырваны из головы, оставив глубокие дыры в мертвенно-бледной коже.

— Минуту все системы функционировали, и навигатор вёл нас, — продолжал Евсоф. — Затем он крикнул что-то в вокс. Предупреждение, я полагаю, но неразборчивое. А потом он разодрал самого себя. Воспользовался пряжкой обвязки, чтобы выколоть себе глаза, — Евсоф сглотнул. — Мы ничего не могли поделать, только смотреть.

Маттеус оторвал взгляд от мёртвого навигатора:

— Каково наше текущее положение?

— «Бесс» цела, но мы дрейфуем в варпе, — ответил Евсоф. Он посмотрел на мертвеца: — Причиной этого мог стать какой-то контакт с внешней стихией, но мы должны быть в безопасности — камера навигатора полностью герметична.

Маттеус слегка успокоился. Вокруг них офицеры мостика выкрикивали приказания, сервиторы-пожарные тушили десятки прорвавшихся мелких возгораний. Вентиляционные отверстия в потолке всосали дым, и некое подобие порядка было восстановлено.

— Организуйте группы для оценки повреждений, чтобы проверили каждую заклёпку и болт на этом корабле, и пусть все техножрецы проверят охранные знаки и защитные жилы. Заставь их помолиться своему чёртову Машинному Богу, что угодно… — Маттеус прислушался к своим чувствам. Я должен сохранять спокойствие, сказал он себе.

— Пусть второго навигатора подключат в течение получаса.

Евсоф обеспокоенно произнёс:

— Мы не можем его разбудить. Он в каком-то дьявольском трансе. Грязные псайкеры, не понимаю я их. Нам нужно время, чтобы поднять его.

Он помолчал, словно раздумывая, стоит ли явно шокированному капитану сказать больше.

— Ещё кое-что.

— Говори.

— Кто-то открыл отсек сто сорок, но делать там нечего. Он пустой. Я послал Брока и Гуннара вниз проверить.

И как по заказу с треском ожил вокс-ком:

«Мостик, это Брок. У нас кое-какие незваные гости. Мёртвый мужчина, девочка без сознания и женщина, орущая на чём свет стоит».

На заднем плане Маттеус услышал женский пронзительный крик отчаяния. Голос Брока отдалился от микрофона: «Гуннар, заткни эту гарпию, ради Терры». Раздался звук пощёчины, наступила тишина. Брок произнёс уже в вокс-ком: «Я забираю женщину на гауптвахту, а Дрант собирается заняться девочкой в медотсеке. И что, чёрт возьми, случилось с кораблём? Я чуть не свалился по дороге с мостков».

— Передай Дранту, что я загляну к нему в медотсек. Потом к тебе на гауптвахту. Разузнай у неё всё, что сможешь, и не церемонься. Потом мы с тобой поговорим, — Маттеус виновато опустил глаза. — Дрант в порядке?

«Он был на волоске. Этот маньяк пытался проткнуть его иглой длиной с мою руку. Но он в порядке».

Маттеус выдохнул с облегчением:

— Встретимся на гауптвахте.

«Вас понял. Конец связи».

Евсоф вопросительно поднял бровь:

— Кто или что в трюме сто сорок, капитан?

— Я разберусь с этим, — ответил Маттеус, стараясь, чтобы голос звучал как можно более нейтрально. — Евсоф, мостик на тебе. Заставь нас снова двигаться.

Он бросил нервный взгляд вокруг, словно ожидая, не появятся ли из переборки демоны, затем торопливо зашагал к выходу с мостика. Евсоф глядел ему вслед, всё ещё приподняв бровь.

* * *

Брок поднял за волосы лицо женщины кверху и заглянул в вызывающие чёрные глаза. Прикованная к стене камеры гауптвахты, та уставилась непокорно в ответ, губы в том месте, куда Гуннар ударил её, жутко распухли. Лицо Брока хранило презрительное выражение, но, по правде говоря, женщина внушала ему тревогу. Она была молода, но лицо её выглядело измождённым, противореча её молодости, словно она видела вещи столь ужасные, что они состарили её преждевременно. Это заставляло Брока чувствовать себя не в своей тарелке. Она удерживала его взглядом, и глубина опыта, которую он различал там, пугала его ещё больше. Дрожь страха прокатилась у него по спине.

Женщина плюнула ему в лицо, и чары рассеялись. Брок залепил ей сильную пощёчину, злясь на себя за то, что позволил себе расслабиться. Женщина отшатнулась, с губ посыпались ругательства.

— Кто ты? — рявкнул Брок, вытирая с лица плевок. — И что, во имя Императора, вы делали с ребёнком?

Прошло несколько секунд, затем она подняла глаза, лицо её было спокойным:

— Не думаю, что ты сможешь понять.

Голос был мягким и чарующим, что совершенно не соответствовало покрытому морщинами, избитому лицу; в её словах звенел странный мелодичный акцент, происхождение которого Брок не смог бы определить. Но под ним, словно сталь под атласом, слышались ясно различимые интонации твёрдости и неумолимости.

— Я знаю лишь, что ты умрёшь.

Глава службы безопасности Брок нахмурился, на мгновение обескураженный, но быстро вернул самообладание.

— Можешь говорить или можешь хранить молчание. Это не важно, — он холодно улыбнулся. — Мы сейчас приводим бедную девочку в чувство. И она расскажет нам всё, что мы хотим знать.

Он отступил назад, чтобы увидеть реакцию женщины, и был ошеломлён её силой.

Глаза женщины панически расширились, и всё самообладание исчезло с её лица. Стройным телом овладела сила, рождённая ужасом; изо рта посыпались невнятные слова, и она принялась биться в оковах, вытянув руки и согнув пальцы в когти.

— Нет, не давайте её очнуться! — завизжала она. — Держите её спящей. Они найдут её, оно найдёт её! — последние слова она прокричала с рвущей нервы громкостью: — Вы не знаете, что она такое!

* * *

Маттеус вошёл в медотсек, моргая от немилосердно слепящего сияния ламп. Лазарет был стерильно белым, с выскобленными стенами и сверкающими хирургическими сервиторами. В углу, неуместный среди всей этой точной машинерии, громоздился Гуннар Ларсон. Форма на нём была натянута так, что едва не лопалась на мускулистом теле, и своими огромными руками он щекотал здоровенную крысу, Лемана. Гуннар ворковал и напевал что-то, а крыса в это время подозрительно нюхала воздух. У противоположной стены в ряд стояло около десятка смотровых столов, все пустые, кроме одного.

Дрант всматривался в глаза девочки, ища симптомы шока и одновременно негромко разговаривая с ней. Она восседала на краю стола, болтая ногами, и выглядела весьма довольной. Девочка с живым интересом смотрела на своё смутное отражение в натёртом полу. Гладкие чёрные волосы, как и у её матери, свисали прядями на лицо.

Услышав, как в комнату вошёл Маттеус, Дрант поднял голову. Его доброжелательное выражение лица сменилось рассерженным, и, сказав девочке пару слов напоследок, он покатил к капитану.

— Ты в порядке, мой друг? — заботливо спросил Маттеус.

— Меня чуть не убили, — Дрант сузил глаза. — Гуннар рассказал мне, по-своему, про навигатора. Что ты с нами сделал, Маттеус?

Капитан побледнел и вытер вспотевший лоб.

— Это не имеет никакого отношения к твоему… инциденту. Или безбилетникам. Совпадение, не больше, — Маттеус положил Дранту руку на плечо. — Мужчина мёртв, женщина на гауптвахте, и Евсоф скоро отправит нас в путь. Нам придётся всё просто скрыть, — он бросил взгляд на девочку и прошептал: — Она что-нибудь сказала?

Дрант вздохнул, на время успокоенный.

— Ни слова. Я дал ей стимулятор, чтобы очнулась, и она выглядит вполне здоровой, учитывая, как с ней обращались.

Маттеус посмотрел на девочку, и она напомнила ему, почему он согласился им помочь. Между этой девочкой и его дочерью было мало сходства, но она была того же возраста и телосложения, как Надя, когда её похитили, и излучала уязвимость, на которую сразу же отреагировал Маттеус. Он чувствовал глубокую симпатию к потерянному ребенку, который сидел один, всё ещё глядя на своё отражение и болтая в воздухе ногами. Он подошёл к девочке, дав знак Дранту оставаться на месте. Маттеус присел и посмотрел в её маленькое белое личико.

— Как тебя зовут, дитя?

Ярко-голубые глаза спокойно посмотрели на него. Когда девочка заговорила, её голос оказался лёгким и чистым, словно весенний рассвет.

— Моих родителей больше нет?

— Твой отец мёртв, — сказал он мягко. — Но твоя мать в другой комнате помогает нам.

Девочка уронила взгляд и прикусила нижнюю губу.

— Дитя, как твоё имя? — та проигнорировала вопрос и отвернулась, царапая розовую отметину от иглы на тонкой руке.

— Мой друг идёт, — сказала она, внезапно светлея.

— Какой друг?

— Мой друг. Тот, которого я иногда кормлю, — она постучала по голове сбоку. — Я вырастила его здесь.

— Я не понимаю, — сказал Маттеус. — Кого ты вырастила?

Лёгкая нахмуренность омрачила недавно безмятежное лицо девочки.

— Моего друга, — сказала она.

Видя, что Маттеус всё ещё не понимает, она подалась ближе и постучала указательными пальцами по вискам:

— Вот здесь, — с силой повторила она.

Маттеус, сбитый с толку и поражённый напористостью ребёнка, встал, подчиняясь подсознательному желанию стать выше и таким образом вернуть себе некоторую инициативу.

Девочка посмотрела на него снизу вверх, довольно улыбаясь, её ноги болтались как два неустанных маятника.

— Скоро увидишь кого, — весело сказала она.

Маттеус в недоумении помотал головой:

— Дрант, у тебя есть какая-нибудь «сыворотка правды»?

Резкий крик донесся из решётки вентиляции, вделанной в пол, поднялся до визга, затем внезапно оборвался. На краткий миг наступила тишина, затем раздался другой крик, повыше и наполненный таким страхом и ужасом, что Маттеус ощутил, как слабеют колени.

В первый раз за день он предпринял конструктивные и быстрые действия.

— На гауптвахту, — приказал он. — Гуннар, за мной! — и бросился из лазарета. Гигант тяжело затопал следом.

Дрант, содрогаясь от воплей, эхом отдававшихся в лазарете, осторожно приблизился к девочке. Она подпрыгивала верх и вниз, хихикая и хлопая в ладоши.

— Он здесь! — радостно возвестила она. — Наконец-то, он здесь!

Дрант сгрёб её, усадил на колено и поехал вслед за капитаном.

* * *

На то, чтобы взломать камеру навигатора, ушло полчаса. Он был запечатан там десятки лет назад, и с тех пор никогда не покидал то, что в конце концов стало его могилой. Евсоф закашлялся в спёртом воздухе, прижимая ко рту платок.

— Включите вентиляцию. Я тут еле дышу, — он окинул оценивающим взглядом камеру. — Следов насильственного проникновения нет, корпус цел, — он фыркнул. — Иначе нас бы тут уже не было.

Второго навигатора вывели из самонаведённого транса, и он готовился подключиться к кораблю. Навигатор чувствовал мёртвое тело, даже несмотря на то, что не мог его видеть. Евсоф с отвращением наблюдал, как тот вслепую, но вполне уверенно, медленно передвигается по небольшому помещению.

— Как ты думаешь, что заставило его это сделать?

Навигатор помолчал, исследуя корабль и пространство вокруг него своим чувствительным психическим сознанием.

— На борту что-то есть, — произнёс он отсутствующим монотонным голосом. Повернулся, пустые глазницы уставились в серые глаза Евсофа, словно он мог его видеть: — Что-то рядом, что-то близко. И приближаются другие. Они кружат вокруг нас, словно стервятники.

— Энсин Джагг! — крикнул Евсоф, громче чем необходимо. — Помоги нашему новому первому навигатору облачиться в обвязку. — он указал на бывшего обитателя камеры, неловко свисающего из ремней: — И вытащи эту мерзость оттуда, пока я не заблевал пол, ради святого Императора!

— Сэр? — произнёс молодой энсин.

— Что такое? — рявкнул Евсоф.

— Мне кажется, я что-то слышу, — Джагг подкрался к огромному готическому окну, занимавшему всю переднюю переборку. Поверх него был опущен несокрушимый противовзрывной щит. Джагг приложил ухо к стеклу.

Евсоф нетерпеливо топнул ногой.

— Энсин…

Джагг прижал палец к губам:

— Слушайте.

Евсоф уже собрался наорать на человека, осмелившегося его затыкать, когда щит содрогнулся в пазах, и по ушам резанул пронзительный скрежет. Джагг отшатнулся, на его юном лице был написан ужас. Они увидели, как нижний угол щита выгнулся внутрь, завибрировал, затем отскочил обратно, словно что-то с невообразимой силой попыталось открыть его с той стороны.

Евсоф, с расширенными от потрясения глазами, делал всё возможное, чтобы привести в чувство испуганный экипаж:

— Джагг, быстро присоедини навигатора. И запри камеру со стороны мостика, когда закончишь. Я хочу, чтобы эта дверь была заварена наглухо, понятно? Остальные, пошли отсюда немедленно! Двигатели должны быть готовы к старту, как только навигатор займёт своё место.

Покидая камеру с неподобающей ему торопливостью, Евсоф спрашивал себя: где Маттеус?

Новый навигатор-примус не сказал ничего, даже когда противовзрывной щит подвергся новой ожесточённой атаке, потрясшей корабль от носа до кормы.

* * *

Гауптвахта находилась в запущенных глубинах корабля, прямо под кухнями. Кое-кто поговаривал, что самым худшим было, находясь здесь, нюхать помои, которые выливали коки. Вонь помоев перебивала даже вездесущий запах прометиевого топлива. Этот едкий коктейль лениво взбалтывался медленно вращающимися на потолке вентиляторами.

Маттеус спрыгнул с лестницы и поморщился, когда ботинки со звоном ударили в металлический мосток. Полутёмный коридор гауптвахты освещался лишь редкими оранжевыми светосферами, установленными низко вдоль переборки. Здесь шум двигателей обычно был громче, чем где-либо ещё на корабле, за исключением разве что двигательных отсеков. Узкий проход обычно наполнял могучий пульс варп-двигателя и еле слышные крики техножрецов и персонала, трудившихся возле гигантских машин. Но сейчас здесь было тихо, если не считать успокаивающего шелеста воздуховодов.

Гуннар шёл следом, вместе с двумя рядовыми сотрудниками службы безопасности, вооружёнными силовыми булавами. Маттеус нёс тяжёлый отрезок трубы; Гуннару ничего больше, кроме собственных кулаков размером с кувалду, не было нужно. Маттеус, жестом призвав к тишине, крадучись двинулся по коридору. Дверь в камеру гауптвахты висела под углом, верхняя петля вырвана из косяка. Дверь выгнуло наружу так, словно что-то колоссальной силы вышибло её изнутри.

— Коробка этой двери сделана из сплошного титана, — прошептал безопасник.

— Булавы на полную мощность, — тихим голосом приказал Маттеус, и приободрился, услышав, как усилилось гудение оружия за спиной.

— Гуннар идёт первым, — голос, глубокий как пропасть, протянул позади него. Маттеус подскочил, не столько от громкости, сколько от факта, что человек-гигант, как ни странно, заговорил, что случалось с ним редко.

— Спасибо, Гуннар, — сказал Маттеус, похлопав его по руке, — но первым идти должен я.

Добравшись до двери, он прижался к стене и молча прислушался, остальные выжидающе смотрели. Маттеус обернулся и беззвучно, одними губами произнёс:

— Раз, два, три… — и бросился в камеру.

Он резко остановился, разуму потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он видит; Маттеус зажал рот рукой, чтобы остановить поток жёлчи, поднявшейся к горлу, горький и едкий. Остальные сгурьбились за ним, выставив оружие. Боевые кличи замерли на устах.

Вся противоположная сторона камеры была заляпана красным. Струйные полосы алели на коричневатой стали, словно яркие радуги, с них текло, капли собирались в вязкие лужи у подножия стены. На полу, одно на другом, лежали два тела, словно сцепившись в любовном объятии. Они почти слились воедино: лоскуты распоротой кожи и разорванной плоти смешались до такой степени, что невозможно было определить, чьему телу они принадлежат. Маттеус мог бы сказать, что то, которое лежало снизу, было Броком, лишь потому, что видел его витой эполет главы службы безопасности, почти скрытый под массой человеческих потрохов.

Горячий воздух, тяжёлый от тошнотворной медной вони, сдавил Маттеусу горло. Разум его помутился, жестокость сцены ударила его словно пинком в живот. Слышно было, как один из безопасников застонал, его начало тошнить сильными, обильными приступами. Он уронил дубинку, та покатилась по полу и остановилась рядом с трупами, от которых шёл едва заметный пар.

Ужас Маттеуса усилился, когда он заметил оковы на стене. Словно куски мяса в лавке мясника, в них гротескно висели руки женщины. Гуннар колотил кулаками по стене камеры, его простой разум не способен был совладать с тем, что видел.

Услышав скрежет открывшейся двери лифта на другом конце коридора, Маттеус пришёл в себя. Он сильно хлопнул Гуннара и дал знак всем вести себя тихо. Стараясь не шуметь, с мрачными лицами они встали спиной к стене, стараясь не смотреть на жуткое зрелище смерти, раскинувшееся перед ними. Безопасник, которого тошнило, вытер трясущейся рукой рот. Маттеус поймал его взгляд и кивнул ободряюще. Безопасник кивнул в ответ. Они обратили взгляды к двери и стали ждать, держа оружие наготове.

Услышав приближающееся знакомое гудение кресла Дранта, все облегчённо выдохнули. Сквозь шум моторов послышался голос девочки.

— Не вози её сюда, — крикнул Маттеус, но было поздно. Они уже обогнули угол и въехали в камеру.

— Проклятье, может ты всё-таки уберёшь её отсюда? — рявкнул Маттеус, но девочка уже соскользнула с колена Дранта и зашлёпала босыми ногами по камере.

— Мама? — произнесла она. Мужчины смотрели на девочку, не зная, что делать. Она повернулась к Маттеусу, голубые глаза блестели в сумраке.

— Это моя мама? — спросила она.

Маттеус ещё раз глянул на кровавое месиво в центре камеры, только сейчас заметив угольно-чёрные волосы, рассыпавшиеся веером.

— Да, — ответил он хрипло, отчаянно пытаясь придумать, чтобы сказать успокаивающего, но сцена разорения вокруг сводила на нет любые слова поддержки.

Девочка присела рядом с матерью, низ белого платья сразу же пропитался кровью. Подняв взгляд кверху и задрав голову, она понюхала воздух. Девочка выглядела сбитой с толку, словно внутренне силилась понять, что произошло.

— Он был здесь, — она устремила взгляд на Маттеуса. — Мама должно быть разозлила его.

Её взгляд лишал сил. В её глазах было что-то старческое, что-то старческое и мудрое.

— Его лучше не злить, — продолжала она.

Маттеус сглотнул, пытаясь улыбнуться.

— Кого лучше не злить, дитя?

— Моего друга.

— А какой он, твой друг?

Она оценивающе посмотрела на Гуннара, которые стоял у стены, тряся головой, словно пытаясь вытряхнуть из неё еретические мысли.

— Больше его, — сказала она, — Намного больше. Он приглядывает за мной. Но иногда он бывает большим неряхой, — она указала на разбросанные вокруг части тел и лужи крови. — Я могу заставить его вернуться, если хотите.

— Нет! — сказал Маттеус чересчур громко.

Девочка нахмурилась.

— А я хочу, чтобы он был здесь, — дерзко ответила она и, наклонив голову, начала беззвучно шевелить губами. Атмосфера в комнате сразу же потяжелела, а время словно замедлилось; температура резко упала, когда девочка превратилась в эпицентр психической бури, её длинные чёрные волосы вздыбились, наэлектризованные хлещущими голубыми вспышками энергии. Это выглядело так, словно её птичье личико окружили безголовые извивающиеся змеи. Воздух вокруг неё уплотнился и замерцал: для Маттеуса её очертания расплылись. Единственным чётким местом в неземном видении, которое однажды было маленьким и внешне невинным ребёнком, оставался взгляд ненависти, сконцентрированной в её когда-то небесно-голубых глазах, которые сейчас были чернее ночи, и в них не осталось ничего человеческого. Крыс Леман пискнул, выпрыгнул из верхнего кармана Гуннара и кинулся в коридор. Гуннар взревел и бросился на ребёнка.

С быстротой молнии девочка повернулась к нему. Мимолётный проблеск страха и замешательства мелькнул на её лице, но пропал так же быстро, как появился. Она выплюнула злой приказ, гиганта подняло в воздух и вышвырнуло кувырком в дверь — словно ребёнок отбросил надоевшую куклу. Гуннар врезался в стену коридора, круша трубы. Хлынул горячий пар. Несколько секунд Гуннар сидел, ошеломлённый, затем вскочил на ноги и загрохотал вслед за своей любимой крысой, плача от боли.

Остальные стояли, поражённые ужасом, пока девочка не повернулась к ним с выражением злорадной ярости. Безопасники бросились на неё, выписывая силовыми булавами смертоносные арки. Она произнесла что-то, и безопасников подбросило вверх. Их головы ударились в потолок с влажным стуком. Девочка подержала тела наверху, затем позволила упасть на палубу, словно марионеткам с обрезанными нитками.

Она обратила взгляд на Маттеуса и Дранта, её крошечный рот нараспев выговаривал слова потусторонней силы. Маттеус чувствовал, как они проникают в его разум и захватывают власть над чувствами…

Погоня закончилась. Вокруг лил дождь, смачивая стены тупика, и она вздрагивала, когда капли попадали за шиворот. Родители прижимали её к себе, пока банда подходила ближе. Самый высокий выступил вперёд, расплёскивая сапогами блестящие чёрные лужи. Она испуганно опустила взгляд и уловила под ногами в воде своё отражение. Она старалась совладать с эмоциями, но не знала как. Что-то внутри неё, могущественное и притягательное, начало подыматься на поверхность.

Мужчина стянул капюшон. Выражение его лица было суровым, но губы подсказывали, что его забавляет вид трясущегося семейства. Выполненный синим, на высоком лбу мужчины расправил крылья имперский орёл.

— Бегаем, да? — произнёс тот. — От меня ещё никто не уходил. Вам не обвести Инквизицию вокруг пальца, хаоситская нечисть.

— Делай что хочешь, — ответил её отец. — Мы служим истинным силам варпа. Скоро ты будешь плакать перед ней.

Инквизитор расхохотался:

— Тогда я приговариваю вас к ней же и вернуться.

Отряд охотников выставил из-под одежды оружие.

— Огонь!

Она ощутила, как её разум напрягся словно мускул, и воздух вокруг наполнился холодными щупальцами энергии. В голове она создала облик с когтями и бездушным сердцем. И закричала, схватившись за виски, когда видение обрело плоть.

Она продолжала смотреть вниз, на своё отражение, пока крики инквизитора смешивались со звуками раздираемой плоти и ломающихся костей.

Видение кончилось, и Маттеус обнаружил, что стоит по другую сторону закрытой двери, рядом тяжело дышал Дрант.

— Культисты, — прошептал он едва слышно. — И девочка… — он посмотрел непонимающим взглядом на Дранта: — Они использовали её, чтобы привести то чудовище, которое сейчас на моём корабле.

— По твоему приглашению, Маттеус, — угрюмо произнёс Дрант.

Маттеус толкнул дверь камеры, но её заклинило накрепко, удерживаемую невероятной психической мощью ребёнка.

— Где Гуннар, когда он нужен? — Маттеус включил вокс-ком: — Мостик, что у нас?

Из громкоговорителя затрещал голос Евсофа, его обычно повелительный тон тонул в едва контролируемой панике:

«На нас напали! Они пытаются пройти через щиты», — на заднем плане Маттеус слышал испуганные вопли, смешивающиеся со звуками разрываемого металла. — «Что-то уже проникло на борт. Доклады о нарушителе потоком поступают со всей «Бесс». Я не могу связаться с машинным отсеком. Послал группу вниз проверить, но они не вернулись. Мы слышали крики из вентиляционных шахт…»

— Успокойся, Евсоф. Как дела у навигатора?

— «Слишком поздно для этого. Вы не слышите меня? Они уже внутри!»

Маттеус привалился к переборке, чувствуя, как кто-то засыпает над ним могилу. Он слышал неровное дыхание Евсофа, усиленное громкоговорителем, а за ним — вопли ужаса. Кто-то кричал: «Все по местам или я перебью вас прямо здесь!». На его корабле безраздельно властвовал Хаос. Маттеус понял, что момент настал.

— Евсоф, я санкционирую всеобщую эвакуацию с корабля. Всему экипажу — в спасательную капсулу, бегом. Скажи им не терять времени на пустяки. Не ждите меня. Как только соберётся весь экипаж, и я выведу нас из варпа, покинуть корабль. Только подключите навигатора к системам корабля, прежде чем уходить. Ты меня понял?

«Я понял вас. Конец связи».

К счастью, звуки суматохи на мостике отключились тоже.

Маттеус опустился на колени рядом с Дрантом:

— Тебя тоже касается. Выбрасывайтесь сразу, как выйдем из варпа.

— Мы никуда не полетим без капитана. Кроме того, ты должен ответить за всё это, старый друг.

— Двигай в капсулу, ты, старый дурак.

Внутри камеры в крови бултыхалась маленькая девочка. Она обмакнула в кровь пальцы и, хихикая, принялась малевать на стене рисунки: стилизованные руны в виде недремлющего ока. Они засветились словно маяки. Схватка в варпе за добычу разгорелась с новой силой. Нечто в глубинах корабля откликнулось.

* * *

Общий канал остался включенным на корабельном вокс-коме. Пока Маттеус взбирался по лестницам и бежал по коридорам к мостику, он слышал дикие крики и предсмертные молитвы своего экипажа через вокс-точки, натыканные по всему кораблю. Стало понятно, что добраться до спасательной капсулы смогут немногие. Он проскакивал через мосты, громыхая подошвами по стальному полу, мучимый воплями убиваемых, эхом отдававшимися вокруг. Ботинки заляпало кровью, и несколько раз он поскальзывался на чём-то влажном.

Когда он добрался до мостика, корабль сотрясался под усиливающимся натиском тварей варпа, царапающих и раздирающих корпус. Охваченный ужасом, он с изумлением увидел, как кусок щита с мучительным скрежетом оторвался. Отведя взгляд от головокружительных завитков искажённых звёзд снаружи, он кинулся в камеру навигатора.

Навигатор лежал на палубе, свернувшись клубком и судорожно подёргиваясь. Из разъёмов в голове торчали кабели, соединяющие его с кораблём.

Маттеус грубо встряхнул навигатора:

— Очнись, лопни твой глаз! Вытаскивай нас из варпа! Выводи нас немедленно!

Навигатор прошептал едва слышимым среди грохота нападения голосом:

— Столько враждебности к нам, напряжение слишком…

— Нет! Вытаскивай нас, ради Императора! Не дай нам умереть!

— Пытаюсь… — пробормотал навигатор. В комнате раздался скрежет, щит в конце концов вырвало из креплений; снаружи раздался победный гомон. Внутрь хлынул свет варпа, Маттеус от страха зажмурил глаза и заорал. Навигатор закричал, по его хрупкому телу прокатился последний жестокий спазм, свет варпа погас и опустилась тишина.

— Дело сделано, — произнёс он с ничего не выражающим лицом.

Маттеус осел на палубу, ощущая прилив облегчения.

— Мы свободны, — прошептал навигатор, хватая ртом воздух.

Прежде чем Маттеус успел произнести слова благодарности, в камеру ввалилось видение из его худших кошмаров, принеся с собой пресыщенную вонь смерти. Прямоходящее, полных четыре метра ростом, оно нагнулось, проходя в дверь — зловещая тень надвигающейся катастрофы. Чересчур раздутая голова поворачивалась из стороны в сторону, густая слюна текла из утыканной зубами пасти. Длинные лапы, оканчивающиеся смертоносными белыми когтями, метнулись вперёд с убийственной скоростью и вонзились навигатору в живот. Тот испустил слабое мычание боли, и затих.

Маттеус действовал инстинктивно, кинувшись между мускулистых ног монстра и рыбкой переметнувшись через своё капитанское кресло на пол. Пошарив под креслом, достал помповик, который держал там на крайний случай. Наведя ружьё на дверь трясущимися руками, он замешкался с предохранителем, а тварь уже бросилась на него, футовой длины когти рванули по руке, дробовик укатился за пределы досягаемости.

У Маттеуса был миг запечатлеть глазами огромное чудовище, нависшее над ним: распахнутая в беззвучном вопле злобной ярости пасть; жаркое вонючее дыхание, бьющее в лицо. Часть его разума завопила, когда он заметил ухо с клочком плоти, свисающее с покрытого кровью переднего зуба твари. Маттеус закрыл глаза и стал ждать смерти.

— Мы улетаем.

— Мы ждём.

Евсоф скептически посмотрел на Дранта:

— Он мёртв. Почти все мертвы. Я главный. Мы улетаем, — он потянулся к иконке запуска.

Дрант схватил его за руку и притянул лицом к лицу.

— Мы ждём нашего капитана, — сказал он сквозь сжатые зубы. — Я настаиваю.

Что-то во взгляде старика подсказало Евсофу, что спорить слишком опасно. Он отодвинулся, смирившись.

Энсин Джагг сидел на пороге спасательной капсулы, откуда было видно пятьдесят метров коридора, ведущего обратно в «Бесс».

— Пока всё спок, Дрант.

— Будем надеяться, так и будет, парень.

Дрант коснулся рукояти автопистолета, который прятал под подлокотником кресла. «Пусть идут», — подумал он.

Он думал о Наде. Скоро, возможно, они встретятся в жизни после смерти, какую бы Император им не уготовил.

Отрывистый грохот автогана прервал его мысли. Маттеус открыл глаза и увидел, как тварь отшатывается прочь, красно-коричневые струи плещут из жёсткой шкуры. На мостик, яростно завывая, ворвался Гуннар. Он расстрелял всю обойму, затем перехватил оружие словно дубину и набросился на ошеломлённую тварь, колотя её по раздутой голове и ревя как одержимый. Тварь опрокинулась, врезавшись в поручень мостка, из десятка ран сочилась кровь.

Гуннар повернулся к Маттеусу и указал на бьющийся комок в нагрудном кармане.

— Нашёл Лемана на кухне, — он похлопал по погнутому автогану. — И это нашёл.

— Слава Императору! Уходим.

Позади них, в тот самый момент, когда они бросились к свободе, тварь зашевелилась. Она знала этот корабль и знала, куда они направляются. Она затопала следом, ведомая охотничьим инстинктом на перехват.

— Ещё два поворота, и мы на месте, — восторженно завопил Маттеус. Гуннар внезапно схватил его за ворот и зажал огромной рукой рот.

— Леман боится. Он чует его, — он показал на поворот впереди и прошептал: — Там.

Впереди на стене чернела огромная уродливая тень: тварь обошла их! Маттеус опустился на пол, окончательно сломленный.

Гуннар похлопал его по плечу. На его лицо медленно наползала улыбка, мыслительный процесс для такого действия требовал некоторого времени. Он указал на потолок. Маттеус проследил за пальцем и сумел выдавить усмешку.

* * *

Джагг завопил:

— Там что-то есть, в конце коридора!

Оно ринулось к ним, наклонив корпус вперёд — сплошная масса блестящих мускулов и острых когтей, широкие плечи занимали всю ширину прохода. Дрант суетливо выхватил пистолет, навёл его трясущимися руками и выпустил град шальных пуль, некоторые, срикошетив от стен, попали в трубы охлаждения. Хлынул жгучий пар, обжигая тварь, та отскочила назад, неожиданно насторожившись.

Дрант глядел на жуткое видение, которое припало к полу всего лишь в нескольких метрах от него, окутанное шипящими испарениями.

— Оно пришло, — выдохнул он. — Император сохрани нас, оно пришло.

— Мы улетаем, немедленно! — крикнул Евсоф, протягивая руку к иконке запуска.

И тут сверху, из вентиляционной шахты в потолке коридора перед ними, выпало тело. За ним тут же последовало ещё одно, покрупнее. Оба ввалились внутрь.

— Запускай! — заорал Маттеус.

Евсоф ткнул иконку, и в тот момент, когда тварь бросилась к створкам, они захлопнулись с гулким лязгом. Распахнутая пасть, брызгая слюной, с размаху ударилась в стекло. Люди отпрянули, вскрикнув от страха. Гуннар же прижал лицо к стеклу и восторженно завопил:

— Гуннар первый, Гуннар первый!

С рёвом запустились стартовые двигатели, выталкивая капсулу в пустоту. Чудовище, лишившееся добычи, секунду постояло в дверях, затем ушло обратно внутрь «Бесс».

— Теперь они вместе, дитя и чудовище, — произнёс Маттеус устало. — Кто из них больший изверг, спрашивается?

Он оглянулся вокруг, глаза блестели от скорби. Челнок был построен в расчёте на экипаж в полном составе — сто сорок пять человек. Подсчёт показал, что осталось всего двенадцать, включая его самого. Никто не произнёс ни слова. Никто не знал, что сказать.

Маттеус вглядывался в окно, пока «Чёрная Бесс» постепенно исчезала из виду. Ослепительная вспышка, и она пропала совсем, поглощённая бездонным потусторонним миром варпа, забрав с собой девочку и её отродье Хаоса.

* * *

На краю гигантского светящегося облака, дрейфующего через маршрут имперских грузовиков, который соединял Врантис-3 и Мир Иареда, в засаде притаился охотник. От загнутого носа до элегантно суженных стабилизаторов рейдер эльдар был примером жестокой и смертоносной красоты.

— Смерть может прийти откуда угодно. Она ждёт, а потом заключает тебя в свои объятия.

Так говорила капитан корабля, Корах Вик, которая сидела, подобравшись в командирском кресле — само воплощение смертельно опасного хищника, терпеливо выжидающего момента, чтобы нанести удар.

— Есть контакт, — сообщил пилот, в голосе отчётливо сквозило удовольствие.

— Подробнее.

— Одиночный корабль, вероятно грузовик, показания слабые, энергия на минимуме. Жирный человеческий опарыш, ждущий, чтобы мы его раздавили.

Корах улыбнулась самой холодной из своих улыбок. Лёгкая добыча. Однако она ощутила укол недовольства. Слишком лёгкая. Жестокая натура её души требовала вызова, противника, который бы извивался и бился в её мёртвой хватке. А эта жертва едва застонет, прежде чем пасть под её огнём и абордажными командами.

Пилот выжидающе смотрел на капитана. Она приняла решение, единственное из возможных:

— Собери моих охотников. Сегодня с ними на абордаж пойду я.

— Как прикажете, — ответил пилот. — Получены данные о корабле. Это «Чёрная Бесс».

Корах пренебрежительно махнула рукой:

— Не имеет значения. Надеюсь, они окажут хоть какое-то сопротивление.

Она облизнула тонкие губы и плотоядно взглянула на неуклюжее судно, ползущее по визиопорталу.

— Доброй охоты, госпожа, и удачи, — пожелал пилот.

— Удача мне не понадобится. Я не предвижу никаких проблем.

С этими словами она развернулась и зашагала с мостика.

Чарльз Стросс Монастырь Смерти

Тензиг не понимал, что происходит, пока не увидел книгу в склепе под библиотекой, которая немного прояснила ситуацию. Но и это не показало полную картину.

Он уже несколько часов сгорбившись сидел перед блёклым экраном, когда мастер запретных искусств покинул свою кафедру и тронул его за плечо кончиками пальцев. Тензиг повернулся в кресле и вопросительно посмотрел на него. Мастер поманил его, и Тензиг заставил себя встать на ноги. Казалось, мир кружится вокруг его усталой головы, когда он следовал за мастером из тишины скрипториума в гулкую яркость пятиугольника. Необходимости молчать больше не было, но губы до сих пор были слишком сухи, чтобы говорить.

— Почему? — прохрипел Тензиг.

Мастер не ответил, а лишь одарил его загадочным взглядом и продолжил свой путь.

— Белый шум, — сказал он, а под его ногами хрустел гравий.

День был сухим и мягким, облака над головой превращали сияние звёзд в блистающий свет, который смывал все тени и казался жидким.

— Мы поговорим в моих покоях, — сказал мастер, протирая бритый череп ладонью, как будто с возрастом плоть нуждалась в полировке. — Такие вещи… не предназначены для широкой аудитории. Если кто-то это услышит, появятся вопросы, даже может начаться паника. Возможно, небо упадёт нам на головы…

«Возможно, возможно…» — подумал Тензиг. «Возможно» было идеальным словом в случае признания наличия высокой вероятности неточностей в условиях. Мастер с таким же успехом мог сказать «Вряд ли». Но факты, которые видел Тензиг, были ужасными. Империум возвращался.

Покои мастера находились в северной башне монастыря — одном из старейших строений в комплексе и, возможно, на всей планете. Холодные точёные каменные блоки были положены друг на друга без раствора, только большой вес удерживал их на месте. Мягкий климат и отсутствие землетрясений в этой области позволили им простоять так долго. Сотни поколений монахов жили, трудились и умирали под взглядами здешних высоких окон.

Но это не означало, что обстановка покоев была по-спартански строгой. У хозяина было множество комнат, а пол был отделан полированными деревянными панелями, которые за века стали глянцево-темными. Мебель тоже была очень древней, древнее, чем Тензиг мог себе представить. В этой обстановке мастер тайных искусств находил уединение и принимал гостей.

— Присаживайся, — сказал мастер, когда Тензиг, проскользнув под ширмой, неуверенно встал в дверях. Тонкая улыбка скользнула по лицу хозяина, когда он выглянул в окно. Быстрым движением глаз он осмотрел горизонт, а затем, удовлетворённый увиденным, прикоснулся пальцами к скрытому месту на оконной раме. Силуэт на фоне окна изменился: там, где раньше были земля и небо, теперь остались лишь сверкающие полосы света.

— Рассеиватель, — сказал хозяин с понимающей улыбкой. — Теперь мы можем не бояться лишних ушей.

Он подошёл к деревянному креслу для чтения, расположенному у окна, и сел в него, положив руки на подлокотники, отполированные до черноты поколениями его предшественников.

— Теперь, Тензиг, ты можешь рассказать мне о том, что ты видел, чтобы я мог передать радостную весть брату-настоятелю.

Тензиг переместился на свое место. Подушка под ним казалась непривычно мягкой после долгих лет медитаций на полированных деревянных полах.

— Я боюсь, это не принесет большой радости мастеру светского управления, — сказал он нерешительно. — Как вы посоветовали в вашей мудрости, я проконсультировался в архивах по поводу этого древнего источника знания. Старинные бумажные архивы, хроники древности, не настоящие библиотеки. Похоже, в своё время повелитель с другой стороны небес посещал мирян на регулярной основе. Утверждая высшую власть, он возвышал своего избранного. Он собирал налоги своим именем. Неподчинившиеся ему были жестоко наказаны, но последний такой визит произошел много веков назад, задолго до основания нашего ордена, ещё до того, как мы вышли к звёздам. Тексты мало говорят о том, что представляет собой Империум, который он утверждал, мы знаешь лишь одно — никто не может противостоять такой силе.

Он замолчал, и из всех звуков осталось лишь слабое завывание северного ветра. Мастер тайных искусств, тех, что даровали защиту монахам на протяжении веков, наклонил голову в молчаливом созерцании. Тензиг почувствовал страх. Если эти слова могли повергнуть в отчаяние человека, который мог заставить листья увядать, лишь подув на них, значит, это действительно было чем-то серьёзным.

«Я канал, — молча говорил он самому себе, — поток, по которому могут течь воды истории. Я не могу препятствовать, не могу исказить его, с течением моей жизни я могу немного расширить этот канал, чтобы мои последователи смогли продолжить его расширение».

Это был катехизис Ордена Небесной Добродетели, который сохранял мудрость в мире, которому она была так нужна, а часть ордена, защищавшая самих стражей мудрости, была известна как «тайные искусства». Тензиг дрожал, чувствуя, как глубины его естества вверглись в нечестивую бурю сомнений. Ведь если сам мастер не видит решения, что оставалось делать таким, как он?

Власть с небес не потерпит конкурентов. И, в силу обстоятельств, орден может быть одним из них… Мастер поднял голову, и Тензиг застыл под его взглядом, словно кролик перед удавом. Тёмные глаза, казалось, видят его душу насквозь. Его мышцы напряглись, он не мог сдвинуться с места.

— Не думаю, что нам что-то угрожает, кандидат Тензиг, — мягко проговорил мастер. — Это не абсолют, даже для богов. Мне надо многое обдумать, а времени так мало. Скажи мне, — добавил он, — что мы знаем о теософии тех, кто приходит со звёзд?

Тензиг моргнул.

— Они верят в абсолют, — сказал он. — Абсолютная власть, абсолютное зло и абсолютное невежество. Они пойманы в замкнутый круг суматохи и будут пытаться покорить нас, если у них будет эта возможность. Они поддерживают только бездумное присоединение к ним… с которым наши догмы могут быть…

— Хватит, — мастер поднял правую руку. — Твои предубеждения становятся навязчивыми. Ты так ничему и не научился?

— Нет, мастер, — Тензиг склонил голову, неуверенность охватила его.

— Имперцы, несомненно, враждебны нашему ордену, — произнёс мастер, — а действовать в спешке хуже, чем не действовать вообще.

Он встал.

— Будет созван совет мастеров, когда брат-настоятель огласит своё решение. И тогда станет ясно, как нам противостоять пришельцам. Возможно, Империум — это один из путей, — сказал мастер и улыбнулся.

Джудит посмотрела на планету с водоворота звёзд через стекло смотровой площадки. Бильярдный шар белого тумана, планета казалась совершенно безликой с орбиты, но она напомнила Джудит о её родном мире, Нойс-4, хотя там облака были не сливочно-белыми, а серыми, и каждый на той планете погиб вскоре после того, как Джудит покинула её. Её похитили. Призвали, если точнее. Он поморщилась от воспоминаний и посмотрела на шарообразное скопление, висящее в воздухе и удерживаемое от падения грави-лучом. Картина была великолепной: диадема из звёзд, которые сверкали на половине неба и утопали в Млечном Пути, словно в каком-то украшенном драгоценностями озере. В Эру Раздора множество миров было потеряно в терзаемом варп-штормами космосе, и теперь жалкие осколки тысяч человеческих цивилизаций дрейфовали меж звёзд. Как этому миру удалось выжить, оставалось за гранью понимания, но сейчас, когда он снова был обнаружен, задачей флота было очистить его от девиантов и мутантов, а затем поставить у руля людей, которые будут поддерживать Имперскую власть.

— Ещё один грязный шарик, а? — сказал Иоаким Ариман, ухмыляясь. Он встал за её спиной, стройную фигуру плотно облегали лёгкие черные доспехи Адептус Арбитрес. — Не удивлюсь, если это всего лишь очередная ядовитая пустошь, полная кочевников.

— Будем надеяться, что нет, — прошептала Джудит.

— Когда придёт отчёт с разведывательного зонда?

— Скоро.

Иоаким замолчал, тоже рассматривая этот мир, но его взгляд был полон презрения. Он считал любой мир, не принадлежащий Империуму, миром варваров, а его жителей — едва ли большим, чем животными. Джудит считала, что это его слабое место. Ведь даже варвары могут продемонстрировать изощрённость и гибкость мышления… Именно поэтому они были здесь: убийца и боевой священник Адептус Арбитрес, посланные поддержать инквизитора в восстановлении власти над утерянными мирами этого скопления, из которых по важности Хито был лишь седьмым.

Джудит сжала губы, посмотрев на Аримана. «Почему они дали мне в напарники такого нетерпеливого фанатика, как он? — подумала она. — Вряд ли найдется кто-то еще более грубый, чем Ариман. Возможно, это попытка дискредитировать меня…» Зазвонил оповещатель, и Иоаким нетерпеливо ответил:

— Да?

— Это Священная Инквизиция. Мы получили доклад с разведывательного зонда: найдена коренная цивилизация, имеющая некоторые технические знания и постоянную власть. Вы хотите ознакомиться с подробными сведениями?

Иоаким фыркнул, но Джудит сказала через плечо:

— Я скоро буду.

— Скажи мне, если там будет что-то интересное, — крикнул он ей вслед, когда она уже подошла к туннелю в корпусе судна. — Скажи, если они похожи на людей!

Джудит встряхнула головой, поднимаясь на палубы Священной Миссии. Как ей обуздать такого упрямого придурка, как Иоаким? Какую кровавую кашу он собирается заварить на этот раз? Затем другая мысль посетила её голову. Возможно, удастся использовать его с выгодой для себя.

Покинув покои мастера, Тензиг вернулся в свою келью. Он сменил своё свободное тёмное одеяние на белый шерстяной стихарь, а затем погрузился в медитацию. Он не удивился, когда кто-то постучал в дверь, и, пойдя открыть её, Тензиг столкнулся с молодым послушником.

— Настоятель хочет видеть вас, — сказал монах Тензигу, широко раскрыв глаза. — Меня послали, чтобы…

— Тогда пошли.

Думая, Тензиг проследовал за мальчиком по коридорам монастыря к пятиугольнику в его центре, к белой башне, где настоятель и его приближенные следили за ежедневной жизнью ордена.

Тяжелое предчувствие давило на Тензига, в то время как молодой послушник привёл его к толстым дверям башни. Мальчик снова посмотрел на него сверху вниз.

— Мне не позволено идти дальше, — сказал он. — Вам придётся идти одному.

Тензиг молчал, немного растерявшись, а затем усмехнулся. Не став ждать, пока мальчик уйдёт прочь, он повернулся к двери и постучал по жесткой и шероховатой поверхности правой рукой. Невидимые глаза наблюдали за ним, и поэтому двери немедленно открылись.

— Кандидат Тензиг, — сказал встретивший его за вратами жёлтолицый монах, — вы можете войти. Пусть ваше пребывание здесь окажет честь ордену.

— И пусть эти дни будут долгими, — ответил Тензиг, склонив голову.

Привратник отступил, пропустив его, и закрыл врата. Тензиг огляделся, не обращая внимания на странного вида оружие, которое свободно носили монахи. Простота, полированный камень и воронёное железо — архитектура войны. Как же без этого. Знания Ордена Небесной Добродетели были его главным сокровищем, и в скорбные времена проблем с репутацией ордена они требовали адекватной защиты.

— Проследуйте этим путём, — сказал привратник, обращая внимание Тензига на лестницу. Они пошли вверх, вдоль посадок деревьев, что громко скрипели, к узким проходам в потолке. Тензиг удивился, насколько уязвимой была башня. Вскоре они пришли в небольшую комнату, и страж ушел. За всё это время Тензиг не видел здесь кого-либо ещё, но теперь двери открылась, и сам брат-настоятель вошёл в комнату.

— Тензиг, — сказал настоятель торжественным и сильным голосом, — мастер тайных искусств сообщил мне, что ты стремишься к членству в его части ордена, а это, кроме всего прочего, ещё и членство во власти ордена. Ты знаешь, что такое звание может быть только заработано честным трудом?

— Да, я знаю, — ответил Тензиг, и его горло вдруг пересохло. Комната, казалось, обхватила его и сжала грудь так, что его сердце билось прямо об стены.

— Хорошо, — сказал настоятель, — и если у тебя сегодня всё получится, ты войдешь в круг мастеров ордена и покроешь себя славой. Но если ты потерпишь неудачу, то не только наш орден будет разочарован в тебе. Мир проклянёт твоё имя, легионы нерождённых будут страдать из-за твоей ошибки, — он отвернулся, а на его лице была полуулыбка. — Но я верю в тебя, Тензиг. Твой мастер говорит, что всё это оправдано. Готов ли ты принять на себя это бремя и рисковать ради этого жизнью?

Тензиг молчал, и в комнате, казалось, установилась грозовая тишина.

— Я готов, — послышался близкий голос, и только потом Тензиг понял, что это сказал он сам. Настоятель усмехнулся.

— Хорошо. Тогда осталось решить, что нам делать с драконом…

Писарь начал зачитывать текст со свитка, положив его на свой аналой.

— Планета находится в состоянии средней цивилизованности, поддерживаемой наличием записей, оставшихся от банка данных СШК. Человеческая популяция расположена только на одном континенте, стран как таковых нет, но есть ряд враждующих фракций и герцогств. Феодальная система связана с религиозными орденами и платит дань церемониальному королю из военных вождей, которые конкурируют за власть. Тех-записи ведутся в одном из монастырей — монастыре Ордена Небесной Добродетели.

Писарь прекратил читать и поморщился, будто слова были очень горькими на вкус.

— Культ Императора угас в этом мире, даже если когда-то и существовал здесь. Теперь тут есть две религии: суеверный анимизм, основанный на поклонении небу и силам природы, и философский культ, который поддерживается в монастырях — наши разведчики не смогли понять основные принципы этой ереси. Культы имеют много сторонников, а монашеские ордена обладают почти такой же властью, что и военные вожди. Возможно, это связано с тем, что монастыри контролируют снабжение этого мира прогрессивными вещами.

Он поднял глаза со своего свитка,

— Было бы ошибкой считать, что эта цивилизация является примитивной только потому, что люди здесь не имеют точных наук и техники. Сложность их жизни может скрывать многие детали, и я бы посоветовал соблюдать крайнюю осторожность в отношениях с ними и не строить их только с позиции силы.

Окончив свое выступление, писарь посмотрел вниз и свернул свиток. Джудит оглядела остальных слушателей. Инквизитор Ратман, ответственный за возвращение миров этого скопления в лоно Империума, выглядел задумчивым: он крутил свой перстень из стороны в сторону, ожидая, пока выступление закончится.

— У меня вопрос, — сказал он, постукивая пальцами по подлокотнику. — Много ли мы знаем о местном банке данных СШК?

Писарь покачал головой.

— Я боюсь, очень мало. Туземцы отказались рассказывать о нём нашим агентам. Но, по большому счету, это примитивный мир. Все хранилища тех-информации, о которых мы знаем, были уничтожены в Эру Раздора. Случится чудо, если монахи работают с записями на пергаменте — они могут содержать описания давно забытых устройств, странные тайны, лежащие за пределами наших знаний, и один лишь Император знает, что ещё, — сказал он с благоговением.

Иоаким, представлявший руководство отряда Адептус Арбитрес на борту кораблей флота, сердито покачал головой.

— Весь этот мир похож на одну большую банку с червями, — сказал он. — Мелкие вожди только и ждут случая, чтобы насадить конкурента на крюк. Если нет быстрого способа уделать их, мы будет торчать тут вечно.

Инквизитор покачал головой.

— Да, это неприемлемо. Мы должны установить контроль над этой глушью, и сделать это нужно быстро. Значит, нам надо узнать их слабые места.

— Там царит анархия, — сказал один из клерков. — Разведчики не нашли прочной иерархии: убьют одного вождя, и другие тут же будут рваться занять его место.

Джудит смотрела в космос.

«Открытие, — думала она, — да, мне нужно открытие. Тайное знание. Банк данных… Банк данных СШК, если он существует здесь, идеально подошёл бы».

Такие компьютеризированные библиотеки, артефакты Темной Эры Технологий, содержащие в себе неисчислимые знания, имели жизненно важное значение для Адептус Механикус, но все известные банки данных СШК были повреждены в той или иной степени, и их было очень мало. Вот если бы ей удалось найти еще один.

— Наш ассасин, кажется, размечтался, — сухо сказал Иоаким. — Возможно, наша уважаемая коллега поделится с нами тем, о чём она задумалась?

Джудит перевела взгляд на него. В течение всего путешествия он постоянно бросал оскорбительные комментарии и насмешки в адрес Гильдии Асасинов. Отношения между монолитным Адептус Арбитрес и их скрытными, независимыми конкурентами — Имперскими ассасинами — были далеки от дружеских. Она смотрела на него глазами, зрачки которых сейчас были похожи на перекрестия прицела, пока он не отвернулся.

— Это и есть слабое место, — решительно сказала Джудит, — которое открывает широкие возможности для моей команды. Ну, вы же понимаете, — она посмотрела на инквизитора, который угрюмо слушал её. — Я могу принести вам этот мир на блюдечке, — сказала она, — и это же можно сказать и о банке данных, который вряд ли будет полезен после того, как мы проведем орбитальную бомбардировку, — она покосилась на Иоакима. — Ведь это просто идеальный метод, с помощью которого мы можем подчинить их. Конечно, это потребует больших затрат времени, но зато будет достаточно всего парочки убийств.

— Надеюсь, ты сможешь исполнить этот план, — с усмешкой сказал Иоаким. — А если нет…

Он не стал продолжать, но Джудит знала, о чём он думал. В Адептус Арбитрес были люди, которые хотели взять на себя функции ассасинов в дополнение к своим основным обязанностям, тем самым увеличив влияние своей организации. И Иоаким наверняка считал, что ассасинам нельзя полностью доверять: в руках властей они были острыми, но ненадежными клинками, которые могли легко обернуться против владельца. Джудит отметила, что когда она была на борту флагмана, Иоаким всегда носил свою чёрную панцирную броню.

Инквизитор Ратман кивнул писцу, который тут же активировал записывающее устройство.

— Пусть будет зафиксировано, — начал он, — что отныне ассасин Джудит Бьярнсдоттир назначена руководителем операции по приведению планеты Хиро под власть Империума, — инквизитор взглянул на Джудит так, что у неё по коже пробежали мурашки. Да, инквизитор знал, как играть с бюрократией против неё самой. — Дальше будет зафиксировано, что эта власть исходит от меня, — добавил он, — и что ей поручено работать вместе с Иоакимом Ариманом из Адептус Арбитрес, чтобы получить власть над планетой в течение тридцати стандартных дней. Во имя Императора, пусть будет так.

После того, как Тензиг вернулся в свою келью после встречи с настоятелем, он провёл ночь, размышляя над той задачей, для которой он был избран. Брат-настоятель был непоколебим: никто больше не должен был знать о том, что они обсуждали. Тайна была превыше всего. Поскольку он был лишь младшим членом ордена, выполнение этой задачи возлагало на него огромную ответственность. Тензиг лежал, глядя в потолок, и вспоминал слова брата-настоятеля.

Как мастер Ордена Небесной Добродетели, настоятель был мудр в путях мира так же, как мастер тайных искусств был осведомлён в тёмных науках смерти.

«Они прибудут издалека, но не стоит считать, что они будут наивными и не будут знать об источнике наших сил. Они будут стремиться свергнуть нас и манипулировать орденом; использовать нас как инструмент, с помощью которого можно контролировать воинов. Они будут стремиться сделать это привлекательным для нас… потому что они знают о нашей библиотеке, не так ли?»

«Как они могут не знать?» — подумал Тензиг. Хитроумные артефакты ордена были повсюду, и их было сложно скрыть от эгоистичных дворян.

«Поэтому, — говорил ему настоятель, — что-то произойдёт. — Мы должны заставить их поверить в то, что они хотят: что мы будем делать то, что они пожелают. Они не поверят, что, так хорошо зная наши сильные стороны, они так же хорошо будут знать наши слабости. И поэтому, — он по-волчьи оскалился, — мы должны скрывать свою силу. Это будет поручено одному из нас, кто должен будет остановить попытки их представителей добраться до источника. Тензиг, ты встретишься с имперцами. Ты будешь представлен им как наиболее почтенный член аббатства. Мастер тайных искусств будет с тобой, день его освобождения от боли приближается, и будет лучше, если он умрёт гордо, а не в болезнях. И тогда ты начнёшь заниматься тем, чему так долго учился».

Лежа без сна на своей койке, Тензиг, казалось, чувствовал всю свою жизнь на кончиках пальцев. Это было тяжело: примириться с неприятностями и горем, которые были если не резкими, то полностью неожиданными. От фермы своего отца к монастырю, путём кровавых потрясений времён Войны Марширующей Семёрки — всё ради того, чтобы обнаружить, что в это мирное время не нужны те, кто желает подняться выше. Долгая жизнь и процветание означают, что нет вакансий на звание мастера — звания, к которому стремился Тензиг, — из-за чего пришлось бы отложить свои амбиции в долгий ящик.

Но это не было святой миссией, ради которой он очищал свою душу. Это был апокалипсис — всё будущее этого мира ложилось на его плечи. Слишком сильное сопротивление призовёт гнев Империума на головы простых людей, а очень быстрое согласие будет означать тиранию. Ответственность за тайны его ордена была проклятием, висевшим тяжким грузом на его душе, и он чувствовал это, как если бы сами основы его разума скрипели, протестуя.

В конце концов он погрузился в тревожный сон, от которого его пробудил грохот утренних барабанов. Тензиг открыл ставни, которые защищали его келью от перламутрового ночного света — ночь никогда не была по-настоящему тёмной на Хито, скрытой облаками от миллионов солнц. А затем он начал молиться. Это будет долгий день.

Шаттл облетел вокруг монастыря прежде, чем приземлиться, и Джудит наблюдала, как Иоаким пилотирует его — плавно, почти с презрением. Но дикари — он настаивал на таком определении — не проявили никаких признаков паники.

— Приземляйся, — сказала она Иоакиму.

Кряхтя, он выключил привод и открыл створки грузового отсека. Немыслимо высоко над облаками ждал флот, но отсюда его не было видно. Теперь они были полностью изолированны.

Следуя за арбитром, она прошла в грузовой отсек. Гусеничный вездеход уже был готов к отправлению. Джудит забралась в кабину после Иоакима, и двери захлопнулись за ними.

— Ты сказал Санджит, что нужно делать? — спросила она, в то время как двигатели машины взревели, работая на полной мощности.

— Да, — ответил Иоаким, — она согласна. Нас двоих должно быть достаточно.

— А твоя часть?.. — она деликатно замолчала.

Иоаким фыркнул.

— Что касается меня, я не буду насмехаться над ними или проклинать их. Так что их настоятель…

— Настоятель, — прервала она, — возможно, самый влиятельный человек на планете. Ты знаешь, что мы можем предложить ему? Имперскую власть не получиться легко установить, если он не поддержит нас.

Руки Иоакима, облаченные в чёрные перчатки, согнулись так, будто он обхватил ими шею.

«Хорошо, — подумала Джудит. — Твои предрассудки будут ослеплять тебя до тех пор, пока ты не узнаешь больше об этих невежественных туземцах…»

— Так мы договорились? Ведь мы не хотим, чтобы он случайно скоропостижно скончался. Мы просто хотим внушить ему… соответствующие взгляды.

Иоаким рассмеялся.

— Тебе надо было стать дипломатом, знаменитая чёрная вдова… — сказал он.

«А из тебя, — подумала она ехидно, направляя вездеход к стенам монастыря, — получился бы прекрасный труп!»

Капитан стражи смотрел на приближающийся транспорт со стен монастыря, его глаза сузились, как будто он выслеживал добычу. Его улыбка была не из приятных. Люди, приходящие в орден и выставляющие напоказ свою силу, обычно не предвещали ничего хорошего. Но святыню самой влиятельной общины на планете не получиться взять легко.

Внизу огромные ворота открывались, заскользив по своим направляющим, команды потных рабов толкали их прочь с пути вездехода. Они двигались плавно, скользили к платформе в наружной стене. Похожие встречи проходили еще в четырёх городах планеты, чтобы именно эта ничем не выделялась. Капитан стражи смотрел вниз на металлический панцирь вездехода, а затем ударил в тимпан, находящийся рядом на стене; в спешке, чтобы не получить ударов плетью, рабы начали закрывать ворота.

— Стены, — пробормотала Джудит. — Они довольно толстые. Это не просто церемониальная принадлежность. Может быть, люди здесь имеют другие представления об организации религиозного братства?

Иоаким фыркнул.

— С чего бы это? Жрецы как жрецы. Они просто огораживаются от простых людей. Если я что-то и знаю о них, то как раз это. Зачем заморачиваться?

Джудит придержала свою реплику и хитро посмотрела на него. Он говорил правильно, вот только эти жрецы не были слугами Императора. Они имеют бесценное по меркам их мира знание. Так почему же их никто не беспокоит? Если Иоаким сам не мог додуматься до таких выводов, Джудит уж точно не собиралась помогать ему сделать это.

Она остановила вездеход и оставила двигатель работать на холостом ходу. Вряд ли у них было много шансов управиться быстро — Джудит видела силовые луки и автоматические винтовки в руках стражей на стенах.

Симптомы технической подкованности. Иоаким распахнул люк и спустился на рампу; и они сошли, оказавшись на чужой земле.

К ним подошла группа людей в чёрных мантиях, лица которых казались матово-белыми под глубокими капюшонами. Младший послушник размахивал курильницей, и в воздухе вокруг витал приятный аромат. Здесь было влажно, но прохладно, как будто они находились в облаках. Джудит встретила их, стоя немного впереди Иоакима и держа руки под плащом. Она закусывала изнутри свою щёку — это сказывалось нахлынувшее волнение из-за того, что действие достигло самого пика. Каждый нерв запылал, когда син-кожа почувствовала её настроение и в ответ на это начала взаимодействовать с нервной системой, обостряя все чувства.

Монахи остановились, как только подошли к вездеходу, и стали ждать.

— Приветствую, — сказала Джудит на языке аборигенов, удивляясь той лёгкости, с которой произнесла слово — ранее она одевала гипно-шлем, чтобы изучить местный язык. — Я представляю Империума Человека и прибыла сюда для того, чтобы поговорить с вашим настоятелем, как было оговорено при предыдущем контакте.

Монахи выглядели слегка сконфуженными из-за присутствия женщины. Один из них заговорил:

— Где тот, кто посещал нас ранее? — спросил он чистым, высоким голосом.

— Он был посланником с низким уровнем полномочий, — ответила Джудит. — Я — Имперский посол и уполномочена вести переговоры с вашими лидерами.

Монах кивнул.

— Мы принимаем за честь ваш визит, — ответил монах. — Вы можете пройти этим путём…

Джудит пошла указанной дорогой. Иоаким шел за ней, с презрением глядя на туземцев. Ни один из монахов не был вооружен, но это ничего не значило. Джудит чувствовала, как ей становится не по себе от этой мысли. Монахи и без оружия могли быть опасны.

Во внутренней стене, в отличие от внешней, не было больших ворот. Вместо этого недалеко от того места, где вездеход заехал за стены, обнаружились небольшие врата. Когда Джудит вошла внутрь, она отметила, что врата были сделаны из твердых пород дерева, обшиты железом и были толстыми, но не такими массивными, как стены. Посмотрев вверх и немного увеличив чувствительность глаз, она увидела на потолке узкие щели.

«Да это не монастырь! — подумала она. — Это настоящая крепость».

А Иоаким становился всё более нервным. Это была первая миссия, которую он согласился выполнять без массированной огневой поддержки.

«Хорошо, — подумала Джудит, — теперь то ты, возможно, поймёшь, что такое настоящий рабочий день».

Ей доставляло радость видеть его смущение.

Они вошли за внутренние стены монастыря и оказались на открытом пространстве в виде пятиугольной фигуры. В каждом углу располагалась башня, тянущаяся высоко в небо. В отдалении Джудит заметила монахов, занятых своими повседневными делами.

— Долго ещё нам идти? — спросила она.

Монах с высоким голосом странно посмотрел на неё, но сдержал свою реплику.

— Осталось немного, — ответил он. — Настоятель встретит вас в той белой башне, — он указал на самую высокую и массивную башню в комплексе; это была башня в виде иглообразного шпиля, но на ней не было окон ниже, чем в десяти метрах над землёй.

Они молча дошли до основания башни. Здесь кадилоносцы остановились и все как один повернулись на восток, затянув странное песнопение. Иоаким протянул руку и сжал ладонь Джудит.

— Что это такое? — прошептал он.

— Я не знаю, — она раздраженно стряхнула его руку. — Наверное, какой-то ритуал. В этом мире звезда всходит в том направлении, не так ли? Даже если они и никогда не видели её.

Иоаким незаметно кивнул и стал слушать, а разум Джудит работал на пределе. В этот момент дверь в подножии башни распахнулась, внутри был освещённый факелами коридор.

— Вы можете войти, — сказал монах. — А нам запрещено входить туда.

Джудит покосилась на него, но дальнейших указаний не последовало: его лицо казалось закрытой книгой. Она шагнула вперёд, и они вошли в брюхо зверя.

Внутри башни признаки подготовки к осаде были, пожалуй, более явными, чем снаружи. Даже Иоаким заметил это. Человек, который считает идеальной защитой удар силами Космодесанта или, на худой конец, полное очищение планеты, если этот приз не получиться выиграть.

Она восхищалась талантом строителей этой башни. Можно потерять целую армию, если пытаться взять лобовой атакой этот холм, а не отступить и не начать обстреливать его.

Привратник молча поманил их и затем повёл вверх по крутым ступеням в полной безопасности.

На площадке второго пролёта лестницы монах остановился и дважды постучал в раздвижную дверь. Она с шипением отъехала в сторону по хорошо смазанным направляющим, и монах низко поклонился, прежде чем уйти вниз.

— Вы можете войти, — раздался голос изнутри.

Иоаким поймал взгляд Джудит и незаметно кивнул. Всё хорошо. Он знает, что нужно делать. Довольная и готовая, она шагнула через порог.

Тензиг взглянул вверх, дыша мелкими, контролируемыми глотками, чтобы успокоить своё разогнавшееся сердце. Он выпрямил спину и крикнул так авторитетно, как только смог:

— Вы можете войти!

Стоявший сбоку мастер тайных искусств одобрительно кивнул и замер.

Тензигу было жарко в тяжёлой, расшитой мантии, которая была сделана для того, чтобы произвести впечатление на послов, но он старался выглядеть достойно. Здесь были двое из них — минимальное количество, необходимое для демонстрации. И они пришли.

Дипломаты вошли. Сердце Тензига нервно билось, а сам он подумал: «Почему один из них — женщина?!» Это было не то, к чему он привык и готовился, но то, что беспокоило его, ведь безбрачие было одним из обетов Хитонианских монахов. Они оба были одеты в плотные облегающие чёрные одежды, которые блестели, словно масло на воде, и, кроме того, на них были плащи, сапоги и другие атрибуты экзотической природы. Она, судя по всему — лидер, была невзрачной, коротко постриженной, её облик моментально забывался, в отличие от её спутника, у которого была копна пламенно-рыжих волос и жестокое лицо.

«Только он здесь выглядит как воин», — подумал Тензиг и мгновенно решил перевести всё внимание на женщину.

Мастер заговорил:

— Брат-настоятель выслушает вас немедленно, если вы назовёте ваши звания и имена, — сказал он сухо.

Тензиг был сконцентрирован, руки его были сжаты в кулаки под длинными, глубокими рукавами. Женщина начала говорить легко и понятно:

— Я Джудит Бьярнсдоттир, дипломат Адептус Терра и помощник инквизитора Ратмана, главы экспедиции Империума в этом звёздном скоплении. А этот человек — Иоаким Ариман, имперский арбитр. Я приветствую вас от имени Империума и от имени инквизитора Ратмана, того, кто даровал мне полномочия выразить самые искренние пожелания мира и установить взаимопонимание между нами.

Тензиг сохранял спокойное выражение лица. Лишенный дипломатического арго, смысл слов был леденящим и понятным, как оголённый кинжал. Имперская экспедиция. Мир и взаимопонимание. Здесь было взаимопонимание, всё правильно.

— Благодарю вас за ваши приветствия. Я тоже хочу выразить искреннее стремление к миру и взаимопониманию между Орденом Небесной Добродетели и вашим Империумом. Тем не менее, поскольку орден носит чисто религиозный характер, я очень интересуюсь, почему вы решили передать приветствия от светской власти простому смиренному монаху?

А вот и подтверждение. Пальцы левой руки незаметно крутили рукав, Тензиг чувствовал присутствие мастера рядом. Он был напряжен, как сжатая пружина.

Ожидание всего одного, вечного, момента просветления.

Женщина-дипломат вежливо улыбнулась, не показывая зубов.

— Не нужно смущаться, уверяю вас, — сказала она. — Мы можем обойтись без формальностей?

Ошеломленный, Тензиг неодобрительно подумал: «Это то, что мы увидим в будущем? Не имеет значения».

— Конечно, — сказал он легко. — Давайте будем краткими. И спрашиваю еще раз: для чего вы пришли сюда и отвлекаете нас от наших дел?

— Вы обладаете банком данных, — решительно ответила Джудит. — Мы знаем об этом. И мы хотели бы изучить его. Такие библиотеки предоставляют их владельцам великую силу. Вы управляете поставками некоторых редких вещей для военных вождей этого мира, поэтому вы важны, а не они. Империуму нужны такие банки данных. Они не будут осквернены или уничтожены, но необходимо, чтобы Имперские писцы изучили и скопировали все ваши записи в архивы Терры.

Её глаза были расчетливыми и полными насмешки.

«Если это самое худшее, что она приготовила нам, — подумал он, — нам нужно молиться всем богам о спасении!»

— Ах, — сказал он слишком поспешно, — я должен предупредить вас: вы просите о многом. Что взамен мы можем ожидать от вашего Империума?

Арбитр посмотрел на него с презрением.

— Не спрашивай, что Империум сделает для вас, — сказал он, — лучше подумай, что вы можете сделать для Империума. Разве ты не знаешь, что ваши души зависят от него? Ты не знаешь, что без Божественного Императора орды демонов варпа поработят вас, оставляя жестокость и безумие после себя?

Мастер уставился на арбитра, словно живое оружие.

«Ты, — подумал Тензиг, — жестокий человек, пришел сюда, чтобы играть против её дипломатии. Расходный материал. Интересно, ты сам догадываешься об этом?»

Женщина заговорила торопливо, пытаясь прикрыть дерзость своего спутника:

— Ваше Святейшество, мы предпочитаем не брать, но давать добровольно. Я стою перед вами безоружная, — тут мастер застыл еще сильнее, хотя куда уж сильнее? — но несу предупреждение. Мы можем быть милосердными. В обмен на ваше сотрудничество вы станете владыкой всего того, что мы уже обследовали — у этой экспедиции есть и другие планеты, которыми следует заняться, и инквизитору Ратману требуются заботливые руки, в которых можно оставить миры для поддержания в них стабильности. Я прошу вас, у вас же есть возможность сотрудничать! Иначе, у нас есть силы, чтобы уничтожить вас в один миг…

Арбитр фыркнул, а его глаза сузились, когда он уставился на мастера, ища какие-то скрытые угрозы. Тензиг дышал глубоко. Он понял, что только этот человек опасен, а женщина будет вести переговоры. Но этот фанатик…

— Это ваше последнее слово? — спросил он, и ему было интересно, когда же мастер начнёт действовать. — Если так, что ж, я должен…

Казалось, всё происходит в замедленном темпе. Когда Джудит открыла рот, мастер уже двигался с грацией атакующей кобры. Диск из блестящей стали сверкнул, когда слетел с кончиков его пальцев, и по-прежнему крутился, когда он рванулся вперёд, а жезл в его руках предвещал только боль и смерть.

Сюрикен попал Иоакиму прямо в шею и вспорол аорту, откуда тут же хлынул фонтан крови. Его тело скрутила судорога, и пальцы не удержали маленький пистолет, в то время как мастер сменил курс на Джудит.

Это было ошибкой. Её выражение лица даже не поменялось, когда она подняла указательный палец левой руки — голубой луч мелькнул из её кольца, и она просто отошла от трупа, который упал к её ногам.

Перст-пистолет указал прямо на живот Тензига. Монах смотрел на него.

— Было бы очень глупо использовать это, — сказал он мягко.

Мастер лежал на полу, а из раны на трупе Иоакима уже растеклось тёмное пятно.

— Я знаю, — сказала женщина. — Какие гарантии безопасности вы можете предоставить?

У Тензига словно гора упала с плеч от осознания того, что он сегодня не умрёт.

— Ты не дипломат, — вымолвил он осуждающе.

— А ты, — она улыбнулась, — не монах.

— Нет, я монах, но, возможно, в Империуме представления о монахах несколько иные.

Они смотрели друг другу в глаза. Казалось, её взгляд уставился в зеркало.

«Еще только утро, а уже есть убитые. Ты считаешь, что всего одна смерть — это совсем плохо, — подумал Тензиг. — Ведь ты могла спасти его!»

— Ассасин в некотором роде тоже дипломат, — сухо ответила Джудит. — Это предопределено. Давно было решено, кто из нас прибудет на переговоры. Но я хотела знать, что здесь представляют из себя монахи, прежде чем приступить к действиям.

Тензиг очень медленно сложил руки на коленях.

— Когда-то давно, — начал он, — это была мирная колония, основанная бежавшими послушниками со старой Терры. Она существовала в мире на протяжении тысячелетий, дубликат давно погибшей цивилизации. Технические знания были отданы в руки монахов для бережного хранения… А затем пришли войны. И исчезли звёзды, и пришло безумие.

Джудит медленно кивнула.

— Банк данных СШК является очень ценной реликвией. Вы должны были научиться защищать его. Надо было бороться, оказывать влияние, убивать тех, кто мог бы…

— Что такое банк данных СШК? — спросил Тензиг, старательно изображая недоумение. Джудит закусила нижнюю губу и пристально посмотрела на него. После долгого молчания она заговорила:

— Забудь. Ваши архивы очень ценны, не так ли?

— Да, это точно. Наши исторические архивы не являются полными, но ничто больше в этом мире не может сравниться с ними. Это была община со старой Терры, которая тысячелетия назад поднялась на борт звёздных кораблей, которые и принесли их сюда, — слова слетали с его языка без намёка на обман. — Мы — их потомки, последователи небесной добродетели и… тайного пути. Мы знаем, что унаследовали от них не только технические знания, но и наши пути. И поэтому… — Он развёл руки.

Джудит опять кивнула.

— Отлично. Если мы убедимся, что зло не заразило ваши архивы, мы можем оставить вас наедине с вашей работой, но сначала… — она выдержала паузу.

— Что?

— Существует еще и вопрос планетарного управления, — добавила она. — Это не входило в мои полномочия, когда я обещала тебе правление этим миром. В любом случае, он считал, что ты подходишь для этого, — она пнула труп, лежащий рядом. — Твой орден сможет продолжить претворять в жизнь свои мечты…

Миг, казалось, остановился в знак почтения. Тензиг слышал стук своего сердца, громно отдающийся в ушах. Предложение верховной власти, безопасности для ордена, который, служа Империуму, может быть проигнорирован им.

Он посмотрел на стоявшую женщину и, казалось, увидел через неё время, когда всё было иначе: не было абсолютов, всё происходило в соответствие с философией ордена, святого пророка, который ходил среди мужчин и женщин и проповедовал судьбу и вечный круговорот бытия, которой достиг просветления. Наконец, он кивнул.

— Во благо моего ордена, я вынужден принять это предложение. Если вы будете осторожны с необходимыми вам документами, вы останетесь в живых. Я вынужден, — его глаза уставились в пол, — сказать вам эти слова.

— Не беспокойся, — Джудит невесело усмехнулась, — это просто необходимая формальность. Мы не можем позволить себе оставить планету в руках слабаков.

«Да, я понимаю», — подумал Тензиг.

— Вы хотели бы увидеть банк данных? — спросил он.

— Это то, за чем я пришла сюда. Чтобы увидеть его нетронутым. Ведь бомбардировка может несколько испортить его. Приведи меня к нему.

— Пошли, — Тензиг встал и пошёл к дверям. Вместе они спустились к самому фундаменту.

— Здесь находятся записи, которые нам удалось сохранить, — Тензиг остановился у больших деревянных дверей. Вставив ключ в скважину, он повернул его и потянул дверь на себя, сердце билось о его рёбра.

— Освещение, — сухо сказала Джудит.

— Вот здесь, — Тензиг коснулся выключателя, который был изношен за века прикосновений. Тёплый свет заполнил помещение, заставленное полками с любовно сложенными свитками. Он вошёл внутрь.

— Вы видите? — спросил он. — Вы видите источник нашей власти?

Джудит кивнула.

— Более того, — сказала она. Здесь было богатство, власть, мечты местных военных вождей. — Мы должны организовать посещение нашими писцами этого места, — добавила она, — это, безусловно, подтверждает моё предложение.

Вот теперь Тензиг понял, зачем пришли эти люди и устраивали переговоры. По сути, это какая-то странная форма дани… Он наблюдал, как Джудит достала кремового цвета пергамент с бланком договора, тиснением и имперской печатью и теперь держала его перед собой так, чтобы Тензиг мог видеть.

— И будем надеяться, что это ознаменует начало великой эпохи в истории вашего мира!

Позже, после того, как ассасин вернулась на свой корабль, настоятель сказал Тензигу задумчиво:

— И мастер… Ты веришь, что мастер неправильно истолковал их реакцию?

Тензиг — теперь мастер Тензиг — покачал головой.

— Не совсем, — сказал он. — Мастер понял всё очень хорошо, понял, что их ответ точно последует. Они жестокие люди. Демонстрация силы неизбежна. Будет сбалансированный ответ.

— Да, — ответил настоятель, — тот почтенный мастер выполнил свою работу хорошо. А ты, Тензиг, сделал свою часть задания.

Тензиг склонил голову.

— Но они вернутся. И в следующий раз мне может выпасть честь защитить орден ценой собственной жизни.

— Возможно, — ответил настоятель. А потом улыбнулся. — Но их неосведомлённость может гарантировать нам некоторую безопасность. Ты заставил их поверить, что этот архив документов был нашим единственным источником мудрости.

Слова настоятеля, казалось, повисли в воздухе и остались там даже после того, как он нажал кнопку телепорта в кармане, который перенес его в скрипториум, где древние, невообразимо сложные машины банка данных СШК терпеливо ждали своего часа.

Баррингтон Бэйли Флот-улей Ужас

— Боль пройдет, апотекарий?

— Это всего лишь кожная сыпь, юноша, — сказал Джако Джаксабарм. — Этот бальзам ускорит заживление. Но мне интересны причины её появления. Чем вы занимаетесь?

— Я работаю на химфабрике за городом.

Джаксабарм кивнул. Он знал фабрику. На ней производились промышленные кислоты и материалы, используемые в изготовлении мощных взрывчатых веществ. Обработав правую руку больного, он начал намазывать тонким слоем успокоительную синюю мазь на его левую руку, бормоча себе под нос молитву. Сыпь была довольно сильной и если не вылечить её, то, возможно, гниль пойдет дальше на тело и причинит больному большие страдания. Он внимательно посмотрел в бледное лицо молодого человека.

— Как вы сказали, вас зовут?

— Дрентан Дрю.

— Хорошо, Дрентан. Вы должны сказать вашему начальству, чтобы вас снабдили защитными рукавицами, или найдите работу в другом месте.

Дрентан Дрю нахмурился.

— Я не могу пойти и потребовать улучшений условий труда от фабричных менеджеров, апотекарий. Меня за это немедленно уволят. Работу трудно найти, а у меня престарелая мать, и я должен её содержать.

Джако Джаксабарма вполуха слушал слишком знакомый унылый перечень проблем, глядя из окна на все более и более оживляющуюся улицу.

Он вел свои апотекарские дела в одном из углов дешевого кафе, владелец которого пускал его, потому что Джако давал ему дополнительных клиентов. Планета, где он сейчас находился, полупромышленный мир в Ултиме Сегментум, лежит где-то около Туманности Крил. Фабричные рабочие здесь были бедны и пришиблены, хотя не столь сильно как на некоторых более индустриализированных мирах, которые он посетил. Джаксабарм много путешествовал в последние годы, никогда не оставаясь на одном месте очень долго, всегда боясь, что рука арбитра — или хуже того, Инквизитора, похлопает его по плечу.

— Ваша работа вызвала эту болезненную сыпь, молодой человек, — он сказал безжалостно. — Сейчас это заживет, но если вы продолжите работать голыми руками, то сыпь вновь появиться, и, в конечном счете, вы потеряете свои руки.

Плечи Дрентана Дрю поникли, но Джаксабарм не смотрел на него. Он не мог отвести глаз от улицы. Количество патрулей Адептус Арбитрес резко увеличилось, и город — в действительности, целая планета — всё больше и больше наводнялся Имперской Гвардией. На орбите висели военные суда и, по слухам, даже Космические Десантники были на них. Легендарные Адептус Астартес!

Ожидалось нападение. Но откуда? И от кого? Народу об этом не говорили.

Молодой пациент заметил его взгляд и, казалось, ободрился. Его глаза прояснились.

— Не волнуйтесь, апотекарий! Силы Императора уже здесь. Они скоро отбросят врага, кем бы он ни был!

— Да, без сомнения.

Сегодня было мало посетителей. Люди оставляли город группами, чувствуя, что они будут в большей безопасности в сельской местности, а многие из тех, кто оставался, старались где-то запереться. Джако рывком закрыл свою аптечную сумку, встал из-за стола и вышел из кафе, мимоходом махнув его хозяину.

Дрентан Дрю следовал в нескольких шагах позади него. Они прошли всего несколько шагов по тротуару, когда громадный арбитр остановил их обоих.

— Ваши бумаги, — сказал он грубо.

Джаксабарм старался не смотреть на темный щиток, который почти полностью закрывал лицо арбитра, или, используя популярный термин, судьи. Он и Дрю, оба старались найти свои блестящие пропуска.

Судья тщательно осмотрел их документы, затем применил сканер для электростатической проверки. Он изучал результаты в течение долгого времени, затем пристально посмотрел на апотекария скрытыми щитком глазами.

— Вы — Джако Джаксабарм?

Джаксабарм кивнул, сжав свою сумку.

— Да, арбитр.

— Я полагаю, что вы являетесь Генетором Ван Лидрексом из Адептус Механикус, находящимся в розыске за побег из тюрьмы. Вы арестованы.

— Здесь, конечно, какая-то ошибка…

Джаксабарм затих, поскольку он понял, что страшный час пробил. Арбитр бормотал в строенный в его горло вокс. Большой, черный транспорт Арбитров выполз со скрежетом из-за соседнего угла и остановился возле них.

— Это — разыскиваемый преступник, — сказал Арбитр подошедшим коллегам. Он махнул на Дрентана Дрю. — Возьмите заодно его сообщника.

— Он тут ни при чем, — запротестовал Джаксабарм. — Я — апотекарий. Он — всего лишь мой пациент.

— Правильно! — выкрикнул в панике Дрю. — Я даже не знаю его! Пожалуйста, позвольте мне уйти!

Офицер проигнорировал его слова. Дрю и Джаксабарм были брошены в темные внутренности транспортника Арбитров.

На дневной свет они вышли уже перед красным фасадом городской штаб-квартиры Адептус Арбитрес. Броневик, ревущие гусеницы которого с лязгом разрывали дорожное полотно, утыканный башенками с короткоствольными орудиями, пронесся мимо к городским окраинам. Джаксабарм узнал в нем боевой танк «Гибельный Клинок».

Судя по всему, штаб-квартира Арбитров увеличилась за счет появления здесь командования Имперской Гвардии. В здании пестрели незнакомые униформы. Но Джаксабарм и его молодой пациент взглянули на них мельком, поскольку их, протащив через толпу, быстро обыскали, и забрали аптечную сумку Джаксабарма. Затем их спустили вниз по железной лестнице и бросили в тюремную камеру.

Дверь за ними с лязгом закрылась. Слабый приятный аромат синего бальзама на руках Дрентана Дрю медленно наполнял тусклую камеру. Здесь уже был один заключенный. К удивлению Джаксабарма, это был солдат Имперской Гвардии. Он стоял в углу, опустив взъерошенную голову. Головного убора на нем не было, униформа была в полном беспорядке.

Дрентан Дрю обошел человека, который невольно стал причиной его заключения.

— Что случилось? Вы совсем не апотекарий! Кто вы? Инженер?

— Лучше вам этого не знать, — сказал ему Джаксабарм.

Дрю оторопел. Джаксабарм подошел к гвардейцу.

— В каком преступлении вас обвиняют?

Солдат посмотрел на него. Его лицо выражало слабость и отчаянье.

— Трусость, — приглушенно пробормотал он.

Арбитры и Имперская Гвардия, как оказалось, также использовали эти камеры. Гвардеец, казалось, находился в сломленном состоянии. И понимал ли он, что неплохо одетый Джаксабарм был таким же заключенным?

— На эту планета готовиться нападение, — сказал он командным тоном. — Кто враг?

— Мне запрещено об этом говорить.

Джаксабарм представился:

— Я — Генетор Лидрикс из Адептус Механикус. Мне вы можете сказать. Вы должны сказать. Это — приказ.

Гвардеец повернулся к нему и, опустив лицо, ответил. Джаксабарм вынужден был наклониться к нему, чтобы услышать слова:

— Флот-улей Кракен.

Джаксабарм окаменел. Теперь он сам был в шоке.

Он никогда не слышал о Флоте-улье Кракен. Но он знал о Флоте-улье Бегемот!

Двести пятьдесят лет назад, из темноты галактик, появился огромный флот Тиранидов на своих органически созданных кораблях. Они уничтожали населенные миры, оставляя только голые скалы. Если бы они не встретили сопротивления, то уничтожили бы целую галактику. Для Империума это была самая большая угроза, и требовалась значительная часть всех ресурсов Империума, чтобы противостоять ей. Как молодой генетор, или адепт Арканум Генетика, ван Лидрикс когда-то был частью команды, которая все еще изучала оставшиеся трупы тиранидов спустя сто пятьдесят лет после того, как Флот-улей Бегемот был побежден. Воин-тиранид внушал страх одним своим видом. Больше всего он был похож на воина-насекомого, типа термита или муравья, разве что выглядел более отвратно и размером был вдвое больше лошади. Несмотря на то, что он обладал развитым интеллектом, его поведение контролировалось посредством феромонов разумом улья, так же, как и у муравьев. Тираниды были плодом биоинженерии. И было известно, что их флот вторгся в нашу галактику в поисках генетического материала.

Это было сто лет назад. Джаксабарм был старше, чем выглядел. Ему было сто двадцать восемь, а в Империуме средняя продолжительность жизни была чуть больше сорока лет. Своим долголетием он был обязан Арканум Генетика, поскольку генеторы были большими знатоками в продлении человеческой жизни. Это была привилегия, якобы предоставляемая только высшим жрецам Адептус Механикум — техномагосам. Но они мудро закрывали глаза на действия генеторов.

Неудивительно, что Губернатор планеты не сделал никакого объявления о критическом положении. Немногие в миллионе миров Империума знали, что вторжение тиранидов уже случалось два с половиной столетия назад. Империум действовал по принципу — никому не говорили то, что он не должен знать. Случайно узнать одну из этих тайн могло означать быструю смерть от рук одного из бесчисленных орудий Администратума.

Таким образом, если бы Джаксабарм рассказал Дрентану Дрю, почему он отрекся от Арканум Генетика, почему он был в бегах от Адептус Механикус, он, вероятно, предрешил бы судьбу молодого рабочего. Существование Тиранидов было тайной, которую он имел право знать. Но была и другая тайна, на которую он не имел никакого права.

Годы назад его коллеги в Аркануме начали задаваться вопросом, почему его молитвы и заклинания были настолько более эффективны чем их, что вызывали в собираемых ДНК полезные биологические изменения. При расследовании было установлено, что он является скрытым псайкером, силы которого только еще начинают развиваться. Посчитав, что он подвергался риску захвата демоном, ему быстро вынесли приговор. Его даже заподозрили в связях с демоническим миром. Услышать об этом было для него сюрпризом, и он выразил протест своим обвинителям — который они, конечно, отнесли за счет вмешательства демона.

За те несколько скучных часов до вынесения приговора он умудрился сбежать. Лишь благодаря удачливости и хитрости, порожденных отчаянием, он был до сих пор жив.

Долгое время все были уверены, что Империум избавился от последних из тиранидов. Теперь они вернулись, как оказалось — ужасающая перспектива! — в виде второго флот-улья, получившего другое имя. Это объясняло кое-что Джаксабарму. Его психический талант все еще развивался. Иногда он мог услышать мысли людей. Если он расслаблялся и открывал свой разум, то слышал приглушенный шепот. Но в последнее время шептание превратилось в гробовое молчание, как будто надвигающаяся стена стерла психическое пространство.

Стена флот-улья Кракен? Джаксабарм вновь обратил внимание к потрепанному гвардейцу.

— Опишите этого врага, этот флот-улей Кракен, — приказал он тем же самым безапелляционным тоном. — На что похожи их воины?

— Они — монстры! — ответил гвардеец глухим голосом. — Ничто не может противостоять им! Их когти могут разорвать танк!

Его голос упал.

— Они не просто завоевывают планеты, они разрушают их! Я — один из немногих оставшихся в живых при обороне Молоха. Молоха больше нет! Каждый мужчина, женщина, ребенок и животное были забраны ульем. То же самое случилось с Девланом — Девлана нет! И Салема, и Сота — родного мира Кос Императора! И вот что я скажу вам — вы ничего не сможете сделать с ними.

Джаксабарм почувствовал исходящие от гвардейца страх и отчаяние. Но внутри него ощущались дисциплина и храбрость. Джако подозревал, что узник был заключен в тюрьму не из-за трусости, а для того, чтобы помешать ему рассказать другим людям о том, что ситуация в войне с Тиранидами настолько плоха.

С лестничной площадки подвала послышались эхом слова из громкоговорителя. Джако и Дрю прислушались, пытаясь разобрать слова:

— Орда Хормагантов приближается с юга. Раздать всё свободное оружие городскому населению. Освободить и вооружить заключенных.

Хормаганты… Скорее всего, тот, кто передавал сообщение, знал только название этого ужаса и не представлял, как он выглядит. А ведь есть также карнифексы, ликторы и термагонты, не говоря уже о самих воинах-тиранидах, и всей остальной части мультибиологического боевого кошмара, которая так поразила магосов Адептус Механикус. Скоро они захватят город. И когда это случится…

Они услышали шаги и лязг открывающихся дверей камеры. Появился арбитр и, войдя в отрытую дверь, сказал:

— Вы свободны. Выходите из здания и присоединяйтесь к защитникам.

Он бросил три лазгана в камеру и убежал.

Это были отчаянные меры: всеобщая мобилизация ради того, чтобы остановить рой тиранидов. Джаксабарм поднял лазганы, передал один Дрю и один гвардейцу, который также внимательно прислушивался к рокочущему голосу из динамиков. Гвардеец бросил на Джаксабарма пораженный взгляд, но принял оружие с явной благодарностью.

Затем он развернул лазган дулом к себе и, приставив его к голове, быстро нажал на курок. Его тело дернулось, обмякло и грохнулось на пол, с аккуратной, прожженной в черепе, дырой.

«Мудрый выбор», — подумал Джаксабарм, учитывая, что если все, что ему сказали о флоте-улье Бегемот, было правдой. Он подтолкнул потрясенного Дрентана.

— Пойдем.

Здание быстро пустело. За столь короткое время на улице произошли большие изменения. Стало сумрачно: небо казалось пасмурным, но мерцало слабыми вспышками, а откуда-то поблизости в небо поднимались яркие столбы света. Это были лазерные лучи от бункеров на поверхности планеты и от военных кораблей на орбите.

Джаксабарм посмотрел, прищурившись, на небо и понял, почему оно потемнело. Воздух был заполнен пятнами или пятнышками — флот улья изверг смертельный дождь на планету: каждое пятно являлось спорой, переносившей чудовищного захватчика.

Дрю неуклюже махал своим лазганом.

— Я не знаю, как этим пользоваться!

— Прицеливаетесь и нажимаете на вот этот курок, — объяснил ему Джаксабарм.

Громкий крик, жестокий и ужасающий, как безумная сирена, отвлек его. За зданием Арбитров находился широкий проспект. По нему, отступая и отстреливаясь, на полной скорости мчалась полудюжина танков «Гибельный Клинок». Их преследовала почти сотня Карнифексов, живых машин разрушения, бежавших на паре членистых ног, несущих на себе массивное округлое хитиновое тело с четырьмя огромными конечностями-лезвиями. Жуткие крики издавали именно эти монстры. Снаряды «Гибельных Клинков» уничтожали некоторых из них, но монстры неуклонно прибывали. Сам их вид вызвал неконтролируемый страх в Джаксабарме, и еще больший в Дрю. Внезапно одно из чудовищ извергло потрескивающую шаровую молнию, которая понеслась к одному из «Гибельных Клинков» и окутало его пылающим нимбом. Танк сильно тряхнуло, и он резко остановился. За секунды Карнифексы догнали и окружили его. Оба мужчины потрясенно наблюдали, как конечности-косы пробили броню «Гибельного Клинка», разрывая на части танк. Они быстро добрались до обреченного экипажа, и воздух полетели брызги крови.

Дрентан Дрю начал всхлипывать:

— Я должен пойти к своей матери! Я должен помочь ей!

Джаксабарм не сказал ничего, чтобы остановить его, несмотря на то, что чувства юноши были уже бесполезны. Теперь никто никому не поможет. Он ласково погладил свой лазган, задавшись вопросом, сможет ли он забрать хоть одну из тиранидских тварей с собой на тот свет.

Дрю не смог далеко убежать. Воздух над городом словно изверг из себя кошмарный урожай. Сухие споры тысячами падали и раскрывались над улицами и зданиями. От них вырывался белый пух, который, разбухая, в считанные секунды покрыл город пеной высотой в пятьдесят футов.

Джаксабарм и Дрю, и все, кто еще оставался в городе — и, возможно, в городских окраинах — были пойманы в ловушку липких нитей, не дававших сделать ни одного движения. Джаксабарм практически ничего не видел: все вокруг него заволокло белым жаром. Он услышал, как Дрентан зовет его приглушенным голосом:

— Апотекарий! Где вы?

Он услышал другие приглушенные голоса, звучащие вдалеке. Почувствовав, что может свободно двигать пальцами, он нажал на курок лазгана. Выстреливший луч прошел сквозь пух, который всего лишь скрутился от жара. Как только Джако снял палец с курка, вещество быстро заполнило образовавшееся от выстрела отверстие.

Через некоторое время он стал смутно осознавать, что по сковавшим его движения нитям что-то двигается.

Крошечные паукообразные существа ползли и неслись по нитям, из которых состояло это вещество. Неповоротливые тени, выглядящие как размытые пятна, пробирались через него.

Тираниды.

Теперь он смог почувствовать движение огромной массы, поднимающейся, катящийся вперед. В то же самое время его разум псайкера начал вновь открываться. Он смог ощутить людей вокруг себя, все были накрепко склеены нитями — жесткие и циничные судьи, рвавшиеся в бой Имперские Гвардейцы, мужчины, женщины и дети; все они были охвачены тревогой, замешательством и ужасом.

Он ощутил что-то возле себя. Большой влажный язык облизнул его лицо. Это был маленький зверек из той породы, что обычно используется на этой планете как домашнее животное. И как только он оказался с ним рядом… Джако отвернулся.

Прошло много времени. Потом раздались жуткие завывания. Джаксабарм почувствовал рывки и толчки, услышал какой-то шум. Затем стало темней. Он услышал громкое шипение и почувствовал, как дикая сила придавила его к земле.

Только это была не земля. В некотором смысле это был пол. Он понял, что так неприятно давило его вниз: ускорение, перегрузка.

Они оказались внутри другой тиранидской зверюги. Той, которая служил в качестве транспортного космического корабля. Подумал, сможет ли он повернуть лазган дулом к себе, как это сделал тот гвардеец.

Их поднимали на борт флота-улья.

Когда ускорение исчезло, специфический густой запах ударил в нос Джексабарму, и он потерял сознание. Придя в себя, он обнаружил, что нити бесследно исчезли. Как и лазган. В отчаянии он пошарил вокруг себя, но напрасно. Начинался худший из всех кошмаров.

На смену бессознательному состоянию пришел безумный ужас. Он был одним из многих людей, валявшихся на полу, алые стены туннеля пульсировали, словно живые — а они и были живыми. Красный сумрачный свет, исходящий от беспорядочно разбросанных по стенам наростов, был размытым из-за стелющегося по туннелю тумана. Далекий, но равномерный глухой стук, похожий рокот гигантского сердца, сопровождал корчу и пульсацию туннеля. Воздух был заполнен едкой вонью кислоты. Джаксабарм предположил, что это был запах феромонов, которыми разум улья контролировало своих существ.

Дрентан Дрю дернул его за рукав.

— Где мы? — прошептал он в ужасе.

Джаксабарм не ответил. Сердце рвалось из груди. Из ближайших проходов к ним неслись тираниды. Их ужасающий облик вызвал стоны, крики и визги среди людей. Четверо безоружных Арбитров и гвардейцев, потерявшие веру в Империум человечества, были просто парализованы тем, что оказались в абсолютном мире ксеносов.

Существа были Ликторами, обычным видом тиранидов, который, будучи, как и все тираниды, машиной для убийства, был очень разумным и имел щупальце для поглощения мозга жертвы и изучения его воспоминаний и генетических данных.

Холодные, невыразительные паучьи глаза располагались над хитиновыми челюстями, заполненными огромными кривыми зубами. Ликторы подбежали, схватили ближайших людей колючим крюками-конечностями и ввели им свои щупальца в мозг через глаза, виски, рты. Тела жертв сразу обмякли — их мозг начали высасывать.

Дрентан Дрю и Джаксабарм вскочили на ноги, но Дрю еле мог стоять. Подхватив его, Джако за его спиной увидел, что Ликторы пришли не одни и его сердце забилось в ужасе. Среди них были четыре чудища, о которых он даже не слышал за все время его пребывания в Арканум Генетика. Они были большими, но двигались так изящно, словно были небольших размеров, их огромные раздутые головы были украшены хитиновыми наростами и отвратительной костяной короной. Позади них двигалось еще большее чудовище, настолько огромное, что едва помещалось в проходе. Джаксабарм узнал этого монстра, вдвое превосходящего размерами обычного тиранида-воина. Это был тиран улья, и согласно заверениям магосов-биологов, он был физическим воплощением разума улья.

Бежать было некуда. Неизвестные твари с большими, украшенными короной головами схватили извивающихся людей передними конечностями, в том числе и Джаксабарма с Дрю. Беспомощные в тисках клещей чудовищ, схваченные и обреченных на смерть мужчины, женщины и дети визжали. Их визги звенели в ушах, их тащили вниз туннелю и вынесли, в конце концов, в более обширную пещеру.

Запах феромонов отличался от запаха в туннелях — он был менее кислым, но не менее отвратным. Тиран улья, стоявший на входе, контролировал чудовищ. Началось действие абсурда. В кровавом свете, мужчину средних лет повалили на пол и сорвали с него одежду. Два большеголовых тиранида склонились над ним, придавив его к полу, поскольку он пытался отползти, глядя отчаянными жалобными глазами на людей.

Затем началось вскрытие. Белая слизь капала с желез в паху тиранидов. Они, не обращая внимания на мучительные крики их жертвы, вскрыли человеку брюхо без всякой анестезии, вырвали кишечник и разбросали внутренности по сторонам. Дрю блеванул и даже Джаксабарм пошатнулся.

А потом он ощутил Тиранидов на псиуровне. Это было самым странным из того, что он когда-либо испытывал: непримиримое, жестокое чувство, древней которого трудно что-либо представить. Он стоял один; никто никогда не смог бы разговаривать с этим.

Внезапно он почувствовал, будто его психику раздирают так же, как человеческое тело на полу пещеры. В глазах всё померкло.

Он был в другом месте. Темном, бурлящем, наполненном шорохами. Он вошел в разум улья.

И вот теперь он понял, что такое Тираниды.

Тираниды были тем, кем стали бы муравьи и термиты, если бы они пошли по пути интеллектуального развития. Но, несмотря на свой непостижимый разум, тираниды никогда не испытывают эмоций. Они знали, что такие понятия, как симпатия и честь, присущи существам, которых они собирали, но отнеслись к ним как к абстрактности и отклонили их как ошибку эволюции. Генное кодирование эмоций никогда не использовалось флотами улья.

Да, тираниды были разумны, но разум не был качеством, ценимым разумом улья. Тиранид мог обдумывать что-то, но не ради личного интереса. Всеобщий разум Тиранидов управлял инстинктами улья — или, вернее, управлял одним великим тиранидским инстинктом, всеподавляющим, навязчивым убеждением.

ВЫЖИВАЙТЕ! И ВЫЖИВАЙТЕ ВСЕГДА!

Когда Тираниды вторгались в галактику, они брали на борт огромное количество продовольствия и сырья, но всё это было не тем, что им действительно было необходимо. Они знали, что каждая система, механическая или биологическая, в конечном счете, исчезнет. Большинство видов существ существовали только несколько миллионов лет. Немногие — подобно Земным муравьям — сумели просуществовать сто миллионов лет. Но рано или поздно они гибли так как их ДНК либо были не в состоянии приспосабливаться к новым условиям, либо просто естественно вырождались.

Тираниды нашли единственно возможное средство избежать этой участи.

Они двигались от галактики к галактике, собирая новые, недавно возникшие ДНК, чтобы возобновить и активизировать свои собственные. Они были абсолютной формой жизни во вселенной. Весьма возможно, что они существовали всегда, и будут существовать всегда. Весьма возможно, во вселенной было бесконечное число флотов-ульев.

Империум Человечества уничтожил один флот-улей. Возможно, уничтожит другие. Это было редкой неудачей для Тиранидов, но не имело для них значения. Через несколько миллионов лет исчез бы Империум, человеческий род сгинул, и другой флот-улей прибыл бы, не встречая сильного сопротивления, превращая галактику в безжизненную пустыню.

Потом, несколько миллиардов лет спустя, жизнь развилась бы снова на миллионах планет.

И снова прилетел бы флот-улей…

Джаксабарм не думал, что тиран улья знает, что он подслушивает за разумом улья. Он не был достоин его внимания. Тираниды вообще не уважали человеческие знания — они не уважали никаких знаний, даже собственных. Человечество для них было видом, обладающим молодой, энергичной ДНК.

Сильный рявкающий шум внезапно прервал его контакт с нечестивым разумом. Он увидел трех большеголовых тиранидов, разорванных на части, потом еще одного. В стене пещеры образовалось пробитое взрывом отверстие. Клочья эластичной плоти, из которой состоял корабль-улитка, хлопали и тянулись, источая розовый ихор. Через эту дыру протискивались бронированные существа со светящимися прорезями визоров, внешним видом напоминающие горбунов из-за выпирающей за шлемом части громоздких доспехов. Их красно-фиолетовый цвет, казалось, сливался с внутренностями цвета крови судна-улитки.

Космические Десантники! Слухи были верны! И они использовали своё любимое ручное оружие — болтеры! Разрывные болты дождем били по хитиновой шкуре Тирана улья, который, будучи безоружным, пятился вверх по туннель. Однако ликторы немедленно набросились на Десантников, пытаясь дотянуться до них когтями и зубами и стреляя крюками, которые царапали броню и оставляли на ней зарубки. Против этих существ разрывные болты были более эффективны. Десантники знали, что делать: они целились в раззявленные пасти ликторов, разрывая выстрелами их черепа изнутри.

Джаксабарм знал, что сделают генетически измененные тираниды в ответ на вторжение на их органический корабль. Тираниды всевозможных форм мчались сюда со всех уголков корабля- улитки. У одного взвода Космических Десантников не было ни единого шанса на победу.

Ликторов было слишком много для них. Два десантника были уже повержены, тираниды запрыгнули на них, придавив своим весом к полу, и разорвали силовые доспехи. Другие десантники, не делая никакой попытки помочь товарищам, перешли в отступление. Надежды Джаксабарма, что это было спасательной миссией, рухнули. Один из Десантников нес ящик, который он поставил на пол пещеры. Отстреливаясь из болтеров, Десантники отступили через отверстие, которое они сделали, не обращая внимания на пленных людей и обрекая их на ужасную участь.

Один ликтор обратил внимание на Джаксабарма, его кислое зловоние выворчивало наизнанку. Дрожа, Джако попробовал уклоняться от его когтей.

Снова пролаял болтер, так близко, что почти оглушил его. Ликтор, получивший болтерный заряд в челюсти, задрожал и рухнул на пол. Оглянувшись, пораженный Джаксабарм увидел Дрю, неловко держащего болтер, который он поднял с мертвого тела Астартес.

— Сюда, апотекарий!

Дрю схватил его рукой и потянул его к отверстию, через которое ушли Десантники, поливающие болтерным огнем всё вокруг. Последнее, что увидел мельком Джаксабарм в темноте пещеры, был ликтор, вертящий в передних лапах и осматривающий оставленный Астартес ящик.

Отслеживать путь Астартес было легко. Вместо того, чтобы двигаться через лабиринт туннелей и проходов, где они были бы легкой добычей, попав в засаду, они прорубали себе путь сквозь стены туннелей. В этих туннелях было очень мало света. Они не встретили на пути ни одного тиранида, только маленьких, паукообразных существ, которые шныряли повсюду, не замечая их. Через несколько минут они увидели Астартес: через пробитое в стене корабля тиранидов отверстие они забирались в штурмкатер и собирались вот-вот улететь прочь.

— Помогите нам! Помогите нам! — выкрикнул Джаксабарм.

На мгновение он подумал, что их бросят здесь. Затем последний Астартес, садящийся в челнок, торопливо подозвал их жестом руки. Они прошли через круглый металлический люк и оказались в тесном помещении среди громадных Адептус Астартес. Как только они отошли от корабля тиранидов на расстояние выстрела, Десантники сняли свои шлемы. Они смотрели в похожие на иллюминаторы маленькие экраны в стенах трюма.

Снаружи судно-улитка внезапно взорвалось, красные куски его разлетелись по космосу. На расстоянии от челнока во множестве вспыхнули огоньки взрывов. Флот-улей состоял из тысяч подобных судов.

Что дальше? Джаксабарм задумался о будущем. Он больше не был осужденным Генетором ван Дриликсом. Он был Джако Джаксабармом, апотекарием, не более того. Планета, на которой раскрыли его псевдоним, превратилась в кучу щебня.

Он хотел бы убедить Дрю Дрентана присоединиться к Имперской Гвардии и помочь защитить Империум. Флот-улью Кракен должен быть дан отпор, или человечество будет обречено.

Не то, чтоб результат повлиял бы на Тиранидов. Все, кроме них, развивались и погибали как былинки. Галактики уплотнялись, сверкали, затем тухли. Возможно, даже бессмертные боги Хаоса не продержались бы так долго. Они погибли бы, когда души, которые поддерживали их, подохли.

И только Тираниды будут вечно.

Энди Чамберс Древняя история

Меж звёзд идите, к славе верной,

Но бойтесь гнева эмпирей.

Служите справно, да внемлите

Сказаниям пучин морей,

О трелях звёзд, мирах что кружат

За горизонтом миражей.

Но знайте, всех нам не наречь

Рождённых в пустоте зверей.

Корабельная песня, сектор Готик, сегментум Обскурус

Натужно дыша и нещадно потея, Натан что есть сил мчался по вонючему переулку. Он услышал за спиною крики и шум драки, когда они всем скопом набросились на Кендриксона. Его разум работал куда быстрее ног, несших его по растрескавшимся плитам. Глупый старый Кендриксон. Но все же лучше он, чем я. Не сбавляя скорости, Натан перескочил практически невидимое во мраке распростертое тело, и тут до него дошла вся ирония происходящего. Теперь это точно последний раз, когда он попытался убить меня.

Уже возле поворота он рискнул оглянуться. Единственная уличная светосфера желтым светом освещала сцену, подозрительно напоминавшую какую-то нравоучительную постановку Министорума. Четыре здоровых бритоголовых мужчины в комбинезонах мышиного цвета рывком подняли Кендриксона на ноги. Он был чрезвычайно удивлен, скорее даже ошеломлен, очутившись в роли беспечного гуляки, попавшегося в лапы головорезам, культистам или кому похуже. Казалось, будто Бог-Император таки решил покарать его за неосмотрительность и потакание слабостям.

Вся картина мигом рухнула, когда из теней вышел офицер, чтобы поздравить своих людей с хорошим уловом. Натану раньше не приходилось видеть офицеров имперского Военно-космического Флота, но сейчас он не сомневался, что видит одного из них. Офицер был высоким, осанистым, одетым в безупречно пошитое форменное пальто и начищенные до блеска черные ботинки, вероятно, никогда не попиравшие пыль планет более пары часов. Для того чтобы командовать подобной бандой, ведущей охоту в темных переулках Юниптауна для набора рабочей команды на борт корабля, он, должно быть, обладал званием не ниже младшего офицера. Но кем бы он ни был, от него исходила аура абсолютной уверенности, возникавшей лишь благодаря долгим упорным тренировкам и родству с древними аристократическими семьями.

Натан начал пятится, его разум бешено работал. Ходили слухи, что имперские военные корабли вышли из Порта Мау к Лёте, но, когда меж звезд разгоралась новая война, о подобных вещах говорили все, кому ни лень. Одна половина людей надеялась, что флот спасет их от одним святым известно чего, в то время как другая боялась, что боевые эскадры принесут с собою лишь войну. Никто даже подумать не мог, что имперский Военно-космический Флот придет сюда, дабы забрать людей на корабли в качестве десятины. Людей, которых, если хотя бы половина рассказов были правдивыми, больше никогда не увидят.

Кендриксона схватили, и Натан был не в силах что-либо сделать. А он определенно не намеревался идти на эту банду с голыми руками.

— Так-так, — раздался у него за спиной интеллигентный голос, — похоже, юный Рей упустил одного. Взять его, парни!

Что-то ударило его по голове, и перед глазами засверкали яркие звезды. Уже теряя сознание, Натан повалился в чьи-то вовремя подставленные руки.

Натан очнулся от голоса. Он был глубоким, зычным и несколько радостным. Натан находился посреди толпы, прижатый к совершенно незнакомому человеку. Голос раздавался в его помутненном сознании подобно маршевой песне — горделивой и настойчивой.

— … И будь на то воля Императора, я мог бы странствовать по пустоте на этом корабле сотню лет и дважды обогнуть галактику. Но кое-что заставляет меня раз в год возвращаться на священные миры человечества! Команда! Парни, вам несказанно повезло, ведь вы получили шанс служить на борту «Возмездия» — одном из лучших кораблей во всем секторе. Вспоминайте это название с гордостью и любовью, а все остальное приложится.

Натан, должно быть, казался смущенным, так как незнакомец, худой смуглолицый мужчина с усталыми глазами, прошептал ему:

— Это капитан. Он вроде как приветствует нас на борту — но что-то подсказывает мне, что мы видим его в первый и последний раз.

Натан моргнул и оглянулся по сторонам.

Слегка изгибающаяся огромная стена исчезала из поля зрения далеко в выси. Тут и там ее пронзали своды, в которых виднелось усыпанное звездами ночное небо. На полпути к потолку находилась выступающая на контрфорсах галерея, откуда и произносил речь капитан. Скорее всего, его голос был неким образом усилен — обычный человеческий голос утонул бы в отдаленном грохоте, доносившемся, казалось, из старого каменного пола. Натана охватила паника, когда он понял, что находился на борту какого-то корабля. Нет, имперского военного корабля, поправил он себя. Звезды в иллюминаторах едва заметно двигались. Они были уже в пути.

Натана причислили к орудийному расчету шестой пушки по левому борту, известной как «Бальтазар». Его, Кендриксона, человека с усталыми глазами, представившегося как Фетчин, и еще пятерых человек последовательно: избили, раздели, обрили, очистили от вшей и вытатуировали порядковые номера. Также им выдали комбинезоны мышиного цвета, явно сшитые таким образом, чтобы по размеру они больше никому не подошли бы. Артиллерийский офицер «Бальтазара» лейтенант Габриель оказался довольно сдержанным мужчиной, который не забавлялся их унижениями. Вместе со своей группой бойцов он просто-напросто смешал их с грязью, популярно при этом объяснив, что они должны подчиняться приказам и не вызывать проблем. Он даже был достаточно любезным, чтобы разъяснить, что на военном корабле люди были таким же предметом потребления, как еда, топливо или боеприпасы. Когда корабль полностью использует ресурс, он летит на планету для пополнения припасов. Все было настолько просто. Еще до того, как лейтенант закончил свою краткую речь, Натан уже был полон решимости сбежать отсюда при первой же представившейся возможности.

Их приставили к работе в орудийном отсеке, огромном, похожем на ангар, зале, вонявшем смазкой и озоном. Он был частично заполнен кранами и погрузочными платформами, но над всем возвышалась казенная часть «Бальтазара» — гигантской пушки размером с дом, опутанной безумной сетью индукционных катушек, цепей, труб с охлаждающей эмульсией, электропроводки, гидравлических поршней и других, не столь легко узнаваемых фиксирующих устройств. По негласному правилу, применимому ко всем новобранцам, старики давали им самые рутинные, трудоемкие и неприятные поручения. В данном случае это означало долгие тяжелые смены по счистке ржавчины, на которую, расцветшую подобно сорняку во влажном и богатом на кислород воздухе внутри корабля, участливо указывал старик по имени Крон, или скалыванию замерзшей охладительной эмульсии с рукавов трубопровода. Питались они также в орудийном отсеке, их еда прибывала на металлических подносах сквозь отверстие в стене.

Обеденные перерывы сопровождались приходом членов команды, которых старики называли бойцами. Они входили через одну из двух противовзрывных дверей со стороны, определенной Натаном как южной. Бойцы носили кожаное снаряжение поверх комбинезонов, длинные дубинки, тупоносые пистолеты и дробовики. Пока канониры ели, они держались на почтительном расстоянии, но каждое их движение говорило о готовности в случае необходимости воспользоваться оружием. Когда подносы возвращались обратно в проем, бойцы выходили в северную дверь, очевидно, чтобы провести то же самое бессмысленное действо в следующем орудийном отсеке.

Крон объяснил им цель присмотра за рекрутами.

— Братишки, они здесь стоят, чтобы убедиться, что каждый из вас получает свою долю, — сказал им он. — И чтобы никто не взял лишнего.

Фетчин был потрясен.

— В смысле, мы даже не можем припасти пару крошек на потом или поменяться с другом?

Усмешка Крона представляла собою мрачное зрелище, особенно учитывая то, что подобно большинству стариков, его раны были залатаны сталью. В случае с Кроном, техножрецы облачили половину его черепа в полированный металл и снабдили пылающим алым глазом.

— Ну, если ты не хочешь заработать пару дополнительных ссадин, тогда нет, — фыркнул он.

Увидев написанное на их лицах недоверие, он украдкой добавил.

— Еще давно у нас был… плохой капитан. Он не поддерживал порядок, ребятки. Сначала все было нормально, здоровые парни не зарывались, и никто не ходил голодным. Но потом мы попали на пару месяцев в шторм между Эсперансом и Звездой-К. Эфир терзали перекрестные ветра и остатки материи, а навигаторы только и могли, что удерживать верный курс. Вскоре все впали из-за голода в отчаяние, а голодные люди могут пойти на ужасные поступки.

Крон закрыл настоящий глаз, отгоняя плохие воспоминания. Натан в свое время видел множество отчаявшихся людей в окрестностях Юниптауна во время сезона дождей, когда работы было мало либо же не было вообще.

— Я видел, как целые этажи тонули в крови после драк за корку хлеба. Капитан поступает совершенно верно, поддерживая порядок, — сказал он.

Крон бросил на него удивленный взгляд, а затем кивнул.

— Верно, братишка. Лучше быть твердым сейчас, чем безжалостным потом.

Еду, конечно же, продолжали прятать, перепродавать и устраивать из-за нее потасовки, но все происходило в более тихой и осторожной форме, чего, как подозревал Натан, бойцы предпочитали не замечать. Несколько раз он пробовал поговорить с Кендриксоном, но каждый раз старый враг игнорировал его, или, если Натан начинал давить на него, убегал. Старики пресекали на корню любую попытку бегства, поэтому у Натана были связаны руки. Здраво рассудив, он понял, что старики поступали верно — наказания за потасовки были, как правило, скорыми и жестокими.

В конце каждой рабочей смены канониры шли в кубрик с низким потолком под орудийной палубой. Бойцы всегда сопровождали их вниз, хотя расчет едва ли нуждался в лишних понуканиях, чтобы отложить инструменты и самостоятельно найти путь в темный, освещенный алыми лампами зал. В кубрике был всего один люк, ведущий обратно в орудийный отсек. Душевые и туалеты располагались в крошечных металлических кабинках позади кубрика. Натан наблюдал и выжидал, но возможности для побега все не предоставлялось. Смены сливались в одну бесконечную череду, пока он не потерял всякое ощущение времени. Вскоре остался лишь тяжелый труд и отдых, после которого работа вновь возобновлялась.

Только когда корабль покинул систему Лёты и вошел в варп-пространство, Натан начал понимать, почему люди здесь были расходным материалом. Варп каким-то образом все изменял. Даже огромная орудийная палуба вызывала клаустрофобию и угнетение, будто извне на корпус что-то давило. Затем начались ночные кошмары, которые после пробуждения оставляли в голове мрак и сонмы наполовину сформировавшихся картин. Некоторые люди во время сна плакали и кричали, сами того не осознавая, другие становились все более замкнутыми и тихими. Фетчин был одним из них, и Натан заметил исходившее из его глаз потустороннее свечение задолго до того, как это случилось.

Рабочая смена подходила к концу. В страхе перед грядущими сновидениями расчет неохотно брел по шлюзу в кубрик. Последние члены команды ушли, а Фетчин еще некоторое время продолжал машинально счищать пятно ржавчины. Бойцы с каменными лицами двинулись в его сторону, и Фетчин, ссутулившись, стремительно попятился от них. Натан, все еще стоя у начала лестницы, повернулся и постарался подобрать ободряющие слова, которые могли бы заставить Фетчина пойти вслед за ним.

Прежде чем он успел что-либо сказать, Фетчин столкнулся с одним из канониров. Мужчина выругался и грубо его оттолкнул. С этого момента в Фетчина будто вселились демоны. Он с рыком бросился на человека и повалил на землю. Со стороны сцепившихся тел донеслось ужасное хриплое бульканье, и пару мгновений спустя Фетчин откатился от распростертого тела. Его губы и подбородок были покрыты бившей из горла канонира кровью. Двое других мужчин попытались схватить его за руки, но тот проворно вывернулся из захвата и с истерическим бессловесным криком вцепился скрюченными пальцами им в глаза.

К месту происшествия немедленно бросились бойцы, и первый из них замахнулся длинной дубинкой, намереваясь сломать Фетчину ключицу. Удар так и не последовал. Фетчин с противоестественной скоростью поймал опускающуюся руку и отбросил бойца назад с ужасным хрустом и треском, говорящим о вывихнутых суставах и переломанных костях. Внезапно безумец повернулся и понесся к люку. Люди бросились в стороны, когда он сделал последний маниакальный прыжок в сторону Натана.

В одно растянувшееся на век мгновение Натан увидел животный блеск в глазах Фетчина, и все внутри него похолодело. В них не было ни следа того спокойного, уставшего от жизни товарища, которого он когда-то знал. Свечение затмило остатки его сознания, а Натан просто продолжал стоять на месте, не в силах даже пошевелиться.

Внезапно между ними со скоростью молнии вклинился Крон. Он отбил в сторону тянущиеся руки и, прежде чем Фетчин успел приземлиться, ударил двумя пальцами тому в горло. Фетчин с низким рычанием рухнул на пол и покатился по плитам палубы. Натан был потрясен — смертельно точный удар Крона должен был наверняка убить его или, по крайней мере, лишить сознания.

Звук взводимого курка. Выстрел.

Звук выстрела эхом разнесся по орудийному отсеку. После него все будто остановилось. Боец стоял с взведенным дробовиком, из ствола которого поднимался дымок. Фетчин с простреленной грудью сполз по переборке, оставляя за собою след из крови, сырой плоти и внутренностей. Натан, забрызганный еще теплой кровью, никак не мог понять, как же Крон мог двигаться с такой скоростью.

Прежде, чем кто-то успел что-либо сказать, бойцы ударами и пинками погнали всех вниз. Крон был настолько любезным, что согнал какого-то старика с нижней койки и разместил на ней Натана так, чтобы тому не довелось спать под опустевшим местом Фетчина. Когда они вышли на следующую рабочую смену, от Фетчина осталось лишь отмытое пятно на переборке.

Натан проснулся от крика. Он вскочил со сдавленным воплем, едва не ударившись головою о койку Крона. Он начал дико озираться вокруг, пытаясь набрать в грудь воздух. Кубрик освещался гнетущим багровым светом, а сильнейшие миазмы кислого пота и смазки до сих пор перебивали висевший в воздухе резкий запах охлаждающей эмульсии. В комнате царила тишина, если не считать капания конденсата и разнообразных звуков, которые издавали сорок спящих человек.

Дрожащею рукою Натан протер глаза и воззрился на Кендриксона. Если кто-то и кричал, то наверняка он — его мучили кошмары практически каждую смену для отдыха. Все они страдали в равной степени, но Кендриксон просто не мог свыкнуться с этим. Возможно, он чувствовал на себе вину за произошедшее, а может быть он так и остался обыкновенным глупым воришкой, который с ужасом обнаружил, что очутился на борту одного из военных кораблей Императора. Но койка Кендриксона пустовала — он, должно быть, вышел облегчиться.

Крик раздался вновь, но он был приглушенным и далеким, будто принесенный по трубопроводу из другого кубрика. «Не повезло тем несчастным идиотам», подумал Натан, «они там теперь не спят и молятся, чтобы кричащий человек не впал в безумие и не бросился на них. Чтобы он не превратился в такого же дикого зверя, как Фетчин».

Натан опустился на койку и попытался уснуть. Он решил сосчитать количество матросов на корабле. Начнем с этой орудийной палубы. По словам Крона, здесь располагалось сорок орудий, у каждого был свой расчет, а это шестнадцать сотен. Учитывая еще одну орудийную палубу по другому борту, в сумме это дает три тысячи двести человек. По левому и правому борту также располагались турели лэнс-излучателей, но никто, похоже, не знал численность расчетов этих монстров, поэтому предположим, что на одном борту их было тысячу шестьсот человек. Это помогало, его веки начали медленно опускаться. Теперь у нас было шесть с половиной тысяч (плюс-минус). В вооруженных силах людей было бесспорно больше, чем в расчете одного орудия, но меньше, чем на целой палубе — скорее всего тысяча. Итого семь с половиной… Плюс, возле двигателей должно быть, по крайней мере, две или три тысячи…

Скрежещущий кашель резко привел его в полное сознание. Из верхней койки плыло горьковатое облачко дыма. Крон, ну кто же еще?

— Не спится?

— Да вроде того. Дурные сны, — ответил Натан. Крон был самым старым человеком на орудийной палубе. Даже сам лейтенант Габриель временами прислушивался к нему, поэтому иногда было полезно с ним пообщаться.

— Правда? Надеюсь, не как у Фетчина, — с присвистом сказал Крон. Это было утверждение или злая шутка, но уж никак не вопрос.

Натан решил воспринять это как юмор и тихо прыснул.

— Нет, не как у Фетчина, — произнес он. — Обычные сны о корабле.

Крон молча затянулся, и еще одно облачко дыма полетело вниз, слабая очистительная система едва могла поднять его вверх.

— Повезло же тебе увидеть сон о корабле, — голос Крона опустился до едва слышимого шепота, будто он разговаривал сам с собой. — Когда я был молодым, мне тоже снились такие.

Натану не хотелось думать о возрасте Крона. На разных планетах видимый возраст настолько сильно разнился, что подобные мысли в лучшем случае представляли собою бросок вслепую. Принимая в расчет все проведенное Кроном время в варпе, Натан назвал бы цифру где-то между шестью десятками и тремя сотнями лет. Пока он размышлял об этом, сверху донесся звук скольжения, и внезапно Крон очутился у койки Натана, продолжая держать в руке трубку. Из-за красного освещения его полированный череп с острым носом и сияющим глазом походил на голову горгульи. Он подмигнул настоящим глазом.

— Пошли-ка прогуляемся на палубу, юный Натан.

Натан осторожно выбрался из койки.

— А как насчет бойцов? — спросил он. В ответ Крон просто фыркнул и с кошачьей ловкостью прокрался к люку.

Орудийный отсек был скрыт во мраке, его переборки и колонны с кафедральной пышностью тянулись в далекий сумрак, нарушаемый лишь свечением походивших на драгоценные камни индикаторов готовности и указателей мощности. Они незаметно пробрались к дальней стороне «Бальтазара», переступая через вьющиеся кабели. Крон шагал уверенно, в то время как Натан плелся позади. Когда они обогнули одну из колонн, Натан замер, услышав скрип промасленной кожи. Крон вышел из теней и двинулся прямо к бойцу.

Человек резко повернулся и с некоторой неуклюжестью включил фонарь, явно не ожидая кого-либо здесь увидеть. Натан скользнул за колонну, чтобы не попасться никому на глаза. Натан слышал их голоса, но после пары невнятных слов боец отошел в сторону и, насвистывая короткую песенку, направился в дальний конец орудийной комнаты.

— Можешь выходить, братишка, — позвал его Крон. — Оле Леопольд не будет нам мешать.

Натан вышел из-за колонны.

— Я думал, бойцы никогда не опускаются до разговоров с обычными канонирами, — сказал он.

— Это так, пока вокруг ошиваются их товарищи, но как только приходит смена для отдыха, они будут разговаривать и торговать как любой другой. Они также относятся к членам команды, просто им доверяют достаточно, чтобы разрешить постоянно носить оружие, — Крон взгромоздился на стойку и размашистым жестом указал ему на другую. Натан вновь с опаской оглянулся по бокам, прежде чем принять предложение.

Довольно долго Крон сверлил его взглядом, доставая трубку.

— Итак, какая у тебя история, юный Натан? — спросил он.

— Нет у меня никакой истории, — осторожно ответил Натан. — Если ты имеешь в виду Кендриксона, то это дело касается лишь нас двоих, и я был бы рад, если бы ты не встревал в него.

Ответом послужил полный удивления взгляд, и Натан понял, что ошибался. Крон привел его сюда не для того, чтобы разузнать подробности происходящего между ним и Кендриксоном.

— Да нет, — сказал Крон. — Я имел в виду рассказать историю. Именно так и общаются моряки. Если мы хотим поговорить по душам, то рассказываем друг другу байки. Таким способом мы можем выдать свои секреты так, чтобы иные не смогли их услышать.

Сказав это, Крон многозначительно взглянул на внешнюю обшивку корпуса. Отсюда Натан видел, что вся она была покрыта слоями письмен — длинных рядов строгого готического шрифта, исчезающего в сумраке под самым потолком.

Внезапно Натана до самых костей пробрала холодная дрожь. Ему показалось, будто он услышал тихий скрип металла в северном конце орудийного отсека.

— Что это значит? Какие еще «иные»? — прошипел он.

Крон поднял руку, призывая его к тишине.

— Это я и хотел сказать. Давай я поведаю тебе историю о том, как человечество попало в космос. Повесть о древних временах.

Крон заговорил четко и уверенно, без привычной медлительности и перерывов в речи. Казалось, будто он читал книгу или рассказывал эту историю уже бессчетное количество раз.

«Давным-давно, люди жили на одном-единственном острове. Со всех сторон их окружали широкие океаны, и они полагали, что были одни. Люди росли и спустя некоторое время заметили вдалеке другие острова. Когда они полностью изучили свой остров, покорили все вершины и заглянули под каждый камень, их заинтересовали другие земли, и люди попытались добраться до них. Но, не одолев и сотой части пути до ближайшего острова, они поняли, что океаны для них были слишком глубокими и холодными. Люди вернулись обратно и долгое время занимались другой работой.

Со временем на острове людей начали заканчиваться вода, еда и воздух, поэтому они вновь обратили свой взор на дальние острова. Не в силах перенести холод океанических глубин, они изобрели Каменных Людей, которым предстояло стать на их место. Те же, в свою очередь, создали Стальных Людей, которые должны были стать их руками и глазами. И вместе со своими слугами Каменные Люди начали путешествовать по глубоким океанам. На далеких островах они обнаружили множество удивительных и диковинных вещей, но ничто по своей странности или скверне не могло сравниться с тем, что плавало в водах между ними — вечно голодные существа, которые были древнее самих людей.

Но твари из глубин жаждали настоящую жизнь людей, а не подобие существования Камня, поэтому Каменным Людям не грозила опасность. Поначалу все шло хорошо, Каменные Люди посеяли Семя людей на многих планетах. Со временем люди научились путешествовать океанами самостоятельно, прячась в кораблях, дабы уберечься от холода и вечно голодных тварей. Люди расселились на столь огромной территории океанов, что некоторые даже забыли, как они туда попали и откуда были родом».

Крон вел свою историю дальше, рассказывая, как Каменные Люди начали постепенно отдаляться от человечества, пока те путешествовали сквозь пустоту. В итоге это привело к Эре Раздора, когда Стальные Люди повернулись против своих каменных хозяев, а человечество разрывали ужасные войны. При помощи ужасающего оружия тех дней жизнь была полностью стёрта с лица тысяч планет, миллионы сгорели в войнах плоти и стали, пока Каменных Людей, наконец, не повергли. Но хуже всего то, что из черной пустоты вылезли ужасные твари, и уцелевшие люди стали поклоняться им как богам. Некогда гордые и могучие, люди были низведены до кучки жалких рабов. В итоге пришел тот, кто освободил людей из оков и показал новый путь к звездам. Путь этот состоял не из камня и стали, но обычной веры. Вера хранила человечество от тварей из пустоты так, как это не могли сделать ни камень, ни сталь.

Встрепенувшись, Натан пришел в себя. Глубокий голос Крона привел его в странное состояние дрёмы. Он взглянул на стену с загадочными письменами. Вера. Именно вера сдерживала тварей. Тварей, которые превращали людей в таких существ, как Фетчин. Каждая строчка текста была молитвой Богу-Императору о защите. За долгие столетия были нанесены целые слои благословений дабы отгонять то, что находилось снаружи… Снаружи. Он почувствовал на себе выжидательный взгляд Крона, его красный глаз горел во мраке подобно алой звезде. Натан старался не обращать внимания на скрежещущие звуки, которые, казалось, доносились из сумрака. Нервы пошаливают, успокаивал он себя, ну или, скорее всего, крысы. С ним ведь ничего не случится, если он будет следить за тенями.

— У меня в запасе не так уж много историй, — сказал Натан, стараясь припомнить хотя бы что-то об Императоре или Великом Крестовом Походе. Ему казалось, что рассказ Крона был некой аллегорией про древние времена до Крестового Похода. О подобных вещах вели речь лишь проповедники Экклезиархии. В системе Лёты об эпохе праведности и чистоты говорилось лишь в самых благочестивых проповедях, и то, как правило, в качестве сравнения с порочностью современности.

— Тогда расскажи нам о тебе и Кендриксоне, — подсказал Крон.

Натан внутренне съежился. Он знал, что Крон может оказать ему неплохую помощь в выживании или даже побеге, но для начала ему придется утолить его любопытство. Натан осторожно начал рассказывать.

— Мы с Кендриксоном знакомы не слишком давно, но после всего проведенного вместе времени, я решил, что должен прикончить его. Мои юношеские перспективы были далеко не безоблачными и во многом связаны с мелкими преступлениями и разными неприятными личностями. Тем не менее, благодаря Кендриксону, я поневоле стал новобранцем Военно-космического Флота Императора. Для меня это означает пожизненное заключение в стальной коробке в двадцать шагов в ширину, пока за меня не похлопочет смерть от рук взбесившегося приятеля, голода, болезни или вражеской атаки. Я определенно желал себе несколько иной участи.

Натан резко встал. Теперь он был уверен, что к ним кто-то подкрадывается со всеми возможными предосторожностями. Он осторожно поднял стальной багор. Крон заметил его действия и также вооружился длинным гаечным ключом. Все это время Натан продолжал говорить, чтобы не потревожить таинственных гостей. Он рассказывал Крону о своей службе вместе с Кендриксоном на борту «Пандоры», древнего люггера, перевозящего руду и кислород между внешними шахтами Лёты. Он также поведал ему о том, что они были в доле с одним дельцом, транспортируя для него редкие, драгоценные или нелегальные товары, не задавая при этом лишних вопросов.

Натан как раз добрался до своего последнего рейса на «Пандоре» и о том, как Кендриксон сдал его пиратам, когда на них напали. Из теней выскочили три бледные тени и одна, облаченная в серый комбинезон. Натан замахнулся на первую достигшую его фигуру. Стальной багор с мясистым хрустом опустился на голову фигуры, и та упала будто подкошенная.

Это был человек. Бледный, почти обнаженный, с взлохмаченной бородой и окровавленной копной волос. Пока Натан восстанавливал равновесие, на него бросился второй, размахивая иззубренным клинком. Он едва успел заблокировать багром удар, и человек отвел клинок для еще одной попытки. По инерции Натан качнулся вперед и ткнул дикаря в локоть, вынудив его заорать от боли и выронить оружие. Между ними поднырнул третий и обрушил на Натана шквал ударов, вынудив отступить назад.

Ему удалось пару раз блокировать удары неудобным багром, но затем он оступился и едва не споткнулся о проходящую по палубе трубу. Атакующий замахнулся на него ножом, и Натан в отчаянии закатился под кабели. Клинок впился в опору для кабелей, и оттуда посыпался ливень искр. Человека затрясло, и лицо его скорчилось от невыносимой боли, когда через него пошел ток. Пока Натан выбирался, тот уже задымился, а клинок в его смертельной хватке раскалился докрасна.

Второй нападающий нашел свой клинок, и уже намеревался проткнуть им Натана, когда багор, наконец, окупил себя. Натан ткнул им прямо в ребра. Дикарь по инерции насадил себя на его тяжелое оголовье. Натан выпустил застрявший багор и схватил кинжал, воздав попутно хвалу Императору, что враги были дезориентированными и медленными, будто умирали с голоду или совершенно лишились рассудка.

Натан бросился к последней фигуре, облаченной в моряцкий комбинезон. Человек склонился над распростертым телом Крона. У Натана волосы встали на затылке, когда фигура, пошатываясь, встала. Вокруг его конечностей, подобно змеям, извивались синие огни, а из кончиков пальцев сыпались искры. Натан рефлекторно отскочил от вырвавшегося из вытянутой руки шипящего заряда энергии. Оно все же задело его левое плечо, окунув тело в пучины огненной боли.

Он бы непременно заорал от невыносимой муки, если бы его губы не оцепенели. Борясь со ставшим непокорным телом, Натан упал на колени. Фигура приблизилась к нему. Затуманенным зрением Натан увидел пылающие под его кожей сложные переплетения татуировок. От столь яркого света просвечивал даже его комбинезон, и когда человек поднял призрачную руку в угрожающем жесте, кости его показались черными как уголь.

Собрав остатки сил, Натан сделал последнее, что мог — падая на палубу, он негнущейся рукой метнул кинжал. Уже теряя сознание, он почувствовал на себе взрывную волну и жар пламени.

Натан моргнул. Он с трудом сел, и его немедленно стошнило. Прошло всего пару мгновений. От лежащего рядом с ним трупа шел дым, а в воздухе висела сладковатая вонь горелого мяса. Из горла трупа торчал кинжал, и Натан понял, что в жизни так могло повезти лишь единожды. Но даже несмотря на рану, укрывавшие почти все его тело ожоги казались столь же смертельными. Вдоль вытянутых неподвижных конечностей трупа все еще кружилось изменчивое мерцание статики. Натан собрал всю свою храбрость в кулак и взглянул в почерневшее лицо. Это был Кендриксон, который, очевидно, при жизни был далеко не обычным контрабандистом. Пошатываясь, он побрел туда, где лежал Крон.

С губ Крона срывалось слабое дыхание, а ожоги на теле не выглядели опасными для жизни. У Натана внезапно закружилась голова и пересохло во рту. Кем он был, чтобы судить о подобных вещах? Несмотря на это, ему совсем не хотелось бросать Крона в таком состоянии, поэтому он решил довериться инстинктам и как-то привести товарища в сознание. Нещадно тряся и зовя Крона по имени, Натан вскоре был вознагражден стоном и шевелением. Спустя пару секунд старик открыл настоящий глаз, в то время как его рубиновый глаз оставался тусклым и безжизненным.

— Ч-ч-ч-то? Г-г-де я? — дрожащими губами прошептал он.

— На орудийной палубе, — ответил Натан. — Случилась драка…

Он остановился на полуслове. Крон поднял руки и потрогал металлическую часть черепа и тусклый глаз.

— Он все еще на мне! — внезапно завопил он. — Сними его, пока не началась аварийная загрузка!

Натан был ошеломлен. Крон кричал не своим голосом и вел себя самым странным образом. Натан схватил его запястья, чтобы тот не навредил сам себе, и необычный голос превратился в пронзительный панический визг.

— Нет! Не дай ему одолеть меня… не дай… — Крон постепенно затих и обмяк в хватке Натана. Он осторожно опустил друга на палубу и заметил, что его искусственный глаз вновь заработал.

— А, Натан, — уже нормальным голосом произнес Крон. — Я на секунду отвлекся. Ты, кажется, хотел рассказать, как спасся от пиратов?

Натан пораженно уставился на него. Похоже, Крон даже не помнил о драке и своем необычном поведении. Натан присел, опасливо посматривая на друга. Тот медленно озирался, рассматривая находящиеся вокруг него следы произошедшего побоища.

— Случилась драка, — вновь начал объяснять Натан. — Кендриксон вместе с парой новых дружков попытался прикончить нас, или, что более вероятно, меня, а тебя просто взять в плен. Крон поднялся на ноги без единого признака боли или слабости и приблизился к телу Кендриксона. Он склонился над ним, и, немного повозившись, достал наполовину расплавленный гаечный ключ.

— Я ударил его вот этим, — сказал он Натану. — Кто же знал, что он окажется люминеном.

Крон замолчал и некоторое время разглядывал его своим красным циклопическим глазом.

Натан встретился с ним взглядом, и все внутри него будто сжалось от страха. Крон явно был не в себе. Он назвал Кендриксона «люминеном», словом, которое вызвало в Натане необъяснимую тревогу. Возможно, лучше будет не напоминать Крону о его необычных словах и действиях. А пока стоит разузнать как можно больше о люминене Кендриксоне и его союзниках. Крон теперь сжимал опаленную голову Кендриксона в руках.

— Как ты думаешь, почему они хотели схватить несчастного Крона? — спросил старик. Крон отвернулся и сильно сжал руки, с неприятным хрустом раздавив череп Кендриксона.

— Я вообще понятия не имею, кто они такие, — отрезал Натан, — не говоря уже о том, чего хотели от тебя! Кендриксон был… был… одержимым, что ли? И что еще за люминен?

Крон зацокал языком, что являло собою странный металлический звук, похожий на щелканье старого алгоритмического узла «Пандоры». Прежде чем он успел ответить, в южном конце орудийного отсека забрезжил свет, следом за которым последовали раздающиеся эхом голоса. Крон без слов повернулся и двинулся в северный конец зала. После секундной растерянности, Натан заторопился следом, стараясь не упустить из виду исчезающую во мгле спину Крона, и при этом не зацепиться за кабель или удариться головою о перекладину.

Он догнал Крона в темном углу, где тот склонился над толстой трубой возле исписанной текстами внешней стены. Она состояла из множества металлических колец, каждое из которых было в половину человеческого роста. Крон раздвинул в стороны два из них и скользнул внутрь, затем обернулся и, придерживая кольца, кивнул Натану. Он нырнул следом, и когда кольца встали за ним на место, понял, что слышал точь-в-точь такой же звук перед тем, как на них напали.

Они тихо ползли по трубе, путь освещался лишь искусственным глазом Крона. По дну трубы тянулись пучки проволоки. Большинство из них были грязными и почерневшими, но местами встречались и новые, чьи яркие цвета были различимы в красном немигающем свете. На различных пучках виднелись плохо прикрепленные ярлыки. Многие из них были порваны и неразборчивы, на других же можно было увидеть написанные каллиграфическим готическим шрифтом пояснения вроде «Расс. РЛВ, ЗАК '3180» или «Ар. контрл. 126.13кВт».

По трубе они вышли к черной расселине, глубокой бездне, в которую, подобно замерзшему водопаду, спускались вьющиеся кабели. Крон привел Натана к состоящему из труб узкому мостику, который вел к дальней стене, покрытой яркими серебристыми каплями в местах спайки. Натан остановился, его все больше начинало тревожить продолжительное молчание Крона и холодное неосвещенное пространство, в которое его завели. Пришло время для кое-каких ответов.

— Крон, — прошептал он, — где мы? И вообще, куда ты ведешь меня?

Крон повернулся в его сторону.

— Это старый корабль, братишка. Он воевал и ходил в пустоте почти восемнадцать веков, а до того еще двадцать спал в скитальце. Вот куда я… — Крон быстро закрыл рот и зло сверкнул глазами. Он с опаской оглянулся, прежде чем вновь заговорить. — Сейчас мы между обшивками корпуса. Эти места спайки появились после бортового залпа во время атаки на Трицентию.

— А куда мы направляемся?

— В безопасное место, где мы сможем спрятаться, пока бойцы переворачивают все вверх дном, и спокойно поговорить.

— Ты не боишься, что бойцы могут и сюда добраться?

— Нет, братишка, без вооруженной до зубов команды сервиторов и техножреца они не посмеют использовать оружие из-за страха что-либо здесь повредить.

— И где же твое убежище?

— Не более чем в десяти шагах отсюда, — ответил Крон и указал направление.

Натан бросил долгий тяжелый взгляд на узкий карниз из гниющих проводов, который покрывал мостик из труб. Его покрытое ожогами и ссадинами тело все еще ныло от перенесенных испытаний. Теперь, когда волну адреналина заменил леденящий холод воздуха, он сомневался, что сумеет пройти по столь опасному пути. Натан мелко затрясся и невольно покачнулся на мостике, который начал казаться ему еще более ненадежным.

— Крон, не думаю…

Слишком поздно, старик с обезьяньей ловкостью преодолел карниз и ступил на другую сторону. Вместе с ним исчез и слабый красный свет, служивший им единственным освещением.

Натан колебался ровно мгновение, прежде чем нахлынувшая горячая злость заставила его стать на мостик. Будь он проклят, если позволит этой ходячей загадке, ряженной в старика, бросить его здесь на радость диким друзьям Кендриксона. Он схватил висевшую на высоте плеча проводку и резко передвинулся вперед. Затем Натан поставил ногу на кабели, переместил на нее вес и подтянул вторую. Кровожадной решительности хватило ему ровно на три шага. Еще два шага он сделал с ушедшим в пятки сердцем, слепо шаря пальцами в поисках проводов, прежде чем его нога не сорвалась с карниза.

Его тело опасно качнулось, и только неожиданно обретенные поручни в виде проводки спасли Натана от падения с предательского карниза. Он отчаянно потянулся вверх, пытаясь поставить ногу обратно. Его ослабевшие руки тряслись, а сердце колотилось с такой силой, что было готово выпрыгнуть из груди. После пары секунд чистого ужаса он все же сумел вытянуть ногу и, дрожа, прижался к стенке. Натан чувствовал себя настолько плохо, что больше не мог ступить и шагу. Он не мог ни идти вперед, ни повернуть назад. Каждая толика его сил уходила лишь на то, чтобы удерживать его на месте, в то время как бездонная мгла внизу поглощала последние частички его решимости.

Натан сильнее вжался в стену и, собрав в кулак всю оставшуюся храбрость, осторожно передвинул ногу вдоль кабеля. Он переместил на нее немного веса и, обливаясь потом, пододвинул вторую ногу. С гигантским усилием воли он разжал хватку и взялся за провод уже несколько дальше. Натан немного передохнул и сделал еще один крошечный шажок. Так он и прошел оставшиеся пять шагов — передвинуть, переместить, пододвинуть, ухватиться, передохнуть. Передвинуть, переместить, пододвинуть, ухватиться, передохнуть, вновь передвинуть, переместить…

Натан тяжело рухнул в открывшийся проем. Кошмарное чувство того, что он мог упасть, достигнув безопасного места, была ошеломляющей. Оказавшись внутри прохода, он присел отдышаться, а затем из последних сил отполз подальше от края.

Внутренне убранство тесного отсека напоминало хоровую ложу церкви Министорума. Вдоль стен под готическими арками из тубулярного металла теснились небольшие кресла. В дальнем конце находился иллюминатор из витражного стекла, освещаемый мерцающим и кружащимся светом. На фоне витража вырисовывался силуэт Крона. Он обернулся, и позади Натана съехались герметичные створки, отгораживая от влажного дыхания расселины.

— Отлично, братишка. Я уже боялся, что ты не пройдешь, — его голос звучал мягко и успокаивающе — как у мелкого хриплого гоблина.

— Какого черта ты бросил меня? — вскипел Натан.

— Хотел убедиться, что ты настолько крут, как я думал.

— Шутишь? И как, я прошел испытание?

— Чтобы узнать это, мне нужно услышать конец твоей истории.

— Это вообще не относится к делу!

— Да ну, братишка, а по твоим глазам этого и не скажешь. «Совпадение» — это такое простое слово, которым дураки нарекают загадочные и непонятные для них события.

Натан мог лишь моргнуть и мысленно пожать плечами. Что плохого в том, чтобы закончить рассказ, если Крон, в конце концов, отвяжется с расспросами на этот счет?

— Ну ладно, только после этого ты ответишь мне на некоторые вопросы, иначе я уползу отсюда и расскажу все бойцам.

Итак, я открыл внутренний люк в грузовой отсек. Сделав это, я заблокировал управление внешним люком и крепко за что-то ухватился. Я знал, что контейнеры плохо закреплены, потому что мы с Кендриксоном были слишком заняты взаимной слежкой, чтобы сделать работу как надо. Они вылетели через внешний люк в пространство между «Пандорой» и пиратами. Меня едва не раздавило этими металлическими цистернами, но благодаря милости Императора и мертвой хватке, я все же остался на борту.

Спустя пару секунд первый контейнер столкнулся с маневровыми двигателями пиратского корабля. Я только хотел выиграть время, надеясь замедлить их приближение, но контейнеры были наполнены жидким кислородом. Прикосновения к двигателям оказалось достаточно, чтобы он взорвался подобно бомбе. Десятки цистерн медленно детонировали, а вспыхнувшее пламя добралось и до остальных контейнеров. Я тогда очень испугался. Мне едва хватило времени, чтобы забраться во внутренний люк и задраить его прежде, чем «Пандору» омыл растущий пузырь пламени. Палуба закачалась, и не улетевшие цистерны начали кататься во все стороны и сталкиваться друг с другом.

Когда прошла взрывная волна, я выглянул в люк и увидел, что вращающийся на месте пиратский корабль был объят пламенем, и из него подобно кровяному следу разлетались обломки. Я поднялся на мостик, где капитан Лаж в страхе марал свои штаны. Этот тупица заявил, что Кендриксон взял его на прицел и вынудил заглушить двигатели. За пару минут до взрывов Кендриксон забрал спасательный челнок и покинул корабль. Естественно, он забрал с собой и весь контрабандный археотех.

Я очень удивился, узнав, что Кендриксона видели в Юниптауне на Лёте. Я-то думал, он уже давным-давно умер или залег на дно. За его голову мне светило неплохое вознаграждение, и поэтому начал на него охоту в темных переулках, которые я знаю как свои пять пальцев. Но в итоге нас обоих схватили люди с «Возмездия». Таким вот образом я и начал новую карьеру в имперском Военно-космическом Флоте…

— Получается, ты даже толком не знал этого Кендриксона? — тихо спросил Крон.

— Нет, я был знаком с ним, мы работали вместе, но он старался избегать меня и всех остальных, кого я знал. Он был настолько чокнутым парнем, что у него даже клички не было. Мы все его называли просто «Кендриксон». Ладно, я рассказал свою историю, и теперь пришло время ответить мне на кое-какие вопросы. Никаких басен, говори мне лишь правду. Что это были за люди вместе с Кендриксоном? — Натан уставился на Крона, решив для себя, что если тот не ответит, он обязательно столкнет его с обрыва.

— Это психи, матросы, которые провели слишком много времени в космосе и утратили веру. В их сердцах теперь поют твари, и они подобно вшам обитают во внутренностях корабля. Иногда они пробираются в отсеки и убивают моряков. Раз в столетие капитан приводит корабль в порт и очищает палубы при помощи яда, но все остальное время в переходах и шахтах живут психи. Из-за начавшейся войны их развелось больше обычного, и они будут постоянно пытаться призвать сюда тварей. В прошлые времена множество человек впустило их в свои сердца, и как только мы вступим в бой, это непременно случится вновь. Скорее всего, Кендриксон притворился одержимым, чтобы те в страхе последовали за ним. У виденного тобою пиратского корабля был отличительный знак? Руна или символ?

— Конечно, был. Но я не вижу…

— Ты смог бы сейчас его узнать?

— Да, но вопросы здесь пока задаю я, — собравшись с силами, Натан поднялся с пола и встал напротив Крона. — Кто такой люминен? Я тебя и раньше об этом спрашивал, и теперь ты мне уж наверняка ответишь. Из-за чего Кендриксон превратился в люминена, и почему он мог пускать молнии и плавить металл, как воск?

Натан сделал шаг вперед и оказался вплотную к Крону.

— Отвечай!

Крон хитро улыбнулся, а затем обернулся и указал на витражный иллюминатор.

— Могу поспорить, пиратский знак выглядел точь-в-точь как этот.

Натан был поражен. Замысловатые геометрические фигуры витража располагались вокруг центрального символа — золотого ореола, от которого отходили короткие и ровные лучи, похожие на зубцы крепостной стены. Внутри него находился ухмыляющийся череп, оттененный красивейшими деталями с нитями платиновой проволоки и завитками толченых алмазов. Он быстро перевел взгляд на Крона.

— Что он означает?

— Он отвечает на оба вопроса, братишка. Кендриксон и твои пираты пришли из одного места. Они превратили его в люминена, заменив кости кристаллическими трубками, мозг — электронными трансплантатами, вживив в кожу имплантаты и гальванопластики, дабы он мог генерировать и извергать молнии. Он был одним из детей войны Бога-Машины, которых непосвященные зовут электрожрецами, хотя едва ли один из ста подобных ему мог скрывать свои силы и походить на обычного человека.

— Ты имеешь в виду техножрецов Марса, Адептус Механикус?

Крон торжественно кивнул, и Натан с болью понял, какой властью пользовалась эта организация во всемогущем Империуме. Техножрецы обслуживали технику и двигатели на всех цивилизованных мирах и межзвездных кораблях. Хотя флотоводцы и пополняли команду, но кораблями управляли именно техножрецы. Их молитвы и руны вдыхали жизнь в хладный мертвый металл, а миры-кузницы производили миллиарды единиц оружия для бесконечной войны Императора с пришельцами, еретиками и предателями. Теоретически одно лишь убийство Кендриксона превращало Натана в одного из последних. Вот уж далеко не самая приятная мысль.

— Ну ладно, а где мы находимся? Вот это похоже на панель управления челнока. Мы на своеобразном спасательном модуле?

— Да, братишка, это катер. Он подходит для планетарных полетов, если у тебя в запасе достаточно времени, так как он довольно медленный.

— Учитывая все услышанное, я бы как можно скорее убрался с корабля, не будь мы в варпе.

— Они пристрелят тебя, если поймают, — пробормотал Крон и честно пожал плечами.

— Что же, обратного пути у нас нет. Если они догадаются, кем был Кендриксон, и кто убил его, могу поспорить, они приготовят нам кое-что похуже.

— Нет, братишка, если бы они знали насчет Кендриксона, то его не было бы в орудийном отсеке. Техножрецы появляются здесь лишь для того, чтобы отремонтировать боевые повреждения и тому подобное.

— Получается, Кендриксон сначала отдал археотех техножрецам и только после этого случайно попался, но почему он тогда не рассказал о себе? Они наверняка бы его отпустили.

— Не раз слуги Императора погребали свою истинную личность под ложными мемграммами, вследствие чего их не могли вычислить даже прозревающие души. Их настоящие цели оставались скрытыми, наблюдая сквозь глаза и уши за происходящим, пока не наступало подходящее время. Затем они становились абсолютно другими людьми. Половина люминена находилась в режиме ожидания приказов, но она, должно быть, решила покончить с тобою ради сохранения тайны, — слова Крона повисли в воздухе, пока он не решил высказать свое мнение насчет текущего положения дел. — Если мы успеем вернуться до переклички, то никто не догадается, что это мы его убили. Возможно, у Леопольда закрались кое-какие подозрения, но он ничего не расскажет в страхе, что его также приплетут к делу.

Натан находился в безопасности, пока Крон не выдаст его, но тот похоже был рад хранить их тайну. Они были сообщниками.

— Хотелось бы верить, что в кубрик ведут и другие дороги, в обход орудийной комнаты.

Крон ухмыльнулся.

— Хадж. Исайя. Кендриксон.

Пристав наклонился и прошептал что-то замершему над раскрытой книгой лейтенанту Габриелю. Натан судорожно сглотнул. С этого места теория Крона начинала трещать по швам. Возвращение с катера было куда проще, чем он ожидал. По ведущему из расселины узкому кульверту они попали прямо в кабинки возле кубрика. Натан тщательно запоминал каждый поворот желоба, решив во время следующей смены для отдыха непременно туда вернуться и осмотреть все более внимательно. Но теперь его куда сильнее волновало, окажется ли «Возмездие» на стороне Кендриксона.

Лейтенант Габриель внимательно изучал собравшуюся толпу, будто пытаясь вспомнить лицо Кендриксона. Он обернулся и что-то прошептал сержанту, который в ответ лишь сдержанно покачал головой. Габриель сделал короткую отметку в списке и продолжил.

— Крейт. Комот.

Перекличка принесла с собою еще одну приятную неожиданность — лейтенант Габриель огласил список нарядов, согласно которому Натан оказался в команде «Оптикона». Мимолетное замешательство быстро сменилось пониманием, когда он понял, что попал в помощники Крону. Он бросил взгляд на старика, который, конечно же, был самой невинностью, и сделал мысленную заметку о его немалом влиянии. Затем Натан переключился на более насущные вопросы, вроде того, что в себя включали обязанности помощника, и, если уж на то пошло, чем являлся «Оптикон». В голове всплыло смутное воспоминание, что «Оптикон» использовался для просмотра космоса. Он точно знал, что его команда работала над казенной частью «Бальтазара» на помостах дополнительной полупалубы в двадцати метрах над землей, к которой вели спиральные металлические ступени.

Какими бы не оказались тамошние обязанности, они едва ли могли быть столь же тяжелыми и обыденными, как работа, которой он занимался до этого времени. Поднимаясь по лестнице, он увидел членов расчета, идущих ремонтировать повреждения, которые они с Кроном нанесли во время отчаянной схватки. Тела исчезли, но обугленные кабели и рассеченные трубы никуда не делись. Натану вдруг стало интересно, как часто они исправляли поломки, даже не зная их причины. Казалось, вся корабельная жизнь руководствовалась принципом «в неведении — блаженство», но это было даже к лучшему, если рассказ Крона о психах нес в себе зерно истины. И без того гнетущие варп-путешествия становились еще более кошмарными от мысли, что за бортом их поджидали порожденные пустотой злобные существа. Твари, жаждущие человеческих жизней и душ, чей подсознательный зов сводил людей с ума. Натан резко остановился, внезапно осознав, что собирается помогать Крону следить за этими существами и эмпиреем — альтернативным измерением, в котором они сейчас находились.

Ругань идущих позади людей заставила его двинуться дальше. Теперь его неотступно сопровождало порочное желание хотя бы одним глазком глянуть на тех злобных тварей. Натана обуревали смешанные чувства, когда он достиг верхней палубы и увидел встроенные во внешний корпус пять закрытых створками арок. Команда «Оптикона» состояла из десяти человек, и дородный старшина расставил их по двое у каждой створки. Некоторое время Крон и Натан смазывали бегунки и шестеренки створок. После полувахты Исайя получил сообщение по коммуникационному аппарату и отдал приказ поднять створки. Крон быстро дернул рычаг, и заслонка плавно поднялась, открывая за собою громадных размеров матово-черное стекло. Натан бросил взгляд на остальных членов команды и заметил сквозившее в их действиях нервное ожидание, будто подъем створок нес в себе скрытое значение.

Натан продолжал ожидающе вглядываться в черное стекло, когда вой сирены заставил его подпрыгнуть от неожиданности. За сильнейшим взрывом звука, который, казалось, заставил содрогнуться плиты палубы, последовал резонирующий голос, звучавший подобно словам самого Бога-Императора.

— ВСЕМ ПОСТАМ — СОСТОЯНИЕ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ!

Крон бросился к шкафчикам у стены «Оптикона», и его примеру тут же последовала остальная команда. Люди принялись натягивать на себя гермокостюмы, которые Крон поочередно доставал из шкафчиков. Теперь Натан понял всю важность происходящего. Довольно скоро им придется вступить в бой. Эти смехотворные и кажущиеся неуклюжими толстые прорезиненные гермокостюмы вкупе с тяжелыми шлемами могли оказаться единственной преградой между ними и вакуумом.

К своему удивлению, Натан надел костюм быстрее всех. Шлем защелкнулся на широком кольце вокруг плеч. Он был оборудован визором, который состоял из нескольких слоев — последний выглядел как узкая прорезь в бронированной пластине. Натан разом поднял все слои и увидел, что Крон сделал то же самое. Ему стало легче от мысли, что пока не было нужды дышать затхлым тяжелым воздухом костюма.

— Сколько здесь кислорода? — спросил он Крона и постучал по изношенному медному баллону, прикрепленному у груди.

— У такого как этот запаса хватит на вахту или около того.

— Только восемь часов? Они действительно не хотят дать нам ни единого шанса удрать отсюда?

— На корабле воздух всегда в достатке, если… ты все еще будешь на нем. Если же тебя выбросит в космос, то, считай, ты в любом случае покойник. Тебя унесет слишком далеко в вакуум.

— Хорошо, что мы…

Палуба ушла у Натана из-под ног, и на мгновение его охватило тошнотворное чувство свободного падения. Исайя кричал им возвращаться на посты. Натан заметил, что старшина вооружился пистолетом и чем-то, подозрительно смахивающим на шоковую дубинку, и бросился к своему месту так быстро, как это позволяли тяжелые ботинки костюма.

Сирена взвыла дважды. Командный голос произнес:

— БОЕВЫМ ПОСТАМ — ПО МЕСТАМ СТОЯТЬ!

Палуба задрожала и вновь накренилась. На этот раз падение длилось куда дольше предыдущего. Натан опустил визор, ухватился за стойку и изо всех уперся ногами. Его мутило и будто выворачивало наизнанку. Костюм душил его. Он боролся с желанием сорвать шлем и заорать во все горло. Трезвомыслящая часть разума настойчиво говорила ему хранить спокойствие, ведь корабль пока просто готовился к бою и величественно шел на сближение с врагом. Но животные инстинкты его тела воспринимали каждую встряску и толчок с адским хором предсмертных воплей.

Корабль опять нырнул. На этот раз Натан почувствовал, что его ноги действительно оторвались от пола. Казалось, будто все его скрытые чувства выплеснулись наружу. Корабль тряхнуло от толчка, и Натан понял, что они покинули варп-пространство.

Черное стекло «Оптикона» побелело и затем стало прозрачным, открывая сцену потрясающей красоты. Позади пламенеющего заката солнца ночное небо рассекали титанические грозовые облака. Вспышки статики паутиной прочерчивали космос, окрашивая облака пурпурным цветом. Холодные далекие звезды были яркими и ясными.

— Никогда раньше космос не был столь прекрасным и ужасающим, — прошептал Натан, поразившись величественностью открывшейся картины. В его наушниках протрещал голос Крона.

— Ну да, братишка, благодаря этому стеклу ты видишь все будто бы глазами корабля — тепло, свет, магнетизм, радианты, эфиры и тому подобное.

Крон выдвинул огромную круглую линзу, которая была прикреплена к оконной раме системой медных стержней и подвижных блоков. Внутри толстого обода линзы располагалось два счетчика и подъемные иконки. Опытными движениями Крон начал водить ею по поверхности стекла. В ответ на это горизонтальные и вертикальные колесики счетчиков начали измерять расстояния до различных космических объектов.

Корабль вновь содрогнулся, и Натан ударился шлемом о прочное стекло. Единственной мысли о том, будто он вылетел в открытый космос, оказалось достаточно, чтобы его руки в ужасающе плотных перчатках покрылись потом. Исайя выпрямился и криком приказал команде следить за координатами. Крон водил линзой до тех пор, пока дальномеры не указали их зону поиска в пределах 238.00 и 141.00. Здесь линза начала сканировать слегка мерцающие, освещенные пламенным светом звезд каменные глыбы астероидного поля.

— Крон, мы что, просто разглядываем скалы? — с напускным весельем спросил Натан. Старик водил линзой по стеклу ловкими и расчетливыми движениями. Достигнув края, он каждый раз нажимал одну из рун, и встроенные в линзу вращающиеся камни освещались алыми полосами цифр, показывая последние данные скорости и расстояния.

— Все, что может указать нам о расположении врага — любая вспышка или тепловое излучение, — Крон говорил, не отрывая глаз от линзы. Чтобы лучше видеть, Натан поднял бронированный визор.

— Ты имеешь в виду такие вот тепловые следы двигателей? — указал он на мерцающие у края стекла тонкие линии.

— КОНТАКТ! ТОЧКА ДВА-ЧЕТЫРЕ-НОЛЬ И ОДИН-ТРИ-СЕМЬ! — проорал Крон. Исайя тут же принялся вслед за ним повторять слова в потрескивающий коммуникационный аппарат. Теперь в линзе виднелись вившиеся у дальних астероидов широкие исчезающие алые следы. Натану показалось, что их было четыре, хотя они уже сливались друг с другом и рассеивались.

— Они приближаются, братишка, нюхом чую.

Крон повел линзу по тепловым следам и громко выругался, когда те исчезли за блестящей полосой пыли. Спустя пару мгновений из облака в клубах пыли и молниях вышел тепловой луч, который линза кратко обозначила «вражеский корабль [тип: неизвестен], 51,0001, идет на сближение».

Внимание Натана привлек взрыв бурной деятельности на нижней палубе. Сквозь решетчатый пол он увидел открытую казенную часть «Бальтазара», которую расчет заряжал пластинами с короткими выступами. Даже сквозь плотный костюм он слышал радостные возгласы канониров, когда они загоняли очередной снаряд. Теперь на линзе была видна светотень силуэта вражеского корабля с зубчатыми бортами и контрфорсами — раскалив добела свои мощные двигатели, тепловой луч лег на траверс. На дисплее высветилось: гранд-крейсер, тип «Отвергающий».

Борт «Отвергающего», завершившего поворот, подернулся рябью плотных огней, и в их сторону направился ураган черных точек. Натан открыл рот от ужаса, когда секундой позже точки начали взрываться в сгустках пламени. Сначала они выглядели далекими крошечными облачками на фоне космоса, но снаряды продолжали приближаться в пламенных цепях поочередных взрывов. Вскоре враг исчез за огненной бурей. Когда Натан полностью опустил визор, пламя заполонило все иллюминаторы «Оптикона».

Корабль принял ураганный залп «Отвергающего». Палуба содрогнулась под ногами Натана, а за корпусом будто бы взвыл неистовый ветер. В стекле полыхнула ослепительная пурпурная плеть, которая рассекала облако пламени подобно молнии. На мгновение она исчезла, но затем в выжигающем сетчатку движении хлестнула по кораблю, встряхнув его до самого основания. У Натана мурашки забегали по коже из-за ощущения того, как за корпусом корабля скапливается гигантская мощь, и затем его омыло потоком опаляющего жара.

Наконец, громоздкой костюм оправдал себя, хотя Натану казалось, будто его целиком засунули в огромную духовку. Жар был довольно ощутимым и обжигал ему горло всякий раз, когда он пытался вдохнуть. Натан увидел, как несколько человек из команды «Оптикона» превратились в кучки пепла, кто-то был объят пламенем. После того, что показалось часами, но могло быть всего лишь секундами непередаваемого страха, пожар внезапно прекратился, оставив внутри шлема отвратительный привкус тлеющей резины. Взревели сирены, и мощный голос начал перекрикивать царивший хаос:

— ОРУДИЯМ ЛЕВОГО БОРТА ПРИГОТОВИТЬСЯ К НАВЕДЕНИЮ, ЦЕЛЬ — ТОЧКА ДВА-ШЕСТЬ-ДЕВЯТЬ И ОДИН-ШЕСТЬ-НОЛЬ.

Приступить к своим обязанностям матросов вынудила железная дисциплина и мрачное предчувствие, что ради выживания им придется сражаться и победить. Корабль был поврежден, но все еще вполне боеспособен. Огонь потушили, а мертвых и раненых вынесли. Спустя пару мгновений корабль вышел из зоны поражения, и палуба перестала дрожать. В ушном устройстве Натана заскрежетало дыхание Крона, когда они вновь навели линзу на вражеский гранд-крейсер. «Возмездие» прошло возле носа противника, и метрикуляторы указали, что он шел на сближение.

— НАВЕДЕНИЕ.

Крон активировал вторую иконку на раме линзы. На ней возникло изображение шестеренки с наложенным поверх нее имперским орлом, но бегунки заклинило, поэтому Натану пришлось помочь ему перетянуть устройство к цели. Линза высветила витиеватый указатель, направленный на зиккурат с заостренными гранями. Там, где иконка останавливалась, корпус гранд-крейсера будто излучал призрачный свет.

— ГЛАВНЫЕ БАТАРЕИ — ОГОНЬ!

Из-за перегрузки конденсаторов свет на мгновение потускнел, а затем корабль огласился грохотом орудий. Сорок орудий выстрелило в открытый космос, и Натан почувствовал, как давление невидимых сил ударило его подобно шлепку. Секундой позже он увидел направляющееся к противнику растущее облако снарядов. На этот раз не было приближающейся огненной бури, снаряды взорвались просто под носом корабля. Невидимые щиты рушились под атакой, и разрушительный град столкнулся с укреплениями крепости-зиккурата. Обломки разлетелись от него подобно ореолу дымчатых колец.

— ГЛАВНЫЕ ЛЭНС-ОРУДИЯ — ОГОНЬ!

К врагу понеслись белые лучи чистой энергии, которые прочертили его корпус пылающими алыми пробоинами. Гранд-крейсер затрясся под залпами и начал совершать маневр уклонения. Во время этого позади корабля возникли два быстро приближающихся тепловых следа, которые осыпали его корму спиралевидной сетью лазерных огней. У Натана отлегло от сердца. Вместе с этими новыми союзными кораблями им удалось открыть перекрестный огонь по общему врагу. Канониры внизу бросились перезаряжать «Бальтазар», в то время как небольшая группка матросов начала заделывать искрящуюся перебитую линию питания. Он взглянул на линзу и увидел, как из носа вражеского гранд-крейсера вылетает рой ярких огоньков. Крошечные тепловые следы корректировали курс по направлению к ним, и вскоре стало очевидным, что, несмотря на медлительность, эти снаряды были куда крупнее первых. Сирены завыли.

— ВСЕМ ПОСТАМ ПРИГОТОВИТЬСЯ К АБОРДАЖНОЙ АТАКЕ!

Облегчение Натана мгновенно испарилось. Должно быть, враг запустил абордажные торпеды — простые атакующие корабли, набитые войсками, бомбами, зажигательными, разъедающими, нервнопаралитическими веществами и другим адским оружием, необходимым для нанесения максимального урона при попадании на борт. Оказаться втянутым в титанический поединок боевых кораблей уже было скверно, но теперь враг шел прямо к ним, постоянно находясь под угрозой гибели, так и не добравшись к цели. Исайя быстро роздал оружие из шкафчика — клинки, шоковые дубинки, короткие автопистолеты и дробовики. Натан получил старое помповое ружье и обойму патронов. Он рискнул взглянуть на окна, ощупью пытаясь вставить наполненные дробью цилиндры в казенник. Остроконечные торпеды уже были размером с палец, и казалось, летели прямо на него в ярких коронах света. Сирены продолжали выть сигнал тревоги.

— ПОСТАМ ТУРЕЛЕЙ ЛЕВОГО БОРТА — ОТКРЫТЬ ОГОНЬ!

Натан выругался, уронив патрон на решетчатую палубу — в толстых перчатках костюма его пальцы казались сосисками. Турели близкого радиуса действия открыли огонь, прочерчивая космос голубоватыми следами лазеров. К стрельбе присоединились барбеты «Возмездия», снаряды и ракеты начали рваться в сгустках оранжевого пламени. Торпеды первой волны были уничтожены либо разгерметизированы, выбрасывая в открытый космос крошечные корчащиеся фигурки, которые постепенно улетали вдаль. Но все же большинству торпед удалось преодолеть обстрел, и они поменяли курс, идя на остаточное сближение.

Натан аккуратно передернул затвор, загоняя патрон в патронник. В последние секунды до столкновения он понял, что торпеды были гигантскими, размером с шаттл. Звенящий удар отбросил Натана на дрожащую палубу, и за этим последовала бесконечная какофония кричащего и разрываемого металла. Из-за чистой силы, которая пробивалась сквозь многометровые бронированные пластины корпуса, ему показалось, будто все его кости вот-вот раздробятся.

Ужасные звуки становились все медленнее, а затем прекратились, после чего в шлем Натана проникали лишь крики раненных канониров и шипение стравливаемого воздуха. Часть палубы «Оптикона» прогнулась в орудийный отсек. Натан подполз к самому краю и увидел царившую внизу разруху. Из пластин корпуса возле казенной части «Бальтазара» торчала огромная крокодилья морда из стали и меди. Все было перевернуто вверх дном — стойки и трубы смешались в кошмарные металлические джунгли с цветками из пара и распыляемых жидкостей. Выжившие канониры заняли оборонительные позиции, целясь в торпеду из дробовиков и пистолетов.

Внезапно вокруг крокодильей морды ожили пушки. Замелькали вспышки автоматического оружия, когда оно начало обстреливать орудийный отсек разрывными снарядами. Они выкашивали людей, а раскаленные осколки рикошетили от стен, раня всех оказавшихся поблизости. Нос со скрежетом открылся, и из него высыпала орда ужасных фигур, которые тут же открыли огонь. В мерцающем свете они поначалу могли сойти за людей, если бы не их безумное веселье. Они корчились, заполняя своими бьющимися в судорогах телами крокодилью пасть, когда жалкая горстка канониров начала по ним стрелять. Они безудержно хохотали, стреляя в ответ из своего оружия и бросая во все стороны гранаты, которые взрывались во вспышках яркого голодного пламени.

Натан прицелился в уродливую фигуру, когда та отвела руку для броска. Он выстрелил из помпового ружья, и человека поглотил взрыв его же бомбы. Пламя охватило крокодилью пасть и подожгло следующие две фигуры, которые пытались выскочить оттуда. Но несколько нападающих уже проникли в орудийный отсек и теперь карабкались по обломкам к канонирам. По всей палубе вспыхивали яростные рукопашные схватки, крюки и изогнутые клинки сталкивались с баграми и абордажными пиками.

Теперь, когда слаженный бой превратился в свалку, помповое ружье стало совершенно бесполезным.

— Нам нужно помочь им! — крикнул Натан.

Крон кивнул, все еще облаченный в тяжелый шлем, и они оба скользнули по прогнувшейся палубе вниз. Исайя и еще двое выживших матросов из команды «Оптикона» пошли вслед за ними и неорганизованной толпой ринулись в бой. Натан использовал помповое ружье в качестве дубины, размозжив им голову человека в черных одеяниях, который собирался выпотрошить упавшего канонира. Ружье с треском ударилось об обритую голову, и на мгновение Натану показалось, что древнее оружие просто распадется у него в руках.

Он передернул помпу, убеждаясь в работоспособности ружья, когда из дыма на него выскочило две фигуры. Под их капюшонами были видны безумные глаза, которые блестели почти так же, как в свое время у Фетчина. На секунду Натан даже заколебался, но тут же прострелил одному из них грудь. Он хотел передернуть затворную раму, но на полпути ее заклинило. Он с руганью выставил ружье, чтобы блокировать иззубренный нож второго противника. Враг бросился на него всем телом и повалил на землю, зажав бесполезное ружье между их телами. Натана все сильнее охватывала паника, пока он пытался отбиться от маниакальной атаки. На его лицо закапала слюна, когда существо сорвало с него шлем и свободной рукой придавило к палубе.

Натан выпустил ружье и постарался как можно крепче вцепиться в державшую нож руку, которая неотвратимо приближалась к его обнаженной шее. На одну превратившуюся в вечность секунду ему удалось рассмотреть ужасное существо во всех подробностях. Его голова, с выступающими из кожаной маски короткими рожками, вырисовывалась на фоне бушующего позади огня. Из его плоти подобно паразитическим червям торчали хрящеподобные трубки. На нем была содранная человеческая кожа, отмеченная клеймами и шрамами. Оно воняло подобно трупу недельной давности и бормотало безумные молитвы, пытаясь прикончить его. Если верить рассказам, то когда-то это существо было человеком. Но теперь он утратил последние крохи человечности, превратившись в живое отребье, которое поклоняется своим безумным богам.

Отвращение вдохнуло в Натана новые силы, пламенное желание искоренить спущенные на них ужасы. С огромным усилием Натан сбросил с себя существо. Внезапно оно содрогнулось, а затем, обмякнув, вновь повалилось на него.

Вылезая из-под тела, Натан увидел, как Крон вытаскивает топор из шеи твари. Исайя и остальные исчезли в дыме. Натана и Крона окружали одни лишь трупы. Визор его шлема был раздроблен и полностью непригоден. Натан заметил, насколько разреженным стал воздух на палубе. Пламя вокруг начала постепенно угасать, доедая то, что еще не успело сгореть. Даже крики и звуки боя стали приглушенными.

— Больше никто не должен попасть на борт! — крикнул ему Крон через чудом уцелевший шлем.

Натан согласно кивнул и, обыскав труп, нашел несколько зажигательных бомб. Подняв укороченную алебарду, он направился прямо в сердце ада. Его переполнял праведный гнев, который взывал к отмщению. Кто-то должен был заплатить за то, что он попал в такой переплет, и со смертью Кендриксона этим кем-то придется стать их обезумевшему кровожадному врагу.

Носовая часть торпеды все еще была открыта. Пламя внутри уже стихло, и Натан заметил новые уродливые фигуры, которые собирались броситься наружу. На выгравированной рунами бомбе он нажал кнопку активации и метнул ее, как только существа побежали вперед. Затем он бросил еще одну, затем Крон, и выход из торпеды превратился в море едкого огня. Натан повернулся к Крону за миг до того, как из пламени с низким ревом вырвался облаченный в броню гигант.

Монстр дважды выстрелил из тяжелого пистолета в Крона, и тот, разбрызгивая кровь, отлетел назад. Натан чувствовал, как холодная волна ужаса пыталась заставить его бежать, но было уже слишком поздно. Фигура ринулась на него с ужасающей скоростью — облаченный в череполикий шлем, бронированный монстр из мифов. Он размахнулся с плеча ревущим цепным мечом и обрушил на Натана чудовищной силы удар.

Натан бросился в сторону и поднял алебарду. От удара Натан упал на спину, и его руки неистово затряслись, когда визжащие зубья начали в ливне искр выбивать куски из стальной рукояти. Гигант с легкостью орудовал своим оружием, и в мгновение ока он крутанул ревущим клинком и вновь обрушил его вниз. Натан отскочил назад, но цепной меч отсек лезвие алебарды и разрезал рукав костюма, впившись в плоть. Прилив онемения подсказал Натану, что он получил серьезное ранение — тело уже старалось притупить боль.

В отчаянии Натан ткнул иззубренным концом алебарды в широкую грудь существа. Он со звоном отскочил от бронированной пластины и глубоко погрузился в гнездо кабелей под тем местом, где следовало быть ребрам. Гигантский воин, не дрогнув, ударил Натана рукояткой тяжелого пистолета, и тот кубарем покатился назад.

Смерть была рядом. Натан ослеп на один глаз. Он почувствовал странное спокойствие, поняв, что это были последние секунды его жизни. Время будто полностью остановилось, когда бронированный воин зашагал к нему, поднимая острый меч для завершительного удара. Натан чувствовал лишь боль разочарования, что ему уже никогда не узнать о странной мудрости Крона — тайна, скорее всего, умерла вместе с ним. Последние удары сердца Натана походили на отдаленный барабанный бой.

Бум. Бронированный ботинок с хрустом опустился. От взмывшего ввысь медленно вращающегося зубца цепного меча во все стороны разлетались брызги крови. Натан взглянул на правую руку и увидел, что та была багровой от плеча до запястья. У него все поплыло перед глазами, когда он начал терять сознание.

Бум. Опустился второй ботинок. Существо воздело цепной меч над головой. Натан заметил движение в том месте, где упал Крон, и внутри него загорелся слабый огонек надежды — он мог быть все еще жив, и если поторопится, то спасет его от неминуемой гибели. Скрывающаяся в темных закоулках его разума холодная логика презрительно насмехалась над столь ничтожными желаниями.

Бум. Меч с растущей скоростью начал опускаться. Натан уже едва мог видеть. Крошечная надежда и все сознательные мысли исчезли в море агонии, бушующем в его руке.

Бум. Натан увидел, как клинок входит в его потускневший мир, и какая-то часть разума даже приветствовала приближение его ярко сверкающих зубьев, походивших на хищную улыбку в сумраке. Скоро боль закончится. Клинка будто бы из ниоткуда коснулась призрачная рука — казалось, сам Бог-Император решил благословить его убийцу. Рука сияла синим пламенем, а с кончиков пальцев слетали каскады искр.

Бум. С руки сорвался свет, и цепной меч во вспышке взрыва вылетел из руки гиганта. Огромный воин пошатнулся и взвел пистолет. Угасающим взглядом Натан увидел, как Крон вновь поднимает руку.

Бум. Крон выпустил ослепительно-яркую молнию, которая с громовым треском расколола нагрудник воина. Могучее существо отшатнулось, судорожно паля из пистолета.

Бум. Расплавленный и погнутый цепной меч со звоном упал на палубу. Натан зажал рукою плечо и тут же почувствовал, как в скользкую от крови рану ринулось тепло. Бронированный воин рухнул на палубу возле своего дымящегося меча. Натан пытался вдохнуть поглубже, но это ему никак не удавалось. Некогда яростное оранжевое пламя превратилось в синеватые огоньки. Воздуха почти не осталось.

Крон присел возле него, когда корабль содрогнулся от внутреннего взрыва. Натан увидел разорванную и окровавленную грудь Крона и понял, что рана эта была смертельной. Недалеко с ужасным скрежетом рухнули отброшенные взрывной волной обломки. Крон, не дрогнув, стянул с себя шлем. Его глаз пылал как никогда раньше, он светился подобно домне. Натан пытался не думать об этом багровом глазе, но ему не удавалось. Он впивался в него до тех пор, пока ему не начало казаться, будто Крон был всего лишь призраком, за которым сиял клубящийся подобно дыму ослепительный красный свет.

Губы Крона шевелились, но Натану пришлось напрячься, чтобы услышать в разреженном воздухе его слабый шепот.

— Не волнуйся братишка, Крон присмотрит за тобой.

— Л-люминен! — выдохнул Натан.

— Нет, — прошептал Крон. Тела Натана начало неконтролируемо трястись из-за проявившегося шока. В глазах окончательно потемнело, он не видел больше ничего, кроме парящего неподалеку красного света. — Вовсе нет.

Вокруг головы Натана защелкнулся шлем, неся с собой долгожданную темноту.

Натан очнулся НА борту катера. Его рука была на перевязи, а глаз закрывала повязка, но в остальном он чувствовал себя отдохнувшим и здоровым. Крон наблюдал за ним с одной из узких скамей.

— Как самочувствие? — участливо справился он.

— Хорошо, — проворчал Натан, приподнявшись с пола. — Сколько я пробыл без сознания?

— Пять часов. Пока мы еще не вернулись в орудийный отсек, я решил подлатать нас обоих.

Натан почувствовал облегчение. Он боялся, что Крон спросит его о побеге. Если Натан хотел сделать все незаметно, то лучшего шанса и быть не могло. Но теперь, когда он увидел, что в итоге ожидало мятежников и неверующих, подобная перспектива казалась ему отталкивающей. По правде говоря, после всего пережитого Натан чувствовал ранее незнакомое уважение к Богу-Императору, стремление к защите, которую, как говорили в Экклезиархии, мог предоставить Святой Повелитель Человечества.

Но в таком случае ему придется остаться с Кроном, не-люминеном Кроном, который при помощи молний сумел победить чемпиона безумных богов. Он точно не был обычным канониром. Слуга Императора? Натан почему-то так не считал. Со своим пылающим алым глазом он походил на слетевшую с каменного парапета горгулью. Возможно, он прятался среди толпы безликих людей, путешествуя от мира к миру. Лучшего укрытия нельзя было и представить. От любых опасностей его охраняла потрясающая боевая мощь имперского военного корабля. В конечном итоге, что Натан бы не думал, Крон спас ему жизнь, и теперь он был перед ним в долгу. Он хотел было сказать об этом, но Крон лишь отмахнулся в ответ.

— Не слишком радуйся, братишка. Мне пришлось чинить твой глаз подручными средствами. Боюсь, получилось совсем ужасно. Сними повязку и скажи, видишь ли ты что-либо.

Натан понял, что его ждет, даже раньше, чем его пальцы потерли холодную сталь вокруг глаза. Линза была твёрдой и слегка выпуклой на ощупь. На нём были, полученные в первом же бою в составе Имперского Флота и теперь закрытые металлом, шрамы, но видел он отлично. Натан вздрогнул, вспомнив странное поведение Крона после драки с Кендриксоном, когда тот отчаянно пытался избавиться от нерабочего бионического глаза.

— Крон? — начал Натан. — Кто ты на самом деле?

Крон фыркнул.

— Князек, украденный бродягами.

— Только не начинай.

— Прекрасно, тогда скажем другими словами, братишка… Меж звёзд идите, к славе верной…

Марк Брэндан Тенебрэ

Щель красновато-серого жара, проникающего между завихрениями в атмосферных слоях над столицей Тенебрэ, говорила о закате последних дней существования планеты. Город, известный как Полынь, стоял в течение прошлых пятидесяти лет семисотого столетия сорок первого тысячелетия. Теперь Полынь умирала. Крики людей смешивались с невнятным бормотанием демонов и громом оружия. Опрокинутые влиянием деформационного действия ворот Хаоса, открывающихся, чтобы обеспечить доступ существам, у которых не было никакого законного места в материальном мире, разноцветные облака над городом, периодически низвергали потоки крови, иногда, на усыпанные трупами улицы, с небес падали жабы.

Пожилой человек, с нетипичной для его возраста поспешностью, шагал по развороченной войной центральной площади Полыни к крепости Адептус Арбитрес, перепрыгивая через смутные очертания развалин сводчатых залов и проездов.

Стареющий человек, он, однако, шел с высоко поднятой головой, что говорило о его принадлежности к власти. Ястребиные черты лица, вместе с парадной формой его министерства придавали ему неизгладимое впечатление мистической силы. Но это было всего лишь искусным маскарадом, который обеспечивал видимость силы человеку, внутри сломленному и пребывающему в смятении.

Все вокруг Кортеса подверглись панике и сбежали перед безобразными захватчиками. Даже теперь, с крыши этого самого здания, Арбитры изо всех сил пытаются эвакуировать как можно больше гражданских лиц. Эта последняя глава в его личной катастрофе была слишком большим испытанием для стареющего сердца Кортеса, но он знал, что должен казаться сильным перед лицом бедствия, если есть хоть какая-нибудь надежда для оставшихся в живых.

Проход в грудах трупов был специально расчищен, чтобы обеспечить свободный доступ к кабинету Губернатора.

«Удивительно, — думал он. — Даже в час моей самой большой неудачи, они продолжают выказывать мне уважение».

По его пятам, строго два шага позади, нёсся его хнычущий советник Фрэйн. Негодяй бормотал непрерывный поток лести и елейной ерунды, которую губернатор давно научился игнорировать. В то время, пока они преодолевали еще один сводчатый проход, на своем пути к укрепленному экспресс лифту палаты штаба, внимание Кортеса привлекло волнение в примыкающем коридоре. Молодой человек неизвестно как выхватил болт пистолет одного из арбитров. Прежде чем сотрудники службы безопасности успели остановить его, он расстрелял свою жену и младенца, снаряды болтера разорвали их на месте, где они стояли с побледневшие. Пока правозащитники ринулись на негодяя с шоковыми дубинками, он использовал пространство, освободившееся возле него, чтобы повернуть оружие на себя. Грудь человека превратилась в кровавое месиво, поскольку он нашпиговал разрывными болтами свое собственное тело.

На этой трагической сцене Кортес закрыл двери лифта и почувствовал, что искра внутри него начала понемногу угасать. Древний лифт пришел в движение и начал свой быстрый подъем.

— Хвала Императору! Еще одна семья еретиков уничтожена! — заметил Фрэйн в своем обычном стиле.

Два тяжеловооруженных охранника никак не отреагировали на слова помощника.

Кортес смотрел на Фрэйна с неприкрытым отвращением, искренне надеясь, что этот коварный и беспринципный человек не подводил под одно определение всех тех несчастных, которые лежали сейчас мертвыми. Мертвыми из-за самодовольства их начальников.

«Из-за моего собственного самодовольства», — мысленно исправил себя Кортес.

Достигнув относительно безопасной палаты штаба, Кортес приказал, чтобы Фрэйн и его охранники эвакуировались с остальными. Он же собирался привести в порядок свои дела. Советник начал было протестовать — только для того, чтобы в будущем снять с себя какие-либо обвинения, заметил Кортес — но был проигнорирован. И с большой поспешностью присоединился к эвакуации остальной части испуганного населения Полыни. Наконец, губернатор остался наедине с собой.

Палата штаба была просторной, и Кортес отвлеченно отметил, что, по крайней мере, генераторы все еще работают. Яркое дневное освещение отражалось искусственным светом от полированных поверхностей интерьера кабинета. Дэйн Кортес медленно подошел к широкому окну, чтобы наблюдать за тем, какой ужас разворачивается за ним. На его глазах Хаос и ересь охватывали его нынешний дом.

Кортес долгое время с достоинством служил в вооруженных силах, получил высокое звание командующего, боролся на ста планетах в дюжине систем. Но со временем он почувствовал отвращение к войне, и в последние годы его военной карьеры он понял, насколько сильно нуждается в мире, чтобы окончательно не потерять себя. К тому времени его влияние было достаточно сильным, чтобы кто-то где-то дернул за ниточки, и, пожалуйста, на горизонте замаячила Тенебрэ.

Тенебрэ! В то время планета казалась идеальной, и Кортес думал, что должность губернатора решит все его проблемы. Стоя возле огромного окна, Дэйн иронически смеялся над собой. В конце концов, рядом не было никого, кто мог услышать его смех.

Ниже по улице ужасное шипение, обугленных плазмой тел, смешивалось с криками раненных, это был урок наивысшего ужаса для Дэйна. Холодные и нездоровые мысли заполняли разум правителя Тенебрэ.

«Возможно, нет никакого спасения», — размышлял он, рассеянно пощипывая свой манжет из декоративной парчи. — Сама жизнь — Страх, Вселенная — Страх, и выживание само по себе ничто, а всего лишь болезненная энергия, подкормленная радостным облегчением того, что следующий человек, которому суждено погибнуть, не единственный. Действительно ли страх перед смертью — единственная радость жизни»?

Слезы текли по трясущимся от боли щекам сломленного и старого человека

Кортес был потрясен этими мыслями, стыдился этого неясного открытия, все же он был человеком с военным прошлым, который привык никогда не бояться и во что бы то ни стало не сдаваться. — Теперь я действительно один, и, да, я боюсь! — бормотал он, а сердце его трепетало от Страха.

Взрывы, разрушающие дворец, и крики умирающих поданных даже через бронированные окна кабинета достигали до слуха замершего в неподвижности правителя. Глаза Кортеса наблюдали, но его измученное сознание было далеко, витая в глубинах памяти, пытаясь хотя бы там найти утешение.

Разум Кортеса перенесся к первым дням знакомства с Тенебрэ. Он вспоминал те первые документы и отчеты, которые изучал при подготовке к вступлению на должность губернатора и правителя планеты. Даже теперь мог рассказать текст клятвы, которую давал этому новому для себя миру. Унылое повторение знакомых слов принесло некоторое облегчение.

Тенебрэ — сорок пять световых лет от Фенриса, древней твердыни Космических Волков.

Тенебрэ — в системе звезды Прометея.

Тенебрэ — планета вечной темноты.

Кортес схватился за оконные ограждения, поскольку страх вымыл последние силы из стареющего тела. По правде говоря, он знал, что Тенебрэ была ничем иным, как миром, который никогда не должен был стать домом для тысяч его сограждан.

Возможно, в самом начале исследования этого мира Империуму следовало оставить его нетронутым. Непрошенные слова текли как молитва в свистящем бормотании его тонких губ.

Тенебрэ — обычный мир в ста восьмидесяти миллионах миль от Прометея, супергиганта класса — А, который горит в десять тысяч раз интенсивнее, чем Сол, солнце, которое давало тепло Терре, древней колыбели человечества.

Тенебрэ — в какой-то момент в ее покрытом вечностью прошлом случилась трагедия. Огромный метеорит врезался в поверхность планеты и выбросил толстый покров пепла и пара в тонкую атмосферу планеты.

Тенебрэ — мир, защищенный нежным одеялом толстых облаков из пепла от разрушительной радиации Прометея.

Тенебрэ — ее почву готовили для океанов, чтобы в них началось зарождение новой жизни.

Кортес вытер трясущейся рукой свой бледный и мокрый от пота лоб. Слова не принесли облегчения. Возможно, рука Хаоса вела тот роковой метеорит, а Тенебрэ всегда была ловушкой.

Старый губернатор удивился этой новой истине, пришедшей ему на ум. Инстинктивно он искал утешение за своим большим столом, руки автоматически сортировали бумаги в ящиках стола. Он бледно улыбнулся кипе бумаг с сельскохозяйственными данными перед ним. Десять лет исследований. Совершенно бесполезных теперь. Только воспоминания о лучших временах.

Кортес перетасовал отчеты ученых по колонизации планеты, читая, как будто впервые, о слепых, подобных слизняку червях, которые ползали в анаэробной грязи береговых линий Тенебрэ. Существах, которые были лучшим эволюционным решением планеты в отсутствие солнечного света.

Глава планеты играл со своим декоративным ножом для писем. Он полагал, что для такого серого и тусклого мира, Тенебрэ действительно доказала, что таила в себе страшную опасность для неосторожного человека. Не близость ли к Оку Ужаса, отвратительных врат к сердцу Хаоса, так повлияло на её Судьбу. Не эта ли близость была причиной тех искушений и страшных картин, которые вторгались в его сны — и действительно ли эти кошмары посещали всех на Тенебрэ и уже укоренились в сердцах подавленных жителей планеты вечной темноты к тому времени, когда он вступил на должность губернатора? Взрыв сотряс здание, и некогда ценное, стеклянное украшение упало со своего мраморного постамента, чтобы разбиться на миллионы маленьких осколков. Кортес только пожал плечами, когда острые как бритвы осколки оставили несколько царапин на его лбу.

— Да, — бормотал он. — Она продала свою душу еще до моего прихода.

Колоссальный по мощи и ритмичности обстрел начался снаружи. Мысли губернатора моментально вернулись в реальность, он рванулся к окну, чтобы увидеть, какой новый ужас появился на улицах города. За окнами убежища Кортеса, легко уничтожая меньшие здания, через город, громыхая, шел Императорский Титан.

— «Просперитус Люкс»! — иронически фыркнул Кортес. Конечно, было типично назвать эту военную машину, на недавно колонизированном мире, таким образом, надежды и заблуждения людей послужили защитой смысла, отраженного в его названии. Просперитус Люкс двигался недостаточно быстро, чтобы быть эффективным против вторжения, и, следовательно, потерпел неудачу в своей защитной функции. Теперь тоже должен был пасть вместе с остальным миром.

— Как и все остальное в этой гнетущей ситуации, — стонал Кортес, — это — я, моя собственная нерешительность виновата!

Пока еще проблемой оставался гражданский вопрос, еретиков, бунтующих на улицах Полыни, Кортес не желал посылать за охраной. Он предпочитал решение таких дел оставлять Арбитрам.

— Идиот! Слепой, глупый идиот! — неоднократно проклинал он себя, Кортес пришел к самому горькому заключению. Заключению, что его неэффективность на должности губернатора, была первейшей из причин их поражения.

Он пристально глядел в наивном отчаянии, как неповоротливая махина Просперитус Люкс отступала, его глаза пытались отрицать это. Огонь обуял почти весь корпус Титана. Зеленоватые облака плазмы, периодически вырывавшиеся из него, указывали на катастрофические нарушения в реакторном отделе. Из своего укрепленного окна губернатор мог видеть крошечные лица команды обслуги Титана, с раскрытыми от страха и отчаяния ртами. Он знал, что машина была обречена наряду со всеми душами на борту.

— Обречена как моя планета! — громко стонал он. Наконец он признал, что семена, приведшие планету к этой ситуации, были посеяны задолго до него, великого Губернатора Дэйна Кортеса, но в том, что они проросли, виноват он и вся ответственность ложилась только на него.

Даже теперь оказавшись перед лицом полного истребления, Кортес не мог остановить наводнение ненавистных ему воспоминаний, которые хлынули в его измотанный разум. Среди бумаг, усыпающих его стол, налитые свинцом глаза Дэйна упали на долго игнорируемые доклады Адептус Арбитрес об увеличении культистской деятельности. Невероятные сообщения о поклонениях Хаосу, которые так стремительно расцвели от нескольких изолированных инцидентов в пустошах в полномасштабное еретическое восстание, были бесспорным свидетельство бездействия Кортеса.

— Знаки были всегда здесь, все здесь! — вопил он, раскидывая отчеты из его стола. В глубине сердца Кортес знал, что, в некотором роде, Тенебрэ повинна в определенном развращении, роспуске чувств. Он чувствовал усталость духа, который оставил такие сложные формы жизни как люди, жаждущие перемен. Кортес предполагал, что такая примитивная окружающая среда как на Тенебрэ, могла привести к соответственно слаборазвитому духовному климату среди людей.

Независимо от причин его пребывания на должности губернатора Тенебрэ он видел, что почитание Императора все дальше скользило в бессмысленную абстракцию, и нашептывания Ока Ужаса становились еще более настойчивыми. Теперь конец был близок, и Кортес с ясностью увидел, что могло привести к нему. Дэйн получил некоторое облегчение от осознания своего бессилия в решении этого вопроса. К сожалению, это понимание никак не извиняло его обязанностей, которыми он пренебрег.

Кортес был уверен, что в глазах человечества, он будет считаться виновным, возможно даже замешанным, в бедствии, которое случилось с его планетой.

— Они сделают свои собственные выводы, — стонал Кортес. Он понимал, что в другом месте Галактики сильные мира сего, несомненно, увидят неблагоприятные подтексты в том, почему он не предпринял очевидный и законный курс действий. То есть, почему он не призвал Инквизицию.

— Еретик Кортес! — кричал он. — Кортес, раб Хаоса!

Дэйн замучил себя мыслью, о том, как он войдет в историю, все же он был человеком, и подвержен человеческой гордости. Потерять Тенебрэ — это одно, потерять жизнь — другое, но потерять свое имя и достоинство было совершенно иным.

Резко опустившись в свое высокое, кожаное кресло, Кортес вспомнил день, когда огромные, причудливые десантные корабли Космодесанта, покрытые ненавистной иконографией Богов Хаоса, вышили из Варпа и вторглись на орбиту Тенебрэ.

Десантные боты лились целыми потоками к поверхности планеты. Теперь те, кто были на них, наводняли Полынь: искривленные, злобные машины, существа, которые оставляли за собой ужас и моря крови.

— Почему? Скажите мне почему? — просил он ответа у пустого воздуха. — Этот захолустный мир, возможно, ничего не значит…, но это — мой дом! — Отчаяние нахлынуло на его сознание, и мучительные рыдания выплеснулись градом слез. — Почему я когда-то приехал сюда! Почему?

Много лет назад, когда ему предложили пост губернатора Тенебрэ, он согласился с удовольствием. Ничего не значащий мир на задворках Вселенной. Место где, наконец-то, можно обрести спокойствие и счастье. Место, где можно забыть о военной службе и ужасах, которые он видел. Оно стало местом страха и смерти.

— Почему?

Взяв наугад лист из груды рапортов на своем столе, Кортес выбрал одно из многих роковых сообщений о еретической деятельности на Тенебрэ. Еще одно сообщение, которое он лично гарантировал передать Инквизиции, но так и не сделал этого.

«— Инквизиция»? — обиженно думал Кортес. Он знал, что она представляла единственную силу в Галактике, способную предотвратить события такой чудовищности, но понимал, что, попросив их помощь, также стоял сейчас, в отчаянии, у этого самого окна.

— Очищение? Каждая частичка столь же смертельна, как болезнь! — Эта ирония заставила его распухшие губы сформировать подобие улыбки на лице, Кортес покачал головой. — Если бы я вызвал Инквизицию, — завопил он, — мы бы сейчас наблюдали, как мрачные войска Империума заполоняют наш любимый город, даря «очищение».

Во время военной службы, он тоже участвовал в зачистках. Но сейчас называл их другими именами. Убийство. Геноцид

— О, что толку во всем этом? — рыдал он, разрывая и комкая ненавистные рапорты. Кортес начал систематическое уничтожение бесполезных теперь сообщений, которые приковывали Дэйна к его столу на протяжении всех этих лет, вместо того, чтобы возглавлять и вести своих людей.

На сей раз, его стенания были прерваны дробным стуком в дверь кабинета. — Кто там? — раздраженно спросил Кортес.

— Джезраэль, капитан Джезраэль, сэр!

Хороший человек. Один из лучших. Лояльный. Здравомыслие взяло вверх над Кортесом. Он прекратил рвать оставшиеся бумаги и поправил свою одежду.

— Можете войти.

Капитан Арбитров быстро вошел в кабинет и остановился. Он был высоким, солидным человеком, одет в повседневную форму с болтером в руках.

— Сэр! Мы эвакуируем последних гражданских лиц, сэр! Вы должны ехать сейчас же, у нас еще есть шанс выжить, сэр!

Кортес слабо улыбнулся солдату, затем указал на дверь тонким дрожащим пальцем.

— Вы идите, Джезраэль. Вы отлично служили Тенебрэ. Проследите, чтобы ее люди продолжили процветать в другом месте, — сказал он усталым, но доброжелательным голосом.

— Сэр? — непонимание отразилось на лице капитана.

— Я останусь здесь. Это — моя обязанность.

Губернатор вынудил себя стоять перед солдатом и твердо смотреть тому в глаза. — Уходите, сейчас же. Это — приказ! — воскликнул он, со стальными нотками, которые постепенно возвращались к его голосу.

Джезраэль ударил в нагрудник в знак прощания, резко развернулся и вышел. Двери в кабинет с тихим щелчком закрылись за его спиной.

Подойдя еще раз к окну, Кортес почувствовал странную пелену, затуманившую его разум. Снова его внимание было привлечено залитыми огнем улицами Полыни. Тридцать этажей ниже, извращенные Варпом группы Космодесантников, прогуливались среди разрушенных зданий. Их обутые в тяжелые ботинки ноги превращали в пыль осколки от иллюминаций некогда освещавших здания Полыни. Те, кто остался в живых, рисковал быть найденным и убитым этими монстрами.

Следя взглядом за кордоном Предателей Космодесантников, Кортес бросал взгляд на процессию, приближающуюся к площади. Толпа веселящихся, не понятно, что празднующих, оборванных еретиков и скачущих демонов, казалась губернатору какой-то средневековой вакханалией. Один отмеченный чумой, слуга Нургла, вогнал зараженные пальцы в раны умирающего человека, другой еретик вырезал на своей собственной плоти имя Слаанеш.

В центре марша шли четыре Предателя Космодесантника из легиона Несущих Слово. Они несли большой, вертикальный цилиндр, приблизительно шесть метров в высоту и два метра в диаметре. Непонимающий взгляд Кортеса уставился на этот богато украшенный предмет. Облака эфемерного пара выбивались из вентилей на устройстве.

Озадаченный, Кортес наблюдал, как процессия направилась к зданию Адептус Администратум, месту, где находился его кабинет и центру государственной деятельности Тенебрэ. Предатели Космодесантники повернули к их конечной цели и площадь начала заполняться адептами Хаоса. Несущие Слово несли груз к передней части здания. Между величественными столбами лестничной площадки, теперь уничтоженной, с надписями на стенах и пулевыми отверстиями от огня стрелкового оружия, они водрузили свою ношу на асфальт.

Кортес смотрел на события, разворачивающиеся ниже со смешанным чувством интриги и беспокойства. Что-то странное, сверхъестественное было там внизу, загадка, которая звала его, соблазняла. Основным учением Бога-Императора всегда было беспрекословное подчинение, и этого было достаточно Кортесу. Но здесь тень его собственной смерти, вырисовывалась все больше и больше, по крайней мере, он хотел понять хоть крупицу из природы бессмертного, запрещенного врага. Его разрушителя. Его убийцы.

Толпа внизу взволнованно подалась вперед. Губернатор инстинктивно понял, что это имеет отношение к содержанию того страшного цилиндра-шкатулки.

— Что происходит? — Кортес смутно чувствовал, как увеличивается страх, и присоединяется к его любопытству.

Далеко внизу, толпа Хаоса нетерпеливо ждала того, кто или что должно было появиться из цилиндра-шкатулки, которую Кортес не мог видеть.

— Вог! Вог! Вог! Вог! Отчитай! Отчитай! Отчитай! — взревела толпа.

Поначалу Кортес испугался, но был ужасно очарован тем, что могло скрываться за печатями цилиндра.

— Вог, Вог? — бормотал он, при все нарастающем ритме. Возбужденный, он был неуверен, хочет ли знать правду вообще. Возможно, он понимал, что хоть один взгляд на неизвестное, закроет последний занавес его жизни. Он вздохнул полной грудью. Он чувствовал себя готовым.

На, казалось бы, монолитном цилиндре, с трудом отворилась дверь. Вздыбившийся пар начал стелиться ковром под ноги хаоситов тяжелыми зловонными волнами. Кортес быстро схватил свой полевой бинокль, чтобы лучше рассмотреть, что происходит внизу.

— Терминатор! — чуть не задыхаясь, проговорил он, его кровь начала застывать в венах. Облаченная в броню фигура хорошо рассчитанным движением переступила через порог цилиндра. Глаза этого существа были закрыты, как будто в трансе.

— Дремота застоя, — шептал он, надеясь на логическое и менее зловещее объяснение увиденного.

Он откачнулся подальше от ненавистного окна, когда, наконец, понял кто перед ним, это было сравнимо с физическим ударом.

— Вог! — шепнул он, едва способный произнести это имя. Кортес теперь вспомнил, он уже слышал это имя прежде. Это был лорд Вог, Отпеватель Миров. Также именуемый Отступником Харибды печально известный последователь Хаоса из Ока Ужаса. Он был капелланом Несущих Слово — исковерканной пародией на капелланов Космических десантников. По слухам, Вог также был мутантом, существом, голос которого мог разорвать барьер между реальностью и Варпом.

— Посланец демонов! — задыхался Кортес, его ужасало, что мерзкое существо выбрало Тенебрэ для своего пробуждения.

С ужасом пришло двоякое чувство, одним было чувство Страха, а вторым, как не удивлялся сам Кортес, было чувство любопытства, поскольку он знал без сомнения, что присутствие Вога могло означать только одно: полное уничтожение Тенебрэ. Отпеватель прибыл сюда, чтобы засвидетельствовать полную победу Хаоса на планете.

Губернатор наблюдал за Вогом как загипнотизированный, его била дрожь как в лихорадке. Что-то сверкнуло на воротнике брони Терминатора, откуда-то появилось тонкое щупальце. Голова Вога наклонилась назад, и он резко втянул воздух. Через прорези век появились полностью белые глаза, в них ничего нельзя было прочитать.

Отверстие на толстой, раздувшейся шее Терминатора источала клейкую прозрачную жидкость. Щупальце вгрызлось в отверстие и начало проникать в шею Отступника. Влажная кожа на горле неестественно выпирала. Вог полностью пришел в себя, когда орган встал на место, в его гортани.

Лорд Вог вышел в сумерки Тенебрэ. Все глаза были обращены на него, и Кортес чуть не присоединился к хору приветственных возгласов, бьющихся в исступлении еретиков. Толпа подобострастно преклонила колени перед возродившимся монстром. Вог посмотрел на свою паству, и властно вскинул подбородок. Лорд излучал высокомерие и гордость. Странное благородство этого существа производило столь же сильное впечатление, как и великие лидеры Космодесанта, с которыми он встречался во времена почти забытой военной службы.

Вог выбрал Полынь, чтобы увековечить победу сил Хаоса, и Кортес поразился голосу Отступника, который пронесся по всей площади. Его слова были абсолютно ясны Дэйну. Неблагозвучные слова, произносимые Отступником, покрывали широкий спектр звука и сопровождались жутким пением. Из губ единственного существа срывался звук, полный мучений миллионов проклятых душ, вырывающийся, будто из преисподнии. Такова была Элегия Пандемониума, развращенного хора адептов Несущих Слово.

— Те легковерные дураки, которые ежедневно возносят мольбы их гниющему Императору, преуспели бы, если поклонились слову Лоргара. — Голос Вога, с насмешкой отдавался в сердце Кортеса. — Мы предлагаем наше вероисповедание, поклонитесь истинным богам, которые управляют делами смертных. Не смертному, делами которого управляет заблуждение, что он — божество.

Разноголосие и ужасное произношение слов разрушали душу Губернатора своими мерзкими, лишенными тональности отражениями. Кортес корчился, задыхался, пытался заблокировать этот звук, сжимая побелевшими руками уши. Опустившись на колени на пол кабинета, Дэйн Кортес бился в конвульсиях, дрожа в рыданиях, пытаясь отрицать услышанное. Все было кончено, и для него не будет никакого искупления.

Тон обращения изменился. Убаюканный тихим гудением белого шума, создаваемого Несущими Слово, Кортес как будто в гипнозе вновь подошел к окну.

Внимание Дэйна привлекло тело, лежащее далеко внизу от него. Оно было в углу передней части площади, где Вог произносил свою ужасную речь. Еще одно немое доказательство неудачи уставшего и испуганного старика. Недавно оно было молодым солдатом Империи, который пал, пытаясь защитить здание Администратума.

— Ригель Кремер. Это имя всплыло у Кортеса в памяти, но губернатор был слишком опустошен, чтобы оплакивать еще одного знакомого человека посреди такого злодеяния. Сейчас имя казалось ему несущественным. Его сознание было полностью поглощено пением внизу. Внезапно Кортес заметил на рванных, влажных краях ран Ригеля какую-то игру света.

— Красота или ужас? — Резко проговорил старик. Он заметил, если смотреть под определенным углом, то на вид теплая зараженная плоть выглядела почти красиво.

— Ригель? — позвал Кортес, как будто ожидая ответа от трупа внизу. — Ригель, как скоро твоя пунцовая красота уступит место мокрым и вязким оттенкам гниения? Черные некротические жидкости, не идут ни в какое сравнение, с твоими привлекательными сочащимися гноем ранами.

Влажные глаза Кортеса потускнели, чужие мысли истощали его волю, погружая острые когти, слой за слоем снимали все человеческое, что в нем оставалось.

Что теперь, Ригель? Ответь мне! Я тебе приказываю, будь ты проклят! — Пальцы Кортеса заскребли по окну, когда голос Отпеватель вновь загудел над городом. — После того как разложение коснулось того куска мяса, которым некогда был ты, Ригель, что тогда? Он пригрозил пальцем телу внизу. — Позволь мне рассказать, тебе молодой Кремер, позволь мне рассказать тебе! — кричал он, и слюни брызгали изо рта и падали прямо на стекло перед ним. — Твоя трижды проклятая плоть даст новую жизнь. Да, да, Ригель, очень скоро кладки яиц вокруг твоих глаз и рта разорвутся, бактерии разложат твое тело на питательные вещества, чтобы размножиться, превратят твое тело в маленький инкубатор.

Кортес резко отскочил от окна и закричал в ужасе и мучениях. Его потрясли еретические мысли, которые появились у него в голове. Он понимал, что так или иначе гудящий голос ложного священника проникает в его сознание и соблазняет его. И он так легко уступил ему.

Слезы позора горели на морщинистых щеках.

Гнев сверкнул в глубинах измученного сознания. — Все это приведет только к возвышению Хаоса? На Дэйна напал мучительный поток воспоминаний. Они обрушились на него, будто пытаясь избежать его развращенного сознания.

Вся жизнь пролетела перед глазами Кортеса. Разочарования и новые надежды. Но самым жестоким из них было, когда он впервые предстал перед ужасами военной службы. Он ушел из Имперской армии, чтобы на посту губернатора попытаться улучшить жизнь людям.

— Лучшая жизнь! Всего, что я хотел, было лучшей жизнью! — рыдал он. — И это то, как могущественная Империя отплачивает мне сейчас?

— Это тупик. Это неизбежность. — громко выл Кортес. В приступе безумия, поднимая свой стол и роняя драгоценные артефакты и украшения на пол, которые тут же растаптывал. — О, Император, где Ты теперь? Ты оставил меня?

Сожаление, разочарование и страдание ушли во взрыве ослепления всепоглощающего гнева. О, как слепо он был предан беззаботной судьбе. Ревя как загнанное животное, Кортес колотил по стеклу кулаками.

Где мой Император? — выл он.

«И как сейчас Император может помочь моей замученной душе»? — думал он горько. Его лицо побагровело от беспомощного гнева. Подбежав к аккуратно расставленным полкам, Кортес одним движением скинул все содержимое. Медали различных кампаний, в которых он участвовал, различные принадлежности его кабинета, все это покатилось по полу.

— Предатель здесь Ты! — вопил он, обвиняюще воздев руки к небесам. — Заблуждающийся, гниющий монолит!

Медали еще гремели по полу с обреченностью, которая навела Кортеса на мысль, что он потерял последние остатки преданности и веры в Императора.

— Теперь я остался один!

В момент самого глубокого предательства, самого глубокого одиночества, самого глубокого отчаяния, Дэйн Кортес возненавидел все с такой силой, которая могла уничтожать миры.

— Почему Ты оставил меня? — кричал он — Почему?

Происходило что-то странное, красный движущийся туман начал появляться в кабинете. Кортес с удивлением наблюдал, как, туман пронзил зыбкую материю, разделяющую пространство и время. Гнилая вонь ворвалась в пазухи носа губернатора, неясные очертания начали образовываться из ниоткуда.

— Нет! — воскликнул он, его пронзительный голос был обращен одновременно всем богам человечества и Хаоса.

Ужасный жуткий, дразнящий смех ворвался в его череп. Это было единственным ответом на его мольбы.

Открывались врата Варпа.

«Слишком поздно, — понял Кортес, — чего бы я ни делал». Насилие над его раздраженным сознанием и мыслями открыло путь для бесноватых слуг Кхорна, бога кровопролития и резни. Только что уничтожение Тенебрэ вступило в завершающую фазу.

Темно-красный свет запылал ярче, и ворота расширились, позволяя существам гуманоидного типа с гладкой красной кожей, появиться в нашем измерении. Мускулистые и пугающие они ступили в кабинет, с осторожностью как бы привыкая к новым незнакомым звукам и ощущениям нашей реальности.

Удивленный и испуганный Кортес попятился, его рот был широко раскрыт в немом крике.

Безгубые рты были заполнены рядами блестящих, острых как бритва клыков. Ноздри затрепетали, вдыхая запах его страха. Демонические глаза уставились на него, сверкая хищным светом. Они не оставили путей для побега, их питала непреодолимая жажда крови. У кровопускателей, низших демонов Кхорна, были зазубренные черные мечи, зачарованные самой смертью, дабы порабощать души несчастных для их хозяина.

Старик шарил по поясу в поисках лазерного пистолета, когда как страшные создания скинули оковы исчезающих врат Варпа. Усмехаясь, они начали продвигаться к тяжелому деревянному столу, их длинные языки клацали по подбородкам в предвкушении убийства.

Кортес знал без сомнения, что его ожидало.

— За что? — жаловался он, невнятно бормоча в бреду граничащим с безумием.

Смерть приближалась, и она сопровождалась сильным запахом серы.

— Нет! — закричал он, и кровопускатели зашипели от возбуждения. Сильный запах ужаса был для них таким лакомым кусочком.

— Нет! Никогда! — кричал Кортес, встав возле дальней стены своего кабинета.

По мере того, как приближались демоны, единственно правильное решение начало формироваться в голове Кортеса. Несмотря ни на что, губернатор нашел в себе силы для последнего шага.

Он решил, что не достанется никому. Ни Империуму, ни Хаосу. Ответ был очевидным. Настолько очевидным, что он улыбнулся, отстегивая клапан кобуры.

Демоны на мгновение остановились, запутавшись в неожиданном изменении эмоций.

Страх они знали. Ужас смаковали. Уверенность они презирали.

Этой задержки было вполне достаточно.

— За себя! — шепнул он.

Прежде чем демоны успели что-либо сделать, Дэйн вставил дуло лазерного пистолета себе в рот и спустил курок.

Несмотря ни на что, он убежал. Наконец он обрел покой.

Грэм Макнилл Кровавая цена

— Был ли когда-то здесь день, подобный этому? — сказал губернатор Таркел Рощин, выпячивая грудь и смахивая воображаемые слои пыли с раздутых рукавов своей отороченной мехом ротонды. Золотая нить, вплетенная в материал, заставляла ее сиять в лучах раннего утреннего солнца и подчеркивала насыщенный багрянец туники Таркела с бронзовыми пуговицами и полированные сапоги.

— Не в памяти ныне живущих, мой господин, — ответил Нури, закрепляя золотистого цвета ножны на бедре губернатора.

— Как давно это было?

— Двести шестьдесят три года назад, мой господин.

— Великий день для Арконы, — сказал Рощин.

— Великий день для вас, господин.

Рощин кивнул, удовлетворенный пониманием Нури существующих сейчас нюансов. Меньшего он не ожидал. Его раб-телохранитель был внимателен к деталям, и Рощин был вынужден признать, что тот проделал достойную похвал работу, чтобы губернатор выглядел подобающе.

Сегодня внешность решала все.

В то же время, к сожалению, Рощину приходилось делить павильон сановников с другими планетарными чиновниками. Главы знатных Домов Арконы прибыли с многочисленной свитой, военизированной охраной и таким уровнем помпезности, будто бы ожидалось, что сам Император ступит на Протос. Не то, чтобы кто-либо из прочей знати мог сравниться с эффектностью богачей с Протоса.

Рощин взглянул вверх, но небо было тяжелым из-за низких тучи и атмосферных волнений, вызванных флотом на низкой орбите. Никаких признаков приземлившихся, но, насколько Рощин мог видеть, космопорт Аквила Примус был заполонен безукоризненно выглядевшими, образцовыми арконскими солдатами, олицетворявших его действенный, преданный и продуктивный мир.

СПО в больших количествах собирались в тенях возвышающихся подъемников и пусковых рам охваченного суетой порта. Десятки тысяч натренированных, вооруженных и переполненных гордостью людей собирались в сверкающие ряды посреди моря ярко окрашенных знамён и блестящих орлов. Сотня или более громкоговорителей наполнили воздух воодушевляющими военными мелодиями, когда пронзительные гимны верующих из Капитолия Империалис Экклезиархии вознесли слова благочестия ввысь.

Орбитальный транспорт был приостановлен на день, и хотя скупые и расчетливые гильдии возопили в знак протеста, приказ Рощина был беспрекословен.

Сегодня небеса принадлежали прибывшим.

Сегодня Империум возвращался на Аркону.

* * *

Тамара из Арид пришла облаченная в обширную джильбабу красновато-коричневого цвета, не способную скрыть вспухший живот, где она растила очередного наследника. Рощин сморщил нос, когда ощутил легкий аромат химического удобрения промышленного образца на складках ее одежды.

— Который уже по счету, леди Тамара? — он спросил.

— Это будет тринадцатый, лорд Рощин.

— Милость Императора, тринадцатый? — сказал Рощин, тряхнув головой. — Я наслышан о плодовитости Арид, но этот урожай тебе предполагалось растить здесь.

Тамара тихонько хихикнула, когда Рощин обратил свое внимание на остальную знать. Лусекин из Сильв был одет в подражание Имперским проповедниками, укутанный в хитроумно сделанные одеяния золотого и кремового цветов с парой пистолетов, закрепленными на бедре.

— Мне кажется, вы приняли сан «защитника веры» слишком буквально, не так ли? — сказал Рощин.

Лусекин покачал головой:

— Если бы вы посещали Виа Сакра так же часто, как и я, то знали, что к чему, и не насмехались, Таркел.

Рощин проигнорировал упрёк и обратился к Эдреку из План, чья тусклая кожа и стоическое поведение сделали его непроницаемым. Но даже неразговорчивый Эдрек не мог не смотреть на небеса каждые несколько минут в предвосхищении.

— Волнуетесь, что они не придут? — сказал Рощин.

Эдрек не ответил, и Рощин повернулся к последнему из знати, Талабеку из Вулкана. Среди всех присутствующих только Талабек выглядел так, будто он откусил кусок чего-то отвратительного.

— Что-то беспокоит вас, лорд Талабек?

Мужчина оглянулся и одарил его таким взглядом, который напомнил Рощину момент в Схоле, когда пастор Алевент собирался ударить ребенка за неправильно вспомненный мрачный фрагмент Имперской истории.

— Весь этот день беспокоит меня, лорд Рощин, — сказал Талабек.

Голос мужчины был скрежещущим и хриплым, став его верным спутником жизни на Вулкане. Весь тот жар не сулил добра для его комплекции. Как и для нрава.

— Это беспокоит вас? — сказал Рощин. — Это же великий день для нас всех! После…скольких там, повтори, Нури?

— Двухсот шестидесяти трех лет, господин.

— Да, через двести шестьдесят три года слуги восславленного Императора, к числу которых мы также относимся, возвращаются на Аркону. Сегодня день для радостных празднований и возблагодарения за Его благословение.

— Тогда ты еще больший идиот, чем я думал.

Телохранители Рощина рассвирепели от оскорбления, но Рощин проигнорировал их. Он достаточно долго препирался с Талабеком в дворцовых залах прений, чтобы его тревожили грубые манеры последнего.

— Столь злобная интерпретация моего высказывания может рассчитываться как измена, лорд Талабек.

— Неужели вопрос о том, почему Империум вернулся сюда сейчас после долгого отсутствия, означает измену?

— Всё зависит от того, как поставить вопрос.

— Тогда зачем, как вы думаете, они сюда прибыли, лорд Рощин?

— Потому что мы есть мир Империума, и это наш долг и честь отправлять наших гордых сынов сражаться на величайших сражениях Императора, — сказал Рощин. — Это наша важная и особая миссия служить Его невыразимой мудрости, будучи частью священного механизма, который есть Его Империум.

— Всего лишь заученные слова, — глумливо произнес Талабек.

— Согласен, — признал Рощин. — Но я верю в них. Можете похвастаться тем же? Мой Дом выделялся среди знатных домов Арконы веками, потому что мои предки жили ради них. Вы и вам подобные взрасли мягкотелыми, самодовольными и слишком жадными до преимуществ вашего положения, но никогда не считавшимися с тем, что данное положение требует, нет, обязывает.

Талабек хорошо спрятал удивление, которое Рощину все равно удалось разглядеть.

— Хорошо сказано, лорд Рощин, — сказал Талабек, слегка поклонившись, — но прошу не путать мою природную осторожность с недостатком веры в Императора. Я, как и все здесь, преданный и честный слуга Бога-Императора, но где ступает Империум, его шаги отнюдь не легки.

* * *

Через час первый корабль прорвался сквозь облака. Не один громкоговоритель сбился с нот во время проигрывания и замялись молитвы, когда каждая душа благоговейно вздохнула от непостижимых размеров корабля. Казалось невозможным, что нечто настолько массивное и монументальное может оставаться в воздухе, не говоря уже о межзвездных полетах.

Похожее на бугристое брюхо океанического левиафана, его металлизированные бока были инкрустированы узловатыми наростами, образованными архитектурными конструкциями и прочной практичностью, нежели паразитическими организмами. Обширный трюм зиял и изливал лучащиеся потоки света по всей Аквиле Примус. Нижняя тяга невероятно мощного репульсорного поля заставляли каждое знамя схлопываться и трепетать в электромагнитных завихрениях горячего воздуха, от которого у Рощина заболели зубы.

Только часть корабля была видимой, его выпуклая нижняя конструкция выступала под облаками. Кто знал, насколько огромным он был на самом деле? Тысячи преклонили колени, рыдая от всеобъемлющего великолепия.

— Чудесно, просто чудесно, — сказал Рощин, низкий грохот его громадных двигателей почти заглушил его слова. Лай скрипучего бинарного кода, исходивший со ступеней павильона сановников, привлек его внимание, и Рощин узрел группу одетых в красное жрецов с Марса, сотворявших странные геометрические жесты на груди.

— Авэ Дэус Омниссия! — сказал Талабек, повторяя телодвижения марсианских жрецов, его прежнее беспокойство как ветром сдуло. — Адептус Механикус…

Рощин мгновенно понял: львиная доля богатств, производимых Вулканом, была огромной благодарностью сети кузниц и добывающих предприятий, порабощенных марсианским жречеством. Рощин преполагал, что кто как не Талабек решит лично показаться сейчас перед небесным исполином в виде приветствия.

Дюжины меньших судов отделились от главного корабля и начали снижение сквозь низкую атмосферу. Большинство были квадратными и неуклюжими, выглядевшими более подходящими для бурения гор, а не для полетов, но Рощин увидел одного, что быстро опередил остальные и нырнул в сторону посадочных площадок, словно охотящийся раптор. Остроугольный и угловатый, его бронированные бока были окрашены в насыщенный кобальтово-голубой цвет с багровой окантовкой.

— Это тоже Механикус? — спросила Тамара, защищая живот руками.

— Не думаю, леди Тамара, — ответил Талабек.

— Это Адептус Астартес! — сказал Лусекин.

— Космический Десант? — сказала Тамара.

— «Громовой ястреб», если не ошибаюсь, — произнес Лусекин. — Десантный корабль. Мой прадед утверждал, что в молодости видел такое судно и нарисовал его много лет назад. Картина висит в большом зале моей виллы.

— Десантный корабль, говорите? — сказал Рощин, ныне опасавшийся быстрого приближения летательного аппарата, полного хищной грации. Его глаза были обращены на жестокую функциональность, огромную пушку сверху и гладкие ракеты на пилонах крыльев.

Лусекин кивнул:

— Боевой корабль, — сказал он, одна из его рук инстинктивно обвила рукоять пистолета.

Рощин приподнял бровь и спросил:

— Вы планируете сражаться с космодесантниками?

Лусекин высвободил оружие со смущенным покашливанием.

Орудийный корабль подсветил свои крылья, замедлив стремительное снижение в последний момент. Включившаяся антигравитационная волна расколола все вокруг себя на десятки метров, и Рощин заслонил глаза от облаков пыли, вздымавшихся над платформой и напрочь испортивших его ротонду и тунику. Впустую потрачены часы полировки сапог, правда, касалось это только времени Нури.

Он откашлялся и разогнал рукой туман из горячего песка и выхлопных газов, когда в носу корабля откинулась рампа. Пыль скрывала высадившуюся команду, но даже сквозь полупрозрачную пелену, Рощин чувствовал, как глухо забилось сердце в груди от вида их нечеловеческих размеров.

Он слышал истории об Адептус Астартес. А кто их в Империуме не слышал? Каждый рассказчик преувеличивал их деяния и мощь, пока подобные воины не становились чуть больше чем легендами о бессмертных богах в детских сказках, мифическими героями, сотворенными богатой фантазией для борьбы со злом.

Один космодесантник уже внушал трепет, но из корабля вышагивало целых десять. Десять гигантов в поразительно голубых доспехах, тяжелые пластины окантованы багрянцем, а орлы поверх нагрудников выкованы из чистейшего золота.

Они возвышались над рослым адептом с гибкими конечностями в одеждах алого и темно-серого цветов. Рощин повидал достаточно техножрецов, чтобы узнать очередного члена Культа Механикус. Нижняя челюсть адепта была керамической посмертной маской с вытравленными кислотой схемами, выбритый удлиненный череп был окаймлен серебристыми волосами. Руки, созданные из тонких сплетений многосуставных сочленений, постоянно пребывали в движении вокруг него словно механизированные змеи. Группа защищенных очками сервиторов несла разнообразие книг и аналитических устройств, держась на почтительном расстоянии позади него.

Адепт, казалось, не замечал бронированных исполинов, окружающих его, и нажимал иглостилусом с черным оперением на оправленный деревом инфопланшет с помощью клещеподобной конечности с встроенной форсункой.

Гвардейцы у подножия рампы, ведущей к платформе, стояли в стороне, понимая невозможность предотвратить приближение космодесантников ровно так же, как пытаться остановить наступление ночи.

Рощин собрался с духом и напряг спину. Адептус Астартес были титанами из плоти и крови, но адепт — насколько он был аугментирован — оставался человеком. Титаны в искалеченной войной броне были одним, но с ним можно было договориться. Даже если этого одного охраняет почетная стража из десяти Астартес.

— Добро пожа… — начал говорить Рощин, но адепт поднял бронзовую руку ладонью наружу. Он даже не поднял взгляда. Его глаза, мягко светящиеся импланты, которые Рощин, наконец, увидел, разглядывали планшет.

— Подтвердите, что это планета Аркона, — сказал выбритый марсианский адепт. — Сегментум Обскурус, сектор Сцилла, субсектор Атрейя, Имперское Картографическое Обозначение Три-Девять-Девять-Семь, соответствие Лямбда-Ультима.

— Подтверждаю, — ответил Рощин.

— А вы — ее Имперский губернатор, гередитарный биологический потомок Дома Рощин, одобренный на службу, как записано в Имперских эдиктах Адептус Терра, в две тысячи пятьдесят первом году 38 тысячелетия.

Рощин не был уверен, был ли это вопрос или утверждение, но ответ он выбрал такой, как если все было по-прежнему:

— Да, я губернатор Таркел Рощин.

— Превосходно, — сказал адепт, поворачиваясь к космодесантнику рядом с ним.

Прежде чем он смог говорить, Рощин спросил:

— А кто вы?

Адепт посчитал вопрос, как если бы его назначение не было уместным для Рощина. Он помедлил, будто прислушивался к внутреннему голосу.

— Я адепт Найла, Секутор Трибут из Адептус Механикус, — сказал он, повернувшись на четверть оборота, чтобы указать стилусом на ближайшего космодесантника, — А это сержан Протус из Ордена Ультрадесанта, Адептус Астартес.

— Это честь принимать вас, — сказал Рощин. — Прошло двести шестьдесят три года с тех пор, когда Империум последний раз обращал свой благосклонный взгляд на Аркону. Мы…

— Двести шестьдесят шесть по терранскому летоисчислению, — поправил его Найла. — Контрольные цифры вашего планетарного хронометра указывают на неудостоверенное отклонение от часового пояса Астрономикана.

— Ох, тогда у нас еще больше причин благодарить вас за возвращение, — сказал Рощин.

— Достаточно, Найла, — оборвал разговор Протус, его невероятно глубокий голос звучал, будто камни в дробилке. — Мы на Арконе не для обсуждения технических особенностей, мы готовимся к войне.

— Войне? — сказал Рощин, словно оглушенный отступив назад от слов космодесантника. Он знал, что воины Адептус Астартес говорят — конечно, они говорят! — но в мотивирующих голопиктах их голоса имеют горделивый оттенок героев, а не атональный грохот.

— Вы губернатор этого мира, — продолжал Протус. — И до сих пор не знаете об угрозе из Ока?

— Угрозе? Нет, я не в курсе подобных событий.

— Войска Губительных Сил сильны, и наш жесточайший враг готовится начать Черный Крестовый Поход. Вся военная мощь должна быть объединена для защиты Империума, — сказал Протус.

Рощин повернулся к Найле за пояснениями. Адепт кивнул и сказал:

— Аркона лежит в пределах объема десятины Секундус Окулярис Террибус, пространственной аномалии, более известной как Око Ужаса. Как записано в планетарной хартии Арконы, подписанной в двести тридцать втором году 32 тысячелетия, вы поклялись предъявлять ресурсы, как постановлено Депаратменто Муниторум, если действующим Главой Сектора объявлена угроза достаточной величины.

Найла, наконец, соизволил встретиться с Рощиным взглядами:

— И такая угроза уже объявлена.

Знать Арконы воззрилась на небо, когда его пронзил громогласный рев. Громкоговорители замолчали, когда сотни уродливых плит из вороненой стали начали падать сквозь тучи в виде пылающих обжигающе-голубым огнем колонн.

Огромные насыпные самосвалы, транспорты, перерабатывающие суда и геоформеры. Все отштампованы ощетинившимся зубцами черепом Адептус Механикус. Флот разработки, предназначенный для сбора ресурсов планеты и их перевозки во враждебные зоны боевых действий. Широкие пехотные транспортники падали, словно рушащиеся блоки ульев, заставляя целые отделения разбегаться, чтобы не быть раздавленными во время их неумолимого падения.

— Война требует своей кровавой цены, — сказал Протус, становясь напротив Рощина. — И Аркона заплатит свою долю.

Роберт Эрл Свободные торговцы

Не переведено.

Грэм Макнилл Обычный бизнес

Белый мог точно сказать, что эти шестеро тупоголовых Шнырей пытаются его кинуть. Они, конечно, вели себя, как надо, и говорили, что следует, да и тесные связи с бандами Верхнего Улья у них имелись, но он жопой чуял, что сделкой тут и не пахло. Он не мог точно сказать, что было не так, но что-то явно было. Может, место для встречи, выбранное Шнырями и находившееся куда ближе к логову тиранидов, чем ему бы хотелось. Ну, или их поведение. Они слишком задирали нос, вели себя так, словно он какой-то лошара, не знающий, как дела делаются, и Белому это совсем не нравилось. Ну вот ни капельки не нравилось. Это означало, что они считали, будто все козыри у них.

Как и все Шныри, эти носили обычные серые спецовки, перетянутые широкими кожаными поясами. Череп каждого был выбрит и растатуирован крестами, стволами и символами банды. Они носили начищенные сапоги по колено, а у двоих были полицейские дробовики Арбитров, явно стянутые с трупов пары Бронзачей. Они как-то слишком явно готовы были их применить и, если бы сделка превратилась в перестрелку, пришлось бы убирать эту парочку первыми.

— Ну че? — спросил один из Шнырей. — Товар зачетный, ага? Твой кореш, походу, просто счастлив.

Белый не мог не согласиться, Спокуха была высшего сорта. У Лекса глаза на лоб вылезли, так его плющила наркота, он тупо лыбился, пустив слюну по подбородку. Если начнется пальба, Лекс считай, что труп. Слава Духу Улья, что он догадался взять с собой Серебрянку и Тигровую Лилию. Девчонки взяли бы любого козла за яйца и заставили горько пожалеть о его, козла, появлении на свет. Он много раз видел результат их работы и был счастлив, что они в его банде.

Обе были одеты в тёмные обтягивающие комбинезоны с пистолетными ремнями. Рыжие волосы Тигровой Лилии были коротко выстрижены полосками, грудь пересекала перевязь разносортных метательных ножей и кинжалов. Белые, как у альбиноса, волосы Серебрянки были стянуты в длинный хвост, вооружение её составляла пара хромированных автопистолетов, выпиравших из-под длинного кожаного плаща. Количество стволов, притараненных Шнырями, заставило его пожалеть о том, что он не взял с собой Траска или Джонни Громилу, но он не сделал этого для эффекта. Он хотел, чтобы Шныри увидели, что ему не нужна огневая мощь, чтобы показать, насколько он крупный игрок.

— Ага, — кивнул Белый, подтверждая сказанное, — похоже на то, только вот Лекс и от кофе кайф ловит, да вот не платит за него ни гроша.

— Слышь, бесплатный образец — это цветочки, да? Брать будешь или как? — раздраженно заявил другой Шнырь. Подозрения Белого возросли до максимума. Они слишком жаждали продать дурь. Обычно Шныри перья распускали, как хреновы павлины, перед тем как приступить к делу.

Они сидели на заброшенном заводе на северной границе Воняльни, одной из самых низких и опасных областей улья Эреб. Даже патрульные Арбитры сюда бы не сунулись без очень веской причины. Жилой квартал упал на завод пару месяцев назад, погибли все рабочие, а большая часть механизмов превратилась в ну очень плоские механизмы. Завод забросили и оставили догнивать, превратив в еще один вонючий осадочный слой металла и плоти. Часть коридоров и помещений в комплексе не пострадала при обрушении. Местечко, где они сейчас сидели, было с низким потолком и россыпью битого стекла и искореженных металлических балок на полу. Плоский корпус прокатного стана служил им столом.

На механизме стояла большая запаянная чашка Петри, наполненная маленькими красными капсулами. Шестьсот доз Спокухи стоимостью в небольшое состояние — достаточно, чтобы закупить тяжелые стволы, подняться повыше, да и урвать территорию получше.

— Ну так че, брать будешь? — повторил Шнырь.

— Может быть. — ответил Белый, незаметно кивнув Серебрянке.

— Не парь мозги — никаких «может быть». «Да» или «нет» — все, что я хочу слышать, усек? Ты берешь нашу Спокуху, ты за нее платишь.

— Слышь, я не говорил, что не буду брать, — парировал Белый, — давай спокойно и без нервов. Мы здесь, чтобы обтяпать дельце, а не грохнуть друг друга.

Шныри, кажется, расслабились и убрали руки от пистолетов. Они, может, и были крутыми в Верхнем Улье, но насчет того, как дела здесь внизу делаются, нихренашеньки не знали.

Белый снова взглянул на чашку Петри. Шестьсот доз Спокухи. На вид даже чистой, не разбодяженной мелом или каменной крошкой. Эта штука заставила бы тебя искренне поверить, что твой мозг изнутри медом намазали.

Все тревоги мира оставались позади, когда ты захавал Спокухи, ну, на время, по крайней мере.

Но годная дурь дешево не достается.

Нет. Эти парни явно его за дурака держали, и ему однозначно это не по нраву было. Он выжил в Воняльне так долго только потому, что полагался на инстинкты, а сейчас у него в голове прямо-таки набат бил. Шныри знали, что у него есть связи и нал, чтобы заплатить за Спокуху, и еще они наверняка попытались бы оставить себе и дурь, и деньги… а это означало, что живыми их отсюда не выпустят.

Белый не был массивным мужиком, но зато был поджарым и мускулистым, и мог драться, как загнанная в угол ведьма. Его кожа была бледной от долгой жизни в темноте подулья, а лицо — грубым и изможденным. На голове Белого была «корона» из обесцвеченных и поставленных короткими иглами волос, а его карие глаза подозрительно осматривали Шнырей. Носил он черные брюки в тигровую полоску, заправленные в сапоги, снятые с убитого Арбитра. На поясе висел длинный нож и струна-гаррота. На белой футболке был выцветший голо-рисунок, изображавший взрыв, менявший размеры, когда Белый двигался. Поверх футболки он носил черный кожаный жилет, а под мышкой — кобуру со стареньким автоматическим пистолетом.

— Слышь, ты сколько за это все хочешь? — спросил Белый. — У вас тут много товара, может, я все сразу купить не смогу.

— Расслабься, мужик. Все в норме. Мы знаем, что у нас тут много. Но нам нужно быстро сбыть, смекаешь? — сказал главный Шнырь, смотря в глаза Белому. Краем глаза тот заметил, что Шныри с дробовиками незаметно сняли их с предохранителей.

Белый откинулся назад, скрестил руки на груди и незаметно расстегнул кобуру на плече. Он заметил, как напряглись Серебрянка и Лилия, готовясь к бою. Они тоже поняли расклад.

Он встретился взглядом со Шнырем и пожал плечами.

— Я ж сказал, сколько хочешь?

— Десять косарей. — выпалил Шнырь.

— Десять, говоришь… — протянул Белый, уже зная следующий вопрос.

— У тебя столько есть вообще?

— Ага. — сказал Белый, скользнув рукой к кобуре.

— Тогда мы сейчас и заберем! — заорал Шнырь, вытягивая пушку.

Белый успел раньше. Он выхватил пистолет и опустошил магазин в рожу Шнырю. Бандит страшно закричал и завалился на спину со снесенной начисто крышкой черепа.

Шныри с дробовиками двинулись. Передергивая помпу, они целились и стреляли. Белый быстро рухнул на пол и перекатился, выпустив еще магазин вслепую. Тигровая Лилия прыгнула на одного из Шнырей и пробила ему с локтя в горло. Она пригнулась и быстрым движением вскрыла ему брюхо ножом с узким лезвием. Шнырь булькнул и рухнул на пол, выронив дробовик и схватившись за перебитую гортань.

Серебрянка спокойно выстрелила из пистолетов второму Шнырю с дробовиком в голову. Белый заменил магазин в пистолете и поднялся из-за укрытия.

Вокруг свистели пули. Он быстро пригнулся снова и дважды выстрелил в присевшего Шныря. Тот захрипел и повалился оземь, заливая пол кровью из ран на груди.

По щеке Белого со щелчком хлыста чиркнуло жало, и он кувыркнулся вперед, к упавшему дробовику, подхватил его в перекате и, быстро присев, несколько раз выстрелил. Шум был ужасный, и Белый завопил от возбуждения, когда Шнырь, выстреливший в него, упал с пробитой насквозь выстрелами чуть ли не в упор грудью.

Серебрянка и Лилия подобрались к нему, перебегая от укрытия к укрытию. Ни одна даже не вспотела. Он улыбнулся им, когда над заводом повисла тишина.

— Пора разделиться, девочки. — сказал он.

— Точно. — прокомментировала Серебрянка. — Как пить дать, рядом еще Шныри нас поджидают.

— Тоже так думаю.

— Единственный способ выбраться отсюда и не попасться им — идти понизу, через логово нидов, — сообщила Лилия, — и это не воскресная прогулка будет.

— Точно. — согласилась Серебрянка. Она выглянула из-за обломка, за которым пряталась, и спросила, — А что насчет Лекса? Мы просто его оставим Шнырям? Они ж его точно грохнут.

— Твою ж мать! — Белый уже забыл о Лексе. Он же так там и лежал, думая, что это все глюки от Спокухи. Белый слышал, как последний Шнырь говорит в передатчик. Скоро придет подкрепление, к гадалке не ходи. Он проверил, заряжен ли пистолет, и взял еще и пушку Серебрянки, передав ей дробовик Арбитра.

— Я заберу Лекса. А ты меня из этого прикроешь. Мы отсюда выберемся, и все будет пучком.

* * *

При их приближении над Воняльней сгущалась тьма. Вооруженные солдаты в черных доспехах шли по извивающимся залам с дробовиками наизготовку у плоских нагрудников. За ними в потоках воздуха от перерабатывающих кислород установок развевались их темные плащи. Патрульный отряд Арбитров, шестеро мрачных человек в полных доспехах, вызывал страх у обитателей вонючих бараков и покосившихся хижин Нижнего Улья.

Командир отряда, капитан Яков Гундерсон, осматривался по сторонам, опасаясь снайпера-Отребья, банды нюхачей-Дикарей или еще кого из многих уродов, рыскавших здесь. На отряд такой численности, идущий с такой скоростью, вряд ли кто-нибудь напал бы, но, если хочешь выжить в Воняльне, лучше на авось не полагаться.

Стена Мертвых в Крепости Округа была покрыта именами тех, кто положился.

Гундерсона боялись. Его имя обитатели Воняльни произносили шепотом. Он подавлял такие бунты, что стращавшие пылких юнцов старики поумнее все равно украдкой оглядывались, словно лишь прозвучавшее имя может материализовать его из воздуха.

Ростом более двух метров, Гундерсон был огромным мужиком, грозным и излучавшим власть и силу. Он был широк в плечах и крепко сбит, со стальными мышцами под полуночно-синими доспехами. Он носил матовый бронзовый значок капитана на левой стороне нагрудника и не надевал шлем. На горле и в ухе у него были бусинки передатчика. Глаза защищал черный щиток.

Оборвыши, обитавшие здесь, прятались от глаз патрульных, запирая наглухо ржавые железные двери и завешивая драными тряпками дыры, служившие в их металлических лачугах окнами. Детей загоняли в дома, Арбитров здесь боялись так же, как и диких бандитов Воняльни или чудовищ-тиранидов, охотившихся в этой области улья Эреб.

Они перехватили радиовызов с незарегистрированной частоты несколько минут назад, когда патрулировали окраины Пятого Района, около полукилометра отсюда. Строго говоря, эта территория в их маршрут не входила, но возможность поймать этого говнюка Белого была достаточно веской причиной.

Белый был занозой в боку Якова Гундерсона дольше, чем тот позаботился запомнить. Несколько раз Гундерсон почти уже держал мелкого бандита на мушке, но скользкая скотина постоянно ухитрялась сбежать.

Известно было, что он работает на нескольких крупных производителей в промышленном городе Десирата, синтезировавших Спокуху, Нервяк, Дергун и Трон знает что еще на тайных заводах и отправлявших это все в каждый улей на планете и, по слухам, не только на ней.

Белый был значимым игроком в мерзком преступном мире улья Эреб. Он хозяйничал на довольно большой территории со своей бандой, Крадущимися в Ночи, и поставлял наркотики и оружие страждущему населению улья. Еще хуже было то, что в территорию Белого входила часть Тринадцатого Округа, вотчины Гундерсона. Кроме простого удовлетворения, пуля в башке Белого нанесла бы сильный удар по перевозкам наркотиков в нижний улей из Десираты.

Из перехваченной передачи стало понятно, что сорвалась какая-то сделка с наркотой, и что, похоже, там был и Белый.

Гундерсон нес дробовик, как часть своего тела, почти нежно держа его. Оружие было заряжено снарядами «Палач», самостоятельно наводившимися на цель. На сей раз Белый сбежать не мог.

Шестеро патрульных добрались до разрушенного завода, определенного передатчиками как источник сигнала, и начали взбираться по груде балок и железных обломков к сложенному из ржавого металла проходу внутрь.

Внутри они сразу услышали крики и стрельбу, тяжелое буханье дробовиков и треск пистолетов. Гундерсон передернул помпу своего дробовика и повернулся к своим людям.

— Белый — мой!

* * *

Белый заорал и перевернул ящик, стреляя вслепую. Серебрянка встала позади него и начала стрелять из дробовика по выжившему Шнырю. Он прятался за укрытием и очень бы хотелось, чтобы он там и оставался.

Белый почти добрался до Лекса, когда увидел, что совершил ошибку. Большую ошибку.

Свет, проникавший сквозь вход на завод, внезапно был перекрыт ввалившимся отрядом Бронзачей. Белый выругался, когда узнал плечистого командира, и извернулся, пару раз пальнув.

Он попал, но выругался еще раз, когда пули отскочили от тяжелых доспехов Бронзача. Гундерсон развернулся на звук выстрелов, и его лицо исказила зверская ухмылка, когда он тоже узнал свою жертву. Белый вертелся, ища укрытие.

Гундерсон вскинул дробовик и дважды выстрелил.

Белый увидел характерные для снарядов, прозванных в подулье Тушколовами, вспышки, когда включились их маленькие двигатели. Он понял, что ему хана. Выиграл в игре в ящик. Он все равно бежал, резко сменив направление, когда ему в голову пришла идея.

Он нырнул вперед и спрятался за обдолбанной тушкой Лекса.

Прости, дружище Лекс, либо ты, либо я.

И смирись. Это ты.

Он почувствовал два толчка, когда Тушколовы врезались в живой щит, вырвав из тела Лекса куски размером с блюдце. Тот не издал ни звука, и Белый понял, что он был до того удолбан, что даже ничего не почувствовал. Белый вздрогнул, подумав, что если Лекс выживет, больно будет охерительно, когда Спокуха-то пройдет. Он прижался к Лексу теснее, услышав еще выстрелы из дробовика и напрягся, приготовившись к агонии от попадания дроби, сдирающей мясо с костей, или снаряда, пробивающего ему грудь.

Он он ничего не ощутил — и понял, что стреляет Серебрянка.

— Беги! — крикнула Серебрянка, стреляя в Бронзачей и вынудив их искать укрытие. Она дала ему время, и он мысленно отметил это как свой долг. Белый вскочил на ноги и перекатился через прокатный стан, успев при этом схватить чашку Петри.

Чувствуя себя молодцом, он не заметил, что чуть не приземлился на последнего Шныря.

На мгновение оба застыли, пока Белый не рванулся вперед, ударив бритого лбом в нос. Шнырь взревел от боли и прижал руки к лицу.

Белый навалился на корчащегося Шныря и вбил ему в подбородок ствол пистолета. Он закрыл глаза и спустил курок. Голова Шныря взорвалась, обдав Белого кровью и мозгами, треск выстрела потерялся в какофонии выстрелов из дробовиков вокруг.

В него летели осколки бетона и стекла, и он скорчился, стараясь стать как можно меньшей целью. Он слышал, как Тигровая Лилия и Серебрянка цветисто ругались на Бронзачей. Он постарался не представлять себе исполнение проклятий.

Было ясно, что все зашло слишком далеко. Нужен был козырь. Он проверил магазины обоих пистолетов. Меньше половины снарядов. Белый утишил дыхание, готовясь к рывку. Смерть или сияние славы. Он уже напряг мышцы, когда увидел отблеск металла под залитым кровью трупом Шныря. Он ухмыльнулся, вытащив из-под тела кожаную разгрузку с самодельными гранатами.

Для него предназначены, наверняка. Он уже собрался достать из кармашка одну гранату, когда остановился и снова улыбнулся.

Ну и хер с ним.

Он быстро вытащил чеки у всех гранат и поднялся, раскручивая тяжелый ремень над головой. Выкрикнув ругательство, он запустил ремнем в спрятавшихся Бронзачей.

Грохот выстрела из дробовика загнал его обратно за ящик. Но он все-таки успел посмаковать предостерегающий вопль Бронзача, осознавшего смертоносность прилетевшего предмета.

Осколочные гранаты одновременно рванули среди Арбитров. Бритвенно острые куски раскаленного металла разлетелись во все стороны, и людей разорвало на куски шрапнелью. Белый зажал уши, защищаясь от грохота, когда взрывная волна вынесла его из укрытия. Эхо взрыва металось по помещению, смешиваясь с криками выживших и опасным скрежетом искореженного металла.

Крыша раскололась, из быстро расширяющихся трещин захлестала вода. Учитывая то, что над ним были сотни тонн металла, номер с гранатами был не самой лучшей идеей в его жизни.

Пора было выскальзывать из ситуации.

Он вскочил и побежал к Серебрянке и Лилии, мельком глянув на учиненную им бойню. Трое Бронзачей погибли, четвертый стоял на коленях, зажимая вспоротый живот и отчаянно пытаясь удержать кишки внутри. Командира видно не было. Но было бы глупо полагать, что Гундерсон был убит: говнюк был слишком увертлив.

Словно в ответ, из-за мусора поднялась черная фигура и прицелилась из дробовика в бегущего бандита. Серебрянка выстрелила в Гундерсона, но тот не пошевельнулся. Может, он и говнюк, но говнюк храбрый, нехотя признал Белый. Пуля Серебрянки врезалась в толстый нагрудник. Когда Гундерсон выстрелил, Белый пригнулся, почувствовав, как по спине словно раскаленными граблями продрала сквозь кожаный жилет, футболку и кожу дробь.

Уши заложило от пальбы, но он услышал, как металлический потолок завода издал последний жуткий скрежет протеста и медленно начал обрушиваться на пол кусками пластона и железа. Он увидел, как Серебрянка выкидывает пустую обойму дробовика и бежит за Лилией по направлению к выходу в канализацию, который они планировали использовать для отступления, если дела пойдут не так, как надо. Он прыгнул с диким воем и прокатился по полу, рухнув вслед за ними в темноту канализационного туннеля.

* * *

Белый жадно глотнул ртом воздух и тут же пожалел об этом. Вонь канализации улья Эреб (произведенная отходами жизнедеятельности шести миллионов человек) ужасала.

Он стоял по колено в смердящем бурном потоке, вязком от дерьма. Твою ж мать, никогда говно из сапог не вычистить! Изгибы тоннеля перекрывали и без того слабый свет, проникавший в трубу, так что темнота стояла — хоть глаз выколи. Белый сунул руку в карман, кряхтя от боли в раненой спине, и вытащил зажигалку. Он откинул латунную крышку и чиркнул кремнем.

Зажегся слабый огонек, осветивший задницу, в которую они попали. Стальная труба была полутора метров в диаметре и полностью заполнена говном. Мутная жидкость не двигалась, потому что дальний конец трубы забило мусором и булыжниками.

— Ты как? — заботливо спросила Серебрянка. — Я уж думала, Бронзач тебя замочил.

— Он почти и замочил. Этот урод упрямый. Вынюхивает меня Дух знает сколько уже. Впрочем, пока не сцапал. — ответил Белый.

— Кажется мне, мы около жучьего логова. — с явным страхом в голосе произнесла Тигровая Лилия. — Идти нужно тихо, а то нас на ломтики настрогают.

Белый кивнул. С тех пор, как космодесантники выпинали с планеты тиранидов, местные ребята из Имперской Гвардии и сил гражданской обороны постоянно охотились за оставшимися одиночными тиранидами, ушедшими глубоко в подулье. Несмотря на их старания, в сырой тьме нижних уровней улья Эреб еще плодились выводки мелких тварей. Когда ниды напали на улей, Белый плечом к плечу с ополчением сражался с ползущими изо всех труб и перерабатывающих установок тварями с серповидными когтями, которыми они выпотрошили сотни жителей нижнего улья. Белый на всю жизнь навидался жуков и был уверен в своем нежелании видеть их еще раз.

Но война закончилась три месяца назад, и Белый не стал медлить с возвращением к серьезным делам — доставке нелегальных наркотиков и оружия. Мотивационные видео и постеры, конечно, сообщали, что помочь в истреблении тиранидов — долг каждого гражданина, но Белый хотел, наконец, заняться своим обычным бизнесом.

— Ты свистнул Спокуху? — за осторожным вопросом Лилии слышалось тщательно скрытое нетерпение.

— Ага, прикарманил малехо. Но пока до базы не доберемся, никто ничем не упарывается. Нам меньше всего нужно валяться в отрубе, если на нас свалятся жуки. — сказал Белый, засовывая чашку Петри в карман плаща.

Он поморщился и ткнул пальцем вглубь канализационного тоннеля, плавно загибавшегося вниз и спускавшегося в темноту.

Теперь, когда появилось освещение, он заметил на стенах блестящий налет, склизкий осадок, который ему ни капли не нравился.

— Похоже, впереди долгая дорога. Вперед, погнали. Я не хочу тут зависать дольше, чем надо.

* * *

Гундерсон прыгнул вперед, когда масса металла и бетона начала обваливаться. Он вскрикнул, когда стальная балка упала ему на спину, прижав его к полу, и выкатился из-под падающих каменных и железных обломков, грохот от падения которых заглушал крики ярости и боли. Он заметил, что за ним ползет патрульный Делано, у которого по виску текла кровь. Яков ткнул пальцем в направлении входа в канализацию, куда спрыгнул Белый.

Потолок продолжал угрожающе скрипеть, и Гундерсон понял, что оставаться здесь — самоубийство. Вокруг них падали булыжники, и спустя какое-то время они точно станут очень плоскими. Гундерсон и Делано скользнули в туннель. У Белого была фора, но погони он ожидать не будет. А Гундерсон уж заставит его заплатить за недальновидность.

* * *

Белый, конечно, бывал в местах и похуже, чем внутри канализационной трубы, но ненамного. Вонища стояла ужасная, и он даже думать не хотел, что за извивающиеся силуэты мелькали в потоке.

Обычно он выбирал путь для отступления как-то получше.

Но любая перестрелка, из которой ты выбрался без потери конечностей и с полными карманами Спокухи, — хорошая перестрелка, так что ему не на что было особенно жаловаться.

Наконец, в конце трубы показался свет, и она закончилась большим залом с тусклым освещением и сильным эхо. Из зала во все стороны шли тоннели, и Белый без особых колебаний выпрыгнул из трубы. Выбрав себе тоннель по левую руку, он побрел к нему.

Они прошли шагов десять, прежде чем обнаружили тела.

Пятеро чистеньких скелетов Дикарей. Вода вокруг них еще была полна крови, так что тот, кто ободрал с них все мясо, сделал это мгновенно. В подулье было полно существ, способных убить человека, но Белый не знал ни одного, которое могло бы сделать это так быстро. По крайней мере, не с этой планеты. От этого убийства несло тиранидами за километр, а они уже должны быть близко к логову. Пора двигаться.

Ближайший к Белому Дикарь мертвой хваткой вцепился в дробовик, и тот ухмыльнулся, наклоняясь, чтобы поднять оружие.

— Даже не думай. — прогремел голос позади.

Он потянулся к кобуре, но щелчок помпы дробовика предупредил его, что лучше так и впрямь не делать. Он медленно развернулся, подняв руки над головой, и увидел двоих залитых кровью патрульных, появившихся из той же трубы, что и они с девушками. Гундерсон спрыгнул в залитый водой зал, а второй патрульный прикрывал его спину.

— Это оружие — собственность Империи. — произнес Гундерсон. — Только тронь, и я тебе башку снесу.

— Так и чешутся лапки, да?

— Даже представить себе не можешь, как ты прав.

— Ну так почему не пальнуть? — спросил Белый.

— Ну уж нет. — ответил Гундерсон. — Ты, говнюк, так легко не отделаешься. Я тебя арестовываю, Белый. Закую в кандалы, как собаку, а ты и есть собака, и пусть вся планета видит, как я тебя засажу.

Белый глянул на Серебрянку и Тигровую Лилию, но, как и он сам, они понимали, что рыпаться вредно для здоровья. Патрульные были на взводе. У них кровь кипела, и, получив малейший намек на сопротивление, они бы открыли огонь. Придется не дергаться.

— Слышь, мужик, скелеты видишь? — Белый кивнул на трупы. — Вот эти ребята стали хавчиком нидов, сваливших сюда после войны, и я жопой чую, что их логово где-то поблизости. Начнешь палить из своей пушки, и сюда припрется целая толпа жуков, так что давай-ка спокойно держаться, лады?

— Ты моих людей грохнул! — проорал Гундерсон. — Не смей мне вякать про спокойствие! Я спокоен! Делано, тащи сюда наручники.

Единственным ответом на приказ Гундерсона было бульканье позади, и он решился обернуться и посмотреть, что за херней страдает Делано.

Патрульный Делано все еще находился у выхода из трубы, но из его живота теперь торчал длинный коготь. На лице Арбитра было написано комичное изумление, и он хрипел от боли, из уголка рта у него капала кровь.

— Что за на… — начал Гундерсон, но коготь вытащили из тела Делано, и патрульный повалился в воду. За ним стояло гибкое мускулистое существо с жуткими когтями, красными от крови, и костлявым телом. Тварь зашипела, обнажив поблескивавшие клыки, и ее белые глаза зажглись чужацкой злобой.

Ее мощные ноги распрямились, словно сжатая пружина, и тварь выпрыгнула из трубы им навстречу. Впрочем, она взорвалась на подлете, когда Гундерсон выстрелил из дробовика. Между бетонными стенами забилось эхо. Он быстро перезарядил оружие и подбежал к Делано, чтобы помочь ему подняться на ноги, когда со всех сторон раздался скрежет когтей и чужацкое шипение.

Звуки раздавались изо всех тоннелей разом. И быстро приближались.

— Мать твою, Арбитр. — прошептал Белый, пытаясь определить источник звука. — Ну и наломал же ты дров!

Еще одна тварь упала с потолка, плюхнувшись позади Белого. Ее когти потянулись к его шее. Он попытался кувыркнуться вперед, но врезался рожей в бронированный череп другого урода, поднимавшегося из воды. Из разбитого носа хлынула кровь, и Белый взвыл от резкой боли, повалившись назад себя в воду.

Гундерсон и Делано дали еще один залп дробью, когда из тоннелей вынеслась толпа ужасающих чудовищ, чужацкая волна чешуйчатых бронепластин, хитиновых лезвий и клыков.

Белый поднялся на колено, когда две твари с передними лапами-серпами, пригнувшись, побежали к нему, рассекая вонючую воду.

Он тут же узнал в них гормагонтов, с которыми достаточно повоевал, чтобы знать, в какой он заднице. Их белесые глаза сверкали на вытянутых мордах убийственным светом.

Гормагонт-вожак поднял голову, склонил ее набок и попробовал воздух языком, словно змея. Белый вогнал пулю ему промеж глаз, и на него бросился второй гонт. Белый кинулся на пол, и тварь пролетела над ним, прокатившись клубком дергающихся когтей. Пока она поднималась, Белый опустошил остаток магазина ей в затылок.

Еще несколько жуков упало с крыши в окружавшие их отбросы. В зале оглушительно грохотали залпы из дробовиков Гундерсона и Делано, отступавших к Тигровой Лилии и Серебрянке. Лилия вытащила свои кинжалы и вонзила их в шею гонта, а Серебрянка вытягивала пистолеты из кобуры. Но до того, как она смогла выстрелить, двое гонтов выпрыгнули из тоннеля за ней и врезались ей в спину. Она вскрикнула и ничком свалилась в воду. Когти тварей рванули ей спину, их лезвия поднялись для удара.

Белый вставил новый магазин в пистолет и дважды выстрелил в мягкое подбрюшье одного из гонтов, сшбив его со спины Серебрянки. Гундерсон вломил второй твари по башке прикладом дробовика, отчего у нее с тошнотворным треском раскололся череп. Он пинком отбросил чужака, а Лилия помогла отплевывающейся Серебрянке подняться. Белый тоже встал и направился к девушкам. Он видел, как из тоннелей вокруг выскакивают еще гонты, и насчитал минимум дюжину уродов. Внезапно пистолет показался слабоват.

Гундерсон с чуть ли не осязаемой злобой посмотрел на Белого. Тот ухмыльнулся, зная, что патрульный понял — ему понадобится помощь Белого, чтобы прожить еще хоть пару минут.

Бледный Делано подпирал собой бетонную стену, кровь заливала его пах и ноги. Людей окружало около двадцати гормагонтов. Белый надеялся, что у них было достаточно патронов, чтобы разобраться с таким количеством чужаков.

Он увернулся от прыгнувшего на него гормагонта, махавшего когтями. Белый выстрелил ему в грудь, увернулся от следующего прыгуна и снова нажал на курок. Магазин был пуст. Он быстро вытянул из-за пояса нож.

Жук рванул вперед. Белый снова увернулся, подскочил поближе к тираниду и взмахом снизу-вверх перерезал ему горло. Они вместе со слабо дергающимся гонтом, у которого из горла хлестала кровь, упали в воду.

Белый вскочил на ноги, держа нож наготове и грозя им гонтам впереди. Серебрянка кинула ему магазин для пистолета, и он перезарядил оружие. Гундерсон палил по тварям, каждым выстрелом разрывая очередную на кровавые куски.

— Нужно валить отсюда! — крикнул Белый.

— Да ты что, блин? — фыркнул Гундерсон.

— Отступаем в тоннель сзади, они только оттуда не лезут!

Гундерсон кивнул и начал отходить назад. Гонты окружили их грубым полукругом, обнажив клыки и подняв когти. Петля медленно затягивалась, но чужаки не рвались вперед, словно загоняя жертву.

— Почему они не нападают? — шепотом спросила Серебрянка.

— А не насрать? — ответила Лилия. — Давайте уже ноги делать!

— Точно. — согласился Белый, пятясь к трубе. Гонты приближались, сохраняя дистанцию. Да что ж они не нападают-то? Словно в ответ на эту его мысль раздался ужасающий вой из тоннеля за кольцом гонтов, и в зал ввалилось чудовище из самого страшного кошмара.

Белый видал разных адских созданий, когда воевал с тиранидами, и очень внимательно изучал видеозаписи о различных видах чужацких тварей и их жутких способностях, которые показывали солдатам комиссары.

Но даже его потряс облик этой мрази.

Она была выше человека ростом, на спине росли шипы и пластины красной хитиновой брони. Голова существа словно распухла и была обожжена, дико смотрели белые глазные яблоки, а широкие челюсти были полны рядами тонких, как иглы, клыков. Смахивала она и на гонтов — мускулистые задние ноги и огромные серповидные когти, заканчивающие передние лапы. На груди росли когтистые руки, пальцы которых сжимались в такт зловонному дыханию. Бугристые мышцы существа были расслаблены.

Грудь тиранида покрывали влажно поблескивавшие розовые отростки. Зазубренные крюки скребли по костяному экзоскелету, словно обладая собственной жизнью. Наверное, когда-то это был один из гонтов, но изолированность от рой-флота запустила механизмы эволюции, создав вожака стаи. Впрочем, как бы то ни было, для них это были плохие новости.

— Император, спаси и сохрани… — прошептал Гундерсон. Серебрянка быстро залезла в тоннель за ними и развернулась, чтобы подтянуть Тигровую Лилию.

— Залазь! — прошипела Серебрянка, протягивая Белому руку. Он схватился за нее и забрался в тоннель одновременно с первым грохнувшим шагом чудовища. Белый обернулся. Гундерсон и Делано стояли перед огромной тварью.

— Да стреляйте же по этому уроду! — заорал он.

Делано повторять было не нужно — он тут же нажал на спусковой крючок дробовика. На таком расстоянии промазать он не мог, и Белый увидел лиловую вспышку около твари почти одновременно с грохотом выстрела. Когда отпечаток вспышки на сетчатке исчез, оказалось, что существо невредимо. Он понял, что его защищало природное силовое поле. Такие поля создавали некоторые крупные тираниды во время войны.

Внезапно грудь вожака всколыхнулась, раздвинулись розовые складки кожи и толстые нити мышц хлестнули Делано. Зазубренные крюки пробили доспехи патрульного и его плоть, зацепившись за ребра. Мышцы снова сократились, и Делано как ветром сдуло. Гундерсон попытался схватить его, но не успел, и Арбитра притянуло вплотную к чудовищу.

Делано врезался в жука, и его крики быстро затихли под размеренными ударами верхних когтей. Вскоре тело патрульного превратилось в мягкую массу мяса с кровью, в которой едва можно было узнать человека. Пока тиранид изничтожал Делано, Гундерсон добрался до входа в тоннель. Чудовище бросило изуродованный труп в воду. Белый помог Арбитру залезть внутрь, и они побежали по тоннелю, преследуемые воем гонтов, прозрачно намекавшим, что тираниды от них не отстают.

Гундерсон бежал впереди, освещая дорогу подствольным фонариком на дробовике. Белый шел замыкающим, нервно оборачиваясь, потому что скрежет когтей все приближался и приближался.

— Давайте, ну же! — шипел он. — Шире шаг, ребята!

Он тяжело отрывисто дышал и почти чувствовал спиной горячее дыхание тиранидов. Он бросил короткий взгляд через плечо, и мог бы поклясться, что видел позади силуэт огромной твари. Слишком близко, слишком!

После очередного поворота тоннель закончился большой инспекционной залой с ржавой железной лестницей, ведущей во тьму наверху. Остальные уже пробежали мимо нее, но он понимал, что бежать дальше в тоннели — не выход. Чудовище было слишком быстрым, а мелких тварей оставалось больше, чем у них было патронов.

— Эй! — притормаживая, воскликнул Белый. — Нам наверх!

Он моментально взобрался по лестнице, страх придал ему сил. Вела лестница в еще один тоннель, широкую бетонную трубу, на одном конце которой виднелся слабый свет. Серебрянка выбралась из тоннеля и тут же отошла, пропуская Гундерсона. Как только выбрался он, Лилия вцепилась в края люка и начала подтягиваться наверх.

Она внезапно вскрикнула. Белый схватил ее за запястья, а могучие чужацкие конечности тянули ее вниз. Лилия жутко кричала, Серебрянка и Гундерсон стали помогать удерживать ее.

Раздался страшный треск рвущейся материи, и Белый сначала подумал, что разорвалась ее одежда. А потом изо рта девушки выплеснулась алая струйка крови, и все трое повалились назад себя, все еще держа верхнюю половину Тигровой Лилии. В ее глазах еще слабо мерцала жизнь, и от ужаса Белый не мог отвести глаз от девушки, пока ее мучительный крик не превратился в жуткое бульканье.

Тиранид с оглушительным криком начал проталкивать свою тушу вверх по тоннелю, и Белый взвыл от ярости. Он встал на колени, одновременно вытаскивая пистолет и целясь в голову чудовища. Раздалось несколько выстрелов, но ни одна пуля не пробила силовое поле твари.

Та в ответ выбросила вверх лапу с когтем и откинула его от люка, рубанув от бедра до плеча. Гундерсон отстрелял по твари свои последние заряды, а Серебрянка схватила один из ножей Тигровой Лилии.

Чудовище возвышалось над Белым, и он понял, что вот оно, сведение счетов с жизнью. Не совсем по плану, да.

Могучие когтистые лапы твари, которыми оно разорвало Лилию надвое, подтянули его к клыкастой пасти. Белый слышал, как Серебрянка выкрикивает его имя, пока он пускал последние пули из пистолета в морду тиранида в упор. Тот страшно взвыл, когда одна пуля каким-то образом пробила силовое поле и выбила ему левый глаз. Хватка усилилась, когти глубже вонзились в тело Белого, и он закричал от боли, истекая кровью.

Он судорожно искал хоть какое-нибудь оружие, теряя сознание от болевого шока, вызванного ранами от когтей. Его пальцы сомкнулись на чем-то, лежавшем в кармане, и он запихнул штуковину глубоко в пасть твари. Оттолкнувшись ногами, он освободился от тиранидских объятий, оставивших ему несколько глубоких рваных ран на боках. Белый сильно ударился лицом о бетон, выбил себе несколько зубов и попробовал свою кровь на вкус.

Он услышал еще один выстрел из дробовика и затем лязг курка. Патроны кончились. Тварь ударила Гундерсона в грудь когтем, пробившим доспех и разрезавшим плоть, обнажая кость. Патрульный свалился без сознания, роняя дробовик.

Все кончено, понял Белый, ожидавший добивающего удара. Но секунды тянулись, а ничего не происходило. Затем он услышал жалобный стон и непонимающий хрип чужака.

Белый почувствовал, как что-то грохнулось на пол за его спиной, и закрыл глаза. Впрочем, он заставил себя снова их открыть и оглядеться. В тоннеле было жутко тихо, только слышалось тяжелое дыхание и тихое журчание воды внизу. Внезапно засмеялась Серебрянка, визгливо и с облегчением. Белый еле-еле приподнялся, сел на пол, прислонившись к стене тоннеля, и, не веря своим глазам, уставился на открывшееся зрелище.

Бока огромной твари, неподвижно лежащей на полу тоннеля, едва вздымались в такт дыханию. Он мог дотронуться до зубастой пасти, из которой тянулась ниточка слюны. Белый закрыл глаза и мысленно проиграл последние события в голове: смерть Тигровой Лилии, пальба и… он запихнул что-то твари в пасть. Очевидно, это не была граната, на что он надеялся, но что тогда? Он заметил несколько красных капсул, валяющихся около морды тиранида, и внезапно понял, что же он сделал.

Шестьсот доз Спокухи за раз!

На его глазах грудь чужака поднялась последний раз, и его сердце наконец отключилось от седативного эффекта наркотика. Долгий тяжелый предсмертный кашель изошел на тонкий свист, и Белый почувствовал все нарастающее желание истерично захохотать. Тиранид передознулся Спокухой. Неудивительно, учитывая, что ему пришлось заглотить шестьсот доз разом. Серебрянка помогла ему подняться, и они вдвоем уставились на труп существа, чуть их не прикончившего.

— Ну и денек, а? — заключила Серебрянка.

— Денек что надо. — согласился Белый.

Серебрянка кивнула в сторону Гундерсона, валявшегося без сознания.

— Что с ним делать будешь? Мне его прикончить?

Белый покачал головой.

— Нет, думаю, не надо.

— А че так? Он бы тебя прикончил.

— Может быть. — кивнул Белый, — но ты только прикинь, как его будет сверлить то, что мы могли его убить, но не сделали этого.

— Как хочешь. — пожала плечами Серебрянка.

Белый поморщился от боли, когда они пошли к свету в конце туннеля, голова у него кружилась от от потери крови. Но любая драка с чужацким чудовищем, из которой ты выбрался без потери конечностей — хорошая драка, так что ему не на что было особенно жаловаться.

— Да, — подумал Белый, — обычный, блин, бизнес.

Официо Ассассинорум

Каван Скотт Маска Смерти

Шторм покрыл облаками всё вокруг улья Винтер, заслоняя свет от Санктуса. Капитана гвардии Хольта трясло от злости к жестокой жаре. Его и так хмурый взгляд стал ещё мрачнее, стоило только первым каплям ядовитого дождя с шипением упасть на его пестро-зеленую панцирную броню.

Больший из двух кибер-мастиффов, прикованных им тяжелыми цепями, зарычал, как только ливень разошелся. Облачка дыма поднялись от имплантов, видимых сквозь старые бойцовские шрамы на левом боку. Он достиг лучших результатов чем его младший брат — более маленькая, но такая же впечатляющая гончая, полностью покрытая металлическими пластинами. Пара прокралась вперед Хольта, патрулирующего оборонную стену, пристально взирая своими яркими янтарными глазами. Никто не решался спорить с Хольтом, пока он держал на поводке своих двух домашних любимцев.

И когда он спускает их с поводка…что ж, вам лучше начинать бежать.

Все вокруг: его люди, присевшие за своими орудиями, лазганы и автопушки были нацелены на все возможные выходы из улья. Никто из них не выражал недовольства по поводу жгучего дождя, даже когда он оставлял болезненные рубцы на каком-нибудь участке кожи, уязвимой к реагентам. Они не осмеливались. У них была работа, и они четко выполняли её.

Они находились здесь уже две недели, окопавшиеся позади оборонительного кольца, возведенного вокруг улья. Десятифутовые стены, заканчивающиеся орудийными башнями и наблюдательными постами.

Как долго они бродят вокруг кордона, пристально вглядываясь в сам улей? Как много дней они наблюдают за зеленой плесенью, что сочится из каждой щели, как если бы постройки, словно падаль, разлагались сами по себе?

Они могли почти на вкус ощутить гниль. Трон знает, что оно делало с их легкими, но дыхание становилось всё зловоннее день ото дня. Но они останутся здесь, пока их работа на будет закончена. Пока приказы, отданные Хольтом не будут выполнены.

Никто не выйдет из этого улья живым.

Будто вызов его решимости, резкий хлопок потонул в постоянном шипении падающего дождя. Кибер-мастиффы отреагировали бешеным лаем, когда Хольт повернулся вокруг своей оси, достаточно осторожно, чтобы не подскользнутся на скользкой дорожке. Едкий дым вздымался от мины, сдетонировавшей в середине Ничейной земли. Неразличимые тени двигались сквозь плотный туман. Последовал ещё один взрыв, всего в метре от первого, поднимая в воздух ещё больше обломков.

— Бегуны, сэр. — доложил сержант рядом с Хольтом, не отрывая глаз от оптики его винтовки.

— Ждите цель, сержант Лэнг, — приказал Хольт.

Это было проще сказать, чем сделать. Всё больше и больше мин разрывались, одна за другой, покрывая улей толстым слоем удушающего черного дыма.

— Там! — рявкнул Лэнг, его лазган дернулся, как только дым начал рассеиваться. Окровавленный мужчина барахтался в мутной земле. Он потерял руки, а его одежда превратилась в лохмотья. Хольт поднял свой лазпистолет и выстрелил, избавляя бедную душу от её мучений. Тело шлепнулось в грязь.

— Хороший выстрел, сэр, — сказал сержант. Мастиффы угрожали утянуть Хольта за собой в своей спешке достать других ошеломленно бегущих вперед. Это были те немногие, кто выжил после первой волны мин. Со смесью страха и облегчения на своих лицах они спешно неслись навстречу кордону, который занимали Хольт и его люди. Кто-то плакал, остальные кричали, вопя Гвардейцам не открывать огонь. Будь он моложе, менее опытнее, он возможно прислушался бы к их мольбам.

Но время и опыт сделали своё дело. Сейчас он едва слышал рыдания о милосердии.

— Огонь на поражение! — взревел Хольт и его гвардейцы подчинились приказу без вопросов. Лазганы завизжали даже пронзительнее, чем вырезаемые гражданских.

Были все шансы, что они окажутся невинными, эти овцы, гонимые сквозь минное поле. Но их гибель была приемлема, если это означало, что еретическое нагноение останется в пределах предательского улья. Один за другим они пали перед тем, как ещё больше мин могло быть активировано, очищая путь для реальной угрозы.

— Они здесь, нечестивое отродье, — усмехнулся Хольт, когда первые выстрелы прозвучали от дверей улья. Не нуждаясь в каких-либо приказах его люди перевели прицелы от последних несчастных выживших на культистов, хлынувших из улья.

Мастиффы отчаянно желали освободиться, дабы погрузить свои металлические зубы в жалких людишек. Но Хольт крепко держал их на поводке, наблюдая как первые жертвы падают на землю. Победа для Девятого Пехотного полка Йенсена была обеспечена. У культистов не было никакого шанса устоять перед превосходящей силой оружия его людей. Он мог слышать едва различимую похвалу, что лилась на него от его начальства. Его значимость будет доказана раз и навсегда. Это его билет прочь от этой ничтожной осады, воздаяние за две недели торчания в грязи вокруг этого проклятого улья. Война пришла на Гуль Йенсен. Все знали это, даже если они и не понимали суть угрозы, что набирала обороты в Мире-улье. У Хольта были свои подозрения на этот счет и он будет здесь, в самой гуще событий, во славу Императора — и самого себя.

Снаряд врезался в оборонную стену, принуждая Хольта пригнуться. Что, во имя Ока, это было? В последний раз, когда культисты пытались прорвать заграждения, они были вооружены примитивными пистолетами, грубыми винтовками в лучшем случае. Но это?

Ещё одна ракета просвистела в воздухе, захватив целую секцию ощетинившейся стены. Крики его собственных людей слились с боевыми кличами врагов. Они хлынули на поле, в большем количестве, чем ожидал Хольт.

Капитан быстро пристегнул к бедру лазпистолет. Магна-замки зафиксировали его на месте, пока капитан доставал полевой бинокль. Зернистая картинка приблизилась к культистам и Хольт выругался себе под нос. В прошлой попытке побега культисты не представляли собой ничего более, чем одетая в шкуры варварски-татуированная толпа. Но не сейчас. Сейчас они несли на себе массивную броню. Из дул двуствольных потрошителей извергался раскаленный металл. Но не это было самым худшим. Позади их передовых сил шло трио массивных экзоскелетов. Наспех собранные, но от этого не менее угрожающие, они с трудом пробирались через грязь. Очевидно, что когда-то они служили улью промышленными тяжелыми погрузчиками. Разработанные для поднятия громоздких деталей на производственную линию, они были переделаны культистами под свои нужды. Бронированные пластины, закрепленные поперек грудины защищали оператора. Огнеметы и пусковые установки были смонтированы на каждой из пневматических рук.

— Автопушки! — заорал Хольт и его крик был услышан даже на фоне нарастающего артиллерийского обстрела, — Огонь!

Секунду спустя зазвучали орудийные башни. Грохот мог составить конкуренцию разразившемуся над головой шторму. И это был последний звук, который услышат культисты когда-либо. Волна разрушения врезалась в надвигающиеся силы, заставив замолчать несколько орудий еретиков.

Несколько — но не все.

На место каждого убитого гвардейцами бронированного культиста вставали ещё два. И каждый был вооружен лучше предыдущего.

Хольт думал быстро. У него было два варианта. Удаленно деактивировать оставшееся минное поле, скомандовать наступление и дать бой врагу. Или же вызвать поддержку с воздуха.

Уродливые губы Хольта скривились в улыбке, когда он рявкнул в вокс. Не может быть никаких сомнений.

— "Скайраптор", поджарь их.

Гвардейцы встретили звуки двигателей "Скайраптора", что наполнили воздух вокруг, одобрительными возгласами. Вендетта, облетев улей Винтер по кругу, осветила цели на земле. Спаренные лазпушки открыли огонь по грязи.

Один из бронированных экзоскелетов еретиков повернулся навстречу маячившему самолёту, установленные на плечах пусковые установки взяли в прицел кокпит Вендетты.

Пилот "Скайраптора" выстрелил первый, превращая экзоскелет в груду металла.

— Ты позабавился, — оскалился Хольт, отдача от лазпистолета дернула его руку. — А теперь мой черёд

Культисты понятия не имели как атаковать. Вендетта низко спикировала, принося смерть, пока гвардейцы Хольта продолжали вести заградительный огонь по ту сторону от оборонительной стены. Культистам недоставало вооружения. Плюс ко всему, они совершили фатальную ошибку, показав свои возможности.

Если в улье имеется фабричное оружие как это, Хольт подумал, что сможет убедить командование разрушить всё здание целиком. Когда впервые объявили новости о восстании Винтера, туда были посланы силы обороны. Шли ожесточенные бои, культисты приносили в жертву себя и своих заключенных — только чтобы защитить свою отвоёванную территорию. Решение было принято. Запереть их внутри. Не дать им пройти. Оставить культистов умирать от голода в разрушающихся башнях.

Всё это было осуществлено всего парой удачно размещенных ракет. Хольт пытался дать совет прежде. Только лишь то, что это будет лишней тратой ресурсов.

— Просто сдержите неверных внутри стен Винтера, Хольт. И, во имя Трона, знайте своё место.

Это было лучше, чем защищать все остальные ульи. Лучше, чем вести наблюдение за небесами.

Они ошибались, и он докажет это.

Двигатели Вендетты завыли, что означало заход на новый вираж. Культисты, чьи ряды уже были разбиты, побежали назад к входу. Звуки битвы были немыслимы, едва заглушая крик сержанта.

— Сэр, наверху!

Хольт украдкой взглянул вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть, как что-то громыхало, спускаясь сверху. Что-то большое.

— Оно приближается! — пронзительно закричал капитан. Вендетта постаралась заложить вираж в сторону от объекта. Пилот повернул летательный аппарат в сторону, но недостаточно быстро. Падающий предмет разбил крылья с левого борта, посылая самолёт в бесконтрольное спиральное падение. "Скайраптор" пробил брешь в оборонной стене. Его лазпушки продолжали стрелять и в дожде расцвели шары пламени.

Хольт бросился со всех ног, вокс был заполнен криками его умирающих людей.

— Что это было, сэр? — спросил Лэнг, поражаясь горячему металлическому кокону, наполовину зарытому в землю, всего в метре от пылающего остова "Скайраптора". Когда наступление культистов началось вновь, крышка люка отстрелилась от одной из сторон капсулы, аккуратно выпуская одетого в доспехи нападавшего. Лицо сержанта побледнело за его визором.

— Может это Ангел Смерти, сэр? Они послали подкрепление?

— Я так не думаю, сержант, — ответил Хольт, наблюдая как ещё один культист устремился к капсуле, стреляя в её узкий вход. Ответ не заставил себя долго ждать. Единственный выстрел свалил еретика, фонтан из мозга и костей вырвался из задней части его головы.

Капитан был прав. Фигура, что вырвалась из капсулы, не сильно отличалась от Космического Десантника. Да, она была облачена в черную броню, но та была более гладкая и округлая чем внушающие доспехи Адептус Астартес. Фигура устремилась прочь от капсулы, сильно модифицированный болт пистолет рокотал в одной из её рук. В другой руке она сжимала гудящий силовой меч. Но Хольта больше всего изумила голова. Она была полностью покрыта маской смерти цвета кости, очертаниями напоминавшей человеческий череп. Её красные глаза пылали над ухмыляющимся скелетообразным ртом.

— Сэр, это что? — промямлил сержант, пока силовой меч создания аккуратно отделял голову культиста от его плеч.

— Безумие, — ответил Хольт, уже отчаявшись сдержать мастиффов. Гончие безудержно рвались, подгоняемые запахом вновь прибывшего. Они натянули цепи, страстно желая вырваться на свободу, даже когда ещё больше культистов пало на пути загадочного нападающего. — Что бы это ни было, оно не должно быть здесь. Прикончите его.

— Но сэр, культисты… — начал было Лэнг.

— Прикончите их всех!

Лэнг не стал спорить. Не произнеся больше ни слова, он повернул свою лазвинтовку и один за другим послал несколько залпов в спину мрачной фигуры, которая скосила уже больше культистов, чем собственные люди Хольта. Он этого, казалось бы, даже не заметил. Один из бронированных культистов неуклюже подался вперед, окатывая череполицего зверя прометиумом. Незнакомец исчез в языках пламени, но это его не остановило. Он на полной скорости направился вперёд и рубанул по грубым нагрудным пластинам экзоскелета, проламывая броню одним массивным ударом. Хольт не мог видеть, достал ли клинок до плоти культиста, но даже если еретик выжил после первого нападения, то засевший в его мозгу болт покончил с ним раз и навсегда.

Культисты были опрокинуты, хотя сила их экзокостюмов оттянула его назад. Несмотря на это, «Несущий смерть» не остановился. Он прыгнул вперед, приземлившись кожаными ботинками прямо на грудь культиста, посылая его в воздух. Всё это время он не прекращал осыпать врагов болтами.

Снаряды автопушек перемешали грязь вокруг его ног, когда он приземлился с другой стороны от павшего экзоскелета. Патрон нашёл свою цель, сбив убийцу с ног. Силовой меч вылетел из его хватки, но создание не задержалось надолго. Он крутанулся, встав на ноги так, как будто его скорее ужалила пчела, чем попал снаряд, который должен был бы выпотрошить его в два счета. Он продолжал бежать вперед к открытым дверям, не останавливаясь даже для того, чтобы рубить татуированных культистов, стоящих у него на пути, разрывая их еретические разукрашенные лица похожими на иглы когтями, растущими из его свободной руки.

Что же, вот и настоящая причина его появления здесь. Не для того, чтобы помогать в бою. А для того, чтобы проникнуть в улей. Нет, только не пока у Хольта в легких есть воздух.

— Рвите! — крикнул капитан мастиффам, разжимая сдерживающую их хватку. Две гончие начали преследование, цепи волочились за их спинами, оставляя раненых культистов на их пути. За секунду они преодолели Ничейную землю. Это было абсолютно невозможно, но «Несущий смерть» уже ждал их. Без каких-либо колебаний, он повернулся, мгновенно казнив первого из мастиффов одним точным выстрелом. Отточено. Плавно. Словно ассасин из преисподней. Хольт разочарованно закричал, когда труп зверя заскользил и остановился в грязи. Меньший из двух собак бросился на ассасина, готовый сомкнуть свои серво-челюсти вокруг устрашающей скалящейся маски.

— Оторви ему башку! — пронзительно крикнул Хольт, вскидывая магнокуляры, чтобы стать очевидцем резни. Но когда те сфокусировались, неестественное бульканье послышалось внутри горла капитана.

— Нет. — буркнул он. — Этого не может быть.

Ассасин боролся с мастиффом, держа челюсти гончей открытыми своими облаченными в перчатки руками. Когти, которые, как он видел, разрезали лица культистам, были погружены в одну из сторон собачьей морды. Аугментированное тело животного билось в каком-то роде припадка.

Неожиданным рывком ассасин распорол челюсти пополам, разорвав голову пса, словно спелый фрукт. Моментально опомнившись, он оттолкнул от себя всё еще дергающееся тело и поднял свой болт пистолет, который он выбросил во время атаки.

Рыча от ярости, Хольт устремился к ближайшей орудийной башне, грубо расталкивая гвардейцев со своего пути к пульту управления. Он провернул автопушку по кругу, ища ассасина в поле зрения и открыл огонь. Его оставшиеся люди присоединились к атаке. Ассасин отчаянно пытался устоять на ногах, когда снаряд за снарядом сотрясал цель.

— Умри же, наконец. — выл Хольт, пока трясло его орудийную башню. — Просто ум…

Как одна, каждая оставшаяся мина на Ничейной земле взорвалась, посылая грязь и части тел высоко в воздух. В своей ярости Хольт не заметил, как атакуемый ассасин нажал на установленную в его поясе кнопку, не услышал неожиданный визгливый звук, который удачно скрылся в грохоте автопушек. Он не был даже готов к шрапнели, осыпавшей сдерживающую стену. Тонкие ломтики металла пробивались прямо сквозь защитный визор, прорезая себе путь в мягкой оболочке его правого глаза.

Боль придёт позже. Сейчас он отполз назад от места своего падения, сбитый с ног объединенной силой взрыва. Кровь хлынула из лопнувших барабанных перепонок.

Своим здоровым глазом, Хольт изучил поле боя, пытаясь отыскать какой-либо след незнакомца.

Его не было. Пока сержант бежал к нему, Хольт внезапно упал на землю, шок, наконец, дал о себе знать. Что бы это ни было, оно вошло в улей. И да поможет Император любому, кто встанет у него на пути.

Высоко в Шпилях улья, сильно кашлял Губернатор Винтер. Кровь брызнула на богато отделанный темно-коричневый коврик. Он купил его всего лишь месяц назад. Настоящая шкура Карнадона. Лучшая, которую только можно было купить. Как же он любил выскальзывать из своих ботинок и почувствовать её мягчайший ворс под своими ногами. Такой роскошный. Такой экстравагантный.

— На нижних уровнях, должно быть, убили бы за ковер, подобный этому, — со смехом говорил он всегда своей помощнице, наливая себе ещё один бокал амасека.

Вот только теперь это не выглядело таким смешным.

Губернатор уже позабыл, что значит наслаждаться комфортом. Он понятия не имел сколько уже торчал за стенами своих покоев, прикованный к основанию своего собственного портрета. Такая вот извращенная шутка лидера культа. Прошли дни, может быть недели. Время стерло все чувство восприятия. Память о зверских лицах еретиков, словно гвозди пронзили сознание. Образы были такими ясными.

— Я не многое знаю об искусстве, но я знаю, что мне по вкусу.

Почему бы им просто не оставить его умирать?

Винтер сердито посмотрел на лидера культа, откачнулся назад и врезался в лицевую сторону временного святилища, сооруженного в другой части комнаты. Это было бесполезно. У губернатора больше не было сил для своего пронзительного взгляда. Вместо этого он издал длинный немощный стон — лучший акт неповиновения, который он мог себе позволить.

Предатель прекратил своё песнопение, взглянув через свое ненормально большое плечо.

— Молчать! — рыкнул здоровяк, — Я молюсь!

— Ну извини, что встревожил тебя, — прошептал губернатор, изумляясь тому, каким слабым стал его голос.

Лидер культа повернулся к освежеванному черепу, который располагался посередине его временного святилища. Он подошел к нему, поглаживая свои массивные брови, которые образовывали толстые гребни над крошечными, невероятно маленькими глазными впадинами. Его пальцы задержались на крупной выпуклой челюстной кости с острыми клыками. Голова еретика склонилась в глубоком поклоне, прежде чем он встал во весь свой рост. Даже после всего, Винтер всегда удивлялся каким же большим был предатель. Он выглядел таким широким и легко должен был достигать семи футов в высоту. Его мускулы проглядывались под обильно татуированной кожей. Его широкая спина была усеяна металлическими штифтами. У губернатора сводило желудок, стоило только ему посмотреть на этого урода.

Хотя, возможно его просто до сих пор тошнило после того, как Большой Брувва сломал обе его ноги. Несомненно, он сделал это не голыми руками. насколько помнил Винтер. Это было бы невозможно, неправда ли? Это было ещё одним лихорадочным сном, что мучил его в те редкие возможности поспать, пока он висел здесь.

Губернатор больше не мог точно сказать, что было реальным, а что нет. Всё расплывалось перед глазами. Новости о мутантах, заполонивших подулье. Отключение энергии. Звуки запинающегося орудийного огня снаружи его офиса. Большой Брувва хватает его помощницу за красивую, стройную шею. Винтер любовался ею при любой возможности. Шея ломается со звуком трескающегося дерева.

Он не видел, как её тело упало на ковер, которым она так восхищалась. Он был занят поисками своего оружия.

Похоже, оружие он сжимал в своей руки и использовал как дубинку.

Его разум не запомнил большую часть деталей — кроме, разве что, боли. Он помнил боль. Он жил с нею всё это время.

Большой Брувва повернулся и громко фыркнул, кости пробились сквозь его плоский нос, неприлично подергиваясь.

— Тебя следовало бы прикончить за это, — проворчал его мучитель, обнажая ряд ужасных тонких зубов.

Пожалуйста, подумал Винтер, доказывая, что даже тогда, когда он больше не мог испытывать к себе отвращения, было ещё куда падать.

— Ты знаешь, почему я до сих пор не сделал этого? — спросил Большой Брувва и подался вперед, оказавшись лицом к лицу со сломленным человеком. Когда Винтер не ответил ему, культист зарычал ему в лицо, брызжа слюной со своих проколотых куб. — А?

— Нет, — захныкал губернатор, пытаясь отвернуться от зловонного дыхания здоровяка. Вместо этого его голова слабо наклонилась вперед.

Большой Брувва поднял взгляд к потолку, как будто его поросячьи глазки могли видеть небеса.

— Потому что, того хочет Горк.

Желудок губернатора сжался от услышанного имени. Имени, которое было ему не знакомо всего какой-то месяц назад. Теперь же он часто слышал его. Лидер культа воспевал его снова и снова, молясь иконам своего ложного бога, расположившись поперек стен, вымазанных в бледно зеленой краске. По крайне мере, Винтер надеялся, что это была краска.

Горк, Горк, Горк, Горк.

Большой Брувва крутанулся по направлении к нему, его глаза расширились от рвения, пена показалась в уголке его рта.

— Он пришел за нами, губернатор. Пришел, чтобы сделать нас полноценными. Пришел, что сделать нас орками!

И это было самой жуткой вещью из всех. Эти простофили верили, действительно верили, что этот орочий бог, если он действительно был тем, кем его считали, пришел за ними, чтобы превратить их в его извращенное представление об идеале.

Не люди, но зеленокожие. Отродье ксеносов.

— Пришел за нами, пришел за мной.

Ох, он пришел за ним, ну конечно.

И тогда последователи Большого Бруввы шли перед ним, умирая один за другим, чтобы доказать свою преданность. И каждый следующий выглядел больше предыдущего, мускулы проглядывали из под туго натянутой кожи. Они кровоточили там, где эти идиоты вырезали четкие руны на своей собственной плоти. Это было ненормально. Он видел больших людей раньше. Людей, кто пристально следил за своим телом. Но не таких. Трон знает, что за яд они накачали в свои вены, чтобы придать своим мускулам такие неестественные пропорции. И чем больше были эти идиоты, тем больше урона они наносили своему телу, тем теплее приветствия они получали от своего лидера.

До тех пор, пока они не отваживались становиться больше самого Большого Бруввы. Тогда они страдали. Тогда их немного укорачивали в размере.

И всё над губернаторским ковром.

Какие же страшные вещи должны были произойти в подулье, чтобы такие кретины как они захватили контроль столь легко? Их влияние стало простираться так далеко.

Почему он не был предупрежден? Почему власти не были готовы?

Конечно же, когда правда всплыла на поверхность, его советники шаркали по его покоям, докладывая о существовании небольшого количество мутантов с орочей идеологией.

— Они верят, что он герольд. — усмехнулся префект Бодил, когда на гололитическом экране над столом губернатора появился лидер культа, медленно вращаясь в воздухе. — Послан, чтобы обратить нас в богохульную веру ксеносов. — усмехался он, читая доклад.

Пепельнолицый мужчина в изумрудной робе, сидевший неподалеку от префекта, не разделял его юмора. Это был Муркель, астропат, служивший Винтеру верой и правдой много лет. Он всматривался далеко в улей, вскормленный секретами губернатора. Впалые глаза астропата выглядели более обеспокоено, чем у всех остальных.

— Это волнение внутри улья, — пробормотал астропат, его голос редко звучал громче шепота, — Я не могу уловить его присутствия.

— Этого герольда? — спросил Винтер.

Взгляд астропата поник,

— Дьявол извне.

Бодил не мог скрыть своего пренебрежения.

— Самое худшее это то, что он проявляет некоторые низкоуровневые пси-способности. — его губы скривились в огромную улыбку, — Возможно, это скважина породила грядущие неприятности.

Грядущие неприятности. Вот как Бодил охарактеризовал их. Всего два слова, чтобы описать флот орочьих военных судов, что с неистовством неслись к Гуль Йенсену.

— Так ты думаешь вот что дало жизнь этому Большому Брувве. — спросил губернатор Муркела и игнорируя Бадила. — Разжигание беспорядков на нижних уровнях?

— Мы в этом уверены, сэр.

Винтер внезапно стукнул кулаком по столу.

— В таком случае это делает ещё более опасным присутствие орков неподалеку.

Сейчас губернатор хорошо осознавал, что он должен был прислушаться. Должен был начать действовать сразу же, как только эти накачанные болваны вылезли из Ямы. Если бы он очистил эту выгребную яму годы назад, когда воронка открылась впервые глубоко внутри улья, то ничего из этого бы не произошло. Его советники убедили его, что нет худа без добра, ведь воронка поглотила в себя трущобы и преступные логова. Сотни умерли в тот день. Тысячи пролили кровь впоследствии. Рана внутри Улья Винтер вскоре превратилась в амфитеатр различных слоев общества. Всякое отребье, которое только со смехом можно было назвать обществом, собралось на границе провала. Они спускались в Яму в качестве бойцов. Кто-то использовал свои кулаки. Другие крушили черепа своих врагов всяческими обломками, которые до сих пор валялись на полу — оставшиеся следы жизни до образования воронки. Итог оказался предсказуемым. Кровь. Скандирование. На фоне всего этого банды заключали пари.

Согласно отчетам, редкое меньшинство шло в яму добровольно. Большинство были просто вышвырнуты туда с криками. Если они выживали после падения, они начинали борьбу за свои жизни. Победитель получал всё.

До следующего раза.

Большой Брувва выжил в большем количестве схваток, чем другие чемпионы. Он использовал новоприобретенную дурную славу, чтобы распространить своё нечестивое учение. Слово Горка.

И теперь его последователи вырвались за пределы Ямы, чтобы "спасти" любого, кто прислушается к ним и вырезать любого, кто не сделает этого. И все это наряду с нашествием кораблей настоящих орков, что прорубали себе путь сквозь систему, уничтожая все на своем пути.

Бодил потянулся вперед и выключил гололит, возвращая мысли Винтера к действительности.

— Я уверен, что это не предоставит нам проблем, губернатор — сказал Бодил, но Винтер не придал значения его словам.

— Незачем волноваться? — повторил губернатор. Он никак не мог поверить тому. что услышал. — Бодил, Обстирия уже пала. Ты понимаешь это, так ведь?

— Ну конечно, сэр.

— Улей должен быть готов к вторжению.

— Более того мы…

Губернатор ненавидел запинаться.

— Мы не встречали угроз изнутри, — продолжил он, — Насколько опасен этот культ в последнее время?

— Так называемое Брувватство? — Бодил издал ещё один пронзительный смех, — Безмозглая толпа, губернатор, ничего более. Яростная, да, но легко контролируемая.

Винтер удивился, если бы Бодил до сих пор считал, что их можно легко контролировать. Особенно когда голова его была скручена с его костлявых плеч

Он всегда считал Бодила слабохарактерным

Губернатор усмехнулся словам, которые пронеслись в его голове. Звуки безумца.

Большой Брувва впечатал свой кулак в пустой желудок Винтера, принуждая того заткнуться.

— Ты увидишь, — сказал лидер культа, хватая Винтера за когда-то безупречную прическу и отдергивая его голову от своего лица, — Вы все увидите пришествие Горка.

Тревога заревела из когитаторов, встроенных в рабочий стол губернатора. Нет, теперь это был стол Большого Бруввы, прекрасно подходящий для хранение его мерзких ботинок. Лидер культа тяжелой поступью прошел ко столу и надавил на глиф своим мозолистым пальцем.

— Ну и, — прорычал он, — Что случилось? Мы прорвались наружу?

— Нет Босс, — пришел ответ таким же гортанным голосом, — Есть некоторые проблемы.

— Какие ещё проблемы? — спросил Большой Брувва, голосовые связки на его шее натянулись словно канаты.

— Ты должен увидеть это сам.

Зернистое изображение вспыхнула на мониторе позади Бруввы. Поклонник Горка повернулся чтобы посмотреть на трёх его людей, вооруженных своими заостренными зубами. Они стремительно неслись вниз по коридору.

Винтер вспомнил, что уже видел похожее изображение. Его личная охрана. Годы ушли на то, чтобы натренировать эту армию. И вся она была вырезана руками бунтовщиков. Смерть забирала их, одного за другим. Все их попытки сохранить его построенную на тайнах империю, балансируя на грани правил и регламентов, любой ценой скрывая его деятельность от надоедливых глаз Администратума, были напрасны.

Звуки зашипели через вокс. Рассерженные крики. Звуки выстрелов.

Вопли.

Культисты разлетались в стороны. когда фигура шагала вперед. Фигура, облаченная в черное. Фигура, что несла лик самой смерти.

Большой Брувва с силой опустил руку на пульт управления, останавливая картинку. Он подошел поближе, едва не прислонив свой плоский нос к экрану, рассматривая незнакомца, который с легкостью свалил трёх его лучших людей.

А затем он начал смеяться. Громко и жутко.

— Вот оно! — прогудел он, в восторге раскинув руки по сторонам, перед тем, как повернуться к Винтеру. — День Возмездия грядет. Это последнее испытание, как и было предсказано!

Когда Винтер не ответил, Большой Брувва шлепнул его по щеке тыльной стороной ладони.

— Ты меня слышишь?

Культист фыркнул, когда винтер издал жалостливый стон.

— Слабый человечишка, — ухмыльнулся он, надавив на вокс ещё один раз.

— Прикончите его, парни, — приказал Брувва, его глаза блеснули с устрашающим пылом. — Прикончите его немедленно!

Гринни никогда не чувствовал себя таким живым. Жизнь в подулье никогда не было простой. Даже когда он был ещё ребенком, он проводил дни в поисках техники, вламываясь в соседские лачуги, чтобы своровать что-нибудь из того, что они сами своровали за день до этого. Затем он бежал домой, пока его скудную добычу не могли отобрать обратно, и старался продать награбленное подороже.

Проснувшись утром, вы никогда не могли знать, заявятся ли сегодня банды в ваш квартал. Ровно до тех пор, пока бы вы не осмелились выглянуть наружу и обнаружить лежащие в сточной канаве тела. Но и победители не оставались в седле надолго. События в подулье быстро развивались.

Но не теперь. Все банды канули в лету и Гринни в одно мгновение оказался на стороне победителей.

На стороне Горка.

Теперь он принадлежал ему. С оружием в его руках. И с "бруввсами" на его стороне. Гринни провел проколотым языком по своим свеже-заточенным зубам.

Превращение их в клыки сопровождалось адской болью, но того требовал Горк.

— Это послание твоим врагам, — объяснил ему Большой Брувва, когда Гринни закончил работать напильником, — Если ты желаешь сделать это самостоятельно…

— Представляю, что мы сделаем с ним! — со счастливым видом ответил Гринни.

Боль стоила того. Большой Брувва дал ему новое имя. Его родители окрестили его Халкумом, жалкое человеческое имя. Больше он не будет жалким. Теперь его зовут Гринни, в честь того, что он окрасил свои волосы в изумрудный цвет, перед тем, как торжественно заточил свои зубы. О да, сейчас это казалось глупым. Химикаты выжгли его скальп, зато его преданность была доказана.

День Возмездия грядет. Горк сделает их полноценными. Сделает их орками.

Гринни уже было невтерпеж.

— Он в электростанции, — выкрикнул Риппа откуда-то спереди. Риппа был героем для Гринни. Не считая Большого Бруввы, Риппа был самым большим культистом которого только он видел. И поэтому самым крутым. У него так же было больше татуировок, чем у всех остальных. Толстые зеленые руны обвивали его широкую спину. Конечно же, большинство из них были влажными, покрытые по краям коркой из засохшей крови. Риппа самостоятельно приготовил чернила, используя плесень, которая начала распростроняться по стенам улья, когда Брувва получил контроль.

Старый Рэйн, по словам Риппы, был мерзостью — плесень проникла в его кровь.

Риппа оторвал язык старика и оставил его умирать на улице. Он хорошо служил ему. Гринни ненавидел заносчивого старого мерзавца. Всегда думал, что знает все лучше других. Он предполагал, что вернется назад и сварит тело Риппы, заберет голову и лично преподнесет её Большому Брувве в качестве подношения. Но крысы добрались до него раньше. И от него мало что осталось.

Это был шанс проявить себя перед всеми. Перед Риппой, перед Большим Бруввой. И перед Горком.

— Ты ушел слишком далеко, — сказал Риппа, — Просто делай что тебе сказано.

И сегодня ему было сказано убивать. Лучшие из всего, что ему вообще могли сказать.

Конечно же, он понятия не имел, кого в действительности надо убить.

Риппа пожал плечами, когда об этом его спросил Гринни.

— Какой-то ублюдок из-за пределов улья.

— Захватчик?

— Большой Брувва считает это испытанием, посланным Горком.

Гринни не особо волновался насчет этого. Он просто хотел проверить в деле эту новую пушку. Он поднял голову над гладким стволом. Как там Риппа назвал её? Ах да, точно — "шута"!

— Комната главного генератора, — выкрикнул Риппа, — Вперед!

Они подчинились без вопросов. Конечно подчинились. Иначе Риппа раскрошил бы им черепа. Гринни искал череп, подобный этому, даже несмотря на свои мечты об этих причудливых имплантов рогов, которых он видел у некоторых. Может, он получит один после того, как убьют ублюдка. В качестве трофея. Культисты забежали в огромную комнату. Гигантские турбины растянулись по обеим сторонам, словно громадные металлические скалы. Между ними проходил узкий путь, подобный каналам у обоих стен. Стоял невероятный гул, генераторы ревели словно грязевые ящеры.

Гринни ощутил жжение на своей коже. Здесь вы могли ощутить энергию прямо в воздухе. Энергию, в которой так долго отказывали подулью эти отбросы, живущие в шпилях. Но не сейчас. Большой Брувва заткнул их власть в первый же день. Заставив их служить, так, чтобы они смогли запустить свои тупые маленькие машины снова. И тогда Брувва убил их, в любом случае.

— Ну и где он? — крикнул один из культистов, но было маловероятно, что его кто-нибудь услышит. Они прочесали все три пути, проверяя места между турбинными башнями. Стреляли в углы, на случай, если вдруг мерзавец прятался в тенях, как и все трусливые людишки. Совсем не похожие на них. Они стремились стать орками. Стремились стать победителями.

Гринни держался поблизости от Риппы. Ему не терпелось найти цель. Он не мог ждать так долго.

Звуки выстрелов разнеслись по комнате, смешавшись с криками торжества, но, так же, и страха. Братья Гринни наконец нашли свою добычу. Вскоре он пожалел, что они сделали это.

— Взять его! — заорал Риппа, пробегая между двумя турбинами и дико паля вперед, — Завалите его! Раздавите его хорошенько! Дакка, дакка, дакка, дакка.

А потом голова Риппы взорвалась. Вот так вот просто. Минуту назад она была, а в следующую уже нет. Тело продолжало бежать до тех пор, пока ноги держали его. Даже после того, как мозг превратился в месиво. Безголовый труп Риппы свалился на мокрый пол.

Раскаленный металл прожужжал в воздухе словно рой рассерженных шершней. Гринни пригнулся и упал, подскользнувшись на крови Риппы. Это продлило ему жизнь. Хотя бы на пару секунд.

Он не видел кто вел обстрел, ревевший над его головой. В этом хаоса он даже не мог определить траекторию огня. С Горковой помощью он ощутил огненный шар, вырвавшийся из турбины позади него. Одежда на его спине сожглась в мгновение ока. Боль от заточки его зубов показалось ему ничем, по сравнению с этой. Но даже если мир будет катиться к чертям, он знал, что он должен сделать. За Риппу. За себя самого. Стиснув свои зубы с такой силой, что можно было подумать, что они сейчас треснут, он пополз вперед по скользкому полу к тому месту, где уронил своё оружие. Кто-то другой схватил его — ещё один новый рекрут, кожа которого была сильна татуирована. Новенький ещё даже не получил орочьего имени. Его все ещё звали Ворном, таким же хныкающим беднягой, каких Гринни знал в схоле.

— Эй, это моё! — завопил Гринни, ошеломленно вскочив на ноги. Он был готов вырвать своё оружие из рук Ворна и убить его, если потребуется. Но это было лишним. Выражение глубокого удивления мелькнуло на его лице. Четыре четких отверстия разорвали его грудь. Они пропали так же быстро как появились и Ворн упал на пол, его тело билось в конвульсиях.

Гринни не повернулся, чтобы посмотреть, как вены Ворна почернели и кровь хлынула из его потускневших глаз. Вместо этого он отбежал от нечто, переступившего труп Ворна. Развернувшись, Гринни больше не заботился о том, чтобы проявить себя. Только не после всего этого. Всё, о чем он теперь заботился, так это о выживание.

Удирая, он кинул взгляд через плечо. Скорее по привычке, нежели он действительно хотел узнать какое расстояние уже преодолел между собой и верной смертью.

Недостаточное.

Когти сгребли череп Гринни, аккуратно разрезая его пронзительно кричащее лицо.

Большой Брувва яростно проревел, сметая тяжелой рукой все, что стояло на столе губернатора.

За спиной лидера культа, Винтер позволил себе едва заметно улыбнуться.

Ты ведь боишься, Брувва? Чувствуешь себя так же беспомощно, как и я, когда увидел, как моя охрана была растоптана под ботинками твоих последователей?

Губернатор знал, что за существо было там. Знал, что оно означало. Он видел отчеты, крайне засекреченные отчеты, которые ни один человек за пределами Улья Йенсен даже не мечтал увидеть. Секреты, служащие предметом торговли. В те времена, когда мир имел смысл. В те времена, когда он был повелителем и господином. До тех пор, пока эта скотина не разрушила всё.

Большой Брувва вытер рот тыльной стороной своей волосатой руки и пожал плечами.

— Это не имеет никакого значения, — прорычал он, — Кем бы он ни был, этот уродец достаточно скоро истечет кровью.

— Он ведь пришел за тобой, ты знаешь? — Винтер удивился, услышав голос, дразнящий этого болвана. Особенно когда понял, что голос принадлежал ему самому, — Он не остановится, пока не прикончит тебя.

Большой Брува через плечо оглянулся на губернатора, свирепый оскал появился на его туповатом лице.

— Я надеюсь на это…

Аня с трудом могла дышать. Зловоние, исходящее от её сокамерников, становилось сильнее день ото дня. Она понятия не имела как давно её запихнули в эту тюрьму задыхаться своими же нечистотами. Уцелевшие после чисток Большого Бруввы. Счастливчики.

Тощий локоть ткнул её под ребра, но она заставила себя не обращать на это внимания. Малейшее происшествие — и тебя выдернут из тюрьмы. Малейшее происшествие — и ты труп.

Поэтому она сохраняла спокойствие, наблюдая за двумя охранниками. Они вдыхали споры плесени, которую нагревали в маленькой металлической чашке. Их тела вздрагивали с каждым неровным вздохом.

— Задира, — позвал один из них, его голос огрубел от вдыхаемого дыма, — Ты должен попробовать эту штуку. Я кажется видел Горка.

Его тучный спутник, стоявший возле него, поперхнулся дымом.

— Где вообще Задира? — прокашлял он, покачивая своими необычно растянутыми мочками уха.

Аня отчетливо понимала о ком они ведут речь. Самый здоровый из трех охранников. Высокий, мускулистый и жестокий. У него была привычка лязгать своим ножом по прутьям решетки, не заботясь о том, чтобы не порезать запуганных заключенных внутри.

— Да какая ваще разница? — ухмыльнулся первый охранник, — Нам больше достанется. Хвала Горку.

Он поднял свою мрачную физиономию. Вялая улыбка расплылась на его татуированном лице, перед тем, как его глаза широко раскрылись. У него даже не было времени прокричать тревогу. Нечто тяжелое рухнуло между ними, орошая кровью все вокруг. Затушив маленький огонек, оно отправило чашку громыхать по полу.

Аню вырвало в её клетке, когда она поняла, что упало со съемной панели высоко над их головами. Кусок мяса, который однажды был человеком. Его разукрашенная в зеленый кожа была покрыта кровью. Руки, которые когда-то держали длинные изогнутые ножи, отсутствовали, начисто вырванные из плеч.

Толстый охранник раскрыл рот в изумлении перед тем, как неровная дыра появилась в его лбу. Ещё одна фигура спрыгнула вниз сверху и тяжело приземлилась на труп Задиры. Её оружие ещё дымилось. Тощий культист отпрыгнул назад, хватаясь за свое оружие. Он не успел даже вынуть его из кобуры, до того, как его лицо разорвало когтями.

Охранник рухнул на пол, конечности судорожно подергивались, когда-то что осталось от его лица начало чернеть.

Аня подняла глаза вверх. Она не могла оторвать взгляд от ожившего кошмара, который так искусно казнил её мучителей. Яростные красные сферы сияли на лице цвета белой кости.

Позади послышались крики и звуки бежавших ног. Она бросила взгляд через плечо, пытаясь посмотреть сквозь брешь, оставленную её запаниковавшими сокамерниками. Толпа бежала прямо к ним, больше культистов, чем она когда-либо видела. Их оружия уже были наготове и вели огонь.

Выстрелы один за другим врезались в грудь её череполикого спасителя. Но он не пал. Он не издал ни звука, просто поднял своё собственное оружие и выстрелил один раз — но не в нападающих. А в замок клетки Ани. Дверь моментально открылась, заключенные выплеснулись в коридор и преградили путь приближающемуся орудийному огню.

Аня не побежала. Она съежилась внутри своей клетки и наблюдала, как бывшие пленники падали под выстрелами. Те, кому удалось избежать града пуль, разбегались во всех направлениях, мешая культистам целиться в их череполицую цель. Идеальный щит.

Оказавшись среди них, он начал двигаться так быстро, что Аня с трудом могла заметить его. Она сползла вниз по решетке, закрывая ладонями уши, пытаясь заглушить грохот болтов и визг тех, кто дышал в последний раз. Она крепко зажмурила свои глаза, ожидая что в любую минуту один из выстрелов найдет её, сжавшуюся в углу клетки, словно животное.

Но выстрела она так и не дождалась. Спустя некоторое время Аня поняла, что звуки прекратились. Её руки, которые все ещё тряслись, упали с её ушей. Она повернулась, чтобы посмотреть на усыпанный телами пол — как заключенных, так и культистов. Конечности, изогнутые под неестественными углами. Кровь стекала ручьями из быстро охлаждающихся тел.

Где-то кто-то плакал. Вялые всхлипы неожиданно прекратились мокрым кашлем и сухим хрипом.

Она видела достаточно резни за последние несколько недель, но ничего похожего на это. Культисты и заключенные — все едины. В смерти.

Аня нервно вышла из клетки. Одного тела не хватало. Тела с лицом цвета кости.

Кулак Большого Бруввы врезался в экран.

Первый раз с начала бунта Винтер хотел жить. Только для того, чтобы стать очевидцем отчаяния их любимого лидера, когда его силы сокращаются раз за разом. Теперь этого не остановить.

Любое развращенное наслаждение кровопролитием испарилось. Большой Брувва повернулся к воксу, его лицо было маской чистейшей ненависти. Еретик надавил на рабочий стол, открыв большим пальцем вокс-канал и посылая сообщение одновременно в каждый громкоговоритель здания. Новый хозяин и господин Улья Винтер собрался доставить свое сообщение повсюду.

— Ты думаешь, что такой крутой? — прорычал он, близко наклонившись к вокс-бусине. Его голос раздавался эхом по коридорам глубоко под ними, — Ну хорошо, Большой Брувва собирается преподать тебе урок, слышишь, ты?

Двери собора вышибло, благословленные щепки забарабанили по церковным скамьям. И это было ещё не все. Фигура влетела в только что разрушенный неф, сбитая с ног взрывом фраг гранаты, и с грохотом рухнула среди древних деревянных скамеек.

У него не было шанса устоять. Даже прежде, чем дым рассеялся, культисты столпились в разбитых дверях и опустошили магазины в его черную броню. С их позиции, высоко в галерее, Хурта видел вспышку белизны среди хаоса. Череп-маска этого урода.

Он ненавидел ожидание. Всегда. Даже сейчас его указательный палец подергивался на спусковом крючке, отчаянно требуя открыть огонь, но Большой Брувва сказал ему ждать сигнала. Момент должен быть правильным.

Ассасин с трудом пытался подняться на ноги, осколки его брони разлетелись во всех направлениях. Один из культистов оказался близко — слишком близко — и был вознагражден когтями, впившимися глубоко в его ногу. Поклонник Горка вскрикнул, отползая от ассасина, снаряды его собственных братьев прошили его насквозь.

Это был подходящий случай, которого ждал череполицый. Он снова вскочил на ноги, вновь открывая огонь, нанося удары ногами и размахивая своими проклятыми когтями. Очевидно, что он не сможет долго сопротивляться. Он был окружен. Он был мертв.

Брат Хурта никогда раньше не видел оружия, которое ассасин сжимал в своей руке. Оно дергало её назад, угрожая порвать все связки в плече уродца. Потрепанный череполицый повернулся вокруг, всаживая когти в шею высокого парня, пробивая мускулы и кости. Ещё один брат пал. Ещё одна смерть.

Но это было первой ошибкой уродца. Когда брат упал, ассасин легко вытащил когти и повернулся спиной к Хурте. Это момент, которого Хурта так ждал.

Голос Большого Бруввы прошипел в его ухе: "Сейчас!"

Хурта нажал на спусковой крючок, гарпун дернулся в его руке.

Зазубренное копье выстрелило вперед и с приятным хрустом вонзилось в спину уродца. Слишком громким, чтобы это была броня.

Ассасин изогнулся назад и дернул за толстую веревку, растянувшуюся до гарпуна. Хурта схватился за согнутую гаргулью позади него, пытаясь найти себе опору. Идеальная акустика собора разнесла звук выстрела гарпуна по всей галерее.

Копье погрузилось в плоть ассасина, зазубренны не предоставляли возможности вытащить её без того, чтобы нанести ещё больше урона, чем было. Ко всему прочему, копье окунули в яд. Большой Брувва обещал преподать уродцу урок. Это был он.

Спустя секунду, ассасин был пойман сетью веревок, натянутых на гарпун, надежно удерживая уродца. Поначалу он заметался, пара братьев Хурты потеряли опору и свалились со своих насиженных мест.

Но не Хурта. Он вцепился в гаргулью и держался, даже когда уродец прекратил метаться, а голова его наконец поникла. Красная струйка сочилась из его рта. Плитка шипела и дымилась, когда капли падали на пол.

Одобрительные возгласы раздались в толпе. Рев победы. Но когда в собор с важным видом вошел зеленокожий гигант, опустилась тишина.

Большой Брувва протянул руку и осторожно поднял голову уродца. Лидер культа улыбнулся и всадил сокрушительный удар в щеку ассасина. Его голова дернулась так резко, что Брувва подумал, что его шея должна была тотчас сломаться.

Когда голова ассасина безвольно упала назад, часть маски смерти оказалась расколота, вскрытая имплантами шипов на кулаках Большого Бруввы. Темная кровь сочилась из трещин.

— Бросьте его в Яму, — презрительно усмехнулся Большой Брувва.

Это было так, словно он вернулся домой. Рев толпы. Угольная пыль под его ногами. Зловоние затхлой крови и страха.

Яма.

Именно здесь Большой Брувва вытащил кость из под разрушенной стены и проломил ей голову своему первому оппоненту. Именно здесь его первое видение проложило свой путь в его разуме. Именно здесь он впервые услышал имя Горка, что пронеслось сквозь вечность.

Теперь они вернулись. Большой Брувва мог почувствовать их. Готовых спуститься вниз. Готовых бить, крушить и убивать. И ждать им осталось не долго.

Падают бомбы. Стреляют ружья. Кости смешиваются с грязью.

День Возмездия.

Большой Брувва пошатнулся на ногах, но никто этого не заметил. Он притаился в тенях, весь его взор был обращен к уродцу, прикованному цепями в центре Ямы. Безвольный. Сломленный.

Большой Брувва сломает его ещё больше.

Он мог ощутить наркотики, жгущие его вены. Его мускулы твердели секунда за секундой, давя на экзо-костюм. Горк был знаком с этим страданием, но боль была благом. Боль сохраняла тебе жизнь, а пока ты жив ты можешь забирать другие жизни.

Бейте их. Крушите их. Убивайте их.

Большой Брувва качнулся вперед, игнорируя боль, извивающуюся на где-то на задворках его разума.

Они идут. Они идут. Они идут.

Поршни костюма шипели с каждым шагом — выходя на арену, выходя в свет.

Бейте их. Крушите их. Убивайте их.

Толпа бурно отреагировала, стоило их чемпиону намеренно широким шагом выйти к уродцу. Его имя скандировали снова и снова. Возгласы смешались с криками в его голове, с потусторонними воплями, что угрожали расколоть его череп изнутри.

Бру-вва! Бру-вва! Бру-вва!

Он побежал. Его руки были наготове, а зубы обнажены. Готовый разорвать этого недомерка на части.

Большой Брувва взревел. Единственный бессловесный вой, эхом раздавшийся по арене и потонувший в громком рыке двух цепных клинков, лежавших в каждой руке Большого Бруввы. Его последователи инстинктивно хором поддержали его.

И все же, уродец до сих пор не двигался.

Возможно он был без сознания. Возможно он был мертв. Это было не важно. Большой Брувва прикончит его…

Цепи, прикрепленные к столбу, разбились. Уродец поднырнул под цепные клинки, и они вгрызлись в камень. Зубья застряли, всего на секунду, но этого было достаточно, чтобы ассасин успел всадить свои изогнутые когти в незащищенную грудь Бруввы.

Не успев даже почувствовать боли, культист свободной рукой нанес круговой удар. Он пришелся в бок кошмарного лица уродца. Ассасин отшатнулся, в то время как Брувва вытащил свои застрявшие цепные клинки. По инерции череполицый сделал шаг назад — достаточно далеко, чтобы избежать подсечки, призванной сбить его с ног. Кровь струйкой побежала по разбитой маске уродца и зашипела, падая на мусор под его ногами.

Большой Брувва резко опустил вниз свой правый пиломеч, но уродец откатился с его пути и резко полоснул вверх своими когтями, перерезая кабели и провода на левом предплечье Бруввы в поиске желанной плоти. Лезвия сделали своё дело, глубоко вонзаясь в кость. Зрение Бруввы резко побледнело, боль заглушила все вокруг — рев толпы, жужжание его клинков. Даже гром в его голове.

Он испытал худшую боль за последнее время. В агонии, он проревел во всю глотку. Едва заметив уродца, он подскочил и всадил свой ботинок в середину его рельефной груди.

Сила удара отбросила ассасина назад. Кисть его разорванной руки свело невольной судорогой.

Этого не должно происходить. Череполицый уродец нанес всего несколько царапин, ничего больше, но Большой Брувва потерял опору, как если бы его тело сбили ударом.

Понимание пришло к нему, когда он грохнулся на пол. Эти когти. Они отравлены, как и дротики, которые он использовал в засаде внутри кафедрального собора. Его тело чувствовало себя так, словно сгорало изнутри. И огни ярости разжигались внутри его разума.

Бейте их. Крушите их. Убивайте их

Он даже не мог сказать, ликовали ли его последователи или же замолчали в шоке от увиденного. Все, что он мог слышать — это звуки поля боя. Единственный, монотонный боевой клич, заглушающий все вокруг. Он заставил себя повернуть голову. Достаточно вовремя, чтобы увидеть, как уродец замахнулся своим оружием навстречу ему. Нет, не оружием. Этими проклятыми когтями. Большой Брувва извернулся, суставы его экзо-костюма заныли в протесте. Когти сомкнулись, чтобы покончить с его почти бесполезной рукой. Ассасин с трудом повалил его, ломая руку под броней экзо-костюма и перекатился на спину своего оппонента. Брувва знал, что он собирается делать, даже всадив бронированное колено в грудь убийцы. Приятный поток крови брызнул из его скелетообразных губ.

С большим усилием, чем должен был, он резко протянул свою почти мертвую руку назад, повернув её так, что пиломеч встретился с собственной искромсанной рукой уродца. Зубья разрезали броню и плоть, пока не достигли костей. Ассасин взвыл. Это был первый звук, который услышал Брувва от него, алые глаза расширились внутри маски. Когда урод отдернул свою руку обратно к груди, разорванная кисть осталась там, где и была. Когти все ещё дергались. В шоке он схватился за окровавленный обрубок. Воспользовавшись моментом, Большой Брувва схватил его за горло здоровой рукой. С силой сжав её, он почувствовал, как трахея уродца изогнулась в его хватке и услышал сдавленный вздох за маской. Не такой уж и монстр он сейчас. Сними череп, оружие и доспехи — и уродец был просто ещё одним вонючим человеком, созревшим для жертвы. Ещё одна дань Горку.

Бейте их. Крушите их. Убивайте их.

Уродец беспомощно повис в руках большого Бруввы, лидер культа поднял свой приз в воздух. Никакой яд не остановит его. Никакая рана не поставит его на колени. Он Избранный. Он герольд Горка. Он триумфатор.

Большой Брувва держал уродца в воздухе, игнорируя боль. Это был его момент. Он запрокинул голову назад и присоединился к кличу своих последователей

— Вааааааааааааа…..

Он даже не заметил движения уродца. Ничего не предвещало опасности. Минуту назад он висел в его руке, словно кусок мяса, а уже в следующую засунул обрубок своей руки сквозь решетку, окружающую голову Большого Бруввы. У него не было времени, чтобы среагировать. Кровавая культя врезалась в лицо и в мгновение ока его кожа испарилась. Воспоминания вспышкой возникли в его голове. Лужа крови, дымящаяся на кафедральном полу и проедавшая каменные плиты словно кислота.

Брувва даже не догадался, если бы он закричал. Он видел налитые кровью огромные глаза Горка, что окрасили пылающий космос, даже когда его собственные превратились в мягкое желе, вытекающее из расплавленных глазниц. Горк смеялся, закинув назад свою могучую голову, и весело хохотал.

Большой Брувва не мог почувствовать, как его хватка вокруг горла уродца ослабевает. Не мог почувствовать, как тот сильнее нажимает своим обрубком, прожигая ему череп и его мозги. Не мог почувствовать, как его колени подкосились, его тело рухнуло вниз, а экзо-скелет разбился о зазубренные развалины на полу.

Умирая, единственное, что слышал Брувва — лишь глумящийся смех, дразнящий человека, который возомнил себя орком.

Своего Избранника.

Своего дурака.

Звезды упали на Гуль Йенсен. По крайне мере, так это выглядело для Губернатора Винтера. Новые солнца расцвели на небе прежде, чем погаснуть. Огни промчались через небеса.

Это было именно то, что Брувва хотел, чтобы увидел губернатор. То, почему он оставил его в живых. День Возмездия. Пришествие Горка.

Только идиот бы стал утверждать, что взрывы в верхних слоях атмосферы были знаком. Даже если его словарный запас был не больше, чем у ребенка.

Он был прав насчет одной вещи. Это было знамением. Признаком того, что бомбы скоро начнут падать. Корабли опустятся сквозь эти свинцовые облака, сокрушая любые преграды. Кстати говоря, Брувва видел это собственными глазами. Лидер культа оставил разбитый экран в офисе включенным, так что Винтер мог наблюдать, как Ассассин прикончил его собственными руками.

Губернатор мог лишь пожелать, чтобы ему хватило сил увидеть, как здоровяк падает перед своими последователями, с месивом вместо лица. Но он едва мог дышать. Это не продлиться долго. Придет благословленное освобождение.

Он не знал, что случилось с Убийцей. Как только лидер культа рухнул на пол, его последователи вырвались на арену, отчаянно пытаясь прикончить существо, которое убило их так называемого герольда. Экран заполонила мешанина из тел, звуки стрельбы трещали в динамиках, когда последователи Горка ополчились друг против друга, ещё до того, как тело Бруввы стало холодным. Его лейтенанты отчаянно пытались взять ситуацию под контроль, заполняя пробел в командовании, образовавшийся после кончины их лидера.

Губернатор размышлял, как долго ассасин мог продержаться в ближнем бою; какой из этих безмозглых кретинов нанес смертельный удар. Это больше не имело значения. Скоро все они умрут. Слабый смешок булькнул в горле Винтера, когда он представил, как культисты встречают настоящих орков с распростертыми объятиями. Он мог вообразить хитрый взгляд на орочьих лицах, когда они начали бы вырезать самозванцев прямо там, где они стояли.

— Тупые людишки!

Из внешнего коридора послышалось движение. Ранее он слышал приглушенные взрывы и звуки выстрелов, культисты, погрязшие в междоусобицах поднимались в шпили, чтобы занять свой трон. Пусть он достанется им. Так или иначе, это не принесет много пользы.

Двери открылись. Винтер не мог взглянуть вверх. Его голова была тяжелой, словно свинец.

Шум шагов прокатился по комнате и остановился на ковре. Столь бесшумно, совершенно не похоже на культистов. Где же насмешки, вопли и победные кличи? Может, он просто не мог услышать их. Единственное в чем он был уверен, то что его чувства окончательно покинули его. Придет благословенное отпущение.

Тень прошла перед ним, закрывая свет от панорамного окна. Что-то потянуло его подбородок вверх, поднимая голову. Что-то пылающее. Губернатор поднял глаза, ожидая встретиться лицом к лицу с идиотским выражением лица культиста, в татуировках, пирсинге и с заточенными зубами. Но вместо этого, лицо перед ним оказалось цвета кости, пусть и в мазках запекшейся крови. Красные глаза холодно и пристально смотрели на него. Маска смерти застыла в вечной улыбке.

Винтер прохрипел жалкое подобие смеха.

— Итак, тебя послали вовсе не за Большим Бруввой. Ну конечно нет. Какое дело Империуму до еретика и его разношерстной банды последователей, а? Не тогда, когда у вас есть я.

Ассассин ничего не ответил. Это было не удивительно. Как и то, что Империум все это время знал. Знал о незаконном оружии. Знал об армии.

И о планах атаковать остальные ульи.

Он мог править Гуль Йенсеном. Он больше не был бы бедным родственником одной из семей-основателей. Винтер, имя, которое они всегда высмеивали. Имя, которое они научились бы бояться.

Обстирия пала бы в мгновение ока. Это было лишь вопросом времени. Все было хорошо, пока этот болван не вытащил себя из Ямы.

Но такие мелочи не могли остановить Ассассинорум. Действительно, зачем пускать дело на самотек, когда можно просто послать Эверсора, чтобы исключить любую возможность провала? Чтобы завершить дело.

Хвала Трону, типичный прагматизм Империума.

Огненный шар вспыхнул в стенах Улья Йенсен, далеко позади истекающего кровью Ассассина. Первая жертва вторжения.

Улей Винтер будет следующим. Губернатор подумал, сколько должно уйти времени на то, чтобы все башни сгорели.

Нож легко скользнул в его пересохшее горло. Его глаза были прикованы к убийце, пока тот совершал свою казнь. Его покои потонули в красном сиянии сражений, которые уже бушуют на улицах.

Стала ли ухмылка на маске смерти убийцы чуть шире, когда он отошел в мир иной? Какой звук слышал Винтер, когда он отошел в мир иной? Был ли это звук смятого в кучу у его ног тела Эверсора, когда раны, наконец, взяли свое?

Губернатор никогда не узнает этого.

Возможно, День Возмездия настал для них обоих.

К.С.Гото Башня

Узкий темный коридор, который выводил из шифровального блока, был грязным. Маленькие кучки пыли собирались вдоль стен, постепенно они превращались в пастообразную субстанцию, когда смешивались с влагой, просочившейся сквозь каменную кладку стен. Лексио видел полосы чистого пола перед каждым дверным проемом, выходившим в коридор, и аккуратные следы, оставленные в пыли, когда другие шифры поспешно проходили здесь по своим делам. Отметины оставались на своих местах уже долгое время, и Лексио запомнил их все, в конце концов — запоминать все было его непосредственной обязанностью. По этим отпечаткам на полу Лексио мог рассказать: был ли кто болен, отсутствовал или просто заработался допоздна.

Прислужники в этом секторе башни всегда начинали свой рабочий день в коридорах, смежных с Залом пересмотра истории. Это был тайный центр их мира, поскольку им запрещалось входить сюда. Вокруг зала располагалась целая вселенная проходов и палат, которые им никогда не суждено было увидеть. Они суетились, постоянно бегая из зала в зал в своей особой, неповторимой манере, никогда не поднимая взгляда от пыльного пола. В конце рабочего дня они проходили через все маленькие царства ординатов и префектов и расходились по своим жилищам, которые были скрыты и находились глубоко в подземных владениях архивов башни, находящихся под довольно ветхим западным крылом огромного здания. Сами прислужники занимали еще два яруса в одном из секторов башни, в которых никогда не убирались. Даже профессиональные уборщики легендарной Башни Идолов жили в трудно вообразимых условиях, запущенности и запыленности.

Расписание по уборке было составлено так, чтобы самые важные части башни были гарантированно вычищены до блеска первыми. Не годится Историкусу, приходя утром в главный Зал, обнаружить его покрытым слоем пыли и производственным мусором, быстро накапливавшимся за сутки в круглосуточно работающей башне. Разрешить такое — приравнивалось к самой невообразимой ереси. Фактически, чтобы избежать оскорбления высоких чинов Империума, младшие ординаты настояли на идее продлить рабочий день прислужников немного дольше, чем стандартный. У этой идеи было одно преимущество, она заставляла прислужников думать, что они всегда отстают от графика, вынуждая их работать посменно так, чтобы одни чистили коридоры вне Зала пересмотра истории, а другие доходили бы до шифровальных блоков. Все смены делили между собой единую зарплату, и никто не посмел бы пожаловаться, потому что им и так сделали честь, разрешив работать в башне; прислужники набирались из населения, жившего около башни, они были единственными, кто не наследовали чины в Администратуме и могли надеяться только на звание адептов. Ординаты, придумавшие такой гениальных ход, были представлены к повышению до префектов.

Лексио покачал головой, когда ему пришлось смахнуть своими тонкими пальцами гирлянды паутины, развешенных вокруг дверного проема его маленькой опочивальни. Это ему приходилось делать каждое утро. По непонятным причинам, несмотря на гениальный и запутанный график уборщиков, вход в его комнату всегда был грязен. Он негодовал из-за необходимости идти через всю эту грязь — он был наследственным шифром, а не каким-то там чернорабочим на побегушках. Но, как одержимый, каждое утро он сам смахивал паутину и грязь своими чистыми пальцами, собирая под ногтями частички пыли, и проклинал про себя некомпетентность рабочих: адепты, как же.

Тщательно переступая небольшими шажками, избегая трещин между каменными плитами и стараясь идти по оставленным многочисленным отпечаткам, Лексио наконец-то прошел через полутемный коридор. Шифр делал это настолько часто, что стороннему наблюдателю показалось бы неестественным, как он удлиняет или укорачивает свои шаги, чтобы в точности попасть в следы на полу. В действительности ему не требовалось смотреть себе под ноги — он знал, где находиться каждый отпечаток и мог без проблем пройти по коридору в полной темноте. Маршрут от блока шифров до Зала пересмотра истории впечатался в его память четырехмерной картой. Он точно знал, куда следует поместить ногу в любой момент времени, на любом отрезке пути.

Конечно, Лексио не осознавал, что знает маршрут в таких мельчайших подробностях. Он просто повторял его настолько часто, что просто не задумывался больше о нем. Это просочилось в его мозг в обход сознательной стороны. За многие годы до этого произошел несчастный случай, который прервал прогулку Лексио до места работы. Чернорабочий свалился с лестницы прямо на каменный пол перед ним и сломал себе шею. Выведенный внезапным происшествием из своего обычного состояния, Лексио потребовалось почти полчаса, чтобы вернуться по следам назад к своей маленькой опочивальне и начать путь заново. Теперь он жил в смертельном страхе перед тем, что это может случиться снова.

Пока Лексио предавался воспоминаниям, позволяя ногам нести его по первому лестничному пролету, ведущему к более чистому воздуху сектора ординатов западного крыла, он иронично улыбался специфике своего призвания — памяти. Лексио был обречен помнить все и все же не иметь сознательного доступа к воспоминаниям. Этот уникальный навык очень ценил Администратум. Шифры Башни Идолов тщательно отбирались. Их родословные были скрещены в строго управляемых условиях, а талант, который получал потомок, тщательно культивировался в специализированных академиях. Каждый год проводились тесты. Все семьи традиционно готовили своих детей к тестам в течение многих лет; отцы и деды передавали секретные искусства самогипноза, которые позволяли ребенку запоминать огромный объем информации, не понимая ее значения. Некоторые из семей служили Администратуму со времен Императора, и они чрезвычайно гордились своим благородным происхождением.

Лексио резко остановился и сделал шаг назад. Он не чувствовал себя расслабленным этим утром и уже сделал ошибку, не завершив этот шаг до конца. Где-то в глубине его сознания голос начал нашептывать молитву памяти его семьи, успокаивая разум, чтобы больше не совершать подобных ошибок сегодня.

Лексио автоматически остановился, пропуская тяжелое транспортное средство, стершее следы, которые он случайно оставил в пыли перед собой. Оно проезжало здесь каждое утро на пути к Залу пересмотра истории и принадлежало одному из префектусов-секундус. Лексио резко развернулся и пошел по широкому коридору вслед за префектусом, точно придерживаясь аккуратных следов транспортного средства.

Этот широкий, низкий коридор соединял крыло ординат с лучше продуманной планировкой сектора, населенного префектами. Его ширины вполне хватало, чтобы по нему могли пройти сразу пять ординатов плечом к плечу в разгар трудового дня, но потолок был настолько низок, что любой из них, если бы захотел, мог без усилий коснуться его. Выше прохода был еще один, точно такой же. Выше еще один и еще, и еще, и еще. Если бы Лексио прислушался бы лучше, то смог бы различить шаги чиновников на пути к своим рабочим местам. Звук являлся частью знакомого фонового шума Башни, и это еще раз напоминало всем, что они занимают специальное место в огромной, великолепно настроенной машине Администратума. Конечно, Лексио едва замечал его. Он просто знал, какие тона должен слышать, и какой громкости они должны быть в любой момент рабочего дня. Сегодня шум звучал великолепно, и это немного успокаивало.

По мере того, как путь становился ближе и ближе к Залу пересмотра истории, его своды становились все более внушительными. Потолок начал уходить под небеса, а мощные столбы, поддерживающие своды, вырастали из пола и терялись где-то в вышине. К тому времени, когда коридор закончился в секторе префектов и достиг окраин района Историкус, он больше напоминал собор, с большим сводчатым потолком, взмывающим в невидимые высоты. Но Лексио никогда не смотрел вверх. Он узнал это место лишь по оживленному движению и убранному и отполированному чистому полу. Даже не осознавая почему, Лексио почувствовал, как напряжение спало с плеч, поскольку мозг осознал, что больше не надо быть настороже, выискивая, куда поставить ноги. Здесь не было следов, оставленных в пыли, только трещины в полу, которые следовало бы избегать.

Пройдя ровно двести семьдесят четыре шага, Лексио резко повернулся направо к темному и низкому проходу с положительным уклоном, ведущему к следующему уровню. Этот коридор вообще никогда не чистился, по-видимому, у Историкуса не было повода или причин забредать в туннели, предназначавшиеся для прислуги. Ноги Лексио проскальзывали в слоях пыли и грязи наклонного коридора. Здесь было слишком темно, чтобы увидеть, где располагаются трещины и отпечатки следов, поэтому он нервно и быстро, чуть ли не бегом, преодолевал это небольшое расстояние. После двадцати скользящих шагов шифр, наконец-то, вышел в великолепно освещенную парадную. Бледный утренний солнечный свет заливал все помещение, выполненное в готическом стиле, он исходил из расположенных по всей длине стен круглых окон, отбрасывая длинные тени на ярко-белом полу. Каждое окно изображало сцену из великой истории Империума, начиная со времен Ереси Гора и заканчивая настоящим. Все мозаики в окнах были выполнены из цветного стекла. Посетители Отдела пересмотра истории проходили по великолепно созданной линии времени, по безукоризненно отполированному полу из белого мрамора, прежде чем достигнуть больших дверей в конце. Такая обстановка вполне соответствовала героизму и чистоте Империума Человечества.

Походка Лексио изменилась, когда он проходил через все это великолепие. Ни разу не случалось так, что он был напуган грандиозностью деяний великих людей, так как никогда не смотрел на изображения, украшавшие окна, или обременен обязанностями, которые ждали его, пока он шел к дверям. В его сознании, скорее всего, блуждали мысли, что у него слишком грязные ноги, и он оставляет следы на древнем мраморе. При каждом шаге он высоко поднимал ноги и легонько касался пола, держась в стороне от трещин между огромными плитами камня. Согласно четырехмерной карте, впечатавшейся в его мозг, Лексио должен был точно рассчитать свое появление, чтобы оно совпало с началом работы следующей смены прислужников таким образом, его следы были бы уничтожены в течение пятнадцати минут.

Что-то другое, едва различимое, было сегодня в этой прихожей, и тень сомнения прокралась в разум Лексио, как гниение затрагивает переспевшие фрукты. Поскольку более высокие функции вырвали его из состояния задумчивости, он осмотрелся вокруг и обнаружил, что находится в середине Процессии истории. Целая минута потребовалась, чтобы успокоить нервы, когда он понял, что видит нужные двери перед собой и ему не надо возвращаться к своей келье, чтобы вновь начать путь. Успокоенный таким образом, Лексио опустил взгляд на мерцающий белый мрамор под ногами и изо всех сил постарался понять, что же здесь было не так. Что могло потревожить его так, что сломало привычный порядок вещей? Ведь на сей раз вокруг не было никаких прислужников со сломанными шеями, преграждавшими ему путь.

После нескольких минут сосредоточенной концентрации в уме Лексио начала проясняться картина. Он скрупулезно изучил древний пол, наблюдая за постепенно движущимися тенями, ползущих по мрамору. Одно из темных пятен немного отличалось от того, каким было в предыдущий день… во все предыдущие дни. Было только крошечное отличие, только намек на выпуклость там, где должна была быть гладкая однородность.

Лексио осторожно оторвал взгляд от пола и посмотрел на великолепное изображение на окне, сверкающее красными и золотыми оттенками на солнце. Картина изображала искаженного в муках гигантского красного Космического Десантника с крыльями ангела, держащего огромный меч. Это был первый раз, когда Лексио увидел облик Адептус Астартес. Острая боль вины пронзила его душу, он понял, что не достоин лицезреть столь прекрасные творения. Но он собрал всю свою храбрость и сощурил глаза, концентрируя взгляд на столбе, который возвышался возле края большого окна. На замысловатой каменной кладке было множество изображений, символов и надписей, исполненных на высоком готике. На арке, обрамляющей великолепное окно сверху, Лексио увидел маленькую горгулью с глумящимся лицом и два длинных Хомса. Он проследил линию света от отвратительной скульптуры до пола и понял, что неправильную тень отбрасывает лицо горгульи. Искоса смотря против света и напрягая зрение, он увидел крошечное черное пятно между рожками скульптуры. Оно было таким маленьким, что казалось, будто там вообще ничего нет, кроме тени, которая и не давала покоя великолепной памяти Лексио.

«Что мне теперь делать?» — подумал Лексио, нервно скручивая руки и с тревогой озираясь вокруг в поисках других чиновников в прихожей Процессии истории, надеясь, что один из них мог заметить непорядок в каждодневной рутине.

Вид чьих-то ступней заставил остановиться. Они были на его пути, мешая продолжать ежедневную уборку, и, очевидно, не собирались отодвигаться в сторону. Крегг осторожно подталкивал их щеткой, надеясь, что они не имеют никакого продолжения, и что он спокойно сметет их с остальным мусором и продолжит работу. Сегодня он немного опоздал и надеялся, что не задержится надолго в прихожей Процессии истории — всегда искрящейся чистотой, уверенный в стерильности пола.

Ступни не сдвигались с места. Вместо этого странный хриплый шепот доносился сверху, как если бы кто-то пытался привлечь внимание Крегга. На мгновение ему показалось, что это какой-то тест. Опытные прислужники предупреждали его, что иногда префекты могут поджидать ничего не подозревающего чернорабочего в засаде и затем сыграть с ним какую-нибудь злую шутку. Каким был результат, зачастую зависело от рассказчика. Глубоко под западным крыло, полным треска масляных светильников, Крегг часто слышал страшные рассказы о том, как префекты могли одним лишь взглядом превратить прислужника в камень или полностью стереть его память. Он также слышал, что много уборщиков пропали из башни и никогда уже не вернулись только за то, что посмели бросить короткий взгляд на наследственного чиновника Администратума. Независимо от правдоподобности этих рассказов, Крегг ни разу не посмел оторвать глаза от пола вне темных границ сектора прислужников. И сейчас он абсолютно не хотел изменять этой привычке.

После нескольких неудачных попыток, Крегг повел метлу в обход ступней и попытался продолжить путь. Но ноги начали перемешаться, строго ступая по трещине между мраморными плитами, и вновь застыли перед Креггом. Складывалось впечатление, что ступни специально мешают ему продолжить выполнять данные Императором обязанности. Внутри Крегга начал закипать гнев. В действиях ступней он увидел ничем не прикрытую ересь, костяшки пальцев побелели, крепко обхватив древко метлы. Он с силой двинул щеткой по ступням, все еще не решаясь поднять взгляд.

— Извините меня, мой лорд, — едва слышно прошептал он. — Но я должен продолжить… во имя Императора, — добавил он, надеясь, что священное имя сможет сдвинуть ноги с места.

Сверху послышался кашель, а затем тонкий, неуверенный голос произнес:

— Смотрите, т… там, т… там, что-то е… есть.

Крегг прекратил скрести щеткой по ногам, чтобы услышать слабый шепот. Он абсолютно не походил на уверенный голос адепта, способного превратить его в камень или стереть память одним словом. Он снова посмотрел на ступни. Они были обернуты в простую, ничем не украшенную серую ткань, на каучуковой подошве. Как заметил Крегг, пятки были покрыты толстым комковатым слоем грязи. Оглянувшись назад, он увидел четкие липкие пары следов на мраморном полу.

«Где видано, чтобы ноги префектов были такими неопрятными?» — задался вопросом Крегг. Брат Грик закончил уборку перед ним, и Крегг понял, что ступни никак не могут быть ступнями префекта.

Медленно, с трепетом в душе, он немного начал поднимать глаза вверх. Серые ступни переходили в серые же штанины, которые прятались под сгибами длинной невыразительно-серой блузы. Проследив взглядом последние несколько сантиметров, он впервые за пять лет после отбора увидел лицо наследственного чиновника Администратума.

Оно было бледным с короткой щетиной серых волос на нижней челюсти и голове. От виска и вниз по лицу шла татуировка из сложных и витиеватых графических символов, написанными четкими вертикальными линиями, которые исчезали под материалом блузы. Но после всех рассказов о превращающем в камень взгляде, Крегг не увидел глаз человека. Они были устремлены куда-то вверх, на один из витражей Процессии истории. В том же направлении указывала и рука человека, он бормотал что-то несвязное, будто говорил сам с собой.

Часовые стояли в тишине, наполовину скрытые в глубокой тени декоративного, арочного дверного проема. В коридоре, который вел в Великий Зал Виндикар, не было никаких окон, и ни один луч света не пробивался извне. Весь храм был скрыт во тьме. Бесконечные лабиринты коридоров постоянно искривлялись, то возвращая путника в тоже место, откуда он пришел, то заканчиваясь тупиком. Некоторые из них были заминированы взрывчаткой, другие не до конца завершены, зияя провалами, в которых ждала мучительная смерть. Местами в них не было пола, и каждый проходящий рисковал упасть в отвратительную пропасть, где его поджидал забытый ужас, чтобы пировать над небрежным глупцом.

Только очень хитрый и хорошо тренированный противник мог осмелиться предпринять несанкционированное проникновение в храм Виндикар. Но сделать это он мог, только пройдя через запутанные лабиринты, напичканные бесчисленными ловушками, да еще ему бы пришлось выжить в столкновении с часовыми, которые умело маскировались, охраняя проход в Великий Зал. Они не были обычными воинами или стражниками, они принадлежали к гордым и высокочтимым братьям Виндикар, которые держали бессменную вахту перед священным оплотом их веры. Их облачение состояло из ритуальной синтеплоти, поглощавшей слабый свет и делавшей охранников почти невидимыми. Оружием им служило невероятное множеством экзотических лезвий, на многие из которых никогда не падал солнечный свет.

Этим особенным утром стройная и изящная фигура мчалась сквозь тьму храма Виндикар. Она с уверенностью спешила через сеть проходов, ступая вокруг ложных каменных плит и, недолго думая, перепрыгивая через разверстые пропасти. Казалось, что она знала, где они находились еще до того, как подойти к ним вплотную, то соскальзывая с перил лестниц, то аккуратно ступая по выступам из черной каменной стены. Все это время ее простые черные одежды трепетали и вздымались позади нее. Благодаря уникальной системе, по которой была собрана ткань, гибкий материал не производил ни единого шума.

Без колебаний таинственная фигура подпрыгнула в воздухе, когда выскочила в темноту коридора, ведущего к Великому Залу. Она схватилась за края висящего черного знамени и поползла по нему вверх с ловкостью паука. Фигура почувствовала внимание часовых, стоящих вдоль длинного, узкого коридора внизу, но не прекратила движение.

Достигнув верхнего края, она подтянула тело на тонкий горизонтальный выступ, на котором было закреплено знамя, и на мгновение остановилась, укрывшись в нишах потолка. Резко оттолкнувшись, фигура взмыла в воздух, сделав несколько переворотов через голову. Ее падение происходило по плавной дуге.

Мягко приземлилась на вершине арки дверного проема, который вел в зал, внизу, на расстоянии четырех метров, виднелись макушки голов двух часовых. Сложившись пополам, она ухватилась за выступ на кладке и позволила телу упасть вперед. На другой стороне арки был такой же выступ, и именно за него аккуратно схватилась фигура.

В темном пространстве зала вообще ничего нельзя было разглядеть. Стены были выложены из вивидиума — каменной смеси, которая практически впитывала свет.

Этот факт ее нисколько не удивил. Она тихо начала взбираться на стену, ловко выискивая крошечные трещины между большими каменными блоками и подтягивая себя к невидимому потолку. Спустя несколько мгновений фигура достигла толстого выступа, на котором был расположен ряд черных горгулий. Затаившись позади одной из них, она начала ждать, невидимая и совершенно неподвижная.

— Ах, Нижия, я ждал вас. У меня есть для вас задание, — прозвучал голос из темноты.

Письмена в книге были сделаны на неизвестном и древнем языке, и это заставляло голову Тукидии идти кругом, когда она пыталась в них разобраться. Складывалось впечатление, что они специально были так написаны, чтобы их невозможно было прочитать. В тусклом свете вокруг ее стола в хранилище 47589х3 библиотеки Историкус, Тукидия терла лоб, пытаясь отогнать головную боль, и качалась на стуле. Она посмотрела вдоль прохода, с обеих сторон от нее ряды сотен таких же столов исчезали вдали во всех направлениях, они были расположены перпендикулярно книжным полкам, и Тукидия покачала головой от страха осознания, какой дух мудрости царил вокруг нее. Хранители, сидевшие за этими столами, вели свое происхождение от знатных семей ученых сегментума.

Насухо протерев руками глаза, Тукидия откинулась назад, пытаясь немного отвлечься от рукописи перед ней, чтобы потом вновь сосредоточиться. Язык был архаичной формой виндракума, извращенной ранней версией имперского готика, датированного временем Оправдательной войны. Вероятнее всего, Тукидия была одной из маленькой горстки людей в галактике, которые все еще были способны прочитать этот текст, со всеми его смысловыми конструкциями и идеограммами. Это был необычный письменный язык, не имеющий никакого произношения вообще. Казалось, что агентам древнего Храма Виндикар, которые пользовались им, никогда не нравились звуки.

Как и ее отец, Тукидия отслеживала лазейку в истории Империума, изо всех сил стараясь найти одну из многих недостающих частей огромной мозаики, рассказывающей о завоевании звезд человеком. Она унаследовала свое положение в Башне Идолов от отца, как только он передал ей свои редкие лингвистические знания о последствиях Оправдательной войны. Тукидия самостоятельно сузила область исследований к действиям ранних Мастеров Виндикар. Оказалось, что их зловещее и тайное присутствие скрывалось за многими важными событиями того времени, но она никак не могла найти отчетов об их деятельности. Складывалось впечатление, что они ничем не занимались в течение многих тысячелетий. Даже самый пристальный взгляд на картины, изображенные на огромных витражах Процессии Истории, не увидел бы какую-либо деятельность Официо Ассасинорум. У организации была своя, никому невидимая история, одновременно невероятная и неправдоподобная — две самые интригующие стороны исторической загадки.

Три прислужника суетились возле основания стремянки, двое держали с разных сторон, а третий на ступеньке выше играл роль противовеса. Сильно отполированный мраморный пол был не лучшей поверхностью, на которой следует устанавливать столь шаткую конструкцию, но лестница была единственным средством, оказавшимся под рукой, и самой сложной технологией, доступной для адептов-чернорабочих. Ножки лестницы скользили на холодном камне, а три прислужника изо всех сил старались удержать ее на месте, постоянно натыкаясь и спотыкаясь друг о друга. Часть проблемы заключалась в их нежелании отрывать взгляд от пола, таким образом, ни один из них не знал, что происходит наверху и вокруг них.

Тем временем, к вершине лестницы приближалась трясущаяся фигура Крегга, его руки неуверенно держались за каждую новую ступеньку, а ноги дрожали под собственным весом. Он старательно смотрел вниз, но понимал, что с каждым шагом вверх его взгляд с такой высоты охватывает все новые горизонты. Теперь он мог видеть крылатого воина, изображенного на окне напротив него и стоящего возле основания лестницы шифра, что-то бормотавшего себе под нос и с тревогой смотрящего снизу вверх на Процессию Истории.

Сделав еще несколько шагов, Крегг потянулся рукой, чтобы схватиться за следующую ступеньку, но ее там не было. Все еще не отрывая пристального взгляда от пола, он двигал рукой из стороны в сторону, пытаясь найти следующую, чтобы еще немного продвинуться вверх. Со страхом от понимания, Крегг медленно поднял взгляд от пола — он достиг вершины.

Крегг понял, что смотрит в светло-серое лицо гранитной горгульи, когда линия ее глаз, наконец, сравнялась с уровнем его головы. Он вздрогнул, когда увидел ее. Три прислужника с трудом удержали лестницу от резкого движения Крегга, но он быстро вернул самообладание перед лицом неодушевленной каменной бестии.

В течение некоторого времени Крегг не отрывался от уродливой скульптуры перед собой, задаваясь вопросом, зачем кому-то понадобилось украшать великолепную, чистую Процессию столь уродливыми формами. Затем ему пришла мысль о том, как давно никто не чистил ее. Автоматически он натянул рукав своей блузы, чтобы протереть отвратительную морду.

— Ах, д… да, — послышался слабый голос снизу. — В… возможно Вы м… могли бы… достать ту т… трубку?

Крегг встряхнул головой, серый, заикающийся, полный беспокойства голос шифра заставил его остановиться. Он кивнул и потянулся рукой, чтобы ощупать пространство позади головы горгульи. Несомненно, что-то лежало в тонком промежутке на спине. Его пальцы ощупали место вокруг металлической трубки, оставляя следы в пыли на гладкой поверхности. Но ему не хватало длины руки, чтобы достать ее. Обхватив левой рукой горгулью, Крегг наклонился вперед еще немного и подтянулся выше, а правой рукой потянулся к трубке. Его пальцы ткнулись в холодную, гладкую поверхность, и он почувствовал, что она начала понемногу освобождаться от оков каменной кладки.

Все произошло очень быстро, Лексио услышал визг отчаяния, исходивший от одного из прислужников удерживавшего лестницу. Она выскользнула из их рук, и ее основание скользнуло к центру прихожей, свалив нескольких чиновников и заставив других оторваться от обычных дел. Тем временен Крегг, хныча и крича от страха, остался висеть, держась одной рукой за голову горгульи. Небольшая трубка все же выскользнула из каменной кладки и, звеня и гремя, покатилась по мрамору пола.

— Гм, Вы должны п… помочь ему, пожалуйста, — сказал Лексио другому прислужнику, прыгая от одной мраморной плиты к другой по направлению к трубке — появление которой и так вызвало столько проблем. Когда Лексио добрался до нее, то натянул рукава на кисти рук так, чтобы не коснуться кожей ее поверхности, и поднял ее. Всмотревшись внутрь, он увидел маленький рулон бумаги, покрытый странными небрежными загогулинами, которые он не смог распознать.

Вернувшись назад в знакомую темноту своих палат в одной из внешних башен храмовой зоны, Нижия отстегнула зажим, который удерживал плащ вокруг ее плеч, и позволила слоистому материалу скользнуть вниз и замереть грудой вокруг ее лодыжек. Эти роскошные одежды были данью уважения, в пределах Храма Виндикар, и у нее нет никакой потребности в таком ложном смирении, находясь в Башне Идолов, и выполняя свои обязанности. Мастер Виндикар был очень озабочен важностью сохранения тайны, и она не собиралась рисковать прямым приказом от гроссмейстера храма.

Ее маленькая круглая комната была освещена только крошечными копьями света, которые выстреливали из трещин в стенах лишенного окон шпиля. Фактически, в Храме Виндикар вообще не было окон, создавая атмосферу бесконечной ночи. Каждый год некоторые из вновь посвященных — все сироты, подготовленные в Схола Прогениум — сходили с ума из-за нехватки дневного света. Некоторым улыбалась удача, и их успевали вывести из Храма до того, как серьезные отклонения в психике могли окончательно убить новичка. Класс из двадцати предварительно отобранных, потенциальных убийц мог уменьшиться до двух к концу третьего года обучения. Один из них неизбежно погибал в заключительном обряде посвящения девять лет спустя, когда эти двое будут противостоять друг другу на своем последнем испытании. Оно больше походило на тест их желания убивать, нежели на способность технически сделать это. Учитывая то, что каждый год набирались один или два класса, Храм выпускал одного или двух полностью подготовленных убийц раз в год — это возлагало огромную ответственность на плечи каждого из них и делало их необычайно ценными для богачей или тех, кто способен был воспользоваться их услугами. В длинной, окутанной завесой тайны истории Храма Виндикар эти убийцы не всегда оказывались агентами Императора. И они не хотели бы это афишировать.

Тоненькие лучи света скользнули по ее бледной покрытой шрамами коже, когда она задергивала занавес, окружавший синтедуш, который занимал почти четверть комнаты. Это было сложное устройство, используемое в том или ином виде во всех храмах под покровительством Официо Ассасинорум, хотя каждый подбирал свое собственное уникальное химическое соединение.

Нижия отрегулировала несколько клапанов, которые заставляли смесь разбрызгиваться, тщательно проверила каждый диск, уменьшая возможность ошибки. Правильное применение синтеплоти было вопросом жизни и смерти, так как некорректная настройка могла привести к удушью.

Выбрав три экзотического вида лезвия из стойки около душа, Нижия потянула ряд рычагов и затем щелкнула выключателем, когда встала на пьедестал в фокусе различных носиков и трубочек. Закрыв глаза, она почувствовала, как плоть слой за слоем накапливается на ее теле. Распыление смеси было запрограммировано специально для ее тела, она сосредотачивалась вокруг главных групп мышц, чтобы увеличить их силу, и вокруг жизненно важных органов, чтобы обеспечить максимальную защиту. Тонкие слои запечатали холодное оружие на ее бедрах и пояснице. Синтеплоть Виндикар также содержала некоторое количество кислорода и подавителей метаболизма в случае, если ассассину нужно было долгое время выжидать в засаде.

Резким движением отдернув занавес, Нижия осталась стоять, сверкая в пестром свете темной комнаты. Тело мерцало в гладкой, перепончатой броне, которая обнимала ее фигуру как вторая кожа. Она выдержала небольшую паузу, чтобы синтеплоть немного подсохла, позволяя пальцам легко пройтись по ее прекрасным формам, прежде чем изогнулась вниз от пьедестала и схватила длинную винтовку, закрепленную на стене. Она повращала ее в руках, проверяя баланс, и защелкнула оружие на ремне, встроенном в ее спину. Не колеблясь и мгновения, она проследовала из палаты и незамеченной ускользнула из храма.

— Вы опоздали на одиннадцать минут, шифр, — шипел Кейл, смотря на Лексио сверху вниз и пытаясь понять, что же было не так с ним этим утром. «- Все эти шифры выглядят одинаково», — думал он возбужденно.

Лексио переминался с одной ноги на другую, с тревогой крутя в руках металлическую трубку, которую он нашел в прихожей Процессии истории. Он смотрел вниз на свои ступни, не отрывая взгляд от стыка каменных плит и концентрируясь на том, чтобы случайно не наступить на него. Он знал, что это лучше, чем смотреть в лицо префекта, тем более секундуса, который сейчас делал ему выговор.

— Прекратите волноваться! — говорил Кейл, неспособный более выносить систематического опоздания Лексио. — Сообщите своей станции и ждите, когда вас вызовут. Сам Историкус скоро будет здесь, и я уверен, что у него будет для вас задание.

— Н…, но сэр…, - начал было Лексио, все еще не отрывая взгляд от пола.

— Что!? — вскрикнул префектус, его терпение достигло предела.

У Лексио слова застряли в горле. Он часто замечал за собой, что не может вымолвить ни единого звука, столкнувшись с высшим должностным лицом, а потом в течение многих часов ни один слог не срывался с его губ, не говоря уж о словах и длинных предложениях. Тем более сегодня, после пережитых драматических событий у него не было вообще никаких слов. Вместо этого он уставился в пол и нервно перебирал пальцами по гладкой поверхности черной трубки, вертя ее в ладонях.

— Что! Что? Что это? — кричал Кейл, выхватывая объект и рук Лексио. Не церемонясь и не думая о важности этой вещи для Лексио, Кейл вытащил рулон бумаги и отбросил трубку в сторону. Он небрежно пробежал по символам, выгравированным на бумаге, и кивнул, как будто все это внезапно возымело смысл для него.

— А, понятно, — сказал он, возвращая рулон обратно Лексио, не одарив его и взглядом. — Я предполагаю, что это — документ из Археотехиум? Новая находка? — продолжил он, не ожидая подтверждения от шифра.

Лексио переминался и что-то бубнил, неспособный ясно сформулировать мысль, но Кейл продолжил с нажимом, игнорируя шифра.

— Вы должны взять это и отнести в хранилище 47589х3 смотрителю 14.259. Дождитесь там перевода и затем верните его мне — я буду следить за вами. Вы меня поняли?

Лексио неопределенно кивнул, и его рот беззвучно открылся.

— Н… не… из ар… арки… не оттуда…, - наконец, смог он вымолвить.

Глаза Кейла впились в невнятно говорящего шифра.

— Что? Не откуда? О чем вы говорите? Просто идите и переведите это и принесите мне, — резко сказал он, качая от удивления головой, что шифр все-таки сумел что-то сказать.

Вне зала, в котором они находились, началось странное волнение, виновниками шума оказалось несколько прислужников, переносивших лестницу.

— Что за утро, что происходит — бедствие какое-то, — бормотал Кейл, пока не вспомнил, что именно он был единственным префектусом-смотрителем поблизости. Кейл повернулся и зашагал к Процессии Истории, оставив Лексио в середине большого зала с трясущимися руками.

Яркий свет тек через витражи, отбрасывая длинные тени и посылая размытые цвета, похожие на те, которые бывают в калейдоскопах, через белый мраморный пол. Раскинув ноги и руки, Нижия с помощью костюма прицепилась к замысловатым резным камням потолка. Она видела, как волнение в прихожей Процессии истории постепенно начало затихать, причиной стал важного вида чиновник, вышедший из огромного дверного проема в конце зала и рявкнувший несколько команд встревоженным прислужникам. Трое из них убежали с лестницей, а один подошел к чиновнику, что-то бормоча, Нижия не смогла разобрать что именно — она не могла даже прочитать по губам, потому что его лицо было опущено к полу. Он нервно жестикулировал, указывая на небольшую статую над вершиной одного из витражей. Даже от простого присутствия прислужника лицо чиновника искажалось в отвращении, пока он слушал его рассказ. Потом он быстро кивнул и отпустил непритязательного адепта, вид облегчения появился на его лице, когда потрепанный человек оказался далеко в конце прихожей.

Нижия даже не дышала, пока занимала свою неподвижную позицию под потолком, наблюдая за людьми, снующими взад и вперед вдоль Процессии. Она находилась в глубокой тени одного из широких сводчатых куполов, которые были расположены по всей длине прихожей, она прекрасно понимала, что никто не в состоянии увидеть ее снизу, даже если бы они оторвали глаза от пола, чего никогда, казалось, не делали.

Спустя пару часов она заметила некую закономерность в передвижениях прислужников, шифров и ординатов снующих через Процессию в ходе выполнения своих обязанностей. Она наблюдала отлив и прилив живой крови Башни Идолов и поняла, насколько все здесь было предсказуемо, пока чиновники прохаживались по коридорам Администратума, совершенно не подозревая о ее присутствии.

Она дождалась затишья в движении толпы, которое происходило каждые двадцать три минуты, и затем спустилась из своего укрытия, ухватившись за одну из сложных люстр, висевших в Процессии, раскачавшись и аккуратным прыжком с кувырком мягко приземлившись на выступ одного из витражей. Она тихо продвигалась вдоль него, пока не достигла головы горгульи — традиционного пункта получения информации для агентов Виндикар. Дотянувшись рукой до задней части скульптуры, Нижия поняла, что Мастер Виндикар был прав — кто-то в башне узнал слишком много. Маленькая металлическая трубка пневматической почты пропала.

Снова воспользовавшись тенью на потолке, Нижия проползла в сторону больших дверей в конце прихожей и спрыгнула. Началась вторая часть ее миссии.

Тукидия раздраженно выпрямилась за столом и искоса взглянула через искусственное освещение лампы. Одетый в серое шифр стоял рядом с ее столом и смотрел вверх и вниз по проходу, как будто волновался, что кто-нибудь наблюдает за ним. В его руках был зажат маленький рулон бумаги, и он возбужденно переминался с ноги на ногу.

— Да? — просто сказала Тукидия.

— Пожалуйста, переведите это. Я буду ждать, — сказал Лексио, четко выговаривая слова, которые он повторял несчетному числу кураторов в прошлом.

Куратор схватила небольшой свиток из рук Лексио и быстро развернула его, просмотрев обе стороны бумаги прежде, чем положить его на поверхность стола. Там было всего несколько строк текста, но диалект был весьма необычен, и Тукидия подняла вверх лицо, пока ее мозг судорожно пытался подобрать правильные слова. Археотехиум всегда находил и переводил новые документы, но большинство из них не удостаивались чести быть запротоколированными.

Когда содержание сообщения, наконец, проникло из ее сознания, Тукидия с трудом сдержала волнение. Она вскочила со своего стула и зашагала взад и вперед, что-то бормоча под нос, пытаясь понять его точное значение для ее запросов по махинациям Мастеров Виндикар. Это было готовым ответом, как храм Виндикар никогда не попадал на страницы истории.

Она умчалась вдоль одного из проходов между книжными полками в поисках каких-то файлов, оставив Лексио одного возле стола. Он понятия не имел, что могло так взволновать куратора, по сути его это не сильно беспокоило. Его собственные переживания о событиях сегодняшнего утра были раздавлены сухим, стандартным ответом префектуса на его находку, поэтому он будет просто ждать куратора, чтобы продиктовать перевод, так же как он делал это каждый день.

Внезапно Тукидия завизжала и вытащила огромную коробку с документами. Пошатываясь под ее весом, она заторопилась назад и с грохотом бросила ее на стол, незамедлительно приступив к сортировке и поиску нужных документов. Но вдруг, как будто что-то вспомнив, она резко остановилась и уставилась на Лексио. На мгновение она подумала, почему кто-то вообще интересуется переводом этого документа, ведь виндракум был мертвым языком, и его расшифровка должна была иметь только исторический интерес. Но она не могла задавать такие вопросы, а шифр, конечно же, не будет знать ответы. Она выбрала третий уровень кода доступа, чтобы шифр не смог узнать содержание документа, а затем продиктовала перевод.

Лексио моргнул пару раз, всегда немного дезориентируясь от процесса записи. Его сознание буквально выключилось на время диктовки, и сообщение пошло прямиком в нижние отделы мозга, отвечающие за подсознание. Когда он пришел в себя, ему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, сколько времени занял весь процесс. В этот раз, как ему показалось, прошло всего несколько секунд. Голова куратора уже была обращена к коробке, она укладывала бумаги обратно, давая понять, что закончила с ним.

Опустив глаза обратно к каменным плитам, Лексио медленно шел вниз по главному проходу хранилища 47589х3, направляясь к огромной каменной лестнице, которая должна была довести его до Большого Зала. На мгновение у него возникло желание узнать содержание сообщения, скрывшегося в его подсознании, но заставил себя думать только о длительном восхождении по лестнице. Возможно, сегодняшний день не был таким уж захватывающим.

Задыхаясь и обливаясь потом, Лексио тщательно оторвал ногу от последней ступени и поместил ее в самый центр первой каменной плиты уровня. Выпрямившись, он поправил свою блузу, разглаживая складки и давая себе, немного времени чтобы отдышаться.

Открывшийся перед ним Зал Исправления Истории был заставлен столами и километрами стеков с документами. Огромный куполообразный потолок возвышался почти на триста метров — фактически, это была крыша Башни — и фрески, нарисованные за прошедшие столетия, были едва различимы, только непонятные пятна виднелись среди танцующих теней. На минуту Лексио замер и обратил взгляд к небесам, наблюдая за далёкими плывущими силуэтами, отражающими беспорядочную суету внизу, на земле. Он подумал о том, было ли там тихо. Иногда, в моменты еретической слабости, он даже задавался вопросом, что лежит за пределами купола.

Огромный зал был круглой формы и простирался во всех направлениях до внешних стен гигантского шпиля. Единственная круглая стена была покрыта гобеленами, баннерами и изображениями, посвященными великим ученым Империума. Их резкие, недобрые глаза смотрели на чиновников внизу Отдела пересмотра истории, как будто следя за тем, чтобы никто не ленился.

На противоположной стороне зала, напротив великолепной лестницы, которая обеспечивала доступ к исследовательским хранилищам внизу, были двойные двери, которые выводили к Процессии истории. А в самом центре зала на высоте пятидесяти метров застыл великолепный трон Историкус, искрящийся золотом. Его поддерживала сложная система платформ, выполненных в классическом стиле Империума. Сложная опора была разработана так, чтобы все посыльные из других частей башни могли легко определить платформы и дождаться внимания Историкуса. Для Лексио это означало двадцать семь шагов за исключением нижней платформы слева. Но сегодня ему не нужно было к Историкусу, его путь лежал обратно к префектусу.

Просеменив по каменным плитам к трону, стараясь не попасть в трещины, а иногда перешагивая через одну, избегая наступать на кипы бумаг, Лексио понял, что Историкус уже прибыл на место. Он уже взошел на трон и раздавал указания старшим префектам. Посмотрев вверх, Лексио увидел, что префект-секундус стоит возле левого плеча Историкуса, выглядя очень довольным собой. Казалось, что он заметил, как приближается Лексио, но сделал недовольное выражение лица, которое ясно дало понять, что префектусу абсолютно не нравиться мысль, что ему надо спускаться с платформы, для того чтобы поговорить с хнычущим шифром. Поняв это, Лексио остановился точно в двадцати семи шагах от платформы, за исключением ее основания, и стал терпеливо ожидать префектуса. После долгого путешествия и неприятного утра, он был рад немного передохнуть.

Нижия возникла возле головы одной из горгулий, схватилась одной рукой за выступ и оттолкнулась, позволив инерции привести ее тело в вертикальное положение. Она беззвучно кувыркнулась в воздухе и мягко приземлилась на одну ногу, отлично балансируя на узком выступе гравюры на стене. Окинув быстрым взглядом пространство внизу, она нырнула вниз головой вдоль стены, пролетев десять метров, прежде чем схватить нижний край баннера, пролетев спиной к другой стороне огромного купола. Она аккуратно приземлилась в основании почти вертикального флагштока, сразу доставая из-за спины длинную винтовку, отстегнув ее от ремня на спине.

Здесь был прекрасный угол для выстрела, поняла она, когда навела прицел на голову полного чиновник, сидящего в безвкусном золотом троне далеко внизу. Он был окружен мелкими администраторами, и только почти вертикальный выстрел мог достичь цели, никого не зацепив.

Задержав дыхание, Нижия заставила свой метаболизм остановиться, позволив химикатам в ее синтеплоти вливаться в организм, чтобы поддержать ее, в то время как все мускулы застыли в одном положении, давая ей прекрасную устойчивость. Полный человек в ее прицеле качался и смеялся, набивая рот едой и плюясь в своих помощников, когда выкрикивал указания для них.

Нижия думала о спусковом механизме и представляла, как голова человека взрывается от попадания. И затем это случилось.

Вот оно, промелькнуло в голове у Тукидии, вытаскивающей связку пожелтевших, старых документов. Все это возымело смысл, когда она прочитала записи о том, как некоторые Историкусы погибали всюду по всей Башне Идолов. Все они занимались исследованиями относительно храма Виндикар, который, так случилось, находился на той же самой планете, но они все умерли, не оставив существенной документации относительно дел таинственных убийц.

Она вертела небольшой свиток в своих руках, перечитывая сообщение снова и снова, как будто не могла поверить, что текст был настолько простым и прямым. Это объясняло все.

Покачав головой и улыбнувшись простоте исторических загадок, она присоединила свиток сообщения к груде документов и положила их всех в коробку. Потом она подняла ее и пошла вниз по длинному проходу перед ее столом в хранилище 47589х3. Найдя нужную полку среди километров стеков, она задвинула коробку на место и вернулась к своему столу.

Посмотрев вдоль бесконечной линии кураторов, сидящих за их столами в 589-ом читальном зале 47-го уровня, она улыбнулась себе от осознания хорошо проделанной работы. Ее отец гордился бы ею, а Империум еще на один шаг приблизился к разгадке некоторых тайн. Дело закрыто.

Столпотворение в большом зале затихло, когда голова Историкуса взорвалась дождем костяных осколков. Лексио нерешительно поглядывал на трон с расстояния в двадцать семь шагов, боясь, что кто-нибудь из высших должностных лиц увидит, что он бросает застенчивый взгляд на Историкуса. Вместо этого он увидел лицо префектуса с раскрытым в крике ртом и покрытым ихором, когда тот в спешке спускался вниз с платформы.

Лицо префектуса было тем, чего ждал Лексио, и он закрыл глаза, когда спусковой механизм памяти активировал способность запоминать. Его сознание отступило, и он начал проговаривать перевод свитка сообщения, абсолютно не понимая, что говорит. Смысл того, что бормотал шифр, заставил Кейла остановиться рядом с ним и в недоверии уставиться на него.

— Вы должны сегодня убить Историкуса, — они знают слишком много.

Джо Паррино Правосудие Императора

Не переведено.

Джо Паррино Команда ликвидации

Не переведено.

Энди Смайли Божественная воля

Смерть длится не одно мгновение.

Я спускаю курок. Цель падает замертво.

Для большинства этой правды достаточно.

Отвращение к смерти заложено в самой природе человека. Ещё на заре своего существования он верил, что забвение может забрать более одной жизни, если слишком долго и слишком внимательно наблюдать за последним мигом другого. Несмотря на все свои достижения, человек не способен долго смотреть на смерть и триумф.

Я сильнее сжимаю свою винтовку.

Но для виндикара — человека, переродившегося оружием — мимолетный интервал между жизнью и смертью превращается в безбрежную пучину действия и противодействия. И миг этот растягивается до предела.

Я прижимаю глаз к прицелу.

Фигура в золотых доспехах заполняет собой экран. По нему пробегают ряды прозрачных цифр, пока настраивается дальномер. Человек находится в полумиле от моей позиции.

Я понижаю увеличение, чтобы рассмотреть окружение.

Человек стоит на вершине мраморной трибуны, незначительной в сравнении с величием строения позади него. Здесь, на Дрексе, это огромное многоколонное здание является средоточием власти. Почетная стража из Отпрысков Темпестус выстроилась по правую и левую стороны от человека. Каждый одет в алый мундир, их оружие зачехлено, а руки церемониально заложены за спину.

Я снова меняю настройку, расширяя поле зрения.

Мое внимание разорвала многотысячная толпа. Люди набились на дворцовую площадь, превышая все разумные пределы. Их масса, удерживаемая кольцом железных заграждений, стояла в нескольких метрах от трибуны.

Я чувствую, как дыхание вырывается из моих губ, пока прицел скользит по беспокойной толпе.

Грубо обтесанные деревянные символы и рваные знамена с клеветническими клятвами придают сил жалким лицам несущих их мужчин и женщин. Эти люди пришли послушать человека в доспехах, но не последовать за ним. Пока ещё нет.

Я навожу фокус.

Лицо человека не вызывает никаких сомнений. На вид ему где-то между двадцатью и тридцатью. Как и чувство самоопределения, которое испытывает народ Дрекса, это ложь. Омолаживающая терапия и сильнодействующие стимуляторы продлили его жизнь. Этому человеку триста стандартных терранских лет.

Долгое время для жизни. Долгое время, за которое можно набрать грехов и накопить врагов. И этот человек не сидел сложа руки.

Я выдыхаю и делаю последнюю, мельчайшую корректировку прицела, наводясь на инквизиторский кулон, прикрепленный к его нагруднику.

— Они попытаются убить вас, — сказал я. — Будет безопаснее действовать крупными силами. Ворваться в столицу с севера и выжечь всех оставшихся поклонников демонов.

— Уже и так слишком многое было потеряно впустую. Армия не принесет мира Дрексу, Тарим. Единственное спасение для планеты кроется в одной пуле.

— Мне понадобится два дня, чтобы обнаружить главу культа.

— Нет. — Инквизитор Герхарт покачал головой и бросил мне на колени стреляную гильзу. — Народ Дрекса должен уверовать вновь, как это однажды уже было. Их необходимо вразумить, они должны понять сердцем, что есть только один истинный Император, и что Он — Бог Человечества. — Герхарт мерил шагами небольшое пространство моей кельи для медитаций. — Я предстану перед ними, и Сам Император протянет руку с небес и убережет меня от зла. В Его божественности не будет сомнений. — Он остановился и сжал кулаки. — Или я обращу их планету в пепел.

Тогда я вскинул голову и встретился с глазами Герхарта. Несмотря на мощь его речи, они были невозмутимы и полны холодного спокойствия человека, душу которого выжгло огнем его же собственных деяний.

— Пожалуй, в моем храме найдется лишь семеро, способных на такой выстрел, — сказал я. — Даже мне лишь однажды удалось сделать подобное.

— Ты веришь в божественную волю Императора? — спросил Герхарт.

— Да, — кивнул я. — Но я не верю, что она превратит вас в пуленепробиваемого.

— Хорошо, — сказал Герхарт, выходя из кельи. — Тогда не промахнись.

Я отнимаю глаз от прицела и поворачиваю голову на юго-запад к Ораторской Башне. Куполообразное строение — единственная другая выгодная позиция для наблюдения за инквизитором. Красные предупреждающие символы проносятся по экрану, когда визор засекает тепловую сигнатуру за одним из угловых окон, украшающих пик башни.

Верховный спикер, его помощник и пятеро отпрысков, бывших там для поддержания видимости охраны, теперь, несомненно, мертвы. Справедливая цена за то, чтобы обеспечить местоположение цели.

Я снимаю визор и кладу на крышу рядом с собой, направив его точно на башню. Вытащив тонкий как нить инфокабель из оптического когитатора визора, я вставляю его во вспомогательное гнездо прицела, связывая их экраны.

Я возвращаюсь в положение для стрельбы.

Герхарт сейчас в самом разгаре речи, его руки выразительно мечутся туда-сюда. Я подавляю соблазн прочесть его речь по губам. В ближайшие минуты мне понадобится вся моя сосредоточенность.

Я медленно выдыхаю, удерживая прицел на инквизиторском кулоне. Он — маяк, наводящий мое перекрестье на центр масс Герхарта.

Он вскидывает руки, поднимая их с боков, как будто распинаясь перед толпой. Он никогда не представится легкой мишенью.

Мой визор передает в прицел одну-единственную руну.

Я стреляю.

Долгое мгновение я наблюдаю за происходящим.

Пуля, вращаясь в воздухе, устремляется к груди Герхарта. Она выпущена не из моей винтовки. За первой следует ещё одна. На этот раз моя. Я вижу смещение воздуха, остающееся на пути двух пуль, пока они несутся к инквизитору.

Мой снаряд ударяет первым…

Я выдыхаю.

…сбивая другой, прежде чем тот успевает убить инквизитора.

Пули сшибаются с кратким треском. Отпрыски Темпестус ломают строй и пытаются обступить Герхарта. Он отмахивается от них и устремляет взор к небесам, сотворяя знамение аквилы.

Я вскакиваю на ноги, сжимая в руке пистолет. Я открываю автоматический огонь по башне. Расстояние слишком велико, чтобы мои снаряды могли пробить толстые стены и убить стрелка. Я продолжаю стрелять. Этого достаточно, чтобы вызвать панику. Каменные осколки и смятые остатки пуль врываются во внутреннее пространство башни, вынуждая несостоявшегося ассасина сменить позицию. Я опустошаю магазин, наблюдая, как удаляется единственная тепловая сигнатура.

Проходит семнадцать часов, прежде чем я завершаю свою миссию.

Страху, как и всем болезням, нужно дать время укрепиться и распространиться. Еретик из Ораторской Башни рассказал всем, кто захотел слушать, о том, что Император сотворил с его пулей. За одну-единственную ночь население Дрекса притихло. Гневные протесты стали казаться далеким воспоминанием, когда мануфакторумы вернулись к работе и десятины военного снаряжения потекли вновь. Дрекс стал тише воды, ниже травы. Стал напуганным. Покорным.

Я следовал за разговорами о сломленном человеке, чьи глаза были темными чернилами смерти, а кожа пульсировала нездоровой энергией. Несостоявшемуся ассасину было некуда бежать: ныне лояльное население его избегало, он стал изгоем для остальных членов своего еретического братства. Они сами наложили на себя руки, в надежде, что Император простит им их грехи и защитит души от пастей демонов, что ожидают их по ту сторону.

Уголки моего рта растягиваются в редкой улыбке. Император не предложит им такого искупления. Не успею я пройти по обшитым листовым металлом улицам мануфакторумного района, как их души начнут корчиться в вечных муках.

«Коготь Змея» — ветхая деревянная хижина, стянутая остатками снастей — типичный представитель многочисленных отхожих ям, ютящихся вокруг военной гавани. Низкие табуреты кучкуются вокруг отдельно стоящих бочек. Импровизированные столы перекликаются с изможденными лицами одиннадцати завсегдатаев, чьи глаза старательно избегают меня. Я чувствую, как напрягаются гнилые бревна пола, когда вхожу внутрь с заливаемой дождем улицы. Тощий человек в багровых одеждах жречества спешно проходит мимо меня. Я делаю себе мысленную пометку насчет штрих-кода, вытисненного на плоти его шеи. Коренастый мужчина за барной стойкой исчезает в задней комнате. Пока я иду к стоящему в углу столу и сажусь за него, к моим сапогам прилипает устилающая пол деревянная стружка.

Я достаю из куртки пистолет и кладу его на стол. Десятеро из присутствующих сразу же вылетают за дверь, их уход нельзя назвать ни тактичным, ни изящным. Никому из них не суждено увидеть рассвет. Было время, когда я мог бы пожалеть этих людей. Их проступки не были преднамеренными, но грех, совершенный по неведению, все равно остается грехом, и невиновность ничего не доказывает. Их расхлябанность позволила Архиврагу безраздельно находиться среди них. Император же требовал от своих детей большего. Он требовал бдительности.

Человек, что сидел напротив меня, даже не оторвался от своей выпивки.

— Твое имя, — говорю я.

— Я знал, что кто-то придет за мной, — произносит он.

— Твое имя.

— Мое имя? — Он поднимает глаза, через гнилые пеньки зубов вырывается шипение.

— Каково твое имя?

— Сгинь и умри. — Он собирается встать.

Я двигаюсь быстрее, ловлю его руку, чтобы удержать на месте, а затем бью ладонью по горлу. Поперхнувшись, он пытается не упасть со стула.

— Скажи мне свое имя, и я дарую тебе милость Императора. Не скажешь… — я прервался, чтобы вытащить из складок пальто клинок, и положил его на стол рядом с пистолетом, — и мы проведем много времени вместе.

— Какое это имеет значение? Сам Император сбил мою пулю с неба. Между ним и темными богами, которых я подвел, моя душа не избежит наказания.

Я улыбнулся ему, хладнокровный жест, приправленный насмешливой жалостью.

— У Императора есть много псов. Ему нет нужды лаять самому.

— Ты… — Его челюсть раскрывается и отвисает.

Я закатываю левый рукав куртки. Его глаза переключаются на мое открытое предплечье. Большая часть плоти скрыта под темными строками изящной вязи. Каждая татуировка — имя того, чью жизнь я забрал. Однако они нечто большее, чем просто гобелен моей жизни убийцы. Они — обереги, броня против взора смерти. Пожалуй, глупо полагать, будто линии чернил могут обмануть норнов, но я, скрытый именами мёртвых, избежал утягивающей силы забвения. По крайней мере, сегодня.

— Имя, — говорю я, мой голос становится тверже, когда я указываю на участок, где все ещё виден белый цвет кожи.

— Мое имя… — Он сжимает зубы, тщетно пытаясь остановить слезы. — Ст'вен. Мое имя — Ст'вен Тайлр.

Не успела вся кровь Ст'вена покинуть его труп, как я уже вышел обратно в дождь. Те, кто позволил этому произойти, по-прежнему были где-то там, и не дано жить никому из тех, кто отрицает божественную волю Императора.

К.С. Гото Виндикар

Камень царапнул по бедру, оставив длинный порез на синтекоже, обтянувшей тело подобно пленке. Под облегающим комбинезоном из ранки выступила кровь, но девушка не обратила на это внимания. Налетел легкий, холодный ветерок, заиграв с покрывавшими ее одежду капельками предутренней росы, и по крепкой, мускулистой девичьей фигурке покатились бесшумные ручейки. Она чуть сместила точку опоры, чтобы дать передохнуть затекшей ноге, и прижалась спиной к сырой каменной поверхности. Это движение заставило сорваться небольшой камушек, устремившийся вниз, к земле, и оставивший за собой едва заметный след пыли, засверкавшей в рассветных лучах. Нийя затаила дыхание, мысленно проклиная саму себя: оплошность, недостойная даже новичка. Но вокруг не было никого, кто заметил бы ее промах, и девушка перевела дух, сбрасывая овладевшее ею напряжение.

Встающее над горизонтом солнце принесло с собой долгожданное тепло, в котором очень нуждались ее мышцы. Оно согрело тело и сделало вынужденное одиночество куда более терпимым. Энергия солнца активировала химические процессы в ткани облегающего комбинезона, позволяя одеянию размять закоченевшие конечности, вернуть подвижность суставам и обеспечить тело питательными веществами. Не ведающему сна убийце утро приносило долгожданный, освежающий отдых. Сохраняя почти полную неподвижность, Нийя торчала в этой расселине уже целых шесть дней, с той самой минуты, как подразделения Имперской Гвардии отправились сражаться с врагом. Она ждала.

Бахжахаин, эльдарская армия Режущего Ветра, Буря Мечей, обрушилась на Орфеанскую Тройню семью днями ранее, стремительной волной прокатилась по всей планете и загнала последних уцелевших имперских граждан в Праведный IV — гигантский город-улей, уходивший глубоко в недра планеты и в то же время пронзавший своими шпилями облака. Воздвигнут он был в длинном, глубоком ущелье, отвесные стены которого обеспечивали ему природную защиту сразу с трех направлений. С юга к городу вела лощина, усеянная гигантскими монолитами, оставшимися стоять подобно сталагмитам после того, как пронесшиеся по поверхности Орфеанской Тройни свирепые ветры проложили этот канал.

Некоторые из этих огромных камней руками скульпторов были превращены в памятники великим воинам, принесшим свет Императора на эту планету. Монумент, посвященный самому Орфеану, изображал героя устремленным вперед, с эффектно вознесенным к небу тяжелым двуручным мечом. По преданию, первопроходец и полководец взял это оружие из мертвых рук эльдарского воина — одного из тех немногочисленных ксеносов, которых пришлось уничтожить, чтобы очистить планету и ввести ее в состав великого Империума Человечества. Пьедестал статуи украшали слова отважного отца-основателя: «Никогда более мы не потерпим осквернения Орфеанской Тройни ксеносами».

Местные легенды гласили, что Орфеан сошелся в бою один на один с последним эльдаром этого мира, отвечая ударом на удар, прежде чем вонзить свой клинок в шею чужака и перерубить тому позвоночник. Когда существо упало на снег, оно успело прохрипеть почти неразборчиво: «Я не последний». Орфеан же только посмеялся над самоуверенной угрозой эльдара и лишил его головы… а заодно и меча.

Теперь же выходило так, что ксенос не слишком-то и ошибался. Он и в самом деле оказался не последним. Прошло уже много веков, но эльдары в конце концов возвратились на Орфеанскую Тройню, и на сей раз куда более многочисленными силами. Армия Режущего Ветра с искусственного мира Биэль-тан обрушилась на поверхность планеты пылающим, сметающим все на своем пути вихрем, легко подавив то жалкое сопротивление, которое пытались оказать мирные поселяне, а затем устремилась к столице. И вот теперь, по прошествии уже шести дней войны, воины Режущего Ветра подобно приливной волне катились по длинному ущелью, сметая наспех возведенные у ее входа укрепления Имперской Гвардии и уже готовясь обрушиться на стены Праведного IV. Когда-то Орфеан посмеялся над нахальством и самоуверенностью эльдар, теперь же они потешались над слабостью и глупостью мон'ки. А вот Нийя никогда не смеялась.

За прошедшие века величественная статуя Орфеана обветрилась и потрескалась, и сейчас Нийя спряталась в узкой вертикальной щели, образовавшейся на лице изваяния. Девушка постаралась как можно глубже втиснуться внутрь и уложила ствол винтовки на каменный выступ, удерживая ее под почти отвесным углом так, чтобы в прицеле была видна песчаная площадка у самого подножия монумента. Именно на эту точку неделю назад указал инквизитор Партон, обладающий псайкерским даром. Инквизитор укрылся в своих комфортабельных апартаментах на верхнем уровне шпиля Благочестия, одной из самых высоких точек Праведного IV. И вот уже четыре дня Нийя не сводила прицела с площадки. Ей оставалось только ждать, прислушиваясь к отдаленному рокоту неотвратимо приближавшейся армии ксеносов и редкому, слабому потрескиванию лазганов последних защитников из рядов Имперской Гвардии. Что ж, не одни лишь эльдары умели играть с судьбой.

Винтовка давно стала продолжением руки девушки, будто лишившись собственного веса и не доставляя ни малейшего неудобства. Это оружие было лучшим другом снайпера и самым преданным соратником. Нийя назвала ее «Шларин» — эльдарское словечко, означавшее «бесшумная смерть». Прошло уже много времени с тех пор, как она собственноручно собрала эту винтовку в храме Виндикар, и ни разу с того дня они не расставались. Нийя дорожила ею ничуть не меньше, чем собственным телом. Вместе они составляли единое существо, исполняющее волю Императора. В качестве платы Император даровал искупление ее душе, позволяя Нийе наслаждаться любыми, сколь угодно греховными удовольствиями, которых жаждала ее натура.

Инквизиция аугментировала ее тело и сделала возможным использование ксенотехнологий для создания ее винтовки. Шларин являла собой причудливое сочетание изготовленных руками ксеносов деталей, включая, в том числе, эльдарский гравитонный ускоритель, позволявший совершенно нивелировать отдачу и добиться почти абсолютной бесшумности выстрела. Начальник Нийи, лорд Партон, принадлежал к радикальному крылу Инквизиции и наслаждался иронией того факта, что технологии ксеносов служат делу их уничтожения. За эти шесть дней, проведенных наедине со своей винтовкой, Нийя окончательно убедилась в том, что эльдарские компоненты наделили Шларин собственной душой.

Солнце поднималось все выше, посылая сверкающие лучи к Праведному IV; к стенам города протянулись длинные тени, подобные пальцам гигантских демонов. Яркий свет ударил в глаза, и хотя глазные имплантаты начали стремительно темнеть, Нийе пришлось прищуриться, чтобы разглядеть на горизонте авангард Режущего Ветра.

Несколько эльдарских танков класса «Сокол» мчались по пыльному ущелью, их силуэты вырисовывались на фоне солнца. Меньшие по размерам колеблющиеся тени, скорее всего, принадлежали реактивным байкам и орудийным платформам «Гадюка». Нийя различала даже силуэты стоящих на броне эльдарских воинов, чьи продолговатые шлемы отбрасывали длинные остроконечные тени, подобно стрелкам указывающие на город за ее спиной. Эльдары приближались, и скоро ассасин-виндикар уже могла сквозь завесу пыли, поднятой войском, рассмотреть зеленые и белые цвета доспехов искусственного мира Биэль-тан. Теперь Нийя видела даже насаженные на длинные стволы ружей и древки знамен головы старших офицеров Гвардии Орфеанской Тройни, служившие чудовищным свидетельством всей серьезности намерений эльдар.

Нийя подвигала плечами, заставив мышцы вначале напрячься, а затем — расслабиться. Потом она сделала глубокий вдох, играя с собственным спокойствием так, словно оно тоже было всего лишь мышцей. «Неужели, — подумала ассасин, — других защитников Праведного IV не осталось? Партон упоминал о Темных Ангелах — бывалых истребителях эльдар, выполнявших эту работу еще со времен инцидента на Тартаре. Но здесь они пока не показывались».

Неожиданный рев в небе заставил Нийю вскинуть голову и выглянуть из трещины, в которой она укрывалась. Формой напоминавший слезу, пролом расширялся посредине, благодаря чему она и сумела забраться внутрь, когда войска Имперской Гвардии неделей ранее укатили прочь по ущелью и скрылись за горизонтом. В верхней точке, почти у самого лба Орфеана, трещина сужалась до едва заметной полоски. В небе над собой Нийя увидела рой черных десантных капсул, устремившихся к долине, разрывая стратосферу подобно метеоритному дождю. До девушки долетел едва слышный радостный крик людей, оборонявших городские стены. В дело вступили Адептус Астартес.

Десантные капсулы с грохотом врезались в землю повсюду вокруг статуи Орфеана, оставляя глубокие воронки в песчаной почве и раскалывая камень словно стекло. Ударные волны покатились по ущелью, обрушивая лавины с высоких склонов и вынуждая Нийю вжимать подошвы сапог в стенки разлома, чтобы удержаться в щели и не потерять линию прицела.

Из приземлившихся модулей высадились три отряда космических десантников ордена Темных Ангелов, и яркие утренние лучи заиграли слепящими отблесками на безукоризненно начищенной, призрачно-зеленой силовой броне воинов, на бегу вскидывающих оружие. Буквально пару раз взмахнув рукой, капитан заставил своих десантников рассредоточиться по ущелью, занять позиции среди монолитов и установить тяжелые орудия.

Тем временем волна эльдарского войска замедлила движение. «Соколы» и «Гадюки» остановились вдалеке от ряда монолитов, пропуская вперед реактивные мотоциклы. Байки стремительно сокращали расстояние до Темных Ангелов, оставляя позади основные ударные силы, словно эльдары насмехались над лучшими воинами Империума. Один из мотоциклов, управляемый эльдаром в шлеме с высоким плюмажем, вырвался вперед всех прочих. Машина виляла между монолитами, накреняясь и поворачивая с немыслимой скоростью и маневренностью, осыпая все перед собой градом сюрикенов, выпущенных из установленной над передним колесом катапульты.

Темные Ангелы открыли ответный огонь, выслеживая мечущиеся силуэты через прицелы болтеров, — снаряды пронзали пыльную завесу. Болтерная очередь отбарабанила ритм по скатам вырвавшейся вперед машины, раздирая в клочья стабилизаторы, и заставила байк, вращаясь вокруг оси, врезаться в монолит и исчезнуть в огне взрыва. Вырисовывающиеся на фоне солнца «Соколы» и «Гадюки» дали залп, обрушивая снаряды на монолиты, за которыми укрывались космические десантники.

Нийя следила за разворачивающимся перед ее глазами сражением. Эльдарская артиллерия накрыла дно ущелья плотным огнем, молотя по гигантским каменным плитам и превращая их в фонтаны разлетающихся осколков. Темные Ангелы лишались даже такого ничтожного укрытия и становились легкой добычей для всадников на стремительных байках. Быть может, десантники и появились как раз вовремя, чтобы успеть возвести последний оборонительный рубеж на пути к городу, но Нийя видела, что это сражение уже проиграно. Окинув по-матерински нежным взглядом изящный ствол Шларин, виндикар еще раз убедилась, что нужная точка у подножия статуи находится в перекрестии прицела, и расслабилась, выжидая. Эх, если бы только Адептус Астартес сумели подготовиться к битве так же, как она.

Пронзительный визг заставил капитана Темных Ангелов обернуться и упасть на землю — прямо над его головой пронесся один из эльдарских байков. Капитан перекатился и вскинул болтер, выпустив очередь зарядов вслед удаляющемуся эльдару, а затем, не прекращая стрельбы, вскочил на ноги.

Машина взвизгнула и вильнула в сторону, оставляя за собой дымный след, а потом и вовсе утратила равновесие и зарылась носом в землю, прочертив в песке длинную борозду. Эльдар-наездник спрыгнул, совершив в полете изящное крученое сальто, и приземлился на корточки спиной к десантнику. Ксенос вытянул из заплечных ножен длинный двуручный меч и уже в следующее мгновение устремился к Темному Ангелу; плюмаж, венчающий продолговатый шлем, развевался на ветру.

Отбросив в сторону болтер, капитан выдернул из набедренного крепления цепной меч и поднял его перед собой, ощущая, как по оживающему оружию прокатывается волна энергии. Почти все его отделение уже пало в бою, и капитан оставался последним из Темных Ангелов, стоящих между эльдарами и Праведным IV. Песчаное ущелье было завалено изувеченными телами космических десантников и дымящимися обломками эльдарских байков вперемешку с осколками монолитов.

Расположившись высоко над полем битвы, Нийя увидела спускающийся с орбиты «Громовой ястреб», но, взглянув на капитана Темных Ангелов, поняла, что тот не продержится до прибытия подкрепления. Неохотно приподняв ствол Шларин, она переместилась внутри разлома и взяла на прицел атакующего эльдарского экзарха. Тут и думать нечего: ей не достать этого ксеноса. Нийя с одинаковой легкостью могла определить, когда горло еретика находится в зоне досягаемости ее длинных имплантированных когтей, а когда пуля не сможет преодолеть расстояние до головы чужака. Экзарх находился слишком далеко. Девушка поняла, что время еще не пришло, пожала плечами, медленно выдохнула и вернула прицел Шларин на прежнюю точку.

Экзарх взметнулся в воздух, в прыжке преодолев последние метры, отделявшие его от Темного Ангела. Меч ксеноса взметнулся с неуловимой для человеческого глаза скоростью и нарисовал ритуальный орнамент в воздухе, прежде чем прочертить вертикальную полосу. Капитан шагнул навстречу эльдару, отбил выпад и поднырнул под лезвие, одновременно горизонтально выставив навстречу меч.

Оглушительно затрещали энергетические поля, и два клинка столкнулись; зубья цепного меча заскрежетали, высекая искры из мерцающей стали эльдарского оружия. Но экзарх не стал состязаться в силе, вновь взмыв в воздух, едва его ноги коснулись земли. Темный Ангел развернулся на пятках, с трудом успев отразить своим мечом почти невидимый горизонтальный удар энергетического оружия ксеноса.

Два клинка снова встретились, и капитану пришлось напрячь все мускулы и нагрузить сервоприводы силовой брони, чтобы выдержать нечеловеческую мощь эльдара. Но ксенос проявлял подлинные чудеса ловкости; его ноги описали в воздухе дугу, словно взбегая по невидимой стене, пролетели над скрестившимися мечами и ударили в висок Темного Ангела. От неожиданности капитан пошатнулся, открывшись буквально на долю секунды. Не медля и мгновения, экзарх отдернул свой меч назад и, перехватив обеими руками, ударил словно копьем, погрузив лезвие прямо в загривок космического десантника чуть ниже линии волос у самого горжета.

Когда Темный Ангел тяжело осел на землю, экзарх победоносно закричал, обращаясь к восходящему солнцу. Нийя услышала едва различимый вздох отчаяния, донесшийся со стен Праведного IV. Она вновь глубже втиснулась в трещину, съежившись так, чтобы как можно дальше забраться в огромный монолит и не попасться на глаза зорким эльдарам.

Словно отозвавшись эхом на этот ее бесшумный жест, армия Режущего Ветра Биэль-тана, стоявшая в резерве вдалеке от монолитов, пришла в движение и вновь покатилась по ущелью. Танки класса «Сокол» без каких-либо затруднений шли над трупами и обломками, устилавшими поле битвы. Благодаря антигравитационным приводам, сиявшим неизвестными энергиями, они почти не тревожили даже песок под собой. Остатки движущихся в авангарде байков рассыпались широким полукругом перед армией торжествующего экзарха. Еще несколько минут, и ровная колонна эльдарских машин, казалось, заполнила собой все ущелье. И в самом ее центре возвышался эльдарский экзарх, шлем которого отражал красноватый свет восходящего солнца.

Безмолвие ущелья нарушалось лишь тихим шепотом ветра, и Нийя затаила дыхание. Затем сквозь шелест песка пробился пронзительный, стремительно нарастающий вой двигателей. Не дрогнув ни единым мускулом, Нийя подняла взгляд и увидела пикирующий с неба «Громовой ястреб», мчащийся к узкой полоске еще свободной поверхности между эльдарами и стенами Праведного IV. Ксеносы встретили челнок плотным огнем, осыпая снарядами зеленую броню десантного корабля Астартес, тот в свою очередь ответил ревом штурмовых болтеров и лучами лазеров. За сотню метров до поверхности «Громовой ястреб» включил маневровые двигатели, взметнув в воздух тучу песка, скрывшую его приземление.

Даже сквозь непрекращающийся рев турбин превосходный слух Нийи различил отчетливое клацанье и шипение открывающегося десантного люка и грохочущие шаги гигантов, спускающихся по металлическому трапу. Затем двигатели взвыли громче, и «Громовой ястреб» вновь взмыл в небо, обстреливая эльдарские ряды из всех своих орудий. Сквозь завесу медленно оседающей пыли стало возможно различить массивные силуэты.

Армия Режущего Ветра неподвижно замерла, выжидая, пока новый противник покажет себя. Нийя почти что ощущала напряжение людей на стенах города; его защитники гадали, осталась ли хоть какая-то надежда теперь, после того как всего лишь за неделю была сметена Имперская Гвардия и даже прославленные Адептус Астартес потерпели поражение.

Когда пыль осела, эльдары и граждане Праведного IV поразились зрелищу, представшему их взорам: целое отделение терминаторов мчалось над пустыней навстречу ксеносам-захватчикам. Его сопровождали три огромных дредноута, выглядящих неуклюжими. Их орудия уже изрыгали огонь. Над дредноутами, маневрируя, насколько это позволяли дующие в ущелье ветра, парил «Громовой ястреб», выпуская очередь за очередью по порядкам ксеносов. От городских стен до Нийи вновь донеслись восторженные голоса. Она сделала глубокий вдох и, разминая шею, покачала головой из стороны в сторону, снова возвращаясь к отстраненному наблюдению за сражением и ожиданию своей минуты.

Спаренные сюрикеновые пушки изумрудно-зеленых «Соколов» зашипели и завизжали, выпустив несколько залпов по приближающимся терминаторам Темных Ангелов. Более мощные орудия тем временем нацелились в небо, чтобы ответить «Громовому ястребу»: звездные пушки подергивались от переполняющей их энергии; ввысь взмывали ослепительные копья света, с ревом разрывая воздух, прежде чем растечься расплавленной плазмой по мощной броне темно-зеленого челнока.

«Громовой ястреб» кружил над полем битвы, уворачиваясь и виляя, словно судно посреди бушующего моря. Орудия самого челнока не умолкали ни на мгновение, хотя боевым сервиторам было непросто реагировать на его непредсказуемые маневры. Заряды адского пламени рассекали воздух, разлетаясь смертоносной шрапнелью, осыпавшей броню «Громовых ястребов» и эльдарских воинов.

Тем временем из строя эльдаров выступили вперед три гигантские зеленые шагающие машины и сорвались на бег в то мгновение, как отделились от общей массы войск. Они полыхали лазерными орудиями, извергали пламя, устремляясь навстречу приближающимся дредноутам.

Терминаторы Темных Ангелов обогнали своих громоздких собратьев и врезались в самую гущу эльдарских войск, обрушивая удары силовых кулаков на зеленые доспехи, размахивая тяжелыми громовыми молотами и цепными мечами, и все это — не переставая поливать противника очередями из штурмовых болтеров.

Неторопливые дредноуты встретили вражеские шагающие машины огнем автопушек, переламывая их изящные лапы, а затем своими массивными, снабженными гусеничными траками ногами раздавили пилотов-ксеносов, пытающихся выбраться из-под обломков. Оставив за спиной пылающие остовы эльдарских шагателей, дредноуты сосредоточили все внимание на «Соколах», предоставив терминаторам разбираться с пехотой чужаков. Но было уже поздно.

«Громовой ястреб» судорожно вздрогнул, приняв в брюхо точно рассчитанный залп сразу трех «Соколов». Ракеты и лучевые орудия поразили его почти единовременно, пробив броню и вспоров двигательный отсек. Охваченный пожаром темно-зеленый челнок сорвался с небес и, превратившись в пылающий метеорит, рухнул в ущелье, окатив сражающихся волнами песка.

Едва «Громовой ястреб» рухнул, «Соколы» пришли в движение, перемещаясь вперед и рассредоточиваясь среди монолитов, лишая тем самым дредноуты неподвижных мишеней. Орудия эльдарских танков при этом не замолкали ни на минуту, осыпая вражеские машины огнем до тех пор, пока два дредноута не исчезли в пламени взрывов.

Теперь терминаторы оказались в весьма плачевном положении, окруженные со всех сторон более легкими и подвижными эльдарами. Хотя ксеносы и гибли десятками, но время Темных Ангелов было уже на исходе.

Внезапно «Соколы» откатили назад, прекратив обстрел последнего из дредноутов, а экзарх, оставив терминаторов, устремился к неповоротливому механическому воину. Предводитель ксеносов прыгал и кувыркался, уворачиваясь от очередей дредноута, танцевал и вращался, пока не оказался невредимым у самых ног огромной машины. Затем экзарх прыгнул и, сделав сальто, приземлился прямо на голову древнего саркофага, заключавшего в себе дух и мозг ветерана-космодесантника. Демонстративно поиграв мечом, ксенос по самую рукоять вонзил сверкающий клинок между броневыми плитами дредноута, перерезая кабели. Махина громко зашипела и остановилась.

Наблюдая за тем, как гибнут терминаторы Темных Ангелов, Нийя почувствовала покалывание под лопаткой. Ущелье уже было устлано окровавленными телами гвардейцев и космодесантников, а теперь их дополнили еще и остовы дредноутов, трупы терминаторов и даже обломки «Громового ястреба». Конечно, в бою пали не только лучшие из воинов Императора. Нийя видела и останки эльдарских солдат, и дымящиеся груды машин ксеносов. Однако армия Режущего Ветра побеждала, и в конце концов охваченный нетерпением экзарх приготовился занять свое место в самом центре атакующей лавины, жаждущей броситься на приступ осажденного города.

Нийя осторожно расправила плечи — она тоже готовилась.

Послеполуденное время тянулось медленно… Эльдары бродили по полю, где недавно шла битва, собирая тела своих мертвецов. Ксеносам некуда было спешить и эльдары не из тех, кто сломя голову бросается грабить беззащитный город. Нийя наблюдала за тем, как ксеносы с благоговением извлекают священные камни душ из тел своих павших собратьев, а сами тела складывают в огромный погребальный костер у подножия величественной статуи Орфеана. Всякий раз, когда очередной воин подносил свою ношу к все увеличивающейся груде, виндикар сопровождала его прицелом Шларин. Но никто из чужаков не поднял взгляда.

Сооружение погребального костра завершилось только к ночи, и гора тел словно нарочно закрыла собой горделивую надпись на пьедестале статуи. Все войско Режущего Ветра погрузилось в молчание и занялось организацией временной стоянки, где ксеносам предстояло дожидаться первых рассветных лучей. Готовясь уже седьмую ночь провести в неподвижности и холоде, Нийя оказалась в самом сердце эльдарского лагеря.

Не отрывая взгляда от палаток внизу, она провела ладонью по гладкой, холодной поверхности ствола винтовки, на ощупь определяя наличие изъянов и загрязнения. Нийя знала каждый дюйм своего оружия так, словно оно было частичкой ее собственного тела, и при необходимости могла бы провести любые ритуалы очищения даже в абсолютной темноте. А уж проверить состояние оружия, вжавшись в узкую трещину над лагерем врага, было легче легкого.

Первые рассветные лучи озарили горизонт, и в лагере эльдар началось движение. «Они словно питаются от солнца», — подумала Нийя, усмехнувшись про себя. Ее собственные мышцы тоже стали наполняться теплом.

На чистом песке у подножия статуи Орфеана, облаченные в безупречно начищенные изумрудные доспехи Биэль-тана, опустившись на одно колено и склонив голову, стояли воины свиты экзарха. Завидев своего предводителя, решительно шествующего через весь лагерь, они поднимали взгляды и почтительно складывали руки на груди. Развязка многодневного ожидания была уже близка.

Экзарх встал перед воинами и вознес к небу меч, словно пародируя скульптуру, возвышающуюся за его спиной. Все воинство Режущего Ветра стало ударять оружием о землю, и по ущелью прокатилась волна ритмичного грохота, извещающего защитников Праведного IV о намерениях чужаков. Вперед вышла провидица эльдар и касанием пальцев воспламенила погребальный костер.

Нийя, глядя на разгорающееся пламя, переместила вес тела на правую ногу, а левой, в поисках равновесия, прижалась к каменной стене. Едва заметным движением она активировала свою винтовку, и Шларин тихонько свистнула…

Голова экзарха лопнула, разбросав вокруг осколки черепа. Величественный изумрудный воин упал на колени; меч выскользнул из его руки и зарылся в песок. Еще несколько секунд уже мертвое тело сохраняло равновесие, покачиваясь под порывами утреннего ветерка, а затем рухнуло в пыль ничком, уткнувшись в песок нижней челюстью — единственной частью, оставшейся от его головы.

— Никогда более мы не потерпим осквернения Орфеанской Тройни ксеносами, — беззвучно прошептала Нийя, сохраняя полную неподвижность в трещине статуи Орфеана и наблюдая за паникой в стане Режущего Ветра.

Мэтью Фаррер Шира Кальпурния

Перекрёстный огонь

Глава первая

Члены культа Машины из Адептус Механикус не подвержены сильным эмоциям — даже те ордены Механикус, которые не заинтересованы напрямую в физической механике и постепенном преображении собственных тел в кибернетические конструкции, считают идеальную холодность Машины образцом для почитания и подражания. Генетор-магос Кайнез Санджа принадлежал к ордену Биологис и обладал большим пониманием плотских эмоций, чем иные, но в этот вечер его слабо утешала способность точно каталогизировать вспышки мозговых нейротрансмиттеров, их реакции и взаимодействие мыслей и стимулов, не говоря уже о писаниях и псалмах культа Машины, восхваляющих чистый интеллект. Здесь, в своих собственных владениях, в самом святилище Адептус Механикус в округе Адептус, в том, что предположительно являлось наибезопаснейшим анклавом в столичном улье мира-крепости Гидрафур, Кайнез Санджа оказался под осадой. Он чувствовал неудовольствие, он был раздражен и — к собственному смятению — зол.

Сквозь стены проникал шум от беспорядков, творящихся снаружи. Санджа стоял в тамбуре за огромными адамантитовыми вратами святилища и прислушивался, наклонив голову и закрыв глаза. Получасом ранее он прервал связь с внешними оптиконами, не желая более взирать на то, что там происходило, но сейчас из вокодера, встроенного в горло его ассистента, брата-кандидата Хаима, раздалась четырехсекундная очередь ультразвукового машинного кода. Санджа неохотно распаковал и просканировал ее, и в мозгу аккуратно развернулись доклады и расшифровки сообщений.

И были они неприятны. Улицы, ведущие к башням Администратума, были перекрыты, дом учета и общежитие ординатов окружены. Мост над плавучими садами, что вел к Скрипториям, оказался отрезан, об отважной группе адептов из башни генерала-прокуратора, которая пыталась прорваться по безнадежно утраченной улице Перьев, никто ничего не слышал. Похоже, что Квартал Адептус более не принадлежал Адептус.

Словно для того, чтобы подчеркнуть все это, раздался громкий глухой стук, который как будто доносился и из-за стен, и из-под пола одновременно. Санджа нахмурился и прогнал через встроенные в череп тончайшие слои аугметики ряд точных изменений настроек, но стены все равно приглушали звуки настолько, что нельзя было разобрать ничего, кроме ритмичных, сотрясающих здание ударов и очень слабых отзвуков грубых криков. Он снова задумался, почему же никто не счел необходимым поднять пустотные щиты.

Жрец открыл глаза и посмотрел вокруг, чтобы найти покой — насколько это было возможно — в том, что его окружало. Тамбур представлял собой укороченный четырехугольник, чьи измерения были высчитаны с точностью до миллионной доли миллиметра, чтобы воспроизводить пропорции, если не сам размер, тамбура в святилище высшего генетора на Марсе — в мире-средоточии Механикус. Пол из черной стали был инкрустирован золотом и рубинами, что образовывали залитые светом узоры электрических цепей и алхимические фигуры. Бордюры на стенах состояли из рядов поршней и клапанов из полированной латуни, чье постоянное беззвучное гидравлическое движение переносило туда и обратно записанные двоичным языком катехизисы, восхваляющие Бога-Машину. Откинув глухой капюшон на плечи и запрокинув голову, генетор-магос созерцал механизмы над собой: множество слоев сцепленных друг с другом шестеренок, простейших, но при том наиболее святых символов жречества Механикус, которые невесомо парили и медленно вращались в воздухе, скрывая собой потолок.

Санджа пробормотал молитву и ощутил, как дрогнули электросхемы, вытатуированные вокруг глазниц, когда он соединил свое зрение с оптиконом, встроенным в стальную горгулью на стене, и осмотрел самого себя глазами духа машины.

Пышное алое облачение техножреца, в которое он был одет, как будто сверкало даже в тусклом свете, озаряющем тамбур. Позади, обрамленные очертаниями вторых огромных врат, что вели в центральный клуатр святилища, виднелись члены его свиты, с достоинством выстроившись в церемониальном порядке и ожидая его приказов. Хаим стоял в двух шагах за правым плечом Санджи. За ними находилось четверо скитариев, преданных воинов-храмовников культа Машины, в отполированных до блеска панцирях, пронизанных кибернетическими кабелями и проводами, с силовыми секирами в руках. По бокам каждого скитария окружало двое стражников-сервиторов, неразумных, выращенных в чанах автоматов, вооруженных собственными механизированными имплантатами. Они держались рядом, сдержанно опустив стволы орудий. Два светящихся черепа, каждый из которых был наполовину окован листовым золотом и снабжен гроздьями воспринимающих устройств и мехадендритов, парили в воздухе над плечами Санджи.

Тамбур был невелик, но его высокий свод терялся в тени над слоями незакрепленных шестеренок. Хоть свита и была мала, ее строй тянулся на всю ширину помещения.

Генетор-магос издал негромкий звук одобрения, почувствовав себя сильнее благодаря этому мигу созерцания. Его не запугать здесь, в его собственном храме. Что бы не происходило там, снаружи, они встретят это, как подобает их статусу.

— Пора, магос, — на сей раз слова Хаима донеслись из его собственного горла, а не пластины вокодера. — Вы просили, чтобы вас оповестили.

Санджа не ответил, что было совершенно правильно для официального лица, но просто отключился от горгульи, помедлил мгновение, чтобы перестроиться на обычное зрение, а затем сделал шаг вперед и при помощи передатчика над правым виском приказал вратам открыться.

Первым, что ворвалось внутрь, была лавина шума, и Санджу едва не передернуло, прежде чем он успел притупить свои чувства и поставить фильтры. То, что при закрытых дверях казалось глухим стуком, оказалось оглушительным грохотом, который был физически ощутим — как будто кто-то быстро постукивал его в грудь и дергал за одежду. Сквозь этот грохот можно было различить крики, вопли, визг и, периодически, звук бьющегося стекла или разлетающейся в куски пластмассы. Воздух полнился дымом и испарениями, так что бесчисленные толпы, кишащие у подножия ступеней, становились неразличимыми на расстоянии пятидесяти метров, а на сотне превращались в невидимый источник гвалта.

Санджа и не пытался гадать, сколько же их набилось на площадь, но он видел, как на ней размещались тысячи людей, когда крестные ходы Адептус собирались в этом полукилометровом круге из покрытых гравировкой плит. То было вдохновляющее зрелище — идущие ряд за рядом избранные слуги Императора, озаренные щедрым золотом гидрафурского солнца — но это… Фактически, это выглядело почти как намеренное издевательство над теми процессиями. Санджа мог разглядеть отсюда ряд кричаще ярких грузовиков и платформ, которые явно съехались на собственный дьявольский парад. Они были покрыты нелепыми конструкциями из фольги и пластика, которые неубедительно придавали им облик «Лэндрейдеров» Астартес, махин-«Левиафанов», повозок с реликвиями Экклезиархии и каких-то других машин. В кузовах и на крышах толпились танцоры и клоуны, разбрасывающие всякие безделушки и сладости. Санджа не испытывал ни малейшего желания отрегулировать имплантаты в коре мозга, чтобы разглядеть их более четко: двигаясь вперед вместе со своими спутниками торжественным церемониальным шагом и медленно ступая в унисон, он видел более чем достаточно.

У подножия рампы, ведущей к дверям святилища, возвышались два обелиска из алмазного стекла, каждый — на металлическом пьедестале высотой по пояс. На левом пьедестале стоял пухлый молодой человек со светлыми волосами, забранными в хвост, одетый в подобие комиссарской униформы с фуражкой, сбившейся на ухо. Он выгребал из карманов засахаренные нугаты или какую-то стимулирующую жвачку и швырял в радостно вопящую кругом толпу. Другой, тоже полный паренек в неубедительном подобии молитвенного платка Экклезиархии пытался вскарабкаться на пьедестал, схватившись за его лодыжки, но был слишком пьян, чтобы подняться. Подножие правой колонны кишело телами в одеждах разных оттенков зеленого цвета — пародиях на флотскую униформу или мантии Схоластии Псайкана. Женщина, одетая в то, что, как она скорее всего думала, было униформой имперского легата, вытащила бутылку, отщелкнула пальцем крышку и облила содержимым своих весело визжащих и теперь к тому же липких товарок. Крепкий мужчина в мантии писца Администратума схватил ее за талию и впился ртом в ее губы.

В море тел не было ничего вселяющего надежду: повсюду виднелись отвратные, чрезмерно украшенные попытки воспроизвести одеяния Сестринства, шлемы арбитров, униформы военных и служителей Администратума самого разного толка. Несмотря на твердое намерение оставаться спокойным, Санджа вознегодовал, увидев быстро мелькнувшую в толпе щеголеватую, расшитую блестками пародию на его собственное алое кимоно Адептус Механикус с печатями и значками, уродливо налепленными не на те места. А его гостьи все не было. Уже пора, или еще нет? Хаим просчитался, и Санджа не одобрял перспективу стоять тут и созерцать это зрелище хотя бы на секунду дольше, чем необходимо.

Один-два человека внизу заметили, что двери открылись. Они еще были не настолько пьяны, чтобы вознамериться подняться по рампе, но начали улюлюкать и приветственно кричать. Санджа собирался уже вернуться внутрь, когда увидел тех, с кем, судя по всему, должен был встретиться — сквозь стену блесток и шума проталкивался клин из дюжины Адептус Арбитрес в черных униформах, слишком строгих, чтобы быть бутафорией. Всего в нескольких шагах от нижней ступени они вдруг остановились. Сандже потребовался момент, чтобы сконцентрировать слух и понять, в чем проблема.

— Отойдите в сторону, — прозвучал голос главного арбитратора — она была на голову ниже своих спутников, а ее броню украшали знаки почета, которые Санджа без колебания счел подлинными.

— Ууу! Есть, мадам! Дорогу ее справедливости!

Хихиканье. Другая женщина, гораздо моложе и значительно более пьяная. Санджа решил, что это была та, что стояла спиной к нему, с высоко взбитыми и выкрашенными светящейся краской волосами, одетая в аляповатое подобие форменного мундира, какой носит префект Администратума. Одежда была маловата на размер.

— Это не шутка, и я не в настроении шутить. В сторону, черт побери!

Санджа рефлекторно напрягся — его сенсоры уловили гудение заряжающегося силового оружия.

— О, настоящая? Где взяла? Это же натуральная штуковина арбитров, как ее там, ну… силовая палка, короче. А я — одна из этих, Администр… из Администратума, ну этот… Преф… перф… Хороший штришок, кстати.

Снова хихиканье. Кто-то другой невнятно повторял «Арестуй ее! Арестуй!». Девушка схватила какую-то склянку.

— Давайте-ка выпьем за эту арбитскую штуку и за мою новую подружку, хоть у нее, надо сказать, очень скучный костюм. Ну, ты знаешь… не, дай закончу, ты очень, ты вообще реально вошла в роль.

— Я не играю никакую «роль», женщина. Это — печать арбитра-сеньорис Гидрафура. Отойди в сто…

— Слушай, это, арбитр се… как тебя там, утомляешь уже. Надо те выпить и…

Хрясь. Санджа невольно поморщился.

Не обращая внимания на причитания людей позади, арбитр пошла, печатая шаг, по лестнице, к ожидающему наверху Сандже; отделение двигалось следом, в руке у нее шипела силовая дубинка. На верхней ступени женщина движением большого пальца отключила поле и с видимым усилием расслабилась; оба сделали шаг вперед, приветствуя друг друга. Санджа вытянул одну руку из рукава и сделал жест Великого Двигателя, а его гостья щелкнула каблуками и прикоснулась дубинкой ко лбу, после чего переместила правую ногу на полшага назад и совершила легкий поклон — то был краткий салют старшему по званию Адептус.

— Именем искусного и непреходящего Бога-Машины я приветствую вас в его храме и под сенью его благодати. Да хранит вас чудо Машины, — Сандже пришлось повысить голос, чтобы преодолеть гвалт. — Я приветствую вас и собственным именем, именем Кайнеза Санджи, магоса и генетора великого культа Механикус, и клянусь в своем благоволении во имя Императора-Омниссии.

— Я принимаю и возвращаю ваше приветствие и скромно выражаю свое уважение к Механикус, — ответила гостья. — Шира Кальпурния Люцина, арбитр-сеньорис из Адептус Арбитрес, приветствует вас, служа Имперскому Закону и Богу-Императору Земли. Император хранит.

— Благодарю. Я полагаю, вы согласитесь с тем, что это не место для высоких церемоний. Не соблаговолите ли вы пойти со мной?

Санджа с нетерпением ждал, когда же врата храма снова отделят его от толпы. Арбитр наверняка чувствовала себя так же. Санджа вежливо отступил назад, пока она раздавала какие-то краткие инструкции своим подчиненным. Те разошлись полукругом, повернувшись спинами к вратам, и стояли на карауле, пока свита Механикус не вернулась в святилище. Арбитр-сеньорис прошла следом, когда он величаво проплыл между створками.

Когда адамантитовые плиты начали сдвигаться, Санджа ненадолго рискнул достоинством, бросив взгляд через плечо: примерно дюжина гуляк столпилась вокруг распростертого тела девушки со светящимися волосами. По большей части они пялились вверх, на храм, или заламывали руки. Санджа высокомерно повернулся к ним спиной и позволил створкам с грохотом закрыться.

Зиккурат Механикус, выстроенный в точных геометрических пропорциях, поднимался над их головами, а подножием зарывался в стену Босфорского улья, но все, что Санджа хотел обсудить со своей гостьей, находилось в верхних залах.

Когда они шли через тамбур, где встроенные в притолоки внутренних дверей сервиторы-часовые пели благословения на двоичном языке, Санджа увидел, что его гостья сняла шлем и удивленно созерцала технические таинства вокруг себя. Он одобрительно кивнул: она была впечатлена и платила ему ответным комплиментом, демонстрируя свои чувства. Когда песнь закончилась, и они поднялись на лестницу с более ярким освещением, он рассмотрел ее немного подробнее.

Она была на голову ниже его и двигалась непринужденно и уверенно. Черты лица были правильными, зеленые глаза отдавали холодом, но ярко светились интеллектом. Темно-золотистые волосы, выбившиеся из-под шлема, ниспадали чуть ниже ушей, вокруг рта и глаз виднелись первые намеки на морщинки. Выражение ее лица было суровым, и Санджа подумал: то, что вызвало эти морщины, наверняка было недобрым. Три параллельных шрама, давно затянувшихся и ставших не более чем прямыми аккуратными розовыми линиями, тянулись от левой брови и исчезали под волосами.

Они прошли сквозь внутренние двери в широкий клуатр, который уходил в центр башни. По обеим сторонам от него ответвлялись лестницы. Стены и пол здесь были из грубого серого рокрита, и контраст с богато украшенным тамбуром, похоже, слегка обеспокоил женщину. Она немного отстала, когда они прошли по длинному лестничному пролету и повернули в коридор, ведущий к девоторию генетора. Она выглядела сдержанной и полной почтительности, и он понял, что арбитр не уверена, можно ли ей говорить. Решив побыть гостеприимным хозяином, Санджа тоже замедлил шаг и пошел рядом с ней.

— Мы подготовили церемонию, еще когда вы только выехали, поэтому можно начинать, как только скажете. Однако ваша поездка сюда оказалась… несколько менее безмятежной, чем обычно бывает в этом квартале. Если пожелаете очистить свой разум и подготовить себя, прежде чем мы начнем, мой помощник покажет вам, как пройти к келье. Она маленькая, но тихая.

— Благодарю, мастер генетор, но я готова. То, что произошло снаружи, вызвало раздражение, но не нарушило равновесие, как я думаю.

— Достоинство и сдержанность — похвальные качества. Я это одобряю, арбитр Люцина. Сюда.

— Кальпурния.

— Прошу прощения?

— Арбитр Кальпурния. Извините, мастер Санджа. Я не подумала об этом. В формальных приветствиях я использую протокол Ультрамара. Фамилия идет второй, личное имя третьим. Здесь я — Шира Кальпурния, так же, как вы — Кайнез Санджа, — она с извиняющимся видом улыбнулась. — Простите еще раз. Я не хотела обидеть вас.

— Я не обижен, арбитр Кальпурния.

Он увидел, что она расслабилась, а потом, к его тайному веселью, опять напряглась, проследовав за ним в двойные лакированные двери девотория. Это была небольшая узкая комната со стенами, покрытыми красными панелями, и потолком, на котором танцевали голографические скульптуры молекул аминокислот. Ее подготовили именно так, как приказал Санджа — два ряда сервиторов с медицинскими флягами формировали коридор, ведущий к подушечке-подставке для коленей, лежащей перед святилищем. Реликвии на алом алтарном покрывале — центрифуга, инъекторная перчатка, геномы святых Механикус, высеченные на свитках из тонкой, как бумага, стали — отражали мягкий золотистый свет ламп.

Кальпурния с порога отдала честь алтарю и немедленно пошла к подушечке, снимая на ходу свой полупанцирь. Санджа встал лицом к ней у другого края алтаря, Хаим взял у нее броню. Она расстегнула верх форменного обтягивающего комбинезона, не дойдя до груди, но оголив плечи и спину. Она все еще сохраняла хладнокровный вид, но Санджа теперь смотрел на нее глазами люминантов вдобавок к собственным, и в мозаике образов, льющихся в аугментированную кору головного мозга, он видел опасение, демонстрируемое температурой тела, кислотностью кожи, мозговыми волнами. Люминанты полетели вдоль ряда сервиторов, щелкая дендритами, забирая и загружая сосуды биотической жидкости, вытянули инъекторы, а потом безмолвно подплыли к алтарю и повисли за плечами Кальпурнии, выставив из дендритов сверкающие веера иголок.

Санджа пробормотал короткое благословение на высоком готике, потом переключился на машинный код и приказал люминантам действовать. Кальпурния на миг задержала дыхание, когда иглы вошли под кожу, а потом люминанты снова поднялись в воздух, и дело было сделано.

— Идите за мной.

Санджа спустился с алтарного возвышения, но Кальпурния к тому времени уже встала и снова натянула комбинезон. Хаим подошел с панцирем в руках. Она повернулась, втиснулась в броню и застегнула ее, едва поморщившись, потом снова пошла в ногу за Санджей, который вывел ее обратно в тамбур и в галерею, которая окружала центральный зал храма.

— Немного походим, — сказал он. — Движение поможет елею впитаться быстрее. Хаим должен был дать вам амулеты… — она подняла их. — Хорошо. Железное Колесо и Спираль Кадуцея — сильные талисманы Механикус. Сожмите их как следует, и они сделают благословение воистину могущественным.

Несколько минут они шли в молчании: покинули девоторий, минули лестницу, по которой поднялись, обошли круглый зал, полный дверей, где с одной стены взирал непостижимый получереп-полушестеренка Механикус, снова мимо ступеней к дверям девотория и так далее. Скитарии и сервиторы следовали за ними первый круг, потом Санджа приказал им уйти. Периодически Кальпурния украдкой дергала исколотыми плечами, пытаясь более комфортно расположиться в броне. Хаим безмолвно волочился следом с ее шлемом. Они наполовину прошли третий круг, когда Санджа заговорил:

— Рискну предположить, арбитр Кальпурния, что вы не в первый раз проходите ритуал вакцинации. Вы, похоже, знаете свою роль в нем так же хорошо, как я.

Она улыбнулась.

— В ходе карьеры меня назначали на разные посты по всему сегментуму Ультима, а теперь перевели сюда, магос. По большей части все эти переезды были на значительные расстояния, поэтому мне нужно было укреплять иммунитет перед новым местом работы, хотя настолько сложные церемонии никогда не проводились. Обычно это делал на борту корабля арбитров кто-нибудь из наших собственных медиков под присмотром младшего генетора, и они не использовали этих… — она кивнула назад.

— Люминанты? Это реликвии и слуги одновременно, вероятно, редкие на меньших мирах с менее выраженными традициями Механикус. Продолжать служение Богу-Машине после органической смерти — возможность, которая выпадает не каждому, — он показал рукой позади себя. — Это — череп Клайда Менкиса, который был верховным адептом этого святилища сразу после свержения Кардинала-Отступника. Другой принадлежал Бахон Сул-лейе, моей непосредственной предшественнице и наставнице. Я имел немалую честь лично подготовить ее череп к механизации.

Кальпурния бросила на люминантов еще один, несколько менее спокойный взгляд.

— Они могут действовать сами по себе?

— Я назначен их инструктором, ибо я — инструктор сервиторов. Эта привилегия соответствует моему рангу. Люминанты помогают мне в работе и исследованиях. Их точность и чувства весьма тонки, как и следует ожидать от идолов Бога-Машины. Обычно ритуал требует лишь одного из них, но вы прибыли из такой дали, а на мир, подобный Гидрафуру, попадают штаммы бактерий и вирусов со всего сегментума, поэтому вы нуждались в гораздо более тщательной процедуре, и я призвал обоих своих люминантов.

— А также они отслеживают мой химический след и поведение, чтобы убедиться в том, что я — та, кем себя называю, и что во мне нет никакой психической или гипнотической скверны, которая могла бы вызвать сомнения в безопасности моего визита.

Санджа резко повернул голову и уставился на нее, а она громко рассмеялась.

— Я сказала, что процедуры отличались, магос, а не что я никогда раньше не имела дела со жречеством Механикус. Доступ в ваше святилище — большая честь, которая внушает смирение, но когда я прошла вовнутрь без обысков, без проверки на наличие оружия или осмотра охраной, то задумалась, как же вы удостоверитесь, что я не представляю опасности. Помните, я Адептус Арбитрес. Мы осуществляем закон Императора, творим правосудие Императора и храним Его мир. Нам привычно думать о таких вещах. Вам не нужно подтверждать это, если не хотите.

— Ваш ум так же остер, как иглы моих собственных люминантов, ваша справедливость, — Санджа не был уверен, следует ли ему чувствовать гнев или веселье. — Я уверен, что арбитр-майоре не пожалеет о том, что послал вас из самого… Ультрамара, так ведь? Долгое путешествие. Это делает вам честь.

— Я выросла в Ультрамаре, да. Но последняя моя служба была на Эфеде, к северо-западу отсюда. Все равно это большое расстояние. Я далеко от дома.

В ее голос вкралась нота печали, и еще несколько минут они шли в тишине. Периодически какой-нибудь биоавгур на одном из люминантов издавал жужжание или щелчок, фиксируя новую деталь реакции организма. Прошло немного времени, прежде чем Санджа удовлетворился и повел арбитра обратно к дверям, ведущим в тамбур.

— Значит, все? Люминанты сказали свое слово?

— Сказали, и я подтвердил это, посредством их глаз и духа. У вас не было отрицательной реакции на умащение, а их глаза показывают, что ваше тело приняло вакцины. Заблаговременные ритуалы и лечение, которое вы проходили до прибытия, заложили хороший фундамент. Мое искусство сложнее, чем у медиков, и процесс завершится сам собой через день или два. Мое доверенное лицо посетит вас сегодня вечером и проинструктирует, какие именно молитвы и тексты читать на закате дня и утром, чтобы удостовериться в этом. Вряд ли что-то помешает вам, арбитр, занять свое место в Мессе Балронаса и Сангвинале.

— Хорошо. Я жду их с нетерпением. По дороге сюда я читала «Записки пилигрима» Галимета, и он описывает мессу как нечто необычайное. Я, разумеется, ожидаю, что она будет несколько более душеполезной, чем это! — она кивнула на внешние двери. — Галимет создал у меня впечатление, что период до мессы посвящен самоотрицанию и покаянию. Досье, которое мне прислали, говорили о том же, — будто в ответ на ее слова, сквозь стены пронесся быстрый синкопированный грохот баса. — Но я должна сказать, магос, что если это представление снаружи — то, что на Гидрафуре называют покаянными раздумьями, то я дальше от дома, чем думала.

Санджа безрадостно улыбнулся.

— Ваш первый урок в поведении гидрафурцев, леди арбитр. В наши дни это уже часть ритуала. Министорум с плачевными успехами пытается навязать аристократии более общепринятый идеал благочестивого поведения, но когда высокородные собираются и достигают определенной критической массы, как это произошло здесь, они подчиняются лишь своим нормам. Я так понимаю, что в менее утонченных кругах строже чтят поведенческие догмы Экклезиархии, если это вас утешит. Все это сдуется само собой через пару часов.

— Я бы предпочла, чтобы площадь расчистилась раньше, — Кальпурния нахмурилась. — Я застряла в центре треклятой толпы, когда все они начали сбиваться в этот район, было уже поздно, чтобы вернуться и взять транспорт, но, уверена, со Стены уже вызваны отряды для подавления беспорядков … Что?

Санджа смотрел на нее.

— Извините, магос. Я вас перебила?

— Говоря откровенно, арбитр Кальпурния, хоть я и из ордена, который известен своей отстраненностью от повседневных дел Империума, не могу удержаться от мысли, что Гидрафур устроен лишь самую чуточку не так прямолинейно, как вы, вероятно, считаете.

Прежде чем она успела спросить, что он имел в виду, двери широко распахнулись, и снова внутрь хлынул шум праздника.

Туман стал гуще. Неподвижный теплый вечерний воздух наполняла каша из разноцветных декоративных дымов, духов, какой-то отражающей дымки, из-за которой свет и все цвета неестественно блестели. Кальпурния поспешно вернула свой шлем на место, а Санджа опустил на лицо фильтр-вуаль. Никаких признаков девушки, которую ударила Кальпурния, не осталось, все остальные гуляки виднелись лишь как размытые движения в тумане. Судя по звукам, накал вечеринки не угас.

— Есть проблемы, Баннон?

— Нет.

Кальпурнии и ее помощнику пришлось перекрикивать шум. Где-то позади рампы, сквозь туман засверкала пиротехника: дожди светящегося конфетти, миниатюрные шутихи, которые блестели и трещали над головами толпы, оставляя за собой размытые следы и клубы горячего дыма. Кальпурния пошла к своему отряду, потом повернулась, чтобы козырнуть Сандже на прощание.

Первая пуля врезалась в ее плечо под косым углом, с гудением срикошетила от панциря и ушла в стену храма. Крохотный осколок черного керамита искрой отлетел в сторону и обжег подбородок арбитра, стоявшего рядом.

Рефлексы вступили в дело, прежде чем Кальпурния поняла, что происходит. Она бросилась вниз и в сторону по рампе. Вторая пуля попала в шлем над правым глазом, не пробив броню, но оставила на ней трещину и заставила арбитра отшатнуться и временно потерять ориентацию. Третья пролетела мимо уха. Отделение помчалось за ней по ступеням, отцепляя дробовики и щиты и выпуская громкие залпы над головами людей.

Толпа начала волноваться, как трава под сильным ветром. Ближайшие весельчаки завизжали и ринулись на тех, кто стоял дальше, пока толпа не уплотнилась настолько, что уже никто не мог пробиться сквозь нее. Люди отпрянули, наталкиваясь друг на друга, и бросились в три разные стороны, в то время как арбитры разделились на две группы и сомкнулись вокруг Кальпурнии. Она с трудом поднялась на ноги, пошатываясь и мотая головой. Щиты дрогнули, когда в них ударили еще две пули, одного арбитра отбросило назад — третий снаряд разбил ему часть шлема, прикрывающую щеку.

Кальпурния попыталась усилием воли избавиться от звона в ушах. Перед глазами все плыло. Понадобилась целая вечность, чтобы заставить ноги двигаться, и еще одна, чтобы убраться в строй, под щиты охранников. Они защищали подножие рампы, выстроившись образцовой стрелковой шеренгой Арбитрес: те, что в первом ряду, стояли на одном колене, выставив в бойницы на щитах дробовики и ведя непрерывный огонь на подавление, второй ряд стоял позади, стреляя более точно и целясь поверх голов. Сейчас они стреляли высоко, стараясь оттеснить толпу, но в ответ продолжали лететь пули.

— Баннон! Видишь что-нибудь? Укажи цель!

Гул вокс-рожков затих, а уж шум толпы арбитрам перекрикивать было куда привычней.

— Ничего! Ни стрелков, ни оружия, ни звука, ни вспышек! — в голосе Баннона послышался оттенок страха.

Какой-то гуляка, скаля зубы и спотыкаясь от ужаса, попер на них, и двое бойцов умелыми толчками щитов сбили его с ног. Они разделились всего на долю секунды, но в этот миг третья пуля пронеслась между щитами и оцарапала панцирь Кальпурнии. Удар отдался по всей грудной клетке. Она выругалась и притормозила. Стреляли по горизонтали, где-то на уровне земли, не снайпер на высоте. Никто из тех, кого она видела, не мог стрелять с такого угла. Они…

Слева раздался грохот — повалилась курильница с благовониями. Она бросила на нее взгляд, но заметила лишь пару перепуганных безоружных людей, удирающих прочь. Пригнувшись, Кальпурния продолжила спускаться по рампе к обелиску по левой стороне. Арбитры разомкнули строй щитов для большей подвижности в перестрелке, двое остались охранять упавшего товарища, остальные прикрывали Кальпурнию. Пуля врезалась в броню на плече, пустив трещину, и она снова пошатнулась и выругалась. Эти ублюдки были повсюду. Она пробежала последнюю пару шагов до пьедестала…

Но там никого не было. Пули были мелкокалиберные, пистолетные. Но в радиусе поражения пистолета не было ни одного человека.

Площадь ревела. Вечеринка перешла в суматоху, и люди метались туда-сюда, пытаясь выбраться из-под огня. Но слева их не было, там, где упала курильни…

Баннон высунулся из-за пьедестала, чтобы быстро оценить ситуацию. Пуля врезалась в край его щита и срикошетила рядом с ухом Кальпурнии, так что даже сквозь шлем с подкладкой она услышала ее визг. Она схватила Баннона за плечо и рывком вернула его назад. Вторая пуля выбила кусок из ободка щита.

Нет. Невозможно. Никто не мог рассчитать такой рикошет. Не мог же?

Надо двигаться.

— Идем. К той перевернутой курильнице. Прикрываться со всех возможных сторон. Считать, что враг может скрываться где угодно. Сейчас!

Они обогнули пьедестал и побежали вперед. Пространство перед ними было пусто, люди толклись по сторонам.

— Ничего! — она покрутилась на месте, пытаясь…

Что это? Движение?

Она уклонилась в сторону, вместо того, чтобы выпрямиться и стрелять, и это спасло ей жизнь. Пуля пробороздила бок шлема и сбила его набок — секундой раньше, и она вонзилась бы в верхнюю губу. Она сорвала шлем и боком, как краб, поспешила удалиться от остальных. Кто бы это ни был, движущаяся цель не усложняла ему задачу.

Без поляризующих фильтров над глазами все источники света в отражающем тумане мерцали и искрились. Она сузила глаза и почти увидела… но тут ей пришлось отбежать на два шага вбок и перепрыгнуть через перевернутый стол, когда две пули пронизали воздух позади нее. Третья ударила в твердую древесину, и Кальпурния выпустила три громоподобных залпа туда, где ей померещились звуки выстрелов. Она неправильно поставила ноги, поэтому отдачей ее развернуло почти на четверть оборота. Попятившись, чтобы сохранить равновесие, она услышала рев еще трех дробовиков, открывших поддерживающий огонь.

Ничего. Туман, слабое эхо, хныканье гуляк, распростертых на земле. Голова гудела — один из этих выстрелов в голову сделал свое дело, несмотря на шлем, и это ослабляло ее. Усилием воли она заставила себя остаться на ногах.

Во мгле что-то завихрилось. Она послала туда пулю, как раз когда ее догнало отделение. Кальпурния держала пистолет высоко, двигая им туда-сюда перед лицом. Хотелось бы, чтобы это был дробовик, но она хорошо понимала, чего будет стоить мгновение, которое уйдет на обмен оружием с одним из охранников. Стабпистолет гигантского калибра, который ей выдали, был оружием командира, наводящим шок и трепет. Из него арбитры-сеньорис могли производить мощные, разрушительные выстрелы в самые приоритетные цели, чтобы запугать бунтующую толпу и грубо продемонстрировать данную Империумом власть, в то время как другие арбитраторы и снайперы ведут настоящий огневой бой. Постепенно к Кальпурнии приходило неприятное осознание того, насколько ограниченны возможности этого оружия в реальной перестрелке. Отсутствие шлема заставляло ее нервничать почти до тошноты.

Какая-то женщина, лежащая на спине неподалеку, резко вдохнула и дернулась, и Кальпурния едва не застрелила ее, подчинившись рефлексу. Понадобилось мгновение, чтобы понять: это вызвано не паникой, но физической болью, как будто на нее кто-то наступил. Арбитр съежилась в позе эмбриона, прижавшись к самой земле, прицелилась повыше и дважды выстрелила над распростертой женщиной, изо всех сил надеясь, что пули пройдут над любыми случайными встречными, которые могут оказаться рядом. От отдачи она перекатилась и поднялась обратно на ноги. Долю секунды спустя Баннон выпустил очередь в то же место, и вот тогда этой маленькой темноволосой девушке, похоже, пришло в голову, что пора что-то делать. Она завизжала и вскочила на ноги, напугав людей вокруг, которые тоже принялись кричать, и вдруг из дыма поднялось два десятка человек и побежало кто куда, спасая свои жизни. Туман между ними клубился, как будто…

Как будто там был еще один человек, силуэт, пробивающийся сквозь толпу, расталкивая воздух и тела. Кальпурния быстро побежала в ту сторону. Звон в ушах превратился в вой, борющийся с воплями толпы. В отдалении раздался треск: рухнула одна из парадных платформ. Арбитр искала признаки врага и почти что уже могла их увидеть. Там дым двинулся не так, как должно, здесь толпа дрогнула и отхлынула, наткнувшись на нечто невидимое. Оно двигалось вдоль края отступающей массы людей, и Кальпурния практически чувствовала, как по телу ползет его прицел.

Отделение металось, отчаянно ища цель. Времени раздавать им инструкции не было — пока она объяснит, ее уже убьют. Надо положиться на то, что они откроют огонь следом, когда она заметит противника. Он мог сейчас двигаться на новую позицию или…

Теперь она знала, что ищет, и держала пистолет наготове. Люди, бегущие перед ней, заколебались, толпа расступилась, и один мужчина наткнулся на нечто незримое. Теперь. На одних только нервах и рефлексах, прицелившись едва на миг, Шира Кальпурния выпустила пулю, которая промчалась сквозь пустое пространство и вонзилась прямо в сердце убийцы.

Седьмой день Септисты

Одиннадцать дней до Мессы святого Балронаса.

Празднество святой Рапанны и святого Скея.

Поминовение Второго жертвоприношения колхан. Первая Конгрегация просителей.

В эти дни перед вигилией имперские храмы размещают священников за каждой уличной кафедрой, чтобы те читали проповеди на рассвете и закате. Никто и ни под каким видом не должен на них отсутствовать, кроме как в тягчайших обстоятельствах или из-за вмешательства свыше, ибо эти проповеди нисходят от самого епарха гидрафурского, дабы усилить ум, тело и душу для предстоящих физических и духовных трудов.

В это время Экклезиархия прислушивается к особым молитвам и прошениям. Все те, кому следует просить отпущения грехов, должны были уже обсудить это с местными проповедниками, и сейчас они готовы предстать либо в назначенном им святилище, либо в одной из имперских капелл на склонах Босфорского улья, либо на Высокой Месе, либо у врат Собора.

Также это первый день, в который пилигримы, остановившиеся ниже Собора, движутся через Августеум к пику улья. Следует оказывать подобающее уважение всем, кто носит коричневую мантию паломника. Те, кто направляется к Августеуму через ворота Пилигримов или Аквилы, могут взять с собой небольшое подношение в виде простой пищи или дистиллированной воды, чтобы предложить его пилигримам, идущим мимо по пути к Кварталу Мастеров или по Хиросийской дороге. Если пилигрим подберет еду, положенную кем-либо на обочине, это традиционно считается благим знаком, приносящим счастье. Небольшие сувениры и религиозные предметы, выставленные в Квартале Мастеров, предназначены для той же цели. Как-либо повреждать или перекладывать их считается постыдным и запретным делом.

Участники служб в память о Втором жертвоприношении должны носить на шее или талии маленький камень на шнурке. Образ святой Рапанны могут носить все, кто желает ей поклониться, но образ святого Скея в этот день священен, и к нему имеют право прикасаться и носить его только представители Адептус Министорум.

Глава вторая

Куча инфопланшетов наконец обрушилась с пуфа и рассыпалась по полу, постукивая друг о друга, потом раздался глухой удар, с которым упала груда факсовой бумаги, а затем в маленькой квартирке, три дня как новом доме Кальпурнии, снова воцарилась тишина. Она даже не стала убирать руки, прикрывающие глаза. Всего полчаса назад она пообещала себе, что поспит — лучше заняться всем этим утром на свежую голову, чем загонять себя ночью.

Кальпурния приоткрыла глаз ровно на столько времени, чтобы взять с пуфа бокал и осушить последний глоток выдержанного красного вина. Все еще полулежа в глубоком кресле, она ощутила, как вкус наполнил рот и постепенно перешел в послевкусие, затем нехотя поднялась и отставила бокал в сторону, чтобы его убрали коридорные. Сама идея наличия слуг все еще казалась непривычной, но сегодня вечером арбитр лишь радовалась избавлению от обязанностей. Она чувствовала себя выжатой, как лимон. Формальные обязанности, раны, оставшиеся со вчерашнего — все утро над ней тряслись личные медики арбитра-майоре, — неотступная тошнота от вакцин Санджи. Она вспомнила, что не посоветовалась с генетором насчет вина, и задумалась, не могло ли оно как-то взаимодействовать с прививками. Это раздражало — она обычно не забывала такие вещи. Наконец она вздохнула, глянула в большое окно, где последний дневной свет постепенно покидал небо, рухнула обратно в кресло и потянулась за следующим планшетом.

Это были заметки с первой полной, формальной, рабочей встречи с новыми коллегами в качестве новопосвященного в должность арбитра-сеньорис Гидрафура. Они встретились в богато украшенных покоях арбитра-майоре на одном из верхних этажей самой высокой башни великой крепости Арбитрес под названием Стена. Сидеть за столом с тремя верховными арбитрами, вероятно, самой знаменитой системы в целом сегментуме и без того было нелегко, но вот чего она и не представляла, так это то, что темой встречи будет исключительно она сама. Или, если точнее, подумала она, снова пролистывая свои заметки, темой был тот человек, который очень упорно и почти успешно пытался убить ее предыдущим вечером.

— Давайте устраним наиболее очевидный вариант первым, — начал Дворов, откинув назад спинку кресла и вытянув перед собой ноги в сапогах. Арбитр-майоре Криг Дворов, гранд-маршал и великий судебный претор Гидрафура, был человеком с длинным, изборожденным морщинами лицом и сухой отстраненной манерой речи. Почему-то Кальпурния ожидала другого. — Первым же делом я — как и вы, я уверен — предположил, что эта атака была просто местью за то, что наша коллега отправила в нокаут ту юную леди, которая не собиралась уступать ей дорогу. Как ее там звали?

— Кета Мерколи-Баллайн, — подсказал мужчина, сидящий за маленьким круглым столом напротив Кальпурнии. — Или, как она бы наверняка предпочла, благородная леди Кета из досточтимых Мерколи высокого дома Баллайн. Конечно, если бы она не настояла на полном церемониале и использовала краткую форму. Но, впрочем, поведение леди Кеты до того, как наша новоприбывшая коллега попыталась сделать ее чуть цивилизованней, говорит мне, что эта милая дамочка из высшего общества не отличается формальным складом ума.

На последней фразе Кальпурния бросила на него резкий взгляд, но, насколько она могла сказать, в ней не крылось никаких насмешек. Иногда судить об этом было сложно: арбитр-сеньорис Нестор Леандро, первый из троих помощников Дворова, имел утонченные повадки и любил приукрасить свою речь, в чем, по ее мнению, порой перегибал палку. Эта театральная манера хорошо сочеталась с раскатистым резонирующим голосом и красивыми волнистыми волосами серебристого цвета. Кальпурния не удивилась, когда узнала, что Леандро — завсегдатай театров и опер, а также владеет целой библиотекой речей известных имперских ораторов.

— Что касается ее, — продолжал Леандро, — то нет причин, по которым вы должны были бы слышать о Мерколи или о самой леди Кете. Месса и связанные с ней празднества пришлись как раз на то время, когда Баллайнам действительно хотелось бы привлечь к себе внимание, чтобы компенсировать эффект, произведенный их недавним выходом из соревнования за контракты, связанные с перелетами на Контоскалион. Но среди Баллайнов было много споров по поводу того, как для них обернется значительное присутствие на Мессе — подорвет ли оно их усилия в этом аспекте или же уверит их союзников, что они сильны и держат ситуацию под контролем, чтобы те продолжали в них вкладываться. Все это было не более чем закулисным шепотом, вы понимаете, это то, что я открыл, содрав несколько слоев безразличия и незаинтересованности. Суть, впрочем, в том, что если бы даже Мерколи-Баллайн имели возможность организовать столь профессиональную попытку убийства, и даже если бы они были настолько глупы, чтобы выдать себя, подстроив ее, и даже если бы они проявили еще большую глупость, избрав целью агента Имперских Адептус, нет никакой логики в том, чтобы делать все это ради никому не нужной дальней родственницы, вертихвостки вроде леди Кеты, которая, насколько я могу сказать, заработала привилегию съездить сюда на Мессу только потому, что семья не знает, что с ней делать, кроме как попытаться свести ее с относительно приличным местным пареньком в надежде на более-менее полезный политический брак. Принимая во внимание все обстоятельства, я подозреваю, что шлепок силовой дубинкой по носу должен быть наиболее интересным событием, которое произошло в ее семье за весь сезон.

— Вы бы, Нестор, время от времени останавливались да переводили дух. К тому времени, как вы заканчиваете некоторые фразы, у меня уже голова кружится, — Дворов повернулся к четвертому сидящему за столом. — Итак, мы все поняли, кто не мог подослать убийцу. Есть идеи, кто мог?

— Нет.

На роль полной противоположности Леандро едва ли можно было подобрать более подходящего человека, чем арбитр-сеньорис Рё Накаяма. Он был коренаст, а Леандро — высок, и голос у него был грубый и хриплый, в то время как у Леандро — гладкий и медоточивый.

— Нестор прав, на это дело понадобилась куча ресурсов. Не только денег. Связи, доступ к редкому оборудованию и совершенно нелегальным лицам, — он перевел взгляд на Кальпурнию. — Вы помните, как передали труп генетору после того, как убили это существо?

Она кивнула. Воспоминания о вчерашнем вечере были несколько разрознены из-за легкого сотрясения мозга, нанесенного пулями, ударившими по шлему, но это она помнила. Пространство между участниками празднества, заполненное лишь дымом и искрами, превратилось в бледное размытое пятно, оно, в свою очередь, стало серо-бурым силуэтом, тот — шатающимся контуром в дымке, а контур — падающим телом. Она смутно помнила, как поковыляла вперед и всадила еще две пули ему в спину, а следующим воспоминанием было, как она полулежала на инкрустированном полу святилища Механикус, а Санджа и Хаим созывали сервиторов.

— Механикус раньше уже помогали нам с подобными проблемами, — продолжил Накаяма, — хотя и нечасто. Их магосы-генеторы владеют наилучшими инструментами и умениями для того, чтобы извлекать знания из имеющихся улик. В этом их никто не превзойдет, даже наша собственная лаборатория-вериспекс. На этот раз мастер Санджа взял останки и отдал на работу своим адептам, не дожидаясь, пока его попросят. Даже до того, как мы успели попросить его выдать тело нам. Думаю, он считает это происшествие вроде как личным оскорблением, поскольку оно произошло прямо перед его храмом, и хочет это исправить. Я читал его доклад — он спрашивал насчет вас, Шира, но вы были на встрече с Кальфус-Меделлом.

Кальпурния на миг позволила себе надежду, прежде чем Накаяма загасил ее.

— Конечно, они ничего не добились. Они, очевидно, были в ярости, или, по крайней мере, так близко к ярости, насколько это для них возможно. Санджа сначала был уверен, что адепты что-то упустили, но они изучили нашего приятеля при помощи лучших авгуров и инструментов, и все равно сказать им практически нечего. Это мутант? Да. Тренированный псайкер. Так он и не давал себя увидеть. Аугментированный? Конечно. Глаза и моторные области мозга очень усилены, это чтобы сделать из него специалиста по быстрой стрельбе. Можно ли отследить его происхождение? Шансов ноль. После смерти активировался токсический имплантат в пояснице, который нанес огромный ущерб тканям. Когда я попытался докопаться до деталей, Санджа довольно быстро воспользовался своей прерогативой секретности, но ясно как день, что мы уже не получим годного генетического отпечатка. Подобные меры против отслеживания требуют огромных ресурсов и умений, да к тому же незаконны. Псайкерская натура убийцы в любом случае гарантировала ему смертный приговор. Чертовски большие вложения в одного-единственного агента и одну-единственную атаку.

— Удивите меня, Рё, — сказал Дворов, глядя в потолок. — Скажите, что нам удастся отследить оружие.

— Мы попытаемся, но они, судя по всему, не соответствуют ни одному установленному архишаблону Механикус. Пока что, по крайней мере, так. У магоса Санджи есть довольно продвинутый медицинский кабинет, но это святилище, в конечном счете, не более чем дипломатический пост. Они хотели отослать эти вещи в один из более крупных цехов в улье Константа, но я решил, что не надо позволять им снова помахать своими прерогативами и оставить бионику себе. Не думаю, что мы получим ее обратно, как она есть.

— Нам, наверное, лучше не давить. Будь с ними полегче, Рё, просто поблагодари их за помощь и вырази надежду, что они найдут бионику интересной. Оформи это так, будто мы делаем им услугу в обмен на быстрое исследование тела. Делегация четвертого уровня, — Дворов побарабанил пальцами по столу. — Рё прав. Мне становится дурно от одной мысли о том, сколько сил ушло на подготовку этого человека, на то, чтобы мы не могли его идентифицировать. Шира, если бы напали на любого из нас троих, то мы бы сразу пошли листать досье врагов, и у нас были бы какие-то идеи по поводу того, что могло сподвигнуть их на такие усилия. Но вы в системе всего — сколько там — две недели? А на самом Гидрафуре — считанные дни.

— Которые я провела здесь, в Стене, — добавила Кальпурния. — Вчера я, можно сказать, буквально впервые вдохнула гидрафурский воздух. Я прокрутила в уме все свои действия и не нашла ни одной вещи, которая могла бы вызвать нечто подобное.

— Тогда я положусь на ваше суждение, — сказал Дворов. — Мы не можем исключить ни одну версию, но пока что следует в первую очередь ориентироваться на вариант оппортунистической атаки против нашего порядка в целом. Также мы не можем считать это делом исключительно ульевого или планетарного уровня. Месса святого Балронаса привлекает зрителей со всей системы и еще, насколько я могу сказать, дюжины других систем этого субсектора. Если учитывать все, что нам известно, это вполне может быть какой-нибудь минеральный барон со Шталь-Тэта, который мстит за конфискацию имущества, совершенную по приказу одного из наших коллег за четыре системы отсюда. Просто предположение, Шира, вот и все, — он заметил, что Кальпурния сделала заметку. — Вести уже разошлись. Я получил дюжину запросов на аудиенции от самых разных сторон, которые хотят знать, что происходит, или желают провернуть какое-то дело в связи с этим. Кальфус-Меделл, пожалуй, пока самый важный из них, но определенно не единственный.

— С этим нам, коллеги, придется вести себя изобретательно.

Дворов закончил собрание такими словами:

— Думаю, мы все согласны, что это прерогатива Ширы — руководить расследованием собственного неудавшегося убийства. Не надо говорить, Шира, что вам надо будет тесно сотрудничать с этими двоими. Я уверен, что ваша репутация оправдана, но это будет не совсем рутинное расследование.

— Знание местности, сэр. Я понимаю, — так она ему ответила.

И она понимала. Она начала подозревать, что карьера, подобная ее собственной, неразрывно связана с невозможностью привыкнуть к постоянным кочевьям с одного мира на другой. Переехать с одной точки в другую на той же планете было просто, как и перемещаться в пределах одной зоны: ее родители оба занимали высокие должности в органах власти Ультрамара, и до того, как пойти в арбитры, она путешествовала чаще, чем большинство людей. Тренировочная станция на Мачиуне была терпима, потому что там было еще семьсот девяносто девять других напуганных новобранцев, но на первом посту, в гарнизоне на Дрейд-73, жилось куда хуже. Она не могла привыкнуть к запаху, к постоянному шуму глыб пемзы, которые несло по каналам, к грубым местным манерам и вечной копоти и пеплу.

МГ-Диэл, Хазим, Дон-Круа, Эфеда. Она была уверена, что полностью прочитала все книги в их библиотеках к тому времени, как ее переводили в другое место, но не могла припомнить ни одного трактата об этом мучительном состоянии, когда тебя забрасывают на незнакомый мир, где нельзя принимать как должное твои самые фундаментальные представления обо всем на свете. Может быть, она как-нибудь напишет об этом сама.

И вот на что она кровь из носу потратит целую главу, пообещала она себе, протянув руку за следующим планшетом, так это на культурный шок. «Факт, на который я хотела бы обратить внимание читателя, — мысленно написала она, — состоит в том, что, несмотря на то, что вера и преданность Адептус Арбитрес так же несгибаема, как сам свет Императора, вы, путешествуя по мирам Империума, можете обнаружить, что наш орден относится к своим обязанностям незнакомым вам образом, и вам надо быть готовыми к этому. Приведу в пример мой собственный опыт перехода с Эфеды на мир Гидрафур…»

Кальпурния скорчила гримасу, постучала по новому планшету и стала смотреть, как на него вытекает текст — заметки с двух других сегодняшних встреч. Две фамилии, двойные, как предпочитает аристократия Гидрафура: Таймон-Пер, Кальфус-Меделл. Один ответственен за катастрофу на площади Адептус, другой — распорядитель великого религиозного фестиваля, одного из основных праздников гидрафурского года.

Она нажала на запись о Таймон-Пере и скривилась, когда увидела, что оставила пустое место наверху страницы, чтобы записать там, в какой камере будет происходить допрос.

— Культурный шок, — повторила она про себя. Для «допроса» вообще не использовалась камера. Леандро провел ее в гостеприимную комнату для аудиенций, где молодой человек, которого она ожидала увидеть в цепях, сидел на кушетке и вдыхал травяные испарения. Первым же импульсом было выбить этому щенку зубы, потом, когда Леандро поприветствовал парня, гнев перешел в изумление, и она поняла, что это будет совсем не похоже на те допросы, к которым она привыкла.

Атиан Таймон-Пер стоял за парадом-карнавалом «Адептус», и оба арбитра быстро поняли, что ему нечего им рассказать — все заметки Кальпурнии были помечены отрицательными ответами. Нет, никто не подговаривал его к захвату площадей Адептус для проведения праздника. («Это была моя идея, понимаете, тему Адептус никто не поднимал уже годы, и я подумал, ну, это будет оригинально и дерзко, но к тому же и весело, а еще это будет, ну, вы знаете, смело… не правда ли…» — и его голос постепенно затих, пока оба просто молча смотрели на него). Нет, никто не подходил к нему узнать о времени или маршруте парада. Нет, никто не говорил ему, что через квартал Адептус будет двигаться высокопоставленный арбитр. Нет, он не проверял личные данные, и участников карнавала никто не регистрировал, если не считать чьей-то несерьезной попытки сделать список для конкурса на лучший костюм. Нет, он не знал, что атака была нацелена на саму арбитра Кальпурнию. Нет, нет, все нет.

— Ни повинной, ни помощи, ни подсказок, — шепотом выразила она свое мнение, когда они удалились посовещаться.

— Согласен, но час мы потратили не зря. Весь улей в это время года вечно пребывает в брожении, и, как правило, наступает момент, когда нам надо зримо проявить свою власть. Слух об этом к вечеру распространится везде и всюду, и, независимо от ценности для расследования, известия о том, что мы подвергли молодого аристократа столь резкому допросу, покажет людям, что мы говорили совершенно серьезно, когда вводили комендантский час на время вигилии.

Кальпурния посмотрела мимо него, на Атиана, который нервно ковырял в носу и вытирал палец о нижнюю сторону кушетки.

— Это… со всем уважением, арбитр Леандро, но мне упорно кажется, что такие известия просто покажут, что мы относимся к этому делу, как к игре в шарады! Если люди позабыли, что Адептус, слуги самого Императора, обладают абсолютным авторитетом, тогда я посоветовала бы набрать побольше карателей и арестовать всех, кто присутствовал на вечеринке. Это бы куда эффективнее донесло мысль. Никому не помешает, что столько потенциальных разжигателей беспорядков пару дней посидят за решеткой. Кажется, некоторым из этих людей очень нужен подобный урок, — она почувствовала гордость, что ей удалось сохранить голос столь же тихим, как у Леандро.

— В теории ваш совет совершенно рационален, арбитр Кальпурния, — мягко ответил тот. — Что же касается практического применения, что ж… видимо, положение дел на Гидрафуре более сложное и тонкое, чем на ваших предыдущих местах службы, и Арбитрес вынуждены быть более деликатными и осторожными. Мы подгоняем свои действия под обстоятельства, — добавил он, увидев выражение ее лица, — и наших действий здесь вполне довольно. Мы уже продемонстрировали свои намерения, когда арбитраторы разогнали этот парад анархии, которым этот молодой человек, как ему казалось, руководил, а теперь мы еще и освежили их заново. Элита Гидрафура привыкла, что арбитры приглашают их на дипломатическую аудиенцию через герольда, с большим вниманием и отдавая должное их рангу, и все вопросы смягчают, завернув в дюжину слоев протокола. А то, что мы привезли этого паренька сюда и напрямую допрашивали без присутствия каких-либо слуг, будет иметь тот же психологический эффект, как и предложенные вами массовые аресты. Но при этом — без побочного эффекта в виде повышения враждебности со стороны нобилитета и других Адептус, что наверняка сотрет все следы тех, кто на вас напал.

С этими словами Леандро дал сигнал открывать двери. Трое молодых аристократов кинулись внутрь и, галдя, облепили Атиана, который покачивался в театральном волнении и шептал им что-то в ответ, пока не вмешался Леандро.

— Расследование более не требует вашего присутствия, мой досточтимый юноша из рода Пер. Однако никогда нельзя сказать наверняка, куда занесут нас повороты и изгибы судьбы. Вы должны быть доступны для нас в любое время, так же, как и сегодня, пока мы не сообщим обратное. А пока что, со всем уважением, прощайте.

Эти речи показались ей непривычно мягкими, однако аристократы тут же зашелестели между собой и прекратили, только когда Кальпурния, не в силах сдержаться, легонько постучала дубинкой по краю кушетки.

— Прежде чем вы уйдете, Таймон-Пер, я была бы очень благодарна, если бы вы вытерли свои сопли из-под нашей мебели.

Все четверо удивленно таращились на нее, пока Атиан, наконец, не понял, что она не шутит, и наклонился с платком в руке и белым от негодования и унижения лицом. По крайней мере, Кальпурния почувствовала себя немного лучше.

Всему свое время и срок, подумала она, потянувшись за очередным файлом. Все должно было происходить гораздо медленнее. Изначально Дворов описал ей четко распределенный по времени период адаптации. Некоторое время, чтобы приспособиться к окружению, полная медицинская подготовка с помощью Санджи, где-то неделя на знакомство с городом, формальное присутствие на Мессе, которое будет означать официальное вступление в должность, время узнать побольше о Гидрафуре и своем новом положении. Она фыркнула и включила новый планшет. Узнать, что подозреваемых тут гостеприимно встречают на галантных официальных аудиенциях и позволяют им держать руки свободными, пока их допрашивают. Понадобится ко многому привыкнуть.

Записки о втором слушании за день ссылались на одно из досье, которые ей выдали по прибытии. Первый экран был полностью занят титулами и почетными званиями, которые ей ни о чем не говорили, пока не было времени поискать, что они значат — и Кальпурния подозревала, что и тогда у них особого смысла не окажется. Страницу венчало имя: лорд Халлиан Кальфус-Меделл, властью епарха гидрафурского назначенный Распорядителем Вигилии.

Они с Дворовым встретились с лордом в одной из церемониальных галерей над Вратами Справедливости через два часа после того, как выгнали Таймон-Пера. Он был не из десятого сорта, как тот же Таймон-Пер или леди Кета, но обладал таким могуществом, каким только могло обладать гражданское лицо в системе Гидрафур, где доминировал Флот, и это была достаточно весомая сила. Поэтому требовалось вести себя иначе и с несколько большей официальностью: Дворов оделся в старомодную формальную мантию и высокий головной убор судьи и восседал на кафедре, окруженной стражей из младших преторов и герольдов с посохами, на которые были прикреплены стальные таблички с выгравированными на них поучениями из Заповедей Справедливости. Протокол позволял Кальпурнии оставаться в простой черно-серой униформе арбитратора, но, когда она шла к кафедре и отдала честь, одежда показалась страшно неудобной. Дворов кивнул в ответ, а затем двое служителей широко распахнули двери.

Тут же широкими шагами вошел Кальфус-Меделл, крупный мужчина в расцвете лет, с первыми зачатками ожирения на талии и подбородке и профилем, похожим на носовой таран одного из крейсеров линейного флота Пацификус, что кружились на орбите высоко в небесах. Весь в синих и пурпурных шелках, он двинулся прямо к кафедре, не переставая говорить пронзительным голосом:

— Мои дорогие Арбитрес! Самые ранние вести, которые я получил, гласили, что офицер, ставший мишенью этого злодеяния, выжил. Прекрасная новость, самое то, чтобы смягчить ужасающие известия о том, что такое нападение вообще произошло. Я ехал в улей Константа, когда услышал об этом, и прибыл ради аудиенции с вами, как только смог. Прошу прощения, что это заняло столько времени.

Это мы позволили тебе прийти на аудиенцию, хотела сказать Кальпурния. Кальфус-Меделл остановился, поставив одну ногу на край кафедры, но Дворов, похоже, решил это проигнорировать.

— Атака оказалась безуспешна, многоуважаемый Кальфус из Меделлов. Арбитр-сеньорис Кальпурния получила легкие травмы, но, как видите, уже выздоровела и вернулась к активной деятельности.

Кальпурния кивнула. Она заметила удивление на лице аристократа и поняла, что тот, увидев ее должностную форму, принял ее за охранницу Дворова. Потом удивленное выражение сменилось на одобрительное. Глаза у Халлиана были зоркие, глубоко посаженные, и явно оценивали ее, подтверждая мнение, которое у Кальпурнии уже сложилось на основании данных из досье. Кальфус-Меделл мог быть помпезен, но не глуп.

— Арбитр-сеньорис, — он поклонился. — Позвольте мне выразить свое облегчение. Я не был связан с тем… беспокойством, которое совпало с нападением, но, будучи Распорядителем Вигилии в Босфорском улье, я чувствовал ответственность за полученные вами раны.

— Ценю ваше участие, сэр, но эти раны были несерьезны и быстро прошли. Неудавшийся убийца погиб от моей руки, и мы идем по его следу. Кто бы ни стоял за нападением, он будет найден, в этом я могу вас заверить, и Арбитрес не потерпят никаких новых «беспокойств».

— По пути сюда я заметил перемены, — сказал Халлиан, когда Дворов спустился с кафедры. Несколько удивленная Кальпурния пошла следом за ними к дверям, отставая на шаг. — На каждом подходе к Августеуму — пост Арбитрес, по всем улицам — патрули. Надеюсь, это не подорвало вашу способность контролировать остальной улей и область вокруг самого Собора?

— Специфика нашей оперативной деятельности должна оставаться делом Арбитрес, господин посол от Меделлов, — ответил Дворов. Двое мужчин слегка свернули в сторону от дверей. Кальпурния повернулась и ускорила шаг, чтобы догнать их. — Но я бы не стал предпринимать никаких действий, которые поставили бы под вопрос нашу возможность защитить закон и порядок Императора и святой Мессы. Установлением контроля над ульем лично руководит арбитр-сеньорис Накаяма, а он имеет превосходные навыки в данной области. Для большей бдительности во все края системы, что находятся под юрисдикцией Арбитрес, разосланы делегации. А арбитр Кальпурния, нисколько не замедленная травмами, приступила к службе на неделю раньше, чтобы возглавить охоту на тех, кто спланировал нападение. Она еще незнакома с нашей системой и ее обычаями, но обладает безупречными репутацией и послужным списком, а кроме того, поддержкой от меня и арбитра Леандро. Не думаю, что охота будет долгой, уважаемый Кальфус из Меделлов.

Они замедлились у выхода на лестницу. Халлиан бросил на нее еще один цепкий взгляд.

— Одна добрая весть тянет за собой другие. Вы живы, достойная леди арбитр, да к тому же здоровы, да и ко всему прочему преследуете своего врага с рвением, которым я могу лишь восхититься.

Они с Дворовым повернулись и двинулись прогулочным шагом под новым углом, и дезориентированной Кальпурнии опять пришлось догонять их.

— Мне неудобно поднимать эту тему, достойная леди арбитр, — сказал Халлиан, — но плечи мои обременены обязанностями, которые требуют этого, — он прервался, чтобы дать Кальпурнии время ответить, но когда та просто молча посмотрела на него, лорд нахмурился и продолжил. — Несмотря на то впечатление, которое вы — и я вас вполне понимаю — получили за свое краткое пребывание здесь, время перед Мессой святого Балронаса и Сангвиналой свято и обладает большим значением. И, как я понимаю, Судьи Адептус могут преследовать свою добычу таким образом, который, как бы это выразить… — Кажется, я понимаю, куда вы клоните, лорд Кальфус-Меделл. Я знаю, что я совсем новичок в этой системе и не знаю многих деталей местного протокола. Уверена, что уже сделала дюжину небольших нарушений, просто разговаривая с вами, — она заметила, как на лице лорда мелькнуло довольное, самоуверенное выражение, прежде чем он спохватился и стер его. — Но я знаю и то, что вы пропустите их, так же, как я сделаю все, чтобы выследить убийц без всяких беспорядков, которые могли бы нарушить ход фестиваля. У нас одна цель, сэр. Празднование веры в нашего Императора и уничтожение любых угроз его единым и законопослушным владениям. В чем мы можем друг другу противоречить?

При этом Халлиан улыбнулся, и Кальпурния немного расслабилась.

— Мне почти стыдно признаться, что я в чем-то сомневался, многоуважаемая арбитр, — сказал он. — Я невероятно рад возможности насладиться вашим приятнейшим обществом даже на столь краткое время, которое позволяет довлеющий над нами обоими долг. Вы облегчили мне душу, заверив, что ничто нас более не потревожит. Если все будет мирно и спокойно, то я гарантирую, что Сангвинала продемонстрирует вам настоящее гостеприимство вашего нового дома самой великолепной церемонией, которую вы когда-либо видели!

Он начал поворачивать к выходу. Дворов остался на месте и едва заметно кивнул, сигнализируя Кальпурнии следовать за ним. Дальнейший этикет был ей знаком: важного гостя надо эскортировать к выходу, чтобы у него не возникло ни малейшего чувства, что его отсылают. Она прошла рядом с лордом Халлианом мимо двойного ряда стражников в униформе, а потом увидела то, что ожидало их в холле, и встала как вкопанная. Рука метнулась к оружию и остановилась, когда Халлиан спокойно подошел к чудовищу, которое возвышалось среди колонн густо-желтого дневного света, льющегося из высоких окон.

Сервитор-телохранитель был на голову выше Халлиана, а Кальпурния, даже со шлемом и всем прочим, едва достигла бы ростом семейного герба, изображенного на его нагруднике. Плоть, виднеющаяся между аугметическими пластинами и кабелями, имела болезненно-бледный, неестественный вид, характерный для мышц, выращенных в чане и усиленных генетическими и гормональными стимулами, а не тренировками и реальным использованием. Клонированная кожа и покрытая филигранью броня скользко блестели от благоуханного масла. Но, когда Кальпурния заставила себя приблизиться, то почувствовала под пряным ароматом тот же запах, который издавали почти все сервиторы — запах свежевымытого больничного коридора, обеззараженного и все же отчего-то вызывающего тошноту. Щель для обзора в его вычурно украшенном золотом забрале была затемнена, поэтому нельзя было сказать, куда оно смотрит.

Халлиан наблюдал, как она разглядывает это существо, и выражение его лица опять приобрело неуловимо самодовольное выражение. Больше они не сказали друг другу ни слова. Он выдал короткую рубленую фразу, сервитор крутанулся и побрел следом за ним. Его стопы были подбиты мягкими синтетическими подушечками, поэтому единственным звуком, который он издавал, постепенно удаляясь из виду по пятам хозяина, был тихий шорох, как от мантий, волочащихся по полу.

Кальпурния едва сознавала, насколько повлиял на нее вид твари, пока через пару минут не поняла, что плотно стиснутые зубы уже болят.

«Больше похоже на бойца, чем на стрелка, — было написано в ее заметках. — Многочисленные адаптации для схватки, мощная аугметическая лапа с когтями, дендриты с лезвиями в панцире? Какое-то стрелковое орудие, вероятно, замаскированное и отключенное, чтобы дозволить доступ к нам. Голосовой триггер, странно — слабость. Продолжить наблюдение».

— Продолжить наблюдение, — сказала она вслух, уронила планшет на ковер и со стоном поднялась. Узел грубой шрамовой ткани, который скрутил кожу на ее правом бедре, отвердел и ныл, как было всякий раз, когда она уставала, мерзла или слишком долго сидела без движения. Она подвигала ногой, чтобы размять его, подошла к охладительной плите у двери и налила воды из кувшина, стоящего на ней.

Пока она стояла там, сзади шеи чувствовалось легкое покалывание от энергетических щитов по ту сторону окна. Нельзя, чтобы весь улей видел, что арбитр-сеньорис вынужден прятаться, это была бы катастрофа. Поэтому, несмотря на все просьбы каптенармуса Текира, не могло быть и речи о том, чтобы установить бронированный заслон. На самом деле ей все еще было непривычно, что ее покои окружены энергетическим занавесом — до Гидрафура она видела пустотный щит ровно один раз, во время путча на Дон-Круа, где элитные отряды силовиков вышли с самым лучшим снаряжением из всего арсенала, чтобы заблокировать улицы, ведущие к Горе Капитолий. И все равно она не сможет чувствовать себя полностью в своей тарелке, поворачиваясь спиной к окну, пока организатор нападений не будет пойман.

Организатор. Отвратительно. Организатор, инициатор, идейный вдохновитель. Неловко говорить и неприятно думать об этом, но Дворов прав. Они даже не в состоянии узнать имя того трупа, что лежит сейчас в святилище Санджи. Она все еще не может догадаться, что могла сделать, чтобы на нее устроили подобное покушение, а Леандро, эксперт в политике и дипломатии, не знает никаких текущих интриг, которые выиграли бы от ее смерти. Конечно, учитывая, какое сейчас время года, делать выводы о нынешнем состоянии ульевого общества было не так уж легко. В куче распечаток рядом с ней была масса докладов от участков со всего улья и огромной городской агломерации, которая простиралась от него к побережью, и более подробных сообщений из Августеума, изолированного роскошного района, фактически города в городе на вершине Босфорского улья. От картины, которая из них складывалась, кружилась голова, а надежда на какое-либо упорядоченное расследование таяла. Кальпурния взяла наугад несколько листов и начала их просматривать, время от времени бросая взгляд на карты, которые свисали с дальнего подлокотника дивана.

Командир участка на отроге Вастенер, что в Квартале Аристократов, доложил о ссоре между двумя семьями-картелями из заводских ульев на дальнем побережье, которая произошла из-за размещения в башне, снятой ими обеими. Диспут происходил по большей части в форме замысловатых подначек, которые никто из присутствующих арбитров откровенно не понимал. Вчера после полудня двое молодых парней из этих семейств убедили себя в том, что были взаимно оскорблены, и настояли на проведении формальной дуэли. Они приехали к участку, каждый с хвостом из сочувствующих родственников, и начали громко требовать присутствия судьи, чтобы тот санкционировал всю затею. Когда Арбитрес отказали, оскорбились уже оба семейства и вообразили, что могут подать запрос на снятие полномочий с командира участка.

Семейство Риос-Каутир начало социальный сезон церемонией обручения одного из их сыновей с популярной дочерью уважаемой флотской династии. Молодой человек повел невесту осматривать фицелиновую фабрику его семьи, расположенную в подножье улья, а там некая впечатлительная личность увидела ее униформу, и пошел слух, что вот-вот придут насильно загонять людей на флот. В результате произошло массовое бегство, которое вызвало беспорядки на двух основных транспортных артериях, а прибывшие восстанавливать порядок отделения арбитров только способствовали укреплению слуха. Местные командиры считали за удачу, что им удалось в течение дня вернуть район под контроль, но в лабиринте подземных туннелей и каналов еще только разгоралась охота за последними бунтовщиками и мародерами.

Произошла даже неприятность, в которую оказался вовлечен сам Собор Восходящего Императора. Во внучке вольного торговца Ранньера Квана, судя по всему, пробудилась вера, и она постриглась в монахини ордена Священной Розы. Кван впервые услышал об этом, когда спустя четыре года отсутствия вернулся в систему ради Мессы, и заявился в Собор, где настаивал, что девушку удерживают силой, и требовал, чтобы Сестры отдали ему дитя. Теперь Кван продолжал попытки припарковать воздушные сани над Собором в нарушение законов, регулирующих воздушное пространство, а канонисса Феоктиста непреклонно стояла на своем, заявляя, что они из чистого принципа не позволят Квану отвлекать девушку от религиозного долга хотя бы визитом.

И это только три случая, о которых сочли нужным доложить арбитру-сеньорис. Должны быть более повседневные заговоры и раздоры, отдельные случаи насилия или крамолы, с которыми судьи из каждой судейской крепости могли разобраться и сами. Самые мелкие из преступников: вандалы, портящие имперскую собственность, симулянты, пьяницы, нарушители общественного спокойствия, участники убийств и избиений. Все это происходило в гигантских жилкомплексах, куда изредка заходили патрули арбитраторов и в случае надобности использовали простейшие уличные наказания без всяких разбирательств. Заговорщики здесь просто не выделялись на общем фоне, как это было бы на процветающей и благочестивой Эфеде.

Она начинала понимать, насколько сложно все будет. В своем трактате Галимет концентрировался на экклезиархальных церемониях и затрагивал их историю. Он рассказывал, как народ Гидрафура годами жил в стыде за то, что их система сдалась Кардиналу-Отступнику, как Кай Балронас, проведя двадцать лет на Земле, вернулся на родину Понтификом Мунди и основал традицию ежегодного бдения, поста и покаяния, чтобы объединить всю систему искуплением и духовным очищением, и как кульминацией вигилии стала месса накануне великого празднества Сангвиналы, когда граждане прекращали свой долгий пост и оканчивали покаяние радостным чествованием Господа Ангела.

Также Галимет записал, что есть такой обычай, когда сильнейшие и богатейшие жители Гидрафура собираются на Мессу в грандиозном соборе улья-столицы. Она помнила, как сочла это событие совершенно обычным и продолжила чтение. Тогда она решила, что, будучи арбитром, сможет разобраться, что там к чему. За месяц до Мессы улей оказался битком набит всяческими сановниками: всеми ответвлениями Адептус, вольными торговцами, могущественными негоциантами, офицерами выдающихся флотских династий со своими космическими поместьями и ленными флотами.

И, естественно, для религиозного собрания нашлись и другие цели. Ей уже предоставили показательный пример того, как улей лихорадило в месяц перед Мессой — манерной, изысканной, безупречно разыгранной лихорадкой, окутанной столькими слоями протокола, что даже половина коренных жителей не могла сквозь них проникнуть, и все же — лихорадкой. В эти три-четыре недели элита всей системы упаковывала такое количество насыщенных интриг, какого хватило бы на год. Семьи, владеющие богатством, сравнимым с валовым продуктом целой планеты, торговались и обменивались услугами ради малейшего изменения рассадки на одном из банкетов Кафизмы; правильный поворот беседы на утренней прогулке мог означать союз, способный устраивать и разрушать жизни. С другой стороны, был и этот почти спонтанный вольный пьяный разгул, в который она вчера угодила. Кто бы мог воспользоваться всей этой суматохой, чтобы убить арбитра? Кальпурния глотнула воды и снова вздохнула. Кто знал, сколько там неизвестных, что они думают, что скрывают? Кровь Жиллимана, как снизить количество подозреваемых хотя бы до тысячи?

Она снова подобралась к окну и выглянула, не обращая внимания на гудение в основании черепа, которое было вызвано силовым полем. Ее покои выходили на сторону, противоположную Собору, на склон улья, который ниспадал к огромной плоской городской равнине. Кальпурния была знакома с огромными рукотворными ульями, которые порождали имперские миры, когда их население становилось слишком большим и плотным, чтобы жить в обычных городах. В Ультрамаре ульев не было, но вокруг орбитальных шахт для запуска грузов на Хазиме выросло два таких мегаполиса, а Дон-Круа, благодаря расположению между тремя довольно загруженными варп-течениями, обладал таким населением, что для его размещения понадобилось приличная дюжина ульев, торчащих подобно опухолям над его изрезанной пропастями поверхностью.

По сравнению с головокружительными громадами ульев Некромунды или Ванахейма Босфорский улей был скромным и мелким. Технически, он на самом деле едва имел право называться ульем — скорее, это было место, где беспорядочная застройка, покрывающая всю аллювиальную равнину внизу, добралась до отрога горного хребта и вскарабкалась по нему вверх. Он стоял на скальной породе, а не на искусственной основе, пустой и набитой людьми, как настоящий улей. И все же вид был достаточно впечатляющ — огромный лес шпилей и башен, тянущийся по изгибам горного склона в более темные и скромные глубины города на равнине.

Под самым окном Кальпурнии вниз отвесно уходила высокая и широкая Стена, просторным башням и бастионам которой достало бы места, чтобы вместить целый город, и прочности, чтобы отбить нападение целой армии. Она соединялась со стеной Августеума у монументальных Врат Правосудия, местами расширялась огромными укреплениями, где находились дома и покои командиров и высшие суды, потом переходила в гребень из рокрита и адамантия с тридцатиэтажный дом, поднималась башнями, которые сами по себе были отдельными крепостями, и опускалась до самого подножия улья, где завершалась одинокой монолитной цитаделью и вратами.

В Стене находились залы суда, комнаты для допросов, камеры для казней и заключения, оружейные, казармы, тренировочные площадки, часовни, трансляционные вышки, генераториумы, ангары, полные БТР «Носорог» и танков для подавления беспорядков «Репрессор», библиотеки с бумажными книгами и инфоковчегами, настолько обширные, что можно было потратить целую жизнь, разыскивая одну-единственную старую запись. Вокруг каждых ворот мерцали огни лагерей, где просители ждали неделями, месяцами, годами — сколько бы времени не понадобилось махине Адептус Арбитрес, чтобы выдать решение или передать весть о судьбе близкого, угодившего за эти стены. Охранники ворот в столь огромных крепостях-участках обязаны были регулярно прекращать войны, разгорающиеся из-за мест в очереди. Кальпурния даже знавала арбитров, которые родились и провели первые годы жизни рядом с воротами судов, где стали работать, когда выросли. В большинстве гарнизонов считалось, что такие люди приносят удачу своему отделению.

Ей понадобится месяц, а то и больше, чтобы научиться ориентироваться в районе Врат Справедливости и среди верхних башен. Но она научится, подумала Кальпурния, понемногу избавляясь от мрачного настроения. Она это уже проходила. Каким бы чужим сейчас не казался Гидрафур, вскоре все эти названия обретут смысл. Люди перестанут быть лицами, которые проходили мимо, и именами, которые надо было напоминать. Она начнет понимать, кто педантичен, а кто небрежен, кто может представить широкую перспективу, а кто теряется среди деталей. Она будет знать, кто преступно пренебрегает догмами священного Лекс Империа, а кто, ударившись в противоположность, прячет ущербность собственных суждений за буквой закона и сам себя связывает по рукам и ногам. Она узнает, кто истинно верует и действительно понимает доктрины, которым они следует, а для кого «За Императора» — не более чем пустая фраза, выкрикиваемая перед тем, как обрушить силовую дубинку на череп какого-нибудь случайного прохожего. Она работала со всеми этими типами людей и хорошо справлялась. Это доказывали Венок Провоста и три печати почета, что висели на стене позади нее. Здесь она тоже справится.

Кальпурния повернулась, прислонилась спиной к стене и потерла шрамы на лбу, осматривая комнату. Главный эконом и его слуги посчитали, что человеку ее положения не подобает жить в столь простых покоях, но ей хотелось, чтобы хоть что-то вокруг было уже знакомым, и предпочла богато обставленной башне, где жил ее предшественник, маленькие свободные комнаты. Всего их было три, и имелись там только кровать, книги, небольшой алтарь Императора, икона Жиллимана, бюст судьи Траггата в нише над письменным столом, сундук для одежды и маленький личный арсенал. Стены были из ничем не украшенного темного камня, и она наслаждалась, чувствуя его холодную твердую поверхность сквозь мундир — камень напоминал о ее комнате в казармах Эфеды.

Там она тоже поразила всех тем, что оставила себе эту комнатушку даже после того, как ей доверили командование гарнизоном. Она часто проводила там совещания, сидя на кровати или прямо на каменном полу, скрестив ноги, и пыталась собственным примером донести до них урок: их долг — хранить закон и мир Императора, а не наслаждаться собственной важностью ради нее же самой. Хотя, отметила про себя Кальпурния с печальной улыбкой, там у нее не было привычки оставлять кучи планшетов и распечаток раскиданными по половине комнаты. Но мгновение она задумалась, не оставить ли и их слугам, а потом мысленно дала себе пинка за лень. Понадобилось еще полчаса, чтобы все собрать и разложить по порядку на столе, и к тому времени глаза уже болели от усталости, а старая рана на бедре опять начала пульсировать. В краткой молитве у алтаря она попросила лишь отдыха и покоя, так как уже понимала, что завтрашний день будет утомителен.

Восьмой день Септисты

Десять дней до Мессы святого Балронаса.

Вторая Конгрегация просителей.

Вигилия Икон Осиянных. Первое слушание Карминной Ассамблеи (Флот).

Этот день зеркалом отражает предыдущий. Традиционно, после того, как завершены все молитвы и прошения к Министоруму, он посвящается поиску милости от равных по рангу и призванию. В этот день начальники, друзья, официальные лица на службе Монократа и те, что принадлежат к благословенным Адептус, как ожидается, благосклонно принимают прошения и ходатайства в обмен на молитвы и благодарность. Те, кто ищет милости, обычно сигнализируют об этом, дуя в маленький бронзовый рожок у ворот или двери того, у кого желают ее получить, но также приемлемо запланировать встречу заранее. Однако никакие дела Меньших Просителей не должны мешать покаянию или обрядам, назначенным представителями Адептус Министорум в предыдущий день. Те, кому предстоит особый долг поклонения, может свершить его у храмов и кафедр Экклезиархии, и прохожим уместно будет остановиться и вслух помолиться за них.

В течение этого дня из Квартала Мастеров приносят портреты, иконы и статуи для Шествия Дальних Святых и расставляют их вдоль дороги, идущей под юго-западной стеной Собора. Раздумывая о том, отправиться ли посмотреть на них, следует помнить, что Дальние Святые — те, чья жизнь прошла вдали от Гидрафура и самого сегментума Пацификус, и это возможность проявить уважение и преклониться перед теми благословенными служителями Императора, которых в иное время сложно увидеть. На самой дороге любой, кто считает определенного святого своим покровителем, может заботиться о его образе, поддерживая ночью свет фонарей и свечей, молясь и читая вслух соответствующие писания. Также есть обычай раздавать карточки с текстами молитв и религиозные памфлеты, и это считается уместным. Не стоит поощрять раздачу конфет, сладостей и безделушек.

В этот день высокопоставленные должностные лица всех эскадронов Флота, находящихся в доках системы, собираются на космической станции, известной как "Врата Буколеона", чтобы произвести церемониальное закрытие долгов, по традиции проводящееся в форме переговоров, обменов почестями и церемониальных поединков. Сегодня с офицерами Флота на самом Гидрафуре следует вести себя тактично и предусмотрительно, имея в виду, что эти церемонии могут повлечь различные особые обстоятельства.

Те, кто избран для проведения служб на Святом Пути, проводимых на следующий день, должны поститься, начиная с пятнадцатого часа, а перед тем, как покинуть дом и отправиться к Усыпальнице, прочитать вторую молитву Маклопина.

Глава третья

— Я просто хочу, чтобы вы еще раз объяснили мне эту штуку с хождением, — попросила Кальпурния.

Августеум, угнездившийся среди стен на пике Босфорского улья, не был ровным — его склоны тянулись вверх к Высокой Месе, широкой улице, которая проходила через самую вершину улья. Отряд арбитров, который продвигался по крутым запутанным улочкам Квартала Мастеров, находился уже достаточно высоко, чтобы можно было заглянуть за стену Августеума и увидеть верхние этажи башен на более низких откосах улья. Слева возвышался Собор Восходящего Императора, копьем пронзающий медное небо Гидрафура. До его шпиля было двадцать минут ходьбы, но Кальпурнии уже приходилось задирать голову, чтобы разглядеть его. Они уже подошли достаточно близко, чтобы можно было увидеть огромные статуи имперских святых, которые подобно колоннам поддерживали верхние ярусы. Каждая статуя была в пятьдесят метров высотой и высечена из чистого белого мрамора, который сиял словно золото в густом, масляно-желтом свете гидрафурского солнца.

Кальпурния и Леандро шли по узким улочкам между мастерскими с плоскими крышами, стиснутыми между изысканным Кварталом Адептус позади и бараками для пилигримов впереди. Вокруг суетились люди в строгих серых и коричневых одеяниях, многие с аквамариновой отделкой, отмечающей ремесленников, которым покровительствовали гильдии. Почти все прохожие щеголяли соответствующей их призванию аугметикой из полированной латуни на руках или глазах. Кальпурния искала глазами хотя бы следы религиозных предметов, которые предполагалось расставить по всему кварталу, но пилигримы, видимо, забрали их все до последнего, оставив лишь пустые полки или козлы, там и сям разбросанные по улице или поставленные перед мастерскими. Металлический рев церемониального рога заставил ее подскочить.

— Традиция аристократов, — сказал Леандро, неспешно шагавший рядом. Он нес под мышкой увенчанный гребнем судейский шлем, а в другой руке держал посох, которым легко постукивал о мостовую. — То, как эволюционировал этикет и социальные нормы элиты, подробно описывается Дервиком и Понном в трехтомнике, который, несмотря на то, что последний раз его обновляли более пятнадцати лет тому назад, устарел незначительно. Похоже, что эта традиция уходит корнями в период, когда… — он поймал взгляд Кальпурнии. — А, понял. Буду краток. Дела не самой критической важности на Гидрафуре зачастую решаются в ходе прогулки по залу, или садам, или где бы то ни было еще, и легкие изменения в направлении и темпе шага несут определенный смысл. Движение к выходу означает, что дело неважно, а тот, кто обращается — ниже по статусу. Движение в сторону сидений показывает, что дело сложное и запутанное, или, возможно, это предложение дружбы, что зависит от контекста и некоторых других действий. Если человек задержался перед произведением искусства или направился к таковому, то говорящая сторона предполагает доверительные рабочие отношения — но, как вы понимаете, необязательно дружбу. Хотя это, опять же, может иметь множество нюансов, как-то вид украшения, что именно говорится, интонация, язык тела, и все это составляет другой уровень методов, которыми можно интерпретировать сигналы движения.

— Я, значит, «дело не самой критической важности», да? — фраза оказалась резче, чем намеревалась Кальпурния.

— Ни на секунду, арбитр, и вы это знаете. Но представьте себя гидрафурским аристократом. Вы спешите на переговоры с Арбитрес, которых только что атаковали убийцы, время сейчас такое, что решается ваше будущее. Как они смогут успокоить страхи, наполняющие ваше разгоряченное воображение, если, несмотря на все свои беззаботные уверения, что все под контролем, посадят вас за стол для конференций, как это делается при обсуждении самых серьезных и важных дел? Также, арбитр, постарайтесь, пожалуйста, убедить себя в том, что включение аварийной тревоги в Стене не имеет никаких реальных последствий, даже если увидите, как отделения арбитраторов в полном боевом облачении берут оружие и распевают псалом битвы. Арбитр-майоре просто удостоверяется, что все в порядке.

— Я так понимаю, что местный этикет — такая вещь, что мне понадобится вечность, чтоб его перенять, — сказала Кальпурния. Ответная улыбка Леандро имела оттенок жалости.

— Моя дорогая арбитр-сеньорис, «вечность» — это именно столько, сколько вам понадобится. Я провел почти всю свою службу на Гидрафуре, и вы еще заметите, что лорд-маршал предпочитает выводить меня на передний план, когда ситуация взывает к дипломатическому, а не к силовому решению. И тем не менее, я знаю, что меня считают комично ущербным и неуклюжим в том, что касается этикета и манер. Уверяю, мне приходится использовать силу, данную моим положением, чтобы компенсировать эту неуклюжесть, и куда чаще, чем вы можете подумать.

— Я лично думаю, арбитр Леандро, что сила, данная нам Императором вместе с нашим положением, это все, что нам вообще может понадобиться, и единственная причина, по которой эти люди должны нас уважать. Я не какой-нибудь бандит, для которого побои — первый способ решить проблему, но я все-таки удивляюсь количеству усилий, затрачиваемых на умасливание людей, которые должны подчиняться нам по закону. Но… — вскинула она руку, едва Леандро открыл рот, — …мы уже об этом говорили. Давайте на этом закончим.

Идти пешком предложила сама Кальпурния, по той же причине, по которой отказалась закрывать броней окна в своем жилище — чтобы показать, что нового арбитра так просто в бункер не загонишь. Но теперь она обнаружила, что пытается разглядеть всю толпу со всех углов одновременно и постоянно выискивает то подозрительные движения, то блеск оружия, пытаясь при этом сохранять подобающее достоинство. Она поддалась на уговоры Леандро и позволила ему взять небольшой эскорт — с каждой стороны в ряд шли пятеро арбитраторов, а впереди маршировал проктор, расчищая путь — но все равно оставалась напряженной.

Улицы пересекались под острыми углами, образуя клинья, выдающиеся из склона горы. Это был один из самых крутых откосов улья, и дорожное движение здесь состояло из пешеходов и маленьких грузовых повозок, которые со стуком ездили по рельсам, проложенным в середине каждой дороги. Кальпурния и Леандро остановились у перекрестка и оценили то, что увидели: на центральном рокритовом островке размещался контрольно-пропускной пункт, тяжелый стаббер с лентой патронов стоял, задрав ствол, а по бокам от него дежурили операторы кибермастифов, готовые атаковать под прикрытием орудия. На обеих дорогах небольшие группы арбитраторов наблюдали за движением и останавливали случайных путников для расспроса и проверки бумаг. Эта сцена повторялась на каждом пересечении, мимо которого они прошли с тех пор, как покинули Врата Справедливости, как и на каждом проспекте и в крупном общественном месте по всему улью, и то, что пока успела увидеть Кальпурния, ей нравилось. Арбитр Накаяма быстро и умело установил контроль над улицами. Дежурные арбитры отдали честь двум старшим по званию и с некоторым смущением вернулись к работе, когда Кальпурния и Леандро пошли дальше.

— Может быть, эта тема будет полегче, — наконец нарушила молчание Кальпурния. — Почему семье лорда Халлиана так важно, чтобы во время мессы не произошло никаких неприятностей? Не буду притворяться, что у меня было время прочесть все досье от корки до корки, но в истории этого человека не нашлось ничего, что объясняло бы, откуда у него внезапно появилась связь с праздником. Не то что бы, конечно, подданному Императора не подобало беспокоиться о сохранении порядка, — совестливо добавила она.

— Что ж, как говорят в Константе, мост строится с обеих сторон реки, — улыбнулся Леандро. — Ответ кроется скорее в самой организации мессы, чем в личности этого человека. Думаю, вам стоит немного расширить спектр изучаемого. Вам дали планшет с введением в саму мессу? Я уверен, мы обсуждали ее с широкой перспективы.

— Арбитр Леандро, давайте просто предположим, что у меня есть пробелы в обучении из-за недавних покушений на мою жизнь, — сказала уязвленная Кальпурния. — На что мне обратить внимание в файле о мессе, если у меня будет время изучить его сегодня вечером?

— Итак, месса, — весело ответил Леандро, нимало не задетый. — Ее ввел святой Кай Балронас через двадцать лет после того, как Гидрафур был освобожден от Чумы Безверия. Она… а, вы знаете эту часть? Прекрасно. Что ж, это входило в его план объединения системы верой в Императора. Святейший понтифик провозгласил, что месса не будет принадлежать какой-то одной части гидрафурского общества. Важно было, чтобы люди не сочли ее всего лишь еще одним пустым и напыщенным парадом, который никто из них не собирается посещать. Поэтому он объявил, что Вигилией не будет распоряжаться одна только Экклезиархия, и что всем составляющим общества до единой достанется своя доля в ней. В то время как Адептус Министорум всегда официально присутствует на мессе и всех формальных ритуалах, саму Вигилию и многие празднества Сангвиналы планирует назначенный Распорядитель, который также присматривает за их воплощением в жизнь. Он вообще не относится к Экклезиархии. Порядок, согласно которому должность передается из года в год, — вещь, назвать которую сложной значит сильно преуменьшить, хотя у нас есть небольшая контора, которая посвящена слежке за этим процессом и отчитывается лично передо мной — случается, хотя и редко, что для того, чтобы подтолкнуть выбор почтенного Министорума в ту или иную сторону, используются криминальные методы.

Вверх по улице, по которой они шли, вдруг раздались громкие крики. Кальпурния напряглась и положила руку на пистолет. Подойдя, они увидели, что пара плотных седобородых мужчин с блестящими аквамариновыми кушаками спорила с арбитраторами, очевидно, из-за того, что те перекрыли улицу. Спутники арбитров-сеньорис перестроились клином, чтобы лучше защищать своих командиров, но потом один из спорщиков зашел слишком далеко, и Арбитрес накинулись на него. Двое из них сбили его с ног ловкими ударами дубинок и прижали к земле, еще двое ногами повалили платформу и начали взламывать их ящики. Кальпурния и Леандро остановились, где стояли, и Леандро продолжил рассказ.

— Назначенный Распорядитель Вигилии имеет определенную свободу действий в том, что касается празднеств, возможность поставить, некоторым образом, свою печать на них. Соответственно, ни один фестиваль не похож на предыдущий, потому что это, можно сказать, бесчестье — устроить плохой или слишком похожий на прошлогодний праздник. Это также важнейшее событие гидрафурского года после Сретения, поэтому, как понимаете, соревнование за титул идет довольно напряженное.

— Начинаю понимать, почему лорд Меделл боится, что может что-то пойти не так, — заметила Кальпурния. — Итак, в этом году Вигилией распоряжается Меделл…

— Кальфус-Меделл. Кальфус — фамилия, Меделл — приставка синдиката.

— Кальфус-Меделл, хорошо. В досье Халлиана говорилось, что у него довольно неудобная позиция в семье: поздний ребенок, родившийся меж двух поколений и не имеющий сверстников. Назначение Распорядителем Вигилии для него должно быть огромным достижением.

— Как и для его семьи, не то что бы она в этом нуждалась. Кальфус-Меделлы — один из сильнейших союзов семьи и синдиката в системе.

Они снова двинулись с места. Кальпурния чувствовала себя немного не в своей тарелке с эскортом впереди: у нее не было времени поговорить хоть с кем-то из них, а она привыкла знать членов своего отделения по именам. Двое мужчин на площади уже были закутаны в тяжелые смирительные плащи, которые закрывали головы и прижимали руки к талиям, и их утаскивали прочь. Четверо других арестантов, два мужчины и две женщины, были прикованы друг за другом и, молча и дрожа, шли следом под прицелом дробовика. Они были в таких же одеждах и головных уборах, но без поясов, и Кальпурния решила, что они — слуги или помощники незадачливых спорщиков.

Она перевела взгляд на груз, раскиданный по мостовой. Узлы были развернуты, и молодой арбитратор помечал их зеленой краской, означавшей, что их уже проверили на яды. В большей части пластиковых мешков находились поблескивающие серо-бурые комья, которые напомнили Кальпурнии подтаявшие конфеты-яйца. В одном-другом была яркая металлическая стружка или нечто, похожее на минеральные соли. Она повернулась к арбитратору, который прошел позади нее.

— Изложите, в чем проблема, пожалуйста.

— Эти двое — из сообщества фабрикаторов, которое базируется ниже, у стены Августеума. Не знаю, чем конкретно они занимаются, но, как я думаю, они спешили…

— Изложите проблему, пожалуйста, — повторила Кальпурния. Тот сглотнул. Наверное, он никогда раньше не разговаривал с арбитром-сеньорис, не говоря уже о двоих, стоящих плечом к плечу.

— Да, мэм. Эти люди возражали против закрытия улицы и требовали, чтоб их пропустили. Они не отступили, когда им приказали, и не убрали свои вещи. Э… свой багаж. Мэм.

— Вы видели, что мы поднимаемся. Вы понимаете, что на одну из этих повозок можно было нагрузить сколько угодно смертоносных устройств и скатить их на нас?

— Да, мэм.

— И при этом вы дозволили, чтобы владельцы подвели их к началу улицы, сохраняя управление, и мы должны были пройти мимо них. Вместо того, чтобы остановить или приказать направить их в другое место.

Повисла пауза.

— Да, мэм.

— Кто вы?

— Ведущий арбитр Мадулла, мэм. Эшелон Зеленый-четыре, участок Холдарк.

— Благодарю, ведущий арбитр. Пожалуйста, приложите больше усилий к работе. Можете продолжать.

Покраснев, Мадулла распорядился, чтобы двух арестантов разместили на «Носороге», прицепив за кольца на спинах смирительных плащей к крюкам на ходовой части танка так, что ноги не касались земли. До приезда на Гидрафур Кальпурния не видела, чтобы узников перевозили и демонстрировали подобным образом. Слуги сидели жалкой кучкой в нескольких метрах в стороне под прицелом арбитров, и те немногие пешеходы, которые оставались на перекрестке, поспешно разбежались и попрятались. Кальпурния одобрительно кивнула. Всегда полезно показать пример.

— Правильно ли я догадываюсь, что если Вигилия будет нарушена, в то время как Халлиан начальствует над ней, это будет для него большим позором и отразится на семье и синдикате? — спросила она, когда они снова пошли. — И, предположим далее, попытка убийства старшего офицера Арбитрес может быть неплохим способом устроить проблемы, которые общественное мнение может счесть его виной, как бы нелогично это ни звучало?

— Отлично, арбитр-сеньорис! Вы начинаете думать, как местная.

Кальпурния заворчала и шлепнула себя по лбу рукой в перчатке.

— Уф, надеюсь, что нет. Эти люди безумны! Они празднуют Вигилию, посвященную искуплению грехов, погрязая в пьянках и политике, относятся к священной мессе как к очередному карнавальному спектаклю и интерпретируют все, что им говоришь, по тому, сделал ли ты несколько шагов во время речи! Не думаю, что я готова к этому месту, Нестор, — она пожалела о последней фразе в тот же момент, как она сорвалась с губ.

— Лорд-маршал Дворов думает, что вы готовы, моя сеньорис, — возразил Леандро, когда они начали взбираться по другой улице. — И, поверьте, лорд-маршал знает, что делает.

Кальпурния бросила последний взгляд на перекресток позади и пошла за ним.

Еще два перекрестка, потом последний отрезок, где улица стала настолько крута, что перешла в ступени. Они поднялись мимо покрытых гравировкой железных плит, разделенных фризами работы знаменитых и давно умерших гидрафурских мастеров, мимо шестиметрового промежутка между ними и стенами мастерских, потом слева потянулись их крыши, а там и просто пустота. Кальпурния все восхождение думала только о том, какую отличную цель здесь собой представляет, и корила себя за то, что сочла хорошей идею идти пешком, порожденную исключительно бравадой. Так себя ведут любители, говорила она себе, так ошибаются новички и дети. Она отвлеклась от этих мыслей, сконцентрировавшись на словах Леандро. Тот говорил о Квартале Мастеров, который получил привилегированное место в Августеуме благодаря покровительству Собора и изготовлению ритуальных материалов и предметов религиозного искусства, раскупаемых просителями и верующими по всему субсектору. Те невезучие арестанты, что остались где-то позади, везли раковины фио, смолистые коконы прибрежной амфибии, чьи едкие соки использовались для придания мягким металлам высоко ценимого блеска. Металлические опилки и соли, вероятно, нужны были для улучшения цвета, более гладкой полировки и лоска, как объяснил Леандро. Кальпурния мрачно кивнула и сосредоточилась на том, чтобы переставлять ноги и стараться не глядеть на пропасть справа.

Ступени изогнулись и устремились вверх через несколько ярусов с лестничными площадками к широкой мостовой у толстого обелиска. Внезапно арбитры снова оказались среди людей и на благословенно плоской земле. Сопровождающие разошлись в стороны. Миновав обелиск, они вышли на Высокую Месу.

Это был самый гребень Босфорского улья, мощеный проспект, который шел от врат дворца Монократа на востоке до Собора на западе. Он возвышался над каменными джунглями, как лезвие топора — или, скорее, цепного меча, поправила себя Кальпурния, глядя на парные обелиски, стоящие на равных расстояниях вдоль его краев. Отсюда, сверху, можно было увидеть всю широко раскинувшуюся столицу: башни и крыши Босфорского улья, промышленный город, который ковром покрывал равнину, горы за Собором и огромный охряный простор неба. Даже при дневном свете можно было поднять голову и увидеть, что небо искрится от пересекающих друг друга огней звездолетов и великого Кольца Гидрафура.

Здесь уже не было вечно спешащих ремесленников или извозчиков. По высокой пешеходной улице фланировали представители гидрафурской элиты, принимая элегантные позы, тихо переговариваясь за веерами из медного кружева, кланяясь, флиртуя или созерцая размытый от смога горизонт. Людей здесь было меньше, они двигались медленнее, и небольшие группы сохраняли большее расстояние меж собой, но от многообразия их одеяний и движений все равно рябило в глазах. Замкнутая группа Арбитрес двигалась меж них, как черный жук среди бабочек.

Кальпурнии не понадобилось много времени, чтобы начать отмечать некоторые тенденции. То распространенный стиль юбки и шали, то повторяющийся жест. Она увидела и запомнила некий особенный, более глубокий поклон, который, видимо, сопровождал приветствие, обращенное к человеку в верхней одежде определенного покроя, и тип ювелирных украшений, который носили только люди, сопровождающие офицеров Флота в их искусно сделанных зеленых униформах. (От них она ожидала обнадеживающе знакомого вида, поскольку знала о флотских традициях от старших членов своей семьи, но Линейный флот Пацификус в сравнении с Линейным флотом Ультима использовал куда более пышные и сложные знаки отличия и медали, которые она даже не узнавала). Некоторые были экстравагантнее прочих: Кальпурния увидала людей, на чьей коже красовались драгоценные камни или сверкающие электротату, а дважды их путь пересекали стайки молодежи, вышагивающей в обуви с подпорками из скрученных полос металла, которая придавала им пружинистую, лихо гарцующую походку.

Она заметила особые ритуалы в том, как некоторые группы здоровались с другими, игнорировали их или перемещались, чтобы сохранить определенное расстояние. Наверняка это все было частью некоего головокружительно сложного социального механизма, который, как она решила, ей совершенно неинтересно было изучать — пока не оказалось, что этот малозаметный танец распространяется и на Арбитрес. Периодически одна из прогуливающихся групп поворачивалась и приветствовала их или позволяла себе замешкаться на их пути, чтобы потом можно было устроить показную суету, убираясь в сторону. После четвертой такой встречи, когда им вслед усиленно помахала руками группа мужчин среднего возраста в разноцветных плащах, растянутых на запоминающей проволоке, словно изгибающиеся крылья, Леандро подтвердил подозрения коллеги.

— Похоже, дорогая арбитр Кальпурния, разговоры о вас распространились везде и всюду.

Молодой аристократ впереди, одетый в зеленый обтягивающий костюм и белую меховую мантию, жестом приказал остановиться своей свите — трем закутанным сервиторам и служанке, которая несла в сложенных чашей руках синюю свечу — и демонстративно шагнул назад, уходя с их пути.

— Я собиралась спросить, что вы имеете в виду, но у меня такое неприятное чувство, что я уже знаю.

— Удивит ли вас, моя Кальпурния из Ультрамара, тот факт, что удар, нанесенный вами некоему юному наследнику — хотя вернее будет сказать «наследнице» — произвел, в некотором роде, шумиху в высшем обществе Босфорского улья?

Кальпурния осмотрелась. Каждая пара глаз, с которой она встречалась взглядом, смотрела так же оценивающе, как Халлиан вчера. Или, может, ей просто казалось.

— Не слишком, полагаю. Я слегка удивлена, что все так перепугались за такую как-вы-там-ее-назвали.

— «Никому не нужная вертихвостка», как мне припоминается. Пусть это услышат любые подслушивающие устройства, которые только могут быть сейчас на нас направлены, — сказал Леандро, и Кальпурния подавила улыбку. — Они, моя леди арбитр, противоречивая порода: готовы приложить откровенно шокирующие по масштабу усилия, чтобы уничтожать друг друга самым беспринципным образом, и так же готовы встать единым фронтом, если почувствуют, что кто-то обидел одного из их числа, — он на миг задумался. — Хотя, на самом деле, я могу преувеличивать. Есть все шансы, что эта реакция — обычная осторожность. Вы старший офицер Адептус, занявший место, связанное с большой властью и полномочиями. Вчера вы подтвердили, что провели здесь очень мало времени и никак не контактировали с гидрафурским обществом. Поэтому многие здесь впервые присматриваются к неизвестному и потенциально важному новому игроку. Вероятно, они просто хотят узнать, что вы собираетесь делать.

Кальпурния поморщилась.

— Игрок. Значит, вот кто я для них, — она дотронулась до орденских планок на груди и шлема над тем местом, где был шрам. — Это я, стало быть, получила за игры?

— Такова их точка зрения, и ничего больше, — Леандро оставался столь же невозмутим. — Ну? — сказал он потом, указав вперед посохом, — что вы думаете?

Они прибыли.

Перед ними поднималась огромная рампа, ведущая к дверям Собора. Она была сложена из того же серого камня, как и мостовая, на которой они стояли, но он был весь покрыт полированными барельефами, изображавшими деяния героев Экклезиархии: Урия Якобус, сокрушающий генокрадов на Солнцевороте, мастер Рейнард, возглавляющий Травианское Возжигание, другие, незнакомые Кальпурнии. Резные картины выглядели слишком ценными, чтобы ходить по ним, и она на миг-другой замешкалась. Впрочем, проктор, возглавляющий процессию, уверенно зашагал вперед, поэтому она, мысленно пожав плечами, пошла следом, стараясь не наступать на святых. Хотя камень и выглядел отполированным до скользкости, идти по нему было легко. Она подняла взгляд на отвесный фасад Собора, возносящийся в облака, и пожалела об этом: стена поднималась от рампы к самому острию шпиля, и от вида всего этого резного камня, нависающего над ней, у Кальпурнии закружилась голова, как будто она заглянула в перевернутую пропасть.

Врата Собора представляли собой стрельчатую арку в пятнадцать метров высотой, в отличие от аналогичных сооружений в Ультрамаре, чьи строители предпочитали более гладкие изгибы. Кальпурния предположила, что внутри должны быть взрывозащитные заслонки и бронированные двери — Адептус Министорум были воинствующей церковью, и священные здания строились так, чтобы служить и военными крепостями — но все это, видимо, было убрано в пазы и запечатано, поэтому перед ними возвышалась пустая арка.

Арбитраторы вокруг встали смирно, и проктор трижды постучал посохом по камню.

— Достопочтенный Нестор Леандро, претор и арбитр-сеньорис Высшего участка Гидрафура, и достопочтенная Шира Кальпурния, арбитратор и арбитр-сеньорис Высшего участка Гидрафура.

Он обращался к облаченным в латы фигурам, которые стояли шеренгой, перегораживая арку. То были воительницы соборной стражи, Адепта Сороритас, члены боевого сестринства из Ордена Священной Розы, которые стояли прямо и горделиво в своих гладких белых силовых доспехах и черных сюрко с золотой вышивкой, изображающей флер-де-лис Экклезиархии. Их болтеры были направлены на Арбитрес, столь же непоколебимые, как и их взгляды. Старшая сестра с лицом, скрытым капюшоном, вышла из-за спин своего отделения и жестом приказала им опустить оружие. Они приняли стойку смирно с грохотом керамитовых сапог о камень, который эхом отозвался во внешнем вестибюле Собора, и расступились, затем повернулись кругом и снова застыли. Старшая сестра сжала золотую аквилу под горлом, поклонилась, сделала жест младшему дьякону, который появился из ворот позади нее, и шагнула в сторону, влившись в ряд своих сестер. Кальпурния и Леандро прошли мимо стражниц внутрь Собора, проктор и другие арбитраторы отступили назад, ко входу. После того, как их представили, не было произнесено ни слова.

Дьякон был молодой, коренастый и беспокойный — постоянно нервно потирал свою тонзуру. Он провел их по длинным коридорам, полным ниш с резными изображениями внутри, мимо стен, освещенных лампами и покрытым выгравированными именами имперских мучеников. Кальпурния отметила про себя еще одну особенность Гидрафура: официальные здания здесь, как правило, располагали множеством тамбуров между входом и центром. Коричневато-золотистый дневной свет постепенно уступал место каменным стенам, лесам затейливых колонн и прохладному серому полумраку, статуям, строго наблюдавшим за ними с постаментов, и высоким галереям. Где-то в глубине здания слышался хор, репетирующий отдельные фразы и ноты, и отдаленные фрагменты церковного хорала мягко витали в воздухе. Кальпурния осознала, что пытается идти на цыпочках, чтобы приглушить шум от шагов.

Преодолев ряд вестибюлей и преддверий, Кальпурния наконец мельком увидела огромные, уходящие в небо пространства основной части Собора, от чего у нее перехватило дыхание. Но уже через миг их безымянный проводник повернул в длинный узкий зал, завешенный темными гобеленами, подвел их под витражную мозаику, изображающую святую Саббат, и ушел, попросив подождать. Леандро сел на деревянную скамью и принялся любоваться витражом, а Кальпурния расхаживала взад-вперед.

— Все это часть обучения, я уверена, — сказала она чуть погодя. — Я прохожу ценный скоростной курс на тему прихожих и залов аудиенций в зданиях Адептус по всему улью. Интересно, когда я отсюда выйду, в меня тоже будут стрелять?

— Первая пара недель службы всегда проходит примерно так, моя арбитр. Такой центр деятельности Адептус просто не может быть одним из тех миров, где горстка Арбитрес выполняет свою работу, заперевшись в крепости-участке и выбираясь, только чтобы подавить бунт. Подождите, вас еще начнут представлять флотским властям. Их здесь великое множество — Гидрафур, в конце концов, фактически принадлежит им. Если это хоть сколько-то успокоит вас, убедите себя, что та работа, которую мы сегодня проведем с кюре Дженнером, несомненно, будет весьма ценна для идентификации вашего убийцы.

— Он не стал моим убийцей.

Леандро отмахнулся от едкого замечания и продолжил:

— Сколько там осталось до Вигилии Балронаса, неделя? Даже меньше. Считанные дни до того, как прозвонят к началу, и весь Гидрафур будет связан ограничениями Вигилии. И если мы, арбитр Кальпурния, собираемся продолжать охоту, то нам тогда будет жизненно важно располагать благоволением Экклезиархии. Их эдикты распространяются даже на других Адептус, и если они дадут нам послабление, то у нас будет свобода действий, коей заговорщики, кем бы они ни были, скорее всего, не будут обладать. И, в любом случае, — добавил он и встал на ноги, услыхав шаги по ту сторону двери, — Клах Дженнер — человек, знакомство с которым пойдет вам только на пользу. Возможно, он покажется вам слишком молодым, чтобы доверять ему, но как наставник он достоин только восхищения. И все же я чувствую необходимость заметить, — сказал он, подумав и поправив плащ, — что для него нехарактерно заставлять так долго ждать гостей, как я нескромно выражусь, нашего калибра. Это не очень дипломатично.

Каждый раз, когда всплывала тема «наставничества», Кальпурнии приходилось подавлять одну и ту же реакцию: сначала вспышка возмущения, потом мысль о том, насколько все-таки сложны религиозные обычаи Гидрафура. В конце концов она решила, что все, что помогает устранить чувство, будто она ребенок, волочащийся за читающим нотации дедушкой, того стоит.

Кюре Экклезиархии Клах Дженнер был худощавым человеком ростом чуть выше Кальпурнии, который выглядел несколько подавленным своей тяжелой парчовой ризой. Он не был молодым, как описал Леандро, и в нем не было мягкости, которую ожидала Кальпурния: его лицо было грубым и угловатым, с дубленой кожей и щетиной. Голова кюре была так же гладко выбрита, как у дьякона, но от обоих висков за уши тянулось по тонкой металлически-серой косичке. Когда он поклонился, Кальпурния увидела, что косы были связаны сложным узлом на затылке.

— Вы не Клах Дженнер.

Леандро удивился, это было понятно по тому, что он утратил обычную цветистость речи. Мужчина снова поклонился.

— Вы правы, арбитр-сеньорис Леандро. А вы — арбитр-сеньорис Кальпурния. Или провост-маршал Кальпурния? Или арбитр-генерал? Мне говорили, что можно применять любой вариант. Ваш многоуважаемый орден имеет весьма сложную систему рангов.

— Любой из титулов подходит, но на Гидрафуре, судя по всему, наиболее распространен тот, что на высоком готике, — сказала Кальпурния, отдав честь. Леандро все еще созерцал собеседника с легким неудовольствием.

— Значит, арбитр-сеньорис. Хорошо. А я — Михон Барагрий, нунций епарха гидрафурского и викарий-генерал Гидрафурской курии. Пойдемте за мной, пожалуйста.

Они прошли в настолько маленькую комнату с настолько высоким потолком, что она напоминала какой-то подземный застенок. Стены сплошь покрывали резные священные тексты, из стены выступала большая стальная статуя ангела-воина и держала канделябр над тремя низкими пуфами. Кальпурния не сомневалась, что где-то поблизости скрываются и подслушивают служители Экклезиархии.

— Я знаю, что вы должны были встретиться с кюре Дженнером, — сказал Барагрий, заняв сиденье и пригласив Арбитрес последовать его примеру, — но определенные обстоятельства, связанные с приближением мессы, не дали ему прийти. Поэтому я начну с того, что принесу вам наши сожаления по поводу столь внезапной смены планов.

— Внезапные смены планов, похоже, сейчас в порядке вещей, почтенный Барагрий, — Кальпурния буквально чувствовала, как расслабляется. Как приятно наконец иметь дело с более-менее прямым человеком. — Я тоже хотела бы извиниться. Мне известно, что еще до моего приезда в систему было запланировано детальное обучение, касающееся не только специфики этой мессы. Дженнер должен был описать более пространный этикет меньших празднеств и церемоний, в которых участвуют Адептус, провести определенные тренировки вокала, и тому подобное.

— У меня не было времени полностью просмотреть записи кюре, но звучит верно. Тренировать голос нужно было для обрядов мессы. Пентатоническая шкала, которую мы здесь используем, требует некоторых нюансов мелодии и интонации. А юг галактики, как я понимаю, предпочитает полную октаву. Наверное, понадобится несколько уроков, чтобы вы привыкли к тому, что от вас потребуется петь. Я, наверное, попробую организовать сессию с одним из хормейстеров.

— Ваше преподобие, я имела в виду, что запланированные уроки вряд ли удастся провести. Если вы не слышали, два дня назад на меня устроили покушение. Я могу поделиться деталями, но что касается уроков, то придется их отложить, пока не закончится расследование. Я попытаюсь выделить время на ознакомление с самой мессой, если получится, но это, пожалуй, и все.

— Мы воистину слышали, — сказал Барагрий, — и ваш ответ приводит нас к моему. Вы не единственная, кто желает, чтобы организатора этого нападения выволокли на свет божий. Я говорю от лица самого епарха: использование псайкера-колдуна — ха, да само присутствие псайкера-колдуна — практически в тени шпиля Собора, в столичном улье такого мира, как Гидрафур, — это удар по нам всем. Это время имеет огромное значение для Экклезиархии, и мы так же, как вы, заинтересованы в том, чтобы оно не было осквернено. Возможно, если я могу так сказать, сохраняя деликатность, даже больше.

Барагрий наклонился вперед, уперевшись локтями в колени и вглядываясь зоркими черными глазами в лицо Кальпурнии.

— Я хочу окончательно прояснить: Арбитрес получат полную поддержку Адептус Министорум во всем, какие бы меры они — то есть, вы — не предприняли касательно этого дела. Легальную, дипломатическую, силовую, все, что ни потребуется. Канонисса Феоктиста усилила охрану Собора, а епарх посовещался со своими охотниками на ведьм. Вы прекрасно провели работу по сохранению порядка в улье, теперь, я думаю, настало время пойти по следу.

Кальпурния и Леандро обменялись взглядами.

— Что ж, это была превосходная встреча, — заявил Леандро, — может, и не та, которой мы ожидали, но все же. Вы верно отметили, что необходимо поддерживать связь между Имперским Законом и Имперской Верой, и я не сомневаюсь, что подобные отношения наилучшим образом помогут ускорить наше расследование. Могу ли я поинтересоваться, почтенный Барагрий, с вами ли мы будем контактировать в дальнейшем? Я так понимаю, что кюре Калефф из личного оффицио епарха…

— Работать с вами буду я, — Барагрий поднял маленький пласвосковой диск с отпечатком перстня в центре. — Это моя печать. Ознакомьте с ней своих подчиненных. Надо известить ваших привратников, что завтра после полудня я пришлю официальное приглашение на встречу от кабинета епарха, и тогда мы начнем планировать следующие действия. Гидрафурская курия назначила меня представителем Министорума и вашим личным помощником по всем религиозным делам на данный период.

— Ваше преподобие, мы почтены любезностью курии, и я уверен, что наш многоуважаемый арбитр-майоре встретит вашу делегацию со всем возможным благоволением, когда я, в свою очередь, передам ему ваше имя.

Леандро и Барагрий твердо смотрели друг на друга. Очевидно, на каком-то уровне между ними шла борьба, поэтому Кальпурния не удивилась, когда всего через миг священник вдруг встал и поклонился им обоим.

— Итак, долг зовет. Нам всем нужно заняться своими делами, и вскоре мы снова встретимся. Ступайте с верой в Императора и благословением аквилы.

Барагрий прошел с ними до двери зала, где ждал дьякон — не тот, что раньше, но какой-то землистокожий помощник викария с электротатуировкой на лысине, которая проецировала в воздух над головой голограммы религиозных максим.

— Завтра в пятнадцатом часу. Можете ждать меня.

Он поклонился еще раз, теперь уже конкретно Кальпурнии, и дверь закрылась.

Они вышли из ворот и начали спускаться по рампе, и это вызвало такое резкое дежавю, что она содрогнулась. Это хорошо, что публика увидит, как она символично поднималась пешком к фасаду Собора, но в следующий раз, пообещала она себе, она поедет в «Носороге». Леандро, похоже, подумал то же: он приказал проктору вызвать три этих приземистых черных бронемашины, пока они были в Соборе, и теперь первым поднимался по аппарели той, что стояла между двумя другими. Хорошо оборудованный интерьер «Носорога» поведал Кальпурнии, что это, видимо, личный транспорт Леандро, а шокированные лица прохожих, которые поспешно уходили с их пути — что бронетранспортеры не были привычным зрелищем на утонченных улицах верхней части Босфорского улья. Что ж, неплохо.

— Итак, — сказал Леандро, — как вы скажете, какую информацию мы можем почерпнуть из этого маленького обмена любезностями?

— Нам надо будет определиться, как мы будем вести себя при активном вмешательстве Экклезиархии. Он практически прямо заявил, что они обладают достаточным могуществом для этого, и мне совсем не понравилось упоминание их собственных охотников на ведьм. И Барагрий — никакой не набожный преподаватель катехизиса и не наставник певчих, хотя, видимо, провел кое-какую работу, чтобы казаться таковым. Монашеством от него не веет. Он человек действия, я думаю, полевой агент.

— Собранный, деловитый, не боящийся использовать свои полномочия, — согласился Леандро. — Я бы не стал тратить много времени на идею, что курия приписала его к нам, думая исключительно о нашем же благополучии.

— Вы правы. Он нужен, чтобы следить за нами, и чтоб Экклезиархия точно знала, как идут наши труды. Заметили, он говорил о поддержании порядка в улье? Лорд Халлиан тоже это упоминал.

«Носорог» слегка накренился, и они начали изогнутый буквой S маршрут. Предстояло проехать через Торговый Квартал к вратам Кафизмы, потом снова пройти под Кварталом Адептус до самой триумфальной арки Врат Аквилы со стометровыми каменными орлами по бокам, повернуть обратно к Вратам Правосудия и подъехать к дверям собственной крепости. Визит в Собор занял больше времени, чем думала Кальпурния, особенно в сравнении с краткостью самой аудиенции. Машины ехали относительно медленно, и потихоньку близился вечер. Сквозь обзорные щели можно было видеть, как светлый день постепенно переходит в оранжевые сумерки.

— Я подозреваю, — через какое-то время сказал Леандро, — что эта мысль может вызвать у вас досаду, моя арбитр, ибо она досаждает мне. Мысль о том, что, в то время как о желании агентов епархии сунуть нос в это дело еще надо переговорить с арбитром-майоре, сам факт участия Барагрия в нашем расследовании, вероятно, мы изменить не в силах, по крайней мере, прямо сейчас.

— Я этого опасалась.

«Носорог» замедлился, сдвинулся в сторону и снова набрал скорость. Водитель склонил голову набок, прислушиваясь к разговорам по вокс-рации Арбитрес.

— В смысле, меня это не удивляет. Хотелось бы, чтобы они дали нам просто заняться своим делом, но что поделать, это же не Кальфус-Меделл хочет навязать нам своего сотрудника, калибр повыше. Если нам не удастся отстранить Барагрия, не вступая в конфликт, то пусть остается. Сущее безумие — устраивать ссоры, когда еще не найден тот, кто вырастил подконтрольного несанкционированного псайкера и использовал его для атаки на Адептус.

— Вырастил?

— Видимо, да, судя по отчетам Санджи и Накаямы. Убийца использовал очень тонкую, первоклассную аугметику. Под такую надо подстраиваться, и на это нужны годы тренировок. Он — часть организации, а не какой-то подзаборный вещун, который заработал услугу от подпольного медика.

Водитель снова наклонился над вокс-решеткой, и Кальпурния повернулась к нему.

— Что происходит?

— Какие-то помехи у Врат Аквилы, мэм. Думаю, это несерьезно, тревогу никто не поднимал. Мы как раз туда подъезжаем. Ведущий «Носорог» докладывает о пробках и каком-то споре на пропускном пункте.

Кальпурния уже надевала шлем и проверяла заряды в пистолете. Леандро наблюдал за ней со своего сиденья, приподняв одну серебристую бровь.

— Арбитр Леандро, как насчет провести внеплановую инспекцию? Я не прочь посмотреть вблизи, как проводят мероприятия на основном въезде в Августеум.

Она выпрямилась, когда БТР затормозил и лязгнули механизмы, выпускающие аппарель.

— Жду вашего доклада, моя арбитр. Одного из нас, пожалуй, будет достаточно.

Кальпурния пожала плечами и сошла на землю, когда аппарель окончательно опустилась.

Врата Аквилы венчали собой Телепинскую дорогу, огромную транспортную артерию на юго-восточном склоне Босфорского улья. Арка была столь глубока, что больше походила на туннель, ярко освещенный натриевыми лампами цвета гидрафурского дневного света. Вдоль стен тянулись многоэтажные галереи и мостки, забитые пешеходами, которые толкались плечо к плечу с потертыми барельефными изображениями тысячу лет как мертвых Адептус, идущих парадом. Дорога к центру Босфорского улья была разбита на полосы, внешние были уже и полнились бемо и мехарикшами, а во внутренних шли гигантские грузовые повозки, грохочущие на гусеницах или толстых колесах почти цилиндрической формы. Всюду были Арбитрес, которые блокировали каждый пешеходный коридор и спрашивали документы, рылись в багажных полках мехарикш, кишели на грузовозах, словно муравьи на кирпичах, или патрулировали, собравшись отделениями, пространство за воротами, где транспорт стоял в очередях. Водители высовывались из окон, орали, размахивали бумагами или идентификационными печатями, моторы ревели, сапоги арбитраторов грохотали. Гул стоял ошеломительный.

Кальпурния подумала было тихо просочиться в центр, но привычки пока не поспевали за рангом. Эскорт, который сопровождал ее к Собору, вдруг снова окружил ее, и проктор закричал в усилитель, который достал из «Носорога»:

— Адептус Арбитрес! Расступитесь перед Адептус! Дорогу арбитру Кальпурнии!

Они прошли сквозь толпу, как ледокол сквозь полярные торосы. Вот тебе и внеплановая инспекция, уныло подумала она.

Суматоха вокруг не давала понять, где что творится, но, похоже, центральная очередь повозок не двигалась. Кальпурния направила свой отряд в ту сторону и оказалась рядом с проктором, который распоряжался досмотром повозок. Он был розовый и вспотевший, то ли от спертого воздуха и нагрузок, то ли от вида ее знаков отличия.

— Грузовозы, — прокричал он ей в ухо, для чего пришлось сгорбиться, — сложно обыскивать. В их структуре слишком много внутренних полостей. Некоторые водители — просто наемные работники и не могут впустить нас внутрь.

Кальпурния смотрела на вереницу грузовых повозок. Водитель той, рядом с которой они находились, стоял посередине короткой лестницы, встроенной в бок гигантской кабины, и вскрывал люк узкого лаза, ведущего к двигателю, а двое арбитров наблюдали за ним. Через повозку от них еще один водитель вместе с коллегой-рабочим листали кипу бумаг рядом с контролером Арбитрес в коричневой броне. А та повозка, что между ними…

— Почему эти двое все еще в кабине?

Проктор не расслышал вопрос полностью, и ему снова пришлось наклониться и переспросить. Под запахом полировки для брони резко чувствовался его пот. Двое рабочих в кабине пристально посмотрели на Кальпурнию, когда та ткнула в их сторону дубинкой.

— Все в очереди уже спустились и разговаривают с вашими бойцами. А эти почему нет? Они же следующие.

Проктор уже кивал, и Кальпурния отступила в сторону. Он дал знак ближайшей группе арбитраторов, чтобы те вывели двоих мужчин из транспорта. Мимо по одной из внешних полос проехал бемо, и визг его двигателя на мгновение отвлек ее, но, когда она снова подняла взгляд, кабина грузовоза уже была пуста.

Что-то кольнуло ее инстинкты. Слишком быстро. Что-то не так.

Она рефлекторно пустилась в бег, эскорт тоже сорвался с места, чтобы не отставать. Водитель спрыгнул с лестницы и побежал обратно, к выходу из арки. Его спутника нигде не было видно.

Понадобилось только взмахнуть дубинкой — ее отделение тоже их увидело. Они помчались следом, окликая дежурных у устья ворот. Смятение вокруг выросло вдвое.

Кальпурния приотстала на шаг, чтобы увидеть, как действуют отделения и проверить, в чем их слабые места. Она также позволила себе взглянуть вверх, на бок повозки, и поэтому оказалась единственной, кто увидел самый первый взрыв.

Он был маленький, просто вдруг бахнуло, и металлический бок грузовоза выгнулся наружу. Из щелей между панелями вырвалось грязно-желтое пламя. Этого хватило, чтобы Кальпурния стремительно развернулась и начала отчаянно расталкивать дубинкой и арбитраторов, и гражданских.

— Ложись! Ложись! Назад! Сейчас же!

Второй взрыв был мощнее. Повозка пошатнулась на своих опорах и выплеснула волну жара, от которой Кальпурния сжалась и отшатнулась, но именно третий сделал дело. Бока грузовоза задрожали, треснули и величественно распались на куски, и семя из обожженного металла породило прекрасный огненный цветок, который с ревом взметнулся вверх и наполнил Врата Аквилы воплями и бело-желтым светом.

Девятый день Септисты

Девять дней до Мессы святого Балронаса.

Поклонение пилигримов. Стоянки на Святом Пути.

Шествие Дальних Святых. Мистерия Распорядителя.

В этот день паломники получают благословения в капеллах на западных склонах Августеума, а в определенных случаях их принимают во внешних помещениях самого Собора. Этот день специально выделен для тех, кто выполняет святой долг пилигрима, и вмешиваться в эти ритуалы для жителя Гидрафура — неприемлемо, оскорбительно и неблагочестиво. Те, у кого нет особых религиозных нужд в улье, должны оставаться дома или в казармах, если возможно. Читать сегодня подобает «Размышления о путешествии веры» епарха Лидре или первую и пятую главу «Псалмов Звездоплавателя». Благословленные епархом имеют право совершить Стоянки на Святом Пути. Дороги, ведущие к Усыпальнице и началу Пути, а также от врат Собора и конца Пути, охраняются Экклезиархией и должны оставаться свободными для просителей и пилигримов. Помните, что по декрету Экклезиархии единственным звуком, слышным на Пути, должны быть голоса просителей, читающих писания, что вырезаны на его поверхности, поэтому следует приглушать речь и звуки движения и не запускать двигатели в радиусе одного километра.

Атрибуты Дальних Святых будут убраны с обочин дороги не позднее заката и унесены процессией при свете фонарей по Хиросской дороге к Престолу Исповедника. Их сопровождают те, кто присматривал за ними в течение ночи, и те, кто чувствует в себе благочестивый порыв, могут присоединиться к ним. Когда все атрибуты размещены на своих местах, на площади начинается представление мистерии, подготовленной Распорядителем Вигилии. Те, кто не может наблюдать ее лично, должны постараться увидеть ее трансляции на пикт-экранах в местных святилищах и храмах. Главам семейств и начальникам следует дать всем своим подопечным возможность созерцать мистерию, как только она начнется, или как можно скорее после этого.

Глава четвёртая

Очнувшись от короткого и беспокойного сна, Кальпурния обнаружила себя запутавшейся в простынях и заморгала от утреннего света, проникавшего сквозь штору и защищенное полем окно. Как сообщили часы на письменном столе, она проспала меньше пяти часов, но при этом чувствовала себя значительно более отдохнувшей, чем можно было подумать, а настроение было лучшим за несколько дней. Даже тишина в ее покоях оказалась неожиданно приятна, хотя в первую пару дней здесь она то и дело резко просыпалась из-за ощутимого отсутствия шума, к которому привыкла в казармах, с неясной уверенностью, что проспала.

Она потерла лицо рукой и скривилась. Хотя она и позволила бригаде медиков Арбитрес промыть ей глаза после того, как выбралась из пекла Врат Аквилы, кожа по-прежнему была в грязи, а волосы воняли густым, странным горько-пряным дымом. Этим утром предстоит много дел, столько всего надо проверить, изучить первую зацепку касательно того, кто организовал эти нападения. Двое арестованных, которых нужно занести в каталог и допросить, затем начнется преследование, и она будет над всем этим надзирать. Криминалисты-вериспекс наверняка уже раздобыли что-то новое со вчерашнего дня, когда она с ними разговаривала. Во всяком случае, для них же лучше, если они это сделали, за пять-то часов. И она определенно должна прислать отчеты остальным трем генералам-арбитрам, но сначала надо собраться и поторопиться…

Она остановила себя. Если бы были какие-то срочные новости, ее бы разбудили. Соображение номер один: высокопоставленному арбитру не пристало приступать к новому рабочему дню грязной и вонючей, как помойная кошка.

Десять минут спустя она вышла из кабины аблютория, расположенного в задней части ее покоев, хватая ртом воздух от резких струй воды, но чувствуя себя заново рожденной. Осмотревшись, она обнаружила свежую униформу, разложенную на кровати, и стопку записок на столе. Видимо, коридорные пришли, как только поняли, что она проснулась. К этому тоже надо привыкнуть, подумала она, раскладывая записки и читая, пока одевалась.

«АРБИТР КАЛЬПУРНИЯ — лорд-маршал Дворов получил от вас первый сводный отчет и запрашивает следующий в удобное для вас время этим утром и по мере развития событий. В данный момент я уполномочен подтвердить вашу делегацию четвертого уровня для продолжения этого дела. — Павлос Калапек, адъютант лорда-маршала». Она сузила глаза, застегивая ремень. Спать, пока другие ее ждут, — это как раз то, чего ей совсем не хотелось. Но, перечитав письмо, она почувствовала себя уверенней. Делегация четвертого уровня означала, что она может заняться этим в любое время.

«Шира, вы проделали великолепную работу прошлым вечером, ибо к тому времени, как вы увидите это, верно будет именно «прошлым вечером». Что до меня, то на передний план вновь выходят дипломатические вопросы касательно тела убийцы. Министорум полагает, что за ним стоит наша поддержка, и он может попытаться вытребовать труп у Механикус. Я буду умиротворять беспокойства и не торопить события, пока не посовещаюсь с вами. ЛЕАНДРО». Подпись была такая же витиеватая, как его речь. Кальпурния сердито уставилась на нее. Политика, политика. Проклятый ублюдок-псайкер продолжал создавать неприятности даже два дня как мертвый.

«Арбитр-сеньорис, мы получили сообщение от епархии. Почтенный Барагрий передает свою радость по поводу того, что ночные взрывы вам не навредили, а также выражает надежду, что это не повлияет на встречу, запланированную на сегодняшний день. Арбитр-интендант Раф Дрэгер, клерк караула, Врата Справедливости». Значит, уровень защиты еще немного приподняли — похоже, будто посланника из Собора выслушали у ворот и отправили восвояси.

Что ж, она рада, что Барагрий рад. Она и сама была рада, что осталась цела. В хаосе, который воцарился после взрыва, она постаралась отползти подальше от разлива горящего топлива. После первоначальной вспышки оно горело невысоким, дымным пламенем, и хотя это не был раскаленный огненный шар, как она ожидала, ничего хорошего из этого не вышло. К тому времени, как она оказалась на безопасном расстоянии, машины по обеим сторонам забрызгало, и они загорелись, а к тому времени, как поднялась на ноги, горящее масло растекалось по рокритовому полу туннеля желтым пламенным ковром высотой по лодыжку.

Едва контролируемый бедлам в воротах вдруг оказался совершенно неуправляемым. Пешеходы в ужасе ломились по мосткам наверху и под напором других с воплями падали через перила в огонь. Водители пытались пробиться наружу сквозь ряды транспорта, уничтожая всякую надежду на упорядоченную эвакуацию. Взрывы застали арбитров врасплох, как и всех остальных, но Кальпурния могла гордиться бригадами, которые стояли на воротах. Не дожидаясь приказов, арбитраторы в масках-респираторах уводили или вытаскивали горожан через внешние двери, в то время как отделения у внутреннего конца туннеля немедленно сформировали двойную линию из щитов и броневиков, и ни один гражданский, сколь бы он не обезумел, не прорвался сквозь нее в Августеум. Если взрыв был прикрытием для какого-то вторжения через этот укрепленный пост, то он потерпел неудачу.

Она подобрала значки, обозначающие ранг. Кто-то отполировал их и очистил от сажи и уличной пыли, оставшихся с прошлой ночи, и она слегка вздрогнула: это она должна была сделать сама, неважно, насколько устала. И она до сих пор не знает, кто убирается в ее покоях.

«Вниманию арбитра-сеньорис Кальпурнии. Уважаемая арбитр, у меня под вашим именем занесено в каталог пять арестантов, которые уже распределены по камерам предварительного заключения. Прилагаю детали первичного каталогизирования. Этим утром приведены в действие особые меры заключения двоих арестантов, которые вы затребовали прошлой ночью. Все арестанты теперь готовы к вашему суждению, а я жду инструкций по поводу дальнейшего обращения с ними. Номине Император. Транио дю Туа, ведущий каратель, группа Августеума».

Она поразмыслила над этим, пока надевала и пристегивала кобуру и ремни для переноски оружия. Эти двое, упоминавшиеся отдельно, были водителями повозки, которые сбежали из своего транспорта за несколько секунд до того, как тот взорвался. Ярче всего она помнила их спины — обе мускулистые, с широкими плечами, над одной — бритая голова с татуировкой, по другой, скрытой коричневой рубашкой слуги, хлестала тонкая светлая косичка, пока ее владелец бежал и прыгал в толпе.

Ноздри Кальпурнии были забиты дымом и незнакомым сладким ароматом, и это, вместе с толпой, которую приходилось расталкивать, вызывало неприятные воспоминания о событиях у храма Механикус. Оглянуться и посмотреть, следуют ли за ней другие арбитры, времени не было: она и так дала слишком большую фору, огибая края расширяющейся лужи огня, и теперь отчаянно пыталась не упустить беглецов из виду. Она попыталась криками заставить толпу расступиться, но те, кто мог расслышать ее в суматохе, были слишком напуганы, чтобы подчиниться, и через десяток шагов пришлось поставить дубинку на низкий заряд и расшвыривать ею людей, словно продираясь сквозь заросли джунглей.

Еще одно сообщение от Дрэгера, судя по штампу, менее чем двадцатиминутной давности.

«Арбитр-сеньорис, мы получили известия от ведущего вериспекса Барк у Врат Аквилы. Она сообщает, что первичное исследование события во Вратах завершено, и ждет вашего прибытия. Она также попросила передать, что там присутствуют другие. Номине Император».

К нему было прикреплено:

«Арбитр Кальпурния, я так понимаю, что этим утром вам нужно будет лично посетить Врата Аквилы. Я беру на себя смелость предупредить арбитра Баннона и собрать небольшой эскорт у центрального дока. К тому времени, как вы туда прибудете, они будут готовы к отбытию. — Храсс, слуга».

Значит, так его звали, или ее, или по крайней мере кого-то из них. До конца дня, решила она, надо будет их навестить и поговорить с ними. Они этого, по меньшей мере, заслуживают.

Ее пистолет и дубинка находились на стойке перед алтарем.

Она прикоснулась оружием к серебряной аквиле, пробормотал благословение, потом поклонилась иконе Жиллимана, сунула шлем подмышку и ушла.

Вид ангара для транспорта во Вратах Правосудия подбодрил Кальпурнию.

Яркие дуговые светильники, свисающие с потолочных балок, шквал шума, крики лидеров отделений, топот сапог, рев двигателей, скрежет и визг гусениц. На рельсах, которые крест-накрест рассекали высокий потолок, грохотали и лязгали краны, переносящие по воздуху ящики с боеприпасами, канистры с горючим или скованные цепями связки хнычущих узников. Перед арбитром-сеньорис возвышалась адамантитовая плита в пятьдесят метров высотой, которая стояла прямо перед самими воротами, чтобы любые въезжающие внутрь транспорты вынуждены были огибать ее, и любая возможная попытка штурма утратила бы скорость.

Хотя и более масштабное, это помещение походило на большинство других застав, где она раньше работала, и, как всегда, ей нравился этот баланс противоположностей. Наружу, на Августеум, выходили молчаливо-торжественные привратные столбы, барельефы с аквилами и писаниями, статуи великих Арбитрес прошлого — строгий лик Имперского Закона. Внутри же царил уютный шум, производимый занятыми своим делом слугами Закона. Она вдохнула запах машинного масла, как аромат духов.

Длинный рокритовый хребет центрального дока тянулся от главного входа в казармы Стены через центр ангара, разделяя его на два полукилометровых пространства. По обе стороны от него, словно поросята, сосущие матку, рядами стояли десятки «Носорогов» и «Репрессоров», прикованные к грязно-серым стенам топливными шлангами и мостками для ремонтных рабочих. Идя по дорожке на вершине дока, Кальпурния глядела на их крыши. Мужчины, женщины и редкие сервиторы то влезали в транспорты, то покидали их, периодически останавливались, чтобы посмотреть вверх, и отдавали ей честь, когда она проходила мимо. Наконец, она увидела Дворова, который стоял, облокотившись на поручень вокруг турели на окончании дока. Тот помахал ей рукой.

— Доброе утро, Шира, рад видеть, что вас не потрепало. Я так и думал, что встречу вас здесь. Всегда руководите прямо с фронта. Вы уже поели?

— Лорд-маршал. Да, спасибо, я перехватила немного хлеба и зерновых кексов у интенданта по дороге сюда… э… — она показала через плечо на двери, выходящие на док. — Прошу прощения, что не предоставила вам рапорт ранее, сэр. Я…

— Это не беда, но все равно спасибо за то, что извинились. Я достаточно доверяю вам, чтобы позволить отчитываться тогда, когда вам это нужно. Решить иначе значило бы усомниться в вашей профпригодности.

Кальпурния не удержалась от крамольной мысли, что это не помешало ему проверить копии доставленных ей сообщений, но она выбросила ее из головы, кивнула и прошла мимо орудийной платформы, чтобы посмотреть вниз на дожидающиеся ее «Носороги». Ведущий арбитр Баннон, стоявший на верхнем люке головного транспорта, отдал ей честь.

— Конечно, сейчас я противоречу сам себе, отдавая вам прямую инструкцию. Не то чтобы это приказ, но я хочу лично донести до вас суть процедуры, которую я ввел в действие.

— Более строгое соблюдение безопасности, — сказала она.

— Верно. Пожалуй, я понимаю, почему вы вчера решили пройтись пешком через Квартал Ремесленников, и вижу в этом смысл. Но это новое нападение больше смахивает на открытие кампании, а не на отдельное покушение. Поэтому хватит. Не стану притворяться, что вы можете делать свое дело в бункере, закутанном в пустотные щиты, но бродить пешком с другим генералом-арбитром и одним лишь пешим отделением в качестве охраны вы больше не будете, — он указал вниз, на вереницу «Носорогов». — Высокопоставленные Арбитрес ездят на транспорте с полным эскортом. Здесь представлен необходимый минимум. Младшие офицеры и патрули выйдут в больших количествах. Официально озвучу эту директиву позже утром, но сейчас я хочу удостовериться, что конкретно вы ее усвоили.

— Потому что я — неизвестная переменная.

— Не совсем неизвестная, но да, и это тоже. Кроме того, вы были целью первой атаки и будете очень заметно выделяться, возглавляя ответные меры Арбитрес. Вы станете первоочередной целью, Шира.

— Понимаю, лорд-маршал.

Она прилежно отсалютовала ему и, поняв, что он закончил, отвернулась и спустилась к люку «Носорога».

Ночь была безветренная, и дым от пожара оказался заперт между стеной Августеума и круто уходящим вверх склоном. Бурая дымка вокруг Врат Аквилы делала желтый солнечный свет еще более мутным, и в нем висел тот странный густой горько-сладкий запах. Как только Кальпурния почувствовала этот грязный воздух, к ней вернулись мрачные воспоминания.

— Это доносится изнутри врат, — сказал Баннон, когда увидел, как она принюхивается. — Горючее, которое вытекало из той повозки, оказалось ароматизированным лампадным маслом для каких-то ранних празднеств перед Конгрегацией.

Кальпурния кивнула и постаралась выудить термин из обожженной памяти. Сумеречная Конгрегация, когда колокола Собора звонят к началу Вигилии, и зажигаются фонари, чтобы осветить ночь.

Врата Аквилы все еще были заблокированы. Кальпурния слегка удивилась, что не увидела в гигантской арке туннеля никаких заслонок. Вместо этого с обоих концов стоял кордон из шеренги «Носорогов», стоящих полукругом на разъездах, между ними были натянуты сети из цепей и стояли бдительные арбитраторы, отгонявшие постоянно прибывающих зевак. С другой стороны ворот повторялось то же самое, только в большем масштабе — отсюда было слышно рев двигателей и клаксонов.

— Почему дорожное движение не перенаправили к другим воротам? — спросила она. — Звучит так, будто по ту сторону образовалась та еще пробка.

— Не слышал никаких сообщений об этом, — ответил Баннон. — Конечно, должны были послать людей для этого, но могли возникнуть проблемы.

— Могли возникнуть?

Арбитраторы кордона начали размыкать цепную преграду, чтобы пропустить их внутрь, и она воспользовалась моментной задержкой, чтобы пристально посмотреть на него через плечо.

— С вашего разрешения, мэм, я пройду вперед и посмотрю. Мне кажется, дело в том, что к другим вратам нет свободного доступа. Улью не позволялось расширяться по юго-восточным склонам горы в сторону Врат Пилигримов, а Стена тянется прямо вдоль склона улья, поэтому любому грузовику придется сначала спуститься по Телепинской дороге, обогнуть нижнюю часть Стены, и только потом встать в очередь идущих вверх на другой стороне. Думаю, там затор до самой равнины.

— Может быть, тогда соизволишь пройти туда и посмотреть, верны ли твои догадки и есть ли что-то еще, о чем мне следует знать?

Кальпурния заметила долговязую женщину средних лет со знаками отличия, соответствующими руководителю бригады вериспексов, и пошла к ней, в то время как пристыженный Баннон умчался прочь.

Вериспекс стояла в тени под аркой. Вдаль тянулась мешанина из пятен краски и мигающих маркеров-пикетов, расставленных среди колес выгоревших тягачей и повозок. Несмотря на шум, доносящийся снаружи, это место напоминало гробницу в сравнении с суматохой предыдущего вечера. Кальпурния нахмурилась, как только ей пришло на ум это сравнение, и подумала, каким в конечном итоге оказалось количество погибших. Еще одна вещь, которую надо выяснить.

Барк стояла между двумя остовами рядом с высоким человеком в толстом синем комбинезоне, и их разговор записывал сервитор с торчащими из лица антеннами вокс-приемника, которые покачивались туда-сюда, улавливая слова. На мужчине не было отличительных знаков Арбитрес, и Кальпурния в любом случае не испытывала угрызений совести по поводу прерывания беседы.

— Ведущий вериспекс Барк. Благодарю за извещение.

Высокий мужчина не перестал говорить. Голос у него был низкий и хриплый, и он все еще стоял, повернувшись спиной. Кальпурния скрипнула зубами и уже собиралась постучать по ней дубинкой, когда увидела выражение лица Барк. Так выглядят люди, когда оказываются между двумя представителями высшей власти. Она обошла мужчину, чтобы взглянуть ему в лицо, и увидела алую розетту, приколотую чуть ниже его двойного подбородка.

— …нужно привести ко мне, прежде чем след остынет, — он еще миг продолжал смотреть Барк в глаза, пока та не отступила на шаг. Перед тем, как повернуться к Кальпурнии, он выдержал ровно такую паузу, чтобы подчеркнуть, что это он решил, что пора с ней поговорить. У него был высокий костистый лоб и хрящеватый нос, но мягкие складки на щеках и шее, которые странно контрастировали с худым телом. Каштановые волосы по-военному коротко подстрижены, глаза бледные и холодные.

— Вы — арбитр-сеньорис Шира Кальпурния.

Сказать собеседнику его имя и умолчать свое. Если и был более старый и примитивный трюк, то она его не помнила.

— Стефанос Жоу, — добавил он после паузы.

— Из Имперской Инквизиции.

— Из, как вы и сказали, Имперской Инквизиции.

Записывающий сервитор, видимо, принадлежал инквизитору. Он не был создан по какой-либо известной Кальпурнии модели. Культи его рук оканчивались пучками закутанных в ткань коннекторов, на талии висели инфоковчеги, которых хватало, чтобы он мог служить ходячей библиотекой. Позади него, как теперь видела арбитр, стоял другой член свиты — пухлый мужчина в таком же синем костюме, с бритой головой, покрытой массой аугметических проводов и кабелей. Над каждым разъемом в черепе торчала булавка с приколотым к ней клочком пергамента, образуя странный бумажный нимб над головой.

Кальпурния оценила все это, потом повернулась обратно к Жоу.

— Приветствую и приношу свои комплименты, инквизитор. Я полагаю, Адептус Арбитрес оказали вам всю необходимую помощь в том, что вам понадобилось от нас?

— Пока что — да. Я и мой персонал обследуем место происшествия, — Жоу быстро обвел рукой свой комбинезон, поясняя, почему одет в костюм рабочего. — А пока что вам, вероятно, следовало бы заняться проблемами с затором на Телепинской дороге.

Кальпурния ощетинилась.

— Разумеется, я уделила этому внимание, инквизитор, но не надо думать, что я неспособна делать два дела одновременно. Я расследую попытки нарушить Вигилию и Мессу Балронаса, которые начались с покушения на меня и продолжились взрывом, случившимся вчера вечером.

Уголком глаза Кальпурния видела, что Барк взволнованно сплетает и расплетает пальцы. Толстый слуга Жоу смотрел как будто прямо сквозь нее.

— Я прибыла, чтобы посовещаться со своими коллегами о вчерашней атаке. Если вы заняты тем же самым, тогда, полагаю, мы можем друг другу помочь.

— О, я полностью осведомлен о вашей ситуации, арбитр, — взгляд Жоу стал тверже. — И я собирался как можно скорее поговорить лично с вами именно об этом деле — и, будьте уверены, уже поговорил бы, если бы не было этого происшествия, — он указал на остовы и дым, наполняющий врата. — Но, впрочем, общайтесь. Нам все равно понадобится переместиться в менее публичное место для беседы.

Они разделились: Кальпурния и Барк ушли к каркасу взорванной повозки, Жоу — к еще одному ассистенту в синем, который углубился в разговор с двумя прокторами. Кальпурния дождалась, пока они не отойдут на такое расстояние, чтоб инквизитор не слышал, и зарычала на Барк уголком рта:

— Было бы очень неплохо заранее знать о его присутствии. Что, никто не мог связаться по воксу с моим транспортом, или он только что приехал?

Это выглядело маловероятным: осмотревшись в поисках других темно-синих комбинезонов, она, даже не поворачивая головы, насчитала еще четыре человека, суетившихся среди выгоревших машин. Похоже, они тут уже были какое-то время.

— Мэм, я вас предупредила.

— Нет, ведущий вериспекс, не предупредили. И хватит уже руки ломать. Давайте-ка пройдем в этот проезд.

Здесь все еще стояли испарения, и им обеим пришлось надеть фильтрующие маски. Над ними нависала разрушенная повозка, выжженная взрывом и скользкая от жидкостей для тушения. Барк запрыгнула на выступ, тянувшийся вдоль ее бока, и жестом позвала Кальпурнию за собой. Той пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть в дыру, прорванную в боку машины, куда уже всматривалась Барк.

— Здесь везли партию масла, но это не просто цистерна для перевозки жидких материалов. Посмотрите, — кузов повозки был набит металлическими бочками, возле дыры в корпусе в их тесных рядах зияла пустота. — Ближайшие бочки не сгорели, мы их просто убрали. Но те, что были прямо рядом с дырой, были довольно-таки сильно разрушены. Из того, что нам удалось выяснить, можно заключить, что огонь вспыхнул не в самих бочках. В грузовом отделении проскочила какая-то искра и зажгла протекающее масло, если судить по следам распространения огня, которые мы нашли. Само по себе масло горит довольно холодным и низким пламенем.

Кальпурния кивнула, вспомнив расширяющуюся лужу невысокого огня. Впрочем, этого хватило, чтобы поджарить ноги тем жителям улья, которые пытались убежать, и поджечь остальные грузовики и повозки, когда пламя добралось до них.

— Получается, что взрыв произошел из-за возгорания испарений, и, судя по разным веществам, оставшимся после огня, я думаю, что одновременно с созданием утечки был добавлен какой-то дополнительный элемент, чтобы эти испарения стали еще более горючими.

— Утечку создали? — переспросила Кальпурния.

Барк прервалась и покачала головой.

— Извините, мэм, я забегаю вперед. У некоторых бочек есть повреждения, которые нельзя объяснить одним только взрывом. Герметичность нарушена, металл истончен, — по мере того, как она говорила, ее речь становилась более быстрой и уверенной. — Я послала вам то сообщение, потому что Лакан и его металлурги подтвердили, что ущерб был нанесен до взрыва, но относительно свеж. В остатках горения вокруг бочек нашлись даже частицы металла, из которого они были сделаны, и когда мы рассмотрели их под микровизором, они выглядели как соскобленные, не обгоревшие.

— Значит, кто-то намеренно испортил бочки, чтобы из них вытекало горючее масло, потом каким-то образом подстроил искру, когда повозка была здесь, — Кальпурния спустилась с выступа на скользкую от сажи мостовую.

— Именно так, — Барк слезла за ней и подозвала к себе еще одного вериспекса. — Люксом, ты нашел то, что хотел?

Тот кивнул и нервно покачнулся, держа в руках круглую керамическую затычку.

— Герметик вокруг этой затычки скорее запекся, чем растаял, мэм, э… мэмы. Поэтому проще было отчистить пепел и грязь, чем мы и… э… занимались… заканчивали заниматься, пока вы сейчас вот разговаривали.

— Спасибо, Люксом, — сказала Кальпурния, забирая предмет из его рук. — Тут есть следы порчи?

— Эти, э, линии прямо поперек краев. Проходят сквозь остатки герметика. Да, правильно, эти. Может быть, придется смотреть под микровизором, чтобы полностью убедиться, э, у меня пока не было времени. Но похоже, будто кто-то проткнул герметик иголкой или чем-то таким, пока он был еще мягкий, то есть вскоре после того, как бочки заполнили и запечатали, чтобы содержимое медленно сочилось наружу.

— Кто-нибудь из вас может сказать, откуда взялась искра?

Двое вериспексов переглянулись.

— Мы не нашли следов повреждения повозки, — ответила Барк, — по крайней мере, такого, которое случилось бы до взрыва. Только Механикус могут сказать наверняка, но мы пришли к разумной идее насчет того, какое повреждение машины может заставить ее дух шипеть и искрить. В данный момент я думаю, что мы имеем дело с каким-то сигнальным амулетом, неким механизмом, спрятанным среди бочек, который вызвал взрыв и либо выгорел, либо самоуничтожился таким образом, что мы еще не нашли ни одного достаточно крупного куска.

Кальпурния кивнула, помрачнела и снова начала мерить шагами пространство между остовами. Барк и Люксом последовали за ней. Она начала задавать новые вопросы — вопросы о распространении взрывов и огня, о движении толпы, о том, сколько людей погибло и как они умерли. Понадобилось больше часа, чтобы она наконец решила, что услышала достаточно, и начала пробираться обратно среди останков машин и маркерами.

— Ведущий вериспекс Барк, — заключила она, — я понимаю, что вы официально оформите свое суждение, только отослав письменный рапорт по возвращении в Стену. Но сейчас, в данный момент, когда вы уже несколько часов здесь проработали — есть ли у вас какие-то сомнения в том, что это был намеренный саботаж?

— Учитывая то, что я здесь увидела… никаких сомнений, арбитр-сеньорис.

— Спасибо. Когда будет готов ваш рапорт?

— К концу следующей смены, мэм. Я пошлю курьера, он доставит его прямо вам.

— И снова благодарю.

Баннон догнал ее, когда она шагала обратно к «Носорогам».

— Арбитр-сеньорис, все улицы, ведущие к Телепинской дороге, перекрыты. Управление обеспечения мобильности в городе сообщает, что последняя баррикада была установлена час назад.

— Так недавно? Ясно.

— Новости распространяются с некоторым запозданием. Повозки, которые пытаются вернуться вниз по дороге, скорее всего, застрянут здесь по меньшей мере до завтра. У основания Телепинской дороги уже происходят случаи насилия, и Хакаро на Восьмом-западном мобилизует в полтора раза больше патрульных. Он говорит, пришла пара-тройка сообщений о том, что на застрявшие грузовики нападают бандиты.

— Есть у нас схемы дорог вокруг основания Стены?

— Мэм? Э… по крупным есть, конечно. Вы хотите, чтоб я достал…

— Когда вернемся, да. Я решу, что именно мне нужно. Инквизитор тоже немного меняет общую картину. Хотелось бы мне, чтобы Барк сообщила, что он тут.

— Она не предупредила?

— Говорит, что предупредила. В ее первоначальном сообщении говорилось только, что «присутствуют другие».

— А.

Она остановилась и сердито уставилась на Баннона. Арбитры быстро учились понимать язык тела друг друга, читая его сквозь броню и шлемы, и он невольно шагнул назад.

— Мне следует знать что-то еще, Баннон?

— А, да. Это местное кодовое обозначение. «Присутствуют другие» означает, что люди, не относящиеся к Арбитрес, вмешиваются в нашу работу. В Августеуме это обычно агенты Монократа, а в верхних доках это, как правило, Флот. Иногда это кто-то необычный, например, Администратум или…

— Или Инквизиция, — она оглянулась на Жоу, который говорил со своим округлым ассистентом. Инквизитор поднял руку, и оба замерли в ожидании, пока сервитор настраивал какие-то связи между своими инфоковчегами. — Поскольку мне снова приходится выслушивать, какой я новичок в этом огромном куске Империума, может, ты мне скажешь — это нормальное поведение для здешнего инквизитора? Все мои немногочисленные взаимоотношения с Ордо сектора Пацификус сводились к слухам, загадочным приказам и каким-то странным директивам от нашего высшего командования. Не помню, чтоб кто-то из них просто подкатывал к нам и совал свою розетту.

— Наверное, это потому, что вы теперь — высшее командование.

Кальпурния фыркнула, но фыркнула польщенно.

— Наверное, так. Ладно, они идут сюда, хватит о них. Передай, пожалуйста, эскорту, чтоб готовились снова занять «Носороги».

Жоу приближался. Кальпурния подавила вздох и стала рассматривать отметки на земле. Стрелки и линии показывали, где Арбитрес сформировали сплошную шеренгу, и демонстрировали, как распространялся огонь и двигалась толпа. Пикеты отмечали места, где лежали трупы после того, как закончилась давка и потух пожар. Их было немало. Многие люди уже горели, когда сталкивались со стеной щитов, и в конце концов Арбитрес пришлось стрелять по толпе, чтобы отогнать ее.

Ее левая рука поползла к голове, чтоб потереть шрамы, но она заметила движение и сдержала его. Кальпурния терпеть не могла эту привычку, которая проявлялась даже при надетом шлеме — это говорило ей об отсутствии концентрации, отсутствии контроля. Она снова посмотрела на пикеты, но на них были только фотоэлементы да номера, и больше ничего, что могло бы рассказать о людях, погибших на этой земле.

— Планируете свой следующий ход? — Жоу умудрился произнести это так, что звучало как приказ.

— Я знаю свой следующий ход, инквизитор. К этому времени двое рабочих, которые сидели во взорвавшейся повозке, уже довольно долго просидели в предварительном заключении. Благодаря этому визиту я узнала именно то, что нужно для их допроса, — следующую фразу пришлось выдавить сквозь зубы, но делать было нечего, кроме как пригласить его с собой. — Инквизитор Жоу, если вы желаете при…

— Вы правы, лучше, чтобы я присутствовал на допросе. Перераспределите свой эскорт по другим машинам конвоя, пожалуйста, — сказал он, — и убедитесь, что найдется место для моего персонала. Если настаиваете, с нами может ехать ваш ассистент, но это все.

И он вышел из ворот. Толпа снаружи тут же зашепталась.

— Я думаю, это я ваш ассистент, арбитр-сеньорис, — с готовностью подсказал Баннон. Остальные Арбитрес уже услышали приказы инквизитора и рассаживались по другим «Носорогам». Все три машины уже запускали двигатели и опустили аппарели. — Он все-таки инквизитор, мэм. Я слышал это имя, хотя никогда и не встречал его. По-моему, у Жоу резиденция где-то в Гидрафурской системе. Предположительно, они превратили старое поместье адмирала Инвистикона в свой собственный форпост. Слыхал, что Жоу раньше имел дела с лордом-маршалом и епархом. Он, ну, ему позволено…

— «Позволено» — с этим я еще могу смириться, я знаю, что значит розетта. Но, Баннон, есть еще такая вещь, как банальные, черт бы их побрал, манеры. Ну ладно, пошли.

«Носороги» делались не для того, чтоб в них болтали, и инквизитору Жоу, похоже, не доставляло удовольствия то, что ему приходилось наклоняться вперед, чтобы его было слышно через звук двигателя. Аудиоустройства записывающего сервитора постоянно щелкали и двигались, пытаясь вычленить слова из шума.

— Это довольно-таки неудовлетворительно, — объявил он. Кальпурния пожала плечами.

— Этого мне достаточно, уважаемый инквизитор.

— Действительно? Большинство знакомых мне арбитров-генералов обзаводятся личным транспортом и добавляют к нему определенные усовершенствования. Вот, например, звукоизоляция, чтобы можно было на ходу проводить инструктаж или обсуждение операции. Я бы посоветовал вам подумать насчет этого.

Он снова откинулся назад, повернулся вполоборота к смотровой щели в корпусе и больше ничего не говорил. Кальпурния пожалела, что не надела шлем: она чувствовала, что лицо снова приобретает то выражение, как будто ей дали пощечину. На этот раз ее рука добралась до трех швов на лбу, и пальцы все еще проводили взад-вперед по шрамам к тому времени, как они вкатились обратно во Врата Справедливости.

Баннон был прав: Жоу явно раньше работал с Арбитрес. Он не бросил и мимолетного взгляда на ангар и просто пошел к лестнице, дав пузатому слуге знак следовать первым. Толстяк с болезненной осторожностью и частыми остановками вскарабкался по шершавым металлическим ступеням. Сервитор взобрался со скоростью и ловкостью, которой Кальпурния от него не ожидала, учитывая отсутствие кистей рук. Следом поднялся сам Жоу. Когда за ним последовала Кальпурния, они уже удалялись к дверям дока. Пройдя внутрь и повернув к Башне Карателей, Кальпурния догнала инквизитора, который снизошел до того, чтобы слегка замедлить свой шаг.

— Вы думаете, что подрыв масловоза был нацелен на вас? — спросил он у нее. Кальпурния миг поразмыслила, прежде чем ответить.

— Нет. Сначала я так думала, потому что после нападения стрелка это не выглядело совпадением. Слишком близко ко мне, слишком скоро. Казалось…

— Думаете, в это вовлечены одни и те же лица? — перебил он. Она глубоко вдохнула.

— Мы все еще почти ничего не знаем о том, кто стоял за первой атакой, поэтому сложно сказать. Но в этом-то и дело, вот что вызывает у меня сомнения.

— Объясните.

Они завернули за угол и повстречали двойную колонну марширующих арбитраторов. Кальпурния замедлилась и шагнула в сторону, Жоу же прошествовал прямо сквозь строй. Бойцы пошли не в ногу и расступились, когда увидели его розетту. Сервитор, пытавшийся удержать обоих в радиусе сенсоров, неловко топтался между ними, пока Кальпурния, беззвучно ругаясь про себя, не догнала инквизитора.

— Атака у святилища Механикус была скрупулезно подготовлена. Убийцу тщательно натренировали, а в его снаряжение входили одни из лучших образцов машинного ремесла, которое когда-либо видели адепты этого храма. Кроме того, были приложены огромные усилия, чтобы скрыть все улики.

— Генетические отпечатки уничтожены, след затерт и выжжен так, что даже мой авгур не в силах его определить, — Жоу дернул головой в сторону своего помощника, — и личность убийцы остается загадкой. Я обзавелся копиями рапортов об этом событии, хотя и не смог присутствовать на встрече, где вы впервые все это обсуждали, — он бросил на нее веселый взгляд. — Вас это не удивляет? Убийца напал на офицера Адептус в самом сердце важнейшей флотской крепости целого сегментума? Что вас должно удивлять, так это то, что я так поздно связался с вами напрямую.

— Уверена, у вас были на то причины, уважаемый инквизитор.

— И вы видите, какой контраст с инцидентом во Вратах Аквилы, верно? — спросил он, проигнорировав замечание.

— Саботаж во Вратах был поспешным и неряшливым, сделанным, скорее, наудачу. Порча бочек сработала достаточно эффективно, но по сложности на порядок уступала подготовке того стрелка. Откуда им было знать, что я остановлюсь у Врат Аквилы? Как они могли рассчитывать, что я подойду именно к той повозке?

— Вы отреагировали, как мне говорили, на побег двух рабочих. Кажется, у вас есть привычка устремляться в гущу событий, так что убийцам довольно легко воспользоваться этой чертой.

— И как бы они об этом узнали? Они должны были знать, что я буду пробегать мимо именно в нужный момент, как? Дорога была загружена из-за повышенной строгости проверок, и рассчитать так, чтобы повозка оказалась рядом со мной, было просто невозможно. Даже если предположить, что она смогла бы проехать мимо места инспекции. И если эти двое рабочих — убийцы, то настолько некомпетентные, что это даже странно.

— Замечательно! Ваши выводы совпадают с моими.

И Жоу опять замолчал. Теперь они шли вдоль самой Стены, через внутренние посты, которые отмечали границу каждого отсека. Кальпурния добросовестно останавливалась на каждом и проходила полную идентификацию, в то время как Жоу, постучав по розетте, проходил мимо, вставал по ту сторону и нетерпеливо глядел на нее, пока его толстый прислужник переводил дыхание. Они прошли через внутренние врата, главное пересечение, откуда поднималась огромная лестница, ведущая к высокому открытому залу, проходившему через все верхние этажи по всей длине Стены, потом, через серию меньших порталов, в преддверие Башни Карателей.

Там их уже ждал каратель дю Туа. Его глаза слегка расширились при виде розетты Жоу, но Кальпурния с удовлетворением отметила, что он обратился именно к ней.

— Двое, арестованные в Квартале Ремесленников, находятся в общих камерах и ожидают рассмотрения их дела. Двое с прошлой ночи сидят в индивидуальных «смягчающих» камерах, и это, судя по всему, сработало. Один все еще молчит, но он не спал и явно страдает, второй сломался довольно быстро. Он боится за свою душу — рыдает и просит встречи с исповедником уже где-то два часа.

Кальпурния одобрительно кивнула.

— Почему бы нам не начать с него, инквизитор?

— Не вижу причин этого не делать. Полагаю, у вас есть копии всех документов на обоих арестантов и их транспорт?

— Скоро будут, — ответил дю Туа. — Эти бумаги использовали, чтобы вычислить поставщика, которому принадлежала повозка. Их должен вскоре доставить ведущий каратель Ли. Что же касается узника, он хочет совершить полное покаяние Министоруму, поэтому…

— А у вас есть дыба для бичевания? — спросила Кальпурния. — Не из стандартных, а такая, которую исповедники ставят на площадях, когда устраивают очищение.

— Да, мэм. Есть одна во второй ротонде, что на южной стене, выше нашего уровня. Для наказаний capita secundus.

— Хорошо. Тогда… как зовут этого кающегося арестанта?

— Хиель Якуш.

— Тогда пусть приведут Якуша и заодно доставят документы. И сопроводите туда нас с инквизитором.

Жоу приподнял бровь, когда она закончила говорить, но, к счастью, ничего больше не сказал.

Ты — узник, арестованный праведной рукой Адептус Арбитрес. Ужасное путешествие в сковывающем смирительном плаще, в глухом тугом холщовом коконе, втиснутом в «Носорог» модели «Похититель» или просто подвешенном на крюки, торчащие из бортов. Плащ снимают в одной из камер гигантских, похожих на соты подуровней Башни Карателей, где коридоры и комнаты намеренно узки и тесны, стены из темного камня, потолки высокие, а освещение плохое — чтобы постоянно казалось, будто за тобой наблюдают сверху. Как долго ты проживешь здесь, сколько пищи получишь, сколько воды или сна, будет рассчитано по точным правилам «ломания» заключенных, которым следуют Арбитрес.

И наконец, наступает момент, когда в тебе, согбенном, слабом, истощенном, окруженном суровыми карателями в коричневых перевязях, голосами и фонарями, что-то поддается. Ты молишь об исповеди — и выходишь из тесного полумрака, спотыкаясь в своих кандалах, и вот ты стоишь в красивой сводчатой стеклянной комнате, полной свежего воздуха и солнечного света, и видишь оттуда весь город и горы. Проповедник обращается к тебе с добротой, и ты знаешь, что после того, как избавишься от бремени, тебя ждет бичевальная дыба в центре этого мраморного пола, и там, как с детства учил Министорум, боль очистит твою душу перед тем, как она покинет тело и предстанет перед Императором. Как можно не возрадоваться? Как можно не извергнуть все секреты, что ты запер внутри себя?

Кальпурния понимала психологический эффект этой комнаты и ценила его. Часто ключом к наиболее сокровенным тайнам становилось обещание одного последнего проявления достоинства и раскаяния после долгого томления в камерах. Если стоять у окна спиной к дыбе, то помещение выглядело, можно сказать, мирным, несмотря на непривычный солнечный свет. Даже после нескольких дней на Гидрафуре Кальпурния подсознательно искала источник дыма или песчаной бури, которые могли придать свету такой оттенок. Все, что может подвигнуть Жоу на конструктивный диалог — благо, решила она, и, судя по всему, созерцание пейзажа во время ожидания этому способствовало.

— Предполагаю, этот человек нам подтвердит, что взрыв был кем-то устроен, но не нацелен именно на вас. Сомневаюсь, что он вообще знает, кто вы такая.

— Согласна. И если это не нападение на меня, то, согласитесь, это означает атаку против Вигилии и мессы. То масло предназначалось для лампад, а вечером должна быть большая процессия с горящими лампадами. Как это называется, дальние святые?

Он кивнул.

— Да, их статуи и иконы вчера расставляли по Кварталу Пилигримов, и сегодня вечером, перед Мистерией Распорядителя, их перенесут к Престолу через другой склон Августеума.

— Но причина взрыва была в самой повозке, в ее грузовых контейнерах. Не в масле. Если цель была как-то подорвать этот парад… но я забегаю вперед. Дайте мне немного поразмыслить вслух. Атака необязательно должна быть направлена на парад, фактически, даже лучше, если это не так. Судя по тому, что рассказывал Леандро, нарушение Вигилии — вещь, требующая тонкого расчета. Надо, чтобы саботаж вызвал какие-то беспорядки, чтобы повредить Распорядителю, но если он нанесет слишком большой урон, то ударит по собственному организатору. Если бы шествие не состоялось, это была б катастрофа, но вот вызвать чудовищные транспортные проблемы по всему боку улья — этого как раз достаточно, чтобы подмочить репутацию Кальфус-Меделлу. Черт, да мы, наверное, даже подсобили им, закрыв Врата Аквилы. Это не было покушение на убийство и это не была попытка прорвать кордон Арбитрес, чтобы проникнуть с группой людей в Августеум, была у меня такая идея. Я думаю, что цель этих преступлений состояла в них же самих. Инквизитор, вы лучше разбираетесь в Гидрафуре, чем я. Что вы думаете?

— Вы явно хорошо проводите время за этими измышлениями, Кальпурния, но это больше ваша проблема, чем моя.

Снова это ощущение пощечины.

— Любая попытка подорвать мир Императора на Гидрафуре подпадает под вашу юрисдикцию, а не мою, и точно также любая прямая атака на Экклезиархию — дело Церкви и Адепта Сороритас. Мое дело — выследить убийцу и уничтожить того, кто им управлял, и всех, кто имел с ним дело, далее мои интересы не распространяются.

— Со всем уважением, инквизитор, я бы скорее подумала, что…

— Ну конечно, но в настоящий момент, если хотите знать, Ордо Гидрафура стараются по минимуму вмешиваться в дела Экклезиархии. Я немного удивлен, что вы решили так глубоко в них нырнуть.

— Не уверена, что понимаю вас, инквизитор.

— Разве Леандро вам еще не рассказал о конфликте между епархией и так называемыми «флагманскими кюре»?

Кальпурния упала духом. Только не снова.

— Нет, уважаемый инквизитор, это для меня новость.

— Что ж, пожалуй, лучше вам узнавать об этом не от меня, и…

— И это действительно будет правильно.

Арбитр и инквизитор развернулись на голос перебившего. Они оба не расслышали мягкие шаги того, кто вошел внутрь.

Примерно в десяти шагах за ним стоял, сложив руки на груди, Михон Барагрий, а по бокам от него — два проповедника из гарнизона Арбитрес с красными поясами и сомнением на лицах

— Арбитр Кальпурния, всегда благоразумно добывать информацию из первых рук, — продолжил эмиссар курии. — Я бы, к примеру, не стал и думать о том, чтобы получать информацию о делах Адептус Арбитрес от третьей стороны. Просто попросите, и я ознакомлю вас со всем, что сам знаю по этой теме.

— Смотрите, куда ступаете, Барагрий, — прорычал Жоу. Пренебрежение к Инквизиции Бога-Императора имеет свойство возвращаться. В наших записях уже значится давление, оказанное Экклезиархией на Арбитрес по поводу тела того убийцы.

— Давление? — переспросил Барагрий, спокойно подойдя к дыбе. — Я только что пришел с весьма цивилизованной аудиенции с арбитром-сеньорис Леандро, где объяснил, по какой хартии действуют охотники на ведьм, подчиненные епарху. У нас есть совершенно законное право осуществить уничтожение тела в соответствии с законом Министорум, о котором, как я знаю, вы имеете прекрасное представление, инквизитор.

— Эта хартия исходит от епарха и не имеет веса в… — успел проговорить Жоу, прежде чем между ними двоими встала Кальпурния.

Эффект был слегка подпорчен тем, что они просто продолжали свирепо глядеть друг на друга поверх ее головы.

— Я уверена, что весь этот диалог мог бы вылиться в нечто конструктивное, но, джентльмены, давайте пока что сконцентрируемся на чем-то другом? Почтенный Барагрий, вскоре должен прибыть узник, который желает совершить покаяние.

— Истинно так, и я пришел в качестве исповедника. Он ждет снаружи в компании ваших карателей.

— Вы? — громыхнул Жоу. — Что вы замышляете, Барагрий? Кальпурния, что вы знаете об этом?

— Ровно столько, сколько сейчас услышала от почтенного Барагрия. Ваше преподобие, может быть, это просто говорит моя неопытность, но обычно ли это для дипломатического представителя епархии — прибывать без объявления и брать на себя такую роль в расследовании Арбитрес?

— Как я уже говорил, я прибыл сюда ранее для аудиенции с арбитром Леандро, — Барагрий наконец перевел взгляд с Жоу на Кальпурнию. — Завершив ее, я воспользовался возможностью посетить своих коллег в часовне Врат Справедливости, чтобы помолиться и пообщаться с ними, естественно, с согласия арбитра-сеньорис. Во время нашего разговора прибыло сообщение, что некий заключенный попросил встречи с исповедником Экклезиархии, и капелланы гарнизона удостоили меня чести, пригласив исполнить этот долг. Поскольку этот заключенный числится в каталоге за вами, арбитр Кальпурния, и поскольку мы с вами в любом случае работаем вместе, это выглядело счастливым совпадением. Я уверяю вас, что никоим образом не вмешивался в процесс.

— Вы сотрудничаете с Барагрием по делу о попытках нарушить мессу, Кальпурния? — обвиняюще спросил Жоу из-за ее правого плеча.

— Мы встречались по этому поводу. Вы говорили, что заинтересованы в расследовании, — ответила ему Кальпурния с некоторой долей удовольствия. — Почтенный Барагрий, чтобы заработать искупление, Якуш должен рассказать нам все о своей роли в заговоре. Только когда мы будем уверены, что получили всю информацию до последней крупицы, ему будет позволено бичевание и все, что за ним воспоследует.

— Совершенно ясно, — ответил Барагрий. — Он говорил со мной по пути наверх. Я уверен, он будет с вами сотрудничать.

Жоу фыркнул.

По сигналу Кальпурнии каратели у двойных дверей распахнули створки. Хиель Якуш оказался тем рабочим, что с татуировкой на голове. У него было мощное телосложение, однако талию и бедра скрывал слой жира. На лице виднелись обильные следы слез, и он с тоской посмотрел сначала на дыбу, а потом на Барагрия.

— Исповедник?

Его голос был хриплым и высоким от эмоций, а повышенное внимание карателей сделало его походку шаткой. Приближенный Жоу вразвалку подошел к Якушу и наклонился так близко, что едва не дышал на него, потом повернулся, вернулся к инквизитору и что-то прошептал ему.

— Видимой псайкерской порчи нет, — объявил Жоу, и от этих слов Якуш дико заозирался.

Двое младших преследователей принесли табуреты и тубус со свитками. Кальпурния села и вынула документы, чтобы просмотреть их. Арестант шлепнулся на другое сиденье, дрожа и таращась на дыбу. Кальпурния смотрела на него, пока он не встретился с ней глазами и заскулил — она подбавила во взгляд холод вечной мерзлоты Макрагга.

— Дыба ждет, Хиель, — мягко произнес Барагрий. — Очищение, которого ты жаждешь, и наказание, которое ты заслужил. Но перед этим ты должен заговорить. Расскажи все.

Судя по виду, Якуш задумался над этим. Через несколько секунд он поднял трясущиеся руки в знаке аквилы и начал говорить.

— «Санктус». Пошло… не так… мы сделали неправильно.

— Говори яснее. Быстро, — это был Жоу.

— Предполагалось… это должно было случиться, когда он уже ушел. Ушел из… ушел с орбиты. Покинул мир.

— Корабль, — догадался Барагрий.

— Пусть начнет с начала, Кальпурния, — сказал Жоу.

— Он начнет, — ответила та, — и мы услышим все по порядку. Только сначала просто скажи мне, Якуш. Корабль, отбытия которого вы должны были ждать. Название корабля, Якуш.

— «Санктус», мэм. «Санктус». «Аурум Санктус».

Десятый день Септисты

Восемь дней до Мессы святого Балронаса.

Фестиваль Ухода и Вигилия Перевозчика.

Поклонение Мореходов и Поминовение Чиласте Полусвятой. Декларация Наставлений.

В этот день пилигримы, движущиеся к священным стоянкам на Хиросе и в иных местах, традиционно покидают Босфорский улей и поднимаются на орбиту, чтобы сесть на корабль. Хотя, как правило, остается много тех, кто не в состоянии уехать в этот день или до него, к закату дела пилигримов в Августеуме считаются завершенными, и после этого времени они не принимаются. Поклонение Мореходов традиционно совершается у Арки Скариев и в часовнях Коннемаля и преподобных Винафиев, что на Высокой Месе. Многие проповедники за пределами Босфорского улья также посвящают этому свои службы, поэтому те, кто желает помолиться за уходящие корабли, должны заранее определить время, когда это будет возможно.

В момент заката все благочестивые люди должны находиться в своих домах или в ближайшем месте поклонения, ибо в этот час звонит колокол Собора. Дороги ко всем храмам, святилищам или часовням должны быть свободны, чтобы герольды, назначенные Распорядителем, могли по ним перемещаться. В каждое место поклонения в Босфорском улье и рядом с ним отправится по герольду, поэтому нужды отправляться далеко не будет. Те, кто окажется далеко от дома без должной причины, могут быть остановлены Адептус Арбитрес, Адепта Сороритас или отрядами блюстителей порядка, назначенных Распорядителем Вигилии. Те, кто ждет дома, должны прислушиваться к звуку колокола или рога из ближайшего места поклонения, который просигнализирует о прибытии герольда. Тот объявит, какие конкретно наставления и писания Распорядитель избрал в качестве основы для празднеств последующих нескольких дней.

Пикт-передача Распорядителя Вигилии, лично совершающего эту Декларацию у врат Собора, предназначена для блага остальной планеты и системы и ни в коем случае не должна извинять отсутствие гражданина в его церкви во время объявления.

Глава пятая

Они подлетели к «Аурум Санктус» быстро и тихо. Кальпурния, Накаяма и Жоу. Вез их быстрый крейсер Арбитрес типа «Обвинитель» под названием «Горн Правосудия», угловатый, тупоносый бронированный монолит с двигателями по сторонам от толстого брюха инженариума. Его палубы служили домом преданному гарнизону, чьим участком был их корабль, а специализацией — абордаж и захват космического транспорта преступников. Накаяма и его персональная бригада быстро и легко установили свое командование. Кальпурния не взяла с собой никого и большую часть поездки провела в попытках отдохнуть, уничтожении первой нормальной пищи за почти двадцать один час и избегании инквизитора Жоу.

Раньше ей никогда не приходилось участвовать в абордаже. Ее тренировали для таких ситуаций, и она водила свои отделения через тесные промышленные стеки на Дон-Круа в условиях, которые, по ее мнению, были настолько близки к корабельным, что разницы почти не было. Но вот настоящее столкновение кораблей, штурм другого судна за пределами атмосферы, скафандры, абордажные шлюпки, декомпрессионные буры, постоянное мучительное разделение внимания между сражением с врагом и сохранением хрупких драгоценных абордажных шлюзов от шальных выстрелов или ударов, пока, наконец, пробоина не будет зачищена… Нет.

Поэтому она понимала, почему руководит Накаяма, почему штурм «Аурум Санктус» возглавляют именно он и Фаэ, эдил-сеньорис со впалыми щеками, вторая после него. Почти всю свою карьеру Накаяма провел на кораблях флота Арбитрес, которые выходили на патрули длиной во много световых лет по всему Империуму, готовые в любой момент поддержать какой-нибудь осажденный планетарный участок. Это была простая жизнь арбитратора, военизированная часть их профессии в самом чистом виде, и Накаяма преуспел в каждом ее аспекте. Разумно было, что он здесь присутствует.

Правда, это значило, что Кальпурнию отстранили от руководства, и ей это совершенно не нравилось, как она ни пыталась сдерживаться. Ей не нравилось стоять в стороне от собственного расследования, не нравилось, насколько все слаженно и эффективно работало при Накаяме, не требуя ее участия, и больше всего не нравился тот факт, что она ясно понимала, почему все должно быть именно так, и все равно не могла справиться со своим отношением к этому.

Ее боевой дух, оживший после запоздалого обеда, снова упал, когда Жоу объявил о своем участии в абордаже. Она все вспоминала давний разговор с Хейд Маликвой, старым судебным маршалом с Хазима. «Хотя моему сердцу и горько хранить неблагочестивую мысль о столь прославленных и героических слугах Императора, я четырежды сталкивалась с ними, когда служила на Южной окраине, и скажу тебе, Шира, никто не в силах превратить расследование Арбитрес в такую неразбериху, как инквизитор. Прости меня Император за такие слова, но это правда. Я надеюсь, что тебе не придется иметь с этим дела, что для этого не найдется причин. Но как только они шагнут на твое поле, оно становится их собственностью, и потом ты окажешься где-нибудь на регулировании дорог, вне зависимости от того, что знаешь или умеешь. И помоги тебе Император, потому что ты ничего не сможешь с этим сделать». Кальпурния с тревогой прислушивалась к словам, окрашенным горловым хазимским акцентом (И помогхи теббе Имп'рратор, потму шшто ты…), и думала, не нужно ли ей об этом кому-нибудь доложить. Она и представить не могла, что эти слова окажутся настолько правдивы.

И вот теперь пришел Жоу — прошествовал в комнату совещаний, опоздав, демонстративно протолкнулся между руководителями бригад в передний ряд и сел на скамью, где двое арбитров поспешно потеснились, чтобы освободить для него место. Когда Жоу устроился, Накаяма сделал жест, привлекая внимание к голографической сфере у своего плеча.

— «Аурум Санктус»! — указал он на болезненно-желтую иконку. — Торговый корабль, действующий по хартии от Адептус Министорум. Капитан — Вардос дель Бьель, ранее был офицером торгового флота, подчиненного Муниторуму, пока не был разжалован за некий дисциплинарный проступок. Три года спустя он появляется в списке пассажиров «Аурум Санктус» в доках Экклезиархии на Авиньоре и значится капитаном во время недавних перелетов на Гидрафур. Однако записи, которые предоставили арбитру Кальпурнии системные управленцы Флота, когда мы проходили Кольцо, демонстрируют, что за последние восемь лет «Аурум Санктус» руководило по меньшей мере три капитана, а экипаж менялся и того быстрее. Мы знаем по меньшей мере дюжину различных брокеров, торговцев и юристов, которые вели дела посредством этого корабля в пределах Гидрафурской системы за последние полдесятка торговых кварталов. Главной константой остается навигатор, некий Пешто Васк Эрде, который, как подтверждают записи Адептус Астра Телепатика, является навигатором этого корабля как минимум последние сто двадцать лет.

Накаяма бросил взгляд на факсовую бумагу, лежавшую у края его кафедры.

— Последние десять лет торговую хартию корабля подписывал Адептус Министорум. Четыре раза за последние два с половиной года «Санктус» применял особые хартии Экклезиархии, чтобы избежать инспекции или значительно ускорить ее протоколы. Корабль также несколько чаще обычного вступал в разногласия с Флотом, неоднократно пользуясь санкцией Церкви на такие вещи, как смена курса, карантинные проверки или доступ к докам. У нас есть сообщения даже о вооруженном конфликте между экипажем «Санктуса» и службой безопасности Флота, но об этом мы знаем немногое — обе стороны решили оставить это между собой. Нам известно достаточно, чтобы быть уверенными в наличии вооруженной обороны на «Санктусе» и в том, что он будет ее использовать, если сочтет нужным.

Накаяма сделал короткую паузу перед тем, как приступить к последнему пункту.

— Мы мало что знаем о навигаторе Эрде, но и наши архивы, и источники инквизитора Жоу подтверждают одну и ту же информацию о его семье. С 874.M41 до 912.M41 три других члена семейства Эрде были вовлечены в крупный заговор контрабандистов, действовавших в сегментумах Обскура, Пацификус и Соляр. Они работали посредством подставных капитанов и поддельных контрактов, благодаря чему выглядели невинно, но практически во всех случаях можно было отследить связь самих кораблей с владениями Эрде. Они перевозили материальную контрабанду через барьеры карантинных и военных зон, а доверительные письма и поручения позволяли им переносить ресурсы из одной системы или сектора в другой, обходя большую часть протоколов мониторинга Адептус. В итоге огромные богатства оказывались в самых скверных руках. Отслеживание информационных следов и допросы информаторов позволяют предположить, что они занимались всем этим на протяжении целого столетия. В конце концов, заговор был уничтожен в 915.M41 при участии Адептус Арбитрес, Линейного флота Пацификус и Лиги Черных Кораблей, капитаны и экипажи на следующий год были церемониально казнены арбитром-майоре Дэйном Финегаллом, но что касается Эрде, то они — Навис Нобилите, и потому неприкосновенны. Пешто Эрде тогда еще не поступил на службу, но кто знает, что мы найдем на корабле, навигатор которого принадлежит к этой семье? Это подводит нас к настоящему моменту.

Он указал на цепочку ярко-изумрудных точек, вытянувшуюся возде «Санктуса».

— Уже два дня боевая группировка кораблей-носителей, прикомандированная к Линейному флоту Пацификус, ведет учения истребителей-бомбардировщиков в астероидных полях вокруг Псамафийских Ворот. Шесть часов назад «Санктус» воспротивился приказу Арбитрес сменить курс для перехвата «Претором Катериной», приведя обычный список неприкосновенностей Экклезиархии, опосредованно распространяющихся и на него. Тогда же капитан-коммодор Эсмериан связался с нами через представительство Флота в Августеуме и предложил направить свои эскадроны на блокировку «Санктуса», пока мы не прилетим. Последний час капитан дель Бьель пытается протолкнуться через блокаду, но ему пришлось сбросить скорость практически до нуля, когда Эсмериан пригрозил направить на боевой вылет бомбардировщики. Теперь все дело за нами.

— Что бы ни воображал капитан этого судна о том, каким авторитетом или неприкосновенностью он обладает, вам, Арбитрес, не стоит и думать об этом.

Все головы повернулись к Жоу, когда он заговорил. Он успел сменить потрепанный синий комбинезон на элегантный зеленый панцирь и мантию, и розетта виднелась под маленькой крышкой из бронестекла, прикрепленной к центру груди. Кальпурния вынуждена была признать, что он выглядит впечатляюще.

— С этого момента перехват корабля санкционирован моей властью — властью святой Имперской Инквизиции. Я поставил свою печать на это предприятие.

Это вызвало краткую волну тихих разговоров, пока Накаяма не продолжил речь.

— Я распространил всю информацию, которая у нас есть о вооружении и внутренней защите корабля — ее не так уж много, но все равно, пожалуйста, уделите ей внимание. Мы надеемся на добровольную сдачу, но должны готовиться к противоположному. Сложно предугадать их намерения: они не попытались остановить наше приближение, но никак не признали наше присутствие или подчиниться. Помните также, что командование штурмом возложено на меня, но расследованием, которое привело нас сюда, руководят арбитр-сеньорис Кальпурния и инквизитор Жоу.

На этот раз головы повернулись к Кальпурнии. Жоу нахмурился, уязвленный либо тем, что его упомянули рядом с арбитром, либо просто тем, что его назвали вторым.

— Итак, займите свои места, — закончил Накаяма. — За тридцать минут до начала вы услышите гудок, и у вас останется время, чтобы закончить построение и проверку оружия. Корабельные капелланы будут на своих постах, молитвы и благословения будут производиться по отделениям, а не поодиночке. Номине Император, Номине Легис.

Когда Кальпурния повторяла за ним эти слова, она с удивлением почувствовала дрожь, проходящую сквозь нее, потом удивилась своему удивлению. Трон Земной, как же приятно в кои-то веки делать что-то полностью на условиях Арбитрес.

Они шли во второй волне: эдил-сеньорис Фаэ, Кальпурния, Жоу, восемь арбитров из гарнизона «Горна», два авгура из свиты инквизитора и шесть его бойцов. Эти неуклюже передвигались в своих полностью герметизированных панцирях и волокли картечницу и бронепластины высотой в человеческий рост, которыми со всех сторон защищали Жоу и его сплошь укрытых доспехами ассистентов, что было бы комично, если бы не так сильно замедляло отряд.

— Эти люди — ветераны на службе Инквизиции и лично мне, — сказал Жоу Кальпурнии, когда увидела, как та их разглядывает, — и эксперты в том, что касается защиты меня и моего персонала.

На это мало что можно было ответить.

Главный проход, соединяющийся с передним вентральным шлюзом, разветвлялся во всех направлениях, так что штурмовые бригады могли выстроиться колоннами и устремиться по коридорам в любой последовательности, не мешая друг другу. Кальпурния стояла в своей колонне второй сразу после Фаэ, стараясь не обращать внимания на вибрацию, вызванную столкновением абордажных шлюзов со шлюзами «Аурум Санктус». Потом инженеры в вакуумной броне прыгнули в сужающийся промежуток между двумя кораблями, приземлились на обшивку и начали подбирать подходящую комбинацию захватов и герметичных зажимов, чтобы сформировать проход. Это походило на то, как нежеланный жених насильно целует невесту, подумала про себя Кальпурния, а потом потрясла головой и подивилась, откуда вообще у нее могла появиться такая мысль.

Люки распахнулись со звуком «хруп-БАММ», потом раздался рев врывающегося воздуха, и давление выровнялось, что отдалось в ушах. Турбулентность на грани двух искусственных гравитационных полей создавала странные ветерки и завихрения. Первое подразделение побежало по проходу вглубь «Санктуса».

— Вторая пошла!

Услышав крик по воксу, еще одна двойная колонна устремилась в свое ответвление коридора, потом еще одна. Кальпурния пробормотала в адрес каждой «Император защити» и услышала, что Фаэ делает то же.

— Четвертая пошла!

Если они все правильно спланировали, то под этим шлюзом будет одна длинная палуба, и два первых штурмовых подразделения уже двигаются вдоль нее в обоих направлениях. Коммуникационный обруч, встроенный в ворот ее брони, не транслировал ни переговоры, ни красные руны столкновения. Пока что все шло хорошо.

— Первая. Заняли первую точку маршрута. Планировка соответствует данной. Чисто.

— Вторая. Прошли первую точку маршрута. Пока чисто.

Дальше последовала третья бригада, потом четвертая. Первая волна прошла. Командные подразделения возглавят вторую, более крупную волну, вериспексы и кибермастифы войдут в третью.

— Вторая волна может идти, все чисто. Командная один, пошла! — донесся из обруча голос Накаямы, и Кальпурния с Фаэ устремились из бокового коридора в проход. Приятно было забыть все мысли и раздумья в простом ритме бега по палубе, в весе дробовика и щита. Полукруглый шлюз всосал их в себя. Запахло горелым, засвистел воздух, а потом был прыжок, миг свободного полета и резкий поворот под прямым углом, когда они вышли из гравитации «Горна» и вошли в поле «Санктуса». Она приземлилась, пошатнулась и убралась в сторону, чтобы освободить место для Арбитрес, которые прыгали через то, что теперь, при новой ориентации в пространстве, было отверстием в потолке длинного и высокого коридора. Она ожидала, что Жоу и его маленький обвешанный вещами отряд кучей свалятся на пол, но инквизитор, охранники и даже толстый авгур со своим товарищем аккуратно спрыгнули в коридор и через миг встали в строй.

Фаэ достала инерционный ауспик, и Кальпурния, которая раньше не видела в нем нужды, теперь поняла, насколько дезориентирующим мог быть этот переход между гравитационными полями. Когда они устремились по коридору, она услышала «Командная два, пошла!» и звуки, говорившие о том, что отделение Накаямы начало спрыгивать в люк. Отверстие находилось на расстоянии примерно в две трети корпуса от носа двухкилометрового, увенчанного крепостными зубцами корабля, между двигателями и мостиком. Накаяма должен был идти в сторону кормы, проверить трюмы и машинный сектор, в то время как Кальпурния, Фаэ и Жоу шли в другом направлении, к приземистому зиккурату, где находился мостик.

Освещения здесь практически не было, но при свете фонарей, закрепленных на щитах и плечах арбитров, Кальпурния могла разглядеть, что стены богато украшены, даже несмотря на то, что это был внешний проход. Их покрывал непрерывный узор из святых символов и резных мрачных лиц, окруженных надписями на высоком готике. Внешняя стена, за которой находились обшивка и космос, была увешана хоругвями с цитатами из священных писаний и печатями чистоты, чтобы оградиться от опасностей варпа, и пахло от них старым пергаментом и застоявшимися благовониями. Они как будто шли по катакомбам какого-то заброшенного монастыря, подумалось Кальпурнии на ходу, и ее разум зацепился за это слово — «заброшенный». Почему никто не выходит навстречу? Ни чтобы сразиться, ни для чего-то еще? Она заметила, что внизу всех резных, украшенных переборок скопился толстый слой пыли, но к центру коридора он истончался, а там и вовсе исчезал.

— Эти коридоры патрулируются, — прошептала она Фаэ. — За писаниями на стенах давно никто не ухаживал, но достаточно посмотреть на пыль. Передовые отряды не могли ее так распределить. Кто-то здесь регулярно ходит.

— Вижу, — ответила Фаэ. — Группа командования всем бригадам, опасайтесь возможных патрулей.

Вереница подтверждающих ответов еще не затихла, когда идущие впереди повстречались с аркофлагеллантом.

Сначала вокс взорвался криками: «Контакт! Одиночный контакт! Первая! Щиты, прикрыться!», а потом в полумраке впереди загромыхали дробовики и раздался потусторонний, жуткий гневный вой. Затем — бессловесные вопли, лязг металла, шипение и треск в воксе, которые означали, что силовое оружие разряжается слишком близко к передатчику. Группа командования двигалась медленной трусцой, прикрываясь и стараясь подавить желание как можно быстрее устремиться вперед.

— Огонь по слову «геенна», — послышался голос одного из охранников Жоу позади Кальпурнии. — Если вы его услышите, ложитесь. «Геенна» плюс три секунды, и мы открываем огонь.

— Спасибо, что предупредили, — ответила Фаэ. Они прошли под аркой, после которой коридор расширялся вдвое против прежнего и превращался в последовательность арочных проходов, тянущихся вдаль, в темноту. Теперь крики слышны были и без вокса: «Загоняй его! Загоняй! Толкай его в…», и стало видно прерывистые дульные вспышки и два танцующих, описывающих круги синих огня, которые сыпали искры и хлестали туда-сюда.

Кальпурния уже зарядила свой стаббер специальными низкоскоростными хрупкими снарядами, предназначенными для операций на кораблях, но прихватила с собой также дробовик и щит из арсенала «Горна» — они так спешили взлететь в космос, что она не успела упаковать свое собственное оружие. Теперь она встала в строй позади Фаэ, с удовлетворением услышала щелчок, с которым ствол встал на место в амбразуре щита, и увидела в уголке смотровой щели красную искру, обозначающую снаряд «палач».

Но авангард ее опередил. Половина отделения образовала неровную шеренгу, встав лицами к твари, когда та пробилась сквозь другую половину, и теперь она оказалась среди широкого полукруга щитов. Это был ударный отряд, в их щиты были встроены устройства подавления, и их сверкающие разряды сбили существо с ног. Оно упало вперед, на арбитра, которого схватило лапами, потом искрящаяся вспышка дубинки отшвырнула его в другую сторону. К этому времени группа командования подобралась достаточно близко, чтобы разглядеть массивный бледный силуэт, чьи руки с серповидными лезвиями метались и кромсали все вокруг с нечеловеческой скоростью. Наконец выстрелы из дробовиков в упор разорвали его и раскидали конечности и внутренности по полу и стенам. Арбитры вогнали в него еще один залп, когда отряд Кальпурнии нагнал их и занял позиции для прикрытия, но теперь-то тварь была определенно мертва.

— Оценить урон, перегруппироваться, — коротко приказала Фаэ, но в этом не было нужды: уцелевшие Арбитрес уже перестраивались в меньшие отделения, а медики склонились над стонущими фигурами на палубе. В центре месива, оставленного их стрельбой, лежала серебряная табличка, поблескивающая в свете фонарей. Кальпурния перевернула ее носком. «ОСКВЕРНИТЕЛЬ ПИСАНИЯ». Табличка все еще была привинчена к тому, что напоминало грудину флагелланта. Логично. Аркофлагелланты не выращивались в баках, их изготавливали — изготавливали из осужденных еретиков, чьи тела изменялись при помощи химии и аугметики и превращались в не чувствующие боли машины убийства. Разумы при этом стирались, и оставались только инстинкты хищного животного и полная преданность Министоруму.

Кальпурния заговорила в свое вокс-устройство.

— Кальпурния, командная группа-один. Найден один аркофлагеллант, уничтожен при сближении. Потери, — она окинула их взглядом, — трое погибших, еще трое раненых, которые не могут идти дальше. Пошлите за нами бригаду подкрепления.

— «Горн». Бригада подкрепления направлена. Пятеро идут, шесть остаются.

— Командная группа, — послышался голос Накаямы. — С нами никто не дрался, но мы нашли две недавно порванных и сброшенных рясы, покрытых изречениями и печатями. Одежда флагеллантов. Должен быть по крайней мере еще один. Двигайтесь дальше. Побыстрее, пока они не успели организовать сопротивление.

Второй аркофлагеллант появился через двести метров, там, где расширившаяся галерея разделялась на две рампы, ведущие вверх и вниз, к другим палубам. Они начали взбираться вверх, выстроившись аккуратным квадратом, когда эта тварь большими беззвучными скачками выбежала из нижнего коридора и совершила невероятно высокий прыжок, целясь во внешний ряд Арбитрес. Одному из них удалось подстрелить флагелланта в воздухе, тот развернулся, потерял равновесие и упал на щиты. Арбитры уже были готовы и налегли плечами, чтобы сбросить его наземь. Пучки электрокнутов, торчащие из культей его рук, выжигали следы на краях щитов, хлестали по шлемам и бронированным спинам. Существо извернулось в воздухе, словно кошка, приземлилось на пальцы, и Кальпурния увидела, как оно напрягает ноги для очередного скачка, когда от отряда Жоу донесся крик «Геенна!». Защитные бронепластины распахнулись в стороны, грохнула пушка. Тварь изогнулась, прыгнула и умудрилась увернуться от двух первых выстрелов, прежде чем четырехсекундная очередь покрошила ее. Кальпурния на миг выглянула с рампы, но если у этого и была табличка, то оттуда ее не было видно. Они начали подниматься.

Накаяма нашел своего флагелланта в то же время, как отряд Кальпурнии обнаружил первый портал, ведущий в глубины корабля. Дверь была наглухо заварена, следы сварки — старые, холодные и залеплены печатями Экклезиархии. Кальпурния прощупывала швы, когда в воксе раздался треск. Флагеллант проломился через два ряда щитов и добрался до командного отделения, прежде чем рухнуть под слаженным залпом из снарядов «палач». Один погибший, еще трое раненых, которые уже никуда не пойдут. Третья волна штурмовых бригад прошла в люк и следовала за ними, четвертая готовилась к выходу.

— Я не понимаю, почему такое слабое сопротивление? — вслух поинтересовалась Фаэ. — Они заварили двери, чтобы между корпусом и используемыми помещениями получился сплошной слой проходов и коридоров. Потом пустили бродить по нему аркофлагеллантов как перманентный патруль, ищущий и уничтожающий чужаков. Но у них нет никаких шансов против какого бы то ни было полномасштабного абордажа. Мы рвем их на куски…

— А им и не надо, — ответила Кальпурния. — Они ведь так уверены в защите Экклезиархии. Это не боевой корабль, в худшем случае им могут угрожать пираты, а большая часть пиратов не устраивает абордажных операций военного уровня.

— Но все равно им надо выходить, чтобы позаботиться о флагеллантах — заново освятить их машинные части, удостовериться, что человеческие тела накормлены и правильно работают. Должен быть путь внутрь. Одна из этих дверей не запечатана.

— И все же это странный ответ на прибытие официальных лиц. Они позволили нам пристыковаться, не сигналили, не сопротивлялись, но при этом не обуздали этих тварей. Какого черта?

— Инквизитор желает знать, почему вы остановились, — донесся вокс-сигнал из-за защитных пластин позади. Кальпурния скривила гримасу, и они пошли дальше.

Флагелланты как будто двигались без какой-либо закономерности и не пытались организоваться. За следующие двадцать минут бригады Накаямы прикончили еще двоих, и еще одно существо взбежало по рампе позади Жоу, налетело на бригаду поддержки, которая сформировала арьергард, и убило двоих Арбитрес мельтагорелкой, вживленной в плечо, прежде чем его уничтожили. К тому времени, как они прошли две большие наглухо закрытые арки и нашли третью, все еще работающую дверь, без следов сварки и пыли, никто так и не напал на них, кроме этих шатающихся бывших людей, берсерков, появляющихся из сумрака.

Прорыв на обитаемые палубы «Санктуса» оказался несколько разочаровывающим. Жоу просто вышел из портативного бункера, который несли его охранники, и прикоснулся печатью Инквизиции к распознавающей пластине у люка. В тот же миг в переборке и палубе заурчали скрытые моторы. Толстая металлическая плита укатилась вниз, в пол, и наружу хлынул золотисто-белый свет. Группа огневой поддержки из первой волны перебралась через люк еще до того, как тот полностью утонул, и Кальпурния последовала за ними, в то время как Фаэ послала на «Горн» вокс-запрос еще одной волны поддержки.

Сводчатые клуатры, по которым они бежали, сворачивая то налево, то направо соответственно указаниям локатора Фаэ, были сложно украшены и покрыты резьбой, подражающей интерьеру экклезиархальных строений, входящих в комплекс Собора в Августеуме и вокруг него. Все время чувствовался запах благовоний, которые, видимо, были намеренно добавлены в систему циркуляции воздуха. Были даже окна, встроенные в верхнюю часть каждой ниши, и за ними находились светящиеся панели, имитирующие золотистый солнечный свет.

Сопротивление по-прежнему было слабоорганизованным. Кальпурния боялась, что им может повстречаться корабельная стража из Адепта Сороритас, но здесь были лишь кучки обыкновенных бойцов, отчаянно, но неумело пытавшихся удержать то какую-нибудь лестницу, то грузовой лифт. Арбитрес расправлялись с каждым препятствием, почти не замедляясь: ударные бригады переходили в наступление, отражая щитами шипящие лазерные лучи, выпускали краткий залп на подавление через бойницы или метали гранату, пока второй ряд целился, потом на обороняющихся обрушивались быстрые точные выстрелы дробовиков, а выживших, если они были, настигали снаряды «палач». Кальпурния уже слышала в вокс-канале голос Фаэ, которая приказывала операторам кибермастифов из волн, идущих позади, начать охоту на тех немногих, кому удалось сбежать и рассеяться по кораблю.

Только под зиккуратом мостика они вступили в единственный полноценный бой. Две дюжины бойцов, часть которых уже побывала в предыдущих схватках, окопалась среди тесных рядов реликвариев и дыб для покаяния, и к ним присоединилось пять напоминающих подъемные краны сервиторов-погрузчиков, чьи мясистые квазичеловеческие головы и туловища нелепо болтались среди ног-ходуль и щелкающих рук с захватами. Они поставили у дверей сервиторов и людей с огнеметами, но, когда наступление Арбитрес докатилось до них, вся их организованность быстро скатилась в никуда.

Кальпурния возглавляла атаку, и как только она ворвалась в дверь, на нее обрушился удар клешни сервитора, от которого щит погнулся, рука онемела, а сама она растянулась на полу. С проклятьем она оттолкнулась каблуками, отползла за тяжелый стальной шкаф с реликвиями и попыталась сорвать треснувший и деформированный щит с руки. В следующий миг Фаэ вбежала внутрь, нырнула в то же укрытие и трижды выстрелила из дробовика в бойцов, которые жались за сервитором и палили из тонких лазпистолетов. Сервитор покатился вперед — один его ножной мотор уже был попорчен и дымился от попаданий — и попытался выдернуть Фаэ из-за шкафа. Кальпурния подскочила и ударила по клешне-захвату дубинкой, чтобы механизм закоротило. Парализованная клешня так и повисла в воздухе, словно рука слабоумного, дающего благословение.

Через миг машина пошатнулась и рухнула, когда залп Фаэ разнес ее органическое тело на куски, и бойцы с криками обратились в бегство. По другую сторону прохода второй сервитор разлетелся на части от взрывов крак-гранат, а третий начал наматывать безумные круги, бороздя клешнями стены, — какое-то несильное повреждение органики ввело его пустой, выращенный в баке мозг в смятение.

Кальпурния переложила дубинку в левую руку, а правой вытащила стаббер. Без лишних слов она и Фаэ смешались с остальными Арбитрес, которые веером расходились по затянутому дымом лабиринту реликвариев. Члены экипажа сбежали недалеко и начали нападать из засад, но их усилия были недостаточны, а меткость оставляла желать лучшего. Сначала от щита в переднем ряду со звоном отлетал лазерный луч или пистолетная пуля, потом сразу же раздавался грохот дробовика и, порой, единственный крик.

Лишившись щита, Кальпурния обнаружила себя во втором ряду и без дела: любой приказ, который она собиралась озвучить, уже выполнялся остальными арбитрами. Они разделили помещение на четыре части, осыпали перекрестным огнем и уничтожили последних обороняющихся в яростной перестрелке на лестнице у дальней стены зала. Четвертого сервитора методично забросали крак-гранатами двое Арбитрес, которые прибыли со следующей волной, а пятый просто перестал двигаться и обмяк, когда рухнул последний боец, и его контрольный амулет со стуком покатился по полу.

Едва он успел затихнуть, как покрытые вмятинами от выстрелов двойные двери наверху лестницы начали открываться. Более тридцати Арбитрес тут же навели на них оружие, и Кальпурния, выйдя в первый ряд, опустилась на одно колено и подняла свой стабпистолет.

Но, прежде чем они успели разглядеть фигуру по ту сторону двери, из вокс-динамиков на потолке раздался голос — мягкий, усталый голос старика:

— Опустите оружие, люди Адептус Арбитрес. Я не буду сражаться с вами, а вы не можете сражаться со мной. Пусть это бессмысленное разрушение хотя бы на время прекратится.

Кальпурния встала и с некоторым усилием воли опустила пистолет. Скрытая одеянием фигура была неестественно высокой, плечи под пурпурно-золотым плащом слишком узкие и покатые, пальцы на поднятой руке — слишком длинные и толстые. По бокам от нее стояли, преклонив колени, двое мужчин в униформах унтер-офицеров, протянув перед собой руки. На их коленях лежало оружие, завернутое в белую ткань, что символизировало сдачу. Взгляд Кальпурнии вернулся к человеку в плаще. Из-под капюшона виднелись только длинный щетинистый подбородок и дрожащие старческие губы, но она догадалась:

— Навигатор Пешто Эрде.

— Да, это я, и я не желаю, чтобы… это… продолжалось, — тяжелые пальцы обвели жестом комнату. — Вам не нужно нападать на меня, чтобы узнать то, что вы хотите. Иди за мной, женщина из Арбитрес, и я покажу тебе то, чего ты, судя по всему, жаждешь узнать.

Они в безмолвии поднялись на мостик в великолепном, украшенном драгоценными камнями паланкине, который беззвучно взмыл вверх по гравитационной шахте, омытой белым светом. На каждом уровне зиккурата шахту окружала решетка из золотой филиграни, изображающей вечно преследующих друг друга вычурных горгулий, и за ней были видны этажи — освещенные, но тихие и пустые.

Накаяма остался внизу, чтобы организовать прочесывание всего корабля, но Фаэ отправилась вместе с Кальпурнией. Хотя они обе стояли перед Эрде, чтобы показать доверие, двое прокторов с оружием стояли позади массивной фигуры навигатора, где на них не мог подействовать его варп-глаз во лбу, если бы тот внезапно решил открыть его. Их окружали Арбитрес, которых по просьбе Кальпурнии отобрала Фаэ, — они были натренированы в космических полетах и могли взять корабль под управление в случае надобности. Жоу, который оставил свою стражу позади и выглядел так, будто жалел об этом, пристально глядел на Эрде и сжимал свой болтпистолет с накладками из зеркально-гладкого серебра.

Поездка была напряженной — прекрасно отделанные и совершенно тихие помещения и без того навевали жуть, но навигатор был просто противоестественен. Все его пропорции были ненатуральны, как будто каждую из них случайным образом изменили, сделав больше или меньше. Подбородок был слишком вытянут и заострен, под низким капюшоном выпирал угловатый бугор лба. Пальцы были толстые, но сами кисти и запястья — тоньше, чем у Кальпурнии. Но даже сильнее, чем его внешнее строение, шатающаяся походка, дыхание с присвистом и странный, едкий, дымный запах, действовало нечто, исходившее от него, нечто раздражающее и мысли, и чувства. Кальпурния подумала, что даже если бы отвернулась, то все равно знала бы, с какой стороны он находится, по мурашкам, которые бы там пробегали. Может быть, именно так авгуры инквизитора чувствовали присутствие варповства. Может, так они его и вынюхали.

Сам мостик тоже, в определенной мере, дезориентировал. Это не был неприветливый, резко освещенный бункер корабля Арбитрес, но внушительный мраморный бельведер с бронестеклянными окнами в изящных арочных рамах, сплетенных из проволоки драгоценных металлов. По обе стороны капитанского трона стояли чаши с благовониями, подогреваемые снизу слабо горящими свечами, под потолком пересекались серебряные цепи, с которых свисали лампы — пустые стеклянные фигурки херувимов и странных геральдических животных. Контрольные постаменты были изготовлены в форме музыкальных инструментов, миниатюрных зданий или стволов деревьев, а панели за стеклами имели вид растений и лоз с медными листьями, которые были запрограммированны медленно двигаться, как будто волнуясь на ветру. Несколько мгновений после того, как они поднялись на мостик, было слышно чириканье механических певчих птиц, сидящих на металлических ветвях. Кальпурния покачала головой. Подобная роскошь была чрезмерна даже для частного дома, и как будет выглядеть это место во время аварийной ситуации?

Эрде вышел наружу шаткой походкой, от которой у нее перехватывало дыхание: казалось, что его голова перевешивает и он вот-вот упадет. Сервиторы продолжали кивать и гудеть в контрольных ямах, но люди, обслуживающие мостик, облаченные в роскошные красные и золотые полумантии, выстроились полукругом вокруг мертвого тела в пышной униформе, которое лежало ничком на палубе. Кальпурния оценила эполеты мертвеца и цепь, говорящую о статусе, и пришла к выводу, что нашла несчастного Вардоса дель Бьеля. Она снова посмотрела на его офицеров. Ни у кого не было пистолетов или сабель, и у всех были странно пустые глаза, осунувшиеся лица и затравленное выражение во взглядах. Их уши закрывали механические наушники, и, присмотревшись, Кальпурния разглядела в их ноздрях фильтровые затычки.

Технически, эта команда превосходила Арбитрес в числе и могла считать их попавшимися в ловушку, но, рассматривая их, Кальпурния не чувствовала никакой инстинктивной тревоги, несмотря на оказанное ранее сопротивление. Офицеры стояли в одинаковых позах наказанных детей, сложив руки и опустив глаза.

Она прошла за Эрде, Фаэ и Жоу следовали за ней, и сделала жест остальным арбитрам, чтобы они разошлись между контрольными панелями. Экипаж мостика слегка зашевелился и забормотал, потом кто-то заметил розетту Жоу, и между них прокатился низкий стон. Эрде воздел руки, призывая к молчанию, и Кальпурния тревожно отметила, что руки эти разной длины и соединяются с туловищем слишком низко.

— Ну? — требовательно спросил инквизитор, пытаясь перехватить инициативу у привлекшего к себе внимание навигатора. Он всего на миг опередил Кальпурнию. Эрде кивнул и указал на одного из офицеров, бледного мужчину с желтыми глазами и обвислыми усами.

— Я — Яссала Крейт, мастер ауспиков «Аурум Санктус». Мои мать и дядя сговорились, чтобы дать кров и поддержку нечестивцам, которые обманом завладели долей трехлетней десятины, принадлежащей суб-епарху системы Бейши. Когда заговор был раскрыт и праведно очищен, мою мать казнили. Я живу в стыде за свою порченую кровь и служу как раб Императора на борту «Санктуса» за предательство, совершенное моей семьей.

— Я — Шахт Эрамо, главный астрограф «Аурум Санктус», — сказала коренастая женщина со впалыми щеками и гладкими светлыми волосами. — Имперская Миссионария на Ашеркине обучала меня и предоставила мне честь совершить паломничество на Хирос, Махарию, Гаталамор и святейшую Землю. Я поклялась, что, если закончу паломничество до конца своей жизни, то вернусь и буду проповедовать о том, что видела. Меня соблазнили лень и безверие, и я показала себя недостойной столь священного дара. Когда слуги Императора выследили меня в трущобах Иаты, я покаялась и молила о казни, но, чтобы заработать эту милость, я служу «Аурум Санктус» в его путешествиях.

Слова произносились как будто нараспев и больше походили на цитирование, чем на признание. Более внимательно приглядевшись к экипажу, Кальпурния увидела, что из-под манжет и воротников едва выглядывают края покаянных власяниц.

Жоу щелкнул пальцами помощнику капитана, который отвечал прерывающимся голосом. На его лбу выступил легкий пот, и даже под тяжелым форменным кителем было видно, что он едва не трясется от напряжения.

— Я — Аммон Гинзан, старший помощник капитана и, э… — он бросил взгляд на труп у своих ног. Последовав его примеру, Кальпурния заметила, что из ушей мертвеца сочится кровь и скапливается под его глазницами. — …исполняющий обязанности капитана «Аурум Санктус». Я командовал кораблем «Голос Деакиса» на Авиньоре и Лодеше. Мой брат был священником, кюре епархии Крадо, и позвал меня выступать в качестве свидетеля на его облечении в сан. За мои грехи Император наказал меня скверным прохождением через варп, и я пропустил церемонию. Мой корабль был передан в управление Экклезиархии на три года, но на второй год службы его разграбили ксеносы-корсары. Из-за двух своих неудач я отказался от претензий на капитанство и взошел на борт «Санктуса» в качестве помощника капитана дель Бьеля, под руководством кюре Мадджии.

Религиозные украшения во внешних помещениях, реликварии, сквозь которые им пришлось пробивать себе путь. Мостик, полный лишенных звания офицеров, окруживших себя красотой и отрезавших себя от нее. Благоуханный воздух, не пропускаемый затычками для носа, красивые, роскошные униформы с власяницами, терзающими кожу под тканью…

— Это покаянное судно, — сказала Кальпурния вслух, прежде чем подумать, но Жоу согласно кивнул и заговорил, как будто тут никого, кроме них, не было.

— Значит, вам знакома эта концепция? Это объясняет сменяемость офицеров и наличие аркофлагеллантов во внешних коридорах. Видимо, экипаж назначают и убирают, когда начинается и заканчивается искупление их грехов. Чего я не понимаю, — и он повернулся к Эрде, — так это вашей роли, мастер Эрде. Вы — навигатор корабля еретиков и грешников, чья покорность продиктована желанием избавиться от собственной вины. Но семьи навигаторов стоят выше любых законов Империума, сэр, они вольны делать все, что хотят. Вам не надо бояться Церкви, а Церковь считает вас уродом, чье существование лишь в какой-то мере оправдано хартиями Навис Нобилите. Тот факт, что вы рискнули собой и вышли прямо к нам, вместо того, чтобы запереться в навигаторской башне и игнорировать все, что мы делаем, вызывает вопросы, не правда ли?

— Тогда позвольте мне исповедоваться самому и ответить на эти вопросы, — сказал навигатор. — Я — Пешто Васк Эрде из дома Эрде, внучатый племянник Новатора Эскола Эрде. Мое изуродованное тело — ясное свидетельство грешному наследию. Семейство мое полно гордыни и алчности. Они хотели вскарабкаться к вершинам могущества, хватаясь за глотки своих соперников. Бесславная междоусобица Велизариев и Феррачи, устроенный вашей же братией погром Д'Карк, все это создало смятение среди нашей породы, которое, как решили Эрде, открыло пред ними врата к власти. Моя семья отчаянно искала средства для спонсирования своего прорыва и обнаружила их среди богатых и влиятельных кругов, нуждавшихся в быстрых тайных перевозках. Мои коррумпированные сородичи были праведно уничтожены, но их позор остался. И то, что моя семья смеется над их осуждением и плюет на само понятие покаяния, только добавляет камни на фундамент, заложенный беззаконными предками. Я рассказываю вам о бесчестье, о котором знают весьма немногие за пределами нашей породы, чтобы показать, почему я живу с этим наследием, и почему я продолжаю терзать и разрушать великий монумент, воздвигнутый преступлениями моей семьи.

— Навигатор, имеющий совесть, — голос Жоу был ровным и недоверчивым. — Навигатор, который проникся религией. Навигатор, отверженный семьей и всем своим племенем, которому осталось лишь бремя искупления, чтобы утешать себя им.

Кальпурния осознала, что голос Эрде был хриплым от эмоций.

— Разве это настолько удивительно, инквизитор? Со своего высокого насеста я взираю в имматериум и вижу тень, которую наша собственная вселенная отбрасывает в бесконечную бездну. Это око, — и он прикоснулся к капюшону над выпирающим лбом, — это око видит слабые течения материи душ там, где иной разум застыл бы и умер среди штиля, приливы и завихрения гениальности и ненависти. Варп насмехается над силой слов, неспособных описать его. Но есть то, на что я не могу закрыть глаза, и это сила и красота Императора. Я вижу, как Его душа сияет на Земле, и Его присутствие заполняет каждый уголок имматериума. Надо мной глумятся из-за того, что я говорю о своих видениях, глумится моя семья — и пусть. Некоторые говорят, что каждый из нас видит иной лик варпа, предназначенный только лишь для него, варп, который никто больше никогда не увидит, но это не имеет значения. С первого же раза, как я увидел этот свет, я знал, что могу лишь всем сердцем устремиться следом за ним.

На долгий миг на мостике повисло молчание, которое нарушила Кальпурния.

— Если это покаянный корабль, и если весь его экипаж всецело отдался искуплению своих грехов, как ты говоришь, почему вы сражались? И где священники, которые должны были остановить вас?

Она не чувствовала, как гнев незаметно овладевает ей, но тут он внезапно заполнил ее, и руки сами сжались в кулаки. Огромная голова Эрде повернулась и уставилась на нее.

— Вардос дель Бьель ушел во тьму, — показал он на распростертое тело. — Его приказы более не причинят вам вреда.

— Достаточно загадок, навигатор, — сказал Жоу, чуть приподняв пистолет. — Что он сделал? Что ты сделал?

— Мы должны были отправиться на приливе варпа к галактическому северу, — медленно проговорил Эрде, — а потом удерживаться на волнах, пока не будут отосланы сообщения на Авиньор, в епархиальные цитадели. Потом я должен был выследить противоидущее течение ниже в плоскости галактики, чтобы оно унесло нас на юг к Ранне, Колхе, темному Гаталамору, благословенному Хиросу. На каждый из этих миров мы везли по одному посланцу от гидрафурской епархии. Все они заперлись в своих покоях, и мне не сказали, что у них за дела, но на каждый пункт назначения должен быть только один и не более, и на борт они поднялись втайне.

— Думаю, остальное я могу заполнить, — сказал Жоу. — Это все глупая, проклятая свара между Экклезиархией и Флотом. Старшее духовенство Хироса и Офелии протолкнуло Базле на трон здешней епархии, поскольку он верен более строгим терранским фракциям, но священники Флота терпеть его не могут, потому что его посадили в обход кого-то из них. Все его коммуникации за пределами системы обычно проходят через одну из флотских станций астропатов или отправляются флотским кораблем. Даже если отправить посланников гражданским транспортом, это не ускользнет от внимания Флота.

— Поэтому, если он хочет отправить отчеты и запросы о помощи и политической поддержке, — добавила Кальпурния, — отослать их в другие мощные церковные центры в окружающих секторах, и сделать это без постороннего вмешательства, то это надо сделать не просто через корабль Экклезиархии, но через судно, способное выбраться из системы без всякого обыска или наблюдения. Покаянное судно, весь экипаж которого фанатично предан священникам и проповедникам, — она могла понять эту логику, пусть та ей и не нравилась. — Перелет к Гидрафуру, значит, был просто поводом, чтобы встать на орбите и принять челнок.

— Неудивительно, что Флот был так готов помочь, — вставила Фаэ. — Они даже пришли к нам с предложением еще до того, как мы попросили разрешения на перехват. Они, наверное, что-то подозревали насчет «Санктуса», но у них не было возможности сделать свой ход. Я не удивлюсь, если улики, связывающие «Санктус» со всем этим дерьмом в Босфорском улье, были подброшены, чтобы подтолкнуть нас на то, что мы в итоге и сделали.

— Дель Бьель так думал, — сказал Эрде. — Кающиеся должны быть покорны и кротки, но дель Бьель разгорячился. Я пытался напомнить ему о долге и советовал подчиниться, но в конце концов он отверг меня и приказал сражаться с вами. Когда я посмотрел на него, то увидел разум, раскаленный словно уголь, — навигатор пожал косыми плечами. — Не всякий дух достаточно силен, чтобы вынести покаяние. Я взглянул на него открытым оком и исторг из него жизнь. Теперь он сгинул в темных волнах. Не думаю, что Император будет милостив к нему.

Так значит, это все-таки политика. Теперь злилась не только Кальпурния, гнев чувствовался в воздухе. Арбитрес погнали экипаж мостика в сторону, и тот подчинился, безрадостно шаркая ногами. Люди Фаэ заняли места у консолей и начали отключать протоколы безопасности, которые удерживали корабль на месте. Кальпурния отправила сообщение Накаяме, тот передал приказ арбитраторам, которые все еще переходили с «Горна» на «Санктус».

«Кюре Мадджия. Другие представители Министорума на борту. Пассажиры, вероятно, вместе с кюре, вероятно, офицеры Экклезиархии. Найти их».

И их, разумеется, нашли. Арбитрес устроили эффективную и безжалостную зачистку Техножрецы в инженариуме собрали своих людей и сразу же сдались, рабочие бригады на грузовых уровнях были быстро арестованы. «Санктус» путешествовал с небольшим экипажем и не обладал таким чудовищным количеством людей, как военный корабль, поэтому на все понадобилось менее часа. Потом палубы начали прочесывать кибермастифы со своими операторами, вооруженные генетическими следами из дормиториев проповедников и множеством высокоточных ауспиков-ищеек.

Каждую маленькую группу выгоняли из укрытия и отводили на мостик, в то время как арбитры удерживали «Санктус» в центре кольца из кораблей Флота. Проповедники были напуганы, но держались гордо, а последние оставшиеся бойцы, охранявшие их, просто были напуганы. Произошло три перестрелки, все — панические и краткие. Погибло еще четверо корабельных бойцов и два арбитра получили ранения, прежде чем все священники оказались на мостике одной возмущенной толпой.

И в последние часы уходящего дня Кальпурния, Накаяма и Жоу снова отправились на Гидрафур, все — с пустыми руками и поганым настроением. Толстого одышливого авгура Жоу несколько раз прогнали взад и вперед по всему кораблю, и он клялся, что не нашел ни малейшего следа колдовской скверны. Если не считать учтенной им ауры навигатора, корабль был чист. Кибермастифы с загруженными в мозги запаховыми сигнатурами с Гидрафура прочесали те же туннели, резервуары и трюмы и ничего не нашли. Ни ароматического лампадного масла, взрывчатого или нет, ни запахового отпечатка невидимого стрелка, ни следа арестантов, оставшихся в Стене. Кальпурния была уверена, что найдет ответ, но теперь у нее стало лишь больше вопросов.

Тупик.

Кальпурния сидела, опустив подбородок на руки, в обзорной галерее на внутренней поверхности Кольца, огромного адамантинового пояса, который висел над экватором Гидрафура. По обе стороны от окна изгибалась стена, усеянная турелями и причальными башнями, и сверкала, словно город, которым, фактически, и являлось Кольцо. Морщинистый лик Гидрафура простирался под ними, и окно было достаточно высоким, чтобы можно было посмотреть и на Галату, гидрафурскую луну, которая с поверхности выглядела как призрак персикового цвета, но в космосе становилась яркой, льдисто-серебряной, усеянной множеством поблескивающих оборонных станций.

Вокруг высились стены из темного железа, обшитые деревянными панелями, и закрученные металлические узоры украшали мебель, двери и перила. Все помещения Кольца, которые видела Кальпурния, имели странный антикварный вид, нехарактерный ни для одного иного корабля или здания, где она успела побывать, но неспокойная атмосфера быстро отвлекла ее от размышлений об этом.

Чтобы конструкцию столь огромного размера не разорвало приливными силами солнца, Галаты и другими объектами на причудливой двойной эклиптике Гидрафура, понадобились труды, которые едва ли превосходили само создание Кольца. Его секции, достигавшие десятков километров в длину, были выстроены так, что могли растягиваться и скользить, благодаря чему Кольцо плавно меняло форму вместо того, чтобы сохранять жесткость и разрушаться из-за этого. Через равные интервалы лента Кольца проходила сквозь огромные квадратные бастионы, наиболее мощно укрепленные и защищенные части конструкции, которая сама по себе была гигантской цитаделью. В них находились генераторы гравитационного поля, помогавшие компенсировать напряжение, не вмешиваясь в работу гравитации на внутренних палубах. По пути на Гидрафур Кальпурнии рассказали, что обучаемые здесь адепты Механикус славятся своим знанием гравитационной инженерии по всему сегментуму, и учатся они этому благодаря одной лишь работе с управлением Кольцом.

Постоянное изменение и движение станции обеспечивало ее существование, но при этом создавало постоянный шумовой фон из тихих стонов, погромыхиваний и редкого пронзительного визга. Ветераны Кольца шутили, что оно болтает или поет колыбельные, и бытовал целый ряд суеверий, связанных с тем, что означали определенные шумы для тех, кто их услышал. Кальпурния знала только, что они действуют ей на нервы.

Пристыкованные друг к другу «Аурум Санктус» и «Горн Правосудия» все еще висели где-то в космосе, где и будут оставаться, пока не закончатся все юридические проволочки. Кальпурния старалась не думать, сколько времени это может занять. С другой стороны, капитан-коммодор Эсмериан пребывал в отличном настроении с тех пор, как ему доложили о взятии «Санктуса» на абордаж, и сразу же приказал отправить скоростной корабль-дромон, чтобы тот на всех парах отвез их обратно на Гидрафур. Дромоны были небольшими внутрисистемными судами, тесными, забитыми, без тех огромных просторов, какие можно увидеть в межзвездных кораблях, но это вполне подходило под настроение Кальпурнии.

— Мы устранили одну из альтернатив, арбитр, — сказал ей Жоу, — и это ценно.

Звучало так, будто он пытался себя убедить. Кальпурния думала, что инквизитор по-прежнему хотел верить в виновность «Санктуса» — он оставил на борту авгуров, чтобы они продолжали прочесывать палубы, несмотря на заверения, что они их уже тщательно вынюхали.

— Я не знаю, что у нас еще есть. Совпадение по времени все же подозрительно. Может, этот корабль и не привез незаконного псайкера, но все равно могут найтись какие-то связи со взрывом.

Жоу фыркнул.

— Мое дело — исключительно псайкер, — заявил он. — В первую очередь я должен был подтвердить, что корабль с ним не имел дела.

— Понятно, — сказала Кальпурния. — Вам не кажется, что зависимость навигатора от Экклезиархии — это немного странно? И почему они так боятся Флота? Почему посланники епархии были так напуганы? Если подумать об этом, то возникает вопрос, почему Флот так быстро встал на нашу сторону? Я поняла все эти разговоры о секретных посланиях и силовой поддержке, но я не понимаю, почему.

— На это я, по крайней мере, могу ответить, — Жоу повернулся спиной к окну, сцепив за собой руки. — Этот корабль служил Собору, то есть высокочтимому епарху Базле, высочайшему представителю духовенства на Гидрафуре. На самом деле епарх имеет власть лишь над самим миром Гидрафур и над некоторыми отдаленными доками и воротами, которые контролируются гражданскими лицами. То есть просто над анклавом в центре системы. Это наделяет священников, приписанных к флотским эскадрам, немалой силой: они отвечают только перед собственной военно-религиозной иерархией и имеют собственную вертикаль командования, вплоть до понтифика-милитас на борту адмиральского корабля. «Флагманские кюре», так их называют, хотя этот титул чисто обиходный и не имеет веса в официальной иерархии церкви. Это одна из могущественных фракций системы, так как положение позволяет им легче, чем другим, пересекать рубежи между флотскими и гражданскими зонами. И поскольку они сами рекрутируют и назначают себе преемников, они — самоподдерживающаяся структура.

— Звучит как отличная причина для того, чтобы Министорум и Флот работали вместе, а не подрезали друг друга подобным образом. Но ведь есть что-то, чего я не знаю, да? Конечно же, есть, — проворчала Кальпурния.

— Когда убили лорда-адмирала Инвистикона, — Жоу с укором посмотрел на нее, — Министорум на Терре очень быстро предпринял меры. В то переходное время должно было состояться назначение нового епарха, и в отсутствие официально назначенного лорда-адмирала они увидели возможность протолкнуть на должность кого-то из своих. Кого-нибудь, у кого жесткие взгляды в том, что касается традиционной власти Экклезиархии, кто станет противовесом для флагманских кюре, которые, с точки зрения кардиналов, впитали слишком много флотской культуры, чтобы всецело им доверять.

— И поэтому вы знаете обо всем этом? — спросил Накаяма с другого конца комнаты.

— Это часть моей подготовки. Мы… — Жоу прервал то, что собирался сказать, и снова начал читать лекцию Кальпурнии. — Базле назначен сравнительно недавно, много времени ушло на внутренние споры по поводу того, кто будет выбирать епарха, и на само назначение. С тех пор он ведет агрессивные попытки укрепить власть Собора. Вот поэтому, как я думаю, его агенты опасались грязной игры со стороны флотских кораблей, и поэтому Флот так быстро решил помочь нам с операцией, которая, как они знали, чревата унижением для кабинета епарха. Вы, наверное, в курсе, — продолжил он, когда Кальпурния поднялась на ноги, — что Барагрий, назначенный вашей тенью на Гидрафуре, из круга приближенных Базле. Он, несомненно, приставлен к вам, чтобы следить за ходом расследования и направлять его туда, куда им удобно. Уверен, ему найдется что сказать по поводу того, что его оставили на планете. Если вы меня извините, я пойду проверю, что там с нашим обратным рейсом в Босфорский улей.

— Спасибо за брифинг, инквизитор, — отозвалась Кальпурния. — Если я вам понадоблюсь, то буду в холле, колотить себя по голове шоковой дубинкой.

Жоу странно на нее посмотрел, но ушел, не сказав ни слова.

— Не принимайте близко к сердцу, Шира, — сказал Накаяма. — Сколько ни старайся, а заставить всех гидрафурцев тянуть в одном направлении не получится.

Она вздохнула, и рука снова потянулась к шрамам: вверх, вниз, вверх.

— Худшее во всем этом, что я постоянно забываю, что это только начало моей работы, — ответила Кальпурния. — Босфорский улей — уже испытание. Думаю, я бы еще десять лет могла учиться и узнала бы лишь половину того, чем живет этот улей, а сколько их тут еще?

— На Гидрафуре восемь, не считая меньших агломераций, укрепленных храмов и кузниц. Вдвое больше по остальной системе, снова не считая крепости, флотские комплексы и поселения в космосе.

Кальпурния уже привыкла к цветистой речи Леандро и лекциям Жоу, поэтому после кратких ответов Накаямы она ждала продолжения. Коренастый невысокий арбитратор сел в кресло, которое покинул Жоу. Отдыхая, он чем-то походил на мощную машину, которую собрали и выключили.

— Двадцать пять ульев, кто знает сколько других поселений, шестнадцать планет, сотни космических доков и крепостей, более сорока миллиардов людей. Это постоянное население. Перемещения Флота и миграция граждан могут добавлять еще где-то от одного до десяти процентов.

— Впечатляет, — сказала она. — Я знала о размере этой системы, еще когда ехала сюда, но только сейчас осознаю его нутром. Как вы вообще поддерживаете закон в настолько сложной местности?

Она внутренне содрогнулась от этого вопроса, как только задала его: это был вопрос новичка, и она сразу же задумалась, как он прозвучит, когда дойдет до Дворова. Но Накаяма, похоже, воспринял его не так.

— Пытаемся не делать все самостоятельно, — просто ответил он. — Смотрите, как вы разобрались с инцидентом во Вратах Аквилы. Быстро, точно и тщательно. Но все вы сделали лично. Идеальный пример: беспокоиться о движении и порядке на Телепинской дороге, одновременно пытаясь посовещаться с вериспексами, решить, как обрабатывать арестантов, и скоординировать свои действия с инквизитором Жоу. Четко вписывается в ваш стиль. О да, вы изучали эту систему, — добавил Накаяма, когда она повернулась и уставилась на него, — но и мы изучали вас. Вы удивлены, что мы изучаем тех, кого к нам шлют? Вы же не думаете, что мы вас выиграли в «семь колод»? Ваша репутация безупречна, не помню, чтоб читал о многих людях, которые в вашем возрасте имели лучшую карьеру. Черт, да не было лучших карьер. Но у вас также репутация человека, который все делает сам. Готов поспорить, что за все время командования на Эфеде у вас не было и дюжины случаев, чтоб вы кому-то давали делегацию ниже третьего уровня, и что вы можете вспомнить любой из них. Для участка это прекрасно, здесь — нет. Здесь у вас не будет даже слаженной команды. Майоре посылает нас в любые точки системы, если чувствует, что там нужны наши конкретные преимущества, и мы занимаемся именно этой точкой столько, сколько потребуется. За год вы объездите весь Гидрафур, не сомневаюсь — Криг намеренно подберет для вас такие задания.

Кальпурния не удержалась от того, чтоб удивленно заморгать от походя упомянутого имени лорда-маршала, но пропустила это. Небо за окном по-прежнему было забито сотнями и сотнями движущихся световых точек, каждая из которых представляла собой гигантский многовековой корабль или цитадель обороны. За ними виднелись другие точки — ближайшие планеты.

Она еще недостаточно хорошо знала гидрафурское небо, чтобы распознать их или хотя бы определить их эклиптику. Кальпурния видела раньше карты и модели этой системы и прилежно старалась понять астрографические трактаты о ней, но большая их часть имела технический характер и создавала кашу в голове. Она решила принять как факт, что на самом деле никто не знает, каким образом могут сформироваться и оставаться стабильными две пересекающиеся плоскости движения планет, что они просто есть и что надо делать свою работу, поддерживая на них порядок.

«Держись этой мысли», — посоветовала она себе и повернулась, чтобы снова взглянуть на Гидрафур. Скоро они сядут на челнок и отправятся в путь, потом изгиб горизонта начнет теряться из виду, а на желтовато-коричневой поверхности проявятся горы, мелкие моря, ульи и города-кузни, полные людей, заговоров, вражды и соперничества. Внезапно спуск обратно на планету показался ей падением в трясину, которая только и ждала, чтобы втянуть ее в себя и погубить.

Одиннадцатый день Септисты

Семь дней до Мессы святого Балронаса.

Поклонение Распорядителя и Обряд всеобщего оплакивания.

Покаяние Затворников (Экклезиархия).

Сегодня начинается последняя неделя подготовки к великой мессе и началу Сангвиналы. Первым из религиозных обрядов, устраиваемых в этот день, является Поклонение Распорядителя, и тем, кто не может прийти на саму эту службу, следует посетить одну из «заменяющих» служб, проводимых в иных местах проповедниками Экклезиархии и Флота в то же время, как Распорядитель Вигилии и Флотская курия производят Поклонение. Хотя те, у кого есть неотложные дела, могут не участвовать в Поклонении, все набожные граждане должны быть готовы к Обряду всеобщего оплакивания, который состоится в полдень, и им следует надеть по меньшей мере одну зеленую деталь одежды, в идеале, руки должны быть закрыты зеленой тканью или сеткой. В качестве замены годятся зеленые перчатки или обмотанные вокруг кистей зеленые цепочки или шерстяные нити.

К сегодняшнему дню должны быть подготовлены праздничные одежды для Сангвиналы. Их недопустимо надевать до самого утра мессы, поэтому этот день — последняя возможность убедиться в том, что одеяния чисты и хорошо сидят. Это следует делать вдали от посторонних глаз, если возможно, после чего одежду надо аккуратно упаковать. Те, кто заботится о детях или немощных, должны оказать им всю возможную помощь в этом деле.

Глава шестая

Оружие покоилось на густом полночно-синем плюше, прикрепленное тонкими серебряными проволочками под диаграммами и схемами фабрикаторов, нарисованными и вышитыми на шелке того же насыщенного синего цвета. Сами орудия убийства были простого металлически-серого цвета, без каких-либо украшений, и этот контраст делал их силуэты на толстой ткани еще более угрожающими.

Микропроволочный резак, встроенный в браслет и способный за долю секунды выскользнуть из рукава и спрятаться обратно. Токсиновый жезл, чтобы вычислять ядоискатели и автоиммунизаторы и подбирать именно ту смесь ядов, которая могла бы их преодолеть. Стреломет, выпускающий смертоносные крылатые флешетты, которые могли лететь по феромонному следу жертвы целый час, прежде чем ускориться и нанести смертельный удар. И длинноствольный дозвуковой пистолет, тихий, точный и убийственный. Кальпурния знала, что относится к таким вещам слишком щепетильно, но ее удивило, насколько сильное беспокойство и отвращение у нее вызывал вид этого оружия.

Оружейники разместили свою выставку в холодной серой комнате для совещаний крепости-участка Крест-Четыре, расположенной вдалеке от Босфорского улья — на другом конце городской равнины, у прибрежных утесов.

Эта укрепленная башня, что служила посадочной площадкой Арбитрес, возвышалась над окружающими трущобами на огромном рокритовом холме, обвитом бритвенной проволокой и утыканном шипами для обороны, и была усеяна вокс-динамиками, которые каждые несколько минут оглашали всю округу одной из строгих максим «Первого часослова» Арбитрес. Кальпурния одобряла идею, но не могла удержаться от мысли, удается ли выспаться тем, кто обитает в жилблоках внизу.

Через полчаса после вылета из Кольца Накаяма достал инфопланшет и попросил Кальпурнию зажмуриться и ткнуть в него пальцем. Она неуверенно протянула руку, открыла глаза и увидела, что показывает пальцем на карту, отображенную на дисплее. «Крест-Четыре, — сказал Накаяма, — сойдет». Они резко свернули с назначенного курса и приземлились в Крест-Четыре. Кальпурния понимала, что случайный выбор курса разумен с точки зрения безопасности, да и к тому же воздушное пространство сейчас стало строго регулироваться, чтобы огромный столб атмосферы над ульем постоянно оставался чист, и лучше всего было облететь его стороной. Так совпало, что эта крепость также находилась недалеко от фабрикаториев и жилых башен, принадлежащих семейству Тудела, члены которого считались одними из лучших производителей эксклюзивного оружия в Империуме. Накаяма воспользовался возможностью, чтобы приказать поднять их из постелей и отвезти в участок.

Теперь обычно пустая комната выглядела, как ярмарка. Тудела уже оправились после смятения, которое вызвало у них требование собрать товары и уехать в ночь, и устроили настоящую выставку, словно в приемном зале какого-нибудь ульевого аристократа. Принимали их Кальпурния и Накаяма — Жоу вызвал «Носорог» сразу после посадки и исчез в направлении далекого улья, не сказав никому, что собирается делать, и не выказав особого интереса к оружейникам. Кальпурния с этим смирилась, но лишь когда полное отделение арбитраторов промаршировало внутрь, окружив собой моторизованную каталку, она полностью поняла, в чем состоит план Накаямы. Она-то уже настроилась на очередные мрачные раздумья о том, как бережно гидрафурский гарнизон обращается с подозреваемыми. Но Тудела не были подозреваемыми, они были экспертами.

У Кальпурнии не было проблем в том, что касалось консультаций с иными Адептус — Механикус, Администратум, Телепатика и всеми другими, кто также, как и она, клялся в верности Трону Земли. Более того, она знала, что многие ее коллеги считают чрезмерно романтичным ее взгляд на Адептус как на безусловных союзников. Но идея того, что можно идти на поклон к обычному имперскому подданному (несомненно, достойному подданному, виновато добавила она про себя, верному и набожному гражданину, на каких зиждется Империум), была ей чужда. Что ее беспокоило, поняла она, когда ей наконец удалось ухватить эту мысль за хвост, так это убеждение, что все, что стоит знать, уже должно быть известно Адептус. Ее беспокоила мысль о том, что это может быть не так.

Арбитраторы перенесли контейнер с каталки на середину комнаты и откинули крышку. Группа Тудела, сгрудившихся в сплошную массу полночно-синих бархатных мантий, изящных серебряных украшений и скрывающих лица воротов и капюшонов, начала бормотать и зашаркала вперед. Видимо, Дворов или Леандро уговорили Адептус Механикус расстаться с уликами, по крайней мере на время.

На развернутых панелях лежал другой набор орудий убийства. Тяжелое аугметическое оптическое устройство, прикрепленное к изогнутой стальной пластине, которая должна была прилегать к черепу; от него тянулись жгуты, присоединяющиеся к нервам. Диадема, покрытая шипами-перцепторами и направленными внутрь проводами, которые подавали данные в мозг и ускоряли его работу. И, наконец, на отдельной панели возлежал сам пистолет, напоминающий часть скелета, с длинным стволом и загнутой назад рукоятью, как у флотской сабли, усеянный, как и две другие вещи, коннекторами и контактами, благодаря которым он срастался с носителем. Из такого оружия практически невозможно было промахнуться, и Кальпурния в который раз мысленно сказала спасибо жарким дымам и пиротехническому представлению, которые подпортили меткость этому аугметическому глазу. Имперская догма считала само собой разумеющимся, что над любым оружием витают духи прежних владельцев, поэтому на каждом предмете виднелась алая печать чистоты и пленка священных бальзамов, которые изгоняли любое остаточное присутствие стрелка-колдуна.

Оружейники собрались вокруг контейнера, переходя то на имперский готик, то на какой-то странный квакающий диалект, который, должно быть, был языком их дома или техножаргоном. Двое из них, женщина-подмастерье в филигранной маске и мужчина, которого Кальпурнии представили как старейшину дома Макрисса Тудела, с гривой белых волос и в тунике, чьи плечи и рукава были неброско осыпаны крошечными самородками платины, склонились над оружием и поглаживали его тончайшими аугметическими микрокистями, встроенными в кончики пальцев, чтобы сделать точные замеры и определить его состав и метод изготовления. Остальные Тудела с серьезным видом наблюдали за ними из-под капюшонов из дорогих тканей, высоко поднимающихся над головами. Их аугметика была поразительно тонкой и элегантной, сделанной из серебра, как у Макрисса, а не латуни, как у обитателей Квартала Мастеров. Кальпурния не знала, символизирует ли это что-то или нет. Скорее всего, символизировало.

Анализ не занял много времени. Макрисс и его помощница отошли от орудий убийцы, и вся делегация столпилась рядом со стендом с выкидными подкожными лезвиями, чтобы посовещаться. Кальпурния подступила поближе к Накаяме.

— Вы что-нибудь услышали, чего не услышала я? — спросила она его.

— Услышал, но не понял, — слегка покачал он головой. — Но я думаю, что разобрал достаточно, чтобы понять: они в тупике и не хотят в этом признаваться.

— Я пришла к тому же выводу, — согласилась Кальпурния. — Ха, они, наверное, гордятся своим тайным арго, но скрывать язык тела пока не научились. Насколько это значительно?

— Что они не могут опознать эти вещи? Очень значительно.

Некоторые Тудела теперь достали инфопланшеты, и Макрисс с помощницей проводили аугметизированными кончиками пальцев по их поверхностям. Глаза Макрисса были закрыты, губы подрагивали, а женщина-подмастерье начала слегка покачиваться.

— Одной из первых вещей, которые мне сказал старый Макрисс, было то, что если он и его люди не знают модель оружия, значит, это нестандартная модель, потому что все стандартные им известны.

— Он прав?

— Подозреваю, что да, — сказал Накаяма. — Тудела — лучшие из лучших, самые умелые оружейники в системе, а следовательно, и секторе, и даже, возможно, сегментуме. Они настолько уважаемы, что сохраняют свое положение, даже не заключая союз с каким-либо торговым синдикатом.

— И поэтому у них нет двойной фамилии, да? Я удивилась.

— Да, именно, — Накаяма кивнул на оружие вокруг них. — Командование Линейного флота Пацификус заказывает оружие Тудела, чтобы преподносить его офицерам за боевые заслуги, если вам это о чем-то говорит. И при этом их старейшина смотрит на набор того стрелка и говорит, что эти вещи настолько чужеродны, что он даже не может вычислить их архишаблон или школу, которой следовал их изготовитель. Даже я, не обладая его познаниями, вижу, что они привезли образцы, представляющие большинство основных школ оружейного дизайна Гидрафура, и это оружие имеет мало общего с какой-либо из них.

Он прервался, когда делегация снова подошла к ним, и Макрисс Тудела поклонился.

— Арбитр-сеньорис Накаяма, арбитр-сеньорис Кальпурния. От лица семейства Тудела я подтверждаю, что это оружие и устройства подобны тем, что конструируем мы — можно сказать, они их собратья по уровню мастерства. Но мы вынуждены со стыдом признаться, что не смогли отыскать в них даже следов архишаблонов, завещанных нам благодетельными Механикус, и каких-либо признаков, указующих на кузнецов нашего рода и даже, дерзну я предположить, кузнецов наших конкурентов.

— Ваших конкурентов? — переспросила Кальпурния. — Вы можете поручиться, что это оружие не сделано в Гидрафурской системе? Или вы говорите о большем или меньшем масштабе?

Тудела сморгнул и уставился на Кальпурнию тем взглядом, который она про себя начала называть «а, так это ты та, что не отсюда».

— Наши ли это конструкторы? Нет, — ответил он. Кальпурния почувствовала, как он на порядок снизил витиеватость речи. — Тудела унаследовали определенные аксиомы дизайна и конфиденциальные архишаблоны, не буду углубляться в подробности, но это оружие под них не подходит. Что же касается тех, кто занимается нашим родом ремесел, то есть лишь горстка тех, кого я счел бы способными на столь тонкую работу. Одни из них, Зафраои, связаны договором с Крэген-Меделлами и используют только стали, полученные от этого картеля. В изученных нами орудиях не было характерного для них привкуса металлов. Дарска-Хагганы умеют делать столь же качественную зрительную аугметику, но недостаточно искусны в огнестрельном оружии. Чтобы связать механизм пистолета и аугметику его владельца нужно иметь познания и в механических, и в биометрических таинствах, которыми, как я знаю, они не владеют, — Макрисс на миг задумался, проводя большим пальцем по тонким серебряным нитям, вплетенным в его усы. — Оружейные мастерские дока Бескалион — чтобы вы знали, они работают под прямым контролем Флота в Круговороте Мармареа. У них, я думаю, достаточно мастерства, чтобы произвести эти вещи, так как ими непосредственно руководят посвященные Механикус. Но все основные фабрикатории Бескалиона работают при нулевой гравитации. Используемые ими микроинженерные процессы во многом зависят от этого фактора. А все компоненты этих образцов были созданы под гравитацией.

— Вы это точно можете сказать? — спросила Кальпурния.

— Определенные очень малые отклонения в плотности и равновесии точно соответствуют аналогичному оружию, которое делаем мы сами. Это значит, что ваши образцы были сделаны при гравитации, эквивалентной гидрафурской. Изготовление оружия в невесомости именно для этого и предназначено — чтобы избегать этих отклонений.

— Это практически полностью убирает из списка подозреваемых Флот, — вставил Накаяма. — Они любят выставлять гравитацию на своих кораблях и станциях так, что она чуть-чуть ниже стандартной гидрафурской. Вы этого даже не заметите, но на тех приборах, которые использует мастер Тудела, это видно.

— Именно так, — подтвердил польщенный Макрисс. — Думаю, мое первичное предположение верно. Я подозревал, что эти вещи прибыли со значительного расстояния. Ни один из наиболее известных оружейников системы не приложил руку к их созданию.

Он завершил свою речь небольшим галантным поклоном, и внезапное изменение манеры поведения, в свою очередь, заставило Кальпурнию удивленно сморгнуть.

— Тогда благодарю вас за потраченное время, мастер Тудела, за вашу помощь и за пищу для размышлений. Проктор организует для вас возвращение домой.

— Я и моя семья были всецело рады услужить, — ответил Макрисс, снова поклонившись. — Единственное, что я попросил бы у вас, если я могу осмелиться…

Накаяма едва заметно кивнул.

— Дерзну отметить, мне не стоит даже подчеркивать тот факт, что, хотя о наших умениях и талантах лучше всего говорят наши произведения, положение, подобное нашему, в отдельных случаях требует, как бы это мне выразить… знания о…

— Пожалуй, я вас понял, — сказал Накаяма. — Если мы выясним, кто и где сделал это оружие, я посмотрю насчет того, чтоб поделиться с вами информацией.

Удовлетворенный Макрисс снова поклонился. Его свита повторила жест и оставалась в поклоне до тех пор, пока двое арбитров-сеньорис не повернулись. Уходя из комнаты, Кальпурния услышала, как сзади внезапно, тихо и деловито засуетились: Тудела начали разбирать свою выставку.

— И вот мы опять там же, где начинали, — проворчала она, когда двери захлопнулись, и они начали подниматься по огромному спиральному колодцу, пронизывающему центр крепости. Сейчас было тихое время, промежуток между ночной и рассветной сменой, и лестницы были настолько безлюдны, что можно было услышать эхо своих шагов.

— Не совсем, — поправил Накаяма. — Мы можем вычислить некоторые вещи. Я не верю, что убийцу тайно привезли откуда-то еще. Скорее, это Тудела убеждали сами себя, что в это системе нельзя изготовить оружие так, чтобы они об этом не узнали.

— Я думала насчет этого. Разве он не подтвердил, что оружие делали при гравитации, равной гидрафурской? Как можно настолько точно это подделать?

— Хорошо сказано. Итак, у врага есть доступ к частному мастеру, настолько засекреченному, что он может изготавливать высококачественные образцы, которые не может идентифицировать лучший оружейник Гидрафура.

— И этот мастер настолько беспринципен, что готов встроить эти образцы в нелегального псайкера-колдуна, — добавила Кальпурния. — Оружие слишком уж хорошо сочеталось со способностями самого убийцы, оно явно было предназначено именно для него.

— И мы знаем, что они были готовы пойти на риск, что все это раскроется при покушении, — закончил Накаяма.

Они вышли на самую верхнюю лестничную площадку, откуда расходились галереи, ведущие в разные углы крепости. Кальпурния остановилась, чтобы поднять взгляд на огромную стальную аквилу, свисающую на цепях с купола, и с ужасом поняла, что тяжело дышит. Служа в гарнизоне, она могла бегать по таким лестницам вверх и вниз и едва замечать нагрузку. Она задала себе вопрос, когда это расследование наконец даст ей время заняться физическими тренировками. Еще одна мелочь, которая ускользает из-под контроля.

— Итак, наш враг, — подытожила она, — даже более могущественен, чем мы думали, и даже больше стремится увидеть меня мертвой, чем мы осознавали.

— Если это не прогресс, то что тогда прогресс? — спросил Накаяма. Его лицо по-прежнему сохраняло каменное выражение, и Кальпурнии просто оставалось надеяться, что он пошутил.

Прежде чем исчезнуть, инквизитор Жоу долго и красноречиво возмущался, почему у Арбитрес не нашлось скиммера, чтобы отвезти его в Босфорский улей, и потребовал предоставить надежно защищенную комнату с воксматом, где он мог бы посовещаться со своим персоналом. Кальпурния решила, что причиной этому вполне могло быть уязвленное самолюбие из-за того, что его не оповестили о смене курса.

На лестничной площадке им повстречался клерк гарнизона с сообщением для нее. Он передал, что вокс все еще на связи: Распорядитель Вигилии святого Балронаса, Халлиан Кальфус-Меделл, получил известия, что Кальпурния находится в участке Крест-Четыре, и изъявил желание, чтобы она переговорила с ним при первой же возможности. В обычной ситуации она бы специально выдержала паузу, прежде чем ответить, но сейчас ей надо было как-то отвлечься, чтобы не чувствовать досаду по поводу до сих пор неясного происхождения оружия.

Комната связи находилась в самом верхнем бастионе крепости, под самым куполом, среди леса металлических антенн, которые передавали зашифрованные вокс- и пикт-сообщения, поддерживали пустотные щиты крепости, когда те активировались, или просто ничего не делали, маскируя действующие антенны от потенциальных нападающих или диверсантов. Сама же комната предназначалась для приватных разговоров высокопоставленных Арбитрес и могла в случае надобности служить укрытием для одного-двух арбитров, которые заперлись бы там и продолжали передачи, если бы вся остальная крепость была каким-то образом захвачена врагами.

Кальпурния обнаружила себя в узкой каменной полости с простой вокс-панелью, установленной на уровне головы (ее головы, если на то пошло) на дальней стене. Путь к ней частично преграждал стул с неуместно мягким кожаным сиденьем. Должен он был тут стоять, или Жоу заставил кого-то его принести, оставалось неясным.

Кальпурния заметила, что от панели доносится слабое гудение, собралась и подумала, с чего начать. Пора уже вести себя с этими людьми, как подобает, вежливо, но не услужливо. Она подумала, что ей…

— Арбитр Кальпурния.

Она подскочила, когда голос Халлиана с треском вырвался из панели. Совсем невысоко, но достаточно заметно, чтобы порадоваться тому, что вокс не передает изображение.

— Лорд Халлиан, — ответила она. — В вашем сообщении говорилось, что вы не можете ждать, пока я вернусь в улей. Если вам пришлось выходить на связь в такую рань, чтобы поговорить со мной, это должно быть нечто срочное.

— Значит, вы здесь, арбитр. Я так и подумал, что это вы там ходите. Я должен обсудить с вами

это так называемое расследование событий, которые явно являются попытками осквернить самый благочестивый и священный период года для всей Гидрафурской системы, как для Флота, так и простых граждан. Уж в этом-то вы должны смыслить. Вы все время были в центре всех этих беспорядков, с того самого момента, когда все пошло не так.

Лорд Халлиан явно был в ярости. Красивые речи, обходительность, с которой он говорил на первой встрече, просто исчезли, и в его голосе потрескивал гнев, что только усиливалось благодаря металлическим тонам вокс-аппарата.

— Отвечу вам вашими же словами, лорд Халлиан: все эти события имели довольно-таки личную связь со мной, — она знала, что Халлиан ее не видит, но все равно приняла официальную позу, расставив ноги и заложив руки за спину. — Такие маленькие личные события, вроде покушений на убийство, имеют свойство запоминаться. О чем еще вы хотите напомнить мне касательно моего «так называемого» расследования…

— Я бы хотел напомнить вам об одной простой вещи, — заговорил Халлиан, прежде чем она закончила. — Это ключевой период нашего религиозного календаря, и Адептус Министорум назначили меня ответственным за его проведение. Полагаю, арбитр, что я и члены Министорума, помогающие мне, заслуживают лучшего обращения, чем то, которое вы, судя по всему, считаете допустимым. Меня и достопочтенного Барагрия проинформировали о том, как вы поступили с «Аурум Санктус», судном, которое действует под прямыми указаниями Экклезиархии и которое, по каким-то причинам, Адептус Арбитрес сочли нужным подвергнуть столь возмутительно грубому захвату! Это…

— Будьте осторожны, милорд, — перебила Кальпурния. — Помните, к кому обращаетесь. Ваше временное положение позволяет вам некоторую фамильярность в манерах, но вы не Адептус и не арбитр.

Повисла пауза, достаточно долгая, чтобы вокс снова начал трещать и шипеть. Кальпурния даже смогла разобрать отдаленное жужжание и пощелкивание молитвенных колес Механикус внутри устройства.

— Хорошо, — наконец послышался голос Халлиана. — Я… я приношу извинения за резкость. Надо мной тяготеет долг. Вчера на закате я декларировал Наставления, сегодня буду участвовать в руководстве Всеобщим оплакиванием, а также исполнять определенные церемониальные обязанности, возложенные исключительно на меня, — говорил он устало, но все же явно был доволен возможностью подчеркнуть свое положение. — Но я бы попросил вас припомнить, — продолжил он, — что Экклезиархия в своей щедрости предоставила вам советника, его преподобие Барагрия, ибо в это время даже малейшие действия Арбитрес могут вызвать серьезные осложнения религиозного плана. И я не в силах понять, почему вы подобным образом отстранили от себя Барагрия. Я так понял, что вы намеренно оставили его на планете, когда вылетели на перехват «Санктуса». Это правда?

Кальпурния удивилась этому вопросу. Если бы Халлиан имел дело с Экклезиархией, то знал бы, что это так. С другой стороны, если принять во внимание его временную околорелигиозную должность, то будет глупо прямо отвечать ему, что им вовсе не нужен был путающийся под ногами агент Экклезиархии, пока они гнались за кораблем, действующим по экклезиархальной же хартии. Еще при подготовке к полету Накаяма настоял на том, что Барагрия нельзя допускать до операции, и Кальпурния оставила с ним Баннона, чтобы это выглядело менее подозрительно.

Она подумала о разодетых аристократах, которых видела на Высокой Месе, и о том, что бы мог придумать один из них, и как бы она это сформулировала.

— Лорд Халлиан, в тот момент мы посчитали, что это было наилучшее, что мы могли сделать для Экклезиархии в данных обстоятельствах. Как я вижу, между Экклезиархией и Флотом имеются определенные трения, касающиеся некоторых аспектов религиозной юрисдикции. Мы не были уверены в наличии связи между кораблем и Вратами Аквилы — сейчас она выглядит неубедительной, но тогда мы не могли это определить. Учитывая вероятность, что абордаж «Санктуса» мог смутить Экклезиархию, мы решили оставить почтенного Барагрия — а также и вас — чтобы Экклезиархии было проще, в случае надобности, дистанцироваться от «Санктуса» и объявить его вышедшим из подчинения.

Она не гордилась этой историей. И выдумка, и легкость, с какой она сотворила ее из воздуха, оставили у Кальпурнии неприятный привкус во рту. Но, судя по реакции Халлиана, это был правильный ход.

— Я все же остаюсь несколько не удовлетворен, — сказал он после секундной паузы, — хотя и одобряю это тактическое решение. Однако, возможно, вам следует информировать нас об изменениях в будущем, леди арбитр. Я уверяю, что мы могли бы сыграть нужную роль, если бы потребовалось отстраниться от этого дела, как вы говорите.

Ей понадобилось мгновение, чтобы понять, о чем он говорит, и дурное послевкусие только усилилось.

— Кроме того, — продолжал Халлиан, — нам с вами надо оценивать последствия, которые любые ваши действия могут оказать на проведение священной мессы, являющейся делом первостепенной важности. Во многих случаях я лично руководил приготовлениями. В любой момент я, будучи хорошо проинформирован, могу посоветоваться с вами насчет тех действий, которые вы сочтете нужными предпринять в процессе расследования, о том, могут ли они нарушить религиозные церемонии предстоящей недели, и, следовательно, о том, стоит ли их совершать.

— Вы говорите о том, чтобы давать приказы Адептус Арбитрес, сэр?

— Какие вы даете приказы своим людям и как устраиваете расследования — это, пожалуй, только ваше дело, — походя отмахнулся Халлиан. Либо он не заметил резкость в ее голосе, либо ее затерла вокс-панель. — Я одобряю работу, которую вы проделали в расследовании подрыва масла, а также погоню за нечестивым убийцей, который нацелился лично на вас. Но, имея немалый опыт в том, что связано с гидрафурским обществом, я могу указать вам на последствия, которые вы, мадам арбитр-сеньорис, возможно, не предусмотрели. Например, диверсия во Вратах Аквилы, свидетельницей которой, как я слышал, вы стали случайно. В целом, уничтожение груза с маслом не имело значительных последствий, и к началу Шествия Дальних Святых в Августеум успели поставить дополнительные запасы. В общей схеме событий это происшествие могло бы быть не столь важным — урон оказался невелик, как и количество погибших. Но вы, арбитр, наверняка знаете о серьезных затруднениях— скорее даже, полной остановке — дорожного движения и грузоперевозок на всем склоне улья и беспорядках, которые случились из-за этого. Сейчас непростое время, арбитр Кальпурния. Уважаемые граждане из верхнего улья и Августеума стремятся исполнить свой благословенный долг и завершить все мирские дела вовремя, чтобы начать поклонение. Я не в силах поверить, неужели вы не желаете помочь им, устранить с их пути любое препятствие, какое вы только в силах устранить?

— У нас была причина закрыть Врата Аквилы, — сказала Кальпурния. — Уничтожение этого масловоза было не просто досадным недоразумением, которое подпортило приготовления к мессе, как вы, похоже, его видите. Это, сэр, было преступление, акт разрушения, массовое убийство, дерзкое нарушение закона и мира Императора, и, следовательно, мы имеем полное право расследовать его так, как считаем нужным. Я понимаю, как это злодеяние могло повлиять на вашу мессу, и мы уже говорили вам, что наша первостепенная цель — сохранять порядок, но Арбитрес — это не частная охрана, которую можно нанять на время мессы. Пожалуйста, поймите это. Мы — Адептус, как и Министорум, который выделил вам эту временную должность, и власть дарована нам Императором точно так же, как и им.

Вот и вся тонкость и дипломатия. На этот раз ее чувства, несомненно, дошли до Халлиана.

— Мне говорили, арбитр-сеньорис, что вы уже хорошо знаете, какова жизнь на Гидрафуре, — сказал он холодным голосом. — Мне кажется, на своих следующих встречах с вашими коллегами, командующим и самим епархом, я вынужден буду охарактеризовать ваши знания как несовершенные.

— Я никогда не притворялась, что это не так. Однако я кристально ясно понимаю, что должна делать. В остальном же можете говорить обо мне что угодно. Сегодня утром, когда я буду докладывать о своих последних находках арбитру-майоре, я непременно сообщу ему о ваших чувствах и с радостью подчинюсь любым директивам, которые он сочтет нужным мне дать.

— Находках? — требовательно переспросил Халлиан. — Каких находках? Мне сообщили, что вся эта история с «Аурум Санктус» оказалась тупиком.

«Тупик ли это на самом деле? — подумала Кальпурния. — И кто это сообщил?» Но она не стала задавать эти вопросы.

— Вы знакомы с семейством Тудела? Они руководят шпилем-фабрикаторием на городской равнине и владеют наследственной хартией на использование определенных оружейных архишаблонов Механикус и мирских технологий машинной обработки.

— Не надо мне объяснять. В прошлом году семья Кальфус выступала главным патроном павильона Тудела на Военной экспозиции в летних дворцах Монократа, — его тон поменялся. — Вы и на них оказали давление? Разве можно подумать, что они могут быть вовлечены во что-то подобное, это выходит за всякие рамки. Я бы мог вам сказать…

— Ничего подобного не было, лорд Кальфус-Меделл, успокойтесь, — прервала его Кальпурния. — Я и арбитр Накаяма лишь проконсультировались у них по поводу оружия, которое использовал колдун-убийца при первом покушении на меня.

— Я думал, что Механикус забрали то, что от него осталось.

— Нет. Сегодня ночью мы представили оружие делегации Тудела. Макрисс Тудела изучил его и сказал, что оно не могло быть изготовлено каким-либо известным ему гидрафурским мастером. В системе есть лишь горстка машинных кузнецов, способных на такое, и они этого не делали. В конечном итоге, информация оказалась полезна лишь для исключения, чтобы расширить наш список людей, которые, по нашему мнению, не могли стоять за всем этим. Но теперь можно предположить, каковы будут следующие один-два шага.

— И каковы же? — спросил он.

— Это пока что решается, — схитрила Кальпурния. — Уверяю, вам будет предоставлена любая информация, которая может оказаться для вас полезна, лорд Халлиан. Мы должны продолжать сотрудничество, сохраняя мир Императора на протяжении всей Вигилии, и я уверена, что мы также будем сотрудничать в том, что касается расследования. Почему бы нам не обсудить это дело, когда я вернусь в Босфорский улей? Я надеюсь прибыть туда сегодня в течение дня.

Раздался краткий двойной выстрел статики, и повисла еще одна долгая пауза. Кальпурнии даже показалось, что связь разорвалась, но тут Халлиан ответил.

— Похоже, нам есть еще что обсудить и выяснить, арбитр Кальпурния. Хорошо. Я извещу вас.

Ничего не щелкнуло, просто повисло молчание, которое длилось минуту, две, три, пока Кальпурния не решила, что это означает конец разговора.

Транспортный ангар Крест-Четыре находился на платформе, расположенной между сваями под основным массивом крепости и снабженной множеством рамп и цепных подъемников, связывающих ее с улицами и воздушными дорогами города. У Кальпурнии было немного времени, чтобы поразмышлять над таким устройством, и она успела прийти к неодобрительному выводу: и сам ангар, и рампы выглядели крайне уязвимо для снайперских пуль и реактивных снарядов, которыми их могли бы обстреливать из башнеобразных жилблоков вокруг.

Вереница «Носорогов» с грохотом скатилась по рампам в пять часов утра, прямо посреди смены патрулей. Дождавшись окна в потоке транспорта, они выехали один за другим, потом в унисон повернули и помчались по широкой магистрали, поднятой на эстакаде. Одно отделение в ведущей машине, еще одно в замыкающей, скамьи средней же были полностью предоставлены в распоряжение Кальпурнии, которую сопровождал лишь экипаж из двух водителей.

Накаяма остался в Крест-Четыре, чтобы проинспектировать процедуры по регулированию воздушного пространства. Кальпурния согласилась с этим решением, но теперь ясно чувствовала его отсутствие — ей хотелось снова поговорить с ним. От воспоминаний о предыдущих нескольких днях едва не кружилась голова: Собор, Врата Аквилы, «Аурум Санктус» и обратно. Тупик на «Санктусе» означал, что след остыл сильнее, чем она считала, и с каждым мгновением холодел все больше. Она даже начала сомневаться, что атака во Вратах вообще имела отношение к колдуну-убийце.

Были и другие побочные эффекты, о которых она еще толком не задумывалась. Второй рабочий с повозки, необходимость выяснить, кто владел этой машиной. Проверка безопасности всех ворот Августеума, чтобы убедиться, что Арбитрес подготовлены к подобным ситуациям в будущем. Парализовавшие дорожное движение заторы по всему юго-западному склону улья, которые только начали рассасываться два дня спустя. При всей своей статусности и странностях, Босфорский улей и прилегающий к нему мегаполис не отличались от любого другого плотно населенного имперского города, поэтому заторы создавали напряжение, напряжение создавало беспорядки, и вдоль основных транспортных артерий подобно лесному пожару вспыхивало насилие.

Во Вратах Аквилы также погибли невинные имперские граждане, затоптанные бегущими или настигнутые огнем. Кальпурния знала, что если бы этот ужасный инцидент повторился заново, она бы отдала те же приказы, и эти люди все равно бы погибли. «Ut iusta esse, lex nobis severus necesse est, — как часто повторяли в Схола Арбиторум, — чтобы быть справедливым, наш закон должен быть жесток». И, как еще говорили, «Lex Imperatoris, quia via vitarum nobis, obiesquat — закону Императора нужно подчиняться, пусть даже ценой жизни». Размышлять над этим было нелегко, особенно сидя в одиночестве на трясущейся стальной скамье в грохочущем по чужому городу танку, в предрассветных потемках, но каждый арбитр знал, что власть Имперского Закона дается определенной ценой.

«Право командовать покупается выполнением долга», такова была ультрамарская максима, которую Кальпурния усвоила уже к десяти годам. Эта надпись была вырезана на полированном кварце над дверью главного особняка семейства Кальпурниев и начертана под печатью в кратком напутственном письме от отца, когда она получила поощрительное звание в командовании гарнизона на Эфеде. Во многих гарнизонах сегментума Ультима, где действия арбитров неизменно вызывали гибель гражданских, были специальные проповедники, которые посещали семьи погибших для особых служб, которые должны были ускорить путь этих несчастных душ к престолу Императора. Кальпурния не знала, распространялась ли эта традиция настолько далеко (маленькая, безропотная часть ее разума отметила еще одну деталь службы на Гидрафуре, которую она не знала), но если нет, тогда ей хотелось бы взрастить здесь этот кусочек своей родной культуры.

В смотровые щели проник свет и быстро исчез, и Кальпурния выглянула наружу. Они только что проехали под рокритовой аркой, залитой светом посреди городского сумрака, и по ней ползали бригады рабочих, смывая отложения грязи. Она вспомнила, что в горах файлов ей попадалась информация о стройках и работах по благоустройству в Босфорском улье и равнинном городе, которые спешно производились чуть ли не в последние минуты перед мессой. Теперь вокруг можно было увидеть множество других очагов активности, разбросанных по всему городу, словно пятна света. Работы велись в лихорадочном темпе, невзирая на рань, чтобы закончить все дела до того, как начнутся обязательные дни отдыха.

Маленькие освещенные участки попадались все чаще по мере приближения к яркому массиву Босфорского улья, возвышающемуся над окутанными дымом городскими кварталами. Через полчаса они проехали мимо вереницы статуй имперских мучеников, которых Кальпурния не узнавала. Их раны были изваяны с подобающим натурализмом, а глаза благочестиво устремлены в небо. Дальше появился миниатюрный город, множество временных амфитеатров из мостков и укрепленных плит, которые стояли вплотную друг к другу на пустой площади. Потом — пара триумфальных обелисков в память давно умерших адмиралов. Рабочие закутывали их в темные ткани и осторожно устанавливали автоматические механизмы, которые должны были сбросить с них траурный покров и наполнить воздух алыми фейерверками в тот же миг, как прозвонят к началу Сангвиналы. Дальше, там, где улицы сужались, были установлены огромные щиты с картинами, а между зданиями висели знамена; во время празднеств после мессы они станут яркими и радостными, но сейчас они придерживались общего торжественного, призывающего к покаянию духа Вигилии. Гигантские образы были просты, если не сказать примитивны, но все равно впечатляли: страдающие еретики с дикими глазами бродили во тьме, которая символизировала их души, стилизованные изображения Императора, отвернувшего свой лик, святых и ангелов, плачущих вокруг Него. Эти отдельные ярко освещенные участки активной деятельности создавали странное ощущение, как будто город вокруг то включался, то выключался по мере движения. Кальпурния осознала, что видит их столь часто лишь потому, что едет по одной из главных транспортных артерий, ведущих к подножию улья, и у нее появилась идея.

— Рандомизируйте маршрут, пожалуйста, — сообщила она в отделение водителя. — Выберите какой-нибудь патрульный маршрут, ведущий к основанию Стены, и следуйте по нему, а не по главной дороге. Сообщите остальным двум «Носорогам», только кодом, даже если вокс-частота закрыта.

Меньше чем через минуту они свернули с шоссе и устремились вниз, в похожий на ущелья лабиринт стеков и шпилей. Нижние улицы были узкими, как щели, стиснутыми среди башен, нависающих над их краями. Кажется, на Гидрафуре было модно строить дома со сплошными стенами, поднимающимися минимум на двенадцать этажей, а улицы оставлять глухими и плохо освещенными. Теперь, когда они съехали с главной дороге, стало видно больше людей — суетливых, шарахающихся ночных людей, которые избегали встречи с «Носорогами» Арбитрес, страшась проверки документов или отлова нарушителей комендантского часа.

Но даже здесь, внизу, к искреннему удивлению Кальпурнии, шли приготовления к празднествам. Бригады рабочих были меньше, и она с одобрением отметила, что некоторые из них были облачены в шипастые венки и безрукавки из грубой мешковины, какие носят каторжники, и ими руководят надсмотрщики в униформах Арбитрес или Экклезиархии. Работа у них тоже была поскромнее: меньше гигантских статуй и строительных площадок, больше обычный ремонт дорог и зданий и простенькие религиозные знамена.

В кабине водителей раздался треск вокс-решетки, и Кальпурния сдвинулась вперед, чтобы услышать передачу.

— Путь вперед заблокирован, мэм, — сказал ей второй водитель. Это была женщина с узловатым шрамом, который зигзагом проходил вдоль щеки под челюсть, и из-за этого у нее как-то странно двигались губы. — Контролеры из башни Нижнего дока только что сообщили по воксу. Там ведутся работы, не законченные в срок. Мы об этом не знали, пока не доложил один из пеших патрулей. И нам сообщили только потому, что контролеры поняли, где мы находимся.

— Откуда они знают, что мы здесь?

— Все транспортные колонны отслеживаются, и мы объявили о въезде в их зону, когда свернули с магистрали.

— Выберите случайный альтернативный маршрут. Сейчас же.

Женщина кивнула и что-то пробормотала в вокс узкого диапазона, и через миг они круто повернули на еще более узкую улицу, зажатую меж рокритовых утесов и освещенную тусклыми цепочками фонарей.

— И больше ничего не транслировать на широкий диапазон. Мне все равно, поприветствует нас диспетчер или нет. Только узкий, и только чтобы держаться рядом при смене маршрута и передавать инструкции.

— Есть, мэм.

Кальпурния любила правила и порядок, и, когда еще занимала низшие арбитраторские должности, очень недоверчиво относилась к тому, какое значение ее тренеры и командиры придавали интуиции и чутью. Это суждение ей позже пришлось переоценить, а также добавить новый пункт в свой список главных орудий Арбитрес: страх и благоговение; шоковая дубинка, ловчий ястреб и снаряд «палач»; «Носорог», кибермастиф и Книга Закона… и это чувство, когда вроде бы невинный факт странно давит на сознание, когда чувства воспринимают его как нечто самую малость неправильное, словно косо висящую картину, которую ты видишь уголком глаза, тихий тревожный голосок, шепчущий «Подожди… здесь что-то не так».

На втором повороте это чувство усилилось. Новую улицу почти полностью перегородил гусеничный краулер, припаркованный посреди дороги и поддерживающий плотную сеть лесов, примыкающих к стенам. Водитель головного транспорта вовремя его увидел и свернул, пока еще была возможность, но Кальпурния успела посмотреть на машину через прибор ночного видения. На платформе краулера были люди, которые устанавливали леса, но у них не было никаких других вещей — ни знамен, ни картин — и все они перестали работать, завидев приближающиеся «Носороги», и следили за ними, пока те поворачивали.

Они устремились дальше по настолько узкому переулку, что Кальпурния могла бы высунуть руку через смотровую щель и ободрать подушечки пальцев о стены зданий. Потом они выехали на пересечение с другой, широкой улицей, путь впереди преграждали рычащие машины оранжевого цвета, которые только что начали взламывать дорожное покрытие, и рампы, ведущие вниз в обе стороны, были ярко освещены, но пусты. На той, что слева, было двое мужчин, которые пригнулись, когда «Носороги» проезжали мимо. Среди общего чувства тревоги Кальпурния ощутила быструю, острую, как боль в зубе, вспышку удовлетворения. Они совершили оплошность.

— Повернуть. Полный разворот, сейчас, до перекрестка. Обратно тем же путем, которым мы приехали, по собственным следам. Двигайтесь. Сейчас же.

Понимание, что нечто идет совершенно неправильно, возникло в голове уже полностью сформировавшимся, и Кальпурния не стала тратить время на сомнения. Она с трудом удержала равновесие, когда три БТР крутанулись практически на месте и снова ускорились, въезжая обратно в переулок. Это впечатляло: «Носороги» делались крепкими и надежными, а не быстрыми и маневренными, но водители заставляли их огибать углы с таким изяществом, словно это были багги для преследования. Они выехали из переулка, промчались мимо лесов с рабочими, потом Кальпурния заставила их еще раз повернуть и через какое-то время остановиться. Ее с силой качнуло вперед, к водительскому отделению, когда машины затормозили. Они находились на тихой пустой улице, настолько тесной, что она напоминала тоннель из почти дочерна закопченного и грязного асфальта и рокрита, стены которого покрывали граффити и потрепанные листовки. Кальпурния приказала отключить световые сигналы, взяла пистолет и потянулась к люку.

Понадобилось три минуты, чтобы определить, что рабочие не следуют за ними, и еще две, чтобы твердо пресечь протесты проктора-руководителя конвоя, настаивавшего, что надо вызвать подкрепление. Через восемь минут после того, как арбитры остановили и выключили «Носороги», они начали работу. В первом и третьем транспорте находилось по десять вооруженных арбитраторов, и вместе с ними наружу вышло трое вторых водителей в более легкой броне, которые заметно нервничали по поводу того, что им пришлось оставить своих товарищей одних.

— Вы трое с нами не пойдете, — тихо сказала Кальпурния, глядя на женщину из своего собственного «Носорога» со шрамом на лице. — Откройте верхние люки своих машин, установите орудия и зарядите их. Что у нас есть? Картечные пушки, стабберы?… Штурмболтеры. Хорошо. «Носороги» будут второй волной. Все остальные, слушайте сюда. Эти рабочие — ненастоящие. Они должны были поймать нас в ловушку, когда мы съехали с шоссе, но мы их перехитрили, сменив маршрут. Поэтому они вынуждены были двигаться дальше, пытаясь опередить нас. Они достаточно хороши, чтобы шпионить за нами или угадывать, какой дорогой мы поедем, чтобы перегородить ее, но все это они проделали слишком быстро, чтобы это выглядело как совпадение.

— Мы атакуем их, мэм? — спросил один из прокторов отделений.

— Только не в лоб. Что бы они ни задумали, они подготовлены к тому, чтобы справиться с тремя «Носорогами», потому что именно их они ожидают. Замки всех дверей в этом городе должны быть оснащены мастер-системой Арбитрес. Так? Хорошо. Мы войдем в это здание и выйдем… где-нибудь, где сможем выбраться через те леса или за ними. Понадобится приличное количество шок-гранат, у вас есть?.. Хорошо. Как только мы дезорганизуем эту засаду, «Носороги» завернут на ту улицу и предоставят нам огневую поддержку. Кроме того, в этот момент вы сообщите в ближайший участок, чтобы они высылали подкрепление.

— Арбитр-сеньорис, вы уверены, что нам не стоит вызвать поддержку сейчас, чтобы ударить по ним с превосходящей…

— Нет. Даже если они не перехватят сигнал и не услышат, что они едут, то к тому времени, как подкрепление сюда доберется, они удерут или найдут нас и атакуют на своих правилах, а не на наших. То, что предлагаю я, рискованно, но если мы не пойдем на риск, это не сработает. Мы и так уже много времени потратили, — она надела шлем. — Закон приказывает, Император хранит. Пойдем.

Главный вход в башню, отделяющую их от краулера, находился в дальнем углу здания, в тени под навесом. У Кальпурнии пока еще не было ключа-печати, но печати проктора хватило, чтобы открыть замки, и защитные скобы с лязгом убрались в стены. Через миг они уже взобрались по узкой лестнице в галерею, огибающую огромный зал, который занимал первые три этажа и, судя по виду, еще и подземный уровень. Это место было резиденцией какой-то курьерской службы: в свете фонарей виднелись горы коробок с пристяжными лямками, чтобы их могли навьючить на себя люди или сервиторы, и вся галерея была забита рядами узких письменных столов с наклонными крышками, за которыми, будь сейчас день, горбились бы диспетчеры и учетчики.

Они прошли полгалереи, когда навстречу вышел охранник. Это был мужчина среднего возраста с косыми глазами, который нервно сжимал в руках длинноствольный лазпистолет. Кальпурния сомневалась, что он распознал ее знаки отличия, но охранник, видимо, понял, что она гораздо выше по званию, чем ведущие арбитры и прокторы, к которым он привык.

— Мне очень жаль, сэр арб… э… мадам арбитр. Я не знаю, по какой причине вас сюда вызвали, я ни о чем таком не слышал. Не то что… не хочу сказать, что вы здесь нежеланные гости, конечно, но…

— Нам ничего не нужно в вашем здании, нам надо лишь пройти сквозь него. Мы должны выйти к… — она попыталась сориентироваться. К западной стене, к южной?… — К стене, которая нависает над узкой улицей, где рабочие устанавливают какие-то леса.

— О. Я за ними приглядывал, мэм, ничего подозрительного. По-моему, нашей охране ничего не сообщали о том, что они тут будут ночью работать, что немного необычно, но я понимаю, что процедура информирования…

— Хорошо. Нам нужен доступ к окну, балкону или любому другому выходу рядом с этими лесами. Сейчас же.

«Кровь Жиллимана, неужто все гидрафурцы так любят попусту болтать?»

Охранник поспешно отвел арбитров к большому лифту, который с гудением поднял их вверх, на какую высоту — оценить было невозможно. Потом они осторожно прошли сквозь запутанный лабиринт коридоров и каморок, забитых едва различимыми горами инфопланшетов и бумаг. Арбитраторы позади Кальпурнии вполголоса ругались, проталкиваясь со своими щитами через тесное пространство. Она едва не дрожала от возбуждения к тому времени, как охранник открыл заслонку в стене и жестом пригласил их в наполненную эхом полость между внутренними помещениями и внешней стеной.

Кальпурния ничего не слышала. Если люди на лесах действительно вели какие-то работы над зданием вместо того, чтобы просто создавать иллюзию деятельности, то они их прервали.

— Здесь можно выйти на карниз, который мы используем для ремонта внешних воздуховодов, — сказал охранник, стоявший на маленькой металлической лестнице под люком, встроенным в стену. — Замки уже открыты. Карниз идет вдоль всего здания, но он узкий, мэм, и перил нету. Вам бы там поосторожнее, — он моргнул, когда его посетила идея. — Может быть, я туда первый пойду, разведаю все, и…

— Нет, — прервала его Кальпурния. — Эти люди будут только рады пристрелить вас, как только увидят человека на карнизе.

Было забавно видеть, как под удрученным выражением его лица проскальзывает облегчение. Кальпурния, в свою очередь, чувствовала облегчение от того, что он не стал настаивать. Остальные уже собирались вокруг люка, благословляя свое оружие и обмениваясь знаками аквилы. Кальпурния прошла между ними, приложила ладонь к открывающему рычагу, пробормотала благословение на битву и распахнула люк.

Они вышли из здания на высоте десяти этажей, на дальнем краю лесов. Краулер на улице внизу служил опорой для раздвижного крана, от которого расходились в стороны поперечины, прикрепленные к рокритовым стенам специальными крюками. Какой-то частью разума она отметила лежавшие на балках трубы и подставки и предположила, что они предназначены для чистки, чтобы обезвредить и смыть загрязняющие вещества, осевшие на здании. Но все ее сознание ликовало от того, что она оказалась права. Люди, неподвижно стоявшие на лесах, не были чистильщиками: они застыли в настороженных позах, сжимали оружие и наблюдали за улицей на случай, если «Носороги» вернутся из-за угла.

«Карниз» на самом деле оказался выемкой в боку здания высотой с человеческий рост и шириной в метр, но благодаря темноте Кальпурния могла не обращать внимания на высоту и легко двигаться по нему. Они все еще находились на том уровне, где стены были глухими, лишенными окон и вообще какого-либо обзора. Остальные следовали за ней так тихо, насколько могли, но сапоги Арбитрес не слишком способствовали скрытности, да и лязг люка заглушить никто не мог. Некоторые из людей, сидевших в засаде, начали поворачиваться на звук за спиной. Хватит скрываться, хватит торчать здесь, словно птицы на насесте. Пора быть Арбитрес.

— Поприветствуем их, — сказала она, и арбитры, идущие гуськом позади, включили фонари, подняв их повыше и подальше от себя. Силуэты на лесах превратились в людей — коренастых мужчин, похожих на рабочих в ничем не выделяющихся спецовках цвета хаки — которые удивленно заморгали на свету.

— АДЕПТУС АРБИТРЕС! — объявила Кальпурния в приемное устройство своего вокс-обруча. В тишине утренней улицы хватило бы и ее собственных легких, но голос подхватили и приумножили маленькие вокс-передатчики, пристегнутые к краям щитов Арбитрес позади нее. — Во имя Лекс Империа, бросьте оружие и сдайтесь для праведного суда.

И, конечно же, люди на лесах тут же вскинули оружие.

Слепящие лучи сбили наводку первому, кто атаковал, и его крак-граната попала в стену над головами арбитров, выбив из нее кусок. Кальпурния прицелилась, прислонилась спиной к стене и метким выстрелом сбила его с насеста, думая про себя, что все это ее совершенно не удивляет.

Арбитрес хорошо знали свои роли. Стоящие сзади держали фонари и продолжали целить лучи в лица врагов. Те, что были спереди, прижимались спинами к зданию и выставляли перед собой щиты, чтобы выставить стволы дробовиков в амбразуры и вести непрерывный огонь на подавление. В воздухе шипели и визжали снаряды. Кальпурния двинулась дальше по карнизу с полудюжиной арбитров за спиной, засунув пистолет в кобуру и отцепив дубинку с пояса.

Тех, кто устроил засаду, самих взяли врасплох, и это обернулось для них скверно. Чрезмерно полагаясь на свой план — стрелять сверху в «Носороги», катящиеся по улице — некоторые из них даже привязали себя к лесам для большей устойчивости и теперь пытались высвободиться. Другие запаниковали и начали спускаться на краулер, бросая оружие или оставляя его болтаться на балках и перекладинах.

— «Носороги», вперед! — крикнула Кальпурния в вокс-приемник. — Накрыть основание крана!

Они ждали приказа и тут же выехали из-за угла, почти заглушив перестрелку тревожными сиренами. Штурмболтеры, торчащие из люков каждой машины, осыпали нижнюю часть крана смертоносными микроракетами, снесли верхнюю часть водительской кабины и ударили, будто молоты, по опорным балкам.

Противник попал в ловушку, но не собирался сдаваться. Ответный огонь с лесов стал более концентрированным. Осколочная граната разорвалась над карнизом, шрапнель застучала о шлемы и щиты, и двое арбитраторов, сбитые с ног взрывной волной, с воплями рухнули вниз.

— Берегись, шок! — раздалось за спиной Кальпурнии. Она пригнулась и как могла втиснулась в стену, и откуда-то сзади вылетело три трубчатых гранаты. Миг они описывали дугу в воздухе, она ясно услышала, как они со звоном ударяются и отскакивают от крана, а потом шоковые гранаты издали «ка-вапп», от которого заложило уши, несмотря на подкладку шлема. С лязгом и треском задевая леса, тела оглушенных людей посыпались вниз, на улицу.

Забыв о высоте, Кальпурния побежала к месту, где кран соприкасался со стеной, схватилась за перекладину и запрыгнула на него. Арбитраторы позади двигались вперед немного медленнее, подняв щиты и обстреливая все вокруг нее. Они зарядили оружие самонаводящимися «палачами», которые теперь с характерным гудением пролетали мимо Кальпурнии и огибали леса в поисках жертв.

Мимо просвистела граната, отскочила от щита арбитратора за ее спиной и взорвалась в воздухе. Взрывом Кальпурнию бросило вперед, и она использовала импульс, чтобы схватиться за очередную балку и спрыгнуть вниз, на платформу из стальной решетки. С крюка для вещей неподалеку свисала разгрузка с гранатами. Человек с гранатометом, которому она принадлежала, отступил в переплетение лесов внизу и теперь пристально глядел на Кальпурнию, перезаряжая оружие. Она бы не успела добраться до него вовремя, поэтому, ухватившись за перила, она выбросила руку вперед и ударила дубинкой по одной из перекладин. Синяя вспышка энергии заставила его взвизгнуть и отдернуться, и, пока в его глазах еще плясали пятна, она спрыгнула вниз, восстановила равновесие, и едва мужчина поднял гранатомет, врезала ему незаряженной дубинкой по колену. Он завопил и попытался что-нибудь схватить для опоры, но рубящий обратный удар сломал ему пальцы, и он слетел с платформы вниз.

Позади него в полумраке возник еще один силуэт, раздался щелчок автоганного магазина, встающего на место. Кальпурния схватилась за столб рядом с собой, выбросила ноги вперед и упала, сев верхом на балку, на которой раньше балансировала. Очередь с грохотом прошла сквозь леса. Под аккомпанемент ругани и криков Арбитрес наверху она проползла вперед на два шага, поднялась на ноги — скорее за счет рефлексов и веры, чем чего-либо еще — и сделала длинный фехтовальный выпад дубинкой, угодив стрелку в живот. Грохнул разряд энергии, полетели искры, человек согнулся пополам и рухнул наземь.

«Носороги» встали прямо внизу и включили прожекторы. Внезапно леса из темной паутины теней, фонарных лучей и цепляющихся силуэтов превратились в ярко озаренную решетку из желтого и черного металла. Это окончательно сломило противника. Арбитрес на карнизе все еще находились в тени, добросовестно выпуская снаряды-«палачи», и перестрелка превратилась в беспорядочное бегство: последние участники засады прыгали и карабкались вниз, будто спугнутые обезьяны, крича от страха или гнева. Один-два еще пытались лихорадочно отстреливаться, пока беспощадно точные очереди штурмболтеров не разнесли их на куски. Еще двое приземлились на краулер и попытались сбежать, но шоковая граната отбросила их назад с кровью, текущей из ушей и ноздрей. Еще горстка остановилась на месте и подняла руки в жесте сдачи. Рядом на платформе лежали их товарищи, сбитые вниз во время боя, и те, кто еще мог, стонали и звали на помощь.

Чувствуя, как болят руки и плечи от нагрузки последних несколько минут, Кальпурния увидела, как женщина-водитель со шрамом на лице высунулась из верхнего люка ее «Носорога», держа в руках охапку кандалов. Она шагнула с крыши машины на платформу краулера, и в этот миг Кальпурния, все еще стоявшая в нескольких метрах над ней, услышала, как кто-то ахнул, и сдавленный крик, что-то вроде «Она!»

Снова это нервное состояние, это чувство «что-то не так», буквально закричало внутри. От его внезапного натиска руки и ноги как будто отяжелели, заскользили по балкам, и она закричала, чтобы женщина вернулась, ушла под прикрытие штурмболтеров. Слишком поздно. Арбитрес на карнизе открыли огонь для предупреждения, двое человек, прижавшихся к лесам, задергались и упали, и все же один из раненых, лежащих на земле, схватил висящий на шее хеллпистолет и выстрелом снес женщине полголовы, прежде чем тройной поток добела раскаленных снарядов штурмболтера с пронзительным воем смел все живое с платформы краулера.

Двенадцатый день Септисты

Шесть дней до Мессы святого Балронаса.

Поминовение Невинных из Суэл.

Религиозные ритуалы для этого дня должны быть заранее назначены Распорядителем Вигилии и переданы герольдами во все места поклонения. Таким образом, в этот день проводятся три службы, соответствующие выбранным в этом году поучениям и текстам, и к ним можно дать лишь немного общих указаний. Службу у Врат Пилигримов в память о Суэлах могут посетить только прямые потомки Невинных из Суэл, чье родство подтверждено Экклезиархией. Памятуя о пиршестве, которое произойдет завтра, сегодня следует быть умеренным в пище.

Глава седьмая

Перестрелка на лесах стоила Арбитрес четырех жизней: три арбитратора упали с карниза, еще один погиб от удачного выстрела противника, прошедшего сквозь смотровую щель в щите. Убитая женщина-водитель — Кальпурнии понадобилось больше часа, чтобы выяснить, что ее звали ведущий арбитр Вассбин — округляла счет.

Другие препятствия на пути тоже были засадами, как она и думала. Тройная ловушка на перекрестке, из которой кавалькада «Носорогов» вовремя выскользнула, была подстроена так: техника перегородила улицу, а под рампами прятались стрелки, готовые в нужный момент подняться и захлопнуть капкан. Та засада, о которой их предупредили по воксу, стартовала как настоящий дорожный ремонт, но к тому времени, как к ней приблизились шесть отделений арбитраторов, захватившие это место вооруженные люди уже давно сбежали, оставив после себя только защитный вал из вырытой земли, коробку стаб-патронов и гранатомет, который все еще стоял на сошке дулом в том направлении, откуда должны были ехать «Носороги».

Засада на перекрестке распалась не столь бесследно. Они не знали, как отреагировать на звуки перестрелки, доносящиеся с соседней улицы, и начали колебаться и спорить. Некоторые сбежали, когда арбитры разделались с последними участниками засады на лесах, а другие оставались на своих постах, пока не прибыл первый из отрядов поддержки и порвал их на мелкие кусочки.

Поймать удалось восьмерых — шесть мужчин и двух женщин, однако никто из них не был руководителем и не знал ничего о том, кто стоял за планом. Некоторые из них были настоящими рабочими, даже входили в те бригады, чье оборудование было использовано для создания импровизированных баррикад; приказы они получили от своих начальников, а из тех никто не выжил. К рассвету все места, где были назначены ремонтные работы, кишели арбитрами, которые выстраивали ничего не понимающих рабочих вдоль бортов «Носорогов» и обыскивали тележки с инструментами и кузова грузовиков.

Этот приказ поступил от кого-то из командующих городскими участками, не от Кальпурнии. Она бы могла им сказать, что смысла в этом не было — в засадах сидели низкопробные наемные бойцы, чье преимущество было в быстрой доступности и дополнялось недостатком моральных принципов и уважения к Арбитрес. «Крюкоспины», так их здесь называли — словечко пошло от обычая подвешивать преступников на борта «Носорогов». Но к тому времени Кальпурния уже вернулась в Башню Карателей и наблюдала, как привозят арестованных. По пути вниз, к камерам, всех их протаскивали мимо нее, и она специально сняла шлем, чтобы каждый мог ясно увидеть ее лицо. Реакция арестантов дала твердое обоснование для уже имевшихся у нее подозрений.

Кальпурния узнала о второй партии арестованных только тогда, когда перед ней положили их бумаги, и потребовала ответа, почему она должна расписываться за людей, захваченных в ходе какого-то «Телль-Керлиганского рейда». Выяснилось, что пока она преследовала «Санктус», целевая группа Арбитрес атаковала отгрузочный склад Телль-Керлиганов, к которому была приписана взорвавшаяся повозка, и притащила оттуда две дюжины перепуганных клерков и водителей. Вместе с ними прибыл рапорт от Барк, которого не было времени читать, поэтому Кальпурния просто сунула его в карман на поясе.

Несмотря на шум и тряску, ей удалось немного подремать во время пути обратно к Стене, но она все же добралась до собственных покоев, прежде чем позволить усталости овладеть собой. Растянувшись на кровати, скинув панцирь и выставив ноги в сапогах с краю постели, Кальпурния на миг прикрыла глаза, чтобы дать им отдохнуть, и неожиданно для себя проснулась через целых два часа. На столе в большой комнате обнаружились фрукты, кофеиновый сироп и охлажденные полотенца. Жадно проглотив еду и с наслаждением вытеревшись, она задумалась, возможно ли приставить к медалям персонал, с которым она никогда не встречалась лично. Потом зазвучал дверной сигнал.

Это был Павлос Калапек, главный адъютант Дворова, с серьезным лицом, в безупречной униформе с официальной перевязью и с сообщением о том, что арбитр-майоре желает принять ее в своих покоях. Она начала придумывать ответ, что-нибудь насчет того, что надо подготовить доклад о взятых под стражу арестантах, чтобы взять его с собой, но адъютант отступил назад и сделал вежливый жест, как бы уступая дорогу. Стало очевидно, что это дело не относится к делегации четвертого уровня, она же «когда вам будет удобно». Кальпурния безропотно нацепила панцирь поверх прилегающего к телу костюма и последовала за ним.

Калапек, видимо, предпочитал не топтать коридоры ногами, и поэтому Кальпурния терпеливо стояла за ним на маленьких моторных салазках, которые провезли их через жилые уровни в высокий сводчатый зал в самом сердце бастиона Врат Справедливости. По дороге она вылавливала важные детали из доклада Барк, насколько это было возможно. (Следуя истинно гидрафурскому духу, никто из тех, кто обитал в этом месте, не начинал свои рапорты с краткого резюме). Под строгими взглядами арбитраторов и судей, изображенных в мозаике, мраморе и стекле, она сошла с салазок и поднялась на запертом, хорошо охраняемом лифте в первый из нескольких тамбуров, которые вели в комнату для аудиенций арбитра-майоре. Пробираясь сквозь них, Кальпурния отметила, что они чрезмерно вычурно украшены, и им недостает внушительности, типично для Гидрафура. Это не слишком улучшило настроение, и то, что последнюю пару дверей перед ней открыл сам Дворов, уже не так ее удивило.

— Заходите, Шира. Думаю, вам надо привыкнуть, что вы будете встречаться со мной здесь. У вас уже довольно высокий чин, так что не надо стоять и ждать у моих дверей, как какой-то новобранец, ждущий лекции от командующего схолой.

Маленький круглый стол для совещаний, за которым она сидела, когда в первый раз была в этой комнате, теперь исчез, вместо него стояла накрытая белой скатертью скамья, на которой был разложен завтрак Дворова. В окне виднелось солнце, нижний край которого едва приподнялся над горизонтом, и утреннее небо цвета абрикоса, где выделялись яркие булавочные головки низких орбитальных станций и рассекающая небосвод серебряная полоса Кольца.

— Шира, вы обладаете редким умением находить проблемы в совершенно неприличное время суток, — сказал Дворов из-за спины, увидев, что она смотрит на рассвет. — Я уверен, именно это скажет Нестор, как только увидит вас в следующий раз. Что до меня, то я скажу одно. Ни мне, ни кому-либо еще нет пользы от того, что вы терзаете себя попытками все время оставаться на ногах.

Возле скамьи стояло два табурета, вырезанных из какого-то темного, черно-красного дерева. Дворов жестом пригласил ее занять один из них, подцепил второй ногой, подтянул к себе и сел.

— Я выполняю свой долг, как могу, сэр, — несколько сухо ответила Кальпурния. — Кажется, за мной сложилась репутация человека, который не умеет толком делегировать полномочия, но я думаю, что у меня есть хорошая причина стремиться на передовую. Я веду дело о покушениях на мою собственную жизнь, арбитр-майоре. Хотя я уверена, что на Гидрафуре есть всевозможные запутанные протоколы, диктующие, как разбираться с такими проблемами в общественно приемлемой манере.

После всех этих событий Кальпурния чувствовала себя уже немного другим человеком — она и припомнить не могла, когда последний раз так разговаривала с вышестоящим офицером. К ее довольно удивленному облегчению, Дворов только улыбнулся и указал на стол.

— Хороший ответ, — сказал он, наколов на серебряную иглу пропитанный сиропом кусочек какой-то выпечки. — Но я тоже знаю, что делаю. Я знаю, что, если бы не вызвал вас сюда, вы бы весь день без передышки допрашивали людей, которых только привезли, и наблюдали бы за обыском строительных бригад. И упали бы замертво еще до того, как солнце снова сядет. Поверьте, я беспокоюсь за вашу жизнь не меньше, чем вы сами.

— Понимаю, сэр, — сказала она, разглядывая пищу. Как это уже было во время полета на «Санктус», она внезапно осознала, что ужасно хочет есть и крайне устала, но на столе не было ни одного блюда, которое она могла бы распознать, и к тому же она уже чувствовала себя слишком пристыженной, чтобы начать поедать завтрак арбитра-майоре у него на глазах.

— Во-первых, Шира, я бы совершенно не хотел терять столь достойного и многообещающего молодого арбитра, как вы, особенно после того, как вас привезли из такой дали. И даже если не затрагивать лично вас, мне совершенно не нравится идея того, что кто-то смог произвести настолько хорошо организованную атаку против Адептус Арбитрес и порядка, хранимого нами. И особенно мне не нравится то, что это произошло в такое время, когда рабочие отношения между имперскими властями Гидрафура столь натянуты, как сейчас.

Он с любопытством перевел взгляд со стола на Кальпурнию, и она запоздало поняла, что завтрак был подан явно не на одного человека.

— Вы говорите об этих конфликтах между Министорумом и Флотом, — сказала она, склонилась над едой и попыталась идентифицировать наименее подозрительно выглядящее блюдо.

— Да, сейчас главный очаг напряженности — это Министорум и скоропалительная кампания, устроенная епархом, чтобы получить контроль над распределением должностей во Флоте. Но это лишь поднимает больной вопрос о том, какую роль Адептус вообще играют на Гидрафуре. Гидрафур выглядит как самый обыкновенный имперский мир, когда ты на нем находишься, но не стоит заблуждаться. Это — система Флота, и Флот всегда был недоволен, что ее главная планета ему не принадлежит. Так, разумеется, повелось с самой Эпохи Отступничества. Бухарис и его приспешники оставили глубокий след на всем сегментуме. Указ о разделении, выпущенный Администратумом, был попыткой создать в системе гражданский противовес Флотским властям, чтобы они уравновесили друг друга.

— Это как Имперская Гвардия, которая не имеет права владеть собственным флотом, или как разделение Астартес Жиллиманом, — вставила Кальпурния, взяла ломтик какого-то белого фрукта и осторожно попробовала его. Тот оказался до ужаса кислым.

— Да, пожалуй, один и тот же принцип, — сказал Дворов и потянулся к кофейнику, который стоял на маленькой спиртовой горелке в центре стола. — Планета всегда была оплотом не-Флотских сил, практически всех, какие есть — святилище Экклезиархии, монастырь Адепта Сороритас, перевалочная станция Навигаторов и тому подобное. Даже большая часть того, что здесь создал Флот, не имела отношения к военной сфере. Фермы, чтобы снабжать офицеров качественной провизией, поместья для благородных офицерских династий. На Флоте есть такое выражение, которым до сих пор называют семьи, утратившие свои планетарные владения — «выселенные роды». Точно так же флотские семейства, из тех, что понадменнее, называют Монократа и новое аристократическое сословие планеты «саженцами». Но они нашли великое множество способов оттянуть и затормозить действие указа. Владения Флота на Гидрафуре просуществовали вплоть до убийства лорда-адмирала Инвистикона двести лет назад. После этого его крепость, которая находится в другом полушарии, забрала себе Инквизиция, и с тех пор планета Гидрафур является анклавом не-Флотской власти, каким ей и предназначено быть.

— Это сработало? — Кальпурнии понадобилось секунду помедлить, чтобы перейти с разговоров о наемных убийцах на историю Гидрафура, но она невольно испытывала все больший интерес к разговору.

Дворов закончил переливать кофеин в странную чашку, которая выглядела как уплощенный медный шарик с просверленной в нем полостью размером со стопку, и потянулся за каким-то другим сиропом, чтобы добавить его туда.

— Не слишком, — сказал он. — Мне всегда нравилось представление Империума в виде ледника. Огромный, прочный, он торит себе путь вперед, и никто не в силах его остановить. Но если взять все общество в целом, то это, по большей части, просто вода. Ее трудно удержать, и она все время стремится пробраться туда, куда хочет, и как хочет.

— Не уверена, что понимаю, сэр, — Кальпурния собралась с духом и еще раз куснула фрукт.

— Ну что ж, как и предполагалось, на Гидрафуре начали укрепляться иные ветви власти. Увеличился объем гражданских перевозок, присутствие Адептус значительно возросло, Навигаторы и Схоластия Псайкана обзавелись более крупной постоянной базой в Башне Слепцов, и Собор сам по себе стал довольно важным центром власти, пересечением множества паломнических маршрутов из северных секторов через Гаталамор и на юг. Проблема в том, что это не создало настоящий противовес Флоту, как подразумевалось. Все это лишь дало Флоту повод настаивать на еще более строгом контроле над остальной системой. Они покрыли крепостями и верфями все другие миры и все основные орбиты в обеих эклиптиках — и, конечно, имели на это право, совершенно справедливое право, но правила разделения позволили им управлять всей этой территорией еще более автономно, чем раньше. И, разумеется, есть еще множество лазеек в самом указе, о котором я уже говорил: политические браки, договоры и гильдии. Тому, у кого есть какие-либо владения или интересы на планете, не позволено иметь власть за ее пределами, а торговым картелям нужны граждане Гидрафура, с которыми они могли бы торговать…

— Синдикаты? — вставила Кальпурния, когда Дворов прервался на глоток кофеина. Тот кивнул и налил ей вторую чашку.

— Вы найдете это в своих ознакомительных досье, когда у вас будет время. Каждый синдикат номинально спонсируется лицами, имеющими общие интересы, из-за пределов системы, по хартиям от Администратума. Это предоставляет им доступ к гражданским перевозкам, которого нет у Флота, доступ к межпланетным коммерции и путешествиям, которые запретны для планетарной аристократии, а также навигационным привилегиям и правам прохода в некоторые районы, которые есть только у Флота и которые необходимы двум другим сторонам. Эта комбинация и создала институт синдикатов за те двести лет, что действует указ о разделе.

— И он так силен, что отношения с синдикатами стали так же глубоки, как родственные. Никто не представляется как «лорд Кальфус из синдиката Меделл», он сразу «Кальфус-Меделл».

— Именно так, хотя вы еще прочтете, что этот обычай существует лишь у гидрафурской стороны соглашения. Для внесистемных картелей отношения с синдикатами не столь всеобъемлющи, а для флотских семейств чрезмерное сближение со всеми этими делами считается несколько неприличным. И, разумеется, в то же время, как синдикаты постоянно борются между собой за власть — возможности для этого на Гидрафуре больше, чем предусматривалось разделением, но они все равно конечны — семейства тоже все время дерутся за ведущее положение в синдикате. Интересно, кстати, что вы спросили, — добавил он, сгребая ложкой фруктовое пюре на ломтик хрустящего хлеба, — о правилах защиты от покушений на убийство. Действительно, существуют довольно сложные традиции касательно того, как должны вести себя стороны в подобных войнах, в зависимости от того, происходят они внутри синдиката или выходят за его пределы, от относительного положения сторон и так далее. Ну а насколько твердо следуют этим традициям, когда они перестают быть удобны, это, конечно, уже другой вопрос, — Дворов заметил кусок плода в руке Кальпурнии и показал ей на супницу с тушеными ягодами. — Начинать следует с этого.

— Надеюсь, от меня не ожидается выполнение тех же правил? — спросила она, взяв одну из маленьких эмалированных мисочек, стоящих рядом с супницей. — Адептус Арбитрес отвечают лишь перед Императором и Законом и ни перед кем иным. Мы что, должны связывать себя каким-то идиотским сводом правил для аристократов? Ну да, разумеется, это же Гидрафур.

Наверное, все это говорила усталость. Кальпурния успела на миг ощутить шок, не в силах поверить, что сказала это таким тоном и такими словами, а потом поставила миску с ягодами и повернулась к арбитру-майоре.

— Сэр, прошу прощения за эту вспышку. Я забыла, с кем я… — но Дворов уже улыбался и махал рукой, требуя не продолжать.

— Не извиняйтесь, Шира, — сказал он, прожевав свою порцию. — Это не ваш старый пост. Мы разговариваем, как два старших офицера Адептус, и это не какая-нибудь казарменная головомойка, где вы стоите смирно и смотрите в стену, пока я на вас ору, — он кивнул на миску, стоящую на столе. — Это блюдо надо есть, пока оно горячее. Возьмите одну из этих ложечек.

Перейдя на более ровное дыхание, Кальпурния взяла ложку и попробовала содержимое своей миски. Ягоды имели кисловатый привкус, несколько напоминающий тот фрукт, но были протушены в каких-то мускусно-сладких пряностях, от которых ей захотелось чихнуть.

— На самом деле, все эти разговоры о том, как вы приспосабливаетесь к новому положению, а я кричу на вас, напоминают мне о том, зачем я вызвал вас к себе.

— Не для того, чтоб спасти меня от круглосуточного самоистязания допросами?

— В том числе. Но есть еще кое-что, о чем мне, пожалуй, следует рассказать вам, и я предпочитаю доносить подобную информацию лично, — он перехватил взгляд Кальпурнии. — Да ешьте же ягоды, Шира, я не собираюсь вас разжаловать или сделать выговор. Вы не нарушили свой долг. Фактически, можно сказать, что я хочу поговорить с вами о прямо противоположной проблеме.

— Противоположной? Я слишком усердно выполняю свой долг? Я понимаю, что, наверное, немного перенапрягаюсь.

— Меня беспокоит один конкретный нюанс, который вышел на первый план во Вратах Аквилы и во время контратаки на засаду, устроенную на окраине города. Шира, в Империуме существует благородная и почтенная традиция руководить напрямую с фронта. Когда вы проходили через тамбуры по дороге сюда, то должны были видеть образы мужчин и женщин, таких же, как мы, чьи статуи прославляют именно этот подход. Не то что бы я не одобряю этот принцип, но я не могу не спросить: если враги потратили столько усилий на ловушку, которая должна была повлечь вашу смерть, то, может быть, было несколько необдуманно устремиться прямиком в капкан и предложить именно то, чего они хотели?

— Вы думаете, мне надо было отступить от места засады?

Дворов отмахнулся.

— Я не люблю задним умом додумывать каждое решение, которое только приняли мои подчиненные. Я не собираюсь доставать карту и заставлять вас оправдывать все свои действия. Я даже не стану говорить вам, что лично руководить своим отрядом — всегда плохо. Вы ведь стараетесь продемонстрировать своим людям, что вы готовы сами встретить лицом к лицу любую опасность, в которую их направляете, так?

Кальпурния кивнула и съела еще ложку невкусных ягод — она как раз собиралась сказать то же самое.

— Не буду утверждать, что знаю все мысли, которые приходят вам в голову, — продолжал Дворов, — но я могу кое о чем догадаться. Вы очень явно ощущаете новизну своего ранга и положения. А также то, что вы на новом мире, в новой области галактики, где вам почти все незнакомо. Это естественно, что вы хотите вести себя безупречно, что для вас означает никогда не отступать от опасности и стоять плечом к плечу с теми, кем командуете.

— Большую часть времени я даже не знаю, как их зовут, — сказала она скорее про себя, но Дворов расслышал.

— Итак, для вас это сложная ситуация, но вы хорошо с ней справляетесь. Это правда. И я не собираюсь сажать вас на цепь и не давать проявлять те способности, которые, в первую очередь, и привлекли мое внимание. Но я не думаю, что вам сильно помешает — по крайней мере, когда вы к этому привыкнете — если я скажу вам, что, пока дело об убийцах не прояснится, вам лучше сдерживать себя. Риск — часть работы Арбитрес, бои — часть работы арбитратора, но если вы будете бросаться прямо в пасть хищника, вас ждут новые нападения.

— Вы хотите сказать, сэр, что я должна послать другого арбитратора под пули, а сама держаться на безопасном расстоянии? — она контролировала свой голос, но внутри все так и сжималось от гнева. Замечания о безрассудстве от непосредственного начальства звучали не лучше, чем от Жоу.

— Я говорю, что, хотя это может показаться вам неприятным…

— Неприятным!

— …против вас действует враг, который хочет вашей смерти, и наше дело — не дать врагу добиться своего, а не подать ему это на блюдечке. Если так нужно, считайте это приказом.

— Понимаю, арбитр-майоре, — Кальпурния положила в рот еще одну порцию теперь остывших ягод и заставила себя их проглотить.

— Если вы закончили с ягодами, пора переходить на кинжальный фрукт, — снова сменил тему Дворов. Кальпурния взяла ломтик того, что она попробовала первым, и снова откусила его. Кислый вкус немного смягчился за счет остаточного аромата ягод, и она отметила, что фрукт очищает рот от лишних вкусов.

— Вот так. А теперь выберите сироп для своего кофеина — рекомендую «геркус», это тот бледно-желтый на углу — и расскажите мне, что вы смогли выяснить о нападениях, совершенных на вас этим утром.

Она моргнула, налила сироп и глотнула — у кофеина от этого появился дымный, похожий на солод привкус, который она с осторожностью признала приятным — после чего начала описывать события, начиная с отъезда из участка Крест-Четыре и заканчивая привозом арестантов. Дворов молча слушал, отрезал от дыни небольшие ломтики и вдумчиво жевал их, глядя в окно на улей. Когда рассказ закончился, он несколько секунд переваривал его за компанию с дыней, а потом спросил:

— Почему вы не взяли эскорт побольше?

— Чтобы смутить того, кто мог наблюдать за транспортом, выезжающим из крепости. Три «Носорога» — размер обычного ночного патруля. Это было до того, как мы поняли, что они могут отслеживать наш настоящий маршрут.

— И вы выбрали леса… хотя нет, не обращайте внимания, я сказал, что не буду управлять вами в таких мелочах, и так я и буду делать. Как вы считаете, есть ли прямая связь между саботажем во Вратах Аквилы, «Аурум Санктус» и нападениями на вас?

— Она выглядит малоубедительно, и, возможно, мы еще выясним, что ее вообще не было. Лестно, конечно, думать, что кто-то невероятно сложным образом подстроил взрыв во Вратах Аквилы, чтобы убить меня, но я думаю, это был просто саботаж. Контейнеры содержали ароматизированное лампадное масло, предназначенное для отгрузки на складе в Квартале Пилигримов. Оно было либо для Шествия дальних святых, либо для большого собрания при свете ламп завтрашней ночью.

— Так я и понял. Здесь тоже есть новости, правильно я понимаю? — Дворов протянул ей серебряную иглу, такую же, как та, что он использовал ранее, и кивнул в сторону пирожных.

— Взорванные контейнеры с маслом, судя по всему, скорее связаны не с «Санктусом», а со складом, где они хранились. У меня не было времени детально просмотреть отчет вериспексов, я получила его только этим утром, когда вернулась в Стену. Но этот склад был полон, практически набит этим маслом. Там не было никаких бомб, как в первой партии, но вериспексы нашли несколько запечатанных сосудов, на которых, как они говорят, видны следы вскрытия. Барк продолжает работать над этим.

Дворов вопросительно посмотрел на нее.

— Ведущий вериспекс Барк, сэр. Начальник бригады криминалистов, работавшей во Вратах Аквилы. Она также руководит расследованием на складе Телль-Керлиганов.

— А. Спасибо. Я обычно не работаю на уровне руководителей бригад. Если вы закончили с выпечкой, переходите на дыню.

Дыня была водянистая и без ярко выраженного вкуса, но приятно сочеталась с насыщенным послевкусием пирожных. Кальпурния съела два кусочка и прикончила кофеин. Странная сферическая чашка казалась тяжелее, чем раньше, и она поняла, что ее снова нагоняет усталость. Сделав несколько глубоких вдохов, она стала созерцать озаренные утренним солнцем крепостные зубцы Стены и смог, который уже накрывал толстым слоем город внизу. Ей были знакомы эти первые неясные признаки утомления, которое незаметно нарастало во время долгих напряженных операций. Но оно было не таким уж скверным, если знать его симптомы и заранее подготовиться к ним.

Кальпурния поняла, что лгала себе, осознав вдруг, что пропустила мимо ушей то, что только что сказал Дворов.

— Простите, сэр?

— Я сказал, вам нужно запомнить, в каком порядке вы сейчас ели эти блюда. Этот набор ассоциируется со священными праздниками Вигилии, и его подадут во время молитвенного завтрака, который вы посетите со мной завтрашним утром.

— А на это будет время? — это было первое, что пришло ей в голову.

— Я полагаю, да. Давайте рассмотрим, что мы имеем по делу в настоящий момент, Шира. У вас есть бригада вериспексов, которые выясняют детали происшествия во Вратах Аквилы. Исследование «Аурум Санктус» после перехвата, произведенного вами и Рё, судя по всему, готово убрать корабль из-под подозрения. Организованное покушение на вашу жизнь прошлой ночью провалилось, и его участники находятся под арестом. Первый убийца мертв, и хотя его происхождение оказалось сложно отследить, теперь в этом нам помогает Имперская Инквизиция, так?

Кальпурния только сейчас поняла, что даже не вспоминала о Жоу с тех пор, как они расстались в Крест-Четыре.

— Инквизитор отказался встретиться со мной, когда вернулся, но снизошел до того, чтобы известить меня, что он хочет быть единственным, кто идет по следу нашего невидимого друга. Мы должны прекратить деятельность в этой области, пока он не потребует нашего вмешательства и даст на него добро, — Дворов поднял бровь и поднес к губам медный шарик-чашку. — Патрули у квартала Адептус сообщают, что последние три часа он находится там вместе со своим савантом, ходит туда-сюда по улочкам, ведущим к Кафизме, и часто вступает в тихие споры.

— Так у нас есть люди, которые следят за ним?

— Нет, — весело ответил Дворов. — Говорю же, нас отстранили. Но так получилось, что патрули в том районе возглавляют лидеры чуть повыше званием, чем обычные прокторы и ведущие арбитры, и так вышло, что они считают своим долгом посылать рапорты через определенные прямые линии связи непосредственно арбитру-майоре.

— Понятно, — это было разумно. — Вы приглядываете за инквизитором так же, как епарх, который назначил одного из своих людей следить за нами. Лорд Кальфус-Меделл тоже пытался такое провернуть. Еще одна часть местного порядка вещей, да?

— Часть всеобщего порядка вещей. Думаю, вы это еще увидите. Признаться, я слегка удивлен, что вы никогда раньше не встречались с чем-то подобным. Вы же командовали гарнизоном на Эфеде, разве нет?

Кальпурния вздохнула.

— Мне бы хотелось думать, что там все было устроено иначе. Может, я просто не тот человек, чтобы увлекаться подобными вещами.

— Да, звучит похоже на правду. Что ж, вы тут для того, чтобы учиться, как и мы все, — Дворов допил свой кофеин. — Вы что-нибудь думали по поводу собственного штаба?

— Нет. Времени не было. Помню, Жоу что-то говорил о том, чтобы переоборудовать под себя «Носорог». Он имел в виду что-то типа этого?

— Помимо прочего. Я это всецело поддерживаю. Вы теперь арбитр-сеньорис, Шира. Вам надо потребовать транспорт из ангаров, выбрать самый лучший, определить, что требуется вам и вашим подчиненным, и взять это из арсенала, назначить людей, которые понадобятся вам в каждодневных операциях. Арбитры, судьи, каратели, гарнизонные проповедники, техноадепты. И опять-таки я не могу поверить, что это первый раз, когда вы встречаетесь с идеей, что командующий сам формирует собственный штаб.

— Я знаю эту идею, сэр, у меня просто мало времени. Стандартный транспорт и люди, которые уже прикомандированы ко мне, это пока все, что мне нужно.

— Как пожелаете. Что насчет ведущего арбитра, который сопровождает вас с самого первого нападения? Годится в адъютанты?

— Баннон? — она подумала. — Нет. Он стал моим помощником в расследовании случайно, потому что возглавлял отделение, которое эскортировало меня, когда все это началось. И он как-то сам собой привязался ко мне после этого. Он достаточно послушный, но не для этой работы. Я бы не стала держать его на такой должности.

— Хм. Вигилия Балронаса начинается через два дня, это последняя подготовка перед мессой. Вы готовы к тому, что религиозные ограничения будут мешать вашим операциям?

— Я буду готова, — ответила Кальпурния. Она постепенно привыкала к тому, как Дворов внезапно менял темы — сначала ей казалось, что так он ее проверял, но, похоже, это на самом деле отражало ход его мыслей. — Я сфокусировалась на той стороне дела, которой занимаются Арбитрес, но если мы сможем снова заполучить почтенного Барагрия, чтобы он продолжал советовать мне, что делать и что не делать…

— Это будет интересная попытка. Как вы умудрились не взять его с собой на «Санктус»?

— Как? Он сам себя назначил исповедником одного из заключенных, который, собственно, выдал нам название корабля. Мы оставили его с заключенным и… э… в общем, так и не сказали ему, что собираемся вылететь на «Горн правосудия»!

— Шира, я уверен, что в вас куда больше хитрости, чем вы готовы признать. Хотя был и побочный эффект: Барагрий невероятно разозлился, что его оставили на планете. Моим адъютантам пришлось провести с ним весьма бурную аудиенцию, а я получил два официальных порицательных письма от кабинета епарха. Я их вам как-нибудь покажу. Я говорил, что, пока вы были в космосе, Нестор потратил немало сил, чтобы всех охладить и утихомирить?

— Я извинюсь, когда в следующий раз увижу его, сэр.

Дворов махнул рукой.

— Это его работа, — сказал он. — В любом случае, я имел в виду, что нам, похоже, надо смириться с тем фактом, что вы встретите свой первый священный сезон на Гидрафуре с несколько меньшей подготовкой, чем мы рассчитывали. Вы запомнили, в каком порядке мы ели эти блюда?

— Ягоды, кинжальный фрукт, пирожные с сиропом, кофеин с другим сиропом, дыня.

— Отлично. Есть еще определенные нюансы, которые… неважно, вы знаете, что нужно делать. Эта пища подается на рассвете в начале Вигилии и в первый день Сангвиналы. Кстати говоря, предполагается, что ее употребляют только в эти дни, так что не пытайтесь заказать ее в любое другое время. Мои слуги были возмущены, когда я приказал приготовить сегодня такой завтрак, даже несмотря на объяснение, что это для вашего религиозного просвещения. В коем, как мне кажется, помощи от почтенного Барагрия нам ждать не приходится.

— В этом я согласно с арбитром Леандро, — сказала Кальпурния. — Ну, по крайней мере, мы можем положиться на Барагрия в плане советов о том, как продолжать наши операции. Я становлюсь уверенней и думаю, что смогу отсеять политические помехи и выделить основные детали. Если я смогу получать самые минимальные указания, вроде вот этого, от вас и других арбитров, ровно столько, чтобы не ударить в грязь лицом, то, думаю, как-нибудь смогу продержаться до конца года. Я всегда предпочту того, кто хорошо делает свое дело, тому, у кого безупречные манеры за столом.

— Хорошо сказано. Итак, арбитр-сеньорис, у вас есть ваша делегация, что вы теперь собираетесь делать?

Кальпурния усмехнулась.

— Сэр, мне надо отдохнуть и набраться энергии, а также немного сбросить напряжение. Я собиралась сказать, что планирую поразмыслить, как бы это совместить в один день, но, кажется, только что придумала, как это сделать.

Она не могла ясно разглядеть, что в нее выстрелило, но мельком увиденного движения было достаточно, чтобы определить его направление и скорость, и рефлексы взялись за дело. Ее дробовик был примкнут к щиту. Рукоять дернулась от отдачи, плечо и бедро ощутили, как содрогнулся весь щит. Глаза не подвели ее: зажимы, крепившие стрелковую платформу к рельсам, разжались, и та с лязгом повалилась на пол.

Кальпурния тут же крутанулась в другую сторону, готовая снова стрелять, но в краткой вспышке фонаря, закрепленного на верхнем краю щита, не было видно никакого движения. В четыре длинных шага она оказалась в конце узкого прохода и нахмурилась, глядя вверх: арбитраторов учили взбираться по стенам несколькими различными способами, и все они были чертовски неудобны, если ты был сам по себе, но это ничего не значило. Она отцепила дробовик, закинула его в чехол на спине, а потом забросила щит наверх так, что он лег на угол, образованный стенами.

Держась одной рукой за стену, а второй за рукоять щита, она подпрыгнула, на миг зависла, рыча от натуги — физическая подготовка оказалась хуже, чем она думала — потом перебралась и соскользнула с другой стороны, на лету забрасывая щит обратно на руку и поворачиваясь лицом к силуэту, слепо движущемуся навстречу из темноты.

Это было отдаленно человекоподобное создание, автоматический торс на закрепленных по кругу моторизованных катках, который все время кренился в разные стороны. Цепи и управляющие кабели выходили из его головы и змеились куда-то вверх, во тьму. Одна тяжелая рука оканчивалась тупоносым стволом, другая — толстым поршнем. Два выстрела со звоном ударили в щит, а затем в него врезалась поршневая рука, край щита угодил Кальпурнии в лицо, и она отлетела на стену.

Времени вытащить дробовик не было, не говоря уже о том, чтобы снова вставить его в амбразуру и стрелять одной рукой с щитом в качестве опоры. Хотя эта штука была слишком быстра, чтобы увернуться с ее пути, Кальпурния успела быстро шагнуть вбок и подставить щит под следующий удар поршня, чтобы тот отбросил ее в сторону. Приземлившись, ей пришлось еще отскочить назад, чтобы компенсировать инерцию, и надеяться, что сзади ее не поджидает очередной противник. Она выхватила стаббер и сразу ощутила облегчение, как только перчатка-захват с щелчком замкнулась вокруг рукояти. Ей понадобилась секунда, чтобы отставить одну ногу за спину и выстрелить. Прицелилась она идеально. Снаряд с грохотом врезался в шов брони под рукой автомата, и через миг тот обмяк: тот, кто управлял им, решил, что машине уже нечего делать на поле боя.

Кальпурния ненадолго остановилась, чтобы перевести дыхание и поводить вокруг фонарем, потом снова двинулась вперед. Полдюжины осторожных шагов. Она только что вернула пистолет в кобуру и потянулась через плечо за дробовиком, когда ее залил резкий свет нескольких прожекторов. Она рефлекторно пригнулась, отбежала в сторону, окончательно высвободила дробовик и приготовилась сбросить щит — амбразура в нем была полезна для стрельбы в упор и огня на подавление, но сейчас ей понадобятся две руки, чтобы целиться. Несмотря на то, что визор шлема затемнился, чтобы противостоять яркому свету, она все еще моргала от смены освещения, когда пол начал двигаться.

Ей понадобилось мгновение, чтобы отметить лязг шестерней и лебедок и отдаленные крики инженерных бригад на нижнем техническом уровне, но теперь она почувствовала, что пол вибрирует и качается, подталкивая ее в направлении источника света, а стена, к которой она прижималась спиной, скользнула вниз и скрылась в полу.

План изменился. Когда пол вздыбился, она снова схватила пистолет и позволила склону увлечь себя вниз, сжавшись за щитом, чтобы, если что-то окажется впереди, в него сначала врезалась тяжелая пластина брони. Прожекторы по-прежнему светили прямо на нее, из-за чего все, что было дальше расстояния руки, окутывали тени. Поэтому она опустилась на колени, припав к склону, и дважды выстрелила наугад поверх края щита.

Она не попала в фонари, но шанса прицелиться уже не было. Из-за опустившейся стены послышался новый лязг, и она увидела там движущиеся красные и зеленые огни, которые проходили друг перед другом, как будто их несла толпа людей. Она выстрелила один раз, другой. Отдача ударила через перчатку в плечо с такой силой, что должен был остаться синяк, но выстрелы сделали свое дело: четыре красных огня погасли, каждый снаряд пробил два силуэта из тех, что толпились рядом со склоном.

Со скрежетом пол наклонился еще круче, и ей пришлось бежать по нему боком, словно торопливый чернопанцирный краб, краб, который отчаянно пытался запихнуть пистолет в кобуру и вооружиться силовой дубинкой. Она соскочила со склона за секунду до того, как тот успел окончательно свалить ее, и ввалилась в толпу грубых человекоподобных фигур, которые свисали с цепей с протянутыми перед собой руками и фонарями красного и зеленого цвета вместо лиц. Четверо неподвижно лежали на земле: захваты на цепях выпустили их, когда операторы увидели, что в них попали.

Кальпурния увернулась от первого здоровяка, который попытался сомкнуть на ней руки, но наткнулась на другого, с красным фонарем. Она ударила нижним краем щита в то место, где у него должны были быть колени, и когда тот закачался, она наконец-то высвободила свою дубинку и ткнула ей снизу вверх. Полетели искры, цель рухнула с цепи, и красный огонь угас. Сзади в нее вцепились серворуки, еще один красный фонарь вспыхнул над плечом, но она, уже восстановив равновесие, крутанула дубинку и вогнала ее конец за спину. Цель, которая схватила ее, повалилась на пол. Кальпурния повернулась, быстро обогнула залитый зеленым светом силуэт и устремилась в самую гущу.

Она слышала собственное хриплое дыхание и чувствовала, что щит начинает тяжелеть в руке. Она поднесла его ближе к телу, чтобы меньше напрягаться, но это тоже вызывало проблемы, пока она отмахивалась дубинкой от целей и их цепких рук: щит стало труднее использовать, как оружие, бить им по телам или отбивать атаки, и кроме того, теперь с того бока у нее образовалось слепое пятно. Этих громил, в отличие от людей, нельзя было сбить с ног, врезавшись в них щитом: они попросту отлетали в сторону на цепях и снова возвращались. Она попыталась компенсировать, постоянно двигаясь вокруг своего щита, держа его справа и вдвое активно работая дубинкой, но другая рука тоже уставала, а ноги натыкались на громил, которых она уже свалила на пол. Цели наседали, хотя их ряды и поредели.

В конце концов она попала в зеленого, сразив его отчаянным взмахом дубинки, который должен был отогнать красную цель подальше от щита. Гудок, сообщающий об ошибке, сбил ее с ритма, и вскоре две пары покрытых резиной рук вцепились в щит. Его пришлось выпустить, и хотя она успела быстро поменять руки, перехватив дубинку и пистолет, и воспользоваться ими обоими, в считанные минуты ее полностью окружили. К давившей на Кальпурнию усталости присоединилась одна из целей, рухнувшая на нее. Ее с грубой силой стиснула пара рук, и запах горелой резины от целей, которые она сбила, смешивался с запахом пота на протяжении двадцати секунд, которые прошли, пока не зазвучал звонок.

Когда она посмотрела вниз с платформы, где подводились итоги тренировок, небольшая яма, где ее «убили», выпустила наружу стены и стала башней с орудиями. Кальпурния стояла на прозрачном участке платформы за рабочим местом операторов и смотрела, как это огневое сооружение поливает высокоскоростными снарядами с краской кучку арбитраторов, которые пытались пробиться через кладбище разбитых бутафорских «Носорогов», чтобы закидать механизм гранатами. Пока что они недалеко продвинулись.

— Новобранцы? — спросила она оператора, который наблюдал за сценой посредством одного из подчиненных ему духов оптики на башне и передвигал рычаги и упоры, наводя стволы на цели.

— О да, это видно, не правда ли, мэм? — со смешком ответил он, выпустив еще один дребезжащий поток пуль, и внизу поднялись крики тревоги и боли. Отовсюду из окружающего их полумрака доносились иные шумы: грохот огнестрельного оружия, треск и вой болтеров, потрескивание и шипение силового оружия, сирены, голоса и непрекращающийся лязг тяжелых цепей, поршней, патронных лент и кабелей под полом и над головами, которые управляли всем этим. Стены и полы двигались, автоматы атаковали, сервиторы или тренировочные манекены опускались на цепях, отдельные зоны заполнялись дымом, дождем, светом, искусственным градом, песчаными бурями или дезориентирующим шумом.

Кальпурния снова выбилась из сил, тело болело, а волосы висели лохмами, но это была хорошая усталость. Слишком много времени прошло с тех пор, как она тренировалась в Лабиринте Клавир. Она только сейчас поняла, что не чувствовала себя настолько отдохнувшей с самого момента прибытия на Гидрафур. Завтрак с Дворовым, несколько часов сна и пробежка через Лабиринт пошли на пользу, именно так, как она и надеялась.

— Пожалуй, после того, как юнцы разберутся со своим злейшим врагом — изрыгателем краски, в разбор итогов можно будет включить обзор вашего наипохвальнейшего выступления, уважаемая арбитр-сеньорис, — раскатился над ними глубокий голос Нестора Леандро. Он взошел на платформу в роскошной униформе судьи, сверкающей при свете ламп.

— Оно было не лучшим, арбитр Леандро.

В руках у него была распечатка тренировочного сеанса, который Кальпурния только что завершила, и ей пришлось приподняться, чтобы указать на процентное соотношение попаданий и целей.

— Я действовала небрежно и необдуманно, — сказала она, — это видно в записях по восьмой минуте, по двенадцатой и с семнадцатой по двадцать третью, и я непростительно запустила свою физическую подготовку, пока ехала на планету. Но спасибо вам за добрые слова.

— Не за что. В гарнизонах сегментума Ультима конфигурация Лабиринта такая же, как у нас?

— Могу сказать лишь про те системы, где я служила, — сказала Кальпурния, собрав свои вещи, прежде чем они оба направились к выходу, — но, по большому счету, да. Упор там больше делается на подвижность и рефлексы, а в этом лабиринте скорее нужно умение принимать решения и выбирать цели, для чего мы использовали стрелковые полигоны.

— Совершенно верно.

Они вышли в выложенный плитками коридор, который связывал аблютории с главными входами в Лабиринт, находящийся уровнем ниже. Весь тренировочный комплекс был вырублен в скальной породе примерно на середине высоты Стены. Из-за душевых, располагавшихся в конце коридора, воздух был влажный, и среди униформ арбитраторов и карателей судейская мантия Леандро выглядела неуместной и чрезмерно пышной.

— Арбитр Кальпурния, я долго искал подходящего момента, чтобы сделать остроумный переход к новостям, которые у меня для вас есть, но оказался в тупике, не найдя такового, из-за чего я вынужден преподнести известия о развитии событий прямо, прежде чем мы достигнем аблюториев и уважение к скромности коллеги-командира заставит меня удалиться.

«Обожаю эти новости, которые все время доходят до меня, когда я занята другими вещами, — подумала она. — Ну, по крайней мере, на этот раз я хоть не сорвалась на него». Вслух же она ответила:

— Я признательна, что вы спустились, чтобы рассказать мне это лично.

— Не за что. Итак, буду краток, — он прочистил горло. — Та повозка с лампадным маслом ехала от склада Телль-Керлиганов, компании, которая занимается фрахтованием и находится у подножия Телепинской дороги. Телль-Керлиганы специализируются на торговле религиозными артефактами и расходными материалами, и именно через них прошел экспорт партии икон и специально изготовленных переплетов для религиозных текстов, предназначенных для частных миссий и колледжей у границы сегментума, который стал для «Санктуса» официальным поводом сойти с орбиты и направиться на выход из системы. Дом Телль-Керлиган предоставил «Санктусу» часть его груза, но их связи были на самом деле несколько шире, хотя посредническая торговля произведениями искусства и транспортными услугами всегда была именно той частью деятельности синдиката Керлиган, которой семейство Телль уже давно хотело завладеть, и то, что они добились этого, для них было чем-то вроде прорыва.

— Разве «Санктус» не действует по хартии Экклезиархии?

— Такие хартии, — ответил Леандро, довольно неловко уйдя с пути группы куда-то спешащих Арбитрес, — оставляют промежуток между церковными складами, разбросанными по улью, и погрузкой на принадлежащие Экклезиархии корабли, промежуток, которым довольно-таки успешно пользуются многочисленные компании, специализирующиеся на перевозках и подъеме грузов на орбиту и тесно связанные с кабинетом епарха.

— Понятно.

— К целевой рабочей группе оцепления присоединилась команда сыщиков, — продолжал он, — и они неоднократно производили разнообразные запросы, требуя лексмехаников, савантов и доступ к инфофабрикам Стены. Впрочем, я должен проинформировать вас, что наиболее значительный прогресс совершила наша коллега, с которой вы уже знакомы — ведущий вериспекс Барк и ее бригада — она взяла на себя задачу исследовать погрузочный склад, продолжая ту работу, которую вы назначили ей после события во Вратах Аквилы. Первоначально они искали те же свидетельства машинной обработки, которые ранее обнаружили на месте саботажа, едва не погубившего вас. Но порча была не механическая, арбитр Кальпурния. А химическая.

Они добрались до двери аблютория. Пар и брызги изнутри несколько подпортили драматическое заключение Леандро, хотя люди расступились по обе стороны двери, чтобы пропустить командиров.

— Что вы хотите этим сказать, арбитр Леандро? — спросила она, поняв, что он ожидает этой фразы.

— Лампадное масло. Склад был полностью, до самого потолка забит лампадным маслом. Если точнее, то освященным и ароматизированным елеем, специально подготовленным для церемониальных лампад, которые зажигают в это святое время, но в таком количестве, которое превосходило все, что могло понадобиться. И каждый бочонок, из которого взяли пробу вериспексы, прежде чем отрапортоваться, был испорчен. Яд, моя леди арбитр. Тщательно смешанный и намеренно добавленный в масло. Яд.

Тринадцатый день Септисты

Пять дней до Мессы святого Балронаса.

Пир Реторов. Канун Вигилии. Тихая Конгрегация.

Сегодня последний день перед тем, как начнется Вигилия святого Балронаса, и по всему Босфорскому улью и окружающей местности вступят в силу ограничения Экклезиархии. День следует посвятить созерцанию и укреплению духа. Пир Реторов начинается через час после восхода, и хотя позволительно использовать его для подготовки к предстоящему посту, чревоугодие является знаком духовной слабости, о котором следует доложить проповеднику или духовнику. Когда устроитель приема объявляет пир завершенным, оставшуюся пищу следует немедленно убрать. Время между окончанием Пира Реторов и Тихой Конгрегацией предназначено для одиночной молитвы дома, хотя можно и искать укрепления духа у Экклезиархии, если возникнет срочная необходимость. Следует выделить время, чтобы удостовериться в чистоте и опрятности одежды, а также в том, что лампады готовы и наполнены ароматизированным маслом, предоставляемым Министорумом. Одежда должна выглядеть неброско и воздержанно; разрешено носить официальные уборы или униформы, если их яркие цвета приглушены верхним платьем или платком. При движении на Высокую Месу следует свести разговоры к абсолютному минимуму и сохранять тишину вплоть до звона колокола. Следует погасить свет в зданиях, где не будет никого, кто мог бы его погасить при звуке колокола. Этот день имеет особое значение для Имперского Флота, поэтому сегодня со служащими Флота нельзя даже пытаться контактировать, ни для простого общения, ни для чего иного. Сделать подобное, или, к примеру, пригласить офицера Флота на мероприятие, которое приходится на этот день, означает нанести личное оскорбление.

Глава восьмая

Яд. Эта мысль по-прежнему давила на ее сознание на следующий день, во время молитвенного завтрака, отмечающего Пир Реторов. Яд в лампадном масле.

Хозяйкой на завтраке выступала префект гидрафурского Монетариата, худая как жердь женщина с нервно бегающими глазами. Служба происходила в часовне Монетариата, галерее, отходящей вбок от главного счетного зала, настолько узкой, что в проходе между скамьями было тесно даже для одного человека, а сами скамьи были не больше стульев. Ритуальные благовония на Гидрафуре были приторными и чрезмерно сильными, поэтому от их запаха Кальпурния снова возвращалась к мрачным раздумьям об отравленном масле и не находила себе места среди странного ритма читаемых нараспев имперских молитв, которые в остальном были ей хорошо знакомы. Снаружи доносилась монотонная речь савантов, которые обрабатывали финансовые алгоритмы, бормоча числа и инициирующие фразы. С их помощью каждая частица данных проводилась сквозь сложные формулы, гипнотически имплантированные в самих савантов. Эта речь, контрастирующая с проговариваемыми здесь священными литургиями, показалась ей довольно-таки непочтительной.

Сам завтрак прошел не столь неловко. Они ели на балконе-дендрарии, который опоясывал башню Монетариата на пятом этаже и был окружен сверкающей, отделанной драгоценными камнями занавесью из бронестекла, превращавшей желтый дневной свет в странную бледную радугу.

«Лучше не упоминать, что вчера мы ели ту же самую пищу, — сказал ей еще до этого Дворов. — Если никто не узнает, что мы чуток нарушили религиозный протокол, это никому не повредит».

Кальпурния знала, что лгать она не умеет, и не была уверена насчет его совета, но эта тема так и не всплыла. Впрочем, она вспомнила порядок блюд, и, похоже, ей было вполне достаточно не допускать никаких очевидных промахов — остальные Адептус, видимо, чурались ее арбитраторской униформы и поэтому разговаривали с Дворовым. Она не возражала: благодаря этому она смогла подойти к стеклянной стене, выглянуть в один из прозрачных участков и посмотреть вдаль, через лес башен на склоне, туда, где над вершиной улья поднимался шпиль Собора. За массивным основанием здания располагались улицы, усеянные святилищами и статуями, и паломнические бараки Святого Квартала, что на крутых юго-западных склонах Августеума. Квартала, который заговорщики, сидящие теперь в камерах, пытались наполнить ядом.

Кальпурния полностью поняла природу этого заговора только предыдущим вечером, когда у нее появилось время, чтобы перечитать досье о богослужениях священной Вигилии. (И если бы, с горечью подумала она, епарх счел нужным послать наставника, которого ей обещали, а не агента и информатора, ей бы не пришлось самой собирать все это по кусочкам). Поначалу ей показалось странным, что столь невероятное количество горючего для таких старомодных светильников притягивало к себе столько внимания, но теперь она поняла. Во время Вигилии все огни и в улье, и в городе — более того, по всей планете и на множестве кораблей и станций Гидрафурской системы — приглушались или гасились, поэтому ночи оставались темными в память о духовной тьме во времена Чумы Безверия.

Морские и космические порты, доки и военные базы сохраняли освещение, городские патрули Арбитрес и стража Адепта Сороритас в Августеуме освещали себе путь на улицах. Но большинство обитателей системы могло развеивать тьму Вигилии лишь крошечными свечами или тусклым огнем маленьких латунных ручных лампад, в которых горело священное масло, предназначенное только для этих ночей, масло, горящее низким и теплым пламенем, с горьким запахом траурных благовоний.

Повозка была только началом. В ней было не так уж много испорченного масла. Но склад Телль-Керлиганов был огромен, и почти все его пространство занимали большие бочки с отравой. Трон единственный, если бы это масло действительно развезли и использовали…

Эта мысль настолько поглощала ее, что она почти полчаса провела у стеклянной занавеси, глядя на комплекс Собора и гребень Высокой Месы, усеянный зубцами обелисков, и размышляла о последних нескольких днях, время от времени спрашивая себя, почему ее так раздражает, что районы Августеума называются «кварталами», хотя их больше, чем четыре.

Последнюю пару дней ей было жаль времени, которое нужно было потратить на завтрак вместо того, чтобы посвятить его расследованию, но, когда Кальпурния закончила есть, придумала повод уйти и ускользнула, она только радовалась. Завтрак сделал для ее ума то же, что пробежка через Лабиринт Клавир сделала для тела: вытащил из почти полного погружения в расследование, отряхнул и счистил паутину. Но перерыв подошел к концу. Пора снова навестить камеры.

Карьера любого молодого арбитра включает в себя службу на охране заключенных, и Кальпурния не была исключением. Она провела восемнадцать месяцев в круговом рейсе транспорта, который вез штрафников с Дрейда в батальоны смертников, собирающиеся на границе с ксеносами-тау, и закончила путешествие на Дон-Круа как командир отделения на борту одного из дозорных кораблей Арбитрес, сторожащих адские внутрисистемные миры-тюрьмы. Рекомендации и безупречная репутация даже позволили ей провести шесть месяцев на овеянной дурной славой космической тюрьме, известной как Клетка Двадцать-Двадцать, где содержались самые злокозненные еретики, которых следовало допросить или подвергнуть ритуальным карам перед казнью.

И все же она никогда не видела такой системы, как на Гидрафуре. Ее впечатлили не сами тюрьмы — она сомневалась, что планетарные лагеря могут чем-то сильно отличаться от подземных комплексов на внутренних мирах Дон-Круа, а Клетка была настоящим образцом продвинутых космических технологий. Кальпурнию завораживала Серая Тюрьма.

«Пенитенциал Калькулус», так она правильно называлась. Узники Гидрафура содержались в лагерях, вытянувшихся длинной цепью по поверхности планеты, на двух гигантских, выступающих из Кольца космических станциях, пространство вокруг которых хорошо охранялось, а также на бортах бесконечного потока челноков и курьерских кораблей, которые связывали все это сетью перевозок, тщательно лишенной любой упорядоченности. Этой системой управлял Калькулус, код, лабиринт, кошачья колыбель криптографии, анонимности и рандомизации. Там шифр для заключенного, здесь обозначение камеры или тюремного корабля, приговоры, время перевозок и места назначения — все это плавало глубоко в темном море ложных данных и все время изменяющихся кодовых ключей. Даже если бы великий провост-маршал подал весть из своего дворца на Земле, что ему требуется узнать, где находится нижайший из заключенных на Гидрафуре, ему бы пришлось ждать, пока имя будет обработано Калькулусом и придет зашифрованный отчет, и только тогда можно будет понять, на Гидрафуре ли этот узник вообще. На протяжении своей карьеры Кальпурния никогда не встречалась ни с чем подобным, но ей было очевидно, почему это так устроено: в подобной системе одним из лучших способов уберечь заключенных от каких-либо вмешательств было создать такие условия, чтобы даже сами заключенные не были уверены, куда и когда их собираются перевезти.

Передающуюся по наследству роль мастера Калькулуса двести лет назад даровали некоему арбитру-консулу Нарранзе, и с тех пор этот титул и звание носили поколения его потомков, проводивших свои жизни в самом глубоком ублиете под самыми низкими катакомбами Стены. С ними работали лучшие логисторы, которых могли создать Адептус Механикус, и три семьи савантов и лексмехаников, чьи дети от рождения становились служащими Калькулуса. К настоящему времени коды и формулы стали настолько сложными, что каждое поколение савантов начинало тренироваться и подготавливать свой разум вскоре после того, как обучалось говорить и считать. Должности тех, кто передавал в ублиет еду и сообщения, тоже переходили по наследству, этих людей также связывали присягой и приставляли к ним охрану.

Суда дожидались рабочие с повозки, персонал отгрузочного склада Телль-Керлиган и выжившие участники неудавшейся засады на краулере. Тех, кто не оказался в подвесных клетках, заберут в лабиринт заключения. Но Кальпурния хотела увидеть их перед тем, как все их признаки растворятся в матрицах Серой Тюрьмы, откуда их можно будет извлечь лишь через несколько месяцев.

Каратели и дознаватели уже провели с ними день и ночь и рассказали ей, что извлекли из них информацию, которую сочли полной, применив ровно столько давления, сколько каждый из обвиняемых физически способен был вынести. Это было именно то, чего ожидала Кальпурния, но ей было все равно. Она по-прежнему хотела увидеть их лично. Может, это в ней говорил упорствующий, по-прежнему топающий по улицам арбитратор, но она хотела запомнить каждого из них как пару глаз, в которые она смотрела, а не как имя на дисплее инфопланшета. Это придавало ей некоторую легкость, ощущение, что все движется верным курсом. Сейчас она сидела и читала стенограммы вчерашних допросов, пока каратели подготавливали помещение.

В Башне Карателей было множество камер, отличающихся в зависимости от того, какая обстановка, по мнению допрашивающих, больше способствовала признанию. Для тех, кто был состоятелен, привычен к уважению и личному пространству, имелись крошечные каморки, где следователь нависал над ними, затмевая свет и занимая весь доступный простор. Для обывателей, привыкших к толпам и тесноте густо застроенного города, предназначались помещения величиной с бальный зал, где огромные пространства давили на сжавшегося узника еще сильнее, чем взгляд арбитра из-под визора или вопросы, грохочущие над вокс-передатчиком.

Кальпурния не ударялась в такие крайности. Ей было достаточно комнаты среднего размера, стен из голого камня и единственного яркого электросветильника за решеткой в потолке. Для нее установили судейское кресло с высокой спинкой и широкую каменную кафедру, которую пришлось затаскивать и ставить троим широкоплечим карателям. На сети перемычек под потолком размещались ряды светильников, но горели только те, что были позади нее.

Кальпурния присутствовала на многих подобных допросах, но первый раз руководила таковым. Она уже успела ощутить несколько мимолетных приступов нервозности, которые, как ни парадоксально, становились только хуже от безмолвной покорности дюжих карателей. Наконец, она мысленно раздавила сомнения под каблуком и кивнула, чтобы ввели первого из заключенных.

— Галпен Телль-Керлиган. Преступник, обвиненный пред ликом Адептус Арбитрес и осужденный нашей рукой! — прогремел ведущий каратель Зимний, и в центр комнаты провели худого человека с грубо остриженной головой и приковали его к кольцу. Его запястья были низко скованы, но, когда он попытался сесть, в спину ткнулась шоковая дубинка, поэтому ему пришлось стоять в болезненной, сгорбленной позе на полусогнутых ногах и смотреть прямо на свет. По выражению лица Телль-Керлигана Кальпурния поняла, что тщательно просчитанная ситуация, в которую они его поместили, была идеальна.

— Я невиновен! — его голос был высоким и срывающимся. — Меня оклеветали! Я благочестивый человек! Могу поклясться в этом! Только принесите святую аквилу, и я поклянусь-уфх… — стражник за спиной снова ткнул его, чтобы он замолчал.

— Благочестивый? — Кальпурния бросила взгляд на бумаги, разложенные на кафедре. — Ты признался, что руководил складом, который использовался для хранения яда, предназначенного для того, чтобы отравить людей, присутствующих на ритуалах Вигилии. Ты совершил покушение на мою собственную жизнь, из-за которого погибли многие другие. Будь уверен, я пришла сюда лишь для того, чтобы самолично убедиться, что за богохульного убийцу мы осуждаем.

— Нет! — его тон стал страдальческим. — Мое благочестие использовали против меня!

Кальпурния бросила взгляд на Зимнего и произнесла театральным шепотом: «О чем это он говорит?» Стенограмма допроса уже лежала перед ней, но она хотела, чтобы Галпен услышал ее и продолжал цепляться за чистоту своего доброго имени.

— Я получил тайные инструкции, каюсь, я уже сказал вам! — выкрикнул тот, не разочаровав ее. — Я получил письмо из Министорума, из курии епарха! Я не мог отказаться! Я благочестивый человек!

— Священник из кабинета епарха хотел, чтобы ты отравил участников Вигилии? — сухо спросила она. — О да, конечно, мы зачистим весь Собор, просто потому, что ты нам так сказал.

— Нет, нет! Масло, я даже не знал о масле, я даже не знаю об этой отраве!

— Он противоречит сам себе, — объявила Кальпурния. — Думаю, хватит.

— Нет! Вы должны меня выслушать! Я не такой, как вы думаете! — Галпен уже плакал. — Я только хотел восстановить свою семью в глазах Императора. Я хотел вернуть милость, которой мы когда-то обладали! Я не сделал ничего дурного, я благочестив!

— Пожалуй, задержимся, — сказала Кальпурния Зимнему, который, конечно же, не двигался с места. — Пусть он расскажет мне, что считает нужным рассказать.

Следующие десять минут Галпен Телль-Керлиган говорил.

Действительно, семейство Телль-Керлиган занималось грузовыми перевозками из Священного Квартала на орбиту, но сейчас они возили лишь тексты и предметы религиозного искусства. Были времена, когда семья занималась и другими вещами и вела дела со старым епархом, выполняя всевозможные обязанности. Они снабжали проповедников и миссионеров Экклезиархии, принимали важных пилигримов, были людьми с положением. А потом все это было утрачено из-за беспорядков в Министоруме, междоусобицы среди священнослужителей и крушения какого-то Ордена Конуса, к которому было привязано богатство Телль-Керлиганов. Семья опустилась — не до полного забвения, но достаточно низко, чтобы Галпен чувствовал себя уязвленным, вспоминая ее историю и наследие.

— Значит, это ваше отделение от Экклезиархии сделало вас привлекательной целью, — вслух размышляла Кальпурния. — Епарх хотел, чтобы некоторые высокопоставленные члены Адептус Министорум могли покинуть систему без ведома Флота. На орбите находится экклезиархальный покаянный корабль, который может вывезти их отсюда, но все транспорты, которые могли бы поднять этих людей к Кольцу, известны и находятся под наблюдением. Кого же использовать, как не семью с доступом к орбитальным подъемникам, ранее обладавшую связями с Министорумом и отчаянно жаждущую заново обрести благоволение Церкви?

На слове «использовать» Галпен побледнел и больше ничего не говорил — что-то в тоне Кальпурнии заставило его замолчать. Она сделала жест, чтобы его убрали, на сей раз по-настоящему, а не просто ради того, чтоб он продолжил болтать. Кандалы на запястьях заключенного отцепили от кольца и сковали с кандалами на лодыжках, после чего все так же ссутуленного и шаркающего ногами Галпена увели. Прошло лишь одно мгновение после того, как дверь в правой стене захлопнулась за Галпеном, и дверь слева с лязгом распахнулась для следующего заключенного.

— Хлинден Фохс. Преступница, обвиненная пред ликом Адептус Арбитрес и осужденная нашей рукой!

Хлинден Фохс была крупной женщиной, чьи глубоко посаженные глаза мерцали на свету. Ее подвели к кольцу и приковали, и все это время она оставалась безмолвна. Пальцы у Фохс были толстые и мозолистые из-за работы с веревками на повозках, а ее щеки и плечи пересекали клейма и электротатуировки младшего чиновника гильдии.

Молчание. И этот далекий блеск в глубине ее глаз.

— Есть ли причина, чтобы я сидела здесь и смотрела на эту женщину? — спросила Кальпурния у Зимнего. — Кто она именно?

— Одна из главных заговорщиков, мадам арбитр-сеньорис, — ответил тот. — Фохс была распорядительницей повозок, которым было дано задание перевезти отравленное масло с отгрузочный склад.

Один из младших арбитров переложил бумаги на кафедре так, чтобы записи с допроса Фохс оказались наверху. Выражение на лице женщины не изменилось.

— Самое интересное, арбитр Зимний, состоит в том, что эта преступная отщепенка все потеряла из-за покушения на мою жизнь, но при этом не пыталась сама меня убить.

Не дернулось ли при этом лицо Фохс? Кальпурния наклонилась вперед и оперлась локтями на колени, вглядываясь в эти темные глаза.

— Масло было отравлено не для того, чтобы убить меня. Любой, кому хватило ума добавить яд и подложить бомбу, не стал бы потом использовать столь ненадежный метод убийства, как взрыв той повозки. Уверена, моя смерть стала бы дополнительным поводом для ликования, но нет, целью она не была. Некоторое время я думала, что они хотели застопорить движение на Телепинской дороге, создав крупнейшую из возможных проблем в это напряженное время, но и это не было главным.

Фохс не реагировала на наживку. Она не собиралась ни злорадствовать, ни бесноваться.

— Целью были хранилища, высеченные под фундаментом Собора на краю Квартала Ремесленников, так ведь, Фохс? — спросила Кальпурния. — Именно туда предназначался этот груз масла, чтобы его разместили на складах самого Собора и раздали тем, кто собирается посетить службы при свете лампад. К тому времени, как та последняя повозка подъехала к Вратам Аквилы, склады были переполнены, и на рассвете уже должны были распахнуть двери, чтобы впустить первых верующих. Это была самая последняя партия, которую следовало добавить к запасам, чтобы их хватило. Я еще не знаю, была ли эта партия подлинной или же ты, Фохс, направила ее специально ради этого саботажа. Я вскоре узнаю.

Лицо Фохс выглядело как неподвижная маска.

— Вылет «Аурум Санктус» пришелся на самое неудачное время. Из-за него на складах Телль-Керлиганов воцарились секретность и смятение, под прикрытием которых ты смогла отравить практически все бочки с лампадным маслом. Я также узнаю детали того, как тебе это удалось. Это прекрасно сработало. Не правда ли, жаль, что у твоих людей сдали нервы? Преступить Имперский закон значит преступить веру в Императора, Фохс, и то и другое — признаки дегенерации. Разум, который способен на это, по определению ущербен и необратимо порождает ущербное мышление и поведение, которые являются признаками фундаментальной неполноценности человеческого существа, способного восстать против своего Императора. Преступники ошибаются. А когда они ошибаются, они попадают к нам. Разве не такова истина, ведущий каратель Зимний?

— Хвала Императору! Слово Императора — Закон, и Арбитрес — голос, что изрекает это слово!

Голос Зимнего наполнил помещение, но Фохс не дернула и мускулом.

— Я полагаю, что тебе следует услышать это, прежде чем покинуть эту комнату. Ты выбрала слабых, ущербных людей, чтобы они вели повозку. Они увидели моих верных Арбитрес во Вратах Аквилы. Они не знали о приказе усилить бдительность и не были готовы к проверке арбитрами. Они запаниковали. Эта бомба должна была сработать в складах Собора, чтобы поджечь их запасы масла, не так ли? Должна была уничтожить их так, чтобы это выглядело несчастным случаем, так что прокураторам Собора пришлось бы спешно заменять масло, и они бы не успели тщательно проверить поставки от Телль-Керлиганов, которые по счастливому совпадению имели под рукой свежую партию. И тогда они бы раздали отравленное масло сотням, тысячам праведных верующих. Телль-Керлиганы были бы виновной стороной и унизили бы Министорум еще больше из-за своих связей. Им бы пришлось сохранять в тайне личности пассажиров «Аурум Санктус», или, по крайней мере, попытаться это сделать. Ты знаешь, что один из рабочих на той повозке, тот, кого мы раскололи первым, практически ничего не знал и даже подумал, что мы на самом деле преследуем «Санктус»? Он, должно быть, случайно услышал что-то на складах, пока занимался твоим грязным дельцем.

Где-то в башне кто-то застонал — далекий, слабый звук прошел по воздуховодам и проник сквозь вентиляционные решетки вверху стены. Никто в помещении не подал виду, что услышал.

— Я думала, что имею дело с тонким и грандиозным планом моего убийства, но обнаружила, что истинной причиной взрыва во Вратах в ту ночь была всего лишь парочка слабовольных преступников, которые испугались, подорвали свой груз и сбежали, как только увидели кордон Арбитрес. Ощутила ли ты такое же разочарование, как я? Надеялась ли ты, что вам всем удастся протянуть чуть дольше, прежде чем ваша ущербная, преступная натура вас погубит?

Ответа не было. Кальпурния подумала, не нанесли ли Фохс какой-либо вред, пока та была в камере. Она не одобряла причинение травм головы во время допросов — это влияло на достоверность полученных показаний.

— И еще одна вещь, которую тебе будет полезно узнать, Фохс. Мы собираемся разыскать в трущобах остатки этой шайки, к которой ты принадлежала. Как она называлась? — Кальпурния бросила взгляд на бумаги. — Общество Пятьдесят восьмого прохода. После того, как мы закончим, дознаватели Экклезиархии возьмутся за работу. Адептус Министорум не очень терпимо относится к посягательствам на свои священные церемонии, и когда они просят, чтобы Адептус Арбитрес позволили принять им участие в правосудии, мы не склонны им отказывать. Мы вели себя с вами, как Закон предписывает вести себя с преступниками, но они разберутся с вами так, как вера предписывает разбираться с еретиками. В лучшем случае этому вашему обществу осталось жить считанные дни, — она безразлично глянула на бумаги и кивнула. — Это все.

И именно тогда Фохс заговорила. Это было сухое кваканье, в котором удалось распознать голос лишь после того, как она помедлила и прокашлялась.

— Поклонение Императору — благословение, церковь Императора — проклятие. Император пребывает во всем сущем, Его истина не терпит, чтобы ее несли люди, это могут лишь благословенные Иные. Общество Пятьдесят восьмого прохода увидит, как мертвая оболочка ложной церкви падет, чтобы…

Когда силовая дубинка попала ей по почкам, Фохс с треском захлопнула рот и молча скорчилась. Каратели уволокли ее прочь.

— Она жила практически в тени великого Собора, среди всего вдохновения, которое он источает, и посмотри, как она сама себя отравила, — сказала Кальпурния Зимнему.

— Нужно ли вам время, чтобы собраться с силами, арбитр-сеньорис? — спросил он, подступив к креслу, но она покачала головой и взмахнула рукой, отсылая его обратно.

— Куллос Склэй. Преступник, обвиненный пред ликом Адептус Арбитрес и осужденный нашей рукой!

Тоже высокомерный, подумала Кальпурния, глядя на пленника, которого втащили внутрь и приковали. Он выглядел неуклюжим, с бледными глазами и щетиной на щеках.

Его взгляд поднялся на Кальпурнию, остановился на ее лице и остался прикован к нему, хотя из-за теней он вряд ли мог различить ее выражение оттуда, где стоял.

— Наведи на меня свет, — тихо приказала она Зимнему. Вспыхнули еще два светильника. Кальпурния с трудом старалась не моргать в свете, льющемся на ее лицо, и, когда она приспособилась к новому освещению, то увидела, что презрительное выражение на лице Склэя ни на йоту не изменилось. Она подняла руку и прикоснулась к линиям шрамов над своим глазом.

— Помнишь меня? — он не ответил. — Я — арбитр, которого вы должны были убить. Женщина-арбитр со шрамом на лице, которую вам приказали уничтожить. Ты и твои собратья-преступники убили не ту женщину, и это вас напугало. Я видела страх на ваших лицах, когда вас отправляли по камерам.

— Часть меня страшится боли и боится за мою жизнь, как и часть любого другого человека. Но я не боюсь за свою душу, — спокойный взгляд Склэя по-прежнему был направлен на Кальпурнию.

— У тебя неплохая история. Ты был мирским практикующим химиком, смешивал краски. Этим ты занимался в своей рабочей бригаде, разве не так? Ты должен был помогать художникам, обновляющим фреску… — она бросила взгляд на кафедру.

— Фреску с Тесейскими мучениками, — закончил Склэй. — Отважные мужи и жены Имперского Флота, не преклонившие колен перед Отступником. Я объявлю их своими покровителями и заступниками, когда предстану перед судьями из Экклезиархии.

— Покровителями и заступниками? Ты явно не из того же теста, что те жалкие типы, которые только что тут были. Мне кажется, Склэй, тебя явно ждет Калькулус, а в конце концов — казнь, но есть еще ныне действующий договор с Флотом, по которому мы поставляем заключенных для их рабочих бригад. Использовать свои умения для подготовки города к святому ритуалу — это, по-моему, благородный труд. Но Империум еще может получить от твоей службы пользу, прежде чем ты умрешь.

— Если даже я ничего больше не сделаю до того, как отправиться в могилу, я уже сделал достаточно. Я был готов сражаться с тобой. И я бы сразился с тобой.

Фохс было сложно расколоть, она ничего не выдавала, сколько бы Кальпурния не насмехалась над ее компетентностью. Телль-Керлигана — легко, он был убежден в своей невинности и горячо протестовал, стоило вслух объявить его преступником. Но этого она не совсем ожидала.

— Верно, — сказала она, — на краулере тебя не было. Тебя арестовали за улицу оттуда, так ведь? Ты не участвовал в убийстве.

— Ты не можешь сказать того же, женщина.

Вокруг изумленно ахнули, и стражники ткнули дубинками ему в спину. Он со стоном забился в кандалах, но Кальпурния жестом остановила карателей. Они сидели в молчании, пока Склэй дергался на полу. Наконец спазмы прекратились, глаза открылись, дыхание выровнялось. Взгляд Склэя снова поднялся на нее, то и дело уплывая в сторону.

— Склэй, ты не говорил этого на первоначальном допросе. Ты берег это до того момента, когда встретишься со мной лицом к лицу?

Он слабо кивнул.

— Хорошо, — продолжила Кальпурния, — я выслушаю твои обвинения.

Снова заахали, и ей опять пришлось призвать их жестом к молчанию.

— Вы все можете их выслушать. «Стоять на фундаменте закона — наш великий долг…» Зимний, закончи цитату.

— «….считать, что стоишь выше него — наша худшая ересь», — ответил Зимний. — Но, арбитр-сеньорис, как можно позволить ему обвинять вас такими словами!

— Ты меня слышал, — холодно сказала Кальпурния. — И теперь и ты, и все арбитры в этой комнате смогут убедиться, что мы — верные и скромные слуги Закона, и мы не прячемся от обвинений за высокомерием. Итак, Склэй? У тебя есть шанс выдвинуть обвинение против арбитра-сеньорис перед полной комнатой Арбитрес. Это происходит нечасто, так что я рекомендую воспользоваться случаем как можно эффективнее.

Выжидающее молчание других арбитров казалось осязаемым. Где-то на другом конце лабиринта воздуховодов снова застенал неведомый узник.

— Из-за тебя погибло два невинных человека.

— Я не чураюсь этого факта, — парировала Кальпурния. — «Чтобы быть справедливым, наш закон должен быть жесток». Ни один арбитр не отступит от того, что необходимо для сохранения Закона. Когда я предстану перед Императором, души, посланные мной до того, уже будут там, и я встречу их с чистой совестью. Итак, эти люди погибли во Вратах Аквилы?

В глазах Склэя впервые мелькнуло сомнение.

— Там, где Арбитрес сожгли людей, знавших об их преступлениях?

— Это место, — поправила его Кальпурния, — где невинные слуги Императора заплатили жизнями за преступления банды убийц и богохульников, называемых Обществом Пятьдесят восьмого прохода.

— Нет, — сказал Склэй. — Они умерли не там. Они были убиты в своих постелях в нашем барачном лагере на площади под обелиском Биальтеса. Ты знаешь, арбитр.

— Нет, Склэй, на самом деле, не знаю. Зимний?

Каратель быстро пошептался со своим подчиненным, прежде чем повернуться к ней.

— Это площадь на окраине улья, мэм, ниже по склону со стороны Врат Кафизмы. Там разбито много временных барачных лагерей для бригад, которые работают по ночам. Все они были свернуты после нападений.

— Так ты скрыла свидетельства о своем преступлении, — сказал Склэй, — как уже пыталась скрыть их, убив людей, с которыми работали Робика и Джананд.

— Правда? Вы напали на меня, и при том посредством довольно-таки продуманных, хорошо вооруженных и многочисленных засад. Это, значит, я вас пыталась убить?

— Мы знали, что ты будешь ехать через наш город, и мы твердо решили отомстить за себя, — в голос Склэя начал возвращаться прежний огонь. — Те, кто пришли к нам, потеряли своих близких из-за твоих убийств, и они дали нам оружие. Нам рассказали, что есть люди, пытающиеся сорвать священную Вигилию Балронаса убийствами и саботажем, и что мы сами можем стать их целями, и что женщина-арбитр с другого мира, со шрамом на лице, которая прибыла сюда полной презрения к нашим обычаям, стоит за ними. И, разумеется, через несколько часов после этих новостей Робика и Джананд, наши начальник и казначей, были оба убиты.

— Как?

— Их сожгли. Сожгли этих добрых людей, как крыс, хотя они были невинны и праведны. Бросили бомбу с горючим в хижину, где они спали. Потом пришли другие, с оружием, и сказали, что они знают, когда женщина, устроившая все это, будет проезжать недалеко оттуда, и тогда мы взяли свои рабочие машины и поехали, чтобы остановить тебя и расплатиться по счетам.

— Кто именно рассказал вам все это? — спросила она. — И как они убедили вас поднять оружие против блюстителя Закона, кому вы обязаны подчиняться?

— Адептус, прячущий грех за имперской печатью — не Адептус. Я помню свои уроки. Разве не провозгласил сам могучий Долан: «Я украду с блюда роскоши, чтобы накормить бессильных»?

— Это был Тор, а не Долан, — поправила его Кальпурния. — И поскольку ты вот-вот отправишься обратно в камеру, я предложу тебе подумать о том, как, к примеру, дешева твоя вера и с какой готовностью ты извратил ее. Взрыв во Вратах был саботажем, а вашему нападению на меня предшествовала атака мутанта, колдуна-убийцы, всего несколько дней назад. Я опровергаю и отрицаю твои обвинения, Склэй. Если бы ты вовремя доложил об

этом случае, то мог бы оказать услугу Империуму. Однако, приняв неубедительную ложь как истину, ты убил больше невинных, чем было тех, за кого ты желал отомстить, и ослабил то, что, по твоему мнению, ты защищал. Ты преступник, Склэй, и за это ты умрешь.

Он продолжал смотреть на нее, даже через плечо, когда его уводили, но Кальпурния не могла ничего прочесть в его глазах. Может быть, Склэй поразмыслит над ее словами и раскается, может быть, нет. Это, решила она, уже не ее проблема.

Залы для аудиенций и «Носороги». Кальпурния начинала воспринимать Гидрафур как сплошные залы для аудиенций и «Носороги». Сейчас она стояла во втором тамбуре за дверями Собора. Во время первого визита сюда они с Леандро слишком быстро миновали эти помещения, чтобы она успела осмотреться, но теперь у нее было время, чтоб попытаться понять устройство и структуру этого строения. Она уже знала, что снаружи здание куда больше, чем сам великий зал Собора. Между ними находились огромные пчелиные соты из палат и кабинетов, откуда велось управление делами епарха и Министорума, лабиринты клуатров и комнат, которые наполняли собой стены, сплетались над сводчатым потолком Собора и громоздились все выше, этаж за этажом, в шпиле, поднимающемся в небо.

Ее привезли с эскортом, механизированным аналогом той охраны, которую они с Леандро взяли с собой во время первого визита сюда. Это был громыхающий квадрат из блестящих черных бронетранспортеров — «Носороги» спереди и сзади, зловещие «Репрессоры» по бокам, огнеметы на башнях, готовые при первом же признаке нападения смести любого врага. И все же Кальпурния, сидя в кабине, размышляла о всех способах, какими можно остановить и уничтожить конвой при достаточной целеустремленности. Видимо, таковой никому не хватило, потому что машины сейчас стояли у подножия покрытой резьбой рампы, окруженные своими экипажами и полукругом из Арбитрес в черной броне и Сороритас в белой, который отрезали рампу от толп на Высокой Месе.

Эти толпы состояли не из тех элегантных аристократов, мимо которых она проходила пять дней назад. Теперь, когда всех объял религиозный пыл Вигилии, улицы вокруг Собора заполнились замотанными в мешковину богомольцами с растрепанными волосами, посыпанными пеплом. Они выкрикивали молитвы и просьбы. Самых ярых из них тянуло к Собору, словно магнитом, поэтому отрядам арбитраторов пришлось создать проход для транспортов и сформировать кордон вокруг них. Верующие, оказавшиеся за оцеплением, выли от негодования, что их оттесняют от Собора, и изредка одному из них удавалось перебросить себя через стену щитов, чтобы попытаться потрогать сверкающие белые доспехи Сороритас ради удачи, благословения или прощения.

Кальпурния повернулась спиной к шумной толпе и подняла взгляд на стену. Ее окружала мозаика, сплошь покрывающая стены и слепящая своим многоцветьем. На стенах возвышались церемониальные троны, установленные в высоких нишах, куда на первый взгляд никак нельзя было подняться — Кальпурния решила, что там должны были быть потайные ходы, так что кюре могли восседать на своих престолах, глядя вниз на тех, кто пришел вымаливать благосклонность, и не умалять свое величие лестницами или ступеньками.

Потолки на Гидрафуре имели форму заостренных сводов, а не плоских поверхностей, как обычно бывало в зданиях Адептус сегментума Ультима. Это значило, что художникам приходилось располагать свои работы иначе, что имело свои последствия для тематики и композиции. Кальпурния запрокинула голову и рассматривала мозаику на потолке, когда снаружи остановился эскорт Дворова, и они стали вместе любоваться фризом, изображающим страсти Долана, пока не приехал Леандро, последний член делегации. В комнате, должно быть, имелись потайные устройства наблюдения, потому что, как только все трое оказались вместе, двери в дальнем конце тамбура открылись, и внутрь вошел Барагрий, в паре шагов за которым следовал лорд Халлиан Кальфус-Меделл. Все пятеро стояли небольшой тесной группой в центре помещения и разговаривали негромкими голосами, из-за чего огромное пространство казалось убежищем заговорщиков, несмотря на теплый дневной свет, сочащийся вниз сквозь световые колодцы.

Кальпурния почувствовала, что это как-то странно — излагать им информацию в таком, казалось бы, публичном месте, но, тем не менее, со всей возможной краткостью она рассказала им обо всем: о том, что она знала о плане Экклезиархии тайком провезти своих эмиссаров на борту «Аурум Санктус» к другим церковным центрам (Халлиан при этом раздувал ноздри и дергано посматривал по сторонам, Барагрий просто глядел на нее без всякого выражения); о роли Телль-Керлиганов в этой операции и о том, какую сумятицу она внесла в их деятельность; о том, как эта неразбериха дала группе еретиков-саботеров, называющих себя Обществом Пятьдесят восьмого прохода, возможность подложить бомбу, чтобы сжечь масло Собора и тому пришлось пустить в оборот отравленные запасы («И что же все-таки такое этот Пятьдесят восьмой проход?» — спросил Халлиан. «Кто знает? — ответил Дворов. — Тайные общества на Гидрафуре предпочитают малопонятные имена. Это, вероятно, имеет смысл только для самих заговорщиков. Я уверен, что он станет известен на допросах».); как запаниковавшие рабочие на повозке испортили всю эту схему; и что на картине всего произошедшего по-прежнему есть два белых пятна в жизненно важных местах.

— Связь с убийцей, который стрелял в вас тогда в Квартале Адептус, — поразмыслив, сказал Барагрий, — и связь с засадами, которые организовали против вас, когда вы прибыли из космоса.

— Попытки замести следы в обоих случаях были довольно-таки хитроумны, — ответила Кальпурния. — Первый убийца подвергся серьезной обработке для того, чтобы в случае поимки или смерти невозможно было вычислить его личность и происхождение. Бригады, устроившие засады, были дезинформированы своим начальством, а оно, в свою очередь, было убито таким образом, который на первый взгляд подтверждал эту ложную информацию, и при этом гарантировал, что бригады не узнают, кто на самом деле стоял за ними. Это ловкий план, и такая ловкость не стыкуется с деятельностью Пятьдесят восьмого прохода.

— Мне кажется, это не так, — заявил Халлиан, глядя на нее. — Инфильтрация в дом Телль-Керлиганов, на мой взгляд, была провернута весьма умело.

— Один случай — попытка саботажа, нацеленная на Экклезиархию, — сказал Дворов, — а другие два — покушения на командующего Адептус Арбитрес. Они достаточно непохожи друг на друга, чтобы мы считали их несвязанными друг с другом.

— Мы это, конечно, еще подтвердим, лорд Халлиан, — вставила Кальпурния. — Я отдала приказы нашим следователям и вериспексам, чтобы они удвоили усилия в розыске тех, кто все это подстроил. Вскоре мы узнаем, кто они такие.

— Именно так, — после паузы согласился Халлиан, по-прежнему глядя на Кальпурнию.

— Закат нас не ждет, — сказал Барагрий, как раз когда она начала чувствовать себя неловко. — Перейдем к следующей причине вашего визита, Арбитрес. Следуйте за мной.

Чем дальше Кальпурния продвигалась по Собору, тем более спокойно и уверенно себя чувствовала. Во многом он сильно отличался от строгих крепостей арбитров: стены покрывали созданные за сотни лет мозаики, фрески, ниши для урн и икон, изображающих жрецов и Сороритас прошлого. Но, когда они покинули тамбур и начали идти по клуатрам, она осознала, что в официальной, значительной атмосфере Собора чувствует себя как дома.

Еще через три тамбура ей удалось ненадолго узреть основное пространство Собора через огромные двойные двери, которые стояли открытыми. Делегация подошла к дверям, чтобы поклониться алтарям и отдать дань уважения, прежде чем начать восхождение к вершине Собора, и этого было достаточно, чтобы Кальпурния преисполнилась благоговения. Здесь не было тесно наставленных скамей или приделов — Собор представлял собой единый огромный простор, чей потолок возносился высоко над перекрестьями желтых лучей, отражающихся вниз из гигантских световых колодцев, снабженных зеркалами.

Два ряда колонн, толщиною больше, чем «Носорог» в длину, тянулись вдоль гигантского помещения, разделяя обширный пол из полированного камня на три части, каждая из которых была достаточно широка, чтоб по ней могла маршировать дивизия арбитров. Концентрические круги ступеней охватывали подножие каждой колонны, будто амфитеатр наоборот. Каменные святые и примархи, стоящие вдоль стен, были столь высоки, что Кальпурнии понадобились бы «кошка» и веревка, чтобы забраться хотя бы на их стопы.

В дальнем конце этого простора, под громадным изображением Императора, выложенным золотым листом на стене, находились четыре алтаря Собора, возвышающиеся точно так же, как их описывал Галимет. Каждый стоял на вершине зиккурата, превосходящего по размерам некоторые часовни, которые доводилось посещать Кальпурнии: Доланитский, Сангвинальный и Торианский алтари бок о бок, и Императорский алтарь, возвышающийся над ними позади. Над каждым алтарем завис мраморный ангел, беззвучно парящий в гравитационном столбе, склонив голову и сложив руки в молитве. Кальпурния поклонилась каждому из них и пробормотала старое ультрамарское благословение на низком готике, после чего шагнула назад и отвернулась. Им предстояло еще несколько часов подниматься по зданию, в то время как дневной свет снаружи начал меркнуть, переходя в густые гидрафурские сумерки.

Это путешествие было отчасти данью вежливости, отчасти консультацией: ни Церковь, ни Арбитрес не могли рисковать безопасностью Вигилии, поэтому Кальпурния и Дворов были намерены удостовериться, что обе организации будут работать в идеальном тандеме. Вместе с Барагрием и Халлианом они миновали один уровень гигантского здания за другим, сопровождаемые сменяющими друг друга Сороритас.

Орден Священной Розы стоял гарнизоном во всех частях Собора, на углу и в конце каждого коридора имелась ниша, где стояла на страже одна из сестер, облаченная в белые доспехи, словно статуя, омытая мягким белым светом и вооруженная болтером. Кальпурнию и Дворова эскортировали через широкие, наполненные эхом клуатры и лабиринты узких коридоров, в которых приходилось идти колонной по одному, мимо огромных витражных стен и крошечных смотровых щелей в толстых крепостных стенах. Кальпурния сняла с пояса минипланшет и стала записывать на него одно имя за другим, стараясь вбить в память имена на случай, если она встретится с ними снова. У каждой из сестер они спрашивали о состоянии гарнизона и безопасности в этой части Собора, а также получали список требований к Арбитрес, которые должны были укомплектовать гарнизон на время мессы. Когда они вышли на террасы, Кальпурния то и дело смотрела вниз, на Месу. Ряды арбитров и сестер, а с ними и толпы верующих, становились все более размытыми и маленькими по мере того, как делегация поднималась к шпилю Собора, а усыпанные искрами света склоны Босфорского улья, уходящие вниз, утопали в густеющих оранжево-черных сумерках. Сестры несли стражу на террасах, стоя на бронестеклянных кругах над гигантскими прожекторами, от которых в небо поднимались колонны бело-голубого сияния, и от этого Сороритас сияли в надвигающейся мгле, словно звезды. Белые и алые знамена, закрепленные на их церемониальных жезлах, развевались и хлопали на вечернем ветру. Наконец, поднявшись через столько этажей, что Кальпурния сбилась со счета, они прошли по узкому зигзагообразному коридору на балкон, откуда уходила единственная перегороженная цепью лестница. Здесь, наверху, дул холодный ветер, а от высоты кружилась голова. Кальпурния отвернулась от края, скорчив гримасу. Ее детство прошло на Иаксе, где высоких зданий было немного, поэтому она не привыкла к высоте.

Сопровождавшая их Сороритас, сестра Иустина, раздала всем небольшие проволочные дужки, бормоча при этом благословения. Кальпурния посмотрела на свой кусок проволоки с маленькими филигранными сферами на концах, а потом увидела, что остальные обматывают их вокруг головы, и последовала их примеру. На мгновение ей стало неприятно, когда эти шарики зашевелились и сами собой попали ей в уши. Окружающие звуки приобрели металлический оттенок, но не утратили ясности.

— Технотаинство от наших соратников из Адептус Механикус, — пояснил Леандро, когда сестра Иустина убрала цепь на лестнице и жестом позвала их за собой. — Они отфильтровывают некоторые звуки, а некоторые пропускают. Скоро увидите, зачем это надо.

И с этими словами они вышли с лестницы на высочайшую платформу на шпиле Собора. Они находились в огромной галерее длиной в двести метров, вдоль которой тянулись гигантские открытые арки, и сквозь них пламенел гидрафурский закат. Отсюда Кальпурния могла разглядеть даже вершину дворца Монократа и усыпанную огнями равнину, простирающуюся за ним. Она повернулась и увидела ряды безмолвных гор, расходящиеся клином и исчезающие в наступающей ночи. Высота внезапно перестала беспокоить ее, и она почувствовала себя почти невесомой.

— Мои Арбитрес, — голос Халлиана Кальфус-Меделла вернул ее обратно на землю. Она повернулась к нему лицом. Лорд казался черным силуэтом на фоне огненно-опалового неба в арке, выходящей на запад. Стражник-сервитор, должно быть, ждал его здесь, и теперь он возвышался рядом, как громадное чудовищное пятно.

— Мы идеально рассчитали время, и ваше присутствие здесь, уважаемая арбитр Кальпурния, большая честь и радость для меня. Есть одна вещь, что я с нетерпением ждал показать вам, в некоем роде представить вам великолепие моего родного мира. Я думаю, вы этого заслуживаете. Очень рад вашему присутствию здесь.

Голос у него был мягче, чем когда он говорил с Кальпурнией раньше. Он взял ее под локоть, чтобы провести к арке за их спинами — она напряглась от такой фамильярности, но увидела краем глаза, что Дворов быстро помотал головой, как бы говоря «не возражайте».

Она стерпела, чтобы Халлиан отвел ее в восточный конец галереи, к арке, которая выходила на Месу; с этой стороны шпиля не было никаких ярусов, только практически отвесная стена. Ночь окончательно вступала в свои права, и яркое освещенная площадь уже превратилась в отдаленное размытое световое пятно. Кальпурния осознала, что людей стало куда больше, чем было в тех толпах, стоявших у ворот во время ее прибытия.

Вся Меса была забита людьми, стоящими плечом к плечу. Как будто, пока они шли по собору, сюда стеклась половина населения Августеума.

Она почувствовала еще одно прикосновение к руке, но на сей раз это был не Халлиан. Сестра Иустина проверила, хорошо ли закреплены ушные бусины, и шагнула в сторону. Она сверилась с часами на тыльной стороне латной перчатки, сделала жест, и Кальпурния, увидев, что все открыли рты, последовала их примеру. Халлиан сказал своему сервитору какое-то короткое слово на стрекочущем кодовом жаргоне, а потом поджал открытые губы, словно выдувая кольцо из дыма.

Бусины довольно сильно приглушили звук, поэтому Кальпурния почувствовала удар колокола скорее как физическое воздействие. На нее как будто налетела утяжеленная груша для битья, причем со всех сторон одновременно. Диафрагма задрожала, как при кашле, а панцирь загудел и завибрировал на теле. Ей понадобились все ее рефлексы, чтобы не пошатнуться вперед, и полный контроль над собой, чтобы не развернуться и не закричать предупреждение, когда она увидела, что остальные члены группы не встревожились.

И тогда внизу погасли все огни улья.

Мгновение единственным освещением были слабые и приглушенные огни жилых комплексов города далеко на равнине, а потом на склоны, заросшим джунглями из башен и крыш, снова начал медленно проникать свет. Приглушенное, скромное сияние начало литься из окон дворца и стен Собора, и Сороритас озарились их отблесками, словно весь бок Собора усыпали бриллианты.

Через миг на площади начали загораться светильники горожан. Сначала это были всего лишь разбросанные там и сям искорки, но их становилось все больше и больше, пока вся площадь не засияла, словно усеянная светляками, а потом, будто река вырвалась из берегов, новые светильники загорелись на темных улицах Кафизмы и внизу, на всех дорогах и переулках улья. Отзвуки единственного удара колокола угасли, и в тишине эта мерцающая паутина казалась волшебной, завораживающей.

— Видите, арбитр Кальпурния, почему я так волнуюсь за вас? Посмотрите на этот улей, посмотрите на множество людей под нами. Представьте, как это будет выглядеть, когда колокола прозвонят к началу фестиваля Сангвиналы! Вообразите это: люди толпами сбрасывают траурные плащи, открывая алые праздничные одежды, красные знамена развеваются на всех шпилях и башнях, багряные лепестки наполняют воздух, — лорд Халлиан почти шептал. — Эта месса будет великолепна, моя леди арбитр. Я так много и так долго трудился, чтобы этот святой праздник помнили и обсуждали еще много лет. Тот, кто осмелится навредить вам, или любому из великих Адептус, или мне, или даже самому низкому слуге на мессе, осквернит честь, дарованную мне епархом гидрафурским, честь устроителя всего этого. Я хочу, чтоб вы поняли.

— Думаю, мой лорд Кальфус-Меделл, что я понимаю.

Они еще долго стояли и смотрели на огни в тишине.

Четырнадцатый день Септисты

Четыре дня до Мессы святого Балронаса. Первый день Вигилии Балронаса.

Поминовение Цирзы Полусвятой (Адепта Сороритас).

В этот день все движение транспорта в Августеуме запрещено, так же как и в нижней части города, исключение составляют лишь Адептус, едущие по своим делам. За исполнением этих законов проследят Арбитрес и Сороритас, коим следует докладывать о любых нарушениях. С наступлением ночи начинается комендантский час, когда ни одному гражданину не дозволено выходить из дома, кроме как по религиозному долгу. Все участвующие в церковных службах прибывают на них и уходят с них как часть экклезиархальной процессии, каковые будут двигаться на протяжении всей ночи, по несколько десятков на каждый храм и часовню. Дома разрешается освещать только свечами определенного размера, установленного Экклезиархией, или ароматическими лампадами, которые зажигаются перед Тихой Конгрегацией. На протяжении всего этого периода хозяева должны впускать в свои дома должностных лиц Экклезиархии или Министорума, по закону имеющих право входить в любое время и в любое жилище, чтобы проследить за выполнением данного правила и благословить дом, если в нем все в порядке.

Глава девятая

Обе эклиптики Гидрафура кишели флотскими укреплениями, начиная от самого Кольца: каждый мир в системе носил ожерелье из орбитальных крепостей, дрейфующие станции плавали по изменчивым гравитационным волнам между эклиптиками, огромные боевые соединения Гидрафурской эскадры рыскали по системе, словно пантеры в клетке, крошечные наблюдательные станции и свободно парящие пусковые шахты прятались в закрученных астероидных поясах, на задворках системы покоились облака-ловушки из торпед, а бункеры и цитадели простирались по всем мирам и были вырублены в поверхности каждого спутника. Но основная часть тыловых баз Флота, контролируемые ими ленные планеты, кузни и кораблестроительные заводы, навигаторские станции и матрицы телепатики, четыре гигантских флотских академии и роскошные космические поместья офицеров-аристократов были сконцентрированы в Круговороте Мармареа, большей эклиптике, которая склонялась в сторону границ сегментума Обскура.

В 09.57 четырнадцатого дня Септисты, пока Шира Кальпурния листала доклады об инцидентах, пытаясь найти связи с покушениями на свою жизнь, некий код авторизации был ошибочно отправлен на «Авентис Сапфир-7», скоростной корабль-дромон, перевозивший со станции Лиги Черных Кораблей в Круговороте Мармареа несколько должностных лиц для участия в Вигилии. Когда астропаты и логистеры корабля попытались проассоциировать соответствующие половины кода с флотскими патрулями над Кольцом, сначала код отразился как верный, и дромону дали разрешение подойти. На середине сближения кодовые передачи, несмотря на многослойную защиту и сложные проверки на устойчивость к сбоям, внезапно начали смешиваться и противоречить друг другу. Скоростной корабль описал грациозную дугу, завершившуюся на пути «Высоколета», грузовой баржи, что набирала скорость, двигаясь от кольца к уходящему в дальнее плавание крейсеру Флота.

Дромоны создавались с расчетом на то, чтоб в экстренной ситуации их можно было использовать и для защиты системы. Корабль обладал достаточной маневренностью, чтобы уклониться и проскользнуть вдоль баржи, и достаточной прочностью, чтобы не разлететься при этом на части. Со сплошь изборожденным правым бортом, истекая кислородом из палуб и плазмой из двигателей, дромон медленно уплывал прочь, вращаясь по спирали, а в это время по всему Кольцу выли сирены, и сквозь шлюзы протаскивали аварийные шлюпки и буксиры. Барже повезло меньше, при столкновении ей переломило хребет и отшвырнуло прямо на Кольцо. Начальник управления артиллерией проревел приказы батареям крепости, которые дали трети экипажа время добраться до спасительных капсул, но остальные, сколько их осталось в живых после удара, были испепелены вместе с кораблем, когда расчеты Кольца решили, что у них больше нет времени.

Через пятнадцать минут после того, как закончилась агония «Высоколета», трансмехаников и астропатов вытащили из их башенок связи. Через двадцать минут после этого капитан караула орал на них, требуя ответов, в собственных покоях в одном из куполов управления Кольца. На протяжении следующего получаса этот купол осаждался Флотом, директорами транспортной линии, к которой принадлежал «Высоколет», разъяренными представителями Адептус Астропатика, желающими знать, каким образом их почтенную братию могли подвергнуть такому обращению, и куда более сдержанными посланниками из дворца Монократа.

Через два часа после столкновения прибыли посмертные показания отказоустойчивых систем. Хорошая новость состояла в том, что проблема, вызвавшая столкновение, была локализована, и отказоустойчивые системы ее изолировали. Была и плохая новость — все стало указывать на нечто похуже простой ошибки. Саботаж.

Официальный представитель кабинета Мастера Орбит прибыл в три часа. Он вошел в купол управления практически в тот же момент, что и два члена Флотского Суда, прибывшие с бригадой Флотской службы безопасности, чтобы составить собственный официальный рапорт. Первое, что они обнаружили, когда потребовали представить им участников событий, было известие о самоубийстве астропата, который первым транслировал обмен приветствиями «Авентис Сапфир 7» и Кольца. Он покончил с собой с помощью шприца-трубки, который он извлек из подкладки своей мантии. Слухи о саботаже укрепились.

В 14.04, всего через четыре часа с того момента, как первые неверные коды проникли в разумы астропатов «Авентиса», Шира Кальпурния поднялась на корабль в крепости Арбитрес Крест-Семь, и ее снова повезли на Кольцо. К тому времени, как она вошла в люк стыковочного узла, воздух был настолько густо пропитан паранойей, что его можно было взять в руки и выжать. И все астропаты и персонал связи находились под арестом у Флота.

— Они что? — рявкнула Кальпурния, борясь с желанием шагнуть вперед и ударить кулаком по столу.

— Под арестом у Флота, — сказал Хадре Гутамо, капитан караула двадцать восьмого сегмента Гидрафурского Кольца.

Стоя за огромной плитой из полированной древесины в маленьком офисе в центре своих покоев, окруженный роскошными гобеленами и вставленными в рамки имперскими свитками почета, Гутамо выглядел как человек, твердо намеренный храбро претерпеть боль и унижение. Серьезный, с прямой спиной, словно на церемониальном параде, он все равно каким-то образом казался осевшим, словно его тело обмякло и поддерживается лишь благодаря ремням и проволоке. Один его глаз был зеленый, другой, желтовато-оранжевый, окружали шрамы — Кальпурния решила, что это было результатом пересадки тканей — и оба разных глаза отрешенно глядели на руки, сложенные на груди. Едва заметная скорбная дрожь в его голосе и мельчайшее подрагивание навощенных усов выдавали фальшь в его кажущемся спокойствии.

— Ясно. Это пограничная зона между территорией планеты — то есть, полной юрисдикцией Адептус — и открытым космосом, где действует юрисдикция Флота, верно?

Из того, что она услышала по пути наверх, Кальпурния уже поняла, что людей, связанных с ошибочной передачей данных, забрали со станции, но сдерживала гнев до тех пор, пока их командование не даст отмашку на продолжение полета. Теперь, когда полет утвердили, ее самообладание начинало трещать по швам.

— Да. Мастер Орбит подчиняется Монократу и Адептус, и одновременно — внутрисистемному командованию Флота.

— А вы подчиняетесь Мастеру Орбит.

— Да.

— Выяснили ли вы у него, или сообщил ли он вам, что это вполне может быть связано с серией саботажей и покушений на убийство в сердце Босфорского улья, что внизу, на Гидрафуре, нацеленных против самой Вигилии святого Балронаса, и что вам чертовски не помешало бы дать Адептус Арбитрес доступ к этим людям?

Он сглотнул.

— Цепочка обмена сообщениями, которая привела к… инциденту… к столкновению, она на самом деле началась с флотской станции на дальней орбите. Внутренние Харисийские Врата, в лице капитана-привратника Самбена де Жонси, немедленно запросили, чтобы всех виновных выдали им для военного трибунала, где также будут судить членов его собственного экипажа, в соответствии с протоколом Флота.

Гутамо поднял взгляд, когда закончил говорить, и его передернуло. Один из братьев Кальпурнии как-то описал цвет ее глаз в момент гнева как «зеленые, будто лед Макраггских глетчеров». Взгляд начальника караула снова вернулся к его затянутым в перчатки рукам. Одна из них теперь слегка подергивалась под стать его усам.

— Кто будет заниматься трибуналом, капитан Гутамо? — голос Кальпурнии стал тише, но сталь из него никуда не делась.

— По протоколам флотского закона это может делать ряд руководящих органов, — Гутамо тоже понизил голос. — То, какой вес будет иметь каждая заявка на рассмотрение этого дела, будет решаться с учетом соответствующих судебных заключений и прецедентов. Вероятно, потребуется, чтоб над этим подумали специалисты-саванты и архивариусы, потому что большая часть случаев датируется временами до Отступничества…

— Я уверена, что их вклад будет невероятно полезен, — перебила Кальпурния. — Капитан, я предлагаю вам угадать, что произойдет дальше. Не сомневаюсь, что Арбитрес захочется тщательно исследовать роль каждого члена экипажа Кольца, замешанного в этом инциденте, и, несомненно, ожидаю, что у нас завяжутся хорошие рабочие отношения. Я надеюсь, что ваши собственные рабочие взаимоотношения не повлияют на это исследование среди ваших коллег.

Гутамо воспринял не слишком завуалированную угрозу с видом тонущего человека, который почувствовал, что начался дождь. Он прикрыл глаза, а потом снова медленно поднял взгляд на лицо Кальпурнии. Ей доводилось смотреть в глаза многим приговоренным, но все же тяжесть двуцветного взгляда Гутамо едва не заставила ее сделать шаг назад.

— Из того, что я увидел в коммюнике из Врат, — сказал он, — следует, что капитан де Жонси предлагает самому возглавить слушания и немедленно привести приговоры в исполнение. Ходят разговоры о казнях без следствия, которые, возможно, уже состоялись. Это все, что я могу открыть вам, арбитр-сеньорис Кальпурния, не подвергая себя еще большему риску из-за возможных неточностей. При текущем положении моя семья будет получать обеспечение после того, как я понесу наказание за то, что случилось во время моего дежурства. Если же я сделаю это положение хуже, они могут остаться без него. Думаю, вы понимаете.

Она понимала, но отмела это в сторону как не имеющее отношения к делу. Ее внезапно обуяло желание добраться до Внутренних Харисийских Врат, прежде чем след саботеров, кто бы они ни были, не остыл. Она отдала кратчайший из формальных салютов арбитратора, на что Гутамо отсалютовал согнутой ладонью, как принято в Линейном флоте Пацификус, а затем дернула головой, приказывая Баннону следовать за собой.

— Мы не собираемся его арестовывать? — прошептал тот, когда они маршировали обратно через покои Гутамо под взглядами сотрудников купола. Она не отвечала ему, пока они не отошли достаточно далеко к своему катеру, грохоча сапогами по коридорам из тусклого, казавшегося необработанным железа, чьи стены были пронизаны тяжелыми балками и усеяны огромными заклепками с головками вдвое больше кулака Кальпурнии.

Когда они выходили в очередной коридор или на лестничную площадку, то видели, как небольшие группы работников станции поспешно рассыпаются и торопливо скрываются из виду, не желая попадаться на глаза высокопоставленному арбитратору после столь ужасного недавнего преступления.

— Гутамо никуда не денется. Он понимает свой долг, и я уверена, что он его выполнит. И мы достаточно близко к Гидрафуру, чтобы его можно было арестовать, если это окажется нужным. Но тебя разве не волнует, что внутренние врата — это же так вы называете это кольцо крепостей, которое находится сразу за максимальной орбитой, внутренние врата, да? Ну вот. Внутренние врата, которые могут быть в этом замешаны, — это ядро эскадры, которая дала дромону разрешение на пролет, и в считанные часы после этого командующий станции арестовал всех связанных с этим делом членов экипажа, так что он может вышвырнуть их из шлюза с болтом в затылке, если захочет, и больше никто не в состоянии ни допросить их, ни опровергнуть любые его слова? Тебя ничего из этого не беспокоит?

— Может быть, нам следует скооперироваться с флотскими властями во время процесса? Возможно, мы бы могли отправить своего представителя…

— Это было бы хорошим решением, если этот де Жонси просто проявляет энтузиазм, — ответила Кальпурния, шагая вниз по уже движущемуся эскалатору, — но абсолютно бесполезным, если он делает то, что подозревает мой неприглядный арбитраторский разум. Какой план действий мы записали до вылета с Крест-Семь? Я, кажется, дала тебе его сформулировать, не так ли?

— Э, хм. Мы сообщили, что, эм, немедленно произведем допрос капитана караула, затем приступим к тем действиям, которые сочтем необходимым, на борту Кольца, в то же время дожидаясь, пока не прибудет более крупная целевая группа судей и правовых савантов, чтобы начать переговоры касательно перекрывающих друг друга юрисдикций, — голос Баннона становился увереннее по мере того, как он постепенно вспоминал то, что написал.

— Верно. Хорошо. И сейчас я это отменяю. Нет, — добавила она, увидев выражение его лица, — ты все правильно сделал, ты сделал именно то, что от тебя требовалось. Просто это «действие, которое мы сочтем необходимым» только что стало немного более срочным.

— Мы отправимся на эту станцию прямо сейчас, не дожидаясь целевой группы?

— Я знаю, что это такое, набирать целевую группу. Пройдут часы, прежде чем они будут готовы выдвигаться, а мне надо быть на станции сейчас. Одному Трону известно, что де Жонси успеет сделать, если он что-то скрывает.

— Проблемы с юрисдикцией…

— На орбите Дон-Круа, — холодно сказала Кальпурния, перепрыгивая через ступени крутой решетчатой лестницы, ведущей на уровни доков, — мы по-настоящему взяли на абордаж крейсер Флота, потому что у нас была причина считать, что он заражен ксеносами, скрываемыми экипажем. Не пытайся убедить меня, что когда-либо жил и дышал хотя бы один-единственный офицер Флота, который был за пределами власти Закона. Что тебя заставляли распевать на плацу каждое утро во время введения в должность, Баннон?

— Мы определяем виновных. Мы назначаем наказание.

— И это, черт возьми, правда. И мне приятно слышать, что есть вещи, которые неизменны в любом уголке галактики. Так или иначе, мы, кажется, ненамеренно добились расположения Флота, когда остановили «Санктус», так что, может быть, это поможет, когда мы явимся к ним и протолкнемся на борт.

«Я говорю как Дворов», — уныло подумала она, потом снова гаркнула на Баннона:

— Пойдешь впереди нас. Прикажи, чтоб наш катер готовили к отлету. Пусть пилот проложит курс к вратам, а операторы Кольца расчистят нам путь. Действуй от моего лица, это делегация четвертого уровня. Беги!

Он умчался от нее как ошпаренный.

На какое-то время она оказалась одна на вершине причального колодца и взяла паузу, чтобы перевести дух. Она осознала, что даже не понимала, на какое путешествие подписалась. Может быть, она может затребовать дромон для личного пользования… но нет. Лучше послать сообщение во врата, как только они полетят, и не рисковать, а то можно тут увязнуть в пререканиях с капитаном, если не найдется готового к вылету корабля. Если бы только «Горн Правосудия» все еще оставался на Кольце… но после перехвата «Аурум Санктус» маленький транспортник отозвали на операцию подавления на краю Круговорота Аурукон, и он мог вернуться на Гидрафур только через несколько недель.

На миг Кальпурнии захотелось, чтобы она чувствовала себя так же уверенно, как вела себя с Банноном, потом она сказала себе, что думает слишком пессимистично. Она — Адептус Арбитрес, на ее стороне благоволение Флота, и это все, что она знает. Нападение на Кольцо было нападением на обе организации. Когда она начала спускаться по ступеням и услышала, как от шума подготовки корабля начинают дрожать стены, то сказала себе, что это будет несложно.

— Не думайте, что вам позволят здесь остаться, — рыкнул голос по вокс-каналу Харисийских Врат, как только по корпусу снаружи громыхнули захваты. — Мы принимаем вас лишь из милости. Ваш транспорт будет заправлен, а его анима сможет отдохнуть, после чего вы продолжите свой путь под вооруженным эскортом, пока не достигнете Кольца. Так гласят особые инструкции капитана-привратника.

Слишком оторопев, чтобы ответить сразу, Кальпурния откинулась на защитное кресло, когда катер бесцеремонно рвануло в сторону дока Внутренних Харисийских Врат. Трескучий голос из вокс-решетки грубо окатил ее прежний оптимизм ведром ледяной воды.

Вдруг ей стало неудобно и неловко, и словно по сигналу, узел шрамовой ткани на ее правом бедре как будто напрягся и отвердел.

В системах юго-восточной окраины, где служила Кальпурния, крепости, занимавшие жизненно важные позиции в эклиптике системы, назывались пунктами, на Гидрафуре же они именовались вратами. Они парили в гравитационном колодце в тех местах, где, как правило, концентрировалось основное движение транспорта, где проще всего было перескочить с одного Круговорота на другой, или обойти крупнейшие газовые гиганты, или проскользнуть мимо густых астероидных поясов, которые изгибались и скручивались в петли по всей системе. Это и делало станции настоящими вратами — практически каждый корабль, который хотел проникнуть в систему по безопасному и стабильному пути, должен был рано или поздно пройти через участок космоса, который контролировался станцией-вратами.

Внутренние Харисийские Врата были небольшими — не самостоятельная крепость, но лишь часть ряда платформ и станций, которые висели над орбитой, формируя второе, несплошное Кольцо из пушек и доков малых боевых кораблей. Может быть, по стандартам более далеких станций-гигантов она и была маленькой, но все же она заполнила собой окно кабины, когда Кальпурния проскользнула вперед, чтобы посмотреть, как их корабль приближается. Станция качалась и вращалась перед ними, пока пилот прокладывал путь между громоздящимися вокруг минными полями и огневыми линиями турелей на аутриггерах. Почти невидимые силуэты дремлющих мин и голодные пасти орудийных амбразур сами по себе были знаком того, что они вошли в чужие владения. Вскоре врата заполнили собой все углы иллюминатора — толстое, покрытое выбоинами яйцо астероида, поблескивающее окнами, окольцованное рядами причалов и шипов, поддерживающих пустотные щиты, покрытое огромными многоярусными шпилями из укрепленного адамантия, что выдавались вверх и вниз.

Еще на Кольце она отдала приказы, чтобы астропатов врат предупредили об их прибытии, и, когда они приблизились, обмен приветствиями прошел гладко и коротко. Только когда из вокс-решетки на нее внезапно рявкнул голос диспетчера, ее ощущения насчет этого визита внезапно ухудшились. Она оглянулась на свою команду, сидящую в катере: Баннон и два арбитра, которых она прихватила из Крест-Семь, когда поняла, что ей стоило бы обзавестись эскортом. Катер содрогнулся и зазвенел, когда его туго прижал к себе причальный захват станции, и Кальпурния подумала об огромном пустом пространстве, разделяющем ее и ближайшие подкрепления Арбитрес.

Ничего не оставалось, кроме как расправить плечи, понизить температуру взгляда, придав ему подобающую властность, поправить знаки отличия и подняться по лестничному колодцу. Наблюдателю снаружи могло бы показаться, что длинный металлический плавник, тянущийся от станции, схватил катер и прижался к его верхней поверхности, изнутри же этот полый «плавник» выглядел высокой башней, полом которой оказалась верхняя часть катера. Теперь Кальпурния стояла на заиндевевшем металле его корпуса и смотрела вверх.

Доковый уровень атаковал все органы чувств. Металл вокруг был столь же холодным, как корпус под ее ногами, и она видела, как дыхание клубами срывается с губ, а роса превращается в изморозь на стенах, помостах и гигантских цепях, которые выскользнули из пасти причала и закрепились на корпусе катера. Сощурившись от прожекторов наверху, Кальпурния смогла разглядеть громадные цилиндры, на которые, как она поняла, наматывались цепи. Грохот механизмов бил подобно молоту.

Пилоты остались в кабине, так что в башне рядом с ней стояли только Баннон и импровизированный эскорт из двух арбитров. Кальпурния улыбнулась про себя, глядя, как они пыхтят, переминаются с ноги на ногу и похлопывают себя по коже от холода: они все привыкли к климатам Гидрафура, в то время как ей прохлада приятно напомнила об океанских утесах Талассара и единственном визите — наполовину паломничестве — на полюса Макрагга. Потом она тихо приказала им прекратить и взять себя в руки. Несомненно, за ними наблюдали, и надо было вести себя соответствующе.

Это, в свою очередь, навело ее на мысль, что они уже долго здесь стоят. Она запрокинула голову и прокричала:

— Я Шира Кальпурния, арбитр-сеньорис Адептус Арбитрес. Я желаю, чтобы меня официально встретил офицер этой базы, чтобы я могла приступить к своим делам в этом месте. Вы заставляете меня ждать.

Ее голос был чистым и сильным и перекрыл грохот и лязг механизмов. Либо ее тон заставил встречающих подскочить, либо они и так уже собирались спуститься, но через миг стало видно решетчатую кабину, которая, дребезжа, опускалась по покрытой изморозью стене. Она ровно снижалась, пока не оказалась на уровне в два-три человеческих роста, потом со скрежетом понизила скорость и преодолела остаток пути с мучительной медлительностью. Над дверью кабины со звоном загорелись огни, озарив арбитров ярким светом, и Кальпурнии пришлось забрать у Баннона свой шлем и надеть его. Теперь, сквозь поляризующие линзы, она смогла как следует разглядеть группу внутри подъемника.

Это было негостеприимное зрелище. В середине кабины, занимая большую часть пространства, несмотря на сдержанную, компактную позу, обычную для тех, кто все время путешествует в космосе, стоял офицер Флота в зеленой униформе до колен, украшенной красными полосками наград за заслуги в корабельных сражениях. По бокам висели сабля и тяжелый флотский пистолет, правая сторона его нижней челюсти состояла из аугметической стали, которая блестела на свету. По сторонам от него стояли двое рядовых, скрытых под тяжелыми прорезиненными рабочими накидками и капюшонами, и держали в руках массивные древки, увенчанные мощными цепными клинками, предназначенными для того, чтоб с одинаковой легкостью прорубаться сквозь смятые переборки, перепутанные кабели и плоть врагов. Боец флотской службы безопасности в униформе, которая почти зеркально отражала форму арбитраторов, замыкал группу, держа наготове огнемет с горящим запалом. Было очевидно, какое впечатление они пытаются произвести — и какое пренебрежительное отношение за этим стоит. Кальпурния скрипнула зубами. Она — арбитр-сеньорис, четвертый по статусу блюститель Имперского Закона в этой треклятой системе, она будет вести себя соответствующе званию, и никому ее не запугать. Она широкими шагами подошла к дверям кабины и глядела на младшего офицера сквозь прутья решетки, пока те со скрежетом не разошлись.

— Я и мои спутники прибыли сюда, чтобы произвести арест виновных в саботаже и гибели людей на Гидрафурском Кольце. Будьте любезны сопроводить нас на борт станции. Капитан-привратник де Жонси должен быть оповещен о нашем прибытии и ожидать нас

— Если вы здесь, мадам, то вы знаете, что люди, стоящие за этим деянием, уже арестованы. Арестованы и привезены сюда. Вам больше не о чем беспокоиться. Мы даже казни произведем за вас.

Речь человека звучала странно — синтетическая губа на искусственной части его нижней челюсти не очень хорошо играла свою роль в формировании слов. Его выражение лица напоминало презрительную усмешку.

— Виновники происшествия, арест которых вы взяли на себя, нужны не только Флоту, — ответила она. — Они замешаны… — она сделала паузу, достаточно долгую, чтобы задать себе вопрос, не слишком ли сильное это слово, «замешаны», чтобы быть правдивым, а затем решила, что не собирается оправдываться перед младшим офицером, — …в планетарных делах, которые я собираюсь обсудить с капитаном-привратником. Если вы — не он, то я попрошу вас организовать мне встречу с ним.

— Вы — не офицер Флота. За пределами Гидрафурского Кольца вся система — и миры, и луны, и космическое пространство — это вотчина Флота.

Его выражение лица стало угрюмым, и это Кальпурнии понравилось. Это указывало на то, что у него не было полномочий, чтобы приказать ей убираться со станции, несмотря на все его желание и действия, говорящие об обратном. Не забывая про сохранение достоинства, она просто пристально смотрела на него, пока он не начал беспокойно переминаться с ноги на ногу в морозном воздухе, и махнула рукой своим сопровождающим, чтобы они проследовали в кабину, когда он нехотя отступил в сторону. Теперь, когда от флотского отряда ее отделяли другие Арбитрес, она смотрела между решетками, ни к чему особо не приглядываясь, пока клетка не пролязгала вверх, к вершине башни, и они смогли, преодолев ряд воздушных шлюзов, войти на саму станцию.

Несмотря на то, как их приняли, Кальпурния расслабилась, пока они шли через станцию. Внешне она казалась ей такой же экзотической, как большая часть Гидрафура, с этими заостренными арками дверей и проходами, больше похожими на вереницы комнат со сводчатыми потолками, чем на простые коридоры. Но, как и галереи Собора или рабочие уровни Стены, это было рабочее место, не из тех, что существуют ради одного лишь своего величия. Она была полна офицеров в изумрудно-зеленой униформе, рядовых и сержантов в грубой серо-зеленой одежде, которые спешили куда-то, подчиняясь крикам вышестоящих чинов, закабаленных рабочих с клеймами на лицах и ртами, закрытыми пересаженной тканью. Раз или два она мельком увидела других Адептус — магосов Механикус, которые обслуживали тайные системы станции, и ряды шаркающих ногами, опустивших головы астропатов в капюшонах или пси-притупляющих металлических клетках на головах. На станции попросту не было достаточно пространства, чтобы выделить место под бесполезные церемониальные нужды, и во вратах царил комфортный бедлам места, занятого работой.

Когда они поднялись из центральной скалы в один из шпилей, и стены вокруг перешли из камня в сталь, толпы тоже изменились. Здесь было больше офицеров, а матросы носили лучшие униформы, и их осанка была более гордой. Это были не массово и насильно загнанные на флот рабочие низшего уровня, которые трудились до тех пор, пока их не раздавливало в механизмах, не зажаривало или убивало током неисправное оборудование, после чего их заменяли в обычном порядке. Это был опытный экипаж, те, кто распоряжался работой двигателей или нацеливал оборонительные орудия, кто следил за бормотанием астропатов или потрескивающими генераторами пустотных щитов.

Кальпурния думала, что их ведут на мостик, но их недовольный проводник вместо этого направился к двойным закрытым дверям, по бокам от которых стояли еще два бойца службы корабельной безопасности, держа в руках хеллганы, направленные толстыми стволами в коридор. Провожатый кивнул им, распахнул двери, без церемоний провел Арбитрес внутрь и снова захлопнул двери, не произнеся и слова.

Они оказались в планетарии. Сферическое помещение было настолько большим, что галерея, в которую они вошли, висела в нескольких метрах над полом, или, по крайней мере, над нижним полюсом сферы. Стены были выкрашены в полночно-синий цвет, а в середине висело солнце — шарообразный светильник из затемненного дымчато-оранжевого стекла. Вокруг него пересекались серебряные кольца, изображающие двойную эклиптику Гидрафура, а вдоль них с тихим шипением скользили металлические шары планет и лун. Пылевые облака стали тонкими сетями из проволоки, растянутыми между маленькими серебряными полукругами, астероидные пояса — нитками хрустальных бус. Кальпурния разглядывала их, искренне восхищаясь сдержанной элегантностью и сложностью дизайна. Капитан-привратник Самбен де Жонси облокотился на перила, стоя к ним спиной. Это был худощавый и невысокий человек, но его горделивая осанка создавала впечатление большого роста. У него были короткие шелковистые черные волосы, смуглая кожа, по-кошачьи грациозные движения, и, когда он повернулся лицом, стало видно столь же по-кошачьи внимательные глаза. Он не носил церемониальной сабли, только узкий кинжал на плетеном золотом шнурке на шее. На высоком воротнике его униформы виднелась богато украшенная вышитая эмблема — как предположила Кальпурния, семейный герб.

— Вы испытываете мое терпение, мадам арбитр, — начал он без преамбул, — запас которого, между тем, сегодня не так уж и велик. Итак, поведайте мне, что я должен сделать, чтобы вы покинули мою станцию и ушли своей дорогой?

— Я прибыла сюда, чтобы найти тех, кто устроил на Кольце саботаж, уничтожив два корабля, погубив множество жизней и подвергнув опасности еще больше.

Кальпурния подумала, что его тон звучит пренебрежительно, и постаралась говорить холодно и ровно.

— Эти люди были на борту Кольца, но Флот забрал их сюда и поместил под стражу, очевидно, по вашим приказам. На самом Гидрафуре имели место столь же грубые и разрушительные случаи саботажа, и я предполагаю, что за всем этим может стоять один и тот же заговор. Если вы будете с нами сотрудничать, то мы сможем устранить преступную угрозу, направленную против Арбитрес, Флота и священной Вигилии на Гидрафуре, и уничтожить врага Империума и его народа.

— Вы, определенно, амбициозны, но не очень внимательны. Вы не ответили на мой вопрос.

Он шагнул к ней с горящими темными глазами, и Кальпурния осознала, что де Жонси был не просто груб. Он был в ярости.

— Мой вопрос, и я для вас повторю, был таков: что я должен сделать, чтобы избавиться от вашего присутствия?

— Ваш вопрос, капитан-привратник, был «поведайте мне, что я должен сделать, чтобы вы покинули мою станцию и ушли своей дорогой?» Очевидно, ваша память примерно в таком же состоянии, как, по вашему мнению, моя внимательность. А что касается ответа, вы можете сделать следующее: разместить меня и моих спутников на станции, пока не прибудет дополнительный персонал Арбитрес. Потом вы можете присоединиться ко мне на допросе заключенных, которые, можно с уверенностью сказать, виновны согласно Имперскому закону и, следовательно, должны отвечать перед основными законодателями Империума. В качестве жеста доброй воли я готова позволить вам также выступать в качестве обвинителя, когда будет покончено с допросами, а вериспексы соберут улики. Потом вы можете разрешить осуществление всех назначенных приговоров и наказаний, принимая участие там, где вы понадобитесь, и после этого, капитан-привратник, вы от меня освободитесь.

— Неприемлемо, — он отвернулся и снова оперся на перила. Серебряный шар, обозначающий один из внешних миров, прошелестел мимо, на расстоянии руки от его лица, вместе с парой самоцветных лун, вращающихся вокруг него. — Это военная система, арбитратор, и до тех пор, пока нас не вытеснила отсюда политика, Гидрафур был военным миром. Были атакованы космические перевозки, что является делом, относящимся к прерогативе Флота. Подчиниться приказам планетарного органа власти, передать своих заключенных, которых держат на моей станции, по моим приказам… Я спрашиваю себя, понимаете ли вы до конца, чего просите. То, что вы смеете требовать…

— Мой титул, капитан-привратник де Жонси, — арбитр. Арбитр-сеньорис. Вы можете обращаться ко мне «арбитр-сеньорис» или «арбитр Кальпурния», как пожелаете.

— Если все, на что вы способны, это поправлять меня касательно какого-то официального обращения…

— Я также могу поправить вас касательно официального закона. Мы — Адептус Арбитрес. Корабль, что на протяжении эпох несет на себе имперские законы. Мы разжигаем и поддерживаем огонь в маяке Закона Императора, чтобы все в Его Империума могли направлять по нему свою жизнь, и мы следим, чтобы те, кто отвернулся от этого маяка, сбив и себя и других с пути, поплатились за это. Мы определяем виновных, мы назначаем наказание. Я наблюдала за судами над офицерами Флота и Имперской Гвардии, над планетарными и системными губернаторами. Я дважды помогала вынести приговор людям из обеих этих организаций, и некоторые из них были выше рангом, чем вы, капитан-привратник. Если вы хотите избавиться от меня, то, я полагаю, вам придется приказать меня убить, до того, как на станцию прибудет корабль, полный Арбитрес, а потом каким-то образом сделать так, чтобы эти Арбитрес не заподозрили достаточно, чтобы объявить вас отступником и наложили подобающее наказание и на вас, и на всех тех несчастных, что находятся на вашем корабле.

Де Жонси стискивал перила, на которые опирался. Его руки скрывали мягкие перчатки, но поза говорила, что костяшки пальцев под стеганым зеленым шелком уже побелели.

— Или же, — продолжала Кальпурния, — вы можете присоединиться ко мне в том деле, которое мы оба, мой уважаемый капитан-привратник, должны делать всю свою жизнь. Сражаться с угрозами Империуму и его народу. Разве так сложно увидеть, что у нас есть общее дело?

— И сколько же у нас общего, как вы думаете? Сколько общего у меня с какой-то женщиной, которая вламывается на мою собственную станцию, станцию, капитаном которой я по праву назначен, и требует, чтобы я плясал под ее дудку? Все члены экипажа до последнего готовы выйти из шлюзов в вакуум, если я прикажу, ибо капитан на своем корабле — а эта станция, арбитр, является моим кораблем — воплощает собой высшую власть.

— Де Жонси, если вы чувствуете, что не отвечаете перед Арбитрес, тогда ладно. Вы можете оспорить точное значение закона с савантами и локуторами, которые прибудут вскоре за мной. Мы все можем снова встретиться в этом помещении и объяснить вам ваше положение. Если вы по-прежнему будете настаивать на том, чтобы противостоять воле закона, что ж, я, кажется, уже упоминала, что вы будете не первым офицером-отступником, которого я помогла низвергнуть.

Он снова резко развернулся, до хруста стиснув кулаки, со вспыхнувшими глазами.

— Это была угроза, арбитр Кальпурния. Вы угрожаете мне. Вы прибыли к моим вратам, и пришли сюда, и теперь угрожаете мне.

— Да, капитан-привратник, именно это я и делаю. Мне надоело плясать и бормотать замысловатые словечки, чтобы добиться того, что я ожидаю получить по праву. Я обладаю полномочиями и причиной, чтобы угрожать вам, и я их использую.

— Вы об этом пожалеете, — сказал де Жонси, тяжело дыша. — Через шесть часов к этим вратам должен пришвартоваться «Восходящий крестоносец». Это, чтобы вы знали, флагман коммодора Хейла Оменти, командующего Четвертой Гидрафурской эскадры и Хранителя внутренних врат. Несомненно, ему будет что сказать по поводу того, — он сделал пренебрежительный жест, — что какая-то маленькая арбитресса прилетела к нам на орбитальной посудине, чтобы поставить под вопрос полномочия капитана-привратника.

— В этом, капитан-привратник, есть изящная симметрия, потому что, хоть я и не могу назвать вам чье-нибудь пышное имя, сюда также направляется корабль, полный судей. Итак. Вы предоставите размещение для меня и остальных Арбитрес. Когда прибудут мои коллеги, мы сядем вместе с вами и с любыми заинтересованными подчиненными коммодора и разъясним вопрос касательно того, какие конкретные полномочия вы имеете в этом деле. А когда это будет закончено, мы перейдем к судам и приговорам, — она шагнула к двери. — Пожалуйста, пусть кто-нибудь сопроводит нас к нашим помещениям. Сейчас же.

Им отвели одну каюту с аблюторием, которая была бы просторна для одного человека, а для четверых тесна. Кальпурния постаралась немного поговорить с обоими Арбитрес, которых привезла из Крест-Семь. Это были Гомри, молодой человек с лоснящимися мускулами и миндалевидными глазами, происходящий с архипелагов Гидрафура, и Сильдати, женщина, чьи волосы и кожа были столь же белы, сколь темны были ее глаза и губы; она обладала странным акцентом, который, как она сказала, происходил из системы ДиМаттина, что находится на расстоянии двух секторов к краю галактики. Оба были относительно молоды и чувствовали себя так же неуютно, как Баннон, угодив в такой переплет между собственным руководством и Флотом. Кальпурния продолжала периодически завязывать разговоры, чтобы помочь и им, и себе расслабиться, так что неловкое молчание постепенно потеплело, став дружелюбным молчанием. Они сидели бок о бок, разбирали и чистили оружие и снаряжение и время от времени обменивались анекдотом или шуткой.

Кальпурния не была точно уверена, сколько прошло времени, прежде чем прозвучал сигнал смены караула. Они все подпрыгнули, когда по коридорам снаружи заревели гудки; это был резкий, заглушающий все остальное звук, который странно наслаивался по мере того, как к хору присоединялись гудки в более дальних проходах. Почти на полчаса пространство снаружи заполнилось окриками и грохотом сапог, прежде чем гвалт смены затих. Кальпурния начала размышлять о том, как организовать посменный сон, когда все снова подскочили от стука в дверь. Это был один из работников станции, который топтался на месте, нервничая от непривычного задания. Коридор за его спиной был затенен — светильники, и так приглушенные в согласии с Вигилией, стали еще тусклее на время ночи.

— Мэм, капитан-привратник де Жонси приказал сообщить вам, что скоростной дромон «Люмен Геодесс» вошел во внешние пределы наших оборонительных сооружений и пришвартуется в течение часа. «Восходящий крестоносец» уже приветствовал нас и вскоре тоже прибудет.

Кальпурния кивнула, щелкнула ему пальцами, чтоб он чуть подождал, и подозвала Баннона и Сильдати.

— Пожалуйста, сопроводите двух моих людей к тому причалу, где встанет «Геодесс». Вы двое, отрапортуйтесь лидеру целевой группы Арбитрес, когда она прибудет. Кратко доложите обо всем, что произошло до настоящего момента — вы оба были со мной все время. Потом проведите их сюда. У вас делегация второго уровня, вы подчиняетесь лидеру группы, пока не вернетесь ко мне.

Работник станции от этих слов занервничал, что подбодрило двоих Арбитрес, которые переглянулись, надели шлемы и потопали следом за ним тяжелым и уверенным шагом. Гомри посмотрел им вслед, а потом вопросительно перевел взгляд на Кальпурнию.

— Будем ждать здесь, — сказала она ему, — на случай, если придет новое сообщение о капитана-привратника. И еще потому, что меня достало самой делать все до последней мелочи. Я буду здесь, неподалеку, погуляю и переведу дух. Тебе везет, Гомри, ты останешься здесь и тоже сможешь поразмять ноги.

Постоянное движение и шум дневных смен исчезли, и прохладный полумрак коридора рядом с их каютой казался просторным и безмятежным. Прогулочным шагом Кальпурния немного удалилась от двери, глубоко дыша. Она не знала, правда ли так было или ей просто казалось, но воздух казался более холодным. Она рискнула потянуться, стоя на носках и запрокинув голову назад, и начала перебирать в голове все, что ей и ее группе надо сделать, а потом сдалась. Еще будет время, чтобы…

Позади послышался какой-то тихий звук, а потом ее с силой обхватили чьи-то руки, стиснув на уровне бицепсов, так что ее собственные руки оказались плотно прижаты к телу, и приподняли на цепочки. Это были тяжелые руки, с сильной и уверенной хваткой.

— Ага, попалась наконец-то? — злобно прошептал в ухо чей-то голос, и в воздухе поплыл щекочущий ноздри запах алкогольных испарений. Голос был сиплый, мужской, молодой и приглушенный. Ее развернули лицом к двери в ее комнату, откуда в коридор лился свет. Там стояло еще трое мужчин в форменных флотских брюках и свободных рубашках, без идентификационных значков. Их лица прикрывали куски темной ткани, в руках они сжимали тяжелые дубинки. Насколько она могла разглядеть, они выглядели раскрасневшимися. Тот, кто ее держал, похоже, был не единственным, кто укрепил свою отвагу при помощи бутылки.

Через миг в дверь шагнул Гомри, без шлема и явно не готовый к такой ситуации. Его глаза расширились, а затем собственные инстинкты предали его — первое, что пришло в голову Гомри, стало не прыгнуть обратно в комнату, чтобы схватить огнестрельное оружие, но произнести:

— Отпустите арбитра-сень…

Потом мощный удар дубинки с хрустом обрушился на его лоб, и он беззвучно повалился обратно в каюту.

— Вы за это заплатите, — сказала Кальпурния через плечо тому, кто ее держал. — Еще миг назад я могла списать это со счетов как выходку чрезмерно ретивых кадетов, но теперь у нас есть арбитр, которому понадобится либо койка в госпитале, либо похороны. Не думайте, что я за это с вами лично не расправлюсь. С вами всеми. И с де Жонси тоже, если я хотя бы заподозрю, что он за этим стоит.

— А ты хвастливая, да, мелкая назойливая сучка? — снова завоняло алкоголем, но схватившему ее удавалось удерживать голос под контролем, тихо шипя. — Думала, ты можешь прийти туда, где тебе не место? Думала, можно просто вот так сюда припереться, помыкать нами и унижать нас? У нас появилась отличная идея для маленького подарочка твоим друзьям. Мы собираемся оставить им сообщение касательно мелких сучек, которые суют свои мелкие носики туда, где не имеют никакого права находиться.

Его товарищи хихикали, и тот, который свалил Гомри, похлопывал палкой по ладони, затянутой в перчатку.

Кальпурния оценивала ситуацию. Они были пьяные, но, скорее всего, не до такой степени, чтобы рассчитывать на заторможенность и проблемы со зрением. Они были крупнее и сильнее, чем она. Их дубинки выглядели увесистыми орудиями, она не могла понять, из дерева или пластика, но действовали за счет массы, а не энергии, как ее оружие. Ими двигал адреналин, выделяемый от ощущения собственной дерзости. Они неправильно разместились, слишком долго злорадствовали и не снимали с нее оружие.

Ее снова дернули в сторону каюты. Как только они ее туда затащат, шансы станут значительно меньше. Экспериментируя, она перенесла тяжесть тела на другую сторону. Захват по-прежнему был силен, но мужчина не попытался изменить равновесие или центр тяжести.

Она повернула бедра в правую сторону. Плечи при этом не шевелились, и человек, который держал ее, не почувствовал движение из-за своего роста, отсутствия контроля за равновесием и брони на груди и плечах Кальпурнии. Она сдвинула рукоять своей дубинки вперед, повернула ее и нацелила ее конец вверх и назад. Мужчина крякнул от толчка, а потом беззвучно закричал от дикой боли, когда движение большого пальца наполнило дубинку энергией. Хватка на руках исчезла, Кальпурния нырнула в сторону. Тот, что держал ее, согнулся пополам с такой скоростью, что его ноги оторвались от пола, и он рухнул наземь, свернувшись в позе эмбриона.

Трое сообщников, ошеломленные, в свою очередь замерли, и Кальпурния, воспользовавшись этим, как могла принялась сокращать их численное преимущество. Она сделала два быстрых ловких шага вперед и вбок и нанесла удар, наклонившись под правильным углом, так что, когда дубинка воткнулась в брюхо второго противника в классическом выпаде фехтовальщика, силовой разряд отшвырнул его, согнувшегося в приступе рвоты, прямо на того, кто стоял за ним.

Спутавшись в ком, эти двое врезались в стену коридора, и Кальпурния вовремя развернулась, чтобы пригнуться и ускользнуть вбок из-под удара, который мог бы расколоть ей череп. Инстинкт не дал ей сразу же контратаковать, благодаря чему она избежала обратного движения палки, промелькнувшей прямо перед носом. После этого другой мужчина слишком сильно размахнулся и потерял равновесие, открывшись на мгновение. Кальпурния воспользовалась этим и врезала ему сапогом в колено. Потом, оказавшись рядом с ним, она поймала его за руку, поддела коленом под бедро и позволила его собственному замаху по инерции сбить его с ног. Сломанное колено согнулось, и противник неуклюже упал, вопя от боли и шока и пытаясь свалить ее на пол вместе с собой.

Она припечатала его ногой в лицо и еще сильнее пнула по ребрам и голове, потом повернулась, пригнулась и поймала удар, нанесенный сзади, на наплечник брони. Парень, которому удалось выбраться из-под своего полубессознательного товарища, перехватил свою дубину двумя руками и размахнулся, чтобы снести ей голову.

Кальпурния, которая все еще чувствовала отдачу от удара и была неописуемо рада тому, что не сняла панцирь, не дала ему такой возможности. Теперь ее дубинка гудела и плевалась искрами, и ей не нужно было сильно замахиваться, чтобы нанести большой урон. Кальпурния сделала низкий выпад, а потом, когда противник попытался заблокировать удар, шлепнула его по рукам. Она повысила мощность на одно деление, и разряд энергии вышиб дубину из рук мужчины, оторвав заодно кончики шести его пальцев. Тот взвыл и отшатнулся, но Кальпурния, будучи не в том настроении, чтоб проявлять милосердие, наклонила плечо и нанесла резкий рубящий удар сверху вниз, который раздробил ему ключицу и оставил глубокий обожженный след от плеча до живота. Дубинка выгнулась в руке от силы столкновения, мужчина рухнул назад, сполз по стене и мелко задрожал на полу.

Она воткнула дубинку обратно в зажим и подбежала к Гомри. Глаза того закатились, пульс трепетал, на лбу расползся жуткий темный кровоподтек. Кальпурния тихо зарычала и хотела было плюнуть на тела, распростертые в коридоре, но тратить на это силы не было никакого смысла. Она проверяла его пульс, говорила с ним, помогала ему дышать, когда приходилось, требовала у него, приказывала ему не умирать. Она по-прежнему сидела, сгорбившись над Гомри и упорно пытаясь поддержать в нем жизнь, насколько могла, когда прибыли сотрудники службы безопасности Флота.

Пятнадцатый день Септисты

Три дня до Мессы святого Балронаса. Второй день Вигилии Балронаса.

Процессия Тесейских мучеников. Поминовение Картигана и Лукулла Трафа.

К этому дню вся пища, оставшаяся от пира накануне Вигилии, должна быть съедена. Все, что осталось, к рассвету должно быть выброшено, в идеале — сожжено на жаровнях перед ближайшей часовней после того, как пищу благословит проповедник. Если еда сжигается в домашнем святилище, то главе семьи подобает прочитать четвертый Офелийский псалом или первые десять строф из послания Триора к даннитам. Также приемлемо оставить еду на ступенях у уличной кафедры.

Те, кто присутствует на Процессии Тесейских мучеников, должны поститься с восхода солнца и до тех пор, пока гробы не пронесут перед ними во время третьего и последнего прохода вокруг Собора. Когда гробы несут мимо, традиционно положено размышлять о своем поведении перед вышестоящими и Императором за прошедший год. Традиционное облачение для этого дня — темная головная повязка или платок на лбу для мужчин и то же самое либо темная вуаль для женщин. Особенно истовые верующие во время религиозных церемоний могут закрыть глаза повязкой или лентой. К концу дня гражданам следует решить, какой пост они будут держать, чтобы подготовиться к окончанию Вигилии. Весьма благочестиво и достойно поощрения начать пост на закате и ранее. В ранние часы поста мысли постящегося должны быть обращены на его грехи и проступки и необходимость покаяния и искупления. Соблюдение вигилии без сна вплоть до Служб Перьев в это время считается знаком ревностной веры.

Глава десятая

— Нет, — громко заявила Кальпурния, — мне не пришло в голову предоставить вам медицинскую помощь. Ни одному из вас. Могу назвать по меньшей мере одного человека, которому медицинские ресурсы врат были куда нужнее — и сейчас остаются нужнее — чем любому из вас.

Она стояла на одном конце двухуровневого центрального вестибюля Внутренних Харисийских Врат, не обращая внимания на любопытные или приглушенно-враждебные взгляды членов экипажа станции вокруг. По обе стороны от нее вились лестницы, одна из которых вела в зал трибунала, а другая — в покои Астропатики, а по обе стороны от лестниц находились тяжелые пластиковые колодки, привинченные к пластине в полу.

Левее всех находился станционный кадет Джинтис, один из напавших на нее вчерашней ночью, которого она вырубила вторым. Как и все остальные, он был закован в колодки и одет в полную униформу, с которой содрали все знаки отличия и ранга. Он выглядел слабым звеном: самый молодой, меньше всех принимавший участие в преступлении, а сейчас — самый напуганный и жалкий. По другую сторону лестницы от него находился старший кадет Бурдье, павший последним. Он был сильно сгорблен, искалеченные кисти рук замотаны марлей. Маршалам пришлось сымпровизировать для него металлический каркас, чтобы он не обмяк и задохнулся, потому что Кальпурния настолько повредила его торс, что он не мог стоять прямо.

У правого лестничного колодца находился младший энсин Цикурел, которому она разбила колено. Последовавшие за этим пинки также сломали его нос, скулу и два ребра, но, определенно, не дерзкий дух — взгляд, которым он одарил ее, опираясь на здоровую ногу и сопя сквозь бинты на разбитом всмятку носу, был полон ненависти.

— Если у вас осталась хоть крупица чести, — сказала Кальпурния в ответ на этот жгучий взгляд, — если вам удастся стать достойными той униформы, что с вас сняли, тогда вы сможете извлечь из этого урок.

Она подошла к четвертому из них, энсину Талгаарду. Это был тот, что схватил ее, главный зачинщик, тот, который позволил алкоголю затуманить свой разум и наплодить там фантазии о том, как поставить эту маленькую планетницу-арбитра на место и отомстить за оскорбление своего капитана.

— Не сомневаюсь, ваш капитан-привратник был бы не прочь увидеть меня в бинтах в медицинском отсеке станции, на волоске от смерти, как арбитр Гомри. Но когда вам четверым взбрело в голову, что надо действовать, что он сделал? На чью сторону он встал? Посмотрите, где вы теперь. Ваш капитан-привратник встал на сторону Закона.

— Ты… не понимаешь… оскорбление… чести… должно…

Это говорил Талгаард. Голос у него был придушенный, но она не была уверена, была ли тому причиной боль от ран или давление колодок на шею. Но его слов и искривленных губ было достаточно, чтобы убедить, что стоять здесь и тратить на него время бесполезно. Некоторые люди просто не желают исправляться.

Кальпурния прошла мимо него и поднялась по лестнице к дверям зала судебных заседаний. Она бы, возможно, могла войти внутрь и послушать, как пререкаются люди коммодора Оменти и Арбитрес, и даже поучаствовать в спорах, но правила хорошего тона диктовали, чтобы она не присутствовала при обсуждении своего дела.

Коммодор и Арбитрес прибыли на станцию практически одновременно. Нестор Леандро возглавил делегацию Арбитрес, как только услышал, что Кальпурния улетела на Внутренние Харисийские Врата, а сам Оменти прибыл на борт, когда узнал, что банда младших офицеров напала на арбитра-сеньорис.

К тому времени, как они встретились в покоях де Жонси, Гомри лежал в коме в медицинском отсеке станции, и за ним ухаживало четверо врачей Флота. Кальпурния в конце концов согласилась поесть и немного поспала на свободной койке, но, когда ее разбудил юнга, посыльный из офиса де Жонси, Гомри все еще оставался в коме. Она не стала торопиться, вернулась в свою маленькую каюту, умылась и привела себя в порядок, прежде чем отправиться в кабинет капитана-привратника.

Коммодор Оменти, с выбритой головой, висячими усами и такой же смуглой кожей, как у де Жонси, выглядел как само воплощение прохладной вежливости, когда разливал крепкий черный кофеин с добавлением бренди в маленькие латунные чашки-сферы вроде тех, что использовал Дворов. Де Жонси хранил молчание, Леандро был непривычно сдержан, то есть говорил лишь чуточку больше, чем все остальные в комнате, вместе взятые. Оменти благожелательно вел светскую беседу о попытках саботажа в Босфорском улье и «испытании», как он выразился, которому подверглась Кальпурния на борту Внутренних Харисийских Врат. Кажется, из этого нападения вышло хоть что-то полезное: тот факт, что младшие офицеры, подчиненные де Жонси, атаковали высокопоставленную гостью, лишило его всякой опоры для жалоб, и Леандро использовал все свои дипломатические умения, чтобы убеждать коммодора, в то время как капитан-привратник никак не мог за ним угнаться.

С Оменти Кальпурния чувствовала себя в своей тарелке: его манера поведения была твердой, но миролюбивой. Хоть ей и не очень нравилось, что его взгляд то и дело падал на ее бедро под обтягивающей черной униформой арбитратора, она начинала проникаться осторожным оптимизмом насчет сотрудничества с де Жонси и доступа к заключенным.

Осторожный оптимизм, как она подумала позже, был проклятьем всей ее жизни.

— Вы вовремя, мэм, — сказал флотский сотрудник станции, который открыл дверь, когда Кальпурния достигла верха лестничного колодца. — Коммодор и арбитр-сеньорис желают вас видеть. Другой арбитр-сеньорис, я имею в виду, мэм, — дипломатично добавил он.

Зал трибунала выглядел на удивление незамысловато: простые скамьи и стол в виде подковы. Леандро и Оменти сидели на дальнем конце, где тот изгибался, достаточно далеко друг от друга, чтобы подчеркнуть свое различие, но достаточно близко, чтобы вести дискуссию, а не вступать в противостояние. У плеча Оменти стоял человек с широкой талией, одетый в зловещую черную униформу Имперского Комиссариата. Его красное лицо и шея выпирали из жесткого воротника, словно их оттуда выдавило, как пасту из тюбика. Не считая комиссара, с каждой стороны присутствовала свита из савантов-законников и клерков, которые держались по углам помещения.

Де Жонси вошел в боковую дверь. Его черные глаза смотрели подозрительно. Ни Леандро, ни Оменти не поднялись, оба только жестом подозвали своих коллег. Комиссар пристально оглядел Кальпурнию, потом де Жонси, но по его лицу невозможно было прочесть, что он думал.

— Итак, давайте сразу к делу, — начал Оменти. Голос у него был мягкий, дикция говорила о хорошем образовании, но при всем этом он выглядел как человек, который никогда не опускал голос ниже рева. — Мы рассматриваем проблему, состоящую в конфликте интересов, или, скорее, в вопросе наличия такового конфликта, между Адептус Арбитрес и Имперским Линейным флотом Пацификус в деле, касающемся ареста и судебного преследования тех, кто ответственен за то, что выглядит как намеренный акт саботажа против наших братьев по службе из Лиги Черных Кораблей.

— Вопрос, разрешение которого, по нашему предварительному и неопределенному мнению, сведет проблему к тому, на кого эти атаки — поскольку таковыми мы их считаем — были направлены, — продолжил Леандро. — Оба наших ордена, как и, несомненно, любой слуга Бога-Императора, возрадовались бы тому, что подобный акт агрессии был бы компенсирован соразмерными актами правосудия. Однако в обсуждении прецедентов и соглашений, накопившихся за сотни лет взаимодействия между нашими организациями — которых едва хватило б, чтобы отдать должное всей сложности этой темы, но на настоящий момент этим количеством вполне можно обойтись — мы пришли к тому выводу, что наилучшим подходом будет позволить подчиненным почтенного коммодора и достойного капитана-привратника Самбена де Жонси расследовать любое преступление, направленное конкретно против высокочтимой Лиги Черных Кораблей, в то время как работа уважаемой арбитр-сеньорис Кальпурнии, состоящая в преследовании преступников, которые стремятся сорвать Вигилию и Мессу святого Балронаса, в случае, если данная работа окажется связана с атакой на Кольце, должна продолжаться.

Де Жонси хмурился, Оменти приподнял бровь, лицо комиссара по-прежнему ничего не выражало. На миг повисла тишина.

— Вы хотите сказать, сэр, — вспыхнул де Жонси, — что эти люди останутся на моей станции и будут допрашивать заключенных, насчет которых я уже отдал приказы?

— Он хочет сказать, что если эта атака была направлена на военное командование Черных Кораблей и просто по совпадению произошла над Гидрафуром, тогда она вся ваша, де Жонси, и Арбитрес должны отступить, — голос у комиссара был невыразительный и скрипучий, что говорило об аугметическом восстановлении горла. — Если же это еще одна из тех попыток подорвать мессу, которая, по совпадению, оказалась нацелена на Черные Корабли, тогда это дело Арбитрес, и вы должны предоставить им любую помощь, которая понадобится.

— И как мы это определим? Вы же не думаете, что я бы не доложил обо всем, что выведал бы сам? Я законопослушный и богобоязненный человек, вне зависимости от того, что вам могла наговорить эта… эта женщина.

— Ваше поведение выдает ложь в этих словах, капитан-привратник. Человек, которого вы описали, оказал бы Адептус Императора чуть больше уважения, чем вы оказали мне.

— Достаточно, де Жонси, — прервал Оменти. — Арбитр Кальпурния проведет собственные допросы вместе со специалистами Арбитрес, которых, как я понимаю, арбитр Леандро привез с собой с Гидрафура. Арбитрес больше известно о ранних стадиях этого заговора, и они лучше знают, какие вопросы задавать. Нет сомнений, что это больше относится к их сфере, чем к нашей.

Де Жонси поднялся.

— Коммодор Оменти, со всем уважением, я официально протестую. Эти Арбитрес уверяют, что мы все на одной стороне в борьбе против преступников и врагов Императора, но если бы это было правдой, они бы приняли слово офицера Имперского Флота и после этого удалились. Я, как офицер, дал им формальное торжественное обещание, что будет свершено правосудие…

Кальпурния, которая не могла припомнить эту деталь, поймала взгляд Леандро и едва заметно покачала головой. Тот так же слабо кивнул в знак понимания.

— …и саботаж, уничтоживший «Авентис Сапфир 7», будет наказан. Подразумевать что-то иное — это не только сомнение в моей власти, но и оскорбление моей чести. Может быть, у Арбитрес концепция таковой и отличается от моей, но это взывает к сатисфакции, не меньше, с моей стороны.

— Сатисфакции? — переспросил коммодор. — Вы, кажется, упорно стремитесь создавать мне проблемы, де Жонси. Но если вы собираетесь сказать то, что, как я думаю, вы скажете, тогда давайте это услышим, чтобы можно было перейти к следующему этапу.

— Есть, сэр. Арбитр-сеньорис Шира Кальпурния из Адептус Арбитрес оскорбила мою честь. Она отвергла мое слово офицера и своими словами и действиями явственно подразумевала подозрение в том, что я замешан в этих прискорбных событиях. Ожидание, что я буду сотрудничать с ней после этого возмутительного поступка, только отягчает оскорбление, и от лица самого себя и всей семьи де Жонси я требую сатисфакции.

— Ясно, — Оменти повернулся к Кальпурнии. — Вы, наверное, и сами все слышали, арбитр Кальпурния, но, в любом случае, я обязан проинформировать вас, что капитан-привратник Самбен де Жонси из Гидрафурской эскадры Имперского Линейного флота Пацификус заявил, что был вами оскорблен, и требует сатисфакции. В соответствии с традициями, существующими в этом флоте касательно дел офицерской чести, он может постановить, что перед тем, как вести с вами какие-либо дела в дальнейшем, его требование должно быть удовлетворено.

— Вы говорите о дуэли, я так понимаю? — спросила она. Оменти кивнул. Выражение лица де Жонси было триумфальным. — Распространяется ли эта традиция офицеров Пацификус на членов Адептус, не относящихся к Флоту?

— Поединки чести между соперничающими представителями Адептус имеют прецеденты, при условии, что были выполнены определенные формальные предпосылки, — начал Леандро. — Два недавних примера — диспут между Кджином Бассонелем из Администратума и кюре Варенго из Адептус Министорум, которые обменялись оскорблениями, споря о правильной интерпретации степеней десятины в 942.M41, и…

— Я уверен, что арбитр Леандро верно цитирует прецеденты среди планетарных Адептус, — плавно вклинился Оменти. — Мои извинения, арбитр Леандро, я не хочу проявить неуважение, — Леандро милостиво кивнул, — но дело не в прецедентах. Не только традиция, но и официальный декрет, отменить который не в моей власти, запрещает поединки чести между офицером Флота и каким-либо человеком, не входящим во Флот. Невозможно устроить официальную дуэль, и невозможно предоставить сатисфакцию.

Оменти явно намеревался сказать что-то еще, но де Жонси выпрямился, щелкнул каблуками и отдал салют, сияя улыбкой, словно ярким светильником. Комиссар наклонился над плечом Оменти и что-то прошептал.

— Кальпурния и де Жонси должны покинуть нас и дать нам некоторое время поразмыслить, — объявил Оменти. Капитан-привратник профланировал в двойные двери следом за Кальпурнией вместо того, чтоб удалиться сквозь свой личный выход.

— Так вы, де Жонси, действительно чувствуете себя оскорбленным, или вы просто думаете, что нашли способ избежать сотрудничества?

Голос Кальпурнии был столь же холодным, насколько тепла была улыбка капитана, и хотя она знала, что вопрос мог заново начать все эти споры по поводу чести, она слишком сердилась, чтобы быть дипломатичной.

— Что я думаю, так это то, что нашел способ избавить себя и свою станцию, полную храбрых и верных воинов, от дерзкой угрозы нашему авторитету, нашей целостности и нашей способности исполнять свой долг, который заключается в охране врат Гидрафурской системы и всех жителей этой системы, что полагаются на нас и нашу бдительность. Вы удовлетворены?

— Вы что, думаете, что я позволю вам эксплуатировать лазейку в традициях, чтобы вам не пришлось со мной сотрудничать, из-за какого-то вымышленного оскорбления?

— Вымышленного?

— Вы сказали коммодору, что дали мне слово офицера, что правосудие будет свершено. Вы ничего такого не делали.

— Он мне поверит на…

— И вы обвинили меня в том, что я обвинила вас в связи с атаками и саботажем, де Жонси. И я знаю, что не делала этого.

Его лицо стало неуверенным.

— Вы явно… я имею в виду, весь путь, который вы проделали на мою станцию, с этими обвинениями…

— Какими такими обвинениями? Я прибыла на вашу станцию с намерением допросить заключенных, которых вы арестовали на Кольце и привезли прямиком сюда, — она вспомнила, что сказала Баннону насчет своих подозрений, и поняла, что ее слова неприятно близки ко лжи. — Покажите мне, в каком месте я оскорбила вашу честь необоснованными обвинениями в ваш адрес.

Вот так, это было более приемлемо. Де Жонси просто стоял и пристально смотрел на нее.

— Ну что же, капитан-привратник, что такое еще одно оскорбление среди кучи тех, которые вы уже взвалили на меня? У меня не было причин подозревать вас в чем-либо до того, как я сюда прибыла, кроме обычного, фонового подозрения арбитра, — она прокляла правдивость, которая заставила ее добавить эту фразу в конце, и все равно продолжила наступать. — Теперь же есть. Я думаю, вам есть что скрывать, и от этого вы нервничаете и переигрываете в попытках убрать нас со станции. Это вызывает у меня чертовски сильные подозрения, де Жонси.

— Подозревайте что хотите. Теперь вы дважды подумаете, прежде чем сцепиться с Флотом Пацификус. Вы должны радоваться, что я такой, как я есть — был бы я на уровне большинства вас, планетников, я бы мог дать этим парням еще раз попытать на вас силы.

Она готовила ответ, когда двери распахнулись, открывая две облаченные в черное фигуры: Леандро, в мантии и с судейским головным убором под рукой, лучезарно улыбался рядом с комиссаром.

— Капитан-привратник де Жонси, арбитр Кальпурния, я могу объявить, что для решения нашего безвыходного положения понадобилась лишь кратчайшая дискуссия. Нужно было лишь предоставить конкретные детали нашей проблемы — скорее, концепции, даже не факты — для внимательного изучения судебными специалистами с обеих сторон дебатов. И мне приятно сообщить, так же, как и вам обоим наверняка приятно будет узнать, — его глаза блеснули, — что мы выяснили: принимая во внимание любые интерпретации, мы решили, что выход из этой ситуации можно найти из заключения по обвинению в военных преступлениях против определенной части последователей адмирала-отступника Крайла, которое было сделано в предыдущем столетии.

— Военные преступления? — в кои-то веки Кальпурния почувствовала, что согласна с де Жонси, в голосе которого звучало изумление. — Вы что, серьезно уже заявляете о военных преступлениях?

— Успокойтесь, де Жонси, ничего подобного, — резко оборвал комиссар.

— Благодарю почтенного комиссара Моджеску за то, что тот со свойственной ему прямотой поправил меня, и признаю свою ошибку, — с поклоном сказал Леандро. — Новость, которая у меня для вас есть, капитан-привратник, связана не с обвинениями или преследованием. Новость в том, что это не тупик, как мы ранее считали. Прецеденты, о которых идет речь, связаны с механизмами Имперского правосудия внутри организационно замкнутого образования, такого, как Линейный флот сегментума, и ролью Флотского Комиссариата.

— Он имеет в виду, — вставил Моджеска, — коммодор Оменти установил, что этот закон позволяет заменить себя иным лицом в случае, если иначе поединок чести невозможен, в том числе, если один из участников не принадлежит к Флоту.

Глаза де Жонси расширились, и Кальпурния поняла, почему Леандро улыбался. Сторона, которой бросили вызов, не могла участвовать в дуэли, и это значило, что у нее нет возможности назначить себе замену из Флота, но прецедент гласил, что в таком случае замену предоставляет член Флотского Комиссариата.

— Следовательно, капитан-привратник, сражаться ради сатисфакции вы будете со мной, как с заменой арбитра-сеньорис Кальпурнии. Коммодор Оменти предложил использовать для этого дуэльную арену на борту «Восходящего крестоносца», как нейтральную территорию, и будет осуществлять контроль за поединком. Как руководящий офицер, он назначил дуэль на час третьей вахты, через два часа после окончания службы в память Тесейских мучеников, — он отсалютовал де Жонси. — Благодарю вас, капитан-привратник. Увидимся на арене.

С этими словами комиссар развернулся на каблуках, вихрем взметнув черный плащ, и с прямой, как таран, спиной промаршировал обратно в двери, лязгая сапогами по палубе. Леандро и Кальпурния обратили на де Жонси спокойные, уравновешенные взгляды, но тот тоже повернулся и ушел прочь, сквозь толпу станционного персонала. Все они внезапно деловито занялись своими обязанностями, которые, по странному совпадению, еще миг назад требовали от них стоять в пределах слышимости от лестницы.

— Шира, дромон, на котором я прибыл сюда, специально выделен для Арбитрес, — сказал Леандро, когда они стояли, безмолвно созерцаемые четырьмя молодыми людьми в колодках. — Я приказал вашему эскорту переместиться туда, чтобы они немного отдохнули и поели — не стоит ли и нам заняться тем же самым? Может быть, даже угоститься кое-чем необычным и изысканным. Несмотря на то, что это время года положено сопровождать аскетизмом, я не могу избавиться от чувства, что мы, пожалуй, заслужили немного отдыха и можем себя вознаградить.

— Опять этот кофеин с бренди? Я заметила, что вам он очень нравится.

— О нет, никакого алкоголя. Вчера мне удалось завладеть двумя кувшинами сиропов с архипелага Шиква, каждый из которых подходит под немного иначе заваренный кофеин. Каюсь, я настолько потакаю своим желаниям, что взял их с собой.

— Думаю, Нестор, вы на меня их только зря растратите. У меня по гидрафурским стандартам очень непритязательный вкус.

— Сиропы — это что-то вроде фирменной особенности гидрафурской кухни, — сказал Леандро. — Так, конечно, было не всегда. Был продолжительный период, который кончился примерно во время экклезиарха Тора, когда определенным видам сваренных напитков позволяли кристаллизоваться и подавали в виде порошка или смолы. Из-за этого возникло предпочтение к определенным техникам готовки, но переход к приправам, основанным на сиропах, можно отследить к переселенцам из внешних миров сектора Колонна, с прибытием которых появились… я опять ушел в разглагольствования?

Кальпурния улыбнулась.

— Да, немного. И у меня есть другие дела на этой станции. Но в один день, арбитр Леандро, я постараюсь найти аспект гидрафурской культуры, о котором вы не сможете с ходу прочитать мне лекцию.

— Задача, которую многие стремились решить, но никто так и не одолел, — весело ответил Леандро. — Ну что ж. Нас не пригласили на богослужение в часовню Флота, поэтому сегодня мы почтим память Тесейских мучеников короткой службой на борту «Геодесс». Предлагаю и вам подняться на корабль и присоединиться, если получится — боюсь, что стремительная смена событий не дает вам следовать религиозному долгу. Но если не вмешаются обстоятельства, я еще увижу вас в дуэльном зале «Восходящего крестоносца».

Они отдали честь друг другу, и Кальпурния не смогла устоять перед тем, чтобы бросить последний удовлетворенный взгляд на людей в колодках, прежде чем удалиться к медицинским покоям.

В галерее стояли деревянные скамьи, настолько узкие и часто наставленные, что голова человека в одном ряду торчала практически между коленями того, что сидел за ним, а головы сидящих в верхнем ряду задевали низкий потолок. Перед первым рядом проходили перила, за ними был глубокий ров — примерно метр пустого пространства, а дальше шла дуэльная арена «Восходящего крестоносца», полоса пористого пластика, мягкого и шершавого, чтобы ноги не скользили. Она была в четыре метра шириной и примерно в десять длиной, в обоих ее концах находились небольшие дверные проемы. Ее заливал густой желтый свет прожекторов, которые, как предположила Кальпурния, воспроизводили природное освещение Гидрафура. За полосой она видела отблески позументов и медалей на такой же галерее, которая была полна офицеров.

По пути сюда она была слишком занята мыслями, чтобы нервничать. В Ультрамаре она не имела дела с дуэлями, так как столь бессмысленные распри там считались достойными презрения, а внутренние законы самих Арбитрес касательно поединков были очень суровы. Но она знала, что во многих других местах церемониальные поединки находятся в большом почете, и что это было серьезное событие, даже если бы на кону не стояла помощь же Жонси, поэтому волновалась, что может совершить какой-нибудь промах, который запятнает честь Моджески или нарушит ход дуэли. Все, что ей пока что удалось выведать у хозяев станции, так это то, что Моджеске дадут «раннее преимущество», что бы это ни значило, и что оба дуэлянта будут использовать смертельное оружие, несмотря на то, что официально поединок шел до первой крови или до сдачи. Теперь она оглядывалась, стараясь отметить, что делают окружающие, и убедиться, что ее поведение вписывается.

Ей не стоило беспокоиться. Первым же, что она почувствовала, когда дверь открылась, была волна разговоров, едкий дым сигар и звон стаканов. Ряды офицеров глубоко ушли в изобилующую шутками болтовню, говорили, нисколько не понижая голос, поворачивались, чтобы окликать друг друга через всю галерею, передавали маленькие серебряные блюдца со сладостями, сигарами и нюхательным табаком, и разливали из графинов ликеры, от одного аромата которых у Кальпурнии закружилась голова. К Леандро ей пришлось проталкиваться сквозь толпу в зеленых униформах, все члены которой просто весело игнорировали ее, но, сев, она решила, что это было лучше, чем враждебность, к которой она себя готовила.

— И как ваш раненый? — спросил Леандро.

— Его зовут арбитр Гомри, и ему лучше, чем раньше, хотя это ни о чем не говорит. Он в глубоком беспамятстве, но медики станции хорошо выполняют свою работу.

— Вполне разумно питать веру относительно того, что медики на борту военной станции способны справиться с боевыми ранениями.

— Именно так. Что ж, следующий шаг — добиться, чтоб он достаточно окреп для путешествия. Если они с этим справятся, и если на вашем дромоне есть апотекарион…

— Он там есть.

— Отлично, ну что ж, тогда мы, возможно, заберем его с собой в Босфорский улей. Ему будет полезно вернуться в Стену, чтоб быть среди друзей. Интересно, если Моджеска победит, сможем ли мы настоять, чтоб этих четверых ублюдков…

Леандро жестом попросил ее прерваться и кивнул в сторону толпы офицеров, которые уже практически заполнили скамьи позади них.

На одном конце дуэльной арены появился капитан-привратник де Жонси, рядом с ним стояли двое, которые, как решила Кальпурния, были секундантами. Он тихо разговаривал с ними и временами попивал из латунного шарика. Капитан избавился от длинного форменного кителя и был одет в тесно прилегающую белую нижнюю рубашку, которая подчеркивала его стройное телосложение. Он не подавал виду, что вообще замечает шумные толпы офицеров по обеим сторонам, и реакция была взаимной: звон столовых приборов и дым сигар стали только гуще. Разговоры в целом свелись к сложным каламбурам касательно дуэлянтов и других персон из Флота. Кальпурния предположила, что они бы не имели для нее значения, даже если бы она знала эту систему — она знала, что с чувством юмора у нее было неважно, и несколько подозрительно относилась к людям, у которых оно было развито. Она полагала, что это указывает на некий ужасный недостаток, но беспокоиться по этому поводу ей пока не приходилось.

Светильники над зрительскими местами затемнились, как будто они были на каком-то представлении. Кальпурния увидела, что секунданты де Жонси удалились обратно в свою дверь, а сам капитан теперь был вооружен. Через миг дальняя дверь скользнула в сторону, в нее вошел Моджеска, и поединок начался.

После всех этих разговоров о традициях и обычаях Кальпурния ожидала сложных формальностей перед началом дуэли, но они даже не отсалютовали друг другу. Моджеска просто промаршировал к де Жонси и начало описывать своим оружием короткие резкие дуги. Раздетый до сапог, бриджей и нижней рубашки, как его оппонент, он был вооружен заточенным с одной стороны, приспособленным для рубки клинком — частично фальшионом, частично секирой, с расширенным и утяжеленным к концу лезвием, что позволяло наносить мощные удары, способные отсечь конечности. В другой руке он держал тяжелый жезл, который, судя по тому, как он им орудовал, служил скорее для парирования и защиты, чем для использования в качестве оружия.

Де Жонси отбивался от него более длинным и довольно нелепым оружием, которое напоминало Кальпурнии двуручный топор со странным пучком каких-то волос, вроде как у комика-акробата в цирке. Лишь после того, как она по меньшей мере минуту наблюдала за обменом выпадами, в памяти всплыли давнишние учебные курсы. Это было корабельное оружие, и эти хлесткие стержни на его конце оканчивались иглами, в которые поступал заряд из блока питания, находящегося в противовесе на другом конце древка. Оно было приспособлено для условий абордажа, когда близость к обшивке корабля не позволяет использовать огнестрельное оружие или огнеметы. Им можно было рубить врага с размаху или наносить колющие удары, чтобы по крайней мере одна-две иглы нашли слабое место в тяжелых укрепленных костюмах и капюшонах, которые абордажные бойцы носили для защиты. Глядя, как де Жонси использует свое оружие, умело выставляя пучок острых как копья стержней между собой и Моджеской всякий раз, как тот пытался сблизиться, Кальпурния поняла, что оно уже должно быть заряжено. Один из этих двоих, а может быть, и оба, в конце концов может запросто угодить в госпиталь или морг.

Дуэль представляла собой резкий контраст различных техник: изящные, танцевальные позы де Жонси, чьи выпады стремительно мелькали, словно язык ящерицы, и агрессивный, брутальный стиль Моджески, который скрывал хитроумные атаки под фасадом грубого напора. Де Жонси сражался в технике классического фехтования аристократии, делающего упор на равновесие, искусность и тонкие приемы, Моджеска — в классическом стиле Комиссариата, созданном не только для побед в боях, но и для политической пропаганды, для того, чтобы провозглашать непререкаемое право комиссара поддерживать дисциплину любыми необходимыми средствами.

Де Жонси сдавал позиции. Когда вошел Моджеска, капитан стоял где-то на расстоянии трети арены от своей двери, но теперь, если бы он сделал шаг назад, то уперся бы в стену позади себя. Ему нужно было больше пространства, и он отвоевывал его, сплетая в сложный узор выпады и замахи, отчего Моджеске пришлось отступить вправо, отбивая электризованные иглы в сторону жезлом, зажатым в левой руке. Эта штука, видимо, из керамита или пластика, подумала Кальпурния, глядя, как искры сверкают между иглами, но не проходят сквозь жезл к руке комиссара. Потом де Жонси закрутил древко в руках и быстро, как кошка, отступил вправо, пытаясь обойти Моджеску и удалиться от двери. Ему почти удалось, но ему пришлось скорректировать движение, чтобы не приближаться ко рву вокруг арены, и Моджеска, который явно предвидел это, воспользовался тем, что противник на миг отвлекся, и наотмашь ударил по древку длинного топора. Пальцы де Жонси захрустели, и оружие едва не вылетело из его рук.

С искаженным от боли лицом де Жонси отчаянно попятился, в то время как Моджеска, продолжая разворот, сделал еще один режущий удар, нацеленный на другую руку противника. Перехватив рукоять пониже, капитан-привратник попытался увеличить расстояние между ними. Лезвие топора со свистом описывало длинные дуги, для чего ему не нужно было прочно сжимать оружие. Но Моджеска, тщательно рассчитывая время, наступал чуть дальше после каждого взмаха, заставляя де Жонси пятиться назад, так как тому нужно было пространство для этих широких ударов. Наконец он сдался и попытался отогнать комиссара серией низких глубоких выпадов, которые вынуждали Моджеску либо отступать, либо наклоняться, чтобы перехватить их, и открывать для удара голову.

Теперь в зале повисла полная тишина, не считая шороха сапог дуэлянтов и звука их дыхания. Оба вспотели: гладкая темная кожа де Жонси блестела от влаги, в то время как с грубой шкуры Моджески, чьи плечи и руки заросли жесткими рыжими волосами, текло и капало.

И снова нервы изменили де Жонси. Он слишком увлекся низкими выпадами и стал делать одно и то же снова и снова, не замечая, что защита Моджески с каждым разом становилась все увереннее, и что его шаги стали короче, говоря о том, что комиссар напрягся перед ответным броском. Офицеры тоже это поняли, и Кальпурния услышала, как где-то пробормотали «Здесь он ошибся».

Через миг Моджеска перешел в наступление. Де Жонси ясно сигнализировал о своих намерениях: определенная постановка ног, небольшое отклонение назад. Моджеска наблюдал за тем, как он переступает, как отводит оружие назад для удара, а затем сделал шаг навстречу, крутанувшись, чтобы уклониться от пучка острых стержней. Внезапно он очутился там, где де Жонси его не видел — за плечом, и пока противник лихорадочно пытался совладать со своей инерцией и завладеть контролем над разделяющим их пространством, острие тесака Моджески вгрызлось в бицепс его здоровой руки, а через секунду жезл врезался ему в лоб. Де Жонси пошатнулся и обмяк, Моджеска прижал лезвие его топора обухом своего клинка и пинком вышиб оружие из рук капитана, потом схватил де Жонси за руку, пока тот не свалился, и вытащил его в центр.

На долгий миг они застыли в немой сцене: стройный офицер, распростертый на полу, и тяжеловесный комиссар, стоящий над ним, упершись сапогом в грудь поверженного противника. Затем де Жонси поднял дрожащую руку. Лязгнули распахнувшиеся двери, на арену хлынули служители, и, когда Кальпурния и Леандро отсалютовали комиссару Моджеске и начали продвигаться к выходу, офицеры Линейного флота Пацификус поднялись на ноги и зааплодировали.

Де Жонси пошел им навстречу. Ему пришлось это сделать. Дуэль выбила ему весь порох из пороховниц, как не слишком элегантно выразилась Кальпурния, когда они с Леандро шли по тонкому, дрожащему и вообще довольно опасному доковому мостику. По крайней мере, там имелась гравитация, это была не просто связь с «Геодесс». Леандро сопроводил ее в медицинское отделение, как подозревала Кальпурния, скорее всего, для того, чтобы облегчить последствия смены гравитации и ориентации в пространстве. Оказалось, Леандро терпеть не может эти переходы, даже больше, чем она сама.

— Он согласен, чтобы его допросили? — спросила Кальпурния, когда они шли к верхнему медицинскому отсеку Харисийских Врат.

— Он согласится. Я думаю, мне удалось достичь определенного взаимопонимания с коммодором, так что я могу считать себя информированным и сообщить вам, что Оменти утвердил свою позицию по этому поводу. Вы, вероятно, заметили, что многоуважаемый коммодор имеет несколько иное мнение по поводу сотрудничества с Арбитрес, чем известный нам капитан-привратник под его командованием. Оный капитан, как он считает, довольно-таки сильно подмочил репутацию его линейного флота, не говоря уже о том, что привлек неблагоприятное внимание со стороны ордена Адептус, который, как вы успели указать капитану-привратнику, способен совершенно законным образом налагать наказания на представителей Флота, если сочтет нужным. Он продемонстрировал неспособность контролировать свою станцию, дошедшую вплоть до того, что представителю того самого ордена Адептус пришлось отбиваться от яростного нападения целых четверых его подчиненных. И теперь это дело чести, по поводу которого он настоял на сатисфакции, вместо этого только унизило его…

— Он проиграл поединок, Оменти сказал ему, что у него нет выбора, и он должен рассказать нам то, что знает.

— Ах, моя арбитр-сеньорис Кальпурния, ваши слова взрезают саму суть вещей, словно быстрый меч самого Махария.

— Разве Махарий использовал меч?

— Припоминаю, что он изображался с таковым в большей части исторических рукописей моей библиотеки. Чистосердечно признаюсь, я всегда принимал этот нюанс на веру.

— У моего отца была обширная коллекция книг о военной истории. С их помощью я учила своих братьев чтению и ораторству. У меня сложилось впечатление, что он больше предпочитал огнестрельное оружие и некую разновидность силового.

— Меч, который я видел на иллюстрациях, вполне мог быть силовым оружием. Мне стоит еще раз взглянуть на эти цветные вставки. В конце концов, мы гораздо ближе к местам реальных завоеваний Махария, чем Макрагг.

— Однако, Нестор, книги, которые я читала, когда была моложе, использовали источники из этого сегментума.

Так, довольно дружески, они препирались в вестибюле у медиков, пока вокруг них приходили и уходили доктора. Они по-прежнему спорили о Махарие, когда пришли новости о том, что Гомри дрейфует между комой и полубессознательным, оторванным от реальности бодрствованием. Кальпурния не хотела уходить, не повидавшись с ним, но он опять потерял сознание.

— Должно быть, это был ужасный удар, — тихо сказал Леандро, когда они ушли.

— Да, ужасный, — ответила Кальпурния, — и его ударили из-за меня.

Она почти ничего не говорила, пока они шли к покоям де Жонси.

К тому времени, как они добрались, капитан-привратник уже начал говорить. Бледный и усталый, он сидел в мягком кресле у окна из бронестекла полуметровой толщины, из которого был виден блок лэнсовых стволов и темные силуэты двух стоящих на приколе дромонов.

В кресле напротив капитана сидел комиссар Моджеска. Второй комиссар, более молодой и худой, чем-то напоминающий самого де Жонси, кивнул Арбитрес, когда его представили как комиссара-привратника Чалса. Через полкомнаты от них на табуретке сидел клерк с аугметикой на голове, от которой тянулись заплетенные в косы провода, ведущие к лежащему на коленях инфопланшету. Там же стояла женщина-офицер в зеленой форме, чьи знаки отличия с аквилой и весами означали принадлежность к судебной службе Флота. Она представилась просто как лейтенант Рибелл и снова стала пристально наблюдать за де Жонси. Вся сцена выглядела довольно обыденно. Глядя на забинтованную руку де Жонси и внимательность остальных присутствующих, можно было подумать, что они пришли пожелать выздоровления раненому капитану. Но довольно скоро стало ясно, что это на самом деле допрос.

— Лайзе-Хагган, — сказал капитан-привратник, и Леандро сразу же оживился.

— Что вы сказали?

— Дом Лайзе-Хагган. Я рассказал комиссару, что я знаю о том, как подстроили саботаж. Я не принимал в нем участия. Мое… мое упущение состоит в том, что я не попытался остановить его, когда знал, что он планируется. Я думал, что это ударит по Кальфус-Меделлам. Семейство Кальфус и род де Жонси…

— Я знаю вашу историю и понимаю ее, — прервал Леандро. Кальпурния сделала кислое лицо, что заметила только Рибелл и удивленно на нее посмотрела.

— Тогда не буду в нее углубляться, — продолжил де Жонси, — только скажу, что наследственные посты командования в Круговороте Аурукон, те самые, из-за которых начался наш конфликт с семейством Кальфус, также дали нам причину отслеживать передвижения и занятия членов Адептус Астропатика. Что делает этот народ, когда собирается в Башне Слепцов, остается только догадываться, но, когда они на постах, им приходится проводить время среди офицерского состава, поэтому нам было несложно установить за ними наблюдение.

Он начинал увлекаться повествованием, и Кальпурния поборола желание похлопать его по раненой руке, чтобы напомнить, что он не анекдот в столовой рассказывает. Но она знала о допросах достаточно, чтобы не прерывать человека, пока тот набирает обороты. Этот допрос был из тех, которые она начала про себя называть «Гидрафурский особый» — сплошь лайковые перчатки и этикет.

— Синдикат Хагган теперь влияет на большое количество внутрисистемных гражданских маршрутов. Семья Лайзе, как я понимаю, главная в синдикате, богатая, но простецкая, ее едва ли можно считать частью аристократии, — Леандро уклончиво кивнул. — Но на протяжении последних двух лет они побывали на всем Кольце и погостили на всех флотских станциях, какие только позволили им нанести визит. И поскольку они стали представлять интерес для семьи де Жонси, мы стали наблюдать за ними между тем, как они проводили дипломатические связи к полудюжине ведущих клик астропатов.

— Факт, который, судя по всему, не слишком заинтересовал ни одного из вас, — вставил Моджеска. Он сменил положение так, что де Жонси приходилось смотреть то назад, то вперед, переводя взгляд между самим Моджеской, Кальпурнией и Леандро — базовая тактика при ведении допроса.

— Нашей целью было обойти с фланга интересы Меделлов в гражданских доках, что главным образом навредило бы семейству Кальфус.

— Вы говорите, что ваша вражда с Кальфусами позволяла вам просто сидеть и смотреть, как эти люди цепляют на свои крючки неведомо сколько астропатов, — закончила Кальпурния, не в силах полностью скрыть презрение в своем тоне.

— Астропаты — не младенцы, какими бы лысыми и пухлыми они не были, — ответил де Жонси. — Они и сами прекрасно понимали мотивы Лайзе-Хагганов. Насколько я знаю, у Адептус Астропатика были прекрасные и честные официальные отношения с семьей Лайзе-Хагган.

— Прекрасные и честные? — голос Моджески звучал так, словно он скрипел зубами. — Доходили ли они до…

— До того, чтобы исказить трансляции и устроить кораблекрушение? — взгляд капитана-привратника был спокойным и серьезным. — Нет, сэр, это не так. Операция, которую они произвели для того, чтобы создать эту катастрофу, была настолько тонка, что проскользнула сквозь сети всех агентов моей семьи.

Де Жонси сделал легкое ударение на слова «моей семьи», и Кальпурнии пришлось нехотя признать: такой заговор должен был быть раскрыт не благодаря личным усилиям единственного флотского рода.

— Мои родичи занимали командные посты в Имперском Флоте столько поколений, что я даже не помню их число. Мысль о том, чтобы смириться с актом, подобным тому, что произошло на Кольце, для меня отвратительна. Я признаюсь, что мое поведение относительно Арбитрес мотивировалось желанием сохранить честь своего имени, но не сомневайтесь: я желал наказать виновных так же, как и они. Именно поэтому я и применил свою власть, чтобы этих людей вывезли с Кольца, иной причины тому не было.

— И что вам удалось у них выведать, де Жонси? — спросила Кальпурния. — Вы их допросили, когда они прибыли?

— Я стоял и наблюдал, как их выводят с дромона, который я послал, — ответил капитан, и это, наверное, прозвучало глуповато даже для него, потому что он тут же ушел в оборону. — Если вы помните, арбитр Кальпурния, ваш внезапный визит произошел довольно вскоре после того, как приехали они, и как только я получил известие, что вы летите к нам, я почувствовал, что мне нужно заняться определенными иными делами. Мне пришлось просто поразмыслить над тем, что я узнал, глядя на то, как их ведут вверх по доку.

Его защитное поведение усилилось, и Кальпурнии пришлось напомнить себе, что он сотрудничает с ней только потому, что его заставил комиссар.

— И что же вы смогли вывести из этих наблюдений? — более мягким голосом поинтересовался Леандро. Смена тона сработала, как почти всегда и бывало. Де Жонси повернулся к Леандро и заговорил быстрее:

— Я узнал нескольких астропатов, привезенных на борт. Думаю, именно с них все и началось, с самих астропатов, не с техноадептов или трансмехаников. Мои офицеры доложили, что некоторые из них пытались покончить с собой по дороге на станцию, и один успешно убил себя после того, как прибыл. Они странно себя ведут — да, я понимаю, но это странно даже для астропатов — дергаются, страдают тиком, начинают разговоры невпопад и говорят в пустоту. Я приказал собственным представителям Астропатики наблюдать за ними по пикт-связи, и они сразу распознали симптомы. Они потребовали, чтобы им дали возможность снова войти в транс и немедля отослать сообщение в Башню Слепцов.

Оба Арбитрес и оба комиссара с пристальным вниманием наклонились вперед.

— Они сказали мне, что это симптомы псайкерского вмешательства, — продолжал де Жонси, — мысленной команды, въевшейся так глубоко в мозг, что жертва даже не знает о ней. Опытный псайкер может незаметно внедрить такую команду, чтобы его живое орудие было практически невозможно засечь, или же со всей силы вогнать ее в разум, который будет никак иначе не затронут. Она будет эхом отдаваться в сознании жертвы и вскоре выжжет ее изнутри, но до тех пор, пока это не случилось, противостоять приказу невозможно.

Псайкеры. Перед глазами Кальпурнии на миг возник четкий образ: клубы дыма, паникующая, орущая толпа и шатающийся, готовый рухнуть силуэт, который как будто возник из воздуха…

— Чтобы ввести приказ в разум, настолько усиленный, как у астропата, нужна мощная воля, — говорил де Жонси, — какой не найти среди низших уровней Адептус. Я не допрашивал пленных, арбитр Кальпурния, однако мои астропаты дали мне представление о том, какой ранг нужен для достижения подобного, после чего я изучил логи трансляций и записи о перемещениях, к которым я имею доступ как капитан-привратник, — при этих словах он слегка вздернул подбородок. — Может быть, я и не агент Арбитрес, но я нашел имя. Хотите знать, кто это и где он сейчас?

Кальпурния промолчала, позволяя ему хотя бы миг погордиться собой и спасти лицо.

— Мастер-астропат Яннод Дуэрр был лидером группы Астропатики в том сегменте Кольца. Все трое моих старших астропатов подтверждают, что Дуэрр достаточно силен, чтобы с легкостью внедрить команду в крепкий разум — такую команду, которая могла бы заставить человека устроить крушение и после этого покончить с собой. Они рассказали мне, что доклады, полученные от их собратьев на Кольце, указывают на то, что Дуэрр этим утром какое-то время находился один с тем несчастным, который послал искаженные передачи. Мои астропаты также подтверждают, пусть и нехотя, что Дуэрр также замешан в некие междоусобные интриги среди членов Лиги Черных Кораблей. И, как говорят мои трансмеханики и саванты-логистеры, есть записи, что мастер-астропат Яннод Дуэрр покинул свой пост на Кольце за три часа до столкновения и отправился вниз на Гидрафур. Пункт назначения был отмечен как окраина Босфорского улья. Цитадель семьи Лайзе-Хагган.

Вот так, Арбитрес, — де Жонси снова посмотрел на Кальпурнию, и в его голос снова в полной мере вернулось пламя надменности. — Я полагаю, что моя помощь стоила всех ваших хлопот?

Шестнадцатый день Септисты

Два дня до Мессы святого Балронаса. Третий день Вигилии Балронаса.

Служба Перьев. Освящение Плетей.

В три часа пополуночи священники и дьяконы отправятся на улицы, призывая благочестивых подготовить свои покаяния. В это время следует зажечь лампаду, оставшуюся с Тихой Конгрегации, и при ее свете все жители каждого дома или барака должны написать список всех вещей, от бремени которых они желают избавиться и в которых хотят раскаяться в течение Вигилии. Для этого требуется пергамент установленного Министорумом типа, ароматизированный соответствующими благовониями и после запечатанный куском пласвоска, которые раздают священники. Священнослужители, которые ходят по улицам и распространяют весть о том, что надо начать писать, имеют при себе эту бумагу и воск, но не стоит легкомысленно относиться к этому: неподготовленность, которая заставляет просить материалы у священников, постыдна. Писцам и клеркам подобает помогать неграмотным, но только если последние свершили клятвы пред своим проповедником и имеют подтверждающие это печати. Во время Службы и после нее стоит перечитывать свой список проступков, что способствует размышлению о покаянии и искуплении. Вечером, когда все исповеди уже записаны, следует произвести коллективное чтение Гирского Кредо. Исповеди должны быть занесены на бумагу к рассвету, после чего запечатаны и прикреплены к внешней стороне дома, либо к кафедре проповедника, либо к святилищу. С рассвета горожанам следует, ходя по улицам, обращать взгляд на исповеди и размышлять о вине и спасении. Духовные лица должны продолжать странствовать по улицам, и любой, кто пожелает, может следовать за ними или присоединяться к ним в молитве. Через час после заката все граждане должны явиться в часовни с лезвиями для своих плетей, подготовленных на завтрашний день, где те будут благословлены и ритуально отточены членом Министорума или Сороритас. Детям, слишком маленьким, чтобы принять участие в бичевании, следует помочь родителям, затачивая их лезвия, что подготовит их к возрасту, в котором они сами будут участвовать. Те, кто не начал поститься, обязаны начать это после того, как их лезвия будут благословлены. В этот день очень важно соблюдать сдержанное поведение и не повышать голос, особенно за пределами дома. Весь этот день и до самой Мессы подобает носить простую одежду или мешковину.

Глава одиннадцатая

Мчаться на перехват «Санктуса», мчаться на расследование астропатического саботажа, а теперь — мчаться, преследуя Дуэрра на Гидрафуре. Кальпурния подозревала, что весь остаток своей карьеры будет ассоциировать стонущие залы и изгибы черного железа на Гидрафурском Кольце с отчаянной спешкой.

Они пулей вернулись обратно с Внутренних Харисийских Врат, разогнав двигатель «Геодесс» на полную мощность, так что из-за шума нельзя было даже разговаривать по воксу. Магос, присматривающий за плазменным ядром, объявил, что сейчас неудачное время для того, чтобы настраивать двигатель на высокую скорость и производительность, и его конгрегация техножрецов проигрывала свои песнопения на весь корабль, чтобы ублаготворить его напряженную аниму. Гудение и шелест машинных гимнов прорезалось сквозь хорал органических адептов и снова исчезало. Кальпурния нашла эту смесь звуков вызывающей тревогу.

Они старались, чтобы все их астропатические передачи звучали как можно более рутинно, но замаскировать сигналы красного кода, которые разгоняли с их пути обычный транспорт, было невозможно. Если на Кольце еще были астропаты с внедренными Дуэрром командами, командами, о которых они и сами не знали, им нельзя было позволить понять, что что-то пошло не так.

Как только они оказались на борту посадочного модуля, все стало проще. Кальпурния наклонилась над узколучевой вокс-станцией и, крича, чтобы ее было слышно поверх двигателей и ветра, терзающего обшивку, приказывала патрулям поменять курс, штурмовым бригадам — мобилизоваться, карателям — подготовить оружие и камеры. Ее приказы направились в Стену, потом в крепости-участки в трущобах, и постепенно вокруг огромной родовой цитадели Лайзе-Хагган начала стягиваться сеть.

К тому времени, как они оказались в нижних слоях атмосферы, ей начали поступать рассортированные известия от инспекторов из разных участков. Как всегда, ее преследовала усталость, и от того, что приходилось концентрироваться среди шума, болела голова, но даже если она просила повторить рапорты, в них не было никакого смысла. Две патрульные бригады, забаррикадировавшие улицы возле цитадели, подверглись яростной атаке с ее стен, но нападения прекратились так же быстро, как начались, и ополчение семьи Лайзе организованно вышло из крепости, чтобы сдаться. С другой стороны штурмовые бригады услышали оружейный огонь и поспешно бросились взламывать одни из ворот крепости, но нашли их открытыми, а баррикады за ними — уже уничтоженными взрывчаткой. Что-то вроде автожира попыталось улететь с взлетно-посадочной площадки на середине северной стены цитадели, но его сбил поток реактивных гранат с той же самой площадки, после чего машина развернулась, пошла на таран и врезалась в собственную стартовую платформу вместо того, чтобы упасть.

Примерно через сорок пять минут всего этого Кальпурния сдалась, смяла в бронеперчатке записки, которые пыталась вести, и начала проверять оружие и совершать благословения перед битвой. Какое бы безумие там внизу не творилось, она знала, где должна находиться с силовой дубинкой и стабпистолетом.

С первого взгляда крепость Лайзе выглядела устрашающе. Она находилась далеко от Босфорского улья, на берегах загрязненных лагун, которые отмечали северную и восточную границы городской застройки. Три толстые башни, покрытые наростами тянущихся наружу эстакад, жилых выступов и козырьков, которые могли бы удерживать на себе целые дома, возвышались над пятидесяти- и шестидесятиэтажной мелочью вокруг. В прошлом высокие мосты между башнями становились все толще и тяжелее, пока, наконец, все три шпиля не стали просто углами огромной треугольной махины, между несущими стенами которой остался странный пятидесятиметровый промежуток, тянущийся до самой земли.

Домашняя стража Лайзе занимала выгодные позиции, обладала хорошим оружием и, по крайней мере поначалу, была полна решимости. Оружие арбитраторов скорее предназначалось для подавления толп и штурмовых операций, это была не сравнивающая здания с землей артиллерия Имперской Гвардии, поэтому кордон отступил от стен. Кроме того, архивы участков продемонстрировали, что по данным последней инспекции в промежутке между стенами имелось два слоя минных полей, а в нижние стороны самих стен были встроены ловушки с гранатами. Командующие окопались и стали ждать осадных орудий.

Но это было до того, как обороняющимися овладело безумие. К тому времени, как над их головами заревел посадочный модуль с Кальпурнией и Леандро на борту, некоторые из верных защитников распахнули двери и удаленно взорвали некоторую часть минных полей, чтобы позволить Арбитрес войти. Сначала преисполнившись подозрения, затем с радостью схватившись за возможность, арбитраторы толпами ломанулись в двери, и к тому времени, как модуль удалось посадить неподалеку, в нижние этажи уже проникли не менее дюжины групп.

Бои были быстрые, жестокие и фрагментарные. В одном месте Арбитрес сражались с кучками домашней прислуги, размахивающей кусками мебели и столовыми ножами, в другом прижимались к полу под огнем умелых и стойких стрелков из ополчения Лайзе, еще где-то оказывались в сбивающих с толку стычках, где участвовало три-четыре разных стороны. По всей крепости шли сражения между Арбитрес и соперничающими группами владельцев дома.

К тому времени, как Кальпурния и ее эскорт прошли сквозь разбитые двери в юго-восточную башню, сообщения, поступающие в ее вокс, сквозили такими описаниями, как «безумные», «сумасшедшие», «безмозглые» и «странные», смешанными с бранными гидрафурскими междометиями, которые она не знала и знать не хотела. К тому времени они полностью оккупировали нижние уровни и подавили на них все сопротивление. Этажи после них оставались усыпаны разбитой мебелью и обмякшими телами обитателей, мертвых или слишком тяжело раненных, чтобы двигаться. Их бесцеремонно сметали в сторону бригадами зачистки. Бои с захватчиками-Арбитрес велись в основном вокруг кухонь, машинных отделений и мастерских. Кальпурния пришла к выводу, что арбитраторы сразу, как данность, сочли эти места своими главными целями и стали искать их первыми, что и привело к концентрации сопротивления именно там. Что касается внутренних раздоров, то сильнее всего они проявлялись в спальных помещениях и столовых и распространялись все больше по мере того, как бои становились все более яростными.

Она была на восемнадцатом этаже, когда пришло известие, что штурмовые команды вступили в бой, и скрипнула зубами от желания быть наверху, плечом к плечу с ними. Она подумала об арбитре Гомри, который лежал в коме, на койке у медиков Флота, из-за четырех человек, которым она позволила к себе подкрасться, и рядом с его лицом перед ее внутренним взглядом возник Дворов, говорящий, что она не должна слепо бежать прямо в ловушку. Кальпурния осознала, что ее готовность не отступать от сложной задачи была направлена не в ту сторону. Она никогда не боялась самой оказаться в ситуации, где ей могли навредить, но вот оставаться в тылу, пока другие сражаются по ее приказу, оказалось невыносимо тяжело.

Она остановилась, сморгнула и повернулась обратно к куче трупов, лежавших у двери грузового лифта. Баннон и Сильдати едва не врезались ей в спину, подняли дробовики и огляделись. Двое инженеров Арбитрес, которые под наблюдением проктора срезали оплавленные замки с дверей лифта, удвоили усилия, подумав, что она остановилась посмотреть на них.

— Посмотрите на эти тела, — указала она. На другой стороне кучи трупов проктор рявкнул на своих подчиненных, чтобы они продолжали работу. — Вон тот. И эта женщина. И тот мужчина с белыми волосами и с обвалочным ножом.

Перед тонких туник у всех троих был пропитан кровью, и Кальпурния изучала силуэт одного из кровавых пятен. Оно было странно правильной формы, со странно чистым участком в центре, странно похожее на пятна у других двоих. Она поддела кончиком своего оружия рубашку старика и отдернула ее вниз, отрывая пуговицы. Остальные двое смотрели из-за ее плеч. На груди человека неглубоко, как будто маленьким поясным ножом или кухонным инструментом, был вырезан неровный силуэт аквилы. Как будто тонкий материал одежды специально плотно прижали к телу, чтобы кровь его пропитала и вырисовала то же изображение на рубашке.

— Кто-нибудь из вас помнит, чтоб на других телах были кровавые пятна странной формы? Или на ком-то из тех, кто сдался?

— Я такой тенденции не припомню, мэм, — сказала Сильдати. — Может, мне сообщить на командный пост и выяснить, насколько широко они распространены?

— Хорошая мысль, арбитр. Давайте двигаться дальше.

Они снова отправились в путь, Сильдати забормотала в свой передатчик. Кальпурния заметила, что Баннон чувствует себя не в своей тарелке из-за того, что не додумался до этого первым.

В центральной башне, где между этажами с лязгом и скрежетом двигалась механическая винтовая лестница, Арбитрес установили перевалочный пункт: апотекарион для оказания первой помощи, точку сбора, схрон боеприпасов и запас скованных с цепями наручников, чтобы собирать пленных длинными рядами и уводить.

Среди черной брони, грохота сапог и запахов битвы — дыма огнестрельного оружия и озона от разрядов силовых дубинок — Кальпурния чувствовала себя в родной стихии. Она бесстрастно наблюдала, как с лестницы спускаются две понукаемые арбитрами вереницы пленников, запинаясь на движущихся под ногами металлических ступенях. С первого взгляда обе колонны казались просто случайным сборищем обитателей крепости, но Кальпурния присмотрелась внимательнее и увидела, что у всех членов второй колонны были кровавые пятна спереди на одежде. У большинства пятно расплылось и стало неузнаваемым, но когда она приказала арбитратору сорвать с них ткань, стали ясно видны очертания вырезанной на коже аквилы.

— Нам пришлось разделить их, мэм, — сказал один из тех, кто их охранял. — Даже после того, как их заковали, они по-прежнему пытались нападать друг на друга. Не знаю, что случилось с этими людьми, но они просто озверели.

— Насколько сильно распространена эта вражда? — спросила она, разглядывая ряды пленных. Можно было заметить все еще проскакивающие между ними вспышки — то кто-нибудь метал ядовитый взгляд, то плевал в сторону другой колонны.

— Насколько? Если я вас правильно понимаю, мэм, то она, похоже, по всей крепости. Не думаю, что мы нашли хотя бы один очаг организованного сопротивления, который не был бы разбит внутренними боями. Император позаботился о нас, мэм, и заставил их биться друг с другом.

— Думаю, ты действительно не так уж далек от истины, — сказала Кальпурния наполовину самой себе и снова взглянула на порезы ближайшего пленника. — Ладно, так что они говорят? Вам и друг другу?

— Говорят? — арбитр на миг замешкался. — Не могу сказать, что уделял этому так уж много внимания, мэм. Надо было слушать на предмет чего-то конкретного?

— Сейчас-то уже не скажешь, да? — ответила Кальпурния чуть резче, чем намеревалась. Она взвесила вариант остаться здесь и допросить некоторых пленных, но, скорее всего, понадобилось бы слишком много времени, чтобы расколоть кого-то из них здесь. Она подозвала Баннона и Сильдати. Внезапно у нее появилась идея, куда нужно направиться.

На пятьдесят пятом уровне винтовая лестница заканчивалась еще одним фойе, почти неотличимым от того, которое она покинула. Однако здесь было меньше пленных и раненых, больше боевых бригад и подносчиков боеприпасов, а также присутствовал арбитр с красным значком мирского техноадепта, который взломал часть вокс-системы цитадели. Кальпурния с некоторой осторожностью взяла у него жезл-микрофон. С одной стороны, ее учили верить, что Бог-Машина Адептус Механикус в лучшем случае подчинен Богу-Императору, и с большей вероятностью просто является одним из его аспектов, поэтому ритуалы, проведенные посвященным представителем Адептус Императора, должны были подчинить систему. Однако она не могла до конца избавиться от мрачных поверий о восставших духах машин, о которых шептались на Хазиме и Мачиуне. Что если силы, управляющие коммуникаторами, сохранили некую богохульную верность Лайзе? Как тогда доверять им свой голос?

У механика, похоже, были те же мысли, потому что он снова начал проверку системы при помощи собственного устройства, изучая настройки, бормоча клятвы отрицания и переключая частоты. Через минуту ответил вокс-офицер на командном посту снаружи, а через миг Кальпурния уже говорила с Леандро сквозь шипение и треск негодующего передатчика.

— Пленные у нас? — он, кажется, слегка удивился ее вопросу. — Я не удостоверился самолично, но могу догадываться, что они ведут себя, как положено пленным — остаются в своих цепях и ждут приговора — поскольку не слышал никаких известий о противоположном. По большей части я уделял время отслеживанию боев в цитадели и инструктажу командиров касательно целей Арбитрес в этой операции, что нам изначально не позволило сделать спешное приземление.

— Отлично. Как идут бои? Я в — эй, вы там, где мы? — в верхнем фойе механической лестницы на сорок пятом уровне неподалеку от второго ядра.

Она ждала ответ Леандро минуту. Сначала раздался резкий звук помех, затем вдали зазвучали голоса и четкое пощелкивание и жужжание обновляющегося дисплея командного голопроектора.

— Бои идут выше вас и перед вами, — сказал он, вернувшись на связь. На сей раз Леандро говорил коротко и по-деловому. — Третье ядро, начиная от восьмидесятого уровня и выше, — место сосредоточения большинства наших боевых и штурмовых бригад. Передовые бригады сообщают о больших толпах и значительной агрессии начиная с восемьдесят пятого уровня. Обстановка на девяностом и уровнях выше третьего ядра для нас на данный момент неизвестна.

— Это все? Никакой иной активности?

— Пока нет, хотя зачистка на уровне комнат еще не начиналась. Должны прибыть два отделения операторов кибермастифов, чтобы помочь в поиске отдельных очагов, но их не будет еще где-то полчаса, насколько они прикидывают.

Она отодвинулась от консоли и бросила еще один взгляд на вереницы пленных, впервые заметив одну деталь. Те, у кого не было вырезанной аквилы, кто выглядел сильнее побитым — видимо, потому, что активнее сопротивлялся Арбитрес — у них всех по-прежнему красовался герб семьи Лайзе, у кого на плечах, у кого на груди, у некоторых на головных повязках, у других на пряжках ремней. У тех, что с аквилой, гербов не было, но зато виднелись следы того, что их срывали с одежды. Она снова заговорила в микрофон.

— Где в цитадели главная часовня?

Снова шипение, снова разговоры, щелчки, гудение и звук, судя по всему, означавший подключение и чтение инфопланшета.

— Арбитр Кальпурния, вы здесь? — голос Леандро пробился сквозь внезапное жужжание на линии.

— Здесь. Часовня?

— На третьем сверху уровне ядра, в котором вы находитесь. Ко всем ее боковым входам тянется по галерее, они идут вдоль сто восемнадцатого этажа каждого крыла. Если подниметесь по винтовой лестнице, то окажетесь на расстоянии десяти этажей от нее. К главным воротам часовни ведет спиральная рампа, нечто вроде церемониальной дороги. В ее районе не было практически никаких боев… подождите, — позади него раздались едва различимые голоса, — и боевые группы не встретили никакого сопротивления в той части здания. Они приступили к более актуальным задачам, присоединившись к боям, идущим ниже, в дальнем крыле. Прочесали ли саму часовню? — вопрос был адресован кому-то рядом. Потом Леандро снова обратился к ней: — Нет. Произошел прискорбный недосмотр, и часовня еще не зачищена.

— Мы этим позже займемся, — ответила Кальпурния. — Пока что пусть оперативное командование передаст приказы всем боевым бригадам в этом районе башни. Все подходы к часовне следует взять под контроль и наблюдение. Сколько поблизости ударных бригад?

Снова пауза, голоса. Еще одно резкое шипение с треском и дребезгом, от которого у нее едва не заслезились глаза.

— Ни одной, — снова послышался голос Леандро. — Они все переместились в самое северное крыло для прорыва баррикад в лестничных колодцах девяносто второго уровня. Есть два отделения, которым пришлось остановиться, чтобы дождаться боеприпасов и новых гранат, они должны быть где-то в десяти минутах ходьбы от главного лестничного колодца. Мне их вызвать?

— Да, спасибо, арбитр-сеньорис. Пусть идут к подножию рампы, о которой вы говорили, и переместите туда столько боевых бригад, сколько можно беспроблемно отозвать. Поручите… — она собиралась начать уточнять номера и порядок расположения кордона вокруг часовни, но спохватилась. У Леандро на командном посту были карты, а Арбитрес, уже находящиеся на верхних этажах, все и сами видели. — Поручите эдилу, руководящему той секцией, определить, кто и где должен разместиться. До моего прибытия, пожалуйста, передайте им делегацию четвертого уровня.

Чтить и хранить имя семьи — да, помнить и питать уважение к семейным достижениям — да, посвящать библиотеки и галереи трудам и мемуарам почитаемых предков — да. Кальпурния могла понять все это, будучи сама из семьи, которая гордилась своей службой Ультрамару и Империуму и не видела ничего плохого в том, чтобы учить молодое поколение своим традициям. Раз или два Шира даже осмеливалась вообразить свое собственное изображение в мраморе или краске, хранящееся на верхнем этаже родового дома на Иаксе, и потом, как обычно, долго беспокоилась насчет того, были ли такие мечты тщеславными и недостойными или же просто говорили о желании хорошо нести службу, что делало их благородными и справедливыми.

Она решила, что пандус, ведущий к часовне, служил полезным напоминанием о том, что происходит, когда такие мысли перетекают в самовосхваление. Место, через которое идут к святилищу, должно вдохновлять веру и преданность или предупреждать о последствиях падения пред ликом Бога-Императора, но все это огромное пространство внутри спиральной рампы было заполнено бюстами и масками выдающихся членов семейства Лайзе, которые свисали с высокого купола на позолоченных цепях, а на внешней стене красовались безвкусно вычурные фрески, отделанные листовым серебром, синим и зеленым бархатом и опалами. С первого взгляда признать их религиозными не получалось. Лайзе-Хагганы на паломничестве к Диммамару, Хиросу и Офелии, Лайзе-Хагганы приносят щедрые дары Экклезиархии, члены которой все время изображались преисполненными экстатической радости от этакого благодеяния, богатые Лайзе-Хагганы помогают финансировать полки Имперской Гвардии или вооружать крестовые походы Миссионарии Галаксиа. Их воины затем изображались стоящими на кучах мертвых еретиков или чужих, обратив на своих покровителей полные обожания взгляды.

Еще будет время, чтобы подвергнуть это место очищению, но Кальпурния чувствовала, как ей хочется опалить эту дорогу тщеславия из огнемета или дать по ней несколько залпов дробью, просто чтобы выразить свое отношение к ней. Но она обнаружила, что кто-то ее уже опередил. Утонченные украшения были ритуально изуродованы, лица грандов Лайзе обожжены или выскоблены ножами. Чем выше они поднимались, тем сильнее были повреждения. Подозрения Кальпурнии насчет того, что стояло за всем этим, крепчали с каждым шагом.

Она дошла до конца рампы. Позади нее шли два ударных отделения, а за ними еще три боевых отделения. Здесь, на вершине, мозаика на стенах была пронизана золотом и нитями из крошечных бриллиантов, а изваяния, свисающие в центральном колодце, инкрустированы сапфирами. Двери часовни в форме заостренной арки изображали Золотой Трон, который окружали ангелы со щитами и свитками, украшенными гербом семьи Лайзе, хотя его отовсюду грубо стерли. Кальпурнии показалось, что Император на этом Троне как будто хмурится, но, скорее всего, это не входило в замысел скульптора. Еще два боевых отделения стояли поперек рампы, блокируя двери двойной стеной из щитов. Коренастая женщина-арбитратор, панцирь которой украшал знак арбитра-эдила в виде венка и пистолета, отдала честь Кальпурнии, в то время как остальные Арбитрес собирались за линией.

— Мы проверили двери, насколько возможно, чтобы не оповестить о нашем присутствии тех, кто находится внутри, мэм. Больше мы ничего не делали, ждали ваших приказов. Насколько можно сказать, двери незаперты и ничем не защищены, Нет признаков сопротивления, но мы считаем, что внутри часовни находится много людей.

— Почему вы так считаете?

— Можно услышать пение, мэм. Э… молитвы, катехизисы и так далее.

— Вы узнаете какие-либо из них? — спросила Кальпурния. Другая женщина на миг задумалась.

— Кое-что из «Санкта Менторум», — ответила она, — в основном из второй книги. Некоторые общепринятые гимны, по крайней мере, общепринятые на Гидрафуре, мэм, прошу прощения. И пара старых военных псалмов, которые я не слышала с самого обучения.

По ее тону, звучавшему несколько удивленно, Кальпурния могла сказать, что эдил ждала не таких вопросов. Неважно. Пора сделать ставку на инстинкт, который подсказывал ей, что тут произошло, и она была уверена, что это сейчас — выигрышная карта. Она вытащила пистолет, заняла место во втором ряду за ударными отделениями, потратила немного времени на раздачу кратких приказов, убедилась, что их правильно поняли, а затем приказала толкнуть двери.

О да, приятно быть правой. Часовня представляла собой небольшой амфитеатр — полукруг из позолоченных мягких сидений, где могло бы рассесться примерно пятьдесят человек, вокруг алтаря, когда-то украшенного гербом Лайзе. Теперь же его разбили, выжгли и водрузили на его место священную золотую аквилу. Оглядываясь вокруг, Кальпурния видела, что то же самое повторилось на всех стенах и боковых дверях. Сменившие гербы аквилы зачастую были лишь силуэтами, начертанными сажей или выжженными ручным огнеметом на низкой мощности. Стены снизу, от пола до уровня глаз, были покрыты торопливо налепленными листами с неровными надписями от руки.

Перед алтарем горели погребальные костры, на которые пустили передние, самые богато украшенные кресла. Пространство часовни заполнял дым, начавший есть глаза Кальпурнии, как только она вошла. Помимо него, можно было почувствовать запах газа из огнемета и более густое и жирное зловоние паленого мяса. Вокруг костров столпилась паства. Их было не более тридцати, и все были оборваны — причем оборваны специально, они разодрали на себе и одежду, и кожу. В их руках были осколки разбитых символов Лайзе, которыми они скребли и царапали собственную плоть в ритм песнопений и гимнов. Люди едва заметили, как Арбитрес заполнили проход между креслами и вышли на площадку перед алтарем, и не прекратили петь — более того, если кому-то из них и удавалось мельком, краем глаза увидеть арбитратора, то он только удваивал рвение.

Кальпурния осторожно двигалась сквозь толпу, то и дело пригибаясь и уклоняясь от раскачивающихся тел и взмахов рук. Она начала различать кающихся меж собой: среди них были люди всех возрастов и обоих полов. Все были оборваны, но у некоторых одежда имела куда более изысканный покрой и изготовлена из более дорогой ткани, чем у других. На некоторых, наряду с травмами, нанесенными самим себе, виднелись боевые ранения, ожоги от пороха и лазера.

Молча, с пистолетом в кобуре, она прошла через полукруг, чтобы взглянуть на костры. Оба ярко пылали и были достаточно велики, чтобы пламя каждого из них могло полностью охватить один труп. На одном костре лежало жирное тело, чьи кожа и одежда уже сгорели, но сквозь языки пламени еще можно было разглядеть дорогие украшения, раскалившиеся и выжигающие плоть под собой. На другом, тоже наполовину сгоревшая, лежала длинная тощая фигура с высоким лбом астропата, и на ее почерневшей плоти по-прежнему виднелись блестящие металлические разъемы и нейроцеребральная аугметика. От тел шла густая вонь горелого жира.

По мановению фигур, стоящих перед кострами, пение затихло. Хором руководили две женщины, обе с жесткими взглядами и царственными осанками, которые пели чистыми, сильными, натренированными голосами. Теперь они смотрели на Кальпурнию, и слышен был только треск пламени, перемежающийся звоном металла, которым их паства наказывала свою плоть. У обеих на шее висели святые аквилы, и обе носили флер-де-лис — символ Адепта Сороритас. Это были не облаченные в силовые доспехи воинствующие сестры из ордена Священной Розы, которые охраняли Собор; вместо брони они носили вычурные платья, мантии и вуали ордена Священной Монеты, одного из орденов Фамулус, назначенных Экклезиархией в качестве учительниц, смотрительниц и духовных наставниц высокородных семей Империума по всей галактике. Кальпурния кивнула, и, когда сестры восприняли это как приветствие, они обе сделали глубокие книксены ей и ничего не понимающим Арбитрес позади нее. Кальпурния ответила на это четким, как на параде, салютом Адептус. Да, приятно быть правой.

Их звали сестра Миметас и старшая сестра Галланс, и, в то время как собрание снова принялось петь гимны, они тихо и кратко объяснили все Кальпурнии, стоя у дверей часовни. В душе она ожидала еще одну ритуализованную речь вроде тех, что слышала на «Санктусе», но двое Сороритас изложили информацию подробно и быстро, что, как подумала Кальпурния, могло бы сделать честь любому из ее подчиненных.

Они рассказали, что синдикат Хагган навлек на себя подозрения Сороритас еще сто пятьдесят лет назад, когда Инквизиция нашла причину для зачистки одного из семейных поместий близ южного полюса Гидрафура. И даже среди самого синдиката семья Лайзе выделялась безжалостностью и уменьшающимся благочестием, что привело к незаметным, но все более активным попыткам ордена Священной Монеты сдержать их. На протяжении двух поколений сестры Фамулус видели, что попытки внушить им Имперскую веру и идеалы становятся все менее и менее успешны. Двадцать лет назад Галланс и ее наставница начали вести собственные тонкие маневры. Они прилежно работали, чтобы не дать Лайзе распространить свое влияние в космос, поддерживая отношения с планетарными семьями, чьи религиозные характеристики были безупречны, и потихоньку переводили экономические ресурсы Лайзе, насколько это было возможно, в предприятия, которые имели контакт с официальными лицами Министорума. Когда Лайзе начали активно привлекать астропатов в качестве союзников и связных, подозрительные сестры, осторожно сотрудничая со своими сородичами в других частях города, начали организовывать пятую колонну, устраивая браки вассалов пониже статусом с набожными священнослужителями и бывшими миссионерами, которые перебирались в крепость Лайзе и начинали прививать ее населению верность Золотому Трону и Святому Императору, что крепче, чем верность их хозяев самим себе и своим сундукам.

Потом из Собора пришло известие, что им следует быть осторожнее: по улью разнеслись слухи о хорошо продуманном покушении на высокопоставленного арбитра. Они старались проявлять как можно большую бдительность, но, несмотря на вспышку активности Лайзе вокруг орбитальных доков, сестры не могли найти ничего, что точно можно было бы связать с нападениями на Кальпурнию или гибелью людей во Вратах Аквилы.

Это изменилось после саботажа на Кольце. Им вскоре пришла информация о том, что мастером-астропатом, ответственным за тот сегмент, был Яннод Дуэрр, и сразу после этой новости он самолично и в секрете прибыл в крепость Лайзе.

Старшая сестра Галланс вежливо спросила главу дома Териона Лайзе, следует ли ей доложить о визите Дуэрра Администратуму и Адептус Арбитрес, как полагалось на Гидрафуре, но ей ответили, что этим уже занялся личный персонал Териона, несмотря на то, что информаторы доложили Галланс противоположное. В то же самое время Миметас получила известие, что семейство готовит для Дуэрра какой-то способ тайно сбежать. Тогда Галланс начала организовывать незаметные кражи оружия из арсеналов цитадели, которое затем прятали в ее собственных покоях. Сестры использовали расписание религиозных церемоний, установленное Вигилией, чтобы собирать и вооружать своих партизан, готовых начать действовать по их сигналу.

Когда БТРы арбитров появились на улицах возле крепости, они услышали этот сигнал. Это был голос Териона Лайзе, который транслировался по всей цитадели. Он призывал вассалов семьи восстать против слуг коррумпированного закона (Кальпурния побелела, когда Галланс повторила его слова), даже ценой собственных жизней, в то время как несправедливо обвиненная семья Лайзе спасается бегством. Тогда люди, верные сестрам, начали дезертировать со своих постов, саботировать попытки сопротивления Арбитрес, забирать оружие из часовни и получать символы аквилы (сестра Миметас приподняла ножик длиной с палец, которым вырезала на груди каждого из них эти отметки) как знаки благословения, по которым они могли бы отличать друг друга.

Прислужники Лайзе были ошеломлены внезапными атаками со стороны своих, но семейному ополчению удалось сохранить дисциплину, оправиться от смятения и начать яростную зачистку собственных рядов. Они не понимали, кто именно предал их и почему, и это достаточно замедлило их, чтобы сестрам удалось лично перехватить Териона Лайзе и Яннода Дуэрра, пытавшихся сбежать. Двое партизан погибло мученической смертью, устроив диверсию в ангаре автожиров, откуда они пытались улететь. Помятую и напуганную пару быстро отволокли в часовню.

— Мы запланировали краткий обряд отлучения и определенные ритуальные наказания, возможно также, покаяния, учитывая значение этого дня, — сказала старшая сестра, — но псайкер вдруг начал атаковать своим разумом, и трое из моей паствы ушли к Императору, прежде чем мы успели произвести импровизированную экзекуцию.

Она кивнула на носилки возле стены, на которых под белыми траурными покрывалами лежали три тела. Ткань пропитывали темно-красные пятна крови, вытекшей из глаз и ртов от воздействия убившей их психической силы. Итак, значит, Териону и Дуэрру прострелили головы и бросили их в огонь.

— И таким образом все вернулось на праведный путь пред ликом бессмертного Императора и его Адептус, — закончила Галланс, и Кальпурния следом за ними повторила знак аквилы.

— Сестры, вы действовали храбро и решительно, и от лица Адептус Арбитрес я выражаю вам уважение.

Обе слегка поклонились.

— Однако, — продолжала Кальпурния, — возможно, нашим орденам Адептус следовало бы в дальнейшем сотрудничать в подобных делах, чтобы в случае иной подобной угрозы мы могли бы действовать более согласно. Если бы Арбитрес знали, что происходит в этом здании, мы пришли бы вам на помощь, и эти два преступника умерли бы по полному приговору суда.

— Мы решили, что приговора, оглашенного посвященным членом Адептус Министорум, будет достаточно, — слегка напряженно ответила Галланс, — и мы можем сослаться на то, каким образом преступники нарушили закон Экклезиархии, если понадобится.

— Я не подразумевала оскорбления, старшая сестра, просто я исполняю свой долг относительно собственного ордена, — сказала Кальпурния, стараясь не слишком торопиться. Но она не могла остановить себя. — Меня сопровождает арбитр-сеньорис Нестор Леандро, который куда лучше меня разбирается в писаниях и догмах закона. Я училась на арбитратора, не на судью. Арбитр Леандро сможет поддержать произведенные вами казни, задним числом подтвердив ваш приговор, так что Дуэрр и Лайзе будут считаться осужденными по Лекс Империа, равно как и по закону церкви. Этот исход удовлетворит все стороны, не так ли?

Они согласились, хотя и с прохладцей. Кальпурния позволила себе на миг подумать «Ну что ж, простите, что я тут пытаюсь выполнять свой долг» и оставила часовню на попечение лидеров отделений, удалившись, чтобы проследить за захватом оставшихся частей цитадели Лайзе. Впрочем, частично она сердилась на себя же: рассказ двоих сестер о том, чем они занимались среди Лайзе-Хагганов, навел ее на одну идею, и теперь она корила себя за то, что не подумала об этом раньше.

Как только распространилась весть о том, кому на самом деле верны те, на ком вырезана аквила, очищение цитадели пошло быстрее.

Надо бы привыкнуть к делегации своих полномочий, решила Кальпурния. Она проследовала за быстро продвигающимися друг за другом ударными отрядами и бригадами прочесывающих помещения арбитров с кандалами, понаблюдала за тем, как быстро и умело они работают, удовлетворилась этим и оставила командующих продолжать зачистку. Затем Кальпурния спустилась сквозь всю цитадель к подножию, где ее ждал Леандро. Она нашла его стоящим у подножия металлического складного трапа командного «Носорога» модели «Легат» с удлиненным шасси и лесом антенн-передатчиков. Леандро довольно созерцал переполненный, суматошный лагерь Арбитрес, в который превратились главные ворота Лайзе.

— Мы слышали, арбитр-сеньорис, какие указания вы передавали по вокс-системам цитадели, когда наши адепты смогли ее укротить. — Леандро на всякий случай облачился в накидку из тяжелой баллистической ткани поверх судейской мантии, хотя последняя перестрелка у главных ворот затихла уже несколько часов назад. — Захват этого места можно назвать образцом тщательного подхода и эффективных действий. И, как я понял из сообщений, поступивших от вас на командный пост из часовни этой крепости, следует думать, что вы можете поделиться хорошими новостями с теми из нас, кто остался за линией фронта?

— Новостей несколько, — ответила она, — и некоторые из них могут подождать, пока мы не вернемся в Стену. Думаю, с помощью Адепта Сороритас мы закрыли это дело со столкновением кораблей, но из того, что они мне рассказали — а они неплохо знают изнутри то, что происходило с семьей Лайзе — следует, что Лайзе не были связаны с нападениями на меня.

— Что ж, печально, что они непричастны, — сказал Леандро, глядя на то, как у первых из отмеченных аквилой арестантов снимают отпечатки пальцев, сканируют глаза и берут образцы крови. — Не то что бы я желал вам чьей-либо враждебности, конечно, я лишь сожалею, что вся эта цепочка событий не привела нас ни на йоту ближе к раскрытию самого главного — покушения, направленного на вашу персону.

— Кстати говоря, я думаю, для нас тут открылась очень полезная лазейка, которую надо исследовать. Когда появится время поговорить в чуть менее сумбурной обстановке, — они отступили назад к корпусу командного поста, когда мимо пробежала колонна арбитраторов, ведя с собой шипящих и лязгающих кибермастифов, — я вам объясню. Понадобятся переговоры с Адептус Министорум или, по крайней мере, с Адепта Сороритас.

— Ясно. Что ж, обитель Священной Розы подчиняется Собору, а следовательно, кабинету епарха, но, хотя по протоколу первоначально следует обратиться к епарху, решение после этого будет принимать канонисса Феоктиста. В этом она обладает независимостью, вы понимаете.

— Я доверюсь вашим навыкам, Нестор. Не думаю, что возникнут проблемы с сотрудничеством.

— Хорошо. Я уверен, нам в любом случае понадобится помощь Экклезиархии в том, что касается…

— Трон единственный, как сюда попали эти двое?

Между рядами толкущихся Арбитрес, толпами арестантов и грохочущими бронетранспортерами к ним шагали лорд Халлиан Кальфус-Меделл и инквизитор Стефанос Жоу.

— Не то что бы мне не нравится ваша компания, милорд, — сказала Кальпурния, — но я сомневаюсь в мудрости решения приехать сюда из Босфорского улья в этой машине.

Они сидели в паланкине лорда — изысканной карете, парящей на гравитационной подушке в метре над землей, с водителем спереди и сиденьем для гигантского охранника Халлиана сзади. Основную часть паланкина окружала клетка из серебряно-голубых ребер, которые, изгибаясь, поднимались из шасси под ними и поддерживали занавеси из густо-синего бархата и цепочки с крошечными голубоватыми фонариками, а теперь, по жесту Халлиана, еще и создали мерцающее приватное поле, которое скрывало их от всех, кто был снаружи. Халлиан приказал водителю начать медленное движение по кругу внутри периметра, созданного Арбитрес перед цитаделью, и Кальпурния ощутила легкое покачивание сиденья под своей подушкой, когда команда изящных сервиторов на тонких, как ходули, ногах, начала толкать карету.

Жоу с ними не было. Он протолкнулся мимо Кальпурнии и Леандро, поговорил с одним из маршалов в командном «Носороге», а потом исчез в цитадели. Его подручные, видимо, должны были скоро приехать, вероятно, чтобы изучить то, что погребальный костер оставил от Яннода Дуэрра. Кальпурнии было все равно. Пусть инквизитор игнорирует его и гоняется за собственными идеями, раз уж он на этом настаивает, но она была уверена, что Дуэрр никак не был связан с псайкером-стрелком или засадами на дорогах.

Может, паланкин и был окутан приватным полем, но брони и щитов на нем не было. Сидя в нем, Кальпурния ощущала себя как будто голой.

— Мы начинаем понимать, какого масштаба ресурсы задействует против нас враг, — продолжила она, — и я хочу, чтобы вы имели это в виду на будущее. Если их цель — нанести ущерб Вигилии, то вы сейчас ужасающе открыты для атаки. Пелена приватности — не защита. Что, если наш враг решит просто выпалить зажигательным снарядом по вашему паланкину?

Халлиан, который собирался что-то сказать как раз, когда Кальпурния начала говорить, теперь просто наблюдал за ней из-под капюшона. Когда она закончила, он коротко, одеревенело кивнул.

— Хорошо подобранные слова и достойная похвалы осторожность, леди арбитр, однако я могу сказать в свою защиту, что при наличии столь выдающегося оппонента, как тот, что стоит за покушениями на вашу персону… что ж, будь я тоже целью, не думаете ли вы, что я бы узнал, если бы против меня что-то готовилось? Последние несколько дней я разъезжал по всему Августеуму, наблюдая за ходом Вигилии, и ничто не помешало мне. Ничто.

Его голос становился все резче и резче, но тут Халлиан спохватился, и выражение его лица смягчилось.

— …Приношу извинения, арбитр Кальпурния. Две вещи, пожалуй, заставляют меня немного забываться. Мне стало известно, что Арбитрес с достохвальной предусмотрительностью размещают свои отряды по всему верхнему улью. Я встречался с арбитром Накаямой и его старшими адъютантами и обсуждал с ними эти строгие меры безопасности. Теперь, когда их поддерживают Адепта Сороритас, которые также охраняют святыни улья, как велит им долг, защита стала вдвое сильнее.

Паланкин покачнулся, сделав крутой поворот обратно туда, откуда они пришли. Кальпурния не совсем понимала, почему Халлиан не оставил его на месте, если ему нужно было только защитное поле.

— Вы также должны помнить, что мы находимся на завершающих стадиях Вигилии, — продолжал Халлиан, — в это время, когда населению улья предписывается не заниматься бессмысленными или отвлекающими делами. Действует комендантский час Экклезиархии, равно как и ваш, судейский, введены запреты на посещение ресторанов и питейных, игры, театральные представления и любые публичные сборища, кроме определенных религиозных церемоний. Вы стояли рядом со мной, арбитр Кальпурния, и видели, как погасли огни улья в знак того, что началась Вигилия. Любая деятельность, связанная с очередной попыткой убийства, сейчас будет слишком очевидна и заметна, и ваши Арбитрес, как и гарнизон сестер Собора, слишком внимательны, чтобы позволить такой попытке осуществиться.

— Арбитрес одинаковы по всему Империуму, — сказала Кальпурния, глядя на него в ответ, — и я готова доверить жизнь их бдительности. Но ситуация сейчас исключительная, и я считаю, что мой совет верен.

Халлиан сделал движение, как будто хотел выглянуть из двери кареты, хотя смотреть там было не на что, кроме колышущегося, плоского, серого покрова приватного поля. От него у Кальпурнии шли по коже мурашки: она понимала, почему аристократы любят подобные вещи, но у нее оно вызывало ощущение коварства, неискренности. Кроме того, ей совсем не нравилось, что она не может видеть то, чем занимаются остальные Арбитрес, и что там происходит. Она провела кончиками пальцев по шрамам на лбу.

— Вы говорили о двух вещах, многоуважаемый Кальфус из Меделлов, — сказал Леандро, и Халлиан ответил с видом человека, который терпеливо ждал, чтобы его спросили.

— Вторая вещь, мои Арбитрес, это новость, которая, как я решил, должна была как можно быстрее достигнуть вас после визита к досточтимым Тудела.

Он дернул за тонкую косицу бело-голубого шелка, и одна из панелей пола приподнялась на ножках, превратившись в стол. Халлиан положил на него шелковый сверток, обмотанный шнурами из аквамаринового бархата.

— В высших кругах стало хорошо известно, что вы пытаетесь определить происхождение оружия, которое использовалось при нападении на благородную Кальпурнию, — голос Халлиана теперь звучал живее — Кальпурния была по-прежнему почти уверена, что поначалу оскорбила его, но он это, похоже, проглотил. — Я бы описал вам одну прискорбную войну наемных убийц, что велась между семьями среди Меделлов и определенными аристократами из… впрочем, детали, мои Арбитрес, лишь нагоняют скуку. Взгляните лучше на это.

Он развязал шнур и развернул ткань, и во второй раз Кальпурния обнаружила, что пристально разглядывает тусклые металлические устройства, лежащие на яркой подкладке. Аугметические пластины с расположенными в определенном порядке креплениями для плоти и проводами, половина головной ленты, усеянной тонкими сенсорными шипами. И длинноствольный пистолет убийцы с загнутой назад рукоятью.

Понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать детали, но когда они сложились вместе, ее вдруг захлестнуло ощущение многообещающей возможности, которое она испытала тогда, в начале встречи с Тудела.

Леандро уже крутил одну из частей в руках. Они были не идентичны, определенно не идентичны, но столько сходства…

— У меня никогда не было особых способностей к военному делу, — говорил Халлиан. — Но я помню, как мне показывали эти вещи в трофейных залах Кальфусов и говорили, что мы сохранили их как редкость. Я вспоминаю, мои Арбитрес, что контр-ассассины моей семьи так и не смогли точно вычислить создателей этих вещей. Когда я узнал, что для вашего расследования важно выяснить происхождение оружия убийцы, я, естественно, подумал, что могу предложить вам кое-что ценное.

— И каково же их происхождение?

Кальпурния взяла рукоять с механизмом подачи снарядов, которая выглядела очень похоже на то, что они показывали кузнецам Тудела. Леандро держал разобранный пистолет и разглядывал ствольную коробку. Халлиан покачал головой.

— Все это было захвачено у некоторых вассалов наших соперников, и создатель этого оружия так и не был найден. В подобных делах есть традиции, которые вы, арбитр Кальпурния, скорее всего, не знаете, но в конфликтах такого рода существует устоявшаяся практика…

— Нет, не существует.

Улыбка слегка сползла с лица Халлиана при словах Кальпурнии.

— Может, я и новичок на Гидрафуре, лорд Халлиан, — сказала она, — но я уже знаю достаточно, чтобы понимать, что это не так. И я знаю, какую политику ведут аристократы.

— Действительно? — ровно произнес Халлиан.

— Действительно, — ответила Кальпурния. — У уличных бойцов с Дрейд-73 тоже были свои традиции, когда я служила там арбитратором. Они называли их «честь траншейника». Никогда не наноси удар противнику, когда тот не видит, никогда не дерись ножом против голых рук и еще с дюжину разных правил. И никогда это никому не мешало прыгнуть тебе на спину с «розочкой» или напасть впятером на одного, если они считали, что никто не видит. Так что извините мой цинизм, лорд Халлиан, но я не верю, что в таком месте, с такими вещами на кону, люди ведут свои междоусобицы так, словно учтиво играют в шахматы, кроме разве тех случаев, когда это подходит под их истинные цели. Если вы собираетесь сказать мне, что Кальфус-Меделлы намеренно не искали того, кто поставлял это оружие, то мне придется предположить, что просто никто не делал это открыто.

Лицо Халлиана было лишено выражения и бледнее, чем обычно. Кальпурния смотрела ему в глаза, пока Леандро не прервал их самым гладким и мягким из своих голосов.

— Ну что же, мои уважаемые спутники, не следует ли нам подождать, пока у нас не появится больше информации, пока новый свет не прольется на путь, лежащий перед нами, прежде чем мы начнем спорить, насколько он надежен? Милорд Кальфус из Меделлов, я полагаю, что вы принесли эти вещи, чтобы передать их в наше распоряжение? — глаза Халлиана сузились в ответ, но он вряд ли мог возразить. — Тогда пусть наши вериспексы проявят на них свои замечательные умения. Я уверен, если эти вещи того же происхождения, что и орудия убийства, которые использовала та мерзость, что атаковала Кальпурнию, это очень вскоре выяснится. Ведь мы обладаем не только ресурсами Адептус Арбитрес, но и, без сомнения, теми, коими распоряжается доблестный инквизитор Жоу.

— Может быть, мы даже снова отвезем их к Тудела, — подхватила Кальпурния, — я бы хотела поговорить с ними насчет дизайна и отделки этих вещей. А к вам, сэр, направятся детективы, чтобы обсудить конфликт, в котором вы их добыли.

— Прошу прощения, арбитр, но я должен уточнить, — Халлиан подчеркнуто обращался только к Леандро. — Вы собираетесь подтвердить, что они были изготовлены для некоего благородного семейства?

— Именно так, — ответила Кальпурния, — и мы можем воспользоваться вашими сведениями, чтобы выяснить, какие семьи снаряжали своих агентов подобным оружием, и посмотреть, можно ли вывести на чистую воду что-либо, что свяжет их с первым нападением. Не говоря уже о том, что мы также чуток усилим наблюдение за представителями этих семей в Босфорском улье.

Тут она хлопнула руками в бронеперчатках — ей пришла в голову мысль, которая показалась невероятно амбициозной, но чувство потенциала, разгадки, которая уже почти рядом, заставило ее озвучить идею.

— Я была бы рада получить от вас список тех, кого вы считаете наиболее вероятными кандидатами, Халлиан. Тогда я начну подтягивать кордоны и поисковые группы, даже если мы не сможем мобилизоваться до завтрашнего утра. Ха, то, что всем приходится жить исключительно при свете лампад, определенно, добавляет Вигилии атмосферы, но, пожалуй, немного затруднит наши перемещения.

У Халлиана отвалилась челюсть.

— Я не могу это позволить! Я — руководящее лицо, я назначен Распорядителем Вигилии по приказу самого епарха гидрафурского! Вы вообще представляете себе, каковы будут последствия для Вигилии, если это, если вы… — он на миг зажмурился, собрался, а затем пронзил Кальпурнию пристальным бледно-голубым взглядом. — Вам бы пригодилось хоть немного узнать о том, как люди ведут себя здесь, а не в трущобах Дрейда. Несмотря на то, что вы можете о нас думать, Вигилия святого Балронаса — не пустая причуда. Ограничивающие эдикты в улье — настоящие, и такие же ограничения наложены на все остальные города этого мира. Никто не может заниматься торговлей. Дела, не относящиеся к базовым потребностям и религиозному долгу, не выходят за пределы домов. И это не все, Вигилия также требует поклонения и церемоний! Посмотрите на улицы вокруг себя, отсюда и вплоть до Босфорского улья и до самого Августеума! Посмотрите на свитки со списками грехов, прикрепленные к стенам, на верующих в Императора, что готовятся к бичеванию Страсти Искупительной! Должен ли я напомнить вам, что ограничения относятся и к Адептус, неважно, насколько вам нравится думать, что вы превыше благочестия? Если в вас нет уважения к моему званию, можете ли вы с той же готовностью усомниться в верховном экклезиархальном владыке этого субсектора?

— Ваше знание религиозных деталей достойно восхищения, лорд Халлиан, — вставил Леандро, пока Кальпурния прикладывала усилия, чтобы заставить свои кулаки разжаться. — Так что мне не нужно припоминать Вигилию 198.M41, когда перегрузка газоочистительной станции в нижнем Босфорском улье грозила крупным пожаром и утечкой токсинов, а законы Вигилии воспрещали бригадам Механикус ее чинить. Я уверен, что вы знаете, что тогдашний епарх отпустил грех и даровал прощение магосам-инженерам, которые взяли на себя эту операцию, и канониссе-настоятельнице Священной Розы, которая пропустила Мессу и провела весь день у станции. Вы должны знать, что я и арбитр-майоре сегодня отправили епарху письмо, где изложили доводы, что настолько громкое покушение подразумевает потенциально равную по силе угрозу и столь же экстренные обстоятельства. Завтра арбитр Кальпурния явится в Собор, чтобы принести обет и получить печать отпущения грехов, чтобы она и ее подчиненные могли продолжать заниматься богоугодным делом в самый строгий период Вигилии.

— И будьте уверены, сэр, делать богоугодное дело — это для меня самое важное, — Кальпурния ничего не знала ни про какое отпущение грехов, но схватилась за то, что сказал Леандро, и ориентировалась на это. — У вас есть еще какие-то вопросы?

Халлиан нехотя опустил глаза и не поднимал их, пока Кальпурния устраивала его сверток у себя под мышкой, потом махнул рукой. Приватное поле растаяло, внутрь хлынул звук, и двое Арбитрес молча выбрались из паланкина и пошли к командному посту. Кальпурния не оборачивалась, пока не услышала лязг длинных аугметических ног сервиторов по мостовой, и повернулась, глядя, как паланкин уносят прочь. Либо эти сервиторы умели чертовски сильно менять темп хода, либо у кареты был какой-то двигатель — при нынешней скорости им понадобился бы целый день, чтобы пересечь город.

Халлиан снова включил приватное поле, и серебряная клетка кабины заполнилась серым. В задней части по-прежнему восседал сервитор, опустив могучие плечи и склонив голову. Кальпурния показала вслед уплывающей карете и сказала «Ага», и Леандро бросил на нее вопросительный взгляд.

— Этот сервитор, — ответила она, — этот громадный искусственный телохранитель. Вы его видели? Он был в чем-то вроде колыбели сзади паланкина. Это значит, у него должен быть более сложный триггер, чем те фразы, которые использует Халлиан. Я так и знала.

— Интерес побуждает меня, как бы невежливо это не было, спросить, на чем вы основали такие выводы.

— Я еще не видела, чтобы Халлиан где-то появлялся, не таская с собой этого монстра. Очевидно, в случае нападения он будет полагаться в основном на него. И при этом Халлиана и сервитора разделяет приватное поле, то есть он не может активировать эту штуку вербально. Значит, должен быть более технологичный способ управления, который действует сквозь поле. Не думаю, что кто-то может быть настолько непрактичным, чтобы обзавестись настолько мощным охранником, которому можно отдавать только голосовые команды.

— Да, пожалуй, это довольно точное наблюдение. Действительно, это было бы логично и практично, подойти таким образом к проблеме.

Лицо Кальпурнии стало мрачным.

— Не говорите, дайте мне самой догадаться. Это еще одна из треклятых местных особенностей, да? Чудесно. Опять я споткнулась о собственные ноги. Что я на этот раз пропустила?

— Ах, не стоит себя корить, арбитр Кальпурния. Гидрафур настолько своеобразен, что прижиться в нем сложнее, чем в большинстве иных мест.

— Я-то думала, что привыкла к тяжелой работе, — она все еще выглядела сердито. — Ну ладно, что я пропустила?

— Просто обычай аристократов, подобные которому можно увидеть по всему сектору и, несомненно, за его пределами, в той или иной форме. Обычай намеренно неэффективно подходить к задаче, какой бы та ни была, причем с целью как раз-таки продемонстрировать и подчеркнуть символизм этой неэффективности.

— Понимаю, — сказала Кальпурния. Они пробирались между двумя отделениями арбитраторов, марширующих от командного поста к дверям цитадели. — Это когда всех вокруг тычут носом в факт, что ты слишком привилегирован, чтобы задумываться о практичности. Вы правы, это есть везде. Владельцы хазимских литеен в глубоком космосе носили просторные робы, в которых невозможно работать при нулевой гравитации. Так они демонстрировали, что выше ручного труда.

— Именно так, — Леандро кивнул в том направлении, где исчез паланкин Халлиана, за внешними шеренгами Арбитрес и среди толп, бродящих по увешанным бумагой улицам. — И вот вы увидели, как тот же самый принцип работает на Гидрафуре. По большей части, предположительно существующая честь и учтивость в вооруженных конфликтах среди аристократии — просто видимость, как вы уже поняли. Что на самом деле реально, так это то, что определенные фракции — и я могу сказать, что Кальфус-Меделлы являются ярким примером таковых — добились такого могущества, что их лучшим оружием является чистый ужас перед тем, что они могут сделать в отместку. Можете считать это чем-то вроде демонстрации силы наоборот. Тщательно просчитанное сообщение, которое звучит так: «Мои власть и положение таковы, что могучий сервитор, которого вы видите перед собой, запрограммирован на активацию по примитивному вербальному сигналу… и все равно я наслаждаюсь безопасностью, которой вы можете только позавидовать». Знаете, истинные сливки элитного общества даже не внедряют в них команды автореакции. Можно к ним подойти и дать кулаком в зубы, и охранник будет просто стоять и смотреть, пока они не прикажут ему убить. Мы можем предполагать, что именно такова конфигурация стражника лорда Халлиана. Вы еще увидите иные версии этого жеста, когда будете в дальнейшем работать с местной элитой.

Кальпурния вздохнула, на миг подняла взгляд на массив цитадели Лайзе, а затем последовала за ним по последним нескольким ступеням к командному посту.

— Вас что-нибудь из этого беспокоит? — спросила она, поднимаясь по металлической лестнице.

— Беспокоит меня? Эта глупость с управлением сервиторами? — Леандро изящно пожал плечами под черной мантией. — Я думаю, это бессмысленно, вы и сами видите. И я мог бы день и неделю ораторствовать о том, как исторический закон соотносится с правами и обязанностями, и о том, чего судья должен ожидать от гражданина любого статуса касательно использования данным гражданином оружия. Противоречащих друг другу постановлений, прецедентов и суждений и так столько, что их могла бы взвешивать и обсуждать целая армия консульт-савантов, и каждое поступление новых томов Книги Закона с Терры только добавляет их все больше. На чем мы остановились?

— Вы говорили про глупость с управлением сервиторами, — ответила Кальпурния, подавив ухмылку.

— У них так принято, — просто сказал Леандро. — Они ведут себя так, как им подходит, а мы исполняем данный Императором долг, как только можем, и верно служим Адептус и Закону. Что тут еще спрашивать?

Они вошли в командный пост, и люк захлопнулся за ними.

Семнадцатый день Септисты

Канун Мессы. Четвертый день Вигилии Балронаса.

Служба Шпиля. Страсть Искупительная.

Поминовение мастера Рейнарда и святого Кая Балронаса.

Через час после рассвета все горожане обязаны быть на улицах, хотя в идеале следует стараться провести всю ночь вне дома, следуя за процессиями священников. В назначенный час священнослужители на улицах отдадут приказ, и тогда каждый гражданин должен поджечь факелом свиток с покаянием, который он прежде повесил на стену своего дома. Священники, дьяконы и главы семей или начальники бараков первыми начинают молитву, когда покаяния уже горят. Члены паствы Императора должны помнить, что, пока сгорают признания, их души освобождаются от бремени греха. К концу каждой плети уже должен быть привязан пучок маленьких лезвий, благословленных в предыдущий день, саму же плеть следует держать на ремешке, готовую к окончанию молитвы. К тому времени, как признания в грехах окончательно сгорят, бичевание должно уже привести к падению от изнеможения, и если кто-то слишком слаб физически или духовно, чтобы вовремя достичь такого состояния, он может попросить о помощи членов духовенства, которые будут патрулировать улицы для этой цели. Гражданам следует попытаться вернуться домой, как только они будут в состоянии это сделать; все двери и ставни должны быть уже закрыты. В течение ночи нельзя зажигать никакого света. Теперь очищенная душа может оплакать слабость и падение Гидрафура многие годы назад и те честные души, что погибли под властью Вероотступника и безбожника.

Глава двенадцатая

Впервые более чем за неделю Кальпурнии удалось урвать нормальный отдых. Она проспала одиннадцать часов и проснулась с тяжестью и скованностью в теле, как бывает после долгого неподвижного сна, вызванного усталостью. Зато отдых заново пробудил аппетит, который прежде приходилось удовлетворять в основном перекусами на ходу, и ей была совсем не по душе ирония того факта, что время, когда можно было как следует поесть, пришлось на строгий пост Вигилии. Она ощущала себя раздраженной и напряженной, пока полировала свои знаки ранга и почета и чистила оружие, готовясь к очередной поездке к Собору.

Леандро не блефовал насчет отпущения грехов Министорумом, а если и блефовал, то решил претворить это в жизнь. Сегодня Кальпурнии и небольшой, тщательно отобранной команде должны были дать индульгенцию, чтобы они могли работать без препятствий, налагаемых эдиктами Вигилии: ездить на транспорте, свободно говорить, входить в дома, сражаться. И теперь ей нужно было начать целую новую линию расследования. Так как Ультрамар был вотчиной Адептус Астартес, ее собственная семья никогда не испытывала на себе особое внимание сестер Фамулус, но после разговора с двумя сестрами в цитадели Лайзе и улик Халлиана, говорящих о том, что за первым покушением стояли аристократы, она едва не подпрыгивала от возбуждения. Оба эти источника указывали на богатую жилу информации, которую она пока что просто не додумалась раскопать. И она была рада, что Леандро согласился с этим подходом.

С Жоу все было иначе. Через час тщетных попыток связаться с ним по воксу в цитадели Лайзе она сдалась и удалилась по улицам, заполненным людьми, которые молча рассматривали трепещущие на ветру свитки с покаяниями, покрывающие каждую стену, или бежали за паланкинами священников, выкрикивая мольбы о благословении, вырывая себе волосы и раздирая одежду. Потом ей доложили, что Жоу явился на командный пост и приказал всем арбитрам до единого покинуть это место, затем установил на каждом входе пост ополчения Инквизиции, все отделения которого держали посохи с прибитыми к ним свитками замысловато сформулированных интердиктов и были готовы стрелять на поражение во всякого, кто пытался войти в крепость. Наконец, он посетил ближайшие участки и приказал сервиторам забрать все инфопланшеты, пикты и записи об этом рейде. Крепость Лайзе и недавняя деятельность усопшего Яннода Дуэрра теперь оказались непосредственно под эгидой Инквизиции. Кальпурния приняла это как данность, но в то же время, как представитель всех Арбитрес, она чувствовала, что ими просто воспользовались. В качестве завершающего, победного штриха сообщение гласило, что персонал Жоу упомянул официальные предупреждения и выговоры, которые должны быть сделаны всем четверым командующим Арбитрес за то, что они заранее не предупредили Жоу об атаке.

Не лучше был и Барагрий, которому было плевать на детали рейда, но зато он прислал сообщение, выражающее неодобрение тем, что Кальпурния не принимала участия в Страсти Искупительной. Арбитрес не были обязаны участвовать в грандиозном самобичевании, которому в то утро предавались толпы, заполонившие улицы, но у Кальпурнии создалось впечатление, что от нее ожидалось по такому случаю сделать хотя бы что-нибудь символическое. Она знала, что не поспевает за всеми необходимыми обрядами — и даже не была уверена, хорошо ли на ней сидит церемониальная униформа для Сангвиналы, в чем по идее надо было удостовериться еще несколько дней назад — но она задавила раздражение на себя раздражением на Барагрия, который довольно-таки выборочно следовал своей предположительной роли наставника.

В ее голове крутилась последняя фраза, сказанная Сильдати, прежде чем та вернулась в собственный участок, через час после новости о том, что арбитр Гомри умер в медицинском отсеке Внутренних Харисийских Врат. Сильдати задержалась после того, как Кальпурния ее отпустила, и стояла, пока она не спросила, что ей надо.

«Я просто хотела сказать, с вашего позволения, мэм, что мы… ну, мы не забудем то, что вы сделали».

«Я сделала? Не понимаю».

«Что вы сделали для Гомри, мэм. Вы были рядом с ним в медотсеке, не отходили от него».

«Разумеется. Он же был моим подчиненным».

«Есть командиры, которые бы не стали этого делать, мэм. Этот поступок… по всем казармам про это говорят. Мы не забудем».

И с этими словами она отдала честь и ушла, оставив Кальпурнию удивленной, но смутно довольной.

Кальпурния добавила к «Носорогам» и залам аудиенций еще одну вещь, которая определяла для нее Гидрафур. Это был дым. Разноцветные ароматизированные дымки того ужасного маскарада на площади Адептус, неподвижная болезненная мгла, которая заполнила Врата Аквилы, зловоние погребальных костров в часовне Лайзе. Каждый раз, когда она размышляла о прошедших двух неделях, ее воспоминания все время окутывались дымом.

И вот теперь она опять шла сквозь него. В то утро жители Августеума, и остального улья, и города под ним, и всего Гидрафура скакали, плакали, кричали и хлестали себя по спинам связками серебряных лезвий, а длинные, хлопающие на ветру листы пергамента, покрывающие каждое здание, горели — горели медленно, так как их обработали специально для этого. Так сгорали списки грехов каждого из кающихся, в то время как боль бичевания выжигала сами грехи из их душ.

Пламя уже давно угасло, только эхо отдавалось в серой дымке, висящей в неподвижном воздухе, хлопья пепла разлетались возле ног, будто странный снег, обрывки бумаги и потеки расплавленного пласвоска все еще льнули к обожженным стенам зданий. Как кто-то сказал ей, они останутся до тех пор, пока через месяц их не смоют прочь первые дожди влажного сезона.

Кроме мусора, на улицах остались и люди — распростертые, стонущие, со спинами, превратившимися в кровавое месиво. Среди них были и мужчины, и женщины, вложившие всю душу в епитимью и слишком ослабевшие, чтобы подняться. Кальпурния не знала, как на них реагировать, пока не увидела призрачные силуэты сестер-госпитальерок, которые двигались по улицам и направляли санитаров, чтобы те уносили раненых прочь. Кроме них, она видела только отряды Арбитрес или Сороритас, которые медленно, с достоинством двигались по улицам, выполняя свой долг: арбитры в черной броне высматривали противозаконные акты, сестры в белых доспехах — святотатственные деяния, и обе стороны обменивались кивками, когда их совместно спланированные патрульные маршруты пересекались. Не было слышно ни голосов, ни звука двигателей.

Кальпурния маршировала во главе формации величиной в двадцать человек, и эти пустые, жутковатые улицы вселяли в нее тревогу. Она оглядывалась на закрытые ставнями окна и вспоминала, что сама говорила Халлиану об осторожности, о перемещениях по городу, настойчивых убийцах, пулях и бомбах. Она едва не проклинала планету, чьи запутанные правила и обычаи настолько сильно мешали ей делать все по-своему, но потом выбросила из головы эту мысль. Законы создала Экклезиархия, такая же часть священных Адептус, как и она сама, а не какой-нибудь надутый планетарный аристократ. И кроме того, сказала она себе, пока они маршировали по длинной Месе к вратам Собора, Адептус Арбитрес не прячутся. Не будет прятаться и Кальпурния. Громадный шпиль, возвышающийся над концом Месы, заставил ее почувствовать смирение, приподнял дух и внушил храбрость.

У некоторых горожан достало силы, чтобы приползти или приковылять к рампе перед Собором, и их там лежало больше сотни. Они гладили руками барельефы на рампе или лежали на окровавленных спинах, глядя вверх на шпиль, и слабо протестовали, когда их уносили госпитальерки. Когда по Месе поднялись Арбитрес, двое сестер отделились от стражи у входа и повели их по улице, которая сужалась и переходила в переулок с высокими стенами, идущий вдоль стены Собора к укрепленным покоям Гидрафурской обители ордена Священной Розы.

Обитель ничем не походила на богато украшенный храм Механикус или внушительный лабиринт самого Собора, она имела больше сходства с простыми и функциональными казармами Стены. Но ритуал вскоре вызвал в памяти визит к Сандже: он был быстрый, он был странный, он был явно не тем, чего она ожидала. Сороритас в белых одеяниях встретили их, как только они вошли в ворота, тщательно и невозмутимо проверили их служебные значки и сетчатки глаз, а затем облаченные в доспехи Воинствующие сестры забрали у них оружие. Затем их провели в глубины здания, где Кальпурнию быстро отделили от остальных и провели по длинному, наполненному эхом залу, а затем вниз по узкой лестнице, которая, в противоположность ее ожиданиям, закончилась садом.

— Добро пожаловать.

Волосы канониссы-настоятельницы Феоктисты были такими же белыми, как ее одеяние и капюшон, морщинистая кожа имела цвет меди, а голос был мягок.

— Пожалуйста, преклоните колени.

Опустившись на колени на подстриженную траву и опустив глаза, Кальпурния почувствовала, как рука канониссы прикоснулась к ее темени. Она, в свою очередь, приложила правую руку к нагруднику и стала повторять строки клятвы за настоятельницей.

— Я — Шира Кальпурния Люцина из Адептус Арбитрес, и я даю обет преданности и долга Богу-Императору Земли. Я молю Его о прощении за мои действия и желания и клянусь, что это прощение станет оружием в моих руках для службы всемогущему Императору и никому иному. Таков мой обет преданности и долга.

— Поднимитесь.

Она встала. Канонисса наклонилась и прижала к ее броне знак отпущения грехов. Это была традиционная печать Экклезиархии из алого пласвоска, со свисающими лентами белого шелка, покрытыми цветным текстом на высоком готике.

— Когда Вигилия закончится, вернитесь сюда, и я заберу печать. До тех пор все вы должны носить их постоянно. Сороритас знают, что должны помогать и подчиняться вам, если на вас эта печать, и… примут меры, если ее не будет.

— Почтенная канонисса, мои люди, те, что прибыли сюда со мной…

— Их обеты и отпущения грехов происходят в другом месте. Не беспокойтесь, их благословят иными печатями, но они дают такую же власть. Вас отделили по моему приказу. Есть одно дело, которое я должна с вами обсудить.

Канонисса медленно поднялась, опираясь на трость из светлого дерева. Двое неофиток, чьи лица скрывали белые вуали, унесли ее кресло и маленькую кафедру, где находилась ее печатка и разогретый горшочек пласвоска. Кальпурния подумала, не была ли одна из них внучкой вольного торговца Квана.

Маленький сад имел форму круга, со всех сторон ограниченного каменной стеной, которая заканчивалась на высоте двух этажей, и состоял из концентрических дуг газона и дорожек. На простых клумбах, окруженных камнями, росли белые розы, геральдический символ ордена, и солнечный свет придавал им легкий желтоватый оттенок. В самом центре сада возвышался еще один символический объект: эмблема ордена, рука в бронированной перчатке, держащая розу, изваянная из того же простого камня, что и стены сада. Они начали медленно ходить вокруг нее.

— Вы преследуете убийц, могущественных и неизвестных, во власти у которых и нечисть и мутант.

— Псайкер-стрелок, да, — Кальпурния заметила, что при слове «псайкер» канонисса прикоснулась к аквиле из белого золота у горла. — Однако мы, скорее всего, уничтожили того, кто натравил его на меня. Леди канонисса, теперь мы полагаем, что псайкер-астропат, — и снова этот жест, — возглавлял некий заговор среди других членов Адептус и Лиги Черных Кораблей, и я сама…

— У вас нет уверенности, просто вера?

— Просто вера, леди канонисса, — ответила Кальпурния, удивившись тому, как неуместно звучало из уст канониссы-настоятельницы выражение «просто вера».

— Хм, — произнесла та, и они наполовину обошли скульптуру. Наконец, Феоктиста снова заговорила.

— Пока вы преследовали тех, кто напал на вас, вы имели дело с неким Халлианом из семьи Кальфус и дома-синдиката Меделл.

— Да.

— Вы должны знать, что сегодня ночью сестра Арлани Лейка из Священной Монеты, назначенная орденом Фамулус на должность смотрительницы поместья лорда Халлиана, была убита.

Они прошли еще несколько шагов в молчании. Кальпурнии вдруг показалось, что воздух, который она вдыхала, стал холодным как лед.

— Вчера вечером сестра Лейка связалась со мной посредством запечатанного сообщения, — продолжила канонисса. — Она передавала, что ей нужно поговорить со мной, но только наедине, в одном из наших тайных покоев. Она сказала, что тогда сможет предоставить мне больше информации. Я решила, что вас нужно оповестить.

В голове Кальпурнии заметались мысли. Атака на нее, атака на Халлиана. Или дом Халлиана. Погибла женщина, и, судя по словам канониссы, убили только ее, значит, это не был крупномасштабный налет, не битва. Она бы узнала, если б что-то такое случилось, верно? Что это означало, изменение стратегии союзников Дуэрра или что-то иное? Еще одно нападение Общества Пятьдесят восьмого прохода? Это вполне подходило под их желание подорвать Вигилию.

— Арбитр? — Феоктиста смотрела ей в глаза. Кальпурния поняла, что уже с десяток секунд как молчала.

— Прошу прощения, почтенная канонисса, я пыталась сопоставить это с собственным расследованием. Очевидно, они взаимосвязаны. Нам надо выяснить, каким образом. В зависимости от результатов проверки кое-какого оружия, которое нам предоставил Халлиан, я думаю, мы сможем сузить круг подозреваемых до определенных благородных семейств Гидрафура. Поэтому я хотела начать посылать запросы всем сестрам Фамулус, но если эти события связаны, то все опять становится неопределенным, и мы… — она собралась с мыслями. — И снова приношу извинения, я мыслю как-то сумбурно. Последние несколько дней были… неспокойны.

— Соберитесь, арбитр, — твердо сказала канонисса. — Я буду молиться, чтобы вас направляла рука Императора.

Кальпурния сделала глубокий вдох.

— Я должна увидеть то сообщение, которое вам вчера прислала сестра Лейка. И тело тоже. Может быть, я смогу…

— Невозможно. Дела Сороритас, и в особенности орденов Фамулус — священная тайна.

Голос Феоктисты был настолько тихим, что Кальпурнии хотелось придвинуться поближе, чтобы лучше слышать, но в ее словах было столько власти, что возникало ощущение, будто она должна стоять по стойке «смирно», слушая их. Где-то в здании ударили в гонг, и, когда его звук затих, где-то в верхних галереях над садом высокий чистый голос запел призыв к полуденным молитвам.

— Оставайтесь здесь или идите молиться с нами, арбитр, — предложила канонисса, — и я помогу вам, чем смогу, когда вернусь.

Феоктиста повернулась, и снова явились двое неофиток, чтобы помочь ей. Кальпурния смотрела, как они величаво идут к арке, за которой была лестница, и в это время она наконец осознала, что слышит звук, который пробивался сквозь последние ноты призыва к молитве. Это был странный звук, похожий на хруст, доносящийся откуда-то сверху и сзади. Она огляделась, но в саду поначалу ничего не двигалось. Потом изваяние пошатнулось на пьедестале, и снова раздался этот звук — не из основания, но из самой вершины — и из резной руки с цветком брызнули осколки. Наконец, камень раскололся на куски, наружу излилась жужжащая черная масса и потекла навстречу им.

Не единая масса, поняла Кальпурния. Это был рой — рой жирных, металлически-черных насекомых, которые сползали по статуе, как личинки, бежали, как муравьи, прыгали, как тяжеловесные сверчки. Они издавали гудение, которое началось, как стрекот цикад, и переросло в звук цепного меча, вгрызающегося в камень.

На миг рой завозился на одном месте у основания статуи, и Кальпурния услышала странное, почти механическое пощелкивание, с которым маленькие черные силуэты прыгали и переползали друг через друга. Она начала осторожно пятиться, а они поползли вперед по ее следам на траве.

Кальпурния на мгновение застыла, потом схватила камешек с одной из клумб и бросила его в рой. С легким шипением тот прошел сквозь облако и упал на траву по другую сторону. Рой как будто бы отступил, накрыв его, словно по камню провели куском ткани. На миг Кальпурния отчетливо увидела, что личинки, ползущие по его поверхности, бороздят за собой следы. Потом они снова поползли вперед.

— Спасайте канониссу! — крикнула она через плечо, но неофитки ее уже опередили: оглянувшись, она увидела только, как на лестнице мелькнула и исчезла белая ткань. Она подумала, что надо последовать за ними, но подавила эту мысль: она не знала, что сможет сделать с этой штукой, но точно не собиралась оставлять ее здесь без присмотра.

Маленькие насекомые наступали на нее со скрежетом и стрекотом. Кальпурния быстро отошла на два шага вбок, ожидая, что они двинутся навстречу, но вместо этого рой быстро переместился туда, где она стояла до этого, и потом повернул. Глядя на те места, где он уже прошел, она увидела, что трава там превратилась в рваное и давленое месиво. Почему-то это ее не удивило. Кроме того, существа слегка ускорились и… да, рой определенно становился больше. Он стал шире и плотнее, чем был, когда появился на свет из изваяния. Кальпурния поняла, на что пошло вещество, содранное ими с травы и земли, но как они могли так быстро размножаться? Страх начал въедаться в ее душу, и она затоптала, задавила его, пытаясь что-то придумать.

За ее спиной был ряд розовых кустов, и, пятясь, она протолкнулась сквозь него под скрип шипов о панцирь. Через миг рой добрался до них, и на долю секунды Кальпурния увидела, как сотни челюстей-дробилок истирают и измельчают ветки и стволы, а затем кусты повалились и исчезли среди насекомых. Рой еще немного увеличил скорость и пополз по ее следам.

И снова она вытеснила из головы мысль о побеге. Рой следовал за ней, она не могла увести его в галереи, где он мог напасть на канониссу, на невинную неофитку, на Император знает кого еще. Сейчас уже должна была подняться тревога, кто-нибудь придет сюда до того, как весь сад по колено заполнится ползучей стрекочущей черной массой.

Она оступилась, ей пришлось выравнивать равновесие, и, прежде чем она успела отскочить, авангард роя бросился вперед и добрался до ее ступни. Кальпурния запрыгнула на каменную скамью и ударила ногой по ней и по другому сапогу, молясь, чтобы услышать хруст панцирей. Остальные твари скопились вокруг ножек скамейки, и толстые бронированные тельца начали громоздиться друг на друга, чтобы добраться до нее. Верхнюю часть ее сапога как будто поскребывало ногтем, и она чувствовала схожую вибрацию, исходящую от каменных опор скамьи, которые подгрызали эти создания. Кальпурния отчаянно потрясла ногой, личинки, которые заползли на нее, свалились, но оставили после себя головы, которые продолжали бурить и глодать бронированный подъем сапога. Она поборола панику и подождала еще секунду, пока не была уверена, что рой настолько тесно сгрудился вокруг подножия скамьи, насколько было возможно. Потом она присела на корточки, напряглась, перепрыгнула кучу насекомых и, перекатившись, поднялась на ноги на газоне.

От ступни доносилось гудение, подъем сапога трещал по швам, она чувствовала, что он вот-вот поддастся. Нужно было время, чтоб расстегнуть его и скинуть сапог, но скамья уже рухнула под черной массой, и жующие муравьи и личинки начали покачиваться в воздухе, как будто вынюхивая ее. Кровь Кальпурнии похолодела при виде того, как куча насекомых изогнулась, следуя за дугой, которую она описала в воздухе. Теперь в черноте панцирей прорезались полоски серого и серебряного цвета, и она смогла различить разные формы существ — червей, личинок, муравьев, мух — которые снова ринулись за ней, уже близкие к скорости бегущего человека. Она проломилась сквозь еще один ряд роз, когда один отросток роя нашел ее след.

Материал сапога разделился, челюсти насекомых начали щипать и кусать ткань под ним. По спине пошли мурашки, когда она представила их у себя на коже, но останавливаться, чтобы снять сапог, было нельзя. Кальпурния попыталась собраться с мыслями. Они слепые, это точно, они не видели ее движений, но шли по следу. (Кожа на ноге начала чесаться и покалывать). Им сложно подняться в воздух. Можно ли это использовать? Могут ли они карабкаться вверх? Она посмотрела на стены сада: камень был неровный, но недостаточно неровный, чтобы можно было по нему взобраться, и к тому же эти твари сожрали основание каменной скамьи. (Зуд в ноге превратился в жжение, еще секунда, и рой разойдется достаточно широко, чтобы начать окружать ее. Надо двигаться).

— Почему ты еще здесь? — резко окликнул голос с другой стороны сада, и Кальпурния попыталась, хромая, отбежать, срезав угол, к высокой сестре в силовых доспехах, стоявшей у подножия лестницы.

— Их надо как-то удержать, не оставлять тут одних, — прокричала она в ответ. — Они каким-то образом меня выслеживают. Нельзя давать им прикасаться к себе! Я могу быть заражена!

Сестра на миг поглядела на нее, потом подняла болтпистолет и аккуратно всадила снаряд в центр роя. Болт исчез в черноте, и они обе услышали звук, с которым он разорвался, уйдя в почву. Существа заметались, когда взрыв взметнул грязь. Сестра прицелилась и сделала еще три быстрых выстрела, но рой проигнорировал ее, снова сгустился и двинулся на Кальпурнию.

— Он слишком плотный, не могу пробить путь.

Рой направил одну колонну прямо к ее раненой ноге. Сестра осторожно подняла пистолет, на сей раз целясь ей в голову. Кальпурния поняла ее намерение, сглотнула, закрыла глаза и начала, запинаясь, читать молитву, которой ее научили еще ребенком, научили на случай, если ей когда-либо понадобится милость Императора, чтобы избавить…

Болт-снаряд с воем пролетел над головой и врезался в стену позади нее. Сестра снова окрикнула ее:

— Открой глаза, женщина. Я сделала выбоину, хватайся за нее, купишь немного времени.

Боль в ноге стала обжигающей. Она повернулась, пробежала два шага и подпрыгнула, ухватившись за край маленького кратера в стене кончиками пальцев. Рой нахлынул на подножие стены под ногами, Кальпурния уперлась носками в камень и собралась с силами, не зная, сколько ей удастся продержаться.

Голос сестры позади нее произнес: «Ну-ка, передайте его мне. Так-то лучше», а затем под рев огнемета ползучая масса внизу окуталась желто-белым пламенем, и воздух пронизал густой запах горящего металла.

— Арбитр! Арбитр Кальпурния!

Верх лестницы, ведущей в сад, был окружен Арбитрес и Сороритас: сестры были с мрачными лицами и вооружены, а арбитры всматривались вниз, пытаясь разглядеть ее. Ей уже оказали помощь: высокая сестра схватила ее за ногу и прижала к ступне горячий ствол огнемета, чтобы жар обездвижил крошечных металлических клещей под кожей, а потом протянула боевой нож, чтобы она выковыряла их наружу. Извлечь их оказалось нетрудно, но теперь Кальпурния прихрамывала на эту ногу, и сквозь ожог на подъеме стопы сочилась кровь. Она секунду постояла, покачиваясь, среди гула голосов, потом попыталась им ответить.

— Нет, я не знаю, что это было. Сестра, вы их узнали? Я сказала, не знаю. Вы их видели, это какие-то искусственные хищные создания, самовоспроизводящиеся. Живые? Нет, не думаю. Потому что вот, посмотрите, что я из себя вытащила. Это металл. Эти твари были сконструированы. Какие-то машины убийства. Они двигались тем быстрее, чем дольше они были… снаружи, или здесь, или где-то еще. Они выслеживали меня, но игнорировали сестру. Нет, я не знаю, почему, — она потрясла головой. — Хватит, перестаньте вы все.

Она оглядела их лица.

— Давайте я вам скажу, что мы будем делать дальше. Канонисса Феоктиста, вы говорите, что не можете раскрыть мне детали сообщения сестры Лейки. Подожди, Баннон, — отмахнулась она, — потом объясню. Можете ли вы подтвердить, канонисса, что это было нечто связанное с Вигилией?

Глаза Феоктисты расширились.

— Я не говорила ничего об этом.

— Нет, но сестра Лейка была из ордена Священной Монеты, ордена Фамулус. Вы из ордена Священной Розы, Воинствующего ордена. Я знаю, Сороритас строго соблюдают иерархию своих орденов, и поэтому Лейка не пошла бы к вам вместо своей собственной канониссы, если бы на то не было особой причины. И особая причина заключается в том, что ваши сестры на данный момент заняты тем, что поддерживают порядок во время Вигилии, и должны охранять Мессу. Так?

Настоятельница неохотно кивнула.

— Она сказала, что завладела некоторыми вещами. Какой-то информацией, чем-то, что, как я думаю, она хотела мне показать. Она хотела посоветоваться со мной, как это может повлиять на Мессу. Я была удивлена: сестра Лейка не относилась к моим подчиненным, но я слышала, что она умна и изобретательна. Я решила, что если нечто заставило ее отойти от обыденной практики, то мне стоит выяснить, что это было.

— Но вы этого не сделали.

— Нет. Следующая весть, которую я получила из того поместья, пришла с неким мастером Номикросом, мажордомом лорда Кальфуса-Меделла. Он пришел, чтобы сообщить мне о ее смерти. Судя по всему, он знал, что она планировала навестить меня во второй половине дня. Я встретила его незадолго до того, как принять вас, арбитр Кальпурния. Он сидел передо мной в том же самом саду, он попросил, чтобы мы говорили в спокойном месте, потому что он принес столь скорбную новость, — она взмахнула рукой, указывая на дымящуюся массу внизу. — И он действительно выглядел скорбящим. Он принес с собой подушку из паланкина лорда и настоял на том, чтобы сидеть в саду с ней. И постоянно мял ее в руках. Я подумала, это говорит о том, что ему недостает самообладания.

— Благодарю вас, канонисса. Баннон и все остальные, мы получили свои разрешения, теперь наша цель — поместье Кальфуса, — она поглядела вниз, на свою стопу. — Не буду пытаться дойти туда пешком. Пусть один из вас отправит сообщение во Врата Справедливости и запросит «Носорог», хотя нет, подождите, только нам разрешено водить транспорт. Тогда пусть вся команда… — она нахмурилась, пытаясь сконцентрироваться, не обращая внимание на боль в ноге, и придумать план.

— Один момент, арбитр, — вперед выступила высокая темноволосая сестра, которая спасла Кальпурнии жизнь в саду. — Что касается этого, то, с разрешения канониссы, я могу предложить идею получше.

Внутреннее пространство сестринского «Носорога» выглядело копией транспортов Арбитрес, в которых Кальпурния ездила уже почти двадцать лет, но и отличалось от них. Оно казалось необычно просторным, ведь в нем не было ни ящиков и стоек со стабберами, дубинками, гранатометами и пускателями сетей, ловчими ястребами, дробовиками и щитами, ни защитного снаряжения, уложенного вдоль стен и под потолком. Оно оборудовалось в расчете на сестер в силовой броне: узкие скамьи, покрытые прорезиненными лентами, чтобы бронированные тела не скользили по металлу, спинки с вмонтированными соединениями для доспехов. Из-за этого сидеть на скамьях было невыносимо, так что Кальпурния вскоре сдалась и устроилась в стоячем положении возле задней двери транспорта. Размер и форма сидений подгонялись под фигуры в широких наплечниках, поэтому остальные Арбитрес елозили и подпрыгивали, когда транспорт объезжал углы, набирал скорость и замедлялся на перекрестках. Экипаж «Носорога» вел машину быстрее и жестче, чем любые водители Арбитрес.

Глядя сквозь смотровую щель возле своего плеча, Кальпурния видела второй «Носорог», который мчался за ними, идеально соблюдая порядок строя. Орден Священной Розы обладал своими привилегиями во время Вигилии, и Феоктиста, не сомневаясь, приказала своим сестрам отвезти Кальпурнию прямо к особняку Кальфуса.

На скамьях сидели пять Сороритас, опустив головы и углубившись в молитвы над каждым снарядом, который они вставляли в магазины болтеров. В передней части сидела темноволосая сестра, что была в саду. Она представилась как старшая целестианка Ауреан Ромилль. Ромилль уже зарядила свой болтер, украшенный серебряной филигранью, и приделала к стволу сариссу, короткий тяжелый силовой шип с острым как бритва кончиком.

Теперь это острие, скрытое ножнами, было уперто в пол, а Ромилль сидела, опустив голову на приклад и закрыв глаза. У нее было круглое бледное лицо и почти такой же длинный и острый нос, как у Халлиана, и Кальпурнии пришла в голову непочтительная ассоциация с тарелками ауспиков, торчащими вокруг посадочной площадки «Крест-Четыре».

Звук двигателей «Носорогов» изменился, когда они поехали по террасе с отвесной скалой слева и стометровой пропастью справа. Кальпурния собралась с духом, когда «Носорог» повернул на девяносто градусов, остановился, и рампа со скрежетом опустилась наземь. Они быстро и тихо выбрались из бронетранспортера, и Кальпурния без слов повела их сквозь ворота, прихрамывая на раненую ногу в изъеденном сапоге, но с ничего не выражающим лицом.

Поместье Кальфуса перегораживало конец съезда, как лавина, сползшая на горную дорогу. Это была не башня или дворец, как ожидала Кальпурния, в нем не было ничего подобного грубой мощи цитадели Лайзе — скорее это было скопление громоздких серо-бурых коробок и куполов, тянущееся каскадом на один-два километра склона улья, почти столь же крутого, как отвесный утес. Тяжелые стальные заслонки, которые отделяли двор от дороги, были убраны в стороны. Увидев это, Кальпурния повернулась к Баннону и Ромилль.

— Ворота открыты. Могут быть проблемы. Будьте осторожны.

— Это местный закон, мэм, — поправил Баннон, и Ромилль кивнула.

— Это часть Вигилии, — сказала она. — Распорядитель Вигилии представляет всех верующих системы и обязан не ставить перед ними какие-либо препятствия. Обычай восходит к…

— Спасибо, сестра-целестианка, я поняла.

Кальпурния прохромала в ворота, и позади нее захрустел гравий под ногами следующих за ней арбитров и сестер. Ромилль широкими шагами догнала ее.

— Я хотела сказать, что согласна с вашим предупреждением. Погибла сестра, и этот закон об открытых воротах уже раньше использовался.

Она подкрепила слова делом и зарядила сариссу. Кончик копья окутала голубоватая дымка силового поля, и Кальпурния нажала большим пальцем на собственную дубинку, так что та затрещала и заплевалась искрами энергии.

— Готовы к бою, арбитр?

— Даже надеюсь на него, сестра. Я готова убивать. Так достало носиться по всему улью, как движущаяся мишень, гоняться за тенями и бояться опасностей на каждом углу. Каждый след, который мы отыскали, оказался никчемным и сам по себе заглох, и я сейчас так же далеко от того, кто хочет меня убить, как десять дней назад. Дух Жиллимана, я просто хочу увидеть что-то, во что можно стрелять!

— Арбитр, простите, но не подобает поднимать голос на публике во время Вигилии.

Кальпурния пыталась придумать ответ, когда они добрались до лестницы самого дома и поднялись по ним к открытым дверям, где стояла фигура в темно-синей одежде.

Кальпурния усвоила достаточно гидрафурских обычаев, чтобы знать, что этот цвет считался традиционным для старших слуг аристократического дома, но не самой знати. Однако одеяние этого человека было роскошного покроя и из дорогой ткани, куда более пышное, чем, предположительно, позволяли строгие законы Вигилии. Она решила действовать наугад.

— Мажордом Номикрос? — он моргнул и кивнул. — Я — арбитр-сеньорис Шира Кальпурния из Адептус Арбитрес. Это — сестра-целестианка Ауреан Ромилль из ордена Священной Розы. Мы прибыли с подчиненными из наших орденов. Хорошо, что вы решили встретить нас лично.

— Я… что ж, со всей откровенностью, это было случайно, арбитр, так как большая часть обитателей дома ушла в храм у Арки Восхождения, чтобы оплакать прискорбную кончину, э…

— Убийство.

— Убийство дорогой нам сестры Лейки. Я молился вместе с ней еще вчера вечером, мадам, и она говорила об ужасных событиях последних дней и о том, как потрясающе Арбитрес отреагировали на угрозу. А потом произошло это!

— Так значит, она направлялась в обитель Священной Розы?

— Разве вы не знаете, арбитр? Она никого с собой не взяла, кроме служанки, которую я сам к ней приставил, и та доложила мне, что нападение произошло, когда она шла вдоль Второй Имперской дороги, ниже Зала Савантов.

— Значит, она успела преодолеть треть пути, — сказала Ромилль. — Но по одной из более узких и извилистых улиц.

Кальпурния почувствовала, как ее лицо каменеет.

— У нас патрули на каждом углу. Кто-то должен был нам сообщить.

— Законы…

— Я знаю про законы! Никакой вокс-связи, общаться в публичном месте можно только приглушенным голосом. Я знала про них, когда планировала, как установить контроль за всем треклятым Августеумом, когда мы думали, что не сможем поймать убийц вовремя. Каждому патрулю было приказано держать зрительный контакт по меньшей мере с одним другим, чтобы мы могли передавать информацию, не нарушая Вигилии. Кто-то должен был нам сообщить, — она взяла себя в руки. — Ладно. Все равно мы уже здесь. Номикрос, я так понимаю, что у Лейки в этом поместье были собственные покои? Хорошо, там и начнем. Проводите нас туда, пожалуйста.

Мажордом подобрался.

— Невозможно! Где ваш здравый смысл, арбитр? Неужели святая Вигилия для вас ничего не значит? Вы хотите обыскать дом самого Распорядителя и потревожить покой Вигилии, когда остался всего день до самой Мессы? Лорда Халлиана известят об этом!

— И чем раньше, тем лучше. Где он?

— Он… если вы хотите поговорить с ним, то вам придется дождаться, когда он вернется из храма. Мой лорд — благочестивый человек, арбитр, и именно он повел всех жителей поместья на оплакивание ужасной смерти сестры Лейки. Хотя я думаю, что он будет более заинтересован рассмотреть это дело с вашим начальством. Я полагаю, у вас есть формальная делегация от лорда-маршала, чтобы вести себя таким образом?

Кальпурния указала на печать у себя на груди и кивнула на Ромилль.

— У меня есть все полномочия, которые мне нужны, Номикрос, и уже в который раз я нахожу, что меня утомляют разговоры с местным выскочкой, который не знает своего места.

И с этими словами она протолкнулась мимо мажордома и прошла в атриум дома, а остальные последовали за ней.

Снаружи это место не походило на дворец, но внутри соответствовало положению своего владельца. Они оказались в сводчатом помещении из пронизанного зелеными жилками мрамора, освещенном мягким светом свободно парящих в воздухе светильников и окутанном изысканным кружевом лоз, рост которых направлялся невидимым узором из микропроволоки. Плеск воды доносился от скрытых за занавесями из лоз фонтанов, которые выстроились двумя рядами, образуя проход в центральный зал поместья, и квартет сервиторов у дальней стены, почуяв приближение посетителей, начал играть веселую мелодию на арфах и колокольчиках. Поверх музыки донесся топот чьих-то сапог, и из-за зелени появилось полдюжины слуг Кальфусов в блестящих темно-синих мундирах. У них не было униформы, но повадки были знакомые — Кальпурния сразу могла узнать домашнюю стражу. Каждый из них как будто без умысла держал руку возле кармана или на поясе, и она не сомневалась, что их оружие такое же дорогое, как и обстановка.

— Это совершенно недопустимо! — захлебывался слюной Номикрос позади нее. — Что дальше, вы отмените саму святую Мессу? Обыщете реликварии Собора? — отреагировав на его тон, сервиторы стали играть более быструю и грубую мелодию, полную минорных нот и перкуссии, пока Номикрос не замахал на них руками, чтобы они перестали. — Вы жестоко оскорбляете власть и добропорядочность лорда Халлиана!

Мышцы внизу груди и в верхней части живота важны для дыхания. На малой мощности силовая дубинка Арбитрес, если ей прикоснуться к солнечному сплетению сквозь один-другой слой одежды, выдает как раз достаточный заряд, чтобы эти мышцы на несколько секунд свело болезненным спазмом. Номикрос согнулся пополам и отшатнулся, хватая ртом воздух. Не опуская дубинку, Кальпурния повернулась, обводя взглядом ближайших охранников поместья. Все уже держали в руках пистолеты и целились из них, и она услышала быстрые движения позади себя — ее отряд также занимал позиции для стрельбы.

— Уж поверьте, мне надоело играть в игры. Если вы все настолько верны своему хозяину, как я ожидаю, подумайте, насколько хуже ему будет, если Арбитрес и Сороритас придется силой пробиваться в его дом, пытаясь защитить Вигилию, которой он сам руководит.

На мгновение повисла тишина, потом оружие начало осторожно опускаться. Кальпурния сделала жест своим, чтобы они сделали тоже.

— Вольно, — сказала она им, — в доме Халлиана Кальфус-Меделла еще есть люди, которые знают, каков их долг.

Это не относилось к Номикросу, который стоял перед ней на четвереньках, пуская слюни и хватая ртом воздух. Она обошла его и ткнула пальцем в одного из охранников.

— Ты. Проводи меня к комнатам сестры Лейки. Назначь еще кого-нибудь, чтоб он сопроводил ведущего арбитра Куланна к комнатам служанки, которая ее сопровождала.

Она указала на двух лидеров отделений ее эскорта, Баннона и молодого человека из командования Врат Справедливости.

— Куланн, твоя цель — найти все, что сестра Лейка брала с собой и что служанка принесла обратно после убийства. Это делегация второго уровня. Сестра-целестианка, возможно, вы захотите послать с ним кого-то из своих сестер.

Она рассудила верно: то, как быстро и тихо выбранный ей охранник пробормотал приказы остальным, указывало на то, что он является офицером стражи. Покои сестры и ее служанки находились друг рядом с другом на длинной террасе, которая торчала из стены главного здания, как перевернутый акулий плавник, и обе партии пошли бок о бок по длинным залам поместья. Номикрос остался в атриуме, сидел на полу и тихо стонал. Они прошли к комнатам через оранжерею, чьи стены из витражного стекла раскрасили белые доспехи сестер калейдоскопической палитрой. Кальпурния резко обернулась на двойной треск болтера позади нее, но это была всего лишь одна из сестер, которая выбила замки на двери служанки.

Мрачный охранник поместья открыл дверь в покои сестры, и Ромилль настояла на том, чтобы войти первой, держа в руке какой-то замысловатый амулет Экклезиархии.

— К чему вы прикоснулись? — спросила Кальпурния, когда сестра через минуту открыла дверь. Ромилль не ответила, но жестом пригласила их внутрь.

Сестре Лейке были выделены три комнаты, и каждую из них она содержала в строгом порядке и невероятной чистоте. Стены были покрыты схемами и списками, некоторые явно относились к генеалогии семейства Кальфус и его владениям, а другие Кальпурния вообще не могла понять. Возле маленького жесткого футона располагался стеллаж с книгами и планшетами очевидно религиозного предназначения, который венчали две курильницы с благовониями и подставка с серебряной аквилой. Остальные комнаты были битком набиты шкафами с подшивками документов и планшетами, а на письменном столе громоздились записки и памятки, сделанные аккуратным, довольно безликим почерком сестры. Кальпурния вздохнула.

— Надо было взять собой одну-другую сестру Фамулус и детективов Арбитрес.

— Нам есть с чего начать, — отозвалась Ромилль. — Отвечая на ваш вопрос, арбитр, это единственная вещь, к которой я прикоснулась, потому что иначе бы вы ее не нашли. Вас не учили нашим методам маскировки.

Ромилль протянула небольшую папку, потом встала у плеча Кальпурнии, пока та ее открывала, и пристально смотрела на стражника поместья, пока он не ушел обратно в оранжерею.

За аркой, ведущей в спальню Лейки, слышался звук двигаемой мебели. Под кроватью ничего не нашлось, но возле футона по-прежнему стояли личные религиозные книги, и между Банноном и сестрой Реей Манкелой разгорелся тихий, но горячий спор о том, правильно ли рыться в лекционарии мертвой женщины.

Через несколько минут они согласились, что надо вернуться обратно в кабинет, и пусть это решают сестра-целестианка и арбитр-сеньорис, но к тому времени вопрос изжил себя: Шира Кальпурния сидела с круглыми глазами, вчитываясь в дневник сестры Лейки, а Ауреан Ромилль снаружи собирала своих сестер и кричала, чтобы они вызвали подкрепления и заблокировали каждый выход из поместья Кальфусов, какой только смогут найти.

Тетради были из простой плотной бумаги, вверху каждой страницы была аккуратно выведена аквила и надпись «Номине Император». Кальпурния пробежалась через краткое описание того, как внутри синдиката Меделл велись попытки отнять титул Распорядителя Вигилии у семейства Кальфус, и как потом уже среди Кальфусов пытались отвоевать его у Халлиана. Лейка прокомментировала, что в стремлении сохранить свое положение Халлиан действовал, «выходя за рамки даже своей обычной безжалостности», и то, что подразумевали под собой эти сухие строки, тревожило Кальпурнию тем сильнее, чем дальше она читала. Лейка описала его всепоглощающий перфекционизм в выполнении каждого ритуала и обязанности, как и роль, которую она играла в его первоначальных усилиях, и добавила замечания по поводу его растущей паранойи.

Теперь никто в семье не мог ему помешать, так как дошло до того, что богатства всех Меделлов оказались привязаны к тому, чего должен был добиться Халлиан, и они обязаны были поддерживать его, иначе, пойди что-то не так, бесчестье пало бы и на них.

«Но Х. хорошо знает, что те, у кого другие интересы, будут стремиться подставить его, воспрепятствовать ему и покрыть позором, подорвав Вигилию. Он боится Хагганов, особенно Лайзе-Хагганов, и определенных флотских династий, которые прибудут в улей на мессу, но также…» Снова имена, но уже ничего не значащие для Кальпурнии. Она перелистнула страницу.

«В систему прибыла новая командующая Арбитрес, и сегодня на ее жизнь было совершено покушение. Пока я выяснила немногое, но отмечу, что утром Х. был напряжен и мрачен, как бывает, когда зарождаются какие-то угрозы или риски, и когда он услышал новости о покушении, то впал в ярость и заперся у себя. Я послала весть об этом в общину, но ответа пока нет».

Но первое сообщение, которое получил Халлиан, гласило, что она по-прежнему жива. Он так сам сказал. Она снова пробежалась вперед.

«Х. приказал тайно доставить ему что-то из своей личной оружейной галереи — курьерам было запрещено говорить мне об этом, но водитель часто исповедовался мне в неблагочестивых мыслях, и я смогла воспользоваться этим, чтобы добыть информацию. Контейнер был заперт, но он сказал, что точно знает — внутри оружие, нечто, что два поколения назад использовал дед Х., тоже Кальфус, в междоусобной войне. Я думаю, Х. подготовил его, чтобы взять с собой, когда он отправится на встречу с Арбитрес. Он весьма доволен строгими мерами, которые они предприняли, чтобы в улье и Августеуме все было спокойно, но что-то в их действиях вызвало у него беспокойство. Он не сознается мне, и мне нужно быть осторожной, чтобы скрыть то, что я знаю и подозреваю».

Компоненты, которые, как сказал Халлиан, были сделаны врагом. Нет. Они принадлежали его семье, его собственному деду. Они принадлежали ему.

Еще одна страница.

«У Х. больше нет того, что, как я теперь знаю, является частями оружия. Должно быть, они у арбитров. Он вернулся в ярости, домашние охранники вооружены, и замки мне не подчиняются. Х., верно, готовит духовные преступления, равно как и светские, если скрывает свои планы от меня и Сестринства. Я не знаю, наблюдал ли он за мной каким-то незаметным образом, или же меня ему кто-то выдал, но я уверена, он знает, что должен мне противодействовать. Он использовал законы Вигилии как повод отключить вокс-траффик, и стражники следят за моими передвижениями. Он принес подушку из паланкина и поговорил насчет нее с Номикросом, они обсуждали что-то, что хотят сделать с новой командующей Арбитрес, но я не смогла подобраться достаточно близко, чтобы услышать, что они говорили».

Последняя запись.

«Номикрос планирует отнести подушку в капитул. Он говорил с одним из оружейников дома о чем-то вроде запаховой сигнатуры. Император защити меня, судя по их словам, этот злокозненный дом смог распространить свое влияние даже в наши собственные священные покои, говорили, что там разместили какую-то ловушку, которая сработает на арбитра. Я не знаю, что это может быть. Х. передавал всем орденам десятину в виде сервиторов, оружия и произведений искусства, вероятно, ловушка в одной из этих вещей.

Я не могу медлить. Мне нужно добраться до капитула раньше Номикроса. Канонисса Священной Розы знает, что я должна с ней встретиться. Меня будет сопровождать Нори, и я иду спешно и при оружии. Номине Император».

Споры снаружи становились все более и более разгоряченными. Номикрос, видимо, уже пришел в себя, потому что она слышала, как он кричит, что его лорду направили известия. Кальпурния увидела, что Баннон выглядывает из-за двери, и обратилась к нему тихим и абсолютно серьезным голосом:

— Иди переговори с сестрой Ромилль, потом возьми один из «Носорогов», на которых мы приехали, и гони что есть мочи во Врата Справедливости. Приведи полную группу подавления со всем необходимым для массового ареста. Если они пойдут пешком прямиком сюда, то не нарушат законы Вигилии, но распоряжайся ими, как понадобится, главное, чтобы они добрались сюда без проблем с Министорумом. Пусть Ромилль и Куланн заблокируют выходы из дома, насколько это возможно. Вы прикажете охранникам поместья, чтобы они сотрудничали, и казните всех, кто будет сопротивляться. У тебя и Куланна делегации четвертого уровня.

Баннон спешно удалился, за ним последовала сестра Манкела. Оставшись в комнате одна, Кальпурния сделала несколько осторожных глубоких вдохов и снова уставилась на дневники.

Затем она произнесла имя вслух — имя того человека, который послал их всех против нее: псайкера-стрелка, превращающегося в призрак, напавшие из засады бригады, скрытый рой машин-пожирателей.

— Халлиан. Кальфус. Меделл.

Восемнадцатый день Септисты

Месса святого Балронаса. Сангвинала.

Глава тринадцатая

На утро Мессы святого Балронаса, за час до рассвета, трое из четверых наиболее высокопоставленных Адептус Арбитрес Гидрафура встретились во Вратах Правосудия. Шира Кальпурния была на ногах уже полтора часа, так как слишком чувствовала слишком сильное возбуждение и смятение, чтобы спать. Она знала, что Дворова, Леандро и любых других высших Арбитрес с самого момента пробуждения обихаживают лакеи, но не соглашалась на это вплоть до сегодняшнего дня, когда двое слуг принесли церемониальное одеяние, и она облачилась в него, пока они суетились вокруг. Теперь она была одета в копию своей парадной униформы великолепного алого цвета, знаки отличия и позументы на которой были выполнены из золотой парчи вместо обычной серебристо-серой ткани на черном фоне.

Кальпурнию по-прежнему заставал врасплох их блеск, когда она двигалась — она не могла припомнить, когда последний раз надевала нечто настолько вычурное. Слуги дали ей одежду для того, чтоб носить поверх этой формы на протяжении последних нескольких часов Вигилии: тускло-серую тунику с юбкой, которая опускалась до щиколоток, и плащ с капюшоном из бурой, как грязь, мешковины. Едва не забыв о печати отпущения грехов, она все-таки прикрепила ее на шею под застежкой плаща. Она вышла из ворот в предрассветную мглу неосвещенного Августеума. Леандро шел впереди во главе процессии судей, а дюжина вооруженных арбитраторов и Дворов — рядом с Кальпурнией.

— Вы все еще нервничаете, арбитр Кальпурния.

— Видно, да? Я знаю, что мы идем пешком, потому что закон Министорума предписывает ходить пешком во время мессы, но я получила освобождение от этого закона и уверена, что и вы, сэр, могли бы его получить. Мы бы могли выехать на одном из своих «Носорогов» или уговорить Ромилль еще раз подвезти нас. Так было бы безопаснее и можно было бы проверить по дороге часть патрулей.

— Уличный контингент справляется, Шира. Здесь полно отличных командиров, которые следят за тем, чтобы никто не смог повторить то, что произошло с сестрой Лейкой, — Дворов сделал жест в сторону облаченных в черную броню арбитраторов, которые стояли длинными рядами по центру каждой улицы, глядя через одного то влево, то вправо и держа дробовики наготове.

Они прошли по авеню Защитников и повстречали других Адептус, которые также шли пешком в плащах и со скрытыми лицами. К тому времени, как они миновали Арку Скариев и поднялись по дороге Сборщика Десятины, их процессия слилась со скромным потоком других идущих на мессу, что поднимались от Врат Кафизмы, а затем растущую толпу поглотила река людей из Квартала Аристократов, так что в конце концов они вошли на Высокую Месу в огромном медлительном море людей в темных одеяниях, которое заполнило дорогу от края до края. Все шли с опущенными головами и молчали. Время от времени кто-то из них поднимал взгляд на Собор, возвышающийся вдалеке, и Кальпурния замечала, как мелькает алая ткань под их траурными одеждами. Безмолвное величавое шествие казалось ей похожим на сон. Пышная ткань новой униформы непривычно мягко и тяжело лежала на коже, и она подумала, как странно, что она не наденет ее еще целый год.

Укол боли в еще толком незажившей ступне вернул ее обратно на землю. Она покривилась и попыталась идти с большей осторожностью. С болью она еще могла смириться, это, в конце концов, было частью положенного в это время ритуала, но ей не нравилось, что раны могут ее замедлить, если вдруг что случится. Одетый в парадное, с регалиями судьи под траурной мантией, Дворов тоже был вынужден идти осторожно. С мантиями, которые на них надели утром, вообще нужно было вести себя аккуратно: их застежки были устроены таким образом, что их легко было расстегнуть и скинуть в тот же миг, как только в полдень прозвонят к Сангвинале. Но сбросить накидки до этого и оказаться среди толпы в багряном праздничном облачении было бы большим позором.

— Вас что-то терзает, — сказал Дворов через миг. — Я это вижу.

— Новый сапог? Нет, он отлично сидит.

Это прозвучало плоско и натянуто. У нее никогда не получалось шутить. Она подвинулась ближе к нему и заговорила чуть тише:

— Быть здесь, пока Накаяма и Жоу разоряют владения Кальфус-Меделлов на другой стороне планеты? Если честно, сэр, да, терзает. Два покушения были направлены на меня. Скользкие якобы заботливые речи Халлиана о моей безопасности были нацелены на меня. Его попытки нам приказывать и это лицемерие насчет неприкосновенности Вигилии тоже были обращены на меня. Так что да, мне бы хотелось быть там. Я чувствую, что должна быть там. Я хотела бы перевернуть камень, под который он забился, вытащить его на свет перед всеми членами его надменной семейки и его проклятого синдиката, и чтобы они все сидели вокруг него в цепях и слышали, как во время его казни зачитывают дневник Лейки. С самого своего прибытия я только и делаю, что бегаю туда-сюда, гоняясь за тенями, и я хочу наконец заняться тем, чем положено заниматься Арбитрес.

— У вас еще появится шанс, Шира. Накаяма хорош в своем деле, у него целевая группа почти в тысячу человек и делегация пятого уровня. Его поддерживает Жоу с инквизиторской печатью и собственным персоналом и ополчением. Семья Кальфус была сокрушена в тот же миг, как вы нашли записи Лейки, союзники оставили их, они никак не способны продолжать укрывать Халлиана, даже если счесть, что они собираются это делать. Они дошли до точки, когда им куда проще списать все убытки и выдать его нам. Мы отыщем Халлиана, куда бы он ни пропал.

— Это… — Кальпурния вздохнула, пытаясь подобрать слова. — Это чувство, как будто я нахожусь не на своем месте. Будто я взрослая в мире детей, играющих в непонятные игры, вот только играют они с жизнями друг друга. Они погребают себя в запутанных интрижках и так потакают сами себе, что Император и сам Империум просто пропадают из их памяти. По-моему, это иронично. Я из Ультрамара, мира, которым даже не управляет Администратум, а теперь я на планете, известной как одна из величайших цитаделей, обороняющих Империум, и говорю об уважении Адептус, а эти самодовольные, легкомысленные недоумки вокруг почему-то убеждены, что по праву рождения находятся выше их.

— Какой-нибудь гидрафурец мог бы процитировать местную поговорку о том, что статус дает свои привилегии.

— Привилегия статуса — это служба. Так нас учат дома, и я думала, что так учат везде. Если ты хорошо служишь, тебя награждают статусом и привилегией служить Империуму еще больше. Этой службой ты доказываешь, что эти привилегии тебе достались не зря.

Она покосилась на Дворова. Под капюшоном тот улыбался.

— Скажите мне, что хоть немного сочувствуете мне, сэр. Я считала вас человеком, который насквозь видит всю эту муть голубых кровей.

— Не беспокойтесь, Шира. Я улыбался иной иронии, которую вы, скорее всего, не заметили.

— Да?

— Я достаточно много о вас знаю, Шира Кальпурния. Я сам отобрал вас и проследил за вашим назначением, иначе и быть не могло. Тот самый завиток имматериума — по-моему, он называется течение Шодама — который так быстро принес вас в этот сегментум, позволяет также доставлять сюда сообщения из того же направления, а среди Арбитрес определенного ранга существует обычай делиться донесениями. Ваше происхождение, определенно, не избежало моего внимания. Кальпурнии здесь не слишком известны, но ведь мы почти на другом конце галактики. Ваша семья весьма примечательна: с самого начала ведения архивов можно проследить ее присутствие в органах власти Ультрамара и в любой элите, какую только можно назвать — в торговой, научной, военной. Как только я начал искать за пределами Ультрамара, я нашел выдающихся Кальпурниев в каждом ответвлении Адептус. Командующие Имперской Гвардии, офицеры Линейного флота Ультима, такие же Арбитрес, служители Министорума и Сороритас, высокие посты в Администратуме, один обладатель патента вольного торговца. Я даже заглядывал в списки Адептус Астартес, и оказалось, что во второй роте Ультрадесанта служит Сцерон Кальпурний…

— Брат моего прапрадеда.

— …а Федр Кальпурний значится в перечне погибших в первой роте во время Первой тиранидской войны.

— Со стороны одного двоюродного брата. Не прямая родня.

— Однако, вот вам и ирония. Я улыбался, потому что вы говорили о благородстве и аристократии, идя рядом со мной с такой родословной, за которую половина знати Августеума, пожалуй, пожертвовала бы глазом. Но вы ведь на самом деле не думаете о себе как о высокородной, не правда ли? Вы видите свое наследие как ответственность, как то, чему надо стараться соответствовать, а не как признак превосходства. Это многое говорит о вас, арбитр. Поэтому я и улыбался.

Кальпурния шагала рядом с ним, стараясь не напрягать больную ногу и не зная, что сказать. Толпа вокруг них становилась все гуще по мере того, как к ней присоединялись люди с Алебастрового Колодца, авеню Святых, железных мостов Врат Кузни. Когда стало тесно, двое Арбитрес перестали разговаривать, и воображение Кальпурнии нарисовало кинжал в каждой руке и пистолет под каждым плащом. Она молча возблагодарила печать отпущения грехов на шее, которая позволила ей держать при себе оружие.

Она читала, что, как правило, стены Собора перед Мессой окружало множество кающихся и просителей, чей экстаз граничил с бешенством. Они сбивались в кучи по пятьдесят человек в глубину, выли имя Императора и молили о видениях и божественных благословениях. В этом году Арбитрес не желали рисковать и разогнали их, так что весь конец Месы был пуст и оцеплен до тех пор, пока все официальные лица не прошли в Собор. Кальпурния услышала, как один-два человека неподалеку пробормотали что-то про то, как тихо, а затем они с Дворовым поднялись по рампе, миновали двери и вошли в темноту.

Дым курильниц был горьким, почти химическим; его сделали таким специально, чтобы он напоминал зловоние огнеметов. Скелетоподобные, напоминающие ангелов сервиторы парили над головами, волоча за собой потрепанные свитки темных писаний и транслируя по вокс-динамикам горестные вздохи. Собор был погружен в полумрак, вершины колонн и гигантских статуй терялись в тенях. Хор, выстроившийся словно армия в галереях, что тянулись по сторонам от алтарных ступеней и над дверями, тихо и нестройно пел о скорби и отчаянии. Статуи ангелов, висящие над алтарями, были закрыты черной мешковиной.

Кальпурния снова и снова прогоняла в мозгу одну и ту же мысль. Она хотела быть уверенной, что ничего не пропустила, но каждый раз, когда она пыталась убедить себя в этом, ничего не выходило. В часовне Халлиана не было. Он ушел, когда все остальные обитатели его дома молились за душу Лейки, и сказал прислужникам у дверей, что отправляется домой, чтобы поговорить с арбитром. А потом он исчез, просто спустился по одной из улиц, расходящихся от Врат, и, судя по отсутствию показаний, просто растаял в воздухе.

Прихожане собрались на полу, выложенном каменными плитами, и служители Министорума разделили их на четыре плотные толпы, разделенные тремя пустыми рядами. Теперь по каждому ряду, шаркая ногами, пошла процессия дьяконов в черных рясах с разодранными в лохмотья знаменами всех домов, кораблей Флота, гильдий, полков и орденов, которые преклонили колени перед Бухарисом. Первая из них уже дошла до ступеней небольшого зиккурата, на котором стоял главный алтарь, но концы процессий все еще терялись в тенях позади. Верховный командующий Гидрафурского флотского комиссариата стоял на ступенях подле Сангвинального алтаря и зачитывал со свитка каждое покрытое позором имя, как только на растущую груду рядом с ним бросали соответствующее знамя.

Патрули Арбитрес по всему Августеуму сообщали, что видели Халлиана, с разных улиц пришли доклады, что он движется в противоположных направлениях, но когда вышел приказ поймать и привести его… ничего. Единственным транспортом, который весь день проездил по улицам, был «Носорог» Ромилль. Дозорные у ворот отслеживали все движение из Августеума в другие части улья и сообщали, что Халлиан не попытался покинут район. Арбитрес на взлетных площадках и посадочных полосах в городе докладывали, что никто не поднимал воздушный транспорт, даже не пытался взлететь. Как же ему удалось сбежать?

Среди хора поднялась высокая песня в быстром темпе — резкие, острые ноты сопрано, полные ярости слова, боль и жертва, епитимья и раскаяние. Вдоль стен вспыхнули огни — стражницы-Сороритас зажгли священные жаровни, и в озарившемся пламенем Соборе канонисса Касия из ордена Лексикона подошла к подножию Доланитского алтаря и начала читать отрывки из «Диалогов Исповедника».

Кальпурния была на уровне пола, ближе к передним рядам паствы, среди более высокопоставленных прихожан, но могла себе представить, как должны выглядеть эти ряды огней для тех, кто находится позади, на более высоких местах. Она снова подумала о том, как стояла рядом с Халлианом на вершине шпиля Собора, как перед ними угас свет, и мягкое, призрачное пламя лампад Вигилии озарило площадь внизу. Она вспомнила описания площади, как рассказывал он и как читала она сама, как будет выглядеть все это в тот миг, когда толпа у врат Собора сбросит траурные одежды, вспомнила, как тщательно он подготавливал этот главный момент празднества. Жаль только, он этого не увидит.

И это было так просто, что она спросила себя, как можно было об этом не подумать раньше.

Шира Кальпурния отступила в сторону и бочком вышла из шеренги Арбитрес. Дворов и Леандро пристально поглядели ей вслед, но не стали вмешиваться. Она отошла на свободное место, на всякий случай отсалютовала в направлении алтаря, а потом, настолько быстро, насколько позволяло достоинство, удалилась в глубины Собора, к коридорам, ведущим к ризницам. Она гнала перед собой волну приглушенных звуков возмущения, которые едва можно было расслышать поверх шагов: никто не осмеливался громко говорить, поэтому все это аханье, вопросы и восклицания звучали как шелест, перемежающийся шорохом ткани, когда люди торопливо отворачивались обратно, чтобы наблюдать за церемониями у алтарей. Два дьякона вышли из ступенчатого основания одной из колонн, чтобы загородить ей путь, но переглянулись и отступили, когда она указала на печать у себя на шее.

Прозвучал барабанный бой, и светильники погасли. Кальпурния сжала губы, подавив ругательство, и боком выскользнула из прохода, попав прямо в толпу удивленных офицеров Флота. Во тьме появились три процессии, каждую из которых освещала единственная лампада, несомая одним из парящих ангелов-скелетов, и во главе их шли священники в черных мантиях, со скалящимися масками, означающими предателей Отступничества: Бухариса, Сехаллы и Гасто. За каждым священником следовала колонна сестер-репентий, что причитали и царапали ногтями свои грубо выбритые головы и истощенные лица. Кальпурния переступала с ноги на ногу, пока они не удалились на почтительное расстояние, потом снова начала идти. Она была уверена, что чувствует взгляды людей вокруг, ложащиеся словно груз на плечи. Она дошла до ризниц в то же время, как процессии достигли Торианского алтаря, и оглушительная скорбная песнь хора проводила ее в двери.

Войдя, она едва не попала на церемониальные клинки сестер, стоявших у дверей, но они увидели печать и убрали оружие. Шокированный старший понтифик в одеянии из ослепительно белой ткани и золотой парчи уставился на нее поверх маски Долана, которую он собирался надеть, чтобы вывести следующую процессию. Кальпурния пошарила в памяти в поисках имен тех людей, которые были ответственны за безопасность этой зоны.

— Мне нужно поговорить со старшей сестрой Зафири и проктором Эсскером.

Понтифик все еще пялился на нее круглыми глазами, когда прибежал дьякон и торопливо повел ее через ризницу в соседние покои.

— Арбитр-сеньорис! — Эсскер выглядел таким же изумленным, как понтифик. Он стремительно отвернулся от дальнего окна и так быстро встал в стойку «смирно», что Кальпурнии показалось, что у него хрустнул позвоночник. Ее уже достала эта ткань, сковывающая движения, поэтому Кальпурния расстегнула застежки, и плащ с туникой упали на пол, как и положено. Младший арбитр сглотнул.

— Мэм, вам нельзя ходить в костюме для Сангвиналы, пока…

— У нас нет времени следить за церемониями, Эсскер. Где дежурит сестра Ромилль? Старшая целестианка Ауреан Ромилль. Ведущий арбитр Баннон должен быть снаружи, приведи и его.

— Я не знаю. Ага, я найду, — Эсскер постепенно приходил в себя.

— Сделаешь это, пришли мне любое отделение, которое сейчас на патруле. И пусть кто-нибудь даст мне журналы безопасности гарнизонов Собора — как наших, так и сестринских. Но сначала покажи, где у вас тут экипировка, я хочу надеть поверх этого панцирь.

Она была рада узнать, что они решили оставить здесь склад снаряжения, и еще больше обрадовалась тому, что там был панцирь, который ей подходил. К тому времени, как она его застегнула, перед ней стояли и смотрели на нее Ромилль, Эсскер, Баннон и еще полдюжины арбитров. Наверняка она выглядела немного странно в потертой черной боевой броне поверх великолепной красно-золотой униформы.

— Я даю вам возможность объясниться, мадам арбитр, потому что питаю к вам некоторое уважение, — холодно сказала Ромилль, пока Кальпурния пристегивала кобуру. — Выйти с любой церемонии Экклезиархии, не говоря уже о самой Мессе святого Балронаса, это серьезный проступок как для моего ордена, так и для всех, кто находится в Соборе, вне зависимости от того, как принято себя вести там, откуда вы прибыли.

— Я полностью осознаю, что только что сделала, сестра. Один момент, и я покажу вам, почему.

Она взяла планшеты с записями журналов, не глядя, кто их подал, и начала просматривать информацию, быстро и аккуратно постукивая по ним указательным пальцем.

Если я ошибаюсь, подумала она, тогда мне абсолютно и несомненно…

Но это было не так. Она подавила триумфальную улыбку, прежде чем та проявилась на лице, и протянула планшет сестре. Ромилль понадобилось мгновение, чтобы увидеть, на что она указывает, и еще одно мгновение, чтобы понять это и снять болтер с предохранителя. Еще через миг на ее лице возникла ухмылка.

— Ну, — спросила она Кальпурнию, — и чего мы ждем?

— Зачем мы все время останавливаемся? Я хочу поскорее подняться и посмотреть, верна ли ваша догадка.

Они снова встали, чтобы Кальпурния могла передать часовым, стоящим в галереях, инструкции на случай непредвиденных обстоятельств. Это была уже пятая остановка на пути к вершине здания. Они поднялись на такую высоту, что уже должны были почти сравняться с потолком основного пространства Собора. Два этажа назад они прошли мимо окна, которое выходило в центральный зал, где проходила месса, и увидели, что с мраморных ангелов уже сняли ткань, и они сияют в белом свете прожекторов, в то время как верховный воинствующий исповедник запевает с прихожанами Второй псалм мучеников.

— Колокола прозвенят через пятьдесят три минуты, — сказала Кальпурния, сверившись с часами. — Я уверена, что у нас есть по меньшей мере столько времени, чтобы добраться до позиции, и хочу потратить с пользой большую его часть. Но если это сделает вас немного счастливее… — она запустила обратный отсчет таймера. — Сверим часы. Вы можете сказать с точностью до минуты, когда колокол зазвонит в конце мессы?

— До микросекунды. Это записано в законах самой мессы.

— Глупо было спрашивать.

Ромилль просто буркнула что-то в ответ, снова проверила, правилен ли отсчет таймера, и повела их дальше. Они забрали с одного из балконов еще двоих Арбитрес, а Ромилль приказала следовать за собой троим сестрам. Кальпурния останавливала отряд на каждом уровне, методично удостоверялась, что в каждой зоне знают, что происходит, слушала, как Ромилль раздает приказы Сороритас, и собирала арбитров с постов. Теперь за Ромилль шло восемь сестер в белых доспехах, а импровизированное отделение арбитраторов, следующих за Кальпурнией и Банноном, выросло до дюжины. Она старалась оставлять за собой достаточно большие посты охраны и требовала, чтобы проходы между уровнями запирались за отрядом по мере того, как он поднимался. Сбежать вниз по лестницам Собора будет невозможно. Не то что бы, конечно, дойдет до этого, мрачно поправила она себя. Не дойдет.

Еще одна пятисекундная поездка на лифте. Сорок второй уровень, церковные библиотеки, пустые комнаты для занятий, девотории. Двое нервных Арбитрес в фойе у лифта и еще двадцать сестер, патрулирующие этаж. Женщины отдали приказы и двинулись дальше вверх. К шестидесятому уровню у них было по пятнадцать человек на каждую, и Кальпурния начала растягивать их в длинную колонну вдоль коридоров, опасаясь, что они будут мешать друг другу, если возникнут проблемы. К девяносто восьмому уровню осталось лишь двадцать две минуты, Ромилль скрипела зубами, а Кальпурния начала отдавать приказы и поглядывать на таймер. В тот миг, когда она вышла из маленького коридора к подножию лестницы, ведущей к колоколу, и сделала жест, чтобы ее отряд снова собрался, отсчет достиг отметки ровно в пятнадцать минут.

За тринадцать минут сорок секунд до конца отсчета по ступеням, ведущим к залу с колоколом, с текучей скоростью бесшумно приближающейся акулы сбежал сервитор Халлиана. Его сокрушительная клешня описала дугу, словно шар для сноса зданий, и проктора Эсскера отшвырнуло мимо Кальпурнии. Сила удара убила его еще до того, как он вылетел за перила балкона и начал падать. Машина из плоти использовала инерцию замаха, чтобы повернуться, выдвинула другую руку вперед и вогнала свой набор высокоскоростных дрелей в нагрудник сестры Иустины. Вращающиеся зубцы с жужжанием вгрызлись в керамит, в то время как маленькие толстые стабберы, установленные на его плечах, с воем закрутились, выплевывая пули из стволов не длиннее мизинца Кальпурнии. Сервитор, казалось, визжал, но она поняла, что звук на самом деле исходит из ее вокс-обруча. Что-то глушило ее сигнал помехами.

Ромилль прокричала боевое благословение, и потрескивающее копье-сарисса на ее болтере без усилий пронизало броню существа, но с таким же успехом она могла бы колоть штыком воздух. Это был идеальный убийственный удар, точно в то место, где должно было находиться сердце, однако сервитор просто взмахнул рукой, отшвыривая тело Иустины на Ромилль, и она растянулась на полу, а ее оружие с лязгом упало на пол.

К этому времени Кальпурния достала пистолет и осыпала его аккуратными выстрелами, целясь в основание шеи, где заканчивался визор шлема. Снаряды чертили борозды на плечах твари. Сервитор сделал выпад, стиснул одного из арбитров клешней и разделил его надвое.

Арбитру и сестре, находившимся позади него, удалось выстрелить по два раза, прежде чем шипы-дрели в правой руке твари втянулись, вместо них выдвинулся набор из трех цепных клинков, и ужасный двойной взмах располосовал обеих пополам. Золотой визор заляпало красным, и его непроницаемость была еще страшнее, чем могло быть живое, скалящееся лицо.

Теперь Кальпурния сменила цель, пятясь и стреляя в ноги твари, в то время как Баннон, стоя рядом с ней, осыпал лицо противника снарядами, пытаясь его ослепить. Выстрелы Кальпурнии попали в колени, но существо едва ли замедлилось. Оно извернулось и вогнало по пуле из каждого наплечного стаббера в лица двоим арбитраторам. Болт-снаряды двух сестер проделали алые кратеры у него в боку, прежде чем оно свалило одну выстрелом в голову, а вторую достало дрелями, третью же сокрушило клешней. Ромилль стояла на четвереньках, тряся головой и с трудом пытаясь подняться, но сервитор ударом отправил ее в полет. Она врезалась в стену на другом конце балкона с такой силой, что камень треснул под ее телом, упала и затихла. Баннон нырнул в сторону, пытаясь попасть в бок твари между пластинами брони, но шипы-дрели оказались быстрее. Они пронзили грудь Баннона и подняли его в воздух, затем убрались, и он упал на выставленные цепные клинки. Взмах руки, и растерзанный труп с влажным звуком скатился по ступеням.

Кальпурния, которая теперь осталась одна, взмахнула перед собой силовой дубинкой, но клешня вырвала оружие из ее рук быстрее, чем она могла уследить, и расколола его пополам. Она повернулась, чтобы отбежать и успеть перезарядить пистолет, когда клешня обрушилась на нее сверху вниз, разбив левое плечо и руку, словно фарфор, и заставив ее упасть на колени. Она увидела, как пистолет выпал из рук, а затем все перед глазами покраснело, и она закричала. Второго удара не было. Она попыталась подняться, пошарить вокруг в поисках оружия, но второй, более слабый толчок отбросил ее к стене, а третий швырнул к последней ведущей наверх лестнице.

Какое-то время она лежала там, хватая ртом воздух от боли, которая бушевала во всем левом боку, словно разъедая его, прежде чем где-то в глубине ее разума появилось осознание, чего от нее ждут. Побелев от боли, едва ковыляя, Шира Кальпурния вскарабкалась по ступеням к галерее под колоколом Собора, чтобы последний раз в жизни встретиться с лордом Халлианом Кальфус-Меделлом.

Халлиан стоял вполоборота к ней в северо-восточном конце галереи, глядя на Месу, как тогда, в канун Вигилии. На нем была такая же грязно-серая траурная накидка, как та, что она скинула, хотя у воротника и лодыжек можно было разглядеть алую ткань, не до конца прикрытую одеждой. Халлиан был одет, как полагалось для мессы. Кальпурния нетвердо остановилась, и ее левая нога подогнулась. Услышав, как она упала на одно колено, Халлиан заговорил.

— Ты думала, я не узнаю.

— Не узнаешь что? — собственный голос показался ей тонким и готовым сорваться.

— Не узнаю, маленькая ты дрянь, что ты идешь сюда за мной. У меня есть уши и глаза поострее твоих, и ты это знаешь, — он повернулся и сделал жест сервитору, который, мягко ступая, подошел к нему. Урон, который тот понес в схватке, похоже, нисколько не замедлил его. — Я оказался на шаг впереди тебя, маленькая Шира. Я всегда был на шаг впереди тебя. На шаг… Маленькая сучка Шира.

На миг она снова очутилась в темном коридоре на борту Внутренних Харисийских Врат. Она снова чуяла пахнущее алкоголем дыхание энсина Талгаарда.

«Нет. Нельзя отрываться от реальности… нельзя терять связь…» Она попыталась подняться на ноги и не смогла. Поза Халлиана была горделива, его одежда — опрятна, но вот глаза…

Она заставила себя выдавить:

— Но ты не смог опередить сестру Лейку, а, Халлиан? Ты едва успел догнать ее, пока она не успела рассказать, что ты делал.

— Она… допрашивала меня. Точно так же, как ты. Она пыталась меня осудить. Она пыталась меня осудить. Я… ты знаешь, кто я такой. А вы, вы… вы думаете, что я должен… оправдываться… — его рука дернулась раз, другой, и даже сквозь туман Кальпурния осознала, какого усилия железной воли стоило ему держать себя в руках. Его глаза выглядели почти безумными. — Слова ничего не значат. Гнев… с гневом покончено. У тебя нет того, что нужно, чтобы меня понять.

Взгляд Халлиана снова уплыл в сторону, и Кальпурния воспользовалась моментом, подобравшись, подтянув под себя левую ногу и шагнув к нему. Он уловил движение и выплюнул кодовую фразу. Сервитор подступил к ней, поднял руку с дрелями и опустил, только когда она снова шагнула назад. «Император, помоги мне, Император, помоги мне».

— И ты никогда не поймешь, — сказал он, как будто и не прерывался. — Все остальные будут говорить о том, как я ужасен, и моя семья расскажет этому неотесанному крестьянину Накаяме, что я действовал один, что я отступник, что они никак не связаны со мной… — его голос затих, и на миг он как будто задрожал.

Плечо и рука Кальпурнии выли от боли, мир вокруг то обесцвечивался, то снова становился ярким, но при всем этом мысли постепенно набирали странную ясность.

— Вот… вот почему ты показал нам детали оружия, — сказала она. — Я недоумевала, почему ты дал нам то, что только приблизило поиски к тебе самому. Но ты же думал не так, верно? Ты не осознавал, что мы… — она тяжело вдохнула, и это было как вдыхать раскаленный металл, — …относимся к аристократам не так же, как ты. Ты показал, что у истоков всего этого находится благородное семейство, чтобы я вспомнила свое положение и отозвала расследование, чтобы не беспокоить тех, кто выше меня, — она заставила себя стоять прямо, хотя и продолжала покачиваться, а расколотые кости по-прежнему стенали. — Чего бы это теперь не стоило, это и близко не сработало.

Она не знала, спровоцирует ли это Халлиана. Не вышло. Внезапно в дымке боли всплыла другая мысль. Нет, она не может его спровоцировать. Пока что. Надо тянуть время.

— Нет, не сработало. Ты продолжала цепляться ко мне, как ульевая грязь. Ха! Ты и есть ульевая грязь. Грязь и болезнь! — он плюнул на нее, на ее сломанное плечо. Она посмотрела вниз, неясно различая, как его слюна смешивается с ее кровью. — Не сомневаюсь, ты невероятно гордилась тем, что спаслась от устройства, на создание которого я потратил столько времени и ресурсов?

— Рой в саду, — она медленно моргнула, осознавая еще одну связь. — Подушка из паланкина. Это была…

— Номикрос взял подушку, на которой ты сидела в моем паланкине, чтобы получить твой феромонный след, который должен был взять рой машин. Технотаинство, которое мы уже не сможем воспроизвести, и ты это знаешь. Одно из немногих оставшихся в целом секторе, единственное, которое имела в распоряжении моя семья, ты понимаешь? Нет, конечно. Что ты способна понять? Ты даже не понимаешь, что такое послушание! — руки Халлиана мяли ткань робы. Он начинал терять самообладание. — Я разместил там этот рой, чтобы использовать его для кое-кого гораздо важнее тебя, жалкое ты создание. Я и так уже потратил на тебя своего ценнейшего псайкера-стрелка.

Веки Кальпурнии отяжелели. Шок. Она впадает в состояние шока. Нельзя. Ей нельзя впадать в шок, нельзя, нельзя. Ее мысли носились по сводящему с ума крысиному лабиринту боли. «Святой Император, возлюбленный Защитник, со светом Твоим я без страха вхожу в земли мрака…» Она взяла сломанную левую руку правой, стиснула зубы и дернула. От боли она застонала и зашипела, но чувство головокружения отступило. Халлиан не обратил внимания. Кальпурния посмотрела на сервитора, сделала шаг вперед. Она вспомнила, что говорил Леандро. Дай Император, чтоб он был прав, Император…

«Продолжай с ним говорить».

— Ты ничего больше не предпринимал против меня, пока не понял, что мы подбираемся именно к тебе. Мы несколько дней потратили, чтобы обезопасить Августеум и весь улей, но тебе было наплевать.

Она снова шагнула вперед. Она не чувствовала губ, слова на слух казались смазанными.

— Но я думаю, что знаю, почему. Твоими противниками были не мы, а твои конкуренты. Лайзе-Хагганы, люди из твоего же дома и синдиката, аристократия. Я понимаю, чего они могли добиться, сорвав фестиваль, которым ты должен был руководить. Если бы они смогли тебя унизить, то уничтожили бы тебя.

Он пристально глядел на нее. Она хотела опустить взгляд на таймер, но заставила себя смотреть прямо.

— Вот с чего все началось. Убийство одного из главных офицеров Арбитрес системы… заставило бы всех Адептус занервничать. Встряхнуло бы нас. С убийством какого-нибудь другого местного аристократа так бы не вышло. Я недавно приехала издалека, поэтому была легкой целью. Моя смерть заставила бы Арбитрес так плотно обезопасить весь город, что ни один из твоих соперников не смог бы ничего сделать, а ты мог бы не беспокоиться, потому что ну кто бы мог подумать, что ты нанес такой удар своей собственной Вигилии?

— И это сработало. Вы сделали именно то, что я хотел. Вы взяли улей под контроль, так что никто не мог ничего мне противопоставить. А теперь отойди назад, пожалуйста, пока я не приказал стражнику снова вмешаться. Он всадит тебе пулю меж глаз, если я ему скажу.

Поборов отчаяние, она, шаркая, отошла на шаг. Из руки безостановочно текла кровь, и пол как будто мягко покачивался под ногами.

— Итак, ты получил, что хотел, Халлиан. Ты заставил Арбитрес плясать под твою дудку, ты добился того, чтобы стоять на вершине Собора и смотреть, как звонят к Сангвинале, — она мысленно обругала себя за то, чтобы использовала это слово, и поспешила продолжить, пока он не успел за него зацепиться. — Однако ты и не думал, что мы продолжим преследовать тебя, что мои товарищи-Арбитрес будут так… верны мне. Ты и не понимаешь, почему люди так думают, да… Халлиан? Кроме этой мелочи, в которой ты недооценил… Арбитрес Императора, ты все это… очень хорошо продумал.

Ей удалось бросить взгляд на таймер.

— Недооценил, — Халлиан стиснул кулаки. — Я идеалист. Я думал, что живу на планете, где люди ведут себя, как положено, где уличной дряни вроде тебя хватает уважения, чтобы не трогать тех, кто выше по праву рождения… Ты улыбаешься!

Она улыбалась. Она спросила себя, не бредит ли она. Ее левый глаз видел только размытые пятна красного и серого цвета.

— Ты мне напоминаешь кое о чем, что сказал лорд-маршал. Неважно.

Халлиан сделал глубокий вдох, и она снова глянула на таймер. «Еще немного, совсем немного. Император, пожалуйста, о, святой Жиллиман, дай мне своей силы…»

— Но моя воля сильна, и я — человек слова. Я поклялся, что увижу тебя мертвой, и увижу, как закончится Вигилия и начнется Сангвинала. Я поклялся.

— И я поняла это, — Кальпурния почувствовала, что ее голос становится сильнее. «Уже недолго. Продолжай говорить». — Там, внизу Собора. Ты бы ни за что и ничему не позволил бы встать между тобой и триумфом. Ты должен был быть здесь, чтобы узреть окончание Вигилии собственными глазами. И я знала, что журналы системы безопасности, что отслеживает посещения Собора, это подтверждают. Ты не сбежал, когда мы захватили твой дом. Ты зигзагами пересек улей, чтобы твои движения было сложнее предугадать, добрался сюда быстрей, чем весть о твоих преступлениях, прошел мимо стражи и спрятался. Верно? Ты действительно так смел и безжалостен, как говорит твоя репутация. Из тебя мог бы получиться хороший арбитр, если бы кто-то вовремя прибрал тебя к рукам.

Этот укол попал в цель, и Халлиан на миг закрыл глаза. Она заметила, что его мантия испещрена засохшими брызгами крови, крови, которая принадлежала не ему. Он перехватил ее взгляд.

— Что? Думаешь, мне это понравилось? Думаешь, мне приятно было сидеть здесь, в одной из этих крысиных нор, и всю ночь смотреть на труп старикашки? Мне не подобает… такому, как я… человеку моего… моего положения… Даже после того, как я его убил, его глаза насмехались надо мной, и он меня не слушал.

Вот, значит, где он прятался. Он убил одного из анахоретов, сидевших в кельях для медитации в шпиле Собора, и просидел в его келье всю ночь в компании трупа и безмолвного сервитора. Разговаривая с телом. Трон Земной, этот человек просто распадается по швам. Она спросила себя, как долго он скрывал эту сторону своей личности, улыбаясь, ведя вежливые разговоры и высиживая интриги, в то время как напряжение пожирало его заживо. Она должна была остановить его, должна была увидеть…

Кальпурния застонала от боли и уронила взгляд. Дисплей таймера размылся перед глазами, и она снова едва не запаниковала. Она зажмурилась и заставила себя сфокусироваться. Халлиан захихикал.

— В отличие от тебя, мне не надо марать руки трудом. Я убью тебя. Убью вот этим оружием рядом с собой, и, следовательно, убью тебя сам. Еще одна концепция, которую способны понять только мне подобные. Но я пока не буду убивать тебя, женщина, я заставлю тебя увидеть, как эта площадь озарится… — он резко прервался. Он увидел, как она смотрит на таймер на запястье, и оскалился. — Что ты делаешь, сучка, что ты задумала? Ну что ж, к чертям все это, я убью тебя сейчас и умру счастливым, когда месса закончится.

Он повернулся к сервитору, указал на нее и проговорил слова, от которых тот должен был ринуться на нее и прервать ее жизнь.

Отсчет Кальпурнии дошел до нуля.

Она едва расслышала свист воздуха, рассекаемого молотом, но гром соборного колокола нахлынул на них с такой силой, как будто сам колокол врезался им в спины. Кальпурния почувствовала, как он давит на череп, ощущала, как он гудит в расколотых костях. Звук был чудовищен, звук охватил весь мир. Она видела, как двигаются губы Халлиана, знала, что он проговорил фразу-триггер. Но его слова были поглощены, погребены, подавлены богоподобным голосом колокола Собора.

Кальпурния заставила себя сдвинуться с места, почувствовала, что кренится вперед, и с трудом удержалась, чтобы не рухнуть лицом в пол. Она побежала вперед, бросила левую руку, чтобы освободить правую, и бессловесно закричала от боли. Она была уверена, что сервитор может прыгнуть на нее в любой момент, но второй окрик Халлиана едва выделялся на фоне затихающего грома колокола. С расширившимися глазами он развернулся к ней лицом, и Кальпурния врезала ему кулаком снизу вверх, сокрушив гортань. Лорд, шатаясь и хватая ртом воздух, привалился к парапету.

Она могла бы убить его прямо сейчас, хорошенько подтолкнув. Он был ошеломлен, хрипел и не мог сопротивляться. Долгое мгновение она раздумывала над этим.

Нет. Есть только один правильный способ это сделать.

Она оставила Халлиана булькать и задыхаться возле арки и неровным шагом спустилась по лестнице. Пистолет лежал там, где упал, среди разбросанных тел. Она подобрала его, смутно спросила себя, как она собирается его перезаряжать, каким-то образом умудрилась неуклюже открыть механизм. Она вставила зарядник и застонала, почувствовав, как боль словно тянет сквозь тело невидимую проволоку — вниз в ноги, вверх в голову. Щелчок затвора помог ей сконцентрироваться, стиснуть рукоять и снова подняться. Она снова поднялась, рука с оружием казалась такой же тяжелой и безвольной, как сломанная. Голова готова была упасть на грудь, тело — рухнуть в обморок. «Нет. Надо сделать все правильно».

Халлиан по-прежнему стоял у парапета над Месой. Он держался за сервитора, умоляюще глядя в его визор и пытаясь пробулькать приказы. Существо неподвижно стояло, глядя куда-то вдаль, и не обращало внимания на хватающие его пальцы, ожидая команды. Траурная накидка сползла с Халлиана, и его красные праздничные шелка пятнала кровь из ран сервитора и кровь сестер и арбитраторов, увлажнившая его оружие. Кальпурния увидела, что уши лорда кровоточат, и осознала, что и с ней должно быть то же самое. Она слышала только шипение и гул, едва различала свои шаги — тихие, скрипучие звуки — и, когда она обратилась к нему, то почти не ощущала собственный голос.

— Лорд Халлиан Кальфус-Меделл с Гидрафура. По свидетельству своих глаз и доказательству в моих руках я приговариваю тебя по праву арбитра-сеньорис Адептус Арбитрес на службе закона Бога-Императора Земли. Я осуждаю тебя за убийство и за нечестивый заговор против Бога-Императора человечества. Благословен будь Бог-Император, во имя Его я привожу приговор в исполнение.

Халлиан уставился на нее, парализованный и почти ничего не понимающий. Она тщательно прицелилась и выстрелила ему между глаз.

Колокол прозвучал в тот миг, как рассвет озарил горизонт, и внизу, на Месе, по всем улицам Августеума, и Босфорского улья, и огромного города вокруг него, и во всех иных местах по всему Гидрафуру толпы людей сбросили траурные робы, прыгали и кричали в алых праздничных одеждах: Вигилия завершилась, началась Сангвинала. На каждой башне развернулись красные знамена, из каждого окна выплеснулись красные ленты, и ярко-красные брызги пиротехники еще ярче украсили и без того густой утренний свет.

Кальпурния смотрела, как тело лорда Халлиана, выше нижней губы которого ничего не осталось, рухнуло с галереи и, вращаясь, полетело вниз, исчезнув из вида в воздухе, насыщенном конфетти, фейерверками, криками и торжествующими гимнами. Она пошатнулась и неуклюже отступила на шаг и другой назад. Ей смутно казалось, что это неправильно, что уже был какой-то праздник. Она знала следующую часть: был праздник, а потом кто-то, кого она не видит, будет стрелять в нее, а потом она будет встречаться с аристократами, и летать в космос, и убегать от преследования в саду. Она не должна делать все это снова…

Наконец, раны наверстали свое, и Кальпурния медленно повалилась на пол галереи, а ее сознание ускользнуло в темноту.

Эпилог

Сразу после полудня на двадцать четвертый день Септисты Шира Кальпурния, в парадной униформе и пыльно-черной траурной мантии, ждала у внешних дверей Собора Восходящего Императора. Остальные участники похорон ушли наружу, в яркий день. В отдалении внутри Собора она видела людей в желто-коричневых одеждах кающихся — граждан, которые слишком увлеклись во время празднеств Сангвиналы и совершили какие-то мелкие проступки, которые они теперь искупляли. Они суетились вокруг подножий колонн и алтарей, подметая, полируя поверхности и выгоняя запах погребальных благовоний. Кальпурния знала, что во второй половине дня тут будет религиозная процессия, и воздух во время нее должен быть сладким, но ей все равно хотелось бы, чтоб она этого не видела. Это отдавало безразличием и вселяло в нее печаль.

Погребальную службу у Торианского алтаря провел сам епарх Базле. На похороны явились представители всех благородных семейств, потому что ни одно из них не осмелилось не проявить участие. Никто из них, судя по виду, не был доволен тем, что те, кого они считали просто низкопоставленными служащими, удостоились столь пышной церемонии. Кардинал завершил надгробную речь словами о величайшем благородстве, заключающемся в смирении и долге, о героических смертях и подлинном достоинстве, и Кальпурния понимала, что это то же вряд ли понравилось собравшимся сливкам общества. Единственным человеком, который подошел к ней после службы, был инквизитор Жоу, который принес свои соболезнования и сухо, но, судя по всему, искренне поздравил ее с «победой». Она любезно приняла и то и другое, и Жоу без дальнейших церемоний удалился. Кальпурния больше ничего не слышала о выговорах, которыми он грозился после атаки на поместье Лайзе-Хагганов, и подозревала, что он собирается об этом забыть.

Позади нее раздалось отчетливое покашливание. Там стоял Барагрий, одетый в простую черно-красную рясу священника, и протягивал ей черный полотняный свиток. Неуклюже развернув его одной рукой — та рука, что сломал сервитор своей клешней, была восстановлена на нарощенной кости, но пока что она все еще была прибинтована к телу и заживала — Кальпурния посмотрела на аккуратный список имен, выведенных белыми чернилами. Имена, которые епарх зачитывал с этого свитка во время похорон, Арбитрес и сестры, погибшие в схватке под залом колокола. Арбитр Эсскер, сестра Иустина, другие. Имя Баннона было предпоследним, и она на миг прикрыла глаза и склонила голову, когда дошла до него.

— Епарх шлет вам свои личные благословения, моя леди арбитр, — сказал Барагрий, когда она снова скатала свиток и заткнула его за ремень, — и надеется, что сможет вскоре встретиться с вами на аудиенции. Однако ему интересно — и, скажу вам, мне тоже — для чего вам список имен. Мы рады отдать его вам, но как вы намерены его использовать?

— Молитвенник, который мне выдали при вступлении в должность, поучает, что мы должны размышлять над долгом и самопожертвованием, почтенный Барагрий. Я помещу этот свиток на алтарь в своей комнате и буду читать его вместе со священными писаниями. Думаю, немногие писания будут лучше, чем имена этих людей, что погибли рядом со мной, потому что таков был их долг перед Императором.

Барагрий кивнул, сразу поняв, и благословил ее знамением аквилы. Кальпурния воспроизвела его, насколько могла, и вышла из Собора. Она отпустила свою охрану, когда служба закончилась, и теперь шла одна вниз по рампе, разглядывая барельефы под ногами. Она решила, что должна узнать истории всех святых сегментума Пацификус, которые здесь изображены. Может быть, Леандро или кто-то из капелланов участка сможет их рассказать.

С гор доносился чистый прохладный ветерок — говорили, приближается влажный сезон — который овевал шпили Собора и ворошил ее волосы, и впервые за три дня микромембраны, которыми восстановили ее барабанные перепонки, как будто стали меньше чесаться, заживая.

Она поправила свиток за поясом и положила ладонь на рукоять дубинки. Это было ее новое оружие, выделенное Дворовым из собственного арсенала, чтобы заменить дубинку, сломанную сервитором, которую ей выдали еще на Мачиуне. Та была классической моделью «Ультима», короткой, тяжелой, без всяких украшений, больше всего подходящей для рубящих ударов. Новая была сделана в гидрафурском стиле — более длинная, легкая и тонкая, с шипованной гардой, что не позволяло проводить маневры с обратным хватом, как ее тренировали. Старая дубинка была грубая и мощная, и даже без силового поля могла эффективно ломать кости, если резко ударить. Новая же сама по себе имела меньший вес, и для ее применения требовалась большая сноровка, почти фехтовальный стиль — легонько ткни кончиком и дай силовому полю сделать остальную работу. Кальпурния полагала, что сможет к ней приспособиться.

У подножия рампы ее ждал «Носорог» с работающим вхолостую мотором, готовый увезти ее назад по Месе, обратно в Стену. Она видела свою охрану вокруг машины, по одному человеку на каждом углу, и поймала себя на том, что искала взглядом Баннона. Она подавила эту мысль и пошла дальше.

Внизу склона стояла группа людей в одежде приглушенных цветов — кучка аристократов, пришедших на похороны. Они остановились поговорить, прежде чем разойтись, но, когда ее заметили, разговоры тут же утихли. Арбитр и гражданские на миг поглядели друг на друга, потом группа неуверенно раздалась в стороны, чтобы дать ей пройти.

Она знала, что они никогда ее не простят. Она знала так же хорошо, как и они, что Халлиан Кальфус-Меделл умер отлученным от церкви преступником и не был официально оплакан. И она знала так же хорошо, как они, что это не имело значения — она была неотесанной чужеземкой, а он был одним из их числа.

Одной из последних в сторону отошла молодая девушка в фиолетово-черном наряде со странной темной маской — но это была совсем не маска, поняла Кальпурния, но чудовищный синяк, пятно опухшей черной плоти, выпирающее поперек ее переносицы и переходящее в густой желтый цвет на щеках и лбу, где кровоподтек уже начал заживать. Только через несколько секунд Кальпурния осознала, кто это.

— Леди Кета, — сказала она и приподняла новую дубинку в символическом салюте. Девушка отшатнулась, и Кальпурния взглянула в ее водянисто-серые глаза.

Она не знала, сможет ли она когда-либо все ей объяснить. Сомнительно. Она даже могла увидеть себя их глазами — как она жестоко улыбается, помахивая оружием перед их лицами, наслаждается их покорностью, новая сила, что уничтожила своего врага и теперь устраивается на его месте. Так уж работали их мозги.

Однажды, пообещала она себе, она сядет рядом с Кетой, или Атианом Таймон-Пером, или еще кем-то из них, кого она сможет убедить ее выслушать, и постарается сделать так, чтобы они поняли. Она прочитает им максимы, которые выучила на Ультрамаре, достанет свои старые детские учебники, если понадобится. Она будет говорить с ними о своем долге, о Законе и чести. О том, что Закон может быть холоден, и может быть жесток, но он — их защитник, проводник, хранитель мира и заступник. Она попытается рассказать им о том, что значит делать правильные вещи.

Все это промелькнуло в ее голове в тот длинный, безмолвный миг перед Собором. Но прямо сейчас, в этот момент, у нее была работа, и ее следовало сделать. Молча, с текущими ручьем слезами, девушка отступила в сторону, и Шира Кальпурния, арбитр-сеньорис Гидрафура, гордо прошла мимо нее, туда, где ждали ее Арбитрес.

Наследие

Пролог

На заре их лорда и повелителя отнесли к деревьям, и вместо обычного утреннего горна в залах космического корабля прозвучал единственный негромкий погребальный звон. Те, кому было предписано следовать за катафалком, прошли за ним на оранжерейную палубу, идя среди мятной травы высотой по колено, где утренний воздух был напоен пением насекомых. Этих существ свезли с дюжины миров, отобрав за красоту звуков, производимых ими как по отдельности, так и в хоре, и хотя лорд был слишком близок к смерти, чтобы их расслышать, он был бы рад этим песням в свои последние часы.

Гайт стоял во втором ряду от катафалка, склонив голову, и белая льняная ткань его накидки сияла, как летнее облако, на краю его поля зрения. На нем, как и на всех остальных, была белая мантия с черным платком, и его лицо, как и у всех, было раскрашено сложными, изгибающимися книзу траурными узорами. Краска была смешана с анестетиком, который лишал лицо чувствительности и не давал ему ощущать теплый искусственный ветер, но он все равно мог осязать траву, прикасающуюся к ногам и босым стопам. Он стоял, глядя на траву внизу и на свои переплетенные пальцы, и теперь, когда пришел миг, к которому все они готовились, его разум был пуст и спокоен. Он был рад этому ощущению — он слишком устал от эмоций за прошлый год.

Они стояли и ждали. Два старших медика в черных капюшонах стояли по обе стороны катафалка. Из всех присутствующих двигались только они, следя за движениями своего диагностора, серебряной копии человеческого сердца с похожими на паучьи лапки механическими руками по бокам, которая плавно парила взад-вперед над головой лорда.

Время шло. Пение насекомых умиротворяюще вторило нежному шелесту тщательно запрограммированного ветра в ветвях деревьев.

И наконец, по прошествии неведомого срока, Гайт моргнул, увидев, как медики приняли сигнал от диагностора и отослали его, после чего машина уплыла прочь. Присутствующие в безмолвном унисоне шагнули назад, повернувшись спинами к катафалку и телу на нем. Все как будто одновременно вздохнули. Никто не плакал, не падал на колени и не рвал на себе волосы, они просто расслабились, словно сбросив груз. Все уже слишком хорошо и слишком давно знали, что скоро случится, и не могли отреагировать иначе.

Разум Гайта был по-прежнему тих и пуст от той же усталости, которую он чувствовал в остальных. Что-то закончилось, что-то продолжалось, и теперь они могли вернуться к собственным жизням. Пока что достаточно было просто стоять в теплом неподвижном воздухе оранжереи, погрузившись в размышления, но вскоре должны были начаться перемены.

Их лорд и повелитель, вольный торговец Хойон Фракс, умер. Настала пора проложить курс на Гидрафур.

Глава первая

Авеню Соляр, окраина Босфорского улья, Гидрафур

Они шли рядом, арбитр и жрец, дружески прогуливаясь под громадным склоном улья. Прохладный влажный ветерок покачивал клетки, висящие на скрипучих цепях над их головами, и время от времени о мостовую неподалеку от них стучал дождь выделений.

В этом конце авеню Соляр мосты, соединяющие громадные городские стеки, срослись в сплошную крышу над заполненными грузовиками дорогами внизу. Она была уродлива, горбата — большая часть мостов изначально строилась в форме арки — и представляла собой лоскутное одеяло из рокрита, зернистого асфальта, плитки и черепицы. Там и сям виднелись неровные промежутки между мостами, которые не имело смысла застраивать, и даже на таком расстоянии Шира Кальпурния слышала доносящийся сквозь них непрекращающийся рев транспорта внизу.

Шлепок по ткани над головой напомнил ей, что сегодня ее должно волновать скорее то, что находится вверху, и она подняла взгляд. Полог, который несли на шестах шестеро невозмутимых дьяконов из Собора, был вышит религиозными сценами и эмблемами Экклезиархии. Плотный ком грязи приземлился прямо на изображение ангела Императора, благословляющего боевой флот. Кальпурнии требовалось все больше и больше усилий, чтобы не дать своему отвращению проявиться на лице.

— Еще чуть-чуть, и мы уйдем от них, — сказал преподобный Симова, поняв ее мысли. — Видеть это, конечно, немного неприятно, но ведь человек, который вел бы себя как подобает, там бы и не оказался. Пачканье священного образа — это всего лишь еще один проступок, за который им придется заплатить.

Когда группа подошла к краю моста, дьяконы с пологом удалились, и они стали рассматривать сцену наверху.

Кальпурния понимала, почему для этой демонстрации епарх выбрал именно авеню Соляр. Это было место, внушающее благоговение. Здесь, у подножия Босфорского улья, столицы мира Гидрафур, в медное небо с бледной полосой орбитального Кольца тянулись самые высокие и самые неприступные из башен громадного нижнего города. Классическая имперская архитектура имела собственный стиль и особую цель: она существовала как символ неумолимой мощи и вечного величия. Отвесные стены, угрожающие выступы и строгие лица статуй на башнях-небоскребах вокруг внушали смирение всякому, кто поднимал на них взгляд. Подобный дизайн можно было проследить вдоль всей авеню, что превращало ее в огромный глубокий каньон, наполненный шумом машин, который отражался от высоких зданий громовым эхом.

А перед ними, еще более величественный и высокий, тянулся склон самого Босфорского улья, ярус за ярусом, стены и контрфорсы, сверкающие окна и отполированные статуи, крутой зигзаг Восходящей дороги, идущей до самых стен Августеума на вершине горы. Отсюда нельзя было разглядеть шпили дворца Монократа и Собора Восходящего Императора, но великая громада улья и без того была впечатляющим зрелищем.

На этом поражающем воображение фоне клетки умалялись, превращались в кучку мушиных пятнышек. Они висели на длинных черных цепях, как фонарики на гирляндах, и каждое звено этих цепей было таким широким, что Кальпурния могла бы просунуть в одно из них кулак, не прикасаясь к краям. Их удерживали на месте балки, прикрепленные на стены небоскребов рабочими Министорума. Металл все еще был гладким и светлым, заклепки и замки на дверях клеток сверкали новизной. Постановление епарха, по которому были повешены эти клетки, вышло менее двух недель назад.

— В этой традиции есть нечто такое, что пробуждает в некоторых кающихся самое худшее. Я был с епархом во время его пребывания в суб-епархии Фафан, и там была та же самая проблема. Так что… — он сделал жест, взмахнув серо-красным рукавом. Кальпурния поглядела налево.

У подножия выгнутого дугой моста было установлено что-то вроде узких трибун, и когда Кальпурния посмотрела на них, ей пришлось подавить улыбку. Тридцать чиновников Экклезиархии в темно-красных и белых как кость рясах, надзиратели кафедральной Палаты Ордалий, теснились по десятеро на одной скамье, почти плечом к плечу, в одинаковых позах: руки скромно сложены на коленях, лица смотрят вперед с неподдельной внимательностью. Возле каждого из них стоял маленький треножник, на котором покоился медный футляр размером не больше, чем обойма пистолета, и из каждого футляра пристально глядел единственный немигающий металлический глаз. Все глаза смотрели на отдельные клетки, и у всех людей на трибунах правый глаз был заменен гнездом для кабеля связи — кожа вокруг глазниц все еще была красной, так как операции произвели недавно. Она снова скрыла улыбку: как только она их увидела, на ум сразу пришли орнитологи-любители, которые точно также, подобравшись, сидят в укрытии и разглядывают стаю каких-то редких птиц, что чистят перья прямо перед ними.

— По одному на каждую клетку, — Симова повел рукой шире, охватывая клетки на цепях позади. — Механический глаз делает пикт-запись, которая постоянно хранится в Соборе, но контролирующими элементами служат члены нашего собственного духовенства, не сервиторы. Это важно. Прежде чем любого из заключенных признают искупившим свою вину и спустят, надзиратель, наблюдающий за его клеткой, должен подтвердить, что тот никоим образом не отягчил свои грехи. Так что тот, кто швырял в нас грязью, поплатится за это. Хотел бы я знать, что такого в этом наказании, что оно двигает людей на подобное.

Кальпурния ответила не сразу. Она смотрела на клетки, заложив руки за спину, с ничего не выражающим лицом. В ближайших клетках можно было разглядеть кающихся. Некоторые сжимали прутья, глядя вниз, другие качались взад-вперед и колебали свои клетки, другие сидели, привалившись к стенке, порой свесив ногу или руку сквозь отверстие в полу. Один, что был ближе всех, в клетке, висящей над наиболее грязной частью мостовой, склонился над маленьким помойным ведром, привинченным к решетке, и деловито загребал что-то в ладони. Фигуры на большей высоте представляли собой лишь темные оборванные силуэты на фоне далекой стены улья, а самые дальние клетки казались не более чем точками. Она сняла шлем и прищурилась, пытаясь разглядеть самую высокую из них, что висела в середине улицы, но разглядеть, что делает сидящий в ней человек — если вообще что-то делает — было невозможно.

Кажется, еще оставалось время, и почему бы не скоротать его, продолжая разговаривать с Симовой. Она показала на группу младших дьяконов, которые стояли вдали и одевались в прорезиненные плащи.

— А что конкретно они выслушивают? Особое песнопение, молитву? Или у всех по-разному?

Словно по сигналу, священники двинулись процессией под клетками, и кающиеся над ними хором закричали и завыли. Тот, что рылся в помоях, бросился к прутьям и начал швырять грязью вниз. Священники поглубже натянули капюшоны и безразлично прошли мимо него.

— Это зависит от преступления, как вы понимаете. Оно определяет то, что они пытаются донести до процессии, а также положение клетки. Те, что ниже всех, совершили банальные проступки — по неосторожности нарушили религиозную церемонию, проявили мелкое неуважение к представителю духовенства, ну, об остальном вы можете сами догадаться. Все, чего мы от них требуем — это короткая клятва в искреннем раскаянии. Большую часть времени им удается докричаться до жрецов при первом же прохождении, и через пару часов их выпускают из клетки. Немного дольше для тех, у кого косноязычие или иная проблема с речью. В Фафане как-то раз была горловая лихорадка, и, как я припоминаю, даже самым легко наказанным кающимся пришлось провести в клетках несколько дней, прежде чем священники доложили, что слышали обет раскаяния.

— И это сочли приемлемым?

Симова бросил на арбитра-сеньорис резкий взгляд. На мгновение между ними повисло молчание, и слышны были лишь крики из клеток и низкий грохот машин внизу.

— Ответ на это — предназначение клеток, арбитр Кальпурния. Вы работаете с Лекс Империа и традиционной системой наказаний, но традиции суда и приговора путем испытаний почти так же стары. Они остаются в клетках до тех пор, пока не будет полностью услышана их клятва в раскаянии. Таков закон в простом и чистом виде.

— Вы говорите, что нет таких приговоров, как шесть часов в клетке, или день, или сколько там еще.

— Именно. Ни один недостойный служитель, неважно, насколько он благочестив, не может судить, перевесило ли раскаяние грешника его преступления. Это решает Император и непогрешимый моральный порядок, происходящий от Него. Испытание просто открывает истину нашим слабым глазам, чтобы мы могли действовать согласно ей.

— Значит, если в клетке сидит кто-то с болезнью горла и не может кричать, чтобы его услышали, то он может провести там месяц за то, что споткнулся на алтарных ступенях во время храмовой церемонии.

Симова вежливо кивнул, как бы говоря «все возможно».

— А тот, кто, предположим, целый час стоял на Высокой Месе, выкрикивая богохульства против Императора, всех святых и примархов, при этом одной рукой показывая кукиш шпилю Собора, а другой — подтирая зад литаниями веры…

— …будет заключен в одной из самых высоких клеток, — закончил Симова, указывая на точку в высоте, на которую сама Кальпурния глядела чуть раньше.

— Где, я так полагаю, ни один человек не в состоянии его услышать. Отсюда я едва вижу эти клетки, и вы, кажется, говорили, что в Фафане они висели еще выше?

— Да, конечно. Те, что мы используем для самых серьезных преступлений.

— Кого-нибудь в самых высоких клетках когда-либо слышали?

— За время моей службы здесь — ни разу.

— И это для вас означает…

— …что Император вгляделся в их грешные сердца и решил не даровать им настолько сильный голос, чтобы их услышали и покаяние закончилось, — тут же договорил Симова. — Традиция, переданная Экклезиархией, учит нас, что богохульник и еретик может найти искупление в смерти, и поэтому мы видим, что именно смерть — то искупление, которого потребовал у них Император.

Голос Симовы приобрел звенящий оттенок, как будто он говорил с кафедры, и эта мысль заставила Кальпурнию еще раз улыбнуться про себя. Голова с выбритой тонзурой и широкая грудь никак его не выделяли, но ниже ребер священник плавно переходил в большой шар жира, из-за чего подол рясы совершенно не соприкасался с ногами и ступнями. Звенящий голос вполне подходил человеку, настолько похожему на колокол.

Она снова посмотрела на самую дальнюю клетку и прищурилась, разглядывая линии цепей, тянущихся к стенам.

К тому времени, как они достигли креплений, сами цепи уже нельзя было разглядеть, но Кальпурния видела металлические мостки, идущие вдоль балок, на которых держались цепи. Она подумала, не взять ли с пояса магнокулярный прибор, чтобы рассмотреть больше деталей, но это могло подождать. Пока не началось, лучше делать вид, что ничего не знаешь, так будет безопаснее.

— Не беспокойтесь насчет этой конструкции, арбитр-сеньорис, — сказал Симова, проследив за ее взглядом и неверно его истолковав. — Опоры балок вбиты в рокрит на длину руки. Мне говорили, что рядом с любой клеткой можно без опаски повесить «Носорог» святого сестринства. Можно не опасаться, что на вас что-то упадет. Ну, кроме… — он кивнул на заляпанный нечистотами мост. Священники, слушавшие покаяния, оставляли на нем следы.

— Так значит, вся эта конструкция была возведена под прямым руководством Экклезиархии?

На мостках, там, где заканчивались самые верхние цепи, как будто что-то двигалось, хотя это и сложно было разглядеть. Кальпурния почувствовала, как напряглись ее плечи.

— Разумеется. Я не хочу сказать, что Министорум Гидрафура не достоин восхищения, но эта религиозная практика здесь просто никогда не укоренялась. Когда епарх ввел ее, он пожелал, чтобы все было сделано как подобает.

— Действительно? — Кальпурния прогулочным шагом подошла к трибунам, где сидели надзиратели, и внимательно посмотрела вверх. Одинаковые выражения их лиц не изменились.

— Да, все было сделано как подобает, арбитр, — ответил Симова, шагая рядом с ней. Он снова неправильно истолковал ее интерес. — Единственной деталью, которая слегка все подпортила, был некий обитатель верхних стеков, который настаивал на стоимости выше рыночной, а также получении индульгенций Экклезиархии в обмен на право вбить опоры в стены его здания. Вы можете увидеть его вон в той клетке, третьей с краю.

Кальпурния вежливо хмыкнула, но не посмотрела в ту сторону. К рядам скамей подошли двое Арбитрес, один со значком адъютанта и компактным вокс-передатчиком, другой в коричневой перевязи карателя.

— Надеюсь, это не долг вас зовет, арбитр Кальпурния? — спросил Симова, снова ошибаясь. — Я надеялся, что у вас будет время увидеть, как священники возвращаются после того, как прошли под клетками. Уверен, они услышали полное покаяние по меньшей мере одного из заключенных, и было бы поучительно увидеть весь процесс…

Он прервался. Из-за шлемов было довольно сложно сказать, куда глядят их владельцы-арбитры — они так и задумывались — но было совершенно очевидно, что эти фигуры в черной броне пристально смотрят ему за плечо. Симова неодобрительно нахмурился и оглянулся.

Дирижабль, летящий вдоль проспекта, был примерно в пятьдесят метров длиной, луковицеобразной формы и грязный. Округлый нос был окружен грубой металлической конструкцией, копирующей обводы имперского боевого корабля, из длинной гондолы торчали пучки ауспиков и магноптических устройств. Двигатели издавали громкое гудение, похожее на жужжание насекомых, которое сливалось с сотрясающим землю грохотом дорожного движения.

— Какое странное зрелище, — сказал Симова. — Там что, наблюдательная галерея? Собор определенно не оповещали ни о чем подобном. Думаю, нам надо переговорить с двором Монократа. Я предполагаю, за этим стоят его пропагандисты. Глядите, можно различить пиктовые линзы. Они, наверное, снимают клетки. Как вы думаете, арбитр?

— Нет.

Голос Кальпурнии прозвучал скорее отвлеченно, чем резко, но этого было достаточно, чтобы уязвить Симову.

— Я уверен, что прав. Хотя по мне бы, лучше, чтоб они…

— Идентификационные номера на бортах говорят, что они из управления морского судоходства, что дальше в лагуне. Это один из тех дирижаблей, которые наблюдают за судами, проходящими близи берега, и отчитываются перед начальником порта. Вы их разве не видели над бухтой?

— Возможно, и видел, арбитр, но почему тогда эта машина летает над ульем? Трон сохрани нас, вы только посмотрите! Он едва не задевает клетки! А вдруг он упадет?

— Это не совсем та проблема, которую я предчувствую, — спокойно ответила Кальпурния.

Обескураженный Симова сглотнул, глядя, как она достает из кобуры, проверяет и взводит стабпистолет, который казался слишком большим в ее тонких руках.

Арбитр с воксером склонил голову набок. Из прибора послышалась краткая серия пронизанных статикой сообщений.

— Восточная и западная бригады передают, что оба якоря захвачены, мэм, — сказал он через миг. — Повторяю, оба якоря захвачены.

Симова поглядел вокруг себя и вверх.

— Какие якоря? О чем вы? Я не вижу никаких якорей, эта штука… подождите, вы имеете в виду… Да, она опускает цепь, смотрите! Как они смеют? Где… глаза Императора, здесь должен быть дежурный дьякон, где… ты. Ты!

Нервный дьякон, который таращился на дирижабль в нескольких метрах поблизости, поспешил к нему.

— Дай магнокль или принеси прибор, надо посмотреть, что этот идиот в дирижабле… Что? Свет Императора! Ах ты растяпа, недоумок! Возле клеток всегда должен быть оптический прибор, чтобы члены духовенства могли…

— Возьмите мой, если хотите, ваше преподобие.

Кальпурния протянула ему короткую толстую трубу, меньше и проще, чем привычные Симове богато украшенные устройства Министорума. Он, как подобало, произнес короткую благодарность машинному духу прибора и приложил его к глазу.

С дирижабля спускали не цепь, а кабель с крюком, который наматывался на тяжелую лебедку в задней части гондолы. Дирижабль кренился то в одну сторону, то в другую — пилот пытался удержать его на одном месте, борясь с ветрами, и опускающийся крюк мотался все более широкими дугами. Оборванная фигура в клетке стояла спиной к Симове, сжимая руками прутья и наблюдая за крюком. Одного масштаба того, что видел Симова, хватило, чтобы заставить его онеметь на добрых десять секунд, и когда он наконец выдавил слова, его голос больше походил на нелепый писк:

— Этого человека спасают! Золотой Трон, они что, не понимают, что делают? Они представляют себе последствия?

Ему понадобился миг, чтобы понять, что он говорит сам с собой: Арбитрес совещались друг с другом и с шипящими в воксе голосами своих товарищей.

— Режут якоря, повторяю, мэм. Режут якоря, обе стороны. Мачта движется, расчетное время прибытия четыре минуты.

— Видно ли Рулевого?

— Ориентировочно, он с Мачтой, точно не известно.

Крюк закачался над потолком клетки. Глядя в магнокль, можно было подумать, что она настолько близко, что ее можно потрогать, и странно было не слышать лязг, с которым крюк ударился о прутья. Симова вздрогнул, когда снизу, сквозь промежутки в рокрите, раздались гудки, сообщающие о проблеме в дорожном движении.

— Я полагаю, кто-то мне доложит, что это сейчас было, — голос Кальпурнии лишь слегка выдавал напряжение.

— Докладывает Вахта Мачты. У Мачты проблемы с двигателем, вероятно, ложные. Гудки из-за того, что за ней скапливаются другие транспорты. Однако они точно встали на свою отметку.

— Я этого и ожидала, — сказала Кальпурния. — Якоря? Если они проявят слишком большой энтузиазм, то, может быть, нам даже и не придется вмешиваться, хотя я не назвала бы такой исход удовлетворительным.

Эти слова подтвердили подозрения Симовы, и он тут же повернулся к ней.

— Кажется, для вас это не сюрприз, арбитр Кальпурния? Вы хотите сказать, что позволите этому продолжиться? Вы собираетесь вмешаться, пока всех этих узников не загрузили на борт и не увезли святые знают куда?

— Если вам больше не нужен мой магнокль, ваше преподобие, то позвольте его забрать, — ответила та. — Мне бы хотелось посмотреть, зацепился ли крюк. Куланн, дай Вахту Якорей, пожалуйста.

— Оба якоря все еще режут. Они… подождите… Вахта Якорей сообщает, якоря брошены! Повторяю…

— Спасибо, Куланн, не надо.

Она смотрела не в магнокль, а на стены. У Симовы свело живот, когда он понял, что значит «якоря брошены». Одна из цепей была рассечена. Он увидел, как она скрутилась и хлестнула по рокритовой стене стека, разнесла ряд горгулий и прочертила борозды по карнизам и балконам. Цепь еще не упала, а его взгляд уже переметнулся к дальней клетке. Кальпурния была права: крюк нашел цель, клетка теперь качалась туда-сюда, подцепленная дирижаблем. Но ее не поднимали, как ожидал Симова, а опускали.

— Мачта сохраняет позицию, — доложил Куланн. — Подтверждено, что транспорт единственный. Рулевого не видно. У нас проблемы с перехватом их вокс-связи, поэтому мы еще не уловили его голос.

— Всем оставаться на местах, Куланн. Не думаю, что кто-то увидит Рулевого, пока Капитан… знаешь, давай уже без кодовых имен. Конкретно это мне сразу не понравилось. Не думаю, что Симандис высунется до того, как Струн приземлится.

Симова разинул рот.

— Это Гаммо Струн? Это его клетка? Проклятье, с этого угла я… — тут кюре вспомнил, где находится, и повернулся к рядам надзирателей за своей спиной.

— Кто следит за клеткой Струна? Как… что…

— От кающегося Гаммо Струна не слышали слов исповеди, — послышался монотонный ответ. — По моей скромной оценке, за ним числятся сорок восемь проступков пред ликом Императора и против епархиального закона, за кои также следует понести покаяние, — человек на миг замолк, а потом поправил себя: — Пятьдесят один.

Кальпурния посмотрела в свой магнокль: человек в клетке показывал некий неразличимый, но определенно непристойный жест в направлении шпиля Собора.

— Этот… почему…

Симова старался изо всех сил, но абстрактные рассуждения о наказаниях в Палате Экзегеторов не подготовили его к тому, чтобы своими глазами увидеть подобное. Он шагнул вперед и попытался положить руку на плечо Кальпурнии, но каратель, который был на полторы головы выше Симовы и с плечами шириной с талию кюре, двинулся навстречу и молча преградил ему путь. Симове наконец удалось выговорить:

— Побег нужно остановить!

— Ммм, — Кальпурния с щелчком сложила магнокль и повесила его на пояс. — Пока не вижу Мачту, но она скоро будет.

— Вахта Мачты и Петля по-прежнему стоят на месте, мэм, — голос Куланна выдавал напряжение.

— Спасибо, — Кальпурния снова надела шлем. — Клетка на земле, я вижу Струна у двери. Они понимают, что уже должна была раздаться тревога. Когда они начнут отступать, то будут двигаться быстро.

Она секунду побарабанила пальцами по ноге и добавила:

— Я думаю, нам надо приблизиться.

Куланн тут же начал укладывать воксер, в то время как каратель сделал жест Арбитрес, ожидавшим в павильоне, который Симова установил для служащих Экклезиархии. У кюре пересохло во рту, когда он увидел выходящих оттуда — тоже карателей, крепких, широкоплечих, в тяжелой панцирной броне, с дробовиками и гранатометами. Топот сапог оттенялся металлическим клацаньем лап кибермастифов, собакообразных боевых конструкций, которые бежали рядом со своими операторами. Последние двое карателей несли блестящих стальных ловчих ястребов в тяжелых пусковых рамах. Машины разогревались, и суспензоры в их грудных клетках гудели.

Симова наблюдал, как бронированные спины мелькают все дальше, направляясь к висящему тросу и брошенной клетке, и вдруг почувствовал на себе чьи-то взгляды. Это была небольшая делегация священников, которые ходили под клетками и выслушивали покаяния. Им вряд ли удалось услышать многое: все остальные узники замолчали, как только на них упала тень дирижабля.

Кюре Симова не считал себя трусом. Хотя по долгу службы он больше времени проводил в монастырях, чем на полях сражений, но Адептус Министорум по сути были воинствующей церковью, чьи доктрины никогда не чурались насилия. И все же в тот миг он был рад, что между ним и тем, что должно было вскоре произойти, стояла шеренга Арбитрес. Он щелкнул пальцами, привлекая внимание, и подозвал к себе священников.

— Присоединитесь ко мне, возвысим голос вместе, — сказал он. — Адептус Арбитрес нуждаются в наших боевых молитвах.

Шира Кальпурния смутно расслышала, как небольшой хор позади затянул простую мелодию, и это подействовало на нее успокаивающе. Всегда есть надобность в молитве, думать иначе суть гордыня и грех. До клетки было еще порядка четырехсот метров, и она немного прибавила шагу.

Она напрягла левую руку и плечо, почувствовав, как сквозь нее пробежала острая боль. Прошло уже больше полугода с тех пор, как раздробленную в бою на шпиле Собора руку восстановили, и Кальпурния знала, что для такого ранения она восстанавливалась довольно быстро. Но каким бы скорым не было заживление, оно еще не закончилось. Она отстегнула силовую дубинку от пояса и крепко стиснула ее в латной перчатке.

Триста пятьдесят метров. Вокруг клетки появилось больше фигур, которые деловито работали над ней. Детективы сообщили Кальпурнии, что преступная клика купила кислородный резак на подставной кредит, с фальшивой авторизацией, и украла взрывчатку из поставки, предназначенной для личной милиции Монократа. Она лично заморозила расследование обоих преступлений: если бы Симандис начал подозревать, что Арбитрес знают о подготовке побега, он бы стал более осторожным.

Триста десять метров. В воксе раздалось простое закодированное сообщение. «Оба якоря встали». Саботажные бригады, которые подорвали цепи, полностью арестованы. Она могла бы поспорить, что они потратили на это большую часть своих гранат. Практически весь наличный состав клики делился на четыре бригады, в них входили в том числе и лучшие специалисты, и с захватом двух групп под кодовым названием «Якоря» половина из них была устранена.

Двести шестьдесят метров. Никто не мог гарантировать, что мосты выдержат вес «Носорога», поэтому ударная команда растянулась и двигалась пешим ходом — кибермастифы по бокам, ловцы с ястребами в центре. Два ястреба, один для Симандиса, другой для повторного захвата Струна. Все просто. По обе стороны от Кальпурнии шли двое карателей, и ей приходилось усилием воли замедлять свой шаг, чтобы не выбиваться из строя.

Двести двадцать пять метров. Дисциплинированность преступников была на высоте. Они наверняка видели массу карателей и знали, что арбитры взяли саботажные бригады. Но они все равно продолжали свою работу, и Кальпурния видела, как светится резак, распиливающий прутья клетки. Пусть попытаются. Ей нужно только…

— Рулевой! — закричал Куланн в шаге позади нее, но теперь они уже были достаточно близко, чтобы вокс-обручи в их панцирях тоже это уловили. — Рулевой! Всем Арбитрес, у нас Рулевой и Капитан! Рулевой и Капитан!

— Сохраняйте темп, пожалуйста, не спешите. Помните о приказах.

Кальпурния говорила ровным голосом, ожидая, что в любой момент ей придется прервать себя следующим приказом. Если подтвердится, что впереди и Симандис, и Струн, тогда, скорее всего, ждать долго не придется.

Пара мужчин возле клетки теперь то и дело бросала за спину полные паники взгляды. Они не ожидали, что Арбитрес явятся в таком количестве и так скоро — может быть, даже вообще их не ожидали. Кальпурния скрипнула зубами. Она приказывала не стрелять, пока не даст сигнал, и верила, что ее Арбитрес будут неукоснительно держаться инструкций, но оставалось только надеяться, что организаторы побега не начнут стрельбу до того, как…

Впереди полыхнул голубой свет — не ровно горящая точка резака, но блеск силового оружия. Он вспыхнул еще дважды, и бок клетки просто отвалился. Струн оказался на свободе.

— Капитан свободен! — рявкнула Кальпурния. — Струн свободен! Затянуть петлю. Вперед!

И тут-то все и началось. Каратели ускорились до бега. Ведущий каратель Вайян гаркнул в вокс-громкоговоритель, что все эти люди должны сдаться для праведного суда. Над головами пролетели четыре крак-ракеты, прочертив от высоких зданий яркие белые следы. Их взрывы уничтожили двигатели дирижабля, и без управления он начал медленно дрейфовать в сторону. Кабель, все еще прицепленный к клетке, туго натянулся и поволок ее за собой. Через миг клетка упала и застряла в том промежутке, через который сюда вскарабкались участники спасательной операции. Дирижабль замер, заякоренный на месте.

«Так Император показывает, что заботится о слугах своих», — подумала Кальпурния с легким самодовольством и снова переключилась на свой обруч.

— Вахта Мачты, дыра заблокирована. Туда упала клетка. Наши цели в ловушке, нет нужды обезвреживать Мачту. Захватите живыми, сколько сможете.

А потом, послушавшись предупреждающего подергивания в руке, она замедлилась и стала наблюдать, как каратели приближаются к цели.

Небольшая целевая группа Симандиса тоже была вооружена. У них были тычковые кинжалы, клинки кустарной работы, маленькие складные лазпистолеты и стабберы, которые можно спрятать от примитивных ауспиков дорожного контроля, если знать, в чем трюк. Но броня Арбитрес крепка, а воля еще крепче. Они начали петлять на бегу, не давая противнику прицельно стрелять по сочленениям панцирей, и держали оружие высоко у плеча, чтобы бронированное предплечье закрывало ту половину лица, которую не защищал шлем. Ни один из них даже не дрогнул, когда их встретил треск и грохот вражеского огнестрела, а потом откашлялись два гранатомета, и огонь прервался еще до того, как раздался гулкий двойной взрыв шоковых гранат. Люди, которые им противостояли, соображали достаточно, чтобы залечь, как только услышали звук гранатометов.

Не то что бы они собирались стоять насмерть. Плотный силуэт Симандиса уже бегом взбирался по брусчатому склону. Кальпурнии не понадобилось отдавать приказ: первый ловчий ястреб с криком вырвался из рамы и закружил на суспензоре, а затем его оператор нажал кнопки на пульте управления, направив ястреба вперед. Его мозгу, сформированному на основе охотничьих инстинктов авиньорского черного орла, понадобилось лишь несколько секунд, чтобы сфокусироваться на добыче и спикировать на нее с выпущенными металлическими крючьями и шипами-тазерами.

Кальпурния выругалась, увидев, как Симандис быстро повернулся на шум суспензора и разрубил ловчего ястреба пополам одним взмахом искрящегося силового топора.

— Куланн! Штоль!

Не успели эти слова сорваться с ее губ, как она уже пустилась бегом, стиснув зубы и не обращая внимания на тревожную тянущую боль в плече. Ее силовая дубинка искрилась и шипела. Она резко повернула налево, обогнула застрявшую клетку, походя отметила звуки выстрелов и сирен, доносившиеся с дороги внизу: там стоял угнанный кран-манипулятор, кодовое название «Мачта», который сейчас штурмовали арбитр Одамо и бригады Вахты Мачты.

Симандис на миг остановился, чтобы прицелиться в нее, но с таким короткоствольным пистолетом, как у него, сделать это на расстоянии было невозможно — выстрелы прошли настолько далеко от Кальпурнии, что она даже не услышала, как пули врезались в мостовую. Потом он снова побежал.

— Мастифы! Два мастифа на Рулевого, влево. Два мастифа сейчас!

Ей остро не хотелось оттягивать силы от схватки, идущей позади, но Симандис был настолько же важной целью, как Струн. Они позволили опустить клетку по одной-единственной причине: нужно было убедиться, что прибыл Симандис, прежде чем выдвигаться.

— Мастифы на Рулевого!

С лязгом когтей мимо пронеслись две охотничьи конструкции с узкими металлическими мордами, на которых застыло нечеловеческое внимание, сконцентрированное на преступнике впереди. Операторам приходилось спешить, чтобы не отставать. Бронированные сапоги стучали о неровную, покрытую выбоинами брусчатку, пуская искры.

Кальпурния подавила желание достать свой пистолет: мегакалиберные снаряды уничтожили бы все шансы захватить мерзавца живым. Это предполагалось доверить ловчим ястребам, но откуда, черт возьми, у Симандиса взялся силовой топор?

Операторы, видимо, применили протокол вспомогательной атаки: когда Симандис крутанулся на месте и низко взмахнув топором, намереваясь обезглавить ведущего мастифа, псы вильнули в стороны и обошли его слева и справа. Симандис вдруг оказался между двумя мастифами и Арбитрес. Когда он это понял, то попытался прорваться направо и добраться до другой дыры в дорожном покрытии. Один мастиф прыгнул, и со звуком металлических ножниц его механизированные челюсти щелкнули в воздухе рядом с пяткой Симандиса — микросекундой ранее, и он бы перекусил ахиллесово сухожилие. Другой пригнулся, увернувшись от взмаха топора, пробороздил зубами колено Симандиса, но тот отшвырнул его, ударив рукоятью, и быстро всадил две пули в бок. Мастиф пьяно пошатнулся, а Симандис попятился, размахивая топором в обе стороны, и быстро выстрелил в Кальпурнию еще два раза.

Как только первая пуля просвистела над головой, что-то врезалось ей в спину и толкнуло в сторону. Она зарычала и хотела было ткнуть локтем назад, но тут поняла…

— Проклятье, Куланн!

— Вы были под огнем, мэм, я пытался вас прикрыть собой!

Она открыла рот, но времени для разговора не было. Двое операторов мастифов и ведущий каратель Штоль промчались мимо нее следом за Симандисом. Она встала и на миг задержалась, чтобы оглянуться.

Им противостояли не истеричные участники массовых беспорядков и не безмозглые бандиты из трущоб. Проведя три дня в клетке, Струн ослаб, но его окружили люди и со всей возможной скоростью волокли его в противоположном направлении, стараясь воспользоваться тем, что Симандис отвлекал противника. Кроме того, помощники Струна мешали карателям прицелиться, и тем приходилось пробиваться сквозь них: они, очевидно, сообразили, что Арбитрес хотят взять Струна живым.

Мачта была обезврежена, так что они не смогут пролезть через промежутки в дороге, не свалившись на переполненное шоссе… но Кальпурния могла себе представить, как Струн слезает вниз по шаткой человеческой лестнице из сцепившихся руками помощников — им надо будет держаться всего десять-двадцать секунд — или просто заставляет их бросаться вниз, чтобы получилась мягкая груда тел, на которую он сможет приземлиться. Как бы маловероятно это не было, рисковать не стоило.

— Вахта Якоря, вы видите Капитана и его охрану? Я хочу, чтоб вы пускали ракету всякий раз, когда они пытаются добраться до одного из этих промежутков. Осколочную. Цельтесь перед ними, достаточно далеко, мы хотим, чтобы он замедлился, а не погиб.

Они подтвердили приказ, и Кальпурния удовлетворенно кивнула. Ракетометы, определенно, не входили в стандартный полевой набор Арбитрес, но артиллерийские бригады явно стоили всех тех хлопот, через которые она прошла, чтобы одолжить их из орудийного эшелона арбитра Накаямы.

Поодаль первая ракета с грохотом ударила в рокрит. Кальпурния снова устремилась за Симандисом. Он теперь хромал и ушел в оборону. Сражаться с двумя группами противника одновременно он не мог: всякий раз, как он замахивался силовым топором на мастифов, Арбитрес подбирались ближе, а когда он пытался подстрелить кого-то из Арбитрес, мастифы бросались ему на ноги. У одного мастифа недоставало лапы, руку Штоля задела пуля, и из раны текла кровь, зато ноги Симандиса в полудюжине мест покрылись глубокими порезами, и с каждым шагом он оставлял кровавые следы на земле.

Кальпурния бросила еще один взгляд назад. Струна прижимали к отвесной стене здания, на него наседали каратели, окружали мастифы и теснили точно рассчитанные взрывы ракет. Она там скоро понадобится.

Она сняла шлем, переложила дубинку в другую руку и вытащила пистолет.

— Хочешь вести игру до самого конца, Симандис? Либо я убью тебя прямо сейчас, либо мы постепенно разберем тебя по кусочку. Либо ты можешь…

— Либо я могу сдаться и отправиться в ваши камеры, где меня ждет то же самое, что я готов встретить прямо здесь и сейчас, — он тяжело дышал. Его голос был хриплым, очки запотели, темная копна курчавых волос была влажной от пота. — Вы хотите взять меня живым, поэтому не будете стрелять. Будете пытаться меня вырубить, а пока что я постараюсь прихватить как можно больше из — оххх…

Его фраза оборвалась на середине, сменившись воплем: мастифы воспользовались тем, что он отвлекся, и сомкнули пасти сзади его колен, словно ножницы. С перерезанными сухожилиями Симандис повалился наземь. Рука с пистолетом взметнулась в воздух, и Штоль прихлопнул ее точным взмахом приклада. Силовой топор описал широкую дугу, но Кальпурния сделала изящный выпад дубинкой, которая попала по обуху, вырубила электросхемы и выбила оружие из руки. Потом мастифы вцепились в его запястья мощными челюстями, втянув острые как бритва зубы, и, наконец, все завершилось.

Глава вторая

Авеню Соляр, окраина Босфорского улья, Гидрафур

Струн, богохульник и мятежник, наставник других богохульников и мятежников, был почти у них в руках.

Мастифы нарушили строй людей, окруживших его, а тщательно нацеленные снаряды «палач» убрали всех, кто слишком далеко оторвался от лидера. Он кричал слоганы из середины группы — голос у него был еще более хриплый и надтреснутый, чем у Симандиса — и размахивал боевым ножом, который ему кто-то передал. Перестрелка на ходу оставила за собой след, тянущийся по горбатому склону: пятна крови, пустые гильзы, четыре преступника, лежащие без сознания или мертвыми, двое карателей — один, тихо ругаясь, лежал на боку, с кровью, сочащейся из плечевого сочленения панциря, а его товарищ стоял рядом на коленях, пытаясь наложить давящую повязку. Кальпурния замедлилась, чтобы посмотреть в глаза раненому и кивнуть ему, потом заговорила в вокс:

— Кальпурния ведущим карателям. Рулевой взят. Обе бригады якорей взяты. Вахта Мачты, доложить… — она подождала их подтверждение. — Мачта взята. Остался только Капитан. Прижмем их к стене и закончим дело.

Это заняло считанные минуты. Арбитрес дали залп дробью — низко, чтобы она рикошетила — и кучка преступников посыпалась вниз по склону с кровью, брызжущей из стоп и лодыжек. Когда они достигли плоской пешеходной площадки у стены стека, о рокрит ударилась удушающая граната и наполнила воздух густым дымом. Никому из Арбитрес даже не понадобилось пристегивать дыхательные маски: кибермастифам не нужен был воздух, чтобы свалить трех охранников Струна, оставшихся на ногах, как и ловчий ястреб не нуждался в нем, чтобы спикировать на самого Капитана. Струн задергался в тазерных когтях, суспензор ястреба вздернул его в воздух так, что босые ноги едва задевали землю, и втащил в центр полукруга карателей, где его уже поджидала Шира Кальпурния, чтобы надеть кандалы.

Симова и священники оставались на все том же месте, когда Кальпурния вернулась к ним. Они закончили молитвенные песнопения, и Симова просто наблюдал, как она диктует рапорт Куланну, чтобы тот передал его по воксу. Она заставила его ждать, с гримасой на лице разминая плечо, чтобы изгнать из него ноющую и подергивающую боль, и не показывала, что заметила, как руки Симовы мелко дрожат от оставшегося адреналина и как он то и дело бросает взгляд на пустое место, где раньше висела клетка Струна. Побоище, похоже, на какое-то время присмирило остальных кающихся — воздух очистился как от криков, так и от экскрементов.

Наконец, она отправила Куланна вниз, на уровень дороги, чтобы он подготовил для нее «Носорог», и повернулась к Симове, убрав влажные волосы с отмеченного шрамами лба. На Гидрафуре стоял конец влажного сезона, когда становится так прохладно, что хочется двигаться, чтобы согреться, но при этом настолько влажно, что как только начинаешь двигаться, выделяется пот. В целом ощущение было неприятное.

— Вы неслучайно явились сюда сегодня, — сказал Симова. Он не спрашивал, и Кальпурния не стала притворяться, что это вопрос. — Это была самая тщательная засада, какую я могу представить, — продолжал он. — Подготовленная так, чтобы обезвредить все составляющие спасательной операции до последней. Вы точно знали, где будут находиться эти люди и что они собираются делать.

Кальпурния даже кивнула ему.

— Вы знали все их планы до буквы. Вы, наверное, засекли их приближение… хм, насколько давно могли…

— Довольно давно. Симандис не так хорошо умел скрывать свою деятельность, как Струн. К тому же он слишком грубо действовал, когда добывал оборудование и угонял дирижабль наблюдения. Подобные вещи становятся известны информаторам.

— В ячейке Струна были ваши информаторы? — с нажимом спросил Симова. Понадобилось несколько мгновений под пристальным льдисто-зеленым взглядом Кальпурнии, чтобы он задумался над вопросом и попытался его смягчить. — Арбитр, если бы мы хотя бы немного скооперировались, что ж, мы могли бы убрать Струна, чтобы до него не добрались эти спасатели, или поставили бы у клеток стражу из Адепта Сороритас.

— Симандис был достаточно умен, чтобы узнать, каким именно образом Министорум установил клетки. Не думаете ли вы, что наличие охраны его бы насторожило?

Нечто во взгляде Кальпурнии снова заставило Симову почувствовать дискомфорт.

— Это… ну, арбитр, я понимаю, что это ваши собственные, э…

— Нам нужно было сделать так, чтобы Симандис чувствовал себя достаточно уверенно для личного участия в попытке спасения, — спокойно продолжила Кальпурния. — Нам нужно было гарантировать, что они уверуют в благополучный исход столь рискованного предприятия.

— И посмотрите, что из этого вышло! — Симова ткнул пальцем в то место, где взяли Струна. Удушающий дым оставил на рокрите желтые пятна, которые останутся здесь еще на несколько дней, пока не поблекнут. — Струн успел достичь земли и пуститься в бегство, пока вы его не достали! Подумайте, что могло бы произойти! Если бы вы арестовали их, как только они сюда сунулись, то они бы спокойно сидели бы сейчас в цепях, а мы бы не потеряли одну из клеток!

— При этом Симандис остался бы на свободе, мы бы не перестреляли и не подвесили на «Носороги» их сборище подручных и марионеток, а Струн не находился бы под надежной охраной.

Чем громче становились протесты Симовы, тем тише становился голос Кальпурнии, вплоть до того, что священнику пришлось сделать шаг вперед, чтобы ее слышать.

— Арбитр, я не потерплю, чтоб вы говорили со мной подобным образом. Струн был узником святых Адептус Министорум, как вы можете понять, если вспомните его висящим в клетке над авеню Соляр. Фактически, по декрету епарха, эти клетки считаются служебными помещениями Экклезиархии наравне с алтарями и нефом самого Собора. Пока Струн был заключен в одной из них, вы с ним вообще не должны были иметь никакого дела.

— Если вы заметили, то это не наш ловчий ястреб вытащил Струна из клетки, — ровно проговорила Кальпурния. — Фактически, мы даже не начинали активных действий, пока Струн не выбрался. А когда известный мятежник использует просчеты своих пленителей, чтобы сбежать, это, определенно, дело Арбитрес.

— Это роль Экклезиархии — воплощать и распространять божественное слово Императора… — начал Симова.

— А роль Арбитрес — следить за исполнением законов и декретов и обеспечивать, чтобы все Адептус Императора были полностью преданы и верны своему долгу, — спокойно закончила за него Кальпурния. — Я, конечно же, уверена, что вы и ваши коллеги из Министорума таковыми и являетесь. И все-таки я считаю, что нужно всегда проявлять максимальную тщательность. Хотя меня вынуждают удалиться другие дела, я назначила претора-импримис Дастрома своим представителем, который подготовит полный пакет документов по расследованию этого дела. Не буду оскорблять вас лекциями о совместной работе, но упомяну, что Дастром будет считать вас ответственным за всю постороннюю рабочую силу, которую вы привлекли для установки клеток.

— Вы позволили побегу свершиться, — Симова побледнел, его губы вытянулись в тонкую линию. — Вы знали, что у них есть план освобождения Струна. И вы дали этому произойти, чтобы Струн выбрался из клетки и попал вам в руки.

Его слова звучали уверенно, но уверенность постепенно уходила из голоса. Кальпурния уже выяснила, что спокойным взглядом можно добиться подобного эффекта.

— Об этом узнает епарх. Как и канонисса Феоктиста.

— Буду рассчитывать на это. Мы с епархом уже шесть месяцев как планируем встретиться и лично пообщаться, но нам никак не предоставится такая возможность. И было бы неплохо снова поговорить с почтенной канониссой. Если вы хотите прямо сейчас отправиться в Августеум, сэр, нет причин задерживаться ради меня. Я тоже жду транспорт.

После этого оставалось только смотреть кюре в глаза, пока он не отвернулся и не зашагал обратно туда, откуда они пришли.

Стена, Босфорский улей, Гидрафур

— Кажется, он воспринял это хорошо, мэм, — сказал Куланн, — учитывая обстоятельства.

— Он достаточно умен, чтобы понимать, что у него нет выбора, — ответила Кальпурния, — особенно когда он за пределами улья, а Арбитрес превосходят его людей числом. Мне бы следовало, пожалуй, оставить кого-то из вас рядом, чтобы до него быстрее дошло. Впрочем, неважно.

Гигантская крепость, известная как Стена, заключала в себе казармы Арбитрес и суды для всего Гидрафура и целых систем вокруг него. Она начиналась среди зданий, которые теснились у подножия Босфорского улья, и поднималась по всему склону горы, оканчиваясь громадными укрепленными Вратами Справедливости, врезанными в стену Августеума, что на самой вершине. Кальпурния не знала, сколько понадобится времени, чтобы пешком добраться от нижних входов на дне улья до ее покоев в высочайшем бастионе Стены, и думала, что никто и никогда не пытался это сделать. Они с Куланном ехали в грохочущем вагоне фуникулера, который тянулся по всей длине огромной крепости в самой высокой точке строения, под самым сводом крыши. Кальпурния стояла у одного из окон вагона, глядя наружу, Куланн сидел на скамье, идущей вдоль стены.

— И он не подверг сомнению законность этой операции?

— Нет. Либо он знал, что правда на нашей стороне — а он, в конце концов, специалист по религиозному праву — либо не был уверен в почве под ногами и не хотел надавливать.

— Полагаете, епарх это сделает? В смысле, надавит?

— Не думаю. Надеюсь, нет, — Кальпурния вздохнула. — Не люблю все эти юридические игры, особенно из-за такой дряни, как Струн. Экклезиархия так гордилась, что отловила его за распространение схизматических книг, но я думаю, они не знали и половины того, что он замышлял.

— Именно поэтому вы хотели взять его лично, мэм? — Куланн сглотнул. — Лично арестовать, в смысле?

Вагон проходил под высоким потолком одного из тренировочных залов. В шестидесяти метрах внизу арбитраторы, выстроившись квадратами шириной в сто человек каждый, с топотом и лязгом отрабатывали обращение с оружием. Они выхватывали тяжелые дробовики модели «Вокс Леги» из чехлов за спиной, целились от плеча, от бедра, опускались на колено, возвращали на место, доставали снова, на колено, к плечу, поворот, на колено, в чехол, поворот, к бедру, на колено… Этот порядок был настолько стар, что здесь он ничем не отличался от тренировок, которые проходила сама Кальпурния в сегментуме Ультима, и хотя она не занималась его отработкой по меньшей мере пять лет, ее мышцы начали подергиваться, вспоминая движения, как будто тело хотело повторять их, не спрашивая хозяйку.

Она сморгнула и осознала, что должна ответить Куланну.

— Нет. Ну, допустим, это часть причины. Но я надеюсь, что не настолько возгордилась, чтоб настаивать на личном участии в захвате любого преступника, в ордере на поимку которого говорится, что он опасен. Они, если на то пошло, все такие.

— Значит, ради символизма?

Куланн, похоже, считал этот разговор чем-то вроде испытания. Кальпурния улыбнулась. Вопрос был серьезным — идея символизма и величия закона, восприятие населением имперского правосудия как мощной и неодолимой силы, обрушивающейся на врагов, представляла собой целую философию, которая разрабатывалась многими поколениями видных ученых Арбитрес.

— Да, пожалуй, это был наглядный урок для населения, — сказала она, — хотя аудитория сегодня была небольшая. Кроме того, это помогло сфокусировать умы Экклезиархии, как ты, наверное, уже понял. Я очень ясно дала Симове понять, что Дастром, расследуя это дело, не станет давать ему поблажек из-за его положения. Не думаю, что они что-то найдут — мне кажется, люди Струна достали схемы креплений клеток и все остальное посредством собственных ресурсов, но мне неуютно от того, что епарх все агрессивнее продвигает своих агентов из Министорума, разрешая им производить преследования и аресты. Мы с арбитром-майоре все ждали подходящего случая, чтобы дать им понять, что надо соблюдать границы.

— Политическая операция, — кивнул Куланн.

— Не совсем так, — немного холодно поправила его Кальпурния, — просто выполнение нашего долга Арбитрес, который порой заставляет нас преподавать некоторые уроки не только одной стороне. В любом случае, это вторая причина.

— Есть еще одна, мэм?

— Мое душевное спокойствие, раз уж ты спросил.

При словах «душевное спокойствие» Куланн заметил, как ее рука в перчатке медленно поднимается, чтобы прикоснуться к шрамам на лбу. Большинство людей быстро замечали эту привычку и вскоре понимали, что она означает.

— Это дело касательно вольного торговца наверняка отнимет у меня немало времени. Я хотела собственными глазами увидеть, как загребут Струна и Симандиса, чтобы не беспокоиться насчет них в то время, как от меня ожидается, что я сфокусируюсь на этом назначении наследника, которое мне надо не то подписать, не то проконтролировать, не то еще что-то с ним сделать. И скажу тебе честно, Куланн, потому что знаю, что адъютант ты надежный и неболтливый, это «назначение» означает, что мне ближайшее время не светит никакой старой доброй полевой работы Арбитрес. Захват этих мятежников был последним шансом в ней поучаствовать. И если уж мне еще до Сретения выпала возможность поразмять мышцы и посмотреть, как идет выздоровление, то черта с два я ей не воспользуюсь.

Куланн внимательно слушал. Еще одна вещь, которую все довольно быстро уясняли насчет арбитра Кальпурнии, заключалась в том, что она терпеть не могла руководить людьми не с фронта. По этому поводу мнения в арбитраторских казармах, что находились ниже в Стене, разделялись примерно поровну. Одна половина одобряла, что командир хочет стоять в одном ряду со своими бойцами, другой не нравилась идея того, что арбитр-сеньорис готова рисковать собой вместо того, чтобы ехать на бронированной кафедре во втором ряду «Носорогов», зачитывая в громкоговоритель строки из Книг Правосудия, как подобает ее положению. Куланн слыхал, что есть и третья фракция — маленькая, но громко выражающая свое мнение: эта помешанная на контроле стерва просто хочет всегда быть рядом, чтобы проверять, начищены ли у арбитраторов сапоги и опрятно ли выглядит обмундирование, пока те стоят под вражеским огнем.

— Если можно поинтересоваться, мэм, ваши ранения…?

Вагон миновал тренировочный зал, вошел в туннель и начал подниматься под более резким углом к следующему бастиону. Еще четыре, и они достигнут самих Врат Справедливости.

— Неплохо. Спасибо, что спросил, Куланн.

Он подумал, что на самом деле ей хуже. Фуникулер двигался под рядом световых колодцев, пробивающих толстый потолок, и когда Кальпурния на краткое время попадала под желтые лучи гидрафурского солнца, ее лицо выглядело усталым, а глаза запавшими. Он знал, что она очень быстро встала на ноги после того боя в Соборе, где ей переломали плечо и руку. Тогда лично вмешался Кайнез Санджа, по его приказу магосы-биологис сотворили небольшие чудеса с ее плотью и костями, но дальнейшее заживление было нелегким. У Куланна сложилось впечатление, что Шира Кальпурния не очень хорошо справлялась с ролью пациентки.

Она опустилась на сиденье напротив него.

— Меня беспокоят мелочи, а не крупные вещи, — внезапно сказала она, как будто прочитав его мысли. — Я знаю, что не могу носить щит, левая рука еще не набралась силы. Ну и ладно. Меня раздражает, например, что мне сложно надевать броню, потому что пальцы на той руке пока не особо справляются с застежками. Или то, что время, которое я думала посвятить восстановлению физической формы, пришлось потратить в медицинских покоях, чувствуя себя слабой и неуклюжей вместо того, чтоб бегать по тренировочному залу, как должно, — ее лицо стало кислым. — Что ж, от того, что я жалуюсь, травмы быстрей не заживают. Хотя я знаю, про меня говорят, что я только этим и занимаюсь.

Куланн галантно промолчал.

— Как бы то ни было, когда арбитр-майоре передал мне это дело насчет вольного торговца, вид у него был несколько подозрительный, что-то вроде «давай-ка посмотрим, угодишь ли ты в перестрелку на этом задании».

— Вы имеете в виду, мэм, что эта работа связана с юридической теорией?

Куланн почувствовал укол облегчения, когда разговор перешел на не столь личную почву. Он видел арбитра-сеньорис в лучшей форме, когда она прилагала все усилия, выслеживая заговорщиков и саботеров перед самой Мессой Балронаса, и чувствовал странную тревогу, когда слышал в ее голосе столь сильную усталость.

— Нет, даже не так, насколько я могу сказать. Она скорее церемониальная. Корабль этого человека… хотя он вроде как не один, по-моему. В общем, они везут обратно его хартию вольного торговца. Его сын должен приехать из своего дома на отроге Пирмондин. Насколько я могу сказать, большая часть нашей работы сводится к тому, чтобы предоставить хорошую теплую комнату, где они смогут встретиться, а потом похлопать всех по спинам.

Несмотря на пренебрежительное равнодушие в ее словах, она, судя по всему, уже успела ознакомиться с основными деталями дела Хойона Фракса глубже, чем Куланн, а ведь это он подготовил для нее резюме.

— Чью юрисдикцию мы в этом случае курируем, мэм — Флота, Администратума, Монократа и планетарных властей или нашу собственную? Я не изучал, как именно каперские грамоты обоснованы в Лекс Империа.

— Как и я, Куланн. Потому что мы арбитраторы, а не судьи. Это их работа — знать совокупный эффект, производимый накопившимися за десять тысяч лет декретами на закон, который мы применяем, а наша работа — знать совокупный эффект, производимый залпом из ста снарядов «палач» на шеренгу бунтовщиков, — она на миг улыбнулась своей формулировке. — А с другой стороны, послушай мой совет, Куланн — будь внимательнее каждый раз, когда тебе предоставляется возможность посмотреть, как работает другая ветвь Арбитрес. Мне бы хотелось думать, что я подкована в обеих областях, но меня застают врасплох чаще, чем я готова признать. Одного только наличия судей среди моего персонала не всегда хватает, — она моргнула. — Трон единственный, ну я и разболталась. Слишком много времени провела с Леандро. О чем я говорила?

— Об имперских каперских грамотах, мэм.

— Правильно, и почему эта хартия к ним не относится. Мы имеем дело с тем, что несколько превосходит обычные грамоты планетарных губернаторов и «дикие» патенты Адептус. Я говорю о хартиях настоящих вольных торговцев, древних эдиктах для капитанов, которые так же часто летали за пределами имперского космоса, как и внутри него. Они отправлялись в такие места, где могли найти все что угодно, и не знали, что им придется там делать, чтобы выжить, и поэтому им дана была власть делать все, что только могло потребоваться.

— Все, что они…

— Понимаешь, я родилась на Восточной Окраине. Дикий космос и граница Империума там куда ближе, чем здесь. Там ходило множество рассказов о великих вольных торговцах старых времен, которые играли роль в истории нашего сегментума. Был один торговец, который воспользовался своей хартией, чтобы направить флот в дикий космос, а там атаковал два ксеносских корабля-фабрики, которые добывали минералы из астероидов, и разграбил их. Потом его сын потратил богатство, нажитое этим предприятием, чтобы снарядить целую флотилию, вернулся в эти системы и полностью изгнал оттуда ксеносов. Затем его внучка при помощи хартии набрала колонистов с полудюжины имперских миров и сформировала собственное ленное владение в захваченной системе. И был еще один, что заключил пакт с Экклезиархией, он должен был перевезти целевую группу миссионеров через границу Империума — сообщалось, что они загрузили в трюм крупнейшего корабля заранее изготовленный храм, целиком, чтобы поставить его на первом же найденном обитаемом мире, если этому, конечно, можно верить. Он пересек границу, и сто восемьдесят лет спустя в имперский космос вернулся его внук, а за ним следовал гигантский флот пилигримов. Они нашли два человеческих мира, утраченных более чем тысячу лет назад, и сделали их преданной Императору частью Империума. Не правда ли, это достойно того, чтобы их помнили?

Они вышли из туннеля, и Куланн заморгал от внезапного света. Вагон с грохотом ехал в высоте над главным холлом уровня, где располагались казармы, и далеко внизу мельтешили арбитры, входящие и выходящие из дормиториев.

— Таковы эти вольные торговцы. Настоящие, великие древние торговцы. Когда всякие мелкие ничтожества на списанных Муниториумом грузовозах, обладатели пожизненного патента от местного губернатора, бахвалятся, что они — вольные торговцы, они хотят, чтобы их принимали именно за таких людей.

— И поэтому этот человек, Хойон Фракс…

— Нет, уже не Хойон Фракс. Возраст доконал его где-то за течением Ансили, что в сторону сегментума Соляр, — она потянулась и скривилась. — В середине одного из этих досье была загадка, которую какой-то старый клерк, видимо, счел забавной. «Вольный торговец Фракс никогда не приезжает на Гидрафур, но с него уехало бессчетное множество вольных торговцев Фраксов».

— Думаю, я понял ответ, мэм.

— Тогда твоя очередь говорить. Я устала.

— Ну, если каждый новый вольный торговец Фракс получает хартию на Гидрафуре, это значит, что ни один из них не приезжает сюда с этим титулом. И если они все умирают вдали от Гидрафура, это значит, что они никогда сюда не возвращается. Обратно приезжает только хартия, но уже без них.

— Отлично, только я все равно не понимаю, что тут такого остроумного.

— Это связано с принципом работы наследной хартии. Видимо, он действует как-то иначе, чем обычные имперские законы о наследовании.

Кальпурния, которая сидела, откинувшись на спинку сиденья с полузакрытыми глазами, спокойно, с легким весельем посмотрела на Куланна.

— Выходит, ты предвосхитил мой совет: ты уже начал учиться. Продолжай, проктор. Объясни мне, чем он отличается.

Куланн с трудом удержался от того, чтобы звучно сглотнуть.

— Большая часть должностей, которые по законам Империума являются наследными, переходят к новому владельцу, как только умирает предыдущий. Я знаю, что зачастую устраивается какая-нибудь церемония, чтобы закрепить передачу должности, но здесь должно произойти нечто иное.

— Давай дальше, — Кальпурния наклонилась вперед, и из-за освещения линии шрамов на ее лице как будто побагровели.

— Таково свойство этих хартий, тех древних хартий, о которых вы говорили, мэм. Среди них нет двух одинаковых. Теперь мы куда строже контролируем выдачу хартий губернаторами, поэтому в них никогда не бывает ничего из ряда вон выходящего, а «дикие» патенты, которые дает Администратум, по сотне штук за раз печатают сервописцы — в соответствии со стандартами, указанными Адептус, с пустым местом для имени вверху и штампом внизу. Но старые хартии — ну, их делали индивидуально, подгоняли под любые обстоятельства, из-за которых в тот момент возникла надобность в вольном торговце. Поэтому были и такие, что давали торговцам возможность собирать армии и заключать пакты с Астартес…

— Верное наблюдение. Есть по меньшей мере две прославленные семьи, которые вели дела с орденами Астартес.

— …а некоторые назначали торговцев де-факто служащими Экклезиархии, как тот миссионер, которого вы описали.

— Это не совсем одно и то же, но параллель понятна, — сказала Кальпурния. — Я тебя все перебиваю. Продолжай.

— И было также, что хартии, вернее, их владельцы оказывались привязанными к определенным зонам космоса, — продолжал Куланн, чувствуя чуть большую уверенность в себе. — Может быть, для того, чтобы новый вольный торговец оставался в той области, где нужны были его влияние и умения. И эти оговорки в хартиях никогда не менялись и не аннулировались, по крайней мере, в большинстве случаев, потому что изначально эти хартии были выданы магистрами войны, или, иногда, примархами, или членами двора Императора во время Его крестовых походов. Так что не было никого, кто занимал бы достаточно высокое положение, чтобы вносить какие-то правки. И хартии не теряли силу со смертью владельца, как большинство новых.

— Отсюда все эти сомнительные россказни о хартиях, — сказала Кальпурния, — истории о том, как их крали, или продавали, или подделывали, или проигрывали в азартные игры. Отвратительная мысль. Когда хартию можно… но я тебя снова прерываю.

— Я хотел добавить только, что в этом случае правило наследования заключается в том, что единственный легальный способ передать хартию — это церемония, производимая в пределах системы Гидрафур. Так что неважно, в какой уголок Империума попадет семейство Фракс, гонясь за своими интересами, каждое поколение они должны возвращаться на Гидрафур, чтобы назначить нового вольного торговца.

— Так они и делают. Не в обиду, Куланн, но помимо твоих резюме я также попросила претора-минорис Збелу поискать следы хартии Фраксов в самых старых архивах, какие только есть в Стене. И они туда довольно глубоко уходят. Хартия эта по всем параметрам является законным имперским постановлением, и в ее составлении принимали участие Арбитрес, по крайней мере, такой смысл мне удалось извлечь из записей. Гидрафур тогда был на самом краю имперского космоса, и, очевидно, тогда было решено использовать вольных торговцев, чтобы они продолжали двигаться по направлению к краю галактики, в то время как сам Крестовый поход идет на Калибан. И вот тогда-то род Фракс и получил свою вечную хартию вольных торговцев, привязанную к Гидрафуру. Я думаю, план был таков, чтобы Фраксы — или Фракси? — за несколько поколений посредством торговли цивилизовали окраинные просторы, а к тому времени Крестовый поход вернулся бы, готовый присоединить их к Империуму.

— Документ эпохи Крестового похода, — сказал Куланн. — Я видел сообщения, где упоминался его возраст, но даже не думал о том, что это значит, до этого момента. Десять тысяч лет. Только представьте, каково будет взглянуть на него! Представьте, каково это было, быть там, когда его подписывали! И увидеть — кого? Мэм, есть ли у нас информация, чьей рукой подписана хартия? Кем-то из святых крестоносцев или самых первых лордов-милитантов? Может, это был лорд-маршал Виэрталла, говорят, он был одним из основателей самого ордена Арбитрес!

— Попробуй еще раз.

— Мэм, я не уверен, что знаю так уж много иных имен. И потом, истории, сохранившиеся с тех времен, сильно искажены, и я помню, даже в схоле говорили, что в них намешано так много мифов, что мы не можем, ну, гадать…

— Это не такая уж сложная загадка. Я усомнилась в первых сообщениях, которые прочла, по тем же самым причинам, которые ты только что описал. Но все более поздние упоминания в старых инфоковчегах, которые откопал Збела, судя по всему, только подтверждают это, поэтому я считаю, что так оно и есть. И кто мы такие, чтобы сомневаться в дошедших до нас словах наших великих предшественников?

— Не понимаю, мэм.

— Как я сказала, Куланн, это несложно. Подойди к этому с другой стороны. Вспомни все легенды, и писания, и проповеди, и саги, и картины, и мистерии, которые ты когда-либо видел или слышал, посвященные Великому Крестовому походу. Кто присутствует в них всех, Куланн? Если Крестовый поход остановился на Гидрафуре в то время, как был назначен самый первый вольный торговец Фракс, то кто был единственным человеком, про которого мы с полной уверенностью можем сказать, что именно он мог приложить руку к подписанию его хартии?

Куланну понадобилось лишь мгновение, чтобы имя всплыло в его разуме, но в десять раз больше времени, чтобы понять, что она не шутит. Он почувствовал, как бледнеет, и кожа на его плечах и ладонях стала покалывать. Его лицо видимо переменилось.

— Правильно, Куланн, — сказала Шира Кальпурния. — Он.

Глава третья

Система Шексия

Флотилия Хойона Фракса вошла в порт Шексии, чтобы набрать припасов, заключить кое-какие сделки, избавиться от принадлежностей старого торговца и церемониально расправиться с его конкубинами.

Для флотилии и ее действующих руководителей уничтожение не особо крупного гарема Хойона было рутинным делом. С незапамятных времен существовал обычай, согласно которому ко времени вступления во власть нового наследника от значимой собственности его предшественника и родителя ничего не оставалось. Обычай был так же стар, как традиция брать конкубин — первая представительница рода Фраксов, гарем которой упоминался в анналах флотилии, основала его в конце тридцать второго тысячелетия. И если вся флотилия могла считаться, по сути, личным транспортом, поместьем и свитой нынешнего вольного торговца Фракса, как указывала формулировка хартии, тогда выглядело вполне логичным, что члены флотилии, входящие в гарем торговца, шли на шаг дальше, становились его собственностью в прямом смысле слова, и, будучи собственностью, уничтожались в ходе погребальных церемоний.

Во всяком случае, таково было общее мнение, и лишь отдельные личности бывали чем-то недовольны. Разумеется, эту практику совершенно иначе воспринимали имперские граждане в целом, которых народ флотилии именовал «зуднями» (происхождение термина уже никто не помнил, а вот презрительный оттенок не забылся). Тот факт, что почти каждый зудень, который слышал об этом обычае, проявлял изумление или отвращение, невероятно раздражал флотилию. У зудней были свои, зуднячьи дела: они хотели что-то купить, или имели вещи на продажу, которые хотели бы купить другие зудни, или изредка поднимались на борт, чтобы осматривать или чинить что-то, с чем при всех своих впечатляющих возможностях не могла справиться флотилия. Не их зуднячье дело, чем занимается семья Фракс, чье дело, в свою очередь — заниматься тем, чем позволяет им заниматься хартия, которая, за исключением нескольких формальных ограничений, соблюдаемых флотилией как дань традиции, позволяла им делать почти все, что угодно. Так сказал сам Император, не правда ли?

В то время как зудни видели в Императоре некоего отдаленного, но требовательного бога, народ флотилии скорее видел его благосклонным бывшим покровителем, источником весьма ценной подписи на документе. Это был еще один фактик, который, судя по всему, лучше было держать при себе: новопосвященным в ранг младших офицеров флотилии всегда показывали переборки у мостика «Бассаана», флагманского корабля. Там виднелись выбоины от болт-снарядов, специально оставленные незаделанными как напоминание о том, что одной из тех вещей, от которых хартия Фраксов не давала иммунитет, была Имперская Инквизиция. Ходила байка, что каждый раз, когда «Бассаан» входит в имматериум, пятна крови, пролитой в той ужасной истории полуторатысячелетней давности, якобы на миг вновь становятся свежими и видимыми, но, с другой стороны, немногие такие сообщества не имели историй вроде этой.

И вот они летели среди пылевых облаков и планет, едва достигающих размера, что позволял им носить подобное звание, из которых по большей части и состояла система Шексия. «Бассаан» и его маленький сосед по формации, «Обещание Каллиака», маневрировали бок о бок. «Бассаан» был более мощным кораблем, домом командующих, офицеров, брокеров и фидуциариев, — изящный крейсер обтекаемой формы с тараном на носу. «Обещание» же было ни много ни мало как летающим дворцом, который мчался сквозь космос на потоке плазмы — небольшой, толстоносый, угловатый корпус, по верху которого тянулся сплошной гребень из шпилей. Кому-то это напоминало когтистую лапу, кому-то — зверька, что выгнул спину и поднял мех дыбом. Он был частным поместьем сменяющих друг друга Фраксов с тридцать седьмого тысячелетия, когда Олендро Фракс решил, что ему не подобает жить на каком-либо другом корабле, деля его с пилигримами (пускай это и были баснословно богатые и демонстративно благочестивые пилигримы, на перевозке которых он неплохо зарабатывал).

Когда два корабля сошлись настолько близко, что столпившиеся у высоких арчатых окон члены экипажа могли помахать друг другу руками, вылетели челноки и быстро, аккуратно пересекли крошечное расстояние между корпусами, в знак уважения не демонстрируя обычную браваду и хитроумные маневры. Их обреченные пассажиры были закутаны в саваны, перевитые рефракторной проволокой, от которой над их ссутулившимися плечами и раскрашенными лицами появлялись размытые тени. Они все знали, что Фракс умирает — его предсмертная кома продлилась больше года — и большинство уже смирились. Лишь несколько человек плакали, и только одной пришлось помочь выбраться из челнока и провести ее по коридорам к погребальной камере. Атмосфера стояла тихая и торжественная, как при исполнении любого неприятного, но значительного долга — это, пожалуй, походило на День Отметки, когда всех детей, родившихся во флотилии за прошлый год, собирали, представляли вольному торговцу и отмечали ритуальным клеймом на животе.

Вооруженные бойцы стояли в зале и в самой камере, следя за тем, чтобы все прошло пристойно. Флотилия уже не практиковала мудреные изуверские церемонии прежних поколений, и конкубины знали свою роль. В конце концов никто не стал сопротивляться, и после того, как их пеплом выстрелили в космос, он на некоторое время образовал легкую дымку над «Бассааном», прежде чем его развеяли вакуум и инерция. И так все закончилось.

По крайней мере, так тогда решили. Только когда флотилия вошла на орбиту Шексии, один из дежурных офицеров «Бассаана» понял, что его коллега на «Обещании Каллиака» неправильно составил список конкубин, и им двоим понадобилось больше часа, чтобы понять: этот документ был не просто неаккуратно подготовлен, его кто-то намеренно изменил. Они недосчитались двух конкубин, а между тем с кораблей флотилии вниз, на планету, ушло уже больше дюжины челноков. На ходу придумывая, как они будут оправдываться перед начальством, офицеры начали организацию поисков и отправили руководителям флотилии весть о том, что чистка прошла не полностью.

Не то что бы о таком раньше никогда не слышали. Особенно часто такое случалось с конкубинами, происходившими не из флотилии — они были склонны нарушать традицию и пытаться сбежать, хотя большинство обитателей флотилии этого не понимали. Конкубинам, вне зависимости от пола и возраста, всегда давали достаточно времени на подготовку. Сопротивление или побег рассматривались как неблагодарность, не говоря уже о том, что это было неподобающе и непрофессионально. Флотилия даже покончила со старым обычаем живьем выбрасывать людей в космос или обрекать их на медленное сгорание: из милосердия их посылали вслед хозяину при помощи тонкого шприца, заправленного мгновенно действующим нейротоксином. В конце концов, члены флотилии были не варварами.

Литейный уровень, город Шексия, Шексия

— Из милосердия? — Кармайн Митрани с трудом поверил своим ушам.

— О да, — глубоко вздохнул молодой человек, шагающий по мосткам рядом с ним. — По сравнению со старыми обычаями, о которых нам, к счастью, можно особо не вспоминать, это довольно-таки сострадательно. Так все говорят, — он с трудом сглотнул.

Митрани больше ничего не говорил, но продолжал идти бок о бок с ним, опустив голову. В поведении флагманского энсина Нильсе Петроне было нечто странное, отчего Митрани думал, что проявлять напрашивающиеся здесь сочувствие или ужас будет неправильно.

Кармайн Митрани был орбитальным клерком на службе шексийской Гильдии Докмейстеров и хорошо выполнял свою работу. Иначе и быть не могло — специальная аугметика, глубокая гипнотерапия и подготовка на протяжении пятнадцати лет, в которые по большей части складывалась его личность, неоднократные физические и химические операции на тщательно отобранных частях мозга, все это усилило и сверх меры обострило его социальные реакции. Он обладал невероятным чутьем настроения и нюансов, а его способность отмечать, понимать и совершенно гладко принимать странные обычаи была просто поразительна. Он мог часами поддерживать сухую, граничащую с бранью болтовню, которую использовали в фермерских синдикатах Нованиде, чтобы проверять каждого, с кем они планировали совершить даже самую мелкую коммерческую сделку. Он мог до малейшей детали запомнить семейные отношения курьера-фидуциария, который последний раз был в системе пять лет назад, и расспросить его, как родственники, с акцентом его родной планеты и даже континента, причем настолько идеальным, что у гостя на глазах выступали слезы ностальгии. Случаи, когда ему приходилось иметь дело с людьми, чей образ жизни был ему действительно непонятен, он мог бы сосчитать по пальцам одной руки.

И с этим человеком у него была небольшая проблема.

— Вот поэтому мы тут внизу, понимаешь. Две проклятых куколки сбежали. Плюнули в лицо остальной флотилии. Смешали с дерьмом уважение к обрядам погребения старого Хойона, которое выказали все другие. Так что теперь нам приходится тут копаться, чтобы удостовериться, что они получат обещанное.

Петрона подошел к краю моста и вгляделся вниз.

Раньше, когда это в первую очередь была фабрика и только во вторую — космопорт, огромные лабиринты из балок и труб расползались от железных дорог, становясь все выше, теснее и сложнее на протяжении многих столетий. В конечном итоге весь этот город превратился в запутанное, как крысиные туннели, переплетение металла, поднимающееся высоко над базальтом, бесконечные джунгли труб, лестниц и мостов, постоянно вибрирующие от грохота, доносящегося из литейных подуровней и от транспорта, пролетающего в вышине.

Двое мужчин стояли на смотровой площадке в полукруге дымящих труб, которые звенели, как трубы органа, эхом отражая рев механизмов далеко в глубине и излучая слабое тепло. Воздух был душный, пахло горелым, и вечно висящая над долиной завесь из черных облаков и пепла казалась настолько низкой, что ее можно было ковырнуть пальцем.

Митрани незаметно наблюдал за энсином еще несколько секунд и решился на еще одну попытку, тщательно просчитав, как именно сменить тон.

— Стоят ли они всех этих хлопот? Почему бы вам не махнуть на них рукой?

Он взвесил дальнейшие слова. Они уже далеко отошли от центральных пирамид, ярко освещенных дуговыми фонарями, и в вечных сумерках сложно было разобрать язык тела Петроны.

— Возможно, это для них будет наилучшее наказание, — продолжил он. — Пусть пропадают под улицами Шексии.

— Они принадлежат флотилии. Они его собственность, а это значит — наша. Мне дали задание, сделать так, чтобы они умерли, как должно, и если я этого не сделаю к тому времени, как мы отправимся на Гидрафур, придется пожертвовать тремя квадратными сантиметрами кожи с тыльной стороны каждой ладони, причем без обезболивающего. Я и не ожидал, что зу… не ожидал, что ты поймешь.

Петрона вытащил инфраскоп из чрезмерно крупного манжета своей вычурной униформы и снова обследовал платформу под ними. Митрани почудилась легкая дрожь в руке, держащей прибор, которую Петроне не удавалось сдерживать. А может быть, это просто жаркое марево искажало инфракрасный образ платформы, и именно поэтому он раздраженно фыркнул и неуклюже затолкал инфраскоп обратно. Внизу виднелись рыщущие туда-сюда массивные фигуры: бойцы доковой стражи, которых Петроне одолжил второй докмейстер Пайч в знак уважения к своим выдающимся клиентам. Когда Митрани дали задание следить, чтобы офицеры флотилии были всем довольны, он этого не предвидел.

Пока они стояли среди грохота и тусклого красного света, над их головами пролетела пара винтовых судов, и при свете их прожекторов Митрани увидел, как Петрона потирает рукой лицо и глаза. На миг его плечи опустились, а потом он резко вдохнул полную грудь дымного воздуха и распрямился, вспомнив, что на платформе есть еще кто-то. В изменившемся освещении клерку удалось разглядеть лицо энсина четче, чем за все время с тех пор, как они покинули орнитоптер: бледные глаза мышиного цвета, впалые щеки, родимое пятно, изгибающееся под углом рта. Можно было легко разглядеть следы, оставленные слезами на щеках Петроны. Несмотря на неловкие попытки энсина их стереть, эти отметины было так же легко прочесть, как смесь эмоций, которые он пытался скрыть. Мучительная досада, горе и ядовитая злость.

На протяжении своей карьеры Митрани встречался с разновидностями поведения, которые понимал головой, но никак не мог по-настоящему прочувствовать сердцем. Он знал, как интенсивны бывают эмоции внутри семьи, и были времена, когда он посещал клиентские корабли и видел собравшиеся рядом семейства, отчего его собственные чувства звенели, как колокол, но его самого забрали из ясель в литейной в возрасте пяти лет, чтобы начать подготовку, и он не мог представить, на что похожа такая жизнь изнутри.

Мастер Пайч любил развлекаться, периодически запирая Митрани одного, так что отсутствие человеческого общества становилось пыткой для обостренного социального восприятия клерка, которое жаждало подпитки. Каждую такую ночь он плакал в пустой комнате, пока не засыпал. Митрани знал, что Пайчу нравится видеть, какие страдания ему приносит изоляция, но не понимал, отчего такая легкомысленная жестокость бывает столь привлекательна. Митрани пытался представить, как причиняет боль другому человеку, и от этой мысли ему становилось тошно.

Поэтому ему легко было понять, что чувствует энсин, но Кармин Митрани все еще пытался разобраться, как именно это сочетается с его словами, когда снизу раздался крик.

— Слышишь? — воскликнул Петрона. — Лифтовая платформа, они пытаются спуститься по шахте! Давай, побежали! Я знал, что эти мелкие сучки далеко не уйдут!

Металлическая сеть под ногами задребезжала, когда Петрона метнулся через платформу и помчался вниз по узким ступеням. Митрани, не в первый раз пожелав, чтобы ему никогда не доставалось это задание, поддернул край своего пепельного плаща и побежал следом.

«Обещание Каллиака», доковая орбита, Шексия

Они никогда не называли маленькое сводчатое помещение в глубинах «Обещания Каллиака» залом совещаний. Зал совещаний был другим местом, куда их созывал старый Хойон, где они встречались с ним и вливали в его уши все свои советы, где каждая их встреча начиналась с того, что они вставали в стилизованные позы вокруг трона Фракса, воспроизводя самую раннюю известную картину, изображающую, как вольный торговец Фракс передает приказы своим подчиненным. Это была еще не самая худшая из прихотей торговцев, и это еще было терпимо, пока Хойон был молод, здрав рассудком и по-прежнему полон стали, но по мере того, как он старел, совещания менялись, причем не в лучшую сторону. Так что теперь они встречались здесь, в маленькой комнате, где, как равные друг другу сослуживцы, говорили лишь правду. Ни один из распорядителей не привел с собой слуг, ни один не пользовался официальными приветствиями или ритуалами. Они все понимали, что флотилия нуждается в определенных традициях и церемониях, но время от времени она нуждалась и в этом.

— Мы уже добрались до последних? — спросил Халпандер. Он был распорядителем логистики и контролировал провизию, погрузку, выгрузку, снабжение экипажем, ремонтные работы. Ему не нравилось, когда что-то выбивалось из установленного порядка.

— Нам еще не поступил финальный отчет, но осталось недолго, — ответил Кьорг. Кьорг руководил посольским ведомством, расположенным на борту «Стрелы Магритты», и заведовал дипломатическими связями со всеми властями, с какими только нужно было иметь дело флотилии. Большая часть остальных распорядителей была о нем низкого мнения: будучи вольным торговцем, Хойон был сам себе руководителем и послом, поэтому Кьоргу оставалось только соблюдать формальности. Когда Хойон умер, Кьорг не продемонстрировал особого желания принять эстафету, и у него всегда имелся какой-нибудь делегат, которого он обвинял, если что-то шло не так. — Я дал Рахену задание получить авторизацию для того, чтобы мы могли их выследить, и он сказал, что докмейстеры дали отмашку и выделили нам клерка, чтобы все прошло гладко. По-моему, он послал вниз энсина, чтобы тот с ними покончил. Я уверен, что они справились.

Остальные стоявшие в кругу переглянулись.

— Нам надо получить полный задокументированный отчет о побеге, чтобы наказать виновных. И побыстрее.

Это был шелестящий голос распорядительницы Занти, чья кожа была так же бела, как ее одежда, а глаза столь же черны, как юбка и шаль. Серый шелковый шарф, окутывающий голову, выдавал очертания инфоячеек, которые рядами тянулись от уха до уха. Занти имела необычную способность по-настоящему нервировать большую часть распорядителей флотилии: она была холодна, безжалостна и безошибочно точна в своих расчетах, словно любой из логических механизмов, за которые она отвечала. Ее корабль, «Кортика», был самым новым во флотилии. Он добавился к ней семьдесят восемь лет назад, и все это время Занти умело создавала собственную агентуру и укрепляла свою сферу влияния. Никто не помнил, когда кто-то в последний раз достигал подобного влияния во флотилии лишь за счет собственных усилий.

— Я еще не приказывала эйдетор-савантам начинать процесс записи, — продолжала она, — и не буду этого делать, пока не буду уверена, что они запишут, как беглянок доставили домой, а их сообщников наказали.

Для иного человека, имеющего положение Занти, подобное заявление в подобном тоне было бы совершенно неподобающим, и то, что все остальные при этих словах просто уставились на стол или на свои руки, говорило о силе ее личности.

— Мы веками справлялись со своими обязанностями, и, как я полагаю, все об этом знают, — мягко вставил Гайт, когда молчание затянулось на несколько минут. — Это всего лишь прискорбное упущение, которое вскоре исчезнет, и на которое, я уверен, нам больше не следует тратить время. Возможно, напряженная ситуация, в которой мы оказались после смерти нашего старого торговца, заставляет нас думать, что подобные мелочи больше, чем они есть на самом деле?

Оглядываясь вокруг, он понял, что попал в цель. Они столько времени потратили на ненужные подробности побега, потому что никто не хотел выйти вперед и сказать то, для чего они здесь все собрались.

Гайт был мажордомом Хойона Фракса, смотрителем его покоев. Официально он, пожалуй, был наименее могущественным человеком в этой комнате, даже учитывая то, что старшинство у распорядителей флотилии было довольно расплывчатой вещью, по большей части зависящей от личности человека. Однако он был ближе к старику, чем любой из них. Так что, подумал он, эта роль принадлежит ему.

— Нам пора признать это, — сказал он. — Может быть, не все вы знаете, насколько глубоко это чувство, но я уже успел поговорить с каждым из вас и знаю, что все мы здесь чувствуем одно и то же.

Он смотрел, как они бросают взгляды друг на друга. Распорядители флотилии Фраксов были суровыми и закаленными людьми. Они занимали свои посты уже по меньшей мере десятки лет, многие могли припомнить смену торговца, а некоторые и двух. Они видели, как флотилия проходит сквозь варп-бури, радиацию и метеоритные штормы, совершает вылазки в дикий космос и запретные зоны Империума, попадает в засады пиратов и подвергается налетам ксеносов, сталкивается с интересами соперничающих вольных торговцев и редкими внутренними интригами.

Они даже вступали в передряги с имперскими губернаторами, Адептус и Инквизицией и выходили из них благодаря блефу, тайному сотрудничеству и обману, а как-то раз — даже с помощью убийства. Но маленькая замкнутая микрокультура флотилии порой оказывалась необычно чувствительной к определенным вещам. Например…

— Проблема наследования.

Неудивительно, что этот голос принадлежал Д'Лесте, человеку, с которым Гайт провел больше всего тайных разговоров. Коренастый мужчина с грубым красным лицом бандита из пивной и ловкими руками прирожденного хирурга, Д'Лесте руководил апотекарионом флотилии и был личным врачом Хойона Фракса.

— А если точнее, то проблема наследника.

За столом неуютно заерзали, но никто не стал возражать. Гайт не позволил бы этой теме всплыть, если бы не убедился заранее в том, что каждый присутствующий на встрече захочет выслушать предложения. Но они превзошли его ожидания.

— Фракс Младший. Варрон Фракс.

У Бехайи было худое подвижное лицо и тонкий голос, отчего она постоянно казалась нервной, даже когда просто думала вслух, как сейчас. Ее титул, согласно старым и причудливо сформулированным документам флотилии, звучал как «руководительница наличествующих коллективов и трудовой силы», но все называли ее проще — «распорядительница экипажа».

— Я думаю, у нас у всех было достаточно времени, чтобы сформировать о нем мнение.

Бехайя руководила сетью «друзей и корреспондентов», как флотилия называла своих шпионов и информаторов в крупнейших системах дюжины секторов. Технически это было обязанностью Кьорга, но Бехайя смогла его перехитрить и завладела его постом после того, как он не продемонстрировал ни хитрости, ни амбиции, чтобы его вернуть. К тому времени Хойона настигла последняя болезнь, и одной из первых вещей, которые Бехайя сделала при помощи новообретенных ресурсов, было составление досье на Варрона Фракса. Ни ей, ни другим распорядителям флотилии не понравилось то, что они выяснили.

— Этот человек бесполезен, — отважился Тразелли, руководитель вооруженных сил флотилии, снова озвучив мнение всего собрания. — Я не помню его ребенком, как, я полагаю, некоторые из вас помнят, но давайте будем честны, мы все слышали отчеты людей Бехайи. С тех пор, как этот прожигатель жизни расстался с отцом, он только и делал, что бездельничал и проматывал деньги. У него кишка тонка для этой роли. О, не сомневаюсь, он ее так набил, что живот отвис до колен, но все равно она тонка.

Это у Тразелли считалось за юмор. Остальные проигнорировали шутку.

— А я помню Варрона в детстве, — заметил Гайт. — Он покинул флотилию, когда ему было десять. Его отец решил, что для сына лучше будет вырасти на Гунарво. Тогда ходили разговоры о массовой миграции на близкие к нему миры в секторе Деюнофф, после того, как второй крестовый поход Хадекуро выбил оттуда орков. Полноценная имперская колонизация, эдикты о восстановлении, все это обещало большую прибыль для вольных торговцев, если вовремя пошевелиться. Хойон хотел гарантировать нам возможность проникнуть туда, если понадобится, поэтому он оставил там Варрона с матерью, чтобы мальчик вырос и заключил какие-нибудь хорошие контракты.

— Значит, он зря растратил свою жизнь, — резко сказала Занти. — Причем буквально.

Помимо всего прочего, она также занималась контрактами и коммерческими обязательствами флотилии, и если бы из сектора Деюнофф хоть что-то пришло, она бы об этом знала.

— Конечно, надо признать, что прошло целых сорок лет, — продолжал Гайт, как будто его не перебивали, — но я помню Варрона очень… пассивным мальчиком. Не то что бы ему недоставало мозгов, и ему, пожалуй, нравилось угождать отцу, но я внимательно наблюдал за ним и никогда не видел у него этот огонь в глазах. Никогда не видел, чтобы ему хотелось протянуть руку, схватить что-то и изменить.

— Он такой замкнутый в себе человечек, получается? — спросил Халпандер.

— Нет, ребенком он не был замкнут. На самом деле, я помню, как он не стеснялся пользоваться теми превосходными вещами, которыми мы его снабжали. Никаких угрызений совести по поводу стремления сделать свою жизнь как можно лучше.

— Это изменилось? — спросила Занти Бехайю.

— Нисколько, — ответила распорядительница экипажа. — По всем данным, он и его мать стали на Гунарво всеобщими любимцами. Прорыв в секторе Деюнофф так и не произошел, но Гунарво все равно стал процветающим миром. А Хойон постарался, чтобы Варрон и его мать с самого начала были очень хорошо обеспечены — он хотел, чтобы они пользовались популярностью и устроились именно так, как нужно. Печально, что мы так туда и не вернулись. Мы могли бы что-то изменить.

Занти взмахнула рукой, как будто могла физически отмести прочь не относящиеся к делу мысли.

— Так, значит, вопрос открыт, не так ли? — сказала она. — Он нам не нужен. Мы без торговца и по уши в дерьме, потому что наш будущий торговец — мелкий бесполезный бездельник, который собирается взойти на борт со всеми фаворитами, накопленными им за сорок лет сплошных развлечений.

Снова повисло задумчивое молчание.

— Мы не всегда были флотилией, — сказал Гайт, который часто слышал, как Хойон говорил об этом. — Мы были единственным маленьким кораблем. Потом их стало два, потом три, и как разрастался род Фракс, так увеличивалась флотилия. Но сколько раз мы говорили об этом? Сколькие из нас не лелеяли мечту, что наши внуки или правнуки станут распоряжаться не флотилией, но армадой? Ими командовали другие вольные торговцы. Разве хартия Фраксов не равна любой другой и не превосходит большую их часть?

— Я знаю, что гласит наша хартия, — сказал Кьорг, как будто все остальные не знали. — Может быть, Гайт, она и позволяет нам свысока глядеть на Империум, но она не позволит нам плюнуть ему в глаза. Вспомни те выбоины на «Бассаане»! Наши поездки обратно на Гидрафур — единственное время, когда мы действительно оказываемся под контролем Адептус. Мы не вправе выбирать, какие наследники нам нравятся, а какие нет. Хартия говорит, что…

— Спасибо, Кьорг, мы тебя поняли, — без особых церемоний оборвал его Д’Лесте. — Мы знаем, что это не лучший наследник. У нас уже раньше бывали плохие наследники. Иногда предоставляется возможность обойти их назначение, но в этот раз ее нет. Варрон не стар, поэтому не получится просто не выходить на связь, пока он не умрет, и свалить это на варп-бурю.

— Мы так делали? — спросил Халпандер.

— Наследование Сайтири Фракса после его брата Руккмана, 347.M37, — ответил Занти. — Флот успел достичь Гидрафура, только когда Сайтири уже умер. Наследницей стала его дочь Миэтта.

— Позволить Варрону все унаследовать и просто управлять им, как мы управляем… как мы руководим флотом в период временного отсутствия торговца — тоже не вариант, — сказал Д'Лесте. — Я не буду утомлять вас деталями, но это ясно вытекает из отчетов Бехайи, можете их прочитать. Он не такой человек, каким был Хойон, но при этом он и не безвольная кукла с кашей вместо мозгов. Он будет бороться с нами, если мы что-то затеем. Даже если мы сохраним контроль, флотилия, возможно, перестанет существовать в приемлемой для нас форме.

— Вы с Гайтом, похоже, довольно-таки уверены в том, что досконально понимаете всю эту проблему с наследованием, — сказал Кьорг, оценивающе глядя на Д'Лесте. — Если я скажу «Я думаю, у вас есть для нас ответ», не пожалею ли я об этом?

Д'Лесте и Гайт встретились взглядами, и у них обоих появилась одна и та же мысль. Нет больше смысла увиливать. Д'Лесте прикоснулся к амулету у горла, и освещение в комнате померкло, а с потолка с шипением опустилась голоклетка из тонкой проволоки. Она зависла в воздухе и соткала сеть из нитей света, из которой вырисовалась картина. Голографический пикт изображал голову молодого человека с бледными глазами мышиного цвета, впалыми щеками, родимым пятном, изгибающимся под углом рта. На краю изображения едва виднелся воротничок униформы энсина.

— Итак, — объявил Д'Лесте, — я бы хотел продолжить дискуссию. И вот, уважаемые коллеги, это наш субъект.

Литейный уровень, город Шексия, Шексия

Переулок, в котором они оказались, был честоком. Это слово происходило от выражения «ЧО-сток», которое, в свою очередь, означало «сток человеческих отбросов».

Человеческими отбросами были сами люди — изгои, которые больше не могли работать в литейнях из-за возраста или травм, но пока что избегали патрулей Городской Чистоты, что преследовали непродуктивных граждан и изгоняли их на смерть в канализационных болотах. Отряд преследователей с топотом мчался по узкому переулку, и тени вокруг кишели прячущимися силуэтами, скользящими меж труб и пилонов — если обитатели честока видели оружие или униформу, они не думали, а бежали. Митрани, стиснув зубы, бежал за бойцами по скользкой слякоти и слышал, как позади разгораются потасовки: более храбрые изгои снова высовывались наружу и дрались за объедки и мусор, брошенный в спешке.

Под пеплом и теплой грязью скрывалось дно переулка — масса широких труб, не прикрытых даже решеткой, и Петрона с Митрани то и дело поскальзывались и спотыкались. Бойцы, обутые в сапоги с накладками и имевшие опыт перемещения по нижним уровням, вырвались вперед, и это значило, что они приближаются к добыче. Живот Митрани скрутило, когда он услышал впереди женский голос — молодой, с плачем выговаривающий молитвы и мольбы.

Переулок вдруг нырнул вниз, переходя в склон, и повернул под углом в девяносто пять градусов. Их добыча уже миновала поворот, и бойцы, смеясь и окликая друг друга, словно они искали какие-то сокровища, легко окружили ее. Петрона, ненамного отставая, соскользнул по пепельной слякоти и с лязгом приземлился на трубы, потом, выругавшись, опустился на одно колено, одновременно пытаясь не прикасаться к горячему металлу и достать из кобуры свой пистолет. Едва не врезавшийся в него Митрани увидел оружие и, не сдержавшись, прошептал «о нет».

— О да, клерк, — прорычал Петрона. Его глаза и зубы сверкали в красноватом свете. — Не думай, черт возьми, что хоть как-то сможешь этому помешать. А если помешаешь, то я тебя сам убью и скажу твоему сальному боссу, что в трущобах у кого-то вдруг оказался пистолет.

Одну женщину впереди схватили, и она с криком пинала бойцов по бронированным лодыжкам и кусала их руки в латных перчатках. Петрона поднялся на ноги и пошел к ней. Освещение было достаточно ярким, чтобы она его узнала. Митрани услышал вопль «Нильс! Нильс, умоляю, ты единственный из них…», а потом раздался резкий звук лазерного выстрела, и ее голос оборвался. Бойцы, которых, видимо, наконец начала беспокоить природа доставшейся им работы, позволили ее телу соскользнуть на дно переулка и подтащили вторую женщину.

Та, что грубо стиснула ее, как в тисках, тоже была женщиной. Под форменной банданой и очками для защиты от пепла ее лицо выглядело мрачным. Конкубина что-то тихо и отчаянно ей говорила. Наконец, когда они оказались одни в свободном кругу среди грязи, а женщина из стражи по-прежнему не отвечала, пленница смачно плюнула ей в лицо.

— Посмотри на меня, — сказал Петрона, подойдя к ним. Ни одна из них не пошевелилась. — Посмотри на меня, Аралье.

Она не подняла взгляд, даже когда он повторил, и тогда Петрона обошел ее сзади, приставил хеллпистолет к ее голове и нажал на спуск. Потом он шагнул в сторону, повернулся лицом к стене переулка и стоял так секунду, так сильно дрожа, что дуло пистолета лязгало об отделанный драгоценными камнями край кобуры, пока он пытался вернуть его на место. Он вытащил из сумки на бедре два тяжелых пластиковых свертка, мгновение повозился с ними, пытаясь открыть трясущимися руками, а потом уронил их и сделал бойцам короткий жест, чтобы они сами их подняли и развернули.

— Трупные мешки, — сказал он Митрани. — Обычай флотилии гласит, что их нужно сжечь на борту корабля, поэтому так их легче будет донести. За дело, вам дали приказ!

Последнюю фразу он рявкнул бойцам, которые стояли и смотрели на него. Через миг двое из них достали зазубренные боевые ножи и опустились на колени возле первого трупа.

— Одна из них знала тебя, — прошептал Митрани. — Я понял по ее голосу, ошибиться невозможно.

— Мы знали… друг друга. Она была подругой… моей матери, — голос Петроны был сухим. Ему пришлось сглотнуть и облизать губы, прежде чем закончить фразу.

— Тогда почему? — почти заорал Митрани, позабыв все мысли о сервисе и дипломатии. Он никогда, никогда не видел ничего подобного. — Почему ты их убил? Почему их надо резать на куски? Никто бы не узнал! Почему ты им не помог?

Внезапно Митрани оказался в положении полулежа на теплой смеси золы и шлаков и удивленно заморгал, чувствуя, что рот вдруг стал мокрым и болел. Его никогда раньше не били кулаком в лицо. Петрона мгновение постоял над ним, потом присел на корточки, чтобы пристально взглянуть в глаза дрожащему клерку.

— Потому что третьей из женщин, которые вошли в ту камеру на «Бассаане», была моя мать. Ты понимаешь? Моя мать. Она вошла туда с высоко поднятой головой. И я ничего не мог поделать, чтобы помочь ей. И если мне пришлось потерять собственную мать, потому что старый ублюдок наконец счел нужным сдохнуть, значит, никто, никто больше не попытается сбежать от своего долга. Понимаешь?

Он встал, отвернулся и снова закричал на бойцов, а Митрани перекатился на бок, кое-как поднялся на четвереньки, и его стало рвать. Сзади до него доносился звук ножей, распиливающих плоть.

Флотилия вольного торговца Фракса, доковая орбита, Шексия

— Думаешь, он справится? — спросил Гайт Д'Лесте, когда они покидали комнату, где прошла встреча.

Оба понимали, что это за вопрос. Гайт спрашивал, справится ли субъект с обманом. Вопрос, согласен ли он с ними сотрудничать, удивил бы обоих. Что думал субъект и что он мог решать, к делу не относилось. Но Д'Лесте не собирался гадать.

— Попытаться стоит, — сказал он, как говорил всегда, когда не был уверен, закончится ли попытка успехом. Взгляды, которыми они обменялись, выразили все, что требовалось: избранный круг прагматичных людей оценил свое положение и выбрал, как им представилось, единственный возможный вариант. Что тут еще было говорить?

Когда корабли начали вибрировать от энергии плазменных катушек, и между ними и доками прошла перекличка по воксу, они разошлись по своим постам. Халпандер встал на платиновый пьедестал, окруженный голоэкраном из зеленого хрусталя, на котором с быстротой бабочек порхали и вспыхивали фискальные и логистические алгоритмы. По традиции распорядитель логистики начинал каждое путешествие в окружении символов своего положения. Занти опустила свое тощее тело в глубокую, мягкую изнутри нишу связи, и порты на ее черепе заговорили с логистерами корабля и начали рассылать передачи, мелькающие в ее голове, как холодные белые молнии. Д'Лесте, у которого не осталось дел на жилых палубах «Обещания Каллиака», вернулся в свою каюту и начал планировать письмо магосу Диобанну. Он знал, что клика Механикус встанет на сторону флотилии, но магос был бы оскорблен, если бы все просто приняли это как должное. Нужно было следовать определенным формальностям.

Гайт остался на «Обещании» — единственный из заговорщиков, у которого не было своего места, закрепленного традицией или должностью. Однако была одна вещь, которую, по его мнению, подобало сейчас сделать. И тогда он спустился из комнаты переговоров по рампе, время от времени слегка отклоняясь от прямой или бессознательно меняя походку, так как гравитация корабля не до конца компенсировала его маневры. В то время как флотилия удалялась от Шексии к тому месту, где они должны были войти в варп, Гайт шел по длинному променаду, который шел вдоль хребта корабля, соединяя основания всех его шпилей туннелем из прозрачного, как хрусталь, бронестекла, укрепленного рядами резных рокритовых арок, подобных ребрам.

В средоточии высочайшего шпиля он сел на табурет из серо-розового мрамора, и гудящие аугметические дроны проанализировали его запах, генетический отпечаток, походку, ритм дыхания, волны, излучаемые мозгом. Удовлетворившись, они полетели перед ним по залу из холодной, ничем не украшенной стали, и выплюнули взятые ими образцы крови и дыхания в глаза и рот причудливой горгульи, встроенной в дальнюю стену зала. Испытание было пройдено, ужасные устройства в стенах не стали лишать Гайта жизни. Раздалось шипение — детали, доведенные до невообразимо малых погрешностей, скользнули друг поверх друга, и одна из стальных стен исчезла.

Гайт прошел вперед и встал на маленький квадрат черной стали, вделанный в пол, отполированный до зеркальной гладкости. Уверенным голосом он начал цитировать все клятвы верности, которые он принес роду Фракс, начавшиеся с десятого дня рождения и добавлявшиеся каждое десятилетие из той дюжины, что уже миновала с тех пор. Проговаривая ритуальные строки, он задавал себе вопрос, не слышны ли в его голосе сомнения, способны ли слушающие его машины понять, что планы заговорщиков растопчут все эти клятвы. Но если в его голосе что-то и слышалось, то машины либо не уловили это, либо не поняли. Автоматы в дальнем конце комнаты, созданные по образу великих личностей Первого крестового похода, чьи имена теперь никто не помнил, одновременно поклонились и произнесли его имя безжизненными голосами. Раздался треск энергии, пустотный щит опустился, и последняя стена разошлась в стороны, словно занавесь. После столь многочисленных испытаний и преград открывшееся пространство выглядело до смешного простым: маленький металлический уголок со столиком, накрытым слоем отполированного стекла.

Гайт слышал истории и слухи и знал, что они глупы. Ни мрачных рун проклятья, ни страниц из человеческой кожи или дурацких заклинаний для умиротворения духов мертвых. Лишь небольшая и простая обложка из ткани и кремовая бумага, каждая страница которой была исписана твердой опытной рукой профессионального писца. Разве могли какие-то украшения, которые способен вообразить себе человек, хотя бы на сотую долю воздать должное тому, что находилось внутри?

Книга хранилась в инертном газе, чья формула оберегала материал от разложения, для того же служило и стазисное поле, которое наполняло комнату, когда в ней не было посетителей. В дни активного применения этот документ обзавелся потертостями и заломами, но больше он не получит никаких повреждений. Между страницами была заложена тонкая проволока, и теоретически машина могла открыть любое место, какое только захотелось бы прочесть, но Гайт не помнил, использовалась ли когда-либо эта функция. У флотилии имелось множество перепечаток и копий, которые использовались день ото дня, и распорядители знали весь документ до последней буквы. Была лишь одна вещь, ради которой стоило приходить в эту комнату. Гайт наклонился и посмотрел на последнюю страницу книги, чистый лист плотной бумаги, на котором не было ничего, кроме трех отметин.

Наверху страницы, старинным шрифтом с едва узнаваемыми буквами, была выведена подпись Белеузы Фракс. А под ней…

…под ней — единственная буква, вписанная точно по центру страницы пятью красивыми, изящными взмахами пера, рассеченная, будто крест, буква «I».

А еще ниже — маленькая метка, пятнышко, точка на странице. Глядя на нее, Гайт, как всегда и случалось, почувствовал, словно воздух трясется вокруг него, становясь все плотнее и гуще, будто перед грозой.

Он оставался там почти час, склонившись над вместилищем хартии Фраксов и пристально созерцая страницу и двойную метку подписи на ней: букву I, означающую «Император», и единственную, впитавшуюся в бумагу каплю крови.

Глава четвёртая

Поместье Фракс, шлюз Астерин, Гунарво

Варрон Фракс, похоже, не хотел говорить о делах, но Домаса Дорел обнаружила, что это раздражает ее меньше ожидаемого.

Этим утром она встала пораньше и потратила на физические и ментальные упражнения на час больше, чем обычно. И на случай, если ничто другое не поможет, она спрятала в складках мантии маленькую фляжку сладко пахнущего ликера, глоток которого помог бы ей расслабиться, если понадобится. Но ей повезло: визит во владения Варрона предоставил ей именно такой отдых, в котором она нуждалась после девятнадцати тоскливых месяцев, проведенных в качестве младшего навигатора в паломническом флоте Адептус Министорум. Там ее окружали набожные мутантоненавистники, которые отказывались идти с ней на какой-либо контакт, когда могли, а когда не могли, то просто пялились на выпирающий участок ее лба и делали знак аквилы. Варрон же как будто почти не обращал внимания на ее гены, а в его доме было куда больше развлечений, чем в тесной камере на борту «Песни праведности».

Гигантский огороженный сад размером в половину самого поместья, где они сейчас прогуливались, был наглядным тому свидетельством, даже несмотря на то, что некоторые из его обитателей могли нервировать космического путешественника, непривычного к дикой природе.

— А теперь это, — сказал Варрон, — как раз такая вещь, для которой хартия придется весьма кстати. Взгляните-ка сюда.

— Я вижу очень интересную полоску вскопанной земли между двумя большими, довольно скучными деревьями, — ответила Домаса. Она чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы шутить; в Варроне было что-то такое, от чего люди рядом с ним расслаблялись. Он весело засмеялся и отбросил с глаз прядь волос.

— Да, это только земля, Домаса. Но вот в чем дело. Изумрудные ходолистники — это те два дерева по сторонам — очень социальные растения. Они пытаются сотрудничать, когда чувствуют, что рядом растет еще один такой же. В результате переваривания добычи — помните пикты из их родной системы, которые я показывал? — у них образуются отходы, и они откачивают их наружу через корни. Осторожно! — это Черрик, один из сопровождающих Домасы, подошел поближе, чтобы взглянуть на ходолистник. — Видите, листья дрожат? Так высокоорганизованные млекопитающие Ставрона понимают, что надо отступить. Вы видели на пиктах, как они бросаются.

Домаса игриво погрозила Черрику пальцем, отчего тот покраснел под визором и сжал кулаки. Варрон сделал жест в сторону пустой земли.

— Вот, они заметили пустой участок и выкачивают туда истощенные гематические жидкости, которые не могут использовать, и угадайте, что использует тигранский иглофрукт?

— Использует, в смысле питается? Хм, может, это те… э… вещи, которые можно найти в истощенной гематической жидкости, э…

— Изумрудного ходолистника.

— Да, конечно, ни за что бы не догадалась.

Варрон снова рассмеялся.

— Иглофрукты поразительны. Я лично видел только один, не считая пиктов, и это было крошечное растеньице под стеклянным колпаком на ботанической выставке на Линье, три года тому назад. Потом, в прошлом месяце, я разорился на оригинал книги Евсевия Ривы о тигранской флоре. Вы бы видели, до каких размеров они могут дорасти. Конечно, существует масса всевозможных эдиктов о том, какие растения куда можно везти, и торговый контроль Империума довольно строг. Один из моих лучших агентов в субе Козия говорил, что больше не сможет присылать мне образцы этого вида, потому что весь регион закрыт из-за какого-то карантина. Но с семейной хартией, как видите… есть ли предел моим возможностям?

Он ухмыльнулся Домасе и хлопнул в ладоши.

— Почти готов! — отозвался позади них Рика. Домаса аж подпрыгнула. Рика был одним из ближайших вассалов Варрона и тяготел к тому же оптимистическому, оживленному настроению, что и его господин. В его голову по бокам были имплантированы вокс-приемники, и их рецепторные панели образовывали декоративные оборки, тянущиеся от его лица к задней части шеи. Домаса считала, что они неописуемо безвкусны, но Рика, очевидно, чрезвычайно ими гордился. Он успел поведать ей, что, когда Варрон получит хартию, он надеется обзавестись у какого-нибудь члена флотилии аугметическими мышцами, которые позволят двигать оборками вверх-вниз. Тогда Домаса вежливо улыбнулась, мысленно сгибаясь в три погибели от хохота.

— Слышите? Нам пора бы идти. У всех на руках карты? Вы отметили свои ставки? Точно все? — Варрон смотрел мимо Домасы на ее спутников, которые нервно переминались с ноги на ногу, непривычные к тому, что к ним напрямую обращался собеседник их госпожи. — Дрейдер несколько месяцев бегал за мной с просьбами устроить еще одну гонку, так что затягивать нельзя. Все готовы подняться в галерею? Рика, передай им, что надо доставить в галерею еще напитков, ладно? Колентин знает, что нам нравится.

До извилистых дорожек, что висели в воздухе, то там, то сям пересекая запутанный сад ужасов Варрона Фракса, с земли так просто было не добраться. Поэтому им пришлось ждать, пока сверху со звоном не спустится маленькая платформа на серебряных цепях и поднимет их к ближайшему мостику. Домаса схватилась за поручень, чтобы не упасть, и наконец воспользовалась возможностью поговорить о делах.

— Варрон, нам надо бы поговорить о хартии.

— Я жду этого с нетерпением, — перебил он. — Я знаю, это, наверное, выглядит так, словно я тут уклоняюсь от своих обязанностей. Когда я жил во флотилии, они старались сделать так, чтобы я постоянно слышал о том, что вырасту и стану вольным торговцем Варроном Фраксом.

— Хорошо. Но…

— Я отношусь к этому со всей серьезностью. Но разве вам не кажется, что я заслужил некоторую передышку, прежде чем приступлю к делу? Жизнь в этой странной флотилии — я не думаю, что она может сделать кого-то полноценной личностью. Накопление богатства ради богатства кажется мне глупостью. Думаю, я мог бы для чего-то использовать эти ресурсы. У вас есть сад, Домаса?

Она покачала головой и быстро продолжила, пока он не успел снова заговорить.

— Я знаю, что вы чувствуете себя на высоте, потому что хартия дает столько возможностей улучшить все это, — она обвела рукой сад, — но меня беспокоит, что вы слишком рано строите столько планов. Скажу честно, Варрон, вам придется как следует поразмыслить над своим наследованием.

Она привыкла вести разговоры подобного рода в наглухо запечатанных комнатах, проверенных на ауспики и шпионские жучки, окутанных приватными полями и заглушенных хором астропатов, который не дал бы пробиться туда ни ясновидению, ни колдовству. Но она гордилась своей способностью приспосабливаться.

— Вы имеете в виду поездку на Гидрафур? Не думаю, что у меня возникнут проблемы, я доберусь туда вовремя. В любом случае, церемония же не начнется без меня, не правда ли?

Варрон шагнул на пол висящей в воздухе галереи, которая змеилась через сад, и протянул руку. Удивленно помедлив мгновение, Домаса взяла ее. Он даже не дернулся, и это ее впечатлило — как у большинства Навис Нобилите, ее тело отличалось от нормы не только варп-оком во лбу, и на обеих руках у нее было всего по три длинных пальца. Это была единственная странность ее внешности, которая ее по-настоящему беспокоила, поскольку все остальное скрывали одеяния, а большинство навигаторов не обращали на них внимания.

— Нет, я имела в виду не поездку, — ответила она, оглядываясь. Как и все высокородные торговцы Гунарво, Варрон владел поместьем, вырубленным в стене ущелья над шлюзом Астерин, и сейчас оно нависало над ними. Но его сад тянулся на километры и километры берега канала — неопрятный простор оранжерей и ребристых куполов снаружи, масса буйной растительности внутри, причем вся без исключения враждебная. Дальше находились купола с тщательно рассчитанными климатическими условиями для опасной флоры с более экзотических миров, осмотра которой Домаса надеялась избежать — ходить по воздушным тропам над хищной зеленью основных садов для нее было более чем достаточно.

Некоторые растения внизу начинали шевелиться — садовники стимулировали их атакующие реакции ароматическими спреями, электромагнитными тенями, мелкой ритмичной вибрацией в земле. Гуща ходолистника, мимо которой они прошли, содрогалась, и края листьев размером с блюдо с глухим звяканьем бились друг о друга.

— Значит, законы? Не могу себе представить, чтобы Арбитрес создали мне какие-то проблемы. Никто мне не говорил о том, что такое может случиться. Рика, все готовы? Готов ли Дрейдер?

— Он скачет, как щенок, Варрон. Последние два часа он то забегает в сад, то выбегает. Он всем рассказал, что разведывает маршрут для бегунов, докладывает им обо всем и дает небольшие подсказки. Они подыгрывают. Он чувствует себя прекрасно.

— Вы позволяете ему вот так вот носиться по саду? — спросила Домаса. Любопытство оказалось сильнее, чем раздражение. Семьи навигаторов очень отличались по динамике от основной части человечества, и она никак не могла понять, в чем смысл сентиментальности по отношению к детям, но все равно находила ее интересной.

— Дрейдеру семь, — ответил Варрон, — и этого более чем достаточно, чтобы знать, как ориентироваться в южном крыле. Все растения здесь — пассивные охотники, поэтому, пока он держится подальше от них, он в безопасности. Садовники не пустят его в те места, с которыми он сам не справится. Помните, однажды этот сад будет принадлежать ему. Ему нужно начинать, пока он юн. Мне было двадцать, когда я открыл для себя хищные растения.

— Кстати говоря о наследовании, Варрон…

— Да, Арбитрес. Я видел последнюю передачу должности, когда отец получил хартию. Там была какая-то церемония с генералом.

— Арбитр-генерал Акте.

— Да, похоже на то. Мы ему писали?

Они шагнули на борт маленькой подвижной площадки, немногим отличающейся от простой плоской платформы, которая парила вдоль края галереи. Она полетела к южному концу сада. Обзорные галереи были сплошь набиты болтающими друг с другом зрителями, и слышался стук барабанов.

— Он уже не на Гидрафуре. Арбитрес меняются чаще, чем вольные торговцы. Сейчас на планете командуют четыре генерала-арбитра. Один майоре и трое сеньорис. Но нет, проблема не в них.

— Понятно, — Варрон помахал стройной женщине в желтом, которая несла сквозь толпу извивающегося маленького мальчика. — Ксана! Давай, иди к нам на площадку.

Ксана и Домаса обменялись холодными взглядами — жена Варрона не обладала столь же открытым нравом, как ее муж, и держалась в стороне от навигатора с самого ее прибытия. Мальчик, Дрейдер, не обратил на нее внимания, хотя, когда он увидел ее впервые, заплакал и пожаловался, что она «холодная как лед». Домаса тогда пожала плечами и постаралась с тех пор его избегать. Пребывание рядом с навигаторами влияло на людей по-разному, и это все, что можно было сказать.

Теперь, когда Варрон наклонился к мальчику, восторженно рассказывающему о «разведке», которую он провел, а Ксана улыбалась им обоим и добавляла детали, о которых Дрейдер в своем возбуждении забыл, Домаса решила, что в ближайшее время точно не заставит Варрона сконцентрироваться на делах. Она снова стала смотреть вниз, в сад.

Десять атлетов, восемь мужчин и две женщины, вышли из комнат подготовки и встали неровной линией. Перед ними вверх-вниз скакал распорядитель забега, одетый в блестящий костюм с достаточно мощными встроенными суспензорами, чтобы он мог танцевать на кончиках пальцев и странным образом кувыркаться через голову, словно в замедленной съемке. Волосы бегунов были выкрашены в цвета их облегающих гимнастических униформ — коротких и блестящих одеяний, заканчивающихся на локтях и коленях. Они бежали на месте, готовые к сигналу.

Домаса лениво подумала, сколько подобных зрелищ разыгрывается сегодня по всему Империума. Навигаторы, как правило, быстро пресыщались развлечениями, и Домасе было забавно наблюдать за тем, как веселились их ценители в тех местах, куда она попадала. Как ни утомительно, но очень часто «элитные развлечения» сводились к тому, чтобы криками подбадривать людей, пытающихся убить друг друга. Однако эти атлеты, судя по всему, были добровольцами, и маршрут проходил только по тем частям сада, преодолеть которые было сложно, но не смертельно опасно.

Бегунов приветствовали аплодисментами, как и Дрейдера, когда отец поднял его на плечи, чтобы он мог дать сигнал к старту. Домаса вытащила из рукава карту со своей ставкой. Ничего не зная об участниках, она выбрала оранжевого и черного, как наиболее близких к красно-коричнево-черным цветам дома Дорел. Оранжевый был мужчина с толстой шеей, пышной гривой волос и кожей цвета кофеина со сливками, что несколько контрастировало с цветом его униформы. Черный же был стройный, гибкий, как змея, молодой человек, который сейчас как раз заканчивал разминку, принимая такие позы, что некоторые зрительницы погрузились в задумчивое молчание.

Домаса была готова сделать непомерно большую ставку — как правило, в подобных ситуациях этот способ помогал завоевать расположение хозяина. Она немного удивилась, узнав, что в этом нет нужды. От нее ожидалось лишь вручить небольшой сувенир тому, на кого она поставила, в случае, если тот дойдет до финиша. Что ж, к этому она тоже была подготовлена. Еще один старый трюк: приносить на подобные собрания разнообразные яркие украшения и безделушки, по сути, являющиеся расходным материалом для раздачи в качестве подарков, если это могло как-то улучшить ситуацию. Домаса не очень чутко воспринимала физическую красоту, прожив всю жизнь среди навигаторов, чей внешний вид по большей части варьировал от странного до уродливого. Однако, глядя на заканчивающего упражнения бегуна в черном, она подумала, что, возможно, подойти к нему поближе и повесить ему на шею нитку самоцветов будет не так уж сложно.

Тут Дрейдер вдруг выбросил обе руки в воздух и прокричал «Вперед!». Барабаны мощно грохнули, и Домаса вцепилась в перила, когда платформа метнулась вперед, не отставая от бегунов.

Прошло полчаса, прежде чем все они стали спускаться из галереи: молодые зрители со смехом торопились вперед, более спокойные шли позади с напитками в руках. Маленький сын Варрона был с шестью дошедшими до финиша бегунами — он ехал на плечах самого высокого из них, болтал ногами и радостно вопил. Домаса шла немного позади самых медленных зрителей, сохраняя величавую осанку и спрятав в длинных рукавах скромно заложенные за спину руки. Когда к ней приблизился Черрик, первым делом она заметила на его лице отвращение. Она бросила на него предупреждающий взгляд, и ему хватило ума понизить голос, когда он наконец поравнялся с ней.

— Никто не погиб! И на что же все тогда ставили? Мы угодили в какой-то детский сад, леди! Что дальше, может, мы будем делать друг другу гирлянды из цветов?

— Нет, никто не погиб. Я по ошибке попыталась заговорить с нашим хозяином так, как будто кто-то должен умереть, и он посмотрел на меня вот так и сказал: «Я, знаете ли, не дикарь». Но это было неплохое развлечение, и оно привело нашего хозяина в отличное настроение, и поэтому я не желаю слышать, как ты разговариваешь таким тоном, Черрик, пока нас кто-то может слышать. И ты, и все в твоей команде. Мне все равно, по какому поводу, в следующий раз за такое вам будет, по меньшей мере, порка.

Несмотря на яд в своих словах, она говорила легким голосом дружеской беседы, так что любой, стоявший дальше чем в двух метрах от нее, подумал бы, что она рассказывает о впечатлившем ее моменте забега.

— Вообще, чтобы напомнить тебе о дипломатичности и о том, что мы должны стоять для нашего хозяина на переднем плане, я, пожалуй, возьму тебя с собой, чтобы встретиться с бегунами. Давай, налепи на себя улыбку, ради меня.

Улыбка, судя по всему, была за пределами возможностей Черрика — он обходился дружелюбными кивками в адрес людей, мимо которых они проходили. В это время Домаса молча мечтала, чтобы у нее было не слишком мало пальцев, а слишком много — так проще было бы считать дни до нового задания, где он бы не таскался за ней.

У стартовой линии ждали медики Варрона, но никто из бегунов не получил серьезных травм. У женщины в зеленом на бедрах и лодыжках виднелись следы от жалящих усиков хлыстника, который она не успела перепрыгнуть, и теперь жилы на ее шее вздувались, как веревки, пока медсестра вытаскивала маленькие обломки шипов и брызгала на раны стерилизующим спреем. Мужчина в ослепительном серебристом костюме и с такими же волосами недооценил, насколько далеко дотягивается ползучий резолист, и один из побегов стремительно схватил его за щиколотку. Когда остальные атлеты пробежали мимо, на помощь пришли садовники, но к тому времени покрытые роговыми пластинами щитки успели вывернуть стопу под жутким углом. Теперь он сидел и стоически наблюдал, как бинтуют его распухший голеностоп.

Вдали, у дверей сада, на скамье сидел гибкий молодой человек в черном, чью карточку выбрала Домаса. Его окружали медсестры и зрители, желающие скорейшего выздоровления — все до одной женщины. Домаса не видела, что такое с ним произошло, но выглядело это не так уж серьезно. С другой стороны от ворот ухаживали за ранами дошедших до финиша — победитель, мужчина в синем, был единственным, кто полностью уцелел.

Варрон с женой и сыном сидели вокруг последнего из недошедших до финиша. Это был коренастый мужчина средних лет с землистым лицом и в ярко-белой одежде, который превозмогал остатки дрожи, вызванной соком жгучего мха, все еще пятнающего его руки и босые стопы. Когда бегуны пересекали мост над прудом в центре сада, им нужно было примерно полминуты задерживать дыхание, преодолевая облако снотворной пыльцы. Бегун в белом был единственным, который по ошибке сделал вдох, пошатнулся и упал на четвереньки в жгучий мох. Дрейдер сидел перед ним, скрестив ноги, и с расширившимися глазами глядел, как руки и ноги мужчины подскакивают и дрожат. По какой-то причине эти движения напомнили Домасе, как содрогался ходолистник, когда они подошли к нему слишком близко.

— Домаса! — воскликнул Варрон, когда они подошли ближе. — А я думал, куда вы пропали! Надеюсь, вам понравился забег. На этих людей стоит посмотреть, не так ли? Этот человек — Аэто, один из тренеров в цитадели Вайтрок, что на шлюзе Эскарпин, там тренируют офицеров СПО, — Варрон ухмыльнулся дергающемуся Аэто, чья ответная улыбка выглядела несколько натужной. — Сожалею, что твоим коллегам из корпуса пришлось следовать за тобой пешком. Надеюсь, мы сможем организовать для них зрительскую платформу, если ты явишься в следующий раз, — Варрон спохватился и рассмеялся. — Что я говорю? Мы же отправляемся в путешествие, не правда ли? Как глупо с моей стороны.

Вместо того, чтобы выразить согласие, Домаса наградила Аэто царственным кивком.

— Ваша гонка определенно произвела впечатление на Черрика, главу моей свиты, — сказала она. — Он утверждает, что никогда не видел ничего подобного.

Оба заявления технически были правдой, подумала она. Хорошо бы знать, как в этот момент выглядело лицо Черрика.

— Варрон, роль классического, помешанного на бизнесе, скачущего с мира на мир торгового представителя — вовсе не та, которую мне нравится играть во время… — она моргнула, услышав, как ужаленная женщина позади них вскрикнула от боли, — …подобных радостных событий, однако мне действительно хотелось бы продолжить тот разговор, что мы начали до забега. Есть некоторые вещи, о которых вам следует поразмыслить.

Варрон с убедительным видом кивнул и ободряюще похлопал Аэто по плечу.

— Может быть, Черрик подождет здесь и обсудит с Аэто лучшие моменты забега по саду? — милым голосом предложила Домаса, без особых церемоний уводя Варрона от остальных гостей.

— Вы будете навигатором моего корабля? — внезапно спросил Варрон, застав ее врасплох.

— Я… нет. Нет, я слишком неопытна, чтобы брать на себя ответственность за столь важное путешествие.

Эта фраза прозвучала, как слова какого-то несчастного новичка, хотя она и не собиралась создавать такое впечатление. Но если притворная беспомощность могла сделать Варрона менее настороженным, то она готова сыграть эту карту.

— Я здесь ради вас, Варрон, ради того, чтобы помогать вам и давать советы, и чтобы гарантировать помощь своей семьи. За вами присматривает целых три дома Навис Нобилите, а также их соратники и друзья, Варрон. Не сомневайтесь, ваш корабль будет вести самый острый глаз, какой мы только можем предоставить.

— Три дома? Я думал, вы говорили лишь о себе и своих помощниках.

Варрон оглянулся, чтобы посмотреть, чем занят его сын, и Домаса начала быстро рыться в памяти, припоминая, что она могла такого сказать, чему сейчас ни в коем случае нельзя противоречить. Ее предупредили о смене задания всего за несколько часов, она покинула пилигримский корабль, не попрощавшись, и была слишком занята тем, как сюда добраться, чтобы как следует поработать над своей историей.

— Варрон, есть много людей, которые хотят, чтобы эта хартия перешла из рук в руки как по маслу, — сказала она, прежде чем он успел заметить ее раздумья. — Моя собственная семья, равно как Крассимал и Йимора. Не буду притворяться, что наши дома так уж сильно выделяются на общем фоне, особенно в сравнении с такими родами, как ваш, однако мы прилагаем все усилия ради вас, чтобы…

— В самом деле?

Теперь она полностью завладела его вниманием. Варрон не был глуп, напомнила она себе, хотя и мог казаться таковым.

— В чем конкретно мне нужно помогать? Я предполагал, что такой мелочи, как десятитысячелетняя традиция, будет достаточно.

Семья Домасы зародилась еще до того, как хоть кто-то по фамилии Фракс когда-либо слышал о хартии, и выжила в токсичной среде политики Навис Нобилите благодаря тому, что никогда, никогда ни о чем не предполагала заранее. О да, Варрон был щенком. Но щенков можно дрессировать, если не проявлять к ним излишнюю сентиментальность. Теперь как бы это так сформулировать…

— Класс космоплавателей — один из древнейших в Империуме, — сказала она, помедлив. — Навигаторы, вольные торговцы, офицеры Имперского флота, эксплораторы и другие. К сожалению, все больше распространяется обычай выдавать хартии низкого уровня и так называемые «дикие патенты», что создает породу неискушенных людей, которые толком не понимают, на какие затеи идут. Однако я верю, что ядро изначальной странствующей аристократии Империума по-прежнему существует. Мы продолжаем существовать, потому что мы… понимаем. У нас есть ценности, такие, как традиция. Преемственность. Порядок. Мы верим, что именно так и следует жить, — она цитировала один из уроков своего дяди тех времен, когда он был ее наставником, еще в сегментуме Соляр. — Наследование этой хартии важно для нас хотя бы из-за этих ценностей, это вопрос принципа. Вы хотите, чтобы вам передали ее на Гидрафуре, и, разумеется, вы имеете на это полное право, и именно поэтому мы на вашей стороне. Моя семья, мои помощники и я.

Варрон пристально смотрел на нее. Позади слышались крики и аплодисменты: началась вторая стадия представления, и над колючими кактусами и шипастыми деревьями прыгали, кружились и скакали акробаты. Наверху появлялись разноцветные бумажные фонари, подвешенные на тонкой проволоке, и снова послышался стук барабана — легкий и быстрый, чтобы гости могли хлопать ему в такт. Домаса и Варрон снова углубились в сад, где освещение стало более тусклым. Когда они достигли места, где растения начали шелестеть при их приближении, Варрон остановился и снова повернулся к Домасе.

— Я, как вы знаете, не совершенно наивен, — сказал он. — Я член Коммерческой палаты Гунарво и, к тому же, будущий вольный торговец. Вы, видит Император, сами мне это уже неоднократно говорили. Так что давайте начистоту. Вы весь вечер отчаянно хотели поговорить со мной о делах, а теперь молчите. Что вы мне недоговариваете?

Сзади раздался крик — акробат проделал что-то невероятное. А может, упал на голову и умер. Домасе было все равно. Она наблюдала за выражением лица Варрона.

— Появилось еще одно требование наследства.

Варрон моргнул раз, другой, потом уставился назад, на веселящихся людей. Домаса смотрела в другую сторону, куда меньше доверяя разнообразным — пятьсот шестьдесят восемь видов, так он хвастался — хищным растениям, чем Варрон.

— Невозможно, — наконец сказал он.

— Если вы так думаете, — ответила Домаса, — подождите еще денек, и до вас дойдет сообщение об этом. Это коммюнике Адептус, заверенное командным участком Арбитрес на Гидрафуре. Флотилия отправится на поклон к тому из Арбитрес, которого назначат руководить церемонией, как это и предполагается. Но при этом они собираются заявить, что есть другой, лучший претендент на хартию, который и должен стать новым вольным торговцем Фраксом вместо вас.

— Невозможно, — в голосе Варрона не было гнева, только неверие. — Какими идиотами надо быть, чтобы думать, что кто-то другой может просто прийти и получить хартию? Арбитрес руководят наследованием именно для того, чтобы такого не случалось.

— Хартия остается в семье Фраксов, Варрон. Это все. Как вы думаете, что происходит, когда ее оспаривает какой-либо иной наследник? Именно поэтому в ход процедуры были добавлены Арбитрес. Если есть другой человек, годящийся в наследники, то именно они решают, кто из них должен все получить.

— Да. Ну, видимо, так и выходит. Я никогда не выяснял, как именно происходит наследование, когда наследников более одного, Домаса, потому что наследник — это я. Первый и единственный.

Голос Варрона стал настолько громким, что кендранское перистое дерево неподалеку застонало, пытаясь выбросить еще незрелые споры в направлении шума. Домаса бросила тревожный взгляд назад, и Варрон глубоко вдохнул, снова приводя себя в равновесие.

Наконец, Домаса заговорила:

— Может быть, вы и были единственным наследником, Варрон, но вам придется поменять свои представления. Вам придется очень сильно изменить свое отношение к идее, что можно просто протянуть руку и взять хартию. Теперь я скажу это снова. Некоторые люди, обладающие большим могуществом, считают, что вы полноправный наследник, чьи притязания следует защищать. Они обнаружили это коммюнике и сделали так, чтобы я встретилась с вами, дала знать, что мы на вашей стороне, и убедилась в том, что вы готовы к путешествию. Вам бросит вызов другой сын Хойона. Ваш сводный брат. Петрона Фракс.

Глава пятая

Флотилия Хойона Фракса, глубокий космос у границ системы Антозир Проксима

На долгом извилистом пути от Шексии к Гидрафуру имматериум вихрился и волновался. Не настолько, чтобы это представляло опасность, но распорядители флотилии вообще не любили рисковать, поэтому возле огромной пустой системы Антозир Проксима, среди прекрасных и безжизненных гирлянд газовых облаков, флотилия вышла из варпа и остановилась на отдых. Как всегда, пока корабли стягивались, пересекая окраины Антозира, между ними струился вокс-траффик, а то и пролетал время от времени челнок — те, у кого были поручения или груз, который нужно было срочно доставить на другое судно, пользовались преимуществом свободного передвижения в реальном космосе.

На «Бассаан» с «Рассвета Прозерпины» прибыл челнок с двумя бригадами поваров и забойщиков и полным трюмом откормленных на просторных пастбищных палубах вердибыков, предназначенных для кухонь «Бассаана». Восемь из этих поваров недавно уже посещали «Бассаан» и пробыли там один день непосредственно перед тем, как флотилия вошла в варп на окраинах Шексии, и поэтому они стали мишенью для флагманского энсина Нильса Петроны, который ждал, скрываясь в тенях огромного камбуза. Перед его униформы был испачкан рвотой, а правая рука крепко сжимала рукоять тычкового кинжала.

Двумя часами ранее он осмотрел затуманенным, расплывчатым взглядом оружейную стойку в своей роскошной каюте, решил, что слишком плохо себя чувствует, чтобы пользоваться огнестрельным оружием, и едва не потерял равновесие, когда попытался на пробу взмахнуть своей положенной по рангу абордажной саблей. Использовать кинжал было наименее рискованно, промахнуться им сложнее. Петрона понимал, что его зрение все больше портится, поэтому он, в любом случае, вряд ли смог бы воспользоваться пистолетом.

Все началось на ужине, где собралось около двух дюжин членов флотилии, все примерно того же возраста, что и Петрона, включая нескольких его друзей. Ужин устраивал старшина-интендант Генш.

Генш, этот тщеславный ублюдок-отравитель с маленькой блондинистой бородкой, которой он так гордился. Петрона стиснул рукоять кинжала с такой силой, что руку закололо. Он слышал голос этого человека у себя в голове — влажный, самодовольный, как будто он говорил с полным ртом сливок.

— Почему я вас всех сюда пригласил? — спросил он. — Разве это не очевидно?

«Нет», — ответила пара голосов. Немногие из них знали его лично.

— Вышла новая директива от распорядителей флотилии, устраивать подобные собрания. Начальница экипажа Бехайя с энтузиазмом отнеслась к этой идее.

«Чушь», — согласились они позже, пока ели. Об этом стало бы известно и другим.

— Во флотилии скоро появится новый вольный торговец, — сказал Генш, — и благослови Император торговца Варрона! Пришла пора нам всем собираться вместе, как товарищи по экипажу, как братья и сестры, — добавил он, потягивая напиток. — Нам надо, чтобы каждая душа на нашем флоте знала, что она — часть братства, единой команды…

Тогда Петрона сразу понял, что это ложь, хотя он пока не думал, что и Генш считает это ложью. И все эти волнующие, подогреваемые вином разговоры о золотых годах торговца Варрона, которые вскоре последовали за речью Генша, только вызывали в памяти лицо матери, и оно беспрестанно парило перед внутренним взором Петроны. Он не осмеливался проявить гнев во время ужина, но потом, когда он возвращался в свои покои, ему попалась пара палубных матросов, которых он не знал. Он прорычал, что те якобы неподобающе на него посмотрели. Его друзья схватили и удерживали одного из них, в то время как Петрона набросился на второго, и когда он, наконец, вернулся в свою комнату, костяшки его пальцев были содраны и кровоточили, а в голове гудело от усталости. Обычно после того, как он заканчивал вечер подобным образом, возникало ощущение мира и покоя, но на этот раз подобных чувств не было. Впрочем, учитывая, в каком состоянии пребывали его мысли с той встречи в шексийском переулке, ночь, проведенная во сне без сновидений, была достаточной наградой.

Мясо вердибыка в котле полыхнуло, повара засмеялись и захлопали в ладоши при виде вспышки желтого пламени. Петрона, волоча ноги, брел между двумя мусоропроводами, но тут его колени подогнулись, острие кинжала заскрежетало об одну из труб, и он повалился. Он лежал ничком в тесном пространстве, чувствуя, как бурлит желудок — последняя пища вышла из него два часа назад, но желчь все равно подступала к горлу каждые несколько минут. Глаза, казалось, горели как угли, и неважно, сколько он их ни зажмуривал или массировал веки, они никак не могли прослезиться и немного облегчить страдания.

Утром, проснувшись в таком состоянии, Петрона сразу понял, что виновен в этом Генш. Когда он с трудом выбрался из кровати, а в горле забулькала рвота, он, превозмогая рези в животе и головную боль — как будто позади глаз крутился острый шип — осознал, что это было сделано намеренно. Ренджилл, его давняя подруга с тех самых пор, как они вместе играли на изукрашенных палубах-садах «Обещания Каллиака», которая сидела рядом с ним на ужине у Генша, лежала на пороге собственной каюты и билась в конвульсиях. Ее рот и подбородок тоже были испачканы желчью, но смешанной с кровью и слизью, и когда Петрона подковылял к ней, кровь начала сочиться также из ее ушей и ноздрей.

Старший энсин Омья привалился к стене позади нее и плакал от боли, которая сгибала его пополам. Симпатичная темноволосая Атис пыталась помочь ему подняться. За ужином Омья сидел напротив Петроны и спорил с ним о достоинствах вин, а также помогал держать приятеля того невезучего матроса, пока Петрона срывал на нем гнев. Позади Атис распростерлась какая-то фигура, в которой Петрона с трудом узнал Ниммонда. Они с ним любили боксировать, пока оба не свалятся от изнеможения, и вместе выучили странный мелодичный диалект низкого готика, на котором говорят на Спаэтер Реликсас, чтобы читать воодушевляющие поэмы его воинствующих жрецов. Они даже цитировали их наизусть за ужином, с грохотом сталкивая оловянные кубки и выкрикивая строки. Петрона опознал Ниммонда по зализанным назад длинным волосам и широкому золотому поясу, который тот выиграл за мастерство в стрельбе — но не мог узнать его искаженное лицо, залитое кровью, с мышцами, разодравшими кожу и скрутившимися с такой силой, что они оторвались от костей.

То, что окружало его сейчас, как будто аккомпанировало этим мрачным воспоминаниям — в мусоропроводы скидывали кровавые ошметки и кости, и их грохот эхом отражался от металлических стен. От лязга Петрона вышел из полубессознательного состояния и набрался достаточно сил, чтобы подняться. Однако он все еще с трудом держал равновесие и постоянно кренился вперед. Но эта пауза сыграла ему на руку, потому что впереди он увидел расхаживающего вокруг чанов с приправами усатого старшего стюарда, который подавал им тот ужин. Отравленный ужин.

Петрона с дикими глазами выскочил из ниши и побежал. Кухонный персонал с визгами разбегался с его пути. В жарком тумане он увидел, как стюард повернулся, его глаза расширились, и он попятился. Острие тычкового кинжала пробило его униформу, но нанесло лишь неглубокий порез от бедра до плеча. Он взвыл и схватил Петрону за руку, но энсин продолжал неуклюже колоть его, метя в лицо и глаза.

Петрона услышал голос, надтреснутый, безумный голос, который снова и снова выкрикивал одно и то же, и когда он увидел, что рот стюарда шевелится, пытаясь ответить, то понял, что это был его собственный вопль. Когда он остановился, чтобы сделать болезненный вдох, то осознал, что кричал «Твоя жизнь за Генша! Твоя жизнь за Генша!»

Стюард со стоном ударился о высокий разделочный стол и осел на пол. Внезапная вспышка жаркой текучей боли в животе заставила Петрону согнуться пополам, вскрикнуть и опуститься на одно колено. Когда она ослабела, он воткнул острие кинжала в пол, оперся на него и посмотрел стюарду прямо в глаза.

— Генш… старшина Генш… я отведу вас к нему! Мы не знали! Не знали! Пожалуйста! Я не желаю вам зла, сэр, вы же знаете! Я был рад вам, я был счастлив, что такой прекрасный молодой человек… — стюард сглотнул и схватился за рану, рассекающую его торс, — …такой прекрасный офицер приглашен…

— Ты отравил меня, — Петрона знал, что его речь звучит невнятно, но времени замедлиться и попытаться говорить разборчивее не было. В этом наверняка были замешаны многие из них, и всех их надо выследить и найти. — Вы все отравители. Ренджилл и бедный Ниммонд. Почему Ниммонд? Кто отравил…

— Нет, нет, не мы! Еда и праздники — это наше… наше призвание!

Стюард тараторил, выставив руки перед собой. Петрона смутно осознал, почему никто не приближается: тем, кто ничего не знал о ядах, казалось, что он чем-то болен. Лучше уж пусть он зарежет их коллегу, чем подходить к нему и рисковать заразиться, ведь правила внутреннего карантина флотилии были безжалостны. Он отвел руку назад, и стюард завопил:

— Нет! Нас выгнали из кухни, человек в красной мантии, это он! Он никогда не ест! Человек в красной мантии и врач торговца! Они пришли со своими людьми и…

Петрона позволил себе упасть под собственной тяжестью, точно нацелив кинжал в глаз стюарда. Оружие вошло прямо в цель, человек содрогнулся и умер. На секунду привалившись к трупу, Петрона оттолкнулся и с трудом выпрямился. Перед его тающим, пульсирующим зрением возникло размытое пятно серой униформы.

— Генш.

На миг Петрона ощутил радость, ему едва не захотелось вознести благодарственную молитву тому чуду, благодаря которому его злейший враг оказался здесь. Но он был в смятении. Были и другие? Врач торговца, Д'Лесте, уродливый мужчина, которого Петрона видел лишь раз или два, и человек в красном, который никогда не ест, это должен быть… Вдруг Петрона ясно увидел все как есть.

— Вот последний. Спаси нас свет Терры, глядите, что он натворил! Хорошо, что мы нашли тебя, Петрона. Когда мы услышали, что ты сорвался, мы боялись худшего, — пятно, которое было Геншем, повернулось к неразличимым массам позади. — Надо его повалить, связать и отобрать этот гроксорез. Повезло еще, что мы не спали, он, кажется, прикончил только одного.

Вот в чем была фишка тычкового кинжала, как уже узнал Петрона: им можно было убить, просто упав вперед и таким образом вложив в удар всю свою массу. Он сделал неровный шаг, потом еще один, и потом, когда кто-то начал говорить «Все в порядке, сэр», он рухнул, выставив руку вперед. Раздался изумленный выдох Генша, и под весом Петроны они оба повалились на пол. На них обрушился каскад криков и воплей толпы вокруг.

— Двоих, — удовлетворенно прохрипел Петрона в лицо Генша. И хотя он успел ощутить, как сильные руки хватают его за руки и волосы, он погрузился в глубокий обморок и уже не чувствовал, как его оттаскивают от тела умирающего офицера.

Личный офис Ширы Кальпурнии, Стена, Гидрафур

— Так откуда взялось это чертово встречное требование?

Обычно совещания-инструктажи старших по званию Адептус Арбитрес следовали традиционному детальному протоколу, поэтому, когда Шире Кальпурнии понадобилось быстро добраться до сути проблемы, она устроила менее официальную и более открытую встречу подальше от залов собраний вокруг башни арбитра-майоре. Те Арбитрес, которые успешно пользовались преимуществами более свободной и прямолинейной обстановки, как правило, становились теми, кто попадал в растущий личный штат Кальпурнии. Те же, кого такая среда возмущала или побуждала к небрежности в работе, быстро и эффективно удалялись на другие места. Сейчас в ее небольших покоях находились трое членов персонала, которым она более всего доверяла и которые нравились ей больше всех: личный помощник Куланн, седой арбитратор Одамо и Амри, сообразительная претор-когнатис, которая отличилась в прошлом году, во время процессов Анстоха.

— Мы получили его с коммюнике, высланном астропатами флотилии из системы Шексия и повторно отправленном из Антозир Проксима. Авторизация — «Занти», это одна из распорядителей флотилии. Шексия и Антозир Проксима — следующие друг за другом пункты на пути к Гидрафуру из приграничных секторов, где скончался старик. Отметки времени на посланиях говорят о том, что флотилия движется быстро.

Опершись на стол у двери Кальпурнии, претор-когнатис Амри крутила в пальцах инфопланшет, но отбарабанила доклад, не сверяясь с ним.

— Быстро? Торопятся, значит?

Это сказал Кайл Одамо, эдил-сеньорис с тяжелым подбородком, тридцать два года прослуживший в ударных бригадах арбитраторов, включая восемь на крейсере-перехватчике Арбитрес, до тех пор, пока несчастный случай на корабле не лишил его обеих ног. Аугметика недостаточно хорошо прижилась, чтобы вернуть его в полную боевую кондицию, но, переведенный на планетарную службу, он по-прежнему интересовался космическими полетами.

— Я не так уж много знаю о том направлении из первых рук, но слышал, что там достаточно легко быстро проскочить. Им придется полегче, чем тому, другому бедолаге. Там порой поднимается жуткое волнение из-за колодца, проходящего мимо Кнейпа и прямо из центра галактики.

— Этого мы точно знать не можем, — ответила Амри, подбросив и поймав планшет. — В общем-то, это сообщение — все, что мы от них получили. Информаторов во флотилии у нас нет. Вокруг по-настоящему древних торговцев разрастаются целые замкнутые сообщества, так что бесполезно и пытаться пропихнуть туда своего человека или завербовать одного из них. Я бы сказала, это практически невозможно. Если не будет на то воля Императора, — благочестиво добавила она.

— Но у кого-то же есть свой человек, — сказала Кальпурния. Она была без брони, в простой рабочей одежде, и сидела, скрестив ноги, на мягком мате перед книжным шкафом. — Мы это знаем, потому что мониторим окружение Варрона, по крайней мере, так мне говорит Куланн. Куланн?

— Да, мэм. Как и сказал арбитр Одамо, между Гунарво и нами есть волнение, и чтобы послать туда коммюнике от главнокомандующего, понадобилось несколько попыток. Но, тем не менее, флотилия, может, и не торопится, но наследник, этот Варрон Фракс, несется, как богохульник с подпаленной задницей. Его посетила представительница дома навигаторов Дорел, и через двенадцать часов он уже свалил из системы. Потратил довольно много денег, чтобы спешно раздобыть корабль. Больше, чем он мог себе позволить по нашим прикидкам, хотя не то что бы он сильно обеднел.

— В этом как-то замешан дом Дорел? — спросила Кальпурния. По опыту она знала, что очень немногое из того, что делали Навис Нобилите, являлось именно тем, чем казалось изначально.

— Этого я не знаю, мэм, — Куланн был единственным, кто продолжал называть ее «мэм» на частных собраниях — ему, похоже, сложно было избавиться от этой привычки. — Но мы знаем, что некоторые запросы на ускоренный выход из системы, когда они покидали Гунарво, были оплачены не самим Фраксом. Один из астропатов, движущихся с ними, входит в сеть осведомителей командующего участком, поэтому у нас есть пара соображений насчет того, что он нам смог прислать. Деньги поступили из казны транспортного синдиката, имеющего связи с домом Йимора, не Дорел. Были и другие деньги, которые перемещались по финансовым домам в доках Гунарво. Тамошний Дом Правосудия только начинает выводить их на чистую воду, но похоже на то, что они платили взятки, чтобы дать зеленый свет «Ганн-Люктису» — это их корабль — чтобы он выбрался из системы и вошел в варп так скоро, как только возможно. В астропатических журналах Гунарво нет записей ни о каких официальных коммюнике касательно встречных требований.

— И я полагаю, что мы не рассказали им это сами? — спросила Кальпурния. — Конечно же, нет.

— Нет, — подтвердил Одамо. — Я воспользовался вашей делегацией, чтобы затребовать подтверждение этому. Наши собственные залы Астропатики точно ничего такого не посылали, и ректор Ведьминого Курятника говорит то же самое. Ой, — добавил он.

— Вот именно, ой, — сказала Кальпурния. — Я уже объясняла, что думаю по этому поводу. Пожалуйста, используйте одно из более уважительных названий.

Она перевела взгляд на Амри.

— Итак… Что там со встречным требованием?

— Сожалею, но по-моему, на данный момент мы знаем о нем ровно столько, сколько было озвучено на этом собрании, и нам придется ждать, чтобы выяснить что-то еще. Чем хартия старше, тем больше держатели стремятся спрятать их от глаз любых Адептус.

— И тем не менее, — вставила Кальпурния, — я хотела, чтобы мы прошерстили всю доступную информацию. И как у нас с этим?

Амри посмотрела на планшет и постучала по клавише.

— Передачи были отправлены всем лидерам Арбитрес из списка, который я вам дала, а вторичный список сейчас у криптомехаников арбитра-майоре, которые готовят его к отправке, — она повернулась к остальным. — Чтоб вы были в курсе, первичный список — это главы всех целевых групп и участков на всех мирах и маршрутах патрулирования, с которыми, по нашим сведениям, флотилия вела какие-то дела на протяжении последних тридцати лет. Вторичный список — это набор их возможных, но неподтвержденных остановок. Мы запрашиваем у них всех какие-либо записи или наблюдения, которые могут пролить свет на то, кто такой этот новый загадочный претендент на наследство и какую силу имеют его притязания на хартию.

— Что нам нужно, — сказал Одамо наполовину самому себе, — так это как-то заставить этих людей поделиться с нами своими записями. Если бы они поставляли нам информацию о всех событиях и переменах, которые могли бы влиять на хартию…

— Я полагаю, что подобное существует, — сказала Кальпурния. — В сегментуме Ультима было несколько крупных вольных торговцев, чьи хартии содержали требование сотрудничать с инспекторами и архивариусами. К несчастью, это условие, как правило, должно наличествовать в хартии с самого ее создания.

— Если у нас есть право руководить передачей хартии, мэм… — начал Куланн, но Кальпурния сразу покачала головой.

— Руководить передачей — и только. Мы можем применить свою власть, чтобы хартией Фраксов завладел правомочный наследник, а если неясно, кто таковым является, то мы можем рассмотреть это дело, вынести решение и осуществить его. И это все.

— В этом-то все и дело, — сказала Амри. — Именно те аспекты старых хартий, из-за которых они такие ценные — древность, традиция, высокий юридический статус — делают взаимодействие с ними очень сложным. И в них практически невозможно внести поправки. Я не думаю, что кто-то когда-либо хотя бы думал о том, чтобы изменить любую из по-настоящему древних хартий.

— Чья подпись стоит на самых древних хартиях? — спросила Кальпурния, и вопрос надолго повис в воздухе. Для гражданина Империума, подданного Императора, поклоняющегося Ему у алтарей Адептус Министорум, подобная идея была просто немыслимой. Как можно решиться на такое — переписать и исказить слова, начертанные и заверенные богом, ходящим среди людей?

Кальпурния наблюдала, как та же мысль появляется в сознании остальных: Одамо прикрыл глаза, Амри глядела в пол, а Куланн даже дрожал. Она хорошо понимала, что они чувствуют. Ей удалось сконцентрироваться на деталях церемониала наследования только потому, что она старалась не думать о природе этой хартии. Когда она позволяла себе мысли о ней, то ощущала почти физическое давление и чувствовала себя слишком маленькой, слишком незрелой для этого.

Но долг есть долг, и заканчивается он только со смертью. Она подняла кувшин, заново наполнила свой стакан водой, долила остальным и взяла свой инфопланшет.

— Что ж, — сказала она, — каковы бы не были частности претендентов и их дел, факт состоит в том, что нам придется устроить слушание, а не церемонию передачи прав. Так что давайте к нему готовиться.

Флотилия Хойона Фракса. В пути

— Бесполезно, если он…

Тьма.

— …думать, что ему удастся…

Тьма.

— …отри, что ты делаешь, я не зна…

Тьма. Момент боли. Тьма.

— …думал, это лучше всего, магос. Но доктор Д'Лесте, сэр, я должен сказать вам, что коды…

На этот раз она пришла чуть медленнее, но все же…

…тьма.

— Сэр. С…

Медленно наливается расплывчатый свет. Что-то вставлено ему в рот. Нужно освободить его, нужно…

— Боги, ну он и дергается! Иди сюда! Мне плевать, просто иди сюда, держи маленького ублюдка! Хватай его, за руку хватай!

Расплывчатые движения в расплывчатом свете. Давление опускается на чувствительные мышцы и кожу. Боль. Надо убрать давление.

— Откуда у него такая силища, погляди на него! К черту, зови Д'Лесте! Нет, приведи магоса. Да, нарушь его треклятый покой! Живо! И дай-ка мне тот шприц…

Невероятно холодный укол в тумане чистой боли.

Тьма.

Сны, впервые за долгое время. Недобрые сны. Он бродит по палубам и залам, снова став ребенком, вокруг мертвые тела с кожей, сочащейся кровью, они раскиданы по полу и сгрудились в арках и туннелях. Голос матери эхом отдается по кораблю. Она поет колыбельную, но при этом пытается не расплакаться. Слышать ее больно.

Тьма.

Свет. На сей раз не размытый. Белый вогнутый потолок и фигуры где-то далеко в высоте, что смотрят на него сверху вниз. Он узнает лица, которые видел на корабельных смотрах и собраниях офицеров. Он знает, что в них есть что-то важное, что было так ясно, так ясно до того, как начали меняться свет и тьма, до того, как пришли сны и боль.

Но боль все еще осталась. Его мозг как будто дрейфует в странной, потусторонней купели боли.

Густо-красное в ногах постели. Трудно различить. Он знает, что бил кого-то ножом. Выжили ли эти люди? Не могли. Умерли ли они и пришли сказать ему, что они мертвы? Наверняка. Сейчас он мыслит лишь искаженной, лихорадочной логикой, и решает, что это — единственное возможное объяснение.

— Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?

Голос странно ритмичный, чудесно теплый и мягкий, но при этом бездушный, словно голос актера, который способен воспроизводить все нюансы человеческой речи, но не верит ни в один из них.

— Энсин Петрона, ты меня понимаешь?

Густо-красная мантия со необычным золотым геометрическим узором по краю, состоящим из знаков, которые ему незнакомы. Стальная цепь на шее. А над шеей — лицо, лицо из бледной плоти и блестящего металла, с одним-единственным глазом с красным ободком…

— К нему возвращается мышление, — говорит голос этого лица. Петрона мечется, и кто-то снова хватает его за руки. — Усыпите его. Еще день отдыха, и мы посмотрим, готов ли он встретиться с нами.

Тьма.

Зал совета Костацина Базле, епарха гидрафурского. Уровень 47, шпиль Дукатин, Собор Восходящего Императора, Гидрафур

Преподобный Симова хмурился, когда вошел в двери вместе с другими священниками. Каждый из них по очереди прикасался амулетом, висящим на шее, к стопам мраморной статуи Императора, вделанной в дальнюю стену. Как и во многих других покоях Министорума, она была специально установлена не в самом центре, чтобы Император наблюдал за всей комнатой, а не просто смотрел прямо вперед из-за кресла епарха. Миновав статую, священники целовали аквилу, вышитую на конце молитвенного плата епарха. В настоящий момент она была зеленой на синем фоне — цвета, которые носило духовенство, отмечая дождливый сезон Гидрафура и конец года.

Прошло четыре минуты, прежде чем все закончили и опустились на колени перед своими сиденьями, повторяя краткое благословение, читаемое епархом на высоком готике. Потом они встали, расселись по местам и стали ждать, пока их господин не поделится тем, что у него на уме.

— Нет, это не касается текущего столкновения преподобного Симовы с законом, — сказал епарх Базле, вызвав почтительные шепотки удивления у всех, кроме того, кого он назвал. — Хотя ты, брат, возможно, можешь назвать примерный срок, который займет это дело?

— Им уже немного осталось, — ответил Симова со всем возможным достоинством. — Арбитр, которого назначили главным, очевидно, хочет доказать свою пригодность этой женщине, Кальпурнии, и, похоже, считает, что лучший способ сделать это — подвергнуть Адептус Министорум и его священников всевозможным бессмысленным юридическим проволочкам. Их настоящая цель — та преступная ячейка, лидеров которой мы наказывали.

— Или, если точнее, лидера. У тебя в клетке был только один, не правда ли?

— Да, один, — ответил Симова, ощетинившись изнутри. Старые фафанские клетки были заново введены по настоянию епарха, но если с ними что-то шло не так, то в этом, конечно же, был виноват один Симова. Но он знал, что лучше ему не пытаться защищаться на глазах у всех остальных клириков. Он подождет и выступит в свою защиту в другой раз. Однако епарх, судя по всему, не собирался просто так уходить с этой темы.

— Дело, которое я хочу с вами обсудить, имеет большую важность. Оно достаточно важно, чтобы вы все отменили свои послеполуденные дела. Помимо прочего, оно должно привлечь к Собору определенное внимание со стороны других Адептус. В особенности, — Базле снова повернул свою красивую голову с угловатым профилем к Симове, — оно навлечет на нас внимание имперского закона. Также это дело будет включать в себя вопросы закона, как церковного, так и мирского, поэтому я должен сказать, Симова, что это особенно неподходящее время для того, чтобы один из моих старших экзегеторов ломал копья с Арбитрес.

— Я не под судом, ваше высокопреосвященство, — ответил Симова, слегка покраснев. — Претор-импримис Дастром ясно выразился по этому поводу. Расследуется проникновение вражеских агентов в строительство и охрану клеток. Те их аспекты, которые не касаются меня самого, — добавил он через миг, понимая, что именно он технически являлся руководителем всей этой работы. Высокомерный Дастром не делал секрета из того факта, что считает Симову, по крайней мере, отчасти виновным. — Но я уверен в своих силах, и что бы ни встало на моем пути, я преодолею это, ибо знаю, что со мной Император, — он снова сел, чувствуя себя немного лучше. — Ваше высокопреосвященство, должен сказать, что я испытываю любопытство по поводу этого важного дела, которое вы желаете с нами обсудить.

Глубоко посаженные глаза епарха еще мгновение не отрывались от Симовы, пока он тоже не решил, что пора переходить к другой теме.

— Брат Паломас, озвучь, пожалуйста, список последних добавлений к реликварию нашего Собора.

Невысокий человек в простой коричневой рясе в дальнем конце полукруга начал зачитывать свиток.

— Две гильзы из пистолета святого Чокави Тамарского, полученные в качестве десятины из епископата Чиганд. Они дожидаются своего сосуда-реликвария, который завтра, на закатной мессе в часовне Колокола, будет благословлять демипатер Ушисте. Пузырек с почвой из посадочной площадки, где приняли мученичество четыре епископа фаэльских. Его подлинность подтверждена палатой Пронатус, которую вы наделили полномочиями в конце прошлого года, ваше высокопреосвященство. Корабль с ним вчера вышел из варпа на краю Гидрафура. Он должен прибыть сюда в течение недели. И наконец, преподобный Барагрий прислал с Исказа-Мару весть, что он отыскал почти все фрагменты черепа сестры Элиды Полусвятой. Я так понимаю, что он собирается вернуться сюда, как только сможет.

— Прекрасно, и благодарю тебя за эту последнюю новость, брат. Наши сестры из ордена Священной Розы будут рады узнать, что реликвия одной из их числа уже на пути в их обитель. И я, конечно же, передаю собранию извинения почтенного Барагрия. Хотя вы все знаете, что он отсутствует, поскольку задерживается на выполнении моего задания. Очевидно, на Исказа-Мару оказались определенные фракции, не желавшие, чтобы с их мира увезли столь ценную реликвию. Но на все есть своя причина, друзья мои и братья, и нам следовало бы поразмыслить над деяниями нашего брата под иным солнцем, дабы они напомнили нам, что служение божеству порой бывает суровым и временами должно быть безжалостным, если мы хотим, чтоб наша вера расправила крылья и воздвигла свои шпили. Я знаю, я уже говорил с вами о своем желании сделать Гидрафур ярчайшим маяком имперской веры во всех близлежащих секторах. Сотни миров, миллиарды душ, все они смотрят на нас, а мы отражаем на них свет Императора подобно тому, как Луна сияет на святую Терру светом солнца. Я хочу, чтобы стены Собора стенали под весом трофеев Экклезиархии и реликвиями святейших из святых. И я говорю, что Император улыбнется нам в столь благочестивом устремлении.

Ага, подумал Симова. Так вот почему Базле отвлекся, чтобы рассказать о Барагрии. Это было не отвлечение, а подготовка. Значит, им придется чем-то заняться.

— Пусть никто и никогда не скажет, — продолжил Базле, — что я увидел возможность прославить мой Собор и моего Императора и отвернулся от нее. У нас есть шанс завладеть чудесной реликвией того времени, когда сам Император обратил глаза свои на Гидрафур, освободить ее из тюрьмы беззакония и вознести ее в Собор, где ей и место. Частица истинной жизни Императора, которая сделает нашу веру крепкой, как сталь. Нечто, благодаря чему мы встанем во главе армии верующих, пилигримов, священников и крестоносцев, как всегда и должно было быть.

Священники заерзали на сиденьях, переглядываясь, но сам Базле снова пристально поглядел на Симову.

— Мы не будем взимать эту реликвию как десятину. Ее принесет сюда не война за веру и не сила оружия. Что бы мы ни требовали от нашей епархии, этого она нам позволить не может. Нет, мы обретем ее через тебя, Симова, тебя и твою палату. Прямо сейчас, к самому нашему порогу, на Гидрафур везут драгоценнейшую реликвию, и всеведущий Император счел нужным восстановить ее владельцев друг против друга. Они предстанут перед Адептус и попытаются сделать так, чтобы Арбитрес нарекли их полноправными владельцами реликвии, как будто у нее может быть какой-то полноправный владелец, кроме слуг самого Императора — Адептус Министорум. Вот для чего мы здесь собрались — чтобы составить план. Кюре Симова?

Симова хотел было сложить руки на груди, защищаясь, и начать спорить, но тут понял, что Базле больше не обвиняет его, но поручает ему задание. Он заново прокрутил у себя в голове слова епарха и заморгал. Великая реликвия, за которую нужно сразиться посредством закона. Важность этой новой задачи обрушилась на него с такой силой, что он едва не ахнул.

На один жуткий миг ему показалось, что он не может ничего сказать. А потом, как не раз случалось во время многодневных дебатов в этом зале, его разум защелкал, стремительно приходя в движение.

— Я начну, — сказал он, — с изложения в общих чертах писаний понтифика-милитанта Оргоса Арнка, касающихся права Адептус Министорум вступить во владение любым объектом, персоной или территорией, которые соответствуют определению священной реликвии. Мы будем считать таковым определение, изначально рассмотренное в трудах экклезиарха Чиганна IV и формализованное Четыре тысячи восемьдесят вторым Конклавом Экклезиархии. Также нам нужно обратиться к Восьмому Духовному эдикту Терры и его положениям, подразумеваемым для столкновений религиозного и светского закона. В сегментуме Пацификус существует более дюжины недавних и актуальных прецедентов. И я полагаю, ваше высокопреосвященство, что мне также следует затронуть послания исповедника Люзаро Сириусского, которые, в соответствии с совещаниями епархов Соляр в M38, считаются каноническими для действий Экклезиархии в тех случаях, когда она вынуждена изымать священные предметы у других подданных Империума посредством грубой силы.

С разрешения епарха он поднялся, потом закрыл глаза и сделал несколько вдохов и выдохов, чтобы привести свой голос в нужное состояние и разложить закон по полочкам в голове. Именно это приводило Симову в восторг, как немногое другое: он почти что мог увидеть мысленным взором сеть связанных друг с другом доводов и возражений, длинные тексты и декреты религиозного закона, формирующие созвездия и паутины долга и послушания.

Он открыл глаза и начал говорить. Они слушали, они задавали вопросы, они дискутировали, а желтый свет гидрафурского солнца снаружи потихоньку переходил в долгую, прохладную, дождливую ночь.

Флотилия Хойона Фракса. В пути

То, что было так просто и ослепительно ясно, когда Нильс Петрона убивал старшину Генша, теперь стало непонятно.

Это знание возвращалось к нему со временем, по мере того, как лечение справлялось с судорогами и болью, и мышление переставало походить на попытки собрать растекающееся масло руками. Он ясно вспомнил осознание: зачистка флотилии простиралась куда глубже, чем он думал, и он и все его друзья были приговорены к смерти по какой-то тайной традиции, о которой командующие и распорядители никому не рассказывали. Не то чтобы таких традиций было так уж мало.

Тогда озарение ударило по нему, словно молот, и все, о чем он мог думать — ответный удар, который бы забрал вместе с ним столько врагов, сколько возможно. Там, где был он и его друзья, осталась пустота, и он должен был сделать эту пустоту чуть больше, оставить такой шрам, чтобы распорядители еще долго его помнили.

Но он больше не думал, что все обстоит именно так. Он больше не знал, что происходит и почему. Он по-прежнему понимал, что происходит что-то необычное — обрывки воспоминаний о том, что он слышал в кухне и апотекарионе, намекали на это. Но теперь он мог оглядеться вокруг роскошного кресла, в которое его перенесли с больничной койки. В воздухе над его правым плечом беззвучно парил диагностор (его создали из серебра и цветного стекла в форме красивой бабочки — пережиток увлечения насекомыми, которым старый Хойон переболел несколько десятков лет назад), вокруг сплетались тонкие трубки и провода, которые питали его истерзанные мышцы и укрепляли его плоть. Он не мог поверить, что о нем столь усердно заботятся лишь для того, чтобы повторно предать его смерти. Если он настолько ценен для распорядителей флотилии, это дает ему власть. Когда-нибудь у него снова появится возможность навредить им.

Как раз в то утро (если в белизне его палаты вообще бывали утра) Петрона обнаружил, что обрел достаточно сил, чтобы снова сжимать руки в кулаки. Они были слабы и разжимались всего через несколько мгновений, но когда он их сжимал, то различал последние красноватые следы на костяшках, оставшиеся с того времени, когда он побил палубного матроса. От этого он чувствовал себя лучше. Он даже начал ухмыляться своему открытию, но потом понял, что кто-то наверняка за ним следит. Поэтому он не прекратил улыбаться, но делал это уже про себя — спрятал ухмылку внутрь, словно маленький горячий уголек, и стал ждать своего времени.

Глава шестая

Санкционированный лайнер «Ганн-Люктис». В пути

Проблемы у них появились с самого начала путешествия.

Гунарво находился на краю пояса имматериума, где круглый год бушевали вихри и разрывные течения, который тянулся вдоль цепочки миров, исходящей из скопления Наконечник Стрелы. Чтобы точно предвидеть и улавливать эти волны, нужен был умелый навигатор, и большая часть судов, покидающих систему, просто брала с собой дополнительные припасы и десять недель тащилась по реальному космосу, чтобы войти в варп там, где условия были спокойнее. Навигатор, которого союзники Домасы в доме Йимора выделили для корабля Варрона, был достаточно сильным и умелым, чтобы даже сама Домаса чувствовала к нему почтение, но все равно ему понадобилось три попытки, чтобы правильным образом проникнуть в эти течения. Те подхватили их с Гунарво и понесли в более спокойные варп-потоки, где они смогли бы лечь на другой галс и проложить курс на Гидрафур.

Ксана Фракс путешествовала меж звездами ровно три раза за всю жизнь, и считала, что ей в этом повезло. Не только потому, что так ей сказал муж. Хотя она и помнила, как он однажды вечером, до их первого путешествия, подобрал горстку камешков со дна реки у шлюза Астерин и протянул ей. «Если дно реки — это все, кто родился на всем этом мире за последние сто лет, — сказал он, — тогда эта горсть — те из них, кому когда-либо удастся взглянуть на Гунарво и увидеть, как он парит в космосе, не говоря уже о тех, скольким когда-либо придется увидеть с высоты иной мир. Люди, которые никогда не путешествуют между мирами, никогда не думают об этом, а люди, которые путешествуют, воспринимают это как само собой разумеющееся. Но как же это чудесно, любимая моя — взглянуть на иной мир вдали от твоего собственного и вкусить его воздух. Ты еще увидишь».

Ксана ему тогда поверила и до сих пор помнила, чего она удостоилась. Однако она должна была удостоиться еще большего. Она повторяла себе, что после столь долгого предвкушения она покидает Гунарво женой будущего вольного торговца, и вернется — если это когда-либо произойдет — принцессой со своей флотилией, за которой стоит наследие десяти тысяч лет. Варрон как-то рассказал ей, что хартии подписывал и скреплял печатью сам Император, и хотя она тогда подумала, что он преувеличивает, она также была уверена, что вскоре найдет судьбу, уготованную ей Императором.

Одна в прекрасном салоне, среди синих бархатных драпировок, подушек и подбитой пурпуром мебели из эбенового дерева с золотом, она снова сказала себе, что ей не о чем беспокоиться, что нет никаких причин, чтобы ее нервы были столь напряжены, а руки тянулись сплетать и расплетать пальцы. Ей даже пришлось надеть перчатки из тонкого голубого шелка, когда кожа между пальцев стала красной и заныла.

Но причины тревожиться были. И их было много. Варрон тогда с улыбкой сказал, что они в хороших руках, что Дорел и Йимора и все остальные — достойные союзники, которые понимают, как важно, чтобы хартия досталась ему. Он показал ей письма от первого контролера — самого губернатора Гунарво, назначенного Империумом — который должен был помочь им доказать право Варрона на наследование. Когда они уезжали, к ним присоединилась другая делегация, представители Имперского Администратума с печатями субсекторального префекта с Барьятина-II. Лидер делегации, надменный человек в официальной мантии с высоким вычурным воротником, сказал ей, что Администратум с удовольствием поделится своими ресурсами «ради наследования Фраксов и его упорядоченного и правильного разрешения». После этого они особо не разговаривали с ней, и это ее не удивляло. Она знала, что большинство новых друзей Варрона думают о ней: жена этого наследничка — просто символ его статуса, она ничего не знает об Империуме за пределами семейного поместья и должна только стоять на почтительном расстоянии и добродушно улыбаться, что бы ни делал ее муж.

Но Ксана Фракс была дочерью гильдейского купца с Гунарво и сестрой двух докторов-законников, заседающих в планетарном Конгрессе Избранных. Она видела многое, а подозревала еще больше.

На столе рядом с ней стояло блюдо мяса с приправами, но у нее не было аппетита. Нервы отняли его. Она сняла обувь, осторожно прокралась к спальному алькову и тихо отвела занавесь в сторону. Дрейдер все еще спал, спокойнее, чем тогда, когда они пытались войти в варп, и он дергался и плакал во сне. Ксана подавила желание подоткнуть ему одеяло — в комнате было достаточно тепло, и она не хотела его разбудить. Она вернула занавесь на место.

Что она видела, так это то, как Домаса Дорел разговаривала с ее мужем: либо с искусственной грубоватостью, как будто она была более близким другом, чем имела право себя считать, либо с наигранной однообразной веселостью, как будто она пыталась изобразить уважение к Варрону, которого явно не чувствовала. И это острое, стальное, расчетливое выражение никогда не покидало ее глаза. Ксана ждала от Домасы какой-то реакции, когда та испугала ее сына — и не дождалась. Выражение ее глаз, когда она наблюдала на их первой встрече, как Ксана успокаивает расплакавшегося ребенка, было холодным и пренебрежительным.

Она знала, что люди первого контролера устраивают тайные встречи с делегацией Администратума. Она ходила по палубам в поисках тех немногих способов отвлечься, которые предоставлял корабль — там была маленькая библиотека, лестница-променад у подножия башни мостика, ряды идолов Бога-Машины, выстроившиеся вдоль залов, ведущих к инженариуму — и снова и снова встречала их, эти маленькие группы, повернувшиеся к ней спины, тихие голоса. Они распадались, когда она подходила, осыпали ее радостными приветствиями, а потом молча ждали, пока она не уйдет. Она знала, что по коридору между их покоями день и ночь снуют посыльные, специальные курьеры, натренированные Администратумом, которые прошли гипноподготовку и не помнили ничего из того, что они слышали и повторяли. Она знала, что они с Варроном и офицерами «Ганн-Люктиса» обедают за полупустым столом, потому что все остальные находятся на частных встречах в каютах, куда не допускают даже персонал корабля.

Она знала, что люди первого контролера хотели получить копию текста хартии и возмущались, что Варрон им ее не предоставил. Она подозревала, что они ищут способ исказить эти слова, потому что достаточно много знала о мечтах, питаемых контролером насчет Гунарво. Когда он смотрел на хартию сквозь призму амбиций, было естественно пытаться привязать ее к своему миру вместо Гидрафура.

Она знала, что Магал, адепт-пролегис, второй по старшинству в делегации Администратума, уже пытается уговорить Варрона присоединить к флотилии корабль под хартией Администратума. У этого корабля был бы капитан, назначенный Магалом или его начальством, и его отношения с остальной флотилией регулировались бы контрактом. Он бы собирал десятину, ресурсы и информацию с имперских миров, посещаемых флотилией, а адепты Администратума в его экипаже имели бы голос при прокладывании ее маршрута. А взамен — субсидии и торговые преимущества по всему субсектору. Ксана вполне могла представить, что они планируют: устроить Варрона на теплое уютное местечко, на регулярные рейсы по маршрутам, уже контролируемым Адмнистратумом, использовать его хартию, чтобы усыплять бдительность Арбитрес, использовать его самого, чтобы он исследовал дикий космос к югу от Гунарво, где префект отчаянно желал снова распространить владычество и десятину Империума.

И навигатор. Даже воспоминание о ее бледном лице и жестоких, каких-то лихорадочных глазах пробирало Ксану холодом. Она не знала и не хотела догадываться, чего может хотеть Домаса Дорел, но не думала, что ее желания ограничиваются тем, чтобы приручить вольного торговца и гонять его в нужный субсектор или на определенный мир. Она так совсем не думала.

— Эта любопытная зверушка, жена, еще даст нам жизни, помяните мое слово, — сказал Черрик, взвешивая в руках хеллган.

— С чего ты взял?

Если бы они все еще находились на Гунарво, Домаса просто отмахнулась бы от его замечания, но сейчас, хотя путешествие еще только начиналось, ей было тревожно. В варпе была скверная болтанка, и как навигатор, она понимала, насколько это плохо и чем это может быть чревато для их путешествия. Она пыталась избавиться от этой мысли: человек, который вел корабль, был куда более высококвалифицированным, чем она, а у нее были другие приоритеты. Она была той рукой, которую этот разношерстный синдикат держал на пульсе всего, что происходило вокруг Варрона, и ей нужно сконцентрироваться именно на этом.

Но, учитывая, что мельком улавливал ее третий глаз, говоря ей о том, что происходит за обшивкой корабля, она чувствовала, что это будет нелегко.

— Она мне не нравится. Вообще не нравится. У нее такой пакостный, крысячий, подозрительный вид. Зуб даю, она уже все для себя запланировала и хочет забрать хартию себе. Все сходится, а? И вы ей не нравитесь, — ухмыльнулся Черрик.

— Я думаю, что понимаю, почему. Она достаточно сообразительна, чтобы не доверять мне, и, как мне кажется, она представляет, что я хочу от ее мужа, — пожала плечами Домаса. — Плюс к тому, я пугаю ее сопляка, поэтому, наверное, она меня и недолюбливает. Это довольно мило с ее стороны. Ты проверил лаз?

— Что?

— Проход. Вдоль потолка всего этого коридора должен тянуться узкий проход, — голос Домасы замедлился и стал ледяным, как будто она разговаривала с идиотом. — Так. Ты. Проверил. Его?

Черрик уставился в потолок, пытаясь придумать, что бы такого умного сказать в ответ. Они оба стояли в начале центрального технического коридора, проходящего через нижние палубы «Ганн-Люктиса». Домаса провела полдня, запоминая их карты: было бы неосмотрительно ходить по кораблю, держа при себе чертежи, которых у нее быть не должно. Она терпеливо ждала, пока Черрик бормотал что-то в вокс, и смотрела, как двое вооруженных людей торопливо спускаются к ним по лестничному колодцу. Она раздобыла ключ-амулет, на который реагировала практически любая запирающая пластина на корабле, и когда она направила его на люк наверху, раздалась лавина скрежета и лязга, он отъехал в сторону, и вниз опустилась шаткая металлическая лесенка. Двое бойцов обменялись кислыми взглядами, зажгли наплечные фонари и начали карабкаться вверх.

Домаса закрыла глаза и снова оживила в памяти план палубы. Лаз был последним выходом с этого уровня. Они с Черриком блокировали коридор, другие бойцы охраняли лифты и сторожили выходы в отсеки по сторонам. Домаса испытала небольшую вспышку раздражения, когда они увидели, что их добыча сбежала из купола Псайканы, но была готова к этому. Все было нормально. Она контролировала ситуацию.

— Так вы меня слушаете?

— Хм?

Нет, она не слушала. Ей надо было сконцентрироваться. Если они не проделают все это как по маслу, могут начаться неприятности.

— Эта жена. Она будет нам мешать. Думаю, им одним мы можем манипулировать, но пока его жена рядом, у нас не выйдет.

— Оставь дипломатию мне, Черрик, ты уже доказал, что не разбираешься в ней. Что тебе нужно сделать, так это удостовериться, что твоя игрушка заряжена и мы можем начинать.

— Ну раз уж я, видимо, лучше понимаю в оружии, леди, тогда, может быть, мне стоит проверить, правильно ли экипированы вы сами?

Домаса сердито посмотрела на него и закатала рукав. Вдоль ее предплечья и тыльной стороны деформированной кисти тянулись тонкие золотые стержни, длинные пальцы обвили рукоять с встроенным спусковым механизмом, емкость с боезапасом была прикреплена к внутренней стороне запястья. Черрик фыркнул.

— Эта штука бесполезна, если на нем есть хоть какая-то броня.

— Не будет никакой брони, — резко ответила Домаса, — и она куда лучше подходит для того, чтобы взять его живым, просто выведенным из строя. Это, напомню тебе, наша приоритетная задача.

— Хорошо, — Черрик нажал сигнальную кнопку на своей перчатке, чтобы его люди начали двигаться, и прошел полдюжины шагов по коридору, прежде чем осознать, что Домаса по-прежнему у него за спиной. — Вы идете, мэм? Это ведь у вас, в конце концов, нелетальное оружие. Вы так и собираетесь стоять, пока я не наделал в нем дырок лазером?

Домаса начала следовать за ним, медленно, петляя влево и вправо, чтобы Черрик постоянно находился между ней и дверями или нишами, мимо которых они проходили. Она была уверена, что Симозон не боец, но идея физического столкновения заставляла ее нервничать. Каким бы дуболомом не был Черрик большую часть времени, сейчас он сконцентрировался и затих, ступая столь выверенно, что Домасе нужно было бы тщательно прислушиваться, чтобы расслышать его шаги. Домаса попыталась сделать то же самое — ее стопы были столь же удлиненными, как и кисти рук, и касались пола только пальцами, пятки же торчали назад, как у большой кошки. Это облегчало процесс.

Она слышала, как в вокс-устройстве Черрика тихо шелестят голоса остальных. Вся формация уже двигалась, медленно, уверенно, непреодолимо. Домаса чуть не споткнулась о подол своего платья и поняла, что идет, сгорбившись. Это было глупо. Она захотела выпрямиться и громко закричать. Что думал Симозон, как это еще могло закончиться? Куда он собирался сбежать? Как долго он предполагал прятаться?

Так долго, сколько получится, подумала она про себя, и когда мы выгоним его из укрытия, то стоит ожидать, что он попытается хотя бы нескольких забрать с собой. Так что будь внимательна, Домаса Дорел, и не давай ему никаких шансов.

Флотилия Хойона Фракса, в пути

Хотя Петрона ожидал этого с тех пор, как по-настоящему пришел в сознание, его сердце екнуло, когда они один за другим вошли в комнату. Он все еще сидел в кресле, его по-прежнему тошнило, и он все время чувствовал усталость, но его помыслы были остры как бритва, и он мог сжать кулаки и удерживать их, пока на счет семьдесят три боль не заставляла его расслабить руки.

Он сразу узнал распорядительницу экипажа Бехайю — раз или другой он разговаривал с ней, когда она по особым случаям спускалась к нижним столам во время пиршеств. И через миг он смог опознать и Кьорга, старого дурака, который, предположительно, руководил посольским ведомством. Это из-за приказов Кьорга Петрона сошел на Шексию, чтобы… чтобы сделать вещь, о которой ему не нравилось думать. Он спрятал руки под покрывало, чтобы распорядители не увидели, как он сжимает кулаки.

С Халпандером он тоже имел дело, несколько раз, когда его назначали руководить загрузкой товара и провизии. Но, кроме них, были лица, с которыми он не вполне мог сопоставить имена: безгубая женщина в черно-белой шали, маленький лысый человек с лицом грустной собаки… и фигура в красном. Петрона уставился на нее и не отводил взгляд.

— Мне сложно поверить, что ты никогда и ничего не слышал о магосе Диобанне, — сказал Д'Лесте, подтянув табурет и сев возле кресла Петроны. — Для меня, конечно, он старый знакомый, но разве я ошибался, предполагая, что весь флот знает о человеке-монстре, живущем на борту «Гига-VII»?

Петрона продолжал пристально смотреть. Как и все остальные дети флотилии, он слышал, придумывал, раздувал и передавал другим мифы о «Гига-VII». Это был корабль, на который почти никто не ездил, и который нельзя было обсуждать любому, кто там побывал. Хотя он смеялся над россказнями о красном человеке-монстре, эти истории по-прежнему не давали ему спать, когда выключали свет, и когда Ниммонд придумывал невероятные фантазии на тему того, что могло находиться в том корабле, он охотно слушал. Когда он стал старше, то узнал, что «Гига» как-то связана с мастерскими и инженерией, и больше о ней практически не вспоминал. Во флотилии было много всяких вещей, узнавать о которых не было никакого смысла.

Но теперь этот облаченный в красное человек-монстр был здесь, и Петрона удивился тому, что не чувствует страха в присутствии излюбленного пугала детей флотилии. Он продолжал его разглядывать.

— Я полагаю, пора представить вас друг другу, — сказал печальный с виду человечек. — Перед тобой, господин Петрона, почтенный член флотилии, имеющий куда больший стаж службы и статус, чем ты сам, если я могу так выразиться. Как и сказал доктор Д'Лесте, это магос Диобанн из Адептус Механикус. Он присоединился к нам как странствующий магос после того, как был расформирован эксплораторский флот понтифика-механиса Хвела. По моим подсчетам, это было — сколько же там? — сто двадцать лет назад. Вскоре после начала моей службы.

— Я думал, что мы вроде как независимы от таких, как он.

В обычной ситуации Петрона бы остановился на одной только мысли, но слова покинули его рот, прежде чем он спохватился. Он подумал, не могли ли лекарства в его организме притуплять остроту его ума.

— Наша великолепная флотилия может долгое время странствовать по галактике лишь на своих ресурсах, — сказал Гайт. В его голосе появился укор, хотя магос Диобанн никак не отреагировал на выпад. — Может быть, даже на протяжении целой человеческой жизни. Но бывают времена, когда мы вынуждены произвести инженерные или медицинские ритуалы или другие вещи, которые нам просто недоступны. Адептус Механикус знают об этом. И в то время, как мы нуждаемся в их услугах, есть вещи, которые мы можем предложить взамен. Мы ведь, в конце концов, вольная торговая флотилия.

— Наш контракт с Адептус Механикус — просто соглашение об обмене, у него нет конечной даты, — сказала женщина с шалью, очень тихо выговаривая слова, как будто ее возмущала необходимость тратить на это какую-либо энергию. — У нас есть право призывать на помощь Механикус, чтобы справиться с тем, с чем неспособны справиться наши мирские техники. Взамен же странствующий магос… путешествует с нами.

— Должно быть еще что-то, — возразил Петрона. Осознание того, что его не наказали за то, что он сказал в первый раз, сделало его храбрее. — Что от этого получает сам странствующий магос Диобанн?

Он заметил, что его голос был по-прежнему слабым и даже более хриплым, чем у той женщины. Потом у него внутри все сжалось — магос внезапно приблизился к нему неприятной, скользящей походкой.

— В космосе есть много вещей, вызывающих интерес и способных привлечь последователя Омниссии, — донесся голос из-под алой вуали, прикрывающей нижнюю половину лица магоса. Это был тот самый голос, который Петрона слышал в полубессознательном состоянии, одновременно теплый и лишенный эмоций. — Хартия позволяет этой флотилии путешествовать в такие места, которые могут вызвать ненужное внимание или просто находиться под запретом. Некоторые открытия моему древнему и святому ордену лучше всего изучать в тайне.

Магос наклонился над креслом, а потом, к отвращению Петроны, уголок его правого глаза вздулся и выпустил наружу тонкое тело металлического червя, который вытягивался из того места, где соединялись веки. Он мгновение раскачивался в воздухе, потом метнулся в сторону и присоединился к усику бабочки-диагностора, сидящей на плече Петроны. Машина начала содрогаться, как будто отросток магоса пытался высосать ее досуха.

— Иногда, к примеру, возникает необходимость удостовериться, — продолжал Диобанн, чье лицо находилось в считанных сантиметрах от лица энсина, — что… препятствия, чинимые военными Империума, не приведут к утрате редкой и священной технологии. Порой бывает так, что независимые путешественники, такие, как флотилия вольного торговца, вступают в контакт с устройствами, изготовленными руками ксеносов, или же образцами, представляющими ценность для нашего ордена Биологис, которые будет благоразумно изъять и поместить под присмотр Механикус. К счастью, флотилия разрешила мне соорудить прекрасную лабораторию на борту «Гига-VII», над которой, по нашему договору, я имею полный контроль. Или же, возможно, некий артефакт, созданный нами самими, был утрачен точно также, как было утрачено столь многое в былом Империуме, и по чистейшей случайности его заново открыли наши разведчики и агенты…

— Кажется, я понимаю, — сказал Петрона. Червь вдруг отлепился от бабочки и вполз обратно в лицо Диобанна. Он исчез не полностью, Петрона увидел это, потому что знал теперь, где тот находится: червь по-прежнему сидел в самом уголке глаза, как крошечная серебряная слезинка. — Пару лет назад мы завернули в какое-то мертвое скопление. Четырнадцать месяцев потратили на то, чтобы слетать на мир, куда никому из нас не дозволили спуститься. Это был ты?

Магос не ответил.

— И то место встречи ксеносов в Протяженности Удачи, что в сегментуме Обскура, и остановка на мире-кузнице в системе Вуланджо сразу после него. Все ясно.

Он вдруг дернулся, опустил взгляд и не смог сдержать крик.

Рука магоса была поднята, и рукав его алого кимоно соскользнул к локтю. Эта рука представляла собой переплетение металлических кабелей, спутанных друг с другом и проходящих друг сквозь друга, сделанных из какого-то темного металла, который блестел от ароматизированного церемониального масла. Вся эта мешанина медленно двигалась, каждый кабель пульсировал и перемещался рядом со своими соседями. Петрона глядел на них с ужасом. В одной точке, чуть ниже того места, где должна была быть кисть руки магоса, кабели сплетались в косу, перехваченную блестящим золотым ободком, а потом расходились в стороны, словно пальцы, дюжиной металлических дендритов, которые сейчас находились под тонкой простыней, скрывающей тело Петроны. Энсин молча уставился в аугментированные глаза Диобанна, чувствуя, как холодные кончики его пальцев скользят по коже, затем останавливаются, щиплют ее и втыкают в нее иглы.

— Ты демонстрируешь проницательность и решительность, энсин. Одобряю, — тон магоса ни капли не изменился. — Да, упомянутые тобой миссии были осуществлены по моему запросу. Решение сохранить природу «Гиги-VII» в тайне от рядового персонала было принято твоим собственным начальством, но я должен признать, что мне порой было любопытно, что думают экипажи других кораблей по поводу тех поручений, которые мне время от времени дают мои собственные начальники.

Петрона пытался совладать со своим дыханием и подумать. Все инстинкты говорили ему, что с ним вот-вот произойдет что-то важное, что-то очень важное, и что он должен собраться с силами и приготовиться к этому. Усилием воли он подавил ощущение иголок, ерзающих в коже.

— А я, значит, теперь не отношусь к рядовому персоналу? Они вывели тебя на свет и представили мне. Значит, ты собираешься либо убить меня, либо повысить в ранге. Что именно из этого?

В комнате повисло молчание. Дендриты извивались и оставляли на простыне бледно-оранжевые следы от масла. Иглы вышли из кожи, магос снова набросил рукав на змеиное гнездо, что заменяло ему руку, потом выпрямился и встал с закрытыми глазами. Глядя на него, Петрона подумал, что он похож на какого-нибудь сомелье Гайта, который пробует вино во время праздничного ужина, прежде чем разлить его по бокалам.

— Диагносторы не ошиблись, — объявил через миг Диобанн. — Все первичные дозы были приняты и впитаны. Вы были правы, когда порекомендовали его как наиболее подходящего кандидата, Д’Лесте. Одобряю.

Петрона поборол очередной приступ отвращения. Он так и думал. Магос пробовал его кровь теми нечеловеческими чувствами, которые могли проникнуть сквозь эти кабели.

Лишь через мгновение до него дошел смысл этого слова.

Дозы.

Его кулаки под покрывалом сжались так сильно, что побелели и заныли.

— Что именно нам нужно привести в порядок? — спросил Д’Лесте. — Он же успел причинить какие-то проблемы, прежде чем мы его взяли, да?

— Он думал, что за всем происходящим стояли повара, и напал на них, — ответила Бехайя.

— И убил парочку, так ведь? — спросил высокий статный мужчина, в котором Петрона узнал начальника вооруженных сил флотилии, Тразелли.

— Одного стюарда и младшего офицера по имени Генш, — сказал Бехайя. — Не из важных людей.

— Что более важно, — вставил Кьорг, — сколько других потенциальных субъектов так или иначе пережили эту дозировку?

— Технически? — уточнил Д'Лесте. — Четверо. По сути же — ни один. Двое в коме и быстро угасают, так как их метаболизм утратил способность перерабатывать питательные вещества. Они и двух дней не протянут. Один, скорее всего, скончается к тому времени, как мы вернемся. Каждая клетка его тела, судя по всему, хочет превратиться в опухоль. Есть еще один, последний, Омья, тоже молодой офицер. У него выработались довольно интересные неустойчивые состояния. Мы с магосом собираемся продержать его на «Гиге», сколько сможем, из любопытства.

— Значит, мы действительно проделали все это очень аккуратно, — просипела женщина в черно-белых одеждах. — Вы должны быть благодарны, что этот выжил. Я не думала, что мы настолько сильно полагаемся на удачу.

— Омья… — прошептал Петрона. — Омья. Мой друг. Он не умер?

Д'Лесте фыркнул.

— На твоем месте, друг мой, я бы о нем позабыл. Ты больше его не увидишь, и тебе предстоит начать думать о многих других вещах.

Петрона глядел на него, пока наконец вперед не вышел Гайт.

— Хватит тянуть, давайте уже просто все ему выложим, а? — он повернулся к Петроне. — Юный энсин, у нас есть для тебя одна работа. Мы хотим, чтобы ты занял новую должность. Она, пожалуй, поначалу будет не очень приятна, но при этом она жизненно важна для существования флотилии, как мы ее знаем, и вознаградит тебя так, как ты и представить не можешь.

Он замолчал, попытался что-то проговорить, снова остановился и рассмеялся.

— И даже мне сложно это прямо так произнести, — сказал он остальным. — Казалось бы, мы все уже должны привыкнуть к масштабности происходящего.

Он снова повернулся к Петроне и сделал глубокий вдох.

— Нильс Петрона, желаешь ли ты стать новым вольным торговцем Фраксом?

Санкционированный лайнер «Ганн-Люктис», в пути

— Он прятался в лебедочном колодце на технической палубе. Повредил пару бойцов Черрика, но мы выкурили его наружу микрошоковой гранатой и на всякий случай вкололи иголку.

Обычно невыразительные и жесткие глаза Домасы Дорел сейчас горели, а ее голос был возбужденным — при всем этом она, казалось, должна была раскраснеться, но ее кожа была такой же бледной, как и всегда. Позади нее стоял Черрик, глава ее отряда громил, и в руке он держал поводок, другой конец которого был затянут на запястьях стоящего на коленях человека с запавшими глазами, одетого в зеленую мантию астропата. Позади них один из людей Черрика тихо закрыл дверь комнаты.

— Повредил? Как он это сделал? — Варрон посмотрел мимо нее, на людей Черрика, ища следы ранений. Домаса отмахнулась от вопроса.

— Они не здесь, они отдыхают. У него не было никакого оружия. Никто, кроме персонала самого корабля, не должен иметь при себе оружия во время путешествия через варп, — сказала Домаса, бодро игнорируя хеллган Черрика, его пояс с гранатами и игольник, рукоять которого она все еще сжимала в руке. — Но псайкеры тоже не отваживаются чрезмерно напрягать волю в варпе, когда их и Худшее из Морей разделяет лишь толщина поля Геллера.

— И благоволение Императора, — вставила Ксана Фракс, стоявшая за плечом своего мужа со скрещенными на груди руками.

— Хорошо, и это тоже, — уступила Домаса. — Но все равно, хватать силу своим разумом на корабле, находящемся в варпе — это как палить во все стороны крак-снарядами, сидя в челноке. Именно поэтому мы и ждали, пока не войдем в варп, прежде чем пойти за ним. Правда, когда мы добрались до купола Псайканы, он уже успел удрать.

— Что он сделал?

— Мы немного рисковали с микрошоком, да, Черрик? Но оно того стоило, нам надо было гарантировать, что он не сможет сконцентрироваться, — Домаса говорила так быстро, что слова чуть не сливались друг с другом. Варрон никогда не видел ее настолько возбужденной.

— Что он сделал?

— Но я не думаю, что это был такой уж большой риск, в смысле, если бы он был в каком-то другом месте, но лебедочный колодец, там довольно-таки тяжелая машинерия, и микрошок вряд ли мог бы повредить металл, и мы рассудили, что стоит попробовать.

— Да, это было мое решение, — вставил Черрик, не слишком тонко надавив на «мое».

— Что он сделал?!

Голос Ксаны на этот раз был достаточно громким, чтобы все остальные это заметили. Домаса спохватилась, прежде чем рефлекторно выдать презрительную ухмылку, и поклонилась.

— Мои извинения, госпожа Фракс, все эти события меня немного взвинтили. Он выслал астропатическое сообщение, как только мы прошли зону комет. Никто из тех, кто по-настоящему верен! — на секунду ее речь превратилась в шипение, — не перехватил достаточно большую часть сигнала, чтобы мы дословно знали, что там говорилось. Но мы знаем, что наш друг Симозон собирал информацию о нашем путешествии и о составе экипажа, и был достаточно неаккуратен, чтобы оставить призрачные следы вокруг телепатического кресла, которое он использовал. Один из наших верных астропатов смог уловить их, прежде чем они испарились, так что мы знаем, по крайней мере, некоторые имена из тех, что были в сообщении.

— Я не понимаю, почему вы это сделали, — сказал Варрон. Он сцепил руки перед собой, и они были напряжены от беспокойства. — Что нам скрывать? Вы мне сами сказали, что это встречное требование — просто ерунда. Если наша позиция прочнее, то какая разница, кто и что об этом знает? И о нас?

Рот Домасы открылся и через миг закрылся.

— Пролегис Магал поделился со мной кое-чем из того, что Администратум знает о нашем пункте назначения, — сказала она, помедлив. — Помимо всего прочего, он сказал, что та женщина-арбитр, которая будет руководить передачей наследства — напомню вам, что это она будет судить, являетесь ли вы вообще наследником хартии — из порядочных. Не как некоторые Арбитрес, с которыми сталкивался мой дом, те, что любят обзаводиться тайными информаторами и совершать полночные налеты. Эта Кальпурния, очевидно, та еще дотошная стерва. Если бы подобному человеку захотелось знать, кто летит на корабле, он бы послал сюда герольда Арбитрес, чтобы тот долбился в обшивку, пока мы не вручим ему список. Она просто обожает вламываться туда, где не имеет права находиться, и давить там на всех своим авторитетом, так я слышала, — Домаса повернулась, и подол ее желтовато-коричневой юбки дернулся, когда она ткнула Симозона ногой. — Нет, если наш дружок на кого-то шпионил, то не на Арбитрес. А на того, кто пытается утянуть из-под ваших ног наследие вашей семьи. Неужели вы действительно хотите спустить им это с рук?

— И как же вы собираетесь все это подтвердить? — спросила Ксана, пока Варрон глядел на обмякшее тело Симозона. — Что он вам рассказал? Разве не должно быть каких-то улик, что у него есть связи с… с какими-то возможными заинтересованными лицами?

— Ничего на нем самом, ничего в его келье, — встрял Черрик. — Но Телепатика Гунарво прислала его на борт в последнюю минуту, в качестве замены. Они не так уж часто такое делают. Кто-то потянул за ниточки, помяните мое слово.

Домаса кивнула в знак согласия.

— Нам пришлось пользоваться дедукцией, потому что мы не в материуме. Если б не это, было бы гораздо проще. Мы бы могли слой за слоем углубляться в его мозг, пока не нашли бы то, что нужно. Есть определенные способы использовать варп-око, которые мне даже самой интересно опробовать, хотя я не такой уж прямо псайкер, который мог бы проделать достаточно тщательную работу. Но сейчас мы в варпе, и к тому же снаружи бурно, — ее лицо стало серьезным, и она глубоко вздохнула. — В таких штормах много чего может повстречаться. Выворачивать наизнанку чей-то разум, особенно разум псайкера, в таких условиях, когда наша защита и без того напряжена… нет, — сказала она чуть громче, как будто убеждая саму себя. — Мы не будем так рисковать. Я не хочу полагаться на удачу с таким разумом, как у него, пусть даже он чувствует боль или ослаблен медикаментами. Только не в таком неспокойном варпе, — она раздула узкие ноздри. — И я, определенно, не желаю допускать возможность, что он пошлет какой-нибудь тревожный сигнал, когда мы покинем варп. Он не должен выходить на связь.

— Полагаю, на корабле есть псайк-клетки, — начал Варрон, — так что, если надо его запереть…

— Запереть, — фыркнул Черрик, перебив его. — Вы слышали, что сказала леди Дорел?

— Нам надо выступить против этих претендентов на хартию с ним в качестве доказательства того, что они пытались сделать, — сказал Варрон. Во рту у него было сухо. В глазах навигатора и ее охранника он видел нечто, что ему не нравилось. — Я думаю, что такое свидетельство нарушения, шпионажа, ослабит их позицию в глазах закона. Если эта Кальпурния такая ярая сторонница честности и соблюдения всех требований…

— Это повлияет на них примерно так же, как на нас повлияет то, что они вдруг найдут доказательство работы какого-то нашего шпиона, — ответила Домаса. — И если ее удивит, что подобное происходит, значит, она еще тупее, чем следует из докладов Магала. Если он просто прекратит подавать сигналы, вот тогда они будут недоумевать. Поймали ли мы его? Оставили где-то? Может, он предал? Или ему просто нечего сообщать?

— Так, значит, псайк-клетка, — сказал Варрон. — Я пойду передам стюардам, пусть они это организуют.

Он встал с сиденья, но никто больше не пошевелился. Домаса пристально глядела на него. Варрон оглянулся на жену в поисках поддержки, но та побледнела и смотрела в другую сторону.

— Думаю, Варрон, мне следует продемонстрировать, как должен начать работать ваш разум с настоящего момента, — сказала Домаса, поднимая игольник. Один из удлиненных пальцев изогнулся, найдя кнопку спуска на рукояти, стиснутой в ее узкой ладони.

— Летальная доза, — быстро проговорила она и опустила руку. Раздался тихий звук, не громче, чем вдох, и Симозон повалился вперед. Чувствуя тошноту, Варрон увидел, как маленькая игла кристаллизованного яда, воткнувшаяся в затылок удлиненной головы астропата, растаяла и окончательно впиталась в его кожу. Он откинулся на спинку сиденья, как будто вся сила покинула его.

— Мои сторонники очень ясно изложили мне природу моей миссии, — сказала Домаса. — Я здесь для того, чтобы помогать вам любым возможным способом для того, чтобы побороть это встречное требование и сделать вас наследником хартии Фраксов и власти над флотилией. Вам нужно туда доехать, вот вам корабль и навигатор. Вам нужна защита для вашего собственного блага, вот вам я и Черрик. Вам понадобится помощь и поддержка в вашей будущей работе торговца, и поэтому здесь с вами достойные представители Гунарво и Администратума.

Домаса подняла руку, и Варрон отдернулся, но она просто убрала игольник, заткнув его обратно за ленту на руке.

— Все, что вам нужно делать, — приятным голосом добавила она, — это предъявить требование на свое наследство и помнить о своих друзьях. Это все, что от вас требуется, Варрон. Мы позаботимся обо всем остальном.

И затем они покинули его, оставив за собой немую застывшую сцену: Варрон Фракс, бледный и сжимающий руками подлокотники кресла, его жена в желтом платье, которая стояла, отвернувшись и спрятав лицо в руках, и распростертый у их ног труп астропата Симозона.

Глава седьмая

Крепость Арбитрес Скала Трайлан, Гидрафур

Адептус Министорум прибыли на Скалу Трайлан на пятый день пребывания там Ширы Кальпурнии, в разгар дня, когда она чувствовала себя раздраженной, постоянно отвлекалась и абсолютно не желала видеть никаких незваных гостей.

Не то что бы ей не нравилась сама скала. И остров, и крепость выглядели грубо и мощно: как любое архитектурное сооружение Арбитрес, крепость была выстроена так, чтобы один ее вид запугивал любого зрителя. Она занимала всю плоскую вершину скалы, в честь которой была названа, и возвышалась на каменном подножии с практически отвесными стенами, на триста метров поднимающимися над волнами. Даже с воздуха она словно излучала мощь и неподвижность, а с моря должна была выглядеть еще более впечатляюще.

Внутри, вдали от постоянного ветра и грохота волн, теплый воздух и узкие коридоры вызывали ощущение, что ты находишься в какой-то гигантской норе. По большей части проходы в крепости были настолько тесными, что в них едва могли разминуться двое Арбитрес, и только благодаря своему стройному телосложению Кальпурния могла передвигаться по ним свободно. Даже Куланн, не очень крупный мужчина, замечал, насколько ограничено пространство, когда был в броне. Широкоплечий Одамо с трудом протискивался по коридорам на двух тростях и прямых как палки металлических ногах, так что всякий раз, когда кто-то шел навстречу, ему приходилось пережидать в какой-нибудь нише, боковом коридоре или прижиматься спиной к стене.

Скала не являлась стандартной крепостью-участком. Архипелаг был мало населен, а море и все окружающие скалистые острова в радиусе ста километров оставались и вовсе безлюдны согласно соответствующему запрету. Когда-то очень давно один арбитр-генерал решил, что присутствие Арбитрес на Гидрафуре должно быть менее сконцентрированным, чтобы его нельзя было подорвать одной решительной атакой на Стену. По всей планете и системе были размещены укрепленные базы, так что в случае, если бы произошло немыслимое и Босфорская цитадель, насчитывавшая четыре тысячи лет, пала, уцелевшие участки не остались бы без жизненно необходимых ресурсов: оружия, персонала и Лекс Империа. Крепость на Трайлане была одной из таких специализированных баз, и в ее толстых черных стенах хранились копии самых важных писаний и догм Арбитрес.

По традиции Арбитрес прибывали сюда, чтобы учиться или учить, и с годами крепость стала чем-то вроде миниатюрного университета. Здесь были тексты, копии которых на Гидрафуре имелись только в самой Стене. В то время как стены крепости охранял гарнизон из арбитраторов, стоявших на часах на окружающих скалистых островках или патрулировавших запретную зону на бронированных летательных аппаратах или тупоносых подводных лодках, большая часть Арбитрес Трайлана проводила время при свете ламп в крошечных, похожих на соты кельях-читальнях на нижних уровнях центрального бастиона.

Чаще других среди них встречались судьи, склонившиеся над бумагами или мерцающими инфоковчегами в изучении десятитысячелетних, все время расширяющихся и усложняющихся имперских законов. Но были тут и каратели, выделявшиеся среди прочих своими громоздкими униформами и коричневыми мундирами — их обычно посылали на Трайлан, чтобы они вобрали в себя знания из более редких и малоизвестных трактатов касательно пленения, допроса и раскалывания преступников. Приезжали и вериспексы, чтобы листать аналитические записи по делам, закрытым тысячу и более лет назад. Гарнизонные проповедники изучали тексты своих предшественников, оттачивая понимание своего религиозного долга перед другими Арбитрес. Да и сами арбитраторы спускались в читальни, когда не ходили по стенам с магноклями в руках, чтобы прочитать о техниках, использовавшихся Арбитрес прежних поколений: как разогнать толпу, как вломиться в бункер, как справиться с парадом бунтовщиков; уязвимые места дома, дворца, танка, грузовой повозки, лишенного брони мятежника; какие формации лучше всего применять, чтобы оцепить жилблок или превратить его в руины, взять штурмом космический корабль или захватить управление над ним, защитить силовую станцию или подорвать ее изнутри.

Кальпурнии нравилась эта книжная атмосфера. Двое из рода Кальпурниев, за пять поколений до нее, были генералами Арбитрес в пограничных системах сегментума Ультима. Она читала их дневники, и ей запомнилась фраза одного из них, что сила без понимания не более полезна для закона, чем понимание без поддержки силы. Наверное, в любых иных обстоятельствах она бы сочла пребывание на Трайлане отличным и вдохновляющим отдыхом. Но не теперь, когда ее донимали непрошеные гости, в то время как у нее и так было полно забот с прошеными.

— Арбитр-сеньорис Кальпурния, я уверяю вас, что полностью понимаю, что нахожусь на суверенной территории Адептус Арбитрес, — генетор-магос Санджа говорил осторожным и официальным тоном. — Но, арбитр, вы должны понимать, что я просто не имею права отбросить законы и традиции моего собственного ордена Адептус, которые не только установлены декретами Механикус, но и священны пред ликом Бога-Машины. Я должен действовать согласно им. Не может быть иного способа.

— Но, со всем уважением, я вынуждена повторить свой вопрос, магос. Могу ли я узнать, что конкретно требуется для ваших ритуалов? Если ваши законы против того, чтобы кто-то, не принадлежащий к Культу Машины, смотрел на… — она собиралась сказать «ваше оборудование», но знала, что некоторые Механикус считают унизительным применение этого термина к своим священным устройствам, — …на жилища ваших машинных духов, тогда у нас нет никакого конфликта. Можно поставить экран, или повесить занавес, или просто завязать глаза всем не-Механикус, которые будут в комнате, пока там находятся машины. Я позволю любому из ваших сервиторов это сделать. Я войду в комнату и дам себе первой завязать глаза…

— Дело не в том, кто что видит, — ответил Санджа. Насколько Кальпурния могла сказать, он был одет точно так же, как в тот раз, когда она впервые встретила его на ступенях его собственного храма в Августеуме. На фоне темного и аскетичного помещения суда он выглядел ярким цветовым пятном. На нем было алое кимоно Механикус, на голове — капюшон и покрывало, так что виднелись только ярко-голубые глаза и крючковатый нос, с шеи свисала эмблема в виде черепа-шестеренки, выполненная из черной стали и алмазов, красно-белый пояс украшал спиральный знак генетора из крошечных самоцветов. За ним стоял один из младших аколитов, также в алом одеянии, с полностью скрывающим голову красным кольчужным капюшоном. Его руки бугрились от скрытой аугметики. Позади него, в свою очередь, плечо к плечу стояли четыре сервитора-карлика, напоминающие жирных пустоглазых детей, балансирующих на аугметических ногах с копытами и вывернутыми назад суставами, которые блестели при свете ламп. Люминанты Санджи, золоченые черепа видных Механикус, которые сопровождали его внутри святилища, здесь не присутствовали.

— Ковчег Гелиспекса — одна из самых почитаемых машин культа Генеторов на всем Гидрафуре, — сказал Санджа. — Посоветоваться с ним — значит совершить значимый религиозный акт. Даже на священной земле для ритуалов калибровки и инициализации требуется больше часа, чтобы умилостивить его аниму, и только тогда она запустит машину. Прежде были случаи, когда я выводил ее из святилища, и сама машина создана приспособленной к перемещению, но всякий раз мы передвигали ее на территорию, заблаговременно освященную членом нашего культа. В этом-то и проблема, арбитр. Я не хочу думать, что может произойти с Гелиспексом, если мы попытаемся пробудить его на неосвященной земле. Нельзя и рассуждать о такой возможности, когда есть риск, что его дух будет настолько разгневан или поврежден, что мы не сможем его восстановить. Если вы хотите, чтобы я проверил генетические образцы этих двух преемников именно здесь, тогда нужно позволить кому-то из моих литургических механиков произвести над частью крепости ритуал освящения, сделав ее суверенной территорией Адептус Механикус. Иного пути нет. Если это невозможно, — продолжил он, едва Кальпурния открыла рот, чтобы ответить, — тогда я предоставлю любую помощь, какую только смогу, но без машины. Или же, если предпочтительнее, я вернусь в Августеум, чтобы пробудить Гелиспекс там, так что можно будет выполнить требующуюся работу и предоставить вам результаты. Я сделаю это без всякой обиды, и мое уважение к вам не уменьшится, что само собой разумеется, — Санджа завершил свою речь поклоном.

— Понимаете, магос, у нас налицо столкновение юрисдикций. Я точно так же связана по рукам и ногам, как вы. Каждый прецедент соперничества между преемниками гласит, что они остаются в зале суда, у них берут кровь, уносят к Гелиспексу, а потом представитель вашего ордена приносит обратно в суд вердикт машины. Проблема в том, что все прочие прецеденты относятся к судам, происходившим в Стене, от которой до вашего храма можно дойти пешком, — она вздохнула. — Вы не хотите войти в историю как тот, кто сломал машину Гелиспекс, а я не хочу становиться женщиной, которая создала прецедент, когда сторонняя организация объявила свою власть над крепостью Арбитрес, — ее пальцы дотянулись до шрамов над глазом и поползли по ним. — Я не могу солгать, даже если это будет просто пропуск информации, и не оставить никаких записей об этом. А когда подобное попадает в прецеденты, магос, его дьявольски сложно оттуда выгнать. Нельзя просто заставить что-то не случиться.

— Я понимаю. Мы в патовой ситуации, которую создали не вы и не я.

Санджа ничего не имел против арбитра-сеньорис и искренне хотел помочь. Но на миг он не мог не почувствовать веселье. Хотя Механикус обладали абсолютной властью над своей собственной юрисдикцией, у них не было почти никакой возможности просто прийти и взять власть над другими Адептус, как это могли сделать арбитры, и он подозревал, что подобные безвыходные ситуации у него случаются чаще, чем у нее. Он решил попытаться еще раз.

— Как осуществляется инженерное обслуживание крепости, арбитр? Кто ухаживает за вашими системами — техножрецы или миряне?

— Миряне. Здесь то же самое, что и в других наших крепостях — мирские техноадепты, которым ваше жречество дало разрешение на исполнение долга. На скале нет техносвятилища, которое отвечало бы вашим нуждам. Я уже думала насчет этого.

Она огляделась.

Эта комната была, пожалуй, самой большой во всей крепости, и едва ли была крупнее, чем некоторые из залов аудиенций в Стене. Для имперского здания это было необычно — в них, как правило, имелось как минимум одно просторное помещение с высоким сводом. Однако на первый взгляд она казалась больше, чем была на самом деле, потому что потолок и дальние стены терялись в тусклом освещении. На экваторе Гидрафура свет был более ярким и менее желтым, чем на севере, в Босфорском улье, но комната была слишком глубоко погребена внутри крепости, чтобы в ней можно было сделать окна. Хотя это наводило на мысль…

— Мы не рассматриваем вариант под открытым небом? На окружающих скалах есть посты часовых, но ничего кроме них. Должно быть достаточно открытого пространства, чтобы установить что-то вроде шатра…

Но Санджа уже покачал головой.

— Материальная форма машины так же деликатна, как и ее темперамент, — сказал он. — Я не могу рисковать, подвергая ее воздействию стихий, даже в условиях, которые будут лучше подходить ее духу. Я подозреваю, арбитр, что если я должен использовать машину для подтверждения наследования, как вы хотите, то это произойдет либо в Босфорском улье, либо в одном из наших храмов на южном побережье Ниерака. Там, вероятно, есть такие, которые могут подойти, впрочем, я был бы рад, если бы ваши арбитраторы помогли с охраной и безопасностью, пока там будет размещаться Гелиспекс.

— Хмм.

В раздумьях Кальпурния взяла сообщение от курьера, который осторожно подошел к ней и нервно поглядывал на техножреца и его свиту.

— Если я могу поинтересоваться, арбитр Кальпурния, я не мог не заметить, что в собственных архивах Механикус не упоминаются подобные проблемы с наследованием Фраксов, хотя я понимаю, что мы ассистируем в подтверждении генов разных преемников, соперничающих друг с другом. И, хотя я не желаю проявить неуважение…

— Да, конечно, все в порядке, магос. Как я и сказала, прецеденты относятся к слушаниям в Стене, но я хочу отойти от традиции проводить их именно там. Уже есть признаки возможного нарушения правил, так что я хочу, чтобы суд происходил в месте, которые мы полностью контролируем, а не в Августеуме, где обе стороны могут целыми днями играть в догонялки-убивалки, как до, так и после церемонии. Я на горьком опыте выяснила, насколько велика вероятность всевозможных вмешательств, когда ты сидишь посреди Босфорского улья, неважно, в насколько безопасном, по твоему мнению, месте.

Санджа, который и сам в свое время оказался замешан в столкновение Кальпурнии с жестокими интригами Босфорского улья, слегка поклонился в знак согласия.

— И я решила выйти наружу, — продолжала она. — Если б я заранее подумала о таких сложностях, то, наверное, осталась бы там, — она скривилась. — Хотя нет, не осталась бы. Но я бы не стала просить вас лететь сюда за треть планеты из-за дела, которое оказалось обреченным на неудачу с самого начала. За это вы получите письменное извинение с моей печатью. Мне нельзя быть настолько невнимательной.

Санджа отмахнулся от этих слов.

— Тут есть и моя вина, поскольку я определенно должен был удостовериться перед вылетом, что вы точно знаете все, что от вас может потребоваться Механикус.

Они подошли к узкой двери в холл. Арбитраторы, стоявшие там на часах, взяли оружие на караул, когда они прошли мимо.

— И я уверен, что эти проблемы, в любом случае, не обязательно фатальны для вашего начинания, — сказал Санджа, когда они свернули в коридор за дверью. Он был настолько узким, что только четверо маленьких сервиторов могли достаточно свободно идти по двое в ряд. — Есть различные диагностические церемонии, которые я мог бы провести в крепости как есть. Они не будут обладать церемониальным весом Гелиспекса, официальный штамп которого, как я понимаю, является традиционной частью наследования. Однако, если вам нужно простое генетическое подтверждение, чтобы можно было перейти к юридической стороне вопроса, я, скорее всего, смогу удовлетворить ваши требования. Еще раз, кто эти двое?

— Один — сын от ныне покойной жены торговца, второй — сын наложницы, рожденный в самой флотилии, согласно нашей информации.

— Что ж, я гарантирую, что, поработав день-два с их образцами, я смогу… Арбитр?

Кальпурния встала как вкопанная в середине коридора, читая сообщение под одной из ярких потолочных ламп. Когда она закончила, ее рука дернулась, как будто хотела отшвырнуть его подальше.

— Не могу поверить. Что себе возомнил этот идиот, что он на каком-то гребаном карнавале? Какого черта он тут вообще делает? — она снова двинулась вперед со скоростью, которую Санджа счел не слишком соответствующей ее положению. — Почему он не остался там, где ему было велено?

— Арбитр, могу ли я спросить, о ком вы говорите?

— Симова! Этот надутый, пучеглазый преподобный Симова.

«Гига-VII», флотилия Хойона Фракса, доки системы Батриста

Кто-то сказал ему, что они снова внутри системы, на последней остановке, где можно было перегруппироваться, прежде чем нырнуть в варп-течение, низвергающееся к Гидрафуру. Нильсу Петроне, больше не энсину, но будущему вольному торговцу, было все равно. Он уже почти забыл, что существовала флотилия, система, Империум за ее пределами. Его мир сузился до размеров сводчатого покоя на «Гига-VII», широкой кровати с балдахином, стоящей на возвышении в его центре, прямо под центром высокого купола, и его собственного тела и боли.

Периодически он пытался убедить себя, что раньше он чувствовал себя хуже из-за того, что не понимал происходящее с ним до конца, а теперь, когда он знает, что именно терзает его тело, он мог справиться со всем, что еще могло случиться. Но иногда ему становилось настолько плохо, что это переставало помогать, и боль была настолько сильной, что он терял способность достаточно ясно мыслить, чтобы хоть в чем-то себя убеждать. Они не помогали ему справиться с болью. Твой организм должен привыкнуть к изменениям, так они говорили. Если мы хоть немного тебя обезболим, то тело может утратить способность руководить изменениями, так они говорили. Мы не будем рисковать тобой, так они говорили.

Может быть, так и было, а может быть, и нет. Он считал, что этим не исчерпывается. Магосу, судя по всему, не было дела до боли, но вот когда Д'Лесте наблюдал, как спазмы выжигают нервы Петроны, словно солнечные вспышки, его глаза загорались, а язык подползал к краю рта.

Когда ничего не болело, он спал, сколько мог. В такое время он зачастую просто проваливался в бессознательное состояние, или, по крайней мере, в блаженную дремоту, в которой ему не хотелось думать ни о чем тревожном. А вот когда боли было как раз столько, что она проходила по его нервам, как точильный камень, и делала мысли холодными и острыми, тогда Петрона осторожно прикрывал глаза и работал над своими планами.

Когда обработка закончится, он унаследует хартию и станет новым вольным торговцем Фраксом. В этом он им верил. Гостей для того злосчастного ужина выбрали не потому, что это помогло бы сплотить флотилию — как сказал им ныне покойный идиот Генш — это был способ собрать всех перспективных кандидатов, которых на пару определили Д'Лесте и Бехайя, способ ввести им первую порцию сыворотки.

Никто во флотилии не знал, испытывались ли ранее генетические процедуры, придуманные Диобанном. Хоть где-либо или когда-либо. Магос основывался на манускриптах, которые нашел в обломках эксплораторского корабля, что изучал некий род ксеносов-наемников, а также трактатах о трансформирующем геносемени Астартес, которые, предположительно, никогда не выходили за пределы биокузниц Марса. Но сами эти процедуры были неизвестной величиной, и для них нужно было каким-то не вызывающим подозрений образом подвергнуть кандидатов воздействию сыворотки, запускающей изменения.

И Петрона был единственным, кто выжил, хотя Д’Лесте как-то не слишком осмотрительно поведал ему, что им пришлось не раз вытаскивать его с самого края бездны. Он был тем, в ком они были больше всего уверены, тот, с кем они по-настоящему надеялись работать, и тот факт, что он был довольно похож на молодого Хойона Фракса, был только в плюс.

— Это значит, что я правда сын Хойона? — нерешительно спросил Петрона, когда услышал об этом. В то время у него во рту был пучок трубок, перегоняющих сыворотку, поэтому ему приходилось осторожно выговаривать слова. Но Д’Лесте и Тразелли, которые присматривали за ним в тот момент, взорвались смехом.

— Нет, мелкий ты нахальный… ты не сын торговца, — ответил Тразелли. — Ты что, не знаешь, в последние годы шлюхам старика позволяли иногда гулять на сторону. Да и вообще, он всегда был не особо похотлив. Я слышал, кое-где поговаривали, что Гайту даже приходилось чуть-чуть стимулировать его, чтобы получился хоть какой-то наследник, хотя, если б он тогда знал то, что мы теперь все знаем, он бы, наверное, и не заморачивался.

Они все ненадолго затихли, пока один из помощников-сервиторов Диобанна вытаскивал трубки из глотки Петроны. Когда кашель затих, а вода, которой он полоскал рот и отплевывался, больше не была подкрашена кровью, Петрона промокнул глаза и осторожно спросил, что именно имел в виду Тразелли. Они достаточно дружелюбно объяснили ему — им уже, похоже, было все равно, сколько ему известно. Какую угрозу могло представлять это потеющее, то и дело сглатывающее существо, опутанное медицинскими приборами? И это было хорошо.

— Варрон Фракс. Ты, наверно, слышал его имя, — сказал Д’Лесте. — Это он — наша цель, или, по крайней мере, его претензии на хартию. Его требование необходимо переломить ради самой хартии, ради имени Фраксов и флотилии. Может, это жесткое решение, но мы в первую очередь верны роду Фраксов, как мы его видим. Варрон неприемлем. Избалованный бездельник, который не трудился, чтобы заработать хартию, ему просто повезло, что в нем плещется чуток фраксовских генов. И если принцип наследования настолько скверно задуман, что базируется на этом, а не на истинном достоинстве, ну что ж, тогда мы можем бросить ему вызов.

Выражение лица апотекария было чуть более напряженным, чем следовало, и, слушая его, Петрона понял, что Д’Лесте заставляет себя поверить в то, что говорит. С того самого момента он не сомневался, что это все — просто захват власти, не более того. И это тоже было хорошо.

— В любом случае, — сказал Тразелли, — если бы не было других прямых наследников, то все было бы намного проще. Ключевой элемент — близость крови, понимаешь? Ты довольно умный мальчик. Ну и, хотя я в этом не особо понимаю — я знаю, как пускать кровь, но не как играть с ней, ха — но идея такова: если мы покажем эту близость крови, то дело в шляпе.

Близость крови. Хороший термин. Петрона запомнил его тогда и вспоминал теперь, когда лежал на кровати под балдахином и наблюдал за сервиторами Диобанна с их паучьими конечностями и инкрустациями из перламутра, слоновой кости и рубина. Они парили между биотическими чанами и сосудами для проб, центрифугами и рядами трубок и чаш. Время от времени один из них выпускал червя из конечности или лица, и тот проникал в какое-нибудь отверстие в стоящих рядом кафедрах, где находились когитаторы. Петрона понимал, что они таким образом общаются с машинами, может быть, не только этими, но и с другими, в иных частях корабля, хотя не совсем понимал, как это происходит. Лекторий Диобанна находился позади его головы, хотя из-за кровати и собственной слабости он не мог повернуться и увидеть его. Магос стоял там, когда руководил сервиторами, и какое-то машинное ведьмовство позволяло ему видеть их глазами и контролировать без каких-либо команд, которые Петрона мог бы слышать.

Со стороны ног, над дверью в палату, висела большая пикт-пластина, на которой постоянно рябила и волновалась мозаика изображений: изящные узоры из линий и кругов, выписанных зеленым светом, странные сероватые овалы и эллипсы, которые как будто шевелились и плавали, причудливые полоски меняющихся цветов и вращающиеся руны, которые Петрона не мог прочесть. Во время предыдущего визита Диобанна он набрался храбрости спросить, что это за образы, и магос ответил: «Так я вижу твою кровь». В этой фразе было что-то настолько пугающее, что он лег, закрыл глаза и не открывал до тех пор, пока не был уверен, что Диобанн ушел.

Если бы не было прямого наследника, Варрона, то флотилии, пожалуй, вовсе не пришлось бы заниматься этими манипуляциями, или они обошлись бы легким вмешательством. Но раз уж преемственность оспаривалась в суде Адептус, они должны были привезти не просто образец ткани, но самого кандидата, в крови которого был бы генетический след Хойона Фракса. Неудивительно, что Петрона чувствовал боль, когда в его метаболизме циркулировали искусственные вирусы и алхимические сыворотки, искажающие и переписывающие фундаментальную структуру его крови, чтобы ее отпечаток выдавал его за сына человека, который не был его отцом.

Поэтому он позволил Диобанну и Д’Лесте работать над собой. Когда они будут довольны результатами — так ему сказали — его переместят на «Обещание Каллиака», где над ним поработает и Гайт. Он научится говорить о Хойоне как об отце, говорить о флотилии как о своей собственности и никогда не вызовет подозрения даже у того, кто действительно провел первые десять лет жизни со своим отцом Фраксом. Когда все закончится, он станет маленьким принцем-негоциантом, роскошно разодетым и правильно подготовленным, он будет танцевать на ниточках у распорядителей флотилии и быть их смазливеньким лицом, когда понадобится.

И это тоже было хорошо. Правда. Все это было хорошо.

Бывший Нильс Петрона, будущий Петрона Фракс, не знал, получится ли у Диобанна этот фокус. Превозмогая боль и периодические обмороки, он узнал больше, чем позволял им видеть, и знал, что распорядители не были уверены, обманут ли подделанные образцы крови Арбитрес и смогут ли они на самом деле заполучить наследие Хойона. Они поставили на удачу. Но он уже решил, что вне зависимости от того, получится ли у них или нет, он им кое-что должен за свою мать, и за Ренджилл, и Ниммонда, и Омью, и всех остальных.

Петрона спрятался под одеяло и сжал кулаки. Теперь он мог удерживать их, пока не досчитывал до пятиста, и ухмылялся, когда ногти глубоко врезались в ладони и оставляли маленькие полукруглые следы, красные от его странной меняющейся крови.

Нильс Петрона приедет вместе с распорядителями флотилии на Гидрафур. И в конце путешествия, еще раз поклялся он самому себе, Петрона Фракс убьет их всех.

Крепость Арбитрес Скала Трайлан, Гидрафур

Преподобный Симова стоял на скошенной вершине скалы на краю запретной зоны, под высокими серыми стенами и зоркими бойницами одного из укрепленных наблюдательных пунктов Арбитрес. Рядом с ним стоял герольд из Нунциатуры епарха, которому нечего было делать, кроме как держать перед собой свиток, поскольку Симова, видимо, решил вести большую часть переговоров сам. Позади герольда в один ряд выстроились облаченные в белые доспехи Адепта Сороритас, сестры ордена Священной Розы, которых Симова отобрал из гарнизона Собора в Августеуме. Глухие шлемы типа «Крозиат» прикрывали их лица от крепкого морского бриза.

Кальпурния наклонилась над пикт-транслятором и наблюдала за этой сценой, записываемой оптиконами наблюдательного поста, и ее глаза сузились от гнева, глядя, как маленький голографический Симова тычет пальцем в миниатюрного арбитратора перед собой. На посту имелось и устройство звукозаписи, но ветер над скалой и естественный шум передачи делали голоса неразборчивыми.

— У нас есть какое-то представление о том, чего ему надо? — спросила она, и арбитр Фесалка, техник по связи, помотал головой.

— Наш гость довольно-таки сильно настаивает на соблюдении протокола, мэм, поэтому, как только он оказался лицом к лицу со старшим офицером на посту — вот он, проктор Аммаз — он начал зачитывать свои верительные грамоты и тому подобное. Полный церемониал. Теперь он требует, чтобы его пропустили на саму скалу. Я так думаю, у него есть какие-то поручения от епарха. Аммаз сказал ему «нет», но священник, судя по всему, не собирался принимать такой ответ. Начал болтать, мол, его обязанности святы и не нуждаются в разрешении смертных. Потом Аммаз сказал ему, что если они проникнут в запретную зону без выраженного предоставления права на пролет с эскортом, то их собьют, прежде чем они преодолеют два километра…

— Хорошо.

— …так что теперь священник опять начал уговоры. Он говорит, что прибыл, чтобы пообщаться с вами по делу, и что вы отчихвостите Аммаза по полной, когда узнаете, что он его так долго задерживал.

— Проктор Аммаз молодец, тем хуже для священника. Вы ему передаете инструкции, пока он там?

— Да, мэм, — сказал Фесалка. — Его связь активна, но встроена в шлем, так что священник ничего не слышит.

— Хорошо, — сказала Кальпурния, выпрямившись. — Скажите ему, что он не должен сдавать ему ни пяди земли. Буквально. Даже ни миллиметра. Если они попытаются пробиться вперед, то он должен отреагировать именно так, как он и сказал. Ни один арбитр никогда не угрожает попусту.

Ее левая рука неуверенно приподнялась и потянулась к шрамам над глазом, потом выражение лица стало твердым, и рука снова опустилась и легла на рукоять силовой дубинки.

— Куланн? Снаряди, пожалуйста, к отлету транспорт, в котором мы прилетели, и уведоми нашего уважаемого гостя, магоса Санджу, что ему тоже следует подготовиться к отбытию. Также надо подготовить одну из патрульных машин, чтобы она слетала на тот наблюдательный пост. Кстати говоря, это ты в ней полетишь, так что выбери себе сам что-нибудь в ангаре. Почтенный Симова, видимо, не уяснил то, что я пыталась до него донести на нашей последней встрече. Думаю, надо повторить, и чуть более внятно.

Глава восьмая

«Коронет Триатик МРА-47», сторожевые врата Имперского Флота, внешняя часть Гидрафурской системы

Первым человеком, который увидел, как флотилия выходит из варпа на окраинах Гидрафура, был рядовой матрос оптикона по имени Иарто, который узрел крошечную и далекую искорку света, когда корабли хлынули из разрыва в реальности и по инерции помчались дальше, направив носы в сторону яркого гидрафурского солнца.

Иарто добросовестно подогнал куда нужно бронзовые измерительные стержни, зафиксировал координаты увиденного, передал их по переговорной трубе в рубку оптикон-интенданта высоко наверху и выбил их на серой карте, которую тут же всосала в себя пасть-прорезь горгульи на центральной колонне его обзорной палубы и плавно понесла в архивы врат. Больше матрос об этом не думал, как не думал ни о каких крошечных варп-вспышках, которые записывал. Все знали, что Гидрафур слишком хорошо защищен и находится слишком глубоко внутри Империума, чтобы здесь могли появиться враждебные корабли. Приоритетной задачей для Иарто было достаточно выслужиться перед начальством, чтобы его перевели с этого набитого людьми и забытого Императором островка монотонности на одну из больших планетарных баз, где укрепления уходили глубоко под кору, где были теплые комнаты, и женщины, и маленькие нехоженые уголки, где можно установить самогонный аппарат.

Но даже если первый человек, увидевший прибытие флотилии, не придал ей того значения, какое хотелось бы чувствовать ее распорядителям, это бы долго не продлилось. Астропат на верхнем шпиле тонкого металлического веретена, которое представляли собой врата, послал флотилии приветствие, на которое пришел вежливый ответ, а затем выслал как астропатическое, так и вокс-сообщение эскадре капитана Ириана Трейза, ближайшему узлу в сложной сети боевых кораблей, которые патрулировали весь Гидрафур.

Доброжелательность Флота к флотилии Фракса быстро сошла на нет. Несмотря на приглашение, затем просьбу, затем требование, чтобы она остановилась в ста пятидесяти километрах от «Коронет Триатик МРА-47» и дождалась эскорта, флотилия нехотя притормозила до скорости чуть ниже крейсерской, после чего легла на курс, который провел бы ее между двумя эклиптиками Гидрафура, вокруг звезды и к самой планете. Оскорбленный грубостью флотилии и не впечатленный повторяющимися в ее коммюнике не слишком тонкими ссылками на привилегии, даруемые хартией, Трейз воспользовался возможностью провести своей эскадре небольшую отработку близких маневров.

Так что наблюдатели на палубах флотилии были изумлены, когда перед ними возникли высокие зубчатые носы полудюжины боевых кораблей Линейного флота Пацификус, которые мчались навстречу настолько быстро, что некоторые слишком нервные командиры торговых кораблей отдали приказ подготовиться к столкновению. Строй кораблей Флота копьем вонзился в бок флотилии Фракса, а затем, демонстрируя прекрасное управление и дисциплину, мощные боевые суда развернулись и встали на курс флотилии, без усилий сохраняя ту же скорость. Экипажи, привычные видеть в иллюминаторах умиротворяющее зрелище сияющих светом кораблей флотилии, теперь глядели на шершавые серые корпуса линейного флота, выгнутые арками амбразуры и громадные смертоносные силуэты лэнс-пушек.

На этот раз не было ни приглашения, ни просьбы, не требования, только приказ. Флотские пилоты должны были прибыть на борт с инфодисками и вокс-устройствами, чтобы провести флотилию сквозь лабиринт минных полей, застав, гравитационных приливов и патрульных эскадрилий, которые — как было очень подробно разъяснено — уничтожили бы все корабли Фракса до единого, если бы те попытались самостоятельно влететь внутрь Гидрафурской системы. Капитан флагмана Трейз лично высадился на борт «Бассаана», и первое, что он сделал — прошел на мостик к капитану и дал ему в зубы. Тот растянулся на палубе рядом с собственной командной кафедрой, с кровоточащими, рассеченными рукоятью пистолета губами.

Флот, как правило, не очень любил вольных торговцев.

Флагман «Бассаан», флотилия Хойона Фракса, Гидрафур

И это чувство было взаимным.

— Настырный гроксолюбивый… — прорычала Занти. Она стояла рядом с Кьоргом на мостках перед большим круглым иллюминатором и смотрела на огромный бок флагмана Трейза, «Искупления Диармида». Курьер принес им известия о полученных приказах и о том, как унизительно этот флотский обошелся с несчастным капитаном. — Не понимаю, почему мы им такое позволяем. Хартия — это не какие-то пустые слова. Мы должны были проплыть прямо сквозь них и слать всех к чертям. Бесхребетные вы люди.

Распорядители флотилии провели краткое, но разгоряченное совещание, пока к ним приближалась эскадра. Занти, которая внимательно прислушивалась к отчетам Диобанна о состоянии здоровья Петроны, настаивала на том, чтобы помчаться прямиком на Гидрафур и потребовать хартию как можно скорее. Ей не слишком понравилось, что она проиграла в общем голосовании, и еще меньше — что Кьорг прочитал ей нотацию на тему дипломатических реалий. Занти была женщиной, живущей по букве закона, а сложности, которые возвели вокруг закона люди, ей никогда не давались.

— Совсем наоборот, — сказал Кьорг. — У меня есть хребет. И кишки, которые вовсе не тонки, как ты также говорила. О, и мозги, о них ты тоже делала замечания. У меня есть мозги.

— Надо же.

— А еще у меня есть кости, глаза, легкие, мышцы и даже ногти на ногах, и они все мне нравятся, и именно поэтому я предпочел сотрудничать с флотом и не пытаться оправдать любое оскорбительное поведение, напирая на хартию — они и так терпеть не могут тот факт, что вынуждены соблюдать ее требования. Я бы предпочел, чтобы все эти части моего тела остались частями моего тела, а не превратились в облачко пара, летающее вокруг Гидрафура.

— Я тебе говорила, — резко возразила Занти, — пассивная защита хартии действует на всю флотилию, даже когда нет торговца, который бы ею владел. Дополнительные распоряжения, относящиеся к…

— Да, но согласен ли Флот с такой интерпретацией? Ты сама признала, что это конкретное правило никогда не проверялось на деле.

— Неважно, — отрезала Занти. — Наша интерпретация — правильная. Весь смысл самого владения хартией — в том, чтобы зудни не могли помыкать нами как хотят.

— Я даже не понимаю, куда ты торопишься, — сказал Кьорг. — Объясни мне, откуда такая спешка. Мы же уже на месте, мы в Гидрафуре. Не успеешь оглянуться, мы уже будем пожимать руки арбитру.

— Я это прекрасно понимаю, спасибо.

На миг Занти задалась вопросом, почему она вообще позволила втянуть себя в разговор с этим человеком, которого она так презирала.

— И тебе кто-нибудь говорил, что настоящий наследник все еще продирается сквозь варп-бури рядом с Санто Певрельи? Штормит так сильно, что волны оттуда заставляют нервничать даже наших собственных астропатов.

Занти сердито посмотрела на него. Астропаты флотилии входили в ее ответственность.

— Они там еще долго проторчат, Занти. Подумай, сколько у нас будет времени, чтобы обработать Арбитрес. Я уверен, что мы придумаем, как можно заложить фундамент под нашу выгоду.

— Ты у нас дипломатический распорядитель, Кьорг, ты уже должен иметь на руках планы по закладыванию фундамента. А также запасные варианты и планы на непредвиденные ситуации. Что именно ты делал все это время, как подготовился?

— Времени еще полно, — высокомерно бросил Кьорг и не спеша удалился.

Значит, он ничего не сделал, как обычно. Занти задумалась, знает ли он, насколько шатко его положение во флотилии, и о том, как он словно нарочно его ухудшает.

Она потрясла головой, чтобы избавиться от этой мысли, раздраженно махнула рукой на гигантский боевой корабль за окном и зашагала в противоположном направлении. Если он так старается вырыть себе яму, пусть роет — когда он уйдет со сцены, роль дипломатического распорядителя угодит прямо в ее ведение. Она просто не понимала, почему некоторые люди все время ведут себя так глупо, и только.

«Гига-VII», флотилия Хойона Фракса, Гидрафур

Д’Лесте с тревогой наблюдал за силуэтом, скрытым занавесью. Глаза Петроны, похоже, стали более чувствительными, и он требовал, чтобы его постель окружали занавески, пропускающие лишь тусклый свет. Д’Лесте был им за это благодарен. Ретрогенетические процедуры Диобанна взимали с парня свою дань, и в нем с трудом можно было узнать того высокомерного молодого энсина, которого они видели на голографическом дисплее во время того разговора.

— Он стабилен, — прожурчал в ухе Д’Лесте голос Диобанна. Они привыкли использовать микробусины, когда находились рядом с койкой, особенно если обсуждали состояние пациента. — Если вы будете следовать моим наставлениям, не мешать сервиторам делать их работу и сохранять бдительность, тогда он останется стабилен.

— Как долго? — спросил Д’Лесте. Его все это не радовало. Он никому бы не признался, но его пугала мысль о том, что он теперь за главного. Он уже привык к уверенным действиям и сверхъестественному спокойствию магоса. Его тревожила мысль, что нет никого, к кому можно было бы обратиться, если что-то случится.

— Достаточно долго. Пока я не вернусь, — холодно проинформировал Диобанн. — Вам не понадобится начинать никаких новых стадий обработки. Если даже я задержусь, мы, по крайней мере, успели довести нашего субъекта до такого состояния, когда его ткани могут подтвердить, что он — родич Фраксов. Мы не узнаем, что именно потребует эта арбитр Кальпурния, пока не достигнем момента принятия решения.

— Мы постараемся выяснить, что это будет, — сказал Д’Лесте, хотя не питал больших надежд. Пока что все усилия Кьорга в этом плане сводились к тому, что он назначил клерка — женщину, которая, как был уверен Д’Лесте, была его любовницей — чтобы отправить вперед сообщение. Он даже не знал, отправлено оно уже или нет.

— Если она потребует образец живой ткани, тогда я предоставляю вам возможность импровизировать решение, — сказал магос. — Однако я постараюсь сделать все, что смогу, чтобы подготовить для этого фундамент. Вот почему лучше всего поехать мне. Я доверяю себе больше, чем Кьоргу.

— Как и мы все.

— Это не мое дело, — добавил Диобанн. — Я не посол, но для этого поручения я гожусь лучше всех. Генетор-магос Санджа — именно тот, кто производит ритуалы анализа, и он будет польщен тем фактом, что я счел нужным заблаговременно представить ему образец. Тот факт, что мне нужно изменить лишь малую частицу, а не целое живое существо, позволяет мне произвести более тщательные изменения препарата, который я ему преподнесу… — он приподнял в блестящей руке металлическую флягу, — …однако, если моего дополнительного труда будет недостаточно, чтобы убедить его, я также лучше всех смогу изложить доводы за то, чтобы флотилия продолжала владеть хартией. Отношения между флотилией и Механикус были весьма плодотворны для обеих сторон, и магос Санджа поймет, что новый наследник не таков, чтобы можно было гарантировать их продолжение.

Д’Лесте был горд это слышать. Никто точно не знал, что Варрон может решить касательно положения Диобанна во флотилии, но врач рассказал магосу, что Варрон известен антипатией к Механикус, и, видимо, был в этом весьма убедителен. Он снова указал на койку.

— Я так понимаю, что Гайту не придется долго ждать?

— Не придется, — подтвердил Д’Лесте. — По протоколам Флота мы задержимся еще как минимум на несколько дней, пока не долетим до Гидрафура, и Гайт говорит, что ему понадобится все это время, чтобы гарантировать, что Петрона сможет вести себя, как подобает будущему вольному торговцу. Он и так немного злится, что ему пришлось так долго ждать. Вот поэтому мне и нужно точно знать, что Петрона будет в достаточно здравом состоянии, — он покосился на кровать. — Он сможет взаимодействовать с людьми? Сможет учиться чему-то? Гайт ничего не добьется, если он все время будет в помутненном сознании.

— Субъект, — ответил Диобанн, начиная двигаться к двери, — в ясном уме и контролирует себя. Я заставил его произвести определенные вербальные, физические и логические упражнения и использовал дозы болеутоляющего в качестве небольших наград. Можно передать Гайту, что он не должен делать скидки на любое теоретическое снижение его умственных способностей.

Д’Лесте крякнул. Он не знал об упражнениях.

Двойные двери широко распахнулись перед Диобанном, и магос покинул Д’Лесте, сопровождаемый двумя сервиторами. Апотекарий не знал, какую власть использовал Диобанн, чтобы вызвать внутрисистемный корабль-дромон, на котором он мог опередить флотилию, но был рад его уходу, хотя и нервничал, что на его попечении осталась эта человеческая развалина. Это значило, что наконец-то хоть что-то начало происходить.

Он повернулся обратно к белой занавеси и приблизился к ней лицом, но все, что он мог разглядеть — слабый намек на медленные движения в постели. Наверное, ему следует пойти и сообщить Гайту, что его ученик готов. Вскоре Петроне нужно будет предстать перед Арбитрес, и Гайт обещал, что научит его, как играть свою роль.

Петрона Фракс наблюдал из-за занавеси, как здоровяк-доктор уходит прочь. Он лежал, прикрытый одеялами лишь наполовину: нижняя часть его тела начала периодически содрогаться в безболезненных судорогах, от которых покрывала все время сползали. Даже шторы не спасали от света, который причинял дискомфорт его глазам — они стали почти черными, с легким оттенком желтизны. Однако он заставлял себя пристально смотреть вслед Д’Лесте, пока двери не закрылись за его спиной.

Что-то произошло с его слухом — часто чужие слова как будто приобретали странное, металлическое, двоящееся эхо — но он достаточно хорошо разобрал их беседу. По крайней мере, то, что говорил Д’Лесте, который так и не научился беззвучно говорить в микробусину связи.

Скоро он выйдет отсюда и окажется среди других офицеров. Скоро он снова будет среди своих братьев и сестер по униформе. При этой мысли из глаз Петроны начали сочиться странные цветные слезы, пачкающие его подушку. Он не сомневался, что сможет ясно донести до них свои планы и то, что ему нужно. Он не сомневался, что они встанут на его сторону, не Гайта.

Он не сомневался, что они помогут ему отомстить.

Санкционированный лайнер «Ганн-Люктис», доковая орбита, Санто Певрельи

Домаса Дорел, обычно хладнокровная и сдержанная в жестах, хотела запрокинуть голову и завыть.

Она стиснула в деформированном кулаке коммюнике с Гидрафура, написанное на хрупкой рисовой бумаге теми же кодированными слогами, в которых его получил астропат. Шифр был особый, разработанный специально для этого конкретного информатора. Домаса изучила его по бумагам, присланным ее союзниками из Навис Нобилите, и это помогло ей отвлечься от беспокойства во время того бурного варп-перехода, который привел их сюда.

Новость была настолько скверной, что Домасе от злости хотелось порвать листок в клочья, но она не была уверена, что не придется показывать его Варрону. Если он еще не совсем убежден в необходимости срочно достичь цели, это отлично подойдет.

Так где же он, черт бы его побрал? Домаса уже полчаса рыскала по верхним пассажирским палубам, чувствуя, как все ее нутро протестует против этого: может быть, в мире навигаторов она и была мелкой рыбешкой, но она не привыкла исполнять роль девочки на побегушках. Она выгнала из постелей Черрика и его сослуживцев, послала их проверять нижние жилые палубы и хозяйственные уровни и немного улучшила свое настроение, гоняя их приказами по приватной вокс-связи. Но слишком многое начинало выходить из-под контроля, и ей очень не нравилось ощущение, что ее задание идет под откос, а она ничего не может сделать, чтобы удержать его на рельсах.

Она пыталась избавиться от бессмысленной тревоги, но, пока она скользила, словно облаченная в мантию тень, по арочному коридору, ведущему к залу для торжественных обедов, ее мысли все время возвращались к проблемам, как язык к шатающимся зубам или как ногти к коросте.

Варп-бури были крупнейшей и наименьшей из ее проблем. Она серьезно относилась к тому факту, что турбулентность между Санто Певрельи и Гидрафуром перерастала в шторм, подобного которому она никогда не видела. Она доверяла старому Аухудо Йимора, он был хорошим навигатором. Но неважно, насколько он был хорош, мрачно размышляла Домаса, стоя в темном тамбуре обеденного зала — всегда был порог, за которым даже самое зоркое варп-око ни на что не годилось, кроме как чтобы заставить своего хозяина испачкать штаны от вида того, во что угодил его корабль. Неважно, насколько умелым был навигатор, его навыки не могли провести судно сквозь по-настоящему гибельную бурю, точно так же, как атлет не может пробежать сквозь кирпичную стену, каким бы ловким он не был.

Ей почудилось движение за спиной, там, где длинный коридор тянулся вдаль и исчезал во мраке, но, когда она повернулась, там было пусто. Домаса скрипнула зубами и мысленно дала себе пинка — сейчас не время, чтобы позволять нервам брать верх над рассудком.

Все усугублялось еще и тем, что она лучше большинства других пассажиров знала, в каком состоянии был корабль после последнего отрезка путешествия. Домаса чувствовала мощные приливы и зыбкие волны антиреальности, которые судно пыталось то оседлать, то преодолеть, и как оно качалось туда-сюда, то срываясь с курса, то снова возвращаясь, как внезапные водовороты пытались разорвать корабль, словно обертку подарка, как резкие всплески энергии вдавливали поле Геллера почти в самый корпус, и варп-двигатели запинались и протестующе взвизгивали. Йимора демонстрировал головокружительное мастерство, которому лишь чуть уступали умения подчиняющихся ему пилотов: они поворачивали корабль, чтобы проехать по гребню самой мощной волны, возвращали назад, чтобы проскользнуть в самую малую щель спокойствия в стене бури, выкручивались из каждого завихрения энергетических потоков, которые, казалось, готовы были разорвать корабль пополам. Но Домаса сидела в своей каюте, нервно стиснув в обеих руках ткань своей мантии, и пыталась вспомнить молитвы и заговоры, которыми не пользовалась с самого детства. Подобное испытывал почти каждый навигатор, но очень немногие не-навигаторы удостаивались того, чтобы об этом услышать — ощущение, что ты выглянул наружу, в сердце самой смертоносной бури в имматериуме, и что-то оттуда посмотрело на тебя.

В ухе внезапно раздался звук, Домаса крутанулась на месте и сделала два быстрых шага в сторону, всматриваясь в темноту вокруг. Но это было просто вокс-устройство, и через мгновение, пересилив гнев на собственную глупость, она взяла себя в руки и ответила на вызов.

— Говорит Черрик. На хозяйственной палубе — ничего. Ничего в коридорах. Ничего в отделениях, куда мы смогли проникнуть. Жилища экипажа — то же. Мы не пробовали пробиться в рабочие секции инженариума и не начали проверять каюты. Весь корабль в ночной фазе, так что если мы будем искать более тщательно, то начнем будить людей, и тогда придется отвечать на вопросы, что нам надо, — она проигнорировала кислый оттенок в голосе Черрика. — Так что если вы не хотите, чтобы мы поднялись и помогли с тем…

— Нет, — перебила Домаса. — Все хорошо. Забудь. Вы его не нашли, забудьте об этом. Возвращайтесь к тому, чем вы там занимались.

Черрик отключился без дальнейших комментариев, и в тишине безлюдной палубы лязг разорванного соединения отдался в ухе Домасы еще громче. Она подумала насчет того, чтобы вытащить вокс-приемник из уха и растоптать его, подавила эту мысль и заставила себя снова собраться с мыслями. Дело не было закончено, и ей еще понадобится ясный ум.

Этим утром Йимора пригласил ее на навигаторский насест, и, когда позади нее как следует закрыли заслонки, она встала перед пузырем из бронестекла, осторожно сняла капюшон и бандану и посмотрела в сторону Гидрафура. Глядеть в имматериум из реального космоса было сложнее, чем с корабля, вошедшего в варп, и Домаса лишь недавно наловчилась это делать. То, что она увидела в обзорный иллюминатор «Ганн-Люктиса», пробрало ее ледяным холодом до самого нутра.

Система Санто Певрельи находилась в относительно маленьком диске спокойного варп-пространства. Хотя в некоторых местах масса и движение планет, судя по всему, колыхали имматериум по другую сторону мембраны, в других местах, таких, как это, эффект был противоположным. Но на галактический северо-северо-запад, в сорока пяти градусах выше эклиптики, бушевал шторм, сквозь который им придется пройти, чтобы достичь Гидрафура.

Говорили, что каждый навигатор видит имматериум по-разному: некоторые — как тучи, другие — как завихрения разных цветов, подобные потекам светящихся чернил в прозрачной воде. Великий Айр Шодама описывал его как ослепительно ярко освещенный зал, полный густого пара, который клубится и течет в разные стороны. Перед чувствами других он представал как звуковые ритмы или даже музыка, другие же вообще ничего не видели, когда снимали пелену со своих варп-глаз, но при этом их переполняли тактильные ощущения, и они чувствовали движения варпа как ветер или прикосновение ткани или пальцев к коже. Для некоторых манифестации варпа выглядели как причудливое сновидение, их разумы представляли видения варп-глаза как изобилующий деталями ландшафт джунглей, города, коварного горного хребта или подводного рифа, среди ярких кораллов которого осторожно пробирался корабль.

Домаса Дорел видела варп просто как бездонную черноту, когда тот был спокоен. Видения его глубины и движений для нее были малозаметны, поэтому требовалось время, чтобы научиться правильно их интерпретировать, и ее обучение даже теперь еще не было закончено. Она видела водовороты и течения имматериума как краткие слабые завихрения и вспышки света и цвета, которые порой было сложно разобрать среди мрака, при этом они исчезали, едва начавшись. Что-то вроде узоров, какие может увидеть любой, кто закроет глаза и надавит на веки пальцами. Она уже привыкла, что навигация для нее сложна и требует внимания и концентрации.

Сейчас ей не нужно было ни внимания, ни концентрации, чтобы видеть то, что находилось впереди. Перед варп-зрением Домасы возвышалась стена абсолютного бесформенного хаоса, не чернота ее обычного варпа, но некая живая тьма, пронизанная яростными опаловыми выплесками света и энергии. Когда она смотрела в ту сторону, перед ее варп-оком рябили пятна и полосы красного и зеленого цветов, и вспышки странного не-цвета как будто придавали этой густой переплетающейся тьме объем и подвижность. Даже отсюда оба навигатора чувствовали силу, волнами исходящую от бури.

— В ней есть сила, — сказал Йимора. — Живая она или нет, не знаю. По-настоящему скверные бури дают такое ощущение, Дорел, тебе надо побывать вблизи такого первоклассного шторма, чтобы понять. Что-то вроде такого сжимающего, голодного чувства.

— Чем это вызвано? — спросила Домаса. — Мы это знаем?

Йимора как-то непонятно посмотрел на нее.

— Ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что на это нет простого ответа. Идея, что для каждого мелкого дуновения и ряби в варпе есть что-то, на что можно показать пальцем и сказать «вот причина» — это миф для варп-слепцов. Волны и эхо отражались туда-сюда по всему имматериуму, еще когда сам Император лежал в пеленках. Каждая мысль, которая рождается у любого живого существа, усиливает их, или создает в них помехи, или нарушает их, или сама порождает собственную рябь. Кто может распутать, что здесь что порождает? Я проверял логи и разговаривал кое с кем в верхних доках. Буря стабильно нарастает на протяжении последних нескольких недель — начиналась она как легкое волнение, но потом пришли волны из Залива Расмаур, влились в нее и так там и остались. С тех пор буря только накапливает энергию. Тремя днями до нашего прибытия в док она выпустила ударную волну, от которой слетела с катушек дюжина самых чувствительных астропатов на певрельской станции Псайканы, а почти всем жителям планеты приснились жуткие кошмары.

Домаса об этом не знала, но это объясняло, почему в порту все так затянулось. Капитан рассказал ей, что внизу, на самой планете, начались бунты, а в самих доках произошла серия самоубийств. Она слыхала, что интенсивные варп-бури порой просачиваются в реальность подобным образом.

Все, на что она могла сейчас надеяться, подумала она, выдергивая себя из воспоминаний, так это на то, что те лентяи-чернорабочие, которых докмейстеры Санто Певрельи приставили работать над кораблем, хорошо сделают свою работу.

Домаса распахнула двери обеденного зала и осмотрелась. Если бы это был корабль, принадлежащий Навис Нобилите, здесь бы круглосуточно дежурили слуги, готовые успокоить своих господ сладостями и приятной музыкой, что бы тех ни волновало. Но здесь ничего не было, кроме застоялого воздуха и темноты. Она вытеснила из сознания раздражение и начала обходить комнату.

Буря впереди обещала быть страшной при любых обстоятельствах, но корабль и так был ослаблен после тех штормов, которые ему пришлось преодолеть по пути с Гунарво. Реакции его двигателей были замедлены, а машинный дух, который бушевал в сердце его плазменных топок, ослабел и сердился. Корабельные инженеры делали все, что могли, чтобы усмирить и задобрить его, поэтому у них не было достаточно времени, чтобы как следует проверить поле Геллера — а его генератор тоже работал на пределе, сдерживая натиск варпа на обшивку корабля.

Понадобится еще день-два, чтобы точно определить, чего все это стоило генератору поля. Экипаж корабля мог произвести ритуалы инициации и обслуживания, как обычно происходило при варп-путешествии, но офицеры единодушно считали, что поле нуждается во внимании Адептус Механикус, прежде чем судно сможет снова войти в варп. Главный инженер рассказывал Домасе и о других вещах: о напряжении обшивки, об истощении запасов энергии, аномалиях в некоторых внутренних системах гравитации, из-за которых несколько членов команды получили ранения, иных мелочах, до которых ей не было дела. Ее заботило только одно — когда корабль наберется достаточно сил, чтобы встретиться лицом к лицу с чудовищной бурей, которая накрыла все кратчайшие маршруты к Гидрафуру.

Послышался шепот. Домаса остановилась, подняла голову, сделала шаг на пробу. Нет, это не был шелест ее юбок на кожаной подкладке, когда те задевали пышные ковры, которые устилали центр комнаты. Она поднесла палец к вокс-устройству, проверила настройки. Нет, никто не пытался с ней связаться. Она прислушалась, снова услышала этот звук, ухмыльнулась и пошла к трем дверям в дальнем конце зала, за высоким столом — они вели в частные обеденные комнаты.

Там на кушетках расселись Варрон Фракс, его жена, его главный помощник с дурацкими металлическими оборками на голове и двое других, имена которых Домаса не потрудилась запомнить. Все они выглядели виноватыми, как будто Домаса была комендантшей общежития, которая застала их за какой-то игрой после выключения света. Уже позже Домасе припомнилась эта аналогия, и она посмеялась над ней, но сейчас она была слишком занята. Она ткнула в Варрона пальцем.

— Господин Фракс. В корабельный апотекарион, пожалуйста. Сейчас.

Ксана взяла Варрона за руку, но тот, к отвращению Домасы, уже встал. Он действительно походил на щенка: дай ему приказ правильным голосом, и он не сможет не подчиниться.

— У нас тут… — Варрон оглянулся через плечо. — У нас тут частная беседа, Домаса. Мы не обсуждаем ничего такого, что бы требовало вашего присутствия, уверяю вас.

— Вы можете продолжить свою частную беседу в любой удобный для вас момент, господин Фракс, — ответила Домаса. Варп побери, этот человек просто насквозь просвечивал. — Только не прямо сейчас, сожалею об этом. Вам нужно пройти в апотекарион. Сейчас.

— Что не так? — лицо Варрона внезапно исказилось. — Дрейдер? Что-то случилось…

— Ваш сын в порядке, я уверена в этом. Это вы нам нужны. Не беспокойтесь, ничего опасного, я вам объясню по дороге.

Фракс понимающе кивнул остальным — по крайней мере, именно этот жест он, видимо, пытался изобразить — и вышел из комнаты. Домаса последовала за ним, чувствуя, как ее буравят глаза остальных.

— Почему такая спешка? — спросил он, пока они шли. — Там же сейчас никого не будет.

— По моей просьбе подняли одного из корабельных медиков, — сказала Домаса. — Он будет нас ждать. Когда я поняла, Варрон, что вы не в своей каюте, мне понадобилось некоторое время, чтобы разыскать вас.

— Извините. Ну, мне показалось, что лучше пойти в другое место, чтобы, э…

— Для частной беседы. Да, конечно, господин Фракс. Если так подумать, это ведь, в конце концов, ваше путешествие.

Боковым зрением она заметила, как он бросил на нее угрюмый взгляд. Ну что ж, балл в его пользу, подумала она, в нем есть нечто большее, чем она думала.

— Вы правы. Долго вы меня искали?

— Некоторое время. Мы проверили и другие палубы, по крайней мере, основные отсеки. Мы не знали точно, где вы.

— Что ж, мне жаль, что я заставил вас бегать. Уверяю, с Рикой и Малоном я в полной безопасности. Да и что такого могло случиться в глубине корабля? — его выражение лица изменилось, и Домаса не могла как следует прочитать его, глядя уголком глаза. — Вы что, подозреваете, что среди экипажа могут быть и другие предатели?

— Нет, ничего подобного. Вот, прочитайте, — она сунула ему бумагу с коммюнике. — Вы поймете, что это достаточно важно, чтобы носиться по кораблю в середине ночной фазы.

Варрон взял бумагу и аккуратно развернул ее. Он разглядывал ее, поворачивая в разные стороны, пока они шли по коридору и спускались по переднему колодцу, где широкий спиральный пандус вел вниз через три пассажирские палубы — теперь, когда синдикат Домасы зафрахтовал весь корабль, они были пусты. Стены колодца были увешаны чуть более яркими фонарями в вычурных, украшенных шипами корпусах в виде солнца, но и они были притушены на время сна. Варрон протянул бумагу обратно.

— Я могу разобрать упоминания Гидрафура и флотилии моего отца. Но какой в этом смысл? Я точно помню, что слушание о назначении преемника не сможет начаться, пока я не приеду. Что-то изменилось?

— Вы хотя бы прочитали… — Домаса прервалась. Бумага была так долго зажата в ее руке, что нижние абзацы размазались и смешались друг с другом, так что даже при хорошем освещении эти каракули читались бы с трудом. Нетерпеливо фыркнув, она затолкала бумагу в рукав платья и свернула в длинный коридор, как две капли похожий на тот, из которого они только что спустились. В его конце находились комната для дежурного экипажа и апотекарион.

— Итак. Наш информатор говорит, что флотилия выслала вперед, на Гидрафур, образец крови своего собственного кандидата, чтобы как можно быстрее начать проверку и доказательство их претензий. Есть строчка насчет эскорта Механикус или что-то вроде того, но из-за варп-бури сообщение понесло потери, некоторые детали утрачены.

— Они, должно быть, отправили его в храм Механикус в Августеуме. Когда при наследовании возникает соперничество, там традиционно исследуют образцы тканей, — сказал Варрон.

— Вы это уже знаете, да? Ну так вот, господин Фракс, у нас действительно возникло соперничество, как мы довольно долго пытались вам разъяснить. Вот почему мы ведем вас в апотекарион в такое неприлично раннее время.

— Значит, вам нужен образец моей крови. Вот в чем дело.

— Браво. Когда мы прибудем туда и представим вас лично, это будет наш козырь — когда бы это ни случилось, ведь теперь мы знаем, что проклятая флотилия пришла в систему раньше нас. Но мы — запомните мои слова, Варрон — мы не позволим им делать все по-своему. У моих союзников есть готовый к вылету варп-быстроход, он обладает достаточной мощностью, чтобы обогнуть худшие участки бури и добраться до Гидрафура за десять дней. Что до того, что он будет везти…

Но он уже догадался.

— Мой собственный образец тканей.

Варрон немного запыхался, потому что шли они быстро. Домаса немного приподняла подол платья.

— Понадобится только кровь. У нас есть фляга того типа, каким пользуются Механикус для перевозки образцов, так что мы можем быть уверены, что она достигнет системы в хорошем состоянии. Учитывая, что нам достоверно известно, что вы — перворожденный сын Хойона Фракса, ваша кровь расскажет достаточно убедительную историю, чтобы, по крайней мере, придержать тот трюк, который планирует флотилия.

Дверь перед ними скользнула в сторону, и навстречу хлынул белый свет, заставив обоих сморгнуть.

— Вы не нервничаете по поводу забора крови, а, Варрон?

— С моим-то занятием? Я, как вы знаете, не могу себе этого позволить. Ха, понадобится только заново вскрыть те рубцы, которые мне оставило инвусское стеклянное дерево. Я за ним недоглядел, это было за день до того, как вы приехали.

В голосе Варрона снова послышался оттенок прежней живости, и Домаса, к собственному удивлению, улыбнулась.

— Уже очень скоро, Варрон, вы станете вольным торговцем, принцем-негоциантом. Вам больше не придется спешить куда-либо столь недостойным образом, но, боюсь, я должна вас предупредить, что за углами по-прежнему будут ждать люди, которые захотят пустить вам кровь, метафорически выражаясь.

— Я думаю, что начинаю привыкать к этому факту, мадам Дорел, — сказал Варрон и вошел в белизну апотекариона, где навстречу ему уже двигался облаченный в бело-зеленые одежды сервитор со шприцем в тонкой руке.

Они стояли у шлюза и смотрели в узкий иллюминатор, как челнок увозит флягу, в которой покоился флакон с кровью Варрона. Корабль задом наперед выскользнул с причала, и его ненадолго окутало белое облачко изморози, когда воздух, остававшийся в шлюзе, вышел наружу и замерз. Через миг он запустил высотные двигатели, чтобы сменить траекторию. Позади него виднелся далекий силуэт «Полуденного феникса», самого быстрого корабля в окрестностях Санто Певрельи — узкий четырехъярусный корпус с расширяющимся носом, похожим на змеиную голову.

— Пожелайте ему удачи, — сказала Домаса. — Он несет основу для ваших притязаний. Видит Трон, сегодня вечером я буду думать о нем.

— Я тут подумал, Домаса.

— Да?

Теперь, когда она запустила свой контр-гамбит, напряжение спало. Она вдруг почувствовала, что ей самой не помешало бы хорошенько поспать.

— Было ли когда-нибудь такое, чтобы хартией владели на пару? В смысле, было ли так, чтобы два члена семейства Фракс одновременно были ее держателями? Я думал насчет того, что знаю об истории своей семьи, и не могу припомнить ничего подобного, но это ведь не значит, что такого не может быть.

— Одна хартия, один хозяин, один Фракс, один наследник. Я уверена, что в этом я права, — сказала Домаса, пока они удалялись от шлюза. Она, кажется, понимала, к чему он клонит, и намеревалась задавить это направление мыслей как можно быстрее.

— Это просто кажется так… глупо, — вздохнул Варрон. — Понимаете? Я провел все детство во флотилии, потом рос на Гунарво, и все это было просто чудесно, но… я все думаю, что есть этот другой Фракс, мой сводный брат, единокровный родич, другой сын Хойона, про которого я все это время ни разу не слышал. И теперь, когда я о нем узнал, что первым делом происходит? Мы тут же расходимся по враждебным лагерям и готовимся к войне над тем, что осталось после смерти отца. Вам не кажется, что это неправильно?

— Попробовали бы вы вырасти среди Навис Нобилите, — фыркнула Домаса, немного удивившись собственной откровенности. — Семейная жизнь навигаторов, пожалуй, дала мне не самое подходящее мерило, чтобы судить о вопросах вроде вашего. Но если вы думаете о том, чтобы убавить осторожность и пойти навстречу с распростертыми объятьями, то я вам скажу: подумайте еще раз. Остановитесь и подумайте, хорошенько подумайте, что поставлено на карту.

— Я думал над этим. Мой сын. Вот что важно. Вот кто важен.

— Думать о том, кому вы передадите хартию, очень благородно, и совершенно подобает положению, к которому вы стремитесь, но прежде чем так далеко заходить с такими планами, нам надо удостовериться…

— Нет. Не наследство моего сына. Мой сын. Он — тот, на кого я смотрю и вспоминаю, что стоит на кону. Как вы сказали, мадам Дорел, ваши собственные семейные обстоятельства, скорее всего, не позволяют вам действительно это понять.

В его голосе была интонация, от которой у нее заскрежетали зубы. Может быть, во вселенной и были вещи, которые она ненавидела больше, чем снисходительность к самой себе, но она таких пока не обнаружила.

— После всего того труда, который я проделала для вас, Варрон, после всего труда, который мои друзья, и союзники, и я сама вложили в то, чтобы вы добрались до Гидрафура и защитились от этой смехотворной встречной претензии, я должна сказать, что мы ожидали, пожалуй, чуть-чуть больше сотрудничества и благодарности, — она выпрямила спину и расправила плечи, как делала всегда, когда сердилась. — Мне кажется, что я должна почаще напоминать вам об усилиях, которые мы прилагаем, чтобы помочь вам.

— Нет, Домаса, вы не должны, — он остановился и подождал, пока она его не догонит. — Я очень хорошо понимаю, какой труд вы проделали. Корабли, которые вы раздобыли, навигаторы, медицинская помощь, поддержка против моего сводного брата Петроны. А также информация о нем и о развитии этого встречного требования. Я это заметил. Я заметил, что все слова о предательстве и чести, которые вы произнесли, когда рассказали мне, что среди нас есть шпион, не помешали вам обзавестись собственным информатором во флотилии. Похоже, что вы и эти ваши союзники — которых вы мне так и не назвали и не описали, кстати говоря — оказывают мне очень обширную поддержку, о которой не все знаю даже я сам. Как еще вы мне помогаете, Домаса Дорел?

— Тем, что выпрямляю вам хребет и готовлю вас к состязанию за наследство, — парировала она, не помедлив ни секунды. — Вы не знаете, что в ваших же лучших интересах, Варрон Фракс. Если никто не поведет вас за руку, то вы будете просто сидеть с этой вашей дружелюбной улыбкой на лице и позволите сопернику, которого никогда не видели, пройти мимо, забрать то, что по праву принадлежит вам, прямо из рук и уйти со смехом. И все потому, что вы отчего-то думаете, что если помешаете ему, это каким-то образом сделает вас дурным человеком. Я и не думала, что в Империуме на самом деле есть люди, подобные вам, Варрон. Мне даже сейчас сложно поверить, что вы действительно верите во все эти благочестивые разговоры о братской любви. Но если это так, то вам повезло, что на вашей стороне я и мой синдикат, хотя вы и сами об этом не подозреваете.

На ней наконец начал сказываться недосып. Это была одна из тех тайных мыслей, которые Домаса в нормальных условиях никогда бы не озвучила. Но Варрон просто стоял и ничего не говорил, глядя на навигатора с оценивающим видом, очень не похожим на его обыкновенный.

— Я достаточно много знаю, чтобы догадываться, какую форму благодарности ожидаете вы, Домаса, и ваш синдикат. Это я знаю. Я даже, на самом деле, уверен, что мы понимаем друг друга чуточку лучше, чем вы считаете.

Некоторое время они стояли в затемненном коридоре и смотрели друг на друга. Домаса в прошлом оказывалась в подобных противостояниях и обычно полагалась на странность своей внешности, которая вызывала у людей достаточное беспокойство, чтобы они отступили первыми. Но, как она помнила, Варрон был одним из тех немногих известных ей не-навигаторов, которым ее вид совершенно не казался необычным.

— Хорошо, — в конце концов, сказала она, и ушла. Только значительно позже она осознала, что так и не подумала, о чем таком могли вести частную беседу Варрон, его жена и его помощники в отдельной комнате на безлюдной палубе в середине искусственной корабельной ночи.

Глава девятая

Бастион Преторис, Стена, Босфорский улей, Гидрафур

Выступление преподобного Симовы перед судом претора-импримис Дастрома было оскорбительно кратким и совсем не таким, как он ожидал.

Его привели в суд, чтобы он дал показания и ответил на вопросы о том, как были заказаны и устроены клетки, висящие над авеню Соляр, как был задержан и приговорен Гаммо Струн, ныне сидящий в цепях вместе с Симандисом, как работала вся эта ордалия и как обращались с преступниками, в чем заключалась его собственная роль. Он был поражен и подавлен тем, что его миссия на Скале Трайлан завершилась здесь, в считанных километрах от Собора, где она началась, в зале суда, наполненном резким светом и стальными трубами, под взглядом бледного как труп судьи, сидящего на высоком троне.

Симова был не глуп. Экклезиархия усердно работала над тем, чтобы удерживать умы граждан в узде — так же усердно, как и Арбитрес, если не более — и он знал, какие нужны ритуалы и обстановка, чтобы обвиняемый чувствовал благоговейный страх. Восседающий в высоте судья, громогласные приказы и распоряжения, тихие голоса младших испытующих судей, которые разворачивали перед ним хитроумную смесь того, что Арбитрес уже знали и что подозревали, вопросы, спрятанные один внутри другого, сгорбленные писцы и пустоглазые сервиторы-аудиторы, которые записывали каждое слово. Разве он сам не председательствовал на судах над еретиками и святотатцами, где использовались точно те же самые стратегии?

И подлинное унижение заключалось в том, что это работало. Симова вошел в зал суда, полный гнева из-за грубого приема на наблюдательном пункте, и с пренебрежением относился к уверенности Арбитрес в том, что на него подействуют трюки, используемые ими на обычных преступниках. Но он обнаружил, что все равно реагирует именно так, как от него ожидалось: сбивается, стремится оправдаться, заполняет пробелы в том, что они знают. «Вы не под судом, ваше преподобие», повторяли они, и он знал, что это ложь. Это был суд, самый настоящий суд, уж в этом-то он разбирался.

Кроме того, эта высокомерная бандитка, называющая себя арбитром-сеньорис, видимо, умела выхватывать его мысли из воздуха, потому что первое же, что она сказала ему, когда он вышел из четырехметровых дверей зала суда, было:

— Это был суд не над вами, ваше преподобие, но с легкостью мог бы им быть.

Она стояла в середине коридора, в тщательно просчитанной небрежной позе, среди группы облаченных в черную броню Арбитрес. Симова, по-прежнему один, повернулся к ней лицом, в то время как дверь беззвучно закрылась за его спиной. Для пущей уверенности он прикоснулся к золотой аквиле, висящей на цепи вокруг его обширной талии.

— Вам, арбитр, не следовало бы даже разговаривать со мной, не говоря уже о том, чтобы запугивать меня судами и тем, что вы можете — или не можете — со мной сделать. Я не поступлюсь ни единым словом из тех, что я сказал об исходе этого процесса. Я постарался кое-что как следует разъяснить вашим подчиненным, когда мы летели с того несчастного островка…

— Да, конечно. Я вижу, что ваше красноречие превосходит лишь ваша выносливость. В орнитоптере, который отвез вас и Сороритас обратно в улей, были вокс-приемники, вы знали об этом? Все, что вы разъясняли моим многострадальным Арбитрес, записано в инфоковчег, который стоит на столе в моем кабинете. Я пока еще не слушала. Возможно, мне стоит попросить какого-нибудь клерка Бастиона, чтобы он сделал краткое изложение.

— Вы оправдываете худшее из того, что о вас говорят, арбитр Кальпурния, — холодно заявил Симова. — Вы демонстрируете все худшие тенденции арбитратора, который полагается на грубую силу, склонен думать кулаками, сапогами и стволом дробовика, верит в то, что Лекс Империа — это не более чем то, что ему хочется делать, неважно, что думают преданные слуги Императора, которым не посчастливилось…

Он добился результата, хотя и не того, который хотел. Внезапно конец изящной силовой дубинки Кальпурнии уткнулся ему в пупок, и шипы на его наконечнике неприятно укололи его сквозь парчовую ткань рясы. Ее большой палец завис над переключателем энергии.

— Вы стоите здесь, в нашем суде, и читаете мне лекцию о законе Империума и о том, как я могу и как не могу его исполнять, — сказала Кальпурния. — Какое интересное зрелище.

Ее слова звучали легко, но прикованные к нему глаза горели, словно изумрудные лазеры. Симова только сейчас понял, в какую ярость он ее привел.

Он шагнул назад, и она шагнула вперед: дубинка по-прежнему утопала в его толстом животе.

— Вы надзирали за наказаниями тех, кто возводил хулу на Императора, Симова. Вы знаете, что слова способны стать приговором. Только вы забыли об этом. Вы атакуете своими словами авторитет арбитра-генерала Адептус, причем каждой вашей фразы было бы достаточно, чтобы осудить вас по сотне различных кодексов, а потом вы собираетесь учить меня закону, который я знаю и исполняю? Вы забываетесь, и забываетесь слишком сильно, ваше преподобие. Я бы могла казнить вас на месте за то, что вы мне только что сказали, и каждая буква закона облекла бы мои действия железом. Будь вы кем-то иным, ваше преподобие, могла бы даже возникнуть такая ситуация, что я бы сама попала под суд за то, что не казнила бы вас. Не испытывайте меня больше.

— Так значит, арбитр, меня привели сюда именно из-за этого? — Симова постарался, чтобы его тон звучал уважительно и слегка заинтересованно. — Я не думаю, что в то время, как две дюжины Арбитрес… удалили меня, — он все еще не мог произнести «арестовали», хотя это, очевидно, было самое подходящее слово, — и мой эскорт с той скалы, я успел сказать что-то о вас или о вашем авторитете, арбитр. Мы даже не нарушили границы запретной зоны вокруг вашей крепости, хотя наше задание представляло собой не более и не менее чем предъявление требования касательно одного дела, которым вы в настоящий момент руководите. То есть, как вы видите, мы действовали с уважением к вашей власти. На каждом шагу я проявлял сотрудничество и приказывал своим подчиненным сотрудничать. Как вы думаете, сложили бы Сороритас оружие, если бы я не отдал им четкий приказ? Они были готовы сразиться за меня на том островке.

— На котором вы, кстати говоря, не имели права находиться, ваше преподобие. Вы должны были оставаться здесь и готовиться предстать перед трибуналом Дастрома.

— Как свидетель, арбитр Кальпурния, не как обвиняемый, несмотря на то, что ваше поведение подразумевает обратное. Прочтите показания, которые я там дал. Я не виновен, и я не понимаю, почему вы притворяетесь, будто это не так. Или же вы серьезно полагаете, что найдете мои отпечатки пальцев в угнанном дирижабле, в кабине крана и на силовом топоре Симандиса?

— Давайте проясним для поддержания дискуссии, что я не считаю вас активным пособником, — сказала Кальпурния с задумчивым видом. — Однако ответственность за организацию и руководство ордалией все равно лежит на вас. Если один из моих Арбитрес задремлет на посту, и мимо него прокрадется убийца, чтобы застрелить меня, то он будет сильно ошибаться, если подумает, что его сочтут невиновным только потому, что он не жал на спуск. Имейте это в виду. Если бы не ваша особая миссия и не мнение епарха о вас, то вы бы уже сидели в камере.

— Зачем же втягивать сюда епарха, арбитр? Если вы предполагаете какой-то промах с нашей стороны, то будьте добры, предполагайте лишь обо мне, не надо порочить весь Собор.

В ответ Кальпурния щелкнула пальцами, и Куланн вложил ей в руку свиток с сообщением. Симова, который расслабился, когда Кальпурния убрала оружие, снова занервничал, увидев на свитке уже сломанную печать епарха.

— Я получила от него письмо, — сказала она. — Он извиняется за то, что вы покинули Босфорский улей и пытались силой пробиться на Скалу Трайлан. Он также говорит, что вы просто прилагали все усилия, чтобы выполнить задание, которое он вам дал. Я так понимаю, что это как-то связано с тем делом, которое вы упоминали мне ранее, так?

Симова кивнул, все еще глядя на печать епарха. Базле был вынужден лично вмешаться, чтобы помочь ему, чтобы позволить ему завершить миссию, на которую епарх сам его послал.

Какая-то частица разума Симовы в этот момент скорбно прощалась с золотыми статуями и пышными гобеленами Палаты Экзегеторов. После такого он наверняка проведет остаток своей карьеры, следя за расписанием уборки в придорожном святилище на каком-нибудь маленьком, густо унавоженном сельскохозяйственном мире в самом отвратном уголке сегментума, какой только смогут найти его соперники в Соборе.

По какой-то причине, когда Симова нервничал, у него всегда начинали ныть стопы, и сейчас они сильно болели. Он сделал глубокий вдох.

— Вас, арбитр Кальпурния, назначили руководить передачей хартии вольного торговца, которая наследуется в роду купцов по фамилии Фракс. Эта хартия подписана не штампом, но рукой самого Бессмертного Бога-Императора, что делает ее великой реликвией. И поэтому, во имя и властью Адептус Министорум, я требую забрать ее, как святыню, ради приумножения славы Гидрафурской епархии и Собора.

Куланн приподнял бровь и искоса посмотрел на лицо Кальпурнии; остальные Арбитрес стояли так же неподвижно, как прежде. Вокруг повисло молчание. Пара писцов нервно и торопливо прошла мимо, держа в руках полные охапки бумаг, и постучала в дверь позади Симовы. Дверь открылась, пропустив их внутрь, а потом захлопнулась.

— Знаете ли, преподобный Симова, — сказала Шира Кальпурния самым что ни на есть непринужденным тоном, — я думаю, что ваше требование можно счесть именно той вещью, в которой это дело меньше всего нуждалось.

Храм Бога-Машины, квартал Адептус, Августеум, Гидрафур

Герольды в форме инфокодов, сервиторов и, реже, младших адептов отправились в путь и вернулись обратно. Официальное приглашение было выслано, получено и подтверждено с полным соблюдением протокола. Встреча между двумя уважаемыми магосами Бога-Машины развивалась так же безупречно, как обмен сигналами для установки соединения между двумя идеально работающими логическими устройствами.

Санджа знал, что среди Механикус есть те, кто не доверяет людям наподобие Диобанна и считает, что техножрецы, которые провели слишком много времени под влиянием извне, имеют склонность неверно интерпретировать священные доктрины и искажать верования их культа. Однако Санджа был генетором, исследователем биологических систем, которые были невероятно сложны, но менее предсказуемы, и эта сфера познания наделила его чуть более гибким характером, чем у тех коллег, что выбрали для изучения неорганический мир.

И поэтому, когда странствующий магос Диобанн спустился с Кольца, сопровождаемый лишь двумя сервиторами и несущий с собой покрытую гравировкой флягу из красноватой стали, Санджа встретил его довольно дружелюбно.

Он решил принять гостя в самой часовне Гелиспекса. Пресловутая машина уже была разобрана для переноса на Скалу Трайлан, когда оказалось, что переместить ее невозможно, так что теперь ее снова установили в ковчеге в центре часовни. Если бы не было более срочных дел, Санджа приказал бы наполнить комнату благовониями, включить твердотельный вокс, повторяющий псалмы умиротворения, а потом запереть часовню, запечатать двери и оставить так на протяжении семидесяти трех стандартных часов и пятнадцати секунд. Таков был подобающий ритуал для успокоения машины, которой пришлось вынести подобное оскорбление. Но его ждали долг и обязанности, поэтому с задабриванием машины тоже придется подождать. Санджа взял «Омниссианский катехизис подчинения» в переводе на двоичный и загрузил его во вспомогательные устройства, которые заботились о самом Гелиспексе, и теперь они постоянно прогоняли его по инфокабелям, тянущимся вдоль стен, чтобы создать атмосферу набожной покорности. Санджа надеялся, что это будет напоминать духу машины о его обязанностях, по крайней мере, до тех пор, пока не закончится все это дело с хартией.

Сама часовня была длинной и узкой. Колонны-контрфорсы, изгибаясь, поднимались от пола и соединялись под потолком, так что стены представляли собой последовательность ниш. И на стенах, и на колоннах виднелись сложные узоры из проводов, по которым текла энергия и коды, их украшали редкие металлы и самоцветы. Сверху и сбоку ковчег был открыт, чтобы виднелся лик машины, а силовые кабели, что тянулись к покрытым гравировкой бронзовым панелям в полу, были увешаны лентами, печатями и полосками пергамента с начертанными на них благословениями Механикус. Позади ковчега на суспензорном троне, парящем в двух метрах над землей, восседал генетор Санджа в ярких церемониальных одеяниях. Его черепа-люминанты висели в воздухе за его плечами, а в руках он держал инкрустированный драгоценными камнями аппарат для чтения инфопланшетов, завещанный ему тридцатью семью поколениями предшественников.

Диобанн оставил сервиторов у двери и приблизился медленными почтительными шагами. Его собственные одеяния выглядели куда проще: красный цвет Механикус, узоры, рядами вышитые на рукавах, воротнике и полах, которые символизировали многие дисциплины странствующего магоса — генетор, алхимик, металлург и другие. Он склонил голову, и его сшитое из лоскутов лицо скрылось под капюшоном.

Люминанты осторожно приняли флягу из его рук, опутав ее сетями металлических дендритов. Диобанн преклонил колени и начал молиться у подножия ступеней, а трон Санджи опустился и поплыл вокруг ковчега, постоянно поворачиваясь, дабы не обращаться к машине спиной. Люминанты чуть подергивали дендритами, и в их оптических линзах мерцал красный свет, пока они изучали металл и печати. Они передали отчет прямо в мозг Санджи через рецепторы в его черепе: все было хорошо.

Санджа сошел с трона и пошел навстречу им. Стоя перед Машиной Гелиспекс, он, как всегда, ощутил благоговение. Это была величайшая реликвия Бога-Машины, которую он видел за всю свою жизнь. Он уже полтора дня умащал ее маслами, прогонял сквозь ее вместилище драгоценные благовония и медитировал, чтобы очистить сознание перед ритуалом, и все эти приготовления ввели его в состояние религиозной концентрации, граничащее с трансом. Но теперь поверхности машины были чисты и холодны, а воздух очищен, чтобы ничто не могло войти внутрь нее, кроме того, что он умолял ее принять в себя и показать ему.

На верхней ступени Санджа преклонился перед Гелиспексом и поставил флягу на пол.

Он закрыл глаза, и мир превратился в мозаику, в коллаж, как будто множество изображений, нарисованных на нескольких слоях прозрачных занавесей. Он смотрел на флягу всеми чувствами своих люминантов и глазами механических горгулий, что наблюдали за ковчегом с вершины каждой колонны. Он видел, как дендриты люминантов, с чьей грацией и изяществом не сравнился бы ни один человек, осторожно преломили печать на фляге и вынули из нее стеклянный пузырек. Потом, паря не более чем в нескольких сантиметрах от пола и опустив костяные лица, они приблизились к посеребренному лику Машины Гелиспекс.

Это был именно что лик. Серебряный бок машины украшало потрясающе тонко выгравированное, в настолько мелких деталях, что Санджа не смог бы разглядеть некоторые элементы без своей аугметики, изображение священной эмблемы Адептус Механикус, получереп-полушестеренка Махина Опус. Но она была наложена на более крупный образ, другой череп, изображенный с аугметикой в глазу и во лбу, что, видимо, означало сервитора или определенный тип младших аколитов. Череп был вытянутым и стилизованным, его рот был открыт, и именно в эти раскрытые челюсти люминанты вложили пузырек.

Санджа затаил дыхание. Он услышал тихий щелчок и гудение двигающихся внутренностей машины, знак того, что ее дух помнил о своем долге. Почуяв этот дух, люминанты отлетели назад и в стороны, а двери часовни закрылись. Машина Гелиспекс собиралась приступить к операциям, призывая в свои электросхемы и наностеки сознание Бога-Машины, чтобы пустить в ход непостижимый интеллект Архимеханикус.

Санджа и Диобанн затянули жужжащую и стрекочущую молитву на машинном коде, которая эхом отдавалась от стен. Свет в часовне замигал, люминанты закачались в воздухе. А потом раздался тихий и ровный звук, похожий на вздох из глубин устройства, и все закончилось. Магосы выпрямились и переглянулись, двери в часовню и внешние двери за ними снова открылись. Сервиторы Диобанна по-прежнему стояли там в тех же позах.

Машина должна была отдохнуть, прежде чем раскрыть данные. Магосы стояли у подножия ее возвышения и ждали.

— Приношу вам свою благодарность, — наконец, сказал Диобанн. — В странствиях с Фраксом я многое повидал, но с этим ничто не сравнится. Присутствовать на таком ритуале — это опыт, который я и не чаял пережить.

— В этот храм совершают паломничество генеторы из трех секторов, — в голосе Санджи слышался оттенок самодовольства. — Семь месяцев назад сюда прибыл верховный лексмеханик Двенадцатого флота Техностражи и преподнес в дар сервиторов, писания и детали, благословленные на самом Марсе, чтобы получить право помолиться у подножия машины на протяжении ста минут и посмотреть на нее саму. Связь Гелиспекса с Богом-Машиной столь чиста, что он может выполнить семьдесят шесть миллиардов вычислений и наблюдений в секунду и обработать их еще за пять секунд. Такова честь, по традиции оказываемая Механикус роду Фраксов — при каждом наследовании их кровное родство подтверждает именно это великое устройство, и никакое иное.

— Вы достойны восхваления за то, что оберегаете его, магос, — сказал Диобанн. — И вы оказываете мне честь тем, что позволяете узреть ритуал своими глазами.

Он как будто напрягся при словах о подтверждении кровного родства.

— Знание суть святость, так нас учит Омниссия, — ответил Санджа. — Передача знаний избранным и помазанникам — великое таинство, которое возвышает нас всех в служении Машине.

— Истинные слова.

Они оба стояли рядом еще секунду, не в силах нарушить торжественность момента. Потом раздался тихий звук, и Диобанн огляделся в поисках его источника. Это были плиты из резного камня, из которых состоял ковчег Гелиспекса — они медленно закрывали собой само устройство. На глазах у магосов они встали на место и сомкнулись, так что линии стыков были почти не видны.

— Сейчас он отдыхает, — сказал Санджа. — Сегодня я и мои аколиты устроим церемонии очищения и освежим его дух, а потом оставим на некоторое время, чтобы он восстановился. Последние дни были для него довольно трудными. Магос Диобанн, не желаете ли вы присутствовать при этом, если вам позволят ваши иные обязанности?

— Это будет честью для меня, генетор-магос, благодарю.

Голос Диобанна звучал немного нервно, подумал Санджа, но это было естественно. Потом он повернулся к постаменту, из которого появились две суставчатые металлические руки, опутанные проводами: машина передала свои выводы машинам-прислужницам, а те, в свою очередь, готовы были передать их магосам. Санджа и Диобанн подошли к ступеням и преклонили колени, подсоединившись к ней каждый по-своему. Диобанн вывел тонкий отросток из угла своего глаза, нащупал на конце металлической руки рецептор и ввел отросток внутрь, а Санджа подвел одного из люминантов ближе, чтобы он взялся за вторую руку и начал трансляцию. Машины-прислужницы еще мгновение производили окончательную проверку информации, которой их удостоил сам Гелиспекс, а затем оба магоса закрыли глаза и приняли в себя поток данных.

Вихрь цветов взорвался и закрутился перед закрытыми глазами Санджи, в ушах затрещали и загудели звуковые коды, все чувства, которыми не обладал ни один неаугментированный человек, начали петь. Гелиспекс поднес кровь Петроны Фракса под пристальный взор предвечного Бога-Машины, и теперь магос видел то, что увидел он.

Перед ним плясали образы архивных данных, параллельные записи, перечисляющие все поколения рода Фракс. Машина помнила все операции, которые когда-либо производила, каждое прошение, с которым к ней когда-либо обращались. Она знала, что ее просят снова взглянуть на родословную Фраксов, и поэтому в умах магосов безмолвно расцветали знания о проверках, которые она совершала каждое поколение, а на их фоне проявлялся отпечаток крови этого нового наследника. Генный след, химический анализ вплоть до молекулярного, вплоть до субмолекулярного уровня, микрохимическая экспертиза, показывающая все факторы, влиявшие на кровь наследника — от генов, с которыми он родился, до пищи, которую он ел, болезней, которые пережил, солнечного света, который на него падал, различных вакцин и…

…и…

Стоп.

Со скоростью, порожденной страхом, странствующий магос Диобанн выдернул свое сознание из водоворота кода и зашипел от боли, вспыхнувшей в глазу от внезапного разрыва связи. Сервиторы у двери расступились, когда он пробежал между ними, а потом устремились следом, стуча по каменному полу рельефными металлическими копытами, которые он сам для них выковал.

Они покинули часовню, миновали одни двери, а потом другие, побежали по залу реликвий, где на них удивленно уставились два молодых послушника. Диобанн мрачно сконцентрировался на дальнем конце зала, где он сливался еще с двумя главными помещениями и превращался в пещеру с высоким потолком, высеченную в скале под Августеумом. Если ему удастся достичь уровня земли, то останется пройти еще три двери, чтобы выйти на площадь, где его ожидала механоповозка, купленная на деньги Фраксов. А потом, один с двумя легковооруженными сервиторами в целом мире, на который он никогда не ступал до этого дня…

Они добрались до кабины лифта, в которой ехал какой-то младший жрец. Он хотел было что-то сказать, но Диобанн жестом приказал ему выйти. Жрец попытался возразить, и Диобанн отдал одному из сервиторов короткий безмолвный приказ. Тот выпустил стилет из дополнительной руки и шагнул вперед. За две секунды клинок пять раз пробил череп жреца, а потом двери кабины сомкнулись за Диобанном, и они направились к поверхности.

…но он выберется, он выживет, если его хоть чему-то научили столько лет путешествий с флотилией Фраксов, так это выживанию. И вот они наверху, двери лифта открылись. Диобанн порадовался, что это святилище не из тех, которые простираются на много километров вглубь земли. Если бы поездка на лифте оказалась дольше, она бы могла стать ловушкой. Они взбежали по рампе и миновали дальний зал центрального уровня храма. Смогут ли они пробиться с боем? Он не знал, но, может быть, драться и не придется. Электросхемы, окружающие Гелиспекс, должны быть отрезаны от остального храма, чтобы размышления машины не были запятнаны более приземленными данными. Сандже понадобится время, чтобы понять, что он видит, и еще больше времени, чтобы отсоединиться, если он все будет делать как положено, а потом он осознает, что Диобанн уже сбежал…

Они вышли через ворота на лестницу, и тамбур был уже недалеко.

…и тогда ему придется самому покинуть часовню, чтобы добраться до системы, с помощью которой он поднимет тревогу. Если Диобанну удастся просто выжить в улье, пока не прилетит флотилия, он сможет передать сообщение Тразелли и тогда…

Он добрался до внутренних дверей тамбура как раз вовремя, чтобы увидеть, как с грохотом захлопнулись огромные внешние створки. Пока он настраивал вспомогательные фоторецепторы, встроенные в глаза, чтобы лучше видеть в тусклом освещении, голос магоса-генетора Санджи вдруг гулко отдался одновременно в его ушах, по всем частотам механического кода, которые только были у него открыты, и во всех устройствах, встроенных в каждую стену комнаты. Сила его была так велика, что магос едва не упал на колени.

— Как ты посмел! — взревел этот голос. Диобанн включил нейрорегуляторы у себя в черепе и отрезал импульсы страха. Санджа не превосходит его в могуществе, сказал он себе. Санджа не смог бы пережить то, что видел и совершал Диобанн.

— Как ты посмел принести сюда эту… эту грязь? Сюда, в место, где наш культ с наивысшей преданностью поклоняется Богу Машины? Так-то ты Ему служишь?

«…ужишь?» Откуда-то донеслось бледное эхо голоса Санджи, но у Диобанна не было времени, чтобы обратить на него внимание. Он повернулся, оглядел возносящийся потолок, бронзовые поршни, беззвучно движущиеся на стенах, церемониальные шестеренки, висящие в гравитационных полях высоко над головой.

— Да, — отозвался он. — Да, так я служу. Понимаешь ли ты, Санджа, можешь ли ты хоть немного осознать масштаб того, что я сделал для нашего ордена благодаря свободе, дарованной мне хартией? Что я видел? Что я нашел? Реликвии, которые я собрал? Я выполнял для наших высших жрецов такую работу, с какой никогда бы не справился ни один магос, не обладающий поддержкой этой флотилии. А техника, которую я провез через владения Империума без всяких отчетов и десятин? Священные места, которые я указал нашим эксплораторам? Виды, с которыми я мог вести дела без присмотра Империума? Враги, с которыми я разобрался благодаря ресурсам флотилии?

— Так вот каков магос Диобанн, — раздался из стен оглушительный голос («…гос Диобанн», — повторило размытое эхо). — Падальная крыса в красной мантии, контрабандист и вор. Убийца и пособник убийц. Друг ксеносу, чужому, чья форма — насмешка над чистой генетикой человеческого образа. Тот, чье презрение ко всему святому заставило его отравить священную машину Механикус ложью и предать доверие хранителя этой машины. («…машины»).

— Как можешь ты понять, ты, кто бесконечно трещит свои молитвы в запертом святилище, погрузившись в собственное невежество! — Диобанн кипел гневом и едва ли понимал, насколько оскорбительно то слово, которое он только что использовал. — Как ты смеешь меня судить!

— Знание священно! — взревел Санджа. Теперь к потопу звука, изливающемуся со стен, присоединился второй органический голос. Он исходил изо рта самого Санджи, и Диобанн крутанулся на месте: генетор-магос стоял в дверях позади него, окруженный люминантами и сервиторами.

— Знание священно, и священна информация. Мы проживаем свои жизни в ее поисках. Чем чище данные, тем чище и живая кровь Машины и Бога-Машины. Чистота данных — величайшая святыня для жреца Бога-Машины. А ты явился сюда с этим, — он поднял в дрожащей руке стеклянный пузырек.

«…сюда с этим».

Диобанн с изумлением понял, что этим эхом был голос одного из его собственных сервиторов, того, посредством которого он убил жреца. Он стоял к нему вполоборота, с вооруженной клинком руки капала кровь и машинное масло, и он повторял каждое слово Санджи, как только тот его произносил. Генетор нашел способ проникнуть в его системы, какой-то код, преодолевающий программы, которые, как думал Диобанн, были так хорошо защищены, что взломать их было невозможно. Даже не подсоединившись к нему физически. Диобанн впервые осознал, насколько опасным врагом обзавелся.

— Ты фальсифицировал знание. Ты тайно изменил данные. Ты пришел сюда, зная, что сам создал эту сорную примесь. Ты думал, что сможешь ввести в заблуждение Гелиспекс, да восстановится его дух. Ты попытался одурманить святую машину, попытался использовать ее для творения лжи. Лжи, которая сама по себе искажает знание и отдаляет нас от совершенного знания Омниссии. Ты хотел обмануть нас!

— …нас, — закончил сервитор. Задержка в его речи становилась все короче по мере того, как контроль Санджи становился все сильнее. Нашел ли он способ проникнуть во вторую машину, сказать было невозможно. Мысли Диобанна метались все отчаяннее.

— Твое святотатство против Бога-Машины отягчено и усугублено, — продолжал Санджа, — ты окончательно предал свой священный сан. Я лишаю тебя и сана и имени. Ты отлучен.

Генетор-магос бросил пузырек на каменный пол, и в тот же миг, как сосуд разлетелся вдребезги, Диобанн рявкнул окровавленному сервитору кодовую команду:

— Зудень!

Это было слово флотилии, слово, означавшее постороннего, и для сервитора эта команда означала: убить всех присутствующих, кто не принадлежит флотилии. Доселе ему приходилось применять эту команду лишь трижды, и секрет, который он сейчас пытался защитить, был, пожалуй, самым ужасным из всех, которые он когда-либо хранил.

В душе магос Диобанн знал, что Санджа прав. Он не был уверен, имелись ли у него хоть какие-то шансы: те краткие минуты, проведенные в связи с потоком данных, показали ему, что восприятие Гелиспекса было более ясным и мощным, чем он мог хотя бы предположить. Но он не собирался просто так стоять и ждать, пока его убьют.

Санджа почти полностью контролировал сервитора, однако команда «зудень» была внедрена так глубоко, что он не успел до нее добраться. Сервитор помчался к магосу, но Санджа сумел остановить его, нахмурившись и сделав какой-то жест, и пока тот покачивался на месте, Диобанн повернулся и сорвал с другого сервитора его блузу. Машина из плоти напряглась, когда Диобанн привел ее в боевую готовность, и потянулась к коротким цилиндрам на своей талии. Выглядели они как часть пневматических механизмов, соединенных с ногами, но это была всего лишь маскировка.

Услышав, как по лестнице с лязгом спускаются сервиторы самого Санджи, Диобанн дернул вверх свой рукав, и круглый ворот на конце толстого свертка мехадендритов, который вызывал такое отвращение у Петроны Фракса, расстегнулся и упал на пол. Рука Диобанна развернулась, превратившись в гнездо металлических змей, похожих на головы гидры, и все они метнулись вперед и сомкнулись с гнездами на верхушке каждого цилиндра. В сознании и перед глазами Диобанна появились выгружаемые данные, характеристики оружия, сетки целеуказателей, и он вытащил оружейные модули наружу.

Сервитор, которого контролировал Санджа, бился в спазмах: магос, видимо, нашел его боевые программы и пытался их подавить. Но оружие самого генетора было уже всего в нескольких шагах — три тяжелых сервитора с клонированными мышцами и многослойными экзоскелетами. Спереди их черепа, там, где раньше были лица, были защищены железными пластинами с резным изображением Махина Опус или скалящимися масками горгулий. Гудели и жужжали лезвия цепных кулаков, шип-дрель одного из них вращался так быстро, что казался лишь размытым пятном сияющего металла в желтом свете ламп.

Диобанн взмахнул рукой-гидрой, извивающейся, словно морской анемон, и первый сервитор начал безжизненно заваливаться вперед: в одном из цилиндров был спрятан находящийся под давлением резервуар с мощным нейротоксином, который Диобанн и Д'Лесте изготовили два года назад.

Второй сервитор угодил прямо под концентрированный электромагнитный импульс, который вырубил его кибернетику. Машина затряслась в безумной пляске конвульсий, ее экзоскелет задымился и застыл. Орудия в конечностях разогнались сверх предела и начали выгорать.

Диобанн попятился, кружа по полу тамбура. Щупальца, торчащие из его плеча, змеились в воздухе, выискивая люминантов, одно из них метнулось вперед и выстрелило отражательной ампулой в дверной проем, где стоял Санджа. С негромким треском она взорвалась и заполнила проем металлической пылью, которую разогрел крошечный мельта-заряд, и она начала испускать магнитные помехи. В знак уважения к сану Диобанна сервиторы-часовые, встроенные в колонны по обе стороны дверей, были выключены, о чем Санджа теперь, наверное, весьма сожалел. Но даже если бы он активировал их сейчас, они были бы слепы и беспомощны.

Третья из машин-убийц Санджи схватилась с сервиторами Диобанна, и у него не оставалось времени, чтобы кричать им коды: он был вынужден использовать узколучевой кодер, надеясь, что Санджа не засечет частоту и не взломает ее. Диобанн переключил восприятие на лучевую связь и стал видеть глазами сервиторов. Картина перед глазами разделилась, храмовый сервитор раздвоился и заполнил все поле зрения. Магос одновременно видел, как он несся прямо на него и бежал мимо его собственного сервитора, находящегося в четырех метрах отсюда.

Потом его зрение странно исказилось, и даже компенсаторы, встроенные в органы чувств, не спасли от дезориентации — его приказы заставили одного из сервиторов повалиться на бок. Пока машина Санджи медлила, пытаясь понять, что сделать, сервитор Диобанна подсек ей ноги взмахом острой проволоки, которая выскользнула из его пальца. Самонаводящийся дротик вылетел из кончика одного из щупалец Диобанна и на долю секунды неподвижно завис в воздухе, прежде чем ринуться вперед. На миг в уже раздвоенном зрении Диобанна появился и третий слой: изображение щели между лицом и плечевыми бронепластинами сервитора, которое становилось все больше и больше по мере того, как дротик подлетал к цели. Картина вспыхнула белизной, потом окрасилась черным, и он разорвал связь. Дротик — внешний слой из микрофлешетт, внутреннее ядро из пирокислоты — взорвался глубоко в теле последнего противника. Дым и зловоние испаряющейся плоти окутали искалеченные останки сервитора, и они рухнули на пол.

А потом настала тишина, нарушаемая лишь низким хриплым звуком, который, как понял Диобанн, был его собственным дыханием. Он пробормотал вербальную команду, и его сервитор поднялся на ноги и побежал к дверям. Диобанн последовал за ним, сконцентрировав все механические чувства, которые у него имелись, на истончающемся облаке отражателей между дверными колоннами. Перед его глазами заплясали руны, показывающие, что к выстрелу готов второй самонаводящийся дротик, что резервуар с нейротоксином заполнен на восемьдесят семь процентов, что щупальца, оканчивающиеся алмазными когтями и наборами крошечных цепных пил, работают в боевом режиме.

Позади раздался треск — силовые шпоры, встроенные в предплечья и запястья его сервитора, включились и начали испускать поля разрушительной энергии вокруг лезвий. Если ему дадут всего шестьдесят секунд, чтобы сервитор разделался с дверями храма, они смогут…

В тамбур хлынули красные фигуры, движущиеся со стремительной и смертоносной точностью. Их пуленепробиваемые рясы и капюшоны были тусклого темно-красного цвета, а там, где одежда не закрывала их тела, мелькала поблескивающая бронзовая аугметика. Скитарии. Техностража. Не сервиторы, но элитные войска Культа Машины.

Трое из них вскинули к плечам короткие тонкие карабины и открыли огонь быстрыми очередями, которые разбивались о гибкие подкожные пластины, защищающие торс Диобанна, и о спину сервитора, рубившего двери. Магос-отступник ощутил прилив надежды: они использовали облегченные снаряды, которые разбивались на мелкие осколки, чтобы не нанести ущерб стенам тамбура. Из-за этого им не хватало убойной силы, чтобы повредить бронированные тела Диобанна и его слуги.

Восстановив равновесие, Диобанн ринулся вперед, чтобы двое ближайших скитариев оказались в радиусе поражения однозарядного микроогнемета, скрытого в кончике другого щупальца. Но, вспыхнув, облако раскаленного газа лишь вскользь задело их одеяния. Оба воина упали на пол и перекатились, затушив пламя, один из них поднялся на колено и выпустил еще одну очередь в Диобанна. Странствующий магос потратил на него еще один драгоценный самонаводящийся дротик — голова противника разлетелась, словно тыква — и бросил к его ногам еще одну отражательную ампулу. В этот момент он осознал, что сложная паутина данных, что плясали и мерцали на краю его зрения и на задворках сознания, исчезла, пропала в тот же миг, как позади него прекратились звуки работы клинками. Он вдруг понял, почему скитарии больше не стреляют, почему они не стали метать гранаты.

Магос Диобанн крутанулся на месте, щупальца его похожей на гидру руки заметались в воздухе, ища цель, немодифицированная рука скрючилась, как когтистая лапа, аугметические трансляторы взревели, бросая вызов на всех частотах. Даже отросток для передачи данных в уголке его глаза вытянулся, улавливая запахи в воздухе.

Сверкнув золотом и блестящей костью, два люминанта отлетели прочь от сервитора, которого только что убили. Они успели прилететь в тамбур и зависнуть у него над головой, прячась за парящими в воздухе шестеренками. Диобанн взмахнул щупальцем, в котором находились электромагнитные гранаты…

…но люминанты были ангелами Машины, созданиями из компонентов, доведенных до предельной чистоты, и черепов самых благочестивых жрецов Механикус — осмелится ли он обрушить на них столь ужасное оружие?

Сомнение, рожденное последними отголосками былого почтения, погубило Диобанна. К тому времени, как электромагнитная граната взорвалась над лежащим ничком сервитором, люминанты взмыли вверх на четыре метра, а затем, описав дугу, спикировали вниз. Один метнулся влево, и третий дротик, даже несмотря на то, что его вело зрение магоса, не смог вовремя свернуть следом за ним и улетел куда-то во тьму над его головой. Второй люминант ушел в штопор, закрутившись в воздухе. Щупальце-клешня тщетно лязгнуло в воздухе в миллиметре от его крытого золотым листом бока.

В ушах Диобанна раздался шум, который нахлынул на его аугметические устройства перевода и преобразовался в данные. Люминанты транслировали ему простой кусок кода, который повторялся снова и снова, три раза в секунду, и представлял собой всего лишь инфопечать генетора-магоса Кайнеза Санджи — чтобы Диобанн знал, кто смотрит на него их глазами, пока они исполняют приговор. Один из них протянул механодендриты, чьи адамантиновые наконечники прошли сквозь броню странствующего магоса, как сквозь бумагу, и вздернул его в воздух, второй выдвинул из основания черепа гудящую силовую установку. Код превратился в высокоскоростной инфосигнал, передаваемый по всем звуковым и воксовым каналам, которые только были у Диобанна.

Сигнал прошел напрямую сквозь слои-трансляторы в его мозг, так что сообщение мгновенно развернулось в его сознании во всех деталях. Оно было несложным. Список обвинений и четыре заявления. Обвинение, осуждение, отлучение, уничтожение.

Через одну целую восемьдесят четыре сотых секунды после окончания трансляции второй люминант зажал глазной отросток Диобанна в толстом захвате на конце силовой установки. Он едва успел ощутить боль. Импульс энергии прошел по отростку и разошелся по паутине микроаугметического волокна, пронизывающей мозжечок магоса. Оно вспыхнуло, раскалилось добела и испепелило пораженный, не верящий в происходящее мозг Диобанна.

Глава десятая

Атриум на борту флагмана флотилии «Бассаан», на пути к Галате, система Гидрафур

Гайт редко чувствовал себя уютно на борту «Бассаана». Он четко понимал, что согласно своей роли во флотилии должен пребывать на «Обещании Каллиака», где повседневные корабельные дела шли в неторопливом темпе, комфорте и спокойствии. «Бассаан» же был деловым, функциональным, и управлял им строгий, почти военный экипаж, отчего Гайт чувствовал беспокойство.

И это еще во время лучших путешествий. Когда сам Хойон стоял на полтора шага впереди Гайта, а тот был в любой момент готов услужить ему, он видел, как взгляд старика рыщет направо и налево, и экипаж бледнел, словно его лицо было невыносимо ярким, обжигающим прожектором.

«Если бы я только мог отправиться назад во времени, — подумал он, — увидеть старого, всем довольного Гайта и поговорить с ним, что бы он подумал? Что бы тот Гайт сказал о том, почему я здесь сейчас нахожусь?»

Он смотрел, как мимо него проходит вереница офицеров. Их отражения плясали на покрытых гравировкой металлических стенах, они нервно поправляли униформы на ходу и не знали, куда девать руки. Шли они, казалось, дольше, чем следовало бы — их было всего-то примерно полдюжины. Гайт и Бехайя твердо настояли на том, что их должно быть очень мало, и даже такая уступка, сделанная этой пародии на человека, их наследнику, ясно давала понять им обоим, насколько скверные у них проблемы.

Дальше в коридоре стоял Д’Лесте и переминался с ноги на ногу. Он не разговаривал с Гайтом с тех пор, как Диобанн вылетел вперед на Гидрафур, и с течением времени, пока они все больше укреплялись во мнении, что магос не вернется, они постепенно стали избегать друг друга. Встречи распорядителей в зале совещаний сменились небольшими, производящимися исключительно резким шепотом и в тайных местах разговорами, в которых участвовали лишь два-три человека за раз. Среди экипажа распространялись слухи и неуверенность. Гайт был этому не удивлен. Любой зудень, окажись он сейчас на борту, и тот бы понял, что что-то идет не так — настолько все было плохо.

Двери в каюту захлопнулись за последним из офицеров, и Гайт выдохнул. Они расположили Петрону в помещении возле апотекариона — достаточно близко, чтобы можно было быстро подключить его к системам жизнеобеспечения, если бы ему вдруг стало хуже. Никто не хотел признавать, что наследник уже приближался к той точке, когда и это бы не помогло. Диобанн исчез, а попытки Д’Лесте удерживать Петрону в стабильном состоянии без помощи магоса становились все более неуклюжими. Занти и Тразелли уже успели пообещать ему в лицо, что если Петрона не дотянет до слушания, то врач поплатится за это собственной шкурой.

Слушание. Оно стало их волшебным порогом, их горизонтом событий. Только сделать так, чтобы их претендент дожил до слушания, а там будь что будет. Гайт мрачно посмотрел на закрытые двери каюты. Он чувствовал зыбкое фаталистическое спокойствие человека, который совершил ужасный выбор и теперь ждал, когда наступят последствия, какими бы они не были.

— Как мы до этого докатились? — пробормотала Бехайя рядом с ним, и ни у Гайта, ни у Д’Лесте не было для нее ответа.

Каюта на борту флагмана флотилии «Бассаан», на пути к Галате, система Гидрафур

Из тех семи, что стояли вокруг кровати, занавешенной белой пеленой, Атис была единственной, кто смог заговорить. Фирон отступил на шаг, как будто то, что он увидел, буквально толкнуло его назад, Триходи спрятала лицо в ладонях. Кохце сцепил руки за спиной и хватал ртом воздух, несмотря на запах, который не могли скрыть ароматные испарения.

— Нильс, — сказала Атис тихим надломленным голосом. — Что они с тобой сделали? О, Нильс, что случилось?

— Не Нильс, — ответило искореженное тело на кровати. — Не Нильс Петрона. Но ты наполовину права, наполовину. Наполовину права о половине человека. Ха! Половина человека. Полчеловека станет наполовину чем-то другим, станет…

Фигура внезапно согнулась пополам и разразилась мокрым кашлем, пытаясь изгнать из груди нечто, с чем не могли справиться ее слабые мышцы. Медицинский сервитор, существо ростом в метр с маской и аугметикой, которая делала его похожим на жирного нелетающего херувима, проскользнул сквозь кольцо офицеров и ввел в рот Петронаса отсасывающий шланг. Раздался короткий неприятный звук, и шланг снова вышел наружу, обляпанный чем-то розовым и прозрачным. Сервитор зашаркал по полу подбитыми тканью стопами, удаляясь до следующего приступа.

— Петрона Фракс, вот кто я, — сказала развалина, лежащая в постели. — Они вам еще не сказали, да? Держат меня живым для слушания, вот что они делают. Слышал, как они говорят, слышал их здесь все время.

Одна из тонких как палки рук Петроны медленно приподнялась и прижалась к уху, потом провела пальцами по виску и вниз, к животу. Что он хотел показать, сказать было невозможно.

— Петрона Фракс! — это был Кохце. Когда флотилия посещала миры с фауной, на которую можно было охотиться, он был одним из тех, кто ходил стрелять вместе с Нильсом. — Нильс, мой старый друг, ты не понимаешь, о чем говоришь, — он огляделся. — Он бредит от своего недуга. Просто чудо, что он так долго прожил, — Кохце осторожно шагнул к постели. — Нильс, ты знаешь, где ты? Ты знаешь, кто мы такие?

Глаза внезапно уставились на него, и Кохце обнаружил, что не может отвести от них взгляд. Они были мутны от болезни, но сверкали энергией, в них плясало безумие, но они твердо смотрели на него с невероятной сконцентрированностью. Петрона добился этого, отточив свое безумие до острой, как бритва, холодной, как сталь, жажды выжить.

— Я знаю, кто ты такой, Кохце, — сказал он, внезапно став тем Петроной, которого все они знали, полным жизни и огня. Это он лежал в этой кровати и говорил посредством развалины, внутри которой скрывался. — Я знаю, кто вы. Атис, Фирон, Триходи, стойте руки по швам и слушайте меня. Омали, мелкая ты зуднелюбивая тряпка, кончай пятиться и веди себя как мужчина. Вы все мне нужны. Я нуждаюсь в вашей помощи.

— Нильс, что происходит? — спросила Атис. — Они сказали нам, что тебя за что-то освободили от обязанностей, и что мы будем твоей командой. Они сказали, ты просил встречи с нами, и что мы должны… должны доставить тебе это удовольствие.

Она понизила голос, договаривая фразу, и бросила взгляд на сервитора, опасаясь, что он мог записывать ее слова. Остальные поняли ее мысль и начали опасливо озираться в поисках подслушивающих устройств.

— Забудьте, — выплюнуло существо, которое было Петроной. — Это была глупая ложь, они сказали ее, чтобы убедить себя в том, что контроль в их руках. А теперь слушайте меня, вы все. Слушайте, как они слушают, как все они будут слушать, как мы будем…

Внезапно тощее тело содрогнулось и на миг неподатливо застыло, и растрескавшаяся кожа в углах его рта начала сочиться каплями густой желтой жидкости.

— Не думаю, что у меня есть много времени, — прохрипел он, когда сервитор убрал жидкость антисептической подушечкой, — а это значит, что и у вас тоже. Эти дерьмоеды снаружи думают, что сделали мне подарок. Предполагается, что я разрыдаюсь и скажу, как рад вас видеть. Предполагается, что я забуду, забуду все, что они…

Петрона судорожно скорчился и закричал пронзительным голосом. Он кричал почти тридцать секунд, прежде чем справиться с болью и заговорить снова. К тому времени на ткани под его ногами появилось мокрое черное пятно, и воздух наполнился тошнотворным кислым запахом экскрементов.

— Они думают, я забыл все, что они сделали. Думают, все ушло, как я должен был уйти. Ха! Ха! — от смеха он снова закашлялся. — Должен был умереть, но по-прежнему жив. Должен был вылечиться и измениться, вместо этого превратился в опухоль. Червивая опухоль, вот кто я такой. Ха! Если я могу испортить что-то одно, то могу испортить и другое. Испортить весь этот план. Не следовало рождаться сыном шлюхи, но даже если она была шлюхой, я все равно отомщу за нее.

Голос Петроны изменился, как будто он говорил сам с собой, и у его речи появилось пугающее, медлительное, неразборчивое звучание, которое то пропадало, то снова появлялось.

— Нильс, о чем ты говоришь? Пожалуйста, скажи нам, что с тобой случилось! — голос Атис срывался. — Кто такие «они»? Что ты от нас хочешь?

Она отдернулась, когда Петрона резко перевел взгляд на нее.

— Ах, маленькая Атис. Ты никогда не хотела пофлиртовать со мной, даже в мои лучшие деньки, да? — Петрона с трудом заставил свое лицо улыбнуться ей. В его рту недоставало пяти зубов, две пустые лунки все еще кровоточили. — Однако же, приятно видеть, что теперь ты делаешь, что тебе скажут, девчонка. Ну все, нет больше времени на любезности. Идите сюда, вы все, идите ко мне, детки. Настало время папочке Фраксу объяснить, чего ему от вас надо.

И фигура на кровати залилась лающим смехом, когда младшие офицеры, выжившие члены круга тех, кто когда-то считал себя друзьями и сослуживцами Нильса Петроны, придвинулись к нему, чтобы слушать.

Атриум на борту флагмана флотилии «Бассаан», на пути к Галате, система Гидрафур

— Куда это еще ты собрался? — резко спросила Бехайя, и Д’Лесте мысленно проклял себя за то, что ощутил вину. Он все время повторял себе, что ему не за что чувствовать себя виноватым. Эти процедуры были, мягко говоря, экспериментальными, все об этом знали и все равно позволяли Диобанну их делать. Откуда им было знать, что проклятый шестеренок решит вдруг исчезнуть именно тогда, когда он нужен был флотилии — точнее, распорядителям флотилии, хотя это одно и то же — чтобы поддерживать их преемника в стабильном состоянии?

Он повернулся к ней лицом.

— Они либо уставятся на нашего чудо-мальчика и проторчат там целую вечность, — сказал он, — либо их затошнит, и они выбегут оттуда через минуту. Так или иначе, глупо стоять тут всем троим. Не настолько все плохо, чтобы главный апотекарий вольного торговца дожидался кучку прыщавых младших офицеров, как какой-то треклятый лакей. У меня есть чем заняться, пока мы не приехали, и я думаю, что и вам не мешало бы посмотреть на себя, как вы стоите тут и позволяете этим людям собой распоряжаться, и призадуматься о достоинстве собственного положения.

По их лицам сложно было что-то прочесть, но он решил, что смог задеть их. Когда сомневаешься, атаковать или нет — атакуй.

И, в любом случае, у него действительно были дела. Он кое-что придумал. Если Диобанна можно было сбросить со счетов — и, как нехотя признал Д’Лесте, так это, видимо, и было — это означало, что их гамбит с дополнительно модифицированной кровью, скорее всего, не сработал. Но он считал, что с достаточной дерзостью и умением он, вероятно, сможет исправить эту ошибку.

Санкционированный лайнер «Ганн-Люктис», в пути

Смерть пришла на «Ганн-Люктис» ближе к концу путешествия, когда корабль тщетно пытался пробить себе путь сквозь громадную грозовую тучу психической силы к мимолетному проблеску спокойствия, который померещился Йиморе где-то впереди. На него обрушилось давление, сокрушительное давление, от которого астропаты корабля выли и вцеплялись ногтями в свою одежду и кожу, умоляя о седативах и выкрикивая молитвы. Домаса Дорел чувствовала это варп-глазом, словно ее тыкали пальцем в лоб, и закрыла его филактерией с гексаграмматическими письменами, сделанными прорицателями ее дома на Терре. Они были написаны чернилами для татуировок на полосках ее собственной клонированной и выделанной кожи. Обычно это помогало. Но сейчас толку от них не было.

Смерть пришла, когда корабль вырвался из грозовой тучи, словно выброшенный катапультой в пространство за ней, но то был не тихий проход, как казалось раньше, а тугой водоворот энергии, вращающийся в измерениях, неподвластных никаким человеческим чувствам. Корабль закрутило, Йимора отчаянно пытался найти выход, поле Геллера рябило под натиском разрывного течения, которое било его, сжималось на нем, как будто кусало его. Поле прогибалось все глубже и глубже, а потом, менее чем на сотую долю секунды, в которую по всему осажденному корпусу «Ганн-Люктиса» зазвучали сирены и колокола, оно отключилось.

Смерть пришла в этот крохотный промежуток, пока Варрон Фракс стоял в дверях своей каюты и смотрел, как жена удерживает кричащего и бьющегося сына. Даже самый невежественный рабочий на корабле знал хотя бы на примитивном уровне, что имматериум каким-то образом резонирует с эмоциями — он притягивается ими, питается ими и питает их в ответ. Варрон и Ксана были готовы к сновидениям варпа, знали, что ждет их в сне, произнесли правильные молитвы и повесили печати чистоты по углам своей кровати. Но Дрейдер, должно быть, не уделял должное внимание, когда читал свои молитвы, и позволил словам исказиться, и через какое-то время после того, как они задернули шторы его кровати, он выбросил маленькую оловянную аквилу, которую ему дали в качестве оберега. Может быть, он играл, может, просто не подумал или почувствовал какую-то мимолетную обиду. Варп-сны и так были дурной штукой, но, как Варрон помнил со времен жизни во флотилии, для юного разума они были еще хуже. А для юного разума, который не понимал, что к ним надо быть готовым, они должны были быть гораздо страшнее. Он вспомнил, как вальяжно бросил тогда, на Гунарво, «переживет несколько скверных ночей, да и привыкнет», и у него к горлу подкатил комок.

— Иди, — сказала Ксана. — Я о нем позабочусь. Он проснулся, но сон его так напугал, что он сам еще этого не понимает. Я буду с ним. А ты иди.

Варрон закрыл дверь. В коридоре его ждал Рика, который стоял, привалившись спиной к мозаике с изображением резвящихся нимф и херувимов, какими тут были покрыты все стены. Он теребил конец одной из своих имплантированных вокс-панелей, как делал всегда, когда нервничал. В тот момент снова заревели сирены, и оба содрогнулись от внезапного шума.

Смерть появилась на свет на «Ганн-Люктисе», внутри восстановившегося поля Геллера, которое отрезало ее от прекрасного, теплого, текучего имматериума снаружи. Она обнаружила, что родилась без сознательного усилия со своей стороны: в тот миг, когда поле мгновенно отключилось, эта сущность быстро и безболезненно опустилась в чей-то разум, словно искра, проскочившая между электродами, а потом очутилась в сухой, холодной, слепящей смирительной рубашке вселенной, среди разумов, заточенных в мясе, которое тараторило и трепыхалось.

Существу не понравилось поведение мяса, поэтому оно сделало некоторые вещи, подсказанные инстинктом, и мясо приняло новые формы и иным образом расположилось в этой чудовищно тесной клетке из измерений, и его поведение прекратилось. Ему не нравилось, что здесь оно может двигаться не всеми известными ему способами, но оно обнаружило, что может делать разные вещи, чтобы менять эту маленькую физическую вселенную, куда его занесло. Оно могло разделять вещи и разрушать их, и оказалось, что рвать и ломать гораздо приятнее, чем манипулировать мягкой материей варпа. И тогда оно пошло искать другое мясо, чтобы сломать его, мясо, из которого так весело выскакивали мелкие капельки духа и развеивались в ничто, когда оно на них давило.

Оно едва осознавало звук сирен, но Варрон и Рика пришли от них в ужас. Варрон успел сделать три шага по коридору, прежде чем его осенила жуткая мысль, и он тут же повернул обратно. Но его жена и ребенок, оставшиеся в комнате, были живы, и ничто в них не вселилось: Дрейдер уже не кричал, а тихо плакал, Ксана его укачивала. Рика прикоснулся к плечу своего господина.

— Варрон, нам надо вооружиться. Корабельная тревога. Мы относимся к боеспособному экипажу.

— Как насчет достать наше собственное…

— Лучше использовать то, что есть в рундуках, — сказал Рика, озираясь. — Не будем пока раскрывать карты. Если мы решим, что иначе не справиться, тогда, может быть. А пока что пойдем.

Варрон последовал за ним. Дважды он нарушил обещание, данное самому себе, и оглянулся на дверь каюты.

Крепость-участок Арбитрес Селена Секундус, Галата, Гидрафурская система

екундус, Галата, Гидрафурская система

— «Преемник, — прочитал Куланн с записки в своих руках, — нездоров, и потому не покинет «Бассаан» до начала слушания. Он не сможет пробыть в суде дольше определенного срока». Какая странная формулировка. Как вы думаете, что они имеют в виду под «определенным сроком»?

— Не знаю, — ответила Шира Кальпурния. — И мне все равно. Это значит, придется подождать с приемом преемника… прекрати, Куланн, это не шутка, а оговорка. Я не в настроении шутить.

Они стояли в одном из V-образных защитных контрфорсов крепости Арбитрес на Галате, луне Гидрафура. Кальпурния назначила ее новым местом слушания после того, как вокруг Скалы Трайлан начали кружить орнитоптеры и воздушные сани со знаками Экклезиархии, держась чуть дальше того расстояния, на котором летательные аппараты Арбитрес имели право идти на перехват. Потом вокруг островов на границе запретной зоны начали появляться морские платформы с отрядами Сороритас, прокторы на наблюдательных постах занервничали и начали запрашивать подкрепления и дополнительные боеприпасы. Потом информаторы Арбитрес в той части Кольца, что вращалась над островами, доложили, что другие Сороритас начали брать под контроль стартовые позиции и пусковые шлюзы и вступили в конфликт с военным экипажем Кольца, пытаясь завладеть двумя из его гигантских барбетов, где были установлены пушки.

Первой и полной ярости мыслью Кальпурнии было попросту сбить все транспорты и оттащить в камеры Симову вместе с парочкой случайных клириков, чтобы они рассказали, кто дал им такой приказ, но она подавила это желание. Собор считал себя вправе совершать столь открыто враждебные действия против Адептус Арбитрес, и это означало, что его следует поправить. Кальпурния твердо вознамерилась так и сделать, но позже. Пока что ей надо было закончить другое дело, поэтому она решила воспользоваться иным методом.

«Жиллиман мог и кружить, как горная кошка, и бросаться, как она», гласила ультрамарская пословица, которая, предположительно, восходила к временам завоеваний святого примарха, которые объединили его владения. Она означала, что нет ничего постыдного в том, чтобы применять хитрость. Если лобовое столкновение дорого тебе обойдется, тогда какой смысл стыдиться того, чтобы сманеврировать и перенаправить свои силы куда-то еще? Кальпурния пробормотала эту пословицу как раз перед тем, как отослать Скале Трайлан приказ укрепиться, как будто готовясь к атаке, зримо увеличить количество дозорных и часовых, дополнив его всеми, кто только находился на острове в данный момент и мог надеть панцирь, а также, чтобы летательные аппараты вели себя как можно агрессивнее и делали все возможное, чтобы нервировать пилотов, привлеченных Экклезиархией.

А в это время, одним незаметным перелетом на челноке, она перебралась в огромную адамантиевую башню Арбитрес на Галате. Крепость возвышалась над серебряной пылью лунной поверхности и уходила глубоко в ее холодный камень, с ее плоской крыши в космос сияла эмблема Арбитрес — крылатая латная перчатка. Пока Симова — или кто там еще возглавлял попытки Экклезиархии завладеть хартией — был занят тем, что пытался распугать несуществующее слушание в Скале Трайлан, Шира Кальпурния могла провести суд на Галате и передать хартию в руки законного наследника.

Эта кампания Экклезиархии злила ее. Она верила в закон, в святой Лекс Империа, но они пытались использовать его инструменты и процедуры для неверной цели — это она знала точно — ради личных амбиций, а не веры в правое дело — это она сильно подозревала. И это вызывало у нее беспокойство и гнев. В ней говорила не просто неприязнь к юридическим играм в целом. Она опасалась практических последствий, которые будет иметь такое дело в случае, если ему все же придется дать ход. Каким бы ущербным оно не было, возникнет достаточно много вопросов процедурного характера, достаточно противоречий между религиозными и светскими законами, достаточно перекрывающих друг друга юрисдикций и серых зон между двумя орденами Адептус, достаточно редких прецедентов и исторических свидетельств, чтобы проиллюстрировать все, что только не понадобится проиллюстрировать. Поэтому достаточно сообразительный человек — такой, как Симова — мог затянуть процесс на сколь угодно долгий срок, пока епарх или кто-то из его подчиненных не придумает, что еще попробовать.

Уличное правосудие арбитраторов строилось на жестком контроле и быстром воздаянии, но длительная и медленная работа судей концентрировалась на том, чтобы исполнялись все законы вплоть до самой незначительной буквы самого малого из них, как повелели Высшие Лорды во имя Императора. Каждый арбитр знал, как выглядят огромные лагеря, простирающиеся у врат крепостей-участков, где просители жили месяцами, а то и годами, пока судья этой крепости или другого, отдаленного мира, не разрешит их дело. Некоторые затягивались на десятилетия, пока приходили списки прецедентов и истории дел с тысяч иных миров, чтобы удостовериться, что вердикт твердо стоит на опоре Имперского Закона. Кальпурния даже слышала о судьях и адвокатах, которые уходили в отставку, передавая дело новым Арбитрес, так что следующее поколение могло продолжить прения, когда их инициаторы уже умерли. Простой смертности было недостаточно, чтобы затормозить махину имперского правосудия.

Будь у Экклезиархии более прочные основания, Кальпурния их бы выслушала. Идея того, что можно обойти имеющий силу закон ради собственного удобства, вызвала бы у нее отвращение, если бы она хоть на миг над ней задумалась. Но после того, как Симову отправили обратно в Собор, он прислал вестника с письменной копией своего требования, которая попала в кабинет Кальпурнии, а затем — в громадные комплексы второго бастиона Стены, к архивариусам и лекс-савантам. Просмотрев ее, Кальпурния пришла к выводу, что никаких оснований нет, и каждая новая проверка савантов и судей только укрепляла это мнение.

Это помогло ей чувствовать себя лучше после того, как она их обманула и ускользнула на Галату, чтобы устроить слушание там. Но не настолько лучше, чтобы не тратить время, которое по-хорошему следовало бы употребить на просмотры последних рапортов ее аналитиков, на требование Симовы, постоянно повторяя про себя эту пословицу о Жиллимане.

На какой-то миг она задалась вопросом, что за силуэт затемняет ее зрение слева, но потом, к стыду своему, поняла, что это ее рука, которая незаметно для нее поднялась, чтобы провести ногтем по шрамам на лбу. Кальпурния опустила руку и почувствовала дергающую боль в плече — она совсем забыла об упражнениях, которые надо было делать, чтобы восстановить подвижность.

— Мэм, еще одно сообщение, а потом я пойду проверять протоколы безопасности доков, как вы просили. Это ответ от генетора-магоса Санджи. Начинается с тех же формальностей, что и предыдущий, и…

— Поверю тебе на слово насчет формулировок и формальностей. Есть там что-то, что мы хотели узнать?

— Нет. Кроме того, он довольно четко дает понять, что не будет писать об этом. Повторяет то же, что сказал после получения первого образца крови. Из-за обстоятельств, которые он не может раскрыть, Машина Гелиспекс не может произвести необходимые процессы, при этом клятвы и обязанности, связанные с его положением, не дают ему объяснить, почему. Он также говорит, что имеет возможность предложить некую компенсацию от храма и желает встретиться с вами, чтобы ее обсудить, но не ранее, чем через десять дней после отправки этого сообщения, которое было послано примерно час назад.

— Он как-нибудь объясняет, почему Гелиспекс недоступен впервые за тысячи лет?

— Нет, мэм.

— Есть объяснение, что случилось с образцом крови того преемника, который прибыл с флотилией?

— Нет, мэм.

— Какие-то намеки, что должно произойти со вторым образцом крови от Варрона Фракса, который, судя по всему, прибывает на дромоне от Верхних Тетраджинских ворот?

— Никаких намеков.

— И я полагаю, что мне даже не нужно спрашивать, что он говорит насчет техножреца флотилии, который как вошел в его храм с кровью наследника, так больше его никто и не видел?

— Именно так, мэм, не нужно.

— Как ты думаешь, Куланн, что случилось?

— Не могу сказать, мэм, я все время был с вами.

— Я вообще-то серьезно, — сказала она, глядя на него зелеными глазами. — Мне интересно это услышать. Мне хочется знать, как работают умы моих коллег. Давай.

— Что-то произошло, мэм.

— И?

— Механикус ревностно хранят свою приватность и соблюдают таинственность. Если что-то случилось с Гелиспексом, то ни один из них ни за что не выйдет и не скажет об этом, причем даже многим членам собственного ордена, ведь это бросит тень на Санджу как на хранителя машины. Я не думаю, что это из-за той поездки на Трайлан. Он беспокоился насчет эффекта, который произведет на Гелиспекс путешествие и пребывание на неосвященной земле, но, скорее всего, сама машина так и не покинула Босфорский улей. Я полагаю, что-то произошло после того, как тот вернулся. Может быть, это связано с шестеренком — извините, мэм — техножрецом из флотилии, который его навестил. Если только он не покинул храм каким-то неизвестным нам способом.

— У нас довольно хорошее представление о том, что происходит в большей части Августеума, Куланн, так что я абсолютно уверена, что единственный выход из того святилища — это его главные двери. Что до меня, то я думаю, что Диобанн мертв, либо потому, что он как-то связан с недоступностью Гелиспекса, либо потому, что он что-то не то узнал и другие адепты его из-за этого убили. Я достаточно хорошо отношусь к генетору-магосу Сандже, но не питаю никаких иллюзий насчет того, на что он способен, если по-настоящему разозлится. Я тебе рассказывала про ячейку Механикус, с которой мы имели дело на Дон-Круа?

— Нет, мэм. Но ваши соображения насчет того, что случилось с Диобанном, совпадают с моими.

— Правда? Тогда тебе так и надо было сказать, Куланн. Очень важно соблюдать откровенность между арбитром-сеньорис и его помощниками. Я должна быть уверена, что слышу все мысли, которые появляются у тебя в голове.

— Да, мэм, — сказал Куланн, вытянувшись в струнку так, что спина задрожала от гордости.

— Отлично. Теперь иди проверять протоколы. Очевидно, между нами и Санто Певрельи сейчас страшные варп-бури, которые задерживают корабль преемника. Другого, в смысле. Но пока что мне придется сообщать эмиссару Варрона Фракса, что сосуд с его кровью, который он привез через эти бури, теперь фактически бесполезен. Уверена, он будет рад это услышать. Судя по всему, на пути сюда сейчас творится такое, что и злейшему врагу не пожелаешь.

Глава одиннадцатая

Санкционированный лайнер «Ганн-Люктис», в пути

— Вы останетесь здесь, — сказала Домаса Дорел. — Черрик, загороди ему путь.

Она бы сама это сделала, но из-за адского шторма, бушующего за обшивкой, она тратила слишком много сил на то, чтобы не падать и сохранять свои мысли в целостности. На ее виски сильно давило, как при мигрени, и вспышки энергии на поле Геллера отражались в ее варп-оке, как красный свет, видимый сквозь закрытые веки. Она прислонилась спиной к гладкой металлической стене жилой палубы.

— Нет, мэм, — сказал Черрик.

Сначала Домаса не поверила в то, что услышала, а потом вспыхнула гневом, и от этого, в совокупности с уже накопившимися эмоциями, у нее закружилась голова.

— Весь доступный боеспособный экипаж должен начать охоту на эту тварь, — продолжил он. — Это одно из самых старых правил поведения на борту корабля.

Говоря, Черрик глядел на короткоствольные лазганы в руках Варрона и Рики, и его слова подчеркивали сирены, гудящие в коридорах вокруг.

— И вы не прикажете мне не подчиниться этому правилу, мадам Дорел, — вставил Варрон. Позади него собрался небольшой отряд бойцов «Ганн-Люктиса», которые тихо переговаривались и переглядывались друг с другом. — Я оставил сына в руках у своей жены восемью палубами выше. Уж поверьте, я бы предпочел быть с ними, чем здесь. Но Черрик прав, это наша обязанность.

— Вы — наследник, — сказала Домаса, но не очень воодушевленно. Ей не хватало энергии. — Если что-то с вами случится, считайте, вся цель путешествия пошла прахом. Как вам такое?

Мимо простучала сапогами дюжина рядовых матросов с побелевшими лицами, хриплыми голосами повторяя молитву, которую запевал их предводитель. Они направились вниз по рампе за спиной Варрона. В основном они были вооружены корабельными инструментами: кислородными горелками, тяжелыми разводными ключами или рукоятями от других инструментов, механическими пилами на тяжелых опорах, закрепленных на предплечьях. Какой бы толк от всего этого не был.

— Это обязанность, — повторил Варрон. Он был бледен от страха, но в его голосе не было ничего, что бы говорило об этом. — Вот и все. Теперь, если вы идете с нами, Домаса, то позвольте кому-нибудь вам помочь. В ином случае мы сопроводим вас в какое-нибудь безопасное место.

— Сейчас нигде не безопасно, — ответила она, и, словно нарочно, все вокруг содрогнулось. Варп-поток болтал корабль так сильно и быстро, что гравитационные пластины в палубе не всегда могли это компенсировать. Дрожь грохотом отдалась в затемненных помещениях вокруг них, и там, где они стояли — на пересечении четырех главных широких коридоров пятой палубы — это прозвучало словно приглушенный гром, исходящий из тьмы со всех сторон одновременно.

— Вы правы, — сказал Рика, — и пока эта тварь на свободе внутри корабля, здесь опаснее, чем когда-либо. А мы все стоим да болтаем, — он кивнул украшенной серебряными оборками головой в сторону рампы, ведущей вниз, к жилым палубам второго класса. — Не будем давать ей еще больше времени, ладно?

Черрик кивнул, нехотя признавая его правоту, повернулся и зашагал к корабельным солдатам, которые услышали их разговоры и начали снова проверять свое оружие. У большинства из них на голове были выпуклые решетчатые забрала, удерживающие перед глазами визоры с целеуказателями, а у рта — вокс-приемники; возле висков свисали амулеты и печати чистоты, а лица, которые с трудом можно было разглядеть сквозь все эти принадлежности, выглядели мрачно. Черрик знал, что они натренированы и психологически подготовлены полагаться друг на друга, и их беспокоила необходимость следовать за ним и Домасой. Черрику и самому было не лучше: в него так глубоко въелось недоверие ко всем, кроме собственноручно отобранных людей, что он ранее настоял на том, чтобы расставить в дюжине стратегически важных точек корабля хотя бы по одному из своих бойцов. Теперь он почувствовал их отсутствие и бормотал под нос ругательства, пока они готовились выдвигаться в путь.

— Может мне кто-нибудь сказать, — невнятно пробормотала Домаса, опираясь на руку Рики, — почему мы все сбиваемся в кучу? Я думала, это только в плохих мелодрамах на опасные миссии отправляют сразу всех самых незаменимых членов экипажа.

Корабль снова пошатнулся, и тугой когерентный поток варп-вещества вскользь пронесся по поверхности поля Геллера. Рика и двое из корабельных бойцов подпрыгнули и оглянулись, как будто услышали, что их кто-то зовет, а перед глазами Домасы заплясали странные прозрачные пятна.

— Мы останемся, — рефлекторно возразил Рика, а потом взял себя в руки. — Мы с Варроном здесь, потому что мы — боеспособный экипаж, и мы обязаны делать все, что возможно, чтобы защитить судно. Бойцы здесь по той же причине. Черрик — ну, я полагаю, что он с нами, потому что он глава ваших людей и отвечает за вас, но вы, Домаса… если тут есть хоть кто-то, кто должен быть в более безопасном месте…

— Она здесь, потому что этим вечером она у нас за ищейку, — отозвался Черрик из-за его плеча. — Только с глазом на лбу вместо носа на морде. Если можно так выразиться. С ее помощью мы поймем, как добраться до этой штуки внизу.

— Что оно такое, — Домаса решила все же чуть больше опираться на руку Рики, пока говорила, — это… что-то вроде существа. Частица того, что находится там, снаружи, смешанная с тем, что есть здесь, внутри, — она сглотнула, когда корабль дрогнул, и внутренняя гравитация на один тошнотворный миг дала сбой. Она не знала наверняка, но подумала, что судно только что могло перекувырнуться. — Это как… маленькие тонкие нити, которые проникают внутрь, а потом связываются в узел. Или что-то снаружи просачивается внутрь, а потом кристаллизуется. Или что-то снаружи вбрасывает внутрь свое семя, а здесь из него что-то вырастает. Все это одновременно и ничто из этого, я не могу… Аххх!..

Справа от корабля слились два водоворота энергии, черные, как стаи воронья, и их совокупная мощь грозила выкрутить и сломать судно, словно шею дворовой птицы. У всех, кто стоял на палубе вокруг Домасы, поползли мурашки по коже. Черрик внезапно окунулся в воспоминание о том, как впервые прикончил человека, и осознал, что он убийца. Варрон вспомнил первый раз, когда по-настоящему испугался за жизнь своего сына — крушение плавучего экипажа в канале на Гунарво. Домаса ни о чем не думала, мысли пропадали из ее головы, изгоняемые вспышками света, грязного и желтого, как моча, жгучего и едкого, как застарелая ненависть.

— Вам плохо? — спросил Рика, взяв ее за руку. Из его ноздри вытекла капелька крови и поползла вниз. — Вы можете стоять?

Домаса что-то пробормотала.

— Простите, мадам Дорел, что вы сказали?

— Я сказала, Трон защити Йимору. Если со мной здесь творится такое, то… клюв орла, он ведь сидит там, на навигаторском насесте. Трон защити его.

Рика помогал ей идти по рампе следом за остальными. Мимо пробежали еще два корабельных бойца — один был вооружен огнеметом, а второй катил тележку, на которой стоял отдельный баллон с топливом.

— Нельзя… допустить, — проговорила она. — Оно впереди. Сильное. Видела его ясно как день. Оно вспыхнуло, как только мы налетели на… то последнее… чем бы оно не было.

— Если оно настолько сильное, Домаса… — начал Рика, но Черрик повернулся к нему и перебил.

— Если оно настолько сильное, то надо его ослабить, и чертовски быстро, — прорычал он, — потому что, если оно настолько сильное, то к тому времени, как оно окончательно выдохнется, оно выпотрошит весь корабль от носа до дюз, и все, кто останется жив, вскоре об этом пожалеют, когда оно проломит обшивку, и наши души вылетят из тел. Если ты, Рика, хочешь оказаться в глотке какого-нибудь кошмара, не получив шанс предстать перед Золотым Троном, то иди туда сам. Домаса?

Та устало кивнула.

— Он прав, Рика. Нам надо это прикончить. Оно не может быть дальше, чем в нескольких отсеках отсюда, и оно идет к нам. Давайте найдем его и разберемся с ним.

Прошло, как им показалось, не так уж много времени, прежде чем они подошли достаточно близко, чтобы услышать крики.

Мимо пробежал человек — один из матросов, которых они видели ранее. Циркулярная пила, которую он нес, превратилась в металлические ленты, часть которых проникала в его собственную плоть и выходила наружу, так что рука оказалась пришита ими к телу. Он бежал, завывая, обожженный, почти голый, обезумевший, и Черрик убил его выстрелом из хеллгана в упор. Варрон издал стон, но никто не стал спорить: в варп-буре сломленные разумы становились источником угрозы.

Рампа привела их в зал для сборов, где стояли ряды скамей, а на стенах были расклеены бумаги с приказами. Теперь скамьи лежали перевернутые и разбитые, а с другой стороны бежала толпа матросов. Они кричали и толкались, желая лишь одного: чтобы кто-то, кто угодно, хоть враг, хоть лучший друг, хоть парень из другой смены, имя которого они едва знают, чтобы кто-нибудь оказался между ними и смертью.

Смерть возникла за ними, в арке, за которой начинались два низких коридора. Она прыгала и топала по скользкой от крови палубе, останавливаясь на каждом маленьком скачке или звучном шаге, словно пытаясь распробовать новые, вкусные ощущения, исходящие от ступающих по металлу изрезанных стоп. Существо не знало, каковы возможности мяса, в которое оно каким-то образом попало, и к тому времени, как оно поняло, что эти жалкие коротенькие отростки способны двигаться лишь в определенных направлениях, большая часть суставов мяса уже была сломана или вывихнута нечеловеческой волей, двигающей мышцы. Один раз оно проделало дыру в переборке, которую мясу приходилось обегать, и попыталось проникнуть сквозь нее, но ширины разрыва хватало разве только, чтоб просунуть одну конечность. Поэтому оно скомкало твердую костяную раму, на которую было натянуто мясо, и просочилось сквозь отверстие, словно змея. Рама после этого не восстановилась, а удерживать ее на месте силой воли было слишком утомительно. Теперь его скелет представлял собой массу костяных осколков и фрагментов, которые щелкали и скрежетали, когда оно двигалось. Ноги то шлепали о металл, как куски сырого мяса, то постукивали наподобие собачьих когтей, когда кости выпирали сквозь подошвы.

Униформа мичмана, которая была надета на это тело, пока в нем еще находился рожденный вместе с ним человеческий разум, была насквозь мокра и сочилась красным, но не вся эта кровь была его собственной. С треском раздираемой плоти существо выбросило вперед руку, кожа на удлиняющейся конечности полопалась, и кулак врезался в спину одного из бежавших позади, будто утыканная костяными осколками булава. Только Черрик, который не отступал, стоял во главе отряда и отталкивал прочь матросов, которые мчались прямо на него, увидел, как красный силуэт утянул добычу к себе. Сквозь кожу существа вдруг проросли новые обломки — сначала высунулись лишь острия, похожие на твердые белые капли пота, а потом и сами расколотые кости, словно окровавленные кактусовые шипы — и оно заключило вопящего матроса в объятья. Он кричал еще секунду, потом красная тварь выпустила его и издала булькающий вой, который мог означать триумф, разочарование или что-то иное, не поддающееся пониманию человека.

Этого звука было достаточно, чтобы паника удвоилась, и в следующий миг большая часть отряда, намеревавшегося выследить и уничтожить врага, исчезла. Они умчались вверх по рампе, позабыв все мысли о долге и требованиях. Осталось, может, полдюжины — те, кто упал на пол, застрял среди скамеек или прижался к стенам. Один визжал и корчился в руках Черрика, еще двое схватились с бойцами. Варрон и Рика пятились, пытаясь защитить Домасу от дерущихся людей. Потом бойцы осознали, что не стоит тратить силы на тех, кто так упорно стремится убежать, и выпустили обоих. Они тут же ринулись прочь, один пушечным ядром влетел в Варрона, а потом скрылся на рампе, второй же, рыдая, съежился у стены.

Металлическое, скрежещущее пощелкивание снарядов, вгоняемых в дробовик, снова привлекло внимание Варрона к тому, что находилось впереди. Среди разбитой мебели трое членов экипажа организовывали оборону. Те двое, которых они видели с огнеметом и баллоном, сжались позади перевернутой скамьи и активно работали над подачей топлива. Они потеряли тележку, но на шланге сбоку огнемета висел маленький металлический яйцевидный контейнер, который, очевидно, был запасным резервуаром. Звук патронов исходил от женщины рядом с ними, которая быстро перезаряжала короткий, обмотанный проволокой дробовик. В этот миг красная тварь выпрыгнула из-под арки.

Варрон нетвердо зашагал вперед, чувствуя, будто его тело готово было порвать себя на части так же, как, видимо, порвало себя это существо. Инстинкты, клеймами выжженные в каждой клетке его тела, жаждали погнать его назад, к рампе, в то время как наполненный ужасом, неверящий разум твердил, что он должен идти вперед. Он поднял в дрожащей руке оружие.

Красная тварь сделала шажок вперед и потянулась к людям с огнеметом, но на этот раз ее рука не смогла удлиниться, и на палубу хлынул дождь крови и костяных фрагментов. Женщина с дробовиком запаниковала и выпалила. В низком металлическом пространстве выстрел оказался оглушительно громким. Дробь, рикошетя, задребезжала о металлический потолок и вырубила два светильника, еще два начали неровно мерцать и плеваться искрами, и внезапные вспышки света превратили все движения в серии стоп-кадров, отчего происходящее стало лишь больше напоминать кошмарный сон.

Красное существо, шатаясь, сделало еще один шаг. Хотя в ушах у Варрона все еще звенело от выстрела, он расслышал тошнотворный звук рвущейся ткани, с которым оно запрокинуло голову, чтобы взглянуть на мерцающий свет. Один его глаз исчез, пустую яму прикрывал мокрый лоскут кожи с волосами — кусок разодранного скальпа, частично утонувший в глазнице. Другой глаз, блестящий и черный, как базальтовая галька, таращился, словно изнутри на него напирало невообразимое, готовое взорвать его давление, и безумно сверкал в свете разбитых светильников.

Женщина сделала вдох, взяла себя в руки и снова выстрелила в извивающуюся, колышущуюся руку, что повернулась к ней. На этот раз она не промахнулась, и рука взорвалась кровавым фонтаном, который заляпал потолок и замкнул и без того почти не работающие лампы. Свет вдруг практически исчез. Мысль о том, что красная тварь может приближаться к ним в темноте, вызвала у Варрона панику. Он надавил на спуск, не целясь, скорее рефлекторно, от страха, и помещение озарило быстрым потоком тускло-красных лучей света — к нему присоединился и Рика. Черрик прокричал приказ, и двое корабельных бойцов тоже открыли огонь, а потом остальные, с Черриком во главе, перебежали в самую широкую часть зала, разошлись шеренгой, встали и начали поливать врага огнем.

— Разделитесь! — кричал Черрик. — Разделитесь! Чтоб если оно к вам приблизилось, то приблизилось только к одному!

И остальные бойцы начали раздвигаться в стороны. Варрон, чьи нервы и инстинкты ревели, заставил себя двинуться вперед, пройти вдоль стены, прицелиться и снова выстрелить.

Тварь в кровавом покрове безмолвно наблюдала за ними, и лазерные лучи, попадающие в ее тело, отражались в ее единственном круглом черном глазу. Она не отшатнулась и не упала, хотя обычно даже выстрел из лазпистолета имел ударную силу: часть поверхности цели подвергалась взрывообразному испарению, и это создавало импульс, отбрасывающий назад. Но красная фигура по-прежнему стояла, ее нижняя челюсть болталась на сломанных и вывихнутых суставах, и каждый новый выстрел выбивал из нее облачка пара. Лучи не пронзали ее, как человеческое тело, а лишь выжигали кратеры на поверхности, как будто нечто преобразовало плоть в барьер, почти непроницаемый для вспышек испепеляющего света.

Дробовик справлялся лучше. Под прикрытием лазерного огня женщина проползла вперед между разбитыми и перевернутыми скамьями, приставила приклад к плечу и выпустила еще три ярких громоподобных выстрела, которые разорвали уже испещренную дробью плоть. Домаса видела, как это происходит, видела раны, однако была не в состоянии об этом сказать: существо пульсировало перед ее зрением, словно язва, и она ничего не могла поделать, кроме как стараться не упасть на четвереньки. Но ее варп-око видело, что тварь начинает распадаться. Дробовик был как раз тем, что надо: лазерный огонь годился против живых существ, он мог причинить достаточную травму, чтобы живой организм перестал функционировать. Но чтобы сражаться с таким созданием, как это, необходимо оружие, которое сможет не только повредить тело, но разрушить его, физически рвать его на куски до тех пор, пока узел воли, стягивающей плоть воедино, не истощится. Сгусток варп-вещества внутри трупа, стоящего напротив, начал утекать и терять целостность — у него уже с трудом получалось растягивать конечности, а изорванная плоть шеи и плеч начала обвисать и оседать. Наследничек по-прежнему изображал какого-то треклятого героя, делая именно то, что она так упорно пыталась ему запретить. Кем он себя возомнил?

Ствол оружия Варрона раскалился и дымился, на нем мерцали значки: уровень энергии низкий, механизмы перегреваются. Но он все равно побежал вперед. Женщина с дробовиком снова начала перезаряжаться, и демонический труп перевел внимание на нее, но расчет огнемета не мог добраться до нее вовремя. Над его согнутой спиной пролетели лучи лазеров, послышались крики Черрика и бойцов; Рика был в двух шагах позади, его собственное оружие, которым он пытался прикрыть их обоих, тоже приближалось к перегреву. Труп все еще не двигался. Один из выстрелов попал во второй глаз, и тот лопнул; передняя часть тела от попаданий обуглилась дочерна, и Рика уже видел места, где начинала проглядывать кость. Рика мог лишь думать «Как оно не умирает?»

Оно не умирало, и Черрик ненавидел его за это. Тварь стояла перед ним, ее плоть шипела и трескалась, но она не шаталась и не падала. Он столько времени провел, учась тому, как ломать тела и отнимать жизни, и для его разума, напряженного и дерганого из-за всего, что происходило снаружи, мешок плоти в прицеле начинал все больше и больше походить на тщательно просчитанное оскорбление, выражающее презрение к его умениям. Он бессловесно взревел, забыв, что это за тварь и что она может с ним сделать, и перешел в наступление. Он не потерпит сопротивления от этой насмешки, стоящей в растущей луже крови, и он не будет стоять как дурак, пока этот торгашеский ублюдок несется прямо под пули. Черрик сплюнул, и слюна зашипела на теплоотводной лопасти его сделанного под заказ хеллгана. Он выбросил опустевшую ячейку, отбросил ее ногой и вогнал на место новую. Затем он перешагнул через сломанную скамью, оказался рядом с двумя огнеметчиками, которые устанавливали свое орудие, пнул одного из них по ребрам и взревел, чтобы тот поторапливался.

Существо внутри трупа заметило, как природа вещей вокруг него изменяется. Оно не понимало, что это значит, потому что у него не осталось глаз, а вместе с ними и последнего примитивного аналога физического восприятия, и теперь оно обладало лишь психическим чутьем, притупленным его краденой плотью. Оно никогда не воплощалось в материальной форме, не знало, как отличить одно материальное ощущение от другого. Но оно начало неким образом чувствовать опасность: теперь приходилось прилагать усилия, чтобы двигаться и удерживать мясо как единое целое. Оно хотело раздавить эти новые комья пылающих эмоций, которые его окружали, но ему не нравилось ощущение того, что приходится сжимать и стискивать воедино собственную материю — все это чувство, до последнего аспекта, было для него совершенно чуждым.

Поэтому оно повернулось, но двигаться было трудно. Через миг оно поняло, что нечто преграждает ему дорогу, и подумало, что, видимо, оно начинает слабеть. Для шеренги людей, стрелявших в него, это выглядело как попытка войти лицом вперед в переборку. Существо дернулось, напряглось и провело одним рваным обрубком предплечья по металлу. Сталь раздалась и разогнулась в стороны от этого движения, словно натянутая ткань под ножом, и окровавленная фигура шагнула сквозь нее.

По другую сторону переборки был лишь воздух, верхняя часть высокого коридора, идущего к столовой и к часовне нижних палуб. Разрыв в переборке открыл отверстие под его потолком, и существо из варпа заставило свой мясной транспорт медленно падать, переворачиваясь в воздухе. То, что осталось от его примитивного восприятия, наслаждалось этими изгибами и кувырканием, хоть это и был лишь печальный отголосок ощущений его родного пространства, но все же это было довольно приятно. Потом полет прекратился, и, насколько существо понимало законы своего нового обиталища, это означало, что ему придется встать и снова тащить себя самостоятельно. Оно уперло руки и ноги вниз и пошло, кренясь и поскальзываясь на сломанных суставах, вынужденных двигаться под нечеловеческими углами. Оказалось, что так идти гораздо лучше. Ему нравилось, что оно находится вдалеке от врагов и неприятных ощущений, вызванных ими, но не нравилось, что оно больше не чувствовало странного и восхитительного вкуса их душ. Оно попыталось придумать, как это можно совместить, но в этом мешке мяса мысли проворачивались с трудом, поэтому оно просто выбрало случайное направление и побрело в ту сторону, дожидаясь, пока что-нибудь не произойдет.

Первым до дыры в переборке добрался Рика, и сначала Черрик и остальные подумали, что тварь его атаковала, потому что он отшатнулся от отверстия, беззвучно шевеля губами. Но когда они сами туда посмотрели, каждому из них пришлось бороться с той же самой примитивной реакцией при виде некогда человеческого тела, которое наполовину шло, наполовину волочило себя прочь. Его ладони и стопы упирались в палубу, колени и голеностопы сгибались под прямыми углами в неправильные стороны, голова вяло свисала вниз, почти подметая собой пол, как будто оно хотело, чтобы изуродованное лицо могло видеть кровавые отпечатки, оставляемые руками и ногами на полу.

— Может… — просипел Рика, глубоко дыша в промежутках между рвотными позывами, — может, подождать? Оно… должно уже умирать.

Но Варрон и Черрик уже качали головами.

— Не вариант, — сказал Черрик без своей обычной неприязни. — Иногда они умирают, иногда становятся сильнее. А если произойдет другая авария, и это случится снова? Еще не хватало разбираться с двумя такими сразу. Никогда не слышал, чтоб что-то такое случалось на корабле, который пережил бы путешествие. Кто не идет с нами, присмотрите за мадам Дорел, — он повернулся к членам экипажа и бойцам позади себя. — У кого есть трос?

Один из бойцов потянулся было к сумке, закрепленной на пояснице, но вдруг застыл. Его рука задергалась, а рот под забралом широко раскрылся. Остальные выглядели примерно так же — Варрон судорожно отступил назад, Рика прижал ладонь ко рту. Черрик отметил это за половину секунды, через другие полсекунды он услышал липкий звук чего-то влажного, окружающего его шлем, и почуял запах крови и горелого мяса. Еще через полсекунды он нажал на кнопку быстрого сброса на застежке шлема и бросился на пол, и, пока неуклюже перекатывался, он услышал треск, с которым варп-тварь раздавила его шлем своими растянутыми и расплющенными пальцами.

Видимо, существо сначала скрылось из виду, а потом приползло обратно, без труда взобралось по стене и остановилось над разрывом, который оно в ней проделало. Теперь его голова, больше похожая на мешок, висела в дыре, и оно ощупывало шлем извивающимися пальцами, пытаясь понять, почему оно не почуяло ментальный спазм смерти, когда керамит и фиброк раскалывались в его хватке.

Раздался грохот, и рука исчезла вместе со шлемом — женщина с дробовиком уже успела перезарядить оружие. Однако она была слишком самоуверенна и слишком далеко зашла вперед. Голова твари раскрылась, как пасть миноги, и изрыгнула поток горячей крови и острых, как флешетты, фрагментов черепа, с силой, не уступающей выстрелу дробовика. Красный фонтан обезглавил женщину, три костяных осколка пронзили лицо бойца, стоявшего позади нее, и оба повалились назад. Варрон с воплем прыгнул вперед и вогнал дуло своего оружия в культю, с которой капала кровь. Ствол зашипел в мясе, и тогда он начал давить на спуск, пока Рика и Черрик пытались его оттащить.

Варрону повезло, что батарея была уже на исходе, потому что, когда забитый и перегревшийся ствол наконец дошел до предела и взорвался, энергии оставалось так мало, что всю ее вобрало в себя тело варп-твари. Однако мощности взрыва хватило, чтобы он отшатнулся назад, с забрызганными кровью лицом, грудью и руками.

То, что вползло в разрыв позади него, теперь даже отдаленно не напоминало человека. Оно истекало жидкостью, воняло и передвигалось на множестве конечностей — некоторые принадлежали старому человеческому телу, другие представляли собой присасывающиеся щупальца из плоти, которые оно выпустило из туловища.

Тварь вышвырнула себя из разрыва и пролетела мимо Варрона, Рики и Черрика прямо в ряд бойцов, стоявших перед ней, так что те разлетелись в разные стороны. Один умер мгновенно, когда костяные когти пронзили его сразу в десятке мест, другой, отброшенный на два метра, забился в конвульсиях с распоротым горлом, пока, наконец, не дернул ногами в последний раз и затих. Раздались три быстрых лазерных выстрела, от которых на коже твари вспухли клубы зловонного пара, а потом она снова прыгнула.

Ее движения уже не были медлительными, почти задумчивыми, как раньше, теперь они были хищными, полными смертоносной скорости. К тому времени, как в нее врезался третий выстрел, она уже убила двоих. Черрик вскочил и помчался обратно к рампе, Рика потащил Варрона прочь от воплей и треска ломающихся костей. Огнеметчики кричали им, чтобы они ушли в сторону, и когда Варрон миновал их, они, наконец, смогли выпустить струю белого пламени, которая залила яростным светом весь зал собраний. Три скамьи осели и превратились в лужи шлака, заполнив воздух вонью расплавленного пластика. Стена едкого дыма перегородила помещение, и, когда свет от пламени угас, полумрак показался еще более темным.

Повисла тишина, и Варрону хватило времени, чтобы собраться и осмотреться в поисках нового оружия, прежде чем тварь вылетела из мглы и распростерлась над огнеметчиками. Они вскрикнули в унисон, их голоса звучали до странного похоже, как у братьев, а потом Черрик тщательно прицелился и выпустил один-единственный выстрел из хеллгана.

Он попал именно туда, куда намеревался — в слабое место там, где шланг присоединял огнемет к резервуару. Блеснула маленькая вспышка, оболочка треснула, и Черрик бросился на пол. Зал заполнился ревущим оранжево-белым облаком. Огнеметчики не закричали — у них не было времени. Но что-то иное выло, пока его плоть сгорала дотла, не оставляя опоры для сети из мыслей, которую оно пыталось удержать и сплести воедино. Домаса и трое мужчин почувствовали, как крик начался в их костях, пробрался, нарастая, сквозь лобные доли и закончился где-то в корчащемся подсознании. Этому воплю предстояло эхом отражаться в кошмарах их грядущих ночей. Домаса увидела, как узел силы наконец распутался и растаял, пламя взвихрилось и потухло, среди луж горящего пластика и внутри них расползлись отвратительные узоры из блестящих дорожек изморози, а потом испарились. Последний свет угас, и еще долго во тьме, среди дыма, затихали и отдавались шепчущие отголоски этого предсмертного крика.

Нижние палубы санкционированного лайнера «Ганн-Люктис», в пути

— Нам надо узнать, как его звали, — отрешенно сказал Варрон Фракс. Он сидел на полу, скрестив ноги и опустив голову. — От него там, наверное, ничего не осталось, но мы все равно можем как-то это выяснить.

— Зачем? — спросил Черрик. Варрон не видел его, только время от времени замечал тени от его наплечного фонаря, пока тот рыскал среди обгоревших обломков.

— Нам всем надо за него помолиться. Я боюсь думать, куда могла попасть его душа. Нам надо помолиться, чтобы Император нашел его в варпе и вернул его домой.

— Тут есть кое-какие мертвецы, которые могли бы предположить, что это немного слишком великодушно, Варрон, — в голосе Черрика снова слышалась насмешка. — И лично я не верю в молитвы за души тех, кто пытался раздавить мне голову, как жевательное семечко.

— Это был не он, и ты это знаешь! — возразил Варрон. — Знаешь так же хорошо, как я. Этот человек был первой жертвой твари, так же, как и все остальные!

— Мне плевать.

— А мне нет. И мне плевать, что тебе плевать, потому что мы выйдем из варпа и устроим похороны для всех этих людей. Всех. Даже тех, которых оно не само убило.

Луч фонаря описал дугу, и Варрон сморгнул, когда свет упал на него. Белый диск начал расти по мере того, как Черрик приближался, грохоча сапогами. Варрон сидел и смотрел прямо на свет, словно ребенок из Схола Прогениум, ждущий, пока его не выпустят из покаянного чулана.

— Это звучит как обвинение. А вам не кажется, что это звучит как обвинение, мадам Дорел? Я думаю, что да. И я думаю, что это довольно странно, слышать здесь обвинение, учитывая, что я сделал именно то, что надо было сделать, чтобы спасти нас и весь корабль.

— Думай что хочешь, Черрик, — сказал Варрон. — Я — бесспорный наследник. Я — глава этой миссии и ее причина. И я говорю, что мы выйдем из этого шторма и проведем похороны, а потом сделаем все, что можно, чтобы гарантировать безопасный полет на оставшемся пути.

— Мы летим дальше.

Это был голос Домасы, неожиданно твердый и сильный. Варрон подскочил, а Черрик издал хриплый смешок. Ее лицо, которое выплыло из мрака в свет фонаря, встревожило его еще больше. Тени подчеркивали бледность ее кожи и измененные мутациями, удлиненные кости, а в глазах горела лихорадочная враждебность.

— Мы вошли в бурю, зная риск, и этот риск не изменился, и я говорю, что мы летим дальше. Если мы сейчас выйдем из варпа, то это может обойтись нам месяцами дрейфа в реальном космосе, а времени у нас нет.

— Но мы…

— Нет, Варрон. Нет. Мои союзники хотят помочь тебе, как и я. Но мои союзники хотят помочь тебе, потому что знают, что ты им сам, в свою очередь, поможешь. И ты поможешь им, — тут Варрон дернулся, ощутив, что ствол оружия Черрика уперся ему в висок, — тем, что прилетишь на Гидрафур и получишь свое проклятое наследство. А после этого мы уже решим, какими будут наши рабочие отношения. И если ты будешь добр к нам, и будешь хорошо себя вести, и твоя хартия будет полезна, тогда мы даже позволим тебе время от времени самостоятельно совершать сделки или давать разрешение на перелет. Разве это не славно, Варрон? И если ты будешь действительно хорошо себя вести, если у меня не будет причин сомневаться в твоем желании сотрудничать с домом Дорел к тому времени, как мы улетим с Гидрафура с нашим маленьким документом… Тогда я, пожалуй, даже заставлю Черрика сдержать свои низменные порывы и позволю твоим жене и отпрыску продолжать жить с тобой, а не на борту корабля Дорел в качестве моих гостей и заложников. И я знаю, что ты согласен с тем, что это будет очень славно.

Повисло долгое молчание. Рика смотрел на них, чувствуя, что покрывается холодным потом и мурашками. Наконец, Варрон опустил взгляд и уставился на палубу у своих ног.

— Понимаю, — сказал наследник. — Ну что ж. По крайней мере, некоторые вещи теперь прояснились. Все карты на столе, а это кое-что.

— Я не хотела так скверно обходиться с тобой, — сказала Домаса, хотя в ее голосе не было сожаления, которое Рика мог бы расслышать. — Но если ты собираешься и дальше нас принуждать и настаивать на своем, у меня нет другого выбора, не так ли?

Корабль снова содрогнулся и застонал, и она вздрогнула.

— Мы все еще в буре. Я пойду к себе. Черрик, сообщи своим, ладно? А вы двое идите по своим каютам, и побыстрее, пожалуйста. Видите, как я вам доверяю? Я даже не буду слать за вами человека, чтоб он вас подталкивал пистолетом в спину. И не заставляйте меня думать, что у вас есть какое-то иное мнение по поводу сотрудничества, которое мы с вами обсудили.

Они ушли во мрак, и, поднимаясь по рампе, Варрон и Рика переглянулись меж собой. Домаса что-то тихо сказала позади, и Черрик заржал в ответ, но они и глазом не моргнули. Они продолжали смотреть друг на друга еще мгновение, потом Рика едва заметно кивнул, так, что те двое, оставшиеся у подножия рампы, этого не видели, и Варрон сделал то же самое. Потом они ушли, ничего не говоря, с задумчивыми лицами, а вокруг содрогался корабль и завывала сверкающая варп-буря.

Глава двенадцатая

Крепость-участок Арбитрес Селена Секундус, Галата, система Гидрафур

После всех тревог и приготовлений, подумала Шира Кальпурния, странно было наконец выглянуть в узкое окно и увидеть там «Обещание Каллиака». Корабль стоял настолько близко, что, казалось, можно было протянуть руку и прикоснуться к нему. Шпили, тянущиеся вдоль его верха, пронзали черное небо. Над «Обещанием» нависала серая громада крейсера типа «Каратель» под названием «Барон Микаль», который стоял на страже, держа орудийные отсеки открытыми, а батареи заряженными. Флот согнал в кучу все остальные корабли флотилии, заставил их пришвартоваться к Гидрафурскому Кольцу, так что между ними и крепостью оказалась почти вся луна, и патрулировал пространство вокруг.

Сама крепость по приказу Кальпурнии пребывала в строгой изоляции, и Одамо, который полдня рыскал по верхним уровням с собственной бригадой, проверяя надежность всех мер безопасности, какие ему только были известны, сообщил, что остался доволен. Нижние уровни были запечатаны и взяты под охрану, в зале суда дежурили арбитраторы из самой крепости и Стены. Уровни между ангарами и доками дромонов, зал суда и поверхность крыши лишились даже своего обычного аскетического убранства и были наполнены охранниками.

И где-то вдалеке, как гласило сообщение, которое только что принес Куланн, из варпа наконец-то вырвался помятый и обожженный лайнер «Ганн-Люктис» и медленно, устало поплыл к Гидрафуру, сопровождаемый бдительным флотским эскортом. И, судя по всему, кем-то еще.

— Быстроходный дромон, который везет делегацию Экклезиархии, если вы можете в это поверить, — сказала Амри, которая уже некоторое время отслеживала вокс-переговоры Кольца и запрашивала дорожные документы у контролеров воздушного и орбитального пространства.

— О, я верю, — ответила Кальпурния, которая по-прежнему стояла у окна, сцепив руки за спиной. Она наслаждалась видом. Солнечный свет на Гидрафуре окрашивал мир в оранжево-желтый оттенок и словно подергивал его дымкой, и ей нравилось, что отсутствие воздуха на Галате давало ясную, острую как нож четкость.

— Взаимная неприязнь не прекратилась, Амри, она лишь временно ослабела. В настоящий момент они чувствуют, что не могут не позволить Экклезиархии отправить столь открытую миссию милосердия на корабль, находящийся в бедственном положении.

В ее голосе слышалось легкое удовлетворение: Кальпурния в свое время была очень тесно вовлечена в события, после которых длительная вражда Собора и начальства Флота перешла в неохотное перемирие.

— Я уверена, что они невинны, однако полагаю, что у тебя есть полный список пассажиров дромона.

— Конечно, мэм. Как было записано при отбытии с Кольца, там находится группа проповедников и низших послушников из Звездного Викариата во главе с целым понтификом, плюс необходимые религиозные припасы для месс очищения и благословения. И дюжина сестер-госпитальерок с приличным грузом медицинских средств. Как раз такая миссия милосердия, какой следовало ожидать в подобных обстоятельствах. Если сообщения о том, через что прошел «Ганн-Люктис», хотя бы на десятую часть правдивы, то я на месте пассажиров тоже хотела бы послушать гимны и понюхать благовония в конце пути.

— Это все?

— Есть еще один человек, которого я не узнаю. Сестра-палатина из Сороритас. Элуэра Кроведд. Орден Вечных Врат. Это не госпитальерский орден. И не воинствующий, по крайней мере, не из гидрафурских.

— Вечные Врата. Хмм, — Кальпурния начала перебирать названия в памяти и через миг вспомнила. — Один из орденов Пронатус. Это маленький орден или маленький ряд орденов. Их занятие — искать и добывать реликвии и священные предметы, чтобы вернуть их под присмотр Экклезиархии. Точно, я узнала…

Амри оказалась быстрее: Кальпурния увидела выражение ее лица за миг до того, как сама осознала собственные слова и поняла, что они подразумевали.

— Проклятье, — сказала Шира Кальпурния и сделала Амри жест, чтобы та подняла инфопланшет и начала записывать новый набор приказов.

Вольный торговый корабль «Обещание Каллиака», низкая причальная орбита над Галатой, система Гидрафур

— Все становится хуже и чертовски хуже, — пробормотал Кьорг, пока они ждали, когда появится Д’Лесте. Остальные посмотрели на него с едва скрываемым презрением и промолчали.

— Что, вы не согласны? Я не понимаю, это что, так и должно происходить? Я тут единственный, кто осознает, что тут везде будут шастать целые стаи зудней? Что мы собираемся с этим делать?

Он подразумевал этот вопрос для Тразелли, но ответила Бехайя.

— Я предполагаю, — сладким голосом сказала она, — что мы все были уверены, что наш дипломатический распорядитель возьмет на себя труд встретиться с арбитром Кальпурнией и убедит ее отказаться от этой смехотворной идеи. Ну не глупо ли это было с нашей стороны? Полагать, что ты сможешь выполнить свою обязанность, а, Кьорг?

Кьорг покраснел. Он никогда не питал никаких иллюзий по поводу того, что о нем думают остальные распорядители флотилии, но ведь был этикет, который устанавливал, что можно говорить, а что нельзя. Они только что перешагнули черту. Он постарался, чтобы его лицо ничего не выдавало, и начал поглаживать пальцами тяжелые перстни на обеих руках. Ждать оставалось недолго.

Вскоре двери, ведущие к стыковочным отсекам, с грохотом распахнулись, и первый из Арбитрес перешагнул через высокий порог. Пол приемной палубы был сделан из прекрасной отполированной бронзы, стены покрыты листовым золотом, потолок — большими пластинами мягко подсвеченного янтаря, и все это пронизывали тонкие, как проволока, линии из гагата, которыми был вычерчен пейзаж, изображающий вид на Высокую Месу Босфорского улья, если стоять лицом к Собору. Обычно это всегда производило впечатление на посетителей, но арбитраторы не обратили никакого внимания.

— Кто здесь главный? — потребовал ответа один из них, вооруженный пистолетом и одетый в униформу с серебряным шитьем. В этот миг по лестнице, ведущей на главную палубу, торопливо спустился Д’Лесте. Как и все остальные, он был в полном официальном облачении: богато украшенный серо-белый мундир, доходящий до бедер, мягкие черные сапоги, сюртук с серебряными позументами, в которых поблескивали алые нити, обозначающие, что он — врач. Как и на всех остальных, на нем был черный заостренный капюшон, украшенный хитиновыми перьями вассилианской искристой летяги и розеттой с эмблемой Фраксов.

— Среди нас нет главного, уважаемый арбитр, — сказал Гайт, подчеркнуто игнорируя прибытие апотекария. — Мы начальствуем над управлениями и ведомствами внутри флотилии и выполняем обязанности смотрителей во время путешествия обратно на Гидрафур. Как смотрители, мы приветствуем вас на борту корабля.

С этими словами он поклонился, как и все остальные.

Главный арбитратор мгновение подумал над этим, потом что-то пробормотал в вокс, и на «Обещание Каллиака», словно черные жуки, хлынули другие Арбитрес. Кьорг содрогнулся, видя, как их жесткие сапоги сдирают лоск с палубы. Для распорядителей флотилии, привыкших к тому, что даже распоследние чернорабочие ходят в тщательно проработанных и украшенных униформах, Арбитрес выглядели чрезмерно скромно и казались едва ли не комичными в своих простых панцирях, одежде из бронеткани и шлемах с непроницаемыми зеркальными визорами. Запах, исходящий из их корабля, был металлически-резким, пахло броней и чисто профильтрованным воздухом, который казался грубым по сравнению с утонченными духами, циркулирующими в атмосфере «Обещания Каллиака».

— Разве это так необходимо? — снова подал голос Гайт, сделав еще один небольшой поклон. — Я не так хорошо помню предыдущие наследования, однако я уверен, что ранее Арбитрес не посещали наши собственные корабли. Когда наш прискорбно опочивший господин Хойон должен был получить хартию, мы сами спустили ее на поверхность Гидрафура.

— Особые обстоятельства, — коротко ответил арбитр. Во флотилии никогда не было моды чем-либо закрывать глаза, поэтому Гайт чувствовал себя дезориентированным, разговаривая с человеком, чьи глаза он не мог видеть. — Попытки вмешаться в процесс наследования достигли беспрецедентного уровня. По приказу арбитра-сеньорис Кальпурнии на кораблях претендентов вплоть до окончания суда должна дежурить охрана из Арбитрес. Известите свой экипаж.

— В этом отношении экипаж входит в ведение моей коллеги, мадам Бехайи, — невозмутимо ответил Гайт. Бехайя отступила на шаг назад и прикрыла глаза. Ее шею свободно обматывал шелковый шарф, но Кьорг все равно мог разглядеть, как работает ее горло, когда она передавала субвокальные команды в микробусину, находящуюся в шее. Тут он услышал шепот, исходящий с другой стороны, и удивился, но тут же понял, что это Д'Лесте, пытающийся привлечь его внимание.

— Все под контролем, — пробормотал он Кьоргу сквозь топот и лязг сапог Арбитрес, которые начали расходиться по палубе и всему кораблю.

— То есть?

— Я со всем разобрался. Я знал, что смогу найти способ уравновесить их преимущество.

— Д'Лесте, о чем конкретно ты пытаешься сказать?

Кьорг оглянулся через плечо: к ним приближались Занти, Халпандер и Тразелли. Д'Лесте сделал им жест, и маленькая группа отошла с пути потока мрачных арбитраторов.

— Диобанн! — быстро сказал Д'Лесте довольным шепотом. — Что бы ни случилось со старым чудилой, я думаю, что тот поддельный образец крови, который он с собой увез, не принес нам особой пользы. Конечно, еще должен быть другой образец от Варрона, но тут нам помогли варп-бури. Он задержался и, как я думаю…

— Он задержался и теперь все равно не нужен, — перебила Занти. — Потому что в последние несколько дней этим Механикус что-то ударило в голову, и они ничего не собираются делать. Не будет никакого анализа крови и едва ли будет анализ тканей, к которому мы готовились, что для нас, что для наследника. Обман Диобанна, возможно, и не сработал, но мне кажется, что он каким-то образом настолько все взбаламутил там, внизу, что это сыграло нам на руку.

— Но все-таки, — вставил Кьорг, с удовольствием глядя на удрученное лицо апотекария, — с чем же именно ты разобрался, Д'Лесте?

— Я использовал некоторые из твоих ресурсов, Кьорг, — ответил Д'Лесте с таким же сарказмом. Кьорг попытался сделать вид, что знал, что Д'Лесте отдавал приказы его людям. — Было не так уж сложно выяснить, когда прибыл корабль, везущий кровь Варрона, и где он пришвартован. Он влетел прямиком в систему и выгрузился на самом Кольце, не знаю уж, у кого были такие связи, чтобы это провернуть, но нам бы тоже стоило ими обзавестись, — Д'Лесте говорил все громче, снова приходя в возбуждение. — Я нашел в ведомстве Кьорга всевозможные контакты и без проблем добрался до агента, который мог бы передвигаться по Кольцу.

— Думаю, мы понимаем, к чему ты клонишь, Д'Лесте. Ты позаботился о прикрытии, — Тразелли многозначительно кивнул в сторону Арбитрес, которые расхаживали по остальной части помещения. Никто их, судя по всему, не услышал, но Д'Лесте понял смысл и понизил голос.

— Все, что я хотел сообщить: я удостоверился, что одна конкретная возможность, представляющая собой вероятную, хотя и малую угрозу, теперь отрезана. Я собираюсь проинформировать об этом Гайта и Бехайю, когда они закончат разговаривать с, э, командующим.

— Есть идея получше, — сказала Занти. — Ты отправишься к постели наследника и как можно лучше удостоверишься, что он доживет до слушания. Все это устранение вероятных угроз ни к чему, если наш претендент будет мертв к тому времени, как мы туда заявимся.

Пристыженный Д'Лесте прикоснулся рукой к своей шапочке и заторопился прочь.

— Что случится, если он умрет?

Кьорг предполагал, что даже если Петрона не восстановится после обработки, он, по меньшей мере, еще сможет участвовать в слушании.

— Тогда будем импровизировать, — ответил ему Тразелли. — Насколько мы можем сказать, Варрон притянул на свою сторону довольно большой синдикат, и у него слишком мощная поддержка, чтобы мы могли его приручить. Может быть, нам придется так или иначе забрать его силой и каким-то образом лишить его этой поддержки. У нас с Занти есть планы насчет этого. Возможно, и тебе стоит подумать, есть ли у тебя хоть какая-то возможность помочь.

— Разумеется, коллега, — с поклоном сказал Кьорг, игнорируя открытое оскорбление. — Все сводится к тому, чтобы победивший наследник оказался в правильных руках. Фактически, я собираюсь сей же миг приступить к преследованию этой цели.

Он ушел. Его разум напряженно работал, и он едва замечал отряды арбитраторов, наводнивших залы и палубы «Обещания». У него было мало времени. До слушания осталось недолго, совсем недолго.

Дромон «Дротик Омикрона», на пути к Галате, Гидрафур

Прибытие было совсем не таким, как в мечтах Варрона Фракса.

Раньше он представлял себе, как полетит в Августеум в роскошном челноке, как он будет идти по улицам квартала Адептус под руку с женой, а впереди будет бежать их сын, как по дороге они будут любоваться минаретами дворца Монократа и величественным шпилем Собора. Они предстали бы перед Арбитрес, как когда-то его отец, как на одной из гигантских картин в его поместье на Гунарво. Она изображала Хойона Фракса в луче золотого света, падающем из высокого окна; он стоял благородным профилем к зрителю, возложив одну руку на хрустальный купол, под которым лежала раскрытая книга хартии.

Реальность нисколько не походила на эту фантазию. Он огляделся — вокруг был длинный узкий пассажирский отсек дромона, который выслали за ними Адептус Министорум. Всего четыре метра шириной, в два уровня высотой, за стенами — обычные лестницы, ведущие к внешним галереям, окна которых выходили обратно на пассажирскую палубу. Обстановка состояла в основном из скамей вдоль стен — помещение больше походило на переулок между зданиями, чем на комнату на борту космического корабля. В рециркулированном воздухе сохранялась небольшая примесь благовоний, оставшихся от священников и Сестер, предыдущих пассажиров дромона.

Их присутствие поначалу казалось подлинным благословением, миссией милосердия. По краям многих систем кружили миссионерские суда, готовые исцелить и духовно поддержать экипажи прибывающих кораблей, которые претерпели тяжелый варп-переход, и Варрон был очень рад встретить здесь один из них.

Когда на борт взошел толстый священник, который обратился к нему по имени, Варрон удивился, но не встревожился. Однако он почувствовал холод, когда за священником проследовала сестра-палатина с зоркими глазами и выбритой головой, и он увидел под ее пурпурно-черной мантией пистолет того же металлически-серого цвета, что аквила на ее шее и цепь вокруг талии, говорящая о статусе. Отправляясь на суд Гидрафура, он не взял с собой жену и ребенка — Ксана лишь сказала ему «Исполни свой долг, муж мой, я горжусь тобой», Дрейдер обнял его, а потом Сестры эскортировали его прочь.

Теперь он с подавленным видом сидел в конце пассажирского отделения рядом с Рикой. Поодаль расположилась Домаса, молчаливая и сгорбленная. В начале этого перелета он впервые увидел ее по-настоящему испуганной. Из-за Сороритас и их мрачной репутации касательно отношения к мутантам, включая и навигаторов, она натянула капюшон на голову и опустила рукава, так что под красно-коричнево-черной тканью практически ничего не было видно. Она выглядела так, словно молилась, но, как подумал Варрон, она скорее сожалела о том, что оставила Черрика на борту «Ганн-Люктиса».

— Домаса, — прошипел Варрон, но не получил ответа. Он придвинулся ближе. — Домаса!

Капюшон медленно повернулся к нему.

— Заткнись, Варрон, я думаю.

— О чем?

— О том, как мы сможем справиться с этой ситуацией, безмозглое ты ничтожество. Я не могу поверить, что раньше не возникало такой проблемы, однако такое наверняка случалось, потому что хартия все еще в ходу, но я недостаточно знаю историю, чтобы знать это наверняка, поэтому мне приходится импровизировать. Если ты не можешь добавить ничего полезного, то вот тебе мое сердечное соизволение поживее оставить меня в покое.

Варрон не слышал никаких известий о Йиморе, но видел, что Домаса с пугающей скоростью восстановилась после варп-путешествия, и эту Домасу он едва ли мог узнать. Не та любезная и утонченная аристократка, которая приехала к нему на Гунарво, и не та больная и истощенная женщина, которую он видел в путешествии. Это, как он предполагал, была та самая Домаса Дорел, которая жила под первыми двумя личинами — сплошная сталь и яд.

— В смысле, Министорум? Я помню, как мой отец однажды перевозил для них реликвии, когда я был очень юн. Мы влетели в военную зону в Офидианском секторе, куда не могли проникнуть санкционированные торговцы, и привезли на Авиньор камни из какого-то старого храма, чтобы из них сделали алтари. Это все, о чем я знаю.

— И тогда они не попытались их похитить, по крайней мере, таким образом, который был бы очевиден для ребенка. Это значит, что, скорее всего, не было никаких достаточно свежих стычек, чтобы получился нормальный прецедент.

Домаса говорила, почти не обращаясь к нему, так, как люди, перебирающие в голове идеи, порой используют в качестве символического слушателя ребенка или домашнее животное.

— Ну что ж. Если б они были так уверены насчет хартии, то не стали бы приезжать за нами, а просто забрали бы ее. Если они здесь, с нами, значит, они считают, что мы им понадобимся. И это значит, что мы можем вынудить их на переговоры. А если они пойдут на переговоры… — Домаса глубоко и удовлетворенно вздохнула, — тогда они и не поймут, что произошло. По крайней мере, до тех пор, пока мы не окажемся с этой штукой на безопасном расстоянии, я так думаю, — она бросила взгляд на Варрона и пожала плечами, скорее про себя, чем для него. — Мне придется и дальше импровизировать, но это ничего. В этой кучке набожных монастырских обезьянок нет ничего такого, с чем я не справлюсь. И я получила известия, что этот дурацкий фальшивый наследник, которого выдвинула команда флотилии, может даже испустить дух, пока суд да дело. Они в панике, и это хорошо. Вот только ты, Варрон, запомни, что тебе нельзя и пытаться что-то с ними затеять. Не забывай, где твои жена и сын, и что Черрик там, вместе с ними.

— Я понимаю ситуацию, — тихо сказал Варрон и отстранился. Он снова подумал о Ксане и Дрейдере. Как бы ему хотелось, чтобы можно было оставить Рику на борту «Ганн-Люктиса». Но Рика был его личным помощником и вассалом, его ближайшим компаньоном на протяжении всего путешествия, и если бы он оставил его, это вызвало бы подозрение. А они не могли себе этого позволить, только не сейчас. В конце концов, осталось уже недолго.

Крепость-участок Арбитрес Селена Секундус, Галата, система Гидрафур

— Надо ли их убрать, мэм? — спросил Одамо, хлопнув ладонями в бронированных перчатках. — У нас тут более чем достаточно боевой силы, чтоб осадить воинствующих сестер. А если кто и придет после них, то эти стены их не пропустят, пока мы не разрешим. Пусть только попробуют стоять у нас над душой, как там, на острове.

Кальпурния знала, что Одамо воспринял те события как оскорбление и искал способ так или иначе отомстить Министоруму. А еще — она улыбнулась при этой мысли — тут была замешана гравитация. Обшивка полов в крепости усиливала слабое притяжение луны, но все равно оно оставалось чуть ниже гидрафурского. Одамо было куда проще перемещаться на своей обычно неповоротливой аугметике, и от этого он становился более воинственным.

— Он прав, — заметила Амри, которая шла рядом. — Симова неглуп, как и эта сестра Кроведд. Они используют этот рейс, чтобы попасть вместе с ним на слушание, но если мы уже знаем, что они собираются делать, тогда зачем им это позволять?

Кальпурния помедлила с ответом, прикоснулась своей печаткой к эмблеме Арбитрес в центре двери, возвышающейся перед ними, и вошла в зал суда. Он был меньше и проще, чем огромные помещения бастиона Преторис, и находился здесь потому, что в каждой крепости Арбитрес обязательно должен был иметься зал суда. В отличие от тех помпезных комнат, он был предназначен для работы, а не блеска и величественного вида. И это полностью устраивало Кальпурнию.

— Я думаю, что мы позволим им войти и выступить в защиту своего дела, — сказала она, поднявшись на высокую кафедру, где ей предстояло руководить процессом. Возвышение поднималось на пять метров над полом, его бока из гладкого черного металла уходили в пол под углом в семьдесят пять градусов. Если бы Кальпурнии захотелось пройтись отсюда в дальний конец зала, ей, наверное, пришлось бы сначала спуститься отсюда по веревке.

— Наследники с той свитой, которую они привезли, будут стоять по обе стороны от центрального ряда, а Симова со своей делегацией — по центру и ближе к дальнему концу.

Она повернулась лицом к остальным, чей ранг не позволял им подниматься на кафедру. Они смотрели в зал из-за двери.

— Я полагала, что это не первый раз, когда Экклезиархия пыталась завладеть столь драгоценной реликвией, — сказала она, — и я была права. Амри, это ведь ты составила доклад о последней задокументированной стычке, так?

— Да, мэм. Примерно полтора века назад Экклезиархия пыталась ограбить флотилию, когда та была на орбите над Майиннохом. Отправила исповедника и квазинезависимый воинский орден под названием Братский Орден Аквилы, чтобы они потребовали хартию. Гарнизон Арбитрес пресек эту попытку на корню.

— Потому что…? — спросила Кальпурния.

— Понадобилось много лет, прежде чем было окончательно достигнуто решение — дело дошло до высшего командования участка. Но вердикт гласил, что в то время как существует чертовски сложное месиво законов и традиций, которое дает Экклезиархии возможность применять силу для получения священных объектов, этот конкретный священный объект содержит четкие указания о том, как его следует передавать и кто его контролирует. Открытая передача хартии в руки светских властей и Арбитрес имеет преимущественную силу перед ее происхождением, которое включает ее в широкий спектр вещей, по большей части косвенно входящих в сферу контроля Экклезиархии.

Одамо согласно кивал, Куланн моргал.

— Спасибо, — ответила Кальпурния. — И тот факт, что те, кто сейчас пытается завладеть хартией, судя по всему, не знают о прецеденте, воодушевляет. Меня поражает, что Симова, да и сам епарх, так ослеплены желанием заполучить уникальную реликвию, что не провели никакого расследования.

Она снова оглядела зал суда с его высокими свидетельскими трибунами и скамьями подсудимых, с проходами, утопленными в пол, многоэтажными галереями на стенах. Как арбитр-сеньорис, она имела низший ранг среди арбитров-генералов, на уровне которых сливались иерархии судей и арбитраторов. Арбитрам-генералам, продвинувшимся по службе из рядов судей, приходилось привыкать к ношению брони и руководству боевыми действиями, а ей, соответственно, нужно было привыкать к руководству судебными процессами и церемониями. Она считала, что ей повезло больше.

Двери по обе стороны возвышения широко распахнулись. Вошли приставы из судебного гарнизона, отсалютовали ей и начали устанавливать помост, на который предстояло поместить хартию. Теперь Кальпурния была готова и уверена, что сможет преодолеть требование Экклезиархии. У нее имелись контраргументы и прецедент, что бы ни думал по поводу этого Симова. И как только его вмешательство будет отрезано, преемники смогут выдвинуть свои претензии на наследство. А когда она выслушает их, правильное решение станет очевидно, в этом она была уверена. Что бы ни случилось с техножрецом флотилии, это, вероятно, настолько уязвило Санджу, что тот ушел в затворничество, но с этой потерей она наверняка справится. Нет ничего такого, с чем она не сможет справиться. Она начинала чувствовать, что ей хочется увидеть эту комнату заполненной, хочется поскорее начать слушание. Терпение, сказала она самой себе. Осталось уже недолго.

Главный посадочный ангар, Селена Секундус, Галата

Ее униформа была из серого шелка, который шелестел при движениях; капюшон был того же серого цвета, что и ее глаза, а лицо закрывала вуаль, из-за которой мир виделся как будто в тумане. Остальные девятеро были одеты так же, как она — в более бледные и простые версии официальных униформ, в которые были облачены распорядители флотилии. Когда Атис оглядывалась, сквозь вуаль ее спутники казались привидениями.

Все десять человек стояли в холодном ангарном отсеке, вдыхая едкий запах реактивного выхлопа из дюз корабельного челнока, который стоял позади них на шести посадочных опорах. Они были вооружены архаичными длинноствольными автоганами, которые держали так, чтобы демонстрировать отсутствие магазинов с боеприпасами, и тонкими церемониальными кинжалами, заткнутыми под точным углом за широкие шелковые пояса. Они стояли кольцом, лицами наружу, а в центре кольца тускло поблескивал на свету простой купол из темного металла чуть больше метра в диаметре.

Ни один из десятерых не дрогнул и не оглянулся, когда круглая платформа, на которой они стояли, начала двигаться. На урчащих гусеницах она покатилась к широким дверям ангара, миновала их и поехала по просторному коридору, уходящему в глубины крепости. Вдоль него стояли Арбитрес в черной броне, каждый из которых держал в руках дробовик, и лица их так же скрывались под визорами шлемов, как лицо самой Атис под вуалью. В первый раз она задумалась над тем, удастся ли ей выбраться отсюда живой. Их десять, всего лишь десять. Семеро тех, кто пришел на ту душераздирающую встречу с Нильсом в медицинской палате, еще трое тех, в чьей преданности они не сомневались. Десять человек, десять тех, которые, как настоял Нильс (Петрона Фракс, поправила она себя, теперь он Петрона Фракс), стали ритуальной стражей хартии. Десять, которые помогут ему отомстить.

Она выдохнула и проделала заученные движения: опустила незаряженное оружие в церемониальное положение, оперев его на локтевой изгиб, и пошла в ногу с остальными. В тот же миг четыре тяжелых сервитора с толстыми, блестящими от филиграни аугметическими конечностями, на которых трепетал узорчатый серый шелк, подхватили купол и понесли его к залу суда.

Осталось недолго, сказала она себе. Что бы ни случилось, она поможет Нильсу. Они все ему помогут. Это было все, о чем нужно было помнить. Осталось недолго.

Дромон «Дротик Омикрона», низкая орбита над Галатой, Гидрафур

Они летели прямиком к Селене Секундус, что весьма радовало Симову. Арбитр Кальпурния, судя по всему, не хотела до мелочей соблюдать формальности, поэтому хартию переносили в зал суда в то же время, пока они подлетали. Это значило, что они смогут войти практически прямо на слушание вместе с наследником, и хотя Симова ненадолго ощутил праведное негодование, узнав о столь бесцеремонном обращении с драгоценной реликвией, такая ситуация как нельзя лучше служила его целям. И целям Императора, заверил он себя, и Императору.

Сестра Кроведд, вторая по старшинству после него, тоже выглядела уверенно, когда он разъяснял ей основы этого дела. Кроме того, он полагался на то, что воинствующие сестры как нельзя лучше подчеркнут решительные намерения Экклезиархии. Он даже был готов дать наследнику слово, или позволить ему официально передать хартию во владение Экклезиархии, или что там ему еще захочется сделать, если это будет позволено правилами. Он не совсем понимал, почему за ними увязалась отвратительно уродливая женщина-навигатор, но, видимо, именно поэтому с ними были охранники. Значит, если она попытается что-то учинить, Варрон мог приказать ее остановить. Хотя вряд ли она станет это делать, Симова был уверен, что это недочеловеческое существо знает свое место.

Он стиснул посадочные ремни потными руками. Дромон прошел под громадным силуэтом «Барона Микаля» и устремился к посадочному ангару в боку крепости. Симова с нетерпением ожидал приземления. Осталось недолго.

Совсем недолго.

Глава тринадцатая

Зал суда Адептус Арбитрес, крепость Селена Секундус, Галата

Почетная стража флотилии, десять молодых офицеров в бледных униформах и вуалях, отступили в сторону, опустив свое незаряженное оружие, и тогда сервиторы убрали металлический купол и унесли его. Шира Кальпурния наклонилась так низко, как только позволяло достоинство и высокий воротник официальной униформы, но то, что было под куполом, выглядело незначительным: небольшой кусок ткани, закрытая книга. Лишь знание о том, что находится на этих страницах, заставило ее задержать дыхание.

— Пусть войдут наследники и претенденты, — сказала она. Ее немного удивило, что в условиях хартии не описывалась формальная литургическая процедура самого слушания, но она этим воспользовалась. Церемония была не пышной, но почтительной, простой и функциональной, как экипировка арбитратора. Таким образом Кальпурния проявляла свое уважение к хартии.

Первым, разумеется, внутрь протолкнулся Симова, причем так быстро, что Кальпурния ожидала, что он в любой момент запнется о рясу и свалится. Арбитраторы эскорта остановили его, не дав дойти до двух приподнятых трибун, и он стоял поодаль, хмурый и загнанный в угол.

Следующим вошел Варрон Фракс, загорелый полноватый мужчина с коротко стриженными черными волосами, одетый в костюм насыщенно-зеленого цвета, который, по мнению Кальпурнии, выглядел немного пестровато для такого случая. У него было широкое, приятное лицо с глубокими морщинами, какие бывают у смешливых людей, но сейчас оно выглядело усталым и тревожным. За ним следовали двое вассалов в тяжелых бронированных корабельных костюмах и некая стройная фигура в ржаво-коричневой мантии с глубоким капюшоном, которая, как поняла Кальпурния, была кем-то из поддерживающих Варрона навигаторов. Третий вассал со странными серебряными гребнями, вшитыми в голову, повернулся в дверях и вышел обратно в атриум, в то время как Варрон и фигура в капюшоне взошли на трибуну.

Третья сторона, второй наследник…

…второй наследник был совсем не таков, как она ожидала. Трое младших рядовых членов флотилии в простых, обтягивающих все тело костюмах, прикрывающих глаза шорами, а рты швами, чтобы продемонстрировать их крепостной статус, втащили в зал медицинскую коляску на беззвучно работающих суспензорных подушках. В ней, за занавесями, что-то подергивалось и хрипело. Рядом с коляской торопливо шел мужчина с лицом бандита из трущоб и в элегантной униформе распорядителя флотилии, и его глаза не отрывались от мерцающих рун жизненных показателей, которые высвечивались на диагносторах, парящих у занавесей. За коляской шла вереница людей в таких же одеждах: две женщины, одна высокая и тощая, другая сгорбленная, с кислым видом, пожилой мужчина с печальным, словно у собаки, лицом, который нес тонкий металлический посох, другой мужчина, лысый, с острым как нож носом и подозрительно бегающими голубыми глазами, и последний, быкоподобный громила с заплетенной в косу рыжей бородой.

Все они выглядели мрачными и напряженными, и когда занавеси разошлись, Кальпурния поняла, почему.

— Это… это мой сводный брат…

Слова Варрона прозвучали так, словно он не верил своим глазам, и недостаточно тихо. Домаса услышала его и фыркнула. Но внимание большинства присутствующих было приковано к истощенной пародии на человека, которая угнездилась среди мягких белых подушек.

Это существо было облачено в пышные одежды цветов рода Фракс, даже более вычурные, чем у распорядителей флотилии. Но никто бы не скроил униформу на тело, подобное этому.

Его нижние конечности раздулись от жидкости и стали похожи на слоновьи ноги. Ткань на туловище растягивалась под напором сочащихся опухолей, ребристых или складчатых, как коралл-мозговик. Тонкие как палки руки были сжаты в кулаки, и существо начало размахивать ими в воздухе. На одной из них мясо и кожа как будто расплавились, и кисть превратилась в единый неровный комок. На другой же плоть между пальцами разошлась так сильно, что ладони практически не было, только трещины, доходящие до самого запястья и покрытые красно-черной коркой. Голова над кружевным воротником выглядела как череп, облепленный подтаявшим белым воском, и на ней слепо горели мутные глаза. И последняя деталь, банальность которой только вызвала у Варрона еще большее отвращение: такая голова должна была быть совершенно лысой, а не увенчанной буйной гривой рыжеватых волос.

Охранники флотилии как будто разом содрогнулись. Варрон услышал, как кто-то вскрикнул. Женщина-арбитр с зелеными глазами снова наклонилась и пристально посмотрела вниз.

То, что осталось от энсина Нильса Петроны, помимо ненависти, опухолей и вызванного болью психоза, с трудом разобрало образ женщины, склонившейся и наблюдающей за ним откуда-то из невероятной вышины. Он подумал, не могла ли это быть его мать или одна из тех женщин, которых он убил в переулке. Он попытался сфокусироваться на ней, но услышал голос Д'Лесте, гудящий в ушном кабеле, который они прикрепили к его голове, чтобы он мог их слышать.

— На тебя смотрят, Петрона. Будь внимателен. Ты меня понимаешь?

Где-то в глубине его разума, за сновидениями и галлюцинациями, как будто нажали на кнопку. Вот оно. Вот это мгновение. Безумные, перепутанные мысли завертелись и закувыркались в его голове. А потом сквозь лихорадочное сознание, словно айсберг, всплывающий к поверхности бурного моря, поднялась ясность, чистые мысли, слитые воедино чудовищным усилием воли.

Д'Лесте пододвинул к его лицу вокс-микрофон.

— Я… я…

Его голос больше походил на шепот умирающего и едва походил на его собственный. Долгий миг его мысли разбегались в стороны, и он пытался вспомнить, были ли у его матери такие же зеленые глаза, как у этой женщины. Потом он содрогнулся, закашлял и зажмурился.

— Я — Петрона Фракс, сын… сын Хойона Фракса, Фракса… старшего.

Слова прерывались хриплым дыханием, но он узнал этот голос. Его собственный голос. У него отобрали тело и разум, но голос все еще принадлежал ему. Это ему понравилось, и он ухмыльнулся, отчего Кальпурния вздрогнула: зубы у него были щербатые и разваливались на куски, но спереди из десен пытались пробиться новые, белые зачатки.

— Я здесь… здесь. Ради моего наследия. Ради хартии отца и матери… утешения матери. Мой врач знает об этом, хотя на самом деле не знает. Для этого здесь мои друзья.

Петрона захихикал, и его растрескавшаяся рука начала стучать и барабанить по покрывалу. Д'Лесте, с белым от тревоги лицом, нагнулся над оборудованием и пробормотал приказы диагносторам.

— Это все имеет смысл, если знать, что… что… — его как будто что-то озадачило, и слепая голова начала вопросительно поворачиваться по сторонам.

— Моему… моему будущему лорду Петроне Фраксу нездоровится, как вы видите, арбитр, — сказала Занти, без промедления шагнув вперед. — Поэтому мы устремились на Гидрафур со всей возможной скоростью, чтобы наследие великого Хойона было передано в его руки. Как только мы сможем вернуть лорда на его корабль, мы поможем ему отдохнуть и восстановить силы.

— Это какая-то насмешка! — прогремел Симова, выйдя вперед под яростным взглядом Занти. — Отдать священную реликвию Императора подобному существу? Укрывательство мутанта суть мерзость пред Императором, и этого не произойдет!

— Вернитесь на место, Симова, — предупредила Кальпурния. — Вы здесь из милости и не можете командовать. Вы?

Она указала на человека с лицом бандита, и тот со страхом воззрился на нее.

— Меня зовут Д'Лесте, мадам арбитр, я врач лорда Фракса.

— Начнем с того, способен ли лорд Фракс понимать, что происходит? И готов ли он подвергнуться испытанию генома перед медиками Арбитрес, как потребуется и от его соперника?

— Лорд Фракс! — крикнуло извивающееся в постели создание. — Да, лорд Фракс пройдет ваше испытание генома, ибо после испытаний, уже обрушенных на него генами, ему больше нечего бояться!

Оно снова ухмыльнулось. Одна губа лопнула, и наружу брызнула розоватая жидкость. Распорядители флотилии склонились друг к другу и начали торопливо перешептываться, почетные стражи флотилии, стоящие рядом, тоже повернули к коляске скрытые вуалями головы.

— Испытание генома — это просто абсурд, — объявил Симова. — Властью, данной мне жречеством святой Терры и епархом гидрафурским, я…

— На место, Симова. Сейчас же.

Четверо арбитраторов в броне шагнули вперед от стены. Симова бросил на них свирепый взгляд и попятился.

— В этот раз Механикус не проведут для нас генетическое испытание, — сообщила Кальпурния всему залу, — однако оно произойдет. Испытание генома и испытание показаний. Пусть двое наследников и претендентов выйдут вперед. Двое наследников и претендентов, Симова, и вы нарушаете церемонию и позорите себя тем, что мне приходится вам это говорить. Задержите его, если понадобится.

Ее голос был холодным как лед. Уж Симова-то должен был знать, как вести себя в суде, однако он спорил с арбитраторами и оглядывался через плечо на воинствующих сестер, которые, в свою очередь, ждали указаний от сестры Кроведд. Д'Лесте повел коляску вперед, к самой кафедре и хартии, за ней следовала почетная стража. Шум, исходящий от одного, и гротескное уродство другого отвлекали Кальпурнию, и она лишь через секунду заметила, что Варрон Фракс не сдвинулся с места.

— Вперед, Варрон, сейчас твой выход. Дело почти закончено. Только посмотри на это недоразумение. Хартия наша, просто пойди и забери ее.

Голос Домасы звучал довольно и тихо, даже охранники ее не слышали. Она поглядела на Варрона, который стоял, уставившись на пол у своих ног. Он держал пальцы сплетенными, чтобы они не тряслись.

— Я сказала, вперед. Ты что, хочешь, чтоб я тебя пнула?

Он чувствовал, что эта Кальпурния тоже смотрит на него, таким же холодным взглядом, как Домаса. А потом, на миг, он подумал не о Домасе и не о невысокой светловолосой женщине на кафедре, но о Ксане, о прекрасных темных глазах Ксаны, которая глядела в его лицо. Он посмотрел на хронометр на своем запястье. Уже почти настало условленное время. Рика должен был уже взяться за дело.

— Варрон Фракс, — сказала Кальпурния, — как наследник и претендент…

И тогда Варрон выпрямился и открыл рот. С первой попытки его голос зазвучал сухо и хрипло, но потом он справился и заговорил:

— Я — старший сын Хойона Фракса. Мне сказали, что эта хартия принадлежит мне. Но с меня достаточно крови, убийств, алчности и интриг. Если таково наследие Фраксов, то лучше я от него избавлюсь. Так что, если это удовлетворит сей многомудрый и уважаемый суд, я отказываюсь от притязаний на хартию.

Атис и почетные стражи даже не осознали эти слова. Так они сконцентрировались на уродливой фигуре Петроны, готовые к сигналу, готовые исполнить свое обещание.

Д'Лесте тоже едва их расслышал. Он готов был разрыдаться от страха. Если Петрона умрет в зале суда, это значит, что ему самому останется жить не больше часа. Он знал это, и пока на экранах диагносторов одна руна за другой приобретала красный цвет, он отчаянно рылся в памяти, разыскивая хоть какие-нибудь советы Диобанна, которые могли бы помочь.

Остальные распорядители флотилии услышали слова Варрона, но были слишком шокированы, чтобы отреагировать. Взгляды, которыми они обменялись, выражали простую мысль. Это был вопрос: что это значит для нас?

Кьорг ощутил вспышку страха, внезапную уверенность в том, что он поставил не на ту сторону.

Домаса Дорел почувствовала, будто под ней распахнулся люк: в животе ухнуло, словно при падении. Ее мышцы напряглись, а третий глаз начал пульсировать.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что сделал, маленький ты ублюдок, — громко сказала она Варрону. Теперь, когда все пошло наперекосяк, ей казалось глупым обращать внимание на правила поведения в суде. — Ты знаешь, о чем мы договорились, и если ты думаешь, что предусмотрел…

Тут она поняла, что ее слова здесь могут действительно кое-что значить, молча повернулась и широкими шагами вышла из зала. Двое охранников последовали за ней. Один из них задержался возле Варрона, злобно уставился на него из-под визора и сделал непристойный жест, изобразив удар кулаком в пах. Варрон никак не отреагировал. Затем высокие двери снова захлопнулись, и они исчезли.

— Кому-то надо присмотреть за ней, — пробормотал Кьорг Халпандеру и поспешил за ними. Ему было все равно, убедительно ли прозвучал этот повод или нет. Судя по тому, куда все клонилось, вскоре такие тонкости станут никому не нужны.

— Что касается ушедших… — начал Симова. Он запоздало вспомнил, что находится здесь потому, что якобы присоединился к свите Фракса на пути сюда. Он не знал, когда арбитр Кальпурния собирается возвращать процесс в нормальное русло, чтобы он мог приступить к своим аргументам. Потом Кроведд протолкнулась мимо него и прошла вперед, оказавшись рядом с коляской.

— Давайте не будем себя обманывать, арбитр Кальпурния. Один наследник отказался от притязаний, а второй не протянет и дня, если только его не коснется рука самого Императора. Если хартия перейдет к этому Петроне, то скоро будет еще одно слушание, и если у него нет потомков, то, я думаю…

Но тут ее прервал вопль из коляски.

— Вольный торговец Петрона! — провыло корчащееся существо. От яростных движений его кожа лопнула в полудюжине мест, и жидкости заляпали серые покрывала и белые подушки. — Даже лучше! Что за время! Как вовремя! Мама, ты слышишь меня? Смотри внимательно, гордись мной! Вольный торговец Фракс не ведает законов, мы все об этом узнали, не правда ли? Идет куда хочет, делает что хочет, он вольный торговец! Так что хватит уже прятаться!

Оно резко выпрямилось, и внезапно его лицо мумии уставилось прямо в глаза Д'Лесте. Доктор вскрикнул, но вопль оборвался, как только расщепленная кровоточащая рука Петроны с ужасающей, лихорадочной силой вцепилась ему в шею.

— Первый приказ вольного торговца Петроны! — провизжало существо ему в лицо, и Д'Лесте почувствовал, как на него брызнуло что-то теплое из его горла. От его губы что-то отскочило и упало на кровать. Это был зуб. — Первый приказ — месть! Первый приказ — справедливое наказание для матереубийц! Первый приказ…

Петрона замолчал. На мгновение он почувствовал себя восхитительно. Рука ужасно болела, но он ощутил, как пальцы во что-то погрузились, и его размытое, двоящееся и троящееся зрение показало ему, что доктор, который все это сделал, доктор, который стоял над постелью, доктор, доктор был мертв.

Он смутно слышал крики. Были и другие, о которых он хотел позаботиться, не так ли? Звуки ударов по плоти. Это звучало хорошо. Он чувствовал, как его тело оседает и болит, как ткани раз и навсегда отвергают всякую генетическую маскировку, которую на них пытались навести зверские эксперименты Диобанна, клетки разрывались и распадались, плоть отслаивалась. Он посмотрел в лицо доктора. Он спросил себя, считалось ли это местью, ведь доктор причинил боль ему самому, а не его матери, и, все еще задаваясь этим вопросом, он умер.

— Лапки кверху, — сказала Бехайя. — Нет больше никакого наследника.

— Если нам удастся доставить хартию на корабль, — пробормотал Гайт, — у нас еще может быть шанс. Приведи Тразелли.

И тогда Занти оставила их в зале суда и спешно вышла наружу. Двери закрылись за ее спиной, отрезав визг, с которым Петрона закончил то, что он делал с Д'Лесте. Некомпетентный идиот. Не надо было доверять ему уход за Петроной после того, как исчез Диобанн.

— Ты, — щелкнула она пальцами одной из бронированных фигур в коридоре. — Доставь сообщение на катер с «Обещания Каллиака». Оно звучит…

— Нами командует арбитр-сеньорис Кальпурния, — без обиняков заявил арбитратор. — Не вы.

— Арбитр-сень…

От гнева она не закончила фразу, но делать было нечего. Покраснев от унижения, она спешно прошла дальше, пока не оказалась на достаточном расстоянии от ангара, а затем включила вокс в амулете на запястье.

— Тразелли. Мы собираемся вскоре улететь с хартией, но дела идут плохо. Кьорг уже до тебя добрался?

— Видел его на причальном уровне, — послышался в ее ухе голос Тразелли, — но сюда он не пришел. Пока еще.

Занти на миг зажмурилась и заставила себя ясно мыслить, несмотря на гнев. Подождала, пока не настроятся связи, пока данные…

— Ублюдок! Тразелли, пошли четырех человек, пусть встретятся со мной на первой лестнице в коридоре у зала суда. Сейчас же.

Тразелли понял, что лучше ему и не пытаться узнать, зачем.

Атис задыхалась от рыданий, когда они вместе с Кохце и Триходи пошли в атаку. У них были припрятаны магазины, набитые незасекаемыми снарядами с пониженной плотностью, но не было времени, чтоб зарядить ими церемониальные винтовки. Они бросились на распорядителей флотилии, людей, которые предали Нильса, Нильса, который теперь был вольным торговцем. Мятеж. Возмездие.

У нее в руке был длинный кинжал, и перед ней оказался рыжебородый Халпандер. Он взмахнул рукой, отбивая ее первый выпад, но лезвие распороло ему тыльную сторону ладони. Халпандер взревел и как-то по-особому взмахнул рукавами своего плаща, так что наружу выпали два блестящих куска микроячеистой кольчуги с вделанными в нее странными металлическими гребнями. Потом он сжал кулаки, его руки покрылись броней, а гребни ощетинились рядами шипов вдоль костяшек пальцев.

Маленький длиннолицый Гайт, стоявший рядом, дернул концом своего посоха, и в воздухе что-то замерцало. Это было углеродное лезвие в микрон толщиной, которое тут же отсекло голову человеку рядом с Атис. Потом ей в зубы врезался кулак Халпандера, и она оказалась на спине. Фирон перешагнул через нее, завопил и описал дугу разряженной винтовкой, которая раздробила Халпандеру ключицу, прежде чем Гайт успел отрубить ему руку микроклинком.

Всхлипывая и отплевываясь кровью, Атис отползла назад. Она хотела окликнуть Нильса, крикнуть ему, что они сражаются, как он им сказал, но он обмяк в своей постели. Она встала, пригнулась и бросилась вперед, и ее кинжал пронзил слой бронеткани под плащом Халпандера. Тот упал назад и изумленно уставился на рукоять, торчащую из его грудины.

Сзади раздался быстрый треск: Триходи все-таки нашла время, чтобы отыскать свой магазин, зарядить его и опустошить в лицо Гайту. Этого для Арбитрес было уже достаточно: они и так уже пытались разнять драку кулаками, сапогами и прикладами дробовиков, но когда Гайт беззвучно повалился на пол, Кальпурния прокричала приказ и перемахнула через ограждение помоста, и арбитраторы прицелились. Дробь ударила в Триходи с трех сторон одновременно, она закружилась на месте и рухнула. Снаряд-«палач» врезался сбоку в голову Кохце, когда тот пытался зарядить винтовку, чтобы выстрелить в убегающую Бехайю. Атис поползла в сторону, чтобы укрыться под кроватью Нильса, и когда она подумала, что уже вот-вот доберется, раздались еще выстрелы, и на нее рухнуло два тела, придавив ее к полу. Когда она сбросила их и снова встала, по другую сторону кровати стоял арбитр, целящийся в нее в упор, и она открыла рот, чтобы сказать…

Тразелли выбежал из шлюпки с «Обещания Каллиака» во главе двух дюжин корабельных бойцов, прорвался через двери по тому же пути, которым в зал суда пронесли хартию, и оставил четырех бойцов и девять арбитраторов мертвыми в шлюпке и на полу ангара.

— Занти, сэр!

— Что?

— Я только что видел Занти, сэр, — повторил боец, — она свернула в боковой коридор!

— Давай за ней, — приказал Тразелли, думая о последнем разговоре по воксу. — Ты, ты и ты — вместе с ним. Проверьте, цела ли она. Доставьте ее в шлюпку и ждите моих приказов.

Четверо бойцов отделились, а остальные побежали дальше.

Коридор полого уходил в глубины крепости, затем становился более ровным и просторным и переходил в полдюжины широких ступеней, восходящих к двойным дверям зала суда. Здесь располагался следующий гарнизон Арбитрес. Они только начали смыкать ряды поперек коридора, когда двери распахнулись, и между ними пронеслась Бехайя. Она бежала, подобрав юбки, со всей скоростью, какую позволяли ее длинные ноги, а изнутри послышался громовой хор огня дробовиков.

— Стой! Сейчас же! — взревел арбитратор в середине шеренги и вскинул руку. На рукаве блеснула золотая отделка, указывающая на ранг. Но стоило Тразелли увидеть выражение лица Бехайи, как он принял решение. Он выхватил плоский крупнокалиберный автостаббер, который уже гудел и щелкал, пока его заряжающий механизм набирал обороты. Бехайя издала вопль, который отвлек как раз достаточно арбитраторов на как раз достаточное время, чтобы…

— Кьорг!

В узком боковом проходе, ведущем к причальным ячейкам дромонов, Кьорг виновато подскочил и повернулся, отчего его лысина отразила свет. Позади него Домаса Дорел быстро сделала еще два шага к воздушному шлюзу, за которым стоял «Дротик Омикрона». Она жалела, что ей не предоставилось возможности прихватить с собой ядовитый игольник. Один из ее охранников уже был в корабле — она отправила его вперед, чтобы он переслал на «Ганн-Люктис» инструкции, что делать с заложниками. Домаса сделала жест оставшемуся охраннику, чтобы он держался между ней и потенциальной угрозой.

К ним топала женщина в одеяниях распорядительницы флотилии, черноволосая старуха с ястребиным носом, из-под капюшона которой виднелось поблескивание аугметических ячеек. Домаса видела в глазах Кьорга ужас перед ней. Наверное, стоит оставить их вдвоем. Она сделала еще один шаг назад.

— О, конечно, я так и знала, что это ты, Кьорг, мелкий зуднелюбивый предатель… — Занти шипела от ярости, каждое слово вылетало изо рта, словно пуля. — Вот как они поняли, что надо послать собственный образец крови, вот как они узнали, что у нас есть свой претендент. Ты им все сказал, да? Это на тебя работает та уродка?

— Я делал то, что должен был, — выдавил Кьорг, пятясь от Занти. — Думаешь, я не знал, какие у вас на меня планы? Думаешь, я не понимал, что мне ничего не светит, когда все ополчились на меня? Игнорировали меня, разговаривали обо мне?

— Ты сам себя игнорировал, бесполезный ты зудень! Если б ты хотя бы подумал о том, чтоб делать свою работу вместо того, чтоб просто сидеть на трудах Хойона… — она замолкла, когда к ней спешно подбежали четверо корабельных бойцов в бело-серо-зеленой одежде. — А, прекрасно, не придется самой пачкать руки. Знаешь, что я думаю, Кьорг? Я думаю оттащить тебя на «Обещание Каллиака» и забрать с собой, чтобы мы могли рассказать…

Угроза унижения перед флотилией сделала то, чего не добились остальные угрозы. Кьорг выбросил перед собой обе руки, и его вычурные кольца вспыхнули энергией. Занти, которая понимала в скрытом оружии, вовремя отскочила, а двоих бойцов, стоявших сзади прочих, защитили визоры. Другие двое полностью ощутили силу заряда и повалились, воя и прижимая руки к лицам. Еще одно кольцо выплюнуло тонкий как игла лазерный луч, который пронзил горло третьего точно под застежкой шлема, и тот, задыхаясь, начал слепо метаться, врезаясь в стены.

Когда Домаса добежала до аппарели «Дротика Омикрона», ее собственный охранник оттолкнул Кьорга в сторону и поднял короткий тупоносый дробомет, который он вытащил из кармана на пояснице. Он совершил ошибку, решив, что главную опасность представляет последний из корабельных бойцов. Пока он прицелился и выстрелил, Занти стиснула пальцами перед своего длинного, до пола, плаща и взмахнула им в стороны. Заплетенная в косу запоминающая проволока в полах плаща на миг скрутилась, а потом яростно хлестнула в обратном направлении, пытаясь вернуться в первоначальную форму, и металлический грузик, вшитый в полу, разбил охраннику коленную чашечку. Когда он пошатнулся и начал падать, Занти снова дернула плащом, и еще один грузик врезался ему меж глаз с такой силой, которую просто не могло породить столь легкое движение. Третий удар пришелся точно в висок Кьоргу, раздался звук, словно яблоко шлепнулось на бетон. Когда оба осели на пол, Занти выхватила дробомет из обмякшей руки охранника, выпалила ему в лицо, проверила боеприпас, навела оружие на голову Кьорга и выпустила в нее весь остаток магазина.

Когда Бехайя выбежала из дверей зала суда, один-два арбитратора резко повернулись, чтобы навести на нее оружие, но большая их часть оставалась сконцентрирована на бойцах Тразелли, с которыми они вели перестрелку. Бехайя сорвала свой тяжелый форменный медальон и отшвырнула его. Раздался треск раздающейся оболочки, затем шипение разворачивающихся волокон — нити из ксенооружия, которое они захватили много лет назад, нити, которые они добыли из странной пушки телепортирующегося воина ценой жизни двух техников, вырвались на свободу.

Они соприкасались и переплетались, и когда Арбитрес пытались отмести их в сторону или оттянуть, они резали, проходя сквозь броню и плоть. Воздух в коридоре вдруг заполнился воплями, алыми каплями и густым запахом крови.

Но трое бойцов уже пали от снарядов «Палач», и пока Бехайя пробежала вперед, еще двоих сбили с ног. Она резко провела рукой по передней части своего одеяния, сорвав с него декоративные пуговицы, и на бегу швырнула их в сторону: пара из них были не заряжены, но остальные взорвались белым пламенем. Двое арбитраторов погибли мгновенно, их руки и лица обратились в пепел, а тела моментально сварились внутри панцирей. Еще трое зашатались и рухнули, когда смертоносный жар высосал весь кислород из их легких. Через несколько секунд крошечные зажигательные гранулы выгорели, и Бехайя побежала дальше, сквозь дым, по крови, запекшейся от жара на полу.

В густой дымке позади нее по-прежнему двигались силуэты, и бойцы начали вести непрерывный огонь на подавление. Она попыталась окликнуть Тразелли, но ее голос затерялся среди выстрелов, уханья пожарной тревоги и грохота заслонок, сработавших от жара и дыма и отрезавших зал суда от коридора.

— Что? Спрячься за мной и говори, Бехайя.

— Я сказала, все пропало. Занти и Кьорг выбрались, и только, нам надо…

Первый снаряд «палач» вылетел из дыма по дуге и попал ей в поясницу. От удара ноги Бехайи подломились, а потом второй снаряд врезался ей в основание шеи, и она замертво повалилась на пол, несуразно раскинув конечности.

Тразелли громко выругался и выпустил очередь в завесу дыма, едва осознавая, сколько выстрелов, яростно рикошетя, проходит мимо него самого. Казалось, прошел час, пока он стрелял, перекатывался и перезаряжался, прежде чем он осознал, что перед ним больше ничего не двигается. Он встал во внезапно затихшем коридоре, трясущимися руками перезарядил оружие и оглянулся на своих уцелевших людей, пытаясь придумать, что теперь делать. Медленно, осторожно обходя трупы, он прошел вперед, и в этот миг двери зала суда снова начали открываться.

Глава четырнадцатая

Зал суда, крепость Адептус Арбитрес Селена Секундус, Галата

Варрон Фракс начал двигаться к двери за высокой женщиной в сером, когда драка перешла в перестрелку. Он отбежал в сторону и закрывал руками уши, пока Арбитрес не прикончили всех стражников в белых вуалях, которые по неизвестной причине атаковали своих хозяев. Потом он услышал сзади лязг и обернулся: женщина-арбитр с зелеными глазами перемахнула через край кафедры, на миг зависла, держась одной рукой, потом соскользнула по почти отвесной поверхности, приземлилась на пол и перекатилась. На секунду она исчезла из виду за трибуной, на которой стоял Варрон, и потом очутилась рядом с ним. В ее взгляде не было враждебности, но и особой жалости тоже. Все еще глядя на него, она сделала другим Арбитрес жест двигаться к дверям зала, но как только они начали идти, снаружи раздался хор криков, за которым последовал шквал выстрелов и странный низкий рев.

— Встаньте, — сказала Кальпурния. Он так и сделал. Она была ниже ростом, чем он, меньше, чем он думал. Три шрама, идущие вверх от ее левого глаза, вытянулись, когда она нахмурилась.

— Вы решили не наследовать хартию, — сказала она. — Почему?

— Я уже говорил, — отрешенно ответил Варрон. — Я видел, что творят люди, я знаю, что они думают. Эта вселенная порой бывает ужасна, арбитр Кальпурния. Зачем мне делать ее еще хуже для себя и своей семьи, втягивая себя в середину этого… этого…

Взмах руки в сторону постели и трупов вокруг завершил его мысль.

Кальпурния наклонила голову, как будто обдумывая следующий вопрос, но сделала его утверждением.

— Женщина-навигатор не была союзником.

— Нет.

— Она использовала вас.

— Да.

— Как вы остановили ее? Как смогли ей противостоять?

— Я договорился со своим главным помощником, прежде чем мы сюда прибыли. Он ушел обратно на дромон. Его люди работают над тем, чтобы защитить моих жену и сына на корабле, — голос Варрона снова начал постепенно оживляться. — Мне надо вернуться к ним. «Ганн-Люктис» следовал за нами, но медленнее, они там. Мне надо добраться до них. Никакой хартии. Мы вернемся на Гунарво, у нас там дом. Подальше от этого.

— Я думаю, вы не сможете избавиться от всего этого, — сказала Кальпурния. — Только не будучи единственным неоспоримым наследником. Вы не сможете никуда спрятаться от хартии, даже если официально отречетесь от нее. Слишком много на свете людей, которым захочется, чтобы вы поменяли свое решение.

— Тогда что мне делать? — голос Варрона был тихим и безнадежным.

Кальпурния миг глядела на него, потом встала и пошла назад к помосту. Над хартией стоял Симова, облизывал губы и пытался собраться с духом, чтобы протянуть к ней руки. Кальпурния достала пистолет и отшвырнула священника в сторону, ударив рукоятью в висок, после чего без суеты подняла книгу и вернулась к Варрону.

Ее руки лишь самую малость задрожали, когда она открыла хартию на последней странице. Варрон смотрел на отметки, не понимая их по-настоящему. Кальпурния долгий миг не отводила от них взгляда, а потом заговорила неровным голосом:

— Давным-давно, Варрон Фракс, Бог-Император ходил по галактике и выбирал людей, чтобы заложить фундамент своего Империума. Он пришел на Гидрафур, где были огромные флоты, готовые ринуться в неведомое ради Него, и он посмотрел на повелителей звездолетов, и кого же он выбрал, Варрон? Он выбрал род Фраксов, чтобы они несли Его слово и Его хартию. Не буду лгать, что знаю, какова была ваша жизнь и каковы ваши мысли, сэр, но я знаю, что такое наследие семьи и что такое традиции. Не бросайте это бремя в пыль. К добру или к худу, Варрон, она ваша, и будет его. Наследие принадлежит ему, и вам, и вашему отцу, и Императору. Не отвергайте его, — она взглянула на его лицо. — Варрон, вы не хотите, чтобы хотя бы часть вашего наследия попала в руки подобных людей. Как и я. Я знаю о подобных умах столько же, сколько и вы. Так возьмите же хартию. Властью, данной мне, я объявляю вас наследником. Возьмите хартию и храните ее в безопасности от интриганов, воров и убийц. Возьмите ее.

Еще одно долгое мгновение Варрон пристально глядел на нее. Наконец, он протянул руку и сомкнул пальцы на простой тканевой обложке хартии. Помедлив секунду, он сжал ее твердой хваткой и забрал книгу из рук Кальпурнии.

— Нам нужна для этого какая-то церемония? — спросил он.

— Я думаю, мы уже ее провели, — ответила Кальпурния. — Теперь вы — вольный торговец Варрон Фракс.

Она поднялась.

— Я должна эскортировать вас к кораблю, а затем проводить из Гидрафура. Давайте организуем флотилию и заберем ваших жену и ребенка. Разгерметизируйте двери, пожалуйста, мы идем в ангар. Сестра Кроведд, ваши телохранители все еще с незаряженными болтерами? Можете дать им разрешение на перезарядку. А вы, Арбитрес, все за мной, — она набрала код на воксе. — Куланн, перешли сообщение, что все корабли эскорта «Ганн-Люктиса» должны перейти в состояние повышенной готовности. Пусть «Барон Микаль» тоже стоит наготове, мы собираемся… что? Повтори, — она снова сделала паузу, нахмурилась и выругалась. — Хорошо. Пусть с «Микаля» пригонят катер, и побыстрее. Мы выдвигаемся. Варрон, идем. Сейчас.

Двери начали открываться. Кальпурния подошла к сестре Кроведд и отсалютовала ей.

— Давайте свернем весь этот спор, сестра. Здесь нет никаких оснований для разбирательства, которое хотел устроить Симова. Хартия передана наследнику. Такова воля Императора, записанная в Его законе. Вы поможете ее исполнить?

Сестра-пронатус опустила голову и пробормотала что-то, что Варрон не расслышал. Однако Кальпурния поняла ее и жестом попросила его открыть книгу. Воинствующие сестры подошли и встали за спиной Кроведд, чтобы посмотреть на отметки: букву, каплю крови. Одна-единственная слезинка выскользнула из глаза Кроведд и стекла вниз по щеке.

— Этого достаточно, — тихо произнесла она, и они пошли к выходу.

Торжественность настроения была нарушена всего миг спустя. Там стоял усатый мужчина в униформе распорядителя флотилии, который пристально глядел на них, держа в руках гудящий автостаббер.

Тразелли так и не нажал на спуск. Снаряд из свежезаряженного болтера одной из сестер врезался в его солнечное сплетение, поднял в воздух и отшвырнул через ступени, а затем взорвался внутри тела в полуметре над полом коридора.

— Пойдем, — сказала Шира Кальпурния.

Дромон Экклезиархии «Дротик Омикрона», космос у Галаты

Когда люк «Дротика Омикрона» захлопнулся перед носом у старой фурии, размахивающей пистолетом, и корабль вырвался на свободу из причальной ячейки, Домаса Дорел обнаружила своего второго охранника, который лежал мертвым перед дверями кабины, рядом с нишей, в которой находились приборы управления связными устройствами дромона. Его шлем был сбит набекрень, на щеке виднелся один-единственный аккуратный лазерный ожог, выжженное отверстие, уходящее вглубь черепа. Она не сомневалась, кого в этом винить. Это сделал Рика, этот безнадежный неудачник с металлизированной головой, по приказу своего никчемного и вероломного хозяина-недомерка.

В галерее его не было, как и в центральном пассажирском проходе. Маленькое судно, тем временем, повернуло и, набирая скорость, начало уходить вверх от базы. Она ничего не слышала, кроме мягких звуков корабельных систем, и, когда она тихо обошла передние отсеки и вернулась к кабине, Рику по-прежнему было не видно и не слышно. Домасе ощутимо не хватало игольника в руке, но она была не совсем беззащитна: она убрала капюшон с высокого лба и ослабила повязку, которая прикрывала ее варп-око.

— Рика? — крикнула она, ступая по галерее, которая шла вдоль левого борта корабля. — Все кончено, Рика. Вы проиграли. Выходи. Хватит. Теперь остались только ты и я.

Ответа не было. Она подумала, не укрылся ли он в кабине или инженариуме, но нет, она ведь приказала экипажу запереться внутри.

— Скоро мы вернемся на наш корабль, Рика, там ждет Черрик. Ты же знаешь, что потерпел неудачу, не правда ли? Что бы ты ни планировал, я могу это остановить. Сдавайся, Рика, все кончено.

Нет ответа. Домаса повела плечами, избавляясь от напряжения, посмотрела вперед и назад и снова начала осторожно красться по залитым мягким светом коридорам.

Причальный уровень, крепость Адептус Арбитрес Селена Секундус, Галата

Занти едва уцелела при старте дромона, успев отбежать назад, когда завыли сирены и нарушилась герметичность. Она увидела силуэт уродки-навигаторши, вырисовавшийся в верхнем окне кабины, а потом гравитационные пластины снизили мощность, и нос «Дротика» начал выходить из причальной ячейки — дромон был слишком большой, чтобы поместиться в ангар. От понижения гравитации и нарастающего воздушного потока Занти на миг ощутила всепоглощающий ужас, но успела выскочить через главный вход и схватиться за поручень безопасности, прежде чем шлюз с грохотом закрылся.

Занти не стала утруждаться тем, чтобы добраться до окна и посмотреть, как корабль улетает. Она опиралась на поручень и хрипло глотала воздух до тех пор, пока пульс не замедлился, а голова прояснилась.

Она не знала, сколькие еще выжили, поэтому не думала об этом: в ее голове остались только самые простые, животные мысли. Выжить и выбраться из крепости. Выжить и попасть на «Обещание Каллиака». Выжить и дойти до флотилии. После этого оставалось еще слишком много неясностей. Она разберется с ними, когда придет время. И разберется как следует. К этому времени там будут споры, и сомнения, и незнание, что делать, и это даст Занти все возможности, какие ей только понадобятся.

Она слишком сосредоточилась на преследовании Кьорга, чтобы запомнить свой путь по коридорам, петляющим между главным залом и причалом, но теперь она собралась с мыслями и без проблем сориентировалась. Она поторопилась обратно, чтобы найти шлюпку с «Обешания», сжимая в руке маленький дробомет, и через несколько поворотов оказалась достаточно близко к судну, чтобы воксировать ему свое имя и курс, которым двигался «Дротик Омикрона», и приказать передать его дальше, артиллерийским офицерам на «Обещании» и «Бассаане». Она свирепо ухмыльнулась, продолжая бежать к шлюпке. Посмотрим, далеко ли уйдет этот слабак-наследничек, когда его помощница-навигатор будет убита, а дромон уничтожен.

Дромон Экклезиархии «Дротик Омикрона», на пути к «Ганн-Люктису»

Игра в кошки-мышки не могла продолжаться вечно, но она достаточно затянулась, чтобы Домасу поразила глупость образа, возникшего у нее в голове: сквозь космос мчится дромон, горстка членов экипажа сидит за запечатанными взрывостойкими дверьми в обоих его концах, а по длинным центральным коридорам бродят двое врагов, описывая круг за кругом. Она нашла сапоги Рики в одной из нижних галерей — тот, видимо, скинул их, чтобы перемещаться тише — и время от времени находила отпечаток ноги, влажный от пота, но так и не смогла приблизиться к нему. Приходилось прикладывать усилия, чтобы сохранять остроту разума, чтобы выкинуть праздные мысли, вроде этой картинки, как они нарезают круги друг за другом, или набирающего силу желания просто начать топать по коридорам и галереям, выкрикивая его имя. Это был верный способ угодить в засаду, но она была слишком взвинчена, чтобы просто ждать в засаде самой.

И вот тогда она услышала его в алькове, где находились устройства связи. На миг ее сердце застыло, а затем она облизнула губы и пошла на звук, разматывая бандану на лбу. Больше не скрытый тканью, ее варп-глаз поблескивал в слабом освещении, глядя в благословенно спокойный космос. Домаса снова облизнулась, когда звуки стали громче — это были голос Рики и стрекот ленты сообщений. Она едва не затаила дух, когда приблизилась к двери, а потом едва не засмеялась, когда оказалась в проеме.

Этот идиот, видимо, вознамерился умереть. Он стоял спиной к двери, в руке свисал пистолет, дурацкие серебристые оборки на голове вибрировали, обмениваясь информацией с панелью связи.

— Сэр, вы должны сменить курс ближе к формации! Они обходят Галату, из того, что я могу сказать, следует, что они будут в радиусе поражения. Нет, не настолько хорошо, мы не можем уворачиваться от них достаточно долго, чтобы добраться до «Ганн-Люктиса»! Вы меня вообще слушаете?

— Рика.

Он резко повернулся с расширенными глазами.

— Домаса, пожалуйста, мне нужна помощь. Мы должны сотрудничать.

— Неужели? Ничего подобного. Спроси своего хозяина о сотрудничестве, Рика. Ты знаешь, что он натворил? Не смей отвечать, гнусное ты насекомое. Ты знаешь, что теперь со мной будет? Ответ: ничего, что может быть хуже того, что я собираюсь сделать с тобой.

— СМОТРИ! — закричал Рика ей в лицо, и невольно она все же бросила взгляд на ленты сообщений в его руке. Большая часть ей ни о чем не говорила, но она смогла распознать коды авторизации флотилии Фракса и Имперского Флота.

— Они сейчас будут в нас стрелять! — завопил Рика. — Они идут сюда из-за Галаты, вся их чертова прорва! Они думают, что на этом корабле Варрон или хартия. Они вооружены и попытаются нас уничтожить! Тут есть эскадрилья Флота, она нас прикрывает, нам нужно до них добраться! Ты хотя бы слушаешь меня, тупая ты баба?

Пока они смотрели друг на друга, панель снова защелкала, и из покрытого гравировкой бронзового выводного устройства полезла еще одна лента кремово-белой бумаги. Одновременно из панели послышался трескучий голос:

— …«Коваш Венатор». Приказываю немедленно отключить свои орудия и сменить направление на передаваемое нашими астропатами. Я повторяю флотилии Фракса, говорит боевой корабль Имперского Линейного флота Пацификус «Коваш Венатор». Приказываю немедленно отключить свои орудия и сменить направление на передаваемое нами.

Домаса наклонилась, вытянула длинный извивающийся палец и надавила на переключатель внутреннего вокса.

— Сохраняй курс, пилот. Просто чуток петляй в стороны.

Они почувствовали, как пол начал слабо колыхаться, когда команда повиновалась приказу.

— Если ты можешь проложить курс, который быстро доставит нас на «Ганн-Люктис» сквозь заслон Флота, тогда сделай это. Если не можешь, не делай. Мы не будем терять время.

— Корабли флотилии Фракса, — раздался еще один трескучий голос, — говорит боевой корабль Линейного флота Пацификус «Голос серафима». Отключите орудия сейчас же!

— Ты слышал, Рика, — сказала Домаса, поворачиваясь к нему лицом. — За ними идет Флот. Мы в центре Гидрафура, тупой ты мужлан, ты что, думал, им это сойдет с рук?

— Мы повернем и двинемся к эскадре Флота, — дрожащим голосом сказал Рика. Он вспомнил про пистолет в своей руке и нацелился ей в грудь. — Я тебе скажу, что случилось на «Ганн-Люктисе», мы обо всем позаботились. Мы все продумали еще до того, как добрались до Гидрафура. Так что ты можешь, ты можешь просто…

— А это вы продумали? — спросила Домаса и посмотрела на него.

Рике вдруг показалось, что на него нахлынул холодный ветер, пронизанный ледяным дождем и туманом. В ушах раздался громоподобный белый шум, металлические гребни на голове как будто обожгло. Аугметические рецепторы, встроенные в уши, внезапно заработали, улавливая статику, которая звучала как пронзительно воющие голоса, и варп-око этой женщины все росло и росло в его глазах, пока не заполнило все поле зрения непроглядной тьмой…

Ее взгляду понадобилось полторы секунды, чтобы выжечь все синапсы в мозгу Рики. Он упал на пол, дергаясь в конвульсиях. Она прижала его запястье ногой к полу, чтобы пистолет не вскинулся и не выстрелил в нее, и подождала, пока не закончатся последние содрогания.

Переговоры между кораблями умолкли или же переключились на частоту, которую «Дротик» не мог уловить, и теперь в алькове стояла тишина. Домаса фыркнула и вышла в коридор. Внешнюю стену самой высокой галереи усеивали иллюминаторы, и она направилась туда, чтобы посмотреть, что оттуда видно.

Как раз, когда она выходила с лестницы, все эти иллюминаторы залило ослепительным желто-белым светом — вокруг дромона начали разрываться плазменные снаряды из пушки «Бассаана». Корабль сотрясся и дернулся от близкого взрыва, столь мощного, что Домасу отшвырнуло вдаль по коридору.

Корабельная шлюпка с «Обещания Каллиака», космос вблизи Галаты

Занти достигла шлюпки с «Обещания Каллиака» одновременно с Кальпурнией, Варроном, Одамо и полудюжиной арбитраторов, и внезапно в ее голове возник план, как будто она составила его десять лет тому назад. Она заставила себя кивать, улыбаться и приседать, слушая эту их зуднячью болтовню про «власть, данную Адептус», и позволила им думать, что они захватили управление транспортом и ведут его на «Барон Микаль». Она разыграла ужас, вызванный бойней в зале суда. Похоже, что Гайт и Халпандер погибли первыми. У Бехайи и Тразелли, возможно, был бы шанс, если бы они вели себя не так глупо. А Д'Лесте… Д'Лесте полностью заслужил то, что с ним произошло.

Она пресмыкалась, расшаркивалась и соглашалась, что да, конечно, они должны лететь на «Микаль», а потом, при помощи своей печати флотилии, прошла в кабину шлюпки и сказала экипажу: «Летим к «Обещанию». Причалите хоть где-то, кроме «Обещания», и я вас выпотрошу». Занти знала, что они подчинятся, и знала, что как только они снова окажутся на борту «Обещания Каллиака», все изменится. Она знала, что когда наследник будет на корабле, она сможет доставить его в святилище хартии, и тогда кто будет на самом деле знать, что он скажет? Она доставит наружу его слова, его приказы, чтобы Арбитрес покинули корабль, чтобы флотилия собралась и покинула систему. Если он будет жив, чтобы передать эти приказы, то все будет хорошо, а если не будет — тоже хорошо. А потом надо будет выбрать новую команду распорядителей флотилии, и у нее как раз были люди на примете…

— Отмените приказ, пожалуйста.

Занти не привыкла витать в фантазиях, не говоря уж о том, чтоб внезапно выходить из такого состояния, и ей понадобилась секунда, чтобы осознать, что перед ней стоит эта женщина-арбитратор с зелеными глазами и шрамами на лбу, и одна ее рука лежит на рукояти пистолета. За ней, в арке, ведущей к главному отсеку шлюпки, стоял Варрон, прижав к груди хартию и глядя вперед широко раскрытыми глазами. Усилием воли Занти оторвала взгляд от маленькой книжки и посмотрела другой женщине в глаза.

— Я не давала никаких приказов, моя досточтимая леди-арбитр, — сказала она, склоняясь даже ниже, чем обычно позволяла ее сутулость. — Я лишь удостоверилась, что у экипажа хватает опыта и умения, чтобы пристыковаться к незнакомому судну, такому, как ваш прославленный боевой корабль, на который вы столь мудро нас направили…

— Вы отдали экипажу приказ отвезти нас на «Обещание Каллиака». Отмените его, и, может быть, я все-таки буду рассматривать ваше дело в суде, когда все это закончится, вместо того, чтобы казнить вас на месте.

Занти пристально посмотрела на нее. Она могла относительно легко расправиться с этой женщиной, а потом нужно было бы только не допустить, чтобы Варрон поднял тревогу на протяжении десятиминутного перелета к «Обещанию». Когда они окажутся там, у нее будет все необходимое, чтобы позаботиться об остальных. Эти мысли примерно за секунду промелькнули в ее голове, а потом она шагнула вперед.

Варрон увидел, как женщина с мрачным лицом как-то странно и напряженно схватила полы своего длинного плаща и начала двигать их вверх и вперед, а потом вздрогнул, услышав выстрел из пистолета. Выпучив глаза от изумления, Занти согнулась пополам, неловко попятилась и врезалась спиной в красное пятно, которое появилось на дверях кабины позади нее. Когда она рухнула на колени, Кальпурния шагнула вперед и выстрелила еще раз, в затылок. Голова взорвалась, металлические аугметические гнезда вылетели из креплений и раскатились по полу.

Варрон пораженно уставился на это зрелище. Кальпурния шагнула в сторону и толкнула ногой полу плаща, смяв ее. Ткань зашевелилась и снова выпрямилась.

— Запоминающая проволока с грузиками, — сказала она. — Популярное оружие среди аристократов Хазима. Если уметь с ним обращаться, можно сделать выбоину на стальной пластине, — она вздохнула. — Зря она так. На борту «Обещания» куда больше наших, чем она, скорее всего, думала.

Она снова повернулась к Варрону.

— Передайте экипажу приказ, что наш пункт назначения — «Барон Микаль». Это ведь, в конце концов, теперь ваш корабль.

Космос вблизи Галаты, Круговорот Аурукон, внутренняя часть системы Гидрафур

Флотилия обогнула круглый бок Галаты и устремилась вперед, уходя от кораблей Флота и Арбитрес, которые преследовали их, словно тени. «Бассаан» и «Стрела Магритты», самые мощные корабли с наиболее агрессивными экипажами, были первыми, кто ринулся в погоню за «Дротиком Омикрона».

Медленным кораблям, «Звуку Аурукона» и «Рассвету Прозерпины», пришлось хуже всех, когда они отстали. Флот не забыл, как вела себя флотилия по прибытии, и когда «Бассаан» набрал энергию и разрядил ее в «Дротик», это была последняя капля. «Голос серафима», гранд-крейсер типа «Яростный», чьи орудийные батареи могли бы посоперничать с вооружением иных линкоров, атаковал первым. Он использовал едва ли половину своей огневой мощи, но этого хватило, чтобы сразу вывести из строя «Рассвет Прозерпины». Ухоженный контейнеровоз, который девятнадцать лет служил домом Халпандеру, пьяно накренившись, поплыл прочь от Галаты, и дыры в его обшивке истекали горящим воздухом. Легкие крейсеры, входившие в эскадрилью «Голоса», так же метко пронзили инженариум «Звука Аурукона» скоординированным лэнс-залпом, отчего плазма вырвалась из двигательного отсека, пронеслась сквозь переборки и испепелила три четверти экипажа.

«Гига-VII», корабль, похожий на толстый самородок, в котором находились тайные покои магоса Диобанна, окутался слоями пустотных щитов — даже распорядители флотилии не знали, что они у него есть — и разогнал двигатели, пытаясь пройти сквозь формацию флотилии и миновать корабли Флота. Но наличие щитов сделало его мишенью для одного из немногих кораблей, который мог и угнаться за ним, и нанести ему урон. «Коваш Венатор», тонкий как копье крейсер типа «Длинный змей», снабженный мощными двигателями, помчался на перехват «Гиги» и целый час шел бок о бок с ней, осыпая щиты плазмой и макроснарядами. Наконец, когда обшивка «Гиги» смялась, а двигатели были повреждены, и еще одна флотская эскадрилья двинулась навстречу ей, уйдя с обычного маршрута патрулирования, корабль смирился со своей судьбой, включил ретродвигатели, сбросил скорость и приготовился к абордажу.

«Стрела Магритты» тоже попыталась сбежать, а за ней последовал маленький, размером с эскортный, корабль «Кортика», дом и владение Занти. «Кортика», не приспособленная к скорости, попыталась пройти на бреющем полете над поверхностью Галаты, чтобы спрятаться за изгибом луны. Ее капитан осознал, что Галата так же хорошо укреплена, как и любое другое небесное тело Гидрафура, когда огромная батарея плазменных пусковых шахт, расположенных на поверхности, с презрительной легкостью снесла щиты с его корабля, а три гигантских лэнсовых турели завершили дело. «Кортика» разлетелась на части в буре статики и помех, которая с воем пронеслась по всем незащищенным системам в радиусе двадцати километров.

На другой стороне планеты в искусственных рифтовых долинах разошлись заслонки тоннелей с торпедами, и шесть громадных шипов из адамантия помчались по космосу следом за улетающей «Стрелой Магритты». Две торпеды взорвались, пролетая сквозь ее жаркую реактивную струю, еще одна дезинтегрировалась под огнем оборонительных орудий корабля, но последние три вонзились в его корпус, как смертоносные шприцы, и взорвались в глубине пробитых палуб. Темный тлеющий остов, который когда-то был «Стрелой Магритты», кувыркаясь, пролетел по космосу еще семьдесят тысяч километров, пока четыре эскортных корабля «Огненный шторм» не подлетели вплотную к нему и методично разбомбили останки судна так, что остались лишь фрагменты не крупнее той кафедры, за которой стояла в суде Кальпурния.

Последним остался «Бассаан», который, по крайней мере, добился небольшой победы, разнеся на части «Дротик Омикрона» вторым и третьим залпами, прежде чем ответный огонь «Барона Микаля» и «Голоса серафима» пробил его щиты с обеих сторон, обездвижил и привел в практически нефункциональное состояние.

На борту «Обещания Каллиака», висящего над Селена Секундус и отрезанного от остальной флотилии, произошла краткая и безуспешная борьба, когда треть экипажа попыталась пробиться сквозь ряды зудней и вывести корабль к своим. Арбитрес подавили ее без пощады, все мятежные члены команды были казнены на месте, и этого, вкупе с новостями о том, что происходит с остальными кораблями флотилии, хватило, чтобы ни у кого больше не возникало идей о сопротивлении.

Конечно, оставалась еще и уборка: сбор обломков, аресты, ликвидация повреждений вокруг Галаты, спасение капсулы с «Дротика Омикрона», где находилась тяжело раненная и почти лишившаяся сознания навигаторша, которую поспешно забрали и вывезли из системы агенты дома Дорел. Так, по общему мнению, закончился мятеж Фраксов, и таким его окончание вошло в большую часть имперских архивов. Однако для Ширы Кальпурнии он завершился не на этом.

Санкционированный лайнер «Ганн-Люктис», внешняя часть системы Гидрафур

ешняя часть системы Гидрафур

Хартия лежала на столе без присмотра. Варрон Фракс стоял на коленях на полу, держа в руках Ксану точно так же, как та держала в руках Дрейдера. Кровь из их смертельных ран смешалась и стеклась в лужу под телами, руки и грудь Варрона стали скользкими от нее, пока он пытался прижать их обоих к себе. Слезы стекали по его лицу и смешивались с их кровью.

Шира Кальпурния стояла в нескольких шагах позади него, почтительно заложив руки за спину и опустив голову. По пути сюда они видели признаки борьбы — люди, верные Варрону, пытались отвоевать корабль у агентов Домасы и делегации губернатора Гунарво; только это ей и удалось собрать из имеющихся сведений. По большей части им это удалось, поэтому «Ганн-Люктис» подпустил «Барон Микаль» к себе, и челнок с Кальпурнией и Варроном пристыковался к нему без какого-либо сопротивления.

Они победили почти везде, но не здесь.

«Черрик». Так было написано на опознавательных жетонах человека, лежавшего на полу в середине комнаты с огнестрельной раной в животе. Это имя не встречалось ни в одном досье Кальпурнии. Возле трупа валялся хеллган, но, когда он пришел сюда, чтобы убить семью Варрона, он воспользовался ножом. Кальпурния не строила предположений, почему так вышло, но, видимо, именно это дало Ксане Фракс возможность вытащить оружие и выстрелить. Она решила, что никогда не узнает, что именно здесь произошло.

Варрон все рыдал и рыдал, ровным, монотонным, непрекращающимся тихим плачем человека, чей дух окончательно сломлен. Он наклонился над их телами, спрятав лицо в окровавленных волосах своей жены.

Вокс Кальпурнии загудел, и, когда она вышла в коридор и приняла сигнал, то услышала голос Одамо с «Барона Микаля». Она отвернулась, чтобы матросы «Ганн-Люктиса», ждущие снаружи в коридоре, не видели выражение ее лица, и сохранялась приватность разговора.

— Мэм, вы просили осмотреть корабль.

— Да, что с ним?

Как только она спросила, по палубе прошла характерная дрожь, а свет на мгновение потускнел.

— Мы засекли повышение энергии в двигателях, мэм. Они готовятся к старту. Еще есть сигнатура, спецы по ауспикам говорят, что она соответствует включению варп-катушек. Мы думаем, что они собираются сделать прыжок прямо отсюда.

Невозможно. Так она сразу подумала. Она видела отчеты о состоянии, в котором корабль прибыл в Гидрафурскую систему. Теперь ему еще и не хватало экипажа, а навигатор — остался ли у них хоть один навигатор после той поездки?

Она резко повернулась к матросам, которые отшатнулись под ее взглядом.

— Немедленно отменить маневр. Сейчас же. Известите мостик. Этому кораблю нельзя входить в варп.

— Приказ отдал господин Фракс, — решительно сказал стоявший посередине офицер, высокий мужчина с гривой седых волос. — Он отдал его, когда поднялся сюда. Он сказал, что мы должны войти в варп и отправиться на Гунарво, вне зависимости от последствий.

— Это безумие! — воскликнула Кальпурния. — Уж вам-то должно быть понятно, что это верная смерть. Внутри системы? С такими повреждениями? Как он мог отдать такой приказ?

— Он отдал его, когда вошел в каюту, — повторил офицер. — Я думаю, он уже знал, что случилось.

Другие двое кивнули в знак согласия.

— Тогда вы понимаете, что он не в здравом уме. Отмените приказ. Сейчас.

— Варрон Фракс для нас больше, чем просто новый господин, мэм, — сказал седовласый офицер, приподняв подбородок. — Он рисковал собой в бою с варп-демоном. Он принес нам удачу, когда мы ехали сюда. И теперь он владелец хартии, подписанной Императором. Мы сражались за него. Мы доверяем ему.

Матросы закивали. Кальпурния мгновение пристально смотрела на них, потом прошла обратно в двери и приблизилась к вольному торговцу, который по-прежнему стоял на коленях.

— Варрон? Варрон, послушай. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю, что ты чувствуешь с тех самых пор, как сделал то, что сделал, в зале суда.

Он как будто не замечал, что она села рядом, не чувствовал ее руку на своем плече. Его лица не было видно. Висел густой запах крови. Плач продолжался.

— Варрон, ты не имеешь права вести на ужасную гибель весь этот корабль и всех, кто на нем есть. Они отчего-то не верят, что это случится, но так и будет. У тебя есть долг перед живыми, Варрон. Послушай меня!

Потом корабль снова загудел энергией, гудение становилось все выше по мере того, как варп-двигатели с трудом набирали силу. Вокс Кальпурнии жужжал и пищал, сквозь помехи от заряжающихся двигателей она слышала голос Одамо, неистово выкрикивающий ее имя.

За это решение ей предстояло еще долго себя ненавидеть, но она ничего больше не могла сделать. Она поднялась.

— Тогда, Варрон, пусть Император идет с тобой, где бы ты ни оказался.

И она побежала.

Варрон Фракс не слышал, как варп-двигатели разгоняются до максимальной мощности, и когда одна из катушек начала мерцать от перегрузки, отчего корабль задрожал по всей длине, он только обнимал свою убитую семью все сильнее и сильнее, боясь разжать объятья. Он плакал, не обращая внимания, что сработала тревога сближения, когда «Барон Микаль» подошел невероятно плотно к «Ганн-Люктису», чтобы перехватить спасительную капсулу, до которой успела добраться Кальпурния, а потом на максимальной скорости помчался прочь из опасной зоны. Он плакал, не слыша, как основные варп-двигатели, ослабевшие от ужасного напряжения в буре, перегрузились и вырубились. Он плакал, не видя, как в космосе открывается разрыв — не четкий и ровный, как отверстие от пули, но огромная, рваная, ширящаяся рана в реальности — и корабль засасывает в нее, словно рептилию в смоляную яму.

Он целовал холодную щеку своей жены, когда члены экипажа начали кричать, когда поле Геллера рассыпалось, и обшивка начала идти волнами и разделяться; он гладил волосы своего сына, когда стены каюты начали медленно раскачиваться, словно шторы на ветру. Он не видел, как бесцветное ничто заполняет коридоры и помещения «Ганн-Люктиса», как корчатся его люди, когда пальцы эфира, ведомые любопытством или злобой, хватают их плоть и разумы и утаскивают их сквозь дыры распадающегося корпуса. Он слышал шепот на краю сознания, который становился все громче и громче, пока не превратился в громыхание, переполняющее мозг, и почувствовал, как комната крутится и тает вокруг него, и его собственная плоть нитями и облаками отделяется от тела, но не сопротивлялся, продолжая обнимать жену и ребенка. Может быть, они и не достигнут Гунарво, но, может быть, он понял это, еще когда увидел лица экипажа, сойдя с челнока вместе с Кальпурнией. Может быть, он всегда знал, что они никогда не вернутся на Гунарво, и поэтому ему оставалось только сидеть здесь и прижимать к себе жену и сына, пока все это не потеряло значение.

«Барон Микаль» мчался прочь от богомерзкой гибели «Ганн-Люктиса», разогнав все двигатели на полную мощность. Только через час его капитан почувствовал, что можно сбросить скорость и начать тормозить корабль. Никто не питал никаких иллюзий по поводу того, чтобы искать выживших.

Шира Кальпурния пошла на мостик и стояла там в безмолвии, когда они пролетали то место, где был разлом. Когда они миновали его, и Галата начала заполнять собой передние иллюминаторы, она ушла и спустилась в корабельную часовню. Она не стала молиться, просто села на скамью перед золотой аквилой. Она молча сидела там, склонив голову, сидела очень, очень долго.

Эпилог

Никто не знает, с чего началась история, никто не знает, кто видел, как разворачивались эти события. Некоторые версии повествуют о мужчине из экипажа, другие — о женщине, о последнем выжившем члене команды, что выглянул из спасительной капсулы и увидел, как закрывается рана в реальности. В других упоминается об астропате или провидце где-то на Гидрафуре или даже о безымянном матросе на оптиконовой палубе одного из кораблей-преследователей. Говорят, что эту историю рассказывали в укромной питейной на переполненной палубе привратной станции Бескалион, или же поведали бригаде медиков на Кольце, или прошептали священнику в одном из храмов Августеума, или в отчаянии прокричали в камере Арбитрес, или открыли в Имперском Таро, или распечатали на тысяче листов грубой бумаги и расклеивали по стенам или передавали из рук в руки в неосвещенных переулках улья Константа. История пришла отовсюду и ниоткуда. Но неважно, кто был предполагаемым свидетелем событий — когда с истории снимают украшения, придуманные разными рассказчиками, она оказывается одной и той же. Она гласит, что, когда разрыв меж звездами закрылся, возникли зловещие, кровоточащие цвета, разъедающие разум, темные силуэты, которые приближались к обреченному «Ганн-Люктису», пока тот разваливался на куски, приближались, словно акулы к пловцу, волки к путнику, кошмары к постели ребенка. Они проскользнули внутрь корабля, как масло, протекающее в трещины, и вещество его обшивки начало распадаться.

Некоторые варианты рассказывают о том, как гигантские когти растерзали «Ганн-Люктис» на мелкие клочки, или о том, как края разлома выпустили зубы из чистейшей тьмы и разжевали его, будто мягкое мясо. Есть версии, которые говорят, что смертные муки корабля озарялись ярким адским светом, который как будто исходил отовсюду и ниоткуда, с другой стороны разрыва в космосе, или что корабль исчез в бездонных и безумных узорах из живой темноты, но его образ все равно как-то вышел наружу, как будто попадал в умы людей, минуя их зрение.

В каждой форме истории говорится о чем-то, что осталось, когда разрыв закрылся, и скорчился, и исчез среди пустого озаренного звездами пространства, о чем-то, что просто прошло сквозь смыкающиеся края, или же его присутствие как будто отталкивало от себя сужающийся разрыв. Но большая часть историй рассказывает о безмолвном мучительном вое, который донесся из космической раны, как будто какой-то великий зверь того, иного мира попытался стиснуть в когтях добела раскаленный металл и ощутил, как горит его плоть, и что эта вещь вылетела наружу, словно ей не было места в буре по ту сторону разрыва, словно гигантская пасть выплюнула ее, как отраву.

Более сдержанные рассказчики останавливаются на этом и отказываются строить предположения о том, чем бы мог быть этот предмет, не последовавший за «Ганн-Люктисом» в небытие. Но есть и другие, которые настаивают, что был некий безымянный наблюдатель, и он увидел, как нечто проплыло мимо иллюминатора или появилось в линзе оптикона. Они говорят, что это была книга, простая книга в матерчатой обложке, которая кувыркалась в вакууме. Некоторые заходят так еще дальше и рассказывают, как она оказалась настолько близко, что наблюдатель увидел, как страницы по инерции раскрылись, и из них хлынул свет, который угас на его глазах, как будто отголосок какой-то мощной реакции, свет, который окружал крошечную отметину на последней странице, похожую на пятнышко крови.

Никто не знает, уцелело ли что-то на самом деле. Рассказывают, что книга полетела к солнцу Гидрафура и горит там поныне, или что она безмолвно парит в вакууме межпланетного пространства. Другие говорят, что ее поймал загадочный корабль, который исчез как привидение, или что она упала на сам Гидрафур и теперь хранится в темной запертой камере под Собором, или Стеной, или крепостью Инквизиции на самом дальнем материке планеты. Среди выживших членов флотилии ходят слухи, что по варпу вокруг Гидрафура бродят призраки Варрона и Петроны Фраксов, и что однажды они встретятся и сразятся за свою хартию. В этих байках также говорится, что сама память о хартии проклята и что каждая живая душа, что когда-то путешествовала с Хойоном Фраксом, обречена.

Последние из кораблей флотилии уже разобраны на части, остатки экипажей сидят по тюрьмам или рассеялись. На Гунарво есть маленький мемориальный сад в память Ксаны Фракс и ее семьи, разбитый ее братьями после гибели «Ганн-Люктиса». Все записи о существовании Нильса Петроны были стерты, когда он стал Петроной Фраксом, и никто о нем не вспоминает.

Документы о наследовании Фраксов лежат в одном из архивов в удаленном уголке Стены, на металлической полке в рокритовой камере, и дожидаются сервитора, который поставит на них отметки и унесет на хранение. Может быть, когда-нибудь они попадут в хранилище, может быть, и нет. Шира Кальпурния, Кайнез Санджа, Эссах Симова и другие, вероятно, время от времени вспоминают о противостоянии на Селене Секундус, однако всем им каждый день приходится сталкиваться с новыми задачами и новыми заботами.

И поэтому единственным оставшимся монументом десяти тысяч лет наследования Фраксов остается легенда — искаженные, преувеличенные, приукрашенные истории о преемниках и соперниках, демонах, ядовитых мутантах и хладнокровных кукловодах, предателях и жертвах — которая и по сей день путешествует из уст в уста по всему Гидрафуру. Род Фраксов исчез, и таково его единственное наследие.

Слепцы

Глава первая

Во тьме пребывает Башня.

Она далека от звезд. Сияние, приносящее Гидрафуру теплый, желтый дневной свет, слишком отдалено, чтобы согреть её. Наблюдатель, стоящий у окна Башни, может заслонить солнце одним зубчиком вилки, и во всем комплексе нет ни единого оптикона, способного обнаружить крошечную искорку, обращающуюся вокруг звезды — сам Гидрафур.

Впрочем, обитатели Башни умеют смотреть иными способами.

Станция без ускорений движется сквозь мрак по длинной, дальней, странной орбите. Бастион Псайкана, напоминающий сломанный детский волчок, истыкан серебристыми шипами шпилей. У «пояса» Башни расположен трехрогий блок скалобетона с адамантиевой арматурой — Куртина, внешние края которой щерятся беззубыми орудийными портами и зияющими стартовыми позициями. Из каждого тупого угла выступают скопления причальных башенок и зацепных платформ.

Раньше, когда Бастион был цитаделью Флота, изукрашенные башенки над и под Куртиной — донжоны — ничем не отличались друг от друга. Теперь же верхний донжон, направленный к зениту системы, вогнут на протяжении четверти своей длины, и балки, выступающие наружу из искривленной стены, поддерживают целостность оседающей верхушки. Нижний донжон, направленный к надиру системы, заострен подобно сталактиту. Несмотря на все ремонты и заботы мастеров-машиновидцев, Башня кажется изуродованной и сгорбленной в космической тьме. Её стены в бледных отраженных лучах собственных прожекторов выглядят какими-то мягкими, податливыми, восковыми.

Шпили-гнезда пронзают станцию, словно шпажки — размягчившийся плод. Стройные, шипастые, блистающие сталью, расположенные с четко рассчитанным отсутствием симметрии, они как будто царапают звезды. Эти шпили испещрены служебными шахтами и лестничными колодцами, что связывают и соединяют их. У оснований «гнезд» расположены скопления их источников энергии, от корпусов которых, словно вьющиеся побеги, тянутся вверх по стенам кабели и направляющие.

Может показаться, что эти башенки и машины светятся, что по их краям ползут коронные разряды. Что они рокочут, будто огромные механизмы, стучат подобно сердцам — даже в вакууме, где не передаются звуки. Порой мерещится, что бока шпилей вздымаются, или их очертания становятся странными, излишне ровными или чересчур угловатыми. Восприимчивый разум способен узреть подобные вещи.

Здравомыслящий же разум не обратит на них внимания, поскольку этот бесформенный объект в тайных пределах Гидрафура суть Башня Слепцов — Бастион Псайкана, Ведьмин Курятник. Он пылает невидимым пси-светом своих астропатов, звенит неслышимой варп-музыкой их хоров. Создаваемые ими мелодии порой пробуждают странные отголоски, в которые не станет вслушиваться здравомыслящий разум. Не будет он слишком пристально вглядываться и в тени, которые сияние этого маяка отбрасывает на края поля зрения и в глубины души.

* * *

Музыка и отголоски, крики и глаза, рыки младенцев и псалмы зверей, дыхание хищника на затылке сознания — всё это врывается в Квала, словно бурный поток. Пылающие пальцы сокрушают его разум. Кулак принадлежит Квалу, воля к действию принадлежит Квалу. Его разум поет в созвучии с его волей и остается в стальной клетке объятий хора позади, внизу и вокруг астропата. Он открывает слепые глаза и сухие губы, все нервы и мышцы в теле вибрируют в унисон с могучей басистой нотой, ревом белого огня, что так давно был разожжен в его душе. Камни и тени… Руки и голоса повсюду вокруг приходят в ужас и исчезают. Тогда астропат оставляет тело далеко позади, его разум и душа кричат от радостного возбуждения, пока Квал пулей несется по туннелю, озаренному для него могучим белым светом. Он посылает вперед мысль, готовую и раскрытую, словно ладонь, цветок, или разинутая пасть червя-полипа. На мгновение приходит страх. Нет ничего, что могло бы принять руку астропата и заполнить пустой сосуд, в который превратился его разум. Поднимаются шепоты, ворчат ветра глубокого варпа. Смеющийся не-цвет пытается просочиться в псайкера, и тут он чувствует…

Астропат Квал наполовину сел, и от его резкого движения заскрипели фиксирующие ремни на кушетке. В побелевших пальцах он сжимал аквилу из простого камня, с которой никогда не расставался. Сшитые веки астропата вздрогнули, и от него изошел секундный, подобный краткому атмосферному разряду импульс энергии, тут же поглощенный и унесенный прочь оберегами в стенах гнезда. Персонал Гнезда Огненного Дозора отреагировал на это недолгой вспышкой активности — пара представителей медике быстро пробежались глазами по ауспикам, а двое крепостных выступили вперед с шестами в руках, готовые толкнуть Квала обратно. В дыму фимиама запрыгали красные и зеленые лучики, когда сервочереп, размещенный позади кушетки, опустился для сканирования разъемов и кабелей в бугристой, лишенной волос голове астропата. Пока устройство искало поврежденные соединения, витифер, носившая на голове закрытую обережную клеть с визором, сделала полшага вперед и вытащила пистолет. Сервитор-архивист оставался неподвижным, кончик его пера завис над свитком писчей бумаги.

Успокоитель Дернеск склонился над Квалом, изучая его лицо. Прежде он уже видел этого астропата в трансе, знал его особенности и повадки. Затем Дернеск покачал головой, давая остальным понять: это спазм, опасности пока нет.

Пока Квал медленно расслаблялся, все они испытывали некое переменчивое ощущение, как будто изменялась сила тяжести или давление воздуха. Хор внизу переходил на новый мотив.

Под гнездом, между толстых металлических стен поддерживающей его колонны, располагались тесные соты келий и отсеков, послойно размещенных вокруг шахты лифта и колодца винтовой лестницы с крутыми железными ступеньками. Здесь мощно бился психический пульс. Техножрец Гуафон, отсоединив торс от паучьих стальных ног, сидел подключенный к разъему трона в маленьком муниториуме. Механикум ощущал пульсации, вибрирующие сквозь слои устройств подавления и ряды настроенных на варп датчиков, которые с идеальной детализацией фиксировали приходящие сверху энергетические пульсации. Машинные духи издавали собственный ритм, сообщая Гуафону о своей готовности потоками двоичного кода.

Квал чувствует…

Покои регента хора, где в тот момент стоял на коленях сам регент Ангази, находились под муниториумом. Астропат подался вперед, налегая на перекрещивающиеся ленты из мягкого бархата. Грива кабелей, подсоединенных к его черепной коробке, отличалась от пучка на голове Квала: они были тоньше, некоторые напоминали нити. Единственный толстый провод уходил из самой маковки регента прямо в потолок, в направлении гнезда.

Ангази ощутил мгновенную неуверенность Квала; он даже предвосхитил её за счет опыта и мастерства. Регент помнил мелодии транса астропатов по собственным дням, проведенным в гнездах до получения нынешнего звания. Белый огонь, глубоко внедренный в него Привязыванием души, замерцал в ответ, и разум Ангази окружил и объял широкий энергетический поток сплетенной гармонии, вздымающийся из галерей хоров вокруг основания колонны. Голоса астропатов, проходившие через варп, реальное пространство и внутренние контуры самого шпиля, кружась, проникали сквозь сознание регента и стены его комнаты, покрытые выгравированными оберегами.

Сдержав их усилием мысли, Ангази использовал личную сосредоточенность, чтобы объединить голоса хористов. Касаясь астропатов своим сознанием, регент успокоил и направил их. Мотив хора поменял тон, изменилась мощность отдаваемых ими сил. Гармоники тянулись ввысь через Ангази, пока он направлял хористов и указывал им новые места в общей картине. Затем регент возложил собственный разум на пси-голоса тех, кто ушел слишком далеко и выгорел слишком сильно, чтобы осознать его требования, и повел их за собой к новой мелодии.

Ангази знал свое дело и не сомневался в этом. Пока дух Квала все глубже пробивался в варп, все больше отдалялся от гнезда, где содрогалось тело астропата, регент настраивал на него мелодию хора — подпитывал его, укреплял его, давал ему путеводный и защищающий поток энергии и оберегал его.

Квал чувствует нечто…

Изменения в мотиве хора, вибрируя, пронеслись по Башне. Не-псайкеры, в большинстве своем, ощутили их как смену атмосферного давления, или искажение тембра голосов, шепчущих у них в головах, или как ещё один из тысячи возможных раздражителей. Другие астропаты восприняли новую мелодию как сдвиг постоянного энергетического фона — мощный, но лишенный незамедлительной важности. Но одна из них услышала изменения с большей ясностью, как слышала в тот момент каждый психический голос в Бастионе.

Направляющие датчиков, доставившие пси-импульсы в муниториум Гуафона, пронесли их дальше, вниз по колонне и вглубь донжона, в высокую асимметричную комнату, смещенную относительно центральной оси Башни и погребенную под галереями астропатов. Это был надзорный зал Бастиона, огромное, угловатое помещение, в котором голоса хоров разносились по воздуху слышимыми звуками — комплексными сочетаниями нот и криков из вок-динамиков. К устройствам были подключены струны арф и металлические пластины, покрытые чувствительными оберегами. Персонал надзорного зала услышал изменения в песне хора как быстрый гармоничный перезвон. К ним донеслась волна трелей и лязгающих нот, а затем длинные напевы сложились в новую мелодию.

Опытный мастер-дозорный мог распознать звуки Башни так же легко, как и психические символы, и мастер-дозорный Шевенн был весьма опытен. Уловив перемену в музыке, он мгновенно понял её значение. Шевенн распознал нюансы, указавшие ему на места, в которых регент Ангази касался хора, и услышал чистый, дисциплинированный голос астропата Квала, тянущийся в варп. Удовлетворенный знанием всех важных деталей того, что происходило в Гнезде Огненного Дозора, мастер-дозорный отдернул свое пси-внимание от звуков и позволил ему свободно парить. Мысленно осматривая все участки зала, Шевенн помечал для себя, какую зону башни представляет каждый из них.

Он убедился, что всё в порядке, ничто не подверглось порче, ни один поток энергии не используется чрезмерно и ни один разум не перегружен. Нестабильных псайкеров, способных запустить цепную реакцию среди товарищей, изолировали смотрители, тут же получавшие необходимые приказы. Ощутимо слабеющие астропаты перенаправлялись в галереи, где смешивались с хорами и обретали энергетическую защиту на время восстановления сил.

Мастер-дозорный Бастиона, висевший в бронзовой клетке посреди надзорного зала, постоянно наблюдал за пульсом Псайканы. Он следил, чтобы психические потоки никогда не скапливались внутри, не иссякали, вытекая наружу, и не разносили порчу извне.

Продвигаясь к основанию Зеленого Гнезда, слух и пси-восприятие Шевенна прошли над тихими, отчетливыми нотками астропата Ларис. Он миновал старшего астропата Туджика, успокоитель которого помогал псайкеру с ментальными упражнениями, призванными восстановить душевное равновесие после транса в Гнезде Костей. Затем мастер-дозорный обнаружил находящееся под жестким контролем маленькое пси-солнце самого Мастера Отранто. Тот бодро и без сопровождающих, — не считая витифера, — шагал по Главному проспекту, удаляясь от галерей астропатов в центральном донжоне. Шевенн на мгновение задержал мысленный взор на Мастере, и тут же услышал ворчливый пси-голос старика, спрашивавшего, в чем дело. Ментально «улыбнувшись» и «пожав плечами», мастер-дозорный отправился дальше.

Квал забрасывает сеть своего разума, ощущая аромат послания и аккуратно воспринимая его очертания. Он распознает касание отправителя — Скаранта. Астропата Скаранта из уставленной колоннами кельи в высокой пагоде на Ганции. Скаранта, на сообщениях которого остается запах хвойноцвета.

Стягивая тенета сети, Квал превращает тонкие, как паутинка, волокна в нечто прочное и начинает вытаскивать послание. Весьма тяжеловесное, утыканное шифрами и оберегами, оно болтается в мыслях астропата, будто смертоносная мина, всплывающая на океанское мелководье. Сообщение напрягается в хватке его разума и наполняет сознание Квала болью, но воля и кое-что большее вливаются в него…

Дернеск склонился над лежащим Квалом. Лицо астропата искажали гримасы, глотка дергалась, словно он собирался закричать или сблевать. Обучение, пройденное успокоителем, позволило ему сохранить внешнюю и внутреннюю бесстрастность, даже когда между кабелями в черепе Квала запрыгали желто-зеленые дуговые разряды.

— Поступает! — громко сообщил Дернеск. — Что-то крупное поступает через него. Предупредите регента, удар будет мощным.

Служители кивнули, и известие было отправлено вниз по башне. Гуафон перенес внимание на другой комплекс пси-приборов и следил за их настройками. Ангази возглавил хор в новом изменении песни и ослабил сцепление разумов так, чтобы оно больше не было пулей и отбойным молотом, толкающим Квала вперед. Соткав сеть, плащ из своих сущностей, астропаты окружали и согревали товарища, помогали справиться с грузом послания, всасываемого в его сознание, освещали ему обратный путь из варпа в физическое тело.

Когда сообщение наконец-то выужено и сохранено, Квал разжимает хватку и позволяет разуму воспарить свободно, а затем отступает.

— Он принял, — сообщил Дернеск, хотя в этом не было нужды. Хор уже занялся своей работой, а Гуафон доложил об изменениях жизненных показателей астропата. Один из служителей согнулся над чередой определенных кабелей, шепча благословения. Он следил за тем, как нагревается металл, и наблюдал за руническими амулетами, которые, покачиваясь на разъемах, вспыхивали зеленым, охряным и снова зеленым. Система была готова.

Напрягая силы, Квал отступает назад. Шаря наугад легчайшими отростками на краю сознания, он сражается с паникой, растущей в тенях разума. Астропат слепо пытается отыскать свой хор и Ангази.

Убегая обратно в собственное тело, он падает в прекрасное холодное здравомыслие Материума. Устремляясь вниз, словно перегруженный лихтер к поверхности планеты, охваченный пламенем Квал возвращается в свою плоть.

Сознание дымит и вспучивается, распираемое странным грузом, алые жилы информации пульсируют в черноте разума, который астропат оберегает сиянием, Cвязанным c душой. Квал должен избавиться от сообщения. Он должен вытолкнуть сообщение. Он чувствует, как его душа начинает кровоточить.

Тонкая кровавая пленка выступила на губах Квала. Привычными экономными движениями Дернеск надломил ампулу экстракта и приложил к ней тонкую навощенную полоску, которую затем бросил в мелкую фарфоровую тарелку. Успокоитель знал, что Квал отзывается на запах экстракта эпимового масла. Он держал тарелочку возле лица астропата, положив свободную руку ему на голову. Квала бросало то в жар, то в холод, и Дернеск начал массировать ему лоб, постоянно напевая одну и ту же низкую ноту. Служитель, расположившийся за кушеткой, удовлетворенно выдохнул — все инфоруны зажглись зеленым цветом. Витифер стояла без движения, готовая убивать.

Песня хора притягивает Квала. Он уже достаточно близок, чтобы уловить первые сигналы собственных чувств: запах эпимового масла, прикосновение ко лбу, гудение голосов. Расслабившись, астропат уносится вниз.

Вернувшееся сознание Квала врезалось в его тело, словно кулак в раскрытую ладонь. Шок прибытия заставил астропата задергаться в ремнях и взвыть от боли, рожденной давлением на растянутый разум. Склонившись над ним, Дернеск начал выкрикивать разработанные самим Квалом фразы-триггеры, которые запускали реакции, заложенные под глубоким гипнозом. Успокоитель пытался помочь астропату опустить ментальную защиту на пылающее, терзающее его послание. Встревоженный шумом, архивный сервитор приготовился к записи и задергал пером. Языки ведьминого пламени мелькали по стенам гнезда, принимая странные формы, пока их не угасили и не впитали обереги и заземления.

Теперь Квал уже непрерывно шевелил губами, с которых начинали слетать беспорядочные слоги. Слоги превратились в слова, бесконечную череду слов. Дернеск распознал общие формулы и модуляции. Это было то, чего они и ждали — имперское сообщение, зашифрованное для защиты данных. Перо архивного сервитора, пробудившись к жизни, принялось быстро и небрежно царапать по разматывающейся бумажной ленте.

Не разгибаясь, Дернеск слушал послание. Успокоитель знал, что речь Квала может стать неотчетливой, поскольку лицевые нервы астропата постепенно деградировали с момента Привязывания, и губы его двигались уже не так ловко, как прежде.

Дернеск почувствовал, что потеет. Когда они покинут гнездо, потребуется несколько часов, чтобы успокоить сознание Квала до уровня, на котором астропат хотя бы сможет отдохнуть перед следующим трансом. Вздохнув, успокоитель вытер лоб.

По мере того, как Квал изрыгал информацию, его судороги стихали, а крики становились тише. Нечто вроде спокойствия разгладило его черты. Речь астропата стала более плавной, не такой надрывной. Дернеск знал Квала, знал, как он думает и какие проводит ассоциации. Успокоитель вновь зашептал инициирующие фразы: обрывки стихов, или писаний, или песен, на которые, как ему было известно, отзывался астропат. Внимание Дернеска постоянно металось между успокоением разума Квала и управлением им же; он с радостью услышал, что ответные мыслительные мотивы и речевые обороты начали проявляться во фразах подопечного.

Исписанные ленты, выдаваемые архивным сервитором, загружались в инфоотводы гнезда и направлялись вниз, в донжон, в пасти логических мельниц и инфостанков техночасовни, где когитаторы цитадели когда-то наводили ауспики в межзвездное пространство и вычисляли траектории либо огневые решения.

Толстое сплетение кода заставило вспыхнуть огоньками комплекс стрекочуших когитаторов, которые находились в зале Шифраторов под бдительным присмотром назначенных туда техножрецов. Идеально точные операции машинных духов выделяли из послания отчеты о грузоперевозках и финансовых операциях, статистику сбора десятины, демографические данные, доклады о преступлениях и судебных процессах, сообщения о крестинах и меморандумы Администратума. Горы и горы цифр, в мельчайших деталях описывающих жизнь на Ганции и управление ею за уходящий месяц. В конце его шифраторы приведут всю информацию к обычному виду для передачи в Администратум на Гидрафуре. Её разобьют на достаточно маленькие пакеты, с которыми легко справятся астропаты. Часть данных ретранслируют на досветовых инфочастотах либо закодируют в инфоковчеги. Ещё часть будет вручную перенесена на бумажные копии в соседнем скрипториуме и отправлена в систему на дромоне.

Чтобы разложить такой массив информации на подходящие для передачи фрагменты, уйдет неделя. Если бы его пересылали с Ганции на Гидрафур в бумажном виде, получившиеся тома заняли бы трюмы целого грузовоза.

Некоторые инфосплетения, сами выделившиеся из общей массы, гневно запульсировали ключами безопасности и кодами предупреждений. Частью это были секретные данные Администратума, частью — Арбитрес или Министорума. Промелькнувшее низкоуровневое коммюнике линейного флота было переброшено соответствующему ведомству. Нашлась и одна очень заметная прядь кода: доклад Инквизиции, опутанный ядовитыми витками шифров. Они предназначались для захвата и разрушения любого неискушенного разума, осмелившегося слишком близко взглянуть на них. Эта прядь была вытолкнута из сознания Квала первой, ради сохранения его рассудка, и с молчаливым уважением передана аутистам Бастиона. Каждые двенадцать часов персонал Башни связывался с астропатом Инквизиции на Гидрафуре, и в этот раз им было что ему передать — а точнее, сплавить поскорее.

Высоко наверху, в гнезде, Квал держался на грани потери сознания, словно в тумане воспринимая собственные движения, голос успокоителя и восхитительный аромат эпимового масла. Гипнотические команды уже начали действовать, астропат вновь накапливал силы, а его опаленный разум постепенно собирался воедино. По большому счету, Квал пока не мог отчетливо мыслить, — и это продлится ещё несколько часов, — но нечто отрывочное всплыло на поверхность его сознания.

Астропат облек этот фрагмент в неразборчивые слова.

— С чем, — спросил Квал в полный голос, — борется Мастер?

Никто не прислушался к нему. Многие астропаты несли чепуху, выходя из транса. Как правило, беспокоиться тут было не о чем.

Когда-то по этим галереям катились нагруженные боеприпасами тележки, доставляя заряды из бронированных складов к орудийным батареям. Теперь же здесь были коридоры, металлические полы и уступы которых застлали в несколько слоев мягкой джутовой тканью и синтетической шерстью, чтобы приглушить отвлекающий лязг сапог. Каркасы для потолочных светильников были расположены высоко на загибающихся внутрь стенах, чтобы их холодный металл не раздражал кончики пальцев, шарящих по скалобетону. Люмены висели вдали друг от друга и светили неярко — для большинства людей, ходивших этим путем, зрение было далеко не самым главным чувством. Замысловатые прожилки и завитки, вырезанные по бокам проходов, отполированы до блеска руками, касавшимися их на протяжении одиннадцати столетий.

Медленно шаркая по коридору, астропат Каппема тоже дотрагивался до стены. Он уже почти не нуждался в подобных касаниях, и со временем всё больше и больше радовался этому, поскольку напряженные труды иссушили его тело, а пальцы стали излишне чувствительными. Астропат передвигался короткими, тихими шажками, ноги в домашних туфлях несли хозяина по наизусть знакомой дороге, и зрение ему не требовалось. Двести восемь шагов до поворота к трапу, ведущему на второй, трапезный ярус хоров. Затем коридор медленно изгибается вправо, и ещё через сто восемнадцать шагов — винтовая лестница, поднимающаяся к лабиринту переходов, из которого можно попасть к основанию гнезда Каппемы.

Псайкер почти не осознавал движений собственных ног и света люменов, что падал на его ввалившиеся незрячие глаза. Стена под кончиками пальцев оживала для внутренних чувств астропата: Каппема ощущал углы и изгибы её резьбы, словно окружающий воздух обзавелся собственными нервами.

На физический слой реальности накладывались следы и метки его братьев и сестер, других слепцов, проходивших этим путем из келий и часовен Куртины и нижнего донжона наверх, к медитационным залам, постелям для говенья и трапезным хоров. Подобные отметины всегда были здесь, они усеивали любую часть Башни, в которой появлялись псайкеры, и Каппема, как и все остальные, находил успокоение в присутствии товарищей.

Но сегодня, однако, ему было не по себе. На тридцать четвертом шаге по коридору, где линии на стене переплетались чередой узких спиралей, астропат миновал обрывок памяти, оставленный старшим астропатом Святосталью. Краткий отзвук тонкого, как бумага, голоса пожилой женщины раздался в не-слухе псайкера, и в воздухе острым ножом повисло негодование. Святосталь размышляла о посланнике, человеке, явившемся, по её мнению, от Хозяев Мясных кукол, так называемых Поляристов. Этого «господина Лоджена» блокировали на борту его дромона в Третичном доке, не позволяя ступить на станцию.

Каппема почувствовал, как гневное проклятие, произнесенное Святосталью полдня назад, лезет к нему на язык. Затем астропат прошел место, где пси-отпечаток ощущался сильнее всего, и машинально проделал расслабляющее упражнение, которое помогло выбросить из головы эту вспышку ярости.

Разобравшись с ней, Каппема смог сосредоточиться на длинной череде мысленных следов, наполненных странными пляшущими гармониками, характерными для Мехлио. Женщина хорошо фокусировала сознание и надежно поддерживала дисциплину, поэтому обычно не оставляла за собой такого сильного отпечатка собственного присутствия. В следах присутствовала тревога, — если Святосталь гневалась на посланника, то Мехлио он беспокоил, — но также имелись оттенки дезориентации и почти возбужденного ожидания. Она провела в Башне достаточно времени, чтобы помнить о Торме Иланте, и радовалась, что Иланта возвращается сюда.

Каппема успел улыбнуться до того, как ему пришлось собраться и защитить свои мысли. Навстречу по коридору шагала колонна хористов, слишком плотно окутанных горелой ментальной вонью собственной усталости, чтобы обратить на него хоть какое-то внимание. Астропат ощутил клубящиеся облака их сознаний, когда надзиратели хора дернули подопечных за ремни, заставляя цепочку прижаться к дальней стене.

Но коридор был настолько узок, что даже при этом Каппема задел плечом кого-то из них и на мгновение коснулся разума псайкера, считанные часы назад помогавшего ему проникнуть в варп. Это было юное сознание, мужское, пронизанное странными отголосками незнакомого психического хора — какое-то старое задание? Сообщение, незашифрованное, брошенное через Имматериум в сторону ждущих умов на Дарроде и Энле III. Послание настолько простое, что фрагменты его до сих пор болтались в мыслях хористов.

…прибыл, все здесь… начнем по готовности… функционален…

Шагая дальше по коридору, Каппема нервничал уже исключительно по собственной воле. Дурные предзнаменования, дурные предзнаменования… Да, небрежность того, кто позволил псайкерам уйти из галереи с обрывками сообщения в мыслях, была мелочью, но она усилила тревогу астропата. Посланник и эта безрассудная идея с безмозглыми трутнями Поляристов; Торма Иланте, возвращение которой в Башню поднимет кто знает какую волну; всё до мелочей, подобных истории с хористами, упирается в одно и то же — дурные предзнаменования.

Стоит ли ждать чего-то худшего? Возможно, решил Каппема.

По какой-то причине в его разум проникла новая нота-концепция, исходящая неизвестно откуда: оттенок насилия? Это был отголосок мыслей Мастера Отранто, образ судьи в черном и багровом; сверкнув в сознании астропата, он исчез. Встревоженный Каппема повесил голову и зашагал дальше.

Он неосознанно принялся считать шаги до следующего этапа восхождения. Позади шагал его витифер, который, чтобы не отвлекать астропата, носил мягкие, подбитые волосом сапоги. Тяжелый шлем и сетчатый визор скрывали бритую, покрытую шрамами голову; из неё было вычищено всё, кроме терпеливости и бдительности. Витифер, безмятежно шаркая ногами в двух шагах за спиной Каппемы, держал в руке короткоствольный хеллпистолет и готов был при первом же признаке опасности забрать жизнь астропата.

В сердце донжона находился инжинариум, укрепленное святилище посреди крепости и запечатанная молельня Богу-Машине, построенная вокруг сияющих колец плазменных реакторов станции. Сейчас, как и на протяжении предыдущих шестидесяти семи лет, там заправляла магос Шаннери из Адептус Механикус.

Как и в предыдущие шестьдесят семь лет, магос совершала бесконечное пешее паломничество по мосткам на «экваторе» шарообразного корпуса установки. Шаннери уже давно приказала аугметическим ногам непрерывно ходить вокруг реактора. И, пока тело механикума шагало, разум её работал.

Из спины магоса вырастали две идентичные конструкции черного железа, сработанные в виде крыльев серафима, усеянные ауспиками и вокспондерами — передатчиками, благодаря которым Шаннери постоянно находилась в единении с каждым машинным духом в её инжинариуме. Она ощутила внезапную лавину информации, устремившуюся по проводам в момент приема сообщения Квалом — так же, как ощущала потоки энергии, изливающиеся из реакторного ядра, и процессы, что шли в псайк-машинах, установленных в башенках-гнездах. Магос была слепа, как и астропаты, и десятилетиями не использовала свои примитивные органы чувств.

Произошло нечто странное, нечто любопытное — импульс энергии проник через поглотители и обереги, созданные для отведения любых накопленных потенциалов. Он был слабым, очень слабым, и, казалось, исчез сразу же после того, как привлек внимание Шаннери.

Механикум не остановилась в своем медленном странствии по окружным мосткам. Перенаправив данные наблюдений через савант-сервитора в личные записи, магос мысленно запустила подпрограмму для поиска совпадающих показателей и занялась другими делами.

В надзорном зале восприятие Шевенна металось от одного дрейфующего звука к другому, хотя он не должен был ничего слышать. Судя по оттенкам, они исходили из разума Мастера Отранто, но где был сам астропат? Эти пульсации, обрывочные мысли, отмеченные страхом и злобой, проникали на галереи в неожиданных местах, двигались слишком быстро и неприметно, не оставляя надежных зацепок.

Шевенн отреагировал на происходящее не так оптимистично, как Шаннери. Он не мог определить источник импульсов, но не выбросил их из головы. Послав предупредительный сигнал, как звуковыми, так и мысленными волнами, он направил гонца к начальнику стражи, на пост, расположенный за клеткой самого мастера-дозорного.

На каждом уровне старой крепости, перестроенной в Бастион Псайкана, имелись балконы, круглые обзорные башенки и наблюдательные пункты, входящие в общий ансамбль. Командные и смотровые посты, разумеется, были необходимы на случай бунта или абордажа, но даже при отсутствии угрозы руководящему персоналу цитадели — офицерам, комиссарам и священникам — следовало располагаться в стратегически возвышенных точках. Оттуда они могли наблюдать за подчиненными, а те могли видеть своих начальников. Как и любое другое имперское здание, крепость возводилась с прицелом на то, чтобы сделать понятия власти и субординации реальными, зримыми и осязаемыми.

Это не имело значения для её нынешних обитателей, глаза которых узрели беспримесную славу Его-на-Земле и померкли навсегда. Поэтому, когда новый Бастион был построен на костях старой цитадели, он получил собственные наблюдательные посты. Теперь они располагались в странных местах — углах погребков с провизией; нишах, высеченных в стенах; платформах, неуклюже повисших на стенах высоких помещений. Эти точки были выбраны для обзора не глазами, но разумами.

Тикер Ренц стоял возле одной из таких ниш. Её «смотровая» щель была неаккуратно вырублена в стене Главного проспекта, коридора с высоким сводчатым потолком, проходящего через самое сердце донжона. Ренц стоял и наблюдал. Десять минут назад Мастер Отранто прошагал в ту сторону и уже должен был вернуться. Именно здесь он планировал встретиться с этой женщиной, Иланте.

Тикер знал это, поскольку, хоть и протестовал, но сам приказал отправить ей весточку. Он знал, какое расстояние необходимо преодолеть Иланте, чтобы добраться сюда, знал, какой дорогой она пойдет. Отранто уже должен был дойти до нужного места, встретить её и вернуться назад. Вернуться, чтобы Ренц мог поговорить с ними обоими. Да, это будет кошмарная встреча, но Тикер не собирался отступать.

Но когда они сошлись… Ренц снова уставился вдоль Главного проспекта. Почему старик так внезапно развернулся и зашагал прочь?

На проспекте кто-то появился, но это оказался не Мастер. Два человека в униформе, зеленой — линейного флота и кремовой — успокоителей, направлялись к Тикеру. Двое его самых доверенных сподвижников, Кито и Дешен.

— Где Отранто? — злобно спросил Ренц. — Он ушел в ту сторону, встретить эту свою женщину. Куда он делся?

Из-за сказывающегося напряжения его речь становилась неразборчивой.

— Что она сказала ему, или сделала? Что произошло?

Дешен и Кито посмотрели друг на друга, а затем снова на Тикера, который начал бледнеть. Разведя руками, Дешен заговорил, но тут из донжона позади них донеслись тревожные сигналы.

На борту заблокированного дромона, который находился под усиленной охраной в доке, расположенном в одном из углов Куртины, посланник Лоджен услышал тот же звук. Он исходил из пасти серебряной горгульи, установленной на рабочем столе в его корабельном офисе. «Жучки» — вокс-воры, которых Лоджен аккуратно установил по всему бастиону — ретранслировали тревожный перезвон.

Посланник не запаниковал и не заспешил. Перегнувшись через пюпитр, на котором он работал, Лоджен последовательно нажал несколько клавиш на вызывном амулете. Через какое-то время на панели вновь зажглись бессловесные сигналы подтверждения, указывая, что его люди выдвинулись на предписанные позиции в причальной башенке, ангаре под ней и на Большой причальной магистрали, окружном туннеле, который проходил по всему периметру Куртины и соединял её доки.

Тревожный звон не умолкал, и, когда к трансляциям вокс-воров добавились первые сообщения от шпионов Лоджена, он встал из-за стола и начал проверять оружие, спрятанное под свободными, богатыми одеяниями посланника. Если сообщения означали то, что они означали, ему стоило приготовиться к быстрому и скверному развитию событий.

Пульсации распространялись и усиливались. Они просочились в гнезда, и многие астропаты, бывшие на тот момент в единении с Башней, подверглись бомбардировке необъяснимыми образами гнева, боли, бегства, черноты и багрянца, а также волн паники. Импульсы проникли в надзорный зал, где окружили Шевенна, мощно диссонируя с тревожными сигналами и наполняя его пси-чувства лихорадочными, нервирующими миражами. Обвиваясь и обтекая вокруг хоров и младших астропатов, они пугали псайкеров до пароксизмов и спазмов. До конца дня четверо обитателей Бастиона были застрелены их витиферами; шаткие разумы псайкеров, подвергшиеся атаке в самое неподходящее время, не смогли достаточно восстановиться для противостояния варпу.

Пульсации пробрались и в разумы старших астропатов, которые отразили атаку за счет воли и опыта, и даже в головы «затупленных». На протяжении последующих месяцев на станции попадались не-псайкеры, терзаемые снами о лихорадочной погоне, свирепом насилии и боли.

Шевенн больше часа сражался с психическим выбросом, направляя псайкеров из одного помещения в другое, в зависимости от того, где собирались или рассеивались грозовые облака нервной энергии, а люди слетали с катушек или, напротив, приходили в себя. Мастер-дозорный жонглировал оберегами, печатями и амулетами, посылал успокоителей и стражей то в одну, то в другую часть Башни, которые вспыхивали или утихали перед его мысленным взором.

Смена Шевенна почти заканчивалась, как и его ментальные силы, когда он сумел найти закономерность в пульсациях, отыскать их источник и обнаружить след псайкера, оставившего их. Ещё полчаса ушло на то, чтобы подать сигналы чрезвычайного положения, взломать печати на кое-каких секретных приказах и привести в исполнение давно не применявшиеся протоколы. Ещё два часа заняли скрупулезные распоряжения и клятвы, личные и совместные утверждения, и только после этого стало возможным вскрыть замки на тяжелой бронированной двери в покои Мастера.

А затем пораженные очевидцы потратили целых несколько минут, чтобы разобраться в происхождении раны на трупе Отранто, понять её значение и сообразить, что астропат умер не от естественных причин и не был одержим.

Произошло убийство.

Глава вторая

Шира Кальпурния читала инфопланшет.

«В субэкваториальных пустынях Клейцен-Онжере состояние тысячелетних почв планеты ухудшилось до такой степени, что местные жители были не в силах исправить положение. Уровень грунтовых вод опустился слишком низко, и земля рассохлась до состояния абразивного оранжевого гравия. В середине долгого дня пустыня выдыхает пузыри приповерхностного воздуха, насыщенного химическими соединениями, которые вызывают резь в глазах и высыпания на коже. Бактерии, содержащиеся в этих выбросах, инфицируют любые порезы или потертости. Единственным убежищем являются цепочки достаточно высоких столовых гор с крутыми склонами: песчаные испарения, не достигая их вершин, в итоге охлаждаются и снова уходят в грунт.

Адептус Арбитрес, тренировочные приполярные комплексы и орбитальные доки которых превратили Клейцен-Онжере в центральный узел передвижений флотов на протяжении трех секторов, также располагают дозорными башнями на цепочках столовых гор. Между ними передвигаются приговоренные — опозоренные и осужденные офицеры Адептус, они босиком идут по пескам, облаченные в грубую одежду арестантов. Каждый из них тянет за собой металлическую тележку, поддерживающую шест, с которого свисают листы пергамента. Они заполнены описаниями преступлений осужденных, датами и подробностями этих деяний, а также несут печать судьи, вынесшего приговор, и штампы карателей, назначивших каторжные работы или телесные наказания в соответствии с положенным возмездием».

Если подумать, то преступления, приведшие к таким приговорам, были достаточно незначительными. Кальпурния знала об этом ещё до того, как нашла прямое указание в проматывающемся тексте. Некомпетентность низкого уровня при исполнении долга, например, или речь, которая, по решению судьи, граничила с крамолой. Возможно, недостаточное благочестие, леность, свободомыслие или иное из множества деяний, ставивших личные мотивы арестанта превыше Императора. Кодексы наказаний объединяли всё это в категорию «себялюбие».

Но, каким бы ни было преступление, суд постановлял, что оно не перевешивает чина осужденных или каких-либо рекомендаций, посвящений, грамот за прежние заслуги, полученных ими во время службы. Если бы возникли сомнения в весомости последних, то запыленный, задыхающийся человек не тащил бы за собой тележку по пескам, а маршировал бы на вражеские орудия в униформе штрафного легиона или лежал бы в луже крови перед расстрельной командой Арбитрес. Нет, люди в пустыне были мелкими нарушителями.

И ничего из этого, решила Шира Кальпурния, ей помочь не могло. Потерев глаза, она зевнула и поморщилась от хруста собственной челюсти. Как только экран планшета почернел, Шира выдвинула инфоковчег из ниши, пробормотала краткое благословение его машинному духу и вернула устройство в стеллаж на стене камеры.

На маленьком столике в центре помещения лежали заметки Кальпурнии, аккуратно сложенные, отсортированные, исписанные примечаниями и правками. Каждый час или около того ей приходилось складывать бумаги заново: вибрация от двигателей дромона гасилась не полностью, и всё, положенное Широй на стол, имело обыкновение незаметно уползать, будучи оставленным без внимания. Вскоре после того, как они покинули главный Инкарцерий, женщина перед сном провела беспокойный вечер в блужданиях по камере площадью три на три метра, за вычетом пространства, занятого архивным стеллажом, тюфяком и столиком. Она прикладывала ладонь то к одной, то к другой стене, пытаясь определить по силе вибрации, в какой стороне находится корма дромона. В общем, ничего не вышло.

Отойдя от стеллажа, Кальпурния снова села и пустыми глазами уставилась на чистые листы перед собой. Вертя стило между пальцев, она думала, писать ли заметки по материалу о Клейцен-Онжере, чтобы потом вернуться к ним. Нет, не стоит. Конечно, это была интересная информация, даже в какой-то мере вдохновляющая: земля, непригодная ни для чего, по милости Императора стала служить праведной и добродетельной цели.

Кроме того, Ширу поразила сама суть наказания — оно скорее напоминало полные символизма, ритуализированные воздаяния Адептус Министорум, чем суровые и прагматичные кары, определяемые Арбитрес. Раньше, на Гидрафуре, она могла бы уцепиться за эту идею, проследить, как пустыня обернулась местом взысканий, изучить, как обычаи Экклезиархии смешались с жестким уголовным правом арбитров. Она могла бы подискутировать об этом с Нестором Леандро на одном из официальных банкетов для высшего состава, или направила бы Куланна или Амри для исследования фактов и последующего выступления с критикой; такой опыт был бы полезен для…

Чем об этом думать, лучше вообще не думать. Кальпурния подавила тяжелые мысли. Просто Клейцен-Онжере мало чем мог ей помочь, вот и всё. Любопытная история о тюремном мире почти за сегментум отсюда, не более того. Шире нужно было сосредоточиться.

Она должна была подготовиться к собственному суду.

* * *

Кальпурния подскочила от грохочущего удара в дверь камеры. Женщина слышала его не в первый и даже не в сотый раз, но, разумеется, всё было рассчитано так, чтобы всполошить её и вывести из равновесия. В заметках Ширы имелось множество клякс и нечаянных росчерков пера посреди слова, оставленных в такие моменты.

У неё была пара секунд, чтобы собраться после удара и до колокольного боя, разносящегося из вокс-решеток в стенах помещения. Оглушительный перезвон пробуждал новые скверные воспоминания. Когда он смолк, Кальпурния уже стояла на одном колене в маленьком кусочке свободного пространства посередине камеры, как того требовал закон.

В открывшуюся с громыханием дверь вошли двое мужчин, но Шира смотрела строго вперед, будто на плацу. Ведущий каратель воздел посох и с силой ударил металлическим наконечником в пол. Дверь скользнула обратно, закрылась, и на предписанные восемь секунд наступило молчание. Затем вошедшие заняли вторые позиции, и посох снова обрушился на палубу.

Чин Кальпурнии позволял ей наблюдать за происходящим. Арбитру более низкого звания пришлось бы опуститься на оба колена и склонить голову, либо распластаться на холодном металле и слушать, как посох врезается в пол рядом с его ушами. Шире, как арбитру-сеньорис, было разрешено стоять на одном колене, с прямой спиной и поднятой головой, а также смотреть карателю в глаза.

Подчиняясь тому же правилу, Даст снял шлем и положил его на стол, глядя на Кальпурнию поверх сломанного носа и густой каштановой бороды, которую он красил в вертикальные черные полоски, воспроизводя рисунок на своем мундире ведущего карателя. Его пальцы, сжимавшие посох, блестели аугметической сталью.

Шира не отводила взгляда от тускло-голубых глаз Даста. Его спутник, Оровен, стоял по правую руку женщины, на расстоянии четырех шагов; на него заключенная не смотрела. Гарнизонный священник носил поверх униформы Арбитрес алый кушак с золотым шитьем, а вокруг шеи обматывал узкую полоску пергамента с полным текстом Первого псалма Законодателя. Как всегда, от Оровена шел легкий запах дыма лхо.

Посох снова врезался в палубу. Кальпурния не дрогнула.

— Огласи Арбитрес свое имя.

— Шира Кальпурния Люцина.

После столь многих сессий саморазоблачения ей уже не приходилось умышленно воздерживаться от произнесения своего звания. Первые несколько раз Шира чуть не обмолвилась.

Удар посоха.

— Огласи Арбитрес, в чем обвиняет тебя Император.

— Бессмертный Император обвиняет меня, посредством бдительности и мудрости Его избранных Адептус, в преступном неисполнении предписанного и назначенного мне долга.

Удар.

— Огласи Арбитрес суть твоего преступления.

— По праведной и милосердной воле Его-на-Земле, я исполняла долг и обязанности арбитра-сеньорис в служении Лекс Империа. По долгу моему и приказам, данным мне именем закона моими избранными Императором повелителями, я должна была председательствовать и судить на процессе введения имперского хартиста в права наследования. Слушания провалились.

Шира уже много раз проходила через всё это, и слова больше не застревали у неё в горле. Кальпурнии хотелось верить, что причиной тому её смирение с этими речами, а не появившееся безразличие. Она продолжала:

— Слушания провалились. Я проявила самонадеянность и неосмотрительность. Я не сумела распланировать и провести процесс. Сам зал суда Арбитрес на Селене Секундус был охвачен мятежом и кровопролитием. Представители линейного флота Пацификус и Адептус Министорум стали тому свидетелями, и закон был принижен в их глазах вследствие моего упущения. Хартист погиб, и его избранный Императором род пресекся вследствие моего упущения. Верные и благочестивые Арбитрес погибли вследствие моего упущения.

Во время некоторых сессий от неё требовали перечислять имена и звания убитых, но в этот раз Даст не отдал такого распоряжения. Шира порадовалась, что ей не придется называть арбитраторов, павших на Селене Секундус.

Удар.

— Огласи Арбитрес суть твоей слабости.

Кальпурния набрала воздуха.

— Я оглашаю себя слабой в бдительности, слабой в решимости и слабой в суровости. Моя неготовность к измене и мятежу наследников, неспособность заглянуть под маски скорби и долга, надетые ими, указывают на мою слабость в бдительности. Мое смятение, вызванное беспорядками и насилием, что сорвали слушания, и поспешное, опрометчивое суждение, не соответствующее принципам законности, указывают на мою слабость в решимости. То, что нарушители закона и мятежники были усмирены и раздавлены Флотом, хотя их следовало у всех на глазах сокрушить кулаком Арбитрес, указывает на мою слабость в суровости.

Тщательный формализм её тона был выбран самой Широй, поскольку Даст с начала заключения не требовал использовать определенную структуру или порядок слов во время сессий. На протяжении карьеры Кальпурния часто присутствовала на саморазоблачениях, и далеко не однажды руководила ими. Тогда она холодными глазами смотрела на обвиняемых, многие из которых срывались в истерику, сломленно хныкая о своих упущениях и бесчестьях, либо вопили, утверждая, что не сделали ничего плохого.

«Никто не может в точности знать о совершенном преступлении, кроме самого преступника и Его-на-Земле, — как-то раз сказал ей каратель Нкирре на Дон-Круа. — А для преступников саморазоблачение перед законом, возможно, остается единственной доступной и подходящей им формой служения».

Шира гордилась тем, с каким достоинством она исполняет эту службу. Ей хотелось верить, что нежелание сломаться перед Дастом не имеет никакого отношения к гордости.

— Моя слабость привела меня к упущению. Мое упущение — преступление перед законом Империума и в глазах Бессмертного Императора.

Удар.

— Огласи Арбитрес, какое наказание ты примешь за преступное упущение и за грех некомпетентности.

— Я приму любой вердикт и наказание, вынесенное магистериумом Лекс Империа и правосудием Адептус Арбитрес, — ответила Кальпурния. — Не к месту мне принимать что-либо иное.

Последнюю фразу Шира произнесла впервые, поскольку составила её ранее в тот день, когда читала судебные протоколы по итогам Усмирения Клеменции. Она радовалась, что вспомнила об этом. Кальпурнии хотелось верить, что дело здесь не в желании оставаться на шаг впереди Даста во всех деталях её наказаний и саморазоблачений.

По-прежнему стоя на одном колене, она высоко держала голову и старалась, чтобы выражение лица не стало вызывающим — для её же собственного блага, разумеется. Ведущий каратель и священник возвышались над Широй, безразличные, словно статуи, на протяжении двадцати безмолвных вдохов. Затем Даст поднял посох, взял его наперевес и повернулся к двери. Щелкнул запорный механизм, которым управлял младший каратель, наблюдавший за камерой через внутренний оптиконовый комплекс, и мужчины вышли, гремя сапогами по железной палубе. В камере остался лишь тончайший запашок пепла лхо. Прежде чем дверь захлопнулась на замок, Кальпурния несколько секунд смотрела в черный визор арбитратора с дробовиком, стоявшего у входа в камеру.

Шира ещё какое-то время не поднималась с колена: она считала, что немедленно вскочить и вернуться к работе значило выказать неуважение к саморазоблачению и его целям. Порой, если сессии шли одна за другой, Даст и Оровен вновь заходили в камеру, когда Кальпурния только начинала вставать. Порой, когда они внезапно появлялись посреди отрезка, предназначенного для сна, женщина могла ещё долго стоять на коленях, медленно уплывая в дрему, и только затем находила в себе силы для возвращения на тюфяк. Если сессия неожиданно начиналась во время её тренировки, то Шира содрогалась от напряжения, вызванного необходимостью сохранять неподвижность сразу же после выматывающих физических упражнений.

Определение моментов для саморазоблачений было настоящим искусством: паузы растягивались на целые дни, или же несколько сессий втискивались в полчаса, так что обвиняемый никогда не знал, как долго ему придется ждать следующего повеления огласить список своих преступлений, и как много времени это займет. Подобные методики развивались и совершенствовались на протяжении сотен поколений карателей, поэтому Шира не тратила сил на попытки угадать, какое расписание выбрал Даст.

Поднявшись, она кратко поклонилась аквиле на стене над тюфяком, вновь села за стол и вернулась к работе.

Пребывая в этом маленьком космическом инкарцерии на самых дальних рубежах Гидрафура, Кальпурния зачастую не сразу вспоминала, что является заключенной. Теперь забывать об этом стало сложнее — быстроходный дромон, на борту которого находилась её тюремная камера, возвращался к сердцу системы. До процесса над Широй оставались считанные недели, и постоянные размышления о суде отточили мысли женщины и добавили её эмоциям постоянного напряжения, в чем она отказывалась признаться самой себе.

В хороший день Кальпурнии всё ещё удавалось забыться посреди груд инфоковчегов и правовых кодексов, маленькой библиотеки, которую ей позволили взять с собой из главного Инкарцерия для подготовки. Шира могла часами просидеть в одиночестве за столом, не обращая внимания на тихие звуки своего дыхания, негромкий скрип стила и отдаленный рокот корабельных машин.

В такие моменты ей проще было избавиться от воспоминаний о Селене Секундус, и грозная тень надвигающегося процесса становилась чуть менее мрачной. Кальпурния как будто снова оказывалась в казармах старших новобранцев на Мачиуне и заполняла один из рутинных тестов, которые должен был сдать каждый рекрут. А может, она возвращалась в какую-нибудь из великих библиотек Адептус на Эфеде — Эфеде, с её трезвомыслящими, учтивыми чиновниками и священниками, с её архивными комплексами размером с город, что наполнены изящнейшими мудростями и философскими трудами трех сегментумов.

Охваченная подобным настроем, она чувствовала себя превосходно, и именно поэтому не позволяла себе забываться, ощущая прилив стальной гордости каждый раз, когда ей это удавалось. Возможно, Шира никогда не войдет в историю, как одна из великих Арбитрес Гидрафура, её постановления не будут цитировать и её правоохранительные войны не станут изучать юные рекруты отсюда и до границ сегментума. Возможно, её никогда не внесут в семейные архивы в Ультрамаре (и эта мысль была горькой, горше предыдущей), её памятник никогда не поставят в родовом поместье на Иаксе, где он служил бы примером для будущих женщин-Кальпурний в том, как надлежит соответствовать гордому семейному имени.

Но будь она проклята, если посчитает свое служение законченным лишь потому, что, возможно, завершилась её карьера.

«Слово «долг» не было придумано в праздности, — записала Шира на полях своих заметок одной особенно бессонной ночью, — долг суть первая милость, оказываемая Императором новорожденному и последняя связь с Ним, что приносит успокоение умирающему, а потому забвение долга суть проклятие в неприкрытом обличье».

Сначала её долг состоял в том, чтобы быть сильным ребенком Кальпурниев, и она исполнила его. Затем долг Ширы состоял в том, чтобы быть суровым и верным арбитром Адептус, и она исполняла его… пока её не постигла неудача.

Если Кальпурнии суждено стать заключенной и осужденной, она будет исполнять свой долг, как то требуется от заключенной и осужденной. Шира не позволит себе забыть, почему оказалась здесь. Она будет исполнять любые требования карателей, отвечать ясно и четко во время каждого саморазоблачения, сколько бы ни шла сессия — пару минут или двенадцать часов. Она не будет искать поблажек или снисхождений у закона и склонит голову пред наказанием имперского правосудия. Если Кальпурнии предстоит быть арестанткой, она посвятит всю свою решимость, до последней капли, единственной цели: послужить уроком и примером для других Арбитрес.

Ученые-Арбитрес будут писать, а инструктора — провозглашать в речах, что, если арбитр преступит закон и пойдет под суд за упущение, если он сам должен будет принять наказание собственного ордена, то пусть обратит взгляд на Ширу Кальпурнию Люцину, бывшую арбитра-сеньорис Высшего участка Гидрафура. Кальпурнию, которая твердо осознавала свой долг и не дрогнула в служении закону, даже когда правосудие вершилось над нею, даже когда она…

Шира не плакала. Она обещала себе, что не будет плакать. Чернила незаметно высыхали на её записях, дыхание становилось хриплым, дрожащее в кулаке стило начинало потрескивать, но выражение лица Кальпурнии не менялось, и она не плакала.

Хотя Шира никак не могла следить за временем, она решила, что до следующего удара посохом в дверь камеры прошло несколько часов. За это время Кальпурния заставила себя продраться через оставшиеся трактаты о наказаниях оступившихся Адептус, проделать комплекс упражнений и помолиться перед аквилой. Закончив с этим, она понемногу начала уплывать в сон — именно тогда и раздался грохот. Всплеск адреналина пробудил её и, в отличие от стука в дверь, заставил вздрогнуть. Соскочив с тюфяка, Шира без промедления встала на одно колено в центре пола.

Напрягшись, Кальпурния прищурила глаза в ожидании колокольного звона, втайне радуясь тому, что даже в полусне сумела занять позицию до сигнала. Только через несколько секунд она сообразила, что в камере по-прежнему тихо. Моргнув, Шира напрягла измученные тренировками плечи, отчего их пронзила боль. Такое же напряжение скрутило ей кишки: неужели всё кончено? Кальпурния не ждала казни без приговора, но она была арбитратором, а не судьей, поэтому вполне мог существовать неизвестный ей пункт законов, дозволяющий подобное. Тогда, если Дворов решил провести заочное разбирательство…

Тогда я достойно встречу свою судьбу, сказала себе Шира, заставив тело подчиниться собственной воле.

Дверь с лязгом открылась. Как и всегда, вошли Даст и Оровен — но в этот раз они выглядели иначе. Ведущий каратель по-прежнему держал посох, но был одет в простую служебную униформу, к тому же без шлема. Оровен надел скромный черный мундир арбитратора, с эполетами и головным платком, а также белым воротничком священника, украшенным красной каймой. В пальцах он вертел незажженную палочку лхо.

— Кальпурния, — без церемоний обратился к ней Даст. Вытащив стул из-за маленького столика, каратель с грохотом протащил его перед заключенной, а затем оседлал, лицом к ней. После этого он качнул подбородком, показав куда-то за спину Шире.

Оставаясь на одном колене, Кальпурния без выражения смотрела вверх. Несколько секунд они с карателем глядели друг на друга.

— Она ждет приказа, Даст. Рано или поздно тебе всё равно придется заговорить с ней.

У гарнизонного священника был мягкий, поставленный голос, с почти незаметной хрипотцой от курения лхо.

— Гм, — в течение нескольких секунд это хмыканье оставалось единственным ответом ведущего карателя, но затем он указал посохом за плечо Шире. — Сядь, Кальпурния. Это не саморазоблачение. Это вообще не относится к штатным процедурам.

Последняя фраза в его устах просто сочилась отвращением.

Медленно и осторожно Шира поднялась, отошла к тюфяку и села. В это время Даст рассматривал её заметки, аккуратно сложенные на столе, и женщине показалось, что ему больше по душе разбирать перевернутый текст, чем общаться с ней.

Лед между ними сломал Оровен.

— Как далеко ты продвинулась в подготовке защиты, Кальпурния? — каратель любил пристально и хмуро смотреть на неё, но лицо священника никогда не выдавало его чувств.

— Ещё через десять часов, полным счетом, — ответила она с уверенностью, которой, возможно, не испытывала, — я завершу включение всех основных предписаний в свое дело. Общая структура моей аргументации не слишком изменилась по сравнению с начальными наработками, но имеются прецеденты и решения судов этого сегментума, с которыми мне необходимо ознакомиться.

Шира вновь прокрутила в голове слова Оровена.

— Мое дело станет истинным свидетельством против меня самой, мои упущения будут представлены в нем с точки зрения права, так, чтобы могли быть исследованы и слабые, и сильные мои стороны. Голос обвинения суть голос Императора, обретший воплощение в законе. И я не вправе «защищать» что-либо.

— Хорошо сказано, — кивнул священник. — Благочестиво, и верно в смысле закона. Благодарю тебя.

Затем Оровен снова взглянул на Даста, но каратель хранил молчание.

— Тебе не помешают завершить твои исследования до начала суда, — продолжил священник. — Так что не беспокойся, ты сможешь исполнить всё, что дозволяют процессуальные нормы. Однако же, тебе придется прерваться. У нас… — он подумал секунду, — нештатная ситуация. Лучше пусть расскажет ведущий каратель.

Даст, который сидел, сжав губы, ещё мгновение хмуро смотрел на стол, затем взглянул на Оровена и, наконец, повернул голову к Кальпурнии.

— Мы не летим на Гидрафур, — начал он и тут же поправился. — Мы не летим прямо на Гидрафур. Твой процесс был отложен. Прежде, чем отправиться дальше в систему, мы все должны будем исполнить свой долг в другом месте.

Шира сидела и ждала, что он скажет дальше. Заметив, что молчание затянулось, женщина удивилась самой себе. Когда-то она с нетерпением пожелала бы узнать больше, попыталась бы завязать разговор по поводу этих известий.

Неужели за время, проведенное в камере, она разучилась произносить слова, не относящиеся к саморазоблачению? Заключенная достаточно разбиралась в работе карателей, и знала, что зачастую так и происходило.

— Дело не в тебе, Кальпурния, так что не обольщайся. Ты полезна, вот и всё, так что я воспользуюсь твоими умениями, как делаем все мы во исполнение долга.

Поразмыслив, Даст фыркнул и пнул ножку стола. Один из листков с заметками свалился с края и, покружившись в воздухе, опустился на пол.

— Ты получишь обратно свой чин, Кальпурния, но не слишком привыкай к нему. Это не навсегда. Просто формальное звание, не более того. И не полноправное, так что не вздумай мне приказывать.

Нечто внутри Ширы щелкнуло и вспыхнуло. Внезапно ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить прежнее выражение лица.

— Нам приказали сменить маршрут, — продолжал Даст. — Приказы поступили со Стены, и пилоты Инкарцерия передали нам коррекцию курса. Я получил расчеты на изменение импульсов тяги. Через полдня мы направимся к новой цели.

— Мне известны основные положения права для данной ситуации, ведущий каратель, — произнесла Кальпурния, — но я пока не знаю причин происходящего. Если нас уводят с маршрута, лежавшего к центру системы, это значит, что мы остаемся во внешних пределах. Следовательно, что-то произошло на борту корабля или в одном из комплексов Флота. Я пытаюсь представить, какая именно проблема, способная возникнуть в том или ином случае, могла бы потребовать внимания ар… обвиняемой, и при этом вызвать задержку суда над ней, поскольку только она может достойно выполнить там долг арбитра. Мы направляемся к месту бунта, карантину ксеносов…?

Тут Шира почтительно умолкла, но с крошечной задержкой. В её голос понемногу возвращались командные нотки, и отношения между тремя присутствующими изменились — пусть незначительно, но всё же изменились.

И Даст, и Оровен тоже это заметили. Священник внимательно посмотрел на карателя, ожидая его реакции.

Реакция Даста оказалась следующей: он встал и ударом ноги перевернул стул. Тот врезался в стол, одна из книг Кальпурнии с глухим стуком свалилась на палубу, и за ней последовала стопка записей, рассыпавшихся подобно лепесткам цветка.

— Не Флот, — бросил он Шире. — Адептус Астра Телепатика. Нам задали курс к Ведьмину Курятнику, и мы состыкуемся с ним в точке встречи, до которой три дня пути. Туда будет отправлен дополнительный персонал, но ко времени прибытия на станцию у нас не окажется ничего и никого, кроме людей с этого судна, включая тебя, Кальпурния. Ты станешь номинальным руководителем. За минус четыре часа относительно момента встречи ты должна быть готова сама и подготовить свою униформу. Один из арбитраторов сопроводит тебя в грузовой отсек. Не сомневаюсь, ты сможешь почиститься без посторонней помощи.

— Уверена, что сумею. Ведущий каратель, почему мы направляемся к Бастиону Псайкана?

Помня, что Даст говорил о званиях, Шира тщательно избегала слишком частых употреблений правильного обращения.

Каратель уже молотил посохом в дверь. Вместо него ответил Оровен, перекрывая лязг замков и запорных механизмов.

— Преступление против Адептус, Кальпурния. Это вопрос закона. Кто-то убил Мастера Бастиона Псайкана, и мы собираемся войти туда и найти кого-нибудь, кто укажет нам виновного.

Глава третья

— Прошу вооружить меня, ведущий каратель.

Обернувшись, Даст посмотрел на Кальпурнию; они стояли на мостике дромона, в иллюминаторы которого постепенно вплывала бесформенная громадина Бастиона Псайкана. Сначала виднелся лишь его силуэт на фоне звезд, но по мере сближения крепость вырастала, превращаясь в мозаику светящихся окон и странно угловатых теней. Судно уже подошло более чем достаточно близко, чтобы можно было различить необычные, сгорбленные формы цитадели и неуместно ярко сияющие шпили её гнезд.

— Трон, Трон, не отвернись от нас, — выдохнул Оровен, выражая общие чувства. Пилоты, располагавшиеся в округлых ячейках управления, обменялись тревожными взглядами. Безучастными остались только Кальпурния и Даст, стоявшие возле капитанского пульта.

Тут же поступило сообщение, в котором их просили прекратить сближение с Бастионом. Шира взглянула на станцию, и её ладонь сомкнулась в пустоте у пояса, где обычно пребывала рукоять силовой дубинки.

— Ты не полностью восстановлена в правах, — ответил каратель. — Если бы я решил, что тебя следует вооружить, то уже сделал бы это.

Одновременно Даст отставил руку в сторону, чтобы сохранить равновесие: дромон поменял траекторию, и внутреннее гравиполе не сразу отреагировало.

— Со всем уважением, это подорвет мой авторитет, — указала Кальпурния. — Я арбитратор, и должна быть вооружена. Вы упирали на то, что присутствие арбитра-сеньорис прибавит веса расследованию и внушит необходимый страх. Если так, то нежелательно, чтобы люди смотрели на меня и задумывались, где же мои дубинка и пистолет.

Затем Шира повернула голову, услышав резкий металлический звук вокс-сигнала с одного из контрольных постов перед ними.

— То же послание, что и до этого, сэр и мэм! — крикнула через плечо вокс-оператор. — Просят нас отложить стыковку и с ускорением отойти по предоставленному вектору, поскольку в доках небезопасно.

— Отложить стыковку? Черта с два! — прорычал Даст и врезал кулаком по дверному косяку сзади от себя. — Мы прибыли сюда как раз вовремя. Вот увидите, это всё одна история. Ублюдки-ведьмаки пытаются что-то провернуть!

— Оперативное руководство доками осуществляют не астропаты, ведущий каратель, — поправила его Кальпурния. — Флот выделяет для этого младших офицеров и матросов. Возможно, официальные лица Телепатики даже не знают о данном приказе.

— Значит, это Флот говорит нам, что в доках небезопасно? — требовательно спросил Даст. — С чего бы флотские стали так делать?

— Не могу сказать вам, сама ещё не понимаю. Нам неизвестно даже, что имеется в виду под «небезопасно». Нарушение герметичности? Заражение? Кто знает, что ещё могло произойти? — шагнув вперед, Шира сначала воззрилась на пульт вокс-оператора, а затем на покрытый шрамами серый бок Бастиона.

— Передайте вот что, — сказала она женщине. — Мы не согласны на предложенную ими отсрочку стыковки. На основании полномочий арбитра-сеньорис Ширы Кальпурнии мы войдем в док, и узнаем, почему нам пытались это запретить. Если они вновь попытаются отказать, то будут иметь дело со мной. Используйте, пожалуйста, именно эти выражения.

Женщина-оператор, сидевшая «по струнке» из-за близости к начальству, вновь наклонилась к раструбу переговорного устройства.

— Ты за это ответишь! — прорычал Даст. — Тебе позволено вот так давить авторитетом только с моего разрешения. Ты всё ещё обвиняемая, а я — твой каратель!

Кальпурния хотела возразить, но её перебило новое сообщение. Чтобы всё могли четко слышать его, вокс-оператор увеличила громкость.

— Приветствуем, Арбитрес. Пожалуйста, сообщите вашему арбитру-сеньорис, что у нас тут, э-э, проблемы в доках. Возможно… — короткое шипение помех, несколько секунд отсутствия сигнала, а затем: — …возможна физическая угроза. Возможна угроза персоне арбитра-сеньорис. Возможно, э-э… враждебное противодействие.

В голосе парня сквозило отчаяние.

— Мы передаем со слов управляющего доками…

— Передайте ему наши благодарности за заботу о моей безопасности, — сказала Шира, — и проинформируйте, что арбитр-сеньорис займется указанным противодействием сразу же после завершения стыковки.

Женщина-оператор вновь склонилась над пультом, а Кальпурния, повернувшись, встретилась глазами с Дастом.

— Нечто происходит там, в доках — судя по всему, какое-то насилие. Не думаю, что тот парень лгал, а вы?

Рука Ширы снова зашарила в пустоте у пояса.

— Прошу вооружить меня, ведущий каратель.

Пистолета он ей не дал, но ничего страшного. Дубинка была веским символом, неизменной спутницей арбитратора, и Кальпурния очень обрадовалась, получив из маленького арсенала дромона это оружие модели «Агни» с тяжелой рукоятью.

Снаружи доносились лязгающие и царапающие звуки — привычный мотив стыковочных захватов, тянущих корабль внутрь. Шагая к выходному люку, Шира ощутила рывок, указывающий, что сила тяжести на дромоне уравнялась со станционной.

— Это дурное предзнаменование, — в голос объявил Даст. — Дурное. Если эти ведьмины насесты под таким, якобы, плотным контролем, как же могло случиться подобное открытое восстание? И где наши собственные агенты? Я думаю, это место запятнано порчей.

Кальпурния не ответила карателю. Вступая в должность на Гидрафуре, Шира получила информацию о Бастионе Псайкана, и, хотя могла с идеальной точностью вспомнить тот доклад, сейчас, наверное, было не время делиться с Дастом историей станции.

А история включала в себя чудовищный выброс плазмы, опустошивший комплекс, когда тот ещё был цитаделью Флота, а также чрезвычайные происшествия и несчастные случаи, затруднявшие все попытки перестроить и вновь освоить его. Также существовали легенды и истории о призраках, зародившиеся вокруг безжизненной громадины; они обрели второе дыхание, когда развалины были переданы во владение Адептус Астра Телепатика, которые запечатали, отремонтировали и возродили Башню.

Поэтому Оровен ушел в часовню помолиться за них не из простого благочестия.

— На всё воля Его, — только и сказала Шира. Трое других Арбитрес эхом отозвались ей, и тут все услышали стрельбу.

Бельнов находился в первых рядах толпы, добравшейся до лестничных колодцев. Несколько ниже располагались металлические мостики, пересекавшиеся прямо под крышей ангарного отсека, а сразу над головой начинался пролет, ведущий в стыковочную башню. На вершине её ждал дромон, а значит, благословенное спасение.

В руке Бельнов держал дробомет ближнего действия. Это было мощное оружие, чудовищное при стрельбе на два метра, и бесполезное — на десяти. Лицо мужчины стало скользким от пота и крови: в какой-то момент, когда толпа ворвалась в шлюзы ангара, его зацепило флотской флешеттой. Дышал он глубоко, размеренно и тихо.

Сзади звучали нестройные подбадривающие крики, но Бельнов ничем не показывал, что слышит их. Он полностью сосредоточился на движениях, замеченных впереди, на мелькающих там зеленых мундирах, которые казались черными в оранжевом свете аварийных люменов.

Уровнем выше старшина второго класса Роос, из приписанных к докам унтер-офицеров, вглядывался в длинный пролет. За его спиной находились крутые ступеньки, ведущие наверх, — первый этап на пути в стыковочную башенку, — а также караульная ниша, в которой укрылись двое его бойцов, и короткий проход к грузовому лифту. Старшине не хотелось смотреть на несчастного Остелькура, безголовый труп которого лежал возле шахты трапа № 4; парня убили из какого-то жуткого самодельного гранатомета.

Роос пытался сосредоточиться, но, чем усерднее он пытался вытащить из закоулков мозга полученные в академии знания о тактике боев на борту, тем дальше они ускользали. Удобнее сжав длинноствольный пистолет-пулевик, флотский прислушался к тихому скулению загрузочного механизма. Как только кто-нибудь высунет голову из шахты трапа, этот моторчик так быстро раскрутит револьверные барабаны, что старшина меньше чем за секунду сможет проделать в неприятеле восемь дырок. Попытавшись найти успокоение в этой мысли, Роос взмолился, чтобы дромон прекратил стыковку, и всё это закончилось. Что за безумец собрался высаживаться в такой момент?

Сверху донесся громкий лязг, а затем влажное шипение, с которым соединились последние стыковочные манжеты. Сменился ритм огоньков, мелькавших на грузовом лифте; его механизм переходил в состояние готовности.

Откуда-то послышался рев: «Состыковался! Путь открыт, парни!», — и трапы шумно затряслись под ногами взбирающихся по ним мятежников. Ну и прекрасно. Это избавило Рооса от пугающей неопределенности. Старшина, с внезапно прояснившимися глазами и окрепшими руками, без труда принял позицию для стрельбы и прицелился.

Даст, первым шагнувший в люк дромона, с лязгом затопал по маленькому стыковочному рукаву-«гармошке», держа дробовик наизготовку. По пятам за карателем, изо рта которого в охлажденном воздухе шел пар, следовали двое арбитраторов. Кальпурния, чуть ли не отброшенная ими с дороги, выругалась и дернулась было в туннель, но тут же различила ещё одну череду металлических звуков где-то в стороне. Шагнув обратно, она прислушалась; вновь металлические звуки. Они доносились с самой нижней из трех крохотных палуб, откуда-то издали. Ещё один рукав выдвигался из башенки, чтобы соединиться с грузовым люком.

Повернувшись, Шира хотела позвать Даста, но все трое уже исчезли, преодолев первый лестничный пролет. Скривившись, Кальпурния вновь обернулась к дромону.

— Вторжение! — закричала она, не зная, сколько Арбитрес ещё осталось на корабле. Насколько было известно Шире, она оказалась единственным арестантом на борту. Сколько бойцов ведущий каратель мог взять для охраны её одной?

Кальпурния побежала к винтовой лестнице, расположенной в начале широкого миделя дромона.

— Собраться у грузового люка! — вновь крикнула она. — Приготовиться к возможному вторжению! Оровен, где ты? Вооружись!

Первый бунтовщик, высунувшийся из шахты, швырнул в Рооса звеном цепи размером с кулак, пытаясь сбить ему прицел, но старшина просто позволил железке с лязгом отскочить от переборки и мгновением позже произвел идеально точный выстрел. Мятежник не успел нырнуть обратно, и участок палубы сзади трапа заблестел багрянцем. Труп, свалившийся вниз, вызвал шквал криков и проклятий. Настроив скоростной загрузчик, старшина переключил моторчик барабанов на выдачу двух пуль; тем временем из шахт выбрались ещё трое мужчин и бросились на него.

— Приказываю вам… — успел произнести Роос перед тем, как в пролете громыхнул выстрел из дробомета. Стражник Вейетт, шагнувший навстречу нападавшим с нейрострекалом на длинной рукояти, со стоном крутнулся на месте. Старшина успел пальнуть ещё раз перед тем, как бунтовщик вынудил его наклониться, взмахнув куском железного троса. Промедлив, флотский поплатился ободранным плечом и виском.

Покачнувшись, Роос оттолкнулся от переборки и сумел попасть сдвоенным выстрелом в бедро врагу. Раздробленная конечность подогнулась, и мятежник рухнул на пол. Его товарищ, оказавшийся позади, уже замахивался длинным разводным ключом. Удар пришелся по руке, в которой старшина держал пистолет, и она тут же онемела. Другим концом инструмента бунтовщик врезал Роосу в челюсть. Флотский внезапно для себя повалился на ступеньки, кто-то схватил его за горло и начал давить. Старшину пинали по ребрам и ногам, но ощущения были какие-то смутные. В какой-то момент сквозь грохот боя прорвался звук открытия грузового лифта, но все шумы сливались в один, и Роос уже почти ничего не слышал.

Загнав в дробомет очередной заряд, Бельнов мельком взглянул на драку у подножия лестницы. Кто-то душил молодого офицера на ступеньках, а вокруг них бушевала всеобщая свалка — мелькали кулаки, дубины и клинки, а откуда-то из толпы доносился сухой перестук флешеттомета.

Хрена с два он будет пробиваться через такое. Насколько понимал Бельнов, не было больше никакого товарищества. Теперь каждый сам за себя. Метнувшись влево, он пробежал по короткому переходу к грузовому лифту. Ему, как бригадиру, были известны коды от подъемника.

За время, потребовавшееся для открытия дверей лифта, к Бельнову присоединились ещё четверо — двое сразу вошли с ним внутрь, ещё двое успели до того, как створки закрылись. Снаружи кто-то крикнул: «Вернитесь потом за нами!», — и бригадир поднял руку, словно так и собирался поступить. А затем они впятером, втиснутые в небольшой куб, уже со скрежетом поднимались вверх и посматривали друг на друга по пути к брюху дромона.

— Работаем быстро и чисто, парни. Экипаж нам нужен живым, — сказал им Бельнов. Мятежники кивнули с мрачными лицами; они уже прошли точку невозврата. И лучше бы, мать его, тем, кто привел сюда это маленькое суденышко, исполнить то, что бунтовщики им прикажут.

Взбрыкнув, Роос выпучил глаза и сделал мощный, хриплый вдох. Никто больше не сдавливал ему горло. Через несколько секунд из глаз старшины ушла серая муть с красными точками, и он сумел сесть. Ещё чуть позже флотскому удалось выдавить:

— Чё?

Широкоплечий мужчина в черно-каштановом мундире не ответил. Он просто грузно перешагнул через Рооса и занес ногу для удара. До старшины дошло, что звук, едва услышанный им немного раньше, произошел от соударения приклада дробовика этого мощного типа с головой докера, который душил самого флотского. Здоровяк пнул мятежника в лицо, там что-то хрустнуло, и парень повалился на спину.

Затем громила, — арбитр, как с трудом сообразил Роос, — носивший черно-каштановые цвета карателя, выстрелил от бедра в докера с тесаком. Бунтовщик свалился в шахту трапа. Пока флотский хватал воздух, его спаситель развернулся на каблуках к дюжему мужику, у которого пытался вырвать нож стражник Скаи, и треснул мятежника ложем дробовика по голове. Простонав, тот зашатался, и каратель прикончил его вторым взмахом, а затем по инерции крутнулся на месте и вновь оказался лицом к помещению, перезарядив оружие и взяв его наизготовку. Его визор и стальная рука слабо мерцали в свете палубных люменов.

— Лежать! — рявкнул кто-то позади Рооса, тот инстинктивно прижался спиной к ступенькам, и через него перескочили ещё двое бойцов. Эти оказались арбитраторами, в чисто-черных мундирах — один с дробовиком, другой с маленьким круглым щитом и длинной силовой дубинкой, имеющей противовес на конце.

Едва они успели присоединиться к своему командиру, как раздался вопль: «Мы ещё можем их уложить!», — и схватка закипела вновь.

Чего бы Бельнов не ожидал увидеть на выходе из грузового лифта, он определенно не думал, что там окажется пустой коридор и одинокая невысокая женщина в черном панцире. Он готов был с боем прорываться через толпу корабельных охранников, чтобы добраться до мостика, но довольно быстро придумал новый план.

— Эй, девчонка, разворачивайся и веди нас в кабину пилотов. Мы не злодеи, просто хотим сохранить жизни и души, что нам дал Император, понимаешь? Так что ты…

На этом Бельнову пришлось прерваться, поскольку нанесенный снизу вверх удар силовой дубинкой с полным зарядом вышиб у него из рук дробомет. Оружие, вращаясь, подлетело до потолка, а бригадир взвыл и рухнул на колени, глядя на сожженные ладони. Осознание всей чудовищности происходящего ещё не успело проникнуть в разум мятежника, а дубинка уже вновь пришла в движение. Взмах понизу — и докер свалился, не в силах устоять на раздробленном колене. Ещё выпад — и кто-то издал мучительный звук, который и криком-то не был, поскольку парализованная разрядом грудь не пропускала воздух.

— Вторжение! — прокричала женщина и снова взмахнула дубинкой. — Вторжение через грузовой люк! Оровен! Все, кто есть! Скорей сюда, черт вас раздери!

Словно отвечая ей, за спиной у Бельнова раздался выстрел из дробовика. Он нашел цель, и бригадир рухнул ничком на раненые руки, придавленный свалившимся на него трупом. После удара ладонями о палубу мучительная боль всё-таки прорвалась в сознание, и бунтовщик наконец-то завопил. Выстрелы и вспышки силовых разрядов, мелькавшие над ним, достигли крещендо.

Схватка у основания лестницы, ведущей в стыковочную башенку, продолжалась недолго. Боевой дух мятежников улетучился после новых звуков стрельбы: внизу, под шахтами трапов, неудавшиеся бунтари бросали импровизированное оружие и скрывались в отсеках доков. Те, кто успел подняться к пролету, сначала были на взводе, но арбитраторы в итоге изменили положение дел.

— Бросайте оружие! — ревел ведущий каратель. — Бросайте оружие и сдавайтесь, сволочи!

— Вали его! — заорал кто-то из задних рядов толпы, а другой бунтовщик тем временем попытался прорваться к грузовому лифту, но был сбит с ног дубинкой.

— Он не со стан… — ещё один оглушительный выстрел из дробовика, — не могут нам приказывать, у них тут чинов нету…

— Я очень рада слышать, что кто-то здесь упомянул о чинах, — прозвучал новый голос, женский. Роос, неуклюже поднимавшийся на ноги, понял, что говорящая выходит из кабины лифта. Услышав шаги нескольких человек, старшина с трудом сфокусировал взгляд на женщине, которая присоединилась к карателю.

— О чинах, — продолжила она, — и знании своего места. Если все на борту этой станции настолько сознательны в вопросах подчинения и уважения к власти, то я должна возблагодарить Императора, ниспославшего мне столь ровную дорогу к цели. Мой чин, обратите внимание, мой чин — арбитр-сеньорис Адептус Арбитрес, арбитр-генерал Высшего участка Гидрафура. Этот чин избавляет меня от необходимости узнавать причину, по которой вы пытаетесь с боем прорваться на корабль Арбитрес, да ещё подстрекаете друг друга к нападению на имперского ведущего карателя.

Женщина подняла жужжащую дубинку прямо над головой, так, чтобы стоявшие в конце пролета увидели светящиеся индикаторы на рукояти и силовые разряды, пробегающие по оголовью.

— Меня не интересует ничего, кроме вашего повиновения. Бросьте оружие и сдайтесь правосудию. Не сомневайтесь — это приказ.

На мгновение наступила тишина. Затем лязгнул затвор дробовика: каратель зарядил его «палачом». Кто-то из бунтарей опустился на одно колено, за ним то же самое сделал другой. Посмотрев на них, Кальпурния кивнула, и ещё полудюжине мятежников этого хватило, чтобы последовать примеру товарищей. Мужчина в поношенном комбинезоне механиста попытался под шумок спрыгнуть в шахту трапа, но Даст спокойно его пристрелил.

Это всё и решило. Пять секунд спустя все мятежники уже лежали на полу лицом вниз, вытянув руки вперед.

— Они пытались пробиться… на ваш… уф, корабль, — выговорил один из флотских. Кальпурния увидела, что перед ней юноша, выглядящий довольно молодым для своего звания. Его слова вырывались из глотки с мучительным хрипом: судя по опухшей, покрытой синяками шее, во время схватки кто-то пытался задушить парня. — Хотели убежать… со станции… пытался остановить…

— И как, получилось? — резко спросил Даст, возвышавшийся над юношей. Флотский вздрогнул и, подняв взгляд на карателя, окончательно побелел лицом.

Отвернувшись, Шира оставила их разбираться друг с другом. Осматривая арестованных, Кальпурния начала обдумывать дальнейшие ходы, но тут её вокс-обруч издал легкий стук, — сигнал на стандартной частоте Арбитрес, — и к ней обратился мужской голос.

— Арбитры? Гарнизон Бастиона Псайкана вызывает состыкованный дромон, прием. Приближаемся к вашей позиции. Получили доклады о вооруженном мятеже. Ответьте. Ответьте и доложите обстановку.

— Обстановка вполне комфортная, спасибо, гарнизон Бастиона, — произнесла Шира. — Мы пристыковались и встретились с вашим приветственным комитетом. Буду рада услышать, желаете ли вы последовать их примеру и познакомиться с нами лично.

Последовала пауза, затем вновь прозвучал мужской голос.

— Арб… арбитр-сеньорис?

— Так вы знали, что мы появимся. Хорошо. Пожалуйста, кем бы вы ни были, поднимайтесь сюда, чтобы представиться и четко объяснить мне, что за станция тут у вас такая.

Из доков они уехали на скользовике, длинном коридорном краулере с электрическим приводом. Такие машины встречались Кальпурнии в крепостях и космических станциях по всей Галактике — всего лишь две навесные площадки, расположенные с боков вытянутого центрального поручня, остроносая кабина водителя спереди и монотонно гудящие колеса.

В транспорте почти никого не было: приехавшие на нем местные арбитраторы остались в стыковочной башенке и сейчас обрабатывали бунтарей, надевая им кандалы и смирительные плащи. Шира услышала от эдила Бруинанна, что в участке Бастиона недостаточно мест в камерах, поэтому арестантов собирались разместить в свободных тюремных отсеках дромона. Того самого, на который они пытались прорваться с боем. Судно, в конце концов, и было спланировано как летающий острог.

Схватившись за поручень, Кальпурния повернулась к местному командиру. На шлеме Джоэга Бруинанна сверкали зеленые лавровые ветви эдила-майоре; также он носил красно-золотой значок маршала-изолата на ланьярде. Этот человек руководил участком, созданным в совершенно необычайных обстоятельствах. Джоэг не поднимал глаз, но Шира заметила, что женщина-водитель пристально смотрит на неё в зеркало заднего вида. Ближе к задней части скользовика стояли Даст и Оровен, друг напротив друга. Сложно было рассмотреть что-то под шлемом, броней и головным платком священника, но он как будто нервничал.

Поездка продлилась недолго, хотя транспорт редко двигался быстрее бегущего человека. Судя по тому, что Кальпурния замечала через вставки прозрачного, как хрусталь, бронестекла над головой, они постепенно оставили позади внешние барбаканы и заехали под огромную, нависающую утесом стену донжона.

Мы внутри, подумала Шира. Мы внутри Ведьминого Курятника.

Она даже не заметила, как использует это прозвище, за которое всегда выговаривала другим. Кальпурния пыталась понять, почему сам факт прибытия сюда поразил её, словно жуткое предзнаменование.

В донжоне металлическое покрытие палубы сменилось скалобетонным, яркие потолочные панели исчезли, как и прозрачные вставки. Арбитры проехали через более темный и узкий туннель. Вентиляционные решетки в сводчатом потолке были усеяны трепещущими молельными лентами из бумаги, теплые нисходящие потоки воздуха несли диковинный запах, который Шира не могла определить. Наконец, извивы и изгибы туннеля стали почти непроходимыми для скользовика, и пассажиры двинулись дальше пешком. Скрипя сапогами по скалобетону, они шли странно тихими коридорами; водитель следовала за ними, бросив гудящий транспорт с включенным мотором.

Вход в помещения участка находился в сплетении пересекающихся туннелей и проходов. Во все стороны расходились арочные вестибюли; лестницы и рампы, идущие сверху и снизу, встречались на круглом полу из простого черного металла. Запрокинув голову, Кальпурния уставилась в лестничный колодец, который освещали яркие фонари под отражателями в форме орлов, поднимающиеся по спирали к вершине. Затем Шира взглянула на двери участка, низкую, умышленно тускло подсвеченную выемку в черном обелиске, врезанном в стену. Разумное решение. Переход от яркого, просторного зала к тесному сумраку врат оказывал на обвиняемого арестанта как раз то воздействие, какое требовалось.

— В этих помещениях когда-то располагался комиссариат линейного флота, — сказала арбитратор, бывшая их водителем. Она оказалась немного выше Кальпурнии, тонкой и гибкой, а на её пол не указывало ничего, кроме тона голоса. — Весь символизм обстановки продумывался ради них. Разумеется, нам это идеально подошло.

— Разговорчики! — огрызнулся Даст, а Шира моргнула, удивленная бесцеремонностью женщины. Затем арбитры умолкли, прислушиваясь к жужжанию караульного ауспика, встроенного в двери. Устройство считывало запах их кожи и сканировало радужные оболочки.

Ауспику потребовалось некоторое время, чтобы удовлетвориться результатами, но в конце концов жужжание прекратилось. Где-то позади устройства пробудился машинный дух и отпер замки. Ворота открылись с тем же лязгом и грохотом, что и любая тяжелая взрывозащитная дверь в Империуме, и знакомый звук придал уверенности Кальпурнии, вместе с остальными шагнувшей в проход.

Участок арбитров представлял собой блок донжона, построенный вокруг открытого лестничного колодца, такого же, как снаружи — высокой, узкой шахты, окольцованной рядами переходов и балкончиков. В суспензорной колонне у потолка висел орел из полированного мрамора, под которым находились судейская кафедра и старинная площадка для казней.

Внутри кипела работа, слышался топот сапог и голоса, пахло оружейной смазкой и пастой для полировки брони; на стенах были выгравированы привычные изречения. Выходя из дверей, арбитры прошли мимо постамента, на котором лежал древний инфокодекс длиной с руку Ширы, обернутый в сине-черный бархат и надежно укрытый бронестеклянным куполом. Передняя часть подставки была отполирована до зеркального блеска, и за прошедшие годы там образовалось небольшое углубление. Даст, Кальпурния и их провожатые, минуя постамент, поцеловали кончики пальцев и приложили их к камню.

Шира обратила внимание, что женщина-водитель идет впереди, и другие арбитры салютуют ей, уступая дорогу. Подниматься по спиральной рампе до самого верха не пришлось: сделав пару витков, они оказались на уровне, где, как решила Кальпурния, находился кабинет маршала, и остановились у двери, совершенно такой же, как все остальные. Перед тем, как войти, женщина стянула шлем и провела рукой по копне курчавых черных волос, оказавшихся под ним.

Длинное угловатое помещение не было ни аскетической комнаткой из казармы арбитраторов, ни забитой книгами библиотекой-кабинетом судьи, хотя Шире на мгновение представилось, что последнее верно. Инфоковчеги и планшеты с текстами валялись на каждой поверхности, начиная от неприбранной постели возле дальней стены, продолжая длинной конторкой и заканчивая круглым столиком прямо у двери. Мягкое кресло, стоявшее в ближнем углу под бело-синей осветительной панелью высокой мощности, несомненно, предназначалось для чтения. В нем лежали груды канцелярских папок и свитки расшифровок, испещренные тесемками и булавками, отмечающими важные места. Стойка для оружия и полка с юридическими книгами, расположенные слева от Кальпурнии, были небольшими, и Шире показалось, что она даже отсюда видит покрывающую их пыль.

На противоположной стене висел длинный гобелен-скрипторий, которым пользовались намного чаще. Толстая плетеная ткань провисала под тяжестью электронных схем, и на её сенсорной поверхности виднелось множество изображений и записей. Некоторые, очевидно, были загружены из инфоковчегов, которые висели, подключенные к витым кисточкам-разъемам по краям гобелена. Остальные, судя по почерку, занесли два или три разных человека при помощи сенсорного стила. Кальпурния заметила на экране пикт-картинки и инфоруны; при нажатии они проигрывали отрывки вокс-записей, полученных из подслушивающих сетей.

Она уже увидела достаточно, чтобы догадаться, в чем дело, и, когда хозяйка комнаты — со смуглой кожей и острыми глазами под шапкой черных курчавых волос — вновь повернулась к гостям, у её горла блеснул багрянец, и Шира поняла, что не ошиблась.

Все пятеро сели вокруг маленькой конфорки, на которой разогревался котелок с настоем рекафа, испускавшим острый аромат. Шира Кальпурния, ведущий каратель Хольон Даст, священник Оровен, эдил-майоре Джоэг Бруинанн и главный детектив-соглядатай Лазка Реде в мундире простого арбитратора и узком красном воротничке, указывающем на её истинный чин. Бруинанн, формальный руководитель участка, отвлекал на себя внимание извне, а Реде тем временем управляла шпионскими мушками, перехватами сообщений, сетями информаторов и гипнообученными внедренными агентами.

Такое положение довольно часто складывалось в любом участке, где требовалось значительное присутствие детективов, но Шира удивилась, встретив подобное на борту Бастиона.

— Странно не само положение, разумеется, — сказала она Лазке. — Я понимаю необходимость в наличии высокоуровневого детектива-оперативника на таком комплексном и изолированном объекте. — Бруинанн при этом слабо улыбнулся и кивнул, искренне соглашаясь с Кальпурнией. — Мне просто интересно, как вам удается поддерживать маскировку, учитывая особенности Башни.

— Вы удивлены, почему ведьмаки не видят нас насквозь, — перефразировала Реде. Она взгромоздилась на кресло и сидела, согнувшись и вытянув ногу вдоль пола. Под глазами у женщины виднелись круги, и с того момента, как все расселись, Лазка говорила исключительно с усталостью. — Что ж, ладно, если хотите начать с того, как здесь организовано соглядатайство…

— Нет! — отрезал Даст, заставив Бруинанна подпрыгнуть. — Давайте не забывать о задании, что привело нас сюда, и не отклоняться от него, в этом разговоре или любой иной ситуации. Был убит высокопоставленный чиновник Адептус, Мастер Бастиона Псайкана. Возможно, нам следует серьезнее задуматься об этом.

— Это преступление против Адептус Императора, Его закона и Его Империума, — согласилась Шира, пока Бруинанн и Реде поглядывали то на неё, то на Даста. — Мы не новички, каратель. Думаю, все мы знаем, в чем состоит наш долг. Мой вопрос был…

— Не к месту, — закончил за неё Даст. — Начнем с убийства.

— Извините, что спрашиваю, — вмешался эдил-майоре, — но я не настолько смышлен, как Лазка, так что помогите мне понять, что к чему. Я ожидал, что прибудет ударный отряд, который возьмет Башню под контроль для арбитра-сеньорис, а не только вы трое. Здесь какая-то схема, которую не в силах осознать мой скромный ум арбитратора?

— Вы получали коммюнике, — поинтересовался ведущий каратель, — о бездарно проведенных слушаниях на Селене Секундус?

При этих словах Даста у Ширы задрожали руки, но она напомнила себе, что не вправе протестовать. Каратель излагал факты.

— Вероятно, ещё не всем известно, что в результате этого Кальпурния отправлена под суд за свои упущения, — продолжал Даст. — Она временно отстранена от должности и помещена под мое наблюдение до вынесения вердикта арбитром-майоре.

— На внешних станциях Инкарцерия? — Джоэг по-прежнему обращался к Шире, и она испытала прилив теплой благодарности к эдилу-майоре, что немного удивило её саму. — Это объясняет, почему вы оказались так близко от нас. А мы-то удивлялись, как вам удалось явиться к ещё не остывшему трупу.

— От нас сразу же потребовали сидеть тихо и ничего не предпринимать, «потому что кое-кто уже в пути», — подхватила Реде, — и едва мы успели это переварить, как получили ваш запрос на стыковку. Джоэг прав, мы бы не прочь узнать, что происходит. Кальпурния здесь главная или нет?

— Я принимаю руководство расследованием убийства Мастера Отранто, — объявил Даст, возможно, чуть настойчивее, чем было необходимо. — Звание возвращено Кальпурнии на номинальной и временной основе, по милости начальника гидрафурского Инкарцерия. О её отстранении от службы практически неизвестно обычным жителям Гидрафура…

— И даже Арбитрес Гидрафура, — прокомментировала в пустоту детектив-соглядатай.

— …и это известие, в преддверии суда и вынесения приговора, не распространялось в широких кругах Арбитрес, — сухо продолжил ведущий каратель. — Таким образом, её появление придаст веса расследованию. По мнению верховного командования Гидрафура, присутствие арбитра-сеньорис заставит Адептус Астра Телепатика полностью отказаться от любых возможных поползновений в сторону сокрытия обстоятельств убийства и попыток провести самостоятельное дознание.

Последовали новые согласные кивки. Всем был знаком менталитет «осажденной крепости», развивающийся у очень многих Адептус.

— Но в глазах любого человека за пределами этого участка, — добавил Даст, — Кальпурния должна оставаться арбитром-сеньорис, а мы будем выполнять её волю и подчиняться её власти. На самом же деле границы её власти стану определять я, до тех пор, пока не сочту, что расследование завершено.

Шире скрутило живот новое чувство, и она поняла, что это страх. Кальпурния боялась поднять глаза, увидеть, как двое местных Арбитрес смотрят ей в лицо и вынужденно ответить на их взгляды. Опозоренный командир, низложенный до…

Прихлопнув эту мысль, пока та не сбежала, Шира заставила себя встретиться глазами с Реде и Бруинанном. Ей хотелось что-то доказать самой себе.

Ни Лазка, ни Джоэг не смотрели на неё. Они смотрели друг на друга. Несложно было представить, о чем думают Арбитрес: о том, что для них означает всё это. О том, не превратится ли дознание в изучение их собственных ошибок. О том, что, возможно, Кальпурния и Даст явились сюда в первую очередь для расследования убийства Мастера Отранто, но потом ничто не помешает им добавить к трофеям парочку скальпов Арбитрес.

«Пусть так, — подумала Шира. — Каждый из нас, кто обманул доверие Императора, должен ответить за это, и неважно, как его зовут — Реде, или Бруинанн, или Кальпурния».

Эта мысль не покидала её, когда все обратились к схемам и именам, мерцающим на гобелене, а Лазка начала рассказывать о смерти Мастера. Вслух Шира ничего не говорила, но мысль об ответственности бродила где-то рядом до конца того дня.

Глава четвёртая

Загадка убийства Отранто, Мастера-астропата Бастиона Псайкана, поджидала их в записях и ориентировках Реде. Кальпурния и Даст слушали детектива, метали в неё вопросы, словно дротики, тщательно перечитывали бумажные документы. Они смотрели на мерцающие экраны инфопланшетов, сосредоточенно изучали выгрузки из коллекции пиктоворов и слухоскопов Лазки. Пришлые Арбитрес исследовали её заметки и схемы, взвешивали проделанную ею работу, но, как бы сурово они ни испытывали логику соглядатая, всё равно лишь бродили по кругу с тайной в центре — так же, как и сама Реде.

Итак, Мастер Отранто прогуливался по бульварам Главного проспекта Бастиона Псайкана, широкой улицы за пределами галерей астропатов, на которую имел доступ практически любой обитатель станции. Он обсуждал что-то со своим майордомом и доверенным лицом, травником и успокоителем Тикером Ренцем, а также несколькими его коллегами. Закончив разговор, Отранто зашагал дальше по бульвару, очевидно, для встречи с новой успокоительницей, женщиной по имени Торма Иланте; она прибыла в Бастион станционным днем ранее, завершив службу в Лиге Черных Кораблей.

На этом след обрывался. В точности было известно только то, что впоследствии Мастер оказался в галереях астропатов: признаком его появления стал ментальный крик, который засекли прозревающие комплексы надзорного зала. Это был сигнал тревоги, полный гнева или страха. Отчеты, собранные Лазкой, представляли собой малоосмысленную мешанину описаний, и Шира подозревала, что полностью разобраться в ней может только псайкер. Затем след Отранто стал отчетливее, поскольку он все быстрее и быстрее несся через галереи, активируя системы сигнализации и защиты, пока не разогнался до скорости, непозволительной для старческого тела астропата, словно сам ад преследовал его. Наконец, Мастер захлопнул за собой огромную псайк-экранированную дверь в собственные покои.

На этом, как предполагали в Бастионе Псайкана, и закончилась жизнь старика.

Вот так выглядела тайна, сверху донизу и от начала до конца. Сдавшись, ведущий каратель поднялся и вышел из кабинета Реде, топая ногами. Кальпурния осталась изучать записи и пикты, но даже её обескураживала неопределенность данных. Она рассчитывала на какое-нибудь озарение, на факт, который был упущен детективом из-за слишком глубокого погружения в здешнюю рутину, но не сумела отыскать никаких недоработок. Совершенная бессмыслица.

— Мы в башне, где полно псайкеров! — в конце концов сорвалась она на Лазку, которая возилась с инфогобеленом; котелок рекафа к тому времени опустел. — Я по горло сыта чтением докладов об отголосках и отпечатках. Как будто половина станции знала, что начались проблемы, но никто не обратил внимания на само преступление!

— «Знаменитый Незримый Предатель», — ответила Реде, — как мы называли это на моем последнем месте службы. Все видят пожар и бегущих людей, дюжина свидетелей клянутся, что узрели кого-то, удирающего с места преступления. Но заметил ли хоть кто-нибудь, как этот человек устанавливал бомбу, осквернял храм, нападал на служителя? Разумеется, нет.

— Здесь есть люди, — сказала Шира, — которые, по милости Императора, способны видеть сквозь камень и сталь, через просторы космоса, на расстояниях, которые нам сложно даже осознать. И ни один из них не обратил внимания, откуда шли эти проклятые импульсы? Никто не следил за тем, что происходило вокруг?

— Мэм, вы всё поймете, когда пройдетесь по галереям. Дело в том, как построен комплекс. Стены старинной крепости были экранированы псайк-изоляцией, встроенной в обереги и заземления, которые идут через весь Бастион. Они специально предназначены для сдерживания пси-эманаций. Уносят их вовне, распыляют и растворяют так, чтобы устранить угрозу. Я так понимаю, что это нечто вроде охлаждающих ребер на нагретой машине, или обычных заземлений, которые отводят электричество. Если позволить волнам энергии выходить из голов астропатов, плескаться туда-сюда по Башне, они становятся… избыточно мощными, неустойчивыми. И псайкеры теряют контроль. У меня есть отчеты из мест, подобных этому, где был потерян контроль. Астропаты могут разбалансировать друг друга, заставить детонировать, подобно снарядам в огне, или же открыться перед, ну, перед…

— … созданиями, о которых так просто не говорят, — закончила Кальпурния. — Я понимаю. Значит, Отранто вбежал в галереи, где имеется защита от, как его, переполнения психическими энергиями, и это привело к размытию следа. Насколько точно нам известно, каким путем он двигался?

— Мы знаем, что он вошел в галереи, и его маршрут после этого, — Реде водила пальцами по гобелену. — В надзорном зале определили, где пробегал Отранто. Путь отмечен на схеме Бастиона, вот в этом планшете…

— Спасибо, я разобралась. След заканчивается у двери в его покои, прозревающие устройства дальше не действуют?

— Верно, — отозвалась детектив. — Мастер был единственным псайкером в Башне, обладавшим привилегией жить без наблюдения.

— И его покои психически бронированы, защищены от прозревания.

— Да, — фыркнула Лазка, возвращаясь к столу и поднимая котелок из-под рекафа. — С психической точки зрения, покои Мастера — настоящая крепость, её пси-оборона даже прочнее физической. Даже если бы вся остальная башня превратилась в варпом проклятое гнездо… ну, мы с вами знаем, чего именно, это помещение осталось бы для него последним убежищем. Что бы ни произошло, Мастер мог отступить в свои покои, выкрикнуть послание и затем выжить до прибытия помощи.

Встряхнув котелок, Реде хмыкнула и поставила его на место.

— И, прежде чем вы спросите — размывающий эффект оберегов в галереях становится в сто раз мощнее около того места. Видимо, в сочетании с шоком, вызванным смертью Отранто, это сделало комнату почти не поддающейся считыванию. Двое старших астропатов попробовали, и обоих пришлось вытаскивать оттуда. Посмертный шок настолько силен, что любые мелкие следы, возможно, оставленные в покоях, просто заглушаются, — соглядатай вздрогнула. — Да и само убийство здорово напугало многих астропатов.

— И не только их, — мрачно заметила Кальпурния, отодвигаясь от стола. — Мне ведь пришлось пробиваться сюда через толпу взбунтовавшихся идиотов, которые хотели угнать мой корабль и бежать со станции.

Лазка не ответила, только нахмурилась и уставилась в пол.

— Наш убийца умен, — продолжила Шира, вставая со стула. — Он атаковал Отранто где-то на краю галерей, и напугал Мастера до такой степени, что паника астропата скрыла от нас следы преступника. Он прогнал свою жертву через галереи, — хотя мне, черт подери, до сих пор непонятно, почему никто не увидел этого обычным зрением, — и заставил прибежать в единственное место, где обстоятельства убийства гарантированно оказались бы почти непроницаемыми для психического зондирования. Так кто же это, псайкер? Или тот, кто хорошо знает псайкеров?

— На этой станции, — ответила Реде, — под описание попадает буквально каждый.

— Хорошо, я — то есть, мы с ведущим карателем — не можем использовать их чувства, но у нас есть собственные. Мне нужно осмотреть галереи и покои Отранто.

— Так я и думала. Спецотряд в состоянии готовности, только прикажите.

— Я уже приказала, — огрызнулась Кальпурния, чувствуя, что становится такой же вспыльчивой, как Даст. — Испробованный способ не сработал, но где-то здесь должен найтись тот, что подействует. Идемте.

В полумраке Арбитрес тихо шагали через галереи астропатов. Впереди ступал проктор из гарнизона Башни, держа в руках шест, с которого на тяжелой серебряной цепи свисал знак полномочий участка. Следом шел Бруинанн, чуть слева и позади от него — Реде, вновь надевшая маску скромного рядового арбитратора, затем Кальпурния, за ней Даст и Оровен. Арьергард составляли ещё двое арбитраторов.

Священник нес в сложенных чашечкой ладонях маленький реликварий — клуазоновый цилиндрик, содержавший обрывки указного свитка, на котором собственноручно писал великий провост-маршал Лункати. Каратель настоял, чтобы Оровен взял вещицу с собой из часовни участка, и старался не отходить от неё дальше полудюжины шагов. Даже при этом Даст явно нервничал и трясущимися руками утирал пот со лба, хотя воздух был холодным.

Первой неожиданностью для них стали «заглушки» на сапогах. Никакого привычного стука каблуков Арбитрес, традиционного предупреждения гражданам: «Расступитесь перед законом!». Натянутые, как струны, разумы астропатов нуждались в покое, поэтому арбитрам пришлось закрепить на обуви смягчающие подушечки, и гордый грохот шагов превратился в зловещий тихий шелест по настилам.

Галереи астропатов отличались от аскетических помещений в крепостях Флота или Арбитрес, как и от впечатляющих церемониальных залов Министорума. Как говорила Реде, старинные коридоры были экранированы псайк-изоляцией, скрытой впоследствии под слоем скалобетона. Округлые линии потолка и стен плавно переходили одна в другую, без единой абсолютно плоской поверхности, украшенных колонн или сводов, которые, возможно, ожидала увидеть Шира. Сначала Кальпурнии показалось, что она шагает внутри какой-то гигантской гладкоствольной пушки, но затем, приглядевшись сквозь сумрак, арбитр поняла, что стены совершенно не гладкие.

Повсюду на скалобетоне виднелись резные узоры, пучки, бороздки и завитки линий, напоминающие рисунки на коже, очертания облаков или же отпечатки пальцев. Шире вдруг захотелось снять латную перчатку и провести рукой по стене, чтобы попробовать гравировку на ощупь. Моргнув, она скрипнула зубами и заставила себя следовать нормам приличия.

На каждом углу и пересечении коридоров висели длинные полоски ткани, которые на первый взгляд казались рваными и потрепанными. Арбитры прошли мимо полудюжины таких лент, прежде чем Кальпурния сообразила, почему они выглядят настолько затрапезными. Эти вымпелы предназначались не для глаз, а для рук, и знаки вдоль кромок были вышиты четко и плотно, чтобы их легко было разобрать ищущими пальцами. Ленты не порвались и не истрепались, их специально поддерживали в таком состоянии.

Шира подметила и ещё кое-что. На одной из стен выделялся фрагмент скалобетона, как будто оставшийся после недавнего ремонта. Заплатка казалась бесцветной и грубой, а по её краям виднелись какие-то пятна и брызги.

Кальпурния без лишних вопросов поняла, в чем дело. Она видела такие рисунки разлета крови на стенах здания суда. Эти следы были застарелыми, давно высохшими, но они напомнили Шире, где она находится и какое дело привело её сюда. Расправив плечи, арбитр продолжила шагать в ногу с остальными.

Довольно скоро им встретился первый астропат, увиденный Кальпурнией в крепости, где было полно этих созданий — пятно зеленых одеяний в клубке теней, посреди сплетения переходов и рамповых колодцев. Даже при мимолетном взгляде было понятно, что он не в порядке, но Арбитрес впереди Ширы не остановились и не сбавили шаг. Она постаралась не отставать, поскольку четко помнила, что не знает, как нужно вести себя в Башне.

Быстро проходя мимо, Кальпурния уловила очертания щуплого человечка, который опирался о контрфорс тонкой рукой. Он апатично свесил безволосую круглую голову, и лицо его оставалось невидимым. Под скальпом четко выступали сосуды, обвивающиеся вокруг черепных разъемов и внутрикожной проводки. Служитель в простой тунике кремового цвета нагибался к астропату с куском ткани в руках. На нем виднелись красные капли, хотя Шира не видела, откуда у псайкера идет кровь.

Другой служитель, выше ростом, в длинных одеждах и защитной маске, нависал над астропатом, словно воплощение Правосудия из моралите. В руке он держал пистолет с серебряной инкрустацией, ствол которого был замысловато обвязан багровой лентой с подвешенным к ней маленьким обережным амулетом. «Витифер», — вспомнила Кальпурния из ориентировки.

— Ведьмак умирает, — прогромыхал Даст.

Следуя дальше, они оказались на короткой лесенке, ведущей вверх и назад, и снова прошли возле маленькой сцены, только на пол-этажа выше. Когда процессия заворачивала в следующий коридор, снизу, где астропат до сих пор держался за стену, послышался голос — более глубокий, чем у карателя, но сиплый.

— Кренится! — вот и всё, что он произнес, но тон был как у бритвенно-острого прощального оскорбления. Шира понятия не имела, о чем речь, и арбитры уже скрылись в проходе. Если человек что-то и добавил, то Кальпурния его не услышала. Больше они никогда не встречались.

Ближе к покоям Мастера в мягком напольном покрытии начали один за другим попадаться ряды отверстий.

Сначала Шира их не заметила, поскольку наблюдала за колонной астропатов, которых вели мимо арбитров двое служителей. Замыкал шествие ещё один витифер с пистолетом, обернутым красной лентой. Это были нижестоящие псайкеры, более слабые, чем тот, которого Арбитрес видели ранее; у него имелась персональная свита. Теперь им встретились хористы, неполноценные астропаты. Их зеленые рясы скорее напоминали туники, а операции на черепе им делали быстро и грубо. Головы хористов были окружены коконами сдерживающей проводки, которые напоминали бронзовые птичьи клетки, а опорные штифты закреплялись прямо в черепах псайкеров. Они шаркали мимо, положив ладони на плечи впереди идущим, и головной астропат держал конец веревки, что свисала из рук шагавшего в авангарде служителя.

Столь диковинное зрелище подействовало на Кальпурнию почти гипнотически, причем тусклое освещение усиливало эффект. Шира была уверена, что слышит какие-то странные шепчущие отголоски: урезанные, они звучали контрапунктом к тихим шагам хористов. Но в таком коридоре не могло рождаться эхо.

Поэтому, когда арбитр-сеньорис увидела, что все псайкеры спотыкаются в одном и том же месте, цепляясь босыми ногами за череду дыр в циновках, это показалось ей всего лишь очередным фантастическим, бредовым штрихом.

Затем астропаты пересекли вторую линию отверстий, под арочным проходом, в котором висели три длинных вымпела — слепцам пришлось отводить их в сторону, будто портьеру. Но лишь когда они добрались до третьего ряда, на пороге небольшого фойе, расположенного снаружи покоев Мастера и ниже уровня коридора, Кальпурния спросила о выемках.

— Ведьмоотводы, — ответил ей Бруинанн, показывая вверх. Из потолка торчала череда искусно сработанных наконечников, расположенных прямо над пробитыми, рваными участками покрытия. Шира поморщилась, представив, с какой силой обрушиваются барьеры, и под сколькими из них она прошла по дороге сюда, сама не зная того.

— Часть защиты на случай, если кто-то из них потеряет контроль. Отводы не позволят им вырваться отсюда и навредить множеству людей, нарушив баланс сил в других псайкерах. Кроме того, прутья удержат астропатов, если они подвергнутся… порче, — Джоэг явно нервничал. — Ведьмоотводы опустятся со всех сторон и остановят их.

— Это взрывозащитные двери? — уточнила Кальпурния.

— Нет, мэм. Ну, не от обычных взрывов. Экранирующие двери, как я уже сказал, обереги и средства защиты, которые обращают пси-колдовство против него самого. Те же самые, что установлены в стенах под этим с’бетоном. Сработаны магосом Ханнери и её жрецами.

— Пошли дальше, — вмешался Даст, когда Шира хотела что-то сказать. Закрыв рот, она последовала за Бруинанном в покои Мастера.

Этот разговор, даже грубость карателя, немного «приземлил» Кальпурнию, разрушил часть наваждения галерей. Когда процессия зашла в вестибюль, Шира вновь смотрела на мир глазами арбитра.

Внешнее фойе покоев Мастера представляло собой вытянутый овал, на обоих концах и дугах которого располагалось по одному арочному проходу с черными металлическими пиками ведьмоотводов; они выступали из притолок, словно зубы из десен. Только один из выходов мог похвастаться настоящими дверями, хотя и они вряд ли заслуживали такого названия. Арку на дальней стороне перекрывала отъезжающая ширма: гидрафурский шелк, натянутый на раму и залакированный до состояния хрупкой твердости. Каркас был сломан, в жесткой ткани остались зияющие дыры там, где объятый ужасом Отранто проломился через преграду.

— Как устроена дверь? — спросила Кальпурния, пока арбитры шагали через фойе.

— Всё на виду, мэм, — отозвался Бруинанн. — Лакированный шелк на деревянной раме. В Башне вам ещё попадутся такие же. Если вы спрашиваете, не отводы ли это, то нет. Просто декоративная ширма. Мэм? — добавил Джоэг, заметив её краткую улыбку.

— Это было важно — я поймала себя на том, что изучаю рисованные узоры на дверях. Как много времени требуется, чтобы привыкнуть к жизни среди людей, основным чувством которых вы не обладаете?

— К этому месту тяжело приспособиться, мэм, во всех смыслах, — на этом эдил-майоре закрыл тему и двинулся дальше, оставив Ширу удивляться усталости, прозвучавшей в его голосе.

Когда все заходили внутрь, она задержалась у сломанной ширмы и провела рукой по ткани и каркасу. Лак оказался грубым, при нанесении его на шелке умышленно оставили неровности от взмахов кисти. Участки двери, обладавшие, видимо, самой приятной текстурой, были потемневшими и отполированными из-за частых прикосновений. Затем Кальпурния пробежалась пальцами вдоль деревянной рамы: да, каркас был легким, но не таким хрупким, как ткань. Потребовалось бы прилично разогнаться, чтобы пробить ширму насквозь.

Когда арбитр шагнула через неровную дыру в следующую комнату, первой её мыслью стало: «Это же виноградник», и всё время, проведенное в Бастионе, Шира именно так и думала о том помещении — как о «винограднике Мастера Отранто».

Комнату заполоняли канаты и шнуры. Они аккуратными рядами свисали с потолков, образуя проходы вроде тех, что оставались между фруктовыми лозами, которые Кальпурния помнила по Иаксу. Все бечевки прикреплялись к полу цепями и кольцами, но без полного натяжения. Четыре лампы, установленные в углах, были накрыты шелком такого же золотисто-коричневого цвета, что и дверная ширма, и освещение напоминало солнечный день на Гидрафуре. Висевшие здесь и там абажуры отбрасывали на пол безумные переплетения теней от веревок. Темные полоски под всевозможными углами ложились к сапогам Ширы и пересекали её ноги.

Одни шнуры и канаты были свиты из грубой пеньки, другие — из тонко распушенного шелка или перевитых ленточек бархата. Некоторые оказывались тоньше мизинца Кальпурнии или толще её руки. Попадались веревки с вплетенными в них клочками бумаги, на которых имелись высказывания и молитвы, бывшие, по мнению Ширы, частью какого-то кредо астропатов. С прочих свисали тонкие металлические цепочки, колокольчики или брелки-кристаллики. В комнате ощущалась элегантность, от которой женщина улыбнулась вновь, неожиданно для самой себя.

Улыбка Кальпурнии погасла, когда Даст схватил её рукой за плечо и развернул к себе.

— Ты нарушила строй, — произнес он. Ведущий каратель оставался в шлеме, и Шира не могла разглядеть его глаз, но видела уродливый, злобный изгиб рта. — Мы шли в формальной процессии. Ты нарушила строй и пренебрегла моими инструкциями. Не забывай, что я здесь командую.

— Мне совершенно понятны особенности моего временного звания, ведущий каратель, — ответила ему Кальпурния. — Фактически, я и руководствовалась ими. Я исхожу из предположения, что мы оказываемся под наблюдением, когда покидаем убежища, подобные территории участка, или, например, этому, — Шира обвела комнату рукой. — Поскольку мой номинальный чин предоставляет нам полномочия для ведения расследования, важно, чтобы никто не усомнился в том, что я остаюсь полноправным арбитром-сеньорис и командую здесь. Я действую так, чтобы соответствовать образу.

Очко в мою пользу, решила Кальпурния при виде того, как изменилось выражение лица Даста, и тут же дернула за цепь с тугим ошейником, на которой держала свои мысли. Шира заставила себя вспомнить, что ведущий каратель прав. Её долг заключался в том, чтобы вести себя соответственно нынешнему положению.

«И кто я без моего долга?», — подумала Кальпурния. Этой мысли пришлось побороться с крохотным проблеском удовлетворения тем, что Даст внял доводам и отступил, но она выиграла за явным преимуществом.

— И правда, кто же я? — пробормотав это вслух, Шира зашагала через «виноградник» к Реде и Оровену, которые стояли над спутанными канатами в дальнем углу комнаты.

— Мы думаем, что он успешно пробрался через большинство веревок, — сказала детектив, когда Кальпурния присоединилась к ним. — Это была одна из любимых комнат Мастера, он очень хорошо её знал. Даже не пользуясь особыми чувствами, наизусть помнил, где что находится. Но здесь, в конце, Отранто запутался в этих двух канатах и не мог выбраться.

Шира присела над выдернутыми веревками. Одну из них потянули с такой силой, что фиксирующие кольца подались и сломались, а сам канат лежал рядом, будто скрученная простыня, сброшенная с постели. За другим, более толстым и тяжелым, тянулись полоски писчей бумаги. Второй канат оторвался только у потолка, но Отранто, похоже, запутался именно в нем. Маленькая цепочка, которой веревка крепилась к верхнему кольцу, вытянулась в сторону дверей, бумажки, по большей части, были выдернуты из плетения — от них остались крохотные корешки, вроде остатков оторванных крылышек насекомых. Оглядевшись в поисках самих полосок, Кальпурния ничего не заметила.

— Ближайшие сподвижники Мастера уже побывали здесь до нашего появления, — сообщил подошедший Бруинанн. — Похоже, за то время они успели, например, подобрать молельные бумаги с этого каната. Вот, видите, где были полоски. Судя по всему, Отранто запутался в веревке, пробираясь по комнате, и они оторвались, когда жертва пыталась освободиться.

— Молельные бумаги? Так вот для чего эти полоски? — известие заинтересовало Оровена. — Возможно ли, что их уничтожили из каких-то определенных побуждений?

— Их заполнял предыдущий Мастер, — ответила Лазка. — Третий с конца, точнее говоря. Это некая форма медитации для астропатов, которые ещё в силах ею заниматься. Они используют густые чернила, при работе с которыми псайкерам легче воспринимать написанные слова и отслеживать их мысленным взором. Очень медленный процесс, очень точный и сложный, учитывая, что у них нет глаз. Он помогает астропатам сосредоточиться и успокоиться, когда это необходимо.

— Кто выбирает для них молитвы? — спросил Оровен, но детектив пожала плечами. Осторожно наклонившись над одной из уцелевших полосок, Кальпурния прочла написанное вслух. Почерк был напряженным и излишне аккуратным, как у детей, а чернила обладали странным, слоистым блеском.

Это Море порождает Безумие и Пробуждение наших Теней

Неумирающий Маяк и Защитник, с которым мы Связаны,

Твой Свет ослабляет Тяготы наших Оков

Твоя Песня радует нас в Трудах посреди Кричащей Тьмы.

— Такой катехизис мне незнаком, — заметил священник.

Реде снова пожала плечами.

— Поговорите с кем-нибудь из служителей, — ответила она. — Уверена, они найдут для вас источник, если вам это кажется важным.

Тон женщины раздражал Ширу: казалось, что соглядатай с удивительной отстраненностью относится к расследованию, в результате которого может оказаться соседкой Кальпурнии по Инкарцерию, если гидрафурское командование сочтет Лазку виновной в упущениях.

— Мы здесь слишком задержались, — объявил Даст. — Идем дальше.

Покои Мастера, расположенные за «виноградником», представляли собой скопление невысоких округлых келий, соединенных простыми арочными проходами, в притолоках которых не торчали зубы ведьмоотводов. Первым на это обратил внимание Оровен.

— Индивидуальные помещения не разделены, — пояснила Реде. — Вот она, последняя линия обороны.

С этим Лазка кивнула головой, указывая за спины троим пришлым Арбитрес. Повернувшись, они оценили дверь, через которую только что попали внутрь. Присмотревшись внимательнее и вспомнив рассказ детектива об этом укреплении, Кальпурния решила, что «дверь», мягко говоря, неточное название для него.

Наружную защиту обеспечивали ведьмоотводы, подобные тем, что уже встречались арбитрам; с шипов свисали молельные полоски и церемониальные амулеты. Внутри располагалась ауспиковая арка, стены которой покрывали резные морды горгулий, скрывавших в себе датчики-нюхачи и сканеры радужки. В уродливых пастях и когтистых лапах они сжимали стволы флешеттометов и распылителей кислоты. Арочный проход был настолько коротким, что Шира могла пересечь его одним широким шагом, но в стенах хватало смертоносного оружия, чтобы свалить любого врага на месте. Кальпурния заметила, что крепления установок покрыты щербинами и пятнами: Отранто включил защиту мысленным криком, направив её против неизвестного преследователя. Не то, чтобы это сильно помогло астропату.

Сама дверь представляла собой огромный бронированный затвор, бесшумно ходивший по смазанным направляющим и шарнирам. Это была овальная пластина адамантия, толщиной больше охвата ладони, с поверхностью, отделанной резными благословлениями и оберегами, кристаллическими псайк-заземлениями, серебряным орлом со священными писаниями, магнитными замками и скользящими засовами.

— Надежнее, чем ведьмоотводы снаружи, — сказал им Бруинанн. — Надежнее, чем большинство защитных включений в других стенах, как мне объясняли. Дверь закрывается и механически, — вот этими засовами, — и магнетически. Механикумы встроили в запорный механизм устройство, дух которого способен призывать стазис-поле. В этом случае запоры не сдвинутся с места, пока систему не успокоят правильными кодами. Все движущиеся части покрыты такими же оберегами от ведьм, как сама дверь и отводы. Схема разработана так, что, когда запоры сдвигаются и закрывают проход, их обереги соединяются с оберегами двери и усиливают прочность защиты.

— В подобную вещь можно поверить, — заметил Оровен и поймал на себе взгляд Джоэга. — Я не пытался сострить, эдил. Таинства Машины являются нам по Его милости, точно так же, как и мои собственные святые обеты. Духи устройств повинуются Его власти так же, как и человеческие. Император хранит. Разве вы никогда не обсуждали эту тему с, как её, Ханнери? Нет?

— Магос — не самое общительное создание, — вмешалась Реде. — Она помогла открыть дверь, когда мы пришли искать Отранто, и общалась с ауспиками в арке. Так удалось подтвердить, что Мастер использовал код активации, и устройства учуяли врага. Всё это магос проделывала удаленно, с помощью марионеток, говорила через сервиторов или младших жрецов, передающих её голос.

Голос самой Лазки звучал напряженно. Мистерии Механикус порой казались отталкивающими людям, не входящим в техножречество.

Даст тем временем изучал вход с повадками человека, привыкшего работать с защитными дверями. Проведя пальцами по линиям оберегов, ведущий каратель рассмотрел запирающий механизм. Подошедшая Кальпурния присоединилась к нему; она всмотрелась в миниатюрные узоры оберегов и мощное устройство, способное за несколько мгновений плотно задвинуть громадную адамантиевую плиту.

— Закрываю, — отрывисто произнес Даст. — Выйди из прохода и засеки время.

— Затвор закрывается! — крикнула Шира, отступая в прихожую. В предупреждении не было нужды: проктор, возглавлявший процессию, расставил остальных арбитраторов в оцеплении посреди «виноградника». Они остались на постах, когда дверь скользнула по направляющим, захлопнулась и заблокировала арочный проход. Кальпурния приготовилась к оглушительному лязгу, но встречу металла с металлом ознаменовало лишь вкрадчивое шипение. Все части затвора соединились плавным движением, что было возможно лишь благодаря скрупулезному мастерству Механикус. Легкое дуновение воздуха, вытолкнутого дверью из косяка, коснулось лиц арбитров, и они оказались запертыми на месте убийства.

Для полного закрытия двери потребовалось менее четырех секунд.

— Кто бы ни гнался за Мастером, он, должно быть, дышал Отранто в спину, когда тот вбежал в свои покои, — сказал Оровен. Даст, снова подошедший к затвору, изучал, как тот сидит в пазах. Насколько видела Шира, дверь вошла в стену очень гладко, возможно, вообще без швов.

— Споткнувшись и запутавшись в канатах, астропат должен был потерять время. Убийца мог нагнать его, — предположила Кальпурния, но нахмурилась, говоря это. Реде кивнула.

— Значит, мэм, вам это тоже кажется странным. Ведьмоотводы опускаются примерно вдвое быстрее, чем закрывается дверь, поэтому, кем бы ни был преследователь Мастера Отранто, он вбежал в этот проход сразу же за жертвой.

— Так быстро, что и оружие в арке не успело сработать, — вставил каратель, отойдя от двери. — Ублюдок гнался за ним по пятам, был настолько близко, что всадил нож в Мастера, как только тот повернулся. Но что же, черт подери, произошло, когда Отранто запутался в канатах снаружи и упал?

— Тут у нас идеи закончились, — ответила Лазка. — Итак, наш убийца преследует Мастера через половину крепости. Астропат охвачен смертельным ужасом, пульсации которого расходятся по всему Бастиону, невзирая на активное сдерживание. Враг так близок к Отранто, что преодолевает рухнувшие отводы и захлопнувшуюся дверь без единой царапины. Да, вериспексы у нас неопытные, но в тех местах, где преследователь мог бы пораниться, мы не нашли никаких биоследов. С другой стороны, Мастер запутывается в канате, падает и пытается встать, но убийца не наносит удар. Он ждет, пока Отранто освободится и снова ринется бежать, затем бросается за ним во внутренние покои, и, как только закрывается дверь, делает свое дело.

— И потом, — подхватил Бруинанн, — исчезает. Мы открываем комнату и находим только труп астропата. Дверь не отпиралась перед ассасином, отводы не поднимались. Его не учуял ни один ауспик и не заметил не один свидетель. Его не удалось вычислить на псионических сеансах или отследить методами вериспексов.

Арбитры стояли молча, обдумывая услышанное.

— Очень рада, что вы прибыли направлять нас, арбитр-сеньорис, — произнесла Реде, но в её улыбке не было ни капли теплоты.

Изучив бронированную дверь, Кальпурния решила осмотреть комнату и следы, оставленные в ней Мастером во время бегства.

Циновки здесь оказались более изысканными, чем снаружи: хотя с виду покрытие представлялось соломенным, на ощупь оно было мягким, как шерсть. Его стандартный серо-зеленый цвет не менялся по всему полу, но Шира заметила, что материал сплетается в изящные узоры, по которым слепой, но босой псайкер мог определить, где именно он находится. Стены были покрыты панелями из темной древесины, немного обработанной, чтобы усилить природную шероховатость, сделать её ощутимой при касаниях. По обеим сторонам двери раньше стояли курильницы на высоких и тонких подставках, но теперь они покосились, а жаровни погасли. Впрочем, Кальпурния всё же почувствовала тончайший запах, замысловатое сплетение благовонных ароматов.

След Отранто начинался у дверного прохода. Его суть, кажется, постоянно менялась: в одном месте циновка была расплющена, словно по ней проехал танк, в другом покрытие обуглилось и вспучилось, словно поднятое дыханием раскаленной топки. Чуть впереди настил полностью уцелел, но выцвел, как будто месяц пролежал под беспощадным солнцем. Дальше краски вернулись, но материал растрепался и протерся, как разъеденный чем-то. Деревянные панели над покосившимися кацеями обуглились и частично рассыпались.

Волна ужаса, захлестнувшая Мастера в последние минуты жизни, прокатилась и по его покоям. Представив, что Отранто чувствовал в те мгновения, Шира содрогнулась. Оглядев помещение, она поняла, что ни один из Арбитрес не вступал на путь, оставленный астропатом в циновках. Без всяких предупреждений и указаний, они инстинктивно избегали этих участков пола.

Поморщившись от внезапного спазма в руке, Кальпурния осознала, что до боли сжимает нашейную аквилу между большим и указательным пальцем. Волевым усилием заставив себя отпустить значок, арбитр прошла через внутреннюю дверь в спальню Мастера — место, где он скончался.

Одинокий запыленный люмен, установленный в центре потолочного свода, перегорел в момент смерти Отранто и не был заменен. Вместо него комнату освещали яркие, не дающие теней переносные лампы Арбитрес. Шира осмотрела скудную обстановку, озаренную их сиянием.

Следы в напольном покрытии здесь ограничивались несколькими потертостями, которые мог оставить кто угодно. Постельное белье так и осталось немного скомканным с того момента, как Мастер последний раз спал здесь, если он вообще тут ночевал. Астропат упал в ногах кровати и умер, не коснувшись простыней. Пятна его крови до сих виднелись на полу около постели.

Возле кровати находились шесть маленьких треног — подставок для курильниц и музыкальных шкатулок, прежде тщательно расставленных по какой-то схеме. Сейчас все они были перевернуты и указывали ножками, словно пальцами или стрелками компасов, на место смерти Отранто.

И ничего более. Кальпурния, бывавшая прежде на местах убийств, почувствовала, как спадает напряжение: у неё расслабились плечи и вырвался тихий вздох. Шира не понимала, что именно ожидала увидеть здесь — призрак старого Мастера? Какое-то существо, рожденное из ведьмацкой злобы, вроде тех, что навигаторы замечают среди звезд? Она не знала.

Из спальни вели две двери, по одной с каждой стороны кровати, на одиннадцать и один час, если принять направление на главный вход за шесть часов. Первый проход был темным, второй слабо освещенным; за ними находились смежные комнатки, отмеченные на планах Реде. Кальпурния зашагала к левой двери, заметив по пути, что Даст пошел направо.

За темной аркой перед ней скрывалось помещение для медитаций, даже менее обставленное, чем спальня. Единственным намеком на мебель оказалась маленькая циновка посреди пустого скалобетонного пола. В комнатку попадало достаточно света от дуговых ламп Арбитрес, чтобы Шира смогла разглядеть голые стены и высокий потолок.

Заглянув внутрь, Кальпурния внезапно и лихорадочно выскочила оттуда, хватаясь за рукоять дубинки на поясе. Тут же собравшись, она проигнорировала удивленный взгляд Оровена и шагнула обратно. Когда глаза Ширы привыкли к сумраку, она поняла, что мелькнувший вверху отблеск света — это не чьи-то буркала во тьме, а бледные драгоценные камни. Потолочный свод был украшен имперской аквилой, и геммы подчеркивали очертания её крыльев, а также окружали венцом слепую левую голову.

Кальпурния вздохнула и вернулась в спальню, понимая, что Оровен по-прежнему смотрит на неё. У Ширы возникло предчувствие, что оба надзирателя припомнят ей этот моментальный испуг по возвращении в участок.

Но тут из правой комнатки раздался крик Даста, и Кальпурния мгновенно бросилась туда с дубинкой в руке. Пробежав мимо Оровена, она ворвалась в помещение, где ведущий каратель уже целился из дробовика в седовласую женщину, облаченную в мантию успокоительницы. Незнакомка, сидевшая посреди оранжереи, смотрела на арбитров без всякого удивления.

Глава пятая

Они были в оранжерее с Иланте.

Коридоры, ведущие с жилых палуб служителей, встречались с галереями астропатов на широкой отполированной платформе, над которой пересекались высокие, увешанные светильниками арки. Колокола Бастиона уже отзвонили перед грядущей сменой, сообщив, что ожидается полдюжины трансов приема-передачи, и на станции царила тихая суета. Туда-сюда бродили целыми толпами уборщики и чернорабочие, пригибаясь под тяжестью переносимых грузов. Из лестничных колодцев, ведущих к восточной стороне Второго барбакана, появлялись младшие апотекарии с серьезными лицами. Держа в руках контейнеры с инструментами и лекарственными препаратами, они направлялись в донжон, чтобы присоединиться к своим начальникам в гнездах. С многочисленных палуб-бараков, расположенных по бокам той же башенки, выходили успокоители и травники. Их целью была Куртина, где служителям предстояло облегчать страдания измотанных тел и истерзанных разумов. Писари и саванты, шаркая ногами, брели к своим постам, расположенным под сводами зала Шифраторов в скрипториуме.

Тикер Ренц, облаченный в служебную униформу со всеми положенными ему знаками различия и отличия, стоял в центре этого круговорота. В Бастионе хорошо знали, что он то и дело рыскает по коридорам, якобы с тем, чтобы удостовериться в бесперебойной работе станции для последующего доклада Мастеру. Намного чаще Тикер делал это, чтобы привлекать к себе взгляды и оставаться на виду, изображая некое подобие вышедшего на прогулку царедворца, окруженного стайкой друзей и протеже, да и вообще всех, кто хотел попросить его о какой-нибудь милости.

Сейчас Ренц бродил под арками, поглядывал на ворота, за которыми начинались лестницы, ведущие на верхние уровни донжона, и направлял по ним угрюмые мысли в сторону внутренних галерей астропатов и личных покоев Мастера.

Они были там с Иланте, эти Арбитрес, которые каким-то образом оказались на борту и промаршировали в самую гущу нынешних проблем, а Тикер не мог ничего с этим поделать.

Ренц знал о существовании арбитров, да и кто ж не знал? Но до сих пор они оставались безликой угрозой: когда Бруинанн и его громилы в этих своих мундирах и мрачных доспехах со шлемами появлялись в здешних коридорах, Тикер всегда старался поскорее отвернуться.

Теперь… теперь ему не хотелось думать о происходящем. Как они могли оказаться там с Иланте, когда Ренц хотел сам войти в покои Отранто и поговорить с этой мелкой суч… с этой женщиной? Ему требовалось решить кое-какие вопросы, но теперь там были Арбитрес. Ему требовалось поговорить с Иланте, но он…

И где, мать их, Дешен и Кито? Они должны были появиться здесь. Разве их работа заключается не в том, чтобы советовать и помогать ему? Так где же, мать их, эти двое?

Дешен и Кито стали пусть незначительной, но целью для гнева Тикера, и, мысленно выругав помощников, он сумел немного собраться с мыслями и вернуться к ужасному главному факту: Арбитрес. Им здесь не место. Кто вообще решил, что арбитры знают хоть что-нибудь… хоть о чем-нибудь? Кито сказал что-то насчет того, что эта женщина, Кальпурния, может принять командование Башней, если захочет. Принять командование! Заправлять здесь, как будто у неё есть на это какое-то чертово право!

Что может какой-то гидрафурский арбитр в тяжеленных сапогах знать о том, как надо поддерживать работу Башни?

Ей неизвестно то, что известно Ренцу. Она не знает, что успокоитель Оттр обладает ментальной броней прочнее солдатского панциря, и может, не рискуя сломаться, проводить самые тяжелые смены возле таких взвинченных типов, как Джаул и Анкин. Она не знает, что Кито отлично разбирается в том, кто из астропатов лучше других контактирует с псайкерами Флота, и именно он может подсказать, кого отправить на дежурство в гнезда во время прохождения эскадры боевых кораблей.

Арбитр не знает, что астропата Святосталь, каким бы ни был номинальный уровень её способностей, нельзя дальше повышать в чине, пока Ангела-с-Ауриги не поставят заместителем мастера-дозорного — потому что Тикер обещал ему это. Она не знает, как устроено внутреннее распределение, как следует… варьировать нормы снабжения, чем всегда занимался Ренц. Она ничего не знает о тонкостях назначений на смены и выделения пайков, которые должны указывать кому-то на его место, а кому-то служить поощрением. Тикер превосходно разбирался в этих тонкостях, хотя никогда и нигде их не записывал.

На мгновение не совладав с нервами, Ренц вскинул руки к вискам и смял края бархатной шапочки, перекосив её на потеющем лбу.

Как ему объяснить весь смысл подобных распределений какому-то арбитру со сжатыми челюстями и планетной пылью на сапогах? Они просто, ну, организовались со временем, когда Тикер начал по-своему интерпретировать и поправлять распоряжения Мастера. Как доказать Арбитрес, что все привилегии, медленно созданные им для себя, заслужены по праву? Как доказать, что его друзья должны занимать места, которые он им выделил? Всё было бы так очевидно, если бы Ренц смог объяснить ситуацию арбитрам, если бы Иланте не влезла в это первой. И теперь ему нужен был план.

Дешен хорошо разбирался в таких вещах. Так где же он?

— Арбитры, — произнес Гессант Лоджен тихим голосом, почти не потревожив тишину в галереях астропатов. Его лицо скрывалось в тени капюшона, отброшенной тусклыми лампами, — Шира Кальпурния и её люди. Запомните, что я сказал.

Двое астропатов, к которым он обращался, сохранили прежние позы. Они продолжили стоять, будто края книгодержателя — слегка повернувшись друг к другу, держа расшитые вымпелы, что свисали с потолка на перекрестке коридоров. Пальцы псайкеров гладили толстую ткань до жути одинаковыми движениями. Выражения лиц, покрытых глубокими морщинами, привычными для давно служащих астропатов, оставались безмятежными и немного отвлеченными. Их пустые глаза — у Брома были зашиты веки, а кожа на глазницах дель’Катира просто съежилась и пожухла настолько, что скрыла всё под собой — безразлично смотрели над плечами посланника. Между псайкерами, ежась от присутствия двух вооруженных витиферов позади, стоял служитель Аккверин, который пытался скрыть нервозность. Украдкой взглянув на бархатный чехол в опущенной руке Лоджена, он отвернулся и попытался сделать вид, что вообще туда не смотрел.

— Мы будем помнить о вас, сэр, — ровным и сухим, как бумага, голосом ответил Бром мгновением позже. — Но вы действительно уверены, что не ошиблись, и мы можем помочь вам? Это ведь уже обсуждалось между нами.

— Обсуждалось, и я не вижу нужды повторяться, — Гессант начал было откланиваться перед двумя слепцами, помедлил, неуверенно закончил жест и отвернулся. Несколько секунд спустя его голубовато-серый капитанский китель уже пропал в полумраке подгнездовых коридоров. Когда Лоджен заворачивал за угол, краткая вспышка света очертила его силуэт, заставив Аккверина моргнуть, но и человек, и сияние тут же исчезли.

— Что это было, вот прямо сейчас? — спросил Бром тем же ровным голосом.

— Он включил люмен, сэр. Чтобы осветить дорогу, наверное.

— Я так и подумал, — заметил дель’Катир. — Ощутил изменения в воздухе. Свет можно почувствовать, если знаешь нужные приемы.

Служитель задумался, не было ли это сказано специально для него. Возможно, удивление Аккверина тем, что слепой астропат заметил вспышку, оказалось слишком очевидным.

Когда у парня мелькнула такая мысль, оба псайкера повернулись к нему и одарили мимолетными, совершенно одинаковыми улыбками, дав понять, что он позволил переживаниям выйти наружу. Сложив руки перед собой, Аккверин поклонился им. Повторив про себя десять строчек из катехизиса, знакомого с детства, служитель вновь успокоил разум; старые астропаты за это время обогнули его с боков и побрели по коридору к Зеленому Гнезду. Уважительно подождав, пока они и витиферы пройдут мимо, юноша развернулся и занял положенное место в процессии, между псайкеров и в двенадцати шагах позади — так, чтобы не закрывать обзор охранникам.

Старший астропат дель’Катир ощутил паренька как быструю, яркую вспышку красок на краю восприятия. Она влилась в общий узор, в который уже входили гудение энергетических потоков в силовых кабелях Башни, шаги Брома, позвякивание его цепочки-амулета, а также отдаленные звуки шаркающих подошв самого дель’Катира и стук посоха, положенного ему по чину.

— Что думаешь о госте? — спросил он товарища. Слова прозвучали тишайшим бормотанием, но более ничего и не требовалось. Они с Бромом были старинными друзьями, давними коллегами. Там, где перекрывались стелющиеся края их сознаний, разумы сплетались; белые огни в центрах черепов пылали и плясали в столь близком ритме, что практически сливались воедино.

Бром легко уловил вопрос, просто не стал отвечать.

— Я понимаю, друг, — продолжил дель’Катир. — Скверные времена, беспокойные, и этот Лоджен — всего лишь тень в гуще событий.

Он не произнес слова «тень», эта часть фразы была образом-вспышкой в дымке сознания. Гессант оставался загадкой, белым пятном в их познаниях, непредсказуемым и опасным для слишком близкого изучения.

В качестве ответа Бром принял этот образ и развернул его. Как по опыту знали астропаты, такие завихрения распадались после смещения и ослабления потоков. Изображение этого процесса часто пересылалось из разума в разум как символ освобождения, окончания трудных времен и спада напряжения.

— В тенях Лоджен или нет, я бы не стал думать, что он неспособен прямо переговорить с Арбитрес, — вслух добавил Бром, что придало некий объем смыслу отправленного им образа: загадка Гессанта разрешится или будет разрешена. Астропат надеялся, что арбитры смогут разобраться с любой опасностью или заговором.

Дель’катир поразмыслил над этим.

— Странно, что они были настолько целенаправленны. Ты думаешь об этом со мной?

Он создал ментальный образ хора астропатов, настолько огромного, что его не смогли бы собрать даже в Башне Слепцов, но использующего всю свою мощь для передачи рутинной обзорной шифровки Администратума через чистый космос. Добавил ощущение громадной силы, оставшейся без дела или направленной на выполнение удивительно простых задач.

— Знаешь, не тебя одного это удивляет, — Бром ответил только голосом, поскольку был занят приведением в порядок собственных мыслей. — Ещё Святосталь, Туджика и, гм…

Фраза повисла в воздухе. Удобнее перехватив посох, дель’Катир на секунду оперся на него и коснулся сознанием микроорнамента на тяжелом позолоченном набалдашнике. Этой вещью он владел на протяжении восьми десятилетий, и узоры оставались столь же усладительными для психических чувств астропата, как и в первый день — на корабле, летящем к Гидрафуру. Тогда боль Связывания ещё не ушла из ослепших глаз псайкера, а в глубине его сути пылал новый белый огонь.

— Да, разумеется, — дель’Катир вздохнул и старики вновь двинулись по коридору. Бром принялся вертеть в пальцах «палочку успокоения». — Сколько их уже выстроилось в очередь? Кто подходил к тебе?

— Официально? Никто, — сухо усмехнулся Бром. — Прошу тебя, друг… тело Отранто едва остыло, его отголоски только умолкли. То, что осталось от него, всё ещё летит домой, к огню.

Он дернул пальцами; шедшему позади Аккверину этот жест показался совершенно случайным. Дель’Катир, обладавший чувствами, недоступными юному служителю, понял, что его друг указывает на Землю, в свет Астрономикана.

— Прежде, чем уляжется шум вокруг его смерти, нас ждут ещё худшие неприятности. Думаю, здесь я высказываю наши общие мысли, не так ли? — после этого Бром замолчал.

Шагавший рядом товарищ настолько углубился в мысленное созерцание резьбы на посохе, что её ментальное изображение начало излучаться вовне. Бром воспринимал узоры так четко, словно сам касался их.

— Туджик, — наконец, промолвил дель’Катир. — Хм. Последние годы он совсем не скрывал своих амбиций, верно? Вот только поддержку завоевывал не в тех местах.

— И завел себе не тех врагов, — отозвался Бром.

— Думаешь, Отранто вообще переживал из-за этого? Не припоминаю, чтобы он слишком волновался о своем преемнике. Во многом поэтому всё так и получилось, и теперь эта женщина-арбитр сидит в покоях Мастера. И на его месте, я не сомневаюсь. Ха!

— Ха. Да, ты прав — в этом действительно вся суть проблемы.

Хотя в дальнейшем почтенные астропаты почти не говорили вслух, они продолжали обдумывать сложившееся положение, и дошло до того, что их мысли начали проникать в разум служителя. Сам не понимая, почему, Аккверин представил себе Тикера Ренца, взвинченного и раздражительного майордома убитого Мастера. Юноша не любил его, и радовался, когда по делам службы, как сейчас, оказывался вдали от советника Отранто. Тем не менее, образ Ренца продолжал болтаться у него в голове. Служитель зашагал шире, чтобы немного приблизиться к псайкерам, и напряг слух, вспоминая инструкции Лоджена:

«Когда я уйду, подслушивай все их разговоры, а потом передавай мне. Всё, что они будут говорить об этом расследовании Арбитрес, а особенно то, что они хотели бы сохранить втайне от меня. Всё, что они скажут о кандидатах на место Мастера, и всё, что будет упомянуто о подозреваемых в убийстве Отранто. Это сообщишь в первую и главнейшую очередь».

Гнездо Огненного Дозора назвали так потому, что оно чаще всего использовалось для переговоров с астропатическими станциями, расположенными в направлении сегментума Соляр. Внимание псайкера обращалось в сторону Святой Земли и великого божественного горнила Астрономикана.

Зеленое Гнездо, находившееся ближе к донжону, получило свое имя после того, как на протяжении долгого времени предназначалось исключительно для передач Флота, и было окрашено в соответствующий цвет линейной группировки Пацификус (астропаты этого различить не могли, хотя знали о таком факте). Основание «насеста» окружали старые кельи охранников и усиленные псайк-обереги, которые флотский персонал использовал для контроля перемещений вверх и вниз по башенке. Теперь, после отмены прежних ограничений, гнездо отвели для наиболее непредсказуемых псайкеров, нуждавшихся в самой тщательной охране и сдерживании.

Неопытные юноши или изможденные старики, напротив, несли службу в Гнезде Отголосков. Корнями эта башенка уходила в древние оружейные мастерские, перестроенные так, чтобы вмещать огромные хоры, которые отдавали свои силы либо менее уверенным астропатам, либо тем, кому требовалось вынести тяжелейший сеанс связи.

Фонарное Гнездо, расположенное вдали от остальных, у вторичных доков, обладало одними из самых хорошо сработанных механизмов, благодаря чему лучше других защищало разум псайкера от любых помех или ментальных возмущений, вызванных иными передачами. Оно предназначалось для астропатов, несущих Тихую Вахту: постоянно открытый прием незапланированных сигналов о помощи или предупреждений, а также дежурство на случай травмы или перегрузки соединения у кого-то из их коллег.

И, наконец, Гнездо Костей. Одновременно с тем, как Зеленое Гнездо уплыло от флота и стало рабочим местом псайкеров Бастиона, Гнездо Костей понемногу утратило прежнее значение личного «насеста» Мастера Башни. Согласно вечному закону Астра Телепатика, главой подобного комплекса мог быть только совершенно полноценный астропат, которому следовало регулярно исполнять служебный долг. Гонваль, предшественник Отранто, никогда особо не думал о персональном гнезде, а последнего Мастера это заботило ещё меньше. Таким образом, Гнездо Костей, расположенное так близко к краю донжона, что человек в вак-костюме мог бы, раскинув руки, коснуться обоих, теперь отводилось любому попросившему об этом псайкеру.

Это, разумеется, было совершенно неподобающе. При попустительстве Отранто позиция Мастера утратила значимость — в этом был твердо уверен старший астропат Туджик. Конечно, такое положение изменится. Оно уже начало бы меняться, если бы не чертово расследование Арбитрес; как только Туджик обретет полномочия Мастера, он обязательно займется делом. Астропат пообещал себе это, пока поднимался на лифте внутри башенки к Гнезду Костей в сопровождении адъютанта и витифера с пистолетом, обернутым красной тканью.

Туджика забрали на Черные Корабли в девятнадцать лет, и к тому времени он уже два года прослужил у собственного отца, приводя в порядок семейные заставы. Со Связывания души псайкер вернулся с белым огнем глубоко внутри и глазами, выжженными дочерна, но, по милости Императора, сохранил ясный разум и память. Да, то была милость, и не бесцельная. Столь многие астропаты лишались воспоминаний и даже высших мозговых функций, испепеленных в момент Связывания, но Император оставил Туджику все его прежние навыки — разве это не было знаком свыше? Ему суждено привести в порядок и эту гребаную заставу, прямо как в молодости.

Двери лифта открылись. К гнезду вел, в буквальном смысле, ребристый коридор: стены были отделаны человеческими ребрами, черепами и позвоночниками, а также длинными костями рук и ног, выложенными в мрачной симметрии. Древние, тщательно сбереженные останки. Туджик ковылял мимо них, то и дело останавливаясь, чтобы выпрямить сутулую спину и позволить адъютанту отрегулировать аугментические лонгеты, подкрепляющие усохшие ноги псайкера. Астропатическое послание для Санто-Певрельи будет готово приблизительно через два часа и пятнадцать минут… Он захромал дальше, размышляя на ходу.

В нем не было ни капли лености Отранто, который отдал половину власти над станцией этому выскочке, мелкому майордому с его дружками, или же идиотской претенциозности Святостали. О, конечно же, она была истово верующей, и Туджик, несомненно, назвал бы её первой среди равных в группе старших астропатов. Впрочем, он сохранял уверенность, поскольку всегда знал, что станет преемником Отранто. Титул «Мастера Башни» принадлежал Туджику; он заслуживал его.

Вздохнув, псайкер опустился на кушетку и приступил к мысленным упражнениям. Где-то внизу шифраторы выполняли последние этапы кодирования и сплетения данных, предназначенных для Санто-Певрельи. Они кодировали информацию для Туджика, чтобы астропат передал его через космос, тем, кто ждет в форте на высокогорье Певрельи.

Тем временем старший астропат Святосталь прогуливалась в Дымном Саду.

Там не было ни цветов, ни деревьев. Сад представлял собой древний отводной туннель, который шел вниз под углом от помещений, расположенных на средних уровнях донжона. Когда-то в них располагались орудийные батареи и пусковые установки, а в вентиляционную трубу всасывались продукты сгорания. Теперь туннель вновь был полон дыма — дыма благовоний и ароматных масел, курящихся и испаряющихся, смешанных в идеально точных пропорциях. Все эти препараты готовил Тикер Ренц, а размещали его помощники и ученики.

Пол сада-коридора имел углубление вдоль центральной оси. Две поднятых дорожки по бокам были покрыты негрубыми округлыми голышами, отполированными до гладкости шелка, так, чтобы не повредить босым ногам. Средняя, опущенная часть, находилась под слоем той же самой гальки, но над камешками стояла вода, доходившая до лодыжек. Её можно было разогреть так, что в туннеле начинало парить, и обогатить тем самым насыщение воздуха, либо охладить, чтобы кожа испытывала внезапное, очищающе-ледяное прикосновение.

Святосталь пришла в Дымный Сад сразу после неспокойного транса в Гнезде Отголосков. Больше трех часов она пыталась вытянуть до безумия тихое послание из матриц Телепатики на Каруане-W, поймать ментальными пальцами сжатые отрывки мыслей и забросить в собственный разум. Женщина заталкивала их в сознание, достаточно глубоко, чтобы по окончанию сеанса шифровка не рассеялась подобно туману. Разумеется, всё закончилось успешно: Святосталь не из пустого тщеславия считала себя астропатом первой категории. Псайкер надежно заперла мелодию в разуме, а затем выпустила наружу, — уже в виде слов и кодов, — прямо в уши транскрипторам и вокс-ловцам, пока сознание женщины успокаивалось, вернувшись за стены гнезда и под костяные своды её собственного черепа.

После напряженного транса Святосталь дрожала от утомления и постоянно ощущала психические отголоски. Она видела странно повторяющийся образ карты Судьи из Таро Императора, покрытой брызгами крови и черной краски, и чувствовала жар, обвивающий кости лица и шеи.

Астропат с удовольствием поддернула платье и босиком зашагала по водной дорожке, ощущая, как ледяная вода успокаивает ноги (чем выше, тем менее отчетливым становился эффект — в момент Связывания души отмерли нервные соединения в верхней части тела Святостали, так что её голова и плечи оказались навечно онемевшими; ступни, впрочем, прекрасно чувствовали холод). Проходя через клубы пара и ароматного дыма, женщина смутно различала их запахи, но, чтобы более четко осознавать их, ей пришлось бы поддерживать отказывающее обоняние психическим восприятием. Такая процедура потребовала бы усилий, к которым псайкер сейчас не была готова. Она просто шагала вперед.

По «берегу», стуча подошвами о гальку, шагала служительница, державшая в руках квадратный футляр с механическим вокс-ухом, которое благословила для астропата магос Ханнери. Впитывая окружающие звуки, оно направляло их в аугметические системы, свисавшие с ушей Святостали подобно лозам, а те передавали колебания в атрофирующиеся слуховые нервы. Витифер псайкера — или, по крайней мере, назначенный ей на сегодня — ступал рядом со служительницей, как всегда держа пистолет наготове. По другому бортику шла представительница посланника Лоджена.

— Господин Лоджен любопытствовал, нет ли у вас идей относительно того, почему Арбитрес ещё не общались с вами по поводу перехода власти? — спросила женщина, имя которой Святосталь не потрудилась запомнить.

— Мне всё равно, — ответила астропат. — Я занималась своей работой, не более того.

— Со всем уважением, дамуазель, мне не верится, что вас не посещали мысли об этом. Известно, что вы отличаетесь пылкой верой и честолюбием. Вы отмечены собственным призванием, как становится ясно по вашему имени.

Не было ничего необычного для астропата в том, чтобы взять себе после Связывания души новое имя, так или иначе отражающее часть испытанных ими ощущений. Святосталь редко видела металл до того момента; она знала это по смутным воспоминаниям, сохранившимся после того, как в неё ворвался белый огонь.

— Никто со мной не говорил, — резко бросила она, нарушив воцарившуюся тишину. — Никто вообще ни с кем не говорил. Сейчас арбитры в галереях, а больше я ничего не знаю. Наверное, вынюхивают что-нибудь в комнатах Отранто.

— Так вы следите за ситуацией? — с приятным удивлением спросила представительница. — Мастер Лоджен велел мне…

Из слухового ящика раздался мощный треск помех, и женщина, вздрогнув, умолкла. Святосталь спрятала улыбку: она научилась вызывать такие всплески крошечными разрядами ментальной энергии. Это неплохо помогало сохранять преимущество в разговоре.

— Девочка моя, я не сомневаюсь, что ты думаешь, будто занимаешься здесь страшно важными делами. Слышала, как ты назвалась моему ассистенту «представительницей посланника Лоджена». Что ж, если он так взбудоражен насчет передачи власти, пусть явится сюда и сам поговорит со мной. Для официального посланника твой господин как-то уж очень часто прячется на своем маленьком кораблике и очень редко, так сказать, посольствует.

Женщина начала что-то отвечать, но её заглушил очередной «жжж-хррр!» из коробки.

— А до тех пор я, пожалуй, буду помалкивать, — продолжала Святосталь. — Если тебе известна моя репутация, тогда ты знаешь и об этом напыщенном болване Туджике, и о том, что, хоть он и болван, но за нами двоими нет ни одного достойного преемника Отранто. У твоего господина будет достаточно времени поговорить и с нами обоими, и с этой женщиной-арбитром. Когда Лоджен решится на это, пусть попросит меня уделить ему немного времени.

— Мой господин…

Жжж-хррр! Аугметический аппарат Святостали уловил тихую ругань представительницы.

— На этом всё. Убегай поскорее и оставь меня, пожалуйста. Через двадцать семь часов мне нужно отправлять шифрограмму на Авиньор, а из-за тебя я не могу даже расслабиться для необходимого отдыха.

Расширив пси-восприятие, астропат ощутила, как женщина кланяется и размашистым шагом уходит из сада. Хмыкнув, Святосталь зашагала дальше. По правде говоря, её ошеломили Арбитрес, их бурное прибытие и нынешнее затворничество. Разве не все арбитры громилы и идиоты? Бруинанн и эта детектив, которая считала себя такой таинственной — уж точно.

Святосталь была астропатом первой категории, и настало время ей обрести звание, отражающее это. Уже очень давно она должна была стать Мастерицей, и терпение женщины почти истекло.

Мужчина с двухцветной бородой, который так шумно ворвался в оранжерею Мастера и накинулся на неё, уверенно держал себя в руках. Его гнев ясно читался в темных глазах и гортанном голосе, но Торма Иланте довольно быстро заметала, что плечи и руки незнакомца не дрожат, а кричит он хоть и громко, но тщательно выбирает тон. Как же сильно, подумала женщина, ему хочется шагнуть вперед и ударить её стволом дробовика в лицо и грудь, сбить с ног? Он контролировал это, как контролировал всего себя; интересно.

В тираде возникла пауза. Иланте не знала, как после всего этого прозвучит её собственный голос, но он оказался удивительно ровным. Это весьма порадовало женщину.

— Разумеется, я назову себя, господин. Я — дамуазель Торма Иланте, прежде служившая в свите господина капитана Галана Ведриэра из Лиги Черных Кораблей. С недавних пор стала старшей успокоительницей-кандидатом Мастера гидрафурского Бастиона Псайкана. Хотя, кто знает, что будет со мной теперь?

Торма встретила злобный взгляд незнакомца с необходимой долей твердости.

— Что касается моих дел здесь, — продолжила она, смотря мужчине в лицо снизу вверх, как ребенок, и слыша, что за его спиной в оранжерею входят другие арбитры, — то я пришла оплакать Мастера и старого друга. Просто молюсь, прощаюсь и успокаиваю свою душу.

Всё это время арбитр не орал на Иланте, поэтому она ещё немного рискнула.

— Отвечая на ваши самые настойчивые вопросы — да, я понимаю и не пытаюсь оспорить, что арестована, и чьим божественным именем произведен арест. Я очень хорошо осознаю, что совершила, появившись здесь.

— «Мастер и старый друг», — глаза карателя сузились, и агрессивности в его голосе поубавилось. — Ты оплакивала Мастера Отранто, но кого ещё? — Торма, внимательно смотревшая на него, заметила легкое движение головой. — О каком новом убийстве ты говоришь, женщина?

— Она имела в виду только Отранто, Даст. Не было никакой второй смерти, и я считаю, что больше не нужно направлять ей пушку в лицо, — прозвучал женский голос, который было сложнее прочесть, чем речь карателя: уверенное, низкое контральто, но Иланте услышала в нем усталость.

Человек, нависавший над успокоительницей — Даст — ещё секунду целился в неё из дробовика, а затем поразительно быстро развернулся и закинул оружие в чехол на спине панциря. После этого каратель Даст, испуская недовольство, будто клубы пара, отступил от Тормы.

Женщина с усталым голосом прошла мимо него и опустилась на одно колено, чтобы посмотреть Иланте в глаза. Это, решила успокоительница, должна быть арбитр Кальпурния. Насколько она моложе Тормы, на пять лет? Десять? Да нет, вряд ли. Она не разбиралась в знаках различия на плечах Кальпурнии, но решила, что их можно заслужить только ближе к возрасту самой Иланте. От глаза арбитра к непослушным русым волосам тянулась строенная полоска шрамов. Это были старые следы, всего лишь тонкие черточки, но кожа вокруг них выглядела красной и натертой из-за постоянных касаний.

— Вы служили на Черном Корабле, — произнесла госпожа арбитр.

— Да.

— И прибыли на станцию, чтобы служить Мастеру Отранто кем-то вроде адъютанта. Успокоителем, как вы сами это назвали.

— Мастер Башни должен был активно исполнять долг астропата, — ответила Торма, — поэтому он нуждался во мне. Ну, или в ком-то вроде меня, — добавила она, вспомнив горькую встречу с Тикером Ренцем. — Мастеру положено иметь персонального успокоителя в своей свите.

— У неё есть глаза, — вставил Даст, стоявший над ними. — Она не астропат.

— Спасибо, ведущий каратель, — Кальпурния опустила на дорожку второе колено, попытавшись принять ту же позу, что и Торма. Это было непросто: тяжелые сапоги не давали ей правильно сложить ноги. — У меня тоже есть глаза, так что я заметила. Не думаю, что госпожа Иланте выполняла функции псайкера.

Госпожа арбитр прищурилась, копируя ведущего карателя.

— Не знаю, чем именно вы занимаетесь, но я видела списки успокоителей в документах местного участка. У вас есть шанс объяснить мне это, и, кстати, убедить меня в том, что успокоители — в чем бы ни состояла их работа — не убивают своих Мастеров.

Глава шестая

Тикер Ренц беспокойно шагал по нижним палубам, многоуровневые отсеки которых располагались вокруг основания донжона. Когда Башня была крепостью Флота, здесь проживали низшие чины и крепостные работники станции; теперь же тут базировался весь флотский контингент Бастиона, и офицерам с мичманами приходилось терпеть унижение, связанное с проживанием в помещениях, ранее предназначавшихся для черни.

Человек Ренца стоял в вызывающей позе на лестничной площадке и, делая вид, что внимательно изучает голые скалобетонные стены, притворно не замечал мелькающих вокруг него людей в мундирах. Служители, не относящиеся к персоналу Флота, редко приходили сюда без определенной цели, поэтому Дешен, облаченный в кремовую мантию успокоителя из непривычно дорогого материала и шикарного кроя, удостоился нескольких озадаченных взглядов.

Тикер тоже стал их мишенью, но он был слишком взволнован, чтобы заметить это. Направившись к Дешену, мажордом остановился менее чем в метре от него и уставился помощнику прямо в лицо.

Чуть ли не целую минуту спустя успокоитель Антовин Дешен соизволил заметить его.

— Ну-ка, что скажешь о ней? — начал Антовин низким и томным голосом. — Той флотской телочке, которая собирает свой вахтенный экипаж вон там, за аркой.

Ренц не стал оборачиваться, но Дешен всё равно продолжил: представление для него было важнее всего.

— Имел её и до сих пор имею, если понимаешь, о чем я. Против флотских правил — вступать в контакты со мной, «лицом, не относящимся к Флоту». Она очень боится, что начальство узнает. В Башне нет флотского комиссара, но их целая куча там, куда её могут отправить, если что-нибудь вылезет наружу. Ха!

Антовин тщательно изменил наклон тела и поочередно проверил ногти на левой руке. Из-под задравшегося рукава показалась тонкая серебряная цепочка на запястье — подарок от Тикера за разрешение одной неприятной проблемы перед Свячельником. Затем Дешен указал подбородком над плечом мажордома.

— Теперь вот эта, с… Тик, смотри, куда я показываю, просто делай вид, что глядишь на что-нибудь другое.

Ренц довольно неуклюже похлопал себя по рукаву, обернулся, словно уронил что-то, и увидел старшину с коротко стриженными черными волосами.

— Тоже одна из моих, — заявил Антовин с деланной улыбкой, немного нервирующей, как и его голос. — Считает себя моей особенной малышкой.

Он искоса взглянул на девушку через плечо Тикера.

— Видишь, как она старается не смотреть на меня? Всё ещё на этапе «страстной влюбленности», помешана на романтике тайных отношений, — Дешен перенес внимание на ногти правой руки. — Это ведь и есть самое главное, да, Тик? Я живу ради этого. Посмотри на этих двоих: как они обе пытаются поймать мой взгляд. Совершенно не догадываются одна о другой. Только мы с тобой знаем правду, ага?

Антовин медленно, блудливо подмигнул Ренцу.

— Где, черт вас дери, были вы с Кито? — Тикер достаточно контролировал себя, чтобы говорить тихо, но это требовало усилий, отражавшихся на лице. — Я полчаса вас прождал. Вы что, думаете, нам можно не обращать внимания на происходящее? Ничего не закончилось просто потому…

— Расслабься, Тик. Ты психуешь без единой причины. И зачем распускаешь язык, так хочешь нарваться на неприятности?

— Распускаю язык? Понятно. В общем, прямо сейчас в покоях Мастера полно Арбитрес, и Торма Иланте там с ними, и эта арбитр-сеньорис с Гидрафура. Трон знает, какой… — Ренц одернул себя, подошел ближе к Дешену и понизил голос.

— … какой лапши эта женщина уже навешала на уши арбитру. Ну? Об этом ты не подумал?

Довольное выражение наконец-то начало сползать с лица успокоителя. Спустившись по лестнице, мужчины зашагали по периметру круглого зала, который служил перемычкой между донжоном и нижними палубами. Коротко стриженая брюнетка в мундире старшины была довольно миленькой, признал Тикер; женщина робко улыбнулась в их сторону и погрустнела, когда Дешен проигнорировал её.

Оба молчали, шагая по часовой стрелке вдоль длинного коридора, огибающего край нижних палуб. Затем они повернули к одному из громадных контрфорсов, который проходил через все «флотские» уровни и поднимался вдоль боковины донжона наверху; такие огромные колонны подпирали все стены цитадели. Мужчины прошли по узкому туннелю внутри контрфорса, под металлической полосой в потолке — нижним краем семитонной опускной двери. Наконец, они миновали маленький «карман» сторожевого поста, где вооруженный блюститель из флотского гарнизона узнал Ренца и махнул им, пропуская.

Мажордом с помощником направлялись в помещения технослуг, где жили мирские ремесленники, выполнявшие задачи, которые жрецы Механикус считали возможным делегировать людям, не входящим в их орден. Мастерские этих спецов располагались вокруг герметично запертого инжинариума магоса Ханнери. Тикер и Антовин прошагали между наклонных и изогнутых стен, под арками, покрытыми резьбой в виде штрих-кодовых литаний; эти проходы сторожили скелетоподобные горгульи механикумов. Повсюду слышался шум машин, проникавший даже сквозь металл и скалобетон.

Ещё месяц назад Ренц посчитал бы это захватывающим приключением. Будучи слухом и голосом Отранто, он мог развлекаться интригами и политическими играми, поскольку знал, что находится в безопасности. Но ситуация резко изменилась: они с Дешеном пришли туда, где рокот и пощелкивания механизмов затрудняли подслушивание, поскольку внезапно стало важным, чтобы их не подслушали. Тикер больше не был доверенным лицом Мастера и не мог пригрозить собственным гневом тем, кто разочаровал его. Теперь мажордому пришлось осознать, что в случае провала замыслов его будут ждать последствия.

И Ренцу совершенно не понравилось это ощущение.

— Так вы говорите, — произнесла Шира Кальпурния, — что у вас полный доступ в покои Мастера? Вы можете приходить и уходить, когда пожелаете?

Торма Иланте покачала головой.

— Я делала это после смерти Отранто, когда здесь не было заперто, но открыть покои самостоятельно не могу. И выйти сейчас не сумею, — она кивнула в сторону тяжелого затвора.

Они вернулись в спальню Мастера, поскольку Шира не хотела допрашивать Иланте в оранжерее, где той, кажется, было чересчур комфортно. Тут, напротив, Торме пришлось бы смотреть на кровавые пятна, жестокие напоминания о смерти Отранто. Когда женщина спокойно опустилась на сиденье, Кальпурния поразилась, как сильно ей хочется вывести Иланте из себя: стереть это умиротворенное выражение с её лица, заменить его расширенными глазами и выступившим от страха потом на лбу.

«Осторожнее, — напомнила себе Шира. — Знай разницу между гневом закона и твоим собственным. О, да, Лекс Империалис — это вечное право Императора, а не мимолетные прихоти Его слуг».

О, да, но изречения, вызубренные ею ещё на Мачиуне, которые Кальпурния так часто повторяла во время сессий саморазоблачения, здесь казались более поверхностными и легковесными. Они сражались в голове арбитра с яркими вспышками раздражения и пульсирующей серебристой жилкой мигрени.

«Исполняй свой долг, — мысленно произнесла она. — Кто ты без него?»

— Вам не понравится, если я начну вытаскивать из вас ответы, дамуазель Иланте, — сказала Шира вслух. — Внимательно прислушайтесь к моим словам: лучше всего вам добровольно сообщать всё, что будет относиться к теме вопросов. Не сомневаюсь, вы сами видите, в каком я сейчас настроении.

— Определить несложно, — ответила Торма, почтительно опустив глаза. — Что ж, тогда о моих приходах и уходах. Старшие успокоители не работают с другими астропатами, если только этого не прикажет Мастер или же, например, я — тоже старшая успокоительница — не решу поступить так сама, получив согласие Мастера.

Женщина опустила глаза, глядя на собственные пальцы, которые переплетались и расцеплялись на коленях. Внимательная Кальпурния оценила это движение.

— Итак, старший успокоитель, как правило, может свободно заходить в покои Мастера, — продолжила Иланте, собравшись с мыслями. — Процесс моего утверждения в должности ещё не завершился — помните, я назвалась старшей успокоительницей-кандидатом? Не полноценный чин, как видите. Поэтому де-факто я могу входить сюда по собственному желанию, но Отранто должен был передать мне последние ключи и коды доступа уже после завершения всех формальностей.

— Но этого не произошло, — ровным тоном произнесла Шира.

— Но этого не произошло.

— Потому что Отранто погиб от клинка убийцы с поганым сердцем, — вставил Даст.

— Всё, как вы сказали, — ответила ему Торма.

— Вы так и не успели поговорить с Мастером? — надавила Кальпурния.

— Именно так. Я прибыла сюда на Черном Корабле господина капитана Ведриэра, три судовых дня назад, но нам с Отранто… ну, мне нужно было отдохнуть после путешествия. Он как раз шел на встречу со мной, перед тем как погибнуть. Нам так и не удалось поговорить вновь.

Не прозвучала ли в её голосе тончайшая дрожь?

— И, когда он погиб, вы находились в кельях успокоителей?

— Да. Вам несложно будет удостовериться в этом.

— А как сложно нам будет, — прогромыхал каратель, — удостовериться в том, что ты не участвовала в заговоре с целью убийства Мастера?

Даст произнес это немного театральнее, чем получилось бы у Кальпурнии, но Торму проняло. Костяшки её сплетенных пальцев побелели, и женщина надолго закрыла глаза.

— Я не была врагом Мастера Отранто, — наконец произнесла Иланте, — и меня не пугают любые вопросы на эту тему, поскольку они лишь докажут мою правоту. И, чего бы это ни стоило мне как успокоительнице, я молю вас: когда вы узнаете, кто убил моего Мастера, то позвольте мне присутствовать там, где вы сорвете завесу с заговорщиков и выведете их на свет.

На несколько секунд повисло молчание. Шира пыталась обдумать слова Тормы, взвесить их и понять, звучит ли в них правда — или же попытка скрыть преступление.

— Ведущий каратель Даст, продолжите здесь.

Тот бросил на Кальпурнию угрюмый взгляд. Отвернувшись от Даста и Иланте, арбитр-сеньорис жестом указала Бруинанну и Реде присоединиться к ней в оранжерее.

Осмотревшись, Шира поняла, почему Торма приходила сюда очистить мысли. Единственным сиденьем в оранжерее оказался блок грубого белого камня возле крошечного пруда; наверху глыбы было вырезано небольшое удобное углубление. Дорожку, ведущую туда от двери, заглубили на высоту лодыжки и наполнили нежным пружинистым мхом, идеально подходящим для босых чувствительных ног. Весь остальной пол был занят мягким песком и аккуратно выращенными полосками лишайника. Из круглого пруда поднималось скопление лоз, толстых, будто кабели, и покрытых узловатой корой; взбираясь по высоким шпалерам, они выпускали пучки узких блестящих листьев. По вьюнкам сбегал ручеек ароматной воды — затемняя кору, она капала с листвы подобно росе, с легким стуком разбиваясь о поверхность пруда.

— Чего вы хотели, мадам арбитр? — спросил Бруинанн.

Кальпурния не знала, умышленно ли Джоэг выбрал дерзкий тон. Она напомнила себе, что эдил и детектив Реде знают о её истинном положении и о власти Даста над нею.

— Я оставила карателя в спальне для продолжения допроса, — сказала Шира, — и для поддержания впечатления, что мой чин действительно реален.

И зачем она объясняется перед ними? Кальпурния мысленно дала себе пинка.

— Вы дали мне ориентировку на персонал станции, но ничего на Иланте. Сейчас, пожалуйста, быстро пробегитесь по её прошлому и прежних взаимоотношениях с Отранто, которые, видимо, кажутся ей очень важными. Мне казалось, что эта женщина прибыла в Башню на борту Черного Корабля.

— Она, точнее, вернулась на нем, когда судно пришло пополнить запасы, — ответила Реде. — Ранее Торма Иланте служила успокоительницей в Башне. Она была молода, и, разумеется, многие из астропатов, с которыми работала женщина, сейчас мертвы. Но те, кто ещё жив, рады возвращению Иланте, и это лучшие, самые могущественные псайкеры. У неё полно старых друзей в кругу старших астропатов.

— Включая убитого Мастера, — закончила Шира.

— Точно.

— Ей можно доверять? Вы рассказывали, что происходит среди астропатов из-за вопроса о наследовании должности Мастера, поскольку Отранто не озаботился выбрать себе преемника. Есть ли вероятность, что Иланте — марионетка кого-то из них, или наоборот?

Лазка и Джоэг обменялись взглядами.

— Арбитр-сеньорис, — осторожно начала Реде, — могу ли я, со всем уважением, спросить, насколько хорошо вы знакомы с работой успокоителей? Мне представляется, что вы, возможно, неверно интерпретировали часть произнесенного дамуазель Иланте во время разговора.

Кальпурния поразилась собственной вспышке гнева и тому, как быстро он развеялся, оставив лишь тошнотворную нервозность. Шире определенно казалось, что по её коже что-то ползет. На секунду прислушавшись к звуку воды, стекающей в прудик, она вдохнула и выдохнула.

— Я не утверждаю, что безгрешна, — сказала Кальпурния. — Ну, как я вообще могла бы, с моим-то положением? Хорошо, объясните мне, что я неправильно поняла.

Скромная вежливость оказалась правильным выбором: Реде, кажется, немного оттаяла.

— Могу рассказать, мэм, чтобы у вас было представление, но лучше поступить так: попросите об этом саму Иланте. Я думаю, что она нам не враг, и сумеет разъяснить всё лучше меня, чтобы вы разобрались в тонкостях. А ещё лучше…

— А ещё лучше, — довершила мысль арбитр-сеньорис, — чтобы она мне показала.

Большая часть Бастиона Псайкана была перестроена сверху донизу после давнишней катастрофы, превратившей космический форт в безжизненный остов. Порой новые функции помещений имели сходство с прежними — например, старый офис флотского Комиссариата превратился в участок Арбитрес; правда, Кальпурния, или Бруинанн, или кто угодно, называющий участок своим домом, возмутились бы, узнав, что их сравнивают с комиссарами. Жилые отсеки на нижних палубах использовались, в основном, так же, как и раньше, а инжинариум и доки вообще остались прежними: сменились только их хозяева.

Обитатели Башни тоже поменялись. Прогулочные палубы, где под высокими бронированными окнами некогда вышагивали офицеры, теперь были плотно забиты астропатами-хористами, прикованными к лавкам. Слепцам были безразличны виды снаружи.

Бывший командный мостик и стратегиум на вершине донжона были целиком отданы под передовые мастерские для перегонки и смешивания масел и эссенций. Команды младших успокоителей, обученных Тикером Ренцем, трудились над бальзамами, укрепляющими средствами и благовониями, которыми пользовались их старшие коллеги. Эти вещества наполняли разумы астропатов ясностью и энергией, успокаивали душевные раны, оставшиеся после кружения в вихрях варпа.

Под мастерскими находились отдельные каюты, когда-то предназначавшиеся для капитана-привратника и его домохозяйства; они обернулись кладовыми, полными ящиков и стеллажей. Часть старых артиллерийских погребов переоборудовали в дополнительные апотекарионы, крайне необходимые на станции, основная деятельность которой так серьезно сказывалась на персонале. Странно было видеть ряды носилок в проходах или возле реечных конвейеров, некогда использовавшихся для транспортировки громадных снарядов к орудийным батареям или контейнеров с зенитными боеприпасами — к турелям секторной обороны.

Шира Кальпурния проследовала за Тормой Иланте через все эти помещения. Успокоительница в общих чертах обрисовала арбитру, чем живет и дышит Башня, как она действует и что ей требуется. Они увидели, как астропат Бром спускается из Гнезда Отголосков после легкого и быстрого транса. Они увидели, как астропат Анкин, стеная и содрогаясь, выходит из Зеленого Гнезда, где протягивала неустойчивое соединение на юг, к Гафаламору, и попала под мощный удар неожиданно серьезного варп-возмущения, пришедшего с той стороны. Они увидели, как троих хористов загоняют в апотекарион — мгновенный всплеск энергетического потока привел к тому, что на них обрушились ведьмоотводы.

Изучив Бастион изнутри, Кальпурния осознала его суть: перед ней был не просто очередной улей имперских чиновников, которым, как любил выражаться её командир на Дон-Круа, «нужно немного помочь зарыться носами в работу». Это место представляло собой механизм, маяк, коммутатор, а астропаты в зеленых одеждах были одновременно его операторами и деталями. Их сознания почти каждый день преодолевали адские бури иного мира, на понимание природы которых Шира почти не претендовала. Никак нельзя было обращаться с Башней, как с очередным гнездовьем вероотступников, и врываться в толпу подозреваемых, размахивая дубинкой. С тем же успехом арбитр-сеньорис могла бы швырнуть обойму шоковых гранат под ноги технопровидцам, следившим за состоянием пойманного солнца в реакторном ядре Бастиона.

Шира спросила себя, осознает ли это Даст. Как же каратель не понимает, что нынешняя облава окажется весьма запутанной? Кальпурнию сводили с ума невидимые кандалы подчинения его власти, а необходимость делать вид, что она командует парадом, только ухудшала положение. Если бы арбитр-сеньорис могла вести расследование по-настоящему и как следует, тогда бы…

Нет. Она оказалась в нынешней ситуации по суждению Адептус Арбитрес, а значит, по суждению Лекс Империалис и Его-на-Земле. Долг Кальпурнии состоял не в том, чтобы потакать своей гордости и фантазиям о руководстве, а в том, чтобы служить закону, чего бы тот от неё ни потребовал. Шира должна справиться.

«Кто я, — спросила себя арбитр, эхом отзываясь словам, которые до неё выучили наизусть поколения Кальпурниев, — без моего долга?»

Добравшись, наконец, до надзорного зала, они шагнули из неприятно узкого входного туннеля на ступени, вырезанные в круто наклоненном полу. Помещение, имевшее цилиндрическую форму, шло вверх под углом в сорок три градуса от давно закрытых торпедных хранилищ. Стены его, блиставшие интенсивным сиянием, расходились в стороны, чтобы встретиться вновь на высоте тридцати метров. На них то и дело перекрывались пластинки медного и бронзового покрытий, идущие поверху и понизу; узоры, создаваемые ими, казались Шире диковинным смешением выдержанной симметрии и беспорядочной путаницы. Здесь и там в наклонном туннеле висели пучки вымпелов, аналогичные тем, которые она видела в коридорах. Кроме того, на глаза Кальпурнии попадались витые и расшитые шнуры, немного напоминавшие веревки в псевдовинограднике Отранто. В концы некоторых из них были вплетены кусочки металла и камня странной формы, а другие просто покачивались на ветерке из вентиляционных отверстий в стенах.

Торму и Ширу окружали звуки, с трепетом возникавшие из пустоты: странные нотки, похожие на пение бокала под пальцем, протяжные колебания струн арфы или монотонный звук камертона. Спускаясь дальше по ступеням (где всё чаще и чаще попадались торопливые юные курьеры и согбенные сервиторы, несущие послания и приказные свитки), Кальпурния начала замечать источники шумов. Благодаря наклону туннеля арбитр смогла прямо с лестницы разглядеть участок крыши бывшей цистерны, где располагались насесты и платформы, врезанные в стены цилиндра повсюду вокруг неё. Каждое из «гнездышек» было построено рядом с паутиной сверкающей проволоки, усыпанной пучками стеклянных или металлических пластинок — или даже являлось её частью. Некоторые включения напомнили Шире о музыкальных подвесках, некоторые — о канделябрах. Часть насестов занимали операторы, подвешенные там или взгромоздившиеся сверху, за остальными наблюдали порхающие сервиторы-херувимы.

Во всем этом было нечто до безумия неправильное: например, звук, подобный удару гонга, который разносился от подвесной медной пластины, совсем немного не совпадал с движениями собственного источника — так незначительно, что начинали слезиться глаза. Ширу нервировало и то, как шумы становились громче или тише, совершенно независимо от того, приближалась арбитр к ним или удалялась, и то, как подвески вибрировали и звенели без единого ощутимого воздействия на них. Отчасти Кальпурния восхищалась происходящим, что редко себе позволяла. Отчасти она боролась с желанием зажать уши и, подвывая, броситься к выходу.

Когда Шира повернулась, желая вновь осмотреться, у неё скрутило живот от внезапных судорог, поднявшихся из мышц бедра. Арбитр вынуждена была подождать, пока из глаз не пропадут темные точки, и лишь после этого сумела шагнуть на следующую ступеньку.

Ведущий каратель истекал потом в покоях Отранто. С брезгливостью ощутив, что его одеяние промокло, а лоб и шея сделались липкими, Даст заставил себя дышать ровно и больше минуты простоял перед Оровеном, держа латные перчатки на реликварии. Поскольку молитв каратель не запоминал, он просто сосредоточился на строчках из «Авкторита Империалис» и повторял их, пока не собрался с мыслями.

Священник тем временем дергал ртом, как будто у него всё там пересохло, и сглатывал с пощелкивающим звуком. Они двое выглядели скверно, в отличие от Реде и Бруинанна, которые спокойно и расслабленно стояли по обеим сторонам от постели Мастера. От такой картины у ведущего карателя в груди закипела лютая злоба, и подавить гнев он сумел лишь через несколько секунд. Даст развернулся к местным арбитрам, борясь с желанием сжать кулаки.

— У вас было куда больше времени и возможностей, чтобы разобраться с этими покоями, чем есть у нас, — произнес он. — Расскажите мне всё. Пробегитесь по вещам, которые я упустил. Вы оба уже вызываете у меня подозрения своим молчанием.

И действительно, ни Лазка, ни Джоэг не сказали карателю ни слова после ухода Кальпурнии и Иланте.

Детектив и эдил-майоре переглянулись.

— Если вы просите, — начала Реде, — о кратком резюме по ориентировке, которую мы предо…

— Пусть Кальпурния, если ей хочется, сидит и листает бумажки, пока пальцы не отсохнут! — перебил ведущий каратель. — Я хочу увидеть всё своими глазами.

Даст опомнился, но арбитры Бастиона уже услышали противоречие в его словах — каратель понял это по их глазам. За такое он мог выдвинуть против Реде и Бруинанна дюжину обвинений — но не сейчас, ещё успеется. Пока что Даст нуждался в самоконтроле, и обрел его.

— Ассасин мог ударить на расстоянии, а не вблизи, — произнес он. — Возражения?

— Смертельная рана нанесена глубоким прямым выпадом клинка, — ответила детектив-соглядатай. — Из этого, а также по следам крови, мы установили, что оружие вошло под слишком острым углом для метательного ножа — если только убийца не лежал на полу у ног Отранто. Кроме того, одежда Мастера не опалена, на ней отсутствуют следы горения, в ране не имеется поражающих элементов; также не был обнаружен дым от пороха или лазерного ожога — нюхачи в вентиляции засекли бы его.

— Существует специальное оружие, которое не оставляет таких следов, — указал каратель.

— Верно, — согласилась Лазка, — но у меня на этой станции восемьдесят семь информаторов под ногтем, не считая шпионского оборудования, так что не думаю, будто подобное оружие могли применить, а потом вывезти отсюда незаметно для всех моих стукачей. И, поверьте мне, врать насчет этого они бы не стали.

Ведущий каратель, не убежденный её словами, хмыкнул, и в зрачках женщины на мгновение вспыхнули искорки гнева. Реде осознавала, что детектив-соглядатай её ранга должен был организовать в Башне более масштабную сеть информаторов и шпионов, и знала, что уже скоро Даст и Кальпурния тоже это поймут. У неё было время до завершения расследования смерти Отранто, чтобы поднять качество своей работы на уровень, приемлемый для арбитра-сеньорис. Три года Лазка занималась рутинными докладами и отчетами, три года осваивалась здесь, и вдруг такое.

Она прослушала следующий вопрос карателя, но её выручил Бруинанн.

— Нет, мы не думаем, что убийца ждал в засаде, — сказал Джоэг. — Он сумел войти и выйти, не оставив следов, но, опять же, аэрационные системы заметили бы его присутствие. Магос Шаннери приказала их машинным духам постоянно бодрствовать во всех устройствах Башни. Они определяют, какой объем воздуха должен циркулировать в комнате, чтобы не было затхлости. Это значит, что со временем духи начинают определять разницу между пустым помещением и таким, в котором находится дышащий человек.

— А заметили бы они это, если б в комнате ждал кто-нибудь в подпитывающей маске или с загубником-ребризером? — требовательно спросил Даст. — Есть записи об ассасинах, способных войти в транс, а затем пробудить себя и приступить к делу. Сколько обитателей этой станции — находящихся на твоем участке, Бруинанн! — были обучены нашими святыми Адептус контролировать свои тела и разумы?

— Мы рассматривали такой вариант, — признал эдил-майоре, — но нам ведь известно, что, хотя Отранто убегал с Главного проспекта уже со всех ног, в галереях он разогнался так, будто его преследовали ксеносы из всех кругов ада. Вы видели следы того, как Мастер прорывался через внешние комнаты, снося обстановку. Мы по-прежнему считаем, что наиболее верный вывод из этого таков: убийца загнал Отранто в его покои.

— И потом вышел, обойдя замки, блоки и всё прочее, да? — каратель махнул в сторону огромной двери. В его тоне четко слышалось презрение к «выводу» местных арбитров.

Реде ответила ему с подчеркнутым уважением.

— Ведущий каратель, астропат был жив, когда дверь закрылась, и мертв, когда она открылась вновь — когда нашли тело. Неважно, каким образом, по вашему мнению, убийца вошел в покои; факт состоит в том, что затем он выбрался из запертой спальни.

Раздраженно тряхнув рукой, Даст снова принялся изучать дверь. На его бороде выделялись капли пота; Лазка и Бруинанн обменялись короткими мрачными взглядами.

— Возможно, сэр, — начал Джоэг, — лучше всего сейчас вернуться в участок и обдумать ваши находки? Там лежат доклады вериспиков, да и теперь, когда мы кое-что уяснили о ваших идеях, можно поднять отчеты агентов Реде и выяснить, кто из них будет наиболее ценен для вас. Не сочтите за дерзость, но мне кажется, что на данный момент вы уже узнали из обследования покоев всё, что могли.

Плечи карателя дрогнули, и впервые с того момента, как эти новые Арбитрес прибыли на станцию, Бруинанн ощутил страх — приступ беспримесного, недвусмысленного страха. Затем Даст обернулся, и Джоэг вздрогнул при виде его слабой улыбки.

— Вы, разумеется, правы, эдил, спасибо вам. Я ведь каратель, а не, гм… всё верно, это место уже осматривали… — он помедлил на мгновение, — …глазами, э-э, острее, чем у меня. Вы правы. Я понимаю, мне многое нужно переварить.

Эдил-майоре не знал, играет ли с ним Даст или говорит искренне. Поведение карателя выглядело слишком странным для обдуманной тактики. Надо бы потом спросить Реде, она лучше замечает подобные вещи…

— Из пруда в саду можно пить? — выдавил Оровен жутко хриплым, пересохшим голосом.

— Там нет какой-нибудь заразы или ведьминой порчи? — добавил каратель, скривив рот на словах «ведьмина порча».

— Вода безопасна, сэр, — ответила Лазка. — Мастер Отранто иногда пил её с гостями. Пойдемте, я покажу, где ковшик.

Она увела священника в сад, и Даст вновь повернулся к двери.

— Буду ждать вас снаружи, — сказал он Бруинанну. — Надеюсь, там прохладнее, чем в покоях. Когда будете уходить, заприте дверь. Ещё прикажите кому-нибудь найти Кальпурнию и привести в участок, она может помочь мне разобраться с этими вашими документами.

Потепление длилось недолго — ведущий каратель постепенно возвращался к прежним повадкам. Отсалютовав ему, Джоэг стоял навытяжку, пока Даст не ушел из комнаты и не пробрался через «виноградник», и только затем отдал нужные приказы.

«Ты ещё не в безопасности, — сказал себе эдил-майоре. — Будь осторожен».

Даст не понимал, охлаждает ли его воздух при движении или это иллюзия: слой пота казался настолько толстым, что словно бы покрывал карателя целиком, насколько бы глупо это ни звучало. Когда арбитр утирал влагу, становилось ещё хуже — по телу пробегали волны жара или непонятные разряды. Голос его звучал странно и грубо, и нечто всё время мелькало на краю сознания, словно Даст вот-вот должен был вспомнить или понять нечто, так и не попадающее в фокус.

Фокус… да, ему нужно было сфокусироваться. Выходя из покоев Отранто, ведущий каратель слышал голос Бруинанна, который передавал его приказы, и отголоски хлюпающих звуков из сада, где Оровен, видимо, пытался выхлебать прудик до дна. Непозволительное поведение; надо будет высказать ему. По мнению Даста, Оровен входил в его командный отряд, каким бы жалким тот ни был: священник, неспособный контролировать телесные нужды, и опозоренная арестантка под маской её прежнего чина.

Объятый лихорадочно мечущимися мыслями, каратель шагал через «виноградник». Им троим нужно следить за собой. Эдил-майоре и детектив знают, что сами попадут под расследование, и в случае проблем пришлые Арбитрес должны будут выступить единым фронтом.

Голоса, донесшиеся из вестибюля, резко оборвали размышления Даста.

— Слушай, я не ищу неприятностей. Сказал же тебе, мне приказали сюда прийти, — это был не проктор. Видимо, кто-то пытался пробраться внутрь. — Я здесь, чтобы поговорить с дамуазель Иланте и арбитром-сеньорис. Мне так велено, понимаешь?

— Даю тебе последний шанс и последний приказ! — огрызнулся проктор. — Ещё раз попробуешь покомандовать арбитром, и окажешься на дыбе за презрение к закону. Огласи прошение или вернись на свой пост, и радуйся, что более важные дела не позволяют мне наказать тебя по заслугам.

— Любое прошение, которое ты должен передать арбитру Кальпурнии, можешь передать мне, — объявил Даст, широкими шагами заходя в вестибюль. К черту скромность: пусть Кальпурния формально возглавляет расследование, он не обязан изображать, что у него нет полномочий. — Я — ведущий каратель Даст, координирую расследование арбитра-сеньорис, и ты можешь салютовать, когда…

Он уже выходил из дверей во внешнее фойе, когда мысленно поскользнулся, будто ступил на гладкую поверхность. Этого хватило, чтобы Даст по-настоящему рухнул на четвереньки у порога, а затем металлическая печать Арбитрес взмыла над ним, словно цеп, и ударила в висок.

Ведущий каратель окончательно повалился на пол, с безвольно раскинутыми конечностями и тьмой в глазах.

Глава седьмая

— Торма Иланте? Добро пожаловать в надзорный зал, успокоительница-кандидат. Не ожидал встретить вас здесь.

Шепот мастера-дозорного раздался одновременно с тем, как гостьи шагнули на каменную рампу, ведущую к его клетке. Они вообще не должны были его услышать, но Кальпурния разобрала всё до последнего слова.

Астропат возлежал в шезлонге, укрепленном на кронштейнах. Голова его склонялась под тяжким венцом имплантатов и кабелей, кожа на руках была мягкой и гладкой, как у ребенка. Он постоянно тасовал и гладил резные карты из колоды Императорского Таро; две пластинки слепец уже выложил на подвешенный перед ним раскладной столик.

Шира подавила желание взглянуть на выпавшие карты — когда-то ей говорили, что это плохая примета.

— Подходите, садитесь рядом со мной. С разных сторон, пожалуйста. Так возникнет симметрия, и это будет очень приятно. По долгу службы я тщательно слежу за подобными симметриями. Вот, видите? — судя по всему, мастер-дозорный говорил о быстрых сериях минорных нот, немного дисгармоничном арпеджио, звучащем из сплетения проволок и колокольчиков высоко над ним. — Очень редко удается найти такое равновесие. Я бы показал вам его карту, если бы у меня нашлась лишняя.

Костяшки пальцев астропата побелели, сжимая колоду Таро цвета слоновой кости. Кальпурния начала вставать, открыв рот, но сидевшая с другой стороны клетки Иланте встретилась с ней взглядом и решительно покачала головой. Заметив, что на рампе появился служитель в серо-голубом покрове и мантии, Торма кратким жестом подозвала его — или её?

— Бутылочку красного имплантат-бальзама, пожалуйста, — произнесла она, — и длинную ватную палочку. Смешайте бальзам с тинктурой Унзео, но не более полудюжины капель.

Служитель заморгал и уставился на Иланте, но мгновение спустя вздрогнул: Кальпурния решила, что мастер-дозорный мысленно подтвердил приказ. Закутанный человек поспешил прочь, и тут же из клетки донесся хриплый смешок астропата.

— Как же давно тебя здесь не было, Торма? Знаешь, после того, как огонь входит в нас, мы с трудом следим за ходом времени, но твоя отлучка явно продлилась долго. Последний раз мне наносили тинктуру на череп пару поколений служителей назад. Да, Торма, я ощущаю давление, и тяжесть, и не без труда проталкиваюсь через эти разъемы, но не стоит переживать о моей коже, — он снова усмехнулся, так, что несколько кабелей в голове лязгнули друг о друга. — Впрочем, пусть приносят бальзам, если тебе так хочется. Перемены не дают слугам терять бдительность.

— Нравится поддевать меня, да, Шевенн? — дружески ответила ему Иланте. — Всё как прежде.

— Бдительность нужно поддерживать не только в них, — произнес астропат, уже не таким шутливым тоном. — Ты хорошая успокоительница, Иланте, но с одним недостатком: всё время забываешь, кто здесь подчиненный. У Отранто была ужасная привычка — он позволял своим слугам вести себя как равным ему. Тот хлыщ, что сменил тебя, оказался немногим лучше. Настоящего порядка при нем почти и не бывало.

Шевенн выложил на столик третью карту, затем четвертую, и провел кончиками пальцев по рисункам, вырезанным на грубых костяных пластинках.

— Три восходящие карты Мандацио — озабоченность порядком. Я бесцельно блуждаю, и мое гадание тянется за мной; слишком неравновесное, ничего хорошего.

Торма без всякого выражения смотрела, как мастер-дозорный склоняется над картами. Арбитр-сеньорис была уверена, что над яркими разъемами в его черепе промелькнула какая-то серебристая дымка или тень; затем астропат несколькими быстрыми движениями немного сдвинул карты, нарушив их симметрию. Мгновение спустя Шевенн проворно вернул их в колоду умелыми, опытными жестами.

По рампе к ним подошли двое служителей, мужчина и женщина, закутанные в те же самые одеяния, что и предыдущий работник. Мужчина, остановившись позади клетки, нагнулся и осторожно раскупорил керамический кувшинчик. Женщина, прижавшись к прутьям, быстро произнесла грудным и музыкальным голосом текущие известия:

— Вам осталось два часа до конца дозора, сэр. Меня попросили обратить ваше внимание, что кантор Рышко покидает Зеленое Гнездо, а кантор Меклин в настоящее время собирается занять его место. Через пятьдесят минут астропат Элин должен будет переслать сообщение на станцию Сюй-примарис. Сейчас он готовится с двумя успокоителями и через полчаса явится в Гнездо Костей.

Всё это время долговязый мужчина обмакивал ватную палочку в кувшинчик и, просовывая длинную тонкую руку между прутьев, смазывал скальп Шевенна вокруг разъемов притиранием с резким запахом специй. Служитель не уделял внимания ничему, кроме аккуратных движений собственных пальцев.

— Он просил о поддержке в лице астропатов Слоши и Уэта, — продолжала женщина, — но, с учетом докладов астропата Голана, вышедшего из Гнезда Огненного Дозора, Элину потребуется полноценный хор для отправки сообщения на такое большое расстояние. Кантор Ангази собирает хористов на третьей и четвертой изолированных палубах. Два небольших хора вступят в единение с релейной станцией Бескалиона, а затем, в конце часа, полностью сместят фокус на Гидрафур. Астропат Фарнель проведет последующий час в Гнезде Отголосков, в ожидании шифровок с границы сегментума Обскурус.

— Гм, Фарнеля назначили? — гулкий шепот Шевенна, казалось, никак не был связан с его телесным голосом. — Мы ведь не просто так сажаем его в Отголоски.

— Его готовит архикантор Адеркин, обе хоровые палубы в Отголосках заполнены. Маршал перевел туда троих младших успокоителей, чтобы начать работу с шифрами сразу после получения, но он предполагает…

— Женщина, мне совершенно не хочется рисковать, особенно если Фарнель всё ещё будет бороздить варп, когда я выйду из клетки, — мастер-дозорный на мгновение сжал края столешницы и дернул головой. — Опустить все внутренние отводы, окружающие нижнюю часть Отголосков. Кто в Фонарном Гнезде?

— Астропат Анкин, сэр, с двумя стражами, кантором Нири и одним из его псаломщиков.

— Пфф, это многое объясняет. Тебе повезло, что ты прямо сказала мне о дополнительной нагрузке на Анкин. Пусть её выведут из Фонарного и хотя бы поместят между отводов до того, как Фарнель начнет. Над всем этим участком во время моего дозора висело свинцовое облако, и перед сном мне бы чертовски хотелось увидеть, как оно рассеивается, понимаешь?

— Да, мастер-дозорный, — из голоса служительницы пропала самоуверенность.

— И почему Анкин в Фонарном, а не в Зеленом Гнезде? — брюзгливо спросил Шевенн.

— По распоряжению маршала, мастер-дозорный. Должна ли я попросить его…

— Узнай у него, почему эта женщина не под охраной в Зеленом Гнезде и передай мне ответ. Да, и думаю, что твой спутник здесь закончил.

На мгновение помедлив, служительница затем поклонилась. Ей потребовалось трижды толкнуть мужчину в плечо, с каждый разом всё сильнее, прежде чем тот вздрогнул, посмотрел на неё и выпрямился. Минуту спустя Шевенн, Иланте и Кальпурния вновь остались одни у конца рампы.

— Что это было? — спросила Шира после некоторой паузы. — Вообще, что здесь происходит? О чем шел разговор? Надвигается какое-то происшествие, о котором мне следует знать? Мастер-дозорный Шевенн, это ведь вы, э-э, были в дозоре, когда произошло убийство?

Почувствовав, что начинает заговариваться, Кальпурния напомнила себе: «Сохраняй достоинство».

— А ты у нас маленькая нервная штучка, да? — прогнусавил у неё в ушах голос астропата. — Вовсе не совпадаешь с Иланте, на самом-то деле. Мне бы переместить тебя… на тринадцать метров в сторону и прямо напротив неё, или чуть выше.

Шира яростно моргнула. Глаза у арбитра болели так, словно она читала весь день; от резкой потери ориентации у неё на миг закружилась голова — так ныряльщик на глубине теряет направление к поверхности. Схватив разбежавшиеся мысли, Кальпурния силой привела их в порядок.

Над её плечом раздалось тихое жужжание, от которого заныли зубы. Обернувшись, Шира увидела сервитора-херувима, порхавшего на крыльях, выложенных суспензорными лопастями. Существо изучало арбитра оранжево-желтыми глазами через щели в угрюмой маске горгульи, приживленной к лицу.

— Вы встревожены сильнее, чем готовы признать, — тихо заметила Иланте, когда Кальпурния отшатнулась от сервитора. Шира попыталась отойти в сторону, но херувим скользнул следом, оставаясь менее чем в полуметре от её головы; арбитру захотелось отмахнуться от создания.

— Именно поэтому оно помечает вас, — продолжила Торма с другой стороны клетки. — Для начала сосредоточьтесь на том, чтобы дышать размеренно, а затем, когда войдете в расслабляющий ритм…

— Мне не нужны дыхательные упражнения, Иланте. Пусть это существо отзовут, иначе вам понадобится новое, — подняв дубинку, Кальпурния включила её. К черту официальную сдержанность.

Мгновение спустя Шира поняла, что Шевенн смеется — это был странный звук, схожий с шелестом опавших листьев.

— Торма, будь хорошей успокоительницей и дойди до кафедры маршала. Пусть определит этого метчика, который так досаждает арбитру, и заткнет его. Сервитор должен остаться здесь, только никакого жужжания. Можешь идти.

Иланте наконец утратила самообладание и ушла с таким выражением лица, словно ей дали пощечину; в этот момент мастер-дозорный сместился. Кальпурния была совершенно уверена, что он повернулся, сместился в клетке, вопросительно наклонив голову в сторону Ширы. Арбитр буквально ощутила то, как внимание Шевенна перешло на неё, но, подняв глаза, увидела, что астропат не двигался.

— Ты интересное создание, — сказал мастер-дозорный. — Обычно мои первые суждения оказываются точнее. А при чем здесь «жгучий»?

На этот раз Кальпурния была лучше готова к вопросу и не позволила себе занервничать. Арбитр-майоре Дворов, её верховный командующий на Гидрафуре, любил так же молниеносно менять темы.

— Это слово на секунду было на переднем плане твоего сознания, — объяснил Шевенн, не получив ответа. — Ты думала о равновесии.

На мгновение воздух между Широй и клеткой потемнел. Кальпурнии показалось, что она видит перед собой мазки разных цветов: черного, пурпурного и мертвенного-белого, как непигментированная кожа. В глазах и голове мелькнула вспышка острой боли.

— Затем, — продолжил астропат, — твое равновесие сместилось и слово исчезло. Ты довольно хорошо контролируешь себя, это…

Снизу донесся резкий звук, и мастер-дозорный на секунду застыл. Шира ощутила какой-то клейкий привкус во рту, и острый приступ тошноты вновь поднялся из живота. Херувим рядом с ней громко и коротко взвизгнул, после чего затих.

— Контролируешь иначе, чем Иланте, — произнес Шевенн через переливчатые трели.

— Контролируешь иначе, чем Иланте, — повторил астропат, когда две спирали коронных разрядов на мгновение обвились вокруг его головы и расплелись в ленты света, уползшие вдоль прутьев клетки.

— Контролируешь иначе, чем Иланте, — сказал он в третий раз, уже нормальным, даже более твердым голосом. — Ты сдерживаешь себя агрессией, а не умиротворением.

— Мне не нравится, что ты без спроса вторгаешься в мой разум, астропат, — холодно ответила Шира, умышленно опуская звание Шевенна. — Лучше прекрати это, иначе пожалеешь.

— Ну, полно! — возразил мастер-дозорный. — Не было никакого, ха, «вторжения», без спросу или с оным. Я и не знаю, смогу ли сейчас пробраться в вас без поддержки хора. Вы излучаете свои мысли, мадам арбитр. Разве вы… — астропат облизнул тонкие губы бледным языком, ища аналогию, — разве вы каким-то образом нападаете на солнце, ощущая тепло, которое оно посылает вам?

— В любом случае, мастер-дозорный, можете считать, что вас предупредили. Насколько бы сильно, по вашему мнению, не… воздействовало на меня здешнее окружение, я не допущу неуважения к своему чину. Поверьте, в нынешней ситуации работникам Бастиона лучше не забывать о законе и не отступаться от праведности.

— Разумеется, — произнес Шевенн, уже без единого намека на резкость или насмешку. — Вы — арбитр-сеньорис Шира Кальпурния, прибыли сюда, чтобы покарать виновных в смерти моего коллеги и друга Мастера Отранто, и руководить станцией, пока не выберете его преемника. Я знаю.

— Вопрос о руководстве станцией ещё предстоит утрясти, — Шира была слишком честной, чтобы умолчать об этом. — Назначение нового Мастера — не моя забота.

Когда до этого дойдет, Кальпурния уже вернется на Гидрафур и будет давать показания о бунте Фраксов. Возможно, её будут судить в том же зале на Селене Секундус, где началась бойня… Шира растоптала незваную мысль.

— Я ничего не делаю без спроса, мадам арбитр, — осторожно ответил мастер-дозорный, — но мне не нужно видеть, чтобы понять: сегодня вас что-то беспокоит. Возможно, отдых придаст…

— Это не ваше дело, — огрызнулась Кальпурния. — Продолжим разговор.

— Как пожелаете, — уступил Шевенн и на мгновение замолчал, словно нечто иное привлекло его внимание. Не раздавалось никаких новых перезвонов или мелодий, — по крайней мере, Шира их не слышала, — но высоко вверху она краем глаза заметила движение. Два херувима, спланировав навстречу один другому, встретились у колокола-арфы, который, вроде как, слегка подрагивал.

— Вот и прекрасно. Итак, что здесь происходит? Этот зал — какой-то огромный наблюдательный ауспик, не так ли? Вы отслеживаете «голоса», исходящие из Бастиона и приходящие в него?

Бледная голова покачнулась, косицы кабелей зашуршали и защелкали друг о друга.

— Отсюда, дамуазель, я надзираю за нами: астропатами и Бастионом. Мне отведены узоры и равновесия. Мастер-дозорный должен следить, чтобы в Башне редко возникали симметрии, держать их под контролем и не давать им становиться разрушительными. Это тонкая работа.

— Объясните её.

Торма Иланте тем временем вернулась к ним на платформу и заняла тот же маленький стульчик, но не вмешивалась.

— Лучшим объяснением станут аналогии, основанные на вашем прежнем опыте. Если вы позволите отыскать внутри вас образ, на котором я смогу…

— Нет.

Молчание.

— Что ж, ладно. Вы знакомы с работой старших технопровидцев марсианского жречества? Тех, кто следит за плазменными топками, которые согревают корабли и станции, подобные этой?

— Немного знакома.

— Мне всегда представлялось, что равновесие сил внутри этих плазменных клетей весьма деликатно. Точное управление ими — это и ремесло, и искусство. Вы, гм, встречали магоса Шаннери?

— Нет.

И вновь молчание.

— Дым, — произнес затем астропат. — Чернота и багрянец. Странно, но тогда мне стоит использовать нечто из человеческой природы. У вас в мозгу есть участок, отвечающий за равновесие…

— В ушах, как мне однажды говорили.

Мастер-дозорный слегка отмахнулся с пренебрежением, но Кальпурния спустила ему это с рук.

— Думайте шире, — посоветовал он. — Обо всех извилинах в мозгу, которые сообщают вам о нездоровье, указывают, куда вы получили ранение. О механизмах, заставляющих вас потеть в жару или испытывать жажду, когда ваше тело почувствует нехватку влаги. Вы понимаете, о чем я?

— Да.

Шевенн некоторое время висел в молчании.

— Вы выполняете те же функции для станции, мастер-дозорный? Служите её нервным центром? — спросила Шира. — Именно поэтому вы говорили о «свинцовой тяжести», это как-то связано с равновесием Бастиона?

Астропат тихо, деликатно фыркнул, и в его тоне вновь появилась некоторая резкость.

— Суть дела остается непонятной вам, женщина-судья, поскольку вы родились с затупленным разумом. У вас нет возможности увидеть, чем я занимаюсь — увидеть по-настоящему. Соответственно, мне придется использовать понятные вам речевые образы, но при этом вы должны понимать, что я буду ковырять грязь, пытаясь нарисовать звезды. Поразмыслите об этом на мгновение.

— Думаю, идея мне ясна, мастер-дозорный. Продолжайте.

— Гм. Надзорный зал оперирует… перемещениями: энергии, узоров и масс. Вы когда-нибудь… Можете представить, что плывете на плоту? Вообразите, что бурное море раскачивает его. Рядом с вами стоят другие люди, множество людей, которые держат в руках факелы, горящие прекрасным белым огнем… — Шевенн говорил всё увереннее, и слова начинали накладываться друг на друга, но здесь астропат на мгновение умолк со вздохом. — Если они слишком быстро перебегут в одну часть плота, он накренится. Если они слишком близко подойдут друг к другу, жар факелов объединится и сожжет их. И, если их не будет направлять кто-то, способный видеть плот целиком, ощущать его баланс и видеть, где огонь пылает опасно ярко…

— Я начинаю понимать: вы сидите в этой комнате, чтобы наблюдать за плотом. Поддерживать его в равновесии.

— Уравновешивать, но в двух измерениях или в трех? На него действуют инерция, гравитация и, возможно, еще немного — движение потока, — Шевенн снова говорил с неприкрытой гордостью, и Шира на секунду задумалась о юности мастера-дозорного, о времени, когда он узнал о воде и плотах, ещё до того, как Черный Корабль увез его прочь. — Сколько всего я ещё вижу, Кальпурния! Белый огонь сжег завесу над глазом куда более зорким, чем те, которых я лишился. Запылав внутренним пламенем, он даровал мне силу смотреть и различать многое…

Шира уже привыкла к тому, как резко астропат из раздражительного и гордого становится мечтательным и задумчивым, а затем наоборот.

— Мастер-дозорный управляет перемещениями псайкеров, их назначениями в гнезда и залы хористов, — подхватила Иланте, когда Шевенн замолк на дюжину вдохов. — Он ощущает настроения и мысли астропатов. Он сообщает, где может понадобиться помощь успокоителей, где возникает необходимость разделить группу псайкеров, оказавшихся слишком близко друг к другу. Он чувствует угрозу, если обеспокоенные разумы астропатов в Башне должны неизбежно породить узор, который создаст опасные вибрации, внедрит разрушительные идеи в умы или привлечет… внимание. Псайкеры обязаны сосредоточенно контролировать свои мысли — ровно стоять на плоту, если угодно. Их внимание обращено вовнутрь. Мастер-дозорный смотрит в другую сторону.

— И всё это…? — Кальпурния обвела рукой зал, с его трезвонящими устройствами, спешащими куда-то ординарцами и сервиторами.

— Мои нервы! — радостно гаркнул Шевенн, заставив арбитра-сеньорис подскочить. — Нервному центру нужны нервы, чтобы быть в центре всего, не правда ли?

— Это что-то вроде экрана, или сигнального комплекса, или чего?

— Решите сами, — ответил астропат и заговорил вновь.

Впоследствии Шира с трудом могла вспомнить отдельные детали дальнейшей беседы, хотя изо всех сил пыталась вызвать в памяти конкретные слова и факты. Звуки и цвета, речи мастера-дозорного и странные ощущения всё ещё преследовали её; все они оборачивались размытыми мазками кисти на нежной картине, выписанной всеми оттенками света. Шевенн рассказывал о том, как звуки соотносятся с определенными местами в Башне: гнездами или залами хористов, коридорами или лестницами. Он объяснял значения мотивов — что символизировала единственная гамма или одинокая трель, о чем говорило смещение тонов либо внезапно возникшие гармонии или дисгармонии. Он упомянул о том, что шаркающие сервиторы или парящие херувимы способны действовать как передвижные метчики, стягиваясь в определенные точки и добавляя в мелодию тревожные ноты или контргармонии для модуляции предупреждения. Он разъяснил, как вибрации воздуха поют в его ушах и сознании, с невероятной точностью настраивая восприятие, удерживая ясные псайк-голоса Бастиона в гармонии и равновесии.

Кальпурния не делала записей и потом не могла вспомнить всех имен и мест, мелькавших в разговоре с мастером-дозорным. Когда Шевенн спросил, удовлетворена ли она услышанным, и арбитр наконец кивнула в ответ, его смена в надзорном зале ещё не закончилась. Шира и Торма оставили астропата висеть в его клетке-шезлонге, в воздухе, полном звуков.

Уходя, Кальпурния была уверена, что нечто ускользнуло от её внимания. Эта мысль мучила Ширу, и она пыталась разобраться с проблемой, поднимаясь вместе с Иланте из надзорного зала, но не сумела. То же самое чувство преследовало арбитра-сеньорис с момента, когда они вошли в донжон; ко времени возвращения в галереи оно уже исчезло в общей массе других ощущений, мелькавших у неё в голове.

Мастер-дозорный Шевенн отправил за двумя уходящими женщинами свободный отросток сознания. Много лет назад псайкер лишился большинства физических ощущений, выжженных из его нервных окончаний могучим белым огнем. При этом его психическое восприятие развилось настолько, что астропат сумел уловить нотку аромата, оставшегося на воротнике Иланте, слабый блеск панциря Кальпурнии, текстуру волос и почти незаметные следы боли во лбу, руке и бедре арбитра — настолько давней, что Шира, наверное, уже и не чувствовала её.

Шевенн уже давно и окончательно перестал стремиться к посту Мастера. Разумы некоторых астропатов только крепли за годы усилий, связанных с приемом и передачей межзвездных сообщений, но это не относилось к мастеру-дозорному. За все эти десятилетия в гнездах, где варп-ветра пытались выдуть его рассудок через уши, сознание псайкера растянулось и истончилось. Согласно неоспоримому закону, Мастером Башни мог быть только полноценный астропат, а Шевенна уже не привлекала подобная работа. Висеть в клетке мастера-дозорного, использовать совершенный психический контроль, приобретенный в гнездах — вот в чем заключалось его призвание, и псайкер верил, что оно подходит ему лучше всего. И ничего не изменится, пока горнило, распаленное в нем Связыванием души, не погаснет, и дух астропата не отправится к Императору во второй и последний раз.

Но сейчас в донжоне витал запах амбиций. В сплетении разумов ощущалась зазубренная шероховатость, от которой у Шевенна заныли бы зубы — да вот только они уже давно омертвели и выпали. О да, в Башне имелись личности, стремящиеся к власти Мастера.

При этом мастер-дозорный был уверен, что никто из них не убивал Мастера Отранто. Думать об этом было нестерпимо; Шевенн зажмуривал от боли слепые глаза, вспоминая, как посмертная ударная волна отражалась от псайк-каналов, а её отголоски звучали подобно раскатам грома, ужасавшим астропата в его детские дни среди океанов Шаоку-минор. И нигде в этом вихре псайкеру не удавалось выделить образ, звук, запах кого-либо, известного ему. Убийца не мог быть обитателем Башни. Он не мог…

Но это не означало, что удастся избежать раздора. Многих астропатов не волновало Мастерство, их мысли витали в местах более грандиозных, чем эта маленькая станция. Иные, возможно, жаждали власти, особенно сейчас, когда повсюду звучали чертовы слухи о поляристах, явившихся из южного сегментума. Затем шли по-настоящему амбициозные личности, худшими из которых были Святосталь и Туджик. По мере того, как приближался Черный Корабль, странное поведение Отранто и разговоры о том, что он собирается сложить полномочия, подпитывали их устремления. Эти астропаты буквально вскипели, когда старик сообщил, что Торма Иланте прибудет на станцию в роли его новой успокоительницы.

Да уж, сложно было представить более язвительное опровержение слухов об отставке Мастера.

И что же происходило теперь? Мастер-дозорный не сомневался, что Кальпурния прибыла сюда, чтобы взять Бастион под контроль и править им до окончания кризиса: все знали, что подобное входит в компетенцию Арбитрес. К черту уложения Телепатики о том, что Мастером должен быть астропат — Лекс Империалис покроет их козырями, и повелители Шевенна ничего не смогут поделать. Он слышал истории о том, как арбитры снимали чиновников с почтенных должностей Адептус, если закон говорил им, что эти должности заняты некомпетентными людьми.

Но, вместо того, чтобы промаршировать сюда во главе сводного отряда, Кальпурния сначала разнюхала что-то в покоях Отранто, явилась с расспросами о надзорном зале и ушла, оставив след из черноты и багрянца перед мысленным взором астропата. Шевенн заинтересовался этим двуцветным облаком, ещё когда арбитр сидела возле него; скрученное спиралью напряжение в её сознании резко контрастировало с покоем и симметрией в разуме Иланте. Черный и багровый… обычно он не воспринимал цвета вот так.

Раскинув восприятие, мастер-дозорный Шевенн коснулся им сначала изящных напевов надзорного зала, а затем психического круговорота Башни. При этом он непрерывно гладил кончиками пальцев верхнюю карту в колоде Таро, бессознательно обводя изображение Судьи. В другой руке, спрятанной в складках одеяний, астропат сжимал метку, которую передал ему господин Лоджен — вместе с приказом докладывать обо всем, что он услышит или почувствует из речей или разума Ширы Кальпурнии.

Успокоитель Дешен хотел отправиться на поиски Ренца, но не желал это признать. Признать это — значит признать, что параноидальный стресс Тикера, как ни странно, успокаивает Антовина и усиливает его самоконтроль. Это, в свою очередь, значит признать, что он нервничает. А он не желал признавать, что нервничает.

Хотя причина нервничать у него имелась — всё стало таким неопределенным после того, как старого ублюдка… после смерти Отранто. Кто, черт подери, знал, что Арбитрес так быстро окажутся здесь или что ставки так быстро возрастут? Неужели нельзя капельку понервни…

Нет! Представление успокоителя о себе основывалось на полном отсутствии страха или сомнений. Да, Дешен вызывал эти чувства в других, но не признавал их для себя. Если его представление о себе начнет разрушаться, как он сможет быть уверенным хоть в чем-то?

Успокоитель сердито зыркнул на Кито, но флотский был крепкий орешек и даже не вздрогнул. Дешен восхитился этим, но разозлился всё равно.

— Ну и где он вообще?

— Говорю тебе, Дешен, я не видел его уже две вахты. Ренц наполовину слетел с катушек до прибытия Черного Корабля, а теперь ему ещё хуже. Ты же знаешь Тикера лучше, чем я, вот и скажи, куда он мог пойти. У меня нет времени слоняться по башне и искать его.

Мужчины говорили тихо и, сложив руки за спинами, медленно шагали по Главному проспекту в направлении доков. Следом тащился сервитор-адьютант, державший у них над головами фонарь на длинной палке. Немногие офицеры в чине Кито обладали подобной привилегией, так что подобное зрелище оказывало полезное воздействие на окружающих. Напоминало, что эти двое — друзья и советники Тикера Ренца, и, хотя благоволивший ему Мастер был убит, сам мажордом и его товарищи всё ещё обладали влиянием.

— Ну, у меня тоже нет времени, — огрызнулся успокоитель. — Я, знаешь ли, тоже делами занимался. Причем делами Ренца, и думал, что этого болтливого идиота будет легче найти, если для него так важны результаты.

— Тут деликатная ситуация, — ответил Кито. — Судя по тому, что я слышал, эта женщина-арбитр будет поострее умом, чем придурок Бруинанн. Возможно, Ренц очень не хочет, чтобы нас троих сейчас видели вместе.

Он посмотрел спутнику в лицо.

— Ты молод, Дешен. Тебе знакомо только положение дел, при котором Тикер — питомец Отранто, а мы — дружки Тикера. Но оно не продержится долго, если только мы чуточку не постараемся осторожно сохранить его. У Арбитрес есть привычка ломать всё, до чего можно дотянуться, и эта Кальпурния — яркий пример. Она разрушает всё, к чему прикасается. Неужели не помнишь, какой бардак начался после той дурацкой перестрелки вольных торговцев на Галате? Из-за этой женщины Самбен де Жонси лишился должности капитана-привратника, что отразилось на всей его семье.

— Мне плевать, и не надо говорить со мной в таком тоне, — раздраженно ответил Дешен.

— Тебе стоит меня выслушать. Наконец-то ты столкнулся с проблемой, которую не можешь решить грубой силой. Мы должны подумать головой, посмотреть, что пытается сделать Ренц, и попробовать понять, зачем он это делает.

— Это Арбитрес должны бояться нас, а не наоборот, — проворчал Дешен. — Мне ведь можно так говорить, верно? — добавил он, поймав укорительный взгляд Кито. — Ты же не стукач, как и я. В любом случае, той женщине придется несладко, если она захочет лишить нас заработанного по праву.

Успокоитель сумел ухмыльнуться.

— Она заслуживает этого, точно. Всё они заслуживают, я считаю.

Глава восьмая

Ведущий каратель Даст лежал на койке в апотекарионе, словно каменная статуя мученика на крышке саркофага. Оровен наконец-то выпустил из рук реликварий и стоял в ногах постели, тихо напевая молитвы; от священника вновь тянуло дымком лхо. Арбитр-медике тем временем осторожно ощупывал голову и лицо карателя. Тот даже не вздрагивал, когда кончики пальцев доктора касались тяжелых ран. Дышал Даст тяжело, кожа его приобрела нехороший серый оттенок.

Палата медике в участке оказалась крохотной, и даже некрупной Кальпурнии пришлось остановиться в сторонке, чтобы не мешать. Шира стояла, четко сложив руки за спиной и борясь с желанием просто привалиться к стене.

— Господин Оровен сказал мне, что раненый остался один в момент нападения, — пробормотал медике, так тихо, что Кальпурния сначала решила, будто он разговаривает сам с собой.

— Не один, — возразил священник, — там ещё был нападавший. Все остальные находились в саду Мастера.

— Мадам арбитр-сеньорис? — услышав снисходительный тон доктора, Оровен помрачнел, но не стал вмешиваться.

— Ничего не могу добавить, — ответила Шира. — Я была в другом месте, с успокоительницей Иланте. Только недавно освободилась и сразу же направилась сюда.

Курьер встретил Кальпурнию, когда она возвращалась через галереи; после этого арбитр бегом бросилась в крепость-участок. Сгорбившись, Торма поспевала за ней с хмурым видом человека, не привыкшего к подобным упражнениям.

Медике, по-прежнему склоняясь над Дастом, посмотрел на Ширу из-под темно-серых бровей. Не убирая ладони со лба карателя, он вытянул другую руку и пробежался пальцами по стеллажу с маленькими выдвижными ящичками.

— Могу ли я спросить, мадам арбитр-сеньорис, не слышали ли вы каких-нибудь резких или тревожных звуков в надзорном зале? Что имел сообщить вам мастер-дозорный Шевенн?

— Ничего.

Она потратила всё это время, выслушивая лекции о надзорном зале, и даже не подумала использовать астропата как орудие расследования. Ну, так-то Кальпурния дала доктору формально честный ответ… нет, только трусы скрывают допущенные ошибки.

— Я не спрашивала. Мы говорили о работе Шевенна, но в основном на темы, связанные с природой его занятий, — Шира обдумала сказанное. — Он упоминал какие-то «узоры», замеченные им в Башне во время моего присутствия, но не стал сообщать ничего о волнениях, которые наверняка проявились из-за этого нападения и смерти проктора.

Говоря, Кальпурния пыталась воспроизвести в голове свой сюрреалистический визит в надзорный зал: возможно, астропат дал ей какой-то намек, оставшийся незамеченным? Услышала ли она что-то такое, о чем должна была переспросить?

Священник по-прежнему смотрел на лежащего Даста и непрерывно повторял одну и ту же литанию. Шира слышала её в залах медике от Гидрафура до Мачиуна; молитва могла звучать на высоком или низком готике, в виде стихов или гомилии, но смысл слов оставался неизменным.

«Больничное ложе — отрава для нас, — шептала она вместе с Оровеном, — поправляйся во имя Императорского закона и поднимайся с постели ради исполнения долга. Имя Императора — твоя броня; повеления Императора — твоя сила. Голос Императора приказывает твоим ранам затянуться рубцами, твоей боли — стать холодным орудием воздаяния…»

Произнося литанию, Кальпурния пробудила воспоминания, которые разлетелись по её сознанию подобно летучим мышам, потревоженным в пещере. Рука Ширы неосознанно потянулась к голове, и пальцы начали массировать шрамы над глазом.

— Мы хотя бы знаем причину смерти проктора? — спросила она. — Если он нанес Дасту такие раны печатью, то каратель определенно не мог убить его, сопротивляясь.

— Ведущий каратель вообще не сопротивлялся нападению, — указал Оровен, прервав монотонное чтение. — Всё произошло слишком быстро, и ему слишком крепко досталось. Если бы он сумел ответить на атаку, мы бы сейчас сидели в офисе наверху и расспрашивали о происшествии самого Даста. Поверьте мне, Кальпурния, трое таких прокторов не смогли бы одолеть его, разве что застали бы врасплох.

На лице медике возникло слегка болезненное выражение. Он вновь занялся тщательным обследованием раны на черепе карателя и уже закрепил вокруг его головы венец диагностических рун: сигнальные лампочки светились красным, то и дело раздавался тихий звон, напоминающий о колокольчиках в надзорном зале.

Шира подметила гримасу мужчины.

— Арбитр, — чуть мягче начала она, — насколько хорошо вы знали проктора? Вы были друзьями? И, простите, я не знаю вашего имени…

— Мы не были близки, дамуазель Кальпурния, — произнес медике, не отвлекаясь при этом от работы, — однако, в таком маленьком гарнизоне все друг друга знают. Мне мало что известно о прокторе Фейссене, но он был хорошим человеком. Я бы многое отдал, чтобы разгадать причину его смерти.

Доктор прервался, чтобы установить ещё один диагностический штифт, и несколько секунд наблюдал за мельканием огоньков-индикаторов.

— Меня зовут Скаль. Арбитр-медике Эшён Скаль, если угодно арбитру-генералу, — он немного расслабился, и Шира испытала краткое удовлетворение. Наконец-то ей хоть что-то удалось сделать правильно.

— Вы понимаете, что у меня возникли некоторые вопросы, арбитр Скаль, — произнесла она с легким ударением на «арбитр». — С самого прибытия мне кажется, что на станции происходят… странные вещи, дурные предзнаменования и безумства. Успокоительница возвращается к своему старому Мастеру, и он каким-то образом погибает за несколько минут до их встречи. Паника из-за убийства Отранто заставляет докеров взбунтоваться и попытаться сбежать на моем корабле. Проктор Адептус Арбитрес нападает на ведущего карателя, приказам которого повиновался за несколько минут до этого.

— И умирает во время атаки, — вставил Оровен, — по причине, до сих пор нам неизвестной.

Кальпурния кивнула.

— Кроме того, не забывайте об убийце Мастера, сумевшем преодолеть ауспики, замки, запертые бронированные двери, ведьмоотводы и псайк-обереги. Отранто погиб на станции, полной провидцев и псайкеров, способных услышать, как за полсектора от Башни закипает котелок — но никто из них и слова не может сказать об убийстве коллеги…

Шира оборвала себя, поскольку собиралась произнести: «…не говоря уже о том, что мне позволили явиться сюда, не разрешая при этом доверять собственным суждениям или компетентности, а теперь я не доверяю даже своему телу, разуму и чувствам». Имелись вещи, которые ни один арбитр-генерал, даже разжалованный и ожидающий суда, не должен был произносить в подобной компании.

— Бруинанн и Реде хорошо поработали, дамуазель Кальпурния, — тихо ответил Скаль, поправляя диагностические штифты. — Если ведьмаки ничего им не сообщили, то не потому, что могли сохранить тайну. Предложите мне поклясться на аквиле, и я повторю: эти двое действовали наилучшим образом.

— Мы знаем, что они не испробовали определенных способов добиться правды, — указал священник, но медике покачал коротко стриженой седой головой.

— Это невозможно, разве что вы увезете астропата со станции после ареста. Может быть, придется отправить его даже дальше инкарцериев в поясе Койпера. Может подойти одна из внутренних станций, или, например, Галата. Даже Гидрафур — говорят, у Инквизиции там есть местечко, в котором… — хмыкнув, Скаль уставился на индикаторы. — Опустим детали. Главное, нужно действовать подальше отсюда. Неважно, какой бы хорошей, по вашему мнению, ни была изоляция, что-нибудь обязательно пробьется. Это как зажечь спичку на прометиевом заводе.

Оровен хмурился и потряхивал головой, потирая символ «Авкторита Империалис» на груди.

— Ты углубляешься в опасные рассуждения, Скаль. Неудивительно, что ваше расследование провалилось: вы заблудились в ведьмачьих тенях, — сжав значок в ладони, он воззрился на доктора. — Налицо моральная слабость, и за то, что вы сбились с пути истинного, здешние священники ответят в той же мере, что и ваши командиры.

Слово было произнесено. Возможно, весь гарнизон Башни пойдет под суд за упущения, в точности как и Кальпурния. Шира не сомневалась — известие, что Оровен наконец заявил об этом вслух, разнесется в стенах участка за половину смены.

— Объясните мне, арбитр Скаль, — проговорила она, — почему здесь так сложно пытать астропатов. Если Бруинанн осознанно отказался от этой идеи, я хочу знать, чем он руководствовался.

— Я не посвящен в мотивы эдила, — ответил медике, снова уходя в оборону.

— Этого и не требуется. Просто разъясните мне фразу о «прометиевом заводе».

Впервые с того момента, как Шира вошла в комнату, доктор разогнул спину. Выпрямившись, он оказался немногим выше Кальпурнии, но с бочкообразной грудью и мощными плечами. Поведя ими, Скаль потянулся.

— Если вам понравилась эта аналогия, я продолжу её. Все псайкеры создают вокруг себя некую марь, причем сильные удерживают её в головах, или сердцах, или любых других местах, где находится их проклятый ведьмин дар, но она всегда с ними. Как пот, или телесное тепло. Рядом с одним или несколькими из них вы мало что заметите, особенно если их правильно контролируют и приглушают. Я бывал в нашей собственной башне астропатов на гидрафурской Стене, не знаю, случалось ли вам… нет?

Кальпурния и Оровен покачали головами.

— Вы всё равно бы почти ничего не почувствовали, но здесь явно превышена критическая масса. Даже учитывая перестройку, и обереги, и мастеров-дозорных, которые следят, чтобы псайкеры не собирались плотными группами или двигались не туда — эта духовная дымка пропитывает всё. Мне не стоит и пытаться объяснить её суть, разве что сквозь призму эффектов, заметных и понятных мне как медике, но в ней имеется некоторая… непредсказуемость.

— Это опасно, — сказала Шира, больше самой себе, но думала она не только о физической угрозе. Поведение цилиндра с прометием, висящего под стволом огнемета, тоже было непредсказуемым, но эту опасность понимали всё. Плазменной топке требовалось постоянное наблюдение техножрецов и машиновидцев, но в её сердце пылал огонь, дарованный Императором в его аспекте Бога-Машины. Если он обрушивался на смотрителей, то приносил им чистую, понятную смерть. Но здесь, с этой ведьминой марью, с людьми, разумы которых истончали реальность, позволяя просачиваться в неё созданиям, сталкиваться с которыми не должен был никто, кроме Него-на-Земле, всё становилось…

Кальпурния много раз оказывалась в опасности, что подтверждали шрамы на её теле и мрачные воспоминания. Но угроза душе была намного более пугающей. Ей требовалась вера, чтобы оградить себя от подобных страхов — но ведь Шира именно с верой шагнула в зал суда Селены Секундус, и чем всё закончилось? Уже через несколько часов она…

Арбитр прикусила язык, не слишком сильно, но достаточно, чтобы вздрогнуть, поморщиться и разорвать стягивающуюся петлю мыслей.

— Опасно, — согласился медике. — Большинство из нас живут на станции, как на лезвии ножа, даже не-псайкеры. Это подобно заразе или болезни, вызванной каким-то загрязнением. Один мощный шок, вроде пытаемого псайкера, и начнется нечто действительно скверное.

— Возможно, испуг заставит других астропатов заговорить? — спросил Оровен.

— Их реакцией будет не испуг, брат священник, — ровным тоном ответил Скаль. — Наверное, при переходах в варпе вам снились кошмары, которые пугали вас, но они — всего лишь тень того, что произойдет здесь в результате психического шока. Арбитр-генерал правильно подметила мою фразу о спичках. Как вы думаете, почему астропаты всегда ходят под дулом пистолета? Даже сильнейшие из них могут поддаться, если ослабят защиту, или же их захватит нечто более могущественное, чем они. Витиферы нужны, чтобы устранять псайкеров, энергия которых вырвалась из-под контроля, до того, как половина ведьмаков в Башне взорвутся наподобие бомб, или впустят в себя нечто… — доктор сделал вдох, — нечто жуткое. В маленьких анклавах витиферы не требуются, но на станции такого размера, с такими энергетическими потоками без них никуда. Каждую секунду каждого дня кто-то сидит в гнездах, и течение силы, арбитр, может замедлиться, но оно никогда не останавливается. Оно непредсказуемо.

— Поэтому, — продолжал Скаль, — здесь есть витиферы. Места, подобные Бастиону, но не имеющие их, долго не протягивают. Не вздумайте… то есть, законы Астропатики запрещают говорить с ними или препятствовать им. Я надеюсь, дамуазель, вы крепко это запомните на случай, если возглавите станцию и должны будете принимать решения через головы здешних чиновников Адептус Астра Телепатика.

— Витиферы? — переспросил Оровен, и Шира кивнула доктору, прося пояснить. Священник ведь не участвовал в экскурсии, проведенной Иланте.

— Да, название на высоком готике, — ответил медике, — они же «держат в руках жизнь» каждого астропата. Мерзкое слово, правда?

На мгновение прижав пальцы к рунической панели, Скаль прошептал какой-то наговор апотекариев. С потолка опустилась пара тонких, раздвижных механических рук, из законцовок которых выдвинулись небольшие наборы хирургических инструментов, схожие с когтистыми лапами. Эшён умелыми движениями передвинул манипуляторы в нужную позицию и зафиксировал тихим кодовым словом, активировавшим запорные механизмы в смазанных металлических соединениях.

— Я готов приступить к следующей стадии лечения, арбитр-генерал, — произнес он, не поднимая глаз. — Со всем уважением прошу вас освободить палату для моих ассистентов и сервиторов. Купирование самых опасных повреждений потребует весьма тонкой работы и займет довольно много времени. Брат священник, если вы поставите в часовне свечку за здравие господина Даста, это немного согреет мне душу.

— Император хранит, — отозвался Оровен, и Кальпурния повторила его слова. Развернувшись, арбитры вышли из палаты.

— Что-то изменилось, — сразу же заметила Торма Иланте, когда Кальпурния приказала вывести её из маленькой камеры временного содержания у ворот участка. До этого успокоительница пыталась последовать за ней прямо во внутренние помещения, и Шира, грубо толкнув женщину в объятия шагавшего рядом арбитратора, велела запереть её.

— Что-то изменилось, — повторила Иланте. — Вы по-другому держитесь. Что произошло?

Кальпурния кивнула арбитратору, который выпустил Торму из камеры, после чего тот взял успокоительницу за локоть и повел к выходу.

— Мадам арбитр? Подождите, пожалуйста. Могу я узнать, что происходит?

— Ведущий каратель Даст подвергся нападению, — ответила Шира. — В нашем апотекарионе ему вернут силы для исполнения долга, если будет на то воля Императора.

— Благодарю вас. Я буду молиться за карателя, — арбитратор прибавил шагу, вынуждая Иланте говорить на ходу и через плечо. — Чем ещё я могу вам помочь? Например, предоставить вам краткое описание нескольких — извините, можно чуть помедленнее? — нескольких гнезд астропатов, с которыми вы хотели бы ознакомиться… или…

— В этом нет необходимости. Я здесь по делам Арбитрес, и они не должны вас заботить, успокоительница.

— Арбитр Кальпурния, чтобы достойно направлять вас, мне необходимо…

— Мне думается, Иланте, что вы рассчитываете на дружбу и привилегированное положение, но их не будет. Ведите себя осмотрительнее в этом вопросе. Не знаю, сколько ещё поблажек я смогу вам сделать.

Как раз на этих словах Торму вывели за ворота, и Шира кивком скомандовала арбитратору оставить их. Успокоительница переступила порог, взяла себя в руки и обернулась. Женщины воззрились друг на друга через открытые двери.

— Я не желала оскорбить вас, арбитр Кальпурния, и приношу извинения, если это всё же произошло.

— Единственное, чего я требую от вас — знать свое место и подчиняться требованиям закона. Ваша должность в свите Отранто не была окончательно закреплена, не так ли? Тогда у вас нет официального положения в Бастионе. Келья для сна у вас имеется? Хорошо. Немедленно возвращайтесь в неё и оставайтесь там, пока я лично и недвусмысленно не прикажу иного. Из уважения к вам я предполагаю, что вас не нужно доставлять в келью под стражей.

Иланте немного чопорно поклонилась и аккуратно осенила аквилой ворота участка перед тем, как развернуться. Посмотрев вслед уходящей женщине, Кальпурния крутнулась на пятках, шагнула обратно и едва не врезалась в Лазку Реде.

— Наблюдать и сопровождать? — спросила детектив. — Я позволила себе сделать кое-какие приготовления. Иланте не такая коварная личность, как её описывали некоторые мои осведомители, но она слишком глубоко завязана во всем этом, чтобы оставаться без присмотра.

Кальпурния утвердительно кивнула, вместе с Реде заходя в участок. Двери захлопнулись у них за спиной.

— Можете вести двухуровневую слежку? Иланте должна знать, что мы присматриваем за ней, так пусть увидит это своими глазами. Но при этом её будут вести и незаметные наблюдатели. Мне нужны доклады от обоих, даю делегацию третьего уровня.

— Так точно, госпожа арбитр. И, мэм… — остановившись в тени дверного прохода, Лазка понизила голос.

— В чем дело, детектив?

— Значит ли это, что теперь вы — наш единственный командир?

— Значит ли…

— После случившегося с карателем… ведь, мэм, вы — арбитр-генерал, но мы знали, что вас доставили сюда на, гм, особых условиях. Теперь, после происшествия с Дастом, вы стали нашим действующим командиром? Номинальный чин вам присвоил ведущий каратель. Остаетесь ли вы руководителем?

Сделав шаг назад, Кальпурния опустила ладонь на рукоять дубинки. Из ниоткуда к ней пришла абсолютная уверенность в том, что Реде готовит бунт. Детектив решила, что не позволит Шире установить её виновность в некомпетентности, и планировала убийство непрошеной гостьи, так же, как спланировала убийство…

— Я не хочу проявить неуважение, мэм, — тем временем продолжала Лазка, — но дело не только в расследовании. У Отранто нет преемника. Всё доклады моих агентов сходятся в том, что персонал Башни ждет, когда вы примете руководство и лично проследите за переходом власти, но не видит не единого намека на это.

— По решению ведущего карателя, — осторожно начала Кальпурния, — который учитывал, м-м, ограниченность моих полномочий, мы должны были придерживаться максимально узкого фронта работ. Все планы и принципы действий определял Даст, а я подчинялась им. Ведущий каратель занимается задержаниями и наказаниями, и это отразилось в его подходе к расследованию.

— Но он больше не руководит вами, мэм. Нам подчиняться решениям ведущего карателя или вашим? Работа во имя Императора должна быть завершена, и мне хотелось бы узнать от вас, как именно следует это сделать.

— Спасибо, что обратили мое внимание на этот вопрос, детектив Реде, — ответила Шира. Внутреннее напряжение спало так быстро, что она практически услышала хлопок; в словах Лазки не было признаков бунта или заговора, только озабоченность порядком вещей, иерархией и главенством закона в Бастионе Псайкана. «Восстание и убийство», черт их дери, о чем она только думала? — Я обдумаю дальнейший порядок действий и обращусь в преторию за необходимыми мне советами. Вы уже получили инструкции насчет слежки. Когда разберетесь с этим, мне не помешает точная информация о том, почему люди в Башне реагируют на Иланте совершенно определенным образом. Я знаю, что она оставила здесь след, но мне нужно знать, какой именно.

Отсалютовав, Реде собралась уходить, но Кальпурния остановила её.

— Есть ещё один, последний вопрос — обещаю, я вас не задержу. Медике Скаль упомянул некую… марь, кажется, он так это назвал. Нечто насчет пребывания в месте, которое настолько пропитано энергиями теснящихся там псайкеров, что становится практически заразным.

— И вы чувствуете это, да, мэм? — Лазка шагнула обратно в привратную нишу. В её выражении лица смешались сочувствие и четкая профессиональная отстраненность, что-то вроде «ничего нового». — Вы не ошибаетесь. Наши тела выкидывают фокусы, как и наши мозги. Некоторые люди не могут с этим жить, и их приходится отправлять со станции. Не все они самостоятельно поднимаются по трапу, если вы понимаете, о чем я. Псайкерам наплевать, их сознания плавают в мари, как рыбы в воде, а мы в ней захлебываемся. Вам очень тяжело?

— Небольшая боль в мышцах, суставах, голове и какие-то… какие-то странности восприятия. Приходится контролировать мысли, не могу точно определять температуру вещей. Это обычно для новичка в Бастионе или…?

Реде утвердительно хмыкнула.

— Благодарю вас, детектив, и, думаю, это всё, что мне требовалось узнать. Больше не стану отвлекать вас от слежки.

Лазка ушла, оставив Ширу на дне высокого лестничного колодца у стен участка. Она стояла перед отполированным касаниями постаментом с древним священным инфоковчегом, глубоко погруженная в раздумья.

Уходя из участка, Торма Иланте уже знала, что за ней наблюдают, но это её не беспокоило. Она немедленно вычислила двоих соглядатаев — во-первых, надсмотрщика за слугами, которые тащились позади завывающей электротележки, нагруженной грязным бельем. Выбранный им маршрут до прачечной оказался странным, зигзагообразным, и намного чаще пересекался с путем успокоительницы, чем должен был.

Другая, похоже, оказалась поопаснее: молодая женщина, ремесленница, которая бродила по галереям с планшетом и стилом, перерисовывая узоры на вымпелах. Такое прикрытие работало лучше, большинство людей не распознали бы его. Иланте сочла, что вторая наблюдательница вооружена. Если Кальпурния отдала соответствующий приказ, то женщина может оказаться не только соглядатаем, но и палачом Тормы.

Всё так странно, думала успокоительница на ходу. Залы остались такими же, как и в её воспоминаниях, но люди изменились. Когда Иланте была здесь много лет назад, Шевенн находился в расцвете сил: чем-то похожий на ястреба, горделивый, свирепо правящий собственным разумом, он невероятно отличался от стада псайкеров с выжженными мозгами, которых загнали в Башню вместе с ним.

Туджик… Туджик прибыл сюда почти в коматозном состоянии. Он откликался на осторожное телепатическое зондирование более умелых астропатов, но не был способен на что-то более сложное, чем вплетение своего голоса в самые нижние регистры хора. А теперь он стал вероятным наследником Отранто!

И столько незнакомых имен: Святосталь? Анкин? Дель’Катир? Ветераны, уже, видимо, постаревшие и достигшие могущества. А многие астропаты, разумы которых Иланте знала почти так же хорошо, как собственный, — Тофлио, Свет-Его-Глаз, Чангайя, — уже сгинули.

Торма задумалась о своих прежних коллегах. Неважно, насколько сильными они были, насколько умелыми, с какой верой или отвагой направляли свои сознания в пандемониум, терзающий душу, призвание рано или поздно губило их. Мозги выгорали, истерзанные сердца отказывали, или же разумы просто изнашивались до такой степени, что псайкеры уплывали в серый паралич, который успокоители называли «пепельным сном». Иногда, с дрожью подумала Иланте, происходило, возможно, нечто более темное, и астропаты падали наземь в собственные вышибленные мозги, с дырой в черепе от пули витифера.

В редкой для себя меланхолии Торма пробиралась по извилистым галереям. Соглядатаи на минуту пропали из виду, и единственными признаками жизни в Башне были приглушенные шаги за каким-то дальним углом. В этом безмолвии, казалось, было нечто более мучительное, чем в шуме работающих доков или непрерывных страдальческих звуках на борту Черного Корабля.

Неужели она слабеет? Молодая Иланте не позволила бы подобному настрою нарушить её умиротворенность, но ведь молодая Иланте могла работать даже на Черном Корабле. Торме хватало сил, чтобы помогать в содержании несчастных потерянных душ, которых ждали топки Золотого Трона, и испытанное не сломило её. Был ли очевидный факт, что она больше не может справляться с такой работой, признаком того, что полезность самой успокоительницы подходит к концу? Близилось ли время, когда она не сумеет исполнять даже прежние функции среди астропатов и их хоров? Иланте служила псайкерам с четырнадцатого дня рождения. Что же может произойти такого, после чего она окажется не в силах служить им?

Торма поняла, что скучает по Черному Кораблю: дыму благовоний в носовой часовне, знакомым горгульям в начале каждого коридора, стражам Инквизиции под черными капюшонами, голосу Галана Ведриэра, зовущего её по имени…

Нет. Она повернулась спиной к прошлому и сама разберется с последствиями.

Позади раздались шаги, и Иланте, остававшаяся начеку, быстро обернулась через плечо. Увидев, кто подходит к ней, Торма сбавила шаг: это оказался обычный курьер, крупный мужчина в плохо сидящей на нем форме вестника. В его руке на мгновение мелькнул значок Арбитрес, тут же скрывшийся в ладони. Качнув головой, курьер призвал её к молчанию, передал какую-то бумажку и в следующее мгновение исчез в тенях; его приглушенные шаги стихли в галереях.

«Иланте, — гласило послание, — вас вывели за ворота для виду, и я нуждаюсь в ваших знаниях. Убийце Отранто слишком хорошо известен Бастион. Приходите к дромону Арбитрес, состыкованному с башенкой над ангаром в Главном доке — побеседуем там. Никому не говорите об этом. КАЛЬПУРНИЯ».

Официальной печати не было, но прямо под текстом имелся выдавленный символ перчатки-и-лавров, который Торма видела на знаках различия Ширы. Штамп лежал косо, и сообщение, судя по росчеркам пера, писалось в спешке.

Успокоительница не уничтожила записку, но сложила её между пальцами, так, чтобы можно было изорвать и растереть при необходимости. Держа бумажку, Иланте развернулась и быстро зашагала к докам. Она тщательно контролировала эмоции, связанные с гибелью Отранто, но Мастер многое значил в жизни Тормы, и мысль о том, что его убийцу удастся раскрыть, подгоняла женщину.

Глава девятая

— Все на местах, — сообщила Реде Кальпурнии, сидящей напротив неё. — Иланте заметила двоих, второй уровень держится позади. Также используем дрон под удаленным управлением мирского техника-арбитра из нашей обители. Вот, поешьте, — Лазка поставила на стол между ними блюдо с намасленными хлебными шариками и тяжелыми серыми брусками питательной массы. — Мы тут склоняемся к мысли, что, если станция пытается тебя достать, лучше бороться с этим на сытый желудок.

Они находились в вытянутом, захламленном офисе Реде, где все столы и диванчики были привычно завалены бумагами и планшетами.

— Этот дрон мы получили от Механикус? Сколько времени его дух служит нам, а не им? — Шира поковыряла серые бруски. Головная боль отступала, но при мысли о еде живот всё ещё скручивался узлом.

— Отличный вопрос, — заметила детектив, — но думаю, что ему можно доверять. Я была на церемонии, где техножрецы отреклись от устройства и передали его Арбитрес.

Кальпурния кивнула, приглашая Лазку продолжать.

— Значит, за ней наблюдает дрон, и ещё я направила туда полдюжины арбитраторов под предлогом внезапной проверки верхних галерей. С Иланте они не пересекутся, но смогут быстро добраться до неё, если остальные что-то заметят.

— Операцией командует…? — Шира отщипнула кусочек хлеба. От масла шел приятный запах.

— Проктор Ланьи, она же оператор дрона. Получила от меня делегацию второго уровня. Способная женщина, — Реде тоже подхватила хлебец и откусила половину. — Пока мы обсуждаем нашу столь уважаемую цель, позвольте обратить ваше внимание сюда…

Движением руки Лазка вызвала на экран-гобелен поток изображений и отрывков текста.

— Итак, успокоители, — начала детектив-соглядатай, — служители, хранители, толкователи. Они должны знать астропатов достаточно хорошо, чтобы не только успокаивать их после трансов, но и истолковывать послания, а также при помощи слов возвращать их в тела после пребывания, вы понимаете, вовне.

При этом Реде легкомысленно помахивала рукой, но на последнем слове утратила показную беспечность и осенила себя аквилой.

— Хорошие успокоители нужны всем. Связи, которые устанавливаются между ними и астропатами, с которыми они работают, — неважно, как долго, — могут быть весьма крепкими.

— Им разрешены близкие отношения? — Кальпурния осторожно куснула хлеб.

— Нет, — ответила Лазка. — Не такие, о которых вы, очевидно, подумали. Это не романтические связи. Они не связаны с вопросами службы, религии и тем более чувственности. Метаболизм ведьмаков значительно изменяется после того, что происходит с ними на Терре. Судя по тому, что я сумела выяснить, они практически бесполы. Подтвердить это сложно: в разговорах о том, через что в действительности проходят астропаты, встречаются запретные темы.

— Наверное, детектив Реде, это потому, что они в действительности ступали по самой Земле, где их коснулась суть Бога-Императора. Хотя эти люди, которых вы пренебрежительно называете «ведьмаками», ходили по столь святому краю, что их более не может волновать отношение к ним жалких грешников вроде меня и вас, я всё же была бы очень благодарна вам за проявление чуть большей почтительности.

— Приношу извинения, мэм. Я забылась.

Чтобы подтвердить искренность своих слов, Лазка убрала ногу со стола и повернулась лицом к Шире.

— Ну что ж. В крупных конклавах Телепатики, где имеется достойная служба успокоителей, лучшие из них, с наиболее спокойными умами, выстраивают рабочие отношения со старшими астропатами. Прочность таких связей затупленные вроде нас с вами, наверное, даже не могут… что? — Реде поймала взгляд Кальпурнии. — О, простите. «Затупленные» — это уничижительное прозвище людей, лишенных псайкерского дара, которое употребляют астропаты.

— Благодарю вас. До сих пор я крайне редко общалась с псайкерами, поэтому не забывайте, пожалуйста, что мне нужно объяснять даже самые элементарные вещи.

— Понимаю. Так, о чем я? Ага, о Торме Иланте.

Обернувшись, Лазка взглянула на портрет в верхнем углу гобелена.

— Чуть меньше сорока лет назад Иланте была одной из старших успокоительниц Бастиона. Согласно досье тогдашнего главного соглядатая, она не обладала сверхвысокой эмоциональной чуткостью, как некоторые коллеги, но хорошо разбирала язык тела и речь астропатов. Кроме того, Торма запоминает всё, что видит и слышит, а также обладает внутренним спокойствием, которое, очевидно, делает прямой ментальный контакт простым и легким — при том, что некоторым успокоителям он вообще недоступен.

— И вот так она стала любимицей Отранто? — Кальпурния обратила внимание на портрет, расположенный под изображением Иланте. Арбитр уже так многое узнала о жутких последних минутах Мастера, что он казался Шире удивительно хорошо знакомым. Из-за этого она почувствовала себя странно, наконец увидев лицо Отранто. Астропат был худощавым человеком, с добродушным изгибом губ, что удивило Кальпурнию. Глазницы слепца покрывал слой пересаженной ткани, и в центре каждого кружка располагался маленький золотой штифт. Приглядевшись внимательнее, Шира рассмотрела безглазую голову орла, фрагмент аквилы, символизирующий Адептус Астра Телепатика.

— У Отранто было полно любимчиков, — сказала ей Реде. — Ему нравилось иметь личный внутренний круг: сам Мастер Бастиона, личная успокоительница Мастера, личный травник Мастера, личный флотский атташе Мастера, избранные старшие астропаты Мастера. Люди, которым открыто симпатизировал Отранто, также накапливали разнообразное влияние.

— Мастер поступал так только ради собственного удовольствия, или имелись другие причины? — уточнила Кальпурния.

Лазка покачала головой.

— Мне их обнаружить не удалось. У Отранто просто был такой стиль работы, я бы знала, если бы это вело к чему-то действительно криминальному.

По оборонительному тону Шира поняла, что детектив не так уверена в своих словах, как пытается показать. В любом случае, если дойдет до суда, особой разницы не будет: такая «раздача» влияния чиновником Адептус — преступление сразу по нескольким статьям, и Реде придется ответить за то, что она дозволяла подобное. Будучи прагматичной, тоже можно слишком далеко зайти.

— Итак, — продолжила Лазка, — согласно архивам участка, тридцать девять лет назад, за три месяца до Свячельника, Торма Иланте покинула внутренний круг Мастера Отранто и должность успокоительницы в Бастионе. Она отбыла на Черном Корабле под командованием некоего господина Галана Ведриэра.

— Того же самого, что на днях привез её обратно. Но в чем была причина? Как ей вообще позволили уйти?

— Мы не знаем. Тогдашняя сеть соглядатаев честно пыталась найти ответ; в то время на нескольких станциях Флота действовало тайное общество под названием «Палата Оптика». Они, судя по записям, пытались выйти на официальных лиц Башни Слепцов с какими-то собственными целями. Возникли опасения, что поступок Иланте связан с этим, но история не получила развития. Всё, что тогда удалось обнаружить Арбитрес — свидетельства некой размолвки между Тормой и Отранто. Её отбытие на Черном Корабле было не столько результатом этого, сколько ещё одним звеном в цепи.

— И что же, теперь, тридцать девять лет спустя… это точно? Тридцать девять лет?

— Астропаты, тела которых справляются с рабочими нагрузками, весьма неплохо переносят старость, — пояснила детектив. — Бруинанн говорит, что они становятся дублеными, как кожа. Мне почему-то не кажется, что всё происходит именно так, но те, кто выживают, действительно становятся вроде как крепче.

— А Иланте путешествовала по варпу, — задумчиво произнесла Кальпурния. — Думаю, для неё и близко не прошло тридцати девяти лет. Но вот она снова здесь, вернулась на том же корабле, что и улетела, готовая разбираться с оставленными делами.

— Она вошла на станцию только после того, — ответила Реде, — как Мастер Отранто…

Вдруг замолчав, детектив наклонила голову и коснулась рукой вокс-обруча. Шира не разобрала сообщение, но Лазка привстала, и её взгляд уже не был беспечным.

— Иланте сменила маршрут, — сказала Реде.

— Черт! — Шира мгновенно вскочила на ноги и схватила шлем. — Где она?

— Спускается по одному из коридоров к… подождите… прошла четвертую Арку Манифольда, — Лазка нахмурила бровь. — Мы проезжали там, когда вы прибыли сюда. Это по пути к докам, где стоит на якоре ваш дромон.

Обе женщины замолчали на несколько секунд. В голове у Кальпурнии вихрем кружились факты и предположения.

— С ней кто-то есть? — спросила Шира.

— Они… нет, — детектив зашагала по комнате, хмуро выслушивая доклады. — Ланьи и Риил, наша агент, обе говорят, что нет. Пару минут назад Иланте пересеклась с каким-то курьером-скороходом, но они не вместе. Похоже, она торопится.

— Где сейчас курьер? Ланьи может проследить за ним с дрона?

— Как тщательно нужно скрыть устройство? — спросила Реде в ответ. — Оно размером с мой кулак. Может находиться у потолка, оставаясь не слишком заметным в полумраке, но, чем быстрее придется лететь за целью, тем сложнее будет прятаться.

— В идеале этот человек не должен знать, что мы следуем за ним, но скрытность не столь важна. Ланьи может решать сама, но пусть от дрона исходит как можно меньше шума, — надев шлем, Кальпурния проверила, как дубинка лежит на бедре.

— Пусть Бруинанн идет к воротам со спецгруппой, — велела она детективу, — и захватит для меня щит из оружейной.

— Мэм?

— Я дала Иланте прямой приказ, — зарычала Шира, шагая к двери, — и что она сделала? Развернулась и отправилась по своим делам! Продолжайте следить за ней, Реде, но я хочу лично присутствовать при аресте. Пусть она объяснит мне в лицо, почему так поступила. Как зовут арбитратора, командующего отрядом на «проверке»?

— Оракси, мэм…

— Так, Бруинанн готов? Я отправляюсь за Иланте с ним и эскортом, — Кальпурния стояла на пороге, — таким же по размеру, как отряд Оракси. Передайте Арбитрес на моем дромоне, чтобы перешли на осадное положение. Пусть остаются на якоре, но задраят все люки.

Кивнув, Лазка молниеносно выпалила инструкции в вокс-обруч. Затем, подняв узкое смуглое лицо, детектив с явным беспокойством взглянула на Ширу.

— Что такое? — Кальпурния сжимала дверной косяк, готовая оттолкнуться от него и унестись прочь.

— Экипаж дромона получил приказ, но они передают ответное сообщение. Ангар только что… — Реде снова прислушалась к воксу, пока Шира беспокойно дергалась в дверях. — Он отключен. Освещение и механизмы усыплены. Арбитры не знают, кто отдал команду.

Кальпурния скрипнула зубами.

— Это или какая-то интрига Иланте, или засада. В любом случае, я сейчас настроена как следует разнести чьи-то планы. Найдите кого-нибудь, кто разбирается в системах дока; даже если придется вытащить Шаннери из инжинариума за шкирку, мне плевать. Пробудите эти машины и найдите того, кто их усыпил. Мы выдвигаемся.

Когда вырубился свет, Дешен испытал шок. Он не привык находиться в темноте, и не был уверен, что помнит, когда в последний раз заходил в доки Бастиона. Внезапно огромное металлическое помещение, по которому рыскал успокоитель, превратилось в лабиринт черноты, заполненный острыми железными углами, цепляющийся за ноги кабелями, ступеньками и просто неровностями.

Заметив в галереях дражайшую маленькую питомицу Отранто, Антовин заинтересовался, куда это она так спешит, и двинулся следом. В худшем случае, решил тогда Дешен, Ренц издевательски спросит, где же он пропадал. На такой исход расчета не было.

Впрочем, ему всё же удалось достаточно неплохо устроиться. Как только глаза немного привыкли к темноте, успокоитель сумел разобраться в обстановке и взобрался на высокую погрузочную платформу. Оттуда он разглядел Иланте в кремовой мантии, на которую попадало немного света из коридоров, начинающихся у задней стены ангара.

Она осматривалась вокруг, испуганная темнотой так же, как и успокоитель. Пригнувшись, чтобы Иланте его точно не заметила, Антовин перевел дыхание. Позади женщины что-то мелькнуло, и это не было игрой воображения. Замерев, он продолжил внимательно наблюдать и различил четыре силуэта, быстро, легко и незаметно скользящих сквозь мрак.

Дешен не сомневался, что это люди с корабля Лоджена. За ними сложно было следить, казалось, что они каким-то образом растворяются в тенях. Хорошо ещё, никому из них не приходило в голову посмотреть вверх. Светлые одежды Иланте мерцали во тьме, и успокоитель в мантии того же цвета выделялся бы как… ну, как что-нибудь, чему совершенно не стоит выделяться, а то, скорее всего, пристрелят, чего бы не хотелось. Дрожащая женщина тем временем прижалась спиной к направляющей подъемника. Выжидая и наблюдая, Антовин спрашивал себя, когда же незнакомцы сделают ход.

— Дамуазель Иланте, сюда!

Успокоитель вздрогнул от крика, достаточно сильно, чтобы слегка раскачать погрузочную платформу. Скрежетнул зубами — вдруг кто-то услышал скрип цепей? Да нет. Раздались шаги двух людей, не пытавшихся соблюдать тишину; стуча ногами, из донжона в ангар вбежали стройная темноволосая женщина в обтягивающем комбинезоне ремесленника и… и уборщик? Чертов рабочий из прачечной с тележкой грязного белья и мелкими прислужниками, семенящими следом! Дешен едва удержался от смеха. Кто, мать его, вообще додумался прислать этих двоих на подмогу?

— Дамуазель Иланте! — вновь позвала женщина. — Вы в опасности. Пожалуйста, идите сюда, к нам!

Уборщик махнул прислужникам, и один из них направил в ангар луч мощного переносного люмена.

Ярко-белая полоса несколько мгновений пометалась взад-вперед среди теней под ногами Антовина, и в тот момент, когда он уже решил, что сейчас пятно света поднимется вверх и зацепит его, внизу прозвучали два первых выстрела. Люмен погас, а державший его мальчик был убит наповал.

Слуги тут же разбежались по ангару, удирая в тени впереди и по бокам от тележки. Под успокоителем кто-то прошептал слова боевого наречия, и раздался новый выстрел — стабберный, не лазерный. Дешен отполз чуть назад, чтобы платформа не раскачивалась, и прикрыл голову. Он собирался пролежать так до конца боя: возможно, Антовин и был высокомерным типом, но не глупцом.

Прожектор упал и разбился, и сверху на него рухнул убитый слуга. Внезапно ослепленная Иланте на ощупь пробиралась через пурпурно-зеленую дымку, пока в центре её поля зрения пульсировал яркий остаточный образ. Она крепко зажмурилась и вновь распахнула веки, пытаясь отыскать собственную вытянутую руку в дрожащем блеске сверхновой перед глазами. Позади кто-то вновь прокричал имя успокоительницы. Сжав зубы, Торма пошла на звук, будучи в полной уверенности, что вот-вот разобьет себе голову о балку или сломает растопыренные пальцы о подпорку. Что же происходит? Иланте казалось, что она узнала в одном из незнакомцев уборщика, который до этого следил за ней. Но этот свет… они искали её или пытались умышленно ослепить?

Вовремя заметив впереди неясный объект, женщина успела шагнуть в сторону и обогнуть его. Это оказался какой-то механизм, совершенно ей незнакомый и непонятно для чего предназначенный. Интересно, безопасно ли будет остаться здесь?

Нет, откуда бы ни велся огонь, стреляли из темноты. Нужно двигаться дальше. Торма на мгновение закрыла глаза, вновь открыла и поняла, что видит чуть лучше. Пройти ещё вперед, и, может быть, она найдет укрытие. Или это, или оставаться на месте, в одиночестве и окружении. Нет уж.

Сделав шаг, успокоительница подвернула ногу на толстом извивающемся кабеле. Лодыжка подогнулась, и Торма Иланте упала на одно колено, сдерживая крик, на который из мрака неизбежно прилетела бы пуля.

— Торма Иланте! Мы здесь, чтобы защитить вас! — крикнула Хаста Риил и тут же отскочила на три шага вбок, осматривая ангар через маленький монокуляр невидимого спектра, выданный ей детективом Реде. Из рукавов агента торчала пара длинноствольных дротикометов с глушителями, и по отсеку плясали точки ультрафиолетовых прицельных лазеров, заметные только ей самой. Куда, черт её дери, делась эта женщина? И где ублюдки, застрелившие бедного паренька с лампой? Риил не засекала никаких движений в лиловатом поле обзора монокуляра. Её противники трусливы или просто умны?

Хаста метнулась вперед между двумя ящиками, с грохотом пнула один из них и неестественно громко выругалась, после чего быстро отбежала в сторону и назад. Похоже, никто не приближался к ней. Вокруг Риил раздавались стоны и крики мальчишек, пытавшихся оттащить убитого товарища в укрытие.

Тогда она решила положиться на обучение — боевые тренировки на стрельбище арбитраторов, а не бесконечные теоретические занятия в школе соглядатаев — и позволить полученным навыкам сделать всё самим.

Одному Трону было известно, что уборщик понимал в происходящем, но он вел себя отважно — громко и по-идиотски отважно, помогая прислужникам затаскивать их мертвого друга за тележку и крича убийце, чтобы тот вышел и встретился с ним лицом к лицу, как мужчина. Хаста двинулась дальше в ангар, проходя мимо наполовину заполненных контейнеров и брошенного погрузочного оборудования. Куда же делась этоа женщина?

В относительно светлом пятне полутени мелькнул темный человеческий силуэт, и агент резко выпрямила руку. Фиолетовая световая точка прыгнула точно к основанию шеи, и дротикомет произнес еле слышное «шик-шик-шик». Противник качнулся и схватился за место попадания, но не упал.

Риил подвело её собственное рвение. Неожиданно агент забыла обо всем, кроме возможности убить врага и встать над его трупом. Она спасет Иланте, и привет, полный чин соглядатая! Можно будет наконец-то облачиться в приличествующий ей черный панцирь с этим чудесным красным воротом. Хаста бесшумно пробежала ещё несколько шагов, но второй ассасин был готов к встрече и всадил ей в плечо лазразряд. Остановленная на ходу, агент крутнулась в воздухе и с размаху рухнула на металлическую палубу. Темнота, расцвеченная оттенками фиолетового, сменилась для неё абсолютной чернотой.

Иланте услышала треск перегретого воздуха в следе лазерного луча, а затем неприятный звук падения человеческого тела. Проковыляв три шага вперед, к другой опоре, охваченная паникой Торма вновь оступилась и сильно ударилась об неё плечом. Безвольно полежав там несколько мгновений, она двинулась дальше сквозь сумрак. Идиотка, идиотка! Как можно было поверить этой записке — но, опять же, как бы она разгадала обман?

Ударившись грудью о диагональную балку, Иланте всхлипнула, обхватила её и опустилась на пол, решив, что сможет проползти под брусом и восстановить дыхание. К ней понемногу возвращалось зрение: вокруг яркого послеобраза начали появляться очертания предметов, удавалось определять расстояния. Если бы только они продолжали сражаться друг с другом ещё минутку…

В тот же миг Торма выпустила балку, получив удар стволом пистолета в затылок. Не успела Иланте упасть на колени, как стоявший позади человек схватил её за волосы и поволок обратно. Успокоительница могла только следовать за ним, то ковыляя, то падая на пол.

Белло был мертв. Несчастный туповатый паренек не понимал, зачем они прибежали в ангар, но очень гордился тем, что ему дали подержать лампу, а теперь он был мертв.

Голь Рыбикер молотил огромными кулаками по железной палубе. Это он решил, что лампу будет держать Белло, и теперь Белло был мертв. Глядя на дыру в блузе мальчика, Голь мог думать только об одном: «Император, скажи, пожалуйста, как мне это исправить?»

Рыбикер был не особо сообразительным. Например, не понял всех тех вещей, которые говорили ему Арбитрес после того, как он подчинился бригадиру и помог ему перетащить какие-то бочки в кладовую вдали от хозяйственного склада, куда их обычно сгружали. Он не знал, что тут было неправильного, но вдруг появились арбитры, и его бригадира больше никто не видел, а Рыбикера привели в маленькую темную камеру, где с ним говорили разные люди. У них получалось так, что он должен выполнять приказы тайных посланников Арбитрес, а иначе тоже исчезнет. Голь не очень хорошо разобрался, какой во всем этом смысл.

Взревев и заглушив плач уцелевших мальчишек, Рыбикер врезал себе кулаками по лицу. Голь хотел добраться до труса с пистолетом, но, если бы он выбежал из-за тележки, его бы тоже застрелили, прямо как Белло. Рыбикер так разъярился, что на смерть ему было бы наплевать, но погибнуть, не отомстив за паренька — вот это поганая идея!

А может… а может, побежать быстро и шуметь при этом? Стрелок ведь был трусом: убивал ребятишек и прятался в темноте. Ну конечно, если Голь понесется на него, тот уронит пистолет и поползет прочь, как и полагается таким червякам. Да и бегал Рыбикер быстро, а сейчас чувствовал, что может перегнать ветер.

Он начал было делать огромные шумные вдохи, готовясь к рывку, но тут мальчишки подняли глаза от убитого товарища, услышав грохот арбитраторских сапог на лестнице.

* * *

Ведущий арбитр Оракси не обратил внимания на маленькую кучку людей, прятавшихся за тележкой. У него имелись более важные заботы, чем несколько испуганных прислужников и здоровый мужик, ревущий на полу ангара. В сообщении от Реде говорилось о необходимости поймать успокоительницу, а в последнем отчаянном послании Риил воксировала, что уже началась стрельба. Что же, Оракси это подходило. Впервые за двадцать один отупляющий месяц в Башне ему довелось возглавить настоящую операцию.

Сверху доносились щелчки и лязганье: осветительные устройства начали разогреваться. Оракси и пятеро его арбитраторов пробирались вперед, разбившись на три пары и озаряя ангар пересекающимися лучами наплечных люменов. В каждой паре впереди шагал арбитр, готовый палить навскидку, а следом шел боец, зарядивший дробовик самонаводящимся «палачом». Арбитрес безмолвно и спокойно наступали через светлеющий ангар, перекрывая открытые места и не забывая о линиях видимости.

А потом лампы начали гаснуть.

Оракси служил дольше, чем Риил, и его инстинкт самосохранения развился лучше: ведущий арбитр сначала метнулся в укрытие за катушкой такелажных канатов и только потом глянул вверх. Не было заметно никаких повреждений или выстрелов, разбивающих стекла светильников. Они просто отключались. Либо арбитрам противостоял кто-то, способный одурманить умы машинных духов в своих интересах, либо… но эта мысль была весьма скверной, и Оракси оборвал себя. Прислушавшись на секунду, он убедился, что их не атакуют, и вновь двинулся вперед с зажженным люменом, жестами подзывая остальных. Рядом с командиром крался арбитратор Аркепп, отыскивая цели.

Один из нападавших был ранен или убит. У Тормы до сих пор раскалывалась голова, и от удара перед глазами вновь прыгали мушки и пятна, но в судорожных вспышках ангарного освещения ей удалось рассмотреть, чем заняты похитители. Тот, что тащил Иланте, вынужден был остановиться, пока один из его спутников, тоже в обтягивающем комбинезоне и маске, закидывал на плечо неподвижное тело третьего.

— Шевелись, убийца, — приказал ей захватчик через вокс-исказитель, превращавший голос в бесполый хрип. — Ты в наших руках. Забудешь об этом на секунду, и… — он (или она) прижал ствол пистолета ко лбу Тормы, так сильно, что успокоительница вздрогнула. — Ни звука, просто повинуйся.

Для спора с человеком, направившим пистолет ей в лицо, у Иланте слишком путались мысли, поэтому она молча послушалась приказа. Из теней, словно призрак, выплыл четвертый незнакомец и присоединился к ним. Как и остальные, он был неразличим во тьме, но Торма была достаточно умна и наблюдательна, чтобы распознать фигуру мужчины, его движения и походку. Именно он принес ей поддельную записку.

Внезапно раненый похититель, лежавший на плече товарища, забился в судорогах. Другие принялись отчаянно сдерживать его, но о незаметности пришлось позабыть, когда он издал громкий булькающий стон и вновь затих. Несший его захватчик пошатнулся под теперь уже действительно мертвым грузом, и мгновение спустя откуда-то сзади донесся двойной хлопок. Иланте едва успела уловить короткий визг пронесшихся над ней самонаводящихся снарядов, но звук, с которым они врезались в труп похитителя, женщина помнила до конца дней своих.

Тело остановило заряды, и уцелевший захватчик сбросил его на палубу. Раздался глухой стук, трое выживших «невидимок» обменялись взглядами, а затем двое из них открыли ответный лазерный огонь. Вокс-исказители делали их ругань пугающе ровной, с металлическими оттенками. Третий похититель секунду безразлично смотрел на Торму, а затем исчез во мраке.

Через туман боли в голову Иланте пробралась мысль: «У меня есть шанс, и лучшего уже не представится». Когда державший её человек дернулся в сторону, и воздух сверху-сзади Тормы изрешетила свистящая дробь, она сумела подняться на четвереньки. Грохот дробовиков после тихих щелчков лазразрядов казался просто адским, немыслимым. Оглядевшись, успокоительница попробовала опереться на подвернутую ногу и решила, что лодыжка выдержит несколько шагов. Так она сумеет отползти достаточно далеко от похитителей, чем вынудит их повернуться спинами к Арбитрес, чтобы догнать её. Если захватчики среагируют слишком быстро, Иланте попробует двинуть второго из них плечом под колени и, возможно, выиграет ещё несколько секунд перед тем, как ей всадят лазерный луч между лопаток.

Торма подумала о Кальпурнии и о том, что эта угрюмая маленькая женщина скажет ей, если они ещё раз встретятся лицом к лицу.

«С этим мы разберемся после», — сказала себе Иланте и поползла вновь.

Глава десятая

— Докладывайте.

Кальпурния первой соскочила с остановившегося скользовика, уже надев щит и держа дубинку наготове. За ней последовал Бруинанн, возглавлявший группу Арбитрес с оружием наперевес. Перед Широй расстилалось сумрачное нутро ангара, в котором метались лучи светильников, закрепленных на шлемах и щитах отделения Оракси.

— Трижды вступали в бой, — прозвучал в воксе ответ ведущего арбитра. — Лазерный огонь и, возможно, какие-то пулевики с глушителями. Сейчас противник затих. Думаю, мы вытеснили их с позиции, которую они пытались удержать. Распоряжения?

Шира жестом предложила ответить эдилу-майоре.

— Двигайтесь на три часа, — приказал Джоэг. — Мы входим следом. Шаблон наступления «чешуя-два», вы ведете.

— Вас понял, — отозвался Оракси.

Арбитры трусцой побежали вперед, и Кальпурния пристроилась к Бруинанну.

— Реде? — воксировала она. — Реде, ответьте. Освещение тут вспыхивает и гаснет, кто его контролирует?

— Мы пытаемся отследить контрприказы через кодовые каналы, — сообщила детектив, — но пока ещё не вычислили источник. Кто-то действует против нас, и им лучше нашего удается общение с машинами. Их коды перекрывают наши. Мы можем зажечь лампы, но не защитить их от выключения.

Как по команде, прожектора над головами Арбитрес лязгнули, и неровно разбросанные по ангару колонны света потухли. Шира, Джоэг и бойцы их отделения включили собственные фонари и, построившись в одну шеренгу с группой Оракси, развернули строй во тьме.

Где-то справа от Кальпурнии громыхнул дробовик. Резко повернув голову, она задышала тише и оставила вокс-канал открытым для доклада. Раздался повторный выстрел.

— Заметил… — прозвучал чей-то голос. — Нет, вон там, черт! Быстрая цель, сложно увидеть. Возможно, какая-то маскировка. Не думаю, что попал, но…

Треск лазразряда и короткий вскрик, за которым последовали два ответных выстрела из дробовика.

— Вперед, цель перемещается! Забирает вправо, вправо от шеренги, следить за движением!

Противник приближался к Шире. Сжав дубинку, она изготовилась к атаке.

Они почти дошли до выхода из ангара, когда Иланте наконец рассмотрела широкие квадратные ворота впереди и начала сопротивляться по-настоящему. Когда убийцы из теней вновь схватили Торму, она сдерживала себя, уверенная, что рядом вот-вот окажутся Арбитрес, пришедшие спасти её, и готовилась действовать в этот момент.

Но теперь, дергаясь в хватке похитителя и чувствуя, как травмированная нога пульсирует болью в такт её хриплому дыханию, Иланте поняла, что они сейчас окажутся на Большой причальной магистрали, галерее, которая окаймляла Куртину и соединяла три стыковочных комплекса. Успокоительницу выводили из ангара, и арбитры оставались вдалеке. Горькое отчаяние вторглось в мысли женщины, когда нападавшие подошли к выходу без единого выстрела, крика или луча света вдогонку.

И тут зажглись лампы. Торма впервые увидела, кто держит её, и забилась, охваченная острым, немым ужасом. Во тьме тела захватчиков отливали мягкой чернотой теней; когда начал загораться свет, их фигуры зарябили серым оттенком полумрака, а затем…

Они обогнули станину подъемника, и черно-желтая окраска механизма быстро промелькнула по силуэтам похитителей. Миновав контрольную платформу, они протащили Иланте над пучком силовых кабелей, тянущихся к потолку вдоль опорной балки — и ярко-красная изоляция проводов несколько мгновений отражалась на ногах и голенях захватчиков. Затем, уже вблизи от магистрали и её широких несущих арок, что уходили вдаль, на телах «невидимок» проявился желтоватый отблеск света, льющегося снаружи.

Торма вспомнила корабельные легенды о ксеносах, которые скрывались за калейдоскопами отраженных цветов и мгновенно исчезали, возвращаясь на странные миры, служившие им домом, но отрывки этих историй ненадолго задержались у неё в голове. Они забылись, стоило женщине взглянуть на лицевые пластины похитителей и увидеть, как исчезает вокруг них хамелеоновая раскраска. Успокоительница видела похожие маски в свои прежние дни в системе Гидрафура, и сомневалась, что какой-нибудь чужак наденет такую.

Она сделала вид, что споткнулась, заставив переливчатую фигуру потянуть её за рукав мантии. Тут же Торма резко выпрямилась и попыталась вывернуть руку противника, чтобы схватить её, но действовала слишком неловко, и похититель легко отбил атаку. Мужчина просто дернул Иланте на себя, не дав ей встать ровно. Они столкнулись лбами, но голову захватчика защищал тусклый керамит лицевой пластины. Никакого противоборства не вышло.

Нападавший протащил её с полдюжины шагов, после чего головокружение вновь схлынуло, и успокоительница смогла идти самостоятельно. Другой похититель, гибкий и стройный в бедрах, облаченный в те же переменчивые цвета, схватил Торму за волосы и помог тянуть её к выходу.

Когда они прошли под аркой, Иланте запаниковала снова. Что бы захватчики ни делали с жертвой во время боя, там, куда её вели, — в какое-нибудь подвластное им место, — всё наверняка будет хуже. Торма отчаянно замолотила по руке, держащей её за волосы, и попыталась закричать, но вышел только хриплый старушечий стон.

— Трон единственный, — послышалось спереди, — мы точно сможем дотащить её до места?

— Разговорчики!

— Да класть на голосовую дисциплину, кто нас тут услышит? Кроме неё, но тебе же и так в конце концов придется поболтать с чертовой убийцей. Может, нам просто усыпить её до тех пор? Позволь мне врезать по этой седой головке. Мертвый груз легче будет нести, и я знаю, о чем говорю, — оказалось, что стройный похититель — похитительница? — снова тащит на плечах тело соратника.

— Не… убийца… — сумела выдавить Иланте.

— Оно разговаривает! — женщина выпустила волосы Тормы, чтобы поправить труп на плечах.

— Я проявлю великодушие, — произнес её сообщник, — и буду считать, что этот поток красноречия вызван приливом адреналина во время боя. Но лучше тебе умолкнуть сейчас.

— Расслабьтесь, сэр, мне приказали слезть с боевого допинга, и я больше не буду его принимать. Вы плохо обо мне думаете.

— Я буду думать о тебе лучше, если ты включишь полное искажение вокса и перейдешь на бесшумный канал перед тем, как продолжить неуместные речи.

— Неумест…? — затем женщина повиновалась приказу, и теперь её слышал только другой похититель.

— Идем, «не убийца». Шевелись, и я не стану подгонять тебя пинками. Когда мы будем поминать моего товарища по оружию на следующей Панихиде Свечей, твое лицо, женщина, будет стоять у меня перед глазами. Не давай мне новых поводов ненавидеть тебя.

— Я не убийца, — вновь прохрипела Торма.

Пожалуйста, думала она, просто продолжай говорить. Выдай что-нибудь, за что я смогу зацепиться, или просто выдай кому-нибудь наше местоположение. Просто поговори ещё немного.

Иланте вновь споткнулась, на этот раз неумышленно, и простонала, ударившись плечом об угол высокой скалобетонной подпорки. Мужчина выпустил её руку и ухватил за волосы, как до этого делала женщина. Они продвинулись ещё на двадцать шагов, прежде чем успокоительница выдохлась от ходьбы в согнутом положении и опустилась на колени, чтобы отдышаться. Похититель не трогал её секунду-две, но, когда Торма уже хотела набрать воздуху в грудь для крика о помощи, коротко дернул её за волосы раз-другой.

Женщина с трупом снова выдвинулась вперед. «Крепкий орешек», — решила Иланте. Иного выбора нет, придется пробовать с человеком, который тащит её.

— Панихида Свечей, — начала она, самым тихим и дружелюбным голосом, на который была способна с учетом того, что слова вылетали прерывистыми хрипами.

— Это гидрафурская церемония… церемония для пал… уфф, паломников. То есть вы не здешний.

Похититель не ответил, только свирепо дернул её за волосы.

— Если вы не из Башни, то не знаете меня, — не отступала Иланте. — Вам не понять, что я не могу быть убийцей! Комната Отранто была закрыта, когда его убили, и никто не мог войти внутрь! Я как раз шла на встречу с ним, но мы так и не… уфф… так и не встретились.

Торма замолчала, когда они шагнули на лестницу. Поднявшись вверх, нападавшие перевели её через поворотный круг для маленьких дрезин, ездящих по Большой причальной магистрали. Успокоительница сосредоточенно делала шаг за шагом, чтобы не оступиться и вновь не подвернуть травмированную ногу. Над головой у неё что-то зажужжало и раздался щелчок: мужчина снова включил вокс под лицевой пластиной.

— Арбитрес подозревают тебя в убийстве, — хмыкнул безжизненный псевдоголос. — Они следили за тобой. Если они так решили, так решит и…

Похититель осекся и вновь отключил вокс, но уже дал слабину. Иланте заметила её и принялась бить в то же место.

— Я провела несколько часов с арбитром-сеньорис. Эта женщина измучена проблемами, но она знает, что делает, — успокоительница отчасти сомневалась в сказанном. Даже не считая скверного влияния псайк-помех Башни, Кальпурния блуждала между неуверенностью в себе и странной мнительностью, некой боязнью проявить неуважение, в сути которой Торме не удавалось разобраться. — Если она подозревала меня, почему тогда отпустила?

Иланте хотела, чтобы мужчина продолжал говорить. Она яростно выстраивала мысли в ряд, когда его вокс щелкнул вновь.

— Кальпурния ждет, что ты погубишь себя, убьешь ещё кого-нибудь. Астропаты обречены стать жертвами со дня Связывания. Она решила, что ещё один псайкер — приемлемая цена за возможность схватить тебя с кровью на руках.

— Тогда поговори с ней: пусть Кальпурния отведет меня в участок и обвинит, если хочет этого. Так тебе не нужно будет гадать, ты всё услышишь сам. Что ты потеряешь, поговорив с ней?

Торма кричала, отчасти из-за панического отчаяния, отчасти пытаясь схитрить — эхо её голоса разносилось в обоих направлениях по Большой магистрали. Выстрелов за спиной она больше не слышала. Возможно, кто-то следовал за ними? Или где-то впереди на Дороге работали люди? Да где же все? Пусть хоть один человек ответит, взмолилась успокоительница, хоть одна рука поднимется на её защиту, хотя бы одна пара глаз увидит её…

Желание Тормы Иланте воплотилось в жизнь весьма ограниченно. Одна пара глаз действительно наблюдала за её неуклюжим продвижением по Дороге, но их обладатель не поднял ради неё ни руки, ни голоса.

Когда в ангаре развернулась перестрелка с прятками, Дешен всё же решил свалить оттуда, слез с платформы и пробрался к выходу. Поздравив себя со спасением, Антовин понесся к Большой магистрали, так быстро, как только осмеливался: закончив свою возню, эти драчливые придурки могли бы обыскать всё помещение. Пора было подстраховаться. Именно тогда, краем глаза заметив движение впереди, успокоитель вступил на Дорогу и двинулся за незнакомцами, перебегая от одной арки к другой.

Антовин понемногу начинал соображать, что, следуя по широкому освещенному коридору за двумя целями, которые смертельно не желают быть обнаруженными, он находится в опасном положении. Тогда Дешен стал держаться как можно дальше от похитителей, надежно прячась за колоннами каждый раз, когда ему казалось, что размытая фигура сейчас обернется. В один такой момент успокоитель заметил ровную лицевую пластину светло-серого цвета, парящую над размытым телом, и что-то в бесчувственном взгляде бледно-желтых смотровых линз пробрало его холодом до костей.

Надо было разобраться. Арбитрес действительно арестовывали Иланте, или они как-то сговорились? Влияла ли эта женщина на переход власти в Башне? Станет ли она влиять на назначение следующего истинного Мастера, когда арбитр-генерал сочтет свою работу выполненной? Кто с ней, её агенты? Дромон, на котором прибыл так называемый «посланник Астропатики», Лоджен, причалил сюда до Арбитрес, но это не значило, что они не могут быть в сговоре.

Если это — агенты Иланте, значит, они с Реде что-то замыслили.

Правда, Антовин ничего не слышал, и ему не удавалось подобраться достаточно близко. Незнакомцы подходили к первому Узлу, сплетению укрепленных коридоров, использовавшемуся в оборонительных целях. Отсюда они могли двинуться к следующему доку, где находился дромон посланника, или повернуть внутрь станции — в крепость арбитров?

Выглянув из-за арки, Дешен увидел, как нечеткий силуэт похитителя склоняется над Иланте, и они обмениваются фразами. Пригнувшись, Антовин бросился вперед и преодолел раз, два… три перехода вместо одного, так быстро, что сердце попыталось выпрыгнуть из груди и застучало в ушах. Вновь оказавшись в укрытии, он напряг слух и попытался разобрать отрывки разговора.

— Арбитрес… — это был ровный нечеловеческий голос, будто выплывавший из воздуха над головой Иланте, — …убит?…известно всё.

Дешен прищурился.

— … не могла, неужели вы… — успокоительница. Затем что-то вроде «Мастер» или «после». Дальше «псайкер», это Антовин расслышал четко, и потом ещё раз: «…айный псайкер».

В чем она признавалась? Кого обвиняла? Дешен взвесил варианты действий. Он видел похитителей в деле — не новички, врасплох не застать, просто так не одолеть. Затем Антовин подумал об ангаре и тут же вспомнил кое-что, увиденное там: возможно, сгодится как оружие. Ему не придется разбираться с этим самому.

Под значком и униформой успокоителя Дешена скрывался ум бандита и вышибалы. Он не был хитроумным или терпеливым. Что бы ни заваривалось сейчас, Антонин не мог легко выведать положение дел или воздействовать на него. Решение было простым: сделай то, что в твоей природе. Разнеси всё. Да, Ренцу это не понравилось бы, но Ренц был болтливым идиотом, а Кито — губошлепом с мышцами как жеваная бумага.

Дешен собирался разнести всё к чертям, а потом, доверившись своему нутру и чутью, собрать разлетевшиеся кусочки.

Свернув и пригнувшись, Кальпурния быстро пробежала в просвет между пучком лебедочных цепей и корпусом генератора. Первый лазразряд она приняла на щит; прятавшийся ублюдок, который выстрелил в неё, не ждал такого рывка и неловко отскочил за подпорку, в последний момент увернувшись от удара дубинкой.

— Контакт! — выкрикнула Шира, когда луч прожег воздух рядом с её ухом. Арбитр ринулась вперед, не сбиваясь с шага. Почти невидимые убийцы в масках, палящие в неё из теней? Ничего нового. Кальпурния сделала выпад дубинкой, взмахнула ею, бросилась следом за целью — но попала точно под взрыв гранаты.

Это была оглушающая бомба, недостаточно мощная, чтобы сбить её с ног, но при этом невероятно действенная для столь маленького размера. Контуженная Шира потеряла равновесие и опустилась на одно колено, кашляя и толкая перед собой щит; тут же над ней с лязгом вспыхнули лампы, озарившие пустоту.

Мгновением позже Бруинанн с отделением догнали Кальпурнию, и двое Арбитрес установили перед ней щиты. Шира как раз успела подняться и замкнуть примитивный щитовой клин по центру, когда сзади-слева от них вспыхнула короткая перестрелка. Это отделение Оракси вновь двинулось вперед и столкнулось с противником. Тени в ангаре сжимались до отдельных островков и лужиц по мере того, как арбитры начинали брать верх в битве за освещение. Охотящиеся бойцы всё быстрее перемещались между припаркованными транспортерами и погрузчиками, среди ровных рядов высоких колонн, с которых свисали тросы конвейерной системы.

Впереди раздался новый взрыв гранаты и поползло облако дыма, однако искушенные арбитры следили не только за возможными атаками, но и за отвлекающими маневрами. Они быстро заметили мимолетное движение у стены ангара: кто-то, убегая от места взрыва, направлялся к большой группе приводящих устройств. Вслед за прыгнувшим в укрытие неприятелем устремились три «палача», но их прицельные чувства отказали, а траектории изменились на лету. Снаряды угодили в стену ангара, а ускользающее размытое пятно исчезло среди механизмов.

Арбитрес, во главе со щитовым клином Кальпурнии, осторожно двинулись вперед. Разбившись на пары, арбитраторы с дробовиками держали на прицеле боковины устройств, ожидая, что из-за кожуха раздастся выстрел или вылетит граната.

Выстрелы не прозвучали.

Синтезированный визг тревожных сигналов разорвал вокс-систему — сирена с короткими импульсами, обозначавшими корабельную тревогу. Вслед за ней чей-то голос, неузнаваемый за помехами, выкрикнул код для тюремного дромона, пристыкованного высоко над ангаром.

— …вышенная готовность, срочно нужны под… — голос то пропадал, то появлялся вновь из вокс-шумов, словно передатчик был поврежден; затем где-то рядом с говорившим несколько раз подряд прозвучал громкий треск силовой дубинки. — …побег, бунтовщики… все камеры открыты, нас слишком…

Кальпурния похолодела. Вот почему освещение вернулось в ангар: те, кто противостоял арбитрам, решили совратить более подходящую машину. Они отперли двери камер. Толпа, восстание которой Шира подавила в этом самом доке, теперь буйствовала внутри её дромона.

— Прижмите его! — зарычав с досады, произнесла она в вокс. — Оракси, ты со своим отделением прижми его и выгони на свет. Бруинанн и подкрепление, за мной — пора вам тоже вломить этим ублюдкам. Спасем наш корабль!

Кажется, ещё не добравшись до первого Узла, оба похитителя Иланте решили, что их преследуют. Остановившись там, они безмолвно ждали за поворотом коридора с оружием наготове. Через шесть минут женщина ускользнула в обратном направлении, — только хамелеоновый комбинезон замелькал чередой оттенков, — и вернулась ещё четыре минуты спустя. Судя по тому, как захватчики колебались и поворачивали головы друг к другу, они явно что-то обсуждали.

А затем двинулись дальше, уже бегом, и теперь мужчина нес мертвого товарища, а женщина подгоняла Торму, покалывая её ножом в спину. Успокоительница дико озиралась по сторонам, не понимая, куда делся персонал станции. Даже после смены рабочие часто собирались в коридорах Куртины, выпивая, устраивая драки, тайно играя в кости или проводя тут свидания. Почему же сейчас здесь пусто?

Ещё пятнадцать минут болезненного ковыляния Иланте, и они вышли из галереи. Пунктом назначения оказалась не тонкая башенка вроде той, где стоял на якоре дромон Кальпурнии, но целый маленький зиккурат, достаточно обширный, чтобы вместить открытый ангар и рампу, поднимающуюся к борту корабля. У её основания стояли встречающие: седоватый мужчина в бело-зеленом одеянии посланника Астропатики и офицер линейного флота, на изумрудном кителе которого поблескивали лычки и цепочка старшего мичмана.

— Ведите убийцу на корабль, — приказал посланник Лоджен, — и сообщите на Гидрафур, что мы её взяли. Снимаемся с якоря и уходим, как только все вернутся на борт.

Торма Иланте начала понимать, насколько скверно повернулись дела.

Голь Рыбикер уже не мог кричать. У него болела голова и ныли кулаки. Ноги саднили, пока он несся через коридоры, параллельные Большой причальной магистрали. Хотя Голь уже мало что соображал, он точно собирался кого-то убить.

Эти «кто-то» возникли перед ним: мерцающие, переменчивые силуэты, размытые пятна, щекотавшие Рыбикера глубоко внутри головы — но краем глаза он видел их достаточно четко. Голь различил человека в обтягивающем комбинезоне и камзоле стража доков Бескалиона, того, кто на протяжении лет превращал былую жизнь уборщика в пытку.

Рыбикер не задумался над тем, как бескалионский страж мог оказаться в Бастионе Псайкана. Какая разница, вот же он! Один из ехидных ублюдков в камзолах с алой каймой, насмешливо зовущий Голя по имени, так же, как и раньше, когда они издевались над его слабоумием. Мерзавец помахивал над головой кушаком цвета хаки с униформы Белло и держал в руке пистолет, из которого убил мальчика. Рабочий был уверен, что слышит голос паренька:

— Голь, он убил меня. Ты дал мне подержать лампу, и за это он убил меня! Голь, я прощаю тебя, Голь, но ты должен убить его. Голь, мой дух обретет покой, когда ты убьешь их всех!

Если Рыбикер и ощущал внешнее воздействие, сталкивающее его разум с катушек, что ж, возможно, ему было наплевать. Возможно, он даже приветствовал это как избавление. Когда уборщик вломился в причальный зиккурат, его осознанное мышление угасло навсегда. Он смотрел на силуэты перед собой, не видя их по-настоящему — на странных людей, постоянно менявших цвета, осевшую в их хватке седую женщину и двоих мужчин в богатой одежде.

Все они были для Голя просто препятствиями, которые нужно снести. Раскинув мощные руки, он яростно заревел на дружков убийцы. Мысли Рыбикера понеслись по замкнутой алой петле отмщения с голосом мертвого Белло в центре, уборщик ринулся вперед и принялся за дело.

Повесив щит на спину, Шира взбиралась по лязгающим металлическим ступенькам, таким крутым, что она могла бы помогать себе руками, как на вертикальном трапе. Позади неё, в переходе, который Даст и Роос не так давно обороняли от бунтовщиков, раздавались мрачный стук сапог и лязг оружия.

— Кальпурния вызывает дромон. Кальпурния вызывает дромон; арбитры, есть кто живой?

Шира пыталась удержаться от отчаяния в голосе. Они пронеслись по соединительной трубе к воздушному шлюзу, который оказался закрытым, и арбитр-сеньорис пришлось справляться с желанием забарабанить дубинкой по металлу. Ответов на её вызовы не было.

— Бруинанн! — рявкнула она через плечо. — Где ты, черт подери? Если у тебя нет доступа к запорам люка, соедини меня с Реде.

Одновременно с этим Кальпурния сняла щит со спины, а двое других Арбитрес-щитоносцев протолкнулись вперед и примкнули к ней, создав в туннеле заграждение против того, что могло обрушиться на них из корабля. Стены уже покрывались конденсатом от дыхания бойцов. Эдил-майоре бормотал в вокс-обруч команды на передачу в док отменяющих кодов, призванных подчинить дух машины в замках люка. Шира этого сделать не могла: она по-прежнему была обвиняемой, и дромон оставался её тюрьмой.

Раздалось шипение, из люка дохнуло теплым воздухом, а вокс Кальпурнии ожил и затрещал.

— Кто идет?! Отряд у люка, немедленно назовитесь, иначе применим оружие!

Шира узнала вокс-оператора, рядом с которой она стояла во время причаливания. Голос у женщины был встревоженный, но не скованный напряжением боя.

— Это Шира Кальпурния, — резко ответила арбитр, — поднимаюсь на борт с подкреплениями. Доложите о ситуации с побегом.

Наступило молчание, и Шира уже опасалась худшего, когда люк скользнул вверх… но вместо преступной толпы, готовой отомстить ей за поражение, в проходе возник одинокий арбитратор, быстро надевающий шлем. Удивление на лице, впрочем, он скрыть не успел.

— Э-э, добро пожаловать на борт, дамуазель, эдил-майоре, — он моргнул, уставился на стену щитов, заметил дула дробовиков, услышал щелчки взводимых пистолетов и жужжание дубинок. — Что-то случилось?

В дромоне Лоджена было тихо, ангар и Большая магистраль всё ещё пустовали, обезлюдевшие после ложного приказа о запрете доступа. Кого-нибудь, наверное, уже направили в кабинет управляющего доками, чтобы выяснить, кто отдал распоряжение. Оракси не завидовал человеку, который окажется виновным: Бруинанн, может, и позволял себе небрежность, но Реде отличалась жесткостью, а Кальпурния была холодна, как железо в ледяном космосе. По слухам, она даже не выступала в свою защиту, когда её привлекли по делу о бунте Фраксов — хотела показать, что никто не должен считать себя превыше закона. Ведущий арбитр не знал, пугаться ли такого образа мыслей или восхищаться им. Судя по репутации Кальпурнии, она могла бы проявить милосердие, если бы только Сам Император призвал её к Трону и лично отдал приказ, да и то ей бы это не очень понравилось.

— Сэр? Ведущий арбитр? — погруженный в раздумья Оракси вздрогнул, когда нервный мужчина, встретивший их на магистрали, жестом пригласил его пересечь ангар по направлению к рампе. Скрытым движением кисти арбитр скомандовал отделению разделиться и рассредоточиться. Двое сообщили, что заняли позиции у рампы, двое других последовали за ним к дромону. Оставайся начеку, напомнил себе Оракси. Противника в первом ангаре они всё-таки выкурили и избили до потери сознания, но у него, разумеется, остались дружки, ускользнувшие из боя. Работа здесь ещё не за…

Ого. Что ж, может, и закончена.

Оракси был очень хорошим арбитратором и сумел удержаться от ругательства, прыгнувшего на язык, но, яйца Долана, что здесь произошло?! Пробравшись через небольшой филиал скотобойни в шлюзе дромона, ведущий арбитр двинулся дальше по следам крови, с дробовиком наперевес. Сзади его прикрывал один из арбитраторов.

— Это было — ох, я не могу описать — чудовищное зрелище, клянусь Золотым Троном! — послышался голос человека, с криками выбежавшего им навстречу у дока, дерганого парня в испачканной одежде успокоителя. — Он сошел с ума, совсем озверел! Что могло довести этого несчастного, богобоязненного человека до такого состояния?

— Тихо, — приказал Оракси, внимательно глядя вперед. Это был нестандартный дромон; ведущий арбитр никогда не видел кораблей с таким внутренним устройством. Вместо разделенных на три уровня палуб-коридоров здесь имелось единое большое помещение с высоким потолком, на котором висели роскошные портьеры — их можно было опускать, создавая импровизированные комнаты.

Поднявшись по рампе, Оракси ощутил какой-то аромат и услышал играющую где-то музыку. Впереди виднелись стеллажи с книгами и инфоковчегами, а также столик с ежедневником и считывающим устройством, закрепленными там для работы в полете. Да уж, с легкой горечью подумал он, это дромон посланника, а не рабочая лошадка. Ну, зато несложно будет обнаружить, не скрывается ли здесь кто-то.

— Ведущий арбитр? — воксировал арбитратор Лианш.

— Оставайся наготове. Направь сюда Шанисада и оставь Смея на рампе, чтобы вызвал ещё одно отделение и дожидался их. Мы закрываем люк и начинаем прочесывание по шаблону «три-и-один». По моей…

— Ведущий арбитр!

Оракси удержался от резкости, так как голос Лианша звучал по-настоящему взволнованно. Всё так же прижимая дробовик к плечу, он вернулся к телам, покрытым слоем свертывающейся крови.

— В чем дело, арбитратор? Нашел живого?

— Никак нет, сэр. Нашел это!

Лианш показывал на вещицу, которую пропустил Оракси. Ведущий арбитр нагнулся, чтобы рассмотреть её получше, и тут же выпрямился, чтобы не свалиться от изумления. Теперь ему уже осознанно захотелось выругаться, но вместо бранного слова получился лишь слабый, неразборчивый хрип. Два арбитра смотрели на мертвого посланника, на бархатный чехольчик, выпавший у него из рукава, и на инквизиторскую розетту, лежащую на палубе. Какой-то отстраненной частью разума Оракси осознал, что успокоитель всё ещё стоит на рампе, поглядывает на них и ухмыляется.

— Да это же просто ужасно, — произнес Антовин Дешен.

Глава одиннадцатая

Шира Кальпурния, Лазка Реде, Джоэг Бруинанн и Оровен, который постоянно отхлебывал воду из охлажденной фляжки, сидели вокруг стола детектива и молча смотрели на лежавшую между ними инквизиторскую розетту. Священник при этом не мог избавиться от ощущения, что одежда ему слишком тесна, хотя в Инкарцерии тот же самый наряд сидел на нем идеально. Кроме того, Оровену мерещились чьи-то крики и плач из соседнего кабинета, хотя толстые стены участка не пропустили бы подобных звуков.

— Я не понимаю, чем он тут занимался, если не расследованием убийства, — произнес эдил-майоре. Бруинанн повторял эту фразу в разных вариантах уже целый час, с самого начала мрачного, то и дело прерывавшегося совещания.

— Он не мог прибыть для расследования, потому что появился здесь за сутки до убийства Отранто, — примерно так Реде отвечала каждый раз, когда Джоэг поднимал эту тему. Ни он, ни она не отрывали глаз от замысловатой маленькой вещицы на столе.

Кальпурния чувствовала себя примерно так же, как и эти двое. Вернувшись в крепость-участок, она попыталась разобраться, сколько времени уже провела в Бастионе Псайкана, и когда в последний раз спала. Здесь непросто было следить за временем: смены имели какую-то странную продолжительность, а уровень освещения никогда не менялся — для обитателей Башни, ради которых она существовала, это не имело значения.

— Чего я не понимаю, — сказала Шира, — так это почему он не открылся нам. Невозможно представить, что ему не было известно об убийстве. Сомнительно, что он пребывал в неведении о последующих событиях. И мы знаем, что ему удалось всего за несколько дней развернуть чертовски отличную сеть осведомителей.

— С этим помогла инквизиторская розетта, мэм, — Лазка перешла на оборонительный тон, почувствовав, что критикуют её систему информаторов. Усилия детектива по вскрытию сети убитого «посланника» Лоджена принесли некоторые плоды: арбитры узнали о флотских «кротах», которые очистили ангар от рабочих и манипулировали освещением. Более хитроумные агенты, впрочем, залегли на глубокое дно, и сами Арбитрес застопорились, столкнувшись с вопросом полномочий. Если человек, выдававший себя за межсекторного посланника Астропатики, делал всё это под эгидой Инквизиции, имелось ли вообще у них право выявлять его шпионов?

— Наивно думать, что он поступил бы так, — сказал Джоэг. — Открылся бы нам, в смысле. Все мы знаем истории об инквизиторах, которые вышагивают в полированных доспехах и оглашают обвинения, — Кальпурнии при этом вспомнился Стефанос Жоу, инквизитор, вмешавшийся в охоту за псайкером-ассасином, посланным убить её после прибытия на Гидрафур; Жоу, в его ярко-зеленой броне, окруженный служителями, охранниками и безмолвными солдатами Инквизиции. — Нам следует понимать, что так бывает не всегда, и нам следует понять, что появление здесь Лоджена никак не было связано с Отранто.

Все закивали, и Шира машинально поступила так же. Инквизиция использовала страх, внушаемый самим её именем, в точности так же, как и Арбитрес. Это предательское, такое полезное крошечное сомнение — уйдут ли незваные гости, сделав то, ради чего, по их собственным словам, явились, или ты тоже окажешься их жертвой? Зарони зерно и смотри, как оно растет; занервничав, человек может выдать многое.

Оровен что-то прохрипел, глотнул воды и попробовал снова.

— Но где же тогда печать? Его розетту мы видим, но где печать Инквизиции? Ведь это она — истинный знак различия.

Остальные арбитры переглянулись. Все трое уже поднимались на борт корабля Лоджена.

— Если бы печать нужно было спрятать, он запрятал бы её как следует, — продолжил священник, — но я удивился бы, если бы она хранилась где-то слишком далеко. Розетту он тайно носил при себе — могу поспорить, для того, чтобы предъявить её в случае необходимости. Думаю, именно это Лоджен и пытался сделать, когда безумец бросился на них. Тогда, если он так предусмотрительно держал розетту под рукой, почему не носил печать?

— Не понимаю, — от раздражения у Бруинанна ломался голос. — Вы говорите разумно, но мы не нашли при нем печати, ничего такого. Два скрытых клинка, иглопистолет и вот это, — эдил-майоре робко показал на розетту, словно она могла приказать расстрелять его за один только жест.

— Я поняла, — вмешалась Реде. — Есть разница между печатью и розеттой. Агенты Инквизиции могут носить розетту в качестве символа полномочий, полученных от своего господина, но печать вам не увидеть нигде, кроме как на пальце самого инквизитора. Арбитр-сеньорис, вы согласны?

Кальпурния кивнула.

— Думаю, вы правы, и Лоджен не был полномочным инквизитором. Его направили сюда инкогнито, действовать в интересах господина, но с какой целью — мне неизвестно. Он не обладал властью инквизитора и не мог прямо приказывать нам…

— Я бы подчинился человеку с розеттой, — заметил Джоэг, — но понимаю, что вы имеете в виду.

— … поэтому просто ждал и наблюдал, — закончила Шира. — Я думаю, если немного покопать, то мы найдем хотя бы одно сообщение на Гидрафур, переданное с этого дромона. Астропатический или машинный сигнал, если у него имелся достаточно мощный передатчик и когитатор с достаточно хитроумным духом, способным упаковать послание в хорошую шифровку. Мне кажется, что Лоджен не был готов к смерти Мастера, и не знал, что делать, когда это случилось.

Последнее она произнесла с некоторым удовольствием: арбитры занимались делом, пока агент Инквизиции колебался и сидел, сложа руки. Конечно, это был всего лишь агент, но Кальпурния не упускала случаев подбодрить себя.

— Так чем же он здесь занимался? — спросил Оровен, обводя взглядом остальных. — Если Лоджен прибыл сюда не из-за смерти Мастера, то для чего же? Думаю, нам нужно узнать это, если мы хотим исполнить свой долг.

Снова наступило молчание. Шира уставилась на розетту, которая, будто одинокий глаз, смотрела на неё в ответ.

— Нам этого не узнать, — наконец произнесла Кальпурния, — вот где камень преткновения. Мы не можем точно установить, что Лоджен был здесь не из-за смерти Мастера. Он точно не расследовал её, но…

Арбитр-сеньорис не стала договаривать. Отранто был сражен нападавшим, который затем выскользнул из комнаты, будто призрак, через запертую и заблокированную дверь, а Лоджен привез с собой агентов в костюмах-хамелеонах. Они разбирались в замках и охранных устройствах, умели брать под контроль другие системы, передавать ложные сообщения и сигналы тревоги. Если след убийства тянулся в Инквизицию…

— Прибыл ли он сюда, чтобы разобраться с Мастером? — Бруинанн прошел по цепочке умозаключений Ширы. — Или всё это началось из-за Иланте, было как-то связано с Черным Кораблем? Или… нет, это глупо. Я хотел сказать, а вдруг его дромон причалил сюда, чтобы просто пополнить запасы? Ха.

— Идея, кстати, разумная, — сказала Реде. — Слуги инквизиторов действуют странными, скрытными путями, как и их хозяева. Возможно, мы ошибаемся, считая, что Лоджен прибыл сюда с каким-то определенным, понятным для нас заданием.

— Опять же, мы так и не знаем о роли Иланте во всем этом, — снова взял слово Джоэг. — Отранто погиб, когда направлялся на первую встречу с ней. Меня донимает этот факт. Если Лоджен, с его шпионами и устройствами, зачем-то схватил её, не следует ли нам обратить на это внимание?

— Я скажу вам, что донимает меня, — ответила Кальпурния. — То, каким образом действительно крупный мужик сумел пробежать через все эти пустые коридоры, оказаться, где нужно, именно в то время, когда Лоджен открыл двери, чтобы впустить своих людей, а затем жестоко расправиться с самим агентом, тем старшим мичманом и двумя бойцами, которые так нехило потрепали нас в ангаре.

Вспомнив об этом, Шира немного разозлилась.

— Подумайте, что он сотворил с этими людьми — голыми руками, получив такие ранения. Что довело его до такого состояния?

— Скаль сообщил, что вериспексы не обнаружили при вскрытии боевых экстрактов, — произнесла Лазка, — ни френзона, ни каких-либо его разновидностей.

Она снова глянула на планшет.

— Мужчина был весьма заурядным осведомителем. Умом не отличался, но и к насилию раньше не прибегал.

— Не думаете, что на него могла воздействовать Башня? — вспомнив, как это место влияло на её собственный разум, Кальпурния быстро взглянула на Оровена.

— Да, мэм, некоторые здесь впадают в неистовство, но чтобы вот так взорваться? Нет. Не знаю, что подтолкнуло его.

Наступило молчание. Розетта поблескивала на столе, словно бросая им безмолвное обвинение. Шира закрыла глаза и прислушалась к практически осязаемому бурлению своих мыслей. Ощущение уже не походило на фейерверки — в черепе как будто вздымалась и медленно пузырилась какая-то воспаленно-красная жижа. И чем больше она слушала, тем сильнее казалось, что этот звук на самом деле доносится извне, гипнотизируя её.

Кальпурния резко открыла глаза.

— Реде, у вас есть общая база отчетов и аварийных ситуаций? Осведомители предоставляют её?

— Осведомители здесь не нужны, — детектив взяла инфопланшет со стола. — Нам официально докладывают о любой тревоге или событии на станции. И, разумеется, — добавила Лазка, — я проверяю их по своим каналам.

Разумеется, подумала Шира. На мгновение ритм отблесков с экрана инфопланшета на лице Реде в точности совпал с ритмом пульсаций в голове Кальпурнии, и ей пришлось коротко сдавить лоб рукой.

— Просмотрите данные по докам и окружающим их коридорам, пожалуйста. Мы уткнулись носами в эту долбаную возню с освещением в доке и ложной тревогой на дромоне, а должны были смотреть шире. Любые вспышки насилия, неавторизованный доступ куда-либо… черт, я не знаю — утечки отходов, что угодно, лишь бы появилась зацепка в отношении Рыбикера.

— Вот… а, нет. Системы в… — Лазка сморщила изящный лоб. — Подождите.

Пару раз щелкнув по экрану планшета, Реде встала и подсоединила устройство к гобелену. Уважительно коснувшись священных текстов Механикус, идущих вдоль верхнего края, она пробудила полотно к жизни.

— Смотрите, вот предполагаемый маршрут, которым двигался Рыбикер из первого ангара, вокруг границы Куртины и в док Лоджена.

Зажглась схема станции, по которой вслед за пальцами детектива поползла неровная красная линия. Что-то пробормотав в планшет, она указала рукой:

— Взгляните сюда, — вдоль основания донжона возникла череда маленьких белых огоньков, пылающих, как спичечные головки. — Деталей вам не видно, к тому же карта здесь в двух измерениях, но это… странно.

— Что вы нам показываете, Реде? — спросила Шира.

— Отводы. Каждая вспышка отмечает их закрытие по приказу из надзорного зала. Когда Рыбикер несся по этим коридорам, наблюдатели ощущали его.

Кальпурния покачала головой.

— Я не понимаю. Опущенный ведьмоотвод — это ведь чертовски серьезно. Посмотрите, как далеко граница донжона от этих коридоров. Если Рыбикер настолько слетел с катушек, что волна дошла до астропатов в галереях, — а в это можно поверить, учитывая, что он разорвал на куски четверых людей, которые стреляли в него и били ножами, — почему же мастер-дозорный не попытался сдержать его раньше?

— Псайк-обереги, по крайней мере, эти проклятые стоки и огромные изоляционные клети, расположенные по всему донжону, заканчиваются в галереях, мэм, — объяснила детектив-соглядатай. — Происходящее с Рыбикером, кажется, ощущали многие астропаты, но единственные псайк-прозреватели, способные его засечь, находились по ту сторону донжона. Там же находились и единственные двери, которые могла закрыть прямым приказом дежурный мастер-дозорный Голоса-в-Огне.

— Ага. Ага. Идиотка, — Кальпурния говорила сухо, констатируя факт. В голове Ширы вспыхнула череда свежих мыслей, и она улыбнулась. — Не бойтесь, Реде, это не про вас, а про меня. Идиотка, я должна была догадаться сама, а не ждать, пока мне всё покажут.

— Не понимаю, о чем вы, мэм.

— По какой причине псайкеры-прозреватели в галереях не смогли восстановить картину смерти Отранто?

— Поскольку обереги и стоки размывают следы, смазывают отпечатки, оставленные ведьмаками, и… ох.

— Вы собираетесь устроить новый сеанс, — догадался Бруинанн.

— Да. Снаружи, в доках, где обереги не уничтожат след. Так мы в точности установим, что превратило нашего покойного уборщика в машину для убийств… и у меня есть ещё одна идея.

— Я подготовлю прошение, — сказал Джоэг. — Пока не избран новый Мастер Бастиона, трое мастеров-дозорных самостоятельно занимаются размещением астропатов, так что они смогут помочь нам с выбором… мэм? — он увидел, что Кальпурния качает головой.

— Никаких прошений, Бруинанн, никаких вежливых просьб. Хватит с меня. В этом деле слишком много неясностей, слишком много смутных полуответов. Мне пора заняться тем, что нужно было сделать с самого начала.

— Всё-таки это произошло! — почти взвыл Тикер Ренц. Не обратив внимания на вопль, Антовин продолжил любоваться собою в зеркале.

— Я говорю, что это произошло, Дешен, и виной тому твои тупые идиотские выходки. Зачем-то полез в ангар! Таскался там за Арбитрес! А Кито… Кито…

— Может, он ещё жив, Тик, — с ухмылкой ответил успокоитель. Он вымылся и надушился, а также сменил грязную униформу, в которой ползал по докам. В поведении Антовина всегда преобладало легкое высокомерие, но особенно ярко оно проявлялось после непростых дней, таких, как сегодняшний.

— В любом случае, — продолжил он, извернувшись так и сяк, чтобы проверить, как сидит китель, — не вижу в этом проблемы. Что бы там себе не замышляла Иланте, думаю, мы можем обеспечить ей пятно на репутации. Посмотри, как тут всё скатилось в дерьмо после её появления. И не ты один, а все были готовы поверить в худшие слухи о ней ещё до того, как она вышла из этого корыта Ведриэра.

Отвернувшись от зеркала, успокоитель посмотрел Ренцу прямо в глаза.

Тикер к такому не привык и уж точно не ждал этого от человека, которого лично вытащил из корабельных чернорабочих. Он попытался выдержать взгляд Антовина, но не смог.

— Просто я считаю, Дешен, что дело теперь не только в Иланте, — сказал он, не поднимая глаз. — Ты о таких вещах не думаешь. Нет, всё нормально, я, ну, в общем, э-э, не критикую тебя за это, но мне нужно поразмыслить о сложившейся ситуации. Это произошло — бабенка-арбитр сделала то, чего от неё все открыто ждали с самого начала. Она взяла на себя полномочия Мастера. Так поступают Арбитрес, когда случаются преступления вроде этого. Нельзя просто рассчитывать, что Иланте возьмет на себя проблемы, связанные с гибелью Отранто. Теперь здесь командует кто-то, с кем мы даже не встречались. Нужно решить, что делать! Ты… это разумно? Я говорю разумно?

Антовин только хмыкнул, и потрясенный Ренц с ужасом осознал, что ждал от него ответа. Ждал, как слуга, так же, как ждал возле Отранто — отвратительно умоляющим тоном просил Дешена снизойти до ответа ему.

Тут же Тикер понял ещё кое-что, и на него обрушилось второе кошмарное потрясение: с этим ничего не поделаешь. Он обманывался, думая, что обладает могуществом — да, так оно и было, вот только могущество на самом деле принадлежало человеку, слишком склонному делиться им с личным помощником. Ренц не мог перехитрить кого-нибудь столь же коварного, как Туджик, он не обладал невероятными знаниями и опытом людей вроде Шевенна. У него не было силы воли Святостали и даже упрямой отмороженности Дешена. Ему просто везло. Тикер очаровал Отранто, завоевал его расположение благодаря легонькому остроумию и таланту в области травничества, а затем воспользовался этим. Но всё, что Ренц якобы создал для себя в Башне — серьезную поддержку, сеть зависимых лиц, жаждущих его покровительства, влиятельную должность за спиной Мастера, центр притяжения всех политических течений в Бастионе Псайкана…

Всё это оказалось фикцией, размалеванной бумажкой, весомость которой придавало лишь присутствие Мастера Отранто за плечом Тикера. Мажордом повертел и подергал эту мысль, пытаясь найти положительную сторону, какой-то способ извлечь выгоду из ситуации. Но нет, понял он и ощутил новый прилив удушливой тошноты, время для подобных раздумий ушло. Настало время для поисков способа просто удержать частичку того, что Ренц имел раньше.

Понимание этого завертелось ещё быстрее, и казалось, будто с каждым оборотом оно хлестко стегает Тикера по затылку, словно кнут. Он попытался убедить себя, что всё это глупости, что его просто терзает беспричинная, ложная лихорадка. Для этого требовалось больше ментальных сил, чем оставалось у мажордома, и он вновь ослаб, поддавшись жестокому отчаянию. Наверное, подумал Ренц, так чувствует себя человек, когда стоит в колпаке и оковах на эшафоте и слышит, как вспыхивает запал огнемета в руках палача.

— Нам не нужно волноваться, — ответил Дешен, проводя рукой по волосам и улыбаясь своему отражению. — Просто не нужно, Тик. Даже если Кито мертв, что с того? Мы с тобой важные птицы. Всегда найдется кто-нибудь ему на замену. Ты же сам это говорил — как именно ты сказал?

— Но если мы хотим добиться…

— Нет, нет, подожди, Тик. Повтори мне то, что ты сказал, когда мы — помнишь? — думали, что Кито может проболтаться об одном из наших делишек?

Значит, Дешен тоже всё понял. Ренц ещё больше упал духом; ему стоило этого ожидать. Антовин был отморозком, но хитроумным отморозком.

— Я сказал, что Кито — молодой амбициозный офицер, карьера которого летит, как на ракете, и у него есть планы насчет самого себя и его семьи в отношении линейного флота.

— А дальше? Здесь важна следующая часть.

— Потом я сказал, что на Гидрафуре полно офицеров, карьеры которых летят, как на ракете, — признавая поражение, выговорил Тикер. — Я сказал, что академии Дарадны штампуют таких по несколько тысяч за поколение, и что если мы вдруг не сможем найти замену Кито, то можно сразу идти вниз в доки и драить там полы всю оставшуюся жизнь.

— Вот и чудно. Знаешь что? Мне плевать, кто станет новым Мастером. Просто плевать. Мы отлично справимся, Тик, даже без этой флотской шестерки. Слишком много людей без нас лишатся навара, не смогут проворачивать свои делишки. Мы сильны, — подумав над этим, Дешен добавил кое-что, заставившее Ренца заледенеть. — Я силен. Пожалуй, не стоит париться и скрывать это. Тому, кто решил, что сможет подсидеть нас, придется ещё разок пораскинуть мозгами.

Отвернувшись от зеркала, он солнечно улыбнулся мажордому.

— Кем же мне заняться сегодня? — спросил Антовин. — Высокой рыжухой с продсклада? Малышкой с большими бедрами из зала Шифраторов? Или брюнеткой со станции ауспиков? Она, кажется, заводная, — успокоитель хлопнул Ренца по плечу и сделал вид, что не заметил, как тот поморщился. — Если хочешь, разрешу тебе смотреть.

Мастер-дозорный Шевенн устал, но приятным образом. Он сидел на краю слегка покачивающегося гамака в своей комнате, наполненной изящным пряным ароматом. Смесь обладала легким расслабляющим эффектом, который, вместе с чтением мантр, помогал избавиться от беспокойных мыслей. Ленты из бумаги и вышитого шелка были развешаны на точно выверенном расстоянии от скалобетонных стен; четко рассчитанное соотношение мягкой материи, твердого и плотного камня, а также дистанции между ними, благотворно влияло на восприятие псайкера. Единственным диссонирующим элементом являлся витифер в маске, который стоял возле двери и сжимал пистолет в обнаженной ладони.

Ещё несколько мгновений мысленно побродив по комнате, Шевенн сосредоточился на нитках бус, висящих над входом. Выбрав две, астропат коснулся их слабым ментальным толчком и заставил резонировать определенным образом. Через секунду-другую к нему, тихо позвякивая цепями, опустился раскладной столик, такой же, как в клетке из надзорного зала. Псайкер уже держал в руках карты Таро; он находился в приятном предвкушении близящегося отдыха, и усталость при этом расслабляла, а не обременяла.

Прежде, будучи действующим астропатом, он выдерживал усталость тела и духа, которая могла бы просто прикончить молодого гордого Шевенна, шагнувшего в топку Связывания души. Его, и телесно, и духовно, поддерживал цветок белого огня, посеянный в тот день. Но даже при этом с течением лет кошмары варпа начали понемногу ослаблять псайкера. Послания и шифровки, втискиваемые им в собственный разум и выталкиваемые оттуда, начали растягивать и искажать его сознание. Терзая мысли астропата, они высасывали из него силы, пока Шевенну не стало время от времени казаться, что вся его суть — всего лишь тонкая серая паутинка, распростертая над пылающей домной. С каждой новой загрузкой информации эта сеточка стонала под её весом, и где-то в разуме псайкера лопались ещё одна или две нити.

Иногда Шевенну думалось, что он искренне жаждал этого. С самого начала, ещё на Черном Корабле, Адептус учили их безропотно принимать смерть. «Астропат покидает Тронный Зал по замкнутой дороге, — говорили они. — Ты выходишь оттуда, испытав Его прикосновение, но этим Он помечает тебя. Пройдет немного времени, и оно направит твою душу обратно к Нему».

С некоторыми спутниками Шевенна так и случилось. Больше дюжины их не пережили пылающий свет, обрушившийся подобно грозовому фронту. Когда огонь заполнил каждый закоулок его черепа его же собственными воплями, а зрение померкло и угасло, внутри него возникли новые чувства, силой пробужденные к абсолютной ясности. С их помощью псайкер ощутил, как жизни вокруг него содрогаются, трепещут и порой обрываются от напряжения. Он выдержал. А затем дальнейшая работа выдубила его, будто кожу, и закалила, словно металл, как и Туджика, и Отранто, и горстку иных среди тысяч астропатов, живших и умиравших рядом с ними.

Усталость начала проявляться очень нескоро, и за это время Шевенн успел научиться в гнездах самоконтролю, который позволил ему отчасти «уйти в отставку» — пересесть на более безопасное место в надзорном зале. Был ли он счастливее тех, кто сгорел от напряжения за первые несколько лет? Было ли это лучше, чем потерять силы, стать идиотом, превратиться в опустошенный резервуар энергии внутри безжизненной телесной оболочки? Неужели это было хуже, чем судьба астропатов, способных лишь вплетать в хор единственную ноту, отзываясь только на грубые уколы ментальных стрекал регентов? Когда белый огонь в центре его сознания обретет свободу полета, насколько велика будет та уцелевшая часть души, которую он унесет с собою к Трону?

Шевенн почти бессознательно перетасовал Таро, снял колоду и перевернул карты в руках. Затем он праздно положил обе половины колоды на столик. Астропат не сосредотачивался на них, не пытался напитать своей энергией. Однако, перевернув карты и коснувшись изображений кончиками пальцев и пси-восприятием, он замер.

Перевернутая Гора; рядом с ней — Судья, карта, появлявшаяся в каждом гадании после смерти Отранто. Пальцы Шевенна пробежались по линиям проводков и утонченных стеклянных вставок, создававших рисунки, которые он никогда не видел по-настоящему. Что-то надвигалось.

Вот почему, когда его старший слуга через переговорную решетку в двери сообщил, что нужно подниматься, поскольку явились Арбитрес с распоряжением предстать перед арбитром Кальпурнией, мастер-дозорный совершенно не удивился.

Глава двенадцатая

— Она превысила свои полномочия, — высказался священник Оровен, глядя на лихорадочную работу в отделах скипториума. В пальцах он беспрерывно вертел незажженную палочку лхо. — Действует, даже не получив одобрения Претории. Надо было выделить астропата для передачи фактов и выводов расследования на Гидрафур.

Священник потер челюсть, задумавшись, вернется ли к нему когда-нибудь нормальный голос. Он помнил, что когда-то гордился своей речью, но с тех пор, как оказался в Башне, с трудом воссоздавал в памяти её точное звучание. Вообще говоря, Оровен испытывал проблемы, даже пытаясь представить собственную комнату в Инкарцерии или лицо претора-примарис. Ему не хотелось размышлять о том, как его воспоминания размываются и угасают.

— Что вы хотите сказать? — спросила детектив, не слишком хорошо относившаяся к Оровену. Как и любой не-псайкер, Лазка прекрасно знала, что может сотворить пропитанная энергией атмосфера Башни, но ей не внушало уважения то, с какой видимой легкостью священник отдался на милость ведьминой мари. Кальпурнии, по крайней мере, хватало духу бороться с ней. Реде настолько привыкла к следам, оставленным Бастионом на её жизни, что порой задумывалась, как бы ощущала себя без них.

— Просто обращаю на это ваше внимание, детектив-соглядатай. Возможно, на Гидрафуре вам придется давать показания о её действиях.

— Я не… — огрызнулась было Лазка, но сдержалась и понизила голос так, чтобы скрыть его за монотонным гудением аутистов, шумом и треском их машин. — Я не отрекаюсь от исполнения долга, священник, и спасибо, что указали мне на это, но достаточно ли громко вы произнесли мой чин и титул? Знаю, голос у вас не тот, что прежде, однако попробуйте ещё раз. Возможно, если вы немного постараетесь, то все аутисты здесь узнают, что я не та, кем хочу казаться.

Оровен покраснел, но остался рядом с Реде, раскачиваясь на каблуках и постоянно перехватывая длинный посох в руке.

Помещение скрипториума раньше служило ангаром для перехватчиков «Ярость», базировавшихся на станции. Истребители покоились на адамантиевых площадках вдоль стен, откуда их переносили кранами в пусковой отсек. Теперь эти выступы, каждый шириной с тренировочный плац Арбитрес, были плотно заставлены узкими рабочими кафедрами. Над ними склонялись аутисты-скрипторы, бритые головы и оптические имплантаты которых отражали свет ламп, установленных на потолке. Оттуда же тянулись пучки и сплетения инфожелобов, расходившихся к каждой кафедре. Они изрыгали данные либо на мерцающие зеленью экраны, либо — по кабелям — прямо в мозги аутистам.

Происходившее было полной противоположностью тихой, уединенной работе астропатов. Суета царила над каждым столом; писцы лихорадочно распределяли информацию, поступающую по желобам. Данные с треском выскакивали на транскрипционные планшеты или ленты распечаток, после чего их забирали торопливые, сутулящиеся работники, которые сновали между кафедрами и подхватывали тексты подобно муравьям-сборщикам, уносящим маленькие кусочки листьев.

Часть информации поступала от служителей в гнездах, неистово царапавших тексты на экранах планшетов или стучавших по клавишам. Каждый астропат воспринимал и передавал сообщения по-своему: для многих они превращались в наборы символов, образов, ощущений, тогда как другие выдавали вслух серии слов или цифр. Для самих псайкеров они не имели смысла, но после переписывания ловкими пальцами-перьями архивных сервиторов и загрузки в когитатор превращались в реальные данные.

Наиболее срочные и опасные послания обрабатывались в палате Шифраторов; это были жизненно важные сообщения, вырванные из имматериума целыми хорами самых могучих и умелых астропатов, донесенные умами, стонущими от напряжения.

Часть скрипториума только что приспособили под новую задачу, и семеро арбитраторов рыскали в нижних рядах кафедр, расталкивая плечами толпу курьеров и прислужников. Они требовали от скороходов бежать быстрее, случайным образом выбирали рабочие места для контрольной проверки быстроты и сосредоточенности аутистов. Реде, при всем её уважении к товарищам, сомневалась, что это действительно помогает писцам в их труде.

Но, решила Лазка, это помогало в более широком смысле. Стоило Кальпурнии наконец-то отдать приказ, как беспокойство, вольно расползшееся по всей Башне, тут же испарилось. Соглядатаю было хорошо известно о жалобах на решение Ширы, о том, что оно понравилось немногим, но, зубы Императора, теперь в Бастионе знали, что кто-то встал у руля!

Реде тщательно разобралась в своих мыслях, как и полагалось детективу. По правде, она была обижена на Кальпурнию. Лазка скрупулезно готовила расследование убийства Отранто, могла начать в любой момент, а потом кто-то заметил, что арбитра-сеньорис перевозят неподалеку от Башни, и решил, что её присутствие станет идеальным решением проблемы с излишне чувствительными чиновниками Астропатики, какой бы запятнанной ни была репутация этой арбитра-сеньорис.

Вот что действительно терзало Реде — её шанс заслужить повышение и снова выбить себе пост на Гидрафуре отнял кто-то, не имеющий, если слухи были верны, ни единого долбаного права носить мундир. Из-за Кальпурнии сгинула церемониальная традиция, насчитывавшая десять тысяч лет, случилась жуткая резня прямо в зале суда Арбитрес. Лазка понимала, что допускала промахи в своей работе, но ей требовалась только возможность проявить себя, и тут какая-то женщина, ждущая суда над собой, которая даже не должна была…

Реде удержала себя в руках, и Оровен, взглянув на неё, не сразу определил, думает ли детектив вообще о чем-то.

Курьеры, нагруженные переметными сумками, преодолевали арочные проходы, лабиринты сортировочных комнат и келий архивистов, после чего оказывались в донжоне. Они тащились по коридорам Башни, огибали галереи астропатов и внешние стены инжинариума, следуя к порогу Арбитрес. В светлом помещении снаружи участка громко звучали голоса преторов и спецов из команд аналитиков Реде: они показывали скороходам, куда идти, рылись в их сумках и передавали друг другу распечатки и инфопланшеты.

Претор-секундус де’Мок занял пост у дверей. Склонив голову под низким потолком, арбитр изучал документы, которые приносили ему аналитики, и порой делал аккуратные примечания для себя. Дальше претор пока что переправил лишь несколько листков и планшетов, но, получив в руки очередное устройство и посмотрев на него, он поджал губы, пробормотал несколько распоряжений и ушел в участок, забрав с собой мерцающую зеленью пластину.

* * *

Шира не задержалась в скрипториуме; в отличие от Реде, ей почти не за чем было там наблюдать. Как только служители, трудом которых теперь распоряжалась Кальпурния, уяснили её требования, то всецело обратились к работе, и арбитр стала для них чем-то вроде декорации. В любом случае, ей пора было идти в другое место — Шевенн и его помощник уже заканчивали подготовку.

— Арбитр-сеньорис! — в третий раз окликнул её Бруинанн. — Де’Мок считает, что, возможно, обнаружил нечто важное.

— На мозговой штурм ушло немало времени, дамуазель, — заявил претор-секундус. — У аутистов, Император милостивый, весьма изощренные умы, но при этом, гм, очень деликатные. Думаю, пребывание здесь совершенно не идет им на пользу.

— Пребывание здесь и мне не идет на пользу, претор, — ответила Кальпурния. — Например, я только что окончательно потеряла терпение.

Де’Мок моргнул.

— Итак, — произнес он, — аутисты начали с использования формул детектива-соглядатая Реде…

Кальпурния прищурилась: чем больше она узнавала о том, насколько ограничены знания Лазки в делах Бастиона, тем хуже становилось её мнение о детективе.

— … но затем мы перевели их на более обширные массивы данных и позволили самостоятельно находить взаимосвязи.

— И? Вы ведь покинули пост, чтобы сообщить мне что-то конкретное, претор.

— И появились корреляции. Пики корреляционной функции. Как только мы отбросили просеивание по формуле с учетом термина «полярист» и начали просто использовать осведомителей Лоджена в качестве определяющих факторов, картина восстановленных данных полностью изменилась.

— Сколько работников скрипториума сейчас заняты этим? — уточнил Бруинанн, и Шире стало интересно, что эдил имеет в виду. Критикует её использование ресурсов Башни?

— Один ярус, — сказал де’Мок, — около шестидесяти аутистов.

Когда Джоэг что-то заворчал в ответ на это, арбитру-сеньорис показалось, что они начинают затыкать её, обращаться против неё, копать под неё!

Схватив кувшин с водой, стоявший на охлаждающей пластине у стены, Кальпурния одним глотком выхлебнула целый стакан. Жидкость оказалась переработанной, горьковатой на вкус, но холод помог Шире, вымел паутину у неё из головы.

Неужели она настолько поддалась паранойе? Неужели эта гребаная марь так глубоко заползла в её разум?

— Холодок помогает очистить голову, правда? — с искренней симпатией обратился к ней Бруинанн. Позволив себе легкую улыбку в адрес эдила, Кальпурния взглянула на де’Мока.

— Простите, что отвлеклась, претор. Прошу вас, продолжайте

— Как вы и приказывали, мэм, мы не пытались влезть в записи Лоджена, а просто вновь закрыли их в дромоне, как только оттуда вынесли мертвых и раненую. Если мне позволено заметить, мэм, то использование личных данных агента могло бы серьезно приблизить нас к…

— К вылету из воздушного шлюза без вак-костюма, де’Мок, как только об этом узнали бы в Инквизиции. Поверьте мне, лучше не трогать записи, пока не появится кто-нибудь с розеттой и не разрешит воспользоваться ими. В гидрафурской Инквизиции меня и так уже недолюбливают.

Шира преувеличивала, но эта бравада сработала. Оказавшись под впечатлением, де’Мок посмотрел на неё уже другими глазами и вернулся к теме.

— Среди людей, которых Лоджен обихаживал более всего, были Санксьё Аккверин, адъютант и минордом трех старших астропатов; Вальд Кито, тот самый старший мичман линейного флота, — кажется, он помимо этого был каким-то атташе при штабе Мастера, — и рукоположенный мирской технопроповедник Ягиль.

Два знакомых имени: именно Ягиль воздействовал на освещение в ангаре, а Кито был с Лодженом в тот момент, когда обезумевший Голь Рыбикер застал всю группу врасплох. До прибытия похоронного отряда линейного флота сослуживцы убрали тело мичмана в запасники своего блокгауза.

— Аккверина я знаю, — вставил Джоэг. — Паренек настолько безобидный, что доходит до смешного. Лоджен, наверное, просто покошмарил его несколько минут и добился своего. У мальчишки духу бы не хватило на политические игры или махинации, так что его сразу отбрасываем.

— У астропатов бы хватило, Бруинанн, но их вы, кажется, в расчет не принимаете?

— Я поясню, — эдил-майоре заговорил чуть жестче. — В таком месте, как это, — ну, вы видели кое-какие ориентировки, мэм, — интриги закручиваются вокруг позорнейших мелочей. Кто уговорит флотских келарей подправить данные так, чтобы его секции выдали лишний паек пряностей? Кто будет контролировать распределение прогулок по верхним галереям, где находятся самые прозрачные иллюминаторы? И всё такое прочее. Астропатов, по большей части, это не интересует, но многим людям не наплевать. Уверен, вы понимаете, что я пытаюсь сказать.

— Вижу, о чем вы, эдил. Везде одни игры, верно? Никому как будто и не интересны такие, Бруинанн, простые удовольствия, как долг и служба. Нет, все играют в игры, а в итоге погибают люди, — на мгновение Кальпурния словно задумалась о чем-то ином, а затем вновь уперлась взглядом в де’Мока.

— Так или иначе, сажайте Аккверина в камеру. Если он такой безобидный, будет несложно вытащить из него какую-нибудь информацию. Какую угодно, лишь бы можно было с пользой добавить к тому, что нам всё-таки удастся выковырять из документов Реде.

Это прозвучало более ядовито, чем хотелось Кальпурнии, и, заметив обиду на лице эдила, она вдруг совершенно уверилась в том, что раньше могла только подозревать: Джоэг и Лазка были не просто товарищами-Арбитрес. Сейчас, или когда-то в прошлом, они были связаны чем-то большим. Шира мысленно пометила себе проверять реакцию каждого из этой пары при упоминании другого.

Лишь тогда она поняла, как далеко позади осталась обвиняемая Кальпурния в камере дромона — терзаемая сомнениями Кальпурния, считавшая себя не вправе обсуждать решения других.

— Так, а Кито? — сказала Шира. — Флотский парень с друзьями наверху?

— Кито был постоянным компаньоном, гм, не самого Мастера, но представителей штаба Отранто, владевших значительной частью его власти в повседневных делах, — пояснил претор. — В плане раздачи дополнительных бонусов и привилегий, о которых здесь говорили. Многие из них назначались этой кликой от имени Мастера, в соответствии с их личными списками фаворитов. Кито принадлежал к внутреннему кругу: он использовал свой пост для махинаций с припасами и распределением персонала, получая за это различные роскошные мелочи, недоступные на Флоте.

— Игры, игры и потакание своим желаниям, — нахмурившись, Кальпурния вновь потерла лоб. — Что насчет его компаньонов?

— Ренц, Тикер Ренц — давний мажордом и личный травник Отранто. Его здесь недолюбливают, но он действительно талантлив в своем деле и прекрасно работает. Если говорить о множестве компаньонов и предполагаемых любимчиков Ренца, то, гм, проверка станционной документации…

— Давно запаздывает, — перебила Шира. — Реде проявила небрежность.

Она вновь заметила то же самое выражение на лице Бруинанна.

— В общем, — продолжил де’Мок, тревожно поглядывая на них обоих, — у нас тут пара других типов с Флота, которых Кито подсадил в теплые гнездышки, а также несколько служителей и охранников, получивших всевозможные привилегии от Ренца на взаимовыгодной основе. Хвала Императору, ни одного успокоителя, а стражи и витиферы связаны клятвой, так что к ним не подступишься.

— Ни одного успокоителя? — переспросил Джоэг. — Точно?

— На самом деле, вы правы, один имеется, — претор-секундус пролистал мерцающий зеленый текст. — В записях пару раз мелькает человек из клики Ренца, Антовин Дешен. Много перемещается по станции, братается с работниками любого рода занятий, но при этом уже очень давно не исполняет функции успокоителя. Указаний на его истинные цели здесь, кажется, почти нет…

— Но у него был прямой доступ к Отранто? — вмешалась Кальпурния.

— Да, через Ренца.

— Понятно, — Шира на секунду забарабанила пальцами по столу Лазки. — Но своей красивой жизнью он обязан Отранто. То же самое и с этим травником: обоим невыгодна смерть Мастера, поскольку при жизни он покровительствовал им. Вероятно, это заставило их как следует поразмыслить над обстоятельствами убийства, согласны? Возьмите на заметку Ренца и того успокоителя, скоро я захочу с ними познакомиться.

— Скоро? — уточнил Бруинанн.

— Скоро, но не сейчас. Сейчас мы с вами займемся другой проблемой, решение которой тоже давно запаздывает.

— Арбитр-сеньорис, — вставил претор, — и последнее: мне передали для вас сообщение о том, что мастер-дозорный Шевенн, его обслуга и ещё один астропат уже выходят из галерей.

— А вот и оно. Де’Мок, поручаю вам задержание Ренца и Дешена. Бруинанн, остаетесь в участке за главного. Я рискнула принять руководство Башней, поскольку иначе не смогла бы приказать Шевенну сделать то, что необходимо, и сейчас хочу присутствовать там, где он исполнит мое распоряжение.

Он вырывается из собственного черепа так, словно его мысли уносятся вперед на носу ракеты, выпущенной из кулака титана, направляет возносящийся белый огонь в центре своего сознания вверх и вовне, где реальность распадается, обнажая вопящие черные волны сил за гранью всего…

— Он под контролем? Возьмите его под контроль!

— Не нервничайте, арбитр Кальпурния.

Могло показаться, что у успокоителя Ангази бессмысленно дергаются глаза, но это было совершенно не так. Он воспринимал всё: руны и цветовые сигналы в стеклянной конструкции, окружающей астропата Аншука; тонкие нити соединений, выходящих из голов Аншука и Шевенна; то, как постепенно синхронизировалось их дыхание, а также вздрагивания и подергивания их тел; и даже легкий ветерок, который возник словно бы из ниоткуда и потревожил воздух между ними.

…и огоньки плывут вокруг него, словно жучки-фонарщики в заболоченных землях родины, будто вернулись старые дни перед тем, как люди в масках забрали его, и на мгновение ритмичный грохот молота, окружающий мысли, пытается обмануть его, воссоздать подобия родных из пенящейся тьмы, и, может быть, это действительно они, пришедшие к нему сейчас? Но…

Оба псайкера сидели на креслах, привинченных к безбортовой платформе скользовика, который был припаркован на Большой причальной магистрали, и рядом с тем и другим стояло по витиферу. Сначала Шира хотела расположиться в ангаре, где убивал и умирал Рыбикер, но Шевенн и Ангази отговорили её. Оказавшись посреди жаркого болота ярости Голя, даже мастер-дозорный с его отточенными чувствами не смог бы отыскать на дне необходимые улики. Они остановились так близко, как только было возможно для транса.

…но их дорогие лица начинают злобно ухмыляться и щелкать на него зубами, растущими в глазах, на языках, на руках, растущими из звуков их голосов, и сила, с которой они приближаются, давит подобно бурному потоку. А затем его разум отыскивает белый огонь внутри себя и ощущает осторожное касание спутника, удерживающее калейдоскоп чувств внутри металлического коридора, в котором осталась часть его сути. Теперь он обретает точку опоры, возникшую из гармонии с другим сознанием, что смотрит через него, как сквозь линзу…

— Они соединились, — сообщил Ангази, кивнув на мерцающее цветовое пятно за стеклом и пару изменяющихся рун, о значении которых арбитр-сеньорис не догадывалась.

— Благодарю вас, успокоитель. Они слышат нас?

— Мы слышим, — как и прежде, слова Шевенна отчасти прозвучали в ушах Кальпурнии и отчасти внутри её головы, что добавило им глубины и оттенков, кажущихся неправильными для человеческой речи. По коже Ширы поползли почти незаметные мурашки, легкие, как перышко.

…линзу, которая фокусируется, улучшает обзор и в то же время бешено вертится, ощущая звуки голосов, видя жесткость металлических стен, осязая запахи тревожных мыслей арбитра и защищенных оберегами сознаний витиферов. Вертится, вертится, вертится, не в силах найти равновесие, пока жаркая волна из нервных окончаний не разрушает чары…

— Что сейчас произошло? — спросила Кальпурния. Успокоитель не поднял взгляда от рунической консоли, ни на Ширу, ни на Аншука, дернувшегося всем телом из-за какого-то шока.

— Небольшое френологическое воздействие. Аншук непривычен к такой работе. Даже при направляющей роли Шевенна ему требуется помощь. Стимуляция определенных церебральных нервов способна рассеять высокоритмичные последовательности и содействовать погружению.

Кальпурния хотела было спросить, что это, черт подери, значит, но передумала. Ангази не выглядел обеспокоенным, и следовало немного довериться ему.

…разрушает чары, и лица пропадают, исчезают обещания великолепной боли от их укусов. Два разума фокусируют линзу и оказываются зажатыми между собственными перекрывающимися волями, словно вода, несущаяся по желобу…

— Что они видят?

— Одну минуту, арбитр, проявите терпение. Я не допущу, чтобы в мою смену у кого-нибудь голова разошлась по швам.

…по желобу, что проносит их взор через все слои мира, призраков, эпохи, смешанные и выросшие переплетенными наподобие лоз в плотный объект посреди космоса, громадину из металла и камня с башнями поверху и понизу. Гордая крепость, полная воинов, причал боевых кораблей; черный изуродованный остов на фоне черного неба, с залами, где правит один лишь вакуум; гнездо ведьмаков и провидцев, кишащее мыслями, которые проносятся в песнях через великую бурлящую тьму. Раскаленный добела огненный шар схлопывается, когда маленькое солнце внутри крепости вырывается из-за прутьев своей клетки, и в его пылающем синевой величии тонут все крики…

Заметив, как поменялись руны, Шира не удержалась и нервно взглянула на витиферов. Оба не двигались, только черное стекло поблескивало из-под капюшонов — визоры или аугметика, решила Кальпурния. Затем она поняла, что сжимает рукоятку пистолета, которым наконец-то вооружилась вновь.

…крики, заполняющие металлические коридоры, по которым летит линза, созданная из двух разумов; она прошивает пространство (железные стены ей не преграда — лишь паутинка, тень, смехотворная абстракция), прошивает время, а яркий след боли освещает им путь и поет, взывая к их уму, зрению, голосу, ведет их к цели, ведет их дальше…

— Мы нашли его, — произнес Шевенн тонким голосом, в котором звучало эхо из глубин души астропата. — Мы нашли след мертвеца, и — крик Орла! — здесь сохранилась боль, отпечаток души, сожженной дотла. Что могло сотворить такое?

— Определите и скажите мне, мастер-дозорный, — ответила Шира. — Мне нужно это знать.

…ведет их дальше, к рубцу, оставленному прошедшей здесь болью, мыслям, до сих пор парящим в воздухе. Ободранные воспоминания и завывающее чувство вины извиваются вокруг друг друга подобно броуновскому танцу частиц, отпечатки шагов сияют вишнево-алым жаром гнева, печали и…

— Стоп, — слово разом вырвалось из глоток обоих астропатов, и в каждом голосе звучали оттенки другого. Кресло Шевенна сдвинулось на миллиметр вперед.

…и парят, отделенные друг от друга. Путь движется дальше, сосредотачивается, сужается, но ненависть неизменно и твердо остается впереди. Ненависть, ярость, печаль струятся по петле Мёбиуса, перетекают сами в себя по кругу, сужающемуся, как зрачок на свету. Он сужается не внутрь, но наружу, на силуэте, что подрагивает, словно мираж — на худом человеке, который насмешливо размахивает куском ткани цвета хаки. Фигура не имеет веса, не оставляет никаких следов: это призрак, фантом, и он врывается в поле зрения линзы, будто отражение, не исчезающее с поверхности пруда, как бы сильно не баламутили воду…

— Рыбикер гонялся за призраками, — чисто и уверенно произнес Шевенн, голосом, свободным от обволакивающих псайк-теней. — Нечто внедрило в него этот образ. Он… его… поймали сетью и потащили.

— Не понимаю, — отозвалась Кальпурния.

— Использовался некий образ, чтобы направить его мысли к цели, — пояснил Ангази, неотрывно глядя на поблескивающую стеклянную конструкцию позади Аншука. — Одно легкое касание, но разум Рыбикера был пойман, как в паутину.

— Можете найти источник по этому следу?

— Мы видим оставшийся здесь образ-наживку, — сказал Аншук голосом Шевенна. — Мы видим путь, которым следовал безумец. Мы… позади дрожит… тень… человек… в красном и… сером… зубчатая стена рушится со смертью звезды… его камзол…

— Красно-серый камзол? У Бастиона другие цвета. Это геральдика стражей одного из внутрисистемных доков. Что зубчатая стена?

— Падает звезда, — беззвучно шевельнул губами Шевенн, и его слова мгновением позже возникли в голове Ширы, произнесенные голосом Аншука. — Падает!

— Звезда пад… Бескалион! Да, точно, их символ — зубчатая стена крепости, расколотая кометой, — моргнув, Кальпурния сосредоточилась. — Почему Рыбикер видел именно это?

— Не настоящее, — продолжал Шевенн. — Былое, но не настоящее. Пойман в паутину, звезда падает вниз, пойман и обвит сетями…

— «Былое, но не настоящее», — повторил Ангази. — Значит, из прошлого, но, поскольку не оставило вещественного отпечатка в реальном мире, то чье-то воспоминание.

Ответом обоих псайкеров стало легкое покачивание головами, низкий несвязный звук отрицания и резкий холод на коже остальных. Они не произнесли «нет», но в этом и не было нужды.

— «Не имеет веса, не…» — успокоитель сосредоточился на мгновение. — Арбитр, образ, который мне представляется, настолько же слаб, как эмбрион в лоне. За каким бы призраком ни гнался Рыбикер, он не был твердо внедрен в разум уборщика. Извлечен оттуда, да, но не более того — всего лишь фантом.

— Что ещё? — спросила Шира. Она обращалась к Ангази, но ответил Шевенн.

— Больше ничего. Не здесь. Слишком скользко, не ухватить. Слишком глубоко.

Успокоитель уже держал в руках склянку и тянулся к капельнице, извилистая трубка которой уходила в череп мастера-дозорного.

— Я начинаю пробуждать астропатов, мэм. Какое-то время их нельзя будет перемещать. У них сильная ответная реакция на воспринятые эмоции, и жизненные показатели обоих…

— Мы не закончили, — сказала Кальпурния, заработав сердитую гримасу от Ангази.

У Аншука отвисла челюсть; из-за деревянных затычек в глазницах создавалось жутковатое ощущение, что он смотрит на них пустым взглядом. Шевенн довольно дернул ртом, словно всё шло, как он и ожидал. Витиферы стояли неподвижно, будто статуи.

— Развернитесь, — велела Шира псайкерам, — и направьте свои разумы по Главному проспекту. Первая проба была успешной, теперь решим основной вопрос. Отранто последний раз видели на проспекте, до того, как он оказался в галереях астропатов. Там нет ни псайк-изоляции, ни оберегов, способных размыть след Мастера. Возьмите его и укажите мне путь.

И потому они резко набирают высоту, устремляясь к сердцу Башни, белому усладительному сиянию, столь редко открывающемуся перед свободным мысленным взором. Поистине, это крепость, созданная для разумов. Вот стоки на стенах, танцующие в сознании астропатов — жилы из стекла и хрусталя, по которым летят опьяняюще быстрые потоки энергии; чудесная дымка мыслей и психических сил…

— Мы рискуем, — предупредил Ангази. — Шевенн искусен, но слаб, и Аншук предоставляет энергию для сеанса, но он неопытен. Гармоничное единение усиливает астропатов, но дальнейшая нагрузка утомит их и сделает уязвимыми.

— Тогда мы даруем им освобождение и оплачем их души. Все мы обязаны умереть за Императора, Ангази, и, если этим двоим предстоит отдать долг сегодня, то такова воля Его-на-Земле. Моя, а не ваша обязанность — проследить, чтобы их жизни не были потрачены впустую. Исполняйте мои приказы.

…мыслей и психических сил, слепленных воедино в линзу, дуэт, глаз, что катится по донжону, углубляется в него — мимо границ зала в центре Башни, где раскаленное синее пламя изрыгает шоковые разряды; через желоба, по которым текут данные, переведенные с языка варпа на язык электронов; и дальше, по Главному проспекту, прямо в ужасающее сплетение насилия и страданий. Это не простые алые муки, как в доках, но замысловатая «кошачья колыбель» яркой боли в нервах и глубоких душевных терзаний. Кружатся образы: зеленый и кремовый, сталь и грубый смех, и тут же вспыхивают разумы, соединенные дуговыми разрядами агрессии, черно-зелеными и трескучими, обдирающими, как наждачная бумага. Чей-то голос вздымается и стонет в их общем сознании…

— Кровь Жиллимана, что это было?! — Кальпурния выхватила пистолет, когда из пустоты метнулся перепуганный крик.

— Что-то из восприятия астропатов, что-то, получаемое ими из самого воздуха Главного проспекта, — голос Ангази был скован страхом. — Надо остановить это. У меня есть снадобья, которые прервут транс…

— Нет! Мы слишком близко! — у Ширы блестели глаза. — Я была права, чтоб мне сгинуть, права! Пусть идут по следу. Что они воспринимают?

На платформе скользовика начал образовываться лед. В пространстве между псайкерами возникали радуги, будто воздух насытился влагой, но эти «радуги» постоянно меняли цвета, становясь то слишком яркими, то слишком тусклыми, и на них неприятно было смотреть.

…стонет в их общем сознании, и призраки восстают из воздуха, из палубы, из прошлого. Содрогающиеся пучки мыслей, удерживаемые вместе грубой силой воли или стальными болтами веры, а не холодными симметриями псайкерской дисциплины или безболезненным белым огнем Трона, дарованным при Связывании души. Вот ряды бритвенных лезвий, раскаленных до вишнево-алого жара, с лязгом раскрываются и захлопываются подобно зубам — это пугающая ревность, что жаждет воплотиться в насилии. Тут же парят самонадеянность и грубое, но сдерживаемое высокомерие, а затем, затем, затем… туго сплетенная цепочка мыслей, которую так сложно разделить на пряди. Мужчина? Женщина? Повелитель и его женщина? Тонкое причитание, будто голос злобного призрака, мимолетное воспоминание о клинке — как он выглядит, как же он выглядит? Всё эфемерно, словно паутина, всё исчезает в мгновение ока, отброшенное пробудившимся вслед за памятью насилием, и псайк-след колеблется…

— Арбитр… — произнес Шевенн, и по радугам пошла рябь. Следующих слов астропата никто не разобрал, но он послал им образ: цветные дуги на мгновение сплелись, воссоздав металлический блеск клинка.

— Да. Да. Мы у цели, — Кальпурния тяжело дышала. Её охватило приятное, почти наркотическое возбуждение.

…колеблется, раздражающе неуловимый, словно шепот, проносится ветерком по извилистым коридорам и уже царапается в обереги и клети, гексаграмматические барьеры которых поблескивают, будто сковывающий лед, под зыбким скалобетоном стен. Здесь след напоминает последнее пятнышко лунного света, тихий звук бегущих ног, послеобразы странного потока мыслей, и, резко бросаясь вперед, он замечает стены и отводы впереди. Неким образом развернувшись, восприятие астропатов попадает в ловушку рекурсии, но тут появляется нечто знакомое, известная им мелодия. Она испускает иные образы, словно вспышки на умирающем солнце, а со всех сторон наседает жестокая пустота, но жертва только начинает видеть в ней приближающуюся смерть. Мелькает седовласая голова в венце из обреченного раскаяния, затем витраж, изображающий судью в черном и багровом.

А затем астропаты уже пытаются освободиться от следа, пока страх растет, становится голодным и цепляется за края их разумов. Защита начинает проседать, и пенящаяся чернота снаружи холодит их медью, гнилью, розовой плотью и синим пламенем. Им нужно бежать, они вырываются, вырываются…

— Святые и примархи, арбитр, нужно немедленно заканчивать! Их разумы обрели некую синергию, которую я едва способен осознать. Они слишком разогрелись, слишком разогнались!

— Мы узнали всё необходимое?

— Умоляю вас, мэм, поверьте мне, нужно прервать транс сейчас же!

…и НЕ МОГУТ вырваться, потому что нечто поймало их, протянуло тонкую веревочку поперек дороги, и они запнулись, потеряли равновесие, полетели кувырком и их гармония сгинула. Резкий вкус, хищный, едкий, расползающееся, темнеющее пятно, а потом…

— Прерывайте. Вытаскивайте их как можно быстрее.

…потом начинается: шок, и непрозрачные дымки, и серая тяжесть подавителей, когда Ангази запускает свои машины, а чувства уже уплыли так далеко от грубых плотских тел. Гармония исчезла, гармония расколота, и разум Шевенна отступает, ускользает за щит его воли, подкрепленный молитвами. Аншук остается один, он не слышит голоса успокоителя, который пытается начать литанию сосредоточения, и не может найти путь домой — происходит то, чего всегда боялся астропат. Раньше он с ужасом представлял, как однажды сгинут его чувства, все до последнего, и разум, медленно рассыпаясь, будет дрейфовать без руля и ветрил, пойманный между ведьмоотводов, что терзают мысли подобно раскаленным осколкам стекла. Или же достанется бурлящей тьме…

Шевенн сел, гримасничая, и вплел свой голос в напев Ангази. Тем временем Аншук трясся в кресле, кровь текла из-под затычек в глазницах и ломких ногтей.

Кальпурния с отвращением учуяла едкую вонь: ряса астропата начала гореть, обугливаясь. Он содрогнулся вновь, подскочил над креслом и остался там, паря в положении, невозможном для человеческого тела…

(Тогда закричал Ангази, объятый беспримесным страхом, у Ширы закружилась голова от удара яростной псайк-волны, а Шевенн схватился за разъемы в черепе).

(Тогда в надзорном зале раздался мерзкий лязг тревожных колоколов, а мастер-дозорный Голоса-в-Огне вздрогнула в своей клети и начала лихорадочно выкрикивать приказы, видя мысленным взором скручивающийся узел энергии).

(Тогда регенты и успокоители астропатических хоров под гнездами увидели руны, вспыхнувшие на панелях оповещения, и заставили подопечных удвоить усилия в пении, чтобы направить волны психической силы вверх, в «насесты», а также укрепили себя и своих псайкеров в ожидании любых последствий).

(Тогда быстрая череда призрачных образов промелькнула по всей Башне, так, что некоторые из них исчезли раньше, чем их успели ощутить, а другие вспыхнули в разумах астропатов на неуловимое мгновение. Каппема увидел, как облака кислотного дождя собираются в неведомом ему небе. Туджик увидел столп едкого дыма в чистом воздухе и на миг испытал жуткую потерю равновесия. Астропат Анкин взвыла, когда на самом её сознании отпечаталось пылающее клеймо в форме ведьмоотводов. Астропат Элин, сидевший в Гнезде Огненного Дозора, зацепил разумом мыслеобраз «Судья в черном и багровом», после чего выпустил его в направлении звезды, даже свет которой почти не достигал Бастиона).

…и раздался выстрел.

Всё закончилось. Аншук рухнул в кресло бесформенной грудой конечностей и зеленых одеяний. Витифер, имени которого псайкер так и не узнал, спокойно опустил пистолет и вернулся к привычному бдению.

Глава тринадцатая

В начале сеанса стражи и апотекарии достаточно далеко отошли от скользовика, чтобы их присутствие не мешало деликатному процессу переплетения разумов псайкеров. Когда металлические паутинки, вдавленные в их талисманы, начали теплеть, а тревожные авгуры загудели подобно камертонам, служители Башни задвигались и заволновались. Они перепроверили защитные печати и снаряжение, а затем, получив из надзорного зала отчаянные сообщения о том, что сеанс вырвался из-под контроля, немедленно бросились вперед.

Пока они выбегали на Большую причальную магистраль, Кальпурния держала Шевенна за плечи, а Ангази лихорадочно трудился над помпами для снадобий и нейроэлектрическими усыпителями. Служители окружили транспорт, действуя с эффектной и расчетливой точностью, рожденной из сотен часов тренировок и горького практического опыта.

Астропату уперли в грудь три длинных шеста с подкожными впрыскивателями на концах, из которых в содрогающегося человечка хлынули псайк-подавители и антимыслительные сыворотки. Кто-то из стражей оббежал витифера, целившегося из пистолета в голову Шевенну, потянулся вперед и со щелчком вставил контрольный жезл в один из черепных разъемов мастера-дозорного. Извилистые узоры по всей длине палочки замерцали: в неё начала уходить насыщенная энергия варпа, обвивавшая мозг псайкера, и мгновение спустя осязаемая дымка вокруг него стала рассеиваться.

Тут же страж, на руке у которого была намотана проволока, вновь подскочил к астропату и сделал резкое движение кистью. Сброшенные витки на лету превратились в сеть — это была запоминающая проволока, с формой, закодированной на молекулярном уровне, и внедренными наночастицами псайк-резонирующих кристаллов. Как только силок обхватил голову Шевенна, эти частицы оказались в заданных соразмерных позициях. Мастер-дозорный обмяк, словно тряпичная кукла, и хрипло задышал; из его ушей и черепных разъемов всё ещё ползли завитки коронных разрядов. Страж, уже оказавшийся возле кресла напротив, опустился на колени перед трупом Аншука. Вместе с Ангази они обвязывали конечности мертвеца такой же псайк-резонирующей проволокой, создавая четкие пересекающиеся узоры.

— Поехали, — скомандовал женский голос.

Шира, которая спрыгнула на палубу, чтобы не мешать служителям, не смогла определить говорившую — все стражи выглядели почти одинаковыми в своих доспехах и темных плащах. Их лица скрывались за визорами, которые, как и у витиферов, состояли из нескольких слоев поразительно тонких крученых проволочек, что создавало гексаграммную симметрию в трех измерениях.

Служители окружили грузовичок, и один из них, занявший место у рулевого рычага, направил машину вперед. На кузовной платформе приступили к работе апотекарии: они разрезали одежду Шевенна и втыкали ему в кожу диагностические шпильки. Замелькали руны, зазвучали предупредительные сигналы. Астропат лежал тихо, но его конечности до сих пор подергивались. Каждый люмен, под которым они проезжали, мерцал в странном, синкопированном ритме, а на грубой пластиковой платформе возникали четко очерченные участки потрескивающей изморози.

Один из витиферов по-прежнему стоял в кузове скользовика, держа пистолет наготове. Второй, спрыгнувший оттуда, сейчас бежал трусцой вместе со стражами, окружившими транспорт. Кальпурния поддерживала темп, но оставалась позади, сохраняя дистанцию и позволяя служителям делать их работу. Вскоре Шира заметила, что движется вдоль череды красных пятнышек — это кровь, вытекавшая из простреленной головы Аншука, капала с края платформы.

Только успев заметить следы, арбитр-сеньорис инстинктивно отпрыгнула в сторону, чтобы не наступить на оторванный кусок окровавленной ткани такого же зеленого цвета, как у одеяний мастера-дозорного.

— Ускориться! — грузовичок начал набирать ход, и стражи окончательно перешли на бег. Скрипнув зубами, Кальпурния понеслась широкими скачками, намереваясь догнать транспорт и посмотреть, что произошло. Она ещё оставалась позади, когда машина завернула в ангар и сделала резкий поворот в направлении коридора, поднимающегося к донжону. На несколько секунд Шире пришлось разогнаться ещё серьезнее, и тут же ещё одна пропитанная кровью полоска ткани вылетела с платформы и шлепнулась на палубу перед арбитром.

Поравнявшись с транспортом, Кальпурния быстрым движением проскользнула между двумя стражами и оказалась внутри кольца. В одном из кресел она увидела тело, лежавшее бесформенное грудой, и не сразу узнала в нем Аншука; в другом сидел Шевенн, и апотекарии, чтобы приступить к работе, разрезали спереди его тунику.

Мгновением позже Шира осознала открывшуюся картину, и шок не позволил ей бежать дальше. Арбитр замедлилась до полушага, и стражам пришлось с руганью огибать её на ходу. Оставив Кальпурнию позади, служители унеслись дальше по коридору, увозя мастера-дозорного в медицинские залы.

Тяжело дыша, Шира сняла шлем и в одиночестве зашагала обратно, ко второму куску ткани, лежащему в алом пятне. Она долго стояла над ним, с мрачным лицом, непроницаемым взглядом и вихрем мыслей в голове.

Торме Иланте приходилось лежать на боку в постели, выделенной ей доктором Арбитрес. Когда на её похитителей набросился ревущий великан, успокоительница попыталась сбежать, но безумец схватил её за руку и метнул, как из пращи, в борт дромона. Теряя сознание, Торма свалилась под рампу, и, как считала впоследствии, именно поэтому осталась в живых, поскольку гигант не заметил её там. Она ещё успела увидеть Лоджена и того флотского парня, а последним воспоминанием Иланте о случившемся в ангаре стали влажные, трескучие, рвущиеся звуки, которые начались, когда великан добрался до этих двоих.

Итак, успокоительница лежала на боку, безнадежно стараясь не тревожить плечо. Боль так и пульсировала в нем с того момента, как арбитр-медике быстро и жестко вправил ей сустав. От любого движения руку будто раздирало сверху донизу колючей проволокой. Пытаясь держать глаза закрытыми, она концентрировалась на дыхательных упражнениях и полной неподвижности.

Услышав голос Кальпурнии, Торма подскочила и тут же застонала в голос, когда перевязанное плечо дернулось и вспыхнуло мучительной болью.

— Лежите, Иланте. Подождите немного, и вам полегчает.

— Благодарю вас, арбитр.

В голосе Тормы слышалось то же напряжение, что появилось на её лице. Лоб женщины начал покрываться испариной.

— Такой тон здесь ни к чему. Мне приходилось намного хуже, чем вам сейчас, и я знаю, что говорю.

— Гм, спасибо. Мне, в общем-то, просто не удается как следует расслабиться.

— Я приказала Скалю ввести вам стимуляторы, — объяснила Шира, — и некоторые довольно специфичные болеутоляющие. Мне нужно, чтобы вы бодрствовали и могли говорить.

— Я… понимаю. Можно ли узнать, что со мной произошло? Кем был тот кричащий человек? Кем были те люди…

— Нет.

Какое-то время женщины внимательно смотрели друг на друга.

— Знаете, Иланте, — сказала Шира, — для начала я признаюсь в том, что у нас мало времени. Из-за вопроса с преемником старшие астропаты разбились на фракции, вследствие чего начинает страдать работа в Гнездах. Бастион слишком важен, и я не могу позволить этому продолжаться. Лоджен, чем бы он тут ни занимался, входил в Инквизицию, и мне нужно понять, как он был связан с прошедшими событиями, до того, как здесь появятся его друзья или повелители. Возможно, я вскоре должна буду покинуть Башню, но до этого поймаю убийцу Отранто…

В следующий миг Кальпурния опомнилась и закрыла рот. Она уже собиралась объяснить Торме, почему ей придется отбыть, рассказать о случившемся на Селене Секундус, признать, что новое упущение, допущенное ею, и новое бремя долга, выскользнувшее из рук, может оказаться для неё действительно невыносимым испытанием.

— И поэтому теперь мне нужен ваш совет, — произнесла она вслух. — Мне нужны ваши разъяснения. Я чувствую, что уже почти вскрыла эту дверь, и мне нужна ваша рука на рычаге.

Через пару секунд Иланте слегка повела глазами, что вполне могло сойти за согласие. Шира заставила себя оторвать руку от шрамов на лбу и как следует собраться с мыслями.

— Когда мы с вами проходили мимо палат медике, — начала она, — то заметили, как туда вводят нескольких астропатов, кажется, троих, с одинаковыми травмами.

— Да, я помню их. Хористы, которые слишком быстро шли, и первый из них врезался в ведьмоотводы. Их сопровождающий проявил невнимательность.

— У них был один сопровождающий на всех?

— Арбитр, хористы — это мелкие шестеренки, — ответила Торма с почти незаметной улыбкой. — Поодиночке их силы невелики. Только собравшись во множестве, вплетая свою песню в транс другого псайкера, они обретают могущество.

— То есть они слишком слабы и поэтому не заслуживают личной обслуги.

— Слишком слабы, или слишком измотаны, или их психика либо разум слишком повреждены Связыванием. Дух астропата ведь испытывает касание Императора, а у Него тяжелая рука, — шевельнувшись, Иланте поморщилась. — Вас интересовало именно это?

— Нет. Объясните мне, почему прикосновение к отводам дает такой эффект. Это же обереги, они ограничивают псайкеров, разве нет? Если бы ограничение приводило к травмам, я бы, например, навсегда оглохла после того, как вставила в уши затычки перед занятиями на стрельбище.

— Есть избитое выражение, что тело и разум — разные вещи, связанные лишь по воле случая, — ответила Торма. — Не знаю, согласны ли вы с ним, но с псайкерами всё иначе. Энергия, вытекающая из их разумов, наполняет их тела, словно кровь.

При этих словах успокоительница вздрогнула.

— Значит, если существует связь между их телами и разумами… — начала Кальпурния, нахмурившись.

— Она существует, — перебила Иланте, — но не тождественная. Тело псайкера может стать просто дополнением к разуму. К старости они оказываются почти что опустошенными изнутри. Таким астропатам необходима могучая воля и ограничение собственной силы, а также постоянное внимание успокоителей, чтобы просто оставаться в своих телах.

— Чем они старше, тем хуже положение?

— Это относится к полноценным Адептус, да, но есть и молодые псайкеры, которых начинает пожирать собственный дар — до того, как их обучат сдерживать его. Мы видели такое на Черном Корабле, — взгляд Тормы сделался затравленным. — Постоянно.

— Значит, молодой хорист, которого мы видели, получил ожог, — Кальпурния ощутила какое-то беспокойство и решила поскорее вернуться к теме. — Он врезался в обереги на отводах, которые предназначены для сдерживания и отталкивания энергий, подобных той, что протекает внутри него…

— …и обереги отбросили его, а также обожгли ему разум, — закончила Иланте. — Вот почему галереи такие темные и узкие: они полностью окружены изоляционными псайк-клетками, которые забраны в скалобетон, чтобы астропаты не получали травмы, пробираясь на ощупь.

— Итак, обереги обожгли ему разум, но также обожгли и тело, поскольку тело настолько серьезно подчинено разуму, — сделала вывод Шира. — Ожог проявился там, где астропат коснулся отводов, и… Постойте. Их ведь было трое, ещё двое хористов шли рядом с парнем. Я помню, что у них были более легкие ожоги, просто волдыри и покраснения.

— Они шагали следом, — сказала Торма, заерзав в постели и сморщившись от боли. — Отводы остановили волну боли, идущую вперед от обожженного псайкера, но у тех, кто оказался сзади, такой защиты не было.

Закрыв глаза, Кальпурния потерла лоб кончиками пальцев. Она уже слышала, как щелкает последний штифт в открывающемся замке, слышала скрежет двери, наконец-то поворачивающейся на петлях.

— Они ощутили боль в своих разумах, — произнесла Шира. — Боль проявилась в их разумах, и разумы заставили её вспыхнуть в телах.

— Вы поняли.

— Я поняла, — повторила Кальпурния. — Отлично. Я только что пришла с сеанса прозревания, где ассистировал успокоитель. Вы когда-нибудь делали это?

— Раз или два, — осторожно ответила Иланте, — в свое время.

— Можете описать процесс? Как нам получить детальное изображение определенной вещи? Как с помощью систем скрипториума представить её в форме, которую я смогу увидеть своими глазами?

— Мне сложно ответить, мэм. Не забывайте, я ведь сама не псайкер, так что мы сейчас напоминаем двух слепых паломников, пытающихся обсудить цвета храмовой фрески. Изображения, полученные в ходе сеанса, редко похожи на пикт-захваты ваших детективов. Из них невозможно получить четкий портрет. Но, если астропат изначально знает человека, которого прозревает, то может «навестись» на него, поскольку имеющиеся сведения, воспоминания о нем, создают что-то вроде линзы.

— То есть разум, прозревающий известную ему вещь…

— …будет действовать более уверенно, но это увеличит опасность. Однажды Ведриэр сравнил провидца с тихой заводью, на поверхности которой дрожью отзываются события. Чем лучше псайкер контролирует себя, тем меньше разброс событий, которые будут отзываться в нем. Кроме того, необходимо, чтобы эти отголоски оставляли след на сознании. Вы понимаете? Нужно впускать в себя эхо случившегося. Только непревзойденный разум способен раз за разом выдерживать подобное. Большинство псайкеров, решившихся на сеанс прозревания, делают это в хорах, или используют что-нибудь для фокусировки — например, Имперское Таро, — и при этом вокруг должны звучать самые могущественные молитвы и славословия. Прозревание может навредить, и даже астропат со Связанной душой не застрахован от этого.

«Я не допущу, чтобы в мою смену у кого-нибудь голова разошлась по швам», — вспомнила Кальпурния и почувствовала себя виноватой. Мастер-дозорный казался уверенным в успехе, когда арбитр попросила его о сеансе. У них был очень мощный астропат, процесс контролировал опытнейший Шевенн, но всё равно случилось то, что случилось.

— Попробую объяснить иначе, — Торма приняла задумчивость Ширы за непонимание. — Прозревание, арбитр, это не пассивный процесс. Оно отличается от того, как видит глаз, который поглощает свет, упавший перед этим на неподвижную книгу. Астропаты вкладывают в прозревание свою силу, и то, что они воспринимают, обладает собственной жизнью. Вам, наверное, объясняли, почему Бастион был перестроен изнутри так, чтобы стирать псайк-следы? Это сделано для того, чтобы чувствительные астропаты, оказавшись там, где произошло нечто ужасное, не могли случайно прозреть случившиеся и вновь испытать его в собственном разуме… Почему вы улыбаетесь, мадам арбитр?

«Вновь испытать его в собственном разуме. Я права, я знаю это. Иначе и быть не может».

— Просто так, Иланте. А теперь объясните мне, почему во время прозревания маршрута Отранто были замечены мужчина и женщина.

Торма моргнула и громко вздохнула, сначала от изумления, а затем от боли.

— Мужчина и женщина, — повторила Кальпурния, глядя на неё, — повелитель и его женщина. Когда псайкеры, пытавшиеся исследовать маршрут Отранто, добились своего, то доложили, что видели мужчину и женщину, а также чувствовали страх. С чего бы они стали говорить о повелителе и его женщине, Иланте? Трудно уйти от мысли, что астропаты имели в виду Мастера Отранто и его новую успокоительницу Торму Иланте. Трудно уйти от мысли, что причиной страха и смерти повелителя стало возвращение обезумевшей женщины на Черном Корабле. Взбешенная расставанием с господином капитаном Ведриэром, который, судя по всему, был ей небезразличен, она вонзила Отранто нож в сердце. Стали бы псайкеры говорить о повелителе и его женщине, если бы не видели их лиц, Иланте? Поэтому вы пытались отговорить меня от идеи получить четкие портреты?

Торма держалась превосходно, но, опять же, подумала Шира, её ведь обучали контролировать эмоции.

— Смею утверждать, арбитр, что вы неверно понимаете суть прозревания, — очень осторожно заговорила успокоительница. — Псайкеры видят там вещи, не столь очевидные для нас с вами: эмоции, энергии, образы, соотношения, символы, изменения — всё в пересекающихся слоях. Один из моих прежних астропатов как-то раз пытался мне это объяснить. Он говорил: «Возьми событие, которое прозреваешь, представь его в стольких поэтических, аллегорических, символических формах, скольких сможешь, выложи каждую в витражном окне, поставь окна в ряд друг перед другом, а за последним зажги прожектор. Теперь встань напротив них, и, посмотрев на все разом, попытайся разобраться в образах и понять исходное значение». Точнее он объяснить не мог. И не забывайте, что в восприятии псайкера это значение часто оказывается намного более запутанным, и врезается в него, будто пуля между глаз. Значительная часть обучения астропатов посвящена успокоению и контролю собственных разумов, поскольку то, что входит в них, может напрочь лишить их рассудка, если они не выделят нужные значения и не перейдут…

— К высиранию информации из своих мозгов, — закончила Кальпурния, и Торма моргнула от её грубости. — Гм. Кем был тот астропат, о котором вы говорили? Кажется, он неплохо облекал все эти концепции в слова.

— Он погиб пять лет назад, мэм, — немного сухо ответила Иланте. — Скажем так, ему в голову пробралось нечто, не имеющее права там находиться.

— Понятно. Я… сожалею о его преждевременной смерти.

— Спасибо, — наступила пауза. — Арбитр? Эти люди, которые… отвели меня на дромон, они были из Инквизиции, верно? Я раньше встречала других её агентов и узнала форму лицевой пластины.

— Да, — вздохнула Кальпурния. — Да, из Инквизиции, вы правы.

— Они были поляристами?

Шира ощутила холод в голосе Тормы. На лице успокоительницы читалось беспримесное отвращение.

— Откуда вам известен этот термин, Иланте? Вы только что резко ухудшили свое положение, так что вам придется найти чертовски хорошее объяснение.

— Поляристы, — начала Торма, — расползаются повсюду. В Астропатике их немного, но зато во Флоте полно, а Экклезиархия в районе Хироса просто кишит ими, как червями. Говорят, что эта зараза растет и внутри Инквизиции, поскольку монография Тоннаби распространяется, как лесной пожар по сухостою. Ведриэр рассказывал даже, что встретил в Коэллоу-квинтус капитана другого Черного Корабля, который присоединился к движению.

— Вернитесь назад, Иланте. Расскажите о поляристах с самого начала.

— Поляристами называют тех, кто верит в полярность, абсолютную противоположность людей и псайкеров. Если вам вдруг захочется прочесть монографию епарха Квандера Тоннаби, то её распространяет кое-кто в Миссионарии Галаксия, но, прошу вас, не принимайте эти бредни всерьез, — Торма тяжело дышала, явно страдая от боли. — Император, говорится там, есть всевышнее и надмирное создание. Единственное место, где могут сойтись человек и псайкер — это в Его ипостасях, и Он держит в руках человечность и ведьмовство, как доказательства своей божественности. Сочетание человека и псайкера в любом смертном является насмешкой над Ним. Необходимо внедрять полярность: есть человек, и он, как положено человеку, ходит, разговаривает и молится; есть псайкер, и ему не должно быть позволено и толики человечности. Астропаты, оказавшиеся в руках поляристов, подвергаются трепанации, лоботомии, превращаются в жалких сервиторов. Последователи движения говорят, что те, кому выжгло разум Связыванием души — правильные псайкеры, ибо Император желает именно этого. Те же, кто выходят из Тронного зала, оставшись гордыми и сильными — отклонения, и поляристы должны послужить Императору, довершив Его замысел и низведя их до состояния…

В уголке глаза Иланте блеснула слеза.

— Из таких астропатов едва удается составить хор. Им загоняют в головы шифровки, а потом какой-нибудь затупленный идиот играет на них, как на органе. Командует ими, как сервиторами. Нет больше ни святости, ни знания; просто мясная кукла на кушетке в гнезде. Ей не выполнить и миллионной доли того, на что способны псайкеры вроде Шевенна, и всё же, как говорят поляристы, «такова воля Императора». Как может Император желать такого? Я верна долгу перед Ним, но как Он может желать такого? Это невозможно.

— Не думаю, что Лоджен был поляристом, — сказала Кальпурния. — Это слово всплывало в некоторых известных нам разговорах, но, полноценным ли он был инквизитором или агентом, в любом случае он провел тут много времени, общаясь с астропатами, и ничто в докладах не указывает на… на то, что вы сейчас описали.

Шира не понимала, почему ей вдруг показалось настолько важным успокоить Иланте.

— Возможно, он предупреждал их, или Инквизиция уже начала принимать ответные меры, и Лоджен участвовал в этом, кто знает? Так или иначе, я не думаю, что он принадлежал к поляристам.

Торма лежала неподвижно и молча смотрела мимо Кальпурнии.

— Вы до сих пор меня подозреваете? — спросила она через несколько секунд.

— Нет, — ответила Шира. — По правилам, я не должна говорить об этом, но нет, не подозреваю. Я думаю, что парой из повелителя и слуги, обнаруженной при прозревании, были вы и Отранто, но вы не убивали его.

— Я не понимаю.

— Ничего страшного, — отозвалась Кальпурния. — Я понимаю. А теперь извините, мне пора заняться делом.

Статуи, которые окружали лестницу, ведущую к Главному проспекту, некогда выглядели героически. Тогда здесь находился парадный вход на станцию, бывшую в то время военной цитаделью, восхитительный подъем к донжону, куда следовали из доков важные гости. Пройдя под внешней аркой, покрытой замысловатой резьбой, — изображениями всех звездных систем, где сражался линейный флот Пацификус, в ракурсе относительно Гидрафура, — вновь прибывшие оказывались перед трехсторонним фризом из множества статуй, взиравших на них сверху вниз. Там были герои Флота, воплощения реальных командиров и романтизированных младших чинов, с опрятными имплантатами и точеными подбородками, которые истребляли жутких, зловеще ухмыляющихся еретиков. Время не пощадило барельефы: некогда четкие линии сделались неровными, изъеденными, а гладкий камень покрылся щербинами и загрязнился.

Как и я, думал Тикер Ренц, глядя на статуи через дымку жалости к себе, точь-в-точь как я.

Он смотрел в спину Туджика, исчезающего на Главном проспекте. Небольшая процессия сопровождающих шагала под чередой арок, минуя отбрасываемые ими тени: из света во тьму и снова на свет. Разъемы в голове астропата поблескивали, как и пистолет в руке ступавшего рядом витифера. Напыщенный ублюдок с его любовью к показухе! Туджик не посмел бы так вести себя, если бы Ренц оставался… Если бы Ренц всё ещё был… Если бы Отранто…

Мажордом, в котором гнев боролся с жалостью к самому себе, тихо простонал и опустил глаза к странным узорам на полу проспекта. В них Тикер различил свое тусклое отражение, увидел, насколько исхудал и какими неопрятными стали одежда и прическа. Нельзя было с этим мириться.

«Даже не утруждай себя попытками, Ренц, — сказал ему Туджик с нескрываемым удовольствием. — Слишком слабо, слишком поздно. Неужели Отранто так тебя избаловал, что ты перестал разбираться в дипломатии? Раньше тебе хватило бы ума даже не подходить ко мне с этим. Возможно, если поляристы когда-нибудь высосут мне мозги через соломинку, я стану таким же тупым, как и ты, но не сегодня. Ты просто тратишь мое время».

«И ты собираешься нанять Иланте?» — в ужасе спросил Тикер, и астропат расхохотался в голос.

«Так ты признаешься, значит? Признаешься, что все эти докучливые просьбы о встрече, все твои чрезмерно вычурные комплименты были только ради того, чтобы занять местечко возле меня? Слишком слабо, слишком поздно, да и вообще у тебя никогда бы с этим ничего не вышло. Ты мне не нравишься, Ренц, и мне не нравится, как Отранто позволил тебе запустить коготки в Башню. Когда я стану её Мастером, с тобой будет покончено. Стой здесь, в испускаемом тобою облаке тошнотворного страха, которое я ощущаю, и думай об этом. И, раз уж ты оказался настолько небрежным, что позволил себе вспомнить о Святостали, то вот тебе бесплатный совет: возможно, она не любит меня, но тебя презирает даже сильнее, чем я».

Тикер пытался умолить, потом вразумить астропата, затем хотя бы вежливо попрощаться с ним, но Туджик не позволил даже этого, приказав сервитору развернуть инвалидное кресло и везти его прочь.

Точь-в-точь я, снова подумал Ренц, глядя на забытые, отвергнутые статуи.

Мажордом даже не сразу услышал шорох подошв на ступенях позади, но, когда всё же обернулся, то на него обрушился новый ужас, с такой силой, словно один из попорченных барельефов сорвался ему на голову.

— Тикер Ренц? — спросил ведущий арбитр Оракси, возглавлявший отделение. — По приказу арбитра-сеньорис вы пройдете с нами, Ренц.

Старшина второго класса Роос боялся Антовина Дешена и всеми силами пытался скрыть это. Он ведь, в конце концов, был на своей территории, поскольку ухмыляющийся успокоитель стоял в одной из офицерских кают в той части донжона, где располагались помещения Флота, довольно далеко от комнат служителей, где тому следовало находиться. И, тем не менее, вахтенный с трудом выдерживал взгляд Дешена.

Многие среди флотского персонала и служителей низшего звена опасались этого человека, но мало кто мог объяснить, почему именно. Возможно, дело было в свойственном ему бездумном высокомерии. Или же причина была проще: все хорошо знали о людях на борту Бастиона Псайкана, — как из контингента Флота, так и не относящихся к нему, — поплатившихся своими карьерами за то, что перешли дорогу маленькой могущественной клике, частью которой являлся успокоитель. На станции было полно неудачников, почти смирившихся с выпавшей им судьбой. Амбициозные офицеры, как правило, тяготели к боевым флотам, которые постоянно бороздили варп, появляясь в системе или отправляясь из неё. Впрочем, в Башне также пребывали немногие юные львы линейного флота Пацификус: молодые офицеры, находящиеся в фаворе у начальства. Для них назначение на столь экзотический пост являлось завершающим испытанием на ранних этапах карьеры и набора необходимого опыта, поэтому они четко понимали, что с Антовином Дешеном лучше держаться по-хорошему.

— Не совсем понимаю, почему ты решил, что мне не наплевать, где сейчас Ренц! — огрызнулся успокоитель. — Я не люблю, чтобы меня беспокоили, когда я только собрался отвлечься на пару часиков.

Заглянув ему через плечо в полуоткрытую раздвижную дверь, Роос заметил дрожащую обнаженную женщину на кровати за спиной Дешена. Что-то в глазах Антовина напомнило старшине о рептилиях, виденных им однажды в зверинце коммодора Влассьёна на Высокой Септийской станции.

— Господин Дешен, он велел мне передать вам, что Арбитрес уводят его в покои Мастера. Они взяли его и повели, сэр. Он сказал, чтобы я… гм, что вы поймете, к чему это все.

— Он прислал тебя, что передать мне это, так?

— Он, гм, сказал мне это, когда я спросил его, должен ли я…

— Заткнись, — успокоитель быстро оглянулся на женщину в постели и пренебрежительно хмыкнул. — Ладно. Хватит нести чушь, отойди.

Антовин шагнул вперед из двери, и та, закрываясь, скользнула в переборку.

— Господин Ренц, — продолжил Дешен, — последнее время сам не свой. Наверное, он отчаянно хочет, чтобы я выручил его… ещё раз. Ренц придет в себя, как только я вытащу его из передряги, это уж точно. Неблагодарный червь.

Последний раз пригладив волосы, успокоитель набросил камзол на плечи.

— Кто знает, — сказал он, словно обращаясь к самому себе, — может, это даже будет весело.

Стоя рядом с Оровеном в ногах постели Даста, Шира Кальпурния чувствовала, как натянуты её нервы. Психический туман Бастиона здесь был ни при чем, она просто боялась. Боялась огромного риска, на который пошла, боялась, что совершила новую чудовищную ошибку. Страх становился всё холоднее и глубже, поскольку до этого Шира никогда не боялась за собственные решения.

Она уже отдала приказы, и они были исполнены. Всё пришло в движение, и теперь слишком поздно передумывать; именно эта мысль пугала Кальпурнию сильнее, чем должна была. Чтобы не давать ей слишком много власти, арбитр сосредоточилась на молитвах и держала руку над сердцем, выпрямив пальцы и согнув большой палец внутрь ладони. Крыло орла, богоугодный знак, к которому она не прибегала с детства. Сейчас под ним находился её значок арбитра-сеньорис.

Умом и логикой Шира понимала причины страха. Он приходил из воспоминаний о слушаниях на Селене Секундус, жуткой, как взрыв осколочной бомбы, катастрофе, в пасть которой она так радостно шагнула. Вот я, Шира Кальпурния, новый энергичный арбитр-генерал, женщина, раскрывшая заговор вокруг Мессы святого Балронаса, предотвратившая побег Гаммо Струна, что может пойти не так?

В Инкарцерии у неё оказалось сколько угодно времени: времени, и карателей, и сессий самообвинения, чтобы разобраться с тем, что именно пошло не так, но испытанное ею презрение к самой себе не удивило Ширу. Не удивила её и постоянная гложущая пустота где-то за плечом, брешь в собственной личности — если она не верит, что может исполнить свой долг, может ли она поверить себе хоть в чем-то? Что осталось от той Ширы Кальпурнии, которой она считала себя на протяжении почти сорока лет?

Что действительно удивило её, так это безумный гнев, испытанный ею; до того, как открыть в себе эту сторону личности, она не думала, что может быть настолько эмоциональной. С того дня, как Шира покинула Мачиун, жизни арбитра то и дело угрожали десятки различных врагов, но тогда её гнев оставался сдержанным и холодным. Он был острым, как бритва, как яркая ультрамарская сталь, а не этим беснующимся кровожадным зверем.

— О чем ты молишься? — спросил Оровен, который дышал так, словно пускал клубы дыма лхо.

— Ты хочешь услышать правду, священник?

— Мы уже слишком глубоко завязли во всем этом и слишком отчаялись, чтобы лгать, — усталость в голосе Оровена поразила её.

— Тогда вот тебе правда: я прошу Императора о даровании сил нашему брату. Даст — мой каратель, и я должна молиться за него. Но, кроме того, я прошу Императора кое о чем для себя. Я молюсь, чтобы Он ещё лишь несколько часов не поднимал Даста с постели. Я прошу, чтобы ведущий каратель не проснулся и не отнял у меня руководство, чтобы мне удалось завершить начатое. Мне нужно это, Оровен. Мне нужно объявить перед моей совестью и моим Императором, что здесь я всё сделала правильно — ради него.

Священник молча кивнул.

— А ты? — спросила его Шира.

— По правде, Кальпурния? О том же самом: одной только возможности проявить себя. Я тоже потерпел неудачу. Я поднялся на наш дромон, как твой священник, исповедник и духовный наставник. Затем, когда Он испытал нас всем этим, ты стала моим провожатым. Я не шел вперед тебя, указывая путь. Я не шел рядом с тобой, вдохновляя тебя. Я тащился позади и молчал. Ты образумила меня, Кальпурния. Я блуждал в ведьмином тумане, не имея сил к борьбе, пока ты трудилась во имя Императора. Пусть меня ждет наказание, но и я жду шанса восстановить мою веру.

— Что ж, священник Оровен, — сказала Шира, — иди со мной. Император узнает нас по делам нашим, так давай же делами своими покажем, что достойны исполнять Его волю.

Глава четырнадцатая

— Вопрос преемника? — повторил Тикер. — Преемника Мастера?

Он смотрел перед собой, через арочный проход в овальный вестибюль снаружи покоев Отранто, в направлении сломанной шелковой ширмы у дальнего края. Её до сих пор не починили.

— Преемника, господин Ренц, или мне называть вас «главный успокоитель Ренц»? «Главный травник Ренц»? У вас немало титулов. Надеюсь, вы сжалитесь над моими безуспешными попытками разобраться в протоколе Башни Слепцов.

Кальпурния на мгновение задумалась, не переигрывает ли она с просящим тоном. Шира слишком хорошо знала, что притворство подходит ей примерно так же, как доспех Астартес. Здесь, в центре галерей, где её чувства снова встали на дыбы, арбитру трудно было оставаться сосредоточенной.

— Видите ли, по долгу службы я была вынуждена принять руководство Бастионом. Теперь мне необходимо утвердить полномочия наследника несчастного Мастера Отранто, и при выборе, разумеется, я буду полагаться на ваши советы. Мне известно, что вы были мажордомом и главой персонала убитого. Вся деятельность в Башне крутилась вокруг вас.

— Вы мне льстите, дамуазель арбитр. Я просто следил за тем, чтобы повседневная жизнь Бастиона шла своим чередом, и ничто не отвлекало моего Мастера, вот и всё.

Ренц был испуган и осторожничал, но не поглупел от страха. Если Кальпурния узнала, что он находился в центре разнообразной деятельности внутри Башни, что ещё она могла выяснить?

Теперь нельзя было позволить Тикеру остановиться на этой мысли. Пригласив мажордома пройти в вестибюль, Шира усадила его на пуфик, который принесла из спальни Отранто. Пока что Ренц не спрашивал, почему в одном из боковых проходов стоят Бруинанн и Оровен, а сама Кальпурния вооружена пистолетом и дубинкой.

— Вы готовы… назначить преемника? — наконец спросил Тикер. — Приняв для этого полноценное руководство?

— Я хочу разобраться с этим делом до того, как прибудут мои коллеги с Гидрафура, — ответила Шира. — Теперь, когда убийцы Мастера были нейтрализованы, мне предстоит покинуть станцию, и очень некрасиво будет оставлять после себя подобные недоработки.

— Кто прибудет? Что произошло? — Ренц быстро взглянул на двоих арбитраторов, безразлично наблюдавших за ним из прохода. — Как давно это стало известно?

— До Бастиона непросто добраться, — ровным голосом сказала ему Кальпурния. — Неужели вы забыли, как далеки от орбиты Гидрафура? А путь самой Башни лежит через гравитационные колодцы планет в обеих эклиптиках. С ней сложно пересечься, в этом всё и дело. Спецгруппе второго эшелона потребуется какое-то время, чтобы добраться сюда, но я уверена, что с вашей помощью сумею организовать их визит, избежав помех в работе станции. Ведь им, как-никак, осталась довольно несложная задача: просто забрать тела Кито, того инквизитора и этой женщины, Иланте, и увезти их для последующего уничтожения, а также официально закрепить полномочия нового Мастера. Представляю, как вам хочется, чтобы всё уже поскорее вернулось к норме.

Тикер дернулся вперед, затем встал, неуклюже пытаясь скрыть свою реакцию.

— Кито и инк…

— Не бойтесь, господин Ренц, и, пожалуйста, не забивайте себе голову. Конечно, вам непросто принять, что столь близкий для вас человек мог совершить такие ужасные преступления, но разве не учат нас, что под солнцем Императора нет места, свободного от людской глупости? Счастливый случай помог свершиться правосудию: безумец набросился на троих заговорщиков, собравшихся вместе. Нам ещё предстоит кое-что выяснить, сложить воедино детали их плана, и, если вы пожелаете… гм, нет, сэр, я не стану возлагать на вас столь неприятные обязанности.

— О, что вы! — воскликнул мажордом и почти сумел улыбнуться. — Нет-нет, я сделаю то, что должен! Эта Торма Иланте, ну, она… в свое время она была, конечно же, превосходной успокоительницей, вне сомнений.

— Вне сомнений.

— Ей недоставало кое-каких навыков, имеющихся у меня, но, скажу вам по правде, Иланте и не выполняла, м-м, некоторых наиболее тяжелых заданий, выпадавших мне.

Трон, что за самодовольный ублюдок; впрочем, любит поболтать о себе. Выбросив из головы какое-то гудение, Шира сосредоточилась на словах Тикера.

— Но чтобы вот так покинуть станцию, позволив господину Ведриэру задурить ей голову! Кто знает, почему она на самом деле ушла от нас, но у Черных Кораблей, дамуазель, мрачная репутация, и, наверное, гм, не нужно рассказывать вам о том, как разные мерзавцы ускользают от внимания Империума. Вы сами об этом упоминали. Возможно, инквизитор собирался разоблачить Иланте, когда его убил ассасин, подосланный ею? Что ж, арбитр, только скажите, как я могу помочь с установлением вины этой женщины, и я исполню свой долг.

— Ведь кто мы без нашего долга? — отозвалась Кальпурния.

— И действительно, мадам арбитр-сеньорис, как же мудро это звучит из ваших уст!

— Подумать только, Иланте ведь возвратилась, чтобы заменить вас.

— Заменить? — Ренц нервно помахал рукой. — Уверяю вас, дамуазель, возвращение Иланте никак не угрожало моему положению. Занимаясь всевозможными делами на службе Мастеру Отранто, я неизбежно набрался опыта в…

— Значит, меня неверно проинформировали, — немного резко произнесла Шира. — Между вами и Отранто не было трений относительно возвращения Иланте к прежней работе?

— Ну, гм, дамуазель, я пытался указать многоуважаемому Мастеру, что этой женщине нельзя доверять. Я, понимаете ли, видел её насквозь.

— О, прекрасно, — кивнула Кальпурния. — Я перепроверю ваши сообщения арбитру Бруинанну по этому поводу. Вы ведь, несомненно, тщательно изложили свои подозрения закону?

В одном из других проходов раздались шаги — кто-то шел к вестибюлю. Появились новые Арбитрес: на этот раз Реде и ещё один арбитратор, за которым шел успокоитель. Угрюмый мужчина вел себя тихо, на лоб ему свисали густые темные волосы.

— Сообщения? Гм. Мои подозрения… я…

— Или вы обсуждали это лично с инквизитором? В таком случае, могу позавидовать вашей предусмотрительности. Вы ведь не могли знать, что он вступил в сговор с Иланте. Значит, Кито находился на борту дромона как ваш представитель?

Мажордом уже почти задыхался, силясь уследить за крутыми поворотами, по которым Кальпурния направляла беседу. Согласишься с чем-то лишним, и тебя поймают на лжи; не согласишься с чем-то важным, и, возможно, покажешь себя виновным. Пришло время несколько ослабить петлю.

— Простите, господин Ренц, — сказала Шира. — Мне не следовало давить на вас в такой ситуации. Наверное, мне стоит поговорить с вашим ассистентом, пока вы соберетесь с мыслями для обсуждения вопроса о преемнике? Поскольку Кито мертв, показания о последних минутах Отранто можете дать только вы двое.

— И тот, кто убил его, — протяжно выговорил успокоитель, стоявший в проходе. Он шагнул было вперед, но Реде преградила ему путь.

— Вне сомнений, — отозвалась Кальпурния, а Ренц снова задергался.

«Давай же, — подумала она. — Давай же, солги. Выдай себя передо мной».

— Благодаря вам, всё это закончилось! — воскликнул Тикер. — Теперь мы знаем, что Иланте убила Мастера в его комнате. Какое же мерзкое деяние!

Мимолетная радость помогла Шире очистить голову. Говоря, Ренц смотрел на Дешена: он не соглашался с Кальпурнией, он призывал успокоителя поддержать эту ложь.

— И хитроумное, кстати, — произнесла арбитр-сеньорис. — Подумайте только, Отранто был убит в собственном убежище, обереги и замки которого создавались, чтобы сохранить ему жизнь.

— Так, — неуверенно согласился Ренц.

— А затем она сбежала! Вы только посмотрите на эту дверь! Как помощник Мастера, вы должны знать, насколько неприступны были его покои. Мы не могли разобраться, как убийца проник внутрь, но нам так же сложно понять, как Иланте выбралась оттуда!

— Она коварная женщина, — у Тикера забегали глаза, — и свирепая. Совершить такое нападение! Я слышал рассказы о том, как глубоко вошел нож.

Прохаживаясь, Шира сделала пару шагов к проходу, через который они вошли сюда.

— Нападение было жестоким, вы не ошиблись, — сказала она. — Мастер-дозорный Шевенн воспринял его след во время прозревания, и даже воспоминание об атаке причинило ему тяжелую рану.

— Сожалею, — склонил голову мажордом и встал, чтобы оставаться рядом с Кальпурнией. — Воспоминание, должно быть, оказалось крайне болезненным.

— Верно. Оно было ярким, почти реальным. Настолько ярким, что отпечаталось в разуме Шевенна, и поскольку разум псайкера весьма глубоко проникает в его тело, оно отпечаталось и в плоти астропата. Вы же успокоитель, Ренц, должны знать про образы-стигматы. Псайкера можно заставить пережить или вообразить нечто с такой силой, что он испытает это в действительности. Идемте, я покажу вам, что мы обнаружили.

От Тикера резко и пронзительно несло потом. Несмотря на закатившиеся глаза, он неуверенно, как ребенок, пошел следом за Широй в пустой арочный проход.

— На коже псайкера могут появиться волдыри, когда его спутник обжигается о ведьмоотводы. Псайкер может получить ранение, случившееся в найденном им событии из прошлого.

Кальпурния взяла Ренца под руку и теперь вела за собой. Нельзя было терять времени.

— Псайкера можно заставить ощутить воображаемую рану, если внедрить ему в разум представление о ней, — произнесла Шира, и мажордом застонал вслух.

Резко схватив Тикера за рукав, арбитр-сеньорис ударила его бедром под колено, заставила потерять равновесие и толкнула вперед, в проход. Пока Ренц визжал, пытался встать, путался в одеяниях и вонял страхом, Кальпурния отпрыгнула назад и хлопнула по амулету на вокс-обруче. Ведьмоотводы по обеим сторонам прохода обрушились вниз.

Стоя в вестибюле, Шира посмотрела на Тикера, оставшегося в одиночестве, пойманного между двумя преградами из гексаграммных сплетений и прутьев, покрытых резными оберегами.

— И кто-то сделал именно это, да, Ренц? — холодно спросила Кальпурния. Позади неё раздались шаги: Реде и Бруинанн зашли в вестибюль.

— Рыбикера, того безумца, свели с ума, — сказала она мелко дрожащему Тикеру. — Его свели с ума иллюзией, которую кто-то раскрутил у него в голове, чтобы распалить чувства, вызванные смертью мальчика-прислужника. Рыбикера поймали на такой крючок и заставили гнаться за призраком. Шевенн успел сообщить мне это.

Сидя на полу, мажордом смотрел на неё расширившимися глазами.

— По моим предположениям, то, что мы нашли, убило также астропата Аншука и проктора Фейссена. Верно, Ренц? Нечто проникло в них, сокрушило их внутреннее равновесие, заставило их разумы обратиться против самих себя. Всё было так?

Тикер тупо глядел на неё.

— Насчет Отранто, Ренц, мне предполагать не нужно. Мастер умер в галереях, но оставил псайк-след на Главном проспекте, где нет оберегов, которые размыли бы его. Шевенн прошел по этому следу, Ренц, и нашел точно те же искаженные внутренние образы, что встречались в следе несчастного Рыбикера. Всё то же самое, все те же воображаемые призраки.

Подойдя вплотную к прутьям, Кальпурния посмотрела на него в ответ.

— Отранто погиб потому, что кто-то застал его врасплох. Кто-то с псайкерским даром, который ему Император знает как удавалось скрывать.

Мажордом поднял руку, то ли показывая на что-то, то ли моля о чем-то, Шира не знала.

— Между вами случилась размолвка, Ренц? Мастер не захотел отвергнуть Иланте и оставить тебя на посту, дающем такое влияние? Ты просто взбесился, не так ли? Почему бы не сознаться в этом?

Тикер качал головой.

— Иланте не нападала на Отранто, ни в его покоях, ни снаружи. Ни единое живое существо не брало нож и не било его в сердце. Мастера поразили ударом в душу.

— Нет… — прошептал мажордом.

— Да, Ренц. В душу, — повторила Кальпурния. — Ты это знаешь. Ты знаешь, как сводить твоих врагов с ума, порождая кошмары у них в головах. Ты породил такой кошмар для Мастера. Ты вбил ему в голову иллюзию того, что мечтал увидеть в реальности: Иланте сходит с Черного Корабля, замыслив недоброе, и готовит нож для нападения. Вот почему Отранто бежал от убийцы, но не мог спастись от неё — она всё время оставалась в его мыслях. Он бежал и опускал защитные преграды против той, что не страшилась преград, поскольку её просто там не было, а потом Мастер остался один, запертый в своей комнате, и игра воображения завершилась. Закончилась стигматой, смертельной раной, которую, как был убежден Отранто, нанесла ему Иланте.

— Мастер, — продолжала Шира, — был могучим псайкером, и его разум безраздельно правил телом. Его разум уверился, что получил смертельный удар, и в его теле проявилась рана. Кто-то поместил фантома в голову Отранто до того, как он вбежал в галереи. Кто-то, кому он доверял и позволил подойти вплотную к себе, когда рядом не было ни оберегов, ни псайк-подавителей. Ты спорил с ним о возвращении Иланте и ты стоял на Главном проспекте, там, где Мастер начал свой последний забег. Неужели ты видишь пробелы в обвинениях против тебя, Ренц? Какие? Почему не сознаешься?

Плачущий Тикер сел и, тяжело дыша, разинул рот. Он по-прежнему вытягивал руку, но это не было ни жестом мольбы, ни отмашкой, ни выражением непокорности. Ренц прижал большой палец к ладони и выставил остальные в символе орлиного крыла.

Он не показывал им на Кальпурнию. Он показывал ей за спину, в вестибюль, где стоял Антовин Дешен.

— Ты серьезно думаешь, что он сделал это? — усмехнулся Дешен. — Посмотри на этого червяка. Как он мог сказать Отранто хоть слово поперек? Так вот, говорю я тебе, это был не Ренц.

Шагнув к нему, Бруинанн почти нанес резкий, жестокий удар прикладом дробовика, после которого успокоитель рухнул бы на пол с пробитым черепом, но мысли в голове эдила вдруг заскользили и каждый раз, ложась в постель с Лазкой Реде, он понимал, что совершает ошибку. Детективы были змеями с ледяными сердцами, каждый арбитр это знал. Самые теплые чувства превращались в материалы для их досье, рычаги влияния и только. Он был дураком, считая, что для Реде их отношения значат нечто большее. Он знал, что Лазка хочет вернуться на Гидрафур, покинуть Башню, но не ожидал, что она решится на такое. Не ожидал, что она откроет досье и покажет Кальпурнии все его ошибки, все его мелкие упущения, все те тайные, по мнению Реде, вещи, о которых Джоэг шептал ей по ночам. Теперь они были написаны на пергаментных вымпелах, трепетавших на эшафоте, где висел Бруинанн, раздетый, избитый, покрытый выжженными символами осуждения. Лазка смеялась над ним, Кальпурния, Оракси и каждый знакомый ему арбитр смеялись над ним здесь, на вершине Стены под теплым солнцем Гидрафура, передавая ему кандалы, которыми сам Джоэг должен был прицепить себя к балке, что поднимет его высоко над землей, и там он будет висеть, пока не умрет…

Лицо Бруинанна сделалось отсутствующим, восковым. Он промахнулся с ударом, и, потеряв равновесие, упал на одно колено. С губ эдила слетел тихий стон.

— Он хныкал и умолял, — произнес Дешен. Лицо успокоителя покраснело, зрачки расширились настолько, что его наверняка слепил даже слабый свет вестибюля. — Ренц готов был броситься ничком и хватать старика за полы. Ничтожество.

На виске Антовина появилась багряная точка. Прицельный луч вспыхнул одновременно с тем, как Реде выхватила пистолет, и уверенно застыл на месте. Но Лазка не нажимала на спуск, её палец не двигался, потому что даже когда этот умрет, их всё равно останется здесь слишком много — псайкеров-ведьмаков-дрожащих-дергающихся тел, служащих якорями для разумов среди вихрей варпа. Реде попалась в силок, была заперта в этом склепе, в такой дали, что едва различала солнце, по которому так скучала. Под замком с людьми, пожираемыми изнутри собственными разумами. Она не могла убить их — они уже были мертвы. Она никогда не сможет избавиться от них и выбраться, ей суждено оставаться здесь до конца жизни. Теперь Лазка понимала это: она обречена сидеть в западне среди ведьмаков все отмеренные ей годы. Внезапно мысль оказалась слишком тяжкой для неё, и Реде вдруг просто сломалась. Глупая ты женщина, почему бы тебе не пощадить жалкого выродка, если ты знаешь, с чьей жизнью нужно покончить на самом деле…

Оровен бросился через вестибюль без единого слова, только хриплый вопль сорвался с его губ. Детектив уже сгибала руку, поворачивала кисть, открывала рот, чтобы вставить туда ствол пистолета, но тут священник врезался в неё, сбил с ног и вывернул плечо. Реде визжала и дергалась в его хватке, пытаясь снова поднести оружие к голове. Где-то взревела сирена — это Кальпурния второй раз ударила по амулету на вокс-обруче. Все оставшиеся отводы вокруг вестибюля рухнули вниз. Дешен никуда не сбежит.

Но и Шира никуда не сбежит от него.

— Отранто были нужны не мольбы, — сказал успокоитель, изящно обходя дерущихся на полу людей. Его мантия трепетала, словно от ветерка. — Отранто нужно было кое-что пояснить. Слишком много людей уверены, что им ничего не надо пояснять. А я люблю пояснять.

Воздух между ними дрожал. Ведьмоотводы дребезжали в пазах.

— Мой маленький талант пробудился два долгих чудесных года тому назад, — продолжал Антовин. — С Отранто, этим старым дураком, я впервые открылся и показал себя на полную. Кто мог знать, что моя пощечина обернется для него ударом?

Кальпурния обхватила рукоять пистолета, но затем в неё врезалось нечто, и её мысли на мгновение размылись, а затем она облажалась и, выдергивая пистолет из кобуры, уронила его на пол. Потеряв координацию, Шира нелепыми движениями попыталась схватить оружие, и тут пощечина открытой ладонью свалила её на спину. Пистолет остался лежать на циновках в метре от её руки. Маленькая женщина вроде неё изначально не имела шансов против кого-то вроде Антовина Дешена. Ей вообще не стоило мешать кому-то вроде него. Драться с ним бессмысленно, лучше просто лежать здесь и…

…и она вытащила пистолет из кобуры. Кальпурния поняла, что дышит прерывистыми толчками, а ноги у неё трясутся. Лицо Дешена сделалось багровым от напряжения, из носа у него текла струйка крови.

— Глупо, — сумела выдохнуть Шира. — Арбитр-сеньорис, дочь Ультрамара — глупо думать, что я не умею драться.

Они закружили вокруг друг друга. На полу по-прежнему боролись Реде и Оровен.

— Похоже, так, — выдавил Антовин в ответ. — Жаль, — он вытер кровь с губ льняным кремовым рукавом. — Значит, можешь драться, да? Что ж…

Тогда шаровой таран образов пробил ей череп, и, хотя Кальпурния уже подняла пистолет…

…целясь в Дешена, она услышала щелчок дробовика и прыгнула, по-кошачьи извернулась в воздухе и идеально четко приземлилась с перекатом.

Разворачиваясь, Шира искусным выстрелом выбила оружие из рук пораженного Бруинанна, а вторую пулю послала ему между глаз. Поднявшийся Оровен кинулся на неё, но Кальпурния уже выхватила дубинку и расколола священнику череп. Затем, вновь подпрыгнув, она сокрушила гортань Реде молниеносным ударом ноги.

Приземлившись в безупречную боевую стойку, Шира увидела, как поднимаются ведьмоотводы и вбегают новые арбитраторы. Она встретила дубинку орущего карателя Даста своей; здоровяк попытался измотать её чередой быстрых ударов, но Кальпурния легко парировала каждый из них, а затем отбила ему руку умелым контрвзмахом. Нырнув под неуклюжий ответный выпад, Шира сожгла карателю шею и глотку энергетической вспышкой на кончике дубинки. Тело Даста ещё не начало падать, а Кальпурния уже закрутила колесо, со смертоносной точностью выпуская пулю за пулей прямо в воздухе, переворачиваясь с ног на голову. Арбитрес вокруг неё падали на отполированный пол, размахивая руками…

Что за…

— …бредятина творится?

Шира вновь стояла перед успокоителем, в глазах у неё было темно от мельтешащих точек, но разум, к счастью, вновь принадлежал ей. С Жиллимановой помощью Кальпурния даже сумела чуточку ухмыльнуться.

— Если ты хотел запутать меня в какой-то смехотворной иллюзии на боевую тему, Дешен, у тебя не было ни шанса. Неужели ты решил, что она покажется реальной хоть одному человеку, когда-нибудь действительно державшему в руках оружие? — Шира вкладывала презрение в свои слова, чтобы противник сосредоточился на её голосе, а сама тем временем медленно продвигалась вперед. — Какой-нибудь пацан, пускающий слюнки на пропагандистский плакат с комиссаром Каином, мог бы поддаться, но я?

Она заметила вспышку гнева в глазах псайкера. Хорошо: заставь его разозлиться и потерять концентрацию. Пистолет, казалось, был отлит из цельного свинца, но Кальпурния уже наполовину подняла его.

— Ах, ну да, маленькая мисс воительница, мне следовало знать, что тебе не понравится фантазия о битве, в которой ты побеждаешь. Ты ведь такая малышка, и уже далеко не юная, судя по лицу, и, конечно же, эти шрамы… Хм, вы только посмотрите.

Шире показалось, что она куда-то плывет, и ноги уже почти не держали её. Колено задрожало, подогнулось, и Кальпурния, чуть не упав, ударилась о грубую скалобетонную стену. Дешен прерывисто захохотал, срываясь на вскрики и судорожные вдохи.

— С воспоминаниями сложнее, чем со страхами, их тяжелее подавлять. Посмотрим, насколько тяжелы твои.

Она успела сделать ещё шаг и уже поднимала пистолет, когда внутри неё начало вздыматься нечто мерзкое — Шира вернулась туда. Вернулась в место, которое порой возникало в её снах. Да, сейчас она бодрствовала, но всё равно вернулась туда, туда, где все они лежат мертвыми позади неё, сплетения неподвижных конечностей и ярких отблесков белого света на панцирной броне. Вздымающийся запах их крови смешивался с вонью порохового дыма и жженым смрадом от лазерных ожогов на проржавевших металлических стенах.

Есть там и другой запах, странный и резкий химический оттенок — как будто органический, но столь же нечеловеческий, как голос в ушах Кальпурнии и руки, обхватившие её плечо и голову. Со звуком рвущейся кожи зазубренное лезвие разрезало подбородочный ремень, и шлем арбитра свалился с неё.

— Немного поэтично вышло, — произносит тот голос, — мы остались один на один, только мы и вся эта кровь на полу. Вот и конец настал. Конец этой маленькой поэтичной дуэли, и через мгновение я буду здесь совсем один… — и Шира понимает, что он уже заносит клинок, лезвия готовы рассечь ей глотку, но противник смещается для чистого удара и она видит перед собой крупнокалиберный стаббер проктора.

Шира наносит удар сапогом назад. Нога не слушается её по всей длине, поэтому она не попадает в сустав, но лишает врага равновесия и бросается вперед, головой на тройное острие ножа. Коготь вонзается ей в лоб, прорезает три линии опаляющей боли по направлению к волосам. Кальпурния падает ничком. Уже со стаббером в руке арбитр перекатывается на спину, пока липкая кровь заливает ей левый глаз. Она стреляет, стреляет, и её крики смешиваются со скрипучими агонизирующими воплями создания над ней…

Блеск в глазах Дешена уже не означал гнева. Это был страх, и Шира спросила себя, осознает ли это сам успокоитель.

— Не умерла тогда, — сказала она голосом, таким же странным и чужим, как и её руки и ноги. — Не умру теперь.

Из-за сдавленной груди Кальпурния едва дышала и только успела пробормотать: «Император мой…», как нечто вновь обрушилось на неё. Оно оказалось не ударом, но чем-то более мягким и тошнотворным, поползшим по Шире, как огромная амеба. Ловкими маленькими пальчиками оно нашло трещины в её разуме и разложило воспоминания женщины, словно пасьянс, отыскивая боль, отыскивая страдания…

…она пытается удержаться на кварцевом склоне под жестким отраженным светом созвездий орбитальных кузен Хазима, но меткая пуля раскалывает ей панцирь. Кальпурния падает целых несколько секунд, приземляется в опаляющую пыль и…

…оказывается в холодной тесноте канализационного туннеля. Они были уверены, что просто довершают зачистку, поэтому не озаботились встать подальше от колосниковой решетки, которая внезапно вылетела наружу. Из отверстия, даже не замедлившись, бросается нечто блестящее, и Шира, не успев выкрикнуть приказ, лишается огромного куска плоти в бедре. Создание перерезает ей артерию, и Кальпурния падает, поддавшись шоку и окрасив стену алыми струями. Позади неё грохочут дробовики…

…а она, собрав все силы, поднимается по ступеням в сопровождении безмолвного великана. Его дробящая клешня, дрели и цепные клинки покрыты кровью Арбитрес и Сестер. Её рука и плечо — безвольно повисшее месиво мучительной боли. Шира едва может идти, но созданию позади приказано довести её до самого верха, где она должна умереть…

Кальпурния подняла пистолет не до конца, и пуля только оцарапала ногу Дешена. Он не привык к боли, он не ждал этого, поэтому вскрикнул и пошатнулся. Глаза псайкера блестели беспримесным страхом.

«Сосредоточься на этом, — велела себе Шира, выбрасывая из головы последние клочки бредовой дымки. — Он слабеет, додави его».

— Боль — это… иллюзия… тела… — произнесла она. — Отчаяние — это… иллюзия… разума…

— Как тебя одолеть? — задыхаясь, прошипел Дешен. В его правом глазу расплывалось красное пятно, и успокоитель, казалось, не замечал безумия обращенного к ней вопроса. — Как мне… о, вот оно. Ну, подожди.

Он сумел хихикнуть.

— Ну, разумеется, тебя пугает не боль, верно? Не страдания и не страхи. Они слишком грубы для тебя.

По коже Ширы вновь поползли мурашки, голос Дешена начал казаться ей ровным, лишенным оттенков.

— Если я не могу заставить тебя испугаться, тогда вот что, вот что, вот что заставит тебя отчаяться!

Вторгшиеся в её разум ползучие пальчики амебы отыскали слабое место, скользнули вокруг него и надавили.

Шира Кальпурния Люцина хмыкнула, вылезая из койки. Заранее нервничая, она быстро осмотрелась, пытаясь понять, что упустила. Сигналы пробуждения для утренней смены уже наполовину отзвучали, и в любой момент могло начаться чтение Книги Закона через вокс-рожки. После этого у неё осталось бы несколько минут, чтобы добраться до столовой перед тем, как зазвучит ежедневная проповедь.

Кальпурния натянула форменные брюки — слишком узкие, они налезали тяжелее, чем должны были, в этом месяце её уже наказывали за плохую физическую форму — и сунула ноги в сапоги. Когда началась проповедь, Шира кое-как управилась с броней и тут же кто-то надел ей шлем на голову. Она не знала, кто именно; соседи по казарме уже получили достаточно групповых взысканий, чтобы научиться приглядывать за ней.

Сегодня проповедь велась в форме гомилии, обращенной против терпимости к крамольным речам. Длилась она четыре минуты, громогласно разносясь из вокс-рожков в каждой комнате, а также из ящиков, которые держали на сгибах рук прокторы, шагавшие по казармам. Проходя мимо Кальпурнии, проктор Тодзау окинул её взглядом, но двинулся дальше и вышел из общей спальни отряда. Пока что Шире везло.

Когда арбитры выбежали из длинного общежития, она отставала от всех на полшага; разрыв увеличился до трех к моменту подъема по лестнице в столовую. Кроме того, Кальпурния уже задыхалась. Ещё полчаса спустя она кое-как тащилась к привратным ангарам и тихо, почти неслышно постанывала: во время завтрака Шира пролила себе на грудь протеиновую смесь и запачкала орла, вышитого над сердцем. Неуважение к святому символу — два удара дубинкой проктора с минимальным зарядом. Кроме того, её послали в казармы переодеться. У Кальпурнии была запасная чистая униформа, только она её не погладила, должна была, но вот просто не погладила. Шира надеялась, что под броней этого никто не заметит.

Отделение Кальпурнии последним забралось в своего «Носорога», ждали только её. Не было ни ругательств, ни жалоб, ни оскорблений. Все они знали, что она знает, что они думают о ней. Арбитр Шира плюхнулась на сиденье, и мотор взревел.

Тем утром пепельные облака опустились низко, и небо Дрейда-73 приобрело сочный оттенок синяка. Пемзовая взвесь в каналах шуршала и хрустела, серный ветерок гнал по улицам хлопья горячей золы.

Сегодня её отделение было свободно от строевой и огневой подготовки, что означало более длинный маршрут патрулирования. Сначала к трудовым отрядам, занятым перетаскиванием контейнеров со шлаком на фабрики, для внезапной проверки того, как местные контролеры справляются с заключенными. Здесь Кальпурния справилась неплохо, поскольку от неё требовалось только стоять в строю. Потом, когда у неё ещё не начали болеть руки от тяжести дробовика, арбитры выдвинулись на одну из площадей синдархов, где пикт-соглядатаи детективов обнаружили многочисленных граждан, собиравшихся без разрешения.

Пока отделение медленно шагало по плазе, горожане поспешно делали вид, что заняты своими делами, но затем группка, слонявшаяся возле дистиллятора воды в центральном обелиске, начала глазеть на Арбитрес. Первой это заметила Шира и тут же впала в ступор: нужно сделать предупредительный выстрел? Или палить по ним? Или предупредить кого-то? В итоге она склонилась к предупредительному выстрелу, повела дробовиком, но тут проктор указал на зевак дубинкой и проревел, чтобы они расходились или готовились к последствиям.

— Спасибо за сигнал, арбитр, но я их видел, — пробормотал он Кальпурнии, когда арбитры снова усаживались в «Носорога». Шира не знала, стыдиться ей или нервничать — она ведь собиралась стрелять, но просто махнула дробовиком. А проктор поблагодарил её, решил, что она хорошо выполнила свою работу.

Постоянно думая, как бы не испортить себе день после этого комплимента, Кальпурния, разумеется, так и сделала. Она слишком неуклюже двигалась во время следующей высадки и заработала удар плечом в грудь. Ухватившись за корпус «Носорога», Шира устояла на ногах и проглотила оскорбление. Ей настолько часто приходилось так поступать, что она уже и не замечала этого. Кроме того, её почти наверняка толкнули неумышленно. Отделению уже надоело заниматься чем-то подобным.

Затем — долгий пеший обход бульваров и закоулков Семнадцатого округа. В записях крепости-суда слишком часто встречались доклады о плохой посещаемости храмов и безответственному отношению к работе, так что пришло время выправить положение.

На втором часу патрулирования у Кальпурнии уже болели ступни и саднили мышцы. Пытаясь скрыть это, она останавливалась и заглядывала в боковые аллеи, одновременно перенося вес с одной отбитой пятки на другую, или опускалась на одно колено, якобы для проверки сектора обстрела, напрасно надеясь, что в ноги вернутся силы. В конце концов, из вокс-обруча прозвучало: «Ты нас не обманешь, женщина». После этого крохотные остатки гордости заставили Ширу кое-как продержаться ещё полчаса, но затем она сдалась и уже просто волочила ноги, а дробовик едва не валился у неё из рук. Кальпурния так устала, что почти не волновалась о собственном позорном виде, но только почти, поэтому на ступенях акведука, где Шира догнала отряд, она болезненно восприняла наказание.

— Дисциплинарное бдение сегодня вечером, Каль, сорок минут, — пробурчал проктор Нальбем, повернувшись к ней спиной. Шира кивнула. Примерно этого она и ожидала.

Сидя в «Носороге», некоторые арбитры рискнули обменяться шутками о том, что произойдет с официальными лицами, которые довели Семнадцатый до такого состояния. Двух чиновников уже арестовали. Затем ведущий арбитр устроил им экзамен, требуя процитировать законы и уложения, согласно которым производились бы новые задержания. Пока остальные почти хором выкрикивали абзацы из Лекс Империка, Кальпурния неопределенно шевелила губами следом за ними, делая вид, что тоже помнит ответы. Она знала, что никто ей не поверит.

В полдень, на стрелковом рубеже, Шира снова показала свою неуклюжесть. Впрочем, процент попаданий оказался приемлемым, так что дополнительных наказаний она не получила. Кальпурния смотрела на других бойцов, на то, как оружие танцует у них в руках: из перевязи и обратно, из кобуры и обратно, огонь, перезарядка. Они быстро, уверенно двигали кистями, и Шира знала, как отличается от них. Низенькая полноватая женщина, которая неправильно ставит ноги, до сих пор не умеет справляться с отдачей и постоянно роняет патроны и магазины. Как и все остальные, Кальпурния разобрала и почистила оружие, торопясь поспеть вовремя, и побрела в казарму с опущенной головой.

Дисциплинарное бдение проходило на ступенях часовни, где Шира стояла на коленях за дверями, глядя на широкую стальную аквилу внутри. Кальпурния не была настолько тщеславной, чтобы решить, будто с неё не сводит глаз двуглавый орел или Император, воплощенный в нем. Глаза самой женщины чесались и слезились, она прерывалась и спотыкалась на словах молитвы. Бойцы в казармах сейчас читали выдержки из юридических и священных текстов, спорили и проверяли друг друга в знании законов, оружия, истории Арбитрес, тактике и судебной теологии. Шира немногое пропускала; она и так уже не пыталась участвовать в этих разговорах. Ей не удавалось вспомнить отрывки, которые приводили сослуживцы, она путала имена, неверно цитировала законы, и всё это своим тихим застенчивым голоском, который обязательно заглушал кто-нибудь другой. Другим арбитрам было лучше в её отсутствие.

Наконец, бдение Кальпурнии подошло к концу, и пришедший священник закрыл двери, пока она поднималась с натертых коленей. Он не поприветствовал Ширу, поскольку уже привык к ней.

По дороге в казарму она, как обычно, споткнулась, хотя очень хорошо знала дорогу. Этим вечером выругался только один арбитр откуда-то с дальнего конца спальни — он не знал о старой доброй Кальпурнии и шуме, всегда производимом ею при возвращении с дисциплинарных наказаний. Шира прошла мимо сослуживцев, которые сидели, беседовали и не обращали на неё внимания. Измотанная, она рухнула на койку, зная, что нужно раздеться, что иначе завтра будут проблемы, но сейчас Кальпурния хотела только одного — уснуть и забыть об этом, просто уснуть и, возможно, завтра всё будет в порядке.

Что угодно, лишь бы не думать об этом месте, этом выгоревшем, пропахшем золой мире, который должен был стать первым этапом её будущей грандиозной карьеры. Первый этап растянулся на почти двадцать лет, и Шира всё ещё оставалась арбитратором низшего чина, ни на шаг не приблизившись к лычкам ведущего арбитра с тех пор, как покинула Мачиун. Ни на шаг не приблизившись к благородным Кальпурниям, портретами и статуями которых любовалась на Иаксе. Ни на шаг не приблизившись к тому, чтобы принести семье почет собственными достижениями. Неудачница, отщепенка, никто для Арбитрес и никто для Кальпурниев — ей хватало ума понять это.

На протяжении двадцати лет здесь появлялись целые поколения законников, которые служили рядом с Широй, узнавали больше неё и двигались дальше. Они быстро обучались не обращать внимания на Кальпурнию, игнорировать отверженную женщину, застрявшую на угловой койке. В каждом гарнизоне встречался человек, подобный ей.

Шира прижала кулаки к лицу. Вот так всё и шло, и не собиралось меняться. Если бы у неё были силы изменить положение, она бы уже сделала это. Так что вот, сказала себе арбитр, это твоя жизнь, а вокруг — земля, на которой никогда не взойдет семя Кальпурниев. Ей хотелось начать пить, чтобы забыться, но сослуживцы всегда с ухмылкой отбирали алкоголь из её пайка, а Шире не хватало храбрости возразить им. Последний раз она держала в руке бутылку на гарнизонных торжествах после Свячельника, когда Нальбем тоже напился и залез к ней в койку. Кальпурния была на несколько лет старше его, и годы её не щадили, так что женщина понимала — он пришел к ней без истинного желания. Когда они закончили, Шира уже знала, что Нальбем делал это просто из сочувствия. Он жалел её, и никто даже не стал издеваться над ней из-за этого…

Тут Кальпурния разревелась, и началось самое скверное: всем по-прежнему было наплевать, поскольку такое повторялось слишком много ночей и стало просто ещё одной частью общего веселья. Ещё одна ночь, когда Жирная Каль рыданиями помогает себе уснуть на койке в углу. Какая бессмысленная трата спального места.

Через некоторое время Шира уселась; на её щеках оставались липкие дорожки слез. Вокруг неё обвивались голоса и смех, доносившиеся с другого конца спальни. Женщина отрешенно уставилась на сапоги, стоявшие возле койки — сапоги, которые никогда не сверкали, как у других, сколь бы долго и тщательно она их ни чистила.

Ну что ж, подумала Кальпурния, займемся ими. Всё равно ей нескоро удастся заснуть, так можно занять себя делом. Сердито утерев слезы, Шира пообещала себе, что больше плакать не будет, но она уже много раз обещала себе это прежде.

Нанося полироль на сапоги, Кальпурния почувствовала себя как-то странно. Голоса сослуживцев утратили оттенки, будто в комнате изменилось давление. Не обращая на это внимания, Шира сосредоточилась на чистке, хотя чувство только усиливалось.

Просто продолжай работать, сказала она себе. По крайней мере, с этим ты справишься. Тут ещё можно чего-то достичь. Двадцать лет как арбитратор, и ты только сейчас учишься правильно чистить сапоги.

Ну и прекрасно, мысленно огрызнулась Кальпурния. Двадцать лет как арбитратор и научилась правильно чистить сапоги? Если потребуется ещё два десятка, чтобы вызубрить Тридцать Принципов, и ещё два десятка, чтобы не спотыкаться при высадке, ничего страшного. Освещение быстро моргнуло, но Шира проигнорировала это. Если это, подумала она, все навыки, которыми я овладею за шестьдесят лет — значит, так тому и быть, и это замечательно, потому что тогда я проведу жизнь…

…она закрыла глаза в приступе головокружения…

…исполняя свой долг. «Исполняя свой долг». Эта мысль как будто укрепила её, и Кальпурния произнесла её вновь, сначала про себя, затем вслух.

Несмотря ни на что, я проведу жизнь, исполняя свой долг.

Шира положила сапог, почти не глядя на него. Она встала, с неясной легкостью опираясь на пол. Разговоры из освещенного конца спальни казались вымученными, голоса — дребезжащими.

Не понимаю, почему эти двадцать лет я жила в таком ничтожестве, подумала Кальпурния. Не понимаю, почему не поняла этого раньше. Император хочет, чтобы я была здесь. Император хочет, чтобы я исполняла мой долг. Мой долг… пусть незаметный, но как я могу быть несчастлива, если принимаю его всем сердцем?

Тени коек и шкафчиков выглядели странными, стены комнаты сходились под незнакомыми ей углами, и почему воспоминания об этом месте казались такими давними? Почему она помнила, как отдает приказы Нальбему, а не… не…

Шира медленно шагнула в толпу болтающих, смеющихся законников. Никто из них не обратил на неё внимания, как будто женщина была призраком. Спальня словно бы лениво вращалась вокруг Кальпурнии. Закрыв глаза, она вновь обратилась к самой себе, превратив слова в молитву.

«Бог-Император на Троне Твоем, если долг мой — жить и умереть здесь, тогда поднеси мне чашу сию, и я выпью её до дна. Твои законы — воля Твоя».

Фразы рождались в голове у Ширы, будто впервые приходя ей на ум, но, вновь открывая для себя каждый новый принцип, она чувствовала, что следовала ему на протяжении всей жизни.

Мое место там, где требует мой долг. Мои достижения — то, что дает мне долг. Я — Шира Кальпурния Люцина из Ультрамара, и я буду всем сердцем верна моему долгу. Я — Шира Кальпурния, я… я…

Я — не эта женщина.

Пол словно вздымался под ней, и, распахнув глаза, она увидела лампы, и других людей, и тени, и всё казалось размытым пятном, прозрачным, как фантом, бессмысленным узором, оборачивающимся и оборачивающимся вокруг неё. Жалкая размалеванная декорация окружала её, нарисованная изнутри на яичной скорлупе, и как будто достаточно было просто вытянуть руку и надавить…

…и она почувствовала, как мир-скорлупа вздрогнул и завертелся…

…а потом… он…

…ТРЕСНУЛ…

Эпилог

Первым, что не удивило Кальпурнию, на станцию явился Ордо Еретикус. Его представители прибыли на борту стройного крейсера линейного флота Пацификус, приписанного к Высокой Септийской станции. Солдаты Инквизиции в строгих серых плащах наводнили ангар, и каждый, кто проходил там, оказывался под испытующими взглядами красноглазых прицельных установок и лицевых пластин из светлого керамита, таких же, какие носили агенты Лоджена со своей хамелеоновой броней.

После штурмовиков вышли Сестры, девять женщин в белых цветах Священной Розы; на их лицах застыло недовольство, вызванное приказом явиться в такое место. Две из них остались позади, скрестив над рампой длинные церемониальные сариссы, остальные окружили стазис-клетку, в которой на корабль перевозили тело Антовина Дешена. Внутри сохраняющего поля всё было подернуто дымкой, но Шира могла различить лицо псайкера. Его рот оставался разинутым в гримасе ужаса и отчаяния, появившейся, когда Кальпурния вырвалась из иллюзии.

«Ты не…», успел сказать Дешен, и «Никто не мог…», и «Никто никогда…», а затем она вышибла ему мозги.

— Говорят, что даже Черные Корабли не могут обнаружить каждого из них, — сказала стоявшая рядом Реде.

Детектив-соглядатай перестала скрывать свой чин. Она, как всегда, облачилась в черную униформу арбитратора, но открыто надела красный воротничок и такой же кушак, а также ланьярд и эполеты. Кальпурния, к некоторому своему удовольствию, различала, кто из флотского персонала разбирается в званиях Арбитрес, по тому, как они старались избегать Лазку. Иланте не обращала на неё внимания, но, опять же, у неё была уйма дел — требовалось организовать работу успокоителей и проинформировать Даста об астропатах, достойных возвышения на пост Мастера. По большей части, они с Широй избегали друг друга. Никто из астропатов как будто не удивлялся открывшейся правде о Реде, что совершенно не удивляло Кальпурнию.

— Я слышала истории о ведьмаках, пробравшихся в Администратум, Гвардию, кто знает куда ещё, — продолжала Лазка. — Они могут целыми годами оставаться нераскрытыми. Как вы думаете, почему псайкерам это удается, и почему они думают, что смогут избежать наказания?

— Детектив, я ведь не инквизитор, — пожав плечами, ответила Шира. Она не сводила глаз с клетки и окруживших её кольцом Сестер в белых доспехах. — Всё, на что мне хочется обратить внимание — их опыт. Я думаю, что в конце концов сила Дешена начала сказываться на его состоянии.

— И это меня беспокоит, — вздрогнув, сказала Реде. — Подумать только, пока всё это происходило, в надзорном зале не заметили ни единой нотки…

— Понимаю вас, но я говорила о другом, — перебила Кальпурния. — Мне не кажется, что в него вошло что-нибудь, какая-то… тень. Я считаю, когда в разуме человека разрастается подобная сила, она вытесняет всё остальное, чтобы занять освободившееся место. Судя по вашим же отчетам, Дешен всегда был жестоким типом, начинающим преступным ублюдком, но пробудившиеся способности раздули его психику, как воздушный шарик. Произошедшее сделало преступника ещё более ущербным. Неудивительно, что ближе к финалу Ренц уже не мог его контролировать.

— А, Ренц…

Не было смысла откладывать суд над мажордомом и перевозить его на Стену. Детектив просто усадила его на расстрельном стенде и зачитала выдержки из собранного досье, де’Мок несколько раз вступил с формальными ссылками на статьи законов, касающихся преступлений Тикера, а затем Шира нажала на спуск. Весь процесс занял у них меньше двух часов.

Впрочем, сразу после этого Кальпурния отправилась в часовню, и Реде пошла вместе с ней. Женщины не говорили друг с другом, но долго молились там вместе. Их мысли были заняты судом и казнью — и пониманием, что впереди будет ещё много таких процессов, когда Лазка вскроет мошеннические схемы, по которым действовала маленькая клика Тикера Ренца.

— Арбитр-сеньорис, я… — начала детектив, но тут же умолкла. Поставленную на колеса клетку с останками Дешена уже довезли до основания рампы, и человек в сером плаще, как у штурмовиков, разговаривал с сестрой-палатиной, возглавлявшей группу. Шира увидела, как он закончил беседу и направился к ним с Лазкой.

— Завершив работу здесь, я сама явлюсь на Гидрафур, — вновь начала Реде, — чтобы ответить за недобросовестное исполнение обязанностей в Башне.

В её голосе звучало сожаление, но не затаенная злоба. Кальпурния печально подумала, что, учитывая, с кем сейчас говорила Лазка, она вряд ли могла чувствовать себя уязвленной при упоминании суда над нею самой.

— Думаю, мы увидимся, — добавила детектив, — когда меня призовут к арбитру-майоре давать показания по вашему делу. Даст и Оровен уже подробно расписывают всё, они добавили к списку обвинений кое-что из совершенного вами здесь.

Шира позволила себе легкую улыбку. Даст пришел в сознание за день до этого и первым делом приказал отвезти его в кабинет Реде, где он собирался просмотреть её отчеты. Вторым делом ведущий каратель объявил о завершении расследования и протянул руку за знаками различия арбитра-сеньорис. Кальпурния отдала их, испытав далеко не такую сильную душевную боль, как ожидала.

Койку Даста в апотекарионе участка теперь занимал Бруинанн, который едва мог связно мыслить после одной из сильнейших атак Дешена, оставивших ожог на его разуме. Корабль Арбитрес, прибывающий забрать Ширу, должен был доставить эдила на Стену для дальнейшего лечения.

— Оровен говорит, что с отвращением работал над новыми обвинениями против вас, — начала Реде, — если вы можете себе такое представить. Я хотела сказать, что сообщу арбитру-майоре…

— Правду, — перебила Кальпурния. — Вы сообщите ему правду, именно то, что вспомните о событиях, происходивших здесь.

Шира увидела, что собеседница повернулась и смотрит на неё.

— Я больше не страшусь своего долга, детектив-соглядатай. И буду исполнять его, что бы он ни потребовал от меня, поскольку такова воля Императора. Да, странный учитель преподал мне этот урок, но я держусь за него обеими руками. Мой долг как арбитра… это то, что я есть, к добру или к худу.

— Арбитр Кальпурния? — спросил молодой мужчина в сером плаще. Черная бархатная шапочка на голове незнакомца не полностью скрывала аугметические вставки, и один из его глаз был ясным зеленым имплантатом, блестевшим, как стекло. На груди у него была приколота розетта.

— Мы уже отбываем, арбитр… о, Арбитрес, — поправился мужчина с непринужденной улыбкой и кивком в адрес Лазки. — Тело у нас, и наши агенты уже работают внутри Башни. Довольно скоро возникнет необходимость в беседе с детективом Реде, но сейчас…

— Понимаю, сэр. Спасибо, что подошли поздравить нас, — Шира щелкнула каблуками и слегка поклонилась. Мужчина вернул поклон, продолжая улыбаться.

— Прошу извинить отклонение от протокола, но мне было дано отдельное указание передать следующее. Инквизитор Стефанос Жоу выражает вам признательность за проделанную работу и заявляет, что, ни в коем случае не требуя положительного ответа, счастлив предложить вам совершить перелет до Гидрафура на борту «Эон Аквилифера».

У Реде расширились глаза, но Кальпурния только улыбнулась.

— Пожалуйста, передайте инквизитору мои ответные благодарности и поклоны, — сказала она, — но долг призывает меня оставаться под арестом, а кто мы…

— …без нашего долга? — с этим мужчина вновь поклонился. — Было приятно поговорить с вами, арбитр. Я так понимаю, что, когда «Аквилифер» отчалит, к докам уже подойдет крейсер Арбитрес — очевидно, подкрепления для вашей зачистки, дамуазель детектив? Не сомневаюсь, вам недолго останется ждать отбытия. Как бы то ни было, я надеюсь, что долг пока ещё не призовет вас в камеру смертников, и говорю я не только от своего имени.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь, не оглянувшись ни разу.

— Вам нужно работать, детектив, — произнесла Шира Кальпурния. — Не стану вас задерживать. Думаю, какое-то время я просто спокойно постою здесь.

Лазка начала было что-то говорить, но передумала. Отсалютовав, она ушла, тоже не оглядываясь. Отвернувшись, Шира пронаблюдала за тем, как Сестры поднимаются по рампе. Начали запечатываться переходные шлюзы.

Уже осталось недолго. Она сядет на корабль до Гидрафура и предстанет перед судом. Процесс больше не пугал её, как и то, что могло произойти после него. Кальпурния больше не сомневалась в себе. Она увидела свою суть без внешней шелухи и поняла, что не должна бояться.

«Я готова, — подумала Шира. — Я готова вернуться домой».

Письмо от Дома Де ло Пирия

Не переведено.

Судья

Не переведено.

Гордон Ренни Готическая война

Инцидент у Странивара

— Хороший корабль этот «Махарий». Не самый быстрый в Готическом секторе, не самый мощный, но хороший.

Слова адмирала Хаасена всплыли в памяти Леотена Семпера как только он в первый раз ступил на командный мостик «Махария».

— Смирно! — проревел боцман. — Капитан на мостике!

Семпер помедлил, наслаждаясь моментом. Капитан на палубе. Как много раз он сам бросал всё и вставал по стойке «смирно» при этих словах, сперва будучи молодым младшим офицером и совсем недавно как флаг-адъютант адмирала Хаасена на борту флагмана эскадры «Царь Невский».

Офицеры и команда мостика стояли, вытянувшись вокруг него, слабый свет освещения смутно отражался на сияющих пуговицах и золотых шнурках их униформы. Лишь полумеханические сервиторы, вживленные в системы корабля, не догадывались о том, что на мостике «Махария» появился новый капитан.

— Вольно, — приказал Семпер, отдавая ответное приветствие молодому офицеру, явно аристократического происхождения, который проворно шагнул ему навстречу.

— Капитан Семпер. Первый помощник капитана Хито Уланти докладывает, сэр. Добро пожаловать на борт. Судно и команда ждет ваших указаний.

— Доложите обстановку, — произнес Семпер, с удивлением узнавая в нотках голоса своего первого помощника акцент благородных домов Некромунды.

— Мы провели основные проверки, пополнили боезапас и провиант на три дня раньше намеченного по графику, — отрапортовал молодой офицер, с видимым чувством гордости. — У нас приказ оставаться в доке в ожидании, пока остальные корабли эскадры пополнят запасы. Все старшие офицеры находятся на борту, за исключением комиссара Киогена, чей челнок задерживается из-за ионной бури в районе Странивара.

Не хватало еще, что бы этот сторожевой пес комиссар приглядывал за мной, подумал Семпер, разглядывая гипнотически зловещие вихри облачного покрова планеты, которая своим видом практически полностью занимала обзорные экраны левого борта командного мостика. Сейчас или никогда. Я сам управляю своим кораблем. Я должен воспользоваться всеми данными мне возможностями, пока они у меня еще есть…

Он развернулся к ожидающему помощнику и отдал свой первый приказ:

— Всем командам по местам, мистер Уланти. Энергию на двигатели и оружейные системы. Давайте выйдем из дока и посмотрим, как несколько недель бездействия отразились на нас!

Офицеры и члены экипажа засуетились, передавая его приказ на места. Семпер стоял на командном мостике, ощущая приятный грохот, идущий из глубоких внутренностей корабля — это, разгораясь, оживали мощнейшие плазменные реакторы. Закрыв глаза, он представил безумную суматоху, царящую сейчас на нижних палубах. Младшие офицеры пробивались через переполненные жилые палубы, выкрикивая приказы и стегая плетьми любого матроса, который оказался не слишком расторопным, чтобы достичь своего рабочего места. Потные орудийные расчеты с трудом загружали громоздкие макро-снаряды на подъемники в корабельном арсенале. Техножрецы и офицеры техподдержки нараспев читали необходимые защитные литании, контролируя уровень мощнейшей энергии, струящийся сейчас по силовым системам пробуждающегося корабля.

— Маневровые реактивные двигатели запущены. Захваты отсоединены. Покидаем док, — докладывал Уланти в то время как Семпер чувствовал покачивание судна, отходящего от своего орбитального причала. Бросив взгляд за обзорный экран, он различил знакомые очертания «Невского», покачивающегося в своем доке. Даже на таком расстоянии — приблизительно пятьдесят километров, как прикинул опытным взглядом Семпер — старый почтенный корабль выглядел гигантским, и роящиеся вокруг него обслуживающие суда и снующие вокруг шпилей этой мегаструктуры челноки снабжения лишь добавляли ему схожести с раздутой пчелиной маткой, которую кормили и обхаживали прислуживающие трутни. Еще дальше просматривалась длинная череда космических доков и орбитальных защитных платформ; база боевого флота Странивара опоясывала родной мир и три его луны подобно жемчужному ожерелью.

Семпер нахмурился, заметив, что большинство доков всё еще были заняты. Нам надо выводить больше кораблей на патрулирование, подумал он.

— Передача с «Невского», сэр, — доложил офицер связи.

«Внимание, «Махарий». Вы нарушаете приказы. Вы либо изменник, пытающийся украсть один из боевых кораблей Императора, либо еще один отчаянный капитан, стремящийся заработать поощрение».

Семпер улыбнулся, узнавая отличительный юмор своего старого наставника. Несмотря на все разногласия, Хаасен без колебаний рекомендовал его на должность капитана «Махария».

— Капитан! — Семпер развернулся, услышав настойчивые нотки в голосе одного из своих технических офицеров. — Сюрвейеры обнаружили множественные следы двигателей! Неизвестные суда выстраиваются для нанесения удара по Странивару!

— Нас атакуют! — проревел Семпер, видя как космическое пространство перед «Махарием» усеивается быстро приближающимися огоньками плазменных двигателей. — Пустотные щиты на максимум. Курс на боевые платформы. База Странивара подверглась атаке!

По его приказу все офицеры связи открыли внутренние вокс-линии:

— Капитан — всем артиллерийским палубам. Цельтесь во все, что стреляет — если на цели отсутствует аквила — тут же испаряйте её!

Как же их много, Император их побери, да и вдобавок застали нас неподготовленными! думал Семпер, наблюдая, как причудливые очертания кораблей Хаоса из первой волны атаки прорисовываются в резком свете звезды Странивара. Корабль содрогнулся от вражеского попадания, отраженного пустотными щитами. Семпер посмотрел на Уланти, чтобы услышать то, что и так уже знал.

— Случайное попадание, — подтвердил первый помощник. — Они пытаются добраться до «Невского», а мы просто находимся на линии огня!

— Мы обеспечим им прикрытие! Мы защитим флагман своим орудиями, пока он выходит из дока, — приказал Семпер, понимая всю тщетность этого маневра. «Невский» не сможет поднять щиты пока стоит в доке, и кораблю такого размера и возраста необходимо время — слишком много времени — чтобы запустить двигатели и активировать оружейные батареи. «Царь Невский» был легкой мишенью и все на мостике отлично это понимали.

Семпер едва успел схватиться за поручни мостика, так как длинная громада «Махария», покачиваясь, совершила поворот, и изображение происходящего на орбите Странивара стало отчетливо видно. Взрывы и лучи энергии наполнили пустоту космоса: корабли Хаоса — а это были быстрые корабли прикрытия, как видел Семпер — напали на боевой флот Странивара. Он увидел, как взорвался крейсер типа «Лунный» — исчез в ослепительной вспышке от попадания нескольких плазменных торпед в среднюю часть корпуса при попытке спешно покинуть док. Один из однотипных ему кораблей избежал подобной участи, запустив на полную двигатели и вырвался, разрушив док и порвав стыковочные концы. В свете взрывов Семпер разглядел облако осколков, разлетающееся от разбитого причала, и знал, что это содержимое заправочных шлангов, замерзающее в вакууме. В другом месте платформа со складом боеприпасов превратилась во впечатляющий огненный шар, поглотивший всё вокруг себя. А еще там был беспомощный «Невский», пойманный в своем доке — копья смертоносной энергии наносили глубокие раны в его корпусе.

Внезапно он увидел группу из трех хаоситских рейдеров, пролетевшую рядом с «Махарием», и направляющуюся к раненому флагману. Как он и приказывал, орудия его корабля одновременно открыли огонь. Ведущий рейдер взорвался под градом снарядов и лазерных разрядов. Пролетая перед носом у «Махария», двое других были вынуждены прервать атаку и совершить резкое уклонение — корабль выпустил по ним торпеды. Довольный Семпер мрачно усмехнулся, увидев как одна из торпед выпустила маленькие боеголовки, поймавшие одну из целей во вспышке пламенных взрывов. Крик Уланти вернул его к своим обязанностям.

— «Невский», сэр! Он гибнет!

Зрелище было пугающее и одновременно завораживающее: «Невский» умирал в долгой череде внутренних взрывов, разорвавших его корпус. Семпер увидел, как весь левый борт раскрылся, выпустив в космос длинные струи раскаленной добела плазмы. Он понял, что на то, чтобы спасти свое собственное судно, оставались лишь секунды.

— Брешь в реакторе! — заорал Семпер своей команде, стоявшей с пепельными лицами. — Право на борт и всю энергию на пустотные щиты!

Сначала возник свет, яркий и обжигающий, а потом тьма — фотохромные фильтры обзорных экранов командной палубы превратились в абсолютно черные, защищая находящихся на мостике людей. Затем их настигла ударная волна, вызвавшая перегрузку пустотных щитов и ударившая по корпусу. Семпер поднялся с пола, удивляясь, почему он не пользуется бронированным командным креслом, как другие капитаны, и приказал убрать фильтры с обзорных экранов, готовясь к тому, что он там увидит. «Невского» больше не существовало. Всё, что от него осталось, это несколько горящих обломков, которые медленно опускались в атмосферу Странивара, и могли бы вызвать на поверхности планеты пожары размером с целый город, которые вероятнее всего, будут гореть не один месяц.

Семпер ощутил, что рядом стоит первый помощник.

— Рейдеры отступают обратно в варп, сэр, — доложил Уланти. — По предварительным оценкам уцелела половина флота, хотя ни один из наших судов не годится для погони за ними, — молодой некромундец замолчал, подбирая слова для описания размеров катастрофы. — Кажется… кажется целью их атаки был «Невский»… внезапная и быстрая атака на наш флагман.

Семпер смотрел в окно на бескрайний космос, пытаясь осмыслить произошедший конфликт.

— Это было не внезапное нападение. Это был первый удар, открытое начало полномасштабной войны. Я молюсь Императору, чтобы я был не прав, мистер Уланти, но я боюсь худшего — самого худшего — вторжения…

Волчья стая

— Держите курс, «Махарий». Необходимо довести остальной конвой до Орара. Разве я должен напоминать, что как старший адепт Департаменто Муниторум я ответственен за безопасную доставку трёх подразделений Гвардии?

Леотен Семпер, капитан корабля Его Божественного Величества «Лорд Соляр Махарий», посмотрел на мерцающее на оптиконе зелёное изображение сухощавого чиновника Адептус Терра и ответил, тщательно выбирая слова.

— Действительно, вы ответственны за груз… как и я за несущие его транспорты. Я имею право принять решение о спасении двух отставших кораблей. В этой системе свили гнездо пираты. Во время прошлого рейса мы потеряли четыре транспорта, а ещё раньше пять. Теперь этому не бывать. Мы оставим вам прикрытие из фрегатов и тех эскадрилий штурмовиков, которые сможем выделить. Молитесь, чтобы этого было достаточно. Конец связи, — прервав передачу, Семпер обернулся к собравшимся на мостике старшим офицерам и увидел, как они кивают, одобряя его подход к представителю Департаменто Муниторум.

— Сэр, что прикажете? — спросил его заместитель, флаг-адъютант Хито Уланти.

— Разворот, господин Уланти, курс на последнее известное местоположение «Вани» и «Магнара». Полный вперёд! Мы спасём потерянных овец от волчьей стаи.

Командир разведывательного корабля пиратов, дрейфовавшего в тени обширных астероидных полей, довольно глядел на экран, где самая крупная иконка — крейсер типа «Диктатор» — отделилась от конвоя. На глазах у него позади крейсера возник рой меньших энергетических показателей.

— Он возвращается за отставшими и запускает штурмовые корабли для прикрытия остального конвоя, — заметил пират, оценив боевой план вражеского капитана. — Возможно, бомбардировщики «Звёздные ястребы». Даже при поддержке трёх фрегатов им не хватит огневой мощи, чтобы прикрыть фланги конвоя.

Он умолк и провёл ободранной рукой по лицу, чувствуя, как странно меняются кости под треснувшей кожей. Капитаны пиратской стаи лишь недавно формально выступили на стороне Абаддона Разорителя, но на них уже начали появляться следы Знака Хаоса.

— Собрать стаю, — приказал он. — Когда их крейсер вернётся, то ему останется защищать лишь дрейфующие обгоревшие обломки.

Мадсен Чен, капитан «Вани», окинул взглядом разбитый мостик, опираясь на командную кафедру. Корабль содрогнулся от очередного взрыва. Где-то в тысячах километров позади умирал его побратим, «Магнар», чьи двигатели были изувечены, а внутренняя атмосфера вытекала из пробитых излучателями дыр в корпусе. Оба транспорта были тем, что едко называли «ветошью», древними списанными судами, наспех переоснащёнными и взятыми обратно на службу с началом войны. Конвой движется со скоростью самого медленного корабля, но в пути через кишащие пиратами пустоши между субсекторами Бенн Морр и Орар едва ползущие «Ваня» и «Магнар» подвергали остальных слишком большой угрозе, и потому их бросили, когда другие транспортники ринулись к надёжному маяку для нового варп-прыжка.

Мостик содрогнулся от нового, ещё более мощного взрыва. Капитан Чен посмотрел на техадепта, обслуживающего системы контроля повреждения.

— Доложить!

— Капитан, нас не обстреливают, но что-то пробило корпус, — Адепт сверился с рунами, быстро прокручивающимися по экранам. — Один из вражеских кораблей запускает штурмовики. Нас берут на абордаж!

Чен выругался, невольно протянув руку к рукояти сабли, висевшей на поясе. Храбро, но бессмысленно… Против решительного врага у экипажа «Вани», уступающего числом и вооружением, шансов не будет: в трюмах других транспортников конвоя были тысячи имперских гвардейцев, но его корабль вёз только припасы и снаряжение.

Но Чен был верным слугой Императора и знал, что его долг — не дать кораблю и грузу попасть в руки Его врагов. Он нажал руну на командной кафедре, активируя канал связи со святилищем зала двигателей, где техножрецы Адептус Механикус тщательно заботились о бьющемся плазменном ядре реактора корабля.

— Капитан Чен говорит магосу Хеншо. Начните приготовления к обряду самосожжения. Заглушите охладительные системы и…

Его прервал крик одного из матросов, наблюдавших за мониторами сюрваера.

— Капитан! Мы засекли энергетические показатели ещё одного корабля, идущего прямо на нас. Милосердный Император, это же «Махарий»!

Вакуум перед ведущим «Звёздным ястребам» рассекали вспышки энергетических разрядов, старший пилот петлял, уходя от вражеского огня. Он вздрогнул, когда в нескольких километрах по правому борту внезапно взорвался один из ведомых. Позади подключённый к наблюдательным системам корабля сервитор вёл отсчёт десятикилометрового расстояния до цели. Судя по последним докладам, пятнадцать пиратских кораблей кружили на флангах конвоя. Они держались на расстоянии от грозных носовых излучателей трёх «Огненных бурь», но фрегаты не могли прикрыть весь конвой. Пираты то там, то тут совершали пробные атаки на строй транспортов, испытывая четыре эскадрона «Звёздных ястребов», оставленных «Махарием» в качестве импровизированной второй линии обороны. И теперь, найдя в ней брешь, одна из пиратских стай начала прямую атаку на конвой, а эскадрилья «Немезида» мчалась наперехват.

На улучшенных иллюминаторах-оптиконах кабины появилось сообщение о приближении к оптимальной дистанции поражения целей — системных кораблей, слишком маленьких для установки варп-двигателей. Опытным глазом пилот заметил, что для их создания были использованы части как минимум пяти типов кораблей. Уцелевшие «Звёздные ястребы» открыли огонь, оставляющие за собой раскалённые следы десять плазменных ракет устремились к пиратам. Два из них сошли с курса и отступили, но третий опоздал, и ракеты одна за другой ударили в борт. Корпус пиратского корабля треснул, а затем взорвался, когда пробитый реактор дошёл до критической точки. «Ястребы» заложили вираж, уходя от обломков. В кабине ведущей «Немезиды» пилот сверился с приборами и увидел, что боезапас и топливные резервы бомбардировщика опустились меньше пятидесяти процентов. Работоспособность штурмовых кораблей наподобие «Звёздных ястребов» была сильно ограничена, и без поддержки корабля-носителя «Немезиды» и другие эскадрильи бомбардировщиков скоро не смогут защищать конвой от постоянных атак.

Заработала связь — навигатор передавал координаты дальше по линии транспортников, где напали очередные пираты. «Немезида-1» передал приказы эскадрильи, наводя свой распростёрший крылья словно орёл корабль на новый курс. «Клятва Вандира», — выругался он про себя, — «где же «Махарий»?»

«Махарий» устремился вперёд, по обоим бортам его причудливо украшенного корпуса поднимались бронированные заслонки, выпуская смертоносные серебристые стрелы — перехватчики «Фурия». Они без всякой жалости обрушились на цели, и пустоту между «Ваней» и напавшей эскадрой пиратов осветили вспышки лазерного огня и взрывов штурмовых кораблей. В авангарде атаки ведущий «Шторма» ослабил подачу энергии на системы двигателей и позволил бронированному корпусу цели проплыть перед прицелами орудий. Он ждал, пока на панели управления не вспыхнут руны, сообщая о захвате, а затем зажал гашетку, посылая очереди лазерного огня с установленных на крыльях пушек. Пиратский штурмовой бот взорвался — на глазах пилота среди вырвавшихся горящих газов беспомощно разлетелись тела, а он уже менял курс, ища новую цель.

На борту «Махария» Леотен Семпер наблюдал, как пираты прекратили атаку на «Ваню», бросив свирепствующим «Фуриям» штурмовые корабли.

— Цели прямо по курсу, — доложил старший артиллерист Ремус Найдер. — Торпеды готовы к запуску, ждём приказа.

— Они слишком близко к «Ване», — заметил Семпер. — Мы не станем рисковать. Рулевой, таранную скорость. Всему экипажу приготовиться к столкновению!

Мощь плазменного ядра швырнула имперский крейсер к цели, и в последние мгновения перед столкновением Семпер увидел вспышку маневровых двигателей на корпусе пиратского корабля, тщетно пытающегося уйти с пути тридцатикилометрового исполина. Окованный адамантием нос имперского крейсера был специально предназначен для тарана, хотя согласно ортодоксальной тактике, которой учили во флотских академиях Кипра Мунди, это было последним средством. Но Леотен никак не мог согласиться со своими учителями, когда рухнул от страшного удара на содрогнувшуюся палубу и услышал ликующие крики экипажа. «Махарий» вырвался из облака искорёженных обломков того, что ещё мгновения назад было другим кораблём.

Честно говоря, это определённо был самый эффективный приказ, который он когда-либо отдавал.

Семпер поднялся и обнаружил, что его уже ждёт спокойный и совершенно невозмутимый заместитель.

— «Ваня» благодарит за спасение и запрашивает безопасный эскорт к конвою. Уцелевшие корабли врага бегут, но ещё в пределах досягаемости батарей левого борта. Орудийные расчеты готовы и ждут. Также поступают срочные сигналы тревоги от основного конвоя. Сэр, что прикажете?

+Докладывает «Огненный дракон». Нас осталось двое, боезапас исчерпан.+

+Докладывает «Предвестник». Боезапас на нуле, летим на испарениях и молитвах.+

+Докладывает «Богомол». Минимальный боезапас и пять процентов запасов топлива. Запрашиваю поддержку: к нам приближаются три вражеских корабля.+

«Немезида-1» выслушал поток докладов остальных командиров эскадрилий. Не обращая внимания на тревожные красные руны собственного счётчика топлива, он открыл канал связи.

+«Немезида» «Богомолу». У нас хватит топлива, чтобы до вас добраться. Атакуем совместно и…+

Связь прервалась из-за помех, когда вклинился новый мощный источник передачи.

+«Махарий» говорит всем эскадрильям «Звёздных ястребов». Выйти из боя. Дальше этим займёмся мы.+

Эти пираты называли себя волчьими стаями, но Леотен Семпер относился к ним скорее как к жалким шакалам, преследующим слабую и уязвимую добычу, однако бегущих при появлении крупного хищника. «Махарий» и «Огненные бури» загнали стаю пиратов обратно в поля астероидов, уничтожив ещё четыре корабля, а затем вернулись к конвою. И теперь, когда все уцелевшие «Звёздные ястребы» были приняты на борт, а «Ваня» добрался до них под прикрытием четырёх эскадрилий «Фурий», конвой дошёл до окраины системы и готовился войти в варп.

Семпер смотрел в иллюминатор, вглядываясь в далёкие астероидные поля. Где-то там притаилась в логове волчья стая, зализывая раны, но капитан знал, что они скоро вновь выйдут на охоту.

«Однажды, — пообещал он себе, — когда у нас будет достаточно времени и кораблей, мы вернёмся и разгоним пиратские вертепы. Тогда мы покажем всем этим шакалам истинную мощь линейного флота Готики».

Час казни

«С глубочайшим прискорбием я вынужден констатировать, что многие летописцы Готической Войны отнеслись к своим обязанностям не слишком добросовестно, дружно описывая пусть и эпохальные, но и без них хорошо известные события последних этапов этого кровопролитнейшего вооруженного конфликта. А ведь и в самом его начале прогремело немало славных сражений. Я не принижаю такие замечательные события, как героическая оборона Орара Компелом Бастом или последний бой в Платее, обессмертивший имя мужественного адмирала Варуса, но о них сказано уже столько, что все новые и новые описания этих битв кажутся лишь глухим эхом того, что было написано о них в первый раз.

Не надеясь разыскать те единственные слова, от которых захватит дух у самого взыскательного читателя, я все-таки дерзну обратиться к некоторым малоизвестным событиям самого страшного этапа Готической Войны, когда уничтожавшие все на своем пути эскадры боевых кораблей Осквернителя застали врасплох Боевой флот Готического Сектора. Хотя описание схваток отдельных кораблей на фоне сражений, невиданных по масштабам со времен Ереси Хоруса, многим покажется нелепым, внимательные исследователи наверняка поймут мой интерес к этим, казалось бы, несущественным эпизодам по той причине, что в них фигурируют сам Леотен Семпер и его корабль «Лорд Солар Махариус», вписавшие впоследствии славнейшие страницы в историю не только Боевого флота Готического Сектора, но и в анналы флота Сегментума Обскурус всего Империума…»

Заслуженный летописец Родриго Коннигер. «В клыках смерти и пасти преисподней. Замечательные события войны в Готическом Секторе. 143–149. М41»

Часть первая Крещение огнем

— Доброй охоты, «Махариус»!

Это были первые слова, прозвучавшие за много часов на капитанском мостике имперского крейсера «Лорд Солар Махариус». Вообще-то на борту кораблей Военно-космического флота никогда не царила мертвая тишина. Их палубы непрерывно дрожали от постоянно работающих огромных плазменных двигателей. В их коридорах и отсеках постоянно звучал гул голосов трудившихся в поте лица членов многотысячных экипажей. И все же сейчас на борту «Махариуса» все словно притихло, команды и донесения произносились приглушенным шепотом.

Стоявший в центре мостика капитан Леотен Семпер услышал, как у него за спиной кто-то шаркнул ногой и осторожно откашлялся. Через несколько секунд раздался голос старшего помощника капитана. Молодой лейтенант говорил негромко, с деланым хладнокровием:

— Нас вызывает «Неутомимый». Прикажете ответить?

Повернувшись к помощнику, Семпер взглянул в аристократические черты его лица.

Лейтенанта звали Хито Уланти. Он был отпрыском знатного рода с Некромунды, и Семпер часто спрашивал себя, почему Уланти оказался на борту простого боевого корабля, ведь здесь не сделать блестящей и стремительной карьеры, о которой мечтают все аристократы.

Подумав об этом, Леотен криво усмехнулся: в мрачные времена Раскола молодые и честолюбивые офицеры Военно-космического флота часто подстраивали гибель своих капитанов, чтобы поскорее занять их место.

Впрочем, Семпер тут же отогнал досужие мысли.

— Пожелайте «Неутомимому» удачи и попрощайтесь с ним до новой встречи на Страниваре… Если нам, конечно, посчастливится вернуться…

Старший помощник щелкнул каблуками и стал диктовать связистам сообщение на корабль, эскортировавший «Махариус».

Капитан повернулся к иллюминатору. В стекле отражалось лицо, почти ничем не отличающееся от десятков портретов, вывешенных в его родовом поместье на Кипре Мунди: те же резкие суровые черты, те же боевые шрамы, давным-давно заработанные Семпером, когда он, еще молодой офицер, брал на абордаж корабль орков, тот же блестящий мундир офицера Военно-космического флота. Сейчас внимание Леотена привлекали в первую очередь блестящие звезды капитана на воротнике его мундира. Семперы начали служить в Военно-космическом флоте еще до страшных времен Раскола, но нынче самый младший из них — Леотен — сомневался в том, что уцелеет и увидит собственный портрет в родовом поместье.

Покачав головой, капитан сосредоточился на звездах за стеклом. Его опытный взгляд очень скоро различил двигающуюся среди них маленькую точку. Это был фрегат «Неутомимый». Вот точка засветилась ярче. Фрегат форсировал двигатели и устремился к разведывательным кораблям, патрулировавшим окраины звездной системы Странивар.

Где же были все эти патрульные корабли, когда суда сил Хаоса вырвались из варпа и застали большую часть эскадры, оборонявшей Странивар, беспомощной в орбитальных доках?! В результате внезапной атаки две трети кораблей были уничтожены или тяжело повреждены, но страшные последствия этого удара стали ясны чуть позже, когда из всех звездных систем Готического Сектора начали поступать сообщения о вероломных нападениях. Око Ужаса открылось и извергло вражескую армаду, с которой теперь и сражался Военной флот Готического Сектора, чтобы не потерять весь этот Сектор, Военно-космический флот должен был как можно скорее контратаковать, и лорд-адмирал Равенсбург приказал всем пригодным к боевым действиям кораблям немедленно собраться вместе.

Один «Махариус» не пострадал во время удара по Странивару. Теперь ему было приказано двигаться на соединение с дивизионом эсминцев типа «Кобра» в пустынной звездной системе Долороса, чтобы совместно проследовать оттуда к ударной группе, формировавшейся сейчас в звездной системе Бен-Морр. Там «Махариусу» предстояло принять на борт новейшие штурмовые истребители типа «Фурия» и «Ястреб», прибывшие на замену устаревшим — типа «Мародер» и «Перехватчик».

Отправляясь в полет, «Махариус» как тень проскользнул между дрейфующими в пространстве корпусами уничтоженных и поврежденных кораблей, совсем недавно охранявших Странивар.

Семпер понимал, что экипаж «Махариуса» сейчас не вполне готов к бою. Конечно, его люди пылали гневом и жаждой мести, но страх был еще сильнее. Команда боялась того, что ждет ее впереди, боялась потому, что не знала, сумеет ли новый капитан крейсера победить в бою. До «Махариуса» Семпер еще не командовал ни одним кораблем, а масштабы нынешнего вооруженного конфликта, невиданные со времен Ереси Хоруса, вспыхнувшей десять тысяч лет назад, вряд ли обещали ему месяцы спокойной службы, за которые он смог бы, привыкнуть к новому судну и его экипажу. Скоро всем им предстояло пройти боевое крещение и сплотиться или погибнуть.

Повернувшись, Семпер увидел, что к нему обращены десятки пар глаз.

— Штурман! — рявкнул он грозным голосом, выработанным не один десяток лет назад в высших военных учебных заведениях на Кипре Мунди. — Когда будет маяк?

— Через час двадцать минут, сэр — доложил штурман, ознакомившись с информацией на дисплее.

— Хорошо… — Капитан повернулся к ближайшему связисту. — Сообщите старшему техножрецу Кастаборасу, что переход в варп начнется через час двадцать минут. Пусть немедленно начинает подготовку.

Магос Кастаборас отозвался только через несколько секунд:

— Вас понял… — Его ответ был глух и невнятен то ли из-за помех на канале внутренней связи, то ли из-за аугметических имплантатов, давно заменивших техножрецу голосовые связки.

Все находившиеся на мостике подняли глаза на Семпера, когда тот внезапно заговорил, не дав Кастаборасу закончить:

— Почтенный магос! Не знаю, как у вас тут было заведено раньше, но я требую постоянного присутствия на мостике старшего техножреца или хотя бы его первого помощника. Требования Устава распространяются на весь экипаж «Махариуса» без исключения. Вы поняли, что я имею в виду?

— Так точно, — после некоторого колебания ответил Кастаборас. Теперь в его голосе даже сквозь помехи слышалось явное неудовольствие. — Я немедленно прибуду на мостик.

Несколько офицеров одобрительно закивали. Безукоризненная работа корабельных систем зависела в первую очередь от техножрецов, но у них всегда были напряженные отношения с боевыми офицерами.

Семпер вспомнил слова своего наставника адмирала Хаасена: командовать хотят очень многие, но у корабля может быть лишь один капитан, который должен внушить экипажу необходимость беспрекословного подчинения.

Осмотрев мостик, Семпер остановил взгляд на молчаливых техножрецах, замерших за своими пультами, установленными вокруг капитанского кресла.

По бокам находились посты старших офицеров, заведовавших вооружением, навигацией и системами наблюдения. Выше вдоль стен тоже располагались пульты десятков техножрецов и сервиторов, управлявших действиями «Махариуса». Все они беспрестанно возносили молитвы каждой из бесчисленных частей древнего механического разума линейного крейсера.

Галереи пультов поднимались метров на двадцать в высоту, но человек, которого высматривал Семпер, стоял на одном из промежуточных ярусов, с которого было прекрасно видно все, что происходит на мостике. Мерцание ближайших мониторов бросало отсвет на серебряные черепа, украшавшие его китель. Семпер отметил, что остальные члены экипажа сторонятся этого человека. Разобравшись с магосом Кастаборасом, капитан «Махариуса» решил теперь же выяснить отношения еще с одним несговорчивым членом команды.

— Комиссар Киоген! — позвал Семпер. — Перед выходом в варп я хочу проинспектировать судно. Не желаете ли составить мне компанию?.. Господин Уланти, мы пошли. Принимайте командование «Махариусом» на себя!..

Зловещее, похожее на стрелу судно под названием «Тлетворный» дрейфовало рядом с еще горящим корпусом эсминца типа «Кобра». От остальных трех эсминцев остались только облака перегретого газа.

На мостике «Тлетворного» было темно. У капитана корабля давно сгнили веки, а потому он не переносил яркого света. Впрочем, свет не требовался и подавляющей части его экипажа.

«Тлетворным» командовал Хендрик Морроу — некогда прославленный боевой офицер Боевого флота Готического Сектора. Проведя ладонью с ошметками разлагающейся кожи по монитору, на котором отражалась информация о прошедшем сражении, Морроу довольно хмыкнул. Все сложилось как нельзя лучше!..

Внутри горящего эсминца еще оставался воздух. Теперь он вырывался в космическое пространство языками пламени. Приблизившись к растерзанному кораблю, Морроу хотел было устроить по нему учебные стрельбы, но системы наблюдения оповестили его о том, что в загерметизированных отсеках еще находятся живые люди.

Узнав об этом, Хендрик кровожадно усмехнулся и приказал десантировать на борт эсминца специально выведенных для этих целей монстров.

Полусгнившее тело не позволило капитану «Тлетворного» лично отправиться за добычей. Ему пришлось довольствоваться изображением, передаваемым на монитор командного пульта, и наслаждаться воплями обреченных людишек, которых ловили и разрывали на куски посланные им твари.

Хендрик приказал доставить нескольких человек живыми. Оказавшись в лапах ревностного хирурга-дознавателя, эти люди сразу пожалеют о том, что их не убили вместе с остальными. Подумав об этом, капитан вновь кровожадно усмехнулся.

Как раз в этот момент за его спиной послышалось знакомое шарканье. Тело Морроу уже давно приросло к капитанскому креслу, и теперь спиралевидные щупальца соединяли капитана с демоническим мозгом подвергшегося страшным трансформациям корабля. Однако Хендрику не нужно было поворачиваться, он по звуку шагов узнал хирурга-дознавателя Адольфа Торка.

Торк остановился за спиной капитана, уже почуявшего его зловонное дыхание даже сквозь отвратительный смрад, пропитавший все отсеки судна. В глубине души Морроу был рад тому, что не может увидеть своего старого боевого товарища. Плоть Адольфа мутировала столь ужасно, что теперь на него было противно смотреть даже самым жутким чудовищам на «Тлетворном».

— Ты позабавился с пленными? — спросил Морроу.

— Я испытал невыразимое наслаждение, — прошепелявил хирург-дознаватель. Его раздвоенный язык извивался между полусгнившими губами, отчего Торк уже почти не владел человеческой речью. — А один из них даже сообщил мне кое-что очень важное. Эти корабли вовсе не перезаряжали здесь варп-двигатели, как мы сначала думали. Они поджидали здесь имперский крейсер.

Морроу возбужденно заерзал в кресле. Его дыхание участилось. Он жадно втягивал ноздрями множество скверных запахов и испарений боевых систем «Тлетворного». Прошедшему сотни сражений капитану эта удушливая вонь казалась ароматным предвестником новых побед.

— Какой корабль они ждали?

— «Лорд С-солар Мах-хариус», — с трудом выговорил Торк, привыкший изъясняться на диалектах Хаоса и запнувшийся на имени одного из величайших героев Империума Человечества.

— «Махариус»?.. — откинувшись в кресле, пробормотал Морроу и задумался.

Он с трудом припоминал, что ему приходилось сражаться в скоплении Озириса с фраальскими рейдерами бок о бок с кораблем, вроде бы носившим такое же название. «Тлетворный» тогда назывался «Мстителем», а «Махариусом» командовал Рутгер Яго. По стандартному летоисчислению, принятому в Империуме, это было шестьсот с лишним лет назад. С тех пор утекло очень много воды, и нынешний капитан «Махариуса» явно не чета опытнейшему и искуснейшему Морроу…

— Где записи допросов пленных?

— Желаете развлечься их просмотром? Вот они! — прошипел Торк, протягивая когтистую лапу с кристаллическим диском, заляпанным человеческой кровью.

Пульт управления с жадным хлюпаньем поглотил информационное устройство. Морроу приготовился насладиться сценами пыток, а заодно и обдумать, как лучше подкараулить и уничтожить «Махариус».

Леотен Семпер почувствовал, как заболела голова. Она начинала болеть у всех членов экипажей всех космических кораблей во время подготовки к переходу в варп. Виной тому были мощнейшие волны псионической энергии, захлестнувшие судно.

Вокруг кипели последние приготовления. В святилищах машинных отделений «Махариуса» техножрецы заклинали варп-двигатели. По всему кораблю распространился запах благовоний. Исповедники ходили по отсекам, благословляя экипаж, которому предстояло форсировать кишащее демонами пространство.

Семпер и комиссар Киоген взошли на мостик, возвышающийся над гигантским орудийным отсеком правого борта. Внизу в поте лица трудились сотни матросов. Артиллеристы выкатывали по рельсам на огневые позиции внушительные орудия, другие крутили огромные лебедки, опускавшие на иллюминаторы броневые щиты.

Капитан покосился на стоявшего в задумчивости Кобу Киогена. Комиссар был два с лишним метра ростом. Вся его форма — до блеска начищенные высокие сапоги, кожаная кобура с пистолетом, черный китель с блестящими пуговицами в виде черепов и фуражка с высокой тульей, украшенная золотыми лавровыми листьями и имперским орлом, — должна была наводить на команду благоговейный страх. Но и без нее дюжий комиссар выглядел бы весьма внушительно.

Семпер оглядел ряд наград на груди Киогена и сразу заметил среди них усыпанную бриллиантами ярко-красную ленточку ордена Готической Звезды. Такая же красовалась и на кителе самого капитана. Кожа на лице комиссара была опалена раскаленной плазмой. Правая половина его рта застыла в вечном оскале, в котором Семпер тут же узнал, результат поспешной пересадки кожи в полевых условиях.

«Он гордится боевыми наградами и шрамами, — подумал Леотен, — парень явно не робкого десятка, но насколько ему можно доверять?»

— Ну и что вы обо всем этом думаете, комиссар? — спросил Семпер, указывая на копошившихся внизу матросов. — Как вы оцените этот корабль и его экипаж?

— Под вашей командой отличные офицеры и старшины, но среди матросов слишком много необученных рекрутов, еще ни разу не бывавших в варпе, в том числе почти насильно завербованных преступников. Впрочем, в первом же сражении они пожалеют, что не остались на каторге…

Приятно пораженный откровенностью собеседника, Семпер кивнул. В его душе затеплился огонек надежды на то, что комиссар окажется полезным членом экипажа, а не очередным болваном из Схола Прогениум.

— А что вы думаете о новом капитане «Махариуса»?

— Судя по вашему послужному списку, — невозмутимым тоном произнес Киоген, — вы очень способный офицер. У меня нет основании оспаривать решение адмирала Хаасена повысить вас до должности командира боевого корабля…

В этот момент внизу раздался короткий душераздирающий вопль. Один из артиллеристов споткнулся и попал под огромное колесо катившегося на боевую позицию орудия. Киоген сделал вид, словно ничего не заметил.

— Вы прекрасно зарекомендовали себя во время нападения на Странивар, — продолжал он, — но ввиду того, что вы все-таки недостаточно опытны, у меня остаются некоторые сомнения в том, что вы справитесь с командованием таким огромным кораблем. Особенно перед лицом страшной угрозы, нависшей сейчас над Боевым флотом Готического Сектора.

«Пятнадцать минут до точки перехода», — прозвучал механический голос из динамиков громкой связи, и Киоген стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, явно желая удалиться по своим делам.

— Последний вопрос, — поспешно произнес Леотен, заметив нетерпение комиссара. — Кого вы назначите капитаном, если я погибну или буду тяжело ранен?

При этом Семпер не стал лишний раз напоминать Киогену о том, что тот имеет полное право расстрелять капитана «Махариуса» без суда и следствия, если сочтет его пренебрегшим своими обязанностями или не выполнившим свой долг.

— По Уставу ваше место должен занять старший помощник лейтенант Уланти. — Произнося имя старшего помощника, Киоген ощерился еще страшнее. — Однако, несмотря на аристократическое происхождение, в глазах остальных офицеров он все равно лишь выскочка с Некромунды. Они не станут ему повиноваться. Его место на нижней палубе с остальным сбродом.

— Так кого же вы назначите вместо меня? — не моргнув глазом, спросил Семпер.

— Самого себя. В случае вашей гибели мой долг — принять на себя командование кораблем… Если у вас ко мне больше нет вопросов, я, пожалуй, отправлюсь посмотреть, как идет процесс подготовки к переходу.

С этими словами комиссар Киоген браво отдал честь и зашагал прочь, оставив капитана «Махариуса» размышлять о человеке, имеющем право распоряжаться его жизнью и смертью.

Стоя на орудийной палубе, Максим Боруса, задрав голову, смотрел на двоих офицеров, пока его не пнул Гоголь.

— Работать, Боруса! Работать! Иначе я доделаю то, что не сделали с тобой на Лубянке! — рявкнул старший по расчету и на всякий случай влепил рекруту еще одну затрещину.

Максим поспешил к остальным матросам, толкавшим по рельсам лафет огромного орудия. Он поморщился, вспоминая о том, как, еще будучи главарем банды, Гоголь исполосовал ему спину раскаленным ножом. Тогда Борусе посчастливилось унести ноги. Теперь же он проклинал судьбу, через столько лет вновь сведшую его с Гоголем: не успел Максим оказаться на «Махариусе», как тут же попал под начало злорадного бандита.

Максим родился в нищих подземных кварталах города-улья на Страниваре. Он выжил даже на Лубянке — спутнике-тюрьме этой планеты. Но теперь Боруса сильно сомневался в том, что Гоголь оставит его в живых на борту «Махариуса».

— О дух Бога-Машины! — монотонно забубнил из-под металлической маски магос Кастаборас. — Заклинаю тебя! Включи по моей команде варп-двигатели!

Труднейшую задачу провода корабля через точку перехода поручали только самому главному судовому техножрецу. Только он знал нужные заклинания и верный код Тетраграммона — истинное тайное имя той ипостаси Бога-Машины, которая управляла всеми системами «Махариуса». Включить варп-двигатели можно было, только взывая к этому имени.

Облаченный в сверкающие одежды магос Кастаборас замер на мостике в окружении остальных техножрецов и ждал сигнала капитана, чтобы завершить ритуал.

— Пять, четыре, три, два, один. Пошел!

По команде магоса энергия невероятной мощности, таившаяся до тех пор в недрах реакторов корабля, хлынула в варп-двигатели. «Махариус» разорвал путы привычного мира. От яростных бурь, бушевавших в варпе, крейсер и его экипаж защищало теперь только поле Геллера — похожий на слезинку пузырек обычной действительности, содрогавшийся вместе с «Махариусом» под ударами обрушившейся на него энергии.

Новобранцы забились в самые темные углы и скулили от ужаса. Их завывания перемешивались с монотонными заклинаниями, которые бормотали более опытные члены команды. Исповедники и младшие комиссары в сопровождении вооруженных дробовиками мичманов расхаживали по палубам, убеждая экипаж «Махариуса» в том, что Бог-Император не оставит их в трудный час. При этом они тщательно осматривали каждого, старательно отыскивая признаки безумия, которые свидетельствовали бы о том, что в разум и души людей вселились демоны Хаоса.

Магос отошел от пульта управления и молча кивнул капитану в знак того, что сделал свое дело и передает судьбу боевого корабля в руки его командира.

Главный навигатор «Махариуса» Солон Кассандр сидел в своей бронированной каюте, охраняемой фанатично преданными гвардейцами. Без разрешения навигатора эти солдаты не пустили бы в нее даже самого капитана. Прикрыв веки, Кассандр снял повязку, скрывавшую третий глаз, расположенный в центре лба.

Устремив таинственное око в сердце неистовствующей вокруг «Махариуса» бури, Кассандр увидел свой корабль. Ближе к корме находилось машинное отделение, составлявшее около трети длины трехкилометрового крейсера. Судно ощетинилось орудийными башнями, наблюдательными рубками и вышками, батареями антенн и другими надстройками самой причудливой формы. По обоим бортам, рядом с главными орудийными батареями, располагались вереницы ангаров, в которых скрывалось множество космических истребителей и штурмовиков. Закованный в многометровую броню нос корабля был похож на бивень доисторического животного и предназначался для таранных ударов. Около тарана ожидало своего часа еще одно смертоносное оружие «Махариуса" — шесть торпедных аппаратов, стреляющих тридцатиметровыми плазменными торпедами.

Крейсер был прекрасно вооружен и защищен, но Кассандр понимал, что судно — всего лишь яичная скорлупка по сравнению с самой ничтожной частью сил, бушующих вокруг него. Навигатор встрепенулся, отогнал посторонние мысли, сосредоточил внутренний взор на том, что лежало впереди, и мысленно проложил самый безопасный путь среди водоворотов варпа. Следующие несколько дней все приказы Кассандра будут передаваться на мостик «Махариуса» и немедленно исполняться — управление крейсером примет на себя навигатор.

Замерев на мостике, Семпер заворожено смотрел на непрерывно меняющиеся энергетические потоки варпа, выводимые в электронном виде на оперативные дисплеи. Навигаторы утверждали, что читают в этих потоках будущее. Теперь и наблюдавший за ними Семпер гадал, какая судьба уготована кораблям Боевого флота Готического Сектора и их экипажам.

«Доброй охоты!» — так по традиции провожали уходящие на патрулирование суда Военно-космического флота. Этим же приветствием они обменивались при случайной встрече в варпе. Теперь, когда из Ока Ужаса ринулись эскадры Абаддона, внезапно атаковавшие и уничтожившие уже с десяток военно-космических баз, Леотен Семпер серьезно задумался о том, кто в предстоящих схватках будет охотником, а кто — добычей.

«Тлетворный» дрейфовал на волнах солнечного ветра. Казалось, команда покинула неподвижный корабль, двигатели которого работали на самой малой мощности, чтобы почти не оставлять следов в космическом пространстве. Капитан Морроу, неразрывно связанный с дремлющими системами своего корабля, тоже впал в оцепенение и не сразу заметил подошедшего навигатора. Тот зашипел на ухо Хендрику, слизывая гной, сочащийся из язв на своем лице:

— Прошу прощения, капитан, но…

— Замолчи! — прервал его Морроу. — Я все чувствую не хуже тебя. Силы варпа уже предупредили меня. Добыча совсем рядом!

С этими словами Хендрик откинулся в кресле, предвкушая грядущую схватку.

На окраине звездной системы Долороса внезапно возникло новое маленькое солнце, вспыхнувшее ярче местного светила. В брешь между измерениями хлынули волны энергии. В космическом пространстве появился огромный, трехкилометровый корабль. Перегруженные пустотные щиты судна с трудом сдерживали свирепствующие вокруг него силы. Крейсер Военно-космического флота «Лорд Солар Махариус» успешно форсировал варп.

Предоставив жрецам Бога-Машины и исповедникам возносить благодарственные молитвы, Леотен Семпер поспешил занять капитанское кресло. Сразу после выхода из варпа боевой корабль оказывался очень уязвимым. Для стабилизации варп-двигателей требовалось время, а колоссальный выброс энергии, которым сопровождалось возвращение в материальный мир, оповещал о появлении судна почти всю систему.

— Штурманы! — рявкнул Семпер. — Определить координаты и проложить курс! Найти и связаться с дивизионом эсминцев. Немедленно докладывать при обнаружении неизвестных судов… Поднять с иллюминаторов защитные экраны и приготовиться к бою!

Офицеры поспешили занять места по боевому расписанию, и вскоре от них посыпались доклады.

— Мы в системе Долороса. Отклонились от намеченной точки выхода не более чем на десять и три десятых пункта! — доложили штурманы.

Услышав об этом, Семпер решил объявить навигатору благодарность. Обычно корабли отклонялись от предполагаемой точки выхода пунктов на тридцать, а то и больше.

— Зафиксированы мощные помехи. Скорее всего это остатки энергии, образовавшиеся при выходе из варпа. Дивизион эсминцев в точке намеченной встречи не обнаружен, — доложили наблюдатели.

— На наши сигналы никто не отвечает. На обычных частотах — мертвая тишина! — отрапортовали связисты.

Семпер уставился на россыпи звезд за стеклом иллюминатора и подумал, что благодаря мощному оптическому увеличению он должен был бы сейчас видеть невооруженным глазом эсминцы, которым предстояло эскортировать «Махариус».

Куда же они подевались?!

В нескольких тысячах километров за кормой «Махариуса» крался «Тлетворный». По всем системам крейсера сил Хаоса заструилась энергия, корабль медленно оживал, а Хендрик Морроу с трудом сдерживал дрожь нетерпения при виде яркой точки, обозначавшей цель на дисплее монитора.

— Курс не менять. Увеличить скорость на две десятых единицы. Держитесь точно за кормой противника. Здесь он нас не заметит. Привести в боевую готовность носовые орудия и лазерные батареи. Без моей команды пустотные щиты не включать!

Точка на дисплее светилась все ярче. Морроу прекрасно умел прятаться в излучении, исходившем от кормовых двигателей только что возникшего из варпа корабля, чтобы скрытно приблизиться к нему на расстояние артиллерийского выстрела. «Тлетворный» мог одним залпом вывести из строя двигатели ничего не подозревающего противника. Потом имперский крейсер можно будет взять на абордаж! Представив себе капитана вражеского судна среди своих пленников, Морроу злорадно усмехнулся. Он уже отдал соответствующий приказ хирургу-дознавателю Торку, и тот знал, что нужно делать с командиром имперского крейсера, если у того хватит глупости попасть в лапы к Морроу живым.

— Обнаружен странный объект! — монотонно загудел один из сервиторов-наблюдателей.

— Что именно? — поспешил спросить Семпер.

Все офицеры бросились к приборам, понимая, что капитан желает слышать человеческий голос, а не бездушный электронный гул механизмов, обслуживавших многочисленные системы наблюдения на капитанском мостике. Хито Уланти первым наклонился над монитором и всмотрелся в мелькавшие на нем значки.

— За нами все еще тянется энергетический шлейф. Видно очень плохо, но, судя по всему, в пятнадцати-двадцати тысячах километров прямо за нашей кормой что-то есть. Не исключено, что это корабль! И он приближается!

— На штурвале — лево руля! — тут же воскликнул Семпер. — Внимание! Экстренный выброс плазмы из реакторов левого борта.

— Цель уходит влево! Зафиксирован энергетический выброс! — прохрипел похожий на жабу рулевой «Тлетворного».

— Нас заметили, — выругавшись, прорычал Морроу. — Носовые орудия к бою! Как только будут готовы — огонь!

— А наши щиты? Без щитов нас… — взвыл один из техножрецов, но не успел договорить: повинуясь раздраженному жесту Морроу, один из его телохранителей снес голову завопившему еретику одним ударом меча.

— Некогда! — рявкнул капитан «Тлетворного». — Наводите носовые орудия и открывайте огонь!

«Махариус» разворачивался. Из шлюзов его левого борта в пространство вырывались облака раскаленных плазменных газов. Они дезориентировали системы наведения «Тлетворного», и первые залпы прошили пустоту.

— Активировать щиты! — скомандовал Морроу, понимая, что спустя секунду «Махариус» откроет огонь из орудий левого борта, а к пустотным щитам «Тлетворного» еще не поступило достаточно энергии. Впрочем, на столь большом расстоянии корабль Хендрика получил лишь незначительные повреждения.

Наконец, щиты заработали в полную силу, и Морроу с облегчением откинулся в кресле, думая о находчивости противника с невольным уважением. Сражение обещало быть не только кровопролитным, но и увлекательным.

Семпер следил за перемещающимися по монитору значками, обозначающими, что противник отступает. После обмена первыми залпами корабли разошлись, чтобы занять выгодные позиции для следующей атаки. Тем временем следовало выяснить, с кем «Махариус» имеет дело.

— Попробуйте определить, что это за корабль! Тип и название! — приказал Леотен.

Старший офицер склонился над пультом, изучая данные, выуженные из архивной базы «Махариуса».

— Это тяжелый крейсер типа «Гадес». Его идентификационный код изменен, но в нем можно узнать старый идентификационный код боевых кораблей Сегментума Обскурус Империума. Сейчас попробуем определить… Клянусь именем Вандира! Это «Мститель»!

На капитанском мостике раздались удивленные возгласы.

— Капитан! Корабль противника вызывает нас! Его командир желает с вами говорить! — воскликнул молодой офицер.

— Включить громкую связь! — приказал Семпер и, заметив, что Киоген расстегнул кобуру, с усмешкой добавил: — Не волнуйтесь, комиссар. А вдруг противник хочет сдаться в плен?

Несмотря на помехи, искажавшие сигнал, пролетевший десятки тысяч километров от корабля к кораблю, голос, раздавшийся на капитанском мостике «Махариуса», звучал жутко. Казалось, говорит труп, с трудом ворочающий полуразложившимся языком.

— Примите мои поздравления, капитан. Уже несколько сотен лет я не видел, чтобы кто-нибудь так ловко выполнил маневр Иммермана.

— Я капитан Военно-космического флота Леотен Семпер, командир крейсера «Лорд Солар Махариус» — заявил Семпер. — С кем я говорю?

— Жаль, что вы меня не видите, капитан, — с булькающим смехом ответил собеседник. — Вы наверняка лицезрели мои портреты и бюсты в Порт-Моу!.. Впрочем, вряд ли вы меня теперь узнали бы… Я капитан Хендрик Морроу, командир корабля, носившего некогда название «Мститель».

— Не может быть! — отрезал Семпер. — Морроу и его экипаж погибли в варпе при подавлении мятежа Блая шестьсот лет назад.

— Погибли? — прохрипел Морроу. — Да, так вам, наверное, показалось… Нам тоже казалось, что мы навеки канули в небытие. Многие из нас лишились рассудка и умерли, но остальные нашли спасение, припав к стопам того, кто неизмеримо сильнее этой вашей мумии, восседающей на Золотом Троне! Теперь мой корабль именуется «Тлетворный», и мы преданно служим Повелителю, спасшему нас в варпе и преобразовавшему нас по своему образу и подобию.

Наблюдая за светящейся точкой на мониторе, обозначавшей позицию «Махариуса», Морроу еще с минуту прислушивался к шипению помех на канале звуковой связи.

— Они отключились! — доложило одно из существ, копошившихся на мостике «Тлетворного». — Корабль противника меняет курс. Он хочет от нас оторваться.

— Пусть попробует! — прохрипел разлагающийся Морроу. — Далеко им не уйти. Полный вперед! Мы перехватим их, когда они попробуют скрыться в варпе!

— Ну и что вы обо всем этом думаете? — спросил Семпер у собравшихся вокруг него старших офицеров. Капитан понимал, что некоторые из них могут усмотреть в его не совсем обычной тактике признаки слабости.

Первым заговорил невозмутимый старший артиллерист Римус Найдер, дольше остальных прослуживший на «Махариусе».

— У нас на борту нет штурмовиков. Даже со всеми эскадрильями наших «Ястребов», крейсер типа «Гадес» все равно превосходит нас по огневой мощи… Считаю правильным ваше решение оторваться от более сильного противника.

Почти все остальные офицеры одобрительно закивали. Не выразил одобрения лишь старший помощник капитана.

— А вы что думаете, господин Уланти? — спросил его Семпер.

— Прошу прощения, но, если это действительно «Мститель», а командует им и правда Морроу, опасность еще не миновала, — заявил молодой лейтенант. Собравшись с мыслями, он решительно взглянул прямо в глаза своему командиру.

— Труд Морроу о тактике космического боя до сих пор изучают в Военно-космической академии. Всем известно, каким опасным и упорным противником он был. Его неутомимая погоня за крейсером эльдаров «Оборотень» стала легендой. Вряд ли он так легко оставит нас в покое. Боюсь, Морроу может напасть на нас в варпе. Известно, что демоны, командующие бывшими имперскими кораблями, попавшими в лапы противника, ориентируются в Имматериуме лучше наших самых выдающихся навигаторов. Будь перед нами любой другой корабль, я не сомневался бы, что мы сможем уйти от него, но ведь мы имеем дело с самим Морроу!

Офицеры ждали ответа Семпера, но отношения их капитана к мнению своего старшего помощника никто так и не узнал, потому что в этот момент раздался голос сигнальщика:

— Вижу цель! Противник нас обнаружил! Он открыл огонь!..

Прошло три дня с момента первого столкновения с «Тлетворным» в системе Долороса. И все это время «Махариус» тщетно пытался оторваться от преследования.

Имперский крейсер нырнул в варп, но, как и предсказывал Уланти, даже среди варп-штормов не смог уйти от управляемого демонами корабля сил Хаоса. Снова и снова паливший из всех орудий «Тлетворный» возникал в завихрениях энергетических бурь, и «Махариусу» приходилось спешно выныривать между звездными системами. Морроу же или гонялся за ним, не давая имперскому крейсеру времени на то, чтобы перезарядить варп-двигатели, или подкарауливал прямо в варпе, с нечеловеческой ловкостью маневрируя среди его непостоянных течений.

Леотен Семпер все больше мрачнел. Он понимал, что теперь все решает не огневая мощь, а мощность двигателей и стойкость экипажей. «Махариусу» приходилось очень тяжело. Его системы и команда трудились на пределе возможностей, которые могли иссякнуть во время любого из следующих переходов между пространствами.

Вот и теперь «Тлетворный» вновь возник из беспорядочных завихрений энергии, среди которых скрывался до сего момента. Хотя иллюминаторы на капитанском мостике и были закрыты бронированными щитами, Семпер хорошо представлял себе, как вражеское судно скользит к «Махариусу», разрезая пространство акульим плавником высокой, узкой командной рубкой, и наводит на крейсер орудия своих батарей. «Тлетворный» дал первый залп, и корпус «Махариуса» содрогнулся от разрывов. С закрытыми иллюминаторами и выключенными ради экономии энергии дисплеями капитанский мостик «Махариуса» походил на бомбоубежище, трясущееся от рвущихся снарядов.

— Они пробили силовые щиты правого борта, — не глядя на приборы, заявил Римус Найдер, за долгие годы боевой службы научившийся чувствовать судно всем своим существом. — Это не страшно, но, кажется, вышло из строя, по меньшей мере, одно орудие.

Через минуту слова Найдера подтвердило поступившее донесение. Правда, в нем ничего не говорилось о сотнях убитых и раненых, о лазерных лучах и струях раскаленной плазмы, пробивших толстую броню «Махариуса».

По приказу Семпера крейсер навел на противника уцелевшие орудия правого борта, и ожесточенная дуэль началась. Бои в варпе отличались особой яростью. Сам Имматериум настолько снижал возможности систем наведения и слежения, что кораблям приходилось сражаться на дистанции всего лишь нескольких сотен, а не десятков тысяч километров, как это обычно бывало. Орудия обоих кораблей вели беглый огонь, и в пространстве между ними бушевало такое количество энергии, которое способно было стереть с лица планеты крупный город.

Поврежденные щиты вспыхивали на дисплеях ярко-красными точками. Оба крейсера содрогались от прямых попаданий.

— Внимание! Энергетические системы вышли из строя! — воскликнул один из техножрецов, и на капитанском мостике взвыла сирена.

Семпер выругался: системы наверняка не выдержали перегрузок или последние попадания вывели из строя реакторы. В любом случае карьера Семпера в качестве капитана Военно-космического флота стремительно подходила к бесславному концу. Древние аварийные генераторы «Махариуса» какое-то время будут поддерживать защитное поле Геллера, но еще до того, как они выдохнутся, «Тлетворный» разнесет на куски беззащитный крейсер. Все на борту «Махариуса» могли считать себя покойниками, и Семпер внезапно понял, что мертвецам нечего терять.

— Понизить мощность поля Геллера до шестидесяти процентов и направить освободившуюся энергию в систему маневрирования! — приказал он.

— Не надо! — с ужасом в голосе воскликнул магос Кастаборас. — Комиссар Киоген, остановите его! Если снизить мощность поля Геллера, варп разорвет нас на куски!

Леотен увидел ринувшегося к нему Киогена с болтерным пистолетом в руке, но внезапно перед ним выросла фигура Хито Уланти. Молодой лейтенант заслонил капитана своим телом.

— Как старший помощник, я поддерживаю решение командира, — заявил Уланти, спокойно глядя прямо в дуло болт-пистолета. — Вы можете застрелить и меня, но через несколько минут противник возьмет вас голыми руками. А если сделать так, как решил капитан Семпер, мы хотя бы дорого продадим свою шкуру! А может, и уцелеем…

Не опуская пистолета, Киоген спросил стоявшего рядом старшего техножреца:

— Скажите, магос Кастаборас, это в принципе возможно?

— В принципе — да. Если подманить противника достаточно близко, но…

— Благодарю вас. Это все, что мне нужно знать. Продолжайте, капитан, — произнес Киоген, опуская пистолет, и отошел в сторону.

Семпер изучал информацию на дисплее. «Тлетворный» развернулся и дрейфовал по левому борту от «Махариуса». С этой позиции он легко мог уничтожить крейсер Семпера огнем дальнобойных орудий.

«Ну давай же! — думал Семпер. — Давай! Ведь ты хочешь видеть, как мы умираем! Иначе ты не охотился бы за нами столько дней! Мы здесь! Иди сюда!»

— Энергетические системы противника вышли из строя. Его защитное поле ослабело на одну треть! — прошипел один из техножрецов на мостике «Тлетворного».

Подавшись вперед, Морроу разглядывал сквозь иллюминатор далекие очертания гибнущего имперского крейсера. Слуги Хаоса не боялись варпа, и Морроу пытался прочитать в пляске безумных вихрей участь своего противника. «А вдруг это ловушка? Нет, лишь безумец пойдет на такую уловку, рискуя на веки вечные отдать свою душу во власть демонов Хаоса…»

За сотни лет службы Морроу несколько раз приходилось видеть, что бывает с кораблями, лишившимися защитного поля в варпе. Это было незабываемое зрелище. Демоны Хаоса обретали видимую форму и раздирали злополучное судно на куски, чтобы насытиться душами членов его экипажа.

Вспомнив об этом, Морроу усмехнулся и включил полуразложившейся рукой стоявший перед ним монитор. Хаосит пытался прочесть грядущее в вереницах вспыхнувших огоньков.

«Противник не реагирует! Придется пойти еще дальше!»

— Понизить мощность поля Геллера на шесть десятых! — приказал Семпер, стараясь говорить твердым голосом.

Корпус «Махариуса» натужно заскрипел, прогибаясь под насевшими на него силами варпа.

Жрецы Бога-Машины, принявшие скрип брони за голос разгневанного божества, закричали от ужаса. Понимая, что ослабевшее поле Геллера с минуты на минуту исчезнет, магос Кастаборас велел техножрецам замолчать и молиться.

Пожирая глазами изображение «Тлетворного» на дисплее, Леотен мысленно уговаривал его приблизиться. Хендрик Морроу был решительным и искусным боевым офицером, но Семпер читал о нем еще кое-что. Однажды Морроу приказал выбросить из шлюза в космос живьем три с лишним тысячи чем-то недовольных членов экипажа своего корабля. Еще до того, как перейти на сторону врагов Императора, Хендрик упивался зрелищем человеческих страданий. И теперь он просто не мог пропустить сцену гибели «Махариуса», разрываемого демонами на мелкие куски.

— Противник приближается!

Не успел наблюдатель договорить, как Семпер уже отдал приказ:

— Включить аварийные энергетические системы и поле Геллера на полную мощность! На штурвале — лево руля! Быстрей! Включить маневровые двигатели правого борта! Господин Найдер!..

— Торпедный залп?

— Вот именно, господин Найдер! Вот именно! — кровожадно усмехнувшись, ответил Семпер.

— Цель маневрирует!

Хендрик Морроу сразу понял, в какую ловушку его заманили. С замиранием сердца он увидел, как бронированный нос имперского крейсера развернулся к его кораблю. Морроу не нужно было объяснять, что сейчас произойдет. Он видел, как открылись крышки шести носовых торпедных аппаратов «Махариуса», видел струйки газа, испускаемого заработавшими двигателями торпед.

Имперский крейсер дал залп по «Тлетворному». Казалось, промахнуться на таком коротком расстоянии было нельзя. Но, отклонившись от заданной траектории из-за энергетической бури, все шесть торпед пошли параллельным курсом и поразили цель в нижней средней части ее корпуса. Пять взрывов почти разорвали «Тлетворный» на две половины. Шестая торпеда взорвалась не сразу. Она полетела вверх, прошила несколько палуб, и через несколько секунд ее боеголовка детонировала в отсеке с генераторами поля Геллера.

Первым взрывом Хендрика Морроу вышвырнуло из кресла. Он успел почувствовать агонию своего корабля, а потом поле Геллера вокруг «Тлетворного» исчезло, и появились страшные демоны. Они начали тянуть из Морроу душу, которую тот им уже давно легкомысленно продал.

— Противник уничтожен! — доложил наблюдатель.

Глядя на подтверждающие его доклад огоньки, мигающие на мониторе, Леотен Семпер постарался представить себе, что происходит сейчас за задраенными иллюминаторами «Махариуса». Он знал, что разбушевавшиеся демоны варпа раздирают «Тлетворный» на части в погоне за душами уцелевших на его борту существ.

Отвернувшись от пульта, Семпер увидел Уланти. Молодой офицер буквально пожирал капитана глазами. Леотен вдруг подумал о том, что не спал уже несколько суток, и тут же почувствовал, как его веки налились свинцом.

— Жду ваших приказаний, сэр!

— Определите, какие у нас потери, направьте всю оставшуюся энергию в двигатели и покиньте варп. Устраните самые серьезные повреждения и ложитесь на курс к звездной системе Бен-Морр. Принимайте командование «Махариусом», лейтенант!..

Максим Боруса осторожно пробирался по орудийному отсеку среди дымящегося металла и обугленных кусков человеческих тел. Соседний орудийный отсек получил прямое попадание. Герметичные переборки закрылись недостаточно быстро, чтобы остановить волну пламени. К счастью, Максим не растерялся и рванул на себя двоих таких же неопытных артиллеристов. Те не смогли освободиться от цепкой хватки Борусы, прикрыли его своими телами и зажарились заживо в промчавшейся над ними огненной буре. Выбравшись из-под обугленных останков, Максим огляделся и решил, что во всем отсеке уцелел он один. Но потом он нашел Гоголя. Старшину придавило кран-балкой. Тяжелый металлический обрубок раздробил ему колени, но и прикрыл от огня. Ярчайшее пламя ослепило бывшего головореза. Старшина ошалело вращал невидящими глазами. Однако он все же почувствовал, что рядом кто-то есть.

— Кто здесь?! — заорал Гоголь. — На помощь! Врача!

— Сейчас! — буркнул Максим, изменив голос, и стал оглядываться по сторонам. Наконец, он нашел то, что искал, — полутораметровый разводной ключ. Не проронив ни слова, Боруса тремя ударами размозжил Гоголю череп.

Теперь Максим существенно повысил свои шансы выжить на борту «Махариуса». Осознав это и обрадовавшись такому повороту событий, Боруса присел в сторонке и стал ждать спасателей.

Шесть дней спустя крейсер Военно-космического флота «Лорд Солар Махариус» появился из варпа на окраине звездной системы Бен-Морр.

Воспрявшие духом связисты «Махариуса» тут же уловили идентификационные сигналы имперских кораблей на добром десятке частот. Поблизости от точки перехода маневрировал дивизион патрульных катеров, один из которых провел «Махариус» через недавно выставленные в округе минные поля. Так «Махариус» присоединился к ударной эскадре, собиравшейся во внутренних областях Бен-Морра.

— Добрая ли была охота? — запросил «Махариус» капитан патрульного судна, заметивший на корпусе крейсера следы недавних повреждений.

— Грех жаловаться, — ответил капитан Леотен Семпер.

«Рискуя навлечь на себя неудовольствие критиков, не способных простить мне мои пристрастия и увлечения, я все же вновь обращаюсь к повести о крейсере «Лорд Солар Махариус» и его командире Леотене Семпере. Читателей, не слишком хорошо знакомых с подробностями Готической Войны, можетудивить такое пристальное внимание к этому кораблю и его вроде бы ничем не замечательному командиру. Я прошу таких читателей отнестись ко мне снисходительно и ознакомиться с описываемыми мною ниже (и никем пока не освещенными) сражениями, примечательными тем, что они послужили прелюдией к совершенно невероятным событиям, вскоре изменившим весь ход войны в Готическом Секторе. Сражавшийся на переднем крае Леотен Семпер не мог предвидеть мятеж на разведывательном крейсере "Беллерофонт" и предательство его команды. Однако командование Боевым флотом могло и должно было распознать истинную суть этого инцидента, ставшего последней частью головоломки, решив которую можно было понять суть происшествий, начавшихся еще до Готической Войны с уничтожения крепости, охранявшей проход в Звездных теснинах Аркса в 139М41. Если бы эту головоломку удалось разгадать раньше, намерения Осквернителя и причины его вторжения в Готический Сектор сразу стали бы известны. Это спасло бы от гибели квинтиллионы подданных Императора и отвратило бы опасность, и ныне нависшую над Империумом Человечества».

Заслуженный летописец Родриго Коннигер. «В клыках смерти и пасти преисподней. Замечательные события войны в Готическом Секторе. 143–149. M41»

Часть вторая Вопросы чести

Бой утихал. Вместо выстрелов и звона стали теперь раздавались лишь торжествующие возгласы и вопли ужаса. Торжествовали победители. Они гонялись за последними уцелевшими врагами по лабиринту палуб и коридоров корабля, а вопили те, кого они настигали.

Лейтенант Паво Магел обогнул судовой алтарь и направился к главному оружейному погребу. По пути его приветствовали уставшие, но ликующие победители, а сам он наклонялся к раненым и умирающим со словами похвалы и утешения. Именно здесь, в главном оружейном погребе, враги оказали последнее и самое упорное сопротивление. Забаррикадировавшись, они попытались взорвать корабль, и лейтенанту Магелу пришлось лично возглавить штурм, чтобы спасти судно от гибели. В широком коридоре особенно громко раздавались торжествующие крики. Магел увидел бегущих навстречу людей. Они подбрасывали в воздух и ловили на штыки и кортики какой-то искромсанный обрубок и что-то пинали ногами. Внезапно прямо перед Магелом на палубу плюхнулся бесформенный окровавленный предмет, почти расплющенный тяжелыми ботинками артиллеристов. Приглядевшись, лейтенант узнал голову корабельного комиссара Брандта с вытекшим глазом.

— Господин лейтенант!

Обернувшись, Магел увидел вытянувшегося по стойке смирно вахтенного офицера Келта. Конечно, Келт был молод и неопытен для такой ответственной должности, но Магел решил, что этот честолюбивый юноша ее заслужил. Во время захвата капитанского мостика он собственноручно прикончил прежнего вахтенного офицера. Китель Келта был разодран и испачкан кровью, но Магел с удовлетворением заметил, что новоиспеченный вахтенный офицер уже сорвал с мундира серебряного имперского орла и эполеты.

— Все палубы в наших руках! — ухмыляясь, доложил Келт. — Может быть, кто-то и забился в разные щели, а другие сделали вид, что перешли на нашу сторону, но мы их все равно скоро разыщем и выведем на чистую воду.

— Да здравствует Абаддон! Корабль наш!

В огромном ангаре звенела сталь. Обычно в этом самом большом помещении на борту «Махариуса» было очень шумно. Здесь ревели двигатели истребителей и штурмовиков, офицеры выкрикивали команды трудившимся в поте лица механикам, грохотали лифты, поднимающие ракеты из погребов боезапаса, а техножрецы распевали заклинания над рядами готовых к старту летательных аппаратов. Сегодня же все работы в ангаре были прекращены. Пилоты и механики столпились вокруг расчищенного пространства среди ремонтных платформ. Сотни пар глаз следили за происходящим с подвесных лестниц и переходов. На зрелище, разыгравшееся в центре палубы, не обращали внимания только сервиторы, продолжавшие выполнять действия в соответствии с заложенными в них программами.

Стараясь не поскользнуться на пятнах топлива и масла, лейтенант Хито Уланти увернулся от клинка соперника. На его родной Некромунде поединки считались своего рода искусством. Отпрыски знатных родов, обитающих на верхних уровнях городов-ульев, находили дуэли достойным времяпрепровождением. Таким образом честолюбивая аристократическая молодежь стремилась зарекомендовать себя в жестоком и беспощадном мире политики, с его постоянными убийствами и кровавой враждой соперничающих кланов. Однако на Имперском Военно-космическом флоте все было по-другому. Здесь схватки происходили не в разряженной атмосфере дуэльных залов, где любой удачный выпад приветствовался одобрительными восклицаниями зрителей. Здесь в рукопашной сходились сотни бойцов, имеющих опыт абордажных атак. Они резали друг друга в лабиринтах судовых коридоров и трюмов, бросались на врага с любым тяжелым предметом, способным проломить голову.

Уланти поднял саблю и сделал несколько стремительных выпадов, заставивших противника отступить. Сабля была тяжелее дуэльной рапиры, к которой привык Уланти, но на абордаж ходили именно с таким оружием. Впрочем, эту саблю изготовили по особому заказу лейтенанта, и держать ее в руках было не зазорно ни аристократу с Некромунды, ни офицеру Имперского флота. Сегодня Уланти решил испробовать ее в бою. Сражение, в котором новый клинок впервые обагряется кровью, всегда очень важно, и Хито не очень заботило, будет это кровь врагов Императора или офицера-сослуживца.

— Выскочка из грязного улья! Плебей! — прохрипел противник Уланти. — Иди сюда! Я покажу тебе, как дерутся настоящие аристократы!

Хито бросился вперед. Его лицо исказил притворный гнев, но на самом деле он действовал очень осторожно. Заметив под ногами пятно масла, Уланти сделал вид, что поскользнулся, и пошатнулся в сторону неприятеля, который клюнул на эту уловку и ринулся вперед, чтобы одним ударом прикончить старшего помощника. Но Хито ловко увернулся, и его клинок, разорвав летный скафандр, вошел прямо в сердце офицера. Легким движением руки лейтенант выдернул саблю, и мертвец рухнул на палубу, заливая ее кровью, тут же смешивающейся с маслом и топливом.

Уланти поднял окровавленное оружие, приветствуя вахтенного офицера Бротона Стайера, следившего за соблюдением правил дуэли от лица капитана. Стайер молча кивнул, и лейтенант зашагал прочь в сопровождении своего секунданта. В ангаре воцарилась мертвая тишина. Теперь в нем эхом отдавался только стук каблуков. Уланти спиной чувствовал, как сотни злобных взглядов провожают убийцу того, кто много раз стартовал с этой палубы.

Повинуясь мановению руки техножреца, два сервитора потащили куда-то труп командира эскадрильи штурмовиков, не отдавая себе отчета в том, какая драма только что разыгралась среди сотворивших их людей.

— Господин капитан, у меня такое ощущение, что вы недовольны моей дуэлью с командиром эскадрильи Лучано.

— Я недоволен потерей умелого и опытного пилота. Мне казалось, что жизни моих подчиненных угрожают враги Императора, а не мой собственный старший помощник.

Уланти стоял по стойке смирно перед замершим в кресле Леотеном Семпером. В капитанской каюте царил полумрак, но привыкшие к вечным сумеркам городов-ульев глаза лейтенанта различали подробности обстановки, которая оказалась гораздо скромнее, чем интерьер его собственной каюты. Даже капитанское ложе мало чем отличалось от спартанской койки слушателя первого курса Военно-космической академии. Уланти не обнаружил и признаков того, что здесь бывают женщины. Ни украшений, ни безделушек. Только серые стальные переборки и голый металл палубы. Офицерам Боевого флота Готического Сектора дозволялось иметь при себе наложниц. Поговаривали, что лорд-адмирал Равенсбург содержит на борту своего флагмана «Божественное Право» гарем из пятидесяти любовниц. У самого Уланти до недавнего времени была страстная и ненасытная в любви женщина со Странивара, но, в конце концов, она так его утомила, что лейтенант нарочно проиграл ее в кости одному из младших офицеров-артиллеристов Римуса Найдера. Что же до Семпера, Хито даже представить себе не мог, что командир «Махариуса» отвлекается на любовные утехи. И облик капитанской каюты всецело подтверждал предположения старшего помощника.

Семпер — истинный кадровый офицер! Он живет ради Военно-космического флота и считает, что лишнюю минуту отдыха может позволить себе лишь тот, кто увиливает от исполнения служебного долга.

С этими мыслями Уланти взглянул на большой, украшенный резьбой письменный стол — единственный ценный предмет в обстановке каюты. Стол был завален картами, кипами каких-то документов и листами с собственными заметками капитана, выведенными каллиграфическим готическим шрифтом. Рядом лежала груда информационных планшетов, скрепленных печатями с грифом «секретно», преступить который мог только командир корабля. С трудом оторвав взгляд от секретных донесений, Уланти заметил вещь, казалось бы неуместную среди кучи бумаг, — здоровенный, явно не человеческий череп. Лейтенанта поразили мощные челюсти, украшенные зловещего вида клыками, покатый лоб, выдающиеся вперед надбровные дуги и маленькие, близко посаженные глазницы. На макушке черепа зияла дыра, вероятно образовавшаяся в результате страшного удара.

Проследив за взглядом лейтенанта, Семпер протянул руку и довольно ласково погладил трофей.

— Память о первой абордажной атаке, которую я возглавлял, — взвешивая в руке череп, произнес Семпер. — Мы штурмовали подбитый орочий рейдер на окраине звездной системы Циклоп. Мне было очень страшно. Но больше всего я боялся не погибнуть, а провалить порученное задание. В разгар схватки на меня бросилось это чудовище — один из их вожаков. Вот след от его удара… — С этими словами Семпер потрогал длинный неровный шрам на щеке и мрачно усмехнулся. — Как видите, я в долгу не остался. Мы захватили корабль, и я получил первую боевую награду. Меня наградили всего лишь Малой Алой медалью, но я гордился ею так, словно это была, по меньшей мере, Звезда Сектора Обскурус.

Семпер положил на место свой трофей и пронзительно взглянул прямо в глаза старшего помощника.

— Я хорошо помню, что значит быть честолюбивым и горячим молодым офицером, но поймите меня правильно: в Готическом Секторе бушует война, и я не допущу, чтобы мои офицеры убивали друг друга. И я, и Император, требуем, чтобы вы убивали только врагов Империума.

— Я офицер Военно-космического флота, и я защищал свою честь, — ледяным тоном заявил Уланти. — Я ваш старший помощник и в любой ситуации олицетворяю собой вашу персону. Если же кто-то не считается со мной, то посягает в первую очередь на ваш авторитет. Мой поступок не противоречил положениям приказа лорда-адмирала Равенсбурга о дуэлях. Я всего лишь бросил вызов оскорбившему меня человеку, не пожелавшему соблюдать субординацию на борту «Махариуса».

Прежде чем ответить, Семпер откинулся в кресле и задумался. Как и Уланти, командующий Боевым флотом Готического Сектора был знатным аристократом. Однако лорд-адмирал Равенсбург родился на Кипре Мунди в одном из самых благородных семейств, чьи отпрыски с незапамятных времен служили в Военно-космическом флоте. А Уланти был всего лишь выходцем из знатного клана. К тому же его родной мир, кишевший ужасными городами-ульями, пользовался крайне дурной славой. По древнейшей и нерушимой флотской традиции уроженцы миров-ульев считались отбросами и подонками. Их насильно вербовали в Имперскую Гвардию или на флот в качестве пушечного мяса, где они занимали самое последнее место среди палубных матросов, составлявших большую часть экипажа любого корабля. В Боевом флоте Готического Сектора было очень мало офицеров — выходцев из бесчисленных миров-ульев Империума. А такой важной должности, до какой сумел дослужиться Хито Уланти, никто из них еще никогда не занимал. Семпер прекрасно понимал, что его старший помощник бился на дуэли не просто с другим офицером, а с многовековыми флотскими предрассудками.

Наклонившись вперед, Семпер пристально взглянул в лицо лейтенанту и заговорил нарочито строгим тоном:

— Не знаю, как у вас, на Некромунде, но у нас, в Секторе Обскурус Империума и в рядах Боевого флота Готического Сектора, уважение офицеров-соратников завоевывают не на дуэлях, а в бою с врагами. То есть преданностью Императору, его флоту, своим товарищам, а кроме того, мужеством, умением, готовностью к самопожертвованию и способностью принимать очень непростые решения. Равенсбург может приказывать все, что ему заблагорассудится, но этим кораблем командую я, и никаких дуэлей на «Махариусе» больше не будет. Я поговорил об этом с комиссаром Киогеном, и он со мной согласился. Мы наказываем матросов за драки и поножовщину. Отныне так будет и с офицерами, чем бы они ни оправдывали свои стычки.

Снова откинувшись в кресле, Семпер заметил, как вспыхнули недобрым огнем глаза Уланти, и понял, что оскорбил лейтенанта, сравнив поведение аристократа с нравами простолюдинов из подземелий городов-ульев.

— Если вы хотите заслужить славу и почет в кровавых схватках, — поспешно продолжал капитан, стараясь загладить обиду, — то вам крупно повезло. Незадолго до вашего появления я получил через астропата Рапавна срочный приказ из штаба флота Порт-Моу. Я не должен бы этого делать, но все же хочу вас с ним ознакомить. Адептус Рапавн, прошу вас!

Спрятав улыбку, Семпер наблюдал за растерявшимся Уланти, из-за спины которого бесшумно возникла скрывавшаяся во мраке фигура в зеленых одеяниях. Капитан понял, что лейтенант и не подозревал о присутствии в каюте астропата. Строго говоря, выговоры своим старшим помощникам командиры должны делать с глазу на глаз, но Рапавн был существом совершенно особым. Астропаты оказывали Империуму неоценимые услуги. Они служили при всех командующих флотами, при каждом Гроссмейстере Космического Десанта и при губернаторах планет. Они молча стояли в тени Совета Верховных Лордов Терры, пока тот обсуждал вопросы, от которых зависели жизнь и смерть бесчисленных миллиардов подданных Императора. Секретов, избежавших внимания астропатов, почти не существовало, и Семпер счел, что выволочка дерзкому молодому офицеру вряд ли заинтересует молчаливого хранителя многих страшных тайн.

Рапавн подошел к столу капитана и кивнул Уланти. Лейтенант переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Империум во многом зависел от существ, обладающих особыми псионическими способностями, — астропатов, навигаторов и псайкеров. Все они считались мутантами. И при этом в миллионах обитаемых миров подданным Императора с детства внушали страх перед странными созданиями. Однако Семпер уже давно отметил простую закономерность: чем выше должность, тем чаще приходится общаться с подобными существами.

И без того напоминавшее маску, лицо астропата окаменело. Он вошел в транс и стал разыскивать в недрах подсознания полученный приказ. Смуглую кожу Рапавна сплошь покрывали замысловатые татуировки — тайные знаки, защищавшие его разум от демонов варпа. Он давным-давно лишился зрения в ходе мучительного ритуала единения своей души с духом Императора. Теперь на его сшитых веках были вытатуированы два широко раскрытых глаза.

Рапавн читал приказ каким-то странным, ломаным голосом. Семпер знал, что в этих глухих звуках слышатся и голоса других астропатов, передавших приказ на «Махариус», и даже эхо голоса старшего офицера Порт-Моу, продиктовавшего текст первому из них:

— «Приказ Императора номер 0274143.М41. Легкий крейсер "Беллерофонт" из состава Ударной группы Фуляриса в Бен-Морре атаковал и уничтожил базу Адептус Механикус в звездной системе Орек. Вероятнее всего, команда "Беллерофонта" отреклась от Императора и перешла на сторону противника. Весьма вероятно и то, что с базы в Ореке похищена важная техническая информация. Крейсеру "Лорд Солар Махариус" приказано перехватить и уничтожить "Беллерофонт". Это задача первостепенной важности. Император храни!»

Рапавн замолчал, на его лице отразилось некоторое замешательство, потом он встрепенулся, вышел из транса, поклонился Семперу и отступил в тень каюты. Капитан взглянул на Уланти и прочел в его глазах то же возбужденное воодушевление, что испытывал сам. С самого начала войны в Готическом Секторе «Махариус» эскортировал военные конвои на пути в Бен-Морр, защищая их от пиратских рейдеров и вражеских эскадр. Но Семперу, как и Уланти, давно не терпелось скрестить шпаги с настоящим противником.

— Кажется, нашу победу над «Тлетворным» не забыли, — заметил Леотен, разворачивая звездную карту. — Наконец-то нам поручили настоящее задание! Мы докажем нашу преданность Богу-Императору! Нельзя позволить мятежникам передать противнику секретную информацию, а уничтожить предателей — дело чести всего Боевого флота. Мы просто не имеем права его подвести! Однако, — продолжал он, склонившись над столом, — чтобы отомстить еретикам, их сначала надо найти. Как вы думаете, где они, господин Уланти?

Лейтенант тоже склонился над паутиной звездных систем, соединенных проходами сквозь варп, отметками космических течений и коэффициентами расширения времени. Умение читать такие карты, охватить и понять множество содержащихся в них уровней информации требовалось от каждого старшего офицера Военно-космического флота.

Уланти провел пальцем по карте, отмечая наиболее вероятный путь следования «Беллерофонта».

— У них наверняка больше нет навигатора, — сказал он.

Семпер кивнул. Дома навигаторов были древнейшим краеугольным камнем Империума, и практически все навигаторы предпочитали умереть, но не сдаться в плен поборникам Хаоса.

— Поэтому они могут перемещаться в варпе лишь вслепую и совершать очень короткие переходы, по нескольку световых лет зараз, не больше. — Лейтенант ткнул пальцем в скопление звездных систем в верхнем углу карты. — В последний раз «Беллерофонт» видели в Бен-Морре, а ближайшие позиции противника находятся в скоплении Киллиан-Атор. Туда-то наверняка и направятся мятежники. При этом им придется раз шесть или семь входить в варп. Так они попытаются обойти стороной патрулируемые территории и маршруты конвоев.

Семпер снова кивнул.

— Наша позиция позволяет перехватить изменников на этом пути! — продолжал Уланти, двигая пальцем по шершавой поверхности карты. Самые старые и ценные звездные карты изготавливались на тончайшем пергаменте из человеческой кожи, но эта, наверное, была вычерчена на выделанной шкуре какого-то животного. — Вот здесь! — подытожил старший помощник, указывая на отдаленную звездную систему в стороне от торговых путей. Согласно условным обозначениям, это была система с умирающим красным карликом, вокруг которого вращались четыре бесплодных и необитаемых небесных тела. — Это Дельфи! Мы перехватим «Беллерофонт» в системе Дельфи!

— Совершенно верно! — улыбнулся Семпер. — Я уже поговорил с навигатором Кассандром, и он тоже так считает. Ступайте на мостик, господин Уланти. Мы входим в варп через сорок минут.

— Средний — вперед, господин Келт! — приказал Паво Магел. — Постарайтесь, чтобы двигатели излучали как можно меньше энергии, и внимательно следите за всем, что происходит вокруг.

«Беллерофонт» крался вглубь звездной системы. Его ауспексы повсюду искали характерное энергетическое излучение других космических кораблей. Система Дельфи была бесплодна и ничем не отличалась от сотен таких же в Готическом Секторе, однако новоиспеченный командир крейсера не желал рисковать. Он и еще несколько офицеров долго планировали быстрый, но кровавый мятеж. Магел давно понял, что Империум проиграет войну в Готическом Секторе. Найти единомышленников среди экипажа оказалось на удивление легко. Многие устали от косных традиций и бездумной муштры. Любому здравомыслящему человеку было ясно, что мощь Абаддона и его сторонников растет с каждым днем. Прикованному к Золотому Трону живому трупу будет не под силу остановить армаду, вырвавшуюся из Ока Ужаса! Усмехнувшись, Магел подумал о том, что первым падет Готический Сектор, а за ним рухнет и все прогнившее здание Империума. Вот тогда-то его новые правители не преминут щедро вознаградить тех, кто вовремя понял, за кем будущее Галактики.

Магел вспомнил момент, когда к нему пришла эта простая мысль. Вспомнил вонь в карцере «Беллерофонта» и шепот пленного врага, которого Паво пришел допрашивать, повинуясь чувству, казавшемуся ему тогда болезненным любопытством. Впоследствии Магел настоял на том, чтобы лично казнить этого пленника. Сделал он это главным образом для того, чтобы развеять все подозрения бдительного комиссара Брандта, но семя сомнений уже дало всходы в душе молодого и честолюбивого лейтенанта. Пленник — еретик-навигатор с одного из кораблей Абаддона — сразу раскусил Магела и открыл ему некоторые тайные знаки, по которым узнавали друг друга сектанты-хаоситы. Во время одной из обычных стоянок у какого-то шахтерского мирка лейтенант впервые вступил в контакт с сектой хаосопоклонников. Магел вновь усмехнулся, вспомнив о том, как невероятно просто оказалось найти сторонников Осквернителя, и о том, что сказал бы лорд-адмирал Равенсбург, знай он, как много таких сект действует в каждом из населенных миров Готического Сектора… и даже в темных углах трюмов и кубриков многих кораблей Имперского флота.

Затем Паво и другие заговорщики стали осторожно подогревать недовольство среди остальных членов команды. Это тоже оказалось очень легкой задачей, так как капитан «Беллерофонта» Аген Блот был поборником строжайшей дисциплины. Магел не спешил, ожидая сигнала от своих новых хозяев в Оке Ужаса. Наконец, сигнал поступил, и изменник узнал, что нужно сделать для того, чтобы его с распростертыми объятиями приняли во флот Абаддона Осквернителя.

Паво устроился в капитанском кресле и провел пальцами по приборам, измазанным запекшейся кровью. Старый дурак Блот был еще жив, когда Магел отдал его на растерзание команде. Интересно, выполнили ли они свое обещание заставить бывшего капитана долго-долго умалять о смерти? Разглядывая обозначения на мониторе, лейтенант подумал о секретах, похищенных у Адептус Механикус. Теперь эта информация надежно скрыта в банках памяти «Беллерофонта». Выполнив приказ своих новых хозяев, Магел доберется до подвластного им пространства и вручит похищенные сведения лично Абаддону Осквернителю. Конечно, большинство мятежников ничего не знали о том, что на самом деле представляют собой их новые командиры, но Магела меньше всего волновала участь каких-то матросов…

— У нас за кормой корабль. Дистанция — восемьдесят четыре тысячи километров. Он идет на перехват, — монотонно пробубнил сервитор. Его слова прогремели на мостике как гром среди ясного неба, и новоиспеченный капитан «Беллерофонта» подпрыгнул в кресле.

— Вахтенный офицер! Проверьте показания приборов и определите, что это за корабль! — рявкнул не доверявший сервиторам Магел.

Лейтенант Келт тут же склонился над светящимися приборами. Его щека нервно подрагивала.

— Довольно крупный корабль. Не могу определить его идентификационный код, но, судя по энергетическому выбросу его реакторов, это судно не меньше крейсера.

Несмотря на опасную ситуацию, Магел успокоился. Конечно, его легкому крейсеру не уцелеть в дуэли с более крупным кораблем. К тому же он получил некоторые внутренние повреждения во время мятежа, да и команда заметно поредела. Однако «Беллерофонт» не потерял своей быстроходности и маневренности. Судно противника сможет достать их лишь в том случае, если несет на борту…

— Энергетический выброс корабля изменился! — дрожащим голосом воскликнул Келт. — От него отделилось множество мелких точек. Штурмовики! Сейчас они нас атакуют!..

Милош Капаран разглядывал приборную панель и молча возносил благодарственные молитвы, по мере того, как на дисплее загорались бодрым зеленым цветом огоньки десяти «Ястребов» его эскадрильи. Оглядевшись, Капаран проследил за тем, как ведомые заняли позиции справа и слева от его штурмовика. До них было по десять километров, но их реактивные двигатели ярко светились во мраке космоса. Остальные семь машин выстроились в боевом порядке сзади. Капаран знал, что где-то рядом точно так же строятся эскадрильи «Огненных Драконов», «Вестников» и «Богомолов». Мощная ударная группа из сорока «Звездных ястребов» ринулась к цели.

«Аве Император! — мысленно воскликнул Капаран, включив коммлинк. — Смерть врагам!»

— «Немезида-1» вызывает «Махариус». К бою готовы! Расстояние до цели — двести тысяч километров, и оно сокращается!

— «Немезида-1», вас понял!

Капаран узнал хриплый голос Римуса Найдера, грозного артиллерийского офицера «Махариуса».

— Доброй охоты, «Немезида-1»!

Заняв свое обычное место в центре капитанского мостика, Леотен Семпер хищно следил за движущимися к цели светящимися точками штурмовиков.

— Эскадрильи вышли на цель, — доложил Римус Найдер, вокруг которого сновали множество младших офицеров и наряженных в серые одеяния техножрецов, отслеживавших поток информации, поступающей со штурмовиков.

— Цель открыла заградительный огонь!

— Что там происходит, господин Уланти? — Семпер повернулся к старшему помощнику.

Лейтенант взглянул на приборную панель:

— Противник действительно открыл огонь, но пока не поразил ни одной цели. Мы служим в Военно-космическом флоте, а не ползаем на брюхе в грязи, как гвардейцы. Нас не испугать парой залпов. Во избежание неудачи рекомендую приказать штурмовикам расстрелять судно противника в упор.

Семпер кивнул и развернулся к Римусу Найдеру:

— Пусть идут к цели. Огонь — по команде господина Уланти!..

Залп крейсера вспыхнул ярким пламенем перед кокпитом штурмовика на фронте шириной в километр. Милош Капаран выругался, форсировал маневровые двигатели правого борта и стремительно увел свою двухсоттонную машину из-под огня противника. Вакуум вокруг головного «Ястреба» наполнился взрывами. До цели оставалась еще почти тысяча километров, и прямое попадание на таком расстоянии было практически исключено, но каждая вспышка энергии испускала широкое облако жесткой радиации, смертельно опасной как для экипажей штурмовиков, так и для их бортовых систем. А взрывы ракет и снарядов наполняли десятки кубических километров пространства тучей осколков.

Капаран запросил информацию о состоянии машин своего звена, зная, что командиры остальных эскадрилий делают сейчас то же самое. Коммлинк в кокпите штурмовика ожил:

— «Немезида-3» — «Немезиде-1». Системы наблюдения выведены из строя последним залпом. Система наведения ракет тоже повреждена. Техножрец Элифас пытается устранить неполадки…

— Докладывает «Немезида-5». Мы теряем энергию. Кажется, осколками перебило трубы. Нам самим их не починить. Мы дойдем до цели, но вернуться на «Махариус» нам будет очень трудно…

— Докладывает «Немезида-9». Тяжелые повреждения. Уничтожен правый двигатель… Теряем кислород. Половина экипажа уже погибла… Доброй охоты…

Капаран тут же вызвал «Махариус».

— У меня гибнут машины и люди! — прорычал он. — Прошу разрешения дать ракетный залп!

— «Немезида-1», — проговорил в ответ убийственно спокойный голос, — следуйте прежним курсом. Огонь — только по нашей команде!

Капаран и второй пилот переглянулись.

— Опять Уланти! — прошипел второй пилот Мадик Торр — опытный офицер, совершивший более шестидесяти боевых вылетов. — Этот подонок уже убил Лучано. Теперь он хочет погубить нас всех.

Оба пилота с мрачной решимостью вели машину к цели, стараясь перехитрить артиллеристов «Беллерофонта». Поблескивая узкими косыми крыльями, словно чайка над бурным морем, штурмовик метался среди бесчисленных взрывов, встававших стеной между ним и мятежным крейсером.

Когда до цели оставалось всего восемьсот километров, слева от машины Капарана расцвела ослепительная вспышка. Взглянув на дисплей, командир эскадрильи увидел, как мигнул и погас огонек, обозначавший штурмовик «Немезида-2».

Семьсот километров… Из коммлинка раздался чей-то истошный вопль. Затем другой испуганный голос выпалил молитву, призывая милость Императора к своей грешной душе. Внезапно молитва прервалась, и вместо нее зашипели помехи.

Шестьсот километров… Машина Капарана содрогнулась. Совсем рядом с левым крылом разорвался снаряд. Милош вцепился в штурвал, косясь на мигающие красные лампочки, вспыхнувшие по всей приборной панели. Истошно завыла сирена.

— Пробоина в корпусе, — бесстрастным тоном сообщил техножрец Шанин-Ко. Казалось, говорит не он, а один из четырех бортовых сервиторов, нахолящихся под его командой. — Рекомендую воспользоваться аварийными запасами воздуха скафандров вплоть до устранения неполадок.

Пятьсот километров. По масштабам космических сражений, приближаться к противнику на такое ничтожное расстояние было равнозначно самоубийству. Из носовой части машины, где сидели штурман и бортстрелок, несся непрерывный визг давным-давно определивших цель систем наведения.

— «Махариус» — всем штурмовикам. Огонь!

Тридцать пять уцелевших «Ястребов» немедленно дали залп. До цели оставалось чуть более четырехсот восьмидесяти километров. Ракеты трех поврежденных, штурмовиков так и не стартовали. Одна из машин превратилась в облако раскаленных газов. Ее ракеты взорвались у нее же под крыльями.

Внезапно «Беллерофонт» прекратил огонь. Чтобы ауспексы корабля могли собрать необходимую информацию о приближающихся ракетах, в пространстве не должно быть радиоактивных бурь и энергетических всплесков. Теперь на судне на полную мощность работали только основные системы жизнеобеспечения. Вся освободившаяся энергия пошла на усиление систем слежения, расчет скорости, траекторий и возможных точек перехвата ракет, несшихся к «Беллерофонту» со скоростью десятков километров в секунду.

Крейсер лихорадило. Мятежные офицеры и матросы забились в самые темные углы, не зная толком, кому теперь молиться. Люди слепо вручили свою судьбу технике, работавшей по давно забытым древним технологиям.

За считанные секунды до ракетного удара «Беллерофонт» встрепенулся. Его ауспексы определили цели. Открыли огонь многочисленные батареи плазменных орудий, лазерные и ракетные установки, образуя недолговечную, но плотную огневую завесу между крейсером и приближающимися ракетами.

Каждый «Ястреб» выпустил по пять снарядов с плазменными боеголовками. Даже на такой короткой дистанции треть ракет сбились с курса или не смогли поразить цель. Пятую часть зарядов уничтожил оборонительный огонь «Беллерофонта». Из ста шестидесяти ракет до мятежного судна долетело менее восьмидесяти, и лишь нескольким удалось пробить многометровую броню крейсера и причинить ему внутренние повреждения. Но и этого оказалось более чем достаточно.

— Штурмовики докладывают о множестве попаданий, — с гордостью в голосе объявил Римус Найдер. — Показания приборов подтверждают информацию. Выбросы из реакторов корабля противника крайне нестабильны. Его силовые щиты практически разрушены. Цель получила тяжелые повреждения и дрейфует в пространстве. Штурмовики просят разрешения на второй заход для полного уничтожения цели.

Найдер с нетерпением поглядывал на Семпера. По давнишней традиции право добить вражеское судно принадлежало пилотам штурмовиков, но разрешение на это давал сам капитан. Нередко командиры приказывали расстреливать подбитую цель торпедами или массированным огнем артиллерии главного калибра. Делалось это для того, чтобы артиллеристы, постоянно соперничавшие с пилотами, тоже могли гордиться победой. Однако решение Семпера оказалось весьма неожиданным, хоть Найдер и не выдал своего удивления.

— Господин Уланти, передаю вам тактическое командование боем. Отдавайте приказ штурмовикам! — твердо проговорил Леотен.

Лейтенант ответил не раздумывая, словно тоже ничему не удивился:

— «Ястребам» возвращаться на «Махариус». Боевому флоту Готического Сектора и так не хватает кораблей. Поможем ему немного пополнить свои ряды.

— Что вы имеете в виду, господин Уланти? — воскликнул Семпер.

— Мы возьмем корабль противника на абордаж! — возбужденно ответил старший помощник. — Я сам буду командовать нашим отрядом и вылечу на первом абордажном челноке. Мы захватим «Беллерофонт» и вернем похищенные изменниками секреты.

В кубриках на нижних палубах царила суета.

— На абордаж! Живее, подонки! Вооружайтесь и стройтесь! — Дюжие старшины пинали ногами и лупили палками всех, кто шевелился не слишком проворно.

Максим Боруса поднялся с тощего матраса, почесывая укусы клопов, и плюнул коричневой от таджа слюной прямо под начищенные ботинки старшины Добржина.

— Поднимайся, Боруса! — ухмыльнувшись, рявкнул старшина. В последнее время он постоянно цеплялся к Максиму. — Пришло время выполнить свой долг перед Императором! Посмотрим, уцелеешь ли ты на этот раз?!

Максим по привычке потер шрамы на запястьях. Прошло уже много месяцев с того дня, когда он, один из двухсот насильно завербованных преступников, пережил прямое попадание в орудийный отсек «Махариуса». С тех пор он стал пользоваться репутацией счастливчика, хотя прекрасно помнил, как на его руках звенели наручники.

Боруса снова сплюнул, стараясь избавиться от противного вкуса пьянящего корня таджа. Пусть эти придурки думают все, что им заблагорассудится! Он-то знает, что дело не в удаче, а в изворотливости!..

С этими мыслями Максим вытащил из-под койки свой талисман — полутораметровый разводной ключ. Мичманы и старшины уже раздавали оружие — топоры, багры, кортики — всем, кому предстояло идти на абордаж. Однако Боруса питал особую привязанность к разводному ключу. Взвесив его в руке, Максим усмехнулся, с удовольствием вспомнив, как хрустел череп Гоголя. А ведь тогда головорез так и не понял, с кем имеет дело.

Знание точной позиции противника — залог победы в космическом сражении. Впрочем, Паво Магел и без приборов знал, где находится «Махариус». Огромный имперский крейсер маячил в иллюминаторах беспомощного «Беллерофонта», заслоняя далекие звезды. Все батареи на обращенном к «Maхариусу» борте «Беллерофонта» уже были уничтожены градом ракет, изрешетивших его броню. Батареи же «Махариуса» держали судно мятежников на прицеле. Магел видел их так же отчетливо, как и ряды ангаров, готовых извергнуть новые эскадрильи штурмовиков.

Магел не только знал, что «Махариус» в любую секунду может уничтожить его корабль, но и понимал, зачем имперский крейсер подошел так близко.

— Они опять будут нас атаковать! — в панике завопил испуганный Келт. — Мы погибли! Надо сдаваться! Сейчас у Равенсбурга такие потери, что, может, нас и не расстреляют за мятеж!..

Застегнув кобуру, Магел с презрительным видом перешагнул через труп Келта. Одним покойником больше, одним меньше… Какая разница? На «Беллерофонте» теперь и так полно мертвецов…

Вытащив саблю из ножен, Паво приказал уцелевшим офицерам следовать за ним и направился к выходу с капитанского мостика. Даже не глядя в иллюминатор, он знал, что с «Махариуса» уже стартовала туча абордажных челноков. Скоро они преодолеют разделяющее корабли пространство и присосутся к обшивке «Беллерофонта». Имперские головорезы взломают двери воздушных шлюзов и ворвутся внутрь…

Магел понимал, что скоро погибнет. Он поставил на карту и проиграл все, кроме чести.

Во второй раз за последние несколько дней на палубах и в отсеках «Беллерофонта» вспыхнула схватка. Остатки команды пытались отбиться от ворвавшихся отрядов с «Махариуса».

Хито Уланти увернулся от просвистевшего перед его носом цепного меча. Грозное оружие, но атаковавший лейтенанта головорез больше полагался на его убойную силу, нежели на свою ловкость. Мятежник вновь взмахнул мечом. Старший помощник легко парировал удар и вонзил саблю в горло нападавшего. Выронив меч, облаченный в бронированный костюм бортмеханика дюжий мужчина с хрипом повалился на палубу и задергался в предсмертных судорогах. Уланти пнул его сапогом в лицо и побежал дальше.

Внезапно из-за угла в конце коридора появилось несколько разъяренных защитников «Беллерофонта». Выхватив лазерный пистолет, Уланти стал палить прямо в толпу. Наконец, оружие раскалилось так сильно, что обожгло ему руку. Выругавшись, лейтенант отшвырнул пистолет, снова выхватил саблю и с громким криком повел в атаку остатки своего отряда. Болтерный заряд разнес на куски голову бежавшего рядом бойца. Тело убитого рухнуло на трупы, устилавшие коридор. Чьи-то пальцы вцепились лейтенанту в ногу. Уланти полоснул по руке саблей, не удосужившись посмотреть, кто пытается его удержать — мятежник или какой-нибудь раненый матрос с «Махариуса». По лицу молодого офицера струилась кровь из раны, о существовании которой он давно позабыл, а ладони онемели от ожогов.

Уланти слышал о том, как ходят на абордаж Адептус Астартес. Прекрасно вооруженные космические десантники проникали на борт вражеского корабля с помощью штурмовых челноков. Каждое подразделение имело четкую задачу и захватывало определенные отсеки судна.

Теперь же ни о каком плане не могло быть и речи. Люди сражались тем, что попадалось под руку, зная, что победит тот, кто раньше перережет противнику горло. На захват «Беллерофоита» отправились и другие старшие офицеры «Махариуса». Например, вторым абордажным отрядом командовал сам комиссар Киоген. Но Уланти не имел ни малейшего представления о том, где он сейчас находится и как у него идут дела.

Стальная дверь в конце коридора распахнулась, и из люка повалили новые защитники «Беллерофонта». Не теряя ни секунды, Уланти бросился вперед. Краем глаза он заметил на кителе предводителя отряда мятежников знакомые красные нашивки. Значит, перед ним старший помощник капитана, такой же, как сам Уланти. Лейтенант еще не встречал среди изменников ни одного офицера и с удвоенной яростью стал прорубаться сквозь толпу к человеку, занимавшему такую же должность на «Беллерофонте».

Боруса плюнул своему противнику в глаза. Жгучая от сока таджа слюна ослепила взвизгнувшего мятежника, и Максим изо всех сил боднул его в лицо. У еретика захрустели кости, и он попятился, дав Борусе место размахнуться гаечным ключом. Одного удара хватило, чтобы пробить череп бунтовщику.

— Ко мне! На помощь! «Махариус»!

Обернувшись, Максим увидел, что на старшину Добржина насели сразу трое. Не раздумывая, Боруса толкнул одного из мятежников в спину с такой силой, что тот врезался лбом прямо в стальную переборку и рухнул на пол. Споткнувшись о его тело, Максим на секунду замешкался и не успел уклониться от сабли второго противника, проткнувшей ему плечо. Заскрипев зубами, Боруса подался вперед и ударил врага в шею зажатым в пальцах стилетом. Фонтан крови полился на плечи бунтовщика. Он пошатнулся, тщетно пытаясь пережать сонную артерию. Третий мятежник бросился в атаку с крючковатым абордажным багром наперевес. Боруса без особого труда увернулся, вырвал багор и воткнул его матросу в живот.

Справившись с врагами, Максим наклонился над Добржином и нащупал на его шее слабый пульс. Обрадовавшись, Боруса взвалил раненого на плечи.

— Помогите! — во всю мочь завопил он. — Старшина Добржин ранен!

К ним потянулось множество рук. В возникшей суматохе Максим вытащил свой стилет из шеи Добржина и убрался подобру-поздорову, пока никто не заметил, что старшина уже мертв.

Пройдя несколько шагов, Максим заметил, что за его ремень зацепилась темно-синяя перевязь старшины. Недолго думая, он перевязал ею свою рану и бросился в бой.

Выпад. Блок. Еще выпад…

Магел старался действовать осторожно. Его противник фехтовал в очень необычной манере. Впрочем, в фехтовании вряд ли можно придумать что-то по-настоящему новое. По сути дела, воинственное население бесчисленных миров Империума пользовалось лишь вариантами одних и тех же приемов. Офицер с «Махариуса» был достойным противником. Наверное, он владел клинком даже лучше Магела, но у бывшего старшего помощника командира «Беллерофонта» имелось очень важное преимущество. Ему было нечего терять, и он позабыл о страхе.

Вокруг бушевало сражение. На палубу падали все новые и новые тела убитых и раненых. И хотя сейчас было трудно сказать, кто одержит верх в схватке за этот отсек, Магел понимал, что победа «Махариуса» предрешена. Даже по штатному расписанию команда «Беллерофонта» насчитывала на несколько тысяч человек меньше, чем команда тяжелого крейсера. К тому же в ходе мятежа и в результате атаки штурмовиков уже погибли тысячи офицеров и матросов. Уцелевшие были обречены, но Магел решил дорого продать свою шкуру.

Мятежник с налитыми кровью глазами бросился на офицера с «Махариуса». Ни секунды не колеблясь, Паво проткнул саблей наглеца, вознамерившегося лишить его чести своими руками зарубить старшего помощника командира имперского крейсера. Однако Магел чуть замешкался. Воспользовавшись этим, его противник сделал молниеносный выпад. Вместо того чтобы парировать удар, Магел попытался увернуться, но почувствовал страшную боль в боку.

Чтобы не застонать, Паво стиснул зубы. Он понимал, что молоденькому офицеру не удастся вытащить свой клинок, и с силой рубанул нападавшего по правому плечу. Сабля впилась в кость. Противник заорал от боли и попятился. Еще один удар, и Магел прикончит врага.

Еле держась на ногах, с вражеской саблей в ребрах, Паво уже замахнулся на офицера, но внезапно его руку со страшной силой сжали стальные клешни. Захрустели кости. Клинок выпал из онемевших пальцев Магела, а в спину вонзилось что-то острое. Ледяной холод разлился по его жилам. Еще удар в спину! И еще один… У Паво подкосились ноги, но он так и не упал, а повис, как тряпичная кукла, на державшем его человеке. Потом его отпустили. Магел упал на палубу, и сознание навсегда покинуло его обмякшее тело.

Превозмогая боль, Хито Уланти с трудом рассмотрел нависшего над ним широкоплечего исполина. Здоровяк протянул руки и встряхнул шатающегося лейтенанта. Уланти заметил на щеках и запястьях матроса ритуальные татуировки, какие носили головорезы из страшных подземелий городов-ульев.

— Максим Боруса! К вашим услугам! — прорычал гигант. — Не бойтесь, я с «Махариуса». Вы в безопасности!

— Спасибо, — пробормотал Уланти. Взгляд его упал на запятнанную кровью перевязь. — Я ваш должник, старшина Боруса…

Максим ухмыльнулся. Он не узнал спасенного им офицера, но прочитал знаки различия на его причудливо расшитом мундире. Он понял, что спас жизнь завсегдатая капитанского мостика, который, в свою очередь, мог спасти его от прозябания на нижних палубах.

— Старшина так старшина! — усмехнулся он. — На все ваша воля.

— «Беллерофонт» вызывает «Махариус»! Крейсер в наших руках. Мы починили двигатель. Судно может выйти в варп. Отправляемся по вашей команде!

Эскадра разведывательных кораблей сил Хаоса в составе трех рейдеров типа «Язычник» беззвучно дрейфовала на окраине звездной системы Дельфи, прислушиваясь к переговорам имперского крейсера и захваченного им мятежного корабля. Рейдеры появились слишком поздно, чтобы встретить судно бунтовщиков и проводить его в варп. Теперь им оставалось только беспомощно следить за тем, как от них уходит добыча, по праву принадлежащая их повелителю. Командир эскадры понимал, что его кораблям не справиться с имперским крейсером и эскадрильями его проклятых штурмовиков, но все равно опасался страшного гнева Осквернителя. Стоя на капитанском мостике флагманского рейдера, облаченный в черные одежды капитан следил за тем, как с мониторов исчезают условные обозначения имперских крейсеров.

— Передайте повелителю, что секретная информация, чуть не оказавшаяся в нашем распоряжении, осталась в руках противника, — приказал черный капитан стоявшему рядом астропату.

Обитавшее в сознании одержимого астропата демоническое существо зашипело от ярости, и тело скрутила судорога страха перед гневом Абаддона.

Остальные члены команды поспешили заняться своими делами, стараясь не смотреть на обреченного капитана.

— Благодарю вас, магос Кастаборас. Я вас больше не задерживаю.

Надменный старший техножрец кивнул и с непроницаемым лицом направился к своей свите, оставив Семпера одного в капитанской каюте.

Опершись локтями о письменный стол, Леотен машинально потер шрам на щеке. Этот жест всегда означал, что капитана что-то тревожит. Сейчас Семпер лихорадочно обдумывал доклад магоса Кастабораса.

Похищенные технические секреты были извлечены из банков памяти «Беллерофонта» и переданы ревностным жрецам Бога-Машины на «Махариус». Астропат имперского крейсера доложил в штаб о спасении секретной информации и о мужестве флаг-лейтенанта Хито Уланти, проявленном в абордажном бою. Однако штаб Боевого флота Готического Сектора волновал лишь характер похищенных данных. Кастаборас уже частично расшифровал попавшую к нему информацию и сообщил результаты Семперу. Теперь о том, какие именно секреты пытались похитить мятежники, на «Махариусе» знали двое. И оба пребывали в замешательстве.

В расшифрованных файлах содержались технические данные о неприступных Чернокаменных Крепостях — шести огромных, неизвестно кем и когда построенных фортификационных сооружениях. Сегодня именно они служили краеугольными камнями мощи Боевого флота Готического Сектора. В каждой из Чернокаменных Крепостей базировалась тактическая группа боевых кораблей, и каждая Крепость обладала такой огневой мощью, что могла играючи отразить штурм пиратских эскадр Абаддона. Разумеется, информация об этих сооружениях была сверхсекретной, и ни одно из них за всю историю Боевого флота Готического Сектора не попадало в руки противника. Семпер не мог поверить в то, что Осквернитель решится на самоубийственный штурм.

Что-то неразборчиво буркнув себе под нос, командир «Махариуса» обхватил голову руками и стал всматриваться в обозначения Чернокаменных Крепостей на звездной карте.

Где-то далеко, в самой зенице Ока Ужаса, там, где привычное человеку пространство свилось в один клубок с Имматериумом, повелитель Абаддон, Осквернитель Миров, Великий Сосуд Зла и Наследник Хоруса, всматривался в кружившийся перед ним калейдоскоп образов. Никто не мог знать, какие секреты и страшные тайны открывал Осквернителю варп.

Наконец Абаддон повернулся к существам, жавшимся у подножия его трона, и небрежным жестом повелел удалиться скорчившемуся внизу гонцу. Тот с радостью засеменил прочь, понимая, что по одному движению мизинца Осквернителя любой из десяти ужасных телохранителей изрубит его на куски. Меч Абаддона злобно заскулил в ножнах, чувствуя недовольство своего хозяина, но Осквернитель погладил его по рукоятке и пробормотал пару страшных заклинаний, успокаивая демона, обитавшего в клинке.

Скоро у Абаддона появится возможность отвести душу. Командирам и экипажам кораблей, не сумевшим доставить ценнейшую информацию, в самом ближайшем времени предстояло узнать, что бывает с теми, кто не выполняет приказ повелителя. Кроме того, Осквернитель понимал, что потеря сведений о Чернокаменных Крепостях в конечном счете не воспрепятствует осуществлению его тщательно разработанного плана.

Отвернувшись к похожему на пасть Левиафана иллюминатору, Абаддон посмотрел на замершее в пространстве чудовищное сооружение, вокруг которого сновало множество маленьких кораблей и дрейфовали десятки строительных платформ. Совсем скоро его новый флагманский корабль будет достроен. Мысленно Осквернитель уже окрестил его «Убийцей Планет». Это название, столь же страшное, сколь и незамысловатое, напрашивалось само собой.

Глядя на огромный корабль, Абаддон вновь задумался о шести тайных целях нынешней войны. Скоро, очень скоро «Убийца Планет» обрушит невиданную доселе мощь на врагов своего хозяина, и почитатели полутрупа, восседающего на Золотом Троне, содрогнутся…

«Пусть ужасаются и думают, что ничего кошмарней имдаже не снилось! — злорадно думал Осквернитель. — Придет время, и они поймут, что самое страшное еще впереди!»

«"Убийца Планет"! Даже теперь, через много лет после окончания Готической Войны, когда события тех страшных и славных времен стали выцветать в памяти новых поколений, это название вызывает невольное содрогание любого, кто его слышит. Даже жители миров, находящихся далеко за пределами Сектора Обскурус, не видевшие ни одного сражения Готической Войны, испытывают почти суеверный страх при звуке этих слов. Мне как-то довелось беседовать с мудрым и достойным во всех отношениях галактическим миссионером, поведавшим о своих странствиях и приключениях в населенных грубыми варварами далеких мирах необъятного Империума. Он рассказал мне о том, что эти дикари по-прежнему исполняют по ночам ритуальные танцы и, взирая на звездное небо, возносят Великому Отцу (как они называют Бога-Императора) молитвы об избавлении от древнего ужаса, называемого ими "Меч Абаддона". Невозможно представить, как эти примитивные племена, ничего не знающие ни об Империуме, ни о своем месте на его задворках, проведали об Абаддоне и егокорабле. Однако мой ученый собеседник уверял меня, что аборигены прозябают по ночам в страхе, ожидая появления в небесах именно "Убийцы Планет".

Приступая к описанию одного из самых ужасных моментов Готической Войны, когда загнанный в угол Боевой флот Готического Сектора, наконец, осознал истинную мощь страшного тайного оружия Аваддона, я вспомнил о рассказе упомянутого миссионера потому, что даже животный страх дикарей перед никогда не виденным ими вражеским кораблем вряд ли мог сравниться с паническим ужасом бесчисленных миллиардов подданных Императора, ожидавших, что в любой момент в небе внезапно возникнет "Убийца Планет" и испепелит их заживо вместе с миром, в котором они обитают».

Заслуженный летописец Родриго Коннигер. «В клыках смерти и пасти преисподней. Замечательные события войны в Готическом Секторе. 143–149. М41»

Часть третья Первые залпы

I

Абаддон Осквернитель не мог оторвать взгляда от гибнущего мира. Моря уже давно испарились, обнажив неровные гряды подводных гор. Планета разваливалась на куски. Из трещин в ее коре ударили фонтаны раскаленной лавы. Все южное полушарие превратилось в океан огня, хлынувшего из дыры размером в добрый континент, пробитой страшным оружием «Убийцы Планет». Содрогаясь от полюса до полюса от непрерывных землетрясений, планета корчилась, как грешник на сковородке. Абаддон не сомневался в том, что после первого же залпа, уничтожившего атмосферу, на поверхности не осталось ничего живого. Может, кто-то и выжил в бездонных убежищах, но ни один бункер не мог уцелеть после того, как сверкающие энергетические лучи протянулись с борта «Убийцы Планет». Они смели всю почву, раздробили скалы и проникли в огненное чрево гибнущего мира.

Абаддон упивался этим апокалипсическим зрелищем, словно вновь стоял рядом с Хорусом на капитанском мостике его боевой баржи, наблюдая за тем, как на поверхность Истваана III падает град вирусных бомб. За несколько мгновений они уничтожили двенадцать миллиардов жителей этой планеты. Оглушительное псионическое эхо их беззвучных предсмертных воплей до сих пор гудело набатом в голове Абаддона. Но и эта бойня казалась ему теперь невинной шалостью по сравнению с тем, что он намеревался совершить.

«И пусть Галактика горит огнем!» — приказал Хорус. Абаддон и другие командующие легионами Космического Десанта, собравшиеся под его знаменами, выполнили этот приказ. Осквернитель вспоминал сожранные пламенем миры, звездные системы, задушенные обломками кораблей и планет после яростных космических баталий. Вспоминал сотни битв, в которых на тысячемильных фронтах космические десантники и чудовищные боевые титаны сходились не на жизнь, а на смерть со своими же бывшими соратниками. Абаддон вспомнил ликующий рев, изданный миллионами изуродованных Хаосом глоток в тот момент, когда он, любимый Первый капитан Хоруса, взял штурмом осыпавшиеся крепостные стены дворца самозваного «императора» на Терре и ворвался в его внутренние покои.

Керамитовая палуба задрожала под ногами Абаддона. По бронированному чреву огромного корабля пронеслось гулкое эхо страшного взрыва. Осквернитель встрепенулся и огляделся по сторонам.

— Мой повелитель, — прогнусавил горбатый техножрец-еретик, извиваясь перед троном Абаддона, — планета рассыпается на куски. Ее магнитное поле непредсказуемо меняется. Наверное, стоит отвести судно на безопасное расстояние… — добавил он, облизнув раздвоенным языком изъеденные проказой губы.

Разгневанный дерзостью твари, осмелившейся нарушить ход его мыслей, Осквернитель злобно зарычал. Его меч задрожал в ножнах и тихонько завыл, предвкушая кровопролитие, но Абаддон ласково потрепал венчавший рукоятку череп, успокаивая демона, живущего в клинке. Один из берсеркеров-телохранителей тоже почувствовал недовольство своего повелителя. Он шагнул вперед, поднял кулак в силовой перчатке и с шипением выпустил острые, как серпы, когти.

Палуба вновь содрогнулась, и в иллюминаторе появилось облако раскаленной магмы, взлетевшее над треснувшей планетой.

Повинуясь мановению руки Абаддона, берсеркер отступил назад, в шеренгу выстроившихся вдоль переборки телохранителей. Скуливший от ужаса еретик поспешно шмыгнул в сторону и растворился в густой тени.

Осквернитель проследовал в центр рубки в сопровождении живого щита из верных телохранителей. Техножрецы, палачи и завывающие на разные голоса уродливые порождения варпа бросились прочь с дороги бронированных гигантов.

Повинуясь очередному беззвучному приказу Абаддона, платформа в центре рубки стала опускаться сквозь нижние палубы корабля. Экипаж «Убийцы Планет» ощутил волю своего повелителя, и на борту огромного судна вспыхнула лихорадочная деятельность. Осквернитель знал, что корабли, сопровождающие его флагман, тоже готовятся к походу, а их командиры облегченно вздохнули при мысли о том, что вот-вот покинут окрестности планеты, бившейся в непредсказуемой агонии.

Тысячам военнопленных, гнувших спину на борту «Убийцы Планет», под страхом смерти запрещалось поднимать глаза на Осквернителя. Надсмотрщики яростно вопили, наводя порядок среди невольников. Едва заслышав характерный гул опускающейся платформы, съежившиеся от ужаса рабы на мгновение прерывали свой бесконечный труд и впивались взглядом в ножные кандалы. Другие, наоборот, поднимали навстречу гулу лица с пустыми глазницами. Эти несчастные выполняли работы, не требовавшие острого зрения, и надсмотрщики не поленились выколоть им глаза.

Один закованный в цепи раб, в мундире офицера Военно-космического флота, видимо, совсем недавно попал в плен. Он не знал о запрете или пропустил мимо ушей оклики надзирателей. Рискнув бросить взгляд на проезжавшую мимо платформу, он был тут же сбит с ног надсмотрщиком в испещренной символами Хаоса силовой броне десантника из Легиона Пожирателей Миров. Злобно рыча, Пожиратель Миров поднял свой цепной топор и одним быстрым ударом обезглавил пленного. Затем он замер по стойке смирно и салютовал Осквернителю отрубленной головой раба, словно позволяя мертвым глазам взглянуть на то, что им не было дозволено видеть при жизни.

Абаддон Осквернитель, Воитель Легионов Хоруса, командующий так называемыми Предательскими Легионами, как именовали их слуги ложного императора, проезжал мимо своих последователей, не заботясь о том, живы они или мертвы, преданы ему или нет. Достаточно будет и ужаса, который он внушал им.

Опустившись на самую нижнюю палубу, платформа остановилась в обширном отсеке, пол и стены которого скрывались во мраке. Осквернитель шагнул на металлическую плиту, удерживаемую массивными цепями. Целая армия техножрецов тут же опустилась на колени и приветствовала его глубокими поклонами.

— Покажите! — ледяным тоном повелел Абаддон.

Один из еретиков прикоснулся изуродованными пальцами-щупальцами к хрустальному пульту. Где-то в темноте раздался гул. Внезапно стены отсека исчезли. Вокруг платформы закружился сверкающий хоровод звезд, планет, созвездий, комет, метеоров и прочих бесчисленных небесных тел.

Проведя здесь в одиночестве много часов за размышлениями о постоянно меняющейся картине звездного неба, Абаддон уже довольно хорошо знал это четырехмерное голографическое изображение Готического Сектора, отражающее в том числе и непредсказуемое воздействие расширения времени в варпе. Эта виртуальная карта была найдена на борту неизвестного, покинутого экипажем корабля, бесцельно дрейфовавшего в космическом пространстве. На «Убийцу Планет» ее перенесли вместе с рубкой судна, в которой она находилась. Несомненно, она была намного старше самого Империума, и ее создателями были существа, не принадлежавшие к человеческому роду. Впрочем, все это не слишком волновало Абаддона.

Вглядываясь в глубины космоса, он разглядел синий огонек Порт-Моу, окруженного множеством светящихся точек, обозначающих соединения имперских кораблей. Вокруг витало плотное кольцо красных огоньков — главную базу Боевого флота сжимали тиски блокады.

По всему Готическому Сектору мерцали синие и красные руны, показывающие расположение флотов. Эти милые огоньки не давали ни малейшего представления о жарких сражениях, которые велись за стратегически важные звездные системы. Абаддон проследил взглядом за изумрудными пунктирами маршрутов вражеских конвоев, с риском для жизни снабжавших прифронтовые миры всем необходимым. Обозначения отборных рейдеров сил Хаоса, следивших за этими конвоями из варпа, светились алым, а вдоль маршрутов имперских транспортов мерцали сине-зеленые руны пиратских эскадр, помогавших Осквернителю.

Затем Абаддон с раздражением заметил множество синих точек вокруг мира-улья Орар, оттеснивших лавину красных огней. В Бен-Морре противник также отчаянно защищался, а значительная часть скопления Циклопа была погружена во мрак. Здесь карта не была столь подробна. По одинокому значку было понятно, что эта часть Готического Сектора кишит орками. Ко всеобщему удивлению, эти существа оказывали такое ожесточенное сопротивление Империуму и силам Хаоса, что никому еще не удалось исследовать и нанести на звездную карту места их обитания.

Наконец Абаддон принялся разглядывать шесть ярких золотых значков, разбросанных по всему Сектору. Глядя на них, Осквернитель беззвучно повторял их имена, как заклинания, смысл которых был известен ему одному: «Фулярис, Анвил-206, Фир, Ребо, Шиндельгейст, Бритая…»

— Ждем ваших приказаний, о повелитель! Какова наша следующая цель? Мы приготовили список ближайших стратегически важных миров, все еще находящихся в руках противника…

Абаддон яростно зарычал. Дерзкий офицер тут же замолчал и попытался спрятаться за спинами соратников, но предвестники неотвратимого наказания — красные лучи оружия телохранителей — нашли его в толпе.

«Глупцы! — Абаддон опустил веки, дабы ничто не отвлекало его от раздумий. — Они не понимают, что наше сильнейшее оружие не этот огромный корабль, а страх и смятение, которые он посеет на своем пути. Мы будем наносить внезапные удары по самым разным мирам, и никто не догадается, что на самом деле у нас на уме. Враг не будет знать, где мы появимся в следующий раз, потеряет рассудок от ужаса и не сможет разгадать наши истинные цели. Нам не нужны стратегически важные миры. Пусть наши непредсказуемые атаки сеют панику в рядах противника».

Приоткрыв глаза, Абаддон взглянул на кружащиеся вокруг него звезды и протянул к ним руку со страшными железными когтями. Повинуясь жесту Осквернителя, голографическое изображение стало двигаться медленнее и, наконец, остановилось, а одна звезда внезапно засветилась ярче других. Техножрецы засуетились вокруг хрустального пульта, и яркая звезда начала расти. Вскоре стала хорошо видна отдельная звездная система, и Абаддон кровожадно усмехнулся, разглядывая мир с голубыми океанами, зелеными лесами и другими признаками наличия в его атмосфере пригодного для дыхания кислорода. В одном из полушарий планеты царила ночь, и на поверхности были хорошо видны густые россыпи городских огней. Приглядевшись еще внимательнее, Осквернитель рассмотрел маленькие огоньки орбитальных доков и платформ планетной обороны, вращавшихся в безвоздушном пространстве между самой планетой и ее единственным бесплодным спутником. Населенный мир! Мир Империума Человечества. Мир, очень далекий от театра военных действий и уже разрушенный «Убийцей Планет». Силы варпа и на этот раз не обошли Абаддона своим покровительством!

Ощутив волю своего повелителя, техножрецы молча преклонили колени, а к остальным кораблям флота Хаоса полетел сигнал, содержащий наименование и координаты следующей цели. Обитатели обреченного мира еще не знали об этом, но день и час их казни уже назначен.

Абаддон же пожирал глазами голографическую карту, снова развернувшуюся во весь Готический Сектор. Извращенное зрение Осквернителя позволяло ему одновременно видеть шесть заветных золотых огней. Фулярис, Анвил-206, Фир, Ребо, Шиндельгейст, Бритая…

Осквернитель повторял их названия, словно заклинания известного только ему одному будущего.

«И пусть Галактика горит огнем!» — приказал Хорус десять тысяч лет назад, и наконец-то Абаддон Осквернитель сможет выполнить его приказ…

II

— Прочь с дороги!

Улицы и переулки наполнились криками. Хрупкие пластиковые двери и блочные стены лачуг легко ломались под ударами тяжелых сапог. Убогие обитатели грязного квартала тряслись от страха при виде грозных арбитров, врывавшихся в жилища. Ответом на недовольство и жалобы служили сокрушительные удары прикладами или кулаками в силовых перчатках, а любое более серьезное сопротивление подавлял град гранат со слезоточивым газом.

Заходясь натужным кашлем, из барака выскочили несколько фигур. Люди оказались лицом к лицу с шеренгой арбитров, защищенных противогазами. Прокуратор Джамаль Бизантан наблюдал за тем, как на правонарушителей надели наручники и с помощью силовых дубинок и бронированных щитов загнали в спецтранспорт, направлявшийся в тюрьму при казармах Адептус Арбитрес. Бизантана не волновало, что ждет задержанных в этой многоэтажной подземной тюрьме, камеры которой кишели еретиками, уголовниками, недовольными и бунтовщиками, арестованными в ходе облав, регулярно проводимых в трущобах этого мира. Их было так много, что любой подозреваемый мог провести остаток дней в тюрьме, так и не дождавшись своей очереди предстать перед судом. Имперское правосудие не терпело спешки, а жизнь и смерть тюремного сброда не имели ни малейшего значения для судеб Империума. Прокуратор не сомневался лишь в том, что рано или поздно порядок восторжествует.

Проведя пальцами по ритуальным шрамам, украшавшим смуглые щеки, Бизантан почувствовал, что вспотел, снял шлем и встряхнул копной заплетенных в мелкие косички черных волос. В «Догматах Свободы и Справедливости» говорилось, что каждый Адептус Арбитрес должен являть подданным Императора образец сурового и непреклонного блюстителя закона, но прокуратору вовсе не хотелось упасть в обморок от полуденной жары.

— Вижу, закон и порядок опять торжествуют! — хмыкнул помощник прокуратора Вэннан Корте и протянул своему начальнику флягу с водой.

Глядя на то, как арбитры сшибают задержанных с ног разрядами силовых дубинок, Бизантан промолчал, хотя и наказал бы за такие речи любого другого из своих подчиненных. Корте был отличным арбитром и верным слугой Императора. Если бы не язык, этот дюжий уроженец одного из жестоких миров-ульев уже давно бы сам стал прокуратором. Бизантану оставалось только радоваться, что привычка отпускать едкие шуточки не дала Корте сделать карьеру, а у него теперь такой надежный помощник

— Не теряй веры, помощник Корте, — пародируя менторский тон, сказал Бизантан. — Помни, что вести войны Империума — это долг могучих Астартес и бесстрашной Имперской Гвардии, охранять космические пути Империума — это долг славного Военно-космического флота, но именно нам, Адептус Арбитрес, Его Божественное Величество в своей бесконечной мудрости поручил…

— Бороться с гнусными еретиками, выдающими себя за верных подданных Империума! — с заговорщическим видом подмигнул Бизантану Корте.

Оба рассмеялись, обрадовавшись возможности перевести дух впервые за эту долгую и нелегкую операцию. Целый день отряды арбитров методично прочесывали лабиринты улочек среди лачуг и бараков, примостившихся у подножия скалы, увенчанной дворцом принца-регента. Хотя планета Белатис с ее столицей Малиной и находилась далеко от передовой, даже здесь отдавалось эхо сражений, громыхавших в других частях Готического Сектора. Как и остальные тыловые миры, Белатис должен был посылать на войну тысячи новобранцев и снабжать фронт всем необходимым. Бизантан знал, что многие из задержанных сегодня будут насильно отправлены служить на корабли Боевого флота Готического Сектора или в штрафные полки, формируемые для восполнения ужасающих потерь Имперской Гвардии. При этом прокуратор не сомневался в том, что никто из них больше не вернется на родину.

Из стоявшего неподалеку командного «Рино» раздалось шипение коммлинка и послышались голоса. Это разбросанные по всему району отряды арбитров докладывали о своих успехах. Облава на улицах Старой Мадины была делом неблагодарным. Здесь за любой дверью и в каждом чулане служителей закона могла подстерегать засада или ловушка. Еще до рассвета множество транспортов Адептус Арбитрес взяло в плотное кольцо целый район. Уже несколько сотен лет Белатис не видел такой демонстрации имперской мощи. Арбитры должны были напомнить о силе Императора не только обитателям трущоб, но и кое-кому другому.

Взглянув на отвесную скалу, нависшую над городом, Бизантан гадал, сколько пар глаз следят сейчас за ним и его людьми из окон дворца. Трудно было найти более подходящее место, чтобы напомнить правителям Белатиса о том, кто настоящий хозяин Империума.

Как раз в этот момент из бронированного «Рино» высунулся связист:

— Господин прокуратор! На связи первый министр национальной безопасности Кейль!

Переглянувшись с Корте, Бизантан кивнул и неохотно взял наушники. Корте же смачно сплюнул, услышав имя министра.

— Приветствую вас от имени Императора, господин Кейль, — с нескрываемым презрением в голосе произнес Бизантан. — Мы наводим порядок, и мне некогда с вами болтать.

— И я приветствую вас от имени Императора, прокуратор!

Джарра Кейль говорил как ни в чем не бывало. Бизантан даже представил, как этот серый кардинал, вертевший принцем-регентом как ему заблагорассудится, сидит в своем огромном кабинете и, возможно, созерцает на экране изображение прокуратора, переданное одним из еще не засеченных арбитрами беспилотных разведчиков-дронов. Кейль наверняка выслал несколько таких для наблюдения за ходом облавы.

— Я только что говорил с его величеством принцем-регентом. Он, как и я, озабочен тем, что вы не поставили нас в известность о вашей операции.

— Я отчитываюсь только перед Императором, — заявил прокуратор. — Разные принцы-регенты и другие министры национальной безопасности меня мало интересуют. У меня нет никаких причин ставить вас в известность о чем бы то ни было. Все и так знают, что личный состав нашего доблестного Военно-космического флота несет большие потери. Я — старший представитель интересов Империума в этом мире, и в мою компетенцию входит решение такого рода вопросов. Кроме того, мне кажется, что насильственная вербовка разной швали, рвани и ворья из этого района вашей столицы отвечает интересам не только Главного штаба Имперских вооруженных сил Готического Сектора, но и всех верноподданных Императора на Белатисе.

«Если бы ваша служба национальной безопасности трудилась не за страх, а за совесть, — мысленно добавил Бизантан, — прямо в центре вашей столицы не было бы этого рассадника заразы!»

Помолчав несколько секунд, министр Кейль продолжал таким тоном, словно не понимал, что о нем на самом деле думает прокуратор.

— Мы с принцем-регентом полны решимости верой и правдой служить Императору и его официальным представителям. Но вам все-таки стоило заранее поставить нас в известность об этой операции. Тогда мы отправили бы к вам на подмогу наши силы безопасности.

«Зачем мне отвлекать ваши силы безопасности? — криво усмехнувшись, подумал Бизантан. — Пусть и дальше занимаются вымогательством, собирают взятки и терроризируют политических противников вашего принца-регента!»

— Спасибо за любезное предложение, — вслух ответил Бизантан. — В следующий раз я обязательно поставлю вас в известность, и мы объединим наши усилия.

— Думаете, он вам поверил? — спросил Корте, когда прокуратор вернул связисту наушники.

— Какая разница? — буркнул Бизантан. — Главное, чтобы его громилы сюда не совались, пока мы не закончим все наши дела.

Прокуратор обвел взглядом вереницы низеньких домишек, собранных из пластиковых блоков и примитивных глиняных кирпичей. Кое-где возвышались многоэтажные здания. Постройки жались одна к другой. Район застраивали стихийно, без всякого плана. Местные жители именовали этот лабиринт кривых улочек и тупиков Малиной. Бизантан знал, что такой же лабиринт переходов существует и внутри зданий. Обитатели трущоб пробили в смежных стенах множество дыр, и теперь район можно было пересечь из конца в конец, не высовываясь на улицу.

Малина в Малине была не единственной в своем роде. Такие обширные притоны существовали практически во всех плохо развитых мирах Империума. Опытный блюститель порядка Джамаль Бизантан прекрасно знал, что трущобы кишат преступниками, мятежниками, беглыми каторжниками — всеми, кто не в ладах с законом. И именно такие места облюбовали сектанты и еретики.

Облава в Малине с целью насильственной вербовки матросов для Военно-космического флота выглядела достаточно правдоподобно и хорошо маскировала истинные цели Адептус Арбитрес. Готический Сектор оказался под ударом не только флотов Абаддона Осквернителя, но и его коварных союзников — поклонников самых разных культов. После многочисленных расследований, проведенных Священной Инквизицией, ими предстояло заняться всерьез. Стало ясно, что враг давно готовился к удару и внедрил своих адептов в правительства и силы самообороны очень многих планет.

В самом начале войны, когда флоты Осквернителя вероломно напали из Звездных теснин Аркса на Боевой флот Готического Сектора, тайные сторонники Абаддона и поклонники Хаоса тут же подняли головы почти в двух десятках миров, и на подавление организованных ими бунтов и мятежей с фронтов пришлось отвлечь значительные силы. Несколько миров, в правительствах которых угнездились хаосопоклонники, перешли на сторону Абаддона без единого выстрела. Возможно, их обитателям было безразлично, под чьей именно пятой влачить свое существование. Но они наверняка осознали всю глубину своей ошибки, стоило им узреть лица своих новых повелителей, высадившихся на планеты. В других мирах еретики все еще скрывались в подполье и вели партизанскую войну против Имперских вооруженных сил. Они сеяли страх и смущали умы, взрывали военные базы и промышленные предприятия, шпионили за имперскими военными и передавали противнику секретную информацию.

При этом их становилось все больше и больше. Стоило ереси укорениться в каком-либо из миров, его уже можно было считать потерянным.

Прокуратор не мог дождаться, когда Священная Инквизиция выжжет каленым железом ересь в рядах правителей, Экклезиархии и государственных чиновников Готического Сектора. Ведь именно вялость и бездарность местной администрации позволили беспрепятственно расцвести культам Хаоса.

Впрочем, здесь, на Белатисе, Джамаль Бизантан не будет ждать так долго…

Пусть этот мир и находился глубоко в тылу, он изобиловал полезными ископаемыми и другими ресурсами, крайне нужными фронту. Здесь добывали адамантитовую руду, из которой выплавляли несокрушимые корпуса боевых кораблей, прометий, из которого вырабатывали топливо для боевых машин, и имелись обильные запасы продовольствия. Белатис не был самым большим, богатым или стратегически важным миром Готического Сектора, но наряду с миллионами иных миров он принадлежал Императору. Уже только поэтому суровый прокуратор, тридцать лет назад, еще будучи кадетом, принесший присягу в Имперской академии Адептус Арбитрес на Андертоне, был готов защищать его до последней капли крови — «…служить Императору, охранять Его владения, судить и защищать Его подданных, насаждать закон и порядок во всех принадлежащих Ему мирах, преследовать и карать всех, не подчинившихся Его воле!»

Еще юношей Бизантан поклялся защищать Империум, но лишь недавно заподозрил, что адепты Хаоса проникли на Белатис. Здесь еще не случалось диверсий, о существовании сект хаоситов ничего не было известно и никто не позволял себе еретических речей, но Бизантан все равно чувствовал, что дело неладно. Совсем рядом таилась какая-то невидимая опасность. Что-то втайне назревало. Псайкеры Адептус Арбитрес тоже чувствовали это. В варпе начались какие-то странные движения, явно предвещавшие грядущую катастрофу. «Похоже на затишье перед бурей!» — именно так попытался описать Бизантану свои ощущения один из его псайкеров.

Вот и сейчас, следя за ходом операции, прокуратор вспоминал его слова. Псайкеры так и не смогли сказать ничего конкретного, но у Бизантана были и другие источники информации, которым этот суровый воин доверял больше, чем видениям и предсказаниям. В преступном мире Белатиса у прокуратора имелась целая сеть шпионов, и совсем недавно до него дошли слухи о каких-то тайных сборищах, проходящих в некоторых домах Малины. Если здесь действительно свили себе гнездо хаосопоклонники, Адептус Арбитрес их сегодня выкурят!

Бизантан взглянул на Корте, следившего за переговорами в эфире, но тот только покачал головой и, не дожидаясь вопроса командира, произнес:

— Пока ничего. Обычные бандиты, много недовольных. Таких не возьмут даже на корабль смертников. Да эту выгребную яму можно ворошить до скончания жизни, но так ничего и не найти!

— Думаете, мы закончим здесь свои дни? — усмехнулся Бизантан. — Надеюсь, до этого не дойдет, — немного помолчав, добавил он. — По крайней мере, не сегодня…

Прокуратор заглянул в открытый люк своего командного «Рино» и обратился к человеку, скорчившемуся в кабине в три погибели:

— Псайкер Шауль, не желаете ли нам помочь?

Неохотно выбравшись из люка, псайкер поспешил напялить на нос темные очки. Его подслеповатые глазки с нежно-розовыми веками явно не переносили яркого света местного светила.

Псайкеров считали мутантами. От обычных людей отличались даже те из них, кого сочли способными сопротивляться соблазнам варпа без мучительного ритуала единения их душ с духом Императора. Шауль был альбиносом. Уже только за это его умертвили бы при рождении в суровом родном мире Бизантана, именуемом Скайр. Прокуратор уже полжизни прожил вдали от Скайра, но и теперь ему становилось не по себе рядом с псайкером-альбиносом.

— Я ничего не чувствую. Возможно, они используют пустотные щиты или какие-нибудь другие устройства, чтобы спрятаться от меня…

Внезапно Шауль замолчал, огляделся по сторонам и уставился на двух арбитров, собиравшихся выломать дверь соседнего дома. Унаследованное от предков-охотников тонкое чутье Бизантана уловило страх встревоженного псайкера. За долю секунды, еще даже не поняв, что происходит, прокуратор бросился на середину улицы. Вытаскивая из кобуры болтерный пистолет, он крикнул, предупреждая своих подчиненных об опасности, но опоздал.

Стоило одному из арбитров ударить в дверь тяжелым сапогом, как она с грохотом разлетелась на куски. Взрыв был не таким мощным, как того опасался Бизантан, но обоих воющих бойцов тут же поглотило облако неприятного желтоватого цвета.

— Надеть противогазы! — заорал прокуратор.

Постепенно ядовитое облако стало рассеиваться. Арбитры превратились в две лужи, булькающие зловонными пузырями.

Тонкий шлейф желтоватого тумана добрался до молодого неопытного арбитра, который никак не мог отстегнуть от пояса противогаз. Стоило ему вдохнуть отравленного воздуха, как он заорал и зашелся в кашле, а изо рта и носа потекла кровь. Арбитры, стоявшие у заминированной двери, оказались в эпицентре взрыва и умерли почти мгновенно от большой концентрации смертоносного вещества. Однако на периферии взрыва вирус был уже сравнительно слаб, и молодому бойцу предстояло умирать в страшных муках, ощущая, как стремительно размножающийся вирус пожирает его тело.

Не задумываясь, Бизантан выстрелил прямо в сердце обреченного юноши, пробормотав несколько слов из Второй заупокойной молитвы к Императору.

Внезапно в наушниках шлема прокуратора послышались встревоженные возгласы и выстрелы. Бизантан изрыгнул гортанное проклятие на родном языке. Засада! Взрыв газовой бомбы был сигналом открыть огонь! Хаоситы заманили его людей в ловушку!..

Громыхнула автопушка. Очередь взрыла землю прямо за спиной Бизантана. Одного из арбитров, прижавшихся неподалеку к кирпичной стене, разнесло на кровавые куски.

— Наверху! Они стреляют с крыш! — раздалось в наушниках прокуратора.

Бизантан поднял взгляд, увидел черный силуэт, отчетливо выделяющийся на фоне яркого неба, и тут же выстрелил из болт-пистолета. Фигура сложилась пополам и свалилась с крыши прямо под ноги Бизантана. Командир арбитров с отвращением взглянул на труп: скрюченные пальцы с длинными когтями и мерцающие татуировки, еще извивающиеся под полупрозрачной сальной кожей мертвого чудовища. Теперь прокуратор уже не сомневался в том, что зловонное дыхание Хаоса коснулось Белатиса. В противном случае о таких страшных мутациях ему бы уже донесли.

Вокруг продолжали стрелять. Грохотали обрезы и автоматические винтовки, изготовленные в подпольных мастерских, щелкали лазганы. Но теперь все чаще и чаще слышалось глухое уханье дробовиков арбитров. Стражи порядка наконец-то пришли в себя и открыли ответный огонь.

Внезапно снова заговорила автопушка. Арбитры попрятались в ближайших лачугах, но снаряды с адамантитовыми головками пробивали тонкий пластик и рвали их в клочья.

Затем автоматная очередь прошила бронированный борт одного из «Рино». Вероятно, пуля угодила в двигатель. Раздался взрыв. Транспорт охватило пламя, и в наушниках Бизантана раздались душераздирающие вопли обреченных арбитров. Осторожно выглянув из-за угла, прокуратор увидел в одном из дверных проемов дуло автопушки. Совсем рядом с домом, в котором взорвалась ядовитая бомба. С этой позиции еретики простреливали всю улицу.

Извергая проклятия, Бизантан сорвал противогаз и заорал в микрофон вокса:

— Корте! Нас всех сейчас перебьют! Приказываю уничтожить огневую точку противника из гранатомета!

— Нелегкая задача, сэр! Нам их плохо видно, а вы находитесь слишком близко. Мы можем задеть вас.

— Тогда прикройте меня! — рявкнул Бизантан, вскочил на ноги и выхватил из раздатчика тяжелую осколочную гранату.

— Вас понял! Мы готовы! — прозвучал в наушниках спокойный голос Корте.

Бизантан бросился вперед. За его спиной загавкали дробовики арбитров. Несмотря на шквал огня, засевшие на крышах снайперы умудрялись стрелять в сторону прокуратора. Краем глаза Бизантан заметил в темном переулке людей в черных одеяниях и бросился на землю. Стену над ним тут же изрешетили пули и лазерные лучи. В ответ прокуратор открыл огонь из болт-пистолета и поливал переулок зарядами до тех пор, пока уцелевшие враги не пустились наутек, то и дело поскальзываясь в кровавой каше, в которую превратились двое их товарищей.

Бизантан снова ринулся вперед. Заметив его, один из культистов прокричал что-то остальным, и дуло пулемета развернулось в сторону арбитра. Лазерный луч полоснул по сталепластовому наплечнику прокуратора, прожег доспех и опалил руку.

Не обращая внимания на боль и нацеленное прямо в грудь дуло автопушки, Бизантан швырнул в дверной проем гранату. Мощный взрыв уничтожил всех засевших в укрытии хаоситов.

Шагнув в лачугу, прокуратор обнаружил лишь окровавленные куски человеческих тел, изуродованных страшными мутациями и острыми как бритва осколками гранаты.

Сжимая в одной руке болтерный пистолет, а в другой — силовую дубинку, прокуратор с величайшей осторожностью заглянул в соседнюю комнату. Там было темно. Бизантан нажал руну на рукоятке дубинки, та с шипением раскалилась и озарила помещение неверным светом. Стены лачуги оказались сплошь покрыты зловещего вида знаками и рисунками. Казалось, они извивались и пытались уползти подальше от света. Содрогнувшись, прокуратор понял, что эти знаки прославляют черных богов Хаоса.

Из комнаты вглубь трущоб вели несколько дверей. Открыв одну из них, Бизантан увидел спускающийся в подземелье коридор с неровными стенами. Снизу потянуло ледяным холодом и пахнуло смрадом разложения. Не успел арбитр увеличить мощность силовой дубинки, как из соседних дверей выскочили одетые в черное люди. С воплями животной ненависти культисты бросились прямо на прокуратора.

Крохотное помещение заполнил рев болт-пистолета Бизантана. Первый же заряд разорвал грудь ближайшего хаосита. Второму оторвало ноги, и он с визгом рухнул на пол. Вместо третьего выстрела раздался сухой щелчок. Обойма была пуста. Крепко выругавшись, прокуратор швырнул бесполезное оружие в лицо третьему еретику и взмахнул раскаленной дубинкой. Обычно арбитры использовали их для того, чтобы сбить с ног или быстро уложить на землю задержанного. Но выведенная на полную мощность, силовая дубинка была способна переломать человеку кости. Вот и сейчас Бизантан одним ударом разнес на куски голову культиста. Вторым ударом он раздробил грудную клетку другого противника. Дубинка застряла среди переломанных ребер, и пока прокуратор ее вытаскивал, на него бросился еще один враг. Разинув пасть, мутант ощерил острые, как иглы, зубы, которые выглядели намного опаснее ножа, зажатого в его изуродованной руке. Недолго думая, Бизантан нанес мутанту сокрушительный удар в челюсть. Раздался хруст крошащихся зубов. Прокуратору удалось закрыться от ножа локтем. Хаосит целил арбитру в шею, но клинок лишь проскрежетал по сталепластовому нагруднику. Злобная тварь с нечеловеческим упорством продолжала наседать на Бизантана и впилась поломанными клыками в броню, защищавшую его предплечье. При этом одной рукой мутант сдавил прокуратору горло, а ножом кромсал бронированный нагрудник.

Внезапно чей-то тяжелый сапог врезался прямо в морду мутанта. Рявкнул дробовик. Чудовище отлетело в угол комнаты. Еще два выстрела, и от него осталось только кровавое месиво.

— Помогите прокуратору! — приказал Корте, поливая огнем оставшихся еретиков.

Едва завидев отряд арбитров, хаоситы ринулись вон из комнаты.

Отмахнувшись от протянутых рук, Бизантан сам поднялся на ноги, нашел на полу свой болт-пистолет, перезарядил его и вопросительно взглянул на помощника.

— Наши потери составляют двенадцать человек убитыми. Большинство погибло в первую минуту, когда нас застали врасплох, — доложил Корте, с отвращением разглядывая намалеванные на стенах символы. — Но потом мы перестреляли этих поганых еретиков. Отделения Махана, Шеера и Варфоломея добивают остальных… Вижу, вы нашли тех, кого искали! — пнув мертвого мутанта, добавил помощник прокуратора.

— Тут их целая банда, — кивнул в сторону подземелья Бизантан. — Тащите сюда прожектора, огнеметы, силовые щиты и гранаты. Сколько сможете унести… Прикажите прибыть и Шаулю. Без него нам с этим дьявольским отродьем не справиться.

III

Загнанные в угол хаоситы отчаянно сопротивлялись. Сражаясь за каждый метр подземного хода, они прыгали прямо на арбитров, поливавших их огнем из дробовиков и болтеров. Все новые и новые мутанты карабкались по горам трупов, стараясь вцепиться врагам прямо в горло.

Наконец твари бросились наутек, отстреливаясь на ходу. Бизантан и его люди медленно, но неуклонно продвигались вперед, выставив перед собой гудящие от града пуль силовые щиты.

Тоннель то и дело петлял, в стороны расходились коридоры. Пять раз арбитрам приходилось прибегать к помощи Шауля. Пять раз псайкер помогал им избежать засады. Огнеметами, осколочными и газовыми гранатами бойцы прокуратора уничтожали врагов в боковых проходах. Охваченные пламенем еретики, хватая изуродованными ртами воздух, выскакивали в центральный тоннель, где и попадали под шквальный огонь арбитров.

Перед тем, как завернуть за очередной поворот, стражи порядка заряжали дробовики патронами с самонаводящимися пулями, находящими цель по тепловому излучению. Дав залп такими зарядами и услышав из-за угла истошные вопли, арбитры двигались вперед и добивали раненых еретиков.

Впрочем, потери нес и отряд Бизантана. Пуля, выпущенная из автоматической винтовки, пробила перегруженный силовой щит и разорвала горло арбитру второй статьи Корну. Он служил под началом прокуратора еще со времен усмирения бунта, вспыхнувшего в тюрьме на борту списанного корабля «Харон».

Через несколько минут стражи порядка натолкнулись на очередной боковой коридор и открыли огонь. Внезапно из темноты прохода выскочила окутанная прометиевым пламенем культистка. Десятки пуль тут же поразили ее изуродованное мутацией тело. Обезумев от ненависти и не обращая внимания на смертельные раны, она ринулась вперед. Вцепившись в сержанта Тайлена, еретичка заключила его в огненные объятия, которые арбитрам так и не удалось разорвать. Боевое снаряжение сержанта вспыхнуло, он издал душераздирающий вопль. Боевые товарищи поспешили избавить его от мучительной смерти выстрелами в голову.

В подземном ходе грохотала пальба и визжали еретики, но спустя пятнадцать минут арбитры все же пробились к цели. Последний хаосит, облаченный в жреческие одеяния, бросился на Бизантана, размахивая цепным мечом. Полуразложившееся лицо, разрисованное ритуальными татуировками, исказила гримаса ненависти. Мгновенно среагировав, прокуратор выстрелил жрецу в грудь, а затем, отпихнув ногой еще дергающееся тело, шагнул в последнее помещение.

— Берегитесь, прокуратор! — воскликнул Шауль. В свете прожекторов его лицо казалось бледным и осунувшимся. — Я чувствую присутствие сил варпа!

Следовавшие за Бизантаном бойцы держали огнеметы и дробовики наготове. Прокуратор же попытался справиться с суеверным страхом, зародившимся на самом дне души. Он не боялся врагов Императора, но, столкнувшись с порождениями Хаоса, чувствовал себя так, как, наверное, чувствовали себя его далекие предки. На сотую долю секунды он представил себя среди сородичей, собравшихся вокруг костра, разложенного при входе в пещеру. Он будто прислушивался к завываниям таинственных хищников, шнырявших во мраке окрест.

Лучи мощных прожекторов освещали неровные каменные стены, расписанные чудовищными картинами и отвратительными символами. Бизантан пытался убедить себя в том, что эту пещеру вырубили в скале контрабандисты или беглые каторжники. Он не хотел верить в то, что культ Хаоса на Белатисе процветает уже не одно столетие.

— Трон Терры! — воскликнул арбитр третьей статьи Майнц, когда прожектор осветил дальнюю стену.

Прошло несколько секунд, прежде чем Бизантан понял, что висящее на цепях существо — человек. Да и то лишь потому, что видел, во что может превратиться человеческое тело, попавшее в мясорубку ожесточенного боя. Разумеется, прокуратору приходилось участвовать в допросах, но применявшиеся арбитрами методы воздействия не отличались разнообразием и предназначались лишь для того, чтобы сломить дух человека. Впрочем, он знал, что в Священной Инквизиции служат «специалисты», с детства изучающие самые изощренные способы причинения боли и страдания. Возможно, лишь эти безумцы в своих самых невероятных фантазиях смогли бы представить себе то, что висело сейчас перед стражами порядка.

Их взору предстало вывернутое наизнанку человеческое тело, каким-то образом сохранившее подобие своей первоначальной формы. Бесформенные куски мяса, повисшие на изуродованных костях, переплетались с мышцами и венами поверх некогда покрывавшей их кожи. Конечно же, это ужасное существо подвесили на цепи хаосопоклонники. Что это — страшная жертва или алтарь, перед которым проводились непристойные ритуалы и жуткие церемонии во сладу демонических божеств?

Внезапно Шауль пошатнулся и упал бы на пол, не подхвати его Бизантан. У псайкера носом пошла кровь. И без того зловещая атмосфера сгустилась, и прокуратор почувствовал, что и у него из носа закапала кровь.

— Сэр… — прохрипел Шауль, корчась от боли.

— Берегись, прокуратор! — с издевкой повторил чей-то голос.

Обернувшись на звон цепей, Бизантан увидел, что прикованное к стене существо смотрит на него со злорадной усмешкой.

— Берегись! — повторила казавшаяся мертвой тварь. — Берегись, жалкая ищейка. Пигмей на побегушках у дохлого Императора. Взор Осквернителя пал на этот мир и на все сущее в нем. Ты умоляешь своего Императора о спасении? Ждешь помощи от его боевых кораблей? Напрасно. Вас уже ничто не спасет. Лучше лиши себя жизни прямо сейчас… Вам лучше перестрелять друг друга, чем узнать, что сделают с вами те, кто придет из варпа!

Оракул Хаоса уже почти визжал, брызжа слизью с разлагающихся губ. Тело Бизантана отказывалось повиноваться. Он стоял в оцепенении, не в силах оторвать взгляд от чудовища, бьющегося в экстатическом припадке.

— Убейте друг друга! Убейте своих детей! Лучше умрите сейчас, не дожидаясь прибытия страшного палача!

Первым выстрелил Корте. Грохот дробовика пробудил от оцепенения остальных. Арбитры схватились за оружие и открыли огонь по демоническому существу, которое завыло от извращенного удовольствия, чувствуя, как пули рвут на куски то, что осталось от его тела. Потом Бизантан поднял огнемет и не опускал его до тех пор, пока пламя не сожгло все, что висело на костях чудовища, до последнего мгновения заливавшегося безумным смехом.

Наконец обугленные кости оракула осыпались на пол, но никто из арбитров не осмеливался приблизиться к ним.

— Ждем ваших приказаний, — прочистив горло, проговорил Корте.

Бизантан отдал огнемет одному из бойцов и приказал заняться потерявшим сознание Шаулем.

— Сожгите здесь все, — добавил прокуратор. — Взорвите подземный ход. От этой пещеры не должно остаться и следа.

— А что потом? — Верзила Корте старался скрыть дрожь в голосе.

— А потом, — ответил Бизантан, положив руку на плечо своему испытанному соратнику, — мы наберемся мужества, чтобы достойно встретить то, о чем говорила эта мерзкая тварь.

IV

Медитацию достопочтенного Парцелия Собека нарушило ощущение, что в зыбкой материи мироздания что-то изменилось.

Он сидел в маленькой келье без окон, которая располагалась в южном крыле собора Экклезиархии в Мадине. Отсутствие света вовсе не мешало Собеку. Почти восемьдесят лет назад он добровольно принес в жертву свое зрение во время ритуала единения души с духом Императора. Астропату не требовались такие несовершенные органы чувств, как глаза.

Парцелий верой и правдой служил Императору, общаясь через варп с другими астропатами, разбросанными по необъятной Вселенной. Однако в последние годы он стал замечать, что его псионические способности претерпевают изменения. Все астропаты обладали даром время от времени лицезреть зыбкие образы будущего. Но неуловимый талант истинного провидения заключался не только в распознавании образов, мелькающих в варпе, но и в способности отличить истину от обмана, порожденного коварными демонами.

Собек уверенно протянул руку туда, где должен был стоять небольшой ларец. Особым внутренним зрением он видел собственные движения, а потому чувствовал себя намного увереннее обычных людей. Парцелий погладил пальцами крышку ларца, который узнал своего владельца и раскрылся, обнаружив драгоценное содержимое. В руках астропата оказалась колода карт, изготовленных из материала, похожего на тонкую кость.

Имперские Таро.

Преклонив колени на молитвенном коврике, Собек выложил на него первую из пока ничего не изображающих карт. Одними губами астропат проговорил молитву о даровании Благого Провидения. Вновь сосредоточив внутреннее зрение на бездне варпа, Парцелий стал разыскивать в его темных глубинах яркое сияние духа Повелителя Человечества. Теперь лишь ментальное единение с Императором могло помочь астропату понять смысл тревожных образов, прервавших его медитацию.

Собек поднес руку к древней карте. Уникальный психоактивный материал, из которого она была изготовлена, начал впитывать посланную варпом энергию. Постепенно на поверхности карты стало проступать изображение страшного бездонного глаза — глаза Хоруса!

«Предатель!» — содрогнулся Собек. Эта проклятая карта теперь часто выпадала астропатам Готического Сектора, воевавшего с последователями Предводителя Еретиков, но еще никогда не появлялась первой. Она сулила лишь ужас жестокого поражения. Астропат быстро открыл остальные карты, каждый раз вздрагивая, как от укола в самое сердце.

Перевернутая «Падающая звезда» — несчастье, обрушившееся с небес.

«Варп», преобладающий. Перемены и изменения.

«Примарх-Ангел» — несчастье и великие жертвы. Предвестник невосполнимых утрат.

Сдавленно всхлипнув, астропат выронил колоду и потянулся к колокольчику, чтобы вызвать молодого послушника и послать его к капеллану с известием о результатах гадания, а затем — во дворец принца-регента к кардиналу Белатиса.

Парцелий и не подозревал, что открывшееся ему страшное будущее уже известно горстке арбитров, а очень скоро всю правду предстояло узнать и миллионам жителей Белатиса.

V

Пять имперских боевых кораблей выстроились широким клином и двинулись прямо в центр вражеской эскадры.

— Торпедные аппараты — к бою!

Распахнулись бронированные створы, и в космос вырвались облака газа — торпедные двигатели приготовились к старту.

— Торпедный залп! Пли!

Из пусковых шахт всех пяти судов вырвались языки пламени. Гравитационные катапульты вытолкнули стометровые снаряды. Торпеды устремились вперед с головокружительной скоростью. Их двигатели оставляли за собой ослепительный хвост раскаленной плазмы.

Торпедный залп потряс имперские корабли от носа до кормы так, что даже матросы на несколько мгновений оставили свою работу и забормотали молитвы, благоговея перед колоссальной разрушительной силой духа Бога-Машины их корабля.

— Торпеды вышли. Идут к цели, — твердым голосом доложил невозмутимый артиллерийский офицер Римус Найдер.

Стоя на капитанском мостике, Леотен Семпер следил за траекториями движения торпед. Командиры «Дракенфельса», «Тоннента», «Сципиона» и «Графа Орлока» сейчас, несомненно, делали то же самое. Пять кораблей выпустили по шесть снарядов, и теперь к цели со скоростью несколько десятков километров в секунду неслись тридцать снарядов. Злорадно усмехнувшись, Семпер представил себе панику вражеских капитанов, узревших на своих дисплеях неминуемую гибель. На своем мониторе он уже увидел отметки о всплесках энергии со стороны вражеских кораблей, включивших вспомогательные маневровые двигатели. До сих пор все шло так, как запланировал командир имперской эскадры. Но исход всего сражения должен был решиться в следующие несколько мгновений.

— Торпеды продолжают движение к цели! — доложил наблюдатель, ознакомившись с данными, поступившими с носовых ауспексов. — Корабли противника маневрируют. С борта «Лорда Сета» стартуют штурмовики.

— Они хотят перехватить наши торпеды, — буркнул Хито Уланта.

— Чего и следовало ожидать, — кивнул Семпер. — На их месте я поступил бы так же… Но и мы не станем сидеть сложа руки, — добавил он и повернулся к ожидавшему приказа Найдеру. — Какова наша готовность?

— Торпедные аппараты перезаряжаются, — отчеканил бывалый артиллерист.

— А штурмовики?

— Эскадрильи «Немезида», «Вестник», «Огненный Дракон» и «Богомол» готовы к старту, — доложил Найдер, даже не взглянув на информационные дисплеи. — «Шторм» и «Шершень» приведены в повышенную боеготовность, а остальные эскадрильи штурмовиков и истребителей готовятся к старту в составе второй волны. Через тридцать секунд могут стартовать сорок штурмовиков с истребителями прикрытия. Через двадцать минут будут готовы к старту еще три эскадрильи смешанного состава.

Капитан одобрительно кивнул. За несколько нелегких месяцев, прошедших с начала Готической Войны, экипаж «Махариуса» уже прошел боевое крещение, и теперь крейсер Семпера ни в чем не уступал лучшим кораблям Боевого флота Готического Сектора. И все-таки до сих пор «Махариусу» приходилось лишь защищать конвои от пиратских флотилий или сражаться с небольшими эскадрами противника во время дальних походов. В полномасштабном столкновении с вражеским флотом «Махариус» участвовал впервые.

Глядя на мониторы, Семпер изучал данные о численности и вооружении противника. Всего тридцать четыре корабля — шестнадцать крупных, в том числе эскортных, боевых судов, прикрывающих основные силы, которые приближались на восемнадцати войсковых транспортах. Даже самые опытные командиры Военно-космического флота десять раз подумали бы, прежде чем ввязаться в бой с таким мощным соединением.

— Так держать! — приказал Семпер рулевому. — Господин Найдер, прикажите штурмовикам стартовать. А «Шторм» и «Шершень» пусть готовятся отвлечь на себя истребители противника!

Оглядев лица офицеров, Семпер отметил, что они преисполнены таким же предвкушением грядущего сражения, как и он сам.

— Приготовьтесь, господа! Сейчас мы дадим им жару!

Фюзеляж «Ястреба» мелко задрожал. Это означало, что стали отключаться первые магнитные держатели, в которых штурмовик висел над стартовым ангаром. Милош Капаран покосился на приборы. Зеленые огоньки сообщили ему, что машина выдержала предстартовые перегрузки. На канале внутренней связи раздавались голоса членов экипажа, проверяющих работу бортовых систем. Некоторые перед боем читали самые сокровенные молитвы. Техножрец Шанин-Ко и четыре сервитора переговаривались друг с другом механическими голосами, но смысл их слов был скрыт от непосвященных. Заунывную песнь бортстрелка первой статьи Дакша, занимавшего позицию в верхней части судна, Капарану тоже не дано было понять. Дакш молился богам своего родного мира на варварском языке.

Милош ничего не знал и не хотел знать о вере Дакша и о том, не противоречит ли она вере в Бога-Императора. Дакш был замечательным бортстрелком. Он уже сбил шестнадцать машин противника, и Капарана вполне устраивали боги, помогающие ему в бою.

Бомбардир Георгий Кустрин громко и смачно ругался, проверяя свое оружие. Кустрин родился на Страниваре, где первоначально базировался «Махариус». А уроженцы этого мира славились способностью извергать бесконечные потоки страшных проклятий, ни разу при этом не повторяясь.

Приборы засветились красным — магнитные держатели отключились. Несколько ужасных мгновений двухсоттонный штурмовик свободно падал вниз. Но падение прекратилось так же внезапно, как и началось. «Ястреб» попал в магнитное поле и повис в воздухе посреди стартового ангара.

— Мы в магнитном поле. Готовимся к старту, — с обычным опозданием доложил Мадик Торр, сидевший в кокпите рядом с Капараном.

Традиционно бессмысленный доклад второго пилота давно занял свое место в предстартовом ритуале, наряду с заклинаниями техножрецов, заунывными песнопениями и страшными проклятиями.

Такое случалось уже бесчисленное множество раз, но Капаран до сих пор не мог привыкнуть к тому, что на протяжении целой секунды судьба «Ястреба» зависит не от него самого, а от очень мощных, но ужасно старых генераторов магнитного поля. Тем не менее, Милош выжал из себя кривую усмешку.

Вместе с Торром Капаран запустил четыре двигателя «Ястреба», понимая, что сейчас даже малейший сбой в работе генераторов приведет к немедленной гибели штурмовика со всем его экипажем. Вскоре двигатели заработали почти на полную мощность, но «Ястреб» по-прежнему неподвижно висел в воздухе. Магнитное поле еще не разжало своих тисков и не давало машине рвануться вперед.

Фюзеляж содрогался, словно в конвульсиях. Под воздействием разнонаправленных сил он мог в любую секунду разлететься на куски. В кокпите уже звучал обратный отсчет, но каждое предстартовое мгновение все равно тянулось мучительно долго. Внезапно магнитное поле исчезло, и штурмовик рванулся вперед, ликующе воя всеми двигателями, освобожденными от узды невидимых сил.

Капаран судорожно сжал штурвал. Краем глаза он следил за стенкой ангара, мелькавшей всего в нескольких метрах от правого крыла машины. Кроме этого ему приходилось одновременно держать в поле зрения отметку на мониторе, обозначающую стартовавший следом штурмовик и маячивший впереди открытый люк «Махариуса».

Одновременно с машиной Капарана из соседних ангаров в космос должны были вырваться еще восемнадцать «Ястребов». Милош знал, что с другого борта крейсера стартовало еще двадцать штурмовиков, а сам «Махариус» в этот момент полным ходом идет в атаку. В этой ситуации малейшая ошибка любого из пилотов могла повлечь за собой тягчайшие последствия…

Внезапно все вокруг погрузилось во мрак. Через мгновение штурмовик словно преодолел невидимый барьер, а потом содрогнулся — позади остались гравитационное поле корабля и его силовые щиты. На дисплее заднего вида Капаран увидел быстро удаляющийся силуэт «Махариуса» и испытал хорошо известное каждому пилоту противоречивое чувство. Он радовался успешному старту и ощущал тревогу оттого, что теперь, оказавшись в открытом космосе, лишился защиты мощного корпуса огромного крейсера.

На приборной панели вспыхнул ряд зеленых огоньков. Все десять штурмовиков его подразделения доложили об успешном старте.

— Всем машинам эскадрильи «Немезида»! Говорит командир! Приготовиться к бою!

Грозный истребитель класса «Смерть» барражировал в космическом пространстве. Звездный свет отражался от его изогнутых, как серпы, крыльев и черного, закованного в крепчайшую броню корпуса. Пилот изучал окрестности. К его пустым глазницам были подключены кабели бортовых систем наблюдения.

Пилот чувствовал, что его эскадрилья следует за ним, выстроившись свободным полумесяцем, и готова к перехвату. Впереди уже маячили торпеды противника, а за ними виднелись гораздо более лакомые цели — характерные энергетические сигналы вражеских штурмовиков и прикрывающих их истребителей. В своем древнем бронированном летном костюме, приросшем к коже, опутанный кабелями и проводами, старший пилот Вохтен Кролл давно превратился в составную часть истребителя. Кролл злобно выругался. Перехват вражеских торпед — важная задача. Но что за удовольствие стрелять по этим неуклюжим беспилотным болванкам?! Гораздо интереснее уничтожать штурмовики, вступив в смертельную схватку с живыми пилотами, бортстрелками и прикрывающими их юркими смертоносными «Фуриями». А после уничтожения всех торпед и штурмовиков, после неизбежной победы флота Хаоса пилоты его звена смогут предаться особенно приятным развлечениям…

Он уже предвкушал, как его машина будет шнырять среди дрейфующих обломков и продырявленных корпусов уничтоженных вражеских кораблей в поисках спасательных капсул с остатками экипажей. Вохтен злорадно представлял себе бессильный ужас, который испытают человечки в этих беззащитных капсулах при виде несущегося к ним истребителя. Старший пилот сил Хаоса получал удовольствие только тогда, когда мог слышать вопли ужаса обреченных людей.

Системы слежения передали Кроллу сигналы, поступившие от приближающихся торпед. Вохтен вновь усмехнулся, заметив, насколько сильны эти сигналы. Примитивные двигатели испускали так много энергии, что перехватить и уничтожить их не составляло ни малейшего труда. А потом можно будет заняться более заманчивыми целями.

— Эскортные суда противника выдвигаются на фланги. Корабли включили пустотные щиты!..

— Штурмовики выведены в ангары. Старт машин второй волны — через десять минут. Обратный отсчет пошел!

— С войсковых транспортов противника стартовал десант. За последние пять минут к поверхности планеты направились двести с лишним челноков!..

Семпер слушал доклады младших офицеров, склонившись над тактическим монитором. Зыбкий свет рун чуть раздвигал полумрак мостика, озаряя худощавое лицо капитана с выдающимся орлиным носом. Простому человеку понадобилось бы несколько лет, чтобы разобраться в кажущемся хаосе постоянно меняющихся обозначений, выводимых на дисплей системами наблюдения. Но опытный Леотен Семпер читал этот хоровод значков так же легко, как и любую газету на низком готике.

Вот торпеды. А вот идущие им на перехват истребители противника. Условные обозначения покраснели, значит, их встреча неминуема. Вот значки вражеских кораблей. Сейчас они пытаются обойти с флангов строй атакующей имперской эскадры.

За боевыми кораблями сил Хаоса скрывалась истинная цель Семпера — скопление ярких точек, обозначавших войсковые транспорты. Эти точки уже тревожно мигали. Значит, противник приступил к высадке десанта на принадлежащий Императору мир, который защищали «Махариус» и корабли его соединения.

Проследив за тем, как стремительно сокращается расстояние между торпедами и вражескими истребителями, Семпер подумал, что скоро все решится…

VI

Тем временем тактический монитор на мостике своего корабля изучал и другой капитан. Вот уже полдня батареи его судна расстреливали поверхность планеты, а теперь провидение сулило капитану гораздо более привлекательную цель, нежели подомные пусковые ракетные установки и города, полные мечущихся в панике штатских…

— А вот и «Махариуc»! — пробормотал раздувшийся от чудовищных опухолей Буль Сирл, капитан «Прокаженного», и с видимым удовольствием вдохнул невыносимое зловоние, царившее на мостике.

— Если верить лживой пропаганде противника, именно «Махариус» уничтожил «Тлетворный», — заметил помощник Сирла, стараясь не наступить на любимых маленьких нурглингов своего капитана, непрерывно шныряющих под ногами.

Сирл увеличил изображение имперского крейсера на одном из мониторов и теперь хорошо видел, как из его ангаров вылетают штурмовики с острыми, как у чаек, крыльями. Имперские корабли шли в атаку. А ведь флот сил Хаоса целых четыре дня беспрепятственно продвигался по звездной системе Гелии, если не считать кровопролитных, но скоротечных стычек с отдельными патрульными кораблями и эскадрильями полудохлого Императора.

Первой пала орбитальная станция слежения на окраине системы. Ее уничтожил авангард эскадры, вышедший из варпа в точке, которую эта станция должна была охранять. Затем беглому обстрелу с орбиты подверглись шахты и промышленные предприятия на двух соседних газовых гигантах. Корабли сил Хаоса полным ходом шли к Гелии IV. Ее население насчитывало три миллиарда человек, к тому же мир изобиловал полезными ископаемыми и прочими природными ресурсами.

Вначале эти миллиарды надеялись на то, что их планета просто будет разграблена. После чего они вылезут из своих убежищ и вознесут хвалу Императору, глядя вслед пиратам, улетающим грабить следующую звездную систему. Какой же ужас должен был овладеть людишками при виде появляющихся из варпа войсковых транспортов! Вторжение! Вторжение и безжалостное подчинение планеты силам Хаоса!

Транспорты несли космических десантников и демонов, много столетий томившихся в Оке Ужаса и безумно жаждущих крови подданных полудохлого Императора. Были там и свирепые человекозвери, и дегенеративные поклонники Темных Богов, рвавшиеся перегрызть глотку врагам своих хозяев, и полчища уродливых мутантов, служивших в армиях Хаоса лишь пушечным мясом… Оказавшие им малейшее сопротивление будут мгновенно уничтожены, а остальные — порабощены и отправлены на строительство новых боевых кораблей для флотов Абаддона.

Самые сильные, те, кто выживет в страшной тюрьме, в которую Осквернитель превратит их планету, будут загнаны на войсковые транспорты и посланы на завоевание следующего обреченного мира…

Главным оружием Осквернителя в этой войне был страх, глубоко укоренившийся в умах всех жителей Готического Сектора. Страх того, что следующей жертвой Хаоса станет именно их мир, страх перед собственной участью, которая будет предрешена, когда в небесах появятся корабли Абаддона.

Гелия IV стала третьей планетой, покоренной флотом Буля Сирла. Трюмы его войсковых транспортов были набиты плененными жителями двух предыдущих миров. И только теперь на пути сил Хаоса возникло хоть сколько-нибудь крупное соединение Военно-космического флота… А ведь Сирл и его капитаны уже готовились к очередной не слишком хлопотной, но страшно скучной операции по уничтожению сил самообороны, состоящих из орбитальных станций и нескольких дивизионов плохо вооруженных канонерок. Поэтому они почти обрадовались имперской эскадре, возникшей из варпа и бросившейся на помощь практически беззащитной Гелии IV.

Буль Сирл перешел на сторону Хаоса четыре столетия назад, но еще помнил, как служил в Имперском флоте. А потому узнал чувство, шевельнувшееся в его черной душе. Чувство, которое старательно прививали слушателям в Военно-космических академиях: радостное возбуждение в предвкушении боя.

Кроме того, Буль Сирл радовался возможности свести счеты с капитаном «Махариуса».

— Морроу был отличным капитаном и преданным слугой Дедушки Нургла, — прохрипел Сирл, брызжа слизью, скопившейся в изъеденном язвами рту. — Мы отомстим за Морроу и его корабль!

— Торпеды противника ведут себя странно! — обеспокоенно воскликнул один из наблюдателей. — Их энергетическое излучение маскирует совсем другие объекты!

Эмик Кетер форсировал двигатель своей «Фурии». Хвосты огня хлестнули по носовым щитам, но через несколько секунд истребитель вылетел из километрового плазменного следа, тянувшегося за торпедой. Звено, в состав которого входили истребители пилотов Зена, Вэла, Альтомара и Чиполлы, выстроилось в боевой порядок вокруг «Фурии» командира. Два остальных звена повторили их маневр.

На противника бросились все пятнадцать машин эскадрильи «Шторм» и еще пятнадцать машин эскадрильи «Шершень».

Выбрав первую цель, Кетер нажал на гашетки. Носовые лазерные установки выбросили поток ослепительных лучей. Сражение за Гелию IV началось.

Истребитель, шедший параллельным курсом с машиной Кролла, превратился в огненный шар.

Встроенные в пустые глазницы Кролла датчики слишком поздно засекли прятавшиеся позади торпед вражеские истребители. Капитан попытался уклониться от залпа лазерных установок, но не успел. Лучи искромсали броню, срезали правое крыло вместе с двигателем и ослепили Кролла, уничтожив носовые ауспексы.

Потерявший управление истребитель беспомощно завертелся на месте. Пилот взревел от бессильной ярости, но уже через пару секунд торпеда ударила в борт обреченной машины и разнесла ее на куски.

Семпер следил за тем, как с тактического монитора одно за другим исчезают обозначения вражеских истребителей. Затем учащенно замигали огоньки торпед. Теперь им ничего не угрожало.

— Торпеды вышли на цель, — доложил Найдер.

В нескольких десятках тысяч километров от «Махариуса» торпедная атака вошла в завершающую стадию. Безупречно сработали системы наведения, маневровые двигатели подкорректировали курс, а основные двигатели придали торпедам максимальное ускорение.

На кораблях хаоситов страх перерос в настоящую панику после того, как взорвался последний истребитель. Суда захватчиков выстроились на орбите Гелии IV плотным строем и теперь представляли собой идеальные цели. Торпедам было из чего выбирать. Артиллеристы уже навели орудия на приближающуюся имперскую эскадру. Канониры принялись лихорадочно рассчитывать координаты новых целей, с ужасом осознавая, что за столь короткое время просто не успеют поймать в прицел маленькие и юркие торпеды.

Батареям среднего калибра было проще. Их расчеты с самого начала готовились открыть заградительный огонь. А потому из тридцати имперских торпед двенадцать было уничтожено еще на подходе. Больше всего повезло крейсеру класса «Убийца» — «Насильнику». Его орудия перехватили все три летевшие к нему торпеды.

Наибольшая суматоха воцарилась на крупных кораблях сил Хаоса. Эскадрильи штурмовиков и истребителей уже отправились к Гелии IV для поддержки десанта. Теперь их срочно отзывали назад. Оставшиеся на борту машины совершали экстренные вылеты, зачастую не успев как следует подготовиться к бою. В самом опасном положении оказался тяжелый крейсер класса «Стикс» — «Лорд Сет». К нему направлялись целых пять торпед, привлеченных сильными энергетическими выбросами и сигналами, непрерывно испускаемыми флагманским кораблем. Его штурмовики стартовали без предварительной проверки оборудования. Два из них столкнулись, не успев покинуть ангар. Взорвался боезапас. Шквал огня устремился назад. Одна за другой взрывались ожидавшие вылета машины. Затем сдетонировали снаряды и ракеты, заполыхали емкости с топливом. В результате мощнейшего взрыва «Сет» лишился всех ангаров по правому борту и практически вышел из строя еще до начала боя. Увидев, что корпус флагмана охвачен пламенем, экипажи соседних кораблей решили, что он атакован незаметно подкравшимся имперским судном. При мысли о том, что маленькие, но смертельно опасные эсминцы типа «Кобра» где-то рядом, паника среди захватчиков вспыхнула с новой силой.

Первые торпеды взорвались на левом фланге неприятельской эскадры. Один из кораблей выдвинулся вперед и был атакован сразу двумя снарядами. Никто так и не узнал, что побудило капитана нарушить строй — безрассудство или мужественное желание закрыть собой войсковые транспорты.

— Цель — эскортный корабль. Возможно, эсминец класса «Иконоборец», — доложил Найдер, прочитав информацию на мониторе. — Он открыл заградительный огонь. Попадание! Одна торпеда сбита! Вторая приближается к цели.

На тактическом дисплее Семпера яркая вспышка на секунду затмила остальные обозначения.

Взглянув в иллюминатор, командир «Махариуса» увидел прямо по курсу такую же вспышку. Боеголовка торпеды пробила борт вражеского корабля и взорвалась в отделении плазменных реакторов. В мгновение ока судно превратилось в облако горящей плазмы.

Одна за другой смертоносные торпеды поражали выбранные цели.

Артиллеристы «Лорда Сета» умудрились перехватить одну из торпед, но они недолго праздновали победу. Следующий заряд снес лазерную батарею. Аварийные щиты не успели перекрыть шахты, и из них вырвались колоссальные потоки энергии. Корабль был обескровлен. Бессильно замолчали орудия среднего калибра. Две торпеды протаранили корпус крейсера. В ангарах по левому борту еще лихорадочно готовились к вылету звенья штурмовиков, а в чреве «Сета» уже гремели мощные взрывы.

Следующей жертвой торпедной атаки стали три войсковых транспорта. Построенные неумелыми руками рабов, они представляли собой обыкновенные баржи, оборудованные варп-двигателями. Три огненных облака испепелили тысячи легионеров Хаоса, так и не успевших высадиться на Гелию.

Эскортному миноносцу «Продажный» торпеда угодила в корму. Взрыв уничтожил установку для регенерации воздуха. Кислород на борту миноносца воспламенился, и по отсекам пронесся огненный шквал. Уцелевшие во время пожара члены экипажа загерметизировались в отсеках и медленно умирали от удушья, тщетно взывая о помощи, которой так и не суждено было прийти.

Крейсер класса «Убийца» — «Кочевник» получил прямое попадание в рубку. В первое же мгновение погибли все, кто находился на капитанском мостике, включая командира и старшего помощника. Лишившись управления и внутренней связи, «Кочевник» не принял деятельного участия в дальнейшем сражении. Младшие офицеры с огромным трудом наладили сообщение между отсеками и, решив не идти навстречу неминуемой гибели, предпочли потихоньку ретироваться.

Десятки вражеских кораблей горели, теряли кислород и энергию. Однако даже столь успешная торпедная атака не могла решить исход битвы. Уцелевшие суда развернули орудия в сторону приближающейся имперской эскадры. Дальнобойная артиллерия приготовилась дать залп. Корабли Военно-космического флота не были оснащены подобным вооружением, а потому их экипажи с тревогой ожидали обстрела, на который пока не могли ответить.

Пространство между противоборствующими соединениями озарилось ослепительными лазерными лучами, вперемежку с огненными всполохами плазменных зарядов и энергетическими выбросами ракет. Внезапно одна из «Кобр» вырвалась вперед, тут же наткнулась на лазерный луч и разлетелась на куски.

Силовые щиты не выдерживали перегрузок. Ракеты пробивали невидимую защиту и разрывали древнюю броню кораблей, прошедших множество сражений.

Лазер нащупал слабое место в адамантитовой броне «Тоннента» и угодил прямо в торпедный аппарат. Взрывная волна сорвала с петель шестнадцатитонный люк, и поток огня хлынул вглубь крейсера. На беду, именно в это время из оружейного отсека поднимались торпеды. «Тоннент» выпал из строя эскадры. Остальные корабли продолжали наступать, оставив команду крейсера тушить пожар, угрожавший взрывом носового погреба.

Корпус «Махариуса» содрогался от разрывов. Иллюминаторы крейсера были оснащены штатными бронированными щитами. Однако Семпер решил, что полтора метра титана все равно не спасут рубку от прямого попадания, и приказал не поднимать щиты, желая своими глазами наблюдать за ходом схватки, не полагаясь на показания дисплеев.

Снаружи разыгрывалось действо поистине дьявольской красоты: взрывы и вспышки яркого пламени во мраке, стремительно несущиеся вперед величественные корабли. Звучавшие в эфире голоса казались комариным писком на фоне развернувшегося перед взором Семпера грандиозного зрелища.

— Все орудия «Сета» молчат! Если есть торпеды, стреляйте!

— Командир эскадрильи «Немезида» вызывает «Махариус»! Атакуем войсковые транспорты! Истребители противника действуют нескоординированно, но их довольно много! Просим огневой поддержки «Фурий»! Прием.

— Докладывает передовой дивизион эсминцев. Крейсер на правом фланге противника вышел из боя. Кажется, он получил попадание в командную рубку. Теперь мы можем прорваться прямо к транспортам. Просим поддержать нас огнем!

— Докладывает «Граф Орлок». «Тоннент» уничтожен. Мы остались на правом фланге одни. По нам ведется интенсивный огонь. Просим разрешения выйти из боя и перезарядить щиты!..

— Фон Блюхер! Ты слышишь меня, подлый трус?! — внезапно взревел могучий бас, на мгновение заглушивший остальное голоса. — Мне наплевать на твоих дружков в штабе Боевого флота! Попробуй только выйти из боя, и я продырявлю тебя вместе с твоим ржавым корытом!

Семпер узнал голос Эрвина Рамаса, командира крейсера «Дракенфельс». Несмотря на шипение помех, в голосе Рамаса отчетливо звучали металлические нотки. Легенда Боевого флота Готического Сектора Эрвин Рамас в свое время оказался единственным, кто выжил на капитанском мостике после торпедной атаки пиратов-эльдаров. Адептус Механикус удалось сохранить искру жизни в его изуродованном теле, и теперь Эрвин был навечно заключен в бронированной рубке где-то в недрах крейсера. Однако, несмотря на страшные увечья, Рамас явно не утратил азарта.

Семпер спрятал улыбку, не желая открыто смеяться над одним из своих капитанов, хотя ни для кого не было секретом, что тщеславный глупец Тит фон Блюхер получил должность командира «Графа Орлока» лишь благодаря родству с семейством командующего Боевым флотом адмирала Корнелия Равенсбурга. Безнаказанно же говорить в таком тоне с адмиральскими родственниками мог себе позволить только легендарный Рамас с его сорокалетним послужным списком.

— «Дракенфельс» вызывает «Махариус»! Ну что, Семпер? Покажем этому слабаку, как сражаются настоящие офицеры Военно-космического флота?!

— Вперед, «Дракенфельс»! Мы идем сразу за вами, — ответил Семпер.

Повернувшись к рулевому, Леотен заметил, что младшие офицеры испуганно переглянулись. Однако Хито Уланти шагнул вперед с таким видом, словно бросал вызов всем, кто осмелился усомниться в правильности решения капитана. При этом старший помощник положил руку на эфес сабли, а стоявший за его спиной угрюмый старшина, кажется назначенный телохранителем лейтенанта, с угрожающим видом расправил плечи.

— Самый полный вперед! — приказал Уланти высокомерным тоном. — Не отставать от «Дракенфельса»! Усилить носовые щиты. Артиллерия правого и левого борта, готовьсь! Торпеды — к бою!

С этими словами молодой помощник капитана отступил к своему пульту и стал следить за выполнением прозвучавших приказов. Семпер покосился на способного и честолюбивого аристократа. Он не сомневался в том, что из Уланти выйдет блестящий офицер и еще до конца войны он станет командовать собственным кораблем.

«Если, конечно, мы все к тому времени не погибнем!» — подумал Семпер, вспомнив о страшных потерях, горьких поражениях и немногих победах Имперского флота в этой войне.

«Если мы все сегодня не погибнем!» — мысленно поправил себя капитан «Махариуса», глядя на то, как неуклюжий, но внушительный «Дракенфельс» мчится в гущу сражения. Через секунду следом рванулся и «Лорд Солар Махариус».

Кетер лавировал среди вражеских кораблей. Теперь противнику стало еще труднее попасть в его маленький юркий истребитель. Заметив боковым зрением какую-то тень, Кетер тут же включил правые маневровые двигатели, перевалился на левый борт и дал залп из лазерных пушек. Голубые лучи впились в черную броню внезапно появившегося вражеского истребителя. Под его крылом взорвался двигатель. Машина потеряла управление. Шедший параллельным курсом Альтомар тоже дал залп, и черный истребитель развалился на части.

— Молодец! — просигналил ему Кетер. — А на чей счет записать эту победу — твой или все-таки мой? Может, бросим монетку?

— Подумайте лучше, как вернуться на «Махариус» живыми, — спокойно проговорил вынырнувший справа Вэл. — И молитесь о том, чтобы к концу боя было куда возвращаться…

Буквально несколько секунд назад погиб Чиполла. В его машину угодила ракета. Однако никто из пилотов уцелевших «Фурий» не упрекнул бы Вэла в том, что он слишком легкомысленно шутит. Во внезапной и страшной смерти для них не было ничего удивительного.

«Слева меня прикрывает ведомый, справа — Император, а смерть висит у меня на хвосте», — говорили они. Каждый из них мог погибнуть в любую минуту. Сейчас, в пылу сражения, они смеялись смерти в лицо. Погибших товарищей они будут оплакивать позже — под защитой брони «Махариуса».

В звене Кетера уцелело четыре машины. В двух других — еще девять. «Фурии» должны были эскортировать первую волну штурмовиков, защищая их от истребителей противника. Эскадрилья Кетера разыскивала сравнительно безопасный путь среди вражеских судов. Лазерные пушки и ракеты «Фурий», конечно, не могли причинить большого ущерба крупным боевым кораблям противника, однако они выполняли и другие задачи.

За спиной Кетера монотонно бубнил навигатор, передававший на «Махариус» координаты целей, а бортстрелок Мането корректировал огонь имперских кораблей.

К огромному удовольствию Кетера, через несколько мгновений после их доклада залп орудий «Дракенфельса» развалил пополам эсминец, с которого подбили машину Чиполлы.

Уничтожив шесть истребителей, эскадрилья Кетера расчистила дорогу штурмовикам. Пораженный еще тремя торпедами, «Лорд Сет» практически вышел из строя. Единственным кораблем противника, несущим на борту штурмовые аппараты, остался «Плутон». Встречавшиеся Кетеру вражеские истребители стартовали уже давно, чтобы поддержать высадку на Гелию IV. После длительных полетов в атмосфере и мучительного подъема на орбиту эти машины находились на пределе своих возможностей и стали легкой добычей опытных пилотов эскадрильи «Шторм».

Кетер уже видел перед собой распахнутые люки неуклюжих войсковых транспортов. В коробках трюмов рядами громоздились десантные челноки. Транспорты выбрасывали их одновременно по нескольку штук. Кетер в последний раз взглянул на приборы. Убедившись, что вражеских истребителей поблизости нет, он отправил условные сигналы на «Махариус» и следовавшим за его машиной штурмовикам. Через несколько мгновений перед его глазами вспыхнул ответный сигнал.

— Эскадрилья «Шторм»! Говорит командир. Внимание! Штурмовики выходят на огневой рубеж! Выйти из зоны обстрела! Приготовиться к атаке!

— Какова наша цель? — прозвучал в эфире монотонный голос.

«Надо же, не отличить от сервитора!» — подумал Кетер, прислушиваясь к механическим интонациям Зена, а точнее — Зелота Зена, как его называли сослуживцы. Впрочем, никому и в голову не приходило оспаривать репутацию лучшего пилота-истребителя на «Махариусе». На его счету имелось больше побед, чем у кого бы то ни было.

— Что скажете, командир? — негромко проговорил Зен.

Кетер задумался. Они должны были проводить штурмовики до цели, защищать их от атак противника и эскортировать обратно на «Махариус». Однако с «Плутона» уже стартовали вражеские машины, а на орбиту Гелии IV поднимались новые звенья истребителей.

К тому же из транспортов по-прежнему сыпались и сыпались сотни десантных челноков, набитых легионерами Хаоса. Чем меньше таких челноков достигнет поверхности планеты, тем легче будет наземным силам остановить вторжение.

Взвесив все «за» и «против», Кетер принял решение. Возможно, по головке его за это не погладят, но…

— Внимание, «Шторм»! Говорит командир. Передаем штурмовики новичкам из эскадрильи «Шершень». Всем следовать за мной. Цель — десантные челноки. Они не увеличат счет наших побед, зато мы поможем пехоте на Гелии IV. А то она и так там уже по уши в… грязи!

В ответ раздался дружный смех, и машины эскадрильи «Шторм» одна за другой стали нырять вниз, выходя на перехват десантных челноков.

Тем временем имперские штурмовики заняли огневую позицию и принялись почти в упор расстреливать транспорты противника. Те отстреливались вяло и наугад. Они были слабо вооружены, а их артиллерийские расчеты плохо подготовлены. Им удалось поразить лишь один «Ястреб».

Штурмовики прицельно били по днищам транспортов — самым уязвимым частям этих неуклюжих судов. В первые же минуты атаки было уничтожено значительное количество готовых к старту десантных судов. При этом множество челноков взрывной волной выбросило в космос. Примитивные системы автоматического пилотирования не могли стабилизировать их падение, и солдатам, находившимся внутри, предстояло зажариться живьем в верхних слоях атмосферы Гелии IV.

Ракета, пущенная «Ястребом», сдетонировала в реакторном отсеке одного из транспортов. Судно превратилось в огненный шар. Его обломки ударили по соседним кораблям и изрешетили несколько летящих вниз десантных челноков. Разворачиваясь после очередного ракетного залпа, один из штурмовиков — тот, который умудрились-таки повредить артиллеристы транспортов, — оказался рядом с огненным валом, загорелся и взорвался.

Капаран понимал, что потеря одного штурмовика — ничтожно малая плата за уничтожение трех вражеских транспортов с тысячами солдат на борту, но все равно ему было трудно смириться с гибелью боевых товарищей.

— Эскадрилья «Немезида» вызывает «Махариус». Цели уничтожены. Боезапас израсходован. Жду дальнейших приказаний.

— Молодец, Милош! — раздался знакомый голос Римуса Найдера. — Соединитесь с истребителями прикрытия и возвращайтесь на «Махариус»! Мы вас ждем!

— Назад! Зен, выходи из боя! Ты уже дымишься!

Рет Зен выключил коммлинк, чтобы не слышать воплей своего ведомого. «Альтомар — хороший пилот, но вера его слаба…» А главным оружием Зена была именно вера… Аварийная система предупредила Рета о том, что обшивка его машины раскалилась до предела. Пропустив сигнал мимо ушей, Зен включил динамики шлема и стал декламировать пятьдесят восьмое заклинание Душевного Равновесия:

«Император — мой пастырь, Он защищает меня.

Пока Он со мной, враг мне не страшен.

Мне не страшны еретики, демоны и другие исчадия варпа…»

Зен твердил эти слова, пикируя к поверхности притягивающей его планеты. Истребитель вошел в верхние слои атмосферы, и кончики его крыльев уже лизали языки голубого пламени. Зен трижды нажал на гашетку. Батареи его лазерных орудий почти разрядились, но Рет уже понял, что десантным челнокам надо совсем немного. Первый импульс попал в брюхо ближайшего из них, разбил тепловой щит и уничтожил кормовые двигатели. Теперь, даже чудом не сгорев при вхождении в атмосферу, челнок все равно не сможет затормозить и со страшной скоростью врежется в землю.

Второй луч прошил борт соседнего судна, которое тут же разгерметизировалось. Воздух из него высосало в вакуум вместе с визжащими от ужаса десантниками.

На третий раз Зен промахнулся. Немного подождав, он опустил веки и снова начал декламировать про себя Заклинание. На приборной панели тревожно замигали ярко-красные руны. Снова взвыла аварийная сирена. Запахло горелой изоляцией. Теперь заволновался даже молчаливый сервитор, сидевший у Зена за спиной.

Рет открыл глаза, прицелился и выстрелил. Третий десантный челнок разлетелся на куски.

Крепко сжав штурвал, Зен с силой потянул его на себя и включил основные двигатели. «Фурия» содрогнулась, турбины натужно завыли, пытаясь справиться с почти непреодолимым притяжением Гелии IV. Наконец, истребитель пошел вверх, сверкнул раскаленным докрасна брюхом и вышел на орбиту. Большинство рун на приборной панели засветились зеленым, некоторые всего лишь переключились с пурпурного на менее тревожный желтый. Несколько рун упорно продолжали светиться красным цветом. Зен не обращал на них внимания. Вернувшись туда, где от него отстал ведомый, не пожелавший пикировать в атмосферу, Зен стал высматривать новые цели. В течение нескольких минут он успел уничтожить еще пять челноков. Системы его «Фурии» работали за пределами допустимых перегрузок, но Рет знал, что с ним ничего плохого не случится. Ведь он на священной войне, и Император не оставит его своей милостью!..

«Я — разящий меч! Я — сосуд гнева! Пусть я слаб и смертен, Божественная Воля переполняет и укрепляет меня!» — бормотал Зен слова тринадцатой Песни Божественного Гнева. Он вспоминал тот день, когда впервые прочел этот текст, высеченный на полу гигантского собора в его родном мире-святилище Сакра-Евангелиста. Зен помнил, как еще молоденьким послушником опускался на колени и нежно гладил пальцами слова, навсегда вырубленные в камне.

Рет вспомнил и о том, как однажды ночью молился у себя в келье и ему явился сам ангел в виде благословенного воина Сороритас, чтобы наставить Зена на новый путь служения Империуму. Оказывается, ему было предначертано стать ужасом всех врагов Императора, его карающим мечом…

Зен явился к отцу исповеднику и рассказал о своем видении, а затем Экклезиархия долго подвергала душу и тело юноши мучительным испытаниям, чтобы понять, не был ли он обольщен демонами. Наконец ему поверили, освободили от монашеских обетов и приняли на службу в вооруженные силы…

Заложив крутой вираж, Зен увидел очередную цепочку десантных челноков и направился прямо к цели. Он не намеревался отдыхать, пока жив хоть один враг Императора.

Буль Сирл видел, как взорвался очередной транспорт. Даже катаракты не помешали ему рассмотреть яркие точки вражеских штурмовиков, круживших вокруг горящего остова транспорта. Тогда он и понял, что сражение безнадежно проиграно. Вторжение на Гелию провалилось, и об остальных транспортах с грязным сбродом на борту можно было забыть. Хорошо еще, что уцелели «Прокаженный» и несколько крупных боевых кораблей! Они завоюют какой-нибудь другой мир. Его жители построят новые транспорты, в которые их же потом и загонят… А пока пусть Гелия остается в руках противника…

— Полный вперед! — рявкнул Буль Сирл. — Мы покидаем орбиту!

— Но ведь нам приказано прикрывать высадку десанта! — взвизгнул старший помощник, выскочка, не прослуживший Повелителю Распада и половины столетия.

Злобно зашипев, Буль Сирл раздул жабры, выплеснув фонтаны желтоватой, кишащей спорами слизи. Щупальца Сирла схватили наглеца за ноги и с размаху ударили головой о ближайшую переборку. Стая маленьких нурглингов взвыла и принялась с жадностью пожирать кашу, вытекшую из раскроенного черепа. Вторым щупальцем Сирл собрал слизь, текущую по его шее, и обмазал ею губы ближайшего офицера, тем самым назначив его на должность первого помощника.

— Наш долг — служить Повелителю Распада! — прорычал Буль Сирл. — И истреблять его врагов. Готовьтесь к бою. Наша цель — «Махариус»!

Имперский крейсер содрогнулся от очередного удара. Слава Императору, и на этот раз пустотные щиты выдержали нагрузку. Из недр «Махариуса» до капитанского мостика долетел гул взрыва.

— Какие у нас повреждения? — озабоченно спросил Семпер.

Магос Кастаборас склонил лицо, скрытое под золотой маской. Он помолчал несколько минут, ментально соединяясь с другими техножрецами и таинственными духами крейсера. За это время он успел собрать и обобщить информацию со всего судна.

— В нижней части корпуса по правому борту — пробоина. Повреждено несколько палуб. Отсеки загерметизированы. Там пожар погаснет сам собой. На нижних палубах, с четвертой по восьмую, проблемы с вентиляцией — кончается воздух…

«Проблемы с вентиляцией?! — Семпер подумал о том, что и в лучшие времена нижние палубы мало чем отличались от преисподней — бесконечный лабиринт из узких и темных коридоров, наполненных горячими газами и ядовитыми испарениями. — Что же там творится теперь?! Целые отсеки в огне… Другие — разгерметизировались… Дышать нечем!..»

— А что там с командой? — спросил он магоса.

Кастаборас осекся и взглянул на капитана с таким видом, словно вопрос застал его врасплох. Семперу вообще часто казалось, что высокомерные Адептус Механикус с трудом терпят присутствие на «Махариусе» людей и мирятся с ними как с неизбежным злом.

— Потери средние, может, большие. Однако погибнут в основном наименее ценные члены экипажа, которых можно будет легко заменить матросами с нижних палуб.

Семпер кивнул и отвернулся к иллюминатору.

Вокруг бушевало сражение. «Махариус» и «Дракенфельс» первыми почувствовали на себе ярость противника и уже получили несколько прямых попаданий. «Махариус» лишился одного ангара по правому борту и двух ангаров по левому. Кроме того, вражеская ракета разнесла носовую орудийную палубу левого борта, а часть системы наблюдения вышла из строя после серии взрывов в непосредственной близости от силовых щитов. Секундой позже поступили доклады о неполадках в системе охлаждения двух плазменных реакторов. Впрочем, Семпер знал, что такие повреждения не могут вывести из строя его корабль, который немедленно отплатил противнику той же монетой. «Махариус» уже разорвал строй дезорганизованного вражеского флота, и ему оставалось только выбирать цели. Орудия крейсера методично уничтожали щиты судов противника, а «Дракенфельс» расстреливал их почти в упор. Таким образом были подбиты два вражеских эсминца, а печально известный своей изменой бывший имперский корабль, именуемый ныне «Окровавленный Жертвенник», поспешил выйти из боя. Броня по его правому борту была почти полностью уничтожена, и он убрался восвояси, оставив за собой шлейф из обломков и раскаленных газов.

Теперь удача сопутствовала эскадре Военно-космического флота. Правда, от «Тоннента» остался лишь догорающий остов, но получивший одиннадцать торпедных попаданий «Лорд Сет» тоже очень сильно пострадал. Штурмовики противника, стартовавшие с «Плутона», изрядно потрепали передовой дивизион имперских эсминцев. Однако те успели торпедировать еще два войсковых транспорта. Вторая волна «Ястребов» «Махариуса» атаковала остальные транспорты. Возвращаясь в ангары, эскадрильи первой волны понесли большие потери. Поднявшиеся от поверхности Гелии IV истребители захватчиков обнаружили, что не могут вернуться на «Лорд Сет», а на уцелевшем «Плутоне» для них не было места. Тогда обезумевшие от ярости пилоты с самоубийственным фанатизмом бросились на суда имперцев.

Сверившись с показаниями тактического монитора, Семпер определил расстановку сил. На текущий момент было уничтожено или выведено из строя уже девять войсковых транспортов. Вторая волна «Ястребов» продолжала атаковать уцелевшие. Из числа вражеских кораблей «Кочевник» и «Окровавленный Жертвенник» уже вышли из боя. Остальные, включая особо опасный «Плутон», судя по всему, тоже собирались отступать. Без огневого прикрытия транспорты захватчиков были обречены.

Итак, попытку противника захватить Гелию IV можно было считать провалившейся.

Внезапно страшный удар сотряс капитанский мостик и сбил Семпера с ног. Завыли сирены. Откуда-то с верхнего яруса рубки свалился сервитор. Механический помощник переломал себе все конечности и теперь корчился от электрических разрядов рядом с упавшим капитаном.

— Артиллерия тяжелого крейсера! — констатировал Уланти, помогая Семперу подняться. — Он подобрался к нам незаметно, прячась за остовами других кораблей.

Среагировав на удар, иллюминаторы автоматически опускали щиты, но капитан успел рассмотреть похожую на змеиную голову носовую часть вражеского судна. Крейсер шел к «Махариусу» на полном ходу.

— Сейчас они дадут бортовой залп! — заорал Уланти.

— Не думаю, — парировал Семпер.

Сначала он решил, что быстроходный крейсер идет на таран, но потом заметил, что в последний момент корабль изменил курс и повернулся к «Махариусу» бронированным брюхом. От постоянного пребывания в варпе его броня стала похожа на звериную шкуру, покрытую язвами, которые внезапно стали раздуваться. Из них появились металлические носы маленьких космических аппаратов…

— Они идут на абордаж, — понял Леотен. — Господин Уланти, прикажите готовиться к рукопашному бою!..

Отделившиеся от брюха «Прокаженного» абордажные челноки преодолели расстояние между кораблями за считаные минуты. Однако артиллерия и лазеры «Махариуса» успели расстрелять изрядное количество челноков еще до того, как те впились в броню его корпуса. Некоторые абордажные машины не рассчитали траекторию или слишком поздно затормозили и разбились вдребезги о борт имперского крейсера. Остальные же присосались к броне «Махариуса» как пиявки и взорвали люки воздушных шлюзов мелта-зарядами.

Сквозь рваные пробоины по всему правому борту «Махариуса» внутрь крейсера полезли жуткие, изуродованные варпом твари. Воя от радости, они бросились на поиски жертв…

Изрыгнув проклятие, Максим Боруса взмахнул цепным мечом и развалил надвое звериную голову возникшего перед ним существа. Другая тварь бросилась на Максима с пикой наперевес, но старшина нырнул вниз и перерубил ему ноги. Мутант заорал от боли и рухнул на палубу. Тогда Максим сунул ему в пасть ствол дробовика и нажал на спусковой крючок.

Ловко орудуя мечом и непрерывно стреляя из дробовика, Боруса прокладывал себе дорогу по горам трупов туда, где маячила фигура в синем кителе с золотыми эполетами. Максиму нравилось служить на капитанском мостике, подальше от смрада и грязи нижних палуб, нравилась его новая чистая униформа, личная каюта и многие другие приятные мелочи, которыми он теперь мог себя побаловать. При этом он прекрасно понимал, что его карьера целиком и полностью зависит от благополучия флаг-лейтенанта Хито Уланти.

Перед Максимом выросла еще одна отвратительная тварь и что-то нечленораздельно проквакала, брызжа зловонной слизью. Старшина огрел мутанта рукояткой цепного меча, а затем его кулак в бронированной перчатке разорвал полуразложившуюся плоть, круша гнилые зубы и кости. Урод завизжал и отступил назад, а Максим трижды выстрелил ему в морду из автоматического пистолета, подобранного рядом с чьим-то трупом.

Боруса снова ринулся вперед. Он раздавил тяжелым сапогом череп упавшего на палубу существа, которое тянуло к нему увенчанные клешнями щупальца, а затем распорол живот изменнику в полуистлевшей форме имперского гвардейца. Максим ловко сорвал противогаз с головы следующего врага, облаченного в металлические доспехи, и увидел распухшее, изуродованное человеческое лицо. Этот еретик погиб быстро, задохнувшись в сравнительно чистом воздухе «Махариуса».

Уланти в очередной раз вызвался лично вести людей в рукопашную, и Максим негромко выругался, проклиная честолюбие своего покровителя. Боруса уже не сомневался в том, что старший помощник далеко пойдет, и не намеревался отставать. Для этого ему нужно было уберечь лейтенанта от гибели и уцелеть самому.

На глазах у старшины Уланти ловко выпустил кишки одному из врагов, но другой прицелился в лейтенанта из болтера. Прыгнув вперед, Максим толкнул в спину одного из гардемаринов «Махариуса» так, что тот оказался прямо между старшим помощником и дулом болтера. Прогремел выстрел. Сталепластовый нагрудник гардемарина разнесло на куски, а Боруса выпустил во врага всю обойму болт-пистолета. Обернувшись к своему телохранителю, лейтенант поблагодарил его кивком головы.

В конце коридора раздались новые выстрелы — на борт высадился очередной отряд захватчиков. Максим толкнул Уланти в боковой коридор и прыгнул в укрытие следом, успев подхватить с палубы штурмовой болтер. Старший помощник вытащил из кобуры лазерный пистолет ручной работы и начал стрелять вдоль центрального коридора. Боруса вырос в трущобах города-улья на Страниваре и прекрасно понимал, что в такой ситуации все решает интенсивность огня. Взвесив в руке оружие, знакомое по стычкам в подземельях, Максим убедился в том, что магазин почти полон, и тоже открыл беглый огонь. Болтерные заряды с визгом рикошетили от переборок и летели дальше, пока не поражали цель.

Вскоре раздался оглушительный грохот тяжелых болтеров. Стреляли флотские гардемарины, прибывшие на выручку Уланти и Борусе. В коридоре выросла гора вражеских трупов, но отступать противнику было некуда — за спиной у него появилось второе отделение гардемаринов «Махариуса». Попавших под перекрестный огонь захватчиков скоро перестреляли. Гром выстрелов заглушил их предсмертные вопли.

Командовавший отрядом офицер браво козырнул лейтенанту и доложил:

— Наверху их еще десятка три. Комиссар Киоген прижал их огнем к палубе, но они могут пробиться к главному оружейному погребу!

— Сейчас я им покажу! — воскликнул Уланти, вытащил саблю из ножен и бросился вперед во главе отряда гардемаринов.

Максим выругался, нашарил среди трупов новую обойму и бросился за лейтенантом.

Командир «Прокаженного» с довольным видом отвернулся от дисплея. Силуэты имперских кораблей таяли за кормой. Одним курсом с «Прокаженным» шли «Плутон», «Кочевник» и несколько эскортных судов. «Окровавленный Жертвенник» отступал другим курсом. Потирая щупальца, Буль Сирл со злорадством подумал о том, что «Жертвенник» послужит приманкой для имперских кораблей, если те вдруг пустятся в погоню.

Сирл отправил было на «Махариус» вторую волну абордажных челноков, но по «Прокаженному» открыли прицельный огонь батареи «Дракенфельса». Сирл верой и правдой служил Хаосу уже не одну сотню лет, но не был обезумевшим от ярости берсеркером и намеревался служить дальше. Великий Отец не требовал от своих чад безрассудно идти на верную смерть. Он использовал не слишком эффектные, но весьма эффективные методы. Сирл знал, что «Махариус» и «Прокаженный» еще встретятся и тогда имперскому крейсеру несдобровать. Кроме того, капитан уже начал готовить свою будущую победу…

Порождение Хаоса кралось в темноте, оставляя позади огни и крики людей, отправленных на поиски уцелевших врагов. Мерзкая тварь знала, что на «Махариус» высадилось несколько ее соплеменников. Но интуиция подсказывала ей, что остальные сородичи погибли.

Холодные отсеки имперского крейсера совсем не походили на смердящие гнилью трюмы кораблей Хаоса. Там ржавые палубы и переборки, сплошь покрывала разноцветная поросль ядовитых грибов и лишайников. Тем не менее, подгоняемая инстинктом тварь двигалась все дальше и дальше по коридорам «Махариуса». Она искала уединенное безопасное место, где царили бы мрак и жара и где она смогла бы устроить уже шевелящееся в ее чреве новое существо, которое прорастет, окрепнет, размножится…

VII

Леотен Семпер смертельно устал. Он не смыкал глаз уже тридцать часов. Сражение за Гелию IV было выиграно, отряды десанта Хаоса, пытавшиеся взять «Махариус» на абордаж, уничтожены. Честь дать последние залпы в этом космическом бою выпала «Сципиону», поразившему четырьмя торпедами реакторы отступавшего «Насильника». Судя по всему, крейсер Хаоса израсходовал свою удачу, что и привело его к яркому, взрывному концу. Битва завершилась, но дел еще хватало. Оставшиеся без огневой поддержки войсковые транспорты были очень быстро расстреляны артиллерией и торпедами. Однако успевшие десантироваться на Гелию IV легионы Хаоса укрепились на захваченном плацдарме. Сражение на поверхности планеты продлится еще несколько месяцев. Судам Военно-космического флота придется доставить на Гелию IV подкрепление — подразделения Имперской Гвардии, расквартированные в других мирах Готического Сектора.

«Махариус» и «Дракенфельс» получили не слишком серьезные повреждения, а вот на «Сципионе» взрывом торпеды был уничтожен варп-двигатель. Теперь ему предстояло ремонтироваться на орбите Гелии, обстреливая из космоса позиции вражеского десанта. Практически не пострадал только «Граф Орлок», и Семпер уже представлял, какие эпитеты подберет для его командира суровый Эрвин Рамас.

Челноки все еще собирали спасательные капсулы с «Тоннента» и остальных погибших имперских кораблей. Такой тщательный поиск объяснялся не столько соображениями гуманизма, сколько суровой необходимостью: «Махариус» и остальные суда должны были возместить потери личного состава. На всех кораблях эскадры полным ходом шел ремонт, а фрегат «Метательный» ринулся в погоню за остатками флота Хаоса, отступавшими к краю звездной системы. Навигаторы и псайкеры фрегата попытались определить, куда направляется уходящий в варп противник.

— Вы одержали блестящую победу, капитан, но валитесь с ног от усталости. Отправляйтесь к себе и насладитесь заслуженным отдыхом!..

Обернувшись на голос, Семпер с удивлением увидел Кобу Киогена. Капитан был уверен, что комиссар обходит отсеки «Махариуса», оценивает боевой дух команды и собирает информацию для секретного рапорта. Такие отчеты после каждого сражения составляли все комиссары Военно-космического флота, чтобы затем по астропатической связи передать его прямо в штаб Боевого флота Готического Сектора.

Как и Уланти, Киоген лично участвовал в отражении штурма «Махариуса», и Семпер не сомневался в том, что суровый здоровяк комиссар отдыхал еще меньше его самого. Иногда капитану казалось, что загадочный Киоген вообще не был человеком, а являлся таинственным творением Адептус Механикус.

— Пожалуй, вы правы, — улыбнулся Семпер.

Брошенные как бы невзначай слова Киогена были скорее приказом, нежели дружеским советом. Комиссар отвечал за безопасность корабля, за порядок на борту — за все, включая самочувствие командира.

Оглядевшись по сторонам, Семпер отыскал глазами самого старшего из находившихся на мостике офицеров.

— Господин Мэлер, принимайте командование кораблем.

Старший артиллерийский наводчик Вернер Мэлер лихо щелкнул каблуками. Остальные офицеры отдали капитану честь.

Семпер направился к лифту. Рядом с ним зашагали трое гардемаринов-телохранителей. Двери лифта распахнулись, и на палубу вышли несколько человек. Капитан сразу узнал длинные зеленые одеяния астропатов. Впереди, скрыв лицо под капюшоном, шагал Рапавн. Окинув мостик ментальным взором, он повернулся к Семперу.

— Господин Рапавн! — почтительно поклонился Леотен. — Что привело вас на капитанский мостик?

Старший астропат сделал вид, что не уловил недовольства в голосе капитана. Он и так прекрасно знал о суеверии, бытовавшем на боевых кораблях Имперского флота, — появление псайкера на капитанском мостике считалось плохой приметой.

— Срочное сообщение из штаба Боевого флота, — пробормотал Рапавн зловещим глухим шепотом. — Приказ: как можно скорее прибыть в звездную систему Белатис. Задача: обеспечить эвакуацию с этого обреченного мира самых верных и ценных слуг Императора…

Часть четвертая Око Разрушения

Пролог

«Убийца Планет» двигался в варпе медленно и величественно, словно полководец во главе непобедимого войска. Эскортные корабли шли впереди, как гонцы, оповещающие о приближении повелителя. С флангов гигантский корабль прикрывали множество крейсеров и линейных крейсеров. Строй замыкали два линкора и невероятно древняя и грозная самоходная боевая баржа, принадлежавшая когда-то одному из Орденов Адептус Астартес.

Эта баржа, некогда носившая имя «Великий Деспот», была старше самого Империума. Во времена Ереси Хоруса она служила Осквернителю флагманом. На её борту были расквартированы пять рот космических десантников Черного легиона Хаоса — лейб-гвардии Абаддона. После того как боевая баржа попала в руки противника, имперские хронисты переименовали ее в «Знамение Рока». На борту такой же боевой баржи произошла последняя схватка Императора с Хорусом, в то время как Абаддон и другие военачальники Воителя штурмовали Императорский дворец. Теперь баржа «Знамение Рока» стала символом личной власти Осквернителя, унаследованной им от Воителя. Редкие появления «Знамения Рока» за пределами Ока Ужаса почти всегда предвещали крупномасштабные вторжения сил Хаоса в пространство Империума.

Громадный «Убийца Планет» неумолимо двигался к своей далекой цели. Его экипаж прилежно выполнял свои обязанности, не сомневаясь в том, что зоркий взгляд Осквернителя неусыпно следят за его действиями, хотя никто и не знал, где именно находится Абаддон. Хитроумный наследник Хоруса опасался не только происков противника, но и заговоров среди своих кровожадных и честолюбивых подданных. Поэтому он непрерывно перемещался с «Убийцы Планет» на «Знамение Рока» или на какой-либо из двух грозных линкоров. Точное местоположение Абаддона было известно только самым преданным слугам и приспешникам. Некоторые поговаривали даже о том, что по приказу Осквернителя было выведено несколько гомункулов — двойников Абаддона. Никто ничего не знал наверняка, но и в подразделениях сил Хаоса, и в Имперских вооруженных силах не раз отмечали, что Осквернитель мог одновременно появляться на разных судах в разных мирах, расположенных друг от друга в неделях варп-перехода.

Неудивительно, что хитроумный и изобретательный Абаддон вот уже десять тысяч лет командовал в Оке Ужаса Легионами Хаоса.

Трое навигаторов «Убийцы Планет» прокладывали курс в постоянно меняющейся паутине варпа. Их не пугали тайны Имматериума. Они чувствовали взгляды других навигаторов, видели ментальным взором их корабли и вовсе не боялись шныряющих повсюду злобных бесплотных демонов. Эти ненасытные твари беззвучно терзали поля Геллера и пустотные щиты, за которыми прятались смертные существа, осмелившиеся вторгнуться в их владения.

Навигаторы Абаддона ощутили присутствие вражеского корабля, следящего за полетом «Убийцы Планет». Непрошеный соглядатай мог быть уничтожен в любой момент, но Осквернитель хотел, чтобы противник знал местонахождение «Убийцы Планет». Абаддон понимал, что обескровленные и распыленные на множество фронтов Имперские вооруженные силы не смогут сейчас дать ему достойный отпор. А ощущение собственного бессилия перед лицом неумолимо приближающегося гигантского корабля должно было внушать им ужас.

Где-то далеко в вихрях варпа навигаторы «Убийцы Планет» уже определили свою цель. Сначала она затеплилась на горизонте их ментальных взоров, но постепенно стала увеличиваться в размерах. Имперские навигаторы прокладывают путь в варпе по сигналам Астрономикона своего полудохлого повелителя, а у лоцманов «Убийцы Планет» совсем другой маяк! Страх!.. Страх, сжавший миллиарды людских сердец! Слепая паника, охватившая целый мир, отразилась в психочувствительном Имматериуме и засветилась, словно карликовая звезда в космической бездне…

Варп чувствовал ужас жителей Белатиса, ожидавших неминуемой гибели, и направлял палача к своей жертве.

I

Серые тучи затянули небо над Мадиной. Несколько десятков арестованных разбирали завалы во дворе казарм Адептус Арбитрес. Очередной минометный обстрел застал их врасплох. Мины с противным визгом свалились с неба и разорвались посреди двора.

Выругавшись, Вэннан Корте нырнул под гусеничный командный транспорт «Рино». На броню посыпалась грязь вперемешку с осколками и кусками человеческого мяса.

Опыт последних безумных дней подсказывал Корте, что до следующего залпа у него есть секунд двадцать. За это время ему надо успеть добраться до укрытия.

— Махан! — на бегу заорал Корте в вокс шлема, — Вы что там, уснули?! Немедленно засеките и накройте эти чертовы минометы!!!

— Мы стараемся, сэр! Но они прячутся в развалинах восточного квартала и постоянно меняют позицию. Под таким огнем мы не успеваем прицелиться! — послышался в ответ хриплый от усталости голос командира взвода артиллеристов.

Махан был самым молодым из офицеров Бизантана. Поначалу Корте возражал против его назначения на должность командира артиллеристов, считая, что у выходца из далекого сельскохозяйственного мира слшпком мало опыта. Теперь Корте неохотно признавал правоту прокуратора. За последние несколько недель Махан зарекомендовал себя как способный офицер. Его боевой расчет пресек несколько попыток разъяренной толпы взять штурмом казармы Адептус Арбитрес. Кроме того, он успешно прикрывал огнем воздушный транспорт, ежедневно курсировавший между имперскими базами Белатиса.

Разумеется, Корте никогда бы и в голову не пришло поощрить Махана. Помощник прокуратора должен внушать младшим офицерам лишь благоговейный трепет. Кроме того, Корте родился в мире-улье и ни за что не согласился бы хвалить свиновода с аграрной планеты, какими бы выдающимися ни были его достижения.

— Ваш долг — уничтожать врагов Императора, а не оправдываться! — рявкнул Корте.

Услышав предупреждающий возглас и визг летящих мин, он прыгнул в укрытие. За сложенными у стены мешками с песком уже пряталось несколько арбитров. Мины ударили в мощные стены бункера во внутреннем дворе. В ту же секунду с башен заговорили орудия. В сторону предположительной позиции минометчиков понеслась лавина фугасных снарядов. Через некоторое время где-то к востоку от казарм послышались громкие взрывы и несколько разрывов потише.

Корте многозначительно переглянулся с Доланом, арбитром, служившим под началом Бизантана со времен усмирения восстания генокрадов на Таннене.

«Детонация, — подумал Корте. — Значит, Махан во что-то попал. Может, даже уничтожил парочку минометов. А может, и склад мин… Неплохо для свиновода!..»

— Молодец, Махан! — проговорил Корте в вокс. — Но не расслабляйтесь. Постарайтесь уничтожить остальные минометы. К нам с третьей базы летят гравискифы. Мне не хотелось бы, как в прошлый раз, соскребать с посадочной площадки внутренности их пилотов.

— Мы постараемся, — спокойно ответил Махан.

Минометы замолкли. Корте поднялся и оглядел двор. Размахивая дубинками, сержанты орали на каторжников, заставляя их сгребать в кучи обломки бетона и куски человеческих тел. Люди неохотно покидали свои ненадежные укрытия, то и дело поглядывая на небо, откуда в любой момент могли посыпаться мины. Несколько человек принялись тушить бронетранспортер, получивший прямое попадание. В западной части двора все еще дымились обломки гравискифа. Арбитрам удалось сбить его, когда машина развернулась, чтобы в третий раз обстрелять двор казармы.

Из-за низких облаков раздался вой двигателей. Корте и Долан задрали головы и стали всматриваться в хмурое небо.

— Это наши? — не выдержал Долан.

— Какая разница? — презрительно пожал плечами помощник прокуратора.

Три часа назад звено орбитальных штурмовиков, словно на учениях, прошло над северными промышленными районами столицы и нанесло мощный удар по наземным целям. Арбитры так и не смогли понять, что это были за штурмовики и какие цели они поразили.

Корте взглянул поверх стены туда, где за пеленой дождя угадывались очертания дворца принца-регента. Капли воды искрились и сверкали, падая на пустотный щит, прикрывающий огромную резиденцию правителя Белатиса. Даже с такого расстояния Корте расслышал приглушенную шумом дождя канонаду. Протерев окуляры, помощник прокуратора поднес к глазам бинокль и стал наблюдать, как взрываются снаряды, натыкаясь на преграду пустотного щита.

Утешившись мыслью о том, что хотя бы эти снаряды не летят к его казарме, Корте задумался о стремительном и неожиданном повороте событий, разыгравшихся на Белатисе. Менее двух месяцев назад сухой сезон сменился сезоном дождей. То есть со дня, когда они обнаружили ту страшную находку и уничтожили пещеру культистов, тоже прошло около двух месяцев. За это короткое время вся планета с ужасающей быстротой канула в бездну анархии и гражданской войны.

Со стороны дворца продолжал доноситься грохот взрывов. Порой снаряды не долетали до пустотного щита и падали на лагерь беженцев, тщетно искавших спасения под защитой огромной скалы.

«Если им так хочется в варп, пусть туда и проваливают! — подумал Корте, морщась от горечи неизбежного поражения. — Чем скорее мы унесем отсюда ноги, тем лучше. Мы сделали все, что могли…»

II

В тронный зал дворца принца-регента не проникали звуки стрельбы и крики повстанцев. Пустотные щиты хорошо справлялись со своей работой. В резиденции все так же плелись интриги и шла борьба за мелкие привилегии. Местная знать, казалось, и не задумывалась о том, что дни раздираемой гражданской войной планеты уже сочтены.

— Глубокоуважаемый прокуратор, постарайтесь понять, его величество принц-регент еще не готов распроститься со своим горячо любимым миром, который, кстати, вручен попечению принца-регента и его семейства самим Императором!

«На самом деле, — подумал Бизантан, разглядывая внушительную фигуру министра национальной безопасности Джарры Кейля, — ты просто убедил этого жирного глупца в том, что его священный долг — оставаться здесь до конца. И все потому, что еще не полностью разграбил этот "горячо любимый мир". Ты стараешься обеспечить безбедное существование себе и всему своему отродью там, где не грохочут пушки и не слышны предсмертные крики детей!»

Прокуратор знал, что первый министр уже набил трюмы висевшего на орбите транспорта не только личной собственностью семейства принца-регента, но и прочими ценностями, которые его люди вынесли из музеев, святилищ и банков Белатиса. Туда же перекочевала и государственная казна. Ни министра, ни его сообщников, кажется, не волновало, что в эти же трюмы могло поместиться огромное количество беженцев.

— Мне понятно желание принца-регента оставаться со своими подданными до конца, — вызывающим тоном произнес Бизантан, обращаясь к человеку, восседающему на троне. — Однако верный слуга Императора не имеет права понапрасну рисковать своей жизнью. Кроме того, мною получен приказ эвакуировать первых лиц Белатиса. Мой долг — предупредить принца-регента о том, что он не может больше медлить с отъездом. Сорок восьмой Валеттский и сто двадцать третий Миносский полки Имперской Гвардии уже грузятся на транспорты. На сегодняшний день Адептус Арбитрес являются единственными представителями Имперских вооруженных сил на Белатисе. Однако мне известно, что на днях поступит приказ и о нашей эвакуации.

Бизантан на мгновение замолчал, рассматривая грузную фигуру на троне.

— Если принц-регент желает остаться и погибнуть, я могу лишь восхищаться его преданностью своему миру. Но должен предупредить, что очень скоро здесь не будет ни Адептус Арбитрес, ни Имперского флота.

Будто в подтверждение слов Бизантана, мощный залп потряс древние стены. Придворные, столпившиеся у трона принца-регента, олицетворяющего сейчас их единственный шанс на спасение, стали нервно переглядываться. Очевидно, они не жаждали разделить трагическую судьбу обреченного мира и мечтали поскорее оказаться на борту транспортов. Конечно, в трюмах этих кораблей было не так чисто и просторно, как во дворцах, но туда, по крайней мере, не долетали снаряды хаоситов.

— Мы благодарим прокуратора за предупреждение. Однако хотим напомнить, что обладаем не меньшими полномочиями. Мы и наше семейство уже четыреста лет являемся правителями этого мира и назначены решением Совета Верховных Лордов Терры. Приказ об эвакуации будет издан в нашем дворце, а не в казарме Адептус Арбитрес! — пропищал принц-регент Витас Сарон. Его тоненький голосок прозвучал под высокими сводами необъятного тронного зала особенно жалко. Принц стал оглядываться по сторонам, ища поддержки у придворных.

Бизантан с трудом поборол приступ гнева. Дни его мира сочтены, а этот жирный дурак все еще играет в политические игры, показывая своим аристократам, что не станет безропотно плясать под дудку Империума! Однако стоило прокуратору открыть рот, чтобы возразить этому спесивому глупцу, как вперед шагнула женщина в темно-синем плаще. Узнав цвета Адепта Сороритас, телохранители и придворные почтительно расступились.

— Принц-регент, безусловно, прав. Но его чин — гражданский, а прокуратор Адептус Арбитрес — военный. Известно, что Верховные Лорды Терры повелели считать слово военных решающим, когда речь идет о вооруженных столкновениях с врагами Империума.

Покосившись на Бизантана и отвесив неглубокий поклон в сторону Витаса Сарона, седовласая сестра Адепта Сороритас отступила назад.

Проводив ее потеплевшим взглядом, прокуратор мысленно поблагодарил судьбу за то, что в тронном зале нашелся хоть один верный слуга Императора. Сестра Аппония принадлежала к Ордену Фамулус и была приставлена Министорумом к персоне принца-регента в качестве домоправительницы и советника. А при необходимости она выступала еще и как напоминание о том, что принц-регент в конечном счете всего лишь наместник в одном из миров Империума.

При этом Бизантан подумал, что Сарон не такой уж плохой человек и даже старается верно служить Императору. Самый большой его недостаток заключался в том, что он был очень тщеславен и при этом ни о чем не имел своего мнения, легко подпадая под чужое влияние. Например, под влияние первого министра национальной безопасности или грозного широкоплечего генерала Брода, командовавшего остатками сил самообороны. Если агенты прокуратора не ошибались, принц-регент был под каблуком даже у женщины, сидевшей сейчас рядом с ним на троне поменьше… Как раз в этот момент Сарон наклонился к ней. Принцесса Малисса подала ему бокал вина и что-то зашептала на ухо.

Семейство Сарон обосновалось во дворце безжалостно умерщвленного мятежного принца Тарса четыреста лет назад. С тех пор каждый из правивших Белатисом Саронов непременно прибавлял к своему титулу слово «регент», а потом поступал, как ему заблагорассудится. В общем и целом династия Саронов достаточно верно служила Императору. Ее преданность даже была запечатлена на героических фресках тронного зала, изображающих изрубленные тела мятежников из рода Тарсов и туши истребленных ксеносов.

Витас Сарон с жадностью приник к кубку, поданному сестрой, и Бизантан разочарованно подумал, что принц-регент еще и закладывает за воротник. Разглядывая благородные черты лица принцессы Малиссы и обнаруживая в ее глазах признаки острого ума, Бизантан в очередной раз проклял местные традиции престолонаследия. Если бы восемь лет назад после смерти отца на трон взошла эта женщина, рассеянно треплющая сейчас по щеке своего слабоумного брата, она не допустила бы разгула анархии и начала гражданской войны.

— Неужели все так плохо? — осушив одним глотком кубок, промямлил Сарон. — Мы прикажем новым солдатам прибыть на защиту дворца. Мы пока еще принц-регент, и наш народ пойдет за нами в эту годину суровых испытаний. Мы обязаны как можно дольше оставаться с нашими возлюбленными подданными. Пусть они знают, что память о нашем мире и его боевой дух умрут только тогда, когда в небытие уйдет последний из династии Саронов!

«Он действительно неплохой человек, — подумал Бизантан, — но очень глупый. Он ничего не хочет знать и совсем ничего не понимает!»

— Каким новым солдатам? — стараясь держать себя в руках, спросил прокуратор. — Откуда им взяться? Ваши казармы пусты. Все бойцы сил самообороны Белатиса или уже посланы в окопы, или разбежались. Кроме того, они целыми полками переходят на сторону противника.

Бизантан замолчал, бросив испепеляющий взгляд в сторону генерала Брода и его адъютантов. Прокуратору уже давно стало ясно, что в ряды сил самообороны планеты много лет назад просочилось множество культистов. Когда на Белатисе стали поговаривать о неминуемой катастрофе, хаоситы вышли из подполья и развернули свою подрывную деятельность почти во всех крупных населенных пунктах. Они усердно сеяли страх и недовольство среди населения, и без того напуганного слухами о грядущем вторжении. Многие подразделения сил самообороны Белатиса, отправленные на подавление беспорядков, поддержали бунтовщиков. Вскоре стало известно, что их командиры давно втайне поклонялись силам Хаоса. Во многих случаях мятеж начинали нижние чины. Расстреляв офицеров, они открывали оружейные склады хаоситам, количество которых непрерывно росло. Предводители культов учили, что скоро появится страшный «Убийца Планет», гнев Абаддона обрушится на этот мир и на пощаду смогут надеяться лишь те, кто присягнет новому владыке. Миллионы перепуганных жителей Белатиса стали поклоняться Хаосу, надеясь спасти свою жизнь там, где уповать на Императора уже не приходилось.

По приказу Бизантана Корте провел расследование среди высших чинов армии принца-регента. Он уличил в преступном попустительстве шестнадцать офицеров штаба генерала Брода, включая его заместителей. Именно их бездарность и вялость привели к тому, что силы самообороны оказались не способны контролировать ситуацию. Всех арестованных по этому делу тут же казнили. Однако расследование велось впопыхах, и Бизантан по-прежнему подозревал, что в командовании местной армии продолжают скрываться сторонники Хаоса.

Кроме того, у прокуратора появились и более страшные догадки. Стоя в тронном зале, он с недоверием всматривался в лица придворных. Бизантан понимал, что сейчас не время выводить их на чистую воду. Он займется ими позже, когда они окажутся запертыми в трюме ударного крейсера Адептус Арбитрес. Там будет несложно выпытать, почему Белатис так легко скатился в бездну анархии. Прокуратор выяснит, что можно объяснить попустительством и халатностью, которые — как свидетельствовал расстрел шестнадцати офицеров — сами по себе являлись преступлением против Императора, а что стало следствием более страшных беззаконий.

Измена! Предательство! Ересь и сговор с нечистью Хаоса! Смерть изменникам!

Однако теперь первостепенная задача Бизантана заключалась в том, чтобы организовать эвакуацию. Суд и наказание придется отложить!

Подавив гнев и раздражение, Бизантан заговорил спокойно. В его жилах текла кровь охотников, а те могли сутками сидеть в засаде в ожидании жертвы.

— Принц-регент Сарон, я знаю, что вы верный и преданный слуга Императора, — произнес прокуратор. — Можете не сомневаться в том, что вам будут оказаны все почести, соответствующие вашему положению. Я лично прослежу за тем, чтобы все ваши указания неукоснительно выполнялись…

III

— А я говорю, это был голос Кернера!

Два бойца сил самообороны Белатиса осторожно выглядывали в смотровую щель. Они всматривались в туман, клубившийся над землей, и прислушивались к внезапно наступившей зловещей тишине. Перед бункером в грязи и лужах крови валялись окровавленные трупы хаоситов в черных балахонах.

Трое солдат держались в бункере уже четверо суток. У них еще оставались вода, провиант и достаточное количество боеприпасов. Но после нескольких дней непрерывных атак на их позицию нервы у всех троих были на пределе, а мужество и решимость таяли на глазах.

Бункер, в котором они сидели, принадлежал комплексу укреплений, защищавших мощные лазерные батареи и ракетные шахты орбитальной обороны Белатиса, располагавшиеся на холмах над Мадиной. Связь перестала работать два дня назад. Теперь бойцы не могли соединиться ни с центральным командным пунктом, ни с соседним бункером, до которого и было-то всего несколько сотен метров. Услышав неподалеку рев пушек, они радовались тому, что кто-то из их товарищей еще жив. Но вот уже несколько часов орудия молчали. Самый старший и опытный боец, по имени Марон, в последний раз всмотрелся в туман и отошел от смотровой щели.

— Я ничего не слышу, — раздраженно сказал он молодому солдату. — Если ты и слышал чей-то голос, это не мог быть Кернер. Забудь о нем. Его убили. Или он дезертировал. В любом случае он не такой дурак, чтобы сюда возвращаться!

— Кернер нас не бросит! — заявил юноша. — Он же обещал вернуться с подкреплением!

— Наверное, сначала он так и хотел сделать, — объяснил Марон. — Но даже если он и сумел проскользнуть мимо этих тварей, у него в Малине остались жена и двое детей. Уж наверняка он решил погибнуть вместе с ними, а не со мной или с такими дураками, как вы. И я его прекрасно понимаю. У меня тоже есть семья. Мы живем в пригороде Рабаса. Это на другом континенте, иначе разве я бы тут с вами сидел?!

Марон сплюнул и покачал головой. Надо взять себя в руки. Этот мальчишка не намного старше его сына, но он отважно дерется! Конечно, парень устал и напуган… А ведь они тут и погибнут… Если их не убьют притаившиеся в тумане хаоситы, то через несколько дней, когда вражеский флот доберется до Белатиса…

«Может, не стоит так строго с этим пацаном?» — подумал Марон.

— Вон! Да вон же! В тумане! Там кто-то есть! Это Кернер! Клянусь Императором, это он! — закричал другой молодой солдат.

Марон схватил лазерную винтовку и приник к инфракрасному прицелу, способному пронзить пелену тумана. Он увидел, как из отдаленной рощи появилась чья-то фигура и, хромая, двинулась к бункеру. На человеке была запятнанная кровью голубая форма сил самообороны Белатиса. Подкрутив прицел, Марон всмотрелся в окровавленное лицо солдата. Это действительно был капрал Кернер. Марон видел, что губы Кернера зашевелились, и через мгновение до бункера донесся его голос: капрал просил в него не стрелять, но что-то в этой сцене насторожило опытного бойца. Что-то странное…

Внезапно раздались выстрелы. Пули и лазерные лучи вздыбили фонтанчики грязи вокруг Кернера. Марон разглядел среди деревьев несколько темных фигур. Его реакция была мгновенной.

— Прикройте его!

Один из бойцов бросился к болтеру и выпустил очередь крупнокалиберной смерти по укрытию культистов. Марон подумал, что еще совсем недавно этот мальчишка был обычным сопляком, но последние два месяца боев превратили его в ветерана.

Снова припав к прицелу винтовки, Марон тоже принялся стрелять по черным фигурам, имевшим неосторожность высунуться из-за деревьев. На толстую бронированную дверь бункера посыпались удары. Кернер бил в нее кулаком и просил пустить его внутрь. Один из молодых бойцов подошел к выходу и принялся отсоединять прикрученную к ручке гранату. Марон приготовился открыть огонь по хаоситам. Изменники наверняка бросятся в самоубийственную атаку, как только увидят открытую дверь.

Однако фигуры в черных балахонах внезапно юркнули назад в укрытие.

В голове Марона промелькнуло страшное подозрение, но молодой боец уже распахнул дверь.

Марон обернулся к капралу и увидел восьмиконечные звезды — символ Хаоса, — вырезанные на его щеках. Затем он увидел лазерный пистолет, из которого Кернер в упор застрелил юношу, открывшего ему дверь, подсумки со взрывчаткой на его груди и на поясе и детонатор в левой руке.

Марон схватился было за винтовку, но сразу понял, что не успеет прицелиться и выстрелить. В последнюю секунду перед взрывом он молился лишь о том, чтобы смерть его жены и детей была такой же быстрой…

Хоизан Безликий с нескрываемым удовлетворением проследил за тем, как по просеке прокатилась взрывная волна, а с неба посыпались обломки вперемешку с грязью. Из укрытий полезли облаченные в черное хаосопоклонники. Хоизан едва удостоил их взглядом. Этот сброд пригоден лишь для выполнения примитивных задач. Пушечное мясо армий Осквернителя!.. Впрочем, в этом мире они действуют совсем неплохо. Не хуже пленного солдата, сделавшего свое дело!.. Дурак добровольно пошел на смерть, думая, что такой ценой купит жизнь своей семьи…

Хоизан усмехнулся. Этот солдат поверил его обещаниям так же, как верят остальные глупцы. Они наряжаются в черное, для того, чтобы спасти свою жизнь на службе сил Хаоса. В отличие от них, Безликий точно знал, что произойдет, когда в небе Белатиса появится «Убийца Планет». Осквернитель пожелал, чтобы все живое на планете было уничтожено. Сейчас Хоизан как раз занимался претворением его воли в жизнь.

По первому жесту Безликого хаосит выпустил осветительную ракету, призывая всех собраться на склоне холма.

Подавив сопротивление последнего бункера на этом оборонительном участке, можно двигаться к лазерным батареям и ракетным шахтам.

IV

В третий раз за последние три часа толпа облаченных в черное хаосопоклонников бросилась в атаку через площадь. И в третий раз их встретил ураганный огонь из-за импровизированных баррикад.

Не обращая внимания на вражеских снайперов, исповедник Иоганн Деван забрался на обломок статуи святого Себастиана Тора, чтобы корректировать огонь, который вела его паства. Командиры Имперской Гвардии называли членов Боевого Братства «святыми негодниками» и считали, что бойцам этого военизированного религиозного общества намного проще перестрелять друг друга, чем попасть во врагов. Теперь Девану очень хотелось, чтобы гвардейцы посмотрели на братьев в настоящем бою.

— Не спешите! — кричал исповедник. — Дайте им подойти. Начинайте стрелять, когда будете уверены, что не промажете!.. Если кончились патроны, берите любое оружие и отходите на вторую линию обороны!

Пуля ударила в опрокинутую статую прямо за спиной Девана. Исповедник оглядел площадь и заметил бойца самообороны Белатиса в форме, почерневшей от грязи и машинного масла. Присев за грудой обломков, изменник целился в Девана, но исповедник вскинул автоматическую винтовку и выстрелил первым. Дезертир заорал, закрыл лицо руками и свалился с кучи. Но вокруг оставалось еще множество еретиков, и Деван открыл по ним беглый огонь.

Хаосопоклонники стали кидать в сторону баррикад бутылки с зажигательной смесью. Взметнулось яркое пламя, раздались истошные вопли, запахло гарью. Прицелившись, Деван выстрелил по бутылке, зажатой в руке одного из хаоситов. Вспыхнувшим прометием окатило сразу нескольких еретиков. Их тела загорелись, словно снопы соломы. Ошалев от боли и ужаса, они метались по площади, натыкались на своих товарищей, и пламя тут же перекидывалось на черные балахоны других хаоситов.

— Смотрите! Это пламя гнева нашего Императора! — воскликнул Деван, зная, какое глубокое впечатление произведут его слова на боевых братьев. — Оно испепелит их и загонит назад во мрак варпа!

Деван был невысоким, худощавым, гладко выбритым мужчиной. Он понимал, что совсем не похож на пламенных бородачей с горящим взглядом, какими обычно изображали исповедников, ставших легендами Экклезиархии. Тем не менее, в глазах его паствы он был выше и значительнее пятиметровой статуи, охраняющей арку главного входа на соборную площадь. Месяц назад Деван еще подвизался в сане рядового проповедника в одном из сельских приходов далеко к югу от столицы. Тогда он собрал людей и заявил, что обреченным на гибель лучше ждать своего конца возле великого собора в Мадине, где они проведут свои последние дни в молитве и созерцании вечной славы Императора, к которому скоро отлетят их души. Некоторые из его спутников погибли в пути. Но их место заняли другие. Многих привлекали спокойствие и решимость сельского проповедника. Пять дней назад Деван добрался до Мадины во главе небольшой армии пилигримов.

Людей вела надежда, что в столице, этом средоточии имперской власти, еще царят закон и порядок, но они были горько разочарованы. По всей Мадине шныряли шайки вооруженных мародеров и бандитов, грабивших всех подряд, полыхали пожары. А оставшиеся верными принцу-регенту солдаты сил самообороны вели ожесточенные артиллерийские дуэли со своими вчерашними товарищами, перешедшими на сторону Хаоса.

Дворец Сарона все еще прикрывали пустотные щиты и обороняли отряды отборной дворцовой гвардии. Но в остальном закон и порядок заканчивался сразу за пределами стен, окружавших казармы Адептус Арбитрес. Добравшись до собора, Деван обнаружил, что его охраняет наспех сколоченный отряд, состоящий из престарелых священнослужителей и рвущихся в бой, но совершенно неорганизованных боевых братьев. Кроме того, среди защитников были и молоденькие послушники, толком не знающие, с какого конца стреляет лазерная винтовка. Поначалу в соборе находилось и небольшое подразделение Адептус Арбитрес, но вскоре они получили приказ отойти в свои казармы и готовиться к эвакуации. Судя по всему, еретики стекались в Малину со всех сторон и в таких количествах, что еще оставшихся на Белатисе военных решили сосредоточить на обороне казарм арбитров и дворца принца-регента.

А между тем в собор Экклезиархии прибыло уже несколько десятков тысяч беженцев. В последние дни существования обреченной планеты защитники собора остались с неминуемой смертью один на один.

Иоганн Деван служил проповедником уже тринадцать лет. До этого он тоже служил — почти двадцать лет… офицером в 415-м Железном Мордианском полку Имперской Гвардии, прозванном Неутомимым за свои легендарные подвиги во время кровавого Карнакского Крестового похода. Теперь Девану вновь пришлось взяться за оружие и вспомнить свой боевой опыт.

Проповедник осмотрелся по сторонам и понял, что с таким количеством людей и оружия они не смогут долго удерживать огромную площадь, к которой лучами сходилось множество улиц. Поэтому Деван приказал построить кольцо баррикад вокруг собора. Теперь со спины защитников прикрывало огромное здание, а перед ними простиралось пустое пространство площади. Баррикады построили из безжалостно сброшенных с постаментов статуй величайших подвижников и мучеников за веру и перевернутых автомобилей. Топливо из баков аккуратно слили. Из собора на баррикады вытащили скамьи, кафедры и даже несколько балок, поддерживавших хоры.

Арбитры оставили Девану все оружие, без которого сами могли обойтись, а в храме нашелся тайный арсенал. Но этого все равно было мало, и Девану пришлось импровизировать.

Каждый третий защитник собора держал в руках лазган или автоматическую винтовку. Арбитры великодушно оставили Девану несколько бесценных автопушек и тяжелых болтеров. У боевых братьев имелись свои огнеметы и даже стабберы. Когда один из защитников собора погибал, его оружие подбирал другой и занимал место павшего. Деван знал, что за последние два дня некоторые винтовки уже прошли через четыре, а то и пять пар рук. Те, кому не досталось огнестрельного оружия, вооружились ломами и лопатами и образовали вторую линию обороны. Они вступали в кровавые рукопашные схватки с хаоситами, прорвавшимися через баррикады.

За второй линией обороны была еще и третья. Женщины, дети, старики и раненые бросали поверх завалов зажигательные бомбы, а точнее, бутылки с топливом из искореженных автомобилей или просто булыжники, вывернутые из мостовой.

Деван понимал, что эта внезапно обретенная им новая паства будет сражаться до конца. Когда их в скором времени выбьют с баррикад, они отступят в собор. Когда хаосопоклонники ворвутся внутрь, паломники будут защищать неф за нефом, коридор за коридором, подвал за подвалом, жертвуя жизнями и демонстрируя презрение к врагам. Никто из них не надеялся уцелеть, они желали лишь одного — умереть не напрасно, погибнуть во славу Императора, заслужив себе после смерти почетное место одесную от него.

Деван наблюдал за тем, как сумевшие перебежать через площадь хаоситы лезут на баррикаду. Им навстречу бросились защитники со второй линии обороны собора. Закипела кровавая рукопашная схватка. Внезапно на баррикаду взобрался хаосопоклонник, обвешанный гранатами. Ни секунды не колеблясь, он прыгнул в самую гущу боя и подорвал взрывчатку. Около пятнадцати человек оказались убитыми или ранеными. В баррикаде образовалась заметная брешь. Смертник!

В последнее время смертников становилось все больше и больше. Близился конец Белатиса, и среди жителей, запертых на нем как в ловушке, прокатилась волна самоубийств. Деван понимал, что и в рядах Боевого Братства есть те, кто с радостью пожертвует жизнью за Императора. Но для бывшего гвардейца была невозможной сама мысль о самоубийственной атаке. В Имперских вооруженных силах на верную гибель отправляли только самых отъявленных подонков — преступников, дезертиров, трусов и еретиков. Деван ни в коем случае не желал выносить такой смертный приговор преданным слугам Императора.

На другом конце баррикады исповедник заметил юношу в одеяниях послушника. Молодой человек был так молод, что наверняка еще не брил бороду. Тем не менее он ловким движением заколол штыком здоровенного еретика, покрытого жуткими татуировками. Труп отступника скатился вниз, туда, где уже высилась гора тел в черных балахонах.

Другой хаосопоклонник, огромный детина, истекающий кровью из множества ран, с диким ревом вскарабкался на баррикаду и одним ударом цепного топора снес голову вставшему на его пути боевому брату. Не успел он издать торжествующий вопль, как ему прямо в лоб угодил здоровенный булыжник. Хрустнули кости черепа, и еретик повалился вперед, внутрь баррикады. Его душераздирающие крики скоро стихли. Поджидавшие внизу женщины и дети почти мгновенно прикончили его дубинками и камнями.

Подняв старый добрый цепной меч имперских гвардейцев, Деван бросился в гущу схватки. Он рубил и резал облаченные в черное тела, не забывая выкрикивать пассажи из «Одобренного Экклезиархией сборника вечерних молитв».

— Отец исповедник, берегитесь! — воскликнул один из боевых братьев и заслонил Девана своим телом. Удар, предназначавшийся исповеднику, пришелся прямо в сердце храбреца. Взревев от ярости, Деван размахнулся и отрубил руку, поразившую его соратника. Вторым ударом он раскроил убийце грудную клетку и только тогда с ужасом понял, что перед ним женщина. Схватившись уцелевшей рукой за разрубленные пополам груди, хаосопоклонница захрипела и скатилась к подножию баррикады.

Опустившись на колени перед умирающим боевым братом, Деван узнал фермера, присоединившегося к его отряду в конце первой недели марша в Мадину. К своему ужасу, исповедник понял, что даже не знает имени своего спасителя.

— Святой отец… моя жена… дети… сестра… — Умирающий схватился за серебряный медальон с изображением Императора, висевший на груди Девана. — Они в соборе… Святой отец…

— Император о них позаботится, — пообещал исповедник, читая немой ужас в глазах фермера, и сжал его холодеющие пальцы на медальоне. — И я тоже, — добавил он, заметив, что в остекленевших глазах умершего больше нет страха.

— Да пребудет с тобой свет Императора, — негромко проговорил Деван. Он приложил ко лбу и губам мертвого бойца медальон, производя нехитрый ритуал, который совершают над павшим на поле боя.

Подняв меч, Деван хотел было обрушить свой гнев на еретиков, но заметил, что их атака захлебнулась. Хаоситы бежали назад через площадь, а защитники баррикад палили им вслед. Исповедник понимал, как хочется его людям, празднующим очередную маленькую победу, прикончить еще хотя бы одного врага, но тут же крикнул:

— Прекратить огонь! Берегите патроны! Они вам скоро понадобятся…

Его приказ передали по цепочке, и внезапно над усыпанной трупами площадью воцарилась мертвая тишина.

Пока противник не собрался с силами для нового штурма, с баррикады скользнули маленькие фигурки. Женщины и дети принялись собирать среди трупов оружие и боеприпасы, перерезая глотки тем врагам, кто еще подавал признаки жизни.

Добровольцы двигались очень быстро и ловко, стараясь перехитрить снайперов. Деван понимал, что на эту опасную, но необходимую работу лучше отправлять самых слабых и не рисковать жизнями полноценных бойцов. Однако его сердце все равно обливалось кровью.

«Дети! — думал он, прикидывая, как далеко зайдет безумие на обреченном Белатисе. — Теперь мы отправляем под пули наших детей…»

Внезапно с дальней стороны площади заговорил пулемет. Крупнокалиберные пули крошили булыжник и терзали трупы. В воздухе засвистели каменные осколки. Замешкавшийся посреди площади ребенок с охапкой винтовок в руках вскрикнул и повалился на мостовую. Он корчился среди мертвых тел прямо на глазах у вражеских снайперов. Одна пулеметная очередь могла бы милосердно его прикончить, но Деван знал — на милосердие его нынешних врагов рассчитывать не приходится.

Исповедник прекрасно понимал, что раненый ребенок — приманка, которая выведет под пули других защитников собора. И действительно, двое боевых братьев тут же перескочили через завал и побежали к малышу. Вслух Деван выругал их за непомерную удаль, а мысленно вознес молитву об их спасении. Но боевые братья действовали довольно умело. Они передвигались зигзагами, петляли и держались подальше друг от друга, усложняя задачу снайперам. Мужчины почти уже добрались до цели, когда раздались роковые выстрелы.

Первого подстрелили метрах в пяти от раненого ребенка. Лазерный луч ударил боевого брата в плечо, тот подпрыгнул на месте и упал на мостовую. Он попробовал было подняться, но остальные снайперы уже взяли его на мушку. С баррикады он казался тряпичной куклой, которую дергают за нитки. На самом деле его тело содрогалось от пуль и лазерных лучей.

Второй боевой брат воспользовался тем, что вражеские снайперы отвлеклись на его умирающего товарища, подхватил ребенка и бросился назад, однако не успел сделать и десяти шагов, как попал под ураганный огонь. Смельчак снова попытался бежать зигзагами, но на этот раз у него на руках был мальчик, а снайперов больше ничто не отвлекало.

Первая пуля попала ему в поясницу. Он пошатнулся, но не упал. Не выпуская из рук замолчавшего ребенка, он бросился к баррикаде. Оттуда послышались ободряющие крики защитников собора. Увидев отчаянное положение бойца, исповедник Деван забыл о том, что надо беречь патроны.

— Огонь! — крикнул он, все еще надеясь на чудо. — Прикройте его! Стреляйте по снайперам!

Если они спасутся, это очень подбодрит людей!

Шквальный огонь обрушился на древние фасады общественных зданий и богатых особняков, в которых прятались хаосопоклонники. А Деван уже пожалел, что отдал приказ стрелять. Эта оглушительная пальба не приведет ни к чему, кроме бессмысленной траты боеприпасов, которых и так осталось немного. На таком расстоянии меткость его бойцов оставляла желать лучшего. Однако свист пуль может заставить спрятаться хотя бы нескольких снайперов…

Сквозь грохот исповедник не слышал ответных выстрелов, и, судя по всему, часть вражеских стрелков все-таки попряталась. Боец с ребенком на руках пару раз споткнулся на бегу и чуть не упал. С замиранием сердца Деван думал, что он шатается от все новых и новых ранений. Но вот мужчине каким-то чудом удалось добежать до баррикады. К нему сразу спрыгнуло человек шесть, а сверху протянулось множество рук. Через мгновение и храбрец, и ребенок исчезли за горой обломков…

Боевые братья расступились, пропуская Девана к раненому бойцу. Тот умирал. Бронежилет, истерзанный пулями, был насквозь пропитан кровью. Исповедник приложил свой серебряный медальон с изображением Императора ко лбу и губам мужчины. Кто-то осторожно взял из холодеющих рук ребенка. Мальчик застонал.

— Он жив! — удивленно прошептал кто-то.

— Отнесите ребенка в лазарет! — приказал Деван. — О нем позаботятся наши блаженные сестры.

— Это знамение! — воскликнул один из старейшин Боевого Братства, облаченный в украшенную красно-золотой бахромой тунику. Ритуальные рубцы на бледном лице выдавали в нем приверженца фанатичной секты Искупителей, существовавшей в лоне Экклезиархии. — Сначала Император послал нам вождя-исповедника, возглавившего оборону нашей святыни! А сейчас он посылает нам новое знамение! Император помнит о нас!

Остальные подхватили крик старейшины, и скоро со всех сторон стали доноситься ликующие возгласы верующих. Деван шел среди своей паствы, разделяя ее радость. Он подбадривал окружающих, укрепляя их в благочестии и стойкости. Вежливо, но решительно он отказывался от пищи и воды, которые ему предлагали. Он прекрасно знал, как мало осталось продовольствия: многие защитники собора уже много дней не ели досыта. Деван благословлял бойцов и оружие. Он присел помолиться вместе с боевым братом, который занял свой пост у пулемета еще в самом начале осады и даже после ранения пожелал остаться на передовой. Жить мужчине оставалось недолго. Из-под его бинтов доносился тошнотворный запах пораженного гангреной гниющего мяса, но другого такого меткого стрелка у исповедника не было. Деван молча согласился с невысказанным, но очевидным желанием солдата умереть в бою, а не среди раненых и больных в лазарете собора.

Как и пристало проповеднику и верному слуге Императора, Деван старался являть собой образец набожности и благочестия, но голос возродившегося в нем боевого офицера нашептывал ему, что все эти жертвы напрасны.

«Хорошенькое знамение! Напрасно погибли два здоровых и сильных бойца! Ради чего? Ради мальчишки, который все равно умрет! Даже если он не умрет от ран, он все равно погибнет вместе со всеми через несколько дней. Ну и что же это за чудо? Не лучше ли дать знак о том, что Империум, который должен нас защищать, о нас не забыл?!»

Тряхнув головой, Деван отогнал кощунственные мысли. Именно маловерие заставило почти все население Белатиса отвернуться от божественного света и отдаться мраку коварных сил варпа!

— Отец исповедник!..

Обрадовавшись возможности не думать больше о страшных вещах, Деван повернулся к юноше-писарю. Тот явно чувствовал себя неловко перед великим священником и могучим воином. Впрочем, сам Деван по-прежнему не мог привыкнуть к тому, что внушает защитникам храма восхищение и даже благоговейный страх.

Деван сомневался даже в том, что имеет право носить титул исповедника, пожалованный ему внушительным командиром Адептус Арбитрес Бизантаном. Офицер следил за подготовкой к эвакуации своих людей и лично распорядился оставить Боевому Братству оружие, боеприпасы и провиант. Он сразу понял, чего стоит этот проповедник.

— Офицер Имперской Гвардии стал святым отцом… — задумчиво пробормотал Бизантан. — Человек с вашими способностями очень пригодился бы при обороне наших казарм за рекой. С нами вы точно так же выполняли бы свой долг перед Императором, а потом мы нашли бы вам место в эвакуационном челноке…

— Мое место с моей паствой, — ответил Деван. — Я привел ее сюда и не могу ее здесь бросить. Если эти люди останутся, я останусь с ними.

Бизантан кивнул, одобряя самоотверженность проповедника и явно сожалея о неизбежной потере такого способного и храброго слуги Императора. Развернувшись было, чтобы уйти, Бизантан помедлил и снова шагнул к Девану.

— Простой проповедник не может командовать Боевым Братством. Устав Веры Воинствующей Церкви гласит, что подразделениями Экклезиархии может командовать лицо в сане не ниже исповедника. Ваш кардинал уже на одном из транспортов. Выходит, я здесь самый старший по званию.

Огромного роста арбитр на секунду замолчал и положил на плечо проповедника руку в тяжелой бронированной перчатке.

— Верой и правдой служи Императору, брат исповедник Деван. Мы будем за тебя молиться!

Ошеломленный Деван прирос к полу, а командир арбитров отдал ему честь и зашагал к челноку. У самого трапа Бизантан обернулся. Каким-то чудом Деван разобрал сквозь рев двигателей его прощальные слова:

— Вы выполняете свой долг, а я — свой. Сейчас наши дороги расходятся, но, клянусь, придет день, когда я жестоко отомщу за всех возлюбленных чад Императора, погибших в этом мире!

— Отец исповедник! — робко позвал юноша.

Деван очнулся от воспоминаний:

— Скажи брату архидьякону, что атака еретиков отбита. Он может продолжать эвакуацию братии.

Молодой писарь кивнул и поспешил удалиться, радуясь возможности покинуть баррикады и вернуться в безопасный внутренний двор, где его братья ожидали прибытия последней группы эвакуационных челноков. Около сотни писарей упаковывали бесценные реликвии и громадный архив, представлявший полную повесть о торжестве истинной веры на Белатисе. Собрание являло собой хронику существования этого мира в составе Империума Человечества на протяжении многих тысячелетий. Самым древним и ценным документам было более десяти тысяч лет. Они появились в те времена, когда Белатис только вошел в состав Империума. Скоро планета погибнет вместе со всем населением. Но благодаря труду писцов о нем сохранится память, запечатленная в свитках и документах, пусть даже и спрятанных в недрах какой-нибудь имперской библиотеки в одном из миров-святилищ вечного Империума Человечества.

Вместе с архивами и реликвиями обреченный мир должны были покинуть сотни чинов Экклезиархии, начиная с кардинала и заканчивая последними писарями и архивариусами. Многие из тех, кто долго служил при соборе, решили остаться, но улететь захотели еще больше. Как человек, Иоганн Деван мог злиться на тех, кто бросает на произвол судьбы Белатис и его народ. Как проповедник — а теперь и исповедник, — он никого не осуждал, вспоминая прощальные слова командира арбитров:

— Они выполняют свой долг, а я — свой. Но все мы служим Императору так, как он положил каждому из нас.

V

— Пойдемте же! Надо идти! Последний челнок улетает! Сам архидьякон велел вам в него садиться!

Испуганный голос послушника вывел Парцелия Собека из неглубокого транса. Особое чутье давно предупредило его о приближении мальчика. Острый слух астропата уловил и его быстрые шаги, гулко отдававшиеся в необычно пустых коридорах, и уже ставшие привычными звуки боя, доносившиеся с улицы. Но ментальным взором он видел страшный хаос, царящий в Мадине. Собек гнал от себя возникающие образы, опасаясь, что волны паники и страха, обуявших население обреченного Белатиса, захлестнут и испепелят его разум.

— Я уже говорил с архидьяконом, Лито. Ему известно, что я пожелал остаться на Белатисе. — С этими словами Парцелий поднял невидящие глаза на испуганного мальчика и подарил ему одну из своих редких улыбок. — Я прожил в этом мире шестьдесят восемь лет. Вот этими слепыми глазами я повидал множество миров, и живу я так долго, что уже почти не помню, где родился. Я верой и правдой служил Императору, но теперь я стар и очень устал. Оставь меня, Лито. Скоро я увижу божественное сияние Императора…

Мальчик мялся в дверях, не решаясь уйти. С улицы донеслись новые выстрелы. Во дворе заработали мощные двигатели.

— Иди, Лито! Они не станут тебя ждать… У нас разные судьбы, — добавил астропат и замолчал, не понимая, откуда у него взялись эти неожиданные слова.

Мальчик еще немного постоял, бросил на астропата последний, отчаянный взгляд и сломя голову бросился прочь.

Собек привязался к этому неуклюжему и ленивому мальчишке, который должен был стать очередным рядовым писцом Экклезиархии. Астропату вдруг стало больно от мысли, что Лито осталось жить еще меньше, чем ему.

Вновь достав магическую колоду Имперских Таро, Парцелий принялся с их помощью разгадывать видения, собранные его ментальным взором в теснинах варпа.

Вытащив две карты, астропат подождал, пока на них проступят изображения. На первой появилась крепость с башней, разрушенной упавшей с неба звездой, — «Павшая Крепость». На другой — контуры космического корабля. Коленопреклоненные люди вокруг него молились, пытаясь найти защиту от витавших вокруг демонов варпа. Эта карта под названием «Корабль» возникла в виде своей редкой разновидности — «Корабля Пилигримов». Сосредоточившись, Собек вновь всмотрелся в открытые ему образы будущего. Огненные щупальца ползли по темным коридорам судна, проникали в его сердце и сжимались вокруг пульсирующего плазменного реактора. Лица Лито, архидьякона, самого кардинала и сотен писцов. Их рты широко распахнуты. Они кричат и исчезают в ослепительно яркой вспышке.

Прислушиваясь к реву двигателей стартующего челнока, Парцелий понял: только что он видел гибель людей, находящихся сейчас на борту. Он не знал, почему и как это случится. Однако их конец уже предрешен, и Собек не вправе предупреждать их или пытаться изменить судьбу. Астропат предчувствовал и свою скорую гибель. Чем ближе подбиралась к нему смерть — в виде силуэта «Убийцы Планет», маячившего в варп-вихрях, — тем острее делался его пророческий дар.

Парцелий должен будет разделить участь защитников собора. Он еще жив и способен получать предупреждения лишь потому, что ему предстоит сыграть какую-то роль в их судьбе.

С этими мыслями Собек вернулся к картам. Может быть, возникающие на них зыбкие образы подскажут, что же ему предстоит совершить.

VI

Словно алчные наследники вокруг смертного одра, на орбите Белатиса собралось множество имперских кораблей. Они обирали приговоренный мир, набивая трюмы самым ценным из того, что на нем оставалось.

Пузатые войсковые транспорты приняли на борт два полка Имперской Гвардии со всей техникой и снаряжением. Расквартированным на Белатисе армейским подразделениям не суждено было разделить участь населения планеты. Впрочем, эвакуация не могла спасти их от неминуемой гибели.

В сражениях с силами Осквернителя, бушевавших по всему Готическому Сектору, Имперская Гвардия несла огромные потери. Совсем скоро поднявшимся на борт транспортов бойцам предстояло пойти навстречу смерти на какой-нибудь другой планете.

За последнюю неделю были демонтированы промышленные предприятия, вывезены запасы руды и других ценных полезных ископаемых. Бесконечная череда грузовых судов увозила эти богатства подальше в тыловые миры. Целый флот грязных наливных челноков доставил на борт танкеров сотни тысяч тонн обработанного прометия с многочисленных перерабатывающих заводов.

В трюмы других транспортов загрузили огромное количество адамантита, титана, трикалиевых кристаллов и других необходимых для военной промышленности металлов и минералов.

Неделю назад на орбиту Белатиса с самого Марса прибыл огромный древний корабль. Адептус Механикус прислали его, чтобы забрать из обреченного мира своих собратьев, и не только. Уже много дней его юркие челноки спускались на поверхность планеты к заводам Белатиса, чтобы эвакуировать целые производственные линии, демонтированные армией проворных сервиторов. На таких военных заводах изготавливались боевые машины и оружие, они были вместилищами бесценных и незаменимых знаний и технологий. Скоро эти автоматизированные линии соберут в каком-нибудь промышленном мире, и они еще долго будут служить Богу-Машине.

Однако не только вставшие на высокий якорь суда занимались эвакуацией и не все прибывали на Белатис с такими же очевидными целями.

Три дня назад к имперским кораблям присоединился похожий на стрелу черный корвет. Он использовал обычные идентификационные коды Имперского флота и назывался просто «Бернард Ги». Однако офицерам «Махариуса», наблюдавшим с капитанского мостика за его появлением на орбите, силуэт корвета показался весьма необычным.

— Священная Инквизиция! — шептали они друг другу так тихо, словно не осмеливались произносить эти слова вслух.

«Бернард Ги» соблюдал молчание в эфире, и лишь иногда с его борта к поверхности планеты стартовал челнок, сопровождаемый истребителями, затребованными с «Махариуса». Каждый раз челнок проводил на Белатисе всего лишь несколько часов. Что он там делал — кого-то забирал или, наоборот, доставлял, — так и осталось неизвестно. Дважды после таких рейдов боевые корабли получали с «Бернарда Ги» короткие приказы обстрелять ту или иную цель на поверхности Белатиса. При этом во второй раз был полностью уничтожен небольшой, но густонаселенный город на юге самого крупного континента планеты.

Чем бы Инквизиция там ни занималась, ей явно не хотелось, чтобы враг обнаружил следы ее пребывания на Белатисе.

Два дня назад к эвакуационной флотилии присоединился еще один имперский корабль.

Уланти стоял у иллюминатора левого борта и смотрел, как на высокой орбите Белатиса кружит ударный крейсер Адептус Арбитрес класса «Каратель» под названием «Суровое Воздаяние». Он был похож на крейсеры Адептус Астартес и тоже предназначался для молниеносной высадки десанта и подразделений огневой поддержки прямо с орбиты. Лейтенант с восхищением разглядывал изящные очертания корпуса грозного корабля, невольно сравнивая его с «Махариусом». Небольшой, но маневренный и быстроходный ударный крейсер, защищенный крепкой броней, оборудованный вооружением, способным нанести стремительный и сокрушительный удар. «Махариус» же мог автономно преодолевать гораздо большие расстояния, а его вооружение было более универсальным.

— Ну и как он вам? — услышал Уланти голос капитана.

— Отличный корабль, — проговорил лейтенант, продолжая рассматривать судно Адептус Арбитрес. — Его орудия способны поражать как космические, так и наземные цели… И двигатели расположены очень необычно. Безусловно, это очень быстроходное и маневренное судно. Мне даже немного жаль врагов Императора, оказавшихся у него на пути.

— И это все, что вы можете сказать? — Семпер задал вопрос таким тоном, будто за что-то разгневался на старшего помощника. Однако Уланти и бровью не повел, прекрасно зная, что хочет услышать командир.

— Однако из боя с «Суровым Воздаянием» победителем вышел бы «Махариус». Корабль арбитров может на большой скорости уйти от противника, уничтожить орбитальную станцию или цель на поверхности планеты. Но вряд ли он выстоит в бою с настоящим крейсером. Нам, конечно, не удастся догнать и торпедировать его, но в то же время ему нечего противопоставить нашим штурмовикам. Кроме того, наш реактор мощнее, мы можем пережить значительные потери личного состава и наше дальнобойное оружие обладает большей точностью. Думаю, в длительной схватке перевес сил окажется на нашей стороне!

Семпер с довольным видом кивнул. Ему понравился скорый и аргументированный ответ старшего помощника.

Уланти же заметил, что капитан «Махариуса» прервал свой отдых гораздо раньше положенного. На самом деле Семпер мог еще часа три спать у себя в каюте, но по окончании сражения за Гелию IV и особенно после начала эвакуации с Белатиса он потерял покой. Его явно что-то мучило, и сейчас лейтенант радовался доброму расположению духа своего командира.

Семпер занял свое обычное место, откуда он мог следить за всем происходящим на капитанском мостике. Один из младших офицеров браво отдал ему честь и протянул информационный планшет, но командир повернулся к старшему помощнику и, откашлявшись, произнес:

— Докладывайте, господин Уланти!

— Все как обычно. Эвакуация почти закончена. Транспорты «Албемарль», «Бархэм», «Бреннус», «Гаруна», «Микаса», «Орландо» и «Царевич» загружены полностью и ждут приказа к отбытию. Через несколько часов закончат погрузку и остальные грузовые суда.

— А что противник?

— «Дракенфельс» и патрульные штурмовики дважды обнаруживали вражеские рейдеры, — доложил лейтенант. — Они очень далеко. В районе местного газового гиганта. В обоих случаях рейдеры поспешили скрыться… Впрочем, сейчас машины из эскадрильи «Огненный Дракон» вылетели по тревоге — изучить еще одну возможную цель.

Семпер не особенно удивился докладу старшего помощника. С самого начала войны «Махариус» защищал транспорты от нападений пиратских эскадр. Как и сегодня, вражеские рейдеры, шнырявшие вдоль маршрутов конвоев, совершали молниеносные вылазки, пытаясь нащупать слабые места, но поспешно уносили ноги при первом же появлении более крупных и лучше вооруженных имперских боевых кораблей. Наверняка в звездную систему Белатис уже проникли два или три разведывательных судна противника, чтобы исследовать путь, по которому предстояло прибыть главным силам вражеского флота во главе с «Убийцей Планет». Не сомневаясь в том, что все именно так и произойдет, имперские корабли заняли соответствующие позиции.

«Граф Орлок» и однотипный с ним крейсер класса «Луна» под названием «Бородино» прикрывали транспорты, встав на якорь на низкой орбите Белатиса. «Дракенфельс» с дивизионом фрегатов типа «Меч» патрулировал на самых окраинах системы, разыскивая малейшие признаки появления вражеских кораблей. «Махариус» же курсировал между двумя этими группами. Его штурмовики вылетали к «Дракенфельсу» на дальнее патрулирование, а истребители прикрывали эвакуационные челноки и транспорты. Пока все шло по плану.

— Каково состояние «Махариуса»?

— Удовлетворительное, — ответил Уланти. — Магос Кастаборас доложил, что ремонт, который можно было проделать вне орбитального дока, завершен. Практически все системы работают нормально. Вот только… — замялся лейтенант.

— Выкладывайте все на чистоту, господин Уланти! Что случилось?

— Старший корабельный врач Литторио доложил о вспышках некоего заболевания на трех нижних палубах.

Семлер нахмурился. На нижних палубах кораблей Имперского флота время от времени вспыхивали болезни и эпидемии, но капитан всегда тешил себя мыслью, что под его командованием «Махариус» превратился в чистый и здоровый корабль.

— В чем причина заболевания? Может, вирус занесли спасенные с «Тоннента»?

— Вполне возможно, — ответил Уланти. — Их отправили как раз на эти палубы… Что вы прикажете предпринять в этой связи?

— Объявите на этих палубах карантин. Пусть гардемарины умертвят всех, кто может стать источником заразы, — приказал Семпер. — И скажите Литторио, что я в ближайшее время жду его доклада о симптомах и возможных причинах заболевания.

Не успел Уланти кивнуть, как к Семперу обратился один из сигнальщиков:

— Сэр, с «Графа Орлока» только что вылетел челнок с Адептом Департамента Муниторум Хьюгой на борту. Хьюга требует немедленной встречи с вами. Что прикажете ему ответить?

Капитан помрачнел. Уланти ни секунды не сомневался в том, что сейчас командир с огромным удовольствием прикажет ответить надзирающему над эвакуацией Фердинанду Хьюге: «Пошел прочь или открываем огонь на поражение!»

— Пусть швартуются, — вместо этого буркнул Семпер. — И вышлите к нашему дорогому гостю эскортные истребители. Господин Уланти, выстройте в ангаре почетный караул. Я хочу, чтобы этой тыловой крысе оказали те воинские почести, которых она с нетерпением ждет. И пригласите на разговор с Хьюгой комиссара Киогена. Вместе послушаем, что нам поведает интендант.

Системы слежения головного штурмовика эскадрильи «Огненный Дракон» прощупывали пространство квадрат за квадратом, разыскивая скрывшийся рейдер хаоситов. В последний раз вражеское судно засекли, когда оно уходило из-под огня батарей «Дракенфельса». Скорее всего, оно снизило до минимума мощность двигателей и спряталось в энергетическом поле огромного газового гиганта или среди обломков астероидов в его кольцах. Так или иначе рейдер пропал. Эскадрилья штурмовиков еще не оправилась от потерь, понесенных при Гелии IV, и насчитывала пока только семь машин. Они выстроились широкой цепью и вывели датчики слежения на предел чувствительности. Однако их вылет затянулся. «Махариус» был уже далеко, а запас горючего и кислорода на исходе. Скоро штурмовикам придется возвращаться.

Пилотам приходилось одновременно следить за показаниями ауспексов и контролировать уровень оставшегося топлива и кислорода. Наконец прозвучал голос командира эскадрильи: «Цель не обнаружена. Возвращаемся на "Махариус"!»

Следуя за головной машиной, штурмовики по очереди включили тормозные, а затем и маневровые двигатели и развернулись. Навигаторы отключили системы слежения, чтобы снизить потребление энергии и благополучно добраться до «Махариуса».

Капитан рейдера, дрейфовавшего среди обломков скал и кусков льда в кольцах газового гиганта, с облегчением проследил за тем, как разворачиваются имперские штурмовики. Он не сомневался, что его артиллерия может уничтожить немногочисленную эскадрилью. Но пилоты наверняка успеют сообщить его координаты, а у капитана имелся приказ как можно дольше оставаться незамеченным.

К тому же его рейдер был здесь не один. В верхних слоях атмосферы газового гиганта, в облаках метана и водорода, клубившихся в вихрях электромагнитных бурь, прятались еще пять рейдеров и крейсер класса «Убийца» — «Харибда».

Корабли прибыли в Белатис несколько недель назад. Они вышли из варпа далеко от обозначенной точки перехода, которой обычно пользовались имперские суда. Скрытно пробравшись почти к самому центру звездной системы, они стали ждать прибытия «Убийцы Планет», наблюдая за тем, как подданные бессильного Императора пытаются спасти горстку людишек из приговоренного мира.

На Белатисе погибнет все! Никто не спасется. Так пожелал сам Осквернитель, и очень скоро невидимая эскадра выполнит его волю.

VII

Темнота. Жара. Тишина. Пища.

Существу больше ничего было не нужно от его нового дома. Недавно родившееся, оно сидело на палубе рядом с полуразложившимся комком плоти, которое ранее было его вместилищем, а потом послужило источником пищи.

О первых днях своей новой жизни существо почти ничего не помнило. Доставившая его сюда в своем чреве живая тварь нашла темный и безлюдный тупик среди лабиринта труб в низких служебных коридорах. Спрятавшись за пучком шипящих паропроводов, тварь начала тужиться, предварительно откусив себе язык, чтобы не орать от боли. Когда тварь, наконец, умерла в родах, ее тело быстро раздулось от тепла и влаги. Туша стала стремительно разлагаться, и сидевшему внутри ее существу было нетрудно прогрызть проход в размякшем гниющем мясе.

Едва выйдя на свет, существо принялось поглощать породившую его плоть. Отведав мозга умершей твари, существо стало действовать вполне осознанно. Оно поняло, где оказалось, и даже узнало свое имя. Чума!

Существу понравилось это имя. Оно наполнило его жизнь смыслом. Окрепнув, существо отправилось выполнять свое предназначение.

Оно еще никого не видело, но чувствовало — рядом есть нечто из плоти и крови, чем-то схожее с породившей его тварью. Существо теперь не только знало свое имя, оно ощущало потребность прятаться и взялось за дело очень осторожно, стараясь никому не показываться на глаза. Оно откладывало яйца в узкие вентиляционные шахты, зная, что потоки воздуха могут унести их очень далеко. Оно мазало слизью стены и палубы на перекрестках коридоров. Существо знало, где ее жертвы хранят еду и питье, и понимало, что после его появления в таких местах зараза станет распространяться гораздо быстрее. Однако их так тщательно охраняли, что существо пока не решалось подбираться слишком близко.

Прежде всего надо размножиться, а чтобы размножиться, надо лучше питаться!

Мелькнул свет. Послышался шум. Существо подпрыгнуло и забилось между трубами, проложенными по потолку коридора. Оно смотрело во все глаза, дрожало от страха, унаследованного от родившей его уязвимой твари. Появились два человека в противогазах. Они были вооружены и держали в руках фонари. Люди светили вдоль коридора и заглядывали во все щели и ниши. Существо замерло от ужаса. Значит, ядовитая слизь уже возымела свое действие!

Один из мужчин случайно направил луч фонаря вверх прямо на трубы. Прятавшаяся за ними тварь отреагировала мгновенно. Выбросив вперед скрюченную лапу, она схватила человека за подбородок и вонзила ему в горло длинные когти. Одного рывка хватило, чтобы оторвать мужчине челюсть и содрать противогаз вместе с лицом. Человек повалился на палубу и забился в предсмертных судорогах. Оружие, зажатое в его руке, выстрелило. Это был первый выстрел, услышанный существом, и оно с трудом перенесло столь громкий звук. Насмерть перепугавшись, тварь отпустила тело своей первой жертвы и соскользнула с потолка на палубу.

Второй человек истошно завопил, но его крик заглушал противогаз. Он развернулся к неведомой твари и стал стрелять практически в упор. Горячий металл терзал тело существа, но кровь не полилась, а пулевые отверстия затягивались прямо на глазах.

Боли не было. Существо прыгнуло вперед и обвило горло жертвы длинным щупальцем. Человек захрипел. Когтистой лапой тварь разодрала на нем одежду вместе с кожей и вырвала сердце. Существо гневалось само на себя, удивляясь своим нелепым страхам. Знай оно раньше, что людей так легко убивать, оно и не пряталось бы.

Подобрав трупы, существо утащило их в темноту. Теперь у него имелся достаточный запас пищи. Оно могло расти, развиваться и размножаться.

Тревожное предчувствие резким толчком выбросило Рета Зена из неспокойного сна. Сначала он не понял, где находится. Полутемный кубрик, где он спал вместе с четырьмя другими пилотами и навигаторами истребителей, напомнил ему келью монастыря Блаженной Евангелисты. Зен встряхнул головой, прогоняя ночные видения. Все из-за того, что в последнее время он слишком часто вылетал на боевые задания и очень мало спал.

Поднявшись с койки, Зен тихо прошел к маленькому алтарю, устроенному им самим рядом со шкафчиком для одежды. Кто-то — кажется, не в меру болтливый навигатор Лютенс — заворочался во сне, что-то пробормотал и снова затих.

«Он тоже что-то чувствует!» — подумал Зен.

Несмотря, на снотворное, которое принимали отдыхающие пилоты, чтобы блокировать действие стимуляторов, принятых перед вылетом, остальные пилоты в кубрике явно тоже почувствовали сквозь сон то, что пробудило Рета.

Преклонив колени перед алтарем, Зен всмотрелся в укрепленные на нем образки: три святых лика Императора — Смертный, Преображенный и Божественный; святая Елена, пострадавшая от еретиков и почитаемая ныне как величайшая и святейшая защитница Веры. Зен молился им всем разом, отыскивая причины овладевшего им беспокойства.

Он чувствовал опасность. Совсем рядом. Может, в космосе, вокруг корабля, может, внизу, на поверхности Белатиса, а может, и на самом «Махариусе» происходило что-то страшное.

VIII

Челнок отделился от борта «Махариуса». Три истребителя заняли свои позиции, и челнок начал спускаться к поверхности Белатиса.

Через бронированное стекло иллюминатора пассажирской кабины Семпер следил за тем, как постепенно уменьшается знакомый силуэт его крейсера.

Уже много месяцев капитан не покидал корабль и не высаживался ни на одну из планет. Поэтому он воспользовался возможностью как следует рассмотреть свое судно снаружи. Как и у большинства имперских крейсеров, нос «Махариуса» представлял собой огромный таран, обшитый многометровым слоем адамантита — прочнейшего из известных материалов. В кормовой части корпуса находились плазменные двигатели, составлявшие вместе с реакторами и варп-двигателями более трети массы «Махариуса». А в центральной части судна располагались многочисленные палубы, оружейные погреба и арсеналы, стартовые ангары и мастерские, грузовые трюмы и кубрики, лазареты и склады провианта, святилища, алтари и карцеры.

На броне «Махариуса» виднелись следы от повреждений, полученных им в течение долгой и славной службы. В Имперском флоте не было двух совершенно одинаковых кораблей, даже если они принадлежали к одному типу. На протяжении их столетней, а то и тысячелетней службы их ремонтировали и модернизировали в самых разных мирах, пользуясь подручными материалами и далеко не одинаковыми возможностями орбитальных доков. Поэтому в конечном итоге каждое судно приобретало свой собственный, неповторимый облик. Однако Семпер не сомневался, что мгновенно узнает «Махариус» даже среди кораблей всего флота Сегментума Обскурус, так хорошо он знал особенности внешнего вида и конструкции своего крейсера.

За броней этого корпуса проживали свои жизни около десяти тысяч человек, начиная с самого Семпера и заканчивая самым последним палубным матросом. К тому же многие члены экипажа «Махариуса» имели опыт кровавых абордажных схваток. Таким образом, командир имперского крейсера имел в своем распоряжении силы, о которых офицерам сухопутных войск приходилось только мечтать. Бортовые орудия «Махариуса» могли уничтожать с орбиты целые города. Более сотни штурмовиков и истребителей были способны нанести молниеносный удар по противнику, находящемуся в другом конце любой звездной системы, а варп-двигатели могли доставить крейсер в любой уголок Вселенной. При необходимости «Махариус» имел возможность принять на борт до тысячи пассажиров — целый полк Имперской Гвардии — и доставить его на фронт гораздо быстрее и безопаснее любого войскового транспорта.

Мощь, сосредоточенная в руках командиров крупных боевых кораблей, не имела себе равных в Имперских вооруженных силах.

«Мы словно примостились на Золотом Троне», — потихоньку шутили между собой капитаны.

Именно поэтому сейчас Семпер кипел от бессильной злобы, вспоминая речь Хьюги. Стоило Адепту Муниторума и сопровождавшим его лицам ступить на палубу «Махариуса», как он тут же заявил:

— Со мной изволил связаться принц-регент Белатиса. Назначенный Советом Верховных Лордов Терры, правитель имеет право требовать, чтобы его охраной в момент эвакуации командовал самый старший из присутствующих в этой звездной системе офицеров Имперского Военно-космического флота. Принц-регент возжелал воспользоваться этой привилегией. Эрвин Рамас, командир «Дракенфельса», имеет самую большую выслугу лет среди капитанов вашей эскадры, но по причине тяжелого ранения и по ряду других причин… — Тут Хьюга покраснел и замялся, а Семпер еле скрыл усмешку. Он представил, что сказал интенданту вспыльчивый и невоздержанный на язык Рамас, когда эта тыловая крыса обратилась к нему с подобным требованием. — Короче, капитан Рамас не может командовать эскортом принца-регента. Так что это придется сделать вам, капитан Семпер.

На мостике воцарилось тягостное молчание. Семпер, Уланти и Киоген с возмущением сверлили адепта взглядами. Опасаясь ляпнуть что-нибудь совершенно неподходящее, Семпер покосился на Уланти — молодой аристократ наверняка поднаторел в дипломатии на своей родной Некромунде. К счастью, лейтенант сразу пришел на помощь командиру.

— Достопочтенный адепт, — заявил он, — крейсер находится в состоянии полной боевой готовности, которое можно будет отменить только после того, как мы отойдем от вашей злополучной планеты достаточно далеко. Мы непрерывно патрулируем систему, готовимся к завершению эвакуации и к отбытию нашей эскадры. Мы уже обнаружили присутствие разведывательных кораблей противника в вашей звездной системе. В любой момент из варпа может появиться вражеский флот, возглавляемый, как считают некоторые, совершенно неуязвимым новейшим кораблем.

С этими словами Уланти взглянул Хьюге прямо в глаза и проговорил очень сурово:

— Неужели вы считаете, что в такой ситуации командующий эскадрой капитан Семпер, по капризу местного правителя, оставит свой боевой пост ради участия в какой-то нелепой церемонии?

Интендант нахмурился и попытался выпятить впалую грудь. Низкорослый, лысый и безмерно тщеславный, Фердинанд Хьюга занимался снабжением расквартированных на Белатисе подразделений Имперских вооруженных сил. Обычно служащие Муниторума носили униформу своего ведомства, а отпрыски влиятельных аристократических семейств одевались с привычной роскошью и как им заблагорассудится. Хьюга же облачился в разноцветный военный мундир, судя по всему, собственного изобретения. На покрытом тремя слоями золотого шитья воротнике и эполетах, блестели значки, по которым можно было предположить, что эта тыловая крыса присвоила себе звание генерал-лейтенанта Имперской Гвардии. На груди пестрело множество ленточек, бантов, орденов и медалей. Офицеры «Махариуса» не узнали среди них ни одной императорской награды и сильно сомневались в том, что хоть одна из этих побрякушек заслужена Хьюгой на поле боя.

— Династия Саронов уже четыре столетия верой и правдой служит Императору! — заявил адепт. — Теперь же, покидая вверенный его попечению мир, принц-регент требует, чтобы церемония проводов осуществлялась со строжайшим соблюдением протокола. Прокуратор Белатиса придерживается такого же мнения!

— Ладно, — обреченно махнул рукой Семпер, уже прикидывая, сколько времени отнимет этот никому не нужный и довольно рискованный спектакль. — Господин Уланти, вы принимаете командование на себя до тех пор, пока мы с достопочтенным адептом не вернемся с Белатиса.

— Вы неправильно меня поняли, капитан, — извиняющимся тоном проговорил Хьюга. — Я вынужден вернуться на «Графа Орлока», где по долгу службы мне предстоит принять участие в организации завершающего этапа эвакуации.

— Боюсь, это невозможно, — с издевательской усмешкой заявил Семпер. — На «Махариусе» объявлен карантин. Вы не можете отбыть на другой боевой корабль. Капитан фон Блюхер очень осторожен и сам не пустит на борт разносчика заразы.

— Карантин?! Зараза?! — забормотал ошеломленный Хьюга, вспомнив, что осторожность и предусмотрительность фон Блюхера, по мнению многих капитанов, граничит с трусостью.

— Вспышка неизвестного заболевания на нижних палубах.

— Довольно опасного заболевания! — подхватил Уланти. — Нашему корабельному врачу пока не удалось локализовать очаг его распространения. За такой короткий срок вы вряд ли успели заразиться, но чем дольше вы остаетесь на «Махариусе», тем выше риск подхватить неизвестную болезнь… Итак, на «Графа Орлока» вас не пустят, следовательно…

— Следовательно, в ваших же интересах лететь со мной на Белатис! — закончил за Уланти Семпер. — Мне будет очень приятно, если вы разделите со мной все опасности этого путешествия.

При мысли о возвращении на Белатис, почти захваченный хаосопоклонниками, адепт побледнел, как простыня. Затравленно оглядевшись по сторонам, он заметил комиссара Киогена.

— Господин комиссар! — проблеял Хьюга. — Это возмутительно! Я требую, чтобы меня немедленно отпустили с этого корабля и переправили на «Граф Орлок»!

Верзила комиссар с презрением покосился на разноцветные ленточки, украшавшие впалую грудь адепта. На его собственном кителе красовался орден Готической Звезды — высшая боевая награда за мужество. Такой же имелся и у Семпера. Оба они носили этот орден не из тщеславия, а лишь для укрепления своего авторитета. Любому военнослужащему Импереких вооруженных сил было достаточно одного взгляда на награду, чтобы беспрекословно выполнить любой приказ орденоносцев.

— Устав Имперского Военно-космического флота прямо говорит о том, какие меры следует принимать при обнаружении вспышки любого заболевания на борту корабля. Мой долг — следить за выполнением требований Устава, и при необходимости я имею право применить силу, — прошипел нависший над Хьюгой Киоген. — Я бы посоветовал вам рискнуть и слетать на Белатис вместе с капитаном Семпером. Как знать, может, вы заслужите хоть одну боевую награду…

Семпер с интересом поглядывал на все еще бледное как смерть лицо адепта. Пристегнутый ремнями безопасности, Хьюга устроился в противоположном кресле пассажирской кабины. Рядом с ним с такими же испуганными лицами сидели оба его адъютанта. По мере прохождения атмосферы Белатиса в челноке становилось все жарче. Машину трясло и швыряло из стороны в сторону. У интендантов был такой вид, словно они ожидали, что челнок в любую секунду развалится на куски. Судя по всему, им был более привычен плавный спуск на комфортабельных судах принца-регента, чем высадка в зоне боевых действий.

Кроме Семпера и интендантов в кабине сидели еще четыре человека. Все они были одеты в темно-синюю форму с перевязями унтер-офицеров. Трое из них — гардемарины и личные телохранители Семпера — сопровождали капитана повсюду, куда бы он ни направился. Леотен часто думал о том, кто из этих надежных, но туповатых бойцов являлся человеком Киогена. Возможно, Ран. Он, кажется, поумнее. А может, и все трое!..

Как бы то ни было, сейчас вся троица с единодушным подозрением поглядывала на четвертого — старшину, развалившегося в кресле напротив. Выходец из подземелий Странивара, Максим Боруса выглядел в собравшемся на борту челнока обществе, по меньшей мере, странно. Его кожу покрывали замысловатые тюремные татуировки, а вокруг витал едва уловимый, но легко узнаваемый запах корня таджа.

Семпер до сих пор не мог понять, почему в последний момент поддался уговорам Уланти и взял с собой еще и личного телохранителя флаг-лейтенанта. Максим Боруса производил впечатление отчаянного головореза и почти ничем не отличался от каторжников, выполняющих на борту «Махариуса» самые тяжелые и опасные работы. Трудно вообразить, как он дослужился до старшины, но в нем было что-то от опасного и умного хищника. Пожалуй, Уланти прав: такого человека полезно иметь при себе в опасной переделке. Похоже, Максим был способен пройти огонь, воду и медные трубы и даже помочь выжить тем, кому посчастливилось оказаться рядом с ним.

С этими мыслями Семпер отвернулся к маленькому иллюминатору. Челнок уже провалился в слой густых облаков, покрывавших экваториальный пояс Белатиса в сезон дождей. Несколько секунд вообще ничего не было видно, но вот челнок вынырнул из белой пелены, открывая взгляду панораму столицы Белатиса Мадины.

Семпер увидел жилые районы, деловые кварталы и улицы, расходящиеся лучами от скалы, увенчанной дворцом принца-регента. По самым широким магистралям тек нескончаемый поток беженцев. Улицы и проспекты перекрывали многочисленные блокпосты и импровизированные баррикады, призванные хоть как-то сдерживать толпы людей, ринувшихся в столицу. Даже с такой высоты Семпер смог разглядеть, сколько бед и несчастья принесли в этот мир анархия и гражданская война. Повсюду полыхали пожары. Целые кварталы лежали в руинах. Большинство мостов через разделявшую город реку было взорвано. На севере горел промышленный район. На многие километры вокруг столицы простирались облака едкого дыма.

Поняв, что то же самое сейчас происходит на всей планете, Семпер ощутил нечто похожее на отчаяние. Разве так воюют! После победы при Гелии IV капитан тешил себя надеждой, что Империум, наконец, перейдет в наступление. Сам он настаивал на том, чтобы броситься в варп вслед за уцелевшими кораблями сил Хаоса, настичь их и безжалостно уничтожить еще до того, как они сформируют ядро нового флота. Вместо этого «Махариусу» и некоторым другим кораблям приказали прикрывать эвакуацию Белатиса. Очевидно, Командование Боевым флотом Готического Сектора собиралось без боя отдать эту звездную систему на растерзание Осквернителю!

Вместе с другими капитанами Семпер протестовал против такого решения. Надо думать не об эвакуации, а о создании кулака, способного нанести сокрушительный удар по «Убийце Планет» и флоту Абаддона в целом! Даже если сейчас уничтожить Осквернителя не удастся, его все равно можно загнать назад в варп! Нельзя упускать инициативу, перешедшую в руки Военно-космического флота. Надо показать противнику, что Империум готов отразить любое вторжение! Весь Готический Сектор трепещет при одном упоминании об «Убийце Планет». Если его обитатели поймут, что против страшного оружия Абаддона найдется другая сила, они воспрянут духом и поверят в победу! Но Семпера почти никто не слушал… Ему сообщили о малочисленности флота и о том, что час гибели «Убийцы Планет» еще не пробил…

Отныне все миры Готического Сектора примут участие в своего рода безумной лотерее. Словно кидая монетку, штаб Боевого флота будет решать, какой мир защищать, как, например, Гелию IV, а какой отдать на милость Хаоса. Правда, из них вывезут все возможные ресурсы и эвакуируют избранных. По мнению Семпера, это походило на предательство бесчисленных миллионов жителей обреченных планет. Когда же мы наконец остановимся и примем бой?!

Внезапно челнок вошел в крутой вираж. Увидев в иллюминатор лазерные лучи и следы трассирующих пуль, капитан понял, что с земли их обстреливает батарея противовоздушной обороны. Пилот резко переложил штурвал на другой борт, и один из интендантов вскрикнул от страха.

Челнок пилотировал Милош Капаран. Уланти приказал Римусу Найдеру назначить в этот рейс лучшего пилота. Позаботившись о том, чтобы на челноке оказался его личный телохранитель и самый опытный пилот штурмовика, старший помощник сделал все от него зависящее для обеспечения безопасности своего командира.

Рядом с челноком взревел мощный двигатель. Один из сопровождавших его истребителей спикировал на зенитную батарею. «Фурия» была прекрасно приспособлена к полетам в атмосфере. Скользнув над крышами, она вышла на цель. Притаившиеся между домами пехотинцы открыли огонь. Но стрелковое оружие не могло причинить бронированной космической машине ни малейшего вреда.

Внезапно пилот истребителя включил вертикальные двигатели и взмыл вверх. Правда, перед этим он успел засыпать целый квартал Мадины фосфорными бомбами. Вспыхнувшее пламя немедленно уничтожило все живое в радиусе двух квадратных километров. После этого по челноку больше не стреляли, и он спокойно добрался до дворца принца-регента.

Увидев мерцающий пустотный щит, Капаран сбросил скорость. Истребители сопровождения на прощание покачали ему крыльями, развернулись и начали подниматься на орбиту.

Проходя сквозь щит, корпус челнока задрожал. По фюзеляжу и крыльям забегали искры и голубые огоньки. Капаран провел машину в жерло пещеры, вырубленной прямо в скале, и осторожно приземлился на стальные плиты. Посадочные опоры еще не успели коснуться площадки, а к челноку уже бежали одетые в защитные костюмы техники и несколько сервиторов. Они спешили подключить раскаленные двигатели к системе охлаждения.

Капаран заглушил машину. Еще целых тридцать секунд огромные вентиляторы разгоняли по пещере жар и отработанные газы. Затем со скрежетом опустился трап, и люк открылся. Первыми наружу вышли телохранители Семпера. Они прогрохотали сапогами по металлическим ступеням и принялись оглядываться по сторонам. За ними на площадку спустился капитан в сопровождении Максима Борусы. Последними появились Хьюга и его адъютанты.

Семпер задержался у трапа. Впервые за многие месяцы он вдыхал запахи, которых почти не осталось в многократно рециркулированном воздухе «Махариуса». Кроме того, приспосабливаясь к силе тяжести, несколько отличающейся от искусственной гравитации на борту крейсера, тело капитана переживало довольно странные ощущения. Он знал, что после столь долгого пребывания на корабле непременно испытает приступ панического страха, оказавшись на открытом пространстве. Впрочем, Семпер намеревался пробыть на Белатисе совсем недолго.

К нему приблизилась внушительного вида фигура в чёрном бронированном костюме и шлеме с забралом. Капитан встал по стойке смирно, отдал честь и на флотский манер щелкнул каблуками.

— Разрешите представиться! Леотен Семпер, командир крейсера «Лорд Солар Махариус».

— Джамаль Бизантан, прокуратор корпуса Адептус Арбитрес. — Верзила тоже отдал честь и неожиданно протянул Семперу руку в бронированной перчатке. — Прошу прощения, капитан, — добавил прокуратор. — Это из-за меня вас вызвали сюда под столь идиотским предлогом. Давайте попробуем уладить дело поскорее и с наименьшими потерями.

IX

Перешагнув через труп бойца сил самообороны, Хоизан Безликий прошел через взорванный дверной проем. Защитники ракетных шахт оказали отчаянное сопротивление, но Хоизан не жалел своих людей и бросал в бой все новые и новые толпы хаосопоклонников. Он лично возглавил решающий штурм. Дезертиры из сил самообороны Белатиса провели его по лабиринту тоннелей укрепрайона, и атака на главный бункер стала для имперцев полной неожиданностью. Командный пункт захватили довольно быстро, но лишь после кровавой резни в многочисленных коридорах. Усмехнувшись, Хоизан вспомнил, с какой яростью отряд отборных фанатиков-хаоситов бросился на застигнутых врасплох защитников бункера. Вскоре под контроль еретиков перешли и все ракетные шахты. Перед схваткой Хоизан включил в помещениях громкую связь, чтобы враги могли слышать душераздирающие вопли своих товарищей. Эффект этой трансляции оказался в высшей степени деморализующим.

Безликий тайно пробрался на Белатис около года назад. Сначала он не знал, что ему предстоит совершить в этом мире. Однако немедленно приступил к работе. Объединив разрозненные культы в единую подпольную сеть, он сформировал террористические группы для ударов по стратегически важным объектам планеты. Даже среди самых высокопоставленных представителей власти Белатиса Хоизан нашел немало слабовольных и алчных людей. На сторону Хаоса перешло несколько очень влиятельных, но легковнушаемых чиновников, которые тут же начали распространять новую веру среди своих подчиненных.

Безликий проделал огромную подрывную работу. И вскоре силы варпа объявили ему свою божественную волю.

К Белатису приближался «Убийца Планет». Все обитатели этого мира погибнут, но их смерть будет сопровождаться колоссальным всплеском психической энергии. Ее хватит на то, чтобы Хоизан, наконец, получил долгожданную награду. На волнах ужаса гибнущих обитателей Белатиса он воспарит в варп, где переродится и обретет неслыханное могущество. Хоизав станет Принцем Хаоса, одним из самых жутких демонов варпа. Содрогнувшись, Безликий почувствовал, как под испещренной заклинаниями силовой броней корчится его измененное Хаосом тело. Приобретая новые формы, оно жаждало еще более страшных свершений. Усилием воли Хоизан усмирил свою плоть. Гладкая кожа, обтянувшая спереди его череп, морщилась и собиралась в складки, принимая очертания бесчисленных лиц, которые хаосит носил за всю свою тысячелетнюю службу силам Хаоса. За эту верную службу Меняющему Пути Хоизан и получил способность менять облик, но в большинстве случаев ходил безликим.

— Хозяин! — воскликнул один из телохранителей Хоизана и в ужасе отпрянул, потому что в этот момент лицо командира приобрело черты Кровавого Бога. Опершись о стену, Хоизан тяжело задышал, пытаясь прийти в себя, а его приспешники боязливо жались по углам. Скоро произойдут последние метаморфозы, предвещающие возведение Безликого в ранг демона. Ему стоило огромного труда подавить судороги. Хоизан знал, что ему предстоит перенести страшную боль. Он уже испытывал ее во время превращений, которыми жаловали его повелители. Но эта боль ничто по сравнению с почти безграничной властью, которая скоро окажется в его руках!

Хоизан подозвал одного из своих помощников. Еще два месяца назад этот человек был успешным коммерсантом и пользовался большим влиянием на северном континенте Белатиса. Теперь он стал фанатичным культистом и воспользовался своим положением, чтобы под видом сезонных рабочих нелегально переправить в Мадину множество поклонников Хаоса. Он даже за свой счет снабдил их оружием, изготовленным на его заводах. К тому же схроны с боеприпасами были устроены по всей столице.

«Еще один покорный слуга! — подумал Хоизан. — Еще один глупец. Он надеется, что я спасу его от Осквернителя. Одна из бесчисленных жертв, которыми я оплачу свое возвышение!»

— Подготовка завершена? — прохрипел Хоизан голосом демона, чей облик только что проступал на его лице.

— Почти! Мы уже захватили лазерные батареи, и они готовы к бою!

— А ракеты?

— Стартовые коды, которые передали наши люди в правительстве, подошли. Сейчас идет заправка топливом. Через час будут готовы к старту шесть ракет в этой шахте и еще десять — в других. Этого должно хватить!

— Проследите за их подготовкой!

Хаоситы поклонились и бросились выполнять приказ. Безликий подошел к перилам смотровой площадки и стал наблюдать за кипящей внизу работой. В шахте находилось шесть огромных черных орбитальных ракет, очень похожих на проклятые торпеды имперских кораблей. Культисты и техники, дезертировавшие из подразделений сил самообороны, сновали по металлическим лестницам, подготавливая ракеты к старту. Другие ползали по перекладинам пусковой установки и наносили на корпус магические знаки Хаоса.

«Должно хватить…» — подумал Хоизан, представляя, как через час эти смертоносные заряды отправятся к своим целям. Впрочем, в момент старта Безликого здесь уже не будет. Оправившись от первого шока, Имперский флот не замедлит нанести ответный удар. Тогда даже бетон этих шахт и сотни метров скальных пород над ними не спасут их от прицельного огня с орбиты.

Подозвав телохранителей, Хоизан проследовал к гравискифу, чтобы лететь в Мадину. По пути он в последний раз обернулся на людей, копошащихся на стартовой площадке. Для Безликого эти людишки ничем не отличались от валявшихся вокруг трупов.

Они лишь жертвы, часть огромной горы тел, по которой Хоизан взойдет туда, где его примут в ряды демонов.

X

С потолка камеры посыпалась пыль. Корте не знал, от чего трясется потолок — от снарядов, падающих во двор казармы Адептус Арбитрес, или от отдачи ответных залпов. Артиллерийская дуэль, превратившая базу арбитров в груды развалин, началась уже так давно, что ее отголоски, проникающие в подземелье, слились в непрерывный протяжный гул.

Корте взглянул на пристегнутого к столу окровавленного человека.

— Он опять теряет сознание. Вколите ему стимуляторы, — приказал помощник прокуратора.

— Хорошо. Но в следующий раз его сердце просто не выдержит, — предупредил врач.

— Колите! — рявкнул Корте. — Он еще не все сказал!

Пожав плечами, эскулап поколдовал над приборами и послал тщательно отмеренную дозу стимулятора в трубки, уходящие под кожу умирающего. Тело человека свело судорогой. Он выплюнул сгустки крови, которые врач машинально вытер салфеткой. Губы пленника зашевелились, и Корте наклонился над ним. Некоторые еретики в последний момент жизни раскусывали спрятанную во рту ампулу с ядом, пытаясь отравленным дыханием убить склонившихся к ним палачей. Но сейчас помощник прокуратора на этот счет не волновался. Во-первых, ротовую полость заключенного тщательно осмотрели, а во-вторых, с выбитыми зубами прятать ампулу ему было негде.

На столе лежал капитан сил самообороны Белатиса, командир отряда, охранявшего дворец принца-регента. Корте понимал, что творится сейчас в голове у предателя. Его арестовали во время последнего штурма. Атаку удалось отразить, и теперь умирающий еретик раскаивался в том, что предал Императора. Попавшие в сети Хаоса слабовольные глупцы часто только на смертном одре понимали, кому они на самом деле присягнули.

Сколько раз Корте выслушивал отчаянные мольбы о прощении, неубедительные оправдания и признания в страшных преступлениях, совершенных по приказу новых хозяев! Некоторое время помощник прокуратора терпеливо слушал хриплый шепот умирающего, а потом поднял руку, приказывая ему замолчать.

— Имя! Я хочу слышать имя того, кто велел тебе совершить все это!

Остекленев взглядом, еретик одними губами прошептал чье-то имя. Корте наклонился еще ближе и расслышал слово, от которого у него похолодело все внутри. Не может быть! Неужели тлетворное дыхание Хаоса так глубоко проникло в этот несчастный мир?! Неужели оно просочилось во дворец принца-регента?! В его тронный зал?!

Заглянув в глаза умирающего, Корте искал в них признаки продиктованной Хаосом лжи, но видел только отчаянное желание говорить правду. Последнюю правду после непрерывной череды обманов и предательств.

— Обвиняется в ереси. Приговаривается к великодушному отпущению грехов и быстрой смерти.

Достав пистолет, Корте выстрелил бывшему капитану в сердце. Именно такой легкой смерти хотел раскаявшийся еретик. Если бы арбитр не отпустил ему грехов, имперские палачи еще несколько дней терзали бы его тело, не давая ему умереть.

Помощник прокуратора кивнул одному из арбитров и покинул камеру. В подземных коридорах царила непривычная тишина. Вот уже несколько часов, как арестованные не колотили в толстые металлические двери. Согласно Уставу при возникновении угрозы захвата тюрьмы арбитры должны были умертвить узников ядовитым газом. Корте не был в восторге от этой бойни, но понимал, что часть заключенных непременно присоединится к освободившим их еретикам. А остальных хаоситы все равно расстреляют.

У дверей каземата к Корте подошел сержант:

— Радиограмма от прокуратора. Мы должны немедленно эвакуироваться. Он будет ждать нас на борту «Сурового Воздаяния».

— Он все еще на связи? — спросил Корте.

— Никак нет! Связь с дворцом принца-регента все время прерывается. Наверное, наши переговоры глушат проклятые еретики. А может, мешает пустотный щит. Под дождем он создает такие мощные статические помехи, что в эфире вообще ничего не слышно!

Корте нахмурился. Эвакуация шла вовсе не по намеченному плану.

Пилоты Адептус Арбитрес уже вывели из бункеров бронированные челноки и, торопясь взлететь, разогревали двигатели. Остатки арбитров — последние имперские военные на Белатисе — покинули свои позиции на стенах укреплений и бежали по грязи к трапам челноков. Противник усилил артиллерийский огонь. Один из снарядов угодил прямо в центр двора, и нескольких бойцов поглотил огненный шар взрыва.

В ответ заговорили орудия арбитров. Из-за стены базы послышался рев тысяч озверевших хаосопоклонников, предвкушавших скорую победу. Повылезав из укрытий в развалинах близлежащих домов, еретики бросились на штурм. Сервиторы, обслуживавшие автоматические пушки, заваливали толпу осколочными снарядами. Когда мятежники приблизились к стенам базы на достаточное расстояние, заговорили гранатометы. Еретики гибли сотнями, однако толпа все равно рвалась вперед.

Скоро хаоситы окажутся на минных полях и среди заминированных развалин базы. Потом заговорят огнеметы. Сервиторы продолжали отстреливаться, но орду еретиков было уже не остановить. Через несколько минут они захватят казармы.

А может, и раньше.

— Они подгоняют бульдозеры! — раздался в наушниках Корте голос пилота уже стартовавшего челнока. — Целая колонна движется с севера!

Корте выругался. Он прекрасно знал, что речь идет об огромных бульдозерах, угнанных с предприятий северного промышленного района. Любая из этих чудовищных машин с ходу вышибет ворота! Пора уносить ноги!

— Махан! Где Махан?! — заорал помощник прокуратора. Стоя у трапа последней машины, он считал по головам запрыгивающих в нее арбитров.

— Здесь! — эхом отозвался вокс.

Молодой офицер и его солдаты бежали через двор к челноку. Мины ложились вокруг них так кучно, будто еретики могли видеть цели. Махан и его боевой расчет оставались на посту до самого конца, настраивая сервиторов таким образом, чтобы те как можно дольше сдерживали натиск хаоситов. Добежав до челнока, артиллеристы взбежали по трапу и повалились на сиденья. Остальные арбитры уже пристегивали ремни. Корте в последний раз оглядел опустевшие казармы. Очередной снаряд, выпущенный мятежниками, снес автоматическую пушку. В стене образовалась внушительная брешь.

Вновь послышался торжествующий вой еретиков. Корте презрительно сплюнул в окровавленную грязь, повернулся и поднялся по трапу. Испуганный пилот начал взлетать, не дожидаясь, пока закроется люк.

Рев форсированных двигателей заглушил звуки стрельбы. Наконец челнок поднялся над базой и устремился вдогонку за остальными.

Последние имперские военные покинули Белатис. Теперь его можно было считать сданным Абаддону Осквернителю без боя.

Пилот головного челнока окинул взглядом раскинувшийся под ним город, но не увидел знакомых ориентиров, кроме дворца на высокой скале и остроконечных шпилей собора к югу от него. Генераторы, снабжавшие Мадину энергией, были уничтожены диверсантами несколько недель назад, и теперь в сгущающихся сумерках город напоминал черное пятно, кое-где подсвеченное пожарами и кострами, разложенными среди развалин то ли беженцами, то ли хаоситами. Иногда воздух рассекали лазерные лучи и трассирующие пули. Впрочем, трудно было понять, по кому ведется огонь. Возможно, ликующие еретики просто палили в воздух.

Внезапно пилота ослепила яркая вспышка. Он стал оглядываться по сторонам, думая, что его машину обстреляли батареи противовоздушной обороны, но так ничего и не увидел.

— Там! Это там! — воскликнул второй пилот, показывая куда-то в темноту.

Неожиданно среди лесистых холмов к северу от города вспыхнул ослепительный луч. Он уперся в небо и начал шарить в поисках кораблей.

Открыли огонь лазерные установки обороны Белатиса.

XI

Первый залп лазерных установок с поверхности планеты угодил в днище «Графа Орлока» совсем рядом с двигателями. Как и многие офицеры, Тит фон Блюхер считал, что настоящий командир должен требовать неукоснительного соблюдения всех положений Устава и прочих правил и распоряжений. По этой причине команда его крейсера страдала от непрерывной муштры. Удивительно, но именно маниакальная любовь фон Блюхера к порядку и спасла «Графа Орлока» от гибели.

Как и требовал Устав, «Граф Орлок» стоял на орбите со включенными на половину мощности вакуумными щитами. На самом деле почти никто не соблюдал этого требования. Щиты поглощали море энергии, а капризные генераторы лучше было не напрягать без особой необходимости, чтобы они не подвели в бою. А о приближающейся опасности командиров могли своевременно предупредить пилоты патрульных штурмовиков и служащие дальних станций слежения.

Лазерные лучи быстро прожгли вакуумные щиты, но потеряли при этом значительную часть своей энергии. Поэтому, пробив броню, Они затухли в районе энергетических трубопроводов крейсера. Если бы капитан полностью отключил защиту, лазеры наверняка поразили бы генераторы и «Графа Орлока» уже ничто не смогло бы спасти.

Тит фон Блюхер кричал на офицеров, угрожая им военным трибуналом и расстрелом на месте, если они сию же минуту не включат на полную мощность щиты и двигатели, не предоставят ему исчерпывающий доклад обо всех повреждениях и не засекут источник лазерного излучения на поверхности планеты. Несмотря на вопли капитана и его часто противоречивые приказы, команда «Графа Орлока» действительно умудрилась в кратчайшие сроки выполнить все необходимые действия. Когда через пятьдесят секунд с поверхности Белатиса дали второй залп, крейсер встретил его во всеоружии.

Остальные суда тоже включали главные и маневровые двигатели, собираясь уйти из-под обстрела. Артиллеристы орали на наблюдателей и техножрецов, требуя от них координаты наземных целей. А в машинных отделениях двух десятков транспортов механики, облаченные в неуклюжие жаростойкие костюмы, пытались перенаправить энергию старых реакторов на слабые и ненадежные пустотные щиты.

В это время артиллеристы-хаоситы на Белатисе проклинали себя за то, что открыли огонь по хорошо защищенному военному кораблю, и лихорадочно разыскивали более подходящие цели…

«Аркона» была одним из многочисленных списанных транспортных кораблей, которые в начале войны кое-как отремонтировали и спешно ввели в строй. Послушнику Лито, никогда прежде не бывавшему на космических кораблях, она казалась огромной и очень внушительной. Его потрясли и полет на челноке, и высадка на «Аркону». Лито поместили в самый дальний кубрик пассажирской палубы вместе с остальными послушниками. То немногое, что он успел увидеть на борту, произвело на него неизгладимое впечатление. Корпус корабля подрагивал, отовсюду доносились необычные звуки. Сначала они пугали Лито, но потом он привык к этим странным шумам, исходившим из механического чрева судна. Послушник знал, что попал в царство непостижимого и грозного Бога-Машины и его жрецов, которых так не любили проповедники Экклезиархии.

Лито и остальные священнослужители собрались на благодарственный молебен в огромном трюме. Послушник не обратил особого внимания на воющие вдали сирены. Затем что-то загудело у Лито под ногами, и палуба словно куда-то поехала. В ужасе и восторге мальчик понял, что «Аркона» включила двигатели и тронулась с места. Послушник размечтался о том, что они могут вознестись даже в Эмпиреи! Остальные, наверное, думали о чем-то похожем и стали оживленно переговариваться. Раздосадованные священнослужители вытащили плетки и бросились наводить порядок, но при звуке еще громче взвывших сирен замолчал даже бубнивший благодарственную молитву кардинал.

Внезапно корабль потряс такой мощный удар, что все повалились на палубу. В дальнем конце трюма вспыхнуло ослепительное пламя, и человеческие голоса внезапно слились в один истошный вопль. Сначала Лито подумал, что вознесение в Эмпиреи происходит гораздо страшнее, чем он мог предположить, а потом увидел несущуюся к нему стену огня. Мальчик так и не успел понять, почему в последнее мгновение своей жизни он вспомнил оставшегося в соборе старого слепого астропата.

Через несколько секунд очередной пучок смертоносных лучей поднялся от поверхности Белатиса и разрезал «Аркону» на две половины.

Капитан «Дракенфельса» Эрвин Рамас пытался разобраться в бессвязных сообщениях, поступающих от кораблей эвакуационной флотилии.

Звездная система Белатис была сравнительно небольшой и составляла примерно треть Солнечной системы. Патрулировавший на ее окраине «Дракенфельс» находился сейчас в нескольких световых секундах от остальных имперских судов. Задержки при передаче информации на такое расстояние требовали привлечения астропатов. Рамасу оставалось ждать, пока его астропат получит сообщения от своих собратьев с других кораблей.

Изувеченное тело Рамаса было навечно соединено с крейсером, что позволяло ему получать оперативную информацию с капитанского мостика и сведения о состоянии агрегатов и систем «Дракенфельса».

Астропат сообщал об обстреле эвакуационной флотилии, но крейсер нашептывал своему командиру о том, что самая большая опасность таится гораздо ближе. Сейчас этот шепот слышал только Рамас, чувствовавший корабль гораздо лучше, чем любой из капитанов Боевого флота Готического Сектора.

Рамас расслышал предупреждение «Дракенфельса» и уже хотел отдать очередной приказ, когда услышал голос капитана одного из фрегатов, сопровождающих крейсер: «Говорит "Пегас". Мы видим не менее пяти вражеских судов. Одно из них довольно крупное! Не знаю, откуда они взялись, но сейчас они идут полным ходом в центр системы, к эвакуационной флотилии. Мы у них прямо по курсу. Доброй охоты, "Дракенфельс"! Мы постараемся их задержать!».

Рамас ничего не ответил. Он знал, что «Пегас» обречен, и мысленно похвалил его командира за то, что он не бросился наутек, а предпочел погибнуть, чтобы дать время остальным приготовиться к бою.

Изучая состояние систем своего корабля, Рамас начал отдавать команды. «Пегас» уже можно считать погибшим, но «Дракенфельс» пока цел и невредим. Он может за себя постоять!

Покинув верхние слои атмосферы газового гиганта, эскадра сил Хаоса устремилась вглубь звездной системы. Крейсер «Харибда» занял позицию в центре строя. Со всех сторон его прикрывали вооруженные торпедами рейдеры класса «Язычник». Корабли сил Хаоса были быстроходнее имперских и оснащены дальнобойной артиллерией. Они шли в атаку, намереваясь уничтожить любой вражеский корабль, оказавшийся у них на пути.

Первым погиб «Пегас». Он мужественно вышел навстречу эскадре противника, но был торпедирован еще до того, как успел открыть огонь. Однотипному с «Пегасом» фрегату «Ахиллес» повезло немногим больше. Он ловко зашел во фланг вражеским кораблям и сумел серьезно повредить один из рейдеров массированным лазерным залпом. Фрегат перезаряжал орудия, когда сокрушительный шквал огня из плазменных пушек правого борта «Харибды» разворотил его корму и уничтожил внутренние системы энергоснабжения. Беззащитный «Ахиллес» беспомощно дрейфовал в пространстве, но корабли сил Хаоса даже не снизошли до того, чтобы его добить. Они ринулись дальше, вглубь системы, туда, где их ожидал более лакомый кусочек — «Дракенфельс».

Эрвин Рамас знал, что офицеров Легиона Титанов, заключенных в чрево чудовищных боевых машин, называют богами войны. Рамас видел титанов в бою и считал это зрелище незабываемым. Но он никогда не сравнил бы мощь титанов с божественной. Другое дело — их способность проникать в варп и с невероятной скоростью перемещаться от одного уголка бескрайнего Империума к другому, возможность извергать огонь на врагов Императора прямо с орбиты. Или идти в бой, командуя крейсером, способным выдержать удары огромной мощи, которые расплющили бы самого огромного титана, и давать залпы, сметающие с лица земли легионы исполинских машин!.. Вот это настоящая сила! Наверное, большей не дано познать ни одному смертному! А если быть связанным с кораблем самой плотью, то вообще очень легко возомнить себя богом!..

Отогнав богохульные мысли, Рамас сосредоточился на более насущных делах. Изучив показания датчиков, он убедился в том, что вражеская эскадра несется к нему, как волчья стая. Впереди шли быстроходные эскортные корабли. За ними поспевал тяжелый, но прекрасно вооруженный крейсер.

— Самый полный вперед! — скомандовал Рамас, чувствуя, как наливаются энергией и без того раскаленные двигатели «Дракенфельса».

Некоторое время капитан изучал стекавшийся к нему поток информации, выслушивал доклады о состоянии систем корабля, отдавал приказы и общался со своим старшим помощником. Когда Рамас, наконец, вновь взглянул на мониторы, до решающего момента оставались считаные минуты. Эскортные корабли противника неслись к «Дракенфельсу», как молодые волки к добыче, и уже намного опередили тяжелый крейсер.

— Стоп, машина! — приказал Рамас, чувствуя, как поток энергии изменил направление и хлынул к носовым тормозным двигателям. — Лево на борт! Поворот на девяносто градусов!

Древний корпус застонал, протестуя против таких перегрузок, и «Дракенфельс» нехотя лег на новый курс. Многие корабли при таких маневрах раскалывались надвое, у других выходили из строя реакторы, но Рамас знал свой крейсер и свою команду. Они не подведут!

«Дракенфельс» дрейфовал в пространстве, повернувшись к противнику левым бортом. Рамас представлял себе тревогу и радостное возбуждение, воцарившееся на вражеских рейдерах. Имперский крейсер представлял собой очень легкую цель, но теперь к противнику развернулись все батареи левого борта. Рамас знал, что следующие несколько мгновений решат исход схватки, и впился взглядом в мониторы.

Стремясь к скорой победе, рейдеры рванулись вперед. Если бы губы Рамаса не пострадали при торпедной атаке эльдаров, капитан «Дракенфельса» обязательно усмехнулся бы.

— Батареи левого борта, огонь! — приказал он.

Из орудий «Дракенфельса» вырвались пучки энергии. Первого же удара хватило, чтобы один из рейдеров разлетелся на куски, а другой вышел из строя. В его отсеках бушевал пожар.

Рамас же не расслаблялся ни на секунду и не спешил праздновать победу. Он прекрасно знал, что сейчас произойдет.

Вражеские суда вышли на дистанцию огня и дали торпедный залп. Поврежденный рейдер тоже успел привести в действие свои торпедные аппараты.

— Торпеды! По местам! — приказал Рамас.

Матросы бросились задраивать люки между отсеками и отключать ненужные источники энергии. Пожарные команды заняли свои места по боевому расписанию, а остальные члены экипажа попрятались за толстыми переборками аварийных отсеков.

Артиллерия «Дракенфельса» открыла огонь и сбила две торпеды. Еще две прошли мимо. Остальные четыре — одна за другой — поразили имперский крейсер.

Две попали в кормовые орудийные башни. При этом башня номер восемь была полностью уничтожена. У башни номер шесть был поврежден поворотный механизм, и дальнейшего участия в бою она не принимала.

Две оставшиеся торпеды ударились в бронированный корпус крейсера. Одна взорвалась на верхней палубе машинного отделения. Даже такие повреждения не могли вывести «Дракенфельс» из строя, но он лишился нескольких сотен опытных механиков.

Офицеры крейсера еще только собирались доложить о потерях, а Рамас уже знал, как реагирует «Дракенфельс», пытаясь оправиться от только что полученных ран. Не будучи техножрецом, многоопытный капитан понимал, что командует живым кораблем, и сейчас чувствовал боль крейсера.

Теряя энергию из нескольких перебитых каналов, «Дракенфельс» все-таки включил маневровые двигатели и развернулся носом к уцелевшим вражеским судам. Несмотря на повреждения, имперский корабль был готов продолжать бой. Теперь слово было за противником. Соединившись со своим крейсером, вражеские рейдеры смогут окружить и расстрелять «Дракенфельс». Но при этом еретикам не избежать новых потерь!

Поэтому бывалый капитан не удивился тому, что рейдеры отступили под защиту своего крейсера. Команда «Дракенфельса» возликовала, но Рамас даже не обрадовался.

Эскадра сил Хаоса добилась своего. Несмотря на неожиданно большие потери, она оттеснила имперский патруль от точки выхода из варпа в систему Белатис.

Рамас понял, что противник в самое ближайшее время ожидает подкрепление.

Где-то в чреве «Махариуса» существо ощутило приближение своего часа. Оно уже нашло себе новое логово в металлических недрах корабля. В этом помещении существо обнаружило несколько беспомощных и визгливых созданий, вроде тех, с которыми оно так легко расправилось раньше. Умертвив их быстро и безжалостно, существо устроилось среди гниющих трупов и стало готовиться к следующей метаморфозе. Поглотив как можно больше разлагающегося мяса, оно растворило его ядовитыми соками, и теперь у него внутри созревала новая, еще более страшная тварь. Похожие на уродливую опухоль очертания зародыша уже были видны на брюхе.

Отсиживаясь в темноте, существо медленно проникалось смыслом своего существования. Теперь исподтишка распространять заразу на корабле казалось выкормышу Хаоса занятием недостойным. Отпрыски Нургла могли не только шнырять в темноте и мазать коридоры ядовитой слизью — они были способны на большее!

Существо чувствовало, что породившие его силы движутся к нему сквозь варп, и решило их подождать. Но ждать ему придется недолго. А потом оно нанесет удар!..

Имперские боевые корабли дали ответный залп. Повредив «Графа Орлока» и уничтожив «Аркону», хаоситы еще дважды открывали огонь. Получивший прямое попадание космический танкер «Бреннус» взорвался. Горящий прометий пролился огненным дождем в верхних слоях атмосферы Белатиса. В следующий момент лазерный луч уничтожил носовые трюмы войскового транспорта «Варус», в которых мгновенно погибли бойцы двух батальонов 48-го Валеттского полка Имперской Гвардии.

Но вот артиллеристы «Графа Орлока», «Бородина» и «Сурового Воздаяния» определили координаты захваченных еретиками батарей.

Испуганным и оглушенным взрывами жителям Мадины показалось, что сами звезды выплеснули на их планету свой гнев паутиной ослепительных лучей, вспыхнувших на холмах.

Оружие, способное наносить разрушительные удары на расстоянии сотен тысяч километров, обрушило свою мощь на поверхность планеты. Оно пробивало почву, нащупывая ракетные шахты, командные бункеры и генераторы.

Засевший среди развалин отряд культистов решил, что прилетел «Убийца Планет». Хаоситы пустились в пляс, испуская вопли звериного восторга. Они думали, что пробил их смертный час, и радовались предстоящему вознесению душ в варп. Артиллеристы с «Бородина» случайно выполнили их желание, промахнувшись. Одним залпом они уничтожили и остатки домов, и около тысячи еретиков.

Верный слуга Хоизана прислушивался к сотрясавшим землю глухим ударам. На командном пульте бункера светились огоньки, обозначающие готовые к пуску ракеты. На полу за спиной еретика валялся труп коммерсанта с перерезанным горлом. В помощи этого человека культисты больше не нуждались.

Гул взрывов стал ближе. По низкому потолку пошли трещины, посыпалась пыль, замигала лампа.

— Я добровольно и радостно отдаю жизнь за нашего повелителя! — забубнил хаосит, склонившись над пультом. — За Хоизана Безликого! За торжество Хаоса во всей Вселенной!..

Через секунду обвалился потолок. Еще через мгновение бункер перестал существовать вовсе. Его испепелил луч раскаленной плазмы. Слишком поздно.

В вырубленных в скальной породе шахтах заработали двигатели ракет. Подготовка к старту еще продолжалась, и все суетящиеся на пусковых площадках еретики сгорели заживо. Наконец ракеты пошли вверх.

Некоторые удалось сбить с орбиты прямо над шахтами, но это было не важно. Как говорил зарезанный коммерсант, для выполнения задачи, поставленной Хоизаном Безликим, ракет было более чем достаточно.

— Ракеты! С поверхности Белатиса стартовали ракеты!

Услышав голос наблюдателя, Уланти подскочил в капитанском кресле. В иллюминаторы капитанского мостика ему была хорошо видна сумятица, охватившая эвакуационную флотилию. Корабли спешно запускали двигатели и маневрировали, пытаясь уйти от лазерных лучей, ломая при этом строй, в котором им было легче защищаться. Лейтенант видел развалившуюся надвое «Аркону», окруженную обломками, и поврежденный «Варус».

Из пробоин в его корпусе все еще вылетали обгоревшие и полопавшиеся от мгновенной декомпрессии трупы солдат двух батальонов Имперской Гвардии.

Среди корпусов крупных кораблей сверкали серебряные крылья космических истребителей, стартовавших несколько мгновений назад с «Махариуса».

Уланти ощущал тревогу, воцарившуюся на мостике крейсера с того момента, как его покинул Семпер. Лейтенант чувствовал на себе немало скептических взглядов. Он знал, что его происхождение до сих пор не дает покоя офицерам «Махариуса». Несмотря на то, что даже самые упрямые из них скрепя сердце признавали в Уланти отличного старшего помощника, командовать самому было гораздо труднее, чем передавать чужие приказы. Наверняка очень многие на мостике и сейчас считали, что молодому аристократу из мира-улья рановато командовать имперским крейсером.

Заняв место Семпера и оказавшись в окружении двухсот с лишним членов экипажа «Махариуса», Уланти понял, как одиноко чувствует себя командир корабля, но собрался с духом и решительно повернулся к старшему артиллеристу.

Если Римус Найдер и испытывал какие-то сомнения в способности Уланти командовать «Махариусом» в боевых условиях, то не подал виду.

— Стартовало двенадцать ракет, — доложил он как всегда деловым тоном. — На перехват вылетели эскадрильи «Шторм» и «Шершень». К старту готовятся штурмовики. Я советую отправить их на Белатис доделать то, что начали «Граф Орлок» и «Бородино».

Не отрывая взгляда от иллюминатора, Уланти согласно кивнул.

— Клянусь Вандиром! Они что, ослепли?! — рявкнул Кетер и с трудом увел истребитель из-под ураганного, но беспорядочного огня автоматических пушек какого-то ржавого транспорта. — Скажите этим придуркам, чтобы по своим не стреляли! Объясните им, чем ракета отличается от истребителя!

Легким прикосновением к штурвалу он вернул свою машину в строй. Вместе с Альтомаром и Зеном Кетер летел на перехват поднимавшихся с поверхности Белатиса ракет. Цели приближались. Огонь, вырывавшийся из их двигателей, был хорошо виден на фоне ночи.

— Откроем по ним перекрестный огонь, — без особой надобности напомнил Кетер Зену и Альтомару. — На второй заход времени у нас нет. Надо сбивать сейчас.

— Скажите, пожалуйста, сэр, — раздался насмешливый голос Альтомара, — а чтобы выстрелить, мне надо дернуть зеленую ручку над головой или нажать красную кнопочку на штурвале?

Рет Зен, как того и следовало ожидать, промолчал и коротким импульсом на канале связи дал понять, что слышал слова командира.

Прямо по курсу Кетер увидел характерные лазерные всполохи. Через несколько секунд яркая вспышка у самого края атмосферы Белатиса оповестила его о том, что одна из ракет сбита. Кетер даже не успел обрадоваться. Теперь настал их черед. Вместе с Альтомаром и Зеном он открыл огонь из лазерных пушек, установленных под крыльями «Фурии». Три потока лучей впились в летящую прямо на истребители ракету. Лазеры били по ее бронированной боеголовке, кромсали обшивку, дырявили почти пустые топливные баки, плавили двигатели.

Звено Кетера вело шквальный огонь по цели несколько томительно долгих секунд. Наконец ракета взорвалась.

Облетев вспышку, «Фурии» бросились искать новые цели.

— Командир! Вижу цель! Еще одна ракета! Дистанция сто шестьдесят километров. Она быстро приближается!.. — Внезапно Зен смолк, а потом вернулся в эфир. — Ракета включила маневровые двигатели! — через секунду воскликнул он с совершенно нехарактерным для него удивлением в голосе. — Она направляется вовсе не к транспортам, — заявил он еще через мгновение обычным бесстрастным тоном. — Она развернулась к поверхности планеты.

— Ракеты падают на Белатис!

Изображение на мониторе перед Уланти подтверждало доклад наблюдателей.

— Пять ракет сбиты нашими истребителями, — доложил техножрец в железной маске. — Одна сбита корабельной артиллерией. Четыре ракеты изменили курс и стремительно приближаются к поверхности планеты.

— Неполадки в системе наведения? — предположил Найдер.

— Маловероятно, — произнес техножрец. Он уже успел справиться с информацией из банка данных «Махариуса», молниеносно анализирующего все происходящее вокруг корабля. — Судя по идентичным траекториям всех четырех ракет, они используются в качестве баллистических и должны поразить какую-то цель на поверхности.

— Какую?! — воскликнул Уланти.

Техножрец еще некоторое время изучал поступающие данные.

— Столицу Белатиса Мадину. Вероятнее всего — дворец принца-регента.

XII

Дворец принца-регента охватила безумная паника. Никто уже ничего не видел, не слышал и не понимал от страха.

Все началось несколько часов назад. У подножия скалы верные правительству подразделения сил самообороны всё еще охраняли входы во дворец от вылазок хаоситов. В это время собравшиеся на верхних этажах придворные закрыли все двери, ведущие вниз. Защитники дворца сначала возмутились, а потом испугались, поняв, что их бросили на произвол судьбы, хотя их офицеры обещали совсем другое.

К возмущенным военным примкнули слуги. Вместе они бросились на дворцовых гвардейцев, охраняющих двери. В шахтах лифтов и на лестницах грохотала пальба. Несколько нижних этажей уже горели. Там оставались только беженцы и сумевшие прорваться через баррикады хаоситы.

В последний момент принц-регент решил, что вместе с ним Белатис должны покинуть и останки его прославленных предков. Придворные не находили себе места, пока Витас Сарон руководил бесконечными молебнами и ритуалами при эксгумации праха.

«Дворец рушится, а они считают гроши», — подумал Семпер, вспомнив легенду о том, как хранитель имперской казны настоял на ее инвентаризации, хотя Казначейство уже обстреливала артиллерия Легионов Хаоса.

Впрочем, даже Сарон начал торопиться и наконец, прервал молебен, когда стрельба раздалась совсем рядом, а за витражами усыпальницы что-то ярко полыхнуло и оглушительно защелкало, как огромная лазерная винтовка!

Придворные, все как один, бросились на балконы, где и застыли, разинув рты при виде лазерных лучей, взвившихся в небо откуда-то из-за холмов.

— Что это? — пропищал дрожащим голосом принц-регент. — Куда стреляют лазерные батареи? Я не приказывал открывать огонь. Неужели «Убийца Планет» уже прибыл?!

Сарон обращался одновременно и к первому министру национальной безопасности, и к генералу Броду, но они смотрели на ярчайшие лучи с таким же недоумением, как и все остальные.

— Я не знаю, — пробормотал Брод. — Вероятно, противник захватил лазерные батареи и ведет огонь по эвакуационной флотилии…

— Остановите же их! — завопил Сарон, забыв о том, что на Белатисе царят безвластие и анархия. Внезапно его посетила еще более тревожная мысль: — А эти батареи могут стрелять по дворцу?!

Из-за спин придворных выступил капитан Семпер:

— Нет. Это орбитальные ракеты. Но дело не в этом, а в том, что нам нужно немедленно улетать. Для Боевого флота Готического Сектора важнее всего безопасность эвакуационной флотилии. Если система обороны планеты попала в руки противника, орбита Белатиса стала местом небезопасным. В такой ситуации капитаны эскортных кораблей немедленно прикажут конвою уходить. Они не будут ждать даже принца-регента. Командиры должны в первую очередь спасать свои суда. Уж поверьте мне на слово.

«Я и сам, ни секунды не задумываясь, бросил бы тебя здесь, — с кривой усмешкой подумал Семпер, — будь я сейчас на "Махариусе", а не в толпе этих идиотов!»

— Капитан говорит дело, — сказала принцесса Малисса, нежно погладив Сарона по руке. — Ты сделал все возможное. Никто не усомнится в твоем мужестве и в твоей преданности нашей возлюбленной планете. Но теперь твой долг — служить Императору за ее пределами!

— Ты, как всегда, права, сестрица, — пробормотал Сарон. — Ты всегда знаешь, что делать…

С этими словами принц-регент послушно побрел за принцессой Малиссой к своим адъютантам.

Толпа придворных сломя голову бросилась следом. Принц-регент был для них последней соломинкой, за которую они цеплялись в надежде на спасение… В этот момент раздался страшный грохот и сверкнула ослепительная вспышка. Сквозь пелену облаков прямо с небес на позиции лазерных батарей обрушился шквал огня. Многие из придворных завопили от страха и попадали на пол, закрыв голову руками. Даже Семперу, не раз наблюдавшему это зрелище с орбиты, стало не по себе. Ему представился случай узнать, как выглядит удар имперских боевых кораблей с поверхности планеты. Лазерные лучи, ракеты и снаряды вгрызались в скальную породу. По городу одна за другой прокатывались взрывные волны.

Сквозь просветы в тучах Семпер различил характерные вспышки бортовых орудий крейсеров. Кроме того, он увидел отблески горящих кораблей. А с неба уже сыпались сгоравшие в атмосфере обломки.

Который же из кораблей «Махариус»? А может, он уничтожен и это в его искореженном корпусе догорают остатки кислорода?

Семпер тихо выругался. Что он делает на Белатисе?! «Махариусу» угрожает опасность и командиру место на мостике своего корабля! Там он не чувствовал бы себя беспомощным и бесполезным и, возможно, даже сумел бы повлиять на ход событий!

Внезапно раздался рев мощных двигателей, и из-за пылающих холмов в небо взмыли ракеты.

— Они захватили ракетные шахты! — не веря своим глазам, пробормотал Кейль. — Не может быть… Да как же это?!. Я же не…

— Быстро по челнокам! — воскликнула принцесса Малисса, не дав министру договорить.

Трясущихся от страха придворных не пришлось уговаривать. Они бросились вон из часовни. Толпа чуть не сбила Семпера с ног, и он стал оглядываться в поисках темно-синих мундиров телохранителей. С изрядным облегчением он увидел здоровяка Максима Борусу. За ним следовали трое гардемаринов. Они расчищали себе дорогу, орудуя кулаками и прикладами. Наконец четверо охранников обступили своего командира.

— Пожалуй, пора сматываться, капитан! — заявил Боруса в своей обычной панибратской манере.

— Вы правы, старшина, — согласился Семпер и взялся за висевший на перевязи вокс.

Пустотный щит вокруг дворца создавал сильные помехи, и с «Махариусом» связаться не удалось. Однако можно было вызвать челнок, на котором они прибыли.

— Говорит капитан Семпер. Мы спускаемся. Готовьтесь к немедленному старту.

— Прошу поторопиться, — ответил Милош Капаран. — Вход в ангар охраняют пехотинцы, но у них такой вид, словно они сейчас начнут по нам стрелять или попытаются ворваться на борт. Что нам делать?

— Очистите посадочную площадку от посторонних, — ответил Семпер. — У вас же есть оружие. Приказываю экипажу взять под охрану все входы в ангар. Никого не впускать. Если нужно, открывайте огонь на поражение!

В нескольких десятках километров над дворцом принца-регента первая из предназначенных для него ракет достигла вершины своей траектории. Сработали маневровые двигатели. Найдя новую цель, ракета резко изменила курс и стала падать назад к поверхности Белатиса. Двигатели смолкли, топлива в них хватило только на подъем в верхние слои атмосферы.

Первая ракета врезалась во дворец, легко преодолев пустотный щит. Она угодила прямо в крышу тронного зала. Боеголовка могла пробивать прочнейший адамантий брони боевых кораблей, поэтому она прошила двенадцать этажей и взорвалась в районе кухонь и кладовых.

Взрыв потряс здание. Под обрушившимися конструкциями погибли сотни слуг и придворных. Взрывная волна и облако пламени пронеслись по лестницам и шахтам лифтов, сжигая все на своем пути. Целый кусок скалы отломился и рухнул на бушевавшую толпу. Содрогнулся спрятанный в недрах утеса генератор. Полопались трубы энергопровода. Пустотный щит мигнул несколько раз и погас.

Впрочем, в нем уже не было необходимости. Высоко в небе еще три ракеты уже достигли пика своей траектории и готовились ринуться вниз.

Страшный удар сбил Семпера с ног. За спиной капитана рухнул потолок. Сверху посыпались пыль и известка. Освещение погасло. Вместо него мерцали тусклые аварийные лампы.

Один из телохранителей помог Семперу подняться и зачем-то стал отряхивать его китель. Отовсюду доносились вопли и стоны раненых. Где-то рядом раздались выстрелы. Либо хаоситы уже пробились на верхние этажи, либо придворные и слуги начали убивать друг друга за места в челноках. Обезумевшая толпа с ревом неслась к посадочной площадке.

— Капитан!

Оглянувшись, Семпер увидел, как к нему проталкивается Бизантан в сопровождении целого отделения вооруженных до зубов Адептус Арбитрес. Вслед им летели пули. Замыкающие отряд арбитры то и дело оборачивались и стреляли в ответ.

— Ваш челнок ближе. Улетайте поскорей и заберите с собой этого жирного борова с его сворой! — сказал Бизантан, кивнув в сторону сгрудившихся вокруг Сарона придворных.

Семпер увидел среди них и перепуганного Хьюгу, где-то потерявшего своих адьютантов.

— Идите! Скоро сюда посыплются новые ракеты, — продолжал прокуратор. — Мы задержим еретиков, пока вы рассаживаетесь по челнокам.

Прочитав немой вопрос в глазах капитана, дюжий арбитр невесело усмехнулся:

— Не волнуйтесь, у меня нет ни малейшего желания жертвовать своей жизнью или жизнью моих людей ради спасения этих никчемных людишек. До скорой встречи на орбите!

— Очень надеюсь на нее, прокуратор. — Семпер протянул Бизантану руку. — Пора уносить ноги из этого сумасшедшего дома!

Не отпуская руки капитана, прокуратор наклонился вперед и тихо проговорил:

— Держите ухо востро, капитан! Будьте начеку с этой бандой!

Семпер удивленно посмотрел на арбитра, но тут же понимающе кивнул.

Капитан вел Сарона и его придворных к посадочной площадке. По пути их дважды обстреляли. В первый раз одновременно раскрылись двери нескольких лифтов и из них высыпала обезумевшая толпа слуг и бойцов сил самообороны. Семпер растерялся. Но в этот момент появился старшина Боруса.

— Огонь! — не мешкая ни секунды, заорал он гардемаринам.

Всего нескольких болтерных залпов хватило для того, чтобы люди попрятались кто куда. На полу остались лежать убитые и раненые. Оружие Адептус Астартес прекрасно подходило для боев в узких корабельных коридорах. Не подвело оно и во дворце.

Уже у самого выхода на посадочную площадку Семпер вновь попал в засаду. Одетые в черное культисты открыли огонь с вершины ближайшей лестницы и из-за колонн балюстрады. Капитану, его телохранителям и знати Белатиса пришлось бегом преодолеть открытое пространство. Пулеметная очередь скосила двух адъютантов Сарона и ранила в плечо генерала Брода.

Шлем одного из телохранителей Семпера пропорол лазерный луч. Капитан схватил гардемарина за плечо и хотел было потащить за собой, но увидел, что лазер снес бедняге половину черепа. Семпер бросил труп и подобрал болтер. Оказалось очень нелегко открыть огонь по перепуганным подданным Императора. Однако, успокоив себя мыслью, что он уничтожает еретиков и предателей, Семпер прицелился в хаосита и решительно нажал на спусковой крючок. С балюстрады посыпались осколки мрамора и куски человеческого мяса. Не успел капитан высмотреть новую жертву, как Максим Боруса втащил его за воротник в посадочный ангар. Остальные бросились за ними. Молодой дворянин задержался в дверях и начал было отстреливаться, но тут же погиб от залпа из лазерной винтовки.

Капитан «Махариуса» бросился к трапу челнока. Из-за рева турбин он не слышал за спиной звуков пальбы. Обезумевшие хаоситы уже вбегали на посадочную площадку. Заметив их, бортстрелок Дакш развернул свой счетверенный пулемет. Ливень снарядов, способных уничтожать бронированные космические штурмовики, превратил толпу предателей в кровавый фарш.

Стоя на вершине трапа, Боруса извергал самые страшные страниварские проклятия, подгоняя свиту правителя Белатиса. Максим огляделся, чтобы убедиться, что все поднялись на борт. Вдруг к нему бросился чудом уцелевший еретик с цепным мечом наперевес. Старшина подпустил врага на расстояние выстрела и хладнокровно снес ему череп из болтерного пистолета. Затем презрительным пинком он сбросил тело с трапа, нырнул в кабину и нажал кнопку, закрывающую люк.

— На борту все! Летим!

Милоша Капарана не пришлось просить дважды. Окутанный облаками дыма и пламени челнок оторвался от площадки и рванул вперед.

Оказавшись под черным небом залитой дождем столицы, Капаран и Торр увидели хвостовые огни челноков, стартовавших чуть раньше. А прямо над их головами мерцали три вспышки догорающего топлива. Ракеты уже неслись ко дворцу. Капаран форсировал двигатели, пытаясь уйти как можно дальше от места неминуемого взрыва, и ему почти удалось спасти челнок…

Три ракеты одна за другой ударили в скалу. Одна из бронированных боеголовок вновь пробила все этажи и взорвалась в непосредственной близости от реактора. Накопившаяся в нем энергия освободилась и разнесла до основания и скалу, и развалины дворца. Издали это напоминало извержение вулкана.

Весь центр Мадины превратился в руины. Раскаленные обломки разлетелись на несколько километров вокруг. Взрывная волна ударила в борт, но Капаран удержал машину. Несколько секунд все было тихо, но потом на челнок посыпался град обломков. Правый двигатель взорвался. Металлические детали изрешетили фюзеляж и крылья челнока. Огромный кусок, обшивки пробил пассажирскую кабину навылет, обезглавив двух советников Сарона. Сидевшего за ними Семпера окатило горячей кровью. Лишь спустя несколько секунд он осознал, что сам остался невредим.

Челнок почти перестал слушаться Капарана. На приборной панели горели только красные руны. В кабине пахло паленой изоляцией — от перегрузок загорелся один из сервиторов Шанина-Ко. Пилоты переглянулись.

— На орбиту нам не выйти. Скоро мы просто рухнем на землю. Надо искать место для посадки.

— Какое? — буркнул Торр, разглядывая бесконечный лабиринт развалин, наверняка кишевших кровожадными еретиками.

Стараясь не терять высоты, Капаран тоже высматривал ровное место, но видел только руины горящих зданий. Вдруг на ночном горизонте мелькнул высокий шпиль.

— Летим туда! — воскликнул Капаран. — Это собор Экклезиархии. Он наверняка стоит на площади! Там можно приземлиться.

— Думаешь, в соборе все еще наши? — Торр явно не разделял энтузиазма командира. — Еретики вряд ли предложат нам чашечку кофеина, пока мы ждем помощи с «Махариуса»!

Девана мучили кошмары. Нагой и одинокий, он бежал по бесплодной пустыне. Исповедник не осмеливался оглянуться на неизвестного преследователя, но его огромная тень застила дневной свет. Потом тень накрыла весь мир, и Деван понял, что ему не спастись.

За последние несколько недель он уже не раз видел этот кошмар. И другие защитники собора, приходившие к нему на исповедь, жаловались на страшные сны. Однако сегодня Девану стало как-то особенно жутко.

— Отец исповедник!

Чья-то рука осторожно, но настойчиво потрясла за плечо еще не до конца проснувшегося Девана.

Он машинально потянулся к цепному мечу, решив, что хаоситы опять пошли на штурм. Склонившийся над ним старейшина Боевого Братства успокаивающе сжал его руку:

— Нет, отец исповедник, это не боевая тревога, но снаружи творится что-то странное. Вам лучше взглянуть самому.

Деван пробирался по центральному нефу собора, стараясь не наступать на спавших вповалку людей. Большинство старалось хоть немного отдохнуть после очередной атаки еретиков. Некоторые метались во сне. Наверняка их тоже мучили кошмары. Кругом стонали раненые. Лазарет был переполнен, и облаченные в белые одежды сестры Ордена Госпитальеров валились с ног от усталости.

Выйдя на улицу, Деван услышал отдаленные, но очень мощные взрывы. На службе в Имперской Гвардии он не раз слышал подобную канонаду и понял, что Белатис обстреливают космические корабли. Исповедник этому вовсе не удивился. Его поразило другое: он и другие защитники собора устали до такой степени, что их не разбудил даже этот грохот.

Вскоре члены Боевого Братства собрались на баррикадах. Непрерывные атаки еретиков не прошли для них бесследно. Ряды бойцов заметно поредели. Братья нервно перешептывались, показывая пальцами на небо. Яркие лучи, прорезавшие тучи, казались им воплощением гнева несокрушимого Имперского Военно-космического флота. Потом внимание Девала привлекло яркое зарево на горизонте. Неужели горит дворец принца-регента?! Внезапно до слуха исповедника долетел новый звук. Где-то выли двигатели челнока. Надсадный рев приближался.

— Тихо! — крикнул Деван. — К нам летят! Интересно, кто и откуда?

— Вон оттуда! — вскинул руку один из боевых братьев.

Теперь и Деван заметил ходовые огни низко летящего челнока. Но с ним что-то было неладно. Приглядевшись, исповедник увидел, что правое крыло и хвост челнока горят. Двигатели натужно выли, и вообще челнок слишком быстро терял высоту.

Деван рассмотрел опознавательные знаки Военно-космического флота на закопченных крыльях. Тем временем машина сумела-таки выйти из пике и не воткнуться носом в булыжник площади, но потеряла хвост, зацепившись за крышу одного из близлежащих домов.

— В укрытие! — рявкнул исповедник и стал подталкивать ничего не понимающих боевых братьев к дверям собора.

Пропахав глубокую борозду в щербатой мостовой, челнок на брюхе пронесся по площади. Его появление застало еретиков врасплох. С противоположной стороны раздались одинокие нерешительные выстрелы. Машина со страшным грохотом ткнулась носом в баррикаду, затем ее развернуло, и она, наконец, замерла.

На несколько мгновений повисла тишина. Потом вновь загремели выстрелы. Те, кто остался на баррикадах, стреляли по кучке хаоситов, бросившихся вслед за челноком. Вскоре к защитникам собора прибыла подмога, и еретики сочли за благо ретироваться.

Услышав шевеление и невнятные звуки в кабине, Деван осторожно подобрался поближе. Из дыры в корпусе показалась огромная фигура. Исповедник даже принял человека за космодесантника в полном боевом снаряжении. Испуганные боевые братья прицелились в незнакомца, но Деван узнал форму старшины Имперского флота и приказал им опустить оружие.

Потирая ушибленные бока, Максим Боруса выплюнул выбитые зубы и с удивлением уставился на исповедника.

— Разрази меня гром! — пробормотал он. — Или я разбился и зачем-то попал в рай вместе со святошами, или я жив, но по-прежнему на этой проклятой планете. Даже не знаю, что меня меньше устраивает!..

XIII

Где-то далеко, на самой окраине звездной системы Белатис, из варпа появилось нечто огромное и страшное. Следом, влекомая его мощным полем, в материальном пространстве возникла целая армада судов. Появление «Убийцы Планет» не могло пройти незамеченным, и до имперских псайкеров обязательно докатятся отголоски варп-вихрей.

Внезапно астропаты и навигаторы на всех имперских кораблях эвакуационной флотилии почувствовали себя крайне скверно. Волны возмущенной энергии варпа захлестнули их с такой силой, что у них потемнело в глазах и чуть не помутился рассудок. Еще даже не успев прийти в себя, они тут же сообщили командирам своих кораблей о том, что в системе Белатис происходит что-то страшное.

В глубине железного чрева «Махариуса», на одной из самых нижних палуб, демоническое существо начало биться в страшных конвульсиях в такт с набегающими волнами невидимой энергии варпа. Жуткая тварь ощущала родство с тем, что только что возникло на окраине Белатиса, и благоговейный трепет перед страшной силой, спешащей ей на подмогу. Возликовав, демон начал корчиться в сладострастных судорогах, готовясь к последнему превращению.

Хоизан Безликий тоже почувствовал, что свершилось долгожданное, и вперил взгляд в затянутое серыми облаками небо. Пропитанное темной энергией тело содрогнулось, предвкушая перерождение.

Хоизан знал, что скоро вознесется и станет демоном варпа. Однако на Белатисе еще не все закончено.

Осмотревшись по сторонам, он поглядел на руины и холмы, все еще полыхающие после орбитальной бомбардировки. Прямо перед Хоизаном виднелись дымящиеся развалины дворца принца-регента. Потом его внимание привлекли высокие шпили и башни чудом уцелевшего здания.

Собор Экклезиархии! Почему он еще не разрушен?!

Сновавшие вокруг Хоизана хаоситы возбужденно урчали, по-своему ощущая происходящее на окраине звездной системы. Безликий жестом велел им замолчать.

— Соберите всех! — приказал он. — И чтобы к вечеру от собора не осталось камня на камне!

Собек разжал пальцы и выпустил из рук колоду Имперских Таро. Карты еще не успели упасть на пол, а ментальный взор Парцелия уже следил за тем, как ломается древний, хрупкий и бесценный материал. Карты ему больше не пригодятся. Время видений и гаданий прошло. Теперь он знал, что самое страшное уже случилось.

В звездной системе Белатис появился «Убийца Планет». Злополучному миру оставалось существовать не недели и не дни, а часы.

«Прокаженный» появился сразу за «Убийцей Планет». Приказ сопровождать Осквернителя через варп был простым капризом, но капитана крейсера такой каприз вполне устраивал. Тем более, что в системе Белатис его с нетерпением ждали. Сидя в кресле на мостике «Прокаженного», Буль Сирл чувствовал зов своего гнусного чада, притаившегося в трюме «Махариуса». Он знал, что при виде «Убийцы Планет» имперская флотилия обратится в бегство. Но «Махариусу» не уйти! Тварь в его трюме этого не допустит. Сирл жестоко отомстит имперскому крейсеру и за гибель «Тлетворного», и за поражение при Гелии!

Часть пятая Час казни

I

Эвакуационная флотилия покинула орбиту обреченного Белатиса. На капитанском мостике «Махариуса» царило подавленное настроение. Несколько часов назад на крейсер «Суровое Воздаяние» вернулась последняя группа челноков. За ними на орбиту с трудом вышел еще один бронированный штурмовой челнок арбитров. Он был сильно поврежден ударной волной от взрыва, уничтожившего дворец принца-регента. На его борту прибыли прокуратор с отрядом арбитров и несколько придворных. Остальных, включая капитана Семпера и принца-регента, сочли погибшими.

Уланти стоял у иллюминатора капитанского мостика, обдумывая разговор, только что состоявшийся между командирами имперских крейсеров. По мнению лейтенанта, он закончился крайне неудовлетворительно.

— «Махариус», об этом не может быть и речи! Ваша просьба отклоняется. Займите место в строю и следуйте вместе с конвоем к точке перехода в варп!

После появления «Убийцы Планет» связь между имперскими кораблями стала ненадежной. Техножрецам до сих пор не удалось объяснить, каким образом силы Хаоса создают такие мощные помехи на всех частотах. Но даже сквозь треск Уланти расслышал нотки презрения в голосе капитана «Графа Орлока». Тит фон Блюхер всегда завидовал мужеству и энергии решительного Семпера, и теперь лейтенант не знал, чем объясняется его поведение — маниакальным стремлением выполнять все приказы буквально или личной неприязнью к Семперу.

Затем послышался механический голос Эрвина Рамаса:

— «Дракенфельс» вынужден согласиться с «Графом Орлоком». Безопасность конвоя важнее жизни одного человека, даже если речь идет о капитане Семпере. К нам приближаются мощные силы противника. Возможно, за ними идет сам «Убийца Планет». «Дракенфельс» и «Граф Орлок» повреждены, а нам предстоит долгий рейс, особенно с этими тихоходными транспортами! — Голос сурового Рамаса немного смягчился. — Леотен был моим другом, и ваша преданность ему делает вам честь, лейтенант. Однако прошло уже достаточно времени, а челнок с Белатиса так и не вернулся. Если Семпер мертв, это еще не значит, что корабль, которым он командовал, тоже должен нелепо погибнуть, сражаясь один на один со всем вражеским флотом. Настоящий капитан знает, когда нужно отступить. Семпер был настоящим капитаном. На вашем месте он не бросил бы конвой.

— «Бородино» согласен с «Дракенфельсом», — поддержал Рамаса Лупис Фиск. Когда-то он учился вместе с Семпером в Военно-космической академии на Кипре Мунди. — Боев предстоит еще много. Вы сможете отомстить за своего командира.

Уланти подчинился, вывел крейсер с орбиты Белатиса и занял свое место в конвое. На мостике слышали разговор капитанов и понимали, что старшему помощнику очень не хочется уходить, так и не попытавшись спасти Семпера, но от этого лейтенанту было не легче. Он чувствовал себя предателем. Теперь Белатис, таявший за кормой «Махариуса», казался ему могилой, в которой заживо погребен не только Семпер, но и многие миллионы его обитателей. Судя по всему, жить им осталось менее суток. К планете неотвратимо приближался «Убийца Планет». Системы наблюдения сообщали, что большинство эскортирующих его судов идут таким же малым ходом, но некоторые из них рванулись вперед, чтобы подождать гигантский корабль на орбите обреченного мира.

А еще где-то совсем рядом за отступающим конвоем следили вражеский крейсер и несколько рейдеров, сумевших прорваться мимо «Дракенфельса». «Махариус» замыкал колонну транспортов, постоянно высылая на разведку эскадрильи истребителей и штурмовиков. Те, что отправлялись назад к Белатису, несколько раз видели рейдеры. Они явно прощупывали надежность охраны конвоя и ожидали подкрепление.

Уланти понимал: даже с ползущими как черепахи полуразвалившимися транспортами они доберутся до точки перехода в варп раньше, чем к Белатису прибудет «Убийца Планет». Однако рейс обещал быть долгим и непростым.

— Я сочувствую вам, капитан, но на все воля Императора…

Вздрогнув от неожиданности, Уланти обернулся на незнакомый голос. Рядом с ним на капитанском мостике стоял внушительного вида арбитр. Свет неярких ламп поблескивал на золотых погонах и серебряном орле, раскинувшем крылья на груди его доспеха. Волевое лицо прокуратора украшали ритуальные шрамы, какие наносили друг другу воины полудиких племен Империума, а взгляд был умным и проницательным. Арбитры, с которыми Уланти доводилось встречаться на родной Некромунде, оказывались по большей части жестокими, тупыми головорезами и мало чем отличались от гангстеров, за которыми охотились. Но этот прокуратор был сделан совсем из другого теста.

Уланти знал, что командира Адептус Арбитрес зовут Бизантан и он прилетел на единственном челноке, спасшемся после взрыва, погубившего Семпера. Терявшая топливо и кислород, тяжело поврежденная машина была принята на борт ближайшего имперского судна, которым оказался «Maхариус». Конвой уже двигался в сторону точки перехода, и переправить Бизантана на «Суровое Воздаяние» пока не представлялось возможным.

— Вы действительно верите в это, прокуратор?

— Я верю в то, что мой долг — выполнять волю Императора, хотя она и не всегда мне понятна. Но кто я? Простой смертный! Даже если я вижу поражение и бесславное бегство, мой долг — верить в то, что Император уже заронил семя будущей победы. Если же мне не удалось выполнить его волю, я должен верить, что более отважные и умелые воины победят там, где я проиграл. А вообще-то, — с усмешкой добавил прокуратор, — я предпочитаю поменьше обо всем этом думать. Думать — работа священнослужителей, я же насаждаю закон и порядок среди безумных еретиков, которых слишком часто считают верными подданными Императора.

Бизантан взглянул на тускло светящуюся точку за кормой «Махариуса». Это был Белатис. Бизантан прекрасно понимал, что творится сейчас в голове молодого лейтенанта.

— Ваш капитан произвел на меня очень хорошее впечатление. Мы отомстим за него!

— Леотен Семпер — офицер Имперского флота. Если ему и суждено было сегодня погибнуть, то это должно было случиться здесь, на мостике «Махариуса». Как и любой командир боевого корабля, он не мог желать иной смерти.

Бизантан молча кивнул. Он и сам не хотел бы умереть в каком-нибудь вонючем госпитале. Он не желал остервенело цепляться за жизнь и становиться похожим на техножрецов, напичканных аугметикой, этакой пародией на человека, может и милой их Богу-Машине, но непонятной и неприятной людям. Нет, лучше он погибнет, с болтерным пистолетом в одной руке и силовой дубинкой — в другой, в бою с врагами Империума!

Глядя в иллюминатор, Бизантан обдумывал сообщение, полученное от Корте с «Сурового Воздаяния». Прокуратору нравилось название ударного крейсера Адептус Арбитрес. По его мнению, как раз арбитры и воздавали по заслугам осмелившимся нарушить закон и порядок. Бизантан снова и снова беззвучно шептал имя подлого изменника, предавшего Империум и умышленно спровоцировавшего анархию и беспорядки на Белатисе. Значит, он не ошибался и во дворце принца-регента действительно свил себе гнездо приспешник сил Хаоса. Но кто бы мог подумать, что речь идет о такой высокопоставленной персоне! Этот человек наверняка погиб вместе с остальными. Многие удовлетворились бы этой мыслью. Но не Бизантан…

По мнению прокуратора, предатель избежал заслуженного наказания. Его гибель во время взрыва была быстрой и почти безболезненной. Какое же это «суровое воздаяние»?! Изменники должны умирать долго и мучительно!..

Глядя на удаляющийся Белатис, Бизантан понял, что появление «Убийцы Планет» и для него самого, и для Уланти одинаково некстати. Лейтенант желал убедиться в том, что его командир действительно мертв, а Бизантан хотел удостовериться, что подлый изменник погиб, а не разгуливает на свободе. Выходит, у Бизантана и Уланти еще есть дела на Белатисе!

— Император помилуй?! — прохрипел гардемарин, отшатнувшись от измазанного слизью люка.

Коба Киоген оттолкнул его и сам чуть не задохнулся от зловония.

Они находились глубоко в чреве «Махариуса» в лабиринте темных коридоров и отсеков, построенных так давно, что их чертежи и планы были давным-давно утеряны. Такие пустынные закоулки существовали на всех крупных кораблях. В крайнем случае, здесь обитали матросы, занимающиеся самой грязной работой. Именно в таких местах обычно прятались дезертиры или даже преступники и еретики, не так уж редко проникающие на борт имперских боевых судов.

Поэтому Киоген не сомневался в том, где именно надо искать тех, кто сумел тайно попасть на крейсер.

Он уже давно подозревал, что на «Махариусе» после абордажной атаки уцелели враги. Сначала на нижних палубах вспыхнуло неизвестное заболевание. Потом стали пропадать люди. Суеверные матросы шептались о том, что на корабле поселился демон, но волновались не только они. Даже астропат Рапавн и навигатор Солон Кассандр считали, что на борту крейсера может находиться что-то страшное и враждебное. Этого хватило для того, чтобы прозвучала боевая тревога и на нижние палубы «Махариуса» отправились отряды гардемаринов…

Киоген замялся перед люком, но, чувствуя на себе испытующие взгляды бойцов, все-таки полез внутрь. В отсеке стояло невыносимое зловоние, от которого не спасал даже противогаз. Пахло разложившимися трупами и чем-то еще более мерзким. За спиной комиссара раздалось заунывное пение. Корабельный проповедник затянул молитву и принялся кадить благовониями, которые должны были спасти «Махариус» от притаившейся заразы. Киоген считал себя благочестивым и набожным человеком, но сейчас в его сердце вселяли надежду не молитвы, а цепной меч и десяток вооруженных дробовиками гардемаринов.

— Посветите мне! — приказал комиссар, и бойцы полезли в люк с прожекторами.

Конечно, они боялись лезть в отсек, но еще больше они боялись ослушаться комиссара «Махариуса». Киоген и сам об этом знал, и такое положение вещей его вполне устраивало.

Оказавшись в отсеке, гардемарины и проповедник закашлялись, с трудом сдерживая рвоту. Комиссару и раньше приходилось видеть множество обугленных, разорванных вакуумом и расплющенных взрывной волной человеческих тел, но ничего подобного он никогда не видел.

Сколько именно здесь было трупов, определить не представлялось возможным, так как они смешались в массу гниющего мяса, размазанную по палубе, потолку и переборкам. Из этой разлагавшейся массы торчали обломки костей и внутренние органы. Среди них копошились какие-то существа. Вероятно, они вылупились из россыпей похожих на гнойные чирьи яиц, вызревающих в зловонной слизи. Комиссар отметил, что тление охватило даже изготовленные из сверхпрочных сплавов, почти вечные переборки корабля, в которых появились рваные дыры. Отсек гнил, как раковая опухоль, набухавшая в теле «Махариуса». Еще немного, и разложение перекинется на другие отсеки!

Киоген повернулся, чтобы приказать выжечь огнеметами эту заразу, но в этот момент появилось чудовище.

Луч прожектора выхватил из мрака заросшую лишаями и покрытую слизью тушу, возникшую из-за дальней горы трупов. Яркий свет тут же помутнел и покраснел: стекло залило кровью из разорванного горла гардемарина.

Загрохотали выстрелы. По отсеку заметались лучи прожекторов. Гардемарины наугад палили в темноту. За пять секунд погибли пятеро бойцов, причем одного случайно застрелили свои же. Киоген увидел, как страшная тварь схватила визжавшего от ужаса проповедника за шею и плюнула желтой слизью, мгновенно разъевшей и противогаз, и кожу, и кости черепа.

Вырвав дробовик из рук окаменевшего от страха гардемарина, комиссар пристрелил корчившегося в страшных мучениях проповедника и открыл беглый огонь по чудовищу. Существо содрогалось под ударами зарядов, но его истерзанная плоть тут же срасталась вновь. Взглянув на приклад дробовика, Киоген с ужасом понял, что зарядов ему хватит еще на пару секунд, не больше, а истерзанное чудовище и не думало умирать.

— Ко мне! — крикнул комиссар. — Огонь! Загоним эту тварь в варп, откуда она появилась!

Сначала один, а потом второй и третий гардемарины бросились к Киогену и начали стрелять разрывными болтами. Чудовище попятилось. Под таким шквальным огнем его раны уже не успевали зарастать, и взглядам бойцов открылись мерзкие, покрытые плесенью внутренности.

Обойма в дробовике Киогена опустела, через мгновение заряды кончились и у гардемаринов. Демон издал оглушительный вопль, и куски гниющего мяса, прилипшие к палубе, переборкам и потолку, начали скручиваться в жгуты, которыми тварь стала быстро обматывать свои внутренности. Жгуты срастались на глазах, и Киоген понял, что через несколько секунд существо бросится на своих обидчиков.

— Огнеметы! — крикнул он. — Жгите его!

Два бойца выступили вперед. Они явно боялись приближаться к чудовищу, но комиссара они боялись еще больше. Заняв выгодную позицию, они стали поливать визжащую тварь длинными струями огня.

Киоген смотрел, как корчится горящая тварь. Расстегнув блестящую кожаную кобуру, комиссар достал свой болтерный пистолет, не спеша прицелился и начал всаживать в шкварчащую тушу чудовища один заряд за другим. Он перестал стрелять только тогда, когда опустела обойма, а пламя огнеметов полностью испепелило демона, от которого осталось только зловоние.

Всю прочую гадость тоже выжгут каленым железом! Потом бортовой исповедник совершит в отсеке обряд очищения и опломбирует его на несколько десятков лет! Но все это будет потом, а теперь комиссар преисполнился чувством выполненного долга.

Убрав пистолет, он достал вокс. Мостик находился где-то далеко наверху — в тридцати палубах от Киогена, и на канале связи громко свистели помехи, рождаемые энергетическими системами «Махариуса», но голос комиссара звучал уверенно и бодро:

— Комиссар Киоген вызывает капитанский мостик! Задание выполнено. Рапорт исполняющему обязанности командира корабля лейтенанту Уланти поступит в самое ближайшее время. Источник заразы найден и уничтожен.

В нескольких десятках миллионов километров от «Махариуса» Буль Сирл почувствовал, как туша посланного им на имперский крейсер существа догорела и его дух отлетел обратно в варп. Сирлу было тяжело поддерживать ментальный контакт с ядовитой тварью на таком огромном расстоянии. Но капитан «Прокаженного» получил большое удовольствие, побывав в ее шкуре. Прикованный к капитанскому креслу, Сирл почти забыл радость рукопашной схватки и с наслаждением вместе с чудовищем рвал его противников зубами и когтями.

Какой же родитель не обрадуется, узнав, что его чадо обладает такими выдающимися способностями?!

Капитан уже распрощался с сожженным демоном, но не спешил возвращаться на мостик. Вместо этого ментальный взор Буля Сирла проник еще глубже в чрево вражеского корабля, где в узких и темных коридорах, среди трубопроводов и вентиляционных шахт, притаилось его второе дитя. Блестящее слизью новорожденное существо ничем не отличалось от того, которое с огромным трудом убили эти слабаки. Распространяя заразу по вражескому кораблю, первая тварь действовала довольно опрометчиво, отчего и была обнаружена слишком рано. Но ее гибель не была напрасной. Тупые людишки думают, что теперь им нечего бояться, и удар второй твари будет для них полной неожиданностью!

Проникнув в сознание новорожденного демона, Сирл постарался его успокоить. У этого слабого, только что появившегося на свет существа всего одно, но очень важное задание!

Внезапно Сирлу пришлось вернуться на капитанский мостик, где возникли дела, требующие его внимания.

— Сигнал от основных сил флота! — подобострастно извиваясь, доложил старший помощник. — Нам приказано снизить скорость и присоединиться к кораблям, прикрывающим флагман Осквернителя.

— Идем прежним курсом! — приказал Буль Сирл, стараясь не раздражаться, чтобы не потерять хрупкий ментальный контакт со своим новорожденным чадом на «Махариусе».

— Но это же приказ самого Осквернителя!.. — заблеял было старший помощник, но тут же осекся, услышав злобное шипение Сирла. Копошившиеся у ног капитана маленькие нурглинги оживились и затявкали, предвкушая лакомство в виде трупа старшего помощника.

— Мы подчиняемся только Дедушке Нурглу, а не какому-то Осквернителю! — рявкнул Сирл. — Запомни это, если тебе дорога жизнь… Скорость и курс не менять! Наша цель — «Махариус»!

— «Махариус» входит в состав вражеского конвоя. Он двигается в противоположном направлении, — как ни в чем не бывало продолжал старший помощник, дав Сирлу повод подумать, что он поддается дрессировке и, возможно, протянет до конца года. — Даже двигаясь на полном ходу, мы вряд ли догоним его раньше, чем он скроется от нас в варпе.

Дослушав старшего помощника, Сирл радикально изменил свое мнение и решил, что очень скоро терпение его лопнет и он прикончит этого глупца.

— Не твоего ума дело! — прошипел капитан. — Следи за тем, чтобы «Прокаженный» не сбился с курса, а об остальном позабочусь я сам. На этот раз «Махариусу» от меня не уйти!

Закрыв глаза, Буль Сирл вновь сосредоточился на слабых, беззвучных призывах демона, поступающих с вражеского крейсера. Существу предстоял нелегкий и опасный путь вдоль километров труб, извивавшихся в чреве гигантского боевого корабля. Но Сирл уже чувствовал, в какую сторону нужно ползти демону, и мысленно направлял его, ориентируясь на мощную вибрацию, от которой дрожал весь корпус «Махариуса». По мере приближения к главному двигателю в коридорах становилось все жарче. Это означало, что демон скоро доберется до плазменных реакторов.

II

— Ну что?

Семпер склонился над коммлинком. Невероятно гибкие аугметические пальцы техножреца мелькали среди паутины проводов, но встроенные в скульптуры химер динамики продолжали бессмысленно шипеть.

— Пока ничего, — морщась от боли в сломанной руке, ответил вытянувшийся по стойке смирно Капаран. — Судя по всему, коммлинк не поврежден, но нам почему-то не удается отправить сигнал, и мы ничего не слышим. Кажется, мы отрезаны от внешнего мира.

Семпер позволил Капарану сесть. Теперь, когда им всем оставалось жить от силы сутки, церемониальные приветствия казались капитану, по меньшей мере, неуместными.

Взглянув на онемевший аппарат, Семпер выругался. Все средства связи в челноке вышли из строя. Мощности вокса для сообщения с орбитой не хватало. На чудом уцелевшем высоченном шпиле собора была установлена антенна, и, если бы коммлинк заработал, они смогли бы посылать сигналы хоть на окраину звездной системы. Прислушавшись к странным ритмичным помехам, вылетавшим из пасти бронзовых химер, Семпер задумался.

— А что, если это искусственные помехи? — спросил он у Шанина-Ко. — По слухам, перед самой атакой «Убийцы Планет» в обреченных мирах тоже были проблемы со связью.

Техножрец замер в неудобной позе, обдумывая заданный вопрос. В отличие от большинства Адептус Механикус, Шанин-Ко почему-то не носил маски. По всей видимости, когда-то давно он пережил несколько серьезных операций. По каким-то причинам ему пришлось удалить кожу на лице и заменить ее искусственной. Сквозь нее просвечивали старые шрамы, аугметические имплантаты, заменившие мышцы и частично кости черепа. Серебряная паутина микросхем делала лицо техножреца похожим на застывшую маску смерти.

Все обстоятельно обдумав, Шанин-Ко, наконец, проговорил:

— Ваша гипотеза на данный момент представляется мне наиболее вероятной. Однако для того, чтобы вывести из строя связь на всей планете, нужно иметь оборудование, способное генерировать помехи такой невероятной мощности, что… что…

Семпер и Капаран переглянулись. Техножрецы крайне редко затруднялись в выборе слов при обсуждении технических проблем. Но ведь «Убийца Планет» Абаддона обладал невиданной доселе мощью!

— Что мы вообще знаем об их новом оружии! — вздохнул Семпер.

— А как мы можем что-нибудь узнать, если каждый раз, когда противник атакует, мы спешим унести ноги?! — воскликнул Капаран.

— Вы предпочитаете очертя голову бросаться в неизвестность, жертвуя и без того немногочисленным флотом? К тому же зная, что враг неуязвим?

Уланти сразу почувствовал бы подвох в вопросе капитана. Но Капаран никогда раньше не общался с Семпером лично, а потому не догадался о том, что его просто проверяют.

— А кто сказал, что враг неуязвим? — не моргнув глазом возразил командир эскадрильи. — Все это байки. Мне и раньше приходилось сражаться с противником, которого считали неуязвимым. Нас учили, что имперским истребителям ни за что не справиться с летательными аппаратами эльдаров. Может, когда-то это так и было, но скоро мы выработали тактику борьбы с этими космическими призраками. Кто сосчитает, сколько пиратов мы уже отправили в варп? Нужна новая тактика, и больше ничего! И не слушайте россказни о непобедимых врагах и неуязвимых кораблях!

— Совершенно с вами согласен! — воскликнул Семпер, хлопнув удивленного Капарана по плечу. — Как бы я хотел, чтобы и в штабе Боевого флота думали так же!

«Если у нас будет больше таких людей, как этот пилот и исповедник, защищающий собор, мы выиграем войну! — подумал Семпер. — Они мужественно выполняют свой долг, не прикрываясь разговорами о непобедимых врагах!»

Свое нынешнее положение Семпер считал крайне незавидным, но это не помешало ему принять решение сражаться до конца, хотя еще вчера он командовал экипажем из десяти тысяч человек, а сегодня оказался среди плохо вооруженных оборванцев.

Пассажиры челнока, за исключением двух погибших советников Сарона, при вынужденной посадке отделались ушибами, в худшем случае — переломами. Сам челнок и его экипаж пострадали гораздо больше. Второго пилота грудью бросило на металлические рычаги. Теперь он был при смерти и лежал в лазарете внутри собора. Стрелки погибли, когда носовую башенку расплющило о баррикаду. Капаран всего лишь сломал руку. Стрелков, сидевших в отсеке под брюхом кабины, раздавило в тот момент, когда челнок заскользил по камням соборной площади. Кроме того, экипаж лишился всех сервиторов.

Теперь под командованием Семпера осталось только пять человек из экипажа «Махариуса»: Капаран, Шанин-Ко, дикий на вид стрелок бомбардировщика по имени Дакш, а также телохранители капитана Максим Боруса и гардемарин старшина Ран.

«А ведь еще вчера я сидел на краешке Золотого Трона!» — с кривой усмешкой подумал Семпер.

Собрав инструменты, Шанин-Ко закрыл и опечатал коммлинк, сопровождая свои действия заунывными заклинаниями. Потом вместе с Капараном и техножрецом Семпер спустился по узкой каменной лестнице в центральный неф собора. Там, у одного из боковых алтарей, они застали исповедника Девана в окружении коленопреклоненных членов Боевого Братства. Сначала Семпер подумал, что они молятся или совершают какой-то тайный обряд, но, приблизившись, он, к собственному удивлению, понял, что они обсуждают тактику предстоящего боя. Деван раздавал приказы командирам отрядов. Остальные бойцы, в числе которых было несколько женщин, внимательно слушали исповедника. Как и большинство офицеров Имперских вооруженных сил, Семпер считал Боевое Братство неорганизованной толпой дилетантов, которую следует бросать в бой лишь тогда, когда регулярных подразделений не осталось. Теперь же, глядя на исполненные решимости лица, капитан не раздумывая включил бы этих героев в свой экипаж. Они знали, что погибнут в течение ближайших суток, но, несмотря на это, со всей серьезностью готовились к предстоящей схватке. Исповедник посмотрел на Семпера. Что-то в его глазах подсказало капитану, что он уже знает ответ на свой немой вопрос.

— Исповедник Деван, судя по всему, мы задержимся у вас несколько дольше, чем планировали, — с кривой усмешкой сообщил ему Семпер. — Считайте нас поступившими в ваше распоряжение. Ждем ваших приказаний.

— Наблюдатели доложили, что засекли большое скопление еретиков с северной и с восточной стороны площади. Скоро они вновь пойдут на штурм, и все способные держать оружие отправятся защищать баррикады.

Деван замолчал, разглядывая синяки на лицах флотских и окровавленные бинты. Особенно странно выглядел Семпер, в полной парадной форме, перепачканной грязью и кровью.

— Вы умеете этим пользоваться? — спросил исповедник, кивнув на саблю и лазерный пистолет Семпера.

— Давненько я не махал саблей, — признался капитан, вытащив из ножен блестящий и острый как бритва клинок. — Но мне приходилось спускаться с капитанского мостика, иначе откуда бы у меня все это взялось, — добавил он, погладив старый шрам на щеке и дотронувшись до ордена Готической Звезды.

— Ну и отлично. Принимайте командование отрядом, охраняющим восточную баррикаду, а я отправлюсь на северную. У вас там осталось не очень много людей, но я пришлю вам подкрепление.

— Не надо. А вдруг противник решил отвлечь нас с востока и севера, а главный удар нанесет с другой стороны? Оставьте бойцов на местах. Я найду им замену.

Проследив за взглядом Семлера, Деван увидел в одной из часовен кучку придворных, прятавшихся за спинами дворцовых гвардейцев.

Исповедник усмехнулся и подмигнул капитану:

— Ваш принц-регент постоянно твердил о том, что страдает вместе со своим народом. Так почему бы ему не пострадать на баррикадах плечом к плечу со своими возлюбленными подданными?

Семперу с большим трудом, но все же удалось убедить аристократов Белатиса пострадать за свой народ.

Максим Боруса сломал руку первому же гвардейцу, вставшему на пути капитана «Махариуса».

Когда второй попытался прицелиться в Семпера из лазерного пистолета, Боруса играючи выкрутил оружие из его руки и огрел солдата рукояткой. Правда, не слишком сильно, потому что капитан не велел ему калечить людей, пригодных для обороны баррикады. Как следует рассмотрев грозного старшину и оружие в руках Капарана, Дакша и нескольких боевых братьев, дворцовые гвардейцы потеряли желание вмешиваться в происходящее.

— Что все это значит?! — прошипел первый министр национальной безопасности, заслонив собой принца-регента.

Сарон сидел в углу часовни рядом со своей сестрой, затравленно озирался по сторонам и сжимал в ладонях золотую цепь, будто она могла защитить его от страшной действительности.

Семперу подумалось, что такие же лица бывают у насильно завербованных новобранцев, очнувшихся на борту незнакомого судна, приговоренных к ужасному, хоть и недолгому, рабскому существованию на нижних палубах и лишенных надежды снова увидеть друзей, родственников и родной дом.

— Его высочество принц-регент все еще является правителем этого мира, и командует здесь он, — напустив на себя важный вид, заявил Кейль. — Мы можем выделить в ваше распоряжение несколько человек из нашей охраны, но сами мы сражаться не будем.

— Еще как будете! — ответил Семпер, кивнув в сторону боевых братьев. — Божественный свет Императора больше не озаряет этот мир. Отныне здесь не существует чинов и привилегий. Взгляните на этих людей, Кейль! Это несчастные бедняки. Правители планет, министры, губернаторы, командующие Имперскими флотами обычно их просто не замечают. А ведь их доблесть и преданность Императору должны служить им примером. Они сражаются здесь уже много дней. Они знают, что обречены, и все равно дерутся, потому что этот собор — сосуд истинной веры. Мы служим Императору, и вам придется к нам присоединиться.

За спиной Семпера Кейль видел только мрачные лица защитников собора. Этим простым людям, жившим в благоговейном страхе перед Императором, принц-регент и его придворные казались почти мифическими существами — неблагочестивыми и развращенными аристократами, которых часто поносили проповедники с амвонов сельских церквей. Большая часть богатств и вся власть на Белатисе были сосредоточены в Малине. Многие боевые братья пришли сюда из поместий, принадлежавших по праву наследства столичным аристократам. Те почти никогда не посещали своих владений и рассматривали их лишь как дополнительный источник дохода. А жестокие и алчные управляющие выжимали из крестьян все соки.

Укрывшиеся в соборе бедняки вряд ли питали теплые чувства к принцу-регенту. И не согласились бы подчиняться его приказам.

Чувствуя неприязнь боевых братьев, гвардейцы Сарона нервничали и были готовы в любой момент открыть огонь. Положение спасла принцесса Малисса. Встав между защитниками собора и гвардейцами, она приказала опустить оружие.

— Белатис — наша общая родина, и все мы — верные слуги Императора. Все мужчины — гвардейцы и дворяне — с радостью будут сражаться плечом к плечу с отважными боевыми братьями исповедника Девана. Я и мои камеристки поможем Сестрам Сороритас ухаживать за больными и ранеными. Я прошу только одного… — Принцесса шагнула к Семперу. — Пожалуйста, не отправляйте моего бедного брата на баррикады прямо сейчас! — тихо попросила она, указав изящной ручкой на трясущегося в углу Сарона. — Сегодняшние трагические события и осознание страшной судьбы нашего бедного народа временно помутили его разум. Но он найдет утешение в этом святом месте и, когда наступит последний час Белатиса, присоединится к своим возлюбленным подданным на баррикадах.

Кивнув в знак согласия, Семпер мысленно согласился е Бизантаном. Да, род Саронов и весь Белатис только проиграли оттого, что порядок престолонаследия запрещает женщине взойти на трон.

Генерал Брод взял на себя командование гвардейцами и придворными. Он то и дело морщился от боли, поправляя висевшую на перевязи руку, но отказался от предложения исповедника отправиться в лазарет.

Хрипло выкрикивая приказания, генерал ходил среди своих людей в сопровождении единственного уцелевшего адъютанта. Казалось, он понимает, что не выполнил свой долг перед Императором и народом Белатиса, и теперь готов смыть свой позор кровью.

Оглядевшись по сторонам, Семпер заметил человека в плаще Боевого Братства, норовившего спрятаться за колонной часовни.

— Ах вот вы где, Хьюга! — воскликнул капитан. — Что это за маскарад? Хотите броситься в бой в авангарде боевых братьев? Не стоит прятаться! Снимайте плащ! Вы пойдете со мной на восточную баррикаду!

Рядом с Адептом Муниторума тут же вырос Максим Боруса. Он сдернул с плеч Хьюги потрепанный плащ, и все увидели россыпь блестящих наград на груди его пестрого мундира и богато украшенный лазерный пистолет.

Побледнев от ужаса, Хьюга схватился было за пистолет, но тут же завизжал от боли. Максим Боруса сжал его запястье своей медвежьей лапой.

— Симпатичный пистолетик, — прорычал старшина, вывернув оружие из ладони интенданта.

На изготовление украшенного драгоценными камнями платинового пистолета наверняка было потрачено столько денег, что на них можно было бы снарядить целую роту имперских гвардейцев. При этом, по мнению Максима, эту финтифлюшку должно было разорвать при первом же выстреле.

Положив пистолет в карман, Боруса сунул в руки адепта тяжелый болтер.

— Вот настоящее оружие! Оно не такое красивое, но толку от него намного больше!

— Старшина Боруса! — обратился к Максиму Семпер. — Не оставляйте господина адепта без присмотра. Он может пораниться. Проследите за тем, чтобы он не отходил от вас ни на шаг. Вы поняли меня? Ни на шаг!

— Я вас прекрасно понял, господин капитан! — с видимым удовольствием разглядывая бледного Хьюгу, ответил Максим.

Боруса всю жизнь страдал от таких людей, как Хьюга. Его каприз мог испортить жизнь миллионам людей. На Страниваре такие, как он, послали Адептус Арбитрес на зачистку нижних уровней городов-ульев. Десятки тысяч несчастных перестреляли без суда и следствия, остальных же отправили в лагеря на спутнике-тюрьме под названием Лубянка. Среди них был и Максим. Потом другой такой же чиновник издал приказ о необходимости пополнения экипажей Боевого флота Готического Сектора, и Максим оказался на борту «Махариуса».

Судьбу Борусы всегда решали типы вроде Хьюги. И вот, наконец, он встретился с одним из них лицом к лицу. Впрочем, увиденное не произвело на него большого впечатления.

— Выше нос, Хьюга! — усмехнулся Максим, глядя на съежившегося от страха интенданта.

Тут Боруса произнес слова, которые не раз озвучивал в своих проповедях комиссар Киоген:

— Деритесь как следует и, может быть, заработаете посмертное право хотя бы на одну из ваших погремушек. Я вам даже патронов отсыплю!..

Среди придворных находился человек, которого волновали совсем другие заботы. Жалкие людишки напуганы! Совсем ошалели от страха. Они молятся своим богам и, стиснув зубы, рвутся во что бы то ни стало исполнить свой долг… Глупцы!

Человек прикидывал, как бы повернуть ситуацию в свою пользу, то есть в пользу сил Хаоса.

Но почему же события приняли такой скверный оборот? Наверное, этот жирный идиот Сарон слишком долго медлил с эвакуацией! Но почему предназначавшиеся транспортам и казармам арбитров ракеты посыпались на дворец?! Ведь так можно было и погибнуть! Неужели Хоизан Безликий решил убить того, кто сообщил ему коды запуска! Нет, он не такой дурак, чтобы отказываться от услуг шпиона, вхожего в правящие круги Готического Сектора. Хоизан понимает, что без таких людей войну не выиграть…

Да, сам он чуть не погиб во дворце, но «чуть» не считается. Силы Хаоса спасли его. Им нужен верный слуга, и они не дадут ему умереть вместе с остальными. Кроме того, Хоизан еще на Белатисе, а он вряд ли собирается погибать под ударами «Убийцы Планет». Видимо, он знает, как спастись, и, конечно, не преминет захватить с собой своего самого надежного помощника! Надо терпеть и ждать. Хоизан Безликий обязательно придет за ним!

Они стекались из всех районов Мадины, как волки на призывный вой вожака. К Хоизану Безликому спешили кровожадные безумцы, упивающиеся человеческой кровью, залившей обреченную планету. Слабые и глупые, они надеялись вымолить пощаду у сил Хаоса. Верные фанатики, продавшие свои души варпу, были готовы отдать свою жизнь ради малейшего каприза равнодушных демонов.

Безликому было безразлично, почему эти люди шли по его приказу на смерть. Достаточно того, что они ему беспрекословно подчинялись. Не пройдет и суток, как все они умрут!..

Глядя на усыпанную трупами соборную площадь, Хоизан ощущал вьющиеся вокруг невидимые вихри. Потоки варп-энергии, предвещающие прибытие «Убийцы Планет», разорвали тонкую материю привычной реальности. Огромный корабль Абаддона уже в системе Белатиса! Хоизан чувствовал, как его тело готовится к последней триумфальной метаморфозе. Все внутри его пульсировало в унисон с силой, исходящей от флагмана Осквернителя.

Глядя на баррикады защитников храма, Хоизан понимал, что оказался здесь не случайно. Демоны варпа явно не хотят возносить его к себе, пока он не выполнит их волю!..

Сосредоточившись, Безликий принял облик Кровавого Бога, усмехнулся, облизал появившиеся на лице губы длинным красным языком и оскалил клыки. Подняв покрытую чешуей когтистую лапу, он указал цепным мечом на баррикады.

— Кровавый Бог очень зол! Он пробудился и жаждет крови! — прорычал Хоизан нечеловеческим голосом. — Напоите его! Пустите им кишки!

Преисполнившись яростью, толпа обезумевших хаоситов бросилась через площадь. Через несколько секунд прогремели первые выстрелы.

Выстрелы!.. Где-то внизу стреляют… Где? На площади? Но зачем?! Наверное, Лито знает. Надо у него спросить… Но где же этот бездельник?! Куда он запропастился?!

Собек звонил и звонил в колокольчик, а юный послушник все не появлялся.

Внезапно перед ментальным взором астропата всплыло лицо мальчика. Лито кричал от страха. Сверкнула ослепительная вспышка. Пламя пожирало расколовшийся надвое корабль…

Собек все вспомнил. Лито больше нет. Белатис отдан на милость победителя. К нему летит «Убийца Планет». Парцелий увидел чудовищные очертания корабля, заслонившего Вселенную. Волны псионической энергии, вырвавшиеся из варпа, захлестнули сознание всех мыслящих существ, находившихся в системе Белатиса, и чуть не разрушили ментальный щит, выставленный Собеком. Менее опытный астропат не пережил бы такой нагрузки. Даже Парцелий потерял сознание и долго лежал без чувств. Придя в себя, он понял, что умирает. Часть его разума уже погрузилась во мрак безумия. Постепенно отказывала память, угасало ментальное зрение.

Но все-таки дух Собека был закален мучительными ритуалами единения с духом Императора, а любой псайкер гораздо сильнее простого смертного. Прежде чем умереть, Парцелий сослужит Императору еще одну службу. Собравшись с силами, Собек поднялся на ноги и поплелся в сторону коридора. Ментальное зрение изменяло ему, но астропат знал здесь каждый камень, каждую ступеньку. Теперь, навсегда покинув келью, в которой прожил почти семьдесят лет, Собек спускался вниз.

Туда, откуда доносилась стрельба.

III

Хаоситы бежали через площадь прямо по трупам своих товарищей. Боевые братья косили врагов, почти не целясь. Еретики с криками падали на мостовую. Тех, кого не убило наповал, затопчет бегущая толпа…

Внезапно пальба прекратилась. Защитники собора разглядели, в кого они стреляют. Мятежники гнали перед собой женщин и детей, пойманных среди руин по приказу Хоизана Безликого. Вслед за ними бежали опьяневшие от крови убийцы. Они подгоняли несчастных прикладами и пинками.

Над баррикадами пронесся дружный стон. Самоотверженные боевые братья оказались не готовы к такому повороту событий.

Семпер и Деван сразу поняли всю опасность сложившегося положения. Под прикрытием живого щита хаоситы могли подобраться довольно близко к собору. Защитники храма бросали отчаянные взгляды на своих командиров. Но у них язык не поворачивался отдать приказ.

Ситуацию спас Максим Боруса — головорез, преступник и убийца из подземелий Странивара.

— Огонь! — орал он, пиная боевых братьев тяжелыми сапогами. — Огонь, святоши! Чего вы ждете? Их все равно убьют!

Первыми открыли огонь бойцы на восточной баррикаде. Нажимая спусковые крючки, они беззвучно просили у обреченных соотечественников прощения. Через секунду заговорили винтовки с северной стороны. Пули и лазерные разряды ударили в живой щит, разрывая человеческую плоть и круша кости.

Семпер слышал, как кричат сотни женщин и детей, моля о пощаде. Он видел шести— или семилетнего мальчика, рыдавшего возле трупов своих родителей и тут же смятого набежавшей толпой. Видел мать с младенцем на руках, которую перечеркнула пулеметная очередь.

Семпер смотрел на все это и старался ни о чем не думать. Это цели, просто цели, а за ними — настоящий враг. Капитан стрелял до тех пор, пока не появились те самые враги. Лазерный пистолет раскалился от непрерывной стрельбы. Отбросив его в сторону, Семпер вытащил саблю. В молодости он часто ходил на абордаж и не раз отбивал абордажные атаки на свой корабль. Он всегда первым бросался в самую гущу боя. Однако с тех пор, когда он в последний раз ходил в рукопашную, прошло много лет. Сначала Семпер даже засомневался, сможет ли снова участвовать в такой резне. Но, увидев, как отвратительные хаоситы добивают раненых женщин и детей, расчищая себе путь к баррикадам, капитан утратил любые сомнения. Уничтожать таких мерзких тварей — не только долг перед Императором, но и прекрасное времяпрепровождение!

— Приготовиться! — скомандовал Семпер, взобравшись на баррикаду. — Загоните их обратно в варп!

Защитники собора дали дружный залп. Несколько десятков изменников упали как подкошенные, но остальные, обезумев от жажды крови, отталкивая друг друга, уже лезли на баррикады.

Их встретили боевые братья.

Оставшиеся внизу еретики принялись разбирать завалы, а самые изобретательные находили в баррикаде дыры, просовывали в них стволы и стреляли наугад, надеясь в кого-нибудь попасть.

Прямо на Семпера выскочили облаченные в черное еретики. Взмахнув саблей, капитан обезглавил первого хаосита, увернулся от его упавшего тела и пронзил сердце следующего. Врагов становилось все больше. Непонятно откуда посыпался град наполненных прометием бутылок. Вспыхнуло пламя. Объятые огнем люди падали вниз и катались по мокрой от дождя мостовой. Одну из истошно орущих фигур Семпер проткнул саблей, даже не зная, прикончил ли он врага или облегчил страдания кому-то из своих боевых товарищей.

К собору рвались новые отряды мятежников. Они прыгали сквозь пламя с дикими воплями боли и ликования. Огромный еретик в горящих одеждах бросился к Семперу, потрясая косой с длинным и острым как бритва лезвием. Не успел он пробежать и нескольких шагов, как на него накинулись боевые братья с ножами и дубинками. Они били и кромсали его до тех пор, пока он не перестал визжать. Но прежде хаосит умудрился снести голову одному из защитников собора.

Осмотревшись по сторонам, Семпер увидел, что бой превратился в беспорядочную свалку. Все смешалось. Дождь лил как из ведра, приглушая крики, вой и выстрелы.

На обломок статуи взобрался страшный еретик, вооруженный тяжелым топором. Его черный балахон был обвязан поясом, сплетенным из женских кос, на котором висело несколько десятков чьих-то ушей. Хаосит замахнулся, но Семпер прокрутился на месте и раскроил врагу череп мощным ударом сабли.

Вовремя увидев лазерный пистолет в изуродованной лапе какого-то мутанта, капитан отрубил ему конечность, прежде чем тот успел спустить курок.

Молодая женщина вытянула похожие на щупальца кривые пальцы с длинными когтями, стараясь достать до горла или выцарапать Семперу глаза. Капитан сделал выпад и насадил тело еретички на лезвие клинка. Вытащив оружие из ребер хаосопоклонницы, он столкнул ее труп вниз и осмотрелся. Темно-синей формы Имперского Военно-космического флота нигде не было видно. Ран дрался рядом всего несколько минут назад. Он прикрывал капитану спину. Но где он теперь? Неужели все его спутники погибли?!

От невеселых мыслей Семпера отвлекла очередная толпа еретиков, полезших на баррикаду.

Охрипнув от страшных проклятий, Максим Боруса взмахнул цепным мечом, словно дубинкой, и развалил надвое голову очередному безумцу в черном балахоне. Меч давно заклинило. То ли иссякла батарея, то ли в цепи застряли осколки чьих-то костей. Но Максим не бросил оружие. Медвежьей силы выходца со Странивара хватало для того, чтобы наносить страшные раны врагам острыми зубьями неподвижного лезвия.

Хьюга лежал навзничь неподалеку, глядя мертвыми глазами в дождливое небо. Стоило хаоситам пойти на штурм, как у интенданта душа ушла в пятки, он вскрикнул и опрометью бросился к дверям собора. Помня приказ Семпера, Максим дал ему сделать несколько шагов, а потом выстрелил в спину. Боевые братья подобрали еще теплое тело интенданта и без особого почтения швырнули на груду трупов своих товарищей, которыми они затыкали бреши в баррикаде. Так мертвый Хьюга принес защитникам собора Экклезиархии гораздо больше пользы, чем живой.

Покрытый с головы до ног кровью врагов Императора, Максим изрыгал проклятия и беспощадно крушил черепа и кости еретиков. Воодушевленные таким зрелищем, боевые братья бросились в атаку с удвоенной яростью.

Расхохотавшись, старшина разрубил грудную клетку одному хаоситу и тут же перебил позвоночник другому.

Несмотря на внешнее спокойствие, в глубине души у Борусы шевельнулся страх. Он вовсе не был уверен в том, что выйдет живым из этой переделки. Такие, как он, гибли в подземельях Странивара, не дожив и до двадцати пяти. А ведь Максим протянул там гораздо дольше. Выжил он и в руках Адептус Арбитрес, и в лагерях Лубянки. Не погиб и на «Махариусе». Даже сделал карьеру. Благодаря странному стечению обстоятельств, он поднялся с нижних палуб до капитанского мостика и одновременно чина унтер-офицера.

Сейчас Максим почему-то вспомнил слова своей любовницы со Странивара. Ее звали Таняра, и она была очень странной. Девушка утверждала, что ее посещают видения. Устав от любовных игр, опьянев от сока таджа и крепчайшего самогона, Боруса слушал рассказы Таняры. Она говорила, что видит Максима стоящим на капитанском мостике огромного судна, что он облачен в офицерский мундир, а на его широкой груди блестят медали. Тогда Максим посмеялся над Танярой, решив, что она просто слишком много выпила. Он был уверен, что, как и миллионы обитателей Странивара, умрет в зловонных подземельях, не увидев совершенно ненужных ему чужих миров необъятного Империума.

Таняры, конечно, уже давным-давно нет на свете. Если ее не пристрелили арбитры, она наверняка попала в лапы охотников на ведьм из Экклезиархии или в застенки Инквизиции…

На этот раз Максим не рассмеялся, вспомнив ее слова. Он уже стоял на мостике имперского боевого корабля, разве нет? Однако на нем всего лишь мундир старшины и никаких медалей. Наград у него ещё нет. По крайней мере, пока…

Неужели Таняра действительно видела будущее?! Значит, Максима не убьют вместе с этими святошами и он даже заработает ордена и медали…

Вновь расхохотавшись, Боруса взмахнул клинком, но, к своему удивлению, увидел, что хаоситы больше не бросаются на баррикаду. Наоборот, их остатки обратились в бегство. Швырнув им вслед меч, Максим выхватил пистолеты и начал стрелять в спины еретиков. Только теперь старшина почувствовал, что кровь из раны на голове заливает лицо. А он и не заметил, что его ранили…

Посмаковав вкус крови на губах, Максим понял, что жив, и снова расхохотался.

Ему еще рано умирать! Он еще не заработал себе орден!

Хоизан равнодушно наблюдал за отступлением своего войска. Сначала он хотел приказать расстрелять их на месте, но потом ему в голову пришла другая мысль.

— Отнимите у них оружие, — устало сказал он своему адъютанту. — Они послужат нам живым щитом во время следующей атаки.

Адъютант, у которого со щек и лба свисали лохмотья полусгнившей кожи, обнажая дарованную ему силами варпа звериную морду, гнусно осклабился и поспешил выполнять приказание.

Хоизан не удивился тому, что атака захлебнулась. Это же сброд! От этих людишек мало толку. Как от живых, так и от мертвых. Но скоро сюда прибудут опытные бойцы, те, что грабят сейчас развалины базы Адептус Арбитрес на другом конце Мадины!..

Усилием воли Хоизан изменил свой облик. Теперь он был не Кровавым Богом, а Лордом Тзинчем, умной и проницательной аватарой Меняющего Пути, и внимательно изучал сильные и слабые стороны противника. Защитники собора уже выдохлись. И боеприпасы у них наверняка на исходе. Ждать осталось недолго. К тому же бронемашины и пушки уже на подходе.

Напрягая обостренные чувства Лорда Тзинча, Хоизан понял, что именно он должен здесь совершить. В соборе находятся несколько высокопоставленных слуг полудохлого Императора. Все они должны умереть.

«Что может быть проще?!» — подумал Безликий.

Приспешники Хоизана, как верные псы, толпились вокруг своего хозяина. Жалкие, ничтожные людишки! Разве они могут осознать, какая с ним вскоре произойдет метаморфоза!

— Среди прочих в соборе вы найдете капитана Имперского флота, — сквозь зубы процедил Хоизан. — Его не трогать! Я сам им займусь!

Хаоситы поспешили поклониться хозяину.

Безликий не знал, почему он лично должен убить этого капитана, почему силы варпа хотят быть уверенными в его смерти. Впрочем, это не важно. На счету Хоизана числилось несколько тысяч слуг полудохлого Императора. Одним больше, одним меньше…

Семпер собрал свой отряд в воротах собора. Уцелело не более сотни бойцов. При этом только у половины из них имелось по обойме патронов. Если следующий штурм будет столь же яростным, хаоситы просто сметут их со своего пути!

Капаран и Дакш были ранены, но полны решимости драться до конца. Сейчас бортстрелок распевал ритуальные заклинания и счищал запекшуюся кровь с необычайно длинного изогнутого ножа, который он называл «кукри».

Ран погиб. Семпер видел его обезглавленный труп на баррикадах. А вот Максим Боруса остался в живых. Огромный страниварец усмехался, думая о чем-то своем, и прихлебывал какой-то крепкий напиток из невесть откуда взявшейся фляги. Глядя на покрытого татуировками и испачканного с головы до ног кровью гиганта, Семпер всерьез подумал, что тот попросту бессмертен.

Придворные принца-регента, как ни странно, сражались отважно, но понесли большие потери. Уцелели немногие, в основном офицеры дворцовой гвардии. Изрешеченное пулями тело генерала Брода лежало у баррикады на груде убитых им врагов. Генерал постарался искупить свои прегрешения…

Рядом с трупом Брода, прислонившись к куску рухнувшей стены, сидел Джарра Кейль. Бывший министр удивленно разглядывал собственный распоротый живот.

— Не может быть, — бормотал он, глядя на окровавленный мундир. — Все не так… Мы так не договаривались…

Вскоре двое санитаров осторожно подняли его и унесли внутрь собора. В лазарете давно закончились бинты и лекарства. Сестры Ордена Госпитальеров могли утешить страждущих разве что своими молитвами.

Деван тоже уцелел. В схватке ему отрубили три пальца на левой руке. Теперь он сидел у подножия статуи какого-то проповедника. Каменный священник с неодобрением взирал на то, как исповедник ругается на чем свет стоит, перевязывая раненую руку.

— Слышите, как они воют? Наверное, скоро опять пойдут на штурм. Вы готовы отразить еще одну атаку, капитан?

— Нам нечем ее отразить, — ответил Семпер. Капитан еще не был готов посмеяться над собственной неизбежной гибелью, как это делал сейчас исповедник. — У нас мало патронов, а людей еще меньше. Думаю, нам надо отступить в собор.

— Согласен, — ответил Деван и рассмеялся. — Там хотя бы сухо!.. Сразу за дверьми собора — длинный коридор. Будь у нас патроны, мы перестреляли бы их там, как зайцев.

Сейчас уже никто не сомневался, что еретики скоро прорвутся через баррикады, и защитники собора думали лишь о том, как бы подороже продать свою шкуру.

Оглядевшись, Семпер увидел остов челнока. С него сняли все, что только можно, чтобы укрепить баррикаду.

— Шанин-Ко, скажите, можно ли использовать пушки с орудийных башен челнока?

— Три пушки не повреждены, но системы их энергоснабжения вышли из строя, — со своим обычным хладнокровием ответил техножрец.

— А если их снять с челнока? — настаивал Семпер. — Если мы найдем какие-нибудь источники питания, они будут стрелять?

— В подвалах собора есть несколько переносных генераторов, — оживившись, вмещался Деван. — Мы наткнулись на них, когда искали оружие. Не знаю только, в рабочем ли они состоянии.

— Если они работают, мы их принесем наверх и подключим к пушкам, — сказал Капаран, поднимаясь с помощью Дакша на ноги. — Вот только демонтаж орудий — дело непростое.

— Отличная мысль! — воскликнул Семпер. — Возьмите себе в помощь столько людей, сколько потребуется, — добавил он, обращаясь к Капарану и Дакшу. — И скажите, чтобы вас прикрыли от снайперов… С такой пушкой мы зададим им дерну!

— Капитан Семпер!

Оглянувшись, Семпер с удивлением увидел пожилого человека в зеленых одеяниях. По магическим татуировкам на морщинистом лице и пустым глазницам капитан сразу определил в нем астропата.

— Капитан Семпер, — продолжал Собек звучным голосом, — Императору не угодно, чтобы вы сегодня погибли. Поэтому он не позволил мне умереть и привел к вам…

IV

— «Дракенфельс»? Говорит «Махариус»! Сообщение чрезвычайной важности! Наш астропат получил сообщение от капитана Семпера! Он жив! Сейчас он на Белатисе вместе с остатками экипажа сбитого челнока. С ним принц-регент и несколько придворных. Разрешите вернуться и забрать их?

На капитанском мостике «Махариуса» воцарилось напряженное ожидание. Потом из коммлинка раздался недоверчивый голос Рамаса:

— Сообщение от Семпера? Откуда вы знаете, что говорил именно он? Силы зла очень коварны, Уланти. Весь варп поет на множество лживых голосов. А вдруг это не Семпер?

— Думаю, это все-таки он, — ответил Уланти. — Сообщение сопровождается его личным кодом. Наш астропат Рапавн достаточно опытен, чтобы определить подлинность послания. Это не ловушка.

Уланти взглянул на Киогена. Тот едва заметно кивнул в знак согласия.

— Остальные офицеры «Махариуса», включая комиссара Киогена, со мной согласны. Мы уверены, что капитан Семпер жив!

— Ну и что вы теперь прикажете делать?! — Рамас рявкнул так, что на мостике «Махариуса» все подпрыгнули от неожиданности. — Лететь его спасать?! Рисковать всем конвоем из-за одного человека?!

Старший помощник был готов к этому вопросу и ответил не задумываясь:

— Нам приказано эвакуировать с Белатиса первых лиц правительства и самых ценных слуг Императора. Оставив на планете капитана Семпера и принца-регента, мы не выполним приказ.

— Тем не менее, я не могу отпустить ни один из боевых кораблей. Эвакуация завершена. Мы служим Императору, а не Леотену Семперу. Приказываю вам следовать прежним курсом. Мне тоже очень жаль капитана Семпера, но я не могу выполнить вашу просьбу. Конец связи.

По мостику «Махариуса» прокатился недовольный ропот. Экипаж крейсера был за то, чтобы любой ценой спасти своего капитана. Рядом с командным пультом выросла внушительная фигура прокуратора. Арбитр жестом приказал техножрецам связаться с «Дракенфельсом».

— Капитан Рамас! Говорит прокуратор Джамаль Бизантан. Я командовал гарнизоном Адептус Арбитрес на Белатисе, а теперь до меня дошли сведения о том, что на этой обреченной планете еще остались верные слуги Императора, и не только они… Лейтенант, — добавил Бизантан, — разрешите ознакомиться с посланием, полученным вашим астропатом.

Уланти протянул информационный планшет, и Бизантан прочел лаконичное сообщение о крушении челнока и отчаянном положении уцелевших пассажиров, оказавшихся в осажденном соборе. К сообщению прилагался список тех, кто остался в живых после очередной атаки хаоситов. Кивнув своим собственным мыслям, прокуратор вернул Уланти планшет.

— Капитан Рамас, — продолжал Бизантан, добавив металла в голос, — все обстоит именно так, как я и думал. Среди придворных есть предатель. Возможно, именно из-за него события на Белатисе приняли столь трагический оборот. Измена заслуживает самой суровой кары. Я поддерживаю желание капитана Уланти немедленно вернуться на Белатис. Мы должны спасти капитана Семпера и покарать изменника.

— Прокуратор, я вынужден ответить вам отказом, как и лейтенанту Уланти. Я не могу…

— Вы не поняли меня, капитан Рамас! — оборвал его Бизантан. — Я — командир Адептус Арбитрес, и мой долг — поддерживать порядок и следить за соблюдением законности. Я не прошу вашего разрешения, а лишь ставлю вас в известность о своих действиях!

Рамас некоторое время молчал, а когда заговорил снова, в его голосе появились едва заметные лукавые нотки:

— Что ж, прокуратор! Прошу занести в протокол, что я решительно протестую против ваших намерений, но, как верный и законопослушный слуга Императора, подчиняюсь вашей власти… Доброй охоты, «Махариус». Спасите Семпера! Он еще очень пригодится Боевому флоту. Конец связи!

Бизантан повернулся к недоумевающему Уланти.

— Лейтенант, крейсер больше не входит в состав Боевого флота Готического Сектора. Именем Императора и данной им властью я реквизирую «Махариус». — Прокуратор усмехнулся, глядя на растерянного старшего помощника. — Судно временно переходит в распоряжение Адептус Арбитрес. Командуйте, лейтенант. Ведите нас к Белатису.

Вперед выступил Киоген. Высокий и широкоплечий комиссар, облаченный в черный мундир с серебряными черепами на петлицах, наводил ужас на всех членов экипажа «Махариуса». Однако прокуратор в своей черной броне выглядел не менее внушительно. Слово комиссара было законом на борту боевого корабля, а слово прокуратора Адептус Арбитрес — в любом из миров Империума. Блюстители порядка некоторое время сверлили друг друга взглядами.

— Вы собираетесь прорываться сквозь строй преследующего нас противника на одном корабле? — наконец спросил Киоген. — Я не возражаю против ваших намерений вернуться и признаю, что обязан вам подчиняться. Но мой долг — протестовать против неразумных и самоубийственных решений, которые могут привести к гибели корабля!

— Мы будем не одни, комиссар… — ответил Бизантан и повернулся к связистам. — Свяжитесь с «Суровым Воздаянием»!

Через секунду послышался хриплый голос Корте:

— Я следил за вашими переговорами, сэр. Ждем приказаний.

— Следуйте за «Махариусом». Мы возвращаемся на Белатис. Изменник должен быть наказан!

Рамас наблюдал за тем, как «Махариус» и ударный крейсер Адептус Арбитрес покинули строй и взяли курс на Белатис.

Протянув опутанные проводами культи к коммлинку, Рамас связался со своим старшим помощником:

— Прикажите конвою следовать прежним курсом. Пусть «Дракенфельс» занимает место покинувшего строй «Махариуса».

Потом, словно вдруг вспомнив о чем-то важном, капитан добавил:

— И прикажите магосу Херихору заняться ремонтом главного двигателя…

— Но, господин капитан, — с недоумением в голосе возразил старший помощник, — наш главный двигатель в полном порядке. Повреждения, полученные в результате торпедной атаки, уже устранены! По крайней мере, именно это следует из рапорта магоса Херихора!

— Тогда прикажите ему еще раз проверить главный двигатель, — заговорщическим тоном проговорил Рамас. — Мне кажется, еще не все в порядке. Боюсь, нам придется отстать от конвоя и заняться неотложным ремонтом!

Привыкший к порой весьма странным приказам своего эксцентричного командира, старший помощник, наконец, все понял.

— Ну, ничего не поделаешь, придется отстать, — ответил он. — Сию секунду будет сделано, сэр!

— Видим два корабля, — передал капитан рейдера командиру «Харибды». — Крейсер и еще какой-то корабль неизвестного типа. Похоже, разведчик. Они развернулись и идут прямо на нас. Ждем ваших приказаний.

Капитан «Харибды» задумался. Он уже заслужил гнев Осквернителя за то, что не уничтожил «Дракенфельс» и не атаковал эвакуационную флотилию, пока та дрейфовала на орбите Белатиса. Абаддон не прощал неудач, а чрезмерную осторожность считал трусостью. Поэтому капитан «Харибды» решил рискнуть и поправить свою подмоченную репутацию. Уж лучше погибнуть в космическом бою, чем попасть в немилость к Осквернителю! Капитан «Харибды» не знал, зачем два имперских корабля сменили курс, но решил их уничтожить, чтобы порадовать своего повелителя.

— Говорит «Харибда»! Приготовиться к бою!

Ментально общаясь с тварью, поселившейся в металлическом чреве «Махариуса», Буль Сирл почувствовал, что корабль, который ему предстояло уничтожить, изменил курс. По коридорам разнесся гул заработавшего на полную мощность двигателя. Сирл даже пошатнулся в кресле, ощутив, как сместилось искусственное гравитационное поле имперского крейсера, компенсируя последствия маневра. Сирл с радостью понял, что «Махариус» отделился от конвоя и вновь направился к Белатису.

Капитан «Прокаженного» не знал и не мог знать причин, по которым крейсер внезапно развернулся и полетел прямо к нему в лапы. Ему было достаточно осознания того, что теперь с ним будет очень легко расправиться. Буль Сирл злорадно усмехнулся. Силы варпа явно на его стороне! Сам Дедушка Нургл не оставляет его своей заботой!

— Быстрее! Шевелитесь! У-у, отродье! — рявкнул капитан на свою команду, рассматривая на покрытом слизью тактическом мониторе тусклые изображения кораблей.

«Харибда» и ее рейдеры бросились на перехват имперских судов, но Сирл оставался спокоен. Он знал, что уничтожить проклятый крейсер суждено только ему. Однако и другие корабли сил Хаоса, находившиеся поблизости от «Прокаженного», рванулись вперед, почувствовав легкую добычу.

А за ними величественно следовал «Убийца Планет». Вокруг его антенн и огромных орудийных башен сверкали разряды. «Убийца» черпал энергию прямо из варпа. Его генераторы были способны усилить ее в миллион раз и обрушить на врага.

Час казни Белатиса пробил.

На палубах «Махариуса» зазвучал сигнал боевой тревоги. Гардемарины и старшины орали и пинками вышвыривали из коек тех, кто пытался урвать несколько мгновений покоя. Все должны были теперь сломя голову бежать на свои места. Обливаясь потом, артиллеристы тащили по металлическим рельсам огромные орудия. В недрах машинного отделения облаченные в жаростойкие костюмы механики и техножрецы колдовали над древними плазменными реакторами, уговаривая их подать как можно больше энергии в многочисленные системы корабля.

В небольшой часовне, расположенной под жилыми палубами, Рет Зен дочитал молитву, собрал частицы мощей и амулеты, завернул их в плетеный молитвенный коврик и спрятал за пазухой толстого летного комбинезона. В часовне было жарко и сыро, вдоль переборок шли гудящие энергопроводы. Но Зен любил молиться именно здесь, в уединении, подальше от главных святилищ оживленных верхних палуб. «Боевая тревога! Надо спешить!..»

— Зен!

Рет замер. Что это?! Может, ему померещилось?! Наверное, это только гул машин и чьи-то голоса высоко над головой!..

Но вот в темноте снова послышался тот же шепот:

— Зен, выполни свой долг!

В конце коридора Рет увидел призрачную фигуру, окутанную ореолом света. Из-за этого сияния Зен мало что смог разглядеть — только прекрасное лицо и магические знаки, сверкающие на древних доспехах. Много лет назад Зен уже видел это лицо. Тогда он был молодым послушником на Сакра-Евангелисте…

Зен благоговейно преклонил колени.

— Моя госпожа… — прошептал он, не осмеливаясь поднять глаза.

— Выполни свой долг, Зен! Долг перед Императором! Передо мной! Спаси свой корабль! Я назначаю тебя моим ангелом-мстителем!

Сияние стало удаляться. Зен увидел, как свет исчезает за поворотом. Вновь завыла сирена. Она звала его выполнить свой долг за штурвалом космического истребителя. Но он смотрел вперед, туда, где его ждало высшее предназначение. В первый раз сияющая фигура явилась Зену почти четверть века назад, чтобы полностью изменить его судьбу. Теперь она появилась снова… Как же он может ослушаться ее?

Достав из кармана комбинезона короткоствольный лазерный пистолет, Зен зашагал по коридору туда, где в полной темноте только что растворились отблески горнего света его путеводной звезды.

Джарре Кейлю хотелось сесть, но любое движение отдавалось невыносимой болью в его распоротом животе. Как всегда бывает с такими людьми, он слишком поздно понял, что его водили за нос. Ему не видать ласк той, которая нашептывала ему сладостные обещания. Она обвела его вокруг пальца. Ему не спастись. Даже после смерти его ждут только скользкие объятия демонов варпа, которым он продал свою душу!

Дрожащей рукой Кейль схватил за полу платья проходившую мимо сестру Ордена Госпитальеров.

— Сестра, — прохрипел бывший министр, — помогите! Позовите исповедника или капитана Семпера. Я должен им все рассказать… Прошу! Помогите!

Сестра взглянула на умирающего. За последние дни она видела столько смертей и страданий, слышала столько предсмертных стонов и хриплых исповедей, что уже ничему не удивлялась. Однако в глазах этого человека было столько немой мольбы, что ее сердце смягчилось. Будь здесь помощник прокуратора Корте, он растолковал бы сестре, что перед ней типичный еретик, желающий на краю могилы облегчить душу.

Сжав руку раненого, сестра шепнула ему:

— Подождите! Сейчас я кого-нибудь позову, — и ушла.

Кейль ждал, время от времени впадая в беспамятство и снова пробуждаясь от боли. Наконец над ним склонилась чья-то фигура в темных одеяниях. Кейль уже почти ничего не видел, зрение покидало его вместе с последними искрами жизни.

— Святой отец, — пробормотал он, — я должен во всем признаться…

Унизанные перстнями пальцы сдавили ему горло. Чья-то ладонь зажала рот. Человек в темных одеяниях наклонился к самому уху Кейля и прошипел:

— Глупец, неужели ты думал, что я позволю тебе все рассказать?!

Кейль попытался вырваться и закричать, но никто не обратил внимания на его хрипы. Почувствовав боль за ухом, бывший министр подумал о перстне с ядом, который всегда носил его убийца.

Еще пару секунд Кейль барахтался на тощем матрасе. Наконец яд подействовал, бывший первый министр национальной безопасности дернулся и затих навсегда. Убийца склонился над трупом и, приложив пальцы к шее, убедился, что пульса нет. Закутанный в темные одеяния, издали он походил на священнослужителя, утешающего раненого.

Когда сестра вернулась, было уже поздно. Джарра Кейль унес с собой в варп все свои страшные тайны…

— Они направляются к нам! — прошептал умирающий астропат.

Он пошатнулся, но Семпер поддержал его под локти. Собек провел пальцами по лицу капитана. Теперь он мог воспринимать окружающий мир только на ощупь. Ему пришлось совершить колоссальное усилие, чтобы прорвать энергетическую завесу, выставленную «Убийцей Планет» вокруг Белатиса. После этого у Парцелия случилось кровоизлияние в мозг, он окончательно утратил ментальное зрение и теперь был при смерти.

— Вы в этом уверены? С вами связался астропат «Махариуса»?

— Я больше не слышу голосов моих братьев, но знаю, что ваш корабль летит к нам. Вместе с ним еще один, — ответил Собек. — Я видел их раньше. Императору не угодно, чтобы Леотен Семпер погиб сегодня на Белатисе… У него на вас другие виды…

— Какие «другие виды»? И почему пощадят именно меня, а не их?! — воскликнул Семпер, показав на горстку отважных защитников собора. — Их вера сильнее моей. Они самоотверженнее меня!

— На все воля Императора, — вздохнув, еле слышно прошептал Собек. — Запомните этих людей. Запомните то, как они жертвуют собой. Придет час, и вы за них отомстите…

Слова умирающего астропата утонули в воплях безумствующих хаоситов. В коридоре появился запыхавшийся молодой человек.

— Они идут! Еретики идут! Их великое множество! — сообщил юноша.

Снова опустив глаза, Семпер и Деван увидели, что астропат умер, и удивились умиротворенному выражению, застывшему на его лице. — Если ваш корабль действительно летит к нам, ему лучше поторопиться, — пробормотал Деван, опускаясь на колени. Исповедник прочитал короткую заупокойную молитву и надвинул на лицо астропата капюшон.

— Я пока еще здесь, — сказал Семпер и вставил обойму в пистолет.

Кликнув своих бойцов, Семпер и Деван поспешили к воротам собора.

Через несколько секунд здание начала обстреливать артиллерия хаоситов. Женщины, дети и раненые издали стон отчаяния. Последний бой начался! Скоро все погибнут.

V

На кораблях сил Хаоса еще никогда не видели ударных крейсеров Адептус Арбитрес и не знали, на что они способны. Поначалу противник идентифицировал «Суровое Воздаяние» как слабо вооруженный легкий разведывательный крейсер типа «Отважный». Но стоило «Махариусу» и «Суровому Воздаянию» открыть огонь по эскортировавшим «Харибду» рейдерам, как ее капитан сразу понял всю глубину своих заблуждений.

Стартовавшие с «Махариуса» истребители перехватили в космосе все торпеды, выпущенные рейдерами. Батареи обоих судов нанесли ответный удар, не дожидаясь, пока враг перезарядит торпедные аппараты. На рейдеры бросились четыре эскадрильи штурмовиков «Махариуса», но не успели они долететь до противника, как вражеский строй распался под огнем мощных пушек «Сурового Воздаяния». Оснащенные системой линейного ускорения орудия засыпали рейдеры противника плазменными зарядами. Канониры крейсера арбитров тщательно прицелились. Один из рейдеров был уничтожен мгновенно. Просто сверкнула ослепительная вспышка, и сотни тысяч тонн металла его корпуса просто испарились. Второй рейдер загорелся, вышел из строя и стал разваливаться на куски. Последний развернулся и хотел было пуститься наутек, но его тут же нагнали и расстреляли бронебойными ракетами имперские штурмовики. Под их ударами сначала вышел из строя двигатель судна, а потом детонировал реактор.

Злобно сверкая пустотными щитами, «Харибда» бросилась на врага. Тучи обломков и облака раскаленных паров — вот и все, что осталось от эскортировавших ее рейдеров. Крейсер сил Хаоса открыл огонь из носовых лазерных батарей. Сверкающие лучи смертоносной энергии пронзили пустотные щиты «Махариуса» и исполосовали метровыми бороздами бронированный таран имперского крейсера.

Уланти почувствовал, как содрогнулся корабль, и поймал на себе испуганные взгляды офицеров.

— Так держать! — скомандовал он. — Приготовиться к торпедному залпу!

— Цель меняет курс! — взволнованно воскликнул один из наблюдателей. — Характер излучения двигателей меняется. Цель пытается выйти из боя!

Поняв, что преимущество оказалось на стороне противника, командир «Харибды» решил убраться подобру-поздорову. Для этого он приказал резко изменить курс и перекрыть подачу энергии к основным системам своего корабля. Если этот нехитрый трюк удастся, ауспексы вражеских кораблей просто потеряют их из виду. А тем временем «Харибда» потихоньку унесет от них ноги.

Уланти такая перспектива совершенно не устраивала.

— Господин Найдер?

— Не волнуйтесь, никуда они от нас не денутся! — с кровожадной усмешкой успокоил лейтенанта бывалый артиллерист.

— Торпедный залп! — приказал Уланти.

Как и было заранее оговорено, крейсер арбитров дал залп из своих пушек, как только торпеды «Махариуса» поразили «Харибду». Получив тяжелые повреждения днища и правого борта, крейсер сил Хаоса не только не пропал с дисплеев имперских кораблей, а наоборот — вспыхнул на них яркой точкой. Это светилась энергия, хлеставшая в космическое пространство через пробоины в корпусе «Харибды».

— Полный вперед! — воскликнул Уланти. — Приготовиться к бортовому залпу!

«Махариус» и «Суровое Воздаяние» маневрировали так, чтобы «Харибда» оказалась между ними. По условному сигналу оба имперских судна открыли огонь. Вражеский корабль отстреливался из уцелевших плазменных орудий левого борта. Между «Харибдой» и «Суровым Воздаянием» завязалась жаркая артиллерийская дуэль. Крейсер арбитров получил в ней немало повреждений, но судьба оказавшейся между двух огней «Харибды» была предрешена. Вскоре «Махариус» и «Суровое Воздаяние» уже вновь спешили к Белатису, оставив за кормой догорающие обломки вражеского крейсера.

На капитанском мостике «Махариуса» раздались торжествующие возгласы, но Уланти понимал, что впереди их ждут новые суровые испытания. Наблюдательные дисплеи кишели обозначениями вражеских кораблей, устремившихся к обреченной планете. За ними следовал «Убийца Планет», излучавший так много энергии, что его значок полыхал на мониторе, словно вспышка небольшой водородной бомбы.

— Челнок к старту готов, — доложил Найдер в ответ на вопросительный взгляд Уланти.

Лейтенант кивнул. Через пару минут с борта «Махариуса» уже стартовал большой десантный челнок и сразу же направился к Белатису. Его догнали несколько челноков, вылетевших с «Сурового Воздаяния», а вокруг спасательной флотилии выстроился эскорт из истребителей.

— Сколько им лететь до Белатиса? — поинтересовался Уланти у Найдера.

— Чуть более часа, — ответил артиллерист, разглядывая обозначения вражеских кораблей. — До Белатиса-то они долетят, но вот на обратном пути им придется туго…

— Приготовьтесь, господин Найдер. Мы прикроем их возвращение всеми имеющимися у нас истребителями и штурмовиками!

Кетер в упор смотрел на Альтомара. Широкоплечий гигант со всех ног спешил к командиру, петляя между погрузочными платформами с боеприпасами. В ангаре было очень шумно: что-то кричали друг другу механики, лязгало железо, заходились в предстартовом вое двигатели. Поэтому Альтомару пришлось орать во все горло:

— Его нигде нет!

Кетер витиевато выругался, заслужив косой взгляд проповедника, благословлявшего бронебойные ракеты перед погрузкой на борт штурмовика.

— Ищи его! — рявкнул командир эскадрильи «Шторм». — Возьми кого-нибудь в помощь! Обшарьте все часовни, но без него не возвращайтесь!

Альтомар приказал нескольким механикам все бросить и бежать за ним. Кетер снова выругался. Пилотов «Махариуса» подняли по боевой тревоге. Механики и техножрецы лихорадочно чинили даже тяжело поврежденные машины, требовавшие серьезного ремонта в доках. И в довершение всего пропал лучший пилот эскадрильи!.. Куда же девался Рет Зен?!

Зен наклонился над трупом. В коридоре под реакторным отсеком лежал мертвый техножрец. Кровь убитого на стенах узенького прохода еще не успела свернуться, а внутренности непонятным образом уже начали разлагаться. Судя по крови, техножреца убили совсем недавно, а гниение трупа говорило о том, что он лежит здесь уже несколько дней.

Что-то тут не то! Здесь кроется какая-то страшная тайна! С каждым шагом Зен приближался к ее разгадке. Еще раз проверив состояние лазерного пистолета, Рет шагнул в темноту, убеждая себя в том, что он божественный мститель и бояться ему нечего…

VI

С высоты башни собора Дакш видел почти всю площадь как на ладони. Затащить сюда автоматическую пушку оказалось очень тяжело, но их труд не пропал даром. Дакш расстреливал толпу хаоситов длинными очередями. По площади в сторону ворот храма полз здоровенный бульдозер с бронированным прицепом, давя гусеницами убитых и раненых. Дакш навел пушку, почти не целясь. Он привык иметь дело с мелькавшими в прицеле всего лишь доли секунды юркими истребителями и играючи попал в неуклюжий трактор. Первой очередью Дакш уничтожил бронированную кабину вместе с водителем. Потом изрешетил сверхскоростными бронебойными снарядами прицеп с сидевшими в нем вооруженными еретиками, а потом перебил бульдозеру гусеницы. Затем он прострелил топливный бак, и спрятавшихся за бульдозером хаоситов окатило волной вспыхнувшего прометия.

Один из вращающихся стволов пушки вновь перегрелся от непрерывной стрельбы, и его заклинило. Дакш хрипло выругался на родном языке, и боевые братья начали поливать из ведер раскаленный металл. Без системы охлаждения, погибшей вместе с челноком, другого выхода у них не было.

Заклинивший ствол отказал окончательно. Дакш не знал, что произойдет дальше — заклинит оставшийся ствол или кончатся снаряды. Тогда он достанет свой кривой нож — кукри, спустится вниз и очень дорого продаст свою шкуру…

Однако этому не суждено было случиться. Заговорила артиллерия хаоситов. Определив, откуда стреляет автоматическая пушка, еретики очень быстро просчитали координаты цели и дали залп. В башню собора пришлось прямое попадание. Она рухнула на обагренную кровью мостовую, увлекая за собой искореженную пушку и труп Дакша.

Толпа еретиков ринулась вперед и смела храбрецов, отказавшихся покинуть баррикады.

— Всем внутрь! — приказал Семпер, застрелив последними патронами несколько облаченных в черное хаоситов.

Вместе с остатками отряда Боевого Братства Семпер бросился к воротам собора. Вокруг них свистели пули и сверкали лазерные лучи. Боевые братья падали и больше не поднимались. Что-то обожгло Семперу бок. Он пошатнулся и упал бы, если бы его не подхватил под мышки Максим Боруса. Здоровяк почти на руках протащил своего командира по коридору и усадил на пол за последней баррикадой, перегородившей вход в центральный неф собора.

— По вашему приказу доставил вас внутрь, господин капитан, — слегка запыхавшись, проговорил Боруса. — Не мог же я бросить вас валяться на камнях под дождем. Так и простыть недолго!

Через несколько секунд в собор ворвались первые хаоситы. Деван дал им подбежать поближе и приказал открыть огонь из двух последних автоматических пушек, снятых с разбившегося челнока.

Заговорили восемь вращающихся стволов. В коридоре началась настоящая бойня. Первые ряды еретиков буквально разорвало на мелкие части. Снаряды, способные пробивать броню космических истребителей, пролетали по всему коридору, пронзая по пути тела множества изменников. Некоторые снаряды отлетали рикошетом от расписанных фресками стен и крушили статуи и барельефы, которыми художники на протяжении столетий украшали собор Экклезиархии.

Невзирая на страшные потери, хаоситы рвались вперед. Задние наседали на передних, толкая их прямо под огонь автоматических пушек. Семпер подумал, что еретики решили, будто людей у них больше, чем снарядов у пушек, и будут лезть на верную смерть до тех пор, пока у защитников собора не кончатся боеприпасы. Деван обещал утопить культистов в крови, если они ворвутся в этот коридор, и, кажется, сдержал слово.

Внезапно из толпы еретиков выступила чья-то фигура. Воздух вокруг нее гудел псионической энергией, сформировавшей энергетический щит, отклонявший в стороны летящие снаряды. Незнакомец воздел вверх руку с искрящимся черным мечом.

— Ложись! — скомандовал Деван, но было слишком поздно: черный меч испустил ослепительный луч, который уперся в баррикаду.

Демонический луч сжигал вопящих людей заживо, превращая их за пару секунд в обугленные трупы. Вот он попал в одну из автоматических пушек, и та взорвалась, осыпав все вокруг острыми как бритва осколками.

Не обращая внимания на боль в обожженном боку и разбросанные по полу окровавленные и почерневшие трупы, Семпер поднялся на ноги и вытащил из ножен саблю. Перед собой он видел только толпу рвущихся вперед хаоситов. Их предводитель впился в Семпера зловещим взглядом.

«А ведь кто-то обещал, что я сегодня не погибну!» — с горечью подумал Семпер и повел в контратаку защитников собора.

Звуки стрельбы и звон стали громким эхом отдавались под сводами собора. В глубине боковой часовни Витас Сарон скулил от страха, уткнувшись лицом в плечо сестры:

— Что там, сестрица?! Капитан же сказал, что нас скоро спасут! Что же они не летят?! Когда все это кончится?!

Поцеловав брата в лоб, принцесса Малисса задумалась о том, что всех их ждет. Она всегда опасалась прокуратора Бизантана, и мысль о его возвращении наполняла ее душу недобрыми предчувствиями. Принцесса прекрасно знала, что должна сейчас сделать. Ей не очень хотелось так поступать, но она уже давно поняла: рано или поздно это станет неизбежным. От ее неразумного брата теперь было больше вреда, чем пользы…

— Скоро, — прошептала Малисса и провела по щеке брата острой гранью отравленного кольца. — Скоро все кончится…

Хоизан пробивался вперед. Он жаждал крови и рубил направо и налево, не щадя ни друзей, ни врагов. Он должен исполнить волю демонов варпа! Безликий оказался перед своей жертвой. На лице стоящего перед ним человека были написаны удивление и страх — жалкие человеческие чувства, о которых Хоизан скоро навсегда позабудет, приняв обличье демона!..

Внезапно ничтожный человечек с яростным воплем бросился на предводителя хаоситов.

Хоизан играючи отразил выпад. Клинок его противника сломался о невероятно твердый, похожий на обсидиановый, магический меч. Человек не устоял и упал на пол, а Безликий занес над ним меч для последнего удара. Внезапно на него бросились еще двое. Первый парировал причитающийся упавшему человеку удар своим цепным мечом, взвывшим при столкновении с оружием демонов. Другой человек — огромный, как приспешник Кровавого Бога, — вскинул примитивного вида пистолет и одну за другой начал всаживать в грудь Хоизана пули. Наконец одна из них проникла за энергетический щит, вошла в его плоть. Он почувствовал боль и вспомнил о том, что еще не демон. В гневе Хоизан отшвырнул человека с пистолетом к стене, а затем, отрубив другому руку с цепным мечом, нанес ему сокрушительный удар в грудь.

Взревев в предвкушении победы, Хоизан Безликий повернулся к человеку, чьей смерти возжелали силы варпа, но тот уже был на ногах и поднял цепной меч, выпавший из отрубленной руки его сраженного товарища. С удивительной ловкостью человек увернулся от оружия и изо всех сил вогнал свой цепной меч в живот Хоизана. Тот выронил оружие и застыл с открытым ртом, чувствуя, как его внутренности наматываются на вращающееся лезвие человеческого оружия. Пошатнувшись, он попятился, горлом пошла черная кровь. Его приспешники испуганно завыли и тоже начали отступать. У Хоизана душа ушла в пятки. Неумолимые демоны варпа отвернулись от него! В глазах потемнело. Вой хаоситов становился все громче. Хоизан даже подумал, что это разгневанные боги Хаоса рычат в негодовании оттого, что он не сумел их ублажить. Однако он тут же понял, откуда исходит звук, и оставил последнюю надежду на победу.

На улице выли двигатели. Вереница челноков садилась на соборную площадь.

Челноки Адептус Арбитрес пронеслись над соборной площадью и засыпали ракетами руины зданий, в которых обосновалась артиллерия хаоситов. Автоматические пушки челноков уничтожили все живое в пределах прямой видимости. Арбитры выпрыгивали на землю, не дожидаясь, пока машина прочно встанет на посадочные опоры, и тут же открывали огонь по любому, кто еще шевелился.

После смерти предводителя остатки культистов пустились наутек и скрылись в развалинах разрушенного города, чтобы в ужасе ждать свой близкий конец.

На зачищенную арбитрами площадь приземлился челнок «Махариуса». Из него высадились Бизантан и Киоген. Прокуратор тут же взял под свое начало арбитров, прилетевших с «Сурового Воздаяния». Оглядев изрытую снарядами и залитую кровью площадь перед собором, комиссар скомандовал прибывшим с ним гардемаринам:

— Ищите капитана Семпера. Без него мы отсюда не улетим.

Семпер с трудом поднялся на ноги. Его примеру последовал Максим Боруса, еще не пришедший в себя после сокрушительного удара Хоизана. Капаран тоже уцелел. Шанину-Ко повезло меньше. Его обугленные и оплавленные останки лежали в куче трупов, сожженных демоническим мечом людей.

— Челноки! — выглянув наружу, прохрипел Максим. — Клянусь, никогда не думал, что так обрадуюсь, увидев арбитров!

Семпер не слушал Борусу. Каким-то чудом Деван еще оставался жив. Капитан опустился на колени прямо в лужу крови, вытекавшей из разрубленной груди и обрубка руки. Отыскав цепной меч исповедника, Семпер вложил его в уцелевшую ладонь.

— Возьмите его себе, — прошептал Деван. — Мне он больше не нужен, а вам — пригодится. Это вам не зубочистка, которую у вас называют саблей…

В коридоре загрохотали тяжелые шаги. Кто-то выкрикнул имя капитана, но Семпер не обращал внимания на шум и не выпускал руку исповедника из своей. Проследив за взглядом Девана, он увидел людей, сбившихся в кучу в центральном нефе собора. Это была всего лишь горстка уцелевших из числа тысяч пилигримов, пришедших искать утешения под сводами собора. В основном это были женщины и дети — семьи боевых братьев, тех, кто сложил голову, защищая храм от осквернения, а веру — от поругания.

— Неужели все было напрасно? — еле слышно прошептал Деван. — Неужели они погибнут?.. Не допустите этого. Ведь мы умирали ради них. Это возлюбленные чада Императора. Они ему дороже спесивых аристократов и трусливых чиновников. Дороже богатств в трюмах транспортов. Они — лучшее, что есть в этом мире. Не дайте им погибнуть вместе с ним…

Семпер кивнул. Ладонь исповедника уже холодела в его руке.

Капитана трясли за плечи.

— Господин капитан, пойдемте! У нас совсем нет времени! — все твердил и твердил какой-то старшина.

Но Семпер стоял на коленях до тех пор, пока не убедился, что исповедник умер. Потом он поднялся на ноги и скомандовал гардемаринам:

— Посадите этих штатских в челноки. Первыми — женщин и детей. Затем погрузите всех, кто может оправиться от ран!

Старшина крайне удивился;

— Но на челноках не предусмотрено мест для пассажиров! И у нас совсем мало времени!..

— Так освободите для них место! — рявкнул Семпер. — Выбросьте все из грузового отсека! Все лишнее вон из челноков!.. Имейте в виду, без этих людей мы отсюда не улетим!

Бизантан взглянул в вытаращенные глаза мертвого принца-регента и прочитал в них застывший ужас. Прикоснувшись к еще теплой щеке трупа, прокуратор понял, что опоздал совсем ненамного.

Бизантан уже знал — во всем виновата принцесса Малисса. Глупец Кейль был ее любовником и сообщником. Возможно, генерал Брод — тоже. Не исключено, что Малисса играла ими обоими, заставляя ревновать, чтобы они не понимали, как именно их собираются использовать. Вначале они могли думать, что речь идет о сравнительно безобидном дворцовом перевороте. Воспользовавшись бушевавшими где-то далеко трагическими событиями, они могли отказаться подчиняться власти Империума. На трон Белатиса должна была взойти королева Малисса, которая наверняка обещала каждому из своих любовников место рядом с собой. При этом и тот и другой не сомневался в том, что в конечном итоге ему удастся манипулировать Малиссой так, как она вертела своим братом. Возможно, она убедила их, что с Абаддоном Осквернителем можно договориться, и он оставит независимый Белатис в покое.

Кейль и Брод, наконец, поняли, как далеко зашла Малисса, но было уже слишком поздно. При этом, вместо того чтобы попробовать исправить содеянное, они решили трусливо бежать с Белатиса.

Бизантан чувствовал себя подавленно. Можно поискать Малиссу среди беженцев. Впрочем, здесь ее наверняка давным-давно нет. Еретики штурмовали главные ворота собора, но в храме имеется немало потайных выходов, и стража на одном из них наверняка убита… Выходит, виновница трагедии Белатиса все-таки избежала заслуженной кары…

Притаившись среди развалин, Малисса наблюдала за тем, как с площади взлетел последний челнок. Неужели этот глупец капитан и остальное фанатично преданное полудохлому Императору отребье считают, что они спасены?..

Дождь прекратился. О, как надоели дожди на этой гнилой планете! В облаках появились просветы. На небе загорелись звезды, в том числе множество никогда не виденных раньше. Корабли сил Хаоса занимали позицию для удара!

Одна из новых звезд была очень большой и красной. Содрогнувшись, Малисса поняла: это — «Убийца Планет». Челнокам не удастся пробиться к своим кораблям.

У принцессы оставалось совсем мало времени. Руины столицы еще кишели хаоситами. Малисса растолкует им, кто она такая, и они, конечно, тут же отведут ее к Хоизану Безликому, который заберет ее с собой перед тем, как «Убийца» обрушит на планету всю свою мощь. План рискованный, но в нем нет ничего невыполнимого…

В этот момент рядом с Малиссой раздалось шипение.

Принцесса схватилась за болтерный пистолет убитого ею священника. Однако шипящее существо оказалось намного проворнее. Его челюсти сомкнулись на запястье изменницы — хрустнули кости и пистолет со стуком упал на землю. Скользкое щупальце обвилось вокруг горла Малиссы, и вместо истошного вопля принцесса выдавила из себя еле слышный хрип. Перед вытаращенными глазами предательницы возникли острые, как иглы, клыки и впились ей в щеку. Чудовище оторвало кусок мяса, прожевало, проглотило и неторопливо продолжило трапезу…

Хоизан не умер. Злопамятные силы хаоса превратили несостоявшегося демона в нечто похожее на гибрид паука и змеи. Увидевшие метаморфозу, произошедшую с предводителем, хаоситы в ужасе разбежались, бросив Безликого среди руин. По завершении превращения покрытый скользкой чешуей паук почувствовал сильный голод и решил утолить его. Первой ему на глаза попалась Малисса.

Очень скоро им обоим предстояло погибнуть вместе с Белатисом, но последние минуты жизни принцессы, заживо пожираемой существом, на которое она возлагала такие большие надежды, показались ей вечностью…

VII

Теперь Уланти мог наблюдать за приближением «Убийцы Планет» и его флота без помощи приборов. Сквозь линзу бронестекла иллюминатора он следил за судами сил Хаоса, кружившими над Белатисом, словно стая стервятников над издыхающим буйволом. Среди них был и «Убийца Планет». Уланти изучал особенности его конструкции, с ужасом прикидывая, на что способен этот чудовищный корабль.

«Убийца Планет» не походил ни на один корабль, виденный лейтенантом ранее. Его главное оружие состояло из тонких, как иглы дикобраза, шипов, торчащих из корпуса, и без того ощетинившегося артиллерийскими батареями, трубами торпедных аппаратов и башнями с энергетическими орудиями. Между шипами сверкали энергетические разряды, — вероятно, разряжались перегруженные конденсаторы. А может, это было что-то иное, о чем Уланти вообще не имел ни малейшего представления. Кроме того, лейтенант заметил, что сопровождающие «Убийцу Планет» вражеские корабли держатся от него на почтительном расстоянии. Случайного разряда между его шипами хватило бы, чтобы разрушить вакуумные щиты крейсера или испепелить эсминец.

Само существование «Убийцы Планет» являлось страшной угрозой устоявшемуся порядку Империума. Поговаривали, что такую колоссальную энергию не обуздать с помощью обычной техники и в строительстве флагмана Абаддона приняли участие силы варпа. Вместе с Уланти «Убийцу Планет» внимательно изучал целый отряд техножрецов во главе с магосом Кастаборасом. Ни один имперский корабль еще не подлетал к «Убийце Планет» так близко, как «Махариус», и собранные сейчас сведения вызовут живейший интерес у командования Боевым флотом Готического Сектора.

«Если, конечно, нам удастся эти сведения доставить!» — подумал Уланти, глядя на несущиеся к «Махариусу» крейсеры противника, сопровождаемые эскортными кораблями. Сквозь иллюминатор Уланти видел, как с одного из вражеских крейсеров стартуют штурмовики.

— К нам идут три крейсера; — доложил вахтенный офицер Бротон Стайер. — Самый крупный из них — «Сцилла», два других — чуть поменьше. Это «Кали» и «Прокаженный». — Наш старый знакомый по Гелии, — криво усмехнулся Найдер.

— Наверное, решил с нами поквитаться, — процедил сквозь зубы Уланти.

Мониторы на мостике показывали, что «Прокаженный» отошел в сторону от двух других крейсеров и направился к Белатису, чтобы гравитационное поле планеты швырнуло его, как из катапульты, в сторону «Махариуса». При этом совсем недалеко маневрировал остальной флот сил Хаоса и сам «Убийца Планет». «Махариус» и «Суровое Воздаяние» вышли победителями из предыдущей стычки, но теперь им нельзя медлить. Иначе объединенные силы кораблей Абаддона их просто раздавят!

На капитанском мостике «Махариуса» все это прекрасно понимали.

— Господин Найдер!

— Челноки уже взлетели, — не дожидаясь вопроса, доложил офицер. — Они доберутся к нам через двадцать минут. И тогда начнется самое сложное, — кивнув на дисплей, добавил Найдер. — Посмотрите, сколько у них истребителей!..

— Мы не тронемся с места до прибытия челноков. Прикажите вашим пилотам стартовать!

Отдавая приказ, Уланти понимал — многие из них никогда не вернутся на «Махариус».

Кетер бросил машину на крыло, отправил всю лишнюю энергию к носовым щитам и помчался прямо на вражеский истребитель. Обе машины открыли огонь практически одновременно. Пронзившие космическое пространство многоцветные лазерные лучи пробили щиты и продырявили броню фюзеляжей. В последний момент Кетер свернул в сторону, избежав лобового столкновения с вражеской машиной, а затем развернулся почти на месте, чтобы зайти ей в хвост. Охваченный азартом боя пилот не обращал внимания на красные руны, тревожно сигналившие о недопустимых перегрузках.

Вражеский истребитель мчался к имперским бомбардировщикам, оставляя за собой энергетический след из пробитого фюзеляжа. От него все еще отлетали кусочки расплавленной лазером брони. Поймав врага в прицел, Кетер выпустил самонаводящуюся ракету, помчавшуюся к цели по оставленному следу. Через несколько секунд истребитель взорвался, так и не успев выйти на дистанцию огня.

Разворачивая машину, Кетер почувствовал, что она не очень хорошо его слушается.

— В чем дело, Мането? — спросил он по внутренней связи сидящего за его спиной штурмана и бортстрелка в одном лице.

— Повреждены генераторы питания лазерных пушек на правом крыле. Мы теряем энергию, но это не так страшно, как кажется. Я могу перенаправить на эти пушки энергию главных двигателей или щитов. В любом случае, наши шансы вернуться на базу существенно снизятся. Кроме того, в носовой части фюзеляжа нам расплавили почти всю броню, и нас теперь можно сбить из рогатки. А в остальном — все просто прекрасно!

Кетер усмехнулся. Ему повезло, у его техножреца отличное чувство юмора.

Изучив тактический дисплей, Кетер убедился в том, что эскадрильи «Шторм» и «Шершень» прорвались сквозь передовой заслон истребителей противника, сбив четырнадцать вражеских машин и потеряв девять своих. Бортстрелки имперских штурмовиков радостно сообщали о том, что сбили три вражеских истребителя. Теперь штурмовики могли беспрепятственно атаковать дивизион эсминцев.

Тем временем к «Махариусу» стремительно приближался гораздо более опасный противник — крейсер.

На расстоянии нескольких тысяч километров Кетер заметил большую группу истребителей, взявших курс прямо на «Махариус» и «Суровое Воздаяние». По колебаниям энергетического излучения двигателей этих машин можно было предположить, что они нарочно не дают своим двигателям работать равномерно. Скорее всего, они маскируют присутствие летящих в их гуще более крупных и мощных штурмовиков! Внезапно группа истребителей распалась на три части. Одни, среди которых теперь стали хорошо видны нагруженные ракетами штурмовики, летели прежним курсом. Другие повернули, с явным намерением атаковать эскадрилью «Торнадо», прикрывающую беззащитные челноки. А третьи вознамерились перехватить штурмовики, сопровождаемые Кетером.

Выругавшись, пилот вызвал командира эскадрильи «Шершень», но не успел он сказать и слова, как ему ответили:

— Мы всё видим, идите к ним на помощь. Мы и без вас справимся!

— С вас причитается. Мы ведь уступаем вам наши награды! — по традиции пошутил Кетер, хотя прекрасно понимал, что теперь эскадрилье «Шершень» придется в одиночку отвлекать на себя ураганный огонь вражеских кораблей.

Впрочем, его соединению придется не легче. У него осталось всего десять «Фурий», и некоторые из них, включая его собственную, уже повреждены. У противника же в два раза больше истребителей — исправных, несущих полный боезапас и положенное количество энергии… Куда же девался этот Зелот Зен?! Почему он пропал именно сейчас, когда больше всего нужен?!

Зен осторожно попятился, сжимая в руке лазерный пистолет. Он старался разглядеть шипящее чудовище, охотившееся за ним в наполненном паром полумраке машинного отделения, расположенного под плазменными реакторами. Казалось, прошло не несколько минут, а целые часы с того момента, как он услышал душераздирающие вопли, заглушившие даже непрерывную канонаду. Зен выбрался из лабиринта опутанных трубами коридоров и очутился в помещении с искореженными машинами и грудой растерзанных тел механиков и техножрецов. Неужели битва со зловонным демоном длится лишь несколько минут?!

Зен понятия не имел, для чего предназначено это машинное отделение и что представляют собой странные агрегаты. Он не сомневался лишь в одном: они очень важны для работы огромных плазменных реакторов. Чудовище не теряло даром времени, ломая приборы, отрывая от стен трубы и круша пульты управления с такой же легкостью, как и человеческие тела. В ответ на причиненные чудовищем разрушения зазвучал аварийный сигнал. Но разве его услышат в грохоте боя и в вое сирен?! Вряд ли кто-нибудь наверху обратит внимание на еще одну лампочку, вспыхнувшую на пульте капитанского мостика. Нет, помощи ждать неоткуда!

Зен не стал ломать голову над вопросом, как зловонное чудовище попало на корабль. Он думал о том, что перед ним — воплощение зла, враг, уничтожению которого он посвятил всю свою жизнь на службе Императору. Ни секунды не колеблясь, Рет поднял лазерный пистолет и выстрелил в чудовище. Лазерный луч снес тому почти всю морду. Тварь злобно зашипела, и на костях ее черепа тут же стала нарастать новая кожа. Зен еще несколько раз выстрелил в чудовище и наконец, добился своего. Тварь перестала ломать оборудование и начала охотиться за ним в лабиринте трубопроводов и агрегатов, занимавших большую часть машинного отделения.

Мерзкое создание где-то рядом! От его смрада трудно дышать!

Рет увидел среди труб отблески слабого света. Выход! Бросившись бегом на свет, Зен постарался увлечь за собой чудовище, стреляя наугад в темноту. Снова раздалось злобное завывание. Наверное, Зен попал… Он повернул за угол и увидел, что через несколько шагов коридор заканчивается глухой переборкой…

В тупике было очень жарко. Капли конденсата падали на раскаленные трубы, шипели и испарялись. Судя по всему, чудовище неплохо постаралось. Все трубы были раскалены докрасна. Теплоизоляционный материал на переборках рядом с ними уже начал тлеть.

Зен почувствовал его спиной. Чудовище показалось в коридоре и тут же бросилось на свою жертву. Рет едва успел поставить лазерный пистолет на предельную мощность и выстрелить в одну из труб прямо над мерзкой тварью.

В тупик хлынула раскаленная плазма. Через долю секунды Зен потерял зрение от ослепительной вспышки и невыносимого жара. Он успел увидеть лишь светящуюся фигуру в древних доспехах, спешившую к нему с распростертыми объятиями. С чувством выполненного долга Зен отдался на милость огня…

На капитанском мостике один из сотен младших техножрецов, соединенных с мощнейшими и очень древними банками данных «Махариуса», получил сообщение о повреждениях во вспомогательном машинном отделении под плазменными реакторами. Повреждения не были очень серьезными. Они затрагивали одну из систем вывода избыточной энергии, которую сбрасывали в космос через клапаны в обшивке корабля. Один из отводных трубопроводов лопнул. Пожар скоро погас сам по себе, потому что автоматическая аварийная система тут же отключила поврежденную магистраль, направив лишнюю энергию к другим клапанам. Имелись признаки и более серьезных неполадок в агрегатах, направляющих энергию к генераторам вакуумных щитов. Но и с этой проблемой системы крейсера тоже, кажется, справились.

Техножрец добавил полученную информацию в непрерывно растущий список боевых повреждений «Махариуса», который в данный момент атаковали вражеские штурмовики, и обстреливали батареи кораблей сил Хаоса.

Повреждения под плазменными реакторами не повлияли на боеспособность крейсера, и их устранение не попало в раздел первоочередных работ…

Поднявшиеся с Белатиса челноки, наконец, вскарабкались на орбиту. Там их уже поджидали истребители прикрытия. Из кабины своего челнока Бизантан созерцал величественное зрелище космического сражения. Сверкали огненные стрелы, мелькали разноцветные вспышки, — имперские истребители боролись с вражескими штурмовиками. Впереди уже маячили знакомые очертания «Maхариуса» и «Сурового Воздаяния». Их вакуумные щиты пульсировали под огнем передовых кораблей сил Хаоса. Хорошо помня об участи «Харибды», суда противника держались на почтительном расстоянии от грозных пушек ударного крейсера.

Один из вражеских крейсеров с вытянутым плоским корпусом решил самостоятельно атаковать «Махариус» и ринулся вперед. Вокруг него, как светлячки, закружились яркие точки имперских штурмовиков. Ракеты пробили его броню в нескольких местах, и через пробоины начали вырываться струи раскаленных газов. Судно отклонилось от своего курса и открыло огонь по «Махариусу» из энергетических орудий, одновременно отстреливаясь бортовой артиллерией от назойливых штурмовиков.

Внезапно летевший перед Бизантаном челнок взорвался. Оказалось, что вражеский истребитель проскользнул мимо «Фурий» прикрытия и дал ракетный залп по челноку. Но противнику не дали уйти. Две «Фурии» немедленно бросились в погоню и через несколько секунд расстреляли его из лазерных пушек.

— Поступил сигнал с «Сурового Воздаяния», — сообщил прокуратору второй пилот челнока. — На нем повреждены ангары. Нас возьмет на борт «Махариус».

Бизантан молча кивнул. Ему приходилось подавлять мятежи и бунты, охватившие целые планеты, но сейчас он чувствовал себя маленьким и беспомощным перед лицом бушевавшего сражения. Таких разрушительных битв он еще не видел. Люди и машины сошлись в смертельной схватке в ледяном и беспощадном вакууме, где любой корабль с его многотысячным экипажем мог погибнуть за сотые доли секунды.

Внезапно истребители сопровождения заложили крутой вираж и стремительно скрылись из виду. Космос вокруг челноков наполнился вспышками и ослепительными энергетическими лучами. Бизантан вздрогнул. Сначала он ничего не понял и подумал, что челноки опять попали под обстрел вражеских истребителей, но потом до него дошло, что их прикрывает огнем сам «Махариус». Теперь челноки летели по узкому коридору, все пространство вокруг которого обстреливали энергетические орудия и лазерные пушки имперского крейсера.

В иллюминаторе стремительно рос невероятно высокий щербатый борт «Махариуса». Пилот челнока включил тормозные двигатели, но Бизантану все равно казалось, что они приближаются к огромному, слабо освещенному жерлу ангара на головокружительной скорости. Влетев внутрь, челнок содрогнулся… Его захватило невидимое поле корабля. Затормозив, маленький летательный аппарат почти плавно остановился. Пилот снова взялся за штурвал и направил машину по тоннелю к посадочной площадке. Бизантан перевел дух лишь после того, как челнок, наконец, коснулся палубы крейсера.

— Добро пожаловать на борт «Махариуса», — поприветствовал гостей вахтенный офицер по громкой связи. В его голосе слышалась характерная для флотских легкая ирония, появляющаяся тогда, когда они общались с другими имперскими военными, — Мы рады снова видеть вас у себя, прокуратор!

Шатаясь от усталости, Семпер спустился по трапу. Он ответил на приветствие бравого вахтенного офицера Бротона Стайера и не обратил ни малейшего внимания на отсутствие почетного караула, который должен был встречать командира, вернувшегося на борт своего корабля. Судя по интенсивности атак вражеских истребителей на челноки и непрерывному грохоту корабельной артиллерии, Уланти сейчас было не до церемоний.

— Жду ваших приказаний, господин капитан!

— На мостик! — рявкнул Семпер, вспомнив, как командуют имперским крейсером. — И немедленно передайте господину Уланти, чтобы он отозвал истребители и штурмовики. Мы выходим из боя.

Семпер подумал о последней просьбе умирающего исповедника и оглянулся на израненных, оборванных и голодных беженцев, сползающих по трапам челноков.

— Займитесь размещением этих людей. Проследите за тем, чтобы их накормили горячей пищей, и вызовите к ним корабельного врача, — обращаясь к вахтенному офицеру, добавил Семпер. — Меня проводит на мостик главный старшина.

— Какой главный старшина? — оглядываясь по сторонам, спросил Стайер и удивленно вытаращил глаза, когда капитан указал на Максима Борусу.

— Главный старшина Боруса! Побольше таких бойцов, и мы выиграем эту войну!.. Поздравляю вас с очередным званием. Если нас не уничтожат в ближайшие полчаса, вас ждут официальная церемония и награда за мужество.

— Как прикажете, господин капитан, — ухмыльнулся Максим.

Все отлично складывается! Теперь он главный старшина, а на груди у него заблестит медаль или даже орден! Пусть Боевой флот Готического Сектора отступает! У Максима Борусы на данный момент все в полном порядке!

Уланти напряженно следил за тем, как изрядно потрепанные эскадрильи истребителей и штурмовиков направляются к крейсеру. Их пилоты отважно сражались. Они защитили челноки от истребителей, перехватили штурмовики, летевшие к «Махариусу», отогнали вражеские эсминцы и непрерывно атаковали «Прокаженный». Однако за эти успехи они заплатили большими потерями, и Римус Найдер все больше и больше мрачнел, глядя, как мало машин возвращается на родной корабль.

Командующий Боевым флотом Готического Сектора адмирал Равенсбург называл боевые потери «оплатой счетов космического мясника». Но впервые руководившему сражением лейтенанту Уланти это сравнение было не по душе.

— Где капитан Семпер?

— Поднимается на мостик… — начал было доклад один из младших офицеров, но его слова заглушил возглас сигнальщика:

— Штурмовики противника повернули назад! Вражеские корабли тоже! Они отступают!!!

Не веря своим ушам, старший помощник взглянул на монитор командного пульта. «Махариусу» приходилось несладко, и Уланти уже сомневался в том, что ему удастся уцелеть в этом бою и уйти от вражеской погони. И вот теперь, вместо того чтобы методично добивать отступающие имперские корабли, флот противника внезапно бросился врассыпную, подальше от Белатиса.

Не успел сигнальщик открыть рот, чтобы выкрикнуть новый доклад, как Уланти с ужасом осознал, что именно сейчас произойдет и почему вражеские суда пустились наутек.

— Энергетический всплеск невероятной силы! Даже приборы зашкалило! Клянусь Вандиром, это «Убийца Планет»! Он открыл огонь по Белатису!

На мониторах всех кораблей, находившихся в звездной системе, мельтешили сплошные помехи. «Убийца Планет» обрушил всю мощь своего оружия на Белатис. Энергия его колоссальных излучателей за несколько секунд нагрела атмосферу обреченной планеты. В небе Белатиса забушевал огненный шторм. Первый разряд поразил самый большой океан восточного полушария в двух тысячах километров к юго-западу от Мадины. В небо взлетело хорошо заметное даже из космоса облако пара — мгновенно вскипели и испарились в раскаленной атмосфере миллионы тонн морской воды. Удар расколол дно океана. Оставшаяся в нем вода взмыла вверх и трехкилометровой волной помчалась по экватору Белатиса, затопив два ближайших континента и бесчисленное множество островов.

Техножрецы, управлявшие оружием «Убийцы Планет», не случайно выбрали этот океан для первого удара. Им указала на него дистанционная разведка коры Белатиса. На этот же океан указывали и все демонические оракулы. На его дне кора планеты была особенно тонкой и подвижной. Удар колоссальной силы расколол ее, вызвав ряд землетрясений, пробудил ото сна давно погасшие вулканы и породил множество новых, вылезавших теперь из-под земли, как грибы. Колебания коры Белатиса распространялись очень быстро и вызвали огромные разрушения на другом полушарии планеты еще до того, как туда добрался огненный шторм и докатилась чудовищная волна.

Тем временем «Убийца Планет» продолжал стрелять в образовавшуюся стокилометровую трещину в коре планеты. Смертоносная энергия проникла к расплавленному ядру Белатиса.

Прятавшиеся в развалинах Мадины хаоситы с недоумением разглядывали зарево, возникшее на далеком горизонте. Оно становилось все ярче и наконец, вспыхнуло ослепительным пламенем. Под землей раздался зловещий гул, и остатки зданий начали рушиться прямо на головы еретиков. Одни из них молили о спасении темных богов Хаоса. Другие раскаялись и умоляли Императора о прощении. Но боги им не внимали…

Через каких-то двадцать минут после первого удара Белатис развалился на куски. На борту «Убийцы Планет» ликующие техножрецы отпраздновали победу, принеся пятьсот отборных рабов в жертву демоническим силам, заключенным в чудовищной пушке их гигантского корабля.

Ходили слухи о том, что Абаддон Осквернитель остался весьма доволен. Пока уничтожение Белатиса можно было считать самой удачной операцией с участием «Убийцы Планет». Возрадовавшиеся техножрецы принесли в жертву еще пятьсот рабов, чтобы отпраздновать благодушное настроение своего повелителя и прочесть будущее по внутренностям еще живых жертв. Гадание сулило дальнейшие успехи. До конца войны «Убийца Планет» уничтожит еще множество вражеских миров!

VIII

«Прокаженного» не коснулись удары гравитационных волн погибающего Белатиса. Его вакуумные щиты отразили языки пылающей магмы, но на корпус обрушился град раскаленных метеоров, усугубивших повреждения, нанесенные крейсеру ракетами вражеских штурмовиков.

— Убрать! — Буль Сирл протянул изъеденную проказой руку, указывая на останки старшего помощника, которые валялись в луже крови посреди капитанского мостика.

Два космодесантника Хаоса поспешили утащить раздавленный труп. Сирл сверлил глазами остальных членов экипажа, ожидая, осмелится ли кто-нибудь еще перечить капитану.

— Нам помогает сам Дедушка Нургл! — заявил Буль Сирл. — Мы выполним его волю, а он сохранит нас, пока всякие слабаки пляшут под дудку выскочки Абаддона!

Капитан «Прокаженного» кивнул на измазанный слизью иллюминатор, за которым виднелись силуэты кораблей сил Хаоса и огромный корпус «Убийцы Планет». Преследование имперских судов продолжал только «Прокаженный». Сирл не побоялся града обломков, разлетающихся от развалившейся планеты. И теперь самое страшное позади. Теперь перед «Прокаженным» лишь открытый космос!

— Ну, что я вам говорил?! Дедушка Нургл спас нас. А мы отблагодарим его и отомстим за гибель «Тлетворного»!

Прямо по курсу Буль Сирл видел две светящиеся точки. Имперские корабли! Оба пострадали в бою, и оба хотят унести ноги от «Убийцы Планет»! Трусливые командиры Абаддона не выказали ни малейшего желания преследовать беглецов. Впрочем, Буля Сирла это совершенно не расстраивало. Он желал самолично уничтожить «Махариус». Даже получив серьезные повреждения, «Прокаженный» мог двигаться достаточно быстро.

Жаль, что погибло и второе чадо капитана, отправленное им на борт «Махариуса». Впрочем, теперь это уже не важно…

— Носовые батареи — к бою! — приказал Сирл, поудобнее устраивая свою гниющую тушу в капитанском кресле из человеческих костей. — Открывайте огонь, как только цель окажется на дистанции стрельбы!

«Махариус» содрогнулся от очередного попадания в корму.

— Пятый двигатель. Неполадки в системе охлаждения. Совокупная мощность двигателей упала на треть, — бесстрастным голосом доложил сервитор, не отдающий себе отчета в том, что только что вынес «Махариусу» смертный приговор.

Семпер и Уланти невесело переглянулись. Проклятый вражеский крейсер, несмотря ни на что, висит на хвосте, методично расстреливая двигатели «Махариуса». Если так пойдет и дальше, через несколько минут имперский крейсер вообще остановится!

«Махариус» и «Суровое Воздаяние» оказались в очень тяжелом положении. Если не изменят курс, им не удастся уйти от быстроходного вражеского судна. Если же они попробуют развернуться к противнику носом, тот успеет открыть огонь своими мощнейшими бортовыми батареями и почти наверняка уничтожит оба крейсера.

«Суровое Воздаяние» лишился орудийных палуб правого борта, а на «Махариусе» почти не осталось боеспособных штурмовиков. При таком положении дел ни одному, ни другому не победить в схватке с вражеским крейсером.

— Как прикажете поступить? — пробормотал Уланти. Нужно было спешно что-то предпринять.

— Приготовиться к повороту. Встаем к противнику правым бортом. Там у нас, кажется, уцелели кое-какие орудия!.. Свяжитесь с «Суровым Воздаянием» и пожелайте ему удачи. Прикажите им немедленно покинуть эту звездную систему. Обоим кораблям погибать ни к чему, а мы задержим противника. Он ведь охотится за нами, а не…

Молча кивнув, Уланти уже повернулся, чтобы отдать приказания, но тут прозвучал возглас сигнальщика:

— Цель прямо по курсу! Боевой корабль. Он только что включил свои энергетические системы!

— Что за корабль? — взревел Семпер, проклиная себя за то, что позволил силам Хаоса заманить себя в ловушку.

Какое-то судно обошло их с фланга и отрезало путь к отступлению. Теперь не спастись даже «Суровому Воздаянию»!

— Какая неожиданная, но приятная встреча! — прохрипел по открытому каналу связи Эрвин Рамас…

«Дракенфельс» дрейфовал в космическом пространстве с выключенными двигателями, ожидая своего часа. Наконец терпение его экипажа было вознаграждено. Вновь включив двигатели, имперский крейсер полным ходом ринулся на врага.

— Вижу цель! — доложил артиллерийский офицер.

— Торпедный залп! — радостно скомандовал Рамас.

Ювелирно наведенные на цель торпеды пронеслись плотным строем между «Махариусом» и «Суровым Воздаянием».

Буль Сирл еще не оправился от удивления при виде невесть откуда взявшегося третьего имперского крейсера, а ему уже доложили о торпедах…

Прекрасно понимая, что на «Махариусе» почти не осталось штурмовиков, Сирл давно перевел всех артиллеристов на дальнобойные батареи.

Теперь сбивать торпеды было некому!

Нос «Прокаженного» разлетелся на куски. Вторая торпеда поразила верхнюю часть командной рубки. Полопались энергопроводы. Раскаленная плазма хлынула в отсеки. Остановились двигатели крейсера. «Прокаженный» стал неуправляем, и его засосало в гравитационный колодец, оставшийся на месте разрушенного Белатиса. В этом колодце судно могло разбиться в лепешку о любой из крупных кусков развалившейся планеты или вечно летать среди ее обломков.

В результате попадания торпеды в командную рубку Буля Сирла придавило обрушившейся переборкой. Его обрюзгшее тело лопнуло из-за стремительной декомпрессии, но многочисленные мутации не дали ему умереть сразу. Он понимал, что может корчиться в страшных муках еще много месяцев, пока его организм питается спорами, прорастающими на поверхности его гниющего тела. Отплевываясь слизью, Сирл беззвучно просил Дедушку Нургла о быстрой смерти, но Повелитель Распада не подал и виду, что слышит его мольбы.

Через несколько часов после окончания битвы аварийные команды «Махариуса» приступили к устранению повреждений. Они чинили то, что могли починить, относили в лазарет раненых. Корабельные проповедники быстро бормотали над убитыми заупокойные молитвы, и тела улетали в космос через распахнутые люки воздушных шлюзов. Туда же отправляли и обломки.

Одна из аварийных команд наводила порядок в машинном отделении под одним из плазменных реакторов. Помещение и все, кто в нем находился, были уничтожены пожаром. Других повреждений в этой части судна обнаружено не было, но матросы из аварийной команды привыкли не забивать себе голову лишними вопросами.

— Смотри! Один еще жив!

Матросы недоверчиво уставились на один из обугленных трупов. У него сгорели волосы и вся кожа на лице. Как ни странно, на этом человеке было надето нечто напоминающее летный комбинезон, сплавившийся с телом несчастного. Все знаки различия и надписи тоже расплавились. Рядом валялась груда спекшихся костей, слишком большая для скелета одного человека. Аварийная команда не поняла, что это было, но инстинктивно обошла кости стороной.

Заметив, что изуродованное тело все-таки дернулось, один из матросов потянулся к голенищу сапога за ножом.

— Давай его лучше прикончим. Вряд ли он захочет жить. А наши костоправы вполне могут выкинуть его живым из шлюза вместе с трупами…

— Нет. Не трогай его, — запротестовал второй — добросердечный молодой человек, воспитанный в благоговейном страхе перед Императором.

Что-то поразило его в обгоревшем человеке. Юноша наклонился к нему, осторожно взял его за изуродованную руку и прошептал прямо на ухо:

— Не бойся! Мы отнесем тебя в лазарет! Врачи поставят тебя на ноги!

Незнакомец застонал и что-то пробормотал безгубым ртом.

— Что он там хрипит?

— Не понимаю. Какой-то бред. Что-то про ангелов и мстителей. Наверное, у него полностью съехала крыша…

Вслед за «Суровым Воздаянием» и «Дракенфельсом» «Махариус» шел к точке перехода в варп. Прямо по курсу царил непроглядный мрак космоса, из которого доносились переговоры ушедшего далеко вперед конвоя. За кормой крейсера постепенно угасало красное зарево, все еще светившееся на месте разрушенного Белатиса. Со временем осколки планеты сформируют пояс астероидов вокруг местного светила, а имперские астрографы отметят на своих картах этот мир как навсегда утраченный для Империума.

Семпер, Уланти и Бизантан стояли у иллюминатора и молча смотрели на обломки исчезнувшего мира, некогда населенного сотнями подданных Императора.

Семпер переоделся в чистый мундир. На боку у него вместо привычной сабли теперь висел тяжелый цепной меч, штатное оружие имперских гвардейцев.

— Мне подарил его отважный боец и верный слуга Императора, — объяснил капитан, поймав вопросительный взгляд лейтенанта. — Это память о друге и данном ему обещании.

Взглянув на меч, Бизантан сразу узнал его и тоже вспомнил человека, которому принадлежало оружие.

— Что же вы ему обещали? — спросил он, догадываясь, что и сам совсем недавно дал этому человеку то же обещание.

В последний раз взглянув на зарево за кормой, Семпер приказал готовиться к переходу в варп и закрыть иллюминаторы бронещитами.

— Я обещал ему, что мы больше не будем отступать, жертвуя целыми мирами и ни в чем не повинными жителями. Я обещал, что мы наконец-то вступим с противником в бой, — сжав рукоятку меча, добавил Семпер, — и погоним его поганой метлой прочь за пределы Империума!

Уланти и Бизантан молча кивнули. За их спинами с лязгом опустились бронещиты, скрыв осколки планеты Белатис.

Эпилог

В отсеке «Убийцы Планет» Абаддон Осквернитель с удовлетворением поглядывал на огромную трехмерную карту, следя за тем, как кувыркаются в пространстве куски Белатиса. Сегодня Осквернитель был доволен, но более внимательное изучение карты его немного насторожило.

Он начал рассматривать окраину звездной системы. Один из его адъютантов выкрикнул хриплую команду, и техножрецы, кое-как научившиеся управлять загадочной картой, принялись увеличивать то место, на которое упал взор их повелителя. Изображение дрогнуло, изменилось и показало, наконец, корабли, стремящиеся к точке перехода. Глядя на имперский конвой, Абаддон нахмурился. Как посмели эти людишки избежать уготованной им участи?!

Внимание Осквернителя привлек неуклюжий потрепанный крейсер, замыкающий строй. Абаддона посетило смутное предчувствие того, что этому кораблю предстоит сыграть решающую роль в грядущих событиях, но в раздражении он отогнал эти мысли. При чем тут какой-то ничтожный корабль?! Что значит этот жалкий конвой, и даже грязная планета, которую он уничтожил, в сравнении с тем, что уготовано Вселенной!

— Покажите! — приказал Осквернитель, и карта вновь переменилась, засверкав огнями всех светил Готического Сектора. Разглядывая шесть ярких точек, Осквернитель одними губами шептал: — Фулярис! Анвил-206! Фир! Ребо! Шиндельгейст! Бригия!..

Шесть звездных систем, хранящих древнее наследие давно исчезнувших цивилизаций! Выстроившие там свои крепости людишки даже не подозревают, какая колоссальная сила скрыта прямо у них под ногами. Они ползают по этим планетам, словно муравьи по броне танков. И не понимают, чем владеют!

Почувствовав рядом движение, Абаддон резко развернулся.

— Повелитель! — Адъютант согнулся в подобострастном поклоне. — Корабли нашего флота выстроились в походный порядок и ждут приказа выступать.

Абаддон задумался. «Убийца Планет» продемонстрировал свои возможности во всей красе. Противник в ужасе ждет, по какому миру будет нанесен следующий удар, но не понимает истинной цели этих атак. Пожалуй, стоит приоткрыть завесу тайны.

Враг думает, что Абаддон хочет захватить несколько систем Готического Сектора. Что же он скажет, когда к ногам Осквернителя падут шесть крепостей, где скрыто нечто, способное поработить весь Империум Человечества?

— Приказываю идти к Чернокаменной Крепости на Ребо V! — проговорил Абаддон.

Хорус повелел: «Пусть Галактика горит огнем!», и очень скоро его приказание будет исполнено.

Перекрёсток судеб

Часть 1 Заговоры

Пролог

Пылающий Бог неподвижно восседал на раскаленном троне. В его венах бился пульс окружающей жизни. По меркам смертных, Бог просидел на троне целую вечность, вспоминая прошедшие битвы и думая о предстоящих. Мысли его показались бы бездонными даже величайшим из мудрецов окружавшего его народа. В бескрайней Вселенной дремали и другие пылающие боги — частицы породившего их Творца. Они размышляли в такт пульсу своих миров. Жаль, что их осталось так мало! Раньше миров было много, и Пылающий Бог еще помнил, как их обитатели властвовали во Вселенной. Он помнил времена славы своего народа, некогда умевшего преображать целые миры и вплотную приблизившегося к разгадке тайны времени и пространства. Жаль, что все это в прошлом! А что теперь?.. Остатки некогда могучей расы, разбросанные по Вселенной, словно листья порывом ветра, тщатся остановить напор Сил Зла, грозящих поглотить все и вся. Однако Пылающий Бог знал, что враг бессилен, пока он и другие божественные воители стоят на защите своего народа.

Уже не один десяток лет Пылающий Бог постепенно пробуждался от грохота войны, бушующей среди звезд. Войны были и будут всегда! Пылающий Бог знал, что молодые, низшие расы не могут без них существовать, но эта война почему-то не оставляла его равнодушным. До него доносился звон кости духа, певшей о битвах мон-кеи, поклоняющихся своему полумертвому богу, и родственных им прислужников самого Великого Отвращения. И пение это не давало Пылающему Богу спать…

Обратившись за ответами в будущее, Пылающий Бог узнал, что вскоре — впервые за много тысяч лет — ему предстоит вмешаться в борьбу смертных. Куда девался прежний покой его снов? Бог узрел Перекресток Судеб, заслонивший от него будущее, невидимое теперь даже его проницательному взору. Все смешалось на этом перекрестке, и даже почти всеведущий Пылающий Бог уже не знал, что ждет его впереди.

Впервые за бесчисленные тысячелетия Пылающий Бог испытал нечто сродни страху, который тут же распространился через кость духа на весь мир, в котором он обитал. Косточка усилила и передала его волнение и в другие миры, дрейфующие в вечном мраке Вселенной. Ощутив беспокойство Бога, давно разбросанный по закоулкам Галактики народ взволновался, как вода, возмущенная брошенным в озеро камнем.

В ответ на ярость, закипавшую в жилах Пылающего Бога, обитатели ближайших миров начали браться за оружие.

Древнее сердце забилось сильнее, по конечностям разлилось пламя. Он пришел в движение, сбросив тысячелетний сон. Пылающий Бог пробудился, и теперь гнев его будет страшен…

Глава 1

Порожденное варпом существо пытали бесконечной изощреннейшей пыткой, на какую способны только самые опытные инквизиторы. Вот уже шесть дней подряд, сменяя друг друга, они причиняли живой плоти адские муки, невообразимые простым подданным Императора. Но что бы они ни делали, к каким бы зверствам ни прибегали, инквизиторы не могли ни убить гнусную тварь, ни заставить ее выдать секреты, принесенные из варпа.

Существо поместили в бункер с адамантиевыми стенами, располагавшийся на глубине трехсот метров под землей, и сковали пустотным щитом. Вопли, хрипы и истошный визг твари не проникали за пределы камеры и, тем более, сквозь слои бронированного пластика и адамантиевые экраны, установленные вокруг самого нижнего и самого секретного уровня цитадели Священной Инквизиции. Однако стоны истязуемого каким-то сверхъестественным образом отдавались беззвучным эхом в головах всех находившихся в крепости. Лишь единицы знали о пленнике. И эти немногие поклялись сохранять молчание, но почему-то присутствие существа ощущали все.

В камерах на верхних уровнях то и дело вспыхивали кровавые потасовки, некоторые заключенные накладывали на себя руки. Хорст понимал, что на их поведение оказывают влияние волны страха, поднимающиеся из недр цитадели, с того уровня, где пытали существо. Ведь близость к нему тревожила и пугала даже самых опытных инквизиторов.

Присутствие этой твари оказало и вовсе неожиданное действие на душу, по крайней мере, одного из невольных «гостей» цитадели Инквизиции. Два дня назад стража прибежала на истошные вопли и бессвязные мольбы, доносившиеся из камеры Джорджо Нефериса, арестованного Ордо Еретикус и известного как «расчленитель из Бергамо».

Вплоть до нынешнего момента этот хирург-садист упорно молчал, упиваясь своей страшной славой, распространившейся по всей планете. На требования следователей сообщить о местонахождении фрагментов тел его многочисленных жертв он отвечал лишь издевательскими ухмылками.

И вот теперь человек, наводивший ужас на трущобы Бергамо — третьего по величине города одного из миров Готического Сектора, именующегося Стиксом, — ощутил присутствие существа, истязаемого где-то глубоко под землей, и, кажется, понял, что такое настоящее зло. Он корчился на полу исповедальни и умолял сурового служителя Экклезиархии о прощении, перемежая мольбы признаниями в бесконечных злодеяниях.

Количество жертв, замученных им на протяжении столетия, удивило видавших виды инквизиторов, не ожидавших такого размаха даже от этого закоренелого злодея.

Хорст не сомневался в том, что, когда расчленитель закончит свою исповедь, в архив можно будет отправить сотни не раскрытых до сего дня дел, папки с которыми занимали несколько комнат, а родные и близкие убитых получат хоть какое-то утешение. На данный момент Джорджо Неферис успел признаться в убийстве тысячи двухсот человек. Но, судя по всему, количество жертв раскаявшегося еретика, по меньшей мере, в два раза превышало это число.

Конечно, Хорст понимал, что казнь одного маньяка вряд ли кого-нибудь по-настоящему удовлетворит. В лучшем случае ликовать будет все население Стикса. Но чего стоит эта радость на фоне бурных событий, разворачивающихся по всему Готическому Сектору?! Именно из-за них Хорст и прилетел сюда, хотя в этой части Империума его ждали более серьезные и неотложные дела.

К выполнению нынешнего задания Хорст приступил одиннадцать лет назад. Великие Магистры Инквизиции направили его в Готический Сектор, узнав, что в Оке Ужаса затевается нечто страшное и о планах Осквернителя выступить в новый Черный Крестовый Поход против Империума.

Выйдя из лифта, Хорст направился к усиленной адамантием, испещренной рунами двери. Он вспоминал о том, что ему уже пришлось пережить, выполняя это задание. Точнее, он вспоминал путь, приведший его в этот коридор…

Девять лет назад небо над планетой под названием Чистилище затянула плотная пелена едкого черного дыма. Темнота окутала руины и почти скрыла от глаз картины ужасающих разрушений. Хорст уже не раз видел подобное на других мирах многострадального Готического Сектора. Теперь с замиранием сердца он думал о том, что это не рядовая вылазка сил Хаоса, в последние годы не оставлявших в покое эти места. Случившееся предвещает нечто более страшное.

Обуреваемый недобрыми предчувствиями, Хорст карабкался по обугленным камням и спекшейся земле к вершине огромной воронки. Остальные члены его команды уже были наверху.

На орбите висела небольшая флотилия спасательных и боевых кораблей, собранная из разных подразделений имперского Военно-космического флота, но непосредственное изучение пораженных участков поверхности планеты поручили Инквизиции. Хорст установил пятисоткилометровую запретную зону вокруг места трагедии. То, что там находилось, или следы того, что могло находиться там раньше, имели право видеть лишь самые верные слуги Императора.

Вместе с остальными Хорст смотрел на дно глубокой дымящейся воронки. Взглянув на карту, возникшую на дисплее информационного планшета, он с ужасом понял, что начинают подтверждаться самые невероятные его предположения. Всего лишь несколько дней назад на месте двенадцатикилометровой воронки, все еще заполненной раскаленными газами и расплавленной горной породой, находилась прекрасно защищенная база имперских вооруженных сил. Здесь нашли смерть несколько тысяч имперских гвардейцев, сотни жрецов Адептус Механикус и многочисленные представители департаментов правительства Империума.

В ходе молниеносного вражеского рейда в других районах планеты также были уничтожены многие поселения и аванпосты имперских вооруженных сил. Однако главной целью нападения стала именно эта база.

Взглянув вниз, инквизитор рассмотрел сквозь облака горящей серы гигантские отметины, образовавшиеся на отвесных краях кратера. Вне всякого сомнения, это — последствия удара мощнейшего луча концентрированной энергии, уничтожившего крепость, испепелившего грунт, на котором она стояла, и даже проникшего в скальную породу.

Хорст прикинул, смог бы один корабль нанести такой мощный удар, а если нет, сколько для этого понадобилось бы кораблей. Инквизитор одновременно и поражался силе удара и ужасался ей. Потом ему в голову пришла другая тревожная мысль.

А что, если планету атаковала не эскадра космических кораблей? Что, если Абаддон Осквернитель применил какое-то новое, доселе неведомое оружие?!

Тряхнув головой, Хорст попытался прогнать эти неприятные мысли. Произошедшее и без того могло иметь пренеприятнейшие последствия. А уж если в руки самого заклятого и беспощадного врага человечества попало чудо-оружие, способное разносить на куски целые планеты…

Еще раз взглянув на дно кратера, Хорст стал изучать руны, появившиеся на дисплее информационного планшета. На поверхность планеты обрушился колоссальный поток энергии, однако им управляли с потрясающей точностью. Сначала энергия испепелила верхний слой почвы. Потом ее поток сконцентрировали таким образом, что он за доли секунды пробурил плотную скальную породу и устремился еще глубже, словно что-то искал.

Что именно? Пожалуй, Хорст уже знал ответ на этот вопрос.

— Глубина кратера составляет около восемнадцати километров, — доложил Мономах, заняв свое обычное место за левым плечом инквизитора. — Вниз уже отправлены дроны-сервиторы. Понадобится некоторое время, чтобы все тщательно осмотреть. Кроме того, на точность полученных данных повлияют волны остаточной энергии и излучение от залежей местных руд. Вряд ли мы сразу сможем понять, что там находится или находилось раньше.

— И что дальше?! — рявкнул Хорст, мысленно проклиная неистребимую привычку техножрецов переходить к делу лишь после бесконечных предисловий.

Мономах застучал по рунам на медной панели своего древнего информационного планшета, отвлекаясь лишь на беззвучные переговоры с другими техножрецами и их механическими помощниками, находящимися на поверхности Чистилища или на борту стоявшего на орбите корабля Инквизиции.

— Мы уже обнаружили признаки псионического излучения явно чужеродного происхождения. Скорее всего, оно исходит со дна кратера. Сейчас это излучение начинает угасать…

— Что это может быть? — спросил Хорст, хотя и знал, что техножрецы используют древние аналитические методы, оперируют только конкретными данными, фактами и цифрами и с крайним неодобрением относятся к любым догадкам. Впрочем, Мономах отличался от большинства своих собратьев способностью делать обоснованные предположения, за что Хорст его особо ценил.

— У меня есть все основания полагать, что до самого недавнего времени в месте, где мы сейчас с вами находимся, скрывался ксеноартефакт, известный под названием Рука Тьмы…

Под сапогами Хорста хрустели обломки костей. Звук этот, напоминавший треск лазерного оружия, был особенно хорошо слышен в неподвижной тишине, повисшей над Орном. Взглянув под ноги, инквизитор подумал, что эти маленькие раздробленные скелетики похожи на останки детей. Впрочем, он знал, что это не так.

Осмотревшись по сторонам, Хорст не увидел на земле ничего, кроме бесконечного ковра из костей. На горизонте возвышалось множество пирамид, сложенных из черепов. Они были хорошо видны на фоне чада кремационных ям, продолжавших дымить даже спустя неделю после того, как безжалостные легионы Абаддона покинули эту планету.

За спиной Хорста послышался хруст. Обернувшись, он увидел Мономаха, брезгливо подбиравшего полы своего позолоченного одеяния.

— Сколько их было? — спросил инквизитор.

По обыкновению, Мономах ответил лишь через несколько секунд, в течение которых под металлическими пластинами черепа техножреца жужжали сложные информационные системы. Кроме их жужжания, тишину в этом страшном месте нарушал лишь свист дронов-сервиторов, курсировавших над гигантским кладбищем ратлингов. Они делали видеозапись для секретных архивов Инквизиции. Впрочем, часть этих записей — после соответствующей обработки — будет продемонстрирована гражданам Империума…

— Только здесь погибло три или четыре миллиона, — проговорил Мономах монотонным механическим голосом, словно речь шла не о зверски умерщвленных разумных существах, а о муравьях. — С орбиты зафиксировано еще двенадцать мест такой же массовой гибели обитателей Орна. А еще в шестидесяти жертв было чуть меньше.

Что-то буркнув себе под нос, Хорст устало провел по лицу ладонью. Лично его не очень умиляли эти недочеловечки, именуемые в просторечии «крысятами», но Орн входил в состав Империума, и его население являлось частью божественного замысла Императора. Хорст сожалел о смерти такого количества ратлингов, как жалел бы о гибели множества любых других верных подданных Его Божественного Величества.

Большинство ратлингов проживали именно на этой планете. Возможно, их численность никогда больше не поднимется до того уровня, на котором находилась до вражеского удара.

Затем Хорст хладнокровно подумал о том, что на протяжении жизни нескольких следующих поколений ратлингов Имперской Гвардии придется искать себе других квартирмейстеров и снайперов.

Инквизитор стоял на том месте, где раньше располагалась главная площадь городка, именовавшегося Сэмстоном. Однако окружавшие Хорста бесформенные обугленные руины отнюдь не напоминали развалин центрального квартала. Инквизитор никогда раньше не бывал на Орне, но видел множество подобных поселений, разбросанных по всем уголкам Империума. Он легко мог представить себе, на что все это походило раньше.

Вон там наверняка находилось здание местного Администратума. Напротив же, несомненно, возвышался не менее величественный храм, посвященный той божественной ипостаси Императора, которой ратлингам было разрешено поклоняться. Вокруг площади стояли дома местных торговых и промышленных учреждений. Ратлинги вообще были предприимчивой и трудолюбивой расой…

Но все погибло за несколько часов, когда взор Осквернителя пал на эту тихую и ничем не примечательную захолустную планету, витавшую на задворках Империума, вдалеке от линии фронта и основных направлений ударов, наносимых из Ока Ужаса.

Внезапно заработал вокс. Хорст сразу узнал серию коротких идентификационных сигналов, скрытых за шипением и треском, которые любое непривычное ухо приняло бы за обычные радиопомехи.

— Хорст на связи, — проговорил инквизитор. — Где ты? Что удалось узнать?

— Я в горах, — прозвучал в ответ хорошо знакомый грубый и надменный голос старшего арбитра Холлера Ставки. Пятьдесят лет на службе неумолимому, а порой и жестокому имперскому правосудию не способствовали обретению изящных манер. — Километрах в шестидесяти к северо-западу от вас. Мы уломали этих недомерков, и один из них согласился стать нашим проводником. Теперь понятно, почему Осквернителю было так трудно найти это место! Тут настоящая лесная чаща, полно глубоких ущелий и каньонов. Здесь можно шарить всю жизнь и ничего не найти. Но когда мы подошли ближе, нам указала место стая стервятников. Мы просто пошли за ними.

— Ну и что там? — Хорст старался говорить как можно спокойнее.

— Надо признать, крысята бились здесь насмерть. Их трупы повсюду. Последние сражались в храме в самой глубине пещер…

— А что артефакт? — сдавленным голосом спросил инквизитор.

Холлер ответил не сразу, но Хорст уже сам обо всем догадался.

— Его нет. Исчез. Как и на Чистилище.

Дверь в конце коридора отворилась. Из камеры вышел Холлер. Он был в простом жилете из грубой ткани, а на ремне кожаных штанов висела кобура с болт-пистолетом. Клеймо в форме императорского орла украшало его плечо, испещренные шрамами руки бугрились стальными мускулами. И хотя он не был облачен в форму арбитра, его решительный вид, тяжелая челюсть и суровая складка губ говорили о том, что этот человек верой и правдой служит Империуму, не моргнув глазом выполнит любой приказ и заставит любого чтить законы и соблюдать порядок.

При этом Хорст заметил, насколько озабочено необычно бледное лицо Холлера. Он уже тридцать шесть часов руководил допросом существа из варпа и явно переутомился. Хорст в сотый раз спросил себя, правильно ли он поступает. Он понимал, что присутствие этого существа здесь противно самой человеческой природе. Эта тварь противоестественна, отвратительна! А вдруг зараза имматериума распространится за пределы цитадели?!

Холлер приветствовал инквизитора у самых дверей камеры.

— Оно желает вас видеть, — заявил арбитр, глядя Хорсту прямо в глаза. — Оно назвало вас по имени…

— Хорс-с-ст! — В шипении мерзкой твари слышалось нескрываемое удовольствие. При этом одна из ран на ее шее раскрылась и зияла теперь, как влажная пасть. — Почему ты не пришел ко мне раньше? Я устал тебя ждать. Отчего у тебя такие скучные палачи? Я с ними чуть не уснул…

Существо засмеялось странным булькающим смехом, исходившим откуда-то из недр его изуродованного черепа, и заерзало на измазанной нечистотами выщербленной каменной плите. Все тело твари покрывали свежие шрамы и раны, некоторые открывались в такт движениям ее рта. Из разрезов сочилась горячая жидкость, вовсе не похожая на кровь. Туго натянутая кожа существа обуглилась и побурела в тех местах, где были выжжены загадочные знаки, под ней перекатывались неестественной формы мощные мышцы.

Помимо гадкого бульканья тишину нарушал только монотонный хор голосов трех допущенных Инквизицией исповедников Экклезиархии, которые непрерывно бормотали молитвы и заклинания, призванные держать в повиновении нечистую силу. Один из служителей размахивал кадилом с освященными благовониями, тщетно пытаясь развеять смрад, исходивший от пленника. Наклонившись поближе к мерзкому созданию, Хорст мысленно поблагодарил хирурга, имплантировавшего в его носоглотку специальные фильтры.

— Ты знаешь меня?

Существо злорадно захихикало.

— Может, знаю, а может, и нет, о благородный инквизитор Хорст. Не исключено, что мы встречались в те времена, когда ты свирепствовал на Катоне. А может, и раньше — в туннелях Пиццацу!

При упоминании об этом жутком городе-улье Хорст содрогнулся. Даже его собратья инквизиторы знали далеко не все из того, что ему довелось увидеть и испытать в этом ужасном лабиринте туннелей и подземелий. Вряд ли теперь хоть кто-нибудь помнил название этого некогда самого страшного из всех городов-ульев, настолько высокий уровень секретности был присвоен информации, касающейся проведенного им расследования…

Чудовище снова радостно заерзало, а Хорст мысленно выругал себя за то, что, как неопытный юнец, показал ему брешь в своей психической защите.

— И это все, что ты можешь мне сказать, мерзкое отродье?! — произнес инквизитор нарочито презрительным тоном. — Все, что я от тебя услышал, — это лишь туманные намеки или совсем уж наглая ложь! Кого интересуют события столетней давности? Какое разочарование! Я думал, что даже такой ублюдок, как ты, информирован лучше.

Существо, явно наслаждавшееся разговором, вновь захихикало.

— Но разве не для этого ты пришел сюда? Разве ты не хотел услышать то, о чем шепчут в варпе? Неужели ты не хочешь узнать будущее? Тебе не интересны планы Осквернителя?

Хорст замер с непроницаемым лицом. Он не желал выдавать своих мыслей, но проклятое существо явно что-то учуяло и рассмеялось, искривив уродливый рот в гримасе, видимо выражавшей удовлетворение.

— Да, да! Того самого Осквернителя, который вместе с Хорусом созерцал, как рушатся стены дворца твоего полудохлого императора! Тот самый Абаддон, который желает получить то, что причиталось по праву ему и его повелителю еще десять тысяч лет назад. Осквернитель вернулся! Он пришел из Ока Ужаса. А это такое жуткое место, что ты даже не осмеливаешься представить его себе!.. Теперь тебя и остальных холопов вашего гниющего мнимого бога ждут лишь ужас и страшная смерть… Жить тебе осталось всего ничего… Осквернитель почти добился своей цели, и скоро миров, за которые вы так отчаянно цепляетесь, просто не станет!

В гневе Хорст отвернулся от существа еще до того, как стих звук его омерзительного хохота.

— Замуруй эту камеру, — приказал инквизитор Холлеру. — Пусть эта пакость сгниет здесь заживо. Посмотрим, будет ли оно смеяться, просидев тысячу лет в собственной могиле.

Хорст зашагал прочь, когда за его спиной вновь завизжало чудовище:

— Спящие проснутся! Осквернителю нужен Талисман Ваула. Подожди, Хорст! Ты еще увидишь ослепительный свет из этих забавных пузырей! Скоро настанет день, когда все шесть объединятся, и тогда ты все поймешь!

Существо разразилось безумным хохотом, а потом начало что-то нечленораздельно вещать на разные голоса. Механизмы стоявшего в углу переводчика заскрежетали, пытаясь справиться с обрушившимся на них потоком невнятных слов, передаваемых датчиками дронов-сервиторов, витавших над каменной плитой, к которой было приковано чудовище.

Позднее Хорст и Мономах на протяжении многих часов будут снова и снова просматривать и анализировать аудио— и видеозаписи допросов, но они не смогут заменить личной встречи с порождением варпа.

Хорст развернулся и осторожно приблизился к коварному существу, пытаясь разобрать на первый взгляд бессвязное бормотание пленника. Инквизитор применил прием, которому его когда-то обучил Мономах, и выделил в потоке невнятных звуков пророческие нотки.

— Фуларис, Анвил и Файер! — твердило существо визгливым детским голоском. — Ребо, Шиндельгейст и Брига. Настанет день, и шестеро станут одним. Все соединится!

Холлер тоже расслышал слова существа и стал размышлять над ними.

— Фуларис, Анвил и… Это же планеты, на которых… — начал он, но тут же осекся под гневным взглядом Хорста и, повинуясь жесту инквизитора, вышел в коридор.

— Пусть себе болтает, пока не подохнет… Самое главное мы уже слышали!

Бывший арбитр с мрачным видом кивнул.

— А что теперь? — спросил он.

— Все, как мы условились, — ответил инквизитор, глядя на помощника в упор. — Абсолютная секретность. Никто не должен знать о том, что здесь говорилось и делалось.

Кивнув, Холлер отдал честь, вытащил болт-пистолет и вернулся в камеру.

Погрузившись в невеселые размышления, Хорст пошел к лифту, чтобы поскорее выбраться из чрева страшной цитадели. Существо знает его имя! Теперь к нему станут относиться с подозрением многие коллеги. Особенно те из них, кто яро стоит за так называемую чистоту рядов и скрупулезно следует всем, даже давно изжившим себя, догмам…

Встреча с этим существом для Хорста была жестом отчаяния. Пойдя на этот шаг, он практически расписался в собственном бессилии проникнуть в замыслы врага иными способами. А теперь он намеревался совершить поступок, после которого от него отвернутся все без исключения собратья-инквизиторы.

— Талисман Ваула! — пробормотал Хорст. Истинного смысла речей гадкой твари он все же не понял, но они породили в его душе самые серьезные опасения. Ведь ему было знакомо слово «Ваул»…

Когда Верховные Лорды Терры отправили его в Готический Сектор изучить последствия, казалось бы, беспорядочных вылазок сил Хаоса, Хорст и представить себе не мог, в каких страшных местах ему предстоит побывать. Теперь же, когда из Ока Ужаса появились корабли Осквернителя и весь Готический Сектор охватила война, какой не случалось со времен Великой Ереси, расследование истинных целей противника близилось к концу и на своем последнем этапе сулило Хорсту самые странные и опасные встречи.

Ваул! Страшное божество эльдаров!..

«Что ж, — с ухмылкой подумал Хорст, — если меня не прикончит Ордо Еретикус, то от Ордо Ксенос мне точно не уйти!»

Впрочем, он тут же снова сделался серьезным. Войдя в лифт и уже нажав на руны, он услышал за спиной грохот выстрелов из болт-пистолета.

Спустя несколько дней Хорст и его свита, грохоча тяжелыми ботинками и бряцая оружием, вошли в высокие бронзовые двери приемного зала флагманского судна лорда-адмирала. Караульные вскинули было стволы своих коротких винтовок, но тут же опустили оружие, заметив эмблему Инквизиции. Хорста сопровождали Холлер Ставка и еще несколько опытных телохранителей, набранных из всех родов войск Империума.

Инквизитор оглядел группу высокопоставленных офицеров Военно-космического флота в темно-синих мундирах, сверкавших золотыми позументами, медалями и орденами. Они собрались вокруг стратегической сферы, вращавшейся в центре зала. Рядом толпились адъютанты, писцы, интенданты и техножрецы. Чуть поодаль Хорст заметил красно-золотые одеяния принца-кардинала Экклезиархии, которого также окружала небольшая свита.

Все разом обернулись к вошедшим. Хорст поймал несколько гневных взглядов. Офицеры были возмущены столь бесцеремонным вторжением в святая святых штаба Боевого флота Готического Сектора и таким неслыханным нарушением субординации.

Лишь один человек не обнаружил ни удивления, ни беспокойства по поводу появления новых гостей.

Высокий, худощавый элегантный офицер в блестящем мундире продолжал сосредоточенно изучать сложные переплетения орбит и условные обозначения соединений кораблей, мерцающих в трехмерном пространстве тактической сферы.

Казалось, он занят решением какой-то невероятно сложной стратегической задачи, истинную важность которой способен осознать лишь он один. Крохотные огоньки условных обозначений отражались в аугметическом глазе, их свет делал более резкими и без того суровые черты лица лорда-адмирала.

Это лицо было прекрасно знакомо обитателям всех цивилизованных миров Готического Сектора. Оно постоянно мелькало в пропагандистских передачах и видеосводках новостей, ежечасно транслировавшихся по гражданским каналам с первого дня войны.

Даже самый последний матрос и самый ничтожный раб на борту любого из сотен кораблей имперского Военно-космического флота, которыми командовал лорд-адмирал, знали его в лицо и без запинки назвали бы его должность, даже не видя его роскошной, усыпанной бриллиантами и расшитой золотом перевязи.

— Мой дорогой Хорст! — быстро и отрывисто проговорил лорд-адмирал Корнелий Равенсбург. Такая манера речи была характерна для всех высших флотских офицеров, особенно отпрысков многочисленных аристократических домов Кипра Мунди. — Я всегда рад приветствовать на борту своего флагмана Священную Инквизицию. Даже если она является без приглашения… Полагаю, вас не особенно интересует такая суетная материя, как стратегическое планирование военно-космических операций… Что же привело вас сюда?

Лицо командующего Боевым флотом Готического Сектора оставалось бесстрастным, а в голосе сквозила плохо скрываемая ирония. Прошло целых пятьсот лет с тех пор, как Инквизиция провела безжалостную чистку в рядах высших чинов вооруженных сил Сегментума Обскурус. Тогда было арестовано несколько сотен так называемых «ненадежных лиц» или «потенциальных бунтовщиков». Офицеры неохотно забывали такие события, и командование Военно-космического флота Сегментума Обскурус до сих пор не питало особой симпатии к инквизиторам.

Хорст почувствовал, как напрягся Холлер Ставка, уловивший издевательский тон Равенсбурга. Выказав лорду-адмиралу должное почтение неглубоким поклоном, Хорст заговорил спокойным дружелюбным тоном:

— Прошу прощения за столь неожиданный визит, но мне необходимо как можно скорее переговорить с вами. Речь пойдет о секретнейшей информации, которую мы не вправе доверить ни курьерам, ни средствам астропатической связи. Речь идет о долгосрочных планах противника, побуждающих его наносить удары по Готическому Сектору…

— О каких еще планах?! Мы уже все знаем о планах противника! — воскликнул один из офицеров, смерив презрительным взглядом Хорста и его свиту.

Это был главный адъютант Равенсбурга адмирал-командор Кирпонос. Хорст слышал, что этот офицер прослыл бесстрашным командиром боевого корабля. Да и здесь, в Главном штабе Военно-космического флота Готического Сектора, ему потребовалось немало мужества, а может, и безрассудства, чтобы возразить инквизитору, присланному Верховными Лордами Терры.

Решительно глядя в лицо незваного гостя, адмирал-командор Кирпонос продолжал:

— Мы прекрасно знаем, что силы Хаоса выступили в очередной крестовый поход. Это подтвердили и сама Инквизиция, и Верховные Лорды Терры. Нынешняя ситуация вряд ли чем-то отличается от предыдущих нападений, которым Империум подвергался на протяжении последних десяти тысяч лет: противник без разбору уничтожает наши миры, стремясь погубить Империум и поработить его подданных. Мы уже двенадцать раз с успехом отражали такие атаки. И на этот раз, под мудрым руководством Императора и под командованием лорда-адмирала, мы отразим все нападения врага, какие бы силы он нам ни противопоставил. Абаддон и его приспешники-еретики будут разбиты и отброшены назад в Око Ужаса, где им предстоит еще тысячу лет зализывать раны.

«Какой храбрец! Империуму нужны такие люди!» — подумал Хорст и решил, что сейчас не время пользоваться всей полнотой своей власти, чтобы поставить на место Кирпоноса и остальных верных слуг Божественного Императора, собравшихся в этом зале. В самом ближайшем будущем ему понадобятся помощь и доверие этих людей.

Так пусть же они станут его друзьями, а не врагами!

— Я понимаю вас, адмирал-командор, — сказал Хорст, слегка поклонившись Кирпоносу. — Я тоже так думал… Однако, — повысив голос, продолжал он, взглянув на Равенсбурга, — теперь у меня есть все основания полагать, что у противника имеются и другие причины атаковать наши миры. Судя по всему, его замыслы и намерения настолько ужасны, что по сравнению с ними любой крестовый поход покажется приятной прогулкой.

Помолчав, чтобы дать возможность присутствующим осмыслить его слова, Хорст стал прислушиваться к приглушенным возгласам удивления и озабоченному шепоту офицеров. Затем он заговорил, обращаясь непосредственно к Равенсбургу:

— Стихия Осквернителя — ложь и обман. Его истинные намерения скрыты настолько глубоко, что мы не могли даже предположить, в чем заключается их настоящая суть. Очень скоро нам придется действовать весьма решительно. В противном случае мы потеряем не только Готический Сектор.

Несколько долгих секунд инквизитор смотрел прямо в глаза лорду-адмиралу, давая понять, насколько серьезно то, о чем он говорит. Равенсбург выдержал этот пристальный взгляд и произнес решительно:

— Приказывайте, господин инквизитор. В свою очередь, я обещаю сделать все, что в моих силах.

— Я должен поговорить с вами наедине.

Кивнув, Равенсбург обернулся к своим офицерам:

— Я больше не задерживаю вас, господа…

Пришлось ждать, пока штабисты и свита лорда-адмирала — двести с лишним человек — покинут зал. Последним вышел Холлер Ставка. Хорст знал, что он останется в коридоре и никого не пустит внутрь, пока не получит от своего начальника кодовый сигнал.

Когда за Холлером закрылись двери, Равенсбург с вопросительным видом повернулся к инквизитору.

Этот тяжелый разговор длился без малого три часа. Итогом его стало соглашение, способное изменить не только ход войны в Готическом Секторе, но и, возможно, решить судьбу всего Империума.

Глава 2

Стальные двери метровой толщины раскрылись с грохотом, подобным рыку разгневанных богов. Сиаф шагнул в тронный зал Воителя.

По обеим сторонам прохода стояли два одержимых демонами дредноута. Их механика тут же глухо и угрожающе зарычала. Зажужжали сервомоторы, погнавшие кровь по синтетическим жилам огромных стражей. Стволы болтеров нацелились на Сиафа, а тонкие красные лучи уперлись ему в грудь. Маг Хаоса невольно съежился, ощущая, как псионические импульсы, излучаемые дредноутами, впились в его мозг, пытаясь идентифицировать личность посетителя.

Сверкнув клыками, маг произнес нужное заклинание. Дредноуты издали почти разочарованное шипение и посторонились.

— Войди, о Сиаф с Эйдолона! — В неприветливом голосе Абаддона Осквернителя слышалась издевка. — Войди. Мы ждали тебя.

Сиаф заковылял к трону, с трудом волоча огромную бесформенную массу плоти, в которую превратилась его левая нога. Осквернитель не призывал его к себе уже четыре с лишним года и теперь вдруг пригласил бывшего командующего своими армиями. Магу стало не по себе. Поселившаяся в чреве Сиафа тьма — давний дар Меняющего Пути, полученный в обмен на безоговорочную преданность, — радостно закопошилась, наслаждаясь его страхом.

Проходя по тронному залу, Сиаф чувствовал на себе множество подозрительных взглядов и слышал, как придворные злорадно перешептываются за его спиной.

Маг знал, что сейчас его окружает множество старых врагов и бывших друзей, которых он без зазрения совести использовал и предавал на протяжении всей своей головокружительной карьеры, вознесшей его к вершинам командования армиями Осквернителя.

И вот четыре года назад эти армии вторглись на Хелию-IV. Идея терроризировать Империум ударами флота Осквернителя по Готическому Сектору принадлежала самому Сиафу. Именно он гадал по рунам и заявил, что знамения обещают удачу. И именно на Сиафа обрушился гнев Аббадона, когда почти все отправленные на Хелию-IV корабли и три легиона Хаоса были уничтожены имперским флотом, неожиданно прибывшим на защиту Готического Сектора. Разумеется, во всем был виноват этот глупец Варр! Ведь это он привел свою эскадру в расставленную людьми ловушку… Но Варра больше нет. Во время сражения он превратился в пепел вместе со своим флагманским кораблем, и ярость разгневанного Абаддона пала на голову Сиафа…

Опальный маг понимал, что уцелел чудом. Осквернитель терпеть не мог неудачников. Обычно он наказывал их, превращая в живой корм для обитателей варпа, позволяя тем поселиться в их телах. В армиях Абаддона служило немало несчастных, одержимых этими страшными демонами. Они командовали Легионами Хаоса и даже становились навигаторами. Благодаря чутью своих демонов они искусно проводили суда сквозь теснины варпа. Одержимые помогали магам Абаддона и даже могли занять место у трона, нашептывая ему советы, продиктованные им ни больше ни меньше, как самыми страшными силами, господствующими в имматериуме.

Вот и сейчас в зале присутствовало такое существо. Прикованное к подножию трона, оно рвалось с испещренной магическими рунами цепи, с его окровавленных губ капала черная слизь. Озлобленное своими путами, утомленное бесконечным несовершенством нынешней оболочки и лишенное безграничной свободы варпа, существо злобно рычало…

На мгновение Сиафу показалось, что во взгляде гнусной твари мелькнуло что-то человеческое. Ведь когда-то ее тело принадлежало человеку, и лишь позднее его до неузнаваемости изуродовала власть заключенного в нем демона. Подумав об этом, маг вновь мысленно поблагодарил судьбу за то, что его пока миновала участь неизвестного страдальца.

Сиаф быстро осмотрелся по сторонам и сразу заметил в тени за троном своего благодетеля. Зарафистон был главным помощником Абаддона, его личным магом и покровительствовал Сиафу. Лишь благодаря заступничеству Зарафистона Осквернитель не поступил с ним так, как поступал со всеми, не оправдавшими его доверия.

Сиаф постарался найти в полуприкрытых глазах Зарафистона ответ на вопрос, зачем его вызвали ко двору Абаддона после четырех лет ссылки на самых глухих задворках его владений, но не увидел в них ничего, кроме пустоты. Несколько тысячелетий на службе у Абаддона научили мага Хаоса умело скрывать свои истинные чувства и намерения.

Зарафистон втайне не питал особо теплых чувств к Осквернителю, и Сиаф подозревал, что его покровитель вряд ли удовлетворен ролью придворного мага.

Правда и до него многие тайно злоумышляли против Воителя, но ныне их выеденные демонами тела красовались на стенах тронного зала между трофейными знаменами тысяч полков Имперской Гвардии и ста с лишним Орденов имперского Космического Десанта — немыми свидетелями побед, одержанных Абаддоном.

Скривившись от боли, Сиаф опустился на колени и склонил голову перед Абаддоном Осквернителем, Воителем Хаоса, Предводителем Черных Крестовых Походов и Наследником славы Хоруса. Опальный маг понимал, что такого противника ни в коем случае нельзя недооценивать. Поэтому-то Сиаф так и пресмыкался перед ним. Лишь продемонстрировав полную покорность, он мог надеяться вновь возвыситься до должности командующего армиями Абаддона. Многих обуревали такие же тайные амбиции, многие, так же как и Сиаф, и его покровитель Зарафистон, не были удовлетворены своим нынешним положением, хотя сам Абаддон считал, что большего они не достойны. Очень многим хотелось не служить, а повелевать. Сиаф входил в их число и поклялся не упустить представившуюся ему нынче возможность. Какую бы ничтожную и грязную работу не поручил ему Осквернитель, Сиаф с честью справится с заданием и тогда будет вправе рассчитывать на место среди равных.

В Легионах Хаоса было достаточно тех, кто считал удар по Готическому Сектору опасным и безумным предприятием. Ходили осторожные слухи о том, что Осквернителя подвигли на эту авантюру лживые пророчества, поступавшие из варпа. Поговаривали и о том, что спустя десять тысяч лет наследник Хоруса, наконец, стал терять способность править. О том, что войну давно уже можно было выиграть, и о том, что более способный повелитель, наверное, смог бы выйти из тяжелого положения, в котором все они оказались из-за бесконечных интриг и капризов Абаддона.

Время от времени эти разговоры достигали ушей Воителя, и иногда ему даже удавалось узнать, кто именно распространяет подобные идеи. Останки этих несчастных сейчас украшали стены тронного зала. Поэтому Сиаф постарался скрыть от всепроникающего взгляда Абаддона свои истинные чувства и казаться таким же заискивающим и подобострастным, как его тупые трусливые лизоблюды.

Сиаф распростерся у подножия трона.

— Слушаю и повинуюсь лишь вам и силам варпа, о Великий Воитель! — воскликнул он и не поднимал головы до тех пор, пока не прозвучал ответ Абаддона:

— Очень хорошо… Встань, мой верный Сиаф, и мы скажем тебе, зачем за тобой посылали…

От небрежного тона, каким говорил Осквернитель, у Сиафа мурашки побежали по коже. Ему даже почудилось, словно на него пахнуло холодом бездны самых далеких звезд.

Осмелившись, наконец, подняться на ноги, маг взглянул на восседавшую на троне фигуру. Взгляд бездонных черных глаз Абаддона пронзил Сиафа. Внезапно он почувствовал себя совершенно беспомощным, ему вдруг ужасно захотелось тут же исповедаться в своих тайных помыслах, но он взял себя в руки и опустил глаза, притворившись, что решил покорно склонить голову. Чудовище, скорчившееся у подножия трона, презрительно фыркнуло, наблюдая за тем, как ежится Сиаф. В рядах придворных также послышались приглушенные смешки.

Проглотив и это унижение, Сиаф справился с закипевшим в его сердце гневом.

— Я счастлив покорно служить делу Хаоса душой и телом, — с трудом пробормотал он. — Повелевай, и я сдвину с места звезды, чтобы выполнить твое приказание.

— Мы ведем победоносную войну, — монотонно заговорил Абаддон, — но, по мере того, как положение противника становится все более безнадежным, он сопротивляется отчаянно и ожесточенно. Он ищет новых союзников. Ему нужно помешать. Именно это и требуется от тебя, маг Хаоса.

Перед Сиафом блеснул луч надежды. Маг с облегчением перевел дух. Такой поворот событий превзошел самые смелые ожидания, и часть его существа, принадлежащая Меняющему Пути, тут же приободрилась, предвкушая, какие ловушки и западни Сиаф расставит противнику, а также ожидая власти и полномочий, которые наверняка даст ему Повелитель.

— Это большая честь для меня, о Воитель, — сдержанно произнес Сиаф. — Какие силы прикажете передать в мое распоряжение? Сколько у меня будет эскадр и легионов?

— Каких еще эскадр, ничтожество? — презрительно фыркнул Абаддон. — Ты ничего не понял… Полудохлый император ищет союзников. Но и мы не сидим сложа руки. Мы тоже нашли союзников. Ты отправишься к ним в качестве посланника. С тобой пойдет еще один мой слуга. Проследи за тем, чтобы союзнический долг был выполнен в соответствии с нашей волей. Если ты справишься с этим заданием, мы вновь будем к тебе благосклонны. В случае провала предыдущее наказание покажется тебе великой милостью по сравнению с тем, которое мы придумаем для тебя.

Мысли Сиафа смешались. Чести стать личным посланником Осквернителя удостаивались единицы… Но почему же выбрали именно его, опального мага, несколько лет пребывавшего в позорной ссылке?.. Кто эти загадочные союзники и что могло побудить их вступить в отношения с такой бесчестной личностью, как Абаддон Осквернитель?!

Сиаф рискнул покоситься на Зарафистона. Тот не пошевелился и не проронил ни звука. Даже глаз его теперь не было видно из-под капюшона, но Сиаф с трудом сдержал улыбку, заметив, как пальцы его покровителя рассеянно гладят расшитое рунами одеяние. Непосвященным эти движения показались бы случайными и машинальными, но ученик главного мага Хаоса прекрасно понимал, что это — послание, смысл которого заключен в значении рун, к которым он как бы невзначай прикасался,

Зарафистон явно предупреждал Сиафа о том, что ему готовят западню, но того, кто сумеет ее избежать, ждет великая награда. Едва заметно кивнув Зарафистону в знак того, что его сообщение понято, Сиаф обратился к Осквернителю:

— А кто же будет вторым посланником?

Улыбнувшись одними губами, Абаддон бросил короткий взгляд в сторону толпы придворных, которая тут же расступилась. Вперед вышел высокий мускулистый монстр, закованный в стальные доспехи с медными пластинами. Плоть его во многих местах пронзали острые крюки, по прикрепленным к ним цепям струилась кровь. Чудовище оскалило безгубый рот. От его лица вообще мало что осталось. Сиаф увидел лишь маску, сшитую из кожи убитых врагов. Яростно заревев, существо вскинуло руку с цепным топором и приветствовало Абаддона.

— С тобой отправится Ганнибар Барка, — заявил Осквернитель. — Каждому из вас будет поручено отдельное задание. И горе вам, если вы его не выполните!

— Слушаю и повинуюсь. — Склонив голову, Сиаф размышлял о новом, не самом приятном повороте дела.

Зачем отправлять с таким деликатным заданием звероподобного Ганнибара?! Всем известно, что Ганнибар Барка — тупое свирепое животное в получеловеческом обличье. К тому же он — один из последователей безумного Кхарна Предателя…

Как и Сиаф, берсерк Ганнибар впал в большую немилость Осквернителя. Его легионам было приказано захватить богатую полезными ископаемыми Ахиллию и превратить эту отдаленную планету в базу для снабжения и ремонта боевых кораблей Абаддона. Вместо этого слабоумный берсерк не только позволил своим воинам полностью уничтожить население Ахиллии, но и не захотел или попросту не смог помешать опьяненным кровью зверям наброситься на прибывшие следом подразделения сил Хаоса и истребить их.

Гнев Воителя не заставил себя ждать. В шахты и мастерские Ахиллии отправили миллионы рабов, а воинов Ганнибара оставили на планете их охранять. Самого же Ганнибара послали усмирять свой кровожадный нрав на самый отдаленный фронт.

Сиаф не мог понять, зачем Абаддону понадобились двое изгнанников. Вряд ли это было совпадением или проявлением несвойственного Осквернителю милосердия… Маг не забыл о том, что Зарафистон предупредил его о тайной ловушке. Сиаф искоса поглядывал на воинственного Ганнибара, который — если вообще был способен думать о чем-то, кроме кровопролития, — наверняка размышлял сейчас о том же. Кому же из них двоих предназначена эта ловушка? Или — им обоим? Зачем Абаддону понадобилось отправлять их на это задание вдвоем?

Поняв, что знает слишком мало, Сиаф осмелился заговорить:

— Кто же эти союзники, о Повелитель? И как они нас узнают?

Абаддон вновь зловеще усмехнулся:

— Ты наверняка утомлен долгой дорогой. Отдохни и соберись с силами, а потом наш верный Зарафистон сообщит тебе все, что ты должен знать.

Через три недели после отбытия обоих посланников на окраине скопления Циклопа из варпа вынырнул разведывательный крейсер. Стремительно проникнув вглубь пограничной звездной системы, он вышел на орбиту третьей от светила планеты. Это был бесплодный кусок скальной породы, настолько никчемный, что лишь самые педантичные имперские астрографы занесли его координаты в длинный и до сих пор не завершенный список звездных систем Империума.

От вращавшегося на орбите корабля отделился зловещего вида черный челнок. Он приземлился точно в заданном квадрате, и на пыльную поверхность безжизненной планеты высадились три взвода элитных подразделений космических десантников Черного Легиона. Несколько бойцов тут же заняли огневые позиции на границах зоны высадки, остальные же начали прочесывать близлежащую территорию. Не прошло и минуты, как командир десантной группы услышал в наушниках вокса возбужденный возглас. Итак, они нашли то, что искали.

В самом центре небольшого кратера стоял ничем не примечательный контейнер из обсидиана высотой около пятидесяти сантиметров. На нем не было видно каких-либо швов, креплений, ручек или замков. Только гладкий камень. Планета была лишена атмосферы, поэтому ветер не мог потревожить пыль, покрывавшую ее поверхность. Командир десантников с растущей тревогой заметил, что в радиусе сотен метров вокруг нет никаких следов. Оставившие контейнер исчезли бесследно.

Грязно выругавшись, командир велел одному из бойцов отправиться к кратеру и забрать контейнер. Взвод стал отступать к челноку. Десантники держали оружие на изготовку, осматривая в прицелы планету, на которую, судя по всему, много тысяч лет не ступала нога ни одного живого существа. Уже через три минуты после посадки челнок снова взмыл ввысь.

Спустя шесть дней контейнер был доставлен в покои Абаддона и установлен на черной мраморной плите. Осквернитель рассматривал его, поражаясь чужеродной безликости странного предмета. Меч Повелителя беспокойно зашевелился в ножнах. В дверях появился Зарафистон.

— Вы звали меня, Воитель? — проговорил маг с привычным подобострастием. — Полагаю, мы получили ответ от наших новых союзников?

— Открой! — приказал Абаддон, ткнув пальцем в сторону контейнера.

Маг Хаоса согнулся в низком поклоне и шагнул к мраморной плите. Несколько минут он пристально разглядывал странный предмет, затем простер над ним покрытые чешуей руки и осторожно коснулся совершенно гладкой поверхности, бормоча магические заклинания. Полумрак чуть рассеялся, когда вокруг контейнера вспыхнуло приглушенное сияние.

Через несколько секунд на его крышке засветились руны. Длинные гибкие пальцы Зарафистона потянулись к ним, касаясь их в определенной, известной лишь ему одному последовательности.

Послышалось шипение. На крышке контейнера возникло и стало расширяться похожее на зрачок круглое отверстие, из которого показались струйки какого-то едкого газа. В воздухе запахло гнилью разложения вперемешку со странным кисло-сладким ароматом.

— Ну, — спросил Абаддон, — какой ответ они нам дали?

Сунув руку в отверстие, Зарафистон извлек прекрасно сохранившуюся в криоконтейнере голову Ганнибара Барки. Черты его лица были страшно искажены. Берсерк умирал медленно и в страшных мучениях.

Взглянув на жуткое послание, Абаддон усмехнулся.

— Они согласны! — пробормотал он.

Глава 3

Лилеатона равнодушно наблюдала за отважным, но бессмысленным сопротивлением последнего из человеческих кораблей. Все его щиты вышли из строя, двигатель был серьезно поврежден торпедой, а в корпусе зияло не меньше десяти пробоин. Судно стремительно теряло кислород, но оставшиеся в живых мон-кеи не сдавались.

Эскадрилья похожих на стрелы космических бомбардировщиков под командованием Корна ринулась в очередную, и на этот раз наверняка последнюю, атаку на обреченный корабль. Лилеатона наблюдала за их перемещением на тончайшей мембране тактического экрана, выточенной из кости духа. Уцелевшие орудийные башни вражеского корабля дали ответный залп. С довольной улыбкой Лилеатона проследила за тем, как бомбардировщики прорвались сквозь заградительный огонь, предоставив командорам расстреливать собственные призрачные изображения, созданные генераторами защитного голографического поля.

— Жду ваших приказаний, капитан! — прозвучал в голове Лилеатоны голос Корна. — Вам нужны пленные мон-кеи?

Хотя устройство связи не всегда могло передать все оттенки и интонации голоса, Лилеатона очень живо представила себе, как сейчас усмехается Корн…

— Маэль даннан, — ответила она на диалекте воинов своей давно погибшей родины.

Слово «даннан» означало «смерть» и применялось только по отношению к животным и другим низшим существам. «Маэль даннан» — полное и безжалостное истребление.

Космические бомбардировщики неумолимо приближались к цели, играючи уклоняясь от шквального лазерного огня. Когда-то давно Лилеатона и сама летала на бомбардировщике. Воспоминания о тех временах навсегда стали частью ее существа. Она знала, какие чувства переполняют сердца пилотов, когда они ощущают возбужденный гул своих машин и напряженно следят за тем, как растет в прицелах цель… Лилеатона наблюдала за последними минутами схватки, не переставая восхищаться мужеством и умением пилотов. Тысячи раз она видела, как они наносят удар, и сама тысячи раз участвовала в подобных атаках, но в такие моменты ее по-прежнему охватывал неописуемый восторг…

Бомбардировщики неслись к исковерканному корпусу вражеского корабля, а затем, в самый последний момент, когда столкновение уже казалось неизбежным, заложили крутой вираж и ушли в сторону, подчиняясь беззвучным приказам штурманов. В ту же секунду десятки ракет впились в борт обреченного судна. Еще через мгновение сдетонировали акустические боеголовки. Человеческий корабль даже не взорвался, а мгновенно превратился в растущий огненный шар.

Эскадрилья эльдаров обогнала нашпигованную обломками взрывную волну. Эфир наполнился возбужденными возгласами, радостными криками и обсуждениями подробностей отгремевшей схватки.

«Поздравляю с победой и полным уничтожением противника! — По каналу связи крейсера „Вуален-Шо" Лилеатона послала ментальный сигнал в принимающие устройства всех бомбардировщиков. — Возвращайтесь, вас ждут подобающие почести».

Пилоты подчинились приказу, но Лилеатона внимательно следила за их маневрами, пока не убедилась в том, что все машины легли на обратный курс. Ей много раз приходилось ходить в атаку, и она знала, что в разгоряченную голову пилота могут прийти самые безумные мысли.

Лилеатона думала о том, как трудно бывает совладать с эмоциями.

А ведь именно эта слабость — неспособность управлять животной стороной нашего существа — когда-то чуть не погубила всех эльдаров! Ни в коем случае нельзя уподобляться мон-кеи! Чтобы выжить, надо, в первую очередь, держать себя в руках…

Покосившись на дисплеи капитанского мостика, Лилеатона удовлетворенно отметила, что пока все идет как надо. Четыре поврежденных транспорта мон-кеи беспомощно дрейфовали в пространстве. Добить их не составит никакого труда. Еще три транспорта и одно эскортное судно превратились в выгоревшие груды обломков, а остатки человеческого конвоя отчаянно удирали к точке перехода в варп. Она находилась на самом краю звездной системы, невероятно далеко для этих тихоходных кораблей.

Ударные корабли эльдаров — эсминцы типа «Яд» и «Мрак» — шли по пятам, ни на секунду не оставляя их в покое.

Лилеатона видела, как последние из уцелевших имперских эскортных кораблей, уступавших эсминцам эльдаров и в силе огня, и в маневренности, развернулись и ринулись им навстречу.

Они тщетно пытались отвлечь внимание противника от транспортов, спешивших к точке перехода. Эльдары же на полном ходу бросились вперед, предвкушая легкую победу.

— Люди отважно сражаются, — пробормотал Айлил, старший помощник Лилеатоны, разглядывая обозначения на дисплеях. — Этого у них не отнять.

— Мы отнимем у них все, — ответила капитан с глубочайшим презрением.

— Они наши враги. Их опасно недооценивать, — еще тише проговорил Айлил.

— Они — бездушные животные и, следовательно, не могут обладать такими добродетелями, как отвага или благородство, — ответила Лилеатона.

— Но они продолжают сражаться даже в безнадежной ситуации. Животные знают, когда пуститься в бегство или сдаться на милость победителя.

На Лилеатону не произвели особого впечатления философствования старшего помощника.

— Они сражаются, подчиняясь своей звериной натуре, — сухо парировала она. — Их храбрость, если применительно к ним вообще уместно говорить о таковой, — лишь отчаяние дикого зверя, способного, попав в капкан, отгрызть себе лапу.

«У нас есть и более важные дела, — беззвучно добавила Лилеатона. — Давайте больше не будем об этом!..»

— Служу вашей мудрости, — ответил Айлил, припав на одно колено.

При этом капитан отметила, что, даже продемонстрировав высшую степень смирения, старший помощник выражает свое несогласие с ее мнением.

Он думает иначе… Что ж, эльдары не карают за инакомыслие. Поэтому-то они неизмеримо выше мон-кеи с их бездумной покорностью воле их полуразложившегося бога. Наш бог Ланн-Кай Водолей силой своей великой мудрости остужает мою ярость, когда она грозит стать неуправляемой. Он дарует моему сердцу гармонию, которой наша раса должна наполнить Вселенную. Поэтому-то мы и не имеем права сдаться и погибнуть без боя…

На экранах зарделась новая вспышка, вернувшая Лилеатону к действительности. Один из человеческих кораблей — невероятно уродливых и неуклюжих по сравнению с изящными кораблями эльдаров — стал медленно разваливаться на куски. Внутри его корпуса гремели взрывы, а обшивка одного из бортов была полностью уничтожена мимолетным прикосновением лазерного луча. Эльдары на капитанском мостике «Вуален-Шо» на мгновение оставили свои занятия, чтобы понаблюдать за последними мгновениями агонии человеческого судна.

— Кажется, это войсковой транспорт, — пробормотал Айлил. — Погибли несколько тысяч бойцов, которые могли бы сражаться с приспешниками Хаоса.

— С тем же успехом они могли бы уничтожать наших соплеменников, — возразила Лилеатона. — Вам повезло, Айлил. Ваш родной мир еще существует. А я видела, как мон-кеи уничтожают мой мир. Я слышала беззвучные стенания Мечтателей, когда топтали семена их душ.

Айлил ничего не ответил. Многие присутствующие на капитанском мостике тоже молча смотрели на капитана. Казалось, сделалось тише даже умиротворяющее беззвучное бормотание косточки духа. Для соплеменников Лилеатоны их миры были священными живыми существами, защищавшими своих обитателей в ледяной бездне Вселенной. Сама мысль о гибели хотя бы одного из этих древнейших и бесценнейших пристанищ наполняла ужасом душу любого эльдара.

— Мон-кеи и их полумертвый бог, как и мы, сражаются с Великим Ужасом, — продолжала Лилеатона, не отрывая взгляда от тактического экрана. — И при этом сами же мон-кеи — важнейший источник силы Великого Ужаса. Они слабы и глупы, а их бог стар и дряхл. Их Империум обречен и в своей агонии готов затащить в могилу кого угодно. В том числе и нас. Мон-кеи ничего не соображают и стремятся уничтожить все, что им непонятно. Поэтому-то и нельзя рассчитывать на их помощь в борьбе с Великим Ужасом. Как нельзя позволить им наращивать свои силы, которые они могут использовать против нас.

Айлил вновь промолчал, но принял девятую позу раскаяния в ее шестом варианте, выражавшем глубокое сочувствие к чужому горю. Лилеатона же своей позой дала понять Айлилу, что прощает его. Трагическая участь ее родного искусственного мира была хорошо известна эльдарам из рода Айлила. После гибели Бель-Шаммона Лилеатона и ее уцелевшие соплеменники спаслись бегством, пробираясь через Паутину, прячась среди искусственных миров других эльдаров. Молодая и гордая Лилеатона, командовавшая теперь боевым кораблем, пылала жаждой мести, ярость которой только что испытал на себе конвой имперских транспортов.

Война человечества против Хаоса охватила весь Готический Сектор и докатилась даже до самых отдаленных его уголков. Такие места значились на примитивных человеческих картах как неисследованные или необитаемые. Но на протяжении предыдущих столетий люди потеряли здесь так много разведывательных кораблей, что предпочитали сюда не соваться.

Однако теперь военная необходимость заставила их прокладывать новые маршруты для своих конвоев в обход районов активных боевых действий. Кроме того, им приходилось пускаться на поиски новых планет, богатых полезными ископаемыми. Человечеству требовалось сырье и материалы для производства своего довольно грубого, но зачастую весьма эффективного оружия.

В этой звездной системе они занимались именно промышленной разведкой. Сама она не была хоть сколько-нибудь примечательной: гаснущая звезда-карлик и четыре ее бесплодных спутника. Однако на окраине системы дрейфовал искусственный мир Ан-Илоиз — родина Айлила и других эльдаров, служивших на борту «Вуален-Шо». Лилеатона теперь тоже могла называть его своей новой родиной. Звездная система и пустынные районы, окружающие ее, останутся для эльдаров священной территорией до тех пор, пока медленно движущийся искусственный мир не покинет этих мест. И они будут безжалостно уничтожать все корабли, появляющиеся здесь.

Эскадра Лилеатоны расстреляла уже три имперских конвоя. Воинственная часть ее существа ликовала при мысли о кровавой бане, которую они учинили для непрошеных гостей. Стоя на капитанском мостике, Лилеатона с довольным видом наблюдала за тем, как пульсирующие лазеры играючи вспарывают толстую броню имперских кораблей, сверхскоростные торпеды поражают неуклюжие цели, а вокруг в смертоносном танце кружатся эскадрильи космических бомбардировщиков.

Почему же люди упорно продолжали появляться в этих местах?..

«Что им нужно?! — в ярости думала Лилеатона. — Неужели они не понимают, что им тут не место?! Ладно, если им и этого мало, мы уничтожим все корабли, сколько бы они ни прислали!»

Лилеатона не без труда отогнала эти кровожадные мысли, понимая, что ослепленному яростью командиру не место на капитанском мостике флагмана эскадры. Изучив данные, выводимые на тактические экраны, она начала отдавать приказы.

— Курс — тридцать градусов к звезде. Увеличить скорость на два ура и преследовать врага. «Вуален-Шо» будут сопровождать эскортные корабли «Щит Медбаха» и «Плач Мельсора». Остальным — приступить к поиску и уничтожению поврежденных и отставших кораблей противника.

Тонкие пальцы Лилеатоны начали сложный танец по хрустальным датчикам командного пульта. Офицеры связи уже передавали ее ментальный приказ на остальные корабли эскадры. Кость духа «Вуален-Шо» наполнилась всплеском энергии. Все члены экипажа замерли на своих местах в предвкушении кровавой расправы, которую им предстояло учинить над врагами.

Лилеатона с радостью приняла это воодушевление, но внезапно ее более тонкие чувства уловили нечто диссонирующее с всеобщим ликованием. Она напряглась, пытаясь понять, что происходит, и очень скоро ощутила новый, постепенно усиливающийся сигнал.

Казалось, системы флагмана тоже почувствовали его и передали экипажу. Дух корабля тут же изменил свой настрой, и, словно само по себе, судно снизило скорость. Не прошло и нескольких секунд, как остальные корабли ударной эскадры стали замедлять ход. Их души отвечали на ментальную команду флагмана.

Все эльдары, присутствовавшие на капитанском мостике, уставились на Лилеатону. Они пребывали в замешательстве и раздражении, они не понимали, кто и почему мешает им принять участие в битве, которой они так жаждали.

Повернувшись к застывшим в ритуальной позе связистам, Лилеатона жестом нетерпения повелела им объяснить, что происходит.

— Приказ с Ан-Илоиза, капитан, — произнес Немхен, самый старший и опытный из четырех офицеров. — Нам приказано немедленно прекратить преследование и вернуться на базу.

— Немедленно? — переспросила Лилеатона, взглянув на экраны, где все еще горели условные обозначения удирающих кораблей мон-кеи.

— Это приказ Ан-Илоиза, — с поклоном ответил офицер. — Его отдал сам ясновидящий Кариадрил.

Лилеатона и Айлил переглянулись и обменялись удивленными мыслями.

Сам Кариадрил — старейший и почтеннейший из ясновидцев, переживший многих собратьев, родившихся, проживших целую жизнь и легших семенами в плодородную почву, пока он ходил своими волшебными тропами?! Что же заставило его пробудиться от видений, во власти которых он пребывал в Зале кристальных провидцев?!

— Служу его мудрости, — покорно ответила Лилеатона.

Через несколько секунд «Вуален-Шо» уже разворачивался к местному светилу, кормой к уходящим вражеским кораблям. Крейсер взял курс на невидимые врата Паутины, в квадрат между орбитами третьей и четвертой планет.

В последний раз взглянув на обозначения человеческих кораблей, Лилеатона выругалась на грубом жаргоне воинов Бель-Шаммона. Им так незаслуженно повезло! Мон-кеи избежали ее праведного гнева, но следующим существам этой породы, оказавшимся на ее пути, не поздоровится. В память о родичах, зверски убитых на Бель-Шаммоне, Лилеатона уничтожит в пять, в десять или даже в сто раз больше людей, чем те, которым удалось сегодня ускользнуть…

Чувствительная душа Кариадрила обладала редкой способностью радоваться по любому, даже самому незначительному поводу. Сейчас он наблюдал за полетом крохотных дронов, заключенных в оправы из драгоценных камней. Они неторопливо парили во влажном воздухе, то опускаясь к земле, то взмывая под самый купол дворца ясновидящих. В царившем полумраке дроны казались Кариадрилу маленькими метеорами.

Эти крошечные полумеханические создания были настоящим чудом техники. На их создание эльдарам потребовалось несколько тысяч лет. Другие, более молодые и менее развитые расы Галактики не могли и мечтать о подобном.

Дроны следили за порядком в Зале провидцев, обслуживая кристаллические деревья, произрастающие под его куполом. Кариадрил мог целыми днями наблюдать за их полетом, любуясь тем, как эти проворные создания выполняют свою бесконечную работу.

Сколько же их здесь? Десятки или даже сотни тысяч?.. Но с каждым годом их становится все меньше.

Кариадрил задавался вопросом, а знают ли другие эльдары о том, что дроны исчезают, выходят из строя? Заботит ли это кого-нибудь?

«Мы — вымирающая раса, — напомнил он себе со вздохом. — Мы даже не можем ремонтировать эти замечательные маленькие создания или изготавливать новые… А ведь самую великую истину таит в себе именно то, что кажется самым малым!..»

Вдруг перед мысленным взором ясновидящего, словно яркие ленты, переплелись в одно целое несколько образов ближайшего будущего. Он увидел ясную картину того, чему суждено было вот-вот случиться. Кто-то направлялся к нему. Совсем скоро его покой будет нарушен…

Даже по меркам эльдаров, Кариадрил прожил очень долгую жизнь. Долгую и беспокойную. Его сильное и выносливое тело одряхлело, суставы ныли от сырости, стоявшей в саду. Золотистые глаза ясновидящего помутнели, а в некогда черных как смоль волосах блестела седина. Причудливый резной посох, выточенный из кости духа, стал теперь не только атрибутом власти. Без него Кариадрил, пожалуй, не смог бы подняться на ноги.

А ведь он еще помнил те времена, когда молодым воином побеждал в крупнейших состязаниях по боевым искусствам. И не раз одерживал верх над чемпионами трех других миров. Даже над самим могучим Ультве. Тогда Кариадрил всерьез подумывал о том, не стать ли ему воином. Но судьба подсказала его истинное призвание — путь колдуна.

Тяжело вздохнув, Кариадрил окинул взглядом тысячи окружавших его деревьев. Совсем скоро его душа займет место среди собратьев. Он подойдет к концу бесконечного и не всегда радостного пути мага…

Мысль о физической смерти не пугала ясновидца. Он уже давно указал, где именно следует посадить в плодородный псионический грунт семя его души. Из него вырастет прекрасное новое дерево из кости духа. Душа Кариадрила, наконец, освободится и сольется с душами остальных эльдаров.

Ясновидящий взглянул на выбранное им место. С одной стороны стояло дерево Агильтии, первой спутницы его духа. Она погибла тысячу двести лет назад, защищая мир Экзодитов от нападения орков. С другой стороны росло дерево старого наставника Додона, ушедшего из этого мира почти тысячу лет назад. Кариадрил часто общался с душами своих друзей, возлюбленных и бывших соперников, но теперь и ему захотелось навсегда остаться с ними…

«Не сейчас! — тряхнул головой Кариадрил. — Сначала закончи начатое дело!»

По хрустальному лесу пронесся беззвучный шепот, и Кариадрил повернулся навстречу тем, о чьем скором появлении возвестил ему дар провидения.

Они замерли в почтительных позах и молча ждали, пока он обратит на них внимание: Дародай, предводитель воинов Ан-Илойза, жрец храма Каэлы Менша Каина и два офицера — Хирон из аспекта Темных Жрецов и Фрейра из аспекта Жалящих Скорпионов. Фрейра состояла с Кариадрилом в родстве — была внучкой его умершего восемьсот лет назад брата. Поэтому она особенно почтительно поклонилась своему высокопоставленному родственнику.

Ответив на приветствия гостей, Кариадрил с удивлением обнаружил, что Дародай явно чувствует себя неловко в хрустальном дворце, священном месте родного мира. Однако вскоре ясновидящий понял, что прославленный воин пребывает в замешательстве по очень простой причине: маску, доспехи и оружие ему пришлось оставить снаружи.

Кариадрил с интересом рассматривал военачальника. Тонкие и резкие черты лица, умные быстрые глаза, которые не переставали высматривать опасность даже здесь, в самом безопасном месте Ан-Илоиз. При этом, лишившись привычной опоры на рукоять меча с одной стороны и сюрикеновый пистолет с другой, Дародай не знал, куда деть руки.

«Дародай уже так далеко зашел по пути воина, что вряд ли теперь сможет вернуться, чтобы изменить свою судьбу, — подумал Кариадрил. — Лет через десять-двадцать он наверняка махнет на все рукой и примет титул экзарха».

На мирном Ан-Илоизе уже много сотен лет никого не возводили в сан экзарха. Эльдар, достойный этого титула, должен был всю свою жизнь посвятить военному делу и искусству боя. Впрочем, Кариадрил помнил те страшные времена, когда на его родном мире один экзарх сменял другого.

«Мы — вымирающая раса, — напомнил он себе. — Это очевидно».

— Она подтвердила получение приказа? — спросил ясновидящий.

— Она скоро прибудет, — ответил Дародай. — «Вуален-Шо» во главе эскадры возвращается на Ан-Илоиз.

— Вы считаете, Лилеатону напрасно выбрали для этого задания? — Кариадрил задал вопрос таким тоном, словно не нуждался в ответе.

Дародай на мгновение задумался.

— Лилеатона еще не обрела душевного спокойствия. Ей сердце пылает гневом и жаждой мести. Вряд ли она подходит для подобного предприятия.

— Гневом? Жаждой мести? И что с того? Эти чувства испытывает любой, кто идет по пути воина.

— Они — всего лишь орудия нашего ремесла, — ответил Дародай. — Мы учимся управлять своими эмоциями. Они должны не мешать, а помогать нам идти к цели. Эшера Лилеатона еще не способна обуздать их и пребывает в их власти. Ненависть к людям и тоска по погибшему дому ослепляют ее.

Кариадрил заметил, что Дародай назвал Лилеатону «эшерой». Это было четвертой из пяти ступеней, на которых стояли отверженные эльдары. Ниже эшеров считались только кровожадные пираты без чести и родины, шнырявшие по космическим просторам в поисках наживы и новых невинных жертв. Назови Дародай Лилеатону эшерой в глаза, та наверняка вцепилась бы ему в глотку.

— Я во многом разделяю ваши опасения, — произнес Кариадрил.

— Но, несмотря на мои возражения и возражения остальных, вы намереваетесь послать Лилеатону на это задание? — С этими словами Дародай принял позу несогласия.

— Я с уважением отношусь к любому мнению, — приняв примирительную позу, ответил Кариадрил. — И все же сопровождать меня будете именно вы и Лилеатона. Такова воля Ан-Илоиза, — продолжал ясновидец, обведя рукой кристаллический лес, вмещавший в себя коллективный разум целого мира эльдаров. — Вы будете помогать мне делом и добрым советом.

— Вы отправитесь с нами?! — воскликнул неприятно удивленный Дародай. — Экспедиция будет очень опасной. Это ясно и без дара провидения. Что станет с Ан-Илоизом, если он лишится вашей мудрости и вашей способности видеть будущее? Вы не имеете права рисковать собой!

— Я не только имею право, но и обязан так поступить, — ответил ясновидящий. — Ведь будущее еще не определено…

Кариадрил замолчал и, пристально глядя на Дародая, ментально обратился к нему:

«Можно ли положиться на Хирона и Фрейру?»

«Я без колебаний доверю им не только свою, но и вашу жизнь!» — ответил Дародай.

Кариадрил довольно кивнул.

— Даже для меня некоторые события до сих пор погружены во мрак неизвестности, — вслух сказал он. — Мы уже начали действовать, и нам предстоит еще многое сделать, но последствия наших действий мне не открылись. В ближайшем и, увы, неизбежном будущем есть место, где пересекается слишком много судеб. Далее мне ничего не увидеть…

— Вы говорите о фэрсорке — Перекрестке Судеб? — спросил Дародай, отметив, как удивился ясновидец, услышав это магическое слово. — Как видите, даже такому простому воину, как я, кое-что известно об опасностях пути колдуна, — с усмешкой продолжал Дародай. — И теперь мысль о вашем возможном участии в экспедиции пугает меня еще больше. Если даже вы не можете разобраться в происходящем на Перекрестке Судеб, нас ждут величайшие опасности.

— Весь Ан-Илоиз разделяет вашу озабоченность, дорогой Дародай, — проговорил Кариадрил, вновь указав сухой старческой рукой на лес хрустальных деревьев. — Но если нам действительно предстоит оказаться на Перекрестке Судеб, мое присутствие там будет необходимо. Мне представится возможность различить и выбрать среди многих ложных путей истинный путь в будущее.

Дародай задумался над словами ясновидца, а потом неохотно, но почтительно поклонился Кариадрилу.

— Мы служим вашей мудрости… А теперь я должен заняться подготовкой к экспедиции. Тем временем прибудет эшера Лилеатона.

Еще раз поклонившись, Дародай и его адъютанты поспешно удалились.

Проводив их взглядом, Кариадрил задумался, догадались ли они о том, что он сказал им не всю правду. Да, он действительно видел загадочный Перекресток Судеб. Однако дар предвидения Кариадрила был настолько силен, что он сумел разглядеть немало соблазнительных перспектив. И это были не просто обрывки возможного, но еще не воплотившегося будущего. Это были видения истинного неизбежного будущего. Они указывали на то, что, несомненно, произойдет, если правильно выбрать путь на Перекрестке Судеб.

Закрыв глаза, Кариадрил стал вновь перебирать в памяти зыбкие картины.

Огромный смеющийся мон-кеи с измазанным кровью страшным, покрытым шрамами лицом… Его голые мускулистые руки, изукрашенные варварскими ритуальными татуировками… Под раскаты громового смеха он поливает свинцом невидимых врагов из примитивного, но смертоносного оружия…

Кто это — враг или друг?

Кариадрил понимал, что найдет ответ только на Перекрёстке Судеб. Перед его внутренним взором проносились все новые и новые видения.

Эшера Лилеатона на капитанском мостике своего корабля. Ее лицо искажено яростью. Она выкрикивает команды, а вокруг ее корабля свирепствует смерть. Космическое сражение… Рядом с судном Лилеатоны летит еще один боевой корабль. Он кажется примитивным и грубым по сравнению с изящными очертаниями флагмана эльдаров. Это человеческий корабль, корабль мон-кеи. И все-таки он ведет огонь по той же цели, что и пушки Лилеатоны…

Если бы Дародаю было дано увидеть эту картину, он бы понял, почему отверженная Лилеатона должна отправиться в экспедицию. Она уже на Перекрестке Судеб и ждет нас в будущем, которое — на радость или на горе — должно осуществиться. Будущее все еще скрыто в тумане, но явно повелевает Лилеатоне присоединиться к ним…

Паутина… Ее непрерывно меняющаяся психоструктура знакома Кариадрилу не хуже, чем коридоры собственного жилища. В Паутине что-то есть. Нечто огромное и страшное. Полыхая огнем, оно уже движется к Перекрестку Судеб и несет с собой то, что может устрашить самого мужественного ясновидца. Его имя начертано огненными буквами на стенах Паутины. Оно несет с собой смерть и разрушение…

Затем Кариадрил увидел сам Перекресток Судеб — огромную многогранную черную сферу, преграждающую путь вперед. Сфера медленно вращается. По ее окутанным туманом граням проносятся образы того, что должно произойти, и того, что не произойдет никогда.

Вот и сам Кариадрил. Он мертв. Его труп лежит на бесплодной поверхности какой-то пустынной планеты.

Человек с суровым выражением лица. На нем странная форма одного из бесчисленных воинских кланов полумертвого бога. Он выкрикивает команды, стоя на мостике корабля. Пушки ведут непрерывный шквальный огонь, безжалостно расстреливая пространство.

Жаркий бой среди равнодушных звезд. Такой страшной битвы Кариадрил еще никогда не видел. О таких сражениях говорится только в самых древних преданиях… Вот человеческие корабли и корабли эльдаров, но они сражаются не друг с другом, а с общим врагом…

Взрыв планеты. Ее ядро — древнее, как сама Галактика, — разорвано в клочья. Какая сила способна совершить такое? Ощутив этот взрыв, содрогнулись звезды. Оружие ужасающей мощи! Оказывается, его тайна раскрыта!..

Лица Дародая, Лилеатоны и других эльдаров. Они находятся в заключении в каком-то жутком месте. У него нет имени, но оно одновременно на удивление знакомо и совершенно неестественно. Эльдары кричат. Их тела прикованы к сооружениям из выбеленных костей и блестящего металла. Над эльдарами склонились покрытые шипами уродливые существа. Вместо пальцев у них бритвы, которыми они кромсают плоть эльдаров…

Вот что увидел Кариадрил. Ни больше, ни меньше. Перекресток Судеб стал вращаться быстрее и погрузился во мрак. Тьма окутала свет истины, к которой рвался разум ясновидца. Кариадрил с трудом вынырнул из темноты и вернулся в настоящее.

Некоторое время он стоял неподвижно, наслаждаясь чувством полной безопасности и обдумывая увиденное. Не все из того, что ему открылось, действительно произойдет. Но что именно?

Какую тайну скрывает в себе мрак, окутавший Перекресток Судеб? Надвигается нечто страшное, но вместе с тем смутно знакомое.

В самом далеком уголке души ясновидца, там, где скрывались его самые тайные страхи, зашевелился безымянный панический ужас.

«Шеа нуд Азурианш эрент Азурианд!» — забормотал Кариадрил.

«Да защитит Азуриан детей своих от грядущего страха!» Это была самая действенная молитва величайшему и старейшему из божеств эльдаров, которую читали лишь под угрозой смертельной опасности.

Дрожь пробежала по хрустальному лесу. Кариадрил коснулся ствола одного из деревьев и почувствовал пульс души певца Катрала. Когда-то Катрал боролся с Кариадрилом за любовь прекрасной Агильтии. А потом спас жизнь ясновидца, заслонив его своим телом от человеческого цепного меча, нацеленного тому прямо в сердце.

«Спи спокойно, брат мой, — прошептал Кариадрил. — Я не хотел тебя беспокоить».

Души в хрустальных деревьях затрепетали. Кариадрил чувствовал, что они вместе со всем искусственным миром переживают за него и за будущее всех эльдаров.

Ясновидец послал им слова утешения и ощутил, как мало-помалу успокаиваются их души. Пройдя к выходу, Кариадрил обернулся и в последний раз почтительно поклонился лесу сверкающих, словно россыпи алмазов, деревьев.

«Прощайте, друзья мои! Ан-Илоиз повелевает мне идти, но я очень надеюсь, что скоро и мне посчастливится опочить среди вас…»

Покидая сад, Кариадрил все еще слышал озабоченные голоса и грустные слова прощания тех, кто при жизни был ему близок.

Печально вздохнув, ясновидец подумал о том, что лет двести назад сумел бы скрыть свои мысли от духовной оболочки мира, но с тех пор, кажется, утратил эту способность. Души хрустального леса видели то же, что видел он сам, и прекрасно понимали, как мала надежда на его возвращение…

Глава 4

Где-то на другом конце Галактики по отдаленным, никем не разведанным просторам среди далеких звезд спокойно дрейфовал другой искусственный мир эльдаров. Его название не входило ни в один реестр Ордо Ксенос. Этот мир никогда не вступал в контакт с представителями Империума, потому что витал очень далеко от ее границ. Его обитатели ничего не знали и не хотели знать о нелепых затеях такой совсем молодой, но уже очень наглой расы, как человечество. Искусственный мир находился в самом конце Паутины, и к нему вело немного путей.

Поэтому — случайно или по стечению обстоятельств настолько давнему, что его уже никто не помнил, — обитатели этого мира существовали в почти полной изоляции. Вдали от всех тревог они дожили до времен заката своей расы в таком блаженном состоянии, в каком эльдары пребывали лишь до случившегося в незапамятные времена и по их же вине Грехопадения.

В затерянном мире царили спокойствие и блаженная идиллия, и взволнованный эльдар, спешивший по выстланным жемчугами коридорам внешней западной спирали, привлекал к себе неодобрительные взгляды встречных. Поведение молодого и еще не способного целиком владеть своими чувствами эльдара беспокоило окружающих.

Грубое и незнакомое чувство тревоги стало распространяться по всему миру, от одного сознания к другому, и достигло той, кого искал молодой гонец, раньше, чем он успел перед ней предстать.

Она ждала его в галерее, уставленной скульптурами, выточенными из косточки духа. Деликатный материал обладал способностью распознавать чужие эмоции. Поэтому статуи уже начали извиваться, принимая уродливые формы. Экран хрустального пульта, установленного здесь же, покрылся рябью, но быстро успокоился, подчинившись ментальному приказу хозяйки.

Обращаясь к высокородной соплеменнице, охваченный крайним волнением эльдар позабыл о правилах этикета.

— Госпожа! В святилище Каэлы Менши Каина случилось страшное. Ковчег открыт!

— Ковчег Кроваворукого Бога?!

Благородная эльдарка даже не сразу вспомнила, где именно в запутанных коридорах ее родного мира находится ковчег. Сама она там никогда не бывала. Это место вообще посещали единицы. Десятки тысяч эльдаров, населяющих ее искусственный мир, все как один встали бы на защиту своей родины, но мало кто помнил, что на самом деле означают слова «угроза» или «война». Очень немногие из них посвящали себя служению загадочному и страшному богу войны.

— Как это возможно? Кто посмел вторгнуться в святилище, не опасаясь лавлечь на себя божественный гнев?

— Госпожа, вы меня не поняли! — дрожащим от страха голосом прошептал молодой эльдар. — Никто не вторгался в святилище. Ковчег открылся изнутри. Теперь он пуст. Аватар ушел сам.

Статуи зашатались и отрывисто загудели, словно набат в ночи. Этот гул будет слышен теперь много дней подряд. Изваяния не подчинятся даже самым строгим приказам замолчать, рассылая во все концы космического пространства грозную весть: «Берегитесь, враги, детей Азуриана. Кроваворукий Бог уже в пути!»

Глава 5

— Спук! Хэш! Обскура! Морфо! Калма! Спур! У нас есть все! Впереди смертельный бой! Пусть мы все умрем, но сначала мы кайфанем!

Максим Боруса не мог нарадоваться на своего нового зазывалу-вышибалу. Обходительный с клиентами! Разбирается в товаре! Беспощадный с хулиганами! И к тому же не слишком жадный! Лишь однажды Максим поймал помощника на том, что тот брал из выручки больше положенного. Что ж, Гальба и Корба его отлупили, сломали пару пальцев и все! К чему калечить такого ценного работника?! К тому же мошенник, кажется, усвоил урок…

«Жизнь хороша! И жить хорошо!» — думал Максим, развалившись на троне из пустых ящиков, установленном в конце заброшенного коридора. Эту часть нижней палубы Максим давно объявил своей подконтрольной территорией.

Сверху Борусе было хорошо видно, как идет торговля. Его китель и красная с золотым шитьем перевязь главного старшины первой статьи лежали рядом. Тут же, под рукой, — цепной меч и пара болтерных пистолетов. Кто знает, когда они понадобятся?!

На коленях у Максима сидела одна из бортовых проституток. Он лениво щупал ее грудь под блестящей блузкой. А она, нажевавшись корня таджа, закатывала глаза, хихикала и игриво ерзала задом.

Вообще-то таких девушек не должны были пускать на борт, но Максим прекрасно понимал — никто в точности не соблюдает Устав. В нем слишком много положений, запрещающих все, что помогает хоть как-то скрасить тяжелые будни и нести нелегкую службу на боевом корабле Божественного Императора. А ведь человек с головой на плечах может неплохо заработать даже на одном из них!

Максим самодовольно ухмыльнулся. Когда он впервые попал на борт «Махариуса», на его запястьях звенели наручники. Его завербовали насильно, и никто не думал, что он протянет здесь хотя бы год.

И вот прошло шесть лет. Максим дослужился до звания старшего унтер-офицера. И это при том, что в команде насчитывалось почти тринадцать тысяч человек. Его хорошо знали на капитанском мостике. Да что там говорить, почти все на корабле боялись и уважали его. За пределами же боевых частей и вне вахты он прослыл крупнейшим специалистом по всему, что не дозволено Уставом. Он сколотил подобие банды, насчитывающей около пятидесяти человек. Все они были у него на побегушках. Этих людей он отобрал лично. Жестокие и грубые, но ничего другого от них и не требовалось. В случае необходимости старшина мог рассчитывать на поддержку еще ста пятидесяти или двухсот человек. Можно сказать, у него была небольшая личная армия.

Разумеется, ему нечасто доводилось прибегать к их услугам. Очень многие на капитанском мостике знали о его делишках, и Максим старался не зарываться: убивать как можно меньше людей во время разборок и не жадничать. Поэтому офицеры ему не досаждали.

«Капитан Семпер не так уж и плох!» — подумал Максим.

Конечно, Семпер был типичным надменным офицером, аристократом с Кипра Мунди. Но все-таки он понимал, что к чему. Понимал, что жесточайшую дисциплину на борту корабля имперского Военно-космического флота можно поддерживать, только дав команде возможность незаметно выпускать пар.

Максим любил думать о том, что именно этим он и занимается. Он вспомнил паровые туннели под городами-ульями родного Странивара. Через эти туннели стравлялись излишки тепловой энергии. В них было так удобно прятаться от ненавистных арбитров! Хорошо было в них и тогда, когда раз в три года капризная орбита уводила планету далеко от светила на мрачные и холодные задворки звездной системы.

Холод пронизывал древние, покрытые шрамами сражений адамантиевые стены улья с легкостью, которой позавидовал бы любой энергетический луч. Холод проникал и на самые нижние уровни. В такое время приходилось драться за теплые места, спускаться все ниже в туннели, населенные не только бандитами, но и отвратительными существами, питавшимися падалью. А могло и не повезти. Тогда тебя вместе с твоей бандой могла сварить заживо струя пара, внезапно вырвавшаяся из перегревшейся системы. Никто не знал, откуда вырвется следующая такая струя, но в ледяном улье наверху было еще хуже.

В туннелях встречались и другие обитатели. Например, механические сервиторы, выполнявшие свою бесконечную работу, не обращая ни малейшего внимания на кого бы то ни было. Они могли преспокойненько что-то чинить прямо среди сцепившихся в смертельной схватке уголовников. Бандитам хватало ума их не трогать, ведь они обслуживали древние системы, контролирующие пар, подаваемый под давлением. Любая попытка повредить эти системы или сервиторов привела бы к страшной катастрофе.

Вот и теперь Максим считал, что управляет паром, находящимся под давлением на борту «Махариуса». Теперь он вместо сервиторов следил за тем, чтобы система не взорвалась. Чего же плохого в том, что он получает от этого небольшую выгоду? Это совершенно справедливо. Ведь он же рискует, и вообще — у него хлопот полон рот!

И все это понимали. Все, кроме тупого Киогена — корабельного комиссара «Махариуса». Он явно имел зуб на Максима. У этой проклятой покрытой шрамами рожи везде шпионы — на каждой палубе, в каждом отсеке! Они подслушивают и тут же докладывают комиссару!

Старшина уже вычислил троих среди своих же людей и принял необходимые меры. Даже в мирное время на «Махариусе» еженедельно гибли человек десять — двенадцать. Служба на борту боевого корабля — не сахар! Кто-то попадал под тягачи в торпедных отсеках или в ангарах для истребителей и бомбардировщиков, кого-то испепеляли выбросы энергии из реакторов. А матросам, служившим на нижних палубах, вообще не везло чаще других. Там система воздухообмена была самой ненадежной. Люди задыхались, травились газом, замерзали или их расплющивало от перепадов давления.

Усмехнувшись, Максим подумал о том, что на борту «Махариуса» существует множество способов быстро и незаметно избавиться от шпионов Киогена.

«И от нее я тоже избавлюсь». Он стиснул заскорузлыми пальцами нежную грудь девушки.

Конечно, она появилась очень кстати, якобы тайно пробравшись на «Махариус» с грузового корабля. Помнится, они тогда стояли на орбите Луксора-III и ждали прибытия новых рекрутов. Девушка была красива, прекрасно сложена и нравилась Борусе. Но она задавала слишком много вопросов и все время, когда Максим бывал свободен от вахты на капитанском мостике, крутилась вокруг него. Особенно ей нравилось виснуть на нем в такие моменты, как сейчас, — когда он занимался делом.

«Вкусный сыр в мышеловке! — подумал старшина. — Ох, комиссар Киоген, старый ты похотливый козел! А я-то думал, что Император и его Устав для тебя святы и ты никогда не пойдешь на такую уловку!.. Да, эту девку придется убрать!»

Максим вздохнул. Девушка ему нравилась.

Но во время предстоящего боя ей придется исчезнуть..!

Словно в ответ на его мысли по системе внутренней связи прозвучали три гудка. Скоро в бой!

Сам Максим любил сражения. И не просто потому, что был задирой. Он подходил к этому вопросу с чисто практической точки зрения.

Перед большими сражениями у него всегда прекрасно шли дела. Половина команды любого боевого корабля перед боем накачивала себя наркотиками и стимуляторами. Одни хотели забыть о том, что в любую секунду могут погибнуть. Другим требовалось средство, способное привести их в ярость. Они надеялись выжить в безумной схватке, став ее частью, а не прячась по отсекам. Впрочем, Максиму было плевать на мотивы клиентов, покупавших его товар. У него имелось все и для всех. Калма и обскура для тех, кто хотел думать, что все происходящее его не касается. Сильнодействующие наркотики вроде морфа, ззиза и гало для тех, кто хотел почувствовать себя в своем собственном мире на другом конце Вселенной. Слот, спур и хавок хорошо брали матросы из абордажной команды, которые знали, что им придется идти в жестокий бой, и хотели вскипеть лютой яростью перед схваткой со страшными монстрами.

Услышав гудки, очередь клиентов зашевелилась. Покупатели стали пролезать вперед, желая поскорее получить то, за чем пришли.

Тех, кого не оказывалось на боевом посту, когда звучали два гудка, безжалостно расстреливали. Комиссар Киоген внимательно следил за этим.

— Назад! Я сказал — назад! — рявкнул Гальба, размахивая перед очередью коротким автоматическим пистолетом. — Здесь всем хватит, а времени еще полно!

Рядом с Гальбой стоял Кольба. Старшина никак не мог понять, кем он приходится Гальбе — братом-близнецом, родственником, любовником или подельником. Да ему, в сущности, было все равно. Теперь Кольба целился в очередь из-за спины Гальбы из длинноствольной ручной пушки, заряженной картечью. Увидев ее, толпа попятилась. Многие из ходивших на абордаж знали, какую бойню может учинить такая пушка в тесном коридоре.

— Следующий! — крикнул зазывала, показав пальцем на человека в начале очереди. — Чего тебе, приятель?

— Слот. Все, что есть. И только красную смесь. И чтоб в нем не было калмы, как в прошлый раз!

Зазывала смерил покупателя взглядом:

— Вижу, ты разбираешься… Для тебя — только «Красный Дракон». Я знаю, что он нравится вам, парням из машинного отделения.

Заинтересовавшись разговором, Максим обернулся к коренастому и широкоплечему покупателю. Его смуглая кожа была сухой и блестящей, как у всех механиков. Жар и радиация, исходившие от раскаленных плазменных реакторов, обжигали кожу даже через самые толстые защитные костюмы.

Вообще-то Максим не снабжал наркотиками машинные отделения. Ими занимался механик второй статьи Тир Седжара, хромой косоглазый коротышка, — главный конкурент Максима. Седжара охромел после одной «беседы» с Борусой. Максим пообещал себе тогда, что в следующий раз будет целиться лучше.

Кольба вопросительно взглянул на Максима, и тот кивнул. Пусть Седжара торгует наркотиками в машинном отделении. Но если этот человек решил отовариваться у Борусы или даже заняться перепродажей наркотиков, как можно было предположить по количеству товара, который он приобретал, — это его личное дело. Лишь бы он не забывал о том, что мелкие торговцы, пытавшиеся вторгнуться на территорию Седжары, неизменно случайно падали в плазменные печи.

Зазывала заметил обмен взглядами между хозяином и его любимым громилой.

— Ну, хорошо, — сказал он покупателю. — А чем ты заплатишь? Только не предлагай списанных вентилей и бумажонок, которые называют деньгами на задворках этого сектора. Нам нужен товар не хуже нашего.

Механик шагнул вперед и положил перед ним сверток. Зазывала развернул ветошь, достал болт-пистолет странной формы и поднял его, чтобы показать Максиму. Пистолет был украшен необычным бронзовым орнаментом. Его ствол заканчивался пастью химеры, а рукоятка не очень ладно ложилась в человеческую ладонь. Явно оружие сил Хаоса. Оно пользовалось большим спросом, и Максим не сомневался в том, что очень выгодно продаст его в ближайшем порту. Там наверняка найдется предостаточно трусливых тыловых интендантов или офицеров запаса Имперской Гвардии. Эти с руками оторвут такой трофей, чтобы хвастаться перед готовыми упасть в обморок аристократическими дамочками и рассказывать, как добыли трофей у поверженного предводителя Легионов Хаоса.

— Неплохо, — буркнул Максим, стараясь не выдать интереса. — А патроны есть? С патронами возьму дороже…

— Ну, если ты хочешь патроны, — усмехнулся покупатель, сунув руку в бездонный карман своего комбинезона.

В этот момент в конце очереди началось какое-то шевеление. Следивший за механиком Кольба не обратил на него внимания, а Гальба обратил, но опоздал на долю секунды. Максим же, уцелевший в туннелях родного мира-улья и сам подстроивший немало засад, среагировал вовремя.

Яростно взревев, он швырнул сидевшую у него на коленях девушку прямо под предназначенные ему пули. Бедняжку тут же разнесло на куски. Зазывала так и не сдвинулся с места, пытаясь понять, что происходит. Но понять это ему было не суждено. Механик выхватил автоматический пистолет и выпустил две очереди прямо ему в лицо и в грудь. Зазывала умер еще до того, как его тело рухнуло на палубу.

Старшина потянулся за оружием, внимательно следя за воцарившейся неразберихой. Люди разбегались из очереди. Из-за их спин стреляли. В коридор ворвалась группа механиков в толстых промасленных комбинезонах.

Люди Седжары! Проклятый коротышка решил использовать предстоящее сражение, чтобы устранить конкурентов!

На глазах у Максима Кольба подпрыгнул и упал. Очередь пробила его бронежилет. Гальба что-то заорал и открыл ответный огонь из автоматических пистолетов, пытаясь отомстить убийцам его брата-близнеца, или родственника, или любовника, или подельника. Пули свистели в воздухе, разя всех без разбору. Клиенты Максима в панике метались по коридору. Боруса заметил, как разнесло голову техножрецу. Тот постоянно покупал у него наркотики, расплачиваясь разными ценными приспособлениями. На них сам Максим покупал себе обскуру, к которой тайно пристрастился. На какие же шиши он будет теперь приобретать эту редкую и дорогостоящую дурь?!

Механик, застреливший зазывалу, отпихнул ногой его тело и, не переставая стрелять, бросился на старшину. Боруса откатился в сторону и потянулся к оружию, но вовремя отдернул руку. Пули изрешетили ящики, на которых висела кобура.

Пальцы Максима нащупали рукоять цепного меча. Одним движением он извлек клинок из ножен и нажал на руну активации. Меч взревел. Механик-убийца был уже совсем рядом. Боруса почувствовал, как пуля вскользь задела мягкие ткани его плеча, и, не медля ни секунды, рубанул клинком.

Через секунду механик рухнул на палубу рядом с Максимом, так и не успев понять, куда девались его ноги ниже коленей. Боруса не дал ему опомниться и выстрелил прямо в лоб из пистолета.

Поднявшись, старшина выпустил целую обойму в грудь и живот следующего безумца, рискнувшего помериться с ним силами. Отбросив автоматический пистолет, он взялся за болтеры и быстро огляделся по сторонам.

На палубе лежало множество трупов. В основном попавшие под шквальный огонь покупатели Максима. Но были среди них и его люди. Прямо у него на глазах еще одного — бесполезную деревенщину Горкагора с Балаама отбросило к стене. Его тело еще долго нелепо корчилось от входящих в него пуль.

«Без этого как-нибудь обойдемся!» — рассеянно подумал Максим.

Тупой и ленивый крестьянин Горкагор только мешал, а замену подыскать будет нетрудно. Тем более что в следующем порту на «Махариус» прибудут челноки с новыми рекрутами. Но это потом, а сейчас перестрелка еще не закончилась, а у него стало на одного человека меньше. Надо срочно что-то делать!

Старшина тщательно целился, разыскивая в толпе людей Седжары. Разумеется, ему было вовсе не жалко покупателей. Но зачем же уничтожать источник собственного дохода?!

Наконец Боруса выбрал цель. Несколько человек коротышки зачем-то собрались вместе. А до ближайшего укрытия было довольно далеко.

«Лохи!» — презрительно сплюнул Максим.

Эти не выжили бы и пяти минут на Страниваре, не говоря уже о печально известной тюрьме под названием Лубянка. Нажав на спуск, Максим подумал о том, не оказывает ли сейчас одолжение Божественному Императору.

Такие дураки не достойны чести служить на боевом корабле прославленного имперского Военно-космического флота!

Болтерные заряды разнесли людей Седжары на куски. В воздухе еще некоторое время стояло кровавое марево, а Максим уже прикидывал, сколько у него осталось зарядов, и разыскивал новые цели.

Тем временем Кольба поднялся на ноги. Его бронежилет был продырявлен. Из дырок текла кровь, но он открыл по людям Седжары огонь из ручной пушки, не щадя никого вокруг. У него подгибались ноги, но ему уже подставил плечо Гальба. Вдвоем они тут же загнали механиков в укрытие.

Максим тоже двинулся вперед, непрерывно паля из болт-пистолетов. Оказавшись под перекрестным огнем, механики растерялись. Старшина ухмыльнулся. Люди Седжары упустили инициативу. С каждой секундой его шансы на победу росли.

Вдруг из-за ящиков с оборудованием поднялась чья-то тень. Максим резко развернулся, вскинул один из пистолетов, но выстрелить не успел. Неизвестный противник уже валялся на палубе с ножом в горле. Оглядевшись по сторонам, старшина заметил сидевшего на корточках мальчишку. Кажется, из оружейной прислуги батарей правого борта. Максим с трудом припомнил, что мальчик покупал у него калму с небольшим количеством успокаивающей смолы обскуры. Кивнув пареньку, Максим взял его на заметку за ловкость и быстроту. Он не сомневался в том, что успел бы уложить противника, но если мальчишка так умело орудует ножом, то вполне может для чего-нибудь пригодиться.

Перешагнув через труп одного из своих людей, старшина подумал, что после этой заварушки ему придется пополнять свою команду.

Тем временем люди Седжары решили, что с них хватит. Скоро им отрежут пути к отступлению часовые, выставленные Максимом на дальних подступах к коридору. Кроме того, сюда может прибыть подкрепление. Они решили бежать. Самые неопытные, конечно, побежали первыми. Троих сразу же скосил перекрестный огонь Коль6ы, Гальбы и других бойцов Максима. Еще двоих механиков Боруса лично разнес на куски, выстрелив из болт-пистолетов им в спины.

Кровожадно ощерившись, старшина прицелился в знакомую ему фигуру хромого коротышки, но у него кончились заряды. Максим прицелился было из второго пистолета, но выстрелить не успел. Хромой уже скрылся за углом. Боруса был не так глуп, чтобы бежать следом. Впереди его наверняка уже поджидали. Старшина грязно выругался. Он уже дважды держал Седжару на мушке, а тот все еще жив. В третий раз ему не уйти!

Раздалось два гудка. Все по местам!

Гальба нервно покосился на старшину:

— Сейчас начнется. Что нам делать со всем этим? — Он показал на валявшиеся вокруг трупы.

— Не волнуйся! Старина Семпер наверняка сразу поведет «Махариус» в атаку, — ухмыльнулся Максим. — Так что, если мы вообще уцелеем, трупов здесь будет гораздо больше. Выбросим этих в космос вместе с погибшими в бою.

Максим огляделся и понял, что из его людей уцелели только он сам, Гальба с Кольбой, еще четверо и метнувший нож мальчишка, так и не удравший с остальными покупателями.

— Ну ладно, — без особого сожаления вздохнул старшина. — Найдите еще человек десять. И обязательно позовите Хорке и Ваннана. Если к вам будут приставать с вопросами офицеры, скажите, что они нужны для проверки, организованной главным старшиной первой статьи Борусой по приказу лейтенанта Уланти, и они от вас отстанут. И скажите нашим людям, чтобы захватили оружие.

— Для какой еще проверки? — с сомнением спросил Гальба.

— Как главный старшина первой статьи, я имею право доступа во все отсеки и не собираюсь пренебрегать своими обязанностями. Запомните это, матрос второй статьи Гальба! Я должен убедиться в том, что во время сражения вся команда честно выполняет свой долг перед Императором.

Гальба усмехнулся. Кольба, несмотря на раны, тоже. Оба ощерились, как хищные звери, и засверкали глазами.

— Вы имеете право доступа повсюду? И в машинное отделение тоже?

— Разумеется, — в свою очередь, ухмыльнулся старшина. — Давайте-ка проведем внезапную проверку во владениях нашего доброго друга Седжары…

Кольба быстро собрал и спрятал наркотики. Перед тем как завернуть за угол, Максим обернулся и увидел, что мальчишка все еще стоит на месте и с надеждой смотрит ему вслед. Мгновение поколебавшись, Максим кивнул пареньку. Тот вприпрыжку помчался следом, успев подобрать пистолет, валявшийся рядом с чьим-то трупом.

Боруса и его люди быстро шагали по коридорам. «Махариус» уже сотрясался под ударами первых залпов противника. Через секунду раздался последний гудок. Бой начался.

Максим снова усмехнулся. Он любил жаркие сражения. Очень удобно. Во время боя можно сделать уйму полезных вещей, и никто никогда не догадается, что все это дело твоих рук.

Глава 6

— Приготовиться к бою! Полный вперед! На штурвале — по моей команде право руля на один градус! Держать строй. Расстояние до наших кораблей — три единицы!.. Господин Найдер, по моей команде — торпедный залп!

Леотен Семпер стоял, гордо выпрямив спину. На его плечах красовались новехонькие нашивки. Он знал, что очень многие, в том числе кое-кто из присутствующих на мостике, считают, что ему еще предстоит доказать на них свое право. Командование было вынуждено поспешно присвоить Семперу звание командора. Несколько недель назад во время битвы у Лун Пергама шальной энергетический луч поразил мостик линейного крейсера «Владетель Хуаскар». Смертельно раненный командор Харуна успел передать Семперу командование имперскими кораблями, и тот вытеснил пиратскую эскадру сил Хаоса на задворки звездной системы. Главный штаб подтвердил вынужденное повышение Семпера. Однако Леотен прекрасно понимал, что несколько капитанов его же эскадры имели гораздо большую выслугу лет, и каждый из них мог претендовать на чин командора с большими основаниями, чем он сам.

Впрочем, если мысли об этом и тревожили Семпера, он не подавал виду. Сейчас командор являл собой олицетворение хладнокровия среди лихорадочной деятельности, закипевшей на капитанском мостике крейсера «Лорд Солар Махариус». Жрецы Бога-Машины собрались вместе и вполголоса заклинали духов корабля, которому предстояло постараться, чтобы выжить в предстоящем сражении. Сотни связистов что-то одновременно бормотали на разные голоса, передавая информацию, поступавшую из всех отсеков и с других судов эскадры. Артиллеристы торопливо проверяли и перепроверяли цели и расстояние до них. Мичманы и младшие офицеры получали донесения от боевых частей крейсера и передавали их старшим офицерам, в свою очередь рапортовавшим старшему помощнику командира лейтенанту Хито Уланти.

Уланти же в двух словах сообщал суть важнейших сообщений капитану.

— Экипаж корабля к бою готов!

Кивнув, Семпер взглянул на носовой экран капитанского мостика и увидел через метровое бронированное стекло увеличенные оптикой цели. На самом деле они находились на расстоянии многих тысяч километров.

На первый взгляд они казались тучей огромных астероидов, но, внимательно рассмотрев увеличенную картинку и изучив собранные телеметрическими системами «Махариуса» данные, можно было заметить, что некоторые из астероидов активируют неуклюжие маневровые двигатели, стараясь занять положение в строю. Над другими астероидами витали энергетические поля. Они тоже готовились маневрировать.

Скалы орков! Эти существа с отвратительной зеленой кожей превратили астероиды в примитивные, но очень опасные подвижные крепости. На данный момент в системе Матер было обнаружено двадцать восемь таких астероидов. Однако здесь их могло быть намного больше. Все они представляли собой непреодолимое препятствие для имперских конвоев, пытающихся пересечь эту область пространства. Два года назад в систему Матер на поиски орков было направлено небольшое соединение боевых кораблей. Тогда было найдено и уничтожено только четыре астероида. Теперь же, как того и следовало ожидать от этих гнусных тварей, орки расплодились здесь во внушительных количествах.

— Как сорная трава… — машинально пробормотал Семпер.

— Какая трава? — удивленно спросил Уланти.

— Орки, как сорняки! — пояснил Семпер, ткнув пальцем в астероиды за стеклом иллюминатора. — Мой дед был адмиралом Боевого флота Тамаль. Когда его, наконец, отпустили в отставку, ребенком я гостил у него в поместье на Кипре Мунди. И вот что я скажу вам, господин Уланти: если команда этого корабля считает меня строгим командиром, это лишь из-за того, что она не служила под началом моего деда. Его боялись как огня и враги Императора, и собственные подчиненные. Даже мы с моими двоюродными братьями его побаивались. — Вспомнив о страхах далекого детства, Семпер усмехнулся. — Впрочем, помню, как-то он мне показался даже милым. Тогда он повел меня гулять по своим владениям. Мы смотрели, как работники трудятся на полях…

Уланти вежливо слушал Семпера, но не понимал, зачем командир заговорил об этом перед самым сражением. Кроме того, хоть лейтенант и родился в аристократическом семействе, родом он был из мира-улья, жители которого никогда не вылезали на поверхность планеты, опасаясь неминуемой смерти от ядовитых газов или лучевой болезни. Поэтому идиллическая пастораль, нарисованная командиром, не вызывала у Уланти особого умиления.

Почувствовав недоумение старшего помощника, Семпер вновь усмехнулся.

— В том году моему деду докучали сорняки, совершенно забившие растения ракки — его любимого злака. Ракки и так уже пришлось высевать в третий раз; и терпение моего деда лопнуло. Он сам ползал на четвереньках среди работников и своими руками дергал из земли сорняки. «Проклятая зелень! — рычал он, расшвыривая их по сторонам. — Берегись орков, Леотен! Они, как сорняки! Не успеешь их вырвать, как они снова лезут из земли. И их становится еще больше, чем раньше!» Мой дед знал об орках все! — пояснил Семпер все еще удивленному Уланти. — Ему присвоили чин адмирала за битву в Каудиме. Потом он очищал от них окрестности системы Ахиллия… Тогда я не понял, что дед имеет в виду, но теперь, познакомившись с орками поближе, я прекрасно его понимаю.

С этими словами Семпер ткнул пальцем в скопление астероидов прямо по курсу. По мере приближения к ним на дисплеях имперских кораблей появлялось все больше и больше данных об этих летающих крепостях.

— Это сорняки, господин Уланти. Чем больше мы их уничтожаем, тем больше их появляется вновь.

На поверхности астероидов заиграли вспышки. Они открыли огонь. Ракеты орков — огромные, неповоротливые, но очень опасные — взорвались с большим недолетом.

— Бестолочи! — прорычал бывалый артиллерийский офицер «Махариуса» Вернер Мэлер. — У них что, вообще нет командиров? Мы же вне досягаемости их ракет! Зачем же палить?! Кроме того, по взрывам этих ракет мы теперь точно знаем направление на выпустившие их цели!

По приказу Семпера офицер связи соединил «Махариус» с капитанскими мостиками остальных кораблей имперской эскадры.

— Господа, вперед! В бой! Искореним зеленозадую заразу! — приказал Семпер, радуясь возможность доказать, что недаром носит нашивки коммандора.

«Махариус» рванулся вперед. Его чудовищные плазменные двигатели оставляли за собой шлейф пламени. По правому борту от него летели верный товарищ крейсер «Дракенфельс» и легкий крейсер «Тритон». Однотипный с «Тритоном» «Мэннан» и старый, но не столь надежный крейсер «Граф Орлок» летели по левому борту от «Махариуса». Внутри клина, словно кулак, сжатый внутри стальной перчатки, шел крейсер «Ужасный». Установленная у него на носу смертоносная пушка «Нова» была нацелена на скопление крепостей орков. «Ужасный» прикрывали конвойные авианосцы «Месть за Белатис» и «Память Биринги», переоборудованные из транспортов и названные в честь двух имперских миров, погибших в ходе этой войны.

Из импровизированных ангаров авианосцев вылетали и строились в боевые порядки эскадрильи штурмовых космических аппаратов: «Мародеры» с широкими крыльями и смертоносные истребители типа «Гром» с тупыми носами. Два дивизиона эсминцев типа «Кобра» защищали тяжелые корабли с флангов, готовясь открыть огонь по всему фронту вражеских астероидов.

Под командованием Семпера находилось внушительное соединение, но это его не особенно радовало. Он понимал, что сейчас Боевому флоту Готического Сектора нужны все его корабли для отражения готовящегося Абаддоном Осквернителем нападения. Необходимость использовать эскадру Семпера для борьбы с орками ослабляла имперский флот на том фронте, где враг планировал нанести самый страшный удар. Семпер и командиры его кораблей рвались в бой с Абаддоном, а вместо этого им приходилось уничтожать всего лишь тупоголовых орков.

Командор в очередной раз проклял зеленозадых тварей за то, что они отвлекают бесценные боевые суда лорда-адмирала Равенсбурга с передовой.

— Всем кораблям — полный вперед! Мистер Найдер, расстояние до ближайшей цели?

— В пределах досягаемости наших торпед, но орки развернули истребители-перехватчики. Тысяча машин не стоят ста наших «Фурий» — особенно с моими пилотами на борту, — но у орков их много. Они наверняка перехватят половину наших торпед. Астероидам для этого даже не придется открывать огонь.

— Вас понял. Отправьте вперед наши истребители. Пусть отвлекут орков.

— Эскадрилья «Шторм», за мной! Покажем зеленозадым, как надо летать!

Эмик Кетер форсировал двигатель своего перехватчика типа «Фурия» и бросился на вражеские истребители. Остальные машины эскадрильи «Шторм» последовали его примеру, выстроившись вокруг своего командира идеальным, хотя на вид и совсем простым строем. За эскадрильей «Шторм» летели эскадрильи «Ураган» и «Торнадо». Четвертая же эскадрилья бортовых перехватчиков «Махариуса» — «Стрела» плотным строем прикрывала несущиеся на неприятеля крейсера от вражеских торпед, ракет и бомбардировщиков.

Кетер усмехнулся, подумав о командире «Стрелы» Обе Террако. Об не отличался ни долготерпением, ни деликатностью в выражениях. Наверняка он сейчас сыпал проклятиями, не имея возможности принять участие в горячем ближнем бою.

На счету Кетера было сто сбитых вражеских машин — больше, чем у остальных командиров эскадрилий «Махариуса». Однако во время одной из пьянок в кают-компании Об Террако, сбивший всего восемьдесят с небольшим машин противника, хвастливо заявил, что перещеголяет Кетера еще до того, как «Махариус» вернется на базу для следующего планового ремонта. Вряд ли Террако увидит сегодня в прицеле своей «Фурии» что-нибудь, кроме ржавой и неуклюжей торпеды орков. А Кетер направляется в самую гущу схватки! Если он не погибнет, на его счету наверняка прибавится не одна новая победа, и тогда командиру «Стрелы» его точно не обскакать!..

При этом Кетер не забывал, что, хотя он и слывет чемпионом среди командиров эскадрилий, абсолютное первенство в победах все-таки принадлежит другому. Подумав об этом, Кетер взглянул на строй истребителей, шедших справа. В этом строю летел пилот, сбивший почти двести вражеских бомбардировщиков и истребителей, уничтоживший несчетное количество неприятельских штурмовых аппаратов, торпед, мин, десантных капсул, орбитальных лихтеров и даже спасательных шлюпок.

Прославленный ас летел на самом правом крыле строя. Глаза могли подвести Кетера, но ему показалось, что крайняя правая машина летит чуть дальше от остальных, чем положено. Ничего удивительного! Этот пилот сторонится боевых товарищей. Не ходит в кают-компанию. Не принимает участия в лихих попойках пилотов, освобожденных от требований суровой дисциплины, царящей на борту имперских кораблей, по причине того, что жить каждому из них во время боевых действий в Готическом Секторе приходилось в среднем месяц-другой, не больше… Этот ас даже живет отдельно от остальных пилотов. Его слава и неловкость, которую он вызывал у своих товарищей, дали ему право на отдельную каюту.

И, тем не менее, крайний правый истребитель держал место в строю, не вырываясь вперед, но и не отставая. Его пилот, как обычно, не участвовал в возбужденной болтовне товарищей, предвкушавших сражение.

Рет Зен, или Зелот-Зен, как его звали за глаза, за четыре года, прошедшие с тех пор, как он получил страшные раны во время эвакуации с Белатиса, стал настоящим отшельником.

— Плотнее строй! — скомандовал в вокс Кетер. — По моей команде — резкий поворот.

На дисплее перед командиром замигали условные сигналы. Тринадцать пилотов его эскадрильи подтверждали полученный приказ.

— Зен, — добавил командир, стараясь говорить без неприязни в голосе, — ты на правом фланге. Успех маневра зависит от тебя.

— Я готов, — раздался электронный голос Рета Зена, в котором не осталось ничего человеческого после того, что техножрецы и судовые врачи смогли сделать с полумертвым обугленным куском мяса, попавшим к ним в руки четыре года назад.

Внезапно неживой голос Зена потонул в шипении помех и каком-то утробном хрюканье и нечеловеческом хриплом гавканье.

Орки!

Их грубые, но мощные корабельные передатчики уже были слышны пилотам имперских истребителей.

Кетер знал, что его штурман, техножрец Мането, уже настраивает вокс-канал для связи с эскадрильей на частоту, свободную от помех.

Неприятель совсем рядом!

И действительно, ближайший астероид уже открыл беспорядочный огонь по машинам, стартовавшим с «Махариуса».

Кетер смотрел то на далекие очертания астероидов, маячивших за бронестеклом его кокпита, то на дисплей. Расстояние до цели уже сократилось до километров и секунд. Теперь Кетер различал шершавые бока астероидов, увешанные маневровыми двигателями, орудийными платформами и площадками у входных шлюзов. Он видел двери ангаров для штурмовых летательных аппаратов, прозрачные колпаки наблюдательных пунктов, торпедные шахты и ракетные установки, которыми ощетинился астероид. Видел он и множество истребителей-бомбардировщиков, снующих вокруг ближайшей крепости орков. Очень многие из них уже покинули свои орбиты и неслись прямо на приближающиеся имперские эскадрильи,

«Орки — это орки! — подумал Кетер, уже не сомневаясь в том, что все пойдет как по маслу. — Тупые животные! Ни малейшей дисциплины! Они же сейчас друг друга затопчут!»

Выждав еще несколько томительных секунд, Кетер постарался отвлечь на себя как можно больше истребителей зеленозадых, рискуя попасть под огонь артиллерии астероидов.

— Говорит командир! — рявкнул он, наконец, в микрофон шлема. — Поворот! Давай, Зен!

По примеру Зена вся эскадрилья круто заложила на левый борт и понеслась вдоль вражеских крепостей, ближайшие из которых открыли по машинам ураганный огонь. В пространстве вспыхнули взрывы. По броне «Фурий» застучал град радиоактивных обломков. Штурмовик Кетера подпрыгнул, когда рядом взорвался вражеский снаряд. На приборной панели замигали тревожные красные сигналы, но за спиной у командира Мането уже перенастраивал двигатели и заклинал душу штурмовика. Почти сразу красные надписи сменились на привычные зеленые. К Кетеру начали стекаться доклады с остальных машин эскадрильи. Тринадцать сообщений! В этом опаснейшем маневре уцелели все!

— Что там за кормой, Мането? — спросил по внутренней связи Кетер.

— Нас провожают, как дорогих гостей, — буркнул штурман.

Взглянув на дисплей заднего вида, Кетер убедился в том, что Мането не преувеличивает. Пространство кишело истребителями зеленозадых. Твари, видимо, решили, что имперские пилоты обратились в позорное бегство. Он улыбнулся. Штурман успешно перешел на другую частоту, и хрюканье орков стихло. Но Кетер представлял себе, как скрежещет зубами их командир, — призванные охранять астероиды истребители клюнули на уловку Семпера.

Связавшись с капитанским мостиком «Махариуса», Кетер доложил:

— Мы их увели. Можете действовать.

Офицер связи на капитанском мостике «Махариуса» собрал сигналы с остальных кораблей эскадры.

— «Дракенфельс» — готов!.. «Граф Орлок» — готов!.. Авангард готов!.. Эсминцы готовы!..

— «Махариус» — готов! — воскликнул старший артиллерийский офицер Римус Найдер.

Семпер кивнул и заговорил громко, зная, что его слова слышат сейчас на всех кораблях эскадры:

— Огонь по моей команде!.. Приготовились!.. Огонь!

Через несколько секунд корпус «Махариуса» содрогнулся от торпедного залпа. Сражение началось.

— Залп произведен из аппаратов один, два, три и четыре. Аппараты пять и шесть заряжены.

— Перезарядить аппараты с первого по четвертый! — приказал Семпер.

Четыре торпеды неслись прочь от «Махариуса», оставляя за собой огненные шлейфы плазмы. По четыре торпеды стартовало и с двух соседних крейсеров. Всего двенадцать торпед. Кроме того, летевшие на флангах эскадроны эсминцев типа «Кобра» также выпустили по шесть торпед.

Двадцать четыре торпеды летели к двум целям, находившимся в середине первого ряда крепостей противника.

Оставшиеся возле них истребители орков бросились на перехват. Отсутствие у орков согласованных действий и тактической гибкости окупалось мощью их огня и звериной решительностью. Семпер хладнокровно проследил за тем, как три значка, обозначавшие торпеды, мигнули и исчезли с дисплея. Истребители противника не успели расстрелять остальные, но, оставив позади маленькие космические аппараты орков, торпеды попали под оборонительный огонь батарей астероидов.

Комендоры противника, наверняка понукаемые диким ревом своих командиров, открыли такой плотный заградительный огонь, что уничтожили десяток собственных истребителей. Впрочем, они успели уничтожить две торпеды. А потом — еще две. Затем с дисплея исчезла еще одна торпеда, и офицеры на мостике «Махариуса» затаили дыхание.

Осталось шестнадцать… Хватит ли их?..

Внезапно обозначение одной из торпед вспыхнуло красным цветом. Потом — еще одно. И еще… Не прошло и нескольких секунд, а дисплей уже вовсю полыхал красным. Это взрывались торпеды, поразившие цель. Четырнадцать попаданий. Два условных обозначения так и не загорелись. Возможно, системы управления этих торпед были повреждены вражеским огнем, и, не найдя свои неуклюжие и неповоротливые цели, эти торпеды продолжали лететь дальше в самую гущу астероидов, где вполне могли на что-нибудь натолкнуться.

Торпедный залп имперских кораблей был нацелен на два самых крупных астероида орков. Один из них, размером примерно восемь на четыре километра, поразило восемь торпед. Шесть зарядов угодило в другой астероид. Обычно для уничтожения крепостей такого размера требовалось несколько десятков зарядов, но сегодня имперские корабли несли торпеды новейшей конструкции, созданные специально для борьбы с астероидами.

Когда они поражали щербатую поверхность этих небесных тел, их бронированные боеголовки начинали вращаться, вгрызаясь в пористый камень. За десяток секунд они проникали на несколько сотен метров вглубь астероидов. Когда у высокоскоростного мотора, вращавшего боеголовку, заканчивалось горючее, та взрывалась. А содержала она не обычный плазменный заряд, предназначенный для того, чтобы плавить броню вражеских кораблей и испепелять их отсеки. Боеголовки новых торпед были снаряжены бризантными сейсмическими взрывчатыми веществами, способными раскрошить скальную породу и вызвать внутри астероида цепную реакцию взрывов, совокупная мощь которых намного превосходила силу самой боеголовки.

Членам экипажей имперских кораблей, наблюдавшим за происходящим с капитанских мостиков, казалось, что два огромных астероида попросту лопнули.

Тот, что поменьше, погиб первым. Основная его часть просто испарилась в результате мощной внутренней детонации. Что-то на нем взорвалось. То ли генератор, то ли пещера, нашпигованная неустойчивыми взрывчатыми веществами. Астероид покрупнее некоторое время трясся, его словно распирало изнутри. Потом по его поверхности побежали огненные зигзаги. Они постепенно расширялись, и вскоре стало видно, что внутри каменной крепости бушует пожар. Во все стороны от него начали разлетаться куски. Еще мгновение, и окутанный огненным облаком астероид распался на части. Громадные осколки посыпались на ближайшие крепости орков. Сидя в полной безопасности на своем капитанском мостике, Семпер проследил за тем, как один из обломков, размером с космический фрегат, вонзился в соседний астероид, отбросив его далеко в сторону.

— Уничтожено два или три неприятельских астероида. Осталось двадцать шесть, — лаконично подытожил один из артиллерийских офицеров «Махариуса».

Семпер хмыкнул. Никто и не надеялся, что его эскадра одним залпом уничтожит все астероиды, даже если бы в ее распоряжении имелось достаточно сейсмических торпед. Это новейшее оружие пока было редкостью и почти непозволительной роскошью для большинства кораблей имперского флота. Теперь оно было опробовано в бою, и Семпер не сомневался в том, что его офицеры — если они, конечно, останутся живы — будут настаивать на включении сейсмических торпед в список обязательного боезапаса всех кораблей ударного флота Готического Сектора.

— Сколько у нас осталось таких торпед, господин Найдер? — поинтересовался Семпер.

— Только восемь. Проклятые еретики-интенданты слишком заняты полировкой своих галунов, чтобы думать о том, как получше вооружить тех, кто проливает за них кровь!

— Придется расходовать боезапас более бережно… Новая цель уже найдена?

— Да! — Найдер кивнул на дисплей с увеличенным изображением одного из астероидов. — Вот этот большой. Похожий на профиль старого лорда-адмирала Дардании, мир праху его… Вон там — с правого фланга. Мы откроем по нему огонь вместе с «Дракенфельсом». На нем уже перезарядили торпедные аппараты и ждут приказа.

Присмотревшись к астероиду, Семпер покачал головой. Тот действительно походил на свирепую рожу бывшего лорда-адмирала, одного из самых легендарных командующих Боевым флотом Готического Сектора.

— Как вы думаете, господин Найдер, нас не отдадут под трибунал, если мы расстреляем физиономию лорда-адмирала? — ухмыльнувшись, спросил Семпер.

— Насколько я помню, — прищурившись, ответил старый артиллерист, — в академиях на Кипре Мунди мне рассказывали, что лорд-адмирал не выносил орков. Может, они сами поблагодарят нас за то, что мы избавим их от его присутствия?

— Вполне возможно, — улыбнулся Семпер. — Открывайте огонь, как только будете готовы… Предлагаю посвятить этот залп памяти лорда-адмирала…

В носовой части кораблей Боевого флота вновь полыхнуло огнем. Эскадра произвела по астероидам еще один торпедный залп. Теперь они находились так близко от орков, что те тоже открыли огонь. До поры до времени пустотные щиты «Махариуса» и остальных имперских кораблей успешно отражали редкие и беспорядочные залпы противника, но Семпер знал, что скоро орки соберутся с мыслями и обрушат на его эскадру шквальный огонь.

Замысел Семпера заключался в том, чтобы стремительно нанести сокрушительный удар по противнику и посеять в рядах орков панику. Почти мгновенное разрушение двух крупнейших астероидов и последовавшее за этим замешательство врагов способствовали выполнению этого замысла, но и теперь человеческой эскадре нельзя было упускать инициативу. Нужно было непрерывно атаковать.

Последние торпеды поразили цель. Еще два не очень крупных астероида разлетелись на куски. Третий не рассыпался, но его батареи практически прекратили прицельный огонь, двигатели и рулевое управление явно вышли из строя, и он беспомощно покинул свое место в строю. Его несло прямо под огонь орудий других астероидов. Вот в него попало несколько снарядов из реактивных гаубиц — каждый размером с истребитель-перехватчик типа «Фурия». После этого ему хватило случайного плазменного луча, чтобы превратиться в груду осколков. Орки сами доделали начатое имперскими кораблями дело.

Осталось двадцать три астероида.

«Махариус» дрогнул от первого прямого попадания, потеряв при этом один из пустотных щитов. Палуба под ногами Семпера заходила ходуном. Командор едва подавил желание схватиться за поручень. Он знал, что сейчас на него с тревогой устремлена не одна пара глаз. Он был офицером старой закалки и верил в то, что сила боевого корабля не в его оружии или броне, а в железной воле капитана.

— Попадание незначительной силы в носовую часть по правому борту, — посмотрев на дисплей, доложил Уланти. — Генераторы в порядке, и скоро поврежденный щит восстановится.

— Надеюсь, это не все, на что способны зеленозадые! — заявил Семпер. — Мы так долго летели сюда! Я не позволю им отлынивать!

Офицеры вежливо захихикали, но атмосфера на мостике разрядилась благодаря даже такой неуклюжей шутке.

Наблюдая за неумолимо приближающимися астероидами орков, Семпер заметил, что они перестраиваются, из-за чего их огонь должен ослабеть. При этом в сердце командира полыхала свирепая радость при мысли о грядущей битве.

До сих пор все шло по плану. Ему удалось провести орков в самом начале сражения. Попадутся ли они во второй раз на ту же уловку? Теперь приманка была прямо перед ними — «Махариус» и остальные корабли эскадры. Достаточно ли их, чтобы выманить у орков то, что на самом деле нужно имперскому флоту?

Глава 7

Последовавшее сражение было яростным, упорным, беспорядочным и непредсказуемым, как и сами орки.

Торпеды уничтожили еще два сравнительно небольших астероида. Теперь имперские корабли оказались в самой гуще неприятельских крепостей. Заговорили бортовые корабельные батареи. Торпеды неслись ко всем астероидам, имевшим неосторожность оказаться на пути эскадры Семпера.

Орки оборонялись отчаянно. Их торпеда поразила «Мэннан» в середину корпуса. Легкий крейсер подбросило взрывом, но он старался не отставать от эскадры, оставляя за собой шлейф обломков и горящих газов, в которые оркам было очень удобно целиться.

Залп крупнокалиберной артиллерии орков попал в толстую броню носовой части «Махариуса» и временно вывел из строя два торпедных аппарата. От удара по всему кораблю завыли сирены. Техножрецы на капитанском мостике с удвоенной силой возносили молитвы духу машин, приводивших в действие крейсер.

Стартовавшие с различных астероидов штурмовики орков, наконец, выстроились и бросились в атаку. Туча истребителей-бомбардировщиков противника ринулась на «Махариус», но их тут же перехватили его бортовые истребители. Однако Семпер на мгновение забыл, что даже такие тупые звери, как орки, способны хитрить. Атака на «Махариус» оказалась отвлекающим маневром. Конечно, орки потеряли в ней множество машин, но сумели отвлечь на себя все перехватчики. Два эскортных авианосца в середине строя имперской эскадры остались без прикрытия.

Отделившись от основной массы, часть истребителей-бомбардировщиков противника яростно набросилась на эти почти беззащитные корабли, не имевшие ни брони, ни щитов, ни мощных артиллерийских батарей, с помощью которых настоящие крейсера вроде «Махариуса» могли дать отпор маленьким, но до зубов вооруженным штурмовикам орков. Не прошло и нескольких минут, а «Память Биринги» уже полыхала и почти потеряла ход. «Месть за Белатис» отчаянно катапультировала остатки своих бортовых эскадрилий, стараясь выпустить в пространство как можно больше истребителей перед своей неминуемой гибелью.

Крейсер «Граф Орлок» вступил в неравный бой с батареями сразу трех астероидов. Его командир Тит фон Блюхер, печально известный тем, что получил свою должность благодаря дальнему родству с лордом-адмиралом Равенсбургом, на этот раз приятно удивил Семпера своей стойкостью. «Граф Орлок» отступал, умело маневрируя. Его батареи лазерных пушек и излучателей заставили замолчать орудия противника на одном из астероидов. И все же этому крейсеру приходилось туго. Его пустотные щиты были разрушены, и противник теперь вел огонь прямо по его корпусу.

На помощь «Графу Орлоку» бросился передовой дивизион эсминцев типа «Кобра». Они шли в атаку на один из астероидов, поразив его двумя торпедами. Вражеская крепость содрогнулась, но сумела нанести ответный удар, использовав в качестве катапульты мощнейший буксировочный луч, отрывавший от поверхности астероида огромные куски скальной породы и с колоссальной силой направлявший их на имперские корабли. Это типичное для орков грубое оружие вполне могло оказаться смертоносным. Один из эсминцев слишком поздно начал совершать поворот, и его разбил надвое кусок астероида, имевший метров двести в диаметре. «Граф Орлок» и две уцелевшие «Кобры» поспешно отступили под защиту остальных имперских кораблей, содрогавшихся под ударами орков, но и не думавших отступать, ведя непрерывный ураганный огонь по астероидам противника. Постепенно чаши весов стали склоняться в пользу людей.

Эскадрильи бомбардировщиков «Мародер», желая отомстить за конвойные авианосцы, с которых они стартовали, бросились на один из астероидов. «Мародеры» были небольшими, не слишком хорошо вооруженными машинами и не совсем подходили для боя в открытом космосе. Однако теперь они очень пригодились. Благодаря своим широким крыльям, приспособленным к полетам в атмосфере, они прекрасно маневрировали над самой поверхностью астероида и опустошили его, уничтожая на бреющем полете артиллерийские орудия, торпедные аппараты, генераторы щитов и маневровые двигатели. «Мародеры» засыпали астероид градом плазменных бомб и бронебойных ракет и отступили, оставив за собой беспомощную и беззащитную груду камня, которую легко могли расстрелять на досуге имперские крейсера.

Скрытый в центре эскадры крейсер «Ужасный» эффективно оказывал ей огневую поддержку. Выступавшая из его носовой части огромная пушка «Нова» вела огонь по оркам своими смертоносными снарядами, летевшими почти со скоростью света. Капитан «Ужасного» и его комендоры прекрасно знали все особенности этого мощного, но непредсказуемого оружия. Неуклюжие астероиды были для нее идеальными мишенями, а летавшие среди них «Фурии», специально приспособленные для корректировки артиллерийского огня, мгновенно посылали комендорам «Ужасного» точную информацию о положении целей. Четырьмя выстрелами «Ужасный» уничтожил два астероида. При этом последний получил прямое попадание в центр и разлетелся на куски, словно от удара исполинского парового молота.

Орки снова бросили свои истребители-бомбардировщики на «Махариус», хотя их истинной целью явно был «Ужасный». Их звериные мозги не могли понять, что в течение одного боя люди не попадаются дважды на одну и ту же уловку. Несколько эскадрилий «Фурий» и «Громов» были начеку и тут же уничтожили истребители орков, бросившиеся к «Ужасному».

Машины орков, отвлекавшие внимание людей от «Ужасного», решили всерьез заняться «Махариусом». Вокруг него вспыхнула яростная схватка. В пространстве метались и взрывались маленькие боевые машины, палившие друг по другу из лазерных пушек. Дав массированный залп ракетами, орки уничтожили две «Фурии» из эскадрильи «Ураган» и проложили себе путь к «Махариусу». С командного мостика Семпер хорошо видел происходящее и тут же заметил четыре истребителя-бомбардировщика противника, бросившиеся в образовавшуюся в обороне брешь. Они неслись над самым корпусом «Махариуса» прямо к башне, в которой находился капитанский мостик. Машины орков были уродливы и страшны на вид, а их корпуса грубо размалеваны в разные цвета. Они ощетинились стволами орудий, а в движение их приводили установленные на крыльях и хвосте огромные двигатели, в которых шла какая-то мощная химическая реакция.

«Фурии» бросились за ними вдогонку, и одна из машин орков тут же взорвалась под огнем их лазерных пушек. Три остальных истребителя противника форсировали двигатели, оторвались от преследователей и с решимостью камикадзе лавировали среди выступов и надстроек «Махариуса».

Хотя Семпер и не сомневался в том, что они нацелились на капитанский мостик, он следил за их полетом с завидным спокойствием. Под крыльями машин орков висели примитивные, но, несомненно, смертоносные бомбы. На носу у них были намалеваны страшные рожи, похожие на их пилотов. Башенные орудия «Махариуса» вели по ним огонь, но не могли попасть в орков, шедших на бреющем полете над самой обшивкой корабля. Оркам оставалось совсем немного до капитанского мостика, но, чтобы добраться до него, им пришлось покинуть прикрытие надстроек. Орудийные расчеты «Махариуса» тут же открыли огонь по машинам противника, попавшим под перекрестный огонь лазерных пушек и ракетных установок. Находившийся ближе к правому борту крейсера истребитель орков мгновенно разлетелся на куски. Та же участь через несколько секунд постигла и машину, летевшую ближе к левому борту. Последняя упорно летела прямо на капитанский мостик, хотя за ней и тянулся шлейф пламени из простреленного крыла и горящего двигателя.

Семпер не сводил глаз с оскалившегося чудовища, намалеванного на тупом фюзеляже несшегося к нему истребителя. Наверняка его пилот изобразил какое-то из своих свирепых божеств! Истребитель уже находился на расстоянии двухсот метров от башни. Через секунду — уже ста пятидесяти. Времени на то, чтобы закрыть обзорные экраны толстыми броневыми щитами, не оставалось.

Орк открыл огонь из бортовых пушек. Их снаряды оставляли на бронестекле экранов выбоины глубиной в несколько сантиметров. Семпер не мог понять, почему орк до сих пор не применил ракеты. Возможно, системы их пуска были повреждены…

Значит, орк идет на таран! Интересно, как поведет себя «Махариус», когда вражеская машина, нагруженная ракетами и бомбами, взорвется у него на капитанском мостике?..

Осталось метров восемьдесят…

Семпер уже видел орка в кабине его машины. Кабина горела, и пилот корчился в пламени. Ощерив клыки, он что-то визжал.

Что? Он молился своим беспощадным богам? Пел предсмертную песнь? Испускал боевой клич?

Свирепая физиономия орка как две капли воды походила на мерзкую рожу, намалеванную на фюзеляже его машины.

Пятьдесят метров… Семпер подавил желание отвернуться или опустить глаза. Хотя его дед мирно скончался в своей постели в доме среди бескрайних полей, отец Семпера и оба его дяди погибли в бою на капитанских мостиках кораблей Божественного Императора, а сам Семпер никогда не сомневался в том, что его ждет такая же участь, и был готов взглянуть смерти в глаза.

Тридцать метров… Последний отчаянный залп одного из орудий на башне разнес на куски хвост машины противника. Истребитель тут же вошел в штопор и врезался в броню башни где-то внизу. Башня содрогнулась.

Оторвав взгляд от обзорного экрана, Семпер увидел, как переводит дух лейтенант Уланти. Оказалось, помощник все это время стоял рядом со своим командиром, с таким же стоическим спокойствием готовясь к неминуемой смерти.

— Господин Уланти, — стараясь говорить спокойно, обратился к нему Семпер. — При первой же возможности начните проводить дополнительные учебные стрельбы с расчетами всех оборонительных систем. Узнайте, кто именно сбил орка, и прикажите выдать этому расчету бочонок нашего лучшего грога. И объявите им мою благодарность!

Тем временем бой продолжался. Энергетические излучатели «Дракенфельса» кромсали очередной астероид, отрывая от его боков или превращая в пар сотни тонн пористой горной породы, в которой блестели бесчисленные жилы металлической руды. Судя по всему, ее атомы очень легко расщеплялись. Стоило раскаленным энергетическим лучам прикоснуться к ней, как она тут же загорелась, и внутри астероида началась цепная реакция. Внезапно черное, как ночь, и бездонное, как смерть, космическое пространство озарила ослепительная вспышка ядерного взрыва, поглотившая астероид.

Колоссальный выброс энергии разрушил пустотные щиты «Дракенфельса» и на время ослепил его сканеры. Однако соседним астероидам пришлось еще хуже. Ближайший тут же был испепелен и превратился в кусок шлака. Еще две крепости, находившиеся чуть дальше, оказались в разной степени повреждены.

Экипажи двух других, испугавшись того, что они приняли за доселе неизвестное разрушительное человеческое оружие, начали неуклюже лавировать, запуская примитивные и ненадежные маневровые двигатели, и столкнулись.

В бронированных недрах «Дракенфельса» его легендарный командир Эрвин Рамас усмехнулся бы, останься на его изуродованном лице хотя бы подобие губ. Только тупым зеленозадым оркам могло прийти в голову превратить в крепость астероид, напичканный залежами плутония!

Рет Зен ощутил ядерный взрыв лишь как мгновенный всплеск помех псионической связи с системами своей боевой машины. Сервитор-навигатор, размещенный позади Зена в кокпите, поинтересовался о причине помех, послав пилоту краткое вопросительное уравнение, но тот не обратил на него внимания. Все эти взрывы не могли помешать Зену выполнять предначертанную ему свыше миссию!

Он несся среди астероидов. Вокруг него кипели жаркие сражения между имперскими «Фуриями» и «Громами» и бесчисленными истребителями-бомбардировщиками орков. Противники то теряли друг друга, то вновь вцеплялись друг другу в глотку в хаосе дрейфующих обломков.

Рет Зен летел один. У него не было ни ведомых, ни живого штурмана-человека. И это его вполне устраивало. Остальные пилоты «Махариуса» его сторонились, но он на них не обижался и не сердился. Они верой и правдой служили Императору, но, конечно, не могли постичь высшего предназначения Рета Зена. А ведь он был Одиноким Мстителем. Он уничтожал врагов Империума под личным покровительством Божественного Императора, направлявшего его руку.

Сегодня Зен делал свою обычную работу. Еще шесть сбитых вражеских машин. Еще шесть уничтоженных врагов Императора. Сегодня у себя в каюте Рет возложит еще шесть жертв на алтарь.

А ведь товарищи Зена боятся его и даже дразнят его «фанатиком». Хотя теперь они чаще называют его «машиной» и шепчут, что он превратился в сервитора.

Но Зен не держит на них зла. Он знает, что им не понять то, что произошло с ним при эвакуации с Белатиса. Ведь там он вступил в бой с одним из самых страшных врагов Императора — демоном из варпа. Под защитой ореола Золотого Трона Зен победил его и остался в живых, хоть и потерял в этом бою большую часть своего тела. Процесс выздоровления был долгим и мучительным. Реконструкция его организма, ставшего теперь почти целиком механическим, протекала еще мучительней. Но Зен не сдавался. Он знал, что Император не оставит его своей милостью.

Товарищи Рета считали его раны увечьями. Они сочувствовали ему, но про себя ужасались. Сам же он воспринял свои раны как освобождение. Ведь очищающий огонь испепелил только его плоть — внешнюю оболочку его существа. Осталось самое важное — душа, которой наделил его Император. Новое искусственное тело освободило Зена от всех плотских слабостей и не мешало ему выполнять божественную работу.

Еще не увидев, а лишь почувствовав приближение новой жертвы, Зен задрал нос своей «Фурии». Аугметические глаза позволяли ему видеть все, что творилось вокруг. Вот вдалеке появились очертания двух машин противника. Зен знал, что ракетам, подвешенным под крыльями его истребителя, трудно попасть в орков. Примитивные двигатели машин противника, работающие на грубом топливе, испускали непредсказуемые сигналы, сбивающие с толку самые совершенные системы наведения имперских кораблей и их истребителей.

Наполовину искусственный мозг Зена помог ему быстро рассчитать расстояние до целей. Аугметические руки форсировали двигатели, и «Фурия» бросилась вперед, стараясь не привлекать к себе внимания чрезмерно высокой скоростью. Мозг Зена — отныне бесстрастный, как у машины, — терпеливо отсчитывал секунды, оставшиеся до перехвата. Только душа Рета, свободная от оков бренного тела, ликовала при мысли о неизбежной гибели врагов Императора.

Первый орк появился в прицеле. Слабый человек из плоти и крови тут же открыл бы огонь. Бесстрастный мозг был осторожен. Он знал, что надо подойти ближе… Но вот и он дал команду. Забывшие о дрожи искусственные руки потянулись к кнопкам бортового оружия. Многоствольные лазерные пушки в носовой части «Фурии» дали дружный залп. Пучок сверкающих лучей поразил машину противника. Та вспыхнула и разлетелась на куски.

Механический мозг проанализировал произошедшее и одобрил собственные действия. Человеческая душа беззвучно вознесла хвалебную молитву.

Вторая цель мгновенно увеличила скорость, прочертив огнем из своих форсированных двигателей яркую дугу на звездном небе. Бесстрастный мозг Зена следил за ее маневрами. Аугметические глаза не выпускали ее из виду, рассчитывая ее скорость, направление и возможную траекторию движения.

Выписав петлю, цель развернулась и понеслась прямо на Зена. Сервитор-штурман защелкал и тревожно загудел. Зен сохранил спокойствие. Его руки не дрожали. Человеческий ум распознал в противнике опытного и умелого пилота. Человеческая душа возликовала при мысли о возможности его уничтожить.

Человеческий ум взял на себя команду в бою, в котором машина погибла бы. Зен летел прямо навстречу орку, искусно маневрируя под огнем вражеских пушек. Случайный снаряд отскочил от корпуса прямо перед кабиной Зена. Очередь из вражеского орудия разлохматила верхушку хвоста «Фурии». Еще один случайный снаряд снес кожух с правого двигателя.

На приборной панели появились предупредительные руны. Бесстрастный искусственный мозг все быстро рассчитал и решил, что лучше уклониться от боя. Аугметические руки хотели вцепиться в штурвал и повернуть в сторону, чтобы спастись от неизбежной гибели, но человеческая душа не обратила на них внимания. Зен уже не раз бывал в таких переделках и спокойно выжидал.

«Фурия» отвернула в сторону в самый последний момент, выпустив по цели висевшие под крыльями ракеты. Вражеская машина взорвалась. «Фурия» промчалась сквозь растущее облако обломков, барабанивших по ее бронированному корпусу. На приборной панели снова зажглись предупредительные руны.

Зен на них даже не взглянул. Его машина была крепкой и надежной, но человеческая душа была еще сильнее. Душа каждого человека принадлежит Императору и поэтому сама немного божественна.

Направив «Фурию» к ближайшему астероиду, Зен прошелся на бреющем полете над его скалистыми каньонами и долинами, разыскивая подходящие цели. Аугметические глаза видели тепловое излучение, поднимавшееся из вентиляционных шахт, спрятанных среди острых как иглы сталактитов. Бомбардировщик мог бы с успехом их атаковать, но истребитель был для этого слабоват.

Метрах в пятистах перед собой на краю кратера Зен заметил серию вспышек. Присмотревшись, он увидел жерло пещеры в скале и две небольшие орудийные башни, ведущие огонь трассирующими снарядами. Не будь их, Зен, наверное, не заметил бы этой пещеры.

Возблагодарив Императора за глупость и чрезмерное усердие орков-артиллеристов, Зен включил носовые тормозные двигатели и направил свою машину в кратер, чтобы получше разглядеть новую цель.

Пушечные снаряды свистели вокруг «Фурии» и впивались в стены кратера, кроша камень на мелкие осколки. Зен увидел в пещере свет, а в его лучах — силуэты вражеских истребителей-бомбардировщиков. Вокруг них сновали неуклюжие коренастые фигуры в примитивного вида бронескафандрах, окутанные облаками каких-то газов. Между боевых машин противника вились топливные шланги и силовые кабели. Рядом с ними лежали боеприпасы. Несмотря на царившие в пещере беспорядок и суматоху, Зен сразу понял, что перед ним — готовящиеся к старту боевые машины зеленозадых.

Один из орков заметил имперский истребитель и попытался сбить его из своей пушки. Зен включил двигатели и взмыл вверх, намереваясь развернуться и атаковать пещеру с ангаром. Нескольких ракет, направленных на склады боеприпасов и топлива, хватило бы для того, чтобы полностью ее уничтожить.

К истребителю Зена рванулся трассирующий снаряд, но пилот легко обогнал его, вылетев из кратера быстрее пули. Теперь за стеклом его кабины было только бездонное черное небо, усеянное яркими звездами. Снизив скорость, Зен развернулся, чтобы атаковать, но в этот момент над его истребителем нависла огромная тень.

Сервитор-штурман отчаянно затрубил тревогу. Взглянув вверх, Зен увидел прямо над собой намалеванную яркой краской пасть какого-то чудовища. Среди его клыков торчали батареи примитивных, но смертоносных орудий. В Зена вперился огромный красный глаз, нарисованный на небрежно сваренных кусках разномастной брони.

Пролетев над Зеном, гигантский крейсер орков скрылся среди уцелевших астероидов. За ним летел еще один столь же огромный и грозный корабль. Его сопровождала эскадра более мелких, но довольно опасных на вид эскортных судов.

Человеческая душа затрепетала при виде этих колоссальных кораблей, но бесстрастный искусственный разум ни секунды не колебался, а аугметические руки включили канал связи. Вот уже несколько дней Зен не произносил вслух ни слова, вознося лишь беззвучные молитвы Императору, и теперь вздрогнул, услышав хриплые звуки собственного искусственного голоса.

— Говорит эскадрилья «Шторм». Пилот номер четыре. Вызываю «Махариус»… Вижу два крейсера орков и эскортные корабли. Они летят к вам и набирают ход. Орки клюнули на приманку. Готовьтесь к бою!

Глава 8

«A это точно они?»

Семпер разглядывал расплывчатые изображения, передаваемые разведывательными истребителями. Корабли орков только что появились из скопления уцелевших астероидов, не обращая внимания на остатки испепеленных космических крепостей. После того, как Зен впервые увидел крейсера противника, те изменили курс и сейчас летели прочь от имперской эскадры к точке перехода в варп, таившегося на окраине звездной системы. Командиры всех кораблей эскадры единодушно решили, что орки пустились наутек, бросив на произвол судьбы своих соплеменников.

— В этом нет никакого сомнения! — ответил на вопрос командира Уланти. — Хотя энергетические сигналы, поступающие от кораблей орков, почти непредсказуемы, а надстройки непрерывно перестраивают как попало, информации о судах, уцелевших во время пиратских рейдов орков в этих краях, достаточно, чтобы мы могли с уверенностью опознать эти самоходные груды металлолома как «Мастодонт» и «Левиафан».

Повернувшись к экрану, Семпер вновь стал разглядывать сооружения, ощетинившиеся орудийными стволами и разукрашенные огромными устрашающими изображениями и непонятными знаками.

Возможно, этими корявыми символами орки нанесли на борта своих уродливых кораблей их настоящие названия. В Империуме даже имелись специалисты, способные читать и переводить письмена орков, — странноватые бойцы Ордо Ксенос и служащие тайных отделов Администратума, посвятившие себя изучению других космических рас. Однако капитаны имперского Военно-космического флота брезговали всем, что касалось зеленозадых, и никогда не стали бы изучать их грамоту. Вместо этого стратеги Боевого флота Готического Сектора по традиции присваивали вражеским кораблям условные наименования на человеческом языке.

Названия «Мастодонт» и «Левиафан» вполне подходили для двух огромных пиратских крейсеров, уже много месяцев терзавших почти беззащитные имперские конвои в этих краях, прячась после очередного налета в свою берлогу среди вооруженных астероидов системы Матер.

Уничтожить астероиды в этой системе было очень важно, но еще важнее было покончить с крейсерами орков. Если им удастся скрыться, через несколько месяцев лорду-адмиралу Равенсбургу наверняка придется выделить еще больше драгоценных боевых кораблей для того, чтобы выкурить орков из очередной пустынной звездной системы!..

Коммуникационные каналы шипели, ожидая приказов Семпера, которому предстояло решить, как распределить силы для решающего сражения.

— «Граф Орлок» и «Ужасный» последуют за «Махариусом». «Тритон» и передовой дивизион эсминцев — тоже. «Дракенфельс» займется уцелевшими астероидами. «Мэннан» и второй дивизион эсминцев ему помогут. Они поступают в подчинение командира «Дракенфельса». Им помогут мои «Фурии» и эскадрильи с «Белатиса» и «Биринги»…

— И не лезьте на рожон, — строго добавил Семпер. — Просто следите за тем, чтобы астероиды нам не мешали, а уничтожим мы их потом все вместе.

Сквозь помехи на канале связи раздался хриплый смех. Рамас — прославленный и неукротимый командир «Дракенфельса» — заговорил почти насмешливым тоном. Только хорошо знавшие его офицеры смогли различить в этом голосе уважительные нотки, предназначавшиеся тем немногим, кого он удостаивал своей дружбы:

— А ты стал настоящим командором, сынок! Спешишь прославиться в жарком бою! А старики вроде меня пусть потихоньку расстреливают эти комки грязи, в которых прячутся зеленозадые? Вижу, в старом добром Боевом флоте Готического ничего не меняется!

С этими словами Рамас разразился смехом, а точнее — завыл и забулькал, потому что именно такое представление о человеческом смехе имели его аугметические голосовые связки.

— Доброй охоты, «Махариус»! — уже серьезнее добавил капитан «Дракенфельса».

Даже Эрвин Рамас уважал традицию капитанов Боевого флота Готического Сектора желать друг другу удачи перед боем.

— Доброй охоты, «Дракенфельс», — ответил Семпер и приказал рулевому взять курс на вражеские крейсера.

В космическом бою за час может произойти очень многое. В бою час длится целую вечность.

Где-то впереди по правому борту «Махариуса» дрейфовал «Ужасный», потерявший башню с капитанским мостиком. Ее снес таранный корабль орков. Борта «Ужасного» были изрешечены огромными снарядами макропушек противника. В самом центре его корпуса зияла семисотметровая пробоина. Казалось, целый кусок корабля просто выхватили челюсти огромной акулы.

Если бы экипажи других кораблей не видели все это своими глазами, они никогда бы не поверили в то, что такое возможно. На каналах связи эскадры еще звучало эхо отчаянных воплей членов команды «Ужасного», успевших загерметизироваться в уцелевших отсеках. Несчастные умоляли о спасении, не желая задохнуться или сгореть заживо, когда крейсер взорвется. Семпер приказал отключить связь с «Ужасным», зная, какое деморализующее действие оказывают такие крики на личный состав других кораблей. Оставшимся в живых на «Ужасном» придется ждать конца сражения. Тогда за ними можно будет послать спасательные шлюпки, а пока их призывы будут слышны лишь Императору.

Один из крейсеров орков, а точнее, то, что осталось от «Мастодонта», тоже дрейфовал неподалеку. Бомбардировщики типа «Коршун», которых «Махариус» не применил в сражении с астероидом, догнали «Мастодонта» и упорно атаковали его до тех пор, пока не повредили его двигатели. Крейсер противника сразу потерял ход и скоро попал под огонь имперских кораблей. Пушка «Нова» на борту «Ужасного», носовые излучатели «Тритона», а также торпеды и орудия «Махариуса» и «Графа Орлока» очень скоро превратили крейсер орков в груду дрейфующих обломков.

Месть «Левиафана» и эскортировавших его кораблей не заставила себя долго ждать. «Тритон» уже давно отстал от «Махариуса». «Левиафан» расстрелял его двигатели из макропушек. «Граф Орлок» был ближе и все еще пытался участвовать в сражении, хотя из левого борта его носовой части торчал уродливый обломок эскортного корабля противника. Сквозь пробоину на борт «Графа Орлока» ринулись несколько сотен огромных свирепых орков. В последнем сообщении от капитана фон Блюхера говорилось о том, что в носовой части его крейсера идет ожесточенный бой и все его комендоры оставили орудия, чтобы принять участие в рукопашной.

Разумеется, в таком положении ожидать помощи от «Графа Орлока» было бессмысленно, и «Махариус» оказался один на один со своим чудовищным противником.

— Не может быть! Он опять маневрирует!

Услышав удивленное восклицание одного из артиллерийских офицеров, Семпер взглянул на дисплей и вытаращил глаза.

«Левиафан» тоже походил на летающую груду обломков, изрешеченную торпедами и лазерными пушками. И все-таки он продолжал сражаться. Семпер про себя поражался типичному для орков упорству в безнадежно проигранном бою. Капитан вражеского крейсера каким-то чудом сумел запустить маневровые двигатели и найти расчеты для уцелевших орудий!

Развернувшись, «Левиафан» дал бортовой залп, ударивший огненной стеной по корпусу «Махариуса». При этом Семпер видел страшные повреждения вражеского крейсера. Через пробоины в броне он заметил пожары, полыхавшие в его отсеках, а через сквозные пробоины даже мелькали звезды, светившие по ту сторону корабля орков.

— Неужели там кто-то остался в живых! — прошептал Уланти.

— Орки дерутся до последнего, — ответил командор. — Это чудовище будет отстреливаться, пока мы не перебьем весь его экипаж. Орк не поверит в то, что его убили, пока вы не отрубите ему голову и не покажете ей разрезанную на куски тушу, на которой она только что сидела!

«Махариус» открыл ответный огонь по беззащитному корпусу противника, но чудовищный корабль орков продолжал двигаться. В его носовой части зияло огромное отверстие, и Семпер содрогнулся от страшного предчувствия.

— Включить маневровые двигатели левого борта! Право руля! Пошевеливайтесь, а то они захватят нас буксировочным лучом!

«Махариус» развернулся, и у всех, как обычно, на мгновение похолодело внутри, пока генераторы искусственной гравитации не приспособились к новому курсу корабля. «Махариус» содрогнулся, но на этот раз никто не испугался. Это заработали двигатели, уносившие корабль прочь от опасности. У присутствующих на капитанском мостике отлегло от сердца.

Впрочем, радость была недолгой. Внезапно палуба выскользнула из-под ног Семпера, и он провалился куда-то вниз. Что-то загрохотало. Сверху свалились острые обломки какого-то механизма, пригвоздившие к палубе техножреца и молодого артиллерийского офицера.

Вокруг скрежетало железо, а «Махариус» дрожал под непрерывными сокрушительными ударами.

Завыли сирены. Леотен Семпер поднялся на ноги и вытер кровь со лба, рассеченного металлическим осколком рухнувшего механизма. У командора пересохло во рту, а по спине побежали мурашки. Он понял, что его кораблю угрожает страшная опасность.

На каналах внутренней связи звучали испуганные голоса, докладывавшие о повреждениях, нанесенных кораблю:

— Пробоина в корпусе на третьей орудийной палубе! Разрешите покинуть отсек!..

— Пожары на палубах восемнадцать, девятнадцать и двадцать один!..

— Пробоина в носовом отделении шестнадцатой палубы! Задраиваем двери!

— Говорит машинное отделение… Повреждена система охлаждения третьего реактора. Включаем аварийную систему охлаждения!..

— Откройте двери! Выпустите нас! Откройте двери! Спасите!..

Семпер с трудом взял себя в руки. «Махариус» может погибнуть в любую секунду!..

— Докладывайте, господин Уланти! Что происходит?! — рявкнул он.

— «Левиафан» еще жив, — с мрачным видом ответил лейтенант. — Он вцепился в нас и хочет прикончить…

Семпер выругался… Буксировочный луч! Одна из немногих современных технологий, которыми овладели орки и, по своей звериной природе, стали использовать в военных целях!

«Левиафан» захватил «Махариус» невидимым, но мощнейшим буксировочным лучом, испускаемым огромным генератором, установленным в его носовой части. Конечно, этот луч недостаточно силен, чтобы таскать за собой или швырять «Махариус» из стороны в сторону, но его мощи хватит, чтобы уничтожить крейсер! Правильно манипулируя гравитационными силами внутри буксировочного луча, можно раздавить или разорвать на куски крупный корабль или его часть…

Именно это орки и собирались проделать с «Махариусом». Их буксировочный луч ухватился за корпус крейсера, чтобы вырвать из него изрядный кусок. Каких-то полчаса назад Семпер и остальной экипаж «Махариуса» наблюдали за тем, как буксировочный луч «Мастодонта» рвет на части «Ужасного». Сейчас им предстояло испытать это на собственной шкуре…

Семпер чувствовал, что судно начинает разламываться. Железо вздыбилось. Плиты брони затрещали. Каналы энергоподачи взрывались и выходили из строя. Крейсер скрежетал, сопротивляясь страшной силе, обрушившейся на его металлический корпус.

Максим Боруса услышал глухой удар где-то в недрах корабля, палуба под его ногами подпрыгнула, и он промахнулся. Вместо того чтобы снести голову человеку, стоявшему на другом конце подвесного металлического перехода, болт перебил паропровод в нескольких метрах от него. Максим глухо выругался. Человек же, один из бандитов Седжары, повернулся и стал целиться в старшину из допотопного короткоствольного пистолета.

Максим знал, что Седжара слишком скуп, чтобы снаряжать своих людей современным скорострельным оружием. Усмехнувшись, он прикончил противника метким выстрелом в сердце и процедил сквозь зубы: «Дурак! Бежать надо было, пока не поздно!..»

Корабль вновь содрогнулся, и Борусе пришлось схватиться за поручни, чтобы не свалиться вниз. Кто-то оказался не таким проворным. Раздался истошный вопль, и чье-то тело со свистом пролетело мимо Максима. Кто-то сорвался и улетел на самое дно громадного, в тридцать палуб высотой, машинного отделения «Махариуса». Внизу прогремел взрыв. Пахнуло раскаленной плазмой, и вновь послышались человеческие вопли.

Усмехнувшись, Максим подумал о том, что «Махариус» явно попал в переделку. Но Боруса не сомневался, что старина Семпер спасет корабль.

Кроме того, внутренние повреждения судна всегда сопровождаются человеческими жертвами, а именно они и нужны сейчас Максиму. Никто никогда не догадается, что под шумок и он кое с кем свел счеты.

В лабиринте механизмов послышались выстрелы и крики. Максим узнал голос Гальбы.

Убедившись в том, что его болт-пистолет заряжен, Максим двинулся туда, откуда доносился шум потасовки.

«Махариус» дрожал, издавая душераздирающий скрип. Семпер понимал, что через несколько секунд его кораблю будут нанесены непоправимые повреждения.

— Полный вперед! Форсируйте двигатели! Мы должны вырваться!

— Не надо!

Семпер узнал голос магоса Кастабороса — старшего техножреца «Махариуса», только что появившегося на капитанском мостике в сопровождении своей свиты.

Несмотря на грозившую им гибель, все присутствующие на мостике вытаращили глаза на магоса, осмелившегося оспорить приказ командира корабля в бою.

Семпер впился взглядом в золотую маску старшего техножреца. Он не испытывал особой симпатии к неприветливому и высокомерному Кастаборосу. Магоса вообще недолюбливали на «Maхариусе». Однако Семпер не сомневался ни в способностях техножреца, ни в его прекрасном знании систем корабля, которому Кастаборос посвятил уже восемьдесят с лишним лет своей продленной Богом-Машиной жизни.

— Почему? — рявкнул Семпер, прислуживаясь к возрастающему скрежету металла.

Кастаборос заговорил быстро, но спокойно, не обнаруживая почти никаких человеческих эмоций:

— Включив двигатели, мы только ускорим свой конец. Мы будем рваться в одну сторону, а они станут тянуть нас в другую, и корабль разорвет на части. Однако есть способ…

Последние слова техножреца утонули в таком ужасающем скрежете, что Семпер понял — через несколько секунд они все погибнут.

— Слушать команды магоса! — приказал командор, сделав то, на что большинство капитанов не пошло бы даже в самом безнадежном положении.

Кастаборос немедленно взялся за дело.

— Включить маневровые двигатели правого и левого бортов! Пусть они зафиксируют положение «Махариуса» в пространстве… Направить всю имеющуюся энергию на генераторы пустотных щитов и повысить частоту щитов на четыре единицы выше нормы!

На мгновение замолчав, Кастаборос, к всеобщему удивлению, стал излагать мотивы, побудившие его отдать именно эти команды:

— Исследования показали, что изменение частоты защитных щитов может повлиять на силу буксировочного луча. У меня самого не было возможности в этом убедиться, но великий магос Сюльпиций Точный писал, что…

— Да вы взгляните на приборы! — не выдержав, рявкнул Римус Найдер. — Генераторы щитов страшно перегружены! О каких исследованиях вы твердите?! Неужели вы надеетесь спасти корабль теориями какого-то давным-давно умершего техножреца, который только и умел, что бормотать молитвы?!

Не обращая внимания на Найдера, Кастаборос заговорил, обращаясь к Семперу:

— Щиты выдержат, капитан. Я хорошо знаю этот корабль. Ведь я постоянно слежу за его работой, общаюсь с его машинным разумом и возношу молитвы его священному духу. Я верю в его прочность и хочу, чтобы вы и ваши люди верили в нее так же непоколебимо.

Корпус «Махариуса» начал вибрировать как-то по-другому, и в голосе магоса почувствовалось облегчение.

— Смотрите! Щиты влияют на буксировочный луч, и орки усиливают его, стараясь нас не потерять.

С этими словами техножрец оперся на ближайшую приборную панель и проговорил:

— Капитан, я советую вам взяться за что-нибудь неподвижное. Исследования Сюльпиция Точного обнаружили, что момент освобождения от буксировочного луча чреват травмами для членов экипажа корабля.

Металл заскрежетал в последний раз. Завыли перегруженные генераторы. И вдруг корабль стал переваливаться на левый борт с креном почти в тридцать градусов. Генераторы гравитации опять на несколько секунд отстали от внезапного изменения положения судна в пространстве.

Наконец «Махариус» вырвался из смертоносной хватки буксировочного луча.

Предупреждение Кастабороса было не напрасным. За несколько секунд Семпер пересек в свободном падении почти весь капитанский мостик. Наконец его схватила за воротник железная рука Римуса Найдера. Кивнув старому артиллеристу в знак благодарности, Семпер поднялся на ноги. На корабле по-прежнему выли сирены, а на капитанском мостике звучали сообщения о повреждениях, список которых в результате последнего отчаянного рывка только возрос. Однако Семпер понимал, что «Махариус» уже избежал неминуемой гибели.

Орки же по этому поводу придерживались иного мнения.

Дисплей перед Семпером треснул, и на нем было плохо видно происходившее вокруг крейсера, но командор все-таки различил окутанный пламенем силуэт «Левиафана». Враг упорно разворачивался так, чтобы вновь навести на свою жертву смертоносный буксировочный луч.

— Он движется на нас! — в панике воскликнул молодой наблюдатель. — Сейчас он включит генератор буксировочного луча!

— Ничего он не включит! — рявкнул Семпер, поворачиваясь к Римусу Найдеру. — Что у нас с торпедами?

Справившись с данными на информационном планшете, переданном ему одним из помощников, Найдер с мрачным видом заявил:

— У нас только две торпеды в аппаратах. Толчок сильно повредил торпедный отсек. Два других аппарата вышли из строя. Почти все торпедисты убиты или ранены. Я не знаю, сколько понадобится времени, чтобы зарядить и подготовить к залпу остальные аппараты.

Семпер молча изучал телеметрические данные на дисплее, определяя угол стрельбы, прикидывая расстояние до цели, оценивая состояние кораблей и пытаясь предугадать исход сражения. В конце концов, он пришел к довольно неутешительным выводам, но как командир корабля имперского Военно-космического флота не считал себя вправе обнаружить хотя бы крупицу страха, сомнения или нерешительности на капитанском мостике.

— Двух торпед хватит! — заявил он с напускной уверенностью. — Разворачиваемся и даем торпедный залп, как только окажемся под нужным углом к цели!

Заработали маневровые двигатели, и «Махариус» развернулся носом прямо к преследовавшему его «Левиафану». Всем на капитанском мостике показалось, что этот поворот на шестьдесят градусов будет длиться вечно.

«Левиафан» неумолимо приближался. Самым впечатлительным казалось, что пасть вражеского крейсера со спрятанным в ней генератором буксировочного луча сейчас поглотит их корабль. В глубине пасти загорелся свет.

— Мощное энергетическое излучение со стороны противника, — доложил наблюдатель. — Сейчас они включат буксировочный луч!

— Готовы! Цель почти прямо по курсу. Можно давать залп! — через секунду отрапортовал один из комендоров.

— Пли!

Не успел Семпер отдать приказ, как в носовой части «Махариуса» загудели торпедные аппараты. Торпеды устремились к цели. Свет в пасти «Левиафана» разгорался. «Махариус» вздрогнул. Его нащупал буксировочный луч.

Торпеды влетели прямо в пасть «Левиафхану». Несколько мгновений казалось, что он их действительно проглотил, и даже у самых опытных бойцов на мостике «Махариуса» екнуло сердце при виде непобедимого корабля орков.

А затем носовая часть «Левиафана» взорвалась. Вражеский крейсер повалился на бок и закувыркался в пространстве, раздираемый внутренними детонациями.

— Два попадания. Цель уничтожена, — доложил наблюдатель.

— Осмотреть все вокруг! — приказал Семпер. — Как можно тщательнее! Ищите уцелевшие корабли противника!

Он с нетерпением ждал, пока сервиторы и техножрецы выполнят его приказ, изучая информацию, собранную сканерами «Махариуса».

— Кораблей противника не обнаружено! — доложил, наконец, Хито Уланти.

Впервые за несколько часов Семпер позволил себе немного расслабиться.

Сражение за систему Матер завершилось.

Глава 9

«Махариус» зализывал раны. Аварийные команды в скафандрах ползали по обшивке корабля, изучая полученные в бою повреждения и устраняя их подручными средствами. Одни пробоины заделывали первым попавшимся железом, содранным с витавших вокруг обломков уничтоженных кораблей. Другие — латали пластырями из расплавленного металла. На искореженных сотнями лет боев бортах «Махариуса» появлялись новые шрамы.

Внутри крейсер тоже приводили в порядок. Разыскивали убитых и раненых. Судовые хирурги и фельдшеры трудились во всех отсеках, безжалостно сортируя раненых по трем категориям. Теми, кто держался на ногах, занимались в последнюю очередь, и на жилых палубах и в кубриках звенело в ушах от криков невыносимой боли, утолить которую пока можно было лишь заранее припрятанными наркотиками.

Тяжело раненные лежали штабелями в коридорах и отсеках, превращенных в импровизированные лазареты. Хирурги и фельдшеры ходили между ними с лазерными скальпелями, зажимами, коагуляторами и портативными реаниматорами. У многих хирургов были при себе цепные мечи, покрытые запекшейся кровью поспешно ампутированных конечностей.

Умирающих и тех, с кем пришлось бы слишком долго возиться, молча передавали вооруженным санитарам в пропитанных кровью халатах, которые уносили несчастных долой с глаз остальных раненых, с ужасом ожидавших приговора хирургов. Быстро пробормотав молитву, санитары закалывали ножами обреченных и складывали трупы в «поленницы», которые испачканные кровью и обливавшиеся потом матросы перетаскивали к ближайшему воздушному шлюзу.

— Пошевеливайтесь! Живей! — орал старшина Воршун, недовольный тем, что уборку трупов после сражения всегда почему-то поручали именно ему.

Он покрикивал на матросов похоронной команды и даже колотил их по спинам своим жезлом, пока все трупы не оказались в шлюзовой камере.

— Хорош! — рявкнул Воршун, смерив взглядом груду покойников. — Отойдите! Я закрываю шлюз.

С этими словами старшина пнул чью-то мертвую руку и взялся за рычаг. Стоит за него потянуть, как внутренняя дверь шлюза закроется, через несколько секунд откроется внешняя дверь в обшивке и содержимое шлюзовой камеры вывалится в космическое пространство…

— Эй, ленивая свинья! Отставить! В шлюзе еще есть место!

Позеленев от злости, Воршун повернулся на голос, готовясь прибить того, кто осмелился с ним говорить в таком тоне, но прикусил язык, разглядев знаки различия и перевязь главного старшины первой статьи. А разглядев, что это за главный старшина, Воршун затрясся не от злости, а от страха.

По коридору шел Максим Боруса в сопровождении нескольких отборных головорезов. Они несли чьи-то тела.

— Откуда вы, главный старшина? — спросил Воршун, изобразив удивление, чтобы скрыть испуг. — Разве вы тоже занимаетесь покойниками на этой палубе?

— Ты же меня знаешь, Воршун, — усмехнулся Максим. — Я всегда готов помочь нашим геройски погибшим товарищам поскорее вступить на последний путь, в конце которого их ждет встреча с самим Императором.

— Давайте их туда! — приказал Максим своим людям, показывая на дверь шлюза. — И поаккуратнее с этими героями, павшими смертью храбрых!

Головорезы расхохотались и швырнули свой груз на кучу трупов. Максим вошел последним и швырнул тело, которое нес на плечах, в самую середину шлюзовой камеры. Воршун же притворился, что не слышит, как этот «труп» глухо застонал и захрипел после удара.

Максим повернулся к старшине и, угрожающе сверкнув глазами, проговорил:

— Можете идти, старшина Воршун. Мы сами тут все сделаем. А вас ждет работа на следующей палубе.

— Слушаюсь! — пробормотал старшина, довольный представившейся возможностью убраться подобру-поздорову.

Подождав, пока похоронная команда удалится, Максим заглянул в шлюз. Механик второй статьи Тир Седжара молча смотрел на него вытаращенными от ужаса глазами, полными отчаяния и мольбы.

Довольно потирая руки, Максим похвалил себя за то, что сумел взять своего давнишнего соперника живьем. Заклеив Седжаре рот клейкой лентой, Боруса связал его проволокой по рукам и ногам и накачал наркотиками, чтобы он не дергался, пока его вместе с убитыми товарищами несли из машинного отделения по самым нижним палубам, подальше от глаз комиссара Киогена и его соглядатаев.

Седжара покраснел от натуги, явно пытаясь что-то сказать. Главный старшина опять похвалил себя за то, что подобрал самые подходящие наркотики: по дороге «труп» не дергался и не хрипел. Теперь же наркотики перестали действовать, и Максим мог насладиться ужасом конкурента, осознавшего, какая участь ему уготована. Все сложилось как нельзя лучше.

Максим некоторое время молчал, чтобы Седжара успел как следует понять, где находится и что его ждет. Оглядевшись по сторонам, связанный начал извиваться и корчиться на груде окровавленных трупов. Усмехнувшись, Максим взглянул ему прямо в глаза.

— Нам двоим на этом корабле слишком мало места, — спокойно проговорил старшина. — Надеюсь, ты это понимаешь и на меня не в обиде. Лично против тебя я ничего не имею, но бизнес есть бизнес…

С этими словами Максим потянул за ручку. Дверь с лязгом затворилась. Внутри шлюзовой камеры Седжара отчаянно захрипел, но внешний люк уже открылся, и все звуки потонули в свисте воздуха, вырывавшегося в космическое пространство…

— Итак, астероиды орков?..

— По нашим подсчетам, мы уничтожили или опустошили шестнадцать астероидов, — ответил Уланти. — Остальные крепости отступили вглубь скопления, а оттуда получить точные данные практически невозможно. Конечно, можно послать туда разведывательные истребители, но это рискованно. Потери среди наших лучших пилотов могут быть слишком велики.

Откинувшись в кресле, Семпер задумчиво барабанил пальцами по полированному черепу орка, стоявшему на письменном столе. Этот трофей он сохранил как воспоминание о своем первом абордаже.

Как обычно, победа в одном бою не решила проблемы. Для того чтобы окончательно очистить систему Матер от орков, понадобится еще несколько месяцев, а может, и целый год. Ведь, по данным разведки, здесь может скрываться до двадцати еще не обнаруженных космических крепостей зеленозадых! И все их нужно уничтожить. Только тогда Боевой флот Готического Сектора сможет отрапортовать о том, что в системе Матер не осталось ни одного орка и она безопасна для навигации!..

Уланти негромко откашлялся, и Семпер понял, что его молчание затянулось. А ведь его приказов ждали, собравшись в капитанской каюте, старшие офицеры «Махариуса». Уланти, Найдер, Мэлер и Гор Сабатье — командир бортового батальона абордажников — стояли перед Семпером по стойке «смирно». Рядом с ними маячила фигура Вольтермана — одного из помощников магоса Кастабороса. Сам старший техножрец в данный момент исследовал повреждения наиболее важных систем управления кораблем, и Семпер — в благодарность за спасение «Махариуса» от буксировочного луча орков — позволил ему не являться на совещание, а прислать вместо себя помощника.

В глубине полутемной каюты возвышалась величественная фигура навигатора Солона Кассандра. Рядом с ним замер облаченный в черные одеяния старший судовой астропат Рапавн. Они встали как можно дальше, понимая, что офицеры чувствуют себя неловко в присутствии существ, обладающих псионическими способностями. У стены, украшенной хрустальными рамками с кусками древних звездных карт и голографиями прежних командиров «Махариуса», в непринужденной позе стоял комиссар Коба Киоген.

От комиссара не требовалось вытягиваться во фрунт перед капитаном, потому что тот не имел права отдавать ему приказы. Киоген явился на совещание, так как в его обязанности входило слушать и запоминать все, что говорили и делали офицеры, командующие «Махариусом». Безупречно отутюженный китель Киогена украшал ремень с болт-пистолетом. Кроме комиссара, имевшего право распоряжаться жизнью и смертью на борту «Махариуса», никому больше не разрешалось заходить в каюту капитана с оружием.

Присутствующие офицеры уже доложили об итогах сражения и ждали теперь новых приказов капитана.

— Остовы вражеских крейсеров останутся здесь, — заявил Семпер. — Сквозь варп мы их не потащим. Мы выполнили приказ, уничтожив «Мастодонта» и «Левиафана» и вынудив остатки астероидов противника отступить вглубь системы. Окончательным уничтожением астероидов займется кто-нибудь другой. Лорд-адмирал Равенсбург и верховное командование имперского Военно-космического флота изволили отдать нам новый приказ…

Офицеры «Махариуса» восприняли слова командира с видимым облегчением. Конечно, они не боялись новых сражений, но им совсем не хотелось заниматься долгой и нудной охотой за астероидами орков, когда в других районах Готического Сектора полыхали жаркие бои.

Как обычно, первым заговорил Уланти:

— Значит, Порт-Моу выходил с вами на связь?

— Совершенно верно, — ответил Семпер, кивнув на астропата. — Рапавн передал мое донесение о результатах сражения верховному командованию, и мы получили ответ. Сейчас к системе Матер приближается эскадра в составе линейного корабля «Императорский ковчег», двух дивизионов эсминцев типа «Кобра», соединения десантных транспортов и двух мониторов орбитальной обороны, которые преодолеют варп на буксире. Они прибудут через несколько дней и выйдут на орбиту третьей планеты местного светила. Эта планета станет базой для тех, кто будет выкуривать остатки зеленозадых из звездной системы.

Уланти одобрительно кивнул. «Императорский ковчег» нес на борту внушительное количество космических истребителей и бомбардировщиков, но давно устарел. Остальные линкоры этого типа уже погибли или были сданы на лом. Варп-двигатели этого линкора тоже дышали на ладан, и переход в систему Матер вполне мог стать для них последним. Но больше от этого судна ничего и не требовалось. Штурмовики прекрасно справятся с вооруженными астероидами. Значит, разведывательные истребители и бомбардировщики не будут сидеть без дела в ангарах линкора!

— Какой же приказ отдан нам? — осторожно спросил помощник Кастабороса. — Священный дух машины «Махариуса» очень страдает. Его надо срочно лечить, а для этого требуются тайные обряды освящения, которые можно провести только в сухом орбитальном доке…

Семпер жестом приказал техножрецу замолчать.

— Нам дан приказ немедленно вылетать к форту «Стикс» в звездной системе Элизиум. С нами полетят «Дракенфельс» и «Граф Орлок». Судя по всему, по прибытии в пункт назначения у нас будет несколько дней на ремонт, пополнение экипажа, провизии, боеприпасов и снаряжения. Затем мы приступим к выполнению нового задания.

— Не теряйте веры в дух «Махариуса»! — добавил Семпер, глядя в глаза расстроенному техножрецу. — Его терзали и раньше. Будут его терзать и в дальнейшем. Но сломить его невозможно. В докладах о повреждениях я не заметил ничего, что не позволило бы нам выполнить боевое задание.

— Значит, оно вам уже известно? — нетерпеливо спросил Уланти, но Семпер ответил не сразу.

— Мне известно лишь то, — наконец проговорил он, — что у форта «Стикс» мы встречаемся с кораблем «Бернард Ги». С него к нам пересядет группа пассажиров. Однако верховное командование пока не сочло нужным сообщать мне, что это за пассажиры и куда и зачем мы потом отправимся.

Обдумывая услышанное, никто не проронил ни слова. Первым прервал молчание Найдер.

— Вы говорите, наши пассажиры прибудут на «Бернарде Ги»? — тихо проговорил бывалый офицер.

Криво усмехнувшись, Семпер кивнул. Он понимал, почему старшего комендора заинтересовало название этого корабля.

— Совершенно верно, господин Найдер. И мы с вами прекрасно знаем, чей это корабль.

Помрачнев, Семпер оглядел своих офицеров.

— Господа, к моменту прибытия наших высокопоставленных гостей на «Махариусе» должен воцариться образцовый порядок. Вы же не хотите ударить в грязь лицом перед Священной Инквизицией!

Через несколько минут Семпер отпустил офицеров, чтобы те начали готовиться к отбытию из системы Матер. Капитан попросил остаться только Солона Кассандра, во всеуслышание заявив, что хочет выслушать мнение навигатора о кратчайшем пути до Элизиума сквозь нематериальное пространство. Семпер опасался, что Киоген тоже захочет это узнать, и испытал огромное облегчение, увидев, как суровый комиссар покидает каюту. Судя по всему, он был очень занят расследованием каких-то разборок среди членов экипажа «Махариуса». Он рассказывал Семперу о стрельбе в машинном отделении, о какой-то другой перестрелке, об исчезновении нескольких механиков и еще о чем-то, но командор слушал его невнимательно, а сейчас был рад увидеть в дверях его спину.

Жестом пригласив Кассандра садиться, Семпер устроился в кресле напротив. Капитан не считал себя суеверным — во многих отношениях он вообще был воплощением прозаически и практически мыслящего выпускника Схолы Прогениум — и не хотел, чтобы экипаж его корабля прознал о том, что иногда у него возникает непреодолимое желание расспросить навигатора о его видениях. Многие навигаторы были настолько прозорливы, что их взгляд проникал не только в нематериальное пространство, но и в будущее. Солон Кассандр принадлежал к их числу и сейчас осторожно снял со лба повязку, сплетенную из золотых лент. Семперу стоило большого труда оторвать взгляд от сиявшего во лбу навигатора крупного третьего глаза. Кассандр был мутантом. Такие мутации специально провоцировались на генетическом уровне с разрешения самого Императора. Благодаря третьему глазу мутантов могучие корабли Империума легко и быстро бороздили космическое пространство.

Большой и странный на вид глаз, не мигая, смотрел на Семпера. Но капитан знал, что видит он совсем не его, а образы, мелькавшие в областях знакомых и привычных навигаторам, но совершенно недоступных и непостижимых зрению и пониманию обычных людей.

— Что там, мастер Кассандр? Скажите, что вы видите в имматериуме?!

Кассандр зажмурил оба обычных глаза и сосредоточился на своих видениях. Вскоре он нахмурился. Семперу же показалось, что он видит, как в блестящем третьем глазе что-то отражается и мелькает. Впрочем, это, наверное, были лишь тени, блуждающие по плохо освещенной каюте.

Наконец навигатор вздохнул, открыл оба обычных глаза и закрыл третий. Надев на лоб золотую повязку, он протянул руку и взял предложенный Семпером бокал вина. В вино был добавлен стимулирующий псионическую деятельность наркотик, известный под названием «спук». Все навигаторы, не исключая тех, кто посвятил свою жизнь службе в имперском флоте, являлись отпрысками благороднейших аристократических родов или богатейших купеческих семейств, обладавших большинством в Императорском Сенате и даже входивших в Верховный Совет Терры. Семперу еще не приходилось встречать ни одного навигатора, привыкшего себе хоть в чем-то отказывать. Вот и теперь капитан терпеливо ждал, пока Кассандр осушит половину бокала и соберется с мыслями.

— Что вы видели, мастер Кассандр? — повторил свой вопрос Семпер, убедившись в том, что навигатор готов к беседе.

Кассандр говорил негромко и монотонно. По его манере речи нельзя было понять, из какого мира он родом. Этим навигаторы отличались от простых смертных. Их воспитывали отдельно от остального человечества, и они всю жизнь хранили верность лишь самому Императору и братьям по касте, а не отдельному миру или какой-либо области Империума.

— Как вам известно, командор, видения редко дают нам определенный ответ на наши вопросы, и управлять даром предвидения никому не дано. Иногда варп изгибается так, что скрывает грядущее даже от величайших ясновидцев. В таких случаях мы ничего не видим, и будущее нам известно не больше, чем любому простому человеку.

— Так вы ничего не увидели? — разочарованно протянул Семпер.

— Даже не знаю, что сказать… И да, и нет, — ответил навигатор. — Я что-то увидел, но не понял, что именно. Я видел будущее, Леотен, но его смысл мне не открылся. Я был… — Навигатор внезапно замолчал, нервным движением схватил бокал и допил остатки вина.

Когда он вновь взглянул на Семпера, тот его не узнал. Невозмутимый навигатор теперь казался взволнованным, и когда заговорил снова, его тихий голос дрожал.

— Там были только тьма и тени. Они поджидают нас в грядущем…

Отряд уже много дней шел по Паутине, следуя тайными и затерянными путями, знакомыми только старейшим и мудрейшим. Привалы устраивались крайне редко. Пищу принимали на ходу. Спали по очереди и тоже на ходу. Это нетрудно тем, кто способен управлять собой до такой степени, чтобы заставить тело перебирать ногами, пока мозг спит. Отряд покидал Паутину только при особой необходимости. За последние несколько дней эльдары появлялись в реальном мире лишь несколько раз, чтобы перейти из одного тайного входа в Паутину в другой. Отряд перемещался скрытно и быстро между мирами, которых в Паутине разделяли несколько дней пути, а в реальном мире — многие световые годы.

Путешественники старались не разговаривать и никогда не называли друг друга по имени. Стены Паутины тонки, а за ними обитают существа, желающие побольше узнать о живущих в реальном мире, чтобы обрести над ними власть. От этих существ, господствующих в имматериуме, можно оградиться только молчанием…

Эльдары были внимательны и осторожны на каждом шагу. Многие думают, что в Паутине они ограждены от опасностей внешнего мира, но те, кто шел сейчас тропой Смеющегося Бога, знали, что это не так. Они знали, что в самых тайных и темных ходах Паутины таится много ужасного. Кроме того, они знали то, чего не решались признать многие их соплеменники: в главные ходы Паутины умеют проникать не только эльдары, живущие в разбросанных по всей Вселенной искусственных и Ушедших мирах…

Предводитель отряда внезапно замер на месте. В его голове прозвучало предупреждение посланного вперед разведчика. Остальные тоже услышали это предупреждение и мгновенно приняли оборонительные позы, обнажив мечи из кости духа и взведя сюрикеновые пистолеты. На постоянно пульсирующих стенах Паутины, возведенных из загадочного материала, заиграли разноцветные отблески активированных голографических доспехов.

Эльдары замерли, приготовившись встретить опасность, замеченную разведчиком. Предводитель ментально спросил его, что тот видит. Некоторое время разведчик молчал. Все уже начали беспокоиться, когда до них донеслись его чувства — сомнение, страх, удивление и, наконец, благоговейный ужас…

Отряд пришел в замешательство, не понимая, что могло напугать их соплеменника, отважно бросавшего вызов самой смерти.

Внезапно мысли разведчика прояснились, и остальные эльдары отчетливо увидели то, что предстало перед его глазами. Не дожидаясь команды предводителя, они, как один, спрятали мечи, преклонили колени и покорно склонили головы.

Они чувствовали жар, слышали тяжелые шаги, содрогались, ментально прикасаясь к пламени его мыслей.

Не поднимая головы, они ждали, когда он минует их, и осмелились встать лишь тогда, когда он был уже далеко. Он же не ответил на их приветствие и даже не дал знать о том, что заметил их. Прошел мимо, не отрывая пылающего взора от какой-то своей далекой и загадочной цели.

Предводитель отряда эльдаров первым осмелился поднять глаза, но не решился обернуться, созерцая лишь следы того, кто прошествовал мимо: огромные огненные следы навечно отпечатались в полу Паутины. А ведь считается, что повредить ее невозможно!

Эльдары испуганно переглядывались, не осмеливаясь делиться друг с другом мыслями. Всех обуревали страх и благоговейный ужас.

Пылающий Бог на свободе! Его не остановить. Аватар Кроваворукого Бога пробудился, и его неожиданное появление не предвещало ничего, кроме смерти и неисчислимых бедствий!..

Часть 2 Поединок

Глава 10

Планета находилась в пустынных районах Вселенной, намного дальше Квиринокса. Она вращалась вокруг двух умирающих звезд-карликов. Одна уже почти совсем потухла и превращалась в пульсар, испуская во все концы равнодушной Вселенной длинные беззвучные призывы о помощи. Ее близнец шел навстречу неминуемой гибели с большим чувством собственного достоинства, тихо, но неуклонно угасая на протяжении тысячелетий. Вещества, из которых состояла эта возникшая в незапамятные времена звезда, распадались, растекаясь по пустоте огненными лентами. У планеты были две далекие сестры. Раньше в этой системе планет было больше, но сильнейшее гравитационное поле двух звезд давным-давно их разрушило. Теперь от них остались только пояса астероидов, которые вращались вокруг погубивших планеты светил.

Одна из двух других планет вращалась по эксцентрической орбите вокруг обеих звезд, попадая в поле притяжения то одной, то другой. Ее то опаляло огнем, то обдавало холодом, и каждая из звезд старалась как можно ближе подтянуть ее к себе. Жизнь на планете была невозможна. Ее терзали землетрясения, вулканические извержения и гравитационные штормы, отрывавшие целые куски от ее поверхности. Не так уж и много оставалось до того дня, когда ей предстояло превратиться в распыленный пояс астероидов — немой свидетель яростного соперничества двух звезд.

Третья планета когда-то в одиночку скиталась по космосу. Она была скорее огромным метеоритом или сбежавшим спутником, в незапамятные времена захваченным притяжением двух светил. С тех пор она вращалась по эксцентрической орбите невероятной конфигурации на самом краю звездной системы, сопротивляясь постепенно слабеющему притяжению звезд, не зная о существовании двух других планет и о том, что жизнь на ее мрачной и бесплодной поверхности уже невозможна.

Когда-то эта планета носила несколько разных имен, присвоенных ей древними расами космических путешественников, построившими на ее поверхности свои города и памятники задолго до того, как человечество появилось на свет. Этих рас давно уже и в помине не было. От них осталось гораздо меньше, чем пыль, в которую превратились их считавшиеся некогда вечными города. По следам этих древних рас пришли эльдары, желавшие возродить их величие. Некоторое время эльдары процветали. Они достигли многих из своих самых высоких целей. Но вдруг, в один короткий и жуткий миг, они пали, став жертвами самонадеянности и тайных слабостей. После этой катастрофы оставшиеся в живых эльдары по большей части покинули свои планеты, переселившись на дрейфующие в космосе искусственные миры. При этом эльдары часто закрывали и навечно запечатывали коридоры Паутины, ведущие к опустевшим мирам.

Впрочем, нога эльдара ступала на поверхность планеты и после тех ужасных событий. Но эти эльдары появлялись здесь, как тать в ночи. Они быстро и испуганно шныряли там, где их предки величественно шествовали с гордо поднятыми головами. Заглядывая в дома и здания, построенные их предками, они вели себя как трусливые и боязливые воры, а не как законные наследники славы своих предков.

После эльдаров на планете очень недолго пробыли люди. Они прилетели несколько тысяч лет назад. Это была одна из многочисленных экспедиций, изучавших бесчисленные мертвые миры. Осмотревшись, люди измерили древние монументы, немного пошарили среди руин, записали увиденное и улетели прочь, ни разу не оглянувшись. Они сочли эту планету просто одним из тысяч миров Империума, разраставшегося на костях множества древних цивилизаций, правивших Галактикой до эры торжества человека.

Впрочем, люди дали планете название, которое теперь, впервые за много сотен лет, выплыло на свет. По приказу самого лорда-адмирала Равенсбурга армия писцов ринулась в поисках нужной информации в самые глубокие подвалы архивов Администратума в Порте-Моу. Запыленные и давно позабытые отчеты давнишних экспедиций были найдены, и на человеческом языке прозвучало название этой планеты, наверняка данное ей наугад каким-нибудь писцом, скучавшим на борту экспедиционного корабля.

Планета называлась Стабия. И вот теперь к этому совершенно никчемному и всеми позабытому миру где-то за далеким Квириноксом обратились взоры самых влиятельных лиц Готического Сектора. А, кроме того, и взоры тех, кого теперь можно было с полным основанием считать нелюдями.

А Стабия продолжала спокойно дремать. Впрочем, даже в самом глубоком сне она должна была почувствовать, какие страшные тучи сгущаются вокруг нее. Слишком многие устремились к ней через варп и по бесчисленным ходам Паутины. Слишком многие хотели первыми оказаться в нужное время в нужном месте. Все спешили к моменту встречи. В одночасье Стабия сделалась Перекрестком Судеб.

Очень давно этот мир знал моменты величия. И теперь Стабии снова предстояло познать вкус славы, ведь именно ее безжизненная поверхность стала местом, на котором должны были решиться судьбы сотен обитаемых миров Готического Сектора и, возможно, всего Империума.

Сидя в своих кельях, провидцы-астропаты раскидывали Императорские Таро, изучали зыбкие видения и замирали, пораженные и испуганные тем, что увидели.

В Зале кристальных провидцев в далеком искусственном мире Ан-Илоиз, где дремавшие души покойных эльдаров вечно взирали сквозь прозрачный бриллиантовый купол на россыпи небесных светил, зловеще зашумел хрустальный лес.

В бронированной и надежно охраняемой каюте в чреве прославленной в боях флагманской боевой баржи «Вестник гибели» Абаддон Осквернитель прислушивался к пророчествам, которые нашептывал один из его любимых демонов, и мерил варп дарованным Хаосом магическим взглядом. Все шло по плану. Он не верил своим союзникам, готовым предать его в любой удобный момент. Впрочем, он не верил им с самого начала и принял меры предосторожности.

Ухмыльнувшись, Абаддон напомнил себе о том, что именно из этих соображений он поручил это задание лживой гниде Сиафу.

И все же Воителя Хаоса обуревали непривычные для него сомнения. Предсказания демона были сбивчивыми и противоречивыми, а его собственный магический взгляд не мог ничего разобрать в неясных тенях будущего, скользивших в варпе. Тревога зашевелилась на самом дне души Абаддона. Его дьявольский меч Драхниен, висевший на стене в ножнах из дубленой кожи космического десантника, почувствовал волнение своего хозяина и недовольно зазвенел. Стоявшие возле входа в покои Абаддона телохранители-терминаторы из Черного Легиона услышали этот звон, поняли его значение и озабоченно переглянулись. Не дожидаясь команды Повелителя, один из терминаторов связался с нижними палубами, на которых держали рабов, чтобы приказать доставить живой корм кровожадному мечу и его хозяину.

Где-то на другом конце Вселенной, далеком от всего, но связанном со всем, другие глаза и другие умы всматривались в скрытое лицо грядущего. Они увидели такой же беспорядочный танец теней. Впрочем, эти наблюдатели отличались от остальных тем, что сами повелевали тенями и чувствовали себя как дома в самых потайных и темных уголках Вселенной. Поэтому-то они и разбирались в тенях гораздо лучше остальных. Узрев будущее, они возрадовались грядущим смертям, потому что ждали именно их.

Следуя сквозь варп и ходы Паутины, участники предстоящей драмы приближались к месту встречи, и с каждой секундой линии их судеб свивались в тугой и запутанный узел. Многоликий и загадочный клубок судеб, смеявшийся над пожелавшими разгадать его тайны, непрерывно менялся, каждое мгновение представая в новом обличье. Возможно, суть этих перемен смогли бы понять старейшие из спавших под хрустальным куполом в Зале провидцев. Они помнили, что случилось еще до страшных времен Грехопадения, но их больше не было: их души растворились в бесконечности, а голоса их умолкли еще до рождения мудрого Кариадрила. Их знания растворились вместе с ними, и ничто больше не препятствовало медленному, но неумолимому упадку эльдаров.

Перекресток Судеб, коварный фэрсорк, сам по себе — ловушка. Он не прячет будущее. Ведь неизбежного будущего, которое стоило бы прятать, попросту нет. Способным проникнуть в его тайны Перекресток показывает наиболее благоприятное будущее. Но и оно не реальнее зыбких теней, скрывающих грядущее от взора непосвященных.

Возможно, Кариадрил в какой-то степени понимал опасную суть Перекрестка Судеб, но те, кто пал гораздо ниже своих бывших соплеменников, этого не понимали. И вот, пользуясь их надменной спесью, фэрсорк уже заманил их в свои сети. Они не знали того, что было известно эльдарам, жившим до Грехопадения. Оказавшись на Перекрестке Судеб, можно изменить и собственное и чужое будущее. Ничто не известно до конца. Ничто не предопределено. Каждый из участников предстоящего поединка может склонить удачу на свою сторону.

Изуродованные остатки человеческого тела, принадлежавшего некогда Эрвину Рамасу, были навечно заключены в рубке прославленного «Дракенфельса». Бесчисленное множество контактов, проводов и датчиков соединяли его с механическим разумом корабля. Эрвин Рамас отдыхал в такой степени, в какой остатки его тела были способны погрузиться в сон. Но и сейчас та часть его мозга, что была связана с самыми сокровенными процессами, происходящими на борту, не спала и работала. Она общалась с разумом «Дракенфельса», изучая бесконечный поток информации, проходивший через мощнейшие логические процессоры корабля, изучала данные, собранные сигнальщиками и системами наблюдения, не упуская из виду состояние вооружения и оборонительных систем. Она следила и за докладами экипажа «Дракенфельса»: за рапортами офицеров и донесениями аварийных команд, круглосуточно устранявших повреждения, полученные крейсером в последней схватке с орками.

Соединенная с кораблем половина Рамаса бодрствовала, в то время как вторая его половина погрузилась в сон и в тысячный раз вспоминала старые раны и переживала кровавые битвы.

«Противник за кормой! В четырехстах километрах справа по борту! Стремительно приближается! Куда смотрели системы наблюдения?! Как он подкрался к нам незамеченным?!»

В тысячный раз за последние сто пятьдесят лет Эрвин Рамас услышал с мостика своего корабля испуганный голос старшего помощника Вотена Камареса. Камарес считался отличным офицером, но был немного трусоват. По мнению Рамаса, он никогда бы не получил командования кораблем имперского Военно-космического флота.

Взглянув на экраны мостика, Рамас увидел одновременно завораживающую и пугающую картину. Распустив солнечные паруса, к ним несся корабль эльдаров. Несмотря на практический склад ума, Рамас вспомнил рассказы бывалых бойцов о валькириях бездны — быстрокрылых, похожих на ангелов существах, парящих среди обломков, оставшихся после космических сражений, чтобы собрать души погибших и умирающих воинов и отнести их к Золотому Трону, потому что герои заслужили право восседать у его подножия. Впрочем, глядя в зловещие дыры торпедных аппаратов чужого корабля и оценив решимость, с которой он несся к «Дракенфельсу», Рамас решил, что перед ним отнюдь не валькирия, а кое-что похуже.

— Право руля! — приказал он. — Башням с пятой по восьмую приготовиться открыть огонь из энергетических излучателей!

«Дракенфельс» патрулировал маршруты торговых конвоев в Лисадийском районе Готического Сектора, между Циклоном и Блейденом. Это было заурядное задание, выполняя которое корабль Рамаса должен был продефилировать вдоль торгового трафика с имперским орлом на борту и продемонстрировать малодушным и колеблющимся подданным Императора неусыпную опеку вооруженных сил над их мирами.

Эльдары атаковали неожиданно. Их никто не провоцировал, и вообще было непонятно, откуда они взялись. Они не могли знать, чем именно занимается человеческий корабль на окраине захолустной и малонаселенной звездной системы Ламонт. Рамас не сомневался в том, что они никогда об этом не узнают, так как в первую же секунду после нападения принял твердое решение любой ценой уничтожить противника.

Однако, наблюдая за меняющимся изображением на дисплее, Рамас уже не чувствовал былой уверенности. Корабль эльдаров то появлялся на экране, то пропадал. Его обозначение беспорядочно металось с одного места на другое. Иногда вокруг изображения вражеского судна возникало несколько других таких же кораблей, но потом они сливались воедино. Какие бы маскировочные устройства ни применяли проклятые ксеносы, они дезориентировали системы наведения «Дракенфельса» не хуже, чем глаза членов его экипажа. Энергетические лучи кромсали пространство вокруг корабля противника, но не попадали в него. Рамас увидел, как один из лучей спокойно прошел сквозь изображение, которое он до этого твердо считал истинной целью, а не ее призрачным двойником.

Рамас подумал, что все это напоминает бой с привидениями.

Страшное произошло неожиданно. Никто на борту «Дракенфельса» даже не заметил, что корабль противника дал торпедный залп, а его сверхскоростные и невидимые человеческому глазу торпеды уже поразили основание башни капитанского мостика.

Палубу выгнуло от страшного взрыва. Помощнику командира отрезало голову куском обшивки. Потом взрывная волна подхватила самого Рамаса и швырнула его в дальний конец мостика, ударив о переборку и насадив его тело, словно муху на булавку, на кислородный кран. Поначалу Рамас даже пытался с него слезть. За секунду до второй, еще более мощной взрывной волны, он понял, что освободиться не удастся, потому что первым взрывом ему оторвало руку и обе ноги.

С уничтоженных торпедным залпом нижних палуб пахнуло пламенем. Огненная стена покатилась по капитанскому мостику. Она пожирала на своем пути истошно визжавших офицеров и неслась прямо на Рамаса. Он тоже открыл рот, чтобы заорать, но его голос потонул в реве пламени.

Рамас потерял сознание и остался висеть на кислородном кране, где его и нашла аварийная команда, расчистившая себе путь на разрушенный капитанский мостик. Но еще раньше Рамас успел увидеть на треснувшем, но непостижимым образом работавшем дисплее, как корабль эльдаров описал грациозную кривую вокруг горящего «Дракенфельса» и равнодушно направился к окраинам звездной системы.

Корабль Рамаса полностью находился во власти эльдаров, но эти высокомерные существа даже не дали себе труда его добить.

В тысячный раз видя во сне полуразрушенный «Дракенфельс» и свое изуродованное тело, Рамас снова и снова клялся, что когда-нибудь эльдары заплатят ему за все.

Пробудившись от сна, он мысленно связался с корабельной системой наведения орудий, в тысячный раз проверяя их готовность к немедленному уничтожению первого же корабля эльдаров, который попадется ему на пути. За последние сто пятьдесят лет у Рамаса было предостаточно времени, чтобы подготовиться к этой встрече. Оскалив в улыбке безгубый рот, капитан с удовольствием представлял, как высокомерные эльдары будут корчиться в огне на своем корабле, расстрелянном «Дракенфельсом»…

— Готовься, колдун! Уже скоро. Они приближаются.

Сиаф вздрогнул и повернулся на шепелявый шепот предводителя эльдаров, крайне раздосадованный тем, что даже его магические способности не позволили ему почувствовать его приближение.

«Мы же ничего о них не знаем!» — в сотый раз подумал Сиаф, вновь усомнившись в том, что Абаддону стоило призывать в союзники этих загадочных и непредсказуемых существ.

Загадочные тени то сгущались, то расползались, то окутывали фигуру эльдара так, словно он сам был тенью. Силы Хаоса сделали зрение Сиафа невероятно острым, кроме того, он обладал псионическими способностями и мог проникать ментальным взором в варп, видя то, что ни при каких обстоятельствах не было доступно простым смертным. Но даже Сиаф ничего не смог разглядеть во мраке, где шныряли эти существа.

«Темные эльдары! — подумал Сиаф. — Какое подходящее название! Хотя вслух при них его произносить не стоит…»

Предводителя эльдаров звали Кайлас. Сам же он вычурно именовал себя Кайласом из кабала Ядовитого Сердца. Кайлас был с головы до ног облачен в доспехи темно-красного цвета с прожилками из какого-то странного черного материала, сверкавшего и перемещавшегося вместе с движениями эльдара. При этом очертания его тела становились совершенно размытыми. Сиаф не знал, что это: украшение или маскировка. Вдоль швов доспехов, защищавших конечности эльдара, красовались острые как бритва, зловещие на вид лезвия. Одна из его рук заканчивалась каким-то внушительным металлическим приспособлением, которое могло быть незнакомым видом оружия, механической клешней или продолжением доспехов. С тем же успехом оно могло сочетать в себе все три эти функции.

Голову Кайласа венчал шлем из того же материала, что и доспехи. Как и остальные темные эльдары, Кайлас любил прятать лицо под бронированной маской, даже находясь на борту собственного крейсера, где ему вроде бы нечего было бояться. Тем не менее, Сиаф легко мог представить себе лицо эльдара с острыми чертами, его бледную кожу, сверкающие злые темные глаза, губы, искривленные в жестокой презрительной усмешке.

Сиаф с незапамятных времен служил при дворе Осквернителя и по приказам Абаддона и Зарафистона много странствовал по населенным демонами мирам в Оке Ужаса. Он думал, что уже видел все разновидности злых, коварных и хитрых чудовищ, монстров, порожденных капризами Сил Хаоса и выпестованных неусыпными заботами демонов. Но темные эльдары были страшнее всего, что ему когда-либо приходилось видеть. Сиаф уже побывал в Коммораге — тайной твердыне темных эльдаров, спрятанной в бесконечном и запутанном лабиринте таинственных ходов, именуемом Паутиной. Колдун был поражен и даже испуган чудовищными извращениями, которым, без всякой помощи со стороны Хаоса, предавались темные эльдары, черпая невероятную изобретательность из своего больного воображения, неистощимого на жестокие выходки.

Постепенно Сиаф понял, что его новые знакомые — живое воплощение ненависти. Ненависть к безжалостной Вселенной, равнодушно превратившей их в таких тварей, была безграничной. Такой же безграничной была их ненависть к собственным сородичам, выбравшим иной путь.

Кроме того, в глубине души темные эльдары ненавидели даже самих себя. Сиаф еще не знал, какие страшные тайны о себе и своем прошлом они скрывают, но чувствовал, что когда-то они были бесконечно выше тех злобных существ, которыми стали ныне. Теперь они изливали свою злобу на все остальные расы Вселенной.

Сиаф не сомневался в том, что они действуют, снедаемые ненавистью и страхом. Они боялись чего-то ужасного, нависшего над ними, как дамоклов меч. Колдун еще не понял, что их так пугает, и лишь собирался об этом разузнать.

Они были очень опасными союзниками. Но, конечно же, могли очень пригодиться, став грозным оружием в умелых руках. Ловко манипулируя ими, можно было легко стать безраздельным властителем всей Вселенной.

Неужели Осквернитель дважды ошибся, отправив сюда Сиафа? Во-первых, стоило ли заключать договор с такими союзниками? А во-вторых, следовало ли знакомить с эльдарами мага? Самоуверенный Осквернитель наверняка воображал, что темные эльдары существуют лишь для того, чтобы быть у него на побегушках! Однако Сиаф уже понял, что они вряд ли станут преклоняться перед Абаддоном.

Истинную сущность темных эльдаров мог понять, пожалуй, лишь такой опытный хитрец и интриган, как Сиаф. А что, если он попробует втереться к этим существам в доверие, чтобы потом использовать их в своих целях?..

Сиаф даже улыбнулся при этой мысли. Неужели после многих тысячелетий у кормила власти Абаддон, наконец, впал в маразм? Зачем он показал ему такое опасное оружие?

— Мой повелитель! — с подобострастным поклоном обратился к Кайласу Сиаф. При этом вся его фигура выражала покорность и почтение, изображать которые он прекрасно научился за множество сотен лет при дворе Абаддона Осквернителя. — Мой повелитель! — продолжал колдун Хаоса, стараясь подражать ужимкам, с которыми другие темные эльдары обращались к своему предводителю. — Вы в этом уверены? Я тоже изучал происходящее вокруг нас, но ничего не увидел, хотя опыт в таких делах у меня имеется… Впрочем, чего стоят мои жалкие умения по сравнению с искусством, которым обладаете вы и ваши подданные…

Сиаф почувствовал, как усмехнулся Кайлас под маской шлема. Эльдар догадывался, что мон-кеи пытается использовать его, но не подавал виду. Вместо этого он предвкушал, каково будет этому хитрецу, когда в конце игры он поймет, что его с самого начала водили за нос.

— Мы в этом уверены, — отрезал Кайлас, решив, что отсутствие объяснений произведет на собеседника должное впечатление. — Ваши силы готовы?

— Так точно! — ответил мон-кеи и вновь запрыгал, неуклюже подражая изящным движениям эльдаров. — Они ждут моего сигнала. Когда мы начнем действовать?

— Пусть наши враги встретятся. Пусть они почувствуют друг друга. Пусть они заразят друг друга своими страхами и подозрениями.

— А что потом?

Некоторое время Кайлас многозначительно молчал, наблюдая за кривляньями жалкого мон-кеи.

— А потом начнется охота, — презрительно бросил он, наконец, и с высокомерным видом отвернулся.

Глава 11

— У вас отличный корабль, Семпер! А ваш повар вообще не имеет себе равных! Откройте летучий ресторан.

Собравшиеся за столом вежливо посмеялись адмиральской шутке, а сам контр-адмирал Парден выудил из борща здоровый шмат сочного мяса, запихнул его в рот и безбожно зачавкал.

Впрочем, несмотря на кажущуюся простоту обхождения, толстый, краснолицый и совсем не молодой адмирал отнюдь не был дураком. Лотар Парден, а точнее, Лотар Родригес Равенсбург-Парден приходился родным дядей командующему Боевым флотом Готического Сектора. В отличие от остальных членов многочисленного клана Равенсбургов, к которому принадлежал, в частности, и командир «Графа Орлока» Тит фон Блюхер, Парден дослужился до своего чина не только благодаря родственным связям. Он был умным и способным офицером. Семпер видел послужной список Пардена. Ему было известно, что, прежде чем занять важный пост в штабе командования флотом в Порте-Моу, адмирал сам долго и успешно командовал боевыми кораблями. Кроме того, именно по книгам Пардена Семпер изучал в Военно-космической академии приемы орбитальной осады населенных миров и космических сражений на короткой дистанции.

— Господин адмирал, я не знал, что вы — ценитель кулинарного искусства, — сказал Семпер, вежливо приветствуя Пардена поднятым бокалом. — Но мне известно, что именно вы командовали линейным крейсером «Явленная судьба» во время компании в Варе, а также помогли Императору искоренить Кьеркегорскую ересь. Поэтому я польщен комплиментом от такого прославленного боевого офицера, как вы, и пью за ваше здоровье!

С этими словами Семпер осушил полный стакан перцово-красного ликера с Кипра Мунди, бутылку которого Парден привез с собой на «Maхариус». Хотя командор и возненавидел этот напиток еще будучи молодым курсантом Военно-космической Академии, он не поморщился, не закашлялся и даже не зажмурился.

Все сидевшие за столом последовали примеру Семпера. Благосклонно улыбнувшись, Парден последовал их примеру и со стуком поставил опустевший бокал.

— Жуткое зелье! Не правда ли? — крякнув, сказал он. — Не понимаю, почему традиция требует, чтобы офицеры Боевых флотов его поглощали. Мне вот рассказывали, что пилоты «Фурий» на одном корабле смешивали перцовку с прометеевым топливом и заставляли новичков пить эту баланду. Впрочем, мне кажется, что топливом космических истребителей эту гадость особо не испортишь!

Все вновь рассмеялись адмиральской шутке, но на этот раз веселей и дружней. А сам Парден хохотал громче всех. Атмосфера за столом разрядилась, и Семпер мысленно поблагодарил Пардена за ловкость, с которой опытный адмирал растопил лед.

Нет, контр-адмирал Лотар Равенсбург-Парден, кавалер Почетного ордена Готического Сектора, ордена Багровой Готической Звезды и обладатель Золотой Печати Терры совсем не так прост, как может показаться. Видать, недаром лорд-адмирал Равенсбург отправил его на это задание в качестве своего личного представителя и наблюдателя!..

Уплетавший за обе щеки уже третью порцию борща, Парден приказал стюарду наполнить его бокал, решительно отодвинув при этом бутылку райкхи.

— Прочь с этим зельем! — заявил он, подмигнув растерявшемуся стюарду. — Разыщи мне лучше графин-другой амасека или какую-нибудь из тех крепких фруктовых наливок, которые так любил адмирал Хаасен, да упокоит Император его грешную душу… Переверни весь корабль вверх дном, но найди мне пару бутылок. Такой опытный командир, как командор Семпер, наверняка где-нибудь припрятал этот божественный напиток!

Все снова засмеялись, а Семпер внимательно оглядел присутствующих. Уланти разговаривал с седовласым и худощавым адъютантом Пардена командором Нейландом. Несмотря на разницу в возрасте и темпераменте, оба офицера, кажется, прекрасно находили общий язык. Недаром же оба они принадлежали к родовитой аристократии. Нейланд родился в одном из семейств, заправлявших в нескольких звездных системах Гефсиманского субсектора. Он был прекрасно информирован, и Семпер надеялся на то, что в беседе с Уланти Нейланд как бы невзначай сообщит ему немало ценного о предстоящем задании. Хорошо бы Парден приказал своему адъютанту довести до сведения его старшего помощника хотя бы что-то из того, что адмирал не имел права прямо говорить командиру «Махариуса»!..

Ближе к концу стола Бротон Стайер и Римус Найдер хрипло хохотали и сыпали все более и более рискованными шуточками. Вина и ликеры лились рекой, и даже сидевший в торце стола комиссар Киоген снизошел до того, чтобы перекинуться парой слов с ближайшими соседями. Семпер старался не смотреть в сторону Киогена, но его не покидала мысль о том, что он впервые видит, как суровый комиссар «Махариуса» предается столь суетному занятию, как совместный прием пищи с другими людьми.

Время от времени командор перехватывал неодобрительный взгляд Киогена. Наконец Семпер понял, что комиссар заметил главного старшину первой статьи Максима Борусу, стоявшего навытяжку в полной парадной форме за спиной лейтенанта Уланти. Боруса же будто и не замечал враждебных взглядов Киогена. Семпер нахмурился, предчувствуя недоброе. Сам он кое-что знал о том, чем занимается в свободное время Боруса, но делал вид, что не придает этому значения. Подобное было в порядке вещей на борту имперских кораблей, и проницательные командиры понимали, что боевая готовность судна и его команды в большой степени зависит от разумного компромисса в этом отношении.

Кроме того, Семпер испытывал невольное уважение к верзиле-старшине. Во время эвакуации Белатиса он видел его в бою, и тот практически спас жизнь своему командиру. После этого Семпер решил, что может спокойно положиться на этого головореза.

Борусе просто не следовало зарываться. Если Киоген соберет против главного старшины достаточно доказательств, Борусу тут же казнят без суда и следствия, и Семпер ничем не сможет ему помочь!..

Не забывая о хороших манерах, Семпер повернулся к остальным гостям, сидевшим за столом напротив боевых офицеров и не принимавшим участия во всеобщем веселье. Взглянув на них, командор невольно подумал, что болтунов явно не берут служить в Священную Инквизицию. Тем не менее, Вернер Мэлер умудрился как-то завязать разговор с сидевшим напротив угрюмым человеком. Семпер узнал его. Это был Холлер Ставка — старший помощник инквизитора Хорста. Когда тот со своей свитой поднялся на борт «Махариуса», Семпер сразу распознал в нем бывшего арбитра. Хотя на Холлере были простой темно-серый облегающий костюм и шерстяной жилет, Семпер, даже не видя татуировки имперского орла, решил, что с Холлером шутки плохи.

Сидевший напротив адмирала Пардена инквизитор Хорст, как того и следовало ожидать, оставался загадкой для офицеров и команды «Махариуса». Высокий, худощавый, с проседью в волосах Хорст не обнаруживал недвусмысленных признаков омолаживающей терапии. Семпер мог лишь гадать, сколько Хорсту лет. Шестьдесят? Или все триста? Он был как две капли воды похож на инквизиторов из имперских пропагандистских видеопрограмм. Даже садясь за стол, он не снял черного кожаного пальто, украшенного эмблемой в форме черепа.

Семпер знал, что многие инквизиторы обладают псионическими способностями, и, как любой верный слуга Императора, побаивался всего, что касалось варпа и таившихся в нем ужасов. Однако в качестве командира боевого корабля имперского Военно-космического флота ему часто доводилось сталкиваться с существами, наделенными особыми способностями, например с астропатами и навигаторами. И каждый раз командор чувствовал загадочную ауру, обволакивающую их фигуры, словно невидимый плащ. До сих пор во время непродолжительных бесед с Хорстом у Семпера не возникало таких ощущений, и все же теперь инквизитор словно почувствовал на себе взгляд командора и поднял глаза.

Семпер не отвел взгляда, откашлялся и заговорил:

— Надеюсь, апартаменты, выделенные вам и вашим помощникам, вас устраивают?

— Вполне… А я надеюсь, что ваши офицеры не слишком раздосадованы неудобствами, которые причинило им наше появление!

— Нет! Что вы! — не моргнув глазом, заявил Семпер, вспоминая о том, как бранились выселенные из своих кают младшие офицеры.

— Кстати, — продолжал командор, — за время своей службы я встречал не так уж много инквизиторов, но ни один из них не путешествовал в сопровождении такой внушительной свиты…

Хорст ответил не сразу.

— Инквизиция — довольно многочисленная организация, — заговорил он наконец, отставив рюмку с амасеком и глядя Семперу в глаза. — Все ее слуги делают одно дело, но методы у них разные. Некоторые из нас путешествуют инкогнито и даже в одиночку. Я же считаю, что Инквизиция должна защищать интересы Империума, в полном объеме используя все свои средства и полномочия.

— Сколько же с вами помощников? — вмешался в разговор Парден.

— Обычно человек пятьдесят — шестьдесят, — ответил Хорст. — Но Инквизиция имеет право привлекать все ресурсы Империума, и мне зачастую приходилось временно принимать под свое командование намного больше людей. Гораздо больше, — с многозначительным видом повторил инквизитор.

Парден и Семпер прекрасно поняли, что имеет в виду Хорст. Контр-адмирал откашлялся и опорожнил свой бокал. К Пардену тут же подбежал стюард.

— Три крейсера, два фрегата типа «Меч» и эскадрильи космических штурмовиков! Этого хватит, чтобы захватить целую звездную систему! — буркнул адмирал, утер губы салфеткой и кивнул в сторону Семпера. — Наш командор думает, что принимает всего лишь знатного гостя, и не подозревает, что в Элизиуме на борт «Махариуса» в вашем лице поднялся новый главнокомандующий!

Парден старался говорить шутливо, но в его голосе звучало явное раздражение, вызванное мыслью о том, что инквизитор в любой момент может взять на себя командование соединением боевых кораблей. Вспомнив о давнишней вражде между командованием Боевым флотом Готического Сектора и Инквизицией, Семпер решил вести себя дипломатично.

— Как вы сами сказали, — обратился он к Хорсту, — мы все делаем одно дело, хоть и разными методами, и, если потребуется, мои корабли будут предоставлены в ваше распоряжение.

Инквизитор вежливо кивнул Семперу. Спустя минуту Парден обратился к Хорсту уже гораздо более спокойным тоном:

— Я тоже с готовностью буду выполнять ваши приказания, но мне кажется, что командору Семперу и его офицерам было бы проще помочь вам выполнить нынешнее задание, если бы они хотя бы в общих чертах знали, в чем оно заключается.

— Но ведь лорд-адмирал отдал нам совершенно ясный приказ! — улыбнулся Хорст. — Мы займем позицию на орбите Стабии и будем ожидать дальнейших приказов.

«Мы будем там ждать не приказов, а встречи с кем-то! Только вот с кем?!» — подумал Семпер и тут же осекся. А вдруг инквизитор все же обладает псионическими способностями? Будто в ответ на его мысли, Хорст с улыбкой взглянул на командора и проговорил:

— Немного терпения. Очень скоро вы все узнаете…

В кают-компанию торопливо вошел молодой офицер и что-то возбужденно прошептал на ухо Семперу, который отложил вилку и нож, не торопясь утер губы салфеткой и поднялся на ноги. Голоса за столом утихли. Старшие офицеры «Махариуса» подняли глаза на командира.

— Надеюсь, что ждать мне придется еще меньше, чем вы думали, господин инквизитор, — произнес Семпер, пока его офицеры вставали из-за стола, поняв, что, по крайней мере для них, обед закончен. — Господа, навигатор «Махариуса» в очередной раз превзошел самого себя. Мы достигли цели невероятно быстро. Все по местам! Менее чем через час мы выходим из варпа!

Несколько почти одновременных всплесков энергии, и «Махариус» вместе с сопровождавшими его кораблями появился в реальном пространстве на окраине звездной системы Стабия.

Впереди шел «Махариус», а «Дракенфельс» и «Граф Орлок» прикрывали его с флангов. Два фрегата типа «Меч» — «Вольпоне» и «Моска» — следовали сразу за крейсерами, но вскоре покинули строй и приступили к патрулированию.

Системы наблюдения всех судов тут же принялись обшаривать незнакомое пространство. До сведения капитанов быстро довели результаты разведки, и они, один за другим, рапортовали на флагман.

— Все в порядке! — доложил Семперу Уланти. — Противника не обнаружено. Не обнаружено и не нанесенных на карты помех навигации.

Изучая сводку информации, собранной системами наблюдения, Семпер неторопливо кивнул.

— Ну и что вы обо всем этом думаете, господин Уланти? — спросил он, наконец.

— Мне кажется, эта система — идеальное место для засады. В электронном поле пульсара легко спрятать огромный космический форт. Там он останется недоступным для систем наблюдения. А в поясах астероидов можно укрыть несколько эскадр боевых кораблей.

— Полностью с вами согласен, — кивнул Семпер. — Когда мы приблизимся к пульсару и разглядим, не прячется ли кто-нибудь в его поле, астероиды уже будут у нас за кормой и смогут нанести нам удар в спину.

— Что же нам делать, господин командор? — спросил старший помощник.

— Мы служим в Боевом флоте Готического Сектора, господин Уланти! — рявкнул Семпер. — В лучшем флоте этой части Галактики, и нас так просто не испугать!

— Так точно! — улыбаясь, ответил Уланти, не ожидавший иного ответа. — Мы оправдаем каждую крупицу доверия, оказанного нам Императором!

— Вот именно! Прикажите всем кораблям эскадры продолжать движение вглубь системы прежним курсом и с нынешней скоростью. Поднять и полностью зарядить пустотные щиты. Включить системы наблюдения на полную мощность. При обнаружении чего-нибудь хоть сколько-то подозрительного немедленно докладывать мне!

— Да, мы служим в Боевом флоте, — повторил Семпер. — Но это не значит, что мы должны очертя голову бросаться навстречу опасности, как яростный, жаждущий боя Космодесант.

— Я тоже так думаю, господин командор. Но теперь я бы поменьше говорил об этом вслух…

Заметив, что Уланти смотрит куда-то ему за спину, Семпер повернулся и увидел поднявшегося на капитанский мостик инквизитора Хорста. Его сопровождал Холлер Ставка в бронежилете и с болт-пистолетом в кобуре. Вместе с ними прибыл и второй помощник инквизитора. Хотя это существо и приглашали на обед за капитанским столом, оно вежливо отклонило приглашение, и теперь Семпер не мог оторвать удивленного взгляда от иероглифов, пылающих на его лице и бритом черепе. Конечно, на любом боевом корабле было достаточно своих техножрецов Адептус Механикус, но такого Семпер еще никогда не видел.

Вахтенный офицер Бротон Стайер и бойцы охраны нахмурились, увидев пистолет Холлера. Появление на капитанском мостике лиц, не являвшихся членами экипажа, без разрешения капитана уже само по себе было грубейшим нарушением Устава. А появляться с личным оружием вообще никому не позволялось. Семперу пришлось грозно покоситься на Стайера, чтобы тот успокоился, и сделать знак охране оставаться на своих местах. Затем командор отвернулся от инквизитора, на которого не распространялись правила, непреложные для остальных подданных Империума человечества.

— Добро пожаловать на мостик корабля «Лорд Солар Махариус», — официальным тоном проговорил Семпер.

Хорст же, как ни в чем не бывало, кивнул на своего техножреца.

— Командор, с вашего позволения, мой помощник Мономах проверит работу систем наблюдения и, возможно, переведет их на другую частоту.

Кого-нибудь другого за такую наглость не только выкинули бы с капитанского мостика, но и вышвырнули бы за борт, но Семпер лишь кивнул инквизитору.

Мономах отправился к приборам. Офицеры-наблюдатели столпились вокруг него, подозрительно следя за каждым его движением.

— Мы изучили всю систему, — стараясь говорить спокойно, сообщил Хорсту Семпер. — Если бы здесь было что-то подозрительное, мы бы уже об этом знали.

— Я не сомневаюсь в безукоризненном состоянии вашей аппаратуры и в прекрасной выучке ваших наблюдателей, — так же спокойно проговорил Хорст. — Но ведь вы не знаете, что надо искать…

В этот момент на мостик вернулся Мономах с портативным дисплеем в руках.

— Командор, прикажите, пожалуйста, временно переключить ваши системы наблюдения вот на эти частоты.

Покосившись на дисплей, Семпер нахмурился.

— Эти частоты очень низки, да и первичный вектор их флуктуации крайне необычен. Корабли Осквернителя не сильно отличаются от наших. Их энергетические выбросы почти такие же, и на нынешних частотах мы легко заметим любые суда противника даже на очень большом расстоянии.

— Сделайте такое одолжение, командор, — негромко проговорил Хорст. — Удовлетворите просьбу Мономаха.

Семпер раздраженно кивнул наблюдателям, и они принялись исполнять приказ.

— Системам понадобится несколько секунд, чтобы перейти на новые частоты, — предупредил Мономах, многозначительно покосившись на Хорста, — а пока…

— Объявите боевую тревогу, — негромко сказал инквизитор. — Но что бы ни появилось на дисплеях, огонь не открывать! Это приказ Священной Инквизиции.

— А что на них должно появиться? — вызывающим тоном спросил Семпер, вне себя оттого, что им командуют на его же капитанском мостике.

Не успел Хорст открыть рот, как раздался возглас одного из наблюдателей:

— Смотрите! Они у нас за кормой по правому борту! До них всего восемнадцать тысяч километров!

Офицеры и техножрецы что-то возбужденно кричали и сыпали проклятиями, а Семпер оторопело смотрел на изображения, одновременно возникшие на всех дисплеях. Ему стоило огромного труда заставить себя не делать того, что сделал бы на его месте любой командир человеческого боевого корабля.

Эльдары!.. Три судна ксеносов в любой момент могут открыть огонь прямой наводкой по человеческой эскадре!..

Теперь было прекрасно видно, что за ними по направлению к центру звездной системы Стабия скрытно двигается крупное боевое судно эльдаров в сопровождении двух эскортных кораблей.

— Вы слышали мой приказ, командор? И передайте его остальным! Первыми огонь не открывать! В бой вступать лишь в случае нападения или по моему приказу! Продолжайте двигаться прежним курсом и прикажите вашим связистам переключиться вот на эти частоты. Если у них возникнут затруднения, Мономах им поможет…

Семпер взглянул на частоты, светившиеся на портативном дисплее, протянутом ему Хорстом. Частоты были очень необычные — на самом краю диапазона, используемого Имперскими вооруженными силами.

— Я так понимаю, — задумчиво взглянув на Хорста, проговорил Семпер, — вы встретили тех, кого ждали?

— Мне вполне понятно ваше удивление, — улыбнувшись, ответил инквизитор, — но если мы справимся с возложенной на нас миссией, мы наверняка изменим ход войны и спасем бесчисленное множество миров…

Эрвин Рамас изучал потоки информации, поступавшие к нему от всех систем корабля. «Дракенфельс» получил с борта «Махариуса» странный приказ инквизитора, и его наблюдатели переключились на новые частоты. Теперь «Дракенфельс» увидел четыре корабля эльдаров, и Рамас с кровожадным интересом изучал их странные зловещие силуэты.

В последний раз он видел эльдаров сто пятьдесят лет назад, и вот они появились снова, дефилируя на дистанции огня «Дракенфельса», словно на параде.

Эрвин Рамас не понимал, какая дурацкая мысль побудила лорда-адмирала отправить сюда человеческую эскадру, да еще и под надзором Инквизиции, но прекрасно понимал одну очень важную вещь: эльдарам нельзя доверять!

Найдя в машинном разуме «Дракенфельса» давным-давно разработанные огневые решения, Рамас сравнил их с поступавшей к нему фактической информацией и настроил все боевые системы своего крейсера на уничтожение ближайшего корабля эльдаров.

Рамас знал: его программы отточены до немыслимого совершенства. Он приказал электронике «Дракенфельса» сымитировать предстоящую схватку.

Логические системы тут же учинили виртуальную баталию сами с собой. Несуществующие энергетические лучи пронзали воображаемую пустоту, поражая вымышленные цели. В механическом разуме крейсера вспыхнули призрачные взрывы.

Наблюдая за имитацией боя, Рамас вносил необходимые поправки, а затем приказал повторить схватку.

Удовлетворенный ее исходом, он усмехнулся безгубым ртом.

Да, он выполнит приказ и не откроет огонь, но при первом же подозрительном маневре сведет старые счеты с коварными эльдарами!..

На противоположном краю системы Стабия в напряженном ожидании притаились другие корабли. Они спрятались так хорошо, что обнаружить их было не под силу даже эльдарам, и тайком следили за тем, как две группы кораблей установили между собой связь. Закодированные сообщения не поддавались расшифровке, но смысл их и так был достаточно ясен.

Постепенно суда обеих эскадр рассредоточились по территории небольшой звездной системы, следя друг за другом и обращая гораздо меньше внимания на другие возможные источники угрозы. Теперь только два корабля: один — эльдаров, другой — человеческий вращались на высокой орбите бесплодной планеты.

Прятавшиеся суда потихоньку оживали, осторожно включая двигатели. Омерзительных существ выгоняли из зарешеченных трюмов в оснащенные таранами абордажные капсулы и челноки.

Словно кинжалы, выхваченные убийцами из-под плащей, корабли темных эльдаров стремительно и беззвучно покинули свое укрытие.

Охота началась!

Впервые за многие тысячелетия Пылающий Бог ступил на поверхность планеты, сея смерть и разрушения.

Возможно, когда-то планета и принадлежала детям Азуриана, но они давным-давно покинули ее, укрывшись в сравнительно безопасных искусственных мирах.

Потом низшие расы заселили этот мир. Ничего не зная о его предыдущих обитателях, самодовольные поселенцы построили свои сооружения на руинах некогда процветавшей здесь высокоразвитой цивилизации.

Пылающий Бог был разгневан. Он увидел, как сильно изменилась Паутина с тех пор, как он в последний раз ступал по ней. Многие проходы оказались закрыты или настолько разрушены, что находиться в них было небезопасно. Целые области Паутины бесследно исчезли или лежали в руинах. Пылающему Богу уже несколько раз приходилось идти к своей цели в обход через удаленные и давно заброшенные узловые точки.

Одной из таких точек и была эта планета. На ее поверхности скрывалось несколько входов в Паутину. Пылающий Бог возник в реальном пространстве среди развалин древнего поселения эльдаров. Мало что осталось от изящных башен из кости духа и блестящих хрустальных укреплений, а среди руин копошились новые хозяева планеты — отвратительные существа, именуемые орками. Неразумные зеленые твари построили свои жилища прямо на развалинах поселения эльдаров. Придя в ярость, Пылающий Бог немедленно испепелил попавшихся ему на глаза орков вместе с их постройками.

Добравшись до нужного входа в Паутину, Пылающий Бог и там обнаружил жилища орков. Предупрежденные о его появлении, эти животные устремились к нему, намереваясь помериться с ним силами. Они неслись навстречу гибели на своих нелепых и шумных механических повозках, вопя от возбуждения и паля из оружия в воздух.

Пылающий Бог обрушил на них всю мощь своего гнева.

Стоило ему раздавить огненной пятой первую повозку, как в него начали стрелять уцелевшие зеленые твари. Большинство грубо отлитых из металла пуль плавилось и испарялось, соприкасаясь с раскаленным добела телом Пылающего Бога. Более крупные снаряды отскакивали от него, не причиняя Богу ни малейшего вреда.

Разгневанный Бог повернулся в ту сторону, откуда летели снаряды, испустил язык пламени и взмахнул испещренным рунами мечом. Огонь охватывал шеренги боевых машин орков одну за другой. Начали взрываться боекомплекты и топливные баки. Под истошный визг горящих заживо экипажей машины взлетали на воздух.

Пехота орков ринулась наутек, но их тотчас же испепелил второй взмах огненного меча, взревевшего от сладостного ощущения смертельного ужаса поливаемых пламенем орков.

Ведя беглый огонь из орудий на вращающихся башнях, к Пылающему Богу устремились еще три примитивные боевые машины. Первую Бог взорвал одним ударом меча. Вторая оказалась оснащена своего рода огнеметом. Пылающий Бог мог бы расхохотаться, когда орк в жалкой попытке уничтожить противника окутал его химическим пламенем. Но, не обратив ни малейшего внимания на эту глупость, Пылающий Бог разрубил надвое и огнеметчика, и машину, и водителя.

Тем временем третья машина, что-то вроде грузовика на гусеничном ходу, набитого вопящими орками, устремилась в атаку. Пылающий Бог замер, готовясь к столкновению. Конечно, орки не понимали, что не смогли бы сдвинуть Пылающего Бога с места, даже используя буксировочный луч.

Машина разбилась в лепешку, словно врезалась в боевого титана, и загорелась.

Бог двинулся дальше. От него исходил такой жар, что вокруг взрывались топливные баки боевых машин, боекомплекты и магазины оружия в руках мертвых и умирающих орков.

По Пылающему Богу все еще пытались стрелять. А он уже видел свою цель — характерный конический купол построенного детьми Азуриана древнего храма, все еще заметного среди выстроенных орками уродливых бараков, сторожевых вышек и ангаров.

Поселение орков защищала крепостная стена. Вместо ворот в нее была встроена часть какого-то космического судна. Забаррикадировав ворота, зеленые твари столпились на стене. Какие-то похожие на орков, но более мелкие существа изо всех сил вращали ржавую лебедку, поворачивая в сторону Пылающего Бога орудийную башню, демонтированную с погибшего космического корабля.

Пылающий Бог издал несколько звуков. Лишь самые мудрые ясновидцы узнали бы в них страшные заклинания. Затем Пылающий Бог вонзил свой меч в землю. Во все стороны поползли огненные трещины. Злобные вопли орков превратились в визг ужаса. Через несколько мгновений трещина достигла ворот. Стена мгновенно превратилась в огненный шар и рассыпалась на части.

Пылающий Бог шагнул вперед. Ему навстречу выехала уродливая и шумная боевая машина. Одна из ее верхних конечностей была оборудована скорострельной пушкой, лихорадочно палящей в огненную фигуру. Ударом меча Бог перерубил пополам механическую руку. Посыпались искры, ударил фонтан черной гидравлической жидкости, и машина откатилась назад, словно отпрянув от боли. Следующим ударом Пылающий Бог разрубил ее надвое. Клинок радостно взревел, впиваясь в тело пилота.

Пылающий Бог шагал по поселению орков, уничтожая все на своем пути.

Огромный орк в примитивном силовом доспехе со свирепым воплем бросился на Пылающего Бога, размахивая над головой двуручным цепным мечом. Бог протянул руку, схватил визжащего орка за горло, поднял над землей и встряхнул, как тряпичную куклу. Доспех орка расплавился в огненных пальцах Бога, а через секунду заполыхал и сам орк. Пылающий Бог еще пару раз встряхнул комок мяса, горящий внутри раскаленного панциря, а потом откинул в сторону наполненное скворчащим жиром железо.

На ступенях одного из зданий какой-то облаченный в нелепые разноцветные одеяния орк прыгал, взвизгивал, кривлялся и что-то бормотал, тыча в сторону огненного гиганта жезлом с медным набалдашником. Воздух затрещал и заискрился от вызванной из варпа псионической энергии, но даже она оказалась бессильна против Пылающего Бога.

Аватар умертвил визгливого орка одним взглядом. Псайкер рухнул на ступени и забился в предсмертных судорогах. Его мозг воспламенился, из носа и ушей пошел дым, а изо рта вырвался язык зеленого пламени.

Пылающий Бог вошел в храм. Его манил вход в Паутину, скрытый где-то в подземелье. Понадобится некоторое время, чтобы найти и активировать его!

Не торопясь, но и не колеблясь ни минуты, Пылающий Бог продолжал свой путь. Он чувствовал, что там, куда он шел, развиваются страшные события. Обходные пути и расправа с зеленым зверьем отняли у него слишком много времени. Теперь Пылающий Бог уже сомневался в том, что успеет вмешаться и предотвратить надвигающуюся катастрофу…

Глава 12

— Господин инквизитор, как командир этого корабля, отвечающий за вашу безопасность, я решительно протестую против ваших действий!

«Представляю, что со мной сделают лорд-адмирал и сами Верховные Лорды Терры, если их личный посланник не вернется живым из Готического Сектора!» — подумал, произнося свой протест Семпер, больше не заботившийся о способности Хорста читать чужие мысли.

— Я принимаю ваш протест к сведению, — не моргнув глазом, заявил Хорст, спускавшийся в лифте вместе с Семпером в отсек, где инквизитора ждал космический челнок. — От лица Священной Инквизиции я охотно разрешаю вам подать протест моему помощнику Мономаху. Если я не вернусь, по завершении операции он передаст его командованию Боевого флота.

Заметив удивление в глазах Семпера, Хорст продолжал:

— Если вы правы и ксеносы подстроили нам ловушку, наша миссия действительно обречена на провал и война будет продолжаться в том же русле, что и раньше. В этом случае было бы нелепо лишать Военно-космической флот одного из самых блестящих командиров. Тем более по причине моей ошибки. Я лично беру на себя ответственность за исход этой операции, даже если она завершится моей гибелью.

Семпер признательно кивнул, размышляя о благородстве, проявленном инквизитором. Наконец лифт замер, двери с шипением раскрылись, и собеседники вышли на палубу ангара.

Теперь пришел черед удивляться инквизитору. При его появлении раздались громкие команды. Четыре отделения закованных в броню бойцов, вооруженных ручными пушками и автоматическими пистолетами, вытянулись во фрунт.

— Полагаю, это не просто почетный караул по случаю моего отбытия, — нахмурившись, сказал Хорст, разглядывавший снаряженные патронташи, подсумки, набитые ручными гранатами, пристегнутые к разгрузочным жилетам энергоячейки и кислородные аппараты.

Перед шеренгой стояли облаченные в полное боевое снаряжение Хито Уланти и Максим Боруса. Уланти имел при себе саблю и лазерный пистолет. Боруса был прямо-таки увешан пистолетами, а в здоровенной лапе держал тяжелый болтер, казавшийся игрушкой.

— Это дополнительная мера предосторожности, — сказал Семпер. — Вы выполняете свое задание, а я — свое. Мне приказано доставить вас назад живым и невредимым, поэтому вместе с вами на планету полетят четыре отделения наших отборных бойцов под командованием лейтенанта Хито Уланти. Мы не можем допустить, чтобы экипаж «Махариуса» считали негостеприимным и равнодушным к участи своих гостей, — усмехнувшись, добавил Семпер.

— Что ж, — пробормотал Хорст, — отрадно видеть, что Боевой флот опекает меня не только с орбиты, но и из-за ближайшего пригорка…

Завыли сирены, оповещая о готовности челноков к старту. Палуба задрожала под десятками пар тяжелых сапог. Телохранители Хорста и солдаты разбежались по челнокам. Палуба затряслась еще сильнее, когда три бронированных транспортных челнока, готовясь к старту, включили двигатели.

Отойдя подальше от челноков, Семпер заметил Уланти, взбиравшегося по трапу в один из них. У самого люка лейтенант обернулся и отдал честь командиру.

Семпер ответил на приветствие и крикнул: «Доброй охоты, Хито!», хотя и сомневался в том, что из-за рева двигателей Уланти его услышит. По традиции этими словами напутствовали все корабли Боевого флота, куда бы они ни направлялись — в смертельный бой или на обычное патрулирование. Семпер понимал, что сейчас это пожелание не совсем уместно: ведь Уланти летел на переговоры с существами, которые, как ни странно, могли стать союзниками человечества. Однако Семперу почему-то не хотелось отпускать своего старшего помощника без этого напутствия. Возможно, командора снедало какое-то предчувствие. Он постарался отогнать неприятные мысли. Конечно, он не доверял ксеносам, но понимал, что сейчас вооруженного столкновения надо избежать любой ценой.

Уланти на мгновение задержался у люка, улыбнулся и помахал рукой своему командиру. Он не расслышал слов Семпера, но догадался, что именно тот ему прокричал.

Вой двигателей челноков стал невыносимым. Даже воздух на стартовой палубе задрожал. Завоняло отработанным проментиумным топливом. Семпер повернулся, чтобы уйти. Вокруг челноков суетились сервиторы. Механики в толстых скафандрах проводили последние предстартовые проверки в атмосфере, где уже почти нечем было дышать.

В этот момент командор нос к носу столкнулся с облаченным во все черное Кобой Киогеном. Комиссар вытянулся по стойке «смирно» и отдал Семперу честь, а тот сразу заметил на поясе комиссара подсумки с гранатами и кислородный аппарат на груди.

— Разрешите присоединиться к отбывающему подразделению, господин командор! Как судовой комиссар я считаю своим долгом проследить за действиями членов экипажа, отправленных вами на это задание, ввиду того, что они могут столкнуться с проклятыми ксеносами. В этом случае я должен находиться рядом с ними и следить за их боевым духом, чтобы они не попали под тлетворное влияние этой заразы. К счастью, экипажи боевых кораблей имперского флота не привыкли торговаться с ксеносами. Пусть этим занимается Священная Инквизиция.

В голосе комиссара звучало неприкрытое презрение. Он выходил из себя от одной только мысли о возможности договориться с чужаками-эльдарами, которые были для него не больше чем омерзительными ксеносами.

— Разрешаю! — заорал Семпер, чтобы Киоген мог расслышать его в реве двигателей.

Комиссар кивнул и снова отдал честь. Впрочем, и он, и Семпер понимали, что отдают дань простой вежливости. Киогену не требовалось никакого разрешения, на вверенном ему корабле он мог делать все, что заблагорассудится.

Комиссар бегом бросился к головному челноку, когда в него уже начали втягивать трап.

У самого люка Киоген споткнулся. Двигатели взревели, и оранжевое пламя лизнуло спину комиссара. Вытаращив от удивления глаза, Хито Уланти с помощью двух бойцов быстро втащил Киогена в челнок.

Под мерцание оранжевых огней закрылась герметичная дверь полетной палубы. Семпер наблюдал за происходящим сквозь толстое бронированное стекло. Двигатели челноков набрали стартовую мощность, и Семпер видел теперь только пламя.

Распахнулся тяжелый внешний люк, кислород мгновенно улетучился, и пламя погасло. Гравитационные крепления отпустили челноки, те оторвались от палубы и вышли в космическое пространство.

Через несколько секунд три челнока с «Махариуса» уже встретились с «Фуриями» сопровождения. Эти боевые машины были приспособлены для полетов в атмосфере и тут же выстроились вокруг челноков, защищая их со всех сторон.

Пристегнутый ремнями Коба Киоген с вызывающим видом уставился через узкий проход на верзилу, сидящего напротив. Максим Боруса не опустил глаз и сунул в рот очередную порцию таджа. Некоторое время главный старшина и судовой комиссар мерили друг друга враждебными взглядами.

— Рад, что вы решили с нами прогуляться, господин комиссар! Нам всем будет гораздо спокойнее. Мы за вами как за каменной стеной!

С этими словами Максим усмехнулся, сплюнул коричневый сок таджа, чуть не попав на начищенные сапоги Киогена, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Но уже через двадцать минут тряского полета челнок коснулся скалистой поверхности планеты. Максим открыл глаза и увидел, что комиссар сидит в той же позе и не сводит с него взгляда. Больше всего он был сейчас похож на удава, гипнотизирующего кролика.

— Зря мы это делаем! Это же мон-кеи! Животные! Им нельзя доверять! О чем с ними можно договориться?! Пусть их перебьет Великое Отвращение! Какое нам дело до них и их полудохлого императора?!

Лилеатона стояла на капитанском мостике «Вуален-Шо». На экранах мелькали изображения человеческих кораблей.

Кариадрил почувствовал глубокое негодование, захлестнувшее военачальника Дародая. Остальные спутники Кариадрила тоже не преминули выразить молчаливое неудовольствие неуважением, проявленным изгнанницей Лилеатоной к самому почтенному ясновидцу мира Ан-Илоиз. Хирон из аспекта Темных Жнецов пошевелился, и пластины его панциря угрожающе скрипнули. Фрейра из аспекта Жалящих Скорпионов, которым командовал Дародай, злобно зашипела и приняла позу, означающую, что она готова отомстить за оскорбление ясновидящего.

Кариадрил попытался ментальным усилием успокоить эльдаров, взглянул на Лилеатону и сделал почтительный жест. Что бы он сам и все остальные ни думали о ней, она все-таки командовала этим кораблем и их жизни находились в ее руках. Ссоры сейчас были более чем неуместны.

— Мне бы хотелось напомнить нашей уважаемой сестре капитану Лилеатоне, что мы оказались здесь по повелению Ан-Илоиза. Агенты полумертвого бога, которому поклоняются мон-кеи, открыли нам некоторые из замыслов своего противника. Мы прибыли сюда, чтобы определить, правду ли они нам говорят. Если да, то Ан-Илоиз и другие искусственные миры больше не могут стоять в стороне. Мы не должны позволить Великому Отвращению одержать победу. И мы пойдем на все, даже на временный союз с мон-кеи, лишь бы в руки Великого Отвращения не попали Талисманы Ваула.

Слова старого ясновидца взволновали собравшихся. Закрыв глаза и сосредоточившись, Кариадрил легко прочитал их мысли. Откровение Кариадрила заставило их испугаться и привело в замешательство.

«Талисман Ваула!» — беззвучно твердили пятьдесят эльдаров. В ужасе они пытались понять, может ли это быть правдой. Неужели слуги Великого Отвращения действительно нашли способ пробудить и заставить себе служить сам Талисман Ваула?!

Эльдарам стало так страшно, что они просто не решались об этом думать. Кажется, слова Кариадрила умерили пыл даже молодой и воинственной Лилеатоны.

— Повинуюсь Ан-Илоизу! — проговорила она с волнением и отступила в сторону.

Ее место занял Айлил, который был старше и осторожнее Лилеатоны.

— Кариадрил! С человеческих кораблей стартовали челноки. Они спускаются к поверхности планеты. Мы получили сигнал. Люди готовы встретиться с вами.

Кариадрил кивнул и стал разглядывать изображения на дисплеях, витавших над его головой. Он увидел, как маленькие точки челноков и космических истребителей отделились от громады человеческого корабля. Несколько мгновений ясновидящий изучал его необычные грубоватые очертания, разглядывая его борта, испещренные люками ангаров и орудийными установками. Многие эльдары считали человеческие корабли типичными грубыми и примитивными изделиями мон-кеи, но самого Кариадрила в глубине души они очень пугали. Гигантские и страшные, они казались вечными и неуязвимыми по сравнению с изящными и хрупкими на вид кораблями эльдаров. Кариадрил мог только строить догадки о численности экипажа человеческого корабля, но прекрасно понимал, что их гораздо больше тысячи с небольшим эльдаров на борту «Вуален-Шо».

А сколько тысяч или десятков тысяч таких судов разбросано по всей Галактике? На самом же Ан-Илоизе имелось лишь несколько кораблей, которые всегда курсировали рядом, охраняя родной искусственный мир. Даже если объединить все эскадры со всех эльдарских миров, вряд ли соберется сила, способная соперничать с человеческим Боевым флотом, действующим в одном только Готическом Секторе.

Кариадрил с грустью напомнил себе о том, что его раса вымирает. С каждым днем их становится все меньше, а людей — все больше. Скоро эльдаров, наверное, совсем не останется… Кто же будет хранить наследие предков?!

Именно этот вопрос больше всего мучил Кариадрила, в отличие от остальных, прекрасно понимавшего, насколько важна сейчас их миссия. По сравнению с эльдарами люди — грубые варвары, но будущее Галактики и ее тайны принадлежат именно им. Они унаследуют их точно так же, как эльдары переняли их от давно ушедших рас. Теперь же задача Кариадрила состояла в том, чтобы разъяснить им, какие страшные силы могут скоро очутиться в их руках…

«Как мало у меня времени! — думал старый ясновидец. — И как много надо сделать!»

Поняв, что мысленно отвлекся от насущных дел, Кариадрил позавидовал своим братьям и сестрам, спящим под куполом Зала кристальных провидцев, которым уже некуда спешить. Как он хотел, наконец, стать одним из них!

— Все ли готово к нашему перемещению на планету? — собравшись с мыслями, спросил ясновидящий.

— Так точно! — отрапортовал Дародай. — Временный вход в Паутину открыт и укреплен. Я выслал вперед разведчиков. Они докладывают, что на поверхности планеты все спокойно и подозрительных действий людей не замечено.

Кариадрил кивнул Дародаю и поклонился Лилеатоне.

— Уважаемый капитан, пришло время вас покинуть. Спасибо за защиту и заботу. Надеюсь, мы увидимся после успешного завершения миссии.

— Да свершится воля Ан-Илоиза! — поклонилась в ответ Лилеатона. — И да хранит вас всех Азуриан!

— Докладывает первое отделение! Мы укрепились на севере периметра. Здесь все спокойно!

— Докладывает второе отделение! У нас тоже все тихо. Только камни, и пыль летает…

Постепенно отрапортовали все отделения, закрепившиеся по периметру участка, на котором должна была состояться встреча. Укрывшись среди загадочных руин, оставленных неизвестной расой, Уланти думал о том, что не позавидовал бы сейчас солдатам. Атмосфера была пригодна для дыхания, но штормовые ветры поднимали в воздух облака мельчайшего песка. Без кислородного аппарата и защитных очков находиться здесь было невозможно.

Одно отделение бойцов и несколько человек из группы Хорста остались охранять челноки, в то время как парламентеры двинулись пешком к месту встречи. Небольшой, в сущности, переход в три километра показался им бесконечным. Даже людям Хорста было нелегко. Что же говорить о членах экипажа «Махариуса», которым пришлось приспосабливаться к условиям Стабии после многих месяцев или даже лет, проведенных на космическом корабле!..

Мелкий песок, поднятый ветром, сек кожу, забивался под одежду и в оружие, грозя вывести его из строя. Люди шли то по каменистым холмам, то по предательским лощинам, заполненным зыбучими песками. Флотским, привыкшим ходить по ровной палубе космического корабля, было очень трудно преодолевать пересеченную местность. Дважды они останавливались, чтобы вытащить провалившихся в песок товарищей. Офицеры и матросы «Махариуса» были готовы погибнуть вместе со своим кораблем, но никому из них не хотелось захлебнуться песком. Поэтому Уланти приказал двигаться с чрезвычайной осторожностью. Наконец они добрались до точки, указанной в коротком шифрованном сообщении, полученном с кораблей эльдаров. Люди вышли к загадочным руинам, остаткам сооружений, построенных ксеносами, хотя определить их возраст и предназначение не представлялось возможным. Что здесь случилось? Произошла какая-то катастрофа? Или их строители просто покинули эти места и постройки со временем разрушились, подточенные песком и ветром? Руины молчали.

Поначалу, заметив их силуэты сквозь облака песчаной пыли, люди приняли их за скалы. Лишь подойдя поближе, они разглядели их необычную, но явно рукотворную симметрию.

Лейтенант провел рукой по обломку стены, поражаясь гладкости и структуре материала, похожего на расплавленный воск. Темная стена с разноцветными прожилками была упругой на ощупь и напоминала скорее пластмассу, а не камень. Впрочем, Уланти тут же отдернул руку, почувствовав даже через толстую перчатку, как защипало кожу.

— Кажется, это статическое электричество, — заявил внезапно возникший за спиной Уланти Хорст. — Наверное, оно отталкивает пыль. Поэтому-то эти руины и не занесло песком. Однако совершенно непонятно, откуда это электричество берется и как оно здесь сохранилось.

Услышав голос инквизитора, Уланти вытянулся по стойке «смирно», а Хорст уселся на ближайший обломок, напоминавший постамент статуи или колонны.

— Вольно, лейтенант, — махнул рукой инквизитор. — Вашего командира и адмирала Пардена здесь нет, а меня эти церемонии мало волнуют… Насколько я понимаю, патрули ничего не обнаружили?

Даже если Уланти и чувствовал себя не в своей тарелке в присутствии инквизитора, присланного в Готический Сектор самими Верховными Лордами Терры, он постарался этого не показывать.

— Так точно. Ничего, — ответил он. — Мы расставили патрули вместе с вашим помощником Холлером Ставкой. Если кто-нибудь или что-нибудь попытается проникнуть внутрь охраняемого периметра, мы мгновенно об этом узнаем… А «Махариус» не выходил с вами на связь?

Из-за песчаных бурь и странных частиц слюды в песке, а также непредсказуемых помех от излучения звезды-пульсара высадившемуся отряду лишь пару раз удалось на короткое время связаться с «Махариусом». Поддерживать постоянную связь оказалось весьма трудно, почти невозможно.

— Несколько минут назад я кратко переговорил с вашим командиром. С «Махариуса» внимательно наблюдают за крупным кораблем эльдаров, но с него пока не стартовало никаких челноков.

— Если они еще не высадились на планету… — в недоумении протянул Уланти. — Как же они намереваются встретиться с нами?

— Скажите лучше, что вы думаете об этом задании, лейтенант. Говорите прямо. Не бойтесь.

Уланти заговорил, тщательно подбирая слова:

— Как я уже сказал командору Семперу, по-моему, эта система — идеальное место для засады. А теперь мы, ко всему прочему, застряли на неизвестной планете. Из-за здешних климатических условий у нас нет надежной связи с кораблем, и мы ждем кого-то, кто явно не торопится появиться…

Уланти замолчал и вопросительно взглянул на Хорста.

— Если вы действительно хотите знать мое мнение, — через некоторое время продолжил лейтенант, — это ловушка, которая вот-вот захлопнется.

Хорст хрипло рассмеялся, хлопнул Уланти по плечу и с трудом поднялся на ноги.

— Поговорите об этом со стариной Холлером, лейтенант. Он, кажется, разделяет вашу точку зрения. Спасибо вам, Хито. Императору нужны офицеры, не боящиеся указать старшему инквизитору на то, что он может совершать ошибки. Когда вам наскучит служить на флоте, я с удовольствием возьму вас к себе.

Уланти открыл было рот, чтобы вежливо отклонить предложение, судя по всему сделанное Хорстом на полном серьезе, но в этот момент неподалеку среди руин раздалось леденящее душу шипение. Казалось, содрогнулся сам воздух, а затем последовала ослепительная вспышка.

— Взрыв?! — воскликнул Уланти, выхватил из кобуры пистолет и заслонил своим телом инквизитора. — Что это? Нас обстреливают с орбиты?

— Скорее всего, это телепортационный удар, — сказал Хорст, хотя и знал, что его предположение не совсем соответствует действительности.

Телепортация в имперских вооруженных силах использовалась крайне редко. Лишь подразделения Космического Десанта имели прочнейшее снаряжение, способное выдержать связанные с ней перегрузки. А об использовании телепортации эльдарами вообще никто никогда не слышал. Однако эта космическая раса, несомненно, обладала какими-то тайными средствами перемещения в пространстве. Очень часто отряды эльдаров появлялись на планетах как по мановению волшебной палочки, успешно ускользая от внимания любых систем наблюдения. Частенько одни и те же корабли ксеносов видели почти одновременно в разных точках пространства, находящихся одна от другой на огромном расстоянии. И это при том, что их корабли даже не оснащены варп-двигателями! Как же они перемещаются с такой колоссальной скоростью?!

«Мы же практически ничего о них не знаем! — подумал Хорст, вынимая пистолет и направляясь к месту вспышки. — Может, мне действительно не стоило доверять этим существам да к тому же рисковать своей жизнью и жизнями других отважных воинов?»

В сопровождении нескольких бойцов и телохранителей Хорст и Уланти вышли на открытую площадку, окруженную развалинами.

В воксе сквозь треск слышались встревоженные голоса. Один из людей Холлера Ставки включил экран сканера, но увидел на нем лишь серую пелену помех.

— Да выруби ты его! — потрясая дробовиком, рявкнул Ставка. — Включить визоры! Группами по трое — вперед! Держите друг друга в поле зрения! Выяснить причину взрыва и приготовиться к отражению нападения противника!

— Первыми не стрелять! — заорал Хорст. — Повторяю: первыми огонь не открывать, что бы вы ни увидели! Нарушивших мой приказ я расстреляю на месте именем Священной Инквизиции!

Впереди, в тучах пыли мерцал неясный свет. Заранее осмотревший руины Уланти предполагал, что он исходит оттуда, где находилась небольшая площадка со странными отдельно стоящими колоннами. Люди Хорста их тоже осматривали, но предназначение этого сооружения, как и почти всего вокруг, осталось загадкой.

Крепко сжав пистолет, Уланти подумал, что очень скоро им всем предстоит узнать много нового.

Внезапно лейтенант почувствовал рядом чье-то присутствие. Кто-то бормотал молитву. Уланти никогда раньше не слышал в этом голосе такого страха. Обернувшись, старший помощник увидел судового комиссара, судорожно вцепившегося в рукоять цепного меча. Здоровяк-комиссар не сводил остекленевших от ужаса глаз с повисшей перед ним пыльной пелены.

Уланти, как и все члены экипажа «Махариуса», не питал особо нежных чувств к Киогену, но ему и в голову не приходило сомневаться в его мужестве. И вот перед лейтенантом впервые открылась тайная слабость грозного комиссара. Имперская пропаганда успешно заронила в души многих панический страх перед ксеносами. Киоген не был исключением.

Странное шипение стихло. Свет погас. Стало необычно тихо. Затем из облаков пыли возникли стройные, грациозные фигуры. Они появились словно из воздуха. На них были красивые доспехи, разительно отличавшиеся от прочного и надежного, но неказистого на вид снаряжения имперцев. Даже оружие незнакомцев выглядело весьма изящно.

Неизвестные воины остановились и вскинули стволы. Теперь у всех пальцы дрожали на спусковых крючках. Между двумя группами сгустилась атмосфера вражды и взаимного недоверия.

Наконец вперед вышел высокий эльдар в роскошных доспехах и с презрением оглядел испуганные лица людей. На мгновение его взгляд остановился на Уланти. Лейтенант почувствовал, что взгляд незнакомца впился ему прямо в мозг, и чуть не выстрелил. На тонких красивых губах эльдара заиграла усмешка. Он отступил назад, и, хотя ни один звук не нарушал тишину, Уланти понял, что ксеносы ментально обмениваются впечатлениями.

Внезапно их шеренга расступилась, и к людям двинулась небольшая группа эльдаров. Пройдя несколько шагов, из плотного кольца воинов вышел один, по всей видимости их предводитель.

От этого эльдара исходила внутренняя сила, немедленно приковавшая к нему человеческие взгляды. Он двигался медленнее и неувереннее остальных, и Уланти, не имевший ни малейшего понятия о том, как выглядят эльдары в разную пору своей жизни, сразу подумал, что перед ним почтенный старец. Эльдар в свою очередь внимательно посмотрел на людей, остановил свой взгляд на инквизиторе Хорсте и шагнул прямо к нему.

Некоторое время человек и возвышавшийся над ним на добрых полметра эльдар разглядывали друг друга. Потом ксенос сделал грациозное движение головой, скорее всего, изображая почтительный поклон.

— Здравствуй, человек по имени Хорст! — Голос его казался странным, но говорил он на правильном готическом языке. — Будь я одним из вас, я назвал бы себя «я». Итак, я — Кариадрил, второй отпрыск союза Кай-Дана и Дарандеры. Я имею честь быть ясновидцем искусственного мира Ан-Илоиз. Брат мой, твой призыв был услышан, и вот я здесь. Нам о многом надо поговорить.

Глава 13

На Стабии начинались переговоры, а в космосе дело шло к войне. Фрегат «Вольпоне» патрулировал периметр звездной системы, наблюдая за кораблями эльдаров. Точнее, именно так представлял себе свое задание разозлившийся не на шутку командир «Вольпоне» Ванян Карасев.

Карасев был белой вороной в Боевом флоте Готического Сектора, где с давних пор практически все офицеры и командиры боевых кораблей происходили из аристократических семейств Кипра Мунди. Карасев получил свой чин исключительно благодаря незаурядным способностям и настойчивости. Его считали очень перспективным офицером, хотя сам Карасев подозревал, что не командует уже сейчас одним из грозных крейсеров типа «Луна» или «Готик» лишь по причине своего плебейского происхождения.

Все это не мешало ему серьезно и добросовестно относиться к выполнению нынешнего задания, но сейчас он был раздосадован тем, что его наблюдатели в очередной раз упустили из виду шедший прямо по курсу «Вольпоне» корабль эльдаров.

На самом деле в этом было мало вины наблюдателей. Корабль эльдаров уже давно издевался над экипажем фрегата, совершая головокружительные маневры, мгновенно набирая скорость или замирая на месте, сбивая человеческие системы наблюдения с толку невероятными изменениями частоты и плотности своего энергетического поля, полностью исчезая с дисплеев, а потом вдруг вновь возникая в самых неожиданных местах.

Вот и теперь корабль эльдаров совершил несколько маневров, направляясь в сторону светила звездной системы, и внезапно исчез со всех мониторов.

Как и все честолюбивые люди, Карасев не отличался терпением и снисходительностью, и атмосфера на мостике «Вольпоне» накалилась. Наблюдатели лихорадочно искали корабль эльдаров, а их командир стоял у них над душой со сжатыми кулаками.

— Есть контакт! По правому борту! Идет на сближение! — не скрывая радости, закричал один из офицеров.

— Вы уверены? — прорычал Карасев, недоуменно переглянувшись со старшим помощником.

В последний раз корабль эльдаров был замечен прямо по курсу «Вольпоне» и быстро от него удалялся. И вот он каким-то чудом успел обойти фрегат, возникнуть совсем рядом по правому борту, да еще зачем-то шел на сближение.

— Так точно! Он приближается! — доложил старший наблюдатель, изучив данные на дисплее. — Теперь у него совсем другое энергетическое излучение!

— Постойте-ка! — внезапно воскликнул он с удивлением. — Такое излучение может быть только у нашего корабля! Это фрегат типа «Претор»!

Карасев и его помощник в очередной раз переглянулись.

— Чего это его сюда занесло? — буркнул старший помощник.

Фрегатов типа «Претор» в имперском Военно-космическом флоте было немало, но Карасев знал, что в составе Боевого флота Готического Сектора кораблей этого типа, кроме «Вольпоне», нет.

— Почему же нам не сообщили, что здесь действуют другие соединения? — с сомнением пробормотал Карасев.

Конечно, вся эта операция проводится в условиях полной секретности… Но неужели в Стабию на помощь Семперу действительно прислали еще одну эскадру?

— Я хочу как следует рассмотреть этот корабль! Соберите о нем всю информацию. Свяжитесь с ним. Определите его код! Идентифицируйте его! Узнайте его название!

Офицеры бросились выполнять приказ командира. С шипением загорелся главный монитор, и на нем появился неизвестный фрегат, реконструированный по данным, полученным наблюдательными системами. Различив хорошо известный силуэт, Карасев немного успокоился. Впрочем, контуры корабля почему-то мерцали и мелко подрагивали.

Карасев вопросительно взглянул на старшего наблюдателя.

— Наверное, помехи от пульсара, — пожал плечами тот. — Это вообще не звездная система, а настоящее электромагнитное болото!

Карасев хотел бы удовлетвориться этим объяснением — сразу по прибытии в Стабию наблюдательные системы всех имперских кораблей работали черт знает как — и все же не мог успокоиться. Не утешил его и доклад связистов.

— Неизвестный корабль не отвечает. В эфире одни помехи. Наверное, это тоже влияние пульсара… Но нам почему-то не удается идентифицировать энергетическое излучение… Он приближается. Мы не можем определить, что это за фрегат!

Карасев видел, как неизвестный корабль бесшумно и решительно приближается к «Вольпоне», и ему стало не по себе. Он уже хотел приказать повернуть в сторону и приготовиться к бою, как вдруг изображение побледнело. Сначала Карасев выругал про себя помехи, но тут же понял, что они ни при чем. Ведь звезды вокруг корабля не помутились! Нет, это расплылось изображение имперского фрегата, за которым на мгновение мелькнул совсем другой силуэт!

— Другой корабль! — не веря своим глазам, прошептал Карасев. — Это совсем другой корабль, замаскированный под наш фрегат!

— Боевая тревога! Включить пустотные щи…

Не успев договорить, Карасев замер на месте.

Он увидел торпеды, выпущенные неизвестным кораблем. Капитан не мог поверить своим глазам, ведь на изображении загадочного судна, которое транслировалось на экран, не было никаких торпедных аппаратов. И все же все системы «Вольпоне» сообщали о торпедной атаке.

С ужасом следя за данными на командном дисплее, отмечавшими стремительно сокращавшееся расстояние между торпедами и «Вольпоне», Карасев понял, что совершил роковую и последнюю в своей карьере ошибку.

Изрыгнув проклятие, на которое не решился бы даже в такой момент ни один аристократ с Кипра Мунди, Карасев решил принести хоть какую-то пользу в последние мгновения своей жизни и приказал:

— Сообщите на «Махариус»! Мы предательски атакованы эльдарами!

Через несколько мгновений неприятельские торпеды поразили цель. «Вольпоне» и восемьсот человек его экипажа вместе с капитаном Карасевым и его неосуществленной блестящей карьерой превратились в огненный шар.

Уничтоживший «Вольпоне» корабль ловко обогнул груду пылающих обломков, оставшуюся от имперского судна, и отключил маскировочные устройства. Силуэт фрегата имперского Военно-космического флота типа «Претор» мигнул и исчез. Вместо него возникли зловещие очертания крейсера темных эльдаров. Казалось, его блестящий и абсолютно гладкий корпус из неизвестного черного материала поглощает свет далеких звезд.

Стоявший на мостике крейсера капитан даже не пытался скрыть радость по поводу успешного уничтожения противника. Расстраивал его лишь приказ не брать человеческий корабль на абордаж с целью пленения его экипажа. Рабы очень ценились у темных эльдаров. Пленных приносили в жертву, пытки были отличным развлечением, над несчастными экспериментировали, их перешивали самым извращенным образом и, наконец, их использовали просто в качестве рабочей силы. Капитан, вернувшийся с задания с трюмом, полным живых пленников, мог рассчитывать на благосклонность предводителя своего кабала.

Однако нынешнее задание было совершенно особенным. Сейчас было не до рабов. Престиж кабала Ядовитого Сердца изрядно пошатнулся во время войны культов, еще недавно полыхавшей в Коммораге. Соперники же, наоборот, укрепили свои позиции. Кабал лишился большинства союзников, поддерживавших его вовсе не из симпатии, а от страха. Теперь все они переметнулись на сторону противника. Да, кабал оказался на грани истребления. Однако даже при самом неблагоприятном повороте событий клан Ядовитого Сердца станет не первым и не последним древним кабалом, уничтоженным или разогнанным в ходе непрерывных интриг, убийств и войн. В этом и заключалась политическая жизнь Комморага.

Следуя ее законам, а точнее, беззакониям и обладая изрядной долей хитрости и изворотливости, командор Сатик задержался на своем посту на несколько тысяч лет. Если бы остальные кабалы Комморага узнали о том, что он вступил в союз с существом, именуемым Абаддоном Осквернителем, они бы тут же объединились и стерли кабал Ядовитого Сердца в порошок. Сатик вел очень рискованную игру, но в случае удачи его ждала великая награда.

Конечно, хорошо бы вернуться в Коммораг с трюмами, набитыми тысячами пленников. Причем не с каким-нибудь сбродом с захолустных планет, а с отборными членами экипажей боевых кораблей, способными выжить после самых невероятных экспериментов. Но теперь не до этого. В трюмах надо привезти не грязных мон-кеи, а сотни или даже тысячи бывших сородичей, бросивших некогда Коммораг в лапах Великого Пожирателя на произвол судьбы и не взявших никого в свои сравнительно безопасные искусственные миры… Как сладко будет пытать бывших соплеменников! Это произведет неизгладимое впечатление на остальные кабалы… А может, удастся вернуться кое с чем поважнее эльдаров. Командор Сатик понимал, что в его руках может оказаться нечто, ради чего он рисковал теперь судьбой своего кабала. Он может стать обладателем того, за что заплатит любую цену каждый темный эльдар. Стоит Сатику объявить себя обладателем древнего талисмана, как престиж кабала Ядовитого Сердца взлетит до невероятных высот! А как прославится кабал, когда принесет в жертву Жаждущему Божеству душу плененного ясновидца!

Подумав об этом, командир крейсера усмехнулся и сосредоточился на насущных проблемах. Его корабль бесшумно несся в космическом пространстве к своей следующей жертве.

О гибели «Вольпоне» возвестил характерный всплеск энергии. Он отразился и на экранах стоявшего неподалеку фрегата «Щит Медбаха», но эльдары не обратили на него внимания. Им было попросту не до этого.

«Щит Медбаха» тоже подвергся внезапному нападению. Его командиру Хору Киру показалось, что противник материализовался из пустоты. По меркам эльдаров, Кир был еще молод. Он не очень хорошо знал самые страшные тайны истории своего народа и не сразу понял, кто его атаковал. Капитан убедился в справедливости своих наихудших опасений только после того, как «Щит Медбаха» получил торпедное попадание в район машинного отделения, повис в пространстве без движения, а вражеский корабль приблизился и пошел на абордаж.

«Темные эльдары!» — раздался ментальный вопль одного из наблюдателей, когда на борт фрегата ворвался неприятель. Офицер был уже не молод, и, возможно, ему приходилось иметь дело с таким противником. А юному Киру показалось, что ожили жуткие чудовища из самых страшных преданий его народа. Сначала он даже подумал, что его посетило кошмарное видение, порожденное всплеском волны коллективной памяти эльдаров.

Лишь когда рядом с ним вскрикнул и рухнул на палубу изрешеченный пулями эльдар, Кир понял, что видит все это наяву.

Темные эльдары ворвались на «Щит Медбаха» одновременно с обоих бортов и, казалось, проникли сразу на все палубы. Связисты или уже были перебиты, или попросту не могли прорваться сквозь черное облако молчания, отрезавшее фрегат от остальных кораблей эскадры. С того момента, когда на борт «Щита Медбаха» ворвался первый темный эльдар, существовать кораблю оставалось лишь несколько минут.

Кир слышал в наушниках крики сородичей, которых расстреливали и рубили на части. Но невыносимее всего было слышать ментальные вопли бедняг, которым не посчастливилось попасть в руки темных эльдаров живыми.

В коридорах гремели выстрелы сюрикеновых пистолетов. Смертоносные осколки кристаллического материала, вылетавшие из стволов нападающих, оставляли глубокие борозды на гладких, как кость, переборках. Разум корабля отчаянно завывал. Он негодовал и гудел от отвращения к тем, кто ворвался на его борт. Кир и остатки его стражей стали отступать по коридору в сторону святилища из кости духа, вмещавшего в себя сердце и мозг корабля. Убитые и раненые оставались лежать там, где упали. Темные эльдары наседали, ведя непрерывный огонь.

Одного из стражей Кира подкинуло в воздух. Упал он уже бездыханным, а его рука, отсеченная по плечо осколком, отлетела в сторону. Кир прицелился и выстрелил в ближайшего темного эльдара из сюрикенового пистолета зарядом острой как бритва шрапнели. Гравитационные силы в зарядной камере его пистолета придали этой шрапнели невероятное ускорение. Она срезала голову первому темному эльдару и разорвала грудь идущему следом.

Враги отступили, и несколько мгновений Киру очень хотелось верить в то, что они решили убраться восвояси. Впрочем, со стороны противника тут же полетели новые тучи осколков, сразившие еще двух бойцов капитана. Остальные бросились на палубу и, подняв голову, увидели, что к ним несутся странные существа.

— Азуриан, помилуй нас! — взвизгнула Мелиша — одна из наблюдательниц с капитанского мостика, с отвращением уставившись на троих уродов, прыжками скакавших прямо на нее и Кира. — Что это?!

Капитану тоже было противно на них смотреть, но он не растерялся и дважды выстрелил в ближайшего из монстров. Острая шрапнель прошла сквозь его тело, оставив на нем кровавые рваные раны. Чудовище пошатнулось и чуть не упало. Кир не мог поверить своим глазам, но оно не только не умерло, но тут же пустилось вприпрыжку за двумя остальными тварями.

Разглядывая этих существ, Кир мог лишь догадываться, кем они были раньше. Его поразили ужасно изуродованные жестокими пытками и страшными хирургическими операциями тела, стянутые многочисленными кожаными ремнями. Во многих местах их плоть пронзали крюки и иглы, не дававшие заживать жутким ранам, сквозь которые блестели кости и внутренние органы.

Испытав отвращение и страх при виде этих невероятных уродов, Кир и его соратники, не сговариваясь, открыли огонь. Шрапнель пробивала монстров насквозь, срезала мясо с костей, а они только визжали и корчились. Одному из них снесло добрую треть изуродованной головы, а он продолжал наступать, что-то бессвязно бормоча. Другое чудовище упало лишь после того, как ему оторвало все конечности. Теперь его многократно простреленное туловище извивалось в луже крови и лимфы.

Чудовища миновали коридор. Настало время идти врукопашную. Один из монстров сорвал всю кожу с лица эльдара. Второй бросился на Мелишу и впился в нее черными зубами и когтями. Мелиша завизжала от ужаса и боли. Изо ее рта прямо на грудь Киру хлынула кровь. Отшвырнув разряженный пистолет, Кир потянулся за цепным мечом, но его тут же пронзила страшная боль. Капитан не сразу понял, почему его меч по-прежнему находится в своих богато украшенных ножнах. Потом он заметил рядом собой чудовище с острым ножом в лапе и понял, что ему отрезали кисть руки. В этот момент тварь полоснула его по груди. Хлынула кровь. В глазах Кира потемнело, и он рухнул на палубу.

Чудовище нагнулось над поверженным эльдаром, примериваясь, как бы половчее отсечь ему голову, но внезапно раздался чей-то властный голос. Чудовище сжалось от страха и отползло в сторону. Над смертельно раненным командиром фрегата нависла другая фигура. Кир увидел безжалостные глаза на бледном, удивительно красивом лице. Ко лбу капитана потянулась рука в изящной боевой перчатке, каждый палец которой заканчивался острым как бритва лезвием. Кир почувствовал острую боль и увидел в чужой руке камень своей души.

В отчаянии Кир понял, что теперь его душа принадлежит существам, о которых ему страшно было даже думать. Темный эльдар усмехнулся, взвешивая в ладони камень.

— Не бойся, «земляк», — прошипел он. — Ты умрешь не сейчас. У меня умелые резчики по плоти, и им нужен новый материал. Сначала они с тобой поиграют. Ты будешь перешит и станешь служить нам вместе с теми, кого ты только что пытался убить.

На огромной полетной палубе «Махариуса», где базировались эскадрильи «Шторм» и «Ураган», Кетер в последний раз осматривал свой скафандр, желая убедиться, что из всех отверстий в шлеме вытащены затычки, а резервный баллон с кислородом заряжен. Он уже почти закончил, как вдруг появился Зен в полном летном снаряжении. Рет держал шлем под мышкой, и Кетер заставил себя смотреть в лицо сослуживцу. Командир напомнил себе, что перед ним лучший пилот эскадрильи, и не важно, что его лицо, как и все остальные части тела, так и осталось бесформенным куском обгоревшей плоти даже после многочисленных хирургических вмешательств.

— Зачем ты здесь, Зен? Ты же не летишь в этом патруле!

— Прошу прощения, командир, — проговорил пилот монотонным механическим голосом. — Прошу разрешения вылететь вместе с вами. Я молился у себя в каюте и внезапно почувствовал, что сегодня могу сослужить хорошую службу и «Махариусу», и Божественному Императору.

Услышав эти слова, некоторые из пилотов переглянулись. Никто не спорил с тем, что несколько лет назад во время эвакуации с Белатиса именно поединок Зена с чудовищным демоном спас «Махариус» от гибели. Никто не мог понять, каким загадочным образом Зен прознал о том, что демон проник на корабль, и как Рету удалось его выследить и уничтожить. Некоторые утверждали, что Зен говорит сущую правду и действительно является орудием в руках высших сил. Другие же думали, что он давно свихнулся, а на Белатисе просто оказался в нужном месте в нужное время.

Сам Кетер не знал, что и думать. Он верил в Божественного Императора, хотя тот и пребывал на бесконечно далекой Терре. Верил он и в необходимость защищать человечество от многочисленных врагов, но по своей сути Кетер не был излишне религиозен, доверял лишь собственному умению и навыкам своих пилотов. Он не отказывался от помощи божественного провидения, но в первую очередь рассчитывал на броню и оружие своего истребителя-перехватчика и на пару надежных и опытных ведомых.

Зен терпеливо ждал, пока Кетер обдумывал его просьбу. А командир размышлял о нервозной обстановке, царившей на борту «Махариуса». Пропаганда и накопленный боевой опыт гласили, что ксеносы — злейшие враги человечества, которым ни в коем случае нельзя доверять. И вот теперь, когда корабль эльдаров находился совсем рядом, предчувствия Зена казались особенно зловещими.

И все-таки что-то необычное в поведении Рета привлекло внимание командира.

Повернувшись к техножрецу, руководившему предполетной подготовкой, Кетер скомандовал:

— Приготовить к старту шестую машину эскадрильи «Шторм».

В знак признательности Зен кивнул командиру.

— Вы правы, — сказал ему Кетер. — Шесть машин в любом случае лучше, чем пять. И пусть новоиспеченные друзья наших командиров видят, что у нас достаточно перехватчиков!

Устроившись в кабине командной «Фурии», Кетер стал ждать, когда техники пристегнут его к креслу. Размышляя над тем, почему он разрешил Зену вылететь на патрулирование, Кетер внезапно все понял и рассмеялся. Мането, которого пристегивали к заднему сиденью, услышал его смех в наушниках.

— Чему вы смеетесь, командир?

— По-моему, в этот раз нам непременно повезет, — вновь усмехнувшись, ответил Кетер. — Ты никому пока ничего не говори, но мне кажется, я тоже начинаю что-то чувствовать. Теперь у нас в эскадрилье целых два сумасшедших провидца! И да поможет нам Император!

Рев двигателя своевременно заглушил язвительное замечание не очень-то суеверного Мането.

Звено «Орлов» с полной бомбовой нагрузкой на борту патрулировало назначенный ему участок космического пространства между «Махариусом» и «Вуален-Шо». Его сопровождало несколько истребителей. Несмотря на строжайший приказ держаться подальше от человеческого корабля, командир звена бомбардировщиков несколько раз как бы случайно пересекал черту, за которую ему не дозволено было залетать.

Сидя в кабине головного «Орла», Корн усмехнулся, подумав о том, как пугают эти маневры глупых и уродливых мон-кеи. Там, за броней своего корабля, они скачут от страха, как животные, и хрюкают на своем варварском языке. Конечно, Корна за такое поведение могло ждать взыскание, но он сильно в этом сомневался. Во-первых, капитан Лилеатона была его спутницей жизни, а во-вторых, они вместе пережили гибель своего прекрасного искусственного мира Бель-Шаммон. Корн знал, что Лилеатона пылает такой же лютой ненавистью к мон-кеи, как и он сам.

Конечно, она может сделать ему выговор перед эльдарами мира Ан-Илоиз, в который они вынуждены были переселиться, но у себя в каюте, нагая, сжимая его в своих объятиях, она будет шептать ему на диалекте их погибшего мира совсем другие слова.

Их любовь родилась из горя и ненависти. Оба они были отчаявшимися изгнанниками среди чужого народа таких же изгнанников. Они ненавидели всех и вся, и, хотя они об этом сейчас и не знали, из-за их ненависти в самом ближайшем будущем должно было пролиться немало крови.

Корн отдал ментальный приказ пилотам вновь взять курс на человеческий корабль. Это чудовищное сооружение, в сотни раз увеличенное оптикой кабины, выглядело невероятно огромным. Корн изучал его очертания, разыскивал лазейки, просчитывал траектории огня его оборонительных батарей и самые слабые места в бронированном корпусе.

Руки эльдара нервно шарили по панели управления. Несколько прикосновений, ментальная команда, и смертоносные ракеты помчатся к кораблю мон-кеи.

В воображении Корна уже сверкали вспышки разрывов ракет, выпущенных «Орлами» его звена. Некоторые ракеты натолкнутся на пустотные щиты, но очень многие достигнут цели…

Корн представлял себе, как содрогается человеческий крейсер, как разлетаются на куски его внутренности под ударами акустических боеголовок. Вот он не выдерживает перегрузок и начинает разваливаться на части. Вот детонирует примитивный плазменный реактор, и остатки судна мон-кеи превращаются в огненный шар.

Все это промелькнуло перед внутренним взором Корна, все это ему страстно, хотелось увидеть наяву.

Вздохнув, эльдар приказал пилотам поворачивать обратно. Изображение крейсера исчезло из виду, но Корн запомнил все его слабые места.

«Маэль даннан!» — усмехнувшись, пробормотал он на прощание.

Маэль даннан — боевой клич воинов погибшего мира. Полное и безжалостное истребление!..

— Они снова повернули назад!

Семпер и сам это видел на дисплеях. Штурмовики эльдаров удалялись от «Махариуса».

— Выпендриваются! В этом отношении их пилоты ничуть не отличаются от наших, — усмехнувшись, пробормотал Семпер.

— А может, они нас провоцируют, — хмуро пробормотал Найдер. — Делают вид, что заходят в атаку, а сами прикидывают дальность оборонительного огня и проверяют быстроту реакции наших пилотов. Возможно, они ждут, что у нас сдадут нервы и мы откроем огонь!

Семпер буркнул что-то себе под нос, мысленно соглашаясь с Найдером, хотя именно об этом ему сейчас меньше всего хотелось думать.

— «Моска» так и не вышла на связь? — спросил он, повернувшись к связистам.

— Никак нет! — ответил один из офицеров. — «Вольпоне» тоже. Это все помехи от проклятого пульсара.

— А последнее сообщение с «Вольпоне» расшифровали?

В последний раз патрульный фрегат выходил на связь больше часа назад, но из-за помех понять, что он говорит, было невозможно.

— Еще нет. Мы передали его магосу Кастаборосу. Сейчас он работает над ним — прогоняет через кодиферы, пытаясь устранить помехи и понять, о чем сообщал нам «Вольпоне». Наверное, скоро можно ждать результатов.

Семпер с недовольным видом крякнул, немного подумал и стал отдавать приказы:

— Господин Найдер, пусть стартует еще пара эскадрилий истребителей. «Махариус» должен быть прикрыт как следует. Остальным тоже готовиться к вылету. Прикажите пилотам больше не подпускать эльдаров к нашему кораблю. Попробуйте все же выйти на связь с фрегатом «Моска». А «Дракенфельс» отправляется в зону, которую патрулирует «Вольпоне». Скажите старине Рамасу, чтобы он…

— Господин капитан, срочный сигнал с «Дракенфельса». Он ведет бой! Его атаковал корабль эльдаров! — воскликнул в этот момент один из связистов.

— Крейсер эльдаров разворачивается! — тут же закричал другой. — Мощный всплеск энергии. Противник активизирует наступательное и оборонительное оружие!

Семперу хватило одного взгляда на дисплеи, чтобы убедиться в правоте наблюдателей и предательстве коварных эльдаров.

— Боевая тревога! — рявкнул он. — Нас атакуют!..

На Стабии песчаный шторм лишь усилился. Уланти и Киоген прятались в жалких развалинах какого-то здания с полуразрушенной крышей, которое они теперь с гордостью именовали командным пунктом вооруженных сил Императора. Эльдары прятались среди руин по другую сторону открытого пространства, которое раньше наверняка было центральной площадью ныне заброшенного поселения. Хорст и предводитель эльдаров, по мнению Уланти, какой-то высокопоставленный священнослужитель, вели тайные переговоры с глазу на глаз в похожем на храм здании, возвышавшемся в центре площади.

Этот храм был, пожалуй, единственным уцелевшим сооружением в округе. Холлер Ставка и несколько телохранителей Хорста ютились в строении неподалеку. Они с опаской и раздражением поглядывали на эскорт эльдара, разместившийся с другой стороны от храма. Эльдар, смеривший презрительным взглядом Уланти при первой встрече, не обращая внимания на пыль и песок, стоял во весь рост, держа оружие наготове.

— Вот наглая тварь! — прохрипел Киоген, разглядывая эльдара через позаимствованный у охраны Хорста визор, без которого в облаке пыли просто ничего не было видно. — Можно подумать, он хозяин Галактики!.. Как вы считаете, они еще долго? Чем скорее мы уберемся подальше от этих ксеносов, тем лучше!

Уланти уже не мог выносить ворчание комиссара, а еще больше лейтенанта раздражало то, что Киоген постоянно включал и выключал свой цепной меч. Мономолекулярное лезвие то начинало со свистом вращаться, то замирало на месте, а другой рукой комиссар все время теребил застежку кобуры с болт-пистолетом.

Киогена явно бесила близость эльдаров, и Уланти уже давно решил, что комиссара не стоило брать на эти переговоры.

Впрочем, мысли лейтенанта были заняты, главным образом, более насущными проблемами, например оставшимися где-то далеко челноками с «Махариуса». Лишь их мощные передатчики могли вызвать висящий на орбите «Махариус», а Уланти уже больше часа не удавалось выйти на связь с челноками. Он даже отправил отделение солдат во главе с Борусой к месту посадки посмотреть, на месте ли челноки. До сих пор не поступило никаких сигналов ни от челноков, ни от Максима. Уланти пытался успокоить себя мыслью, что остался без связи не только из-за песчаного шторма, но и по причине неизвестных помех, создаваемых загадочными руинами. Лейтенант приказал одному из офицеров взять передатчик и в сопровождении нескольких бойцов отправиться за пределы поселения на поиски точки, из которой можно будет связаться с «Махариусом».

Сквозь облака пыли чей-то взволнованный голос выкрикнул пароль:

— Равенсбург!

Через несколько мгновений к Уланти подбежал один из бойцов, сопровождавших офицера связи. Он запыхался, сорвал маску и с трудом переводил дух. При нем не было ни оружия, ни снаряжения. Его явно отправили вперед гонцом с важными новостями.

— Разрешите доложить! — прохрипел солдат, с трудом поднимая руку, чтобы отдать честь Уланти и Киогену. — Мы на несколько секунд связались с «Махариусом»! Он атакован! Ведет бой с кораблем ксеносов!

Не успел боец выпалить это известие, как в руках Киогена и Уланти блеснули пистолеты. А из-за песчаной завесы уже доносилась стрельба — грохот ручных пушек и шипение оружия ксеносов. Тут же раздались человеческие голоса — тревожные возгласы и крики раненых.

— Говорит Уланти! Всем, всем, всем! — заорал лейтенант в микрофон вокса, не зная, сколько человек услышат его в пыльной буре. — Это ловушка! Эльдары напали на нас!

Глава 14

Кетер и остальные пилоты его эскадрильи сразу поняли, что случилось неладное. На приборных панелях всех «Фурий» замелькали желтые и красные предупредительные руны. В наушниках раздался душераздирающий свист помех, а невидимые всплески энергии стали бросать истребители из стороны в сторону.

Такой опытный пилот, как Кетер, должен был сразу понять, откуда взялась эта энергия, из-за которой его «Фурия» почти потеряла управление. И все-таки даже ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать происходящее.

— «Махариус» начал маневрировать и поднял пустотные щиты! — доложил Мането. — Мы слишком близко. Энергетический всплеск «Махариуса» нас засасывает!

Включив двигатели «Фурии» на полную мощность, Кетер попытался вырваться из энергетического водоворота, грозившего уничтожить его истребитель. Наконец ему это удалось, и он сразу направил свою машину прочь от опасного источника энергии, в который превратился теперь его родной корабль. При этом Кетер боковым зрением заметил, как разворачивается огромный «Махариус».

Крейсер активировал главные двигатели, а вспышки плазмы вдоль его корпуса говорили о том, что заработали и маневровые. Медленно, словно нехотя, трехкилометровый корпус «Махариуса» плыл в пространстве.

Кетер понял, что крейсер начал маневр, уклоняясь от атаки.

— «Махариус» атакован! — заорал он в вокс.

В ту же секунду он увидел, что к крейсеру поворачивается корабль эльдаров. По сравнению с имперским, судно ксеносов двигалось непринужденно и грациозно. Казалось, оно повернулось вокруг своей оси без участия маневровых двигателей. Несмотря на плавные движения и раскрывшиеся наподобие парусов огромные панели, сверкающие хрустальными прожилками, Кетер ни секунды не сомневался в намерениях эльдарского корабля.

Атака!

Теперь Кетер понимал, что всей его эскадрилье угрожает страшная опасность. Разумеется, маленьким юрким «Фуриям» не грозит оружие, которое применит корабль эльдаров против огромного «Махариуса», но дело не в этом!

Судя по объемам энергии, излучаемой «Махариусом», тот уже включил на полную мощность свои щиты. Они защитят крейсер от первых ударов противника, но при этом отразившаяся от них энергия взрывов испепелит находящиеся поблизости космические истребители!

«Фурия» Кетера полным ходом бросилась прочь из опасной зоны. Остальные пилоты последовали ее примеру. Корабль эльдаров открыл огонь…

Из его носовой части вылетел ослепительный луч. За ним — другой, третий! Множество лучей пронзило пространство. От энергетических перегрузок у «Фурий» зашкаливало приборы. Один луч летел прямо к машине Кетера, но командир успел от него увернуться.

Энергетические лучи уперлись в невидимую преграду. Их не пропускали к «Махариусу» пустотные щиты. Несмотря на это, лучи эльдаров упорно продолжали их буравить. Не увидев этого своими глазами, Кетер ни за что бы не поверил, что излучатели эльдаров могут вести огонь без перезарядки гораздо дольше, чем такие же орудия имперских кораблей. Наконец пустотные щиты «Махариуса» не выдержали перегрузок и разрушились. Лучи эльдаров полоснули по борту крейсера. Пробив броню, они уничтожили полетную палубу и ангары для челноков.

Несмотря на повреждения, «Махариус» закончил разворот.

Энергия, освободившаяся в результате уничтожения его щитов, ринулась вдогонку «Фуриям» Кетера. Электромагнитное излучение и клочки огненной плазмы преследовали их по пятам. Когда истребители догнала взрывная волна, Кетер вцепился в рычаги трясущейся «Фурии», бормоча сквозь зубы почти забытые молитвы.

Наконец взрывная волна миновала «Фурий». Взбесившиеся приборы успокоились, а взволнованные голоса офицеров «Махариуса» заглушили в эфире визг электромагнитных помех. Кетер решился посмотреть, что осталось от его эскадрильи. Четыре машины продолжали лететь следом за ним, от двух не осталось и следа. Энергетическое излучение уничтожило их вместе с двумя отважными пилотами, сражавшимися бок о бок с Кетером почти с самого начала Готической войны…

Перекрикивая гул помех и голосов, Кетер связался с крейсером. Полученный приказ ничуть его не удивил.

— «Махариус» — командиру эскадрильи «Шторм». Мы атакованы. Немедленно атакуйте ближайшие цели!

Кетер кровожадно усмехнулся. Он и без подсказок Мането знал, какие цели ближе всего.

Корн был в ярости. С «Вуален-Шо» ему только что сообщили о том, что проклятые мон-кеи опять нанесли эльдарам предательский удар в спину. Один из кораблей мон-кеи атаковал и уничтожил «Плач Мельсора». Кроме того, прервалась связь и со «Щитом Медбаха», наверняка также уничтоженным мон-кеи. Неизвестные вражеские корабли, нанесшие эти подлые удары, витали в пространстве где-то далеко, но их флагман был у Корна прямо перед носом. «Вуален-Шо» уже открыл огонь по предателям, и Корн горел желанием не дать им уйти безнаказанными.

Отдав категорический ментальный приказ, он направил всю эскадрилью бомбардировщиков к цели. Узнав о предательстве мон-кеи, Лилеатона первой нанесла удар по их крейсеру, но тот был таким огромным, что «Вуален-Шо» вряд ли удалось бы уничтожить его в бою один на один. Оба судна сейчас спешно катапультировали космические истребители и бомбардировщики. Корабль, первым выпустивший свои штурмовики, наверняка выйдет из боя победителем. Если «Орлы» немедленно нанесут бомбовый удар по полетным палубам корабля мон-кеи, набитым истребителями, бомбардировщиками, топливом и боеприпасами, то полученные крейсером повреждения сделают его легкой добычей для «Вуален-Шо».

Корн пылал решимостью покарать мон-кеи за их вероломство.

Внезапно он ощутил легкий укол сомнения. До него долетела мысль Келмона, пилота, шедшего по правому флангу эскадрильи. Он заметил идущие на перехват истребители мон-кеи. Изучив информацию на дисплее, Корн пренебрежительно отмахнулся от ментального предупреждения.

Четыре истребителя мон-кеи! Корн едва не рассмеялся вслух. Что могут против его эскадрильи примитивные человеческие машины?! Ведь мон-кеи — бездушные животные! Им не поможет даже их мощное вооружение!

Внезапно ближайший к Корну «Орел» взорвался и рассыпался на куски. Пораженный эльдар не ожидал от лазерных пушек мон-кеи такой точности на столь большом расстоянии.

По команде Корна строй его эскадрильи распался. Теперь, преследуя его машины, мон-кеи тоже придется разлететься в разные стороны!

И действительно, четыре человеческих истребителя разбились на пары и бросились к выбранным целям.

Повинуясь ментальному приказу Корна, Мардрон, пилот одного из «Орлов», атакованного мон-кеи, резко повернул в сторону, отвлекая на себя два их истребителя.

Остальные «Орлы» открыли огонь из носовых лазерных установок. Яркие вспышки усеяли пространство на пути двух человеческих истребителей.

К величайшему удивлению Корна, истребители мон-кеи ловкими головокружительными маневрами ушли из сетей лазерного огня. Эльдар решил, что им просто повезло. Но в ответ они начали стрелять с такой точностью, что Корн тут же перестал верить в случайности.

Ракетой мон-кеи оторвало крыло и хвост «Орла», летевшего слева от командира эскадрильи. Сзади раздались ментальные предсмертные вопли. Это лазерные пушки мон-кеи поразили кокпит ведомого Корна.

Истребители противника пронеслись сквозь распавшийся строй «Орлов», поливая бомбардировщики эльдаров огнем из хвостовых башен.

Корн пришел в ярость. Он не понимал, как всего лишь два истребителя мон-кеи могли нанести такой урон его эскадрилье, и приказал своим пилотам повысить плотность стрельбы.

Ураганный огонь сюрикеновых пушек распорол брюхо одному из человеческих истребителей и сорвал двигатель с крыла другого, но в это же время автоматические пушки мон-кеи изрешетили очередного «Орла», перебив почти весь экипаж и выведя машину из строя.

Несмотря на фильтры, установленные в системе ментальной связи, Корн чувствовал боль второго пилота подбитого бомбардировщика. Первого пилота мгновенно разорвало на куски, фюзеляж их машины был продырявлен, да и второй пилот получил множество ранений — перед ним взорвалась приборная панель. И все же молодой эльдар просил у командира разрешения продолжать атаку.

Корн категорическим тоном приказал ему возвращаться на «Вуален-Шо». Кровь эльдаров была слишком ценной, чтобы проливать ее в самоубийственных боях.

В распоряжении Корна осталось только два «Орла».

Мон-кеи повезло. Они сумели уничтожить пять машин эльдаров!

Однако Корн не сомневался в том, что теперь удача улыбнется детям Азуриана.

Потерявший двигатель истребитель мон-кеи отстал. Второй, с пропоротым брюхом, развернулся и бросился за противником. Будь за его штурвалом не грязный мон-кеи, а кто-нибудь другой, Корн даже почувствовал бы невольное уважение к пилоту, сражающемуся столь отважно и упорно. Однако эльдар знал, что мон-кеи лишь тупо подчиняется своим животным инстинктам, заставляющим его убивать, даже рискуя собственной жизнью. Ведь на такой скорости, какую развил сейчас его поврежденный истребитель, он скоро просто рассыплется на куски!

Цель была уже близка. Огромный человеческий корабль вел заградительный огонь, но Корн и его ведомый легко уклонились, усмехаясь при мысли о примитивных схемах, по которым действует артиллерия мон-кеи.

Два огромных, словно пещеры, ангара ожили. Из них вылетели две эскадрильи истребителей. Они стартовали в страшной спешке, и им требовалось несколько секунд, чтобы выстроиться и найти цели, которые были уже совсем рядом. Корн не дал им этого времени. Он бросился прямо на одну из человеческих эскадрилий, открыв огонь из всего бортового оружия.

Его пульсирующие лазеры и сюрикен-пушки мгновенно разнесли в клочья два истребителя. А следом, почти в упор, расстреляли третий. Остальные бросились врассыпную, открыв Корну путь к цели. Когда мон-кеи придут в себя, он уже выпустит ракеты и возьмет курс на «Вуален-Шо»!

Вторая эскадрилья человеческих истребителей уничтожила «Орла» ведомого Корна. Теперь он и его ракеты с акустическими боеголовками остались один на один с. вражеским кораблем.

Придется выбирать цель особенно тщательно!

Словно в ответ на мысли Корна на борту вражеского крейсера открылся еще один ангар.

В нем готовилась к старту очередная эскадрилья истребителей. Сейчас они были особенно уязвимы. Если отправить ракеты в этот ангар, наверняка можно уничтожить целую эскадрилью! Кроме того, взрыв обязательно вызовет детонацию на других полетных палубах, лишив противника возможности катапультировать перехватчики…

Увидев, что перед ним открывается жерло ангара, Корн мстительно усмехнулся.

«Маэль даннан!» — прошептал он и выстрелил. Но уже через долю секунды его «Орел» подбросило со страшной силой. И это не могло быть отдачей стартовавших ракет.

В последнее мгновение жизни Корн понял, что происходит. На дисплее внешнего наблюдения он увидел невероятную картину.

Поврежденный истребитель мон-кеи, который давным-давно должен был развалиться на части, сидел у него на хвосте, планомерно расстреливая его «Орла» из лазерной пушки. Не успел Корн в ярости выкрикнуть проклятие несправедливой судьбе, как вражеский лазер поразил боеголовку ракеты, и Корн вместе со своей боевой машиной разлетелся на мельчайшие кусочки.

Одна из ракет, успевших стартовать перед самой гибелью его «Орла», ушла спиралью куда-то вверх, несколько других, летевших наугад без поддержки систем наведения, взорвалось, ударившись о толстую броню «Махариуса», не причинив ему никакого вреда.

Зен сбросил скорость и резко отвернул от разрастающегося облака обломков. Его истерзанную «Фурию» сейчас могло добить столкновение с самым маленьким осколком обшивки.

В кокпите стояла тишина. Только шипел кислород, вырывавшийся из простреленных баллонов. От навигатора остались лишь ошметки. Его тело изрубила странная, острая как бритва шрапнель эльдаров, когда они прорывались сквозь строй бомбардировщиков.

Зен доставил себе маленькое удовольствие, вознеся благодарственную молитву Божественному Императору, направлявшему его руку в последней схватке. Механический разум нашептывал Зену, что он обезумел, что его никому не нужное геройство погубит и его самого, и машину, но Рет не слушал. Император направлял человеческую душу и человеческие руки, и они свершили невозможное.

— Командир эскадрильи «Шторм» — шестому пилоту! Молодец, Зен! Возвращайся на «Махариус», пока этот ящик вокруг тебя не развалился. Я лечу за тобой.

Кетер подоспел на своей израненной машине с одним уцелевшим двигателем, готовым взорваться от перегрузок в любой момент. Практически вдвоем они отбили атаку бомбардировщиков эльдаров и спасли родной крейсер. «Махариусу» еще только предстояло уцелеть в начинающемся сражении, а Зен и Кетер уже вписали очередную славную страницу в историю его экипажа.

— Вас понял. Возвращаюсь! — коротко ответил Зен, упорно не желавший считать себя живой легендой.

Лилеатона внезапно вскрикнула, пошатнулась и упала бы на палубу мостика «Вуален-Шо», если бы не успела схватиться за стойку капитанского пульта.

Айлил и еще несколько офицеров бросились к ней. Лилеатона смерила их негодующим взглядом, и они замерли на месте, подчиняясь ментальной команде «Ни с места!».

Айлил понял, что произошло и почему Лилеатона в таком состоянии. Стоя рядом с ней, он уловил часть донесшегося до нее псионического эха. Только что погиб Корн — спутник жизни Лилеатоны, бывший к тому же одним из немногих эльдаров, уцелевших после уничтожения людьми ее родного искусственного мира Бель-Шаммон. Даже камень души Корна погиб вместе с его телом или витал сейчас где-то в безбрежном космическом пространстве. Обретя этот камень, еще можно было спасти душу Корна от посягательств Великого Врага всего живого, но теперь все было кончено. Корн был безвозвратно потерян для Лилеатоны и остальных эльдаров.

До сего момента Айлил еще надеялся на перемирие с людьми. Участь остальных кораблей эльдаров в Стабии была достаточно неопределенной, а сведения о них — туманными. «Щит Медбаха» исчез без следа, и его считали погибшим. Лилеатона решила, что его уничтожил один из человеческих кораблей, но Айлил не мог представить, каким образом неуклюжее судно мон-кеи могло уничтожить быстроходный фрегат, оснащенный более чувствительными системами наблюдения и мощными системами связи, так, что тот даже не успел сообщить о том, что атакован.

Однотипный со «Щитом Медбаха» фрегат «Плач Мельсора» успел передать на «Вуален-Шо», что его обстреливает из всех лазерных установок человеческий крейсер. Но и здесь было много непонятного. По данным радиоперехвата выходило, что прежде эльдарами был атакован корабль мон-кеи. После чего, не догнав своего быстроходного противника, люди обрушили свой гнев на находящийся рядом «Плач Мельсора». Еще стало известно, что мон-кеи тоже потеряли два патрульных корабля. Кроме того, перед самой гибелью «Плач Мельсора», тщетно пытавшийся оторваться от противника, успел сообщить об обнаружении какого-то неизвестного корабля…

По мнению Айлила, в Стабии происходили загадочные события. Он чувствовал, здесь что-то не так. В качестве старшего помощника капитана он должен был, как Ланн-Кай — Водолей, умерять пыл Лилеатоны, давать ей взвешенные советы, предостерегать от поспешных и необдуманных поступков. Однако теперь он понимал, что капитан ни за что не станет его слушать, повинуясь лишь захлестнувшей ее слепой ярости. Достаточно было видеть ее пылающие глаза и хотя бы мимолетно соприкоснуться с ненавистью, кипящей в ее душе.

— Вперед! — рявкнула Лилеатона. — Отправьте их всех к их полудохлому богу! Тысячи! Сотни тысяч мертвых мон-кеи — малая плата за смерть одного-единственного эльдара!

В глубине варпа раскинулся Перекресток Судеб. Теперь на него вползала беспросветная тьма, грозящая погубить все на своем пути…

Где-то на окраине звездной системы Стабия капитан крейсера «Граф Орлок» готовился встретить последние мгновения своей жизни совсем не так, как он ее прожил.

Блюхер не отличался особой отвагой, но не был и трусом. На самом деле за всю свою карьеру в Боевом флоте Готического Сектора ему ни разу не приходилось проявлять доблести, неразрывно связанной с представлением о командире корабля имперского Военно-космического флота. Семейные связи, голубая кровь и даже изрядная доля везения — все это позволило ему легко подняться до должности капитана крейсера, что, по правде говоря, немало задевало многих офицеров, превосходивших его способностями или, по крайней мере, ни в чем ему не уступавших, если не считать отсутствия родства с лордом-адмиралом Равенсбургом.

Готическая война, которая вполне могла положить конец карьере Блюхера, на самом деле немало ей способствовала. Блюхер оказался неплохим командиром и, не отличаясь типичными для многих капитанов удалью и кровожадностью, преспокойно продолжал командовать «Графом Орлоком», чем стал в конечном итоге вызывать невольное уважение у многих боевых офицеров.

Некоторые все еще сомневались в Блюхере, но сейчас, увидев, как спокойно он готовится к неминуемой гибели, они наверняка поменяли бы свое мнение в лучшую сторону.

— Дистанция двенадцать тысяч миль. Они идут на сближение! — доложил сигнальщик, наблюдая за условными обозначениями кораблей противника.

Три боевых корабля Хаоса! Крейсер типа «Резня» и два эскортных корабля. Судя по энергетическому излучению, крейсером был «Бесчестный», об уничтожении которого ошибочно рапортовали восемь месяцев назад во время стычки в Лисадийском районе. Корабли противника были обнаружены «Графом Орлоком» около часа назад, вскоре после энергетического всплеска, который мог сопровождать их выход из варпа. Вот таким путем «Граф Орлок», отправленный на поиски пропавшего фрегата «Моска», натолкнулся на три корабля Хаоса, следующих прямиком в центр системы, туда, где находился «Махариус».

Если бы не помехи, создаваемые проклятыми пульсарами, на «Графе Орлоке» уже давно заметили бы вражескую эскадру и сообщили о ней на «Махариус» и на «Дракенфельс». Сейчас же Блюхеру оставалось только бежать от более быстроходных кораблей противника, стараясь выиграть время и найти точку в пространстве, из которой можно было бы предупредить о новой угрозе остальные имперские корабли.

Принятые Блюхером меры были просты, но довольно эффективны. Он приказал дать массированный торпедный залп. Строй вражеских кораблей распался, а одна из торпед даже с такого расстояния попала в «Бесчестного». Теперь «Граф Орлок» отступал, стараясь увести врага подальше от «Махариуса» и «Дракенфельса».

Время от времени он поворачивался и давал бортовой залп. Блюхеру удалось повредить один из эскортных кораблей и несколько раз разрушить щиты вражеского крейсера. Впрочем, долго так продолжаться не могло. Теперь противник приблизился к «Графу Орлоку» почти на дистанцию огня смертоносных энергетических излучателей, установленных в носовой части «Бесчестного».

Поворачиваясь бортом к противнику, «Граф Орлок» получал возможность отстреливаться. Луч его энергетического излучателя спровоцировал взрыв в носовой части одного из эскортных кораблей, чем вполне мог снизить его боеспособность. Массированные залпы из турболазеров и макропушек вновь разрушили щиты вражеского крейсера, после чего его корпус получил несколько пробоин.

Однако у противника было больше и кораблей, и орудий, и за каждое повреждение, нанесенное противнику, «Граф Орлок» платил дорогой ценой.

«Бесчестный» добился прямых попаданий в две бортовые батареи энергетических излучателей «Графа Орлока». Торпеда, выпущенная со второго эскортного корабля, пробила борт имперского крейсера и вывела из строя два плазменных реактора. «Граф Орлок» потерял скорость в тот момент, когда она была ему нужнее всего. Тем временем противник вел по нему безжалостный ураганный огонь.

«Граф Орлок» содрогался от взрывов от носа и до кормы. Залп макропушек уничтожил две орудийные палубы по правому борту и вызвал детонацию боезапаса в одном из вспомогательных погребов. Сотни членов экипажа «Графа Орлока» погибли, а пожар, последовавший за взрывом боезапаса, истребил тысячи человек. Затем пожар в носовой части крейсера вышел из-под контроля, отняв надежду на спасение у тысяч членов экипажа, оставшихся в торпедном отсеке. Они сгорят заживо или задохнутся, когда огонь выжжет весь кислород. Хотя судьба могла оказаться к ним и более благосклонной: взрыв перегревшейся боеголовки или вспышка ракетной топливной смеси, и от них мгновенно ничего не останется…

Стоя на мостике гибнущего крейсера, Тит фон Блюхер отдал свой последний приказ:

— Всю оставшуюся энергию — на передатчики! Надо предупредить остальные корабли!

Через несколько секунд башня с капитанским мостиком получила несколько прямых попаданий. Рухнули верхние перекрытия. Блюхеру раздавило ноги и переломило позвоночник, но в этот момент ему спасла жизнь какая-то изогнувшаяся колонна, удержавшая на себе листовую сталь. Истекая кровью, он недоуменно смотрел на треснувший и потухающий дисплей. Корабли противника не стали добивать беззащитный «Граф Орлок». Они пролетели мимо с таким видом, словно имперского крейсера уже не существовало.

В документах Боевого флота Готического Сектора и в анналах семейств Равенсбургов и фон Блюхеров говорится о том, что Тит фон Блюхер погиб смертью героя на капитанском мостике своего корабля в бою с врагами Императора. На самом же деле конец его был гораздо ужаснее. Фон Блюхер погиб не с «Графом Орлоком», а гораздо позднее, совсем в другом месте и таким страшным образом, что, знай о нем историки имперского Военно-космического флота, они вряд ли решились бы его описать.

Как и было условлено, рядом с гибнущим «Графом Орлоком» возник скрывавшийся неподалеку крейсер темных эльдаров. После штурма «Щита Медбаха» в его трюмах оставалось еще достаточно места для остатков экипажа «Графа Орлока». Конечно, люди ценились не столь высоко, как эльдары, но и их можно было пытать и использовать в качестве рабов в Коммораге.

— Господин командор! Сигнал с «Графа Орлока»! Их атакуют корабли противника! Крейсер типа «Резня» и два эскортных корабля!

— И?..

На некоторое время вопрос командира «Махариуса» повис в воздухе.

— Больше мы ничего не знаем! — поежившись, наконец, ответил связист. — Сигнал сразу прервался, а связаться с «Орлоком» нам больше не удалось.

Семпер изрыгнул страшное проклятие, от которого у офицеров волосы встали дыбом.

— Что это? Удар с двух сторон? Неужели эльдары договорились с Абаддоном?! Как вы думаете, господин контр-адмирал?

Не успел Парден открыть рот, как заговорил присутствовавший тут же помощник Хорста.

— По-моему, это маловероятно, — забубнил Мономах. — Хотя эльдары и замечены в пиратстве, а многие из человеческих пиратских флотилий с началом войны перешли на сторону Осквернителя, у нас нет данных о том, чтобы пираты-эльдары когда-нибудь действовали сообща с силами Абаддона. Как раз наоборот. В анналах Инквизиции зафиксировано множество случаев, когда эльдары своими действиями против Сил Хаоса тем или иным путем помогали военным усилиям Империума. Кроме того, эльдары вполне способны наносить удары по войскам Абаддона даже там, куда нам вообще нет доступа.

— Да, конечно! — не выдержав, взорвался Парден. — А кроме того, эльдары миллион раз проявляли свое коварство по отношению к нам… Подумайте сами, Семпер, вы же прекрасно знаете, на что они способны! Сколько они уничтожили наших колоний и конвоев? Сколько раз они нападали исподтишка на наши гарнизоны и боевые корабли? Может, эльдары и не договаривались с Абаддоном, но, по-моему, они в очередной раз продемонстрировали свое вероломство. Мы с Равенсбургом всегда сомневались в целесообразности этой миссии, и вот, пожалуйста! Идея Хорста заключить союз с эльдарами была смелой, если не дерзкой, но явно необдуманной!

— Эльдаров как единой расы просто не существует, — не повышая голоса, продолжал бубнить Мономах. — Наши исследования показали, что они распались на ряд обособленных групп, походящих на отдельные кланы — каждый со своим собственным мировоззрением, определяющим поведение его членов. Если одна группа эльдаров проявляет враждебность по отношению к нам, это еще не значит, что другие не могут заключить с нами союз. Известно, что разные кланы эльдаров могут враждовать друг с другом. Кроме того, в распоряжении Инквизиции имеются сведения о том, что враждебнее всего по отношению к нам ведет себя, чаще всего, лишь одна группа эльдаров, члены которой являются своего рода изгоями и ведут себя не лучше по отношению к остальным эльдарам.

— Так, может, мы здесь имеем дело именно с этими изгоями? А вдруг инквизитор Хорст случайно вступил в контакт именно с ними, и теперь они на нас напали?

— Вряд ли это так, командор, — по некотором размышлении ответил Мономах. — Разумеется, мы не можем разглашать подробности такой сверхсекретной миссии, но уверяю вас в том, что она тщательно продумана, а инквизитор Хорог является выдающимся знатоком всего, что касается ксено-рас. Его так просто вокруг пальца не обведешь. Он тщательно готовил встречу с эльдарами и вступил здесь в контакт именно с теми, кого ждал увидеть.

«Ну и где же теперь этот выдающийся знаток эльдаров?! — с горечью подумал Семпер. — Почему мы одни должны расхлебывать кашу, которую он заварил?»

— Уланти или кто-нибудь еще так и не вышли на связь? — спросил он.

В ответ связисты лишь уныло покачали головами.

«Махариус» оказался в одиночестве, а в системе появился новый противник. Крейсер враждебно настроенных эльдаров тоже курсировал поблизости. «Махариус» дал по нему несколько бортовых залпов, но тот, пользуясь своей потрясающей маневренностью, играючи уклонился от огня и как ни в чем не бывало удалился за пределы дальнобойности оружия имперского крейсера.

Отразив первую атаку бомбардировщиков, «Махариус» оставался под защитой множества истребителей, а его собственные бомбардировщики в полной боевой готовности ждали первой возможности атаковать крейсер эльдаров.

Но чего же ждут эти эльдары? А вдруг капитан их крейсера тоже не может разобраться в происходящем? Конечно, эльдары открыли огонь первыми, но ведь и Семпер собирался это сделать, его просто опередили! Что на самом деле случилось с «Моской» и «Вольпоне»? Куда девались корабли, эскортировавшие крейсер эльдаров? Почему они тоже не атаковали «Махариус»? А знают ли эльдары о том, что в Стабии появились Силы Хаоса? Неужели они действительно в сговоре с Абаддоном?

«Как же мало мы о них знаем! — невольно вторил мыслям Хорста Семпер. — А ведь незнание сейчас и есть главный источник опасности!»

— Мы все еще можем связаться с кораблем эльдаров? — внезапно спросил Семпер.

Все офицеры, находившиеся на мостике, не исключая контр-адмирала Пардена, удивленно уставились на Семпера.

— Так точно! — наконец пробормотал один из связистов.

Несмотря на всю серьезность положения, Семпер усмехнулся, представляя себе, как комиссар Киоген схватился бы сейчас за пистолет, чтобы поставить командира «Махариуса» к стенке.

— Свяжитесь с эльдарами. Сообщите им, что я хочу поговорить с их капитаном!

Парден назвал замысел Хорста смелым, но необдуманным предприятием. Наверняка он не сдержался бы и сообщил Семперу все, что он думает о его намерении лично вступить в переговоры с ксеносами, но не успел.

— Энергетический выброс из ангаров корабля противника! — воскликнул один из наблюдателей. — Стартовали вражеские бомбардировщики!

Глава 15

В мире, известном имперским картографам под названием Стабия, и раньше звучали выстрелы. Древние расы, существовавшие задолго до появления человека, сражались друг с другом и со своими же соотечественниками. Иногда эти войны приходили и на Стабию. По следам этих древнейших рас сюда прибыли эльдары. По официальным историческим данным, среди них никогда не случалось распрей, но очень старые и почти забытые легенды и предания говорили совсем о другом. Впрочем, гражданские войны не докатились до Стабии, тихо и мирно существовавшей до самого Грехопадения, когда эльдары в самоубийственном порыве обратили оружие друг против друга.

С тех давних пор на Стабии вновь воцарился покой, но она уже видела кровь и трупы, а руины давно ушедших цивилизаций слышали выстрелы и предсмертные крики на улицах и площадях.

И вот после многих тысячелетий покоя Стабию вновь посетила смерть.

Пригнувшись, Уланти бежал вперед. Отовсюду доносились человеческие вопли, сухо щелкали лазерные винтовки, грохотали ручные пушки и странно шипело оружие эльдаров. Даже сквозь непрерывный вой ветра Уланти слышал свист смертоносной шрапнели, пролетавшей где-то рядом, почти со скоростью звука. Внезапно бежавший рядом с Уланти сержант вскрикнул и, схватившись за лицо, упал на землю. Лейтенант понял, что противник уже совсем близко и ведет по ним прицельный огонь. Он тоже упал на землю рядом с бившимся в агонии сержантом. Бедняге срезало с лица всю кожу, и на его месте остался только комок кровавого мяса. Из черепа несчастного торчали какие-то зазубренные кристаллические осколки, от которых поднимался пар. Возможно, это были ядовитые испарения. Присмотревшись, Уланти заметил, что из осколков сочится что-то вроде кислоты, а сами они, постепенно растворяясь, проваливаются все глубже и глубже в кости и мясо. Кислота или яд, проникавшие в кровеносные сосуды и нервную систему жертвы, заставляли ее тело корчиться и выгибаться так, словно его терзали злобные демоны.

Уланти невольно поежился. Оружие ксеносов могло не только сразить наповал, но и причинить страшные муки раненым. Поначалу эльдары показались лейтенанту надменными и высокомерными. Потом он понял, что они коварны. А теперь он просто не находил эпитета, подходящего для существ, применяющих такое чудовищное оружие.

В это самое мгновение в облаке пыли раздался торжествующий яростный вопль и прямо перед Уланти появилась чья-то фигура. Она двигалась ловко и проворно. Казалось, она вся состоит из мелькающих клинков. В руках у существа тоже были клинки. Впрочем, один из них вполне мог оказаться каким-нибудь невиданным пистолетом.

Все это Уланти успел рассмотреть ровно за секунду, а потом чья-то нога в тяжелом ботинке вдавила его в землю.

— Лежите и не дергайтесь, лейтенант! — рявкнул Максим Боруса и тут же прыгнул на ксеноса. — Сейчас я утихомирю этого крикуна!

Проворный эльдар сошелся в смертельной схватке с человеком, сильным и беспощадным, как пещерный медведь.

Для начала Максим изо всех сил пнул эльдара в живот ногой в тяжелом ботинке и присел, спасаясь от вражеского лезвия. Оно просвистело над головой главного старшины, а клинок, зажатый в другой руке эльдара, разрубил броню тяжелого снаряжения Борусы и впился в его руку. Не успев почувствовать боль, Максим обрушил на голову противника приклад тяжелого болтера.

Эльдар рухнул на землю. С яростным воплем окровавленный Боруса наступил ему на грудь и одним выстрелом разнес на куски голову.

Поднявшись на ноги, Уланти рассмотрел черно-красные доспехи мертвого эльдара и убедился в том, что они, как и его оружие, усеяны длинными лезвиями, каждое из которых напоминало острую косу. Даже шлем ксеноса венчал серп. Снаряжение врага выглядело зловеще и мало напоминало переливающиеся всеми цветами радуги доспехи эльдаров, которые Уланти видел раньше. Впрочем, лейтенант не считал себя специалистом по ксеноцивилизациям и не стал делать далеко идущих выводов, тем более что валявшийся перед ним мертвец при жизни явно был эльдаром.

Прибыв сюда для переговоров с эльдарами, прославившимися многочисленными и жестокими нападениями на людей, отряд Уланти сам теперь стал жертвой предательства. Лейтенанту все стало предельно ясно.

Тем временем, страшно ругаясь сквозь зубы, Максим Боруса поспешно бинтовал свою рану.

— Мне плевать, кто они такие! — прорычал он, пнув ногой окровавленный труп эльдара. — Главное, что у них есть кровь. Значит, у них наверняка есть и кишки. В этом случае — все в порядке. Я им быстренько их выпущу!

Подняв тяжелый болтер, Боруса дал очередь в пыльное облако, из которого появился очередной эльдар, чтобы отбить у остальных желание высовывать нос. Потом, подхватив Уланти под руку, он побежал, время от времени стреляя в пыльную завесу перед собой.

Сквозь облака песка до Уланти с Борусой долетали приглушенные звуки боя. Вскоре они наткнулись на несколько трупов, преимущественно солдат с «Махариуса». Впрочем, среди них были и телохранители Хорста, и даже несколько эльдаров. Пробегая мимо одного из них, Уланти заметил, что труп корчится точно так же, как и тело убитого рядом с ним сержанта, и из него торчат точно такие же осколки. Лейтенанту было не до подробностей, и он на ходу решил, что эльдара случайно подстрелили свои.

Впереди замаячили чьи-то фигуры. Холлер Ставка и несколько человек из его отряда возникли так неожиданно, что Уланти чуть не открыл по ним огонь. За Холлером шел комиссар Киоген с поредевшим отделением бойцов. Среди них были раненые. Один потерял руку. Культю у локтя только что прижгли, и боец с непонимающим видом сжимал ее другой рукой. Его явно накачали наркотиками, чтобы он пока не чувствовал боли.

— Нас застали врасплох, — сказал перепачканный чьей-то кровью Холлер. — Они полезли со всех сторон…

Судя по всему, он не был ранен, и глаза его сверкали свирепой решимостью. В руке он сжимал дорогой и редкий, комбинированный с плазменным, болт-пистолет. Плазменная камера перезаряжалась с характерным глухим гулом — система охлаждения боролась с перегревом ствола. Уланти догадался, что Холлер совсем недавно палил из него что было мочи.

— У вас есть еще люди? — спросил лейтенанта Холлер.

— Где-то есть, но я не могу с ними связаться. Я послал отделение к нашим челнокам, но пока вернулся только главный старшина.

— Наверняка все остальные погибли, — прорычал Холлер и выругался. — Значит, в нашем распоряжении лишь те, кого мы видим. Не густо. Но мы постоим за себя. И прежде всего мы должны найти инквизитора Хорста!

Уланти кивнул. Холлер с мрачной усмешкой похлопал его по плечу и бросился к зданию, где Хорст вел переговоры с эльдаром. Именно оттуда доносились звуки ожесточенной перестрелки. Только спустя минуту Уланти осознал, что слышит лишь шипение оружия эльдаров.

Неужели они все перепутали в облаках пыли и теперь палят друг в друга?!

Такой поворот событий вполне устраивал лейтенанта.

Сопровождавшая Холлера мускулистая женщина с грубой, воинственной татуировкой на изуродованном шрамами лице крикнула, предупреждая об опасности. У нее были аугметические глаза, и она смогла рассмотреть сквозь пелену пыли какую-то угрозу. Подняв гранатомет, она открыла беглый огонь.

Когда стали рваться гранаты, из мрака песчаной бури донеслись истошные вопли умирающих эльдаров. Довольно усмехнувшись, женщина вновь подняла гранатомет и прицелилась, но тут из-за пыльной завесы на огромной скорости вылетела туча острых дисков. Разрубленная на несколько частей женщина упала на землю, так и не выпустив из руки гранатомет.

Взревев от ярости, Холлер Ставка бросился вперед. Уланти последовал за ним, стреляя из лазерного пистолета туда, где во мгле стали вырисовываться силуэты эльдаров.

Ксеносы не ожидали удара с тыла, однако быстро пришли в себя. Один из эльдаров в ярких доспехах повернул в сторону людей длинный блестящий ствол своего оружия, изрыгнувшего тонкую струю пламени. Это явно было что-то вроде огнемета, но бил он невероятно далеко и точно.

Пламя поразило двоих бойцов с «Махариуса» и одного сотрудника инквизитора. Это был темнокожий мутант с ярко-красной татуировкой, изображающей змею, какими украшают себя печально известные своей жестокостью разбойники из звездной системы Вагнер. Пылающая химическая смесь дотла испепелила двоих бойцов почти мгновенно. Охваченный пламенем человек Хорста страшно заорал и побежал вслепую куда-то в сторону. Впрочем, из пыли тут же вылетел острый диск и, преднамеренно или случайно, положил конец его мучениям.

Эльдар продолжал поливать из огнемета. Струя пламени потянулась к Уланти, воспламеняя на своем пути даже витавшую в воздухе пыль. В ужасе лейтенант начал палить в ответ из лазерного пистолета. Ему удалось попасть в эльдара, по крайней мере, один раз, потому что противник покачнулся и на мгновение опустил огнемет. В этот момент рядом с Уланти рявкнул плазменный пистолет. Сгусток плазмы попал огнеметчику прямо в лоб, убив ксеноса на месте и воспламенив горючую смесь в баллонах. Уже мертвый эльдар превратился в столб огня, и остальные его сородичи благоразумно отступили.

Лежа на земле, Холлер Ставка вел по ним беглый огонь, сжимая пистолет обеими руками. Прежде чем эльдары окончательно скрылись из виду, он успел скосить, по меньшей мере, одного из них короткими меткими очередями из болт-пистолета, пока плазменный ствол с гудением перезаряжался.

— Они отступают! — воскликнул Холлер властным голосом, перекрывшим звуки пальбы и завывания ветра. — Не давайте им прийти в себя! А то они зайдут с тыла!

С этими словами бывший арбитр вновь бросился вперед. Уланти побежал следом с лазерным пистолетом в одной руке и офицерской саблей в другой.

Внезапно прямо перед лейтенантом из облаков пыли возникли два эльдара. Одного из них тут же разорвало на куски выстрелом из тяжелого болтера Максима, поспевавшего за своим командиром. Второй оказался слишком близко к Уланти, и старшина не решился стрелять в него, опасаясь попасть в лейтенанта.

Уланти и эльдар вступили в рукопашную схватку. К счастью, металл его сабли, изготовленной давным-давно умершими кузнецами, выдержал удар странного, похожего на костяной меча ксеноса.

Началась ожесточенная дуэль, и очень скоро Уланти стал отступать под напором проворного эльдара, явно знавшего множество самых невероятных приемов фехтования.

Иногда лицо ксеноса оказывалось совсем рядом с лицом Уланти, и тот мог заглянуть в глаза своему противнику. В предыдущих схватках лейтенанту приходилось видеть на лицах тех, с кем он бился, самые разные чувства: ненависть, страх, отчаяние, решимость. Даже на мордах совершенно не похожих на людей или изуродованных страшными мутациями слуг Хаоса отражались какие-то эмоции, пусть просто извращенная радость при мысли о своей собственной смерти. Эльдар же оставался совершенно бесстрастным. Уланти не мог прочесть, что написано на его сияющем нечеловеческой красотой лице. В его огромных темных глазах отражался только сам Уланти. Лейтенанту подумалось, что сейчас он выглядит так, как выглядели многие из его противников, — испуганным, беспомощным, ждущим неминуемой смерти…

Уланти не столько увидел, сколько почувствовал, что Максим где-то совсем рядом, и приказал ему не мешать.

Отражая следующий выпад эльдара, Уланти еле успел отскочить в сторону и тут же прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от противника. Оказавшись вплотную к нему, Уланти не мог использовать свою саблю, но не стал дожидаться, пока эльдар отступит и вновь бросится на него. Вместо этого лейтенант поступил так, как никогда не поступают благородные дуэлянты. Вспомнив о жарких рукопашных схватках, когда он со своими людьми ходил на абордаж, Уланти изо всех сил ударил противника коленом в пах.

Конечно, лейтенант не имел ни малейшего представления об особенностях анатомии эльдаров и даже не знал, какого пола его противник, но его удар, кажется, пришелся в цель. Застигнутый врасплох эльдар вскрикнул от боли и пошатнулся. Не дав ему опомниться, Уланти рассек саблей прекрасное лицо.

Каким бы ловким и проворным эльдар ни казался в бою, умер он так, как умирают все остальные, — с хрипом повалившись наземь.

— Как вы его! — воскликнул Максим, хлопнув Уланти по спине. — Да из вас бы вышел отличный гангстер!..

Впрочем, не успев договорить, главный старшина бросился на землю, увлекая за собой командира, а в воздухе над их головами снова страшно засвистели острые диски. Неподалеку раздались человеческие предсмертные крики, и лейтенант увидел, как один из дисков распорол живот очередному бойцу Холлера — уже не молодому ветерану Имперской Гвардии.

В ответ на выстрелы ксеносов рявкнуло человеческое оружие.

В пыльной мгле замаячили силуэты эльдаров. Уланти проверил заряд своего лазерного пистолета, а Максим Боруса, вскинув тяжелый болтер, подмигнул командиру:

— Все будет в порядке, лейтенант! Вы же видели, что они умирают не хуже, чем мы!

Старшина прицелился и уже собирался одним выстрелом разнести на куски двоих ближайших к нему эльдаров, когда где-то совсем рядом, справа от него раздался громкий голос:

— Не стрелять! Именем Императора приказываю прекратить огонь!

Голос был властным и не терпящим возражений. Собиравшийся уже открыть огонь Максим, к своему немалому удивлению, почувствовал, что палец застыл на спусковом крючке. Боруса и Уланти удивленно переглянулись, но внезапно поняли, что огонь с обеих сторон прекратился и воцарилась тишина. Судя по всему, властный приказ каким-то образом подействовал и на эльдаров. Теперь и они, и люди растерянно смотрели друг на друга сквозь облака пыли. Длившаяся всего несколько секунд пауза показалась всем нестерпимо длинной. Потом появились Хорст и его спутники.

Лейтенант, как и все остальные, инстинктивно схватился за оружие при виде вооруженных эльдаров, среди которых выделялась внушительная и воинственная фигура их предводителя в переливающихся доспехах. Впрочем, ни одного выстрела так и не прозвучало. Хорст на всякий случай с грозным видом поднял руку и повторил свой приказ:

— Не стрелять! Именем Императора!

Опустив пистолет, Уланти поднялся на ноги. Его примеру последовали и люди, и ксеносы. Рядом с Хорстом шагал престарелый эльдар, которого лейтенант принял за высокопоставленного жреца или священнослужителя. Одного его появления хватило, чтобы эльдары начали всем своим видом выказывать ему всевозможные знаки почтения. Он ничего не сказал и почти не жестикулировал, но каким-то мистическим образом эльдары поняли, что от них требуется, опустили оружие и отступили назад, подозрительно косясь на людей. Хорст, престарелый эльдар и его телохранители в переливающихся доспехах остановились между рядами недавних противников.

Внезапно ксеносы расступились, и вперед вышел высокий воин. Гневно жестикулируя, он направился к престарелому жрецу. Телохранители обступили старца, неуверенно поглядывая то на людей, то на разгневанного эльдара. Уланти напрягал слух, но так и не расслышал ничего, кроме отрывков необычайно мелодичной, но, тем не менее, совершенно непонятной речи ксеносов. Вместе с этим лейтенант про себя отметил, что эльдары очень многое сообщали друг другу без слов — определенными движениями и жестами. Кроме того, ему показалось, что иногда они вдруг беспричинно замолкали, а через некоторое время продолжали разговор так непринужденно, словно он и не прерывался.

Воин говорил все громче и громче. Несмотря на музыкальные звуки языка эльдаров, стало ясно, что тон его очень резок. Телохранителям священнослужителя явно стало не по себе. Но вот старец сделал жест рукой, и один из них бросил что-то к ногам воина. Впечатление, произведенное на него этим предметом, превзошло все ожидания. Воин отшатнулся, на его лице отразился испуг. Столпившиеся за его спиной эльдары тоже попятились. Тогда престарелый жрец подобрал брошенный в пыль предмет и поднял руку и выставил его на всеобщее обозрение. Уланти сразу узнал зловещего вида черный шлем, увенчанный блестящим серпом, точно такой же, что был на эльдаре, убитом Борусой в начале боя.

Эльдары начали взволнованно переговариваться. До Уланти и остальных людей донеслось слово, которые одни из них шептали в ужасе, а другие выкрикивали с негодованием, — «дручии».

«Дручии!» — кричали эльдары, словно изрыгали страшное проклятие.

— Нас предали, Дародай! Мы вместе с людьми попали в ловушку! Это засада, устроенная на нас дручиями — проклятыми темными эльдарами! Они хотели стравить нас с людьми!

Дародай не мог отвести глаз от страшного шлема в руках Кариадрила. Как и все воины-эльдары, Дародай не любил людей и относился к ним с большим подозрением, не сомневаясь в их подлой, предательской натуре. Ведь нападали же слуги полудохлого человеческого бога на эльдаров в прошлом, будут нападать и в будущем!..

И все же ясновидец держал в руках неоспоримое доказательство своих слов. Дародаю уже приходилось сражаться с темными эльдарами, и он прекрасно знал, что те способны на любую пакость. Но разве несколько минут назад люди не стреляли в его воинов?!

В душе будущего экзарха боролись недоверие к людям и ненависть к негодяям, бывшим его соплеменникам.

Почувствовав нерешительность Дародая, вперед выступила родственница Кариадрила Фрейра из аспекта Жалящих Скорпионов. При этом она приняла третью разновидность четвертой позы, выражающей почтение к прославленному воину со стороны опытного бойца.

— Дародай, Кариадрил прав. На нас напали дручии. Скорее всего, они пришли из Паутины и подкрались к нам под прикрытием песчаной бури. Я видела тех, что появились с юга. Сначала мы тоже подумали, что нас предали мон-кеи, но потом я нашла первого дручия и трупы трех моих бойцов. Я сняла с него шлем и принесла его Кариадрилу, — пояснила Фрейра, указав на предмет в руках ясновидца.

Увидев, что Дародай всем своим видом изобразил доверие к словам Фрейры, эльдары немного успокоились. Впрочем, заговорил Дародай тем же подозрительным тоном, что и раньше:

— А что же мон-кеи?

— На моих людей тоже напали, — внезапно заговорил Хорст на не слишком правильном, но вполне понятном диалекте эльдаров-торговцев, курсировавших между искусственными мирами. — Посмотри на них, Дародай! Разве ты не видишь их ран? Мы вас не предавали. У нас общие враги!

Дародай изумленно вытаращил глаза. Он и представить себе не мог, что мон-кеи способны изъясняться на языке эльдаров, многие из которых считали, что люди просто хрюкают и рычат наподобие орков, практически не владея членораздельной речью. Никто и не думал, что у мон-кеи хватит ума для того, чтобы овладеть их речью, полной иносказаний и сопровождающейся многозначительными жестами и телодвижениями, не говоря уже о ментальном общении.

«Если этот мон-кеи изучил наш язык, он способен на многое! Либо он — талант, выдающийся представитель своего народа, либо эльдары сильно недооценивают мон-кеи!» Так думал Дародай, но размышлять об этом ему сейчас было недосуг. Его острые органы чувств уже уловили за воем ветра далекий гул. Приближалась новая опасность. Люди еще ничего не слышали, но эльдары уже ментально обменивались предупреждениями и возбужденными жестами.

— Внимание! Дакилитилы! — крикнул Дародай, обращаясь к тем, кто по тем или иным причинам еще не почувствовал приближающуюся опасность.

Воин выкрикнул какое-то непонятное слово, и все эльдары схватились за оружие. Уланти тоже потащил из кобуры лазерный пистолет, а противник уже появился из облаков пыли.

Дакилитилы — реактивные воздушные глиссеры!

Выругавшись, Холлер Ставка заслонил своим телом Хорога, к которому уже несся глиссер с острыми, как косы, крыльями из блестящего черного материала. Раздался такой звук, словно мясник разрубил на деревянной колоде коровью тушу или палач отрубил приговоренному голову. В лицо Уланти брызнуло чем-то горячим. Он так и не успел как следует рассмотреть пронесшийся мимо глиссер. Его взгляд был прикован к разрубленному надвое телу Холлера Ставки. Верхняя половина его туловища рухнула на землю в метре от нижней. Не веря своим глазам, Уланти смотрел на то, как у Холлера все еще беззвучно шевелятся губы, а дрожащая рука упорно тянется к упавшему рядом пистолету. Впрочем, рука тут же замерла, и Холлер умер, а всадник-убийца, с торжествующим воплем потрясая мечом, скрылся в облаке пыли.

— Берегитесь! Их много! — крикнул Хорст.

Не успел он договорить, как появились новые глиссеры. Уланти увидел, как один из всадников срубил мечом голову эльдара. Следующей его жертвой стал один из бойцов с «Махариуса». Он стоял неподалеку от лейтенанта и целился в нападавших из тяжелой ручной пушки. И вдруг его не стало. Всадник насадил его на торчащую из фюзеляжа пику. Солдат истошно завопил, а глиссер уже уносил его прочь.

Уланти палил по стремительно проносившимся мимо целям. Лазерные лучи лишь скользили по защищенным чем-то похожим на костяную броню спинам врагов. Лейтенант попробовал прицелиться получше, но вовремя заметил глиссер, несшийся прямо на него с чудовищным ревом, и рухнул на землю. Уланти избежал смертоносных лезвий на крыльях машины, и ему тут же пришлось увертываться от короткой алебарды, которой его пытался прикончить разозлившийся всадник. Едва лейтенант успел откатиться в сторону, как алебарда пропахала глубокую борозду в земле прямо у его лица. Глиссер тут же унесся прочь, но его всадник явно намеревался как можно скорее вернуться и добить свою не в меру юркую жертву.

Вскочив на ноги, Уланти принялся палить в облака пыли вслед глиссеру, ориентируясь на звук его двигателя. Лейтенант не видел, попал ли он в цель, но гул мотора изменился. Он завыл громче, чем раньше, стал почти оглушительным. Потом он внезапно стих. Уланти показалось, что он слышал глухой звук удара о землю. Впрочем, среди звуков отчаянной перестрелки и воя ветра он не мог быть в этом уверен. Тем не менее, лейтенант решил, что его противник больше не появится, и ринулся в бой.

В атаку пошла вторая волна глиссеров, или же первые уже успели развернуться… На лету они мгновенно расстреляли двоих эльдаров. Всадники, к немалому удивлению Уланти, оказавшиеся такими же эльдарами, не обращали особого внимания на людей с «Махариуса», охотясь главным образом за своими же соплеменниками.

Люди не знали, почему они так ненавидят эльдаров, с которыми вел переговоры Хорст, но постарались воспользоваться этим обстоятельством.

Боруса припал на одно колено и тщательно прицелился в один из вражеских глиссеров из тяжелого болтера и, наконец, нажал на спусковой крючок. Максим никогда не считал себя снайпером, но смертоносный сверхскорострельный тяжелый болтер и не требовал особой меткости. Достаточно было выбрать цель и вести по ней непрерывный огонь, а уж один из зарядов непременно найдет жертву.

Увидев замелькавшие вокруг него болты, всадник стал отчаянно маневрировать, и несколько мгновений даже казалось, что он сумеет увернуться, но вот один заряд разнес на куски фюзеляж глиссера, а еще два угодило в двигатель в самом хвосте. Глиссер начал падать. Всадник открыл было рот, чтобы выкрикнуть проклятие, но в его машину врезалось еще два болта, и он вылетел из седла.

Горящий глиссер без седока рухнул на землю и взорвался, превратившись в тучу смертельно опасных осколков.

Тем временем эльдары отбивались от соплеменников с утроенной яростью.

Кто стоя во весь рост, кто на одном колене, они обстреливали приближающиеся глиссеры и не думали отступать. В воздухе свистели острые как бритва диски и похожие на шрапнель обломки. Нападавшие успели сразить несколько эльдаров, но и сами они падали на землю вместе со своими подбитыми глиссерами.

Один из телохранителей эльдара-мудреца, грозного вида женщина в изящной белой, как кость, броне и в страшной красной маске, сошлась в поединке с глиссером, угрожавшим священнослужителю. Увернувшись от первого удара, она высоко подпрыгнула, испустив при этом совершенно нечеловеческий душераздирающий вопль. В прыжке она успела срубить голову всадника и ловко приземлилась на обе ноги. Впрочем, ее тут же разнесло на куски залпом из носового орудия второго глиссера, летевшего сразу за первым.

Еще один телохранитель, воин в сверкающих тяжелых доспехах, что-то гневно выкрикнул, поднял оружие и одной тепловой вспышкой испепелил и глиссер, и его всадника.

Две машины устремились к Дародаю, явно привлеченные его внушительным видом и переливающейся броней. Воин застрелил одного всадника из лазерного пистолета, а затем вынул из ножен энергетический меч, опустил голову и стал поджидать второго.

Выстрелив, но промахнувшись, всадник схватился за что-то вроде косы на очень длинной ручке и на полной скорости полетел на Дародая. В последний момент воин подпрыгнул так высоко, что острые крылья просвистели в нескольких сантиметрах под его ногами. Лезвие его древнего меча, усиленное гудящими потоками энергии, перерубило косу противника и руку, в которой он ее держал.

Громко ругаясь, раненый темный эльдар хотел было скрыться с поля боя, но Дародай в прыжке выхватил лазерный пистолет и трижды выстрелил в спину противнику. Тот замертво рухнул на руль глиссера, который тут же спикировал на ближайшую кучу обломков.

Машина взорвалась в тот момент, когда ноги Дародая вновь коснулись земли. Весь поединок длился доли секунды. Уланти следил за ним как завороженный, поражаясь феноменальной быстроте и ловкости эльдара.

Думая о том, с каким трудом он отбился от какого-то рядового бойца-эльдара, Уланти попробовал себе представить, что было бы с ним, попадись ему на пути воин вроде Дародая. У лейтенанта задрожали колени, а Дародай посмотрел на него с таким видом, словно прочел его мысли, но тут же отвернулся и что-то крикнул своим.

— Берегитесь! Они опять летят! На рейдерах!

Не успел Дародай выкрикнуть предупреждение, как в облаке пыли замаячила большая тень. Эльдары вскинули оружие, но установленная на носу машины пушка развернулась и выплеснула в их сторону волну страшной черной энергии.

Распылитель!

Испуганные эльдары едва успели сообразить, в чем дело, как чернота окутала двоих бойцов из аспекта Жалящих Скорпионов. Тьма засверкала и стала сгущаться, а когда рассеялась, от несчастных остались только кости да расплавленные доспехи.

Шагнув вперед, Хирон выстрелил в распылитель и орудовавшего им темного эльдара, но большой рейдер и не думал поворачивать назад. На его палубе было достаточно солдат, а позади уже маячили другие рейдеры и шеренги вражеской пехоты.

Численное преимущество явно было на стороне темных.

«Надо уходить с планеты! Их слишком много!» — ментально предупредил Фрейру один из Жалящих Скорпионов.

«Это невозможно, — возразил Кариадрил. — Вход в Паутину очень ненадежен и стар. Им давно никто не пользовался. И он уже закрылся. Чтобы его открыть, потребуется время. Дручии нам его не дадут».

«Что же делать?»

«Отступайте! — приказал Дародай. Именно он отвечал за безопасность экспедиции, и в бою ему не вправе приказывать даже ясновидец с Ан-Илоиза. — Вы должны любой ценой спасти Кариадрила. Спрячьтесь и ждите помощи с „Вуален-Шо" и других кораблей. Они не оставят вас в беде!»

«А вы?» — спросил Кариадрил, и Дародай подумал, что на самом деле ясновидец и сам знает ответ.

«Я задержу дручий. И да хранит вас Азуриан! И Фрейра! С этого момента нашими воинами командует она!»

Раздался хор немых восклицаний. Одни эльдары умоляли Дародая не идти на верную смерть. Другие просили разрешения остаться вместе с ним. Воин же приказал всем замолчать.

«А что — люди? — спросил Кариадрил. — Что будет с ними?»

«Мы пойдем с вами!» — раздался не очень уверенный, но вполне понятный ментальный голос Хорста.

Эльдары опешили. Так, значит, этот человек слышал и понимал их ментальные разговоры! Впрочем, они тут же постарались скрыть свое изумление.

Хорст же сделал вид, что не заметил замешательства эльдаров, и продолжал:

«Я уже говорил, что у нас общие враги. Мы хотим, чтобы вы спаслись. Не забывайте о том, что на орбите есть и наши корабли. Они тоже могут прийти к нам на помощь».

«Хорошо. Идем вместе», — проговорил Кариадрил.

Приняв решение, эльдары тут же начали действовать. Не слышавшим их разговоров людям согласованность ксеносов казалась сверхъестественной.

Телохранители Хорста выстроились рядом с ним.

— Лейтенант Уланти, — приказал инквизитор. — Мы отступаем. Все, кто может стоять на ногах и держать в руках оружие, идут с нами.

Люди и эльдары быстро скрылись в облаках пыли. Остались только Дародай и еще несколько добровольцев, готовых дорого продать жизнь в бою с бывшими соплеменниками.

Отступать пришлось сквозь песчаную бурю. Максим бежал следом за Уланти, помахивая тяжелым болтером, словно тростинкой. Эльдары оказались намного проворнее людей, и им не мешали неуклюжее человеческое снаряжение и тяжелое оружие. Они вырвались вперед и прокладывали дорогу. Еще один небольшой отряд эльдаров двигался в арьергарде, прикрывая отход обеих групп.

Враг мог неожиданно атаковать только с флангов, и Максим озабоченно вертел головой, напрягая глаза, защищенные очками.

Впрочем, на этот раз ему пригодились не глаза, а чуткий слух, столько раз выручавший его и в подземельях родного Странивара, и на Лубянке.

— Глиссеры! — заорал Максим, заслышав уже знакомый звук.

Ни люди, ни их союзники не заставили себя ждать. Затрещали лазерные пистолеты. Загрохотали ручные пушки. Максим открыл беглый огонь, ставя огневую завесу между противником и своим отрядом.

Из облаков пыли вылетели два темных эльдара на глиссерах. Зашипело вражеское оружие.

Раздались человеческие вопли. Но все эти звуки тут же потонули в оглушительном грохоте — Максим снова открыл огонь из тяжелого болтера.

Заметив это, один из глиссеров устремился прямо к нему. Со второго или третьего выстрела Максим разворотил фюзеляж машины. Над его головой свистела смертоносная шрапнель. Однако поврежденный глиссер продолжал полет. Всадник вытащил что-то вроде большого пистолета и открыл огонь по солдатам, стрелявшим из ручных пушек. Острые осколки перерубили ноги одному из них.

Выругавшись, Максим прицелился в темного эльдара и нажал на спуск, но выстрелов не последовало. В тяжелом болтере заклинило заряд.

Всадник понял, что произошло, ухмыльнулся и полетел на отважного врага с таким расчетом, чтобы разрубить его крылом.

Главный старшина быстро прикинул расстояние до глиссера и понял, что времени выхватить пистолет у него не остается. Тогда он поднял бесполезный теперь болтер и изо всех сил запустил его в темного эльдара. Тяжелый болтер угодил точно в лоб противнику. Захрустели кости, и эльдар вылетел из седла. Глиссер по инерции продолжал лететь вперед, и Максиму пришлось совершить головокружительный пируэт, чтобы спастись от острых крыльев. Впрочем, острое хвостовое оперение все равно задело его плечо. Морщась от боли, Боруса втянул сквозь зубы воздух, зажал рану рукой и выхватил автоматический пистолет.

Максим огляделся по сторонам. Кажется, все тихо. Второй глиссер сбили залпами из лазерного оружия и ручных пушек. Однако отряд понес ощутимые потери. У Хорста остались только трое телохранителей, а из членов экипажа «Махариуса» уцелели Максим, Уланти, старший сержант и четверо его бойцов.

Киоген тоже был еще жив, но Максим уже понял, что комиссар вряд ли будет ему помехой в будущем.

Киоген был ранен осколком в район поясницы. Боруса определил, что у него, скорее всего, разрезана почка. В полевых условиях такое ранение было смертельным. Киоген потерял много крови, и лицо его посинело.

«Нет худа без добра! — в приливе оптимизма подумал Максим. — Неужели это не брехня и Император действительно заботится о нас?!»

— Надо двигаться дальше, — сказал лейтенант. — Подберите оружие и боеприпасы. Очень скоро они нам понадобятся…

— Максим, — обратился Уланти к главному старшине, — мы не можем бросить здесь комиссара. Вам придется тащить его на себе. Ведь вы среди нас самый сильный!

Ухмыльнувшись, Боруса нагнулся над Киогеном, сгреб его в охапку и перебросил через плечо. Он улыбнулся еще шире, услышав, что раненый стонет от боли.

— Не беспокойтесь, комиссар! Это я — Максим Боруса. Лейтенант приказал мне вами заняться. Теперь все будет как надо…

Отряд двинулся дальше. На терзаемой песчаной бурей негостеприимной Стабии им предстояло найти хоть какое-нибудь укрытие.

Позади еще слышались звуки боя…

От подбитых глиссеров поднимались клубы едкого дыма. Все вокруг окутала кромешная тьма. Отбросив разряженный лазерный пистолет, Дародай подобрал из мертвой руки оставшегося с ним бойца сюрикен-катапульту. Эльдар мысленно возблагодарил Азуриана за упавшую на землю мглу. Ему она поможет больше, чем дручиям.

Коптившие сейчас вражеские глиссеры подбил Хирон, молниеносно перемещавшийся по полю боя и без промаха бивший по ним из ракетного пистолета. После каждого выстрела Хирон бесследно исчезал в облаках пыли, оставляя после себя горящую технику и рычащих в бессильной злобе темных эльдаров. Все это время Дародай и остальные бойцы отвлекали внимание противника.

В последний раз оружие Хирона заговорило несколько минут назад и внезапно замолчало. Дародай знал, что отважного эльдара больше нет в живых. Он слышал ментальный предсмертный крик старого боевого друга. Его выследили и начали рвать на куски самые свирепые и беспощадные из убийц, выведенных дручиями. Хирон пожертвовал своей душой ради товарищей, подорвав оставшимися зарядами себя и раздиравших его тело монстров. Прежде чем погибнуть, он уничтожил три последних быстроходных рейдера. Теперь дручиям придется охотиться за Кариадрилом пешком!

Где-то в облаках пыли и клубах дыма раздался еще один душераздирающий предсмертный вопль. Дародай узнал голос Алариэли. Он плохо знал эту молодую воительницу, но сегодня она отважно сражалась. Теперь ее товарищи на Ан-Илоизе будут воздавать почести ее духу.

Алариэль была последней из тех, кто вызвался остаться с Дародаем. Теперь он был один и знал, что обязан держаться как можно дольше, отвлекая на себя темных эльдаров. Кариадрил и его спутники должны успеть уйти.

В дыму возникли силуэты темных эльдаров, перекликавшихся на своем грубом диалекте. Даже инквизитор мон-кеи не так уродовал знакомые Дародаю слова.

Интуиция уже почти ставшего экзархом воина обострилась до предела, и он открыл огонь из сюрикен-катапульты раньше, чем его глаза рассмотрели противника. Острая как бритва шрапнель отрубила головы двоим темным эльдарам. Они повалились на землю, не успев издать даже ментального предсмертного крика. Впрочем, Дародай подозревал, что эти падшие существа вообще утратили способность к ментальной речи.

Тем не менее, их мгновенная гибель не прошла незамеченной, и противник начал окружать Дародая.

Вероятно, смерть и боль притягивают дручий как магнит!

С этой мыслью Дародай прикончил темного эльдара, опередившего остальных.

Потом он выстрелил из сюрикен-катапульты еще несколько раз, отбросил разряженное оружие, обнажил энергетический меч и выступил навстречу врагам.

На него тут же набросилась истошно визжащая тварь с истекающими ядом шипами вместо передних лап. Разрубив ее пополам, Дародай отскочил в сторону, чтобы в агонии она не задела его ядовитым шипом. Внезапно на него кинулось еще одно чудовище. Его постигла участь первого существа.

Затем Дародай расправился еще с тремя монстрами. Воин понимал, что это всего лишь безмозглые прислужники темных эльдаров, сотворенные ими в тайных подземельях их секретной твердыни. Эти твари терзали пленников дручий или другими способами развлекали своих хозяев, ненавидящих все живое. Сейчас же темные эльдары пытались с их помощью измотать Дародая и, не рискуя собственной жизнью, изучить его манеру боя. Сами же они таились где-то неподалеку, прятались в дыму и облаках пыли, поджидая удобного момента для нападения.

Впрочем, утомить Дародая было не так-то просто. Он ни на секунду не терял бдительности.

Меч Дародая разил, как молния. Вдоль его украшенного рунами лезвия струилась смертоносная энергия. С торжествующей боевой песнью клинок рубил изуродованную плоть, рассекал перекрученные кости и милосердно лишал жизни некогда разумных существ, имевших несчастье попасться в лапы к своим мучителям.

В этом бою Дародай почувствовал, как все его существо слилось с клинком, он воссоединился с ним до такой степени, какой не ожидал от себя и вообще не почитал возможной. Каждый его удар достигал цели. За несколько секунд он безошибочно предугадывал любое движение врага и даже чувствовал их предсмертные судороги. Исполнившись радостью боя, Дародай позабыл о своей жизни, о своих друзьях и любимых. Перед его мысленным взором предстала гробница героя на вершине холма. Он понимал, что ступил на ведущую к ней тропу и никогда уже не станет экзархом. В глубине души это немного печалило воина, но он все же радовался тому, что, наконец, шагнул на свой путь, столь непривычный ныне для большинства дорогих ему соплеменников.

Позабыв обо всем на свете, эльдар сражался и убивал. Вместе с его противниками умирал и тот, кто некогда был Дародаем. В этот момент рождался воин, существующий лишь для умерщвления врагов своего народа.

Наконец уродливые существа исчезли. Вместо них из тьмы появились предводитель дручий и его воины. Дародай ждал их, но они все равно явились внезапно.

Предводителя темных эльдаров сопровождали четверо телохранителей. Намереваясь поскорее прикончить Дародая, они двигались стремительно, но все же весьма осторожно. Предводитель шел впереди. Обостренные чувства Дародая видели лишь его расплывчатый силуэт. Воин отчетливо различал его телохранителей и легко предугадывал их движения. Он предвидел их поступки, но их главарь оставался для него загадкой, словно существовал в будущем сразу в нескольких ипостасях.

Внезапно ошеломленный Дародай понял, что ступил на Перекресток Судеб, скрывающий даже от него будущее того, кто умеет им повелевать.

Выходит, предводитель темных эльдаров гораздо опасней, чем он думал…

Он бросился было на Дародая, но вдруг отступил, пропуская вперед двоих телохранителей. Головорезы атаковали с разных сторон. Воин с огромным трудом увернулся от первого и еле отразил выпад второго.

Дародай избежал их новых ударов, стремительно отпрыгнув назад. К счастью, он вовремя почувствовал присутствие за спиной третьего телохранителя и одним ударом разрубил его от плеча до поясницы. Ноги Дародая еще не коснулись земли, а его окровавленный меч уже описал в воздухе круг и отсек голову следующему темному эльдару.

Приземлившись, Дародай понял, что на него сейчас бросится телохранитель, но перед ним возник сам предводитель, вооруженный странным оружием со множеством коротких лезвий, одновременно напоминавших кинжалы, серпы и стилеты. А пользовался он этим незнакомым оружием очень умело и решительно. Дародай отступил и стал вращать мечом так, чтобы создать непреодолимую стену между собой и множеством клинков, смазанных какой-то зеленоватой слизью.

Обостренные органы чувств предупредили Дародая о том, что последний уцелевший телохранитель разматывает нечто вроде длинного тройного бича, извивающегося, словно живые змеи.

Телохранитель взмахнул бичом, и Дародай инстинктивно отскочил в сторону, слишком поздно поняв, какую ошибку совершает. Он летел прямо в руки предводителю. Тот ловко увернулся от вращающегося меча и безжалостно полоснул по незащищенной шее воина отравленным серпом.

Почувствовав, что железо режет горло, как из него фонтаном бьет кровь, что попавший в рану яд начинает терзать его невыносимой болью, Дародай повиновался вспышке покидающего его ясновидения и из последних сил выбросил меч вперед. Пронзенное клинком великого воина тело последнего телохранителя темных эльдаров рухнуло наземь, и только после этого упал сам Дародай.

Кайлас из кабала Ядовитого Сердца стоял над телом поверженного противника, равнодушно наблюдая за его судорогами. Он знал, что мертвец будет корчиться, как живой, еще много часов, пока яд не сожжет всю его нервную систему.

Подняв к губам серп, Кайлас облизал его лезвие, смакуя вкус ядовитой слизи и свежей крови. Всю свою жизнь он посещал лучшие заведения Комморага, где посетителей потчуют сильнейшими ядами, и прекрасно разбирался в них. Теперь этот приятный вкус вместе с пьянящим привкусом только что пролитой крови помог Кайласу на мгновение позабыть о потерях, понесенных его отрядом в столкновении с теми, кого он намеревался передавить, как мух.

Нагнувшись над трупом, Кайлас сдернул с головы мертвеца шлем и извлек из оправы на лбу небольшой драгоценный камень. Повертев его в когтях боевой перчатки, Кайлас заглянул в полупрозрачные глубины, понюхал его и даже лизнул.

— Экзарх! — с торжествующим видом пробормотал он, радуясь, что к нему в лапы попала душа не рядового эльдара.

Затем он небрежно бросил камень через плечо туда, где копошились уродливые твари. Они тут же начали драться за камень, а пасшие их гомункулы злорадно захихикали, наблюдая за тем, как они рвут друг друга на части.

Кайлас тоже усмехнулся, представив, как найдет после боя уродца, проглотившего камень, и разорвет его брюхо голыми руками.

Услышав за спиной сопение, Кайлас повернулся к четырем мандрагорам и долго разглядывал их зеленые морды с глазами, мерцавшими холодной ненавистью и бесконечной жестокостью.

— Идите по следу ясновидца! — приказал Кайлас.

Песчаная буря почти улеглась. Кариадрил сидел у откоса неглубокого оврага, в котором спрятался его отряд. Ясновидящий знал, что здесь им придется принять последний бой. Теперь, когда пыль почти осела, Стабия казалась ему еще более унылой. Несколько мгновений назад он услышал предсмертный крик Дародая и сейчас оплакивал отважного воина.

Кариадрил уже видел его гибель среди неверных теней на Перекрестке Судеб, но от этого потеря не стала менее горькой.

Теперь все они оказались на Перекрестке Судеб — в самом его центре. Ясновидящий больше не мог полагаться на свои способности. Он стал обыкновенным дряхлым старцем, полностью зависящим от остальных, и с горечью думал о том, что молодые жертвуют своими жизнями, чтобы хоть немного продлить его и так затянувшуюся жизнь.

— Кариадрил! Великий ясновидец! Зачем вы здесь один? Это очень опасно!

Повернувшись, Кариадрил увидел свою дальнюю родственницу Фрейру из аспекта Жалящих Скорпионов. Она говорила очень учтиво, но при этом сурово хмурилась. Ее сопровождали два воина, выражавшие своими позами непоколебимую решимость. Ясновидящий вспомнил, что теперь за его безопасность отвечала Фрейра, готовая спасти его любой ценой.

Кариадрил безропотно вернулся к остальным. Он еще не закончил разговора с человеком по имени Хорст и знал, что продолжение этой интересной и поучительной беседы поможет ему легче перенести ожидание того момента, когда на них, наконец, набросятся темные эльдары.

Внезапно Кариадрил остановился, почувствовав нечто совсем необычное. Фрейре и ее воинам передалось его беспокойство. Они насторожились, а их руки потянулись к оружию.

— Вы что-то чувствуете? — спросила Фрейра.

Кариадрил неподвижно вслушивался в даль, пытаясь понять, какое будущее на мгновение приоткрыл ему Перекресток Судеб, но так ничего и не узнал.

— Ничего, — ответил он, наконец. — Ветер шумит.

Кариадрил стал спускаться в овраг, думая о своих последних, не очень искренних, словах. Ведь он-то определенно чувствовал чье-то загадочное приближение…

Пылающий Бог шагал вперед. Буря отступала перед ним. Вихрь утихал с прощальным вздохом. Бог покинул лабиринт через давно заброшенный выход. На этой пустынной планете лишь ветер шептал его имя.

Пылающий Бог неумолимо двигался вперед, пыль и песок дрожали у него под ногами. Он знал, что его цель близка.

Но успеет ли он вмешаться в события, которые с минуты на минуту разыграются на Перекрестке Судеб?

Глава 16

— Штурмовики противника по-прежнему приближаются! Они скоро нас атакуют, а корабль эльдаров не отвечает на наши сигналы!

Все находившиеся на мостике «Махариуса» повернулись к Семперу, который прекрасно знал их мысли, словно повисшие в напряженной атмосфере:

«Наш командир спятил! Нас атакуют! Проклятые ксеносы уже уничтожили несколько наших кораблей, а он хочет вступить в переговоры с этими тварями! Надо засыпать их торпедами, а не сигналами!»

Семпер прекрасно понимал страх и недовольство своего экипажа, но почему-то не мог поступить иначе.

— Штурмовики противника продолжают приближаться! — предупредил Римус Найдер, не отрывая взгляда от информационного дисплея. — Они летят со страшной скоростью!

Намек Найдера был более чем прозрачным. В распоряжении «Махариуса» оставалось очень мало времени. У командора пересохло в горле, но что-то говорило ему, что сейчас под угрозой оказалось нечто гораздо большее, чем его корабль. Он интуитивно чувствовал, что нынешние события будут иметь последствия, выходящие далеко за пределы звездной системы Стабия. От его поступков и реакции на них со стороны эльдаров зависит судьба всего Готического Сектора.

— По-прежнему не отвечают? — спросил он, сдерживая дрожь в голосе.

— Никак нет!

— Вызывайте их на всех частотах! Пусть они не отвечают, но пусть они поймут — я знаю о том, что они меня слышат!

Дождавшись доклада связистов о выполнении приказа, Семпер выпрямился, откашлялся и с чувством заговорил:

— Командир крейсера Божественного Императора ««Лорд Солар Махариус» командор Леотен Семпер вызывает командира корабля эльдаров! Вы атаковали мой корабль, и я был вынужден защищаться. Я знаю, что в этой звездной системе уже были столкновения наших сил, сопровождавшиеся большими потерями…

«…Однако все это произошло помимо нашей воли. Как и вы, мы прибыли сюда с самыми благими намерениями, то есть для переговоров, а не для боя. Конечно, между нашими расами, и, наверное, не без основания, сложились натянутые отношения, но в конечном итоге я такой же солдат, как и вы, и выполняю приказы. Мне было приказано следить за вами и охранять от вас моих людей, но первым не нападать. Я не собирался и не собираюсь первым вступать с вами в бой. Тем временем ваши штурмовики летят к моему кораблю с явным намерением его атаковать. Мои перехватчики готовы отразить их удар, а мои комендоры готовы открыть огонь по вашему кораблю. Если вы будете продолжать враждебные действия по отношению к нам, мы будем защищаться всеми имеющимися у нас средствами, и отношения между нашими расами будут непоправимо испорчены. Как капитан капитана и как солдат солдата прошу вас как следует подумать о том, что вы делаете. Мне кажется, мы оба не до конца разобрались в сложившейся ситуации. Не спрашивайте меня, в чем тут подвох, потому что я и сам не понимаю, но, по-моему, нас решила столкнуть какая-то третья сила…»

На капитанском мостике «Вуален-Шо» звучала неблагозвучная речь мон-кеи, непонятная большинству эльдаров. Лилеатоне вместе с остальными тоже пришлось несколько секунд ждать ментального перевода слов командира человеческого корабля.

Выслушав перевод, Лилеатона переглянулась с Айлилом. В глазах помощника светились надежда и удивление, которых не было на лице Лилеатоны.

— Вы слышали его слова, капитан! Он тоже сомневается! Отзовите бомбардировщики, пока не поздно!

— Все это ложь! Мон-кеи вконец изолгались! Эти животные не способны ни на что, кроме подлости! — завизжала в ответ Лилеатона, не скрывая отвращения, которое испытывала к людям.

В ее словах и позе было столько презрения и ненависти, что Айлил отшатнулся, словно от пощечины. Все присутствовавшие на мостике замерли в недоумении. Некоторые даже испуганно поежились, искоса поглядывая на командира.

Айлил сразу понял суть этих поз и жестов. Они искали защиты от соплеменника, оказавшегося во власти неуправляемых эмоций. Такие позы эльдары принимали крайне редко, желая выразить порицание тем, кто не умеет контролировать свои чувства. Эльдары помнили об ужасах Грехопадения и о том, что именно повлекло за собой те события. Они отказывались терпеть истериков в своих рядах. Ведь именно необузданные эмоции и столь же низкие, сколь и непреодолимые желания стали причиной трагедии, чуть не погубившей их расу. С тех пор каждый эльдар старался держать себя в руках и следил за поведением своих товарищей.

Лилеатона тоже увидела их позы и прекрасно поняла, что они предвещают. Она постаралась успокоиться, чувствуя, что на нее смотрят соплеменники, и понимая, что они о ней думают. Айлил не сомневался, что в ушах Лилеатоны громом звучат мысли, мелькающие сейчас в головах остальных эльдаров: «Эшера!», «Изгой!», «Проклятая!..»

— Айлил, друг мой! Мы же давно знакомы… Прости… — хрипло пробормотала Лилеатона, неуклюже изображая раскаяние. На ее глаза навернулись слезы, и экипаж корабля вновь зашевелился, выражая страх и неодобрение.

Айлил преисполнился сочувствия к своему командиру.

— Капитан, вы тяжело переживаете гибель Корна… Мы тоже скорбим по ушедшим товарищам. Мы еще объявим по ним траур и подобающим образом почтим их память… Но сейчас не время… Ненависть и желание отомстить людям — не самые лучшие чувства. Так не оплакивают ушедших друзей!

Айлил смотрел Лилеатоне в глаза, всей своей позой подчеркивая суть сложившихся между ними отношений. Ведь Айлил как помощник капитана должен был сдерживать страсти Лилеатоны.

На мостике «Вуален-Шо» воцарилось гробовое молчание. Айлил, в качестве Ланн-Кая — Водолея, недвусмысленно выразил намерение воспользоваться своим правом отстранять от командования капитана, утратившего способность властвовать над своими чувствами. Никто на Ан-Илоизе не помнил, когда помощник капитана пользовался этой древнейшей из привилегий. Если это сейчас произойдет, Лилеатона будет настолько опозорена, что ей останется только покинуть безопасный Ан-Илоиз и стать настоящим бездомным изгоем — ренегатом.

Лилеатона тоже поняла, как далеко зашла и как мало ей осталось до той роковой черты, которой ее соплеменники обозначили когда-то нормы поведения. Взглянув на помощника, она тихо прошептала:

— Что мне теперь делать, Айлил? Я сделаю все, что угодно, лишь бы ты меня простил…

На полетных палубах «Махариуса» царила страшная суматоха. Из ангаров поднимали и готовили к вылету истребители «Фурии» и бомбардировщики. Идти в бой собирались все штурмовые машины крейсера.

Пристегнутый к креслу, своей «Фурии» Кетер громко бранил техников, понукая их быстрее готовить машину, хотя прекрасно понимал, что сам будет готов только через несколько минут. За спиной Кетера бормотал заклинания Мането, общаясь с механическим разумом нового истребителя и проводя предстартовую проверку всех систем. Старый истребитель Кетера списали из-за тяжелейших повреждений, полученных в предыдущем сражении, и Мането лично прочитал прощальную молитву над его исковерканным фюзеляжем.

Теперь Кетер и Мането должны были лететь на машине, использовавшейся раньше в учебных целях. Они знали, что двух одинаковых истребителей не бывает и к каждому надо привыкать довольно долго. И все-таки они рвались в бой, потому что остальные истребители эскадрильи «Шторм» уже стартовали и были готовы отразить нападение эльдаров.

— Сколько осталось до старта? — нетерпеливо спросил Кетер.

— Восемь минут, — ответил Мането, прервав заклинание для синхронизации действия систем. — Между прочим, в последний раз вы спрашивали об этом ровно одну минуту пятнадцать секунд назад!

Кетер добродушно выругался, и в этот момент из громкоговорителей палубы вырвался оглушительный голос:

— Всем пилотам и техникам! Отставить старт! Это приказ! Завершить предстартовую подготовку и оставаться в полной боевой готовности. Ждать дальнейших приказов!

Не в силах поверить собственным ушам Кетер выругался еще раз, но теперь — злобно:

— Чтоб они сдохли! Эльдары же сейчас нас атакуют! О чем вообще думают эти ослы на капитанском мостике?!

— Подтверждаем! Штурмовики эльдаров ложатся на обратный курс. Судя по всему, они собираются курсировать вокруг своего корабля!

Услышав этот доклад, Семпер и старый комендор с понимающим видом переглянулись.

— Так. На нас решили пока не нападать, но и по пещерам еще не попрятались… И что же нам теперь прикажете делать?

— Хотел бы я знать, — ответил Семпер, разглядывая на дисплее загадочный корабль эльдаров.

Ответ на этот вопрос пришел раньше, чем можно было ожидать…

Корабль шел средним ходом, прячась в беспорядочном и непредсказуемом излучении пульсара. Он скрыл свое энергетическое излучение в мощнейших помехах, генерируемых звездой, и надеялся, что жертва его не заметит.

Конечно, рано или поздно кораблю придется выйти из-под защиты пульсара туда, где его тут же обнаружат системы наблюдения его жертвы, но командир судна не очень переживал по этому поводу, рассчитывая на очередную хитроумную уловку.

К тому моменту, как жертва, наконец, все поймет, будет уже поздно…

— Вижу корабль! — воскликнул наблюдатель. — Крупный корабль. Он приближается к нам по левому борту на большой скорости!

— Немедленно идентифицируйте его! — рявкнул Семпер, понимая, как мало нужно для того, чтобы нарушить хрупкое перемирие с эльдарами.

«А вдруг они нас предали?! — в ужасе думал он. — Может, они тянули время до подхода еще одного корабля, чтобы вдвоем нас уничтожить?!»

— Неизвестный корабль включил щиты. Готовит вооружение к бою!.. Стойте! Мы получили его идентификационный код! Это наш корабль! Это «Дракенфельс»!

— Свяжитесь с ним! Мне надо немедленно поговорить с Рамасом!

Связисты бросились выполнять приказание Семпера, но «Дракенфельс» не отвечал.

— Они не выходят на связь! Может, у них вышли из строя передатчики? — дрожащим от волнения голосом доложил старший сигнальщик и тут же бросился на рабочее место, услышав страшное проклятие, сорвавшееся с уст Семпера.

Командор следил за тем, как «Дракенфельс» несется к «Махариусу» и кораблю эльдаров. Семпер знал Эрвина Рамаса как одного из лучших командиров имперского Военно-космического флота. Знал он и о том, какой лютой ненавистью он ненавидит эльдаров.

— Что же он задумал?! — опасаясь самого худшего, пробормотал Семпер.

— Второй человеческий корабль! Именно тот, который, судя по всему, уничтожил «Плач Мельсора»! Кажется, он собирается нас атаковать. Его оружие готово к бою. Первый человеческий корабль пытается с ним связаться…

— И что он отвечает? — взволнованно спросил Айлил.

— Кажется, ничего.

Айлил и Лилеатона переглянулись, беззвучно обменявшись мнениями, и пришли к одинаковому выводу.

— Свяжитесь с нашими бомбардировщиками. Пусть снова готовятся к бою!

Офицеры «Вуален-Шо» покосились на Айлила, который кивком велел им выполнять приказ Лилеатоны.

Теперь он и сам опасался, что «Вуален-Шо» вот-вот атакуют два крупных человеческих корабля.

Навеки заключенный в бронированной рубке глубоко в чреве «Дракенфельса» Эрвин Рамас изучал стекавшуюся к нему информацию. Его крейсер стремительно приближался к цели.

Еще несколько секунд, и можно будет нанести неожиданный удар!

На капитанском мостике «Махариуса» Семпер чувствовал, что ситуация начинает выходить из-под контроля, а на него сыпался град докладов наблюдателей и связистов:

— «Дракенфельс» по-прежнему приближается…

— Он не отвечает на наши сигналы!

— Корабль эльдаров удаляется. Возможно, он собирается развернуться и атаковать нас…

— Штурмовики эльдаров изменили скорость, курс и строй. Они готовятся атаковать!..

— Надо что-то делать! — прорычал Найдер, не сводя глаз с капитана, который, наконец, принял решение.

— Разверните «Махариус» так, чтобы он оказался между «Дракенфельсом» и кораблем эльдаров! Если Рамас хочет открыть по ним огонь, ему придется сначала уничтожить нас!

Присутствовавшие на капитанском мостике и так были удивлены действиями командира, а теперь они просто разинули рты от изумления. Впрочем, их ожидал еще один сюрприз.

— Подготовьте к бою две торпеды. Цель — «Дракенфельс». По моему приказу дадите торпедный залп так, чтобы торпеды прошли у него перед самым носом. Может, хоть тогда Рамас разговорится…

Офицеры бросились выполнять приказы командира, хотя и делали это без особого энтузиазма. Мощные маневровые двигатели развернули крейсер так, что он оказался прямо перед носом у «Дракенфельса». Семперу уже доложили о готовности торпедных аппаратов, когда раздался возбужденный голос одного из наблюдателей:

— Вижу еще один крупный корабль! Он следует прямо за «Дракенфельсом»!

— Идентифицируйте его!

Прошло несколько томительно долгих секунд, и Семпер услышал:

— Это тоже наш корабль! Его код… Что за черт?! У него такой же код! Это тоже «Дракенфельс»!!!

Экипаж крейсера темных эльдаров, затаив дыхание, ждал команды открыть огонь. Внезапно операторы систем наблюдения заволновались. Капитан злобно зашипел, призывая их к порядку, но один из офицеров уже кричал:

— Еще один корабль мон-кеи! Прямо у нас за кормой и готовится дать залп!

Капитан крейсера зарычал от ярости. Он-то думал, что его план безупречен, а оказывается, его перехитрили какие-то грязные мон-кеи! Какой позор! А если об этом узнают в Коммораге?!

Системы «Дракенфельса» подтвердили готовность открыть огонь, и Эрвин Рамас кровожадно усмехнулся. Он долго и осторожно охотился за кораблем ксеносов. Скорее всего, враги так долго не замечали «Дракенфельс» потому, что сами подкрадывались к своей жертве. Все их внимание было сосредоточено на том, что у них впереди, а не за кормой.

Что ж, все хорошо, что хорошо кончается!

— Огонь! — спокойно приказал Рамас.

Из носовых торпедных аппаратов «Дракенфельса» вышло четыре торпеды.

Застигнутый врасплох крейсер темных эльдаров сделал все, чтобы избежать попадания, — резко повернул влево и увеличил скорость. Если бы он притворялся невидимым, как это обычно делали темные эльдары, то наверняка увернулся бы от торпед, но теперь он не успел отключить свои маскировочные устройства и по-прежнему транслировал энергетическое излучение более крупного и мощного человеческого крейсера. Боеголовки торпед просто не могли его не заметить.

Одна торпеда все же сбилась с курса, но другая поразила цель точно в корму, серьезно повредив двигатели крейсера. Две торпеды тоже не добились прямого попадания, но взорвались, почувствовав корабль в непосредственной близости от себя. Они поковеркали слабо бронированный корпус крейсера и встряхнули его от носа и до кормы.

Корабль темных эльдаров не вышел из строя, но цель, поставленная Эрвином Рамасом, была достигнута. Маскировочные устройства судна вышли из строя, и он предстал в своем настоящем облике перед теми, кто следил за ним с «Махариуса» и «Вуален-Шо».

Люди и эльдары увидели, как после взрыва торпеды мигнуло и исчезло с дисплеев изображение «Дракенфельса». В течение нескольких секунд на экранах мигали изображения множества кораблей самых разных типов, а потом и они исчезли. Вместо них появился совсем другой корабль.

Людям показалось, что это вообще не корабль, а самоходный клинок острого кинжала. На нем не было почти никаких надстроек, и изготовлен он был из материала, не отражающего свет. Казалось, корабль затмевает даже далекие звезды, стремясь полностью слиться с мраком бездны.

Он был похож на нож убийцы — острый и беспощадный.

Лилеатона и вся команда «Вуален-Шо» тотчас узнали этот корабль и содрогнулись от ненависти и отвращения.

— Это же крейсер дручий! — поежившись, воскликнул Айлил.

Лилеатона разглядывала его изображение на дисплее. Она сразу все поняла, догадалась, как они водили за нос ее и мон-кеи. Осознав роковую ошибку, которую чуть не совершила, она воспылала гневом, но тут же взяла себя в руки. Лилеатона подавила негодование, ощущая только неприязнь и непреодолимое отвращение к тем, которые когда-то были ее соплеменниками, а теперь пали так низко.

— Приказ бомбардировщикам. Новая цель! Маэль даннон! Никакой пощады проклятым дручиям!

— Рады видеть вас, «Дракенфельс»! Хотя вы и заставили нас понервничать!..

В динамиках на капитанском мостике «Махариуса» раздался хриплый искусственный смех Эрвина Рамаса.

— Наверное, нам помог сам Император! Мы умудрились засечь этот корабль после того, как он стравил нас с другим судном эльдаров. И заметив, мы уже не упускали его из виду. Мы играли с ним в прятки по всей звездной системе. Наконец мы снова его обнаружили и тихонько пристроились в хвост. Мы не отвечали на ваши сигналы, чтобы не выдать себя.

— Это я уже понял, — усмехнулся Семпер. — Вам помочь или вы сами его добьете?

— Пусть ксеносы грызут друг другу глотки! — прорычал Рамас. — У нас найдутся занятия поинтересней!

С этими словами он приказал своим наблюдателям передать на «Махариус» всю собранную информацию. Несколько мгновений кодиферы «Махариуса» ее переваривали, а затем на дисплеях появились условные обозначения трех новых целей.

Услышав возбужденные возгласы на капитанском мостике «Махариуса», Рамас усмехнулся:

— Вот именно, Леотен. К нам летят три корабля Абаддона. Крейсер и один из эскортных кораблей уже повреждены. Наверняка постарался фон Блюхер. Они хотели зайти вам во фланг, прячась в излучении пульсара, но мы случайно пересекли их курс и заметили их след.

— Они действуют совместно с крейсером, маскировавшимся под «Дракенфельс»?

— Не вижу других объяснений их появлению здесь…

Семпер был полностью согласен с Рамасом. Он повернулся к своим связистам:

— Передайте только что полученную нами информацию на корабль эльдаров. Скажите им, что у нас общие враги и мы предлагаем сражаться вместе.

Затем Семпер обернулся к Найдеру, но тот и сам все понял.

— Наши истребители и штурмовики готовы к бою. Машины эльдаров уже приближаются к цели. Прикажете нашим тоже стартовать?

— Чуть позже, — ответил Семпер и усмехнулся. — Не будем мешать их пилотам развлекаться, а потом покажем им, на что способны мы — люди!

Бомбардировщики «Вуален-Шо» набросились на крейсер темных эльдаров, как злобные гарпии. Пилоты стремились выместить все свое негодование на спасающемся бегством корабле своих бывших собратьев. Не обращая внимания на заградительный огонь, они подходили почти вплотную, стараясь поразить самые уязвимые места корпуса, и не улетали, пока не убеждались в том, что ракеты попали в цель. При этом четверть бомбардировщиков «Вуален-Шо» погибла.

Крейсер темных эльдаров содрогался под градом ракет. Пытаясь спастись, он вновь попробовал сделаться невидимым, но теперь имел дело не с людьми и их несовершенными приборами. Системы бомбардировщиков «Вуален-Шо» прекрасно видели все, что скрывалось за такой маскировкой. Их ракеты с акустическими боеголовками, предназначенные для борьбы с бронированными кораблями людей и орков, играючи пробивали борта крейсера темных эльдаров и взрывались внутри его корпуса, производя в отсеках страшные разрушения.

Пилоты бомбардировщиков знали, что перед ними корабль, уничтоживший «Щит Медбаха» и, по меньшей мере, одно из человеческих судов. Они понимали, что клетки в его трюмах переполнены пленниками, которым предстоят страшные пытки, и что среди этих пленников много эльдаров. Но это не мешало им обстреливать вражеский корабль. Быстрая смерть, которую несут пленникам пилоты, избавит их от долгих и страшных мучений.

За несколько минут бомбардировщики «Вуален-Шо» превратили крейсер темных эльдаров в груду изувеченных обломков. Испугавшись гремящих на корабле взрывов и подстегиваемые истошными воплями раненых и умирающих, чудовищные порождения варпа и созданные гомункулами уродливые твари вырвались на свободу. Они метались по кораблю, убивая своих хозяев и уцелевших после ракетной атаки пленников, для которых крейсер превратился в сущий ад. Одни палубы были охвачены огнем. На других господствовал ледяной холод безвоздушного пространства. А по остальным шныряли свирепые чудовища, умерщвлявшие самым безжалостным образом всех, кто попадался им на глаза.

К счастью, этот кошмар длился недолго.

Как только бомбардировщики «Вуален-Шо» легли на обратный курс, их место заняли менее быстроходные машины «Махариуса». К обломкам крейсера темных эльдаров устремилась туча ракет с плазменными боеголовками. Десять с лишним зарядов разнесло на куски носовую часть крейсера. Его реактор, наполненный неизвестной черной субстанцией, раскололся, выпустив наружу волну разрушительной энергии. Прогремел ужасный взрыв, не породивший ни крупицы света. На дисплеях человеческих кораблей он выглядел похожим на внезапно открывшуюся черную дыру, жадно поглощавшую окружающую ее материю. Угодили в нее и три поотставших бомбардировщика «Махариуса»…

Капитану крейсера темных эльдаров больше не нужно было бояться насмешек или гнева его повелителя. От него самого и от его корабля не осталось и следа.

Крейсер «Бесчестный» и два эскортировавших его корабля тоже надеялись застать врага врасплох. Они летели медленно и прятались в излучении пульсара, которым уже воспользовались дручии. При этом они надеялись, что темные эльдары сумели стравить их противников и те уже грызутся между собой.

И вдруг перед ними возникло три крупных боевых корабля: крейсер эльдаров и два мощных крейсера имперского Военно-космического флота.

«Вуален-Шо» вырвался вперед и отвлек огонь от менее быстроходных человеческих кораблей. «Бесчестный» и два других судна Абаддона Осквернителя принялись обстреливать крейсер эльдаров из энергетических излучателей и дали по нему торпедный залп. Однако они так и не добились ни одного попадания по быстроходному и маневренному кораблю, маскировавшемуся голографическими полями, вводившими в заблуждение любые системы наведения. Играючи уклонившись от торпед, «Вуален-Шо» внезапно развернулся, ринулся на противника и открыл огонь пульсирующими лазерами. Главный удар пришелся по одному из эскортных кораблей, и без того поврежденному в бою с «Графом Орлоком». Раздираемый плотными пучками лазерных лучей, он очень быстро развалился на части. «Вуален-Шо» начал отходить, но попал под огонь бортовых батарей «Бесчестного», против которых крейсеру эльдаров не помогли даже голографические поля. Хрупкие кристаллические мембраны верхних солнечных парусов «Вуален-Шо» были разбиты залпами шести макропушек противника, а батареи лазерных излучателей «Бесчестного» проделали длинную рваную пробоину вдоль всего правого борта крейсера эльдаров. «Вуален-Шо» поспешил выйти за пределы досягаемости оружия «Бесчестного», прикрывая свои маневры разнообразнейшими ложными изображениями. При этом Лилеатона понимала, что певцам косточки духа и лекарям придется провести много месяцев в доке Ан-Илоиза, залечивая раны, нанесенные живому психопластическому материалу, из которого изготовлен ее корабль.

Впрочем, ее самопожертвование не было напрасным. Пока корабли Хаоса обстреливали «Вуален-Шо», к ним успели подойти человеческие крейсера.

Дав торпедные залпы по «Бесчестному», «Maхариус» и «Дракенфельс» добились нескольких попаданий. Одна из торпед ударила в основание башни капитанского мостика, пробила броню, взорвалась и испепелила все, что было внутри. Другая торпеда вывела из строя носовые артиллерийские батареи по левому борту вражеского крейсера.

Приблизившись к противнику, «Махариус» попал под огонь уцелевших носовых батарей, но и сам дал залп по пустотным щитам «Бесчестного» батареями левого борта.

Уцелевший эскортный корабль противника ринулся вперед и послал торпеды в уязвимое днище «Махариуса», за обшивкой которого находились машинные отделения. Однако стартовавшие с «Махариуса» «Фурии» быстро перехватили и расстреляли все торпеды. Тем временем «Дракенфельс» навел башни правого борта на вражеское судно и превратил его в груду пылающего металлолома.

Поняв, что противник значительно превосходит его количеством и мощью вооружения, командир «Бесчестного» решил выйти из боя, чтобы спасти свой корабль. Менее быстроходные человеческие корабли не могли его догнать, а поврежденный крейсер эльдаров вряд ли решился бы преследовать его в одиночку. Напоследок «Бесчестный» повернулся к противнику правым бортом и открыл огонь. Главный удар пришелся по «Дракенфельсу». Его пустотные щиты были почти мгновенно разрушены. Эрвин Рамас заскрежетал зубами от боли и ярости, чувствуя, что противник дырявит бортовую броню его крейсера. К тому же «Бесчестному» удалось нанести «Дракенфельсу» несколько серьезных повреждений в глубине корпуса. Несколько плазменных ракет вывело из строя систему наблюдения, и все дисплеи на капитанском мостике и на центральном боевом посту на некоторое время погасли. Одновременно вражеские лазеры нанесли удар по генераторам пустотных щитов «Дракенфельса». Ослепший крейсер лишился своего основного средства защиты, и в течение некоторого времени рассчитывать на его дальнейшее участие в схватке не приходилось.

«Махариус» прикрыл собой «Дракенфельс», тем самым позволив «Бесчестному» скрыться. На прощание «Махариус» дал торпедный залп, чтобы комендоры «Бесчестного» не скучали.

В пылу сражения Семпер не сразу услышал, что к нему обращается один из офицеров.

— Господин командор, с вами желают говорить! — настойчиво повторял связист.

— «Дракенфельс»? — спросил его Семпер.

— Никак нет! Эльдары! Они вызывают вас по имени!

По команде Семпера связисты включили систему громкой связи.

— Командор Семпер? С вами говорит Лилеатона — вторая дочь Фариярда и Моригеллы. Я командую кораблем, именуемым «Вуален-Шо».

Голос Лилеатоны, изъяснявшейся на высоком готике, звучал очень странно. Люди не могли этого знать, но Лилеатона не владела человеческим языком. Она просто повторяла слова, ментально подсказанные ей переводчиками.

— Командор Семпер слушает вас. Говорите!

На капитанском мостике «Махариуса» вновь зазвучал нечеловеческий голос:

— Люди, вы мужественно сражаетесь. Благодарю вас за помощь и сожалею о том, что между нашими кораблями едва не произошло столкновение. Однако внизу на планете остались наши и ваши товарищи!

— Ну и что же вы предлагаете? — спросил Семпер.

Поступившее предложение было настолько ясно и уместно, словно исходило вовсе не от эльдаров, которых вместе со всеми остальными ксеносами в Империуме считали опасными, коварными и хитрыми тварями.

Глава 17

Кое-как устроившись в неглубоком овраге, Уланти пытался хоть немного отдохнуть. Его совершенно вымотали бой среди развалин и отчаянное бегство по бесплодной пустыне через вихри песчаной бури. Полумертвый от усталости лейтенант так и не смог понять, сколько он проспал — несколько минут или несколько часов, когда его разбудил душераздирающий вопль. Протирая глаза, Уланти с трудом осознал, что кричит один из эльдаров, стоявший в карауле. Судя по всему, сначала он закричал, предупреждая о появившейся опасности, но вскоре его крик превратился в ужасный визг, словно его живьем рвут на части. Наконец раздался предсмертный хрип, усиленный динамиками, встроенными в его шлем.

Через несколько мгновений зазвучало оружие эльдаров.

Вскочив на ноги, Уланти столкнулся с Максимом. Здоровенный старшина потерял в бою свой тяжелый болтер и вооружился ручной пушкой. Его глаза с расширенными зрачками покраснели и казались стеклянными. Он уже много часов страдал от полученных ран и жевал корень таджа. Впрочем, он явно собирался дорого продать свою шкуру.

Лейтенант побежал в ту сторону, откуда доносилась стрельба, а Максим на несколько секунд задержался, проверяя, заряжена ли его пушка. Ни один наркотик на свете не заставил бы его позабыть об этой проверке, ведь от нее так много зависело. При этом Боруса почувствовал, что кто-то на него смотрит. Подняв глаза, он увидел комиссара Киогена, сидевшего, прислонившись спиной к камню. По всем правилам, Киогену давно уже следовало умереть. Один из людей Хорста был опытным медиком и сделал все возможное, чтобы спасти комиссара. Но ранивший Киогена осколок был пропитан каким-то веществом, не дающим крови свернуться, и глубокая рана комиссара непрерывно кровоточила.

Киоген, как и сам Максим, был отменным здоровяком, но главный старшина и не подозревал, что даже в таком большом теле так много крови. Тем не менее, комиссар был в сознании. Медик Хорста, наверное, дал ему какое-то лекарство. «Или, — с усмешкой подумал Максим, — требовавший от всех неукоснительного соблюдения Устава корабельный комиссар Коба Киоген просто считал себя не вправе терять сознание или умирать без приказа». Сжав болт-пистолет в одной руке и какую-то книжечку, подозрительно похожую на Устав, в другой, Киоген сверлил Максима взглядом.

Смерив комиссара ответным взглядом, Боруса усмехнулся.

— Не забудьте оставить последний заряд для себя, комиссар! Вы не должны сдаваться ксеносам живым, а то они нарежут вас на ремешки и выпытают у вас секретные сведения из всех уставов и наставлений, которые вы зубрили наизусть!

Киоген ничего не отвечал, лишь злобно смотрел на Максима. Тот расплылся в ухмылке и бросился вслед за Уланти.

Кайлас шел в первых рядах и следил за неукоснительным выполнением своих приказов. Выследившим противника мандрагорам отдали на растерзание часовых, но остальных врагов было приказано взять живыми. В особенности это касалось ясновидца. Кайлас боялся, что старик может случайно погибнуть в перестрелке.

Темные эльдары наступали под редким и беспорядочным огнем бывших соплеменников и их союзников мон-кеи. У противника не было тяжелого оружия. Кроме того, скоро у них должны закончиться боеприпасы.

Будь у Кайласа вдоволь времени, он просто приказал бы окружить овраг и постепенно перестрелять тех, кто ему был не нужен. Но как раз времени-то у Кайласа и не было. Совсем недавно он узнал, что эльдары и мон-кеи на орбите не только не перебили друг друга, но и объединились против кораблей, пришедших поддержать темных эльдаров. Скоро они высадятся на Стабию, чтобы спасти своих сородичей. Кайлас позаботится о том, чтобы они нашли здесь только пыль и груды трупов. Сам он к тому времени давно уже скроется в Паутине!.. Да, кстати! Желательно захватить побольше пленных!

Кайлас уже потерял слишком много бойцов. Кроме того, враги, кажется, уничтожили один из его крейсеров.

Вряд ли это понравится в Коммораге! Надо как-то успокоить гнев архонта, а то не поздоровится самому Кайласу. Для этого-то и нужны пленные, которых архонт так любит терзать!..

Внезапно темный эльдар, шагавший перед Кайласом, взвизгнул и рухнул в пыль, сраженный диском из сюрикен-катапульты. Его сосед машинально открыл огонь, и в сторону оврага полетела туча облитых смертоносным ядом осколков. Увидев это, Кайлас тут же убил эльдара выстрелом в спину.

— Я же приказал! Только парализующая дробь! — рявкнул он. — Мне нужны пленные, а не трупы!

Бойцы Кайласа испуганно переглянулись и опустили сюрикен-катапульты.

Конечно, убить можно было и парализующей дробью. Но она использовалась, главным образом, для того, чтобы лишить противника возможности сопротивляться, нанося множество мелких поверхностных ранений, в которые попадал яд, причинявший жертве страшные мучения, но не убивавший ее. Пораженные этим ядом часто ломали себе конечности и вывихивали суставы, корчась в страшных судорогах. Некоторые даже откусывали от боли языки и захлебывались собственной кровью. Тем не менее, темные эльдары считали именно парализующую дробь самым эффективным и забавным способом захвата пленных.

Предвкушая сладость победы, Кайлас бросился вперед.

Темные эльдары ворвались в овраг. Солдат, сражавшийся рядом с Уланти, заорал, упал наземь и стал биться в конвульсиях, хотя никаких глубоких ранений, кроме нескольких пятен крови на плече, лейтенант у него не заметил. За последние несколько минут это был уже третий случай, и Уланти понял, что темные эльдары применили какое-то новое оружие.

Подстреливший солдата ксенос увидел лейтенанта и прицелился, но Уланти вовремя успел присесть. Что-то со зловещим свистом пронеслось над его головой. Лейтенант открыл огонь из лазерного пистолета и попал в темного эльдара дважды. Зашипев от боли, враг упал, но доспехи спасли ему жизнь. Уланти решил добить скорчившегося на земле ксеноса и стрелял до тех пор, пока лазерный пистолет полностью не разрядился. К тому времени от эльдара остались лишь куски обугленного мяса и расплавившиеся доспехи.

Уланти все еще перезаряжал пистолет, когда в овраг спрыгнул очередной темный эльдар. Он бросился к лейтенанту с мечом и чем-то похожим на длинную плеть. Внезапно прогремел оглушительный выстрел, и ксеноса отбросило далеко в сторону.

Рядом с Уланти появился Максим. Старшина без устали палил из ручной пушки по прыгавшим в овраг эльдарам.

— Уходите! — орал Боруса. — Я вас прикрою. Уходите к инквизитору и жрецу. Давайте погибнем вместе с ними. Если мы предстанем перед Золотым Троном вместе с одним из его инквизиторов, он наверняка помилует наши грешные души… Не знаю вот, правда, как Его Божественное Величество отнесется к тому, что мы появимся в компании с эльдаром!..

Уланти послушался Максима, в пылу боя даже не подумав о том, что вообще-то он помощник капитана, старше его по званию…

Тем временем главный старшина оглядывался по сторонам в поисках новых целей. Внезапно прямо на него из-за ближайшей груды камней бросилась чья-то тень. Сцепившись, они покатилась по склону оврага.

Максиму доводилось сходиться врукопашную с опасными противниками, но ничего подобного с ним еще не случалось. На него напала выращенная темными эльдарами гнусная тварь. Самая отвратительная из тех, с какими ему уже приходилось сталкиваться. В ее нагой плоти сидели огромные крюки и скрепки, соединявшие между собой куски мяса, плохо прикрывающие блестящие окровавленные внутренности.

Кувыркаясь по склону, Максим пытался нашарить на покрытой слизью туше твари какое-нибудь место, чтобы поудобнее вцепиться в нее рукой. Наконец, порезав руку о торчащие из мяса лезвия, старшина нащупал горло монстра и стал его душить. Но тварь только тупо хихикала, пока они вместе не скатились на дно оврага.

Шлепнувшись на острые камни, противники на мгновение разлетелись в стороны. Почувствовав, как затрещали ребра, Максим заорал от боли и сплюнул изрядный сгусток крови.

Тварь вновь бросилась на старшину, явно намереваясь разорвать кожу на его груди и лице скрюченными пальцами, увенчанными острыми лезвиями. Максим нашарил камень размером с кулак и, вопя от боли и ярости, стал бить чудовище по носу и по зубам, а страшилище только хрюкало и разевало страшную пасть. Тем временем оно вцепилось Максиму в горло, но вместо того, чтобы его душить, стало нащупывать вены и артерии.

У старшины потемнело в глазах. В какой-то момент он даже обрадовался тому, что наверняка не почувствует, как тварь доберется до сонной артерии. Внезапно словно откуда-то издалека раздался знакомый голос:

— Голову! Боруса, подними ему голову, а то мне в нее не попасть!

В голосе этом было нечто, заставившее Максима повиноваться. Собравшись с последними силами, он нащупал подбородок монстра и оттолкнул его от себя.

Болт ударил прямо в лицо твари, снес ей половину головы и отбросил на несколько метров в сторону. Не веря своим глазам, Максим смотрел, как чудовище стало подниматься на ноги, но следующий заряд отбросил его еще дальше. Еще два болта, и от произведения темных эльдаров осталось только несколько ошметков окровавленного мяса.

В этот момент совсем рядом Максим услышал стук ударившегося о землю тела. Прежде чем потерять сознание, старшина успел разглядеть комиссара Киогена с болт-пистолетом в обескровленной белой руке, каким-то чудом добравшегося сюда.

Кайлас чувствовал, что цель уже близка. Противник отступил в самый конец оврага и отчаянно отстреливался.

Какая-то женщина из аспекта Жалящих Скорпионов — трусливое порождение Арры, отказавшейся броситься вслед за своим отцом, Падшим Фениксом, в объятия Хаоса, — ринулась на Кайласа, по пути отрубив голову одному из его телохранителей и проткнув мечом другого. Не моргнув глазом, Кайлас перешагнул через их трупы и играючи отразил нападение скорпионши. Ее отсеченная по плечо рука с мечом покатилась в пыль. Ничего не видя от боли, женщина рухнула на колени, и Кайлас гордо прошествовал мимо нее.

В него прицелился из лазерного пистолета какой-то мон-кеи. Кайлас узнал форму Военно-космического флота, которую не раз видел на пленных, захваченных при разгроме человеческих конвоев. Увернувшись от лазерного луча, Кайлас выстрелил в мон-кеи парализующей дробью.

Еще один мон-кеи преградил ему путь. Этот оказался облачен в довольно странные и дорогие на вид одеяния. Кайлас снова поднял пистолет, но дерзкий человек внезапно нанес ему псионический удар, впрочем, не очень сильный. Защитных рун, начертанных на доспехах предводителя темных эльдаров, вполне хватило для того, чтобы его отразить, и все же Кайлас пошатнулся от неожиданности.

Воспользовавшись мгновенным замешательством врага, Хорст выстрелил из плазменного пистолета, но промахнулся. Одним невероятным прыжком преодолев пространство, отделяющее его от инквизитора, Кайлас оглушил мон-кеи рукоятью меча.

Наконец-то Кайлас добрался до вожделенной цели. Перед ним стоял сгорбленный от старости, полумертвый и беспомощный ясновидец. Такой недолго выдержит предстоящие ему пытки.

Впрочем, у темных эльдаров достаточно хирургов-дознавателей, резчиков по плоти и других мастеров, способных причинять боль, но не давать умереть даже самой слабой жертве, если их хозяева желают долго наслаждаться ее муками…

— Ах, если бы вы знали, дорогой ясновидец, — отвешивая вежливый поклон, издевательским тоном произнес Кайлас, — что вас ждет, когда я доставлю вас в Коммораг!..

Кариадрил с ужасом и отвращением взирал на представшее перед ним существо. Темный эльдар был именно таким, какими их описывали самые страшные предания. И даже еще страшнее. Ведь от ясновидящего не могло скрыться незаметное другим клубящееся черное облако, обволакивавшее Кайласа, как живое покрывало из теней.

Сам того не зная, Кайлас оказался сейчас в самом центре Перекрестка Судеб, где сошлись зыбкие образы всего, что могло и не могло случиться…

Внезапно, словно тени, бегущие от лучей восходящего солнца, черное облако, извивавшееся вокруг Кайласа, начало таять, исчезая в потоке света, рожденного чем-то неизмеримо более высоким.

Напрягая физическое зрение и внутренний взор, к великому удивлению Кайласа, Кариадрил рассмеялся.

Ясновидящий, наконец, понял, кто именно идет к ним по оврагу.

Это был Пылающий Бог. Он все-таки успел…

Глава 18

Аватар шествовал по оврагу. Исходивший от Пылающего Бога жар докрасна раскалял породу на его откосах.

Пылающий Бог уничтожал всех темных эльдаров, оказавшихся на его пути.

Одни из них пытались бежать, устрашившись его гнева. Другие решили сразиться с ним и выкрикивали страшные проклятия. Но что бы они ни делали, участь их была предрешена.

Три мандрагоры бросились на Пылающего Бога и вцепились в раскаленную кожу когтями. Они повисли на нем и отчаянно визжали, чувствуя, как мясо жарится прямо у них на костях.

Темные эльдары отступали, стреляя из осколочных винтовок, но осколки испарялись, так и не долетев до его раскаленной плоти. Одних темных эльдаров Пылающий Бог скосил своим черным мечом, других испепелил рвущимся из него пламенем, третьих растоптал, а четвертых уничтожил пронзительным взглядом.

Стая чудовищ с рычанием и воем бросилась на Пылающего Бога.

Первого расплющило ударом огненного кулака, второго Бог проткнул мечом. Третье сумело до него допрыгнуть и полоснуть острыми как бритвы когтями. Из ран в железной коже брызнула кипящая кровь.

Пылающий Бог сорвал с груди мерзкую тварь и со страшной силой швырнул о камни.

Взревев от ярости, Кайлас бросился на Пылающего Бога с мечом и первым же ударом нанес ему глубокую рану. На запыленные камни оврага снова пролилась кипящая кровь.

Второго удара Пылающий Бог ждать не стал, а просто поймал и сжал в кулаке лезвие меча Кайласа. Из божественной длани, порезанной клинком, на землю стали капать огненные капли.

Через несколько секунд меч предводителя темных эльдаров раскалился докрасна. С воплем боли Кайлас выпустил из обожженной ладони его рукоятку. В тот же миг лезвие начало плавиться и развалилось на две части.

Кайлас схватил осколочный пистолет и прицелился прямо в лицо аватару, но замер под пристальным взглядом Пылающего Бога, почувствовав себя кроликом перед удавом.

Безвольно и беспомощно Кайлас ждал, пока огромный пылающий воин положит на землю свой меч и поднимет руки к завязкам шлема.

Безвольно и беспомощно он ждал, пока огромный пылающий воин повернет к нему освобожденное от маски лицо.

Пылающий Бог посмотрел на темного эльдара. Кайласа поразило его страшное и одновременно прекрасное лицо. Эльдар хотел закричать, но плоть его уже зашипела и стала сморщиваться от ослепительного света и невыносимого жара, исходивших от истинного лица Пылающего Бога.

Пригоршня раскаленного праха, оставшаяся от предводителя кабала Ядовитого Сердца, рассыпалась по земле. Пылающий Бог попрал ее пятой и подошел к Кариадрилу.

Ясновидящий почтительно склонил голову, не осмеливаясь взглянуть в лицо, запретное для взоров смертных.

— Каэла Менш Каин! Мой повелитель! Что я должен сделать? — трепеща, произнес Кариадрил и почувствовал на плече огненную десницу Бога. Божественная длань не причинила ему вреда, хотя в воздухе плыло марево от невыносимого жара.

В этот момент Кариадрил понял, что от него требуется. Он медленно и покорно поднял голову и взглянул Богу прямо в глаза. Из них на ясновидца хлынул ослепительный всепоглощающий свет.

Глядя в глаза Пылающему Богу, Кариадрил, наконец, понял все…

С трудом преодолевая боль, Фрейра из аспекта Жалящих Скорпионов кое-как поднялась на ноги и окинула взглядом картину разыгравшейся бойни. Обрубок руки все еще ныл, но она, как и каждый воин, знала заклинания и тайные упражнения, утоляющие страдания и унимающие текущую из раны кровь.

Фрейра смутно припоминала, что ей отрубил руку какой-то темный эльдар. Потом она лежала на земле в полубессознательном состоянии, а над ней склонился сияющий лик огненного гиганта. Все еще силясь вспомнить, что же именно произошло, она заметила тело ясновидца и бросилась к нему.

Рядом с Кариадрилом лежали двое мон-кеи. Оба были живы, хотя тот из них, что носил флотскую форму, был ранен паралитической дробью. К счастью, он потерял сознание и не очень мучился, но в его крови все еще был яд, и ему требовалось редкое противоядие. По следам на земле и по положению человеческих тел Фрейра догадалась, что люди пострадали, защищая Кариадрила, и решила любой ценой достать необходимое противоядие для раненого мон-кеи.

Опустившись на колени перед телом ясновидца, эльдарка поняла, что он мертв. Земля вокруг была опалена огнем, но, как ни странно, тело Кариадрила совершенно не пострадало. Еще больше удивили Фрейру умиротворенное выражение лица мертвеца и еле заметная улыбка на его устах.

Зная, что положено делать в таких случаях, эльдарка начала произносить над телом заклинания, выражающие скорбь по случаю ухода из жизни самого почтенного ясновидца ее родного искусственного мира и воздающие ему последние почести. Услышав рев в небе, она лишь на мгновение подняла голову.

Тем временем недалеко от оврага приземлилось три челнока мон-кеи. После всего случившегося с момента появления людей и эльдаров в звездной системе Стабия Фрейра совершенно не удивилась тому, что из челноков высадились вместе человеческие войска и воины-эльдары.

Максима Боруса нашли лежащим без сознания на самом дне оврага. Он был с головы до ног измазан запекшейся кровью, сочившейся из многочисленных ран на груди и шее. Сначала его приняли за покойника. Однако, когда его тело потащили вверх по склону, он застонал и пошевелился.

Принесли носилки для Максима и для комиссара Киогена, все еще сжимавшего болт-пистолет в мертвой руке. Когда труп комиссара бросили на носилки, Боруса увидел, что из другой руки покойника выпала книжечка с золотым обрезом.

— Чудно как-то вышло, — прохрипел Максим, с благодарностью принимая корешок таджа от одного из санитаров, бывшего не только его постоянным покупателем, но и ценным источником медикаментов. — Мы с ним ненавидели друг друга. Ему, кажется, очень хотелось поставить меня к стенке. А ведь он не позволил себе умереть, пока не спас мне жизнь…

Конечно, Максима уже накачали самыми разными препаратами, да и сам он перед последним боем сжевал немало таджа, но все-таки он заметил, как переглянулись санитары.

— Чего ты несешь? — сказал один из них таким терпеливым и дружелюбным тоном, каким обычно говорят с сумасшедшими. — Комиссар мертв уже много часов. Должно быть, он умер еще до начала боя.

Несмотря на протесты санитаров, Максим кое-как слез с носилок и подобрал с земли книжечку с золотым обрезом.

Вопреки всем ожиданиям это был не Устав и не сборник материалов для политинформаций. Это был обычный молитвенник, какой выдавали миллиардам служащих имперских вооруженных сил. С потрепанной обложки Максиму с заговорщическим видом подмигнул золотой орел — герб Его Божественного Величества Императора…

Где-то далеко, за много тысяч километров, звездную систему Стабия готовился покинуть еще один никем не замеченный и совершенно не пострадавший крейсер темных эльдаров. Его экипаж понимал, что после произошедшего никто не примет их в Коммораге с распростертыми объятиями, но капитан крейсера намеревался свалить всю вину на мертвого Кайласа и «коварных» союзников из приспешников Абаддона.

Кроме того, в трюмах крейсера было полно пленников, захваченных на корабле мон-кеи и судне вступивших с ними в сговор бывших соотечественников темных эльдаров. Так что экипаж крейсера возвращался на базу не совсем с пустыми руками.

В глубине выделенной ему обширной каюты Сиаф с Эйдолона придумывал, как извлечь больше пользы из этой не самой благоприятной ситуации.

«Бесчестному» удалось скрыться в варпе. Значит, Осквернитель скоро узнает о том, что произошло в звездной системе Стабия. Возвращаться ко двору Абаддона и пытаться оправдаться — полное безрассудство. Теперь Сиафа не спасет даже покровительство Зарафистона.

Подумав об этом, маг Хаоса решил остаться с темными эльдарами. Они станут смертоносным оружием в руках того, кто понимает, как использовать их в своих целях. Конечно, дурацкие, постоянно враждующие между собой кабалы придется раз и навсегда разогнать!..

Теперь Сиаф не сомневался в том, что со временем его изворотливость, проницательность и оккультные знания позволят ему подчинить темных эльдаров своей воле. Он как раз представлял, как построит свою империю руками этих опасных, но в целом довольно наивных существ, когда дверь в его каюту с шипением отворилась.

На пороге стояла довольно гнусного вида тварь из числа тех, кого темные эльдары именовали хирургами-дознавателями. За его спиной толпились еще несколько похожих уродцев. Лишь после того, как первый заговорил, Сиаф заметил цепи, наручники, а также различные крюки и лезвия.

— Жаль, что план твоего повелителя не удался, — захрюкал хирург-дознаватель. — Но ничего. Ты все равно нам пригодишься. Путь домой долог, а нашему капитану требуются развлечения. Нам тоже будет весело с тобой возиться. Мы еще никогда не работали с такими высокопоставленными слугами Абаддона. Когда мы закончим, от тебя останется достаточно мяса и костей, чтобы сшить из них забавную зверушку, которая наверняка развеселит самого архонта. У него в замке обширный зверинец. Там найдется клетка и для такого уродца, как ты.

Сиаф еще пытался выговорить дрожащими губами какое-нибудь заклинание, когда к нему беззвучно приблизились похожие на скелеты резчики по плоти…

После ужасов Стабии мир и покой, царившие под хрустальным куполом дворца ясновидящих в мире Ан-Илоиз, красноречиво говорили о том, что муки и страдания на далекой бесплодной планете были не напрасны. Между деревьями витали ароматные туманы, похожие на полотна из тончайшего шелка. Маленькие дроны, похожие на бриллиантовых жуков, не торопясь перелетали от дерева к дереву, выполняя свою бесконечную работу. Где-то в глубине хрустального леса невидимые колокольчики исполняли приятную мелодию, а в воздухе неслышно носились беззвучные разговоры душ, населявших дворец.

Фрейра посадила камень души Кариадрила, закопав его на глубину двух ладоней в плодородную почву. У Фрейры все еще болела культя, и она не очень ловко орудовала искусственной рукой. Целители поработали на славу, но ей еще предстояло научиться пользоваться новой конечностью из кости духа. Ей никто не обещал, что она научится умело сражаться, и она даже подумывала о том, чтобы послужить Ан-Илоизу на каком-нибудь мирном поприще, но понимала, что грядут события, в ходе которых всем искусственным мирам понадобится очень много воинов. Поэтому в память об умершем Кариадриле и ради всех жертв, которых потребует от эльдаров будущее, Фрейра решила во что бы то ни стало обрести прежнюю ловкость.

Молча поклонившись деревьям, Фрейра удалилась.

Дождавшись, пока она уйдет, обитатели дворца обратились к тому, кто только что воссоединился с ними.

«Я тоже приветствую вас, друзья мои! — ответил Кариадрил. — Наконец-то я с вами! Мне нужно так много вам рассказать!..»

Эпилог

Стройными рядами корабли Военно-космического флота двигались к месту битвы: семнадцать тяжелых кораблей, включая два линейных крейсера и два линкора, одним из которых был флагман «Божественное право»; с флангов, рядом с дивизионами крейсеров, летели двадцать фрегатов и эсминцев. Командовал флотом сам лорд-адмирал Равенсбург. Такого мощного соединения, пожалуй, не собиралось со времен Ереси Хоруса.

Разглядывая строящиеся корабли, Леотен Семпер мрачно усмехнулся и сказал старшему помощнику:

— Не знаю, как противнику, а лично мне страшно от одного их вида!

«Махариус» занял место в строю рядом с другими прославленными кораблями Боевого флота Готического Сектора. Тут были знаменитые линкоры «Божественное право» и «Кардинал Бор». Был тут и линейный крейсер «Властный». Говорили, что его легендарного командира Компела Баста побаивается сам Эрвин Рамас. Рядом с ним летели крейсера «Железный герцог», «Минотавр», «Решительный», «Молот правосудия», «Меч Ориона», «Мьоллнир», «Ромул» и «Сириус».

Были тут и введенные в строй за последние несколько лет и пока почти никому не известные корабли, заменившие погибшие в начале войны. Впрочем, некоторые из них, например крейсера «Владетель Дар», «Йотунхейм», «Непобедимый» и «Кипра Пробации», уже успели отличиться в сражениях.

«Мы увидим свои имена в учебниках по истории, — стоя на мостике, думал Семпер, — если только останемся сегодня в живых…»

Имперский флот много дней охотился по всей звездной системе Гефсимания за кораблями Хаоса, пытаясь навязать им бой. Наконец их удалось выкурить из непроницаемой для систем наблюдения тени второй планеты.

Экипажи имперских кораблей прекрасно понимали, как много зависит от исхода грядущего сражения. До настоящего времени Боевой флот Готического Сектора терпел поражение за поражением, с трудом сдерживая натиск противника и постоянно отступая. Иногда у врага удавалось отбить тот или иной мир, и тогда имперская пропаганда начинала трубить о том, что это — очередной семимильный шаг к победе, ни слова не говоря о десятках миров, уже захваченных Абаддоном, и о том, с какой скоростью Осквернитель захватывает все новые и новые территории.

— Победа обязательно должна быть за нами! — сказал Семпер своим офицерам, собрав их перед боем. — Мы впервые выследили такое многочисленное вражеское соединение и вынудили его принять бой, собрав для этого невиданное количество наших кораблей. Победа в этом сражении не равнозначна победе во всей войне, но мы нанесем противнику болезненный удар и покажем ему и нашим согражданам, что можем побеждать.

Семпер говорил то же самое, что сам слышал несколько часов назад от Равенсбурга на борту «Божественного права».

«Если же мы потерпим поражение, то потеряем большинство наших кораблей, и противнику уже ничто не помешает выиграть войну. В сегодняшнем бою мы решим судьбу всего Готического Сектора, а рассчитывать в нем мы можем только на самих себя…»

Когда эти слова сорвались с уст Равенсбурга, Семпер поднял голову и взглянул прямо в глаза инквизитору Хорсту, стоявшему за спиной лорда-адмирала среди его многочисленной свиты. Через несколько мгновений Хорст с печальным видом опустил взгляд.

«Неужели все было напрасно?! — подумал тогда Семпер. — Неужели люди на Стабии умерли зря?!»

Теперь, на капитанском мостике «Махариуса» Семпер поднялся из кресла и встал по стойке «смирно». Его примеру тут же последовал весь экипаж корабля. Заработали громкоговорители. С борта «Божественного права» уверенным и насмешливым голосом говорил лорд-адмирал Корнелий фон Равенсбург.

— Господа, мы начинаем! Нас ждут огонь и смерть! Да поможет нам Император!

Эта краткая речь, которую впоследствии историки Империума перепишут так, чтобы она звучала красноречивей и благородней, послужила сигналом к началу битвы. К флоту противника устремилась туча торпед. Их было так много, что от их совокупного энергетического излучения на мгновение ослепли системы наблюдения многих кораблей.

Корабли Хаоса все еще маневрировали, строясь перед боем. Уклоняясь от торпед, они бросились врассыпную. Заполыхали взрывы. Не менее десяти торпед достигло цели.

Затем уцелевшие корабли противника открыли огонь по соединениям императорского флота.

Несмотря на дистанцию в десятки тысяч километров, отдельные вражеские энергетические лучи уже достигали его кораблей. «Владетель Дар» и «Дракенфельс» содрогнулись от прямых попаданий, но не получили особых повреждений, потому что были обращены в сторону противника бронированными носами.

Экипажи торпедных отсеков имперских кораблей трудились в поте лица, заряжая аппараты тридцатиметровыми торпедами. На боевых постах офицеры не сводили глаз с показаний дальномеров и в сотый раз проверяли боеготовность артиллерии, энергетических излучателей и лазеров.

Летевший в первом ряду линейный крейсер «Властный», не дожидаясь второго торпедного залпа, открыл огонь из своей смертоносной и невероятно точной пушки «Нова». Его целью стал крейсер противника «Кинжал», с которым экипаж «Властного» уже не раз вел перестрелки в районе Орар. Нос «Кинжала» превратился в огненный шар. Тяжело поврежденный крейсер не мог больше держать строй, а соседние с ним корабли противника стали поспешно разлетаться в стороны, уловив характерные энергетические колебания разбитого плазменного реактора, грозившего с минуты на минуту взорваться.

На имперских кораблях раздались торжествующие возгласы, которые тотчас потонули в гуле стартовавших торпед и грохоте бортовых батарей. Заговорили пушки и энергетические излучатели. Начался бой не на жизнь, а на смерть.

План Равенсбурга был прост. Как он и предполагал, массированные торпедные залпы рассекли строй противника надвое. Теперь построенные клином имперские корабли должны были пролететь между ними, ведя огонь орудиями и правого, и левого бортов.

Действительно, ничего проще придумать было нельзя. Ничего кровопролитнее тоже. Равенсбург часто шутил, называя потери в бою «счетом, присланным мясником», и всем было очевидно, что в Гефсимании этот счет будет огромным.

Строй имперских кораблей попал под перекрестный огонь противника.

По крейсеру «Зигмунд» палили сразу четыре корабля хаоситов — два с правого борта и два с левого. Пустотные щиты «Зигмунда» разрушились за несколько секунд, и крейсер содрогнулся от множества прямых попаданий в оба борта. Его двигатели тут же вышли из строя, а орудийные палубы превратились в огромное пожарище. Он потерял ход и стал беспомощно дрейфовать в пространстве. Остальные имперские корабли ничего не могли поделать. Подчиняясь приказу, они пролетали мимо, бросив «Зигмунда» на произвол судьбы. Очень скоро из-под прикрытия крупных вражеских кораблей вылетели вооружейные торпедами эсминцы и эскадрильи бомбардировщиков. Бросившись, как стая акул, на обреченного «Зигмунда», они добили его в мгновение ока.

Прославившийся двести лет назад во время обороны Платеи крейсер «Превосходный», не отступивший тогда перед чудовищным кораблем орков, получил множество попаданий торпедами и энергетическими лучами, которыми его обстреливали тяжелый крейсер «Презренный» и дивизион эскортировавших его эсминцев. Вскоре «Превосходный» полыхал от носа и до кормы. Командир «Превосходного» капитан Леонард Матье приказал полным ходом идти на таран и геройски погиб вместе со всем экипажем, уничтожив «Презренного», за которым имперский флот охотился уже не одну тысячу лет. Капитан Лагардо Матье, командовавший «Превосходным» при обороне Платеи, имел бы теперь все основания гордиться своим доблестным потомком.

Целый дивизион фрегатов типа «Меч» погиб в яростной перестрелке с крейсером «Осквернение Вантона» и его эскортными кораблями. Окончательно участь имперских фрегатов решили эскадрильи вражеских бомбардировщиков с подоспевшего крейсера «Насильник».

Линкор противника «Нергаль» расстрелял имперский фрегат «Европа». Старшим помощником капитана на этом фрегате служил Манфред фон Равенсбург, младший из одиннадцати сыновей лорда-адмирала.

Дисплеи участвовавших в сражении кораблей кишели условными обозначениями целей. Комендоры с трудом держались на ногах от усталости, жары, грохота и ядовитых испарений перегревшихся орудий. На полетных палубах техники трудились, как зомби, заправляя, вооружая и поспешно ремонтируя возвращающиеся на родной корабль за топливом и боеприпасами машины. В пространстве между огромными кораблями кружились, как бесчисленные стаи птиц или огромных насекомых, штурмовики, бомбардировщики и истребители. Одни старались пробиться к цели, другие пытались не дать им это сделать или нападали на истребители, мешающие их бомбардировщикам. Бои между маленькими космическими аппаратиками кипели на десятках тысяч километров космического пространства. Комендоры уже не могли отличить своих от чужих и часто открывали огонь по любой попадавшей в прицел мишени. Пилотам, только что чудом уцелевшим в схватке с противником, приходилось отчаянно увертываться от огня своих же батарей.

Последним рывком клин имперского флота прорвался сквозь строй противника. Флагманский линкор «Божественное право» таранным ударом разнес на куски оказавшийся на пути потерявший ход фрегат противника.

Два флота на некоторое время разошлись, чтобы подсчитать потери. Если бы лорд-адмирал решил сейчас же отступить в варп, он сделал бы это, недосчитавшись трех крейсеров и пяти эскортных кораблей. Некоторые тяжело поврежденные суда вполне могли развалиться в варпе от перегрузок, а нескольким кораблям, включая «Владетеля Дара» и легкий крейсер «Герольд», предстояло много месяцев или даже лет ремонтироваться в орбитальном доке.

И все же план Равенсбурга сработал. По мере того, как противоборствующие флоты расходились, становились очевидными потери противника.

После таранного удара «Превосходного» вражеский крейсер «Презренный» превратился в груду пылающих обломков. Крейсера «Негодяй» и «Стальной клык» были изрешечены огнем сразу нескольких имперских кораблей. Однотипный со «Стальным клыком» крейсер «Крот» уничтожил бомбардировщики «Махариуса» и «Властного». Бомбардировщики «Божественного права» неустанно атаковали крейсер «Труподел». Они засыпали ракетами его ангары и полетные палубы, сделав его почти неспособным продолжать бой. От другого крейсера Сил Хаоса, которому так и не успели присвоить условное наименование, остались только шар перегретых газов и груда металла. Его уничтожил совместный огонь трех имперских крейсеров. За кормой «Нергаля», флагмана адмирала Хаоса Иерофанта Ваала Локкиса Ванамы, тянулся шлейф горящей плазмы. Многочисленные попадания торпед и энергетических лучей вывели из строя один из его реакторов.

С борта «Божественного права» Равенсбург с типичным для него безжалостным хладнокровием следил за подбитым линкором противника. Он еще не знал, что именно этот корабль уничтожил фрегат, на котором служил один из его сыновей, но и без того был полон решимости ни за что не упустить сегодня этот линкор. Как только этот корабль появился в Гефсимании, Равенсбург поклялся уничтожить его вместе с одним из самых знаменитых адмиралов Абандона.

— Наш флот? — спросил лорд-адмирал, не отрываясь от изображений вражеских кораблей на дисплее.

— К бою готов! — доложил один из его адъютантов, который думал об имперских судах, получивших повреждения разной степени тяжести, и с трудом удержался, чтобы добавить «едва…».

— Хорошо! — ответил Равенсбург и повернулся к штабистам: — Прикажите нашим кораблям развернуться и атаковать противника. Даже адское пламя не помешает нам доделать начатую работу!

По команде Равенсбурга имперские суда не торопясь развернулись носами к врагу. В ходе маневра их бортовые батареи открыли огонь по далекому противнику, не замедлившему на него ответить. В пространстве между противоборствующими флотами замелькали отдельные энергетические лучи. Противники начали следующий раунд схватки.

Понесшие потери имперские корабли двигались не так стройно, как раньше, но расколотому надвое флоту Абаддона пришлось еще хуже.

Имперские корабли дали торпедный залп, надеясь, что торпеды найдут себе цели среди вражеских кораблей. Впрочем, на многих кораблях Равенсбурга были повреждены торпедные аппараты или уже израсходован боезапас. Капитан крейсера «Пламенный» по системе внутренней связи ругал на чем свет стоит экипаж торпедного отсека, обещая расстрелять, повесить и кастрировать его одновременно, если аппараты сию же секунду не будут готовы к залпу. Он и не подозревал, что торпедный отсек его корабля уже превратился в филиал морга. Шальная ракета пробила не слишком прочную броню и мгновенно испепелила половину членов экипажа. Другой половине повезло меньше. Истошно вопивших от ужаса людей выбросило в открытый космос.

Леотен Семпер понял, что жить ему осталось считанные минуты, и старался вести себя с непринужденной небрежностью уроженца Кипра Мунди, подарившей имперскому Военно-космическому флоту его самых блестящих офицеров.

— Как у нас дела, господин Уланти?

— На двух орудийных палубах правого борта сильный пожар. В районе вспомогательного кормового погреба боеприпасов тоже небольшой пожар. На верхних полетных палубах левого борта пожар гораздо серьезнее, но это не очень страшно, потому что мы потеряли больше половины бомбардировщиков и истребителей. Стартовать с этих палуб все равно некому. Системы внешней связи почти полностью вышли из строя, но это не важно, потому что в бою из-за мощных помех и перегруженного эфира все равно ничего не разобрать. Наши генераторы пустотных щитов работают на пределе. Мы потеряли почти двадцать процентов личного состава, и потери все время растут, потому что раненые мрут как мухи. А в остальном — все в полном порядке. Магос Кастаборос как раз сейчас в машинном отделении. Он читает заклинания над третьим реактором!

Семпер невольно улыбнулся. Послушав Уланти, можно было подумать, что им предстоят учебные стрельбы, а не схватка с кораблями свирепого адмирала Ванамы.

— Как вы оцениваете боеготовность «Махариуса», господин Уланти?

— Она такова, что мы очень скоро встретимся с тенями наших погибших товарищей! — не задумываясь, выпалил Уланти.

— А вы, наверное, думали, что закончите свои дни в кресле-качалке, рассказывая внукам о том, как покрыли себя неувядающей славой на службе в Военно-космическом флоте? — хитро покосился на лейтенанта Семпер.

— Я всегда гнал от себя эту страшную мысль!

На этот раз Семпер расхохотался и хлопнул старшего помощника по плечу.

— Не расстраивайтесь, сегодня я почти уверен, что это вам не грозит!

«Махариус» вместе с остатками имперского флота приближался к противнику. Крейсер начало трясти — первые вражеские боеголовки взрывались у еле живых пустотных щитов.

— Что у нас с торпедами, господин Найдер?

— Шесть в аппаратах и шесть в торпедном отсеке! — доложил осунувшийся комендор.

Семпер знал, что Найдер сильно переживает из-за гибели половины своих пилотов.

— Других торпед у нас пока нет, — продолжал Найдер. — Транспортная лента носового погреба уничтожена, а из кормового ничего не взять, пока там не потушен пожар.

— Хорошо. Пусть будет двенадцать, — кивнул Семпер. — Постарайтесь не потратить их попусту. Найдите цель и не стреляйте, пока не убедитесь в том, что не промахнетесь.

Через некоторое время «Махариус» дважды дрогнул, дав два залпа по три торпеды по двум разным целям.

Семпер пристально изучал дисплей. Сначала ему показалось, что корабли Сил Хаоса просто маневрируют, уклоняясь от торпедных залпов, но потом он понял, что на самом деле происходит. Поняли это и его наблюдатели.

— Корабли противника разворачиваются! Они бегут!

И действительно, теперь на всех дисплеях было хорошо видно, как уцелевшие корабли противника ложатся на курс к точке перехода в варп, расположенной на окраине звездной системы. Они оставляли на произвол судьбы получивших повреждения товарищей. Равенсбурга по-прежнему интересовало уничтожение всего бегущего флота, и в первую очередь его флагмана, но он не мог упустить и эту возможность.

— Огонь! — приказал лорд-адмирал, когда его корабли поравнялись с подбитыми вражескими судами. — Но пусть враг не думает, что мы удовлетворимся этими объедками!

Имперские корабли, стреляли почти в упор. Одни форсировали двигатели, стараясь догнать более быстроходные корабли Сил Хаоса, другие палили вслед уходящему противнику, надеясь, что случайные попадания повредят их двигатели.

Внезапно у вырвавшегося вперед быстроходного фрегата взорвалась носовая часть.

На капитанских мостиках имперских кораблей послышались тревожные возгласы: «Мины!» Наблюдательные системы стали с удвоенным вниманием прочесывать космическое пространство, а корабли начали маневрировать, стараясь избежать новой опасности.

Равенсбург страшно выругался. Отступающий противник оставил за кормой мины. Незаметные среди витавших в космосе обломков, они представляли сейчас реальную угрозу. А пока его флот будет пробираться в обход минного поля или отправлять штурмовики на поиск и уничтожение мин, враг скроется в варпе!

На какие потери сейчас был готов Равенсбург? Что будет, если он бросит свой и без того поредевший флот прямо на минное поле в надежде, что большинство кораблей прорвется?

Лорд-адмирал все еще колебался, когда один из его офицеров удивленно воскликнул:

— Смотрите! Появились какие-то новые корабли! Целый флот!

На борту «Махариуса» это событие произвело такое же впечатление, как и на остальных кораблях флота Равенсбурга. Глядя на отчетливые сигналы энергетического излучения невесть откуда взявшихся судов, Семпер легко мог представить, какое замешательство царило во флоте Сил Хаоса. Уланти лишь подтвердил то, о чем почти сразу догадался Семпер:

— Корабли эльдаров! Около двадцати боевых единиц, включая десять крупных. Один Император знает, откуда они взялись и сколько времени они скрытно следили за нашим боем!

«Да и дальнейшие их намерения известны разве что самому Императору!» — подумал Семпер, заворожено следя за тем, как корабли эльдаров с их странным, непостоянным энергетическим излучением приближаются к противоборствующим флотам.

Казалось, эльдары летят на перехват флота Сил Хаоса, но стоило им немного изменить курс, и, чуть повысив скорость, они легко могли атаковать имперские корабли. На «Махариусе» все прекрасно помнили, насколько быстры и маневренны суда эльдаров, способные совершенно внезапно и без малейших усилий менять и курс и скорость.

— Коварные ксеносы! — выругался командир «Божественного права» Август Ортелий. — Эти твари сейчас нас атакуют! Господин лорд-адмирал, прикажите немедленно открыть огонь, иначе будет поздно!

— Отставить «открыть огонь»! — рявкнул стоявший рядом с Равенсбургом Хорст таким голосом, чтобы все сразу вспомнили о том, что говорит инквизитор и личный посланник Верховных Лордов Терры. — Ждите. Посмотрим, что они будут делать дальше, и тогда все станет ясно!

— Черт возьми! Неужели вы до сих пор не идентифицировали ни один корабль эльдаров? — раздраженно спросил Семпер.

— Вы же знаете, господин командор, как трудно распознать даже те корабли эльдаров, с которыми раньше встречался, — втянув голову в плечи, стал оправдываться старший наблюдатель. — А когда их так много…

Внезапно положение спас один из связистов.

— Господин командор! — воскликнул он. — Нас вызывает один из кораблей эльдаров!

Уланти и Семпер настороженно переглянулись.

— Ответьте им! — приказал капитан.

Из динамиков послышался громкий, уверенный и слегка ироничный голос:

— Добрая ли у вас охота, «Махариус»?

Голос был странным, нечеловеческим, но произносил хорошо знакомые слова традиционного приветствия, принятого в имперском Военно-космическом флоте. Семпер и Уланти невольно уважительно крякнули. Теперь капитан Лилеатона почти чисто говорила на готике. Кроме того, за время, прошедшее с их последней встречи, это надменное существо явно дало себе труд изучить традиции военных, стоящих на страже человечества.

— В общем и целом довольно добрая, — ответил Семпер. — Когда мы впервые встретились, мы были почти врагами, а когда расстались — почти союзниками…

— Наверняка вы гадаете, кто же мы сегодня! — все с той же иронией заявила Лилеатона. — Так знайте, что сегодня мы принесли слугам того, кого вы называете Осквернителем, маэль даннан!

— А с чем его едят? — удивленно спросил Уланти.

— Это значит «полное и безжалостное истребление», — любезно подсказал старшему помощнику Семпер, и в то же мгновение корабли эльдаров открыли огонь.

Один из крейсеров, летевших в арьергарде отступающего флота, разлетелся на части под шквальным огнем пульсирующих лазеров эльдаров. Еще через несколько секунд множество попаданий получили и другие корабли Сил Хаоса. Некоторые пытались отстреливаться, хотя их комендорам было очень трудно найти цели среди почти невидимых и юрких кораблей эльдаров. Другие панически маневрировали в поисках пути к бегству, но попадали при этом под обстрел имперских кораблей.

Имперский флот и эльдары вновь открыли огонь, как только Силы Хаоса оказались между ними.

Сражению в Гефсимании предстоит бушевать еще несколько дней. Люди и эльдары будут еще довольно долго охотиться за уцелевшими кораблями противника по всей системе и еще понесут ощутимые потери, но в конечном исходе битвы никто не сомневался уже сейчас.

Маэль даннан!

Корабли адмирала-иерофанта Ваала Локкиса Ванамы ждало полное и беспощадное истребление.

Так была перевернута очередная страница в истории Готической войны.

Сёстры Битвы

Джеймс Сваллоу Вера и пламя

Глава первая

Император Человечества с высоты взирал на коленопреклоненную Мирию. Не мигая, пристально вглядывался в женскую фигуру, облаченную в кроваво-красное одеяние. Из-под складок багровой ткани виднелись черные как обсидиан доспехи, и оба цвета резко контрастировали с желто-коричневым каменным полом часовни. Свет, отраженный от божественного лика Императора, освещал женщину. Лишь благодаря Его воле она стала тем, что есть.

Губы Мирии еле заметно двигались, шепча молитву. С ее уст срывались слова литании божественного наставления и растворялись в тишине. Одно за другим слова рождались быстро и непринужденно, словно дыхание. С кульминацией молитвы в сердце воцарилось тепло праведности; так было всегда, с того самого момента, как Мирия сбросила плащ послушницы и принесла клятву.

Она позволила себе взглянуть на Него. Мирия разрешила себе эту вольность в качестве награды. Ее взгляд блуждал по алтарю, омытый величием возвышающегося золотого идола. Император смотрел на нее, сложив руки на эфесе громадного пламенеющего меча. По левую руку от Него стояла статуя святой Селестины, державшей в сложенных чашей ладонях двух каменных голубей, будто хотела преподнести их в дар. Одесную Императора находилась статуя святой Катерины — дочери Императора и основательницы родного ордена Мирии. Мгновение она изучала лицо Катерины: волосы статуи ниспадали с висков и прикрывали татуировку с геральдической лилией у левого глаза. Неосознанно Мирия отвела черную прядь назад, приоткрыв собственную лилию, вытатуированную темно-красными чернилами.

Броня каменной святой разительно отличалась от доспехов Мирии по внешнему виду, но не по своему назначению. Катерина была облачена в древний образец снаряжения, и там, где у нее находился символ пылающего сердца, Мирия несла святой крест, увенчанный черепом. Когда святая являлась госпожой своей секты, их знали как орден Пламенного Сердца, но это было за десятки лет до ужасной кончины Катерины на Мнестее. С того дня уже более двух тысячелетий они назывались орденом пресвятой Девы-мученицы. Сестре Мирии из Адепта Сороритас посчастливилось внести свою лепту в наследие, служа Императору.

С этой мыслью она взглянула на статую. Посмотрев в каменные глаза, Мирия представила, как Повелитель Человечества на далекой Терре одаряет ее бесконечно малой долей своей божественной заботы, благословением, помогая выполнить нынешнее задание. Приложив руки к груди, Мирия сотворила знамение святой аквилы.

— Во имя Твое, — произнесла она вслух. — Во служение свету Твоему, ниспошли мне мудрости и силы. Позволь увидеть колдовство и ересь, покажи их мне. — Мирия опять склонилась. — Дай мне сил исполнить волю Твою и избавить Галактику от врагов человеческих.

Мирия встала с колен и направилась к купельному сервитору, протянув искусственному рабу свой богато украшенный плазменный пистолет. Гибридное существо вытянуло руку с аппаратом в виде латунной чаши вместо кисти и оросило оружие мелкими брызгами святой воды. Ленты освященного пергамента, свисающие с его безгубого рта, задергались с невнятным металлическим гудением.

Мирия повернулась и увидела в тени сестру Иону. Молчаливая и замкнутая Иона… Ее и без того впалые глаза оттенял постоянно наброшенный на голову узорчатый капюшон красного одеяния. Некоторые Сестры Битвы недолюбливали ее. Иона редко проявляла эмоции, никогда не позволяла себе кричать от боли при ранении и ни разу не повысила голос в радостном ликовании во время ежедневного пения церковных гимнов. Многие считали ее неполноценной за холодный ум, который не слишком отличался от полумеханического разума в черепе сервитора с купелью. Однажды Мирии пришлось наказать двух послушниц, дерзнувших высказать эти мысли вслух. Тот, кто говорил такие вещи, не знал сущности Ионы. Она была благочестивой Сороритас, как и все остальные, и если ее манеры заставляли кого-то из старших сестер брать Иону в отряд с большой неохотой, так тому и быть. Они потеряли то, что приобрела Мирия.

— Иона, — обратилась она. — Можешь говорить.

— Время пришло, сестра, — ответила Иона, хмурясь. — Ведьминский корабль приближается.

Рука Мирии непроизвольно стиснула рукоять плазменного пистолета.

— Я готова.

— Как и все мы, — кивнула сестра Иона, сжимая в перчатке небольшой талисман, представлявший собой обломок иконы священного шпиля конвента Санкторум на Офелии-Семь. Этого неприметного жеста хватило, чтобы Мирия поняла: Иона встревожена.

— Я волнуюсь так же, как и ты, — призналась Мирия, обходя алтарь и направляясь к стальному люку в стене часовни.

Иона открыла его, и они вошли в гулкий коридор. Там, где заканчивался камень церкви, начинался железный каркас звездолета. Некогда построенная на холмах планеты системы Витус, часовня ныне располагалась в металлическом корпусе имперского фрегата «Меркуцио» под стать пересаженному чужеродному органу.

— Это не дает мне покоя, старшая сестра, — сказала Иона, снова нахмурившись под своим капюшоном. — Что мы должны совершить, если не призвать этого псайкера к ответу за колдовство и тем самым показать гнев Императора? — казалось, она собирается сплюнуть. — Меня тошнит от одной мысли, что нам приказано… связаться с этим мутантом. Какая-то часть меня хочет немедленно вызвать капитана и приказать ему сбросить эту мерзость с небес Императора.

Мирия одарила соратницу резким взглядом.

— Спокойнее, сестра. Мы можем ненавидеть эти создания, но служители Трона в своей мудрости видят возможность использовать их во славу Императора. Какое бы недовольство мы ни испытывали, не можем нарушить приказ, поступивший с самого верха Экклезиархии.

Ответ явно не удовлетворил Иону.

— Я имею в виду, как вообще такое допускают? Псайкеры — наши потенциальные враги…

Командир Ионы подняла руку, прерывая ее рассуждения.

— Ведьмы — наши враги, не псайкеры. Псайкеры — всего лишь инструмент. Только неподготовленные и неконтролируемые способны навредить Империуму, — глаза Мирии сузились. — Ты никогда не служила там, где я. Целых два года я была надзирательницей на одном из таких душных кораблей. И то, что я там видела, до сих пор преследует меня темными ночами…

Усилием воли Мирия прогнала воспоминания и добавила:

— Так Император проверяет верующих, сестра. Он ставит нас перед нашими величайшими страхами и заставляет их преодолевать.

Некоторое время они шли молча, пока Иона вновь не заговорила:

— С самых ранних дней нашего воспитания мы должны были хорошо усвоить, что те, кто наделен проклятьем психических способностей, есть живые врата в царство Хаоса. Все, старшая сестра, а не только те, что бегут от почитания Золотого трона. Ускользнет один, и даже самый благочестивый падет, а затем откроется путь в варп!

От удивления Мирия приподняла бровь. Она только что была свидетелем, наверное, самого сильного всплеска чувств этой суровой женщины.

— Именно потому мы здесь. Со времен Эры Отступничества мы и другие сестры Сороритас охраняли врата преисподней и вставали на пути ведовства. Как падет мутант, так погибнет и предатель, колдун. — Она положила руку на плечо Ионы. — Спроси себя, сестра, кого еще могли бы призвать сделать то, чем нам предстоит сегодня заниматься? — Лицо Мирии исказила усмешка. — Люди из Имперского Флота или Гвардии? Они сразу умрут от потрясения. Адептус Астартес? Эти недочеловеки охотно включают псайкеров в свои ряды. — Она печально покачала головой. — Нет, Иона! Только мы, Сестры Битвы, можем стоять на страже.

Похлопав по кобуре своего пистолета, она добавила:

— Помяни мое слово, если хотя бы один из этих порочащих природу мерзавцев перейдет черту, мы покажем им всю обжигающую чистоту нашего гнева.

Голос Мирии привлек внимание ее отряда, когда две сестры оказались достаточно близко. Никто не стал обмениваться лаконичными кивками и приветствиями, что было обязательно в других отделениях Сороритас. Сестра Мирия не требовала этого от своих воительниц, ставя боевую выучку выше строевых тонкостей.

— Докладывайте, — скомандовала она.

Ее заместительница, сестра Лета, прочистила горло:

— Мы готовы, старшая сестра, ждем ваших приказаний.

— Хорошо, — быстро ответила Мирия, опережая любые вопросы относительно приказов. — Задание простое: необходимо принять заключенного на борту другого судна.

Лета оглядела других членов своего отделения. Сражающиеся на передовой селестинки были элитой Адепта Сороритас, и такое простое дело, как эскорт преступника, вполне могло обойтись без них. Они жили для боя в самом сердце стычек с еретиками или восстаний мутантов, но никак не для выполнения обязанностей строевого офицера силовиков.

Мирия прочитала эти мысли в глазах Леты и других сестер. Ее саму не покидали опасения с того момента, как она получила астропатическое сообщение от адъютанта канониссы Галатеи.

— Любое дело, совершенное во имя Императора, является честью для нас, — твердо сказала она. — Зная это, мы выполним задание достойно.

— Конечно, — ответила Лета. — Мы подчиняемся команде.

— Я разделяю ваше беспокойство, — призналась Мирия, понизив голос. — Наше отделение никогда не пользовалось особой благосклонностью… — среди женщин прошла волна мрачного веселья, — но мы поступим так, как должны.

— Вот он, — воскликнула сестра Кассандра, вглядываясь в прозрачный иллюминатор в стене коридора. — Я его вижу!

Мирия подошла ближе и посмотрела через толстое стекло. Мгновение она была уверена, что ее боевая сестра ошиблась, но затем поняла, что тьма за корпусом «Меркуцио» была не пустотой космоса, а бортом другого судна. На нем отсутствовали какие-либо источники света, знаки и вымпелы. Лишь слабое свечение иллюминаторов и сигнальных огней фрегата Сестры Битвы выделяло его. Чуть позже свет озарил судно сильнее, но только малые участки.

— Черный Корабль, — выдохнула Иона. — Император, защити нас!

С болтерами на изготовку, прикрывая друг друга, отделение Мирии парами двинулось по рубчатому стыковочному рукаву, протянувшемуся от одной из внешних шлюзовых камер «Меркуцио». Во главе отделения шла старшая сестра; ее оружие покоилось в кобуре, но она держала ладонь на рифленой деревянной рукояти. Воспоминания вновь нахлынули, возвращая к тому дню, когда она впервые ступила в темное железное нутро судна Адептус Телепатика.

Никто не знал, сколько всего существует Черных Кораблей. Одни рассказывали о секретной базе на Терре, откуда флотилии черных как смоль звездолетов отправлялись на поиски псайкеров по всей галактике. Другие говорили, что эти корабли действуют поодиночке, подчиняясь лишь телепатическим приказам самого Императора. Мирия не знала правды, да и не хотела знать.

Где бы ни объявлялся потенциальный псайкер, за ним обязательно прибывал Черный Корабль. Те, чьи сердца были крепки, а воля достаточно сильна, чтобы выдержать приготовленные испытания, становились служителями Инквизиции или отправлялись в школы Астра Телепатика. Большинство из них умерщвлялось тем или иным способом либо было принесено в жертву Императору, дабы Он мог поддерживать сияние великого маяка Астрономикона.

Сестры Битвы вошли в овальный зал приемов, на железных стенах которого были выведены гексаграммные обереги. Слабый желтый свет биолюминесцентных полос освещал центр пространства и укутанные в плащи фигуры, которые еле слышно кружили в помещении на самой границе света. Лета и остальные машинально построились в круговой боевой порядок с оружием на изготовку, охватив все возможные векторы атаки. Мирия напряженно всматривалась в окружавшие ее неясные силуэты. У Адептус Телепатика имелись собственные вооруженные силы, но имперский указ запрещал использовать их в качестве надзирателей на своих кораблях: опасный псайкер мог легко переманить на свою сторону другого телепата. Вместо них роль охраны на борту Черных Кораблей выполняли штурмовики Инквизиции или Сестры Битвы, чей несокрушимый щит веры укрывал от происков плененных колдунов и ведьм.

Снаружи донеслись звуки приближающихся шагов. Глаза Мирии уже привыкли к темноте, и она сразу заметила фигуры, появившиеся из люка в форме цветка ириса у дальней стены. Две из них оказались воздаятельницами с массивными мультимелтами в руках, третья, как и сама Мирия, являлась селестинкой. Эти сестры носили серебристые доспехи и белоснежные мантии, а на наплечниках был изображен черный череп в ореоле. Еще несколько сестер стояли позади вошедших, предпочтя оставаться в тени. Селестинка отдала честь Мирии, и она ответила таким же жестом.

— Мирия, из ордена Пресвятой Девы-мученицы, рада встрече, сестра.

— Диона, из ордена Серебряного Покрова, — прозвучал ответ, — рада встрече, сестра.

Мирия поразилась усталости, отразившейся на лице Дионы: напряжение буквально вытравилось у нее под глазами. Ее соратница тоже взглянула на воздаятельницу, последовал миг их безмолвного общения.

— Заключенный готов. И я с удовольствием от него избавлюсь. — Диона махнула людям в балахонах, подзывая их, и ее оружие мигом развернулось в ту сторону.

Адепты внесли кубическую раму, внутри которой был закреплен высокий цилиндр из зеленого стекла. Внутри находился человек: голый и мертвенно-бледный в желтоватом свете. Его голову скрывала металлическая маска, утыканная датчиками и штырями.

— Торрис Ваун, — произнесла Мирия имя преступника, и тот вздрогнул, будто услышал ее. — Блестящий улов, сестра Диона.

— Могу заверить, что это было непросто. Он убил шестерых моих друзей, прежде чем мы смогли его усмирить.

— И он до сих пор дышит. — Мирия изучила громадную колбу, зная, что человек внутри изучает ее с не меньшей тщательностью своим сверхъестественным восприятием. — Будь моя воля, этот колдун уже отправился бы в сердце звезды.

Диона решительно кивнула:

— Наши желания совпадают, сестра. Но, увы, мы подчиняемся приказам Министорума. Ты должна доставить этого преступника лорду Виктору Ла-Хайну, в Норокский Лунный Собор на планете Нева.

Хромая, подошел сервитор с сургучом и свертком пергамента. Диона взяла документ и поставила свою печать сверху.

— Властью, данной мне Экклезиархией, да будет так.

Мирия продолжила процедуру, приложив к капле сургуча свою печатку командира отделения. Она услышала, как позади нее Лета подумала вслух:

— Он выглядит таким ничтожным. Какое преступление должен совершить человек, что за ним требуется такой контроль?

Диона резко вздохнула. Очевидно, она не позволяла, как Мирия, говорить подчиненным без разрешения.

— Те шесть убитых были его последними жертвами. Этот человек сеял беспорядки и ужас во многих мирах по всему сектору. И все ради удовлетворения низменных потребностей. Ваун — животное, сестра; беспощадный лицемер и пират. Он упивается своими зверствами. — Ее лицо помрачнело. — Мне противно находиться в одном помещении с этим выродком.

Мирия бросила взгляд на Лету.

— Я ценю твою искренность, сестра Диона. Мы проследим, чтобы преступник был доставлен на Неву без промедления.

Несколько сервиторов подняли тюремную капсулу с заключенным и двинулись к туннелю в сторону «Меркуцио». Как только Вауна унесли, Диона немного расслабилась.

— Лорд Ла-Хайн убедительно просил, чтобы колдуна казнили при его дворе. Насколько мне известно, для этого почтенному диакону пришлось задействовать свои связи в Адептус Терра.

Мирия кивнула, вспоминая сообщение Галатеи.

— Канонисса ждет нашего прибытия в городе Нороке. Этот Ваун родом с Невы, верно? Значит, он будет предан мечу на земле родного мира, где устроил столь ужасные беспорядки. — Она мельком взглянула на свою заместительницу Лету, и та выстроила остальных селестинок по обе стороны от заключенного, которого тут же увели через стыковочный туннель.

Развернувшись, Мирия бросила через плечо:

— Аве Император, сестра.

Ее запястье неожиданно сдавила бронированная перчатка Дионы.

— Ни в коем случае не недооценивай его, — прошипела она, блеснув глазами во мраке. — Я совершила ошибку, и шесть достойных женщин заплатили за это своими жизнями.

— Разумеется.

Диона разжала пальцы и отступила обратно во тьму.

«Меркуцио» лег на новый курс и полетел прочь от места встречи, направившись к Неве. Черный Корабль исчез с экрана сенсориума, как утренний сон, — так быстро, словно его никогда здесь не было. Фрегат вошел в эмпирей не совсем удачно: краткий спазм поля Геллера убил нескольких матросов на орудийных палубах. Аккуратно подбирая каждое слово, члены команды тихо перешептывались за спинами боевых сестер. Никто не знал, что или кто перешло с Черного Корабля на борт их судна вместе с отделением Мирии, но все боялись.

В последующие дни молиться в часовни фрегата приходило намного больше людей, а на нижних палубах стали чаще транслировать гимны по вокс-сети. Большая часть экипажа никогда раньше не видела живьем Сестер Битвы. Во многих портах по всему сектору офицеры и матросы слышали занятные истории о них. По большей части это были вещи, которые недалекие мужчины могут думать о таких женщинах. Истории разнились от простых похотливых фантазий до мрачных и жестоких бредней. Некоторые говорили, что сестры питаются плотью убитых ими мужчин, как богомолы в джунглях. Другие клялись, что они одновременно наложницы и солдаты, могут доставлять излишне доверчивым в равной степени небывалое удовольствие или кошмарную боль. Члены экипажа настолько же боялись Сороритас, насколько восхищались ими. Однако были среди них и те, кто наблюдал за женщинами с темным и недобрым вниманием.

Лета подняла глаза на вошедшую в грузовой отсек Мирию, которая проследовала мимо двух оружейных сервиторов у люка и направилась туда, где они с Кассандрой стояли на страже стеклянной капсулы.

— Старшая сестра, — кивнула Лета. — Какие вести от капитана?

Недовольный взгляд Мирии вполне мог сойти за ответ.

— Он сказал мне, что навигатор встревожен. Путь через варп неспокоен, но он надеется, что мы прибудем на Неву через день или около того.

Лета покосилась на капсулу, заметив, что Кассандра сделала то же самое.

— Узник тут ни при чем, — ответила Мирия на немой вопрос. — Подавляющая маска мешает любому проявлению колдовства, — она постучала пальцем по толстому стеклу.

Пальцы сестры Леты скользнули к цепочке серебряного розариуса, который сестра всегда носила на шее. Убеждение на нее не подействовало.

— Как бы то ни было, чем быстрее это путешествие закончится, тем лучше. У меня душа стонет от бездействия.

В ответ Мирия согласно кивнула. Из всего отделения они с Летой служили вместе дольше всех, и младшая часто была одного мнения со своим командиром.

— Мы переживали и худшее, разве нет? Орочьи набеги на башню Иакова. Зачистка Старлифа.

— Да, но ожидание все равно гнетет меня. — Лета отвела взгляд. — Сестра Диона была права. Присутствие этого преступника марает душу. Когда выполним это задание, мне нужно будет омыться в святых водах.

Кассандра внезапно напряглась, и это привлекло внимание остальных.

— Что такое? — спросила Мирия.

Сестра Битвы подкралась к груде металлических балок в углу грузового отсека.

— Что-то… — рука Кассандры метнулась вперед и выдернула из темноты извивающийся силуэт. — Нарушитель!

Сервиторы-стрелки мигом среагировали, с жужжанием приведя оружие в боевую готовность. Мирия ухмыльнулась, когда Кассандра выволокла извивающегося матроса в центр отсека.

— Кто ты, во имя Императора, такой? — требовательно спросила она.

— М-мичман. Ах! Ворго. Мэ-эм… — Человек моргнул влажными глазами-бусинками. — Пожалуйста, не ешьте меня.

Лета и Кассандра переглянулись.

— Не есть?

Мирия жестом призвала их к тишине.

— Что ты здесь делаешь, мичман Ворго? Кто тебя послал?

— Никто! — Он словно обезумел. — Я сам! Я просто… хотел посмотреть… — Ворго протянул руку к стеклу и едва коснулся поверхности.

Старшая сестра хлопнула его по кисти, и мичман зашипел от боли.

— Идиот! Я вполне могу вышвырнуть тебя за это в космос!

— Простите, простите! — Ворго упал на колени и сотворил знамение аквилы. — Я пролез через вентиляцию… Троном клянусь, просто из любопытства!

— Однажды оно тебя убьет, — сказала Лета, и ствол ее болтера оказался в опасной близости от головы мужчины.

Отступив на шаг, Мирия махнула рукой.

— Выставьте этого болвана отсюда и скажите технопровидцам, чтобы прислали илота запечатать все вентиляционные отверстия в этой камере.

Кассандра поставила человека на ноги и начала выталкивать из грузового отсека, не обращая внимания на его протесты. Лета пошла за ней, но у порога люка задержалась.

— Старшая сестра, мне остаться?

— Нет. Изабель сейчас подойдет.

Фигура ропщущего Ворго извивалась между боевыми сестрами, пока они не закрыли за собой люк. Грузовой отсек погрузился в тишину. Мирия слушала слабые, неритмичные поскрипывания металла, подрагивающего под мощью двигателей фрегата, жужжание механизмов сервиторов и тихое журчание пузырьков в баке. Внезапно челюсть свело судорогой. Мирия почувствовала резкий маслянистый запах, разлившийся в воздухе.

— Наконец-то одна.

На мгновение она подумала, что голос ей почудился. Мирия развернулась на месте и вытаращила глаза на двух оружейных сервиторов. Неужели говорил один из них? Оба в ответ направили на нее пустые, словно кукольные, взгляды своих сенсорных отверстий, пуская при этом нити слюней со своих сшитых губ. Невозможно: каким бы интеллектом ни обладали ранее эти механические рабы, сейчас они были всего лишь автоматами, не способными на такие разговоры.

— Кто со мной говорит?

— Сюда, — раздался напряженный голос. — Подойди сюда.

Мирия повернулась на месте. Прямо перед ней стояла капсула, закованная в раму вороненого металла, а внутри плавал нечеткий и скрытый силуэт человека. Боевая сестра выхватила пистолет, нажала на руну активации и прицелилась в стеклянный бак.

— Ваун! Как ты посмел коснуться меня своим колдовством?

— Спокойнее, сестра. Несладко тебе придется, если тронешь меня, — слова вылетали прямо из воздуха, как если бы псайкер заставлял атмосферу в отсеке вибрировать, подобно мембране вокса.

Лицо Мирии перекосила гримаса отвращения.

— Ты сделал глупость, мерзавец, подняв на меня руку.

Она подскочила к скоплению циферблатов и тумблеров на боку стеклянного контейнера. Стрелочки и рычажки были установлены на отметках, показывающих уровень жидкости, притупляющей чувства, и противоментальных транквилизаторов в капсуле Вауна. Не будучи техножрецом, Мирия видела сдерживающие конструкции схожего вида ранее и знала их примерное назначение: невропатические зелья закачивались в легкие и поры опасного псайкера, подавляя его мутантные способности. Она дернула несколько рычагов, и свежий поток мутной жидкости поступил в резервуар.

— Это тебя угомонит.

— Подожди, стой! — Тело Вауна задергалось в судорогах внутри капсулы, мертвенно-бледная ладонь прижалась к толстому стеклу. — Ты не поняла. Я просто хотел… поговорить…

Она повернула другой тумблер, и разряд электричества прошел через содержимое бака.

— Для тебя здесь нет аудитории, псих.

Слова потеряли ясность и затихли.

— Ты будешь… сожалеть… о своей ошибке…

Мирия приставила плазменный пистолет к стеклу.

— Учти, еще хоть одно слово из этого отстойника, хотя бы одна попытка проникнуть в мое сознание, и я сварю тебя, как кусок тухлого мяса.

Ответа не последовало. Торрис Ваун вяло повис в мутном растворе. Дрожа, сестра Мирия забормотала литанию мужества и прикоснулась к печатям чистоты на своих доспехах.

«Меркуцио» вырвался из варпа и на полном ходу помчался во внутреннее пространство системы Нева так, будто сам корабль отчаянно пытался поскорее выгрузить то, что нес в трюме. И пока столичная планета, движущаяся по орбите бело-желтой звезды и четвертая по удаленности от нее, увеличивалась на гололитах фрегата, маленький и тихий бунт вспыхнул на нижних палубах «Меркуцио».

Люди из обслуги торпедных аппаратов пришли к карцеру Ворго и в полной тишине перебили вооруженную охрану. Освободившись, Ворго не спешил кого-либо благодарить. По большому счету, он вообще ничего не сказал, кроме нескольких отрывистых фраз о расположении боевых сервиторов в грузовом отсеке, да о том, как с ним обращались Сестры Битвы.

Освободители Ворго вовсе не были его друзьями. Некоторые из них люто ненавидели мичмана в прошлом, подкарауливали в темных коридорах и вытряхивали все деньги. Сейчас же между ними было что-то общее, хотя ни один не мог сказать, что именно. Они просто разошлись в разные стороны с безмолвной целеустремленностью и ни о чем не говорящими лицами.

В генераториуме «Меркуцио», где духи машин хлопотали под оболочками реакторов, передавая энергию во все корабельные системы, несколько молчаливых людей подошли к служебным порталам. Перед ними вращались огромные шестерни массивов охладителя. Пережидая по десять оборотов, группами по три люди бросались прямо под зубья механизма. Разумеется, тела перемалывало вмиг, но жуткое месиво из костей и мяса заставило машину запнуться и наконец полностью встать. Тут же прекратилась подача хладагента к реакторам, и взвыли сирены.

Ворго с основной частью бунтовщиков направился к грузовым палубам. Новые потоки людей пополняли толпу со всех сторон. Новоприбывшие несли в руках герметичные банки с химической смазкой из хранилищ техножрецов, которые отвечали за исправность лазерных пушек. Используемая в вакууме, вяжущая жидкость была пригодна для обработки широких стеклянных линз орудий, что препятствовало появлению царапин из-за микрометеоритов и прочих повреждений, но при контакте с воздухом смазка вступала в более интенсивную реакцию.

После происшествия с мичманом сестра Мирия запросила и получила для охраны узника третьего боевого сервитора из штатного комплекта фрегата. Теперь она следила, чтобы никто из членов команды не оставался с Вауном один на один. Пары селестинок посменно сторожили заключенного круглые сутки.

Лета и Иона стояли на часах, когда взрыв выбил люк внутрь. Механические рабы оказались сбитыми с толку: их авточувства вывел из строя оглушительный хлопок взрывной волны. Дула оружия сервиторов бесполезно задвигались из стороны в сторону, не в силах найти и зафиксировать цель.

Для Сестер Битвы это не стало препятствием. Люди, что проталкивались через рваную дыру в стене, не обращая внимания на ожоги от горячего металла, были встречены болтерным огнем. Оружие Леты модели «Годвин-Де'аз» задергалось в латных перчатках. Блестящая филигрань и гравировка отражали вспышки выстрелов, катехизисы наказания вспыхнули на стволе и казеннике болтера. Ручной огнемет Ионы взревел, изрыгая через весь отсек струю оранжевого пламени, облизывающего захватчиков и сжигающего их. Но люди все прибывали и прибывали. У одних были примитивные дубинки, другие сжимали в руках запечатанные банки. Иона заметила в этой толпе Ворго, метнувшего одну такую стеклянную банку в сервитора. Она разбилась о грудь илота, и содержимое полыхнуло белизной магния. Струйки едкого серого дыма взвились следом за кислотой, проедающей как плоть, так и имплантированные механизмы.

— Сестры, к оружию! — крикнула Лета в вокс, закрепленный на горжете доспеха, но ее голос заглушил вой главного казарменного клаксона «Меркуцио». Находясь здесь, в глубине корабля, Лета не могла знать, что фрегат дал крен, когда из-за накопившегося в двигателях жара вышли из строя когитаторные системы корабля.

Толпа матросов набросилась на другого сервитора-стрелка; они повалили его на пол и придавили телами оружие, подставляя свою плоть под выстрелы дробовика. Лицо Леты скривилось от отвращения, ведь только сейчас она обратила внимание на то, что люди не говорили, не кричали от боли и не вопили от ярости. Они умирали безмолвно, с наивным выражением на лицах и одной целью — завалить своими телами охранников арестанта.

Еще один химический взрыв известил о гибели последнего сервитора, и нападавшие хлынули вперед, перешагивая через трупы товарищей; десять или двадцать человек двигались как единая масса, одна мощна волна. Сестра Лета увидела, что Иона покачнулась, задыхаясь в клубах ядовитых испарений из самодельных кислотных бомб. Незащищенное лицо быстро покрылось химическими ожогами, а глаза распухли. В отличие от супервоинов Астартес, Сороритас не обладали генными модификациями, которые позволили бы спокойно продолжать бой в таких условиях.

Вдох горького дыма сказался в груди Леты острой болью, а во рту появился привкус меди. Молчаливая толпа надвигалась на нее, позволив Сестре Битвы выпустить весь магазин в удобную мишень. Когда магазин опустел и раздался холостой щелчок, они схватили ее и прижали к полу, заставив опуститься на колени.

Время расплылось в зловонном тумане едких испарений, затуманивающих разум. Ядовитый дым путал мысли. Иссохшими, потрескавшимися губами Лета беззвучно шептала литанию божественного наставления, умоляя Императора поддержать в ее сердце пламя веры.

Лета заставила себя подняться на ноги. В какой-то момент оружие выскользнуло из ее рук, и теперь сестра пыталась понять, где оно может быть, но дым делал все неестественным и расплывчатым. Каждый вдох тупым ножом проходился по горлу, а мысли ползли со скоростью ледника.

Она сфокусировала взгляд. Ворго держал в руках пучок кабелей и несколько металлических деталей. Зеленоватая жидкость стекала с них. Ворго тяжело дышал, но глаза его были равнодушны и влажны. Позади полного матроса голый мужчина одевался в грязный комбинезон, проведя зарубцованной рукой по седеющей шевелюре. Почувствовав на себе взгляд Леты, он развернулся и взглянул на нее.

— Ваун, — выдавила она. Ответом была холодная ухмылка и кивок в сторону разбитой капсулы, из трещины в боку которой вытекала густая нейрохимическая жижа. В воспаленные глаза Леты словно насыпали песка, она с трудом моргала. — На воле…

— Да, — от его уверенного голоса веяло холодом. — При должных обстоятельствах ситуация бы выглядела весьма потешной, даже чарующей.

Он похлопал Ворго по плечу и указал на пробитый вход.

— Отличная работа.

— Предатель, — просипела Лета.

Ваун покачал головой.

— Не злись, сестра. Он не знает, что творит, — его губы искривились в слабой улыбке. — Как и все остальные.

— Скоро сюда прибудут другие сестры. Ты умрешь.

— Меня здесь уже не будет. Все спланировано, сестра. — Псайкер подошел к Ионе. Женщина лежала, с трудом хватая воздух маленькими глотками.

Лета попыталась подняться на ноги, чтобы помешать Вауну сделать то, что он хотел сделать, но матросы набросились на нее и повалили на пол, стуча сапогами по ее доспехам.

Псайкер прошептал что-то Ионе на ухо, поглаживая рукой ее белокурые волосы, и Сестра Битвы судорожно зарыдала. Потирая руки, Ваун встал, явно довольный собой.

— Тебе не уйти, — хрипло сказала Лета. — Нас не остановишь. Мои сестры верны своему долгу. Они ни за что не дадут тебе сбежать с корабля!

Он кивнул.

— Да, они верны. Я это видел.

Злоумышленник взял у одного из своих спасителей зазубренный нож и подошел ближе. Ворго и остальные держали Лету в ожидании.

— Верность ведет к фанатизму. А он в свою очередь делает человека эмоциональным и склонным к безрассудству. — Он повернул нож в руке, чтобы поймать блик. — Как раз это я и собираюсь использовать себе во благо.

Лета попробовала что-то возразить, но Ваун одной рукой отклонил ее голову назад, а другой вонзил в ее горло нож.

Глава вторая

«Королус» можно было назвать звездолетом в самом общем смысле этого слова: у него отсутствовали варп-двигатели, и он не мог совершать большие межзвездные перелеты в отличие от своих старших братьев. Каким бы грубым по дизайну ни казалось большинство судов, служащих человечеству, «Королус» по сравнению с ними представлял собой груду списанных с суборбитальных челноков топливных баков, которые держались вместе за счет сети трубопроводов, да еще на честном слове. Оснащенная примитивным реактивным двигателем и очень старой инженерией с другого, большего судна, прекратившего свое существование столетия назад, грузовая шаланда курсировала по системе Невы от центральных миров к дальним фабричным спутникам, загруженная химикатами и дыхательными жизненными газами. Будучи тихоходной и уязвимой, она оказалась не готова к обрушившейся на нее ярости.

Система связи не успела выполнить свою работу, прежде чем огромные лучи лазерного огня с имперского фрегата заставили «Королус» сбавить ход, в то время как заостренные абордажные капсулы врезались в поверхность корпуса.

Если у этого судна и был капитан, то это был лишь Финтон. Можно сказать, что он завладел «Королусом» с большей частью его экипажа благодаря запутанной схеме карточных долгов и штрафных кабальных договоров. Финтон метался по тесному ржавому мостику, его рука хватала и отпускала баллистический пистолет на бедре. По селекторной связи он слышал обрывки звуков происходившего — в основном паники, сопровождавшейся громкими криками и тяжелым грохотом болтерного огня. Отсек за отсеком корабль выскальзывал из его рук в руки боевого флота.

Он сотню раз имел дело с флотскими, но не мог припомнить, чтобы они были столь быстры и умелы. Финтон неожиданно обнаружил новую эмоцию в своем ханжеском и расчетливом разуме: ему было страшно. Когда люк на мостик окрасился в оранжевые цвета и буквально стек с петель, капитан едва не лишился чувств.

Фигуры в черных доспехах вошли в помещение, лязгая железными сапогами по заплатанной и ржавой палубе. Темные шлемы пришельцев украшали белые лицевые пластины, а спрятанные за темно-синими стеклами визоров глаза исследовали каждый закуток мостика. Они двигались грациозно и смертоносно, не делая ни одного лишнего движения. Один сразу его увидел, и Финтон заметил, что на лобовой части шлема «гостя» изображен медный кинжаловидный лист.

— О, святая кровь… — прошептал капитан, нащупывая ремень. О палубу глухо ударилась кобура с оружием Финтона, когда тот бросил ее на пол. Колеблясь, он преклонил колени и поднял руки — на тот случай, если первого жеста будет мало.

Все как один захватчики запрокинули головы и отстегнули шлемы. В глазах каждого коротко подстриженного бойца читалась решимость. Глава отряда в два быстрых шага оказалась перед Финтоном и схватила его за жилет.

— Где он? — прорычала Мирия, подняв мужчину над палубой.

Финтон нервно облизал губы.

— Сестра, прошу вас! Чем я досадил Сороритас?

— Обыскать ярус! — бросила она через плечо. — Прочесать все! Не пропускать ни один отсек. Можете выпустить воздух, если понадобится!

— Нет, прошу… — сказал капитан. — Сестра, что…

Мирия бросила его на палубу и с силой пнула в живот.

— Не смей со мной играть, червь. Можешь отсчитывать секунды до своей смерти. — Старшая сестра с точным расчетом поставила свой бронированный сапог на правую ногу Финтона и сломала ее.

За спиной Мирии сестра Изабель, уже отдавшая каждой женщине приказы, стала осматривать пульты управления на капитанском мостике, проталкиваясь мимо неустойчивых сервиторов и старых когитаторных панелей.

— Здесь ничего нет.

— Продолжайте искать. — Мирия направила свой плазменный пистолет в лицо Финтона, и неоновый свет энергетических колец на поверхности оружия слабо озарил его лицо. — Где Ваун, ничтожество? — прошипела она. — Отвечай!

— Кто? — простонал он.

— Ты испытываешь мое терпение, — злилась старшая сестра. — Сопротивляясь, половина твоей команды уже погибла. Если не хочешь к ним присоединиться, говори, где прячется еретик!

Вопреки боли, Финтон в смятении закрутил головой.

— Но… но, нет. Мы покинули коммерческую станцию… Вы погнались за нами, стреляли в нас. У нас отказала связь, — он слабо махнул рукой в сторону самодельного пульта управления. — Мы не могли ответить…

— Лжец! — ее лицо исказил гнев, и Мирия выстрелила плазмой в опорную стойку рядом с головой Финтона.

Капитан завопил и отполз от ореола раскаленных добела паров, волоча свою сломанную ногу. Дуло пистолета старшей сестры следило за Финтоном, пока тот полз по полу.

Капитан попытался сложить руки в знамении аквилы.

— Пожалуйста, не убивайте меня. Это была всего лишь контрабанда — парочка артефактов тау. Но с тех пор прошло несколько месяцев, к тому же все равно подделка.

— Мне плевать на твои мелкие преступления, слизняк! — Мирия подошла к нему. — Мне нужен Торрис Ваун. «Королус» — единственное межпланетное судно, покинувшее орбитальную коммерческую платформу Невы. — Она разделяла каждое слово, будто разъясняя что-то глупому ребенку. — Если Вауна нет на станции, он может быть только здесь!

— Не знаю никакого Вауна! — заорал Финтон.

— Ты лжешь! — Сестра Битвы снова выстрелила, на сей раз убив дремлющего сервитора.

Хнычущий Финтон свернулся калачиком.

— Нет, нет, нет…

— Старшая сестра, — осторожно начала Изабель.

Но Мирия ее не слышала. Она опустилась на колени перед капитаном грузового судна и поднесла горячий металл плазменного пистолета к самому его лицу, обжигая.

— В последний раз спрашиваю, — сказала женщина, — где ты прячешь Торриса Вауна?

— Его здесь нет.

Мирия моргнула и подняла глаза на Изабель.

— Ваун никогда не ступал на борт этого судна, сестра Мирия. Среди записей когитатора есть декларация судового груза «Королуса». — Она держала в руке катушку пергамента. — Они полностью совпадают с данными начальника дока!

— Данные врут, — резко возразила Мирия. — Ты хочешь, чтобы я поверила, будто Ваун использовал свое колдовство и просто телепортировался в безопасное место? Или попросил богов варпа предоставить ему безопасный проход куда-нибудь еще?

Изабель покраснела, не решаясь спорить с командиром своего отделения, когда она в таком гневном состоянии.

— Мне нечего вам сказать, старшая сестра, разве что этот несчастный не врет. Торрис Ваун никогда не появлялся на этом судне.

— Нет, — прорычала Мирия, — нет никаких доказательств. Он не должен уйти от нас…

Из бусин вокса, встроенных в доспехи боевых сестер, раздался глухой звон.

— Сообщение с «Меркуцио», — начал монотонный голос. — Согласно распоряжению Ее преосвященства канониссы Галатеи вам приказано прекратить всякую деятельность и незамедлительно высадиться в Нороке. Аве Император!

— Аве Император, — повторили сестры.

Склонив голову, Мирия с трудом заставила себя убрать пистолет в кобуру и отвернуться. Недавняя ярость утихла.

— Сестра, — произнесла Изабель. — Как мы поступим? С ним и этим судном?

Мирия бросила равнодушный взгляд на Финтона и отвернулась.

— Передадим эту рухлядь силам планетарной обороны. Весь экипаж — преступники, даже если они — не те, кого мы ищем.

У входного люка стояли сестры Порция и Кассандра. Выражение их лиц ясно говорило, что и они не обнаружили следов сбежавшего псайкера.

— Мы слышали приказ возвращаться на Неву, — сказала Порция. — Что это значит? Они его нашли?

Мирия покачала головой.

— Сомневаюсь. Наш провал теперь очевиден, сестры мои. Вина… должна быть распределена.

Силы Адепта Сороритас размещались на Неве почти столько же, сколько существовала их организация. История этого мира потрясающей природной красоты своими корнями уходила в глубины забытого прошлого Эры Раздора — времени, когда бушующие течения варпа изолировали многие миры по всей галактике. В отличие от прочих колоний людей, порабощенных чужеродными расами или впавших в варварство, цивилизация Невы выстояла. За тысячелетия искусство и культура, теология и просвещение стали неотъемлемой частью уклада жизни населения планеты. В военном и экономическом плане Нева мало что могла предложить. Все ее производственные предприятия размещались на отдаленных мирах системы — пыльных, мертвых лунах с богатыми месторождениями полезных ископаемых, — а сама планета изобиловала мыслями и идеями. Грандиозные города-музеи, которые, как говорили, по красоте не уступают храмам Терры, достигали облаков, а каждую улицу Норока, прибрежной столицы Невы, украшали огромные фрески с изображением событий из летописи об Имперской земле и неванских хроник, охватывающих десять тысяч лет истории.

Во время беспорядков Ереси Гора Неву в очередной раз отрезало от остального Империума. Варп-штормы невиданной на протяжении многих поколений силы лишили систему связи с человечеством, и ее жители испугались повторного наступления Эры Раздора. Однако этого не случилось. В один прекрасный день штормы рассеялись так же незаметно, как и появились, а в небе Невы зажглась новая звезда — величественный корабль, заблудившийся в пустоте космоса.

На борту того корабля находились Сестры Битвы, и вместе с ними пришла живая святая Селестина. Под прекрасными золотыми стягами она и ее когорты шли на Войну веры, дабы покарать еретическую секту Фелис Салютас, но волею судьбы эмпиреи забросили их сюда. По преданиям Селестина задержалась на Неве ровно столько, сколько потребовалось времени ее навигаторам, чтобы проложить новый курс. Для жителей планеты это стало спасением, дарованным слугой самого Императора.

Междоусобные конфликты и серии политических убийств, захлестнувшие теократическое баронство Невы в годы изоляции, тотчас прекратились. Молельни, суды и университеты, посвященные культу Императора, процветали в этот период, как никогда прежде. Планета приобрела новое назначение — паломничество.

По размерам монастырь пресвятой Девы-мученицы превосходил любые постройки других орденов Адепта Сороритас на Неве и к тому же имел самую изысканную архитектуру. Его башня из медово-желтого камня, который можно найти лишь в экваториальных пустынях, каждый вечер красочно сияла в лучах заходящего солнца. С верхних ярусов монастыря открывался великолепный вид на изящно изогнутое белоснежное побережье Норокского залива, в водах которого отражались изгибы улиц и бульваров.

В любое другое время эта красота нашла бы отклик в душе сестры Мирии, но в данный момент она ее не трогала. День подходил к концу. Стоя на зубчатой стене, Мирия смотрела на соборы Норока и местных жителей, в действительности глядя сквозь них. Она наблюдала, как уходит день, и движущаяся тень на гигантских городских солнечных часах постепенно забирает у нее время.

Мрачная ухмылка расцвела и завяла на губах Мирии, когда она вспомнила слова, сказанные капитану грузового судна: «Можешь отсчитывать секунды до своей смерти». Может, она имела в виду не его, а себя? Время стремительно приближало момент, когда Мирия предстанет перед канониссой и ответит за свои ошибки.

Мирия перевела взгляд на площадь у ворот монастыря. Там было полно кающихся грешников, одетых во власяницы и плащи из колючих рыбьих шкур. Некоторые с рыком и стенаниями на ходу громко читали строфы из имперских догм, пока другие ругали и порицали каких-нибудь несчастных из толпы, сильно мешкавших в этом деле. Кроме них на площади можно было увидеть флагелляторов, нещадно хлеставших детей за то, что те надели неподобающие капюшоны, и людей с копьями, имевших в качестве наверший канделябры из свечей.

Мирия нахмурилась — некоторые обряды были ей знакомы. Сестра Битвы узнала слова из Празднования второго пожертвования колханцев, литании против страха и одной из малых молитв святой Саббат. Но звучали и другие песнопения, незнакомые и трудные для восприятия. Многочисленные иконы, которые несли кающиеся, были выполнены в кроваво-красных тонах, отчего перед мысленным взором Мирии непроизвольно возникло застывшее и безжизненное лицо Леты; рана на ее горле открывалась, словно второй окровавленный рот.

— У них тут все иначе, — вечерний бриз донес до нее голос подошедшей Кассандры. Она кивнула в сторону людей на площади. — Ничего подобного мне не доводилось видеть в других мирах.

Усилием воли Мирия выбросила из головы дурные мысли.

— Я тоже здесь впервые. Каждая планета, озаряемая светом Императора, восхваляет Его по-своему.

— Согласна, — ответила Кассандра, тоже опершись на край балкона. — Но некоторые делают это с большим рвением, чем другие.

Старшая сестра пристально посмотрела на нее.

— Мне кажется или я действительно слышу беспокойство в твоем голосе?

Из уст другого командира отделения подобное замечание прозвучало бы как предостережение, но в случае с Мирией это являлось скорее приглашением к дальнейшей беседе. Предводительница Кассандры ценила и сама требовала искренности от женщин, вместе с которыми служила церкви.

— Было неприятно это слышать, но мне рассказали, что в некоторых менее… цивилизованных районах Норока женщины еще до рождения калечат и убивают своего третьего ребенка, если узнают, что это девочка. Якобы таков обряд некоего тайного и очень древнего идолопоклонничества.

— Не нам судить о путях, какими они пошли, — ответила Мирия. — Экклезиархия работает над тем, чтобы почитание Бога-Императора переплеталось с обычаями каждой планеты. Некоторые аномалии верований неизбежны.

— В таком случае неванцам повезло, что наш орден наставляет их на путь истинный.

— Я никогда не верила в удачу, — сдержанно сказала Мирия. — Веры вполне достаточно.

— Но недостаточно, чтобы найти Вауна, — с печалью в голосе ответила Кассандра. — Он перехитрил нас, оставил в дураках.

Мирия посмотрела на соратницу.

— Да. Но не стоит казнить себя из-за этого, сестра. Прибереги эту радость для канониссы Галатеи.

— Вы давно знакомы?

— Когда-то она была моей старшей сестрой, как сейчас я для тебя. Несравненная воительница и истинная хранительница наследия святой Катерины, но, по мне, она слишком непреклонна. Мы часто спорили о нашем кредо.

Кассандра не могла скрыть страх в голосе:

— Как думаешь, что с нами будет?

— Нам придется расплачиваться за ошибку, в этом можешь не сомневаться, — про себя Мирия уже повторяла слова, которые скажет на суде, где попросит пасть грудью на меч и целиком взять вину за побег Вауна на себя, лишь бы не тянуть следом Кассандру, Порцию, Изабель и бедную Иону.

Ее сестра схватилась за края камня зубчатой стены так сильно, будто могла выжать из него ответ.

— Этот изменник не дает мне покоя, старшая сестра. Во имя Трона, как ему удалось раствориться в воздухе? Спасательная капсула, которую Ваун украл с «Меркуцио», была найдена на коммерческой станции, его и самого там видели. А единственным судном, куда он мог пересесть, была та самая дряхлая шаланда, которую мы проверили. — Она тряхнула головой. — Может… он до сих пор прячется на орбитальной платформе? Дожидается корабля, способного совершить варп-прыжок, чтобы на нем сбежать?

— Нет, — Мирия указала на землю. — На станции множество суборбитальных судов. Ваун взял одно и спустился на планету. Теперь он здесь. Это единственное объяснение.

— На Неве? Но это лишено смысла. Он — беглец, его лицо известно всем в мирах этой системы. Любой здравомыслящий человек первым делом постарался бы скорее смыться из этого субсектора.

— Это не лишено смысла для Вауна, сестра. Колдун так самоуверен, что считает, будто сможет спрятаться в чистом поле. Попомни мои слова: у Торриса Вауна никогда и в мыслях не было покидать Неву. Он стремился попасть именно сюда.

Кассандра покачала головой.

— Но зачем? Что оправдывает риск быть обнаруженным?

Солнце полностью скрылось за Защитной горой, и Мирия отвернулась от балкона.

— Как только мы узнаем ответ на этот вопрос, найдем Вауна. — Она подозвала свою боевую сестру кивком. — Идем. Канонисса ждет.

Огни Норока давно растворились за кормой, и катер, покачиваясь на волнах, на большой скорости несся по узким водным каналам. Первый помощник поднялся на неопрятный штурманский мостик к матросу, стоявшему на вахте, и слегка приподнял подбородок на манер кивка.

— Спит, — прошептал он, и матрос сразу понял, о ком речь. — Крепко заснул, но я все же побуду рядом.

Матрос, облизнул сухие губы, невольно оглянувшись назад, в открытый проем люка, на фигуру под рваными одеялами. На маленьком рыболовном катере стало как-то душно и мрачно после того, как на борт взошел этот пассажир.

— Поспать бы, — пробормотал матрос. — Ребят мучают кошмары с тех пор, как мы вышли из порта, во всяком случае, они так говорят. Мерещится что-то. Шепчут, будто он колдун, и я с ними согласен.

Первый помощник сонно моргнул: он тоже был очень утомлен.

— Оставь при себе свои мысли. Держи курс да помалкивай, парень. Это лучше всего. Доставь нас туда по-быстрому, и все закончится.

— Ага… — слова застряли в пересохшем горле. За ветровым стеклом, прямо перед носом катера, из океана вздымалась колоссальная тень.

Острозуб, безобразный, как Хаос, и вдвое прожорливее. Матрос никогда раньше не видел настолько огромную рыбу, хотя бы и неживую, как в портовых пабах, где стены украшали чучельные головы и челюстные кости.

Он в панике крутанул рулевое колесо, резко разворачивая судно в попытке уйти от оскалившейся пасти острозуба, в необъятной глотке которого плескалась ледяная вода. Тварь собиралась целиком проглотить их корабль.

— Ты что творишь, паршивый недоумок?! — Первый помощник с силой двинул матроса по виску и отпихнул от штурвала. — Перевернуть нас хочешь?

— Но остро… — начал он, указывая пальцем в море. — Разве вы его не видите?

— Чего не вижу? Парень, ничего нет, вокруг океан!

Матрос прижался лицом к окну, но готового разорвать судно на части острозуба там не оказалось. Волны спокойно вздымались и опускались. Он развернулся на месте и посмотрел на койку с одиноко спящим человеком. На мгновение матросу показалось, будто он услышал тихий издевательский смех.

— Колдун, — повторил матрос.

Как того требовал ритуал, перед входом в часовню каждая из них сдала свое оружие облаченным в серую рясу послушницам. Это были девочки, только вышедшие из Схолы Прогениум на Офелии-7, которые согнулись под тяжестью вверенных им увесистых орудий. Все селестинки, и сестра Мирия со своим отделением в том числе, награждались совершенным, искусным оружием, которое внешне скорее напоминало икону, чем годилось для использования в бою. Все элементы оснащения Адепта Сороритас — от защищавшей их силовой брони до цепных мечей и танков «Экзорцист» — и каждая деталь любого механизма на службе ордена сама по себе являлись не меньшей святыней, чем место, где сейчас находились сестры.

Высокая и широкая часовня занимала несколько этажей монастыря. Под самым потолком, там, где заканчивались трубы органа и парили на привязях биолюминесцентные капсулы, лениво кружили херувимы с поблескивавшими в искусственном освещении сапфировыми оптическими имплантатами, передавая друг другу писания.

Четыре женщины приблизились к алтарю, где их дожидались старшие по рангу сестры, и одновременно опустились на колени перед крестом с черепом, что возвышался над алтарем часовни.

— Во имя Катерины и Золотого Трона, — нараспев произнесли они. — Мы — усердные дочери Бога-Императора. Повелевайте нами во имя свершения воли Его!

Как правило, после подобной церемониальной молитвы старшая по званию Сестра Битвы разрешала новоприбывшим подняться с колен, но Галатея этого не сделала. Вместо этого она вышла из-за кафедры и встала перед алтарем. Темные глаза сверкнули из-под ниспадавших на лицо темно-рыжих волос.

— Старшая сестра Мирия. Когда приоресса Лидия сообщила мне, что колдуна к нам доставят твои селестинки, признаюсь, я была удивлена — тем, что столь опасного заключенного доверили женщине с такой репутацией.

Не поднимая глаз, Мирия заговорила:

— Сестра Лидия оказала мне огромное доверие.

— Да уж, оказала. — Галатея позволила нарушению церемониала пройти незамеченным. — Каким позором для нее обернулась твоя непростительная оплошность на борту «Меркуцио»!

— Я… — судорожно начала Мирия. — Мне нет прощения! Я полностью беру на себя вину за происшедшее, канонисса. У меня имелась возможность уничтожить псайкера Вауна, и я ею не воспользовалась. Его побег лежит на моей совести.

— Разумеется, на твоей, — властный и беспристрастный голос Галатеи отозвался эхом в гнетущей атмосфере часовни. — Ты всю жизнь была словно зачарованная, сестра Мирия. Обстоятельства всегда складывались в твою пользу и спасали от мелких проступков, которые ты совершала в прошлом. Но это… Я спрашиваю тебя, сестра, как бы ты поступила на моем месте?

Через мгновение последовал ответ:

— Не думаю, что я достаточно мудра для решения таких вопросов, канонисса.

Галатея расплылась в пренебрежительной улыбке, открывшей зубы.

— Как хорошо сказано, Мирия! Похоже, мне придется выбирать из двух зол. По планете расхаживает опасный колдун, и, чтобы загнать его в угол, потребуется каждая сестра, способная держать оружие в руках. Но согласно строгим истолкованиям наших доктрин нужно искупление твоей вины. Возможно, самым крайним способом.

Мирия вызывающе подняла глаза.

— Если такова воля Императора.

Канонисса наклонилась вперед и понизила свой голос до шепота:

— Ты чересчур много себе позволяешь, Мирия! Как всегда…

— Тогда убейте меня за это, но пощадите моих сестер.

Галатея мрачно улыбнулась.

— Я не собираюсь делать из тебя мученицу. Это дарует тебе прощение, а я не в настроении проявлять великодушие…

Грохот распахнувшихся дверей часовни оборвал канониссу на полуслове. Толпа вооруженных людей и клерков бесцеремонно ворвалась в помещение. Первым шел высокий широкоплечий человек в изысканных шелках и церковных регалиях. Красные и белые печати чистоты висели на нем, как медали на солдате, а преисполненное гневом лицо сливалось с багровым одеянием. В одной руке он сжимал оплетенный розариусом увесистый фолиант, в другой — визжащий бронзовый цепной меч, адамантиевые зубья которого вращались в боевой готовности.

— Которая из них? — взревел он, указывая книгой на отделение Мирии. — Которая из этих дур упустила мою добычу?

Лицо Галатеи вспыхнуло от гнева. Она вскинула руку в предупредительном жесте.

— Лорд Ла-Хайн, вы забываетесь! Это место священнодействия. Уберите оружие!

— Ты осмеливаешься мне перечить? — Его лицо почернело, а митра верховного жреца покосилась.

— Да! — огрызнулась Галатея. — Это место — духовная обитель святой Катерины и Бога-Императора. Странно, что мне нужно напоминать вам об этом!

В какой-то момент Ла-Хайн напряг свои мускулы и сжал меч с такой силой, будто хотел броситься в атаку, но уже спустя миг гнев покинул его, и он с безразличием передал оружие в руки стоявшего рядом декана.

— Да-да, — после долгой паузы наконец сказал Ла-Хайн. — Прошу простить меня, канонисса. Я позволил низменным инстинктам возобладать над добродетелями.

Он низко поклонился, и вся его свита сделала то же самое. Выпрямившись, мужчина пристально посмотрел в глаза Галатеи.

— Тем не менее мой вопрос в силе. И вы на него ответите.

— Побег Вауна — не такое простое дело, чтобы возложить всю вину на этих женщин, — начала канонисса, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. — Необходимо провести расследование.

— Силовики уже приступили к работе, — вставил декан.

Не обращая на него внимания, Галатея сосредоточилась на Ла-Хайне.

— Нельзя доверять это дело силовикам или имперскому военному флоту. За Торриса Вауна несли ответственность Адепта Сороритас, и мы же его найдем.

Лорд-пастырь плавно перевел взгляд на Мирию и ее отделение.

— Неприемлемо. Разумеется, я одобряю ваше стремление исправить прегрешения своих боевых сестер, но в силу обстоятельств нужны последствия. — Он придвинулся на шаг и продолжил. — Во всем. Разве не этому научило нас прибытие Селестины? — Ла-Хайн плавно сменил манеру речи, словно общаясь с простолюдинами во время службы. — Таков закон мироздания. Действия порождают последствия. За все приходится платить. — Его суровое морщинистое лицо угрожающе нависло над Галатеей. — Должен быть взаимный обмен.

— Лорд-диакон, я бы попросила вас выражаться яснее, — не дрогнув, сказала канонисса.

Ла-Хайн позволил себе тонко улыбнуться.

— Истязатели займутся немногими выжившими во время побега колдуна, Ворго и другими людьми; их наказание послужит хорошим примером для остальных. Мне кажется, провинившейся боевой сестре следует разделить их участь для демонстрации верности вашего ордена.

— Одна из моих сестер сложила голову во время тех печальных событий, — возразила Галатея. — Вы просите меня отдать еще одну?

— Ах да, погибшая… сестра Лета, насколько я помню. Она пала в благородном противостоянии еретику — чистейшая из всех. Но этой жертвы недостаточно.

Мирия стала подниматься на ноги.

— Я буду…

— Ты будешь стоять на коленях, сестра! — голос канониссы прогремел в зале как пушечный выстрел, и его незримая сила заставила Мирию вновь упасть на колени. Лицо Галатеи напряглось. — Мои сестры — ценнейший ресурс моего ордена, и я не намерена расходовать его на усмирение вашего недовольства, мой дорогой лорд-пастырь.

— В таком случае что вы сделаете, сестра Галатея? — спросил Ла-Хайн.

Наконец канонисса отвела взгляд.

— Я дам вам вашу жертву, — жестом она подозвала свою помощницу, ветерана Сороритас. — Сестра Рейко, приведи сестру Иону.

Вздох удивления сорвался с губ Порции, и Мирия взглядом призвала ее к тишине, но на самом деле старшая сестра сама была ошарашена внезапно прозвучавшим именем заблудшей воительницы их отделения. Женщина по имени Рейко вывела за собой Иону из полумрака под алтарем. Иона склоняла бледное лицо, на которое падали растрепанные, засаленные волосы. То была не Иона, а всего лишь тень ее прежней личности, выцветшая картина, источенная годами и всеми забытая.

Когда Ваун сбежал, Изабель нашла одиноко лежащую на грузовых палубах Иону. Ее взгляд был далеким и отрешенным, а крепкая, непоколебимая воля, которую она всегда демонстрировала на службе Императору, пропала. Физические раны Ионы не шли ни в какое сравнение с ее духовными шрамами… Рваная кровоточащая рана зияла в ее разуме, после того как псайкер испытал на ней свои силы, вырвавшись из заключения. Только много позже Мирия поняла, что хотел сделать колдун, волей случая осквернив душу Ионы: Ваун использовал ее для проверки своих способностей и оставил в живых как предостережение.

Никто уже не надеялся увидеть Иону. Постоянные припадки неконтролируемых рыданий поставили жирный крест на возможности ее возвращения в строй. Тем не менее сейчас она стояла здесь в своей броне.

— Что это значит? — спросил Ла-Хайн.

— Скажи ему, — произнесла Галатея.

Иона подняла глаза и моргнула.

— Я… я далека от прощения. Мне нет оправдания. Потому я предлагаю себя для покаяния.

— Нет… — к удивлению Мирии, возражение само собой соскользнуло с губ.

Стоявшая рядом с ней Порция прижала ладонь ко рту. Только Кассандре хватило мужества прошептать ужасную правду, которую все внезапно осознали.

— Она приносит клятву покаяния…

Иона повела плечами и сбросила красное одеяние, позволив ему упасть на каменный пол бесформенной кучей. Позади нее сестра Рейко молча подобрала одежду, не глядя на других женщин, словно чего-то боясь.

— Перед Императором я согрешила. — Голос Ионы обрел силу и стал слышен во всей часовне. — И нет мне прощения. Нет снисхождения. — Она сморгнула слезы. — Нет помилования.

Мирия жалобно посмотрела на канониссу. Галатея еле заметно кивнула, и селестинки, поднявшись с колен, подошли к Ионе и окружили ее. Все они знали этот ритуал наизусть.

Мирия, Порция, Кассандра и Изабель — каждая бралась за деталь снаряжения и брони Ионы, отсоединяя их и отбрасывая в сторону. В один голос они произносили следующие строки катехизиса:

— Мы отрекаемся от тебя. Лишаем тебя твоей брони и твоего оружия.

— Я оставляю вас по своей собственной воле, — продолжила Иона, — и по своей воле я вернусь.

Позади Рейко кривым ножом нарезала сброшенную мантию сестры на ленты, которыми Порция и Изабель обматывали обнаженные руки и ноги Ионы. Кассандра скрепила ленты изодранной туники печатями со словами клятвы и перетянула торс сестры колючей цепью искупления.

— Я буду искать прощенья Императора в самой темной ночи, — нараспев произнесла женщина.

Сестра Рейко с ножом в руке сделала шаг вперед и потянулась к волосам Ионы, но Мирия хладнокровно отобрала нож. Старшая сестра приблизилась к Ионе и шепнула подруге на ухо:

— Ты не обязана это делать.

Иона посмотрела на нее в ответ.

— Я должна. Одним прикосновением он опустошил меня, совершил нечто столь ужасное… Я не смогу обрести покой, пока не очищусь.

Мирия кивнула и произнесла вслух следующую строчку:

— Когда ты заслужишь прощение, мы примем тебя обратно.

Резкими энергичными движениями она состригла светлые волосы Ионы, пока не осталась лишь голая кожа, покрытая неглубокими порезами.

— До тех пор ты для нас — никто.

После этих слов клятва была скреплена, и боевые сестры, отступив на два шага назад, отвернулись. Мирия сделала это последней, крепко сжимая в руке рукоять ножа.

— Смотрите на меня, не видя меня, — со вздохом произнесла Иона, читая последние строки. — Узнавая меня, узнайте лик страха, ибо отныне у меня нет иного лица. Я стою пред вами — сестра-репентистка, до тех пор пока на меня снова не снизойдет благодать.

— Да будет так! — Галатея склонила голову, и все в часовне последовали ее примеру. Иона миновала их и направилась к одинокой госпоже у дверей часовни. Два нейрохлыста, носимые госпожой, начали жужжать и потрескивать смертоносной энергией. В руке она сжимала изодранный красный капюшон. Иона надела его, и они ушли.

Ла-Хайн нарушил тишину довольным ворчанием.

— Не совсем то, чего я хотел, но сойдет. — Он лаконично кивнул и щелчком пальцев подозвал декана. — Что ж, до встречи на Благословении, канонисса?

Галатея ответила кивком.

— До встречи, лорд-диакон. Да пребудет с вами Его свет!

— И с вами.

Делегация пастыря удалилась, оставив боевых сестер в одиночестве. Канонисса жестом всех освободила.

— А сейчас покиньте меня. Что с вами делать, я решу позже.

Селестинки сделали, как им было велено, лишь Мирия не сдвинулась с места, по-прежнему сжимая рукоять ножа.

— Иона не подходит для клятвы, — без вступлений начала она. — Для нее это смертный приговор.

Галатея выхватила из руки Мирии нож.

— Бестолковая! Своим самопожертвованием она спасла тебе жизнь, женщина. Тебе и всему твоему отделению.

— Так неправильно.

— Это был ее выбор! Ты сама знаешь, что редко кто надевает покров репентистки по собственной воле. Даже лорд Ла-Хайн не смог отрицать благочестие и силу рвения, которые Иона сегодня продемонстрировала. Ее поступок отбросил любые сомнения в преданности твоего отделения и нашего ордена… — Галатея отвернулась. — Да и каким путем она еще могла пойти? После всех страданий от рук этого чудовища… Почетная смерть — лучшее, на что она может рассчитывать.

— Что Ваун с ней сотворил? — с трудом сглотнула Мирия. Одни лишь мысли о таких вещах причиняли ей боль. — Какие ужасы сумели пробить ее щит веры?

— Колдуны в состоянии заглядывать в самую глубину человеческой души. Они отыскивают там трещины, которые мы ото всех прячем, и превращают их в зияющие дыры. Пожалей свою сестру, Мирия, и молись Катерине, чтобы тебе никогда не выпало то, что пережила Иона.

Оставшись одна, Мирия встала на колени перед алтарем и вознесла молитвы святым и Богу-Императору ради сохранения Ионы. Стать сестрой-репентисткой означало отбросить любые мысли о выживании и драться, будучи одержимой праведной страстью. Подгоняемые в битву хлыстами своей госпожи, репентистки по праву считались самыми яростными и ожесточенными из боевых сестер. Их бесстрашные атаки повергали врагов в дрожь, когда те пробивались сквозь строй еретиков, размахивая мощными цепными мечами-эвисцераторами. Долг репентистки Императору считался выплаченным, если она умирала или получала прощение. Говорили, что они пребывали в том благодатном состоянии, к которому стремятся все, но мало чье сердце настолько чисто, чтобы его постичь. Каждый день и каждый вздох этих женщин сам по себе являлся актом самонаказания и покаяния во имя Золотого Трона, а свою праведность они превращали в оружие, столь же острое, как их смертоносные мечи.

Прежде Мирия видела репентисток на поле боя, но не могла представить среди них одну из своих сестер. Искренность жертвы Ионы поразила ее в самое сердце; придется сильно постараться, чтобы оправдать эту жертву. В тот самый миг Мирия поклялась, что добьется того, чтобы Торрис Ваун был предан суду.

Глава третья

Люк раскрылся, подобно разводному мосту, позволяя порывам благоухающего предрассветного воздуха Невы ворваться в грузовой отсек. Задумчиво потирая свою физиономию, пилот шаттла смотрел на трех женщин у края люка. Он размышлял о том, удастся ли ему получить особое разрешение на время Благословения за то, что он перевозит адептус Сороритас с орбиты на землю. Само по себе это не имеет большой значимости, но они — святые женщины, а это должно как-то отразиться на его ежегодных десятинах.

Самая высокая, темнокожая и кудрявая женщина одарила его предостерегающим взглядом темных глаз. Пилоту хватило ума все понять и сделать вид, будто он занят плохо прикрепленной грузовой сеткой. Лучше не вмешиваться и позволить им спокойно завершить свои дела. Как только она отвернулась, пилот вновь украдкой взглянул на троицу. На протяжении всего пути, пока он лавировал по воздушным коридорам, направляясь к портовому комплексу Норока, они держались вместе, тихо переговариваясь в задней части отсека. Время от времени миловидная шатенка тихо всхлипывала, а другая, стройная смуглянка — самая красивая, с точки зрения пилота, — все пыталась шепотом ее успокоить.

Будь они боевыми сестрами, он ни за что бы не рискнул остаться с ними в одном помещении, но Сестры Битвы многолики, а эти три были простыми медичками. Сестрами-госпитальерками, как они сами себя называли. Пилот расслабился, представляя, как он мог бы ночью развлечься с ними в постели.

Словно почувствовав его настрой, высокая сестра отделилась от группы и подошла к пилоту.

— Не могли бы вы оставить нас на пару минут? Одних.

— Ну, — забуксовал он. — Тут вот какое дело… Вы сказали, что это не займет много времени. А мне еще нужно забрать с платформы коммерческой станции скоропортящийся груз для эпикурейцев города Метис, — пилот неопределенно махнул в сторону океана. — Я не могу просто так терять время.

— Нет, — возразила женщина, — можете. И будете! Я — служительница Божественной имперской церкви. Догадываетесь, что это значит?

— Я должен… выполнять то, что вы скажете?

— Рада, что мы поняли друг друга. — Она повернулась к нему спиной и направилась обратно к своим сестрам, спускающимся на площадку космопорта.

— Ты точно не хочешь, чтобы сестра Зоя или я пошли с тобой? Тебе ведь не обязательно нести бремя скорби в одиночку, Верити.

Девушка с трудом сглотнула, глядя, как первые лучи восходящего солнца венчают далекие горы. Ветер доносил соленый морской воздух.

— Инара, нет. Вы и так достаточно много сделали для меня. — Верити выдавила слабую улыбку. — Дальше я должна справляться сама. Это дело семьи.

— Мы все семья, — мягко сказала Зоя. — Все мы — сестры, связанные если не кровью, то долгом.

Верити покачала головой.

— Благодарю вас обеих за то, что сопроводили меня, но работа ордена на дальних лунах важнее. Какое-то время палатин сможет обойтись без меня, но не без вас. — Она взяла свою сумку у Зои и слегка поклонилась им обеим. — Аве Император, сестры!

При последних словах сестра-госпитальерка достала из кармашка черный траурный платок и повязала его на шею.

Прощаясь, Инара нежно прикоснулась к руке сестры.

— Мы будем молиться за нее, — пообещала она, — и за тебя.

— Аве Император! — сказала Зоя, когда люк начал подниматься.

Покидая посадочную площадку, Верити всего раз обернулась, чтобы посмотреть, как грузовой шаттл поднимается в светлеющие небеса, оставляя за собой выхлопы грязного дыма. Она отряхнула грязь с красного подола своего одеяния и направилась через порт, держа в руке пачку бумаг и печатей с разрешениями.

За территорией порта она обнаружила стоянку кабельных повозок, водители, завернувшись в пыльные тряпки, сидели в облаках табачного дыма. У Верити имелись имперские бумажные деньги, которыми она могла расплатиться, но никто даже не посмотрел в ее сторону. Вместо этого водитель, сидевший во главе группы, набросил сетчатую вуаль на глаза и подозвал Верити к своему транспорту. Механизмы заскрежетали, когда он задействовал рычаг в открытой кабинке транспорта и приземистый вагон двинулся вдоль по широкому кривому бульвару.

Бороздки, сделанные в проезжей части дороги, в которых шнуры кабелей свивались в бесконечные петли, пересекали каждую крупную магистраль города. Ниши шасси вагонов были оснащены острыми зубьями, которые впивались в кабели и замыкались, позволяя технике передвигаться без собственного источника энергии. Это защищало воздух города от выхлопных газов и шума двигателей, заменяя их постоянным шипением и громыханием машин, перескакивающих по бороздкам и одолевающих свой путь. По улицам Норока путешествовали металлические экипажи разного размера — от маленьких таксо до громадных приземистых тягачей и трехэтажных автобусов. Только богачи или церковь могли позволить себе такое.

Из курса обучения Верити знала, что законы Невы запрещали всем, кроме непосредственных представителей Императора — арбитров и Экклезиархии, — использовать транспортные средства при полной свободе перемещения.

Прежде она никогда не была на Неве Прим. В течение месяцев, что орден Безмятежности помогал бедным и несчастным на дальних лунах, Верити ни разу не довелось побывать в этом мире, которому служили те бедолаги. Все без исключения луны были бесплодными. Целые планетоиды, изобилующие разнообразными болезнями из-за выбросов грязной индустрии, отдали под карьеры и глубинные геотермальные скважины. Неудивительно, что сама Нева была настоящей жемчужиной, в то время как все без исключения промышленные отходы и машиностроение оставались на спутниках вокруг.

Пока Верити везли через торговый район, она видела отражение своего лица в витринах магазинов. Безупречная кожа и янтарные волосы не затмевали равнодушие в ее глазах: красота была разрушена скрытой в них скорбью. Владельцы магазинов уже начинали свою торговлю, укладывая высокие стопки восковых молитвенных свечей, капюшоны кающихся, листы пожертвований и отлитые смоляные иконы. Раз или два в воздухе свистнула плеть, но, возможно, это были кабели. Кабельная повозка с грохотом миновала плоскую платформу с высокой кучей, кажется, трупных мешков. На перекрестке в окружении священников в блестящих регалиях переходила дорогу толпа бритоголовых, бледных, бесполых юнцов. Когда экипаж снова двинулся, водитель задействовал электрический провод в дороге для регулировки движения.

Каждый вздох острой болью отзывался в легких Верити, подобно ножу в груди. Темнота переполняла ее. Внутренняя пустота не позволяла ничего чувствовать, будто само ее естество похитили и уничтожили. Горькие слезы в очередной раз навернулись на глаза, и Верити тяжело вздохнула, безуспешно пытаясь их сдержать.

Сквозь тонкие муслиновые занавески экипажа она увидела виднеющийся вдалеке монастырь Святой Катерины и тогда, приглушая всхлипы черным платком, позволила себе отдаться горю, грызущему ее изнутри.

Они похоронили сестру Лету в мемориальном саду, светлом и богатом растительностью месте на южной стороне монастыря. Он выступал из стены здания плоской дискообразной террасой, начинающейся от широких дверей главного входа в часовню. Посреди сада высилась статуя святой Катерины, облаченной в броню сестер-серафимов. Святая стояла, будто желала соскочить с постамента и взмыть в небеса; из прыжкового ранца на ее спине выходили искусно вырезанные витые кольца огня и дыма.

В соответствии с новым положением и епитимией Иона не могла присутствовать на похоронах. Вместо этого Кассандра шла впереди несущих гроб илотов в белых робах, раскачивая из стороны в сторону, как маятник, кадило со священными горящими маслами. Мирия, Изабель и Порция следовали за укрытым телом; черная броня селестинок была начищена до зеркального блеска. В соответствии с обычаями ордена стволы их оружия были перевязаны красными шелковыми лентами, что означало его безмолвие в миг горьких дум.

Рейко, старшая сестра-ветеран, которая служила помощницей канониссы Галатеи, проводила церемонию надлежащим образом, но неискренне. Несколько других боевых сестер, которых Мирия не видела ранее, — вероятно, члены гарнизона монастыря — согласно традициям воздавали погибшей почести. Но все же ни одна из них не знала Лету, ни одна не сражалась вместе с ней против предателей и ксеносов, ни одна не проливала с ней кровь на проклятых полях битв.

Мирия нахмурилась. Она и раньше теряла женщин под своим началом при обстоятельствах куда худших, чем это, но простой и чрезвычайно жестокий способ убийства Леты лег ей на плечи тяжким грузом вины. Старшая сестра еле сдерживала внутренние голоса, усердно упрекающие ее за допущенную ошибку на борту «Меркуцио».

В своем воображении она вновь увидела, как приставляет плазменный пистолет к капсуле Вауна и грозит его убить. «Почему я не сделала этого? Лета осталась бы жива, и Иона была бы одной из нас». Но такой поступок означал бы открытое неповиновение приказу церкви. Мирию частенько призывали к ответу за ее «творческие» интерпретации приказов командира, но она никогда не шла против старших: подобная мысль была недопустима для Сороритас. Ее взгляд упал на каменную тропу под ногами. Сестра Диона призывала ее не терять бдительности, но Мирия к ней не прислушалась, пока не стало слишком поздно. «Я заставлю сполна заплатить тех, кто ответственен за это», — поклялась она.

Незакрытый овальный люк в каменной дорожке сада открывал взору вертикальную яму глубиной в несколько метров. Рейко завершила литанию памяти, и облаченные в белые одежды сервиторы опустили тело Леты в яму, засыпали землей. Ее похоронили по неванским традициям стоящей с запрокинутой к небу головой. По словам священников, это было необходимо для того, чтобы покойный видел путь обратно к Терре, тропу, что приведет к правой руке Императора.

— Именем Его и с одобрения пресвятой Девы-мученицы мы предаем нашу сестру Лету Катену земле. И да упокоится она до тех пор, пока Всевышний вновь не призовет павшую Его слугу и не возродит ее.

Рейко склонила голову, остальные повторили это движение. Мирия помедлила секунду, заметив, как на нее глядит молодая сестра в одеяниях другого ордена. Она смотрела на селестинку глазами, полными боли и злобы.

— Восславим Императора, ибо своими деяниями мы лишь вершим волю Его, — пропела Рейко. — И да будет так.

— И да будет так, — хором повторили остальные.

Все еще не желая отходить от того места, где покоилась Лета, Мирия подошла к стоявшей там на коленях женщине, невзирая на то что какая-то часть ее была твердо уверена в том, что ничего хорошего из этого не выйдет. Подойдя ближе, она различила символ неразбитого круга на одеянии девушки — эмблему ордена Безмятежности. Как и сестры ордена пресвятой Девы-мученицы, госпитальерки, служившие во имя безмятежности, прибывали из Конвента Санкторум на Офелии-7. Согласно имперскому закону ордены госпитальеров входили в число невоенных подразделений Сороритас, но это не означало, что в их рядах были неженки. Хирурги и медсестры обладали профессиональными навыками и чувством глубочайшего сострадания. В бесчисленных мирах они помогали бойцам имперской военной машины.

Также они были обучены военному ремеслу и вполне могли постоять за себя, если того требовали обстоятельства. Ни одна планета, называвшая себя цивилизованной, не обходилась без приютов или лечебниц, где служили такие сестры.

Девушка встала и посмотрела в глаза Мирии. Казалось, она была готова разрыдаться, но ее руки были сжаты в кулаки.

— Ты… Ты — командир Леты. Сестра Мирия.

— Я имела такую честь, — осторожно ответила Мирия.

Слова, кажется, причинили девушке боль.

— Ты… Ты позволила ей умереть!

— Она жила, чтобы бороться с еретиками и колдунами, и погибла, выполняя свой долг, — ответила Мирия, удивленная горем молодой девушки.

— Я хочу знать, как это случилось, — отрывисто произнесла госпитальерка. — Ты должна рассказать мне.

Мирия медленно покачала головой.

— Это дело орденов-милитантов — не твое.

— Ты не имеешь права скрывать это от меня, — на лице женщины появились слезы. — Я ее сестра!

Мирия показала на монастырь:

— Мы все ее сестры.

Госпитальерка отдернула свой воротник и вытащила из-под него длинную плетеную серебряную цепь: розариус, подобный которому Мирия видела до этого лишь у одного человека.

— Где ты это взяла?

— Я — сестра Верити Катена из ордена Безмятежности, — сказала девушка. — Родная сестра Леты из ордена пресвятой Девы-мученицы. Мы — дочери одной матери. — Она схватила Мирию за запястье. — А теперь ты расскажешь мне, как убили мою единственную кровную родственницу, или, клянусь Золотым Троном, я вытрясу это из тебя!

Мирия вгляделась в ее лицо: тот же изгиб носа, те же глаза и та же пылающая в них решимость. Мгновение растянулось в тишине, злость Верити разбила холодное уныние, окутавшее Мирию.

— Что ж, — сказала селестинка после долгой паузы. — Присядь рядом со мной, сестра Верити, я поведаю тебе суровую правду.

Худой юноша вертел в руках горящую свечу, забавляясь с мягким жиром и позволяя струйкам расплавленного воска завитками стекать по всей длине свечи.

— Нервы шалят? — спросил Ринк, бродивший у края стола.

Игнис поднял на него глаза.

— Это вопрос или утверждение?

Ринк не мог усидеть на одном месте и пяти минут с тех пор, как они пришли в бар, и метался даже здесь, в укромной задней комнате. Будто желая продемонстрировать правдивость своего ответа, Ринк взял со стола оловянную чашку рекафа и облизнул губы.

— Лично я не нервничаю, — здоровяк сказал это с такой вежливой невинностью, что Игнис усмехнулся. — Просто мне… не нравится тут.

— Ладно, не буду спорить, — произнес юноша, забавляясь с пламенем горящего фитиля свечи. Он тряхнул головой. — Не могу поверить, что мы вообще здесь.

— По-моему, — ответил Ринк, ставя чашку обратно, — нам стоит отказаться от этого безнадежного дела и…

— И что? — Фигура в капюшоне рукой отвела в сторону занавеску из бус, закрывавшую остальную часть бара. — Свистнете звездолету, чтобы он прилетел и забрал вас?

Ринк открыл рот, как рыба, а Игнис встал на ноги, оживив усмешку на губах.

— Во имя всего святого, это ты?

Торрис Ваун улыбнулся в ответ.

— О да, это я. Собственной персоной, — он похлопал обоих мужчин по плечу. — Держу пари, вы не ожидали увидеть меня снова.

— Если честно, нет, — признался Ринк. — После того как монашки словили тебя на Грумбридже, мы подумали, что все кончено.

— Некоторые подумали, — добавил Игнис язвительно.

— Они были немного грубы со мной, но ничего такого, к чему я бы не был готов. — Ваун придвинул к себе чашку рекафа и обильно подсластил его из стоящей на столе бутылки бренди. — Есть закурить? — бесцеремонно спросил он. — Уже невмоготу.

Ринк кивнул и достал пачку табачных сигарет. Ваун скривился, взглянув на этикетку, — это была дешевая местная марка сигарет, которые воняли, как теплые испражнения, — но все равно взял одну.

— У тебя рука дрожит, Ринк, — заметил преступник. — Ты не рад меня видеть?

— Я… м-м-м…

— Он нервничает, — пояснил Игнис. — Если честно, Ваун, я его понимаю. Прийти сюда… Короче, были разговоры, что это ошибка.

— Ошибка? — переспросил Ваун. Он прикоснулся кончиком пальца к сигарете, и та загорелась. — Кто такое сказал?

Двое мужчин переглянулись.

— Нашлись некоторые. И они не пришли.

— А именно?

— Гиббин и Рокс. Джеффер тоже, — фыркнул Ринк.

Ваун сделал пренебрежительный жест.

— Ой, варп с ними. В любом случае эти любители легкой наживы никогда не замахивались на крупное дело. — Он улыбнулся. — Но вы, парни, пришли. И это согревает мне душу.

Конец табачной сигареты вспыхнул оранжевым светом.

— Остальные разбежались. Залегли на дно, — пояснил Игнис. — Но мы пришли.

— Хотя тоже не хотели, — произнес Ваун недосказанную часть предложения. — Потому что спрашиваете себя: с чего бы, черт возьми, Торрис Ваун решил, что сбежит от Сороритас?

— Ага, — сказал Ринк, — а еще послание. Мы не знали, кто его принес — какой-то богатенький чел, мелкий, но дерзкий.

— Вы пришли, и это хорошо. Даже несмотря на то что псы Ла-Хайна и каждый городской часовой на Неве будут выискивать нас, — он вдохнул сладкий дым, — вы не пожалеете об этом.

Игнис моргнул:

— Мы не останемся здесь… Ваун, скажи, что мы больше ни секунды не пробудем в этой набожной дыре, полной богослужак. — В конце фразы его голос повысился.

— Поосторожнее, — шутливо предупредил Ваун. — Поносишь мой родной мир! Мы остаемся — здесь нас ждет большой куш, Иг. Ты даже представить себе не можешь, насколько большой. С помощью моих, м-м-м, богатых друзей мы получим его и кое-что в придачу.

— Кое-что? — спросил Ринк. — Например?

— Например, месть, Ринк. Кровавую месть. — Глаза Вауна хищно сверкнули.

Игнис отвел взгляд. Он все еще играл со свечой, заставляя пламя менять форму.

— И кто твои друзья? Знатные выходцы из высшей касты болванов? На кой черт они нам сдались?

— Они могут дать то, что нам нужно, парень. Богатеи всегда желают стать еще богаче. Им неведомо, каково быть бедными и беспомощными, но они боятся познать это, что делает их предсказуемыми, словно откормленными на убой.

Юнец нахмурился.

— Мне не нравится, когда на меня смотрят. Словно видят мою метку. Каждый раз, когда я иду по улице, мне кажется, что разговаривающие по воксу люди сейчас закричат, вызывая ордос… «Придите и схватите этого колдунишку!» Я не хочу оставаться здесь. — Пламя свечи ярко горело, облизывая его пальцы, но Игнис, кажется, не замечал этого.

Ваун сделал длинную затяжку.

— А ты, Ринк? Тоже чем-то недоволен?

— Не люблю священников, — не спеша произнес здоровяк. — Они били меня, когда я был еще мальчишкой.

Лицо Вауна медленно растянулось в улыбке.

— Все мы — раненые птенцы, разве нет? Послушайте, парни, — на свете нет человека, который бы ненавидел Неву сильнее меня. Но у меня осталось одно незаконченное дельце, и с подачи сестер пресвятой Девы-мученицы, которые любезно доставили меня домой, я могу его закончить. — Он очертил сигаретой круг в воздухе. — Для начала нам нужно зажечь несколько огней в Нороке и устроить уважаемому диакону взбучку, которой он вполне заслуживает. А потом мы займемся нашей главной целью, — его губы скривились в улыбке. — И когда закончим, эта поганая планета будет полыхать синим пламенем.

При этих словах Игнис поднял голову.

— Я бы этого хотел.

— Потерпи, и все увидишь, — пообещал Ваун.

Тюрьма походила на памятник устрашению. На ее внешних стенах не было ни одного окна, только узкие прорези, через которые управляемые когитаторами автоганы следили за открытой площадью вокруг здания. Медные орудия начинали жужжать и пощелкивать, когда люди попадали в поле видимости, всегда готовые выпустить град пуль в беглецов или нарушителей.

Таковых, разумеется, никогда не было. Центральный район Норока являлся образцом благочестия и законопослушания, и если бы не активность менее дисциплинированных граждан других районов города, местным силовикам не оставалось бы ничего другого, как начищать силовые булавы да маршировать на парадах. Часть силы, что сдерживала население от нарушений, давали сами здания. Стоило лишь поднять голову и взглянуть на конусообразную конструкцию, всю поверхность которой покрывали рельефы с изображениями зверств.

Исправительное заведение являло собою миссионерское произведение искусства огромных масштабов. Каждый этаж украшали скульптуры представителей Императора: арбитров, космических десантников, инквизиторов, боевых сестер и многих других, убивавших и очищавших тех, кто нарушил имперские законы и учения. Наряду с заключенными, осужденными по большей части за изнасилования и детоубийство, попадались те, кого сажали за мелкие кражи, ложь и опоздание на работу. Каждый без исключения преступник показывал должное раскаяние в своей виновности, в полной мере испытывая на себе страдания от возложенного на него бремени воздаяния. Из установленных на самой вершине конусообразного здания громкоговорителей доносились суровые гимны и строгие проповеди, повествующие о природе преступлений. Все здание служило предостережением для тех, в чьи умы закрадывались мысли о преступлении.

Сестра Мирия направилась через площадь к тюрьме. Рядом шла Кассандра, а в двух шагах позади — госпитальерка Верити.

— Ее присутствие действительно необходимо, старшая сестра? — еле слышно спросила Кассандра.

— Лишняя пара глаз пригодится, — ответила Мирия, хотя это было слабым оправданием. Если бы ей требовался еще один наблюдатель, проще было бы взять с собой Изабель или Порцию. С появлением Верити у Мирии возникли внутренние противоречия, чувство долга перед Летой тяготило ее. В некотором роде она даже ощущала, что только госпитальерка может освободить ее от этого. «Моя собственная вина говорит во мне?» Старшая сестра прогнала эти мысли прочь. Верити хотела видеть человека, который помог Вауну убить сестру, и Мирия не видела причин отказывать ей.

У ворот их ждал силовик с шевронами ветеран-сержанта на служебной броне, который молча провел троих посетительниц через тюремные посты безопасности. Другие силовики отвлекались от своих дел, чтобы поглазеть на проходящих мимо сестер. В их взглядах не было ни почета, ни уважения: стражи порядка лишь издавали плохо скрываемые смешки, ухмылялись и перешептывались, посмеиваясь над женщинами, на глазах у всех упустивших пресловутого псайкера.

Кассандра скривила губы, и Мирия поняла, что та готова разразиться гневной репликой, но сдерживает себя. Старшая сестра покачала головой, заставив улечься мысли подруги. У них были более серьезные дела, нежели выслушивать мнения простых полицейских.

— Мы держим их изолированными, — сказал сержант силовиков. — С момента поступления к нам двое уже погибли.

— Как? — удивилась Верити.

Сержант иронично посмотрел на нее.

— От ран, полагаю. Упали с лестницы.

— Вы допрашивали их? — Мирия оглядела двери камер, когда они вошли в квадрант заключения.

— Ничего путного мы от них не узнали, — признался силовик. — В основном плачут о своих женах и детях, — скривился он. — Взрослые мужчины, некоторые даже мочились в штаны и кричали, как младенцы. Жалкое зрелище!

— Им известна цена, которую они заплатят за то, что отвернулись от блага Императора, — сказала Кассандра. — Ничего, кроме смерти.

Сержант кивнул.

— Хотите видеть их всех или кого-то конкретного? Ручаюсь, ничего путного вы не узнаете. — Он вручил Мирии веер перфокарт и подал знак другому солдату-силовику открыть тяжелую стальную дверь камеры допросов.

Она бегло просмотрела имена.

— Вот этот, — произнесла она через миг, постучав пальцем по потертой карте. — Приведите его к нам.

Сержант и солдат вернулись с мичманом Ворго, неся его на себе, как кусок мяса. Мертвенно-бледное лицо матроса было сплошь покрыто синяками и ушибами, но даже распухшие полузакрытые глаза не смогли скрыть в его взгляде ужас, который он испытал при виде боевых сестер. Ворго вяло захныкал, когда силовик принялся заковывать его в грязные бронзовые кандалы, свисающие с потолка над дренажной решеткой в центре комнаты.

Мирия покосилась на Верити. В сестре-госпитальерке боролись два противоположных чувства: сострадание к избитому несчастному человеку и ненависть к его деяниям. Старшая сестра подошла ближе, в круг света биолюминесцентной лампы над головой.

— Помнишь меня, не так ли?

Ворго судорожно кивнул.

— В таком случае позволь объяснить, что тебя ждет. Не будет никакого суда, апелляций и надлежащих правовых процедур. — Она обвела рукой служителей закона, находящихся в камере, и тюремные стены вокруг. — Тебя не будут слушать судьи, ты можешь не ждать помощи от «Меркуцио», — рассудительно пояснила ему Мирия. — Ты содействовал и участвовал в убийстве Сороритас, сговорившись устроить побег колдуну-террористу. Ты принадлежишь Сестрам Битвы, и мы сделаем с тобой то, что сочтем нужным. У тебя нет ни прав, ни голоса, ни защиты. Единственное, что ты можешь выбрать, — способ своей кончины.

Ворго хныкнул и промямлил что-то неразборчивое.

— Ты когда-нибудь видел аркофлагеллянтов, Ворго? — Мирия подала Кассандре знак, и боевая сестра привела болтер в состояние готовности. — Давай я расскажу тебе о них, — ее голос обрел холодные, стальные нотки. — Волею Императора тех, кого признают виновными в ереси и подобных преступлениях, забирают на службу к нам, тем, кто охотится на ведьм. Хирургеоны и госпитальеры приспосабливают их к новой жизни с помощью хирургии и дрессировки, цепляют на них шлемы приручения и вживляют лоботомические пробки в мозги.

Для пущего эффекта она постучала пальцем по лбу Ворго.

— Представь себе. Твои конечности удалены, заменены искрохлыстами и комплектами когтей. На месте вынутых из черепа глаз стоят цветные стекляшки. Твое сердце и органы работают на стимулирующих инъекторах и невропатических препаратах. И после всех этих операций остатки твоего притуплённого разума будут служить на благо Империума во всей красе своего нового тела. По первому слову моей команды ты будешь охотно бросаться в пасть ада. Ты станешь полумеханическим берсерком, обреченным на долгую, долгую смерть. — Когда она кивнула Кассандре, та прицелилась в голову Ворго. — Есть и другой путь, он чище и короче… Но он только для раскаявшихся. — Мирия выдержала паузу, стоя перед заключенным. — И я позволю тебе пройти по нему, если ты скажешь мне, на кого работаешь. Что побудило тебя освободить Торриса Вауна?

— Кого? — заговорил Ворго, с трудом проговаривая каждое слово. — Не знаю никакого Вауна.

— Ты играешь со мной? — прорычала Мирия. — Я ведь могу предложить свое милосердие и кому-нибудь другому. Живо отвечай, почему ты освободил Вауна?

— Не знаю Вауна! — внезапно закричал матрос. — Моя дочь. Что ты, сука, сделала с моей дочерью?

— О чем это он? — спросила Верити.

Сержант силовиков приблизился, сдвинув брови.

— Ну вот, опять. Как я и говорил, вопит про свою семью, как и прочие. Ни от одного из этих ничтожеств не получить нормального ответа.

Верити взяла перфокарту, содержащую информацию о Ворго, и поднесла ее к свету.

— Данные из имперской переписи утверждают, что у этого человека нет семьи. И никакой дочери.

— Ты можешь читать на машинном диалекте? — спросила Кассандра.

Госпитальерка кивнула:

— Немного. Я работала с сестрами из Ордо Диалогус, поэтому владею некоторыми их навыками.

— Я люблю свою дочь! — брызнул слюной матрос, отчаянно рванувшись в оковах. — А вы забрали ее и посадили в стеклянную банку. Вы, бессердечные шлюхи…

Мирия дала ему пощечину керамитовой перчаткой, выбив несколько зубов и вмиг утихомирив.

— Он думает, что заключенный был его дочерью? Что за бред?

— Почему, во имя Терры, он думал, что нашим заключенным была его несуществующая дочь? — покачала головой Кассандра. — Этот человек находился там. Он своими глазами видел, кто был в капсуле. Он лично высвободил Вауна из псайкерской клетки.

Мирия взялась рукой за подбородок заключенного.

— Кто был в капсуле, Ворго?

— Моя дочь… — прорыдал он. — Моя бедная дочь.

— Как ее зовут? — спросила Верити, и ее вопрос заставил всех притихнуть. — Как она выглядела?

Во взгляде матроса промелькнуло что-то темное.

— Чт-то? — его лицо вдруг побледнело и одряхлело.

— Ее имя, Ворго, — повторила госпитальерка. — Скажи нам имя твоей дочери, и мы отдадим тебе ее.

— Я… я не… помню…

— Просто скажи нам, и мы тебя отпустим. — Верити подошла на шаг ближе. — Ты ведь знаешь имя своей собственной дочери, разве нет?

— Я… Я… — Внезапно мичман издал пронзительный крик боли, замотав головой из стороны в сторону. Ворго завопил, закатил глаза, из его ушей и носа хлынула кровь. Верити бросилась к нему, но тот уже безвольно повис на цепях.

Через секунду она покачала головой.

— Мертв. Внутреннее повреждение мозга, я полагаю.

— Это сделал псайкер? — с отвращением спросил силовик.

— Исключено, — качнула головой Мирия. — Колдовство Вауна — грубая сила и жестокость. Ему не хватает тонкости для чего-то подобного.

— Но он не мог контролировать разум этого человека, находясь внутри капсулы, — добавила Кассандра, — и тем более разумы десятков людей.

Верити взглянула на сержанта.

— Вы говорите, что другие с «Меркуцио», которые помогли Вауну сбежать, все зовут своих любимых?

— Как потерявшиеся дети, — утвердительно кивнул силовик.

Госпитальерка обернулась и взглянула на Мирию.

— Старшая сестра, ваш заключенный сбежал не сам. Кто-то освободил его; кто-то, использовавший этих слабых людей как пешки. Их заставили поверить, что у вас под стражей находились очень близкие им люди.

Сержант грубо хмыкнул.

— Оказывается, кроме медика, вы еще и инквизитор, сестра? — Он щелкнул пальцами, указав в сторону мертвеца, и находившийся рядом солдат убрал труп. — Извините меня, пожалуйста, если я не верю словам десятков лживых предателей о том, почему они освободили массового убийцу. Эти люди — ничтожная шваль, что ясно как божий день. Они были убеждены, что Ваун отблагодарит их, вот и выпустили его. И здесь ни при чем колдовские уловки или магия, уж простите мою дерзость! — Последние слова были произнесены явно не извиняющимся тоном.

— Самое простое объяснение обычно и является верным, — согласилась Кассандра.

Верити, упав духом, уставилась в пол.

— Но когда дело касается колдунов, все не просто, — добавила старшая сестра.

Глава четвёртая

Когда Мирия вошла в комнату канониссы, та попыталась скрыть свое волнение, сделав вид, что тщательно изучает пикт-планшет. Старшая сестра почтительно склонилась.

— Ваше преосвященство. Я хочу поговорить.

Вместо того чтобы предложить Мирии единственный свободный в комнате стул, Галатея положила планшет на широкий деревянный стол и закатала рукава своего дневного одеяния.

— Я знала, Мирия. Где-то в глубине душе я знала с того момента, как астропаты передали мне сообщение от приорессы Лидии. Как только увидела твое имя в тексте, поняла, что этот день не пройдет гладко. — Она издала горький смешок. — Но, похоже, я ошибалась. Все вышло еще хуже.

Мирия нахмурилась.

— Вы и я всегда читали с разных страниц книги Императора, но поймите меня, сестра. Мы бились с противником и после этого вместе молились сотни раз. Вы же знаете, я не настолько небрежна, чтобы позволить этому случиться…

— Тем не менее позволила, — настойчиво перебила Галатея. — Твоя ошибка или нет, но Ваун сбежал из-под твоего надзора, а значит — ты за это в ответе. Как и я, главный представитель ордена на планете. Ты опозорила имя святой Катерины!

— Думаете, я это не понимаю? — сердито огрызнулась Мирия. — Считаете, что я бы не отдала собственную жизнь, если бы это предотвратило случившееся? Из-за колдуна я потеряла двух подруг: одна похоронена, другая сломлена.

Канонисса кивнула:

— И еще больше умрет, прежде чем Ваун заплатит за свои преступления, это я могу гарантировать. — Она повернулась к пейзажу в грязном комнатном окне из стеклостали. — Ты принесла мне кровавый беспорядок, который необходимо устранить, Мирия.

— Позвольте мне исправить оплошность. — Селестинка шагнула вперед. — Никто в этом мире не хочет заставить Вауна заплатить так сильно, как я. Я хочу, чтобы мне разрешили преследовать беглеца.

— Он будет найден. Все пути с Невы под жестким контролем. Вауну ни за что не покинуть мир живым, — покачала головой канонисса. — Высокомерие, которое привело его домой, его же и погубит.

— Ваун не собирается бежать, — заверила Мирия. — Не раньше, чем получит то, чего хочет.

— Неужели? — Канонисса взглянула на нее, приподняв брови. — Ты вдруг оказалась экспертом, знающим этого человека? Тебе известны его мысли и желания? Ну, давай, сестра, поделись своими запоздалыми догадками.

Мирия проигнорировала плохо скрытый сарказм.

— Он зверь, вор и пират, стремящийся стать богаче или сильнее. И прибыл на Неву, потому что ему здесь что-то нужно.

— Ваун прибыл на Неву, потому что его схватили, а не из-за того, что хотел этого сам.

— Разве? — на сей раз усмехнулась Мирия. — Возможно, он позволил себя поймать, зная, что его потом освободят.

Галатея вернулась к пикт-планшету, ее внимание таяло с каждой минутой.

— По всей видимости, это теория, выдвинутая госпитальеркой? Как ее там? Верана?

— Сестра Верити, — поправила Мирия, — из ордена Безмятежности.

— Этот орден не славится своими познаниями в военном деле, — сухо констатировала канонисса.

Мирия подавила растущее раздражение.

— Возможно, она и не боевая сестра, но очень сообразительна, и у нее отважное сердце. Ее способности могут нам пригодиться.

— В самом деле? Или это в тебе говорит чувство вины за то, что погибла ее кровная сестра?

Мирия отвела взгляд.

— В этом есть доля истины, не отрицаю. Но я отдаю себе отчет в том, что говорю. Я… доверяю ей, — это признание удивило ее саму, так же сильно, как канониссу.

Галатея снова покачала головой:

— Как бы то ни было, сестре Верити не место здесь. Разрешение на посещение Невы было дано ей лишь на время погребения Леты. Ордену Безмятежности и без того есть чем заняться на дальних лунах, например, помощью больным и раненым. Насколько мне известно, работы на благо Империума тяжелы…

— Вы имеете более высокий ранг, чем возглавляющий миссии на лунах палатин, — подметила Мирия. — И вправе приказать Верити задержаться тут, если пожелаете.

— Если пожелаю, — повторила канонисса. — Я сомневаюсь, что будет польза от ее присутствия здесь. Довольно того, что ты, опытная Сестра Битвы, позволяешь своим эмоциям затмевать собственные суждения в этом деле. Чего мне тогда ждать от простого медика вроде Верити — женщины, не привыкшей к насилию и испытаниям, с которыми предстоит столкнуться нам?

— Она такая же, как любая из нас, — решительно сказала Мирия, — полная рвения и преданности Императору. — Она подошла как можно ближе к канониссе и положила ладони на стол. — Доверьте это мне, сестра Галатея. Я больше ни о чем вас не прошу, но дайте шанс все исправить.

Сила и значимость слов старшей сестры заставили канониссу задуматься; долгий миг две женщины испытующе смотрели друг на друга. Наконец Галатея завершила немую сцену и достала новый инфопланшет с электропером.

— Что бы ты обо мне ни думала — я всегда считала тебя образцовым воином. Поэтому, и только поэтому, я даю тебе разрешение на его преследование. — Она вывела на экране ряд слов, и стеклянная панель преобразовала текст в четкие буквы, как они были написаны. — Но имей в виду, у тебя нет права на ошибку. Если ты не призовешь Вауна к ответу, это будет концом для тебя — и вдобавок ты потащишь за собой госпитальерку.

Планшет издал мягкий мелодичный звук, когда построение сообщения завершилось.

Мирия отвесила низкий поклон.

— Благодарю вас, сестра-канонисса. Обещаю, мы увидим, как колдун сгорает за свои деяния.

Канонисса криво улыбнулась.

— Меня не надо в этом убеждать, старшая сестра. Уважаемый лорд Ла-Хайн неотрывно следит за нашим монастырем. Я уверена, он захочет знать в деталях, как ты планируешь найти псайкера.

— Не понимаю.

— Поймешь. Благословение раной начинается сегодня с восьмью ударами колокола, и обычаи требуют присутствия нашего ордена на торжестве в Лунном соборе. — Галатея сделала пренебрежительный жест, завершив разговор. — Ты сопровождаешь меня. Надень рясу и все свои знаки почета, сестра. Оповести свое отделение.

Игравшие на улицах дети, слишком малые для понимания сущности ритуала покаяния взрослых, бегали около телег флагелляторов и закидывали камнями стонущих, грязных людей, находившихся там. Кающимся грешникам, доставленным на Неву на челноках-скотовозах с исправительных шахт и рабочих лагерей на лунах, обещали сократить срок договора или приговора, если они переживут большие игры празднества. Те, чья воля была сломлена или от кого уже не было пользы, содержались на лунах, где продолжали работать до смерти. Лишь мужчинам и женщинам, в которых еще горела искра внутренней силы, разрешалось пожертвовать собой на благо организации церкви в ежегодном праздновании.

В молельнях жрецы и клерки говорили одно и то же каждому, кто был полон раскаяния: быть человеком — означает родиться и жить лишь по воле Императора. Упорное внушение и набожность были лучшим лекарством, не оказывавшим действие лишь на совсем павших духом. Преступники и еретики, иноверцы и рабы — только они не имели права голоса в церкви и поэтому являлись лучшими жертвами для Благословения раной. Ходили слухи, что к тем жертвам добавляли невинных людей, которые чересчур громко заявляли о строгих правилах церкви или вялом, никудышном режиме планетарного губернатора, — проведение фестиваля всегда избавляло город от тех, кто мыслил подобным образом.

В других имперских мирах праздновали сбор урожая и жертвоприношения, проводились великие церковные песнопения, на некоторых — посты и пляски. Миллиарды людей на миллионах планет славили величие Повелителя Человечества официально одобренными способами. Здесь, в мире богословов и твердых догм, не было разделения между фанатичным покаянием и благочестивым поклонением.

В этом году Норок изобиловал сплетнями на улицах и площадях, в семинариях и схолах. Лорд-диакон пообещал ознаменовать начало фестиваля смертью колдуна — не зрелищными фейерверками или световыми эффектами, как в прежние годы, а смертью настоящего живого псайкера. Теперь, когда прибытие оного сорвалось, слухи ползли по городу, как крысы по стенам.

Знать и богатеи смотрели на простолюдинов и делали вид, будто им известно, какое столь же грандиозное зрелище подготовили лорд Ла-Хайн и губернатор Эммель, чтобы успокоить народ. Некоторые люди надевали свои ритуальные одеяния или выбирали костюмы, если им выпадало счастье получить кроваво-красный пригласительный билет. Торговцы иконами наполняли свои лавки товаром и практически сразу весь его продавали, затем выкладывали по новой, и все опять раскупалось, пока торговцы перебирали в руках имперские деньги и заверенные церковью четки для счета десятины.

В этом году появились новые хлопковые рубашки с вышитыми золоченой канителью аквилами. Силовики уже навели порядок в полотняном квартале — после того как там продали весь запас. В другой части города проводились религиозные парады, где маленькие девочки раскрашивали себя ярко-желтыми красками и надевали крылья, празднуя приход Селестины. В некоторых районах люди шумно закидывали камнями тех, чьи мелкие преступления остались без внимания стражей порядка. Настроение толпы необычным образом сочетало жизнерадостность и агрессивность; под внешним спокойствием скрывалась жажда грубого насилия. Это ясно читалось в глазах бегущих детей, на лицах их родителей и в рвении тысяч городских клерков.

Повозки, сцепляясь с кабелями, съезжались по ровным скатам к величайшей базилике Норока — высокой башне Лунного собора. Издали она напоминала длинный конус с симметричными впадинами по бокам. На самом деле эти пустоты располагались в точном соответствии со сложными траекториями многих неванских лун, и в течение ночи прихожане могли видеть крохотные огоньки на поверхности отдаленных черных сфер.

В нижней части церкви находилось овальное кольцо амфитеатра, с которого лорд Ла-Хайн иногда сам читал проповеди. Древняя сила огромных гололитических прожекторов, расположенных по краям кольца, превращала его в пылающий призрак высотой в десять ярусов, а декоративные медные трубы громкоговорителей разносили голос по всему городу. Пока на арене царила тишина, но скоро все должно было измениться. Очертания сложных декораций и крупных секций сцены сливались, создавая чужеродные тени при желтом свете осветителей аэростатов. Как только повозки выпустят своих актеров и орудия будут заряжены, а костюмы надеты — великое празднование этого дня начнется.

Впервые Верити взглянула на великую палату Лунного собора через наплечник силовой брони сестры Мирии. Высокий сводчатый потолок из белого камня простирался над головой. Камень необычно блестел из-за прожилок яркой слюды в материнской породе. Огни плясали и переливались в вышине, вызывая новое чувство, не похожее на то, которое испытываешь, находясь внутри монастыря. Госпитальерка никогда не видела так много золота в одном месте. Оно покрывало каждую поверхность, длинными линиями тянулось через весь мозаичный пол, завитками слов на высоком готике поднимаясь по колоннам и разветвляясь на тонкие нити, словно громадная паутина медового цвета.

Находившиеся здесь люди были покрыты золотом, как и интерьер собора. Мимо Верити прошла группа женщин с таким ярко выраженным отпечатком презрения на лицах, что казалось, будто они специально его в себе воспитывали. Их одежды походили на инквизиторские мантии; наиболее смелые носили наряды, как у живых святых. Они обмахивали себя тессенами — полукруглыми веерами из тонкого нефрита, которые можно было использовать в бою как режущее оружие.

И все же Верити сомневалась, что хоть одна из этих благоухающих благородных дам когда-нибудь воспользуется им по назначению. Группы искусно сделанных сервиторов порхали рядом с каждой из них: одни открывали вино, другие пробовали его для своих хозяев. Каждый илот, вероятно, был вооружен скромным, но смертоносным огневым оружием. Она наблюдала за тем, как механические рабы носятся туда-сюда, и за поведением женщин по отношению к ним: они никогда не смотрели в их сторону и не говорили с ними. Игнорировали их существование, но полностью зависели от них.

Одна из женщин что-то прошептала, прикрывшись своим веером, и толпа обступивших ее друзей захихикала. Верити, самая маленькая и простая из всех присутствующих на километры вокруг, знала, что насмешка относилась к ней.

Боевая сестра Кассандра, идущая рядом, уловила искру злорадного веселья и демонстративно фыркнула, прежде чем перевести свой солдатский взор на сервиторов.

— Распространенная боевая конструкция, — отметила она, ни к кому конкретно не обращаясь, — но мне кажется, любой нападающий убежит сам, прежде чем рабам прикажут использовать оружие.

— В смысле? — спросила сестра Порция.

— Даже космический десантник счел бы эти ароматы раздражающими, — ответила она тихо, но не настолько, чтобы ее не услышали. — Сдается мне, тут поработал самолет-авиаопылитель.

Верити не удержалась, оглянулась на аристократок и увидела, как розовый румянец окрашивает их лица.

Сестры прошли дальше, переменный шепот празднества повышался и затихал по мере того, как торговцы и богословы произносили свои короткие речи, добавляя их к общему потоку обсуждений. Госпитальерка держалась рядом с Мирией и ее воинами, в то время как сама Мирия следовала за канониссой Галатеей и ее адъютантом, сестрой Рейко. Верити видела десятки священников различных чинов в багровых и белых одеждах. Их было слишком много, чтобы сосчитать всех, но лишь некоторые были облачены в золотые и черные наряды, и люди в красном собирались вокруг них, словно щенки перед предводителем стаи. Верити кланялась всякий раз, как кто-то из них шествовал вдоль контингента Сороритас, но она догадывалась, что ее присутствия тут никто и не замечает. Когда они проходили под большой светящейся сферой, что висела на подвесках, закрепленных в алтаре, Верити позволила себе рассмотреть людей, стоявших по краям сборища. Тут было несколько сестер из других орденов, представители орденов фамулус и диалогус. Она обменялась с теми женщинами взглядами и лаконичными кивками, что несли в себе десяток едва различимых знаков.

Сочетание богатых и светских людей было очень разнообразным. Избранная знать Невы из класса магнатов щеголяла в дорогих мантиях, но что-то в этом высокомерии смущало Верити. В конце концов, здесь место поклонения Императору, а не танцевальный зал для купцов-пижонов. Люди, в основном мужчины, с гордостью демонстрировали эмблемы своих знатных домов на медальонах, плащах и туниках. Госпитальерка задумалась: в последнее время она видела много подобных знаков, они были выжжены синевато-багровым клеймом на телах работающих по договору рабов или вычерчены на множестве изрыгающих дым предприятий, подобно тому как безобразничающий подросток мог вывести на стене свое имя.

Их шествие неожиданно остановилось, отчего вовремя прервавшая свои размышления Верити едва не врезалась в спину сестры Изабель. Она быстро пришла в себя, прищурив глаза для фокусирования зрения.

Верити понадобилось мгновение, чтобы узнать человека, перед которым остановилась четко отсалютовавшая Галатея. Она уже видела это аристократическое лицо на афишах снаружи порта, а ранее — на некоторых лунах и плакатах, изрисованных грубыми граффити.

— Губернатор Эммель, все в порядке? — спросила канонисса.

Тот наигранно изобразил печаль:

— Насколько это возможно, моя дорогая госпожа. Ведь, как мне сказали, главная звезда фестиваля не появится.

По голосу Эммеля Верити поняла, что он больше беспокоится за шикарное проведение фестиваля, чем за то, что Торрис Ваун свободно разгуливает среди его людей.

— Сороритас проследят за тем, чтобы ваше бедствие было недолгим, — вежливо ответила Галатея. — Все под контролем.

Похоже, ответ удовлетворил правителя планеты, пристальный взгляд которого уже блуждал по благоухающим женщинам, собравшимся возле винного фонтана.

— Хорошо. Я знаю, что могу довериться дочерям Императора…

В ее поле зрения шагнула группа других аристократов, от которых пахло выпивкой и сладким табачным дымом.

— При всем уважении, это может быть не очень хорошая идея, — произнес новоприбывший незнакомец.

Столь же знатный, как и Эммель, рядом с губернатором он выглядел как охотничий пес. Худой, тощий и вдобавок голодный. Верити заметила пожелтение по краям его век, какое бывает у курильщиков киксы. Слабонаркотическое и стимулирующее растение, добываемое в мирах сегментума Ультима, было слишком дорогим для простых людей.

Губернатор Эммель приветствовал его сдержанным кивком.

— Мой уважаемый барон Шерринг, ваши советы всегда приветствуются. Вы хотите что-нибудь представить моему вниманию?

Шерринг взглянул на Галатею и сестер, затем опять на Эммеля.

— Я ни в коем случае не хочу ставить под сомнение преданность этих прекрасных женщин, но всех собравшихся интересует один и тот же вопрос, губернатор. Мои коллеги бароны удивлены, почему их личная гвардия не может начать охоту на Вауна?

Мирия заговорила — впервые после того, как они вошли в зал собраний. Сначала ее настрой показался дружелюбным.

— Прошу прощения, но вы упускаете одну важную деталь.

— Неужели? — вздохнул Эммель, беря бокал у пролетавшего мимо херувима. — Скажите нам.

— Торрис Ваун находился на свободе на этой планете два полных солнечных года, перед тем как покинуть этот мир и продолжить свою преступную карьеру. Тогда солдаты ваших благородных домов с треском провалили захват колдуна. — Ее холодный взор упал на Шерринга. — Но простите меня, не мне рассуждать о радикальных и разительных переменах в боевой доктрине, которую вы должны были привить своей гвардии с тех пор.

Шерринг скрыл раздражение, затянувшись табачной сигаретой, а Эммель задумчиво скривил губы.

— Что-то я не припомню никаких перемен, — проговорил он. — Возможно, они были, но меня не поставили в известность?

Барон поклонился, собираясь уходить.

— Как я уже сказал, это был всего лишь совет — не более. Разумеется, у Сестры Битвы все под контролем.

Простившись, Шерринг вернулся назад в толпу с фальшивой улыбкой на лице.

Эммель почувствовал на себе взгляд Верити и непринужденно ей подмигнул.

— Старый добрый Хольт. Смелый, хоть и немного честолюбивый. — Он посмотрел на Мирию. — Сестра, ваша решительность впечатляет. Это хорошая черта для воина. — Губернатор нагнулся к ней чуть ближе, и в этот миг маска приветливого дружелюбия на лице пропала. — Но я буду разочарован, если это единственная стрела в вашем колчане. — Улыбка вернулась на лицо, и он, осушив бокал до дна, удалился.

На его месте появился офицер гвардии планетарного гарнизона с аккуратной бородой и изборожденным морщинами лицом. Мужчина носил местную униформу черно-зеленого цвета с разнообразными сверкающими орденами. На поясе у него висел церемониальный лазган из стекла и скимитар.

— Лорд-диакон просит вас подняться к нему на ярус, — невыразительным голосом проговорил он.

— Буду рада, полковник Браун, — начала Галатея, но офицер медленно покачал головой.

— Лорд Ла-Хайн желает видеть сестру Мирию, — Браун взглянул на Верити, — а также госпитальера.

Канониссу охватило раздражение.

— Конечно, — кивнула она вслед уходившему полковнику.

Верити почувствовала, как горло пересохло, когда пошла вслед за Мирией. Ей понадобился короткий миг, чтобы вновь обрести голос.

— Что мне ему сказать?

Мирия сохраняла строгое выражение лица. Ее неприязнь к этим людям ощущалась сильнее, чем распространяемый вокруг запах духов.

— Все, что он пожелает услышать.

Ярус Величайшего благочестия широким выступом простирался от башни собора в самом ее центре, возвышаясь над кишащей массой внизу. Пока работающие генераторы поддерживали благородную музыку внутри часовни, здесь, на серповидном балконе, ночь тихо плавала на волнах приветственных восклицаний и церковных гимнов. Повсюду стояли ряды осветителей, но ни один из них в данный момент не работал. Свет исходил снизу, от прожекторов и несчетного количества электросвечей в руках зрителей амфитеатра. Браун провел их сквозь шеренги занятых работой сервиторов, возящихся с гололитическими линзами и сетями кабелей вокса. На краю возвышающегося балкона восседал великий лорд-диакон Невы, Виктор Ла-Хайн, очевидно, не тронутый потрясающим видом.

Чтобы быть услышанным, ему пришлось немного повысить голос.

— Пока они не видят нас здесь, — начал лорд-пастырь. — Мы в темноте. Каждый, кто посмотрит наверх, упускает слова, и это непростительно.

Мирия глянула вниз, где изображения на громадных стендах, состоящих из множества небольших разрисованных панелей, со щелканьем менялись и складывались в слова на высоком готике. Таким образом, лишь подняв головы, огромная толпа могла лицезреть лирические гимны.

— Конечно, лорд, слова должны быть у них в сердце?

Ла-Хайн бросил веселый взгляд на декана, стоявшего рядом.

— Говоришь, как истинная Сороритас, а, Веник?

Человек кивнул и махнул рукой Брауну. Полковник молча поклонился и в сопровождении десятка солдат отошел к двери часовни. Мирия поняла: диакон не желает, чтобы солдаты их слышали.

— Те, кто не могут прочесть, заучивают наизусть, — сказал Ла-Хайн. — В этом случае слово Бога-Императора не теряется. Оно остается неизменным, невредимым и вечным.

— Аве Император, — ритуальная кода сама собой соскользнула с ее губ.

— Действительно, — сказал лорд-пастырь и снова улыбнулся. — Сестры Мирия и Верити, я надеюсь, вы не будете обо мне плохого мнения из-за моего поведения в монастыре. Поймите, когда Император наполняет старика рвением, иногда он позволяет себе лишнего. Ведь я как никто другой желаю разобраться с преступником Вауном.

— Свет Его касается каждого из нас по-своему, — тихо проговорила Верити, не поднимая глаз.

— Ты ведь разделяешь мое рвение касательно этой миссии? — Интонация была невыразительной и спокойной, но, словно луч лазера, направлена на старшую сестру.

— Разве может быть иначе? — ответила она. — Этот человек забрал жизнь одной из самых моих преданных подруг, почтенной сестры, посвятившей свое существование церкви. За одну эту жертву он должен умереть десятью смертями. — Мирии пришлось приложить усилия, чтобы сохранить голос ровным. — А то, что он осквернил разум сестры Ионы, очерняет его еще больше. Если бы я могла, сама бы преподнесла ей это ничтожество, дабы она лично снесла ему голову с плеч одним ударом.

Декан Веник приподнял бровь, но выражение лица Ла-Хайна осталось невозмутимым.

— Приятно слышать от тебя такие слова. Сегодня я молился за душу сестры Ионы. Надеюсь, в милосердии Кондицио Репентия она найдет успокоение, которое ищет.

Мирия гневно стиснула челюсти: Иона никогда не принимала ужасное изгнание покаяния и сделала так отнюдь не по требованию Ла-Хайна. Сей простой факт, кажется, прошел незамеченным для лорда-пастыря.

— Уважаемые сестры, я хочу, чтобы вы держали декана в курсе вашего следствия. Уверен, вы понимаете, что губернатор Эммель и планетарный конгресс имеют вопросы касательно вашего продолжительного участия, но я гарантирую, что вы сможете действовать без осуждения.

— Его светлость проинструктировал меня касательно моей помощи в охоте на преступника, — дополнил Веник. — Вы можете обращаться прямо ко мне по любым вопросам, выходящим за рамки ваших полномочий.

— Вы очень великодушны, — добавила Верити.

— Скажите, — лорд-пастырь продолжал доверительным тоном. — Насколько мне известно, вы провели допрос в тюрьме. Что-нибудь выяснили?

— У меня нет никаких заключений на данном этапе, лорд, — быстро заговорила Мирия, опережая слова Верити. — Но, боюсь, грамотные действия, которые привели к побегу Вауна, не были простой импровизацией. Похоже, все спланировали.

— Правда? Мы должны тщательно это расследовать. — Толпа внизу закричала в благоговении, и это на миг отвлекло внимание Ла-Хайна. Какое-то время он просто изучал Мирию. — Ваун не такая легкая добыча, сестра. Он неуловим и смертоносен, что делает его выдающимся в своем роде.

— Он бандит, — возмутилась она, почувствовав растущее внутри раздражение.

Пастырь, казалось, не заметил этого.

— Только внешне. Я встречался с ним лицом к лицу, моя дорогая, — он может быть великолепен, когда захочет.

— Если вы были достаточно близко, чтобы взглянуть ему в глаза, почему он до сих пор жив? — Веник резко вдохнул и предупреждающе взглянул на нее, но Мирия проигнорировала сигнал. — Я задаюсь вопросом: почему существо вроде него еще юнцом не забрали на Черные Корабли?

— Торрис Ваун коварен, — пояснил Ла-Хайн. — В его сердце нет места состраданию и любви. Оно обжигает холодом, сестра.

Пока он говорил, Верити следила за выражением его лица.

— Вы словно восхищаетесь им, лорд.

Пастырь слегка фыркнул.

— Не более чем можно восхититься болт-пистолетом или губительной силой болезни. Поверьте, на Неве нет никого, кто получит большее удовольствие, чем я, когда Ваун встретит уготованный ему конец.

Декан жестом отпустил их, но Мирия осталась стоять на месте.

— Если это не затруднит диакона, я хотела бы услышать ответ на мой вопрос.

Ла-Хайн встал и стряхнул пылинки с кроваво-золотой ткани своей мантии.

— Иногда одной смерти недостаточно, чтобы выполнить волю Императора. — Теперь он выражался кратко, подбирая резкие и точные слова. — Что касается внутренних работ Телепатика, это нечто, во что я предпочитаю не вмешиваться. — Лорд-пастырь одарил женщин долгим расчетливым взглядом. — Позвольте и я вас кое о чем спрошу. Вы боитесь колдунов?

— Псайкеры — врата, через которые может проникнуть Хаос. Только клятвы и отречения дарят проклятым колдунам надежду, чтобы жить и служить Терре, — повторила Верити слова из литургии возмездия.

— Хорошо сказано, но теперь вы не ответили на мой вопрос. — Он пристально посмотрел на Мирию. — Скажи мне, сестра, боишься ли ты колдунов?

Та ответила без раздумий:

— Несомненно, боюсь. Верити правильно говорит — колдуны могут уничтожить человечество, если их не контролировать. Они — великие враги, как мутанты и еретики, чужаки и демоны. Наш страх делает их сильнее. Это повод, который призывает нас уничтожать этих монстров. Если я не боюсь подобных вещей, мне незачем сражаться.

— Именно так, — кивнул Ла-Хайн. — Если у меня и были какие-то сомнения по поводу того, что вы поймаете гада, то они исчезли. — Он поклонился им. — Сейчас прошу меня простить, но колокол скоро зазвонит, и я должен прочесть проповедь. — Лорд-пастырь обвел руками собравшуюся внизу толпу.

Когда Веник уводил их, Мирия остановилась и обернулась к Ла-Хайну.

— Прошу прощения, диакон. Есть еще один вопрос, который я хотела задать вам.

— Только быстро.

Она снова поклонилась.

— Пока мы были сосредоточены на побеге Вауна, от меня ускользнул один фактор. Преступник мог уйти, куда пожелал, направиться на любой из сотен миров, кроме этого. Почему, во имя Императора, он захотел вернуться на эту планету, где его лицо и злодеяния хорошо известны? Что такое есть на Неве, ради чего он мог рискнуть всем? — Мирия знала, что Верити внимательно слушает ее и следит за Ла-Хайном.

Лицо того стало очень хмурым.

— Кто может понять мысли сумасшедшего, сестра? Честно сказать, у меня нет ответа на ваш вопрос.

Мирия поклонилась снова, после чего позволила Венику проводить себя к полковнику Брауну, который в свою очередь отвел их вниз на несколько уровней к смотровым галереям. Верити молчала, но выражение ее бледного лица выдавало беспокойные мысли.

— Что скажешь? — спросила Мирия.

Верити потребовалось время, чтобы ответить.

— Мне… показалось, — госпитальерка с трудом выдавливала слова. — На мгновение я подумала… расширенные глаза, взгляд…

Мирия наклонилась ближе — так, чтобы лишь они могли слышать друг друга.

— Скажи это.

— Нет, — Верити покачала головой. — Мне показалось.

— Скажи это, — повторила боевая сестра. — Скажи мне, чтобы я знала, что не одинока в своем мнении.

Верити взглянула ей в глаза.

— Когда ты спросила о мотивах Вауна… он солгал нам.

— Именно так, — сказала Мирия. — Но почему?

Когда свет ламп упал на него, Ла-Хайн почувствовал себя вознесшимся к звездам, свободным от заточения в человеческую плоть, будто становился чем-то более великим и эфемерным — вроде сверхновой звезды, источавшей свет Бога-Императора. Это всегда восхищало.

На Неве была старая поговорка, гласившая, что все рожденные на ней люди имеют свое предназначение. Действительно, каждый мальчик должен был отучиться в семинарии, чтобы потом, если его сочтут способным, вступить в касту клерков планеты. Это было так просто, что вскоре Виктор Ла-Хайн очутился в сфере Церкви Терры и темных монастырях. Окруженный мрачноликими адептами и жрецами, стоя в тусклом свете часовни, он понял, что нашел свое первое призвание. Бесхитростные воспоминания о тех днях вызвали улыбку на его лице. То были менее трудные времена, когда слово и дело гонения были тем, на чем сосредоточился его разум; когда все, в чем он нуждался, были цепной меч в могучей правой руке и Книга обреченных в левой.

Шум ревущей толпы коснулся его ушей, и он приветствовал людей, сложив руки в старейшем знамении аквилы — божественного двуглавого орла. Слепой и зрячий, смотрящий в будущее и прошлое; его распахнутые крылья защищали человечество.

В подобные моменты рефлексии он задавался вопросом: что бы он сказал, если бы мог попасть в прошлое и встретить молодого себя в те далекие дни? Что бы он сказал самому себе? Смог бы поделиться секретами, которые позже ему открылись? Но разве он мог так поступить, когда это привело бы к тому, что неопытный юнец не сможет лично познать страшных и переворачивающих представление о мире откровений, которые ему самому преподнесли последующие годы?

Как он мог, став тем, кем является сейчас, отрицать, что неоперенный птенец проявит себя так, а не иначе, переполнившись пламенным откровением, что принесли ему эти годы?

Ла-Хайн смотрел на свое растущее до гигантских размеров гололитическое изображение и упивался благоговением собравшихся людей. Если сперва призвание привело его в огромный новый мир службы Императору, потом оно же перенесло его к самому подножью Золотого Трона. Никто из людей внизу не мог испытать его чувств, но все ощущали это в словах, которые он говорил, и во взоре, обращенном на них. В своих сердцах они знали, каким он был решительным и непоколебимым в праведности.

Последние кусочки головоломки вставали на свое место. Лорд Виктор Ла-Хайн был рукой Бога-Императора, и Его воля должна быть исполнена. Ничто не должно помешать этому.

Глава пятая

Имперская церковь была двигателем, топливом которому служили молитвы, а механизмом и смазкой — кровь праведников. Возведенные во славу Бога-Императора храмы и шпили отбрасывали длинные тени среди сотен тысяч звезд. Каждый мир Империума — колыбель уникальной культуры, определяющей способ почитания Императора людьми. Для первобытных аборигенов Мирала Император был диким зверем, бродящим в темной глуши лесов. Мир-кузница Телемах восхваляла Его как Кузнеца, Творца всего сущего, а люди Лимнус Эпсилона верили, что Он жил в солнце, согревая их своим дыханием.

В дни Великого крестового похода церковь усвоила, что навязывание своей веры другим мирам за счет искоренения их собственной и начало с чистого листа — долгий и трудный процесс. Экклезиархия, вместо того чтобы вносить изменения в принудительном порядке, обернула родные религии миров к Святой Терре, показав им всю истину мироздания: что все боги на самом деле — Бог-Император человечества в том или ином облике.

На таком мире, как Нева, где вероучение и богослужение пронизывали каждый аспект жизни, одна строка священного трактата или мельчайшая деталь молитвенного обряда могли послужить поводом для очередной войны. Бароны и городские лорды скрещивали мечи, стоило лишь их истолкованиям веры разойтись в интерпретации. На этой планете, где каждый мужчина, женщина и ребенок молились Терре за свою бессмертную душу, бушевали трения и опасные раздоры, касающиеся значения и содержания церковного слова.

Чтобы положить конец разногласиям, Неве требовалось чудо, и, по милости Бога-Императора, она его получила. Люди назвали это Благословением раной.

Лорд Ла-Хайн не говорил и не делал никаких жестов, ожидая, пока толпа смолкнет. Сложив руки за спину, он спокойно глядел на людей и ждал. Высокая гололитическая призрачная проекция сверкала под ним, паря над размещенными внизу на арене амфитеатра декорациями. Лорд с бесстрастным выражением лица изучал людей холодным пристальным взглядом. Ла-Хайн давно научился обращаться к толпе так, чтобы каждый человек в ней думал, что он говорит именно с ним.

Когда толпа замолкла, он слегка поклонился.

— Сыновья и дочери Невы! Благословенны будьте. — Лорд-пастырь чувствовал, как на него смотрят тысячи глаз, ощущал, как в напряжении затаились тысячи дыханий. — Путь к лучшему будущему выстраивается перед нами, к будущему яркому и вечному, но наш совместный путь не должен проходить через тяготы междоусобной борьбы.

Он склонил голову.

— Каждый год мы собираемся тут, просим благословения и получаем его. Почему? Потому что мы — человечество, дети Бога-Императора, величайшего из всех людей, когда-либо живших на этом свете. Благодаря его служителям мы знаем о Нем и словах Его. Мы понимаем, чего Он ждет от нас. Наш долг — быть сильными, никогда не сдаваться, уничтожать ксеносов, мутантов и еретиков. — Пастырь снова поднял глаза. — Вы знаете, что плата за все это — не золото, не уран и не алмазы. Вера неисчерпаема. И платим мы за это кровью.

Кода боевой флот святой Селестины показался на орбите Невы, пройдя через изолирующий систему варп-шторм, церкви на планете были близки к саморазрушению. В одних городах духовенство полностью утрачено, в других молельни, переполненные верующими, разрушались под собственным весом. Согласно некоторым записям того времени живая святая приземлилась на планету у скалы Диск, находившейся в нескольких километрах от Норока. Записи бортового журнала корабля воительницы никогда полностью не подтверждали этот инцидент, отчего историки в других мирах сомневались относительно слов неванских жрецов. Правда это или нет, но прохождение святой под солнцем Невы навсегда изменило планету. Монахи, жившие в монастыре на Диске, поныне охраняли это место. Окруженный электробарьерами, там находился маленький отпечаток в плоском камне; говорили, что это место, где золотой сапог Селестины впервые коснулся поверхности Невы. Наиболее богатым и уважаемым людям из благородных каст планеты позволялось встать на колени и поцеловать отметину. Люди знатного происхождения наносили себе ритуальные порезы и проливали на след несколько капель крови.

Святая Селестина, иеромученица Палатинского крестового похода, в количестве часовен Невы, возведенных в ее честь, уступала только самому Императору. Ее лик украсили монеты, иконы, произведения религиозной живописи, и на каждом был изображен сидящий у ее ног человек, известный как Ивар Раненый.

Пастырь развел руки в стороны перед толпой.

— Я преклоняюсь пред вашим великолепным примером, который вы, мои люди, демонстрируете. Я преклоняюсь пред рабочими и ремесленниками, которые трудятся не ради славы и почитают нашего благородного губернатора Эммеля. Пред солдатами и воинами, в которых холодным огнем горит непоколебимая решимость и которые никогда не дрогнут перед угрозой ереси и несогласия. Пред пасторами и клерками, которые заботятся о душах других людей, ограждая их от становления на путь предательства и вероломства. Ваше служение и есть для вас наивысшая награда. — С этими словами он снова сотворил знамение аквилы. — Я навеки преклоняюсь перед вами.

После долгой паузы он продолжил, но теперь уже говорил не теплым, а скорее холодным и грубым голосом:

— Самая большая гордость людей Невы — порядок, но все же среди нас есть еще те, кто жаждет хаоса и беспорядка. И как хирург может вырезать смертельную раковую опухоль, так должны поступить и мы. Мы представляем тех, кто следует правилам и закону, но преступники хотят лишь разногласий и анархии. Быть праведным — значит быть сильным и никогда не уступать преступникам. Помните: сильные доживают до завтра, слабые умирают сегодня. Мы должны защитить наших детей и наш народ от опасности мятежа. Во имя Ивара, они должны познать цену. Они должны познать ее!

Историю Ивара знал каждый неванец, ее рассказывали еще в яслях, а затем пересказывали снова и снова на протяжении всей жизни. Существовали увесистые книги о его жизни, содержащие красивые иллюстрации и минимум текста — для слабоумных и совсем юных — либо, наоборот, сплошной текст, специально для любителей поразмыслить. Каждый год по общественной вокс-сети церковь транслировала драматическую постановку о его жизни. Его имя воспевали в песнях, его знатный профиль украшал настенные фрески на всей планете.

Будучи обычным солдатом городской стражи Норока, Ивар первым узрел приход Селестины в те беспокойные дни, и, когда тень ее звездного корабля усмирила убийственные войны и разогнала варп-шторм, он был настолько поражен случившимся, что собрал свою армию воинов и последовал вместе со святой на Войну веры. Сказал, что это плата за спасение Селестиной его родного мира. В последующие месяцы Ивар и его люди зарекомендовали себя храбрыми солдатами на Сороритас. Бойцы Ивара боролись с рвением истинных фанатиков, но их количество уменьшалось, пока в живых не остался один Ивар.

Наконец, на полях битв скопления Кадьяк, где войска Селестины сражались с эльдарским советом, живая святая вступила в схватку с военачальником ксеносов. Ивар, стараясь доказать свою преданность, попытался задушить предводителя голыми руками, но не вышло, и ксеносущество схватило его самого, использовав как живой щит. Сражавшийся с Селестиной чужак был уверен, что та ни за что не сможет хладнокровно убить представителя своей расы, но Ивар воззвал к святой, чтобы та пожертвовала им ради уничтожения командующего эльдар. Селестина погрузила пламенное острие ее Пылающего клинка в грудь Ивара, провернув оружие и разорвав сердце чужака позади него. Когда она вытащили меч, Ивар каким-то чудом был еще жив.

— Рвение. Чистота. Долг. Эти столпы церкви, вечные и нерушимые, составляют основные принципы, которых все мы придерживаемся. Мы смотрим в будущее, которого можем достичь только мы. На слабых или робких людей история не возлагает больших надежд в борьбе за свободу. Ивар доказал это нам. — Ла-Хайн незаметно перешел на ровную заботливую интонацию, с которой начал. — Каждый из вас разделяет наивеличайшую славу из всех, вы — истинные добродетели. Мы есть те, кто безжалостны ко всем, кто против наших мировоззрений, и мы побеждаем, неустрашимые перед лицом бедствий. Мне жаль всех, кому не довелось родиться под нашими небесами, ибо они никогда не познают прикосновение праведности, как его познали мы.

Толпа одобрительно взревела, и Ла-Хайн нежно улыбнулся.

— Путь, который мы выбрали, нелегкий. Без борьбы ничего нет, а истинное целомудрие проходит через кровопролитие. Но мы не устанем, не дрогнем и не проиграем. Кровью наших потомков должны заплатить эту цену. Лишь кровь движет механизм истории, и мы будем непоколебимы, принесем любую жертву и преодолеем все трудности, чтобы отстоять нашу благочестивую судьбу. Вы знаете, что такое искупление. Император вознаграждает детей Своих, демонстрирующих храбрость и преданность, так же как отвергает не имеющих эти качества!

Амфитеатр взорвался громом рукоплесканий, звон колоколов сошел со стен и волной пронесся по городу. В Нороке и на всей планете проповедь возлюбленного лорда-пастыря достигла ушей каждого.

Рана в груди Ивара, нанесенная мечом, так и не зажила. В знак уважения к его великому бесстрашию святая Селестина освободила его от долга перед ней и отправила на Неву, чтобы он служил Богу-Императору среди своего народа. С того самого дня и до конца жизни святая рана не затянулась. Несмотря на ежедневные муки, она была как символ чести. Говорили, будто те, на кого попадала кровь, упавшая с раны Ивара, получали благословение, а повязки, которыми он ее обматывал, приравняли к священным реликвиям. Ивар поднялся до ранга лорда-диакона и начал строительство великого Лунного собора. Его наследие, основанное на добровольном самопожертвовании, раскаянии, кровопролитии и страданиях, стало фундаментом для возникновения каждой секты имперской церкви на Неве. По его указу Благословение раной заняло место важнейшего религиозного празднества в календаре планеты.

Мирия и Верити стояли на выступе рифленого балкона галереи, наблюдая активность по краям арены. Гололитическое изображение Ла-Хайна поклонилось и полностью исчезло. Зрители громко закричали. Они видели, как на арену под ними толпой начали выходить из потайных ворот разодетые в яркие одежды люди, формирующие неровные построения или пускающиеся в своеобразные бессмысленные пляски. Под зрительскими галереями находились платформы и помосты, сделанные из тонкой стали и выкрашенные в нейтральные цвета, чтобы не сильно выделяться при свете ламп. Селестинка и госпитальер видели, как люди в серых рабочих комбинезонах усердно трудятся над тросами и блоками, двигая и формируя деревянные декорации под нарастающий гул скандирования.

Верити сузила глаза, рассматривая фигуры в амфитеатре.

— Эти… Они всего лишь дети.

Мирия проследила за ее взглядом, направленным на толпу подростков, и нахмурилась. Они были одеты в грубое облачение, похожее на то, что носили Сороритас, но сделанное из простой ткани и картона, а не из керамита и флекс-стали. Одна девушка-подросток споткнулась, придержав рукой соломенный парик белых волос, похожий на традиционную стрижку боевых сестер.

— Я… Я видела молодежь на улицах, когда пробиралась в монастырь. Это своеобразная игра?

Мирия кивнула.

— Игры Покаяния. Воспроизведение великих событий из Войны веры святой Селестины. Раньше мне не доводилось их видеть…

— Посмотри туда, — указала Верити. — Видишь игроков в той части арены? Кого они изображают?

— Эльдар. — Мирия узнала простые плащи с капюшонами и перья, украшавшие фальшивую броню актеров. — Они разыгрывают сражение за Кадьяк Прим или что-то вроде того. — У нее не получалось скрыть гримасу отвращения на своем лице. Все это исполнение было карикатурным, смешным зрелищем, которое, возможно, представлялось бы комичным, если бы она не сочла его оскорбительным. Мирия сталкивалась с ксеносами в сражениях, а эльдары являли собой ужасающих смертоносных убийц с впечатляющей грацией и невероятной скоростью. Глупые подражания в амфитеатре выглядели нелепой шуткой, преувеличенной и упрощенной пародией на реальные вещи.

Как ни странно, толпа не разделяла ее неодобрения. Местные жители пели и громко кричали, крутя над головами праздничными знаменами или запуская небольшие яркие салюты. Под громкие приветствия зрителей две команды, успевшие выстроиться в шеренги, в имитационном сражении ринулись одна на другую, крича несвязные боевые кличи.

— Это насмешка, — рыкнула Мирия.

— Это… возмутительно, — признала Верити, — но не для неванцев. Это их способ восхваления живой святой.

Боевая сестра не успела возразить из-за грохота орудийного огня, раздавшегося над амфитеатром. Закованные в латные перчатки руки Мирии автоматически напряглись при звуке стрельбы сотен баллистических стабберов, идущей неровной и непрерывной последовательностью. Все участники изображаемой перестрелки палили друг в друга. Она ждала, что те будут сбивать друг друга с ног капсулами с краской и порошком, но вместо этого отчетливо слышался стрекот пуль.

— Они используют настоящее оружие… — Старшая сестра видела, как одна из подростков, одетая подобно Сороритас, неумело выпустила очередь в парня на приземистых ходулях, и тяжелые пули прошли сквозь дерево и ткань, имитирующие эльдарскую броню. Кровь уже залила песок арены, на которой число людей с обеих сторон уменьшилось.

— Святая Терра! — с трудом вдохнула Верити, в ужасе поднеся руку к губам.

Стоявший рядом торговец захлопал и загоготал:

— Какое великолепное усердие в этом году. Это Благословение запомнится на века как одно из лучших.

Мирия округлила глаза:

— Они же убивают друг друга!

Счастливое выражение лица человека сошло на нет под тяжелым взглядом Мирии.

— Разумеется, убивают. Так и положено. — Он выдавил улыбку. — Ах, конечно. Простите. Вы обе, должно быть, не с этой планеты? Новенькие на Неве и не знакомы с праздником?

— Какое благословение требуется, чтобы здешних людей принуждали убивать друг друга? — возмутилась Мирия.

— П-принуждали? — переспросил торговец. — Никого не принуждают, почтенная сестра. — Он пошарил в своей рясе и выудил из потайного кармана длинные сложенные листы бумаг. — Все участвующие в представлении делают это по собственной воле… Ну, за исключением безнадежных людей из исправительных заведений и нескольких преступников. — Одна из бумаг была темно-красного цвета; он отделил ее от кипы, показав Мирии. — Каждый гражданин, получивший подобный ярлык в духовной лотерее, знает, что обязан принять участие в великом спектакле. Все мы более чем готовы принять участие в покаянии!

Мирия выхватила у него красную бумагу.

— Тогда скажите мне, сэр, почему вы здесь, а не внизу? — она указала большим пальцем на схватку под ними.

Лицо торговца залилось краской смущения.

— Я… Я был счастлив преподнести церкви солидное денежное пожертвование от себя.

— Так вы купили себе выход из положения монетой? Как повезло, что у вас в казне достаточно денег, — презрительно усмехнулась она. — Если бы другие были так же удачливы.

— А теперь послушайте, — возразил дворянин, пытаясь поддержать свой статус старшинства. — Те, кто выдерживает Благословение, восхваляются и вознаграждаются. Наши лучшие хирургеоны занимаются ими после боя, а тех, чья стойкость оказывается меньшей, хоронят с честью!

Едва способная сдержать свой гнев, Мирия отвернулась, и ее рука бессознательно опустилась на кобуру плазменного пистолета. Звуки яростного сражения заставили ее напрячься, пробудив старые боевые инстинкты.

— Селестина! Селестина! — закричал кто-то из свиты торговца, и имя тотчас было услышано и повторено толпой.

Крылатая, сверкающая золотом фигура появилась из потайного люка в стене собора и пролетела над амфитеатром, пикируя подобно хищной птице.

Верити смотрела на девушку, одетую как живая святая и парящую над залитыми кровью песками, шкивы массивного устройства за ее спиной охватывали прозрачные кабели, идущие к механизму на подвесных платформах. Рабочие в серых костюмах дергали за рычаги и тянули за веретена, управляя ею, как марионеткой, отчего ее крылья из бумажных перьев трепетали и хлопали на ветру. Тяжелый медный ореол покачивался над ее головой, светясь желтоватой биолюминесценцией. Кроме того, она несла увеличенную копию священного оружия Селестины — Пылающего клинка, закрепленного у нее на руке.

Устройство под ее талией выплюнуло струйки бумажных лент, на каждой их которых было напечатано благочестивое обращение и церковное засвидетельствование. Люди в толпе дрались, пытаясь поймать их в воздухе при порывах ночного ветра.

Псевдосвятая пролетела низко над землей и рубанула мечом по головам и туловищам десятка людей в эльдарских костюмах. Меч был фальшивкой и потому слишком тупым, чтобы рассечь плоть, — при ударе он либо оглушал, либо ломал кости и сбивал с ног.

Верити смотрела на это и чувствовала отвращение. Она не испытывала головокружения при виде пролитой крови — это было привычно, — но зловещий театр вызывал у нее схожие чувства. На лунах, где Верити работала в больницах приютов, она слышала истории о многих вещах, которые делают на Неве во имя Императора, — но подобные истории всегда изобиловали на дальних мирах, и сестра Верити никогда не верила слухам и измышлениям. Теперь она сильно жалела, что не придавала им значения. Пренебрежительные забавы с человеческими жизнями в этой игре потрясли Верити до глубины души, пробудив в сердце слова клятвы ордену Безмятежности и ее долга как сестры-госпитальерки. Той самой клятвы, которую она принесла, вступая в сестринство: Прежде всего — не вредить верным Императору. Разделять боль тех, кто почитает Его, причинять ее лишь тем, кто противится Свету Его.

— Это жестокая вселенная, — услышала она замечание торговца, обращенное к одному из его друзей. — Не случайно наша церковь и фестиваль отражают эту правду. В конце концов, если бы в этот день не проливалась кровь, как бы мы могли показать нашу преданность Императору?

Внезапная суматоха отвлекла ее. На располагавшейся чуть ниже платформе люди в сером переполошились. Старый изношенный металл громко треснул, и тросы высвободились, резанув одного из людей поперек груди и швырнув другого через поручни платформы вниз, навстречу смерти. Девушку, игравшую Селестину, внезапно резко дернуло на лету, и она повисла, как пойманная на крючок рыба. Прикрученный к ее руке меч безвольно болтался, и Верити в ужасе увидела, как прозрачные тросы обвились вокруг ее головы и шеи. Она не знала, беспокоит ли это находящихся на трибунах людей и поняли ли они вообще, что происходит. Верити лишь отчетливо видела лицо переодетой девушки, искаженное гримасой ужаса, — она корчилась от удушения.

Сестра Верити бессознательно среагировала и перепрыгнула через край балкона. Царапнув ботинками по камню, она соскользнула вниз по фасаду собора и приземлилась на платформе. Не медля, подбежала к повисшей девушке, прежде чем поняла, что Мирия ее зовет.

Торговец со свитой взорвались смехом, когда госпитальерка спрыгнула, и Мирии потребовалось много самообладания, чтобы не отправить одного из них следом за ней. Одарив их сердитым взглядом, она помчалась вниз к платформе, выкрикивая имя Верити, но та, кажется, не слышала ее, намереваясь помочь несчастной девушке, запутавшейся в тросах под платформой.

От ударившихся в панику рабочих, которых не убило разорванными канатами, было мало пользы, и она растолкала их в стороны. Платформа застонала и заскрипела под ее шагами, со старых шарниров посыпалась пыль. Сломанный шкив завизжал, подобно умирающему животному, и Мирия вскинула руку, ухватившись за поручни, — платформа стала крениться. Каркас был ветхим и изъеден ржавчиной.

— Верити! Тут опасно.

Госпитальерка успела подтащить девушку и теперь освобождала ее. Лицо той было мертвенно-бледным, когда Верити начала разматывать тросы, оставившие кровоподтеки на шее.

— Кажется, она еще жива…

В ответ платформа издала пронзительный стальной скрежет и резко наклонилась. Наряженная девушка неожиданно выпала из захвата Верити, и Мирия подалась вперед, схватив госпитальерку прежде, чем та отправилась вслед за спасаемой. Их руки встретились, боевая сестра сгребла Верити за рясу, как вдруг платформа разлетелась на части.

Ей было много столетий, и ее содержали в исправности настолько, насколько это было возможно. Однако мастера и техники не занимали лучшие места в кастах Невы или хотя бы в амфитеатре Лунного собора, а посему никогда не хватало рабочих рук, чтобы обслужить все церковное оборудование. Стальные обломки и тела полетели вниз, врезавшись в толпу ложных эльдаров прямо в центре арены.

Костяшки Галатеи побелели, когда она сжала каменную балюстраду.

— Именем Катерины, что она творит?

Стоящая рядом сестра Рейко посмотрела через маленький монокуляр.

— Несчастный случай, канонисса? Не думаю, что это умышленно…

— Какое интересное развитие событий, — слова приближающегося губернатора Эммеля прервали речь Рейко. Его свита шла за ними, а лорд-диакон следовал рядом. — Моя дорогая канонисса, если ваша боевая сестра хотела принять участие в играх, она могла попросить об этом.

— Губернатор, боюсь, произошло недоразумение, — быстро заговорила Галатея. — Полагаю, вам следует приостановить выступление?

Эммель нахмурился.

— Хм, это будет не очень благоразумно. Правила празднества вполне четкие. Сцена должна играться до конца без прерывания. Будет много недовольства, если я попытаюсь это сделать.

— Возможен даже бунт, — добавил декан Веник.

Губернатор поднес к своему уху ладонь:

— Послушайте, канонисса. Вы слышите? Люди восхищены. Они думают, что это сюрприз взамен колдуна, которого мы им обещали.

— Возможно, что никакое это не недоразумение, — добавил Ла-Хайн. — Пути Бога-Императора неисповедимы.

Эммель кивнул и зааплодировал:

— О, да-да. Вероятно, вы правы. — Его глаза засветились от подобной мысли. — Я поражен — настоящая Сестра Битвы на сцене! Что за игра теперь будет!

— При всем уважении, губернатор, сестра Мирия, возможно, ранена, и она там не одна. Сестра Верити — госпитальер, и от нее мало толку в бою, — непреклонно продолжала Галатея.

Ла-Хайн спокойно кивнул, приняв это замечание:

— Я уверен, Император придаст ей сил, дабы она смогла отстоять честь своего призвания.

Мирия вылезла из-под обломков деревянных декораций и содрогнулась от приступа боли: ее правая рука была вывихнута. Стиснув зубы, она перехватила свое правое запястье левой рукой и резко дернула. Послышался противный хруст, и мгновение острой боли прошило тело. Она игнорировала боль и, ощутив металлический привкус во рту, сплюнула кровью.

Затем обернулась на стон — туда, где лежала Верити. Госпитальерка была цела, но оглушена, и Мирия помогла ей подняться на ноги.

— Де… Девушка… — начала Верити, но замолчала, когда другая женщина указала перчаткой на обломки. Молодая девушка, одетая как Селестина, выпав из рук Верити, разбилась, и теперь ее бездыханное тело лежало среди обломков. Пустые глаза смотрели в ночное небо. Верити встала на колени и закрыла веки покойницы, прошептав строфу похоронного обряда над телом.

Рев зрителей хлынул со всех сторон — громкий и подобный реву океана, бьющемуся о берег во время сильного шторма. Некоторые игроки, имитирующие эльдаров в пародийном сражении, были напуганы внезапным грохотом упавшего металла и в замешательстве оглядывались по сторонам. У тех, что находились ближе, Мирия различила замаскированные под сюрикенные катапульты чужаков самые обычные скорострельные винтовки и дробовики.

Мирия хорошо знала взгляды, подобные тем, что сейчас были направлены на нее. Обычно так смотрели еретики-прислужники, солдаты-рабы и культисты, впавшие в абсолютную ярость своей демагогии.

— Держись рядом, — шикнула она Верити. — Они собираются стрелять по нам.

Госпитальерка покачала головой.

— Но почему?

Мирия проигнорировала ее вопрос и двинулась вперед, сходя с груды обломков и поднимая руку в предупредительном жесте.

— Мы не участницы ваших игр, — сказала она уверенным ровным тоном. — Держитесь подальше.

Люди были одеты в однообразные костюмы без знаков различия и признаков иерархии. Они неуверенно смотрели то на женщин, то друг на друга. Мирия поняла, что нужно делать: за развалинами платформы, в стенах арены, стояли ворота — там они будут в безопасности.

— Не беги, — прошептала она. — Если побежим, нас атакуют.

— Они всего лишь обычные люди, — настойчиво произнесла Верити.

Мирия взглянула на человека, изображающего ксеноса, и увидела его глаза в треугольных прорезях пернатого шлема.

— Это не имеет значения.

Она поняла его намерения раньше, чем он сам, и мгновенно сорвала обернутую вокруг кобуры пистолета ленту мирного обязательства. Десяток орудий нацелились на них; Мирия оттолкнула Верити с линии огня, ее пистолет покинул кобуру со скоростью пули и выплюнул заряд плазмы.

— Смерть людям! — возглас сорвался с губ ложных эльдаров, и наблюдавшая за действом толпа снова взревела.

Автоматизм, рожденный десятилетиями трудной и непоколебимой службы Императору, взял свое. Оружие Мирии рычало, оглушительный визг перегретых плазменных зарядов заглушал слабый грохот свинцовых пуль. Воцарилась суматоха, каждый спуск курка наносил тяжелые повреждения, ни один выстрел из энергетического оружия не был потрачен впустую — разодетые люди вскрикивали и умирали. Бумага и ткань ярко-оранжевого и зеленого цветов пачкались темной артериальной кровью. Шлемы из мягкой древесины дробились и разлетались.

Пули барабанили по броне боевой сестры, не оставляя на черном керамитовом покрове никаких повреждений, словно это был обычный град. Случайно срикошетившая пуля жгучей болью полоснула ее по щеке, но Мирия не обратила на это внимания и продолжила осыпать врагов одиночными выстрелами.

Когда все противники были повержены или, лежа в пыли, истекали кровью, Мирия закрыла глаза и насладилась покоем, но ненадолго — все пространство вокруг нее заполнилось оглушительным ревом льстивого восхищения народа.

Верити вцепилась в нее и развернула к себе. Госпитальерка была в ярости.

— Ты не должна была убивать их! — прокричала она, ее голос едва прорывался сквозь рев толпы. — Зачем ты это сделала?

Остальные игроки, приходя в себя, подтягивались к ним — немногие оставшиеся люди в изорванных окровавленных одеждах. Некоторые тащили с собой раненых товарищей, другие хромали и стонали от полученных кровоточащих ран. С гневным возгласом Мирия освободилась от хватки Верити и мотнула подбородком в сторону раскаивающихся:

— Помоги им.

Верити отошла от нее и принялась разрывать на повязки одежды людей. Мирия посмотрела на устилающих поле боя мертвецов, и ее сознание повторило вопрос Верити. Что за безумие — люди предпочли напасть на нее, чтобы умереть ради зверской игры? Ведь существовали и другие способы показать свою преданность Трону, не требующие расточительных жертв. Жизнь на Неве стоила так мало?

Вокс-динамики снова разразились песнопениями, начав строгое исполнение великих церковных гимнов Наказаний инока. Мирия запрокинула голову, ища в темном небе хоть какой-нибудь знак и объяснение происходящего. Ее мысли путались, а такое состояние было недопустимым для Сестры Битвы. По телу пробежали мурашки, и она поняла, что все, чего сейчас желает, — омыть себя очищающими маслами и помолиться в молельне монастыря. Что за проклятая судьба привела ее в этот сумасшедший дом?

Внезапно несколько ярких точек пересекли ночное небо над амфитеатром, на большой скорости двигаясь к Лунному собору. За миг до того, как Мирия различила в них неприятеля, ее отточенные боевые рефлексы забили тревогу.

— Авиация… — произнесла она, — в боевой готовности.

Будто ожидая того, чтобы она высказала свои мысли, самолеты внезапно разделились и парами направились в разные стороны. Одна из пар низко опустилась и вошла в нимб света парящих дирижаблей-осветителей. То были колеоптеры — судна с кольцевидным фюзеляжем и широкими вращающимися винтовыми лопастями, поддерживающими их в воздухе. Безошибочно различимые по очертаниям квадратные орудийные контейнеры свешивались под короткими крыльями.

Тревожная сирена не предупредила людей, и те с недоверием глядели на самолеты, предполагая, что это был очередной сюрприз, добавленный к Играм покаяния. В следующую секунду паника и ужас волной прокатились по толпе — когда с колеоптеров полетели баллоны зажигательных бомб, оставляющих оранжевые следы. Там, где они падали, расцветали вспышки черного дыма и желтого пламени, убивающие людей сотнями. Один самолет продолжал летать над устроенным погромом и обстреливать паникующих людей, в то время как другой исчез из поля зрения, направившись к Ярусу величайшего благочестия. Кем бы ни были эти убийцы, они высаживали людей на верхних уровнях башни церкви.

Лазерные лучи взметнулись со зрительных галерей, безуспешно пытаясь попасть по стремительным судам. Мирия предполагала, что стреляют сервиторы-стрелки, которых она раньше видела у дворян. Она грязно выругалась давно забытой фразой из далекого детства. Как такое, во имя Терры, могло случиться? Силы планетарной обороны Норока были настолько неуклюжими, что любой террорист мог спокойно попасть в город по воздуху незамеченным?

Невольно другая, более темная мысль появилась в ее сознании. Не было ли это очередным вероучением Невы, искуплением через страдания? Может, это внезапное нападение на невинных — очередной своеобразный способ епитимии? Она прогнала эту мысль прочь и побежала к краю арены, где лифты могли поднять ее к галереям собора.

Верити последовала за ней.

— Куда ты?

— Сражаться с настоящими врагами, — бросила та. — Можешь идти со мной, если готова к этому!

Глава шестая

Стражники Норока позднее сообщат, что колеоптеры террористов прибыли с южного и западного направлений, летя низко над землей вдоль долин и над бушующими белыми гребнями волн у мелководья. Слишком низко, чтобы обычные системы слежения могли их обнаружить. С выкрашенными в черный цвет корпусами и выключенными ходовыми огнями летательным аппаратам удалось проникнуть в Норок незамеченными, сразу после чего они принялись за свое дело. В суете фестиваля, где священное вино лилось ручьями, а играющие гимны заглушали все внешние звуки, мало кто мог сохранять бдительность. В следующие дни у силовиков будет полно работы, как в плане разбирательства дел об арестах и наказаниях, так и по вопросам чисток в рядах собственных офицеров, виновных в халатности.

Большая часть находившихся на борту самолетов людей ранее посещала Норок, некоторые даже родились здесь. Их отобрали по той причине, что они достаточно хорошо знали город, чтобы устроить в нем беспорядок. Торрис Ваун собрал всех в холодном гулком трюме транспортной баржи, пока они пересекали прибрежные воды, и лично проверил готовность. Некоторые шли в бой, руководствуясь собственным кодексом чести и нравами, хвалясь, что будут сражаться против богатых теократов ради блага простых людей. Но большинство, как и сам Ваун, пошли на это, чтобы разжечь в Нороке огонь и посеять разорение. Они хотели анархии ради забавы, потому что им это нравилось.

Сбрасываемые колеоптерами ракеты были украдены из воинских частей Имперской гвардии, а точнее — из бункеров, где они спокойно лежали все это время, словно ожидая мятежей и восстаний, не происходивших… до сих пор. Каждая боеголовка взрывалась, вспыхивая подобно миниатюрному рассвету, и если люди не умирали от взрывов, просто в панике давили друг друга.

Воздух внутри Лунного собора был накален от ужаса. Многие аристократы сбежали на нижние уровни, но там обнаружили свои кареты и извозчиков уничтоженными взрывами и пожаром; им ничего не оставалось, кроме как метаться из угла в угол. Некоторые устраивали драки, потеряв рассудок. На верхних ярусах, под сводами часовен и галерей, напуганные бароны и священники собирались в небольшие группы и окружали себя сервиторами-стрелками, не зная, чего ждать — смерти или спасения.

Один самолет подлетел к Ярусу величайшего благочестия, осуществил быструю посадку и так же быстро взлетел; его колеса коснулись старого гранита не более чем на десять секунд, затем он вновь поднялся в воздух и стал лениво описывать широкие круги над конической башней. Взлетая, самолет оставил отряд из солдат, не имевших униформы и одинакового вооружения. Единственное, что объединяло этих убийц, — хищническое предвкушение и полная уверенность в себе, которую они демонстрировали лидеру.

Ваун снял с себя треснувший прибор ночного видения и швырнул его в сторону, затем протянул вперед обе руки.

— Заходим внутрь и веселимся, мальчики.

Все высказали одобрение резким смехом — они были более чем готовы к насилию. Ринк, не отставая, шел рядом.

— Просто убиваем всех подряд, а потом?

— Терпение, — откликнулся Ваун. — Это хороший вечер. Мы непременно осуществим задуманное.

Глаза головореза сверкнули:

— Я хочу грохнуть пастыря.

Ваун смерил его тяжелым взглядом.

— О нет. Этот — мой. За ним должок. — Рука преступника коснулась старого ненавистного шрама ниже правого уха. — Но не волнуйся, для тебя я тоже кое-что приготовил.

Грохочущий подъемник больше походил на стальную решетчатую клетку, чем на нормальный лифт, тем не менее вращающиеся зубья шестерней делали свое дело, поднимая кабину вверх по каменной стене собора, минуя круглые служебные медные люки. Наконец, поднявшись на площадку для наблюдений, лифт замедлил ход и остановился, брызнув искрами и смазочным маслом. Мирия с пистолетом наготове прошла через люк первой; державшаяся позади Верити буквально выпрыгнула из лифта. Лязг механизма, похоже, напугал госпитальерку — после инцидента с упавшей платформой было неудивительно, что она боялась ненадежной техники Невы.

Повсюду валялись тела. В основном сервиторы, которых, судя по всему, расстреляли с одной из двигающихся за балконами платформ. Мирия распознала характерные следы ранений от тяжелых болтеров флотского образца.

Телохранители погибли от орудий колеоптеров, когда те, паля наугад, накрыли башню лавиной огня. С грациозностью, выглядевшей неуместной посреди бойни, Верити медленно подошла к телам нескольких аристократов и прочла возле каждого молитвенную строфу.

Селестинка узнала одну из благоухающих женщин, которую видела ранее вечером, — все великолепие той было залито кровью.

— Сестра, сколько раз ты проводила прощальные церемонии? — озвучила она возникший сам собою вопрос.

Верити отрешенно взглянула на нее:

— Было время, когда я вела счет. Но затем перестала считать — когда количество вызвало у меня слезы.

— Утешь себя мыслью, что те, о ком ты позаботилась, теперь подле Императора.

Госпитальерка указала на мертвых сервиторов:

— Но не все.

— Нет, — согласилась Мирия. — Не все.

Из-за трибуны, отделившись от внутренних стен галереи, появилась фигура, слабо освещенная разбитыми биолюминесцентными лампами.

— Стойте и назовитесь! — прозвучал голос.

Мирия кивнула в ответ:

— Сестра Изабель, это ты?

Изабель, бросив беглый взгляд на кричащие массы снизу, вышла на мерцающий свет, исходящий от горящего внизу амфитеатра.

— Рада видеть, что вы еще с нами, старшая сестра. Канонисса послала меня разведать этаж в поисках возможной угрозы, но эта галерея как лабиринт…

— Где остальные боевые сестры?

— Внизу, в часовне. Там настоящий ад. Собор в опасности. Захватчики повсюду снаружи.

— Я видела, как один из летательных аппаратов приземлялся, — сказала Мирия. — Небольшой. Там находилось человек десять, я полагаю.

— Пожалуй, здесь мы располагаем примерно тем же числом боеспособных солдат… — Изабель осеклась и широко распахнула глаза, когда услышала грохот болтерного огня, донесшийся с нижних этажей.

Старшая сестра активировала вокс, встроенный в шейное кольцо ее брони.

— Это сестра Мирия, ответьте. Кто стреляет?

— Он здесь, — в ушной бусинке раздался рык Галатеи. — Ваун. Варп его раздери, колдун здесь!

По мозаичному полу этажа взад-вперед с криками носилась знать, закрывая Галатее и боевым сестрам обзор. Упавшие жаровни, случайно задетые в панике, подожгли гобелены, такие же старые, как сам город; сводчатая комната наполнилась плотным удушливым дымом. Канонисса пожалела, что не приказала своим женщинам принести с собой шлемы: оптическая матрица шлемов Сороритас образца «Саббат» содержала полный спектр возможностей, позволяющих глядеть сквозь самые темные дымовые завесы. Но сейчас, находясь на святом празднике Невы, они не были готовы к встрече с террористами: по приказу верховного экклезиарха в дом Бога-Императора им было разрешено взять лишь символическое оружие.

Она бросила взгляд на Вауна и его убийц, стреляющих на бегу. Им даже не нужно было выискивать цели — они просто высаживали град стабберных зарядов, кося одетых в шелк людей, не целясь. Висящий позади канониссы светильник, который возвышался в центре часовни, взорвался от угодившего в него выстрела и осыпал ее осколками стекла и завитками горячей меди.

— Губернатор, — спохватилась она. — Где он?

Спрашивать про экклезиарха не было нужды. Лорд Ла-Хайн в отличие от какого-либо политического деятеля был более чем в состоянии защитить себя. Годы служения церкви научили Ла-Хайна бороться против врагов порядка. Но Эммель был совершенно другим. Рожденный в лучшей дворянской семье Невы, он считался человеком дела, но на самом деле это было лестью. Павлин среди павлинов, старавшийся изо всех сил изображать ястреба, он, разумеется, ничего собой не представлял перед убийцей такого калибра, как Торрис Ваун.

Находившаяся рядом сестра Порция удаляла застрявшую гильзу из своего болтера. Ритуальная церемониальная ткань, в которую она обернула оружие согласно обязательным правилам часовни, запуталась в механизме, не позволяя ей стрелять в нападающих.

— В последний раз я видела губернатора с бароном Шеррингом за миг до атаки.

Сестра Рейко, адъютант Галатеи, кивнула:

— Да. Барон и его свита находились на восточной террасе.

Она была вооружена только богато украшенным мечом, и ее раздражало, что, будучи прижатой огнем террористов, она не может им ничем ответить.

Галатея заметила, что некоторые люди Вауна прячутся за рядами тяжелых дубовых скамеек, а сам псайкер удалился в сторону коридора.

— Его нужно остановить. Мирия, ты меня слышишь? Ваун разгуливает внутри башни. Он наверняка движется к верхним уровням!

Словно ориентируясь на голос, поток орудийного огня хлынул в ее сторону, вырвав древние мозаики из пола под ногами Галатеи.

— Быстрее, быстрее! — пробормотал Эммель, шаря руками по своему парчовому мундиру. Его длинные тонкие пальцы сжали небольшую полую золотую сферу, инкрустированную рубиновыми камнями, — убогий пистолет уже не существующей мастерской Ишер, антиквариат тридцать девятого тысячелетия. Передаваемый из поколения в поколение, этот пистолет сработал в руках Эммеля лишь однажды — когда тот в возрасте одиннадцати лет случайно застрелил своего друга.

Сознание того, что за вещь находится в его руке, давало понять, какой опасной была ситуация. Он прикрикнул на двух своих элитных гвардейцев, отдав им еще несколько команд, а те, в свою очередь, расталкивая блокирующих коридор людей, продолжили вести вперед толпу лизоблюдов барона Шерринга.

— Будьте любезны, губернатор, — лукаво произнес Шерринг. — Мой самолет совсем рядом. Я сочту за честь увезти вас подальше из этой суматохи.

— Да-да, поторопимся. — Про себя Эммель продумывал, как оставит честолюбивого барона на посадочной площадке, забрав его летательное средство, чтобы сбежать в безопасную и неприступную правительственную цитадель. Если у тех, кто сеет в Нороке хаос, нет газовых резаков по камню, там он будет в полной безопасности.

— Как повезло, — быстро проговорил один из друзей Шерринга, — что вы прибыли сюда на аэронефе, мой дорогой Хольт.

— Действительно, — сказал барон. — Повезло.

Сервитор, шагавший по туннелям коридоров первым, свернул за угол и тут же с громким скрежетом встал на месте, затрясся, отчего идущая следом толпа рассредоточилась. В узких аркадах было скудное освещение, но губернатор смог различить выплеск какой-то жирной и маслянистой струи из шеи механического раба. Выплеск сопровождался звуком, похожим на раздирание пакета с жидкостью. Сервитор издал специфический воющий крик и опустился на колени.

— Назад! — закричал гвардеец Эммеля. — Назад, сэр!

Из-за угла показались новые силуэты и преградили путь в коридор, держа в руках клинки и пушки. Во главе шел колдун.

— Добрый вечер, джентльмены, — оскалился он. — Да пребудет со всеми нами благословение Ивара. Боюсь, ваш вылет отменяется. Произошел несчастный случай, и всюду огонь.

— Убить его! — команда Эммеля была излишней, потому что его люди уже стреляли.

На один ужасный миг воздух вокруг Торриса Вауна стал похож на марево при пожаре — пули зашипели и каплями расплавленного свинца упали вниз. Ваун поднял руку, объятую ослепительным огнем, и двое гвардейцев начали извиваться и кричать. Эммель сам выбрал этих двух для своей личной охраны за их преданность и силу духа, но это уже не имело значения — сейчас он просто наблюдал, как они умирали. От них повеяло жаром и запахом обгоревшей плоти. Тонкие струйки густого дыма начали выходить из ноздрей и ртов, в то время как декоративные праздничные ленты в волосах и бородах загорелись. Раздутые тела охранников рухнули на каменный пол, зажаренные изнутри.

Кое-кто из свиты Шерринга побежал, но тотчас был расстрелян людьми Вауна. Барон и его приближенные попятились, оставив охваченного ужасом губернатора в одиночестве. Эммель опомнился и дрожащей рукой затеребил свой пистолет сферической формы. Все было так давно, что он уже не помнил, как им пользоваться.

Ваун подошел ближе.

— Вы не посмеете навредить мне, — проблеял Эммель. — Я — верховный представитель Импер…

Псайкер поразил побледневшего друга Шерринга иглой желтого пламени; пси-разряд отшвырнул тело в дальний конец коридора. Выглядело так, словно колдун растягивал удовольствие.

Здоровяк за спиной Вауна, холодно усмехнувшись, кивнул на барона:

— А с ним что?

Шерринг стоял как вкопанный, глупо мигая и беззвучно открывая рот. Ваун наклонился к барону и посмотрел на него так, словно аристократ был илотом на аукционе. Он поднял руку и пылающими кончиками пальцев коснулся потной щеки Шерринга. Высохшая кожа зашипела, и барон едва сдержался от гневного крика боли.

— Всего лишь мелкая рыба, — ухмыльнулся Ваун и затем резким движением ударил Шерринга по лицу, оставив того лежать распростертым на полу.

Здоровяк забрал уже бесполезное оружие из руки Эммеля и отбросил в сторону.

— Я очень богат, — взмолился губернатор. — Я могу заплатить вам большой выкуп…

Ваун кивнул.

— Не сомневаюсь, — затем покосился на верзилу. — Ринк, отведи его светлость на верхний ярус и жди. Свяжись с Игнисом по воксу и скажи, что мы собираемся уходить. Я хочу, чтобы остальные корабли тоже отступили в течение десяти минут.

— А ты?

Ваун оглянулся через плечо.

— Я проделал этот долгий путь и не могу уйти, не выразив своего почтения лорду-диакону.

Эммель попытался воспротивиться железной хватке верзилы:

— Я никуда не пойду с вами.

В ответ Ринк схватил его и бесцеремонно толкнул, заставив губернатора хлопнуться о каменную стену. Обливаясь кровью, тот заковылял вперед.

Ла-Хайн проталкивался к кафедре часовни. В воздухе висел густой дым, скрывая царящую в комнате неразбериху. Лорд-пастырь сделал глубокий вдох, наполнив легкие грязным воздухом, и проревел в вокс, установленный в возвышающемся на подиуме золотом ангеле:

— Не бойтесь! Слушайте меня, друзья мои. Раздор — то, чего хотят эти звери. Не давайте им этого! — Некоторые громкоговорители в настенных горгульях все еще работали, и его слова пронеслись по часовне, подобно громовым раскатам. — Соберитесь у алтаря и позвольте благородным гвардейцам и доблестным Сестрам Битвы стать нашим щитом и мечом!

Аристократы были очень непостоянны, но каждый из них посещал еженедельные проповеди Ла-Хайна многие годы, поэтому его приказа было достаточно, чтобы разогнать их ужас и вернуть рассудок. Краем глаза он увидел, как канонисса Галатея выкрикивает приказы горстке выживших охранников, сервиторам-стрелкам и ее собственным воительницам Сороритас, иногда поглядывая на него. Бессвязный грохот болтерного огня эхом гремел в часовне, отражаясь от скрытого за серым дымом далекого нефа. Нападающие на короткое время прекратили движение, вероятно, перегруппировываясь.

— Все, что от нас требуется, — верить и не сдаваться, друзья мои, — воззвал он. — Пока я говорю вам это — отряды силовиков и Имперской гвардии уже направляются сюда, чтобы спасти вас. — На самом деле лорд Ла-Хайн понятия не имел, правда ли это. Но Лунный собор представлял собой самое большое средоточие неванской знати на планете, и он нуждался в полной военной мощи, направленной на их защиту.

Под тенью кафедры дрожащие бароны и титулованные аристократы прятались за опрокинутыми столами, прежде уставленными блюдами с разнообразной едой и редчайшими напитками. В некоторых фонтанах все еще пенились и пузырились крепкие вина.

— Они идут! — донеслись до Ла-Хайна слова Галатеи. — Приготовиться.

— Веруйте в Золотой Трон, — прокричал Ла-Хайн. — Император защищает!

Сквозь пелену дыма пастырь различил приближающийся силуэт и услышал насмешливый, высокомерный голос, который никогда не рассчитывал услышать.

— Император защищает? — переспросил Ваун. — Не здесь. Не этой ночью!

Ринк швырнул Эммеля на пол и придавил его шею широким ботинком.

— Будешь рыпаться — сломаю шею.

Губернатор что-то прохныкал, но Ринка это не волновало. Он поднес маленький вокс-передатчик к своим губам.

— Иг? Иг, ты, мелкий поджигатель, слышишь меня? — Он осмотрел ярус величайшего благочестия, усеянный мертвыми сервиторами и уничтоженным машинным оборудованием. Все вокруг чашеобразной террасы тонуло в дыму находящегося внизу собора.

Через несколько секунд вместе с потрескиванием помех пришел ответ.

— Я сейчас немного занят. Погоди. — Ринк услышал, как вдали, вероятно в самом центре города, что-то с грохотом взорвалось. Через забитый помехами канал связи послышался безмолвный вздох облегчения Игниса. — Так-то лучше. В чем дело?

— Поиграли, и хватит. Ваун приказал нам возвращаться.

— Ну вот. Уже? Я только разогрелся.

Ринк фыркнул:

— Ты знаешь, что он сказал. Главное событие впереди.

— Ну да. — Голос Игниса звучал грустно. — К нему я и готовлюсь. Мы лишились одного коптера над свалками, больше потерь нет. Ручаюсь! Держись, Ринк. Я иду за тобой.

— Не заставляй меня ждать. — Он отключил устройство и бросил его в карман.

Эммель засопел и попробовал пошевелиться.

— Пожалуйста, выслушайте меня. Давайте я буду говорить на языке, который вы понимаете: деньги!

Ринк обнажил кривые зубы.

— Ну, продолжай.

— Я могу заплатить вам…

— Сколько? Тысяча золотом? Десять тысяч? Миллион?

— Десять, — заерзал губернатор.

— Правда? — Ринк склонился ниже и проговорил прямо в лицо Эммеля: — Прямо сейчас?

— Ах! Нет, но…

— Тогда заглохни.

— Я не хочу умирать! — завопил аристократ.

— А я не хочу быть бедным, — ухмыльнулся Ринк. — Видишь, какая незадача.

— Даже золото почернеет в руках такого мерзавца, как ты.

Ринк обернулся на прокричавших эти слова и схватился за оружие:

— Вот дерьмо варпье.

Мирия медленно шагнула на веранду, наведя свой плазменный пистолет на здоровяка. Краем глаза она видела, как Изабель сделала то же самое. Верити держалась позади в сводчатом проходе, стараясь не попадаться на глаза.

— Слушай меня, — сказала селестинка. — Именем закона брось оружие и отпусти губернатора Эммеля. Делай, что тебе говорят, или умрешь.

— А если отпущу? Ты позволишь мне идти своей дорогой, чмокнув в щечку? — Он поднял Эммеля на ноги, прикрываясь им как живым щитом. — Нет уж, пошли вон, шлюхи, или я проветрю этого коротышку.

— Это твой последний шанс, — сказала Изабель. — Твоя единственная возможность — принять свет Императора или умереть в тени.

Лицо Ринка исказила гримаса гнева.

— Что? Что ты вякнула? Да плевал я на вас, набожные суки. Вы что, взаправду считаете, что сильнее Ринка?

Взревев, он отбросил Эммеля к краю яруса и выпустил лазерный заряд в Изабель. Мирия нырнула в сторону, перекатившись через плечо. Ее боевая сестра, несомненно, вступила в перестрелку с бандитом, в то время как сама она сконцентрировалась на Эммеле, катящемся по скользкому от крови камню и готовом сорваться вниз, разбиться о далекую землю амфитеатра. Она прыгнула к губернатору, выронив оружие, и, когда тот уже соскользнул, упала на самый край, в последнюю секунду схватив его обеими руками за мундир.

Жакет Эммеля треснул по швам, но выдержал, и губернатор повис в сотнях метрах над горящим стадионом. Мирия напрягла мышцы рук и вытащила его обратно. Это дело отвлекло ее. Закончив, она сразу огляделась.

Изабель лежала возле мертвого сервитора. Похоже, она была ранена. Но Мирия нигде не видела Верити… и здоровяка…

Она перекатилась на спину, увидев клубы развевающегося над верандой дыма и нависшего над ней преступника.

Он обрушился на нее с сокрушающей кости силой — так, что внутренняя сторона ее керамитовой брони больно вжалась в тело. В голове отдался звук клацанья зубов, и Мирия почувствовала медный привкус во рту.

Усмехающееся, воняющее табаком лицо прижалось к ней. Мирия изо всех сил пыталась сопротивляться. Он вдвое превосходил ее по размерам и представлял собой сплошную гору мышц. Одного веса мужчины хватило бы, чтобы выдавить весь воздух из ее легких.

— Подари Ринку поцелуй, сестричка, — прошипел он, облизывая ее щеку. — Давай. Не стесняйся.

Ее удары по ребрам и паху заставили его зарычать от боли, но не более того. Ринк сузил глаза и обвил ее шею массивными руками, достаточно большими, чтобы раскрошить череп. Она не могла ни дышать, ни даже открыть рот. Он хотел, чтобы она умерла, не сказав ни слова. Мирия безуспешно пыталась сместить его захват.

— Хех, — ухмыльнулся он. — Больше никаких проповедей, а?

Ринк наклонил голову, чтобы облизнуть ее снова, и селестинка, собрав последние силы, боднула его в нос. Услышала, как кость здоровяка хрустнула, и увидела брызнувшую кровь, но это лишь раззадорило его. Захват Ринка сжался сильнее, и Мирия перестала различать цвета. Все краски померкли, слившись в одно серое пятно…

Внезапно Мирия услышала непонятный шум, подобный собачьему лаю, а затем Ринк скатился с нее. Ей потребовался долгий миг, чтобы понять, что ее лицо и туловище покрывает что-то липкое и влажное. Она села и бесцеремонно использовала свою рясу, чтобы стереть слой жижи. Придя в себя, Сестра Битвы бросила взгляд на лежавшего рядом с ней Ринка — у того не было головы.

Верити вышла из тени с болтером Изабель в руках — дым завитками выходил из дула. Оружие странно выглядело в ее руках, фактически оно являлось оскорблением для девственно белой одежды госпитальера.

— Он…

— Мертв? — Мирия, морщась от боли, встала на ноги. — Полагаю, что да. — Она стояла, слегка пошатываясь, и Верити, видя, что опасность миновала, опустила болтер. — Что с сестрой Изабель?

— Ранена. — Верити не отводила взгляда от обезглавленного мужчины.

— Ты прежде лишала кого-либо жизни, сестра?

— Я… — Взгляд ее остекленевших, пустых глаз не сходил с трупа. — Я много раз даровала Покой Императора всем, кто нуждался в нем… Но никогда… Я никогда…

— Никогда сама лично не убивала в бою из настоящего оружия? — Мирия откашлялась и сплюнула кровь. — Тогда мне повезло, что ты помнишь то, чему вас учили. Чуть в сторону — и этот выстрел достался бы мне, а не ему.

Аккуратно подталкивая ее, селестинка провела госпитальерку туда, где на каменном полу лежал губернатор Эммель.

В привычном деле Верити действовала куда более умело — она прощупала пульс, затем использовала похожее на ауспик устройство, чтобы определить состояние мужчины. И нахмурилась.

— Мы не можем унести его отсюда, сестра. У него внутренние повреждения, которые можно лишь усилить, если попытаемся переместить тело.

— Оставлять его здесь тоже нельзя, это небезопасно.

— Ты должна вызвать спасательное средство, чтобы забрать его и доставить в госпиталь. Если хирургеон его не осмотрит, он может погибнуть. — Госпитальерка мотнула головой в сторону собора: — Иди за помощью. Я останусь здесь и прослежу за ним.

Волоча за собой раненую ногу, к ним приблизилась бледная Изабель.

— Она права, старшая сестра. Колдун все еще в башне. Пока он здесь, каждый его вздох оскорбляет Бога-Императора.

— Ты можешь сражаться? — спросила Мирия, взглянув на нее.

— Стоило спрашивать? — Изабель взглянула на кровавую рану от лазера на бедре. — Всего лишь комариный укус. Все не так плохо, как кажется.

— А что насчет тебя? — Сестра Мирия вернулась к Верити. — Вауна не застать врасплох, как этого головореза. Псайкер тебе не по зубам.

Госпитальерка вызывающе посмотрела на нее.

— Поторопись, и тогда мне не придется это делать.

Мирия молча кивнула в знак согласия и протянула ей лазган мертвого преступника.

— Возьми. Пока мы не можем дать тебе ничего лучше, — сказала она, отдавая его Верити. — Используй при необходимости.

— Но ты же сказала, что я не способна бороться с Вауном.

Селестинка покачала головой.

— В оружии осталось только два заряда. Если Ваун появится, советую подарить Покой Императора добропорядочному губернатору и себе. — Она подняла с пола свой плазменный пистолет и пошла прочь. — Это лучшая судьба, чем позволить этому животному осквернить твой разум.

Колдун выплыл из удушливого тумана часовни; сгустки горящего воздуха переливались на кончиках его пальцев. Он метнул ленту огня в представителей знати и начал размахивать ею, подобно тому как госпожа репентисток орудует нейрохлыстом. Люди вспыхивали кричащими факелами, когда пламя касалось их тел или одежды. Позади Вауна шли его люди, добавляя жара к колдовскому пламени.

— Они приближаются! — крикнула Галатея. — Оружие к бою! — Она прочитала короткую литанию, направив сестер, каждая из которых шептала молитву благословения своему оружию.

Порция вскинула свой болтер. Рейко, взявшая неудобную декоративную винтовку у мертвого гвардейца из почетной стражи, поступила так же, но сервиторы-стрелки и остальные вооруженные люди перемешались в беспорядочной панике. Медлительные сервиторы, чьи реакции не сильно отличались от простейших животных рефлексов, попали под огненные заклинания Вауна и сгорели на месте. Магазины с боезапасом взрывались с громким стрекотом, вдребезги разнося конечности и туловища механических рабов. Телохранители и часовые потеряли самоконтроль, столкнувшись с псайкерскими губительными силами Вауна, ломая ряды и делая себя отличными мишенями для его убийц.

Полосы огня жужжали над головой Галатеи, как мухи, затрудняя схватку. Спустя миг, понадобившийся на то, чтобы привести оружие в порядок, Сестры Битвы вступили в бой, но тогда как люди Вауна стреляли больше для эффекта, канонисса и ее воительницы рассчитывали каждый выстрел. Любой выпущенный снаряд должен был найти свою цель. Они не могли позволить себе тратить более чем один драгоценный болт на каждого нападающего.

Когда огненные хлысты Вауна угасли, псайкер пригнулся и спрятался, затрудняя прицеливание. Глаза колдуна вспыхнули зловещим светом. Подобное Галатея видела у тех, кого принял в объятия Хаос или затронуло проклятие мутанта.

— О, сердце Катерины, что он делает? — вздрогнула Порция, безуспешно стараясь взять на прицел опустившегося к земле мужчину.

Позади нее, там, где в фонтане пенились и пузырились напитки, Галатея услышала визг нарастающего давления и бульканье закипевшей жидкости. Внезапно она поняла уловку псайкера.

— Ложитесь! Ложитесь! — прокричала она, бросаясь к Порции и Рейко.

— Ха! — выкрикнул Ваун и метнул копье псионической энергии в винные бочки. Перегретый его ментальным пламенем и неустойчивый к перепадам температуры алкоголь воспламенился и разорвал свои деревянные и железные контейнеры. Жидкость распылилась в наполненном криками воздухе, превращая атмосферу в настоящее пекло. Небольшая волна неванского виски и шипящих винных смесей хлынула на дрожащую знать. Обжигающий поток ошпарил их докрасна и заставил закричать. Боль была настолько сильной, что некоторые умерли мгновенно.

Ла-Хайн крепко ухватился за кафедру, когда та качнулась, погрузившись в расплескавшийся горячий поток. Перед ним, без малейшего намека на неудобство, прямо по пылающему озеру шагал Ваун, который, увидев направленный на него взгляд, театрально поклонился.

— Простите мне, отец, ибо я грешен, — прошипев последнее слово, он злорадно улыбнулся. — Здравствуй, Виктор. Ручаюсь, ты не думал, что все так случится и мы снова встретимся. — Грубым пинком он спихнул причитающую аристократку со своего пути. — Пора тебе рассчитаться за свои дела, старик.

— Ты поплатишься за свое высокомерие, животное! — рявкнул пастырь. — Уж я-то позабочусь об этом!

Ваун фыркнул.

— Ты? — Он развел руками. — Оглянись, Виктор. Бездельники, которыми ты окружил себя, мертвы либо умирают. Даже твои драгоценные Сороритас валяются, побежденные мною. — Он указал туда, где неподвижно лежали Галатея и другие раненые женщины. — Встреть свой конец достойно, дорогой учитель. Если ты вежливо меня попросишь, я даже позволю вознести пару молитв твоему драгоценному богу.

— Ты не смеешь произносить имя Владыки Человечества! — Ярость во взгляде Ла-Хайна разразилась раскатом грома. — Пират! Мелкий вор и разбойник! Твоему крохотному умишке не постичь и мельчайшего представления моего единства с Ним! — Экклезиарх осуждающе ткнул пальцем в псайкера. — Ты мог бы стать великим, Торрис. Ты мог бы обрести славу, подобной которой не видели десять тысяч лет. Но теперь все, чего ты заслуживаешь, — смерть, после которой тебя будут помнить как анархиста и преступника!

Ваун разразился смехом.

— И кто же меня убьет, старый дурак? — Он свел вместе руки, зачерпнув пригоршни воздуха. Молекулы дыма и тумана замерцали меж его ладонями, сгущаясь и воспламеняясь. — Твой погребальный костер оставит о тебе должную память, а когда ты обратишься в прах, я заполучу твои маленькие грязные секреты.

Пастырь прикинул расстояние между ними и понял, что не промахнется.

— Я так не думаю, дитя, — сказал Ла-Хайн, и из-под его просторного рукава выглянул декоративный футляр, оканчивающийся механически обработанным серебряным дулом. Он стиснул устройство, и оно взвизгнуло, выпустив пулю-болт среднего калибра прямо в грудь колдуна.

Отдача оружия была настолько сильной, что чуть не сломала пастырю запястье, но пистолет послал заряд точно в цель. Сам болт представлял собой не типичный сплав карбида, как в большинстве снарядов, использованных в орудиях Астартес и Сороритас. Он был пропитан псионической энергией, собранной из разумов умирающих еретиков. Каждая молекула этого снаряда источала ментальную боль, муку и психический ужас, впечатанные в пулю на атомарном уровне. Такое снаряжение было очень редким, но Виктор Ла-Хайн потратил много времени на то, чтобы стать тем, кем он был, и теперь в его распоряжении имелось много подобных вещей.

Пси-болт врезался в грудь Торриса Вауна, прорвав огненный щит, который отражал любые выстрелы, и со всей мощью своей кинетической энергии ударил его сквозь флекс-стальную защиту бронежилета. Импульс отшвырнул его в лужу горящей жидкости, волны источаемой им пси-энергии погасли. Он хрипло откашлялся кровавым сгустком.

— Глупец, — прорычал пастырь. — Полагал, что я не подготовлюсь, зная, что ты на свободе? — Он убрал использованное оружие и потер ноющее запястье. — Теперь я получу заключенного, которого мне обещали преподнести в этот день.

Ла-Хайн взглянул на вошедших Мирию и Изабель, с оружием в руках выискивающих цели.

— Как вовремя, — подчеркнул он. — Сюда, сестры. Вот ваш колдун, он готов сесть в клет…

Ревущий поток огня извергнулся в том месте, где упал Ваун, поставив его обратно на ноги. Клубы жара окутали тело, и, пожираемый причиненной болью, он оскалил зубы.

— Отлично сработано, Виктор, — плюнул псайкер. — Но я еще не побежден.

Мир Ла-Хайна вспыхнул красным светом, когда трибуну, на которой он стоял, внезапно охватило пламя.

— Схватить его! — прокричала Мирия, голос которой потонул в шуме выстрелов ее плазменного пистолета. Изабель стреляла вместе с ней. Две боевые сестры посылали снаряды в Торриса Вауна один за другим, заставляя того отступать.

Псайкер споткнулся и зарычал от злобы, кровь из лопнувших глазных капилляров стекала по лицу красными дорожками. Святящееся клеймо, оставленное зарядом пси-пушки, все еще прерывисто мерцало сине-белой энергией, и Ваун сжимал рану блестящими от пота пальцами, а другую руку держал в защитном жесте, отражая летящие в него болты. Снаряды били о высокотемпературный барьер, созданный его разумом, и отклонялись — взрывались, плавились, отскакивали прочь. Но все же Мирия видела, как боль, причиненная Ла-Хайном, ослабляет его. Он на мгновение встретил ее взгляд, и Мирия поняла, что он осознаёт происходящее.

— Я не позволю тебе уйти снова, — закричала она. — Взять колдуна!

Ослабшая и израненная, Порция подтягивалась к сражающимся членам своего отделения. Среди опрокинутых скамеек неуклюже поднялась Галатея, таща на плече Рейко, — некогда безупречные темно-рыжие волосы канониссы были растрепаны и покрыты белым пеплом пожара.

— Ты зря сюда вернулся, — гаркнул Ла-Хайн. — Теперь ты заплатишь за то, что осмелился пойти против церкви! — Жрец указал на трупы налетчиков, о которых позаботились Галатея и другие сестры. — Все твои грабители и убийцы сбежали либо мертвы, изверг! Ты один, наг перед справедливым возмездием Бога-Императора!

— Все читаешь лекции? — со смехом пролаял Ваун и встряхнул рукавом куртки, показывая выпуклое декоративное устройство из драгоценностей и металла в виде браслета на его запястье. — Ты повторяешь те же ошибки, Виктор. И всегда недооценивал меня.

Псайкер сжал трехгранный переключатель, и чувствительные столетние микросхемы послали сигнал активации.

Боевые сестры услышали треск помех в своей вокс-сети. Мгновение спустя заряды детонаторов, которые люди Вауна установили по всему собору, взорвались. Под покровом огня и паники это было нетрудно сделать. Количества расставленных мин хватило, чтобы добиться желаемого Вауном эффекта.

Окна из стеклостали с шумом разлетелись, а двери сорвало с петель. Створки прошли сквозь опорные колонны, подобно валящим деревья пилам, или, пролетев сквозь облака дыма, разрубили несколько древних скамей и неудачливых людей в комнате.

Каменная кладка потолка начала обваливаться, уродуя мозаичный пол, и лорд Ла-Хайн бросился прочь от кафедры, когда гранитный ангел с грохотом рухнул на деревянные подмостки. Прищурившись от боли и лезущей в глаза каменной пыли, пастырь проклял имя псайкера, который, злорадно рассмеявшись, успел скрыться.

Глава седьмая

Ярус величайшего благочестия дрогнул под ногами Верити, и она неуклюже растянулась, упав поодаль от лежавшего на полу губернатора Эммеля. Его кожа уже приобрела желтоватый оттенок и покрылась потом — смерть неумолимо приближалась. Госпитальерка слышала грохот рушащегося камня и с ужасом наблюдала, как длинный шпиль Лунного собора дрогнул и обломился, пролетев вниз мимо веранды. Верити выросла на Офелии-7 и никогда не сталкивалась с землетрясениями; то, что происходило вокруг, было для нее ново и пугало. Звуки взрывов на нижних уровнях полностью заглушали церковную музыку. Женщина с тревогой посмотрела на затянутые дымом небеса. Где же спасательное судно? Пробудь они здесь еще немного, и Эммель скончается от ран, или они умрут все вместе, когда огромная веранда обрушится.

Внезапно откуда-то сверху на ярус пал узкий луч прожектора, озарив царящий беспорядок. Верити вскочила на ноги и, забыв про оружие, замахала руками:

— Сюда, сюда!

Звук воздухоносных роторов донесся до нее, и сквозь густой дым она увидела темные очертания колеоптера, движущегося по ночному небу.

Луч прожектора, изучив ее, переместился дальше к входной арке, ведущей вниз в часовню. Яркий свет упал на человека в пропитанном кровью темном пальто и жакете, и тот заслонил лицо рукой. Луч погас, и коптер начал облетать башню, идя на снижение. С ужасом женщина поняла, что это одно из судов, которые атаковали собор.

Тяжело дыша, Торрис Ваун проковылял на середину веранды, где остановился. Увидев его, Верити на миг словно остолбенела. Псайкер посмотрел на кровь на своих руках и снова прижал их к месту ранения на груди, а затем взглянул на оружие, которое держала Верити.

— Собираешься ударить меня этим, нянька?

Верити пыталась ответить, но не смогла выдавить из себя ни слова. Ваун подошел ближе.

— Как наш уважаемый губернатор? — Он взглянул на раненого человека, лежавшего в тени. — Мертв или не совсем? Жаль… Я рассчитывал, что он еще послужит мне, прежде чем помрет. А, к черту, — его губы изогнулись в грустной улыбке. — Планы изменились.

Госпитальерка будто задыхалась. Где Мирия и остальные?

— Я знаю, о чем ты думаешь… — начал он.

— Держись подальше от моего сознания! — выкрикнула женщина. Более привыкшая к обращению с болт-пистолетом, она неуклюже вскинула лазган.

Ваун равнодушно рассмеялся и вздрогнул от приступа боли.

— Мне незачем использовать свои способности, чтобы узнать, о чем ты думаешь, сестра. Тебе ведь известно, какая судьба постигла несчастную Иону на «Меркуцио»? Ты думаешь: если он легко сделал такое с разумом столь непоколебимого воина, что может сотворить с хрупким умишкой вроде моего?

— Я убью тебя.

Ваун насмешливо изогнул бровь.

— Нет, ты на это не способна. Возможно, хочешь это сделать, но не посмеешь.

— Я убила твоего человека, — возразила она, мотнув головой на тело Ринка. — Могу покончить и с тобой.

— О, — Ваун посмотрел на мертвое тело. — Впечатляет. Видимо, я и впрямь ошибся насчет тебя. — Он легонько кашлянул. — Что ж, давай, застрели меня, если отважишься, нянька.

Верити прицелилась в псайкера и с удовольствием заметила выражение тревоги на его лице.

— Не смей что-либо утверждать, не зная меня. Твое высокомерие отвратительно. Как ты посмел судить обо мне, бессердечный изверг?! — Большим пальцем она сняла оружие с предохранителя. — Любая другая душа, включая мою, чувствует боль, забирая чужую жизнь, а ты? Одного взгляда на твое лицо достаточно, чтобы отринуть все клятвы о морали, данные мною когда-то!

Преступник вел себя очень спокойно и внимательно изучал девушку.

— Прежде чем ты это сделаешь, я бы хотел кое о чем спросить. За что я удостоился такой враждебности?

Верити едва не задохнулась от злости.

— Ты… Ты даже не знаешь? Убийство для тебя так мало значит, что ты забываешь о предыдущем, совершив очередное?

— В большинстве случаев да, — признался Ваун. — Позволь-ка угадаю. Отец? Или брат?

— Моя сестра, — прорычала она. — Лета Катена из ордена пресвятой Девы-мученицы погибла от твоей руки! — Скорбный вздох вырвался из ее груди. — Ты убил ее, животное!

— А, — кивнул он. — Разумеется. Между вами есть какое-то семейное сходство.

Его слова были последней каплей.

— Умри! Во имя Терры, умри! — прокричала Верити, спуская курок.

— Нет, — сказал Ваун и быстро указал пальцами на нее.

Прежде чем генерирующий лазерный луч кристалла в продолговатом оружии пришел в действие, псайкер заставил молекулы генерирующей излучение матрицы перегреться и разрушиться. Верити ничего не подозревала, пока лазган не накалился докрасна и не зашипел в ее ладони. Непроизвольно она отбросила оружие и закричала. Ее вопль потонул в шуме работающих лопастей колеоптера, опустившегося к веранде. Верити упала на колени, прижимая обожженную руку к груди.

— Пусть это будет тебе напоминанием, что не стоит лезть на рожон. — Голос Вауна был похож на ледяной шепот, проникающий в разум. — Ты — глупый плаксивый ребенок. Я убил твою сестру потому, что мне пришлось, а не ради удовольствия. Она была для меня препятствием — не более. Не усложняй дело личными мотивами.

— Император проклянет тебя… — прорыдала женщина.

Псайкер ухватился за сброшенную ему с колеоптера веревочную лестницу. Шум летательного аппарата заглушал все прочие звуки, и тем не менее Верити отчетливо услышала слова колдуна:

— Не лезь не в свое дело, Верити. Ты и понятия не имеешь о том, что скрыто на этой планете, — ни ты, ни какая другая девка. Догмы подавляют ваш разум, и вам не понять то, с чем вы еще не сталкивались.

— Прочь из моей головы! — закричала Верити.

— Позволь я оставлю тебя с этой терзающей мыслью. Моих преступлений множество, в этом можешь не сомневаться, но даже самые худшие из них не в силах затмить грехи Виктора Ла-Хайна.

Ненависть сочилась из его подсознательной речи.

— Этой ночью ты встала на моем пути, но я все равно добьюсь своего и возьму десятикратную плату за то, что этот ублюдок должен мне… Клянусь!

Последнее слово Вауна почти физически ударило Верити, она скрючилась, и ее вырвало.

Колеоптер скрылся во мраке ночи, оставив сестру-госпитальерку и губернатора в коматозном состоянии дожидаться медиков, которые наконец прибыли на аэронефах.

На рассвете полил дождь — холодный и мрачный, серый от тающего дыма и клубов пыли. В воздухе стоял плотный запах горелой древесины.

Бойцы гвардии вместе с силовиками прибыли слишком поздно и не успели спасти многих дворян, но милостью Золотого Трона лишь четверть городских высокопоставленных пасторов не увидели восхода солнца. Тела погибших были выставлены для прощания в центральных богадельнях, где прихожане могли отдать дань уважения мужчинам и женщинам, которые ушли во свет Императора.

Мирия видела рыдающих гостей, которые толпились у входов на верхние этажи здания. Она знала, что многие из них потеряли членов семей, но согласно неванским церковным наказам на похоронные обряды жрецов простых горожан не пускали.

Сам Норок пострадал не меньше, чем его жители. Яркий свет дня явил их взору сожженные боевыми ракетами дома и сотни разрушенных часовен, ямы проломленного феррокрита, к которым еще не успели подъехать пожарные машины — разорванные дорожные кабели искрили и продолжали тлеть. Пока добиралась до больницы, на городских улицах Мирия повсюду видела одну и ту же картину: страдание, нескрываемый страх и ужас на каждом лице.

Боевая сестра нахмурилась. Теперь уже дважды она держала Торриса Вауна под прицелом, и он дважды ускользнул. Мирия не находила себе места от подобных мыслей, чувствовала, как царящая вокруг суматоха давит ей на плечи. Если бы она убила его там, на «Меркуцио», ничего этого не произошло бы. В душе Мирии бушевала гроза, но она быстро настроила себя на посещение больничной палаты, где находилась Верити.

— Конечно, вам понятно беспокойство диакона, — заявил декан Веник, стоящий позади мальчика-серва, накладывающего бандаж на предплечье Верити. — Я не хочу сказать, что это не так, сестра-госпитальер, но все-таки нам нужны четкие представления о замыслах колдуна.

— Откуда мне знать? — ответила Верити.

Его вкрадчивая лукавость пугала ее.

— Что преступник сказал вам? — Веник заглянул ей в глаза. — Он говорил вам о чем-нибудь… неблагоприятном? Произносил имена лорда Ла-Хайна или Бога-Императора всуе?

— Все произошло очень быстро. Он… применил свои способности… — Верити придержала бледную обожженную руку, покрытую белой марлей, под которой плоть уже покрылась коркой. — Я не могла предотвратить его побег.

— А жаль, — кивнул сам себе Веник. — Я представляю, как бы вам хотелось принять участие в поимке Вауна после того, что он сделал с вашей сестрой.

Сестра Мирия появилась позади клерка, заставив того вздрогнуть от неожиданности.

— У нее еще будет такая возможность. — Она изобразила знамение аквилы. — Лорд-декан, если вы позволите, я бы хотела поговорить со своей соратницей Сороритас.

— Старшая сестра, — Веник повторил ее жест. — Конечно, я уже закончил беседу и пойду к другим, с которыми еще должен переговорить и собрать информацию для лорда-диакона.

— Одну минуту, сэр, — сказала Верити. — Что с губернатором Эммелем? Он жив?

Декан сухо улыбнулся.

— Лишь по милости Бога-Императора он остался в живых. И, наверное, еще потому, что о нем заботятся десять лучших медиков Норока.

— Десять? — взглянула на него Мирия. — Не многовато ли целителей на одного человека, особенно в такой день?

— Я не апотекарий, сестра, и не могу ответить на этот вопрос. Могу сказать лишь, что он, вероятно, уже никогда не вернется на свою должность — после жестокости, которой подвергся, — хмыкнул Веник.

— И кто теперь управляет Невой? — спросила госпитальерка.

Веник изогнул бровь.

— Его светлость экклезиарх, разумеется. И это правильно, что церковь берет бразды правления в свои руки. — Он развернулся к выходу. — Первый указ лорда Ла-Хайна направлен на ужесточение мер касательно поимки Вауна. Колдуна должны взять живым.

— Декан, я знаю, чем вы можете нам помочь, — голос Верити дрогнул от волнения. — В норокских залах Администратум Библиариум есть записи, которые могли бы помочь выследить беглеца Вауна. С вашего позволения я бы хотела изучить их…

Веник холодно улыбнулся.

— Силовики уже изучили эти документы. Все полученные сведения будут использованы.

— И все же…

— Поправляйтесь быстрее, сестра Верити, — перебил декан. — И не тратьте силы на бессмысленные попытки. — Он посмотрел на Мирию. — Я уверен, что есть множество других способов помочь делу. — Фыркнув в знак окончания разговора, он прошел мимо нее в коридор.

Госпитальерка кивнула мальчику и пригладила бандаж на своем предплечье. Юнец поклонился до самого пола. Сестра Битвы, в свою очередь, разрешила ему уйти кратким жестом, и две женщины остались наедине.

— Ты цела, — сказала Верити. — А другие селестинки?

— В порядке, — Мирия нахмурилась. — Канонисса Галатея получила ожог, но она стойко переносит боль.

Селестинка выдержала паузу:

— Я здесь, чтобы извиниться за ошибку, сестра Верити. Я настояла на том, чтобы канонисса оставила тебя на Неве, но ты не должна была столкнуться с преступником.

— Нет, — Верити покачала головой. — Не кори себя. Я даже рада, что смогла собственными глазами увидеть Вауна. Теперь хотя бы знаю, какой должна быть боль в моем сердце.

— Тебе лучше вернуться к своим делам в ордене Безмятежности. Нападение, совершенное прошлой ночью, многое здесь изменит: я полагаю, что кровопролитие и беспорядки продолжатся.

— Спасибо за беспокойство, сестра Мирия, но я отказываюсь. Не надо считать меня хрупким цветком лишь потому, что по долгу службы у меня нет меча или болтера. Мой орден служил на сотнях адских миров, и я достаточно хорошо знаю лик ужаса.

Мирия кивнула.

— Как пожелаешь. — На мгновение она смолкла, изучая госпитальерку. — Но Ваун… Он говорил с тобой, не так ли? Твой ответ на вопрос Веника…

— Я была с ним не совсем откровенна. — Верити отвела взгляд. — Да. Он… Сказал мне, что смерть Леты была необходима в той ситуации. Ничего личного.

— Какое хорошее оправдание для типа вроде него. А как же остальные его варварские поступки, не отягощенные чувством вины?

Верити взглянула на нее; взгляд был поразительно нежен для такого серьезного выражения лица.

— Но ты тоже убивала… А теперь и я.

— Обрати внимание, как остро мы это переживаем, сестра. Чем и отличаемся от еретиков и чужаков. Мы сражаемся и убиваем, потому что должны, а не ради славы или забавы. Каждая смерть служит высшей цели.

Госпитальерка кивнула:

— Разумеется, ты права. Прости, если я выгляжу неуверенной, просто… эти дни были серьезным испытанием для меня.

Мирия протянула руку молодой женщине.

— Верь в Императора, сестра. И тогда, что бы ни предстало твоему взору, ты все равно узришь Его.

Внезапно взгляд Верити переменился.

— Если бы в какой-то день мне и потребовалось Его наставление, то это сегодня. Есть еще кое-что, что я не рассказала декану Венику. Ваун оставил мне предупреждение перед тем, как уйти.

Сестра Мирия усмехнулась.

— Его угрозы не сильно меня пугают.

— Ты не поняла меня. Он говорил о лорде-диаконе. Ваун сказал, что лорд Ла-Хайн виновен во всех его преступлениях гораздо больше, чем он сам.

— Клевета и вранье, — выпалила Мирия, тем не менее с меньшим осуждением, чем должна была. — Он попытался зародить инакомыслие в твоем разуме.

Верити пристально посмотрела на нее.

— В своей работе мне доводилось присутствовать на множестве допросов и видеть немало признаний и отрицаний. Я узнаю ложь, когда слышу ее. То, что я услышала от Торриса Вауна, было правдой. По крайней мере, с его точки зрения. Он верит в это.

— Какой еретик борется за то, во что не верит? — ответила боевая сестра. — И скажи ты это декану или кому-либо еще, рисковала бы оказаться на допросе у дознавателя, а он не стал бы с тобой возиться.

— Я предполагала, даже уверяла себя в том, что Ваун породил во мне сомнения, использовав свои странные способности. Но все, о чем я могу думать, это о том, что колдун был со мной откровенен, чего я не могу сказать о лорде Ла-Хайне тогда, в соборе.

Сказанное заставило Мирию замолчать, но потом она сузила глаза.

— Он — верховный пастырь имперской церкви, голос священного синода. И вправе скрывать от нас те или иные вещи, истины, которые сочтет нужными, в наших же интересах.

Несмотря на ее ответ, Верити могла точно сказать, что собственный довод не очень-то убедил Мирию.

— Тогда зачем он это делает, если в соответствии с его собственным указом мы должны выследить этого человека? Ты сама слышала декана. Сначала нам обещают помочь, а затем отказывают. Пойми меня правильно, я хочу, чтобы Ваун заплатил за свои преступления, но опасаюсь, что в этом спектакле мы знаем далеко не обо всех вещах, о которых должны бы знать. Нас окружают ложь и тайны, Мирия. И мне известно, что ты думаешь так же.

В следующий миг Верити испугалась, что боевая сестра не согласится и отчитает ее за сомнения, но селестинка с сожалением кивнула.

— Будь я проклята, но да, и мне так кажется. Слишком много вопросов без ответа и масса вещей, которые не дают подробно изучить.

Верити вздохнула.

— Я запуталась, сестра. Кому мы все-таки служим?

— Церкви и Богу-Императору, как и прежде. Но я поняла, что ты имеешь в виду — служит ли диакон Невы Ему, как мы, или у него есть свои скрытые мотивы?

Верити вздрогнула.

— Я даже не осмеливаюсь озвучить такое.

— Тогда подготовь себя, — мрачно сказала Мирия, — может случиться и так, что от тебя потребуется нечто большее. Никогда не забывай, что мы должны быть бдительны и следить еще и за теми, кто марширует под нашими знаменами, а не только за теми, кто стоит напротив.

— Я молюсь, чтобы этого не случилось. — Верити встала на ноги, проверяя раненую руку. — Что мы будем делать теперь?

— Ты, кажется, что-то говорила про Администратум? — Боевая сестра вопросительно подняла бровь.

— Но декан сказал, что силовики…

— Силовики — лишь облаченные в броню ночные часовые. А день, как часто говорят их следователи, — это пора, когда солнце сжигает холод в небесах. — Мирия направилась к выходу. — Я должна позаботиться о благополучии своего отделения. А тебе советую использовать дневное замешательство в городе и посетить залы записей, найти факты, которые приведут нас к желанной цели. — Сестра задержалась на пороге. — Конечно, если ты действительно хочешь остаться.

— Ты хочешь, чтобы я пошла против декана.

Мирия с усмешкой посмотрела на нее.

— Я этого не говорила. Он сказал, что силовики изучили записи. Чем навредит повторная экспертиза? Мы просто лишний раз убедимся.

Верити лаконично кивнула. К счастью или несчастью, она вдруг поняла, что в этой маленькой комнатке было только что принято решение, которое, возможно, навредит им обеим.

Широко взмахнув рукой, Ваун отогнал от себя медика.

— Отвали, хватит с меня твоей заботы! — Он коснулся своего лица, маленькие порезы на котором были замазаны каплями целебного геля. — Словно после бритья бумажек на порезы налепил, — нахмурился он и, услышав поскрипывание, взглянул на Игниса, вышедшего из темноты корабельного трюма. — Что еще?

Юноша уловил сформировавшуюся в сознании Вауна мысль и протянул ему зажженную табачную сигарету. Игнис молчал с тех пор, как они вернулись на лодку, тяжело перенося непредвиденную гибель Ринка. Эти двое были друзьями или, по крайней мере, достаточно близки.

— Он тут, — без вступлений сказал юноша. — Его аэронеф на палубе, — он указал вверх, на железный потолок.

Ваун глубоко затянулся табачной сигаретой и встал.

— Значит, суматоха из-за этого?

Находясь в своем временном убежище — корабельном лазарете баржи, Ваун слышал ругань и недовольство членов экипажа. Они боялись покрывать колдуна и его команду, но им хорошо заплатили.

Ваун недовольно сплюнул.

— Идиот! Почему он не может быть послушным маленьким снобом и спокойно играть свою роль?

На верхней палубе послышались приближающиеся тяжелые шаги, и Ваун усмехнулся, делая очередную затяжку.

— Смотри и учись, — сказал он Игнису. — Урок общения с подобными людьми.

Люк корабельного лазарета со скрежетом отворился. Новоприбывший выглядел не лучшим образом: его превосходная мантия была испачкана копотью и каплями крови. Он увидел Вауна и пригрозил ему кулаком.

— Что… что все это значит?

Псайкер сделал непроницаемое лицо.

— Вы о чем, милорд?

Человек подался вперед.

— Бросьте заговаривать мне зубы своими милордами, Торрис. Вы говорили мне, что просто убьете несколько людей, речь шла об обыкновенной боевой операции. А это… — он указал в сторону Норока. — Это же самые что ни на есть военные действия.

Ваун бросил на Игниса веселый дружеский взгляд.

— А чего вы ждали? Пары осмотрительных убийств и опрокинутых канделябров в часовне в придачу к нескольким служителям, откинувшим со страху копыта, и все? — Внезапно его лицо помрачнело, и он двинулся к дворянину, смяв сигарету в кулаке. — Ты хотел власти? А власть требует действий. Если, конечно, твои вшивые армии шпионов или военных хоть на что-то способны, прошлая ночь должна была вполне поспособствовать этому. Господство церкви на Неве нарушено, Ла-Хайн, считай, мертв, как и Эммель…

— Эммель жив! — выкрикнул человек. — Ты не смог сделать для меня даже это!

— Хм, — Ваун задумался. — Но он явно не в том состоянии, чтобы управлять. Не сомневаюсь, что Ла-Хайн закончит эту работу за меня, — вздохнул он. — Забавно.

— Забавно! — дал волю ярости дворянин. — Ты устраиваешь разрушения, подставляешь меня, а потом называешь это забавным! Ты, лживый психопат-колдун, подверг опасности все…

Ваун молниеносно пересек разделявшее их расстояние и ударил человека, повалив его на пол. Дворянин завопил и схватился за щеку, на которой красовалась свежая рана от ожога.

— Единственное, что представляет опасность, — это ваше самодовольство, барон. Ты слишком долго вел свое глупое ничтожное соперничество с Ла-Хайном, придерживаясь своих правил, в которых нужно быть лизоблюдом и при удобном случае вонзить нож в спину. — Ваун растоптал табачный окурок. — Больше никакого притворства, Хольт! Заруби себе это на носу. Теперь это открытый бой, резня. Реальная вражда.

— Я не готов, — прохныкал дворянин. — Будут убийства. Начнется война.

— Да, — согласился Ваун. — А в итоге, когда Виктор Ла-Хайн будет распят на площади Правосудия, а ты, уже находясь на посту губернатора, подпишешь мое прощение за все благо, что я сделал для Невы, — тогда ты поблагодаришь меня за то, что я поспособствовал случившемуся. — Он склонился к самому лицу Шерринга. — За то, что я подарил тебе свободу. — Спустя мгновение он отошел назад. — Возвращайся на свой аэронеф и действуй. Пора поведать миру, каков на самом деле наш старый добрый диакон.

Барон встал на ноги и поплелся прочь.

— Я… Я увижу вас в Метисе?

Ваун изобразил перед ним поклон:

— Можете рассчитывать на это.

Шерринг покинул их; от образа разъяренного человека, который ворвался несколько минут назад, не осталось и следа. Игнис водил пальцем по губам.

— Ты подтолкнул его к этому, сделав податливым? Через разум, да?

— Ничего подобного! Есть более простые способы манипулирования людьми, кроме психоконтроля. Я всего лишь дал ему то, чего он хотел.

Сверху послышался шум запущенных роторов воздушного корабля.

— И что же это?

— Свобода от вины. Шерринг всегда мечтал объявить войну этому благочестивому старому хвастуну и его святым церквям. Я сделал это за него, и теперь он может начать борьбу, не испытывая чувства вины за первый шаг в этом деле.

Игнис рассмеялся.

— Он… Он думает, что ты делаешь все ради него? Ха!

Ваун кивнул.

— Он узнает, что все не ради него. Не исключено, что перед самой смертью.

Верити едва могла различить что-нибудь во тьме, простиравшейся за узкой областью света, которая тянулась вдоль дорожки, проходившей через весь библиариум. Концы стеллажей уходили в темноту неразличимых стен огромного бункера. Угрюмый логисторас, сопровождавший ее на этот нижний уровень, протрещал несколько несущественных фактов об этом месте, будто из инфопланшета для туристов. Он сказал, на сколько сотен метров они углубились ниже улиц Норока и сколько еще уровней ниже этого. На определенном расстоянии от себя госпитальерка различила лязг больших намасленных медных колес, когда одна из движущихся платформ комнаты начала опускаться на уровни хранилищ. Она остановилась, чтобы посмотреть на пустое пространство, размерами не уступавшее игровому полю. Через мгновение другая платформа, громыхая, начала двигаться вместо прежней — часть огромной библиотеки, направляющаяся к своему месту, была заполнена бесконечными рядами бумаг и работающими в проходах человечками. Неожиданно из-за карниза над головой вынырнули тускло блестевшие серебром сервочерепа, начавшие облет каньонов книг. Целые этажи библиариума громоздко передвигались, словно складываясь в гигантскую мозаичную картинку.

Логисторас в испачканной чернилами одежде, свободно висевшей на его металлическом скелете, взглянул на нее аугментическими глазами.

— Поймите, мы нечасто видим представителей ваших орденов в этих залах. — Он попытался изобразить некое подобие улыбки. — Сестры-диалогус из орденов Пера и Священной Клятвы время от времени посещают нас. За время работы здесь я не припомню ни одной сестры-госпитальера. — Его пристальный взгляд продолжал сверлить ее. — Наверное, мне следует начать статистический учет этих данных…

— Наверное, — перебила Верити. — Между тем у вас есть то, о чем я спрашивала?

— Да. Данные об экипаже с боевого корабля «Меркуцио». Я не забыл. — Он мотнул головой, призывая ее следовать за ним. — Идемте. — Клерк-жрец легкой походкой направился по проходу. — Мне любопытно: для чего ордену Безмятежности понадобилась такая информация?

Переполненная волнением, Верити почувствовала, что ее щеки горят. То, что она зашла так далеко без неуместных вопросов, было удачей, но с каждым следующим шагом Сороритас боялась, что ее присутствие здесь будет раскрыто и объявлено мошенничеством. На миг она засомневалась, что нужно отвечать. «Что бы сестра Мирия сказала ему? — задумалась она. — Наверняка бы пригрозила покалечить. Я могу сделать лучше».

Верити вдохнула запах сухого пергамента.

— Разве вам обязательно знать, зачем мне эти данные? — Она говорила менторским тоном, каким говорил при ней ее палатин с нерадивыми учениками.

— Хм, нет. — Логисторас захлопал медными ресницами. — Мне всего лишь…

— Любопытно, да. Но, простите, насколько я знаю, любопытство — не та черта, которую адептус Министорум желает видеть в своих библиотекарях. Разве это не тот догмат веры, какой вы наверняка не зачитываете из хранимых книг, дабы не вступать в контакт с природой бесчеловечности?

И снова та же улыбка.

— Я никогда не поддавался соблазну, сестра. — Он с раздражением посмотрел на сервочерепа, жужжащие над ним, тонкие лазерные трубки были выдвинуты из их безгубых ртов. — Это бы означало навлечь на себя последнюю меру наказания. — Он остановился возле помоста и убрал цепь, перекрывающую проход в секцию. — Вот мы и на месте. Когитатор предоставит вам данные. — Он поклонился и направился обратно. — Я надеюсь, вы простите мне мое словоблудие. Это все из-за происшествия на ночи благословения…

Верити улыбнулась в ответ.

— Мы все потрясены, жрец. К счастью, Император дарует нам свет, чтобы вести нас.

Логисторас опять поклонился и оставил ее наедине с древней разумной машиной, медные катушки и серебряные филигранные нити внутри которой тотчас начали тикать, выдавая данные о жизни мичмана Ворго и других людей, освободивших Торриса Вауна.

Широкие паутины перекладин, петли маслянистых кабелей и работающие когитаторы — все это находилось внутри библиариума, большую часть которого окутывала тьма. Слабый свет фотонных свечей в подземном зале никогда не касался густой черной темноты, собравшейся по краям прохода. Некоторые книги были настолько стары, что их не представлялось возможным читать при обычном свете. В таких случаях сервиторы, предназначавшиеся для оказания помощи в чтении книг, применяли инфракрасные волны. Эти места идеально подходили для игры в прятки.

Тень Верити следила за ней с шестиугольного каркаса, поддерживающего феррокритовый потолок над головой госпитальерки. Тень сливалась с окружающей тьмой настолько, что даже бдительные черепа не замечали ее своими крошечными красными глазками. Тень Верити наблюдала за ней и прислушивалась, определяя и обдумывая, что здесь понадобилось прелестной Сороритас. В голове тени зародилась мысль, что женщина не должна снова увидеть дневной свет, и приготовила свой призрачный пистолет, чтобы убить ее.

Глава восьмая

Верити помассировала пальцами переносицу, стараясь побороть усталость. Ее мучила зевота, и она все чаще моргала слипающимися глазами. На дубовом столе вокруг мраморного постамента когитатора лежали свернутые, сложенные в аккуратные стопки листы желто-коричневых пергаментов с текстами на высоком готике, машинном диалекте и местном неванском языке. Многие были помечены красными ярлыками, означающими, что с ними работали силовики, наряду с текстовой строкой, показывающей номер следственного участка. Там следователи, тщательно изучив бумаги, подводили итоги своих дознаний. Верити снова и снова перечитывала документы, помеченные красными маркерами, пытаясь установить хоть какую-то связь между людьми, освободившими заключенного Мирии.

Она вздохнула, чувствуя, как ее переполняет отчаяние. Здесь, в библиариуме, не было никаких хронометров, и она понятия не имела, сколько времени сидит в этом темном зале, водя пальцами по страницам при свете фотонных свечей. Губы пересохли, и Верити чувствовала небольшую слабость. Лекарственные жидкости, которые медики дали ей после происшествия в соборе, утрачивали свое действие, и тело Верити начинало испытывать смешанные потребности в еде и сне. Из-за пыли дышать становилось все труднее.

— Пустая трата времени… — пробормотала она, — все напрасно…

Услышав ее голос, оловянный когитатор, располагающийся на намасленном шпинделе, повернул к ней лицо-маску. Корпус этого мрачного металлического устройства внешне напоминал человеческую фигуру благородного техножреца, мертвого уже несколько столетий. Меха и крошечные колокольчики запыхтели и задребезжали в механическом горле, воспроизводя звуки, напоминающие человеческую речь.

— Запрос не ясен, необходимо повторить заявку.

— Я не с тобой разговариваю, — грубо ответила Верити, в голосе которой звучали усталость и разочарование. — Помолчи.

Первые несколько часов когитатор активно занимался тем, что нарушал тишину воспроизводимыми в случайном порядке церковными постулатами, служащими для укрепления благочестия и ясности мысли. Госпитальерка быстро утомилась от повторяющихся утверждений вроде: «В замкнутый разум никогда не проникнет ересь» и «Смерть есть расплата предателям».

— Следую команде, — протрещала машина, со щелканьем разворачиваясь обратно.

Сквозь пустые щели маски на месте рта и глаз Сороритас могла различить тусклую форму испещренной блестящей сферы и очертания вращающихся внутри серых катушек, пронизанных множеством золотых нитей. Она немного понимала, как работают когитаторы, но заметила, что отошла от основной темы и уже вовсю размышляет о другом. Произошли ли они от ученой машины на Терре, настолько старинной и сведущей во всем, что ей просто не могли позволить перестать работать?

Верити прогнала эти мысли прочь и со злобой посмотрела на древний аппарат, словно он был причиной ее неудач. Усталость мешала ей сконцентрироваться, и сестра начала теребить серебряный розариус на шее, чтобы сосредоточиться. Жизни мичмана Ворго и дюжины других мужчин с боевого корабля «Меркуцио», изложенные на бумагах и перфокартах, были разбросаны перед ней: все данные, начиная со свидетельств о рождении и заканчивая уведомлениями о контракте и жаловании, дисциплинарными ордерами.

Верити провела пальцем по рельефным штифтам напротив индекса человека по имени Призер. Поразительно, как такой маленький кусок картона мог содержать целую человеческую жизнь. Она задержала палец на пустой точке в индексе. Лишь одна случайная засечка, оставленная ее ногтем, или капля пролитых чернил на неверной странице — и Призер мог остаться без гроша в кармане или быть объявлен мертвым. Такова монументальная косность бюрократии Империума, что слова в этом документе служили законом, а ветхие и невероятно древние машины были хранителями всего этого. О таких вещах определенно стоило задуматься — люди, корабли, целые миры могли пропасть из-за неправильно поставленной десятичной точки.

Верити вдруг поняла, что рассматривает один и тот же документ несколько минут подряд, читая и перечитывая одну и ту же строку текста с данными Призера, не воспринимая ее. Она вздохнула и перечитала снова.

Это был код ссылки, указывающей на регистрацию человека на службе несколькими неделями ранее до отбытия «Меркуцио» с Невы, чтобы подобрать селестинок Мирии для встречи с Черным Кораблем. Верити моргнула — она видела это число прежде!

Женщина взяла другой файл и нашла тот же пункт. Там стоял точно такой же код. Он повторился в третьей папке и в четвертой. Все люди, включая Ворго, имели такую числовую ссылку, и эти документы не были помечены красными ярлыками силовиков. Внезапное волнение переполнило Верити, и у нее закружилась голова. Она постучала по корпусу когитатора, привлекая его внимание.

— Этот код, — сказала она, показывая безглазому лицу документ. — На что он ссылается?

Часовой механизм защебетал и защелкал.

— Подождите. Ваш ответ придет незамедлительно.

Через несколько мгновений устройство издало всасывающий звук, и вакуумная трубка в его груди открылась, предоставляя скрученный пергамент.

— Жертва — наивысшее проявление верности.

Верити принялась жадно читать. Бумаги были печатной копией отчета флотского офиса атташе, и в них говорилось о том, как транспортное судно, которое должно было набрать часть корабельной команды для «Меркуцио» из людей Норока, отклонилось от курса в связи с неисправностью. Челнок был вынужден опуститься в городе-государстве Метисе и в конце концов возвратиться с пассажирами на орбиту днем позже. Было одно или два лишних имени, но все остальные, каждый человек, приложивший руку к спасению Вауна, находились на том транспортнике. Верити искала имена членов команды, которые присутствовали на борту, но не присоединились к Ворго и другим. Никого из них уже не было в живых. На судах такого размера, как «Меркуцио», ежедневные несчастные случаи и аварии были в порядке вещей, но общая картина вызвала у сестры дрожь. Те другие, что находились в капсуле, но не приняли участия в мятеже, умерли незадолго до стыковки.

Взяв свой инфопланшет, сестра сделала несколько примечаний электропером. Она мысленно вернулась к Ворго в камере заключения, кричащего про дочь, которой у него никогда не было, и вновь принялась за бумаги.

Ее глаза сузились. Согласно флотскому постановлению, Ворго и другие члены экипажа получали свое обычное жалование имперскими бумажными деньгами, чтобы они могли потратить их во время увольнительной в Нороке, однако не было ни одного примечания о размене денег. Это выглядело нереально. Метис пользовался дурной славой из-за своих таверн и прочих непристойных заведений. Любой корабельный матросик, пришедший туда с полным карманом денег, возвращался на корабль без них, зато с похмельем и парой-тройкой занятных общественных болезней.

— Что произошло в Метисе? — произнесла вслух Верити, внезапно ощутив большой прилив сил.

Ее тень приподняла голову, удивленная словами, произнесенными молодой женщиной. Та уже начала делать пометки о заинтересовавших ее документах, которые впоследствии собиралась показать своим хозяевам. Язык тела Верити радикально изменился за несколько мгновений. Тень четко видела, что до этого сестра пребывала на грани физического истощения, а теперь искра адреналина словно зажгла маслянистый воздух.

Убийца осмотрительно приняла во внимание эти изменения, прикинув возможность убить девушку прямо сейчас, но годы службы ассасином, проведенные в неванских войнах, оставили неизгладимый след. Поспешность считалась врагом невидимого убийцы. Чтобы сделать единственный выстрел, нанести безупречный смертельный удар, необходимо быть полностью уверенным. Тень решила еще немного подождать. В зоне видимости появилась другая фигура, и тень подумала, что, вероятно, придется забрать не только жизнь девушки.

Призрачный пистолет повернулся на несколько градусов. Возраст и происхождение оружия убийцы оставались неизвестны. Одни говорили, что оно изготовлено ксеносами, другие — что относится к мрачному периоду, известному как Темная эра технологий. Тень любила это оружие за его беззвучность. Внутри неотражающей поверхности патронника угнездился одиночный снаряд в виде дротика, ожидающий своего часа. Такие дротики делались вручную техножрецами, специально ослепленными для этого дела. Когда дротик выстреливался, призрачный пистолет не давал отдачи, не вызывал вспышки огня и не издавал ни звука. Даже свист рассекаемого летящим дротиком воздуха не мог выдать движение снаряда: дротики и само оружие были сделаны из материала, обладающего чрезвычайной инертностью. Никакие чувства — от ауспика до колдовских осязаний псайкера — не могли уловить выстрел.

В оружии находилось много дротиков, но одного было достаточно.

Со стороны проходной дорожки, единственного объекта, закрепленного на библиотечной платформе, послышалось неуклюжее бряцание, и помост слегка дрогнул. Верити подняла глаза и увидела другого логистораса, идущего в ее сторону. Он имел ранг ниже, чем тот адепт, который провел ее в зал. Это оказался простой писарь, выполняющий менее десятка служебных функций. Клерк-жрец поклонился и указал пальцем на разбросанные бумаги. Он как будто был обеспокоен тем, что документы лежали в такой небрежности.

— Мне нужно сделать исправления, — прошипел он. — Позвольте, я приступлю.

— Какие исправления?

Логисторас подался вперед на своих колесовидных ступнях и взял первую попавшуюся под руку папку. Устройство-бобина на его бедре, по виду напоминавшее закрытую книгу, начало выдавать бумажные завитки. Он бросил взгляд на Верити.

— Заверение дел. После нападения нужно внести много исправлений. — Он высунул серый язык и облизнул бумагу. Быстро приклеив ярлык к папке, он отложил ее. Затем стал повторять процедуру.

Верити взяла переделанную папку и изучила ее. Новым дополнением была окаймленная черным этикетка длиной с палец, содержащая время, дату и идентификационный код. Среди красных букв одно слово выделялось серовато-синим цветом. Покойный.

— Что происходит? — требовательно спросила Верити, взглянув на логистораса.

Он моргнул и чуть отшатнулся. Писарь показался ей взволнованным.

— Прошлая ночь. Нападение. — Он лизнул очередной ярлык и прилепил его на файл с именем Призера. — Несколько ракет попали в исправительное заведение. Многие заключенные погибли в результате пожара. — Клерк прервался и обвел папки металлической рукой, на месте пальцев которой красовались стальные перья для письма. — Все эти люди мертвы, и файлы необходимо исправить для отражения последних сведений.

Верити позволила логисторасу продолжить его работу. Адепт украдкой бросал на нее косые взгляды, когда думал, что она перестала смотреть на него. Наконец она не выдержала.

— Вы хотите мне что-то сказать?

В ответ — совиное моргание.

— Я… Я вас знаю. Ваши расследования пересеклись на днях с моей работой, сестра Верити. Мне известно про ваше участие в расследовании дела Вауна.

Что-то в интонации логистораса ее насторожило.

— Да, — сказала она осторожно. — Я собираю информацию о колдуне, чтобы помочь в его поимке.

Клерк-жрец выдержал паузу, заканчивая работу.

— Я никогда не имел полномочий принимать участие в преступном расследовании. Моя работа исключительно административная. Но я часто задавался вопросом, что было бы, если бы…

Верити решилась:

— Тогда, может, вы вправе помочь мне?

Писарь застыл.

— Это было бы для меня честью. Как я могу помочь, сестра?

Мысли госпитальерки спутались. Вопрос завертелся на языке.

— Я… Я хотела бы посмотреть любые данные на Торриса Вауна, какие у вас есть.

— Доступ к ним ограничен, — пристально посмотрел на нее логисторас. — Могу я быть уверен, что у вас есть необходимые разрешения от лорда-диакона?

Лицо сестры Верити не выражало никаких, однако голос мог ее выдать. Затем ей пришло в голову, что клерки-жрецы редко общаются с простыми людьми, и она предположила, что адепт вряд ли различит ложь.

— Вы можете быть уверены, — сказала она ему.

Писарь поклонился и повел ее вглубь библиариума.

Они прошли через ряд люков в помещение с железным сводом, которое, в свою очередь, вело между медленно вращающимися шестернями к другой платформе, где книги были прикованы к полкам цепями. Логисторас вытащил ключевой механизм из своей ладони и открыл им проход. Он взглянул на Верити через плечо.

— Со мной такое бывает, я вам не представился. Я — писарь четвертого класса Аншир, резчик бумаги и копировщик. — Он слегка поклонился. — Простите, если я забегаю вперед, но если бы вы, со своей стороны, рассказали о моей помощи в этом деле моему вышестоящему…

Она поспешно одарила его притворной улыбкой.

— Конечно. Ваша помощь будет вознаграждена.

Верити не любила лгать, даже если дело касалось получеловека вроде Аншира, но ей пришлось переступить через себя.

— Император, прости, — прошептала она. — Я делаю это ради Тебя.

Писарь взглянул на нее.

— Вы обращаетесь ко мне, сестра?

— Нет, — ответила она чересчур поспешно. — Записи о Вауне. Покажите их мне.

Он кивнул:

— Конечно.

Аншир использовал ключи, чтобы достать том, находившийся внутри светопоглощающего обсидианового футляра: он коснулся кольцом идентификационных точек на его поверхности, и тот открылся.

Писарь прощебетал что-то в корешок книги, и она покорно раскрылась, мягко скользнув страницами по обшивке. Издав щелчок, книга легла на ладони Аншира, и тот обернулся показать ее Верити.

— Страницы сделаны из психоактивного папируса, — с благоговением произнес он. — Не прикасайтесь к ним незащищенной кожей.

Верити кивнула и начала читать. В подобных книгах содержались записи прибытий и отбытий адептус Телепатика в систему Невы. Всякий раз при нахождении человека-псайкера его имя фиксировалось здесь вместе с предварительной записью способностей, которыми он обладал. Когда Черные Корабли прибывали, чтобы забрать ведьм и колдунов, их переводили из глубинных камер инквизиторских подземелий Невы на это таинственное судно, чтобы больше никогда не увидеть снова.

В книге было имя Торриса Вауна. Записи отрывочные: судя по всему, проданный в рабство еще ребенком, Ваун в юности привлек внимание агентов Экклезиархии своими сверхъестественными способностями. В частности, им заинтересовался Виктор Ла-Хайн, который в то время был старшим исповедником. На полях имелось несколько жирных примечаний о Вауне: он обладал телепатическими способностями и в совершенстве владел пирокинезом. Верити вспомнила горящий в глазах колдуна огонь и невольно поежилась.

— Как видите, файлы остаются неизменными, — кивнул сам себе Аншир. — Вы удовлетворены?

Госпитальерка не ответила. Она знала, что нужно искать, и тщательно всматривалась в каракули подсвечиваемого текста в поисках несоответствия.

— Даты… — протяжно сказала Верити, озвучивая свои мысли. — Их порядок неверен.

Логисторас вздрогнул, словно она влепила ему пощечину.

— Вы ошибаетесь. Мы заботимся об этих документах, будто в них слова самого Бога-Императора. Ошибки быть не может.

— Обнаружение и захват Вауна. Здесь пробел, отсутствуют данные.

— Невозможно. — Бледное лицо Аншира вспыхнуло от негодования.

— Файл перескакивает с даты, когда он был схвачен, к записи о его побеге с Невы. Где он был все это время? На странице ничего не сказано об этом.

— Вы неверно все истолковываете! — воскликнул клерк-жрец.

— Сами посмотрите.

— Нет, — дрогнул Аншир. — Мы лишены познавательных способностей и не можем понять слова, которые записываем.

— Должны быть другие записи о Вауне, — потребовала она. — Где они?

— Других нет, — протрещал он, будто сама идея о расположении такого рода информации за пределами этих стен казалась шуткой. Но в следующий миг лицо логистораса помрачнело. — Погодите-ка. Если вас послал лорд-диакон, почему вы задаете подобные вопросы? Это проверка?

— Я… — глаза подловленной Верити выдали ее, маска лжи раскололась. — Нет, меня послали…

Теперь он распознал ложь на ее лице.

— Обманщица. Ты солгала мне! — Аншир исторгал слова, подобно проклятиям. — У тебя нет прав находиться здесь. — Гнев, а затем ужас вспыхнули на лице жреца, когда он понял, что его халатность позволила Верити получить доступ к данным, не предназначавшимся для нее. — Тревога! Тревога! — завопил он, подавшись назад к решетке панели управления на одной из опорных балок.

Сороритас услышала приближающийся сверху пронзительный гул сервочерепов. Пальцы-ручки писаря царапнули панель вызова сирены, но его голову тут же разрезало пополам со звуком разрываемой ткани, и мертвый клерк с лязгом упал на платформу.

Верити показалось, что она заметила очертания чего-то темного, мелькнувшего среди полок над головой. Где-то наверху брызнули яркие вспышки искр, когда острые металлические дротики насквозь пронзили три сервочерепа. Госпитальерка побежала, ее сердце бешено колотилось в груди.

В планы тени не входила охота за целью; ассасины вообще не получали удовольствия от преследования жертвы, в страхе спасающей свою жизнь. Тень больше полагалась на хитрость: лучше не бегать за своими мишенями, а оказаться там, где тебя не ждут, и всадить бесшумный дротик в мягкую плоть. Но сестра-госпитальерка разрушила этот план. Для тени стало полной неожиданностью, что Сороритас пошла на смелый шаг и солгала бедолаге писарю. Более того, посмела углубиться в секретные церковные записи. Если раньше убийца не была уверена в необходимости смерти Верити, то в свете последних событий у нее пропали всякие сомнения.

А тут еще клоун логисторас запаниковал, и пришлось устранить его, равно как и сервочерепов-разведчиков, чтобы они не успели оповестить охрану на верхних уровнях о происшествии.

Режим охотника в визоре герметичного шлема тени позволял все видеть во мраке библиариума. Впереди ассасин заметил тепловое пятно, когда Верити метнулась от одного каньона книг к другому, напуганная и мчавшаяся, не разбирая дороги. Убийца нахмурилась под своим шлемом. В таком паническом состоянии госпитальерку нельзя было взять на прицел и произвести смертельный выстрел. А сделать это необходимо.

Убийца осмотрела платформу библиотеки и увидела лоток тяжелых книг, висящих над одной из металлических полок, — груды старых материалов о древней истории, ожидающих возвращения на свои законные места каким-нибудь второстепенным лицом вроде покойного Аншира. Тень аккуратно прицелилась в трос, на котором держалась книжная вагонетка, и отстрелила его.

От темноты над ее головой отделились огромные черные плиты мрака и устремились вниз — на Верити с грохотом посыпались тяжелые книги. Удар, нанесенный одним из томов, заставил ее неуклюже растянуться на полу. Верити вскрикнула под шум падающих вокруг фолиантов и обваливающихся книжных полок. Удар выбил воздух из ее легких, и она почувствовала, как драгоценный инфопланшет выпал из руки. Затем услышала треск пластика, когда другой том приземлился прямо на прибор, раскрошив его на части.

Вагонетка опустела и, оторвавшись от троса, полетела вниз, кувыркаясь в воздухе. Верити попробовала увернуться, но наступила на полу своего же одеяния и опустилась на колени. Вагонетка рухнула, прижав ей ноги.

Крик боли Верити отразился в визоре при режиме охотника вспышкой оранжевого света на фоне холодной пустоты библиариума. Убийца различила переполох и шум на других платформах зала. Клерки-жрецы почувствовали что-то неладное, оттенки их движущихся тел приближались, их становилось все больше. Времени было очень мало. Госпитальера нужно убрать немедленно!

Ее ловкие пальцы быстро настроили дальнобойность призрачного пистолета на максимальную дистанцию, и тень загнала дротик в патронник. Сенсорный датчик на конце оружия быстро послал информацию в визор, высвечивая внутренние органы в дрожащем силуэте Верити. В перекрестии прицела возникла пульсирующая сфера сердца. Палец ассасина лег на спусковой крючок.

Она стреляла вслепую.

Со связующей платформы Мирия видела, как падал книжный лоток. Она слышала последние крики Аншира и звуки взрывов уничтожаемых сервочерепов. Ее психофизические тренировки взяли свое: выхватив плазменный пистолет, сестра побежала. Во мраке высоких книжных шкафов она заметила мелькнувшую рясу упавшей Верити. Крик сестры был полон страха.

Мирия стреляла, выпуская очередь стремительных энергетических зарядов вверх, в стальные балки. Селестинка не могла видеть нападавшего, поэтому действовала интуитивно. В уме она уже вычисляла углы и возможные векторы атаки, прикидывала примерные места, где бы она могла скрыться, чтобы убить девушку.

А вот и он! На долю секунды яркая газообразная плазма осветила очертания человека, движущегося по перекладинам. Черный силуэт сменил цель и выстрелил в ответ по боевой сестре. Мирия метнулась в сторону и перекатилась в тот самый миг, когда невидимые дротики воткнулись в опорные стойки и продырявили несколько редких манускриптов.

Противник переместился и выстрелил снова. Его меткие выстрелы теснили Мирию, заставляя уйти в оборонительную позицию, и она быстро поняла, что убийца обладает расширенными авточувствами.

— Визор с режимом охотника, — предположила она, скидывая с себя плащ, чтобы обеспечить большую свободу движений.

Ей было известно о хитроумной технологии, обращающей ночь в день, — шлемы Сороритас модели «Саббат» имели аналогичную функцию. Знала она и о ее ограничениях. Мирия прицелилась ниже, метя не в скрытого в тени убийцу, а в полки древних бумаг под ним. Плазменное оружие взвизгнуло и выпустило яркий сгусток сверкающего белого света в старые, сухие тома. Пожар вспыхнул мгновенно, и языки пламени взметнулись вверх к балкам.

Раздался вскрик, и стоявший на верхних балках ассасин, освещенный оранжевыми огнями, схватился за лицо. У Мирии было лишь мгновение. Духи-машины библиариума не позволили бы огню буйствовать более одной-двух секунд, а тем более — распространиться по всему комплексу. Существовали сети труб, которые в этом случае выпускали инертные удушающие газы, но если сейчас огонь погаснет, вместе с ним погаснут жизни Мирии и Верити.

Оружие боевой сестры выстрелило.

Сгусток газообразного вещества, такого же горячего, как ядро звезды, прошел сквозь левую руку убийцы, чуть выше локтя. Остальная часть ниже сустава отвалилась от воздействия невероятно высокой температуры, и гидростатический шок от вскипевшей крови, подобно удару молота, прошел по телу убийцы. Ассасин оступился и рухнул с книжного шкафа на пол, пролетев сквозь клубы дымчатого тумана.

Плазменное оружие не было рассчитано на применение против небронированных целей вроде тени, его выстрелы предназначались, чтобы плавить керамит и бронированный металл. Коснувшись тела, оно оказывало тот же эффект, что паяльная лампа на воск. Боль от попадания была настолько сильной, что сердце убийцы остановилось, а это, в свою очередь, вызвало химическую реакцию гексагенового заряда, вживленного под грудную клетку тени. Хозяева ассасина не желали, чтобы их инструменты уничтожения попали в чужие руки.

С мерзким хрустом костей тень разлетелась на части.

Горящие ошметки плоти и внутренностей расплескались жутким фонтаном. Мирия почувствовала подкатывающую к горлу тошноту и прикрылась своим плащом от жженых останков. Лежавшая неподалеку Верити вылезла из-под упавшей книжной вагонетки, высвободив свою ногу. Она посмотрела на черное пятно пожара, уже погасшего благодаря воздействию огнегасящего газа. От ассасина не осталось ничего, что хоть чем-то напоминало бы человека.

Мирия заметила, как что-то сверкнуло, и убрала свои пистолет в кобуру. Когда она попала в тень, та обронила свое загадочнее оружие. Боевая сестра подняла его и повертела в латных перчатках, быстро изучив опытным взглядом смертоносный пистолет.

«Это еще что?» — подумала она, нащупав рифленую изящную рукоять, и оружие само легло в руку. Из оружейного барабана выглядывали зловещие шипы дротиков.

— Ты спасла мне жизнь, — проговорила Верити.

— Можешь поблагодарить Императора за то, что Он направил меня туда, где я была нужнее всего, — сказала Мирия. — Ты пробыла здесь большую часть дня, я забеспокоилась, решила тебя найти. Если бы я не…

— Ваун. Наверняка он знал, — кашлянула Верити, дым погасшего огня обдирал ей горло. — Хотел помешать моим расследованиям…

Взгляд Мирии был прикован к оружию.

— Он имел прекрасную возможность убить тебя в Лунном соборе.

— Что ты хочешь этим сказать? — дрожащим от волнения голосом произнесла Верити.

— Я никогда не видела подобных штуковин. Не думаю, что разбойник типа Вауна располагает подобным оружием и агентом. — Мирити взвесила пистолет в своей руке, осторожно проведя большим пальцем по огранке. — За деньги, что стоит этот пистолет, он наверняка мог бы купить верность десятков людей…

— Тогда кто… — Слова Верити прервал влажный шипящий звук, исходивший от патронника призрачного пистолета. Неожиданно оружие раскалилось докрасна, пистолет начал искажаться и деформироваться.

— Ложись! — Мирия размахнулась и изо всей силы швырнула его в темноту.

Грохот взрыва эхом отразился от металлических стен, когда в следующую секунду оружие сдетонировало. Боевая сестра почувствовала, как один из многочисленных, разлетевшихся в разные стороны и невидимых глазом дротиков промелькнул мимо ее лица, воткнувшись в книжную стойку. Внезапно у Мирии зародилось подозрение, от которого по ее телу прошла холодная дрожь. Такой отступник, как Ваун, не в состоянии раздобыть ни подобное оружие, ни ассасина. Лишь тот, кто обладал огромным влиянием и связями не только на Неве, мог подослать тень, чтобы заставить госпитальерку замолчать.

Мирия взглянула вверх и бессознательно коснулась серебристой геральдической лилии на своем бронированном нагруднике.

— Это возмутительно! — Веник, разглагольствующий в комнате канониссы, срывался на крик. — Я даже не знаю, с чего начать перечень преступлений и неповиновения! — Он обернулся, его красная мантия всколыхнулась, и он указал пальцем на Мирию с Верити.

Госпитальерка стояла, склонив голову, а боевая сестра всем своим видом не выражала ни капли раскаяния перед разъяренным деканом.

— Эта наглая девка осмелилась пойти против моих четких приказов, против слов лорда-диакона и обманом проникла в библиариум, где ваша селестинка совершила акт ужасного вандализма. Сотни драгоценнейших манускриптов Невы, работы тысяч преданных делу лексмехаников обращены в пепел!

Стоящая возле стола Галатеи сестра Рейко прочистила горло:

— «Драгоценнейших» — не совсем подходящее слово, декан Веник. Я, конечно, понимаю, что уничтоженные бумаги содержали информацию о севооборотах на Пиринской цепи островов. Но, учитывая, что архипелаг затонул в океане еще в тридцать четвертом тысячелетии, остается спросить: почему эти бумаги представляли большую ценность, чем жизнь сестры Верити?

— Старшая сестра воспользовалась оружием в священном храме Министорум.

Мирия с вызовом взглянула на него.

— Да, я воспользовалась оружием, чтобы защитить соратницу Сороритас от злоумышленника, успевшего убить несчастного местного специалиста. От злоумышленника, которого охрана библиариума не сумела ни обнаружить, ни задержать.

Канонисса Галатея соединила пальцы и промолчала, предпочтя понаблюдать за спором в качестве нейтральной стороны.

Веник сделал паузу, приходя в себя.

— Ну, хорошо. Тогда ради дальнейшего обсуждения давайте на время забудем о ценности книг и необузданной перестрелке, поговорим о нашей заблудшей госпитальерке.

Он сделал шаг, приблизившись к Верити.

— Разве я неясно выразился, что дознания силовиков избавили вас от необходимости дальнейших расследований? Что из моих слов вы не поняли? Или то, что вы являетесь одной из сестер ордена Безмятежности, дает вам право игнорировать приказы вышестоящих? — декан снова сорвался на крик.

Галатея решительно взглянула на Мирию, и боевая сестра почувствовала, что канонисса пытается что-то понять. Наконец она заговорила:

— Верити выполняла мой приказ.

Веник обернулся, чтобы взглянуть на старшую женщину, его лицо напряглось от гнева.

— Что вы сказали?

— Я приказала Верити отправиться в библиариум, несмотря на сказанное вами. Она находилась там по моему приказу.

Верити и Мирия, стоявшие за спиной декана, обменялись взглядами. Галатея ничего не знала о действиях госпитальерки в залах записей до того, как там произошли беспорядки.

Она ручается за нас…

— Правда? — Похоже, Веника это не убедило. — Однако вы не сочли нужным доложить об этом в мою канцелярию.

Галатея отмахнулась:

— У меня в монастыре полно обязанностей, которыми я должна заниматься, мой уважаемый декан. Я прошу прощения, что не придала этому делу нужной значимости.

Веник сердито посмотрел на Мирию. Если он и знал, что канонисса выгораживала сестер, то никак не мог бросить ей вызов. Их ранги в церковной иерархии были примерно равны, и один не имел власти над другим.

— Пусть так. Но я надеюсь, что в итоге импровизированные действия сестры Верити принесли какие-то плоды. Говори, девочка, — бросил он. — Скажи нам, что за открытие тебе удалось сделать посреди трупов и сгоревших книг.

Дрожащим голосом Верити начала пересказывать факты, которые ей удалось найти в архивах, и о связи между мятежниками на «Меркуцио». Веник слушал с усмешкой на губах, но Галатея придавала значение каждому слову, а Рейко по мере рассказа делала пометки в своем инфопланшете.

— И это все? Неисправно работающие челноки и не потраченные деньги? — протараторил Веник. — Стечения обстоятельств, основанные на ваших догадках, — не более.

— Тем не менее людей пустили в расход, — сердито сказала Мирия.

— Город-штат Метис находится под руководством барона Хольта Шерринга, — подчеркнула сестра Рейко. — Своим немалым богатством барон обязан семейным вкладам в неванские транспорты и корабельные перевозки. Именно судно под ливреей Шерринга было неисправно в тот день.

Галатея поддержала:

— И давайте не будем забывать, что уважаемый барон — главный акционер в консорциуме, который управляет орбитальной станцией торговли, куда колдун и сбежал.

Настроение Веника внезапно переменилось.

— Вы… Вы хотите сказать, что член аристократической касты Невы помогал и содействовал известному преступнику? Что это он подстроил побег Торриса Вауна? — Он фыркнул. — Серьезные, знаете ли, обвинения.

— Должно быть, это трудно — принудить членов транспортной команды или персонал торговой станции, особенно если давление исходит от дворянина? — ответила Галатея. — Мы все знаем, что барон Шерринг — жестокий и честолюбивый человек. О его многочисленных трениях с планетарным губернатором известно.

— Мое мнение таково: мятежники были… приручены тем или иным неизвестным способом, пока находились в Метисе, — сказала Верити. — Я могу предположить, что это некая форма постгипнотического внушения, начинающая действовать после определенного события или побудительной причины, которые и вызывают запрограммированные установленные действия. С медицинской точки зрения, такие вещи возможны при наличии соответствующего оборудования.

Галатея встала.

— Рейко, подготовь мой личный «Испепелитель». Декан Веник, вы сопроводите меня на встречу с лордом-диаконом. Я собираюсь затребовать ордер против Шерринга. Если преступник Ваун обосновался в Метисе…

Тяжелая дверь в палату с грохотом отворилась, впуская сестру Кассандру. Кажется, женщина была сильно напряжена.

— Канонисса. Простите мое вторжение.

— Я приказала нас не беспокоить.

Кассандра кивнула.

— Это так, но дела требуют вашего непосредственного вмешательства. Пришло официальное сообщение от лорда Ла-Хайна… В Метисе кое-что произошло…

— Метис? — повторил Веник, бросая взгляд на Верити. — Поясни!

— Сегодня после пяти ударов колокола по общественной вокс-сети передали сообщение из особняка барона. Шерринг лично объявил раскол правления губернатора Эммеля и закона Экклезиархии. Он обвинил лорда-диакона в преступлениях против Империума.

— Быть того не может! — выдохнул Веник. — Он же подписал своему городу смертный приговор!

Кассандра продолжила:

— Лорд Ла-Хайн начал мобилизацию карательных войск. Нам приказано отправиться в Метис и осудить барона за ересь.

Рейко нахмурилась.

— Если Верити права и Ваун на самом деле скрывается у Шерринга, то барон располагает намного большим, чем просто обманутые гвардейцы на его стороне.

— Похоже, события нас опередили, — мрачно изрекла канонисса. — Я меняю свое распоряжение. Мобилизовать сестринство! Или Метис нам сдастся, или мы сожжем его дотла.

Глава девятая

Силы наступления свернули с магистрали, как только вдали над лесом появился силуэт врат Стабериндской дороги. Разведчики доложили, что придворная кавалерия Шерринга установила заряды взрывчатки в отвесных городских стенах, под которыми проходил кратчайший путь. Канонисса Галатея не собиралась давать им повод применить против себя столь нелепую тактику. Не тратя зря времени, она быстро отдала команды «Носорогам», «Репрессорам», «Экзорцистам» и «Испепелителям». С неспешной методичностью бронетехника начала прокладывать путь через деревья. Из медных решеток дюжин крылатых горнов-громкоговорителей лились вступительные звуки Lex Imperialis — боевого гимна Сороритас. Мирия устроилась на крыше транспорта канониссы; пейзаж, просматривавшийся сквозь магнокуляры, слегка подпрыгнул, когда гусеничный танк «ступил» на темную землю.

Вскоре они стали подниматься на ровный склон, продвигаясь через ряды деревьев, окружавших плотным кольцом Метис-сити. На первый взгляд, поход был довольно опасен: Метис располагался в базальтовой чаше мертвого вулкана и окружен природной защитной стеной. В нем было несколько точек входа, огромные ворота на каждой охранялись. Однако при более тщательном изучении можно было найти множество недостатков. Кое-где каменные стены были не такие толстые — продолжительный ракетный обстрел вполне мог их разрушить.

Несмотря на великолепие униформы и умение обращаться с декоративными саблями, солдаты барона Шерринга были не готовы к встрече с тяжеловооруженными войсками фанатичных противников. По большей части они являлись местными щеголями, среди которых имелась горстка имперских гвардейцев, изнеженных комфортабельной службой. Сестры Битвы не рассчитывали встретить достойного сопротивления ни от тех, ни от других.

Взор селестинки остановился на верхней границе лесосеки, где круглые защитные бункеры усеивали нижние ярусы городской стены. Декан Веник предоставил разведданные, что блиндажи барона были укомплектованы всего лишь автоматическими сервиторами-стрелками. Мирия неспешно размышляла, зачем церкви понадобилось хранить подробную тактическую информацию о Метисе. Очевидно, лорд Ла-Хайн долгое время подозревал, что в один прекрасный день Шерринг затеет неладное.

Стеклостальной купол орудийной башни открылся, и оттуда высунулась закованная в броню фигура. Канонисса Галатея, настороженно глядя по сторонам, дружески кивала сестрам, шагавшим возле ее «Испепелителя». С ее наплечников ниспадал блестящий плащ из черного вельвета и безупречного белоснежного меха. Плащ святой Аспиры, освященный в великом Дворце Экклезиархии на самой Терре, считался одной из главных святынь монастырских реликвий Невы. Он содержал удивительный кольчужный металл, спрятанный от глаз внешней красотой. Способ создания этой почти невесомой брони был утрачен много веков назад. Говорили, если на то будет воля Императора, священный плащ может отклонить смертельный выстрел.

Канонисса уловила благоговейный взгляд Мирии:

— Не нравится мне эта парадность, — тихо сказала она, пригладив плащ. — Реликвия слишком священна, чтобы несли ее в битву с таким недостойным противником.

Мирия убрала магнокуляры:

— Мощь артефакта не только в его физической силе, почтенная сестра. Созерцание надетого на вас плаща придает мужество сестрам и вселяет страх во врагов.

Галатея хмыкнула:

— И все-таки это принижает честь мантии.

— Только в случае нашего поражения.

Галатея положила руку на пушки спаренной мультимелты на люке.

— Захватывающие дни, Мирия. И снова именно ты умудрилась втянуть меня в это.

— Я не могла предвидеть…

— Что побег Вауна приведет к восстанию? — перебила Галатея. — Конечно нет. Твоя миссия заключалась в том, чтобы взять преступника под стражу. Куда тебе распутать паутину политических интриг и махинаций, незримо царящих на всей Неве? — Она покачала головой. — Я служу в этом ордене много лет, и тайны внутригосударственных и общественных конфликтов этого мира по-прежнему остаются для меня загадкой. Шерринг, Ла-Хайн, Ваун… Все они как карты Таро.

Мирия рассердилась:

— Мы, дочери Императора, не участвуем в подобных играх.

Галатея улыбнулась:

— В точку, старшая сестра. Поэтому этот день и обещает быть интересным.

Колонна поднялась на холм. Мирия и Галатея ненадолго замолчали, слушая Fede Imperialis. Наконец Мирия наклонилась к канониссе и заговорила тихим, серьезным голосом:

— Касательно сестры Верити. Вы ручались за нее перед деканом Веником и притом ничего не знали о ее действиях в библиариуме.

— Если ты хочешь спросить, почему я ее защитила, то, возможно, твое понимание наших отношений не совсем верно, Мирия. — Она взглянула на горизонт. — Веник никогда не являлся сторонником Сороритас. Он предпочел бы, чтобы неванские СПО или Фратерис Милиция защищали местные часовни. Словом, те солдаты, которые больше верны ему, чем слову Бога-Императора. Он, как и любой клерк, рожденный под небом Невы, честолюбив и имеет узкий кругозор. И я не собираюсь давать ему ни малейшего повода предъявлять нам свои претензии.

Мирия сделала протяжный выдох.

— Я скажу прямо, канонисса. Ложь, лицемерие, игры во власть, которые стоят за каждым словом и действием, раздражают меня. У меня одна цель — призвать Торриса Вауна к ответу, и я не хочу принимать участие в политиканстве. — Лицо селестинки скривилось от отвращения.

Галатея печально улыбнулась.

— Тогда я бы посоветовала тебе, сестра, не двигаться выше твоего текущего ранга. Я на собственном опыте поняла, что из всех бросающих вызов слову Его меня больше всего беспокоят те, кто поклялся служить Ему, но запутался в себе. — Она отвела взгляд. — Суровая честная битва порой и есть самая долгожданная передышка.

— Этот Шерринг… Если о его репутации знали во всем Метисе, как ему позволили достичь такого уровня власти? Разве никто никогда не замечал его стремления к мятежу? — спросила Мирия.

— Неванская знать всегда устраивала поединки и дуэли. Барон Шерринг ничем не выделялся среди себе подобных.

— Разве что тем, что заключил договор с колдуном.

— Если сестра Верити права, мы это увидим.

Мирия уловила потрескивающий шум работающего вокс-канала, а затем в бусинке у нее в ухе раздался голос сестры Рейко:

— Канонисса, прошу прощения, но мне кажется, вам стоит это услышать.

— В чем дело, Рейко? — Галатея посмотрела туда, где ее адъютант ехала в «Носороге» с закрепленными на нем знаменами.

— Они передают на общей частоте свою богохульную радиотрансляцию. Полагаю, она предназначается для защитников Метиса.

Канонисса посмотрела на Мирию.

— Давай послушаем.

Послышался треск помех, за которым следовал мужской голос, сильный и полный эмоций:

— …мои дорогие граждане. Будучи предан этим идеалам, я не могу и дальше продолжать нести клятву верности своего дома и своих граждан перед людьми имперской церкви, чья наглость не знает никаких границ. Мне стало известно, что самопровозглашенный лорд Виктор Ла-Хайн злоупотребляет своими полномочиями на посту лорда-диакона неванской епархии. Мои источники представили мне доказательства того, что его порочные прислужники отреклись от Святой Терры и задумали такое, о чем я не осмеливаюсь говорить вслух. А теперь нашим церквям Метиса угрожают ложные прислужники Ла-Хайна, ослепленные своей близорукостью. Мы не хотели начинать войну, но у нас нет выбора. Во имя нашего будущего, во имя нашего Императора мы должны отвергнуть лживое правление предателя-пастыря. Наш город должен оставаться лучом света во тьме. Мы обязаны биться и искоренять эту заразу. Мы должны сражаться!

Мирия сразу узнала голос барона Шерринга, но теперь лукавость в его голосе, которой он прикрывался в Лунном соборе, исчезла, сменившись маниакальной силой.

— Он боится, — озвучила она свои мысли.

— Да, — согласилась Галатея, — и правильно делает.

Она щелкнула вокс-табулятором на шейном кольце брони, выключив поступающую из города передачу.

— Рейко, объявляй боевую готовность. Он разжигает в этих несчастных глупцах воинственную ярость. Сражение не заставит себя долго ждать. — Канонисса обернулась к Мирии. — Спускайся, сестра. Нужно немного времени, чтобы освятить наши боеприпасы перед тем, как мы их используем.

Верити подняла голову и рефлекторно придержала министорумную аптечку на своих коленях, как только «Носорог» остановился. Когда орден начал готовить поход на Метис, Рейко нашла Верити и предложила ей побыть в монастыре, пока восстание Шерринга не будет подавлено.

Верити ответила быстро и без раздумий. Она была уверена в том, что барон сговорился с Торрисом Вауном, особенно теперь, когда хозяин города открыто бросил вызов церкви. Она сердцем чувствовала, что Торрис Ваун находится где-то за черными каменными стенами кальдеры. Другой вариант казался ей невозможным. Верити желала одного — лично присутствовать при завершении цепи событий. Сестра Рейко не стала с ней спорить, напротив — внесла имя госпитальерки в боевой список и подобрала для нее подходящую должность. Медик в наступлении всегда кстати. Держа в руках свои принадлежности, Верити протолкнулась мимо боевых сестер, находящихся в транспорте вместе с ней, и прижалась к огневой щели в толстом бронированном корпусе. Ее взгляд был прикован к женщинам, движущимся плотной толпой. Они шли, склонив головы и спрятав лица под импровизированными капюшонами из обрезков старых боевых мантий, а нагие тела едва прикрывали куски разбитой брони.

Сердце госпитальерки подпрыгнуло к горлу: она никогда не видела сестер-репентисток с такого близкого расстояния. Женщины шли, словно приговоренные к казни, и, скрестив руки на груди, удерживали свои смертоносные цепные мечи, как священник нес крест или тотем. Она видела, как мерцают черные железные цепи, обвитые вокруг их конечностей и туловищ; на некоторых были длинные ленты благословенного пергамента, свисавшие со спин, подобно изорванным крыльям. Неприкрытые тела безликих репентисток усеивали бесчисленные шрамы: одни были нанесены ими лично, другие получены в предбоевом ритуале. Верити вздрогнула, ибо это зрелище напомнило ей картины ужаса, которые она видела на Играх покаяния.

Зловещий змееподобный свист нейрохлыста вывел ее из оцепенения. Госпожа репентисток прошла сквозь толпу, выкрикивая литанию.

— Если я должна умереть, — сурово говорила она, — я поприветствую смерть.

— Я поприветствую смерть, как старого друга, — хором подхватывали репентистки, — и распахну перед ней объятия.

— Только в смерти мы искупим свою вину. — Госпожа скрестила руки, охаживая своими нейрохлыстами незащищенную кожу сестер, дабы разжечь в них праведное рвение.

Преданность репентисток впечатляла и пугала одновременно. Госпитальерка ощущала их нестерпимую жажду очиститься в боевом покаянии. Другие сестры расступились, не говоря ни слова и не смотря на них, позволяя госпоже самой вести своих подопечных. Даже в рядах Сороритас уважение к репентисткам в равной степени сочеталось со страхом. Все сестры во служении Императору стремились обрести чистоту, но лишь немногие могли отдаться ужасам, которым подвергались эти женщины.

Одна из репентисток обернулась, и Верити увидела, как сквозь рваный красный капюшон на нее глядят голубые глаза бледной сестры. Госпитальерка затаила дыхание, но женщина отвернулась и присоединилась к остальным членам своего отделения.

Громыхнув, «Носорог» снова начал двигаться, следуя за репентистками к линии фронта. Ветер донес до Верити боевые кличи и звуки оружейного огня.

Придворная кавалерия Метиса подготовила засаду для сестер ордена пресвятой Девы-мученицы. Устроившись за труднопроходимой местностью с плотным заслоном из деревьев, которые замедляли любое продвижение техники, отряд разведывательных «Саламандр» прятался под камуфляжными сетями, наблюдая за Сестрами Битвы сквозь поддельную листву с помощью оптических приборов.

У нескольких офицеров Шерринга возникли вопросы, когда им приказали обратить свое оружие против Сороритас. Эти люди стали первыми жертвами конфликта — их убрали, не привлекая лишнего внимания, и заменили командирами, имеющими более четкое представление о преданности, которой требует барон.

Как один, все «Саламандры», затаившиеся в своих временных укрытиях, дали залп из орудий, поливая автоматическим огнем передовые линии боевых сестер. Женщины погибли во вспышках оранжевого огня, и, находясь за древесным заслоном, командир разведчиков приказал своим подчиненным заводить моторы транспортов. Кавалерийские танки уже в движении дали еще один залп, зачищая периметр шквалом стальных снарядов.

— По нам ведут огонь! — прокричала Рейко в вокс. Мирию качнуло на борту «Испепелителя» Галатеи, когда водитель включил моторы на полную, уходя с линии обстрела, дабы минимизировать возможные повреждения. Канонисса активировала комплексное устройство, сочетающее возможности перископного сканера с ауспиком и когитатором целенаведения.

— За той чащей, — проскрежетала она, — разведотряды, — затем глянула через наплечник на Мирию. — «Экзорцисты». Я хочу, чтобы выжгли те деревья. Всем войскам — наступательное построение и продвигаться!

Боевая сестра услышала подтверждения от экипажей ракетоносных машин, расположенных позади, и поспешила взобраться по короткой лестнице в пустую башенную турель своего танка. Она тут же услышала, как гармонично загудели пусковые трубы «Экзорцистов».

Как и большинство бронированной техники Империума, основанной на стандартной конструкции «Носорога», «Экзорцисты» числились среди самых старых боевых машин. Они существовали еще в мрачные времена Эры Отступничества — тогда перемещались по полям битв войн веры, играя роль передвижных святынь, способных на боевые действия. Если большая часть боевой техники ордена была выкрашена в красный, черный и белый цвета, то «Экзорцисты» покрыты золотом и серебром. Поверхность их превосходной брони украшали мозаичные инкрустации, а от их задней части поднимались трубы органа, блестящие медью в лучах неванского солнца. Эти трубы не создавали музыку, а вершили суд и сеяли разрушения. Оставляя за собой полосы огня, дюжины ракет вырвались из пусковых труб танков и, описав в воздухе дугу, понеслись к деревьям, где скрывались «Саламандры». Вековые деревья разнесло в щепки и вырвало с корнем, открыв путь для боевых сестер и сестер-воздаятельниц. За ними последовала дюжина бронированных «Репрессоров» и «Испепелителей» с шипованными корпусами.

Повторный обстрел не требовался. Уцелевшие «Саламандры» отступали по всему фронту, люди в кабинах отстреливались беспорядочным лазерным огнем, испытывая терпение сестринства. Башня танка Галатеи повернулась к одной из вражеских боевых единиц. Разведывательную машину подбросило в воздух и перевернуло, как только возле нее ударил заряд. Когда Мирия проезжала мимо, ей показалось, что внутри еще кто-то жив. Она не придала этому значения. Ее пешие сестры прекрасно знали, что делать с выжившими. Орудийная башня «Испепелителя» легко вращалась, водя в разные стороны вдоль горизонта спаренными мелта-пушками. «Саламандры» были быстры и имели шанс выйти из радиуса обстрела прежде, чем Сороритас смогут достать их выстрелами.

— Они пытаются подвести нас прямо под свои орудия, — заметила Мирия. — Может, просто проломить стену где-нибудь в другом месте?

— Я так не думаю, — ответила Галатея. — Западные врата находятся прямо перед нами. Мы разрушим их и проникнем в город.

Луч лазера прошел рядом с танком, угодив в дерево и превратив его в факел. Мирия повернула мелты в сторону виновника, прикидывая расстояние и поджидая нужного момента.

— При всем уважении к вам, создание бреши — оптимальное решение. «Экзорцисты» могут…

— Я отдала приказ, старшая сестра. — Канонисса говорила тоном, не терпящим возражений. — Ход твоих мыслей верен, но дело не только в демонстрации, а еще и в тактике. Если барон Шерринг управляет этим городом, он должен видеть, как мы безо всякой хитрости уничтожаем его самое стойкое укрепление. Если врата падут, оружие защитников замолчит. Стреляй!

— Аве Император, — изрекла селестинка и нажала на спаренные спусковые скобы башенного орудия. Четыре полосы мерцающей перегретой энергии вырвались из мелта-пушек и устремились вперед стрелами абсолютного жара. Сверхвысокочастотный заряд угодил в заднюю часть замыкающей «Саламандры», за наносекунды изменив ее молекулярную структуру. Металл деформировался и испарялся, пока люди внутри кричали, когда горячие пары разрывали их легкие. «Саламандра» резко отклонилась от курса и врезалась в дерево.

Мирия оглянулась на следующие за ними войска. Позади в небо поднимались грязные облака серого дыма. Площадь, по которой они прошли, охватил пожар.

Люк был искорежен, водителю удалось его открыть только после четвертого удара ногой. Его руки и ноги дрожали, перед глазами все плыло, и единственное, что оставалось, — двигаться на ощупь при ослабшем зрении. Ракетные залпы раскачивали «Саламандру», как маленькую шлюпку во время шторма, и в процессе езды он успел удариться головой о стену раз пять. Вдобавок ничего не слышал, кроме противного звона в ушах. Только чтобы удостовериться, что еще в состоянии говорить, он произнес несколько проклятий, за которые его бы на день посадили в тюрьму, и прополз мимо мокрой жижи — того, что осталось от его экипажа.

Из сломанного люка он вылез прямо в темную грязь и пополз, пачкая землей свои геральдические знаки на униформе кавалериста, и без того измазанной ржавчиной, кровью и маслом. Свой стаббер-пистолет он потерял где-то внутри перевернувшегося танка, и после того, как он сполз с небольшого пригорка, наконец, поднял голову.

Когда вытер кровь с глаз, увидел окруживших его женщин и вскрикнул от неожиданности. На них были накинуты ужасающие капюшоны цвета пролитой крови, а одеждой служили лохмотья. Одна из них склонилась к нему, рассматривая его, словно ребенок насекомое через лупу.

— П-пожалуйста, — с трудом выдавил из себя водитель. — Император, пожалуйста. Я не еретик.

Губы женщины зашевелились, и он изо всех сил попытался понять, что она ему говорит. Наконец женщина схватила его за руку и приложила ее к своей непокрытой груди, чтобы он мог чувствовать вибрацию, когда она говорит. Он попытался отдернуть руку назад, когда понял, что она не говорит, а поет.

— A morte perpetua, domine, libra nos, — произнесла нараспев сестра Иона. — Желай им только смерти, не щади никого, не прощай никого.

Он увидел, как сверкнул цепной меч-эвисцератор, когда она занесла над собой оружие, а затем тело пронзила боль — когда она отсекла прижатую к ее телу руку. Водитель откатился в сторону и закричал, другие репентистки тут же обрушили на него свои мечи и разрезали на части.

Башенные установки противника ждали их с нетерпением; трассирующие снаряды автопушки у западных ворот, пролетев через открытую зону поражения и оставив за собой в воздухе фиолетовые полосы, ударили туда, где долю секунду назад находились боевые сестры, которые теперь спрятались за перевернутой «Саламандрой». Снаряды забарабанили по броне разведывательной машины, гремя, как камни в оловянной чаше.

Стеклянные глаза-линзы когитатора, расположенные на железных трубках, выдавались из плоских башенных установок, некоторые из них были объединены связующими проводами. Таким образом, сервиторы внутри каждой башни могли разделять цели. Оружие было старым и громоздким, тем не менее вполне могло разорвать на части сестер, осмелившихся неосторожно приблизиться. Оставшиеся «Саламандры» отступили за линию обороны, миновав траншеи, в которых разместились разодетые солдаты Шерринга с тяжелыми стабберными пушками. Случайный лазерный заряд выдал позиции солдат Имперской гвардии, присоединившихся к кавалеристам в защите Метиса.

Сестра Рейко направила своих женщин к источнику лазерного огня, приказав в первую очередь разобраться с гвардейцами. Они сильно превосходили по своим умениям второсортных местных воинов, боевые навыки которых были направлены в большей степени на парадные марши и тому подобные демонстрации. Точные выстрелы в гвардейцев-ренегатов также давали эффект деморализации кавалеристов, позволяя узреть быструю и жестокую смерть, которая ждала и их в случае дальнейшего сопротивления.

Канонисса Галатея не прекращала наступать. Сила, ведущая Сестер Битвы, была огромной, безмозглые командиры Шерринга применяли против женщин свою обычную тактику, забывая, что имеют дело не с простыми солдатами из соседнего полиса, с которыми придворная кавалерия сталкивалась на протяжении многих лет. Орден пресвятой Девы-мученицы продвигался к своей цели с неистовым рвением, в сердце каждой сестры пылала божественная фанатичность.

— Свет Императора ведет нас! — крикнула Рейко. — Суд и наказание ждут падших!

Она выпрыгнула из люка своего «Носорога». Ее огнемет тотчас ожил, а рядом сразу появился знаменосец с освященным штандартом святой Катерины. Продвигаясь сквозь изуродованный ландшафт, ведущий к вратам, фаланга «Испепелителей» и сестер-воздаятельниц выстроилась позади бойцов Рейко.

Воздаятельницы выглядели безликими валькириями, чьи шлемы защищали от дыма и ярости сражения. В основном они были вооружены громоздкими тяжелыми болтерами и мультимелтами. Рейко призвала их следовать своему примеру, отточенным движением огнемета описав дугу оранжевого пламени по вражеским линиям. В следующий миг воздаятельницы дружно обрушили силу своего оружия, проходя между стальными шипами противотанковых ловушек и изливая смертельный огонь в траншейные линии. Затупленные пули баллистических стабберных ружей с лязгом отскакивали от брони боевых сестер, как град. В ответ Рейко выпустила поток пламени, сжигая тех, кто не успел убежать. Некоторые упали на колени и молились. Но и их она не пощадила.

«Репрессоры» выехали на передовую, тараня танковые ловушки и распихивая их в стороны. Ржавый покореженный металл заграждений был убран с пути в грязные овраги. «Экзорцисты» не прекращали вести огонь по воротам; каждое их попадание заставляло широкие металлические двери дребезжать. «Испепелители» находились на острие передовой: огненными стрелами и копьями сверхвысокочастотной энергии они покрывали феррокрит до тех пор, пока он не начинал деформироваться и пузыриться.

Мирия услышала лязг заднего люка ее танка и почувствовала, как транспорт дрогнул, когда на его поверхности оказалась канонисса. Галатея сжимала в руке видавший не одну войну том «Укора» — одну из многих книг о священной боевой доктрине Сестер Битвы. Женщина подняла ее над головой так, чтобы каждая Сороритас на поле битвы могла взглянуть и увидеть мерцание блестящих чернил на открытых страницах.

— Мы — приговор Святой Терры, высеченный из каленой стали! — прокричала она. — Покажите этим ничтожествам клинок, что всегда будет острым! Вечный поцелуй пламени!

Боевой клич был давно ей знаком, но по-прежнему трогал душу селестинки, будто она слышала его впервые, разжигая в ней чувство яростного ликования. Кровь в ее венах запела, Мирия направила орудие танка на заслуживающих того врагов и испарила их.

Снаряды турельных автопушек засвистели в воздухе, превращая черную землю в жидкую глину, когда танки приблизились на соответствующую дистанцию.

Жилище хозяина города походило на древние королевские дома далекой Терры. Передняя сторона широкого, приземистого дома барона Шерринга была застеклена десятками высоких бронированных стеклостальных окон, выходящих на декоративные угодья и темные стены кальдеры. Сам барон был занят тем, что уже несколько часов ходил от окон к видеоэкранам, расставленным в его комнате, подобно книгам на полках. Дверь с шумом открылась, впуская Вауна, который вопреки приказу Шерринга отказался надеть униформу кавалерии и остался в простом кителе и брюках цвета глубокой полуночи.

— Мой барон, все ходите? Вы так траншею выроете в вашем дорогом ковре.

Шерринг покраснел от гнева и едва не запустил зажатый в руке монокуляр в псайкера. Телохранители барона напряглись, не желая применять оружие против Вауна без прямой на то команды хозяина.

Ваун грубо подмигнул трем людям, что проследовали за ним в комнату. Шерринг узнал юношу с растрепанными рыжими волосами — Игнис, кажется, — но похожая на крысу женщина и мужчина в капюшоне — эти двое были всего лишь очередными безымянными хулиганами из банды головорезов разбойника.

— Бой идет не в нашу пользу, — выпалил барон. — Ваши предположения о численности Сороритас оказались занижены. Вы говорили, что они не станут вовлекать такое количество сил ордена!

Ваун тотчас кивнул:

— Да. Орден пресвятой Девы-мученицы действует со всей присущей ему набожностью. Я так понимаю, они направили сюда все, что у них было в этом округе. Женщины из Горностаевой мантии остались защищать Норок в его стенах, следовательно, канониссе Галатее ничего не стоит заявиться сюда и отшлепать вас. — Он еле сдержался, чтобы не ухмыльнуться.

— По-вашему это смешно? — рявкнул Шерринг. — Мы начали битву за душу этой планеты против врага, от которого пострадали вы и все ваши подчиненные, — он обвел рукой Игниса и двух других. — Кровь Императора, сейчас нет ничего более важного, чем это!

Ваун сделал примирительный поклон.

— Простите меня, барон. Я не хотел выказать вам неуважение. И рад, что смог осветить вам тропу, по которой вы пришли к этому важнейшему решению.

Шерринг вмиг остыл.

— Сестринство опаснее, чем я ожидал. У них нет страха…

— Да, — согласился Ваун. — Фанатизм — мощное оружие, не так ли?

— Если бы я только мог поведать им, ради чего лживый Ла-Хайн заставляет их сражаться…

— Это было бы ошибкой, — перебил псайкер. — Как ни прискорбно нам забирать жизни этих преданных служительниц Бога-Императора, но они ослеплены ложным светом веры и не увидят той правды, что открылась нам. Они ни за что не поверят вашим словам о предательстве диакона. — Он кивнул сам себе. — Утешьте себя тем фактом, что они уходят к Золотому Трону с честью и что единственная их вина в том, что они излишне слепо верят церкви.

— Я запомню эту речь, — усилием воли выдавил из себя Шерринг. — Я молюсь, чтобы Экклезиархия увидела мои благие намерения, не то быть нам осужденными как предатели.

— Я уверен, непременно увидит, барон. Ордо еретикус объявит вас героем за то, на что вы решились сегодня.

Шерринг посмотрел на него.

— А вы? Где помощники, которых вы мне обещали? Где оружие, которое Ла-Хайн, как вы говорите, сам создал и которое мы используем против него?

— Здесь, — улыбнулся Ваун, указывая на мужчину и женщину. — Представляю вам своих друзей — Слепой Эбб и девочка Суки.

На сей раз едва не рассмеялся барон.

— Вы, верно, шутите? Костлявая женщина и слепой мужчина? Какой от них прок?

Ваун склонил голову набок.

— Ну что, покажем нашему другу Хольту?

Суки согнулась в три погибели, и Шерринг подумал, что ее сейчас стошнит на его дорогой ковер. Но вместо этого из ее рта одновременно с утробным воплем вырвался поток зловонного огня. Ближайший к Шеррингу телохранитель угодил в ореол ее драконьего дыхания и умер стоя.

Второй телохранитель вскинул свое оружие, когда слепец указал на него своим скрюченным пальцем. Белесые глаза изучили комнату, словно человек был зрячим, и остановились на человеке Шерринга. Вены на лбу Эбба вздулись, и солдат закричал. Из его ноздрей и рта пошел дым, затем он упал на пол, зажаренный изнутри.

— Терра, защити меня, — прошептал барон. — Пирокинез!

Улыбка Вауна стала еще шире.

— Впечатляет, не правда ли? Я отдаю вам этих двух в знак нашего сотрудничества.

— Да… Да, конечно… — Шерринг отшатнулся, чувствуя, что от запаха паленого человеческого мяса его вот-вот вырвет.

Они послали ударить по боевым машинам сестринства те же самые колеоптеры, что Ваун использовал, чтобы попасть в Норок на Благословение раной. Той ночью столичная городская охрана излишне расслабилась, за что поплатилась жизнью, но войска Галатеи оказались более чем готовы к воздушной атаке. Любовь Шерринга к самолетам и авиации являлась общеизвестным фактом, и для Сестер Битвы атака не стала сюрпризом.

Шум моторов колеоптеров послышался сквозь завесу дыма, и они вылетели из-за высоких западных ворот Метиса, поливая медленно продвигающиеся линии танков болтерными снарядами и лазерным огнем. Они летели низко, рассчитывая на эффект неожиданности, но их тактика была раскрыта.

Боевые единицы сестер-доминионок, боевой касты Сороритас, использующей специальные виды оружия, переключились с орудийных башен и кавалерийских сервиторов-стрелков и обрушили шквальный огонь штурмболтеров и мелтаганов в одну точку, сбив первый колеоптер: кувыркаясь и кружась в воздухе, теряя на лету турбинные лопасти и обшивку корпуса, он упал среди горящих деревьев. Огонь вокруг Метиса стремительно распространялся, охватывая южные и западные склоны оранжевым пламенем, постепенно замыкающим город в кольцо.

Еще два корабля столкнулись в панике, когда их пилоты слишком поздно осознали, что сестры — не легкие мишени, которых они бомбили в Нороке. Один из них, оставляя за собой в воздухе полосу горящего топлива, подобно комете, устремился к колонне бронированных «Носорогов», и металл ударился о керамит, когда два транспорта столкнулись.

От взрыва содрогнулась земля. Ударная волна пронеслась по склону и ударила прямо в заднюю часть «Носорога», где находилась Верити. Ее мир перевернулся, когда стальное вместилище закружилось, беспорядочно разбрасывая в разные стороны женщин и аппаратуру. Кровь ослепила ее, и в голове словно задребезжало, когда она рухнула на пол. Верити услышала, как хрустнула шея одной из боевых сестер, которую придавило слетевшим ящиком боеприпасов. Жаркая тьма скрыла ее от головокружительной тряски, а через мгновение женщина поняла, что лежит в высокой траве и ее тело ноет от дюжины полученных ушибов.

Верити шевельнулась и почувствовала сильную боль в суставах. Чьи-то сильные руки взяли ее под мышки и помогли встать. Она моргнула, зрение постепенно возвращалось, являя ей красно-розовые очертания. Своеобразный шум, который она слышала, был похож на резкое жужжание насекомых.

— Госпитальерка, позаботься о себе сама, — сипло пробормотала она, стараясь из всех сил успокоиться.

Она постаралась сфокусировать зрение, чтобы видеть все должным образом, и, когда ей удалось это сделать, пожалела об этом. Перед ней лежал уничтоженный «Носорог», из которого лился перемешивающийся с размазанными трупами Сороритас прометий. Верити почувствовала рвотные позывы и удушье.

— Император защищает, — прозвучал голос возле самого ее уха. — У него еще есть планы на тебя, сестра. Никто другой из этого транспорта не выжил.

Верити сосредоточилась на говорящей; туман в голове рассеивался с каждой секундой. Она опустила голову и различила бледную рубцеватую руку, что поддерживала ее. Взгляд проследовал дальше, и она увидела рваный красный капюшон. От этого зрелища у нее перехватило дыхание.

— Репентистка…

— На то воля Императора, — ответила Иона, держа в другой руке ждущий своего часа цепной меч-эвисцератор. — Ты погибнешь, если останешься здесь. Он уберег тебя не для этого.

Госпожа — темная, закованная в броню фигура с увесистыми нейрохлыстами в руках — появилась в поле зрения и указала в сторону сражения:

— Медик под нашей защитой. Имейте это в виду, когда мы двинемся вперед. Ее жизнь нужно охранять!

Затем они двинулись дальше, и, когда приблизились к очагу битвы, женщины в красном тряпье решительно сгруппировались вокруг госпитальерки.

Глава десятая

Поток горячего воздуха обжигал щеки Мирии, склонившейся над элементами управления огнем и поворачивающей башню «Испепелителя» по дуге. Возле ближайшей автопушки стоял отважный, но безрассудный кавалерист и возился с переносным минометом, загружая в него новый снаряд. Боевая сестра активировала мелта-пушки и выпустила поток неустойчивой температуры туда, где находился глупец, испепелив его неистовым огнем.

Ее действия привлекли внимание когитатора турельного орудия, который начал медленно поворачивать пушку в сторону танка. Мирия толкнула ногой контрольный переключатель и прошептала короткую молитву Богу-Императору и Его техножрецам. Переключатель перенес благословенную энергию в однозарядную пусковую трубу, установленную на задней части «Испепелителя». Она была обернута пергаментом, исписанным словами посвящения, а ее выхлопные отверстия были запечатаны красными и белыми восковыми печатями чистоты.

Мирия указала на местоположение пушки и взглянула на канониссу.

— Вы позволите, почтенная сестра?

— Устрани это препятствие, — кивнула Галатея. — Охотник ждет твоих приказов.

— Есть!

Большего Мирии не требовалось, и она повернула декоративный медный ключ в приборной панели башни.

Труба изрыгнула плотный сгусток белого дыма, из которого вырвался свирепый реактивный снаряд с пилообразной и зазубренной головной частью. Каким-то загадочным для сестры Мирии образом поисково-истребительная ракета говорила непосредственно с самим духом машины «Испепелителя» и его устройствами за несколько секунд до того, как покинула свой казенник и устремилась к цели. Ракета взмыла в серый воздух, подобно выпрыгивающей из воды рыбе, повернулась вокруг своей оси и обрушилась прямо на турельную автопушку.

Орудие разорвалось в черно-красной вспышке взрыва; неизрасходованные боеприпасы, раскалившиеся в адском огне, помогли разбить пушку вдребезги. Вдоль линии вражеских турелей по соединительным кабелям, через которые каждая из них соединялась с разумами сервиторов, пробежала ударная волна электрического тока, и стволы орудий в беспорядке задергались.

— Все в наступление! — крикнула Галатея, вокс-микрофоны в ее броне приняли эти слова и воспроизвели их через громкоговорители на танке.

— Вера несокрушима! — откликнулась каждая сестра на поле, подкрепив свой боевой клич болтерными снарядами, огнем и яростью.

«Экзорцисты» и «Испепелители» повернулись к турельным башням с автоматическими орудиями, начав методично уничтожать их одну за другой, разрывая в клочья вместе с находившимися там горстками людей.

Эхо множества взрывов тонуло в дыму, который медленно подползал к ногам наступающих Сороритас. Солдаты в траншеях и укрытиях пред Западными вратами дрогнули и побежали при виде женщин. Красные плащи развевались за спинами боевых сестер, а слабый солнечный свет, пробивающийся сквозь туман войны, блестел на их черной силовой броне. Женщины с пепельными и черными, как ночь, волосами шли с непокрытыми головами, открывая врагу свои полные праведного гнева лица. Бог-Император наделял их боевым пылом, а дух мученицы Катерины стал щитом и мечом.

Защитники Метиса дали ответный огонь по наступающим сестрам, но исход битвы был предрешен.

Репентистки мчали Верити, подобно волне, несущей по морю плавник. Идти сама она не могла, поэтому ее поддерживали и подталкивали руки женщин в красных капюшонах и их госпожи. Идя вместе с ними и в то же время держась обособленно, госпитальерка плотнее завернулась в свое одеяние, будто старалась укрыться от ревущего безумия битвы. Куда бы она ни взглянула, всюду видела окровавленные руины.

В одном месте феррокрит устилали останки сервитора, как на иллюстрации из медицинского учебника: человек был раскрыт, словно яблоко, и его кости белели среди красного опаленного мяса. Верити видела куда более ужасные раны, однако на расстоянии. Она видела мертвых и умирающих, приносимых с поля боя, но не понимала, как можно получить повреждения такого рода. Теперь она все узрела своими глазами, почувствовала знакомый запах обгорелой плоти, который теперь воспринимался иначе и намного ужаснее.

Верити пошатнулась, и госпожа придержала ее за руку, не позволив упасть. Впереди неистовствовали сестры-репентистки, беззаботно прорываясь сквозь колючие мотки проволоки к траншеям за ними. Со шрамами, красующимися на каждом сантиметре кожи, издавая леденящие душу вопли, они бросали вызов смерти. Их тяжелые цепные мечи-эвисцераторы быстро делали свою работу: вращающиеся зубья лезвий рассекали плоть, кости и униформу противников при рубящих ударах, а тупыми железными краями обратной стороны клинка сокрушали черепа.

Одна из них, Иона, — та самая, что принесла клятву раскаяния после того, как ей не удалось уберечь Лету, вершила свое дело с иступленной яростью. Верити видела, как она полоснула мечом по груди кричащего офицера кавалерии, и заметила в остекленевших глазах Ионы нечто жуткое — пустоту, равнодушие. Госпитальерка снова испытала смешанные чувства, ту же бурю ярости, скорби и сожаления, какие ощущала в тот день, когда прибыла на Неву. Чувствовала ли то же самое Иона? Неужели грубая смерть Леты оставила на ней такой шрам, что все, что она могла с собой поделать, — это отдаться на милость кровавого искупления? Верити затруднялась ответить, дано ли ей проникнуться теми же чувствами, что и эта бледная женщина.

— Не останавливаться! — прокричала госпожа. — Забирайте лишь грехи, пленные не нужны. Оставляйте только плоть, вычищая скверну. Вперед. Вперед!

По траншеям и туннелям, что вели к городу, Верити продвигалась вместе с репентистками.

Местные легенды гласили, что Западные врата Метиса были выплавлены из корпуса первого корабля людей, колонизировавших Неву в те времена, когда человечество только начало выходить к звездам. Сами по себе врата являлись реликвией, знаменовавшей великое заселение человеком планеты, но они посмели встать на пути избранных слуг Императора. Сталь, что проделала путь в миллион световых лет от места своего создания, была разрушена оружием сотен Сороритас — четырехэтажные врата рухнули, словно небеса на землю.

«Репрессоры» вонзили ножи отвалов в разбросанные обломки, перекрывающие дорогу, и принялись расчищать завалы, усеивающие феррокритовую поверхность. Железный кулак боевой линии танков продвигался вперед, спихивая в канавы мертвецов и уничтоженные машины и ведя за собой марширующих строем дочерей Императора. Их ярость сжигала все на своем пути; еще до того, как они ступили на улицы города, ветер донес туда их гимны.

Запаниковавшие офицеры оставили последний оборонительный рубеж, но укрывшиеся во внешних строениях снайперы полоснули по сестрам красными нитями лазера. Мирия и другие женщины в орудийных башнях танков с десятикратной силой ответили им плазменным огнем и ракетами, разрывая верхние этажи каменных домов и оставляя от иных построек только деревянные щепки да обломки черепицы. За спинами сестер бушевал лесной пожар, продвигавшийся вместе с ними. Дым и огонь заполонили залитые кровью траншеи.

Метис был богатым городом. Как и во многих больших городах Невы, проблемы нищеты и беззакония, коснувшиеся многих миров-ульев и колоний, здесь отсутствовали или, по крайней мере, были перенесены куда-то в другое место, возможно, на фабричные луны, куда ссылали работать малоимущих и безнадежных. Многие здешние бедные районы выглядели королевскими резиденциями по сравнению с крысиными лачугами, что доводилось видеть сестре Мирии в некоторых захолустных мирах. Тем не менее горели эти трущобы ничуть не хуже. Толпы напуганных гражданских, которые превратились в этот день в беженцев, выскакивали из своих домов, когда мимо проезжали «Испепелители». Тех, кто осмеливался бросить вызов Сестрам Битвы, карали ритуальным священным выстрелом. Тех, кто падал ниц, оставляли в живых и проходили мимо.

Канонисса возвышалась на своем танке, идущем во главе карающего легиона, плащ святой Аспиры развевался на ветру. Сжимая в руке книгу, она направила доминионок вперед разбираться с отступниками-кавалеристами, все еще способными бросить вызов ее шествию. Некоторые солдаты Шерринга бросили на землю оружие и взмолились о пощаде, когда увидели идущих Сороритас. Мужчины вдвое старше Мирии хныкали как дети, когда на них падал ее взгляд, — теперь они понимали, что совершили. Кое-кто замечал плащ Галатеи и узнавал его: священная реликвия, которой коснулся дух их Господа вечного. Канонисса являлась воплощением Императора, быстрой и ужасной в своем правосудии.

Мирия могла прочесть по их лицам вопросы, что они задавали сами себе: «Как мы могли бросить вызов церкви? Что с нами будет? Дадут ли нам прощение?» Отрывистые выстрелы болт-пистолетов отвечали за нее. Тех, кто был в Шерринговом пышном парчовом наряде с медными пуговицами, расстреливали за неверность.

— От молнии и бури, Император наш, избавь нас, — произносила Галатея строки боевой молитвы, которую знала наизусть. — От чумы, обмана, искушения и войны, Император наш, избавь нас.

Вдохнув запах кордита и горелого дерева, сестра Мирия обернулась и пробежалась взглядом по пехоте Сороритас, окружившей медленно тащившийся танк. Идущая пешком Рейко заметила ее взгляд и хмуро кивнула. Возле старшей сестры-ветерана шли Изабель и Порция, за ними — раненый знаменосец. Мирия поняла, что среди этих красных одеяний не видит госпитальера Верити, отчего машинально сотворила знамение аквилы.

— Терра защищает праведных, — прошептала она, глядя, как гусеницы «Испепелителя» раскатывают под собой убитых.

— Торрис! — резкий голос Игниса пронесся по мраморным коридорам и заставил псайкера остановиться. Ваун развернулся на каблуках, сжимая в руке инфопланшет.

— Успокойся, парень, остынь немного. Что за паника?

Рыжеволосый юноша хватал ртом воздух.

— Барон рвет и мечет. — Он указал большим пальцем в сторону дверей залы. — Он послал меня за тобой.

Ваун постучал по губам указательным пальцем.

— Сдается мне, что мы тут загостились.

Он огляделся. В пределах слышимости не было ни одного охранника, так как обезумевший Шерринг приказал всем имеющимся в его распоряжении людям защищать врата особняка.

— Где эти проклятые монашки?

— Западные врата пали, по воксу оттуда слышны лишь завывание ветра да плач. И огонь распространяется.

— Выходит, это не просто карательный рейд, — ответил преступник. — Сестринство собирается выжечь все дотла. Наш уважаемый приятель Хольт, похоже, не станет исключением.

Пальцы Игниса скользнули по рубашке и затеребили воротник.

— Я не собираюсь сидеть тут и дожидаться их.

Ваун пожал плечами:

— А кто собирается? Не волнуйся, нас к тому времени здесь не будет. Как «личный советник» барона я вправе воспользоваться его заправленным скоростным нефом, что стоит на посадочной площадке крыши. Едва лишь мы увидим, что танки едут по аллее, сразу взмоем в небеса и отправимся в цитадель.

Глаза юноши широко раскрылись от удивления:

— Цитадель? Ты нашел ее?

Псайкер отмахнулся инфопланшетом.

— Не я, парень, Шерринг. Все его условия нашего сотрудничества я выполнил. Это — награда за мою любезность.

— Но как? Ведь старый ублюдок Ла-Хайн скрывал эт…

— Неважно как, Иг. Главное, что теперь мы знаем, где она. Грязные маленькие тайны нашего благородного диакона наши и ждут, когда ими завладеют. Шерринг занимался этим, пока нас не было на планете. Конечно, он — скользкий ничтожный червь, но у него есть связи на Неве. Наверняка ему стоило больших усилий добыть это, — он взвесил планшет в своей руке.

Казалось невероятным, что такая маленькая вещица может быть столь важной, но так или иначе внутри примитивных биоячеек памяти устройства содержались ряды цифр, которые были для Торриса Вауна слаще любой награды.

— Шерринг не позволит нам просто взять и уйти, — нахмурился Игнис. — Он рассчитывает, что мы поможем ему одержать победу в битве.

— Досадно, но факт. — Ваун спрятал планшет. — Это лишний раз показывает, какой он дурак. Из-за своего тщеславия Шерринг не видит дальше собственного носа. Поэтому, как только он потеряет бдительность, мы под шум и гам, который и мертвого на ноги подымет, тихонько ускользнем, получив все, чего хотели.

На лице Игниса засияла ухмылка.

— Ты стравил его с Ла-Хайном, как псов. Весь сыр-бор, предательство Метиса и прочее — чтобы пустить дым в глаза и тихонько улизнуть?

— На лету схватываешь, молодец. Лучший способ заставить человека работать — сделать так, чтобы он думал, что эта работа — его идея. — Ваун хлопнул его по плечу. — Слабые места: сперва их находишь, затем по ним бьешь.

Звук отдаленного орудийного залпа прогремел сквозь стены и достиг их ушей; хрустальные люстры над головами задребезжали от сильной вибрации.

— Эта небольшая бойня хорошо скроет наши следы. К тому времени, когда исповедники и кардиналы развеют пепел Метиса, мы уже будем королями Нуль-цитадели. А затем, Иг, мы вырежем свои имена на теле галактики.

— Ты думаешь… Нам правда под силу уничтожить планету?

Псайкер улыбнулся.

— Знаешь, мне всегда было интересно, каково ощутить подобный триумф. Я уже настолько заинтригован, что отступать поздно. — Ваун махнул рукой на коридор. — Иди займи барона. Когда надо будет уходить, ты узнаешь.

Ваун уже отошел на два шага, когда его догнал вопрос юноши:

— А с остальными что? Они еще там, в самом пекле. Я про Эбба и Суки.

— Я понял, о ком ты говоришь, — сказал Ваун, не оборачиваясь. — Всегда нужно чем-то жертвовать, Игнис. Ты это знаешь.

— Но мы уже потеряли Ринка. Если эти двое нам…

— В цитадели нас ждет уйма новых рекрутов, — быстро ответил он, — и их будет более чем достаточно. — Ваун сурово взглянул на Игниса через плечо. — Делай, что говорю. Я не могу позволить себе игры в любимчиков, когда ставки столь высоки.

Ваун удалился, оставив Игниса в раздумье потирать шрам за ухом.

Центральная аллея за разгромленными вратами вывела сестер на великую площадь Метиса, с которой начинались охраняемые границы величественного поместья барона. Круглый город был устроен по принципу колеса с идущими от центра спицами, в нем также имелись концентрические кольца больших бульваров, сужающихся по мере продвижения к центру. На некоторых перекрестках дорог боевые сестры и их бронетехника натыкались на импровизированные баррикады, которые они сносили точечными ударами или поспешно развернутыми танками «Леман Русс», взятыми из захваченного гарнизона Имперской гвардии. Те солдаты, что осмелились встать против сестринства, подвергались ритуальному сожжению живьем, им отказывали даже в милосердной смерти от пули болтера. Сестры продолжали наступать, оставляя за собой горящие танки или их остовы. Из гигантских горнов-громкоговорителей, висящих на городских приземистых зданиях, доносилась истеричная речь надрывающегося барона Шерринга, который едва не срывался на визг. Галатея приказала уничтожать каждый ракетой или лазером и, в свою очередь, настраивала громкоговорители на технике Сороритас играть гимны покаяния и предостережения. Сестры пробивались через охваченные паникой улицы, двигаясь по ним к центру Метиса медленно летящей в сердце стрелой. Кальдера пылала в огне, и если посмотреть из иллюминаторов какого-нибудь корабля на орбите на вздымающийся с поверхности планеты дым, показалось бы, что ожил потухший вулкан.

Пересекая внешние сады площади, Мирия уловила неподалеку мелькание чего-то красного и услышала шум эвисцераторов. Репентистки вырвались вперед и первыми добрались до личной охраны Шерринга, чьи золотые пояса и ленты все больше пропитывались кровью, пока неустанные лезвия мечей делали свое дело. Галатея соскочила с задней части «Испепелителя», а Мирия вылезла через люк своей орудийной башни, дабы последовать за ней в сражение. «Мой путь был долгим, — сказала она себе, — пора встретиться с предателями лицом к лицу».

Несвязный лазерный огонь и болтерные выстрелы безрезультатно свистели вокруг них, люди барона тщетно пытались отбросить сестер. Галатея начала раздавать приказы:

— Сестра Рейко, возьми с собой воздаятельниц и зайди с южного фланга. Сестра Мирия, собери своих селестинок и следуй за нашими репентистками.

— Есть, — хором ответили Рейко и Мирия, ударив сжатыми кулаками по геральдическим лилиям на своей броне.

Мирия уловила, как Порция резко запрокинула голову. Боевая сестра взглянула вверх, затем указала на что-то в небе своим оружием. Ее смуглое лицо напряглось.

— Очи Доминики. Это еще что?

Сверху сквозь клубы тумана к ним что-то стремительно приближалось. Оказалось, это женщина: ее руки были распахнуты, и держалась она на тонких лепестках оранжевого огня. Порция не стала ждать ответа на свой вопрос и выстрелила. В ответ парящая женщина поднесла руки к груди и выдохнула газообразный воздух из легких. Наряду с истошным воплем она изрыгнула поток смрадного огня, хлынувшего на сестер.

Мирия откатилась в сторону, но зловоние горящей желчи овеяло ее. Она почувствовала, как ядовитый туман режет глаза, и, закрыв их ладонями, отбежала как можно дальше от всполоха.

Порция и Рейко вели огонь, посылая в женщину выстрел за выстрелом.

— Ведьма! — рявкнула ветеран боевых сестер. — Псайкерский выродок!

Боль ядовитых миазмов прошла, и Мирия, выхватив свой плазменный пистолет, выпустила горячую вспышку белого света в огнедышащую женщину. Пси-ведьма неспешно описала в туманном воздухе дугу и, устремившись вниз, припала к земле, избегая болтерного огня. Теперь Мирия заметила вторую фигуру — сквозь дым уверенно шагал дородный маленький мужчина. Что-то бормоча себе под нос, он вскинул руку и растопырил кряжистые пальцы, словно когти.

— Рейко, берегись!

Ее предупредительный выкрик едва успел сорваться с губ, когда старшая сестра-ветеран направила свой болтер на полного человека. Воздух вокруг него задрожал, отводя прочь снаряды. Это был тот же самый трюк, защитный прием, которым Ваун пользовался в Лунном соборе.

Декоративные яркие трава и цветы под ногами мужчины иссохли и завяли. Его лицо покраснело от напряжения, а на лбу выступили капли пота. На все это ушло несколько мгновений, а затем псайкер, именовавший себя Эббом, использовал свои сверхъестественные способности, чтобы возбудить молекулы в серповидном магазине болтгана сестры Рейко. Все болты в оружии Рейко разом разорвались с громким треском. Яркое пламя взрыва разнесло ее оружие, сам взрыв разворотил ее нагрудник и плоть под ним. Женщина отлетела назад на Мирию, отчего селестинку сбило с ног на каменные плиты.

Запах пепла и горелой плоти ударил в нос Мирии. Она тряхнула Рейко, и голова той склонилась набок, на ее изуродованном лице застыл немой ужас. Когда Мирия обхватила свою сестру, свет в глазах той погас, и она обмякла. Прорычав проклятие, Мирия оставила тело и, поднявшись на ноги, шагнула навстречу противнику, выставив перед собой плазменное оружие.

Эбб заметил это и вновь сконцентрировался, зачерпнув сверхчеловеческой энергии из глубины души. Мирия почувствовала себя так, словно ее засунули в печь — влажное тепло дня внезапно сменилось невыносимой жарой. Селестинке на миг вспомнилось ее сражение в пустынях Арийо, когда казалось, что солнце направило на нее всю свою мощь.

Плазменный пистолет в руке Мирии вновь засвистел, яркие бело-синие энергетические кольца на задней части оружия интенсивно заискрились энергией. Плазменное оружие обладало дурной репутацией за свои неуместные осечки и опасные перегревы, но за все годы, что сестра пользовалась пистолетом, у нее не было причин жалеть об этом. Проводя каждодневные молитвенные ритуалы над своим оружием, она просила Императора, чтобы Он воздерживал ее от его применения, и таким образом, используя сие оружие, она несла Его гнев.

— Этим пламенем я очищаю, — прошептала она иссохшими губами.

Эбб закричал, призывая огненную энергию из своего разума и направляя ее на боевую сестру. Палец Мирии лег на спусковой крючок, и плазменный пистолет повиновался. Пси-сила и перегретая, жаркая, как солнце, плазма столкнулись в воздухе и прогремели громом. Обожженная Сороритас откатилась назад, рыча от злости. А Эбб превратился в кусок обугленного черного мяса, когда смертельный энергический заряд окутал его.

Резкое зловоние тошнотворного дыхания женщины-псайкера ударило в нос, и Мирия последовала за своими сестрами, вступившими в бой с убийцей-пирокинетиком. Порция, Изабель и дюжина других Сороритас посылали болты по мечущейся в разные стороны, пляшущей и парящей на крыльях огня ведьме. Снова она изрыгнула тошнотворную мерзость, горящей желчью расплескавшуюся среди сестер. Мирия поразилась тому, что такая хрупкая фигурка может как ни в чем не бывало продолжать извергать пылающие рвотные массы. Зловонное драконье дыхание забрало жизнь еще одной сестры: Мирия слышала, как крик той угасал по мере разложения плоти у нее в горле.

— Сгруппироваться, — крикнула Порция. — Все орудия по пси-шлюхе — огонь!

Было трудно предугадать, где окажется похожая на мифическую сильфиду женщина в следующий миг — пылающие изгибы огненных крыльев закрывали ее от взора стрелков. На мгновение Мирия приняла во внимание, что тут пригодились бы почтенные сестры-серафимы, но эти бойцы быстрого реагирования были в другой боевой зоне и занимались несколькими оставшимися пилотами, все еще кружащими где-то в вышине. Услышав выкрик Порции, боевая сестра снова переключилась на псайкера, полеты которой подходили к концу. Выстрелы из оружия Изабель, пистолета «инферно» Галатеи и болтеров дюжины фанатичных женщин устремились в точку, где парила ведьма, и прошили ее на лету. Огненные токсины в груди той воспламенились, и ее разорвало на части, разбрызгав ошметки кровавым дождем.

Мирия отвела взгляд и прикрыла лицо. Она не сильно хотела, чтобы ее замарал дождь из останков подобного создания.

— Не позволяй ведьме жить, — мрачно подытожила Изабель словами одной из аксиом ведьмоборцев.

— Верно, — сказала канонисса, — но помимо этих двух есть и другие, которые должны встретить свою кончину. Мои приказы вы знаете. Продвигаемся вперед и захватываем особняк.

— Мы можем убить Вауна? — с чрезмерным энтузиазмом спросила Мирия.

— Лорд-диакон дал четкие распоряжения. Торриса Вауна необходимо взять живым. — Она отвернулась. — А барон Шерринг и все его заговорщики должны разделить судьбу этого мутантского отребья.

Все пожарные вышки Метиса были разгромлены или сожжены, а сложная система трубопроводов, от которой работали водяные распылители, используемые во время сухих сезонов, была разъединена. Оставалось лишь черпать ведрами воду из колодцев, чтобы потушить растущий огонь, но эту идею люди быстро отбросили, когда поняли, что так бушующее пламя не остановить. Люди Шерринга спасались бегством, толпясь на главной дороге, ведущей к воротам. Они выбегали из города в лес и натыкались там на точно так же охваченные огнем деревья; потрескивающее кольцо огня мешало пройти. Сестры ордена пресвятой Девы-мученицы прибыли, чтобы предать огню неверных. Уйти они намеревались не ранее, чем обратят Метис в пепел. Черные и оранжевые огни вздымались к темнеющим небесам, словно пальцы рук молящего и раскаивающегося человека. Город кричал о прощении, умоляя Трон на далекой Терре о милости, которой никогда уже не получит.

Продвигаясь к центру кальдеры, сестринство слышало мольбы, которые оставляли без ответа. Барон Хольт Шерринг не подчинился неванской епархии и по приказу Виктора Ла-Хайна был предан анафеме. Экклезиархия подписала на рассвете ордер, обвиняющий Шерринга в отречении от имперской церкви и ряде ложных обвинений. Неважно, насколько сильна его вера, как и то, был ли он введен в заблуждение, — в глазах сестринства он являлся изменником и еретиком. В дополнение к его смерти, к сему наглядному результату непослушания, Ла-Хайн приказал поступить так же с его горожанами.

Метис превратился в сущий ад: город медленно и неотвратимо продолжал сгорать в неистовом огне — улица за улицей.

Кассандра, Порция и Изабель вместе с Мирией двигались первыми, быстро пересекая декоративные лужайки. Впереди раздался грохот выстрелов, и селестинка заметила клубы оружейного дыма, исходящие из огневых щелей особняка. Она быстро изучила здание, думая как бы к нему приблизиться и где пробить брешь.

Кассандра размышляла над тем же, напряженно вглядываясь в пространство через магнокуляры.

— Вон там две орнаментальные двери. Видите?

Мирия кивнула.

— Да, и тяжеловооруженную охрану тоже. У них стабберы. Нужно снять их прежде, чем мы войдем в здание.

Вдали из дыма выплыли очертания силуэтов в красном и черном, которые стремительно двигались к баррикадам кавалеристов.

— Именем Селестины, что это такое? — указала пальцем Изабель. — Видите?

Кассандра с трудом выдохнула.

— Репентистки. Кровь моя, они хотят напасть на них, используя только свои клинки!

Мирия вскочила на ноги.

— Мы не позволим им просто так отдать свои жизни. Оружие к бою! За ними!

Сестры Битвы выстроились позади воительниц в красных капюшонах, добавляя болтерные и плазменные выстрелы к смертоносному визгу цепных мечей. Мирия видела, как огневая мощь стабберов ударила кающихся женщин, подобно молоту. Некоторые погибли мгновенно, другие получили смертельные ранения, но наступление не продолжили лишь погибшие. Госпожа охаживала кнутами их спины, не забывая направлять свои карающие нейрохлысты и на врага.

Изабель и Порция заняли позиции на флангах, в то время как Мирия и Кассандра встали позади госпожи. Верховная сестра вновь удивилась праведной ярости, которую демонстрировали репентистки — женщины сносили головы и выпускали внутренности каждому солдату Шерринга, оказавшемуся чересчур медлительным, чтобы избежать их церемониальных эвисцераторов. Поддерживаемые орудийным огнем с тыла, два подразделения быстро расправились с защитниками баррикады. Кавалеристы падали как пшеница под косой праведного гнева сестер.

Переступая через сломанное заграждение, Мирия заметила измазанную кровью репентистку, пытающуюся встать на ноги: лезвия ее меча, вогнанного в череп офицера-предателя, все еще подрагивали. Рефлекторно Мирия протянула руку и помогла женщине подняться. Испещренное красными порезами бледное лицо, затененное красным капюшоном, обратилось к ней, и она заметила, что на рубцеватой коже головы виднеются следы сбритых белокурых волос.

— Иона?

— Сестра Мирия…

Острие нейрохлыста стегануло Иону по спине, отчего та напряглась, но не закричала.

— Ты не смеешь говорить! — рявкнула госпожа. — Тебе запрещено разговаривать с теми, с кем ты была до клятвы!

Мирия вскинула руку и ухватила за конец хлыста, зазубренный кончик послал укол боли сквозь ее бронированную перчатку. Мирия резко потянула на себя.

— Что ты сказала?

Госпожа дернула на себя плеть, вырвав ее из руки старшей сестры.

— Ты знаешь правила, Мирия. Она не может говорить с тобой!

Селестинка открыла рот, чтобы возразить, но взгляд пустых глаз Ионы заставил ее замолчать.

— Да, разумеется.

Она отвернулась и позволила госпоже заняться своими женщинами.

Кассандра докладывала в закрепленный на ее броне вокс-передатчик:

— Канонисса, путь в поместье открыт, мы идем через двери со стороны сада.

Она вздрогнула: на предплечье красовалась бледная рана от лазерного выстрела.

— Прочешите всё, — протрещал в дюжине ушных бусинок голос Галатеи. — Найдите Вауна. Пленных не брать!

Мирия кивнула, принимая команду, и взглянула на рану подчиненной.

— Ты можешь драться?

— Я справлюсь… — начала Кассандра.

— Давай помогу, — привлек внимание селестинок новый голос. Из-за своего импровизированного укрытия — опрокинутой гусеничной машины — вышла сестра Верити. На миг Мирия лишилась дара речи. Верити выглядела напуганной, на ее одежде виднелась кровь различных оттенков, но сама она, кажется, была невредима.

— Тебя не должно быть здесь, — сказала Порция без вступлений.

— Меня привели они, — ответила госпитальерка, указав на репентисток.

— Чудо, что она еще жива, — произнесла Изабель низким голосом.

— Да, — согласилась Мирия, — чудо.

Она нагнулась и подняла болтган, лежавший возле исполосованного сестрой трупа мужчины, которому он когда-то принадлежал. Затем протянула его Верити:

— Не будем дальше испытывать судьбу. Бери и защищайся.

Госпитальерка покачала головой.

— Я не боец, — в подтверждение своих слов и для усиления их значимости она прижала к груди свою аптечку медика министорума.

— Это не просьба, — сказала Мирия, интонацией подводя итог. — Бери оружие! Мне не нужны сестры, которые не хотят сражаться.

— Во имя Императора, мой долг — спасать жизни, а не забирать, — голос Верити был тих, но тверд, как камень.

— Даже у таких предателей, как эти? — старшая сестра обвела рукой мертвецов. — Они лишены права жить. Таков вердикт имперской церкви.

Верити кивнула.

— Это так. Тем не менее я не предназначена нести смерть. — Она посмотрела Мирии в глаза. — Для этого есть ты.

Глаза Мирии сузились.

— Верно. Но, похоже, ты провела слишком много времени, исполняя свои мирские обязанности. Ты забылась! Ваун и его изменники не видят разницы между сестрой-госпитальеркой и сестрой-милитанткой.

— Именно поэтому Император и послал мне тебя, — ответила сестра-медик.

— Бери оружие! — повторила Мирия.

На миг ей показалось, что Верити снова будет отнекиваться, но та взяла болт-пистолет и крепко обхватила его за рукоятку.

Клич госпожи репентисток не дал селестинке что-либо ответить.

— A spiritu dominatus. Domine, libra nos. Смерть еретикам и колдунам!

Мирия сжала свой плазменный пистолет и указала вслед яростным репентисткам. Никаких боевых кличей или вдохновляющих фраз. Не говоря ни слова, боевые сестры последовали за воительницами в капюшонах в отдающие эхом залы.

Глава одиннадцатая

Слова впились в мозг Игниса, словно раскаленные иглы.

Все, парень, пора. Сваливаем. Дуй на посадочную площадку на крыше. Живо!

Юноша схватился за голову и пошатнулся, из его носа потекла тонкая струйка крови. Качнувшись, он задел чертежный стол, стоящий посреди комнаты барона, сбив на разложенных на нем картах все пометки и крошечные флажки.

— Что вы делаете? — выпалил Шерринг, проходя мимо одного из своих солдат. — Отвечайте. Что происходит? — на его напряженном лице читалось беспокойство.

Игнис сделал неопределенную отмашку в сторону дворянина.

— Я… мне нужно уйти… — Он встряхнул головой, прогоняя эффект воздействия телепатического касания Вауна. Он кашлянул, чувствуя, как к горлу поднимается желчь.

Шерринг схватил его за руку, когда тот пытался пройти к двери.

— Стой, где стоишь! — Он развернул Игниса лицом к себе, взбешенный от непонимания. — Где Ваун? Он ушел без моего ведома. Говори, куда он делся?!

— Я пойду поищу его…

Быстрее! — новая телепатическая волна, сопровождаемая очередным приступом тошноты, нахлынула на Игниса. — Сороритас уже тут! Медлить нельзя!

— Медлить нельзя… — с выдохом повторил последние слова Игнис.

Барон заметил, как глаза Игниса на миг остекленели, и понял, что происходит.

— Ты слышишь его, верно? Чертовы колдуны могут общаться друг с другом мысленно, ведь так? Где он и что задумал? — Он грубо встряхнул Игниса. — Выкладывай, мерзкая помойная крыса!

— Убери руки, — возразил Игнис, силясь вырваться из яростного захвата Шерринга. — Я приведу его к тебе…

— Лжец! — рявкнул барон. — Он воспользовался мной! Вы обманули меня, моими руками разрушили мой прекрасный город! — В свободной руке Шерринга появился декоративный кинжал. — Я убью тебя!

— Нет! — выкрикнул Игнис, и комната содрогнулась. От эха его голоса каждая фотонная свеча и каждый видеоэкран взорвались снопом искр и полыхнули огнем.

Шерринг в ужасе отпрянул, все еще держа наготове золотой нож.

— Ты… ты не смеешь бросать меня! У тебя со мной договор!

— Заткнись, жалкий недоумок! — парировал Игнис. — Тебя не спасут даже все деньги Вселенной. Твоя роль сыграна. Ты — просто приманка! — Каждое его слово сопровождалось сполохами пульсирующего электричества и вспышками огня.

Барон умоляюще взглянул на своих людей:

— Убейте колдуна! Уничтожьте его! Я приказываю!

Кавалеристы сжимали оружие в руках, но его стволы смотрели в пол. Офицеры переглянулись: они видели, как планы Шерринга рухнули за несколько часов, и ни один не желал вставать на пути псайкера по первому слову барона. Снаружи, по ту сторону стеклянных окон, за завесой дыма был скрыт Метис, а сквозь стены сюда доносился стрекот выстрелов и крики умирающих людей. Солдаты молча стояли, ожидая конца битвы. По их глазам было видно, что все потеряно.

— Мы уходим, барон, — с презрительной ухмылкой бросил Игнис, — и вы не сможете нам помешать.

Юноша развернулся и направился к двери.

— Нет, ты не уйдешь! — барон метнулся следом и вогнал нож ему в спину.

Застигнутый врасплох, Игнис упал на пол. Вспыхивающие в комнате огни мерцали в такт биению его сердца, когда он пытался отползти.

— Не уйдешь! — дрожащими от волнения губами снова прокричал барон.

За прочными дверьми комнаты слышались непонятные звуки, а в следующий миг раздался грохот, и тяжелые деревянные двери с громким треском распахнулись.

Из дыма вышла сестра Мирия в сопровождении своей когорты.

Шерринг впал в оцепенение при виде оставшихся репентисток, испещренных рубцами и покрытых кровью его людей.

— Уже поздно… — прошептал Игнис, дрожащими пальцами вытаскивая нож из своей спины.

— Барон Хольт Шерринг, правитель Метиса и прилежащих к нему территорий, вы нарушили имперский закон. — Боевая сестра шагнула вперед, нацелив плазменный пистолет ему в грудь. — Вы обвиняетесь в ереси, как то провозгласил лорд-диакон Виктор Ла-Хайн.

Шерринг умоляюще вытянул перед собой руки, испачканные в крови юноши.

— Погодите… Прошу… Вы не понимаете, это Ла-Хайн — еретик! Вы не знаете, что он замышляет. Он хочет узурпировать власть Золотого…

— Приговор — смерть, и он будет приведен в исполнение по всей строгости.

Взгляд Шерринга в надежде скользнул на Игниса.

— Пожалуйста!

Верити заметила это, и ее сердце похолодело.

— Мирия, парень…

Игнис был быстр как молния. Его глаза сверкнули, и тлеющие по всей комнате огоньки полыхнули, словно паровозная топка. В мгновение ока стены комнаты охватил желтый магический огонь, своими языками облизывающий дорогой кафель и орнаментальные узоры на потолке особняка.

Кавалеристы запаниковали: одни нырнули под чертежный стол, другие направили оружие на боевых сестер. Изабель и Порция выстрелили в ответ, но управляемое псайкером сверкающее пламя начало перерастать в пылающий ураган. Иона схватила Верити и увлекла ее за собой на пол, в это время над их головами пронесся огненный вихрь. Столб огня, сотворенный Игнисом, накрыл и окутал пламенем госпожу репентисток и еще одну женщину в капюшоне. Их пронзительные предсмертные крики тут же были подхвачены и унесены пламенем в разлетевшиеся бронированные окна комнаты.

Хвост огненного вихря хлестнул Мирию с такой силой, что та пролетела через всю комнату и врезалась в когитаторное устройство, которое от удара завертелось на месте, как волчок. Энергетический сгусток, случайно выпущенный из ее пистолета, свалил одного из офицеров кавалерии.

Иона вскочила на ноги и, взмахнув эвисцератором, бросилась к Игнису. Изодранный красный капюшон слетел с ее плеч. Псайкер уже стоял на ногах, формируя пламя в завесу из кружащих огней, подпалив чертежный стол и грубые парчовые занавески. Бессловесный крик возмездия сорвался с губ бросившей ему вызов Ионы, устремившейся сквозь стену огня. Ее броня и одежда вспыхнули, а кожа горела, пока она прорывалась сквозь созданный юношей жаркий барьер. Когда сестра добралась до псайкера и обрушилась на него, от нее уже начали отслаиваться куски почерневшей плоти.

Игнис поднял руки, чтобы отразить выпад, но цепной меч, удерживаемый за эфес рукой палача, устремился вниз. Вращающиеся вольфрамокарбидные лезвия вгрызлись в плечо и, рассекая плоть и кости, пропороли парня до груди. Сконцентрировав огненную энергию в последний раз, он сгреб репентистку, погрузившую в него свой меч, и заключил ее в свои жаркие объятия. Погибая, Игнис вобрал в себя колдовское пламя, а затем, не выпуская из смертельного захвата Иону, почерневшим трупом рухнул на пол, проломив чертежный стол. Следующая за ним в могилу репентистка истошно вопила. Они походили на ужасную пародию на двух любовников, слившихся воедино в ореоле оранжевого огня.

Без псайкера и его нечестивых сил, способных поддерживать сущий ад, охватившие стены огни превратились в крохотные огоньки, походившие на жирных насекомых. Верити стоило титанических усилий прийти в себя после бойни. Сейчас она доставала из своей министорумной аптечки остроконечные инъекторы, предназначавшиеся для Мирии.

Стоявшая неподалеку Кассандра произносила над мертвыми репентистками слова клятвы Катерины.

— Вы искупили свой долг, — молвила она над трупами. — Ступайте в следующую жизнь, свободные от вашего бремени.

Затем, щелкнув чем-то на запястье, боевая сестра окропила святой водой из пузырька тело псайкера. Падая на горячие кости, жидкость шипела и превращалась в пар.

Сдвинув брови, госпитальерка погрузила медную иглу шприца-тюбика в яремную вену Мирии, вводя под кожу инъекцию. Мирия резко дернулась, когда химическое зелье поступило в кровоток и прогнало гидростатический шок от пси-атаки Игниса. Спустя долгий миг томительного ожидания Мирия поморщилась и открыла глаза.

— Что… ты ввела мне? — требовательно спросила она.

— Тонизирующее средство, — ответила Верити. — Смесь ведьмовского яда и тетрапорфалина, благословленная апотекариумом. Передохни секунду, у тебя идет кровь.

Мирия оттолкнула ее и встала на ноги.

— У меня нет времени истекать кровью, на радость предателям.

Селестинка подошла к дрожащему Шеррингу, стоявшему на коленях за столом.

— На чем мы остановились? — спросила она. Препарат в ее крови притупил боль от ран.

— Я не враг, — пролепетал барон. — Это все изверг Ла-Хайн!

— Если это правда, — тихо проговорила она, — в назначенный час я без раздумий поступлю с ним так же, как с тобой.

Мирия нажала на спусковой крючок и одним выстрелом превратила верхнюю часть коленопреклоненного человека в пар. Затем из палат Шерринга донеслись выстрелы болтеров боевых сестер, выносящих свои приговоры оставшимся людям.

Ваун почувствовал гибель Игниса — это было похоже на угасание далекого света — и зло выругался. Техножрец барона в кабине управления летательного аппарата с беспокойством смотрел на него. Для демонстрации своей силы псайкер уже убил двух сослуживцев адепта, и жрец боялся, что окажется следующим, если разозлит преступника.

— Чего уставился? — прорычал Ваун. — Тебе заняться нечем? Поднимай в воздух посудину.

Техножрец моргнул, щелкнув веками.

— Но ведь еще кто-то должен подойти? Вы сказали ждать.

Ваун подтащил выдвижную лестницу, и ее металлический каркас сложился в стальном вместилище блестящего скоростного дирижабля.

— Я передумал. Мы взлетаем немедленно. — Он шагнул к съежившемуся адепту и сунул ему под нос инфопланшет с координатами. — Знаешь, где это находится?

Шестеренки внутри продолговатого черепа техножреца защелкали, когда тот начал переводить высвеченные на планшете числа в свой буфер данных.

— Да, но та зона имеет ограниченный доступ. Это геологически нестабильная территория, опасные вулканические извержения и серные трясины…

— Лети туда, — Ваун ткнул пальцем в затянутое дымом небо. — И поживее.

— Это отравленная пустошь, — прощебетал жрец. — Мы там погибнем!

Ваун схватил техножреца за робу и встряхнул.

— Ты подохнешь здесь, если это корыто и дальше будет стоять на месте, усек?

Адепт кивнул и занялся приборами. С лязгом смазанных стальных механизмов личный летательный транспорт барона Шерринга отсоединил привязной трос, прикрепленный другим концом к крыше, и спустил паруса. Плотный жар над горящим городом подхватил транспорт, унося его в небо.

— Почтенная канонисса, это сестра Мирия, — селестинка говорила в свой вокс. — Барон Шерринг предан суду Императора мною лично.

— Я поняла, — протрещал в ушной бусинке голос Галатеи. — Мы вынуждены задержаться. Оставшиеся предатели-гвардейцы засели в теплицах. Обыщите особняк и найдите Вауна.

— Как прикажете, — Мирия выключила связь и посмотрела на Верити.

Госпитальерка стояла, склонившись над останками псайкера и несчастной Ионы.

— Отойди оттуда, — резко окликнула ее селестинка, возмущенная отсутствием у той элементарного почтения к мертвым.

Верити не подчинилась. Напротив, она присела возле почерневшего черепа Игниса.

— Тут что-то есть.

— В твою работу не входит осквернение покойных… — начала Кассандра, но взмахом руки Мирия призвала ее к тишине и, подойдя к Верити, положила тяжелую ладонь на ее плечо.

— Перестань.

— Я не собираюсь осквернить тело Ионы, — возразила Верити. — Я понимаю, что вы все в долгу перед ней с тех пор, как она была в вашем отделении. Знайте, что сегодня она спасла и меня тоже. Меня интересует колдун, — она указала стилетом на его кости и обугленное мясо. — Посмотрите сюда. Видите?

Мирия взглянула в направлении, указанном Верити. Оловянная полусфера размером с яйцо маленькой птицы была вплавлена в изгиб черепа Игниса. Проводки толщиной с человеческий волос выходили из устройства и тянулись внутрь черепа Игниса.

— Бионический имплантат? Никогда не видела ничего подобного. — Мирия провела пальцем за правым ухом псайкера, касаясь того места, куда устройство было вживлено.

— Любопытно, — сказала Верити. — На кости небольшое металлическое покрытие. Ему вживили это несколько лет назад. Похоже на имперскую технологию, а не на работу ксеносов или предателей. Что касается предназначения, у меня нет предположений.

— Может, устройство помогает творить фокусы с его колдовским огнем? — скривилась Порция.

— Это очень продвинутое устройство, — добавила госпитальерка и взглянула на Мирию. — Вряд ли оно относится к преступнику вроде Вауна.

Обе без слов поняли друг друга и вспомнили темную убийцу в библиариуме Норока.

Внезапно Изабель повернулась к разбитым окнам.

— Прислушайтесь.

— Обычная стрельба… — начала Кассандра.

— Нет. Роторы! — Изабель указала на движущиеся за окном очертания. — Там!

В тот же миг ветер донес до женщин шум работающих винтовых лопастей. Мирия подбежала к окну как раз вовремя, чтобы различить гладкие продолговатые очертания витиеватого аэронефа Шерринга, пролегающего над особняком. Нос воздушного корабля опустился вниз, затем задрался вверх, и судно стало удаляться.

— Это он! — рявкнула селестинка и выпрыгнула из разбитого овального окна, грузно приземлившись в перепаханном саду.

Темная область тени плыла под дирижаблем, и Мирия поспешила следом за ней. Ее рефлексы взяли верх над здравым рассудком, боль от полученных ран мгновенно прошла, когда в кровь ударил адреналин. Ее взгляд упал на волочащийся за аэронефом трос, свисающий с его задней нижней части. С каждой секундой трос удалялся — по мере того как корабль набирал высоту.

Не обращая внимания на свистящие вокруг пули, Мирия прыгнула и ухватилась за трос руками в бронированных перчатках. Едва только она успела это сделать, как пропеллеры разом изменили угол наклона, и воздушный корабль на большой скорости помчал прочь от земли. Сестра Битвы оказалась висящей под его брюхом. С упорством и непоколебимой решимостью Мирия начала ползти вверх, стремительно приближаясь к пассажирскому салону под газовой оболочкой.

— Это все, что ты можешь выжать из судна? — Ваун угрожающе потребовал ответа от адепта. — Оно же скоростное!

Собравшись с духом, техножрец робко заговорил:

— Ошибка в распределении веса.

Ваун ткнул в него пальцем.

— Может, мне сбросить лишний груз? Начнем с твоего трупа!

— Нет! — прокричал адепт. — Духу машины нужно вознести надлежащие молитвы. Я сейчас сделаю это.

— Чтоб его! — Псайкер оставил техножреца возле панели, а сам пошел прочь, стараясь удержаться на кренящейся палубе. Адепт начал что-то бормотать и изображать символы над навигационными приборами. — Набери уже высоту наконец. Я не хочу, чтобы нас подбили «Экзорцисты».

Передняя часть кабины аэронефа представляла собой колпак из прозрачной стеклостали с металлическими перегородками, что позволяло покойному барону и его друзьям при полете на воздушном крейсере любоваться пейзажем внизу. Сейчас этот пейзаж представлял собой заполненные мертвыми или умирающими людьми улицы и горящие здания разрушенного города.

«Какая подходящая эпитафия для хвастливого болвана вроде Шерринга», — подумал псайкер. Он знал, что барон, полный собственного величия, испытывал щенячий восторг при мысли, что Метис без него не сможет существовать. До чего же просто было манипулировать Шеррингом! Как и любой из слабоумных дворян, он полагал, что его маленький мирок, крохотная империя — единственное, о чем стоило беспокоиться. Для богачей Невы не имело никакого значения, что на других планетах существуют создания чужеземной природы, пожирающие целые миры, что где-то воплощается сырая материя самого Хаоса. Вселенная начиналась и заканчивалась на краю звездной системы Невы, и их не заботило происходящее в других частях галактики, пока это «что-то» не начинало угрожать им самим или их никчемному праздному образу жизни.

Ваун отличался от них. И это было весьма иронично. Кроме него существовал только один человек, тоже уроженец этой надменной и величавой планеты, который тем не менее имел полное представление о сущности мироздания, — Торрис Ваун ненавидел Виктора Ла-Хайна всеми фибрами своей души.

Эта ненависть и вывела его на Шерринга. Ваун узрел алчность в глазах барона, его жажду власти, которая затмевала все остальное. Ваун помог барону укрепить свое положение, а взамен Шерринг помог Вауну сбежать от присмотра диакона. Но дворянин желал лишь должностей и званий, а Ваун строил — и продолжал строить — далеко идущие планы. И вот, после многих лет, проведенных в бегах здесь и в далеком космосе, презренный франт наконец-то исполнил свое обещание.

— И за это я сделаю вас бессмертным, — прошептал псайкер, глядя на статую дворянина с пролетавшего над городом аэронефа. — Никто на Неве не забудет имя барона Хольта Шерринга. Вы войдете в историю как предатель и глупец. — Ваун плюнул в сторону статуи и отвернулся, чувствуя растущее негодование.

Купленный дорогой ценой инфопланшет лежал в его кармане. Было очевидно, что он не собирался держать возле себя таких неудачников, как Эбб или Суки. Если бы они выжили, он бы нашел способ пустить их в расход. В конце концов, они были неконтролируемы и непредсказуемы. Ваун взял их к себе лишь потому, что не нашел других.

Но мальчишка… Ваун почувствовал растущую злобу. Игнис был особенным парнем с огромным потенциалом. Колдун считал его достойным роли своего протеже: одаренный псайкер, разве что отягощающий себя такими понятиями, как нравственность или мораль. Было досадно утратить инструмент, подающий большие надежды, — до того, как он пустил в ход все свои способности.

Фыркнув, Ваун отогнал эти мысли прочь. В крепости он найдет сырую материю, которая поможет ему начать новую жизнь. Возможно, тогда он сумеет разорвать Неву на части, как этого и хотел парень.

Звук скрипнувшего палубного настила отвлек его от окна и заставил напрячься. Они были не одни. Ваун резко развернулся.

Фигура в черной броне и красном одеянии запрыгнула в салон через люк, расположенный в заднем отделении. Лицо псайкера скривилось от злости, когда он узнал женщину.

— Опять ты! — с ненавистью проговорил он. — Это начинает раздражать.

— Как она попала на борт? — спросил дрожащий техножрец, сгорбившийся над рулевым колесом.

— Заткнись, — бросила ему Мирия. — С тобой мы еще поговорим о твоих преступлениях.

— Преступлениях? — проскулил жрец. — Он заставил меня! Он убил моих братьев!

— Ты должен был умереть вместе с ними. Это доказало бы твою преданность. А теперь ты виновен в сговоре с преступником.

Ваун, которого забавляли ее речи, улыбнулся.

— Не будь так строга с бедолагой, сестра. Я могу быть очень убедительным, когда захочу.

— Твой соучастник, барон Шерринг, мертв, — сказала ему Мирия. — А это судно отслеживается бойцами ордена пресвятой Девы-мученицы. Тебе не избежать наказания церкви.

— Ха, — насмешливо фыркнул псайкер. — Так мне, стало быть, стоит приземлиться и сдаться? А потом умолять о быстрой и милосердной смерти? — Он саркастически усмехнулся. — Ты не посмеешь применить свое оружие, находясь на корабле. Один неверный выстрел может разъединить топливопровод или пробить газовую оболочку. Тогда мы умрем все вместе.

— Ты недооцениваешь степень моей преданности Богу-Императору, колдун. Пока ты дышишь, моя жизнь ничего не стоит. Если назначенная за твою смерть цена — моя собственная кровь, я охотно ее заплачу.

Она выстрелила из своего плазменного пистолета обжигающим сгустком яркого пламени. Ваун метнулся прочь от подпорки, возле которой стоял, и дымка пульсирующего огня лишь обожгла ему лицо. Он вскрикнул от боли и в ответ метнул три иглы пламени. Колдовские стрелы не попали в Сороритас, вместо этого выбили декоративное оконное стекло.

— Чокнутая недоразвитая сука, — выругался он. — Глупая мелкая пешка! Ты и понятия не имеешь, что тут происходит, верно? Наихудший предатель из всех — Ла-Хайн.

— Когда я буду зачитывать твои преступления сервиторам-писцам, прослежу, чтобы в список добавили клевету. — Мирия поправила регулятор на задней части плазменного пистолета и настроила выходное сопло на подачу узких лучей.

Вынырнув из-за опорной колонны, она снова выстрелила, задев обслуживающую панель когитатора.

Внезапный термальный всплеск заставил авиатранспорт накрениться на правый борт, и оба бойца потеряли равновесие. Техножрец завопил как предупредительная сирена.

Очередной порыв пси-огня Вауна прошел в опасной близости от женщины, одна из сверкающих стрел пламени чиркнула по ее наплечнику и выжгла шрам на деревянной облицовке позади. Мирия зарычала от злости и пальнула в ответ. Плазма перебила стальную подпорку, превратив ее в горячий шлак, языки пламени которого лизнули потолок салона.

— Мне следовало иметь более четкое представление о том, что у служителей твоей прогнившей религии не хватает мозгов! — крикнул Ваун из своего укрытия. — Может, я — вор и убийца, но, по крайней мере, честен сам с собой. Я не позволяю за себя думать дряхлым горбатым клеркам! — Он грубо и зловеще рассмеялся. — Ответь, сестра, ты никогда не задавала себе вопросов? Всегда была дрессированной дворняжкой, обыкновенной шавкой на поводке у жреца?

Мирия ничего не ответила, осторожно идя на голос Вауна. Стараясь удержаться на накренившемся полу корабля, она максимально осторожно совершала каждый шаг. Под ними пронеслись стены кальдеры, затянутые дымом горящего леса.

— Если бы ты знала то, что известно мне, — продолжал Ваун. — Если бы ты могла увидеть все те ужасы, что Виктор Ла-Хайн творил все эти годы. Думаешь, я представляю угрозу твоему драгоценному закону и ордену? Ха! Меня интересуют лишь деньги и беспорядки. Диакон же замышляет не что иное, как свержение твоего бога! — Его голос был пропитан ненавистью. — Мои преступления — детские забавы по сравнению с его сумасбродством.

Селестинка не вняла словам псайкера, решительно прогнав сомнения. Она была уже так близка, оставалось всего несколько шагов до места, где за широким креслом, обшитым красной кожей грокса, присел псайкер. Мирия осторожно приготовила оружие.

— Я знаю, что ты не доверяешь ему. Вы обе — ты и та нянька. Ведь вас обеих что-то грызет изнутри, не так ли? Если ты меня убьешь, к тому времени, когда поймешь, что именно тебя терзало, будет поздно. Ла-Хайн приберет Империум к своим рукам. Я — единственный, кто может его остановить. Вот почему он с таким рвением пытается поймать меня. — Псайкер, похоже, надеялся на успех своих слов. — Я нужен ему, чтобы завершить план.

Женщину больше не волновал приказ — она прикончит этого ублюдка здесь и сейчас, а потом пусть ее судит лорд-диакон.

— Именем Бога-Императора… — Мирия выскочила из-за дивана и вскинула оружие, но там было пусто. — Ваун? Где ты?

— Здесь, — прозвучал голос позади, и горячие когти его пылающей руки сомкнулись на шее сестры.

— Как…

Ваун хохотнул.

— Дело не только в метании огненных шаров и подобных трюках, Сороритас. Быть колдуном — значит открывать в себе новые способности. Введение в заблуждение — одна из них. — Он сморгнул пот. — Хотя, признаюсь, сильно выматывает.

— Тогда убей меня, если осмелишься, — прорычала она. — Когда я умру, на мое место встанут десять новых сестер.

Слова Вауна сочились презрением.

— Какие же вы, женщины, глупые и предсказуемые! С таким безрассудством разбрасываетесь своими жизнями ради церкви, сами умоляете, чтобы вас убили. Ты действительно этого хочешь? Стать несчастной мученицей, как твоя ненаглядная святая Катерина? Умереть на лезвии меча еретика и занять свое место в душещипательных летописях какого-нибудь забытого монастыря?

Глаза Мирии неподвижно глядели вперед. Перед ней возле рулевого колеса скрючился адепт Механикус, чьи паукообразные конечности безостановочно работали, переключая рычаги.

Преступник сжал пальцы сильнее.

— Ты хочешь умереть сейчас, сестра? Смерть избавит тебя от вины, которую ты несешь на себе. Куда легче закончить свою жизнь бессмысленной смертью, нежели продолжать жить с болью, да?

— Ваун, — сказала женщина, осторожно проворачивая пистолет в своей руке, — ты чересчур много говоришь.

Мирия потянула за спусковой крючок, и плазменное оружие послало через каюту вспышку огня. Газообразный сгусток расплавил штурвал, растекшийся ручейками жидкого металла, а техножрец, чья роба загорелась, а аугментика искривилась от высокотемпературного заряда, пронзительно завизжал.

Палуба аэронефа резко наклонилась, разделив двух соперников и швырнув их на стену. Боевая сестра ощутила привкус крови во рту, когда ударилась головой о несущую балку. Мирия слышала, как Ваун исторгает поток проклятий, а затем в ее глазах на миг потемнело.

Когда зрение прояснилось, она увидела чернеющий лес, заполнивший весь обзор ветрового стекла, и охваченные огнем деревья, в гущу которых падал летательный аппарат.

Когда ночь опустилась на землю, они определили место крушения — лесной участок на юге Метиса. Сестра Верити ожидала увидеть развороченные обломки, но транспорт барона Шерринга оказался более-менее цел. Изящная форма продолговатой газовой оболочки воздушного корабля покрылась грязью и выцвела, некоторые камеры были разорваны и сдуты. Судно рухнуло сквозь горящие деревья и приземлилось на правый борт, повредив пассажирскую секцию. Кабина управления превратилась в мешанину из разбитой стеклостали и изогнутых перегородок.

Сестра Порция, стоявшая рядом, сверилась с ауспиком и нахмурилась.

— Дух машины устройства говорит о наличии жизни внутри, но глифы противоречат этому.

— Это из-за огня, — сказала Кассандра, приближаясь к рухнувшему судну с болтером наготове. — Он нагревает землю, и от нее исходит тепло. Вот датчики и врут.

Верити шагала по разбросанным осколкам разбитого корпуса и декоративной мебели, которую выбросило при приземлении. Под ее подошвой хрустнули хрустальные фрагменты канделябра, лежащие на выжженной земле. Она обошла кресло, обшитое красной кожей, которое уцелело при падении и сильно выделялось на фоне черного пейзажа.

Она увидела, как Изабель нагнулась и что-то вытащила из грязи.

— Оружие старшей сестры, — она сжала в руке плазменный пистолет. — Если она его выронила… — Слова застряли в ее горле.

Кассандра бросила на нее резкий взгляд.

— Продолжай искать!

Верити заметила, как среди обломков что-то зашевелилось, и закричала:

— Сюда! Кто-то жив!

Женщины мигом оказались возле нее и принялись смещать металлическую пластину размером с обеденный стол. Она была еще слишком горячей, чтобы к ней можно было прикоснуться незащищенными руками; будь сестры без перчаток, непременно бы обожглись.

Из-под пластины вылез скрюченный человек, задыхающийся под весом собственных одежд. Медные руки-клешни, длинные, тонкие и кривые, наполовину расплавленные, клацали и дребезжали.

— Кто здесь? — его голос был искажен помехами, как ненастроенный вокс.

— Техножрец, — констатировала разочарованная Изабель. — Где Ваун и сестра Мирия?

— Благодарю вас, — адепт указал на рухнувший дирижабль. — Должно быть, внутри. Спасибо. Должно быть, — он издал металлический кашель и потер вокодер, встроенный в его горло.

Верити задержалась возле техножреца, чтобы помочь ему, в то время как Кассандра повела за собой остальных женщин с оружием наготове.

Госпитальерка посмотрела по сторонам, изучая пустынное пространство черной земли и сгоревшие деревья. В ночном небе темнели вздымающиеся над городом-кальдерой клубы дыма. Глядя на все это, Верити чувствовала сильное отвращение. Сколько тысяч людей сегодня погибло, чтобы расплатиться за глупость барона Шерринга? Резня вызывала у госпитальерки гнев, обращенный на лорда-диакона. Ла-Хайн не проявил никакого милосердия к людям Метиса, а ведь они не все были повинны в том, что натворил безрассудный хозяин города. Усилием воли она прогнала такие мысли.

На месте крушения внезапно раздался шум, отвлекший ее от раздумий. Кассандра шла от каюты с человеком, волоча его за загривок. Ваун!

Сестра зло ударила псайкера под колени, заставив рухнуть на землю. Когда Верити осторожно приблизилась, она заметила, что тот тяжело ранен, а его лицо исполосовано свежими рубцами от осколков разбитого стекла. Он улыбнулся окровавленными губами.

— Ах, нянюшка! Как любезно с твоей стороны прибыть мне на помощь.

Не сказав друг другу ни слова, Кассандра, Изабель и Порция нацелили свое оружие ему в голову.

Ваун моргнул.

— О, Виктор передумал? Я должен умереть?

Верити напряглась, стараясь сдержать свою ненависть.

— Лорд-диакон будет рад предать тебя казни.

Его улыбка растянулась.

— Везет мне. Какое это, должно быть, разочарование для всех вас, сестрички, найти меня живым, а вашу потаскушку Мирию — нет. И что еще хуже — убить меня вы не можете.

Верити взглянула на Кассандру.

— Мирия мертва?

— Ее тела нет на корабле.

Ваун кивнул:

— Мертва. Она выпала. Как жаль…

Верити неожиданно дала Вауну пощечину, но осознала свой поступок, лишь когда взглянула на руку, покрасневшую от удара.

В глазах псайкера полыхнула злоба.

— Полегче, — произнес он тихим голосом, в котором слышалась угроза. — Ты не должна вредить мне.

— К черту… — позади раздался чей-то изнуренный голос, с трудом выговаривающий слова. — К черту все!

Верити оглянулась на с трудом идущую Мирию, появившуюся из-за деревьев. Госпитальерка тут же определила признаки сломанных ребер, ушибов и незначительных ран. Пытаясь держаться как можно достойнее, старшая сестра подошла к женщинам и взяла свой пистолет из рук ошеломленной Изабель.

— Во имя Терры, как вы выжили? — прошептала боевая сестра.

— Как колдун уже сказал, — Мирия мотнула головой на псайкера, занятая своим оружием, — я выпала. Но милостью Золотого Трона осталась жива.

Даже Ваун на миг лишился дара речи, а затем Мирия щелкнула большим пальцем по кнопке активации на своем плазменном пистолете, и псайкер понял, что последует дальше.

— Нет-нет, — пробормотал он. — Ты не можешь убить меня здесь. Там, на дирижабле, никто бы не знал, но здесь тебя видят они. Ты не посмеешь в их присутствии нарушить приказ лорда-диакона!

— Будь проклят этот диакон, — уже за эти слова Мирию можно было наказать тысячей ударов плетью. — Умри, колдун!

— Мирия… — предупредительным тоном заговорила Верити. — Наши приказы…

Похоже, боевая сестра ее не слышала. Казалось, сейчас весь мир сосредоточен между дулом ее оружия и головой Вауна.

— Ты пытаешься использовать свой колдовской огонь, но ты скован болью. Понимаешь, что твоя жизнь находится в моих руках? Каково это — чувствовать себя добычей?

Взгляд псайкера медленно и решительно похолодел.

— Будь проклят этот диакон, — повторил он. — У меня свои на то причины. Сказать тебе, сестра, какие? Прежде чем мое сердце остановится и я умру, позволь поведать тебе кое о чем. Дай мне рассказать, почему Виктор Ла-Хайн заслуживает осуждения еще больше, чем я, и больше любого грешника, которого ты отправляла на тот свет. Позволь мне оказать тебе эту скромную услугу.

Верити видела, как лежавший на спусковом крючке палец Мирии напрягся, но не настолько сильно, чтобы произвести выстрел. Затем, неожиданно для себя самой, госпитальерка услышала собственный голос, нарушивший молчание:

— Пусть он расскажет.

Глава двенадцатая

Ваун больше не улыбался.

— Твое любопытство — причина, по которой я все еще дышу, не так ли? — Он медленно повернул голову к сестре Верити. — Спасибо, что выпросила для меня несколько секунд.

— Ему нечего рассказать, — раздраженно бросила Кассандра. — Старшая сестра, если вы хотите нарушить приказ лорда-диакона о взятии колдуна живьем, делайте это сейчас, до того, как он заговорит нас до смерти.

Псайкер взглянул на Мирию, которая, в свою очередь, пристально смотрела на него и пыталась понять: лукавит он или нет. Таким его лицо — без масок притворства — она не видела. Ваун был полностью открыт.

— Ты хочешь отпущения грехов? — спросила она. — Желаешь мне исповедаться?

— Точно, исповедаться, — кивнул он, — но не в своих грехах. Я исповедаюсь тебе от лица Ла-Хайна. Поделюсь с вами секретами. — Ваун согнул окровавленную руку и постучал пальцем по основанию черепа. — Расскажу кое о чем.

Мирия сузила глаза, когда вспомнила странное устройство, вживленное в голову Игниса, что нашла Верити. Отточенным движением она убрала плазменный пистолет в кобуру.

В какой-то момент Ваун почувствовал облегчение.

— Ты узнаешь много интересного.

В ответ Сороритас покачала головой.

— Я давно усвоила, что каждое твое слово — очередная уловка в продуманной стратегии. — Она взглянула на женщин. — Держите его.

Прежде чем Ваун смог что-то предпринять, Кассандра и Изабель схватили его за руки и прижали к выбитой пластине металлического корпуса. Порция держала псайкера на мушке. Он щурился, пытаясь сконцентрировать силы, но раны сильно истощили его.

Мирия выдрала откуда-то из обломков пучок проводов и, за неимением другого, воспользовалась им, чтобы связать запястья преступника. Затем посмотрела на Верити.

— В твоем медкомплекте есть сангвинатор и невропатические транквилизаторы. Доставай.

Госпитальерка порылась в своей аптечке и достала все необходимое.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Утихомирь его, — Верити не сразу поняла, что Мирия обращается к ней не с просьбой, а с приказом.

Ваун дернулся.

— Говорю же — я сам все расскажу!

Старшая сестра смерила его долгим взглядом.

— Я должна быть уверена. — Затем молча указала на него рукой, и Верити с неохотой ввела ему под потную кожу содержимое стеклянного шприца.

Поток химикалий поступил в кровоток. Ваун застонал и зашелся кашлем, который эхом разнесся по выжженной местности. Несколько раз на земле возле него вспыхнули крохотные огоньки, когда боль провоцировала применение колдовских сил. Белки глаз переливались разными цветами. Подобно той жидкости, которой была наполнена его стеклянная клетка на Черном Корабле, мощный медикамент подавлял способность применять ментальное пламя. Препарат сделал псайкера вялым и слабым.

Лишь после того как Мирия удостоверилась, что Ваун усмирен и не нападет на них, она позволила ему отвечать на вопросы.

— Итак, мы тебя внимательно слушаем, — сказала она, — просвещай.

Верити аккуратно вытерла использованный сангвинатор.

— Как ты сбежал из-под стражи?

Ваун вяло фыркнул:

— Неважно. Ответ тебе известен.

— Ты заключил договор с Шеррингом. Он собрал людей из экипажа «Меркуцио» в Метисе и там приручил их.

— Умный, умный Хольт. Слишком умный для его скромной должности. Так все и было, верно. Его семья давно заправляла торговыми гильдиями и коммерческими станциями, так что ему это было несложно. Человеческий разум можно переделать очень быстро, достаточно иметь под рукой нужные инструменты и не отягощать себя понятиями о морали. Тем, кто не поддавался внушению… позволили умереть. Другие стали моими не столь давними спасителями, хотя сами они никогда не вспомнят об этом, в их сознании до сих внедрены мои команды. — Псайкер кашлянул и сплюнул. — Помните того, который приходил в грузовой отсек? Он держал приказ в подсознании и передал его остальным.

Кассандра скривила губы.

— Думаешь, мы поверим, что ты позволил схватить себя на Грумбридже? Ведь только так ты мог прибыть на Неву. — Она хмыкнула. — Существовали и более простые способы попасть к себе домой.

Ваун изобразил подобие улыбки.

— Это верно, — его веселость испарилась. — Но мне была нужна уверенность, что Виктор потеряет бдительность. Я знал, что высокомерие сделает его самодовольным и беспечным, но он должен был думать, что одолел меня. — Ваун сверкнул зубами. — Я сделал все ради вознесения его на высоту, с которой больнее всего падать!

— Твоя ненависть пожирает тебя, — с состраданием изрекла Верити.

Он резко посмотрел на нее.

— Ненависть? Нет такого слова, которое бы выражало мои чувства к вашему драгоценному диакону. Миллион смертей — ничто по сравнению с годами, что он отнял у меня, и с той жизнью, которую украл.

— Говори конкретнее, колдун, — потребовала Мирия. — Твои бредни начинают утомлять.

— Задай себе вопрос, сестра. Если мой дар был настолько опасен, почему меня не отдали Черным Кораблям еще в детстве? Почему не избавились? Что было со мной между «тогда» и «сейчас»?

— Даты, — тихо проговорила Верити. — Записи в библиариуме. Там пропущены части…

— Годы! — брызнул слюной Ваун. — Я был его подопытным, инструментом, игрушкой! Он брал лишь тех, кого легко утаить и кто обладал большим потенциалом. Обращался с нами, как с животными, использовал нас! — С диким ревом Ваун выдрал клок волос с затылка, дабы показать небольшую выпуклость — вживленный под кожу металлический имплантат. — И это лишь один из его «подарков»!

— Такой же, как у пирокинетика в поместье Шерринга, — сказала Изабель.

— Да. Мы все были игрушками Ла-Хайна, переделанными и искалеченными в соответствии с его тайными замыслами. — Широко открытые глаза Вауна были полны безумия. — Теперь ты видишь, сестра? Начинаешь понимать? Его планы не совпадают с целями твоей церкви или даже твоего бога. Одной рукой он дергает за ниточки марионетку-губернатора, управляя его верными рабами, а другой отдает приказы ослепленным догмами фанатикам вроде вас, заставляя исполнять его прихоти. Он ведет свою долгую игру…

— Сколько нам еще слушать? — грубо перебила Порция. — Мы и так потратили слишком много времени на это ничтожество. Пора доложить о его поимке канониссе Галатее, колдуна надо осудить.

— Верно, — добавила Кассандра. — Чем подтверждается лепет этого существа? Есть у нас конкретные доказательства, помимо его лживых воплей?

— Есть, — после долгой паузы сказала Верити. — В глубинах библиариума Норока я видела факты, которые подтверждают сказанное им. И уверена, что можно найти больше, если копнуть глубже.

— Факты? А их хватит, чтобы противопоставить слово верховного экклезиарха слову колдуна? — возмутилась Порция. — Я полагаю, что нет.

— Но сомнения все же присутствуют? — вмешался Ваун. — Вы наверняка подозревали, что Ла-Хайн чего-то недоговаривает, чувствовали, что за этим скрывается нечто большее. Я знаю, что прав, иначе ваша старшая сестра прикончила бы меня еще там, у корабля. Вы хотите знать, не так ли? Но вы должны быть уверены!

— Сомнение есть опухоль в умах неправедных, — сказала Порция, цитируя изречение из Cardinae Noctum.

— Только уверенные способны познать веру. Лишь они вправе судить, — возразила в свою очередь Мирия.

— Чьи это слова? — спросила Верити.

— Великого Себастьяна Тора, из его речи на Новой Гере во времена Эры Отступничества. — Она обернулась и одарила Порцию проникновенным взглядом. — Ты уверена, сестра? Нет никакой тени сомнения?

Молчание Порции было более чем красноречиво.

— Хех, — подал голос псайкер. — Как бы ни было забавно слушать цитаты ваших напыщенных писаний, противоречащие друг другу, может, я продолжу? — Ваун моргнул. — Канонисса пока не знает, что я жив, ведь вы ни о чем ей не докладывали. Если окажете услугу и не выдадите меня, взамен я приоткрою вам завесу двуличности диакона. Даже более чем — отведу вас в место его наичернейшего и наиковарнейшего секрета. — Он задержал дыхание, а его глаза блеснули. — Я отведу вас в Нуль-цитадель, где вы все увидите собственными глазами.

— Сотрудничество с колдуном? — Мирия скривилась от омерзения. — Ты смеешь предлагать подобное Сестре Битвы?!

Мужчина издал вздох ложного раскаяния.

— Решать тебе, старшая сестра. Но мы оба знаем, что если ты меня выдашь, то я погибну, а тебе тогда точно не видать ответов на вопросы, которые тебя занимают. Ты никогда не узнаешь, зачем я прибыл сюда и ради чего погибла кровная сестра госпитальерки. — Он не обратил внимания на резкий вздох Верити и сконцентрировался на Мирии. — А к тому времени, когда ты поймешь, что я говорил правду, все церкви галактики не смогут помешать Виктору Ла-Хайну разорвать драгоценный Империум на части.

— И что с этого самоотверженного акта будешь иметь ты? — полюбопытствовала Мирия.

— Удовлетворение от созерцания мига, когда ты поймешь, что я не лгу. Я буду рад увидеть, как ты лично убедишься в предательстве лорда-пастыря.

Ни одна женщина не проронила ни слова. Казалось, мгновение тянулось часы. Лишь потрескивание горящих неподалеку огней и завывание ветра нарушали тишину. Наконец сестра Мирия взглянула на техножреца, который бродил возле поврежденного аэронефа.

— Эй, клирик, — окликнула она его. — Летательный аппарат может снова подняться в воздух?

Жрец нелепо кивнул.

— Часть устройств повреждена, но дух машины в порядке. Транспорт сможет лететь снова, хотя и не так, как раньше.

— Тогда готовь его к взлету. — Она обернулась к Вауну. — Нуль-цитадель, о которой ты говоришь, скопище тайн — где она находится?

— В нескольких часах лета на аэронефе. Я как раз туда направлялся, когда ты, кхм, присоединилась ко мне.

— Покажешь нам дорогу.

Другие боевые сестры издали возгласы неодобрения, но Мирия резким жестом приказала им замолчать.

— Галатея не одобрит это, — сказала Кассандра. — Она дала нам четкие указания.

— Я помню о ее приказах, — ответила Мирия, — но еще я знаю, что с того самого момента, как мы ступили на Неву, нас окружает ложь. И я хочу узнать правду. Если богохульство откроет нам ее, так тому и быть. — Она мотнула головой на лежащего псайкера. — Ни одна из нас пятерых никому ничего не скажет о захвате Вауна. Мы не будем возвращаться в Норок и не станем отдавать пленника церкви. Таков мой приказ, и вы подчинитесь ему, если не ради меня, то ради отдавших свои жизни почтенных Леты и Ионы.

Она посмотрела на каждую женщину, и они по очереди кивнули в знак согласия. Порция была последней, но в итоге и она склонила голову.

— Ты не пожалеешь об этом, — сказал Ваун, оскалившись в улыбке.

— Ты ничего не знаешь о сожалении, — ответила Мирия и толкнула колдуна к поврежденному аэронефу.

Галатея перешагнула через осколки разбитого окна и окинула беспристрастным взглядом палаты Шерринга. Баронский центр управления операцией представлял собой жалкую пародию на боевой командный пункт, нечто, откуда «кабинетный воин» отдавал приказы, где корчил из себя генерала. Группа боевых сестер уже занималась трупами, цепляя ленты освященного пергамента на мертвецов, которые были предателями, запрещая отдавать им почести.

Сильный смрад от жареного мяса все еще исходил от них, перемешиваясь с повсеместным запахом мускуса сожженных за городом деревьев. Канонисса поймала себя на мысли, что ни разу не вдохнула чистого воздуха с тех самых пор, как ворвалась с сестрами в Метис. Она с грустью наблюдала за тем, как две женщины аккуратно заворачивали мертвую репентистку в похоронную ткань.

— Миледи, — ветеран отделения серафимов вошла в комнату и поклонилась.

— Сестра Хлоя? Что у тебя?

— Мы зачистили территорию особняка барона и предали иноверцев мечу.

Из-за мощного прыжкового ранца модели «Серафим» за спиной Хлоя казалась выше и шире в плечах любой из находившихся в комнате женщин. Галатея давно ее знала, еще со времени старых кампаний, где Хлоя зарекомендовала себя как бесстрашная воительница, чьи бойцы, паря на крыльях оранжевого реактивного огня, врезались в гущу еретиков следом за ней.

— В данный момент собираются улики, подтверждающие предательство барона.

Канонисса поддела сапогом труп Шерринга. Тот факт, что Хлоя не поведала ей новость, которую она хотела услышать, служил ответом на ее вопрос, но Галатея все равно его озвучила:

— А что с колдуном Торрисом Вауном?

— Никаких следов. Личный летательный аппарат барона покинул территорию особняка. Вероятно, там и находился колдун, миледи. Сестры отправились по его следу.

— Которые? — спросила она.

— Информация не засвидетельствована на данный момент. Некоторые бойцы еще не ответили на запросы о подтверждении своего текущего статуса.

— Мирия… — вздохнула канонисса и отпустила Хлою. — Держи меня в курсе. Можешь идти.

Сестра-серафима качнулась на каблуках, замявшись.

— С вашего позволения, канонисса, у меня для вас еще кое-что. Один из адептов штабного транспорта говорит, что офис лорда-диакона уже час пытается выйти с вами на связь. Кажется, там сильно беспокоятся.

Галатея удержала хитрую ухмылку.

— Конечно. Могу себе представить.

Боевая сестра намеренно расстроила канал связи, по которому с ней мог бы связаться лорд Ла-Хайн, настроив частоту своего вокса так, чтобы он улавливал только локальные сигналы, дабы она сама могла контролировать бой. Она не хотела создавать себе лишнюю головную боль, хотя понимала, что серьезного разговора не избежать.

Галатея положила пальцы на шейное кольцо своей силовой брони и, настроив регуляторы, услышала в ушной бусинке писк поступающего сигнала.

— Канонисса Галатея на связи, — объявила она.

Спустя мгновения она услышала ровный голос офицера СПО — полковника Брауна.

— Почтенная Сороритас, — начал он, с трудом сдерживая раздражение, — наконец-то. Не отключайтесь… Сейчас я соединю вас с губернаторским дворцом. — Вне сомнения, полковник был раздражен тем, что ему было поручено сидеть возле вокса и ждать, пока Галатея вернется на частоту.

Сообщение из губернаторского дворца? Канонисса задумчиво скривила губы. Эммель уже достаточно окреп, чтобы вернуться к делам?

Ответом послужил голос, прозвучавший в воксе:

— Канонисса, это декан Веник. Благодарю, что связались с нами. Мы наблюдали за сражением через сканеры висящего на орбите «Меркуцио». Лорд Ла-Хайн запрашивает отчет о ситуации.

— Пригласите его, — ответила она, шагая по залам и атриумам особняка. — Я отчитаюсь ему лично.

Последовала короткая пауза.

— Лорд-диакон… в настоящий момент не может подойти. Вы отчитываетесь мне в его отсутствие.

— Не может подойти? Я думала, он захочет лично узнать, что случилось с колдуном, — нахмурилась она. — Впрочем, забудьте. Мой уважаемый декан, пожалуйста, поставьте диакона в известность, что его приказ выполнен: Метис сожжен, а все, кто восстал против правления Императора, показали должное раскаяние… или мертвы. Барон Хольт Шерринг и его министры убиты, а заодно и несколько пирокинетиков, с которыми мы столкнулись, выполняя задание.

— Что с Вауном? — нетерпеливо потребовал ответа Веник.

Галатее показалось странным, что Веник не обратил внимания на других упомянутых ею колдунов, отправленных на тот свет.

— Мы не знаем, где он. Сестринство занято его поисками.

В голосе декана проступила ярость:

— Вы сожгли целый город, а это создание до сих пор не в клетке? Лорд Ла-Хайн будет разочарован.

— Я объясню ему…

— Я же сказал вам, Сороритас, он недоступен.

— И почему же? — выпалила Галатея. Прошедший бой и неприязнь к декану взяли свое, заставив ее забыть о вежливости. — Чем таким важным он занят, что не может переговорить со мной лично? Он вообще во дворце?

Даже по воксу она почти почувствовала напряжение Веника от ее резкого ответа.

— Диакон… Диакон не обязан отчитываться перед вами о своих перемещениях, сестра Галатея.

Женщина взмахнула рукой, словно отгоняя назойливое насекомое.

— Да, конечно. Тогда позвольте мне поинтересоваться, как самочувствие уважаемого губернатора Эммеля. Он поправляется?

Интонация Веника вмиг сменилась с раздражающей на лицемерную:

— Разумеется, вы не слышали. С прискорбием сообщаю, что губернатор скончался несколько часов назад. Диакон лично занимался прощальными обрядами благословения Императора.

— Скончался? — Галатея быстро оценила информацию. — Тогда кто возглавляет правительство вместо него? — Она напрягла память, пытаясь вспомнить имя неванского заместителя и помощника Эммеля — крупного мужчины, выходца из семьи имперского гвардейца. — Барон Прид, я полагаю?

— Нет, не он, — чванливо ответил Веник. — Лорд-диакон решил, что для неванского народа будет лучше, если на время морального и духовного кризиса правление планетой возьмет на себя непосредственно Имперская церковь. До ее следующего распоряжения я принял честь быть губернатором.

Канонисса застыла. Такое решение было беспрецедентно в современном Империуме. Со времен Эры Отступничества, после того как верховный экклезиарх Гог Вандир пытался переделать галактику под себя, сложилось жесткое правило: государству и церкви отводятся разные роли в управлении людьми. Ла-Хайн наплевал на него, воспользовавшись тем, что Сестры Битвы были заняты сражением. Галатея нахмурилась. Хотя она твердо верила, что церковь сможет взять на себя любые обязательства, такое развитие событий было ей не по душе, но высказать свое мнение декану Венику было бы не лучшим решением. Наконец она заговорила:

— Поздравляю вас с новой должностью, почтенный декан. Пусть она принесет вам то, чего вы заслуживаете. — Она обернулась к сожженным залам. — Я свяжусь с вами, как только Ваун будет у нас. — Прежде чем Веник что-то ответил, она отключила вокс и зашагала прочь в раздумьях.

Как только аэронеф достиг оптимальной высоты, стал набирать скорость. Даже имея повреждения, всего с одним дерганым техножрецом за панелью управления дирижабль Шерринга со стремительностью хищной птицы летел по небу Невы сквозь облака, время от времени подхватываемый быстрыми реактивными струями верхней атмосферы планеты, отчего летел с той же маршевой скоростью, что и «Громовой ястреб».

Пока корабль двигался на север, Верити наблюдала, как меняется лежащий внизу пейзаж. Заселенная сельская местность сменилась долинами, припорошенными серым снегом, и хребтами черных базальтовых холмов. Среди них возвышались вулканические пики, то и дело выплевывающие в воздух пепел; повсюду текли узкие ручейки лавы. В этой зоне Невы наблюдалась максимальная геологическая активность, небольшие землетрясения создавали расщелины, а воздух был насыщен непригодными для дыхания газами. Здесь отсутствовала всякая жизнь, за исключением самых выносливых растений и нескольких крайне неприхотливых форм жизни. В мифологии планеты говорилось, что однажды гиблые земли расширятся, дабы поглотить весь мир, — если только не вмешается сам Император Человечества, который сдержит гнев вулканов и обуздает их. Испорченный ландшафт служил напоминанием о бушующем ядре планеты и еще одним доказательством того, что Нева не до конца отдала свой долг Богу-Императору.

Кассандра с Мирией перешептывались за спиной Верити.

— Этот полет ничего не даст, — рычала первая. — Целую ночь двигаемся, а результат — ноль. Ваун дурачит нас!

— Вполне возможно, — ответила Мирия, — но если и так — нужно в этом удостовериться. Мы дадим ему свободу действий для доказательства его же неправоты и бесполезности.

— Я, между прочим, все слышу, — сказал псайкер с другого конца салона. — Вы меня обижаете. Неужели вы не испытываете ни йоты доверия ко мне? Никто из вас? — Он взглянул на Верити. — Даже нянька?

— Было бы проще поверить тебе, если бы ты наконец явил нам свое «сосредоточение тайн», — сказала госпитальерка. — Может, хватит, Ваун? Насколько далеко ты собираешься завести нас?

Мужчина одарил ее легкой улыбкой и посмотрел на хронограф, установленный на переборке аэронефа.

— Уже все, — сказал Ваун. — Мы на месте. Снижайся, шестеренка, но тихо и плавно, — обратился он к техножрецу. — И гаси освещение. Не то нас заметят.

— Кто заметит? — спросила Мирия, шагнув по направлению к покореженной кабине, через которую было видно открытое небо.

— Шавки Ла-Хайна. — Он указал в темноту. — Что вы там видите?

Верити прищурилась.

— Только вулканы.

— Ты и должна видеть только их. Присмотрись к ближайшему — он не настоящий.

Опустившись к земле, аэронеф парил в нескольких метрах над ней. Связанными руками псайкер взялся за клешню адепта и ею повернул румпель летательного аппарата. Корабль слегка изменил направление.

— Вершины гор хорошо сбивают с толку, точки входа умело замаскированы. Посмотри теперь. Видишь?

Сестра-госпитальерка пригляделась и затаила дыхание, когда на поверхности самой высокой пепельной скалы словно из ниоткуда образовался ряд створчатых окон.

— Нуль-цитадель, — улыбнулся Ваун. — Давно я здесь не был.

Издали ни человеческий взгляд, ни ауспик не определили бы, что эта возвышающаяся скала не то, чем кажется: один из множества огромных вулканов, испускающих клубы грязного дыма и изливающих ручейки медленно текущей лавы. По мере приближения к ней цитадель меняла свои очертания, переставая походить на гору. Давным-давно, столетия, а может, и тысячелетия назад, скалистый базальтовый пик был не тронут человеческими технологиями, но сейчас он являл собою шедевр тайной инженерии. Дворец был сделан хитро — спрятан посреди бесплодного русла. В толстых стенах наружной скалы пробурили шахты, соединяющие проходы по тому же принципу, по которому жуки и термиты строят свои муравейники. Эти выдолбленные помещения были очищены от жидкой породы и сделаны пригодными для обитания, аккуратно обработанные наукой людей того времени. Некоторые помещения были сравнительно небольшими — размером с обычные комнаты. В других мог поместиться корвет Имперского военного флота со всеми его палубами, коридорами и отсеками.

Устройства в дремлющем вулканическом стволе шахты в центре цитадели неустанно производили энергию: погруженные в жидкую мантию Невы, они выпускали обилие перегретого пара через трубопровод, тянущийся к наружной стороне башни.

Вблизи стали различимы бойницы и оконные щели. Столь ловко выдолбленные в самой скале, они, казалось, имели природное происхождение. Лишь при тщательном рассмотрении можно было заметить за ними биолюминесцентный свет. Блестящие обсидиановые гребни и окаменелые деревья служили хорошей маскировкой армированным радарным датчикам и вокс-антеннам. Имелись даже погрузочные платформы — ровные, плоские каменные плиты, достаточно широкие, чтобы на них поместилось что-либо размером с колеоптер или «Лендспидер».

Каждая темная впадина в отвесном склоне могла скрывать датчики наблюдения и боевые орудия. Скала представляла собой зловещее сооружение, от которого в горячем серном воздухе буквально разило опасностью. Данная конструкция и секретная башня, возведенная и скрытая посреди гиблого ландшафта, создавались с иной целью, нежели дворцы и храмы Норока. Истинное назначение строения ушло с годами, но как бы там ни было — оно изначально являлось тайной. Стены внутренних палат скрывали все, что вобрало это место, были украшены экзотическими рудами, происхождение которых так и не смогли определить несколько техноадептов, которым разрешили провести экспертизу. Волны радиации, искаженная энергия человеческих душ — чем только не пропитались стены этой башни. Безмолвие Нуль-цитадели было мрачнее космического вакуума.

Они опустили аэронеф в окруженном скалами ущелье, а нервозного и изворотливого жреца Механикус приковали цепью к посадочному шасси — на тот случай, если его любопытство возьмет вверх. Когда боевые сестры закончили дела с адептом, Мирия посмотрела на Верити, но та заранее знала ее намерения и была категорически против.

— Даже не проси, чтобы я осталась здесь, старшая сестра. Я не собираюсь торчать в этой темной каюте, пока вы рискуете снаружи.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты осталась цела, — начала Мирия, но Верити замотала головой:

— Я зашла слишком далеко и желаю увидеть конец.

Ваун хрипло хохотнул:

— Браво, нянька! Твое упорство достойно похвалы.

Мирия в гневе оглянулась на псайкера, едва сдерживаясь, чтобы не пристрелить его.

— Итак — мы прибыли, колдун. Может, теперь расскажешь, что это за место?

— Нельзя просто так взять и рассказать, что собой представляет Нуль-цитадель, — таинственно изрек Ваун. — Ты должна сама все увидеть.

Порция сорвалась:

— О, святая Катерина. Мы все знаем, что это вполне может быть продуманной ловушкой: войдем внутрь, а там орды мутантов-псайкеров, жаждущих нашей крови!

— Если бы я хотел тебя убить, сестра, просто сжег бы это судно. — На брови Вауна скопились капли пота, когда он напрягся и усилием воли создал огонь на кончике пальца. — Я хочу, чтобы вы увидели это. Мне принесет несказанную радость наблюдать за тем, как истина проникает в ваши закрытые умы. Даже если вы расстреляете меня прямо здесь, это не изменит понимания того, что я говорю правду… а ваша любимая церковь лжет.

Одна женщина вскинула болтер, но Мирия остановила сестру, придержав оружие рукой.

— Ты позволила колдуну спровоцировать себя, Порция. Прочти Панихиду по святой и поразмысли над этим.

Ее смуглое лицо скривилось, тем не менее боевая сестра сделала так, как ей сказали, — отвернулась и принялась шептать слова молитвы.

А Мирия снова перевела взгляд на Вауна. Она видела, что действие невропатических наркотиков заканчивается, и знала, что у Верити больше нет нужных препаратов.

— Тем не менее она права. Почему я должна тебе верить, колдун?

— Ничто из того, что я тебе говорил, не было ложью, сестра Мирия, — ответил он. — И я не собираюсь менять что-либо из сказанного. — Ваун выдержал паузу. — Цитадель эта — тайное владение лорда Ла-Хайна. Именно здесь я провел многие потерянные годы жизни… — Ваун взглянул на Верити, — именно здесь зарождаются махинации вашего дорогого диакона. Как нянька сказала, это место — конец пути. Для всех нас.

Мирия кивнула, поверив на слово, затем отдала несколько команд на языке боевых жестов, на что ее сестры тут же отреагировали. Мирия вынула плазменный пистолет из кобуры и прошептала над ним литанию активации. После шагнула к Вауну и пристально посмотрела на него.

— Ты уже слышал это от меня, но перед тем, как мы двинемся, я все же повторюсь. Если ты предашь нас, поплатишься за это жизнью. Единственная причина, по которой ты еще жив и дышишь, — мое желание узнать правду. Но дай мне повод усомниться в тебе, и жестокая мучительная смерть, которой ты заслуживаешь, обеспечена.

— Звучит убедительно, — передразнил Ваун. — Скажи-ка, если я говорю правду и внутри ты найдешь истину, которую ищешь? Что я получу тогда?

— Возможность раскаяться и быструю смерть.

— Что ж, — Ваун язвительно ухмыльнулся, — убедила. Ну, мы идем?

В Нуль-цитадель вело несколько проходов, но ни один из них не пролегал ниже четырехсот метров от поверхности долины. Ваун подвел их к месту, где овальные жерла паровых тоннелей выходили под самым хмурым небом.

— Это путь, по которому я покинул цитадель в день побега. Побеги случались и до меня, но всех людей притаскивали назад, дабы мы полюбовались на их раздутые от жары тела и обрюзгшую, отслаивающуюся плоть.

— Ты говоришь так, словно здесь тюрьма, — сказала Кассандра.

— Это и есть тюрьма, но с большим набором функций. Внутри пространство похоже на пчелиный улей; целые подземелья вырыты в застывших пузырях магмы. Из камер невозможно выбраться, равно как и проникнуть снаружи. — Ваун вздрогнул, вспоминая все это.

Изабель осторожно приблизилась к краю тоннеля и сразу отпрянула, часто моргая.

— Ай! Ну и жара. Незащищенная плоть здесь просто изжарится!

Мирия провела пальцами по геральдической линии на своем нагруднике.

— Надевайте шлемы. Силовая броня защитит нас.

Изабель указала на Вауна:

— А как же он? И госпитальерка?

Псайкер отрицательно покачал головой:

— Пар исходит от ядра с определенной периодичностью. Температура падает и нарастает в четко определенной последовательности, которая мне известна. Держитесь рядом, и я вас проведу, только не зевайте. Задержитесь не в том месте, поджаритесь, — словно кавалер, приглашающий даму на танец, Ваун протянул руку Верити. — Держись поближе ко мне, дорогая нянька, — говоря последнее слово, он хитро прищурился.

— Верити, — кивнула Мирия. По правде сказать, она и сама собиралась отдать такой приказ.

Неприязнь вспыхнула на лице госпитальерки, когда та приблизилась к псайкеру.

— Не бойся, сестра, — ласково сказал Ваун. — Обещаю быть галантным джентльменом.

Девушка закрыла глаза, подавляя в себе растущее отвращение, и Мирия бросила на Вауна последний предупредительный взгляд.

— Порция — со мной. Кассандра — прикрываешь тыл. Изабель — контролируешь нашего гида. Если начнешь подозревать, что он пытается завести нас не туда или хоть как-то повлиять на разум сестры Верити, разрешаю тебе прикончить его на месте.

Одна за другой они вошли в тоннель на свой страх и риск. Обжигающие потоки воздуха шумели вокруг и мешали визорам шлемов «Саббат», оставляя на них капли конденсата. Мирия попыталась изменить настройки своего визора, но все, что она увидела, — переливающиеся перед собой красные, белые и оранжевые цвета, которые мигом ее дезориентировали.

Пот капал с ее ресниц. Она заерзала, чувствуя, как умные внутренние механизмы ее снаряжения начали свою работу, обеспечивая телу прохладу. Крошечный центральный аппарат в ранце силовой брони высветил в уголке ее зрения предупреждающие глифы: отметка температуры быстро поднималась к красной линии.

Боевая сестра потрогала рукоять своего оружия и снова вспомнила слова Порции. Вероятно, Ваун вел их прямиком в яму с кипящей лавой. Но привезти их так далеко, чтобы предать такой смерти? Это было не в его стиле. В те дни, когда он сбежал с «Меркуцио», Мирия много размышляла, пытаясь постичь его разум. Самодовольство Вауна было его движущей силой, и просто ее смерть или смерть отделения никому не принесет удовольствия. Он хотел, чтобы они убедились в его правоте — прежде, чем умрут.

Где-то в глубине ее разума тихо прозвучал вопрос: «А если он действительно прав?» Мирия прогнала эту мысль прочь и продолжила идти.

Минуты тянулись как часы, иногда приходилось сгибаться пополам и наклоняться к земле, но вскоре они достигли места пересечения туннеля со служебными проходами. Ваун немного растерялся, но быстро направил их к служебному люку. Порция пролезла через него и оказалась в помещении обслуживания, кивком сообщив сестрам, что все в порядке. Каждая испытала облегчение, когда у них наконец появилась возможность снять шлемы. Одеяния побледневшей и вспотевшей Верити промокли до нитки. Выпив большую часть воды из своей фляги, она передала остальным сестрам восстанавливающий силы эликсир.

Ваун прошел через комнату и подошел к двери, приоткрыл смотровую щель и заглянул в нее. Его походка становилась все более твердой по мере того, как к нему возвращались утраченные силы.

— Мы на месте, — произнес он со странной печалью, которую Мирия прежде не слышала в его голосе.

Старшая сестра отпихнула его и посмотрела в щель сама. От увиденного у нее перехватило дыхание.

Глава тринадцатая

Это было просто сборище чернорабочих.

Смотровая щель выходила на широкую просторную залу, переплетенную сотнями помостов и труб, словно нитями паутины. Были тут и сложные кабельные системы, вроде тех, что на улицах Норока, но запутаннее. С них свисали скрюченные механические манипуляторы — одни не делали ничего, другие переносили тяжелые железные платформы или кубы весового металла размером с танк. Некоторые просто висели, а кое-какие двигались одна за другой, выполняя свою неведомую работу. Сквозь шум механизмов долетали нечеткие звуки то ли криков, то ли электрических разрядов — сказать наверняка не представлялось возможным. Насколько сестра Мирия могла различить, наружные стены палуб, что уходили вдаль, были усеяны многочисленными капсулами грязного зеленоватого стекла — разновидность «клетки», в которой пойманного Вауна доставили на «Меркуцио». По коже прошла неприятная дрожь, когда она ощутила в воздухе странный густой маслянистый запах. Ее лицо скривилось в отвращении.

— Чувствуешь, не так ли? — тихо спросил Ваун. — Отчаяние и боль тысяч псайкеров, живых и мертвых. Стены цитадели пропахли их агонией. — Он тряхнул головой. — Представь, каково мне тут было.

— У меня просто сердце кровью обливается, колдун, — с презрением ответила она.

По этажам залы бродили какие-то люди. Мирия вытянула шею, чтобы рассмотреть все как следует, но она была слишком далеко. Различила только ковыляющие фигуры сервиторов из плоти и металла, а также закутанных в одежды рабочих, напоминавших Механикус. Однако большинство людей носили темно-серые свободные робы и белые маски.

Ваун заметил, к чему прикован ее взгляд.

— Сиделки. Такая ирония: доброе, милое слово, извращенное этими бесчувственными кретинами.

Сороритас посмотрела в его сторону. Сейчас с ним следовало быть предельно осторожными. Он сам хотел попасть в это место, и она ему в этом посодействовала. Теперь необходимость держаться их компании уменьшилась, и Мирия не сомневалась, что Ваун попытается сбежать при первой возможности.

Другие женщины использовали короткую передышку, чтобы попить воды и помолиться. Напряженная Кассандра подошла к Мирии.

— Старшая сестра, есть ли признаки сигналов тревоги? Мне кажется это странным, хотя Порция и не нашла механических сенсоров или датчиков, которые могли бы оповестить… обитателей.

— Подобные механизмы не продержатся долго во влажности туннеля, — ответил псайкер, — и вообще охранная система Нуль-цитадели направлена на то, чтобы мешать людям сбегать, а не прибывать. Если вы не будете греметь броней или орать молитвы, чтобы оповестить нижние уровни о своем присутствии, мы останемся незамеченными.

Мирия подала сестрам знак приготовиться.

— Мы тут незваные гости, так что будьте начеку. До тех пор пока мы не узнаем наверняка, что именно происходит в этих стенах, нужно вести себя тихо. — Она убрала пистолет в кобуру. — Если возникнет необходимость, используйте бесшумное оружие, ясно?

— Аве Император! — хором ответили женщины.

Старшая сестра толкнула Вауна в спину по направлению к двери.

— Что ж, давай, еретик. Яви нам то, что так жаждешь показать.

Псайкер ответил ядовитым оскалом:

— С удовольствием. Уверен, ты откроешь для себя много нового.

Верити шла между Изабель и Кассандрой. Двигаясь с максимальной осторожностью, она разглядывала мириады теней на верхних уровнях залы. Мысленно она вернулась к Ионе и сестрам-репентисткам в Метисе, благодаря отточенным навыкам которых находилась под надежной защитой. Но сейчас Иона мертва, и все, что от нее осталось, — почерневший скелет, другие репентистки тоже пали. Госпитальерка чувствовала себя виноватой. История повторялась, и она не хотела, чтобы кого-то из этих женщин постигла та же участь.

Какая-то часть Верити сопротивлялась. Почему она не осталась на аэронефе? Или вообще в Нороке? Или самый лучший вариант — почему не вернулась на дальние луны и не приступила к своим обязанностям, отдав дань уважения Лете? Верити чувствовала себя опустошенной и разбитой. Все это время она искала нечто, что залечит ее рану, причиненную смертью родной сестры, но чем дальше она заходила, тем больше понимала, что ничто, даже раскаяние и казнь Торриса Вауна, не заполнит щемящую пустоту. «Император, направь меня, — тихо молилась она, — молю тебя, избавь меня от этого».

— Смотрите, — сказала Изабель. — Под нами открытая площадка. Похоже на прогулочный плац…

Актиническая зеленая вспышка сверкнула где-то внизу, и Верити вздрогнула, когда спустя миг до нее донесся тонкий визг.

— Там кого-то убили.

Мирия приказала всем остановиться и изучила площадку сквозь магнокуляры. Некоторое время она молчала, словно пытаясь понять смысл увиденного. Верити напрягла зрение, стараясь различить что-нибудь, но единственное, что она заметила, — точки вдалеке, копошившиеся подобно муравьям, и вспышки, похожие на выстрелы лазганов.

— Тренирующаяся группа, — протянула Мирия. — Там… илоты, не пойму? Их используют как мишени для тех, что в цепях. А люди в сером руководят процессом.

— Цепи сделаны из фазового железа, — сказал Ваун и потер старый шрам на запястье, вспоминая прошлое. — Они обжигают кожу, когда ты применяешь психическую энергию.

Верити кивнула.

— Я слышала об этом материале. Очень редкий, реликт Темной эры технологий.

Ваун фыркнул.

— Здесь оно не такое уж редкое, нянька. У Ла-Хайна этого добра в избытке. — Он обвел рукой стены. — Всякий раз, когда ты пытаешься говорить, дышать, есть, тебя будто начинает проедать кислота. Касание этого клятого металла вызывает именно такие ощущения.

Старшая сестра убрала наблюдательный прибор и отошла от края платформы.

— Идем дальше.

— Что творится внизу?

— Стрельба по живым мишеням. Пленных колдунов учат убивать при помощи их разума, — говоря об этом, Мирия чувствовала омерзение.

Когда они прошли дальше в тень, Ваун указал на отдельный отсек:

— Нам сюда. Раньше здесь располагалась лаборатория и хирургический отдел, до пожара.

— Пожара? — переспросила Кассандра.

Ваун улыбнулся, продолжая идти.

Женщины следовали за безнравственным пиратом на безопасном расстоянии. Верити не переставала теребить цепочку своего серебряного розариуса, проводя пальцами по слегка потертым буквам, выгравированным на блестящем металле. Она обошла кривой люк, искаженный обильными потоками горячего пара. Резной черный камень и стальной настил внешних комнат походили на дизайн многих космических кораблей и имперских домов, что видела Верити. Зубчатые колонны и изогнутые, испещренные зарубками перекладины были практически точь-в-точь как на флотских звездолетах.

Верити проходила мимо покинутых лабораторий, стены которых покрывали пятна черного цвета, а в их застоявшемся воздухе стоял запах разложения. Узоры старой прозрачной паучьей паутины затянули предметы внутри, буквально запечатывая их. Были и другие двери, с прорезями для обзора и тяжелыми пудовыми задвижками, выплавленные из более плотного металла, нежели тот, из которого были сделаны люки: двери одиночных камер. Женщина поймала себя на мысли, что не желает заглядывать внутрь, боясь увидеть то, что там может оказаться.

Язык тела идущей впереди Изабель тоже немного изменился. Боевая сестра чувствовала себя увереннее, ибо ей неоднократно доводилось бродить по таким коридорам. Верити не сомневалась, что Изабель, Порция и другие более чем способны вести бой в таких условиях. Пол был неровным — искажен теми же потоками горячего пара, что и люки. Верити споткнулась и вскинула руку, чтобы ухватиться за колонну и не упасть. Когда госпитальерка рассмотрела свою ладонь, обнаружила, что она покрыта толстым слоем прилипшего пепла. Она вмиг догадалась, что это органический остаток сожженного человека, как могла более тщательно вытерла руки и с раздражением поглядела на Вауна. Если он и почувствовал ее взгляд, то виду не подал.

Порция сжимала в руке небольшой фонарик, освещая ярко-желтым лучом закоулки, которых не достигал свет биолюминесцентных ламп на потолке. Некоторые коридорные отсеки были полностью погружены во мрак. Стеклянные приборы блестели, отражая падавший на них свет и озаряя застойные жидкости внутри. Верити сразу поняла, что место забыто и брошено.

— А колдун не соврал, — сказала Порция. — Вот операционные столы, медицинское оборудование. Может, госпитальерка скажет нам больше?

Верити согласно кивнула и шагнула вперед.

— Посвети сюда…

Звук скрежета металла о металл оборвал ее на полуслове, и боевые сестры замерли.

— Там кто-то есть, — прошептал Ваун с едва различимым предвкушением.

Порция сунула фонарик в дрожащую руку Верити и вопросительно взглянула на Мирию. Старшая сестра ответила кивком, и женщина скользнула со света во тьму. Послышался другой шум, на этот раз более понятный: звук неспешных человеческих шагов.

Госпитальерка увидела неясные очертания человеческой фигуры, ростом не выше ее самой, но темнота хирургического отделения не позволяла различить детали. Тогда она рефлекторно направила луч фонарика на силуэт. Перед ней возникло бледное неживое лицо с черными прорезями для глаз и щелью для рта. Лицо оказалось всего лишь белой маской, выглядывающей из-под потрепанных серых одежд существа. Попав в луч света, смотритель бросился к приборной панели на дальней стороне помещения.

Напуганная его появлением Верити не придумала ничего лучше, кроме как молча наблюдать. Рука существа находилась уже на расстоянии пальца от пульта управления, когда из темноты появилась Порция и схватила его. Все случилось так быстро, что Верити уловила лишь фрагменты произошедшего: влажный хруст кости сломанной руки смотрителя, звук рвущейся одежды и мерцание оружия, блеск черной брони Сороритас, похожей на панцирь насекомого, затем треск ломаемой шеи и падающее тело.

— Прошу прощения, — сказала Порция старшей сестре. — Он пытался добраться до вокс-установки, и я решила остановить его до того, как он поднимет тревогу.

— Ты правильно поступила, — отметила Мирия.

Верити с трудом сглотнула. В отличие от других, она тяжело переносила смерть.

Порция забрала у нее из руки фонарик и осветила мертвеца, свободной рукой сняв с него белую маску. На них смотрело самое обычное лицо, на котором застыло удивленное выражение.

— Да уж. Полное ничтожество, — вставил комментарий Ваун. — Хотя хорошо сработано. И весьма впечатляющая техника.

Не отрывая взгляда от обследуемой жертвы, Порция ответила:

— Я бы с удовольствием продемонстрировала ее на тебе.

Она расстегнула ряд пуговиц, и верхние одежды убитого распахнулись, спав с тела.

— У плаща керамитовая подкладка.

— Бронежилет, — предположила Кассандра, — на тот случай, если их подопечные взбунтуются.

— Посмотрите на само одеяние… — Порция показала на дорогой красный материал. — Это облачение клерка, — затем продемонстрировала ожерелье убитого: нить ониксовых бусин оканчивалась золотой аквилой — традиционный символ принадлежности неванцев культу Императора.

Ваун ненавязчиво хохотнул.

— Вот тебе и раз! Что здесь позабыл благочестивый слуга Бога-Императора?

Мирия развернулась к преступнику.

— Ты знал и тем не менее позволил ей забрать жизнь жреца, не сказав ни слова, — она сорвалась на крик. — Его кровь на твоих руках!

— Вместе с кровью сотен других, — парировал Ваун, вмиг утратив свою веселость, — что не сильно меня отягощает.

— Тебе еще это припомнится, — пообещала селестинка.

Мужчина издал возглас досады.

— Да разуй же ты глаза, женщина! — бросил он, указывая на труп. — До тебя еще не дошло?

Изабель тем временем изучала приборные панели в комнате.

— Я не техноадепт, но полагаю, что он появился тут для проведения молитвы-диагностики устройств. — Она провела руками по тусклым медным циферблатам приборов, которые мгновенно ожили и высветили слегка искаженное, подрагивающее гололитическое изображение.

Оно было черно-белым, но на нем четко различалась группа одинаково одетых людей, склонившихся над операционным столом. Глядя на это, Верити поняла две вещи: первая — на столе лежал человек, еще живой, в сознании и все чувствующий, и вторая — это была визуальная запись того, что происходило когда-то в этой самой комнате.

Изображение слегка осветило палату, озарив фарфоровой белизны пьедесталы и темные пятна запекшейся крови.

Ваун вытянул шею, вглядываясь в происходящее на гололите.

— Я знаю ее, — отметил он, — правильнее сказать, знал. Ее звали Кипсель. — Он отвел взгляд. — Она не пережила этого.

— Чего? — полюбопытствовала Верити.

Ваун постучал по выпуклости за своим ухом:

— Этого.

Изабель вгляделась в коническое изображение, на котором имелась пометка на высоком готике.

— Кипсель. Ее имя тут, в записи. Вместе с датой.

Госпитальерка глянула ей через плечо.

— Дата совпадает с тем периодом биографии Вауна, что была стерта из файлов библиариума. — Она перевела взгляд с цифр на изображение, и от удивления у нее расширились глаза. — Можешь остановить воспроизведение?

Боевая сестра коснулась панели управления, и запись замерла.

— Что не так, подруга?

Верити ткнула пальцем в гололит, исказив призрачное изображение.

— Это он. Они оба.

— Святая Терра… Да, я тоже вижу. — Изабель снова взялась за приборы, проворачивая изображение для лучшего обзора.

Верити и другие женщины видели людей, одетых так же, как мертвый жрец, только с откинутыми капюшонами. Двое мужчин выделялись из толпы, им явно оказывали почет. Время и плохое качество записи не сделали их менее узнаваемыми.

Ваун артистично указал на них рукой:

— Почтенные сестры, позвольте вам представить мерзавца Ла-Хайна собственной персоной и самого преданного его лизоблюда Веника.

Мирия приказала селестинкам прочесать операционную и прилегающую к ней приемную. По всей видимости, мертвый жрец собирался изучить содержимое записей — может, готовясь вернуть их в обращение. В одном из помещений стояла тележка на колесах, нагруженная бобинами блестящих пленок. Верити определила их как накопители данных, которые можно воспроизвести на гололитическом экране, где проигрывалась сцена с Ла-Хайном и несчастной Кипсель. Этой пленки хватало на бесконечные часы просмотров, и лишь Императору было известно, сколько тут подобных записей.

Старшая сестра беспристрастно глядела на катушки с пленками. Она недолюбливала псайкеров, но то осквернение, которому подверглась женщина по имени Кипсель, не выходило у нее из головы. Церковь не пытала и не мучила людей без веской на то причины; и зачем все это лорду Ла-Хайну?

— Должно быть, это происходит здесь многие десятилетия, — прошептала Кассандра. — Но я никогда не слышала о подобном.

Мирия приняла в расчет то, что, возможно, тут приложила руку Имперская инквизиция, но нигде не было ни единого намека на причастность Ордо Маллеус или какой-либо другой организации Бога-Императора. Насколько она знала, Инквизиция любила похвастать перед церковью своими деяниями. Поэтому умышленное и тщательное сокрытие происходящего в Нуль-цитадели вызывало у нее серьезные подозрения.

Верити изучила операционные столы. Инструменты, лежащие в потрескавшихся фарфоровых кюветах, сильно проржавели и затупились. С подноса, который удерживала изъеденная коррозией сервиторская рука, она взяла небольшую серебряную сферу и рассмотрела ее в свете фонаря. Мирия и госпитальерка обменялась взглядами, узнав прибор-имплантат, вживленный в череп Игниса.

В другой приемной находились предметы явно ксеносского происхождения. Порция направила луч фонарика на резервуары с маслом, где плавали стальные конструкции со стержнями из зеленоватого стекла. Дальше находилась изогнутая и полая пожелтевшая кость, отмеченная пурпурными эльдарскими рунами, — о ее предназначении можно было лишь догадываться. И наконец, гротескный гидроцефалический череп орка огромных размеров из-за затронувшей его мутации.

— Виктор всегда обладал эклектичными вкусами, — подметил Ваун. — Не существует ничего такого, чего он бы не рискнул освоить.

Внезапно внутри Мирии вспыхнула какая-то странная решимость, и она молниеносным движением ударила псайкера тыльной стороной ладони. Ваун пошатнулся, оступившись назад и придерживая кровавую рану на щеке. В тот же миг на него уставилось дуло плазменного пистолета.

— Чаша моего терпения переполнена, тварь. Мне надоели твои полуправды и загадки!

Ваун харкнул кровью на плиточный пол.

— Спустишь курок, девка, и переполошишь всю цитадель. И уж точно не покинешь это место живой!

— Я рискну. — Коллиматорные кольца на оружии зажужжали и засветились. — Никаких игр, пространных фраз и уклончивых речей. Ты скажешь мне правду здесь и сейчас, или я тебя пристрелю и сама найду способ выбраться из этих черных стен!

Псайкер вытер кровь с лица, выдержав паузу.

— Ну, ладно. Кажется, у меня нет выбора, — вздохнул он. — Это долгая и поучительная история.

Торрис Ваун был еще мальчишкой, когда узнал, что жрец его поселения связался со столицей и поведал там о его «талантах». В порыве неистовой ярости мальчишка дотла сжег церковь, зловеще сверкая глазами, заглянув в которые можно было увидеть невероятную скрытую мощь. Грязная обитель жреца обращена в пепел и дымящиеся обломки, после чего оказался сожжен и он сам. Ваун стоял и слушал, как потрескивает огонь, пожирая человеческую плоть.

А потом под обугленной церковной аркой он смотрел на содеянное им, понимая, что теперь ни одна живая душа в городке не приблизится к нему. Все были слишком напуганы и боялись, что он точно так же поступит с ними. Послушав разговоры горожан и их перешептывания, Ваун решил, что ему стоит покинуть это место в поисках большей цели. Жизнь здесь ему наскучила, а терроризировать мелкое селение было незачем и неинтересно.

Но прибыл незнакомец — его быстрый колеоптер опустился на холм. «Еще один жрец», — подумал Ваун и начал концентрировать свои силы, чтобы совершить очередное убийство. Но, когда новоприбывший приблизился, Торрис увидел, что тот смеется. Его смех был заразителен, вскоре они смеялись оба. В зареве горящей церкви гость протянул ему руку помощи и дал шанс обрести богатство и славу, о которых Ваун мог только мечтать.

— Вам известны история раны святой Селестины и путь ее славы? — Ваун махнул рукой. — Разумеется, известны. Но прошлое Невы скрывает куда больше, чем это или нелепые игры дворян с их ассасинами и прочими марионетками. Нужно смотреть глубже, намного глубже. — Псайкер поднял опрокинутый стул и сел на него, подогревая внимание слушательниц. — Появление Селестины разогнало варп-шторм, окутывавший этот мир, за что она удостоилась быть занесенной в скудные летописи планеты. Но это был далеко не первый случай, когда тучи эмпирея сходились над Невой. Такое происходило десятки раз, начиная с Эры Раздора.

Он прервался и выудил из кармана помятую пачку.

— Я закурю? — обратился Ваун к Мирии. — Долго это продолжалось… — Кассандра наклонилась и хлопнула его по руке, выбив пачку и отправив ее куда-то в тень. — Это «нет», я полагаю?

— Не отвлекайся, — прорычала Мирия.

— Что ж… Штормы. В то время как некоторые миры, ощутив прикосновение варпа, были разрушены или, хуже того, погрузились в Хаос, Нева осталась невредимой. Ибо имматериум оказался куда утонченнее и коварнее. Варп оставил свой след на этом мире, подобно попавшей в верховье реки отраве, растекающейся вниз по течению. Эта зараза отразилась на потомстве каждого живущего здесь человека, совсем немного, — мужчина поднял руку и свел большой и указательные пальцы, оставив меж ними пару сантиметров. — Но этого вполне хватило. Ответь мне, старшая сестра, сколько обычных людей приходится на одного псайкера в Империуме?

— Один-два на сто тысяч, обычно меньше.

Ваун кивнул.

— На Неве «один-два» возрастает примерно до «пять-десять». — Он проигнорировал скептицизм на лицах женщин. — Варп, пометив Неву, сильнее настроил ее людей на психическую связь с имматериумом. Большинство не подозревают об этом, у них есть некое «восприятие» или их посещают дурные сны. Многие из нас демонстрируют весьма неплохие, я бы даже сказал уникальные, способности.

— Не может быть, — ахнула Порция.

— Вы не видите дальше собственного носа, — парировал Ваун. — Подумайте сами. Нева — не единственный «благословленный» таким образом мир. Вспомните Магог или Просперо — родину Тысячи Сынов. Эти планеты кишели сверхъестественными силами.

— Магог сам себя уничтожил, — сказала Верити, — а космические десантники Тысячи Сынов обратились к Хаосу. Просперо сгинул в Оке Ужаса.

Ваун повел рукой, словно отвергая ее слова.

— Это уже детали. Факт остается фактом: родословная Невы обладает метапсихическим потенциалом. И я — живое тому доказательство.

— И какое отношение эта безумная история имеет к Ла-Хайну и этому месту? — спросила Мирия.

— Самое непосредственное.

Клирик, который оказался архиисповедником — высокопоставленным лицом в епархии, тогда еще не успевшим стать лордом Виктором Ла-Хайном, — забрал Вауна в темный дворец и там научил управлять своими способностями. Юноша демонстрировал блестящие успехи и не отягощал себя моральными принципами и другими досадными мелочами, поэтому Ла-Хайн видел в нем огромный потенциал. Тогда Ваун этого не знал, но сейчас четко осознавал, что Ла-Хайн завидует ему. Впрочем, это было свойственно обыкновенному человеку с неспособным к колдовству разумом. Он жаждал силы, которой так легко повелевал Торрис, но, когда понял, что ему ею не овладеть, стал подчинять себе ее обладателей.

Ла-Хайн приказал своим адептам вживить Вауну несколько имплантатов, вскрыв его череп и покопавшись в нем. Боль была нестерпимой, хуже любой боли, которую не-псайкер мог бы себе представить, но она открыла ему новые горизонты в применении огненной силы. Ментальное пламя Вауна расцвело с новой мощью, и он продолжил выполнять поручения своего хозяина, вести тайную борьбу, бушевавшую вне светского общества Невы. Но вместе с силами росла и обида.

И вот настал день, когда Ваун встретил алчного барона по имени Хольт Шерринг. В распоряжении того имелись лишь обрывки историй о Нуль-цитадели и темных секретах Невы, но этого было достаточно, чтобы включить его в игру Ла-Хайна. Когда Вауна послали убить Шерринга, тот поведал псайкеру, как можно освободиться. Псайкер без колебаний согласился: он больше не хотел никому прислуживать — ни диакону, ни барону. Поэтому, как только Ваун обрел свободу, сразу устремился к звездам, зарабатывать себе репутацию и строить планы мести.

— Нуль-цитадель была создана много лет назад в качестве бастиона для защиты от демонов варпа, Ла-Хайн присвоил ее. Это идеальное место для экспериментов — изолированное и невидимое. Чтобы не испортить репутацию, Ла-Хайн скрывал свои махинации, подобно тому как люди Невы сметают весь мусор на дальние луны. — Ваун постучал костяшками пальцев по стене, вспоминая. — Это мой дом, моя тюрьма, моя пыточная. Все мы пешки в игре лорда-диакона. После того как я сбежал, дал себе клятву, что вернусь сюда и сровняю это место с землей. Глупый Хольт — пусть земля ему будет пухом! — нашел его для меня.

— Я не понимаю, — проговорила Изабель. — Если ты столько времени провел здесь, почему не мог найти это место без помощи барона Шерринга?

Он указал на имплантат.

— Адепты Виктора очень умны. Они имплантировали мне ментальные блокираторы. Я не могу держать в голове информацию о расположении этого места, равно как и сосчитать количество всех звезд во Вселенной, — Ваун хмыкнул. — Она попросту расплывается. Отличный способ не дать беглецам вернуться и навредить ему. По крайней мере, он так думал.

— Ты пытался вырваться?

Ваун кивнул и продолжил:

— Видишь ли, будучи новопосвященным, Ла-Хайн узнал секрет Невы от тайной секты монахов-гефсименитов. Он сказал мне, что это настоящее открытие. — Ваун холодно улыбнулся. — Спустя годы он заставил меня выследить и убить каждого из них, сжечь их монастырь и уничтожить рукописи.

— Ты был его оружием… — сказала Мирия.

— Я был его рабом, — хрупкий лед улыбки разбился. — Он заставлял меня убивать всех, кто мог бы помешать ему укреплять свои позиции в Экклезиархии. Я помогал ему хранить его тайну. Если какой-то инквизитор подбирался слишком близко или клерк узнавал слишком много, мне приходилось прекращать их расследования. Число мертвецов, сожженных во имя великого плана Ла-Хайна, росло. — Псайкер смотрел в пол. — Какое-то время мне все нравилось. Я был его правой рукой, тайным агентом. Но я знал, что однажды стану не нужен.

Ваун сделал глубокий вдох.

— Пока я сторожил его тайны, Ла-Хайн старательно работал над своими начинаниями. Он собирал людей с психическим даром и лично следил за тем, чтобы Черные Корабли получали свою десятину. Он скармливал им слабых, обладающим меньшим либо сломленным потенциалом, а себе оставлял лучших и собирал их здесь, в цитадели. Медленно и верно Ла-Хайн продолжал экспериментировать на моих собратьях, открывая новые способности разума при помощи древних технологий и непоколебимой решимости. Все это время он копил армию, что дремлет тут, пока не понадобится ему. Пока он не начнет свое вторжение.

— Вторжение? — повторила Кассандра. — О чем ты говоришь, преступник?

— На Терру, разумеется. Лорд Ла-Хайн планирует не больше не меньше, как уничтожить Золотой Трон Земли.

Челнок типа «Аквила» разрезал черные тучи пустоши, летя сквозь них на сверхзвуковой скорости и распарывая краями крыльев облака токсичного газа, выпускаемого многочисленными кратерами вулканов. Внешне похожее на имперского орла с распахнутыми крыльями, судно было быстрым и вместительным — настоящий символ воли Императора, воплощенный в машине из стали и керамита. В распоряжении Невы имелось всего несколько подобных судов, и только одно из них предназначалось для использования конкретным человеком. Расположившийся в пассажирском салоне лорд Ла-Хайн, не обращая внимания на тряску при полете, опустошил бокал амасека и поставил его в специальный держатель перед собой. Вещатель на потолке, сделанный в форме маски хорового церковного песнопевца, ожил, издав писк.

— Великий экклезиарх, — послышался голос пилота-сервитора. — Мы приближаемся к цитадели. Пожалуйста, приготовитесь к посадке.

— Отлично, — кивнул он в ответ и откинулся на спинку своего роскошного кресла.

Под внешним спокойствием скрывалась полная спутанность мыслей. Ситуация явно выходила из-под контроля, и Ла-Хайн опасался, что чем сильнее будет его хватка, тем больше он допустит ошибок. Для успеха великого замысла требовался его личный контроль, и для этого не было лучшего места, чем его святая святых, превосходное убежище и лаборатория, Нуль-цитадель.

Лорд-диакон оставил Веника в городе, назначив его временным губернатором Невы. Надменный декан отвлекал на себя внимание дворян и простых людей, пока Ла-Хайн работал за кулисами. Если повезет, у него все будет готово уже к похоронам бедного и глупого Эммеля.

Сомнения не покидали его. Кто виноват в том, что все так обернулось? Если судить здраво, ответственность за происшедшее можно возложить на него самого. Если бы его приказы не были столь строги, если бы он позволил Сестрам Битвы убить колдуна на месте при обнаружении, тогда его тщательно продуманный план не трещал бы теперь по швам и не был так близок к разоблачению. Ла-Хайн нахмурился, гоня прочь эти мысли. Нет, сейчас не время для сомнений. Если на ком и лежит вина, то на этой женщине, Мирии. Ее беспечность позволила колдуну сбежать, сеять смерть и разрушения…

Пастырь посмотрел в окно и, увидев цитадель, изобразил тонкогубую усмешку. По крайней мере, он сумел извлечь хоть какую-то пользу. Тайная связь Вауна с Шеррингом всплыла на поверхность, что позволило объявить второго врагом. Единственное, что теперь представляло опасность, — сам Ваун, которого необходимо устранить.

Шаттл опускался сквозь черный пепельный дым к высокому вулканическому конусу, а Ла-Хайн не переставал думать о своем бывшем протеже. Ваун наверняка вернется в цитадель. Начиная с момента побега и заканчивая полетом на Неву, он знал, что задумал Торрис. Встреча учителя и ученика была вопросом времени.

— И на этот раз все будет кончено, — произнес он вслух.

Колокольный звон пронесся по платформам Нуль-цитадели, достигнув ушей скрывающихся на верхних ярусах Сестер Битвы.

— Самое время, — усмехнулся Ваун. — У Виктора и впрямь превосходная интуиция. Я всегда ею восхищался.

Изабель поколдовала над гололитической панелью управления, чтобы получить хоть какое-то объяснение происходящего.

— Общее оповещение, сестра Мирия, — сказала она, читая символы. — На одну из посадочных платформ приземляется судно.

— Могу показать, — предложил Ваун. — Все экраны связаны между собой центральной сетью. Смотрители используют их для трансляции своих гимнов. С вашего разрешения, конечно.

— Приступай, — приказала Мирия.

— Прошу простить… — псайкер обошел Изабель и изменил настройки приборов.

На экране появилась плоская и блестящая посадочная площадка. Через мгновение, когда шаттл опустился на платформу, почтенная стража в одеяниях смотрителей выстроилась перед ним. Камера не передавала звуки. Крылья судна сложились, а когтеобразные посадочные шасси выдвинулись, прежде чем судно приземлилось. Мирия вгляделась. Человек, спускающийся по трапу челнока, был не кто иной, как Виктор Ла-Хайн.

— Теперь ты признаешь правдивость моих слов? — спросил Ваун.

Он отошел от пульта управления, медленно покидая область света.

— Возможно, в твоих словах есть доля истины, — нехотя признала Кассандра.

Мирия взглянула на колдуна, потом снова на гололит. Это был миг, которого он ждал, — ни одна из сестер не смотрела на него. Виктор все время повторял, что умение выждать нужный момент является признаком гениальности. «Ключ к величию, — вещал он, — умение терпеть, ждать переломного момента. Ударив в этот миг, ты повергнешь в смятение своих врагов».

Так и есть. Они помыкали им, унижали и осмеивали с того момента, как вытащили из-под обломков, но все происходило лишь потому, что он сам позволял им делать это — до этой секунды. Даже умные и бдительные сестры пресвятой Девы-мученицы могут ошибаться, и он с радостью им это докажет.

Две вещи произошли одновременно. Ментальное пламя, которое Ваун восстановил за несколько последних часов, ворвалось в помещение, озарив его стены и сбив женщин с ног. В тот же миг Ваун оказался рядом с вокс-кафедрой, хлопнул по ней рукой и активировал аварийный сигнал.

Вдогонку ему неслись болтерные снаряды, но он уже выбежал из заброшенной операционной в разоренные коридоры. Ваун хорошо знал все тайные лазы и тихо рассмеялся, представив себе, что будет, когда смотрители с нижних уровней доберутся сюда.

Глава четырнадцатая

Ярость Мирии не знала предела. Рыча как дикая кошка, она стояла посреди направленного против нее шквала огня и посылала выстрелы смертоносного пламени в ответ агрессорам. Ее неистовство ужасало, гнев — в той же мере направленный на себя, как и на врагов, — освещал коридор вспышками плазмы.

Боевые сестры покинули заброшенную медицинскую лабораторию, когда появились посланные задержать их смотрители. Передовой отряд, прибыв на лифтах-подъемниках и не став ни в чем разбираться, сразу атаковал незваных гостий. Но они не представляли серьезной угрозы для разъяренных сестер Катерины, с ними быстро расправились. Однако это было лишь начало. Люди в серых рясах прибывали один за другим, приводя с собой ищеек. Разум закованных в кандалы пси-рабов свели до животного уровня: передвигаясь на четвереньках и издавая звериный вой, они метали в сестер иглы психокинетической энергии.

Смотрители имели очень внушительное вооружение для простых жрецов. Недостаток боевого опыта, который сестры не могли не заметить, они компенсировали таким редким оружием, как, например, сверкающие болтерные самострелы филигранной работы. Жужжащие электроколья, каждый длиной с руку Мирии, дождем хлынули в открытый проход, рикошетя от стен и выбивая снопы обжигающих искр голубого света. Селестинка услышала гневное проклятие у себя за спиной, когда Изабель схватилась за вонзившийся ей в плечо кол, при ударе крутанувший ее на месте как волчок. Солдаты-жрецы со своими когортами приближались, усиливая давление и вынуждая женщин отступать вглубь железных отсеков.

Рев сражающейся рядом Порции был слышен даже сквозь стрекот болтеров.

— Что теперь, старшая сестра? — зло потребовала она ответа, делая акцент на ее звание. — Путь назад отрезан, а этих треклятых клириков становится больше с каждой секундой!

Мирия пронырнула под горящей консолью, собирая мысли воедино. Плазменный пистолет в ее руке раскалился докрасна, и сквозь перчатку она чувствовала, как сильно он разогрелся. «Проклятый Ваун, — выругалась она. — Будь прокляты колдун и его вранье. Мое беспечное любопытство погубило всех нас!»

— Сестра! — бросила Порция. — Какие будут приказы? — Запах горячего металла патронника ударил в ноздри, когда она стала перезаряжать израсходованный серповидный магазин, отступив за колонну.

Мирия пристально посмотрела на нее:

— Мы покидаем это место. О нем должны знать наши хозяева. Необходимо связаться с канониссой!

Над головами свистнул очередной электрокол.

— Вокс-сигналы блокируются, — послышался голос Изабель, каждое слово которой было пропитано физической болью. — Я не могу отправить сообщение отсюда.

— Даже если мы сможем послать сигнал сквозь стены этой гиблой башни, Галатея казнит нас за нарушение приказов, — ответила Порция.

— Здесь должно быть полно приемо-передатчиков. Найдем один из них и подадим сигнал. — Мирия взглянула на оружие, соразмеряя свой гнев. — Я приму любое наказание, которое канонисса выберет для меня, но вряд ли мой проступок будет казаться ей столь значительным после того, на что мы наткнулись здесь!

— Да, если только она возьмет в расчет обвинение корсара лорду-диакону. У нас есть лишь слова Вауна…

— Ты сама все видела, — парировала Мирия. — Ла-Хайн тайно проводит исследования, это не опровергнуть.

— «Меркуцио» должен взорвать эту скалу с орбиты! — крикнула Изабель, отстреливаясь из оружия, которое держала в здоровой руке. — Треклятые пасторы! Вы смеете атаковать дочерей Императора?!

Выстрелы и колья пересекались в замкнутом пространстве. Вонь сгоревшего кордита и оплавленной стали обдирала горло женщин с каждым вздохом. Мирия оглянулась на Изабель, заметив, что Верити работает с ее раной, пока та перезаряжает болтер одной рукой. Стоящая впереди Кассандра указала пальцем в направлении противника.

— Что-то приближается…

Едва она успела произнести эти слова, как железная палуба под ее ногами стала содрогаться под множественными тяжелыми шагами. Мирия увидела, как смотрители и их ищейки-псайкеры расступаются, пропуская вперед троих тяжеловооруженных сервиторов. Едва уступая в размерах дредноуту, эти создания из железа и плоти двигались вперед, растаптывая тела мертвых клириков в кровавое месиво своими когтистыми ступнями. Их мелтаганы завизжали, заряжаясь на полную мощность, а звуки маслянистых щелчков оповестили о снятии с предохранителя многоствольных стабберных пушек.

— Отходим! — крикнула Мирия, покинув укрытие за миг до того, как механические рабы заполнили коридор ревущим шквалом орудийного огня.

Она видела, как Кассандра сгребла Верити за плащ и бесцеремонно швырнула назад в коридор. Порция метнула крак-гранату в сервиторов и присоединилась к стрельбе Изабель. Мирия посылала очереди выстрелов в неумолимо наступавших неприятелей. Перегревшийся аккумулятор плазменного пистолета стал вдвое сильнее подергиваться после взрыва гранаты. Один из сервиторов споткнулся и упал, заставив палубу содрогнуться, но этим дело не ограничивалось. Селестинка увидела, как сквозь дым шагали еще четыре уродливые поршневые ноги.

— Назад! Назад! Найдите другое ответвление коридора, вентиляционную решетку, что угодно!

— Ничего! — послышался голос паникующей Верити. — Мы в тупике. Нас загнали в угол.

Раздробивший кость кол все еще торчал из руки Изабель. Она яростно рычала при каждом шаге, испытывая жуткую боль. Мирия почувствовала гордость за свою сестру, ибо та не позволяла ранению мешать наказанию врагов. Селестинка Изабель всегда была одной из самых отважных, элита из элиты. Словно в подтверждение этому один служитель в серых одеждах издал предсмертный крик, когда точно пущенный болт пробил его грудную клетку. Старшая сестра шагнула мимо Порции, продолжая посылать снаряды в приближающихся сервиторов.

— Если бы у меня был штурмболтер! — с отчаянным безрассудством вскрикнула Порция.

Несмотря на растущую угрозу, женщины испытывали своеобразное веселье, сильное душевное возбуждение от близкой смерти переросло в черный юмор.

— Попроси у сервиторов, чтобы одолжили, — откликнулась Кассандра. — Это убьет их быстрее любого выстрела.

Мирия зловеще оскалилась. Если это их конец, тогда, во имя Катерины, Селестины и тысяч других святых, эти Сестры Битвы как можно дороже продадут свою жизнь лакеям Ла-Хайна.

Вдруг за стенами что-то сместилось и уперлось в плоские металлические пластины. Затем без какого-либо сигнала пол накренился. Железные зажимы, каждый размером с человеческую голову, сомкнулись на стенах и потолке. Сервиторы-стрелки отступили назад, а женщины чуть не попадали с ног.

— Что, во имя святой?! — прокричала Кассандра, ухватившись за железную подпорку.

Неожиданно в полу коридора, который вдруг стал от них удаляться, начал образовываться промежуток, увеличивающийся с каждой секундой. Мирия на миг растерялась, прежде чем поняла, что это был не тупик, а ловушка — пустой, открытый с одной стороны контейнер, приставленный к концу акведука, вроде тех висящих на цепях камер, что они видели из ремонтного отсека. Загнанные сюда Сороритас скользнули подошвами по гладкому металлическому полу, когда механическая крановая рука схватила контейнер и, отделив его от коридора, принялась раскачивать над зияющей пустотой меж внутренними ярусами цитадели.

Порция заскользила вниз, и ее сапог соскочил с края. Находившаяся рядом Изабель попыталась схватить ее, но безуспешно — онемевшая рука отказывалась повиноваться. Порция упала на спину и выскользнула из наклоненного вместилища. Изабель отвернулась, когда до ее ушей донесся треск керамита и отвратительный хруст костей, потонувшие в общем шуме.

Еще одна сестра мертва. Мирия позволила себе на миг почувствовать скорбь по погибшей Порции, после чего спрятала эту боль глубоко в сердце. Они еще успеют оплакать ее гибель, когда будут зажжены свечи и зазвучат песнопения по павшим.

— Осторожнее, — крикнула она. — Держитесь!

После очередного резкого движения контейнер завис в воздухе на несколько долгих секунд. Когда хват разжался и металлическое вместилище устремилось в свободное падение, женщины не видели, что происходит снаружи, только блестящие огни на далеких ярусах и витки темного дыма. Мирию ударило о стену контейнера и прижало к ней; этажи цитадели проносились перед глазами один за другим, а ровное пространство самого нижнего яруса неумолимо приближалось. Она зажмурилась и воззвала к Богу-Императору.

Когда последовал мощный толчок, Мирия побоялась, что у нее хрустнет шея. Вместо этого ее швырнуло на Кассандру, женщин сбило в кучу и начало болтать по внутреннему пространству, как игровые кости в чаше. Стремительное падение контейнера было остановлено примерно в метре от земли — специально, чтобы ошеломить и дезориентировать их. Кровь заливала правый глаз, Мирия приложила все силы, чтобы подняться на ноги, но, увы, не смогла. Каждый сустав тела ныл от боли. Она видела размытые очертания одетых в робы людей, забравшихся в контейнер и держащих шоковые палки-стимулы в руках. Это оружие било разрядами тока, могло причинить значительный вред и покалечить. Едва Мирия успела выкрикнуть проклятие, как смотрители принялись избивать сестер, пока те не потеряли сознание.

Сознание вернулось, но спокойным и приятным пробуждение нельзя было назвать. Чувства обрушились на Верити бесформенной глыбой боли. Ей стало плохо, и она начала быстро и прерывисто дышать, когда, не справившись с организмом, позволила желудку извергнуть потоки водянистой рвоты. Медный привкус от крови во рту сочетался с резким запахом озона. Зловонный наэлектризованный воздух ударил в ноздри Верити, и та едва сдержала еще один рвотный позыв. Это заставило ее склонить голову — шея ужасно болела и была словно резиновая. Верити моргнула и попыталась оценить степень своих повреждений. Она объективно и спокойно проанализировала имеющиеся травмы, обнаружив ушибы и порезы; сломанных костей и внутренних кровотечений, к счастью, не было.

Как долго я была без сознания? Собрав силы, она сделала глоток мерзкого воздуха и огляделась по сторонам. На ее запястьях и лодыжках обнаружились железные кандалы, соединенные цепью со странным шкивом наверху. Сестру Мирию и других Сороритас, которых заметила Верити, удерживали точно такие же приспособления.

— Мирия, — позвала она, буквально выталкивая слова изо рта; собственный язык показался ей куском старой растянутой кожи. — Кассандра? Вы меня слышите?

Когда ответа не последовало, она попыталась повернуться на месте, отчего почувствовала себя мешком с мокрым песком. Верити уселась прямо на черные плиты и начала массировать зудящие руки и ноги. Осмотревшись, она поняла, что это не тюремная камера, а просторная мастерская. Вокруг них находилось множество верстаков с суетящимися меж ними техноадептами и сервиторами, занятыми неведомым делом под старыми биолюминесцентными лампами. Верити видела большие неясные очертания предметов, но пытаться различить их или понять, что это, она не хотела.

Стон сестры Мирии привлек внимание Верити. Боевая сестра проверила себя:

— Мое оружие… снаряжение. Забрали?

— Похоже на то, — хрипло ответила Верити. — У меня взяли мою министорумную аптечку и даже священный том.

— Мой тоже, — ответила Сороритас, проверяя карманы одеяния.

Госпитальерка ранее слышала, что священные книги, которые носят с собою Сестры Битвы, скрывают в себе не только мудрость Бога-Императора — боевые сестры прятали меж страниц острые иглы и металлические ножи. Женщины оглянулись на звук приближающихся шагов.

Верити взглянула туда же, куда и Мирия. Все внутри нее похолодело, когда из тени появился лорд Ла-Хайн. Он шел в сопровождении эскорта смотрителей, у одного из которых был откинут капюшон, а рука сжимала устройство, соединенное с кабелями, уходящими во тьму. Выражение лица диакона казалось странным. Он выглядел обеспокоенным, словно родитель, разочаровавшийся в своем чаде.

— Сестра Верити, сестра Мирия. Вам не понять, какое несчастье для меня — видеть вас здесь.

Взбешенная старшая сестра мигом оказалась на ногах.

— Что, во имя Святой Терры, ты задумал воплотить в этом нечестивом месте, клирик?

Ла-Хайн кивнул жрецу возле него, и человек повернул циферблат на своем устройстве управления. Шкив над головой Мирии тотчас начал вращаться, и ту вздернуло вверх, отделив ноги от земли на несколько сантиметров. Проклиная диакона, она повисла, как покрытая черной эмалью марионетка.

— Прояви хоть немного уважения к моему чину, сестра. А теперь ответь мне, как ты сюда попала? — спокойно спросил он заботливым голосом. — Как нашла Нуль-цитадель?

— Пошел к черту, предатель! — пролаяла Кассандра, за что была так же болезненно вздернута.

— Предатель… — Ла-Хайн произнес это слово, будто смакуя редкий деликатес. — Разве что в глазах невежды. Ибо истинный служитель Бога-Императора понял бы, что называть меня можно не как угодно, а только мятежником. — Он смерил взглядом Верити. — Может, ты мне ответишь, госпитальерка? Я знаю, Сороритас могут выдержать долгие дни и ночи пыток, прежде чем сломаются, но ты? Держу пари — ты не так сильна.

— П-проверь меня, если хочешь, — выдавила Верити, борясь со своим страхом.

Ла-Хайн кивнул.

— Ладно, тогда вот вопрос попроще. Торрис Ваун. Где мой блудный колдун?

— Не говори ему ничего! — быстро проговорила Кассандра. — Он прекрасно знает, где его лакей. Он играет с тобой.

Ла-Хайн издал сдержанный, холодный смешок.

— Мой лакей? Когда-то и впрямь было так, но те дни давно минули — к сожалению. Может, если бы я проявлял больше внимания… — Ла-Хайн щелкнул пальцами, пресекая мечтания. — Не важно. Что было — то было. — Он взглянул в лицо Верити, начиная понимать. — Да. Пожалуй, я сам отвечу на свои вопросы. Это он привел вас, не так ли? Ваун нашел способ вернуться и использовал вас, чтобы добраться сюда. Хитрец! Он не растерял прежних навыков.

Молчавший до этого смотритель без капюшона внезапно заговорил:

— На верхних ярусах нет никаких признаков пирокинетика, экклезиарх. Если он действительно в стенах этой цитадели…

Не дождавшись конца фразы, Ла-Хайн начал отдавать приказы:

— Утройте охрану в инженерном зале. Вооружите всех адептов. Вауна надо взять живым.

Жрец нахмурил брови:

— Милорд, но тогда нижние этажи останутся без защиты.

— Я знаю, Оджис, — ответил диакон. — Делай, что я говорю. Он попытается прорваться туда. Там мы его и возьмем.

Оджис отошел назад, чтобы передать распоряжения другим жрецам, а Ла-Хайн вернулся к женщинам.

— Полагаю, я должен поблагодарить вас. Пусть и своеобразно, но вы выполнили мой приказ привести ко мне живого Торриса Вауна.

— Эту тварь следовало сжечь, когда Серебряный Покров схватил его на Грумбридже, — прорычала Изабель, баюкая свою травмированную руку.

Ла-Хайн прищурился.

— Ты хоть представляешь себе, как он уникален? Ты не знаешь, сколько средств я в него вложил и сколько усилий потратил. Его жизнь в тысячи раз ценнее ваших. — Он отвел взгляд в сторону. — Мне он нужен живым, женщина. Он — последняя частица головоломки, которую я собирал всю жизнь.

— Раз так, в безумии Вауна смело можно обвинить тебя? — спросила Верити, найдя в себе силы проявить неповиновение. — Все нити ведут к тебе, лорд-диакон. Это ты послал убийцу в библиариум. Ты — паук, что сплел всю эту паутину, а не колдун.

— Твоя сила духа уберегла тебя от моей тени, признаю, я на это не рассчитывал. А что до Вауна — ему осталось недолго. То же самое можно сказать и о вас. — Ла-Хайн сдвинул брови.

— Ты хочешь пролить кровь дочерей Императора? — рявкнула Кассандра. — Ваун давным-давно прикончил бы тебя, если бы не мы! Мы спасли тебя в Лунном соборе.

— Спасли, — согласился Ла-Хайн, — и именно поэтому я не убил вас на месте. Вы поставили меня перед вопросом, сестры: что с вами делать? Я действительно не хотел пускать в расход таких перспективных женщин.

— Если хочешь прикончить нас, сделай это сейчас, — решительно заявила Мирия. — Ты настолько провонял колдунами, что это не может не вызывать отвращения.

Тот приблизился к ней.

— Ты заблуждаешься, если думаешь, что я сотрудничаю с ними, сестра Мирия. Нет, я держу их под контролем. Мой великий замысел посвящен изучению гена псайкеров, равно как Магос Биологис создают микроорганизмы для вирусных бомб или как Механикус собирают когитатор.

Верити заметила, что диакон упивается темой разговора. Он говорил в той же манере и с той же высокомерной заносчивостью, как с людьми перед Играми покаяния. Единственное, чего ему сейчас недоставало, — кафедры проповедника. Ла-Хайн обвел рукой Оджиса и других смотрителей:

— Многие примкнули к моей пастве, сестры. Преданные слуги Бога-Императора, все, как один. Если бы ты поняла мою точку зрения, узрела бы ее совершенство.

Верити уловила момент и ухватилась за него до того, как другие сестры набрали воздуха в грудь, готовясь обрушить на диакона шквал проклятий.

— Тогда просвети нас, лорд-диакон. Поясни, почему проведение столь невинных исследований заставило тебя создать это тайное творение, сокрытое от глаз Империума?

Тот лишь рассмеялся.

— О, как хитро. Полагаешь, я настолько неуравновешен, что твоя сымпровизированная колкость заставит меня выдать тебе секреты?

— Но ты сделаешь это, — зарычала Мирия. — Ибо ты не можешь без слушателей. Вы с Вауном во многом схожи, диакон. Тобою движет твое эго, и ты вынужден верить в собственную правоту. Вы оба живете, чтобы доказывать ее всем, кто ее отрицает. — Мирия сузила глаза. — Давай, покажи нам, насколько ты прав!

Древние искусственные залы Нуль-цитадели остались такими же, какими он их помнил. Минуя черные базальтовые этажи, он невольно предавался воспоминаниям о проведенной здесь молодости. Однако чувственная память по-прежнему была притуплена из-за давнишнего воздействия невропатических зелий. Ему вспомнилось прикосновение босых ног к холодному камню, когда смотрители устраивали молодым подопытным проверки, заставляя играть их в кошки-мышки в служебных тоннелях.

Он остановился в полумраке, облизнул сухие губы и начал разматывать проволоку на запястьях. Псайкера переполняло ощущение восторга, немного даже благоговейного страха. Он позволил себе насладиться мгновениями, прежде чем прогнал это чувство из своего разума. Цитадель одновременно являлась местом его пробуждения и величайшего предательства.

Лицо Вауна исказила гримаса злости. Он ненавидел себя за то, как восхищался Ла-Хайном в ранние дни, за то, как радовался любому распоряжению пастыря. Но тогда он был глупым и непосредственным. Теперь он все осознал и с давних пор потворствовал своей ненависти к этому человеку.

Он задавался вопросом: как можно было сразу не понять явных намерений бывшего господина, тех намерений, что теперь более чем очевидны? Как и все, кого Ла-Хайн отбирал из предназначенной для Черных Кораблей десятины, Ваун служил всего лишь средством для достижения цели, помощником диакона в осуществлении его плана на пути к славе. Размышляя над этим, он чувствовал в окружавших его каменных стенах слабые следы отчаяния. Сколько разных ужасов перетерпели здесь умы и тела псайкеров! Их общее страдание просочилось в стены, подобно маслянистой жидкости, и заполняло разум любого, кто обладал сверхъестественными способностями и мог его почувствовать. Усилием воли Ваун укрепил ментальные ограды своего разума и прогнал из него все лишнее. Ему стоило немалых усилий восстановить тишину в голове.

Не торопясь, впервые за долгие месяцы псайкер позволил себе вспомнить о машине. Он видел устройство лишь в нечетких, размытых и непонятных очертаниях, которые едва мог воспроизвести в памяти. Попытки вспомнить машину и ее сложную геометрию вызывали у него головную боль. Воспроизведение этой информации походило на копошение пальцами в свежей ране, но было ключом ко всему, что происходило здесь. Как бы Ваун ни боялся неизвестности, он хотел постичь ее, учитывая, что завладеть устройством будет непросто. Он быстро спрятался в тень, пропуская мимо смотрителей. Для достижения желаемого придется сделать то, что он умеет лучше всего: посеять анархию и беспорядок.

Пока Мирия говорила, Верити наблюдала за поведением диакона.

— Ваун представил нам доказательства твоих экспериментов на колдунах. Отвечай, зачем тебе понадобилось собирать армию из подобных тварей!?

Лицо Ла-Хайна помрачнело от гнева.

— Никакие они не твари, невежественная дрянь. Усовершенствованные. Улучшенные. Мои подданные проложат путь к судьбе Императора!

— Ты смеешь произносить имя Его в этой обители ужаса! — крикнула Изабель.

— Не надрывайся, девочка, — улыбнулся он. — Твой догматичный орден ничего не смыслит в путях Бога-Императора. — Ла-Хайн вздохнул. — Я уважу вас, ибо мне любопытно поглядеть на то, как ваши умы будут сопротивляться познанию суровой реальности. — Он подошел к ногам Верити. — Вы знаете историю Ереси — как Бог-Император, сраженный архипредателем Хорусом, был навеки прикован к Золотому Трону.

Рефлекторно Верити сотворила знамение аквилы, цепи на ее запястьях звякнули при движении.

— И оттуда Бог-Император следит за нами.

— Верно. — Ла-Хайн отвел взгляд. Он казался действительно тронутым жертвой Владыки Человечества. — Но есть то, чего вы не знаете и о чем говорится лишь в самых сокровенных, тайных местах. О сути великого замысла, над которым он работал, когда Хорус вероломно его предал. — Голос диакона понизился до тихого благоговейного шепота. — Я всю жизнь посвятил поиску этих знаний. Собирал обрывки информации по всей галактике, складывал и составлял их вместе, пытаясь понять неисполненный замысел Императора. Именно этим я тут и занимаюсь, продолжаю Его дело.

— Режешь псайкеров и распихиваешь по колбам? — Кассандра фыркнула сквозь сжатые зубы. — У тебя это хорошо получается.

Диакона охватило раздражение, его голос эхом отразился от стен комнаты:

— С каждым годом все больше псайкеров рождается в пределах Империума, гораздо больше, чем рассчитывает Министорум. И это не мутантское отребье, они — продукты человеческой эволюции, пытающиеся проявить себя. Глупцы из Ордо Маллеус стараются сдержать эту волну, но правды они не видят: прогресс психического потенциала человечества неизбежен. Вот она, воля Императора — управлять ими, а не истреблять.

— Безумие, — возразила Мирия. — Как ты можешь утверждать, что знаешь, чего хотел Бог-Император? Его замыслы не дано постичь ни одному из простых людей. Ты наслушался полуправды и слухов, а затем собрал их воедино и решил, что это и есть истина. Это заблуждение, пастырь, заблуждение!

Тот уверенно покачал головой.

— Разве ты не видишь? — прошипел Ла-Хайн. — Он знал, что однажды все человечество разовьет в себе ментальный дар. Такова наша судьба. Ты только вообрази, представь себе, что в будущем каждый человек сам будет как бог, когда подобных людей в Империуме будет не счесть. Ты можешь представить себе всю грандиозность этого? — Глаза диакона заблестели. — Если бы только Хорус не ранил его тогда, ты бы знала уготованную нам судьбу. И Он бы вел нас к ней. Но вместо этого Он прикован к Золотому Трону, искалеченный и неподвижный.

Кассандра побледнела.

— Все люди станут псайкерами? Мне мерзко даже представить такое.

— Неужто?! — рявкнул Ла-Хайн. — Если псайкеры — такая язва, почему мы доверяем им водить наши звездные корабли, передавать наши послания, сражаться в наших войнах? Что вы на это скажете? Империум давным-давно рухнул бы без их помощи, а если бы мы все стали ими, не знали бы никаких преград.

— Колдуны — это врата Губительных Сил… — начала Верити.

— Только те, кто слаб, — стоял на своем диакон. — Губительные Силы были бы повержены, если бы каждый человек смог использовать против них их же оружие. — Он издал вздох, словно сам испытал облегчение от своего аргумента.

Хотя в голове Верити все еще звучало эхо разглагольствований экклезиарха, она первой нарушила молчание:

— Нет таких слов, которые бы описали суть той ереси, о которой вы поведали, диакон. Это… это безумие, выходящее за все разумные пределы.

— Его коснулся Хаос! — крикнула Изабель. — Должно быть, он затронут варпом, раз верит в эту чушь.

Ла-Хайн с горечью посмотрел на нее:

— Ваш кругозор так ограничен. Вы так боитесь выйти за рамки своего установленного канона. Если о чем-то не написано в ваших книгах правил, вы не считаете нужным или возможным осмыслить это, ведь так? Вы опасаетесь всего, что может поставить под угрозу ваше скудное мировоззрение. Проще назвать меня еретиком и обвинить в поклонении богам варпа, чем допустить то, что я прав, — с издевкой проговорил он. — Мне жаль вас.

Лорд-диакон подозвал Оджиса к себе.

— Я вижу, что лишь сотрясал воздух. Хотел предложить вам место под своим крылом, но ни одна из вас не в состоянии понять мою идеологию.

— Если ты убьешь нас, прибудут другие боевые сестры, — выпалила Верити. — Раз мы нашли Нуль-цитадель, о ней узнает и Галатея.

— Если вы рассчитываете на вашего дружка из Механикус и на разбитый аэронеф Шерринга, то зря, — сказал Оджис. — Обоих час назад сожгли наши пирокинетики.

— Я не буду убивать вас здесь и сейчас. — Ла-Хайн отвернулся. — Будь то псайкер или простой человек — смотрители всегда рады новым подопытным. К ним вы и отправитесь.

Оджис активировал прибор в своих руках, подвесив остальных женщин, после чего шкивы потянули их к подъемному лифту.

— Даже если ты прав, — кричала Верити, — и продолжаешь работу Императора, чего ты хочешь добиться? Он в миллионах световых лет отсюда и прикован к Золотому Трону. Хочешь создать свою армию колдунов, которая вырвет Его тело из самого сердца Императорского Дворца?

— Терра — не единственное место, где он проводил свои исследования, дитя. — Голос диакона стихал по мере того, как он отходил в тень мастерской. — Связь Невы с варпом не случайна. Это все Его рук дело. Эта планета сама по себе эксперимент, и, прежде чем Император пал, Он оставил здесь кое-то. — Ла-Хайн соизволил взглянуть, как они исчезают в стенном проходе комнаты. — Я уже подошел вплотную к раскрытию последних тайн и, когда я раскрою их, переделаю человечество так, как желал Он.

Неровные каналы лавовых труб в горе предшествовали тайным сооружениям внутри Нуль-цитадели. Многие из них по-прежнему вели к самому ядру спящего вулкана, пропуская через себя горячий воздух и пар. Но были и другие, брошенные и заваленные камнями. Упершись руками и ногами в стены по бокам, Ваун начал метр за метром спускаться по наклонной трубе. К счастью, карта маршрута у него в голове не сильно изменилась. Самовольное блуждание в замке Ла-Хайна — в этом что-то было, некое развлечение. Сейчас Ваун мог смело признаться, что его план сработал не совсем так, как он задумывал, но его главной отличительной способностью всегда была способность к импровизации. Вот почему Ла-Хайн избрал его личным убийцей-пирокинетиком и почему именно ему поручал самые трудные и опасные миссии. Ирония заключалась в том, что именно это даровало псайкеру шанс организовать восстание.

Он опустился на узкий выступ. В каменной стене имелась выдвижная решетка, позади нее — если память не изменяла — верхние уровни того места, что смотрители называли «свинарником». Решетка была привинчена тяжелыми шурупами, но они сделаны из простой стали. Ваун аккуратно коснулся пальцами одного шурупа и сконцентрировался. Через мгновение металл раскалился докрасна: шурупы начали постепенно деформироваться и стекать.

Мирия не осмелилась бы назвать место, куда их отвели сервиторы-стрелки, камерами для заключенных. Скорее, это были квадратные ямы, выдолбленные в вулканической породе и запечатанные железными решетками, препятствующими побегу. Боевая сестра посмотрела наверх и различила полосу монорельсовой дорожки, пересекающую далекий потолок над головой. По всей видимости, по ней опускалась пища, а когда смотрителям требовался какой-нибудь несчастный, спускали люльку и его вытаскивали.

Женщин затолкали в две разные ямы: Кассандру и Изабель — в одну, Мирию с госпитальеркой — в другую. Когда механические рабы ушли, Мирия окликнула своих подруг, и те вяло отозвались. Судя по голосу, Кассандра злилась и оставалась непоколебимой. Ее сила поддерживала ослабшую, раненую Изабель.

Когда Мирия закончила изучать каждый угол камеры и не нашла ничего интересного, она обреченно опустилась на ржавый остов кровати. На тех участках тела, которыми она ударилась о внутреннюю часть брони, появились синяки.

— Все кости целы? — несмело поинтересовалась Верити. — Где-нибудь болит?

— Везде, — огрызнулась Сестра Битвы. — Особенно указательный палец от бездействия. — Она аккуратно помассировала участок шеи, не защищенный броней. — Любопытно. Я полагала, они разденут нас догола.

Верити кашлянула.

— Спасибо Богу-Императору за это маленькое снисхождение.

Мирия пожала плечами.

— Скорее, простая оплошность жреца Оджиса. Ты же знаешь сервиторов — они делают только то, что им прикажут. Он приказал им бросить нас в темницы, вот они и… — она обвела рукой черные стены.

Госпитальерка слегка придвинулась и тихо заговорила, чтобы в соседней камере ее не услышали:

— Я беспокоюсь за состояние сестры Изабель. У нее серьезное ранение, ей не продержаться больше одного-двух дней.

— Сестры Катерины стойкие, — сказала Мирия. — С Изабель бывало и хуже. Помнится, однажды ее полоснул чумным ножом Гвардеец Смерти, но она выжила и потом рассказывала об этом. Неделя в бреду и лихорадке, и пожалуйста — вернулась в строй с несколькими наградами.

— Я буду молиться за нее. Это большее, что я могу для нее сделать, ибо осмотреть ее рану нет возможности.

— Я уверена, она будет благодарна тебе за это.

Верити недоверчиво взглянула в ответ.

— Действительно? А я в этом не уверена. За последние дни, проведенные с тобой и в компании других боевых сестер, я не раз чувствовала себя лишней. Боюсь, Изабель, Кассандра и остальные оценивают степень благочестия навыками боевого мастерства.

— Насчет этого ты ошибаешься, — заверила Мирия. — Ни одна из нас не сомневается в твоей преданности церкви; только не после той силы характера, что ты проявила, сестра. Мы счастливы, что ты примкнула к нашей компании. Может, у тебя и нет оружия, но душой ты истинная селестинка.

— Спасибо. — Верити отвела взгляд. — Прими мои соболезнования по ушедшей Порции. Сперва Лета, потом Иона…

— Каждая умерла, сражаясь за Терру, — сказала Мирия. — Нам всем следует молиться, чтобы наши смерти были столь же достойными.

— Вы ведь много раз сражались бок о бок?

Мирия кивнула:

— На множествах миров. Восстания и войны веры. Охоты на ведьм и карательные операции. Со времени нашего послушничества в Конвент Санкторум пролито немало крови и потрачено много боеприпасов.

В глазах Верити мелькнула тень воспоминаний.

— Я тоже начинала в Схоле на Офелии-Семь, — она выдавила улыбку. — Помню день, когда Лету выбрали в орден пресвятой Девы-мученицы. Она светилась от счастья.

— Она была мне сестрой и другом, на которого можно положиться. Знаешь, я не преувеличиваю, говоря, что наш отряд скорбит по ней не меньше твоего.

Верити кивнула.

— Теперь я понимаю, что значит быть Сороритас… Независимо от получаемых приказов мы всегда отстаиваем нашу веру своими собственными путями.

— И твоя сестра, и Порция, и Иона — все они были такими. — Мирия чуть наклонилась к ней и положила руку ей на плечо. — Ты понимаешь, что после услышанного мы не можем позволить Ла-Хайну остаться в живых?

Верити в очередной раз кивнула. Горькая правда легла тяжким бременем на ее плечи.

— И что же нам теперь делать?

— Очистить его, сестра, или погибнуть, пытаясь сделать это.

Глава пятнадцатая

Это была темница, и ее назначение не изменилось за десятки тысячелетий существования. С самых первых дней одни люди запирали других в клетки и пытали их, стремясь завладеть тайнами и получить превосходство. Лишая своих заключенных даже права так называться, смотрители Нуль-цитадели именовали ярусы с камерами загоном для скота, потому как не принимали здешних обитателей за людей. Клирики, присягнувшие на верность лорду Ла-Хайну, хорошо хранили его секреты. Одного взгляда на людей с зашитыми глазами и губами после прохождения соответствующих операций в камерах для исследований хватало, чтобы понять степень их преданности. Потребность в новом расходном материале имелась всегда — как в качестве мишеней для тренировки рабов-псайкеров, так и для экспериментов излюбленных Ла-Хайном адептов биологис. Техножрецы любили устраивать испытания умственных способностей своих подопытных, наблюдая за рефлексами и открывая скрытые возможности, пытаясь увеличить прежние силы и позволить управлять новоприобретенными способностями в будущем. Эти эксперименты были направлены на получение «прорыва» — искусственное создание телепатов и психокинетиков. Но в большинстве случаев такие эксперименты приводили к смерти подопытных либо к их превращению в жутких тварей, от которых следовало избавиться. Ваун прокрался мимо испытательных лабораторий; безмолвные психические крики кольнули разум. Его цель располагалась чуть дальше, нужно было проникнуть в тюремные уровни глубже.

В главном зале присутствовала лишь пара смотрителей, о чем-то разговаривающих за пультом управления когитатора и поглядывающих за передвижением сервиторов-стрелков по периметру комнаты. Механические илоты пребывали в постоянном движении, без устали патрулируя коридоры лавовых труб.

Ваун с юности помнил, как бывшие люди бродили по заданному маршруту, громко бряцая при каждом шаге и водя дулами своих орудий в поисках чего-нибудь, что они могли уничтожить. Он прежде слышал, что им в голову встраивают специальные триггеры — особые устройства, посылающие в мозг импульс наслаждения всякий раз, когда они расправляются с каким-нибудь беглецом. Псайкер использовал служебную лестницу, чтобы подняться к потолку, где наверху были закреплены грузовые рельсы. Здесь отсутствовало освещение, но его чувства без труда позволяли ему осторожно продвигаться метр за метром.

Некоторое время спустя он достиг шкива с цепями. Болтая ногами над самым сторожевым постом в центре эллиптической комнаты, Ваун зацепился за цепь и, держась за нее, перевернулся вниз головой, уперся ногами в потолок. Прямо под ним стояли два оживленно беседующих смотрителя, не подозревающие о затаившемся убийце.

— Я предоставил новых людей, как ты и просил, — сказал первый, — но у нас слишком мало охраны для камер заключенных.

Второй жрец в сером одеянии кивнул.

— Оджис перевел их в инженерную. Диакон лично распорядился.

— Он здесь? Ты видел самого лорда Ла-Хайна?

— Такой чести мне не выпало.

Ваун самодовольно ухмыльнулся и начал концентрировать свою силу, собирая ее в разуме, подобно тому как человек двумя руками оберегает пламя горящей свечи. Он резко оттолкнулся, и цепь с громким лязгом размоталась.

Два удивленных смотрителя взглянули наверх, встретив хлынувший на них огненный дождь. Нити обжигающего воздуха пропороли их, словно лазерные выстрелы. Ваун начал вращаться на цепи, распространяя пламя во все стороны. Растопырив пальцы свободной руки, он взмахнул широким красным веером колдовского огня. Псионические языки пламени хлестали пытавшихся убежать жрецов и медленно реагирующих сервиторов.

Он спрыгнул с цепи и, твердо приземлившись, шагнул к смотрителю, извивающемуся в горящих одеждах. Не обращая внимания на огонь и человеческие крики, он поднял клирика над землей и сорвал кольцо тяжелых ключей с его пояса. Смотритель что-то попытался сказать, но Ваун с силой швырнул его об стену. Пламя лизнуло эбонитовую кладку, с которой начали стекать ручейки расплавленной породы.

Стабберные заряды прогрохотали над ухом псайкера, но тот не обратил на них внимания. Он чувствовал, что на него направлены взгляды других псайкеров; в полумраке можно было разглядеть, как сквозь смотровые щели дверей камер на него глядит множество утомленных глаз.

«Приготовьтесь, братья, — мысленно обратился к каждому Ваун. — Вы почти на свободе».

Медлительные оружейные рабы начинали собираться вместе и готовить общий план атаки. Ваун слышал, как они передают друг другу приказы на машинном коде, издавая при этом металлический стрекот. Пройдя мимо дымящегося тела, он увидел, что второй смотритель стоит на коленях, опершись на руки и желая улизнуть через тоннель. Ваун сгреб его за одежду и развернул к себе. Гротескные ожоги покрывали розово-черную массу лица жреца, а его руки превратились в опухшие клешни. У этого тоже было при себе кольцо с ключами, и Ваун присоединил их к уже имевшимся у него. Смотритель попытался что-то произнести, но его разодранное горло не сумело воспроизвести ни звука, только невнятный хрип. Ваун свирепо пнул его в горло, сломав шею и оставив задыхаться.

Сервиторы-стрелки застали его, когда он уже встал за широкий пульт управления когитатора. Ваун вставил ключи в двойные щели. Обычно, чтобы провернуть два ключа одновременно, требовались два смотрителя, но психические способности Вауна легко заменяли лишнюю пару рук из плоти и крови. Оба ключа разом провернулись, один рукой, другой — с помощью телекинеза, и загремевший набат оповестил об открытии дверей камер. Сервиторы растерялись и начали водить дулами орудий по сторонам, когда одна цель, стоящая за пультом, дополнилась десятками других, вырвавшихся из заточения. Ваун запрокинул голову и расхохотался, когда массивные механические рабы были буквально сметены и разорваны на части разгневанными псайкерами.

Он наблюдал, как, подобно зверью, бьются его старые братья. Скудное пополнение, отметил он, вряд ли хотя бы один из них со своими ментальными навыками мог встать на один уровень с теми, кого он нанял до событий на Грумбридже. Тот же самый тупоголовый Ринк или Эбб в сравнении с ними выглядели непревзойденными мастерами своего дела. У этих же напрочь отсутствовала дисциплина и ни грамма самообладания, которого Ваун требовал от своих людей. Столь малым количеством им не выстоять против организованных сил диакона. Тела этих несчастных глупцов в тех местах, где фазовое железо тюремных камер прикасалось к ним, покрывали рубцы, но польза от псайкеров все равно была. Лучше иметь армию крыс, чем не иметь ее вообще.

— Собратья, — воззвал он, наполнив едкий дымчатый воздух своим возгласом. — Здесь полно оловянных болванов и множество смотрителей в придачу. — В ответ послышались энергичные возгласы беглецов. — Сейчас самое время вернуть должок мерзавцу Ла-Хайну. Вы готовы помочь мне восстановить справедливость?

— Да! — выкрикнули они, выдирая оружие сервиторов из их телесных креплений и разбегаясь по туннелям. Ваун захохотал снова, но общий шум быстро заглушил его смех.

Вместе с запахом горелого мяса в тюремную яму начал просачиваться оседающий к ногам дым. Мирия быстрым жестом приказала Верити отойти назад, к черной каменной стене, и скрыться в тени. До них стал доноситься грохот ружейного огня, потрескивание пламени и крики боли. Металлическая решетка над ямой задребезжала, когда по ней прошел отряд сервиторов-стрелков, выпускающих на ходу стабберные снаряды.

— Это он, — прорычала Мирия. — Узнаю голос. Колдун вечно цепляется за жизнь, как паразит!

— Не понимаю, — отозвалась госпитальерка. — Что ему понадобилось в подземельях?

Взгляд Сороритас был прикован к прутьям решетки над головой, а пальцами руки она продолжала перебирать бусины своего церковного венчика. Черные жемчужины сходились на узкой инсигнии в форме литеры «I», украшенной строгим черепом: эмблемой охотников на ведьм.

— Ты сама слышишь его слова. Он объединяет их и подстрекает. Как зажженный факел, поднесенный к баку с прометием.

Словно в подтверждение ее слов, над головой пронесся всполох огня, а следом — смотритель в горящей рясе.

Верити побледнела от затихающих предсмертных криков жреца.

— Кажется, обсудить способ нашего побега не представится возможным, — сухо добавила старшая сестра.

Выстрелы над головой стихли и скоро сменились топотом. Лица, перепачканные копотью и грязью, уставились на женщин со смешанным выражением жадности и ненависти. Вскоре к ним присоединилось еще одно, уже знакомое, глядящее с безразличием.

— Так-так… Какой интересный поворот событий, — сказал Ваун, смакуя свой небольшой триумф. — И каково это, быть пойманным, а, сестры?

Мирия, кажется, не обладала набором слов, способных выразить охватившую ее в тот момент злобу. Она просто отвернулась и сплюнула в темноту.

Улыбка Вауна спала.

— Я рассчитывал на то, что Виктор убьет вас для меня. Вижу, и тут он не принял правильное решение. — Псайкер вздохнул, и сопровождавшие его беглецы захихикали. — Что ж, дамы, обживайте свои новые апартаменты. Уверен, вы возненавидите их так же, как в свое время я сам.

— Ты не можешь бросить нас здесь, — выпалила Верити.

— Еще как могу. Ты же не убила меня, когда могла сделать это, сестра Мирия. Теперь я плачу тебе той же монетой! — Ваун развернулся, решив напоследок немного поиздеваться. — Пока я буду разорять эту планету, ты будешь сидеть тут, беспомощная и ждущая спасения, которого никогда не дождешься. Может, умрешь от голода или от инфекции. Текущая сюда по капле с верхних ярусов вода должна поддержать тебя некоторое время. Но, в конечном счете, тебе понадобится еда, — искоса глянул он на госпитальерку. — Но так как кормить тебя никто не намерен, есть всего один источник мяса. — Грубо расхохотавшись, он пошел прочь, ведя за собой новоприобретенные когорты.

— Ублюдок! — слово соскользнуло с губ Верити прежде, чем она его осмыслила. — Прости мне мое сквернословие, сестра. Это ниже моего достоинства…

Мирия глядела вверх, на решетку, пока не убедилась, что Ваун ушел.

— Я согласна с тобой, сестра. Он действительно ублюдок самого гнусного порядка.

Селестинка вновь обратила свое внимание на венчик. Верити подумала, что женщина начнет молиться, но вместо этого та взялась за изображение черепа на инсигнии и повернула его против часовой стрелки. Внутренние механизмы сработали, послышался щелчок, и, издав скользящий звук, из устройства выдвинулся дротик заостренного металла. Мирия посмотрела на сестру.

— Закаленная сталь из твердосплавного аргентиума, — пояснила она, — на тот случай, чтобы взятая в плен Сестра Битвы могла подарить себе покой Императора.

Верити снова побледнела:

— Ты же не собираешься?..

Мирия мотнула головой:

— Время преклонять колени пред Золотым Троном еще не пришло. Не раньше, чем наше дело будет завершено.

Боевая сестра сомкнула пальцы на геральдической лилии на своем нагруднике и рывком сорвала металлическое украшение. Повернув в руке, она взяла его на манер кинжала.

Глаза госпитальерки расширились, когда ей стали понятны намерения Мирии.

— Я могу помочь?

Мирия сбросила свой боевой плащ и напряглась.

— Молись о божественном вмешательстве.

Боевая сестра отошла назад, а затем резко устремилась к стене. В последнюю секунду она использовала ржавый остов кровати как трамплин и прыгнула на каменную стену. Брызнули искры, когда нож-инсигния и стальной цветок врезались в черную плоскость. Это выглядело невозможным, но Мирия повисла, держась за свои импровизированные когти. Верити молча наблюдала, как та медленно, но верно продвигается наверх, снова и снова вгоняя острия ножей в базальт.

Младшая женщина тем временем сделала, как ей и велели, — шепотом начала читать литанию.

Жрец Оджис поклонился так низко, что Ла-Хайн не мог не допустить мысли о том, что крючковатый нос мужчины коснется каменных плит.

— Ваша светлость, на тюремных ярусах произошел инцидент…

— Поясни.

— Сбой, повлекший за собой открытие тюремных камер. — Диакону на миг показалось, что в голосе жреца послышался упрек, но он не придал этому значения. — Похоже, запирающие механизмы открылись. Несколько подопытных субъектов и особ с отклонениями, над которыми планировалось провести исследование, сбежали. Там не хватило сервиторов-стрелков для обеспечения безопасности на всем уровне…

— Как такое могло случиться? — выпалил Ла-Хайн. — Кто несет за это ответственность, Оджис? Отвечай мне.

— Милорд, я ведь предупреждал вас о недостаточном количестве…

Ла-Хайн угрожающе шагнул к человеку.

— Ты смеешь возлагать вину на меня?

Оджис побледнел.

— Нет, милорд, — попятился он. — Я просто констатировал факт.

Рыкнув, диакон отвел взгляд.

— Это не совпадение, исповедник Оджис. Тут поработал колдун Ваун. Я знаю его методы. Он пускает нам пыль в глаза. — Ла-Хайн постучал пальцем по губам. — Ты возьмешь под свой прямой контроль подразделение фратерис милиции внутри цитадели. Спускайся на тюремные ярусы и угомони этих уродов. Уничтожь всех! — Ла-Хайн собрался удалиться.

— Но ваше святейшество, — проскулил Оджис. — Я не воин.

— Все мы солдаты в войне Императора, — последовал ответ диакона. — Никогда не забывай об этом. — Он последний раз взглянул на Оджиса. — Я буду в инженерной. И чтобы на этот раз все по плану.

— А что насчет Вауна?

Ла-Хайн нахмурился.

— Этот придет ко мне сам, будь уверен.

— Император, услышь меня и даруй мне силы, — молилась селестинка, напрягая уставшие руки. — Даруй этой смертной оболочке зерно мудрости, слезинку Своего могущества… — с последним словом она подтянулась к самому краю тюремной ямы.

Мирия не смотрела вниз. Если она упадет сейчас, то может переломать кости или, хуже того, свернуть шею. Как она уже говорила госпитальерке — она не может даровать себе роскошь смерти, пока колдун разгуливает на свободе.

— Пройди через меня, наполни этот сосуд Своей волей.

Ухватившись за металлическую решетку над ямой, она развернулась и нашла место, где был зафиксирован стержневой болт. Облаченная в керамитовую броню, уперлась ногами в стены, изогнула спину и, прижавшись к железной решетке, сбалансировала себя.

— Я — Твой гнев, — пропела Мирия, завершая катехизис. — Твоя ярость и воля. Дай мне силы, я — рука Императора. — Слова добавили адреналина в кровь, и селестинка всем весом рванулась от болта. Металл звякнул и прогнулся, но не поддался.

Она издала рык, полный злости и напряжения. Ее сапоги скользнули по камню, затем снова нашли опору: второго шанса не будет.

— Дай мне силы! — выкрикнула Мирия, вспоминая о подвигах веры, исполненных живыми святыми. — Я — рука Императора! — Новый прилив энергии, порожденный праведностью, наполнил ее, и она изо всех своих сил рванула на себя металл. Со скрежетом раздираемой стали болт разломился пополам. В следующий миг она была на полу темницы, а отворенная железная решетка висела позади.

Выряженная в рванье фигура, из-за отсутствия волос на голове которой было невозможно определить пол, таращилась на появившуюся Сороритас, после чего устремилась в каменные коридоры, на бегу издавая сдавленные выкрики. Мирия проигнорировала ее и принялась за дело, подтаскивая закрепленный на шкиве лоток, что висел на рельсовой дорожке над головой. Через несколько минут Верити стояла на одном уровне с Мирией, и вскоре они вытащили Кассандру и Изабель из другой ямы. Верити подошла к раненой женщине и осмотрела ее рану. Сломанные деревянные дощечки сошли за импровизированную шину.

Мирия посмотрела в коридор. Все двери камер, располагающихся вдоль стен, были настежь распахнуты, некоторые закопчены огнем или пробиты пулями. Повсюду валялись мертвые сервиторы, отличимые лишь по тому, что из-под почерневшего мяса и костей трупов выглядывала стальная и медная бионика. Кроме них пол устилали распростертые тела смотрителей и останки тех, кто, вероятно, ранее был узником Нуль-цитадели, — костлявые от голода и потрепанные люди со свежими шрамами после операций.

Кассандра приблизилась к командиру отделения и решительно посмотрела на нее впалыми глазами.

— Что скажете, старшая сестра?

— Святотатство не будет здесь продолжаться, Кассандра. Мы обязаны стереть это место с лица планеты так быстро, как нам позволит это сделать Его дух.

— Да, — согласилась ветеран боевых сестер. — Я все еще не могу прийти в себя от этого безумия. Поверить только… Нас с самого начала использовали. — Она отвела взгляд. — С каждым шагом по поверхности Невы все труднее сохранять здравомыслие!

Услышав пронзительный крик, Верити дрогнула:

— Кто-то идет.

Фигура в тряпье возвратилась, на сей раз с сопровождающими. Их было шестеро, все — в бесформенных одеждах заключенных крепости. Мирия приподняла бровь, когда увидела, что некоторые держат болтеры модели «Годвин-Де'аз». У самой крупной из них, покрытой шрамами женщины, из-за пояса выглядывало плазменное оружие старшей сестры. Заключенные псайкеры напряглись: они знали, что стоящие перед ними женщины куда опаснее сервиторов с их медлительностью.

Кассандра первой нарушила недружелюбное молчание:

— Это оружие — иконы Имперской церкви, оно не принадлежит вам. Немедленно положите его!

Крупная женщина хрюкнула, как животное.

— Эти игрушки уже не твои, а мои, — она ткнула пальцем себя в грудь.

— Где Ваун? — требовательно спросила Мирия. — Где твой лидер?

— Не мой лидер, ряженая церковная шлюха! — гаркнула женщина. — Он взял тех, кто последовал за ним, и ушел.

Краем глаза Мирия видела, что Кассандра теребит свой розариус.

— Получается, ты теперь здесь главная?

Женщина кивнула:

— Шо-то есть сказать?

Кассандра нахмурилась:

— Меня мучает один вопрос. Как твоя мать ухитрилась родить орка с розовой кожей?

Спустя мгновение крупногабаритная женщина громко выругалась и схватилась за оружие. Боевые сестры среагировали моментально. Мирия швырнула свою отломанную геральдическую лилию как сюрикен и попала в глотку колдуна, начавшего собирать сгустки гудящих молний вокруг своих пальцев. Венчик Кассандры с высвобожденным потайным ножом пересек расстояние между Сороритас и заключенными и вошел прямо меж поросячьих глазок зачинщицы. Остальные четверо даже не успели понять, что произошло, когда боевые сестры вовлекли их в рукопашную, сворачивая шеи ловкими движениями и дробя кости ударами сапог. Последний отскочил подальше и прижал кончики пальцев к своей голове.

Стена плотного воздуха устремилась от него и оттолкнула двух сестер. Мирия почувствовала искру паники, так как ее отпихивали по направлению к темной утробе тюремной ямы.

Внезапно прозвучал выстрел, и последний мятежный псайкер, вскрикнув и схватившись за простреленный желудок, упал на пол, а невидимая сила развеялась. Селестинка обернулась, увидев Изабель, которая нетвердой рукой держала возвращенный болтер.

— Хороший выстрел, — похвалила она.

Лицо Изабель имело болезненный оттенок и блестело от пота.

— Какой там. Я целилась ему в голову…

Кассандра протянула Мирии ее плазменный пистолет.

— Они, должно быть, нашли наше вооружение.

— Вероятно, неподалеку есть камера хранения, где оно находилось, — предположила Верити. — Мне нужен мой комплект медика. Сомневаюсь, что кто-либо из них позарился на него.

— Давай быстро, — приказала Мирия. — Ваун учинил тут разорение ради своих целей, а мы должны использовать ситуацию в наших интересах, пока есть такая возможность. Нужно связаться с канониссой.

Во мраке тюремных ярусов Нуль-цитадели внутренние камеры заключенных походили на пчелиные соты. Все эти залы ранее представляли собой большие резервуары магмы, подогреваемой от самого ядра Невы, но спустя тысячелетия бассейны остыли, и к ним приложил руку человек.

Как и во всех помещениях внутри этой вулканической цитадели, здесь всегда было трудно дышать из-за сухого воздуха, а подымающийся от горячих камней жар иссушал всю влагу в человеческих легких. Ваун направлялся вверх по одному из спиральных пандусов, ведущих на верхние уровни, то и дело вытирая вспотевший лоб. Сухой, сдавливающий грудь воздух невольно вызывал неприятные воспоминания о юности, которые он с раздражительным возгласом прогонял прочь. По пятам за ним следовала банда сбежавших мятежников. Их изначальная агрессивность поубавилась, как только они покинули темницы. Те, что поумнее, уже на пятой минуте свободы задались вопросом: к чему приведет побег, если у них нет ни плана, ни намеченного маршрута движения, ни каких-либо идей? Вполне логично, что они ждали распоряжений от своего спасителя.

Ваун остановился в тени подъемного трапа и вскинул руку, тормозя других. Над их головами простирался открытый ангар: то был отсек техобслуживания, где хранились транспорты, прибывающие на посадочные площадки высокой вулканической горы. На кранах размером с пожарные вышки висели колеоптеры, там же были видны круглые очертания грузовых дирижаблей.

— Небесные корабли, — прошепелявил чей-то голос позади. — Заберем какой-нибудь и улетим отсюда.

Ваун обернулся, не желая искать говорившего.

— Среди вас есть пилоты?

В ответ — тишина.

— Кто-нибудь осведомлен о размещении спрятанных болтерных турелей диакона снаружи цитадели? Нет? Тогда сделайте одолжение, доверьтесь мне.

— Мы можем попытаться… — последовало предположение от долговязой женщины. Она указала вверх. — Выберемся по кранам наружу.

— Вы умрете прежде, чем увидите небо, — прорычал псайкер. — Послушав меня, получите шанс выйти живыми на свет божий, — он указал на состав фуникулерных вагонов, оставленных без присмотра на ближайшей погрузочной платформе. — Возьмем их, чтобы добраться до верхних уровней. Если будем действовать тихо, никто не узнает о нас, пока мы не постучимся к ним в двери.

— Наверх? — прошепелявил человек с торчащими зубами. — Ты хочешь пробиться вглубь крепости? — Он округлил глаза. — Смотрители не просто не пускали нас на те уровни, приятель. Что бы там ни находилось, оно пропитано заразой варпа!

— Возможно, — согласился Ваун, — но это не значит, что нам не дано постичь того, что там. — Он одарил всех холодной улыбкой. — Доверьтесь мне братья, наш единственный путь к выходу лежит через диакона.

— Поступай как знаешь, — возразил человек. — Спасибо, что открыл нам камеры и все такое, но, полагаю, мы все же возьмем транспорты и рискнем.

Ваун угрожающе шагнул к мужчине.

— Это была не просьба, дружок. Вы все у меня в долгу, и отдать его можете, сделав то, что я говорю.

Шепелявый мужчина ощетинился. Ваун почувствовал, как замерцала его аура, когда беглец начал собирать для удара колдовскую силу.

— Ты не указ мне…

Ваун был так быстр, что заключенный даже не успел вскрикнуть: с его руки сорвался огненный шар, отразившийся в сетчатке каждого наблюдавшего проблеском желтого света, и врезался в грудь шепелявого человека. Жаркое пламя разразилось громким хлопком, а труп, совершив несколько безумных пируэтов, тряпичной куклой рухнул на пол. Остальные бывшие заключенные отпрянули, ибо никто из них не ожидал столь быстрого и зверского убийства. Псайкер смерил их взглядом, смакуя свое превосходство.

— Ла-Хайн там, — указал он большим пальцем вверх, — и у него в руках приз, который вы, ничтожества, даже в мечтах не могли себе вообразить. Я собираюсь забрать его, а вы мне поможете.

— Вагоны, значит? — нервно переспросила долговязая женщина. — Тогда чего мы ждем?

Спустя мгновение состав стронулся с места и начал свое медленное движение по фуникулерной дорожке. У Вауна появилось приятное чувство предвкушения. Он не знал, было ли это побочным эффектом приближения к инженерной Ла-Хайна или порывом его собственного волнения, но чем выше он поднимался, тем отчетливее становилась хищная ухмылка на его лице.

Повсюду был дым, и Оджис при каждом вдохе ощущал на языке привкус протухшего мяса. Дрожащими пальцами он провел по металлическому решетчатому полу лифта-подъемника, обмакнув их в разлитые лужи какой-то липкой жидкости, а также коснувшись рыхлых масс, которые, скорее всего, были не чем иным, как вышибленными мозгами. Ноги не слушались исповедника, от его высокого благородного статуса, оставленного где-то наверху, тоже не было пользы, и сейчас все усилия шли на то, чтобы выползти из лифта. Он попытался собраться с мыслями, а окружающий его бедлам помог припомнить ему то, что случилось.

Он находился в опускающейся на темничные уровни кабине лифта, сопровождаемый своими адъютантами и горсткой сервиторов, которых он смог отобрать из блокады диакона. Лифт опустился на платформу атриума и издал гармоничный звуковой сигнал, а затем…

Грохот оружейного огня и крики, какой-то мощный взрыв и забрызгавшие его капюшон и рясу кровавые брызги. Силуэты в черной броне, сверкающие как лезвия мечей розариуса, направленные в его сторону дула орудий. Засада.

— Этот еще живой, — голос ударил его по ушам с той же силой, как если бы кто-то с размаху проломил череп.

Сильные, цепкие пальцы ухватили его за руки и посадили. Зрение поплыло от боли, когда бесполезные ноги оказались подогнуты. Из коленного сустава правой ноги торчала сломанная кость. Он издал тяжелый вздох, когда с него сняли маску.

Перед глазами начало формироваться лицо. Женские черты, загорелая кожа, въевшаяся грязь и кровь. Ее глаза походили на голубые алмазы, а нижняя челюсть была напряжена от злости. Оджис тут же узнал ее. И она поняла это.

— Я — сестра Мирия из ордена пресвятой Девы-мученицы, а ты — мой пленник. Ответь на мои вопросы, и тебе будет дарована милость.

Оджис моргнул. Его глаза слипались от липкой жижи. Напрягшись, он сумел кивнуть.

— На его розариусе знаки исповедника, — позади нее снова послышался тот, первый голос. — Он был тогда с Ла-Хайном.

— Да, — сказала Мирия, тщательно всматриваясь в него. — Оджис, не так ли?

Жрец побелел. Она знала и его имя! Все складывалось как нельзя хуже.

— Пожалуйста…

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — И где диакон?

— Меня послали прекратить… побег. — Его голову пронзила боль, когда он попытался оглядеться.

Оджис различил другие трупы в коридоре. Что бы тут ни случилось, он прибыл поздно.

— Его святейшество… в инженерной, что в самом центре.

— Инженерная? — прозвучал новый голос. Сквозь боль он сумел разглядеть говорившую женщину с золотистыми волосами, облаченную в белое одеяние. — В Нуль-цитадели есть инженерная? Это же здание, а не корабль.

Оджис покачал головой, почувствовав себя одурманенным.

— Это… это не та инженерная, — облизнул он губы. — Пожалуйста, помогите мне.

Мирия придвинулась к нему ближе.

— Где здесь центр связи? Говори, еретик!

— Над нами, — хрипло выдохнул он. — Вы туда не попадете без меня. — Он поднял руку. На его пальце сверкнуло большое золотое кольцо. — Я… я владею командной печатью.

— Верно, — сказала другая боевая сестра. — Тут механизмы управления, предотвращающие продвижение на самые верхние уровни крепости.

С презрением на лице Мирия позволила клирику упасть на спину и удариться головой. Он издал крик, но это ее не волновало.

— Нет ничего более низкого, чем ложный жрец, исповедник Оджис. Таким Бог-Император уготовил особое место в аду.

Оджис посмотрел на нее.

— Но… но экклезиарх просвещен. Он знает путь… — Он прервался, закашлявшись.

— Путь к проклятию, — закончила Мирия, приставляя плазменный пистолет к его лбу. Оружие начало активироваться.

— Нет… нет, пожалуйста! Я отрекусь! — залепетал Оджис. — Пожалуйста, сестра Мирия. И ты, и я, мы оба — приверженцы одного и того же духовенства. Прошу тебя!

Мирия остановилась.

— Ты предал Имперскую церковь и Бога-Императора человечества. Что ты после этого намереваешься выпросить у меня, еретик?

— Прощения, — тихо прошептал он.

Ее ледяной взгляд говорил лучше любых слов. Палец лег на спусковой крючок.

— Сестра, погоди, — подала голос другая женщина. — Ты не можешь его пристрелить.

Оджис почувствовал, как его наполняет облегчение. Я спасен!

— Почему? — спросила Мирия.

Та боевая сестра указала на приборную панель управления подъемником.

— Это устройство запрашивает в качестве ключа не только печать с его кольца, там глазной сканер. — Она направила боевой нож в лицо исповедника. — Если в него выстрелить, сгусток плазмы сожжет ему глаза. — Сестра протянула Мирии нож. — А нам они еще нужны.

Мирия приняла оружие и одобрительно кивнула.

— Благодарю, Кассандра. Будь добра, подержи-ка его.

Тело исповедника сослужило церкви последний раз: когда лифт достиг вершины подъемного тоннеля, она вышвырнула его наружу. Теплый человеческий труп привлек внимание сервочерепов, что располагались в охранных нишах над дверью комнаты связи, засекши его, они тут же направили на него лазерный огонь. Переключив таким образом их внимание, Кассандра и Изабель расстреляли механизмы и прошли внутрь. По углам тесных комнат съежились слепые вокс-адепты, слишком напуганные, чтобы оказать сопротивление незваным гостьям. Они непрерывно бормотали гимны посланий, вживленные им в нервные ткани. Узкие полосы солнечного света пробивались через наблюдательные щели, сквозь которые можно было увидеть, как неванское солнце поднимается из-за скалистых утесов.

Мирия сотворила знамение аквилы и обратилась к центральному вокс-терминалу, начав говорить в бронзовую маску, повернутую микрофонной сеткой к ней. Четким, но усталым голосом она произнесла последовательность священных кодовых фраз: кажется, то были отдельно выбранные строки из Книг Алисии. Машина приняла этот код, как приняло бы любое коммуникационное устройство в Империуме: Сороритас только что назвала шифр для выхода на канал связи, доступный лишь селестинкам и сестрам более высокого ранга.

— Кто-нибудь меня слышит? — начала она. — Мне нужно поговорить с почтенной канониссой Галатеей из ордена пресвятой…

— Мирия, — протрещал голос Галатеи через маску-говоритель. Имя старшей сестры прозвучало как бранное слово. — Если ты хочешь покаяться, уже поздно. Ты и сама понимаешь, что теперь ты не кто иная, как дезертир.

Изабель пропустила мимо ушей упрек.

— Как… как она ответила так быстро? Такое сообщение должно идти часы…

— Угомони свою сестру, Мирия, — оборвала канонисса. — Глянь на запад. Твой приговор уже летит к тебе на быстрых крыльях, заблудшая.

Верити взглянула в один из оконных разрезов.

— Кажется, я вижу. В рассветном небе что-то блестит, — она обернулась к Мирии. — Авиация?

— Войска возмездия движутся к твоему местоположению, старшая сестра, — продолжила Галатея. — Как только я поняла, что ты намеренно пошла против моих приказов, я подала капитану «Меркуцио» запрос просканировать с орбиты местность вокруг Метис-сити. Его наблюдательные сервиторы засекли аэронеф, на котором ты тайком направлялась к пустошам.

— Каждому моему поступку есть оправдание, — заверила Мирия. — Я вышла на связь как раз для того, чтобы проинформировать о моем местоположении…

— Ты ослушалась меня, — прорычала канонисса. — Ты взяла под свою опеку самого разыскиваемого в этом мире человека. Какое оправдание есть у тебя на это?

— Я раскрыла заговор, в котором Торрис Ваун играет далеко не главную роль, миледи, — выбирая слова, проговорила Мирия. — В стенах этой крепости лорд-диакон вынашивает ужасные планы наивеличайшей ереси. Я охотно приму любое наказание, что вы выберете для меня, но я настаиваю, чтобы сперва вы выслушали это!

Вокс-канал несколько мгновений издавал лишь треск помех, но затем голос Галатеи вновь прозвучал, уже более спокойный, но по-прежнему неумолимый:

— Меньше чем через пять минут ты будешь в зоне поражения транспортов, Мирия. А значит, у тебя есть меньше пяти минут на то, чтобы убедить меня не убивать тебя.

Боевая сестра начала говорить, рассказывая обо всем, что случилось с момента штурма особняка барона Шерринга.

Глава шестнадцатая

Каждый раз, оказываясь в этом зале, Виктор Ла-Хайн вспоминал, как побывал здесь впервые. Вспоминал грубую мешочную ткань, которой были завязаны его глаза, и странный, непонятный сине-зеленый свет. Вспоминал руку гефсименитского аббата на своем запястье, крепко сжатую от волнения, и то, как начала уходить земля из-под ног, когда он увидел тот самый механизм, который берег по сей день.

Аббата уже не было в живых, как и всей его секты, которую уничтожил Ваун, но великое устройство осталось нетронутым: два больших кольца из черной стали ни на миг не переставали вращаться вокруг своей центральной оси, подобно крутящимся на ребре монетам. Ла-Хайн остановился, смерив взглядом нечто. Движение колец, медленное вращение металлических стержней внутри них — все заставило его забыться. Это было чудом древней, давно утраченной технологии: каким-то образом несоизмеримые детали работали, не касаясь друг друга, но, несомненно, взаимодействуя меж собой. Механизм был размером с дом, однако с легкостью парил над полом зала, как неподвижная скала. Голубоватый свет служил единственной опорой, удерживающей его в воздухе. Техноадепты когда-то вызвались изучить принцип, по которому работала эта неведомая технология, но Ла-Хайн не разрешил им. Знания, что механизм создан Богом-Императором, ему хватало.

Он приблизился к устройству. Невысокое ограждение с латунными перилами служило преградой для неосмотрительных, но диакон перелез через препятствие, отпихнув нескольких инженеров, и ступил в ореол энергетического поля механизма. Щебеча и щелкая, адепты начали меняться друг с другом потоками данных. Как и его смотрители, все они были облачены в невыразительные серые одеяния.

Когда-то техножрецы, что сейчас служили ему, являлись преданными членами культа Бога-Машины, верными служителями Марса. Но это было до того, как агенты Ла-Хайна завербовали, похитили, подкупили или вынудили их работать на него. Представ пред ним, все как один они выдвинули ему жесткий протест против предъявленных требований и все стояли на своем, пока он не явил им механизм. В какой-то степени зрелище было даже жалким: каждый Механикус, едва взглянув на устройство, осознанно наплевал на свою клятву и присягал Ла-Хайну. У каждого на то была одна и та же причина — физическая связь с великими замыслами Императора. Они называли эту вещь разными именами: Аппарат Псимагнус, Аннулус Рекс, «Божья Рука»… Но Ла-Хайн предпочитал то обозначение, которое дали устройству гефсимениты. Они лаконично называли его механизмом, и это имя вполне подходило машине, которая обладала мощью изменять звезды.

Последние дни жизни Бога-Императора для многих оставались тайной. Совершенные им деяния в темные времена, еще до предательства магистра войны Хоруса, за десять тысяч лет обросли легендами. В его истории оставалось много белых пятен, однако во всех священных томах, повествующих о его последних свершениях, перед тем как он сел на Золотой Трон, упоминались его замыслы и загадочные эксперименты, которые он проводил в лабораториях под святым Дворцом на Земле.

Изучив запретные тома, Ла-Хайн нашел обрывки старых вероисповеданий, объявленные современным Министорумом неканоническими. Он собирал информацию о существах, что были врагами нынешней веры, имена которых никто не смел произносить, сказания о «звездных детях» и рождении новых богов. Диакон обрек на смерть сотни людей ради овладения этими знаниями.

Собрав все тайны воедино, он уловил нить, ухватившись за которую можно было прийти к забытому наследию Бога-Императора. И эта самая нить длиной в световые года связывала Неву с Террой — бесспорное доказательство того, что Его рука коснулась этого далекого мира в той же мере, что и нахождение планеты в варпе отразилось на ее жителях. Это стало очевидно, как только части соединились в целое. В тот же миг глаза лорда-пастыря заблестели. Механизм являлся даром Императора человечеству и ему самому, Виктору Ла-Хайну. Как часовой, ждущий смены караула, машина за каменными стенами Нуль-цитадели ждала человека, который пробудит ее, поняв предназначение. У Ла-Хайна не было ни капли сомнения в том, что этим человеком являлся он.

Диакон подошел к вращающимся кольцам как можно ближе и протянул руку, позволив кончикам своих пальцев погрузиться в сияние. Он ощутил, как струйки силы проходят сквозь него, будто свет через призму. Это была лишь малая толика, всего лишь крупица истинной, скрытой внутри энергии. Он почувствовал, как у него в голове сам собой рождается вопрос относительно природы этого, и, как всегда, он быстро получил ответ, что это нечто лежит далеко за гранью его понимания. Если бы только…

Ла-Хайн не впервые позволил себе предаться грезам о том, что было бы, если бы его мечты стали явью. Иметь силу, позволяющую слиться воедино с машиной… Коснуться далекого разума моего бога… От грандиозности мысли у него перехватило дыхание.

— Скоро… — слова соскользнули с губ. — Это произойдет.

Он отошел за ограждение и увидел стоящего на коленях смотрителя. Клирик склонил голову, ибо не смел направлять взор на священный механизм.

— Милорд, — сказал жрец, — поступило донесение с верхних уровней. Приближается строй боевых кораблей. Сенсорные сервиторы различили, что они отмечены знаками Сороритас.

Он сжал губы.

— Сколько?

— Дюжина, может, больше. Их силуэты совпадают с очертаниями транспортно-десантных кораблей.

Ла-Хайн выругался так, что смотритель вздрогнул.

— Они сами напросились. Сестры Битвы слишком недальновидны, и они не станут слушать никаких объяснений касательно нашей миссии здесь, — вздохнул он. — Их вмешательство недопустимо. Выпускайте пирокинетиков. Разворачивайте их для защиты крепости.

Смотритель осмелился поднять взор.

— Скольких, милорд?

— Всех. Время полумер вышло.

С получением распоряжений все смотрители бросились их исполнять. В главных залах, где под сводами черного базальта простирались ряды стеклянных контейнеров и свисающих направляющих кабелей, приступили к работе когтистые крановые механизмы, которые начали снимать коконы псайкеров с креплений. Перенося их с той же осторожностью, с какой насекомые переносят свои драгоценные яйца, машины брали огромные наполненные жидкостью сосуды и перемещали в выходные камеры, где наклоняли их, чтобы выплеснуть содержимое на темный каменный пол. Мало-помалу дремлющая армия колдунов Ла-Хайна начинала пробуждаться; в глубинах их сознания разгорался огонь злобы, который смотрители направляли на приближающихся врагов.

Среди всей суматохи, в гуще вагонеток и вращающихся шестерней, лебедок и канатных дорог цитадели можно было различить один-единственный состав, незаметно движущийся вверх, прямиком к закрытым уровням.

Пилоты направили свои корабли через скалистые проливы, окружающие Нуль-цитадель, держась близко к поверхности, чтобы не попасть под обстрел зенитных болтерных орудий, расставленных на вершинах гор. Канонисса Галатея не стала рассматривать вариант проникновения в цитадель с предложением сдаться, ибо все, кто находился внутри, наверняка различили черную и серебряную ливрею транспортных судов и поняли, кто к ним приближается. Если бы они хотели попросить мира, уже сделали бы это, такая возможность имелась.

К башне из черного камня можно было добраться через узкие и зловещие долины скалистых утесов. Во время полета Галатея переговорила с командиром серафимов сестрой Хлоей по воксу и капитаном «Меркуцио» по гололитической связи, быстро составив план осады цитадели. Главным преимуществом расположения крепости являлась скрытность, но теперь, лишившись его, это место было не опаснее любого другого дворца и бастиона, что в прошлом пали от рук ее сестер. Хотя внешне канонисса сохраняла невозмутимость, в глубине души она чувствовала возбуждение от предстоящей битвы — слишком долго находилась в богатом высшем обществе Невы и невольно начала забывать про истинное предназначение сестринства и чувство гордости, которое испытывают, наказывая неверных.

Просто разрушение не входило в ее планы — канонисса хотела разбить линии обороны, а затем объявить всех обитателей башни пленниками церкви. В их число попадали как лорд-диакон, так и своевольные сестры Мирии — ее войскам будет проще собрать всех разом и вернуть в Норок для полного инквизиционного дознания, чем искать правых и виноватых на месте. Как бы ни закончился этот день, последствие может быть одно: неванская церковь и местный государственный режим навсегда изменятся.

Канониссе было тяжко допустить возможность связи верховного экклезиарха с псайкерами, но она знала примеры и худших предательств.

Транспорты рассредоточились и быстро начали заходить на посадку, приземляясь на черный песок без предварительного замедления и скользя по нему шасси. Десантные трапы опустились, и Сестры Битвы начали выскакивать наружу, соскальзывая по спусковым тросам, замедляющим их падение и препятствующим тому, чтобы свернуть шею при приземлении. Отчетливые формы танков появлялись из утроб других кораблей. Галатея различала таранные лезвия идущих впереди «Репрессоров» и черные очертания «Испепелителей», разворачивающихся на внешних границах цитадели. Технику сопровождали сестры-воздаятельницы и сестры-серафимы, чья броня сверкала на свету, льющемуся с тусклого неба.

В ухе Галатеи прозвучал голос Хлои:

— Миледи, развертывание сил закончено. Наступление начнется по вашей команде.

— Приступаем, — произнесла она в вокс.

Сразу же после приказа ее транспорт опустился к земле, и селестинки из ее личной охраны приготовились в высадке. Все произошло быстро: глухо завывая, корабль пропахал грязную поверхность, и Галатея выпрыгнула через открытый люк. Реактивные двигатели овеяли ее потоком горячего воздуха, и канонисса, обернувшись к гордо возвышающейся вдали остроконечной вершине, приземлилась на ноги, окруженная стенами черного камня и жаждущими сражения женщинами.

— Продвигаемся, — начала она, но прямо перед танками ударили несколько огненных шаров, заглушив ее голос.

— Огнеметы? — сказала одна из селестинок. — Или пушки «Инферно»?

Воздух заполнился знакомым густым маслянистым запахом, от которого у нее свело внутренности.

— Нет, не огнеметы, — рыкнула она, — колдовской огонь.

Возле крепости отворились скрытые ворота, откуда устремился поток людей, чьи тела были объяты пламенем, сгустки которого они метали в сестер.

Галатея осенила себя знаком аквилы и открыла ответный огонь.

Подняться на уровень центра связи было куда проще и быстрее, чем спуститься с него. Лифт-подъемник напрочь отказался функционировать, к большому разочарованию Верити, в итоге сестры оказались вынуждены спускаться на нижние уровни крепости по зигзагообразной железной лестнице, идущей вдоль шахты лифта. Они двигались в полной тишине, не говоря ни слова, лишь изредка Изабель рычала от боли, испытываемой при передвижении. Продолжая идти вниз, они потеряли счет пройденным ступеням.

Где-то снаружи шахты раздались отдаленные металлические лязги и взрывы. Неясные отзвуки эха напоминали шум битвы.

В итоге лестница вывела их на небольшую металлическую платформу с гофрированным покрытием и оголенными элементами энергосети. Верити допустила ошибку, глянув себе под ноги, и сразу почувствовала судорогу в животе. В почти абсолютном мраке ей казалось, что она стоит в воздухе, а шахта лифта уходит в бездонные глубины. Она отвела взгляд, решив с этого момента не опускать взгляд ниже уровня головы.

На краю платформы имелся балкон, зубчатый пролет по одну сторону которого позволял небольшим канатным вагончикам, увешанным ориентирами и оснащенным металлическими зубьями, состыковываться здесь. Они напоминали миниатюрные копии распространенных в Нороке железных вагонов, вплоть до выступающих подножек в задней части и механизмов переключения передач. Другие погрузочные платформы пустовали, на месте вагонеток там были лишь пучки мерно подергивающихся кабелей.

Кассандра изучила бронзовые циферблаты на ближайшем канатном вагоне.

— Должно быть, смотрители используют эти экипажи для передвижения по внутреннему пространству цитадели. — Она осмотрела ряд тумблеров, каждый из которых был подписан строкой текста на высоком готике. — Пункты назначения перечислены здесь. Доступны не все.

— Покажи. — Верити наблюдала, как Мирия подходит ближе.

Кассандра указала на переключатели, покрытые мелкими латунными решеточками, и на маркерные замки, куда следовало прикладывать соответствующие печатки. Боевая сестра выудила из отдела на поясе отсеченный палец Оджиса и испытала его на замках — переключатели покорно отворились.

— Сюда… — сказала селестинка, выбрав канатный вагон. — Со стороны исповедника очень любезно предоставить нам доступ к ограниченным уровням цитадели.

Голос Изабель дрогнул, когда та подавила очередной приступ боли, и Верити рефлекторно приблизилась, дабы проверить повязку.

— Канонисса неясно выразилась, старшая сестра? Прошу простить, но разве она не сказала, что мы должны объединиться с прибывшими войсками?

Мирия кивнула.

— Это я и собираюсь сделать. — Щелкнули смазанные механизмы, и двери транспортника отворились, сложившись гармошкой. — Но прежде мы должны выполнить нашу главную миссию.

— Найти Вауна? — рассеянно спросила Верити, обрабатывая дезинфицирующим препаратом бинты Изабель.

Селестинка покачала головой:

— Убить его.

Волной нечестивого огня пирокинетики хлынули к боевым построениям Сороритас, до которых сухой ветер донес смрад прогнившего и горелого мяса. Тяжелые огнеметы на передовых линиях выплеснули струи оранжевого прометия навстречу им, но горящая жидкость ударила в колдунов-воинов, не причинив им ни малейшего вреда — она лишь расплескалась под их ногами, подобно бьющей о берег волне.

Канонисса Галатея, заметив бесполезность этого вида оружия, поняла, что нужно быстро менять тактику, и прокричала в вокс:

— Болтеры на передовую! Используем лишь огнестрельное и энергетическое оружие!

С безошибочной четкостью боевые сестры, вооруженные огнеметами, отошли назад, уступив место соратницам, вооруженным болтганами и мелтаганами. Приближающихся и выжигающих все на своем пути пирокинетиков встретил шквал тяжелых снарядов и сверхвысокочастотных лучей.

К ярости Галатеи, стрельба не сломила их ряды. Встретив лавину огня, волна на миг замедлилась, несколько людей упали, но не более того. Стая огненных тел накрыла с головой отряд воздаятельниц, выжигая даже землю под их ногами. Затем огненные псайкеры ринулись к черно-серебряному танку «Репрессору» и набросились на него с голыми руками.

Нечеловеческие когтистые пальцы, покрытые ореолами огня, без усилий погружались в металл бронированных боков машины и ее бульдозерного отвала. Сверхъестественная жара плавила листовую обшивку, когда вгрызающиеся в поверхность «Репрессора» пирокинетики пронзали его с легкостью погружаемой в воск раскаленной кочерги. Экипаж танка отстреливался во всех направлениях, но создания, казалось, и не замечали разрывных снарядов. На глазах Галатеи один из охваченных пламенем людей отодрал люк от танка и швырнул его в сторону, а секундой позже из транспорта, заполненного колдовским огнем, раздались предсмертные вопли.

Канонисса во всю мощь легких выкрикнула боевую молитву и повела свои войска в рукопашную.

Над собой она услышала хриплый рев реактивных ранцев сестры Хлои, ведущей за собой серафимов: за каждой женщиной тянулись белые полосы. В обеих руках сестры сжимали пистолеты, осыпая трассированным огнем приближающегося врага.

Скорость одержимых колдунов ужасала: они двигались, как рой насекомых, спотыкаясь и перелезая через препятствия и друг через друга, поджигали все вокруг. Механизмы болтера Галатеи работали на пределе, серповидный магазин быстро пустел, израсходованный на ближайших пирокинетиков. Псайкеры пошатывались и подергивались в секундных конвульсиях под ее выстрелами, но не падали. Она видела, как от них отлетали большие куски горящего мяса, но это не сильно препятствовало их продвижению. Какая бы дьявольская сила их ни вела, она была невероятной.

Возле канониссы встала боевая сестра с волосами цвета гранита, присоединившись к ней в стрельбе из штурмболтера. Дела пошли на лад: с громкими хлопками псайкеры разлетались на части, разбрасывая горящие ошметки плоти и осколки костей во все стороны.

— Кровь Императора, эти создания убивают всех на своем пути… — прорычала боевая сестра.

Галатея быстро взглянула на нее:

— Наше счастье, что мы умеем делать это не хуже.

— Точно, — сказала женщина, поворачиваясь на месте, чтобы охватить большую зону обстрела вражеских линий. Из дула ее оружия вырвалась вспышка оранжево-красного огня, и задымленный воздух наполнился новыми предсмертными криками.

Канатный вагон продолжал безостановочный подъем, минуя этажи и платформы, на которых можно было различить смотрителей, мечущихся туда-сюда, словно перепуганные птицы, и темные ярусы блестящей материнской породы — столь же древней, как небеса. На такой скорости рассмотреть больше не получалось. Наконец сестры оказались в узких туннелях, которые одновременно вмещали два вагона, а уже через минуту вновь шли над зияющими пустотами, усеянными многочисленными платформами. Из-за слабого свечения старых биолюминесцентных ламп боевым сестрам не удавалось разглядеть что-либо вокруг, зато отчетливо слышался грохот больших механизмов и отдаленные звуки стрельбы.

Верити ни на шаг не отходила от Изабель. За исключением поверхностного осмотра, женщина упорно не давала госпитальерке обследовать свою раненую руку или хотя бы поправить повязки ржаво-коричневого цвета от засохшей крови. Она отказалась от всего, что приготовила для нее Верити, согласившись только на пару кожных прокладок — маленьких клейких дисков, пропитанных нейтрализующими боль препаратами. Три кольца намотанной на шею Сороритас белой материи красовались подобно изношенному ожерелью. По лицу Изабель, бледному и покрытому потом, было отчетливо видно, что она пытается совладать с болью.

Верити выдвинула барабанный магазин с инъекторами из деревянной коробки на своем бедре и набрала из стеклянных пробирок мощную дозу тонизирующего средства. Изабель осторожно поглядела на нее:

— Чего это ты задумала?

— Тебе нужна помощь, — сказала Верити. — И мой долг — оказать ее.

— Я отказываюсь, — в свою очередь ответила Изабель. — Мой разум сейчас должен быть ясен, как никогда.

— Делай, что велит госпитальерка, — грубо приказала Мирия. — Боль отвлекает. А мне нужен собранный помощник.

Изабель тяжело вздохнула, что-то проворчала, но дала Верити ввести дозу. Когда та отвела инъектор, женщина подняла глаза. До ее ушей донеслось пронзительное жужжание.

— Этот звук…

Из-за небольшого внутреннего пространства железный вагончик покачнулся на направляющих канатах, когда Мирия встала, приготовив плазменное оружие. Она тоже услышала это.

— Будьте начеку…

Лазеры, тонкие, как нити, и красные, как сама ненависть, вырвались из темноты и полоснули по вагону. Верити взвизгнула, когда лазер отсек ей локон волос с палец длинной. К счастью, это было единственной потерей.

Мирия и Кассандра нанесли ответный удар в черную пустоту. Что-то взорвалось со страшным треском, тем не менее жужжание не прекратилось.

— Сервочерепа, — констатировала Изабель, используя в качестве опоры плечо Верити. — Охранники. Мы приближаемся к запретным уровням.

Две ухмыляющиеся серебряные сферы упрямо и не отставая следовали за вагоном, облетая одну за другой опорные колонны и сохраняя между собой дистанцию.

Изабель выстрелила и, промахнувшись, выругалась. Но снаряд Кассандры нашел свою цель, задев антигравитационное двигательное устройство одного из черепов. Механизм вышел из строя, и сервочереп столкнулся с другим, уничтожив обоих.

Верити попыталась выглянуть из открытого вагона, но Изабель без предупреждения схватила ее за рясу и опустила вниз. В этот миг она почувствовала, как что-то огромное и металлическое падает с верхних уровней, потом вагон звонко задребезжал — когда плакированный медью сервитор-стрелок приземлился среди Сороритас. Пространство было слишком мало для того, чтобы женщины использовали огнестрельное оружие против механического раба, и Верити едва не задохнулась от ужаса, увидев, как существо направило свой многоствольный стаббер ей в голову. Внутри механизма орудия что-то звонко щелкнуло, но оружие не сработало.

Находясь близко к сервитору, Верити видела, что на нее смотрит его единственный человеческий глаз, а с губ тонкой нитью стекает слюна. Он ринулся вперед, стремясь напасть на нее и Изабель.

Верити ударила гибрида единственным оружием, которое было зажато у нее в руке, — инъектором — и вогнала иглу во влажную массу органического глаза. Устройство впрыснуло обильную дозу стимуляторов, отчего сервитор-стрелок вздрогнул и замер. Он издал хрипящий выдох, и его корпус обвис на поршневых ногах.

— Ты его убила? — опасливо спросила Изабель.

Верити с трудом сглотнула, пытаясь избавиться от привкуса желчи на языке.

— Спровоцировала сердечный приступ, — она посмотрела на пустой инъектор в своей руке.

Хмурая Кассандра тем временем изучала выведенную из строя машину.

— Посмотрите. Он уже был поврежден. Похоже, его задела огнеметная струя.

Мирия бережно прижала к груди свой плазменный пистолет, глядя в темноту, сквозь которую они продвигались.

— Там их должно быть гораздо больше. Где они, спрашивается?

— Поблагодарим Трон за это маленькое снисхождение, — сказала Верити, и вагон, содрогнувшись, начал замедлять ход. Он несколько раз качнулся из стороны в сторону, и в поле зрения появилась замеченная сестрами стыковочная платформа. Показатели расстояния, высвечиваемые на приборном пульте, стали приближаться к нулю. Уже без приключений сестры достигли безопасной площадки.

Женщины поспешно вышли наружу. Кассандра обнаружила еще двух уничтоженных сервиторов-стрелков, а вместе с ними темнокожего мужчину в испачканной одежде заключенного. На его кистях не было живой плоти — пальцы больше напоминали обгорелые палки, а на одежде виднелись следы огня.

— Что это значит? — раздраженно спросила Изабель.

Мирия поглядела на состав грузовых вагонеток, стоящий у одного из стыковочных мест, и помрачнела.

— Это значит, что мы не первые, кто сюда прибыл.

Громко выкрикивая слова Плача Катерины, Галатея чувствовала, как душа ее наполняется религиозным рвением. Лицо невольно исказил дикий оскал. Да, вокруг смерть и разрушения; да, ее сестры сражались и умирали в противостоянии со сборищем самых страшных колдунов, но Император не даст соврать, она чувствовала, как ее переполняет божественная сила.

Стоя в море огня, канонисса отправляла в забытье любую порченую душу, что смела противостоять ей. За спиной с боевыми гимнами на устах шли ее телохранительницы, избранные селестинки, которые несли кровавое возмездие всем, на кого направляли свое оружие.

Один из пирокинетиков карабкался по базальтовым камням, завывая от ярости. Колдуна накрыло разорвавшейся неподалеку осколочной гранатой, оторвавшей ему ноги, но мутант все равно не сдавался. Ревя в окружающей его золотой ауре, он двигался вперед, подтаскивая себя на худощавых руках. Он бросился на Галатею, раскрыв рот, наполненный горящей желчью.

Канонисса, по венам которой бежал адреналин, отреагировала со сверхъестественной скоростью. Раздался характерный при пустом магазине щелчок оружия, и она, схватив цепь с пояса, взмахнула ею над головой. Свинцовые звенья оканчивались золотой сферой размером с человеческий кулак: кадило продолжало испускать благовоние освященных масел и священных трав. Канонисса взмахнула им, как булавой, одним ударом отшвырнув пирокинетика в сторону. Жидкость внутри кадила выплеснулась на лицо жалкого создания, заставив его истошно закричать. Лежа в грязи, он продолжал умирать, тщетно обдирая ногтями лицо, пока сильнодействующие масла проедали его, подобно кислоте.

Перезарядив оружие, Галатея двинулась дальше. Ее селестинки ураганом болтерного огня продолжали сметать врагов. В какой-то миг, когда пирокинетики перешли в атаку, показалось, что продвижение Сороритас едва не захлебнулось, но канониссе удалось переломить ход битвы, и сейчас псайкеры действовали беспорядочно. Разделенные на группы и более не представлявшие собою сплошную стену смертоносного пламени, они быстро гибли.

Несмолкаемый грохот тяжелых болтеров и шипение мелт заглушали потрескивание колдовского огня. Жестокая неуправляемая сила не сумела противостоять безжалостному и непреодолимому фанатизму боевых сестер — женщин, которые чувствовали, что их поддерживает рука Императора, в чьих сердцах жил дух мученицы. Для Сороритас не существовало преступления ужаснее колдовства, не было ничего более мерзкого и низкого, чем разум, воспротивившийся свету Императора и обратившийся к алчности, безбожности и анархичности Хаоса. Нерушимая вера ограждала их от злобы врагов, нечестивые заклинания слабых ведьм и колдунов не оказывали на них воздействия, но это было не самым худшим, с чем им предстояло столкнуться. Если верить словам сестры Мирии, все эти мутанты созданы рукой человека, и что еще хуже, человеком их церкви.

Танки, которым пришлось отступить под натиском врага, теперь вновь продвигались вперед, сокрушая своими гусеницами почерневшие кости павших колдунов и вдавливая их в вулканические пески, что покрывали узкий проход долины. Вспыхнули горячие языки энергии мультимелт, начав разрывать стены возвышающейся Нуль-цитадели.

По общему вокс-каналу прозвучал напряженный, но настойчивый голос сестры Хлои:

— Внимание всем. Колдуны отходят. Будьте начеку!

— Это ловушка. — Галатея произнесла эти слова до того, как пришла к этому выводу. Отточенная боями интуиция опередила разум. — Всем танкам сконцентрировать огонь на ведущей в цитадель пещере. Игнорировать прочие цели.

— Какие? — начала говорить стоявшая рядом сероволосая сестра со штурмболтером в руках. Слова застряли у нее в горле, как только она увидела, что оставшиеся колдуны объединились и начали швырять огненные шары в их сторону.

В тот же миг ямы черного песка стали вздыматься. Черные как сажа пирокинетики с горящей в глазах ненавистью выскочили из земляных нор, появившись прямо за спинами двигающихся сестер. Галатея крутанулась на месте и сразила нескольких прежде, чем те успели высвободиться из базальтовой грязи. Селестинки быстро образовали вокруг нее боевое кольцо, ведя болтерный огонь во всех направлениях.

— Слишком мало и слишком поздно! — крикнула Галатея врагам. — Сначала план, потом действие, — словно в назидание произнесла она. — Кто бы ни командовал этим сбродом, солдат из него никакой.

Танки, давшие разрушительный залп, заглушили звуки отступления псайкеров. Орудия нашли свою цель, расположенную позади поредевших рядов колдунов. Темный обсидиан и тяжелое железо разлетелись на куски, когда сгустки разрушительной энергии пробили путь в Нуль-цитадель. Преграда была разрушена, и наступление Сороритас продолжилось.

— Дверь закрыта, — сказала долговязая женщина, взглянув на Вауна через плечо. — Если вежливо попросить, старикан вряд ли откроет… — Она глянула на свои пальцы, между костяшками которых бегали полосы зеленоватого огня, и плюнула на черные ворота из фазового железа.

Ваун оглядел трупы сервиторов-стрелков, уничтоженных механических рабов, которых смотрители бросили на верную смерть ради защиты помещения. Он нахмурился, не зная, что предпринять. Псайкер обратил внимание на беглецов. И вдруг его взгляд остановился на полном мужчине, лысом и обильно покрытом потом. Струйки ядовитой слюны стекали с его губ, капая на пол.

— Огнеплюй, не так ли? — Ваун приблизился к нему, оценивая размеры человека. Кажется, он нашел способ решить проблему.

Полный человек кивнул и ответил, выпустив изо рта еще больше слюней.

— Иногда я не могу удерживать их в себе, — его аристократический выговор подтверждал слух о том, что Ла-Хайн охотился не только на простолюдинов Невы. Остальные заключенные отошли назад, почувствовав угрозу. — В чем дело?

Ваун дружелюбно улыбнулся.

— Да ни в чем. Ты сгодишься. — Псайкер закрыл глаза и сконцентрировал в сознании молот психической силы, которая выплеснулась наружу мощным порывом воздуха. С пронзительным криком полный человек отлетел назад и врезался в тяжелые двери.

— Что?.. — Шок не дал слюнявому колдуну больше ничего произнести. Он попытался встать, но давившая на него сила сломала ему обе ноги.

Ваун представил себе, как псионическая эктоплазма закипает, подобно взбитому маслу, в брюхе толстяка. Данная порода пирокинетиков выделялась в отдельный подвид, ибо они проявляли свои способности как мифические драконы, изрыгавшие огонь нескончаемым потоком огненной желчи. Полный человек и ему подобные представляли собой ходячие огнеметы.

Псайкер принялся осуществлять задуманное. Силой мысли он стал повышать температуру тела кричащего человека, наблюдая за его конвульсиями и стонами. От химических реакций тело раздулось, и серые мясистые складки на шее расширялись все сильнее. Беглые прихвостни Вауна поспешили укрыться, когда пухлый псайкер взорвался. Пламенная жидкость ударила в двери из фазового железа, выжигая в них неровную дыру. Врата накренились и повисли на огромных петлях.

Ваун расхохотался и с высоко поднятой головой прошел в инженерную.

Зловонная волна гнилостного взрыва оттолкнула Ла-Хайна на декоративную золотую панель пульта управления, и он рефлекторно сжал аргентиумный цилиндрический пистолет, примотанный к его запястью ониксовым розариусом. Лазеры метнулись из далекого конца залы, когда смотрители и сервиторы разом атаковали незваных гостей. Сквозь весь этот шум он различил раздражающий и ненавистный хохот, оповестивший о том, что за человек посмел ворваться в священную залу.

Техноадепты, стоявшие за вспомогательными пультами управления ниже, попытались бросить свои когитаторы и сбежать, но у них на пути появился Ла-Хайн, яростными пинками погнавший их обратно.

— Трусливые болваны! Сейчас нельзя бросать дело. Я приказываю вам вернуться на места и начинать активацию!

Они неохотно подчинились приказу, и пока вокруг бушевала перестрелка, скрежет зубьев древних механизмов начал эхом разноситься по зале. Ла-Хайн наблюдал, как в одной из широких стен инженерной образуется вертикальная расщелина по всей длине, медленно разрастаясь и высвобождая вишнево-красный свет. Двери толщиной в несколько метров распахивались, позволяя ворваться внутрь обильному потоку иссушающей жары, ринувшемуся из открытого жерла центрального вулканического кратера Нуль-цитадели, где бурлили вязкие потоки горячей магмы.

Кольца древнего механизма стали нагреваться от красноватого свечения, набирая скорость благодаря увеличенному притоку энергии, идущему из геотермального отверстия. На миг Ла-Хайн забыл про развернувшееся вокруг яростное сражение и ощутил, как внутри него разгорается детский восторг.

— Боже-Император милостивый, работает! — Его глаза заблестели. Диакон сотворил знамение аквилы и смазал элементы управления своего пульта священным маслом. Он поднял глаза, едва сдерживая слезы радости, когда вертящиеся металлические плоскости внутри кружащихся колец начали образовывать одно целое. Вращаясь, они соединялись в нечто похожее на трон. Ла-Хайн тем временем работал с панелью управления — водил над ней пальцами, чтобы набрать личные коды доступа.

— Да, — кричал он, — наконец-то свершилось. Как и было предсказано, как и должно было случиться!

Железный трон выдвинулся в окружении ярко-белого света, и черный камень пошел трещинами от источаемых им волн энергии. Жрец спрыгнул вниз и устремился к трону, благословенное свечение которого окутало его теплым, мягким облаком.

До заветной цели оставалось рукой подать, когда его стеганул хлыст огня. Огненная полоса пси-энергии хлестнула Ла-Хайна сзади, прямо под грудную клетку. Она прошила его насквозь и вышла наружу фонтаном кровавых брызг, расплавив кости и опалив плоть. Диакон свалился на базальтовый пол, с блестящей поверхности которого на него уставилось собственное затемненное лицо, искаженное гримасой боли.

Ваун приблизился, издав неодобрительный возглас.

— Твоя беда в том, что ты всегда тянешь до последнего, Виктор.

Псайкер взмахнул рукой, и очередной порыв огненного ветра сорвался с его пальцев, поразив ближайшего техноадепта. Пока он отвлекся на жреца, Ла-Хайн попытался проползти по каменному полу.

— Нет-нет. Слишком поздно! У тебя был шанс.

— Не… готов… — простонал диакон. — До… этих пор…

— Это то, что я хотел знать, — показал зубы Ваун. Он поднял глаза, облизнув губы. — Так это оно? Пси-устройство Невы? Машина, которая сделает меня богом?

— Нет…

— О да, — возразил Ваун, — и раз уж я сейчас великодушен, позволю тебе прожить достаточно долго, дабы ты увидел, как все случится. — Оставив Ла-Хайна позади, он направился прямиком в сияющий ореол света. — Прощай, Виктор. И спасибо! — Он опустился на стальной трон, дрогнув от ощущения силы.

Лежащий на полу жрец перевернулся и с трудом приподнялся.

— Ах… Нет, дорогой мой мальчик. Это мне следует поблагодарить тебя!

Впервые за все время на лице псайкера появилась неуверенность. Затем он открыл рот, чтобы ответить, но трон начал втягивать его в себя, укутывая плоскими листами горящего металла.

Ваун закричал, но его уши заполнил не собственный крик, а смех Виктора Ла-Хайна.

Глава семнадцатая

Грохот орудийных выстрелов донесся до них, звуки бессмысленного сражения последних защитников инженерного зала заполнили адский коридор, ведущий от погрузочной платформы канатных вагонов. С грозным выражением лица Мирия провела своих сестер через искореженные остатки железных дверей. Когда они оказались в зале, увидели источник кроваво-красного света. Возвышаясь над разорванными останками мертвых смотрителей, растерзанными телами заключенных-пирокинетиков и золотым выступом командного пульта управления, огромные кольца механизма вращались друг вокруг друга вопреки законам гравитации. Мирия и остальные женщины едва не раскрыли рты при виде машины. Громоподобные раскаты потрескивающей вокруг нее белой энергии завораживали. Будто под воздействием актинического света, на поверхности колец появлялись голубоватые завитки текста на высоком готике, поднимаясь в воздух, как подхваченная ветром листва. Из сердца невероятного сооружения, где двигались изменяющиеся пластины металла, доносился грохочущий пульс, с каждым ударом которого Сороритас слышали пронзительные человеческие крики.

Ваун. Его голос пробирал до мозга костей. Не было ни высокомерия, ни бесчеловечной самоуверенности, которой Мирия ожидала от псайкера. Напротив — он истошно вопил в ужасе, словно его душу вынимали из тела.

Обильные потоки горячего пара из открытого жерла вулкана иссушали воздух, обжигая незащищенную кожу и испаряя капли пота. Мирия встряхнула головой, сбрасывая вызванный видом фантастической машины морок, и окликнула сестер. Те, будто во сне, отреагировали не сразу.

— Верити, Изабель, останьтесь тут. Кассандра и я пойдем к… устройству… — Мирия проверила аккумулятор своего плазменного пистолета и нахмурилась. Заряд оружия подходил к концу.

— При всем уважении, — возразила Кассандра, — нам нужна любая помощь. — Она обвела жестом разбросанных повсюду мертвецов. — Малым числом мы лишь разделим их участь.

— Верно, — поддержала Изабель. — Я не собираюсь стоять и наблюдать. Госпитальерка позаботится обо мне, если что-то случится.

Мирия глянула на Верити.

— Ты согласна?

Золотоволосая женщина, словно околдованная, глядела на машину.

— Смотрите, — сказала она, указывая рукой. — Диакон…

Старшая сестра услышала эхо голоса Ла-Хайна, и ее лицо побледнело.

— Боже-Император, нет… Только не это… Он уже начал. — Она побелела. — Мы опоздали!

— Выпусти меня! — прокричал псайкер, чувствуя, как каждая клетка тела наполняется энергией, вливающейся в него из самого варпа. — Сила…

— Сила? — передразнил Ла-Хайн, подтягивая себя к вершине пульта управления. — Но не этого ли ты желал, Торрис? Сила, лежащая за гранью алчности; могущество, что позволит насиловать, убивать и грабить по всей Галактике? Вот и ощути ее в полной мере!

Ваун закричал в агонии, продолжая биться под цельным металлическим колпаком, что удерживал его во вращающихся кольцах.

— Поделись со мной своими ощущениями, человечек, — произнес диакон, вглядываясь в полное боли лицо своего бывшего ученика. — Каково это, служить сосудом, слишком малым для того, чтобы вместить в себя невероятную мощь эмпирей? — Он рассмеялся. — Мучения, должно быть, неописуемы.

Он сместил рычаги и лимбы, бездействующие уже десять тысяч лет, передвигая громадный механизм. В свою очередь, приток пульсирующей энергии, прибывающей из озера бушующей магмы внизу, увеличился, подпитывая древний механизм.

— Какой же ты глупец, Торрис, — сказал лорд-пастырь. — Я почти разочарован, что мне удалось вернуть тебя подобным способом. Знаешь, а ведь в глубине души я надеялся, что ты окажешься лучше меня. Наверное, такие надежды испытывает любой учитель — что одаренный ученик в один день превзойдет его.

— Ненавижу! — выкрикнул Ваун. — Бездушная тварь… — Он попытался сконцентрировать огонь в своем разуме, но каждая капля еще не сотворенного пламени, что он смог собрать, тотчас поглощалась яростными белыми разрядами, окружающими его.

— Ох, ты меня ранил, — ответил Ла-Хайн, держась за вполне реальную рану в животе. — Но больше это не повторится. Ты как блудный сын, растративший впустую свою никчемную жизнь и вернувшийся к отцу. Ослепленный жадностью и глупой жаждой анархии. Ты ни разу не задумался о том, что всего этого хотел я! — выкрикнул он. — Ты здесь, потому что я позволил тебе прийти, мальчишка. Я придержал руку Сороритас на Грумбридже, я позволил тебе добраться сюда и завести свои глупые игры с Шеррингом!

Ваун тряхнул головой.

— Лжец, — его кулаки сжались в бессильном гневе.

— Трудно принять это, не так ли? — Ла-Хайн кашлянул и смахнул кровь со своих губ. — Но как бы то ни было — это правда. Я знал, что преследованиями или силой тебя не вернуть. Поэтому заставил тебя думать, что все было твоей идеей! — Он встал на край управляющего пульта, пошатываясь. — Кто, по-твоему, обеспечил Шерринга информацией о местоположении цитадели? Почему ему удалось незаметно «подпортить» команду «Меркуцио» и тайком подготовить к войне силы Метиса? Наивный, это все я! Ты сам развязал мне руки, дав уничтожить моего самого докучливого соперника. — Жрец улыбнулся, обнажив окровавленные зубы. — Я хочу, чтобы до тебя дошло, мой мальчик. Каждый миг свободы, которым ты наслаждался, всякие вольности и свобода выбора, которыми ты обладал, — все было с моей подачи. С того самого дня твоей жалкой жизни, когда ты принял мою руку помощи возле сожженной церкви, ты уходил от меня не дальше, чем позволял мой поводок… — Слова Ла-Хайна превратились в сухой болезненный кашель. А когда он снова поднял глаза, в них вспыхнула жестокая ненависть. — Ты был моим самым большим триумфом, Торрис. Самым сильным и лучшим пси-убийцей, которого я взрастил, но ты ничто по сравнению с тем, кем стану я. Ты уже не нужен, пришло время инструменту выполнить последнюю работу. — Он развел руки в стороны. — Механизм готов, спустя сто тысяч сроков жизни, — и ты есть искра, что зажжет его.

— Никогда! — прокричал Ваун, чувствуя, что до последней йоты переполняется разрушительной энергией. — Никогда! Никогда! НИКОГДА!

Машина взвыла от процесса обратной связи, и, к удивлению диакона, кольца выпустили огромные потоки жаркого пси-огня ко всем четырем углам каменной залы.

Каждая планета имела свои легенды о конце света. Истоки суеверий уходили в глубокое прошлое колыбели человечества. Одни гласили об убийственных солнечных взрывах, другие — о вечных зимах и переносе живых на небеса, что очистило бы миры. Однако неванский миф гласил, что все будет уничтожено в огне и сере. Предсказания давным-давно составили первые, ныне покойные, колонисты, и в них говорилось, что наступит ужасный день, когда магматическое ядро планеты взбунтуется и уничтожит материки расплавленными породами.

Разум Торриса Вауна сконцентрировался на этих представлениях о катастрофе, пока его возросшая ярость закипала. Тесные границы трона-машины окутали тело, покрыв кожу и вливая невидимые силы в мозг. В то же время резонирующее устройство наполняло его невероятной мощью, заряжая плоть запасами такого психического потенциала, который лежал далеко за гранью его воображения.

Его разум тонул в водовороте кричащего моря необузданных эмоций, вращающиеся кольца медленно формировали канал для разрушающей душу энергии варпа. Сознание Вауна покидало его, плоть и кости становились все менее материальными по мере того, как машина поглощала его. Через мгновение он станет тенью, призраком человека, которым был. Внезапно со всей ошеломляющей ясностью он осознал, что с ним случится и что задумывал Ла-Хайн. Если обобщить, по принципу действия древнее устройство не отличалось от любого другого механизма. Чтобы дойти до оптимальной работоспособности, требовалась искра, дающая возгорание, — немного сильных человеческих эмоций, благодаря которым машина заработала бы на полную мощность.

«Ты — искра». Слова лорда-пастыря эхом прозвучали в охваченном пламенем сознании Вауна. Он даже не мог представить, что окружающая его энергия была всего лишь миллионной частицей того, что содержала в себе машина. Он тщетно пытался собрать мысли воедино, но его здравомыслие попросту ускользало и растворялось. Псайкер тонул в солнечном сиянии, медленно погибая в поглощающем его губительном свете. Страх и ужас его плачевного положения выгорели, оставив в Вауне только неистовую злобу к Ла-Хайну, себе, боевым сестрам и ненавистному родному миру. Кровавая ненависть нахлынула на него, подобно черной волне, когда он осознал жестокую правду — им пользовались, на нем, как на инструменте, играло это старое чудовище, и он продолжал служить безумным идеям диакона, даже когда полагал, что его жизнь принадлежит лишь ему. Сейчас он умрет за своего наставника, исчезнет и превратится в чистейшую психическую энергию, позволив Ла-Хайну забрать себе всю мощь механизма.

Ваун позволил себе последний миг скорби: с того дня, как ему стало известно о существовании пси-машины, он строил грандиозные планы. Пират-псайкер хотел подчинить ее своим целям, стать непобедимым для Инквизиции и любого другого врага, что посмеет встать на его пути. Его не заботили войны ненаглядного Империума Ла-Хайна и безумных порождений Богов Хаоса — он хотел возвыситься сам, обрести способность разорять все миры, на которые падет его недовольство. Теперь все это обратилось в прах, а через мгновение прахом станет и он сам.

Ваун вспомнил мальчишку Игниса, которого уже не было в живых, и то, как его лицо озарялось злорадным весельем при мысли о гибели планеты.

«Я устрою это для тебя, парень, — сказал он призрачному воспоминанию. — Мы еще отомстим».

Стоящий за пультом управления Ла-Хайн в ярости кричал что-то несвязное. Треклятый пастырь видел, что Ваун сопротивляется растворению в сверкающих лимбах сокровенной машины. Псайкер собрал силы и выдавил смех из своего омертвевшего горла, сконцентрировав последние ментальные крупицы еще не погасшей жестокой сущности. Вращающие кольца начали с громким скрежетом тереться друг о друга, высекая искры: механизм не был рассчитан на то, чтобы удерживать неповинующуюся жертву.

Ваун позволил воспоминаниям о гибельных мифах заполнить себя и одним последним усилием воли погрузил свой яростный дух в громадное магматическое ядро, где и дал ему волю.

Безо всякого предупреждения черная земля под их ногами задребезжала, словно колокол от удара. Канонисса споткнулась, едва не упав, и одна из селестинок схватила ее за броню, чтобы придержать. Та с раздражением стряхнула с себя руку и выкрикнула команду:

— Докладывайте.

Ее слова были едва слышны из-за зловещего грохота дробящихся камней, когда расположенные высоко над их головами шаткие базальтовые булыжники начали дрожать и смещаться.

— Сейсмическая активность, — прибыл ответ от командного транспорта. — Ауспик уловил волны энергии внутри крепости.

Стук камней раздался совсем рядом, и Галатея метнулась в сторону, когда земля разошлась в том месте, где она только что стояла. В немом ужасе она наблюдала, как верхушка небольшой черной скалы откололась от общего пейзажа долины и рухнула прямо на отряд доминионок. У боевых сестер не хватило времени даже на то, чтобы вскрикнуть. Другие побежали прочь от неистовых каменных обвалов и лавин темного песка. Те, кто были слишком медлительны, расплачивались за это жизнями.

Открытая утроба крепости, широкие железные ворота которой упали наземь, извергла столб пыли. На миг показалось, что толчки прекратились, но уже в следующее мгновение они возобновились с удвоенной силой.

— Ситуация ухудшается… — произнесла находящаяся рядом селестинка, озвучив собственные мысли канониссы.

Галатея коснулась кнопки управления вокс-бусины, перенастроив канал на частоту пилотов транспортов. Те находились рядом, летая над местностью.

— Слышите меня, — прокричала она, — пилоты. Доложить, что вы видите? — Она направила сердитый взор в небо землистого цвета. Что-то настораживало ее в облаках, окружавших цитадель. Они двигались, несмотря на то что не было никакого ветра, принимая необычные кольцевидные формы.

— Извержения во всех квадратах, — спокойным тоном и без малейших эмоций или колебаний сообщил ей сервитор-пилот. — В отдельных областях замечены пирокластические потоки. Вулканическая активность возрастает экспоненциально.

— Быть того не может, — рыкнула Сороритас. — Эта зона усеяна магматическими стабилизаторами. На Неве не было извержений уже тысячи лет.

— Что ж, выходит — мы опоздали. — Галатея прищурилась. Теперь она различала плавающий в воздухе легкий дымчатый туман, подобный тому, который мог подняться от костра. Он шел изо всех точек башни, а земля продолжала вздрагивать, словно в унисон чьему-то сердцебиению. Продвигаясь по черному высохшему руслу, они услышали отдаленный грохот, когда очередная вершина на расстоянии нескольких километров от них раскололась на части и пик остроконечной скалы исчез в густом облаке серого пепла. Едкий дым овевал канониссу и вызывал кашель, вырываясь из разломов в земле. В их глубине она видела тусклый свет лавы, неумолимо поднимающейся наверх.

— Что там творится? — спросила она вслух, задав вопрос самой себе и дрожащей каменной крепости.

— Ваша светлость? — селестинка в ожидании поглядела на нее. — Мы продолжаем движение?

Приказ Галатеи почти сорвался с языка, когда новый толчок сотряс землю. С пронзительным до боли каменным скрежетом земля дала трещину под полностью загруженным «Носорогом». Плоский бронированный транспорт заскользил по наклоненной поверхности, выбрасывая сильные струи дыма из выхлопных труб — водитель пытался сопротивляться крену. Женщины спрыгивали с крыши и выскакивали через открытые люки на пределе возможностей, но сам танк медленно и неуклюже провалился в расщелину, где его сталь взвыла в агонии, как живая. Полдюжины боевых сестер погибли в мгновение ока.

Толчки не ослабевали. Теперь земля вздымалась, будто живая. Галатея снова споткнулась, уже крича в общий командный канал связи:

— Все, кто меня слышит. Отступаем от крепости. Всем сестрам отходить, не ломая строя, без задержек и остановок! — Она кивнула своим телохранительницам, и селестинки подтянулись к ней. — Пилоты, произвести немедленную эвакуацию!

Прибывший от одного из колеоптеров ответ был раздражающим:

— Зона посадки нестабильна. Возможно, у нас не получится приземлиться на…

— Еще как получится, или, Катерина не даст соврать, я лично прослежу за тем, чтобы вас высекли плетьми. — Слова обдирали ее горло с каждым глотком грязного вонючего воздуха. — Я не собираюсь пожертвовать еще хотя бы одну сестру этому гиблому месту. — Галатея поперхнулась и закашлялась.

Ее войска, как и она сама, поспешили надеть шлемы, ограждая себя от загрязненной атмосферы. Натянув шлем, она с тяжелым хрипом глотнула блаженного переработанного воздуха. Сквозь свою оптику Галатея увидела приземляющиеся транспорты, реактивные двигатели которых полыхали сквозь сплошную серую пелену. Она махнула рукой, пропуская отряд, несущий раненных женщин, тем временем снова перенастраивая свой вокс, на сей раз на частоту Имперского флота.

— «Меркуцио», ответьте. Это канонисса Галатея, notae gravis.[1]

— Это «Меркуцио», — послышался невозмутимый голос капитана военного корабля. — Мы висим на орбите и наблюдаем за вами, миледи. Для нас есть работа?

— Да, — ответила она. — Церковь нуждается в вас.

— Что ты делаешь? — раздраженно проревел диакон. — Тебе не перебороть меня. Такова воля твоего бога! — в гневе плевался он.

Кровь стекала с его губ, и боль резала желудок. Медно-золотой остов пульта управления содрогался при каждом ударе гудящего пульса неверно распределенной энергии, что сверкала в соударяющихся кольцах. Разъяренный крушением своих надежд, Ла-Хайн обрушил кулаки на декоративную панель перед ним. Это не входило в его план. Субъект должен был умирать спокойно, покорно, подпитывая своей ментальной эссенцией пробуждающийся механизм.

— Ваун, будь ты проклят, высокомерное ничтожество! — Расставленные в зале каменные колонны падали, разбиваясь вдребезги, обсидиановые десятитысячелетние статуи тонкой работы разваливались на части. Из-за открывшегося прохода к вулканическому ядру крепости свинцовое озеро магмы стало оживать. Оттуда доносилось шипение потоков выходящего пара.

— Нет. — Слова псайкера были искажены и растянуты, вязко распространялись по пространству зала, как смазка в безмозглых дронах. — Будь ты проклят!

Ла-Хайн различал его в центре энергетического ореола. Будучи уже лишь бледной прозрачной тенью надменного мятежника, с которым Виктор встречался лицом к лицу в Лунном соборе, Ваун все равно продолжал противиться. Краем глаза лорд-пастырь уловил движение на полу инженерного зала, но проигнорировал его. Остатки жалкой банды беглецов Вауна или несколько выживших людей из его собственных служителей? Сейчас такие вопросы потеряли для него всякий смысл. Он передвинул несколько бронзовых рычагов, и пульт управления накренился вперед, а витая арматура под ним начала разворачиваться. Золотой подиум поднялся и окунулся в поле ауры, выбрасывающей из себя горячие искры.

— Я все здесь уничтожу, — стонал Ваун. — Отомщу. Одолею тебя!

— Ну уж нет, — прорычал диакон, скручивая нить ониксового розариуса на своей руке. Это далось ему с трудом: кровь перемазала пальцы, отчего бусины скользили. — Только не такое ничтожество… Колдун вроде тебя. Ты — всего лишь угли, которые растопят печь! — Наконец он сумел взять оружие, крепко сжав богато украшенную рукоять. С неописуемой осторожностью он направил розариус в лицо своему ученику. — На сей раз ты не сбежишь. — Большой палец надавил на пусковую кнопку, и раздался грохот.

Ла-Хайн уловил треск энергии, когда Ваун отчаянно попытался уплотнить воздух между дулом оружия и своей головой. Он видел, как на его бледном лице сформировалось осознание поражения. С громким победным криком лорд-пастырь насладился моментом долгожданного убийства. Болт пси-пушки прорвался сквозь слабеющие ментальные щиты Вауна, как сквозь обычную ткань. Заряд вошел в его череп сквозь носовую полость и добрался до самого мозга, где разорвался на части. Уже не в состоянии поддерживать свою плоть, Торрис Ваун, корсар Невы, ненавистный преступник и колдун-злоумышленник, умер, издав сиплый вздох. Высвобожденная наконец ментальная энергия растаяла, целиком впитавшись пси-устройством, и механизм вспыхнул ярко-белым светом.

Диакон позволил розариусу выпасть из пальцев. Он пошатнулся, слабо и не без боли рассмеявшись, держась за края пульта управления. Кровавые отпечатки пальцев остались на блестящем металле в тех местах, где он его коснулся.

— Вот и все, — сказал Ла-Хайн себе. — Все великие старания требуют жертв. — Пошатываясь, он направился к краю платформы.

Вращающиеся кольца находились на расстоянии вытянутой руки, при каждом обороте обдавая его теплыми лучами света. Он улыбнулся, и слезы счастья заблестели на его лице, невзирая на то что каждое движение отдавалось жгучей болью в животе. Но нет — он зашел слишком далеко и боролся чересчур долго для того, чтобы умереть, не начав исполнять свое предназначение. Диакон почувствовал, как его касается рука Бога-Императора, ведя вперед.

— Я сделаю это, повелитель, — проговорил он вслух. — Я сделаю это во славу Тебя.

Что-то тяжелое просвистело в опасной близости от его головы, отчего он чуть не потерял равновесие. Лорд-пастырь вскрикнул и ухватился за белого резного Имперского орла на гребне своей платформы, всего один удар сердца отделял его от цели. Он посмотрел вниз и увидел сестру Мирию с ее проклятыми спутницами, собравшимися под ним подобно муравьям вокруг ноги гиганта. Он заметил, как женщина вскидывает пистолет, беря его на мушку.

— Виктор Ла-Хайн, — пропела она. — Ты преступил законы Имперской церкви. Сдавайся и прими подобаемое наказание, или будешь казнен на месте за свою ересь против нашего Бога.

Он ничего не ответил — лишь рассмеялся ей в лицо.

Мирия проигнорировала тихую ругань Кассандры. Она понимала, насколько легко промахнуться из болтера в такой обстановке — воздух мерцающими волнами плясал вокруг поднятой на высоту металлической трибуны, каскад лазурных символов безмолвно кружил над ними хлопьями падающего снега. В данный момент дрожь вулкана поутихла, но потоки лавы все еще шумели за их спинами, готовые разбушеваться в любой миг. Все они были свидетельницами убийства Вауна. Необычное расщепление его тела ошеломило их, но Мирия приказала подойти ближе. Колдун был мертв, а значит — одним делом стало меньше. Еще оставался Ла-Хайн — сумасшедший, истекающий кровью, управляющий этим безумным механизмом, с которым мог совладать лишь сам Император — если верить словам ныне мертвого еретика.

Он смотрел на них, сущий ужас в окровавленных и изодранных одеждах. Селестинка видела мужчин и женщин, проживших на удивление долго с похожими ранениями в живот, но те при этом слезно умоляли о смерти, которая бы освободила их от агонии. На лице Ла-Хайна можно было прочесть массу эмоций: восторг, боль, ненависть и радость.

— Уз-зрите же, — прохрипел он, — считайте, что вам выпала та же честь, что Алисии и невестам Императора, когда те предстали пред ним после Эры Отступничества… Вы увидите. Вы увидите!

— Убей его, — шикнула Изабель. — Пока не поздно, убей этого еретика!

Но какая-то крохотная частица в глубине души Мирии не позволяла ей побороть благоговейный страх перед вращающимися кольцами устройства. Она не могла в открытую сказать, откуда взялась такая уверенность, но столь же ясно, как видны звезды на небе, она знала, что в одном Ла-Хайн был прав: машину создал не человек, а Бог-Император. И от осознания этой правды кровь стыла в жилах.

Ла-Хайн ткнул в нее пальцем:

— Ты увидишь это. Ты осознаешь, что это правда. Пойми меня, девочка, как только я ступлю в объятия машины — я буду перерожден. Переписать книгу жизни есть ее главное предназначение. И я заслужил этот приз, я предназначен для него!

Верити отчаянно замотала головой, бессмысленно возражая ему:

— Ты не можешь соединиться с работой нашего Повелителя.

Клирик наклонил голову и продемонстрировал основание своего черепа. Знакомая выпуклость была видна под кожей — тот самый серебряный сферический имплантат.

— О, еще как могу.

— Ты не псайкер, — парировала Кассандра.

— Через мгновение стану. Самым великим из всех.

— Нет… — прошептала Мирия. Осознание этого было немыслимо.

— Да! — рявкнул он, харкнув кровью. — О да! Я исполню волю нашего бога. Я отправлюсь на Терру, дабы пробудить Его, а затем мы вместе переделаем человечество, как желал Он… — Его голос дрогнул. — Внимайте же! Все части собраны воедино. Ключи найдены, загадки разгаданы, все сходится на мне. Наблюдайте со всей своей верой, милые сестры. Смотрите, как я приму мантию, утраченную благословенным Малькадором, и стану вторым Сигиллитом!

Вздох Мирии застрял в горле, и ее рука дрогнула. Ла-Хайн произнес имя избранного помощника Императора, таинственного администратора-жреца, жившего в дни Великого крестового похода. Человека, который, как гласили легенды, стал первым из своего рода, кто прошел ритуал духовной связи, навеки связавшей его с Отцом Человечества.

Малькадор погиб тысячи лет назад, и с тех пор ни один человек не осмеливался присвоить его титул. Говорили, что Сигиллит был могущественнейшим из всех псайкеров, уступал в ментальной мощи только Императору. И то, что диакон полагал, будто может занять место Малькадора, было либо богохульством высочайшей степени, либо необратимым помутнением рассудка.

Мирия захватила цель, и ее палец лег на спусковой крючок плазменного пистолета.

— Виктор Ла-Хайн, именем Святой Терры, цена твоего преступления — жизнь.

Лорд-пастырь метнулся прочь с платформы, когда она выстрелила. Раздался визг дисгармонирующих энергий, и зала заполнилась слепящей белизной.

Яркий свет заставил Верити упасть и прижаться лицом к полу, чтобы не ослепнуть. Изабель оказалась не столь быстра и рухнула на колени, дико взвыв. Белая вспышка спала, и Верити, часто моргая, подавила в себе неистовое желание выцарапать глаза. Каждый тлеющий уголек в зале впивался ей в мозг подобно игле. Она пошатнулась, выведенная из равновесия, и едва не упала возле распростертой боевой сестры. Хотя внутренний голос кричал, что этого делать не стоит, она посмотрела наверх.

Движение вращающихся колец изменилось. Оно стало более медленным, вялым — они снижались, кружась одно вокруг другого, перекрещиваясь снова и снова. Невидимыми цепями энергии их движение было связано с орбитой, коей являлся сверкающий силуэт в центре. Поддерживаемый красно-золотым сиянием, верховный лорд-диакон Виктор Ла-Хайн кричал в полной тишине. Его лицо являло собою маску слияния двух полных противоположностей — абсолютного страха и восторженной радости. После черты его лица смягчились, и эмоции стали менее выразительны. Белые частицы начали скапливаться вокруг его живота и туловища, куда угодил выстрел Мирии, формируя прямо из воздуха полосы плоти и мышц для восстановления.

Верити почувствовала, как старшая сестра поднялась на ноги. Вспышка плазмы из ее оружия устремилась прямо в ореол механизма, но, едва оказавшись рядом, белая ярость горячего как солнце газа испарилась. Кассандра тоже стреляла, но ее болтерные снаряды, попадая в цель, обращались в пыль. Госпитальерка шмыгнула носом. Воздух похолодел за секунду, а каменный пол покрылся слоем инея, что полностью противоречило тому обстоятельству, что неподалеку находилось жерло ожившего и грохочущего вулкана. На стенах и пультах управления, расставленных по всей зале, стали нарастать потрескивающие сосульки. При выдохе появлялся пар, и холод пробирал до костей.

Мирия стиснула зубы:

— До чего живуч этот пастырь…

— Он черпает силу прямо из воздуха! — внезапно поняла Верити. — Готовится.

— Почерпал и хватит! — зарычала Мирия. — Сестры, усмирить колдуна!

Кассандра достала из кобуры под складками своего одеяния отлитый из пушечной бронзы грубый болтерный пистолет и сунула его в руку Верити.

— Бери и не бойся воспользоваться. Клятвы и отговорки не принимаются.

Верити вдохнула морозный воздух и кивнула, сжав оружие. Стоящая неподалеку от нее Изабель навела оружие на цель, прищурив налитые кровью и воспаленные глаза. Сестры одновременно открыли огонь, но пули и плазменные заряды попросту исчезали в ореоле колец.

Ла-Хайн резко повернул к ним голову, словно впервые заметил. Госпитальерка увидела, как в том месте, где выпала тонкая грива его серебристых волос, пульсирует отчетливое очертание имплантата под кожей. У нее скрутило живот от отвращения. Ла-Хайн осуществил то, что задумал, — запятнал свою чистую человеческую сущность пси-отклонением. Так же отчетливо, как ощущение морозного пара, окутавшего ее лодыжки, Верити чувствовала, как прорастают ростки силы диакона и расцветают побеги невидимой ментальной энергии. За своей переносицей она ощутила давление, словно железный прут погружали в мозг. Она продолжала стрелять, и при каждом выстреле из болт-пистолета ее кости ныли все сильнее.

— Насекомые.

Слово прогремело как набат, заставив каждую женщину закричать от боли. Из глаз Верити хлынули слезы, застывшие льдинками на щеках.

— Будьте непоколебимы, — прокричала Мирия охрипшим голосом. — За Бога-Императора…

— Теперь я ваш Бог. — От прозвучавшего голоса потрескались только что сформировавшиеся ледяные наросты. — Вы станете последними, кто противостоит Мне.

— Не теряйте веру! — судорожно рыдая, выдавила из себя старшая сестра.

В оружии все еще имелись заряды, но при всем желании Верити нажать на спусковой крючок ничего не происходило. Безысходность, острая как лезвие бритвы, резала ей душу.

Кольца породили нимб безупречного золотого света, потрескивающего загадочными концентрациями необычного излучения. Эфемерный круг расплылся по инженерной зале и поразил сестер, вторгшись в их умы с ужасающей легкостью. Лорд-пастырь намеревался сломить их.

Верити почувствовала, как ее кости будто разжижаются. Она опустилась на пол, все усилия удержаться на ногах сошли на нет, когда ей на плечи упал гнет ужасного, душераздирающего отчаяния. Все вдруг показалось ей настолько бессмысленным: каждая мысль и каждое действие ни к чему не вели, а ее никчемная жизнь выглядела всего-навсего пустой тратой вдыхаемого воздуха и крови. Она не сразу поняла, что Изабель позади нее рыдает и кричит, словно маленький ребенок. Кассандра, всегда храбрая и сильная, твердая как сталь, тоже опустилась коленями на заиндевевший пол и скрючилась, ощутив себя маленькой и ничтожной в слишком большом для нее пространстве брони.

— Трон, нет! — Госпитальерка сомневалась, кто прокричал это, зато она отчетливо видела, как сознание Мирии затуманивается все больше. Та чувствовала, как ее топят в страданиях и каждая пора тела заполняется мрачной скорбью, как становится в тягость каждый бессмысленный вздох.

«Это его рук дело! — вопила ярость внутри нее. — Ла-Хайн делает это с нами, направляет против нас собственные темнейшие страхи!»

— Мы должны бороться, — прокричала со слезами на глазах Мирия, хватая Верити за плечи и встряхивая. — Мы не можем позволить ему остановить нас.

Госпитальерка боролась, как могла, но видела перед собой лишь размытые очертания боевой брони Сороритас и лицо несчастной покойной кровной сестры, оглядывающейся на нее.

— Лета, Лета, — всхлипнула она. — Не покидай меня! Прошу… Я погибну без тебя.

Пещера горя в ее сердце, к которой она не приближалась после смерти своей сестры, разверзлась и поглотила ее целиком.

Мирия тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя телепатическое колдовство лорда-пастыря, но мощь его разума сковала и окутала ее душу. Куда бы она ни взглянула, повсюду видела лица мертвецов, идущих один за другим скорбящих покойников, чьи жизни переплетались с ее собственной жизнью на полях сражений. Лета и Иона, Порция и Рейко, их печальные взгляды и пустые души преследовали ее, выкрикивая ее имя, укоряя своим печальным шепотом. Кроме них были целые шеренги других, тех, с кем она бок о бок сражалась в прошлом и кого пережила: сестра Рахиль, убитая в разбомбленных руинах Старлифа снайперским лазерным выстрелом предателя-гвардейца, Никита и Маделин, сгинувшие в катакомбах Пар Унуса, многие другие. Ее боевые сестры и все, кто погибли по ее вине, окружили ее, уничтожая скорбными стенаниями. Мысли путались, и она почувствовала, что близка к тому, чтобы сойти с ума.

Мирия рухнула на ледяной пол и вскрикнула, когда что-то острое вонзилось в ладонь. На мгновение боль прояснила мысли. Из ее ладони торчала блестящая золотая аквила на порванной ониксовой цепочке. Знамение!

Она закружилась на месте, размахивая своим пистолетом и рыча, цепляясь за последние остатки рвения:

— Я отрекаюсь от тебя! Ты ложен, пастырь! Я нарекаю тебя предателем!

— Пусть так. — Темные глаза Ла-Хайна вспыхнули, когда он начал концентрировать кольцо психической силы. Мирия заметила рядом с собой Верити. Госпитальерка сжала потертый кусок своего розариуса и сунула его в ладонь Мирии.

— Не можем… позволить колдуну… жить… — выдавила она, произнося каждое слово с неимоверным усилием.

— Верно, — сказала Мирия, подтаскивая Верити к себе. — Во имя Бога-Императора, мы не склонимся пред тобой, Ла-Хайн!

— Тогда умрите, — изрек он, и в сторону обеих понеслись визжащие на всю залу потоки нечестивого колдовского огня.

— Вера! — крикнули женщины в один голос. — Вера несокрушима!

Глава восемнадцатая

Aspiritu dominatus, Domine, libra nos.

Священные слова Феде Империалис, благочестивой боевой молитвы Сороритас, звучали в умах и сердцах Верити и Мирии. От молнии и бури, Император наш, избавь нас. От чумы, обмана, искушения и войны, Император наш, избавь нас. От бедствия Кракена, Император наш, избавь нас. Две женщины прижались друг к другу, отведя взгляды от развернувшейся вокруг картины ада; каждая сжимала серебряную цепь розариуса. Тонкая нить с бусинами представляла собой простой символ — небольшая вещица, служившая иконой личной преданности, меркнущей в лучах славы и великолепия великих церковных артефактов. Но сейчас она являлась не чем иным, как маяком веры для Верити, ее знаком верности сестре Мирии. Колдовской огонь ревел над обледенелым каменным полом, окутывая их голубоватым светом молний, но они продолжали молиться. От богохульства Падшего, Император наш, избавь нас. От порождений демонов, Император наш, избавь нас. От проклятия мутанта, Император наш, избавь нас.

Легенды гласили, что вера Сороритас была настолько крепка, что ни один псайкер не мог сломить их преданность, что лишь самый ужасный из всех колдун мог осквернить их чистоту. Говорилось, что, когда сестра преисполнена набожностью, в миг, когда она находится в состоянии целомудренной жертвенности духу Бога-Императора, окружающий ее щит веры способен отвести от ее разума любые заблуждения и порочность. Лишь когда вера достигала предела прочности, Сороритас могла в полном смысле слова познать силу своей фанатичности.

Мирия стиснула серебряный розариуса и прокричала слова молитвы, взывая к небесам:

— A morte perpetual.

Пробившись сквозь треск психического пламени, голос Верити завершил последнюю строку:

— Domine, libra nos.

Обжигающая убийственная жара спала так же внезапно, как возникла, вновь сменившись пробивающим до костей холодом. Верити распахнула глаза и увидела стоящую перед ней Мирию, изо всех сил сжимающую свой розариус.

— Мы… мы невредимы… Во имя Трона, мы отвели ветер смерти. Одной лишь верой мы сделали наши души крепкими, как броня!

Глаза Мирии сверкнули, когда она взглянула в ответ, не выпуская свой плазменный пистолет из руки в бронированной перчатке.

— Да… Да, дорогая сестра, Катерина хранит нас. Мы выстояли.

— НЕТ! — Ярость Ла-Хайна сотрясла залу. — Этого не может быть! Вы должны быть мертвы, назойливые шлюхи!

Боевая сестра отпустила розариус и посмотрела на врага.

— Я умру, когда меня призовет к себе Бог-Император, а не когда станет угодно лживому сумасбродному психопату. — Она выпустила несколько плазменных зарядов, с шипением испарившихся в ауре лорда-пастыря. — У тебя не получилось сломить нас, Ла-Хайн. Посмотрим, насколько крепок ты!

К удивлению Верити, селестинка метнулась к раскаленному добела ореолу энергии, ее черные керамитовые перчатки заискрились, сомкнувшись на поверхности одного из вращающихся колец. Она выкрикнула ее имя, но останавливать было уже поздно. Внезапным ярким всполохом молнии движение кольца увлекло за собою Мирию, втянув ее прямо в пси-сферу диакона. Внутри орбиты ореола женщина казалась мерцающим проблеском, словно в пределах радиуса механизма время текло иначе.

Резкое и ужасное ощущение дислокации. Такое чуждое и в то же время знакомое. Она всякий раз испытывала подобное чувство, когда, будучи на борту звездолета, погружалась в миазмы варп-пространства. Органы чувств Мирии на краткий миг помутились, и она подавила в себе приступ поднимающейся к горлу желчи, когда мир вокруг начал меняться.

Находясь в ореоле древнего механизма, она дрейфовала, как будто при нулевой гравитации, всеми силами держась за вращающиеся кольца из фазового железа. Казалась, что она находится в сфере покрытого льдом стекла — очертания и цвета камеры было не различить, виднелись лишь размытые искаженные пятна. Она слышала возле себя резкие чуждые звучания продолжительных криков и невнятных воплей, мысли, сочащиеся из умов каждого живого существа в пределах крепости. На миг ей показалось, что она слышит кричащего в агонии Торриса Вауна, но через миг эхо стихло.

Ла-Хайн парил над ее головой, его глаза сверкнули ненавистью, когда он опустил на нее взгляд.

— Как смеешь ты приближаться ко мне? Ты оскверняешь это святое место своим присутствием!

— Еретик, — огрызнулась она. — У тебя нет права говорить о святости. Ты принес в жертву привилегии церкви и собственную человечность в тот день, когда решил восстановить этот артефакт!

Жрец вскинул руки, и его ярость вспыхнула красными искровыми разрядами.

— Как можешь ты быть настолько слепой, высокомерная девка? Ты стремишься оборвать стезю Императора, а не я. Ты, которой не дано понять грандиозность этого устройства! — Он подплыл ближе к ней, сочась энергией. — Я узнаю Его. Я отдерну завесу времени и смогу постигнуть разум Бога-Императора, чего не делал ни один человек за десять тысяч лет! — Ла-Хайн улыбнулся. — И когда это случится, когда Он стряхнет с себя пыль эпох и откроет Свои глаза, то увидит пред Собой мое лицо. Это и будет моей наградой!

Мирия направила на него свое оружие:

— Слова бессильны описать мое омерзение, испытываемое к тебе, пастырь. Это безумие закончится здесь, — и она выстрелила.

Диакон поторопился вскинуть щиты силы, зачерпнув из внутренней поверхности колец льющиеся потоки мерцающей энергии, чтобы блокировать каждый сверкающий заряд плазмы. В его глазах Сороритас отчетливо видела растущую тревогу. Будучи отдаленной от вращающихся колец, она давала ему возможность собирать энергию с большей легкостью, нежели сейчас, находясь вблизи и тем самым заставляя его превосходство трещать по швам. Новоиспеченный колдун, несомненно, обладал такой силой, с которой раньше она не сталкивалась, но и для Ла-Хайна эти способности были в новинку, а посему использовал он их неумело. Вместо того чтобы дать ей отпор, он ушел в оборону. А она двигалась и стреляла, стреляла и двигалась, выматывая его.

Ла-Хайн взревел от ярости и сделал непонятный жест свободной рукой. Мирия почувствовала, как ее желудок сводит в новом приступе тошноты, когда машина начала передвигаться по залу, а стены — медленно смещаться за стекловидным полем ауры.

— Больше, — прорычал он, — мне нужно больше силы…

Механизм неумолимо направился в горловину вулканического кратера, поднявшись до геотермальных напорных трубопроводов, змеящихся внутри базальтового жерла. Толстые адамантиевые каналы тянулись к жидкому ядру Невы и производящим энергообмен механизмам, настолько продвинутым и древним, что принцип их действия не смог бы объяснить никто, кроме самых осведомленных Адептус Механикус Марса. Ла-Хайн зашипел и сконцентрировал свои новые силы, вытягивая сырую энергию прямо из сети трубопроводов.

Выстрелы Мирии поглощались выставленными им щитами, которые испаряли каждый заряд. Селестинка почувствовала давление внутри сферы механизма, когда лорд-пастырь начал подпитывать себя, отчего его плоть резонировала энергией. Жилистое, тощее тело Ла-Хайна менялось, быстро набирая массу. Он стремился походить на бога, которым, как полагал, уже стал.

Сестра не прекращала стрелять; плазменный пистолет в ее руке становился все горячее, раскалившись до цвета красной, яростно кипящей магмы под их ногами. Энергетические кольца в верхней части ствола светились бело-голубым при выстрелах, и жар от работающего оружия обжигал ее плоть даже через флекссталь и керамитовые пластины перчатки. Глифы, предупреждающие об опасности перегрузки, мерцали на рукояти. Но она продолжала стрелять.

— Зачем ты отвергаешь меня? — крикнул Ла-Хайн. — Не понимаешь, что я делаю? Ты хочешь, чтобы наш Повелитель так и остался навсегда в стазисе, замороженный в вечной смерти, лишенный жизни, и собираешься упустить шанс завершить Его наивеличайшую работу?

— Ты — лишь человек, — парировала она, — а люди не смеют распоряжаться судьбой Императора!

Он плотоядно посмотрел на нее сквозь дымку расходуемой плазмы.

— Опусти оружие, Мирия. Твое сердце чисто, ты доказала это. Богу-Императору, когда Он пробудится, понадобятся столь благочестивые души, как твоя, и ты сможешь стать частью этого нового начала… Подумай! — крикнул диакон. — Ты сможешь стать новой Алисией Доминикой, наивеличайшей их всех живых святых!

Его предложение привело ее в нерешительность: имя величайшей из Сестер Битвы, почтенной матери всех орденов, эхом прозвучало в ее сознании. Быть упомянутой наравне с нею… Она даже в мыслях не могла себе это представить.

— Ты можешь стать такой, как она, — надавил Ла-Хайн, почувствовав ее нерешительность, — все твои ошибки будут исправлены, а неудачи обернутся победами, каждая смерть станет жизнью — тебе необходимо лишь перестать противиться правде!

Лета и Иона. Порция и Рейко. Их и многих других она увидела в своем сознании, и их молящие лица помогли ей выбрать ответ. Дать какой-либо другой — значило отвергнуть веру, ради которой они умерли, и правду, что была в ее собственном сердце.

— Во имя Катерины! — прокричала она. — Смерть колдунам!

Искры жалили ее, сыпались из накаленных до предела тонких механизмов оружия, волны излучаемого жара плавили керамит на кончиках пальцев. Пистолет с пронзительным визгом яростно выплевывал плазменные заряды в виде полосок обжигающих молний, тогда как обычно они выстреливали коллимированным лучом определенной толщины. Ла-Хайн зарычал и отразил удары, разгневанный отказом сдаться. У плазменного пистолета оставались секунды до критического перегрева, и с шипящим хлопком оболочка треснула по всей своей длине. Предупредительные глифы злобно засверкали красным. В последний миг Мирия напрягла свои мышцы и изо всех сил швырнула оружие в лорда-пастыря.

Ошибкой Ла-Хайна было то, что он отреагировал как человек, а не как псайкер. Его новообретенные силы позволили бы ему отвести от себя летящее оружие в мгновение ока, но они были слишком новы и не сумели заменить рефлексы. Диакон поймал оружие руками и взвыл, когда раскаленный металл обжег их. В тот же миг перегруженный плазменный пистолет растворился во вспышке огня.

Взрыв сорвал большие куски оплавленной плоти с Виктора Ла-Хайна, испепелил мягкие ткани его глаз и рассек его лезвиями огня, жаркими, как само солнце. Кости скелета обратились в жидкий шлак, богатые пастырские одежды и украшающие их золотые иконы почернели и обратились в пепел меньше чем за секунду. Броня Мирии оплавилась и потекла, как масло, когда та отвернулась. Вспышка породила ударную волну сжатого воздуха в виде дымчатого белого кольца, вытолкнувшего ее из ореола угасающей энергии прямо на вертикальные стенки жерла вулкана. Она падала, царапая черный камень и адамантиевый настил.

Когда органические компоненты внезапно сгорели, вращающиеся кольца потеряли синхронность и столкнулись одно с другим в оглушительной какофонии. Металлы, выкованные в очагах давно сгинувших нейтронных звезд, омытые потом и кровью ремесленников с тысячи планет, распались на части. Внутренние кольца раскололись при ударе и утратили всякую согласованность. Поле ауры лопнуло как мыльный пузырь, и забытый механизм Императора рухнул прямо в ждущие его глубины магматического ядра. Где-то там, далеко внизу обратились в грязный пар останки Виктора Ла-Хайна, Верховного экклезиарха Норока.

Жуткая боль пронзила все тело. Словно невидимым ножом, глубоко вонзившимся меж ребер, сломанная кость проткнула легкие. Явным подтверждением тому служила пузырящаяся изо рта при каждом вздохе кровь. Правое веко слиплось от струящейся из раны на голове крови. Мирия провела рукой по волосам и, опустив ее, увидела, что она измазана засохшей багровой жидкостью. Силовой ранец за ее спиной вышел из строя, заставляя нести на себе вес силовой брони без помощи искусственных мышечных сегментов под керамитовой оболочкой. Кроме того, некоторые участки брони сплавились вместе под воздействием высокой температуры.

Сделав неровный вздох, она глотнула воздуха, в котором отчетливо различалась примесь серы, и посмотрела вниз с металлической планки, куда ее привело головокружительное падение. Перед глазами все плыло, но Мирия сумела справиться с дезориентацией. Далеко внизу ей удалось разглядеть широкие распахнутые двери инженерной залы, где по-прежнему оставались Верити и другие сестры, но падение машины разделило трубопровод, и она не имела возможности сойтись с ними. Мирия постучала по воксу, но в ответ услышала лишь треск статических помех. Она с неохотой начала ползти наверх, к манящему овалу неба. Каждая секунда казалась пыткой, но она была полна решимости.

Громкий лязг при падении машин заставил трех сестер застыть в безмолвии. Верити, Изабель и Кассандра знали, что уничтожение устройства само по себе означает казнь еретика-диакона, но, кроме того, это значило и безрадостную смерть Мирии. Тучи пепла и кольца плотного вулканического пара окутывали их, а грохочущие земные толчки делали все, чтобы сбить сестер с ног.

Кассандра сплюнула и покосилась на вход в палату.

— Завалено. — В ее голосе слышалась усталость. — Так нам не выйти.

Изабель сидела на полу с опущенной головой и смотрела куда-то ниже кустарных бинтов.

— Сестра, говори яснее. Есть способ выбраться из этой богом покинутой пещеры?

— Не для нас, — прозвучал ответ. Она взглянула на госпитальерку. — Сестра? А ты как считаешь?

Верити была сосредоточена на чем-то другом. В дальних углах залы виднелись скопления огоньков, крохотные искорки неопределенного цвета, переливающиеся, как ртуть.

— Видите? — спросила она.

Как только она это сказала, большая группа частиц света, потрескивая, слилась воедино. Звук сотряс воздух, и стены треснули.

— Что это было? — требовательно спросила Изабель, инстинктивно хватаясь за оружие.

Кассандра побледнела.

— О Трон. — Она указала рукой. С каждым мигом появлялось все больше крупиц, часть которых просто висела в воздухе, подобно парящим насекомым. — Это варп. Он просачивается сквозь пространство.

Верити согласно кивнула. Однажды ей довелось быть на транспортном судне, направляющемся для оказания помощи по заданию Министорума. Тогда крейсерские поля Геллера дали опасный сбой при входе в эмпирей: на нижних палубах, где поля имеют наиболее тонкий слой защиты, происходили подобные явления. Призрачные огоньки, точки переливающегося цвета, являющие собой крошечные крупицы материи варпа, прорывались в реальный мир. То были своеобразные зондирующие интеллекты, роящиеся в варпе в поисках душ.

— Механизм, — сказала она. — Машина Ла-Хайна… Должно быть, она ослабила барьер с имматериумом. Сущности… будут прорываться.

— Там! — Кассандра прицелилась и выстрелила.

На короткий миг Верити выхватила образ чего-то дискообразного, и как только из сверкающей тени появились щупальца, болтер разорвал потустороннюю тварь на части. Боевая сестра, быстро перезарядив оружие, нахмурилась.

— Встаем спиной к спине, живо. Это только начало.

Подъем занял несколько мучительных часов, по крайней мере, так казалось. Хлюпая кровью в сапогах, Мирия подтянулась к краю вулканического отверстия и, шатаясь, направилась вниз по наклонной поверхности. На расстоянии в несколько сотен метров она увидела искусственный каменный выступ, на котором располагались овальные посадочные площадки. По мере движения она видела, как в воздух тяжело взмыл сильно перегруженный аэронеф. Он начал опускаться почти сразу после взлета. Мирия предположила, что тот пролетит не больше километра, прежде чем приземлится на просторы пустоши.

Над ухом зазвучало назойливое жужжание, и селестинка отмахнулась, стараясь отогнать прочь докучливое насекомое. На мгновение сконцентрировавшись, она поняла, что в действительности слышит поступающий сигнал вокса. Нащупав ушную бусину, она вслушалась повторно. Таинственные системы глушения связи цитадели не функционировали за ее пределами. Сейчас каналы связи перекрывались один другим, а команды звучали хором. Ее вокс явно повредился при падении, но она сумела различить следующие один за другим торопливые приказы.

— Отступаем? — произнесла она вслух. Услышать это после всего, через что они прошли и с чем столкнулись! Лицо Мирии омрачила досада. Она заговорила в микрофон: — Повторите еще раз, — и требовательно спросила: — Кто так распорядился?

В ее ухе прожужжал ответ:

— Мирия. Во имя Катерины, где ты? — Канонисса была в ярости.

— На вершине крепости, — откликнулась она. — Кто отдал этот приказ?

— Я отдала. Целевая зона очищена. Тебя давным-давно не должно быть там! — Мирия словно видела яростное лицо Галатеи. — Тебе было приказано встретиться с силами нападения. Тебе сказали покинуть крепость!

— Я… я намеревалась подчиниться этой команде чуть позже…

— Ты снова ослушалась моих приказов, — прокричал далекий голос, — и теперь ты точно заплатишь за это.

— Я позволила… позволила интерпретировать ваши приказы немного иначе, канонисса. Прошу вашего прощения… — Мирия уже была близка к посадочным площадкам. В поле ее зрения появились двое облаченных в рясы людей, суматошно возящихся с бездействующим колеоптером.

— Ты меня слышишь? — крикнула канонисса. — Уж эту команду твой изворотливый ум точно не сумеет переиначить. Старшая сестра Мирия, ты немедленно прекращаешь всякие боевые действия и покидаешь Нуль-цитадель, направляешься к точке сбора в южной долине, где сдаешься, и тебя арестовывают. На выполнение приказа у тебя есть менее одиннадцати стандартных минут!

— Одиннадцать минут? — повторила она. — До чего?

— До орбитальной бомбардировки с «Меркуцио» по твоим координатам. Скажи-ка на милость, сестра, на сей раз я сумела добиться твоего полного и всецелого внимания?

У Мирии перехватило дыхание:

— Орбитальный удар не оставит от крепости камня на камне.

— И уничтожит остатки еретической армии Ла-Хайна, — ответила ее командир. — Если не хочешь к ним присоединиться, советую тебе найти транспорт, да поживее. У тебя остается десять минут и двадцать две секунды.

— Мое отделение еще внутри, — выпалила она.

В ответ послышался вздох.

— Печально. Им воздадут почести за службу церкви.

Мирия отключила вокс-связь и грязно выругалась.

— Я не собираюсь разбрасываться жизнями просто так, — сказала она себе. — Никогда!

Она осторожно приблизилась к колеоптеру, позволив шуму его механизмов заглушить шаги. Смотритель даже не подозревал о ней, пока не получил удар в висок куском вулканического камня размером с кулак. Он растянулся на земле, позволив Мирии с легкостью снять с него длинноствольный лазган. Реакцией второго человека, появившегося в поле зрения из-за фюзеляжа, был шок.

— Ты, — бросила она. — Можешь управлять этим кораблем?

Он медленно кивнул.

— Чудно, — она навела лазган на лежащего мужчину и прострелила его голову. — Ты будешь следующим, если не сделаешь то, что я тебе скажу. Понял?

Еще один кивок, на сей раз более отрывистый и нервный.

Она проследовала за ним в кабину транспорта и там прижала еще теплое дуло к затылку.

— Опускайся в жерло горы, быстро.

Мужчина дрогнул в кресле и хотел было что-то возразить, но Мирия ткнула в него стволом.

— Помнишь своего товарища? Не забыл, что я тебе сказала? А теперь делай, что говорят!

Моторы колеоптера заработали на полную мощность, и транспорт с глухим хлопком покинул посадочную платформу, повернув свой затупленный нос к извергающей горячий пар утробе вулкана.

Появляющиеся из дыр в воздухе существа были как порождение кошмаров, которые доселе Верити и не снились: бескожие создания с сотнями желтозубых ртов, визжащие фурии и паукообразные твари с множеством цепких лап. Они являли собой обычных хищников варпа, безмозглых уродов, населяющих лежащий за гранью понимания людей имматериум. При смерти они издавали ужасающие звуки, а выливающаяся из них яркая цветастая жижа вообще ни на что не походила. Оружие, что дала ей Кассандра, слишком быстро опустело. Израсходовав последний болт, госпитальерка, частично от страха, а частично от ярости, швырнула его в созданий.

Шаг за шагом вторгающиеся демоны оттесняли сестер к самому краю залы, за которым начинался обрыв кратера, уходящий на сотни метров вниз к кипящему озеру лавы. Губительная жара за их спинами, плотная стена тварей Хаоса впереди. Верити, Кассандра и Изабель отмеряли свою жизнь каждым вздохом.

Раненая Сороритас зарычала в отчаянии, когда из патронника ее болтера раздался глухой щелчок, ознаменовавший использование последнего боеприпаса.

— У меня все, — сказала она.

Орды замедлились. Казалось, они понимали, что жертвы находились в критическом положении, поэтому хихикали и скалились в предвкушении.

Кассандра проверила серповидный магазин своего болтера и выдохнула.

— У меня осталось три патрона, — осторожно сказала она. Ее взгляд упал на Изабель, и раненая боевая сестра устало кивнула. После Кассандра посмотрела на Верити с такой глубокой печалью, которой госпитальерка никогда не видела прежде.

— Сестра? Не бойся. Я все сделаю быстро.

— Нет, — Верити замотала головой, понимая, что по ее лицу текут слезы. — Мне жаль не нас, а наших сестер. Они будут теми, кому придется взять на себя боль нашей кончины.

Кассандра кивнула.

— Ты — храбрая женщина. Я не ожидала от тебя подобного. И рада, что ты доказала мне мою неправоту.

— И я, — сказала Изабель. — Лета гордилась тобой. Теперь я понимаю почему.

— Для меня было честью сражаться с вами. — Верити опустила голову и прошептала молитву, ожидая покоя Императора, но внезапно раздался рев воздушных потоков, несущих спасение иного рода.

Перемежая разномастные угрозы выстрелами в кабине, Мирия заставила пилота опустить колеоптер прямо к открытым воротам инженерной залы. Как опытный ветеран многих битв, она мгновенно проанализировала ситуацию, как только увидела сестер на самом краю и строй бесформенных, гикающих фигур. Справа находился пульт управления. Правой рукой она ткнула в глифы на консоли, активировав стабберные орудия в носовой части самолета. Благодаря реагирующим на касание механизмам когитатора, турели орудий нацелились туда, куда их навели, и заработали, открыв автоматический огонь по всему, что двигалось. Пилот послушно развернул колеоптер, подлетая боком к стоящим внизу женщинам. Мирия почувствовала, как судно слегка накренилось, когда те забрались внутрь.

— Мы здесь, — услышала она голос Верити из тесного заднего отделения.

— Пошел, — Мирия ткнула пилота лазганом, но тот больше не нуждался в стимулах.

Сквозь разверстый варп-портал просачивалось все больше созданий; у новоприбывших были крылья и когти. Заработав на максимальной мощности, продолговатый летательный аппарат поднялся сквозь затуманенный пеплом воздух и вырвался в открытое небо, повернув на юг.

Кассандра прошла в кабину и заговорила, но Мирия подняла руку, заставив ее замолчать, и указала в небо. Десятки ярко мерцающих звезд падали прямо на Нуль-цитадель. К тому времени, как взрывная волна первых ударов достигла их корабля, они уже находились на безопасном расстоянии в каньонах, с каждой секундой уходя все дальше от безумной мечты Ла-Хайна.

Сквозь окно часовни Верити видела башню Лунного собора, укрытую колеблющимися брезентами в тех местах, где бригады рабочих возвращали церкви ее прежний вид, каким он был до нападения. Новый губернатор, барон Прид, смягчил весть о гибели своего предшественника объявлением национального праздника, чем прекратил кровопролитие на улицах и отменил потребность в силовиках. Свою роль в этом сыграло поспешное назначение нового диакона церкви Норока, непритязательного клирика-наставника лорда Кидсли. В последовавшие за уничтожением Нуль-цитадели дни весть о вероломстве лорда Ла-Хайна быстро распространилась. Его имя предали анафеме, а иконы с его изображением разбивали и сжигали сотнями.

Про себя Верити думала, что смерть — недостаточное наказание для такого подлого и корыстного человека. Мысли Мирии по этому поводу были предсказуемо резки, разве что включали чуть больше сквернословия, чем могла себе позволить благовоспитанная женщина.

Словно воплощая мысли в реальность, дверь открылась, впуская боевую сестру. На ней не было брони, и она все еще хромала от полученных ранений, но выглядела не менее внушительно, чем в тот день, когда Верити впервые ее увидела. Они кивнули друг другу.

— Я не знала, что Галатея вызвала и тебя тоже.

— Она не вызывала, — сказала Верити. — Я пришла добровольно.

Мирия нахмурилась.

— Почему?

— Это все, что я могу сделать.

Селестинка собиралась ей ответить, но двери часовни распахнулись снова, впуская канониссу с сестрой Хлоей, ее временным адъютантом.

Галатея зло взглянула на Верити.

— Я думала, что к этому времени тебя не будет на планете, госпитальерка.

— Уже скоро, канонисса. Однако прежде чем я отправлюсь, считаю, что мои знания могут понадобиться здесь.

— Здесь никто не болен, девочка.

— Я говорю о случившемся, а не о болезни. Но и в том и в другом я хорошо осведомлена.

Галатея заняла свое место у алтаря.

— Нева восстанавливается, — наконец сказала она. — Я начала чистку в рядах правящего состава, дабы изничтожить любые следы святотатства Ла-Хайна. Этот прискорбный эпизод останется в истории мира на века… Если, конечно, планета проживет так долго. — Она пристально и решительно посмотрела на Мирию. — Ты подтвердила мои слова, сестра, и принесла мне заботы… Слишком много проблем.

— У меня и в мыслях не было ничего такого.

Та фыркнула:

— Как всегда. — Канонисса указала на отдаленную церковь. — Синод требует твоей казни, Мирия. Несмотря на то что ты сыграла большую роль в уничтожении еретика и колдуна, твоя непредсказуемость и непослушание затмевают все остальное! — Она громко ударила кулаком по алтарю. — Ты дважды открыто не повиновалась мне, а следовательно, и Имперской церкви.

— Я делала то, что считала правильным, — сказала селестинка.

— Правильным? — рыкнула Галатея. — Ты напрашиваешься на смертный приговор. Ставишь меня в очень неловкое положение, сестра. Что я должна сделать с женщиной, которая нагло плюет на приказы вышестоящих?

— Оставьте ее в живых, — сказала Верити. — Позвольте ей служить церкви с теми же честью и отвагой, которые она продемонстрировала в цитадели.

— Без приказов эти вещи не имеют значения, — вмешалась Хлоя. — Каждая сестра является частью целого. Ни одна из нас поодиночке не представляет закон.

— Я приму любое решение церкви, — прошептала Мирия.

— Даже смерть? — произнесла госпитальерка. — И это притом, что она поступила так, как поступила бы любая праведная сестра? — Верити взглянула на Галатею. — Так нас испытывает собственная вера. Не следованием жесткой букве закона в книгах или древним канонам, бездумно и беззаботно, а ставя нас в опасные положения и испытывая нашу решимость проблемами, лежащими за гранью нашего опыта. Если мы всегда будем неподатливы и непреклонны, будем бояться рисковать при битве с врагом, какая от нас польза Императору? — Ее рвение было внезапным и искренним. — Мы станем не кем иным, как безмозглыми фанатиками, живущими строго по предписаниям, слепыми и ограниченными… как Виктор Ла-Хайн.

Повисла долгая пауза, прежде чем канонисса обратилась к Хлое:

— А эта госпитальерка красноречива.

— Да, я тоже так считаю, — согласилась сестра-серафима.

Та кивнула.

— Я не хочу твоей смерти, сестра. Но, как бы то ни было, непослушание не может остаться безнаказанным. — Взгляд холодных глаз Галатеи упал на Мирию, и спустя мгновение она повторила слова Ла-Хайна: — Должна быть обоюдность.

Женщина кивнула:

— Я понимаю.

Канонисса приблизилась к ней.

— Сестра Мирия, мой приговор — лишение всех наград ордена и статуса элитной селестинки. С этого мгновения ты понижена до рядового звания боевой сестры.

Сорвав с поясной петли сестры ее церковный венчик, она сняла с него пригоршню бусин, прежде чем вернуть разорванный розариус обратно.

— Ты продолжишь служить Богу-Императору на благо церкви. Возможно, со временем, если сумеешь совладать со своим вечным непослушанием, Он дарует тебе шанс вернуть былые привилегии. Если нет, по крайней мере, ты сможешь умереть во имя Его.

Мирия кивнула:

— Благодарю вас за милосердие, почтенная канонисса.

Галатея отвернулась.

— «Меркуцио» покидает орбиту с десятью ударами колокола, Мирия. И я хочу, чтобы к тому времени ты была на борту. В грядущие дни у меня будет достаточно забот, которыми я займусь уже без тебя. Теперь иди.

Верити видела, как отторжение ранило Мирию, но та хорошо это скрыла.

— Как будет угодно. Аве Император.

— Аве Император, — в один голос ответили женщины, когда Мирия, хромая, направилась к выходу из часовни.

«Меркуцио» медленно и неторопливо отделился от коммерческой станции; широкий нос фрегата отвернулся от орбитального комплекса и направился в открытые просторы космоса. Стоя в обсерваториуме, Мирия была наедине со своими мыслями.

Она ощущала противоречие: одна ее часть испытывала облегчение от полностью выполненного перед Летой и другими долга, но другая чувствовала одиночество и печаль из-за разжалования и осуждения.

Сороритас должна была добраться на «Меркуцио» в порт планеты Парамар и там предоставить себя местному монастырю для выполнения новых заданий. Ее глаза заметили что-то в черном как смоль небе. Очертания чего-то движущегося, столь же темного, как обсидиан Нуль-цитадели. Она приблизилась к прозрачному колпаку, чтобы вглядеться.

Черные Корабли. Два судна беззвучно приближались к Неве. Их вид заставил ее вздрогнуть — не каждый день доводилось увидеть хотя бы один из них, уже не говоря про два одновременно.

— Они прибыли, чтобы во всех деталях изучить материалы и работы, оставшиеся после Ла-Хайна, — произнес голос. Мирия оглянулась посмотреть на вошедшую Верити, облаченную в походную рясу. — Они возьмут, что хотят, и удалят остальное.

Сороритас не спросила, что здесь делает госпитальерка, потому как в ее компании чувствовала себя спокойнее.

— Я задаюсь вопросом, сестра. Что если Ла-Хайн действительно обладал некоторыми порочными знаниями о замыслах Императора?

— Может, и обладал, — допустила Верити, — а может, и нет. Мы — не те, кому дано знать о вещах подобного рода. По крайней мере, пока. Однажды, когда Он поднимется с Золотого Трона, для каждого вопроса найдется ответ.

— Да, — Мирия сотворила знамение аквилы, наблюдая за проходящими мимо темными громадами.

— У тебя есть и другие вопросы, — подметила женщина.

— Моя судьба омрачена, сестра. Впервые в моей жизни я не знаю, к чему иду, — на миг она закрыла глаза. — Я в растерянности.

Верити приблизилась.

— Тогда, если позволишь, я могу предложить тебе путь. Моя служба в этой системе окончена, как и твоя. Мне уже дали приказ присоединиться к миссии канониссы Сеферины, что отправляется с Терры на выполнение обряда переосвящения планеты Святилище — Сто один. Я буду рада, если ты составишь мне компанию.

— Я буду признательна. — Мирия протянула руку. — Спасибо, Верити.

— Я обязана тебе жизнью, Мирия, и с радостью сделаю это. — Госпитальерка взяла ее за руку и улыбнулась.

«Меркуцио» тем временем продолжал плыть меж звезд, таких же неизменных, как вера.

Джеймс Сваллоу Молот и наковальня

Не переведено.

Джеймс Сваллоу Красное и чёрное

— A spiritu dominatus, domine libra nos…

Так было постановлено после эры Отступничества. Верховные лорды Терры запретили Экклезирхии — великой церкви Империума, проповедующей поклонение Богу-Императору — «держать у себя на службе мужей с оружием, дабы искушению сильному не поддались более кардиналы духом слабые и не в меру тщеславные».

Экклезиархия стоит на страже Имперского Кредо и небесной истины о божественности Императора, их единственная цель заключается в том, чтобы регламентировать правила совершения богослужения для миллионов людей по всей галактике. И в столь суровой вселенной, где язычники, чужаки, еретики, ведьмы и силы Хаоса представляют постоянную угрозу, церковь просто не может оставаться беззащитной. И так как в указе содержался строгий запрет на мужей с оружием, то появились ордены-милитанты Адепта Сороритас — Сёстры Битвы.

— A morte perpetua, domine libra nos…

Эти облаченные в силовую броню женщины-воины, целиком посвятившие себя религии, огнём и мечом очищают неверных, хотя некоторые называют их фанатичками. Сестры-целестины, серафимы, репентии, доминионы и воздаятельницы по приказу отправляются сражаться против тех, кто отвергает божественную волю Императора. Великой работе боевых сестер нет конца, ибо всегда где-то бушуют войны веры, которые нужно выиграть, и неизменно появляются еретики, которых надлежит сжечь. Они непроходимой стеной огня стоят между анархией язычников и порядком чистой веры — красное против чёрного. На протяжении тысячелетий они служат пылающим мечом и святым щитом для рода людского.

— Ave Imperator, domine libra nos…

При мерцающем свете электросвечей сестра Мирия, целестинка-элохейма из ордена Пресвятой Девы-Мученицы, шагала по длинному коридору покаяния на имперской орбитальной станции Зодон. Подобно многим другим подобным сооружениям, Зодон напоминал древний собор, оторванный от земли и свободно блуждающий во тьме космоса. Его шпили и остроконечные купола, через километровые витражные окна которых пробивался плазменный свет, простирались как лучи утренней звезды. Расположенная на пути паломнического маршрута в сегментум Соляр, станция представляла собой промежуточный пункт для путешественников и казармы для ведьмоборцев Экклезиархии.

Подходя к Железным вратам, закрывавшим святая святых приорессы, целестинка замедлила шаг и немного задержалась перед входом, чтобы осмотреть церковные скульптуры в стенных нишах. Подняв взгляд, она увидела, что на неё взирает статуя святой Катерины — первой госпожи ордена, чья горькая смерть повлияла на название ордена. Мирия почтительно склонила голову и сложила руки на груди в знамении аквилы.

— Во имя твоё, даруй мне мудрость и ясность мыслей.

Спустя мгновение она вновь посмотрела на статую. На лице святой виднелся древний знак геральдической лилии, такой же был вытатуирован и на щеке Мирии. Чёрные волосы Катерины ниспадали на воротник боевого облачения. Броня не сильно отличалась от той, что носила Мирия, хотя их разделяли столетия. Символы аквилы, печати чистоты и розарии украшали доспех. С шеи свисал венчик. Мирия коснулась рукой такого же собственного, пройдя пальцами по ряду твёрдых бусин. Каждая из них обозначала поступок, доказывавший великую преданность имперской церкви. Мирия задумалась, принесет ли ей нынешнее задание новую бусину на венчик. В этот раз приоресса Лидия почему-то не вдавалась в детали миссии — это обстоятельство больше всего беспокоило Мирию. В сестринстве не было принято хранить друг от друга секреты, и ей не нравилось все, что имело тайный характер. Имперское Кредо несло свет Бога-Императора, и потому все деяния во имя Его недозволительно было совершать в тени.

Наконец, Мирия постучалась и приоткрыла дверь. Послышался голос Лидии:

— Входи, сестра.

— Ваша милость, я буду готова отправиться по первому вашему указанию.

Приорессе было уже двести солярных лет, но благодаря омолаживающим процедурам она выглядела только на четверть от этого возраста. Лидия получила должность приорессы до того, как Мирию приняли в послушницы, и, похоже, она собиралась оставаться на этом посту ещё десятки лет. Прямолинейная и бескомпромиссная, она была опытным тактиком и командиром орденов-милитантов местного сектора космоса. Мирия слышала, будто приоресса сожгла тысячу ведьм и сражалась бок о бок со святыми. Стальной блеск в глазах Лидии говорил о том, что всё это правда.

— Так ты считаешь, что готова выполнить поручение, которое я собираюсь дать тебе, сестра-целестина? — спросила Лидия. — Что ж, мы это узнаем.

— Моё отделение жаждет встретиться с врагом, — твёрдо сказала Мирия. — Если вы сомневаетесь в их навыках, госпожа, могу ли я тогда узнать, зачем вы вызвали именно меня, а не кого-то другого из нашего сестринства?

Лидия пристально посмотрела на подчиненную и заговорила:

— Мы есть оружие церкви Бога-Императора, Мирия. Даже более того. Мы её знаменосцы, наконечник копья правды. Нам никогда не следует забывать об этом. На каждого еретика, которого мы предаем мечу, приходится одна неоскверненная душа, которую мы должны принять в объятия Имперской Истины.

— Разве это не обязанность священников?

— Да, но в некоторых случаях это и наша забота тоже. Адепта Сороритас должны вселять не один лишь страх, но и любовь. Не с каждым испытанием, с которым сталкивается церковь, можно справиться с помощью пули или лезвия клинка.

Мирия нахмурилась. Разговор проходил совсем не так, как она ожидала. Вместо обсуждения предстоящей миссии приоресса, казалось, намеревалась прочитать ей лекцию. Мирия застонала при этой мысли. Она была проверенным боевым ветераном, а не каким-то неопытным новичком.

Словно прочитав её мысли, Лидия продолжила:

— Я позвала тебя, сестра Мирия, потому что долг, который я собираюсь возложить на тебя, требует разума ясного и незамутненного сомнениями, но в то же время способного вопрошать.

Слова Лидии скрывали слабый намек на вызов. Репутация Мирии опережала её. В армии, где повиновение являлось главным требованием, поведение целестинки зачастую осуждалось командирами за то, что она осмеливалась проявлять свой независимый характер.

— Прошу, просветите меня, госпожа. Я не понимаю, что вы имеете в виду, — произнесла Мирия.

— Поймешь, сестра, — ответила Лидия, — ещё поймешь. Пойдем со мной, но знай — то, что я тебе собираюсь показать, должно держаться под завесой строжайшей тайны.

Они отправились на нижние уровни орбитальной станции, в те её части, где Мирия никогда не бывала, так как там находились усыпальницы и священные покои, доступные только для знати и кардиналов. Приоресса воспользовалась сканером крови, чтобы открыть стальные двери с выгравированными гексаграмматическими словами, пока, наконец, они не оказались в помещении, одновременно похожем на темницу и хоспис.

— Сюда, — кивнула головой Лидия, когда дверь открылась.

Перед стеной из непрозрачного бронестекла стояла группа бдительных аркофлагеллянтов. В прошлом они были людьми — еретиками, проклятыми за своё сопротивление церкви и видоизмененными для новой службы. Их тела были усовершенствованы оружием, мозговая активность управлялась лоботомическими штырями и имплантатами-гимнариями. Сейчас они бездействовали, но стоило их активировать, и они превращались в грозных берсерков. Мирия посмотрела на матовую стену и задумалась о том, для охраны какого заключенного требуются такие стражи. Ведьма? Ксенотварь? Или, быть может, даже… демон? Сороритас невольно положила руку на кобуру, где покоился заряженный плазменный пистолет.

Приоресса Лидия остановилась возле панели управления и мельком посмотрела на боевую сестру.

— Ты когда-нибудь слышала о звёздной системе Холлос?

— Да, исчезнувшее владение, отрезанное от остального сектора бушующими варп-штормами. Суда обходят этот квадрант стороной.

— Верно, это имперская колония в забытом регионе космоса, недоступная вот уже более двух тысяч лет. Неистовые бури разрывают любые корабли, которые пытаются пробиться туда. Имперский Военный Флот и Адептус Терра объявили Холлос потерянным.

— И теперь что-то изменилось?

— Ты как всегда проницательна, сестра. Да, действительно, в последние месяцы варп-штормы утихли вокруг Холлоса. Контакт с этим дочерним миром, наконец, восстановлен. Но природа этого контакта даёт Экклезиархии причины для беспокойства.

Два тысячелетия во тьме и одиночестве — довольно долгое время. Какие перемены могли произойти с планетой, обществом, людьми за столь большой срок? Возвращение утраченной колонии должно было бы стать радостным событием, но слишком часто подобные истории заканчивались кровопролитием и страданиями.

— Военный корабль перехватил небольшое судно в нескольких световых годах от системы Холлос. На борту находился всего один член экипажа, эдакий вестник.

— Человек? — спросила Мирия.

— Сама увидишь.

Приоресса отдала команду, и затемненное стекло стало прозрачным. За ним Мирия увидела небольшое спальное помещение с обычными нарами, умывальником и крошечным алтарем. Но именно обитатель этой камеры заставил напрячься каждый мускул её тела.

— Святая Терра…

На вид это была женщина, гуманоид с бледно-молочной кожей, разукрашенной странными полосами, которые поначалу показались татуировками. Существо имело высокий рост и атлетическое телосложение, но не такое худое, как у чужеродных эльдар. Это был человек, и в то же время не совсем. Не успев сама того заметить, Мирия как профессиональный боец уже оценивала движения фигуры, высматривая слабости. Заключенная двигалась грациозно и плавно. Изучив её облик, боевой сестре пришла в голову странная мысль. Существо обладало такой идеальной симметрией, что походило на искусственно созданное. На короткий миг из-под коротко стриженных белых волос на Мирию уставились тёмно-фиолетовые глаза.

— Она не знает о нас, — сказала Лидия. — Стекло не позволяет ей смотреть сквозь него.

— Будь это ксенос, вы бы уже казнили его. Значит это некий род недолюдей? — спросила Мирия, повернувшись к приорессе.

— В каком-то смысле, однако это не такой подвид, как, например, огрин или геноизмененные Адептус Астартес. Нет, это синтетическое создание, искусственное органическое существо.

— Реплики? Клонированная жизнь, выращенная из человеческих клеток? — удивилась Мирия. — Такой технологии не существует.

— Не совсем, Император, да падет на нас свет Его, сотворил множество чудес подобных этому. Это трагедия нашей эпохи, что они не сохранились до нас.

Приоресса придвинулась ближе к стеклу, внимательно наблюдая за заключенной, и затем продолжила:

— Наша гостья говорит на имперском готике. Её корабль и его системы не отличаются от наших. Она называет себя Ро, и все геносканеры указывают на то, что она относится к тому же человеческому подвиду, что ты и я, несмотря на её облик.

Мирия с трудом могла поверить в слова Лидии. Геновыращенные создания и видоизмененные люди были привычным делом в Империуме — воины Космодесанта, херувимы и илоты, даже аркофлагеллянты — но то, что сейчас описала приоресса, превосходило их всех. Конечно, если эта Ро действительно была репликом, она заслуживала быть не более чем слугой, сродни сервитору.

Затем существо сделало нечто такое, отчего у Мирии перехватило дыхание. Ро склонилась в камере перед медным алтарем с иконой Императора, скрестив руки с длинными пальцами на груди точно так же, как боевая сестра ранее сделала это в коридоре.

— Оно… оно молится, — только и смогла выдавить из себя Мирия.

— Да, нашему Богу-Императору.

Они молча вернулись в святая святых. По пути Мирия пыталась найти объяснение тому, что увидела.

— Довольно шокирующе, не правда ли? — начала разговор Лидия. — Создание, появившееся из искусственного лона, нечто, что не может обладать бессмертной душой, однако падает на колени перед ликом Императора, как и мы.

— Это подражание! — выпалила Мирия.

— Нет, этот клон, Ро, не какой-то там бездумный однозадачный сервитор, управляемый перфокартами и нейростимуляторами. Она разумна и умеет мыслить.

— Вы с ним говорили?

— Да, я говорила с ней. Когда Ро увидела знак святой аквилы на моей мантии, она засияла. Реплики почитают Бога-Императора человечества, как своего создателя и повелителя. Она утверждает, что во имя Его начала свою миссию с Холлоса, дабы выполнить Его волю.

Мирия с трудом могла поверить в то, что слышит. Её мировоззрение вмиг перевернулось, когда она узнала о существовании подобного создания, а теперь она ещё должна была поверить, будто они знают о величии Имперского Кредо? Это шло вразрез с её представлениями.

— Твоя миссия, сестра, — спокойным голосом сказала Лидия, — отыскать в этом всем правду. Ты отправишься в колонию Холлоса через регион, которого нет ни на одной карте. Там вместе со своим отделением ты выяснишь, что же произошло за время изоляции. Определишь, действительно ли население сохранило истинную веру в Бога-Императора.

— Но реплики… если они существуют, значит… — запинаясь произнесла Мирия, но не закончила свою мысль, поскольку приоресса оборвала её.

— Ро пойдет с тобой. Возьми своих целестинок и делай, как я приказываю.

— А что если мы найдем ещё таких, как она? Что если они единственные, кто выжили на Холлосе?

Приоресса не ответила. Вместо этого она подвинула пикт-планшет на своём столе к боевой сестре. Мирия взяла его в руки и пробежалась по тексту с её новыми указаниями, отображенными на экране планшета.

— Ты будешь не одна. Вследствие… необычной природы посланника с Холлоса Адептус Механикус заинтересовались этой ситуацией. Тебя будет сопровождать их агент из Магос Биологис.

Адептус Механикус, хранители всех технологий Империума Человека, были хорошо ей знакомы. И потому заявление Лидии не стало для неё неожиданностью. Адепты каждой их планеты, начиная от главных марсианских кузниц и до бесчисленных промышленных миров в тысячах звёздных системах, искали и заботливо каталогизировали любые обрывки знаний и учений. Для адептов Биологис такая находка, как Ро, живой функционирующий клон, все равно что нектар для пчел. Мирия пролистала текст на планшете до того места, где показывалась информация о представителе Механикус. Дженас Нолан, квестор, один из бесчисленных служителей, которые рыщут по всей галактике в поисках забытых технологий, утраченных со времен эры Древней Ночи.

Мирия взглянула на приорессу и твёрдым голосом сказала:

— Командование этой миссией лежит на мне. Я не допущу вмешательства культа Механикус, особенно если требуется принять определенное решение о судьбе Холлоса и его людей…

— Нолан имеет приказ подчиняться тебе. Ты можешь делать всё, что потребуется, чтобы сохранить святость церкви Империума.

— Даже если это приведет к гибели планеты? — сдвинув брови, спросила Мирия.

— Ну, это ведь будет не в первый раз, — устало ответила Лидия.

Военный корабль «Коронус» пронзил тьму. На его остроконечном носу располагались башни из железа и стали, борта ощетинились смертоносными лэнс-пушками и многочисленными лазерными батареями. Корабль нельзя было назвать крупнейшим во всем имперском флоте, но он все равно обладал достаточным количеством огневых средств для противостояния противнику. Его орудия могли обрушивать смерть с высокой орбиты и раскалывать континенты. В качестве ультимативного оружия имелась дюжина циклонных торпед. Стоило лишь скомандовать «Экстерминатус», и Холлос бы погиб. Сестра Мирия каждый день странствия молилась о том, чтобы ей не пришлось произносить это ужасное слово, но в то же время она просила святую Катерину и Императора дать ей силы сделать это, если наступит такой момент. Несмотря на масштабы Имперской Церкви и миллионы преданных праведных душ на её службе, людская вера была хрупка и постоянно нуждалась в защите. Всего одной капли яда хватило бы, чтобы позволить начаться разложению. Сестры Битвы постоянно оставались бдительны, всегда следили за язычниками, ведьмами и предателями, скрывающимися под маской дружелюбия. В таком смысле миссия казалась ясной, но Мирия знала, что это самообман. На вечной службе Бога-Императора не бывало простых решений. Только смерть освобождает от долга, и до то момента Мирия будет поступать так, как того требует данная ею клятва. Полёт подходил к концу, и она радовалась этому.

Её целестинки — сестры Лета, Кассандра, Изабель, Порция и Иона — испытывали беспокойство по поводу их задания. Присутствие реплика Ро разделило их. Одни считали, что клон — это еще одно отклонение от чистоты человеческого рода, нечто, что без раздумий следует уничтожить за то, что они осмеливаются подражать человечеству, однако никто из них не видел то, что довелось наблюдать Мирии — необычное, трогающее зрелище Ро за молитвой. Как бы Мирия ни старалась, этот образ не выходил у неё из головы.

Она нашла квестора Нолана там, где он обычно находился большую часть путешествия — в комнате наблюдения перед камерой Ро. По неизвестным для неё причинам в отсек на борту «Коронуса» переместили сразу целую секцию орбитальной станции Зодон — столь строгой была охрана и завеса тайны над клоном-посланником. Нолан никуда не уходил оттуда, проводя сканирования и делая записи о гуманоиде, словно коллекционер, недавно открывший новый вид животных. Через армированное стекло можно было рассмотреть чуждые, птичьи движения Ро, и, когда Мирия приблизилась, она видела, что Нолан копирует их, будто пытается понять реплика.

— Почтенный квестор, вам нужно приготовиться. Мы приближаемся к Холлосу, — сказала Мирия.

— О, сестра-целестина. Прошу прощения, я увлекся своим исследованием, все обрабатываю и перерабатываю данные…

Адепт представлял собой типичный образчик своего рода. Под объемными багровыми одеждами скрывались остатки человека среди многочисленных биомеханических улучшений, имплантатов и кибернетики. Змеевидные мехадендриты вились по палубе возле его когтистых ног и вились в воздухе, словно ветви на ветру. Его всегда окружал запах озона и благовонных машинных масел. Единственное, что ей удавалось разглядеть под его капюшоном, — это неестественно большое количество глаз, горящих красным светом и установленных на чем-то отдаленно напоминающим латунную болванку.

— Вы сидите здесь целыми днями. Скажите, адепт, вы вообще когда-нибудь спите?

— Хвала Омниссии, что я утратил эту потребность много лет назад, 4,2 если точнее, зато это освобождает, — ответил Нолан.

— Что вам удалось узнать о… ней?

— Весьма немало, на данный момент я имею уже четырнадцать гигаквад данных. Надо признаться, я очарован и возбужден самим присутствием такого создания, как Ро. Она проявляет эмоциональные реакции, схожие с человеческими. Я весьма впечатлен.

— Значит она настоящий клон?

— Ответ положительный. Безупречный образец генетически созданного существа, который вырос бы в идеального человека, до настоящего времени считался мифом. Теперь же это подтвержденный факт. И она служит тому доказательством. Вероятностный коэффициент 97,6 %. Однако, признаюсь, меня терзают некоторые беспокойства насчет её необычного неврологического развития.

— Она выглядит разумной, как вы или я.

— Я придерживаюсь того же мнения. Записи Магос Биологис указывают, что реплики создавались на замену механической жизни, автоматов и тому подобного. Воистину великие творения, но предназначенные быть слугами человечества, верными рабами-воинами для наших войн, но не ровня нам. В данном случае замечено нарушение этого условия.

Мирия изучала Ро через стекло. Клон стояла в камере, задрав голову. Её губы шевелились.

— Что она делает? — поинтересовалась Мирия.

— Поет, своеобразная вариация священного псалма, вероятностный коэффициент составляет плюс-минус 2 %.

— Откройте помещение! — потребовала Мирия. — Я хочу… заглянуть ей в глаза.

— Как прикажете, — учтиво ответил Нолан.

Раздался звуковой сигнал, и дверь открылась. Мирия вошла внутрь, встав перед клоном, позволяя той заговорить первой. Фиолетовые глаза оценивающе осмотрели её, затем Нолана, и снова уставились на боевую сестру.

— Я не виню тебя. Я понимаю, почему вы держите меня запертой здесь, но я прощаю вас. Ведь вы боитесь меня.

— Я сестра Мирия из ордена Пресвятой Девы-Мученицы и в тебе нет ничего такого, чего следовало бы бояться.

— Действия вашей приорессы наводят на совсем иные мысли, но это не так важно. Вы везете меня обратно. Спасибо тебе, Мирия. Бог-Император в самом деле улыбается нам.

— Это твое предположение? — язвительно произнесла целестинка. — Откуда тебе известна Его воля?

— Я не предполагаю. Я всего лишь Его слуга, и другого объяснения попросту нет. Ты и я находимся здесь согласно его замыслу. Все вокруг происходит по желанию нашего великого прародителя.

С близкого расстояния Мирии удалось лучше разглядеть очертания и образ реплика. Хорошо слаженное тело Ро представляло собой одну сплошную мышцу без малейшей частицы бесполезной плоти. Её взгляд изобличал в ней скрытую силу, и боевая сестра представила, что в бою Ро представляет собой действительно грозного соперника. Однако она излучала ауру невозмутимого спокойствия.

— Ваш мир был изолирован от остального Империума на протяжении двух тысячелетий. И ты живое подтверждение этому.

— Да, можешь ли ты вообразить такие страдания, сестра? Быть окруженной пеленой безумия столетие за столетием? Некоторые начали опасаться, что вселенная погибла в грандиозном катаклизме, и жестокая судьба оставила наши планеты нетронутыми. Другие считали, что мы стали игрушками Губительных Сил, но не я. Я всегда знала правду. Именно поэтому меня выбрали посланником.

— О какой правде ты говоришь? — поинтересовалась Мирия.

Реплик подошла вплотную и взяла Мирию за руку.

— Это был Его план, — глаза Ро сияли, она говорила с уверенностью настоящего фанатика. — Бог-Император отделил Холлос, дабы испытать нас, сохранить нас непорочными, и наша вера в Него, в конце концов, вознаградилась. Пелена спала.

— Пелена? Ты имеешь в виду варп-штормы?

— Возрадуемся, ибо теперь мы свободны и готовы к возвращению. Наши миры выжили и процветают. Мне не терпится, чтобы ты их увидела.

— А уж мне-то как, — выдохнула Мирия.

— Смотрите, мои друзья, — воскликнула Ро, показывая в пространство за смотровым окном. — Видите? Это башня улья Селассиан, а западнее, под фотонными парусами, можно разглядеть наши фермерские угодья и белые равнины. Планета живет и дышит благодаря необъятной щедрости нашего великого прародителя.

— Великого прародителя? Так вы называете Бога-Императора? — спросил Нолан.

— Это отражает Его положение, как творца всего, что у нас есть, и того, какие мы есть.

— Действительно. Обрабатываю… — прогудел Нолан.

Мирия посмотрела на клона и адепта. Нолан, казалось, привык к присутствию недочеловека, но затем целестинка представила, что его очарованность репликом и технологиями, благодаря которым она была создана, затмило для него все остальное.

Двигатели шаттла типа «Арвус» ревели, пока он спускался к столице Холлоса. Этот звук напомнил сестре о былых сражениях. Много раз она отправлялась в битву с корабля, подобного этому, и сейчас ей приходилось предпринимать чуть ли не физические усилия, чтобы напоминать себе, где она сейчас находится.

— Это дипломатическая, а не военная миссия.

— Пока, — отозвалась сестра Лета.

— Неужели я озвучила свои мысли вслух? — удивленно сказала Мирия.

— Так и есть, элохейма, но, поверьте, мы все держим наготове гимнарий и болтер, меч и священное писание в зависимости от того, что может пригодиться.

Мирия слегка улыбнулась. Сильная Лета была её правой рукой, заместителем и верным товарищем. Вместе они прошли многие войны веры, и в этот день они разделяли общее молчаливое беспокойство.

— Подготовь целестинок, — сказала Мирия.

— Есть, госпожа, — отчеканила Лета и отошла к остальным сестрам. — Иона, Порция, подготовьте оружие. Кассандра, ты вместе с Изабель охраняешь место приземления.

— Результаты первичного сканирования показывают, что этот регион планеты, судя по всему, является стабильным, — вмешался Нолан, — продолжаю сбор данных…

— У Холлоса есть свои проблемы, как и у любого другого мира, но никакие трудности не могут ослабить нашу веру. Каждый божий день мы стремимся улучшить свою жизнь, — сказала Ро.

— Расскажи нам подробнее об этом совете, с которым мы встретимся, — требовательным тоном произнесла Мирия. — Есть ли у них право говорить от всех жителей Холлоса?

— Я вхожу в их число. Мы представляем законное правительство наших планет. Некоторые из нас занимают свою высокую должность уже больше семисот терранских лет. Благодаря руководству совета мы добились устойчивого общества с благоприятным социальным климатом.

— Любопытно, создания как ты, реплики… в этой культуре вы являетесь служителями, солдатами, защитниками, да? — спросил Нолан.

— Защитниками? — Ро как-то странно посмотрела на него и неуверенно ответила: — Да.

— Место приземления обозначено, десять секунд до посадки. Приготовиться к высадке, — скомандовала Лета.

— Это исторический день, — с благоговением сказала Ро. — В честь этого события пройдут празднества.

Мирия ничего не сказала, её рука вновь покоилась на кобуре плазменного пистолета.

Белокаменная цитадель Холлоса возвышалась над планетарной столицей подобно высеченному изо льда шпилю, отражая ослепительно яркий дневной свет. Она вздымалась в небо посреди широкой мраморной плазы с декоративными фонтанами и садовыми лужайками. Искусные изваяния располагались по всей территории кампуса, каждая из скульптур имела величественный вид и гордо смотрела в небо. Самой высокой из них была покрытая драгоценностями и платиной статуя Бога-Императора в облачении времен Древней Ночи.

«Арвус» пролетел над рядами людей внизу и приземлился на гранитную площадку в виде розы, вымощенной на площади. Горожане Холлоса выкрикивали радостные приветствия. В воздухе сновали птицы-дроны, чьи глаза-камеры передавали для людей видеоизображение на громадные экраны в городе.

Толпа рукоплескала и выкрикивала восхваления, когда корабль садился.

Боевые сестры первыми ступили на незнакомую планету, осторожно продвигаясь друг за другом. Лета шла впереди. Каждая несла в руках болтган модели «Годвин-Де'аз» и в любой момент была готова немедленно привести его в боевую готовность при возникновении малейшей угрозы. Мирия вышла вместе с Ро и квестором, осматриваясь вокруг. Воздух Холлоса пахнул цветами и утренним дождем. Он был чист и гостеприимен.

Восемь фигур стояли в ожидании у основания статуи Императора. Мирия кивнула Лете, и сестры задержались, кивнув в сторону громадного изваяния, прежде чем идти далее. Когда они ближе подошли к встречающим, Нолан наклонился к целестинке и сказал.

— Анализирую… совет… похоже, только двое из них…

— …люди, — закончила за квестора Мирия. — Да, я вижу. Остальные — реплики.

— Я вернулась, мои соратники-арбитраторы, — воскликнула Ро, — и принесла хорошие известия. Империум выстоял так же, как и мы. Я привела с собой этих посланников церкви Бога-Императора для воссоединения с нами. Мы справились.

Толпа взорвалась аплодисментами. Оглянувшись вокруг, Лета склонилась к командиру отделения и прошипела:

— Приглядитесь. Видите их? Клоны повсюду, в толпе, на парапетах. Здесь должно быть на каждого второго человека приходится по одному клону.

— Держи себя в руках, сестра, — спокойно сказала Мирия.

— Они одеты в такие пышные наряды, — пробормотал себе под нос Нолан. — Гипотеза — по всей видимости, клоны представляют правящий класс в этой культуре — подтверждается дальнейшим исследованием.

— Позвольте мне представить сестру Мирию, целестинку-элохейму из Адепта Сороритас, а также квестора Нолана из Магос Биологис, наших первых гостей за тысячи лет, — торжественно произнесла Ро. — Это поистине славный день. Позвольте нам вознести молитвы великому прародителю за его щедрость. Мы приветствуем наших сородичей у нас дома.

— Сородичей… — возмущенно прошептала Лета.

Резким взглядом Мирия заставила замолчать свою боевую сестру. Она стала разглядывать лица людей, стоящих рядом с клонами и облаченными в те же должностные одеяния. Один из них, старый мужчина, растерялся, в то время как женщина возраста Мирии также пристально посмотрела на неё в ответ.

— Рада встрече, арбитраторы. Приветствую вас от лица Экклезиархии Святой Терры. Знайте, мы счастливы видеть, что ваша… отрезанность от Империума не подорвала вашу веру, — сказала Мирия.

— Разумеется, мы избранные нашим народом правители. Совет занимался делами Холлоса столетиями, сестра Мирия. Благодаря этому наш мир стал таким прекрасным, каким вы видите его сейчас.

На какой-то миг в воздухе повисло неловкое молчание. Один из арбитраторов, женщина по имени Арвин, внезапно нарушила тишину.

— Наши партнеры-реплики исполняли свою роль много-много лет. В это тяжёлое время они направляли нас к процветанию.

— Все так, дорогая Арвин, — мягким голосом сказала Ро. — Все вместе мы — дети Бога-Императора человечества. Пойдемте, сородичи, мы перенесем обсуждение вашей миссии в Великий зал.

Когда все последовали за Ро, Мирия остановила Лету и тихо проговорила:

— Ты и Изабель оставайтесь на площади, пока я не позову вас. Охраняйте шаттл.

— Сестра-элохейма, мне не нравится то, что я вижу здесь. Синтетики правят людьми, это неправильно. Это против самой природы.

— Возможно, но мы не можем спешно судить этих людей по нашим меркам.

— Прости, сестра, но полагаю, мы как раз для этого и прибыли.

В Великом зале от громадного каменного помоста поднималась арка, за которой начиналось тёмное углубление, в котором размещался совет. Мирия заметила фрески на стенах, на полу и потолке — всюду изображались земли Святой Терры, Офелии, Евангелиона и других мест, имеющих религиозную значимость. На ряде высоких панно был изображен сюжет, очевидно, из истории самого Холлоса. Ро глубокомысленно кивнула головой, когда увидела, что Мирия изучает их:

— Это наши хроники. Представляю, как много у тебя накопилось вопросов о том, что стало с нашим миром после того, как чудовищная пелена скрыла нас.

— На первом рисунке я узнаю изображение эксплораторской базы Адептус Механикус.

— Ответ положительный, — прозвучал механический голос Нолана, — тип Z — испытательная и исследовательская колония. Я достал из банка данных сведения о ней.

— Вы оба правы, — согласилась Ро. — Холлос изначально был аванпостом, посвященным изучению технологии, что породила меня. Вы называете это «репликацией». Но после начала варп-штормов мы остались одни в пустоте, тёмные энергии опустошали поверхность.

Она показала на следующие панно. Перед Мирией предстали изображения ужасных бурь, бушующих на планете и отчаянные битвы против стихии и других, менее естественных сил.

— Те создания, изображенные здесь… чудовища… — вымолвила Мирия.

— Демоны… — поправила её Ро. — Штормы выплеснули отродий варпа на наши земли. Колонисты сражались, но они оказались на грани вымирания, изолированные и одинокие, без какой-либо надежды на спасение. И тогда они обратились к тем единственным, кто мог им помочь.

— Репликам… обрабатываю… Выжившие использовали прототип клонов-солдат, чтобы те помогли им сражаться с архиврагом и сохранить их мир.

Мирия шла вдоль стены, и перед ней разворачивались картины войны и разорения, тягот жизни и бедствий и, наконец, нового перерождения.

— Мы вытянули Холлос с края гибели. Мы обратили поток варпа обратно и удерживали его. И за столетия мы, реплики, значительно развились, выйдя за рамки нашей упрощенной воинской натуры, став нечто большим.

— По сравнению с чем? — спросила Мирия.

— С тем, какими мы были, всего лишь органическими машинами, инструментами и орудиями войны. Мы раскрыли свой потенциал. В конечном счете, колонисты уступили правление Холлоса нам. Мы не знаем усталости и практически бессмертны, под нашим руководством этот мир процветает.

— Вы должны очень гордиться своими достижениями, — сказала Мирия.

— Мы выстояли лишь благодаря воле Бога-Императора. Без Его направляющей руки мы обратились бы в прах, но вместо этого мы живем на мирной планете, готовой и желающей вернуться в лоно Империума. Если вы… примите нас… если вы… ещё не отвернулись от нас…

— Я… нам нужно увериться, — неловко произнесла Мирия.

— В чем же? — полюбопытствовала Ро. — Вы страшитесь, что мы запятнаны варпом? Клянусь своей честью, это не так. Мы очистили свою планету от подобной заразы.

— Вы уверены? — высказал сомнение квестор. — Методы Хаоса разнообразны. Вероятностный коэффициент неизвестен…

— Во имя Императора, да! Репликам нет нужды браться за оружие. Мы выбрали пацифизм и переступили через нашу врожденную жестокость. Здесь нет никаких войн, — Ро пыталась убедить своих гостей.

— Пока вы находились в изоляции… остальной галактике не так сильно повезло, — со скорбью в голосе сказала Мирия.

Ро выглядела ошарашенной, она обратилась к своим сородичам-репликам за поддержкой, но внезапно где-то снаружи раздался взрыв.

— Анализирую… — прогудел Нолан. — Взрыв большой мощности за счёт освобождения химической энергии в непосредственной близости отсюда.

Тут же Мирия услышала голос Леты по воксу:

— Мирия, на нас напали. Множество атакующих, они прорвались сквозь толпу. Вооружены стрелковым оружием и гранатами и убивают все, что движется.

Мирия повернулась к арбитраторам, её глаза пылали.

— Что все это значит?

Раздался звук выстрелов.

— О… Император, нет… — побледневшая Ро с трудом выдавливала из себя слова, — это должно быть Красные… но они никак не проявляли себя очень долго. — Вцепившись в руку Мирии, клон заглянула ей в глаза и продолжила. — Пожалуйста, вы должны мне верить, мы к этому не причастны.

Сбросив руку Ро, боевая сестра повернулась к своему отделению. Знакомое старое чувство вернулась к целестинке.

— Сестра Иона останется здесь вместе с квестором. Остальные — снять оружие с предохранителя и идти за мной.

— Что вы делаете? — спросил Нолан.

— Лета, занять оборону. Мы идем к тебе.

— Изабель, цель справа от тебя, двигается за перголой, — скомандовала Лета.

Повсюду раздавались выстрелы, крики раненных. Противники продолжали подступать к позициям Сороритас.

— Во имя Катерины, кто это такие? — пробормотала Лета.

— Лета, докладывай! — прокричала подоспевшая Мирия.

— Они появляются из ниоткуда. Только что все было спокойно, а уже в следующий момент горожане стали разбегаться, словно напуганный скот.

— С чем мы имеем дело?

— Боевые реплики или что-то вроде того.

Мирия выглянула из-за укрытия шаттла и впервые увидела нападавших. Дюжина противников двигалась с невероятной скоростью через плазу, перемещаясь зигзагообразно, чтобы уворачиваться от выстрелов боевых сестер. Они напоминали Ро и других клонов, но эти новые создания были дикими и свирепыми. Аура примитивной жестокости и ужасного животного гнева исходила от них. Плоть имела багровый оттенок цвета крови.

— Они будто звери! Полные ярости и лишенные страха.

— Спокойный мир, как же, — сердито сказала Мирия. — Сороритас, во имя Императора, уничтожьте их!

Целестинки не раз участвовали в боях и все как один обрушили стену огня на врага. Мирия вытащила свой плазменный пистолет и послала яркий как солнце сгусток пылающей смерти в ряды приближающихся врагов. Багрянокожие реплики превратились в вопящие факелы, сгорая дотла на мраморной площади. Но их товарищи не остановились, не замедлились, они продолжали наступать, бросая гранаты и стреляя навскидку из тяжёлых стабганов.

— Мы не можем сломать их строй, они все равно приближаются, — сказала Лета.

Мира обернулась и увидела, что Ро вышла на площадь, бледная женщина спряталась за клумбой, на её лице читался сущий страх.

— Ро, где ваши солдаты? — выкрикнула Мирия. — Эти создания одолеют нас, если твои сородичи не помогут нам.

— Не, нет… — мы не можем… мы отказались от войны.

— Ты прирожденный воин. У тебя есть соответствующие навыки, возьми оружие и защищайся!

— Нет!!! — в панике выпалила Ро и припала к земле, прячась от пуль.

— Их становится ещё больше, — доложила Лета, — мы со всеми не справимся.

— Черт возьми! Прикрой меня.

Целестинка со всех сил бросилась бежать через плазу к шаттлу. Стабберные снаряды противника неотступно следовали на протяжении всего пути, врезаясь в землю прямо позади неё. Лета была права, какими бы грозными бойцами ни были сестры битвы, они бы не выиграли в этом сражении. Целестинок насчитывалось всего одно отделение, а число атакующих продолжало возрастать по мере того, как все больше их стекалось к садам. Если сейчас не переменить ход битвы, сестры проиграют. Требовалось изменить тактику. Когда Мирия вновь появилась из «Арвуса», её плазменный пистолет лежал в кобуре на поясе, а в руках она держала шипящий тяжёлый огнемёт.

— Верой и пламенем! — закричала Мирия и выпустила струю огня.

Вырвавшиеся потоки горящего жидкого прометия походили на огненные хлысты, намертво остановив вражеское продвижение. Соратницы по отделению Мирии заревели позади и последовали за своим командиром.

— Сработало! — закричала Лета. — Они отступают.

— Вдавите их в землю, сестры! Покажите им безрассудность их ереси!

Оставляя тела мертвых, силы нападавших распались. Краснокожие разбегались кто куда — одни спрыгивали в канализацию, другие исчезали в задымленных переулках.

— Вы убили столь многих из них, — напугано прошептала Ро.

— Мы их остановили. А теперь ты мне расскажешь, кто это такие. Ты лгала. Ты сказала, что на Холлосе царит мир.

— Так и есть! Мы… у нас да! А вот Красные… они не такие, как остальные.

— Ты все мне выложишь, — прогремела Мирия.

— Хорошо.

После жестокой кровавой схватки площадь напоминала настоящее поле битвы, усеянное трупами и умирающими.

— Сестра Мирия!

— Лета, докладывай.

— Кассандра получила ранение, но броня приняла основную силу удара. Она остается боеспособной, остальные ранения незначительны и не вызывают беспокойства. Общая сумма погибших горожан еще не подсчитана, но она измеряется сотнями. Мы насчитали 19 трупов репликов. Квестор Нолан изучает их. Я связалась с «Коронусом», они готовы развернуть дополнительные войска на поверхности по первому вашему приказу.

— Ещё рано…

— Элохейма? — недоумевала Лета.

— Мы пришли сюда не затем, чтобы захватить этот мир.

— Они атаковали нас, это акт священной войны!

— Возможно, но я не собираюсь отвечать тем же, не разобравшись в ситуации. Слишком многие конфликты начинались именно так.

— Они не говорят нам правду. Это уже достаточный повод. Здесь все сложнее, чем кажется на первый взгляд.

— Это и есть главная причина, почему мы должны докопаться до истины.

— Сестра Мирия, можно поговорить с тобой? — сказала подошедшая Ро.

— Так какие будут приказы? — напоследок спросила Лета.

— Продолжайте вести наблюдение, я вернусь в цитадель.

— Как прикажете.

Когда Лета ушла, Ро тихо сказала:

— Она смотрит на меня так, будто хочет убить.

— Найди мне хоть одну причину, почему бы ей не поступить именно так. Те, кто напали на нас, были такими же репликами, как и ты.

— Я уже говорила, они не такие. Красные… пережиток прошлого… Они являются отклонением среди нашего рода, жестокие и поглощенные разрушительными эмоциями. Мы пытались перевоспитать их, реабилитировать, но не смогли… Ничто не помогает… Они неисправимы.

Ро объяснила, что в каждом поколении клонов некоторые имеют покрасневшую кожу, и у них отмечается склонность к агрессии и жестокости. Совет был вынужден собрать всех созданий, которые не властны над собой, и изгнать Красных на отдельный остров-континент. Но они каким-то образом возвращались, разоряя миролюбивые города Холлоса.

— Ты скрывала это от нас. Как мы можем после этого доверять тебе? — выпалила Мирия.

— Вы должны понять, Красные — единичная проблема. Они не отдают себе отчета в том, что творят.

— Будто бешеные животные.

— Да! — воскликнула Ро.

— Там, откуда я родом, бешеных животных убивают, не позволяя им свободно разгуливать, где они захотят. — Мирия глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Как часто случаются подобные нападения?

— Не так редко, как раньше, надо признаться. Но они происходят стихийно, сестра Мирия. Когда Красные приходят, мы прячемся, и затем они уходят. Мы выживаем, мы отстраиваемся.

— Скажи это жителям Холлоса, погибшим сегодня. Я должна посовещаться с моими коллегами на корабле.

— Что ты собираешься делать?

— Это ещё предстоит решить.

После оставления сестры Леты за командира Мирия направилась обратно в палату совета. Она держала себя в руках лишь благодаря своей клятве долга, которую дала приорессе Лидии. В коридорах цитадели царил беспорядок, слуги и советники разбежались, напуганные массированным наступлением на их священнейшее здание. Выходило так, что они спрятались и оставили Сороритас воевать с Красными в одиночку. Мирия с хмурым видом осмотрелась вокруг. Неужели те люди настолько слабы, что сбежали при первых же признаках битвы? Как им удалось выжить в столь враждебной вселенной? В том мире, где жила Мирия, не было места пацифистам. Есть только война и необходимость сражаться за своё существование.

— Ро! — крикнула Мирия. — Где ты? Я хотела бы поговорить с…

Боевая сестра услышала, как кто-то быстро приближается к ней. Неизвестный пытался зайти сбоку, скрытно двигаясь в тенях, вне области света, пробивавшегося через высокие витражные окна. Целестинка положилась на инстинкт и развернулась точно в тот момент, когда случилось неизбежное нападение. Из теней к ней устремились два дротика: от первого она увернулась, и он пролетел мимо, но второй вонзился прямо ей в шею. Задыхаясь от холода, пробежавшего по венам, Мирия схватила дротик и резко выдернула его из плоти.

— Кто…

Вытащив свой плазменный пистолет, боевая сестра ощутила, что попавшие в кровь транквилизаторы уже начали действовать. Сороритас пыталась избавиться от чёрных кругов, возникавших перед глазами, и заглушить грохочущую пульсацию крови в ушах.

— Будь ты… проклят…

Откуда-то издалека раздался женский голос:

— Выстрелите в неё снова, кретины!

Из темноты вырвались ещё два дротика. Мирия проклинала себя за то, что собственное тело отказывалось отвечать на команды. Пистолет казался неимоверно тяжёлым в руках, ноги превратились в желе, блестящая плитка на полу зала совета вдруг поднялась и ударила её по голове…

Темнота…

Очнувшись, Мирия услышала звук бегущей воды и чей-то кашель. Она не представляла, сколько прошло времени. Казалось, мгновение, но в действительности это могли быть и дни. Мирия обнаружила, что её броня нетронута, но пистолет отсутствует в кобуре. Она ожидала, что будет скована, но нет. Когда глаза привыкли к полумраку, она поняла, что находится в каком-то промозглом подвале, освещаемом светом тусклых биолюминесцентных ламп. В помещении стояла группа из пяти фигур в просторных плащах.

— Сестра Мирия, примите мои извинения за…

Голос принадлежал Арвин. Целестинка не дала ей закончить и врезала кулаком по лицу. Мирия с такой скоростью рванулась к женщине, что окружающим она казалась размытым пятном чёрного и багрового цветов. Её латная перчатка сомкнулась на горле арбитратора, и боевая сестра оторвала её от земли. Остальные присутствующие отшатнулись в сторону.

Рассерженным голосом Мирия прорычала:

— Арбитратор Арвин, вы напали на имперскую Сороритас и ответите за это!

Охранники отреагировали тем, что подняли своё оружие, но Арвин жестом руки приказала им опустить его.

— Нет… остановись… — Арвин закашлялась. — Мирия, прошу…

Прошел долгий момент, прежде чем боевая сестра ослабила свою хватку, и арбитратор отступила назад.

— Я… я прошу прощения, — начала Арвин. — Я это заслужила, но вы должны понимать, у меня просто не было другого выбора.

— Хватит с меня уже лжи и полуправды этого мира. Либо вы сейчас же мне все объясните, либо, клянусь, к утру от Холлоса останется лишь пепел.

— У меня не было возможности поговорить, ты бы отказалась выслушать меня. Это был единственный способ. Мы находимся в канализации под цитаделью, в единственном месте, где мы можем встретиться, не боясь быть услышанными репликами.

По кивку арбитра остальная часть людей открыла свои лица. Все они были обычными людьми.

— Ты всего лишь бегло ознакомилась с нашим обществом. Ты видишь, как реплики сделали себя верховной силой на нашей планете. Они позволяют состоять двум людям в их драгоценном совете, но не обращают внимания на все, что те им говорят. Они, видите ли, знают все лучше нас, вернорожденных. Они, видите ли, превосходят нас, ха! На планете есть очень многие, кто не признает их власть. Втайне я возглавляю секту, которая противостоит Ро и её уродскому роду. Мы действовали против них годами, ожидая подходящей возможности для восстания, и теперь ты здесь. Пришло время. Звёзды не врут.

— О чём ты, Арвин? Ты говоришь, что хочешь поддержки Империума в претворении в жизнь твоих планов по проведению государственного переворота?

— Ты встанешь на нашу сторону? Мы выступим вместе, человек против синтетика. Ты ведь видела их, они же слабовольны и ничтожны. У них нет права властвовать над нами, это против естественного порядка вещей. Реплики создавались, чтобы быть нашими слугами, а не хозяевами.

— А эти Красные, вы их вызвали?

— Не бывает революций без крови и насилия. Красные — это и есть те, кем должны быть настоящие реплики, воины-рабы. Но сегодняшняя атака не была направлена против вас.

— Вы затащили меня сюда силой, — выпалила Мирия. — Вы устроили это кровопролитие, а теперь просите у моей церкви о помощи?

Когда Арвин снова заговорила, её глаза сияли как у одержимой.

— Я помню слова из Кодекса Империалис, слова Экклезиархии, исчезнувшей отсюда два тысячелетия назад. Еретика, мутанта, ксеноса не оставляй в живых. Кто эти реплики, если не нелюди?

— Я обдумаю твою просьбу.

— Обрабатываю… — прозвучал механический голос Нолана. — Как интересно… обрабатываю…

— Квестор Нолан, — обратилась к нему Мирия.

— Сестра Мирия, вы были недоступны по воксу на протяжении часов. Куда вы пропали? Лета нашла ваш пистолет валявшимся на полу в палате совета. Она…

— Это не имеет значения. Вы узнали какую-нибудь полезную информацию от исследования трупов репликов?

— Несомненно. Местные охотно позволили мне изучить их, сестра Иона может быть весьма убедительной. Обрабатываю…

Адепт согнулся над обгорелыми останками одного из Красных. Его мехадендриты и усиленные механизмами руки начали рассекать плоть нападавшего и тыкать в его внутренности. Квестор, казалось, с большим энтузиазмом делал свою грязную работу, не обращая внимания на жуткое зрелище перед собой.

— Что вы узнали? — спросила Мирия.

— Даю перекрестные ссылки… Оригинальные файлы колонии Механикум на Холлос-797… У меня есть гипотеза о причинах различных подвидов репликов, которых мы видели здесь, Красных и… других. Ткани головного мозга у ожесточенных клонов имеют следы нейрохимикатов, каких нет у Ро и других представителей её рода.

— Это искусственное изменение? Вирус?

— Ответ отрицательный, отсутствие химических элементов указывает на искусственное изменение. Остатки исходного геношаблона репликов подтверждают, что это биотриггер — средство управления, имплантированное создателями, то есть Империумом. Такие клоны, как Ро, не имеют биотриггера, и потому обладают свободой воли. Я полагаю, они преднамеренно переконструировали себя, чтобы прекратить выработку этих нейрохимикатов. Они эволюционировали.

— Как такое могло произойти? Каким образом им удалось проигнорировать приказы творцов? Как рабы отвергли своих законных хозяев?

— Возможно, такова воля Бога-Императора? Не все реплики наделены этим даром.

— Даром? А может проклятием? Я не вижу здесь божественного вмешательства, квестор. А только разногласия и насилие в будущем. Эта планета стоит на грани революции, и мне придется решать, остановить её или позволить войне захлестнуть Холлос.

Наступил новый рассвет. Все выглядело так, будто вчерашней атаки и вовсе не случалось. Проработавшие всю ночь люди смыли следы пролитой крови и отреставрировали каждый сломанный камень, пока площадь, наконец, не стала такой же чистой, как и прежде. Мирия повела своих боевых сестер в палату совета, где их ожидала Ро и остальные. На мгновение взгляд Мирия задержался на арбитраторе Арвин, но женщина никак на это не отреагировала. Целестинки стояли на страже в центре комнаты, Нолан стоял рядом с элохеймой.

— Представители Имперской Церкви, — начала Ро, — примите наши глубочайшие извинения. Мы надеялись, что вас не затронут наши внутренние социальные проблемы, и уж точно мы не рассчитывали на то, что вы окажетесь втянуты в подобный прискорбный инцидент, который позорит всех жителей Холлоса. Мы умоляем и искренне просим вас о понимании. Мы работаем над решением проблемы Красных, и надеемся, что вчерашние события не испортят ваше отношение к нашему миру.

Мирия вежливо кивнула.

— Я понимаю, — сказала она с холодным и спокойным выражением лица. — Знайте, люди Холлоса, Имперская Церковь с распростертыми объятиями принимает вас обратно под власть Святой Терры. Корабли Министорума уже находятся в пути, но впереди грядут перемены. Для многих из вас воссоединение с Империумом окажется трудным.

— О каких переменах ты говоришь, сестра Мирия? — спросила Ро.

На секунду Мирия встретилась глазами с арбитратором, осознавая, что следующие её слова навсегда изменят судьбу этой планеты.

— С прискорбием я должна сообщить, что все реплики на Холлосе переходят под юрисдикцию Магос Биологис, геносоздателей из Адептус Механикус.

Толпа собравшихся запротестовала. Отовсюду послышались гневные выкрики и слова недовольства. Ро на мгновение растерялась, но затем, взяв себя в руки, требовательным тоном спросила:

— Что это значит?

— Ответ положительный, — ответил Нолан, — будучи искусственно сотворенными формами жизни, клоны не имеют прав на гражданство в Империуме Человечества.

— И вы ожидаете, что мы согласимся на это? — чуть не рыдая, дрожащим голосом сказала шокированная Ро. — Мы — те, кто защищали эту планету на протяжении двадцати ваших сроков жизни? Мы — те, кто сделали из Холлоса почти утопию? Да как вы только смеете предъявлять такие требования?

Мирия уловила, как на лице Арвин расцвела улыбка. Неожиданно она стремительно оттолкнула Ро в сторону.

— Утихни, нерожденная! Вашему жалкому правлению пришел конец!

— Арвин, стой! — вскричала Мирия.

Но женщина проигнорировала её, злобно прорычав в вокс-бусину, прикрепленную к её воротнику.

— Пришло время! Начинайте восстание! В этот день воспрянет Красная секта!

— Что ты делаешь? — спросила ошарашенная Ро.

— Я велела тебе притихнуть.

Арвин достала оружие, и из коридоров появились люди в красных одеждах.

— Нет, остановись, — выкрикнула Мирия. — Я поступаю так не ради твоих планов, Арвин! Я вынесла это постановление, чтобы остановить дальнейшее кровопролитие!

— Слишком поздно, — озлобленно ответила она. — Сегодня мы покажем себя в настоящем свете, откроем наш тайный знак, скрываемый слишком долго.

Арбитратор разорвала свою одежду, за ней последовали её приверженцы. То, что целестинка увидела на их плоти, заставило кровь застыть в жилах. Каждый член Красной секты нес метку — диск, разделяющий две дуги. Символ Губительных Сил, самого Хаоса.

— Метка Тзинча! Святая Терра, сохрани нас! — пробубнил Нолан. — Это культ перемен.

Боевые сестры инстинктивно подняли своё оружие и направили на противников, но Арвин выглядела пораженной тем, что другие, настоящие люди, угрожают ей. Мысли с бешеной скоростью проносились в голове Мирии, пока она держала арбитратора на прицеле своего плазменного пистолета. Произошло именно то, чего она опасалась. За время долгой изоляции Холлос затронуло влияние Тёмных богов, затаившихся в варпе.

— Ты нам угрожаешь? Почему ты принимаешь их сторону, Мирия? Мы с тобой настоящие люди, враги — это клоны. Они — нечестивцы, испорченные. Красный есть путь новых изменений. Мы — тайная истина.

— Ты порождение Хаоса и не заслуживаешь жить.

После этих слов сестры немедленно открыли огонь по культистам. Те почти ничего не успели предпринять. Всё закончилось за считанные секунды. Отовсюду слышались крики боли.

— Они все мертвы, — испуганным голосом пробормотала Ро.

— Еще нет, посмотрите на улицы, — отозвался Дженас.

Анархия битвы во внутреннем дворе выглядела совсем незначительной по сравнению с тем, что сейчас творилось в городе. За пределами плазы Мирия заметила дюжину диких репликов, с которыми боевые сестры сталкивались прежде. Они стремительно разрушали и убивали всех на своем пути.

— Их там легионы, целая армия клонов-берсерков, — выдохнула Лета.

— Мы не справимся с таким количеством, — сказала Мирия.

— Корабль! — воскликнула Лета. — Если мы с ним свяжемся, он воспользуется лэнс-пушками и тогда…

— …сопутствующий ущерб будет колоссальным, погибнут сотни или тысячи мирных граждан. Нет, есть другой выход.

Мирия посмотрела на Ро и остальных членов совета.

— Я снова прошу вас, реплики. Помогите нам сражаться с этими созданиями, возьмите оружие и защищайте свой мир или мне придется уничтожить его.

— Нет, нет! — испуганно вскричала Ро. — Мы отказались от ведения конфликтов. Мы навсегда исключили способность убивать из своей природы.

— Ошибка, утверждение неверно, — встрял Нолан. — Я вычислил природу мутации, которая отделила Красный род от клонов вроде Ро и других ей подобных. В прошлом они изменили себя, чтобы ликвидировать свою воинскую сущность. Ошибка! Они просто деактивировали её, но она до сих пор находится внутри них.

— Не понимаю, — сказала Ро. — Это было очень давно, до того, как…

— Я могу отменить биореконструкцию при помощи воздействия простой дозы нужных нейрохимикатов, синтезируемых моим внутренним биомодулем. Он вернет их в состояние воинов.

— О, всемилостивый Бог-Император, нет! Вы лишите нас разума, самой свободы!

— Нет у вас никакой свободы. Вы рабы, — злобно прошипела Лета.

С полным ужаса выражением Ро повернулась к Мирии, умоляя её.

— Сестра, прошу, скажи мне, что не сделаешь этого.

— Как воздействуют эти нейрохимикаты? — спросила Мирия, обращаясь к квестору.

— Как распространяющаяся инфекция. Эффект от подобной эпидемии будет практически мгновенным. Все реплики вернутся в одинаковое состояние, но это их погубит. Процесс необратим.

— Во имя Святой Терры! Умоляю тебя! — заливаясь слезами, сказала Ро.

— Я не позволю миру пасть жертвой скверны богов Хаоса. Приходится жертвовать ради спасения других. Я сделаю все, что потребуется, чтобы сохранить святость церкви и Империума. Квестор, приступайте!

— Как прикажите, — отозвался Нолан.

— Неееет! — отчаянно закричала Ро, стеная от ужаса.

Изменение захлестнуло репликов подобно грозовой туче, заслонившей солнце. Мирия наблюдала, как темнела бледная кожа Ро, становясь тёмно-красной.

— Кровь и трон, подействовало! Все они… они стали как остальные.

— Ро, ты меня слышишь? — спросила Мирия.

— Слышу тебя, — отозвался клон.

— Ответ положительный, баланс восстановлен. Реплики-пацифисты вновь стали теми, кем были когда-то, и готовы к боевым указаниям, — сказал Нолан.

— Ро, собери своих сородичей и возьми оружие. Уничтожьте Красную секту и подкронтрольных ей клонов!

— Как прикажите.

Без сомнений или колебаний Ро и другие реплики вихрем пронеслись по плазе в направлении бушующего конфликта. Они двигались как автоматы, быстрые и смертельные, безмолвно ступающие в битву в идеальном строю.

— Ну, теперь у нас есть целая армия и шанс спасти эту планету, — произнесла Лета.

— Но какой ценой, — грустно сказала Мирия. — Сестры, следуйте за ними! Аве Император!

Стоя в наблюдательной галерее «Коронуса» на полу из армированного стекла, сестра Мирия смотрела на планету, удаляющуюся у неё под ногами. Чёрные линии прочерчивали поверхность Холлоса, ветер разносил клубы дыма из пылающей столицы по равнинам. Целестинка видела, как шаттлы снуют туда-сюда через атмосферу по направлению к громадным гладкосторонним звездолетам на верхней орбите, плывущим в пустоте космоса подобно железным монолитам.

Прибыли силы Адептус Механикус, вызванные квестором Ноланом. Даже сейчас они продолжали проводить вылазки на планету, забирая каждого выжившего в восстании клона и все утраченные технологии, что их породили. В скором времени исповедники и священники-ораторы Имперской Церкви возьмут правление Холлосом в свои руки, заполнив вакуум власти, образовавшийся с исчезновением совета клонов. Своими речами и деяниями уже через несколько месяцев они заставят местных забыть о прошлых предводителях и воздвигнут на планете тот же монументальный культ непоколебимого послушания, который проповедуется в часовнях тысяч других миров.

Миссия сестры Мирии завершилась. Утраченные миры вернули в лоно Империума. Цена уже не имела значения.

— Все кончено. Omnis vestri substructio asservus et nobis, — тихо сказала Мирия.

— Думаю, мы уничтожили нечто поистине уникальное на этом мире, сестра-целестина, — произнес подошедший Нолан.

— Мы сделали это, чтобы спасти их, ради церкви и Империума.

— Как удачно, что мы имеем такие железные аргументы, чтобы оправдать все наши поступки.

Мирия повернулась к адепту, её глаза казались потемневшими и утомленными после всего, что она пережила и сделала.

— Они не были людьми, только Бог-Император имеет божественное право творить новую жизнь. Они позволили Хаосу угнездиться среди них. Это уже достаточный повод для их уничтожения.

— Вы так уверены? Мы взяли полных жизни разумных существ и превратили их в живое ходячее оружие. Разве это правильно?

— Ро сказала, что они хотят служить во имя Императора, выполнять волю Его. Теперь они будут делать то, для чего их создавали. Сражаться до смерти.

Бен Каунтер Кровь демона

Космодесантник и боевая сестра смотрели на открывавшуюся картину. На океан разложения. На материк зла.

Болото плавно колыхалось, залитое светом фосфоресцирующих бактерий и грибов. Оно так широко разлилось в подземной тьме, что края было не видно, и острова-бубоны вдалеке извергались, словно вулканы. В берегах жира и растянутой кожи, лопающейся от безразмерности существа, текли реки ихора. Тут и там из проклятого моря вздымались шпили осколков кости, очищенные от плоти толстым слоем мух, висевшим под потолком пещеры. Это море плоти было мертвым и живым одновременно. Болезненная черная зелень разложения билась жизнью множества болезней, живших в этом огромном бурлящем океане мерзости.

Сестра Эскарион из Ордена Эбеновой Чаши отвернулась от зрелища, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Она видела воплощение всего, чего ее учили бояться и ненавидеть всю жизнь. Но здесь не было места страху и даже ненависти. Ее переполняло исключительно отвращение.

Она лежала на боку, все еще в прыжковом ранце с гофрированными ангельскими крыльями, неудачно приземлившись на маленький выступ скалы, возвышавшейся над морем. Машинально она проверила авто-чувства. Респиратор в силовом доспехе отчаянно пытался отфильтровать токсины из воздуха, и на ретинальном дисплее тревожно мигало множество рун.

Она поспешно попыталась вспомнить, где она, и в голове всплыл образ города еретиков. Высоко над ними, на поверхности планеты, в городе Саафир бушевала битва между еретиками вместе с их демоническими союзниками и ее братьями, и сестрами. И здесь определенно было сердце саафирского зла, заключенное в невообразимое море колышущегося разложения.

Позади нее стоял сержант Каст, чей синий доспех Ультрадесантника странно блестел в полумраке. Он снял шлем и держал болтер сбоку. На его доспехе, которому было несколько веков, появились свежие зарубки и следы от снарядов, знаки яростной битвы, выдержанной ими по пути сюда. Он был высок, как и все десантники, и его темные волосы были коротко подстрижены. Черты лица были строги и словно вытесаны из камня. Он мрачно смотрел на море.

Эскарион взялась за свою реликвию, перебирая костяные четки пальцами в черной перчатке силового доспеха. Несмотря на их успокаивающий эффект, она знала, что море было живым, и что оно знало об их присутствии. Она понимала, что просто убивать их оно не станет.

— Брат-десантник. — тихо обратилась она к сержанту Касту, тогда как обычно говорила громко и воодушевляюще. — Закрой свой разум. Отвернись!

Каст словно бы не замечал ее.

«У меня есть вера» — подумала она. «Я выжила там, где этого не мог сделать ни один человек. Император со мной, вечно. У меня есть вера. Но я боюсь за космодесантника. Почему я так боюсь?».

В воздухе пещеры появилось течение. Эскарион потянулась к рукояти силового топора, лежавшего рядом. Его лезвие, напоминавшее огромную заостренную лопатку, зло жужжало силовым полем. Она не могла рассчитывать на то, что повредит тварь перед ней, но не была и готова умереть на коленях, а смерть в битве с таким противником сама по себе была достойным концом.

«Я и вправду умру здесь?» — спросил глубоко внутри голос веры. «Верный Империуму никогда не умирает. А что же десантник? У него наверняка мощнейший разум, и его тренировали — но достаточно ли этого?».

В километре от них в трупном океане разверзлась многокилометровая щель, обнажившая слои жира, омертвевших тканей под ним и распухших ненужных органов. Еще дальше из трясины поднялись со страшным громким всхлюпом тысяч тел, вытаскиваемых из трясины, две сферы, каждая размером с собор. Покрытые грязью пленки сползли, и открылась блестящая черная поверхность. Каст отпрянул от края уступа, но не отвел от чудовища взгляд.

Лицо. Рот и два глаза. Когда оно медленно заговорило глубоким голосом, который скорее ощущался, нежели был слышен, Эскарион почувствовала волны злобы, прокатывавшиеся по выступу вместе со смрадным дыханием твари.

— Удивительно, как много хлопот может доставить такая мелюзга как вы. — воздух дрожал от слов, наполненный темным восхищением. — До чего мелкие мешки безмозглой плоти. Я — Парменид, прозванный Мерзким, избранный князь демонов Нургла. Я — болезнь, которую Чумной Бог наслал на ваш мир смертных. Я — гной в вашей израненной империи. Интересно, а у такой мелочи как вы тоже есть имена?

— Сержант Каст, Ультрадесант, вторая рота. — дерзко сообщил десантник, как будто пытаясь впечатлить князя демонов.

Ужасающий вопрощающий взгляд уставился на Эскарион.

— Я не сказала бы тебе свое имя даже в обмен на свою душу! — прорычала боевая сестра и сжала топор покрепче.

— Какая досада. — откликнулся Парменид. — Но я могу понять девчушку. Ее разум в высшей степени неплодороден. Что она подвергала сомнению? Ее учат, она верит.

Края трещины поднялись. Тварь улыбнулась.

— А ты, дружок? Ты другой, правда? Ты можешь летать среди звезд — но не знаешь, что находится между ними. Я могу показать, мальчик мой. Я могу показать, почему твой всемогущий Император предпочел оставить свой Империум игрушечных солдатиков на растерзание Хаосу.

Огромное лицо Парменида поднялось широкой приливной волной, окружившей их, словно амфитеатр из плоти. Он глядел на них свысока пустым взором. Сестра Эскарион невольно отступила, но потом справилась с собой. Сержант Каст же продолжал твердо смотреть на развращенное создание, с отвращением выпятив подбородок.

— Вот подумай, кто же в выигрыше? Каждый год вы теряете все больше и больше планет. И пусть вы обманываете себя, что сдерживаете Варп, далеко в неизученной глубине ваших душ вы знаете, что человечество падет. Девчонка не видит неизбежного. Ты видишь. Ты правда хочешь быть утянутым Империумом в пучину? Ты умрешь, зная, что все твои усилия были напрасны. Ты умрешь, зная, что ты ничего не знаешь!

Каст покачал головой, но соглашался он с чудовищем или нет, Эскарион сказать не могла.

— Я могу дать тебе плоть, что не увянет, только изменится и станет пристанищем цивилизации заразы. Не цепляйся за падающий Империум. С моей помощью ты раздавишь его сапогами и сам станешь Империумом, мальчик мой! Я могу показать тебе тайны этой темной маленькой Вселенной. Я могу показать тебе, что такое существование в мире, к которому твой Империум слеп.

Лицо Каста выражало решимость, но в его глазах мелькали огоньки неуверенности. Эскарион чувствовала хитрого психического червячка, что глодал его душу, но Ультрадесантник боролся с ним, веря в Императора и отказываясь склониться перед силой Парменида.

Каст попытался закрыть лицо руками от видов и звуков, пытавшихся изменить его, но был прикован к скале, на которой стоял, пси-оковами, неспособен пошевелиться, открыт и уязвим для пси-атаки. Он старался вспомнить годы обучения и тренировок в храме крепости-монастыря, чувствуя все нарастающее отчаяние и пытаясь вспомнить все те жесткие слова, что говорили ему капелланы с тех самых пор, как он впервые ступил на территорию Ордена. Но они ускользали от его разума, разъедаемого волей Парменида.

— Нееет… неее… — корчащийся космодесантник пытался прокричать дерзкие слова, всплывшие у него в голове.

Теперь он чувствовал новый вид страха. Он и раньше знал, что это такое, когда воздух пронзают снаряды болтеров и лазерные лучи, а каждую секунду ожидаешь обжигающего касания боли. Он привык к этому за годы, но это был не настоящий страх, а понимание постоянной опасности, сопровождавшей святой долг защиты Империума.

Тут все было по-другому. Здесь ставкой было не его тело. Наградой был его разум, его дух, сама его душа. Космодесантник никогда не должен бояться. Но Каст сейчас боялся, боялся изменения в той части себя, что всегда была неизменной, части, что была для него так же свята, как и сам Империум.

— Dominus, salve nos…[2] — прошипел он сквозь зубы, корчась. У него пошла кровь носом.

Усилием воли Парменид окружил душу Каста темным пси-ореолом — безбрежной ужасающей пустотой, сокрушающей и иссушающей дух.

Каст понимал, что если он когда-то был достаточно силен, чтобы получить доспех десантника, он должен быть сильнее и этого.

-'Imperator, in perpetuum, in omnipotens, in umbrae…[3]

Эскарион попыталась подойти к нему, но даже воздух был пропитан силой, и она тоже едва могла пошевелиться, чувствуя себя замурованной в скалу. В ушах звенело от низкого злобного хохота, а в раскалывающейся голове проносились отвратительные образы, испещренные красными прожилками.

— Не сдавайся! — как можно громче крикнула она, не зная, слышит ли ее Каст. — Не сдавайся!

Из переносицы Парменида вылетело сияющее пси-копье, парализовавшее Каста и вскрывшее его. С доспеха десантника срывались белые электрические дуги и уходили в землю, делая его светлым маяком во тьме. Каждый подлый трюк, который князь мог придумать, обрушился на исчезающую душу Каста.

Под сокрушительной силой Каст упал на колени с невольным паническим воплем. Он рылся глубоко у себя в голове, цепляясь за отнимаемые и сжигаемые злобой Парменида воспоминания. Бесконечные часы битв запузырились и лопнули. Молитвы Ультрадесанта исчезли из памяти. А подо всем этим было разодрано и сожжено его прошлое, детство. Личные ниточки, державшие его вместе, сгорели в пси-пламени, и остались только основные инстинкты. Огонь очистил его от всего, что делало его космодесантником Императора. Каста превратили в животное без духовности, долга и воспоминаний о породившем его всемогущем Империуме.

И без веры.

Внутри Эскарион поднималась волна холодного страха. Каст обмяк, покачиваясь на месте. Он был бледен, а из носа и ушей у него текла кровь. Все слои защиты его разума были уничтожены, а пронзительный визг, который она слышала в душе, был воплем ужасного разума Парменида, разрывавшего душу десантника на клочки, как хищник раздирает жертву. Каст был силен — но эта жуткая хаоситская мерзость оказалась сильнее.

— Ты готов присоединиться ко мне? Готов занять своё место, маленький зашоренный человечек из плоти и крови? — голос князя демонов перекрыл крещендо вопля разума. — Отвечай! Отвечай! Готов ли ты принять знание и чуму, и истинный путь человечества? Подняться над своими жалкими собратьями? Увидеть, как они падут пред тобой, когда ты станешь попирать ногами звёзды? Ты готов присоединиться ко мне?

В одно мгновение пси-оковы спали, и Эскарион вновь смогла пошевелиться. Но она знала, что это было хуже всего, потому что означало — Каст сдался.

— Да! — чудовищным и глубоким чужим голосом крикнул Каст, разводя руки в стороны и словно предлагая себя в жертву. — О да!

Парменид рассмеялся, и волны плоти забились в мыс. Вокруг начали падать обломки. Эскарион не собиралась здесь умирать. Она еще не собиралась присоединяться к Императору. В ту минуту, когда Каст отдался Хаосу, он дал ей повод для мести.

Она подняла силовой топор над головой, побежала на Каста и ударила его лезвием, окруженным завывающим голубым силовым полем. Каст подставил под удар предплечье, и его рука отвалилась от тела с каскадом искр. Он взглянул на нее не человеческими глазами, а черными туманными жидкими глазами князя демонов, и улыбнулся злобной ухмылкой Парменида. Его кожу покрывали шрамы и ожоги от жара вторжения князя демонов, зубы раскрошились. Тело было достаточно искалечено — но по сравнению с извращением его души это было ничто.

Он не стал даже доставать боевой нож или поднимать оружие. Он просто ударил Эскарион оставшейся рукой в грудь с силой, куда большей, чем у космодесантника. Она отлетела и упала плашмя на скалу.

Сестра схватилась за камень и увидела, как к ней бегут волны плоти. Вытащив из ножен стилет, она не стала бежать навстречу новому заклятому врагу, чтобы умереть славной смертью, а воткнула его в футляр собственного прыжкового ранца. В два удара она отделила блокиратор подачи топлива, и оно полилось на камни.

— Damnatio tuum[4]! — прорычала она сквозь стиснутые зубы. Спустя секунду ее прыжковый ранец включился. Она взлетела в воздух, оставляя за собой огненный след, когда все топливо одновременно загорелось. В ушах у нее стоял свист раскаленного воздуха. Ее окружал жуткий жар, и она почти потеряла сознание. Ранец сплавился в один комок, задняя часть доспеха начала плавиться, а волосы загорелись.

Пока она возносилась ввысь и молилась, чтобы ее испепелило до приземления обратно в пещеру, далеко внизу накатившиеся волны искаженной плоти Парменида поглотили Каста. Во тьме под Саафиром родился новый чемпион Хаоса.

* * *

Во время отступления из пылающих руин города Саафир имперские войска нашли искалеченную сестру Эскарион. Ее товарищи сестры подобрали ее и отвезли в Орден Госпитальеров во дворце Экклезиархии на Терре. В темном величии древнейшей планеты священники и аптекарии пересадили ей на спину новую кожу и снабдили ее новым черным силовым доспехом с белым одеянием из хранилищ Ордена. Они вернули ей волосы, так что ее каштановый хвостик свисал между лопаток, словно никогда не сгорал. Но у нее остались шрамы, маленькие ожоги по линии волос, похожие на сотни укусов.

Когда она пришла в сознание в одной из палат Ордена Очищающей Воды, ей рассказали то, о чем она уже знала. Рассказали, как Ультрадесантников и сестер Эбеновой Чаши выбрали для поддержки Имперской Гвардии при штурме и захвате еретического города Саафир. Как обнаруженные там сектанты уничтожались вихрем болтерных снарядов, пока внезапный прилив мерзости не вылился из-под улиц, неся с собой демонов Чумного Бога: ухмыляющихся одноглазых мразей с мечами из ядовитого черного железа, зверюг размером с танк, убивавших одним прикосновением щупалец, и миллионы мелких заразных существ, безумно хихикавших и облеплявших бронетехнику, залезая даже в сочленения силовых доспехов. Эскарион знала, как отступали десантники и сестры, отдавая каждую пядь земли за несколько капель крови демона, но их наконец вынудили оставить город на произвол судьбы, так как силы Нургла превосходили их в численности и ярости.

Эскарион рассказала и свою историю, повествуя о том, как отделение серафим было вырезано в полете отравленными клинками чумоносцев и роем жирных лиловых мух. Как с Кастом обнаружили, что в бойне выжили только они и отразили атаку прямиком из ада. И наконец, как под ними разверзлись улицы, и они попали в подземную залу с невообразимо мерзкой тварью.

Она рассказала о том, что Каст отвернулся от света Императора, и все склонили головы от стыда.

* * *

Доспех у него расплавился сразу весь и прилип к телу, символ Ультрадесанта и синяя краска пошли пузырями и облезли, пластины превратились в текучий металл, который, сгущаясь и распределяясь по телу, повторил его очертания. Иногда он видел что-то в тусклой поверхности — тьму, опускающуюся с небес, реальность, разорванную надвое, самого Нургла, хохочущего и возвышающегося над расколотой Галактикой.

Чумоносцы свиты подали ему моргенштерн. Рукоять была вырезана из бедренной кости какого-то чудовища, а яблоко высечено из камня столь темного, что он жадно поглощал свет, и вокруг него постоянно мерцал темный ореол. Чтобы его держать, у него появилась новая рука из перехлестывающихся пластин темно-лилового хрусталя, которая сгибалась и хватала с холодной чужацкой силой.

В другой руке он держал ростовой щит, обтянутый человеческой кожей. Различные оттенки складывались в символ Нургла из трех сфер. Щит был окроплен составами столь могучей колдовской силы, что мог выдержать удары богов.

В надетом на него шлеме была только одна прорезь для глаз, через которую он видел будто бы лучше, чем при помощи авто-чувств. Это пригодилось, так как его имплантаты вскоре отвалились, выползая из его новой плоти как металлические черви.

Чумоносцы-циклопы с одобрением глядели на него светящимися глазами, их вечная ухмылка стала еще шире. Каст воздел свои новые руки к небу и прокричал бесконечный клич, чтобы даже Нургл на своем троне разложения в Варпе услышал его и, может, слегка бы улыбнулся рвению своего нового слуги.

* * *

У сектантов не было времени среагировать, когда круг ангелов рухнул на них с потолка огромного двигательного отсека космического скитальца, проводя на их телах алые полосы выстрелами из парных болтпистолетов. Торсы сектантов были обнажены, на их телах и лицах были странными цветами нарисованы грубые символы, кожа побелела и потускнела от касания разложения, а глаза были черны и пусты. Но доспехи им бы вряд ли помогли, сосредоточенный огонь срезал их до того, как они открыли ответный огонь.

В изящных черных доспехах Сестринства отражалось пламя из ручного огнемета сестры Иоанны, выплюнувшего в центр круга струю голубого пламени, прожегшего туннель с обугленными краями в туловище одного сектанта и воспламенившего еще двоих. Сектанты взвыли, бешено извиваясь, пока прилипшие к их коже химикаты прорывались к мышцам и внутренним органам, чтобы выжечь из них нечистую жизнь. Скелеты рухнули на пол в облачках пепла.

Обух топора Эскарион разрубил плечо одного из сектантов, отрубив ему левую половину тела. Вскрытый сектант почти комически стоял, покачиваясь, а его внутренности вываливались на пол. Канонисса Тасмандер хотела наградить Эскарион древним силовым мечом в знак признания ее знаменитой силы воли под Саафиром. Но она отказалась: это было слишком изящное оружие для потрошения еретиков — их нужно было резать, как животных, и вбивать в землю. Это было очень давно — теперь она командовала отделением серафим, ставших ее сестрами — но, как и раньше, с ней был топор. И этот топор опускался на застигнутых врасплох защитников скитальца, отрубая конечности и дробя кости, как тесак мясника.

Стены осветила вспышка лазружейного огня: один луч ударил в наколенник Эскарион.

— Рассредоточиться! — крикнула она, и серафимы разорвали смертельный круг, при помощи прыжковых ранцев взлетев в воздух и опустившись на оставшихся сектантов. Последние еретики умерли так быстро, что даже не успели закричать.

Скиталец, казалось, был построен великанами. Он сам был размером с город-улей, и все в нем было огромным. В двигательном отсеке устремлялись ввысь изукрашенные турбины размером с городские кварталы, их зубчатые верхушки были слишком высоко, чтобы их можно было увидеть, а тени соединяли громадные поршни. Везде были примитивные надписи и символы Чумного Бога, и во влажном воздухе висела вонь смерти и отчаяния. Темное, ужасное место. Но для Эскарион оно было прекрасно — поскольку означало, что она близко.

Большая часть скитальца была заброшена, и у них ушло несколько дней работы со сканером, чтобы найти несколько живых организмов. После долгих лет заданий отделение стало для нее близким, как и сестры, потерянные на Саафире, и они были хорошими бойцами, даже для избранных серафим.

Она знала, что тоже была хорошим бойцом, познав о войне многое со времен Саафира. У нее была новая цель, кроме служения Экклезиархии. Она преследовала Каста среди звезд дольше, чем могла вспомнить, и теперь была напряжена, найдя его.

— Много еще, Исмена? — спросила она.

— Нет, сестра. — ответила Исмена, чье лицо было залито тусклым зеленым светом древнего сканирующего устройства. Было видно, что она уже не молода, не только что выпущена из Школы Прогениум — они уже давно охотились на тьму вместе. Сильна, но не молода.

— Тогда пошли. — Эскарион направилась в темноту к коридору, ведущему в центр управления корабля.

Сестра Иоанна оторвалась от обследования дымящихся тел убитых ей сектантов. В то время как шрамы Эскарион были малозаметны, шрамы Иоанны образовывали паутину изуродованной кожи на лице. Последствия прошлого задания в городе-улье и близкого знакомства с цепным мечом придавали ей вид дикарки.

— Простите, старшая сестра, но как Вы можете быть уверены, что это он?

— Я не так хорошо его знаю, — ответила Эскарион, холодно взглянув на серафиму, — но все же этого достаточно. За мной.

Остальное отделение проверило боезапас и проследовало в коридор. Стены были покрыты дерьмом, кровью и кишками. С металлических краев свисали куски кожи. Проход становился все уже и уже, пока наконец они не подошли к шлюзу, заградившему коридор. На люк был нанесен человеческой и не только кровью знак Нургла.

— Гранаты. — приказала Эскарион и выбила люк из петель.

Сестры бросили в проем крак-гранаты. Авто-чувства Эскарион закрыли ее глаза от резкого света.

Она не боялась. Просто хотела увидеть, вправду ли он наконец был здесь.

Вспышка погасла, и показалась ободранная каюта капитана, искусные драпировки и изящное убранство которой сначала были осквернены разложением, а потом сметены бронебойной шрапнелью. Сложные фрески на потолке показались из-под слоя грязи и копоти, а в дальнем конце каюты свет из большого изукрашенного иллюминатора проникал через мириад дыр в черной бархатной занавеске.

Четыре взрыва его не убили. Эскарион на это и не рассчитывала.

Он стоял посреди хаоса летающих обломков, как каменный воитель. Его яркий доспех исказился до неузнаваемости и стал серым, как оружейный металл. Одна рука была сделана из темного аметиста со множеством граней, уродливо отражавших звездный свет. Прорезь в шлеме светилась болезненным желтым светом. Он держал ростовой щит и чудовищный шар на цепи. Медленно он начал раскручивать жужжащий и оставляющий след вонючего черного пламени моргенштерн.

Эскарион почувствовала холодную тень давнего страха. Но это было еще не все. Была гордость, хоть и грешная, что она смогла выследить его, пускай он и распространял по Галактике разложение с самого момента своего предательства. Но сильнее всего она чувствовала прекраснейшую вещь: слепую ненависть Сестер Битвы, отказ принять факт существования такого врага, абсолютная убежденность, что убить его будет правильно. Эскарион достала болтпистолет и прицелилась Касту в лицо.

— Damnatio tuum! — крикнула она, и сестры дали залп.

Большую часть снарядов Каст принял на щит, остальные прошли мимо или срикошетили от доспеха. Два пробили броню, выплеснулись струйки крови, но он спокойно стоял. Чемпион Нургла взмахнул моргенштерном и ударил, разбив голову ближайшей серафимы вдребезги. Другую сестру он сбил с ног щитом. Она автоматически дернула рычажок прыжкового ранца, улетела, врезалась в стену и распласталась по ней, как муха по стеклу.

Эскарион закричала от ярости и бросила пистолет, взяв топор обеими руками и напав на заклятого врага. Каст развернулся и ударил ее щитом, свалив женщину на пол при помощи ее же собственного импульса. Она тяжело упала и почувствовала, что сломала что-то.

Поток пламени отвлек чемпиона. Изуродованное лицо Иоанны исказилось гримасой — она приготовилась продать жизнь подороже, отводя громадного воина от старшей сестры. Каст прикрыл лицо от жара и ударил ее моргенштерном в живот. Она пролетела через всю комнату, все еще выпуская пламя из огнемета. Отрывистая очередь из пистолета Исмены продолжалась ровно столько, сколько понадобилось Касту, чтобы обезглавить Сестру ударом щита.

Избитая Эскарион, вся в синяках, но все еще живая, поднялась на ноги. Каст тоже изменился — стал быстрее и сильнее, чем любой десантник. Но у нее была вера, чего Каст добиться не мог. У нее была вера — и один раз этого уже хватило.

Оба медленно кружили среди обломков. Авто-чувства Эскарион сообщили, что доспех с тревожной скоростью вкачивал ей болеутоляющее в избитое тело. Боль утихла, но она точно знала, что левая сторона тела у нее сильно травмирована.

Она посмотрела туда, где должны были быть глаза Каста, чтобы увидеть, осталось ли там хоть что-нибудь человеческое. Ей показалось, что она смогла разглядеть за угрожающим блеском черты лица, глаза, что когда-то были человеческими.

«Возможно, это мой единственный шанс» — подумала она. «Возможно, это последний раз, когда я смогу спросить его».

Спросить о том, над чем она многие годы медитировала, чего просто не могла понять. О том, от чего она просыпалась по ночам, и вот теперь, когда у нее была возможность, она просто должна была спросить.

— Почему ты предал? — спокойно спросила она. — Почему ты сдался и оставил своего Императора?

В остатках разума Каста мелькнуло что-то и пробудилось воспоминание. Он видел эту женщину раньше, давно, возвышавшуюся на столбе пламени. Что-то, о чем Парменид ему не рассказывал. Возможно, он не всегда был слугой благостного Нургла? Было ли что-то еще, его прежняя жизнь?

Но искра узнавания мгновенно утонула. Ничего не было. Ничего, кроме вечности прекрасного разложения, неизбежного пути всего живого: прогнить, ослабеть, умереть.

— Почему? — мрачным басом откликнулся Каст. — Почему нет? Он не мой Император. Его Империум умирает под его властью.

Эскарион постаралась удержать его взгляд, но он тут же пропал, сменившись чем-то нечеловеческим. Она медленно подняла успокаивающе тяжелый силовой топор, готовясь ударить и зная, что он, не мешкая, убьет ее так же быстро, как и ее Сестер.

— Он умирает из-за слабых душ вроде твоей. Ты оскверняешь дух человечества. Когда-нибудь тебя даже не будет волновать победа или поражение — останется важна лишь льющаяся вокруг кровь. Твое проклятие в конце концов пожрет тебя.

Из шлема Каста раздалось нечто, вероятно, бывшее смехом. Он поднял моргенштерн и приготовился опустить его могучим взмахом.

— Мой дорогой хозяин Парменид был прав. — ухмыльнулся он, вспоминая слова, которых он вроде как раньше и не слышал никогда. — У тебя нет воображения.

— Да ты что? — Эскарион сняла с пояса маячок телепорта и включила передачу. — Позволь не согласиться.

В пространстве и времени открылось несколько разрывов, когда телепорт принял сигнал и послал свой груз. Три отделения боевых сестер с грохотом проявились.

За то время, что им понадобилось, чтобы нажать на спусковые крючки болтеров, Каст осознал, что женщина воспользовалась его уверенностью в победе. Воздев руки к небу и проревев злобное хаоситское проклятье, он ударил щитом и моргенштерном по полу с такой силой, что тот раскололся, и упал в лабиринт палуб и тьмы внизу.

Боевые сестры всаживали в дыру очередь за очередью, но навстречу языкам болтружейного огня взметнулась спиралью с нижних палуб колонна мух. Их было так много, что рой маленьких тел поглощал все снаряды. Насекомые потоком падали на пол, многие сгорали, но к тому времени, как последние выжившие рассеялись, от призвавшей их мрази не осталось и следа.

Все еще живая Иоанна подтянулась к краю пролома, заглянула внутрь и харкнула в темноту комком кровавой мокроты.

— Час от часу не легче.

Изможденная Эскарион опустилась на колени позади нее.

— Его хозяин потянул за нити, и марионетка перенеслась через Варп в Саафир.

Она повернулась к старшей сестре первого отделения.

— Обыщите корабль. Убейте всех.

Когда Сестры убежали исполнять приказ, Эскарион задумалась. Она потеряла его. Но один раз она его уже нашла и сможет найти снова. Связь между ними укрепилась. И если у Каста и есть слабость, то это эта связь.

* * *

Говорят, на Терре даже воздух другой, с ароматом древности и чести. Говорят, что он наполнен силой. И правильно говорят.

Дворец Экклезиархии возвышался на материке, словно бы сама земля породила огромный готический рифленый горный хребет со множеством шпилей, храмов и монастырей, бесчисленных отделений Адептус Министорум.

Глубоко в комплексе находился штаб Эбеновой Чаши, Святой Монастырь. А в нем — покои канониссы Тасмандер. Эскарион была немолода, но Тасмандер определенно была стара. Это была седая невероятно крепкая женщина с грубым лицом и внушительным глубоким голосом. Ее военная карьера была окончена, и она управляла бытом и ритуалами Сестер моложе ее. Когда-то она была на редкость искусной и яростной воительницей, настолько упорной и непреклонной в исполнении своего долга, что она добилась уважения даже от грызущихся друг с другом бюрократов Администратума и невероятно гордых космодесантников.

Она сидела в своих покоях за столом из того же черного мрамора, что и стены. Пол комнаты покрывала сложная мозаика с символом Ордена, а на стенах висели древние знамена и литании, хранимые от времени силовыми полями. В каком-то смысле сама канонисса тоже была реликвией, старой и чтимой — и все еще могущественной.

Канонисса Тасмандер видела лица многих прилетавших на Терру и улетавших с нее. Она научилась распознавать изменения. Лицо Эскарион изменилось больше, чем у многих.

Снявшая доспех и одетая лишь в простые одеяния Сестры, что убавило ее фигуру вдвое, Эскарион стояла в центре комнаты. Она была стройной, но жилистой, и обладала странной внутренней энергией, делавшей ее прекрасным лидером. Ее несколько раз до этого вызывали к канониссе, но тогда только лишь для похвалы. Сейчас все было по-другому, и она это знала.

— Сестра Эскарион, — начала канонисса, — ты знаешь, что я ценю тебя, как стойкую последовательницу нашего учения. В Министоруме нет никого, кто мог бы поставить твою веру под сомнение. Нет никаких сомнений — ты один из столпов, на которых построен Орден Эбеновой Чаши.

— Благодарю Вас, канонисса. — Эскарион знала, что Тасмандер не одобряет ее погоню за Кастом. Она рассматривала это как личный долг, акт возмездия, тогда как канонисса настаивала на том, что Орден всегда должен действовать как единое целое. «Но, конечно же, уничтожение таких врагов, как Каст, было причиной существования Военных Орденов» — сказала себе Эскарион.

Канонисса подалась вперед, ее голос стал ледяным.

— Есть пути, по которым может повести нас наша вера, что являются ложными. Я видела подобное множество раз, и это одна из самых печальных граней моей должности, да простит Он меня. Для служанки Императора преследовать вредные цели с таким, прямо скажем, упорством — трагедия. Я долго одобряла твою целеустремленность и чистоту ненависти к Тьме, что грозит нам всем. Но если ты заглянешь в себя, то обнаружишь, что так деятельно охотиться за Кастом тебя заставляет личная ярость, а не благо Империума или мои приказы. Верность Сестры принадлежит Императору и имперской вере, Адепта Сороритас — но не ее собственной жажде мести. Твой гнев уводит тебя от нашего учения, а ты для меня слишком ценный кадр. Больше ты не будешь частью какой-либо военной операции, которая может столкнуть тебя с Кастом. Приказ ясен?

Эскарион опустила глаза. Она знала, что сделала все правильно. Ее вера была крепка. Она знала, что не причинит Ордену никакого вреда. Но сейчас ей не давали действовать в согласии с верой.

«Что важнее?» — подумала она. «Приказы моей канониссы, которые были для меня законом с тех пор, как я была всего лишь девчонкой? Или вера, которая вела мою душу по этой жестокой Вселенной и никогда раньше меня не подводила?».

— Слушаю и повинуюсь. Но, если позволите, это крайне важно для меня. Перевербовка Каста Парменидом была величайшим по омерзительности актом из всех, что я видела.

Тасмандер кивнула.

— И ты не могла так этого оставить. Я не говорю, что ты что-то сделала неправильно, Эскарион. Но Эбеновая Чаша — Военный Орден. Я не приемлю ничего, кроме абсолютного подчинения. Этот Орден — легион Сестер, действующих как единое целое. Я не могу позволить тебе разрушить эту связь. Итак, ты подчинишься слову Министорума и оставишь эту опасную погоню?

Эскарион подняла глаза и встретилась взглядом с грозной канониссой. Битва внутри нее закончилась. Решение было принято.

— Разумеется. — солгала она.

* * *

Остановившись подумать, чем он стал, Каст не узнал человека. Он умер и не заметил этого. Вместо когда-то текшей в нем крови был застывший солоноватый ил. Вместо когда-то бившихся жизнью внутренностей были сухие клубки окаменевшей плоти. Он не жил по-настоящему, просто был скреплен и оживлен миллионами болезней, насланных нечистым касанием Нургла.

Кожа, служившая щиту обивкой, выработала чувства — он чувствовал боль, отбивая удары. Моргенштерн стал его частью, хрустальный кулак прирос к рукояти. Шлем медленно плавился и менял форму, пока не стал единым целым с черепом. Сквозь прорезь он видел только размытые зелено-лиловые тени, тем более яркие, чем более больные. Он уже не узнавал то, чем стал.

Но что это значило? Он отверг жалкое человечество. Он был величайшим из людей. Он увидит, как Империум падет, и живет, чтобы отпраздновать на его останках. Он должен принять жалкие изменения и радоваться. Разве нет?

Воитель посмотрел с мыса вниз. Пещера за все эти десятки лет ничуть не изменилась. Высоко над ней гнила разлагающаяся масса города Саафир, заразившего землю и сделавшего нечистой всю планету. В ночном небе ближайшими и ярчайшими точками света были планеты, павшие к ногам его демонических орд. Но подо всем этим оставалась все та же пещера с длинным узким мысом, на котором сейчас стоял Каст.

И Парменидом, конечно. Князь демонов все еще был здесь. Каст давно забросил попытки угадать, был ли Парменид действительно могучим полубогом, который даст ему все обещанное, или просто злобной тварью, посмеявшейся над ним. Он понемногу осознал, что были более важные занятия. Служить Пармениду значило служить более великим силам, которые связывали этот мир с другим цепями своей воли. С каждым шагом Каст убеждал себя в этом.

Но глубоко внутри было ли что-то еще? Не был ли он кем-то большим, нежели чемпионом Чумного Бога? Не было ли и раньше Каста, другого, но того же? Он с уверенностью мог сказать лишь одно. Он не всегда был таким.

Под ним катились и разбивались о мыс огромные волны разлагающейся плоти. Снова появилось громадное лицо Парменида с его злобной усмешкой и мертвыми черными глазами.

— Мальчик мой, — сказал князь демонов, — ты многое для меня сделал. Возглавил мое войско. Создал империю. Нургл очень доволен. Но теперь твои умения должны послужить другому делу.

Каст опустился на колени, положив щит на скалу перед собой, готовый получить священные приказы.

— Должен признаться, — продолжал Парменид, — я не понимаю, как эти мелкие мясистые существа могут так надоедать. Но они сейчас готовят ответный удар по нам. Приближается корабль, мальчик мой. Он летит на эту самую планету, вот такая наглость, да, так что ты, мой драгоценный чемпион, должен показать им все безумие их замысла. Возглавь мой флот и как следует покажи им истинную судьбу всякой плоти, прежде чем уничтожить их. Они не должны ввергнуться в священные владения Нургла.

Каст поклонился. В воздухе пронеслась злокачественная волна. Древние телепортаторы флота подхватили искаженное тело воителя и перенесли его на орбиту, чтобы приготовиться к прибытию врага.

* * *

Зал в центре Святого Монастыря был долгое время запечатан. Хотя любознательность и не поощрялась среди Адепта Сороритас, боевая сестра Эскарион не могла не интересоваться, какие политические махинации там реализовывали тайно прибывшие люди в темной одежде. Когда ее вызвали туда, она почти мгновенно осознала истину. Прошло много времени с тех пор, как канонисса потребовала отделить ее верность от ее веры. Хотя Эскарион делала все, что ей приказали, проводя все свои военные кампании на дальних рубежах Империума, за множеством жестоких битв она никогда не забывала своей жажды крови Каста.

Тысячи лет назад зал был часовней, перестроенной и встроенной в разросшийся на материке дворец Экклезиархии. Серокаменные стены были испещрены прямыми готическими узорами, потолок был высок, а воздух — холоден. В центре стоял большой стол, за которым сидели посланники, довольно много. Все, кроме одного, были слабо видны. Лампы, вделанные в высокий потолок, не освещали их лица под капюшонами.

Посреди них сидел единственный четко видимый человек, инквизитор. Он был закован в церемониальный терминаторский доспех, инкрустированный драгоценными камнями, с тяжелой алой печатью Инквизиции на кольце на силовой перчатке. У него было строгое лицо, морщинистое не от старости, а от ужасов, которые ему пришлось вынести из-за своего призвания, и казавшееся неуместным среди огромных пластальных пластин, придававших ему телосложение ходячего танка. Он указал Эскарион на кресло взмахом силовой перчатки. Кресло стояло во главе стола, и ее невидимые судьи сидели перед ней угрожающим полумесяцем.

— Сестра Эскарион… Я осведомлен о противоречиях, имевших место между Министорумом и Инквизицией в прошлом. — начал инквизитор. Его голос эхом отражался от старых каменных стен. — Но я уверен, что вы достаточно повидали на службе, чтобы понимать, что, хотя наши подходы могут различаться, мы занимаемся одним и тем же делом.

Эскарион всегда настороженно относилась к Инквизиции. С их страстью к таинственности, они, казалось ей, не слишком отличались от еретиков, за которыми следили. Сама она раньше отказывалась иметь с ними дело. Но теперь, поняла она, у нее может быть шанс воплотить мечту, которую она лелеяла большую часть своей службы Ордену Эбеновой Чаши.

Инквизитор поднял ту руку, на которой не было перчатки, и сервитор где-то в дальнем углу включил проекцию звездной карты над столом. Появилась паутина тонких линий и иконок, изображавших западную окраину Сегментума Пацификус. Одна из планет была подсвечена.

— Деятельность сил Хаоса всегда была нашей основной заботой. — продолжал инквизитор. — Выделенная планета это Саафир, за которым мы тщательно наблюдаем уже более двадцати лет. Итак, насколько я понимаю, канонисса занимает определенную позицию касательно Каста и вас, верно?

— Да, это так. — Эскарион почувствовала выброс адреналина в кровь. Долгое время никто не осмеливался даже упоминать его имя при ней.

Инквизитор мрачно кивнул.

— В нынешних обстоятельствах, как мы полагаем, такое положение дел не может продолжаться. — он взмахнул рукой снова, и подсветилось еще несколько планет вокруг Саафира. — Это планеты, которые Парменид со своими мерзкими ордами удерживает сейчас. В основном, это пустынные земли, которые не представляют для нас интереса. Но вот сам Саафир представляет значительную ценность, обладая невероятно важными минеральными ресурсами.

— Я знаю. — ответила Эскарион. — Я была включена в группу, посланную освободить его в первый раз.

Инквизитор позволил себе улыбнуться.

— Да. Именно поэтому мы до времени удовлетворялись сдерживанием угрозы. — подсветилось еще несколько планет. — А эти планеты под ударом теперь. Если Парменид захватит их, это даст ему значительное влияние. Его империя на данный момент является базой операций Хаоса на территории Империума. Такое положение дел неприемлемо.

Эскарион перевела взгляд с лица инквизитора на темные силуэты по обе стороны от него. Она чувствовала, как они внимательно изучают ее, пытаясь предугадать ответ. Что привело их сюда, настолько высокопоставленных лиц Империума, что их личности были скрыты от нее? Она поняла.

— Экстерминатус. — выдохнула Эскарион.

Инквизитор вскинул брови.

— Вы проницательны, сестра.

— Со всем уважением, инквизитор, хотя Вы и осведомлены о том, что мне небезынтересна судьба Парменида, я не понимаю, зачем Вы вызвали меня. У меня есть обязанности в других частях Терры. — она прекрасно понимала, зачем понадобилась им. Но она хотела, ей было просто нужно, чтобы это сказали они.

— Сестра Эскарион, зона влияния Парменида недавно стала непроницаемой для любого имперского судна. Любой флот, который мы пошлем, будет перехвачен. — его голос дрогнул, он говорил через силу. Эскарион поняла, что он не привык сообщать столь важную информацию члену Экклезиархии. — Мы знаем, что силы, посланные на перехват флота Экстерминатуса, возглавит Каст. По правде говоря, все наши данные о Касте и большинство их о Пармениде так или иначе исходят от вас. Записи о его службе Ультрадесантником почти бесполезны — теперь его понимаете только вы.

Эскарион покосилась на инквизитора.

— Я нужна вам?

Инквизитор посмотрел на одного из спутников, и тот кивнул ему.

— Да, сестра. — ответил он. — Вы нужны нам.

— Поскольку только я понимаю ход мыслей Каста.

— Не только поэтому. — инквизитор тяжело опустился в кресло, сервомоторы его доспеха взвыли. — Дело не совсем в этом. Одна из сил, правящих Галактикой, и, следовательно, Империумом, — Судьба. Это странная сила, ей нельзя управлять, можно только принять ее и подчиниться. Империум выстоял частично благодаря тому, что мы принимаем Судьбу в расчет.

Карта над столом померкла, оставив освещенным только инквизитора.

— Меньшие правители не обращают на нее внимания, потому все они когда-нибудь падут. В данном случае, вас с Кастом соединяет Судьба. Вы красной нитью тянетесь через всю его жизнь. Без вас он полностью становится рабом Хаоса. Но пока вы живы, между ним и Империумом есть связь, которую он не в силах разорвать. Вы были там в самом начале. Судьбе может быть угодно, чтобы вы были там и в конце. Может потребоваться, чтобы вы умерли рядом с Кастом. Я так полагаю, это для вас приемлемо.

Эскарион чувствовала, как ее обшаривают скрытые в тени глаза. Она могла вспомнить заразу Хаоса, расползающуюся по карте.

— Я не могу лучше послужить Императору, — тихо сказала она, — чем полностью очистив Саафир от той мрази, что заразила его.

* * *

Каст снова изменился. Стоя на мостике корабля хаоситов «Проклятие», Эскарион видела, как его нагрудник дышит вместе с ним. Из царапины на нем сочился зеленый солоноватый ихор. Под шлемом больше не было глаз, только одна черточка злобы. Он двинулся, не как человек, закованный в доспех, но как нечто полностью живое, древнее и странное.

В свою очередь Каст знал, что узнает ее. Он видел ее раньше, и не один раз, но не мог сказать, кто она. Лицо было моложе, на нем было меньше морщин, глаза ярче, как и волосы. Он смутно припомнил, что люди меняются вот так, старея. Но это точно был тот же человек, та же женщина в черном доспехе с тем же символом, пылающей чашей, вышитым на белой мантии. Но имя… как ее звали? Где он ее видел?

Эскарион тысячи раз представляла себе эту минуту. Вокруг нее лежали обломки мостика «Проклятья». Древние вычислители были разломаны, на полу валялись медные рычаги и шестеренки. Стены и пол несли шрамы от снарядов. Вокруг лежали и тела экипажа рядом с изуродованными трупами демонов Каста. Кровь демонов пятнала стены и собиралась лужами у оснований пультов управления, все еще дымясь и пузырясь. Никто не сдался, и все умерли за свою преданность, Чумному Богу ли или чистоте Империума.

Сквозь огромное смотровое окно, служившее потолком, звезды снаружи обозначали границы гнилого владычества Парменида. Флот едва вошел в его империю, как металлические клыки чего-то живого вцепились в корпус «Проклятья» и выпустили орду избранных Нургла. Один за другим пали тем же манером корабли сопровождения, их огромные пустые корпуса медленно плыли в вакууме, словно трупы в воде. Только защитники на борту «Проклятья» сумели остановить волну нападавших и только ценой собственных жизней. Противники сражались друг с другом в коридорах и машинных отделениях, пока не осталось только двое.

Лезвие топора Эскарион еще дымилось от крови дюжины демонов. Моргенштерн Каста был заляпан кровью, а его щит был изранен и исцарапан. Так, по воле Судьбы и святого Императора, они снова встретились.

Они устало начали кружить, взвешивая в руках оружие. Эскарион знала, что шансов у нее мало. Она была равна Касту в умении, но не в силе, а его выносливости у нее и вовсе не было. Она дважды до того встречалась с ним, и каждый раз ее изломанное тело нуждалось во внимании Ордена Госпитальеров. А Каст стал еще более сильным воином, чем был. Он был Хаосом во плоти, и слабостей человека у него не было.

Но, конечно, он не продумывал эту битву досконально каждую секунду своей жизни, как Эскарион. Она распланировала каждый взмах, каждое движение, каждое последствие. Она видела его в бою. Она знала, что он сделает, еще до того, как он пошевелился. Эскарион ударила его топором. Каст парировал удар щитом, но она это знала. Она ударила топором по верхнему краю щита и расколола его надвое. Из разорванной пластины полилась кровь, и воин издал звериный рык от боли. Его моргенштерн прошел по широкой дуге, но серафима уклонилась от удара, двинувшись навстречу бронированному телу.

Лезвие топора рубило снова и снова, молнии били в десятки мест сразу, силовое поле хлестало доспех, пока он не раскололся и не промялся. Раны были неглубоки, но их было много, потому что Эскарион знала, что не сможет свалить его одним ударом. Его нужно было завалить и избивать, пока он не сможет сопротивляться, ударами, от которых он не сможет уклониться даже со своими сверхъестественными рефлексами.

«Моя вера привела меня так далеко.» — молилась Эскарион, пока рубила воителя. «Теперь моя ненависть поведет меня».

Каст отступал под ее ударами. В первый раз он почувствовал, как паника захлестывает давно заброшенные закоулки его разума. Он упал на колени, удары теперь сыпались на его голову. Кость лезвием врезалась в его тело, обнажилась плоть, доспех осколками сыпался на пол. Он свалился на спину, искаженная кровь хлестала из ран, почерневшая мертвая плоть иссыхала и стягивалась, попав на воздух. Он ждал последнего удара, который добьет его.

Это было то же чувство, что и много лет назад. Беспомощность, открытость ударам врага. Так было, когда его разум освежевали. Его веру отняли у него. Его душа обнажилась перед Парменидом, чтобы тот ее извратил. Горестная память о том дне всплыла в его голове из темного уголка его души, где гноилась вместе с ним долгие годы. Он не всегда был таким, как сейчас. Его изменили. Женщина! Она была там, когда это произошло, — и вернулась теперь.

Эскарион посмотрела на Каста. Наконец-то он был в ее руках. Теперь настало время для того, чего могло никогда и не быть. Для речи, которую она повторяла все эти годы.

— Нет смысла убивать тебя сейчас. — выплюнула она. — Ты связан с Чумным Богом. Если ты умрешь, то твоя душа присоединится в проклятии к миллиарду других. Если я оставлю тебе жизнь, ты можешь прождать еще тысячу лет, и у тебя не останется разума, чтобы беспокоиться о судьбе моего вида. Парменид предложил тебе знание. Теперь я дала его тебе. Ты видел обе стороны реальности, служил и Империуму, и Хаосу. Но ты не знаешь одного, есть один опыт, которого у тебя не было. Ты не знаешь, каково вновь стать праведником.

Каст взглянул на нее. Он знал, что долго не протянет, его застоявшаяся кровь хлестала на пол. Он посмотрел на ее морщинистое лицо, на седые пряди волос, которые когда-то видел сгорающими высоко над ним.

— Ты постарела. — прошептал он искалеченным временем ртом. — Я не понимал, что прошло так много времени.

Эскарион выключила силовое поле топора. Все затихло.

— Ты познал все, что суждено тебе познать. Ты сильнее любого живого человека, любого космодесантника, о котором я слышала. Но достаточно ли этого? Лучше не будет, Каст. Будет только хуже. Это может занять тысячи лет, но будет лишь гораздо хуже.

Каст чувствовал, как его жизнь утекает. Он хорошо теперь знал, что такое смерть. У него были минуты, а не годы. Слова женщины не покидали его разум. Он отбросил все, во что верил, чтобы соединиться с благословенным Чумным Богом. Как он мог вернуться?

Эскарион сейчас была практически безоружна, но она знала, что Каст теперь безвреден. Даже если он и не умирал, его мысли держали его в узде. В его голове шла борьба, которую она так хорошо знала.

— Возможно, ты думаешь, что не можешь быть прощен, что никогда снова не сможешь стать частью человечества. Но к искуплению ведет множество путей.

Множество путей. Всегда есть другой способ. Каст прошел в своей жизни два пути. Один он забросил. Мог ли он в оставшееся время вновь пройти по нему?

— Посмотри, что с нами обоими сделали годы. — продолжала Эскарион. — Они превратили тебя в животное. Они увели мою веру от приказов моего Ордена. Но это же время дало мне возможность понять — что бы ни произошло здесь, у тебя не будет больше шанса изменить Галактику. У тебя есть воображение. Используй его. Смени свой путь еще раз, прежде чем испустить дух.

* * *

Тошнотворная вспышка вернула его в пещеру, на то самое место, где давным-давно началась его новая жизнь. Чемпиона Хаоса почти разорвали, но он пытался вырвать победу. Он едва шагал, вновь волоча свою кровоточащую тушу по мысу к месту над колышущимся лицом князя демонов.

— Каст, мальчик мой! — Парменид ожидал возвращения своего слуги. — Я вижу, задание было не из легких. Но ты победил?

Каст медленно, из последних сил, кивнул.

— А Экстерминатус? Он предотвращен?

— Лучше… даже лучше. — прохрипел Каст. — В этом нет… необходимости.

Лицо всколыхнулось приливной волной, километровые брови из зловонной плоти нахмурились.

— Что это значит, мой слуга?

Каст выпрямился. С усилием воли он разжал измененные руки. Пальцы неохотно распрямились, хрусталь треснул, моргенштерн выпал из рук и полетел в извращенное море.

Он разжал пальцы и из последних сил вогнал их в свой нагрудник. Пластины раскололись по линиям, начертанным топором Эскарион, обнажая зараженное тело, закованное в доспехи с тех самых пор, как он впервые ступил на Саафир.

Мертвые органы были вытащены, как и гнилые петли кишок. Теперь в его раздутой грудной клетке находилась тонкая металлическая капсула, безвредная на вид, — пока пси-зрение князя демонов не восприняло готические буквы, начертанные на ней.

IN EXTERMINATUS EXTREMIS.

DOMINA, SALVE NOS.[5]

Сержант Ордена Ультрадесантников Каст посмотрел в глаза Пармениду Мерзкому и с удовольствием увидел в них страх.

— Damnatio tuum. — прошептал он, и белый свет чистоты навечно отмыл его от порчи.

К.З. Данн Сестра Адженда

Сигнал/шум

Сестра Аджента из ордена Расколотого Шифра поняла, что эльдарские рейдеры начали атаку, считанные секунды спустя после того, как услышала сообщение. Вот она стоит рядом с капелланом Гератием на мостике ударного крейсера Чёрных Храмовников “Неотвратимое Возмездие”, а уже мгновение спустя её бесцеремонно швырнуло на палубу, едва выстрелы ксеносов потрясли корабль космических десантников.

Почти три десятка тёмных кораблей, мерцавших в реальном пространстве, дали залп из всех орудий по “Неотвратимому Возмездию”, но большая часть их огневой мощи предназначалась сопровождавшему Храмовников кораблю Палачей “Гильотина”. У захваченного врасплох внезапным нападением ксеносов капитана “Гильотины” не осталось времени ни чтобы поднять щиты, ни чтобы открыть ответный огонь и спустя несколько секунд из огромного судна, словно кровь из раны, начал вытекать воздух. В корпусе появились широкие пробоины, через которые вылетали люди и техника. Человеческий экипаж и слуги ордена погибли сразу, их физиология не могла справиться с разрушительным вакуумом. Но боевые братья Палачей бесцельно дрейфовали в открытом космосе — системы жизнеобеспечения силовых доспехов сделали своё дело.

Несколько небольших эльдарских налётчиков прекратили атаку и приступили к охоте за уцелевшими. Не пощадили никого и пространство между кораблями Адептус Астартес быстро заполнилось медленно рассеивающимися шарами металла и крови.

“Неотвратимое Возмездие” оказалось дальше от места выхода эльдар в реальный космос, чем “Гильотина”, поэтому крейсер сумел избежать множественных прямых попаданий и успел поднять щиты, прежде чем повреждения стали катастрофическими. На мостике завывали клаксоны, Храмовники и экипаж выкрикивали и отдавали приказы, отправляя пожарные бригады в самые повреждённые отсеки и призывая резервные команды занять места погибших.

Кастелян Калеб приказал рулевому развернуть корабль носом к нападавшим. В течение нескольких долгих минут, пока поворачивался массивный крейсер, эльдары продолжали изматывать “Возмездие” беспрерывным огнём. Щиты выдержали. Когда корабль уже выполнил манёвр наполовину, все на мостике стали свидетелями окончательной гибели “Гильотины”.

Палачи тоже пытались вступить в бой, и подбитый корабль медленно поворачивался, но только подставил незащищённый борт рейдерам ксеносов. Подобно голодным зверям, которые набросились на кусок мяса, эльдары осветили пустынный космос энергетическими лучами, обстреливая подставленный борт и после серии взрывов варп-двигатель “Гильотины” превратился в сверхновую звезду. Но, несмотря на огромную скорость, не все корабли ксеносов успели сбежать от короны энергий имматериума, и несколько рейдеров были дезинтегрированы чистым варпом.

— Приготовиться к удару! — разнёсся по мостику приказ кастеляна. Астартес и слуги ордена схватились за все, что было прочно прикреплено к палубе или стенам, и в этот момент цунами энергий Хаоса врезалось в щиты и захлестнуло корабль. Во второй раз за несколько минут Аджента оказалась на палубе мостика, получив глубокую ссадину чуть выше лба.

— Капитан, отчёт о повреждениях, — потребовал Калеб, стоявший на том же самом месте и в том же положении, что и до ударной волны. Ответила единственная кроме Адженты женщина на мостике.

— Энергия щитов меньше десяти процентов, варп-двигатели повреждены во время первой атаки. Славьте Его имя, что нас не постигла судьба несчастных Палачей.

Сквозь иллюминатор — на высоком готике такие называли occulus — Аджента видела как пойманная в неумолимый гравитационный колодец “Гильотина” медленно начала падать в пылевой пояс планеты. Капитан не стала упоминать, что если эльдары атакуют снова, их шансы на выживание, не говоря уже о победе, станут почти нулевыми.

Сестра подтянулась, села и дотронулась рукавом до шишки на лбу. Оранжевая ткань вокруг манжеток стала тёмно-красной. Она видела, как обученные первой помощи слуги ухаживали за ранеными, используя бинты и жгуты для тех, кто сильно пострадал и, вынося тела тех, кому было уже не помочь. Никто из них не обращал внимания на Адженту. Её присутствие на задании было необходимо, потому что она оказалась одной из очень немногих людей во всём Империуме, которые могли прочитать сложные иероглифы некронской династии Хансу. Она покинула орден и увидела просторы галактики. Правда первоначальная радость быстро прошла.

Чёрные Храмовники едва терпели её присутствие на борту одного из своих кораблей, и после зачистки мира-гробницы она почти не покидала каюту. Единственная причина, почему она оказалась на мостике во время атаки состояла в том, что вокс-операторы засекли слабый сигнал с ближайшей планеты и капеллан Гератий приказал ей принять участие в его расшифровке, чем она и занималась до нападения ксеносов.

— Всем постам, — произнёс кастелян по всем частотам корабля. — Мы направляемся в пылевой пояс планеты. Щиты ксеносов слишком слабы, чтобы они смогли преследовать нас и нам должно хватить времени для ремонта.

Через весь мостик к Калебу целеустремлённо направился Гератий. Капеллан остановился только когда их лица разделяло всего несколько сантиметров.

— Придётся напомнить тебе, кастелян, что не в обычаях Чёрных Храмовников бежать и скрываться. Доктрина ордена требует, чтобы мы развернулись и сошлись лицом к лицу с инопланетными подонками, и не знали покоя, пока не уничтожим их. — Воин-жрец говорил с такой страстью, что Аджента увидела его слюну на щеке Калеба.

— Доктрина ордена требует, чтобы я не отправлял корабль с боевыми братьями на борту на неминуемую гибель. — Кастелян говорил спокойнее и размереннее капеллана. — Мы укроемся, отремонтируемся и затем нанесём ответный удар.

Гератий мгновение молчал, уставившись обеими красными линзами имплантатов прямо в глаза Калеба, затем медленно развернулся и направился к вокс-системе.

Аджента перевязала рану обрывком одежды, она слегка кровоточила и болела, зато кровь больше не заливала глаза. Они были неаугметированными, что часто встречалось среди Диалогус. Сёстры ордена Расколотого Шифра считали, что были созданы по подобию Императора и не признавали физические улучшения. Кое-кто из старших сестёр даже осуждал Адженту за очки, которые она сейчас вытерла чистой частью одежды и надела на нос.

Корабль вошёл в пылевой пояс, и на мостике стало спокойнее, слуги и команда работали, почти не переговариваясь. Единственные звуки раздавались только когда в щиты “Неотвратимого Возмездия” врезались большие обломки. Аджента вернулась к вокс-ретранслятору. Слуга в мантии только что закончил его ремонтировать и возился с циферблатами, проверяя работоспособность.

— Можно мне? — спросила она, попросив жестом наушники. Удивлённый юноша застыл словно зверёк, попавший в свет фонаря охотника, и посмотрел на кастеляна. Тот кивнул. Слуга торопливо бросил наушники и поспешил удалиться. Аджента подняла их с палубы и надела, пытаясь настроиться на ту же частоту, которую прослушивала перед тем, как её работу неожиданно прервали. Она начала осторожно вращать один из больших дисков, но несколько секунд спустя быстро сняла наушники, скривив лицо в гримасе.

— Проблемы, сестра? — спросил изучавший карту Гератий, раздражённо выговаривая каждый слог.

— Сигнал. Он… он гораздо сильнее, чем раньше.

Капеллан оторвался от карты и навис над Аджентой:

— Не может быть. Единственное объяснение — он исходит с планеты внизу, но все данные ауспиков подтверждают, что это мёртвый мир. По-видимому, вокс-станция по-прежнему неисправна. Слуга! Вернись и закончи ремонт.

— Нет, дело не в этом. — Сестра махнула рукой слуге, и сбитый с толку юноша в очередной раз посмотрел на кастеляна. Калеб приказал ему вернуться к текущей работе, и подошёл к Гератию и Адженте.

— Тогда в чём дело, сестра? — спросил кастелян, проигнорировав сердитый взгляд капеллана.

— Я не уверена, но полагаю, что это старый сигнал, который каким-то образом сохранился в течение нескольких тысяч лет. Похоже, что в пылевом поясе он попал в ловушку. — Она приложила один из наушников к левому уху, оставив второй космическим десантникам.

— Чушь! Почему ты слушаешь эту девчонку, кастелян? Она тронулась, когда ударилась головой.

Аджента и раньше встречалась с благородными Адептус Астартес, и хотя она знала, что должна выказывать им надлежащее почтение и уважение, это заявление её не напугало.

— Это — не чушь. На старой Терре моряки, которые плавали в полярных широтах, часто рассказывали, что улавливали радиосигналы минувших веков. Как лёд сохраняет замороженные в нём предметы, так и сигналы отражаются от его поверхности и постепенно слабеют, пока не исчезают навсегда. Я думаю, что этот пылевой пояс заставил сигнал войти в цикл и сохранил его.

Калеб выглядел впечатлённым, но настроенным скептически.

— Но ты сказала, что этому сигналу несколько тысячелетий, а не веков. Как ты можешь объяснить, что он сохранился так долго?

— Я определила его возраст перед атакой. Сигнал — это голос, который говорит на одной из разновидностей высокого готика.

— Я также его слышал, девочка, и язык, на котором говорит голос, это — не высокий готик. — Капеллан повернулся к кастеляну. — Послушай, я же сказал, что рана повлияла на её способности к расшифровке.

— Это — высокий готик… Просто старая версия.

— Объяснись, — судя по тону голоса, Калебу стало любопытно.

— Вся моя жизнь посвящена изучению языков и за это время я поняла, что язык — живое существо. Он растёт и развивается, отбрасывает те части, которые больше не отвечают цели, адаптируется к окружающей обстановке и текущим потребностям. Все они развиваются и языки людей, и языки ксеносов, а началось всё ещё в те времена, когда первые формы жизни только научились говорить.

Кастелян задумчиво кивнул. Даже Гератий выглядел слегка заинтересованным.

— С высоким готиком всё обстоит точно также, правда есть дополнительные сложности из-за того, что он — один из древнейших человеческих языков, который появился даже раньше Империума, и служит церемониальным языком на миллионе миров. Если вы будете говорить на высоком готике с кем-то, кто жил тысячу лет назад или за сто световых лет от вас, то вы легко поймёте друг друга. Язык почти не изменился. Но если вы вернётесь на пять тысяч лет назад или отправитесь на другой конец сегментума, то вам придётся уже труднее, хотя вы и поймёте общий смысл сказанного. Вернётесь в прошлое ещё дальше или отправитесь на другой конец Империума? Что ж, пожалуй, вы решите, что это другой язык.

— И так, что мы слышим сейчас? Местный диалект высокого готика пятитысячелетней давности? — спросил капеллан.

— Да, некоторые слова ничем не отличаются от современных и грамматика похожа, так что вне всяких сомнений перед нами древний высокий готик.

— Насколько древний? — спросил Калеб.

— Я считаю, что примерно десять тысяч лет… времена Великого крестового похода.

Кастелян недоверчиво посмотрел на Адженту:

— Почему ты уверенна в этом?

— Потому что пока мы разговаривали, голос больше десяти раз произнёс “Великий крестовый поход” и почти в два раза чаще прозвучало “Император”. Вот послушайте. — Девушка щёлкнула выключателем на лицевой панели вокс-системы, и по мостику разнёсся женский голос, говоривший, словно на проповеди. — Вот, вы слышали? “Император”. А эту фразу? “Имперская Истина”.

Хотя из-за специализации она обычно работала с записанными словами, все сёстры ордена обучались распознавать разговорные формы всех языков для тех редких случаев, когда мёртвые языки неожиданно возвращались к жизни, часто из уст расы или культуры, которые считались в Империуме давно уничтоженными.

— Думаю, что могу разобрать слово “флот”. Этот же самый термин раньше использовали преподобные. А что за слово перед ним? “Исследовательский”? — Аджента подняла голову, прищурилась и погрузилась в раздумья. — Близко. По-видимому, это — “экспедиционный”.

Гератий снова нахмурился.

— Итак, мы знаем, что говорят на высоком готике. Но это не объясняет, почему сигнал сохранился так долго. Ты сказала, что радиоволны на древней Терре исчезали спустя несколько веков, но голосу этой женщины больше десяти тысяч лет. Как такое возможно?

Сестра слегка склонила голову:

— Повелители, у меня есть одна теория.

— Ну и что это за теория, девочка? — терпение капеллана стало тонким, как лист пергамента.

— Во-первых, я считаю, что сигнал был очень мощным, поэтому он так долго распадается. Во-вторых, он передавался не по одной частоте, а сразу по всем.

Калеб и Гератий одновременно пришли к одному и тому же выводу.

— Передача велась на всю планету, — произнёс кастелян.

Тёмная комната Адженты мерцала в тусклом свете нескольких свечей, которые ей удалось найти. Комнату правильнее было назвать аскетичной кельей, где были только скатка, шерстяное одеяло, стул и простой стол. Кроме них была только кипа древних книг и карт высотой почти до потолка, которые она недавно взяла из архива корабля. “Неотвратимое Возмездие” фактически загнали в угол, и пока шёл ремонт Калеб разрешил сестре заняться изучением планеты внизу и происхождением сигнала. Это было всё равно, что хвататься за соломинку, но после того как боевой брат Храмовников сопроводил девушку в архив, её настроение улучшилось.

Он оказался ничуть не меньше, чем монастырская библиотека её ордена, но хранилища Расколотого Шифра были заполнены томами, относящимися к языкам, как мертвым, так и живым, а собрание “Неотвратимого Возмездия” — которое было лишь частью коллекции Чёрных Храмовников — касалось всевозможных аспектов. Внимательно изучив старые звёздные карты, Аджента переключила внимание на раздел военной истории, составлявший добрую треть архива.

Капеллану Гератию пришла в голову такая же мысль, и он уже работал в этой части библиотеки. Он забрал у сестры несколько самых точных карт и откланялся, прихватив с собой и несколько пыльных томов неопределённого возраста.

Боевой брат, которого приставили наблюдать за Аджентой, не горел желанием тащить стопки книг до её каюты, но вспомнив, что кастелян приказал оказывать содействие сестре Диалогус, неохотно смягчился. Теперь оказавшись в безопасности в четырёх металлических стенах, служивших ей домом уже восемнадцать месяцев, сестра с головой ушла в поиск мира, в пылевом поясе которого они укрылись.

Навыки Адженты относились в первую очередь к лингвистике, но десятичасовое ежедневное обучение в ордене в течение двадцати лет развило исследовательские умения. И после относительно простой для неё задачи расшифровки обозначений на звёздных картах, она сумела сузить поиск до нескольких субсекторов в этом регионе космоса с планетами похожими на ту, на орбите которой они оказались. Её первая надежда, что планета называется Кульчар, оказалась тщетной — дальнейшие исследования показали, что Кульчар был полностью уничтожен во время Великой Ереси. Другие многообещающие кандидаты тоже быстро отпали: Джиндран нашли всего четыре тысячи лет назад, Осирис уничтожила Инквизиция, поверхность Дурмиана-7 представляла собой кипящую серу и ничуть не походила на абсолютно спокойный мир внизу.

Несколько часов сестра копалась в ссылках и перекрёстных ссылках, отбрасывая неподходящие планеты одну за другой, но ничуть не приблизилась к искомой цели. Когда не оправдалась и идея о том, что за минувшие тысячелетия мир мог поменять орбиту, она совершенно опустошённая резко опустилась на заваленный картами стол. Затем протёрла глаза и решила приготовить постельные принадлежности для так необходимого сна, но не смогла заставить себя сделать это. Кастелян Калеб предоставил ей столько времени, сколько потребуется для ремонта. Как только варп-двигатель, щиты и системы вооружения снова заработают, они атакуют вставших на пути нечестивых ксеносов. Сигнал будет утрачен и возможно утрачен навсегда. У неё всего один шанс и необходимо использовать каждую минуту. Если бы это было то же самое, что расшифровывать новый язык…

И в этот момент её озарило.

Стараясь не задеть заваленный картами стол, она подошла к двери комнаты и с трудом потянула ручку, открывавшую замок. Аджента резко повернула её и высунула голову наружу. На том же самом месте, где она видела его много часов назад, стоял Чёрных Храмовник, который сопровождал её в архив.

— Прошу прощения, господин, — произнесла она, изобразив смущение. — Вокс вашего доспеха подключён к системам связи корабля?

— Подключён. Зачем он тебе понадобился?

— Мне нужно, чтобы вы кое-что спросили у кастеляна, пожалуйста. Это необходимо для моего исследования.

Астартес некоторое время молчал, задумавшись.

— Хорошо. Что ты хочешь спросить?

— Про пылевой пояс. Мне нужно, чтобы с помощью ауспика определили его состав.

Храмовник связался с Калебом, передал просьбу сестры, и наступило неловкое молчание, пока они ждали ответ.

— Хорошо, я сообщу ей. — Наконец нарушил тишину космический десантник. — Кастелян удивлён. Он полагал, что это обычные планетарные камни и минералы, но весь пояс состоит из материалов искусственного происхождения. Он сказал, что если ты готова предоставить объяснение, то я должен сразу же сопроводить тебя на мостик.

— Дайте мне немного времени, и я уверена, что получу все нужные кастеляну ответы и даже больше.

Астартес кивнул, и Аджента вернулась к себе.

Всё было так, как она и подозревала. Как языки эволюционировали и развивались, также эволюционировал и развивался этот мир. Проходили века и в языках появлялись новые слова, проходили века и у планеты появился пылевой пояс. Искусственные материалы убедительно указывали на то, что здесь произошло космическое сражение. Раз имперские силы были здесь во время Великого крестового похода, то возможно и сражение состоялось больше десяти тысячелетий назад.

Она аккуратно сняла несколько верхних пачек звёздных карт и приступила к изучению тех, которые отложила ещё в самом начале, сочтя ненужными. Если сражение было таким масштабным, как она предполагала, то стоит найти название планеты и остальное уже станет относительно простым.

Бережно отодвинув в сторону хрупкий пожелтевший пергамент, она увидела эскиз карты, чья крапчатая поверхность уже начала покрываться бурыми пятнами. Она стала осторожно вести пальцем по линиям и кругам, обозначавшим планеты и давно позабытые маршруты, и её глаза широко расширились, когда она нашла название мира-гробницы, который недавно зачистили Чёрные Храмовники и Палачи. Она быстро провела пальцем на галактический восток и остановила движение на крошечном тёмном шарике, который обозначал мир внизу. И как только она прочитала название планеты, ей больше не требовалась никакая книга, чтобы точно узнать, что здесь произошло. Это она знала и раньше.

Пока она отсутствовала, тишина мостика сменилась бурной деятельностью. И когда сопровождавший сестру Храмовник привёл её сюда, только кастелян и капеллан обратили на неё внимание. Ремонтные работы на “Неотвратимом Возмездии” почти завершились, системы проверили и перепроверили, готовя контратаку на эльдарских пиратов.

— Похоже, ты пришла слишком поздно, сестра, капеллан Гератий уже разгадал нашу таинственную передачу.

— С точными картами найти эту планету было несложно, а чтобы обнаружить по перекрёстным ссылкам необходимые тома в нашем архиве потребовалось всего несколько минут, — пояснил капеллан.

– “Если бы мне предоставили доступ к этим материалам, то наш разговор бы состоялся гораздо раньше”. — Собралась высказать свои мысли Аджента, но благоразумие и инстинкт самосохранения взяли своё.

— Мы находимся на орбите Ремонора Майориса — одной из многих планет, которые привёл к Согласию Сам Император, — продолжил Гератий. — Его флот прибыл сюда в поисках умудрённой опытом человеческой культуры, которая сохранилась после Долгой Ночи, но лишённые благосклонности и владычества Императора люди выродились в декадентское общество. Они погрязли в разврате и ставили удовольствия превыше всего.

— Да, но… — Аджента попыталась прервать капеллана, но тот просто проигнорировал её.

— После того, как первые мирные предложения Императора были отклонены, Он решил наставить их на пути Империума. Настойчиво убеждая население Ремонора Майориса сойти с проклятого пути и приобщиться к Имперским Истинам. Целых два дня летописцы Его флота отправляли сообщения на планету, но безрезультатно. Людей так сильно поглотила жажда удовольствий, что их глаза стали слепы к очевидному. Когда стало окончательно ясно, что Ремонор не придёт к Согласию добровольно, Император лично обратился к населению.

— Но это не…

Капеллан снова грубо перебил сестру.

— Он убеждал их прислушаться к разуму и явил им милосердие. “Станьте вновь единым целым с человечеством или познайте его гнев”, — сказал Он. Но они не прислушались к словам Его и узрели гнев. С непоколебимой яростью имперские войска высадились на планете и положили конец извращённым путям Ремонора Майориса. Толпы тех, кто стремился избежать суда Императора, бросились на космодромы, но едва корабли покинули атмосферу, орудия флота взяли их в прицел и вот… — Храмовник указал на иллюминатор и пылевой пояс за ним, — результат. Кладбище нечестивцев.

— Пожалуйста…

Гератий больше не обращал на Адженту внимания, не говоря уже о её словах.

— Не прошло и дня, как планету привели к Согласию, и она вошла в состав Империума, а Император продолжил Своё великое дело по возвращению миров в лоно человечества и под Свою защиту. — Капеллан направился к вокс-системе. — Десять тысяч лет назад Империум одержал здесь великую победу, и сегодня произойдёт ещё одна. В тот день воины шли в бой, и в их ушах звучал голос Императора, также будет и с нами!

Он повернул гарнитуру вокса и из колонок раздался голос летописца, снова заполнив мостик. Астартес повернулся к девушке, наконец-то соблаговолив обратить на неё внимание.

— Твоя работа здесь закончена, девочка, и твои усилия будут… отмечены. Брат Атрей сопроводит тебя назад в каюту. Мы вызовем тебя, когда обнаружим подходящую планету, где тебя можно будет высадить, и ты сможешь попытаться вернуться в свой орден. — Гератий отвернулся, собираясь что-то обсудить с Калебом.

— Вы — ошиблись, — чётко и спокойно произнесла Аджента.

Капеллан медленно повернулся, в его аугметированных глазах пылал огонь.

— Вы — ошиблись, — повторила сестра.

Невероятно быстро Гератий устремился к Адженте, но первым перед ней оказался Калеб, преградив путь капеллану. Кастелян успокаивающе поднял ладонь.

— Давай выслушаем сестру. Она находится здесь из-за своих экспертных знаний, и с нашей стороны будет невежливо прогнать её не дав объясниться.

Гератий впился взглядом в Калеба.

— Хорошо, — сказал он, и кастелян кивнул Адженте, разрешая продолжать.

— Исследование капеллана Гератия очень обширно и, по сути, вполне верно, — начала она.

— Разумеется. Мои источники относятся к годам после Великой Ереси. Они столь же верны, как если бы я сам стоял там и всё видел лично.

Калеб снова поднял ладонь, на этот раз останавливая речь капеллана.

Девушка откашлялась.

— Дата вашего источника — вот самая главная проблема. За прошедшие после предательства воителя годы миллионы книг и документов были уничтожены или оказались недоступны, потому что в них рассказывалось о героических деяниях предавших легионов ради Императора и славы добытой ими во имя Его. Любая работа или текст, где уважительно говорилось о предавших легионах или их примархах были уничтожены, а истории вычеркнуты или изменены в соответствии с новой Имперской Истиной, созданной на пепле предательства.

— Ложь и ересь! Покажи мне ближайший торпедный аппарат, и я вышвырну эту лживую грешницу. Откуда она может знать всё это? — яростно выпалил Гератий.

— Я знаю это, потому что переводила и расшифровывала такие документы. Хотя большую их часть сожгли ещё тысячи лет назад, время от времени некоторые находят в личных вещах еретиков или в развалинах давно забытых городов. В этом случае орден Расколотого Шифра переводит их, дабы наши повелители из Экклезиархии решили судьбу текста.

— Всё это конечно интересно, сестра, но почему ты решила, что капеллан неправ? — Калеб продолжал на всякий случай стоять между Аджентой и Гератием.

— Я знаю, что капеллан ошибся, потому что одной из моих первых обязанностей после вступления в орден был перевод рукописи, в которой подробно рассказывалось об умиротворении Ремонора Майорис. Она принадлежала перу летописца, сопровождавшего во время Великого крестового похода Шестнадцатый легион. Сам текст обнаружили в обломках разбившегося корабля этого легиона. — Аджента поправила очки на носу. — Когда летописец прекратит говорить, предполагаю что примерно через пятнадцать минут по терранскому исчислению, то вы услышите не голос Императора. Вы услышите голос Гора.

Капеллан рванулся вперёд, но кастелян толкнул его ладонью в грудь и отпихнул назад. Гератий, похоже, собирался повторить попытку, но царившее напряжение прервал голос капитана.

— Повелители, корабль ксеносов движется над нами и пытается обнаружить “Неотвратимое Возмездие”. Если мы атакуем, то на нашей стороне будет эффект неожиданности.

— Сколько осталось до полной готовности? — Спросил Калеб, не сводя глаз с капеллана.

— Варп-двигатель снова работает, щиты — восемьдесят процентов. Бомбардировочное орудие ещё не отремонтировали, но все остальные системы вооружения в норме.

Кастеляну потребовалось всего несколько секунд, чтобы просчитать ситуацию.

— Капитан, “Неотвратимое Возмездие” покидает орбиту — пришло время отомстить вражеской кровью за гибель Палачей и “Гильотины”.

Команда мостика начала готовиться к бою и шум от её бурной деятельности почти заглушил женский голос из вокса. Гератий, наконец, отвернулся от Адженты и подошёл к вокс-передатчику. Он решительно повернул один из правых дисков, и голос летописца стал громким почти до невозможности.

— Вперёд. Мы идём в битву, зная, что скоро нас благословит голос Императора!

“Неотвратимое Возмездие” вырвалось из пылевого пояса, подобно левиафану, всплывшему из глубин. Его нос смял и разрушил остатки корпуса давно уничтоженного корабля. Для двух гладких эльдарских рейдеров стало полной неожиданностью, что они оказались на линии огня ударного крейсера, и вскоре над планетой кружилось ещё больше обломков. Остальные корабли ксеносов изменили курс и развернулись, острые энергетические копья и вспышки лучевого оружия освещали их курс, но не причиняли вреда пустотным щитам “Неотвратимого Возмездия”. Теперь элемент неожиданности оказался на стороне Чёрных Храмовников, и сражение развернулось совсем по-другому.

Голос летописца достиг крещендо и почти заглушил звуки попаданий по щитам. Сквозь иллюминатор Аджента увидела, как ещё один эльдарский корабль был разорван на части огнём космической крепости, тёмное пространство освещали оранжевые взрывы, похожие на распускавшиеся цветы. Она заметила, что два корабля ксеносов отделились от эскадры и устремились к мостику ударного крейсера. Первый подбили, и он отлетел далеко в пустоту, но вторым управлял опытный пилот. Небольшой рейдер уклонялся и уворачивался, ловко избегая огня, и его оружие всё время вело огонь по рубке. Щиты выдержали, а эльдарский мародёр поплатился за самонадеянность — орудия “Неотвратимого Возмездия” попали в цель и срезали ему крыло. Но даже перед лицом неминуемой гибели пилот сохранял курс и непреклонно вёл повреждённый корабль на таран мостика.

— Щиты на полную мощность! — разнёсся по рубке голос капитана.

Камикадзе прорвался сквозь стену энергии. Взрыв был столь ярким, что Аджента прикрыла глаза, а когда зрение вернулось, то она увидела, как ещё больше вражеских кораблей отделились от главного строя, вдохновлённые действиями их товарища.

— Что с щитами, капитан? — Рявкнул Калеб изо всех сил пытаясь перекрыть рёв клаксонов и голос летописца.

— Этот удар дорого нам обошёлся. Мощность меньше сорока процентов.

Все направленные вдоль бортов орудия “Неотвратимого Возмездия” сразу же поставили стену огня между крейсером и эльдарскими рейдерами. Большинство кораблей ксеносов было уничтожено, но ещё больше их отделилось от общей группы, пока, в конечном счёте, все их корабли не вступили в бой, используя в полной мере превосходную манёвренность, быстро атакуя и отступая за радиус действия орудий Храмовников. Очередной рейдер получил прямое попадание, закружился и врезался в напарника.

В иллюминатор сестра увидела один небольшой корабль, который прорвался сквозь облако обломков и стену огня, действуя также как тот эльдарский пират, который почти уничтоживший щиты. Увидел его и кастелян Калеб.

— Всем орудийным батареям открыть огонь по небольшому кораблю, — отдал он приказ по общей вокс-системе “Неотвратимого Возмездия”.

Копья оранжевой и жёлтой энергии устремились к эльдарскому рейдеру, но его крошечный размер почти исключал попадание. Его почти сбили, когда он приблизился к мостику ударного крейсера, но вместо того, чтобы уничтожить атакующего, выстрел всего лишь опалил корпус.

— Приготовиться к столкновению! — приказал Калеб, в то время как рейдер на полной скорости неумолимо мчался к стремительно истончавшимся щитам.

Прежде чем опустилась тьма, Аджента успела услышать, что речь летописца наконец-то закончилась.

Сестра очнулась и обнаружила, что один из слуг Храмовников перевязывает ей голову, рана снова открылась от удара. Очки слетели, когда она потеряла сознание, поэтому ей пришлось прищуриться глядя в иллюминатор, где она разглядела посреди пустоты почерневшие корпусы эльдарских кораблей. По отсутствию активности на мостике и выключенным аварийным клаксонам Аджента предположила, что победа досталась Чёрным Храмовникам.

Но исчез и другой шум.

Слуга завязал повязку, под которую попали и несколько прядей тёмно-рыжих волос, и ушёл. Девушка встала на колени и начала водить рукой по палубе, пытаясь найти очки. Над ней нависла гигантская тень. Она посмотрела вверх, ожидая увидеть капеллана Гератия, но это оказался кастелян Калеб. Он протянул свою большую руку, на ладони лежали очки. Одно из стёкол треснуло, но других повреждений не было. Она взяла их и плотно надела на нос.

— Сигнал? Он… — начала она, но остановилась, посмотрев, куда показывает Храмовник. В той части мостика стояла разбитая вдребезги вокс-станция. Из неё торчал крозиус Гератия.

Аджента посмотрела на Калеба и тот печально улыбнулся.

— Брат Атрей. Пожалуйста, проводи сестру Адженту в её каюту, — приказал он. Астартес кивнул и быстро направился к девушке. Аджента слегка поправила мантию, проведя по ней пальцами, оставив красный след.

— И, сестра? — произнёс кастелян, когда она уже была на пороге мостика. Девушка обернулась и увидела, что Чёрный Храмовник продолжает печально улыбаться. — Пожалуйста, пока продолжаешь путешествовать с нами, постарайся не попадаться на глаза капеллану.

Аджента только поправила очки на переносице и вышла.

Корабль Проклятых

Аджента осмотрела часовню, встречаясь взглядом с десятками пристально смотревших на нее пар глаз. Немытая толпа, облаченная в грязные лохмотья, хранила молчание. Никто не двигался, самозабвенно внимая женщине в ржаво-красной рясе, обращавшейся к ним с кафедры проповедника. Сняв очки, Аджента аккуратно протерла стёклышки, стараясь не повредить и так треснувшую левую линзу. Затем сестра вновь водрузила пенсне на привычное место у самой переносицы и откашлялась.

— Кто-нибудь? — она продолжала оглядывать помещение. — Ну, кто угодно?

Но большинство детей, на которых падал взгляд Адженты, тут же отводили глаза, предпочитая уставиться в пол или на проржавевший потолок импровизированной схолы. Другие прикладывали пальцы к поджатым губам, изображая глубокую задумчивость, а некоторые даже и не пытались притворяться, дерзко грызя ногти или зевая от скуки.

— Никто из вас не может назвать мне дату праздника Вознесения Императора? — Аджена нарочито гневно всплеснула руками, подняв раскрытые ладони. Тяжелая ткань рукавов тихо шуршала, дрожа от вибраций, создаваемых субварповыми двигателями корабля. Так и не добившись ответа, сестра-диалогус сменила тактику.

— Силия, твой родной мир так далек от света Императора, что вы пренебрегали долгом ежегодного почитания жертвы, принесенной Им во благо всего человечества?

На лице девочки, к которой обратилась Аджента, появилось выражение маленькой мышки, угодившей в луч прожектора. Нездорово бледные щеки Силии, долгие годы не видевшей солнечного света, начали краснеть, становясь светло-багровыми.

— Не удивительно, что твоя семья стремилась попасть на паломнический корабль. Возможно, увидев несколько святых чудес Империума, монументов и целых планет, возведенных и заселенных в Его честь, ты сумеешь, по возвращении домой, просветить своих сородичей-язычников.

Аджента понимала, насколько лживы её слова. Паломнические корабли, медленно идущие по субварповым маршрутам Галактики, очень редко совершали обратные рейсы. Даже суда, успешно избежавшие нападений пиратов, ксеносов и иных хищников бездны, сумевшие уцелеть и замкнуть круг путешествия, оказывались в месте отправления через века, а то и тысячелетия после старта. Оставив в покое разревевшуюся Силию, сестра уставилась на другую ученицу, стройную девочку с волосами цвета воронового крыла. Та нервно сглотнула, поняв, что настала её очередь встретить вопросы Адженты лицом к лицу.

— Эфраэль, ты отмечала на борту «Вестника благочестия», по меньшей мере, тринадцать Вознесений Императора. Уж ты-то должна вспомнить дату празднования?

Девочка смотрела на Адженту огромными тёмными глазами. Пустотница, одна из многих детей, вступивших в жизнь на борту корабля, Эфраэль никогда не ступала на поверхность ни одной планеты или спутника. Её глаза, не знавшие естественного освещения, привычные к искусственным сумеркам жилых палуб, увеличились, чтобы впитывать мельчайшие частицы доступного света. Радужные оболочки Эфраэль превратились в тонкие колечки синевы, но в остальном девочка выглядела, как совершенно обычный человек, в отличие от пустотников третьего или четвертого поколения, у которых даже белки глаз исчезали, наливаясь чернильной тьмой. Те из них, кого при рождении не убили испуганные родители, и кому удавалось пережить детские годы, часто впоследствии скрывались в недрах корабля, выбирая жизнь в обществе таких же изгоев.

— Я не знаю, моя госпожа, — ответила Эфраэль, кусая и так изжеванные губы.

Сестра тепло улыбнулась девочке.

— Спасибо за твою честность, дитя.

Впрочем, улыбка Адженты тут же пропала и она, прищурившись, осмотрела класс поверх треснувших очков.

— Но сколько раз я уже вам всем говорила — обращайтесь ко мне «сестра», а не «моя госпожа»?

Прошло уже больше года с тех пор, как Аджента поднялась на борт «Вестника благочестия», но благоговейный страх спутников перед одной из Адепта Сороритас, пусть даже принадлежащей к скромному ордену-диалогус, ещё не прошел. С того момента, как капитан Кейфманн с радостью согласился доставить сестру до ближайшего мира с достаточно крупным космопортом, все окружающие относились к ней по-особому, весьма почтительно. Капитан предлагал Адженте выбрать любую из офицерских кают, даже готов был, если она пожелает, отдать свою собственную. Однако же, сестра с негодованием отвергла подобные идеи и решила провести путешествие в скромной каморке священника, пристроенной к главной часовне «Вестника».

Несмотря на то, что проповедник Экклезиархии несколько десятилетий назад скончался от какой-то непонятной заразы, пронесшейся по палубам, молельня поддерживалась в лучшем состоянии, чем прочие помещения стареющего корабля. Миряне из числа пассажиров направляли прихожан в ежедневных богослужениях, а немногие обитатели судна, обладавшие начатками образования, использовали часовню для обучения детей паломников тем малостям, что знали сами. Хотя Аджента до возвращения в обитель ордена Расколотого Шифра и не могла приносить пользу Императору в том, к чему её готовили, это не значило, что сестра вообще должна оставить служение Ему. Так и получилось, что она взяла на себя обязанности проповедника и учителя уже через несколько часов после того, как поднялась на борт.

Возникли, правда, некоторые затруднения.

Для корабля, который мог с комфортом перевозить пять тысяч паломников — а перевозил, без всякого комфорта, втрое больше — часовня оказалось крохотной, способной вместить всего лишь несколько сотен прихожан. Когда Аджента впервые взошла на кафедру, то оказалось, что на молебне хотят присутствовать все обитатели корабля, включая экипаж. Последовали беспорядки, которые корабельному ополчению удалось утихомирить только через два дня, но к тому времени погибли около ста паломников. По сути, насилие прекратилось лишь после того, как сестра-диалогус выступила по корабельной вокс-сети с объявлением, что будет проводить каждый день несколько молебнов в разных частях «Вестника».

Даже уроки не обходились без инцидентов. Звучали обвинения, что некоторые родители силой вышвыривали семьи других паломников с жилых палуб, расположенных ближе всего к часовне, надеясь таким образом обеспечить своим детям попадание в класс Адженты. Несколько совершеннолетних мужчин и женщин пытались, скрывая свой возраст, оказаться в числе обучающихся чтению и письму. И вновь сестра сумела успокоить волнения, отыскав приемлемое решение — утром она несколько часов обучала самых маленьких, дети постарше являлись на уроки после полудня, а взрослые могли приходить на занятия в начале вечера, перед тем, как Аджента отправлялась в обход по кораблю, направляя паству в молитвах Императору.

Хотя сестра-диалогус находила обращенное на неё внимание и обожание несколько нервирующими, но она понимала причины такого отношения. Как все паломнические корабли, «Вестник благочестия» не мог совершать варп-переходы и медленно полз к Терре, делая нечастые остановки у миров-святынь и прочих мест поклонения. Путешествие от одной планеты до другой могло длиться десятилетиями, поэтому многие пассажиры никогда не испытывали пылкого восторга шагов по земле, на которую некогда ступал Император или лицезрения священной реликвии, которую Он когда-то держал в руках. Сестра, принадлежащая к ордену Сороритас — «Невеста Императора», как некоторые называли её — воспринималась паломниками как прямая тропинка к Золотому Трону и почиталась соответствующе.

Прекрасно понимавшая это Аджента, которой удавалось лечь в постель лишь ранним утром, всё равно каждый раз молила Императора о даровании лишней минутки сна.

Сойдя с кафедры и ступив на пол часовни, сестра пошла между рядами скамей, минуя безыскусную статую Императора. При взгляде на резную скульптуру создавалось впечатление, что её создал кто-то, узнавший о внешнем облике Повелителя Человечества от кого-то, которому также рассказал, как выглядел Император, какой-то несчастный, страдавший запущенной катарактой на обоих глазах. Ученики отворачивали головы и опускали очи долу, слыша, как стучат сапоги Адженты по металлическому полу. Наконец, сестра остановилась посередине класса, возле одного из рядов простых, ничем не украшенных скамей, склонившись над светловолосым пареньком. Тот старался не сопеть, утешаясь бесплодной надеждой, что, если он не обратит внимания на учительницу, та пройдет дальше.

— Константин Урфмайер, ты уж точно знаешь дату празднования Вознесения Императора?

Из того, что удалось разузнать Адженте, следовало, что этот мальчик — уже почти юноша — получил некоторое образование до того, как оказался на борту «Вестника», и, приходя на все послеобеденные занятия, умудрялся присутствовать на нескольких молебнах каждую ночь. Стремление паренька к знаниям и благочестию могло сравниться по силе лишь с его стеснительностью, мешавшей давать ответы на глазах одноклассников.

Адженте так и не удалось выяснить, знал ли Константин Урфмайер, когда отмечается Вознесение Императора, или — как она предполагала — мальчику было известно, что о точной дате празднества ходят споры между фракциями внутри самой Экклезиархии и других ветвей власти Империума. В тот момент, когда паренёк нашел в себе силы для ответа и даже приоткрыл рот, суматоха на передних скамьях часовни привлекла всеобщее внимание и заставила Константина умолкнуть.

— Это моё! Отдай назад! — кричал какой-то малыш. Над ним нависал куда более крупный парень, держащий в руке нечто напоминающее чёрный мячик, слишком высоко, чтобы младший мог дотянуться.

— А не то что, Долган? Настучишь на меня своей вонючей мамке-беженке? — с презрением фыркнул старший мальчик.

— Сядьте оба на свои места, немедленно! — Аджента целеустремленно зашагала обратно по проходу, направляясь к ссорящимся ученикам. Понятное дело, когда столь много людей с совершенно разным прошлым оказываются стиснутыми в ограниченном пространстве, они начинают разбиваться на группы. Паломники, как взрослые, так и дети, не были исключением из правил. Чаще всего деление шло по родным мирам, но даже обитатели одной планеты могли расколоться на более тесные компании по принципу общего региона, расы или ответвления Имперского Кредо. Младший мальчик, Долган, принадлежал к одной из самых маленьких групп, позже всех появившейся на борту «Вестника». Несмотря на то, что малыш посещал класс уже несколько месяцев, он редко говорил с кем-то не из своих сородичей.

Оба драчуна проигнорировали окрик Адженты.

— Немедленно верни, Стеван. Оно моё. Космодесантник уронил его, а я подобрал, — выпалил разом Долган и уже занес руку для удара, но тут третий мальчик, на несколько лет старше и на голову выше, соскочил со скамьи и удержал его.

— Тише, — прошипел парень с такой же копной русых волос, как у малыша. Как и Долган, цветом кожи он напоминал альбиноса, — Мы не должны ничего рассказывать.

Аджента застыла, как вкопанная. Долган и другой мальчик, Юркан, оказались в числе пассажиров «Вестника благочестия» совсем иным способом, чем почти все остальные паломники. Они не сели на корабль во время остановки возле одного из миров-святынь или очередного пополнения запасов на маршруте, тянущемся в бесконечность. Эти двое ребят, вместе с примерно пятью десятками других беженцев, дрейфовали в глубоком космосе на борту транспортного челнока, передававшего слабый сигнал бедствия. Им повезло — на зов о помощи откликнулся капитан Кейфманн.

Поскольку никто из спасенных не говорил на низком готике, сестру-диалогус попросили выступить в качестве переводчика, но и Адженте мало что удалось узнать. Беженцы утверждали, что Сертис, их родной мир, был разорён врагом — не столь редкое явление для сектора Драконис — и выжить удалось только им. На последовавшие настойчивые вопросы о том, как именно они спаслись, ответов не последовало.

За месяцы, прошедшие с тех пор, немногочисленные дети, оказавшиеся в числе беженцев с Сертиса, посещали уроки каждый день и делали явные успехи в изучении низкого готика, но взрослые явно не собирались смешиваться с другими пассажирами или находить с ними общий язык. О том, как им удалось спастись, никто так и не сказал ни слова, но сейчас Долган упомянул космических десантников. Неужели им пришел на помощь кастелян Калеб и его Чёрные Храмовники? Прошло чуть больше года с тех пор, как они высадили Адженту на мире-святыне Поминовение Штерн, и, скорее всего, воины до сих пор оставались в пределах сектора. Но, если сертисцев спасли Чёрные Храмовники, почему выжившие это скрывают?

— И всё ты врешь, вонючий лжец-беженец, — издевался Стеван. — Никогда ты не видел космодесантника, и эта штука у тебя не от него. Это талисман, который нужен тебе и твоей мамке-еретичке для колдовства!

— А ну, хватит! — рявкнула Аджента с такой силой, что заставила замолчать не только насмешника, но и почти две сотни других ребят в часовне, зашептавшихся об истинном назначении чёрного шарика. Прошагав к скамье, возле которой двое ребят-сертисцев стояли лицом к лицу с куда более крепким Стеваном, сестра встала между враждующими сторонами.

— Не следует разбрасываться пустыми обвинениями в ереси, особенно в доме Императора. Я понятно выражаюсь, молодой человек?

Опустив подбородок на грудь, Стеван уставился в пол.

— Да, моя госпожа… то есть, сестра. Да, сестра.

— Дай-ка сюда, — Аджента без лишней вежливости отняла у него шарик. Увидев это, Долган вновь хотел запротестовать, но Юркан опять удержал своего друга.

Сестра-диалогус покрутила вещицу в руках, любуясь гладкой поверхностью, покрытой изящными замысловатыми узорами, которые казались нарисованными или напечатанными, а не вырезанными на ней. Судя по холоду на коже, шарик состоял из какого-то металла, но при этом казался лёгким. Однако же, когда Аджента постучала по нему отросшим ногтём, донесся звук, издаваемый цельным, а не полым предметом.

— Откуда он у тебя на самом деле, Долган? — мягко спросила сестра. Мальчик уже через слишком многое прошёл в своей недолгой жизни — как удалось понять Адженте, его отец погиб во время бегства с Сертиса — и запугивание вряд ли дало бы положительный результат.

Долган, из которого водопадом лились слёзы, поднял глаза на сестру в оранжевой рясе.

— Я правду говорю. Космодесантник в чёрной броне его уронил.

Когда сестра собиралась разузнать побольше об этом воине Астартес, распахнулись огромные деревянные двери часовни. Грохот, с которым створки ударились о металлическую переборку, заставил всех в классе обернуться к вошедшим — трём одетым в форму мужчинам, на бедре каждого из которых висела кобура с автопистолетом. Аджента знала их по ночным молебнам, проводимым ею для экипажа — Асвальд, Ворчек и Буквальд, все из корабельного ополчения. Последний из них, старший по званию, подошел к сестре, двое других остались у дверей.

— Прошу прощения за вторжение, моя госпожа, — начал Буквальд, снимая кепи и слегка кланяясь Адженте, опустившей металлическую сферу в один из карманов рясы. — Капитан просит вас немедленно прибыть на мостик.

— Он сказал, для чего именно, ополченец Буквальд?

Нервно оглядев детей, сидящих в комнате, боец вновь посмотрел на сестру-диалогус, и его глаза сказали больше, чем последовавшие слова.

— Я бы предпочел не говорить здесь, моя госпожа.

— Что ж, Буквальд, следую за вами.

На прощание Аджента обернулась к трем мальчикам, помешавшим проведению урока.

— С вами я завтра разберусь. Класс свободен, — объявила она, и, поправив съехавшие в очередной раз очки, вышла из часовни вслед за тремя ополченцами.

— И с того момента, как вы первый раз приняли сигнал, все время повторяется одно и то же сообщение? — спросила Аджента, склонившаяся над кое-как скомпонованной вокс-системой. Наружу торчали печатные платы, оголенные провода потрескивали искрами разрядов, а древнее устройство продолжало раз за разом воспроизводить неотчётливые слова, изредка прерываемые звоном корабельного колокола.

— Совершенно никаких изменений, моя госпожа, — раздался грубый, сухой голос капитана Кейфманна. — Какой-то мужчина непрерывно произносит одни и те же слова, а потом звучит этот адский колокол.

Капитан приближался к столетнему рубежу, и каждый прожитый год оставлял морщины и складки на лице старика. Большую часть жизни он командовал «Вестником благочестия» — двенадцатый представитель династии Кейфманнов, управлявшей паломническим кораблем.

— Я не могу разобрать, что именно он говорит, можно как-нибудь усилить сигнал? — попросила Аджента, почти прижимаясь к потускневшей латунной решетке динамика. Сестра внезапно испытала дежавю, нахлынули воспоминания о том, как она стояла на мостике корабля Чёрных Храмовников и слушала похожее, истерзанное помехами вокс-послание.

Ей ответил намного более молодой обитатель мостика — Бринла, один из очень, очень многих внуков Кейфманна.

— Мне очень жаль, моя госпожа, но вокс дальнего действия на последнем издыхании. Вообще удивительно, что мы хоть что-то принимаем, — оба представителя династии явно ломали головы над сигналом, при этом Бринла держал капитана за локоть, помогая слабому дедушке держаться на ногах.

В ответ Аджента лишь слабо улыбнулась. «Вестник благочестия» ходил по субварповым паломническим маршрутам Империума уже тысячи лет, и, хотя его конструкция оставалась столь же крепкой, как и в день спуска со стапелей давно забытой орбитальной верфи, корабельные системы — те из них, что ещё работали — держались на клейкой ленте и вере в лучшее.

— Сигнал передается на аварийной частоте?

Бринла взглянул на дедушку. Тот посмотрел на внука с таким же потрясенным выражением лица.

— Я… я не знаю, моя госпожа.

За прошедшие столетия пришли в упадок не только электронные устройства и сенсоры «Вестника», но и знания членов экипажа о системах собственного корабля. Жизненно важные системы, такие, как двигатели или воздушные и водяные фильтры, поддерживались в рабочем состоянии тем же способом, как передавалось управление на капитанском мостике. Знания хранились внутри династии, переходя от отца к сыну, от матери к дочери, поэтому космолёт, если понадобится, мог целую вечность странствовать среди звёзд. Менее критические системы, вроде вокса или отопления, не получали необходимого обслуживания в течение многих лет, лишь любители-энтузиасты пытались как-то ремонтировать их в отсутствие квалифицированных специалистов.

— Как вы думаете, что это? — спросил капитан, освобождаясь от поддержки Бринлы и придвигаясь к Адженте.

— Не знаю точно, — ответила сестра, по-прежнему прижимая ухо к динамику. — Не могу разобрать слова, но явно слышу крайнее напряжение в голосе. Передается это сообщение на аварийной частоте или нет, но звучит так, словно кто-то был в беде.

— Был? — воскликнул Кейфманн.

— Именно. Сообщение может передаваться уже целые десятилетия, даже столетия. Вы же не собираетесь…

Одной рукой старик держался за панель вокс-системы, сохраняя равновесие, но другой задумчиво поглаживал подбородок.

— О, — только и сказала Аджента, — вы собираетесь.

Кейфманн, добрая душа, относился к редкой породе оптимистов в жестокой, неумолимой вселенной. Старый капитан добровольно посвятил себя службе Императору, перевозке праведников меж звезд во имя Его, зная, что не получит никакой награды в течение своей жизни. Величайшая надежда Кейфманна состояла в том, что однажды, очень много лет спустя, «Вестник», наконец, достигнет Терры и его потомки увидят Императорский Дворец, Город Просителей и прочие места из церковных текстов и священных писаний. Разумеется, если до этого человеколюбие капитана не выльется в то, что ему и всем остальным на борту перережут глотки.

Тут Аджента вновь испытала пугающее дежавю, припомнив на этот раз события шестимесячной давности, когда «Вестник благочестия» перехватил похожее послание.

— Вспоминаю вот ваши предостережения перед тем, как мы подобрали беженцев с Сертиса. Собираетесь вновь предупреждать меня, юная госпожа? — спросил Кейфманн, и искорки в глазах капитана совсем не соответствовали его преклонным годам.

Аджента вздохнула. Она действительно в прошлый раз предостерегала Кейфманна от смены курса и ответа на зов о помощи, указывая на вероятность того, что сигнал слишком древний или, хуже того, является приманкой пиратов-ксеносов. К счастью всех пассажиров «Вестника» и выживших сертисцев, её страхи оказались беспочвенными.

— В прошлый раз нам повезло, но закон средних чисел…

— Единственный закон, который важен для меня — это закон Бога-Императора Человечества, — прервал её Кейфманн, хотя и без грубости. — Если его верноподданные затерялись меж звёзд, то я обязан прийти им на помощь.

Сестра-диалогус провела всю жизнь за изучением не только устной речи и письменности множества языков, человеческих и чуждых. В её образование входили основные положения Имперского Кредо и Священного Писания Императора, но Аджента не могла вспомнить ни единой строчки, согласно которой вера, делимая сестрой с капитаном, проповедовала бы сострадание. Однако же, посмотрев в лицо Кейфманна, она просто не смогла сказать ему об этом.

— Когда мы окажемся к тому кораблю достаточно близко, чтобы начать высадку?

Отправившись на противоположную сторону мостика, Бринла проконсультировался с экраном ауспика.

— Через пять часов, — он несколько раз стукнул по прибору кулаком. — Может, шесть.

— Тогда у меня хотя бы есть немного времени, чтобы расшифровать послание и определить, насколько безрассудно наше поведение, — засунув руку в один из многочисленных карманов рясы, Аджента извлекла тонкую палочку угольного карандаша. — Найдется что-нибудь, на чём можно писать?

Раздался отталкивающий звук рвущегося пергамента.

— Вот, пожалуйста, — произнес услужливый женский голос за спиной сестры.

Когда «Вестник» странствовал среди звёзд, на мостике присутствовал лишь минимально необходимый экипаж, на маловероятный случай приёма вокс-передачи или появления отражённого сигнала на ауспике. На несколько часов, в течение которых корабль будет предпринимать сложные маневры, стыкуясь с судном, транслирующим загадочное сообщение, свои посты займет всё семейство Кейфманнов. Сейчас же на мостике находились только патриарх, Бринла и его двоюродная сестра Катилина, стоявшая перед развернувшейся к ней сестрой-диалогус. В одной руке женщина держала потрёпанный том в переплёте, а другой протягивала Адженте вырванную оттуда страницу.

— Прошу, дитя, прояви немного уважения, — несмотря на то, что Катилина была старшей из двоих, сестра всё равно обращалась к той, как к ребёнку. Не только потому, что Аджента постоянно называла так своих учеников, но и по старой привычке, тянущейся ещё со времен жизни в обители ордена. — Так не обращаются с книгами.

Смутившись, Катилина осторожно вернула том — судя по обложке, какое-то руководство — обратно в маленькую пыльную нишу, где тот стоял, кажется, с первых дней существования корабля. Затем женщина, прихватив протёртый рукав, почти с благоговением смахнула с пострадавшей книги и её соседок частички отмершей кожи переплётов и прах веков, целыми слоями скопившийся в углублении.

Морщинки недовольства на лице Адженты разгладились. Вновь склонившись над динамиком вокса, так низко, как только могла, сестра аккуратно записала транскрипцию сообщения, тщательно воспроизводя каждый произносимый слог на безупречном высоком готике.

Оставив Кейфманна и его потомство, занявшихся сбором остальных членов клана и подготовкой к процедуре стыковки, она покинула мостик и вернулась в часовню.

Аджента с досадой захлопнула очередную книгу, и отзвуки удара разнеслись по непривычно пустому помещению. В этот час корабельного суточного цикла часовня обычно заполнялась прихожанами, ведомыми Невестой Императора в молитвах и религиозных обрядах. Однако же, сегодня сестра в одиночестве стояла за кафедрой, погружённая в книги из небольшой коллекции, которую начала собирать с тех пор, как, во исполнение давнего договора между её орденом-диалогус и Чёрными Храмовниками, оказалась приписанной к «Неотвратимому возмездию».

Кастелян Калеб подарил ей том из обширной библиотеки ударного крейсера, но, хотя это и было в равной степени редкое и трогательное произведение — «Туманное отражение» Гидеона Рейвенора — оно никак не могло помочь сестре в расшифровке странных слов, записанных ею на полях вырванной страницы.

За время, проведённое на Поминовении Штерн, коллекция Адженты выросла, но, приобретая даже самые интересные и желанные книги, она каждый раз чувствовала угрызения совести. Подрабатывая в качестве писца, сестра поклялась сохранять все вырученные деньги на оплату обратного путешествия в орден, тратясь только на пищу и воду. Но как-то так получалось, что каждый раз, когда Аджента бродила по одному из многочисленных рынков, усыпавших лабиринты улочек планетарной столицы, ей попадался какой-нибудь торговец, предлагавший только что оказавшееся у него произведение. Скорее всего, книги они покупали у паломников, пытавшихся наскрести на продолжение святого странствия. Так или иначе, пусть даже каждая приобретенная книга отдаляла час воссоединения с сестрами, Аджента считала, что сокровищница знаний, которую она привезет с собой, более чем стоит того.

Подобрав с пола великолепный фолиант в кожаном переплёте, сестра-диалогус водрузила его на кафедру. За последние несколько часов Аджена постоянно возвращалась к этой книге, но, если в ней и хранился ключ к пониманию перехваченного сообщения, отыскать его пока не удавалось. Хотя автор «Наречий сектора Драконис», первой книги, приобретенной сестрой во время вынужденного пребывания на мире-святыне, предпочел сохранить анонимность, он (или она) провел замечательную работу по изучению зачастую в корне отличных друг от друга диалектов с почти тысячи населенных миров.

За полгода сидения на мели в столице Поминовения Штерн Аджента выучила четырнадцать языков, три из которых не имели совершенно никакой связи с теми, что она знала раньше. К сожалению, все они, как и двести девять наречий, изученных сестрой в Схоле Прогениум и, после того, в ордене Расколотого Шифра, оказались сейчас совершенно бесполезными. Казалось, что язык, на котором велась трансляция, совершенно новый — или, как с самого начала подозревала Аджента, невероятно древний, мёртвый и позабытый уже в ту эпоху, когда «Вестник благочестия» впервые отправился в межзвёздное плавание.

Облизывая подушечки пальцев, сестра быстро листала пожелтевшие страницы, пробегая глазами названия глав и разделов на тот маловероятный случай, если что-то пропустила до этого. Остановилась Аджента только на одном из приложений, рассматривающем возможные связи между наречиями пограничных миров сектора Драконис и определенными языками ксеносов. Сам факт обладания подобной книгой мог навлечь на неё тяжелую кару со стороны более воинственных сестёр ордена, возможно даже, отлучение или смерть. Тем не менее, прошептав подходящую литанию для защиты бессмертной души, Аджента быстро пробежала опасные страницы. Одно отдельное слово привлекло внимание сестры. Оно не точно совпадало с теми, что встречались в сообщении, но конкретный слог в нём как будто имел общие корни с другим словом, встреченным в совершенно иной книге. Подняв вырванную страницу с транскрипцией передачи, Аджента положила её, как закладку, в «Наречия сектора Драконис».

Уже собравшись нагнуться за другой книгой, сестра вдруг вновь обратила внимание на кусок пергамента, но в этот раз её привлекли не собственноручно написанные слова, а те, что были напечатаны там изначально.

Вот в чём дело. Она искала не там, где нужно. Все они пытались разобрать не ту часть сообщения.

Засунув страницу в один из многочисленных карманов рясы, Аджента бросилась обратно.

Глухой стук двух аккуратно соприкоснувшихся космолётов разнесся по корпусу «Вестника благочестия». В этот же миг пара десятков членов экипажа, все с похожими чертами лица и цветом волос, повернулись к ворвавшейся на мостик сестре-диалогус, облаченной в оранжевую рясу. В течение нескольких секунд та пыталась отдышаться, наклонившись вперед и опираясь руками на бедра. Наконец, Аджента откинула с лица пряди взмокших от пота тёмно-рыжих волос и поправила очки.

— Катилина, книгу, — произнесла сестра, по-прежнему тяжело дыша. Хотя подготовка Адепта Сороритас выводила женщин на пик физической формы, пробежка по почти тридцати палубам «Вестника» не прошла даром. Достав из кармана страницу, Аджента держала её в протянутой руке. — Мне нужна книга, из которой ты это вырвала.

Растолкав нескольких братьев, сестер и более дальних родственников, Катилина добралась до ниши. Достав том, она вновь натянула рукав на ладонь и обтерла пыль с обложки, прежде чем передать книгу Адженте.

— Стыковка завершена, капитан, — доложил один из членов экипажа, почти близнец Бринлы, за исключением более светлых волос и тёмных глаз. — Ополченцы уже прорезают корпус.

— Остановите их! — крикнула Аджента, отчаянно листавшая заплесневелый том. Страницы сминались под её пальцами, но сестра, казалось, не замечала этого и уже не переживала за книгу.

— Что такое? Что вы обнаружили? — спросил явно обеспокоенный Кейфманн.

Найдя нужную страницу, Аджента так сильно распахнула книгу, что корешок переплёта треснул с сухим хрустом.

— Мы обращали внимание не на ту часть передачи. Слова не важны — вернее, были бы важны, если бы мы понимали их значение — дело в колоколе. Его звон сообщал всё, что нам следовало знать.

Сестра передала том престарелому капитану, который с трудом удержал его в хрупких руках. Бринла, немедленно пришедший на помощь дедушке, приподнял книгу так, что Аджента увидела на корешке золотое тиснение «Позывные коды линейного флота Дракониса», а под ним точно так же напечатанные символы «М33». Глаза старика расширились от осознания случившегося, в горле у него пересохло, а кожа, и так почти обесцвеченная временем, быстро бледнела.

— Установить вокс-связь с Буквальдом, — произнес Кейфманн трескучим голосом. Загудев, пробудились вокс-рупоры, тихий шорох статических помех примешивался к писку приборов и жужжанию когитаторов. Через несколько секунд донесся искажённый ответ на вызовы с мостика.

— Мы почти пробились, капитан, — сообщил Буквальд явно радостным тоном. — И вы были правы, сэр, внутри живые люди. Слышно, как они подходят к воздушным шлюзам.

И тут Кейфманн посмотрел на Адженту с таким ужасным выражением лица, что сестра не смогла бы забыть его до конца своих дней. В одно мгновение все надежды на лучшее, весь оптимизм, вся вера капитана вытекли из него, словно душа старика превратилась в открытую рану.

— Они не живые, Буквальд. Они мертвые. Все они мертвые, — слова Кейфманна утонули в скрежете вскрываемого металла, донесшегося по вокс-каналу.

— Прошу повторить, капитан. Пропустил последнее сообщение.

— Это чума, Буквальд. Чума неверия.

Выпустив дедушку, Бринла в ужасе закрыл лицо руками, и лишенный поддержки Кейфман упал на колени. Следующие слова капитана прозвучали уже в ответ на искажённые вопли, доносящиеся из вокс-рупоров.

— Там чумные зомби, Буквальд. Забытые Троном чумные зомби.

Аварийное освещение относилось к числу все ещё действующих бортовых систем древнего корабля, но, лишенный сопровождения давным-давно неисправных сирен, багровый свет ламп придавал проржавевшим коридорам «Вестника» странный сюрреалистичный оттенок. Вой сигналов тревоги заменяли крики паломников, гигантским приливом тел устремлявшихся к безопасной гавани верхних палуб. Озаренная мигавшим багрянцем, Аджента разрезала собой человеческую волну, направляясь к совершенно иному убежищу.

Заметив в толпе Силию и её младшую сестру Дотту, сестра-диалогус неожиданно твердой рукой, крепкие мускулы которой скрывала ряса, схватила старшую девочку за плечо. Та испуганно обернулась, привлекая малышку к себе.

— Часовня. Мы пробираемся к часовне, там будем в безопасности, — произнесла Аджента, в голосе которой звучало воплощённое спокойствие, резко контрастирующее с бушующей вокруг паникой.

Старшая девочка с тревогой посмотрела на неё, а в это время их отец, не заметивший, что дети остались позади, исчез в людской толчее за поворотом коридора, даже не обернувшись.

— Это единственное подходящее место для малышей, Силия, — Аджента посмотрела на Дотту, личико которой перепачкали высохшие слёзы. Силия ничего не ответила, за неё всё сказали умоляющие глаза младшей сестры.

Заняв позицию в хвосте группы из двадцати или около того уже собранных ею ребят, Невеста Императора повела Его детей к святому убежищу.

К тому моменту, как они добрались до нижних палуб, Адженте удалось отыскать в толпе почти полсотни мальчиков и девочек. Большую часть из них сестра-диалогус выдернула из людского потока, но некоторых передали на её попечение отчаявшиеся родители, сообразившие, что замыслила учительница. Самые маленькие держались за руки более взрослых братьев и сестёр или цеплялись за рясу Адженты. Некоторые из старших учеников, лучше понимавшие всю серьёзность ситуации — в том числе Стеван, Константин и Эфраэль — образовали защитное кольцо вокруг малышей, крепко держа, словно дубинки, сломанные ножки столов и ржавые куски переборок.

Ни одного паломника на этой палубе уже не осталось, все бежали наверх, только услышав о вторжении чумных зомби. Слухи о нём мгновенно распространились по жилым уровням, сами напоминая эпидемию. К счастью, до сих пор Адженте и детям не встречались признаки присутствия разлагающихся захватчиков, и, если бы не свежие воспоминания о воплях умирающих на другом конце вокс-канала, сестра могла бы посчитать всю историю каким-то розыгрышем.

Вскоре положение изменилось.

Первой войдя в коридор, ведущий прямо в часовню, Аджента застыла и развела руки в стороны, останавливая поспевавших за нею ребят.

— Стойте смирно, — тихо произнесла она.

Дети замерли у начала коридора, а сестра-диалогус осторожно направилась в сторону тела, неподвижно лежащего на полу в пятнадцати метрах от них и освещенного мерцающим светом красных ламп. Как только Аджента подошла ближе, звук её шагов по палубе сменился хлюпаньем, и, посмотрев вниз, она поняла, что вступила в лужу крови. Приблизившись к лежащему лицом вниз трупу — логически рассуждая, никто не мог выжить после такой кровопотери — сестра перевернула его резким пинком перепачканного сапога.

Аджента могла по праву гордиться тем, что за время, проведенное на борту «Вестника благочестия», запомнила, если не имена, то, по крайней мере, лица всех шестнадцати тысяч паломников, теснившихся на жилых палубах. Но, если сестра и знала несчастного при жизни, то сейчас никак не могла определить, кто же он такой. Обрывки мундира прилипли к ободранным мышцам ополченца, из рваных ран в теле вываливались объеденные внутренние органы, одна рука отсутствовала полностью, а лицо, по его виду, драли или грызли до тех пор, пока не остались только мышцы, обнажившиеся скуловые кости и челюсти.

Тем временем любопытство взяло верх над детьми, и Аджента услышала, как они крадутся по коридору, стремясь увидеть, что же нашла учительница.

— Я же вам говорила стоять смирно, — строго прошипела она через плечо.

Ребятишки, за время учёбы приучившиеся к простому правилу — повинуйся сестре-диалогус или будешь наказан — немедленно отступили.

Вновь занявшись изучением тела ополченца, Аджента обнаружила, что мертвец до сих пор сжимает в оставшейся руке автопистолет. Разжав окостеневшие пальцы, сестра извлекла оружие и оценивающе покачала на ладонях.

В Империуме существовало расхожее заблуждение относительно сестёр Адепта Сороритас, не относящихся к орденам-милитант, заключавшееся в том, что они, якобы, не проходят боевой подготовки, а всего лишь лечат недужных или переводят заумные книги и рукописи. В этом имелась доля правды, и только та часть сестринства, что носила силовую броню, целенаправленно упражнялась для грядущих сражений, посвящая жизнь изучению воинского искусства. Однако же, многих врагов Императора сгубила уверенность в том, что сестры-диалогус или госпитальеры не имеют склонности или права противиться злу насилием.

Прошло много лет с тех пор, как Адженте в последний раз приходилось стрелять по врагу, но навыки, приобретенные за первые годы пребывания в обители, немедленно взяли своё, и к ним присоединилась сенсорная память, взбудораженная оружием в руке. По длине ствола сестра определила, что дальность действительного огня автопистолета составляет не более двухсот метров, чего вполне достаточно для боя в коридорах «Вестника». Размер магазина сообщил ей, что в нём может содержаться двенадцать зарядов, а вес — что осталось только три. Температура оружия, с поправкой на холодный воздух корабля, заставляла предположить, что из него стреляли менее часа назад. Обхватив рукоятку автопистолета, Аджента поднялась на ноги, держа палец возле спускового крючка на тот случай, если убийцы ополченца по-прежнему бродят неподалеку.

Пронесшийся по коридору шум сообщил сестре-диалогус о присутствии чумных зомби за мгновения до того, как их гнилые тела стали различимы в алом сиянии аварийного освещения. Оторвавшись от пожирания другой несчастной жертвы, семь нечестивых тварей вперились в Адженту мертвецкими взглядами и заковыляли к ней. Из-за спины сестры донесся сдавленный шум паники, поднимавшейся среди детей.

— Смелее, дети, — произнесла Аджента, недрогнувшей рукой поднимая пистолет и прицеливаясь вдоль ствола через целое стеклышко очков. — Император защищает.

Звук её первого выстрела болезненно громко прозвучал в тесном пространстве корабельного коридора, заставив нескольких детей вскрикнуть и разреветься. Заряд попал в цель, и передовой чумной зомби — истощённое существо, почти скелет — рухнул на палубу с аккуратной дырой в иссохшем лбу.

Ещё не смолкли отзвуки первого выстрела и детских воплей, а сестра, услышав, как скользнула в ствол вторая пуля, вновь нажала на спусковой крючок. На этот раз Аджента одним попаданием свалила двух чудовищ — заряд, пройдя через гнилой череп одного, остановился лишь в столь же изъеденной голове другого.

В ушах у сестры-диалогус звенело, но она спокойно дождалась, пока последняя пуля не окажется в стволе, и поправила прицел. Оторопь узнавания на краткий миг удержала руку Адженты, увидевшей на мушке Иллию Ворчека, лицо которого, обычно весёлое и жизнерадостное, теперь превратилось в злобную маску. Сестра выстрелила вновь, и черты мертвого ополченца словно обвисли, когда пуля превратила его висок в кровавую кашу.

Вновь перенеся руку, Аджента направила пистолет на одного из трёх остававшихся чумных зомби и нажала на спусковой крючок, ведомая надеждой, а не здравым смыслом. Но вместо звука выстрела раздался лишь металлический щелчок, магазин безнадежно опустел. Цепляясь за ничтожную возможность осечки, сестра попыталась выстрелить вновь, но результат оказался тем же.

Из-за грохота и собственной сосредоточенности Аджента не заметила, как несколько старших ребят приблизились к ней, и резко вздрогнула, увидев рядом Константина, Эфраэль и Стевана, по бокам которых стояли другие юноши и девушки.

— Император защищает, сестра, — произнесла Эфраэль, поднимая кусок металла, некогда бывший частью дверного проёма.

— Воистину так, — ответила Аджента, переворачивая пистолет в ладони, охватывая ствол и поднимая оружие над головой, словно дубинку. — Но иногда Он даёт нам то, чем мы сами можем себя защитить.

Чумной зомби, оказавшийся теперь во главе стаи, внезапно бросился вперед, встреченный криками младших ребят и шквалом ударов от вооруженных подростков. В свою очередь, Аджента с такой силой треснула чудовище рукояткой автопистолета, что оно рухнуло на одно колено с проломленным виском. Только сестра-диалогус примерилась для нового удара, как звуки лазерного огня заглушили крики детей и стоны зомби.

В одно мгновение головы всех трех чумных мертвецов взорвались, окатывая Адженту и её импровизированное ополчение фонтанами крови. Чудовища рухнули на палубу, дымок струился из ран на их телах, там, где лазерные лучи попали в цель. Новое движение в коридоре привлекло внимание сестры, и несколько тёмных силуэтов, появившись из бокового прохода, тут же скрылись в противоположном ответвлении туннеля. В руках каждый из незнакомцев держал оружие, судя по очертаниям — лазпистолеты.

Последний спаситель задержался посередине коридора, моргая огромными чёрными глазами, словно тусклое аварийное освещение казалось ему слишком ярким. Его обнаженный гибкий торс покрывали татуировки, упрощённо изображавшие имперского орла и прочие святые символы, и даже с такого расстояния Аджента смогла определить, что кожа незнакомца почти совершенно белая, как у альбиноса. Засунув оружие за кушак изодранных штанов, он сложил руки на груди в идеальном знамении аквилы. Убрав свой пистолет в карман рясы, сестра-диалогус повторила жест, и мужчина — хотя, чем дольше Аджента смотрела на него, тем больше убеждалась, что незнакомец не старше некоторых её учеников, — со спокойной улыбкой последовал за собратьями-пустотниками в боковой коридор.

— Быстро, — скомандовала сестра, — путь к часовне свободен.

Дети паломников последовали за ней, некоторые даже перешли на бег, стараясь поскорее оказаться в убежище за прочными деревянными дверями. Твердо убедившись, что все вверенные её попечению ребята зашли внутрь, сестра бросилась в часовню вслед за ними.

— Стеван, Констанин, идите сюда и помогите мне передвинуть статую, — приказала Аджента, обнимая образ Повелителя Человечества. На лицах ребят появилось выражение глубокого ужаса, словно сестра-диалогус вдруг попросила их перекрасить Золотой Трон в кислотно-зелёный цвет. — Мальчики, это просто скульптура. Император не сокрушит вас за то, что мы её немножко сместим.

С неохотой Стеван и Константин все же присоединились к Адженте, и вместе они подвинули статую по проржавевшей палубе, счищая тяжелым памятником многовековые слои коррозии с металла. К удивлению сестры, Долган подскочил к ним и помог толкать последние несколько метров, пока скульптура не оказалась у забаррикадированных теперь двойных дверей часовни. Ещё сильнее Адженту поразило то, что Стеван ласково взъерошил копну волос малыша в знак благодарности.

Защитив ребят от прямой угрозы, сестра позволила себе опуститься на одну из скамей и длинно, шумно выдохнуть, обдумывая происходящее. Опомнившись, Кейфманн немедленно приказал запечатать мостик и начать передачу сигнала бедствия. Не собираясь сидеть, сложа руки, пока снаружи погибают праведные, сестра выбежала наружу, планируя собрать так много паломников, сколько сможет, и отвести их в безопасную гавань часовни.

По счастью, к Адженте быстро вернулась способность мыслить разумно. Могут пройти месяцы, даже годы, прежде чем кто-то уловит сигнал бедствия, и это если системы аварийного оповещения «Вестника» вообще работают. Запереть в часовне сотни паломников на Император знает, сколько дней — столь же опасное для них решение, как и оставаться снаружи, пытаясь ускользнуть от чумных зомби. Если даже все сохранят хладнокровие и не начнут набрасываться друг на друга, те немногие припасы, что удастся пронести в святилище, быстро закончатся, и это при условии того, что корабельные системы очистки воды и воздуха не выйдут из строя. Ну, уж нет. Защитить всех на борту «Вестника благочестия» ей не по силам, да и вообще бессмысленно пытаться, но дети? Их Аджента спасет так много, сколько сможет.

Некоторые из младших ребят все ещё хныкали, и друзья или родные пытались, как могли, успокоить их, обнимая малышей или укутывая их покровами, лежащими на скамьях. Остальные старались найти себе какое-нибудь полезное занятие, чтобы отвлечься от ужасов, ждущих снаружи, и общей беспросветности положения. Аджента как раз собиралась присоединиться к их заботам, когда к ней подошли Констанин и Силия.

— Сестра, — начала девочка нетвёрдым голосом, — что это были за существа? Одно из них выглядело как ополченец, который приходил за вами.

Вздохнув, Аджента вновь опустилась на скамью. С того момента, как дети Империума входили в разум, им рассказывали истории об ужасах вселенной. О мутантах и еретиках, о чужаках и, уклончиво, о губительных силах, пытающихся завладеть их бессмертными душами. Ребят учили ненавидеть и презирать любое отклонение, полностью отвергать всё, что не сияло под благосклонными лучами света Императора. Собственные проповеди и нравоучения Адженты полнились предостережениями против врагов внутри и врагов снаружи, но даже в эти тёмные времена вероятность встретиться с одной из таких угроз оставалась отдалённой. К некоторым вещам, впрочем, сестра никак не могла подготовить своих учеников.

— Я могу рассказать то, что знаю, — начала Аджента. — Но моё знание основано на слухах и догадках, а также на том немногом, что удалось прочесть по этой теме во время обучения.

Другие дети начали собираться вокруг сестры, явно заинтригованные тем, что она собирается рассказать.

— О, это не для ваших ушей, малыши, — объявила Аджента, заметив, что Дотта и несколько других ребятишек уселись на стоявшую рядом скамью, словно птички на жёрдочку. Эфраэль тут же отвела детей в дальний угол часовни и уложила там, укутав потеплее, в надежде, что они уснут.

— Эти… создания, которых вы видели снаружи, страдают от заразной болезни, которую создала и распространяет одна тёмная и коварная сила.

Среди слушателей пронеслась волна поражённых вздохов. Некоторые закатали или принялись рассматривать ладони, отыскивая следы укусов, и тут Силия внезапно завизжала.

— У него кровь течёт! — крикнула девочка. — Одно из них укусило Стевана!

Ребята, оказавшиеся рядом с юношей, немедленно отступили, и Аджента отчётливо рассмотрела багряный след на его рукаве. Константин и Эфраэль потянулись к лежавшим у ног импровизированным дубинкам.

— Оно меня не кусало! — завопил перепуганный Стеван, закатывая рукав простого одеяния паломника. Под ним оказалась тонкая рана, скорее всего, след от когтей одного из мертвецов, с которыми ученики дрались до появления пустотников.

— Какая разница, — ответил Константин, занося ножку кресла и подбираясь к Стевану, царапина которого по-прежнему кровоточила. — Давайте убьем его, пока он не обратился, как тот ополченец!

Но, прежде чем Урфмайер сделал хоть пару шагов к цели, сильная рука Адженты схватила запястье паренька, впившись кончиками пальцев в сухожилия и заставив Константина с криком боли выронить оружие.

— Так ты, оказывается, всё это время молчал о том, что на самом деле не паломник, а магос-биологис, тайно посланный с Марса жить среди нас? — осведомилась сестра, не ослабляя хватку на руке мальчика.

Несмотря на боль, Константин выглядел озадаченным.

— Нет, сестра, — прошипел он через стиснутые зубы.

— Тогда почему ты рассуждаешь о том, как передается эта зараза? — спросила Аджента, только теперь разжимая пальцы и строго оглядывая остальных детей паломников, взявшихся за дубинки. Каждый из них немедленно сложил оружие, опасаясь силового вмешательства сестры.

— В моей комнате есть несколько старых бинтов, Стеван. Пожалуй, тебе стоит сходить туда и перевязать рану, пока я объясню твоим одноклассникам, почему ты не превратишься в чудовище и не начнешь пожирать их мозги.

На лице мальчика проступило явное облегчение, но некоторые ребята, не успокоенные услышанным, отодвигались от Стевана подальше, когда тот проходил мимо, направляясь в комнату Адженты. Сестра-диалогус жестом пригласила всех снова сесть.

— Зараза распространяется не как обычный вирус, она поражает своих жертв не физически, а духовно. Её называют «чума неверия», и только те, кому недостает истинной веры, могут поддаться болезни.

Ещё больше потрясённых вздохов.

— Не бойтесь, дети. Хотя зараза, скорее всего, уже в окружающем воздухе, мы не подвластны ей.

На этот раз прозвучали вздохи облегчения.

— Эт’ из-за уколов, к’торые нам делали перед п’садкой? — спросил щуплый паренёк, обхвативший колени руками, чтобы согреться в стылой часовне.

— Все не так просто, Иона, — ответила Аджента, тепло улыбаясь мальчику. — Нет, не прививки защищают нас от чумы, а несокрушимая вера в Императора. Лишь она оберегает тебя и всех остальных от превращения в одну из этих безумных тварей. Ополченец, пытавшийся причинить нам вред, верил недостаточно сильно и потому оказался во власти Тёмных Сил. Но наша с вами вера в бессмертного Бога-Императора предохраняет от подобной судьбы, и, до тех пор, пока она остается непоколебимой, ваши души сопротивляются разлагающему воздействию врага.

Оглядев восхищённые лица учеников, сестра все же заметила, что несколько ребят смотрят на неё с оттенком недоверия или тревоги.

— И, кроме того, — добавила Аджента, поворачиваясь к дверям часовни, — сам Император присматривает за нами.

Все сомнения мгновенно исчезли с лиц ребятишек, стоило им поднять глаза на статую, в общих чертах передающую облик номинального главы Империума.

— А теперь, дети, постарайтесь немного отдохнуть, — объявила сестра, поправляя сползшие очки.

Толпа вокруг Адженты рассосалась, ученики отправились на поиски одеял и свободных скамей. Поднявшись на ноги, сестра уже собиралась проследовать в свою комнатку за кафедрой, как вдруг резко остановилась, почувствовав на ноге нечто горячее. Решив, что она, как и Стеван, могла быть ранена во время схватки с чумными зомби, Аджента провела рукой по рясе, но не нашла ни следа крови. Вместо этого сестра-диалогус нащупала нечто твёрдое и теплое, и, зарывшись в складки одеяния, достала из кармана вещицу, изъятую у Долгана во время урока. Сейчас шарик слабо сиял оранжевым светом, испускаемым пульсирующими узорами на поверхности.

Несколько секунд Аджента, словно парализованная, смотрела на вещицу, пока, наконец, не стряхнула наваждение, помотав головой. Осмотрев часовню в поисках хозяина шарика, сестра так и не смогла отыскать Долгана, зато обнаружила его друга, Юркана. Мальчик стоял за кафедрой, собирая книги, разбросанные сестрой-диалогус во время поисков ключа к сообщению.

— Юркан, ты не видел сейчас Долгана? Он точно здесь, потому что помогал нам передвинуть статую к дверям, — Аджента направилась к кафедре по проходу между скамьями. Взъерошенный паренёк нервно посмотрел на неё и тут же продолжил наводить порядок, словно не слыша вопроса сестры.

— Юркан, я с тобой разговариваю. Где Долган?

— Пожалуйста, моя госпожа — то есть, сестра, я обещал ничего не выдавать, — ответил Юркан, щёки которого ярко запунцовели.

— Где он? — Аджента всегда старалась терпеливо разговаривать с детьми, вверенными её попечительству, но события последних часов, наложенные на хроническое недосыпание, почти вывели сестру из себя.

— Это всё его мама, — начал Юркан, глаза которого заблестели от наворачивавшихся слёз, отражая огоньки свечей. — Она не верит так сильно, как мы. В ней нет любви к Императору, оставившего её саму и весь народ на произвол судьбы, когда явились ксеносы-налетчики.

— Где. Сейчас. Долган? — спросила Аджента, яростным движением поправляя очки, сползшие на кончик носа.

— Ушёл искать маму, — ответил Юркан, начиная реветь.

В трубах, несущих по палубам «Вестника благочестия» очищенный воздух, восьмилетнему мальчику наверняка было более чем просторно. А вот сестра-диалогус двухметрового роста двигалась по ним медленно и с трудом.

Ползя на животе, Аджента пробралась мимо вентиляционных клапанов, выпускающих на палубы корабля отфильтрованный воздух. После вторжения чумных зомби атмосфера «Вестника» приобрела отвратительный тухлый запах, разносящийся по коридорам вместе с гортанными стонами ковыляющих орд. Оказавшись у конца вентиляционной трубы, снабжавшей воздухом всю палубу, сестра обнаружила, что та немного расширяется. Это позволило Адженте подняться на четвереньки, и, цепляясь руками и упираясь ногами, подняться на уровень выше.

Хотя Юркан и знал, что Долган сбежал из убежища в поисках матери, но не имел понятия, как именно малыш покинул часовню. Быстрый обыск помещения позволил найти открытую решётку вентиляционной шахты, через которую Аджента и последовала за сертисским ребенком-беженцем в тёмную трубу.

Сестра-диалогус понимала, что, если на сигнал бедствия «Вестника» не откликнутся достаточно быстро, то ей и детям придется рыскать по кораблю в поисках припасов, используя воздуховоды. Однако же, при этом Аджента не подозревала, что ей так быстро доведется залезть в тесный вентиляционный канал.

Забравшись наверх и вновь ложась на живот, сестра наконец поползла по воздуховоду палубы, на которой Долган жил со своей мамой. Шум, производимый чумными зомби, здесь звучал намного громче, а запах оказался настолько насыщенным, что Адженте пришлось натянуть на нос ткань рясы для защиты от вони. Хотя сестра-диалогус и знала, на какой палубе разместили сертисских беженцев, она понятия не имела, в каком именно общежитии их поселили, и потратила неприятно много времени на поиски выбитой вентиляционной решётки, через которую выбрался Долган.

Высунув голову из воздуховода, Аджента осмотрелась, отыскивая неживых захватчиков в рубиновом свете мигающих ламп. Глазам сестры предстал тянувшийся по коридору шлейф растерзанных, изуродованных тел. Чумные зомби, привлечённые живой, теплой плотью множества паломников, скученных в тесном пространстве, наводнили палубу, убивая и пожирая в своем неутолимом голоде всех, от детей до стариков, а потом отправились дальше. За несколько секунд Аджента опознала с десяток мертвых лиц, знакомых ей по молебнам и занятиям в классе.

Спрыгнув на палубу, сестра-диалогус оправила рясу, сбившуюся за время странствия по воздуховодам. Затем, поправив очки, Аджента похлопала по карману возле талии, и её рука вновь ощутила тепло шарика, сияние которого подсвечивало изнутри ткань над бедром.

Хотя ни один зомби не задержался в коридоре, где их орда перебила так много людей, сестра слышала, что твари по-прежнему где-то поблизости. Она осторожно пробиралась среди трупов, подобрав рясу так, чтобы подол не волочился по лужам крови, пока вдруг не остановилась возле тела одной из паломниц. Опустившись на колени возле убитой, Аджента осмотрела автопистолет, сжатый в окоченевшей руке, более грубую модель, чем оружие ополченца, по-прежнему лежавшее в кармане сестры-диалогус. Ствол пистолета оказался погнутым, несомненно, в тщетном бою с ожившей ордой. Мертвая женщина была одета в обычное платье паломницы, а не в мундир или полевую форму ополчения, поэтому Аджента предположила, что несчастная нашла оружие или контрабандой пронесла с собой при посадке на корабль. Сестра извлекла магазин, и, выщелкнув пару патронов, возблагодарила Императора за то, что они подошли по калибру к автопистолету. Перезарядившись, Аджента двинулась дальше, держа оружие в руке.

Добравшись до конца коридора, Т-образного пересечения с другим проходом, сестра внимательно посмотрела по сторонам, раздумывая, какое направление выбрать. Но, стоило Адженте повернуться влево, как из правого ответвления послышался шум, немедленно привлекший её внимание. Немного подождав, чтобы исключить ошибку, сестра оказалась вознаграждена за внимательность отчетливыми звуками детского голоса.

Быстрее, чем прежде, но продолжая сохранять осторожность, чтобы не споткнуться о раскинутые или полностью оторванные конечности, Аджента пошла на шум. Добравшись до очередного пересечения коридоров, сестра остановилась на мгновение, вновь прислушалась и, определив направление, перелезла через груду осквернённых тел на входе в одно из многочисленных общежитий «Вестника».

Тускло-красное сияние аварийных ламп сменилось мерцающим белым светом одинокой люменосферы, вделанной в высокий потолок помещения, и Аджента моргнула, приспосабливаясь. Из-за перебоев с энергоснабжением комната ярко озарялась на долю секунды, затем в общежитии быстро темнело, на несколько мгновений опускалась непроглядная тьма, а потом цикл повторялся.

Люменосфера сверкнула, и Аджента увидела Долгана, неподвижно стоявшего спиной к ней. Мальчик не отводил глаз от чего-то, шевелящегося у дальней стены тесной коммуналки. За мгновение до того, как свет погас, и комната погрузилась в непроницаемый мрак, малыш, сдерживая слёзы, произнес срывающимся голосом одно-единственное слово.

— Мама?

Вновь вспыхнул свет, и сестра поняла, что в комнате есть кто-то ещё, тот, к кому приковано внимание Долгана. Сгорбившись над трупом у дальней стены общежития, это существо — судя по длинным тёмным волосам и пышной груди, женского пола — поедало внутренности мертвеца. Освещение постепенно угасло, и во тьме раздался тот же вопрос малыша.

— Мама?

Когда комната опять озарилась светом, женщина больше не пожирала труп, а стояла, повернувшись лицом к Долгану и Адженте. В отличие от зомби, виденных сестрой прежде, на теле этого создания не оказалось следов разложения. Единственными признаками того, что женщина пала жертвой чумы неверия, оказались кровавое пятно вокруг рта и мёртвые жёлтые глаза, без всякого выражения смотревшие на людей.

— Мама? — в последний раз спросил Долган, и в общежитии вновь воцарился мрак.

Как только вернулось освещение, существо, некогда бывшее матерью малыша, издало нечеловеческий вой и направилось к нему и Адженте. Подойдя к Долгану, сестра мягко положила руку ему на плечо.

— Думаю, это не твоя мама, дитя. Уже нет.

Аджента встала между ребёнком и чумным мертвецом.

— Отвернись, Долган. Ты не должен этого видеть.

Послушавшись её, мальчик зарылся лицом в складки просторной оранжевой рясы. Подняв автопистолет, сестра-диалогус прицелилась прямо в лоб женщины, и, произнеся тихую молитву, нажала на спусковой крючок как раз в тот момент, когда комната опять погрузилась во тьму.

Люменосфера зажглась вновь. Мать Долгана обрела покой, а содержимое её черепа разбрызгалось по задней стене общежития.

Внезапный шум со стороны дверей заставил сестру развернуться, не опуская оружие. Привлеченные стонами существа, бывшего матерью мальчика, или учуяв живую плоть, не меньше двадцати чумных зомби собрались у входа в общежитие. Сейчас они раскидывали и разрывали на куски трупы, пробиваясь через баррикаду тел.

Аджента привлекла к себе Долгана, крепко вцепившегося в её покрытую засохшей кровью рясу. Взгляд сестры-диалогус метался по комнате в поисках решётки воздуховода или других путей к бегству, но безрезультатно. Свет и тьма ещё раз сменили друг друга, и орда внезапно оказалась внутри общежития, издавая нестройные голодные стоны.

Продолжая прикрывать собой Долгана на случай, если один из мертвецов бросится на них из толпы, Аджента попятилась к задней стене. Чумных зомби оставались метрах в десяти, но, даже ковыляя, они должны были добраться до сестры и малыша-беженца через несколько секунд.

Подняв пистолет, Аджента уже наводила прицел, но, осознав, что не сможет уложить больше четырех-пяти мертвецов одним выстрелом, быстро обдумала другое, мрачное решение. Последней оставшейся пулей она могла спасти ребёнка от мучительной смерти, а сама обратиться к Императору с мольбой о скорейшем избавлении от жутких страданий. Повернувшись к Долгану, сестра приставила ко лбу мальчика дуло автопистолета, и его глаза, смотревшие на Адженту, расширились, как у пустотника.

Сестра уже начала давить на спусковой крючок, когда ощущение тепла на бедре сменилось невыносимым жжением. Хотя Аджента пыталась не обращать внимания на боль, некая непреодолимая сила заставила её опустить пистолет и вытащить шар из кармана. Поразительно, но в руке он казался холодным, словно камень, при этом узоры на сфере сияли болезненно ярким светом. Новые символы и руны, невиданные сестрой-диалогус прежде, но происходящие из знакомого ей древнего языка, проявились на поверхности, и Аджента мгновенно осознала, что нужно делать. Комната вновь озарилась, и, увидев орду мертвецов на расстоянии вытянутой руки, сестра сжала шар в ладонях и резко повернула по невидимой прежде линии стыка. Сияние сферы приобрело потусторонний голубоватый оттенок.

Свет в комнате погас.

Он не зажегся, как обычно.

Аджента ощутила резкий запах озона, и каждый волосок на её теле встал дыбом, заряженный статикой. Долган опять уткнулся в рясу сестры, и это спасло его от временного ослепления телепортационной вспышкой, вслед за которой в комнате возникли многочисленные огромные создания.

Общежитие внезапно озарилось характерными дульными вспышками болтеров, грохот оружия в столь узком пространстве казался невыносимым. Аджента ощущала волны тепла от выстрелов и шлепки гнилой плоти мертвецов, разрываемых на куски неистовыми очередями.

Через две секунды стрельба стихла.

Хотя Аджента не впервые в жизни слышала болтерные залпы с близкого расстояния, она всё равно ничего не могла поделать с неизбежным звоном в ушах. Даже когда зрение сестры начало восстанавливаться от воздействия телепортационной вспышки, слух к ней ещё не вернулся. Долган по-прежнему крепко держался за Адженту, и она посмотрела на малыша, видя картину, размытую даже сильнее, чем при взгляде без очков. Впрочем, сестре удалось понять, что мальчик на что-то показывает.

Определив, куда направлен его трясущийся пальчик, Аджента обернулась и вздрогнула, увидев, что один из таинственных спасителей остался в комнате. Она вытянула перед собой медленно угасающую сферу, и голубоватое сияние озарило очертания того, в чём сестра-диалогус немедленно опознала силовую броню. Силовую броню космодесантника.

Та же непреодолимая сила, что остановила руку Адженты и заставила её активировать шар, вновь овладела сестрой. Она двинулась вперед, с каждым шагом замечая всё больше деталей доспеха могучего воина, хранившего полную неподвижность. На одном из широких наплечников Аджента увидела простое изображение черепа, другой же был украшен орнаментом из языков пламени, повторявшимся на обоих наголенниках. Чёрный цвет брони, самый глубокий из всех, когда-либо виденных сестрой-диалогус, словно поглощал слабеющий свет шарика. Остановившись менее чем в метре перед воином, она вытянула руку, уверенная, что возвращает сферу законному владельцу.

Опустив взгляд, космодесантник внимательно рассмотрел Адженту. Сестре-диалогус показалось, что он смотрит ей в самую душу, проливая свет во все уголки и выискивая любые пороки и недостатки. Аджента невольно содрогнулась, не от сильного холода, а от страха, что провалит испытание воина, не понимая его смысла. Сияние шарика угасло, и гигант протянул к сестре руку в латной перчатке. Аджента закрыла глаза.

Когда она открыла их, в общежитии снова горел свет, но космодесантник пропал, и вместе с ним исчезла сфера.

Сестра тихо ступала по проходу между скамьями в часовне, стараясь не разбудить детей. Аджента только что вернулась с мостика «Вестника благочестия», на котором новый капитан корабля рассказал ей о своем плане взять курс на ближайший населённый мир и встать на орбитальный якорь для ремонта и пополнения запасов. Что ж, сестра считала Бринлу хорошим человеком и не сомневалась, что он окажется достойным наследником деда, как в деле командования «Вестником», так и в вопросах набожности. Она сожалела лишь о том, что старику суждено было умереть при столь ужасных обстоятельствах.

Судя по тому, что Адженте удалось узнать из немногих разговоров с членами экипажа и уцелевшими паломниками, операция по зачистке корабля от вторгшихся чумных зомби заняла менее пяти минут. Телепортируясь от одного места боя к другому, космические десантники быстро и беспощадно уничтожили все очаги заразы. Насчет того, кем именно оказались их спасители, никто не мог ничего сказать с уверенностью. Рассмотреть воинов удавалось лишь в кратком блеске дульных вспышек, и, хотя все свидетели узнали в них космодесантников, то, к какому ордену они принадлежали или как оказались на борту, осталось загадкой. У Адженты возникли некоторые предположения, но она предпочла о них умолчать.

Добравшись до своей комнатки, сестра со вздохом обернулась и оглядела часовню в свете свечей. Статую Императора отодвинули от дверей, скамьи переставили, и помещение снова выглядело так, как подобает храму, а не убежищу от кровожадных чумных зомби. Скоро сюда вернутся прихожане и опять начнутся уроки, хотя и на молитвах, и на занятиях будет не так многолюдно, как прежде. Чума неверия и безумная жестокость тех, кто поддался заразе, унесли две трети паломников и членов экипажа, и до остановки у следующего мира-святыни «Вестник» не сможет пополнить их число.

К тому времени, как на палубах корабля вновь станет тесно от праведников, кто-то другой возложит на себя обязанность проповедовать с кафедры Божественное Слово Императора. Аджента уже сообщила капитану Бринле Кейфманну о том, что сойдет с «Вестника благочестия» во время запланированной стоянки и попытается отыскать судно, направляющееся в сторону сегментума Соляр. Её ждало возвращение в обитель ордена Расколотого Шифра.

С грустной улыбкой посмотрев на дюжину малышей, свернувшихся под грудами одеял, Аджента прошептала молитву за каждого из них. После того, как «Вестник» войдет в орбитальный док, осиротевших ребят передадут планетарным властям, той их ветви, что отвечает за судьбу детей, потерявших родителей. Маленьких паломников ждет рабский труд по контракту, военная служба или иная профессия, более всего отвечающая интересам Империума. Зная о своей возможной судьбе, старшие ребята из числа сирот уже скрылись на нижних палубах корабля, присоединившись к племенам пустотников или криминальным группировкам. И те, и другие укроют их от патрулей ополчения, прочёсывающих корабль. Что касается Долгана, то ни его, ни других детей с Сертиса Аджента не видела с тех пор, как на корабле восстановился порядок, и догадывалась, что они тоже сбежали «ниже ватерлинии».

Отвернувшись, сестра зажгла свечу в своей аскетической комнатке и расправила скатку с постельными принадлежностями. Она не спала больше суток — а не высыпалась больше года — и, ощутив приближение дрёмы, широко зевнула, легла и аккуратно положила очки на столик. Скомкав одеяло, Аджента закрыла глаза и опустила голову на получившуюся подушку.

Коснувшись виском чего-то твёрдого, скрытого в складках ткани, сестра-диалогус немедленно села, одной рукой хватая очки и надевая их обратно, а другой доставая на свет чужеродный объект. В её ладони оказался холодный и лёгкий шарик, который она отдала космодесантнику, но на поверхности сферы уже не было видно рун и символов, а замысловатые узоры не испускали сияния.

Устало улыбнувшись, Аджента положила вещицу на столик вместе с очками. Таинственные загадки артефакта могли подождать завтрашнего дня. Сейчас, если Император позволит, она собиралась наконец-то хорошенько выспаться.

Внутри этих стен

I

Хотя Гатрит Паунд сам установил устройство и знал, что оно вот-вот сработает, детонация всё равно застала его врасплох.

Только что он беседовал с подрядчиком, которого предоставил губернатор, — довольно приятным человеком, но не таким умелым, как хотелось бы Паунду, и, несомненно, просто запросившим наименьшую оплату, — а в следующий миг его уже толкнуло назад. Гатрит схватился за дверной проем и укрылся за стеной, пытаясь устоять на ногах. Основная мощь ударной волны ушла в яркое полуденное небо Ньебура, и с поверхности пустыни к безоблачному синему простору потянулись высокие клубы дыма и пыли. Грохот оглушил их миг спустя, преодолев перед этим почти восемь миль.

В двух сотнях миль оттуда, в столице планеты, сестра Аджента на секунду оторвалась от работы и подняла голову, тоже услышав взрыв и ощутив ударную волну. Впрочем, она только потом узнала о причине встряски и о последствиях, ждавших в связи с этим лично её.

Восстановив равновесие и самообладание, Гатрит воззрился из древних руин, где укрылся со вторым подрывником, на другие древние руины, за уничтожение которых ему заплатили, и озадаченно нахмурился.

— Что-то не так, мастер Паунд? — спросил низкооплачиваемый и плохо обученный работник, стоявший рядом с ним. Злополучный мужик не так быстро отреагировал на толчок и теперь отряхивался после приземления в груду мусора. Тысячи лет назад на этом месте, возможно, находилось фойе пышного жилого здания.

Не ответив, Гатрит потянулся к магнокулярам в поясном чехле, напоминанию об армейских временах; он никогда не расставался с прибором, как и со спрятанным в кушаке тупоносым лазпистолетом. Когда дым рассеялся, а пыль и мелкие частицы камней и кирпичей осыпались на пустыню и руины, Паунд поднес устройство к глазам и навел фокус. Да, что-то было не так. Что-то было совершенно не так, но он не собирался обсуждать это с неопытным сотрудником, едва способным отличить один конец запального шнура от другого.

За свою жизнь Гатрит Паунд устроил столько взрывов, что давно потерял им счет. В молодости, рискуя собой в тылу врага и испытывая удачу, он подрывал разные штуки, чтобы вредить противникам Империума или уничтожать их во имя Императора и 17-го Мидрасского. Впоследствии, когда удача наконец оставила солдата и он утратил полезность для полка, Гатрит нашел другое применение своим навыкам работы со взрывчаткой. Он помогал расширять Империум, очищая площадки для человеческих городов и поселений. Но за всё это время, за оба этапа карьеры, Паунд ни разу не видел взрыва, подобного тому, который только что произошел на Ньебуре.

Заряды были установлены в глубине структуры и расположены так, чтобы руины после детонации сложились внутрь. Но вместо этого вся энергия взрыва ушла в небо, и обломки лежали на поверхности. Не получилось никакой ямы со щебнем, которую после минимальной расчистки и подготовительных работ можно было бы использовать в качестве фундамента. Грохот взрыва оказался настолько же неестественным — звук как будто втянули, а затем выплюнули, и время задержки было таким, словно мастер-подрывник и его команда располагались в пятидесяти, а не в полудюжине миль от места работ. Снова повесив магнокуляры на бедро, Гатрит повернулся к подрядчику.

— Идем туда, — велел он, беря костыли. — Сейчас же.

Паунд крайне медленно двигался через поле обломков, пробираясь между разбросанных и обожженных фрагментов того, что когда-то служило домами первым поселенцам Ньебура. Пока костыли утопали в мелком песке, Гатрит, — уже не в первый раз с тех пор, как покинул Мидрасский 17-й, — проклинал свое тело за то, что оно отвергло примитивную аугметическую ногу, пересаженную после заключительной миссии. Теперь подрывник мог передвигаться только при помощи металлических тростей, рукояти которых впивались ему в подмышки. За время перехода через пустыню, засыпанную щебнем, помощник дважды пытался помочь мастеру, но дважды получал грубый отказ. На третий раз старший подрывник нехотя согласился.

— Как тебя зовут, сынок? — спросил Гатрит, разрешив подрядчику обхватить его мускулистой рукой за пояс. Опершись с одной стороны на сотрудника, а с другой — на оба костыля сразу, Паунд позволил, чтобы его направляли через неровные развалины того, что некогда было городом.

— Фенаси, мастер, — ответил помощник с широкой улыбкой. — Джерро Фенаси. Если позволите сказать, мне очень по душе работа с таким превосходным исполнителем, как вы. Вы творите такие вещи с направленными зарядами, что я рядом с вами выгляжу любителем, как и мои ребята.

Гатрит фыркнул: нужно было раньше догадаться, что Джерро — родственник губернатора. Такие же маленькие глазки, расставленные чуть излишне широко. Такая же сальная копна угольно-черных волос. Такой же вкрадчивый тон, который, несомненно, сменится на угрожающий при первом признаке того, что его могут каким-то образом в чем-то обойти. Паунд уже собирался спросить, как низко расположена веточка парня на семейном древе Фенаси, когда что-то вдали привлекло внимание подрывника. Что-то, чему здесь точно не было места.

— Вон туда, Джерро, — произнес Гатрит, указывая костылями на темное строение, резко выделявшееся среди серых и красных груд разрушенной каменной кладки. — Быстрее, помоги мне.

Спотыкаясь, мужчины заковыляли по пересеченной местности. Из-за спешки, охватившей Паунда, несколько раз оба чуть не упали. Чем ближе они подходили к зданию, тем меньше вокруг становилось обломков, пока, наконец, поверхность пустыни не обнажилась совершенно. Черную постройку, ушедшую в грунт Ньебура, окружало лишь кольцо песка. Подрывники резко остановились, не веря увиденному.

— Я не… Как…? — пробормотал Джерро, маленькие глазки которого расширились.

— Оно под поверхностью, — прошептал Гартит голосом таким же сухим, как и пустыня вокруг. — Город, должно быть, построили прямо над ним.

— Там… — Фенаси шумно сглотнул, чтобы хоть немного увлажнить глотку. — Там что, вход?

Проследив за взглядом более молодого спутника, Паунд увидел точку, в которой прерывались гладкие, повторяющиеся узоры на песке. Вместо них, как показалось подрывнику, в грунте зияла яма.

Джерро хотел было снова обхватить мастера-подрывника за пояс, но не успел — тот уже тащился к аномалии, опираясь на оба костыля. Добравшись до края ямы, Гартиг понял, что его помощник не ошибся: перед ним была не просто дыра в земле. От границы песка начинались ступени, которые уходили вниз, к двери, высеченной из того же черного камня, что и остальное погрузившееся в грунт здание.

— Это невозможно, — сипло произнес Паунд. — Взрыв должен был уничтожить всё. Такого не бывает.

Словно в каком-то трансе, он спустился по лестнице, мельком обратив внимание, что ступени слеплены из песка. Затем Гартиг, как вкопанный, остановился у входа; поразмышляв какое-то время, он протянул руку к двери.

— Стой, не надо! — хотел было крикнуть Джерро, но его тонкий голос застыл в глотке. Слова затерялись в шуме пустынного бриза и мотора полугусеничного вездехода, вхолостую работавшего вдали.

Пальцы Паунда коснулись ониксовой поверхности, и это резко вывело его из забытья. Строение оказалось не холодным, как следовало ожидать от камня, погребенного под землей — по прикидкам Гартига — целые тысячелетия, если не дольше. Напротив, оно было горячим. Просто раскаленным! Подрывник тут же отдернул пальцы и прижал их к прохладному металлу костыля, надеясь успокоить боль. Прикусив с той же целью губу, он закрыл глаза.

Когда Паунд открыл их вновь, то увидел на двери нечто, чего не было там раньше. Надписи. Каждый дюйм ониксовой поверхности покрывали жемчужно-белые строчки.

Гартиг мог читать на низком готике — самоучкой постиг его после увольнения из Имперской Гвардии, как с тем, чтобы увеличить шансы на контракты для новой работы, так и с тем, чтобы разбираться в инструкциях и предупреждениях на взрывчатке и детонаторах. Так Паунд надеялся избежать новых инцидентов вроде того, что стоил ему ноги. К сожалению, слова на двери не принадлежали ни к низкому, ни к высокому готику. Подрывник не мог даже опознать этот язык, не то что прочесть надпись.

— Джерро! — позвал он. Через несколько секунд подрядчик возник на вершине песчаной лестницы. — Отправляйся на вездеходе в столицу и привези мне писца!

Аджента уже провела на Ньебуре почти год, но так и не привыкла к нему.

Сестра справлялась с жарой, хотя выросла на ледяном мире, а планета, где располагалась обитель её ордена, видела благословленный свет Императора лишь по несколько жалких недель в году. Даже сухость воздуха не беспокоила женщину — она ведь провела большую часть юности в зданиях с искусственным обогревом, а впоследствии обреталась на борту космолетов с их переработанной, очищенной от влаги атмосферой.

Но сила притяжения навалилась на неё тяжким грузом. До того, как оказаться на Ньебуре, Аджента привыкла не только к корабельной атмосфере и теплу, но и к гравитационным условиям, аналогичным тем, что имелись на родном мире людей.

Здешних жителей не волновала повышенная сила тяжести, они приспособились к ней за предыдущие поколения. Единственным неблагоприятным эффектом стало уменьшение среднего роста: ньебурийцы были значительно ниже обычного человека, до такой степени, что матросы с иномирских кораблей, время от времени заходивших на орбиту за грузом полудрагоценных камней, по-хамски называли местных «ратлингами».

Шестифутовой Адженте казалось, что сама планета постоянно давит на неё. К счастью, терпеть вроде как оставалось недолго.

Выбравшись из кресла, сестра-диалогус потянулась, сцепила пальцы и повела руками вперед (низкий потолок скромной комнатки не позволял поднять их вверх). Разомкнув ладони, она поправила очки, сползшие с переносицы, и шагнула к стеллажу, который стонал под тяжестью множества обернутых в кожу томов, дешевых рукописных книжек и несброшюрованных фолиантов. Мгновенно определив нужное издание, Аджента вытащила его с полки. По бокам от него стояли том, посвященный истории сектора Драконис, приобретенный сестрой на Поминовении Штерн, и одна из нескольких книг, прихваченных ею с «Вестника благочестия». Именно этот паломнический корабль доставил женщину на Ньебур.

С ловкостью, приобретенной на практике, она пролистала длинными пальцами желтые страницы и вскоре обнаружила искомое. Аккуратно поставив том на место, Аджента вернулась в кресло, стоявшее в углу комнаты за маленьким, освещенным свечами письменным столом, снова взяла стило и продолжила работу.

Хотя женщина по-прежнему оставалась в тысячах световых лет от своего ордена, она стремилась вернуться на мир-обитель и вновь занять место среди сестер. С момента появления на Ньебуре Адженте не раз пригодились её способности к языкам — сначала она работала переводчицей в торговом квартале, сопровождая купцов во время сделок по драгоценным камням, а затем, накопив достаточно монет, сняла жилье. Комната также служила ей рабочим местом, где сестра предоставляла услуги писца.

Ньебур, хотя и непоколебимо хранил верность Империуму, был почти незаметной деталью огромного государства людей. У самоцветов, добываемых в его коре, не было военного назначения, — они разве что использовались для украшения эполетов в нескольких малозначимых полках, — и потому на планете не имелось представительств августейших органов власти, служащих Императору. Малорослые обитатели этого мира не годились для службы в Астра Милитарум, и здесь было сравнительно немного живых душ, так что и присутствие Экклезиархии не требовалось. Единственным имперским чиновником, не считая губернатора, был писарь Администратума, который отслеживал выплаты довольно приличных налогов, что текли с Ньебура в сундуки Империума. Правда, предыдущий работник умер за три года до того, как Аджента оказалась здесь, и замену ещё не прислали. Сестра надеялась, что сможет продолжить путешествие в орден на корабле, который доставит сюда нового канцеляриста.

Аджента, будучи прагматиком, не могла рассчитывать только на то, что однажды космолет Администратума унесет её с этой планеты, поэтому бралась за любую работу, подходящую для писца. В основном она заключалась в составлении контрактов, которые заключали между собой различные торговые гильдии, представляющие интересы шахтеров, огранщиков, купцов, перевозчиков и других фракций, участвующих в купле-продаже драгоценных камней. Иногда попадались более интересные дела: перенос на пергамент воспоминаний богатого негоцианта, переписывание исторических документов для канцелярии губернатора или перевод писем влюбленных.

Стоило Адженте взяться за стило, как в дверь её однокомнатного жилища нетерпеливо постучали.

Уже стемнело, и часы приема давно закончились. Сестра не общалась с людьми помимо работы, так что понятия не имела, кто может оказаться за тонкой деревянной планкой.

Снова стук, более громкий и лихорадочный.

— Кто там? — грозно спросила Аджента, вытаскивая лазпистолет из-под топчана и направляя оружие на дверь.

— Джерро Фенаси, троюродный брат губернатора, — ответил тонкий голос, приглушенный деревянной преградой.

Сестра-диалогус опустила пистолет. Прежде она уже имела дело с Джерро, составляла для него контракт на какие-то серьезные подрывные работы.

— Что вам от меня нужно в этот Императором забытый час? — по изменившемуся тону Адженты гость не мог не понять, насколько она раздражена.

— Простите, моя госпожа. Развалины в пустыне. Мы хотели снести их. Под площадку для новых мастерских, — у Фенаси было сбито дыхание. — Под землей. Мы что-то нашли.

— И что же? Что именно вы обнаружили?

— Строение. Из черного камня. И дверь. На ней надписи. Странные слова. Не знаю, что это такое.

Спрятав лазпистолет в кушак оранжевой рясы, сестра сняла с крючка у входа куртку из выделанной кожи. Сунув руку в карман, она проверила, на месте ли металлический шар*, и убедившись, что да, отодвинула засов. За дверью обнаружился Джерро Фенаси, который стоял, упершись руками в бедра, и с трудом втягивал воздух в напрягающиеся легкие. Свечи в комнате озарили Адженту со спины, так, что её тень безумно запрыгала по гостю и лестничной клетке позади него.

— Отвезите меня туда, — сказала сестра. — Немедленно.

Поездка к развалинам оказалась долгой, жаркой, а для Адженты ещё и тесной. Полугусеничный вездеход задумали и собрали с расчетом на местных жителей, а не для перевозки сестер Адепта Сороритас на большие расстояния. Пока Джерро гнал транспортник через дюны, женщина сидела с ногами, прижатыми к груди, и головой, склоненной набок. Сначала она хотела ехать в заднем отсеке, но Фенаси сказал, что там всё занято оборудованием для подрывных работ, так что кабина осталась единственным вариантом.

— Почти добрались, — с некоторым сочувствием произнес подрядчик. Вездеход забрался на вершину дюны с особенно крутым склоном, и впереди возникло скопление руин. За ними, вдали, Адженте бросилась в глаза крыша черного здания и повисшее над ней марево. Воздух там был более жарким, чем в окружающей пустыне; неестественно более жарким.

— Эта штука может ехать быстрее? — спросила она, скрипнув зубами и ещё сильнее прижав ноги к груди.

Несколько минут спустя, когда сестра вылезла из кабины, её тело представляло собой гобелен из синяков. Не обращая внимания на боль, Аджента помедлила только для того, чтобы поправить съехавшие очки, и побежала к темной постройке, откопанной подрывниками. Заметив боковым зрением машущего человека, она направилась к нему. Подойдя ближе к незнакомцу, сестра поняла, что перед ней иномирянин — мужчина был, по крайней мере, на голову выше среднего ньебурца, хотя и намного ниже Адженты. Подзывая её жестами, он опирался другой рукой на два металлических костыля и пытался устоять на единственной ноге.

— Вы, должно быть, Паунд, — произнесла сороритас, замедлив шаг неподалеку от него. — Я сестра Аджента Кастарно из ордена Расколотого…

— На это нет времени! — рявкнул подрывник. — Сюда. Быстрее, пока надписи не исчезли!

Адженте было не привыкать к проявлениям грубости и скверных манер, — старшие сестры её ордена не были образцами вежливого поведения, к тому же она провела много месяцев в обществе Адептус Астартес из ордена Черных Храмовников, — но подобное отношение со стороны обычного имперского гражданина поразило её. Сестра-диалогус начала готовить тщательную отповедь, но тут Паунд развернулся и быстро заковылял по пустыне, глубоко утопая костылями в мелком песке. Кастарно вскоре догнала его, но ещё не успела ничего произнести, когда мужчина резко выбросил руку в указующем жесте.

— Вон там. Дверь! — нетерпеливо выпалил он, потерял равновесие, упал и распластался ничком.

Не став ему помогать, Аджента пошла в указанном направлении и лишь ненадолго остановилась, чтобы рассмотреть лестницу к обсидиановому строению. Её ступени идеальной формы состояли из сухого песка, который по всем правилам должен был разметать довольно сильный ветер пустыни.

— Это ваша работа? — крикнула она Джерро. Тот добрался до Паунда и помогал мастеру вновь опереться на костыли; в лицах обоих мужчин не было ни кровинки.

— Нет… Нет, моя госпожа, — ответил Фенаси, во рту у которого вдруг стало так же сухо, как в пустыне. — Они появились после взрыва.

Вновь повернувшись к двери, Аджента начала осторожный спуск по неестественной лестнице, опасаясь, что законы природы и физики возьмут свое, и её поглотит пустыня. Стоило сестре добраться до низа, как у неё мгновенно расширились глаза при виде мерцающих жемчужным блеском надписей, превосходно начертанных и ярко выделяющихся на черном камне. С того момента, как Джерро пробормотал, что объект нашли «под поверхностью», Кастарно была уверена — речь идет о строении некронтир. Она своими глазами видела, на что способно это древнее зло, и, если бы ксеносы действительно спали под землей Ньебура, мир, несомненно, ничто бы не спасло. Однако же, слова перед ней имели не чуждое, но терранское происхождение. Древнетерранское. Аджента протянула руку, собираясь коснуться тиснения.

— Нет! — закричал сверху Паунд. — Не трогайте, обожжетесь!

Костыли Гатрита утонули в песке, и, к заметному раздражению мастера, стоять он мог, только опираясь на Джерро.

Услышав «обожжетесь», сестра инстинктивно отдернула руку и сжала шар, укрытый в складках рясы. Он оказался холодным, как лед; само присутствие артефакта успокоило Адженту.

Углубившись в недра памяти, она вспомнила древнетерранские языки, выученные давным-давно, — сначала в Схоле Прогениум на Холорне, затем в обители ордена, — и начала переводить.

Первые три слова оказались достаточно простыми, а местоположение надписи помогло быстрее понять их смысл.

— Внутри этих стен… — прошептала Кастарно, наклонившись ближе и стараясь не коснуться поверхности двери. Затем сестра резко остановилась. Следующие три слова были комплексными, сложными для перевода, но она уже перескочила к седьмому.

Это слово Аджента узнала немедленно — оно встречалось во множестве людских наречий и диалектов, сформировавшихся за последние десять тысяч лет.

Демон.

— Мне нужны перо и пергамент, — произнесла сестра, оборачиваясь к двум мужчинам, что ждали на вершине лестницы. — Но в первую очередь мне нужен губернатор.

II

Космические десантники в количестве полуроты стройными рядами стояли перед входом в черную структуру, получившее обозначение МА-616; их безупречная красная броня ярко выделялась на тускло-бежевом фоне пустыни и темных стен здания, считавшегося ими, в оперативных целях, темницей демона. Пятьдесят болтеров были направлены на дверь, в которую с трудом мог протиснуться воин в силовом доспехе, а один из братьев, облаченный не в кроваво-алую, а в ярко-синюю броню, вел песнопения. Время от времени он останавливался, рисовал посохом знаки в воздухе, а затем возобновлял напев, но уже в другом ритме и на совершенно ином языке.

Позади космодесантников, у входа в свою палатку, сестра Аджента прислушивалась к словам воина, которые в сумерках доносил до неё ветерок. Кастарно не понимала их, но восхищалась гармонией и мрачной красотой этих странных наречий, одновременно испытывая благоговейный трепет и головокружение.

— Чем он занят? — спросил Паунд, сидевший за маленьким столиком под навесом. В руках подрывник держал кружку рекафа, согреваясь в холоде позднего вечера. Хотя днем на Ньебуре температура поднималась до максимальных значений, переносимых людьми, между закатом и восходом солнца на поверхности пустыни успевал образоваться иней.

— Взламывает обереги, — ответила Аджента, плотнее запахнувшись в куртку. — Они пытаются попасть внутрь.

— Внутрь? — Джерро, который сидел напротив Гатрита и играл с ним в карты, чуть не выплюнул свой рекаф. — Они помешанные, что ли?

— Не знаю я, кто они такие, — сказала Кастарно.

Менее чем через три стандартные терранские недели после того, как губернатор отправил запрос о помощи, на Ньебур высадились пятьдесят или около того космодесантников. С того момента, как они взяли под контроль МА-616, прошло несколько часов, но никто из воинов не сообщил, к какому ордену они принадлежат. Аджента гордилась своими знаниями об Адептус Астартес, извлеченными из текстов, над которыми она работала в прошлом, — в том числе, во время службы рядом с Черными Храмовниками, — но происхождение этих космодесантников в красной броне сестра определить не могла.

Кастарно знала, что боец в синем доспехе — библиарий, воин-псайкер, на наплечнике которого виднелся символ в виде рогатого черепа, однако такой же знак носили и его незатронутые варпом братья. Когда колонна «Носорогов» и лэндспидеров достигла руин, именно он попросил сестру-диалогус сдать все документы и переведенные тексты, а затем приказал остальным космодесантникам окружить темное строение.

Песнопения библиария достигли крещендо, и братья присоединились к нему, сплетая голоса в последнем стихе литании. Оставив игру и кружки, Фенаси и Паунд подошли ко входу в палатку и встали рядом с Аджентой. Подрывники внимательно смотрели на чернокаменное здание за песчаной площадкой, освещенное фонарями «Носорогов». Одновременно с последней фразой псайкера — потоком жутких слогов, от которого сестру и двух мужчин скрутили сухие рвотные позывы — раздался мощный треск и сверкнула яркая вспышка, временно ослепившая всех троих.

Несколько секунд спустя, когда к ним вернулось зрение, последний из загадочных космодесантников исчез за открывшейся дверью МА-616.

Хотя Кастарно не знала, чего ждать после прорыва внутрь строения, то, что случилось следом, оказалось совершенно непредвиденным.

Ничего не произошло.

Из вскрытой темницы не зазвучал грохот болтерного огня, не раздались крики умирающих или изгоняющие заклинания. Ничего, кроме зловещей тишины. Прошла, казалось, целая вечность, а три человека под тентом так и стояли, боясь отвести глаза от входа, словно из двери тут же должно было появиться нечто нечестивое и порченое. Наконец, в проеме действительно кто-то возник, но, к всеобщему облегчению, это оказался библиарий. Вскоре за ним последовали остальные боевые братья; даже с такого расстояния Адженте было ясно, что звучат резкие приказы и краткие переговоры. Большинство космодесантников вернулись к боевым машинам, на страже дверного проема осталось только одно отделение.

Затем библиарий в сопровождении двух воинов — судя по всему, капитана и сержанта — весьма целеустремленно зашагал в направлении палатки. Джерро и Гатрит поспешно вернулись за столик, пересдали карты и сделали вид, что вообще не отрывались от игры. Кастарно, озаренная со спины дрожащими свечами, по-прежнему стояла у входа.

— Похоже, сестра, твой перевод был неточным, — произнес псайкер, как только космодесантники подошли достаточно близко, чтобы быть услышанными. Говорил он скорее решительно, чем раздраженно. — В подземелье пусто.

Трое воинов в силовой броне продолжили шагать к палатке. Угроза насилия, исходившая от них, была не выше обычного уровня, излучаемого космодесантниками в любой обстановке.

— Мой перевод был совершенно точным, господин, — ответила Аджента. — «Внутри этих стен давно был заключен демон…»

— Я знаю, что, по твоему мнению, там говорилось, сестра, но в подземелье пусто. Мне не удалось найти ни единого указания на то, что там вообще когда-то было заточено такое создание. Ты уверена, что слово, которое ты перевела как «демон», имело буквальный смысл?

— Мой перевод был совершенно точным, господин, — повторила Кастарно; библиарий не носил шлем, и она встретила его взгляд, не моргнув глазом. Что до глаз самого псайкера, то они были бледно-зелеными, почти прозрачными, и смотрели из глубоких впадин на лице, покрытом шрамами тысячи сражений. В его бороде попадались седые пряди, что указывало бы на средний возраст обычного человека, но для космодесантника они могли означать сотни, а не десятки прожитых лет. — Если в подземелье нет демона, то это не потому, что я неверно расшифровала предостережение.

— Я ценю твою убежденность, сестра, и твою веру в собственные способности. Кстати, они мне ещё понадобятся. Пожалуйста, проследуй за сержантом Ктом в подземелье — когда вы окажетесь внутри, он сообщит тебе, что необходимо сделать, — шагнув в сторону, библиарий заглянул за спину Адженте, которая всё ещё перекрывала проход в палатку, и обратился к мужчинам внутри. — Это вы двое первыми обнаружили строение, верно?

Подрывники, охваченные благоговейным страхом, безучастно уставились на космодесантника. Через несколько секунд к Паунду вернулся дар речи.

— Да, мой господин.

— Хорошо. Мне бы хотелось, чтобы вы последовали за мной и капитаном Латом.

Джерро помог Гатриту подняться с кресла и передал ему костыли. Мужчины двинулись было к выходу из палатки, но оказалось, что сестра-диалогус не уходит с дороги.

— Куда вы их забираете? — спросила Кастарно. Хотя поначалу отношения с этими двоими, особенно Паундом, у неё не заладились, в последующие недели между тремя людьми возникло нечто вроде товарищества. Фенаси ни разу не пожаловался на бесконечные поездки в столицу, во время которых забирал материалы из дома Адженты и перевозил их в импровизированный лагерь посреди пустыни. Гатрит оказался незаменимым человеком, когда потребовалось установить охрану находки — бывший имперский гвардеец вспомнил армейские навыки, получив от губернатора разрешение на сбор ополчения и руководство им до прибытия помощи.

Сестра слышала разные истории — даже переводила документы, касающиеся их — о том, как ордена Космического Десанта, желая сохранить что-то в тайне, стирали память людям-помощникам. И это в лучшем случае.

— Не твоя забота, сестра, — ответил библиарий, начиная терять терпение.

— Значит, теперь моя. Пожалуйста, как один слуга Императора другому, ответьте, куда вы забираете их.

Сержант и капитан обменялись беспокойными взглядами. Псайкер выглядел так, словно вот-вот сорвется в приступе ярости, но внезапно его черты разгладились, а на губах возникла тень улыбки.

— Твоя воля так же восхитительна, как и уверенность в себе. Будь у нас больше времени, я бы не отказался узнать, в каком из невоинствующих орденов обучают таких стойких сестер.

Даже такая лесть не заставила Адженту смягчиться.

— Когда мы вышли на орбиту Ньебурна, — продолжил библиарий, — сканирование определило ещё пять объектов, вероятно, аналогичных этому. Мне нужно, чтобы твои спутники помогли нам раскопать эти строения и убедиться, что планета не является огромным склепом для демонов. Я мог бы сделать это и сам, но считаю орбитальную бомбардировку несколько излишней в подобных ситуациях, особенно на населенных мирах. Ты согласна, сестра?

Кастарно расслабилась.

— Я не хотела оскорбить вас, господин. Просто слышала разные истории…

— И все они, несомненно, были правдивы, так что я не оскорблен. Идем же, довольно тратить время на разговоры.

Фенаси и Паунд проскользнули мимо Адженты, быстро распрощались с ней и последовали за Латом к «Носорогу», который вхолостую рычал мотором в пятидесяти ярдах от лагеря.

Обернувшись, радостно взволнованные подрывники в последний раз посмотрели на сестру-диалогус и исчезли в кормовом отсеке огромного бронетранспортера космодесантников. Больше Кастарно их не встречала.

— Внимательно приглядывай за ней, Кт, — посоветовал библиарий, уходя следом за капитаном. — Возможно, она создаст тебе проблемы.

Псайкер видел, как молодая женщина наполовину улыбнулась, наполовину выдохнула от облегчения, поправляя сползшие очки липкими от холодного пота руками.

— Следуй за мной сестра, — произнес Кт, когда вокруг Адженты взметнулись песчаные вихри, поднявшиеся при отбытии «Носорогов» и лэндспидеров. Боевые машины уже превращались в далекие красные искорки.

Во время короткого перехода через замерзающую пустыню оба молчали. Ночное небо не застилали облака, и Кастарно, медленно пробираясь по барханам, смотрела вверх и пыталась понять, какая из ярких булавочных головок на одеяле тьмы — корабль Космического Десанта. На мгновение сестре пришло в голову, что она может покинуть планету вместе с воинами, когда их миссия здесь завершится, но эта мысль быстро исчезла: незнакомцы в красном даже не назвали своего ордена, так что вряд ли бы они приняли на борт ударного крейсера постороннюю сестру-диалогус.

— Простите меня, господин, — сказала Аджента, застегивая куртку. — Я не узнаю обозначений на вашей броне. К какому ордену Адептус Астартес вы принадлежите?

Сержант не обратил на неё внимания и не сбился с ритма, продолжив целеустремленно шагать ко входу в подземную гробницу. Что-то в этом космодесантнике беспокоило сестру, от него исходило нечто, не совсем понятное для неё. Когда Кастарно стояла рядом с библиарием, ей казалось, что изменяется сам воздух вокруг, словно псайкер служил проводником для варпа и подавлял свою психическую ярость, чтобы она не поглотила его и всех окружающих. Кт был другим: что бы ни исходило от него, оно не проявлялось открыто, скрывалось в глубине и давило, подобно чувству безотчетной тревоги, толкало к тошнотворному забытью.

Это ощущение только усилилось, когда они подошли к темному строению и девяти другим космодесантникам, охранявшим открытую дверь. Никто из них не обратил внимания на Адженту, когда она проходила мимо; все смотрели вдаль, в пустыню, выискивая признаки угрозы. Оказавшись рядом с воинами, сестра невольно начала дрожать, причем не от холода, и с трудом подавила приступ желчной рвоты, подкатившей к горлу. Ей уже лезли в голову мрачные мысли: ведь не каждый, кто носил силовую броню и держал болтер, был верен Богу-Императору Человечества. Что, если перед ней предатели? Бывшие лоялисты, которые теперь служат другим господам и поклоняются Разрушительным Силам?

Нет. На кирасах этих космодесантников виднелись аквилы, а доспехи каждого из них украшало множество печатей чистоты, даже больше, чем у Гератия, капеллана Черных Храмовников, с которым сестре не посчастливилось встретиться несколько лет назад. Эти воины, несомненно, хранили верность Империуму, но Кастарно не могла избавиться от чувства, что в них таится нечто большее, и они твердо намерены скрывать от посторонних правду о себе.

— Спускайся первой, сестра, — сказал Кт, остановившись на вершине невозможной лестницы. Адженте так хотелось поскорее избавиться от тошнотворного ощущения, что она практически соскользнула вниз по ступенькам и, разогнавшись, почти вбежала в гробницу, открытую впервые за долгие века.

Первым, что поразило Кастарно, оказался яркий свет внутри подземной структуры. Там не имелось окон, — да и солнце всё равно уже село, — но зал был озарен так, словно в нем стоял полдень. Вторым делом сестра заметила, что все поверхности — стены, пол и потолок — были покрыты надписями, ровными рукописными строчками на множестве различных языков. Третьей, последней и самой странной вещью оказалось то, что свет исходил от самих букв.

— Как…? — выговорила Аджента, озираясь по сторонам огромного помещения и пытаясь осознать увиденное.

— Это неважно, — отозвался Кт без намека на иронию. — Тебе приказано перевести в этом зале все письмена до последнего слова. Ты можешь это сделать?

— Что…? Да, думаю, смогу, — ответила Кастарно, всё ещё пытаясь разобраться в окружающей обстановке. — Это строение что, снаружи меньше, чем изнутри? И другой формы?

— Да, — нетерпеливо подтвердил сержант. — Двести шестьдесят пять на сто сорок семь футов снаружи, квадрат со стороной в двести девяносто пять футов внутри. Но это тоже неважно.

Аджента недоверчиво посмотрела на Кта.

— Мы внутри зала, который освещен сотнями тысяч слов, вырезанных на каждой его поверхности; который больше по размеру, чем здание, где он находится, и вы думаете, что это «неважно»?

Сержант проигнорировал вопрос.

— Для перевода тебе потребуются какие-либо дополнительные материалы?

Сестра-диалогус вздохнула. Очевидно, космодесантник не собирался просвещать её, но, возможно, ответы удастся найти в настенных письменах. Одной рукой Кастарно поправила очки, сползшие с переносицы, а другой достала из рясы небольшой пергаментный блокнот и стило.

— Поначалу хватит и этого, — сказала Аджента, — но уже скоро мне понадобятся пустые блокноты, оставшиеся в палатке.

Она раскрыла бювар на первой чистой странице и, приложив стило к губам, увлажнила его острие — так активировалось устройство.

— Брат Из, — произнес Кт, включив вокс в шлеме. — Иди в палатку сестры и принеси её пергаментные блокноты.

— И мои книги! — крикнула Кастарно. — Они могут пригодиться для перевода надписей.

— Просто принеси всё, что найдешь, — с этим сержант отключил связь. Затем, словно делая самую обычную вещь в мире, он снял болтер с магнитного замка на бедре и прицелился Адженте в голову. — Можешь начинать, сестра.

Кастарно принадлежала к невоинствующему ордену Адепта Сороритас, но за время пребывания в обители прошла углубленную боевую подготовку. На неё не впервые направляли болтер, однако до этого оружие никогда не держал космодесантник с пальцем на спусковом крючке.

— А это совершенно необходимо, господин? — уточнила Аджента, показывая на болтер, крепко сжатый в могучих руках Кта.

Поднеся оружие ближе к правому плечу, сержант посмотрел на неё вдоль ствола из-за линз шлема.

— Да.

III

На протяжении следующей недели Кастарно молча работала от восхода до заката солнца, постоянно находясь под прицелом болтера. Космодесантники сменяли друг друга каждые пару часов, но ни один из стражей не говорил ни с ней, ни с товарищем при передаче смены. К счастью для сестры-диалогус, в зале никогда не оказывалось больше двух воинов, а когда она каждую ночь отправлялась спать в свою палатку, отделение рассредоточивалось. Бойцы вставали поодаль от Адженты, словно знали о тревоге, охватывающей женщину в их присутствии.

Сама же работа просто очаровывала сестру. Первые несколько часов с того момента, как её допустили в подземелье, Кастарно восхищенно бродила по залу, делая множество заметок относительно сияющих надписей. Затем она составила схему помещения, указав, где одни языки сменяются другими, и добавила комментарии там, где удалось определить алфавит или знакомое начертание символов. Поначалу Аджента пришла в уныние, так как сумела идентифицировать только чуть больше половины наречий, а прочесть смогла лишь немногие. Завершив подготовительную работу, она приступила к переводу, взявшись за письмена из наиболее известных ей диалектов и оставив незнакомые напоследок. До конца вторых суток сестра-диалогус заполнила целый блокнот, выучив в процессе основы двух совершенно новых языков.

День шел за днем, и продвижение Адженты замедлялось, каждое новое наречие оказывалось сложнее предыдущего. Там, где непонятный участок граничил с уже переведенными секциями, Кастарно находилась в более выигрышном положении: язык надписей часто менялся в середине фразы, что позволяло выделить регулярные признаки и повторяющиеся слова, создав тем самым фундамент для последующего изучения. В огромных же областях с письменами, порой сплетенными из десятков странных диалектов, сестре приходилось полагаться на лингвоаналитические навыки, полученные за время сурового обучения в обители.

Когда прояснилась суть переводимого текста, это также помогло Адженте в её трудах и повысило интерес к работе. Начиналось всё с длинного перечисления, которое открывалось теми же словами, — «Внутри этих стен…», — но далее следовал список прозваний, под которыми также был известен демон Литеракс. Они занимали большую часть первой стены, а следом шло повествование о многочисленных злодеяниях и бесчинствах, учиненных этим созданием с множеством имен. В большинстве случаев прозвищам демона, вырезанным на определенном наречии, соответствовали истории на том же языке, но, к досаде Кастарно, так происходило не всегда. Из-за этого сестра несколько раз оказывалась в тупике и лишь затем находила путь к верному переводу.

Чем дальше Аджента продвигалась по тексту, тем большее отвращение испытывала. За каждым новым наречием, расшифрованным ею, скрывался рассказ о ещё более мрачных деяниях, которые совершались либо самим Литераксом, либо — во имя его — приспешниками, безумными почитателями, а то и всеми жителями миров, попавших под влияние демона. Порой, когда Кастарно уже не могла вынести прочитанного, она возвращалась к переносной кафедре, где лежал её блокнот, и глубоко дышала, чтобы удержаться от рвоты или неконтролируемой дрожи. Каждый раз при этом страж немного приподнимал болтер и сжимал его чуть крепче.

К началу седьмого дня Аджента завершила перевод основной части надписей, включая особенно замысловатый фрагмент на жаргоне комморритских ассасинов, который она поначалу приняла за диалект Сейм-Ханна. Оставалось расшифровать последнюю сотню или около того иероглифов; Кастарно работала с текстом не по порядку и оставила эти письмена напоследок, поскольку не знала, как к ним подступиться.

В случае с другими языками, выученными сестрой во время работы, у неё хотя бы имелись отправные точки, — алфавиты очевидно чужацкого происхождения, производные высокого или низкого готика, часто встречающиеся символы, которые обозначали гласные или их аналоги, — но в последнем отрывке никаких подсказок не было. Этот текст отличался от всех, виденных Аджентой ранее. Каждый его знак состоял из треугольных фигур и прямых линий, расположенных по горизонтали, вертикали или диагонали, и Кастарно не знала, отдельные ли это буквы или целые слова. Невозможно было даже понять, в каком направлении нужно читать письмена, а из-за полного отсутствия пробелов не удавалось вычленить отдельные фразы или предложения.

Около часа сестра просидела в глубоких раздумьях, глядя на участок стены прямо над полом у входа в зал и надеясь, что её посетит вдохновение свыше. В итоге она оторвалась от своего занятия, услышав стук сабатонов по лестнице в подземелье — это брат Из пришел сменить товарища на страже. Временно признав поражение, Аджента встала и направилась в другую часть помещения за двумя книгами, которые ещё не исписала. Дуло болтера Иза следило за каждым её шагом.

Положив на кафедру том в кожаном переплете, Кастарно открыла его на первой из нескольких десятков пустых страниц, а затем рассортировала отрывные листки с переводами отдельных фрагментов истории. Надеясь, что механическое переписывание набело готовых текстов освободит её подсознание и поможет раскрыть загадку последней главы, сестра взяла перо и принялась выводить безупречные строчки на высоком готике. За время, проведенное на Ньебуре, она настолько набила руку, что, не допустив почти ни одной помарки, скопировала весь перевод — за вычетом последнего отрывка — всего за несколько часов, добавив пояснения и примечания к словам и фразам, допускавшим различные прочтения и интерпретации. Напоследок Аджента указала собственное имя и орден, положила стило и вновь взглянула на оставшийся неразгаданным маленький участок, который безмолвно дразнил её.

К удивлению Кастарно, неизменный болтер держал уже не брат Из, а другой космодесантник в красной броне. Хотя воины в шлемах казались почти одинаковыми, сестра научилась различать их по расположению печатей чистоты и почти незаметным отличиям в росте и телосложении. Сменщик Иза явно был на несколько дюймов выше и на пару фунтов тяжелее. Аджента поняла, что слишком углубилась в работу и не заметила, как пришел новый страж.

Нисколько не приблизившись к пониманию смысла последнего короткого отрывка, сестра-диалогус закрыла книгу с полным переводом и убрала её с кафедры, взяв вместо этого чистый второй том. На этот раз она занялась не быстрым переписыванием фраз на высоком готике, а тщательным копированием оригинальных мерцающих символов, вырезанных на стене. Время от времени Кастарно прерывалась, чтобы исправить мелкую неточность в своей каллиграфии.

Работа продвигалась медленно, и до того, как Аджента наконец закончила с этим, незаметно для неё сменились ещё двое стражей. Ещё не просохли чернила, которыми сестра выводила непостижимые письмена, когда ей в голову пришла едва не запоздавшая мысль сделать копию — в первом случае Кастарно обошлась без неё, поскольку в томе с переводом не хватало последнего отрывка. Найдя чистый лист пергамента, женщина так и поступила.

И лишь тогда, второй раз подряд скрупулезно копируя линии и клиновидные значки, Аджента приблизилась к чему-то вроде понимания. Одно слово — или, возможно, фраза — выделялось среди остальных. Это была последовательность из пяти символов, которая, как с уверенностью почувствовала Кастарно, уже встречалась ей прежде. Сестра уже перебрала все знакомые ей языки ксеносов, следовательно, этим наречием пользовалась раса, с которой она (а возможно, и Империум в целом) никогда не сталкивалась. Другим вариантом был какой-то забытый человеческий диалект. Аккуратно заложив листок с копией между последней страницей и обложкой тома с переводом, Аджента подошла к стене, села на корточки и придвинулась к надписям так близко, что её нос едва не коснулся светящегося камня.

— Ты закончила работу, сестра?

Кастарно уже настолько отвыкла от любых голосов, кроме её собственного, тихо шепчущего записываемые слова, что ошеломленно дернулась назад. Нога сестры поехала вперед, она рухнула навзничь и распласталась на холодном каменном полу.

— Я не хотел напугать тебя, сестра, — сержант Кт не извинялся, просто констатировал факт. Аджента, с головой уйдя в изучение текста, вновь не заметила смены надзирателей. — Брат-библиарий сообщил мне, что исследование других объектов закончено, и на рассвете мы покидаем планету. Ты завершила перевод?

Хотя это был самый информативный монолог из тех, что Кастарно когда-либо слышала от космодесантников с момента их прибытия, казалось, что Кт не собирается изменять своим привычкам и сообщать ей что-то помимо самых необходимых фактов. Даже если не обращать внимания на то, что сержант не назвал библиария по имени, он также предпочел не упоминать, каких результатов удалось достичь в других местах. Аджента ещё немного полежала на полу, ожидая, что воин подаст ей руку и поможет встать. Когда этого не произошло, она кое-как поднялась на ноги и поправила сползшие очки.

— Я полностью перевела оригинальный текст, но последний отрывок мне не поддается. Он отличается от всего, виденного мною прежде, но при этом кажется удивительно знакомым.

Кастарно указала на знаки возле двери.

Склонив голову набок, Кт внимательно изучил текст. Шагнув к стене, космодесантник присел перед резными символами и снял шлем; раздалось шипение выравнивающегося давления. Оказалось, что сержант коротко пострижен, а на виске у него волос почти нет — только замысловатая сетка шрамов.

— Я узнаю эти письмена, — произнес Кт, оборачиваясь к Адженте. Лицо его покрывали ещё более частые рубцы, но самой поразительной чертой были не натянутые полосы кожи, а нечто иное. Воин смотрел на сестру-диалогус ярчайше-синими глазами, неестественный оттенок которых ошеломил её.

— У меня такое же чувство, — отозвалась Кастарно несколько секунд спустя, когда пришла в себя. — Но я не могу вспомнить, откуда они.

— Я могу, — с этим сержант положил шлем на пол и указал латной перчаткой на одну из многочисленных печатей чистоты, украшавших его доспех. — Посмотри сюда.

Широкая восковая печать крепко удерживала на керамите полоску хрустящей веленевой бумаги, покрытую такими же линиями и значками, что и на стене. Глаза Адженты за очками расширились, когда она разглядела одну из строчек.

— Вот это слово, — произнесла она, указывая на последовательность символов на печати чистоты и затем на её точную копию, вырезанную в стене. — Вам известно его значение?

— Этот язык мне незнаком. Я знаю только, что он существовал до появления Империума и на протяжении тысячелетий использовался для написания оберегов, для защиты от созданий, рыскающих за завесой. Он — проклятие для всех, рожденных в варпе.

Услышав такие новости, сестра вздохнула. Теперь, когда у неё появился сравнительный текст, перевод стал возможным, но с ключевым словом всё пошло бы легче и быстрее.

— Но это слово мне известно, — добавил Кт. — Оно означает «защита».

Поднимаясь на ноги, сержант взял шлем с пола.

— Время работает против нас. Моему отделению приказано немедленно вернуться в столицу, и это произойдет сразу же после того, как ты заберешь свои вещи из палатки.

— Но что же с переводом? Я ведь теперь могу завершить его.

— Закончишь позже, когда мы вернемся в столицу. Быстро надвигается песчаная буря, и нужно уходить до того, как она окажется здесь.

— Хорошо, но, пожалуйста, позвольте мне сделать одну вещь перед отбытием.

— Мне приказано…

— Пожалуйста. Это важно и не займет много времени.

Кт вперился в неё пронзительным взглядом, и Аджента почувствовала, как внутри растет ощущение, схожее с тем, которое женщина испытала при появлении таинственных космодесантников в черной, объятой пламенем броне на борту паломнического корабля, доставившего её на Ньебур.

— Ладно. У тебя есть пара минут.

Сестра-диалогус поспешно собрала книги и пергаменты, раскиданные по залу, и побросала их в большой деревянный ящик, который доставил ей Фенаси. Подтащив ларь к двери, Кастарно поставила его рядом с сержантом.

— Это всё? — спросил Кт.

— Не совсем, — Аджента вытащила из ящика очередной чистый лист пергамента и огрызок графита.

— Я быстро, — добавила она, переписывая слова с печати чистоты космодесантника.

Тянулись долгие минуты, а сестра всё так же тщательно копировала каждый значок. Сержант всё более сурово смотрел на неё и уже собирался гневно потребовать, чтобы Кастарно остановилась, но тут женщина натянуто улыбнулась и, произнеся «всё готово», сунула листок в книгу с переводом.

Надев шлем, Кт поднялся по лестнице впереди неё. Ни тот, ни другая не заметили, что светящиеся буквы в подземелье медленно погасли.

— Буря совсем рядом! — рявкнул издали сержант, ведущий предполетную проверку лэндспидера. — Через несколько минут мы должны быть в воздухе!

— Почти закончила! — отозвалась Аджента, пытаясь перекричать ветер, хлесткие порывы которого трепали палатку и забрасывали песком уже упакованные вещи сестры. Кастарно не совсем солгала: она действительно почти закончила перевод заключительного отрывка.

Женщина ещё раз пробежалась глазами по двум разложенным на столе кускам пергамента, придавленным для защиты от ветра тяжелыми томами из её коллекции. Левой рукой Аджента прижимала третий листок, а правой, в которой держала графит, царапала на нем далеко не идеальные строчки имперского готика. По мере того, как сестра расшифровывала новые слова, и текст начинал приобретать смысл, она перечеркивала всё больше прежних вариантов. В некоторых случаях Кастарно делала обоснованные прикидки и заполняла пробелы, исходя из уже переведенных фраз, в значении которых у неё не было сомнений. Порой, правда, встречались фрагменты, чей смысл, как понимала Аджента, разгадать ей не удастся никогда.

Но это уже было неважно. Полученного ею понятного текста хватало, чтобы узнать содержание отрывка и то, что из этого следовало.

«И вот я, инквизитор _______ _______ из Ордо Маллеус, ради защиты всего человечества обрекаю _______, бича _______, _______ _______ и поработителя _______, на вечное заключение внутри этих стен. Вот слова, что связывают; вот слова, что сковывают».

Кастарно выругала себя за то, что сразу не поняла очевидного, не заметила этого, впервые оказавшись в МА-616. Не вспомнила о двух слегка отличающихся значениях одного конкретного слова.

«Внутри».

Изначально Аджента решила, что слово употреблено для обозначения пространства, ограниченного стенами помещения, но это было отнюдь не так. В ином случае, почему же неизвестный инквизитор не использовал фразу «внутри этого подземелья» или «внутри этого зала»? «Внутри этих стен» следовало понимать в буквальном смысле: демон был заточен в самих стенах. Но было и ещё кое-что важное — последняя фраза указывала, что сами эти слова связывали и сковывали его.

Прикрыв рот и нос рясой, чтобы защититься от песчаных вихрей, сестра побежала к сержанту, проверявшему лэндспидер. Когда Аджента оказалась рядом, Кт резко развернулся и поднял болтер, целясь ей в голову.

— Мы должны вернуться в подземелье! — завопила Кастарно.

— Нет! — крикнул в ответ космодесантник, опуская оружие. — Если взлетим сейчас, возможно, ещё сумеем обогнать бурю!

— Вы не понимаете! — взмолилась сестра. — Всё это время там был демон, и я думаю, что мы освободили его!

— Останься наверху, — предупредил Кт, начиная спуск по песчаным ступеням. За недели, прошедшие со дня обнаружения постройки, на неестественную лестницу обрушивался ветер и несезонные для пустыни дожди, но она осталась целой. Но сейчас, испытывая совместный натиск песчаной бури и веса сержанта, ступеньки крошились от каждого его шага.

— Освещение пропало, — сообщил космодесантник, включая люмен-стержень на болтере и рассекая темноту его лучом. Когда Кастарно начала спускаться следом, Кт прорычал: «Тебе сказали остаться наверху!», — после чего ринулся в окутанное мраком подземелье.

Чувствуя, как струи песка впиваются в незащищенную кожу, Аджента плотнее запахнулась в рясу. Ночную тьму лишь изредка пронзала полоска света от болтера, мелькавшая в дверном проеме.

— Всё чисто, сестра, спускайся! — наконец позвал сержант.

Кастарно надеялась, что ошиблась, что от долгого заточения в подземелье физическое тело демона рассеялось, или же его изгнали в одном из предшествующих столетий. Когда женщина пересекла порог, все её надежды испарились.

Кт водил лучом света по каждому квадратному футу стен, теперь совершенно гладких и лишенных каких бы то ни было надписей. Вырезанные слова, покрывавшие их ещё несколько часов назад, просто исчезли все до последнего.

— Где книга с моим переводом, сержант? — нервно спросила Аджента. Сестра отдала космодесантнику том, когда вернулась в палатку, и с тех пор его не видела.

— Отдал её брату Изу, чтобы тот доставил текст в столицу… — Кт помедлил, и тут осознание обрушилось на него, как силовой кулак. — Я должен предупредить остальную роту!

Космодесантник бросился к выходу, и луч его люмена лихорадочно запрыгал по стенам и потолку.

— Стойте! — крикнула вслед Кастарно, вложив в голос всю имеющуюся у неё властность. Это сработало, и сержант замер у основания рассыпающейся лестницы. — Осветите потолок. Кажется, я что-то заметила.

Осторожно, словно ожидая, что на него прыгнет какое-то демоническое создание, Кт обеими руками поднял болтер и повел лучом по каменному своду подземной темницы. Он остановился, заметив нечто, чего там раньше не было. На потолке обнаружилось единственное слово высокого готика, намалеванное чем-то вроде высохшей черной крови.

— Что это? — спросил сержант, ровно держа болтер. Сестра-диалогус выудила из складок рясы клочок пергамента и графит, после чего быстро скопировала символы.

— Я не уверена, — сказала Аджента, поправляя очки.

IV

На пассажирском месте лэндспидера ей было просторнее, чем в вездеходе, но поездка от мрачного здания в глубине пустыни оказалась ничуть не комфортабельнее, чем путешествие к нему. Боевую машину создавали с расчетом на космодесантников в полном силовом доспехе, и никаких ремней безопасности не имелось. Для Кта это не было проблемой, — сержант, сжимавший ручку управления, без зазоров расположился в кресле пилота, — а вот сестру подбрасывало, будто кусок дерева на волнах, каждый раз, когда воин закладывал вираж или резко менял курс, уходя от удушливых облаков песка. Любое из них могло засорить двигатели, что привело бы к падению. В конце концов Аджента схватилась за рукоятки тяжелого болтера перед собой, чтобы хоть как-то удержаться на слишком большом сиденье.

— Знаешь, как им пользоваться? — Кту приходилось перекрикивать какофонию ревущих турбин и завывающего ветра.

— Давно не стреляла из такого, но уверена, что всё вспомню!

Орден Расколотого Шифра не был воинствующим, но каждую сестру в нем обучали использованию различных видов оружия и владению разнообразными, но эффективными стилями рукопашного боя. В первую очередь сестры-диалогус отвечали за тыловое обеспечение, и, как правило, находились вдали от полей битв, но, если бы Адженту призвали сражаться и убивать, она тотчас же так и поступила бы — и уже несколько раз поступала так в прошлом.

Сержант просто кивнул в ответ и резко наклонил ручку влево, уходя от песчаного смерча, который внезапно возник по правому борту лэндспидера. Кастарно всем телом ударилась о корпус и не вылетела наружу только потому, что уцепилась за тяжелый болтер.

— Буря усиливается! — её лицо исказилось от боли в двух определенно сломанных ребрах.

— Мы оказались между двух фронтов! Перегнали одну бурю и тут же влетели прямо в другую! — ответил Кт, выравнивая машину и набирая высоту, чтобы уйти от мелких песчаных вихрей, закручивающихся над поверхностью пустыни. Щелкнув рычажком, он включил вокс-станцию лэндспидера, более мощную и дальнодействующую, чем системы, встроенные в его силовую броню. — Сержант Кт вызывает капитана Лата. Ответьте. Прием.

С того момента, как они покинули МА-616, космодесантник уже не в первый раз пытался выйти на связь с остальной ротой, но безуспешно. Вокс-канал промолчал и теперь. А затем, как будто без причины, Кт вновь резко завалил ручку влево и прибавил газу.

— Что случилось? — задыхаясь, спросила Аджента, которая опять ударилась об борт.

— Посмотри прямо вперед! — бросил сержант, сражавшийся с ручкой управления. Лэндспидер преодолевал сопротивление мощного лобового ветра.

Подтянувшись за рукоятки тяжелого болтера, Кастарно поднялась на ноги и выглянула над носовой частью красного скиммера.

— Пресвятой Император… — выдохнула она, с трудом подавив дрожь.

Через яростную бурю, мешавшую обзору, сестра всё же сумела разглядеть силуэт… чего-то. Чего-то ужасного. Чего-то низменного и порченого.

Чего-то демонического.

Она видела темные очертания булавовидных щупалец, которые вздымались и опадали, тряслись и толкали одновременно, таща по песку раздутое тело. Поскольку рядом не имелось объектов для сравнения, Аджента не могла точно определить, насколько велико это создание.

— Слышу болтерный огонь! Мои братья уже сражаются с ним! — сообщил Кт.

Хотя Кастарно до этого провела несколько месяцев рядом с Черными Храмовниками, она всё так же изумлялась остроте слуха и зрения космодесантников. Женщина едва разбирала слова сержанта, обращавшегося к ней, а тот сумел различить болтерный огонь с расстояния в Император-знает-сколько сотен ярдов.

— Приготовься! — добавил воин.

Аджента крепче сжала рукоятки тяжелого болтера и расставила ноги для устойчивости. Для пробы она повернула его на вертлюге, до боли напрягая все мышцы рук, плеч и груди, чтобы справиться с увесистым оружием. Лэндспидер несся к цели почти на максимальной скорости, и громадный демон всё вырастал в прицеле.

— Давай! — заорал Кт, когда завеса песчаной бури внезапно отдернулась и перед глазами Кастарно возникло порождение варпа. Его гладкая кожа поблескивала и переливалась, будто масляная пленка на воде; фиолетовые, зеленые и розовые узоры сплетались и кружились в почти гипнотическом танце. Оказавшись так близко от существа, Аджента услышала шум, подобный речи, но темной и омерзительной. Первобытный шум, рожденный из ненависти, страха и злобы. Подавив отвращение, она с силой надавила на спуск, послав очередь болт-снарядов в огромную медленную цель.

Хотя сестре непросто было наводить оружие, на таком расстоянии она не могла промахнуться. Когда сержант потянул ручку на себя и лэндспидер взмыл в истерзанное бурей небо, Кастарно увидела, что одно из щупалец твари лежит на песке, а из обрубка течет густая темная слизь.

— Иду на новый заход! — Кт бросил машину в резкий разворот со снижением, опять приближаясь к демону. Шум, исходящий от создания, изменился, и Аджента поняла, что это действительно речь, но на неизвестном ей языке. Борясь с центробежной силой, сестра устояла на ногах и ещё раз с трудом навела оружие. Не дожидаясь разрешения или приказа сержанта, Кастарно открыла огонь с большого расстояния, целясь в следующий толстый отросток, который выступал из того, что у демона сходило за туловище.

Результат оказался тем же самым, — щупальце, ещё дергаясь, рухнуло на песок в луже ихора, — но Аджента не выпускала рукояток тяжелого болтера и продолжала решетить шкуру твари масс-реактивными снарядами, пока лэндспидер подлетал ближе к ней.

Кт снова хотел подняться над опасной зоной, но тут чудище варпа с ужасающим проворством выбросило вперед длинный придаток, пытаясь сбить неприятеля. Благодаря рефлексам космодесантника сержант успел прервать набор высоты, нырнул под мечущийся отросток и отвернул в сторону. Словно предугадав этот ход, демон взмахнул другим щупальцем, намереваясь поймать скиммер в цепкую хватку.

Вновь сменив курс, Кт избежал ловушки, но, когда уже казалось, что лэндспидер вне досягаемости твари, из кончика отростка выросли несколько его маленьких копий. Вцепившись в боевую машину, которая неслась прочь от чудовища, они оторвали ей крыло.

Когда летательный аппарат закрутился в неуправляемой «бочке», Аджента упала на колени и до побелевших костяшек сжала рукоятки болтера, чтобы её не выбросило из взбрыкивающего скиммера. Возле неё Кт безуспешно пытался выровнять лэндспидер; ручку управления словно заклинило.

— Бесполезно! — выкрикнул он. — Мы падаем!

Во время тренировок в обители Кастарно также изучала основы боев с использованием транспортных средств, причем не только в вопросе применения оружейных систем, но и в части управления различной бронетехникой и даже суборбитальными самолетами. Курс длился недолго, считанные дни, и сестру ни разу не пускали за рычаги боевых машин, но сейчас, когда верх и низ сливались воедино, а земля становилась всё ближе, в памяти Адженты всплыл самый первый из полученных уроков. Тот, что ей преподали ещё до того, как научили запускать мотор «Экзорциста» или давать задний ход в «Испепелителе».

Кастарно забыла, как звали наставницу, но очень хорошо помнила её первые слова: «Неважно, насколько умелый ты пилот, рано или поздно тебе обязательно понадобится быстро покинуть боевую машину, чтобы избежать ранения или смерти». Далее старшая сестра объяснила, что в случае с танком или бронетранспортером достаточно найти ближайший люк, открыть его и выбраться наружу. С летательными аппаратами всё было заметно иначе.

Даже если тебе повезло, и выстрел, поразивший самолет, либо разлетевшиеся осколки пощадили тебя, падение, скорее всего, окажется смертельным.

«Но если падение неизбежно, как же тогда спастись?» — спросила одна из сестер-послушниц рядом с Аджентой.

«Просто, — с улыбкой ответила наставница. — Нужно выбраться из самолета до того, как он разобьется».

Нашептывая эти слова, будто катехизис, заученный у алтаря, Кастарно выждала, сколько хватило решимости, и отпустила рукоятки тяжелого болтера.

V

— Ты ранена, сестра?

Аджента открыла глаза, но тут же пришла в смятение, когда увидела вместо одного космодесантника в красной броне, склонившегося над ней, множество копий воина. Затем сестра хотела было поднять правую руку, но её от пальцев до плеча прострелила жгучая боль. Воспользовавшись левой, Кастарно сняла очки и, осмотрев их, убедилась, что одно из стеклышек снова раскололось.

— Рука сломана, но в остальном, думаю, я в порядке, — опять надев очки, сестра попробовала сосредоточиться на собеседнике. По расположению печатей чистоты Аджента поняла, что перед ней Из. — А сержант Кт…?

— Он жив. После падения сержант оттащил тебя в укрытие, а затем присоединился к бою против демона, — ответил космодесантник, выпрямляясь.

Всё ещё приходя в себя, Кастарно покрутила головой по сторонам. Буря по-прежнему бушевала, и из-за песчаных вихрей доносился треск болтерного огня, перекрывающий злобное бормотание твари. Спине было холодно, и Аджента поняла, что она полулежит, опираясь на корпус перевернутого «Носорога».

— А демон…?

— Появился из ниоткуда по дороге в столицу и убил дюжину моих братьев, прежде чем мы успели дать отпор.

— Нет. Он появился не из ниоткуда. Это существо возникло из книги.

— Не понимаю, сестра.

— Из книги. Из моего перевода. Демон был в буквальном смысле заключен в стенах зала, скован вырезанными там словами. Кто бы ни заточил там чудовище, он дальновидно использовал десятки различных языков, чтобы никто не сумел разбить эти цепи. Как оказалось — почти никто. Когда я закончила расшифровку надписей, тварь уже была связана не в стенах подземелья, а на страницах тома.

— Но как он смог освободиться, если был заключен в книге?

Кастарно с сожалением вздохнула.

— Перевод, и, соответственно, новые цепи не были закончены. Чтобы темница сдержала демона, все прутья решетки должны быть на месте. По крайней мере, такова моя теория.

— За время заточения он обрел могущество. Честно говоря, мы едва сдерживаем врага, — Из вставил в болтер новый магазин и зашагал в бурю. — Я должен вернуться к братьям.

Аджента кое-как поднялась на ноги; её правая рука висела плетью. Сквозь песчаную пургу размашисто двигался зловещий темный силуэт, склизкую плоть которого порой освещали дульные вспышки. На глазах Кастарно толстое щупальце метнулось к земле и поднялось вновь, схватив одного из космодесантников. Зазвучало стаккато выстрелов, но вскоре прервалось, и две половины несостоявшегося убийцы демона рухнули в пустыню. Всё это время звучало заунывное пение демона, подобное скорбному причитанию на сотнях наречий. В какой-то момент сестре послышалось, что тварь с вопросительной интонацией произнесла слово «братство» на искаженном высоком готике.

Кастарно неосознанно потянулась в складки рясы и коснулась пальцами спрятанного там металлического шара. В отличие от прошлого раза, когда Адженте грозила смертельная опасность, сегодня таинственные космодесантники в черной броне не собирались спасать её. Сестра начала убирать руку, но коснулась другой вещи, лежавшей в кармане — куска пергамента. Вытащив его, женщина увидела единственное слово, скопированное ею в подземной темнице.

— Брат Из? — крикнула Аджента, и улучшенный слух космодесантника выделил её слова из рева бури и сражения. — Мне нужно поговорить с библиарием!

— Ты уверена, что сможешь это сделать? — спросил капитан Лат, и Кастарно не поняла, в чем он сомневается — её решимости или способностях.

— Абсолютно, — без промедления ответила сестра.

— Здесь нечего обсуждать, — вмешался библиарий. — Это должен исполнить я.

— С величайшим уважением, — солгала Аджента, — я считаю, что только для поддержания психического щита вам потребуются все ваши силы.

Библиарий хмуро посмотрел на неё.

— Хорошо, пусть тогда Лат это сделает.

— Данное слово происходит из языка, мертвого на протяжении более чем шести тысячелетий. Все жители Империума, хотя бы слышавшие о его существовании, могли бы свободно поместиться на этой планете. Число людей, способных понять его, равняется населению столицы Ньебура. Наконец, все, кто действительно может говорить на нем, легко бы влезли в этот «Носорог».

Для пущей убедительности Кастарно похлопала по корпусу перевернутого БТР, за которым укрывались собеседники.

— У космодесантников эйдетическая память, сестра. Если ты произнесешь это слово, Лат в точности повторит его.

Пожав плечами, Аджента исполнила просьбу. Подумав секунду, капитан повторил за ней.

— Вы слишком ровно проговорили гласные, а последний слог больше напомнил рык, чем человеческую речь. У нас есть только один шанс, так что ошибиться нельзя. Позвольте мне сделать это.

— Откуда тебе вообще известно о силе подобных слов? — спросил библиарий, в тоне которого прорезалось раздражение. — Ты ведь, в конце концов, просто сестра-диалогус.

— Мои труды во имя ордена разнообразны, — фыркнула Кастарно. — Сегодня я перевожу эльдарский текст и обнаруживаю, что это всего лишь сказка для детей, завтра расшифровываю письмена на гробнице некронов и узнаю, что это граффити, намалеванное через тысячи лет после захоронения чужаков. Но иногда, только иногда, моя работа оказывается жизненно важной. Перехваты сообщений о развертывании войск на неясных чужацких языках, списки грузов с взятого на абордаж транспортника архиврага, полученные Ордо Маллеус тома, где детально рассказывается о силе истинных имен и слов изгнания…

— Да ты полна неожиданностей, сестра, — суровая маска библиария готова была расколоться в улыбке. — Что ж, хорошо. Я убедился, что тебе это по силам, но запрещаю действовать в одиночку.

— С ней пойду я, — обернувшись, Аджента, библиарий и Лат увидели Кта, целеустремленно шагавшего к ним. — Брат Из рассказал мне, что собирается делать сестра, и я не хочу остаться в стороне. Я так же сильно виню себя в произошедшем, как и она.

— Погодите-ка, — начала Кастарно, которой изменило её всегдашнее видимое хладнокровие. — Я вообще-то не говорила, что вин…

— Очень хорошо, — перебил её возражения библиарий. — Если сестра верит, что способна изгнать демона, мы позволим ей доказать это на деле.

Аджента вызывающе поправила разбитые очки, сползшие с переносицы.

— Но я также свяжусь с ударным крейсером, — добавил псайкер. — Если ты потерпишь неудачу, мы телепортируемся на борт и уничтожим планету с орбиты.

Поскольку из-за песчаной бури вокс-связь практически не работала, библиарий мысленно сообщил план действий всем выжившим бойцам роты. Через несколько минут после принятия решения больше сорока космодесантников вышли из боя и заняли оборону.

+Ты готова, сестра?+

Голос псайкера, вторгшийся в её разум, шокировал Кастарно, и, даже собравшись для ответа, она смогла выдавить только слабое «да».

Кт направился вперед, и Аджента, плотнее закутав лицо в складках рясы, последовала за ним через потоки грубого песка, несомого ветром. Несмотря на защиту ткани и сержанта в силовом доспехе, кое-где на теле сестры уже была содрана кожа; на одеянии в ярко-оранжевых цветах её ордена выступили багровые пятнышки. Когда женщине начало казаться, что буря обдерет с неё мясо до костей, жестокие порывы внезапно стихли и вой урагана сменился голосом демона.

Обернувшись, Кастарно увидела, что смерчи по-прежнему буйствуют снаружи психического кокона, воздвигнутого библиарием. Сестра почувствовала себя насекомым, пойманным в банку.

+Не уверен, сколько смогу продержать защиту. Я уже чувствую, как демон обрушивается на неё.+

На этот раз Адженте удалось совладать с нервами, хотя голос библиария, вновь явившийся незваным, так же ошеломил её. До чудовища оставалось всего пятьдесят ярдов, все посторонние шумы исчезли, и Кастарно отчетливо слышала слова, которые произносило лишенное рта создание. Большинство фраз были непонятны сестре, некоторые буквально терзали уши, но малую толику она сумела распознать. Термин некронской династии Хансу, означающий «подобный»; вариант слова «родня» на диалекте Ияндена; звук, используемый веспидами для самоидентификации при обращении к другому члену племени.

Шаг в шаг следуя за Ктом, Аджента поняла, что внимание демона, кажется, обращено не на людей, а на психический щит, сдерживающий его. Тварь беззвучно колотила по невидимой преграде мясистыми щупальцами. Когда имперцы подошли ближе, сержант показал жестом, что будет подбираться к чудищу сбоку. Кастарно продолжила идти прямо.

Оставив в покое свою новую темницу, демон повернулся к Адженте. После того, как Кт отошел далеко в сторону, тошнотворное ощущение, возникавшее у сестры в его присутствии, сменилось приливом облегчения. Однако теперь она чувствовала себя незащищенной, словно космодесантник, просто находясь рядом с Кастарно, не позволял чудовищу увидеть её. Впрочем, женщина сочла эту мысль смехотворной.

Хотя у демона не было глаз и вообще никаких черт лица, Аджента осознавала, что он наблюдает за ней. Кт, очевидно, незамеченный чудищем, продолжал заходить к нему сбоку.

Весь ужас, излучаемый существом напротив сестры, проник в её сознание. Ноги сделались ватными, растущая внутри мерзкая слабость охватила Кастарно абсолютным, беспримесным отчаянием. В голове понеслись строчки переведенного ею текста, записи о деяниях и зверствах, совершенных либо самим демоном, либо во имя этого создания из-за завесы, которое одновременно существовало везде и не могло существовать. На мгновение Адженте захотелось поддаться воле существа, упасть ниц пред его гнусным величием, позволить, чтобы оно пожрало её душу и выплюнуло остатки.

То ли заметив, в каком она состоянии, то ли получив безмолвный приказ от библиария, Кт открыл огонь по чудовищу, и вырванные куски маслянистой плоти зашлепали по невидимой стене пси-щита. Болтерная стрельба, невероятно громкая в замкнутом пространстве, вывела Кастарно из транса; сестра вновь могла действовать осмысленно. Демон лихорадочно замолотил щупальцами по месту, откуда вел огонь космодесантник, но сержант уже давно сменил позицию. Выпустив ещё два болта в обвисшие складки на теле существа, он перекатился обратно, незаметно нырнув под мечущимися отростками. Тварь по-прежнему не видела воина.

Убедившись, что безумие, грозившее поглотить её, исчезло, и что враг услышит сказанное, Аджента сделал глубокий вдох и начала произносить слово изгнания. Время для неё словно бы растянулось, как будто каждая секунда длилась целую жизнь, а любому слогу требовалась вечность, чтобы слететь с губ. Теперь Кастарно слышала голос-шум демона не ушами, он раздавался прямо у неё в голове, разносился на всех языках, созданных в этом мире, и на всех наречиях мира иного. Сестра понимала каждое слово, но некоторые звучали громче и яснее остальных.

Переговоры. Снисхождение. Пощада.

Игнорируя голоса, Аджента продолжала говорить, произнося слово с идеальной точностью. Сменив тактику, тварь занесла щупальце для удара, но Кт заметил опасность и отстрелил придаток у основания — на рясу сестры-диалогус плеснула темная жидкость, черные пятна смешались с алыми. Одним плавным движением сержант выщелкнул магазин, загнал на его место новый и поднял болтер, целясь в другой отросток, что угрожал раздавить Кастарно.

Но космодесантник опоздал.

Аджента уже закончила произносить слово изгнания.

Воздух под куполом щита сгустился и сделался жирным, а демон начал превращаться в яркий обжигающий свет. Сестра зажмурилась, но сияние проникало сквозь веки, и Кастарно вынуждена была закрыть лицо ладонью. В следующий момент ослепленная Аджента почувствовала, как наплечник силового доспеха толкает её в спину, а затем, приземлившись на сломанную руку, испытала невообразимую боль и вторично потеряла сознание. С момента первого обморока не прошло и часа.

Когда сестра-диалогус пришла в себя на этот раз, многочисленные космодесантники вокруг неё оказались вполне настоящими. И все они смотрели на Кастарно.

Буря утихла, и в пустыне вокруг виднелись обломки «Носорогов» и лэндспидеров, а также тела погибших. Но казалось, что выживших мало интересуют павшие братья, и даже библиарий глядел на Адженту с выражением лица, которое она могла назвать только «обеспокоенным».

Охваченная паникой, сестра проверила, не подевалась ли куда-то её одежда. Убедившись, что благопристойность по-прежнему при ней, Кастарно выяснила, можно ли сказать то же самое о её конечностях. Все они тоже оказались на месте, и, не считая сломанной руки, в порядке.

— В чем дело? — раздраженно спросила Аджента. — Почему вы все на меня уставились?

Библиарий посмотрел на Лата, который, в свою очередь, посмотрел на Кта. На нем делегирование ответственности прервалось.

— Твои волосы, сестра.

— Что значит «мои… — начала Кастарно, схватив прядь волос и поднеся её к целой линзе очков. Увидев, в чем дело, Аджента потрясенно умолкла. Её локоны, прежде ярко-рыжие, почти под цвет рясы, приобрели идеальный, чистейший белый цвет.

VI

— Всё хорошо, сестра, я убедился, что в тебе нет остаточной порчи. Теперь можешь идти, — произнес библиарий, а Кт и Лат, последние пару часов державшие сестру-диалогус на прицеле, опустили болтеры. В ответ Кастарно ещё раз сблевала, расширив лужу, которая впитывалась в песок у ножек стола, служившего ей сиденьем.

— Только дайте мне минутку, — ответила она, вытирая рот. Голова Адженты пульсировала мигренью, всё мышцы ныли, словно сестра только что пробежала стомильный марафон, а сердце билось в груди вдвое быстрее нормы. Единственный положительный момент состоял в том, что эти новые страдания заглушили боль в сломанной руке. Космодесантники перевязали её и наложили шину перед тем, как библиарий начал пси-зондирование, определяя последствия встречи Кастарно с демоном.

Откинув полог палатки для псайкера, Лат вышел следом за ним в тихую утреннюю пустыню. Внутрь вплыл запах горящего топлива: космодесантники подожгли свои поврежденные и не подлежащие восстановлению машины, чтобы любопытные сборщики металлолома — или кто-нибудь похуже — не разгадали секреты их создания. При помощи уцелевших «Носорогов» технику оттащили к МА-616 и расставили вокруг немыслимой могилы, сложив погребальный костер, в огне которого сгинула демоническая темница из черного камня.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросил Кт, задержавшийся под истрепанным бурей тентом. К большой радости Адженты, крепкая ткань и прочный каркас палатки в основном уцелели под натиском песчаных вихрей, защитив скудные пожитки сестры и её драгоценную коллекцию книг.

— Вернусь в столицу. Продолжу работать писцом. Буду дальше молиться Императору, чтобы однажды здесь появился корабль, способный к варп-переходу, а я каким-то образом успела скопить достаточно монет для оплаты обратного путешествия в мой орден.

Шрамы на лице сержанта натянулись, придав ему неясное выражение. Кастарно не сразу поняла, что воин улыбается.

— Подожди здесь, — сказал он и вышел из палатки вслед за Латом и библиарием.

— Я никуда и не ухожу, — тихо произнесла Кастарно, слезая с крышки стола. Подойдя к пологу тента, служившему дверью, она осторожно выглянула наружу и увидела, что Кт зовет капитана и псайкера. Затем между космодесантниками, судя по всему, разгорелся спор. Дискуссия продолжалась около минуты — сержант, при поддержке Лата, пытался в чем-то убедить библиария. Как будто уступив давлению, воин-псайкер зашагал к одному из «Носорогов» с работавшим двигателем и скрылся в заднем десантном люке. Вскоре он вылез обратно, держа в руке свиток пергамента, который передал Кту. Увидев, что сержант опять шагает к палатке, Аджента осторожно залезла на стол, помогая себе здоровой рукой, и сделала вид, что всё время оставалась там.

— Библиарий составил для тебя проездную грамоту, — сообщил сержант, заходя под навес. — В этом регионе действует вольный торговец, корабль которого должен пришвартоваться здесь в течение года. Когда судно появится, тебе нужно будет передать это капитану, и он доставит тебя до самой границы сегментума. После этого тебе самой придется искать способы добраться до твоего ордена.

Кт передал женщине скатанный свиток.

— Спасибо вам, — сказала Кастарно.

Шрамы сержанта вновь натянулись, он кивнул и вышел из палатки. Сидя на краю стола, Аджента развернула пергамент и прочла безупречные строчки высокого готика, в которых библиарий ручался за добрую сестру и приказывал Самину Варли, капитану «Необычайной благодати», предоставить ей безопасный проезд до окраины сегментума. В конце письма стояла подпись воина, начертанная теми же символами, что и последний отрывок в письменах из подземелья, и текст на печати чистоты Кта.

— И тебе спасибо, — добавила Кастарно, — «библиарий Зот из Экзорцистов, ордена Адептус Астартес».

Вновь скатав свиток, она аккуратно убрала его в карман рясы, слезла со стола и высунула голову наружу.

— Сержант Кт? — позвала Аджента.

Экзорцист, который шел к ожидавшему его отделению, остановился и повернулся.

— До столицы не подбросите?

Даррен-Джон Эшмор Лезвие веры

Судя по показаниям хронометра уже несколько часов как рассвело. Сестра ордена госпитальеров Верина вместе со старшим сержантом Гвардии Аленой Филоновой выбралась из траншеи, огибавшей их бастион, чтобы осмотреть дорогу, забиравшую вверх по направлению к перевалу Дин. На самом деле, было не так уж и важно, сколько прошло времени с рассвета. Из-за варп-шторма, вызванного колдовским воздействием, небо было затянуто непроницаемыми для солнечных лучей тучами. В таких условиях любые полеты в атмосфере были невозможны. Единственным источником света теперь остались красные отблески пламени горящего на юге Фалькенского леса. Этот неверный свет заливал поле боя, на которое женщины глядели сквозь свои инфракрасные визоры.

Земля была испещрена воронками взрывов, словно оспой, и завалена телами культистов Хаоса. Изо дня в день на рассвете эти фанатики шли штурмовать склоны, на вершинах которых спешно возводилась цепь крепостей. Последний штурм был отбит не больше получаса назад, и некоторые трупы еще горели — от них по полю стелился жирный дым, пропитанный омерзительной вонью тухлятины, вонью столь сильной, что с ней не справлялись шлемные фильтры Верины. Однако женщины выбрались из укрытия вовсе не для того, чтобы полюбоваться полем боя. Воительниц интересовали огромные ямы у подножия склона, на котором возвышался их бастион, ямы, находившиеся в слепой зоне для имперской артиллерии. Там, в этих ямах, приспешники Хаоса медленно воздвигали осадные орудия колоссального калибра. По чудовищным, невероятно древним, некогда принадлежавшим одной из сгинувших императорских армий стальным колоссам, ощетинившимся стволами и мощной броней, ползали подобно муравьям приспешники Хаоса, ни на секунду не прекращая работу. Несмотря на расстояние, Верина смогла сделать вывод, что какие-то несколько часов — и осадные орудия будут готовы открыть огонь.

— Моя госпожа, взгляните на ту яму. Крайняя слева. «Лендрейдер» или что-то подобное. Несущие Слово.

Верина едва заметно вздрогнула, словно одно лишь упоминание предательского легиона Хаоса могло призвать сюда самих Повелителей Боли. Значит, космические десантники Хаоса уже здесь. Что ж, в этом нет ничего удивительного. Валерий, апостол жуткого капеллана Эреба, несколько недель назад высадился на Гирус Секундус с большим контингентом из легиона Несущих Слово. Вполне естественно было ожидать, что рано или поздно он появится здесь, жадный до крови мужчин и женщин, сражавшихся в рядах Имперской Гвардии и все еще ожидающих эвакуации в космопорте Эретов.

Благодаря автоматическим батареям было бы возможно удержать оборону даже в случае ближнего боя, но появление осадных орудий, которые сейчас монтировали воины Хаоса, кардинальным образом меняло расстановку сил. Пара залпов осадных мортир, несколько дюжин противобункерных зарядов по бастионам — и оборона будет прорвана. Верина занялась настройками визора, чтобы получше разглядеть вражеский борт. Сомневаться не приходилось, обшитая мощной броней машина была десантным транспортом «Черный крестоносец». Самые худшие опасения Верины подтвердились, когда передний люк десантно-штурмового корабля открылся, и из чрева машины выступил десантник Несущих Слово. Внушительных габаритов воин был к тому же закован в чудовищных размеров терминаторский доспех и двигался при этом легко, изящно и грациозно.

Спрыгнув обратно в траншею, Верина посмотрела туда, где сквозь развалины храма Императора-Триумфатора виднелся космодром Эретов. Там, у стартовых площадок сгрудились остатки Седьмого и Двадцать первого Гирусских полков. Она насчитала шесть грузовых челноков на опорных рамах. Помимо них еще цела стая других судов самого разного класса и калибра, от посадочных модулей до роскошных частных яхт, без устали сновала от космопорта к расположению Флота на орбите и обратно. Там, на орбите также находились и крейсеры Флота, которые сегодня утром собирались нанести по планете орбитальный удар, но решили повременить. От осознания чудовищности сложившегося положения по телу Верины прошла легкая дрожь. Отказ от бомбардировки означал, что события пошли по самому худшему варианту: Флот займется патрулированием путей отхода, а планета будет сдана врагу. Что ж, так или иначе, а Верине с сестрами предстоит держать оборону еще как минимум двенадцать часов, прикрывая отход.

Не желая выказывать свою тревогу перед сержантом Филоновой, Верина направилась к храму, чтобы в последний раз полюбоваться иконами, украшавшими это некогда величественное здание. Когда на прошлой неделе Первая рота Седьмого Гирусского полка высадилась у развалин храма и комиссар Андрош Йелинек приказал очистить и привести в порядок алтарь, Верина вернула опрокинувшуюся статую святой Катерины туда, где ей следовало находиться — одесную Императора. Понятное дело, среди бойцов роты не водилось реставраторов, но воины трудились усердно, и Верина не была исключением. Работа над восстановлением алтаря помогла ей на время справиться с собственными чувствами, бушевавшими в сердце с тех пор, как погиб ее наставник.

Когда-то Верина состояла в ордене Девы-Мученицы, и не было для нее большего счастья, чем преданно служить святой Катерине, врачуя и утешая страждущих, — с самого детства она чувствовала призвание к этому делу. Канонисса Софития говорила, что у нее истинный дар и ей под силу исцелить даже самую изломанную, искореженную душу. Не будет преувеличением сказать, что вот уже многие годы в ордене не было хирурга равного Верине как в талантах врачевания, так и в благочестии. Возможно, именно эти таланты и привлекли внимание инквизитора лорда Матальнэ, который, к большому неудовольствию канониссы, забрал Верину из обители, призвав девушку к себе на службу.

Верина мысленно вернулась в тот день. Она в мельчайших подробностях помнила ожесточенный спор между Софитией и стариком-инквизитором.

— Я ее вырастила. Она дорога мне. Она нежная и ранимая. Она ничего не знает о мире за пределами этих стен и не готова нести столь тяжелую ношу, которую вы собираетесь взвалить на ее плечи.

В тот день Верина в силу надменности, свойственной юности, полагала, что Софития хотела унизить ее перед инквизитором, чтобы тот оставил ее в монастыре святой Катерины. В глубине души она обрадовалась, когда лорд Матальнэ с улыбкой отмахнулся от доводов канониссы и без обиняков поинтересовался, не желает ли Софития официально оспорить его выбор. Только потом Верина узнала, что, с одной стороны, у лорда-инквизитора был Темный Дар, а Софития всегда относилась к псайкерам с презрением; с другой стороны, орден никогда бы не решился пойти на обострение отношений с Инквизицией по столь незначительному вопросу, каковым была судьба молоденькой монашки.

Да, Верине пришлось пройти через многие испытания. Судьба вырвала ее из привычного мирка, полного чистой веры и молитвы, заставив обратить талант на службу Империуму. Верина, прежде имевшая весьма смутное представление о врагах человеческой расы, теперь вплотную столкнулась с ведьмами, культистами и падшими. Несмотря на то, что от нее требовались преимущественно ее таланты врачевательницы — люди из свиты инквизитора часто нуждались в медицинской помощи — особенностью ее работы здесь было «хирургическое сопровождении» допросов, и за четыре года, до прибытия в Пределы Пируса в прошлом месяце, через ее руки прошли более двух сотен подследственных. По меткому выражению лорда Матальнэ, она «вырезала из них правду». После такого выживали очень немногие. Тех, кто был признан виновным, предавали очистительному огню, а невиновных ждала инъекция — «Милость Императора», обеспечивающая быструю безболезненную смерть.

И в этом заключалась суть дилеммы, не дававшей Верине покоя, как ни пытался успокоить ее лорд Матальнэ. Верина принесла обет святой Катерине — посвятить себя врачеванию, а потом во имя Императора ей пришлось нарушить эту клятву. При этом отказ выполнить требование инквизитора автоматически означал отказ подчиняться воле Императора. Таким образом, Верина тут же оказалась бы клятвопреступницей, отрекшейся от присяги Золотому Трону. Еретичкой. Ее всю жизнь учили спасать жизни слуг Императора, а в итоге вынудили стать соучастницей пыток и убийств граждан Империума. Кто знает, сколько еще людей приняли бы смерть от ее скальпеля, если бы месяц назад лорд Матальнэ не погиб со всей своей свитой. Его «Валькирию» сбили над Гироградом, куда он летел подавлять мятежи, поднятые культистами Хаоса на Гирус Секундус.

Прогоняя тревожные мысли, Верина подняла глаза на статую святой Катерины, после взрыва лишившуюся лица. Девушка почувствовала, как по щекам текут слезы. Ей вдруг подумалось, что статуя осталась без лица потому, что святая Катерина устыдилась ее и не желает более глядеть на снедаемую сомнениями сестру. Верина не выдержала испытания на крепость веры. В глубине души девушка была твердо уверена, что ей следовало либо найти в себе мужество воспротивиться лорду Матальнэ и лишить себя жизни, не нарушив при этом клятвы врачевательницы, либо безропотно принять возложенную на нее ношу и не терзаться сомнениями. Верина, опустившись на колени, открыла ячейку нартециума, закрепленного на руке. Оттуда бесшумно скользнула игла. «Милость Императора». Верина уже почти израсходовала свой запас в этих условиях, когда враг шел на штурм каждый день. Впрочем, у нее еще оставалось чуть больше десятка доз — более чем достаточно, чтобы примирить себя со всеми сомнениями, не дававшими ей покоя.

Она представила, как препарат попадает в ее кровеносную систему, немедленно погружая в сон без сновидений, а потом пламя охватывает плоть, обращая тело в пепел.

— Ух ты! Да ты, я погляжу, еще живой?

Женский голос отвлек Верину. Она повернулась и обнаружила, что это сержант Филонова, которая пройдя чуть дальше по траншее, выбралась на бруствер. Создавалось впечатление, что сержант разговаривает с одним из трупов, повисших на колючей проволоке. Но нет — молодой человек в изорванной одежде застонал и потянулся дрожащей рукой к открытой ране на груди, нанесенной лазерным разрядом.

Филонова взяла в руки пистолет и подкрутила настройки мощности батареи:

— Погоди, не торопись. Я тебе сейчас помогу.

Алена бросила на Верину ледяной взгляд и выстрелила в предателя. Грудь молодого человека должна была взорваться, разметав во все стороны обожженные ошметки плоти. Однако сержант Филонова поставила батарею лазгана на минимальную мощность — кожа раненого лишь зашипела под лучом, а сам несчастный затрясся от боли.

— Извини, — произнесла Алена, — ты не мог бы не дергаться? А то я еще ненароком тебя без глаза оставлю. — Она опять выстрелила. На сей раз луч прошел по левому глазу культиста, прочертив через все лицо глубокую косую рану.

— Давай, поставь ему еще отметину за комиссара! — крикнул ей гвардеец из окопа, расположенного чуть выше на склоне холма. — Пусть орет погромче, а его дружки там, внизу, послушают.

Под одобрительное улюлюканье гвардейцев Филонова, слегка подавшись вперед, перехватила лазган поудобнее и снова нажала на спуск. Даже Верине стало очевидно, что происходящему надо положить конец. Они находятся в зоне досягаемости оружия противника, а лазерные вспышки могут привлечь его внимание. Сестра пробежала по траншее, подтянулась на руках, выбираясь на бруствер, чтобы схватить сержанта, столкнуть с линии огня… Тут громыхнул выстрел, эхо которого пошло гулять, отражаясь от стен разрушенного храма. Правое плечо Филоновой вздулось под доспехами, и Алена, уронив в грязь лазган, повалилась прямо на руки Верины.

Повернув тяжело дышащую женщину, Верина с помощью встроенной хирургической пилы срезала с Алены потрескавшийся наплечник. Входное отверстие было черным, рваным, звездообразным, выходное отверстие отсутствовало. Верина сразу поняла: Алену ранили риппером. Девушке уже доводилось видеть подобные раны от отравленных обсидиановых игл. Попав в организм, игла разлеталась на мириады осколков, отправлявшихся гулять по организму. Бывало, что человеку настолько не везло, что он не погибал сразу после попадания иглы. В этом случае его смерть была мучительной — он сгнивал заживо. Верине удалось спасти только одного бойца, раненного такой иглой, однако в тот раз операция шла в прекрасно оборудованном полевом госпитале, и все равно спасение стоило гвардейцу руки. Здесь же, на передовой, с минимальным набором инструментов, без ассистентов — шансы были мизерны. И все же стоило попытаться.

Верина взвалила Алену на плечи и понесла ее в лагерь. Она сделает все, что в ее силах, чтобы спасти раненую.

— Убейте меня. Пожалуйста… Ради Императора… Ради его любви… Убейте меня…

Верина едва обратила внимание на лазерный луч, полыхнувший у нее над головой и положивший конец крикам молодого человека.

Добравшись до лагеря, Верина положила Филонову между останками комиссара Йелинека и покрытым жуткими ранами библиарием Темных Ангелов, который, едва переставляя ноги, пришел в их лагерь на рассвете и, не сказав ни слова, рухнул без сознания. Появление космодесантника привело гвардейскую роту в ужас. Ни один из гвардейцев, возможно за исключением ныне покойного комиссара, никогда прежде не встречал воина Адептус Астартес, а раны на теле десантника, смертельные для обычного человека, заставили побледнеть даже видавших виды ветеранов из Первой роты.

Сначала Верина подумала, что их страх вызван тем, что в библиарии Темных Ангелов гвардейцы видят подобие космодесантников Хаоса, высадившихся на планете вместе с Валерием. Однако вскоре она поняла, сколь это тяжкий удар для гвардейцев — найти одного из богоподобных воинов Императора в столь плачевном состоянии. Если даже загадочным Темным Ангелам не совладать с врагом, на что тогда надеяться им, простым смертным?

Впрочем, зачем сейчас думать о том, что не имеет никакого значения? Верина отогнала назойливые мысли и занялась тем, чему ее учили — врачеванием. Она попыталась разыскать все, какие могла, осколки в плече Алены, но очень скоро поняла, что жить Филоновой осталось не больше часа. Рана уже начала источать тошнотворный запах тлена, свидетельствовавший о том, что бороться за жизнь сержанта уже бессмысленно.

— Не шевелись, Алена, — Верина удержала попытавшуюся встать женщину, и сделала ей укол болеутоляющего, — я смогу облегчить твои страдания.

— Глупо, моя госпожа, как все глупо получилось, — срывающимся шепотом произнесла Алена. Ее тело сводили судороги боги, но Верина видела, что лекарство уже начало действовать, — если бы комиссар узнал, как я… он бы с меня живьем шкуру спустил…

Верина посмотрела через плечо на останки комиссара. Накануне его накрыл взрыв, и осколки снаряда изрешетили Йелинека.

— Скажи, Алена, почему ты не могла просто добить того культиста? Я за тобой раньше такого не замечала.

— Не знаю, госпожа. Просто эти гады готовят осадные орудия, а Флот прекратил бомбардировки. Мы в безнадежном положении. Мне хотелось сделать хоть что-нибудь. И мне стало легче.

— Почему?

— Я показала этим гадам, которые засели внизу, что мы не прячемся за пушками и ракетами.

— Такой ценой? Ценой собственной жизни?

— Я довольна. Умираю достойно… я боялась, что смерть моя будет куда страшнее. Может, все дело в болеутоляющем. Может если б не оно, я бы заговорила по-иному. — Алена подцепила пальцами одну из пустых ампул и сухо рассмеялась. — Прошу, не дайте мне опозориться перед ротой, — Филонова вцепилась Верине в правую руку, — я заслужила…

В лагере стояла тишина. Верина ни на мгновение не сомневалась, что гвардейцы, вроде бы занимавшиеся своим делом, внимательно прислушиваются к их разговору. Первая рота уважала старшего сержанта Филонову. Верина знала, что женщина, лежащая перед ней, горда своей судьбой и службой в Имперской Гвардии. И сейчас Алена хотела вселить в товарищей по оружию веру в Верину, ведь именно сестре-госпитальерке предстояло сменить ее и возглавить роту. И хотя Верина знала, что ненадолго переживет Алену, она питала к сержанту достаточное уважение, чтобы не тревожить ее в эту минуту правдой.

— Ты сражалась во имя Его и пожертвовала всем, чем могла. Именем Его я благодарю тебя за службу и объявляю тебе, что ты исполнила свой долг. Алена Филонова, я дарую тебе отдых от праведных трудов.

Затянув молитву по праведникам, Верина ввела иглу с «Милостью Императора» в шею Алены.

Смерть стала частой гостьей в лагере, но когда тело Алены начало тлеть, Верине показалось, что измученные, павшие духом гвардейцы, вдруг преисполнились решимости. Эта решимость была не похожа на фанатичную отвагу касркинов из ударных войск Кадии, с которыми Верине доводилось иметь дело, поскольку именно из их рядов лорд Матальнэ набирал себе штурмовиков. Не напоминала она и праведное рвение Сестер Битвы, чьи боевые молитвы неслись прямо к небесам. Не была эта решимость сродни упрочившейся в веках вере сыновей самого Императора, видевших глубокий смысл в каждом действии и поступке. Простая, человеческая преданность и самоотверженность гвардейцев заставила Верину устыдиться своих сомнений. Как она теперь сможет смотреть этим солдатам в глаза?

Закончив обряд, девушка поднялась и решительно зашагала к храму — там ей предстоит положить конец трусливой твари, в которую она превратилась.

— Позвольте обратиться, сестра, — раздался незнакомый голос.

Верина обернулась и обнаружила, что космодесантник пришел в себя.

— Я чувствую, что времени осталось мало, причем не только у меня. Подойдите ближе. Мне надо кое-что вам сказать, а силы почти на исходе. — Библиарий медленно приподнялся на локтях и шевельнул пальцем, подзывая Верину к себе. Доспехи в области живота пересекались трещинами, из которых сочилась темная кровь и янтарная жидкость.

Верину ужасала мысль, что библиарию, даже ослабленному ранами, окажется под силу подчинить ее разум, однако она с деланным спокойствием подошла к воину и опустила ладонь ему на плечо. Прикинув все возможные варианты, она пришла к выводу, что библиарий собирается казнить ее за еретические мысли и трусость. Что ж, пусть будет так. За Темными Ангелами закрепилась слава самого сурового и неуступчивого ордена Адептус Астартес, и Верина надеялась, что праведный воин будет судить ее строго, без снисхождения.

— Меня зовут Круций, сестра. Что вы думаете о нашем нынешнем положении? Какова диспозиция противника? Каков ваш план?

— Наше положение безнадежно, лорд Круций. Мы удерживаем один из шести бастионов. Наша цель — выиграть время и дать эвакуироваться тем, кто сейчас находится в космопорте Эретов. Враг скоро закончит монтаж осадных орудий, и через несколько часов Несущие Слово прорвут оборону. Плана у меня нет, — доложила Верина.

— Кроме как плана покончить с собой, дитя мое? — мягко уточнил Круций. — Я чувствую — что-то тебя терзает, и потому прошу — одумайся. Тебе нужен совет, мне — твоя помощь. Потому давай поговорим, что толкает верную дщерь Императора в объятья ереси. Тогда, быть может, нам удастся спасти друг друга.

— Мой грех — трусость, милорд, — Верина впервые призналась другому в том, что мучает ее. — Я сомневаюсь в себе и своем предназначении. Сотни приняли смерть от моей руки, но теперь я не знаю, был ли в этих смертях какой-либо смысл. Как я могу возглавить оборону, если не владею собой?

— Ты из ордена госпитальеров святой Катерины. Да или нет?

— Да, лорд Круций. Я состояла на службе у ныне покойного инквизитора Матальнэ. Дознавателем.

Библиарий на несколько секунд закрыл глаза и, помолчав, произнес тщательно подбирая слова:

— Значит, ты считаешь свое желание спасать и сохранять жизни слабостью. Ты сомневаешься, что твоя служба в Инквизиции имела смысл. Так?

— Вера абсолютна чиста, лишь когда безусловна, милорд.

— Да, это первая строчка гимна, но какой в ней сейчас толк? Как ты думаешь, почему инквизитор призвал на службу именно тебя?

Верина не торопилась с ответом. Тщательно все обдумав, она произнесла:

— Потому, что он знал — я лучшая в искусстве врачевания среди всех послушниц нашего ордена. Мне единственной из всех учениц разрешили принять обет врачевательницы, — девушка не видела смысла врать или утаивать правду из ложной скромности.

— Значит, он знал, что тебя ждет жизнь праведницы, целиком отдающей себя делу спасения слуг Императора. Всякий, кого готовят самоотверженно спасать жизни, неизбежно будет испытывать предубеждение к убийству. Да или нет?

Верина ничего не ответила. Она сидела, погрузившись в воспоминания, размышляя о долгих ночных допросах, о том, что ей приходилось совершить во имя Императора. Наконец она промолвила:

— Он называл меня Лезвием Правды. Когда под следствием оказывались особенно чувствительные, он никому не дозволял помогать ему. Всегда звал только меня. Звал, хотя наверняка понимал, как я ненавидела то, что делаю.

— Окажись я на его месте, мне бы не очень хотелось, чтобы мне помогал какой-нибудь преисполненный чрезмерного энтузиазма мясник. Здесь нужен тот, чья вера чиста; кто не испытывает ни малейшего удовольствия от процесса. Разве я не прав?

— Но я же в нем усомнилась! Вы говорите сущую правду милорд, но я же должна была ему верить. Мои орденские обеты…

— Отбрасывать нельзя, — перебил ее Круций, — и закрывать на них глаза недопустимо. Ты до сих пор не в состоянии узреть истину. А она прямо у тебя перед глазами. Ты оказалась способна поставить приказы под сомнение, и только поэтому лорд-инквизитор выбрал тебя. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Сомнение — неотъемлемая часть веры, в частности, веры в святое дело Императора.

— Это ересь.

— Ошибаешься. Ты просто, в отличие от меня, слишком мало пожила, чтобы понять природу подобных сомнений. Я стар, очень стар даже с точки зрения моего ордена. Возможно, я и так скоро бы умер, даже если бы уцелел в этой кампании. Ты даже представить себе не можешь, что происходит с верой за века. Взять, к примеру, Несущих Слово. Они восстали не потому, что усомнились в нашем повелителе. Нет, они восстали потому, что не сомневались в правоте своего дела. Их души, их сердца преисполнились такой уверенности в безошибочности избранного ими пути, что они в итоге попали в ловушку собственной самонадеянности и теперь, столетие за столетием, страдают, расплачиваясь за свою ошибку. — Круций взглянул на клубящиеся над головой тучи и произнес, обращаясь скорее к себе, нежели чем к Верине: — А мы братья этим бунтарям, мы рождены из того же семени. Как нам уберечься от сомнений перед лицом столь жуткого факта? Нет, сестра, в час самых страшных испытаний наша вера остается непоколебима лишь благодаря сомнениям.

Слова лорда Круция смутили Верину. Девушка опустила взгляд на свои руки и подумала о том, сколько подследственных за четыре года приняли смерть из этих рук. «Лорд Круций хочет сказать, что меня выбрали за кроткий нрав, за желание безоговорочно исполнять принесенные мной обеты. Сколь жестока вселенная, коль скоро она ставит меня перед таким чудовищным выбором».

— Ты по-прежнему считаешь, что инквизитор допустил ошибку, забрав тебя из обители? Думаешь, там ты смогла бы принесли больше пользы? — спросил Круций. — Вот это уже попахивает ересью. Я прекрасно вижу, что у тебя на душе, сестра. Работа, которую тебе пришлось выполнять, многих свела с ума, но тебя не сломала. Ты упрямо пытаешься сохранить в себе чувство сострадания, и потому ты уникальна. Дай сомнениям волю, но не давай им целиком и полностью пожрать себя. Ведь с тобой случилось именно это.

Как ни странно, слова библиария успокоили Верину, развеяв завесу самообмана, за которой она столь долго пыталась скрыть от самой себя горькую правду.

— За свое преступление я заслужила смерть. Иного наказания я для себя не вижу.

— Может быть, оно и так, — согласился Круций, — не мне решать. Рано или поздно встреча со смертью ждет каждого из нас, но к чему ее торопить, когда у нас здесь еще есть незаконченные дела. Ты спасла свою душу от гибели, и это прекрасно. Теперь пора подумать о других. Здесь есть нуждающиеся в твоей помощи, и один из них сейчас лежит перед тобой.

Верина не сразу поняла, что лорд Круций имеет в виду себя, но даже осознав это, она не решалась спросить, что именно десантник от нее хочет. Наконец, она промолвила:

— Я сделаю все от меня зависящее, но даже если бы у меня было нужное оборудование… Я мало что знаю о физиологии Астартес, и скорее могу навредить вам, нежели помочь.

— Именно это мне и нужно, милая сестра. Я хочу, чтобы ты «навредила» мне. Мои прогеноиды ни в коем случае не должны попасть в руки врага. Несмотря на то, что самоубийство является тяжким преступлением, нельзя допустить, чтобы Хаосу досталось мое геносемя, и чтобы он пополнил свои ряды моими потомками. Это куда страшнее.

Верина приблизилась к библиарию, и он склонил голову набок, открывая шею. Не будучи уверенной в правильности своих действий, она все же ввела космодесантнику чудовищную дозу «Милости Императора». Несмотря на то, что такая доза обратила бы в прах дюжину гвардейцев, Верина сомневалась, что в этом случае ее будет достаточно.

Тело Круция свела судорога — «Милость Императора» начала действовать. С явным усилием он извлек из нагрудника реликварий, открыл створки и достал из него кусочек доспеха. Протянув его Верине, библиарий закрыл глаза.

— Это все, что от него осталось, и единственное, о чем я сожалею, так это что я уже не увижу его возвращения.

Верина, ничего не понимая, приняла из рук Круция кусочек зеленого керамита.

— Думаешь, я сошел с ума? Среди таких как твой бывший наставник-инквизитор есть немало тех, кто считает, что наш орден обезумел от осознания былых злодейств… Но что даст нам его смерть, если мы не сможем вернуть его домой?

— Милорд, я вас не понимаю.

— Блажен падший Ангел, вернувшийся к братьям в отчий дом. И да очистится кающийся грешник и отринет от себя плоть свою грешную. И да предстанет дух его перед Всеотцом. И да осудит Всеотец его и покарает его. И да возрадуется милости Его очищенная от скверны душа…

Теперь Верине было очевидно, что библиарий бредит, слабея с каждой секундой — органы и нервная система уже распадались под воздействием «Милости Императора».

— Скажи, милая сестра, что ты думаешь о нашем нынешнем положении? Какова диспозиция противника? Каков твой план? — слова едва слышно слетели с губ космодесантника.

Верина ощутила невероятный душевный подъем — в последний раз энтузиазм такой силы посещал ее лишь в обители ордена. В благоговейном трепете она опустилась на колени, и усталые гвардейцы обступили девушку и умирающего десантника, отдавая последнюю дань непреклонному воину.

— Лорд Круций, мы — штурмовая группа Имперской Гвардии. Противник монтирует осадные орудия, чтобы прорвать оборону космопорта. Я предлагаю силами вверенного мне подразделения нанести удар по осадным орудиям и вывести их из строя, прежде чем они откроют огонь по нашим бастионам.

По большому счету, Верина не знала, чего ждать от выживших гвардейцев, после того как Круций, наконец, испустил дух. Они имели полное право махнуть рукой на любые ее слова, сказанные у смертного одра библиария, и продолжить исполнять ранее полученные письменные приказы. Но этого не произошло. Верина едва не заплакала от радости, когда увидела, как воины быстро и умело заряжают оружие, сосредоточенно изучают тактические схемы и готовят батареи огневой поддержки. Кто-то из гвардейцев передал известие о новом плане соседним ротам, и вскоре Верина обсуждала детали предстоящей атаки с другими командирами.

Окончательное решение об атаке было принято за считаные секунды. Несколько минут — и батареи уже заряжены. Еще мгновение — и заговорили пушки, заполыхали огнем ракетные установки.

— Всем отслеживать заградительный огонь! — крикнула Верина подоспевшим гвардейцам. — Саперы, вы знаете, что делать. Сосредоточьтесь на цели, а об остальном не думайте, тогда у нас все получится.

— Госпожа, очень сложно сосредоточиться, когда на тебя прут полсотни Несущих Слово! — произнесла одна из женщин в заднем ряду, принявшая штандарт сержанта Филоновой.

— Ничего, рядом будет сестра Верина, справишься, — отозвался кто-то из ветеранов. Гвардейцы одобрительно зашумели.

«Отлично, просто отлично», — подумала Верина. Лицо девушки осветила улыбка. Им всем было страшно, все они понимали, что идут на верную смерть, но они верили ей, и этой веры было достаточно, чтобы закончить начатое дело.

Верина взялась за украшенный орнаментом цепной меч, некогда принадлежавший Андрошу Йелинеку и на мгновение задумалась: что значит для нее это оружие? Она никогда прежде не брала в руки клинок такой мощи и знала, что не умеет толком обращаться с ним. Однако это древнее оружие служило свидетельством того, что теперь она понимает суть принесенных обетов и их значимость для себя. Она готова исполнить свой долг. Взобравшись на стрелковую ступень траншеи, Верина взглянула на тело молодого культиста, того самого, которого пытала Алена. Верина молча вознесла краткую молитву Золотому Трону, чтобы его предсмертное желание искупления было искренним, и двинулась вниз по склону холма к позициям противника.

Огонь батарей и ракетных установок, прикрывавших атаку гвардейцев, был как нельзя кстати — ответный огонь противника из-за этого был беспорядочен: взрывы гремели либо перед наступающими, либо за их спинами, либо вовсе уходили в сторону. Когда рокот прикрывающих батарей стал стихать, гвардейцы находились уже всего в нескольких метрах от осадных орудий.

Вражеских механиков было много, но их буквально смело шквальным огнем шести десятков гвардейцев. Несущих Слово нигде не было видно, и саперы кинулись к орудиям, на бегу извлекая взрывчатку. Верина знала, что заряды эти предназначены для инженерных работ и были слишком малой мощности, чтобы полностью уничтожить пушки. Впрочем, этого было не нужно. Достаточно вывести из строя передаточные механизмы и системы наведения. На их ремонт уйдет не меньше суток, и к тому моменту, когда враг устранит все неполадки, на космодроме уже не останется ни одного человека. Один за другим ухнули разрывы, и все шесть мортир окутало яркое синие пламя.

Натиск противника становился все яростнее — он явно начал приходить в себя после неожиданной атаки гвардейцев. До Верины донесся жуткий, перекрывавший шум битвы рев разъяренных десантников легиона Несущих Слово, и девушка вознесла краткую молитву, надеясь, что ее воины достойно встретят смерть.

Верина обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на холм, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди. Сквозь разрыв в непроницаемой пелене туч на одну секунду, на один кратчайший миг вниз ударил луч ослепительного солнечного света, залившего развалины храма Императора-Триумфатора. Даже после того как луч исчез, казалось, что святыня на вершине холма продолжает излучать свет. Предав свою душу на попечение святой Катерины, преисполненная радости сестра ордена госпитальеров Верина обернулась к высоченным мертвоглазым чудищам, которые надвигались на нее, сверкая гигантскими когтями на перчатках оскверненной терминаторской брони. Шагнув чуть-чуть вперед, уйдя с линии огня, Верина подняла цепной меч комиссара и воззвала к своим воинам:

— За Императора! Пусть Хаос подороже заплатит за наши жизни! Покажем этим тварям, как умеет сражаться Гвардия!

Примечания

1

Дурные знаки (лат.)

(обратно)

2

Господи, спаси нас (лат.)

(обратно)

3

Вечный, всемогущий и защищающий Император…

(обратно)

4

Будь ты проклят (лат.)

(обратно)

5

ПОЛНОЕ ИСКОРЕНЕНИЕ. ГОСПОДИ, СПАСИ НАС (лат.)

(обратно)

Оглавление

История изменений

Некромунда

  Джонатан Грин Приключения Натана Крида

    Злые духи

    Мамашины сынки

    Сынки в Улье

    Плохие лекарства

    Джонатан Грин Поджигатель

  Уилл Макдермотт Кал Джерико

    Королевская кровь

    Красный кардинал

    Лазганы на свадьбе

  Статус: Мёртвая зона

    Талли Саммерс День жажды

    Мэтью Фаррер Шоу монстров из Подулья

    Ричард Уильямс Знак воина

    Алекс Хаммонд Мир над головой

    Алекс Хаммонд Дьявольская бутылка

    Гордон Ренни Право прохода

    Саймон Джоветт Схождение

    Нейл Рутледж Сёстры

  Гордон Ренни Обряды

  Талли Саммерс Озеро

  Алекс Хаммонд Крысы в стенах

  Энди Чамберс Инстинкт выживания

  К.С. Гото Спасение

  Мэтью Фаррер Джанкшен

  Лусьен Соулбан Работа по плоти

  Ник Кайм Восставший из мёртвых

  Мэтт Кииф Иноземец

  Майкл Даксбури Фантом-Клаус

    Бой перед Дрождеством

    Легенда о Фантом-Клаусе

    Дрождественская схватка

Энди Хоар Незаконная торговля

Саймон Джоветт Награда за преданность

Шторм Константайн Лакримата

Грэм Макнилл Расплата

Дэн Абнетт Чума

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IX

Гэв Торп Допустимые потери

Ричард Уильямс Живое топливо

Гэв Торп Падение Раптора

Гэв Торп Не потерпи нечисти

Саймон Джоветт Ксеноцид

  Пролог

  Часть первая

  Часть вторая

  Часть третья

  Часть четвёртая

Энди Хоар Честолюбие не знает преград

Мэтт Ральфс Варпово отродье

Чарльз Стросс Монастырь Смерти

Баррингтон Бэйли Флот-улей Ужас

Энди Чамберс Древняя история

Марк Брэндан Тенебрэ

Грэм Макнилл Кровавая цена

Роберт Эрл Свободные торговцы

Грэм Макнилл Обычный бизнес

Официо Ассассинорум

  Каван Скотт Маска Смерти

  К.С.Гото Башня

  Джо Паррино Правосудие Императора

  Джо Паррино Команда ликвидации

  Энди Смайли Божественная воля

  К.С. Гото Виндикар

Мэтью Фаррер Шира Кальпурния

  Перекрёстный огонь

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Эпилог

  Наследие

    Пролог

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Эпилог

  Слепцы

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Эпилог

  Письмо от Дома Де ло Пирия

  Судья

Гордон Ренни Готическая война

  Инцидент у Странивара

  Волчья стая

  Час казни

    Часть первая Крещение огнем

    Часть вторая Вопросы чести

    Часть третья Первые залпы

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

      VII

    Часть четвертая Око Разрушения

      Пролог

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

      VII

      VIII

      IX

      X

      XI

      XII

      XIII

    Часть пятая Час казни

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

      VII

      VIII

    Эпилог

  Перекрёсток судеб

    Часть 1 Заговоры

      Пролог

      Глава 1

      Глава 2

      Глава 3

      Глава 4

      Глава 5

      Глава 6

      Глава 7

      Глава 8

      Глава 9

    Часть 2 Поединок

      Глава 10

      Глава 11

      Глава 12

      Глава 13

      Глава 14

      Глава 15

      Глава 16

      Глава 17

      Глава 18

      Эпилог

Сёстры Битвы

  Джеймс Сваллоу Вера и пламя

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Глава пятнадцатая

    Глава шестнадцатая

    Глава семнадцатая

    Глава восемнадцатая

  Джеймс Сваллоу Молот и наковальня

  Джеймс Сваллоу Красное и чёрное

  Бен Каунтер Кровь демона

  К.З. Данн Сестра Адженда

    Сигнал/шум

    Корабль Проклятых

    Внутри этих стен

      I

      II

      III

      IV

      V

      VI

  Даррен-Джон Эшмор Лезвие веры Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg