«Чемпионы Темных Богов»

Чемпионы Темных Богов (fb2) - Чемпионы Темных Богов 2583K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Уильям Кинг - Грэхем МакНилл - Энтони Рейнольдс - Джон Френч - Дэвид Аннандейл

Warhammer 40000 Чемпионы Темных Богов

История версий

1.0 — создание файла в Кузнице книг InterWorld'а.

1.1 — добавление рассказов "Ариман: Гончие гнева" и "Ариман: Врата разрухи".

Джон Френч Ариман Изгнанник: Чемпион Повелителя Судьбы

Рука праха

Прах слетает с моей ладони, уносясь к далекому горизонту. Я наблюдаю, как его подхватывает ветер. Мой разум ощущает каждую его крупицу, чувствует кровь, металл и плоть, которыми они когда-то были. В мягком касании праха я чувствую мертвецов. На секунду мне кажется, будто я узнал голос, но затем он вновь становится тихим шелестом по моим доспехам. Солнце катится к закату. Небо — погребальный костер расплавленных цветов. Ветер обдувает броню, не касаясь кожи. Он — голос жажды и шепотов. Я смотрю туда, где у обугленных руин собирается прах. Здесь все началось, тут все и закончилось. Я думал, что больше не вернусь сюда, но вот я здесь, жду и наблюдаю за тем, как прах кружится на ветру, и вспоминаю. Я — Азек Ариман, изгнанный сын Магнуса Красного, уничтожитель своего легиона, и я помню.

Я помню красный цвет. Красный отблеск доспехов под ярким солнцем. Передо мной на гладких белых камнях, согнувшись, сидел воин. Его доспехи были окаймлены полосами цвета слоновой кости, по серебру отполированных пластин вились символы. Он дрожал, будто от холода.

— Хелекфон? — медленно произнес я. Воин не пошевелился.

Я приблизился на полшага. Глубокое, натужное дыхание зажужжало по вокс-каналу.

— Брат? — вновь попытался я. Ничего. Лишь дрожь, шипящие вдохи и шум статики.

+ Хелекфон? + послал я.

Его голова резко поднялась. Безликие глазные линзы встретились с моим взором. Дрожь прекратилась. Он стал неподвижным, словно статуя. Я крепче сжал болтган, чувствуя, как его глаза следят за моими движениями.

+ Ариман? + послал он, его голос превратился в раздавленный мысленный шепот.

+ Я здесь. +

+ Пожалуйста… + мысленно простонал он. От него веяло отчаянием, последним дыханием жизни. + Ты никогда… не видел этого раньше… верно? Тебя не было на Безанте… и Клорфоре. +

Воин остановился, и на мгновение я почувствовал приглушенный отголосок паники.

+ Ты слышал… но не видел. Это наше проклятье, мальчик. Наша судьба. Тебе стоило убить меня, когда оно только началось. Сделай это сейчас, пока не… +

Его мысли погасли, и в моих ушах снова зашипело его дыхание.

+ Брат, я не… + начал было я, но так и не закончил мысль.

Голова Хелекфона откинулась назад, и он закричал в полуденное небо. Очертания его тела исказились. Доспехи с визгом разорвало на части. Из трещин полезла влажная плоть. Невидящие глаза выкатились из переплетающейся массы скользкого от крови мяса. На каменный пол упали когти и руки, когда плоть, ранее бывшая Хелекфоном, поднялась из треснувшей скорлупы брони.

Я выстрелил. Я стрелял снова и снова, пока ударник не стукнул по пустому патроннику. Я еще долго стоял, смотря на кровь и разодранную плоть, сверкающие красным под солнцем.

Воспоминание исчезает вместе с прахом, улетая все дальше, становясь меньше. Я делаю вдох. Чувствую кровь. Ветер и прах слетают с моей руки.

Я помню воду. Вода черная и неподвижная, словно зеркало, ждущее луч света. Спокойная гладь раскололась, когда моя рука зачерпнула воду и поднесла ее ко рту. От нее несло грязью и химикатами, и жизнью, выкорчеванной из-под лика солнца. Я взял еще одну горсть и выпил. Но во рту по-прежнему было сухо.

«Где я?» — подумал я, как будто один только вопрос сможет принести ответ. Я поднял глаза. В небе мерцали звезды, но их свет не отражался в зеркальной поверхности воды. Черноту, словно пятно гнили, что расцвело на перевязанной ране, марал многоцветный вихрь.

— Значит, Око Ужаса не отпускает меня, — сказал я самому себе, всматриваясь в саднящую ночь. От меня во все стороны тянулся мир скачущего пламени и разбитого камня. Где-то вдалеке гремели орудия, на горизонте то и дело расцветали подрагивающие взрывы. Доспехи, черные, как от огня, тяжким грузом давили на плечи. Неподалеку валялся расколотый, еще дымящийся посох. Я закрыл глаза и снова увидел лицо Магнуса, и ощутил рев варпа, что унес меня от того лица.

Изгнание: последние слова, сказанные моим отцом, слова, которые преследовали меня с тех пор, как я выпал из варпа. Секунды стали годами, а годы — секундами. Я прошел ослепительно-яркие огонь, свет и лед. И все это время последние слова отца преследовали меня, а с ними осознание того, что Рубрика закончилась неудачей, а вместе с ней и я.

Гордыня — последний из грехов — находит нас везде. Всех нас.

Я снова потянулся к воде и заметил, что за мной наблюдают. Мне следовало ощутить их приближение, следовало услышать их мысли и прочесть следующие движения еще до того, как они появились здесь. Но я не смог. Мой разум походил на заключенный в черепе камень.

Их было пятеро. Доспехи — цвета охры и подсохшей крови. От оружия отражался свет Ока. Я посмотрел на них, держа руку на полпути ко рту, позволяя воде вытекать сквозь пальцы. Они долгое время изучали меня, а затем один из них заговорил. Его голос походил на скрежет песка на зубах.

— Кто ты, явившийся в наши владения?

«Кто я?» — подумалось мне.

«Я — Ариман», — пришла мысль, но прозвучала как крик, угасающий вдалеке.

«Изгнание», — слово громко и отчетливо зазвенело в разуме. Я посмотрел на ладонь. Вода вся вытекла.

«Я — неудача», — подумал я. — Я — грешник, прикованный к жизни за гордыню, тогда как все, что было мне дорого, рассыпалось прахом».

Я поднял глаза.

— Я — Хоркос, — сказал я.

Воспоминание меркнет. Солнце заходит, в последний раз полыхнув красным заревом.

Я все еще изгнан, все еще изгнанник, но я более не сломлен бременем прошлого.

Я вижу угасающий свет. Последние лучи красного солнца падают на частички праха. В их пыльном танце я вижу будущее. Вероятности и не рожденные судьбы кружат перед глазами, все они — вселенные, которые будут жить или останутся не рожденными. Я вижу, как горят миры, а пепел становится колыбелью для детей человечества. Я вижу все, что было, и вижу то, как оно может закончиться. Мы воспрянем снова. Спасение грядет, даже если понадобится десять тысяч лет.

Солнце село, и эта мертвая земля праха и пыли — океан черного бархата под ногами. Я опускаю руку, и мысленным взором наблюдаю, как последние частички праха растворяются во тьме. Я оборачиваюсь. Позади меня море глаз, светящихся на бронированных лицах. Они ждут, безмолвные, наблюдающие.

— Пошли, братья мои, — говорю я. — Время настало.

Изгнанник

«Глупо говорить о жребии и судьбе. Время, причинность, наблюдатель и наблюдаемый ― нам следует с осторожностью трактовать значение этих понятий. Мы считаем, что прошлое творит будущее, но так ли это? Может, судьба создается в попытке увидеть ее? Что, если бы мы не заглядывали в будущее? Как бы развивались события в таком случае?»

Азек Ариман, из заповедей Корвидов

Пролог

Хаакон Серый Шторм поднялся на обледеневший склон хребта. Когда-то давно его доспехи были сине-серого цвета ледника. Теперь они потускнели, будто истертый от времени металл. Царапины и вмятины покрывали пластины брони, словно нити шрамов, а к выбоинам и бороздам цеплялись хлопья краски, яркими фрагментами напоминая о былых свершениях воина. Доспехи Хаакона заскрипели, когда он присел за кромкой гряды. Даже от самого незначительного движения его кожа немела, как будто боевая броня протестовала против холода. Хаакон замер и втянул стылый воздух. Воин был без шлема, и когда он запрокинул голову, морозный ветер убрал черные волосы у него с лица. Желтые глаза уставились в безоблачное синее небо, где сверкали ослепительно-яркие звезды. Хаакон выдохнул.

Он чуял ведьму.

Воин медленно снял с пояса секиру. Ее навершие расходилось двумя изогнутыми лезвиями полированного металла, по которым вились золотые драконы. Обмотанная кожей рукоять удобно легла в ладонь. Он поднес секиру к горлу, большой палец опустился на переключатель генератора силового поля. Кромки оружия заискрились на фоне кристаллической пыли химического снега.

Дальше кряж опускался к дороге из растрескавшегося от холода камня. По ней и шла ведьма. Хаакон снова принюхался. Ее вонь ощущалась невзирая даже на испарения, поднимавшиеся ото льда. Пот, подсохшая кровь и аромат, похожий на раздавленные розы и свежие испражнения: запах скверны, варпа. Варп изменял все, чего касался, и оно более не могло стать чистым. Ни этот мир, ни звезды, сияющие на солнечном небе, ни сам Хаакон. Однажды он спросил у рунического жреца, изменяется ли он, мог ли заразиться порчей во время охоты в мирах на краю Ока? Рунический жрец не нашелся, что ответить, но Хаакон понял правду. Он изменился. Его обоняние, и без того острое, теперь чуяло запах души. Казалось, его цель обрела собственное отражение в варпе, и охотник получил способность выслеживать добычу. Варп коснулся его. Он был осквернен, и останется таким навсегда, но его цель была по-прежнему чистой, и большего ему не требовалось.

Ведьма была уже ближе, ее запах усиливался с каждым медленным ударом сердец. С ней шли стражи, последователи ее мерзкого культа. Он чуял и их также. Их было десять. Воин чуял смазку на оружии и лезвиях ножей. Хаакон пришел в движение. Он стряхнул с себя снежную пыль, поднимаясь во весь рост. Выдохнул в последний раз, расслабив мышцы. Разум и тело стали одним целым, полностью сфокусировались на цели. Ведьма знала. Она могла лишь мельком увидеть его истинную добычу, но этого было достаточно. Ведьма пропиталась запахом изгнанника, и он собирался следовать за ним до самого конца.

А затем Фенрис отомстит.

Хаакон перескочил гряду. На один удар сердца он увидел под собой всю картину: десять фигур, стоящие кругом, их лица скрывались за начищенными до блеска масками в форме морд рептилий. В центре шла согбенная женщина в плаще из дубленой кожи. Воин заметил вытатуированные угловатые узоры, извивавшиеся всякий раз, когда ветер трепал плащ.

Затем Хаакон приземлился. Некоторые стражи обернулись и схватились за оружие. Другие кинулись наутек. Двоих он раздавил под ботинками. Первый удар секирой был горизонтальным, слева направо, наотмашь, мышцы слажено пришли в движение. Брызнула кровь. По доспехам забили лучи. Хаакон развернулся и нанес еще удар, разрубив человека от бронзового ошейника до паха. В лицо Хаакону брызнула красная влага. На самом деле он не видел, кого убивал. Каждый враг превратился в размытое движущееся пятно: проблески помятых доспехов, скрытого под звериной маской лица, украшенного бронзой лазерного оружия. Секира расколола череп и размазала мозг. Кровь под ногами плавила химический лед. Вокруг поднимался пар. Сгущающийся туман смешивался с запахом вывороченных внутренностей. Хаакон ударил снова.

Что-то попало ему в щеку. Кожу воина обожгло, и плоть вокруг раны начала неметь. Ведьма поднялась, сжимая вычурный бронзовый лазпистолет, нацеленный прямо в него. Кожа на ее хрупком черепе висела серыми мешками, а плащ из освежеванных лиц не мог скрыть изуродованное тело. Рука, державшая пистолет, дрожала. Хаакон заглянул в ее желтые, цвета топленого жира, глаза. Воин зарычал, и рана на щеке раскрылась, словно второй рот. Палец ведьмы крепче стиснул спусковой крючок.

Нога Хаакона врезалась ведьме в грудь. Удар расколол ей ребра и отбросил назад. Секира разрубила ей шею прежде, чем ведьма упала на землю. Хаакон замер, медленно втягивая воздух. Вокруг него валялись груды разрубленного мяса и склизких внутренностей, исходящие паром на морозном воздухе. Доспехи Хаакона блестели, испещренный шрамами серый цвет исчез под багрянцем. На мгновение его разум будто избавился от усталости, которая давно поглотила тело и душу. На секунду воин испытал радость. Но затем мимолетное чувство покинуло его, и жажда охоты вернулась вместе с болью уставших мышц. Он должен забрать то, ради чего пришел, пока труп не успел остыть.

Хаакон присел и подобрал голову ведьмы. Жидкие волосы спутались между пальцев, когда воин поднял ее к глазам. Он стиснул ладонь. Секунду череп сопротивлялся, а затем треснул, будто яйцо. Плоть внутри была покрыта желтыми нарывами и свернувшейся черной жидкостью. Хаакон поднес окровавленную массу ко рту и впился в нее клыками. Плоть была еще теплая и пахла воспоминаниями. С каждым укусом разум наполнялся впечатлениями, призрачными ощущениями и обрывками слов. Он ел до тех пор, пока череп не превратился в пустую скорлупу, и он не получил то, что нужно.

Его кожу вдруг защипало, когда Хаакон выронил череп. За спиной кто-то стоял.

Воин стремительно развернулся, секира превратилась в размытое острое пятно.

― Это я, брат, ― прорычал голос.

Хаакон остановил удар, но не опустил секиру. На расстоянии вытянутой руки стоял человек. Он посмотрел на него знакомыми голубыми глазами. Змеиные символы предотвращения вились по серым доспехам, а с красных наплечников свисали нанизанные на нити заостренные зубы. Кое-где змеиные символы горели бледным светом. Хаакон узнал голос и лицо говорившего. Он знал, что ему следует опустить секиру, но частичка его желала довершить удар и посмотреть, как снег окропится свежей кровью.

― Хаакон, ― произнес человек в сером. ― Убери оружие.

Хаакон не опускал секиру.

― Оульф? ― медленно проговорил Хаакон. Имя далось ему с трудом, онемение вокруг дыры в щеке перекинулось и на челюсть.

― Это я, ― повторил человек. Хаакон сменил хватку на секире.

― Ты погиб в мире песка и жажды, ― сказал Хаакон.

― Нет, брат, ― ответил человек. ― Убийство лишило тебя разума. Я не умер. Вспомни, ― в глазах у Хаакона помутилось, и он мотнул головой, словно отгоняя мух. Оульф погиб, Хаакон помнил, как кровь рунического жреца пропитывала белый песок. Но вот он стоит перед ним…

― Нет, ― сказал Хаакон, пошатнувшись. Кровавые воспоминания ведьмы еще кружились в голове, забивая мысли угасающими образами. Возможно, Оульф не погиб? Возможно, это был просто сон. Возможно, варп лишил его памяти.

Человек, который выглядел и говорил как Оульф, прошел мимо Хаакона и подобрал пустой череп ведьмы.

― Что она знала? ― спросил человек, посмотрев в безжизненные глаза ведьмы, а затем снова на Хаакона. ― Она знала, где найти изгнанника?

Хаакон закрыл глаза. Рана на щеке начинала гореть от боли. В голове росла тупая пульсация.

― Хаакон, ― осторожно произнес человек. ― Что она знала?

― Она встречалась с ним, ― сказал Хаакон. Глаза стало жечь, ему с трудом удавалось говорить. ― Но она не понимала, кто он. Изгнанник входил в банду… ― воин сделал вдох, пытаясь устоять на ногах. Воспоминания ведьмы постепенно блекли: взгляд на поле боя, мимолетный взгляд назад, пара небесно-голубых глаз.

― В какую банду? ― спросил человек и шагнул ближе. Хаакон снова потряс головой. ― Брат, в какую банду он входил? Где она видела его?

Глаза Хаакона резко распахнулись, и его рука крепко стиснула рукоять секиры.

― Ты умер, ― мягко сказал он. ― Ты умер давным-давно, и я остался один.

Секира стремительно понеслась к человеку, носившему лицо Оульфа. Он отступил назад быстрее, чем кто-либо мог двигаться. Хаакон рубанул опять, и секира вонзилась человеку в грудь. Из раны заструился дым и черная кровь. Внезапно воин почуял запах пепла и опаленной плоти. Человек припал к земле, и Хаакон занес секиру для смертельного удара.

Лицо человека дернулось вверх. Посреди лба ярким красным цветом пылал третий глаз. Из легких Хаакона разом испарился воздух. Он будто горел изнутри. Лед, кровь и небо исчезли из поля зрения. Воин поднял секиру, но и она исчезла ― в его руке остался лишь прах, и ему стало казаться, словно он падает. Вокруг взвихрился ветер, а мир стал осыпаться хлопьями пепла.

Череп Хаакона заполонила боль. Человек больше не походил на Оульфа, он превратился в черный огонь. На месте глаз полыхали две точки зеленого света. Хаакон шагнул вперед, из глотки вырвался вопль ярости и ненависти. Его руки исчезли в мощном вихре, когда он потянулся к глазам человека. Голову опять пронзила боль, и череп взорвался белым сиянием.

Хаакон открыл глаза. Он все еще выл, звук эхом разносился в кристаллических стенах зала. Воин лежал на каменном столе, наклоненном так, что голова находилась над уровнем ног. Цепи сковывали его запястья, горло и лодыжки. С него сняли доспехи, а кожа была покрыта спиральными символами, которые нанесли синими чернилами. По подбородку и груди стекали густые струйки крови вперемешку с желчью.

― Ты расскажешь, что узнал у ведьмы, ― в поле зрения появился человек. Кожа у него была золотой, а глаза зелеными, без признаков белков и зрачков. На красных полированных доспехах красовались серебряные скарабеи, птицы и полулюди с шакальими головами. На наплечниках зашелестели полоски густо исписанных пергаментных свитков, когда человек шагнул вперед, сжимая в руке черный стеклянный нож. Позади него неподвижно высились два комплекта доспехов, из шлемов с высокими гребнями призрачным светом сияли глаза.

«Колдун», ― подумал Хаакон. Ему мускулы непроизвольно напряглись. Колдун посмотрел на Хаакона и покачал головой.

― Ты расскажешь мне, ― произнес он, и мягкие слова взбудоражили мысли Хаакона. В ответ воин посмотрел на колдуна и плюнул. Кислота в окровавленной слюне зашипела на нагруднике человека.

― Вы не сможете остановить нас, ― прорычал Хаакон. ― Мои братья отыщут его, а затем придут и за вами. Мы будем охотиться, пока вы не устанете, а когда вы ослабнете, мы порубим вас на куски и скормим сердца воронью.

Хаакон тяжело дышал, силясь разорвать оковы. Колдун покачал головой, словно сочувствуя ему.

― Ты не найдешь его, волк. Никто из твоего рода не найдет, ― колдун сделал паузу и посмотрел на острие черного стеклянного кинжала в руке. ― Вы не найдете его потому, что мы найдем его первыми. Мы, те, кто был ему братьями, найдем его, ― он оторвал взгляд от кинжала, и Хаакон заметил в непроницаемых зеленых глазах колдуна нечто, что заставило его оскалиться. ― Его судьба принадлежит нам, не вам.

― Лжешь.

― Не лгу. Твоя добыча на самом деле наша, и наша конечная цель намного важнее. Вы, псы, ненавидите нас, но мы, Братья Праха, были его братьями, его последователями, его друзьями. Он обманул нас, уничтожил и отправил в изгнание, ― колдун приставил кинжал к горлу Хаакона. ― Ты дашь то, что мне нужно, чтобы найти Аримана. Тебе не выстоять.

― Темные волны поглотят тебя, а поверх трупа застынет лед, ― прорычал Хаакон, от прикосновения острия кинжала его мышцы напряглись. По шее закапала кровь.

― Ты способен противиться нашему искусству, твой род всегда этим славился. Но мне не потребуется ломать твой разум, ― колдун медленно покачал головой. ― Я должен поблагодарить тебя за то, что ты напомнил о существовании иных, менее утонченных путей к познанию.

Зрачки Хаакона расширились, и воин взревел, поняв, что последует дальше. Он продолжал реветь, когда кинжал пронзил шею. Колдун полоснул лезвием по горлу Хаакона прямо под линией челюсти. По каменному столу густо потекла кровь. Хаакон все еще ревел, когда колдун засунул руку в раскрытую рану и вырвал оттуда мягкую белесую железу.

Секунду колдун рассматривал окровавленный кусок мяса. Железа называлась прогеноидной и была источником генетического чуда, создавшего космических десантников. Она хранила память крови лучше, нежели человеческий мозг. Колдун медленно запрокинул голову, открыл рот и проглотил железу. Как и у Хаакона, его разум захлестнули воспоминания, словно кровь, капающая в чистую воду. Он пошатнулся. Затем нашел искомое: воспоминания о минувшем кровавом пиршестве, о теплой плоти из черепа ведьмы. Колдун потянулся разумом и схватил формирующееся воспоминание.

― Тер… ― колдун силился произнести слово, которое обретало форму у него в голове. ― Терзание, ― произнес он и сплюнул густую кровь на пол. Колдун получил то, что требовалось. Это было имя, а имена обладали силой. С ним он мог выследить через эфир их хозяев, и оно еще на шаг приблизит его к своему зверю, своей добыче, как сказал бы Хаакон. Он отправит весть своему повелителю и остальным из Братства Праха. След изгнанника был отчетливым, и они оказались еще ближе к конечной цели.

Хаакон извивался на каменном столе, все еще живой, несмотря на перерезанное горло. Колдун достал меч и посмотрел воину в глаза.

― Спасибо, Хаакон Серый Шторм, ― он занес оружие над головой. ― Наше братство благодарит тебя, ― произнес колдун и опустил меч на шею Хаакона.

Часть первая Эмиссар судьбы

I Терзание

«Умоляю, не отнимайте его. Я слаба, но молю, не отнимайте его у меня».

Палуба вздрогнула под ногами Карменты, пока она торопливо бежала по безмолвному «Дитю Титана».

«Я слишком слаба, ― думала она. ― Я заслужила это, но молю, верните моего ребенка».

Палуба снова содрогнулась. Кармента пошатнулась, приложилась о металлическую стену и сползла на пол. Полированные медные руки мелко задрожали, когда она попыталась подняться на ноги. Палуба дернулась, и женщина вновь растянулась на ней. Какую-то секунду она лежала, следя за данными, которые текли по матовому зеленому дисплею: «Дитя Титана» получал повреждения. Половина внешних отсеков в нижней части корпуса были открыты пустоте. Пожар охватил спинные орудийные палубы. Будь Кармента на мостике, соединенная с кораблем, то могла бы чувствовать каждое повреждение, как будто это было ее собственное тело. Вместо этого она узнавала о боли, которую испытывало «Дитя Титана», через длинный список поступающих данных. И все равно, даже сейчас она испытывала призрачную боль, просто поглощая информацию.

«Он остался один и истекает кровью». На мгновение ей показалось, будто из глаз закапали слезы, вот только она давным-давно их лишилась. Отсоединившись от корабля, Кармента смотрела на мир с помощью линз из ярко-зеленых кристаллов. Текло все больше данных. Вражеский корабль был уже близко, он приближался к ним, будто шакал к раненому зверю.

«Я теряю тебя, ― мысли эхом звучали в разуме. ― Не следовало оставлять тебя. Прости. Прости. Я слаба. Я заслужила это».

Другая часть ее разума, частичка, которая работала с холодной механической отчужденностью, непрерывно обрабатывала входящие данные. Нападавшие подходили на абордажную дистанцию. Их воины попадут на корабль через двадцать восемь минут.

«Нужно попасть на мостик». Кармента выдвинула со спины механодендриты и стала поочередно вбивать их в стену, пока не сумела подняться. Кибернетические щупальца взвыли, когда женщина выпрямилась во весь рост. По шее текло что-то теплое и влажное. Она подняла медную руку и провела ею по коже. Сенсоры в пальцах определили состав жидкости: кровь и смазка. Кармента потянулась чуть выше и нащупала трещину, идущую вдоль правой щеки из лакированной красной керамики. «Вот, должно быть, как плачет полумашина», ― подумалось ей.

Кармента глубоко вдохнула и легкие с мерным пощелкиванием втянули в себя воздух. Старая привычка плоти, признак того, что она устала. Женщина устала, устала бежать, устала от жизни изгоя. Все это было не от хорошей жизни. На своем веку она слишком часто лгала и предавала. Часть Карменты хотела отключиться, позволить кораблю умереть, и ей вместе с ним. Но вместо этого она с гневным рыком отогнала мысль.

«Ты не убьешь нас, ― прокричала она сама себе. ― Ты не прикончишь нас, только не сегодня. Ты не сможешь отнять его».

Женщина опустила руки и сделала неуверенный шаг. Позвоночник прострелило резкой болью. Кармента чувствовала себя неимоверно уставшей, мысли будто заволокло беспросветной серой тучей. Ей нужно идти, нужно добраться до мостика. Женщине вдруг стало любопытно, где Астраеос. Она попробовала вызвать его, но комм-связь вышла из строя. Неважно если враг окажется на борту, четыре космических десантника не сумеют защитить корабль.

Кармента медленно похромала по коридору, волоча за собой по полу потрепанную черную мантию.

Азек Ариман наблюдал с мостика «Кровавого полумесяца», как от корпуса безмолвного корабля откалываются куски остывающей брони. Изображение замерцало на треснувшем экране, а затем резко обрело фокус. Рядом свисали десятки других дисплеев, каждый из которых отображал одинаково неполный вид корабля, к которому они приближались. Мостик освещался только экранами, из-за чего сводчатый зал казался крошечным, будто пещера, сжавшаяся до круга света, который отбрасывал единственный огонек. Фоновый мрак на дисплеях укрывала пелена сизых газовых облаков, разделенных черным разломом, который походил узкий зрачок змеиного глаза. Звезды у его границ сияли режущим светом. Наблюдая за кораблем, Ариман то и дело непроизвольно поглядывал на далекий провал. За бессчетные века его знали под разными названиями, но сохранилось только одно: Око Ужаса.

Корабль, к чьему корпусу еще цеплялись энергии варпа, они совершенно случайно нашли на границе неисследованной системы. Сначала они были осторожны, и дали залп с дальней дистанции по безмолвному кораблю. Ответный огонь по ним не открыли, щиты не активировалась, а двигатели остались по-прежнему холодными. Он был воином, шестикилометровым перстом из гранита и стали. Вдоль бортов и хребта выступали жерла орудийных батарей. Но орудия хранили молчание, как будто корабль потерял волю к борьбе. Он был еще жив ― сенсоры «Кровавого полумесяца» видели ярко светящиеся реакторы внутри корпуса. Они дали еще один залп, а затем пошли на сближение. Ответа все не было, и нетерпение изголодавшегося по убийствам Терзания стало нарастать.

Полумеханические звери громко ревели, проходя мимо рабов, прикованных к системам управления кораблем. То там, то здесь космические десантники Терзания собирались у утыканных шипами алтарей из кованного железа. Они звали себя «посвященными», словно поклонение жестокости придавало им некую таинственность. Это были ублюдки в цветах десятков отринутых жизней, неразличимых под отслаивающимися слоями ржавчины и засохшей крови. Всякий раз, когда они двигались в такт с напевом, об их доспехи гремели нанизанные на металлические нити человеческие зубы и фаланги пальцев.

В некоторых местах на палубе скапливалась кровь, и до Аримана доносились крики жертв, которых Терзание насаживало на железные алтари. В нескольких шагах перед собой он увидел одного из посвященных, скалящегося от нетерпения. Вместо зубов изо рта космического десантника торчали железные крючья. Другие посвященные завыли. Когда-то Ариман почувствовал бы отвращение при виде того, во что превратились космические десантники. Но сейчас, наблюдая за ними, он ровным счетом ничего не испытывал. Так уж он сильно отличался от них? Разве он не такой же раб и изменник, как и они?

― Хоркос, ― произнесенное слово оторвало Аримана от раздумий. В глубоком, рокочущем голосе сквозило презрение. Он идеально соответствовал владельцу. Подняв глаза, Ариман увидел идущего к нему Гзреля. Каждый шаг властителя Терзания сопровождался щелчками и сипением, его лицо походило на иссохшую кожаную маску, края которой исчезали под воротом красной, цвета ржавчины, брони. Шум на мостике разом усилился, когда Терзание прокричало имя своего повелителя.

За Гзрелем следовала свита. Ему нравилось коллекционировать колдунов, сравнивать и оценивать их, словно драгоценные камни. Там был Ксиатсис в зеркальном шлеме, Коттадарон, тело и доспехи которого срослись настолько, что ему с трудом удавалось передвигаться, и, конечно, Марот. Самозваный прорицатель Терзания тонко улыбнулся, коснувшись содранной кожи на нагруднике. Марот был верховным магистром Гзреля. В прежние времена Ариман наверняка бы расхохотался от самонадеянности титула. Впрочем, в самом Мароте не было ничего забавного.

Ариман опустился на колено, когда Гзрель остановился перед ним. Доспехи заскрежетали и зашипели, подчиняясь велению тела. Они, как и все остальное, подходили той личности, которой он стал. Плечи его укрывали утыканные заклепками наплечники, броню скрывал пятнистый серый табард. На сгибе локтя Ариман держал опаленный до черноты шлем с носом-клювом. Он взял его у еще дымящегося, обгоревшего трупа, и с тех пор не перекрашивал. В Империуме этот тип шлема носил название «Корвус», что означает «ворон». «Черный вороний шлем для воина-падальщика», ― подумал Ариман, впервые взяв его в руки. Лишь такой символизм он мог себе позволить, да и то ради того, чтобы не забывать, кем он был и кем стал.

― Я хочу наградить тебя, Хоркос, ― из труб на спине Гзреля в такт со словами повалил густой красный пар.

― Мой лорд, ― произнес Ариман, не отрывая глаз от палубы. Когда-то перед ним склонялись армии, а к словам прислушивались сами примархи. Но он собственной рукой разрушил это прошлое. Теперь он был лишь блеклой тенью, отбрасываемой яркими воспоминаниями. Поэтому Ариман, бывший главный библиарий Тысячи Сынов, ответил на ложное имя, преклонив колени перед недостойным властителем.

― Вот видите, ― сказал Гзрель, и Ариман догадался, что он указывает на него колдунам. ― Такой покорный, такой податливый, ― краем глаза Ариман заметил, как Гзрель разжал заостренные пальцы. ― Мне ведь не удалось так же легко подчинить тебя, Марот?

― Не настолько легко, лорд, ― проурчал Марот. Гзрель хохотнул.

«Марот собирается убить его, ― подумал Ариман. ― Не сейчас, но скоро, он планирует лишить Гзреля жизни, а затем и трона», ― Ариман видел намерения прорицателя так же отчетливо, словно тот кричал о них. Но никто из остальных колдунов этого не замечал. Неужели Марот успел вступить с ними в сговор, или они попросту не видели того, что видел Ариман?

― Но не тебя, Хоркос. Ты принимаешь подачки у меня из рук и облизываешь пальцы, ― Гзрель остановился и острым пальцем приподнял подбородок Аримана. ― Думаешь, меня радует твое смирение? Я считал, ты можешь стать лучше, но нет. Ты ― побитая собака среди волков, Хоркос.

― Да, мой лорд, ― Ариман не рискнул встретиться взглядом со Гзрелем. Вскоре придется бежать. При Мароте ему не будет иного места, кроме как в виде черепа на доспехах чемпиона. Когда-то он мог бы остановить Марота, отнять Терзание у Гзреля и обучить его всему, что знает сам. Для Аримана это не составило бы труда. Но он не Ариман. Он ― Хоркос: грешник, изгой. Ему придется бежать, искать новое укрытие. Он даже не был уверен, обладает ли еще теми силами, которые некогда были такой же его неотъемлемой частью, как плоть. Казалось, часть его души превратилась в пустую оболочку.

«Возможно, поэтому они не видят, кто я на самом деле», ― подумал Ариман. Долгие годы он не использовал свои силы на полную мощь, для некоторых это было целой жизнью. Поначалу он просто отрекся от них, но теперь спрашивал себя, не умерли ли они вместе с памятью об Аримане. Он до сих пор чувствовал варп и прикасался к нему, но теперь его сила походила скорее на угольки, оставшиеся от ревущего пламени. ― «Они не видят грозную мощь потому, что ее больше нет. Покров слабости скрывает мое прошлое; они видят лишь практически сломленное создание, и их едва ли волнует, кем оно было прежде».

― Но я оставил тебя в живых, ― продолжил Гзрель. ― Зачем я продолжаю терпеть тебя, Хоркос?

― За мою службу, лорд, ― ответил Ариман. Казалось, что даже в замках шлема он чуял вонь падали и железа, которая окутывала его лорда.

― За твою службу, ― повторил за ним Гзрель. ― А теперь я даю тебе возможность отплатить мне. У нас появилась добыча, а ты поможешь мне поймать ее, ― Гзрель замолчал. ― Пойдешь в первой волне атаки. Присоединишься к стае Кароза.

Ариман вспомнил Кароза, чемпиона Терзания, который сидел в цепях в одной из камер Марота и бормотал что-то самому себе, не в силах снять доспехи. Марот посеял нечто в душе Кароза, нечто, пожиравшее его изнутри. Ариман бросил взгляд на Марота. Прорицатель улыбнулся в ответ.

«Мне суждено погибнуть в этом бою», ― подумал Ариман.

― Великая честь, ― добавил Марот. Аура прорицателя была красной от злобы.

― Благодарю, мой лорд.

Гзрель отпустил подбородок Аримана.

― Я дарую эту честь тебе, Хоркос. Отплати мне за доброту, ― Гзрель отвернулся и направился сквозь расступающиеся ряды рабов и шум Терзания, подготавливающегося к сражению.

― Я отплачу, мой лорд, ― сказал Ариман, но его уже никто не слушал.

― Нужно отыскать ее. Мы в долгу перед ней. Наша клятва все еще в силе, ― Астреос поочередно посмотрел на братьев. Они стояли кругом на перекрестке пяти коридоров возле двигательного отсека «Дитя Титана». Свет был настолько тусклым, что Астреос видел остальных трех воинов в виде монохромных статуй, их бронзовые доспехи посерели, а черты и шрамы на лицах превратились в затемненные овраги. Братья взглянули в ответ, их глаза походили на лунно-белесые диски света. Кадин покачал головой и отвел взгляд. Тидиас бесстрастно взирал на Астреоса. Кадар глядел так, словно в последнюю секунду решил промолчать. От Астреоса не укрылось, как рука Тидиаса дернулась к изрытому шрамами керамиту, где некогда на груди расправляла крылья аквила.

«Нарушь одну клятву, и остальные рассыплются следом», ― подумал Астраеос. Он вспомнил, как эти слова произносил Хадар, их старый капеллан. «Сердца воинов бьются как одно, ― говорил он, ― либо же раскалываются по кусочку за раз».

Год спустя капеллан погиб в пламени предательства.

«Они потеряны, ― подумал Астреос, смотря на последних выживших из своего ордена. ― Я не капеллан и не знаю, как вывести их из тьмы».

Он собирался заговорить, но вдруг палуба вздрогнула, и металлические стены зазвенели, словно колокол. С потолка посыпались хлопья ржавчины, придав воздуху железный привкус.

― Наконец-то ведьма убила нас, ― прорычал Кадин.

― Еще одно попадание, нижний левый борт, ближе к носу, ― заметил Кадар. Тидиас кивнул.

― Залп малой мощности. Похоже, противник проверяет, действительно ли мы так мертвы, как кажемся, ― Тидиас на мгновение замолчал. ― Они возьмут корабль на абордаж.

Все воины разом посмотрели на Астреоса.

«Они надеются на меня, ― подумал он, ― но у меня нет ответов». Астреос вполголоса проклял Карменту. Должно быть, техноведьма покинула мостик сразу после выхода из варпа. Она бросила их беззащитными, оставила дрейфовать на границе неизвестной звездной системы. После первого попадания Астреос попытался вызвать ее. На вокс-канале шипела статика, а когда воин потянулся в варп, единственным ответом ему стал смех ветра. Кадин был прав, женщина убила их, и все же они поклялись ей.

― Идем на мостик, ― решил Астреос. ― Если госпожа жива, она направится туда.

Он надел шлем, и его глаза озарились знакомым свечением тактических данных и сведений об окружающей среде. Воин потянулся за плечо и вынул меч. От прикосновения кристалл в сердце клинка запел у него в разуме. Соединившись с мечом, Астреос ощутил глубокое и привычное безмолвие. «Хоть что-то осталось прежним», ― подумал он.

― А если враги выберут мостик главной целью? ― спросил Кадар. Астреос снова посмотрел на них. Все они обыденно сжимали болтеры в руках, их лица были скрыты за тупыми носами шлемов. На мгновение воины вспомнили, кем были прежде.

― Тогда мы умрем, не нарушив клятву, брат.

Тридцать воинов Терзания заполнили тесный отсек абордажной торпеды. Ариман чувствовал запах протухшего мяса и пота. Он проверил магазин болтера и закрепил оружие на бедре. Воин поднял глаза. Прикованные к стенам извивающимися кабелями воины Терзания смотрели на него горящими взорами. В пульсирующем красном свете на доспехах некоторых из них блестела черная как смоль кровь. В дальнем конце отсека рычали и грызли железные ошейники и цепи горбатые рабы-звери. Эти звери, крупнее любого космического десантника, были когда-то рабами Терзания, но мутации обезобразили их тела. Жестокость Марота привела к последующим изменениям. По скользкой от пота коже зверей вились неровные татуировки, и Ариману казалось, будто мышцы и кости изменяют форму всякий раз, когда он смотрел на них. От одного вида тварей воин испытывал желание изрешетить их из болтера.

Металлический корпус торпеды заскрипел. Ариман услышал лязг цепей, которые начали подымать их в пусковую шахту. Торпеда зазвенела, словно гонг, когда за ними закрылся люк. Ему стало интересно, переживут ли они краткий перелет через пустоту. На мгновение воину в разум словно проник лучик света, как будто Ариман заглянул в щелку неплотно запертой двери. Но затем усилием воли он захлопнул ее. Все предсказания минувших дней, все постигнутые им знания оказались ложью, которая не принесла ему ничего, кроме пепла.

Ариман моргнул. Он почувствовал, как в варпе нечто огромное сдвинулось с места, словно акула, скользящая в темных водах. Ариман понял, что дрожит. Ему вдруг отчаянно захотелось выбраться из тесной, озаряемой красным светом абордажной торпеды. Ариман оглянулся на остальных воинов Терзания. Они будто застыли посреди движения. Его зазнобило. Вокруг Аримана кричал варп, ревя и беснуясь, будто циклон. Отсек стал покрываться изморозью. Кароз смотрел прямо на него, глазные устройства его рогатого шлема пылали слепящей синевой. Воин Терзания напрягал оковы, сжимая и разжимая руки на древке цепной глефы. Из носа его шлема сочились струйки густой окровавленной слизи.

+ Ариман, + голос казался отдаленным, будто крик, который эхом разносится по пещере из темнейших ее глубин. Ариман почувствовал холод. Он не мог пошевелиться. Отсек погрузился в молчание. Красное освещение перестало пульсировать. Все воины Терзания застыли на месте, за исключением Кароза.

― Кто ты? ― спросил Ариман и тут же пожалел о своих словах.

Что-то захохотало голосом Кароза у него в разуме. Сердцебиение Аримана неконтролируемо участилось.

+ Судьба, Ариман, + произнес далекий голос. Свет в глазах Кароза сверкал синевой, словно новорожденное солнце. + Я судьба, которая настигла тебя. +

А затем лишь кромешная тьма и ощущение невесомого скольжения сквозь пустоту.

Абордажная торпеда врезалась в «Дитя Титана» ближе к хребтовой части. Мелтазаряд на ее острие детонировал прямо перед столкновением, превратив броню в расплавленный шлак. Торпеда ударила в образовавшуюся пробоину и вонзилась во внешнюю обшивку, а затем и во внутренности корабля. На секунду перед глазами Аримана все поплыло, уши наполнились визгом разрываемого металла.

«Я судьба, которая настигла тебя», ― слова снова и снова звучали у него в голове. Наконец звук стих, и Ариман ухватился за похожие на змеи подвески. В острие торпеды, словно железный цветок, раскрылась штурмовая дверь. Внутрь отсека ворвался дым, когда подвеска втянулась назад в стену. Мутанты хлынули наружу первыми, разметав во все стороны звенья цепей. Они бросились вперед, от поступи когтистых лап задрожала палуба. Кароз и его стая рванулись следом. Воздух наполнило рычание цепных клинков. Ариман замер, пытаясь успокоиться, а затем последовал за ними.

Перед глазами раскинулся зал. Он увидел огромные, обмотанные цепями вороты, тянущиеся к потолку высоко над ними. Торпеда пробила стену зала, разметав по палубе оплавившиеся куски корабельной обшивки. Груды обломков были охвачены пламенем пожара. Всюду валялись трупы и ползущие на сломанных механических ногах сервиторы.

Стая Терзания шла впереди него, стреляя в дым. Ариман последовал за ними, отточенными движениями водя болтером. Силой воли он успокоил тревожные мысли и потянулся чувствами в варп. Как обычно, когда-то простое действие вызвало у него приступ тошноты. Он пустил разум через вентиляционные трубы и коридоры, словно луч света во мглу, создавая вокруг себя образ корабля. Абордажная торпеда попала в цель ― они оказались возле мостика, как и предполагалось. Другие торпеды били по чуть дальше корпусу, чтобы остальные силы первой волны углубились внутрь корабля. Ариман вновь вернулся в настоящее.

+ Хоркос, + зазвучали мысли Марота в голове Аримана. + Лорд желает узнать диспозицию твоих сил. +

+ Мы вышли в трех палубах ниже мостика. Упорного сопротивления пока не наблюдается, но ближе к цели оно, вероятно, возрастет. +

+ Выдвигайтесь. +

Ариман застыл на месте, неуверенный, что ему только что померещилось. На мгновение, когда заговорил Марот, в мыслях будто зашептал еще один голос. Ариману показалось, будто он говорил ему повернуть назад.

+ Хоркос! + прикрикнула в его разуме мысль.

+ Будет исполнено, + произнес Ариман. Грубая мысль, сформированная из презрения и отвращения, стала единственным ответом Марота.

Ариману не потребовалось отдавать приказов своим воинам, которые уже пробирались через обломки к видневшимся вдалеке дверям. Он вспомнил, как шепот просил его повернуть назад. Ариман покачал головой и побежал на вой стаи.

Кармента остановилась. Зверь обернулся к ней. Его плечи напряглись, и женщина заметила, как собрались мышцы у него на ребрах. Двери на мостик ждали в противоположном конце полукилометрового коридора. Кармента как раз бежала к ним, когда впереди появился зверь. Создание медленно вышло в центр перехода, позвякивая разорванными цепями.

С того места, где следовало находиться его лицу, на женщину взирала безликая металлическая личина. Шею ему сжимал шипованый железный ошейник. Зверь возвышался над Карментой почти вдвое. Его тело покрывали татуировки, которые постоянно изменяли форму и цвет. У нее плыло перед глазами всякий раз, когда она пыталась рассмотреть их. Зверь задрожал. Карменте показалось, что он вот-вот закричит.

Создание поднесло трясущуюся руку к скрытому под маской лицу. Его ладонь раскрылась с лязганьем заостренных кончиков пальцев. Медленно, почти осторожно, он провел когтистыми пальцами по личине. Глубокие порезы наполнились кровью. Кармента оглянулась и заметила, как в широкий коридор выбегают другие фигуры. Воздух разорвали утробные крики, когда зал озарился оружейным огнем. На палубе у ее ног расцвели взрывы. Женщина почувствовала, как по металлическим конечностям застучали осколки.

Кармента перевела взгляд обратно на зверя. Что-то в ней изменилось. Внезапно она успокоилась, пришла в себя, как будто панике до этого поддался кто-то другой. Вот оно. Наконец-то все закончится. Ей не попасть на мостик. Внутренний голос кричал Карменте бежать, добраться до корабля, добраться до своего ребенка. Часть Карменты проклинала ее за слабость, но женщина продолжала стоять на месте. Казалось, паническое желание воссоединиться с кораблем принадлежало не ей, как будто дверь в ее разуме закрылась от голоса чужих мыслей, заключенных внутри. Слушая крики в своей голове, она чувствовала облегчение из-за того, что все скоро закончится, и она наконец освободится от «Дитя Титана».

Зверь молча кинулся в атаку, но женщине казалось, что она слышит его вопли, пока шаги создания стремительно звенели по металлическому полу.

«Ты погубила нас», ― раздался голос в голове Карменты. Ее руки задрожали. Она чувствовала, как нечто внутри понукает ее броситься наутек. Женщина продолжала стоять на месте. «Ты погубила нас обоих», ― прокричал голос.

«Нет, ― подумала она. ― Теперь я стану свободной».

Кармента сделала вдох, чтобы ответить. Ее голос был одним из немногого, что она решила не заменять механическими деталями. Отец говорил ей, что у нее прекрасный голос. Это единственное, что она помнила из его слов.

― Спасибо, ― сказала женщина бегущему на нее зверю.

Едва существо достигло Карменты, как в него ударила молния. Она коснулась пальцев зверя и прошла по руке. Зверь пошатнулся, окутанный разрядом настолько ярким, что глазам Карменты пришлось почти полностью затемнить зрение. Кожа зверя пошла волдырями и начала отслаиваться. Металлическая маска засветилась, плоть по ее краям загорелась. Он взмахнул руками, будто пытаясь отогнать рой жалящих насекомых. В тот же момент в него угодили три разрывных снаряда, вырвав из тела куски плоти. Следующая очередь прошила личину и превратила его голову в осколки кости и алый туман. Зверь рухнул на пол и забился в судорогах, вокруг его тела начала растекаться кровь.

Кармента посмотрела туда, где виднелся вход в другой коридор. К ней мчался Астраеос, за ним по пятам следовали трое его братьев. Светящиеся кабели и кристаллические ячейки ореолом озаряли его лицо. Изморозь покрывала наплечники доспехов и тянулась по рукам к острию меча. Братья еще стреляли, вгоняя болтерные снаряды в существ, которые приближались с другой стороны. Она заметила следы усталости на его непримечательном лице и капельку крови, запекшуюся в уголке рта. Воин что-то бормотал. Перед ним замерцал полог холодного света. Братья Астраеоса замерли в позициях для стрельбы и залили коридор болтерным огнем.

― Беги, ― крикнул Астраеос. Из-за усталости и напряжения его голос обрел резкие нотки. Кармента посмотрела на него, но воин не сводил глаз со спектрального полога энергии на острие меча и приближающихся врагов за ним.

Она вспомнила лицо Астраеоса, когда впервые его увидела: покрытое ледяной коркой, аура стазисного поля полностью обесцветила кожу. Какой-то импульс заставил ее подобрать выживших после кораблекрушения и рискнуть освободить их. Они могли попытаться отнять корабль, но Астраеос и трое его братьев вместо этого вознаградили ее клятвой. Кармента никогда не спрашивала, от какой участи они бежали, а воины не нарушали обета. Это обещание оставалось в жизни женщины одним из немногих, которое осталось нерушимым.

― Беги, ― повторил Астраеос. ― За ними следуют другие. Я чувствую их приближение. Если ты не сделаешь что-то, нам не выбраться.

Она хотела сказать, что все кончено и пути назад нет. Но затем в ее глазах зашипели статические помехи, а в разум хлынула орущая волна паники.

«Я не могу погибнуть, ― подумала она. ― Я не дам нам умереть. Не сейчас».

Вслед за накатившей волной эмоций еще один голос закричал от злости. Кармента уже не слушала его. Она бежала к мостику.

Что-то попало Ариману в плечо и взорвалось. Он падал, в голове нарастал пронзительный вой. Доспехи лязгнули, когда воин рухнул на пол. Системы шлема отключились, оставив его во тьме, наедине со звуком собственного дыхания. По правой руке текла густая липкая кровь. В ухе раздался треск, а затем шум битвы вернулся. Где-то неподалеку кричал Кароз. Прозвучала еще одна очередь и знакомый звук неравномерных разрывов.

«Болтерные снаряды, ― Ариман мысленно потянулся и ощутил разумы нападавших, горячие, будто закованное в железо солнце. ― Космические десантники, ― подумал он. Не Терзание, но разумы космических десантников. ― Желание Марота все же исполнится ― я здесь умру».

А почему бы не закончить все здесь и сейчас? Он бежал и прятался, падал во тьму в течение целой жизни после своего изгнания, и ради чего? У него не осталось ничего, кроме праха и былых идеалов, а также пустой жизненной оболочки. Ему давным-давно следовало сгинуть.

«Я судьба, которая настигла тебя», ― слова эхом разнеслись у него в голове, и Аримана внезапно охватил озноб, как будто воин заглянул в дверной проем и увидел, как на него в ответ смотрят глаза.

Дисплей шлема снова включился, дергаясь от вспышек выстрелов. В уголках экрана загорелись красные иконки повреждений. Ариман поднялся с палубы и посмотрел на гремящий бой. Длинный коридор уводил далеко вперед. Стены и потолок покрывали бронзовые плиты с налетом патины. Сквозь узкие окна высоко над головами тонкими нитями лился звездный свет. Двадцать воинов Терзания и их рабы-звери продвигались к высоким дверям в дальнем конце зала. Огонь освещал их силуэты. Вдалеке он заметил дульные сполохи болтеров. На глазах Аримана пару снарядов изрешетило одного из Терзания. Воин рухнул с расколотым нагрудником, сердца толчками выплескивали кровь наружу.

Из стаи раздался вопль Кароза, и чемпион бросился вперед. За ним по пятам следовали разрывы снарядов, но тот даже не замедлился. От доспехов поднимались черные кольца дыма. Сквозь замки шлема Ариман чувствовал запах железа. За телом мертвого раба-зверя присел космический десантник, ведя огонь по несущемуся вперед чемпиону. Снаряды вырвали из груди Кароза фонтан мяса и обломков брони.

Чемпион не остановился. Космический десантник продолжал стрелять, когда Кароз перепрыгнул труп и нанес удар сверху. Воин отшатнулся в сторону и зубья цепной глефы чемпиона выбили искры из палубы. Кароз истекал кровью, которая дымилась на воздухе. Воин выпрямился, и Ариман увидел, что его изодранные сердца продолжают биться во окровавленной ране в груди. Он рывком сорвал с себя шлем, явив лицо со слишком большим количеством глаз и ртов, чтобы оно могло принадлежать человеку.

Космический десантник медленно отступил назад и, бросив болтер, обнажил клинок. Кароз расхохотался всеми ртами на изменившемся лице и поднял глефу в насмешливом салюте. Космический десантник сделал выпад. Кароз тут же вогнал глефу ему в нагрудник и вдавливал до тех пор, пока зубья не вгрызлись в плоть воина.

Вдруг откуда-то сбоку в Кароза попал луч света. Он был настолько ярким, что опалял сетчатку и разум Аримана. «Психический огонь». Кароз отшатнулся, доспехи вперемешку с кожей закапали на палубу, словно смола. Ариман снова перевел взгляд на космических десантников, раскрыл чувства и увидел то, что ранее упустил из виду. Псайкер, боевой псайкер с настолько сфокусированным разумом, что тот походил на клинок. Как он не заметил его прежде? Воин напомнил ему что-то, что он давно потерял. Что-то должно случиться, то, что он чувствовал, давило на разум, даже когда Ариман старался оградиться от ощущений. Он двинулся вперед.

Стая Кароза ринулась вслед за чемпионом. Псайкер, который вышел против Кароза, выхватил клинок и разрубил того от горла до таза. Ариман мог ощутить удар: холодный ветер и прогорклое железо. Посвященный Терзания упал. Два оставшихся космических десантника обступили псайкера, стреляя по приближающейся стае. Еще двое из Терзания рухнули на палубу. Ариман был в дюжине шагов за ними. Он ощутил нарастающее биение в варпе, будто оживало чудовищное сердце.

А затем Кароз поднялся. Он встал с пола, словно кукла на ниточках. С его тела густыми ручейками стекала черная жидкость. В остатках обугленной головы распахнулся рот. Он ухмыльнулся, открыв ряд игольчатых зубов. В разверзнутой ране на груди извивалось что-то розовое и покрытое плесенью. Посреди пульсирующего сердца распахнулся глаз. Его зрачок сиял синевой полуденного неба.

Существо, которое было Карозом, взревело, и по всему его телу раскрылась тысяча ртов и глаз. Тень воина начала расти, пожирая слабый звездный свет, когда тело потянулось к потолку. Ариман ощутил, как размываются физические очертания коридора, будто исчезая за ревущим пламенем. Он увидел, как кровь на палубе затягивает коркой инея. Некоторые воины Терзания еще бежали, но многие падали на палубу, дергаясь в судорогах. Затем, не успев издать ни звука, все они исчезли в тени. Демон, который вселился в Кароза, стал вырисовываться все отчетливее. Свет псайкерского меча угас, будто задутая свеча. Ариман увидел лицо псайкера, бледное, окруженное психическим капюшоном. Воин продолжал крепко сжимать отключившийся меч.

Демон повернулся к Ариману и посмотрел на него тысячью пар глаз.

― Ариман, ― произнес он, одновременно шепча и смеясь.

«Нет», ― прокричал голос у него в разуме. Но он стих, когда его пронзила волна силы, неся с собою разноцветные воспоминания. Ариман почувствовал пыль равнины под Башней Магнуса, увидел своих братьев в тысяче вспышек прозрения: их плоть вырывалась из доспехов, тела растекались и затвердевали, словно в ночном кошмаре. Он увидел Ормузда, своего настоящего брата, давным-давно умершего. Затем воин увидел лицо, ему незнакомое, лицо с рогатым шлемом и глазами, горящим, словно умирающие звезды.

Ариман поднял руку, на ее пальцах танцевал свет. Его разум поднялся по узорам, которые он так тщился забыть.

Демон потянулся к Ариману.

+ Нет, + из руки Аримана вырвался язык белого пламени. На границах огня, словно взмахи крыльев, полыхнули мертвые слова и оккультные формулы. Они пронзили демона яркой стрелой. Существо пошатнулось, а затем пламя перекинулось на его окутанное тенями тело. Демон завопил и закричал голосами из воспоминаний Аримана: Ормузда, Лемюэля, Амона. Крики становились громче и громче, покуда тень не рассеялась со звуком, похожим на хохот ветра, завывающего на пыльной равнине.

II «Дитя Титана»

Ариман почуял, что они сделали с пленником, прежде чем увидел своими глазами. Едва открылась дверь камеры, в нос ударил запах крови и сырого мяса. Они подвесили пленника за кожу. Свет обвитой проводами лампы придавал его болтающемуся телу желтоватый оттенок. Ржавые крючья пронзали ему спину, а кожа на руках была содрана до локтей. Обнаженная плоть сочилась бледной жидкостью, пытаясь исцелиться. Когда Ариман вошел в камеру, на него уставился затекший кровью глаз. Второй глаз ему вынули. По правой щеке из пустой глазницы текла кровь, еще две раны заживали на лбу пленника. Ариман заметил два металлических штифта, блестящих на грязном полу.

Гзрель передал пленника и его братьев Мароту. Прорицатель явно решил сломить тело космического десантника, прежде чем взяться за его дух. Нет сомнения, теперь кожа с рук пленника висела на доспехах Марота.

― Зачем пришел? ― хрипло прорычал пленник. Ариман какое-то время молчал. Зачем он пришел? Гзрелю не очень хотелось, чтобы Ариман приближался к его последнему трофею, но Ариман настоял, и Гзрель уступил. Ему потребовалось пойти на ухищрение, которое было сопряжено с опасностью. Почему он так рискнул? Наверное, чтобы узнать, что пленник помнил о бое. Но теперь, рассматривая искалеченное и окровавленное лицо космического десантника, он спросил себя, был ли в его действиях иной мотив.

― Что ты помнишь? ― задал вопрос Ариман. После появления демона к ним подтянулись Гзрель и остальное Терзание. Некоторые выжившие из стаи Кароза рассказывали о тени, похитившей чемпиона, и об огне, который изгнал ее. Гзрель предположил, что демона сжег пленник. Это деяние впечатлило повелителя Терзания, поэтому он решил сохранить жизнь ему и братьям. Он попросил космических десантников преклониться перед ним, но они остались стоять. Из-за отказа пленник и оказался в камере и лишился глаза.

Пленник скривился, на окровавленном лице блеснули белые зубы.

― Я помню смерть брата. Помню, как разорвалась его грудь. Помню вонь варпа. Помню тень, ― Ариман заметил в глазах пленника блеск ― его аура сверкала от ярости, гнева и силы, заключенных под изодранной волей. ― Я помню, колдун.

Ариман кивнул.

«Он знает, ― подумал Ариман. ― Он видел и знает, кто я на самом деле».

Ариман пришел безоружным, но это не помешает ему заставить пленника замолчать. Его пальцы сжались, и Ариман ощутил, как мысль отыскала свой отголосок в варпе. Нет, подумал воин. Разум расслабился, и варп успокоился.

― Мой лорд желает, чтобы ты служил ему. Он чувствует в тебе большую силу.

― Ты ради этого сюда пришел, колдун? ― и вновь Ариман ощутил ненависть в его словах.

― Я служу своему лорду, ― произнес Ариман. ― Ты псайкер, обученный, чтобы сражаться и нести разрушение. Он любит, чтобы псайкеры присягали ему на верность, а ты его заинтриговал.

Пленник напряг обнаженные мышцы, так что сковывавшие его цепи зазвенели. Там, где крючья пробили кожу, закапала свежая кровь.

― Твой лорд ― раб лжи и гордыни, ― вместе со словами у него изо рта потекла красная слюна. ― Моя клятва принадлежит мне одному, и я никому не отдам ее.

― Бывают вещи и похуже.

― Думаешь? Для тебя ― возможно, колдун. Ты боишься правды, мне даже не нужно смотреть тебе в лицо или слышать признание. Я же не боюсь правды, хотя она и убьет меня.

«Слова, которые раньше я и сам бы произнес», ― подумал Ариман. ― Но ты пока жив.

Из пленника вырвался тяжелый смех, от которого залязгали цепи.

― Да, я жив. Благодаря твоей лжи. Ты ждешь благодарности?

Ариман промолчал, а затем потянулся и снял шлем. Синие глаза на гладком, оливкового цвета лице встретились с уцелевшим оком пленника и опустевшей глазницей.

― Мой лорд считает тебя сильным, и это действительно так, ― наконец сказал Ариман. Без шлема его голос звучал мягко и гулко.

― Я не предатель, и не стану служить твоему лорду.

― Ты не предатель, но это корабль изгнанников, ― заметил Ариман, ― а на тебе метка того, кому уже приходилось нарушать клятвы.

Конечно, на первый взгляд «Дитя Титана» не походил на корабль отступников, как «Кровавый полумесяц», но его также нельзя было отнести и к кораблям лоялистов.

― Я не нарушал клятв.

― Но ты здесь, изгой Империума, который создал тебя. Разве есть разница? ― спросил Ариман. Пленник сплюнул, и окровавленная слюна зашипела, разъедая металлический пол.

― Для тебя, колдун, возможно, нет, ― пленник уронил голову на грудь и закрыл глаз. Ариман кивнул ― большего он от него не добьется. Воин развернулся и направился к двери камеры, подняв руку, чтобы постучать в окованную железом дверь, но внезапно остановился и оглянулся.

― Мне жаль твоего брата, ― произнес Ариман. ― Но двое других живы, хотя как долго это продлится, я сказать не могу.

Пленник поднял взгляд. Ариман заметил, как его стальная аура на мгновение смазалась, прежде чем вновь обрести твердость алмаза. Пленник едва заметно кивнул.

― Как тебя звать, колдун?

Ариман посмотрел на черный шлем в руке. Возможно, еще остались те, кто помнил его имя, но он больше не был Ариманом, и уже никогда не станет им снова.

― Я ― Хоркос, ― ответил он.

Пленник рассмеялся, но его смех оборвался хриплым кашлем.

― Очередная ложь. Не волнуйся. Ты спас мне жизнь. Лучше бы у меня не было такого долга, но я буду чтить его, и не раскрою твою ложь, ― пленник остановился и глубоко вдохнул. ― Меня зовут Астреос, и я возлагаю свое молчание на твою совесть.

Ариман молча вышел, оставив пленника висеть в полумраке.

Терзание превращало «Дитя Титана» в свою собственность. Путь Аримана обратно в покои занимал почти всю шестикилометровую длину корабля. На каждом шагу и повороте он видел все новые признаки того, как клыки Терзания глубже впиваются в беззащитный корабль. Они тщетно пытались пробудить системы «Дитя Титана», но это не помешало завладеть его душой. Стаи сервиторов и выпоротых рабов счищали следы бойни, оставшиеся после боя, но лишь для того, чтобы Терзание могло заменить их другими. В воздухе висел густой запах подгоревшей плоти и гари. На открытых палубах и в широких коридорах Ариман наталкивался на стаи Терзания, собравшихся вокруг жаровен и сваленных в кучу горящих трупов. В кострах горела плоть, и Терзание завывало подле них, пока кипели жир и кожа и грязными клубами разносился дым. Воины утробно выкрикивали и проливали на палубу черную жидкость.

Ариман обходил кричащие стаи на границе света от костров, стараясь не слушать вопли и не смотреть на силуэты, которые извивались среди дыма. То и дело ему приходилось сворачивать в сторону, избегая ангаров и трюмов, где собиралось Терзание. Он хотел очистить разум, обдумать беседу с Астраеосом, осознать туманные выводы и опасения, которые собирались на задворках разума. Ментальные дисциплины, которые некогда были его неотъемлемой частью, помогали сохранять ясность разума, но больше Ариман не мог пользоваться подобным инструментом. Ему придется искать тихое место, и там он, возможно, обретет покой.

Покой ускользал от него. Даже в боковых коридорах и переходах в глаза бросались признаки изменяющейся участи «Дитя Титана». Казалось, на нем не было по-настоящему живого человеческого экипажа, одни только сервиторы, и Терзание помечало всех, кто ему встречался на пути. Те, у кого остались человеческие лица, были освежеваны, и теперь скалились Ариману влажными черепами, покрытыми мышцами и сухожилиями. Тем, у кого не было настоящих лиц, приколачивали кожу к визорам так, что их глаза-сенсоры смотрели через растянутые прорези для глаз и зияющие рты. Терзание привело с собой рабов с «Кровавого полумесяца», которые брели длинными вереницами, истекая гноем из ран на посеревшей коже. Большая часть рабов трудилась на «Кровавом полумесяце» всю жизнь. Ютящиеся в тесных отсеках, дышащие грязным, спертым воздухом и не видевшие настоящего солнечного света, они существовали, только чтобы работать. Жалкая участь, которая не станет легче на «Дите Титана». Мутанты-надзиратели уже расхаживали по переходам и нижним палубам, их покрытые вмятинами доспехи блестели от крови и были драпированы кожей тех, кто каким-то образом провинился перед их хозяевами.

Ариман видел подобное множество раз, как будто существовало ограниченное количество вариантов для расправы. Не единожды он убеждался в этой истине, становясь свидетелем тому, какая участь ждала не устоявших перед силами варпа. Самые низкие и примитивные создания всегда всплывали первыми и становились самыми сильными, будто нечистоты, вскипающие в раскаленном добела плавильном тигле.

«А что насчет меня? ― подумал Ариман, торопливо шагая по украшенному колоннами отсеку. Здесь также горели костры и разносились песнопения. ― Я пал так же низко, как и эти отбросы, может даже ниже ― как я могу считать себя неизменившимся? Я ничем не лучше, чем они ― их души поглощены яростью, а моя ― гордынею. Мы одинаковы, отличались только пути нашего падения».

― Понравилась моя работа? ― проурчал голос из теней. Ариман остановился. Задумавшись, он перестал смотреть, куда идет. Из-за обитой металлом колонны вышел Марот. Прорицатель довольно скалился, но никто в здравом уме не назвал бы это улыбкой. Одна его рука покоилась на навершии меча в ножнах, другой же играл четками с человеческими бабками. Костяшки тихо щелкали по бронированной перчатке. Ариман чувствовал в нем силу, прогорклую и насыщенную, словно дыхание демона.

― Твоя работа? ― переспросил Ариман, хотя знал, что речь идет об Астреосе. Прорицатель улыбнулся, и продолжил щелкать костяшками.

― Я съел глаз, ― объяснил он. ― Ты знал, Хоркос, что когда-то считалось, будто если съесть глаз, можно обрести мудрость? ― прорицатель пожал плечами, и наброшенная на плечи выдубленная кожа растянулась. ― Поглядим, так ли это. Возможно, тебе захочется попробовать другой его глаз?

Ариман хранил молчание, почтительно склонив голову.

«Поедание глаза не дарует мудрость, глупец, ― подумал он. ― Ее обретает тот, кто отдает дар, а не принимает его».

― Что же касается остальных пленников… Если они не склонятся перед нами, посмотрим, что даст поедание чего-то большего, нежели просто глаз.

«Когда-то я бы открыл тебе все глубины твоего невежества», ― разгневанно подумал Ариман, и ему пришлось приложить усилие, чтобы подавить злую мысль. Он был Хоркосом, клятвопреступником, смиреннейшим из отступников; у него не могло быть подобных мыслей.

― Да, повелитель, ― ответил он. Марот хохотнул, и звук этот походил на шелест высохшей чешуи.

― Хорошо. Пошли со мной. Я хочу, чтобы ты оценил кое-что еще.

Аримана окутывала тьма, пока он следовал за Маротом. Спустя несколько минут Ариману удалось определить, что они идут в сторону внешней обшивки ― коридоры становились все уже и холоднее, а противовзрывные двери все толще. В конечном итоге разреженный воздух уступил место вакууму, и им пришлось надеть шлемы. На таких кораблях, как «Дитя Титана», некоторые отсеки нарочно оставляли без обогрева и воздуха. Словно слои омертвелой кожи, эти холодные от касания пустоты секции обеспечивали защиту против повреждений и не нуждались в энергии.

Казалось, они шли по темному коридору по направлению к запертой двери, от которой у Аримана пощипывало кожу, а в воздухе внутри шлема витал невозможный здесь привкус меди. Он остановился, не сводя глаз с двери перед собой. За ней что-то находилось, что-то, излучающее злобу и голод, словно жар из домны.

― Ты чувствуешь? ― спросил Марот, повернувшись к Ариману. Личина шлема Марота была изготовлена в виде пасти гончей, глаза которой зловеще пылали в сумраке. Ариман не сомневался, что за оскалом гончей Марот улыбался.

― Что там? ― не шевельнувшись, спросил Ариман. Он начал огораживать свой разум, укрепляя дух пассивными слоями защиты.

― Войди и увидишь, ― произнес Марот и шагнул к двери. Она была небольшой, усиленной толстыми металлическими балками. В красном свечении глаз Марота поверхность двери ярко переливалась. Ее покрывали выведенные грязью отметины: глаза, спирали, зубчатые буквы и крючковатые строчки, скрытые под темной замерзшей влагой. Для Аримана они были не больше, чем детскими каракулями. Марот протянул руку, активировал замок и открыл дверь.

За дверью царила тьма столь кромешная, что она казалась провалом в небытие. Ариман почувствовал запах гниющей плоти и застоявшейся воды, аромат лез ему в рот и нос, хотя в отсеке не было воздуха, который бы мог разносить его. Марот взглянул на него, призывно махнул рукой и шагнул внутрь. Ариман остался на месте. Все его естество кричало бежать, отвернуться от ждущей двери, но он не мог, ему нужно было войти. Марот не позволит ему выйти. Он сделал шаг и вошел в отсек.

Мрак. Секунду он не видел ничего, кроме пульсирующих на границе дисплея шлема иконок. Затем возникли очертания, озаряемые блеклым светом, хотя света здесь не было. Ариман заметил Марота, лицо прорицателя повернулось к нему, его глаза превратились в гаснущие угли на железной морде гончей. Другой силуэт парил в воздухе, его растянутые конечности крепились переплетением цепей к невидимым стенам. Тело прикрывали какие-то лоскуты, хотя Ариман все равно сумел разглядеть огромные мышцы и безошибочно узнаваемую фигуру космического десантника. Кожа на его руках была мертвенно-бледной и лишенной волос. Грудь покрывали грубые швы, скрывавшие рваную рану в мышцах и костях. Со штифтом на мясе свисали куски кожи с выжженными на них отметками, при взгляде на которые те начинали извиваться. Ариман ощутил во рту привкус желчи. Замерзшая фигура взирала на него черными провалами, где следовало находиться глазам.

― Разве не великолепно? ― спросил Марот, его голос искажался шипением статики. Существо повернуло голову и уставилось пустыми глазами на прорицателя.

«Беги. Беги, глупец», ― закричало нечто-то в голове у Аримана. Рот существа растянулся в широком оскале, открыв слишком много зубов. Черный язык облизал сверкающие игольно-острые зубы. Создание зашипело: звук, который невозможно издать в лишенном воздуха отсеке.

― Космический десантник, убитый Карозом, ― выдохнул Ариман.

― Полагаю, его зовут Кадар. Да. Его тяжело ранило, но нить жизни еще не оборвалась, когда оно попало ко мне. Очень сильное существо, ― Марот одобрительно кивнул. ― Почти мертвая плоть служит отличным сосудом.

Ариман видел его ― космический десантник походил на рукав из плоти, его душу отсекли, а тело превратили в кожаную маску. В скорлупе свернулся демон с черной как ночь сущностью, источая голод и злобу. Он был лишен разума и состоял из чистого инстинкта и устремления. Оковы, которые наложил на него Марот, удерживали создание в теле, словно насекомое на столе. Ариман неверно оценил прорицателя ― он был невежественным и грубым, но приобрел и использовал многие познания, которые, как считал Ариман, Мароту не под силу постичь. Результатом же его трудов стало чудовище.

Ариман отвернулся от существа и заметил на себе взгляд Марота.

― Оно мое, и повинуется только мне, ― произнес он.

«Он хотел, чтобы я увидел это, ― подумал Ариман, ― увидел силы, которыми он повелевает. Недостаточно того, что Марот управляет ими ― другие должны узреть их и затрепетать, ― он опустился на колено, зная, что этого от него ждут. Существо над ним зашипело. ― Он воспользуется новым оружием, чтобы уничтожить Гзреля и прибрать Терзание себе. Неужели он привел меня сюда, чтобы испытать его мощь? Я стану первой жертвой?»

Марот дал Ариману еще какое-то время простоять на коленях.

― Поднимись, Хоркос.

Ариман встал и посмотрел Мароту в глаза.

«Нет, ― подумал он. ― Я его первый союзник».

― Теперь ты понимаешь, ― произнес Марот и развернулся к двери. Ариман последовал за ним, чувствуя на себе пустой взгляд существа.

Ариман в одиночестве вернулся в новые покои. Гзрель отвел ему отдельное место, но оно было в равной мере и оскорблением, и наградой за службу. Одновременно огромное и тесное, оно было скорее не комнатой, а пустотой в структуре корабля. Одна стена исчезала во мраке над головой, покрытая заклепками и следами спайки. Другие стены сходились с ней под разными углами и на разной высоте. Через зал бежали трубы, как будто спешили к другим, более важным отсекам. Некоторые в высоту не уступали человеческому росту, другие были не толще пальца ― они пучками вились по палубе и заполняли свободное пространство, словно лианы. Густой маслянистый дым поднимался от огней, которые Ариман разжег в чашах с машинным маслом. Отсек провонял запахом теплого металла, масляного дыма и затхлого воздуха. Пол был покрыт толстым слоем серой гари и пыли, приглушающим его шаги, пока он шел к круглому люку.

Ариман поднял глаза и вгляделся в сумрак за переплетением труб. Воздух, охладительная жидкость, топливо, вода и стоки, все проходило через эту всеми забытую дыру в корабле, который протянулся на шесть километров и мог вместить тридцать тысяч душ. Он находился в сердце корабля, но в самой заброшенной его части. Это должно было символизировать его место в Терзании, но сам он находил изоляцию почти приятной.

Ариман закрыл люк и отвернулся, в его движениях чувствовалась небольшая усталость. У него болела голова, присутствие скованного существа походило на ссадину в разуме. Он вспомнил об Астреосе, и ему стало интересно, станет ли тот хранить молчание?

Если он расскажет обо всем Гзрелю… лорд Терзания не поверит ему.

Возможно.

Лучше было заставить его замолчать.

Он снова покачал головой. Ему следовало подумать, все хорошо обдумать и вспомнить.

Ариман начал тихо произносить формулы, чувствуя, как знакомые звуки резонируют у него в разуме, и ощущая слабые сдвиги в эфире. Шепча, он не переставал ходить, каждым шагом выводя спиральные узоры. Он уже расположил лампы в нужных местах и зажег их, дабы подготовить путь. Всякий, кто посмотрел бы на них, не понял бы их значения. Узор, формируемый им, шаги и сосредоточенность разума создавали структуру в варпе, которая скроет комнату от всякого рода наблюдения. Ритуал строился на старых воспоминаниях, которые Ариман давным-давно оградил, но ему требовалось уединение.

Воздух стал густым, насыщенным ― комната поплыла перед глазами, и он услышал звук, похожий на шорох песка по сухому камню. Затем, сделав последний шаг и произнеся последнее слово, комната резко приобрела четкость, и на нее опустилось безмолвие.

Он кивнул, как бы убеждая сам себя, и повернулся к запертому сундуку, который стоял в углу. В нос ударил аромат праха, стоило Ариману открыть заглубленный металлический диск. Внутри лежала белая ткань, накинутая поверх крупных предметов, очертания которых терялись под материей, словно здания в густом снегу. Ариман стянул ткань и посмотрел на то, что покоилось под ней.

Предметов было немного. Любой, кто посмотрел бы на них, принял бы их за старые безделушки, взятые с поля боя или из сожженного храма. Там находился жезл с серповидным наконечником с почерневшей, вздувшейся поверхностью и сломанной рукоятью; резной скарабей размером с человеческую руку, полированный камень растрескался и истерся; фрагмент из полированного металла в форме дубового листа. Рядом с ними лежал шлем, личина которого взирала на Аримана пустыми глазницами. Он был красным. От глаз до подбородка протянулась пластина из потускневшей бронзы, формируя похожую на плуг маску с двумя кристаллически-красными линзами. Под левыми глазом, будто следы от слез, пролегли плавные линии из черного лака. Изо лба поднимался раздвоенный бронзовый гребень. Шлем был грязным и помятым, словно его после боя оставили тускнеть под слоем пыли.

Ариман быстро взглянул на личину шлема, а затем потянулся и достал его из сундука. Он поднял его, уставившись в затянутые грязью линзы. Много раз Ариман спрашивал себя, зачем хранит его вместе с остальным мусором из прошлой жизни. Это было рискованно: еще могли остаться те, кто помнил Тысячу Сынов, кто мог узнать шлем, скарабея и сломанный жезл. Могли остаться даже те, кто вспомнит имя Аримана. Но это служило скорее напоминанием о том, кем он когда-то был и что натворил.

Конечно, это и было причиной, почему он продолжал хранить все эти предметы.

Он был не просто изгнанником, он предал и разрушил все, что составляло смысл его существования. Легион Тысячи Сынов нарушил указ Императора о запрете использования психических сил. Они пошли на это, думая, будто служат Империуму, создавшему их, и за этот проступок сожгли их родной мир. Немногим посчастливилось выжить, выдернутым из бушующего ада волей примарха, Магнуса Красного. Но спасла их сила демонов, и мир, в который они попали, находился в глубинах Ока Ужаса. На этой пыльной планете реальность и сила варпа смазывались и размывались. Граница между желаемым и истинным стерлась. Магнус, возвысившись до чего-то большего, нежели смертное существо, назвал их новый дом Планетой Колдунов. Оккультные силы Тысячи Сынов несказанно возросли, но с ними пришли также мутации и разложение плоти.

Тысяча Сынов стали превращаться в нечеловеческих существ, из-за варпа нестабильность их генетического наследия обрела новую силу. Доспехи сливались с плотью, моргавшую лишенными век глазами. Конечности превращались в когти или бескостные щупальца. Отточенные разумы становились горнилами безумия, которые кипели от штормов, созданных снами наяву. Некоторые видели в этом благословение, дар обитавших в варпе Великих Сил или очередную ступень на пути эволюции в полубогов. Ариман же видел в изменении то, чем оно было на самом деле: медленную гибель всего, чем они являлись, и отрицание того, кем они стремились стать.

В освещаемой пламенем комнате Ариман видел своих братьев по легиону так отчетливо, как будто они стояли перед ним. Он пытался спасти их, нашел других, и те согласились, что их легион оказался на грани уничтожения. Вместе они создали кабал и начали свою работу, подальше от глаза Магнуса. В число заговорщиков входили самые могущественные псайкеры из легиона колдунов. Их целью было, как обычно в случае Тысячи Сынов, изгнать тьму с помощью знаний. Под руководством Аримана они создали лекарство от мутаций, которые пожирали их легион. Они назвали его Рубрикой.

«Рубрика, ― мысленно прокрутил он слово. ― Монумент гордыне».

Он верил, что это сработает, что Рубрика прекратит изменения, уничтожавшая его легион. Но вместо этого он собственноручно убил своих братьев. Некоторые выжили. Другие превратились в духов и горстки праха, заключенных в доспехи, не более чем автоматы, отголоски, дабы напоминать ему о неудаче. Они стали Рубрикой. Магнус изгнал Аримана и его кабал с Планеты Колдунов. С того момента он перестал быть одним из Тысячи Сынов, перестал быть Азеком Ариманом. Он стал никем, призраком, доживающим свое наказание на окраинах ада.

С тех пор он не видел братьев, хотя слышал истории о колдунах и полководцах, которые могли быть только воинами Тысячи Сынов. Ариман знал лишь одного, кто еще мог оставаться в живых, да и то в самом общем смысле. Он мог оказаться последним, остальные же пали в бою, либо погибли от безумия, или еще хуже. Взглянув на личину пыльного шлема, Ариман вздрогнул. Однажды он умрет, и время окончательно похоронит память о нем.

«Нет, ― он вспомнил о демоне, который произнес его имя. ― Нет. Я пока не свободен. Кто-то помнит о моем существовании. Спустя все это время кто-то идет за мной».

Ариман затаил дыхание. Кожу под доспехами защипало от холода. Шлем из руки упал назад в сундук, и воин поднялся. Кто-то приближался. Хотя варп и застыл в неподвижности, он знал это. Уверенность походила на прикосновение руки к спине в кромешном мраке. Что-то отыскало его посреди океана варпа. Оно шло за ним. Ариман подумал о Планете Колдунов, о свете девятого солнца, льющемся на его открытые гримуары, о присутствии за спиной того, кому не следовало там находиться. В уме обрело очертания воспоминание.

«Нет, только не это», ― подумал он, и мысль превратила его дыхание в холодный пар. Кончики пальцев покрылись инеем.

«Я судьба, которая настигла тебя», ― Ариман встрепенулся и огляделся. Его взгляд заметался между переплетением труб и извивающимися тенями, которые отбрасывали костры. Ничего.

― Говори, ― его голос дрогнул, необъятная комната будто проглотила слово. ― Узами, кои сковывают это место, я приказывают тебе говорить.

Молчание.

Пламя встрепенулось и потускнело. Звук корабля, так похожий на сердцебиение, громче застучал в ушах. Ариман отступил назад. Он забормотал, фразы слетали из его уст, извлекаемые из самых глубин памяти. Все мысли о прошлом, искуплении и наказании исчезли. Его охватил инстинкт более древний, нежели любая легенда или знание, инстинкт человека, оказавшегося в лесу наедине с тьмой и волчьим воем.

Ручка на круглом люке начала крутиться. Воин услышал, как что-то скребется по металлу.

«Дайте мне вернуться к праху, ― подумал он. ― Дайте мне уйти на дно и исчезнуть. Пусть это станет моей судьбой, ― но в разуме у него раздался еще один голос, отчетливый и циничный. ― Но ты упорно продолжаешь цепляться за жизнь. Разве тебе не любопытно, почему?»

Ручка еще вращалась. Люк начал открываться, скрежеща на несмазанных петлях. Его руки оставались неподвижными, вокруг него бурлили посаженные на цепь бури эфирной энергии, лишь ждущие момента, когда их спустят.

― Ты тот, кого зовут Хоркос? ― голос принадлежал женщине и доносился из щели в потрескавшейся маске, покрытой красным лаком. Ариман молчал, наблюдая за тем, как в отсек через люк вошла фигура. Она была высокой и двигалась с плавной грацией, которая напоминала ему пару кронциркулей, чертящих дуги на пергаменте. Ее тело скрывала рваная черная мантия с капюшоном, которая волочилась за ней по палубе. Выходящие у нее из спины механодендриты отпустили внешнюю ручку люка и втянулись обратно, словно змеи с металлической чешуей. На месте глаз у женщины оказалась светящаяся зеленая аугметика.

― Меня отправил твой повелитель, ― сказала она, и от Аримана не укрылась горечь в ее словах. Он не двигался. Тело и форма не сковывали тех, кто познал таинства варпа или существ, им порожденным. ― Он послал за тобой.

Женщина шагнула ближе, и тогда воин понял, что она не носила маску ― растрескавшийся красный лак и был ее лицом. Еще он увидел у нее на шее железный ошейник. По его поверхности бежали неровные руны, чьи очертания размывались подсохшей в углублениях кровью. Это был рабский ошейник, застегнутый у нее на шее, пока был раскаленным. Руны явно были делом рук Марота, грубыми проводниками боли и обуздания. Ариман коснулся женщины своим разумом, ощутив резкие линии вживленной логики и кипящий под ними гнев.

― Меня отправили за тобой, ― сказала она. В ее словах чувствовался вызов. Она не склонится так легко перед Терзанием. В ее голосе присутствовала властность, из-за которой Ариману померещилось презрение в ее искусственном взгляде. Но она не была техножрицей Марса, это он мог сказать с первого взгляда. Женщина была кем-то еще, очередным изгоем или отступником. Ариман собрал воедино обрывочные сведения, и догадался, кем она была, по крайней мере частично.

― Ты ― техножрец, Кармента. Этот корабль принадлежал тебе, верно? ― женщина не ответила. Механодендриты у нее на спине дернулись, словно отвечая на быстро подавленный импульс. ― Тебе следует быть осторожной, ― продолжил Ариман и присел, чтобы закрыть сундук. ― Гзрель не любит гордецов, которые не служат ему. Ему по душе сломленные и послушные рабы.

― Тогда понятно, почему ты до сих пор жив, ― она чуть не рассмеялась, но Ариман в ответ лишь покачал головой и поднял черный шлем. Большинство людей взирали на космических десантников со смесью трепета и страха, но она не выказывала ничего подобного. Для созданий вроде Гзреля и его Терзания любое иное поведение было опасным. Она либо научится, либо умрет.

― Ты знаешь, почему он зовет меня? ― спросил воин, направившись к открытому люку.

― Нас засек еще один корабль, ― ответила она. Ариман чуть не остановился от удивления. Если корабль прибыл из варпа, он должен был ощутить психическую волну, которую тот гнал перед собой, прорываясь обратно в реальность. Но не было ни сигнала тревоги, ни дрожи «Дитя Титана», который открывал огонь. Когда корабли встречались в здешних регионах, исход всегда решался кровью.

Кармента прервала молчание, словно частично почувствовав его незаданные вопросы.

― Это военный корабль, ― произнесла она.

«Наверное, Гзрель нервничает», ― подумал он. Терзание все еще пыталось пробудить «Дитя Титана», несмотря на то, что пленило его бывшую госпожу, а «Кровавый полумесяц» скорее был вором-падальщиком, нежели воином. Гзрель не станет рисковать трофеем в бою, в котором может не победить.

― Корабль поприветствовал нас и сообщил, что отправит эмиссара для переговоров с вашим лордом, ― продолжила Кармента.

― Они хотят просто поговорить с нами?

― Они сказали, что ищут что-то и готовы щедро вознаградить за помощь, ― Аримана внезапно зазнобило, но он не знал, почему.

― Он вызвал нас обсудить разумность принятия эмиссара? ― спросил он, перешагнув люк следом за Карментой. Она издала низкий звук, который мог бы сойти за смех.

― Нет. Твой лорд согласился. Эмиссар уже тут.

На мгновение Ариману почудился хохот, угасающий в сумраке отсека, прежде чем люк с лязгом захлопнулся.

III Визит

Аримана уже ждали. Гзрель решил встретить эмиссара в высоком сводчатом зале на выступающей палубе мостика «Дитя Титана». Когда-то это мог быть форум или палата собраний, но Терзание превратило его в тронный зал. У стен горели свечи из топленого человеческого жира, растекаясь озерцами по черному каменному полу. Они давали шипящий дымный свет, воняющий горелым мясом. С потолка на крючьях и ржавых цепях свисали мертвецы: ссохшиеся трупы, с натянувшейся на скалящихся черепах кожей; отрубленные головы, покрытые запекшейся кровью и мухами; бледные туловища, чьи конечности и головы отсекли точными ударами. На палубе красовался вырубленный в камне символ чаши с клыкастым ободом. В дальнем конце зала возвышался трон. Он стоял на ступенях из черного железа, в прошлом командное кресло имперского военного корабля, но теперь все его системы демонтировали, а металлический каркас задрапировали кожей представителей десятка инопланетных существ. Их же черепа были сложены на помосте возле трона, письмена и таинственные узоры покрывали пожелтевшие от времени черепные коробки.

Ариман вошел через боковую дверь, и Гзрель когтистым пальцем указал на место у подножья трона. Лорд нервничал, и напряжение висело в воздухе, словно статика перед началом шторма.

― Входи и становись возле нас, Хоркос, ― прорычал Гзрель, и его доспехи изрыгнули дымные клубы. Остальные уже были в сборе. Ксиатсис и Коттадарон стояли на ступеньку ниже Гзреля, по обе стороны от своего лорда. Рядом с троном также находилась пара чемпионов, которые сжимали в руках цепные клинки, направленные остриями вниз. Марот стоял подле Гзреля, ступенью ниже, чтобы можно было склоняться над массивным подлокотником трона и нашептывать на ухо своему лорду. Ариман был последним и самым низшим в круге Гзреля, поэтому находился дальше всех от лорда.

Гзрель кивнул, всем своим видом выражая удовлетворение и нетерпение. Он собрал всех своих вассалов, дабы показать неизвестному эмиссару силу и величие.

― Остерегайтесь уловок, ― рыкнул Гзрель. ― Этот эмиссар ― колдун.

― И он знал, что мы здесь, ― добавил Марот. ― Это беспокоит меня, мой лорд.

― Они пришли за нами, или встреча всего лишь случайность? ― прохрипел Коттадарон.

― Вы должны узнать ответы, ― сказал Гзрель и махнул когтистой рукой двум воинам Терзания, стоявшим по обе стороны от бронзовых дверей.

Внезапно Ариман ощутил за дверьми присутствие, которое сияло в варпе, будто скованная звезда. Оно обладало формой и структурой, очертаниями, которые были сотворены дисциплинами, знакомыми ему так же, как свои собственные руки.

Стража шагнула к дверям, их движения показались Ариману медленными, словно во сне. Он моргнул…

… ворон, поднимающийся с равнины из праха, красные капли, падающие у него с перьев, крылья поглощают солнечный свет…

Двери начали открываться. Ариман посмотрел на руки, в разуме все еще проплывали образы видения. По телу расползалось неприятное тепло, пощипывая кожу, наполняя рот тошнотой.

«Нет, ― подумал он, и слово отчаянным криком разнеслось в голове. ― Я не тот человек. Я проиграл».

Ему хотелось бежать, но он не мог пошевелиться. Ариман поднял глаза, когда широкие двери распахнулись настежь.

… ворон воспарил на ветру, взирая на него сапфировыми глазами…

В зал вошел человек. На нем был белый, словно высушенная кость, табард, доспехи ― насыщено-красные с серебряной окантовкой. С бронзовой маски под полосатым багрово-белым гребнем взирали сверкающие зеленые глаза. На поясе висел меч. За человеком последовали еще две фигуры. Их доспехи также были красно-серебряные. По корпусам болтганов, которые воины прижимали к грудям, вились спиральные узоры из ляпис-лазури и слоновой кости. Они двигались, будто машины, остановившись в шаге от эмиссара и неподвижно застыв на месте. Ариман услышал тихий шепот, похожий на слова, произнесенные вне пределов слышимости.

По коже пробежался холодок. Ариман знал эти доспехи, мастерство, приложенное для их создания, и символизм, который направлял руку творца. Эмиссар был колдуном Тысячи Сынов, а двое последователей были не живыми воинами, а Рубрикой. Не живые, но лишенные дара смерти, они были оболочками с заключенными внутри призраками. Заметив пустые взгляды их шлемов, Ариман ощутил, как мир перед глазами погружается во тьму…

… Зал исчез, и на секунду он увидел ворона, парящего в горящем небе. Его карканье смехом раздавалось у него в ушах. «Я ― судьба, Ариман. Я ― поворот звезд и смерть времен…»

Ариман затаил дыхание, чтобы очистить разум, и перевел взгляд на троицу. Он чувствовал, как эмиссар мысленно скользит по залу, поочередно проверяя каждый разум. Ариман заставил себя подняться на высшие уровни контроля и сосредоточенности, остудив поверхностные мысли до бессмысленного шума статики. Он ощутил, как его коснулся разум эмиссара, и едва не вскрикнул, увидев лицо друга, которого считал давно мертвым.

«Толбек», ― имя вспыхнуло у него в памяти, и, сконцентрировавшись, он узнал неприметные, характерные особенности его позы и телосложения. Адепт Пиридов давно отринутых традиций Просперо, Толбек одним из первых присоединился к кабалу Аримана. Он сыграл свою роль в создании Рубрики, которая уничтожила их легион, и разделил вместе с ним ссылку. С тех пор Ариман его не видел.

«Он жив, ― со всплеском чувств подумал Ариман. ― Я не один».

Он открыл рот, на языке уже крутились слова приветствия.

«Но зачем он здесь? Как он тут оказался?» ― вопросы походили на острые осколки, и слова замерли сами собой. Ариман моргнул, и видение нахлынуло снова…

… стая воронов кружит вокруг него, их карканье становится все громче и громче…

Ариман попытался сохранить неподвижность, пока его разум кричал. Он тяжело дышал. Видение полоснуло мысли, словно бритва. Он не испытывал ничего подобного со времен изгнания. И это был еще не конец. Ариман чувствовал, как в голове растет давление. Услышал обрывки голосов, перед глазами поплыли туманные образы.

― Я пришел с миром, ― голос Толбека был глубоким и гулким, наполненным властностью, но Ариман чувствовал в нем и презрение. Наверное, Гзрель его также почувствовал, либо заметил отсутствие титула и почтительного поклона. Лорд Терзания напрягся, и клинки когтей щелкнули о подлокотники.

― От кого ты пришел? ― спросил Гзрель.

― Я говорю от имени Братства Праха, ― произнес Толбек, и Ариман взглянул на Марота, увидев, как тот что-то торопливо шепчет на ухо Гзрелю.

― Не знаю такого, ― ответил Гзрель. Ариман лихорадочно думал, перебирая вероятности, воспоминания и страхи. Он вспомнил пылающие глаза Кароза, обрывки видения во время захвата «Дитя Титана». Ариман провел целые жизни смертных людей, скрываясь от того, кем был, не ведая, что стало с братьями. Теперь прошлое настигло его, и он чувствовал исходящую от него угрозу, словно занесенный над головой меч.

«Почему не позволить ему обрушиться? Почему не дать судьбе оборваться здесь и сейчас?» ― подумал Ариман.

«Потому что ты не веришь в судьбу, Ариман», ― раздался голос у него в разуме, и Ариман не мог сказать, принадлежал ли он на самом деле ему.

― Если вы поможете нам в поисках, вас ждет большая награда, ― сказал Толбек.

― Чем ты можешь вознаградить меня? ― Гзрель указал на трон и прислужников.

― То, о чем ты даже помыслить не можешь, ― мягко произнес Тоблек, и Ариман заметил, как при этих словах в глазах Гзреля вспыхнула алчность.

― И что же ты ищешь? ― спросил Гзрель, и Ариман отчетливо понял, что уже знает ответ. Это была не уловка пророчества или выхваченная из варпа истина, но он знал, и правда эта походила на холодную руку, стиснувшую его сердца.

― Мы ищем колдуна, ― ответил Толбек.

Ариман невольно привел разум в состояние полной сосредоточенности. Он чувствовал спокойствие, старое предбоевое спокойствие, которого не испытывал за целую жизнь в изгнании. Ариман ощутил, как в мысли стекается варп. Давным-давно, во времена столь отдаленные, что они казались почти сном, Ариман постиг спираль Корвидов. То была дисциплина предсказания будущего, физической точности и ментального контроля. Так же она учила умению обращаться с клинком. Искусство убивать.

Гзрель захохотал и снова указал на прислужников.

― Их у меня достаточно, но они служат мне одному.

Ариман стягивал к себе варп, незаметно сплетая мысли в узоры, которые считал забытыми. Он чувствовал, будто давно запертые двери в разуме вновь отворились. Это походило на первый глоток воздуха после выныривания из морских пучин.

«Нет, ― подумал Ариман. ― Нет, я не стану». Но он не остановился. Ощущения, от которых Ариман оградился, вернулись, отринутые силы и способности снова напомнили о себе. Он почувствовал, как на восприятие накладывается варп.

«Остановись, пока не стало слишком поздно», ― предупредил его собственный голос.

― Мы разыскиваем колдуна по имени Ариман, ― сказал Толбек. Разум Аримана инстинктивно отреагировал на имя. Его ощущения ожили, заметив подергивание пальцев Толбека на навершии меча, услышав приглушенный рев варпа вокруг него, будто рокот океанических волн.

― Зачем он вам? ― спросил Гзрель, его лицо расколола опасная улыбка. Взгляд Аримана уперся в Толбека, и он заметил, как его психический образ накрыла эфирная аура. Сила, громадная сила, сдерживалась, словно волна за дамбой. Толбек минуту молчал; Ариман заметил, как замерцала его аура.

― Чтобы свести счеты за предательство, ― ответил он. Гзрель медленно кивнул, Марот снова зашептал ему на ухо. Ариман чувствовал разумы остальных собравшихся в зале: Гзреля ― распухший от алчности, Марота ― путаница из страха и гордыни, двух других колдунов Терзания ― грязные комья сгущенных эмоций и угасающей силы. Он запомнил каждый из них.

― Что ты можешь о нем рассказать? ― это был Марот, его хриплый голос гулко прозвенел в стылом воздухе. Толбек уставился на прорицателя изумрудным взором.

― Вижу, у вас нет искомого, ― Толбек повернулся и сделал шаг к двери.

― Мне служит много колдунов, ― бросил Гзрель, и Ариман услышал в голосе лорда желание и уязвленную гордость. ― Может, ты захочешь услышать о награде, которая ждет тебя на моей службе?

― Не будь глупцом, ― ответил Толбек, оглянувшись через плечо. ― Я странствовал меж звезд в пустоте. Я разговаривал с теми, кто одной мыслью сотрет тебя в порошок. У тебя нет того, кого я ищу, поэтому я ухожу.

«Ложь», ― подумал Ариман. Он чувствовал, как разум Толбека прочесывает корабль, пробуя разумы, выискивая. Ариман постарался превратить свой разум в зеркало, сделать мысли пустыми.

… проблеск черных крыльев, и красное солнце, катящееся по беззвездному небу…

Гзрель поднялся с трона. Стража у дверей активировала цепные клинки. Ариман ощутил волну в варпе, вокруг Марота взвился ветер, когда прорицатель утробным голосом зашептал фразы. Секундой позже Ксиатсис и Коттадарон также оказались в собственных спиралях невидимой силы.

Толбек оставался неподвижным и безмолвным, но для Аримана он стал громадой из алмаза и ревущего пламени. Палуба вокруг Толбека накалилась добела. Свечи расплавились в озерца блеклого жира. Ариман почувствовал, как в груди колотятся сердца. На мысли все сильнее давило видение. Перед глазами промелькнул образ красного солнца и черных крыльев. Он отогнал его. Казалось, голова вот-вот взорвется.

― Не позволяй гордыне завести тебя на путь, с которого не сможешь свернуть, ― предостерег Толбек, его голос превратился в рев пламенного ада. ― Пусть твои колдуны, если смогут, взглянут на тропы будущего. Они скажут, чем закончится эта встреча, ― Марот резко оборвал напев ― он дрожал, на его лице проступил пот. Прорицатель был напуган, Ариман отчетливо видел это. Гзрель остался на ногах, его пальцы сжались, но он промолчал. Огненная буря вокруг Толбека рассеялась. Пол покрылся трещинами, когда камень начал остывать.

Ариман не сводил глаз с Толбека. Разум все еще оставался в полной боевой готовности. Перед ним вспыхнул образ Толбека, который стоял на равнине красной планеты. Ариман вспомнил, как тот повернулся к нему, когда под встающим солнцем улеглась пыль. В тот миг воспоминания в глазах Толбека застыл страх.

Толбек замер, а затем медленно повернулся к Ариману. Лицо Аримана скрывал черный шлем с похожим на клюв носом, но он почувствовал взгляд Толбека так, словно тот был нацеленным на него дулом оружия.

― Ты, ― произнес Толбек.

«Он знает», ― подумал Ариман, почувствовав в Толбеке вспышку ненависти и подозрения, которую, впрочем, тот быстро подавил.

― Как тебя зовут, вороний шлем? ― вопрос повис в воздухе. Гзрель обернулся к Ариману, слова были уже готовы слететь у него с уст. Марот не сводил глаз с Толбека, его рука потянулась к оружию. Цепи под потолком натянулись и залязгали. Внезапно варп странным образом успокоился.

+ Брат, + отправил Ариман.

+ Это правда ты, + ответил Толбек, и Ариман почувствовал в послании нотку удивления.

+ Зачем ты пришел? +

Разум Толбека затвердел, его мысли скрылись за возведенной стеной.

+ Ты должен пойти со мной. +

+ Зачем? +

Толбек не ответил. Сквозь твердыню разума Толбека Ариман заметил проблеск правды. Там была и злость, и скорбь, и горечь. Эмоции полыхнули, словно многоцветные огоньки, и в них ощущался привкус пепла.

+ Я не пойду с тобой, + отправил он. + Я не тот, кем был, и никогда не позволю себе снова им стать. +

+ Это не тебе решать. +

― Прости, брат, ― произнес Ариман.

Из руки Толбека вырвалось пламя. Ариман замер от шока, омывшего его ледяной водой. Долю секунды он не мог поверить, что Тоблек действительно напал на него.

«Он мой брат, ― думал Ариман, чувствуя, как вокруг него туго свивается варп, ожидая лишь его команды, дабы обрести форму. Он будто опять начал ощущать позабытую конечность. ― Обратного пути не будет, ― пришла к нему мысль, и на границе сознания стали разворачиваться причинно-следственные тропы: старые, давно забытые прорицания Корвидов возвращались, словно насекомые на манящий свет.

Ариман оставался неподвижным, когда огонь добрался до него.

Он поднял руку.

Толбек рванулся к нему, сжимая клинок с ослепительно ярким лезвием.

Пламя угодило в руку Ариману и взорвалось.

Его разум превратился в застывшее острие посреди шторма. Ксиатсис рядом с ним поднял руку, направляя в нее энергию. Ариман почувствовал угрозу и мгновенно придал мыслям форму. Ксиатсиса оторвало от пола и разорвало на части. Во все стороны посыпались фрагменты брони и куски плоти. Один из посвященных Терзания возле Гзреля шагнул к Ариману, зубья его цепного меча взревели. Силой мысли Ариман окутал чемпиона кровавым облаком костяных осколков. Один кусок попал в глазную линзу, и чемпион упал, продолжая стискивать мертвой хваткой цепной меч.

Толбек сделал два шага к Ариману, из его руки рвалось пламя. Ариман разумом потянулся сквозь варп, схватил пламя и с усилием воли рванул на себя. Казалось, он вгрызается в мягкое мясо. Толбек закричал от удивления и боли. Пламя охватило Аримана, вращаясь, будто циклон, все ускоряясь и ускоряясь, с ревом пожирая воздух в зале.

Ариману хотелось рассмеяться. Он так долго отрицал свою силу, боялся дверей, которые она откроет, и уготованного ему будущего, но теперь судьба настигла его и страх исчез. Ощущение боя и могущества накатывало на него волнами эйфории. Он чувствовал, как эфир отвечает на веления его разума, формируясь по прихоти эмоций и мыслей. Ариман видел следующие несколько секунд в мельчайших деталях: выдох, срывающийся с губ Марота, вздымающийся меч Толбека, яркая кровь стражей на полу. И сквозь все эти образы скользили его собственные действия, словно бритва, рассекающая плоть. Как он мог вообще отказаться от такого? Годы страха и сомнений съежились до крошечной точки в разуме, когда Ариман воспарил над ними на божественных крыльях. Наконец так долго усиливающееся в голове давление взорвалось, и на мгновение зал исчез…

… и ворон рассмеялся, и земля ушла вниз по спирали, когда он вознесся к красному солнцу…

Ариман резко вернулся в настоящее. Толбек перешел в атаку, меч поднимался пылающим полумесяцем. Стражи Терзания у дверей двинулись вперед. Марот выдохнул, дрожа на месте, и Ариман ощутил, как от него густыми облаками исходит страх. Ариман придал мыслям новую форму, и Толбека объяла огненная буря. Он запылал, одежда начала обугливаться, доспехи засветились от жара. Толбек произнес слово, и его тело впитало в себя пламя, словно песок воду.

Несмотря на огромный вес, Гзрель оказался стремительным. Его когти потянулись к Ариману, молнии окутывали их кончики. Ариман бросил на Гзреля единственный взгляд, и когти выбили искры о невидимую стену.

Посвященный Терзания справа от Гзреля также пришел в движение, мысли воина походили на бурлящие пузыри инстинктов и ярости. Частичка разума Аримана обхватила мысли чемпиона и сжала их. Воин забился в судорогах.

… «Выше, выше», ― звал ворон, и он чувствовал на теле тепло красного солнца, пока земля исчезала далеко внизу…

Страж у дверей выстрелил. Болтерный снаряд задел плечо Толбека и взорвался. Он даже не замедлился. Ариман ощутил, как Толбек отдал телепатический приказ, и увидел, как в глазах воинов Рубрики замерцал свет. Они развернулись к двери и открыли огонь. Пылающие болтерные снаряды прошили воздух и попал в стража Терзания. Пол оросился кровью. Страж закричал, из расколотой души на тело перекинулось синее пламя. Рубрика выстрелила снова, и огонь охватил голову второго стража. В пламени чувствовался ненасытный голод, пока оно обращало обоих воинов в серый пепел.

Когти Гзреля заскрежетали о кинетический щит Аримана, каждый удар грозил нарушить концентрацию колдуна. Он повернулся и взглянул на Гзреля, мимоходом заметив, как под его доспехами и плотью пульсирует кровь. В темной жидкости вращались искаженные варпом молекулы. Ариман одной лишь мыслью разорвал связывающие их узы. Гзреля начало трясти, а затем он взвыл и замолотил когтями по воздуху, рассыпая вокруг синие искры. Его лицо раздулось, изо рта хлынула горячая черная кровь. Вентиляционные трубы в доспехах стали плеваться и извергать отвратительную жидкость. С его лица отслаивалась плоть, но череп продолжал кричать, даже когда лорд Терзания упал.

Коттадарон наконец отреагировал. Искаженный колдун метнул раздвоенную черную молнию, которая прорезала кинетический щит Аримана во вспышке не-света. Тело пронзила боль, пробежав по нервным окончаниям и коже. На миг он чуть не утратил концентрацию. Ариман недооценил Коттадарона, но не совершит подобной ошибки дважды. Прямо за Коттадароном последний посвященный Терзания в судорогах бился на полу. Ариман еще удерживал его разум, и силой воли заставил воина подняться. Он задрожал от усилия, и с его губ сорвался крик. Чемпион, покачиваясь, встал на ноги и одним ударом снес Коттадарону голову с плеч. Ариман выдернул свой разум из головы чемпиона, и лишь затем безжизненное тело воина рухнуло обратно на палубу.

Толбек подступил еще на шаг, но Ариман видел только красный цвет, красный цвет смерти, красный цвет разбухшего солнца…

… солнце заполонило собою небо. Земля стала воспоминанием, забытым под ногами. Ворон превратился в темный силуэт на фоне солнца. «Смотри», ― сказал ворон…

Толбек был уже в паре метров от Аримана, с каждым шагом расплескивая кровь по полу. Меч у него в руке посинел от жара. На опаленных доспехах потрескивали разряды молний.

Ариман смутно осознавал, что Марот прячется за троном. Он ощутил мысли прорицателя, в хватке его разума те походили на треснувшую сферу. Ариман потянулся и услышал вопль Марота.

Аримана охватила боль, неожиданная и острая. Казалось, словно дверь, давно запертая в душе, пыталась сломать замок. В разум вонзились образы перьев ворона и умирающих солнц, стараясь затянуть его обратно. Он отогнал их. Подняв руки ладонями кверху, Ариман стал ждать Толбека…

… поверхность красного солнца пошла трещинами, и он понял, что пламя было на самом деле морем лиц, и каждое из них кричало…

Меч сверкнул, опускаясь на голову Аримана.

Телекинетический удар был отчаянным и грубым, но действенным. Меч Толбека дернулся в сторону, и концентрация колдуна нарушилась. Ариман шагнул вперед, ладони сомкнулись на мече Толбека, когда воин пошатнулся. Толбек рванулся к нему, но Ариман заметил движение и силой разума повалил брата на пол. Затем он наступил на грудь Толбека и ощутил, как под ботинком что-то треснуло. Он сжимал меч Толбека, его исписанное символами лезвие еще пылало ярким пламенем. Толбек попытался встать. Ариман ударил разумом, жестокой силой разрушив обереги и ментальные щиты.

+ Кто тебя послал, брат? Как вы нашли меня? + разум Толбека выскользнул из его хватки. Ариман ощутил, как в мыслях Толбека что-то формируется, пока он впивался в них глубже, пытаясь отыскать правду. Колдун пробивал ментальные стены и разрубал структуры снов. Он был зол, а злость придавала ужасную силу. Толбек отступил, растворившись во тьме своего подсознания и унеся с собой правду. В застывшей реальности тронного зала погоня заняла менее двух ударов сердца.

+ Вернись к праху, брат, + позвал голос Толбека, и Ариман вдруг стал тонуть в море пепла. Разум Толбека сгорал и рвал себя на части, ускользая от телепатического вторжения Аримана. Смех Толбека перерос в рев бушующего ада.

Ариман едва успел выбраться из чужого разума. Доспехи Толбека раскололись, по их поверхности пролегли пылающие трещины. Затем броня полыхнула ослепительным светом и превратилась в расплавленный шлак и черную пыль. Аримана зазнобило, рот наполнился желчью и кровью. Он чувствовал, как сквозь него льется сила, вытекая через разум, а на мысли непреодолимо давит образ ворона и красного солнца. Барьеры в его голове и душе разрушились. Разум, столь долго не слышавший зова будущего, наполнился картинами невозможного. Его затянуло в видение, и он вознесся на крыльях ворона к небу цвета крови.

― Смотри, смотри, ты должен увидеть, ― позвал ворон, летя к красному солнцу, и Ариман следовал за ним, невзирая на то, что от крыльев пошел дым. Ариман увидел. ― Это ложь, я не должен слушать».

Он увидел воина под белым небом, облаченного в синий цвет и бронированного золотом с сапфирами. Воин потянулся и снял шлем. У Аримана перехватило дух. Глаза, взиравшие на Аримана, были синими, и они принадлежали ему самому. Образ улыбнулся его ртом.

+ Ты видишь, + произнес воин, и голос его принадлежал ворону.

― Я знаю тебя, демон, ― прорычал Ариман.

+ Демон, + рассмеялся воин, но Ариман услышал хохот лишь в своей голове. + Когда-то ты бы сказал, что подобное слово ― признак невежества. +

― Я помню, ― ответил он. ― Но тебе не обмануть меня.

+ Ты так уверен? + спросил воин, его смешок стал зовом ворона. + Ты называешь меня демоном, но что тебе известно о них? + образ перед Ариманом изменился, черты его лица расплавились, кристаллически-синие доспехи раскололись и начали создаваться заново, пока плоть приобретала новую форму. Из плеч существа вырвались крылья, перья на которых трепетали разными цветами. Тело его удлинилось, спина сгорбилась, конечности сломались. Из пальцев выросли тонкие когти, и по огромной фигуре потекли фрагменты сапфировых доспехов. Голова, взиравшая на Аримана, стала лишенной рта массой глаз.

+ Ты видишь, + сказало существо. + Ты помнишь этот путь, хотя избежал его. +

― Нет. Никогда, ― дрожащим шепотом сказал Ариман. ― Это ложь.

Существо рассмеялось у него в мыслях, и колдуна охватила ярость. Он видел истину варпа и демонов, называвших себя богами. Это все было ложью, ложью и соблазнами, а также абсолютным разрушением. Они были совратителями истины.

Его легион пал, его отец пал. Он бы утонул следом, не стань Ариман даже меньше, чем рабом, но он не поддастся лжи, как и раньше. Его кулак метнулся вперед, прежде чем Ариман понял, что делает. Он попал прямо в существо, и от места удара во все стороны побежали трещины. Зеркальные осколки просыпались дождем образов. Ариман поднял голову, чтобы закричать, но у него не оказалось рта, только глаза. Разум наполнился смехом ворона, и его закружило в космосе, тело разбилось на бессчетные осколки зеркала.

Он стоял над равниной из черного стекла. Под ним склонились тысячи фигур. В некоторых еще угадывались человеческие черты: голова на плечах, лицо с глазами и ртом. Но большинство уже превратилось в порождения ночных кошмаров. Истекающие слюной рты открывались и закрывались на телах, которые одновременно состояли из стекла и плоти. Руки извивались, сжимались и иссыхали. Громкие крики наполняли воздух.

Ариману пришлось смотреть, переводя взгляд с одного создания на другое, ища то, что, как он знал, должно быть здесь. Найдя его, Ариман уже не мог отвести глаз. На наплечнике каждой фигуры отчетливо был виден символ Тысячи Сынов.

+ Твои братья, + произнес вороний голос позади Аримана. + Или они ― твои сыновья? +

Ариман промолчал. Его глаза все еще были прикованы к змеиному символу солнца на плече одной из фигур.

― Это ложь, ― прошептал Ариман.

+ В самом деле? + раздался голос у него за спиной. + Время не стоит на месте, как и плоть, как и судьба, + голос прервался, и Ариман посмотрел вниз. Руки превратились в когти. Его пробрала дрожь, и он ощутил, как на спине зашуршали крылья. + Ты можешь править ими всеми, + произнес голос. + Ты можешь свергнуть отца и исправить все сотворенное им. +

― Рубрика…

+ Может быть исправлена. +

― Нет, ― ответил Ариман. «Ты не должен слушать, ― сказал он себе. Он отворил путь для сил, с пути которых давно сошел, и ложь варпа вновь отыскала его.

+ Да, все можно изменить, даже судьбу, которую ты создал для братьев, но в исправлении… + голос затих, когда Ариман посмотрел на созданий, бывших его братьями, его легионом.

― Нет, лучше прах.

+ Но так будет. Разве ты не видишь? + спросил голос, и мир изменился. Теперь он стоял среди существ, бывших его братьями. Влажная вонь плоти вызывала у него тошноту. Он почувствовал, как его конечности искажаются, кость становится мягкой как глина, а плоть превращается в слизь. Он попытался заговорить, назвать видение ложью, отринуть слова демона, но у него не оказалось рта. Он стал меньше, чем зверем, меньше, чем прахом.

+ Придут другие, Ариман, + сказал вороний голос у него в голове. Над ним и его братьями высился нефритовый столб, на котором стояла фигура в мантии костяного цвета и красных доспехах. Из висков и челюстей шлема фигуры торчали рога. + Другие пойдут путем, от которого отказался ты, + голос остановился, и образ взвихрился цветами и угасающими ощущениями. + Но тот, кто идет по этим путям, кто владыка судьбы, а кто жертва ― то неизвестно. +

Его била дрожь. Где-то в иной реальности его била дрожь, а изо рта и носа текла кровь.

+ Судьба настигла тебя, Ариман, как ты того боялся и знал, + голос ворона начал слабеть, и он вновь ощутил привычную тяжесть доспехов. Ариман лежал на полу тронного зала. Он чувствовал на языке кислоту и кровь, а также пульсирующую за глазами ослепительную боль.

+ Помни, + хохотнул голос ворона, когда по полу тронного зала начала растекаться кровь и бесшумным снегом падать пепел.

IV Клятвы

Мертвые братья наблюдали за ним. Двое воинов Рубрики оставались безмолвными и неподвижными. На их красные доспехи медленно оседали кусочки обуглившихся обломков. Свет в их глазах потускнел, став бледно-зеленым. Ариман смотрел на них, ожидая движения, признаков сознания. Тщетно. Он слышал, как заключенные в доспехи духи, сбитые с толку и полуслепые, пытаются найти путь. Без Толбека, который управлял ими, они были не более чем статуи.

Ариман оглянулся. Кровь все еще сочилась из груды порубленной плоти и доспехов. Бой с Толбеком и убийство Гзреля с его вассалами заняли меньше пяти ударов сердца. Ариману требовалось принять решение, и как можно быстрее. На борту «Дитя Титана» находилась по крайней мере еще сотня воинов Терзания, и куда больше на «Кровавом полумесяце». Вскоре они узнают, что случилось с их лордом, и когда это произойдет… Кроме того, корабль Толбека еще находился неподалеку, и его команда ждала вестей от своего повелителя.

Боль в голове Аримана нарастала, мышцы дрожали от последствий видения. Он попытался сосредоточиться. Воспоминания об увиденном и услышанном кипели в мыслях. Колдун стянул шлем и сплюнул на пол кровь вперемешку с желчью. В воздухе воняло разложением, обгоревшим мясом и выпотрошенными внутренностями. Он находился на вражеском корабле, еще больше противников ждало его в пустоте, и, кроме того, он устал, телом и разумом. Единственным преимуществом было то, что никто не знал о случившемся. Пока.

Тихое бульканье и вздох заставили его обернуться. Ариман напрягся, внезапно почувствовав еще одно живое существо в зале. Оно находилось недалеко от бронированных тел, сваленных у трона. Он шагнул ближе, стремясь подготовить истощенный разум к бою. Оказавшись в паре метров от трона, Ариман заметил фигуру и вспомнил, что убил не всех воинов Терзания в зале.

Марот свернулся калачиком на полу за троном. Его лицо было залито текущей из глаз кровью. Он подогнул ноги под себя, обхватив руками грудь. Ариман подошел ближе, и голова Марота резко дернулась. Кровоточащие глаза встретились с взглядом Аримана, и Марот издал шипящий вскрик. Ему не требовалось читать изодранную ауру колдуна, чтобы понять, что в нем что-то надломилось, а оставшееся было расколотым и разбитым вдребезги.

Космических десантников создали из обычных людей, из них ковали оружие. Их создали, дабы выдерживать телом и разумом то, что не под силу простым смертным, но Марот лишился этой силы, продавшись ради ничтожной власти и лжи. Он пожертвовал слишком многим, сам не понимая, что потерял. Вторжение Аримана в разум Марота сломило остатки его былой силы, и на краткий миг Азек почувствовал жалость к существу, в которое превратился этот воин-полубог.

Но затем Ариман вспомнил создание, заключенное в холодном отсеке «Дитя Титана», и пустой провал глазницы Астреоса. Ариман поднял руку, собирая остатки воли. На пальцах затанцевала потрескивающая синяя молния. Это будет акт милосердия. Сила нарастала, и он вспомнил смех ворона и видение битвы. Ариман заколебался.

Марот зарычал, но Ариман видел в глазах сломленного колдуна страх.

Энергия вокруг пальцев угасла. Марот удивленно моргнул, его начало трясти. Через секунду дрожь превратилась в низкий булькающий смех.

― Вставай, ― тихо ответил Ариман. Марот продолжал смеяться, лежа на полу. Ариман поднял руку и пропустил через нее толику воли. Покрытый символами меч Толбека прыгнул ему в руку. Он схватил его, и внезапно острие оказалось у шеи Марота. Последний колдун Терзания замер, смех застрял у него в горле. ― Ты не хочешь умирать, ― произнес Ариман. ― Теперь вставай, или я выколю тебе глаза и брошу на поживу твоим ночным кошмарам.

Марот поднялся, выглядя изможденным и сгорбленным, несмотря на доспехи. Он не сводил кровоточащих глаз с Аримана.

― Я сохраню свои глаза? ― спросил он, и в его голосе чувствовалась дрожь безумия.

― Я не выколю их, и ты будешь жить, ― сказал Ариман. Он посмотрел на неподвижных воинов Рубрики и запертые двери в зал. ― Но сейчас ты пойдешь за мной и сделаешь то, что я скажу, ― Марот посмотрел так, словно собирался оскалиться, будто к нему вернулось немного гордости. Но прорицатель снова встретился взглядом с Ариманом и улыбнулся, продемонстрировав порозовевшие от крови зубы.

― Куда мы идем, ― Марот заколебался и облизал губы, ― повелитель?

― Я тебе не повелитель, ― ответил Ариман, направляясь к дверям. ― И мы идем захватывать корабль.

Они быстро шли по «Дитю Титана». Ариман шагал следом за Маротом, чтобы всякий встречный увидел его на положенном месте. Марот постоянно дергался и что-то бормотал, и Ариману приходилось то и дело рычать угрозы ему в разум, чтобы колдун двигался с привычной властностью, когда они проходили мимо других воинов Терзания. Усталость пульсировала в висках Аримана всякий раз, когда он психически понукал Марота.

Азек взглянул на прорицателя, едва они миновали люк в заброшенный туннель. Изо рта Марота текла слюна, смешанная с зеленой желчью и кровью. Ариман ускорил шаг и психически подтолкнул Марота. Азек задался вопросом, осмелится ли кто-то войти в тронный зал. Большинство слишком сильно боится прогневить Гзреля, но кто-нибудь может удивиться, почему Марот расхаживает по палубам, в то время как его повелителя нигде не видно. С каждым мигом вероятность обнаружения становилась все большей, и когда воины Терзания поймут, что случилось, начнется бойня. Некоторые сочтут, что Марот решил свергнуть Гзреля, и попытаются отомстить за мертвого лорда. Другие предположат то самое, но увидят в это шанс самим захватить власть. В считанные мгновения создадутся группировки, и прольется кровь. Ариман видел подобное во многих бандах. Если бы Гзрель погиб в любое другое время, Ариман сомневался, что хоть кто-то из Терзания вообще бы выжил.

Они сбавили шаг, когда достигли отсека, который Гзрель превратил в тюрьму. Коридоры и небольшие каюты уже успели провонять испражнениями, освежеванной плотью и страхом. Здесь, у запертых противовзрывных дверей, стояли воины Терзания и сбившиеся в кучу надзиратели. Ариман телепатически рявкнул приказ Мароту, и тот подошел к ним с привычным презрением. Азек последовал за ним, легко сжимая в руке меч Толбека. Воины рычали уважительные приветствия, а рабы падали ниц, когда прорицатель проходил мимо.

Возле входа в камеры стоял еще один воин Терзания. Его звали Хогос, вспомнил Ариман. Массивного телосложения воин опирался на безмолвствующий цепной топор. Ариман видел искромсанную и изувеченную голову Хогоса ― он потерял половину ее от зубьев оружия соперника. Простой, надежный и до жестокости дисциплинированный, Хогос был единственным, кому Гзрель доверял охранять эту дверь. Еще он был немым, и его разум походил на железную глыбу.

Ариман почувствовал, как разум Марота внезапно рванулся, и прорицатель с резким воем пошатнулся. Ариман застыл. Хагос поднял цепной топор. Зубья оружия оставались неподвижными.

У Аримана не оставалось выбора. Он потянулся разумом и обволок израненный дух Марота. Из-за напряжения у него перед глазами затанцевали огоньки, и ему пришлось побороть приступ острой боли. Он заставил Марота выпрямиться, открыл ему рот и вдохнул в разум слова.

― Ты смеешь угрожать мне? ― выплюнул Марот и указал на изуродованное лицо Хагоса. ― Я освежую тебя, а останки скормлю созданиям варпа.

Хагос опустил оружие. Ариман заставил Марота сплюнуть под ноги Хагосу, и страж склонил голову, когда они миновали люк.

В камере воняло. Без шлема Ариман чувствовал сворачивающуюся кровь и застоявшийся воздух. Астраеос поднял на них глаза, и зрачок его оставшегося глаза сузился в точку, стоило ему только увидеть Марота. Ариман услышал, как за ними закрывается люк, и отпустил разум Марота. Прорицатель повалился на пол и начал стонать и извиваться. Ариман почувствовал головную боль и усталость, едва оборвал связь. На коже выступил пот, и ему пришлось сделать глубокий вдох, чтобы привести мысли в порядок.

Астреос смотрел на него с каменным лицом, его разум походил на закованную в осторожность твердыню.

― Я могу освободить тебя, ― произнес Ариман. Астреос молчал, не сводя с него взгляда, словно оценивая возможность правдивость предложения.

― Как?

― Командование Терзания мертво, ― ответил Ариман и увидел, как глаз Астреоса вспыхнул от удивления.

― От чьей руки?

― От моей, ― признался Ариман. Астреос покачал головой, и сдерживавшие его цепи лязгнули.

― Ты сделал это не ради того, чтобы освободить меня.

― Нет, ― Ариман выдержал взгляд Астреоса. ― Но я освобожу тебя.

― Ради чего? ― прорычал Астреос, и в его словах чувствовался смех. ― Чтобы стать ручным зверьком нового лорда? Стать твоим?

― Чтобы ты мог спасти себя и братьев, ― ответил Ариман, заметив, как аура Астреоса загорелась и взвихрилась от противоборствующих эмоций. Он надеялся, что верно оценил библиария-отступника и его план сработает. Если нет…

― Но какова цена, Хоркос? ― прорычал Астреос, презрительно назвав Аримана его ложным именем.

― Ты дашь мне клятву и будешь следовать моему слову, ― спокойно ответил Ариман. Астреос рассмеялся, из его легких вырвался громогласный рычащий смех, от которого залязгали цепи.

― Ты говоришь, что поверг своих хозяев, поэтому у тебя будет мало союзников и еще меньше времени.

― Мне нужен этот корабль, а воины Терзания на борту должны умереть. Для этого мне требуешься ты и твои братья, ― Ариман видел, как Астреос мечется между противоборствующими инстинктами. ― Я могу дать тебе больше, ― произнес он и замер. ― Я помогу тебе отомстить.

Астреос окинул его тяжелым взглядом и сплюнул на пол.

― Моя клятва и клятвы моих братьев не товар, который можно выменять.

Ариман медленно кивнул. Он знал, что все может прийти к этому и ему придется пойти на этот шаг. Ариману не хотелось этого делать, он уважал верность и стойкость Астреоса, но иного выбора у него не было.

― Отлично, ― Ариман поднял меч Толбека. Колдун почувствовал, как кристалл в его сердцевине запел в одной тональности с разумом. Силой мысли Ариман вызвал холодный свет на лезвии клинка. Он воздел меч над головой, и Астреос неотрывно следил за ним взглядом, в свечении оружия непокорность превратила его лицо в безжизненный камень.

Ариман ударил, движение и мысль слились в одно целое. Астреос рухнул на пол. Марот взвизгнул из угла от звука разрубаемого металла.

― Теперь ты свободен, ― произнес Ариман, разглядывая фигуру у своих ног.

― Будь ты проклят, ― прошептал Астреос дрожащим от гнева голосом. Он остался стоять на коленях, остатки цепей свисали с запястий. ― Будь ты проклят до скончания времен.

Ариман кивнул, затаив дыхание. Свечение меча отражалось от его глаз, и Азек повернулся к люку.

― Пошли, ― тихо сказал он. ― Ты должен отплатить за подаренную жизнь, ― Астреос не сдвинулся с места. Он тяжело дышал, и Ариман чувствовал, как библиарий пытается взять верх над своей яростью.

― Ты получил мою клятву, колдун. Но за это ты мне кое-что должен, ― Астреос поднял взгляд. ― Назови свое имя.

― Меня зовут Азек Ариман.

Астреос кивнул, не проявив каких-либо эмоций или признаков, что узнал его.

― Нам потребуется госпожа корабля. Если твой безумный план сработает, она нам пригодится, ― сказал Астреос и повернулся к Мароту. Прорицатель свернулся согбенным и грязным комком, облаченный в броню и выдубленную кожу. Марот хотел было что-то сказать, но не смог ничего из себя выдавить. При каждом движении его черные глаза метались в разные стороны.

― Он твой, ― произнес Ариман, переведя взгляд с Астреоса на Марота. ― Ты можешь не требовать мести, но я даю ее тебе, ― Астреос поднялся на ноги и размял заживающие руки.

― Нет! Ты сказал, я буду жить, ― заорал Марот, когда Астреос шагнул ближе.

― Сказал. Ты будешь жить, и я не выколю тебе глаза, ― Ариман посмотрел на Астреоса. Марот замолчал, а затем улыбнулся, когда на него упала тень Астреоса.

― У твоего глаза вкус помета, которым ты, собственно, и являешься вместе со своими братьями, ― прошипел Марот и облизал зубы. ― Вы ― братство полуслепых.

Он рассмеялся. Внезапно комнату захлестнула ярость Астреоса. Он наклонился, и его голые руки потянулись к голове Марота.

Ариман повернулся к двери. На краткий миг он закрыл глаза и увидел ворона, парящего на фоне красного солнца, и закутанную фигуру, взирающую на легион, от которого осталось даже меньше чем прах. Ариман так надеялся, что видение превратится в воспоминание, а потом и вовсе забудется. Возможно, он выжил, чтобы вечно терпеть это наказание. Но теперь Ариман избрал иной путь. Кто-то охотился на него, и судьба поймала его в свои когти. Он должен узнать, кто и почему. Впереди его ждал выбор и вероятности ― Ариман видел это даже сквозь ложь демона. «Другие пойдут путем, от которого ты отказался», ― сказал демон. Все демоны лгали, но Ариман чувствовал истинность этих слов так, будто всегда в них верил. Ничего другого ему не оставалось.

Ариман открыл глаза и вновь направил волю в клинок Толбека. Он рванул на себя люк и ударил в пространство за ним. Марот закричал.

Кармента остановилась посреди мрака, позволив безмолвию окутать ее саваном. Женщина медленно протянула руку и положила ее на трубу, идущую вдоль стены узкого коридора. Труба под медными пальцами завибрировала.

«Тихо, ― подумала она. ― Скоро я найду путь обратно. Найду. Обещаю».

Кармента была так близко к единению с кораблем, когда ее взяли в плен. Так близко, еще секунду и она смогла бы прогнать их со своего борта и превратить вражеский корабль в оплавленные обломки. Вместо этого ей пришлось наблюдать, как Терзание пытается захватить ее корабль. Они превращали палубы и трюмы в забитые внутренностями пещеры, наполненные дымом и криками умирающих. Одичавшие технопровидцы копошились во внутренностях ее корабля, словно крысы. Но, несмотря на осквернение, им не удалось пробудить «Дитя Титана». Корабль безмолвствовал, его системы спали. На краткий миг Кармента почувствовала то, что было похоже на отдаленное подобие улыбки. Им вовек не пробудить его, не без ее помощи, а они этого и не поняли. Терзание заковало ее в рабский ошейник, посчитав, что она лишь пилотировала корабль для Астреоса и его братьев. Если они и принимали Карменту во внимание, то лишь как существо, чьи познания об их трофее могут стать полезными. Она была благодарна за их глупость. Но все же им хватило ума запечатать мостик и приставить к нему охрану.

Ход ее мыслей нарушил звон металла о металл. Кармента оглянулась, но затем поняла, что это дрожит ее медная рука, а пальцы стучат по трубе. Она резко убрала руку. С каждым часом дрожь становилась сильнее.

Перед глазами резко вспыхнули данные. У нее до сих пор оставалась своеобразная связь с кораблем, тоненькая ниточка базовой информации, которая направлялась прямо в ее имплантаты. Через эту связь Кармента могла чувствовать тягучие сны «Дитя Титана» и осязать его боль. Каждая неуклюжая попытка Терзания пробудить корабль посылала болезненные уколы по всему ее телу. Поначалу такая связь была удобной, но теперь все явственнее давала почувствовать отсутствие настоящего единения ― ее было достаточно, чтобы разделять боль, но недостаточно, чтобы успокоить ее. А еще Кармента была не вполне уверена в том, насколько ясным оставался ее разум.

В черепе расцвел яркий свет. Женщина остановилась и оперлась о стену.

Она не могла собраться с мыслями. На долю секунды Кармента запаниковала, разум и память неожиданно превратились в черный провал. Но затем ощущения и ясность мышления вернулись. Кармента огляделась. Она стояла посреди узкого, покрытого трубами коридора.

Лицо за треснувшей маской побаливало. Ей стало интересно, было ли это призрачное ощущение улыбки, но она не могла вспомнить, почему. Кармента коснулась стены. Металл казался неподвижным, но затем вздрогнул, когда очередная система вышла из строя. Мгновение Карменте казалось, словно она уже делала это прежде, но наверняка вспомнить не могла, да это было и не важно. Важно было то, что кто-то причиняет ей боль. Металл под пальцами опять завибрировал.

«Они умрут, ― подумала Кармента. ― Все они. Обещаю».

― Госпожа Кармента, ― затрещал голос у нее в ухе. Женщина замерла. Голос говорил напрямую с ней, используя имплантированную ей в череп вокс-систему. Шифры для нее были известны лишь немногим.

Кармента зарегистрировала и опознала голос. Он принадлежал Астреосу, но в этом не было смысла. Воины Терзания бросили его в камеру, а вместе с ним и его братьев.

― Астреос, ― ответила Кармента, словно перескочив из разума в вокс, минуя губы. Секунду она задавалась вопросом, был ли этот голос реальным или просто призрачным звуком, который всплыл в памяти. В голове зашипела статика, а затем раздался ответ.

― Мы свободны, и мы захватим корабль.

Но воцарилась тишина и статика, а затем раздался смех, который разнесся по воксу и по коридору. Карменте понадобился всего один удар механического сердца, чтобы понять, что смех принадлежал ей.

Они захватили корабль скорее убийством, нежели боем. Терзание было разбросано по всему «Дитю Титана», и они безжалостно уничтожали всякого, кого находили. Воины крались во тьме, Тидиас и Кадин двигались впереди Аримана и Астреоса. После того как последние заставили стражей умолкнуть, они забрали их доспехи и оружие. Броня плохо сидела, была в отвратительном состоянии и воняла, но все же работала. На первый взгляд они не отличались от посвященных Терзания, но обман быстро становился явным. По одному их виду Ариман мог заметить разницу. Пусть Астреос, Кадин и Тидиас выглядели как Терзание, но они двигались совершенно иначе. В каждом жесте воина Терзания чувствовалась неукротимость, словно каждый рывок был еле сдерживаемым ударом. Астреос и его братья действовали с отточенной дисциплинированностью, каждое их движение порождалось многолетней практикой и полной сосредоточенностью.

При встречах с Терзанием или рабами Ариман сеял смятение в их разумах. Тидиас, Кадин и Астреос выходили из теней, словно несущиеся к добыче волки. Их раны все еще заживали, но это ничуть не уменьшало их смертоносность. Они убивали ножами, вгоняя их в шеи или в глазницы. Из ран фонтаном била кровь, пока троица оттягивала конвульсивно дергающиеся трупы во мрак. Одноглазые братья не разговаривали, но от Аримана не укрылось, как они всякий раз останавливались, чтобы вынуть глаза очередному убитому. Двенадцать воинов Терзания и шестеро надсмотрщиков погибли к тому времени, как они достигли коридора, ведущего на мостик «Дитя Титана».

На вымощенном медью полу до сих пор оставались ожоги от изгнания Ариманом демона. Перед высокими дверьми ходило пятеро воинов Терзания. Ариман знал их. Как и тюремщик Хагос, они были немыми, их плоть ― изжевана шрамами, а разумы походили на тусклое железо. Гзрель не доверял большинству последователей, и немые силачи были единственными, кому он позволял стеречь ценности. Ариман на краткий миг порадовался, что в своем высокомерии Гзрель никому не доверял охранять собственную жизнь.

Ариман шагнул к стражам. Пространство перед дверьми представляло собой полукруг из черного металла, по которому вились уложенные медью спирали. Потолок выгибался в скрытый тенью купол из бронекристалла. Звезды за ним слабо мерцали вокруг грязного свечения Великого Ока, многоцветные очертания которого вихрились на фоне безбрежной черноты. В таком освещении стражам потребовалось время, чтобы заметить Аримана. В руке он сжимал меч Толбек, сердцевина оружия пока молчала, но разум и тело воина были в полной готовности. В нем пульсировала усталость, но за время после освобождения Астреоса он постарался привести себя в состояние полной сосредоточенности. Ариман знал, что позже поплатится за это, если, конечно, им удастся выжить.

Стражи обернулись в его сторону. Ариман не остановился.

Один из стражей, должно быть, почувствовал что-то неладное, поскольку цепной меч в его руке зарычал. Ариман заметил, как в разумах остальных воинов вспыхнули сомнения и первобытные инстинкты. Стражи пришли в движение, начав обходить его с обеих сторон. Он сформировал мысль, позволил ей увеличиться и принять в эфире очертания. После долгого отрицания силы у него едва не кружилась голова.

― Откройте двери, ― тихо произнес он. Голова немого стража перед ним дернулась в сторону, что можно было счесть за отказ.

Звук ревущих цепных мечей разорвал воздух. Ариман почувствовал, как замедлилось время, словно оно было его собственным сердцебиением. Разум походил на спокойную водную гладь. Колдун выдохнул, и вместе с выдохом вспыхнул клинок в руке.

Первый удар пришел спереди, цепной меч обрушился сверху, направленный ему в голову. Удар оказался стремительным, но недостаточно. Ариман резко ушел в сторону. Зубья проревели в дюйме от лица. Острие меча Аримана пронзило шею стражу. Брызнула ярко-красная кровь, когда Азек выдернул меч, чтобы парировать другой удар. Он увидел, как перед ним разворачивается вся схватка, переплетение вероятностей и его собственных движений гармонично сплелись в одно целое.

Меч в руке Аримана задрожал, встретившись с вращающимися зубьями. Ариман направил в сердцевину оружия свою ярость и почувствовал, как цепной меч врага разлетелся надвое. Азек тут же шагнул и развернулся, ударив по ноге еще одного стража. Широкий топор понесся к его голове, но колдун быстро уклонился. Он ударил ногой назад, ощутив, что попал противнику в грудь, потом рубанул влево. Меч вздрогнул, оборвав жизнь. Перед ним возник ствол поднимающегося пистолета. Ариман шагнул вперед и отрубил руку, сжимавшую оружие, после чего развернулся назад и вогнал клинок в пах стражу, который как раз поднимался с пола. Он слепо ударил снова, и все равно нашел уязвимое сочленение во вражеских доспехах. Ариман отступил вправо, уходя от удара, и ударил наотмашь, превратив череп в красную кашу, и…

… паутина будущего растворилась в настоящем. Секунду он ничего не ощущал, а затем его рука начала трястись. Ариман моргнул, и зал вновь стал отчетливым. Он стоял на коленях ― вокруг него на полу лежали мертвецы. К нему шел Астреос, в его глазах металось беспокойство.

― Нам нужна техноведьма, ― сказал Ариман, тяжело ловя воздух. ― Она придет?

― Она уже здесь, ― ответила Кармента.

Кармента словно вернулась в объятия матери, которой никогда не знала. Вокруг нее свилась колыбель из кабелей, подняв с палубы мостика. Осознание тела угасло. Умственные соединения связали ее с системами корабля. Она смутно понимала, что сделала вдох, когда биение плазменных реакторов стало ее собственным, когда кожа стала изрытым метеоритами железом, а взгляд ― сенсорами, пронзающими пустоту. Разум и инстинкты мгновение противились, борясь с чуждыми им инстинктами и ощущениями «Дитя Титана». Затем они стали одним целым, корабль и его госпожа, их воля и чувства оказались скованными воедино. Казалось, она умерла и воскресла, будто погрузилась в ледяную воду, только чтобы обнаружить, что продолжает дышать. Нельзя управлять звездолетом подобным образом ― его дух чересчур крупный и сильный, а разум пилота слишком слаб, чтобы раствориться в объятиях такой машины. Богохульство ― вот как они это называли, величайшее прегрешение в греховной жизни. И все же для Карменты это было самое ценное, что она когда-либо знала.

Техноведьма ощутила знакомое ответное касание сервиторов и рокот пробуждающихся систем. Мысли заполонил фоновый гул бессчетных сигналов. Она увидела свои коридоры, залы и пусковые отсеки тысячью механических глаз. Наблюдая через линзы пикт-устройств, Кармента увидела свой мостик, расположенных ярусами сервиторов и когитаторы, окутанные красноватой дымкой. Она увидела того, кого называла Хоркосом, взиравшего на колыбель из спутанных кабелей, которые удерживали ее тело. По крайней мере ее человеческое тело. Он был лживым существом. Кармента переключилась между разными видами на его лицо. Лишенное эмоций, гладкое, с яркими глазами. Он был опасен, и к тому же лжец. Астреос называл его Ариманом, и он оказался далеко не слабаком, как она считала прежде. Кармента видела, как он за считанные секунды расправился с пятью воинами Терзания. Словно услышав ее мысли, он склонил голову ― но, конечно, он никак не мог услышать ее. Хоркос был существом из плоти, а она… она стала железной богиней.

Кармента сосредоточилась, отсекая части разума, чтобы привести системы в готовность. Реакторы начали медленно набирать мощность. В генераторы поля хлынула энергия. Она была почти готова, и скоро станет действительно свободной. Кармента наблюдала за двумя другими кораблями, висящими неподалеку в пустоте. Казалось, их скованные духи заставляли ее рыдать от сочувствия и хохотать от презрения. «Кровавый полумесяц» был умирающим волком, его внутренности гнили, дух опустился до низменных инстинктов. Корабль, который доставил эмиссара, походил на клинок. Его орудия и двигатели уже были наготове, заметила женщина. Грубый вызов и заявление о своих намерениях. Так очевидно, так высокомерно. Она расширила свое сознание на корабельные системы, готовя десятки мелких и важных действий.

Осталось только одно дело.

«Эгион, ― сказала она голосом, превратившимся в пульсацию данных. ― Эгион, просыпайся. Время снова пришло».

В потоке данных, которые она ощущала, заворочался еще один разум. Он принадлежал не ей, но был с нею связан, и прошелестел по мыслям Карменты, словно прикосновение руки.

«Я спал, госпожа, ― прозвучал ответ. Голос казался ей рокотом океанических волн, которые накатывают на утесы. ― Мне снилось, что нас захватили враги. Я видел кровь, смерть и огонь меж звезд».

«Это был не сон, и теперь нам нужно бежать», ― ответила Кармента.

«Снова бежать», ― раздался голос, он все больше слабел и уставал от разговора.

«Да, и ты должен снова направлять меня», ― она не видела Эгиона, в его башне отсутствовали сенсоры или пикт-глаза. Впрочем, она могла представить его таким, каким видела в последний раз: вытянутое серое тело, которое зависло в платье из меди, утыканное трубками жизнеобеспечения. У него не осталось настоящих глаз, в его рот была воткнута трубка, которая исчезала в горле. Он спал все больше и больше, его чувство времени и места сбивалось все сильнее каждый раз, когда она пробуждала его. Но он был ее навигатором, и прежде не подводил Карменту. Эгион провел ее через варп с разгневанными Механикус на хвосте. Когда они попали в бурю на границе Великого Ока, Эгион сумел вывести ее.

«Хорошо», ― сказал навигатор, и Кармента почувствовала в умственно-импульсной связи его усталость.

«Спасибо», ― поблагодарила она. Эгион не ответил, но женщина ощутила, как его разум соединился с управлением, с помощью которого он поведет корабль, когда они окажутся в варпе.

Где-то в мире плоти и воздуха Кармента перевела дыхание. Орудия, щиты и двигатели ждали ее приказов. Отцы кузни сделали «Дитя Титана» военным кораблем, и женщина вздрогнула от нетерпения. Энергия нарастала, сдерживаемая лишь ее волей. Она потратила мгновение, наблюдая за воинами Терзания внутри себя, за тем, как поработители и техноремесленники копошатся в ее системах. Корабль эмиссара, похожий на копье из красного железа, оставался неподвижным. Рядом с ней находился «Кровавый полумесяц», так близко, что она ощущала неровное биение реакторов, словно горячее дыхание на коже.

«Гори», ― подумала Кармента, и мысль ее стала реальностью.

Из борта вырвались лучи плазмы. Она ощутила встряску, будто вырывающийся из легких воздух, когда выплеснула свой гнев в пустоту. По всему корпусу закрылись противовзрывные двери, запечатав Терзание вместе с рабами в трюмах и коридорах. Двигатели озарились сполохами пылающего газа.

Плазма ударила в щиты корабля эмиссара волной раскалено-синей энергии. «Кровавый полумесяц» не двигался, словно от шока утратив способность маневрировать. Кармента испустила приготовленный сигнал ― приказ на простом коде.

― Нас предали, ― твердилось в нем.

Секунду ответа не было, и Кармента уже задалась вопросом, не поняли ли те, кто остался на борту «Кровавого полумесяца», что сказанное ею ― ложь. Но вдруг «Кровавый полумесяц» открыл огонь из всех батарей по кораблю эмиссара.

«Дитя Титана» уже пришел в движение, направляясь мимо «Кровавого полумесяца». Внутри охлаждались плазменные каналы, выпуская газ в комнаты и отсеки, в которых оказалось Терзание. Часть разума Карменты наблюдала, как они умирают, вопя в плавящихся доспехах. Технопровидцы Терзания, которые вмешались в работу ее систем, погибли как один. Их разом прошил разряд тока из оборудования, плавя бионику и поджаривая мясо. Женщина испытала радость при виде их смерти.

Корабль эмиссара стал разворачиваться, расталкивая обломки выходящими из строя щитами. «Кровавый полумесяц» рванул к нему, выпустив из носа рассеявшуюся волну торпед. «Дитя Титана» развернулся следом за «Кровавым полумесяцем», продолжая стрелять по кораблю эмиссара. Кармента следила за тем, как торпеды «Кровавого полумесяца» одна за другой угодили в корабль эмиссара. Корпус из красного железа прогнулся и вздулся от разрывов. Он завращался, его курс превратился в неконтролируемую спираль. «Кровавый полумесяц» начал извергать из себя штурмовые капсулы и абордажные корабли.

«Дитя Титана» продолжал вести огонь по вращающемуся кораблю эмиссара, пока не миновал двигатели «Кровавого полумесяца». Кармента одной лишь мыслью перевела огонь. Рокочущий залп обрушил щит двигателей «Кровавого полумесяца», и лучи турболазеров попали в вентиляционные шахты двигателя. Еще секунду «Кровавый полумесяц» двигался, а затем вдоль кормовой трети его корпуса расцвел взрыв. Корабль ушел в спираль, крича на «Дитя Титана» от неожиданности и гнева. Кармента не слушала ― ее чувства захлестнул поток плазмы, когда «Дитя Титана» рванулось вперед.

Едва место боя превратилось в огонек угасающей энергии на фоне звезд, она активировала варп-двигатели. Как только психические энергии окутали «Дитя Титана», она позволила себе чуть расслабиться. Женщина почувствовала, как Эгион взял на себя управление, и ее мысли стали сонным гулом полей Геллера и систем жизнеобеспечения. Она снова сбежала, стала свободной, и этого было достаточно.

Часть вторая Путь лжи

V Сыны Праха

Вокруг «Дитя Титана» вскипали облака психической энергии. Громадные лица, клыки, когти и глаза формировались за секунду до того, как растаять обратно. «Дитя Титана» шел по волнам, не в силах оторваться от них, прикладывая усилия, чтобы его не утянуло в сердце шторма. Окутанные искрящимся полем Геллера двигатели толкали его вперед.

Кадин и Тидиас спорили с Астреосом, пока за корпусом корабля бушевал шторм. Как и в случае с генетическими предками, их аргументами выступали клинки. Это была проверка на лидерство, как повелось со времени основания ордена. Испытание велось словом за слово, клинком за клинок, без доспехов. Лидеру, которому бросили вызов, мог помочь только его собственный разум и мастерство владения клинком. Какой прок от слов, если они не помогали в бою или исходили от слишком слабого, неспособного отстоять свои убеждения?

Астреос парировал рубящий удар в горло. Клинки встретились, скрежеща острыми кромками, и воин позволил боевому ножу Тидиаса соскользнуть вдоль меча до самой гарды. Брат тут же ударил кулаком в живот Астреосу. Библиарий почувствовал, как внутри что-то треснуло. Тидиас нанес удар еще дважды, каждый раз с силой молота попадая в одну и ту же точку. Астреос почувствовал вкус крови в собственном дыхании. Он врезал лбом прямо Тидиасу в лицо. Воин пошатнулся, но быстро восстановил равновесие и рванулся вперед, пытаясь высвободить нож. Астреос провернул меч так, что Тидиаса сбило с ног, едва он ухватился за нож. Воин упал на металлический пол, а затем попытался вскочить. Библиарий оставил на шее Тидиаса каплю крови и заглянул брату в глаза. В ответ на него уставились холодный серый глаз и пылающая индиговая линза, вставленная в литой медный крепеж.

― Я проиграл, ― низко прохрипел Тидиас. По лицу воина текла кровь, следуя по линиям старых шрамов, которые пересекали его узкое лицо. Астреос медленно кивнул и убрал острие меча от горла Тидиаса.

В скрытом сумраком углу комнаты невесело хохотнул Кадин, после чего шагнул вперед. Как и Астреос, и Тидиас, он был облачен в свободный табард из серой ткани, его обнаженная рука бугрилась мышцами под сетью шрамов. Кадин был моложе Астреоса, но из-за шрамов, покрывавших его кожу, он казался обветренным и старым, словно дерево, которое пережило немало бурь. У него было широкое лицо, но черты терялись под блестящей гладкой кожей, оставшейся после полученных ожогов. Кадин легко сжимал короткий широкий меч, чье лезвие сверкало недавней заточкой. Клинок предназначался для ближнего боя, где ты мог увидеть страх и ярость в глазах врага, почувствовать запах крови, когда он умирал. В левой глазнице Кадина сверкала зеленая линза, щелкнувшая, когда воин сфокусировался. Кармента даровала каждому из них искусственный глаз, чтобы заменить те, которые отнял Марот. Астреосу почему-то не хотелось принимать свой, словно частичка его желала оставить опустевшую глазницу в качестве напоминания.

Астреос перевел дыхание. Они держали совет клинков вот уже шесть часов кряду. Комната для сражений представляла собой длинный и низкий трюм, зажатый между орудийной и двигательной палубой. У стен стояло оружие и доспехи ― кое-что было разграблено Терзанием, но другое сверкало новизной. В клетях в углах трюма горел уголь, наполняя зал теплом, дымом и тусклым красным светом.

― Ты желаешь отдохнуть, брат, ― произнес Кадин. Он мог улыбаться, но шрамы искривили его рот до неузнаваемости, а голос оставался холодным, как снегопад. Астреос покачал головой. Кадин кивнул.

Брат метнулся, стремительный, словно удар плети. Астреос инстинктивно поднял клинок и каким-то образом отразил удар. Кадин успел отступить и снова принялся кружить. Последовало еще два быстрых выпада, и Астреосу пришлось отшагнуть назад, когда широкое лезвие рассекло воздух там, где еще секунду назад находилась его нога.

― Ты доверяешь ему? ― спросил Кадин, продолжая обходить его. Астреос следил за зелеными глазами брата, одним настоящим, а другим ложным, не обращая внимания на плавные движения клинка в руке Кадина.

― Нет, ― ответил Астреос, пытаясь сосредоточиться на углах, под которыми могут последовать удары, пока в голове вскипали слова спора. Изображение в новой аугметике было почти идеальным.

Почти. Удар Кадина просвистел справа, библиарий едва успел заметить его. Астреос дернулся назад, и клинок рассек ему плечо.

― Ты дал ему нашу клятву, но не доверяешь ему, ― прорычал Кадин. Библиарий сфокусировался на непрерывно движущейся фигуре брата. Ослабленной и медленной правой рукой он поднял меч.

― Ариман подарил нам жизнь, ― спокойно ответил Астреос и нанес удар. Он бы разрубил Кадина от шеи до таза, если тот не успел вовремя уйти от удара, одновременно контратакуя. По правой руке Астреоса потекла кровь. Он даже не заметил рану. Будь это настоящий бой, библиарий наверняка бы незримо почувствовал бы ее, но совет клинка запрещал ему пользоваться своими силами наряду с доспехами. ― Он освободил нас. Таков ход событий. Спасение требует верности.

Кадин сделал выпад, его лицо скривилось в волчьем оскале. Астреос поднял меч, чтобы парировать удар, но покрытый шрамами воин перекинул меч в другую руку. Настоящий удар прочертил алую ухмылку на левом бедре библиария. По ноге Астреоса разлилось онемение.

― Он колдун, ― выплюнул Кадин, ― ведьмак, который служит ложным силам, клятвопреступник.

― А кто мы, брат? ― спросил Астреос.

«И что мне следовало сделать, брат? ― вспыхнул у него в голове вопрос. ― Он дал мне жизнь, и я должен отплатить за этот дар единственно возможным способом. Мы никто без данных нами клятв. Мы последние из братства, которое погибло из-за того, что другие нарушили свое слово, тогда как мы сдержали свое».

― Мы не нарушали клятв, ― возразил Кадин, и Астреос заметил вспыхнувший гнев в настоящем глазе брата.

― И не нарушим сейчас, ― ответил Астреос, но в голосе не чувствовалось уверенности. Его большая голова начала опускаться, плечи поникли. По руке и ноге текла кровь. Он походил на раненого и слабеющего медведя, вокруг которого кружил волк.

― Он изгой, ― произнес Кадин.

― А мы разве нет? ― Астреос попытался нанести удар, но он оказался слишком медленным, и Кадин, стремительно уйдя в сторону, порезал здоровую руку Астреоса. Внезапно библиарий крутанулся и сделал низкий выпад, ложная усталость испарилась в мгновение ока. Плоской частью меча он сбил Кадина с ног. Воин упал и почувствовал, как острие меча Астреоса прижалось к его груди, прежде чем он успел подняться.

― Решение за мной, ― сказал Астреос. Кадин кивнул, и Астреос взглянул в дальний конец зала, откуда за ними наблюдал Тидиас. ― Ариман получил нашу клятву, и это связывает нас. «Но чего ради, Ариман? От чего ты бежишь и что так торопишься найти?»

― А если он окажется недостойным нашей верности? ― спросил Кадин, но Астреос отвернулся и прошел туда, где на стенных опорах висели бронзового цвета доспехи. В отблесках огненных клетей он видел, где с тусклой поверхности были стерты эмблемы и знаки почестей.

― Совет окончен, клинки все сказали, ― ответил Астреос, повесив меч на стену и сняв первую пластину доспехов.

― А что с тем, который лишил нас глаз? ― не отступал Кадин, поднимаясь с пола. Астреос приложил руку к правой глазнице и ощутил серебро и черноту, которые удерживали бледный кристалл его нового глаза. Он вспомнил свернувшегося на полу Марота, ослепленного и рыдающего кровавыми слезами. Как мог космический десантник превратиться в столь сломленное создание? Марот больше не был ни человеком, ни воином ― он стал бормочущим существом, слишком озлобленным и исполненным ненависти даже для простой жалости.

― Нити его жизни держит Ариман, ― произнес Астреос. Тидиас посмотрел на Кадина, но оба они промолчали. Астреос не смотрел на них.

На самом деле библиарий был согласен с братьями. Он ничего не знал об Аримане, кроме его силы и того, что на него охотились другие отступники. Но клятвы не нуждались в доверии. Этой истине его научил Империум. Астреос облачался в доспехи, одна за другой соединяя пластины, создавая над телом вторую, металлическую кожу. Когда-то ему бы помогали сервы, но это было в давно мертвом прошлом. Они молчали, и единственным звуком был скрежет керамита и металла. Наконец Астреос выпрямился, вновь закованный в бронзовую броню, и направился к запертым дверям зала.

― Куда мы идем? ― спросил у него за спиной Кадин.

«Не знаю, брат. Не знаю, куда приведут нас клятвы», ― вспыхнула мысль, но он так и не высказал ее, когда покинул отсек.

Тронный зал безмолвствовал, в нем воняло гнилью и пеплом. Свечи давно превратились в лужицы жира, и единственный свет исходил от треснувшей люмосферы, которую держал перед Ариманом сгорбленный сервитор. Труп Гзреля развалился на троне. Его кожу и броню успел покрыть сероватый грибок, превратив бывшего повелителя Терзания в бесформенную груду. Другие тела накрыл ковер белесых стеблей. Ариману казалось, они дергаются и покачиваются всякий раз, когда на них падал свет.

Глаза колдуна остановились на горке мягкого пепла в центре зала. Он лежал там же, где упал, в серой пыли угадывались очертания человеческого тела. Ариман подумал о Толбеке и на секунду закрыл глаза.

Когда «Дитя Титана» нырнуло в варп, Азека начали одолевать вина и гнев. Возможно, они таились в нем и раньше, приглушенные инстинктом самосохранения, притупленные эйфорией от владения силами, которые он долго отрицал. Ариман покинул мостик и затерялся в переплетениях коридоров, позволив разуму раз за разом прокручивать случившееся, видение, эмиссара, то, что он сделал и почему. Когда отвлечься не получилось, вернулось чувство вины, окутав его мысли, подобно грозовой туче. У него не получилось, он оказался слабым.

«Следовало позволить ему довести дело до конца», ― подумал он, наблюдая, как сервитор с лязгом бредет по залу, и желтый свет люмосферы открывает все новые следы насилия и разложения. Среди мусора блеснуло что-то, похожее на полированный кристалл. Ариман подошел ближе и нагнулся. Тогда он понял, что это были остекленевшие и мертвые глаза, взиравшие с поросшего грибком лица Гзреля.

«Я колдун, ― подумал Ариман, глядя ему в глаза. ― Силы, которыми владею ― это силы и демонов, и жестоких богов также. Нет высшего идеала, нет искупления знанием, ― он испустил тяжелый вздох. По телу прокатился гнев, питающийся виной и в свою очередь усиливающий ее. ― Я опять потерпел неудачу, я слаб и недостаточно силен, чтобы принять свою судьбу». На мгновение его посетила мысль найти ближайший воздушный шлюз и исчезнуть в шторме.

Ариман отвел глаза от пустого взгляда Гзреля, которого избегал с тех пор, как вошел в зал. Двое воинов Рубрики продолжали стоять на том же месте. Колдун чувствовал призрачные сущности в каждом доспехе, шепчущиеся на границе сознания. В том шепоте слышался гнев, словно яростный крик, рассеянный шквальным ветром. Ариман поднялся и, не отводя глаз, направился к ним.

Боевая броня воинов Рубрики была насыщено-багрового цвета, окаймлена серебром и увешана свитками папируса. Взгляд Аримана скользнул с одних доспехов на другие, отмечая незначительные детали и знаки, которые рассказывали о заключенном в металлической оболочке воине. Их было немного, но достаточно, чтобы понять, кем при жизни был воин Рубрики. С именем пришло лицо, голос и воспоминание о смешке и доброй улыбке. Воин Рубрики был лишь одним из легиона, но Ариман помнил имена и лица всех своих братьев.

Азек присмотрелся к доспехам, взирая не только глазами, но и разумом. По доспехам вились символы, местами выгравированные на поверхности керамита, кое-где проникая внутрь пластин и сочленений. Для взгляда Аримана они были похожи на цепи синего огня. Он чувствовал, как внутри доспехов бьются закованные души, словно хищники в клетке, почуявшие кровь тюремщика.

Медленно, неуверенно, он поднял руку и коснулся бронированными пальцами наплечника.

Холод охватил руку. Ариман попытался убрать ее, но недостаточно быстро. На запястье сомкнулся кулак воина Рубрики. Азек почувствовал, как под мощной хваткой прогнулись пластины доспехов, и оттуда разлилось тепло. Глаза воина Рубрики вспыхнули. Ариман хотел отстраниться, но воин стал подтягивать его к себе.

+ Ариман, + прошипел голос у него в голове. Колдун почувствовал в нем мольбу и гнев, они скрежетали, словно железо о камень.

― Я… ― попытался заговорить он, но хватка усилилась. Сковывающие символы на доспехах воинов Рубрики сверкали все ярче и ярче. Рука Аримана горела от жара, там, где керамит в руке Рубрики прогнулся. Вторая рука схватила его за шею, оторвав колдуна от пола. Железные пальцы медленно начали сжиматься у него на горле.

+ Ариман, + снова произнес голос, и его шепот заглушил остальные мысли.

Он тонул, не мог дышать, ничего не чувствовал, ослеп. Он падал во вселенную тьмы и теней, проблесков будущего и разбитых воспоминаний. Не мог вспомнить, кем или почему он был. Помнил фигуру в красных доспехах, синее небо, подернутое пурпуром заходящего солнца. Бушевала битва, топор несся к его голове, и он уклонялся от удара, вгоняя собственный клинок в подбородок воину, который мог убить его. Кровь была настолько яркой и живой, что он почти чувствовал ее, когда та брызнула на его щеку.

Образ померк.

Куда подевалось видение? Что это было? Воспоминание из прошлого? Он был убийцей или убитым, его ли кровь блестела на солнце? Он попытался вспомнить видение, вернуть его, но… Какое видение? Было видение воспоминание, оно… Но он уже не мог его вспомнить.

Тьма.

Он попытался вздохнуть, но безуспешно. Он тонул, тьма окутывала его все сильнее, пока он продолжал вращаться, падая, падая без конца.

Где он? Имя, как его зовут? Он хотел закричать, но тонул в кромешном мраке. Его зовут…

― Я ― Азек Ариман, ― он почувствовал, как слова сорвались с уст. Тьма рассеялась в мгновение ока, и он снова смотрел в горящие зеленые линзы шлема с высоким гребнем. Пальцы продолжали смыкаться у него на горле. Ариман вспомнил падение секиры и кровь на солнце. Вспомнил попытку ухватиться за что-то, пока тонул в забытье. Вспомнил, как потянулся в поисках имени.

Он заглянул в глаза воину Рубрики и произнес имя, которое когда-то принадлежало ему.

― Гелио Исидор, ― воин Рубрики замер, и Ариман с трудом втянул воздух в легкие. Колдун понял: он не просто превратил братьев в духов и прах, он разрушил их личности. С течением времени касание варпа изменило бы их плоть и поглотило разумы, но Ариман одним ударом уничтожил все, кем они были. Бронированные фигуры перед ним были просто пустыми оболочками, словно человеческий силуэт, выжженный на стене взрывом бомбы. Сыны Рубрики были не просто мертвы ― сама их сущность была стерта.

«Я совершил это, ― подумал он, ― рассчитывая, что спасаю их, а на самом деле сделал даже хуже, чем если бы просто уничтожил». На него нахлынула волна тягостных чувств. Он потерпел крах и утянул за собой братьев. Знание не освободило разум, но лишь заковало его в гордыню и потащило во мрак. Азек посмотрел на пепел, оставшийся от Толбека.

«Судьба твоего брата ― твоя судьба», ― сказал демон в видении.

«Я должен знать», ― подумал Ариман. Он мог закрывать глаза на прошлое и на судьбу того, что осталось от братьев, но это время прошло. Что-то вернулось из прошлого Аримана, дабы подтолкнуть его в будущее, которого он не желал видеть. Ему нужно узнать, кто и зачем. Решение далось ему нелегко. Кто-то заставил его пойти на подобное и теперь искажал уготованную судьбу. Он не поддастся.

Ариман посмотрел на державшего его воина Рубрики, и пожелал, чтобы тот освободил его, одновременно называя по имени.

+ Отпусти меня, Гелио Исидор. Отпусти, брат мой. +

Рука медленно опустилась, пальцы разжались один за другим. Ариман посмотрел на вторые доспехи, изучая опознавательные детали и оценивая заключенный внутри дух. Комплект оставался неподвижным, но колдун чувствовал, как дух рвется в оковах. На ум пришло его настоящее имя, и он прошептал его вместе с именем брата.

+ Гелио Исидор. Мабиус Ро. +

Оба доспеха разом повернулись к нему.

«Я не буду повелевать ими, ― подумал он. ― Когда-то они были моими братьями, и никогда не станут моими рабами».

+ Оставайтесь здесь, + послал Ариман и попятился к бронзовым дверям. Сервитор тяжелой походкой поплелся следом. Достигнув двери, колдун поднял руку, будто в прощании. Из трупов взвилось пламя, перекидываясь с одного мертвеца на другого, пока не запылал весь тронный зал. Воины Рубрики стояли среди ширящегося огня, на доспехах запузырилась и начала стекать краска. Ариман переступил порог толстой металлической двери и развел руки в стороны, чтобы запереть горящую комнату. Он посмотрел на два комплекта доспехов, которые постепенно превращались в почерневшие статуи среди бушующего пламени.

+ Спите, братья мои, + подумал Ариман, рывком закрыв двери. Братья неподвижно смотрели на него, пока двери не закрылись, и комната превратилась в раскаленную печь.

― Он предаст нас, ― после этих слов Кадин остановился, чтобы увидеть реакцию Тидиаса. Ее не было.

Тидиас склонился над деталями разобранного болтера, его губы безмолвно шевелились, глаза оставались закрытыми. Он был без доспехов, в одной перепоясанной веревкой пепельно-серой робе. Детали сверкали свежей смазкой в свете наполовину сгоревшей свечи, которая парила на медном суспензорном диске. Комната была маленькой, Кадин едва мог вытянуться во весь рост. Потолок был низким, а ведущий внутрь люк ― узким. Истертые до голого металла стены, на которых не осталось ни следа краски или даже ржавчины, были увешаны пергаментными свитками. В комнате не было ни кровати, ни тюфяка, лишь стальной пол и сваленное в углу снаряжение. Кадин чувствовал в слабо циркулирующем воздухе запах оружейной смазки и благовоний. Он неловко пошевельнулся. Ему не нравилась комната Тидиаса, он будто попал в воспоминания, которые предпочел бы забыть.

Губы Тидиаса замерли, и воин открыл настоящий глаз. Индиговая линза бионического ока мигнула, а затем ярко разгорелась. Он медленно перевел взгляд на Кадина.

― Клинки сказали свое слово, вопрос решен, ― произнес Тидиас.

― Астреос…

― Возглавляет нас, ― ответил Тидиас, его голос вдруг стал твердым, будто железо. В свете свечи он внезапно стал казаться старым, когда на его лицо упали глубокие тени. ― Астреос возглавляет нас, и я последую за ним, как и поклялся, когда он вернулся, чтобы вывести нас из пламени, ― он на мгновение замолчал. ― Как поклялся также и ты.

― Но ты сомневаешься в решении, ― ответил Кадин, его доспехи зажужжали, когда он указал на Тидиаса. ― Я видел это на совете.

Тидиас едва заметно пожал плечами и перевел взгляд на детали, разложенные перед ним. Он осторожно потянулся и взял деталь, затем другую, его руки двигались все быстрее, и постепенно, сопровождаемый металлическими щелчками, стал формироваться болтган. Наконец, вставив предохранитель на место, Тидиас безмолвно произнес литанию, положил оружие и поднял глаза.

― У меня было право задавать вопросы, ― сказал Тидиас и покачал головой. ― Больше мне нечего сказать, брат.

Кадин сплюнул и отвернулся. Тидиас никогда ему особо не нравился. Они были братьями, последними из круга братства, но этого было недостаточно.

― Ты не веришь, что нам следует идти этим путем, ― продолжил Кадин. Он почувствовал, как его губы скривились в оскале. Он отвернулся и ткнул в Тидиаса пальцем. ― Я видел. Не лги мне, брат.

Тидиас не шевельнулся, но Кадин ощутил, как что-то изменилось, словно его брат напрягся.

― Ариман украл наши клятвы. Он проходимец, недостойный нашей верности.

― Дело решено, ― повторил Тидиас, и в его голосе послышались ледяные нотки.

― Три, брат, ― Кадин кивнул, проведя рукой по изрытой шрамами поверхности брони. ― Три из тысячи. Вот куда завела нас гордость и пустые слова, ― Тидиас оставался неподвижным, настоящий глаз и пылающая аугметика превратились в непроницаемое черное зеркало для взгляда Кадина. Секунду спустя Кадин облизал губы и продолжил. ― Ты должен лучше всех нас понимать, что произойдет, если мы последуем…

― Последуем по единственному пути, который остался для нас, ― произнес Тидиас.

― Если мы доверимся Ариману, он погубит нас! ― не выдержал Кадин.

Тидиас громко и безрадостно рассмеялся, его голос наполнил комнату, словно рокот грома. Кадин замер от неожиданности.

― Нет, брат, ― Тидиас покачал головой, и в его голосе больше не было смеха. ― Нас погубили давным-давно. Мы стали никем тогда, когда не погибли в огне родного мира. Мы стали врагами всего, ради чего сражались.

Тидиас поднялся и повернулся, чтобы повесить болтер на стену. Кадин смотрел на него, не зная, что сказать.

― На самом деле прежних нас больше нет. Ты хочешь нарушить клятвы, снова сбежать, но это не спасет нас, брат.

Кадин открыл рот, но так ничего не смог из себя выдавить.

― Мы были рождены во тьме, но познали свет солнца, ― голос Тидиаса остановил Кадина, когда тот положил руку на люк. ― Теперь мы падаем, а солнце стало угасающим воспоминанием, ― Тидиас замолчал, и Кадин повернулся к нему. Брат не смотрел на него, продолжая держать болтер. На миг он вспомнил, как Тидиас стоял на высочайшем шпиле крепости-монастыря, его плащ вился на ветру, пока ночное небо пылало в огне правосудия. ― Я никогда больше не увижу того солнца, ― тихо произнес Тидиас, ― но умру, помня, что когда-то видел его.

Через секунду Кадин отвернулся и молча покинул комнату.

Ариман нашел Марота свернувшимся во тьме перед дверью, его шлем был закреплен на положенном месте, обрывки плаща из кожи покрылись изморозью. Он не искал сломленного колдуна, даже не намеревался наведаться в камеру со скованным демоном, но ноги сами привели его туда, словно некая пустота у него в душе тянулась к тишине и мраку. Когда Ариман понял, что оказался возле того места, где Марот держал плененного демона, Азек едва не повернул назад. Затем он услышал звук, тихое болезненное бормотание, которое донеслось до его разума, будто легкий ветерок. Секунду колдун неподвижно стоял, пытаясь уловить еще один шорох психического шума. Звук послышался снова, и он последовал за ним и обнаружил Марота, лежащего на пороге тюрьмы своего творения.

Ариман шагнул ближе и присел возле Марота.

― Я вернулся к нему, ― сказал Марот, его голос стал влажным и шепелявым через внутренний вокс доспехов. ― Я пришел, но не вижу его.

Ариман посмотрел в красное свечение линз Марота. За пылающими кристаллами не было глаз, лишь неровные провалы, оставленные Астреосом. Ариман подумал о километрах коридоров и переходов, которые пришлось одолеть прорицателю, чтобы попасть сюда.

― Как ты попал сюда?

Марот покачал головой и отодвинулся, словно пытаясь уйти от ответа. Ариман потянулся разумом.

Голова тут же наполнилась рычанием. Ариман отшатнулся. Казалось, будто внутри его черепа разверзлась огромная пасть. Он услышал скрежетание зубов и ощутил на поверхности мыслей жар кровавого дыхания. Разум резко свернулся, психические чувства вернулись за крепкие стены воли.

Звук заполонил все вокруг, становясь все громче. Это было не рычание, внезапно понял Ариман. Это был смех, смех хищника, заметившего жертву. Ариман посмотрел на покрытый рунами люк за лежащим Маротом. Прорицатель дернулся и издал звук, словно напуганное животное, но Ариман даже не взглянул на него. Замок на люке был разбит, и из щели пробивался черный луч. Кровь, стучавшая в ушах Аримана, замерзла.

Люк открылся, и мгла внутри выплеснулась в коридор. Присутствие существа обрушилось на него волной ощущений: привкус крови, боль от обжигающего кожу льда, чернота воды в пещерах, не видевших солнца. Психические пальцы стали шарить у него в мыслях, их прикосновение походило на воспоминание о ночном кошмаре, который пытался утянуть его в царство боли и темноты.

Ариман успокоил разум. От усилия колдун задрожал, но шепот стих, и аура существа умолкла до едва слышимого шороха. В руке Аримана оказался меч, хотя он даже не понял, когда успел достать его, руны на оружии пылали холодным светом.

― Оно ничего не сделало, ― воскликнул Марот по воксу. ― Я вернулся к нему, но не вижу.

«Как он нашел сюда путь, не имея глаз?» ― вопрос эхом разнесся у него в голове, несмотря на волну ощущений, шедшую из открытого люка.

― Он хотел увидеть, ― хохотнул Марот. ― Я рассказал ему, что сделал с его братом, и он захотел увидеть его сильнее, чем мою кровь. Он смотрел за меня, вел меня, а я его: его глаза были моими глазами.

В зияющем пространстве за люком что-то шевельнулось. Ариман направил силу разума в меч, его воля потекла в лезвие оружия. Он шагнул вперед, во мрак. Вокруг него заклубилась тьма. Секунду он ничего не видел, а затем в свечении меча проступили очертания, линии и формы. Скованный демон находился здесь. Ариман чувствовал его присутствие даже без необходимости видеть его.

Астреос смотрел на существо, которое носило тело его брата. Он был в доспехах, его лицо скрывала ротовая решетка шлема. Болтер находился на бедренной пластине, меч же покоился в кожаных ножнах на поясе. Воин свободно держал руки вдоль тела, его пальцы были расслаблены и открыты. Ариман не опустил меч.

― Астреос? ― спросил Ариман по воксу.

Космический десантник посмотрел на колдуна. Во мраке блеск его глазных линз походил на провалы, высеченные в ночи. Демон, заключенный в плоть Кадара, задергался в своих цепях.

+ Ты знал об этом, + послал Астреос, его мысленный голос походил на низкое, опасное волчье рычание. + Ты знал, и скрыл от меня? +

Разум Аримана закружился среди вероятностей, протягивая психические чувства так далеко, как только он осмеливался, пытаясь увидеть мысли Астреоса и понять, было ли у него на душе что-то еще. После медленного удара сердец Ариман выдохнул и заговорил.

+ Да, + только и сказал он. + Его создал Марот, но я сохранил его и не рассказал тебе. +

+ Что это такое? +

+ Своего рода демон. Могущественный, но его сила подобна голоду волка, а жажда направлена только на разрушение. Плоть ― его носитель, сосуд для прогнившей души. +

+ Кадар… +

+ Он мертв, + послал Ариман. + Он умер еще до того, как это случилось. По крайней мере я надеюсь. +

+ Внутри должно что-то остаться от него. +

Ариман покачал головой.

+ Ничего, что хотело бы жить дальше. +

Астреос посмотрел на существо, и Ариман проследил за его взглядом. Оно взирало на них с тихим злорадством.

+ Должен быть способ. +

Ариман почувствовал, как по позвоночнику поползло что-то холодное, и вспомнил мертвые глаза воина Рубрики, смотревшие на него из горящего тронного зала.

― Это уже не твой брат. Это просто существо, не более чем оружие.

Астреос пришел в движение прежде, чем Ариман успел подумать. Библиарий оказался у него за спиной и сбил с ног так, что шея Азека застыла над мечом Астреоса. Ариман ощутил, как его окутал разум Астреоса, сила телекинетической хватки высекла искры с доспехов. Ариман застыл на месте, оградив разум.

+ Так вот почему ты сохранил его? + прорычал Астреос, его мысли острыми иглами закололи Аримана. + Чтобы у тебя было оружие, если мы обратимся против тебя и ты лишишься сил? +

«Почему я не рассказал ему? ― задумался Ариман. ― Почему не попросил Карменту отсечь эту часть корабля и выбросить ее в пустоту?»

Разум метался в поисках ответа. Все впустую. Казалось, Азек даже не думал о существе с тех пор, как Марот показал его, словно разум избегал воспоминаний о нем, подобно обтекающей камень воде. Как будто он забыл.

Астреос напрягся, и лезвие впилось в шейное сочленение доспехов Аримана. Он услышал шипение вытекающего воздуха. Мысли Азека заметались, а затем вдруг сошлись в единой точке. Он моргнул. Он мог убить Астреоса, даже сейчас, даже с клинком у горла, но лишился бы последнего союзника.

― Я никогда бы не воспользовался таким оружием, ― ответил Ариман. ― Его нельзя освобождать, ― перед глазами замигало красное предупреждение о разгерметизации. Воздух и тепло вытекали по лезвию меча Астреоса, словно кровь из раны. ― Но если есть способ обратить вспять сотворенное с твоим братом, я найду его. Обещаю.

Долгое мгновение комната оставалась неподвижной, кроме газа, выходящего из пробоины в доспехах Аримана, и цепей демона, которые будто дребезжали в такт с неспешным сердцебиением.

Астреос убрал клинок от шеи колдуна, и его хватка ослабла. Азек выпрямился.

+ Надежда, + послал Астреос. Ариман чувствовал, как из брешей в его разуме просачивается гнев. + Самая жестокая отрава. +

Азек проводил взглядом Астреоса, когда тот развернулся и без слов покинул отсек. После того как он исчез, колдун посмотрел на скованного демона, пройдясь взглядом по цепям и серой плоти лица, которое до сих пор так походило на Астреоса. Существо посмотрело в ответ, улыбка искривила краешек его рта. Оно облизало губы. Через секунду Ариман отвернулся и ушел вслед за Астреосом.

Кадин и Тидиас посмотрели на Астреоса, когда тот вошел в комнату для поединков. Угли в черных металлических клетях превратились в красную золу, люмосферы вдоль потолка разносили холодный свет в дальние уголки комнаты.

― Брат? ― спросил Тидиас, оторвав взгляд от развернутого на полу листа пергамента. В руке он сжимал серебристое перо с влажным черным кончиком. Астреос заметил имя Кадара, то и дело проскакивающее среди рядков стихов на пергаменте. Воин почувствовал, как напряглось его лицо под пристальным взглядом Тидиаса. Он чувствовал себя так, словно старый воин взглянул ему прямо в душу, как будто виденное и слышанное им кричало из самого его естества.

― Брат? ― повторил Тидиас, на этот раз голос прозвучал мягче, в нем чувствовалась забота. Кадин ходил по залу, рассекая воздух выключенным цепным мечом.

«Они видят это во мне, видят правду, бурлящую на поверхности, ― подумал Астреос. Перед глазами вспыхнул образ Кадара, улыбающегося бритвенно-острыми зубами, и он вспомнил мертвенную черноту его пустых глаз. Библиарий почувствовал, как одновременно с участившимся сердцебиением растут его злость и боль. ― Если я собираюсь им рассказать, то лучше всего сейчас». Он открыл рот, готовясь заговорить.

«Но они не поймут, ― возразил голос в его голове. ― Не поймут, почему ты позволил мертвому колдуну жить, почему цепляешься за малейшую надежду, будто Ариман сдержит слово».

Кадин на секунду взглянул на него, но затем покачал головой и отвернулся, подняв цепной меч, чтобы провести очередную серию ударов. Тидиас поднялся, не сводя глаз с лица Астреоса.

― Что случилось? ― спросил Тидиас, шагнув к нему.

«Они должны увидеть. Я должен рассказать им. Они последние из моих братьев».

«Но вдруг они подумают, что Кадара уже не спасти, ― спросил второй голос. ― А если они скажут, что останки Кадара следует очистить пламенем? Если они не поверят в обещание Аримана?»

Астреос посмотрел на развернутый пергамент, в котором описывалась жизнь Кадара, его деяния, благодетели и немногочисленные неудачи: все, что делало его самим собой.

Астреос закрыл рот. Его лицо вновь стало спокойным, сердцебиение замедлилось, словно ледяная маска накрыла кожу и просочилась в вены. Библиарий покачал головой и заговорил тяжелым голосом.

― Мароту нельзя причинять вред, а приказам Аримана нужно следовать беспрекословно.

Тидиас бросил хмурый взгляд на Кадина. Цепной меч Кадина тихо шепнул, разрубив воздух, и замер. Теперь они оба смотрели на Астреоса ― он ощущал их смятение и нечто еще, другое чувство, погребенное глубоко под поверхностными мыслями.

― Вопрос уже решен, ― осторожно произнес Тидиас, посмотрев на Астреоса. ― Клинки все сказали.

― Вы поклянетесь здесь и сейчас, ― сказал Астреос и с удивлением услышал в своем голосе железный холод.

― Брат… ― начал Тидиас.

― Клянитесь, ― голос Астреоса прозвенел по длинной комнате. Секунду Кадин и Тидиас смотрели на него, а затем опустились на колени. Астреос услышал их голоса, но слова словно стихли, едва он посмотрел на склоненные головы братьев. Демон с лицом Кадара улыбнулся у него в разуме.

Кармента посмотрела на Аримана, когда тот вошел через круглый люк. Он успел сделать два шага, прежде чем взглянул в угол, где она ждала. Неужели она чем-то выдала себя? Женщина думала, что была бесшумной, но, возможно, он заметил ее присутствие другим способом. Возможно, колдун знал, что она здесь еще до того, как открыл люк. Кармента оставалась неподвижной, даже когда он уставился на ее треснувшую маску под рваным капюшоном.

Техноведьма моргнула, а затем поняла, что Ариман уже отступил от двери. Тогда женщина вспомнила, что не может моргать. Должно быть, на секунду оптические системы дали сбой. Когда она отсоединялась от «Дитя Титана», у нее часто возникали проблемы с аугметическими частями. С недавних пор они стали случаться все чаще и были с каждым разом все хуже. Колдун посмотрел на нее, Кармента проанализировала выражение лица колдуна и определила его как недоумение.

― Ты не соединена с кораблем, ― заметил он. Кармента ожидала от него совершенно других слов. Люди, особенно космические десантники, не очень любили, когда посторонние вторгались в личное пространство. Она покачала головой, а затем прекратила.

― Прохождение через варп, оно… ― женщина попытался подыскать подходящее слово, но не смогла найти ничего, что могло сравниться с лихорадочным ощущением от соединения с «Дитем Титана», пока корабль шел волнами варпа. Даже после кратковременных периодов единения или после выхода из варпа ее всю трясло, а из интерфейсных портов сочилась кровь. ― Оно неприятное, ― закончила она.

― Вполне вероятно, ― произнес он, шагнув к чаше, чтобы наполнить ее маслом и поджечь.

― Как… ― начала она, но колдун безрадостно усмехнулся.

― Я вижу многое, чего не могут другие, и многое, что мне не хотелось бы видеть, ― он провел рукой над чашей, и из нее выплеснулось пламя. ― То, что ты делаешь, это истязание духа великой машины. Так бы заявило твое техножречество, по крайней мере в мое время.

― Это не мое жречество, ― выплюнула Кармента. Он бросил на нее взгляд, быстрая вспышка синих глаз, но тут же перевел взгляд обратно на огонь, танцевавший на поверхности масла.

― Конечно, нет, иначе ты бы не подчинила военный корабль своей воле и не стала странствовать с горсткой отступников на границе Великого Ока, ― женщина услышала кошачий рык, а потом поняла, что он донесся у нее из горла. Механодендриты стремительно вырвались из плеч, выгнувшись, будто готовые к нападению змеи.

«Что происходит? ― она чувствовала себя отстраненно, словно наблюдала за собой издалека. Руки Карменты дрожали от ярости, но она оставалась спокойной. ― Нет, ― пришла в голову мысль. ― Часть тебя спокойна. Другая часть в объятиях гнева».

― Я не желаю тебе зла, ― медленно проговорил Ариман. Его голос оставался совершенно уравновешенным. ― И не хочу знать, почему ты стала отступницей. Я повидал достаточно, и могу догадаться об остальном. Я не отниму у тебя корабль, ― колдун прервался. ― Но ты идешь опасным путем и хочешь овладеть силами, которые способны уничтожить тебя. Разум не может существовать в подобном состоянии, разделенный двумя царствами, и оставаться единым целым. Плоть или машина, что-то должно победить.

«Я справлюсь», ― подумала она.

― Я справлюсь, ― сказала Кармента и поняла, что опять взяла себя в руки.

― Возможно, ― Ариман пожал плечами. ― Я не сужу тебя, госпожа. Есть пределы моего лицемерия, ― он отвел взгляд, и по его лицу пробежало выражение, которое она не сумела понять. ― Но ты права, у тебя нет причин доверять мне, ― секунду колдун молчал, затем потянулся и провел бронированными пальцами над масляным пламенем, не сводя с них глаз, пока краска не стала чернеть и вздуваться пузырями. ― Я не отниму твой корабль. Клянусь.

Кармента поверила ему, хотя не совсем понимала, почему. Усталость в его словах и манера держаться кое-что ей напомнили.

«Может, тебе просто хочется кому-то верить, ― произнес голос в разуме. ― Может, тебе нужно ему доверять».

― Прости, ― сказала она, но остановилась. ― Без тебя я не вернула бы корабль.

Ариман кивнул и посмотрел на нее так, словно не знал, что сказать.

― Ты бежал? ― вдруг спросила Кармента. Колдун посмотрел на женщину. ― Тогда то, от чего ты бежал, настигло тебя.

― Да, ― ответил он, и ей показалось, будто она узнала уставшую улыбку на лице Аримана.

― А теперь? Что ты будешь делать?

Он пожал плечами.

― Попытаюсь узнать причину.

― Почему не бежать дальше?

Ариман отвел глаза и хотел было что-то сказать, но ответ словно умер у него на губах.

― Потому что боюсь того, что случится, если я снова отвернусь, ― наконец сказал он. Кармента пристально всматривалась в него, ведьма в черном одеянии и синеглазый полубог.

― Я доставлю тебя куда нужно, ― сказала она. Ариман склонил голову.

― Спасибо, ― поблагодарил он.

Женщина усмехнулась. От этого ощущения все внутри нее похолодело. Она не смеялась много лет и не знала, почему это сделала сейчас.

― Но куда ты хочешь отправиться? Ты хотя бы знаешь, откуда начать?

― Да, ― ответил он, снова посмотрев в огонь. ― Я начну с прошлого.

VI Пепел воспоминаний

Уединившись в своих покоях, Ариман закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Ощущение собственного тела потускнело. Сердцебиение и дыхание почти остановились. Посторонние мысли исчезли, и его наполнила безмолвная чернота.

― Память ― это машина, ― Ариман вспомнил, как Пентей постукивал посохом из слоновьей кости по полу, будто подчеркивая каждое слово. Старый мудрец любил слушать свой голос, хотя с возрастом тот стал сухим. Пентей преподал Ариману и его родному брату первые уроки логики, философии и риторики, когда они были еще мальчишками на Терре. Ариман и Ормузд за глаза звали его пустынной ящерицей, но запоминали каждое оброненное им во время лекций слово. ― Многие люди считают ее чем-то неизменным, ― продолжал Пентей, утерев пот, скопившийся в морщинках на лице. ― Они забывают и считают это естественным. Помнят бесполезные детали, сами не зная почему. Люди упускают из виду тот факт, что они отказались от одного из величайших устройств человеческого разума. Память ― это знание, а знание ― сила.

Ариман улыбнулся, припомнив те слова, и отправился к дворцу собственных воспоминаний. Сначала он словно шел по темному коридору, свет настоящего постепенно угасал вдали. Затем мрак рассеялся, и он оказался на белых мраморных ступенях под синим небом и ярким солнцем.

Азек отвернулся и поднял глаза. Дворец высился до самого неба, его белые стены сверкали в лучах света. Еще выше тянулись башни, расписные деревянные ставни были распахнуты настежь, впуская в сводчатые залы ветер. Конечно, дворец не существовал в реальности. Это была лишь конструкция, возведенная из миллионов обрывков воспоминаний, сложенных друг на друга: ступени символизировали его восхождение к Белому Храму на плато Ионус, небесная синева и тепло были родом с Просперо, а ветер разгонял воздух его детских лет.

От солнечного света его спина покрылась испариной. Здесь Ариман не носил доспехов, лишь воспоминание о простой белой мантии. Он шагнул вперед, отметив тепло камня под ногами. Такие детали играли немаловажную роль. Память зиждилась не просто на образах или словах, это было переплетение ощущений, привязанных к конкретной точке времени. Вспомнишь запах места, и ты увидишь его. Вспомнишь оттенок лепестков, и вспомнишь название самого цветка.

Ариман поднялся по ступеням к дверям и распахнул их настежь. В коридоре за ними царила прохлада. Через каждые несколько метров в потолке были видны облицованные зеркалами шахты. Красные, белые и синие ковры приглушали шаги, когда колдун направился внутрь. По обеим сторонам коридора располагались двери. Ни одна не походила на остальные ― некоторые были из невзрачной пластали, словно попали сюда прямиком со звездолета или из бункера, другие были из дерева, стекла или начищенного до блеска металла. Только из этого коридора вели сотни дверей, во всем же дворце их насчитывались десятки тысяч. С каждым днем он рос в размерах, над более старыми и глубокими воспоминаниями возводились новые этажи и комнаты. Сейчас его разум добавил всюду тонкий слой пыли, что символизировало заброшенность.

Идя по коридору, Ариман размышлял над тем, что это место было еще одним символом его лицемерия. Он провел так много времени, скрывая и забывая, но дворец продолжал стоять, храня внутри воспоминания. Честно говоря, Азек и не думал разрушать его, хотя внутри находилось немало дверей, которых он ни разу не открывал с тех пор, как последний раз запер.

Из-за закрытых дверей доносились звуки. Он слышал голоса давно мертвых людей, обрывки разговоров и глухой рокот сражений. Часть Аримана хотела остановиться, зайти в каждую дверь и вспомнить хранящееся внутри прошлое. Но он продолжал идти дальше.

Первая дверь была из голого серого камня с простым серебряным кольцом в петле. Ариман долго разглядывал дверь. Ее он добавил последней. Колдун взялся за кольцо и потянул на себя. Дверь открылась, и Ариман шагнул внутрь.

Комната была открыта небу. Свет двух красных солнц коснулся лица Азека, и легкие наполнил сладкий, ароматный воздух. За арочными окнами до самого горизонта тянулись башни Планеты Колдунов. У стен стояли полки, поднимаясь от пола туда, где начиналось небо. На полках рядами выстроились белые мраморные сосуды с выгравированными на них золотыми надписями. Они были увенчаны отполированными и черными как смоль головами зверей. В центре комнаты на серебряно-обсидиановом плинте лежала раскрытая книга в черном переплете.

Долгое время Ариман стоял неподвижно. Затем он обвел взглядом полки, читая каждое имя, выведенное золотом. Изучив их все, колдун остановился взглядом на первом сосуде.

«Никтей», ― прочел он. Можно начать отсюда. Ариман потянулся, взял сосуд и открыл крышку. Его окружили мерцающие фрагменты видений и звуков, словно быстро прокручиваемые в пиктере картинки. Сначала возникло лицо, которое на глазах у Азека стало меняться, старея и покрываясь шрамами от первого момента, когда он встретил Никтея будучи еще аспирантом, и до последней секунды. Затем обрывки переданных мыслей, потом времена разлуки. Он вспомнил сражения, в которых участвовал на заре Империума, и увидел, как царство Императора утонуло в пучине войны, а Никтей был рядом с ним.

― Это следует сделать. Я с вами, повелитель, ― произнес Никтей, склонив голову и тем самым вступив в кабал. Затем Ариман увидел, как молодой адепт и друг распростерся в пыли перед Магнусом, моля прощение за содеянное ими. Воспоминания вдруг распались на небольшие фрагменты: рассказ, поведанный капитаном-отступником, слухи о колдуне, который воюет в банде легиона Повелителей Ночи, имя, мимолетно услышанное на рабовладельческих станциях Наара.

Наконец воспоминания подошли к концу, и Ариман взглянул на ряды сосудов. В каждом из них хранились воспоминания об одном из воинов Тысячи Сынов. Все они жили у него в памяти, пусть прошлое и покрылось трещинами за годы изгнания. Ариман никогда не проверял, как хранятся его воспоминания, а лишь добавлял к ним обрывочную информацию о том, что могло случиться с братьями. Он считал это своего рода наказанием. Наконец Ариман направился к следующему сосуду.

Закончив, колдун открыл глаза. Он весь дрожал, но получил то, что ему нужно.

― Ничего. Как и с остальными, ― заметил Астреос.

Ариман не ответил. В разрушенную башню врывался ветер, неся с собой запах дождя. Колдун оглянулся, отмечая детали, пока разум воспринимал оставшиеся в варпе психические следы.

Конечно, на самом деле это была не башня, хотя она вполне подходила под описание. Они находились на звездолете. Полкилометра длиной, созданный в форме наконечника стрелы, корабль торчал из поверхности болотистой луны. Возможно, спутник притянул его к себе или, может, луна выросла из корабля, словно неконтролируемая раковая опухоль. Стены стали этажами, потолки ― стенами, каждая поверхность была отмечена касанием варпа и тех, кто звал его домом. Расцветы бирюзовой ржавчины метровой толщины покрывали все перегородки и бойницы. С зубцов свисали белесые вуали грибка, мерцая в вечном сумраке болезненным зеленым светом. Напряженный позвоночник корабля изогнулся так, что походил теперь на кривой коралловый столб, растущий из покрытого водорослями дна.

Комната, в которой они стояли, располагалась в наивысшей точке башни. Разглядывая то, что от нее осталось, Ариман думал, что в прошлом это мог быть зал собраний. Открытое пространство опоясывали ступени, так что пол представлял собой широкий круг из покрытой вмятинами меди. Сквозь бреши в высоких стенах лил дождь. Боевой корабль, который доставил их сюда с «Дитя Титана», приземлился на широком выступе возле одной из пробоин. Тидиас и Кадин осторожно пробирались через обломки, сжимая болтеры в руках и осматривая руины.

― Здесь был бой, ― сказал Тидиас, присев, чтобы провести пальцем по оплывшему краю неровной дыры в стене. Ариман кивнул. Он чувствовал в варпе вокруг башни угасающее касание смерти. ― На этот раз трупов нет.

― Их превратили в пепел, который затем смыло дождем, ― ответил Ариман, одновременно отфильтровывая психические следы. Варп, заразивший башню вместе со всей луной, осквернял его мысли, пока Ариман пытался понять смысл того, что его окружало. Колдун чувствовал дым горящих костей, густой и грязный. Перед мысленным взором появился нечеткий образ: медленно шагающие фигуры в красных доспехах и шлемах с высокими гребнями. Колдун дернулся, открыл глаза, и его взгляд остановился на пробоинах в стенах. Отголосок взрыва обдал его тело волной жара. Здесь обитали сотни воинов, которые собирали силы, прежде чем ринуться обратно в Око. Все они погибли меньше чем за час.

Ариман протянул руку, и с влажного пола поднялись обломки полуночно-синих доспехов. Он сосредоточился и почувствовал каждый осколок брони. Колдун махнул рукой, и фрагменты соединились в нагрудник космического десантника. Между паутиной трещин ему ухмыльнулся череп с крыльями летучей мыши.

― Повелители Ночи, ― сказал Ариман. ― Или отколовшаяся их часть.

Он опустил руку, и нагрудник развалился на части и посыпался на пол. Ариман повернулся и потянулся разумом сквозь руины, пытаясь найти след своего брата. Он был здесь, словно слабая боль под психической кожей башни. Его звали Мемуним. Он был адептом Раптора и хранителем печати Пятого дома Просперо. Ариман никогда не считал его своим другом, но Мемуним оставался верен, когда он знал его.

Еще он был двенадцатым братом, которого отследил Ариман, но обнаружил только то, что все они пропали. Кем стал Мемуним после изгнания? Перешел ли в услужение ничтожным и злым владыкам, или же его путь оказался куда темнее?

― Сколько еще? ― поинтересовался Астреос.

Ариман посмотрел на библиария. Он удерживал его взгляд целую минуту. Азек понимал, что в конечном итоге дойдет до этого. Они странствовали по краю Ока несколько месяцев, оседлав границу шторма. «Дитя Титана» непрерывно содрогалось, навигатор Эгион молил об отдыхе. До сих пор им не удалось найти ни одного из братьев Аримана. Некоторые слухи на поверку оказались ложными, другие ― верными, но по прибытию они находили либо следы резни, либо же те, кого они хотели найти, пропали без вести. Астреос беспрекословно следовал приказам Аримана, но с каждой неделей, проведенной на борту «Дитя Титана», раздражение отступника усиливалось.

― Пока я не найду ответ, ― произнес Ариман.

― Какой ответ? ― Астреос указал на выжженную комнату и дождь, падающий сквозь дыры в стене. ― Здесь нет ничего, что дало бы ответ.

Астреос покачал головой и отвернулся.

― Этот хотя бы сражался, ― тихо сказал Тидиас. Ариман посмотрел на него. Тидиас заметил это и пожал плечами. ― Если это те охотники, которые пришли за тобой, должно быть, они предоставили тот же выбор. Пойди с нами или сражайся, ― Тидиас наклонился и подобрал гильзу от болтерного снаряда.

― Пойди с нами или сгори, ― прорычал Кадин возле оплавленной дыры в стене зала.

Ариман стянул психические чувства обратно. Здесь не было ничего, чего бы он не видел в других местах, где ему пришлось побывать за последние месяцы. К каждому его брату из Тысячи Сынов прибыл эмиссар, как Гзрель встретил Толбека, и те либо принимали предложение эмиссара, либо вступали в бой. Ариман подозревал, что многих пленили, а не убили, но наверняка сказать не мог. Колдун подошел к самому большому пролому и выглянул наружу. Дождь забарабанил по доспехам и потек по морщинам на лице. Они могли потратить смертную жизнь, выслеживая собратьев-изгоев, но он сильно подозревал, что в итоге они найдут лишь остывший пепел.

«Ты с самого начала знал, что найдешь, ― подумал Ариман. Он вспомнил о слухах, не раз слышанных им в изгнании, единственный шаг, которого надеялся избежать. ― Ты не хочешь найти ответы?»

Ариман посмотрел, как серая завеса дождя проходит по топям. Астреос, Кадин и Тидиас молча наблюдали за ним. Ему не нравилось решение, к которому он пришел ― с самого начала поисков он не хотел идти на это.

― Еще один, ― сказал Ариман и повернулся, чтобы увидеть, как трое отступников обменялись взглядами. ― Еще одно путешествие. Но нам придется отправиться глубже в Око Ужаса, чем когда-либо прежде, ― он бросил взгляд на Астреоса. ― И тебе придется помочь мне, если мы хотим добраться туда живыми.

Лицо библиария оставалось непроницаемым, но по поверхностным мыслям пробежала рябь недовольства. Кадин и Тидиас без слов смотрели на брата. Наконец он склонил голову.

― Пойдем, ― сказал Ариман, направившись туда, где под секущим дождем их ждал корабль.

― Кто они? ― спросил Тидиас. Когда Ариман оглянулся, седовласый ветеран пожал плечами. ― Колдуны, которых ты ищешь. Кто они?

Ариман молчал. Ему придется раскрыть кое-какую правду, ведь лишь узы верности связывали их вместе.

― Братья, которых я предал, ― ответил Ариман и отвернулся.

+ Снова, + послал Ариман. Астреос сморгнул пот с настоящего глаза. В голове гудело, боль от металлической аугметики впивалась в лоб. Сидевший напротив Ариман изучал его немигающим взглядом.

Комната, которую они занимали, представляла собою заключенную в кристаллы и медь платформу на верхушке башни высоко на позвоночнике «Дитя Титана». Единственным источником света служили звезды и зловещего синюшного цвета сияние Ока Ужаса. Они сидели друг напротив друга в центре комнаты, в середине выведенных углем и маслом кругов. Ариман был в мантии кремового цвета, Астреос в сером табарде с багровой окантовкой. Они не двигались вот уже девять дней.

Астреос встретился взглядом с Ариманом, и разум библиария сформировал образ свечного огня.

+ Хорошо, + произнес Ариман. Астреос ощутил укол холода между глазами. Образ свечного пламени становился все более отчетливым. + Сейчас, + послал Ариман. Пламя разделилось и стало двумя огоньками. Астреос моргнул, и огни замерцали, один потускнел, второй стал ярче, а затем наоборот. Пламя вновь разделилось. Теперь четыре огонька мерцали в разном ритме. Астреос не дышал, кровь почти застыла в жилах.

Вдруг пламя разделилось опять, и опять, и опять, пока в разуме библиария не пылали тысячи огней. Волны ритма прокатывались по огненному полю, формируя все более быстрые и сложные узоры. Астреос крепко удерживал образ в мыслях. Узоры контролировал не он, но урок был не в этом. Ему следовало удерживать образ, пока Ариман произвольно менял его. Они учились разделять свои силы, становиться сильнее, сливаясь в один разум. По крайней мере так говорил Ариман. Астреос еще не был уверен, что доверяет ему.

Пламя исчезло. Перед внутренним взором осталось лишь поле золотых нитей, свивавшихся воедино, формируя образы из дыма и света: птица, машущая крыльями, скарабей, пожирающий солнечный диск, человек с шакальей головой и девятью руками, каждая держала яркий символ. Астреос перестал чувствовать тело. Граница между тем, что видел его разум, и тем, что представлял, будто видел, размылась, но он понимал, что если потеряет концентрацию, видение исчезнет. Библиарий чувствовал, как напрягается разум, словно сама душа перестраивалась заново. Он тренировал разум и способности ради войны и силы и обучал других тому же, но прежде он не знал ничего подобного. Это походило на горение, на радость дыхания после удушения, на смех и слезы.

Образ померк. Астреос открыл глаза. Его охватила ярость. Он хотел, чтобы ощущения вернулись, хотел чувствовать, как вселенная поет в унисон с его волей. Ариман не сводил с него глаз ― они пылали, будто отблеск солнца на льду. По спине Астреоса пробежал холодок, и эйфория вмиг покинула его, оставив лишь холодную пустоту и привкус железа во рту.

― Что ты делаешь со мной? ― спросил библиарий. Слова дались ему с трудом. Ариман едва заметно покачал головой, поднялся и подошел к вокс-рожку у единственной двери в комнату.

― Госпожа Кармента, ― сказал Ариман. ― Пожалуйста, разбуди Эгиона и приготовь корабль к переходу в варп, ― ее ответ был коротким, и Ариман снова обернулся к Астреосу.

― Я сделал то, о чем говорил. Обучил тебя, чтобы наши разумы могли действовать в единстве, ― произнес Ариман. ― Мы направимся вглубь Ока Ужаса, следуя по извилистому пути. Мне придется оставаться на связи с Эгионом, пока он будет вести корабль. Поэтому мне нужно, чтобы ты одолжил свои силы.

― Нет, ― не шевельнувшись, сказал Астреос. ― Нет, ты сделал что-то еще.

Ариман пристально посмотрел на него.

― Твой разум похож на крепость, но здесь… ― Ариман указал на изломанный зрачок Ока Ужаса. ― Здесь варп везде. Мы дышим им. Прикасаемся к нему во время сна. Твой разум не устоит перед ним, когда мы окажемся в глубине Ока. Ментальная защита не поможет: она слишком груба и проста. Чтобы выжить там, куда мы должны отправиться, тебе следует научиться плыть по течению, а не стоять против него. То, чему я учу тебя, только начало.

― Я поклялся подчиняться тебе, а не становиться тобой.

― Ты должен, или погибнешь.

Секунду Астреос молчал. Он думал, что верит Ариману, а часть его души хотела достичь тех высот, к которым прикоснулась под наставничеством колдуна.

― Скажи, ― произнес Астреос, его голос был холоден. ― Братья, которых ты предал, верили тебе?

Ариман пристально посмотрел на него. Астреос не отвел взгляд. Наконец Ариман медленно вздохнул и неторопливо пошел к дверям.

― У нас пару часов до начала путешествия, ― не оглядываясь, сказал Ариман. ― Отдыхай. Тебе это потребуется.

Ариман в одиночестве шел по палубам «Дитя Титана». Для него это уже стало привычкой, способом избавиться от тревог. Его эффективность была ограничена. Перед ним безмолвно вились переходы. Где-то царила кромешная тьма, в других местах путь освещала слабая, аритмичная пульсация светосфер. Он проходил мимо безжизненных сервиторов, прислонившихся к стенам или рухнувших на пол. Все, на что смотрел Ариман, освещалось аурой, похожей на светящийся зеленый туман, который просачивается из-за границы зрения. У него был собственный ментальный привкус: прах и могильная земля. Переходы уводили все дальше ― теперь вдоль стен, потолка и пола бежали изъеденные ржавчиной узкие трубы. Коридоры стали широкими и безмолвными, за исключением отдаленного гула, похожего на мерное сердцебиение.

Конечно, это его вина. Только его. Смерть Ормузда, изгнание с Планеты Колдунов, этот рок, который преследовал его и братьев-изгоев. Сам того не осознавая, он стал причиной, все причинно-следственные линии тянулись до того момента, как он сотворил Рубрику. Намерения и непонимание последствий ничего не значили. Ему не уйти от этого, и единственным способом решить проблему, было пойти на очередной риск, невзирая на ошибки прошлого. Ему придется использовать свои силы, чтобы найти ответы, но что дальше?

«Поиск ответа на этот вопрос не доведет до добра», ― подумал Ариман, хоть и понимал, что эта мысль была не более чем слабой попыткой протеста. Он должен узнать. Тревога была лишь тем, что разум принимал за неизбежность.

«Все, к чему я прикасаюсь, рассыпается прахом, ― подумал он. Колдун перестал замечать, куда идет и что видит вокруг. ― Отвечать предстоит мне. Ни кому-то другому, ни высшей силе, а мне и только мне одному».

― Все возложено на костер гордыни и обращено в пепел, ― пробормотал он теням.

― Правда, ― затрещал голос у него за спиной. ― Правда, правда. Так легко найти, так тяжело услышать.

Это был Марот. Прорицатель неуклюжей походкой вышел из теней. Без надлежащего ухода его доспехи шипели, а в некоторых местах на боевой броне виднелось что-то влажное. Марот был без шлема и постоянно водил руками по лицу, оставляя длинными ногтями следы на коже. То и дело он что-то бормотал и напевал про себя, словно успокаивал невидимого ребенка. Внутри сокрушенной оболочки Марота гнила душа, но каким-то чудом он все еще оставался в живых.

Ариман собирался отвернуться, когда Марот принюхался и повертел головой.

― Это ты, Хоркос? ― плоть вокруг пустых глазниц успела отслоиться, обнажив желтую кость. ― Да. Я вижу тебя. Ты ведь будешь служить мне, когда придет время, когда я захвачу власть? Да? ― Марот выпрямился и, оскалившись, шагнул вперед.

Ариман думал сначала что-то сказать, затем ― пронзить мечом шею создания. Он надеялся, что прорицатель уже умер, но не собирался убивать что-то настолько жалкое.

― Почему нет? ― позвал Марот. ― Разве заблуждения о благородстве до сих пор так важны для тебя, что ты должен оставить меня в живых лишь потому, что обещал? ― Марот рассмеялся, и продолжал смеяться до тех пор, пока из горла не начал вырываться влажный хрип. ― Ты никогда не думал, почему дал подобное обещание, или о том, насколько это смехотворно? Твоя проблема в жалости. Жалости, в сочетании с гордостью. Что, если я скажу, что хочу умереть, тогда это станет милосердием в твоих глазах?

Ариман шагнул вперед, выдвинув на дюйм клинок из ножен.

― Прекрасно, прекрасно, ― Марот широко ухмыльнулся. ― Осталось лишь ударить. Осталось лишь показать, что ты изменник и лжец.

Ариман покачал головой и повернулся в другую сторону. Ему придется полностью очистить разум, прежде чем пытаться вывести корабль к границе Империума.

― Умолкни и ползи отсюда.

― Увидимся, друг мой, ― рассмеялся Марот за спиной Аримана.

«Госпожа, я не могу. Пожалуйста. Не могу. Только не снова», ― слезно умолял Эгион. Ей это нравилось не больше, чем навигатору, но Ариман сказал, что это единственный путь, и она верила ему.

«Он не уничтожит нас, ― подумала она. ― Он обещал мне».

«Эгион, друг мой, ты должен. Я сказала мастеру Ариману, что мы отправимся туда, куда ему нужно, а я не могу идти по Великому Океану без тебя».

«Я видел сны, госпожа. Иногда, когда я просыпаюсь, мне кажется, что сны идут за мной по пятам. Иногда мне кажется, что они здесь, со мной, там, где я не могу их увидеть, ― его голос оборвался, и на секунду Кармента ощутила его страх ― он казался теплым, как перегревшаяся машина. ― Я не хочу идти дальше в Око. Это неправильно, госпожа. Разве ты не чувствуешь? Нам не следует идти дальше, ― долгое время Эгион молчал, и когда его голос снова вернулся, то звучал так, словно навигатор разговаривает скорее сам с собой, чем с ней. ― Здесь тоньше. Реальность походит на дымку. Я могу видеть звезды, когда мы в варпе, и вижу варп, даже когда закрываю глаза. Я вижу его, когда сплю».

Кармента замерла. Она понятия не имела, о чем говорит Эгион. В «Дитя Титана» она чувствовала только грубую мощь и пульсацию систем.

«Сны живых не такие, как у машин», ― подумала женщина.

― Ты должен сделать это, Эгион. Должен сделать ради меня.

Связь задрожала от импульса усталости и страха, но через секунду он чуть слышимо ответил.

― Как пожелаешь, госпожа.

Шесть часов спустя «Дитя Титана» вошел в варп. Работа двигателей и поля Геллера заняли мысли Кармента, когда та начала отнимать всю энергию реакторов. Она отключала соединения одно за другим, пока медленный, терпеливый рев корабля не стал единственным звуком, который могла слышать техноведьма. Он звучал успокаивающе.

Последнее, что услышала Кармента перед тем, как отключить прямую связь с Эгионом, стало бормотание навигатора.

― Словно огонь, ― произнес он. ― Словно миллион свечей.

VII Оракул

― Прекрасное зрелище, ― сказала Кармента, и ее голос эхом донесся из громкоговорителей, расположенных высоко на потолке мостика «Дитя Титана». Астреос обернулся и посмотрел на спутанный клубок кабелей, свисающий над командной кафедрой. Среди смазанных металлических катушек ему удалось разглядеть обмякшую и неподвижную руку техноведьмы. Библиарий задался вопросом, собиралась ли она произнести это вслух. Иногда ему становилось интересно, осознавала ли Кармента вообще, что делает. Он нахмурился. Клубок кабелей дернулся, когда женщина посмотрела на него так, будто почувствовала его взгляд и только потому зашевелилась. Астреос повернулся обратно к пикт-экранам, которые формировали колонну, вздымавшуюся до самого сводчатого потолка.

По экранам текли изображения космоса, показывая всем, куда вел их Ариман. Астреос увидел ярко-синее солнце, оно пылало в сердце системы, излучая холодное сияние. В пустоте плыли клубы блеклого газа. Они скручивались и смещались, когда «Дитя Титана» прорывался сквозь них. Временами Астреосу казалось, будто он видит очертания смотрящего на них лица или фигуры, но затем угол обзора или поток света изменялся, и они исчезали. Изображение, которое давал аугметический глаз, пестрило статическими помехами. Кожу покалывало. В ушах раздавался тихий звон, иногда слабевший, а иногда наоборот усиливающийся. Они проникли в Око Ужаса глубже, чем ему когда-либо доводилось заходить прежде. Библиарию казалось, будто под его кожей что-то шевелится, просачиваясь в кровь и мысли. Неужели так было всегда, даже на краю Ока? Неужели он перестал замечать прикосновение варпа?

Астреос понял, что кто-то говорит, и резко обернулся. Сзади стоял Ариман, вглядываясь в экраны, на его лбу проступили хмурые морщинки.

― Что? ― переспросил он. Звон в ушах усилился. Ариман посмотрел на него.

+ Смотри, + подумал Ариман в черепе Астреоса. Библиарий дернулся от телепатического вторжения, а затем проследил за глазами Аримана, когда тот перевел взгляд на самый крупный из экранов. В клубах газа вырисовывалась планета. Астреос не знал, почему не заметил ее прежде. Она была огромной, поверхность покрывали спирали охряно-желтых и темно-красных оттенков. Неподалеку он различил и другие планеты, раздувшиеся сферы в полумраке. Они находились слишком близко друг от друга, чтобы считать их орбиты стабильными. Первая планета становилась все больше, и секунду Астреос не мог понять, растет ли это она или же корабль приближается к ней.

«Мы не должны двигаться с такой скоростью», ― он почувствовал смешок Аримана в мыслях и усилием воли оградил разум.

― Прошу прощения, ― сказал Ариман, после чего обернулся и посмотрел на гнездо Карменты. ― Луна, госпожа. Полная остановка по достижении радиуса полета шаттла, ― тогда-то Астреос и увидел ее, черную сферу, зависшую над желто-красной поверхностью планеты, одинокую луну, вращающуюся на орбите родительницы. Библиарий заметил слабый блеск там, где она сходилась с луной.

Астреос уставился на нее.

Он отправится к ней, должен отправиться к ней, он знал это, словно звон в ушах вдруг стал голосом на самой границе слуха, призывающим его прийти и посмотреть. Ариман повернулся, чтобы уйти с мостика, и Астреос направился за ним. Ариман остановился и взглянул на библиария:

― Мне не нужен телохранитель, Астреос. Я пойду один. Мне не причинят вреда.

Астреос бросил взгляд на скопление планет и клубы газа. На секунду он увидел око, крупнее газового гиганта, и луна была его зрачком. Затем воин вздрогнул, и видение исчезло.

― Откуда ты знаешь? ― спросил он, но Ариман ничего не ответил.

Шаттл приземлился в пещере, разметывая клубы газа. Корабль был небольшим, с короткими крыльями, похожим на коробку, его серый фюзеляж был покрыт вмятинами и ржавчиной. В тесном пассажирском отсеке Ариман услышал, как пилот-сервитор скороговоркой пробормотал код, и ощутил дрожь машины, когда открылись замки и опустилась задняя рампа, явив за собою скрытый в тумане мир. Он вышел наружу. Из тумана сиял слабый синий свет. Руны атмосферной безопасности секунду мигали зеленым, потом погасли и вернулись в нерешительном янтаре.

Пол пещеры был черным и гладким, словно полированное стекло. Ариман заметил, как по нему заскользили отражения, стоило только шагнуть вперед. Вся луна представляла собой черную кристаллическую сферу, зависшую посреди космоса, ее поверхность была чистой и ровной, не считая круглого проема шириною в километр. Шаттл приземлился как раз туда, и снижался потом более часа. По крайней мере для Аримана это показалось часом. Колдун был не настолько наивным, чтобы думать, будто такие понятия, как время, были здесь абсолютными.

Он двинулся вперед, его шаги загремели по черному кристаллу. Спустя пару мгновений шаттл растворился в тумане. В слабом свечении проступили новые очертания. Ариман заметил стены из того же черного стекла, что и поверхность, по которой он шел. Из тумана появились белые каменные статуи. У некоторых, словно в приветствии, были подняты руки, другие выглядели до крайности удивленными. Одна как будто плакала. На него взирали высеченные в камне глаза, и казалось, словно они неотрывно следят за ним. Поток варпа был здесь таким сильным, что колдун уже не понимал, видит ли это своими глазами или же разумом.

«Я ― паломник, ― понял он. ― Как древние поднимались по ступеням Парнаса, так и я пришел сюда, надеясь на откровение».

― История движется по кругу, ― сказал однажды Магнус Красный. ― На самом деле ничто не умирает. Символы древности меняются и перерождаются, открываются новые пути, которые уже давным-давно проторены.

Через некоторое время Ариман догадался, что попал в туннель. Когда он в очередной раз увидел стены, те оказались ближе, суживаясь к какой-то затерянной в тумане точке. И еще он был не один.

Колдун увидел первого из них, когда посмотрел в просвет, возникший в тумане. Фигура двигалась по потолку. У нее были тонкие конечности, суставы ног вывернуты наизнанку, как у птицы. Кожу между пластинами сапфировой брони покрывали наполовину сформировавшиеся перья. Существо держало алебарду с начищенным до серебристого блеска лезвием.

Ариман почувствовал, как его рука непроизвольно опустилась на рукоять меча. Существо остановилось и наклонило голову, пристально посмотрев на него. На лице заблестели фасетчатые сине-зеленые глаза. Оно не шевелилось, и через секунду Азек убрал руку с меча и пошел дальше. По пути Ариман заметил и других: высокие существа со шлемами в форме длинных птичьих клювов; согбенные фигуры, закутанные в желтые одеяния; приземистые многорукие создания в серебряной чешуйчатой броне. Некоторые плелись за ним в сумраке, двигаясь по стенам, полу или потолку. К нему никто не приближался, не пытался заговорить. Ариман шел словно много дней, не зная, близко ли уже от цели. Все это время его обдували ветры варпа, принося запах сухого песка и молний.

Наконец, когда Ариман уже стал задаваться вопросом, не движется ли по вечному кругу, он сделал шаг, и туман рассеялся. Азек моргнул. Он стоял у основания сферического зала, в котором мог бы поместиться боевой титан. Свет был резким и ослепительно-ярким, хотя у него не было конкретного источника, казалось, он исходил отовсюду. Черные стены зала были безликие и зеркально гладкие, но в них ничего не отражалось. Ариман не заметил дверей, а когда повернулся, не увидел входа, через который он вошел. Варп оставался совершенно спокойным. Из-за этого рука колдуна вновь легла на меч.

+ В этом нет нужды, + голос наполнил разум Аримана. Он почувствовал в послании нотки медоточивости, уверенность и веселье. Ариман не убрал руку с оружия.

+ Я ищу ответы, + волна звука накатила на него, заставив плоть под доспехами задрожать. Он слышал, как его собственный голос слабеющими отрывками повторяет те же слова.

― Ответы на вопросы…

― На вопросы…

― Вопросы…

+ Конечно, + произнес голос у него в голове. Позади Аримана ощущалось нечто чуждое, не присутствие, а скорее наоборот, отсутствие в разуме, словно тень, которую отбрасывает что-то, чего он не в силах увидеть. Колдун обернулся, сжимая меч в руке, символы на его лезвии полыхнули огнем. Свечение рассеялось, отразившись от черных зеркальных стен.

Меч накалился, боль спиралью вскружилась от руки к голове. Ариман вскрикнул и выпустил рукоять.

+ Я сказал, в этом нет нужды, + повторил оракул.

― Мне это совсем не нравится, ― заметил Тидиас. Астреос проследил за взглядом брата на пикт-экраны. Тидиас и Кадин присоединились к нему на мостике, ожидая возвращения Аримана с черной луны.

― Нет, ― согласился Кадин. ― Выглядит пренеприятно.

Астреос нахмурился, всматриваясь в экраны. Заполнявшие пустоту облака газа истончились и потемнели, цвет изменился с бледно-синего на небесно-зеленый. Библиарий отвернулся. Голова болела с тех самых пор, как они прибыли в этом место, чем бы оно ни было. От взгляда на экран боль за глазами только усилилась.

― С тобой все в порядке, брат? ― спросил Тидиас. Астреос кивнул, но рискнул еще раз бросить взгляд на экраны. Газовые облака стали теперь настолько плотными, что он не мог различить планет и звезд. Что-то казалось в корне неправильным.

― Госпожа, ― позвал библиарий и услышал сухость в собственном голосе. ― Госпожа Кармента.

Длинная пауза наполнилась шумом статики, а затем на мостике протрещал голос Карменты.

― Да, Астреос?

― Ты чувствуешь изменения в пустоте?

― Да, но мои сенсоры… ― ее голос стих. ― Работают не вполне удовлетворительно. Я собираюсь подвести нас ближе к луне.

Астреос кивнул. У библиария кружилась голова, он чувствовал себя так, будто его сейчас стошнит. Корабль завибрировал, и картинка на экранах начала медленно смещаться, когда «Дитя Титана» двинулся на сближение с луной.

― Смотри, ― сказал Кадин. Астреос посмотрел, и боль в голове перекинулась и на шею.

Облака клубились в пустоте, уплотняясь болезненно-зелеными завихрениями. Неестественно зеленые молнии озаряли их изнутри и вспыхивали на поверхности. Астреосу казалось, будто кто-то пытается пробить кулаком ему затылок. Боль в голове вырвалась резким вскриком. Он увидел очертания, движущиеся под пологом облаков. Они становились все крупнее, но затем растворились, словно рыба, подплывающая ближе к поверхности, только чтобы вновь скрыться на глубине. Колени Астреоса подкосились, и он рухнул на палубу. Библиарий ничего не слышал. Перед глазами плясали огоньки. Крик в голове становился все выше и громче. Астреос попытался оградиться от него, но тот становился сильнее с каждой секундой. Он почувствовал, как кто-то поднимает его обратно на ноги.

― Я слышу их, ― Астреос услышал собственный голос. ― Они зовут. Они пришли за нами.

Оракул завис перед Ариманом, разведя руки в стороны, ладонями кверху. Он был облачен в доспехи, которые когда-то принадлежали космическому десантнику, но давным-давно стали чем-то иным. Броня была текучей, словно ртуть. Ариман видел в ее подергивающейся поверхности отражения несуществующих здесь вещей: закутанные фигуры, умирающие солнца, тянущиеся руки. Вокруг оракула трепетали многослойные одеяния, постоянно меняя свой цвет. Гладкий бронзовый шлем, без щелей для глаз, рта и носа, полностью закрывал его лицо. Вокруг оракула, словно планеты вокруг солнца, парили небольшие белые и синие сферы. Ариман пристальнее посмотрел на одну из сфер и увидел, как в ответ на него взирает синяя радужка и черный зрачок глаза.

+ Ты нашел его? Ты понял его? + произнес оракул. Мысленный голос был спокойным и не расцвеченным эмоциями, он казался почти музыкальным. Ариман покачал головой, не понимая сути вопросов и задаваясь вопросом, должен ли.

― Это ты, Менкаура? ― спросил Ариман, осмотрев серебристое тело оракула. Он чувствовал, как в его мыслях кружатся психические ощущения оракула. Было бы проще общаться мысленно, но что-то заставило его отказаться от подобного контакта с существом.

Оракул кивнул.

― Утекло много воды, ― сказал Ариман.

+ С тех пор, как мы видели друг друга? После изгнания? + Ариман вспомнил молодого воина с заостренными чертами лица в одеянии новиата Корвидов, затем эпистолярия Тысячи Сынов в змеином шлеме, а после ― сгорбленную фигуру, читающую книгу в свете девяти солнц Планеты Колдунов. На секунду он заметил, как лицо из воспоминаний отразилось на серебряной поверхности доспехов Менкауры. + Неужели я так сильно изменился? + спросил оракул.

― Ты изменился.

+ Это с какой стороны посмотреть. +

― У меня есть вопросы.

+ А у кого их нет? + оракул обернулся, будто посмотрев в другую сторону своим незрячим лицом, парящие вокруг него глаза одновременно уставились на Аримана. + Конечно, тебе придется уплатить цену. Подношение. +

Ариман промолчал. Менкаура, Оракул Многих Очей ― за время изгнания ему приходилось пару раз слышать это имя, которое срывалось с уст колдунов и бормотали те, кого коснулись демоны. Он всегда удивлялся и опасался того, был ли Менкаура, о котором ходили слухи, его бывшим братом. Теперь Азек знал, что парившее перед ним существо уже не было его братом, не в истинном смысле ― он стал кем-то большим, чем просто смертным, превратившись в нечто, чего в первую очередь следовало опасаться, а только затем уже доверять. «Я мог избрать такой путь, ― подумал он. ― У меня была возможность раскинуть свой разум во времени, видеть все, даже то, чего еще не случилось. Я мог продать себя за подобные знания».

Ариман вздрогнул и ощутил успокаивающий запах воздуха в легких.

+ После ответов я задам тебе один вопрос. Ты правдиво ответишь на него. Он и станет ценой. +

Ариман кивнул.

― Я готов на такое подношение.

Оракул повернулся к нему и опустился на землю. Его ноги коснулись плавно изгибающегося пола. Он сделал два шага и остановился на расстоянии вытянутой руки от Аримана. Упавший меч лежал между ними.

+ Спрашивай, и я отвечу. +

Ариман открыл рот, но вопрос оказался не тем, который он собирался задать.

― Что с тобой случилось?

В мыслях Аримана заскрипел смех оракула. Он почувствовал тяжесть лет, которые казались тысячелетиями, тысячелетиями, прожитыми как эоны.

+ Время, брат мой. Выбор. Время и выбор все меняют. Как тебе прекрасно известно. +

Ариман подумал о девятом солнце, которое катится по небосводу Планеты Колдунов, об остальном легионе, который окружает его вместе с кабалом в огнях рассвета. Тогда он в последний раз видел Менкауру, стоявшего среди тех, кому Ариман не доверял в достаточной степени, чтобы посвятить в заговор.

― Мне жаль за то, что я сделал с тобой, за то, что сделал со всеми вами.

Оракул склонил безликую голову.

+ Ты просишь прощения, или тебе жаль того, что ты потерпел неудачу? + оракул покачал головой. + Тебя не касается, во что я превратился, Ариман. Твой грех в том, что ты не видишь границ своей силы. Даже в отчаянии ты берешь всю горечь и ошибки на себя, принимаешь больше, чем тебе отведено. +

― Я уничтожил легион.

+ Ты так думаешь? Это был твой выбор? +

― Только мой.

И вновь Ариман ощутил смешок оракула в своем разуме.

+ Судьба ― это паутина, которая связывает всех, Ариман. Каждый выбор порождает тысячи вероятностей, эти вероятности вызывают следующие, и так до тех пор, пока начало и конец становятся неотличимыми друг от друга. +

Ариман почувствовал, как в разуме формируются образы, пока он воспринимал послание. Колдун увидел золотые нити, тысячи, десятки тысяч, миллионы нитей, вплетенных в ткань времени, накладывающихся и сплетающихся у него на глазах. Разум Азека инстинктивно отшатнулся, а затем зажегся от трепета. Величественное зрелище. Он видел последствия деяний малых и больших, все они были связаны между собой и сыпались, подобно падающим картам. Потрясающе и прекрасно. Казалось, он вернулся обратно домой. Ариман погрузился в образ, следуя за нитями последствий, желая увидеть их до конца. Но каждый раз, стоило ему потянуться к ним, связи менялись, рвались и множились. Колдун обернулся, не видя больше ничего другого. Он должен увидеть, чтобы понять. Азек полетел сквозь золотую сеть, услышал шелест крыльев и смех воронов.

― Нет! ― крикнул он. Образ потускнел, пока от него не осталось ничего, кроме угасающего воспоминания о пылающей сети. Оракул медленно кивнул.

+ Моя судьба могла стать твоей, мои знания ― твоим проклятьем. Возможно, если бы ты не создал Рубрику, ты стал бы таким, как я. Возможно, другие стояли бы перед тобой и спрашивали, что ты видишь. +

― Как низко ты пал.

+ Все мы пали, брат. +

― Я бы не совершил такой выбор, как ты.

Оракул пожал плечами, жест оказался плавным и нечеловеческим.

+ Но ты пришел обсудить не эти вопросы. +

― Что станет с нашим легионом?

+ Очередной вопрос, который ты не собирался задавать, + Ариман не шевелился, неотрывно смотря на оракула. Секунду спустя тот повернул голову и посмотрел вверх. Движение было именно таким, как если бы он заглянул вдаль, обдумывая ответ, и от движения безликой головы у Аримана мурашки побежали по коже. + Легион умрет. Он станет даже меньше, нежели прахом. Оставшиеся превратятся в таких же, как я, более существ, нежели воинов, которыми некогда были. Со временем никто не вспомнит о нас, мы станем воспоминанием, затерянным в глубинах истории. +

― Ты это видишь?

+ А ты нет? + мысленный голос оракула прервался. + Ты был нашим провидцем, Ариман. Был повелителем Корвидов. Ты обучал всех нас. Что я могу сказать тебе такого, чего не сумел бы узнать ты сам, если бы захотел? Почему ты сам не посмотришь на течения будущего? Неужели настолько сильно не доверяешь себе, что не осмеливаешься? ― глаза вокруг оракула перестали кружиться. Каждый из них неподвижно застыл в воздухе, взирая на Аримана. + Или ты смотрел, но побоялся увидеть больше? +

― Отвечай.

+ Все будет так, как я сказал. Или может быть. Будущее словно бриллиант, вероятности ― это грани, на которые можно взглянуть по-разному. Легион может закончить так, как сказал я, или бессчетными другими способами. Он может выжить, может воспрянуть. Ты знаешь это. Кое-что ты и сам видел, + Ариман вспомнил видение, шепот ворона. «Время не стоит на месте, как и плоть, как и судьба», ― говорил тогда он.

― Смутное пророчество бесполезно.

+ Такова их природа, мой учитель. Ты спросил потому, что хотел услышать опровержение уже известной тебе правды. +

― Ты забыл все мои уроки, ― ответил Ариман, его голос стал ровным и холодным.

+ Действительно? И все же ты здесь. Спроси себя, что ты действительно желаешь знать: правду или ложь, которая простит тебе твой выбор? +

― Вопрос ― не ответ.

+ Ты знаешь, что это не так, + оракул замолчал, и двое смотрели друг на друга, пока секунды тянулись в оглушительной тишине. + Давай. Задавай настоящий вопрос, который пришел спросить. +

― Огонь, ― приказала Кармента, и «Дитя Титана» содрогнулось. Экраны вспыхнули белым и рассеялись пиксельным снегом перед глазами Астреоса. Еще секунду назад перед глазами были только клубящиеся облака, которые неслись вперед, чтобы окутать их. Бело-желтый газ ударил о корпус «Дитя Титана», словно испытывая его на прочность. Кармента открыла огонь мгновением позже, хотя цели не было видно.

― Покажи, что происходит, ― крикнул Кадин.

Мостик опять вздрогнул. Кармента не ответила. Воющие голоса ворвались в разум Астреоса, вызывая вспышки многоцветной боли за глазами. Он чувствовал себя так, словно вот-вот упадет снова. Крики в голове переросли в вопль. Библиарий попытался оградиться от них, но его сила воли походила на песок, который пытался сдержать прилив.

Прилив. Астреос вспомнил холодный взгляд Аримана и бесконечные дни тренировок. Он вспомнил то спокойствие, то, как погружался в безмятежность, как его разум воспарял над потоком.

Он еще стоял. Палуба теперь вибрировала от постоянного грохота, пока «Дитя Титана» раз за разом давал залп из орудий. Пикт-экраны вновь обрели четкость, и Кадин с Тидиасом смотрели на них. Мглу озаряли сполохи орудий, прокатываясь вразнобой с молниями, прочерчивающими облака газа. Среди них проступали очертания, словно движущиеся тени, отбрасываемые существами с кинжальными крыльями и телами. Одно промелькнуло перед пикт-оком, и Астреос услышал крик в своем разуме.

― Почему они не нападают? ― спросил Тидиас.

― Что? ― прорычал Астреос, посмотрев на брата. В голове немного прояснилось, но ему приходилось прилагать усилия, чтобы экранировать разум от воплей. Тидиас не сводил глаз с экрана. Кадин, стоявший рядом с ним, кивнул.

― Кем бы они ни были, они настроены недружелюбно, но просто наблюдают, ― пробормотал Кадин.

Астреос перевел взгляд обратно на экран.

― Что они делают? ― спросил Тидиас.

«Дитя Титана» сильно вздрогнул, и пикт-экран мигнул, когда бортовой залп расцветил облака неоново-оранжевым. В голову Астреоса вонзился вой, и библиарий вскрикнул от боли. На этот раз он походил на искаженный мучением смех. В нем ощущалось презрение.

Бибилиарий чувствовал холод. Вопли в голове вдруг стали знакомыми. Он понял, что это такое. Астреос уже слышал, как люди издавали подобные крики, и слушал, как в ночи завывают хищники, прокрадываясь мимо деревьев.

― Они ждут, ― тихо сказал библиарий. Во рту пересохло. ― Они ждут добычу.

― За мной охотятся, ― тихо сказал Ариман.

+ Правда, но не вся. +

― Толбек искал меня, чтобы убить или поставить перед кем-то на колени, ― Ариман прервался, но оракул не шевельнулся и не заговорил. ― Кому он служил? Кто охотится за мной?

+ Многие охотятся за тобой, Ариман, + произнес оракул, покачав головой. + На каком бы мире не перевернуть камень, там всегда найдется тот, кто хочет поймать тебя. +

― Кому служил Толбек?

+ Ты и сам знаешь. Ты знал еще до их прибытия. Знал, когда они пришли за тобой. Когда тебя загнали в угол, ты уже знал, кто придет за тобой. +

― Нет, ― сказал Ариман, но услышал в своем голосе дрожь неуверенности. В разуме возникло лицо. Мрачное, серьезное, постаревшее от сомнений и тревог, лицо друга, которого он убедил пойти за собой к провалу.

+ Толбек служил Амону. +

― Амон, ― имя зацепилось за язык, проскользнув в разум, и Ариман не был уверен, назвал ли его первым. Оракул медленно кивнул.

+ Кто же еще? Его тяжелее всего убедить, он больше всех сомневается, он из наиболее верных примарху, не считая тебя. Амон шел за тобой, верил тебе, позволил себе поверить в твою мечту. Это доверие привело его к разрушению всего, что было для него самым ценным. Он сжег свои надежды из-за того, что доверился тебе. +

Ариман понял, что смотрит на меч, лежащий на черном полу. Его взгляд скользнул по перекрестью в форме птицы с огненными крыльями и навершию с красным камнем посередине. Это был меч Толбека, меч, который поднял против него брат.

― Месть, ― тихо сказал Ариман.

+ Я не могу заглянуть в его разум и предсказать, чего он желает достичь, но он продолжает мечтать. Ты даровал ему высокомерие достаточное, чтобы определять познания, невзирая на знаки судьбы. Он обрел знания и силу. Если придется, он возьмет штурмом Планету Колдунов и бросит вызов самому Двору Изменения. +

― Почему? ― спросил Ариман. ― К чему он стремится? Зачем ему нужен я, если не просто ради мести?

+ Тебе придется самому найти ответ на этот вопрос. +

― Ты не знаешь ответа? ― спросил Ариман, но оракул продолжил, словно не расслышав его.

+ Есть выбор. Будущее раздроблено. Я вижу, как линии судьбы исчезают во тьме, и не вижу их окончания. Легион может умереть окончательно. Я вижу пути, ведущие к такому исходу, с большей ясностью, нежели другие. Но есть и другие окончания, другие пути. +

Ариман посмотрел вверх. В голове раздалось эхо вороньего смеха.

― Ты знаешь это? Ты видел?

+ Мне это сказали. +

― Кто?

+ Не могу сказать. +

― Не можешь или не хочешь?

+ И то, и другое, + в голосе Менкауры слышалась непреклонность, и оракул начал подниматься ввысь.

― Подожди, ― сказал Ариман. ― У меня есть другие вопросы.

+ Нет. Пока нет. +

― Но есть ведь иной путь, путь спасения легиона?

+ Возможно, + Ариман увидел образ Менкауры, который еще в бытность молодым новиатом с кривой усмешкой смотрел на него из учебного круга. + Всякое пророчество ― результат взаимодействия вероятного и парадоксального. Ничто не точно, пусть даже кажется, что все уже предрешено. +

Ариман невольно улыбнулся:

― Мои слова, ― образ Менкауры у него в разуме улыбнулся шире. ― Спасибо, что напомнил.

Ариман кивнул и поднял меч с пола. Колдун вложил его обратно в ножны, голова гудела от мыслей и вероятностей. Он отбросил мечтания, которыми уничтожил Тысячу Сынов. Невзирая на цену, он не мог повернуть назад, не сейчас.

«Но, ― раздался голос из круговорота мыслей и чувств. ― В действие все привел ты. Цепь событий не закончилась на Рубрике. Твое проклятье живет дальше, и ты все еще не осмеливаешься встретиться с ним. Ты сбежал и позволил своему легиону умереть, потому что ошибся».

Скрывая сферический зал, вокруг него заклубился туман. Ариман пошел в него, позволив ему окутать себя.

+ Мое подношение, Ариман, + голос оракула отчетливо разнесся у него в мыслях, но казался далеким, словно звучал откуда-то издали. + Я получу свое подношение. +

Ариман повернулся и посмотрел на поднимающуюся фигуру, которая когда-то была его братом и учеником.

― Задавай свой вопрос, ― сказал Ариман. Оракул продолжил вознесение, его очертания будто рассеивались в сгущающемся тумане.

+ Почему ты не дал себе умереть после изгнания? +

Кожу Аримана защипало. Он вспомнил о жизни, проведенной на границе Ока Ужаса, когда не позволял себе быть тем, кем он был, постоянно ожидал смерти, которая никак не шла к нему. Подумал о том, что придется делать сейчас.

«Судьба создается из путей, которыми не пошел», ― подумал Ариман.

― Потому что во мне еще живет надежда, старый друг, ― сказал он в туман, бросив последний взгляд на оракула. Затем колдун повернулся и зашагал прочь.

― Шаттл, ― произнесла Кармента. ― Он возвращается.

На мостике царила тишина. Кадин посмотрел на Астреоса. Тидиас наблюдал за экранами, которые сейчас показывали только клубящуюся массу болезненных облаков за корпусом. Крики исчезли из разума Астреоса за секунду до слов Карменты.

― Где он? ― спросил библиарий.

― Только что покинул поверхность луны.

Астреос уже пришел в движение. Кадин и Тидиас последовали за ним секундой позже.

Варп поднялся навстречу Ариману. Секунду его разум безмятежно парил среди стеклянного спокойствия луны оракула, а в следующий миг пошатнулся под напором энергии. Стены отсека замерцали и стали прозрачными. Вокруг шаттла вскипели бледные облака, словно сворачивающееся молоко. Резкие крики защипали уши и вонзились в мысли. Образ шаттла задрожал между твердым состоянием и прозрачностью. Ариман заметил что-то в облаках, что-то, скользящее на штормовых ветрах.

В тумане появились темные силуэты. Крики теперь доносились отовсюду сразу, заполняя его разум и уши. Колдун высвободился из подвески и поднялся на ноги. Пол отсека оставался твердым, но Ариман мог видеть сквозь металл, как будто он был из стекла.

Одна из теней подлетела ближе и потянулась к нему. Ариман увидел тень когтей за секунду до того, как они разорвали ткань реальности. Из раны полился красно-зеленый свет, когда когти расширили ее. Ариман видел, как в пространстве по ту сторону отверстия, повисшего среди клубящихся облаков, переливается свет и цвета. Крик превратился в одну высокую, атональную ноту. Колдун почувствовал, как поднимаются волосы, словно от воздействия статики.

Медленно, почти осторожно, существо вылезло наружу. Оно остановилось, присев на краю реальности, и повело головой. Когда создание зашевелилось, пластины брони замерцали маслянистой радугой цветов. На теле бугрились округлые органические наросты, словно ржавчина на железе, оставленном в черной воде. Вдоль прыжкового ранца на плечах выступали бледные шипы.

Ариман слышал о подобных существах, космических десантниках, отдавшихся варпу и остроте клинков. Если они как-то и называли себя, то этого никто не знал, но остальные именовали их когтями варпа.

Существо пошевелило когтями-ножами. В двигателях на спине вспыхнул бледно-зеленый огонь. Оно посмотрело на Аримана красными глазами и прыгнуло, подняв за собой клубы пара. Следом за ним начали появляться еще четыре раны.

Из тумана выступала громада изрытого шрамами железа. Створки противовзрывных дверей широко распахнулись, готовые впустить шаттл внутрь. Двигатели корабля взревели, и его корпус вновь приобрел былую непроницаемость, отгородившись от шторма.

А затем шаттл зазвенел, словно гонг, и его крутануло. Аримана сбило с ног, мир перед глазами закружился. Вокруг посыпались искры, когда обшивка корпуса отогнулась в сторону. Секунду существо глядело на Аримана, а затем прыгнуло.

Когти встретились с кинетическим щитом Аримана в сполохе света и звука, который походил на удар молнии. Существо отскочило назад, вонзив конечности в противоположную стену. Оно зашипело. Ариман почувствовал, как шаттл начинает разворачивать. До него донесся скрежет других когтей, рвущих обшивку.

Существо ринулось в новую атаку. Разум Аримана запылал. Из глаз колдуна вырвался раскаленный добела луч. Тварь закричала, и Ариман почувствовал, как теряет контроль над варпом. Он не успел удивиться, как когти вонзились ему в живот. Они пробили доспехи и проникли в податливую плоть. У Аримана было достаточно времени, чтобы отметить, какие же они холодные, казалось, он проглотил лед. Затем существо врезалось в него всем телом и повалило на палубу.

Шаттл вновь развернулся, и Ариман почувствовал, как его вдавило в доспехи, когда сила притяжения попыталась оторвать колдуна от пола. Существо ударило другой рукой и закрепилось на палубе, пригвоздив Азека. Колдун взглянул на него. В ответ на Аримана посмотрели красные глазные линзы существа. Оно находилось так близко, что Ариман видел дымок, тянущийся из дыхательной решетки его шлема.

«Я не умру здесь», ― подумал колдун. Он сосредоточился на своем теле, успокаивая нервные окончания и мышцы. Ариман будто нырнул в воду. Он ощутил в себе когти. Увидел скопление молекул, костей и мышечных связок, которые символически вращались перед внутренним взором, и с помощью мысли изменил увиденное.

Кожу защипало, и она онемела. Кровь замерзла, органы стали затвердевать, кость обрела прочность металла. Ариман ощутил, как остановились сердца. Личину возвышающегося над ним существа рассекла широкая влажная трещина.

― Жив, ― прошипел коготь варпа. ― Жив. Да, ― существо облизало зубы черным языком. ― Не весь. Нет.

Оно отстранилось и попыталось выдернуть из Аримана когти. Он даже не почувствовал этого. Был только ледяной вихрь варпа, текущий в крови и костях. Существо взвыло и попробовало снова высвободиться. Когти держались прочно, будто угодив в камень. Ариман улыбнулся под шлемом. Времени оставалось немного, он не мог поддерживать изменение своего тела бесконечно.

Существо распахнуло рот и снова взревело. Ариман ударил растопыренными пальцами в открытую пасть. Коготь варпа пошатнулся. Ариман сжал кулак, вцепившись в мягкое мясо в горле. Колдун разделил разум на два мысленных потока ― одна часть продолжала дышать камнем и превращать плоть в сталь, тогда как другая начала жечь. Существо забилось в судорогах, по броне ото рта побежали пылающие трещины. Разум Аримана заскреб по тому, что осталось от души существа ― она выглядела иссохшей и прогнившей, словно кровь, загустевшая в черное желе в мертвом сердце. Краем глаза Ариман заметил, как увеличиваются в размерах зубастые противовзрывные двери. У него не было времени, чтобы даже пошевелиться.

Астреос сделал шагов десять по ангару, когда шаттл задел противовзрывные двери. Происходящее разворачивалась перед ним с неспешной медлительностью, пока он с братьями бежал вперед. Шаттл перевернулся, стабилизаторы сорвало. Во все стороны разлетелись обломки брони. Из корабля хлестало топливо, которое тут же сгорало в вырывающемся из развороченной кабины воздухе. За миг до столкновения из шаттла выскочили огромные фигуры. Когда-то они были космическими десантниками. Астреос различил очертания силовых доспехов под слоями наростов, похожих на зараженные кораллы. Зеленые струи огня толкнули их во тьму под потолком. Третий упал вместе с остальными обломками, после удара об палубу из тела брызнули капли темной жидкости.

Еще один отпрыгнул слишком поздно. Прежде чем он успел уйти в сторону, обломок крыла настиг его и разрубил надвое.

«Он мертв», ― с холодной уверенностью подумал библиарий. Самый крупный кусок фюзеляжа скользил по палубе, высекая искры. Астреос узнал в нем часть пассажирского отсека. Казалось, на него наступил титан. Никто внутри не смог бы выжить.

Пара уцелевших существ развернулась и кинулась вниз. Кадин и Тидиас опустились на колени, подняли болтеры и одновременно открыли огонь. В воздухе следом за первым существом одна за другой появились цепочки разрывов. Пикируя, создание завопило, его настоящий голос смешался с криком изголодавшейся души.

Астреос, шедший на шаг вперед братьев, обнажил меч и бросился к обломкам. Вторая тварь упала на покореженный фюзеляж и принялась неистово кромсать металл, будто пытаясь достать нечто, погребенное внутри.

Библиарий услышал крик и оглянулся. Первое существо поднималось назад в воздух на столбе бело-зеленого огня. В когтях у него бился Кадин. Тидиас стоял на земле, ствол его болтера непрестанно дергался, пока воин пытался прицелиться. Астреос сбился с шага.

Истекая темной жидкостью, существо, державшее Кадина, поднялось выше. Библиарий видел, что Кадин продолжает сжимать болтер трясущимися руками. Существо закричало, и Астреос почувствовал в вопле радость охотника. Кадин извернулся и прижал дуло болтера к телу создания. Оружие взревело. Гильзы дождем посыпались на палубу. Затем из спины когтя варпа вырвалась очередь разрывов. Существо выпустило воина за мгновение до того, как зеленый огонь из ранца превратился в огромный раскаленный шар. Астреос не увидел, как Кадин упал на палубу.

Существо перед библиарием издало победный вой. Астреос не сводил с него глаз, сокращая расстояние. Коготь варпа разметал остатки корпуса и присел среди обломков. В ливне выстрелов его черные доспехи блестели разводами машинного масла и крови. У его ног что-то шевелилось. Тогда Астреос и заметил протянутую руку, которая словно пыталась отогнать тварь.

Существо поднялось во весь рост. Когда-то оно было космическим десантником, но теперь его доспехи больше походили на больной коралл. Тварь развела руки. Когти на его пальцах были белые как кость. Оно запрокинуло угловатую голову, и Астреос услышал в разуме бессловесный победный вой.

Существо заметило библиария за мгновение до того, как острие клинка пронзило его левый глаз и вырвалось из затылка. От удара рука Астреоса вздрогнула, и он быстро сосредоточился на ядре клинка. Существо рухнуло на обломки шаттла и билось в судорогах до тех пор, пока не угасли электрические разряды.

Астреос снял шлем. Внешние створки закрылись, но воздух пока оставался разреженным. Его губы скривились. От трупа у его ног несло горелым мясом и гнилыми фруктами. Библиарий повернул голову туда, где из обломков пытался выбраться Ариман. Невероятно, но колдун выжил, его доспехи были пробиты, но на нем самом не было ни царапины. Астреос пригнулся, чтобы оттащить погнутые металлические балки в сторону, но затем остановился.

― Когда придешь в себя, думаю, настанет время для кое-каких ответов.

VIII Рубрика

Ариман поднял голову. Все взгляды были обращены на него. Тидиас стоял у стены, скрестив руки на груди, его оружие было прикреплено к бедренным пластинам доспехов. Кармента ждала в углу, подобно неподвижной тени в рваной черной мантии. Кадин сидел на толстой трубе, краем глаза наблюдая за Ариманом. Пурпурный синяк и вздувшаяся плоть покрывали большую часть лица Кадина, а из-за сломанных костей под ним космический десантник казался даже менее человечным, чем обычно. Астреос стоял у круглого люка, ведущего в комнату Аримана. Колдун не мог избавиться от чувства, словно он попал на суд. Конечно, по-своему так оно и было.

«Они злы, ― подумал Ариман, ― и в глубине души боятся того, во что я их втянул».

Только разум Карменты оставался безмятежным. На самом деле он был тревожно пустым, как будто часть его просто оградилась от остального мира. «Корабль пожирает ее человечность», ― подумал Ариман. Временами женщина казалась человеком в большей степени, чем любой техножрец, с которым ему приходилось встречаться, но затем вдруг становилась отстраненной или дезориентированной. Ариман перевел взгляд назад на троицу космических десантников. Все они были заблудшими и сломленными созданиями, но он нуждался в них, и их верность не потерпит ничего, кроме правды. Азек сглотнул и понял, что у него пересохло во рту. Он не ожидал, что все случится подобным образом.

Колдун отвернулся, ощутив грубую выделку залатанной мантии. После боя и крушения корабля его доспехи нуждались в длительном ремонте, прежде чем он сможет надеть их снова, но когда с Аримана сняли броню, кожа чудом оказалась не поврежденной.

― Словно камень, ― сказала тогда Кармента. Некоторые участки плоти до сих пор оставались холодными и нечувствительными, но это пройдет.

Он провел рукой по лицу. Голова еще болела, да и сам Ариман нуждался в отдыхе, но Астреос не будет ждать его ответов.

― Меня зовут Азек Ариман, ― начал колдун.

― Ты нам так и сказал, ― напомнил Астреос. Ариман не обратил внимания на то, что его перебили.

― Когда-то я был главным библиарием легиона Тысячи Сынов. Я сражался вместе с примархами и видел Императора во времена Великого крестового похода. Нас предали, и мы в свою очередь предали Империум.

― Но за тобой пришли не агенты Империума, ― просто заметил Кадин.

― Нет. Их подослал один из моих братьев.

― Почему? ― вопрос принадлежал Тидиасу, в его голосе не чувствовалось эмоций. Ариман посмотрел на него.

― Существа, которых он послал, охотятся через варп. Возможно, они учуяли мой запах. Может, тот, с кем я встретился на луне, предал меня.

― Я не об этом спрашивал, ― произнес Тидиас. Спокойное обвинение в словах едва не заставило Аримана улыбнуться.

― Если хочешь понять, придется посмотреть самому, ― ответил Ариман.

― О чем ты? ― спросил Кадин, бросив взгляд на Астреоса.

― Я могу спроецировать свои воспоминания в ваши разумы. Вы увидите, с чего все началось.

По лицу Кадина было видно, что он готов возразить.

― Хорошо, ― согласился Астреос. Ариман взглянул на Карменту.

― Госпожа?

Она ничего не сказала.

― Я не стану проникать в ваши разумы, а просто покажу вам частичку своей памяти, ― Ариман пожал плечами. ― Все ответы там, если вы захотите увидеть.

После долгой паузы Кармента кивнула. Тидиас склонил голову, когда Ариман взглянул на него. Кадин пристально посмотрел на братьев, сплюнул, но после все же кивнул.

― Отлично, ― сказал Ариман и закрыл глаза. Он еще видел комнату, ее образ прослеживается в мельчайших подробностях перед мысленным взором. Детали стен, освещения и труб медленно потускнели, а затем исчезли в черноте. Он увидел образы Карменты, Тидиаса и Кадина, застывшие в удивлении. ― Пошли, ― позвал колдун, затем повернулся и направился по туннелю к давно запечатанной двери в свои воспоминания. ― Узрите это моими глазами.

Дворец тянулся к синему небу, мрамор нагрелся от солнца, шпили сияли белым светом на фоне яркой синевы небес. Ариман поднялся по ступеням и миновал дверь. Он чувствовал остальных, идущих следом, но не оглядывался. Азек не позволил им разговаривать ― здесь, в его разуме, они станут немыми свидетелями, но их мысли скребли в тишине, и дрожь изумления и зачарованности сотрясала залы. Никто прежде не входил во дворец его воспоминаний, и мысль о том, что другие разумы шли рядом в прохладных тенях прошлого, оставляла странное чувство, словно он лишился кожи. Ветерок, задувавший в распахнутые окна, нес едва уловимый запах дыма, и Ариман задавался вопросом, что бы это могло означать в свете того, что он намеревался сделать.

Каменная дверь с серебряным кольцом сопротивлялась его прикосновению, проскрежетав по полу, когда он открыл ее. Шагнув внутрь, Ариман почувствовал, как взгляды остальных заскользили по полкам с мраморными сосудами, пока не достигли окна и вида на Планету Колдунов. Их разумы стихли один за другим, когда они узрели башни и девять солнц, катящихся по небосводу.

Ариман подошел к книге, лежавшей на плинте в центре комнаты. Стараясь не глядеть на записанные в ней слова, он раскрыл ее ― от страниц исходил жар, как будто бы они горели.

― Воспоминания здесь, ― произнес Ариман.

Их присутствие стало ближе, паря на границе зрения. Ариман опустил глаза. Страницы книги начали переворачиваться, словно подхваченные метелью ― символы и слова стали размываться и виться по пергаменту. Зал исчез. Вокруг них взвихрились образы и ощущения, а затем промелькнули мимо. Другие оставались рядом, видя то же, что и он, чувствуя касание прошлого.

Он увидел Амона, стоящего на вершине башни, а за ним еще больше шпилей, уходящих вдаль блестящим в ночи лесом серебра и сапфиров.

― Мы уверены? ― спросил Амон. ― Иного пути нет?

― Нет, ― ответил Ариман.

Он снова увидел кабал, выросший с помощью бессчетных пактов и тайных уз. Увидел, как все больше воинов из Тысячи Сыновей становятся существами бесконечно изменчивых форм. Увидел момент, когда все уже было готово, когда последние компоненты были собраны, и более не осталось преград между ним и завершением его великого труда, его Рубрики.

― Время пришло, брат, ― произнес Амон. Ариман ощутил воспоминание о последнем вздохе, который сделал в тот миг. Воздух пропах дымом, он был насыщен благовониями и сухим, железным запахом ветра, дующего с равнин.

Затем воспоминание о Рубрике ударило в него, словно молния, пробуравив мысли, подобно штормовому ветру. Он никогда не стремился обрести силу богов, но в тот миг увидел каждого из Тысячи Сынов, раскинувшихся под ним мерцающими огоньками душ. Он увидел каждый отросток на их конечностях и цвет их душ. Ариман стал ими всеми. Все полусформировавшиеся мысли и ощущения принадлежали ему ― он стал Менкаурой, внезапно переставшим видеть книгу перед собой. Стал Зебулом, застывшим на месте, когда чешуйчатой рукой поднимал синий кристаллический шар. Стал Кетуилом, глаза которого заросли плотью, а сотня языков вырывалась из рассекавших доспехи ртов. Он стал эпицентром урагана, средоточием тысячи застывших разумов и замерзших сердец. Их разрушенные мечты, их чаяния, их сила были у него в руках, будто пригоршня ручейной воды. Ариман тянулся дальше и дальше, ощущение, лишенное времени, бесконечное, но тонкое, как стеклянные нити.

Даже в воспоминаниях величественность момента едва не захлестнула Аримана. На секунду он осознал, что где-то очень далеко его реальное тело вздрогнуло, а из уголков глаз потекла кровь. Затем миг стал прошлым, и за ним последовали другие мгновения.

Он увидел, как его братья выходят из пылевых облаков, поначалу один, за ним другой и еще один, сливаясь в один поток, словно трупы, всплывающие из илистой воды. Из них сыпался прах, в каждом тлели угольки души, но не более. Воспоминание походило на лед, сковавший позвоночник Аримана.

― Что мы натворили? ― спросил Амон треснувшим, словно иссушенная земля, голосом.

Ариман не ответил. У неудачи не было ответа.

Мерцание образов застыло, будто прах, летящий на стихающем ветру. И вот возник он, образ, такой размытый и изменчивый, что даже память Аримана не могла удержать его: очерченный огнем силуэт человека, в золотом свете вокруг него кружило бессчетное множество глаз, поющих тысячью голосов. Сам же он походил на увечного калеку с покрытой перьями кожей и слепыми провалами глазниц.

― Отец, ― произнес Ариман, и образ превратился в великана с медной кожей, облаченного в бронзовые доспехи. Из широких плеч выросли оперенные крылья, а руки сжали посох с навершием в форме сферы. Грива красных волос окаймляла нахмуренное лицо с единственным синим оком. В воздухе запахло жженой кровью и благовониями.

+ Ответь мне, такое ли спасение ты искал? + спросил Магнус Красный.

― Я доволен, ― выдавил из себя Ариман. Образ Магнуса кивнул.

+ Ты ― лучший из моих сыновей, всегда им был, + проговорил Магнус, и мыслью изгнал Аримана меж звезд, словно прах, унесенный ветром с вытянутой ладони.

После того как Ариман открыл глаза, в комнате царило молчание. Целую минуту перед глазами угасающим образом оставалось воспоминание о Магнусе. Кадин вздрогнул, на его лице блестел пот. Тидиас лишь взглянул на Аримана и отвернулся. Кармента не шевелилась, но, чуть шатаясь, покачала головой. Астреос смотрел на Аримана, его бионический глаз казался тусклым рядом с настоящим. Ариман слабо улыбнулся.

― Вот почему, ― сказал он.

― А тот, кто отправляет охотников и эмиссаров? ― спросил Тидиас, все еще не смотря на Аримана.

― Амон, ― ответил Ариман. ― Мне следовало догадаться раньше. Из всех, кто вступил в мой кабал, его убедить было сложнее всего, ― на лице Аримана промелькнула грустная улыбка. ― Всегда преданный, всегда прав в любом споре.

Азек посмотрел на Астреоса, но библиарий-отступник оставался неподвижным.

― Почему сейчас?

Ариман удивленно оглянулся. Кадин пристально смотрел на него, хмурое выражение лишь заставляло шрамы на лице казаться еще глубже.

― Прошло ведь столько времени, почему он пришел за тобой сейчас? Почему не раньше? И зачем преследовать остальных изгоев?

Ариман медленно кивнул.

― Не знаю. Поначалу я думал, это просто месть, но теперь я понимаю, что это не совсем так. Амон может жаждать мести, но он слишком умен для таких банальностей, ― колдун устало улыбнулся. ― Наш легион не привычен к столь узким масштабам.

― Так ты теперь будешь искать ответы?

Ариман почувствовал в словах напряжение. Честно говоря, он еще не думал над следующим шагом, но когда пришло время решать, Азек понял, что ответ мог быть только один.

Он напряженно кивнул. Кадин долго смотрел на него, а затем, не оглядываясь, направился к люку. Секунду спустя Тидиас последовал за ним. Астреос бросил на Аримана последний твердый взгляд, прежде чем переступить порог и закрыть за собой люк.

― Хотелось бы тебе, чтобы этого никогда не случалось?

Ариман вздрогнул от голоса. Колдун едва не забыл, что Кармента стояла в углу комнаты. Она шагнула вперед, механодендриты теребили мантию, словно это были подсознательные движения нервных рук.

― Хотелось бы? ― повторила женщина.

«Да, ― подумал Ариман. ― Мне бы хотелось не прислушиваться к шепоту сердца. Некоторые могли бы назвать этот шепот надеждой, но это было высокомерие. Высокомерие знания, которое полагает, что безгранично, но не видит пропасти у своих ног».

― Не уверен, ― наконец ответил он.

Кармента покачала головой, словно пытаясь избавить от шума в ушах. Секунду Азек задавался вопросом, спросит ли она еще что-то, но затем техноведьма пошла к люку и открыла его.

― Спасибо, ― сказала она и вышла, спиной ощущая смущенный взгляд Аримана.

IX Мертвый космос

Ариман осознал, что стоит у двери темной камеры летевшего вслепую «Дитя Титана». Колдун бродил по палубам много часов. Сервиторы с машинных палуб расступались у него на пути, в их чернильно-черных глазах отражались светящиеся зеленые линзы шлема, пока полулюди наблюдали за тем, как он проходит мимо. Азек шел по запертым коридорам вдоль хребтовой части корабля и не видел ничего, кроме пыли, которая, падая, слабо мерцала в свете глазных линз. Он искал Марота, стремясь выяснить, жив ли еще сломленный прорицатель либо же свернулся калачиком и испускает дух в какой-то темной дыре. Ариман начал поиски спонтанно, бессмысленная задача должна была помочь ему принять решение, но Марот куда-то запропастился, а решение все еще тяжелым камнем висело на душе.

«Почему сейчас? Почему он пришел за тобой сейчас?» ― вопросы непрерывно крутились у него в голове с тех самых пор, как Кадин задал их. Должна быть причина, по которой других изгоев схватили или убили. Он вспомнил, как Толбек сказал ему пойти с ним, и существо, прошипевшее: «Живой. Да». Амон хотел схватить Аримана живым.

Он вспомнил, как в живот ему вонзились когти. Живым хотя бы разумом, если не всем телом.

Ариман обдумывал вероятности, но без информации они все казались бессмысленными.

― Предположения ― это область воображения, ― однажды сказал ему Магнус. ― Сомнения не относятся к знаниям.

У Аримана были только предположения, а также единственный способ добыть знание: варп. Колдун пришел к таким выводам, блуждая по кораблю, а затем остановившись в морозной тьме перед прочной, усиленной оберегами двери. Секунду он размышлял над тем, не тревоги ли направляли его шаги. От этой мысли у него мурашки пошли по коже, но все же он заставил себя переступить порог.

Скованный демон уже смотрел на него, когда Ариман вошел в камеру. У Азека было такое чувство, будто тот наблюдал за ним еще до того, как колдун оказался внутри. Существо выглядело недружелюбно, но цепи и оковы крепко удерживали его на месте.

― Кадар, ― произнес Ариман, и слово глухо зазвенело внутри шлема.

Демон улыбнулся и издал звук, похожий на хрип в груди умирающего человека. Ариман почувствовал, как похолодела его кожа, словно онемевшая от прикосновения льда.

Азек не собирался приходить сюда, но сейчас ему представился шанс кое-что узнать.

― Я ищу ответ, ― сказал Ариман. Здесь не было воздуха, который мог бы переносить звуки, но колдун не сомневался, что демон услышал его. Он склонил голову сначала в одну, а затем в другую сторону. ― Ты ответишь? ― Существо замерло. Ариман чувствовал, как в прочных узах бьется голод.

+ Есть. +

Ариман одновременно услышал слово ушами и разумом. Рот и горло наполнились запахом раскаленного железа, и ему вдруг захотелось кусать, рвать и заглатывать. Существо заскрежетало зубами, и Ариман понял, что непроизвольно подражает ему. Он опустил на незваные инстинкты мысленные обереги и заставил свой голос звучать твердо.

― Узами, сковывающими тебя, я приказываю говорить.

Существо заметалось, словно от удара. С цепей, которые удерживали его, стал откалываться лед. Оно зарычало, из его рта вырвался почерневший язык. Ариман ощутил разочарованную ярость и понял, что не дождется ответа. Демон был духом голода, живущим только ради пожирания смертной плоти и не ведающим ни о чем, что требовалось узнать Азеку. Ариман так и думал. Марот сотворил мощные, но безыскусные оковы, ему не хватило мастерства пленить более сильного демона.

Ариман повернулся к двери, чувствуя, как голод демона обгладывает защиту его разума. Ему придется сделать то, чего он больше всего надеялся избежать. Выйдя из комнаты, Азек услышал, как оболочка демона что-то зашипела ему вслед.

Мертвая станция висела в непроглядной черноте. Астреос наблюдал за тем, как постепенно вырисовываются ее части, словно у древней развалины, выхваченной лучом света в глубинах океана. Тусклый, болезненный звездный свет высвечивал углы станции и шпили. Она походила на неровную полусферу, верхнюю поверхность усеивали башни и купола, тогда как из изогнутого брюха густым лесом топорщились мачты и сенсорные пузыри.

Астреос моргнул, и изображение свернулось в угол дисплея шлема. Перед глазами появилась бронзовая пещера десантного отсека. Справа от библиария по погрузочной рампе бродили сервиторы, в последний раз проверяя готовность корабля. Слева, по обе стороны от неброских металлических сундуков, которыми был заставлен весь пол отсека, безмолвными рядами сидели остальные сервиторы. Кадин и Тидиас находились напротив него. Глаза их шлемов неотрывно следили за библиарием, но он знал, что оба воина рассматривают мертвую станцию.

Им потребовалось несколько недель, чтобы добраться сюда. Навигатор Эгион, заключенный в амниотический кокон, сумел довести «Дитя Титана» до границы Ока. Поле Геллера здесь трещало, будто парус на крепком ветру. Теперь они сидели в уцелевшем боевом корабле, ожидая результатов сенсорного сканирования. Астреос посмотрел на братьев; в них ощущалось незримое, напряженное спокойствие, словно они были не более чем пустыми доспехами. Конечно, он не рассказал им, зачем они прибыли в этот участок мертвого космоса. Ариман поведал правду Астреосу, когда они вышли из варпа, но сам библиарий решил ничего не говорить Кадину и Тидиасу.

«Это из-за того, что ты догадываешься об их реакции, ― раздался голос сомнения у него в голове, ― или потому, что если скажешь об этом вслух, оно станет явью? ― Библиарий вспомнил Кадара, свисающего на цепях, и демона, ухмыляющегося в его пустом взоре. ― Так все и начинается. Одна ложь растет из другой, пока ты уже не сумеешь вспомнить изначальную правду». Но Астреос все равно ничего не сказал.

Он снова бросил взгляд на станцию, моргнул, и изображение вновь заполнило весь дисплей. Когда-то на ней обитали десятки тысяч людей, но они давно умерли, и древняя громадина стала безмолвной, темной и холодной. По картинке было сложно судить о ее размерах, но масштабы и цифры, мигавшие на краю экрана, подсказывали, что станция была более пятидесяти километров в диаметре. По сравнению с ней «Дитя Титана» был крошечной рыбешкой, подплывающей к туше левиафана. Они приближались к станции на минимальной скорости. Госпожа Кармента, соединенная с кораблем, держала большую часть энергии в резерве на случай, если ее придется перенаправить на двигатели или орудия. Наблюдая за увеличивающейся станцией, Астреос не мог избавиться от чувства, что они были чужаками, которые вторглись в логово спящего зверя.

― Она заброшена? ― спросил Кадин по воксу.

― Похоже на то, ― ответил Астреос, не сводя глаз с подсвечивающегося изображения станции.

― Она была имперской, ― тихо добавил Тидиас. ― И погибла в результате нападения ― посмотри на плазменные ожоги в нижних отсеках.

Астреос уже успел заметить характерные вздутия и гладкие подпалины на броне. По станции велся огонь из плазменных орудий, предназначенных для разрушения кораблей. Кроме того, были и иные признаки сражения: поваленные и уничтоженные башни, рваные пробоины где-то с сотню метров шириной, застывшие облака мусора, отражающие звездный свет и похожие на кристаллический песок. Даже без следов боя Астреос понял, что от станции осталась лишь пустая оболочка, он знал это с необъяснимой, но твердой уверенностью.

― Ее уничтожило нечто сходное по размерам, ― заметил Тидиас. ― Оборонительные батареи, генераторы щитов ― их бы хватило, чтобы отразить нападение боевого корабля.

― Но не хватило, ― проворчал Кадин и перевел взгляд с изображения на Астреоса. ― Почему мы здесь?

― Это была астропатическая ретрансляционная станция, ― объяснил библиарий. Он не сводил глаз со статуи, вздымавшейся над башнями станции: ангел с распростертыми на фоне звезд крыльями и тянущимися во мрак руками. Его бронзовой кожи не коснулась ржавчина, фигура оставалась целой. Но взгляд библиария привлекло ее лицо. Кто-то выбил глаза плазменными выстрелами. Астреос невольно поднес руку к глазной линзе с искусственным оком. ― Здесь сотни астропатов просеивали имматериум, вылавливая послания и направляя их дальше. Но затем Око разрослось и поглотило ее.

― Зачем искать подобное место? ― с презрением процедил Кадин. ― И как мы узнали о нем?

― Потому что я помог его уничтожить, ― Ариман поднялся по рампе и шагнул в отсек корабля. На нем были те же доспехи, в которых он служил Терзанию, но сейчас они стали синими. Под свежей краской виднелись следы старых боевых повреждений. Светлый табард скрывал торс колдуна, а гладкая кожа на лице в тусклом освещении приобрела оттенок полированного дерева. ― Я был здесь, когда это место погибло, и видел, как убивают команду, а астропатов живьем сжигают на кострах, ― он сделал паузу и взглянул на Кадина. ― Их крики все еще слышны в варпе. Бессчетное множество посланий и разумов истончили границу между мирами.

― Так вот зачем мы здесь? ― выплюнул Кадин, и Астреос ощутил кипящую в брате злость.

― И все же нас ждет долгий путь, ― спокойно произнес Ариман. Астреос чувствовал исходящее от Аримана самообладание, словно холод от обледеневшей стали. Колдун сел рядом с Астреосом и опустил магнитную подвеску. С шипением гидравлики и возросшим давлением погрузочная рампа начала закрываться. Корабль вздрогнул, когда ожили двигатели.

― К чему? ― спросил Кадин низким, разгневанным голосом.

― К тому, что я должен сделать.

Кармента наблюдала, как шаттл покинул ее борт. Где-то далеко она выдохнула и дернулась в своей колыбели из кабелей.

«Нет, ― подумала женщина, ― не мой борт, а корабельный». Шаттл вылетел из «Дитя Титана», его двигатели становились все ярче, набирая скорость. «Я должна разделять нас, пусть даже всего на пару часов. Мне нужно отдохнуть, но не сейчас». По словам Аримана, им следовало оставаться наготове: быть готовыми бежать, готовыми сражаться, готовыми к чему-то, о чем он не хотел ей говорить. После стычки у черной луны его тревоги были понятны, но женщина была соединена с кораблем на протяжении многих недель, и связь начинала сказываться на ней.

После опьянения боем и внезапного побега пришло чувство крайней усталости с привкусом железа. В подобные моменты Кармента была слабее всего, а когда она слабела, «Дитя Титана» глубже проникал в ее разум. Женщина просыпалась после выхода из варпа, не в силах вспомнить: кто она и где находится. С возвращением памяти ее наполняли шепот оружия и ощущение пощелкивающего оборудования. Хуже были моменты, когда Кармента, глубоко слившись чувствами с кораблем, вдруг понимала, что ее разум выбрасывало в тело. Она висела в переплетении интерфейсных кабелей, не в состоянии пошевелиться. Паника накатывала на женщину волнами, пока тело не воссоединялось с разумом. Она нуждалась в связи с кораблем, но иногда ненавидела его, будто пьяница, уставший от пьянства.

Но у нее не было времени для отдыха.

Техноведьма следила за боевым кораблем, пролетавшим под брюхом станции. Где-то, на границе сознания, ее пальцы задрожали. Она опять просканировала станцию ауспиком и авгуром глубинного поиска. Кармента прошлась по неровной поверхности станции, прослушивая с помощью мультиспектральных антенн. Ни движения, ни тепловых пятен ― лишь карманы воздуха, пойманные внутри суперструктуры, словно пузыри в затонувших обломках. Станция превратилась в труп, пустую оболочку. Карменте вдруг захотелось бежать, включить двигатели и нырнуть назад в черноту. Она начала медленно облетать станцию, обводя сенсорами пустоту. Где-то далеко задрожало ее почти позабытое тело.

Боевой корабль проник на станцию через рваную дыру в подбрюшье. Из носа и крыльев шаттла вырвались яркие белые огни. Почерневшие решетки и скрученный металл отбросили тени в гигантскую пещеру. Корабль заскользил вперед, орудиями на носу и в бортах выискивая цели. Когда-то здесь находились многочисленные трюмы и склады, но взрывы смешали их в одно целое, пробив пол и стены, тем самым создав громадную каверну.

Ариман безмолвно сидел в отсеке корабля. Меч Толбека покоился у него на коленях, а красные линзы шлема безучастно вглядывались в пустоту. В недавно покрашенной броне и шлеме колдун походил на статую. Варп был тихим, словно стоячая вода вокруг полузатопленных обломков. Но тишина эта нисколько его не успокаивала.

Ариман разумом тянулся в мертвый космос, который вцепился в кости станции, мягко исследуя его, ощущая, как в его чувствах крутятся обрывки реальности. Воспоминания были покрыты кровью и окутаны криками, которые всплывали в разуме. Азек был на станции много десятилетий назад, когда Братство Тьмы очистило его от жизни. После себя они оставили лишь слой рваных шрамов над глубокой раной. Варп был неподвижным, но неподвижность эта походила на лед, который вот-вот пойдет трещинами.

Колдун вернулся обратно в тело. Остаточные образы и ощущения все еще покалывали поверхность его мыслей. Он моргнул и оглядел отсек. Ариман не включал улучшенное зрение доспехов, и единственный свет исходил от глазных линз Астреоса, Тидиаса и Кадина, горевших, словно угли в сумраке. Он и трое других космических десантников находились ближе всего к рампе. Дальше отсек был заполнен сервиторами. Они сидели вдоль стен, их луковицеобразные шлемы качались и тряслись от каждого маневра корабля. Сервиторы не сдвинутся с места, пока не поступит приказ. Воспоминание о руке воина Рубрики, сжимающей запястье, всплыло в мыслях, но затем опять угасло.

― Посадочная зона идентифицирована, ― раздался по воксу ровный голос сервитора-пилота.

― Отлично, ― сказал Ариман. ― Приземляйся.

― Как пожелаете, ― ответил сервитор. Вой двигателей усилился, когда корабль скользнул мимо переплетения решеток и сел на разбитую платформу. Магнитные шасси с грохотом закрепилось на палубе.

Кадин уже поднял магнитную подвеску и сжимал болтер в руках. Внутренняя связь доспехов безмолвствовала, но Ариман разумом услышал боевой обет Кадина, похожий на шепот молитвы. Тидиас, сидевший возле брата, оставался собранным, его мысли походили на ровную пульсацию боевой сосредоточенности. Астреос шевельнулся и посмотрел на Аримана.

Азек поднялся и, держа меч наготове, направился к штурмовой рампе. Астреос встал, легко стиснув собственный клинок.

― Теперь ты нам расскажешь, что нас ждет? ― поинтересовался Кадин.

― Я не уверен, ― произнес Ариман. Он ощутил презрение в мыслях Кадина, но ничего не сказал.

Высокий вой двигателей продолжал сотрясать боевой корабль, пилот-сервитор не выключал их, чтобы улететь при малейшем признаке опасности. Поршни опустили люк, и воздух с шипением вырвался из отсека во внешнюю тьму. Дисплей шлема Аримана замигал, оживая, и мир перед его глазами окрасился пронзающим тьму монохромным цветом. Руны, сообщающие о вакууме и наличии гравитации, начали пульсировать красным на границе зрения. Загорелись янтарные маркеры угрозы. Колдун вышел из люка и почувствовал, как магнитные подошвы ботинок закрепились на платформе, после чего Ариман направился вперед. Секунду ему казалось, будто доспехи идут сами по себе, а он лишь пассивный наблюдатель, находящийся внутри. Азек покачал головой и увидел, как Астреос прошел мимо, направляясь туда, где широкая платформа сходилась со стеной каверны. Кадин и Тидиас догнали библиария и разошлись в стороны, попутно изучая пещеру. Ариман последовал за ними.

― Все спокойно, ― сообщил Тидиас, и Ариман услышал резкий визг статики. Колдун дошел до стены, окружавшей платформу, словно утес над прибрежным песком, затем остановился и посмотрел на корабль. Из носа и крыльев все еще светили белые огни, но лишенная воздуха тьма пещеры словно проглатывали их без остатка.

― Выгрузка, ― приказал он по закрытому каналу. Ему ответил очередной вой искажения. Секунду колдун задавался вопросом, услышали ли его, а затем сервиторы стали спускаться по рампе корабля. Они шли неуклюжей цепочкой, облаченные в костюмы из вулканизированной резины, их лица были скрыты под толстыми медными куполами. Попарно они несли серые металлические сундуки.

― Я нашел дверь, ― сказал Астреос искаженным от статики голосом. Ариман повернул голову и подождал, пока на визоре не появится маркер местоположения Астреоса.

― Оставайся на месте, ― приказал Ариман и направился к маркеру Астреоса. Колдун обнаружил библиария припавшим на колено и наблюдающим за проемом в стене каверны. В дверь без труда смог бы проехать сверхтяжелый танк, черный провал очерчивали зубья противовзрывных створок, отъехавших внутрь стен.

― Не нравится мне это, ― заметил Кадин, приблизившись к ним сзади. Он также выжидающе посмотрел на дверь, водя болтером вслед за взглядом. ― Ни энергетических показателей, ни признаков жизни или движения, как будто станцию вычистили.

Воин посмотрел на Аримана.

― Что вы сделали с этим местом?

― Они… ― начал было Ариман, но замолчал. Он был здесь, помогал им. Это была не его затея, но Азек приложил руку к ее исполнению. Колдун вспомнил Братство Тьмы, руны, пылавшие на доспехах полуночного цвета, когда они на цепях спускали астропатов в костер. Те все кричали и кричали, пока их языки не обугливались. С тел стекал жир. В огне проступали фигуры, утягивавшие псайкеров в угли. На станции обитали сотни астропатов, и костер горел много дней. Братство Тьмы в блестевших от крови доспехах наблюдало из теней, шепча молитвы к ночи, и Ариман стоял среди них.

«Вспомни, кем ты был и как низко пал», ― прозвучал голос у него в мыслях, и на мгновение ему почудился шелест вороньих крыльев.

Ариман покачал головой и отвернулся от Кадина. Его разум заскользил вдоль стен и проник за дверь. Колдун потянулся чувствами сквозь металл и безвоздушное пространство, они растекались по темным переходам и пробовали застоявшийся воздух за запертыми дверями. Он казался стылым, как будто Ариман плыл в черной воде под ледяной коркой. Его разум задрожал. Это было столь же просто, как проводить рукой по гладкому песку или ощущать древесный дым на зимнем ветру.

Тьма стала давить на мысли; каждый дюйм станции выглядел обесцвеченным, лишенным жизни, эмоций и мыслей. Азек остановился. Мог ли он ошибиться, было ли это место тем самым, которое он искал? Узнать можно было лишь одним способом. Колдун позволил своему разуму выйти за пределы реальности и раскрыл чувства перед измерением за…

… переплетение цветов и света, распадающихся, формирующихся заново, отражающихся и режущих глаза, которых у него не было.

Тело, запах испражнений, роз, приглаженных перьев.

Тени накладывались одна на другую, как масло, смешивающееся с кровью и расплавленным золотом.

Фигура взирала на него глазами цвета янтаря, и на растущем лице расцветала ухмылка. Она рассмеялась. Теперь на него смотрело множество лиц и тысяча глаз.

Руки. Бледные, мягкие руки, касающиеся густеющей черной воды.

Запах пепла и мочи, холод льда и липкость засохшей крови…

В легкие Аримана ворвался воздух. Колдун почувствовал, как по коже стекает пот. Секунду перед глазами стояло остаточное изображение, яркий оттиск трясущихся рук, которые тянулись из вихря цветов. Колдун попытался шевельнуться, но доспехи воспротивились, а на миг его охватила паника. Он умер в доспехах, оказался в плену железной хватки, обреченный вечно падать, вечно тонуть. Как его легион, как братья, которых он уничтожил.

― Ариман, ― услышал он торопливый и охрипший голос Астреоса.

Азек снова попробовал пошевелиться, и на этот раз доспехи подчинились. Перед глазами прояснилось. На дисплее горели синие предупредительные иконки биоритма. Он потерял сознание, и доспехи остановились, не позволив ему упасть. Колдун повернул голову. Платформу вокруг него покрыла толстая корка изморози, подбираясь к стене и двери каверны.

Астреос с обнаженным мечом стоял в пяти шагах от Аримана. Меч сиял зеленоватым светом, ореолом очерчивая его голову. Тидиас и Кадин стояли немного поодаль, но болтеры обоих воинов были опущены. Ариман снова потряс головой. В горле пересохло, а голос оказался надтреснутым, когда он заговорил.

― Как долго? ― спросил Азек, слыша, как в шлеме эхом разносятся слова, а вокс скрежещет и шипит в ухе. Тидиас бросил взгляд на Астреоса. Библиарий медленно опустил меч, и свет вернулся обратно в лезвие. Тидиас опустил болтер. Кадин не шевельнулся.

― Две секунды. Я почувствовал, ― ответил Астреос. Тишину заполнил треск статики. ― Что бы ты ни сделал, я это почувствовал.

Ариман кивнул, но ничего не сказал.

Колдун лишь хотел изучить варп, но вместо этого его разум проломился за завесу реальности. Перемещение разума в варп было непростой задачей, требовавшей определенного ритуала и внимания. Оно не могло пройти настолько легко, подумал Ариман. Он просто пробился туда. Азек вспомнил, как во время встречи с Толбеком в него хлынула сила, неприкрытую радость, легкость от обладания мощью, которой прежде ему не приходилось испытывать. Но все было не так просто.

Он медленно шагнул к двери. Каждая мышца его тела дрожала, во рту все еще ощущался вкус горелого сахара и прокисшего молока. Ариман снова потянулся разумом, пробуя варп вокруг них. Его чувства хотели вырваться вперед, воспарить в истонченной варпом реальности, но здесь подобное было опасно. Использование силы без необходимого баланса и контроля было сопряжено с опасностью. Ему следовало помнить об этом, и на миг он задался вопросом, что заставило его поступить так чуть ранее.

Процессия сервиторов поравнялась с ними, от их магнитных шагов платформа вибрировала. Ариман оглянулся на Астреоса и двух его братьев.

― За мной, ― бросил он и переступил порог. Астреос бросил взгляд на братьев и последовал во тьму.

Кадин неотрывно следил за Ариманом, пока они шли по безмолвным коридорам станции. Колдун умел убивать, Кадин видел это, но он вел себя скорее как лорд, чем воин. Ему уже приходилось видеть таких прежде, высокомерие завело их так далеко, что чувствовалось в каждом слове и жесте. Это было клеймо для тех, кто был в состоянии уничтожить кого угодно и нарушить незыблемую клятву ради истины, которую могли видеть лишь они. Орден Кадина погиб из-за подобных людей. Теперь он поклялся идеалам, которые могли погубить его.

Космические десантники свернули в другой переход. Прямой и узкий, казалось, он тянется в бесконечность. Кадин оглянулся. Процессия сервиторов шла в десяти шагах позади. Он моргнул-щелкнул на дисплее шлема, чтобы включить инфракрасное зрение. Тепло, исходящее от тел сервиторов, переливалось в спектре от белого до темно-синего. Воин переключился обратно на зеленое сияние ночного зрения и перевел взгляд на туннель. Астреос и Ариман были впереди, их местоположение подсвечивалось зелеными рунами.

Его взгляд задержался на Астреосе. Библиарий менялся. Кадин видел это ― в нем до сих пор таились ярость и непокорность, но появилось нечто еще, что-то, о чем, возможно, даже не догадывался и сам библиарий. Астреос еще придерживался прежних традиций, но они стали орденом троих, и старые обеты постепенно угасали в глазах Кадина. Они нарушили свои клятвы и поплатились за это кровью. Они были воинами, цеплявшимися за жизни, которые им следовало давно отдать. А теперь их верность получил новый повелитель.

Ариман на мгновение остановился. Колдун повернул голову. Кадин застыл на месте и на секунду встретился с ним взглядом. Но затем Азек отвернулся и пошел дальше. Кадин последовал за колдуном, не сводя с него глаз. На его доспехах развевались полосы пергамента, паря в условиях нулевой гравитации. Кадин видел, как Ариман прикреплял их к броне перед погрузкой на корабль. Воин не мог прочесть текст, написанный на пергаментах, как и понять слов, которые бормотал колдун, когда красным воском прикреплял их к синим доспехам. Очередной секрет, который их спаситель держал при себе, но Кадин ничего другого и не ожидал.

Клятвы. У всех были клятвы, как сказал Астреос, но Кадин видел, как раз за разом нарушались все их былые обеты.

«Мы предатели, ― подумал он. ― Мы зовем свои обеты священными, как в те времена, когда нас была тысяча. Но они ушли».

Руна, отмечавшая Аримана, пульсировала зеленым. Зеленым. Зеленым, который означал безопасность. Зеленым, который означал друга. Руна перекрасилась в янтарный, окаймленный красным. В ухе Кадина завизжал сигнал тревоги. Он знал, что это значит: болтер последовал за его взглядом, прицелившись в спину Ариману. Сигнал предупреждения стал громче. Воин моргнул-щелкнул, чтобы отключить сигнал, но не отвел глаз.

«Мы пали. Нет больше высшей цели, ради которой стоит сражаться. Только доверишься кому-то, и мы все покойники».

Палец на спусковом крючке напрягся. Внутри шлема вновь раздался сигнал предупреждения. Кадин сосредоточился на фигуре Аримана и увидел путь болтерного снаряда, место попадания, вторичные точки прицеливания.

«Осталось только выживание».

Кадин моргнул на руну прицеливания и перевел ее в режим угрозы. Перед глазами расцвел багрянец.

«И мы выживаем в одиночку».

Ариман остановился и повернулся. Кадин замер. Над правым глазом Аримана выскочила красная руна прицеливания. Кадин смотрел, не отрываясь. Ариман оставался совершенно неподвижным, держа руки по бокам и не пытаясь достать оружие. Астреос остановился в шаге перед колдуном и также оглянулся.

― Что-то не так? ― голос библиария затрещал по воксу. Ариман склонил голову, все еще не сводя красных глазных линз с Кадина.

Колдун медленно покачал головой.

― Нет, ничего, ― ответил Ариман и пошел дальше. Астреос еще удар сердца глядел на Кадина, но затем обернулся и последовал за Ариманом. Кадин не шевелился. Перед глазом все еще мигала красная руна прицеливания. Но потом он сморгнул ее и последовал за ними.

Они добрались до хорового зала спустя четыре часа. На каждом шагу их путешествия Ариман ощущал затылком враждебный взгляд Кадина. В воине клокотала горечь, Ариману не требовалось читать разум Кадина, чтобы знать это. Недоверие таилось внутри Кадина, подобно червям в гнилом мясе. От этого чувства было невозможно избавиться, лишь приостановить, на мгновение ослабить.

«Он прав, что не доверяет мне», ― подумал Ариман.

Небольшую дверь в хоровой зал окаймляла каменная арка. Из ее поверхности выступали шипы, кости и ангельские крылья, а стоило Азеку переступить порог, как на него уставился резной череп. Внутри царил кромешный мрак, и на дисплее шлема зашипел статический туман, пока авточувства пытались проникнуть сквозь пелену сумрака.

― Дайте свет, ― приказал Ариман. Он ощутил, как Астреос, Тидиас и Кадин заняли позиции по обе стороны двери. Ариман безрадостно улыбнулся. Здесь не было угрозы, по крайней мере такой, от которой помогло бы рассредоточение. К нему подошли сервиторы, бормоча подтверждение приказа. Большинство из них позже придется уничтожить. Шепот этого места проникнет в остатки их разумов. Ариман удивлялся, что они до сих пор функционируют.

Сервиторы примагнитили сундуки к палубе и откинули тяжелые крышки. В первом сундуке хранились светосферы, которые они зажгли и подняли в безвоздушную тьму, где те и остались вращаться. Когда комната осветилась, Ариман поднял глаза. Над ними высились подвесные каменные террасы. Каждую из них окружали зеленые колонны, сверкавшие кристаллическими вкраплениями в виде различных фигур. Здесь стоял ангел, закрывший лицо руками; там ― военный святой с мрачным лицом, окаймленным погнутым медным нимбом; а еще старуха с закрытыми глазами и зашитым ртом, с кривым посохом в руках и змеей, обвившей плечи.

Комната была не такой, какой он ее помнил. Казалось, тишина и тьма скрыли прошлое пеленой. Ариман помнил крики, взиравшие на костры статуи с нижних ярусов, чья резная кожа почернела от гари. Пламя отбрасывало на стены пляшущие тени. Валили клубы подсвечиваемого огнем дыма, который из серого стал оранжево-красным.

Но шрамы остались. Длинные цепи и грубые металлические рамы все еще свисали с верхних ярусов, металл деформировался от жара. Астропаты кричали, продолжали кричать, даже когда огонь наполнял их легкие.

Колдун посмотрел на растрескавшийся пол. Он был выложен мозаикой из кристаллов и отполированного камня. Когда астропаты собирались на террасах, на них из центра комнаты взирало великое око. От него к стенам зала спиралью вились образы святых и различные символы. Образ исчез, плитка расплавилась и слилась в сплошной вихрь цветов. На краю пола Ариман увидел лицо, черты которого еще угадывались. Его чело украшал венец, и оно смотрело на Азека с безмятежным выражением, совершенно не подходившим выгоревшему залу.

Колдун ощутил приближение Астреоса. Мысли библиария скрывали осторожность и сомнения, из трещин в броне его разума сочились вопросы. Но кроме странной неуверенности было нечто еще.

«Он меняется, ― подумал Ариман. ― Я меняю его. Делаю из него то, что нужно мне: ученика, союзника, который будет стоять подле меня. Знает ли он, что я делаю, понимает ли, куда это может его завести?»

― Что дальше? ― спросил Астреос.

― Отправь Тидиаса и Кадина охранять коридор к кораблю, ― произнес Ариман. Вокс исказил его слова. Колдун чувствовал, как за границей зрения вихрится варп. Он реагировал на их присутствие, на свет разумов и танец мыслей.

― Охранять? Здесь никого нет, ― Астреос указал на тени, собравшиеся в углах хорового зала.

Ариман молча подошел к оставшимся черным сундукам и открыл крышку первого. Внутри тускло заблестела бронзовая чаша размером со штормовой щит. От ее центра к ободу спиралями шли круги и символы. Ариман поднял чашу, попутно разглядывая знаки. Азек проинструктировал Астреоса насчет кое-чего, что предстояло сделать, но не поведал всего, он никогда бы не произнес этого вслух. Астреос не расспрашивал, но вопросы и сомнения кипели на границе его мыслей вот уже много дней.

― Я думал, мы пришли сюда за ответами, ― раздался за спиной голос Астреоса.

― Вот почему мы здесь, ― ответил Ариман и повернулся к центру комнаты.

― Но почему именно тут? Варп очень близок. Я чувствую это, как и ты. Место не благоприятное. Оно похоже на рану в реальности.

Ариман подошел к центру оплавленного пола и взглядом оценил положение относительно стен. Осторожным движением Ариман отпустил чашу. Она повисла в лишенном гравитации пространстве и, мерцая, завращалась. У двери, прислушиваясь, ждали Тидиас и Кадин. Мысли Азека плавно заскользили по комнате, пока не коснулись разума Астреоса.

+ Ты знаешь, Астреос, знаешь, почему мы здесь, + отправил он. Библиарий вздрогнул, но ответил.

+ Ты хочешь провести ритуал. +

+ Нет, + ответ Аримана рассек мысль Астреоса, словно нож, разрезающий сухожилия. Колдун поднялся и взглянул на чашу для жертвоприношений. Библиарий напрягся и шагнул вперед, подсознательно проведя рукой по мечу. Тидиас и Кадин просто ждали, не слыша обмена мыслями между двумя псайкерами. + Мы не проводим ритуал, + продолжил Ариман, но замолчал. + «Удержит ли его новая и ни разу не испытанная клятва?» + Мы здесь для призыва. +

Астреос оставался неподвижным. Его рука легла на рукоять меча, и он посмотрел на Аримана.

― Отправь остальных охранять коридор, как я приказал, ― затрещал по воксу голос колдуна. Он ощутил, как от Астреоса исходят эмоции, кругами расходясь по эфиру, подобно камням, брошенным в беспокойные воды. Затем библиарий выпрямился.

― Как пожелаешь, ― произнес Астреос и склонил голову.

Ариман проследил, как Астреос отправил к стене очередной кубок. В хоровом зале теперь вращалось девяносто девять кубков на разной высоте от пола. Каждый был из обожженной черной глины и шириной не превышал его ладонь. На дне кубков лежали замороженные кристаллы благовоний. Ариман оглянулся, запоминая детали, сравнивая каждый предмет и его расположение с образом у себя в голове. Черные чаши парили так, что создавали форму многослойного полиэдра. Белые свечи разместили на растрескавшемся полу в виде многорукой спирали. Чаши и свечи соотносились друг с другом, с комнатой, с трещиной и сплавившейся паутиной на полу. Ариман не упустил ни одной детали. Случайностей в образе не было, он представлял собой архитектуру его намерений, ставшей реальностью. Колдун посмотрел вниз, туда, где в самом центре вращалась бронзовая жертвенная чаша. Над ней парил атам, свет из люмосфер падал на серебряное лезвие и заставлял тени танцевать в покрывавших его символах. Зал походил на натянутую барабанную кожу, готовый резонировать в ответ на намерения и волю тех, кто находился в его стенах.

Ариман медленно коснулся атама. Тот завращался с медлительностью сердцебиения.

+ Я готов, + послал Астреос.

+ Отлично. + Ариман взял атам, парящий над жертвенной чашей. + Начинаем. +

Х Призыв

Никогда прежде Кадин не знавал такой тьмы. И дело было не в том, что он ничего не видел, ведь он на самом деле мог видеть; дело в том, что мрак будто давил ему на глаза. Чернота окутывала все тяжелой пеленой. Предметы возникали в зеленом поле зрения, иногда очень близко, и воин не мог поверить в то, что не заметил их раньше. Он невидяще смотрел вперед, делал очередной шаг и спотыкался об оборудование или толстые лианы кабелей. Пару раз Кадин оглядывался на те объекты, которые миновал, но не видел ничего, кроме мрака и шипящей зеленой статики.

Давным-давно Кадин родился во тьме мира, о котором сейчас помнил лишь он да его братья. Все они там родились. В пещерах, куда не проникал ни солнечный, ни звездный свет, он научился чуять воздушные течения и ориентироваться по запаху, прикосновению и звуку. Когда они пришли за ним и вознесли к свету, он не забыл тьму. Тьма стала ему отцом и матерью. Так учили капелланы, и Кадин понимал скрытую в словах мудрость. Он был тьмой, а тьма была им. Но здесь, в коридорах мертвой станции, освещенных лишь режимом ночного зрения, Кадин вспомнил мглу, которая иногда поднималась из глубин мира его рождения. Вспомнил мрачные глубины пещер, где биение сердца было единственным, что он слышал и чувствовал. Немало воды утекло с тех пор, как воин последний раз вспоминал об этом.

― Ничего, ― произнес он в вокс и услышал потрескивающее эхо собственного голоса.

― Понял тебя, ― раздался голос Тидиаса, такой же напряженный и, как обычно, сдержанный, несмотря даже на плохую связь. ― Угроз нет.

Они патрулировали коридоры около часа, по приказу Астреоса охраняя обратную дорогу на корабль. Воины ходили в одиночестве, объединенные только воксом и локационными рунами, пульсирующими на ретинальных дисплеях. С самого начала Кадин ничего не видел, не слышал и не ощущал, но происходящее ему все равно ничуть не нравилось. Внутри шлема раздавалось лишь собственное дыхание и гул доспехов. Эти звуки должны были внушать спокойствие, ведь он жил с ними так долго, что без доспехов чувствовал себя так, словно лишился руки. Но во тьме коридоров знакомые звуки казались чуждыми, как будто принадлежали кому-то другому.

― В этом нет необходимости, ― заметил Кадин, свернув в покрытый клепаными плитами туннель. На стенах виднелись следы выстрелов, на полу валялись болтерные гильзы, но они были такими же старыми и холодными, как и остальная станция. ― Сигналов угрозы нет, потому что здесь вообще ничего нет.

― Мы должны патрулировать, ― ответил Тидиас, и Кадин словно увидел, как он пожал плечами. ― Так захотел Астреос.

― Так захотел колдун, ― оскалился Кадин. Коридор перед ним исчезал вдали. Он переключился на инфракрасный режим зрения, и коридор превратился в кромешно черное холодное пространство. Воин повернулся, посмотрел под ноги и увидел, как отпечатки его следов из зеленых становятся синими. Щелкнул вокс.

Щелкнул вокс, но Кадин слышал только шипение статики.

― Возвращаюсь на главный маршрут, ― вдруг сказал Тидиас. Во мраке Кадин согласно кивнул.

― Принято. Начинаю осмотр ближайших туннелей, ― Кадин выключил вокс и повернулся к зеву ближайшего коридора. Воин вдруг остановился и застыл на месте.

На полу перед ним были видны участки тепла, их края переливались желтым и зеленым. Они вели в промозглую тьму коридора, куда воин как раз собирался пойти. Самый дальний оттиск сливался с льдистым холодом. Ближайший переливался ярко-красным. Он находился прямо перед ним, и его форма угадывалась даже в размытых очертаниях теплового следа.

Отпечаток ноги.

Кадин моргнул, когда его дисплей стал выбелено-зеленым.

В дюйме от его лица вспыхнула пара глаз.

Кадин открыл огонь, и сполох болтера испарил матово-черные глаза и бледную кожу. Он отступил назад и выстрелил снова. На дисплее шлема вскипела статика. За туманом искажения что-то двигалось, что-то бледное и с гибкими конечностями. Воин дал короткую очередь, вслепую паля перед собой.

Дисплей опять начал обретать фокус, став ярким и четким. Перед ним ничего не было. Он открыл вокс-канал.

В шлеме заорал голос. Кадин крепче сжал болтер. Он втянул воздух, чтобы крикнуть.

Тишина.

Коридор был темным и пустым. Моргнув, воин переключился на инфракрасное зрение. Лишь холодная чернота. Он посмотрел на руки. Дуло болтера еще горело желто-белым цветом после недавнего использования. Кадин поднял глаза.

Тьма. Кромешная тьма: мрак пещер из детства. Отчего-то он знал, что если снова посмотрит вниз, то не увидит своего оружия, пусть даже Кадин чувствовал его тяжесть.

Коридор исчез. Воин остался один. Сердца в груди бились с давно позабытым учащенным ритмом.

Кадин медленно обернулся.

Ариман медленно задышал, повторяя в уме напев. Колдун оставался совершенно неподвижным, разведя руки в стороны ладонями кверху. Его глаза были закрыты, но он ощущал Астреоса, стоящего по другую сторону вращающейся жертвенной чаши. Из рук вырывался ведьмовской свет, окутывая ладони и растекаясь по доспехам.

Не переставая вести напев, Ариман ощущал, как Астреос следует за ним, его воля пела в более упрощенной гармонии. Колдун чувствовал старание библиария, натужное дыхание и то, как его кожа покрывается потом. Ариман подготовил Астреоса так, как только сумел, но песня эта состояла не из звуков и слов: она походила на реку смыслов и связей, слова сливались с символами, с цветами и ощущениями, каждый из которых создавался мыслью с точно выверенной скоростью. Колдун и библиарий созидали напев, который также творил сам себя, с каждым мгновением раскручиваясь по широкой спирали, сплетая собственные образы. Если бы какое-нибудь живое существо находилось в хоровом зале, они бы ощутили его, услышали бы, увидели бы, как оно плывет перед глазами и переливается разными цветами. То была музыка сфер, первобытный язык созидания и разрушения, ревущее пламя бытия. И оно безмолвствовало.

Ариман видел, как варп разрастается у него в разуме, словно огонь, пожирающий сухой лес. Варп захлестнул ощущения, подавил физические чувства. Колдун слился со своей плотью, биением сердца, течением крови, а также пространством вокруг него, каменными стенами и мерцанием светосфер. Азек почувствовал, как размываются твердые границы реальности, когда законы, удерживающие зал вместе, начали ослабевать в такт с его пульсом.

Ариман медленно открыл глаза. Светосферы над головой разлетелись ливнем осколков. Стоявший напротив него Астреос дрожал.

+ Открой глаза, + послал Ариман. Глаза Астреоса за линзами шлема открылись. + Готов? +

Астреос кивнул, и испытанная от движения напряженность перетекла по психической связи в Аримана, вспыхнув перед глазами звездами боли. Колдун посмотрел на руку, выпрямил пальцы и вытянул ее над вращающейся бронзовой чашей. Телекинетическим прикосновением он открыл синюю перчатку и стянул с ладони. Плоть, оказавшись в холоде безвоздушного пространства, побелела. В ушах зазвенел сигнал тревоги. Ариман сосредоточился на атаме в другой руке. Его мысли стали похожими на зеркало, со спокойным безразличием отражая усиливающуюся бурю эфирной энергии.

«Кровь. Все сводится к крови», ― подумал он. Таков порядок вещей, был, есть и будет. Колдун услышал стон Астреоса. Ветры начали размывать очертания зала. Возле Азека зажглась свеча, невероятно, но ее пламя замерцало в вакууме. Затем загорелась другая, и еще одна. Левая рука покрылась изморозью, поднимающейся от атама. Сервиторы у стен комнаты начали дергаться и биться в судорогах. Их тела заискрились. Откуда-то издалека донеслось воронье карканье. Плоть на обнаженной руке посинела от холода. Ариман почуял запах озона и благовоний.

+ Сейчас, + подумал он и вонзил атам в ладонь.

Кровь пузырьками разлетелась во все стороны. Она приняла форму шариков густого красного цвета, блестящих в свете свечей. Ариман не почувствовал боли, лишь тупой зуд. Все вдруг стало безмолвным и неподвижным, словно вокруг него опустилась кристаллическая стена. Была только кровь, вырывающаяся из раны под собственным давлением. В давно забытых ритуалах чародеев и мистиков это мгновение носило множество названий. Это был момент равновесия, наивысшего контроля. Колдун разжал губы, когда назвал имя, пришедшее из глубин памяти. Слова сорвались с его уст, и парящие шарики крови начали вращаться. Последняя фраза раздалась со звуком, похожим на треск хрящей. Ариман услышал крик Астреоса.

― Ты призван, ― взревел Ариман, и слова эхом разнеслись в безвоздушном сумраке. По всему залу из парящих чаш вырвалось пламя. Комната заполнилась дымом и звуками. Он услышал крики, вопли умирающих, которых опускали в костер его памяти. Парящая масса крови воспламенилась. Бронзовая чаша засияла, испаряя покрывшую ее корку инея и разметывая его по залу. Затем чаша упала, а кровь, забрызгав бронзу, фонтаном ударила вверх и замерзла.

Ариман отступил назад и выхватил меч. Астреос пошатнулся и заскреб рукой в поисках своего клинка. Свечное пламя поднялось выше, плавящийся воск потек вверх. Свет попал на застывшую кровь, и ее тень легла на почерневшие стены зала. Ариман взглянул на очертания и замер. На стенах танцевали силуэты оперенных крыльев и непомерно длинных конечностей.

Застывшая кровь начала расти, словно ветви на дереве. Она пульсировала, увеличивалась, обесцвечивалась и запекалась, приобретая очертания вен, мышц и костей. Сформировались плечи. Предплечья. Руки. Голова. Разверзлось блестящее мясо ротовой полости, из которой раздался стон от боли рождения. От звука забившегося сердца содрогнулся зал. На плоть стала наслаиваться кожа. Наконец фигура встала во весь рост, держа руки по бокам, ее обнаженная плоть подергивалась, обретая резкость. Появились веки и сомкнулись над закрытыми глазами. Из головы выросли волосы, темной волной упав на плечи. Фигура улыбнулась, показав белые зубы, и открыла глаза. Они оказались цвета желтого янтаря, а зрачки походили на черные провалы.

― Ариман, ― выдохнула фигура, и ее голос задребезжал звуками мертвого ветра и распавшихся прахом костей.

Сенсоры на спине Карменты повернулись, когда она обогнула станцию. Ее орудия и двигатели болели, напряжение из-за постоянной готовности заполняло остальную часть сущности женщины. Она продолжала кружить, прислушиваясь к сигналам, наблюдая в ожидании движения.

Ничего. Здесь ничего нет. И вновь она проверила работу авгуров, ища энергетические метки Аримана, Астреоса и их сопровождения. Они исчезли, едва корабль приземлился на станции. Кармента даже не могла связаться с кораблем. Ведьма могла отправить еще одно судно, пилотируемое сервитором и соединенное с нею мысленной связью. Но нет, Ариман ясно дал ей понять, что этого делать не следует.

― Жди, ― сказал он. ― Если все пойдет наперекосяк, ты поймешь.

Но она ждала, и чем дольше ждала, тем сильнее задавалась вопросом, может ли тишина кричать еще громче. Следует ли ей отправить еще один шаттл? Следует ли ей сбежать или открыть огонь?

Нет, она подчинится. Она будет и дальше ждать в тишине.

«Госпожа», ― донесся мысленный голос. Кармента частью своего сознания отвлеклась от наблюдения за станцией и изменила свой голос для того, чтобы он стал понятен человеческому разуму.

«Эгион», ― произнесла она. Навигатор бодрствовал, готовый направлять ее, если появится необходимость в побеге.

«Я что-то вижу, госпожа», ― сказал Эгион дрожащим голосом.

Где-то далеко, где Кармента была окутанной кабелями плотью, ее зазнобило.

«Что ты видишь?» ― спросила она, постаравшись придать голосу спокойствие.

«Я вижу это, даже когда закрываю око», ― сказал он, и мысль, которая принесла с собой голос, была настолько слабой, что Кармента едва осознала ее смысл. Женщина поняла, что если бы стояла рядом с навигатором, то услышала бы его стон.

«Скажи, что ты видишь», ― попросила она. Волна эмоций накрыла умственно-импульсную связь дымкой из благоговения и страха, так что казалось, будто техноведьма наблюдает за выражением на лице человека, который смотрел ей через плечо.

«Безмолвие, госпожа. Я вижу только безмолвие».

«Я не понимаю, Эгион».

«Я смотрел, всего раз, и теперь это все, что я вижу», ― его голос начал слабеть.

«Эгион…»

«Безмолвие, госпожа, варп безмолвен, он темен и спокоен. Он никогда таким не бывает. Никогда».

«Почему…»

«Он ждет, госпожа, ― из последних сил выдавил из себя Эгион. ― Я вижу это, чувствую. Знаю. Он ждет».

Конечно, демон явился в облике его брата. Ариман протяжно вздохнул, посмотрев в лицо Ормузду. Это был образ его настоящего брата, не тот, каким он был, перед тем как брат умер, и даже не тот, когда Ормузд стал воином Тысячи Сынов, но тот, который помнил Ариман: молодой, неизмененный, человеческий. Но, естественно, это был вовсе не Ормузд, и даже не человек.

― Я повелеваю и сковываю тебя целью, ради которой призвал тебя, ― провозгласил колдун, и демон ухмыльнулся, услышав эти слова, пусть даже в зале отсутствовал воздух, способный переносить звуки. ― Этими мечами я приковываю тебя к месту и к моей воле, ― Ариман острием клинка указал на демона. Астреос с другой стороны круга повторил движение. Демон вздрогнул, но затем оскалился и склонил голову.

― Рад снова видеть тебя, брат, ― произнес он глубоким и резонирующим голосом.

― Ты не мой брат, ― спокойно ответил Ариман.

― О, разве? ― демон склонил голову набок и уставился в пол. Ариман чувствовал, как тот мысленно испытывает оковы, подобно вору, изучающему замок. Ему не освободиться ― Ариман был уверен в своей работе. Он мог приказать демону изменить облик, стоило того пожелать, но не собирался этого делать, допрос такого создания походил на танец лжи и воли.

― Ты ― существо варпа, воплощение лжи и обмана, ― сказал колдун и ударил демона толикой силы воли. Сгусток силы импульсом пересек зал. Демон упал, словно по нему хлестнула плеть. По коже пошли черные трещины, из которых закапала вязкая желтая жидкость. Он тяжело задышал, с десятка языков сорвались проклятья. Демон будто сделал вдох, и трещины на коже затянулись. Потирая челюсть, он с нескрываемым удивлением посмотрел на Аримана.

― Ты хочешь снова увидеть, как умирает Ормузд?

Даже не успев задуматься, Ариман ощутил, как от разума откололся еще один осколок силы. Демон вновь рухнул на пол, с него хлопьями стала отслаиваться кожа. Под ней проступило что-то, похожее на матово-черные перья мертвой вороны. Демон, хныкая и рыдая, подтянул колени к груди. Гладкая кожа снова закрыла раны, и он поднялся, подобострастно кивая.

― Прости. У тебя есть вопросы, ― произнес демон, смотря на Аримана. ― Ведь так? ― он наклонил голову. ― Вот почему я здесь, вот почему ты призвал меня?

― Девятью сотнями слов я призываю тебя отвечать, ― произнес Ариман. Демон неискренне и пронзительно рассмеялся.

― Как официально, Ариман, ― демон обернулся к напряженному Астреосу, который стоял с обнаженным мечом, а затем оглянулся на Аримана. ― Это твой ученик? На что ты обрек его, Ариман? Или это очередная попытка искупления? ― демон запрокинул голову и будто глубоко вдохнул через нос. ― Скольких смертных ты помог здесь сжечь? ― он повернулся назад к Астреосу. ― Тебе стоит спросить у него.

От Аримана не укрылось, как вздрогнул Астреос, но скалящийся демон уже повернулся к колдуну, в его глазах плясало упоение. ― Вот зачем ты вернулся? Рыдать над своими грехами?

Ариман промолчал. Демон пожал плечами.

― Я ищу сведения, ― сказал Ариман. Демон будто вздохнул. ― Я ищу сведения об Амоне.

― Еще один, за чье доверие ты отплатил предательством, ― заметил демон, и теперь он больше не ухмылялся, но стоял с торжественным видом, опустив руки.

― Меня разыскал брат. Его звали Толбек. Он хотел привести меня к Амону. Я пытался найти других изгнанников из моего легиона, но все они оказались либо мертвы, либо примкнули к Амону, ― Ариман на мгновение замолчал, но демон не пошевелился и не заговорил. ― Ты знаешь, о чем я говорю?

― Да, ― ответил демон и закатил глаза. ― Конечно, я знаю, о чем ты говоришь. Мы все только и делаем, что присматриваем за тобой, ведь жалкие ошметки твоего легиона стали теперь нашей единственной заботой.

― Почему он ищет меня? Что ему нужно?

Слова хлестнули по демону, словно настоящий удар. Существо вздрогнуло, на краткий миг контуры его тела размылись, но затем вновь обрели четкость. Демон тяжело задышал и сплюнул черную слюну.

― Я не могу сказать, ― произнес демон. Ариман поднял руку, и от его отвращения существо повалилось на колени.

― Ты скажешь мне.

― Я не могу, потому что не знаю, ― захныкал демон.

Ариман вытянул руку и сжал кулак. Демон рухнул со звуком хрустящих костей и лопающихся сухожилий. Он свернулся на полу, держась за голову и раскачиваясь вперед-назад.

― Это скрыто как от моих глаз, так и от глаз всего нашего рода, ― демон посмотрел на него сквозь пальцы, царапающих кожу. По костяшкам текла черно-желтая кровь. ― Тебе следует быть польщенным, Азек. Чтобы скрыть от тебя правду, понадобились такие силы, что это почти честь, ― он улыбнулся, его желтые глаза взметнулись на Аримана. ― Почти.

Колдун хотел было что-то сказать, но демон заговорил первым.

― Но ты хочешь узнать причину его ненависти? ― его губы скривились, словно от наслаждения. ― Это я знаю.

Азек увидел, как демон облизал зубы и губы.

«Потому что я уничтожил их и погубил надежду, которую им обещал», ― подумал Ариман.

Демон закивал.

― Потому что ты был прав, ― заявило существо. По спине Азека пробежался холодок. ― Потому что ты видел правду, но потерпел неудачу. Вот почему.

Мгновение Ариман ничего не мог сказать, и просто смотрел в желтые глаза демона. Затем колдун встряхнулся и спросил то, что пришло ему в голову, пока наблюдал за воплощением демона.

― Перед прибытием Толбека ко мне явился один из твоего рода, ― сказал колдун, вспомнив образ ворона и свет, горящий в глазах Кароза. ― «Я судьба, которая настигла тебя», ― так он сказал.

― Я ничего об этом не знаю.

Ариман кивнул. Другого ответа он и не ждал. Отношения между созданиями Хаоса были столь же сложными, как и непостоянными. Существовало бессчетное множество демонов, каждый из них являлся фрагментом чуждого сознания, называемого некоторыми Богами Хаоса. Боги по своей воле порождали демонов и уничтожали их. Демонические существа делились на ранги в соответствии со своими силами. Ниже всех находились создания, которые охотились за душами мертвых, подобно волкам, и не имели сознания, за исключением инстинктов охоты и пожирания. Они были меньшими слугами, солдатами и помощниками, которые стекались по призыву своих богов. Над ними стояли высшие хоры, а также принцы, которые из простых смертных возвышались до служения своему богу. Демон, который сейчас стоял перед Ариманом, был князьком пантеона Хаоса, существом, которое некогда могло быть смертным, освободившимся от уз плоти. Часть имени, которое давным-давно узнал колдун, позволило ему призвать и сковать демона, дабы тот ответил на вопросы.

― Каким путем мне нужно пойти, чтобы обрести истину? ― допытывался Азек.

― Путем лжи, ― ответил демон. Он сел, сгорбившись, его спина мерно поднималась и опускалась в такт дыханию. Кожа выглядела бледной и липкой, мышцы под ними ослабели. Колдун замер. Через узы, связывающие его с демоном, он чувствовал, как сущность порождения варпа бьется, словно выброшенная из воды рыба, умирающая на воздухе, которым не может дышать.

― Где я могу узнать ответ? ― спросил Ариман, и демон дернулся от вопроса. Теперь он дрожал и засовывал тонкие, как кости, пальцы себе в рот. «Он распадается», ― подумал Ариман. Форма и дух существа перетекали из физического мира обратно в великий океан варпа.

― У самого Амона, ― произнес демон. ― Никто больше не даст тебе ответ.

«Конечно, конечно, но чего еще я ожидал? Что Амон уже не такой сильный колдун и стратег, как прежде?»

― Где он? ― настаивал Ариман. ― Отвечай. Ты должен сказать.

Демон зарычал, оскалив черные гниющие зубы, и покачал головой.

― Я покажу тебе, ― произнесло существо и протянуло худую руку. Ариман не шевельнулся. Демон был скован его волей, но прикосновение к нему, соединение с ним ослабит узы. Большой риск. ― Я не могу лгать тебе. Ты знаешь, что твои оковы не позволят мне солгать.

«Я должен узнать. Я зашел так далеко. Должен узнать».

― Времени мало, Ариман. Если хочешь узнать, тогда я должен показать тебе тот путь, который ты ищешь, ― колдун посмотрел на вытянутую ладонь демона. Астреос по другую сторону шагнул к нему. Ариман потянулся и коснулся руки демона.

Пальцы сомкнулись на запястье колдуна. По руке расползся холод, и его уши наполнились хохотом.

― Спасибо, Ариман. Спасибо, ― произнес демон, и от радости в его голосе Аримана наполнило отвращение. В разуме возник образ из формул, метафор и ритуалов ― путь сквозь звезды и космос, а также невероятность. ― Я говорю правду, это и есть тот путь. Я дарую его тебе, Ариман, вот только ты не увидишь окончания этого пути.

Ариман попытался убрать руку, отступить назад, но не смог. Варп и физическое пространство накладывались друг на друга, словно пара пикт-каналов. Демон начал разрастаться в имматериуме, став змеей, покрытой горящими перьями. Она обвилась вокруг Азека спиралью огня. В физической реальности демон еще оставался в обличье его брата, который взревел от радости. Демон шагнул к нему, и Ариман ощутил, как узы раскололись и превратились в яркие сверхновые, расцветающие у него в черепе. Колдун понял свою ошибку. Это была ловушка, которая лишь ждала момента, чтобы захлопнуться.

Он призвал и сковал демона, но под теми оковами скрывались другие, которые связывали существо на еще более глубоком уровне. Кто-то уже пленил демона ради иной цели, кто-то, догадавшийся, на что Ариман может пойти, чтобы получить ответы. Азек призвал демона, но тот служил не ему.

Боевая броня Аримана накалилась докрасна в хватке демона. Кожа под доспехами пошла волдырями. Свечи на полу взмыли в воздух, воск расплавился в мгновение ока. Чаши с благовониями рухнули на пол. Осколки черного фарфора полетели к потолку. Сервиторы, стоявшие возле стен, взорвались, разлетевшись шариками алого тумана. Зеленая шаровая молния врезалась в стену. Ариман увидел, как на границе эфирного света из теней возникают громадные силуэты. Очертания раздулись тысячами голодных ликов и тянущихся рук.

Демон посмотрел на него. Он более не походил на Ормузда, он более не походил ни на что, даже отдаленно напоминающее человека. Из бледной кожи вырвались рваные черные крылья. Демон потянулся когтистой лапой и коснулся лба Аримана. Металлический шлем погнулся и раскололся. Со всех сторон закричали сигналы о нарушении целостности доспехов. Воздух в шлеме стал пахнуть гнилым мясом и теплым железом. Ариман направил мощь разума в демона, пытаясь собраться с силами, но демон все сильнее свивался вокруг его души.

― Я буду свободным, ― прошептал демон, и шепот этот разнесся эхом, усиливаясь и меняясь, пока не заполнил уши Аримана. Колдун попытался забрать руку, но та двигалась слишком медленно, и рот демона распахивался все шире и шире. ― Я отдам твой разум повелителю и стану свободным.

Сила Аримана угасала. Он потерпел поражение. Он был никем, еретиком и глупцом, чьи желания превысили его возможности, духом, которому следовало уже давным-давно рассыпаться прахом.

Демон заорал, и внезапно его хватка ослабла. Он крутанулся, молотя когтями, его спина выгнулась дугой. Из груди существа вышло острие меча Астреоса. Из раны выплеснулись кровь вперемешку с гноем.

Стоявший позади демона Астреос выпустил рукоять меча. Тени за библиарием двигались, формируя силуэты конечностей, щупалец и зубастых пастей. Плечи Астреоса содрогались, толстая корка льда трещала на доспехах всякий раз, когда он шевелился. Библиарий посмотрел на Аримана и послал одно-единственное слово.

+ Бежим. +

XI Варп-пролом

«Нужно бежать», ― закричал Эгион.

Карменту объял ужас, но его ощущала не только она одна. Эгион орал ей в саму душу, его страх просачивался по мысленно-импульсной связи. Пламя двигателей замерцало и погасло. Звезды и мрак расплылись перед сенсорами, которые служили ей глазами.

«Не бросай меня, ― застонала она. ― Пожалуйста, не бросай меня».

Двигатели «Дитя Титана» закашлялись и умолкли. Корабль теперь двигался лишь по инерции, станция с каждой секундой увеличивалась в размерах.

«Держись за меня, ― умоляла Кармента. ― Что-то идет за нами, за всеми нами. Не бросай меня».

Тело в колыбели из кабелей забилось в конвульсиях. Ее стошнило маслом и кровью сквозь ротовую прорезь в лакированной маске. Она ушла в дрейф, разум отделился от тела. Голоса нашептывали ей, рассказывая о давно забытом, о тьме трудового блока, о прерывистом вращении вентилятора, о неровном свете, падающем на тело человека, который свернулся на грязном матрасе. Он дернулся и натужно задышал. Его глаза открылись. Кармента подумала, что человек смотрит на нее, но ничего не видит. В комнате пахло мочой, грязью и ржавчиной, женщина и не помнила этого. Как она могла забыть? Это было не воспоминание, а реальность. Она не была «Дитем Титана». Ее зовут Кармента. Она была просто девочкой, смотрящей на лицо отца и наблюдающей за тем, как по его щеке стекает кроваво-розовая слюна. Под ниткой слюны были видны служебные татуировки в форме шестеренок.

Воспоминание угасло.

«Я теряю контроль», ― подумала ведьма.

«Оно здесь, ― закричал по каналу Эгион. Кармента почти видела, как он дергается в баке с амниотической жидкостью, испражняясь и истекая кровью от паники. ― Оно здесь, нужно бежать. Бежать».

«Нет. Нужно…»

«Нужно бежать», ― повторил он, и вместе с криком явилось видение его ужаса.

Женщина увидела то же, что и он. Кармента словно смотрела на отражение в дрожащей воде, формы и образы искажались в тот же миг, едва техноведьма успевала их заметить. Она прозревала сквозь серые стены станции, сквозь сами звезды. Там шевелились силуэты, громадные и самых разных форм. Их тела покрывала чешуя и разноцветные струпья. Они ждали, едва сдерживая свой голод.

Кармента закричала машинным голосом. По всему «Дитя Титана» взорвалась проводка, распыляя газ и сгорающее топливо. Плазменные реакторы то глохли, то вспыхивали энергией. Она чувствовала, как дергается ее тело в колыбели из кабелей. Двигатели еще работали, но Кармента их не чувствовала. Она теряла контроль над «Дитем Титана». Ее корпус дрожал, словно кожа на ледяном ветру. Ужас Эгиона захлестывал ее человеческим страхом, и корабль пытался избавиться от нее. Карменте придется оборвать связь с Эгионом, или он погубит их.

Женщина с усилием вернулась в связь. Ее разум вновь слился с «Дитем Титана», протаранив корабельные системы и волоча за собой обрывки поврежденного кода и неверных данных. Техноведьма вцепилась в мысленно-импульсную связь и в этот миг увидела его.

Он парил в баке, взбалтывая амниотическую жидкость своими недоразвитыми конечностями. Из тела поднимались струйки свежей крови. Трубки для питания и вывода испражнений вырвались изо рта и разъемов в спине. По сравнению с крошечным тельцем его голова казалась гротескно большой, с молочно-белыми от слепоты глазами и зашитым ртом. Открытый глаз во лбу безумно вращался при виде зрелища за кристаллическими стенами комнаты.

«Пожалуйста», ― взмолился он.

Кармента отключила связь, и видение комнаты навигатора исчезло. Медленное биение ее наполненного плазмой сердца пульсацией отдавалось по всему безмолвно зависшему в пустоте телу. Затем двигатели «Дитя Титана» взревели. По венам потек огонь, и ей захотелось вдруг бежать, бежать без оглядки. Но она повернулась к мертвой станции.

― Ариман, ― закричала она электронным голосом.

Ариман не сбежал. Каменные стены зала и сводчатые ярусы плавились. Стоявший перед ним демон выгнулся, и из него вырвалась струя черной жидкости. Пронзивший его меч стал накаляться. Астреос отшатнулся, его ладони дымились. Демон рванулся, разметав во все стороны горящие капли крови, и его тело расплескалось бескостным озерцом плоти. Из теней, словно сгустки дыма, явились другие демоны. Из сумрака выплавились тела, покрытые тощими мышцами и потрескавшейся кожей. Ариман увидел белесые глаза, когти и ряди зубов-крючьев в истекающих слизью пастях.

Внутри Аримана клокотала усталость. Перед глазами все начало расплываться. Крики и клекот царапали мысли. Колдуну казалось, что он падает в черную шахту. Азек сделал шаг назад. Мышцы болели, как будто он непрерывно сражался многие недели.

Из растущей толпы шагнул демон. У него была вытянутая лисья голова, кожа туго обтягивала горбатое тело с тонкими мышцами. Он сделал медленный шаг, пристально смотря на Астреоса и Аримана черными глазами. Колдун увидел, как напряглись ноги существа. Демон прыгнул. Остальные его собратья, собравшиеся позади, хлынули сплошной волной. Астреос начал разворачиваться к прыгнувшему демону, но слишком медленно. Когти вцепились в наплечник библиария до того, как тварь приземлилась.

+ Ложись, + крикнул колдун. Астреос упал на пол. Телекинетическая волна ударила в демона и отбросила его в брызгах черной слизи. Другие демоны отшатнулись. Ариман бросился к Астреосу и рывком поднял его на ноги за миг до того, как демоны пришли в себя и ринулись дальше. Перед глазами плясали яркие пятна, кожа казалась липкой. Прежде чем воины успели сделать шаг, их обступили демоны. Ариман услышал, как по его доспехам заскребли когти. Кругом были видны лишь зубы и глаза. Кислотное дыхание затуманивало линзы. Колдун почувствовал, как что-то острое пронзило сочленение доспехов на ноге. Дисплей шлема осветился предупреждением о нарушении целостности доспехов.

+ Астреос, + позвал он, и потянулся к разуму библиария. Секунду разум Астреоса противился, а затем открылся. Их воли слились воедино, и Ариман почувствовал, как усталость уходит прочь. Он наспех сформировал мысль и услышал ее отголосок в разуме Астреоса.

Вокруг воинов развернулся силовой купол. Демонов смело с пола и разметало во все стороны. Куски глины, металла и костей поднялись сплошным облаком. Ариман ощутил миг совершеннейшего спокойствия. Почувствовал каждую пылинку и обломок на границе расширяющей телекинетической сферы. Колдун изменил форму мысли, и Астреос последовал его примеру. Обломки разлетелись волной выкашивающей шрапнели. Демоны, угодившие под взрыв, рухнули изодранными грудами. Путь к двери был расчищен.

Спокойствие прошло так же быстро, как и появилось. Колдун ощутил, как прогибается разум Астреоса. В стене его воли возникли трещины. Они бросились к двери.

Демоны последовали за воинами, хлынув в открытый проем, словно рой насекомых. Коридор перед ними покрывался коркой изморози. В металлических плитах разверзались трещины, горящие синим светом. Ариман покатился кубарем, когда магнитные подошвы ботинок не смогли закрепиться на полу. Колдун слепо вытянул руку и, почувствовав, как она ударилась обо что-то прочное, без раздумий ухватился. Он со всего маху приложился о какую-то твердую поверхность. Его тряхнуло, из легких вышибло воздух. Азек не знал, держится ли за стену, потолок или пол. По дисплею текли непонятные руны. Ариман повернулся, пытаясь определить направление, куда им бежать. В разуме царила пустоту. Он чувствовал, как в ушах стучит кровь. Что-то ударило его по руке, и колдун обернулся, занося меч. В дюйме от личины его шлема светились глазные линзы Астреоса. Библиарий закрепился на стене коридора.

+ Куда дальше? + послал Ариман, но Астреос вытянул руку, указывая.

«Нет», догадался Ариман. Не указывая. Целясь.

Болт-пистолет выстрелил. Мимо плеча Аримана бесшумно пронеслась струя пламени. Колдун обернулся, продолжая держаться правой рукой. Разрыв болтерного снаряда на мгновение осветил мрак. Проход позади них заполонила живая стена ртов и тянущихся когтей. Ариман поднял меч и закрыл глаза. Он погрузился в свою душу, призывая резервы концентрации, которые хранил взаперти так долго, что почти позабыл о них.

+ Сжечь, + послал колдун, и с острия клинка вырвалось пламя. Лезвие засияло от жара. Огонь объял разум Аримана, неся с собой ярость и направляя ее в нужное русло. Огонь попал в демона с множеством размахивающих рук и прожег его насквозь. Азек повел пламенем в сторону, пронзая существ яркими молниями. Некоторые создания разделялись на несколько меньших тел, которые секунду парили в смертной слизи своего родителя, прежде чем поплыть дальше. Другие демоны взрывались многоцветным паром.

Ариман дрожал, его кожа стала липкой и влажной. В разуме пылали формулы-образы, заглушая остальные чувства. Он чуял дым и ощущал, как легкие покалывает от жара. Где-то рядом с ним перестал стрелять Астреос.

Нужно идти. Ариман отпустил пламя. Оно не угасло. Огонь продолжал литься из острия меча, вырываясь сквозь разум и тело. Колдун не мог остановить его, не мог избавиться от силы, которую сам же и призвал. Горящий образ в его разуме становился все ярче и сложнее, засасывая мысли и ощущения, подобно урагану. Рука, сжимавшая меч, накалилась. Пальцы пронзила боль, но Азек не мог разжать их ― он мог лишь смотреть, как из трещин в его душе вскипает огонь. На коже вздулись волдыри. Ревущий огонь заполонил разум. Колдун не мог остановиться. Не мог вспомнить, из-за чего все началось.

«Я ― Азек Ариман», ― раздался голос из глубин разума. Старый голос, забытый и отверженный.

«Нет, ― заорал он на мысль, которая уже начала обугливаться. ― Нет, это не я. Он потерпел поражение. Мечта погибла, и я пал».

Сила исчезла, схлынув обратно в разум. Ариман открыл глаза. Копье жара висело в вакууме до сих пор, словно неоновое пятно, остывая и перетекая из синего в пурпурный цвет. Вдалеке еще виднелась дверь в хоровой зал, окаймленная пульсирующим кроваво-красным свечением. Глобулы слизи и обрывки кожи парили в полумраке. На глазах колдуна из парообразной жижи начали формироваться аморфные очертания розового цвета. Он увидел, как из твердеющего на глазах вещества вылезли и разжались пальцы, заканчивающиеся присосками.

Ариман повернулся к Астреосу. Библиарий уже летел по коридору, отталкиваясь от стен, пола и потолка. Ариман последовал за ним. Мимо колдуна с шипением пронесся луч слепящего света и проплавил дыру в стене. Азек обернулся, когда демон закричал и выстрелил снова. Существо ползло по вздувшейся решетке пола. Лицо, выступавшее из самого тела, раскалывал надвое широкий рот, из которого то и дело вырывался толстый язык, облизывающий губы. На коже демона переливались сине-желтые огни, озаряя голод в глазах-блюдцах. Шесть конечностей шевелились с бескостной проворностью, подтягивая создание все ближе.

Ариман расширил сознание, охватывая стены коридора. Тут же выступил пот, который затем застыл каплями. Окутанное телекинетической сетью тело колдуна подлетело в центр перехода. Давление усиливалось, словно натянутая тетива. Металл стен начал прогибаться. Колдун чувствовал себя так, словно в голову ему пекло полуденное солнце. Перед ним, оттолкнувшись от потолка, закрутился Астреос. Азек накрыл библиария своим разумом. Астреос сопротивлялся, оттолкнув колдуна панической волной воли. Головная боль Аримана становилась невыносимой.

+ Подчинись, + закричал Ариман и почувствовал, как сопротивление иссякло. Он высвободил силу своего разума, когда к нему потянулась пламенная рука демона. Ариман и Астреос выстрелили одновременно, словно лучники. Туннель позади них разорвало на части. Боль в голове колдуна полыхнула ярким сполохом. Во все стороны разлетелись осколки металла, наполовину сплавленные или превращенные в серую пыль, пока воины летели в ждущую тьму.

Двигатели включились на полную мощность, и Кармента ощутила, как «Дитя Титана» начало кидать и трясти. Противоборствующие силы встряхнули ее кости, и женщина закричала от боли. Охладительная жидкость затапливала трюмы, из разорванных труб выливалось машинное масло, ее коридоры наполнились кислотным газом и паром. Тут же упали защитные переборки, и техноведьма почувствовала, как некоторые ее части онемели. «Дитя Титана» продолжал двигаться. Железный утес станции вырисовывался среди статических помех на сенсорах так близко, что Карменте казалось, будто к ней можно притронуться. Затем сенсоры отключились, и женщина ослепла.

«Нет, нет, нет, ― думала она, ― только не это, только не слепота, ― Кармента осталась одна и ничего не чувствовала. ― Нет, только не это, я не из плоти. Лишь плоть может умереть. Я ― металл и машина. Я ― «Дитя Титана».

В ее разум хлынули данные, и механические глаза открылись вновь. Как раз вовремя, чтобы она увидела, как от станции что-то отделяется.

Металлический лист шириной в добрую сотню метров откололся от задней стены станции и взмыл вверх, подобно панцирю огромной черепахи, выплывающей из грязи. Следом за ним поднялись зловещие энергетические щупальца. Под панцирем создания скрывались конечности из мусора, клешни из покореженного металла и плавники из разорванной стали. Тупоносую голову, глядевшую на «Дитя Титана», формировали погнутые орудийные турели. Глаза походили на громадные провалы, из которых вытекал расплавленный металл. Кармента посмотрела в те бездонные пропасти и узрела в них смерть.

Существо взревело, и невозможный звук разнесся по космосу. Кармента открыла огонь. Узкое пространство между нею и станцией озарилось сполохами плазменных батарей и турболазеров. Создание прыгнуло. За ним, искрясь, словно снег под звездным светом, вскружились обломки. Из-под панциря развернулись крылья из смятого металла. Кармента никак не могла взять в толк, что происходит. Она промахнулась. Существо постепенно набирало скорость.

Нет, оно летело в лишенной воздуха пустоте. Шелестящие взмахи крыльев заполонили ее сенсоры. Женщина приготовилась выстрелить опять и ощутила гул заряжающихся конденсаторов, а затем вибрацию, когда за макроснарядами закрылись казенники.

Подняв облако испещренных кратерами обломков, из станции вырвалось еще одно существо и метнулось в пустоту, а следом еще и еще.

Кармента дала залп. Существа исчезли в разрывах снарядов с плазменными боеголовками. Каждый выстрел был раскаленным, расплавленным яростным воплем.

Существа прорвались сквозь адский шторм, покрасневшие от жара и с широко распахнутыми пастями. Кармента почувствовала холод, холод железа в вечной ночи. Она успела выстрелить еще раз до того, как волна горящих тварей преодолела ее щиты и погрузила когти в корпус.

Разум Аримана прогнулся, мысли стали медленными и неповоротливыми. Теперь они скорее катились кубарем, чем летели через станцию, отскакивая от стен, полов и потолков. Дисплей шлема Аримана отключился, ожил и снова выключился. Колдун слышал, как воздух с шипением вытекает из доспехов. Он понятия не имел, направляются ли они к своему кораблю и сколько им еще добираться до него.

Азек врезался шлемом в косяк открытой противовзрывной двери. Из глаз посыпались искры. От удара он едва не лишился сознания, но понесся дальше. Теперь, когда телекинетическая проекция исчезла, его тащило по одной лишь инерции.

Астреос поймал его, когда Азек пролетал мимо. Библиарий закрепился ботинками на стене и схватил Аримана за руку. Колдун попытался было что-то сказать, но у него шатались зубы, а на языке чувствовалась кровь. Перед глазами клубилась тошнотворная светящаяся мгла.

+ Куда дальше? + спросил Астреос. Колдун попытался ответить, но затем покачал головой. Библиарий подтянул Азека ближе, так, чтобы его лицо отчетливо проступило перед размытым зрением Аримана. + Который путь? + снова послал Астреос. Колдун изо всех сил старался понять, о чем толкует библиарий. + Они идут. +

Ариман оглянулся и, невзирая на цветную пелену и вспышки света перед глазами, попробовал сосредоточиться. На него глядели три двери, три пустых провала, уводящих во тьму. Конечно, они шли этой дорогой. Или нет? Его мысли текли, будто патока. Он не мог вспомнить и не был уверен в том, какая дверь ведет к боевому кораблю, даже если это было жизненно важно. Астреос тряс колдуна все сильнее. Азек поднял руку, чтобы оттолкнуть его, но движение вышло вялым и слабым. Ариман перестал парить в сторону коридора, из которого они только что выбрались. Стены дрожали, словно в такт с нарастающей приливной волной.

+ Куда? +

+ Я не знаю, + послал Ариман.

Конец коридора озарился вспышкой, стены прогнулись, словно змеиные внутренности. Астреос отпустил Аримана и поднял болт-пистолет. Свет выплеснулся наружу, к ним потянулись когтистые и рогатые тени. Ариман понял, что продолжает сжимать меч. Колдун попытался поднять клинок, но от движения лишь закружился в невесомости.

Из-за его спины вырвалась неровная полоса огня. Демонов смело со стены фосфорно-яркими разрывами. Ариман оглянулся. Переход осветился еще одной очередью пламени. Из-за спины, стреляя на ходу, вышла фигура в доспехах цвета тусклой меди, с каждым шагом магнитами закрепляя себя на полу. В ухе Аримана ожил вокс.

― Идите в центральную дверь. Сто метров, затем налево и еще пятьдесят метров, ― в голосе Тидиаса не чувствовалось эмоций, но Ариман ощутил в разуме воина сосредоточенность.

― Где Кадин? ― крикнул Астреос. Тидиас едва заметно покачал головой, шагнул к демонам и дал очередь по широкой дуге. Ариман видел, что все его мысли заняты стрельбой.

― Не знаю, ― ответил Тидиас, выстреляв снаряды. Он шагнул вперед и за один вдох извлек израсходованный магазин, перезарядил болтер и снова открыл огонь. Коридор перед ним полыхал, на стенах и полу горел фосфексный и оксигенный гель. Ариман видел, как за завесой огня пятятся демоны, словно волки на границе света факелов. ― Последний контакт с ним был перед тем, как станция… ― Тидиас не сумел подобрать слов, но он мог и не продолжать.

Ариман посмотрел на центральную дверь, а затем на Астреоса.

― Идите, ― бросил Тидиас. ― Я их задержу.

«Надолго ли?» ― подумал Ариман, но оттолкнулся в сторону указанного коридора.

― Идите, ― повторил Тидиас, и Ариман оглянулся. Астреос не сдвинулся с места. ― Иди, брат.

― Мы стоим друг за друга, ― прорычал Астреос. На его кулаках заплясали блеклые молнии, и Ариман почувствовал, как библиарий пытается вытянуть из варпа энергию.

― Нет, ― отрезал Тидиас. ― Ты никогда не понимал других, ― он вел огонь короткими очередями, шагая вперед, чтобы постоянно изменять угол обстрела. С каждым сполохом пламени демоны подступали все ближе, вспышки вновь и вновь высвечивали конечности, глаза, руки и зубы. Тидиас бросил мимолетный взгляд на Астреоса:

― Ты уйдешь, а я останусь. Это мой выбор.

Библиарий секунду молчал, а затем оттолкнулся и полетел к двери. Ариман пересек порог перед ним. Они направились в ждущую тьму, а сзади них продолжали вспыхивать выстрелы.

Они двигались без оглядки, от усталости не разбирая дороги, паря и ударяясь о стены, пока наконец не добрались до пещеры, где стоял их корабль. Перед ними расширяющимся облаком парили куски плоти, металла и отстрелянные гильзы. Ариман оттолкнулся от дверного косяка. Ему навстречу поднялись остывающие жерла орудий. Сенсорные диски отправили опознавательные сигналы, и помятые доспехи колдуна тут же ответили. Орудия остановились. Не в силах замедлить или направить полет, Азек с громким лязгом врезался в тупое крыло корабля. Он схватился за него, чтобы не улететь в непроглядную тьму пещеры. Мгновением позже Астреос ударился о хвост и едва не сорвался.

Ариман медленно пополз по крылу. Рампа все еще была открыта, и сумрак десантного отсека освещал тусклый красный свет. Колдун уже начал подниматься по рампе, когда увидел ждавшую внутри фигуру.

Тидиас прекратил стрелять. Магазин опустел. Коридор перед ним был залит огнем, языки ярко-белого фосфекса плясали в черных глазах приближающихся демонов. Воин выпустил болтер, и последним касанием отправил оружие в стремительно уменьшающееся пространство, разделявшее его и противников. Космический десантник достал нож и пистолет. Демоны не останавливались. Тидиас навел болт-пистолет, и перед глазами вспыхнули красные прицельные руны. Он открыл огонь, без раздумий переводя оружие с одной цели на другую. Демоны падали один за другим. Тела взрывались, подобно раздувшимся кожаным мешкам. Рот и нос забились запахом гниющего мяса и специй. Тидиас отряхнулся и продолжил стрелять. Счетчик снарядов в уголке глаз постепенно приближался к нулевой отметке.

Болт-пистолет умолк. Демоны были уже в пяти шагах, их плоть мерцала в отблесках пламени. Воин ринулся на них. Нож привычно лежал в руке, словно теплое воспоминание.

Он нарушил свои клятвы Империуму. Другие, уже давно мертвые, не соглашались с этим, но в глубине души Тидиас всегда это знал. Они пали, и падут еще глубже. Лучше закончить все сейчас, как воин, который еще помнит, что такое честь.

Из толпы вырвался демон, и по спирали понесся к Тидиасу. Из обрубка тела вились длинные руки, а кроваво-розовую кожу покрывали сотни крошечных ртов. Тидиас рванулся вперед, пригнулся и всадил в него нож. Воин прорезал пустотелое существо, и из него невесомой нитью брызнула черная жидкость. По его ноге заскребли длинные когти. Воин наугад ударил ногой, почувствовал, как во что-то попал, и пнул снова. Нечто, чего Тидиас не заметил, впилось ему в левый бок. В ушах зазвенел аварийный сигнал. По внутренней поверхности доспехов потекла кислота. Космический десантник ударил существо с широким ртом и вращающимися глазами. Удар разрубил его надвое. Теперь сигнал выл уже непрерывно. Тидиас глубоко вдохнул и ощутил, как во рту скапливается влага. Воин занес нож и ударил снова, прежде чем в него вонзился кривой коготь, и внутренности Тидиаса высыпались в холодный вакуум.

Ариман замер. Человек сидел, развалившись, на скамье. Вокруг его неподвижного тела висели красные кристаллы крови. Он был в доспехах, погнутая бронзовая поверхность тускло мерцала в неярком освещении. Воин был наполовину скрыт в тени, но было видно, что от его рук и ног остались лишь окровавленные обрубки. Нечто вырвало целые куски из его груди. Колдун увидел обнаженные ребра, выступающие из раны. Ариман шагнул вперед. Он начал тянуться своими чувствами, пытаясь обнаружить пульсацию жизни в привалившейся фигуре. Едва он это сделал, как разум наполнился хором криков и теплой дымкой тошноты.

Астреос залетел в отсек, еще не видя человека.

+ Пошли, + послал он. Ариман собрался ответить, но голос остановил его.

― Брат? ― проскрежетал он по воксу. Фигура на полу зашевелилась и с неуклюжей медлительностью повернула голову. Она еще оставалась в шлеме, но глазные линзы были серыми и отключенными. Библиарий застыл на месте. ― Это ты, Астреос.

Это был Кадин, его голос превратился в хриплое бормотание из-за свернувшейся в горле крови. Он попытался шевельнуться, но это скорее было похоже на жалкое подергивание.

― Брат, я ничего не вижу, ― сказал Кадин, с каждым словом из его горла доносился влажный хрип. Астреос быстро подошел к нему и присел.

― Это я, ― сказал Астреос. ― Ты с нами, брат, с тобой все будет хорошо. ― Кадин закашлялся, и Ариман услышал в том звуке скрежет трущихся друг об друга костей.

― Лжец, ― ответил Кадин. ― Где Тидиас?

Астреос ничего не ответил, и секунду спустя Кадин слабо кивнул.

― Нужно уходить, ― прорычал библиарий. Словно в ответ на его слова, корабельные орудия открыли огонь. Ариман почувствовал, как от отдачи содрогнулся корпус корабля. За открытым люком тьму разорвали стробирующие вспышки. Колдун направился в переднюю часть десантного отсека, на ходу переключая вокс в режим трансляции.

― Взлетаем! ― он понятия не имел, жив ли еще пилот-сервитор, работает ли еще его разум, но все равно выкрикнул приказ. ― Взлетаем немедленно!

В ответ он услышал поток машинного кода. Через секунду включилась внутренняя гравитация корабля, и рампа начала подниматься. В сужающуюся щель Ариман мельком заметил, как парящих и скачущих демонов разрывает орудийным огнем. Корабль вздрогнул и оторвался от платформы. В десантный отсек стылым туманом потек воздух. Орудия все еще стреляли, и когда активировались двигатели, машину снова тряхнуло. Ариман схватился за поручень.

Корабль рванулся прочь из пещеры, ускоряясь на ярких конусах огня. Демоны ворвались на платформу и сиганули в пустоту следом за ним. В машину полетели лучи трупного света и разряды потрескивающей энергии. Некоторые вонзились в металл, разъедая проводку и топливные шланги. Тяжелые болтерные установки, содрогаясь, поливали существ огнем.

Ариман попытался найти в захлестывавшей его усталости точку безмятежности. Раны Кадина оттаивали, и на палубу закапала кровь. Астреос что-то бормотал умирающему воину, одной рукой поддерживая шлем брата.

Машина содрогнулась от очередного попадания, и внутрь посыпались искры. Отсек наполнился вонью горящей проводки и раскаленного металла. Ариман оградился от окружающей действительности и направил сознание в пустоту за корпусом. В его разуме сформировалась мысль в форме кристаллического льда, и тот, подобно оболочке, мгновенно затвердел вокруг корабля. Еще одна молния ударила в крыло, и Ариман ощутил, как его оберег секунду держался, а потом лопнул. Колдун выдохнул и сморгнул кровавые слезы.

+ Астреос, + послал он. Библиарий резко поднял голову. Ариман почувствовал, как от него горящими волнами исходит ярость. + Нужна помощь. +

Вместо ответа Астреос лишь потянулся и стянул шлем. Его кожа была бледной, на лбу блестел ожог. Библиарий уставился на Аримана, настоящий блеклый глаз с черным зрачком и электрическое зеленое око аугментики сверлили его тяжелым взглядом.

+ Мы умрем, если ты не поможешь, + послал Ариман. Астреос оглянулся на изжеванные останки брата. Из ран, не переставая, струилась кровь. + Мы все умрем, и шансы Кадина растают с нами. +

Тяжелые болтеры снаружи корпуса отстреляли последние снаряды. Словно почуяв слабину, демоны хлынули вперед. Боевой корабль петлял и дергался, уходя от вспышек радужной энергии. Невидимые удары терзали крылья, кидая машину из стороны в сторону. Ариман услышал резкий скрежет корпуса. Их время подходило к концу. Он оглянулся на Астреоса.

+ Давай, + снова послал колдун, заключив в приказ все, что знал о Астреосе. Бибилиарий был человеком со многими именами ― тем, что ему даровал орден, именем, с которым он родился, но успел позабыть, именем, данным ему наставником, и номером, который ему присвоили на Черном корабле, когда его забрали с мира рождения. В приказе были все эти имена, и послание попало в него с силой настоящего удара. Астреос пошатнулся, но устоял, скривившись от боли и гнева. Ариман остался неподвижным.

Библиарий замер, стиснув кулаки. Корабль снова нырнул. Астреос хотел было что-то сказать, но так и не произнес того, что намеревался.

Кадин воспарил над палубой, сопровождаемый треском костей, который был похож на пистолетные выстрелы. По стенам и полу расползлась изморозь. Раны Кадина сковал кровавый лед. Голова воина поднялась последней. На Аримана уставились темные глазные линзы.

Азека зазнобило. Далекие крики демонов в голове вдруг зазвучали подобно смеху. Нет, он все неверно понял. Он вспомнил, что корабельные орудия еще оставались раскалено-красными, когда приближался к ним. Колдун посмотрел на раны Кадина и вспомнил, как в безвоздушной тьме увидел кровь вперемешку с мясом. Демоны не гнались за ними, они были среди них.

― Я ничего не вижу, ― сдавленным голосом произнес Кадин.

Половина корпуса «Дитя Титана» полыхала. Кармента знала это, но ничего не чувствовала. Ее пустотные щиты упали. С бортов и носа отслаивались куски оплавившегося шлака. По ней ползали существа, вгрызаясь и срывая бронированные плиты, размягченные жаром дыхания. Ведьма наполовину ослепла, но еще видела боевой корабль, который метался в паре сотен метров от нее. Он был уже близко, но кружил, будто раненая птица. В одном из функционирующих посадочных отсеков с палубы поднялся огромный лихтер. Команда сервиторов пробормотала подтверждение ее приказа. Противовзрывные двери распахнулись, и лихтер вылетел в пустоту.

Кадин продрейфовал к Ариману. От доспехов, на которых затвердела морозная корка, валил пар. С культей ног свисали обрывки кожи. Раны Кадина затягивались на глазах у Аримана, новая плоть заполняла изжеванные дыры.

Астреос метнулся к Кадину. Голова раненого воина дернулась, и телекинетическая волна отбросила библиария в стену. От удара тот перекувыркнулся в воздухе, но снова бросился в атаку. Кадин отлетел в сторону и плетью из энергии ударил его в грудь. Ариман услыхал сухой треск расколотого керамита. Астреос согнулся пополам, и прежде чем воин упал на палубу, демоническая сила метнула его через весь отсек. Воин мешком рухнул на металлический пол, из трещин в доспехах начала струиться кровь.

Кадин перевел взгляд на Аримана.

«Нет, ― подумал колдун. ― Это уже не Кадин».

Теперь он видел: в плоти Кадина, словно паразит, поселился демон, извивающийся в его крови и костях, подобно рогатой цепи. Отступать было некуда. Колдун попытался призвать силу, но та ускользала из его рук, будто веревка, подхваченная ветром. Демон у него в голове издал скорбный смешок. Азек не мог пошевелиться. Он чувствовал, как его схватили невидимые руки, не позволяя сдвинуться с места. Демон поднял руку Кадина. Из рваного обрубка вытянулся длинный коготь из замерзшей крови. Аккуратно, почти осторожно, демон приложил кончик к линзе левого глаза Аримана. Демон чуть нажал когтем. Кристалл глазной линзы треснул. В левый глаз Аримана хлынул морозно-синий свет. Он не мог отвести взгляд от игольного острия, которое медленно двигалось к его зрачку.

+ Кадин, + произнес Ариман и ощутил, как израсходовал последнюю толику силы. Коготь замер. Демон взревел от ярости, звук вырвался из забитых кровью легких космического десантника. + Кадин. Я сковал твою плоть и подчиняю тебя твоей кровью. +

Демон пошатнулся, а корабль продолжало крутить и трясти. Ариман направил свою волю в Кадина. Демон пока не целиком подчинил его. Но только пока. Демон использовал воина в качестве носителя, но добился этого грубой силой. Еще оставалась частица разума и тела Кадина, которую ему не удалось покорить.

В эту зияющую брешь Ариман и направил остатки своей воли. Он сделал это без особых изысков, врезав по демону кувалдой грубой силы. Азек почувствовал, как остатки души Кадина даровали ему свою мощь. Демона вырвало, и горжет Кадина треснул, когда красноватая желчь выплеснулась на грудь. Похищенное тело забилось в судорогах, ударяясь о стены. Колени Аримана подкосились. Его тело стало далеким воспоминанием. Хватка демона, вцепившегося в Кадина, начала слабеть, а затем исчезла. Демон выгнулся дугой. Тело воина засияло, словно раскаленная домна. Вокруг него стал плавиться лед, превращаясь в пар прежде, чем попадал на палубу.

Затем колдун почувствовал, как в тело Кадина проникла иная сущность. Она была холодной и черной, словно вода из пещерных глубин. Демон, который боролся за плоть Кадина, исчез под накатившей волной.

Ариман ощутил, как новая сущность прикоснулась к его собственному разуму. Азеку показалось, словно в него вонзились ледяные шипы, и шок привел колдуна обратно в чувство.

Новое существо, облаченное в дрожащее тело Кадина, шагнуло к нему. Очертания воина размылись, как будто его накрыла тень. Какой-то миг он походил на дыру в полотне мироздания.

Новоприбывший протянул руки Кадина и, взяв Аримана за голову, оторвал его от палубы. Он чувствовал, как существо смотрит на него, в него. Колдун взглянул в ответ.

― Нет, только не ты, ― прохрипел Ариман. ― Это не можешь быть ты.

+ Забудь, + сказала тень. Ариман моргнул.

Он узрел расширяющиеся облака света, которые спиралью извивались к точке исчезновения. Его тело похолодело, разум оцепенел. Он не мог думать. Где-то за пределами чувств Ариман истекал кровью. Мир погрузился в безмолвие. Он не был уверен в том, дышит ли еще.

Он не мог вспомнить, кто он. Его объяла теплая тьма.

Он ничего не видел.

XII Изменение

Ариман пробудился внезапно, на смену пустоте ощущений пришла боль и тошнота. Его глаза были открыты, но он ничего не видел. Колдун попытался поднять руки, чтобы коснуться лица, но они не шевельнулись.

― Объект пришел в сознание, ― произнес машинный голос, и он вздрогнул от неожиданности. Уши наполнились громким звоном, и Ариман сумел расслышать лязг и скрежет шестеренок.

― Удалите дермальный слой, ― сказал другой голос. Он принадлежал женщине. Ариман узнал ее резкий тон. ― Начните с лица.

― Кармента? ― спросил он. Что-то острое укололо его в лоб и опустилось до середины лица.

― Да, Ариман, ― он почувствовал, как что-то дернуло за кожу, и глаза ужалил яркий свет. Он моргнул, мгновение оставаясь незрячим, как и прежде. Затем мир начал приобретать размытые очертания и неразборчивые цвета. ― Ты жив.

Колдун повернул голову. Он был без доспехов, прикован к вертикальной рампе в длинном зале, исчезавшем в черноте. Со свисающего над ним ворота лился свет. Стены и потолок были матово-красными, и по истертому металлическому полу тянулся узкий желоб. Ариман чувствовал запах антисептиков, машинного масла и примитивных, но сильных болеутоляющих. Рядом с ним стоял согбенный сервитор, изучавший его многочисленными зелеными линзами. Его грязно-белый халат, лохмотьями волочащийся по полу, был покрыт бурыми разводами. Сервитор снял с кожи Аримана целый дюйм ткани, похожей на бледный жир. Перед ним стояла Кармента, ее покрытое трещинами лицо из красного лака было склонено набок. Азеку показалось, что она выглядела уставшей, но он не мог сказать, почему.

― Ты пробыл без сознания шесть дней, ― сказала Кармента, отвечая на незаданный вопрос. ― Получил обширные внутренние повреждения, переломы костей и ожоги, потерял много крови, ― она шагнула вперед и механодендритом взяла из пальцев-бритв сервитора снятый слой кожи. Ариман заметил в мягкой ткани прожилки капилляров. ― К счастью, твое тело исцелилось практически само. Слой синтетической кожи для того, чтобы не допустить рубцевания. Ты выглядел так, будто тебя сварили заживо.

Ариман посмотрел за слепящий круг света. Он заметил металлические остовы и ящики, гнезда с механическими руками под потолком, металлические цистерны, соединенные с вьющимися по полу трубами.

― Значит, ты не только ремесленник, но и биологис? ― спросил он.

― Когда-то баловалась. Это один из последних подобных сервиторов.

― Очень полезный.

― Едва ли. То немного, что мне известно о твоем виде, только подтвердило, как мало я могу сделать. Твое спасение заключено в твоем же теле.

Ариман кивнул. Должно быть, его раны оказались такими серьезными, что он впал в исцеляющую кому. Когда ощущения вернулись, колдун понял, что на полное восстановление ему потребуется еще какое-то время. Эфирные чувства также казались блеклыми и неповоротливыми, словно его разум накрыло смертельным туманом. Воспоминания о последних мгновениях боя на корабле походили на неразборчивые, смазанные пятна. Он тряхнул головой. Он жив, «Дитя Титана» цел, и пока этого достаточно.

― Где мы? ― поинтересовался он.

― В глубоком космосе, ― Кармента помолчала. ― Нас крепко потрепало. Надеюсь, оно стоило того.

― Астреос?

― Жив, ― женщина кивнула. ― Как и ты, он получил обширные физиологические травмы. Он все еще в коме, из которой ты только что вышел. Кадину повезло еще меньше. Я не уверена, что с ним произошло, и вообще, почему он до сих пор жив.

Размытые воспоминания Аримана резко приобрели отчетливость. В уставшие вены хлынул адреналин. Колдун ощутил, как в ответ взбугрились поврежденные мышцы. Азек вдруг осознал, что его конечности прикованы к металлическому каркасу, его запястья и лодыжки удерживали толстые прорезиненные оковы. Силой мысли он заставил их со скрипом согнуться. Азек шагнул на пол.

― Где он? ― прорычал Ариман.

― Он без сознания, погружен в сангвинарный бак, ― осторожно ответила Кармента. ― Я не знаю, проснется ли он вообще, ― колдун посмотрел на нее, и, должно быть, нечто в его взгляде настолько потрясло ее, что ведьма шагнула назад, выставив перед собой руки и механодендриты. Ариман попытался успокоиться.

― Изолируй его, ― сказал он. ― Перекрой всю связь с местом, где он находится, и отмени все протоколы доступа. Пусть все остается так до тех пор, пока я не увижу его, ― Кармента не сдвинулась с места. ― Он представляет опасность для корабля, для всех нас.

― Правда? ― будь у нее губы, Ариман не сомневался, она бы скривилась. ― Калека без сознания, живущий лишь благодаря баку, представляет опасность? Думаешь, я не знаю, что ты уже держишь на корабле монстра? Существо, сотворенное твоим ручным зверьком, Маротом, ― она вперила в него взгляд, ее бионические глаза лучились холодом.

― Делай, как велено, ― отрезал он. Техноведьма дернулась и быстро отступила от него. «Она осталась человеком, ― подумал колдун. ― Сломленная и полубезумная из-за машины, которую хочет укротить, но она до сих пор чувствует и боится», ― Ариману потребовалось некоторое время, чтобы придумать уместный ответ. ― Прости за случившееся, госпожа.

― Мой корабль, ты едва не уничтожил мой корабль, а теперь говоришь, что Кадин опасен, ― ее голос дрожал, механодендриты нервно подрагивали. ― Кое-где продолжаются пожары. Половина корабля превратилась в руины: системы, орудия, двигатели. И все ради того, чтобы получить ответы?

Ариман взглянул на нее в ответ. Когда-то он знал многих техножрецов и адептов Механикум. С тех пор как он попал в Око, ему приходилось встречаться с теми, кто поддался варпу. Все они, как казалось Азеку, со временем становились холоднее, отчужденнее, все сильнее напоминая машины. Это была форма безумия, предполагал колдун, наваждение, в котором растворялось все. Но что касается Карменты, чем крепче она сливалась с кораблем, тем более раздробленными и примитивными становились ее эмоции, тем сильнее проявлялась человеческая часть; а то, что осталось, превращалось… во что?

― Мы отыщем ресурсы, а возле Ока есть места, где можно отремонтировать корабли. Даже таких размеров.

Женщина покачала головой ― странное сочетание механической точности и человеческой усталости.

― Эгион мертв, ― бесцветным голосом сказала Кармента. И Ариман вдруг понял, что она имела в виду: «Дитя Титана» уже не выберется из пустоты. Он сможет прыгнуть в варп, но без навигатора корабль будет неуправляемым, способным только на короткие прыжки, после чего ему придется выходить обратно в реальность. Они будут идти наугад, и даже самое маленькое путешествие займет вечность. Хуже того, они находились на границе Ока Ужаса, в регионе, которые уже захлестывали нестабильные варп-феномены и штормы. Пусть они еще живы, но Кармента обречет всех на гибель, если попытается отправиться в путь. Для того, кто в некотором смысле еще оставался человеком, она держалась хорошо.

― Как он умер? ― спросил Ариман после небольшой паузы.

― Точно не знаю, ― сказала Кармента, и в ее голосе появилась нотка, которую колдун не смог объяснить. ― Быть может, это место сгубило его. Возможно, он умирал еще до прибытия к станции, ― женщина отвернулась, покачав головой, и с лязгом шагнула к краю зала. ― Мы сбежали, как только подобрали вас. Некоторые… существа еще оставались на моем корпусе. Мне пришлось стряхнуть и сжечь их, ― техноведьма остановилась, в ее голосе чувствовался гнев. ― Я уничтожила некоторые части корпуса. Причинила вред собственному кораблю. Эгион кричал все время, что мы пробыли в варпе. Затем он просто замолчал, нас выбросило сюда, и он умер.

Ариман посмотрел на Карменту, и та, прихрамывая, сделала еще шаг. Ее угольного цвета мантию пятнала подсохшая кровь, и Азек чувствовал, как при ходьбе нагреваются ее сервосистемы. Она что-то скрывала от него, но колдун сдержался и не стал влезать в ее мысли. Он и так требовал от женщины слишком многого.

― Где мы сейчас? ― спросил Ариман. Кармента не остановилась и даже не оглянулась.

― Во время перелета Эгион обезумел. Не знаю, как работают его собратья, но полагаю, что в конце он занимался не навигацией, а просто бежал в ужасе.

― Куда?

Кармента замерла и медленно обернулась к Ариману. В тусклом освещении трещины в ее маске походили на следы кровавых слез.

― Домой, Ариман, ― сказала она. ― Он хотел сбежать домой.

Ариман смотрел через бронехрустальный купол на Кадийские Врата ― мерцающие точечки, разбросанные по безбрежной черноте космоса, замаранной тошнотворными цветами. Конечно, вратами они были лишь в абстрактном смысле. Система, превращенная в крепость, охраняла единственный стабильный путь из Ока Ужаса в Империум. Существовали и другие пути в Око, но все они были изменчивыми и опасными, их было сложно отыскать, и они вполне могли погубить любого, кто все же нашел их. Любому крупному флоту, желавшему войти или покинуть Око, сначала необходимо было миновать Кадию, так по крайней мере утверждалось. Планету, населенную миллионами солдат, опоясанную космическими твердынями, окруженную военными флотами. Любой, кто стремился прорваться мимо нее, должен был обладать либо невероятной мощью, либо же носить обличье друга. Вновь и вновь армии отступников пытались одолеть Кадию, но всякий раз терпели поражение.

― Навстречу свету, ― мягко сказал стоявший подле него Астреос. Ариман бросил взгляд на библиария.

«Нет, ― подумал он. ― Уже не библиария. Аколита, ученика. Моего ученика».

Астреос все еще носил одежду, в которую его облачили сервиторы, пока он спал и исцелялся. Его лицо и предплечья покрывали блестящие ожоговые шрамы, растительность на голове исчезла. Каждый его вдох доносился вместе с хрустом и треском несросшихся костей. Ариман чувствовал отголоски стихающей боли в теле Астреоса всякий раз, когда смотрел на него.

Они стояли под широким медно-кристаллическим куполом высоко на хребтовой части «Дитя Титана». Под ними в неровном звездном свете сверкал настоящий корабельный лабиринт. Вдоль корпуса корабля тянулись черные раны, похожие на огромные следы от укусов. Кое-где из пробоин продолжали вытекать газ и жидкость. Газ превращался в туман, который висел над переборками и орудийными башнями, подобно дыму над горящим городом. Корабль уже много дней неподвижно стоял на месте. За это время успел очнуться Астреос, Кармета как могла починила корабль, и Ариман раздумывал, что делать дальше. Конечно, он знал. Возможностей у них оставалась совсем немного, но это не делало их менее опасными или более приятными.

Спустя некоторое время Астреос обернулся к Ариману.

― Навигатор бежал к единственному свету, который видел, и он привел его сюда, ― произнес Астреос, влажно хрипя с каждым словом. ― Все рожденные в свете существа бегут к нему, когда напуганы. Лишь грызуны прячутся в норах.

Ариман удивленно приподнял брови и посмотрел обратно на звезды. Астреоса тяготили мрачные думы с тех самых пор, как он пробудился из исцеляющей комы. Ариман улавливал блеклые и туманные мысли пару раз, когда изучал разум ученика. Поначалу Ариман принял их за фатализм, ему казалось, что судьба двух его генетических братьев сломила дух Астреоса, но это было не так: он просто смирился, сдался перед чем-то холодным и темным внутри себя.

― Я не был ближе к Империуму с тех пор, как…

― Как предал его, ― закончил вместо него Астреос. Ариман секунду молчал. Он ясно помнил каждый свой день, но то, сколько времени миновало с тех пор, как он скрылся в Оке, ускользало от него. Времени как такового в Оке не существовало: словно визуальный обман, оно изменялось в зависимости от того, где находился человек и как долго смотрел.

― Да, ― согласился он.

― Что случилось на станции? Почему погиб мой брат?

― Он погиб потому, что я совершил ошибку.

― Всего одну?

Ариман выдержал взгляд Астреоса и кивнул.

― Демон, которого я призвал, уже был скован чужой волей. Мой призыв вытянул его в реальный мир, но получить над ним контроль я не смог.

― Это была ловушка.

― Кто-то предугадал мои действия.

― Амон?

― Думаю, да, но врагов у меня хватает, ― пожал плечами Ариман и повернулся, чтобы взглянуть на «Дитя Титана» до самого его далекого носа.

― Я хочу разбудить Кадина, ― заявил Астреос. Ариман медленно вздохнул. Он знал, что это случится ― неизбежные шаги, которые ему следовало предпринять, чтобы идти дальше. Азек мог приказать бросить Кадина в плазменную топку, а пепел рассеять в пустоте.

― Это было бы неразумно, ― через минуту отозвался колдун.

― Неразумно было бы отказать, ― сказал Астреос, его голос оставался спокойным, но мысли рычали от гнева. ― Ты обещал спасение для Кадара, но лишь отнял у меня еще одного брата, ― затем эмоции исчезли, и мысли Астреоса скрылись за знакомым гулом экранированного разума.

«Он быстро учится», ― подумал Ариман.

Колдун посмотрел на ученика. Его лицо оставалось спокойным, эмоции ― сдержанными и спрятанными под слоями подсознательных барьеров. Он мог уничтожить Астреоса и сжечь Кадина, даже не дав тому проснуться.

Он мог поступить так, но тем самым потерять немногих обретенных союзников.

«Необходимость ― матерь ошибки».

― Хорошо, ― сказал Ариман.

Секунду Астраеос смотрел на него, а потом кивнул.

― Когда он проснется, мы пойдем за тобой, и ты выполнишь свое обещание.

Ариман криво усмехнулся.

― Это новая клятва?

Астреос поджал губы.

― Если ты того хочешь, ― он остановился и бросил взгляд на далекий огонек Кадии. ― Ты ведь хочешь продолжить? После всего случившегося ты собираешься найти Амона.

― Да, ― ответил Ариман. ― Демон показал, как найти его.

― Ты веришь в то, что тебе показали, пусть даже Амон и сковал его для службы себе? ― Астреос покачал головой.

― Ему не воспрещали показывать, где находится Амон.

― Ты не думал, что Амон этого и добивается: ловушка внутри ловушки, чтобы заманить тебя?

Ариман не ответил. Он уже размышлял над тем, что сведения демона могли быть ловушкой, или ложью, или и тем и другим, но отступать было поздно. Он должен узнать.

Астреос снова покачал головой, но теперь в движении чувствовалось усталое смирение.

― Как ты последуешь по этому пути? Нас осталось четверо, а еще корабль без проводника.

― У нас есть проводник, ― сказал Ариман. ― Некоторое время нас могу вести я.

― Куда?

Ариман посмотрел туда, где посреди безмятежной ночи мерцала Кадия.

― Туда, где мы похитим навигатора.

Кадин, подвешенный на длинных отполированных цепях, плавал в баке крови. Сам бак представлял собой оббитый железом контейнер вдвое выше человеческого роста, расположенный в центре зала из клепаной бронзы, изгибавшегося к куполообразному потолку. Сквозь иллюминаторы в стенках бака виднелась красная жидкость. Возле них располагались дисплеи, по грязным потрескавшимся стеклам которых текли светящиеся синие символы. Воздух в зале был влажным и теплым.

Астреос наблюдал за тем, как закрепленные над баком машины медленно заглатывают цепи. Он принюхался: в воздухе запахло кровью, резким железным привкусом, который заглушил даже вонь машинного масла и ржавчины. Первой над гладкой поверхностью поднялась голова его брата. Сервиторы срезали с Кадина шлем, чтобы подсоединить к его голове и шее копну инъекционных трубок и биопроводов. Кожа, видневшаяся под слоем подсыхающей крови, была бледно-серой и туго обтягивала череп. Спиралевидные метастазы покрывали его макушку и тянулись по впавшим щекам. Его глаза были закрыты, из открытого рта текла кровь. Астреос смотрел, не отрываясь. Его, все еще облаченного в окровавленную мантию, вдруг пробрал озноб. Часть его хотела отвернуться, но он не мог.

― Он в наркотической коме, ― сказала стоящая рядом Кармента. Она оглянулась на Аримана. Колдун оставался неподвижным, не сводя глаз с появляющегося из бака Кадина, не снимая руки с навершия меча. ― Доза, необходимая для того, чтобы держать его в бессознательном состоянии, очень большая, и… ― женщина замолчала, поймав на себе взгляд Астреоса. Тот кивнул, не понимая, почему ведьма перестала говорить, и снова посмотрел на вершину бака.

Наконец появилось остальное тело Кадина. Астреос услышал собственный вздох, но при этом не заметил, как воздух покинул легкие. Доспехи на плечах и груди Кадина потемнели и оплавились. Края изодранного керамита вонзились в плоть. Его правая рука оканчивалась под локтем, левая ― ниже плеча. От ног, которые вскоре возникли, остались лишь изуродованные куски мяса, висящие на раздробленных костях.

Ворот, залязгав шестеренками, остановился, а затем качнулся вперед. Он стал медленно опускать Кадина, пока тот не оказался вровень с Астреосом. С воина текла кровь, капая на пол и образовывая темные озерца. Библиарий поднял руку и медленно вытянул открытую ладонь. Доселе неподвижный Ариман чуть заметно шевельнулся. Рука Астреоса коснулась наплечника Кадина.

― Брат, ― тихо произнес Астреос.

― Он не может ответить. Он получил тяжелые ранения, и мы продолжаем вводить успокоительное в его организм.

+ Брат, + послал Астреос, сфокусировав послание на тлеющих угольках сознания, которое он ощутил в разуме брата.

+ Его уши и разум закрыты, + послал Ариман, и от вмешательства колдуна Астреос почувствовал прилив гнева. + Он в бездне. Даже если он очнется и заговорит, то уже не будет твоим братом, + с посланием пришло тепло успокаивающего чувства, словно дружеская рука на плече. + Поверь мне. +

― Уберите успокоительное, ― сказал Астреос. Кармента бросила взгляд на Аримана. ― Разбуди его, ― прорычал он.

Секунду Кармента стояла на месте, а затем шагнула к баку и ввела код на небольшой панели управления. Издалека донесся механический щелчок, и трубки, подсоединенные к Кадину, задергались. На пол закапала свежая кровь.

Астреос ждал крика, думая, что Кадин очнется, словно ребенок после ночного кошмара. После нескольких минут молчания и неподвижности, библиарий снова повернулся к Карменте. Она пожала плечами, слабо дернув механодендритами.

― Он был тяжело ранен, а мои познания в биологии Адептус Астартес в лучшем случае можно назвать ограниченными.

Астреос уже собирался дать резкий ответ, когда краем глаза заметил движение. Он быстро оглянулся и встретился с глазами Кадина. Астреос замер. С глазами. У Кадина было два глаза. Их радужки были ярко-зелеными, с черными зрачками-щелками. Аугментики не было, лишь новая, гладкая кожа.

― Брат, ― влажно прохрипел Кадин и улыбнулся. Внезапно из его рта хлынула кровь, и Астреос отшатнулся. Механодендриты Карменты развернулись в мгновение ока. Лишь Ариман оставался неподвижным, не снимая расслабленную руку с меча. Кадин закашлялся и сплюнул на палубу сгусток крови.

― Кровь в легких, ― отметил Ариман.

― Итак, ― сказал Кадин. ― Собираетесь ли вы освободить меня?

Астреос пристально посмотрел на брата. Голос Кадина превратился в искаженное рычание, могильное эхо прежнего тона. И глаза…

― Я не убью вас, ― произнес Кадин, переводя взгляд с Астреоса на Аримана и Карменту. Он улыбнулся. ― Даю слово.

― Ты… ранен, брат, ― сказал Астреос.

― Я заметил, ― губы Кадина обнажили сломанные и зазубренные зубы. Он так ни разу и не моргнул. Астреос посмотрел на плоть и доспехи брата. Теперь, когда с Кадина стекла кровь, библиарий видел участки кожи, которая выглядела исцеленной, уродливые узлы шрамов в прорехах доспехов. Его взгляд упал на разбитый керамит и пласталь, ярко блестевшие там, где их разрубило. За исключением тех мест, где они словно размягчились и исказились: как будто срослись поверх плоти, исцелившись.

― Ты…

― Его нет. Погляди сам, ― Кадин дернул подбородком в сторону Аримана. ― Или спроси у своего лорда-шарлатана, если не хочешь смотреть.

― У тебя нет половины тела.

― Аугментика, брат, ― Кадин повернулся к Карменте. Астреосу показалось, что та задрожала. ― Ты ведь можешь установить ее? И мне понадобятся доспехи, хотя не думаю, что смогу снять эти. Придется тут поработать.

Секунду Астреос раздумывал над тем, стоит ли позволить колдуну усыпить Кадина снова. «Даже если он проснется и сможет говорить, он не будет твоим братом», ― сказал Ариман в воспоминаниях.

«Возможно, ему лучше умереть, ― подумал Астреос. ― Но тогда я стану последним, и какая мне будет разница?»

― Ты не дашь мне умереть, брат, ― сказал Кадин, не глядя на него, а затем медленно обернулся к Астреосу и посмотрел на него зелеными глазами рептилии. ― Тебе не хватит духу, ― Кадин мотнул подбородком на Аримана. ― А ему нужен ты, поэтому он не убьет меня, хотя и должен.

Руки Астреоса непроизвольно сжались в кулаки, на лице отчетливо проступили шрамы. Это был не его брат, он понял это в тот миг, как Кадин заговорил, но ему следовало узнать, что осталось от его души. Медленно, неуверенно, он потянулся сознанием в разум Кадина.

Он словно погрузил руку в открытую рану. Астреос ощутил текстуру рваных мыслей, прорехи, где когда-то были воспоминания и убеждения. Их остатки свисали переплетением обрывков. Больше там ничего не было, вместо демонического разума, угнездившегося на развалинах, зияла уродливая дыра. Астреос разорвал связь и встретился взглядом с братом. Кадин улыбнулся, и улыбка походила скорее на гримасу.

Ариман шагнул к Астреосу.

― Так чего ты хочешь? ― холодным, ровным голосом спросил он.

― Конечно, следовать за тобой, Ариман, ― ответил Кадин и сплюнул сгусток крови и кислоты на палубу.

― Делай, как он говорит, ― сказал Ариман Карменте. ― Постарайся восстановить его.

Астреос собирался что-то сказать, но Ариман уже исчез в дверях. Библиарий перевел взгляд обратно на своего брата, не до конца сформировавшаяся мысль еще крутилась в голове.

Кадин ухмыльнулся Астреосу, и из уголков его рта заструилась густая кровь.

Кадин услышал Марота прежде, чем увидел. Тихий кашель проржавевших сервоприводов и запинающийся вой доспехов колдуна следовали за Кадином, пока он шел через глубокие и безмолвствующие отсеки «Дитя Титана». Он ходил с тех самых пор, как Кармента закончила работу, с того времени, как его создали заново.

Он закрыл глаза и услышал скрип доспехов, теперь уже ближе, между рядами машин у него за спиной. Кадин открыл глаза и узрел монохромный, лишенный теней мир. Поршни на ногах шипели и дергались всякий раз, когда он делал шаг. Кармента сделала свою работу, закрыв пласталевые конечности ошметками его тела. В некотором смысле эти дополнения были более удивительными, чем остальные изменения: его новые глаза, уверенность в том, что он не сможет снять с себя доспехи, даже если попытается, что мир, который он видел, осязал и вдыхал, казался столь же мертвым, как гололитическая проекция.

Его разум более не был единым целым: Кадин чувствовал в сознании прорехи и пустоты, словно призрачное ощущение потерянной конечности. Эмоции и мысли более не составляли единое целое, а его память превратилась в месиво из дыр и обрывочных фрагментов. Целые части былой жизни куда-то исчезли, а некоторые казались настолько нереальными, как будто его жизнь принадлежала кому-то другому. Он не знал, что все это значит, и, что еще хуже, не был уверен, что его это заботит.

Кадин попробовал языком воздух. Он оказался теплым от статической пульсации тысяч кабелей и трубок, вьющихся по всему залу. Царила почти кромешная тьма, но коридор перед ним освещался желтоватым монохромным светом, словно у него из-за спины лился грязный лунный свет. Кадин всегда мог видеть во тьме, это был первый дар мира, который породил его, а впоследствии и генетического семени, создавшего его заново. Но теперь все тени будто испарились. Вновь и вновь он закрывал глаза, просто чтобы ощутить прикосновение настоящей тьмы.

Кадин не знал, что случилось с аугментическим глазом, на лице не осталось и следа, лишь гладкая кожа и кость вокруг глазницы, из которой на мир взирало новое око. Он медленно задышал. Его дыхание все еще пахло кровью, ощущавшейся железом на языке. На миг ощущение захлестнуло его, и во мгле за глазами он не чувствовал ничего, кроме потока густой крови по коже, внутри вен, в легких и во рту.

Слух заполнило слабое шипящее дыхание, такое близкое, словно доносилось прямо у него под ухом. Кадин развернулся и рывком вытащил Марота из укрытия в машинной нише. Поршневые пальцы заскребли по раздробленному керамиту и сомкнулись на горжете.

Кадина захлестнула ярость, подобная грозовой туче. Ярость сотрясала его, словно крик бога. Он вспомнил, как колдун с улыбкой подался к нему, с его лица капала кровь.

― Твой глаз пахнет слабостью, ― сказал он. ― Как у твоих братьев.

И пока все, о чем мог думать Кадин, было падение Кадара, в его легкие тек холодный воздух. Ярость переросла в безмолвный крик, слившийся с металлическим скрежетом смыкающейся хватки.

А затем вдруг ― ничего, лишь бездонная пустота, растекающаяся до самых границ его мыслей, подобно черному зеркалу. Он посмотрел на извивающегося в его хватке Марота. Из решетки-громкоговорителя прорицателя донесся утробный смех.

― Ты не убьешь меня, Кадин, ― сказал он.

― И почему ты так думаешь? ― Кадин неотрывно глядел на него, продолжая стискивать горжет доспехов Марота. Незрячие линзы шлема в виде морды гончей замигали.

― Потому что мы с тобой родичи, ― прошипел Марот. Он скреб ногами, пытаясь обрести опору, и цеплялся за руку Кадина. ― Вот почему я искал тебя. Мы теперь одинаковы.

Настала очередь Кадина рассмеяться.

― Я тебе не родич, ― пальцы сомкнулись крепче, и воин услышал, как что-то в шее Марота что-то захрустело. ― Ты рыскаешь во тьме. Ищешь себя, но ничего не найдешь.

Другой рукой Кадин схватил запястье Марота. Он медленно провернул кулак и услышал, как треснула броня и захрустели кости под ней. Марот закричал, пронзительный звук эхом разлетелся вдоль рядов оборудования, после чего превратился в хриплое бульканье. Кадин напрягся, чтобы вырвать руку из сустава. Поршни в руках пришли в движение.

― Скажи, что чувствуешь тот же гнев, что и прежде, ― произнес Марот, и теперь в его голосе не слышалось ни веселья, ни безумия, а лишь усталость, от которой Кадин застыл, будто изваянный из камня. ― Скажи, что ты помнишь, что значит ненавидеть, и знать, почему. Скажи, что не чувствуешь бездну в своей душе.

Кадин превратился в статую. Марот кивнул, словно соглашаясь с ним.

― Она будет расти. Да, будет. Ты будешь купаться в крови, лишь чтобы попытаться вспомнить, что значит чувствовать хоть что-нибудь. Будешь убивать и жечь все, что когда-то ценил, и поймешь, что оно ничего не стоит. Бездна отнимет все. Я знаю. Вот почему я искал тебя, вот почему я здесь.

Марот покачал головой, и на миг Кадину показалось, будто с зеркальной палубы на него смотрит Тидиас.

― Мы падаем все ниже, ― сказал Тидиас, ― и солнце стало для нас тусклым воспоминанием.

Рука Кадина напряглась, а затем он выдохнул и бросил Марота на пол. Он посмотрел на сломленное создание, которое когда-то было человеком, затем космическим десантником, а теперь это было просто существо. Кадин смотрел, как Марот прикасается к треснувшим доспехам, будто животное, зализывающее раненую лапу. Кадин более не видел в нем силы воина, не видел гордости от обладания генетическим семенем и традиций, которые когда-то составляли сущность Марота. Он видел только грязные доспехи, прикрывающие тело, в котором не осталось ничего, кроме стремления выжить.

― Мы с тобою ― пустые дети бездны, ― произнес Марот и выжидающе покачал головой. Кадин еще секунду смотрел на него, а потом развернулся, чтобы уйти. Мгновение спустя Марот пополз на звук шагов.

Ариман вздрогнул. Из глаз текла кровь, длинными коричневыми потеками засыхая на щеках. На коже блестел пот, рот онемел от многодневного повторения одних и тех же фраз.

«Но здесь не существует дней, ― подумал он. ― Ни дней, ни ночей. Лишь неспешный поток мыслей и эмоций, подъем, вращение и падение, словно глубинные течения океана, словно ветры Терры, словно покачивание леса».

Он понял, что потерял бдительность, и следующая ритуальная фраза почти слетела с уст. Колдун заставил себя вернуться к выученному наизусть образу и уравнял сердцебиение с ритмом слов, исходящих из пересохшего горла.

Он сидел на металлическом полу обзорной башни, откуда с Астреосом взирал на Кадийские Врата. Черные железные створки скрывали вид из кристаллического купола. Единственным звуком было мерное дыхание. Над ними висел блестящий серебряный круг, чья поверхность подрагивала от отраженного света иного мира. Ариман смотрел в зеркальную гладь, наблюдая за тем, как там формируются образы, и анализируя многочисленные символизмы.

+ Уменьшить энергию двигателя на две пятых. Дать нам дрейфовать шесть секунд, а затем продолжать идти прежним курсом, + из-за послания на его руках и груди выступил пот. Ариман почувствовал, как Кармента приняла сообщение, и ощутил, как в ответ потускнели двигатели «Дитя Титана». Астреос молча сидел напротив него и направлял свою силу в разум Аримана. Но даже с такой поддержкой предсказание маршрута до Кадийских Врат до предела истощало волю колдуна.

Они преодолевали относительно короткие расстояния, по крайней мере в условиях реального пространства. Но в варпе расстояние ничего не значило. Мысль, эмоция, воображение и сны были здесь куда реальнее, чем материальные объекты. Настоящий навигатор мог глядеть прямо в царство нереального и прозревать его течения. Ариман понимал, что его потуги не более чем блеклая тень тех способностей. Там, где навигатор видел варп таким, каким он есть, Азек видел лишь эхо, улавливаемое ритуалом и интерпретированное символьным языком. Это было столь же грубо, как и попытки древних предсказывать будущее по клубам дыма, или сродни тому, как сыплется песок из руки ребенка.

Но все равно Ариману требовалась вся сила разума, чтобы избегать рифов и штормовых течений варпа, прежде чем корабль не наскочит на них. Колдун не моргал с тех самых пор, как они вошли в варп. Он не мог ― одно упущенное мгновение, и им конец.

Внезапно в предсказательном зеркале изменились световые образы различных оттенков, и колдун ощутил, как дрогнул его разум. От живота поднялась волна дезориентации и тошноты, но он поборол ее, сосредоточившись на игре образов и цветов. Ариман всеми силами пытался понять, что видит. Затем, без предупреждения, он все понял.

+ Выходим. Быстро, + мысль вырвалась из его разума, и секундой позже Азек ощутил исчезающее ощущение под кожей, когда «Дитя Титана» вынырнуло обратно в реальное пространство. Ариман не двигался, в разуме все еще крутились вычисления, подобно шестеренкам, которые раскручивала сдавленная пружина. В предсказательном зеркале переливались свет различных оттенков.

― Мы совершили переход, ― раздался голос Карменты по вокс-громкоговорителю. Ариман не моргнул. Его сознание угасло ― разум действовал механически, пока вел корабль. На полированном серебре зеркала возникло очертание, словно тень, отбрасываемая сквозь туман.

«Что это? Что я вижу?» ― мысли в голове Аримана возникали одна за другой, но мгновение ритуала уже прошло, и на него стала надвигаться чернота. Его глаза закрылись, и он осел на пол. Зеркало упало на пол и разбилось.

Ариман лежал на каменном полу и видел тени, похожие на людей, мягкие голоса твердили ему забыть.

Он открыл глаза несколько часов спустя и увидел звезды, взирающие на него из-за кристалла. Астреоса нигде не было. Колдун поднялся, перед глазами вспыхивали яркие звезды. Хромая, он подошел к вокс-громкоговорителю и включил его.

― Ариман? ― в голосе Карменты чувствовалась усталость.

― Где мы?

― Мы остановились в реальном пространстве, ― из динамиков вокса затрещала статика, а затем техноведьма продолжила. ― Я вижу Кадию, Ариман. Мы достаточно близко, чтобы я видела свет ее звезды.

― Хорошо, ― сказал Ариман, придя в движение. Он устал, но им следовало подготовиться. Для сомнений и снов больше не было времени.

Часть третья В прах возвращенный

XIII Часовой механизм

― Сигнал. Неустойчивый. Вероятно, имперский. Минимальный расход энергии. Дополнительные энергетические показания свидетельствуют об орудийном огне, а также повреждениях поля и корпуса, ― сервитор завершил монолог и умолк. На округлой командной платформе «Владыки человечества» инквизитор Селанда Иобель, поджав губы, зарегистрировала отчет. Неожиданно, но в Оке Ужаса, даже на его окраинах, другого ждать и не приходилось. Им придется решать, как поступить, и притом быстро. Ее это нисколько не радовало ― как правило, за поспешные решения позже приходилось жалеть.

Они двигались курсом к Кадии, вот уже пару недель ее звезда сияла перед ними в реальном космосе. Никто, даже авгурная миссия Инквизиции, не выходил из варпа вблизи Кадии, по крайней мере если надеялся выжить. Поэтому «Владыка человечества» шел в пустоте, подобно морскому страннику, возвращающемуся в порт после шторма. Иобель хотела снова увидеть систему-крепость, не жить в постоянной тревоге, избавиться от хроноловушки и позволить себе отдохнуть. Но больше всего ей хотелось снять чертовы доспехи. Пластины покрывала пламенно-красная краска, по их поверхности линиями из черного железа расходились очертания ангельских крыльев, лучистых звезд и голов хищных птиц. Женщина поерзала в кресле, подсознательно пытаясь размять затекающие мышцы. Она не снимала боевую броню уже несколько недель и начинала чувствовать себя так, как будто ее все время стискивала чья-то рука. Но выбора у нее не было. Каждый член команды носил доспехи ― так предписывала необходимость.

Иобель обернулась к двум своим соратникам. Инквизитор Эрионас восседал на медном троне, над ребризером, скрывавшим нижнюю часть его лица, виднелись лишь закрытые глаза. Он носил грифельно-серые доспехи, нагрудник которых напоминал освежеванные мышцы. Несколько толстых кабелей соединяли трон с когитационными колоннами, пронзавшие центр зала управления. Иобель заметила за веками Эрионаса игру света. Инквизитор не подал виду, будто слышал доклад, но она знала, что это так ― от него ничто не ускользало. Рядом с ней в кресле из полированной кости сидела Малькира. Естественно, троны несли в себе опостылевший символизм. Трон же самой Иобель был серебряным, но притом ничуть не удобнее. Справа от каждого из тронов сидели согбенные фигуры, черты которых скрывали красные одеяния, расшитые священными именами.

Прежде чем заговорить, Малькира, как обычно, зашлась кровавым кашлем.

― Следует проигнорировать его, ― Иобель взглянула на Малькиру и встретилась с черными глазами инквизитора, сверкающими на обтянутом кожей черепе. ― Наше время на исходе.

Малькира постучала по хроноловушке, вмонтированной в нагрудник ее перламутрово-белых доспехов. Механизм за округлой кристаллической крышкой тихо жужжал. Иобель бросила взгляд на медный корпус своего устройства, следя за движением цифр, выгравированных на серебряных и медных шестеренках.

― Ты права, ― произнесла Иобель.

― Конечно, права, ― резко сказала Малькира и снова закашлялась. Ритмичный стук систем жизнеобеспечения, установленных в доспехах старухи, стал громче. ― Риск слишком велик, если сейчас сойдем с курса. Всего пару недель, и данные будут в безопасности.

― Меня убеждать не нужно, ― заметила Иобель.

― Нет, ― вдруг сказал Эрионас. Иобель и Малькира одновременно посмотрели на него. Он не пошевелился, его глаза оставались закрытыми. ― Нужно сойти с курса и провести расследование.

Его голос затрещал через встроенную в ребризер вокс-решетку.

― Глупость, ― оскалилась Малькира, сверкнув серебряными зубами.

― Нет, ― в голосе Эрионаса не чувствовалось эмоций. Иобель приходилось слышать, как тем же голосом он приказывал уничтожить целые города. ― Это возможность. Я изучил данные со сканеров. Корабль необычной конструкции. Я полагаю, он явно имперский. Судя по данным психооккулюма, он побывал глубоко в Оке. И все же на макроуровне в нем отсутствует влияние варпа. Потрошение его хранилищ данных сможет многое сказать.

― Или мы погибнем, так и не достигнув безопасности, ― сплюнула Малькира.

― Мы здесь не ради безопасности, ― напоминание Эрионаса повисло в тишине.

Конечно, он прав, Иобель не собиралась этого отрицать. Они участвовали в авгурной экспедиции, их корабль отправили в Око для сбора сведений о его природе и текущем состоянии. Информация и знания, которые они собирались доставить в хранилища, были бесценными. Это был взгляд в лицо врага, способный предупредить их о растущих угрозах или выявить его слабые стороны.

Подобные экспедиции были сопряжены с крайней опасностью, а вероятность нападения или жестокой гибели считались меньшим из рисков, которые им грозили. Око само по себе отравляло душу и тело. В Оке энергия и материя варпа накладывались друг на друга, а физические законы истончались и исчезали. На границах Ока между двумя мирами еще оставалась тонкая прослойка реальности, но в его сердце царило безумие. Даже короткое путешествие туда могло закончиться осквернением.

«Владыку человечества» создали специально для подобных странствий. На каждой пластине и заклепке корпуса были выгравированы молитвы и обереги. Вдоль всего остова шли психические рассеиватели и нуль-генераторы. Любой отсек корабля можно было изолировать и затопить нервно-паралитическим газом, если системы зафиксируют вторжение. Большая часть команды состояла из сервиторов, а почти весь человеческий экипаж спал в стазисе до тех пор, пока в них не появится необходимость. Всех, кроме троих инквизиторов, по прибытии в Империум ждала казнь. Слишком велик риск осквернения. Люди знали об этом, но продолжали служить. Поэтому Иобель испытывала замешательство и восхищение всякий раз, когда смотрела в лица обреченному, но верному долгу экипажу.

Но варп не только мог осквернить, он также искажал до неузнаваемости время. Экспедиция могла провести в Оке всего пару месяцев, но вернуться на Кадию спустя тысячи лет, либо через пару секунд после отбытия, либо вообще в прошлом. Не было совершенно никаких гарантий того, что для обитателей корабля время шло одинаково. Поэтому каждый член команды носил хроноловушку, а другие подобные устройства были встроены в структуру корабля. Ловушки оценивали течение времени объекта и его подверженность субстанции варпа, рассекая ее миллионами щелчков шестеренок.

― У нас нет времени, ― предупредила Малькира, постучав по своей хроноловушке. Иобель ощутила слабый гул собственной ловушки, пославшей едва заметную дрожь по доспехам.

― Неверно. Временное искажение уменьшается, сейчас мы в пределах допустимой нормы. Мы приближаемся, отправляем исследовательскую команду, возвращаемся и продолжаем путь к Кадии. Туда и обратно, как говорят солдаты, ― Эрионас прервался, будто радуясь применению такой фразы. ― Мы и так много рисковали, почему бы не рискнуть еще раз?

Малькира фыркнула. Спустя пару секунд они оба повернулись к Иобель.

Она знала, что все закончится именно так.

― Согласна, ― сказала она. ― Мы осторожно все изучим, ― Малькира нахмурилась и прошипела приказы сервиторам и команде. Иобель почему-то была уверена, что за маской ребризера Эрионас улыбался.

«Дитя Титана» парил в пустоте, мягко вращаясь в оси прерывистых координат. Вокруг корпуса висели серые облака газа и распыленной жидкости, которые медленно расширялись, подобно горячему дыханию в холодном ночном воздухе.

― Это неразумно, ― произнес Астреос и бросил взгляд на Карменту. Она не обратила на него внимания. Женщина была соединена с колонной кабелей и легко могла отодвинуть происходящее в трюме на задний план. Интерфейс был неполным, этого не позволяли местные системы, поэтому она находилась в своем сознании, но слышала рокочущие сны «Дитя Титана» и могла прикоснуться к его сердцу. Это успокаивало, словно понимание того, что рядом с тобой во сне кто-то есть. Корабль дремал, из ран в пустоту вытекала энергия и мусор. Даже контролируя ровное сердцебиение «Дитя Титана», Кармента чувствовала в его дреме сбои.

― Имперский корабль идет наперехват, ― сказал Ариман, неподвижно стоя на коленях. ― Вариантов у нас немного.

Он снова был в доспехах. Лазурная краска отражала яркий свет, лившийся с потолка. Белый табард скрывал его грудь, ниспадая до самых ног. С наплечников свисали пергаментные свитки, покрытые незнакомыми Карменте письменами. Вокруг колдуна извивалась спираль, изгибы и плавные символы которой были вырезаны в палубе мелта-резаком. Она покрывала весь трюм ― пару сотен метров металлического пола. На нанесение спирали ушло несколько дней, и все это время Ариман трудился в одиночку. Кармента увидела, как белый огонек резака вспыхнул, а потом исчез.

― Мы можем не пережить повреждений, ― заметил Астреос. Как и Кармента, библиарий стоял на помосте в футе от палубы.

― В противном случае мы точно не уцелеем, ― произнес Ариман. Астреос хотел было что-то сказать, но в последний момент решил промолчать. Его доспехи походили на броню Аримана, но Кармента не могла избавиться от чувства, что это временно, как будто синяя краска на покрытой вмятинами боевой броне в любой момент осыплется, явив под собою старую бронзу.

«Они оба правы, ― подумала Кармента. ― Этот план может погубить всех нас, но иного выхода нет».

Ждать, пока заинтересовавшийся корабль не подойдет достаточно близко. Вывести из строя его двигатели внезапным орудийным залпом. Затем Ариман, Кадин и Астерос возьмут на абордаж обездвиженный корабль и заберут необходимое. Потом снова бежать. На словах все просто, но исход слишком сильно зависел от случая и удачи, поэтому Карменте совершенно не нравился подобный риск, особенно из-за способа, с помощью которого Ариман собирался попасть на свою жертву.

«Он убьет нас, ― сказал внутренний голос. ― Сколько раз у него едва это не получилось. Он ― наша погибель».

Вздрогнув, Кармента отогнала страхи. По крайней мере в одном им повезло. Они могли месяцы или даже целые годы ждать корабля, который пройдет достаточно близко, чтобы заметить их и решить подойти поближе. На самом деле прошло всего несколько недель.

― Имперский корабль приближается и передает сигнал приветствия, ― она чувствовала, как по системам «Дитя Титана» скребут шифрованные коды. Сигналы казались агрессивными, будто вызов, брошенный стоящим в тени человеком.

«Они правильно делают, что опасаются», ― подумала техноведьма.

― Почему они приветствуют нас? Мы ведь для них пустой остов, ― спросил Астреос.

― Они ищут выживших и смотрят, есть ли реакция активных систем, ― сказала женщина.

― Если они поймут, что корабль не настолько безжизненный, как кажется…

― Не поймут, ― она готовилась в течение всех этих недель, настраивая системы и оборудование, чтобы те работали с прерывистым ритмом, а внешний вид «Дитя Титана» был никак не иллюзией. После стычки возле мертвой станции «Дитя Титана» был именно тем, как он выглядел ― наполовину разрушенный корабль, изуродованный боевыми повреждениями, едва не разваливающийся на куски. Всякий раз, когда Кармента соединялась с кораблем, она чувствовала ранения, похожие на затяжную лихорадку, и отсоединялась с эмпатическими ранами на теле и повреждениями аугметики. Впервые она начала бояться связи со своим кораблем, и ее не покидало ужасное чувство, что «Дитя Титана» изголодался, и голод этот вселял страх.

Астреос заворчал и отвернулся, обводя взглядом высеченную Ариманом спираль.

― Это сработает? ― ровным голосом спросил он. Ариман поднял взгляд, его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах появился блеск, когда он посмотрел на Астреоса.

― Нельзя сказать наверняка, ― ответил колдун. Библиарий встретился с взглядом Аримана, удерживал его несколько секунд, а затем опустил глаза и кивнул.

― Ты, как всегда, умеешь успокоить, ― произнес Кадин. Он смотрел на высеченный Ариманом образ, изучая символы и линии, будто запоминая каждую деталь, читая их. Астреос, заметила она, предпочел находиться по другую сторону платформы от своего брата. Они не обменялись и словом с тех пор, как вошли в трюм.

Им так и не удалось снять доспехи с уцелевшей плоти Кадина, как и перекрасить почерневшие пластины. Кармента установила требуемую аугментику. Хотя бы это ей удалось, пусть и с тревожной легкостью. Плоть Кадина стала нарастать на металлических частях. Теперь его руки оканчивались клешнями с тремя иглами из блестящей стали. Ноги же сгибались в обратную сторону и шипели на каждом шагу. За спиной магнитно крепились болтер и обоюдоострый цепной меч.

Кармента ощутила дрожь от нового сигнала приближающегося корабля, который засекли сенсоры «Дитя Титана». Женщина отвлеклась от происходящего, когда часть все еще пробуждающегося корабля начала взламывать шифры сигнала. В сигнале приветствия что-то было, нечто, сокрытое в сплетении кода…

Шифр открылся.

Техноведьма потрясенно моргнула. Она угодила в ловушку, окутанная коконом из мягкого мяса, соединенным со слабым металлом. Она не чувствовала касание пустоты к своему корпусу. Не чувствовала биения плазменного ядра. Женщина запаниковала. Она не могла пошевелиться. Кармента не понимала, что с ней случилось. Ее плоть начала изменяться. Она не понимала, почему. Она…

Кармента вдохнула и пошатнулась на платформе. Из кабелей, которые соединяли ее с «Дитем Титана», посыпались искры. Мгновение женщина не чувствовала ничего, кроме панического треска техники, ожившей с неконтролируемыми спазмами. В трюме замерцал свет. Корпус заскрипел. Где-то на корабле в спящие системы хлынула энергия.

― Что происходит? ― Ариман вскочил на ноги. Кармента выплюнула шипящий из-за статики машинный код, чувствуя, как резкие звуки скребут горло. Она покачнулась, и механодендриты слепо замолотили по воздуху. Ариман бросился к платформе. Одно из металлических щупалец дернулось в его сторону, но он силой мысли оттолкнул его.

― Что… ― начал он.

― Корабль, ― выдохнула Кармента. ― Он боится, пытается приготовиться к бою или бежать, ― свет мигал все быстрее, будто учащенное сердцебиение. ― Приближающийся корабль… ― женщина почувствовала, как мир вокруг нее содрогнулся. ― Это не просто имперский корабль. Это Инквизиция.

― Множественные энергетические вспышки, ― брякнул сервитор, подсоединенный к сенсорным системам. ― Боевая тревога.

Иобель услышала сказанное, и уже надевала шлем. Командный неф «Владыки человечества» залило красным светом. Выходы перекрыли противовзрывные двери. В воздухе затрещала статика, когда активировался нуль-генератор. Поле погасило ее психические ощущения, и на Иобель накатила волна тошноты.

― Ловушка, ― прошипела Малькира позади нее. Киберхерувим с коваными медными крыльями опустил на голову старухи шлем-купол. Тот закрылся с шипением выравнивающегося давления.

― Этого мы пока не знаем, ― спокойно ответил Эрионас. ― Возможны иные варианты.

― Энергетический поток цели изменился, ― произнес сервитор. ― Щиты спорадически активны. Двигатели включаются.

К плечу Иобель подлетел серебряный сервочереп. В крошечных металлических руках он держал болтган. Иобель приняла оружие, почувствовав, как активировался дисплей прицеливания в шлеме, когда она прикоснулась к сработанному из золота корпусу.

― Если это не ловушка, то какое еще может быть объяснение? ― спросила она, бросив взгляд на Эрионаса.

― Корабль-цель открывает огонь, ― сказал сервитор.

― Это уже несущественно, ― ответил Эрионас. Его глаза открылись, и две яркие стеклянные сферы оглядели затопленную красным светом комнату. ― Всем орудиям ― приготовиться к стрельбе.

Ариман ощутил, как вздрогнул корпус. Попадания снарядов, рассудил колдун. Он повернулся к Карменте. Женщина дрожала, пытаясь удержаться на ногах, по ее черной одежде плясали искры.

― Как далеко вражеский корабль?

― Не могу сказать, ― выдохнула она.

― Ты должна. Как далеко?

― Они еще не достигли оптимальной дальности для стрельбы.

Ариман кивнул. Все было так, как он и думал, а значит, дела их плохи. Кораблю следовало быть ближе, намного, намного ближе.

― Возьми корабль под контроль, ― прорычал Азек и повернулся к Астреосу. ― Астреос, Кадин, сюда, ― он потянулся в разум библиария, едва тот ступил на палубу.

+ Восходим, + послал он, и его сознание обрело идеальную сосредоточенность. Казалось, мысли Астреоса резонируют в унисон с его собственными. Он начал сплетать набирающие силу мысли, отправлять отдельные их фрагменты в свободный полет. Выжженная в палубе фигура засветилась, из центра, в котором стояли воины, вырвался огненно-оранжевый свет. Сила в разуме колдуна воззвала к символам, и они ответили ему. Ариман почувствовал, как накопившаяся энергия взревела от голода, который в одиночку ему не насытить.

+ Давай, + послал он Астреосу и поднял руки. Его разум коснулся сознания библиария и соединился с ним.

Азека словно пронзило молнией. «Дитя Титана» исчез, и разум Аримана воспарил в космос, подобно пламенеющей комете.

― Ускориться. Продолжать вести огонь, ― приказ Эрионаса разнесся над гулом оборудования и голосов. ― Испепелить его.

Иобель наблюдала за действиями команды. Трон и палуба дрожали в унисон с отдачей сотен орудий.

― Попадания прицельные, ― промурлыкал Эрионас. Иобель поняла, что тот отслеживает поток информации от канониров. ― Нужно приблизиться, чтобы разрушить корабль, но уничтожение будет полным.

― Ты так уверен? ― спросила Малькира, встроенный в шлем громкоговоритель лишил ее голос былой насмешливости.

― Да, ― ответил Эрионас. ― Придется полностью уничтожить его, пока не окажемся в радиусе огневого поражения.

Иобель поняла, что кивает, но не потому, что была согласна со словами Эрионаса. Ее кожа казалась иссохшей. На языке чувствовался горький металлический привкус. Что-то пошло не так. Хроноловушка на груди начала крутиться быстрее.

«Им следовало развернуться и оставить обломки корабля на волю судьбы, следовало идти к Кадии. Следовало…»

Иобель оборвала нить размышлений. Ее глаза были закрытыми, дыхание и сердцебиение ― ровными. Она успокоила сознание, пытаясь увидеть образы в круговерти эмоций и ощущений. На борту «Владыки человечества» она была единственным псайкером. Ее способности были слабым, практически не развитым талантом, но в тот момент она поняла, что что-то пошло совсем не так. Чувство походило на нарастающую волну давления перед бурей.

― Что-то грядет, ― ее голос оставался холодным, но сама Иобель дрожала от страха.

― Что… ― начал Эрионас, но в тот момент Иобель ощутила, как нечто врезалось в ее разум с мощью приливной волны. Мостик взорвался воплем машин, сервиторов и людей. Хроноловушки по всему кораблю зашипели, когда их шестеренки неистово закрутились.

Астреос, несмотря на закрытые глаза, все видел. Видел Аримана, который, вытянув руки, стоял справа от него, его психическая форма почти растворилась в ослепительно-ярком свете. Видел Кадина с холодным, бесстрастным лицом. Ариман произнес еще одну фразу, и мир превратился в очертания со слишком многими измерениями, кружившимися, словно подхваченные ветром листья. Палуба под ногами исчезла, хотя библиарий продолжал ее чувствовать. Их окружили звезды. Астреосу не нужно было смотреть на Аримана, чтобы видеть его: разум колдуна пылал, будто солнце, впитывая в себя весь свет, становясь ярче и ярче. Звезды вращались, скручиваясь в изломанные радуги на фоне пустоты. Лишь трое воинов оставались неизменными, лишь они оставались неподвижными, все иное пребывало в движении. Они скользили в пустоте, взирая на звезды, словно рыбы, смотрящие на небо из морской пучины.

Вдруг перед ними возник громадный силуэт. Черный корабль, иззубренный, покрытый вмятинами от звездной пыли, но прорезавший пустоту сквозь завесу кружащихся звезд. Его окружал огонь, изливающийся из зубчатых бортов. Они ринулись к нему. Астреос ощутил, как они во что-то врезались. Словно разбили стекло. Они попали внутрь корабля. Библиарий увидел, как вокруг стали появляться очертания. Прозрачные, стеклянные образы стен, дверей и труб. А затем воины оказались в реальности ревущих сирен и звука рвущегося металла.

XIV Пленник

С хриплым вдохом Сильванус вышел из наркотической комы. Обычные глаза резануло аварийным освещением. Кресло, в котором покоилось его тело, задрожало, когда он выгнул спину, и его пальцы заскребли по черной коже. Мужчину стошнило слизью из пустого желудка. Мужчина почувствовал, как в тело хлынули пробуждающие лекарства, химическим потоком смывая дрему. Его сердце прерывисто колотилось.

Он стал выдергивать из себя трубки, оканчивающиеся иголками. Стоило ему пошевелиться, как из мест уколов засочилась жидкость. Перед глазами все плыло, аварийное пробуждение еще затуманивало зрение, но это было неважно. Ему требовалось добраться до наблюдательного купола. На корабле ввели режим боевой готовности ― это единственная причина, по которой Сильвануса могли разбудить таким образом. Значит, на корабль вторглись, либо же они столкнулись с угрозой первого уровня. Ему предстояло управлять кораблем, когда тот перейдет в варп.

Сильванус попробовал побежать, но ноги подкосились, и он тяжело рухнул на палубу. Воздух вышибло из легких. Мужчина задыхался, распластавшись на полу.

«Ты дурак, Сил, ― подумал он, затем поднялся на колени, но почувствовал, что ему нужно еще раз опорожнить желудок. ― Дурак, раз думал, что это хорошая затея, и дурак, потому что вообще согласился».

Мгновение спустя, пока он пытался унять головокружение, его стошнило снова.

Из угла каюты донесся лязг огромного стража. Сильванус встретился с машиной взглядом и попытался ухмыльнуться.

Страж встал над ним, глядя сверху вниз через скопление светящихся красных линз. Его тело очертаниями напоминало человеческую фигуру, покрытую лакированными зелеными пластинами брони. Находящийся где-то внутри металлического корпуса лоботомированный разум следил за ним. Руки-орудия сервитора зашипели, полностью заряженные и готовые в любую секунду открыть огонь. Стражу предстояло защищать его, но также и убить в случае, если навигатора осквернит варп.

Сильванус протянул руку вверх, к стражу. Из бока сервитора выдвинулась подвижная конечность с многогранными сканирующими линзами. Сенсорный луч скользнул по обнаженному телу Сильвануса, он ощутил его прикосновение, словно пощипывание статики. Когда сканирование завершилось, страж неуклюже отступил назад, оставив Сильвануса лежать на полу с все еще слабо поднятой рукой.

― Тоже рад тебя видеть, ― только и сказал мужчина.

Навигатор замер, глубоко вдохнул и наконец поднялся на ноги. Казалось, будто в голове произошел взрыв. Он пошатнулся, на краткий миг порадовавшись отсутствию в комнате зеркал; что-то ему подсказывало, что выглядит он не лучшим образом.

Сильванус был высоким, как все из его рода, и необычайно коренастым, впрочем, это означало, что мяса у него немногим больше, нежели у скелета. Образ довершали кожа молочно-белого цвета и алые глаза. За исключением пары все еще торчащих трубок, на нем была только черная шелковая повязка, расшитая серебряной нитью. Полоска ткани закрывала его лоб, а ее концы свисали между плечами. Под плотным шелком на физический мир слепо взирало третье око.

Бормоча вполголоса проклятия, Сильванус натянул через голову синюю шелковую мантию. Ткань липла к подсыхающей крови и местам уколов. В нос лез аромат цветов, и он ощущал на языке странный металлический привкус ― еще одно последствие экстренного пробуждения. Они держали его в наркотической коме, когда он не пилотировал корабль или не готовился к навигации. Очередная мера предосторожности, разработанная для минимизации риска потери корабля в Оке. Сильванус рассмеялся, когда ему поведали об этом, но они не поняли шутки.

Он похромал в дальний конец комнаты к черной металлической двери. Из ее центра взирало золотое око, встроенное в лучащееся солнце из оранжевого топаза. Подходя к двери, Сильванус поднял левую руку. Яркое солнце и эмблема ока разделились перед ладонью, и дверь разъехалась в стороны.

За ней располагался лифт, стены которого были облицованы черным камнем. Он шагнул внутрь и подождал, пока страж не войдет следом. Мгновение спустя дверь закрылась, и лифт пулей рванул вверх. Вслушиваясь, как цепи тянут их в обсерваторию высоко в хребтовой части «Владыки человечества», Сильванус Эшар, навигатор-прим дома Эшар, задавался вопросом, что же послужило причиной тревоги, разбудившей его. После мимолетного раздумья он решил, что на самом деле не хочет знать ответ.

Ариман ощутил ударную волну, когда обрушилась психическая защита имперского корабля. Осколки невидимых барьеров закружились в варпе, словно разбитые кристаллы. Нуль-генераторы по всему кораблю выгорели, а серебряные обереги оплавились и горячими слезами стекли по стенам. У колдуна закружилась голова, ее переполняли образы проносящихся мимо звезд. Воины достигли цели, ритуал перемещения удался, но сейчас, всего через несколько ударов сердца, они погибнут, если он потерпит неудачу.

Азек закрыл глаза и очистил разум от посторонних мыслей. Пульсация крови походила на океанические волны, слабые и сдержанные. Он чувствовал, как расслабились мышцы, и его доспехи повторили движение следом за ними. Поверх всего парил он, лишенный мыслей разум, с бесконечным выбором и неуправляемой вероятностью. Ариман чувствовал, как плоть пронизывают ощущения, привлекая его внимание, крича, чтобы он отдал им власть над своим разумом и телом. Азек держался. Полусформировавшиеся мысли шли сквозь него, подобно облакам в синем небе. Он позволил им пройти.

Его сердца гулко стукнули.

Он не делал этого уже долгое время. Даже когда за ним пришел Толбек, он сражался скорее инстинктивно. Но сейчас все будет иначе.

Ариман позволил полностью вернуться ощущениям психического «я». Его разум принялся выискивать дисбаланс в химии тела. Ему следовало обрести равновесие. Чтобы достигнуть боевого состояния, все должно находиться в идеальном равновесии. Ариман осознал, что припал на одно колено ― голова склонена, словно в молитве, кончики пальцев упираются в палубу.

Азек поднялся и открыл глаза.

Вокруг него продолжали падать обломки. Ариман видел, как рваные куски металла медленно вращаются среди обрывков горящего пергамента. Стены прогнулись наружу и накалились от невыносимого жара, будто в них угодил кулак титана. Стоявший рядом с ним Астреос все еще выпрямлялся, его рука тянулась к рукояти меча. Кадин был в шаге от него, там же, где находился в трюме «Дитя Титана». Их окутывало красное свечение, пойманное в момент, когда оно перестало стробировать и потускнело. Потолок скрывала дымка, вырывавшаяся из вентиляции. Колдун почувствовал в нем токсины, в каждой его частичке таился смертоносный потенциал. За спинами воинов скапливался мрак, перед ними возвышалась клепаная металлическая дверь. Из центра литеры «І» с тремя полосками из черного мрамора на Аримана взирал пожелтевший череп. Колдун не узнал символ.

Сердца ударили снова.

Мысли, причинно-следственная связь и логика встали обратно на положенные места, будто шестеренки часового механизма. Вот что значило быть магистром храма Тысячи Сынов, вот чего так и не сумел постичь Империум: сила без равновесия ― ничто. Причинность, уравновешивающая силу, воля, уравновешивающая страсть, хладнокровие, уравновешивающее ярость.

Ариман ощутил, как библиарий тянется в варп, стягивая силу, подобно тонущему человеку, который пытается вдохнуть воздух. Глупо, опрометчиво, несбалансированно. Варп склонялся перед волей, но находящемуся в равновесии разуму и телу он давал возможность воспарить. Ариман ждал. Он был готов, его разум сосредоточен, процесс шел с идеальной точностью. Колдун расширил границы сознания. По коридору с другой стороны двери к ним бежали люди.

Кадин сделал шаг, гидравлика аугметических ног, заменяющих мышцы, сжалась. Дверь перед ними оставалась закрытой.

Ариман изваял образ мысли и формулы, поместив их на чистый лист разума, словно хирург, который раскладывает лезвия на серебряном подносе.

Он готов.

Сердца сделали еще удар.

Нога Кадина опустилась на палубу. Лицо Аримана залил красный свет, когда он телепатически отдал команду.

+ Ложись. +

Астреос нырнул на пол. Кадин дернулся и попытался отмахнуться от приказа, уже летя в стену коридора.

Из глаз Аримана выплеснулся огонь. Воздух, взревев, начал закипать. Раскаленный добела луч врезался в дверь и пробил ее, словно копье ― жир. Потекший металл вырвался расплавленным цветком. Дыра в двери расширилась, выгибаясь наружу, становясь все ярче и ярче.

Ариман ощутил присутствие разумов за дверью: четырнадцать еще были живы, один угасал, десять уже погибли. Его телекинетический удар попал в дверь и рассеял обломки конусом расплавленного металлического ливня. Укрывшихся в коридоре солдат смело волной давления. Некоторые, стоявшие вдалеке, сохранили самообладание и открыли огонь. В пылающую брешь понеслись выстрелы.

Ариман двинулся вперед. Холодный свет последовал за ним, окутывая его тело, спиралью свиваясь вокруг колдуна, словно незримый ветер. Солдаты продолжали стрелять, когда он шагнул в брешь. Лазерные лучи и простые снаряды вспыхивали, сталкиваясь с мантией из света, и начинали кружиться, формируя все ускоряющуюся колонну. Ариман продолжал идти, циклон стал засасывать обломки с палубы, разрастаясь, становясь все быстрее и быстрее, начиная пылать, когда фрагменты раскрошились в песок. По его поверхности затрещали молнии. Ариман чувствовал, как его разум удерживает каждую частичку.

Колдун подошел двери. Навстречу ему понеслась волна огня. Ариман высвободил циклон, и тот ринулся вперед.

Шторм обрушился на солдат и разорвал их в клочья. Он понесся дальше, обгладывая стены коридора до сверкающего металла и забрызгивая их красной жидкостью. Ариман двинулся следом, его глаза оставались закрытыми, а разум направлен вперед, изучать корабль, осязать и охотиться, подобно спущенной с поводка гончей.

Иобель поднялась на ноги. По внутренней стенке шлема текла кровь. Она стянула шлем и утерла ее.

― Аварийный протокол… ― запротестовала Малькира, когда Иобель глубоко вдохнула. В зале управления витала вонь перегоревшей проводки и перегревшихся машин. Иобель чувствовала кровь на губах. Голова болела так, будто ее кто-то пытался вскрыть. Хроноловушка на груди выла, ее шестеренки крутились быстрее, чем она успевала уследить за ними.

― Умолкни, ― сказала она и сплюнула на пол. Малькира затихла. Иобель не видела ее лица и задавалась вопросом, не могла ли старая карга умереть от шока.

― У нас вторжение второго уровня, ― надтреснутым монотонным голосом произнес Эрионас.

― Первого, ― поправила его Иобель. В груди что-то влажно щелкнуло. Она закашлялась и ощутила на языке кислый привкус железа. В момент удара, когда началось вторжение, она кое-что заметила. Нечто маячило в ее восприятии, подобно ссадине. Впечатление души, которая прорвала их психическую защиту, словно рука, разорвавшая сладкую вату. Спокойствие ― скрытый за силой разум, который руководил разрушением, был спокойным. ― Это вторжение первого уровня.

― Откуда ты знаешь? ― спросила Малькира.

― Потому что я единственный псайкер на корабле, ― она поочередно взглянула на каждого инквизитора. Палуба вздрагивала в такт с огнем макроорудий. ― Я ощутила, что случилось. Это он ― и он знает, что мы видели. Он пришел за нами.

Разум Аримана кружил вокруг «Владыки человечества». Это была его мыслеформа, образ разума и души, спроецированный в варп. Азек все еще стоял в темном коридоре, но разум его был призрачной летящей птицей. Чувства скользили по туннелям, проходили сквозь металл, таранили защищенные оберегами двери. В разуме мелькали чувства и образы: запах масла, грохот ботинок по плитчатому полу, рев сирен. Он подмечал каждую деталь, выстраивая в голове цельную карту. Азек расширил сознание, истончив его до слоя восприятия и инстинктов. Физическая сущность угасла до призрачно-тонкого впечатления, разумы превратились в свечи, горящие в тумане материи. Когда колдун воспарил, то почувствовал кристаллические очертания психических оберегов и пустоту куполов нуль-полей. Он пролетел мимо, проникая сквозь бреши, подобно воде, капающей сквозь трещины в стекле.

Там: разум, не похожий на все остальные. Он был искажен, словно дерево, выращиваемое особым образом. Ариман почувствовал очертания измененного строения мозга: сознание навигатора.

Разум Аримана мгновенно вернулся обратно в физическую оболочку. Широкий перекресток перед ним был красным и скользким от мяса вперемешку с искореженными фрагментами брони. Над ними на сводчатом потолке кружилась метель из шестеренок. Часовые механизмы были повсюду, тысячи устройств самых разных размеров прорезали ткань времени мириадами щелчков, словно боясь потерять неоцененный момент. Весь корабль был построен на паранойе, покрытый едва постижимой защитой. От этого колдуну захотелось рассмеяться.

Кадин прокладывал путь сквозь группу солдат в багровом облачении. Астреос наблюдал за братом, его психосиловой меч ярко сверкал в руке, свежая синяя краска на доспехах уже оказалась покрыта шрамами, подпалинами и брызгами клейкой красной пленки. Ариман не видел лица библиария, но его разум излучал холод. Азек не представлял, что это могло означать, и у него не было времени искать правду. Он потянулся в разум Астреоса и показал ему путь к навигатору.

+ Иди, + послал он Астреосу. + Кадин защитит меня. Быстрее. +

Астреос кивнул и направился в переход, который вел к вершине хребтовой части корабля. Ариман посмотрел ему вслед. Разумом колдун потянулся назад, ощущая связь с ритуальным кругом, выведенным на палубе в трюме «Дитя Титана». Она все еще была там, ожидала на краю сознания, путеводная нить сквозь тьму. Ариман поднялся в воздух, вокруг него засверкали молнии, когда его обняли телекинетические руки. Врата в эфир разверзлись, подобно оку во тьме. Они походили на огонь, на лед, на поцелуй стали и запах пыли в сухом воздухе.

+ Быстрее, + послал он снова. + Я не смогу долго удерживать путь обратно. +

Сильванус рывком поднялся на ноги. В груди гулко колотилось сердце. Он обернулся, подняв руки, чтобы защититься от удара.

Ничего.

Стоявший возле стены страж развернулся в грудной секции и вопросительно посмотрел на него кристаллическими глазами. Сильванус тяжело дышал, на него все еще накатывали волны страха. Там ничего нет. Комната обозрения была в том же состоянии, как и тогда, когда он начал медитацию, звуки корабля приглушались толстой синей тканью, которая покрывала пол и стены. Вокруг царила тишина, за исключением его неровного дыхания.

Навигатор покачал головой и провел рукой по ткани, скрывавшей его третье око. Оно болело. Сильванус лежал на покрытой бархатом плите посреди комнаты, погрузив разум в гипнотическое состояние, необходимое для начала навигации. Он творил образы, готовя разум к восприятию варпа. Затем что-то проникло в его сознание, скрыв мысли, подобно огромной крылатой тени, затмившей солнце, и навигатор понял, что вскочил на ноги, а в венах клокочет адреналин.

Сильванус снова оглянулся, напрягая все чувства, чтобы увидеть то, что ему померещилось. Взгляд поочередно упал на каждый предмет интерьера: серебряные створки над куполом, драгоценные камни, вправленные в каждое углубление роскошного пола, дверь, отделанная полированным деревом, которая вела к шахте лифта. Все было точно так же, как всегда, так, как и должно быть.

Сердцебиение постепенно начало замедляться. Сильванус глубоко вдохнул и оглянулся на терпеливо ждущего стража.

― Ты ничего не заметил? ― Сервитор-охранник склонил голову, а затем отвел взгляд. ― Похоже, что нет.

В комнате раздался звук рвущегося металла. Сильванус замер. Звук повторился, разнесшись эхом, подобно звону разбитого колокола. Навигатор уставился на дверь. Неужели они вздрогнули? В другом конце комнаты страж начал разворачиваться, становясь выше, когда поршни на его ногах стали удлиняться. Пластины брони сместились, увеличивая объем тела. Сервитор направил оружие на дверь лифта, и Сильванус заметил, как их силовые катушки запульсировали энергией. В воздухе запахло озоном.

― Отступите. За. Мою. Позицию, ― произнес страж мертвым механическим голосом. Сильванус понял, что впервые услышал его речь. Он кивнул и направился к нему.

Едва навигатор сделал шаг, как ощутил дрожь мягкого пола. Сильванусу как раз хватило времени, чтобы упасть на пол, когда дверь исчезла в реве испаряющегося дерева и взрывающейся стали. Комнату затопило пылью и дымом. Сильванус рухнул на пол и свернулся калачиком. Он ничего не слышал, в ушах стоял лишь приглушенный рев. Страж открыл огонь, и дым рассекли лучи энергии.

В тумане возникла фигура. Громадная, облаченная в доспехи. Страж развернулся и успел пару раз выстрелить, прежде чем Сильванус зажмурился. Мимо него промелькнули синие энергетические звезды, опалив сетчатку. Бронированная фигура подняла руку. Лучи энергии ударили в стену золотого света, и комната исчезла в ослепительно-белом сиянии. Сильванус заметил отблеск тупоносого шлема и доспехов, прежде чем его глаза закрылись.

Космический десантник. Библиарий. Когда навигатор открыл глаза, и в них ударила буря света и ярости, он понял, что его шансы на выживание минимальны.

Страж снова вел огонь, меняя позицию превратившимися в размытое пятно поршневыми конечностями. Туман прочертили новые энергетические лучи. Библиарий увернулся, из-за скорости перемещения очертания стали почти неразличимыми. Лучи так и не попали в него, но закружились вокруг воина на неоновых орбитах. Страж переместился, пластины брони поднялись над телом, когда орудия принялись рассеивать скопившееся тепло.

Библиарий остановился. Захваченные лучи энергии вспыхнули плетью звездного света. Страж рванулся в сторону, но недостаточно быстро. Лучи попали ему в грудь и прожгли ее до самого нутра. Мгновение страж просто стоял и дергался, пытаясь поднять оружие, а из груди лился расплавленный металл. Затем сервитор упал со звуком отключающихся механизмов. Библиарий направился вперед.

Страж стремительно поднялся и прыгнул. Даже полумертвый, он по-прежнему оставался быстрым. Страж врезался в библиария прежде, чем тот успел увернуться, и сбил его с ног. Оба упали на пол. Металл заскрежетал по керамиту. Сервитор попытался воспользоваться оружием, но рука воина сомкнулась на стволе. Навигатор заметил, как рука стража задрожала от напряжения. Из разорванных гидравлических кабелей на пол захлестало масло.

Рука библиария начала сгибаться, и ствол орудия стража засветился. Воин застонал. По его доспехам заплясали дуги цвета индиго, распространяя вслед за собой изморозь. Страж взмыл в воздух, напрягая конечности в невидимых оковах. В комнате запахло бурей, электричеством и холодным железом. Библиарий мгновенно вскочил на ноги, выхватывая меч. Его лезвие загорелось, подобно отблеску солнечного света в разбитом стекле.

Голова стража развернулась, машинные глаза уставились на Сильвануса. Он произнес звук, который мог бы сойти за начало слова. Меч разрубил сервитора надвое.

Секунду он продолжал парить в воздухе, его конечности вдруг оцепенели, на пол пролились масло и кровь. Затем он упал. Масло, пропитавшее ткань на полу, загорелось. Библиарий направился к ширящемуся пламени.

«О, Бог-Император», ― только и подумал Сильванус. Он видел, как по доспехам библиария расползаются подпалины. Он видел космических десантников и прежде, пилотировал корабли военных флотов, сопровождавших многие ордены. Сильванус был не из тех, кто знал об Адептус Астартес только по историям. И знание это ничуть его не успокаивало.

Библиарий остановился, его зеленые глаза посмотрели на Сильвануса. Меч космического десантника дымился призрачной энергией. По лезвию вились выгравированные золотые змеи, а с гарды скалились гончие. Сильванус не мог отвести глаз от клинка. Библиарий приглушенно зарычал, звук донесся из решетки громкоговорителя, подобно отдаленному грому. Спустя секунду Сильванус понял, что этот звук на самом деле был безрадостным смехом.

― Ты будешь жить, навигатор, ― произнес космический десантник и оторвал Сильвануса от пола.

― Шпиль навигатора атакован! ― выкрикнул Эрионас за секунду до того, как сервитор повторил его слова.

― Нам конец, ― сказала Иобель, но Эрионас ее не слушал. Его сверкающие глаза метались туда-сюда, будто в глубоком сне, стремительно читая потоки данных. ― Он уничтожит то, что мы знаем.

― Это не он, ― сплюнула Малькира. ― Не может быть. Как он мог здесь оказаться?

― Страж более не активен, ― произнес Эрионас. ― Навигатора следует считать погибшим.

― Это не имеет значения, ― сказала Малькира. ― Мы движемся к Кадии в реальном пространстве. Потеря навигатора не основная опасность.

― А если нам придется прыгать в варп? ― Иобель не смотрела на двух инквизиторов. Она обводила взглядом зал. «Владыка человечества» еще вел огонь по вражескому кораблю, сближаясь для убийства. Орудийные офицеры и авгурные сервиторы выкрикивали об изменениях угла подхода цели и расположения орудий. Другие пытались отследить продвижение вторгшегося противника. Это оказалось далеко не простой задачей ― тот наступал крайне агрессивно, сметая сопротивление и прорываясь сквозь сдерживающие барьеры. И все это время хроноловушки несихронно вертелись, отсчитывая потенциальное осквернение каждого инквизитора.

«Так много неопределенных исходов, ― подумала она. ― Так много вероятностей, в которых мы ― просто еще один мертвый корабль, дрейфующий на границе Ока».

Это было нечто хуже, чем проклятье смерти ― это было поражение. Иобель медленно кивнула и проверила, висит ли ее силовая булава еще за спиной. Инквизитор подняла болтган с подлокотника трона и передернула затвор. Она лично следила за тем, как создается каждый снаряд в его обойме. Девять тысяч стихов отвращения покрывали каждую гильзу письменами, которые были тоньше человеческого волоса. Наконечник каждого снаряда был отлит из терранского серебра и наполнен пылью, опавшей с самого Золотого Трона. Она направилась к выходу.

― Ты не должна уходить. У нас протокол изоляции, ― раздался голос Малькиры у нее за спиной.

― Что ты творишь? ― отозвался Эрионас.

― Я собираюсь убить то, что идет за нами, ― не оглядываясь, ответила она. ― «Пока осталась надежда», ― подумала Иобель. Женщина повернулась и посмотрела на неподвижных соратников, восседающих на тронах. Затем поочередно перевела взгляд на фигуры в красных одеяниях, которые сидели у подножия каждого трона.

― Я возьму серафимов, ― сказала она.

Малькира покачала головой. Иобель заметила, как усиливается гнев старухи, покалывающий на границе ее психического восприятия. Эрионас какое-то время не шевелился, но потом кивнул.

― Иехоил, ― произнесла она. Существо рядом с его троном выпрямилось. Оно двигалось с покорной медлительностью, но под тканью одежды Иобель видела бугрящиеся мышцы. Оно застыло на месте, выжидая.

― Мидраш, ― позвала Иобель, и вторая согбенная фигура поднялась рядом с ее пустующим троном. Обрубок головы, скрытый под капюшоном, обернулся к ней.

Иобель посмотрела на Малькиру. Старуха потянулась и сняла шлем. Она посмотрела на Иобель настоящими глазами, а затем похлопала по хроноловушке на груди.

― Время почти на исходе. Еще немного внутри Ока, и мы не сможем вернуться.

Иобель кивнула.

Малькира продолжала смотреть на нее, а затем оскалила серебряные зубы.

― Арвенус, ― произнесла она. Фигура у ее трона поднялась.

Иобель развернулась и шагнула к запертой двери. Следом за ней направились и закутанные фигуры.

+ Торопись, + мысль Аримана грубо ворвалась в разум Астреоса. Он не удосужился ответить, но прибавил скорости. На его руке практически висел полубессознательный, стонущий от боли навигатор, еле волочивший ноги следом. Астреос не останавливался. Неважно, что навигатору больно. Главное то, что он жив.

Меч Астреоса все еще был обнажен, горящий клинок поддерживался силой воли библиария. Он чувствовал аромат битвы внутри разума, запах криков и паники крепчал с каждым шагом. Астреос обогнул угол, и на него обрушились свет и звуки сражения. Тела валялись алыми грудами. Куски мяса лежали в черных лужах, в которых отражались вспышки пламени. Надо всем этим парил Ариман. Под колдуном протянулся варп-туннель назад на «Дитя Титана» ― застывший разряд молнии, распахнутый, словно зев. За проемом, невообразимо далеко, кружились цвета. При одном взгляде на них кожу прошибал липкий кислотный пот.

Встроенные в потолок у него над головой хроноловушки взорвались. Пылающие шестерни размером с танковые колеса посыпались на палубу. Библиарий понял, что остановился. Где-то на границе зрения он увидел окровавленного и исходящего паром Кадина. Вопли и крики вокруг воина казались приглушенными, словно проходили сквозь воду. Лежащий на полу Сильванус застонал и дернулся, как будто ему снился кошмар. Астреос не мог отвести глаз от открывшего варп-туннеля. Медленно, словно бредя по песку, он потянул навигатора за собой.

Астреос был уже на полпути к варп-туннелю, когда с треском молний и металла из тьмы возникли серафимы.

― Мекруриас! ― Иобель на бегу выкрикнула слово активации. Три фигуры в мантиях рванули вперед. Под капюшонами в немом реве распахнулись рты. Инжекторы наркотиков стали впрыскивать в кровь агрессию и ускорители реакции. На коже взбугрились вены. Красные мантии сгорели, когда включились силовые плети. Дергаясь, существа сорвались на бег. За пять шагов они обогнали Иобель. Нуль-ограничители отключились, и инквизитор едва подавила инстинкт броситься в противоположную сторону.

Серафимы светились в оскверненном варпом воздухе ― кольца-обереги под их кожей были покрыты письменами и символами на давно мертвых языках. Когда-то они были простыми людьми, которых забрали Черные корабли. Затем их взяла Инквизиция и перековала ради новой цели. Все их помыслы направили в убийственную ярость. Большую часть времени агрессию сдерживали успокаивающие шлемы, но когда измененных активировали с помощью ритуальных слов, то проявлялась их истинная сущность. Экклезиархия называла этот процесс аркофлагелляцией, но серафимы были созданиями высшего порядка. Каждый из них был парией, душой без души, существом, которое не отбрасывало тени в варп, неприкасаемым для его сил. Когда серафимы рванули по коридору, их оглушающее присутствие ударило в вихрь варповской энергии подобно морской волне, схлестнувшейся с лавовым потоком.

Ариман ощутил присутствие серафимов, и его воля ослабла. Глаза колдуна резко открылись. Радужный свет варпа озарял перекресток. Азек почувствовал, как за спиной, готовый обрушиться, дрожит варп-туннель, когда серафимы притупили силу разума колдуна. На другом конце туннеля он увидел трюм «Дитя Титана», такой близкий, но с каждой секундой отдаляющийся. Воздух прочерчивали многоцветные молнии, змеясь по трупам и бронзовым стенам. Астреос находился в другом конце зала, сжимая безвольную фигуру в грязной синей мантии.

+ Иди. В портал. Быстро, + послал Азек, с каждым словом ощущая, как угасает его воля, и варп-туннель начинает закрываться. Серафимы были все ближе, их согбенные фигуры превратились для Аримана в размытые тени. Астреос поднял навигатора, словно мешок, и побежал. В разуме Азека вопила пустота серафимов. Они походили на черные дыры, засасывающие реальность в воющее безмолвие. Там, где Ариману следовало видеть пламя душ, он зрел лишь бездну. Азек словно умирал от удушья, будто из легких вышибло весь воздух. Колдун заметил женщину в огненно-красной броне.

Астреос был уже в шаге от варп-врат. Он остановился, поднял меч и метнул в серафимов молнию. Та сорвалась с острия меча, но растаяла на полпути. Сила Аримана утекала, подобно воде сквозь песок. Библиарий остановился, острие меча задрожало и опустилось.

+ Иди! + крикнул Ариман. Астреос обернулся и бросился в портал. Ариман поднял глаза, когда первый серафим перескочил груду трупов, его движения казались рваными, словно сбоящий пикт-канал. Колдун увидел, как с гнилых зубов серафима свисают нити слюны, а на тугих мышцах пульсируют вены. Существо прыгнуло, поджав под себя ноги и воздев увенчанные плетьми руки над головой. Ариман смотрел, не в силах пошевелиться. Он застыл, оцепенел.

Кто-то огромный врезался в серафима. Существо содрогнулось, по плетям затрещала энергия. На него приземлился Кадин и цепным мечом разрубил серафима прежде, чем тот успел подняться. Кровь россыпью рубинов забрызгала лицо космического десантника. Он обернулся, занося цепной меч, чтобы блокировать плети второго существа. Силовые бичи обмотали клинок, облизав его молниями. Секунду зубья меча пытались прокрутиться, а затем клинок заклинило. Ариман увидел, как Кадин упал, его лицо превратилось в месиво из порубленного мяса. Падая, он утащил серафима с собой, сомкнув вокруг его горла металлическую руку.

Третий серафим все еще бежал к Ариману, пригнув стальное лицо к окровавленной палубе, напрягая мышцы, чтобы прыгнуть на последних, разделявших их метрах. Колдун ощутил, как истончается варп-туннель. По его коже пробежал холодок, голова пульсировала в такт с сердцебиением. Затем Азек заметил движение позади серафима.

Ее лицо было бледным, кожа ― цвета снегопада. Гибкое тело скрывали оранжево-черные доспехи. Ариман увидел заколки с серебряными головками, удерживающие ярко-рыжие волосы над головой. Она смотрела на него, прямо на него. У нее были синие глаза. Колдун ощутил нечто знакомое в этом взгляде, искру чего-то, пробившегося сквозь паралитический морок серафимов. Узнавание, страх, триумф, кружение наполовину сформированных мыслей, которые исходили из ее разума. Она подняла болтган, и ее глаза встретились с его мертвым взглядом.

Третий серафим прыгнул.

Врата за спиной Аримана смялись.

В трех шагах от него Кадин с ревом поднялся на ноги, сжимая в руке голову серафима.

Женщина открыла огонь.

Ариман заметил вспышку и силой разума оградил себя от снаряда.

Плечо Кадина врезалось ему в грудь.

Ариман упал, но пола не коснулся.

XV Тайны

Из мрака послышались голоса. Некоторые из них показались Ариману знакомыми, но были ли они голосами, или же мыслями? Принадлежали ли эти мысли ему?

― Несем урон…

+ О, Бог-Император, о, святой Боже… +

― Он истекает кровью.

«Откуда она меня знала? Как она могла меня знать? Что ей было известно?»

+ Поворот на три четверти. Квадрат 657 через 754, ускориться. +

― О, Бог-Император.

― Заткнись.

«Судьба пришла за тобой, Ариман».

+ Я умру. О, Трон, о, Трон, о, Трон… +

― Госпожа Кармента?

«Я пал жертвой собственной гордыни».

― Он без сознания.

+ Направить энергию по каналу альфа 101721. +

― Прямое попадание. Они прямо за нами.

+ Отказ щитов… невозможно перезарядить… отказ щитов… +

«Это была ошибка. Мне жаль. Не стоило и начинать. Прости, брат».

― … сознания…

+ … нам не выбраться… +

― Прыгаем в варп.

«Аполлония. Все из-за Аполлонии».

― В ране осталась шрапнель.

«Нет, это один из девяти. Один из Пятнадцатого. Сын Магнуса. Сны о порабощенных мирах кричат его имя».

― Если не поведешь нас, мы все умрем здесь.

+ Трон, я хочу жить… +

― Хорошо.

― Прыгай в варп. Сейчас же.

… умрем… прыгаем… приближается… потеря крови… бог… госпожа… закончи… прыгай…

Белый. Ярко-белый солнечный свет на чистой бумаге.

Все застыло. Ариман посмотрел на руку. Обнаженная. Он сжал кулак. Пальцы двигались, но он ничего не ощущал. Кругом царило безмолвие ― шепот мыслей на границе восприятия, приливы варпа в разуме, шум ощущений ― все исчезло.

«Я отрезан, ― понял Ариман. ― Я в ловушке внутри себя. Что-то блокировало части моего мозга и тела».

Был выстрел. Он вспомнил вспышку болтера и чувство того, как падает в обрушивающийся варп-туннель.

«Да, ― догадался он. ― Меня ранили».

Снаряд пробил слабое сочленение подмышкой и попал в тело. Секунду спустя Кадин бросил его обратно в варп-туннель.

Боли не было, только внезапное оцепенение, когда его тело изолировало само себя. Затем пришло второе чувство, чувство того, что он погрузился в глухое забвение. В его кровь, в его тело проникло нечто, и каждый удар сердца разгонял его дальше по венам. Оно отсекло его связь с варпом. Голоса были последними угасающими криками из опускающейся тьмы. Ариман понял это с отстраненной уверенностью.

Он оглянулся. Белизна была везде, но теперь до самого горизонта протянулся шахматный каменный пол. Азек вновь повернул голову. Его взгляд встретился с длинным коридором. Колдун увидел солнечный свет, льющийся сквозь арочные окна.

«Это дворец моих воспоминаний, ― понял Ариман. ― Мой разум вернулся в то место, которое существует только внутри него».

Азек медленно поднялся и сделал шаг. Дверей не было, лишь гладкий камень. Ариман пошел дальше.

«Ты, возможно, умираешь, ― подумал он. ― Ты хотя бы знаешь, сколько здесь пробыл?»

Коридор тянулся в бесконечность. Ариман обернулся, посмотрел в другую сторону и замер.

По обе стороны коридора появилось две двери. Он узнал только одну из них. Дверь справа от него была небольшой и деревянной, с вырезанной на ней стайкой птиц, поднимающейся к солнцу. Дверь была старой, одной из первых, которую он разместил во дворце воспоминаний и не открывал с тех пор. Он шагнул к ней, но заколебался и оглянулся.

Вторая дверь была обсидиановой, отполированной до зеркального блеска, но без ручки и петель. Раньше он ее не видел.

«Что за ней?»

Ариман шагнул ближе и увидел, как по масляно-черной поверхности скользнуло отражение. Он непроизвольно поднял руку и вытянул пальцы, чтоб коснуться черного камня. Азек застыл на месте. Его отражение исчезло. Вместо этого колдун снова увидел вспышку выстрела и отблеск света в глазах женщины в доспехах. Его разум рванул вперед, когда снаряд вылетел из ствола, словно рука, скребущая по иссушенной земле, прежде чем исчезнуть в накативших волнах. Разум женщины был открытым, ужас и триумф момента оставили ее без защиты. Ариман коснулся ее мыслей, когда в него попал болтерный снаряд, и увидел часть секретов, которые женщина таила в себе.

«Это дверь тайн».

Его рука потянулась вперед, затем опять остановилась. Он оглядел коридор. Других дверей, за исключением обсидиановой и резной деревянной, не было.

Ариман долгое время стоял неподвижно. Наконец он толкнул черную дверь и увидел то, что нашли инквизиторы в Оке Ужаса.

Зрачки Аримана расширились. Колдун глубоко вдохнул. По губам заструилась свежая кровь. Кармента замерла, ее механодендриты поднялись над открытой раной.

― Не шевелись, ― сказала она и увидела, как его глаза сфокусировались на ней. Он перестал двигаться. Техноведьма попыталась расслабиться, сосредоточиться на лезвиях и щупах внутри раны. В его груди еще оставались осколки. Она доставала их из изодранной плоти уже несколько часов кряду. Женщина медленно убрала механодендрит, сжимавший кусок окровавленного серебра. Глаза Аримана сфокусировались на осколке.

― Где мы? ― прохрипел он.

― В реальном пространстве, ― сказал Астреос у нее из-за спины. Кармента заметила, как глаза Аримана переметнулись на него. Колдун кивнул, но зажмурился от внезапно нахлынувшей боли. Его кожа была липкой, а от кровопотери стала холодно-серого цвета.

«Он умирает, ― подумала женщина, затем обернулась и бросила осколок в стеклянный цилиндр. На дне лежало уже с десять кусочков. ― Может, оно и к лучшему, ― раздался новый голос у нее в голове. ― Он вновь и вновь подводит нас к краю гибели. Рано или поздно он заведет нас слишком далеко, и мы погибнем».

― Нужно увидеть навигатора, ― сказал Ариман и начал подниматься с отполированной металлической плиты. Трубки, отсасывавшие кровь из открытой раны, отсоединились и забрызгали красными каплями его обнаженную кожу. Ариман поморщился, его лицо затвердело.

― Мои доспехи, ― едва открыв рот, сказал он. ― Принеси их.

― В ране остались осколки, ― сказала Кармента. Ариман медленно перевел взгляд на нее.

― Знаю, ― в уголке его губ выступила бусинка крови. ― Я их чувствую. Они похожи на иглы в моем разуме. Тебе не удалить их все. Два застряли возле сердца, ― он тяжело дышал. ― Закрой рану.

― Если я не достану их… ― начала Кармента.

― Они могут убить меня, но не сейчас, и мне нужно это время, ― он перевел взгляд с Астреоса на Карменту. ― Закрой ее, затем принеси доспехи и приведи навигатора. Нужно многое подготовить.

Секунду спустя она кивнула и начала прижигать рану. В горло полез запах обугливающейся плоти, идущий от инструментов.

― Куда мы отправляемся? ― спросила она, закрыв края раны.

― Туда же, куда и прежде: к моему брату. К Амону.

Глаза Аримана вдруг засветились, и Кармента почувствовала себя потрясенной сильнее, чем за все годы бегов. Астреос не двигался, но она ощущала, что тот ждет.

― После всего, что… ― начал Астреос.

― Корабль, с которого мы похитили навигатора, был не просто странствующим паломником. Он заходил в Око, выглядывая тайны. Их мистики прочли знамения о восходящей в Оке силе, которая стягивает войска под свои знамена.

Ариман замолчал, и Кармента заметила, как на краткое мгновение что-то заменило боль в его глазах.

― Откуда ты знаешь? ― спросила техноведьма, прежде чем успела остановить себя.

― Я видел это в разуме женщины, что подстрелила меня, ― Ариман коснулся края раны в боку. Его пальцы стали красными. Он уставился на собственную кровь.

― Что они нашли? ― тихо спросил Астреос.

― Пепел войны.

Библиарий нахмурился.

― В Оке непрерывно бушует война. Ты сам мне это говорил: бесконечная война за власть, за ресурсы.

― То был новый вид войны ― на уничтожение, ― Ариман поднял взгляд, и его глаза расфокусировались. ― В варпе остались глубокие шрамы. Вихри разрушения кричат имена тех, кто сотворил их. Демоны рыскают по руинам адских миров, раздавленных, словно переспелые фрукты. И все это последствия лишь одного сражения.

― Какого сражения?

Лицо Аримана стало похоже на маску из мертвенно-серой кожи.

― Падение Планеты Колдунов. Окончательная гибель моего легиона.

― Это уже случилось? ― осторожно спросил Астреос.

― Пока нет, ― Ариман покачал головой. ― Время ― не река, по которой мы плывем к единому окончанию. Оно состоит из множества потоков. Одни текут быстрее, другие медленнее. Если ты находишься в своем ручье, то и видишь только свое время, но в варпе ты способен перемещаться между ними. Корабль может войти в варп и вернуться до того, как отбыл, или появиться спустя века, которые для команды прошли как часы. Такое уже случалось. В Оке потоки времени изломанные и запутанные: моменты будущего и прошлого сплелись воедино.

― Значит, это случится, ― сказал Астреос.

― Возможно.

― Как оно может не случиться, если уже произошло в будущем?

― Знание ― сила, знание меняет все. Я знаю, а значит, могу изменить происходящее, ― улыбка Аримана была холодной как снег. ― Я никогда не верил в судьбу.

― Амон, ― после долгого молчания сказал Астреос. ― Это ответ, который ты искал. Вот зачем Амон проводит сбор: он готовится к этой войне.

Ариман не ответил.

«Он что-то недоговаривает, ― подумала Кармента. ― Очередной секрет, который он держит при себе».

― Пророчество, ― сказал Ариман, его голос внезапно наполнился обреченностью. ― Проблески будущего не лишены изъянов. Если веришь им, попадешь в ловушку. Игнорируешь, и они утащат тебя назад. Пророчества издавна преследовали меня, и в конечном итоге все же привели к крушению.

― Есть войны, от которых мы должны бежать, ― произнес Астреос.

Ариман покачал головой. Он выглядел старше и более уставшим, чем Кармента когда-либо видела его.

― Нет. Я не покорюсь судьбе.

«Даже если это тебя убьет, ― подумала Кармента. ― Даже если это принесет нам погибель».

Ариман взглянул на нее, и женщине показалось, словно он услышал ее мысли.

― Ты не можешь этого сделать.

Слова повисли в воздухе. На секунду Карменте показалось, что их невольно произнесла она, но затем Астреос повторил:

― Ты не можешь этого сделать, Ариман.

Техноведьма посмотрела на него. Его было твердым и неподвижным, как камень. Он покачал головой, и его доспехи тихо заурчали, повторяя легкое движение.

Ариман молча поднялся на ноги. На миг он закрыл глаза и пошатнулся, но затем резко выпрямился и неподвижно застыл на месте. Кармента вдруг подумала, что колдун стал похож на бронзовую статую, облитую кровью. Его глаза медленно открылись.

― Я должен, ― мягко сказал Ариман. Астреос, не проронив больше ни слова, вышел. Кармента видела лишь кровь, медленно скапывающую с металлической плиты.

Глубина пропасти между верностью Империуму и предательством не входила в список того, о чем когда-либо задумывался Сильванус. Конечно, он знал о варпе ― знал о нем столько, сколько во всем Империуме известно было лишь горстке избранных. Варп был причиной его существования, он давал ему цель и смысл.

Без варпа он был просто мутантом с третьим глазом на лбу. Навигатор знал о скверне варпа, демонах и том, как их привлекали слабости смертных. Сильванус видел реальность за секретами, взирая прямо в неукротимый океан сердца варпа. Его проверяла Инквизиция, но обнаружила лишь то, что уже и так знала: разум навигатора был неординарным, очень стойким и не поддающимся соблазнам. Но они не учли того, что хотя Сильванус и обладал стойким характером, но он не был самоубийцей. Риск был точно просчитанным вычислением, игрой, в которой был по крайней мере какой-то шанс на победу. Столкнувшись с неизбежностью смерти, он предпочтет остаться в живых. Склонившись перед новым повелителем, Сильванус понял, что это стало переломным моментом в его верности Империуму.

― Встань, ― голос был глубоким и резонирующим. Сильванус покорно поднялся, пытаясь не скрежетать зубами, когда оставшиеся после похищения ссадины болью отозвались в теле. Стоявшая над ним фигура была космическим десантником. Взгляд Сильвануса пробежал по синим доспехам, отметив вмятины и боевые повреждения, скрытые под слоем краски. Навигатор посмотрел вверх и встретился с синими глазами. Он вздрогнул. Это случилось прежде, чем он успел взять себя в руки. Они были ярко-синими, словно поймавшие свет сапфиры. Но удивил его не цвет глаз, а их полнейшая неподвижность.

― Я ― Ариман.

Сильванус опять поклонился, отчасти от того, чтобы не смотреть в эти недвижимые глаза.

― Сильванус… ― начал он, но по комнатушке разлетелся низкий гулкий смешок.

― Я тебя знаю.

Навигатор подумал, что Ариман скажет еще что-нибудь, но за словами последовала тишина. У него вдруг появилось необоримое желание вздрогнуть.

― Лорд…

― Я не лорд. Может, когда-то им и был, но уже нет.

Молчание затянулось. Сильванус сглотнул и вперил взгляд в пол. На спине выступил пот, и выданная ему пропыленная одежда вдруг показалась невероятно колкой. Было такое ощущение, что если он подымет взгляд, то увидит, что синие глаза Аримана все так же неотрывно смотрят на него.

― Я хочу, чтобы ты вел корабль.

― Я и так…

― Я хочу, чтобы ты вел его в конкретное место.

Сильванус подождал, а затем случайно взглянул вверх. Ариман склонил голову набок, все еще не сводя с него глаз, выжидая. Навигатор заметил в уголке рта Аримана каплю засохшей крови.

Сильванус закусил губу. Момент истины ― если он не сделает того, чего хочет Ариман, тогда от него не будет пользы, и навигатор не сомневался, едва в нем отпадет необходимость, он умрет. Случайная мысль, впрочем, тут же подавленная, подсказала, что такой выбор его злит. Он улыбнулся, но понял, что это скорее гримаса, улыбнулся шире, и осознал, что улыбаться предателю из космических десантников было все равно что скалиться тигру.

― Да, да, конечно, ― закивал Сильванус. ― У вас имеются навигационные данные места? Карты, лоции, шифры?

Ариман медленно покачал головой.

― Тогда как, мой лорд… ― Сильванус закашлялся, пытаясь скрыть оговорку. ― Как я поведу вас туда?

― У меня есть для тебя маршрут, ― сказал Ариман и поднял руку. Сильванус вздрогнул, когда бронированные пальцы опустились ему на голову. Кожу защипала статика. Навигатор внезапно ощутил, что вот-вот случится нечто очень неприятное. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в тот миг весь мир исчез, и в его разум хлынул маршрут.

Он обрушился волной света и звука. Навигатор услышал музыку и увидел, как из золотых нитей света формируются образы. Почуял жженый сахар и услышал стихающие голоса, которые походили на бессмысленную песню, созданную из всех чувств. Сильванус чувствовал, как она проникает в его сознание ― обрывки образов, обдирающиеся, будто нити на шипах.

Чувство длилось секунду. Оно длилось вечность. В какой-то момент Сильванус закричал.

Затем все прошло, и он понял, что лежит на полу, дрожа. Сверху на него смотрел Ариман, его глаза походили на две синие звезды.

― Ты видишь маршрут и проведешь нас туда, ― сказал Ариман.

Сильванус попытался заговорить, сказать, что все понял, но сумел только кивнуть.

XVI Сбор

Издали сбор походил на россыпь драгоценных камней, поблескивающих на бархатном поле. Лишь когда расстояние сократилось ― медленно, очень медленно, ― звезды превратились в огненные капли плазменных двигателей. Десятки, может даже сотни кораблей вращались вокруг единого центра. Ариман словно наблюдал за огнями города с ночного неба, но здесь же каждым зданием был корабль.

Вот стали видны углы башен и турелей. В центре находился корабль, много крупнее всех остальных. Его корпус, цвета красного железа, суживался к носу, словно острие. С его подбрьюшья свисали минареты и кристаллические купола, а из хребта в пустоту вздымался город из серебряных башен. Корабль знавал и другие названия, но для Аримана он навсегда останется «Сикораксом».

― Многовато кораблей как для мертвого легиона, ― проворчал Астреос. Ариман отвел взгляд от увиденного. Библиарий отвлек его лишь отчасти, другая половина его разума вращалась вокруг последовательности мыслей и образов, направляя энергию в круги и линии, нацарапанные сервиторами Карменты на каждой внутренней поверхности корабля. Колдун был сосредоточен на этом, и еще над попыткой отстраниться от тупой боли в боку.

― Я думал, уцелела всего горстка твоих генетических братьев? ― спросил Астреос и пожал плечами. Его движение излучало презрение. Оно напомнило Ариману Кадина.

― Уцелела всего горстка, ― спокойно ответил колдун и перевел взгляд назад на изображения, зависшие на пикт-экранах. ― Многие остались на стороне моего отца.

Азек увидел зернистое изображение похожего на трезубец корабля, корпус которого мерцал, будто инкрустированный драгоценными камнями, а потом посмотрел на другой: гранд-крейсер с широким носом из клепаного железа и полуночно-синим корпусом.

― Не все они из истинных Тысячи Сынов. На зов Амона откликнулись и другие. Отступники и осколки других легионов и орденов.

― Они знают, чего хочет Амон?

Ариман покачал головой.

― Тогда почему они ответили на его зов?

― Ради силы, ― вздохнул Ариман, продолжая подмечать корабли различных банд ― названия одних он знал, многих ― нет. ― Это царство пылает силой. Остальные корабли ― это падальщики, которые надеются поживиться за счет возвышения Амона. Их не волнует, какова его цель, а только то, что они могут согреться от его жара.

― Смотри, там еще, ― сказал Астреос, кивнув на экран, который полыхнул статикой, а затем показал изображение двух длинноносых кораблей, выскользнувших из варпа. Многоцветные энергии срывались с их корпусов, пока за ними закрывалась рана в черной ткани космоса. Библиарий снова посмотрел на Аримана.

― Ты уверен, что они не засекут нас?

Ариман кивнул, не отрывая взгляда. Скоро Кармента отключит подачу энергии. Двигатели остынут, и корабль будет идти по одной инерции, такой же черный и холодный, как окружающая его пустота. Внешние трюмы обрастали льдом, а разум Аримана продолжал работать, формулы в его сознании подпитывали напев, скрывавший присутствие корабля от чужих разумов. Выцарапанный на костях корабля Знак Тутмоса расширил свое назначение далеко за пределы изначальной идеи. Азек вспомнил, как Магнус защищал этим знаком собрания внутреннего круга, скрывая их беседы от разумов и взоров других. То, как его теперь использовал колдун, сильно отличалось от того, как это выглядело в прошлом.

«Необходимость меняет все», ― подумал Ариман.

― Еще час, потом затемняем корабль, ― сказал он.

Астреос кивнул и вышел, оставив Аримана наблюдать за тем, как флот его брата становится больше и ближе.

На корабль опустилась тьма, а с ней пришел и холод. Когда Ариман подошел к двери в личные покои, то отметил, как на краю дисплея шлема вспыхнули предупреждения о низкой температуре. Единственным источником освещения были его глазные линзы. Колдун миновал сервитора, двигавшегося с упрямой медлительностью. Обнаженную плоть его рук и лица покрывали темные отметки и следы ожогов. Азек слышал, как скрипят замерзающие механизмы. Сначала прекратилась циркуляция воздуха, а оставшийся загустел, в нем образовались частички льда от влаги, выделяемой при дыхании. Кругом царило безмолвие и неподвижность, будто остывающая кровь в трупе после того, как его сердце ударилось в последний раз.

«Мы сами стали похожи на покойников», ― подумал Ариман, вновь ощутив кровь и серебро. Он больше не чувствовал осколков в груди, но ощущал, как их яд иссушает разум.

Азек потянулся к люку и распахнул его со скрежетом замерзшего железа. Внутри царил кромешный мрак, и дисплею шлема пришлось создать схематичные очертания тускло-зеленого цвета. Тут стояли чаши с маслом для освещения, там ― койка для сна, а здесь ― сундук. Ариман подошел к нему, на миг засомневался, после чего решительно отбросил крышку. Предметы лежали точно так же, как он их оставил. Колдун опустился на колени и взял золотого скарабея. Азек медленно вдохнул, ощутив на ладони тяжесть драгоценности. Ариман почувствовал, как в сердце что-то шевельнулось, в памяти проросли зерна симпатических воспоминаний.

«Там были горящие пирамиды из стекла. Там были очертания зверей в серых доспехах, бредущие по озерам черной воды. Там были…» ― Ариман отсек воспоминания. Он не хотел этого видеть снова. Воспоминания не могли преподать ему новый урок, кроме урока боли.

Азек посмотрел внутрь сундука. Оттуда на него взирал шлем. Его запыленные линзы казались черными, а знаки под каждым глазом походили на следы, оставленные слезами. Ариман замер, и рука остановилась на полпути к сундуку.

«Правильно ли я поступаю?» ― всплыла мысль. Колдун ощутил сомнение, волну бесконечных вопросов. Он едва мог вспомнить, кем был до Рубрики. Нет сомнения, просто уверенность в своем высокомерии.

Ариман коротко рассмеялся, и звук промозглым эхом разнесся по каюте. Теперь оно навеки останется его частью, раной, которая никогда не заживет.

«Я должен был прийти, ибо несу ответственность. Я не могу скрыться от этой правды, как далеко бы не убежал».

Азек коснулся бронзовой личины шлема, подождал, но воспоминания так и не пришли, как и наплыва откровений, лишь твердость пыльного металла под пальцами.

«Разве имею я право осуждать то, что делает Амон?»

Ариман вспомнил незамутненную чистоту веры, что он поступает верно. Надежда. Золото глупца, поблескивающее на длани жестокой судьбы. И все же… все же…

Шлем казался таким легким. Он даже не понял, что взял его. С него слетела пыль, рассыпавшись зеленью перед усиленным взором колдуна.

«Пророчества и видения могут ошибаться. Я могу ошибаться, ― слова демонов, оракулов, лиц, возникающих во снах и видениях, всплыли в памяти.

«Ты помнишь этот путь, пусть отказался от него…».

Другие отважатся пойти путем, который не решился торить ты. Так предначертано…

Судьба настигла тебя, Ариман, и ты знал, что это произойдет…

Легион умрет. Он станет меньше, нежели прахом, в который его обратила Рубрика…

Я вижу, как пути выбора тонут во мраке, и не вижу их окончаний…

Может быть другой способ. Путь не просто выживания, но надежды, восстановления, искупления…

Выбор есть

Он поднял шлем выше, пока не увидел в пыльных линзах отражение своих глаз.

Газ с шепотом превратился в замерзшее облачко, когда Ариман отсоединил шлем и по коже мерзлыми пальцами стал ползти холод. Он взял другой шлем и развернул его. Колдун почувствовал, как губы покрываются ледяной коркой. Шлем поднялся над головой и опустился на место с шипением выравнивающегося давления. Первый вдох принес с собой пыль и привкус песка. Дисплей шлема мигнул, пробуждаясь. Перед глазами потекли бирюзовые, янтарные и красные пиктограммы. Ариман повернул голову, вновь видя мир в ярко-белых очертаниях. Он почувствовал спокойную уверенность.

«Я в ответе за случившееся, ― подумал Азек, выходя из отсека. ― Я всегда был в ответе. Хорошо это или плохо».

Рано или поздно они с кем-нибудь столкнутся, не сомневалась Кармента. Либо это, либо их кто-то обнаружит. Это был только вопрос времени, и с каждой наносекундой вероятность все глубже соскальзывала в бездну уверенности. «Дитя Титана» проник в самое сердце собирающегося вражеского флота. Щиты корабля были опущены, реакторы слабо тлели, а сенсоры потребляли там мало энергии, что женщина почти ослепла. Там были сотни кораблей. Она прокладывали курс мимо них, но без энергии Кармента дрейфовала по одной лишь инерции, не в силах маневрировать, просто мертвый кусок металла.

На ее пути возникла пара крейсеров. Одно мгновение их там не было, а уже в следующее они оказались так близко, что техноведьма почувствовала волну жара их двигателей. Она казалась крошечной в сравнении с ними. В прошлом они, возможно, принадлежали Империуму, но характерные черты этого давно исчезли. Бронзовые корпуса были изжеваны боевыми шрамами, словно лица гладиаторов. Они топорщились многоярусными надстройками в виде лиц, и Кармента ощутила, что из их ртов выжидающе торчат орудия.

Кармента ощутила, как сквозь нее потекли вычисления, подсчитывающие ускорения и векторы. Бронзовые корабли становились все ближе. Скоро ей придется отключить двигатели. Но ее реакторы были практически мертвы. Вычисления продолжали виться спиралью, пока корабли неумолимо подходили ближе.

Ей нужно включить реакторы. Да, это единственный выход. Разбудить реакторы и вновь позволить своему сердцу биться. Позволить ему ожить. Она была парализована, задыхалась в пустоте, словно затупленная железная стрела, брошенная в забвение.

«Ты не переживешь этого, ― раздался голос в ее душе. ― Мы здесь умрем. Все будет утрачено. Мы станем неподвижными призраками. Разбитыми. Разъединенными».

Крейсеры скользнули мимо, так и не столкнувшись с ней.

Где-то далеко она натужно дышала. Кармента чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Она попыталась успокоить его, но кровь ревела все быстрее и быстрее.

Еще один корабль пролетел рядом с ней, его двигатели обожгли наполовину ослепшие сенсоры. Вычисления риска вновь закричали в ее сознании. Техноведьма замерзала, она ослепла, и не переживет этого безумства.

Ей нужно проснуться, нужно… Она должна…

«Ариман толкнул нас на эту глупость, ― вновь заговорил голос. ― Ему нельзя доверять. На этот раз мы точно не выживем».

«Что я могу сделать? Что я должна сделать?»

Ответ пришел не в виде слов. Она вспомнила прибытие флота Механикус, появившегося в ночном небе над миром ее рождения. Железо скрыло звезды. Кармента вспомнила огромные цилиндры десантных капсул с титанами, падающие сквозь атмосферу, подобно кулакам богов. Информационные каналы наполнились обрывками слов и фрагментами данных, криками умирающих машин. Женщина смотрела и слушала, как гибнет ее клан, как умирает приютивший их мир. Тогда она поняла, что делать, что должна сделать ради «Дитя Титана». Они кричали на нее, когда Кармента бежала: потоки разбитого машинного кода, шифры злости, боли и отчаяния. Она слушала их, пока те не стали слишком слабыми. Кармента знала, что все они погибли. Клан мистиков, связанных со своими машинами, исчез, обвиняя ее в измене. Все ненавидели ее в те последние мгновения, в этом техноведьма не сомневалась. Но она выжила, и ее вторая половина, железное существо пустоты с пламенным сердцем, также уцелело.

Ее объяло спокойствие. Осторожно, неспешно Кармента перевела энергию из сенсоров на мачты связи. Ее хватит лишь на сигнал, не громче бормотания, но этого будет достаточно, чтобы спасти ее.

― Я ― «Дитя Титана», ― сказала она шепотом сигнального кода, ― и я должна поговорить с лордом Амоном.

XVII Тьма

― Ариман? ― механический голос Карменты тихо раздался у него в ухе. «Шепот», ― подумал он.

― Да, госпожа? ― Азек как раз направлялся в покои Астреоса, но остановился. В голосе Карменты что-то было, интонация, которую он различил даже невзирая на безжизненную модуляцию слов. Конечно, техноведьма была соединена с кораблем. В некотором смысле Кармента пользовалась его голосом.

― Подойди на командную палубу,

Колдун понял, что что-то не так. Нечто расцвечивало даже холодные механические слова. Их обнаружили? Они уже в самом сердце собирающегося воинства Амона. Что-то могло заметить их присутствие. Может, психическая маскировка дала сбой. Нет, тогда бы он знал. Но что еще могло вызвать у Карменты такое напряжение?

― Что случилось? ― спросил он.

― Ты должен увидеть это сам, ― только и ответила Кармента.

Во тьме космоса, выстроившись треугольником, скользили три «Грозовых орла». Каждый был выкрашен в артериальный цвет, но в пустоте они казались черными. Рассеянный звездный свет высвечивал многочисленные ряды пиктограмм, высеченных на их корпусах, каждый символ был не больше фаланги пальца. Закрылки кораблей были украшены гравировками золотых перьев, развернутых в подражании крыльям настоящих хищных птиц. Свет не выдавал их приближения, и огни двигателей пылали холодным синим цветом, который не под силу заметить обычным взором. Они не видели того, куда направляются, но это было и не важно. Они следовали за сигналом, который импульсом пронесся сквозь пустоту.

Когда перед ними возник корабль, «Грозовые орлы» были уже так близко, что им пришлось резко закладывать вираж, чтобы избежать столкновения. Корабли пронеслись над опаленным и изрытым шрамами корпусом, идя на зов сигнала. Они свернули к мостику, выступавшему из верхнего корпуса, будто кулак. По пути миновали пробоины размером с танк, зиявшие в толстых плитах брони. Даже с расстояния в пару метров корабль казался мертвым. Только путеводный сигнал свидетельствовал об обратном.

Створки посадочного отсека приветственно открылись. «Грозовые орлы» скользнули в проем и зависли над металлической палубой. На краткий миг двигатели окутались облачками белесого тумана. Рампы в фюзеляжах каждого корабля начали опускаться. На палубу в совершенном единстве вышли бронированные фигуры, скрытые слабым освещением и рассеивающимся туманом.

Последними сошли три фигуры. Поверх красных доспехов каждой из них были накинуты серебряно-синие одеяния. Над шлемами вздымались широкие гребни ― один напоминал кобру, другой венчала двойная змея, а третий представлял собой диск, сработанный в виде лучащегося солнца. Фигура с головой кобры несла посох, увенчанный черной сферой. На поясах двух других висели кривые мечи-хопеши.

Из теней приплелся сервитор. Это было горбатое, жалкое существо с плотью, иссохшей до медно-хромового цвета механической части тела. Он остановился в шаге от бронированных фигур и поклонился, будто тряпичная кукла, повалившаяся на пол.

― Приветствую, ― произнес сервитор голосом, похожим на треск искрящейся проводки. Три фигуры переглянулись. ― Госпожа «Дитя Титана» просит вас следовать за мной.

Сервитор обернулся и потащился вперед. После секундной паузы фигуры и их безмолвная свита двинулись следом.

Астреос отыскал Кадина в центральном коридоре. Некоторое время он обдумывал, следует ли рассказать ему о судьбе Кадара. Плохо вентилируемый воздух в ядре корабля еще сохранял остатки тепла, но света больше не было. Астреос выследил брата по звуку, в тишине прислушиваясь к гулу силовых доспехов и шипению гидравлики. Его брат был облачен в доспехи, шлема не было, взгляд устремлен прямо перед собой. В призрачно-зеленом свете ночного зрения глаза Кадина сверкали, словно драгоценные камни в солнечных лучах. В трех шагах от него прихрамывал Марот, хихикая и бормоча. Его вокс-установка и решетка громкоговорителя то и дело включались и выключились. Астреос ощутил, как при виде сломленного колдуна в нем закипает гнев.

― Брат, нам нужно поговорить, ― позвал его Астреос.

Кадин, не оборачиваясь, шел дальше.

― Как мило, что ты меня до сих пор так называешь.

― Ты мой брат, всегда им будешь.

Кадин наклонил голову, обернулся к Астреосу, а потом с тонкой улыбкой отвел взгляд.

― Как трогательно.

Марот продолжал хихикать, звук доносился одновременно и из громкоговорителя, и из вокса, как будто смеялись сами доспехи.

― Умолкни, ― выплюнул Астреос. Марот перевел взгляд с библиария на Кадина. Астреос знал, что за личиной шлема колдун ухмыляется.

― Ничего не осталось, ничего не осталось, ― проурчал Марот. ― Ни его братьев, ни его чести, ни его души, ― Марот постучал по линзам шлема. ― Лишь один глаз, чтобы он видел, сколько потерял.

Астреос мгновенно пришел в движение. Его нога врезалась в грудь Марота с треском металла по керамиту. Колдун ударился в стену коридора, и Астреос оказался рядом с ним быстрее, чем тот успел соскользнуть на пол. Ярость прокатилась по библиарию раскаленным докрасна облаком. Он видел только осколки своего прошлого и обрывки всего, что так пытался сберечь. Он потерпел неудачу, с каждой попыткой Астреос неизменно терпел поражение. Марот забулькал, утробные звуки донеслись из сломанных остатков решетки его громкоговорителя. Астреосу показалось, будто колдун все еще смеется. Библиарий поставил ногу на грудь Мароту, когда тот попытался встать.

― Оставь его, ― сказал Кадин. Астреос не сводил взгляда с Марота, видя лишь того, кто обратил Кадара и забрал глаза его братьев.

― Нет, Ариман обещал, ― утробно закричал Марот, выплевывая кровь вперемешку с выбитыми зубами.

Астреос взревел и еще раз ударил Марота ногой в грудь. Мысли наполнялись видениями тела Кадара, взирающего на него пустыми провалами глаз.

Библиарий остановился, тяжело дыша. В ушах звенело от гнева. Астреос хотел ударить снова, дать выход злости, но издал только протяжный, неровный вздох.

― Ты теряешь себя, брат, ― сказал Астреос, кивнув на лежащего Марота. ― Позволил ему следовать за собой, словно псу. После того, кем он был, что сделал…

― Нет, Астреос, ― голос Кадина был тихим, но он пронзил библиария, словно холодный нож. ― Я давным-давно потерял себя, как и ты.

― Нет, мы еще…

― Имеем честь? Астреос, ты давно отказался от нее. Я не тот, кем был, как и ты. Разве кодиций Астреос поступил бы так? ― Кадин бросил взгляд на Марота, который не оставлял попыток подняться с пола. ― Мы изменились и изменяемся. Тех, кем мы были, уже нет, ― Кадин на секунду замолчал. Его хриплый голос казался уставшим. ― У нас есть только Ариман. И мы, как псы, идущие за ним следом.

Астреос хотел было возразить, но не нашел слов. Ярость прошла. Внезапно он ощутил себя пустым, чувство словно исходило из него и пронзало насквозь.

«Нет, ― подумал он. Клокотавшая внутри него пустота была там с тех самых пор, как корабли Инквизиции и воинов в сером открыли огонь по их родному миру. Он не смотрел на свои руки, но знал, что они дрожат. ― Что мне делать? Кто я теперь? Что мне делать?»

А потом новое ощущение врезалось в Астреоса, словно морозная тень, скрывшая солнце, будто свет, о котором он не подозревал, вдруг угас. Библиарий резко поднял голову, оглядываясь в поисках источника сверхъестественного холода. Опустилось безмолвие.

― Что это было? ― спросил Кадин. Астреос посмотрел на брата. Кадин вглядывался в тени в конце коридора. Библиария пробрала дрожь.

― Не знаю.

― Тьма, она здесь, ― Марот, тряся головой, по стене поднялся на ноги. Затем он резко повернул голову к Астреосу. ― Ты не видишь?

Астреос моргнул, включая дисплей шлема, и открыл вокс-канал.

― Ариман, ― единственным ответом стало шипение статики. Он переключил канал. ― Госпожа Кармента.

Тишина.

Астреос взглянул на брата. Кадин кивнул. Они сорвались на бег, на ходу доставая оружие. За ними, бранясь вполголоса, последовал и Марот.

Ариман остановился возле входа на мостик. Колдун что-то почувствовал, нечто слабое и далекое, будто движение под поверхностью темной воды или быстро спрятанную лампу. Азек обернулся, оглядел тени в коридоре. Ничего. Просто чувство. Но еще давно он постиг одну истину ― все вокруг имеет значение.

Он отслоил часть разума. Рука опустилась на рукоять меча. Ариман подождал, но ничего так и не случилось. Колдун повернулся назад к двери и прижал руку к отпирающему механизму. Дверь отъехала в стену. Он замер.

Тьма. За дверью его ждала кромешная тьма. Ни мигания системных огней, ни даже слабого люминесцентного огонька глаз сервиторов. Ариман что-то ощутил, крошечный изъян в мыслительном процессе. Он что-то упустил из виду. Нет, он видел что-то краем ока, нечто, изгибавшее свет и тень вокруг себя, нечто, скрывавшееся вне поля зрения. Колдун внезапно понял, как устал, и ощутил отраву психического серебра у себя в груди.

Волосы на руках встали дыбом, спину защипала статика.

Он ощутил телекинетическую волну за мгновение до того, как она ворвалась в зал и оторвала его от пола. Тьма испарилась, как будто отдернули занавес, чтобы показать солнце. Внезапно он ощутил рядом с собой присутствие других разумов. Они ярко горели, вокруг, подобно ураганным ветрам, ревела сила.

Ощущения и эмоции смазались, когда его закружило в воздухе: тепло, холод, гнев, тяжесть тела, тянущая вниз гравитация, мигающие иконки угрозы, напряжение пальцев, еще сжимавших меч, выложенные на полу золотые спирали. Колдун почувствовал, как пальцы другого разума впились в мысли, разрывая спокойствие, словно нож, обрезающий нити. Он стал барахтаться в болоте паники, а потом, потом…

Его разум замерз, стал кристаллическим, каждая мысль, чувство и эмоция застыли, когда его закружило в воздухе. Войска Амона попали на «Дитя Титана». По меньшей мере трое псайкеров. Очень сильные. Еще Рубрика, двадцать четыре воина. Азек ощутил все это за один медленный удар сердца.

Он рухнул на пол. Реальность происходящего резко вернулась обратно. Ариман вскочил на ноги и мгновенно поднял меч, блокировав направленный в голову удар. Там, где столкнулись два клинка, полыхнул свет. Колдун заметил красные доспехи, костяного цвета мантия и золотой шлем с гребнем в виде солнечного диска. Из золотого шлема вырвалась энергия, коснувшаяся разума Азека, словно тепло солнца. Ариман сместился в сторону, отвел вражеский клинок и рубанул по золотому шлему.

Его там не оказалось. Воин возник рядом с ним, развернувшись так быстро, что Ариман не сумел предугадать его движения. Он начал реагировать, но слишком медленно. Удар попал ему в плечо. Керамит запылал желтым светом в том месте, где его рассек клинок. Меч стремительно взметнулся обратно.

Ариман отступил назад, и колдун в золотом шлеме ударил снова. Пылающее острие меча закричало, оставив широкий порез у него на груди. Ариман поднял ногу и пинком отбросил колдуна от себя. В голове кружилось, разум пытался обратить волю в силу, пока вокруг пенился варп. Колдун чувствовал серебро и железо.

На границе зрения возникли еще две фигуры в мантиях. Их движения казались медленными, почти небрежными. Первый поднял посох. В воздух вырвалась молния. Ариман почувствовал ее за миг до того, как заметил вспышку. Молния разбилась в считанных дюймах от его тела. Ослепительные лучи заземлились в пол. Ариман почувствовал, как задрожал щит, когда молния поползла по его пылающей поверхности.

Азек попытался найти точку спокойствия посреди бури в разуме, отыскал ее, и вдруг вокруг вдруг все стихло и замедлилось. Колдун с золотым шлемом все еще разворачивался позади него. Он коснется пола менее чем через секунду. Стоявший перед Ариманом колдун с посохом и шлемом с гребнем-коброй делал шаг, цвет его ауры перетекал из кристаллически-синего в мутно-красный, пока он пытался перефокусировать свою силу. Еще один колдун слева от него двигался к Азеку, сжимая в обеих руках изогнутый хопеш. Позади них он увидел воинов Рубрики. Они окружали зал, болтганами целясь в ее середину, оставались при этом безмолвными, наблюдая и выжидая.

Ариман опустил незримый щит, и его объяли молнии. Колдун с посохом задрожал, пытаясь блокировать вытекавшую из него силу. Ариман вобрал молнии в себя, поглощая их и излучая вовне. Комнату озарила слепящая вспышка. Трое колдунов пошатнулись.

Разум Аримана покинул тело. Его мыслеформа была созданием чистой психической энергии, огромной чернокрылой птицей о двух головах, глаза ее ― окна в домну. Физический зал размылся, когда Азек воспарил над своим материальным телом.

Колдуны замерцали, затем их разумы также взметнулись, за их мыслеформами закружились пологи из света и тени. Они изменились, восходя в варп, из хищных птичьих тел расправились крылья, открылись рты, запылали клыки, подобно смерти звезд. Они казались насмешкой над падшими ангелами из легенд, сотворенными из ярости и силы.

Мыслеформа Аримана в виде ворона закаркала и обрушилась на пламенеющих ангелов. Мыслеформы схлестнулись в сверхновой вспышке цветов и света. Кристаллический купол у них над головами раскололся. По стенам зала поползла изморозь. Ариман ощутил, как его мыслеформу полосуют зубы и когти, вырывая полосы из крыльев. Эту битву вели лишь разумы, мыслеформы были не более чем проекциями в варпе, но это не делало ее менее опасной. В физической реальности Ариман истекал кровью.

Когти сомкнулись на одной из ангельских мыслеформ. Она забилась в мощной хватке, меняя очертания ― сначала змеиные, затем чешуйчатые и бугрящиеся плотью. Ариман ухватился крепче и взмыл выше, не выпуская из когтей мыслеформу колдуна. Под ними закружились золотистые капли эфирной крови. Где-то в физическом мире они прошли сквозь корпус «Дитя Титана». Звезды и огни двигателей походили на тусклые отблески на границе сознания.

+ Тихо, брат, + прошептал Азек и стиснул когти, впившись в плоть мыслеформы. Она закричала, когда ее тело раскрылось. Ариман отпустил. Мыслеформа выпала из когтей. Она раскололась, ее субстанция разлетелась светящимися обрывками. Мыслеформа Аримана достигла пика и сорвалась вниз. Две головы сомкнули клювы на остатках разваливающейся мыслеформы.

Разум Аримана захлестнули чувства и воспоминания, когда его рот наполнила эфирная кровь. Киу, так звали колдуна. Киу, аколит Рапторов. Киу, всегда молчащий, пока с ним не заговоришь, который кричал теперь разумом и душой. Азек выплюнул содрогающуюся мыслеформу Киу. В зале далеко под ними колдун с гребнем-змеей рухнул на пол.

Навстречу ему поднимались две другие мыслеформы. Ариман взревел, и рев стал пламенем. Мыслеформы разлетелись в стороны. Одна приняла форму кошачьего хищника, из спины вырвались две пары крыльев, мех замерцал цветами снега и угля. Другой извивался в полете, его длинное тело переливалось сине-золотой чешуей, крылья стали прозрачной шкурой. Ариман расправил крылья и встретил их, выставив перед собою когти. Они врезались друг в друга. Колдун почувствовал, как зубы рвут его плоть и крылья. Из его реального тела потекла кровь. Боль пронзила Аримана. Он слепо ударил, чувствуя, что слабеет. Ариман падал, не нырял, вертясь в крепких объятиях с противниками, с каждой секундой он терял концентрацию и силы.

«Нет, ― подумал он. ― Я не закончу вот так, только не от рук братьев».

Азек отдался боли, позволил ей хлынуть в сознание. Очертания мыслеформы-ворона начали гореть. Черные перья охватило яркое пламя. Мыслеформа покрылась трещинами, по все телу открылись пылающие разломы. Боль усиливалась, выжигая остальные мысли и ощущения.

Мыслеформы колдунов взревели. С них стала слезать кожа. Эфемерная плоть обуглилась и стала распадаться. Они били и вгрызались, раздирая мыслеформу Аримана, хотя она и так уже пошла трещинами от невыносимого жара.

Разум Аримана заполонила яркая белизна. Он терял свою сущность, разум распадался в варпе, одновременно поглощая себя. Азек начал чувствовать, что забывает свое имя, как вихрь ощущений охватывает его. Он превратится в тускнеющий свет, одинокий и всеми забытый. Необходимо было закончить бой, он должен был закончить его сейчас.

Его воля пронзила боль. Тело птицы расплавилось и стало горящей сферой. Мыслеформы колдунов обвились вокруг нее и завопили, когда погрузили свои когти и зубы в жидкую поверхность. Вдруг сфера раскрылась. Мыслеформы вцепились в горящие чешуйчатые отростки. Ариман чувствовал, как они дергаются и вырываются, когда его мыслеформа стала сжиматься все туже.

Пока разумы колдунов трепыхались в его хватке, их движения становились все слабее. Он сжал сильнее, полностью окутав их разумы своей волей, хотя и чувствовал, как на него накатывает усталость. Ариман поддерживал свою проекцию в варпе не дольше секунды реального времени, но даже этого дорого ему обошлось. На задворки мыслей вкралась тьма, словно ночь, приходящая после дня. Две мыслеформы задрожали, дернулись в последний раз и обмякли.

На него накатило густое облако истощения. Оно вскипело внутри Аримана, затягивая его, словно волны темного океана. Его воля дрогнула. Затем пришли боль и усталость, отрезая сознание от варпа. Его мыслеформа стала тускнеть ― змеиная сфера распалась, размотавшись, будто клубок горящей веревки. Ариман почувствовал, как сознание перетекло обратно в тело.

Он лежал на каменном полу, меч валялся неподалеку. Вокруг него безмолвно стояла Рубрика, напряженно, но неподвижно. Ариман попытался вдохнуть, но закашлялся и понял, что рот полон крови. Доспехи внутри тоже были все в крови. Колдун чувствовал, как она покрыла его тело, будто вторая кожа. Азек перекатился на бок и начал подниматься. Но вдруг ноги и руки вспомнили симпатические удары и укусы, и боль плетью хлестнула его. По телу прокатилась лихорадочная дрожь, он пошатнулся. Зал и пол покрыла изморозь. Осколки кристаллического купола смешались с льдинками. Под ободом он увидел Киу и двух других колдунов. Те не шевелились.

Воины Рубрики смотрели, как он поднимается, их неподвижные глаза пылали зеленым светом. Его уши наполнились шепотом, пробивающимся сквозь туман истощения. Ариман медленно повернулся, глядя меж наблюдающих глаз. Рубрика не шевелилась. На полу слабо дернулся один из колдунов. Азек нагнулся за мечом.

Затем он почувствовал дрожь ткани реальности, словно камень, брошенный в воду.

Он схватил меч и снова выпрямился. Дисплей шлема пульсировал предупреждениями о ранах. Кровь все не останавливалась. В глазах потемнело, на границе зрения зашевелились светящиеся черви. Колдун сделал вдох и почувствовал, как к горлу подкатила кровь. Как он ни старался собрать волю воедино, она рассеивалась. Ариман поднял глаза.

Посреди зала зависла золотистая частица света. Он ощущал и слышал разумом, как бурлит варп, будто вода в водовороте. Частица света увеличилась, словно пузырь. Посреди нее закружились звезды и ночь.

«Конечно», ― подумал Азек. Он увидел очертания, три нечеткие человеческие фигуры, мерцавшие, словно в мареве. ― Я глупец. Следовало догадаться, что происходит». Он попытался собрать силу воли в кулак. Поднял меч. Символы на лезвии потускнели. Воины Рубрики сделала шаг вперед, подняв оружие.

Звездная сфера раздулась, и очертания фигур стали четче.

Он потерпел поражение, упустил самую логичную причину, почему Амон не явился лично, пока Ариман был еще силен. Поскольку это было глупо, а Амон, за исключением одного раза, когда поверил Азеку, никогда не вел себя глупо.

Теперь фигуры уже можно было различить: две носили белые мантии и красные доспехи. Из шлемов поднимались изогнутые рога, которые удерживали золотые диски. Третья фигура была в синих шелковых одеяниях поверх доспехов. С наплечников щерились рогатые черепа, каждую алую пластину брони покрывали пожелтевшие пергаментные свитки. В руках воин сжимал серебряный посох, увенчанный символом змеиного солнца. Из короны, висков и щек шлема с ничего не выражающей личиной выступали рога. Глаза, взиравшие на Аримана из-за узких глазных прорезей, выглядели словно тлеющие угли.

Фигуры вышли из цветного водоворота звезд. Ариман попытался сделать шаг, но мышцы уже не слушались его. К горлу подступала кровь, не давая дышать. Колдун пошатнулся, затем припал на колено. Фигуры следили за ним, не приближаясь, но и не отступая. Ариман не сводил глаз с третьей. Он чувствовал присутствие новоприбывших, твердый самоконтроль и сила походили на солнечный свет, заключенный в стиснутом кулаке. Но третья фигура сияла ярче, чем все остальное в зале.

+ Амон, + послал Ариман, и от усилия у него все поплыло перед глазами. Фигура в рогатом шлеме кивнула, а затем взглянула на спутников.

+ Помогите ему встать, + послал Амон. Аримана охватила дрожь. Много воды утекло с тех пор, как он в последний раз слышал этот разум. Он невольно улыбнулся.

Спутники Амона приблизились к колдуну с обеих сторон. Оба носили мечи-хопеши на поясах и пистолеты на бедрах. Ариман вдохнул, пытаясь собрать в разум силу и сбалансировать ритмы тела. Если он сфокусируется, то сможет залечить раны, сможет… сможет…

Руки схватили его и рывком подняли с пола. В глазах помутилось. Он услышал, как выпал его меч. Он не чувствовал рук. Не чувствовал ничего. Мир сворачивался в себя. Ветры эфира погустели от праха. Спокойный и мягкий голос Амона последовал за ним в пучины пылевой тучи.

+ Рад тебя видеть, Ариман. +

Кармента наблюдала за происходящим всеми своими глазами. Внутренние сканеры и пикт-линзы видели, как Ариман приблизился к двери на мостик, затем остановился. Взрыв света и статики, который заскреб по ее чувствам. Техноведьма ощутила, как в ней вскипело искажение и порченый код, когда она заметила невероятно быстрые движения. Потом пришло спокойствие и треск энергии по корпусу. Секунду спустя один из противников Аримана упал на пол, словно кукла с обрезанными ниточками. За ним последовали двое других. Наконец она увидела, как пытается встать сам Ариман.

«Я правильно поступила, ― подумала она. ― У меня не было выбора. Он бы уничтожил нас. У меня бы отняли дитя. Я правильно поступила».

Фигура в синей мантии, которая, видимо, была Амоном, появилась из разреженного воздуха. Кармента смотрела, как двое его помощников подняли Аримана на ноги. Никто не сказал ни слова: ни Ариман, ни Амон, ни кто-либо из безмолвствующих космических десантников, которые окружили их.

«Я правильно поступила».

Она попыталась отогнать мысль, но та прилипла к ней, будто засохшая кровь к руке.

Кармента увидела, как Ариман обмяк в хватке космических десантников. Тот, кто должен был быть Амоном, повернулся к двери командного мостика.

― «Дитя Титана», ― позвал он, и женщина отметила, что его голос был властным и спокойным, даже добрым. ― Дело сделано.

Он сделал паузу и посмотрел прямо в одно из ее пикт-очей.

― Ты свободна. ― Амон отвел взгляд, и нечто безмолвное прошло межу ним и космическими десантниками, которые стояли вдоль стен. Колдун смотрел на Аримана, поняла она, который висел, будто утопленник, на руках двоих аколитов. ― Но за предательство нет пощады.

Амон обернулся и снова посмотрел в пикт-линзы. Его глаза вспыхнули. Кармента попыталась отключить визуальный канал, но не сумела. Он вглядывался в нее через пикт-око, его глаза пылали все ярче и ярче. Она чувствовала, как взор буравит ее, обнажая слои машинного кода. Женщине хотелось кричать, бежать. Она почувствовала, как конечности запутались в колыбели кабелей. Кармента не ощущала остальных частей тела: реакторов, двигателей и орудий более не было. Осталась только связь с пикт-каналами, которые она не могла выключить. Она почувствовала, как внутри что-то горит, вскипает что-то жидкое и жизненно-важное.

Тело Карменты судорожно забилось в колыбели. Из техноведьмы хлынула кровь, вскипая в венах и забрызгивая пол, когда Амон отвел от нее взгляд.

+ Покой, «Дитя Титана», + прошептал Амон. + Покойся с миром. +

Амон повернулся, и убийственная мысль погасла. Мысли казались загустевшими и грязными. Но это было необходимо ― акт равновесия, не злости. Техножрица предала возложенное на нее доверие Аримана, а за любое предательство приходится платить. Никому не под силу определять пределы чьих-либо убеждений, это он понял еще давно. В любом случае, он поступил милосердно. Амон прикоснулся к разуму, который называл себя «Дитя Титана», и почувствовал его уродства, обрубки самоистязания и искажений. Он посмотрел на окружавших его воинов Рубрики, ощутил, как осколки их разумов пронеслись вихрем у него в мыслях. От них веяло прахом. Да, лучше краткая боль, а затем покой, чем то, во что превратился корабль вместе с его госпожой.

Амон взглянул на Забайю и Сиамака, державших безвольное тело Аримана. Ментальным щелчком он направил разум и поднял Аримана над полом. Еще одним мыслещупальцем подобрал его меч. Амон повертел его, заметив отметки и красную птицу, взметавшуюся из золотого пламени на перекрестье: меч Толбека. Значит, Толбека больше нет. Он почувствовал, как что-то шевельнулось в разуме, тусклую пульсацию чего-то изголодавшегося и ослабевшего. «Еще один», ― подумал Амон и посмотрел на Аримана. Он выпустил меч.

+ На корабле еще двое безмолвных братьев, + послал он Забайе и Сиамаку. + Я чувствую их. Толбек привел их, на них его метка. Идите по их запаху. Верните их нам. Затем предайте корабль огню. +

Оба аколита поклонились и удалились. Амон кивнул в ответ и отвернулся. В воздух позади него на телекинетических подушках поднялись бессознательные тела Киу и двух других колдунов. Колдун пробормотал череду имен и приказов, и воины Рубрики выстроилась по бокам. Он вернется на «Сикоракс» на «Грозовом орле», оставив Забайе и Сиамаку для возвращения еще один корабль.

Амон вышел из зала, а у него за спиной, словно марионетки на ниточках, летели четыре неподвижных тела. Воины Рубрики двинулась слитным шагом, шепча слова из расколотых воспоминаний.

+ Скоро, братья мои, + послал Амон. + Скоро. +

XVIII Имена

Астреос почувствовал присутствие врагов еще до того, как увидел их. Он бежал к мостику, Кадин следом за ним, металлический грохот ботинок отражался от палубы. Позади них хромал Марот, хрипя и бормоча что-то под нос. Затем нечто прикоснулось к разуму библиария, что-то, походившее на бегущее по телу насекомое. Он замер. Кадин остановился и посмотрел на него, в его змеиных глазах читался вопрос.

Астреос покачал головой. Теперь он чувствовал это: разумы-близнецы, работавшие в полной гармонии, тянущиеся сквозь варп, словно лучи прожекторов. Он ощутил их мысли. В первую секунду ему показалось, что это Ариман. Разумы-близнецы формой походили на Аримана, как будто их изваяла та же рука, но в них ощущались различия, изъяны и намек на слабость. Впрочем, они были мощными. Мощными и незнакомыми.

Он скользнул разумом в последовательность мыслей и почувствовал, как варп ответил ему, стягивая тени и смятение, подобно изодранному плащу. Разумы исчезли, скрывшись в темной складке варпа. Астреос посмотрел на Кадина. Глаза его брата светились в сумраке. Воин кивнул Астреосу, как будто почувствовал и догадался, что и почему сделал библиарий.

― Да, брат, ― сказал Кадин. ― Поохотимся.

Сильванус принял таблетки, чтобы уснуть. Найденное им снотворное оказалось слабым, к тому же его было явно недостаточно. Он немного вздремнул, но покой, которого Сильванус так жаждал, был нарушен снами о зверях из света и огня, несущимися сквозь звездную пустоту. Он проснулся, чувствуя, как к горлу подкатывает желчь. Навигатор вздрогнул и сдержанно поблагодарил божество, которое позаботилось, чтобы ему не стало дурно прямо во сне, учитывая его удачу, вполне могло статься и так.

«Владыка человечества, до чего тут холодно».

Ему выдали пустотный костюм для защиты от холода, но Сильванус почему-то был уверен, что им не пользовались уже долгое время, а последний носивший его человек за ним не ухаживал. Свернувшись на подгнивающем тюфяке, он задрожал и поднес руки к глазам. Пальцы наткнулись на стекло визора. Навигатор вновь проклял свою участь.

Дело не в том, что он желал покоя, ему просто хотелось отстраниться от всего, превратить реальность в безликий сон. Сильванус согласился вести корабль, конечно, согласился, он видел достаточно, чтобы осознавать, что в смерти нет ничего соблазнительного. Но чем обернется его попытка выжить? Что с ним может случиться? И пути назад больше нет, он превратился в отступника, союзника слуг безымянных сил варпа.

«Но, ― прошептал внутренний голос, ― разве ты не знал, что Инквизиция не оставила бы тебя в живых после завершения задания?»

Навигатор открыл глаза. Из потолка небольшой комнатушки на него взирал одинокий огонек. Комната была маленькой, почти камерой. Она находилась у самого мостика, что-то вроде кубрика для команды, когда на корабле, кроме сервиторов, работали люди. Сильванус подумал о том, чтобы снять шлем, но затем решил этого не делать. Воздух в костюме пропах его дыханием, но навигатор чувствовал, что оно вряд ли будет лучше запаха его каюты.

Он скатился с чрезмерно мягкого тюфяка и неуверенно поднялся на ноги. В голове гудело. Он все еще видел образы светящихся зверей, рвавших друг друга. Это было не очень хорошо. Руки стали ватными, Сильванус медленно вдохнул, затем подождал, ожидая, что видения рассеются. Даже спустя минуту он видел их по-прежнему отчетливо.

― О, нет, ― пробормотал навигатор, направившись к закрытому люку. Он распахнул его и бросился в сторону мостика. Что-то случилось, и будь они еретиками или нет, им следовало знать. События в варпе на что-то указывали. Обычные люди, как правило, просто бы отмахнулись, считая их дурными снами, легким недомоганием, совпадением. Но Сильванус, как прим одного из величайших домов навигаторов, провел немало лет, постигая отличия между обычным и зловещим. Уже мчась вперед, он очень, очень надеялся, что ошибается.

Два колдуна достигли бронзовых дверей и поняли, что нашли искомое. Им потребовалось больше усилий, чем они ожидали, чтобы отыскать психические следы двух воинов Рубрики. Голоса и образы в их разумах неотступно следовали за ними, пока они шли по кораблю. Пару раз казалось, будто по коридорам за ними кралось чье-то сознание. Они тянулись к нему, но оно испарялось под их внутренними взорами. Корабль прогнил до основания, психические следы цеплялись к его стенам, словно лоскуты кожи к черепу.

Они одновременно прижали руки к бронзовой двери. С другой стороны до них донеслось приглушенное бормотание воинов Рубрики, столь слабый психический звук, что он походил скорее на шепот. Колдуны не стали переглядываться. Чтобы понять друг друга, они не нуждались в словах или банальных психических сообщениях. Забайа и Сиамак были близнецами редчайшего из видов. Другие близнецы могли обладать одинаковыми чертами, у них же были одинаковые разумы. Их сознания переплетались, накладывались через психическую связь такой глубины, что в некотором смысле их разумы были единым целым.

Распахнув двери, колдуны почувствовали в зале еще одно присутствие. Это неважно, ведь после пленения Аримана на корабле не осталось никого, кто мог бы угрожать им.

Внутри царил мрак, стены покрывала копоть. Колдуны смотрели с помощью усиленного зрения шлемов и внутреннего взора. На полу густым слоем лежал пепел. Каждая поверхность была опалена до черноты. Они увидели колонны, покрытые затвердевшими потеками металла. С потолка свисали черные цепи с покореженными от жара звеньями. Лицом к дверям стояли двое воинов Рубрики, ставшие угольно-черными от копоти. Огонь полностью очистил зал, но они остались, неживые, неспособные умереть, безмолвствующие, словно чего-то ожидающие. Но внимание Забайи и Сиамака привлек оплавленный трон в другом конце зала.

На троне сидела фигура. Это был космический десантник, или по крайней мере когда-то им был; но по тому, как он повел головой, чтобы посмотреть на них, близнецы поняли, что благородства и силы адептус астартес в нем более не осталось. Он приплелся к трону из ведущей в зал боковой двери, оставляя за собой длинные следы в густом пепле.

― Если я расскажу вам, вы сохраните мне жизнь? ― спросил Марот. Его шлем в форме морды гончей склонился набок. Близнецы промолчали, но силой мысли подняли Марота с трона.

+ Гелио Исидорус. +

+ Мабиус Ро. +

Имена эхом разнеслись в разумах близнецов. Воины Рубрики вздрогнули, из сочленений посыпались хлопья копоти, когда они обернулись, поднимая оружие.

― Вас обманули, ― закричал Марот. Пальцы воинов Рубрики сжались на спусковых крючках болтеров. ― Вы здесь умрете.

Воины Рубрики замерли. Сиамак отступил от брата. За маской шлема он улыбался.

― И как же?

― А вот так, ― ответил Кадин, выходя из теней с уже ревущим цепным мечом.

На мостике было тихо. Слишком тихо. Сильванус медленно шел вперед. Он привык к звукам кораблей, к тому, как они вибрировали механической жизнью; «Дитя Титана» же казался мертвым. Конечно, так оно и было, ведь были отключены все системы, кроме самых основных, чтобы Ариман мог сотворить то потрясающее колдовство. Но сейчас корабль выглядел другим, словно труп, который еще секунду назад дышал. К навигатору подкрадывалось ужасное чувство, что в этом он прав.

Как только Сильванус оказался на мостике, то сразу заметил, как вокруг тихо, поэтому стал двигаться с неуклюжей осторожностью. Он вошел через дверь, расположенную глубоко в системных ямах. На любом другом корабле за рядами-ущельями машин и пультов с сервиторами ходили бы техноадепты и флотские офицеры. Судя по всему, ни одна живая душа не посещала глубинные части мостика «Дитя Титана» уже с сотню лет. Навигатор крался мимо рядов безмолвствующей техники, освещая фонарями костюма покосившихся на своих постах сервиторов. Сильванус нечаянно задел одного из них, и тот повалился на пол, мертвая плоть отвалилась от металлических деталей. Навигатор уставился в наполненные проводами разъемы в черепе сервитора, и у него возник новый и неприятный вопрос: «Как этим кораблем управляли раньше?»

Пару ударов сердца он глядел на давно мертвого сервитора, затем пошел дальше, переступая извивающиеся по полу кабели. По пути Сильванус отметил, что стеклянные пульты-дисплеи покрыты сажей.

Он начал подниматься по спиральной лестнице к главной контрольной платформе, когда услышал звук падающих капель. Поначалу навигатор подумал, что это искажение в звуковом канале его костюма. Он стукнул по шлему. Звук резанул уши, затем стих. Сильванус услышал звук снова: далекое, но отчетливо слышимое в тишине мостика падение капли. Он почувствовал, как ускоряется сердцебиение. Дыхание затуманило стекло визора, пока Сильванус медленно поднимался по ступеням. Теперь навигатор отчетливо слышал неравномерное «кап, кап, кап».

Командная платформа представляла собой вытянутый металлический язык, выступавший из массивных противовзрывных дверей в дальнем конце зала. Сильванус видел подобные структуры на других кораблях, но над ними доминировал трон капитана, а также подиумы, амвоны и кафедры старшего командного состава. На «Дите Титана» они были демонтированы.

Теперь казалось, что звук капель доносится отовсюду. Навигатор медленно поднял руку и отстегнул шлем. Тот снялся с низким шипением. Холод ужалил лицо, и Сильванус почувствовал, как стала замерзать влага на коже. Фонари костюма высвечивали облачка пара, которые вырывались у него изо рта. В воздухе висел густой запах грязи, смешанный с загустевшим маслом. Навигатор вслушался.

Кап.

Он направился к центру платформы, освещая ее конусом света.

Кап.

Блеснула влага. По платформе разлилась широкая лужа. Сильванус присел и протянул к ней руку. С перчатки потекла темно-красная масляная струйка.

Кап.

Он увидел, как капля упала на поверхность лужи. От точки падения разошлась рябь. Он поднял глаза, и свет последовал за его взглядом.

― Трон Терры.

Астреос рванул вперед, когда в него попал луч света, от жара полыхавший синим цветом. Библиарий почувствовал мощь пламени за мгновение до того, как отразил его силой мысли.

«Сосредоточенность, спокойствие», ― таков был девиз Аримана. Астреос ударил мыслью чистой силы. Сиамак едва успел поднять ментальный щит. Но библиарию этого времени хватило, чтобы сделать еще один размашистый шаг и выхватить психосиловой меч. Сиамак обнажил собственное оружие и парировал удар Астреоса. Грохот от скрестившихся в яркой вспышке клинков эхом разлетелся по залу.

В двух шагах от Астреоса взмахнул мечом Кадин. Забайа ушел в сторону, но слишком медленно уворачивался от клинка. Цепные зубья задели его правую руку чуть ниже локтя, вырвав влажные куски плоти. Кадин воспользовался инерцией удара и, взревев бионикой, что есть силы нанес рубящий удар. Левая рука Забайи взметнулась, и в грудь Кадину врезалась молния.

Кадин рассмеялся, когда на его доспехах затанцевала молния. Цепной меч ударил в шлем Забайи, разрубив золотой диск с рогами и с ревом впившись в керамит. Забайя всем своим весом навалился на воина. Кадин пошатнулся. Колдун произнес одно-единственное слово и стал огнем. Его плоть и доспехи исчезли, превратившись в темные очертания неистового ада.

Бледное лицо Кадина рассекла улыбка.

― Как мило, ― произнес он, замахнувшись цепным мечом. Зубья клинка начинали плавиться, встретившись с языками пламени. Кадин выпустил рукоять за секунду до того, как удар достиг своей цели. Его правая рука погрузилась в огонь, механические пальцы раскалились от жара, сомкнувшись на голове колдуна. Кадин рванул в сторону, его тело, взревев поршнями, пришло в движение. Забайю развернуло в воздухе, огонь погас, за ним следом хлестнула кровь. Из остывающих пальцев Кадина выпали наполовину расплавленный шлем и голова колдуна.

Сиамак пошатнулся, когда умер его брат-близнец. Астреос шагнул вперед, занося меч для смертельного удара. Сиамак упал, подняв в воздух облако пепла, в его разуме звенела паника. Астреос уже собирался добить его, как услышал телепатические приказы, прошептанные Сиамаком двум воинам Рубрики. Послание было обрывистым, словно надрывный крик, исполненный ярости и смятения.

Воины Рубрики открыли огонь. Астреос поднял руку. Пылающие снаряды разорвались прямо перед его пальцами. По силовому куполу расползлись розово-синие огни. Библиарий почувствовал, как пламя вгрызается в щит, и рассмеялся от захлестнувшей его ярости.

Сиамак поднялся с пола, с его доспехов осыпался сухой пепел. Двое воинов Рубрики шагнули вперед, не переставая вести огонь. Астреос почувствовал, как трещит его ментальный щит. Пламя от взрывающихся снарядов гудело, словно в нетерпении. Он ощутил, как Кадин справа от него прыгнул, из его рта вырвался боевой клич ― но медленно, слишком медленно. Сиамак, весь покрытый пеплом, шагнул ему навстречу. В его руке пылал меч. Воины Рубрики посмотрели на Астреоса потемневшими от копоти глазами. Библиарий опустил щит.

+ Гелио Исидорус. Мабиус Ро, + сформировал Астреос в разуме имена и послал их грубым приказом.

Воины Рубрики замерли, их пальцы застыли на спусковых крючках. Сиамак пошатнулся. Астреос ощутил его шок. Кадин врезался в колдуна прежде, чем тот успел опомниться, раскаленный от жара кулак попал в его лицевой щиток. Колдун рухнул, откатился в сторону и попытался встать. Через расколотую линзу шлема библиарий заметил ярко-синий глаз. Кадин изо всех сил ударил ногой, раздавив шлем и череп под ним.

На зал опустилась тишина. Астреос посмотрел на брата, но Кадин отвернулся, изучая обломки цепного меча. С трона у дальней стены зала скалился Марот.

― Я же говорил, вы здесь умрете.

Сильванус поднял глаза. Из тьмы свисало переплетение кабелей. Некоторые были толщиной с его руку, другие походили на серебряные нити, все они свивались вместе, словно джунглевые лианы. Из кабелей торчала обнаженная рука. Она выглядела так, будто ее сварили. С кончиков пальцев слетали черные капли. Чуть выше Сильванус заметил багровую маску Карменты, безвольно лежащую на изгибе толстого кабеля. Ее глаза смотрели на него ― слепые дыры на растрескавшемся лице. Он увидел разъемы, где кабеля соединялись с черепом, из них вытекали гной вперемешку с густой кровью.

Навигатор услышал стон, оглянулся по сторонам, и только затем понял, что звук исходит от него самого. Легкие горели от холода. Сильванус закашлялся, почувствовав, как к горлу подкатывает желчь. Его стошнило, он рухнул на четвереньки, и продолжал блевать, даже когда все содержимое желудка уже блестело на палубе.

До него донесся звук, похожий на щелканье ветра в трубах. Он поднял взгляд и сглотнул. Из темных провалов глаз Карменты на него взирал слабый огонек. Сильванус не мог пошевелиться, ему оставалось только смотреть в ответ. Пальцы на руке техноведьмы слабо дернулись, разбрызгав по луже черные капли. Свет в ее глазах начал пульсировать, и навигатор снова услышал ее дыхание.

Он медленно поднялся, не сводя взгляда с ее глаз. До нее можно было дотянуться. Сильванус протянул руку. Его перчатка коснулась пальцев женщины. Он открыл рот.

Тело Карменты свело судорогой. Из ран потекла кровь. Гнездо кабелей задрожало. По всему мостику задергались сервиторы, аугментика заискрилась. На экранах вспыхнула статика. Сильванус почувствовал запах раскаленного металла и горящей проводки. Густой воздух сотряс утробный крик. Навигатор тут же включил вокс и закричал в открытый канал.

― Помогите, кто-нибудь. Помогите, ― спустя пять секунд Кармента успокоилась, и кровь стала капать снова.

XIX Покой

Ариман моргнул, когда на его лицо из открывшейся двери упал свет. На ярком фоне колдун увидел силуэт. Азек поднял голову и прищурился.

От слабого движения над головой лязгнули цепи. Его заковали, догадался колдун. Руки и ноги были в адамантиновых оковах. Толстые цепи тянулись от запястий к потолку, удерживаемые под его весом в натянутом состоянии. Другие цепи соединяли его лодыжки с массивными кольцами в белом мраморном полу. Конечно, доспехи с него сняли, оставив в грубой тунике без рукавов. Мышцы болели, разум казался онемевшим. Из незажившей раны в боку сочилась розоватая жидкость. Где-то за пределами комнаты бурлил варп, словно океан за стеклом. Под полом гудели генераторы нуль-поля, по всей камере вились обереги, вырезанные на каждом камне и звене цепи. В камере царила тьма и безмолвие варпа. Здесь Ариман был не более чем человеком из плоти и крови.

Фигура вошла внутрь, дверь закрылась, и камера снова погрузилась во мрак. Ариман услышал размеренное дыхание. Во тьме вспыхнул свет, когда зажглась свеча, и ее пламя разгоралось все сильнее. Свет озарил контуры доспехов человека со свечой и отбросил тень на его гладкое лицо.

― Вот, ― произнес Амон. ― Теперь хотя бы будет светло.

Ариман встретился взглядом с Амоном, его глаза казались почти черными.

― Я не буду тебе помогать, ― заявил Ариман. Амон слабо улыбнулся, подошел к стене и вставил свечку в подсвечник. Затем обошел комнату, зажигая другие свечи, пока озерца света не прогнали тени. Ариман смотрел, как Амон зажег последнюю свечу справа от двери.

― Ты помнишь свет Просперо? ― Амон остановился, не сводя глаз с усиливающегося пламени. ― Солнце, поблескивающее на пирамидах, свет утренней зари, ползущий по земле и морю. Иногда мне кажется, я больше не увижу такого рассвета, ― он обернулся и посмотрел на Аримана с той же печальной улыбкой. ― Но, может, это всего лишь воспоминание.

Ариман молчал, вспоминая город, сверкающий под ярким небом, и стены пирамид, которые обратились в озера солнечного света.

― Долгое время я хотел вернуться туда и увидеть, что осталось, ― Амон кивнул, подойдя ближе к Ариману, а затем покачал головой. ― Странно, не так ли? Нас сотворили воинами, дабы мы стояли отдельно от остального человечества. Разве мы может быть сентиментальны? ― он остановился в шаге от Аримана. ― Но затем я понял, что свет существовал только в моих воспоминаниях. Если бы я коснулся пепла и увидел разрываемое штормами небо, воспоминания бы погасли. И что тогда осталось бы от Просперо?

Ариман выдержал взгляд Амона.

― Прошлого не изменить, брат, ― мягко произнес Ариман. Амон перевел взгляд на свет, ютящийся на границе комнаты.

― Вот так все заканчивается. Ты ведь знаешь это?

― Брат, то, к чему стремишься…

― К чему я стремлюсь? ― Амон покачал головой. ― Ты считаешь, будто все понимаешь, ― он глухо рассмеялся. ― Ты не меняешься, Ариман. Мы ― мертвый легион. От нас осталось лишь эхо и дергающиеся трупы. Ты об этом мечтал? Ради этого заставил нас бросить вызов отцу?

Ариман посмотрел Амону в глаза.

― Я ошибался.

― Ты уничтожил нас, а твоя мечта оказалась обманом, ― голос Амона оставался спокойным, но Ариман чувствовал кипящие внутри него чувства. ― Возможно, ты прав, возможно, нельзя обратить вспять содеянное Рубрикой, но я хочу не этого, брат. И не последую за тобой в мечты. Именно так все закончится, а не начнется заново.

Ариман почувствовал, как внутри него все застыло. Он вспомнил мертвые миры, которые видел в вероятном будущем.

«Они станут меньше чем прахом…»

― Ты не можешь уничтожить легион, ― сказал Ариман, услышав, как дрожит его голос.

― Но уничтожу, брат. Может, ты считал, что я мечтаю о восстановлении легиона или прощении нашего отца. Это тщетные надежды, и они ведут нас лишь на путь лжи. Нам конец. Пути назад больше нет, как и прощения за содеянное, но все может завершиться, и, возможно, мы обретем покой. Ты уже разрушил нас. Я же спасу нас единственно возможным способом.

― Рубрика сохранит легион. Наши братья не живут, но они не могут умереть, ― над Ариманом лязгнули цепи.

― Я сокрушу Рубрику. Обращу против самой себя, ― Амон печально кивнул. ― Ты показал, что столь великое изменение возможно, и если ты можешь переделать легион, то сможешь и обратить его менее чем в прах.

― Он остановит тебя, ― выплюнул Ариман.

― Магнус? ― Амон рассмеялся, и взгляд Аримана впился в лицо брата. Тот недоверчиво покачал головой. ― Неужели за все прошедшие годы тебе не приходила мысль, что Рубрика ― плод его усилий? Ты действительно считал, будто он не знал, чем мы занимались? Что он не понимал, какую разруху на нас навлек? Думаешь, он не мечтал о конце?

Ариман чувствовал себя так, словно Амон ударил его.

― У тебя не выйдет, ― сказал он, но почувствовал в своем голосе слабость. Амон вздохнул.

― Получится, ― произнес он. ― Даже если мне придется сжечь половину Ока Ужаса и стереть в пыль Планету Колдунов, чтобы найти способ, я сокрушу твою Рубрику и позволю наконец умереть нашему легиону.

― Амон…

― Я думал, что в конце ты придешь ко мне. Даже подталкивал тебя к этому. Когда ты пережил моих охотников, я понял, что ты догадаешься, зачем они пришли за тобой, ― в его глазах была грусть, понял вдруг Ариман, грусть и жалость. ― Даже сломленный, ты остаешься Ариманом, повелителем Корвидов, главным библиарием Тысячи Сынов. Ты все еще достаточно горд, чтобы полагать, будто как-то сможешь изменить будущее, что твои знания и понимание глубже, чем в действительности, что ты сможешь изменить ход судьбы. Ты сказал, что ошибался, что Рубрика была ошибкой, но под той ложью, которой ты успокаиваешь себя, до сих пор горит высокомерие. Ты не изменился, брат.

― Амон… ― Ариман в смятении покачал головой.

― Почему ты не пользовался Рубрикой? ― неожиданно спросил Амон. ― Ты мог попытаться обратить ее против нас, когда мы пришли за тобой. Почему же не использовал?

Ариман вспомнил пепельную равнину и Магнуса, разрывающего живую статую, которая была Артаксерксом. Вспомнил крики призрака, когда доспехи треснули, а затем срослись обратно.

― Они мои братья, а не рабы.

― Ты сделал их рабами. ― Амон отвернулся и посмотрел в сумрак, скрывавший потолок. ― Тебе следовало использовать их, это было бы по крайней мере честно, друг мой. Это бы показало, что ты понимаешь, кто ты есть на самом деле.

Слова будто отодрали струпья, давно покрывавшие разум Аримана. Амон прав. Он позволил себе поверить в ту ложь, которая однажды уничтожила его. Он был ничем, всего лишь стихающим отголоском поражения.

― Помоги мне. Расскажи все, что знаешь о Рубрике, ― произнес Амон. ― Даруй своим братьям покой. Ты увидишь, как все закончится, и сможешь сам обрести покой.

«Судьба, ― подумал Ариман. ― Судьба наконец пришла».

― Давай же. ― Ариман почувствовал руку Амона на плече. ― Я прощаю тебя. Помоги закончить то, что ты начал, брат. Расскажи мне.

Ариман вспомнил башни Планеты Колдунов, неповоротливые тени, бредущие из стихающей бури, мертвенный свет в их глазах.

«Мне жаль, братья», ― сказал он тогда.

Ариман поднял голову. Он посмотрел в глаза Амону, небесная синева встретилась с ночной тьмой. Колдун кивнул.

Амон открыл рот, и из него потекли слова, длинные последовательности слогов, которые будто резонировали в комнате. Ариман почувствовал, как отключились обереги, и его снова омыл великий океан варпа. Когда его разум снова воссоединился с великой и таинственной силой вселенной, Азеку показалось, что он услышал мысленный смех, похожий на довольное карканье ворона. Амон не сводил с него глаз. Ариман чувствовал, как вокруг него выжидающе парит разум брата.

Он закрыл глаза, запрокинул голову и отворил двери, которые давным-давно были запечатаны в коридорах его разума. Оттуда выплеснулась Рубрика во всех ее подробностях: каждый ритуал, каждый источник, каждое изменение и миг прозрения. Она приняла форму сконцентрированного кристалла памяти. Ариман подержал его.

Он мог воспротивиться. Амон отключил обереги, сила вернулась к нему, он мог бороться, мог… Он открыл глаза. Амон бесстрастно взирал на него. «Наш легион наконец умрет…»

Ариман коснулся разума брата. Тот казался теплым, словно голос давно потерянного друга. Между ними потекли воспоминания, всего на миг, но Ариману показалось, будто он заново пережил те времена глупости. Затем Амон открыл глаза и кивнул. Он отвернулся, бормоча слова и формулы. Свечи погасли, Ариман ощутил, как вокруг него снова поднялась клетка из оберегов, прервав звук варпа, и в комнате снова воцарилась тишина. Амон направился к двери, и та открылась перед ним. В комнату снова хлынул яркий свет. Амон постоял у двери, а затем оглянулся на Аримана.

― Спасибо тебе, ― произнес Амон и оставил Аримана одного во тьме.

XX Все оружие

Наконец-то отступники прибыли на его зов. Сильванус оглянулся, услышав, как по палубе грохочут их шаги. Они вышли на мостик, заляпанные кровью и покрытые пеплом. Их было пятеро: тот, кого называли Астреос, за ним получеловек Кадин, а также горбун по имени Марот, замыкали же шествие двое космических десантников в опаленных до черноты доспехах и шлемах с высокими гребнями. Навигатор заметил зеленый блеск под гарью, покрывавшей их глазные линзы. От урчания силовых доспехов вибрировали кости. Воины остановились у края подсохшей лужи крови и масла и посмотрели на гнездо кабелей и проводов. Сильванус встретился взглядом со светящимися линзами тупоносого шлема Астреоса. Навигатор невольно вздрогнул.

― Она жива, ― произнес он, чувствуя, как пересохло у него во рту. ― Думаю, по крайней мере она…

Какое-то время назад Кармента перестала шевелиться, но Сильванус держал ее дергающуюся руку и пытался разговаривать с техноведьмой, пока зеленый свет в ее глазах то тускнел, то мерцал. Навигатор не знал, что сказать. Он заметил, что Астреос пристально смотрит на покрывшиеся волдырями пальцы Карменты. Сильванус отвернулся и встретился взглядом со змеиными глазами Кадина. Отступник глядел на него так, как кошка могла бы смотреть на вероятную жертву. Тот, кого называли Марот, хихикнул. От одного подобного звука, исходящего из уст космического десантника, Сильванусу внезапно захотелось убраться отсюда как можно дальше.

― Снимите ее, ― проскрежетал голос Астреоса из решетки шлема. Кадин сделал шаг вперед, и Сильванус заметил сполох ножа. Гнездо кабелей разорвалось, осыпав всех искрами. Тело техноведьмы упало и закачалось над палубой, удерживаемое кабелями, которые были подключены к нему. Секунду она покачивалась, будто сломанная кукла. После второго удара ножа Кадина женщина рухнула на палубу прежде, чем Сильванус успел поймать ее. Навигатор опустился на колени и сжал ее голову в руках. Пропитанная кровью одежда липла к наполовину механическому телу.

― Ей нужна помощь, ― выдохнул Сильванус. ― Она…

― Она предатель, ― ответил Астреос. Сильванус посмотрел на космических десантников. Все они глядели на него. Он перевел взгляд на Карменту. С тех пор как его вынудили стать навигатором «Дитя Титана», он встречал ее всего несколько раз. Женщина ему не нравилась, но она продолжала цепляться за жизнь слабеющими вдохами, и никто не заслуживал участи угаснуть во тьме, не получив шанса на спасение.

― Почему она предатель? ― спросил он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Астреос промолчал, и Сильванус ощутил, как грохочущая в мышцах кровь твердит ему бежать без оглядки. Затем космический десантник едва заметно кивнул.

― На корабль высадились враги, мы нашли в ангаре один из их боевых кораблей, ― он указал на Карменту. ― Она предала нас. Иначе они не сумели бы попасть на борт.

― Она еще жива.

Астреос перевел взгляд на Карменту.

― Где Ариман?

― Ариман, ― прохрипела техноведьма. Она попыталась пошевелиться, и ее ноги заскребли по скользкой от крови палубе. Астреос опустился на колени и склонился над женщиной, при этом его лицо оказалось в считанных сантиметрах от Карменты и Сильвануса.

― Где он?

― Ариман, ― снова произнесла Кармента, и ее голова дернулась, вырвавшись из ладоней Сильвануса, а тело скользнуло на пол.

― Отвечай, ― приказал Астреос, и в его голосе послышалось что-то холодное и беспощадное.

― Амон, ― выплюнула Кармента, закашлявшись грязной кровью. ― Амон.

Кадин вышел вперед, в его руке все еще блестел нож.

― Закончим это, ― прорычал он. Сильванус напрягся.

― Нет, ― сказал Астреос. Кадин замер. Библиарий снял шлем. Лицо под ним оказалось не более дружелюбным, чем прямые черты личины шлема: на месте правого глаза был серебряный кристалл, левый скрывался в тени нависающей, исполосованной шрамами брови. Что-то в выражении уставшего лица напомнило Сильванусу старого волка, изможденного, но все еще опасного. Лицо искажали противоборствующие чувства, словно накатывающие океанические волны. Кожу Сильвануса защипало, и внезапно он почувствовал в воздухе статический разряд. Кармента перестала дергаться, дыхание женщины оставалось слабым, но равномерным. Ее взгляд упал на Астреоса.

― Ариман сам будет судить ее за предательство, ― произнес библиарий и поднялся.

― Она умирает, ― заметил Сильванус.

― Пока нет, ― ответил Астреос.

Навигатор почувствовал, как Кармента шевельнулась в его руках. Ее ноги заскребли по полу, затем она перекатилась и поднялась на четвереньки. Сильванус услышал, как механические легкие втягивают и выдыхают воздух. Техноведьма медленно встала. На это было больно смотреть, и дважды она едва не упала. Первый раз Сильванус попытался поддержать ее, но женщина оттолкнула его руку. Наконец она выпрямилась. Одежда висела на ней алым рваньем. Механодендриты безжизненно повисли за спиной. Последней поднялась ее голова, и Сильванус заметил, что свет в ее глазах стал тверже.

― Плоть. Слаба, ― прохрипела она. ― Но. Я. Не. Плоть, ― Кармента остановилась и втянула в себя воздух со звуком, который опроверг только что сказанное ею. ― Я. Дитя. Титана.

Сильванус вздрогнул. Она говорила глухим монотонным голосом машины.

Астреос оглянулся на Кадина.

― Она нам нужна, ― произнес он. ― Правосудие свершится, но позже.

― Зачем она нам? ― спросил Кадин.

― Чтобы захватить «Сикоракс».

Марот с бульканьем рассмеялся. Сильванус с раскрытым ртом посмотрел на космического десантника. Он видел целый флот вокруг капитального корабля Амона, а размер только этого военного корабля потрясал воображение.

― Как? ― прорычал Кадин.

― Всем имеющимся оружием, ― ответил Астреос.

― Кадар.

Имя вырвалось у Астреоса прежде, чем он успел остановить себя. Тьма окутала его глаз и проникла в разум, стоило ему только посмотреть на скованного демона. Существо висело в центре переплетающихся цепей. Из-за изморози его кожа казалась белой, а пустой взор буравил Астреоса с того самого момента, как он шагнул в отсек. Библиарий услышал, как позади него Марот рухнул на колени. Сломленный колдун бормотал и шептал, словно мать над младенцем. Кадин отказался заходить внутрь.

― Брат. ― Астреос остановился и тяжело сглотнул, задаваясь вопросом, слышит ли его Кадар. ― Прости меня.

― Не делай этого, ― сказал Кадин.

Сердца Астреоса почти перестали биться, спокойствие растеклось по разуму, став зеркалом, которое отражало силу варпа. Учение Аримана никогда ему не нравилось, оно было не по душе библиарию, будто оружие, созданное для чужой руки.

До этого момента. Его разум поднялся по уровням сосредоточенности, вероятности, хранившиеся на них, стали разворачиваться перед Астреосом. Существо перед ним походило на сгусток холодного звездного света, облеченного в кожу. Библиарий видел и чувствовал узы, окружавшие и удерживавшие существо на месте. Астреос коснулся их разумом. Скованный демон вздрогнул, и цепи задрожали.

― Узами, сковывающими тебя, я призываю тебя служить мне, ― демон ухмыльнулся, обнажив иглоподобные зубы. Звенья цепей стали лопаться. По воксу раздался вопль Марота.

― Ты не знаешь, чего это будет стоить, ― Кадин застыл перед Астреосом, его змеиные зеленые глаза не моргали.

― Я должен, ― сказал он. Кадин закрыл глаза и покачал головой.

― Ради клятвы?

― Ради клятвы.

Кадин заглянул ему в глаза и отвернулся.

― Помни это, брат.

― Я приковываю тебя к себе, ― прозвенели слова в варпе. Демон дернул головой из стороны в сторону, но его пустые глаза продолжали буравить Астреоса. В мысли библиария проникло чувство багряного голода. Астреос почувствовал кровь на оскаленных зубах.

― Я приковываю твое существование к своей душе.

На теле демона стала таять изморозь, красными каплями скапывая на палубу.

― Я приковываю твою волю к своей, ― цепи, которые удерживали демона, раскололись. Он взмыл, извиваясь и дергаясь, словно череда изображений из сбоящего пикт-канала. Астреос ощутил, как часть уз треснула, но его разум тут же сотворил их заново, приковав существо к своему сознанию. Демон спазматически дернулся, его тело задрожало, будто плеть. Затем он замер, и на него, подобно плащу, опустилась сумеречная мгла.

Астреос поманил его. Скованный демон поплыл вперед. Марот замолчал. Демон оскалился.

+ Есть, + произнес демон в разуме Астреоса. Библиарий дернулся от ощущения мысли. Он все еще чувствовал во рту кровь, ощущал голод существа. Его пасть открылась и безмолвно закрылась. + Есть, + прорычал демон опять, и библарий понял, что его челюсть также двигается.

― Ты поешь, ― пообещал Астреос.

XXI Обновление

Багровый «Грозовой орел» покинул «Дитя Титана» и отправился в длинный перелет к центру собирающегося флота. Десяток бортовых сенсоров засек его, опознал в нем корабль Амона и отвел глаза. «Сикоракс» ждал его, поэтому палуба ангара была открыта, чтобы принять возвращающееся дитя. Боевой корабль приземлился среди подобных ему: суда больших и меньших размеров, багровые, сверкающие в слепящем белом освещении. Вокруг них ходили техноремесленники, осматривая корпуса, подсоединяя или отсоединяя трубки и кабели, не переставая при этом бормотать приглушенными ухающими голосами. Их лица скрывались под птичьими масками из покрытой патиной меди, следом за ними волочились охряные одеяния. Они принадлежали к кираборам, клану совращенных техноремесленников. Их мастера поклялись служить великому колдуну Амону и ухаживать за его оружием. Подобную службу кираборы считали благословением многоокого бога и взирали на колдунов, которым прислуживали, со страхом и трепетом. Едва увидев влетевший корабль, они обратили внимание на отметки, опознали в машине транспорт личных аколитов Амона и направились к нему.

Под носовой частью «Грозового орла» опустилась рампа. Двое кираборов шагнули вперед, затем остановились. Из отсека появилась фигура. Она была в красных доспехах, и техноремесленники узнали рогатый гребень и диск на макушке шлема ― знак одного из аколитов-близнецов Амона. И шлем, и доспехи были покрыты трещинами и вмятинами. Вышедший замер и посмотрел на ждущих техноремесленников, затем пошел вперед. За ним следовали двое воинов Рубрики в очерчиваемых резким светом угольно-черных доспехах. Кираборы переглянулись, вполголоса ухая и пощелкивая. Остальные техноремесленники стали пятиться, некоторые бросали непонимающие взгляды на космического десантника в красных доспехах. Многие видели аколитов-близнецов всего раз, да и то издали, но знали, что они были неразлучны: куда шел первый, туда следовал и второй. Но сейчас он был один.

Бормотание становилось громче. Все больше и больше людей по всему отсеку отрывались от своих дел, а некоторые стали отступать к выходам. В стенных нишах начали пробуждаться орудийные звери, на их мускулистых конечностях зажужжало оружие. Их тела были покрыты бронзовыми пластинами, а головы представляли собой обрубки клепаного металла с асимметричными скоплениями многоцветных дальномеров. Они двинулись вперед, не сводя взоров с космического десантника, который все так же спокойно шагал по палубе. По вокс-сети «Сикоракса» стали пульсировать сообщения низкого уровня тревоги. Из командных узлов пришли запросы о более подробной информации. Космический десантник остановился и окинул взглядом смыкающееся кольцо орудийных зверей.

Где-то последовательность проверок и вопросов достигла критического уровня. Вдалеке заревели сирены. Орудийные звери напряглись. Космический десантник оглянулся на «Грозовой орел» и сказал чистым уверенным голосом:

― Начали.

Астреос сорвался на бег. Воины Рубрики позади него подняли болтеры. Он почувствовал в разуме их призрачные движения. Существа перед ними были высокими, горбатыми, куски меди и бронзы, сплавившиеся с покрытой спиральными татуировками плотью. Одним взмахом разума библиарий насчитал двадцать четыре противника и ощутил, как их грубые мыслительные процессы за удар сердца переключились из вызова в режим угрозы.

Орудийные установки взревели. Потоки огня сосредоточились на нем. Астреос даже не замедлился. Его разум заново создал реальность вокруг себя. Время остановило ход. Воин ощутил, как снаряды прошли сквозь него, но показались ему не более чем булавочными уколами. Он был призраком, мерцающим между материальным и иллюзорным состоянием. Искры от рикошетов посыпались на палубу под ногами.

+ Огонь, + послал библиарий. Воины Рубрики подчинились. Орудийный зверь взорвался, его плоть и кровь сгорели прежде, чем он упал на палубу. Стоявший возле него техноремесленник превратился в бирюзово-розовый факел. На поясе Астреоса висел изогнутый хопеш, свой же меч он крепко сжимал в руке. В другой руке рявкнул болт-пистолет. Еще один зверь упал с кровавым кратером вместо головы. Остальные продолжали вести огонь, заваливая палубу гильзами от снарядов.

На посадочной палубе завопили ревуны. В глаза Астреосу ударил стробирующий желтый свет, а затем библиарий ворвался во вражеские ряды, вмиг оказавшись среди орудийных зверей. Существо перед ним как будто догадалось, что он не собирается останавливаться, и попыталось отступить назад. Меч разрубил его от плеча до пояса, и Астреос почувствовал, как лезвие обагрилось теплой кровью. На палубу пролилась розоватая жидкость. Библиарий, не сбавляя скорости, ушел от первого удара и крутанул мечом по дуге низом. Второй орудийный зверь повалился на пол с обрубленными по колени ногами. Он продолжал стрелять в воздух, пытаясь встать на кровавые обрубки. Остальные звери поворачивались, пытаясь прицелиться в оказавшегося среди них библиария.

Астреос поднял руку, и из ладони вырвалась волна телекинетической энергии. Орудийные звери и мусор взмыли в воздух. Некоторые существа стреляли, даже разлетаясь в стороны. Шальная пуля угодила в топливный шланг, и ввысь взметнулся красный гриб пламени. Орудийные звери упали на палубу с треском ломающихся костей. Техноремесленники кинулись к противовзрывным дверям, которые уже начали опускаться. Из ниш в дальнем конце отсека появилась очередная группа орудийных зверей.

По рампе «Грозового орла» поползла тень. Она скользила по палубе и фюзеляжу боевого корабля, словно дыхание ледяной ночи. Из десантного отсека машины появился скованный демон. Он полетел вперед, двигаясь с безмятежной медлительностью. Уцелевшие орудийные звери заметили присутствие демона и приготовились снова открыть огонь. В его сторону рванула буря снарядов, вокруг существа вспыхнула сфера молний, и красный свет аварийных огней растворился в ослепительной белизне. Воздух наполнился сладким запахом цветов и вонью протухшего мяса. Хлестнули молнии, и один из техноремесленников разлетелся на куски. Молнии метнулись дальше, от тела к телу, толстыми нитями извиваясь по металлическому перекрытию палубы.

Существо взревело в разуме Астреоса, и библиарий едва подавил злобный вой, который рвался у него из горла. Перед глазами поплыли призрачные образы, мысли бурлили. Он ощутил, как утратил сосредоточенность и в правое плечо что-то врезалось. Астреос пошатнулся, взял себя в руки и уклонился от следующего удара. Орудийный зверь, израсходовав весь боезапас, врезался в него, размахивая руками из металла и плоти, будто дубинами. Библиарий мысленно потянулся в грудь зверю и раздавил его сердце. Тот рухнул на пол неподвижной грудой мышц.

Воины Рубрики уже стояли возле него, расстреливая любого орудийного зверя, который пытался подняться с палубы. Астреос оглянулся на «Грозовой орел». Оттуда вышел Кадин вместе с Сильванусом, который поддерживал полусогнутую Карменту.

+ Готова? + послал он, и Кармента с трудом кивнула. Он передал сообщение Кадину: + Отведи ее, куда нужно. +

Кадин не стал подтверждать приказ, а просто направился к машинной башне, вздымавшейся посреди отсека. Кармента и Сильванус поплелись следом, стараясь держаться у него за спиной, словно укрываясь от сильного ветра. Астреос заметил, как искрят доспехи Кадина.

Времени оставалось немного: в лучшем случае пару минут, в худшем ― несколько десятков секунд. Амон и его слуги вскоре придут. Против них шансов у крошечной группы не было. Астреос улыбнулся под шлемом, указал мечом, и очередного орудийного зверя захлестнуло пламя. Кожа существа обуглилась, мышцы сварились, он пошатнулся и упал. Надежды почти не осталось.

Зависший слева от него демон поплыл вперед. Вырвавшиеся из его тела молнии поползли по корпусу боевого корабля с убранными крыльями. Соединенные с машиной топливные шланги воспламенились, и корабль взлетел на грязно-масляном столбе пламени. Астреос ощутил жар даже через доспехи. Библиарий бросился в сторону, когда корабль свалился обратно на палубу. Расцвел второй взрыв, и под потолком отсека расползлось красно-черное облако.

Астреос поднялся на ноги. На посадочной палубе, окутанной дымом и пламенем, царил настоящий ад. Вокруг валялись груды почерневших тел, оружейный огонь то и дело прочерчивал дым. На глазах библиария очередной разряд слепящей белой молнии рассек дым. До него донесся мысленный хохот демона. Воины Рубрики шагали сквозь пламя, синхронно поворачивая головы и болтеры и открывая огонь по целям, которых Астреос не видел.

+ Давайте, + послал он. Вокс затрещал, и в его ухе послышался голос Кадина.

― Не сработает брат. Она упала, когда подключилась к машинам. Мы…

― Я. Здесь. Библиарий, ― прозвучал по воксу голос, состоящий из треска статики и щелчков механизмов. Он грохотом прогудел в черепе Астреоса.

+ Бери его, + послал он и магнитно закрепился на палубе.

К нему бросился орудийный зверь с отрубленной левой рукой. Астреос оценил расстояние до противника. Не успеет.

Сирены стихли. Свет в ангаре померк. На мгновение, до того как дисплей его шлема успел компенсировать, библиарию показалось, будто он смотрит на танец пламени и теней в пещере глубоко под землей. Затем Астреос почувствовал, как вздрогнула палуба. Со скрежетом начали открываться внешние противовзрывные двери. Огонь встретился со звездным светом, взревел ветер. Секундой позже отключилось сдерживающее атмосферное поле. Из открытых настежь дверей вырвалось облако пламени и дыма. По палубе покатились тела. Живые молотили руками и ногами, когда их стало выбрасывать в бескрайнюю ночь за корпусом «Сикоракса». Затем ветер прекратился, и Астреос оказался в черной тишине. Библиарий двинулся вперед, и демон вместе с воинами Рубрики пошли следом. Астреос потянулся и коснулся разума Карменты.

+ Найди Аримана, госпожа. Найди его и сохрани нам жизнь. +

Силам на борту «Сикоракса» потребовалось три минуты, чтобы осознать масштаб угрозы, с которой они столкнулись. Из лож в глубинах «Сикоракса» выдвинулись когорты стражей Кирабора в бронзовой броне. Колдуны вдохнули приказания в сотни воинов Рубрики, и они безмолвно двинулись коридорами корабля, раздавался лишь мерный грохот ботинок по палубе.

В высокой башне на хребте «Сикоракса» Амон получил сообщение от одного из членов своего внутреннего круга и вышел из медитации. Он успел сделать пять шагов, когда «Сикоракс» начал содрогаться.

Первыми тряску ощутили машинные ремесленники кирабора. Подсоединенные к кораблю кабелями и сетями полуметаллической плоти они забормотали и закричали. Они почувствовали, как чье-то присутствие несется по системам корабля, словно выплывшая из морских глубин акула. Оно ширилось, будто яд, захлестывая одну второстепенную систему за другой, пока не хлынуло в управление целых отсеков корабля.

«Сикоракс» вот уже тысячу лет плавал в лишенных света глубинах Ока Ужаса, и варп успел извратить его корпус и сердце так, что корабль стал по-настоящему живым существом. Каждая капля крови, пролитая на его палубах, каждый тревожный сон членов команды, каждый бой, где ему приходилось сражаться, впитались в его кости. Он стал гордым существом с разумом высшего хищника, но оказался не готов к тому, что в его системы проникло черное облако. Оно распространялось по оборудованию, шифр-рабам и инфоячейкам, между изолированными отсеками «Сикоракса», и расширялось даже тогда, когда корабль попытался остановить его. И все время, повергая системы и уничтожая защиту, оно кричало имя.

«Дитя Титана», ― ревело облако, словно взывая к отмщению за мертвеца.

По всему кораблю переборки блокировали войска, идущие к месту вторжения. Воздуховоды плазменного реактора заполняли отсеки пылающим, сверхнагретым газом. Внешние отсеки открывались в открытый космос. Аварийные люки последовательно распахивались, создавая прямые коридоры из глубин «Сикоракса» в холодную пустоту. В считанные минуты после того, как зазвучали аварийные системы, умерли сотни рабов, машинных ремесленников, воинов и существ-дронов. Они погибли, протягивая руки к оружию; погибли в темноте, не успев даже проснуться; погибли, бормоча молитвы богу судьбы, который предал их.

«Сикоракс» реагировал, будто зверь, впивающийся в свое тело, которое изнутри пожирали паразиты. Он активировал оборонительные турели в коридорах, заполненных рабами из команды. Корабль терял мощность и гравитацию, отключались системы жизнеобеспечения. Безвоздушная тьма поглотила мостик, и человеческая команда умерла от удушья. По корпусу пробегали электрические разряды, дугами прочерчивая стены и пол.

Только Тысяча Сынов целеустремленно шли по кораблю. Колдуны прожигали закрытые переборки раскаленным до синевы пламенем и преодолевали препятствия, словно бесплотные призраки, двигаясь навстречу врагам. За ними медленно маршировали сотни воинов Рубрики, будто статуи из красных доспехов с зелеными, холодными и покорными глазами.

После ухода Амона Аримана охватило холодное спокойствие. Он вновь скользнул в свой разум и пошел по дворцу воспоминаний. Царившая там тишина казалась нереальной даже для него. Шаги эхом разносились по коридорам, по которым он не ходил уже долгое время. Он слышал, как в двери скребутся старые воспоминания. Время от времени Азек останавливался, и до него доносились голоса давно сгинувших друзей. Иногда рука дергалась, чтобы отворить дверь, но что-то его останавливало, и он шел дальше. Ариман бродил до тех пор, пока не оказался перед маленькой дверью. Резные птицы спиралью поднимались к солнцу. В углублениях собралась пыль. Во дворце можно было отыскать и более старые двери, но эту он не открывал с тех пор, как запер ее. Азек нерешительно замер, а потом толкнул ее. Дверь бесшумно открылась.

За ней протянулся широкий балкон, с которого открывался вид на засушливую пустыню, а также небо, поделенное на безоблачную синеву и охряные штормовые тучи. На краю балкона, болтая ногами, сидел мальчик, теплый ветерок играл с его волосами. Он подбрасывал камушек и, не глядя, ловил его. Временами мальчик закрывал глаза, и камень зависал в воздухе. Мальчик выглядел не старше десяти лет, но когда он посмотрел на Аримана, в его лице почувствовалась серьезность, которая заставляла его казаться старше. Глаза мальчика были ярко-синими. Он улыбнулся.

― Привет, Азек, ― сказал он, и камушек, зависший перед ним, упал в ладонь. Ариман улыбнулся.

― Ормузд, ― произнес Ариман и увидел, как воспоминание о его родном брате отвернулось, закрыло глаза и подбросило в воздух еще один камушек. Темный отполированный водой овал завис и начал медленно поворачиваться перед закрытыми глазами Ормузда.

Ариман присел рядом с братом. Он понял, что уже не в доспехах, а в одной светло-синей тунике, вроде той, что носил Ормузд в его воспоминании. Азек посмотрел на своего близнеца. Юное лицо было зеркальным отражением его собственного. Он помнил каждый жест и слово той их встречи. Когда-то он задавался вопросом, почему. Позже, после смерти Ормузда, он думал, что понял причину. Но теперь, снова смотря на брата, Ариман понял, что ошибался.

― Перестань, ― сказал Ормузд, не открывая глаз. ― Ты отвлекаешь меня.

― Прости, ― ответил Ариман и посмотрел на горизонт. Грязная желтая туча становились все больше, пожирая синеву неба. На ее границе полыхнула молния. Теплый ветерок дохнул на Аримана, и он почуял в воздухе грозовой разряд. Азек нахмурился.

― Шторма ведь не было, ― заметил он.

― Что? ― переспросил Ормузд с ноткой раздражения в голосе.

― Шторма не должно быть. Это воспоминание о том дне, когда мы были еще послушниками Пятнадцатого легиона. В тот день шторма не было.

Ормузд пожал плечами. Его лицо было гладким, не отмеченным теми шрамами, которые появятся позже. Ариман почувствовал, как его губы скривились в слабом подобии улыбки; в определенном смысле он смотрел на собственное лицо ― они ничем не отличались друг от друга, не считая того, что в моменты раздумий или тревоги лоб Аримана морщился. В тот день Азек был обеспокоен, в голову лезли мысли о том, что с ними могло случаться, и невольно он раз за разом возвращался к ним. Ормузд знал это, как знал всегда.

― Все будет хорошо, Аз, ― произнес Ормузд. Ариман моргнул, затем посмотрел на брата, как тогда, в воспоминании. Тогда он что-то сказал, какой-то испуганный пустячный вопрос.

― Перестань, ― повторил Ормузд. ― Ты всегда думаешь о самом плохом исходе.

― Прости, ― сказал Ариман и вспомнил, что то же самое произнес и в прошлом.

― И перестань извиняться, ― Ормузд закрыл глаза и позволил парящему камушку упасть в ладонь. ― Ты не можешь просто порадоваться? Подумай, кем мы можем стать, чему мы можем научиться, что можем сделать, ― он бросил на Аримана резкий взгляд. ― Ты снова видел сны?

Конечно, он видел. Ариман всегда видел сны, и еще в детстве они, как правило, имели свойство сбываться. Ормузд тяжело вздохнул.

― Ты ведь знаешь, они не обязательно должны становиться явью, ― голос брата стал глубоким, как всегда, когда он собирался сказать нечто очень важное. ― Говорить о судьбе глупо.

― Ты никогда не мог удержаться от цитирования, ― усмехнулся Ариман.

― Выбирать и творить судьбу надлежит нам одним. Если нам предначертано особенное будущее, то только потому, что мы выбрали его, ― Ормузд торжественно кивнул, словно ребенок, вещающий истину. Затем он ухмыльнулся. ― В любом случае с нами все будет хорошо, ― он бросил взгляд на Аримана, и в его взгляде появилось пылкость. ― Я прослежу за этим, Аз.

Ариман промолчал. Он отвернулся от брата и посмотрел на шторм, пеленой закрывший небо. Синева исчезла, солнечный свет стал мутным и грязным. Начался дождь, сначала несколько капель, затем больше, пока небеса не разверзлись, и по дюнам хлынули потоки воды. Ариман глубоко вдохнул. Шторма в тот день не было, но он помнил, что в воздухе пахло бурей.

― Хотел бы я, чтобы ты был прав, ― сказал Ариман после длинной паузы. Внезапно он понял, что не помнит сказанного его братом. ― Я дошел до конца. Лучше было бы, если бы мы даже не начинали… если бы я не начинал. Но теперь все закончится.

― Нет.

Ариман стремительно обернулся. Ормузд смотрел на него, широкие синие глаза брата улыбались, по лицу стекали капли.

― Что ты сказал? ― дождь поглотил звук его голоса. На мгновение мир озарился вспышкой молнии.

― Нет, Азек, ― Ормузд улыбнулся, а затем расхохотался в бурю. ― Еще не конец.

Ариман почувствовал, как дрожит земля. Он ничего не видел сквозь пелену дождя. Гром заставил его вздрогнуть.

Азек поднял голову и узрел тьму, когда камера содрогнулась снова. Удерживавшие его цепи залязгали. Сердце бешено колотилось. В ушах раздавался металлический стон. Пол и стены пылали, вившиеся по камню руны и знаки стали слишком яркими, чтобы смотреть на них. Оковы на лодыжках обжигали кожу. Шум становился все сильнее. Ариман начал чувствовать, как внутри и снаружи черепа нарастает давление.

Дверь взорвалась шквалом раскаленного металла. Ариман ощутил, как варп захлестнул его разум, будто приливная волна. Голова закружилась, и он увидел, как в пылающую рану, где прежде была дверь, шагнула фигура. Человек был в красных доспехах, шлем принадлежал Тысяче Сынов, в каждой руке он сжимал по мечу ― изогнутый хопеш и прямой клинок, покрытый узором из золотых змей. Ариман узнал его ― то, как человек двигался, говорило о нем едва ли не громче, как если бы он кричал свое имя.

+ Ариман, + послал Астреос, шагнув к нему. Позади библиария парил скованный демон, подрагивая из-за оплетавших его темных нитей не-света. В двери появились фигуры еще двух воинов Рубрики, подобных каменным стражникам. Их доспехи были угольно-черного цвета. Внутри Аримана все похолодело. Астреос занес меч и рубанул. Ариман заметил пронесшееся по дуге лезвие, ощутил силу удара и полнейшую сосредоточенность, пылавшую на кромке. Цепи над головой Аримана лопнули, и колдун рухнул на пол. Он увидел, как Астреос снял шлем и посмотрел на него.

Ариман взглянул на парящего демона. Из его пальцев выступали длинные костяные лезвия-иглы, с кончиков которых капала кровь. Лицо скованного демона скривилось в акульей улыбке.

― Что ты наделал? ― выдохнул Ариман. Астреос вложил меч в ножны и мрачно улыбнулся.

― Выполнил клятву, ― произнес он.

Они бежали по коридорам, покрытым серебром и ляпис-лазурью, исписанным словами на языках давно позабытого человеческого прошлого. Освещение пульсировало. Они бежали то во мраке, то в ярком свете. Босые ноги Аримана шлепали по палубе, цепи, все еще свисавшие с запястий и лодыжек, звенели следом. Из рваной раны в боку сочилась кровь. Астреос двигался впереди него, целясь из болт-пистолета в каждую пульсирующую тень. Демон следовал за ними, от его присутствия по стенам потрескивали дуги темной энергии. Колдун слышал, как тот шипит у него в мыслях. В разум пытались пробраться и другие ― он чувствовал, как они тянутся к ним через варп, преследуя их, будто гончие.

«Мои братья, ― подумал Ариман. ― Я снова бегу».

При их приближении двери и люки отворялись и закрывались у них за спинами. Иногда они не открывались, тогда Астреос что-то бормотал и сворачивал в другом направлении.

Мысли библиария были холодными, полностью сосредоточенными на дороге, но распределенными по десятку умственных процессов, которые работали словно единый механизм. В другое время Ариман бы гордился им. Но сейчас его разум оцепенел.

«Почему я бегу? Что я хочу сохранить? Жизнь, прожитую на задворках, существование без какой-либо цели, ради очередного вдоха?»

Они вбежали в широкий коридор, его скрытый за трубами потолок исчезал над головами. В дальнем конце перехода им навстречу открылась клыкастая дверь. Воздух был разрежен, уровень давления и кислорода оставался низким. Сердца Аримана старались компенсировать нехватку воздуха, но колдун чувствовал, что бежать становится все сложнее. Грудь горела от острой и резкой боли, дыхание было влажным от крови.

Он чувствовал, что охотники уже рядом, стягивают вокруг них петлю.

+ ― Ариман, ― + крик был как звуковым, так и психическим посланием. Он почувствовал, как бронированная рука сомкнулась у него на локте. Ариман обернулся и встретился взглядом с Астреосом. ― Пошли, ― прорычал библиарий, таща его за собой, но колдун воспротивился.

«Они мои братья, ― Ариман остановился посреди коридора. Астреос оглянулся на него, и скованный демон также замер. Ариман посмотрел на оковы, все еще свисавшие с рук. По металлу спиралью вились символы, наполовину расплавленные и искаженные, но еще различимые. ― Я не побегу. Не снова».

Он повернулся.

«Я буду сражаться с судьбой, даже если это уничтожит меня».

В тридцати шагах за ним часть стены стала оранжево-белой. Она вздулась, будто волдырь на обожженной коже, а затем взорвалась брызгами расплавленного металла.

Из пылающей бреши появился десяток воинов Рубрики. Они шагали неспешно, их красные доспехи в тусклом свете казались почти черными. Ариман почувствовал, как стукнуло сердце. Он моргнул и на мгновение увидел их под красным солнцем, выходящими из пылевого облака. Воины Рубрики подняли болтганы, двенадцать черных стволов взирали на него, словно глаза мертвецов, словно…

«…красное солнце в змеином ореоле. Парящий ворон, егокрылья ― темный силуэт на фоне огня.»

― Твоя судьба, Ариман, ― прозвучал голос, сотворенный из рева солнца и карканья птицы. ― Твоя судьба наконец пришла. Твоя судьба. Твой выбор…

Его разум будто отделился от тела, Азек будто взирал на происходящее издалека, с другого конца воспоминания.

«… солнце становилось все больше. Клокочущая красная поверхность заполонила собою мысленный взор. Он чувствовал жар солнца, ярость его ядра. Он видел отдаленную точку, которая была силуэтом ворона…».

― Был только этот выбор… ― прокаркал ворон

Воины Рубрики открыли огонь.

Астреос, застонав, накрыл себя и Аримана куполом энергии. Щит покрылся волдырями от попаданий, по поверхности разлился многоцветный огонь. Астреос содрогнулся, словно каждый выстрел, попадавший в щит, бил в его тело.

Скованный демон полетел вперед, из его глаз вырвалась черная молния и попала в воинов Рубрики. Коридор исчез в сполохе, обратив свет в тень, а тьму в ослепительный свет. Три воина Рубрики рухнули на пол, из трещин в их доспехах посыпался прах. На секунду огонь ослаб.

Проход наполнился низким рычанием, словно соединяющиеся воедино осколки стекла, словно метель, проносящаяся по сожженным городам. Прах на палубе начал затекать обратно в воинов Рубрики. Они медленно встали, из пробоин в доспехах вились черви зеленого света. Воины Рубрики шагнули вперед и вновь открыли огонь. Демон зашипел, будто кот, и отпрянул.

Астреос повернулся к Ариману.

― Беги, ― прохрипел библиарий. Из его глаз текла кровь.

«… красное солнце заполнило его душу. Разум ослеп. Он слышал только ворона.»

― Нет ничего, чего нельзя было бы изменить. Ничего, что нельзя было бы обратить вспять знанием и желанием им владеть. Ты знаешь это, и знал это всегда…

Ариман поднял глаза. Его движения были медленными, такими медленными. За куполом щита с медленной целеустремленностью шагали воины Рубрики. Астреос, содрогаясь, свалился на пол. В разреженном воздухе повис запах жженого сахара. Один из воинов Рубрики вышел вперед, сжимая болтер в одной руке. Ствол оружия походил на рот, что вот-вот промолвит последнее напутствие. Он был в шаге от Аримана.

«…равнина праха пред черными стеклянными горами, красное солнце, встающее, дабы озарить рассвет кровью. Глаза братьев выжидающе смотрят на него.».

― Ты подвел их, ― прокаркал ворон. ― Ты это избавление искал?

― Магнус, ― крикнул Ариман, почувствовав возле себя биение крыльев. ― Отец, это ты?

― Нет, ― рассмеялся ворон.

― Что ты такое?

― Ты знаешь мое имя, ― каркнул ворон

Ариман посмотрел в ствол оружия. Его разум был ясным. Все замедлилось до неспешного биения пульса. Это было не отточенное спокойствие боя, не безмятежность медитации, а нечто совершенно иное: кульминационный момент, острая кромка времени. Азек чувствовал, как палец воина Рубрики начинает сжиматься на спусковом крючке.

― Нет, ― произнес Ариман.

Палец Рубрики напрягся. Воин подался вперед, словно идя против сильного ветра. Дуло застыло на расстоянии ширины пальца от глаза Аримана.

+ Нет, + разошелся из него импульс приказа и омыл сомкнувшиеся вокруг них ряды. Палец воина Рубрики замер. Ариман посмотрел на остальных. Все они полностью застыли. Он мысленно произнес их имена и услышал, как ему ответили мертвые голоса.

Астреос, от которого волнами исходила усталость, бросил на него взгляд. Ариман присел и помог ему подняться. Астреос посмотрел на неподвижных воинов Рубрики.

+ Что это? +

+ Это начало, + послал Ариман.

Кадин ждал, крепко сжимая болтер в грубых металлических руках. Царила тишина, но он понимал, что это вряд ли хороший знак. Воин, стоявший на машинной башне, шевельнулся и почувствовал, как затрещал и осыпался сковавший его доспехи лед. В ангарном отсеке было холодно и темно, словно в могиле.

«Он станет нашей могилой», ― подумал он. Янтарные маркеры прицеливания двигались следом за взглядом, который метался между закрытыми входами в ангар. Системы шлема придавали всему морозное свечение. Кармента рядом с ним напряглась. Кадин посмотрел на нее. Из под ее одежды к разъемам в башне под ногами вились кабели. С тех пор как на ангарный отсек опустилась тьма, женщина иногда слабо дергалась. Сильванус сидел возле нее, его глаза оставались закрытыми за освещенным визором пустотного костюма. Время от времени вокс на секунду включался, и Кадин слышал, как мужчина стучит зубами.

― Умолкни, ― прорычал он. Навигатор бросил на него недоуменный взгляд.

― Что?

― Твои зубы издают шум.

― Я замерз.

Кадин пожал плечами.

― Не моя проблема. А вот шум ― да.

Судя по лицу навигатора, он собирался что-то сказать, но затем кивнул и стиснул зубы. Пять секунд спустя мужчина задрожал. Кадин кивнул и вернулся к наблюдению за ангарной палубой.

Глаза резануло светом. В одном из закрытых входов ширилось красное свечение, будто румянец по щекам. Кадин поднял болтер. Руны прицеливания загорелись красным.

― Что происходит? ― спросил Сильванус.

Кадин промолчал. Дверь теперь стала ярко-оранжевой.

― Что… ― начал Сильванус. Дверь взорвалась. Капли раскаленного металла разлетелись по полу. Сквозь пылающую брешь в вакуум ангарной палубы ворвался воздух и, встретившись с холодом пустоты, превратился в дыхание белого тумана.

Кадин начал поливать открытый участок огнем. Сквозь разрывы снарядов шагали фигуры, силуэты в громоздких доспехах, двигавшиеся с медленной целеустремленностью. Красная руна прицеливания легла на одну из фигур, и Кадин всадил в нее три снаряда. Фигура пошатнулась и упала. Взгляд воина переместился на следующего противника, и он выстрелил снова. Через брешь вошло пятеро, но позади Кадин видел еще. Он подсчитал, что сможет удерживать их две минуты, затем врагам понадобится еще три, чтобы дойти до башни.

И тут Кадин увидел, как первая фигура, которую он свалил, поднялась с пола. В остывающую брешь входили новые воины. Он рассмотрел красные доспехи, поблескивающие будто свежая кровь. В тот момент взорвалась вторая дверь.

― Что происходит? ― закричал Сильванус.

― Мы готовимся умереть, ― ответил Кадин, дав еще одну очередь.

Когда Ариман вошел в ангарную палубу, его кожа побелела от холода. Азек увидел, как из машинной башни вырывается болтерный огонь. Астреос шел слева от колдуна, обнаженные мечи сияли морозным огнем. Справа сквозь проплавленную в противовзрывной двери дыру шагали воины Рубрики и колдуны. Позади Аримана след в след шагала его собственная Рубрика.

Тьму прочертили полосы огня, похожие на пролившуюся в пространстве радугу. Скованный демон парил перед ними, окруженный ореолом молний. Он поднимался все выше, с тела срывались лучи мрака. Огонь рванул ему навстречу, разорвав молниевую ауру. Демон закричал и задергался, словно птица с перебитым крылом. Ариман продолжал идти к центру ангарного отсека. Оружейный огонь перевели на него, но колдун мыслью отразил его. Сила текла сквозь него и лучилась ореолом синего пламени. Это было так просто, как будто все это время он был полуслепым и только сейчас начал видеть.

Ариман увидел Кадина, стоявшего на мостике на вершине башни и ведущего болтерный огонь. Кармента лежала на полу возле него. От нее вились кабели, которые исчезали в панели доступа и каналов передачи данных. Сильванус, зажмурившись, сидел рядом с ней.

Ариман остановился. Теперь он стоял в центре ангара, у основания башни, откуда до сих пор продолжал стрелять Кадин. Вокруг него, лицом наружу, выстроился десяток воинов Рубрики Аримана. Мысленно колдун заставил их прекратить огонь. В метре от них на невидимом барьере плясали разрывы. Астреос с мимолетной тревогой бросил взгляд на Аримана. Войска Амона заполнили ангар, сотни воинов Рубрики окружали их нерушимой стеной.

+ Это сработает? +

Ариман улыбнулся.

Он посмотрел на собравшуюся в ангаре армию Рубрики. Азек произнес их имена, и они прокатились по варпу, будто мелодия. Другие разумы поднялись ему навстречу, но он вплел волю в песнь имен. Варп походил на текущую сквозь него огненную реку. Воины Рубрики перестали стрелять.

Астреос посмотрел на Аримана так, словно прежде никогда не видел его по-настоящему.

+ Это еще не конец, + послал Ариман и почувствовал, как колдуны, которые стояли за рядами воинов Рубрики, отступили в ужасе от того, что только что случилось. Их было тридцать шесть. Хорошее число, все они были сильны, но недостаточно.

Воздух загустел, в нем почувствовалась статика и запах озона. Ариман ощутил, как воля тридцати шести колдунов ворвалась в варп. Огромные обломки развороченной техники поднялись в воздух, словно на невидимых цепях. Ариман кивнул так, словно это его впечатлило.

Обломки полетели в него. Его разум потянулся и вонзился в каждый кусок искореженного металла. Азек почувствовал их вес, размеры и движение атомов внутри них. Он сформировал мысль, которая вспыхнула в варпе, будто искра зажигания. Обломки исчезли на лету, рассыпавшись по палубе дождем металлического песка.

+ Довольно, + прозвенела в варпе мысль. Опустилось безмолвие. В необъятный зал вошло новое сознание, оно горело, словно новорожденная звезда, и сверкало яростью. + Ариман, + мысленный голос Амона заставил задрожать варп.

Ариман повернулся на голос. Тысяча светящихся глаз воинов Рубрики повернулись вместе с ним. Воины разделились, создав коридор к высоким дверям в дальнем конце ангара.

+ Ты говорил, они не твои рабы, + засмеялся мысленный голос Амона. + Я думал, твои убеждения тверже. Как прискорбно, ведь в них было столько чести. +

Амон шел вперед. Его посох стучал по покрытой гарью палубе в такт со звуком шагов.

+ Я не могу позволить тебе уничтожить наш легион, + послал Ариман, его голос раздался в каждом живом разуме внутри зала и далеко за его пределами. Он пронесся сквозь «Сикоракс» и флот собравшихся в пустоте кораблей, и его услышали все. + Ты пал, Амон. Позволил отчаянию ослепить надежду. Я понимаю это, знаю причину, но это путь лжи. Есть другой путь. +

Паривший над Ариманом скованный демон вдруг закричал и, будто комета, стал падать. Амон воздел посох. Из него вырвалось размытое пятно белого света, раздался звук разбитого стекла, демон рухнул на пол, извергая дым и замерзающую кровь. Астреос, который стоял позади Аримана, упал, словно от удара топором. Из его рта выплеснулась кровь, и Ариман почувствовал треск костей.

Амон опустил взгляд, продолжая идти между неподвижными рядами воинов Рубрики. Его шелковые одеяния колыхались с каждым неспешным шагом.

Ариман обернулся, когда возле него раздался низкий болезненный рык. Астреос пытался подняться с палубы. В его глазницах скапливалась кровь, руки и ноги скребли по полу, пытаясь найти опору. Ариман опустился и положил руку на плечо библиария.

― Отдыхай, мой друг, ― тихо произнес он. ― Отдыхай. Вы выполнили свою клятву. Ты мне уже не нужен.

Азек бросил взгляд на пригнувшегося за хранилищем данных Кадина, на неподвижную Карменту возле его ног и посмотрел на приближающегося Амона.

― Но мне нужен твой меч, ― сказал он и, поднимаясь, взял меч из руки Астреоса. Клинок казался ему непривычным, лезвие с выгравированными змеями лежало мертвым грузом. Мысленным импульсом Азек оживил его кристаллическое ядро. Золотые змеи загорелись и стали извиваться вдоль лезвия.

Амон остановился в девяти шагах от Аримана. Вокруг изогнутых рогов его шлема и навершия посоха переливался ореол света. Азек ощутил, как усиливается глазное давление от заключенной внутри Амона силы.

+ Ты без доспехов, + послал Амон.

+ Небольшая помеха, + ответил Ариман. Текущую из раны в боку кровь больше ничего не сдерживало, и он чувствовал, как серебряные осколки движутся с каждым ударом сердец.

+ Я бы дал тебе хорошую смерть, не тот конец, которого ты заслуживаешь, но последний дар от друга, + Ариман почувствовал в мыслях грустную улыбку.

+ Все должно быть именно так, + послал Ариман, поднимая меч Астреоса. Цепи на его запястьях зазвенели. + Должно быть. Вся сила ― это ритуал. И это тоже ритуал, Амон. Судьба решится мечом в центре круга, на глазах у всех.

+ Как всегда, учишь, + рассмеялся Амон настоящим смехом, заскрежетавшим в стылом воздухе.

Ариман взял меч обеими руками, его пальцы сомкнулись на обмотанной вокруг рукояти шкуре. Разум колдуна был чист: ни ритуальных образов мыслей, ни строения силы на спусковом крючке его души. Только момент ожидания, растягивающийся медленными ударами сердец.

Из глаз Амона вырвалось белое пламя. Ариман встретил его стеной силы. Огонь рассеялся между ними. Ариман почувствовал, как пламя захлестнуло его разум, затем колдун опустил щит, вобрал огонь в свою душу и изверг обратно.

Огонь окутал Амона и впитался в его тело, будто вода в песок. Ариман поднял меч и шагнул вперед. Он чувствовал путь удара, каждый прием, каждое намерение. Азек рубанул мечом. Посох Амона завращался, змеиное солнце на навершии косой устремилось к его ногам. Ариман встретил удар мечом, почувствовал, как на плечах трещат мышцы. Полусвернувшаяся кровь с новой силой хлынула из раны в боку, и позвоночник прострелила боль от серебра. Колдун провернул запястье, дав посоху пронестись мимо, и развернул меч, приготовившись к новому удару.

Амон, вращая посохом, отступил. Из его разума выскользнула бритва невидимой силы и оставила кровавую полосу на руках Аримана. Внезапно его руки стали липкими от крови. На одежде расцвело багряное пятно. Колдун рванулся вперед, движение, клинок и разум слились в одну точку. Посох и меч встретились во вспышке сверхновой. Ариман пошатнулся, и его разум на мгновение открылся.

Амон мысленно вышел из тела и врезался в сознание Аримана прежде, чем тот успел прийти в себя. Он походил на грозовое облако чистой энергии, озаряемое изнутри прожилками красного огня. Ариман упал и выронил меч. Разум Амона пронесся по сознанию Аримана, прожигая пламенеющие полосы. Ослепительный огонь захлестнул нервные окончания Аримана и заполнил голову. Азек горел изнутри, телом и душою. Ярко-холодная боль опаляла грудь. Он почувствовал серебро на языке и ощутил, как острые осколки заскользили к сердцам. Неужели он пошел на слишком большой риск? Неужели его ждет поражение?

С конечностей стоявшего над Ариманом Амона раскрутился огонь. Свет в ангаре померк. Амон становился все выше и выше, превращаясь в фигуру из жара и черного забытья. Колдун поднялся на ноги, затем воспарил в воздух. Ариман чувствовал во рту запах жженого мяса. Язык покрывался волдырями, вены сковывал красный лед. Азек поднял глаза на силуэт Амона.

+ Ты станешь таким же, какими сделал нас, + голос Амона заполонил разум Аримана. + Прахом. +

Ариман, содрогаясь всем телом, медленно покачал головой.

+ Рубрика, + голос Аримана был ясным и холодным. + Ты был прав насчет Рубрики. Теперь она часть Тысячи Сынов. И вплетена в наши сущности, + Амон замер, и Ариман увидел, что он наконец понял. + Рубрика течет сквозь каждого из нас, связывает нас, поддерживает нас, + Амон попытался вырвать свой разум из сознания Аримана, но безуспешно. + И ее сила в моих руках. +

Финальные слова Рубрики, которая была древней еще до того, как человечество научилось мечтать, слетели с губ Аримана. Амон услышал их и закричал, становясь все ярче и ярче. Ариман больше не видел ангар, а только черную пустоту и призрачный силуэт Амона в золотом свете. Пылающие нити соединяли их вместе, стягивая все ближе и ближе, пока Амон бился в их путах.

+ ― Амон, ― + словом и мыслью произнес Ариман.

Крик Амона разлетелся по всему ангару, становясь все громче и громче.

+ Нет. Ты не можешь, + зазвенел в голове Аримана голос Амона. Стала подниматься буря, свиваясь в ураган вокруг пылающей фигуры Амона.

Вокруг него вспыхнул белый свет. Ариман почувствовал последний вздох брата, когда его плоть превратилась в прах, словно раскаты грома на пустынном горизонте.

Доспехи Амона распались, детали отсоединились друг от друга, рассеяв серый прах по ревущему ветру.

Вихрь охватил Аримана и оторвал от палубы. Колдуна окружили детали доспехов Амона, соединяясь над его обнаженным телом. Затем, по одной пластине за раз, они опустились на кожу. Наконец на голову Аримана опустился рогатый шлем Амона. Колдун увидел мир, покрытый строками данных и с наложенными аурами, истекающими из варпа. Азек опустился обратно на пол.

Все глаза, как живых, так и мертвых, неотрывно следили за ним. Разумы живых колдунов дрожали на грани нерешительности. Мертвые просто ждали.

Ариман почувствовал свой язык, успокаивающееся биение сердец, едва заметное движение мышц. Он на секунду прикрыл глаза.

«Вот и все, ― подумал он. ― Теперь только один путь ― вперед».

Ариман воздел руки. Из палубы вырвалось пламя. С доспехов каждого воина Рубрики и колдуна начала отслаиваться красная краска. Клочья закружились в пламени. Отполированные серебряные пластины брони долгое мгновение, поблескивая, отражали огонь, словно горящее масло. Затем пламя посинело, и серебряные доспехи стали цвета прозрачного сапфира. Ариман посмотрел на ряды синих доспехов. Где-то на задворках разума раздалось карканье ворона.

Азек медленно опустился на колени и склонил голову.

― Простите, братья мои, ― он поднял глаза. Прорези шлема полыхнули холодным светом. ― Теперь мы начнем заново.

Эпилог

Несмотря на огромные размеры мостика «Сикоракса», на нем царила тишина, нарушаемая лишь тихими механическими щелчками и шепотом отдаваемых приказов техноремесленников кирабора. Посреди нефа мостика парил прорицательский кристалл ― сфера диаметром с рост Аримана. Он пел в разуме колдуна, будто стеклянный колокол, по которому били серебряным молотом.

Образы сражений затуманивали глубины кристалла. Ариман наблюдал за тем, как корабль с корпусом в виде наконечника копья вращается на фоне далеких звезд. Его двигатели то и дело пытались включиться. Из пробоин вырывался горящий пар. Он вел огонь, поливая мертвую пустоту рваными полосами света, но ни во что не попадая. Вдруг в умирающий корабль угодила макро-боеголовка. Образ в кристалле захлестнула белизна, когда снаряд сдетонировал. Корабль разорвало на части, каждая из которых горела, исчезая во мраке, словно брошенный в колодец факел.

Разум Аримана отдалил образ, и видение в сфере расширилось. Лазерные лучи прочерчивали пустоту, звезды терялись среди разрывов торпед. Он видел построения сходящихся кораблей, которые рассекали пустоту и кружили вокруг добычи. На секунду его внимание привлекла вспышка плазменного взрыва высокой массы. Кто-то сможет сбежать, это неизбежно. Но от судьбы не уйдешь, в этом колдун не сомневался.

Большая часть собравшегося флота Амона перешла на сторону Аримана. Другие ― нет. Горстка отступников и несколько банд полукровок ответили на его призыв к покорности орудийным огнем. Другие сбежали. Ариман отправил единственный приказ: выследить их.

«Подобная необходимость порождает монстров», ― подумал Азек. Но это было необходимо, до конца пути, по которому они теперь шли, их еще ждало много крови и разрушений. К сожалению, это была пустая трата сил, но ничего уже не изменить. Большинство банд, откликнувшихся на пламя Амона, не видели проблемы в том, чтобы поклясться в верности новому лорду. Ариман поморщился.

Из Тысячи Сынов лишь две группы отказались преклонить перед ним колени. Калитиедес, лорд ордена колдунов из полудюжины легионов, бежал первым. «Второй круг» не открыл огонь, но и не ответил на зов Аримана, забрав с собой два десятка его братьев. Он отпустил их, приказав своим охотникам преследовать другие цели.

Ариман отвернулся от кристалла, и образ в сфере затуманился. Кармента сидела на командном троне, ее плоть и аугментацию скрывала широкая мантия из красного бархата. Голова техноведьмы была опущена, глаза тускло светились из-под капюшона. По палубе вились кабели, ползли по трону и исчезали в складках ее одежды. Они гудели и жужжали, заставляя ныть зубы. Женщина не вставала с тех пор, как ее отсоединили от машинной башни в ангарном отсеке. Одно это едва не убило ее. Но Ариман не волновался ― этого следовало ожидать.

― Госпожа, ― отчетливо произнес он и шагнул к командному трону. Женщина медленно подняла голову. Под капюшоном зажегся зеленый свет, постепенно становясь ярче. Из скрытого рта послышалось нарастающее жужжание машинного кода. Она замолчала. Ариман услышал хрип, а затем техноведьма вздрогнула.

― Ты хочешь сказать, что я буду жить, ― сказала Кармента запинающимся монотонным голосом.

― Кто сейчас говорит: «Дитя Титана» или Кармента?

― А кто отвечает: Хоркос или Ариман?

Он рассмеялся, и ему стало интересно, было ли это шуткой.

― Это была шутка, ― сказала Кармента, словно прочитав его мысли. ― Неудачная.

Он кивнул, затем снял рогатый шлем. Азек сделал вдох, отметив странный запах корицы, который, казалось, повсюду следовал за кираборами.

― «Дитя Титана» будет уничтожен перед нашим отбытием, ― осторожно сказал он.

― Перед отбытием флота, ― пропела Кармента, неожиданно резко подчеркнув последнее слово. ― Какой тебе теперь прок от остова корабля?

― Это…

― Место воспоминаний и оставленного прошлого, ― механические глаза Карменты встретились с взором Аримана. ― Пусть горит.

― Теперь ты будешь «Сикораксом», ― сказал колдун и окинул взглядом мостик, указывая на бронзовые и серебряные приборы, бесшумно снующих техноремесленников. Кармента издала пульсирующее пощелкивание кода, а затем медленно покачала головой.

― Нет. «Сикоракс» будет мной, ― она прокашляла последовательность чисел. ― Достойное наказание.

В воздухе повисло молчание.

― Зачем? ― спросила женщина. ― Зачем прощать мое предательство?

Ариман устало улыбнулся.

― Мы все должны надеяться, что предательство можно простить, ― сказал он и отвернулся.

Когда шаги Азека стихли вдалеке, Кармента кивнула. Ее голова опустилась, свет в ее глазах потускнел, и техноведьма продолжила бормотать сонную песнь машине.

― Его нужно уничтожить, ― заявил Кадин, когда за скованным демоном захлопнулись серебряные двери. Горельефы разверзшихся в крике морд горгулий покрывали створки, их щеки и глаза были испещрены рунами. Собравшиеся перед дверями аколиты в синих одеяниях начали бормотать, руны загорелись и поползли по серебру, заключая силу демона внутри.

― Нельзя, ― ответил Астреос. Он увидел, как последний оберег загорелся янтарным светом. Ему хотелось отвернуться, но он продолжал неотрывно смотреть на двери. Наблюдая за тем, как демона сковывают и запечатывают в камере, он чувствовал, как присутствие существа угасает в его разуме. Но связь оставалась, она всегда будет с ним. Он понимал это. ― Мы с ним скованны навеки. И где-то внутри той оболочки еще может таиться Кадар.

Кадин покачал головой и отвернулся от дверей. Тишину узкого коридора на краткий миг нарушил звук поршней и шестеренок. Доспехи Кадина все еще были почерневшими и покрыты шрамами. Он отказался перекрашивать их. Астреос подумал, что они были похожи на потрескавшуюся кожу. Доспехи же библиария были синими, на сгибе руки он держал шлем с высоким гребнем. На наплечнике свернулась огненная змея.

― Оно того стоило? ― спросил Кадин. Астреос промолчал, и также отвернулся от дверей. Они зашагали прочь, отбрасывая тени в желтоватом свете стеклянных лампад, свисавших с потолка.

Воины миновали небольшую дверь, ведущую в корабль. Они шли по коридорам и залам, которые были наполнены странными лицами и еще более странными голосами, и не разговаривали друг с другом до тех пор, пока не оказались у обзорного экрана в корпусе корабля, который, будто огромное око, следил за звездами. Воины остановились. За кристаллом на них в ответ посиневшим немигающим взором глядело Око Ужаса.

― Что дальше? ― после долгой паузы спросил Кадин. Астреос не отводил взгляда от Ока. Он думал о том, что поведал ему Ариман.

― Война, Кадин, ― произнес Астреос и тяжело вздохнул. ― Война против судьбы.

Марот торопливо шел по коридорам «Сикоракса». Его доспехи шипели в унисон с тяжелым хриплым дыханием. Иногда он останавливался, чтобы нащупать дорогу, или принюхивался через нос шлема. Марот проходил мимо писцов, аколитов-посвященных, воинов-рабов и техноремесленников. Многие смотрели ему вслед, но никто не осмеливался бросить сломленному колдуну вызов или встретиться взглядом с безглазыми дырами в шлеме. Существо, ибо его больше нельзя было назвать космическим десантником, несло на себе клеймо лорда Аримана, и жизнь его принадлежала ему одному.

Отыскав нужный коридор и дверь, Марот довольно хохотнул. Кучка сервов в желтых одеяниях поспешно уступила дорогу. Лишь когда они оказались за пределами видимости, он поднес руку к двери и забормотал. Дверь была небольшой, нарочито скромной, но если бы кто-то увидел, как он снимает с нее обереги, то не просто удивился бы. Оставшийся за спиной узкий коридор был освещен оранжевым светом лампад.

Когда дверь позади него закрылась, Марот выпрямился и пошел дальше. Он двигался в полной тишине. Если бы в безмолвствующем коридоре был кто-то еще, он бы заметил, что фигура будто слилась с тенью, и что при ее прохождении пламя усиливалось и вспыхивало зелено-синим цветом ледникового льда.

Марот остановился возле серебряной двери и издал звук, похожий на уханье ночной птицы. Горгульи на двери зарычали в бессловесной злобе, а руны на их глазах зажглись синим светом, но тут же безучастно погасли. Колдун поднял руку и толкнул дверь.

Повелитель ждал его, закованный в цепи. Скорлупа его психической оболочки была белой как мрамор. Демон улыбнулся. Он всегда улыбался. Дверь за Маротом закрылась. Он посмотрел на лицо, принадлежавшее когда-то смертному по имени Кадар. Колдун бы рассмеялся, но он редко когда смеялся по-настоящему. Он не видел в этом смысла.

― Наши усилия увенчались успехом, ― произнес повелитель голосом, похожим на треск льда на темной воде.

― Да, ― ответил Марот. ― Увенчались, владыка.

Оракул-Мертвец

«Уходить значит прибывать.

Прибывать значит уходить».

— Слова, начертанные в Храме Корвидов

Слова эти написаны не для того, чтобы их прочли. Они написаны ради того, чтобы осталось хоть что-либо, дабы я помнил о своей жизни, когда воспоминания окончательно померкнут, а плоть обратится в прах. Жизнь не была ко мне милосердной. Я говорю это не из-за обиды, ибо вселенная — жестокая колыбель. Добро, счастье, удовлетворенность — все это ложь, в которую мы облекаем себя, бредя сквозь голодную ночь. Мы просто свечи, что горят во тьме. Такова правда. Верить во что-то иное значит быть слепцом.

Но я жил. Я прокладывал путь через бытие, по одному вдоху, по одному удару сердца. Когда я оглянусь на пороге врат забвения, то увижу дорогу. Я буду знать, как жил. Потому я и пишу эти строки, чтобы помнить.

Я родился не на Просперо. Я родился и не на Терре. Мое имя не то, что дали мне сначала. Душа моя не та, с которой я появился на свет. Я был много кем. Я был воином. Я был мудрецом. Я был верным сыном верного сына.

Кто я теперь?

Я — злоба вселенной, выплюнутая в сосуд забавы ради. Я — служитель многих хозяев, заклинатель и сковыватель существ, которых нельзя назвать ни живыми, ни мертвыми. Я — старый полубог, иссохший от знания, согбенный грузом жизни. Я — повествователь этой истории. Я — Ктесиас, и путь, по которому идут эти слова, был моим.

Свое путешествие я могу начать многими способами, но начну я с возвращения. Я начну с Оракула-мертвеца.

Передо мною из ночи поднялся демон.

Я знал, что сплю. Я чувствовал его нереальную субстанцию, легкую, будто теплый ветерок, холодную, будто бездонный океан. Я понимал, что все, что я видел или слышал не было настоящим, и это порождало во мне нечто сродни страху.

Возможно, это удивит вас, но сны это не то, чем вы их считаете. Они не ваш разум, копошащийся в мусоре опыта. Они не вселенная, что бормочет смыслы, пока вы спите. Они — та точка, где ваша душа пересекается с истинами, которые вы не способны узреть. Сон — самое опасное место, куда вы можете попасть, притом в неведении и без оружия.

Я не несведущ, и в царстве разума далеко не безоружен.

Но, смотря на демона, я понимал, что-то не так. Совсем не так.

Я не видел сны тысячу лет. Я не могу так сильно рисковать. Я думал, что уже даже не способен их видеть. И это был не просто сон. Это было проявление.

Очертания демона прояснялись в движении, обретая объем и плотность из дыма. Он напоминал покрытую перьями ящерицу. Из приземистого тела возникло девять коротких ног, каждый палец на которых заканчивался ртом с языком. Голова его была скоплением щелкающих пастей и узких желтых глаз-щелок. На границе слуха раздавались голоса, смех и мольбы.

Я знал демона. Именно моя рука спустила существо на Посеребренное Воинство на Квенисе и впустила его паразита души в Тарагрта Сана. Среди смертных он был известен под многими именами — Чельтек, Дракон Сотых Врат, Говорящий Вечности — но только я знал его истинное имя, и поэтому только я держал цепь его рабства. Учитывая это, а также то, где сейчас находилось мое тело, его присутствие было не просто проблемой. Это было знаком.

— Ты, — произнес я тяжелым от мнимой властности голосом, — тебя не должно здесь быть.

Рты демона со щелканьем открылись и закрылись.

— Но я здесь, маленький маг, — выдохнул он. — Я здесь.

— Я знаю твое имя, — сказал я. — Твоя кончина зависит от моего терпения. Ты обретаешь жизнь по моей воле.

Он рассмеялся со звуком ломающегося позвоночника.

— Тогда повелевай мною, полусмертный. Прогони меня обратно во мрак. Цепи ржавеют, и огонь изливается на дни, еще не рожденные. Перезвон разбитых колоколов призывает погибель. Вся Троица оспорит твой уход. Они разорвут тебя изнутри и пожрут твое коченеющее тело, — он оскалился тысячью ртов. — За тобой охотятся. За тобой и твоим хозяином.

— У меня нет хозяина.

Смех затрещал опять, плоть существа задрожала под медным оперением.

Таков путь демонов. Словно хищники старой Терры, они хорохорятся, рычат и предстают в грозном облике, дабы устрашить слабых. Но, подобно рычанию волка или реву льва, это только бравада, выдыхаемая сквозь заостренные зубы.

— У каждого есть хозяин, — оскалился он. — Но ты — не мой.

Он замер, будто змея перед броском. Нужно действовать немедля.

Демон ринулся на меня.

Я начал формулировать имя существа, потянувшись в глубины разума, чтобы найти его фрагменты и соединить между собой.

— Сах-сул'на'гу…

Слоги потекли из моих уст, но демон уже несся на меня, на ходу вырастая в размерах. Его кожа треснула, из раздувшегося тела появились руки. Пальцы потянулись ко мне, превращаясь в костяные бритвы.

— … тх'нул'гу'шун-игнал…

Оболочка сновидения смялась и натянулась. Рев демона утонул в звуках рвущейся кожи и всхлипываний.

— … г'шу'тхетх…

Не-слова лились из меня, воспламеняясь в концепции воздуха. Тело демона начало распадаться, кожа и мясо с шипением обращались в слизь. От протянутых ко мне когтей стала отслаиваться плоть. В моем разуме открылась последняя составная часть его имени.

— …ул'сут'кал! — выплюнул я окончание.

Демон застыл, слабо подрагивая. Края его формы замерцали, обращаясь в ничто.

— Ты, — прошипел голос демона из тающего горла. — Слаб.

— Пока нет, — произнес я, и отправил его назад в небытие.

Я проснулся от запаха горящей плоти. Моей плоти. Толстые нити маслянистого дыма поднимались над серебряными оковами, которые удерживали мои конечности. Алхимические трубки, вливавшие в вены ложный сон, расплавились и почерневшими клубками свисали с медной арматуры надо мной.

Я попытался повернуть голову. Кожа на шее затрещала, стоило мне шевельнуться — она сплавилась с металлической петлей под подбородком. Я чувствовал, как плоть пробует заглушить боль. Другие воины Адептус Астартес не обратили бы внимания на подобные ощущения, но не я.

Я был стар уже тогда, и плоть моя успела иссохнуть на костях. Сила мышц и крови были одним из того, чем мне пришлось пожертвовать ради могущества. Я все еще мог управляться с мечом, хотя предпочитал посох, и мог раздробить череп между пальцами. Но для нашего рода это ничто. Это не отменяло правду того, что тогда, как и сейчас, моя кожа представляла собой сморщенную маску поверх остова из истончившихся костей и тонких конечностей. Жидкие седые пряди свисали с дряхлого основания головы. Блеклые глаза были теми же, с которыми я родился, но мои зубы заменили изумрудные и золотые коронки. С головы до пят меня покрывал калейдоскоп выведенных чернилами символов, скрывая шрамы под письменами и пиктограммами давно мертвых языков. Телом, как и душою, я был мемориалом своих ошибок.

Комната, в которой я висел, прикованный к раме из серебра и холодного железа, на самом деле была камерой. Узкие стены и пол были изрезаны охранительными знаками и образами. Сила большинства оберегов лилась наружу, словно расплавленный паяльной лампой воск. Я знал смысл каждого из символов, и знал, что им следовало остановить появившегося в моем сне демона, как и то, что они не позволяли мне призвать помощь из варпа. Они, а также серебряные оковы и алхимическая кома должны были сдерживать меня до тех пор, пока я бы не согласился служить Амону или пока для меня не придумали бы иной исход. Я отказался служить, и поэтому меня бросили сюда, закованного во сне, в сердце корабля «Сикоракс».

Теперь же цепи спали, и я пробудился.

Я снова пошевелил головой, и на этот раз боль оказался чистой и яркой. Я с шипением выдохнул.

— Брат, — раздался голос за пределами зрения.

Я замер. Голос был мне знаком, но он казался здесь невозможным. Его попросту не могло здесь быть.

Я не двигался. Боль в обожженных конечностях и вонь комнаты свидетельствовали о том, что это не сон, но таковы тонкости поистине великого обмана — они кажутся более реальными, чем сама реальность, более правдивыми, нежели правда.

— Ктесиас, — сказал невозможный голос. А затем, столь же невероятно, он шагнул в поле зрения.

Первое, что я заметил, это то, что он не изменился. Его лицо было таким же, как прежде: синие глаза на гордом лице, которое оставалось неподвижным, так что казалось, будто он прислушивается к чему-то за пределами слышимости. Столь многих из нашего рода коснулись и изменили ветры Ока, что видеть кого-то незатронутого мутацией было едва не таким же тревожным.

— Ариман, — выдохнул я.

Он кивнул.

Мой взгляд упал на серебряно-синие одеяния, лазурные доспехи, а также рогатый шлем, который он держал на сгибе локтя. Я узнал как доспехи, так и шлем — в последний раз я видел их на Амоне, моем тюремщике, и смена владельца могла означать лишь одно.

— Значит, — сказал я, — Амона больше нет.

— Наш брат… — начал Ариман, но я уже услышал скорбные слова, которые он только собирался озвучить.

— Прошу, избавь меня от всего того, что тебе хочется сказать, — я посмотрел в его холодные глаза. Боль от ожогов пронзала мое тело острыми иглами. Я игнорировал ее. — Я не скорблю о нем. Он был глупцом, как и ты, Азек.

Его плоское лицо оставалось неподвижным, но он выглядел так, словно собирался что-то ответить. Я избавил его от этой необходимости.

— Ты пришел либо освободить меня, либо просить о службе, — произнес я. — Или же хочешь успокоить совесть, прежде чем добавить меня в список наших мертвых братьев.

Поймите, я не эмоциональное создание. Моя кровь не вскипает при разговорах о братстве, о чести и наследии. Дни моей верности, долга и обязанности перед товарищами давным-давно в прошлом. Я — существо истинной вселенной, за сковывающие меня узы я заплатил положенную цену, и верен я только своим способностям к выживанию. Ариман знал это. Вряд ли он мог забыть.

Спустя некоторое время он кивнул. Обереги и оковы, что удерживали меня, вновь зажглись, и я почувствовал, как его разум призрачным касанием прошелестел по моему. Это была чистая агония. Я постарался не дать возобновившейся боли отразиться на лице. Проявить слабость значило добровольно отдать себя в рабство.

— Мне нужна твоя помощь, Ктесиас.

— Моя помощь? И что ты можешь предложить за эту помощь? И, переходя к сути, — зачем она тебе?

— Кое-что изменилось.

— Там, где прежде стоял Амон, теперь стоишь ты. Ты — повелитель армии наших изгнанных собратьев, которые еще недавно охотились на тебя по грани бытия. Без спору, ты в непростом положении. И если все дело в этом, а это скорее всего так, тогда ты еще не утратил привычку недоговаривать.

Он кивнул.

— Я не знаю, могу ли им доверять.

— Но ты знаешь, что не можешь доверять мне, и это делает меня… кем, достойным доверия? Какова ирония, не находишь?

— Последуешь ли ты за мной как прежде, брат?

Я позволил голове упасть обратно на удерживавшую меня раму.

— Что ты предлагаешь? — спросил я, закрывая глаза. Варп ощущался неуловимым, болезненным присутствием в разуме, его мощь сдерживали лишь оставшиеся обереги.

Тишина становилась глубже, поглощая биение моих сердец и звук дыхания. Все в камере застыло, удерживаемое на месте, словно рукой. А за этой тишиной парил разум Аримана — холодная звезда, впитывавшая в себя тепло и свет. От его силы у меня едва не перехватывало дыхание.

Я вижу изъяны Аримана. Он мне не нравится и, не сомневаюсь, эти чувства обоюдны. Мы не могли бы отличаться сильнее. Но тот, кто станет отрицать, что он не самое поразительное создание в мире смертных, либо лжец, либо глупец.

Я открыл глаза.

Он не пошевелился, но его концентрация усилилась. Мне казалось, он в считанных дюймах от меня, втягивает воздух, которым я дышу, заглядывает сквозь окна моих очей, видит амбиции в моей расколотой душе. Холодные иглы впились в мои искаженные воспоминания, и я понял, что он видит каждую сделку, каждый осколок моей жизни, выменянный ради того единственного, что мне нужно сильнее всего. И я понял, что он увидел причину, и понял, что он догадался.

В этот момент я возненавидел его, возненавидел сильнее, нежели просто неприязнь двух сыновей, которым по разным причинам довелось принять неправильные решения. Ненависть огнем дышала из меня в безмолвии, отвечая и моля в равной степени. Столь неожиданно-яркая эмоция застала меня врасплох — она походила на возвращение к жизни, от которой я давно отказался. Конечно, так оно и было. Именно так.

— Что я предложу тебе, Ктесиас? — наконец сказал он низким голосом. — Я предложу тебе все то, что ты искал.

Я знаю, что при этих словах мои глаза расширились, ибо он кивнул.

— Я предложу тебе твои сны.

Позже я пойму, зачем в действительности требовался Ариману. С доверием или властью это не имело ничего общего, по крайней мере в том смысле, в каком я думал. Он знал меня лучше, чем я сам, на самом деле лучше, чем знал самого себя. Он всегда видел других очень отчетливо, тогда как себя — крайне туманно. Но тогда я посчитал его предложение не более чем старомодной простотой: обещанием вознаграждения и угрозой возмездия за предательство. Этого было достаточно.

— Освободи меня, — произнес я, — и я буду служить.

— Как пожелаешь, — ответил он, и я почувствовал, как зачарованное серебро оков треснуло. Меня пронзила боль, когда металлические осколки рассыпались во все стороны, а затем застыли в воздухе. Я повалился на бок обмякшей грудой, долгую минуту пытаясь отдышаться.

— Куда мы идем? — спросил я.

Ариман уже отвернулся, но при моих словах замер и полуобернулся, кинув на меня косой взгляд.

— Ты что-то затеваешь, — продолжил я, с трудом поднимаясь с пола. — Вот что ты делаешь, не так ли? Почему Амон мертв, а ты носишь его корону? Я чувствую это в тебе, Ариман. Старая мечта на новый лад. Так с чего мы начнем?

— Мы повидаемся с одним из наших братьев, — произнес он. — Мы встретимся с оракулом.

Черная луна парила в складках переливающегося безумия, ее гладкая стеклянная поверхность отражала хрупкую кожу расщепляющихся радуг. Планеты, вокруг которых она вращалась, висели позади нее, огромные и блеклые, будто заросшие катарактой глаза, смотрящие сквозь замутненную илом воду. Законы природы давным-давно сбежали из этого места. Мы забрались глубоко в Око, в земли, что существовали на размытой границе между этим и тем, между реальным и иным.

Наш флот не вышел из варпа по прибытии. Здесь не существовало реальности, в которую мы могли бы возвратиться. «Сикоракс» и его флот падальщиков просто выскользнул из незримой границы приливных волн эфира, и вот перед нами черная луна — наблюдавшая за нами, за тем, как наши корабли неподвижно замерли вокруг нее.

Здесь была по меньшей мере сотня кораблей, каждый отличный от других, каждый отмеченный отравленными волнами Ока. Геометрия кошмаров покрывала кости того, чем они были раньше. Пушечные стволы скалились в пустоту опоясанными клыками пастями. К обшивке некоторых из них цеплялось замаранное лазурью серебро, тогда как другие представляли собой скульптуры из бледной кости и влажного золота. Плавая на густой от варпа орбите черной луны, они походили на рыбу из мертвого океана. В определенном смысле они и были ею.

Вместе они обладали достаточной огневой мощью, чтобы сокрушать планеты, но эта сила мало что значила в тенях варпа. Это было наше измерение, измерение парадоксов и вероятностей. Измерение колдовства.

+ Он ждет нас. +

Я отвернулся от образа в парящей кристаллической сфере. Она висела в исходящем паром воздухе рядом с открытым люком десантно-боевого корабля. Астреос — боевой псайкер-полукровка, которого по непонятным нам причинам усыновил Ариман — стоял возле меня, на лице его застыло выражение горечи и тяжкой ноши.

+ Мы уже бывали здесь раньше, + послал он снова. + Что-то поджидало нас тогда, и что-то ждет нас сейчас. +

+ Не знал, что у тебя душа поэта, + послал я в ответ и отвернулся.

Но он был прав. Там что-то ждало. Я чувствовал это — скорее всего, каждая душа на каждом корабле чувствовала это, пусть даже они не могли этого понять. Моя кожа стала липкой внутри доспехов, на языке появился сладковатый привкус блевотины. Не огради я себя множество раз во время приготовлений, то ощущения оказались бы намного хуже. С доспехов, словно перья, шелестя во время движения, свисали полоски выдубленной кожи с семьюстами двадцатью девятью начертанными кровью заклинаниями. Ради создания оберегов погиб смертный, но плата была небольшой. Без них я бы скорее всего чувствовал шелест насекомых внутри глаз или покалывание остриев клинков на языке. Есть и другие способы уберечься от касания потустороннего, но у меня были свои методы, и даже если Ариману они не нравились, он не стал против них возражать.

Мне стало любопытно, как справляется Астреос. Возможно, он и не справлялся. Возможно, поэтому он выглядел так, будто из последних сил старался не лопнуть. Я на это надеялся.

+ То, что он попросил… + начал Астреос.

+ То, что он приказал мне, + поправил я его. + Ариман не просит. Он повелитель, а повелители заставляют других подчиняться его воле. Они не просят. Если они просят, это значит только то, что они предпочитают бархатную нить цепи. +

+ То, что он попросил тебя сделать, + послал он, его недовольство явственно изливалось через ментальную связь, + это… жестоко. +

Я мог даже улыбнуться за выгнутой бронзовой личиной шлема.

+ Да, так и есть. Вот почему эта задача легла на меня. Ариман считает некоторые неизбежности слишком неприятными, чтобы поручать их другим, но не подумай, что это удержит его от использования любого средства ради достижения цели. Он никогда не колебался. Даже до того, как своими принципами убил наш легион, + я улыбнулся снова и позволил этому образу перетечь в разум Астреоса. + Ты ведь наверняка заметил это? Он идеалист, но в тени высокого путеводного света могут скрываться темные деяния души. +

+ Ты… +

+ Я удивлен, что ты считаешь мое искусство столь неприятным. Но что за шип и нить я вижу в твоей душе? + Он излучал шок, затемнявший его тень в варпе. Ощущать его было само удовольствие. + Скажи мне, ты приковал существо к себе, или ты также скован с ним? Первое — опасно, второе — умилительно идиотично. +

Он был очень, очень близок к тому, чтобы попробовать убить меня. Я видел внутри него пятно скверны.

+ Да, в тебе частичка его. Теперь я это вижу. Скажи, сколько твоей души он отнял? Пожалуйста, скажи, что знаешь ответ, + произнес я.

Его рука опустилась на меч. Разум с громогласным ревом разорвал свои оковы. Я пошатнулся. Астреос шагнул вперед, его воля напитала кромку клинка огнем. Признаюсь, я был удивлен, его разум оказался силен, сильнее, чем я подозревал, и мощь его походила на лавину ярости.

Идея кинетического щита сформировалась в моих мыслях и стала реальностью, но медленно — слишком, слишком медленно. Я — воин познаний, в основном познаний о существах, что плавают в глубинах варпа, существах, которых большинство называют демонами. Их призыв, сковывание и подчинение — вот мое оружие. Я способен разрушить целые цивилизации, дай мне время. Астреос был не столь изощренным убийцей, но молот вряд ли сочтет свою невзыскательность веской причиной не убивать тебя.

Меч коснулся кинетического щита и, прежде чем я успел изменить образ мыслей, я почувствовал, как барьер треснул.

+ Братья! +

Мысленный голос Аримана походил на физическое прикосновение в загустевшем от варпа воздухе. Укор, просьба и сожаление проявились в одном этом слове. Его было достаточно, чтобы лишить меня сосредоточенности и заставить отступить на шаг. Астреос застыл на месте, его ореол мощи исчез, словно погасший огонь. Он сделал шаг назад, и меч с мерцанием остыл.

Ариман прошел к нам через всю палубу ангарного отсека. За ним следовали воины Рубрики, два ряда сине-золотых доспехов, двигавшихся неотличимо друг от друга.

+ Ариман, + послал я, склонив голову. Как я уже говорил, слабость влечет рабство или предательство, а излишняя почтительность — вернейший способ ее показать.

Ариман не обратил внимания на мое приветствие. Он не обратил на меня внимания вовсе. Его можно было назвать по-разному, но только не слабым.

Астреос послал нечто, что я сумел ощутить, но не услышать. Мой взгляд привлекла другая фигура, шедшая подле Аримана.

Санахт посмотрел на меня в ответ. Его движения были расслабленными, но точно выверенными. Лицо воина скрывал шлем с серебряной личиной, который он носил еще со времен падения Просперо. Прямо под его руками висели парные мечи, навершие первого было сработано в виде шакальей головы, второго — ястребиной. За исключением Аримана он был единственным из наших братьев, которого я был менее чем рад увидеть в живых.

Он ничего не сказал. И по крайней мере за это я был ему благодарен.

+ Больше ты никого с собой не берешь? + спросил я.

+ Больше никто не требуется, + ответил Ариман.

+ Ты лжешь, брат, + послал я ему одному. + Эфир здесь разбух. Он готов лопнуть в любой момент. Твой ручной отступник прав. Что-то ждало здесь твоего возвращения. Ты не можешь не видеть этого. +

Он не ответил, но я чувствовал ход его мыслей. Он принял мои слова к сведению.

+ Ты же не слеп? +

Мы поднялись на корабль в молчании, и мир сузился до гула двигателей и красного освещения аварийных ламп. Ариман походил на неподвижную статую, его лицо скрывал высокий рогатый шлем, а мысли — неприступные стены воли.

+ Почему больше никто не требуется? + продолжил допытываться я. Мои мысли без устали кружили в голове, пока пальцы выбивали дробь по серебряной половине посоха. + Ты не хочешь, чтобы это видел кто-нибудь еще, да? Ты желаешь, чтобы наша работа здесь осталась секретом. +

Ариман обернулся ко мне. Сидевшие рядом с ним Астреос и Санахт напряглись, и корпус корабля слабо задрожал.

Он промолчал.

Тишина следовала за нами по луне. Туннель пронзал ее поверхность, уводя нас все глубже, хотя с каждым поворотом мы ощущали, будто удаляемся от центра. Мы шли от корабля, вокруг нас извивался туман, поглощая коридор позади и скрывая то, что ждало впереди. Глаза Рубрики горели зелеными ореолами, из воинов лились голоса, шептавшие на границе слышимости. Ариман оставался безмолвным, и Астреос следовал его примеру. Только Санахт отреагировал на безжизненность места. Он достал оба меча и шел вперед, легко сжимая их в руках.

+ Было ли здесь так же и прежде? + спросил я, и мой мысленный голос разнесся эхом, словно звук в тумане.

… так же и прежде?

… прежде?

Ариман полуобернулся.

— Нет, — произнес он настоящим голосом, который показался плоским и мертвым в неподвижном воздухе. — Прежде было не так же.

— Это не тревожит тебя? — я замер. Ариман не стал замедляться или снисходить до ответа. Спустя секунду я последовал за ним, мой посох глухо стучал по полу коридора.

— Что ж, это успокаивает, — пробормотал я самому себе.

Но не природа луны беспокоила меня. Я — существо, прожившее множество жизней смертных в царстве, пропитанном веществом воплощенного безумия. Я проходил одним шагом целые миры и видел города, единым жестом возведенные из ничего. Варп — юдоль кошмаров, это верно, но для меня в нем нет ужаса необычности. И, тем не менее, внутри мертвой стеклянной луны все инстинкты кричали мне развернуться и бежать, и неважно, заключил я пакт с Ариманом или нет.

Здесь ощущался варп — он облизывал воздух и отполированное стекло стен. Сама субстанция места гудела от материи невозможности. Меня тревожило то, как здесь тихо, спокойно и так же обезличенно, как поверхность глубокого неподвижного водоема. Варп — это жизнь. Он — бесконечное изменение и сила неограниченных возможностей, но тут он укрывал все, подобно тонкой пелене.

И, пока я шел за Ариманом, а Рубрика маршировала позади нас, худшим было то, что я начал узнавать его текстуру.

Я уже открыл рот, собираясь заговорить, когда мы достигли Оракула.

Один момент мы шагали по скрытому в тумане туннелю, а в следующий миг уже стояли в сферическом зале из полированного камня. Ни одна дверь не нарушала внутреннюю поверхность сферы. Мы просто прибыли на место, не переступив порога.

Оракул с широко разведенными руками парил в центре сферы. Я узнал очертания силовых доспехов, но варп выткал свою загадочность поверх их формы. Они сверкали, будто зеркало, а шлем его был обезличенным, без глаз и рта.

«Безглазый оракул», подумал я, и слова эхом разнеслись по пространству, словно я выкрикнул их вслух.

На самом деле Оракула звали Менкаура, и когда-то он шагал на войну вместе с другими Тысячью Сынами. С тех пор он сильно изменился. Все мы.

Он оставил свое имя и легион в прошлом, превратившись в того, кто сейчас парил перед нами. Вокруг его незрячего тела кружились глаза, подобно планетам вокруг звезды-родительницы. Конечно, я слышал о нем и давно знал, что он был одним из генетических братьев, но прежде мне не доводилось бывать в его храме. У меня никогда не было нужды узнавать будущее.

Оракул не шевельнулся, пока мы шли к центру зала.

— Менкаура, — ни громким, ни тихим голосом произнес Ариман. — Я вернулся, брат, — он остановился. Рядом с ним встали Санахт и Астреос. — У меня есть вопросы.

Менкаура все так же оставался неподвижным.

По коже побежали мурашки. На краю зрения что-то пошевелилось, и я повернул голову, чтобы посмотреть на вогнутую стену. На меня уставилось в ответ искаженное изображение меня самого. Я осторожно облизал губы, ощущая слабое пощипывание кислоты в слюне. Мне хотелось протянуть свою волю в эфир. Хотелось надавить на застывшее зеркало этого места, потревожить его, заставить взбурлить. Но я ничего такого не сделал. Хотя все говорило мне о том, что мы оказались в сердце чего-то, чего не могли предугадать, я держал себя в руках. Вместо этого я начал готовиться к деянию, ради которого меня и привели сюда.

Менкаура. Я проговорил его имя в чертогах мыслей.

Мен-кау-ра. Слоги раскололись и эхом разнеслись по закуткам мысли.

Мен.

Кау.

Ра.

Каждый звук превратился в отдельную коробочку, помеченную и опечатанную, словно тело, аккуратно разрезанное и разложенное в погребальные сосуды. Мой разум кружил над каждым фрагментом имени, готовя ментальные шифры и образы, которые тут же закроются, стоит мне пожелать. Имена — больше чем названия. Они определяют бытие. Лиши чего-то имени, разбей его название, отмени его призвание, и ты разорвешь его на части. Ариман не собирался говорить с Оракулом — он хотел заковать его, и привел меня, дабы выковать те оковы.

Сковывание демона — дело не из легких. Суть состоит в том, чтобы создать тюрьму для создания, чье существование пагубно для самого бытия. Задача требует тонкости, грубости и знаний. Один неверный шаг, один упущенный миг или ошибка, и ты умрешь, станешь пыточной игрушкой для существа бесконечной злобы и воображения. Многие терпели поражение и попадали в рабство к сущностям, которыми хотели завладеть сами. И поэтому когда я говорю, что сковывание души живого существа — сложность иного порядка, вам следует знать, что я имею в виду. Жизнь всегда борется за освобождение от тирании других. Даже жизнь, искаженная и прикованная ко лжи, будет биться, метаться и кричать, прежде чем позволит чужой жизни надеть на себя ошейник.

Жестоко.

Вот как Астреос назвал то, что я собирался совершить. И он был прав. Это было жестоко.

Формула ширилась в моем разуме, словно капканы, расставленные в высокой траве на льва, словно бритвы, разложенные рядом с секционным столом. Бесшумно, невидимо, наготове, но не проявляясь открыто. У меня ушло несколько секунд, чтобы приготовить оковы, и все это время, пока я смотрел на неподвижную и безмолвную фигуру Оракула, я понимал, что собираюсь сломать то немногое, что осталось от его души.

— Я пришел к тебе уже во второй раз, брат, — сказал Ариман, и Оракул повернулся к нему. — Как и раньше, я требую правды, которую дают всякому, кто приходит в это место. Я подчиняюсь законам этого храма и не покину его дверей, пока не получу правду и не заплачу положенную цену.

+ Тебе не стоило приходить, Ариман, + психический голос был тонким, как будто с трудом вырываясь с пересохших, растрескавшихся губ.

— Мне нужны ответы, Менкаура. Мы стоим у нового начала. Мне нужно найти путь, по которому идти. Мое зрение затуманено, бури скрывают лежащую впереди дорогу. Мне нужны твои глаза. Нужно, чтобы ты видел для нас.

+ Ты… + Оракул задрожал.

На краю зрения что-то задвигалось, прямо на краю зрения. Я проигнорировал это.

+ Ты… должен… + прошипел Оракул.

Тень на краю зрения росла и разбухала, будто бумага, впитывавшая в себя чернила, словно клещ, насыщавшийся кровью. Меня вдруг пробрал озноб. Я ничего не мог с этим поделать. Я обернулся и посмотрел.

+ Ты должен бежать… + сказал Оракул.

Мой взор уперся в создание, которого я не видел, и тогда я его увидел. Я узрел его.

И пелена мира разорвалась.

По стенам потек кровавый гной. Зеркальная поверхность сошла с ума. Десятки крошечных ручонок заскреблись в трещинах, расширяя их. Из тины, что расплескалась у нас под ногами, выросли деревья из гниющего железа, шелестя листвой из освежеванной кожи. Среди стволов показались фигуры со сломанными спинами, сжимавшие в дрожащих руках всхлипывающие клинки.

Картина разворачивалась с неспешной медлительностью, но время перестало идти. Все было здесь еще до того, как мы ступили на поверхность луны. То, что видели наши глаза, было лишь иссохшей кожей трупа, оставленной в качестве маски на черепе. Сила, способная ослепить нас, была потрясающей. Она свидетельствовала о чем-то куда более великом и глубоком, чем манипуляции демонов. Она свидетельствовала о божественной длани.

Ход времени возвратился, и мы стали сражаться за свои души.

Ариман пришел в движение первым. Он отвернулся от Оракула, его аура походила на сияние новорожденного солнца. Он стал пламенем. Копье белого жара рассекло воздух. Из плоти демонов повалил пар. Листья на ржавых деревьях воспламенились.

Санахт отреагировал следующим. По его клинкам побежали огонь и молнии, и он принялся рубить щупальца, высунувшиеся из треснувших стен. Крошечные фигурки, вылепленные из инфицированного жира, с хихиканьем посыпались с потолка. Астреос выхватил собственный меч, и воздух вокруг него размылся от штормового давления. К Ариману метнулось щупальце, но меч Санахта трижды рассек его, прежде чем мой глаз вообще заметил движение. Закапала демоническая кровь, с шипением обращаясь в дым, когда Ариман огненным смерчем пронесся через зал.

«Нет, — подумал я, — это неправильно. Они не могли надеяться уничтожить нас таким образом».

Но казалось, мой разум наблюдает из сгущающегося тумана. Все происходило с медлительностью текущего сиропа.

Рубрика открыла огонь по фигурам, продвигающимся под растущими деревьями. В плоти разорвались болты. Розово-голубые огни спиралью взвихрились над чернеющими костями. Варп стал сворачивающейся массой отчаяния, густой и тягучей, как будто смола. Из трясины поднимались новые изможденные фигуры, их конечности формировались из обугленного супа, оставшегося от сородичей. Переступив вязкие груды жира и плоти, они направились к нам.

Астреос вытянул руки, и силовая лента бритвой прошила воздух. Раздувшиеся тела разорвало в брызгах желеобразной грязи и внутренностей.

Я все еще не шевелился. Мои мысли заклинило, словно шестеренки в сломанных часах.

+ Ктесиас. +

Голос был таким слабым, что походил на шепот, растоптанный шумом боя.

+ Ктесиас, + послышался он опять. Я поднял глаза. Оракул неподвижно застыл в воздухе. По его серебряным доспехам расползалась черная коррозия, из шлема, пузырясь, вытекали грязные жидкости. Глаза вокруг него еще вращались, но теперь их затуманивали катаракты, а по поверхностям ветвились черные сетки суженных вен. + Это… Это не… +

Он не мог собраться с силами для следующих слов, да ему и не требовалось. Я уже понял предупреждение, браня себя за то, что не догадался раньше. Менкаура был силен, благословлен богами и пользовался благоволением варпа. Сила, которая приготовила для нас ловушку, одолела Оракула и заняла его место, но не смогла победить Менкауру до конца. Частица его еще оставалась, невзирая на то, что все остальное было поглощено, дюйм за дюймом, и эта частица еще боролась, пытаясь предупредить нас, что настоящая ловушка еще не захлопнулась.

Его забила дрожь. Доспехи раскололись. Из трещин вниз и вверх потекла темная жидкость.

+ Ариман! + позвал я, но он превратился в столп ярости, его физическая форма — маслянистая тень в сердце неистового ада. Демоны отступали, и сражавшийся подле него Санахт стал размытым пятном, выплетая парными мечами дуги призрачного штормового света. Воины Рубрики стреляли и стреляли, болтерные снаряды нескончаемым потопом накрывали мертвую плоть. Окинув взглядом сцену битвы, я заметил раздувшегося демона с телом насекомого, что летел на Астреоса. Отступник вихрем развернулся и разрубил его одним движением. Демон развалился напополам, по инерции угодив под удар. Он упал на пол, крылья еще продолжали жужжать, пока две половинки тела пытались поднять себя в воздух. Астреос наступил на него, раздавив ботинком хитин и подкожный жир.

+ Ариман! + я снова окликнул его, и увидел, что когда он обернулся, то наконец ощутил то же, что я узрел ранее.

Он как раз успел увидеть, как бытие выворачивается наизнанку.

Тело Оракула разорвалось надвое. Звук пилой заскрежетал в варпе. Из расколотого тела брызнула кровь, каждая капля была влажной черной дырой, брызгами негативного пространства, падающими сквозь реальность. Зал замерцал и вытянулся. Ряды демонов стали замаранными цветами силуэтами, их рты — дырами в потустороннюю тьму.

Мы больше не стояли у барьера между реальным и нереальным — мы оказались в саду разложения. Мы оказались в варпе.

Псайкер — существо, чей разум является дверью в эфир, проводником парадокса. Мы прикасаемся к неописуемому, но все так же состоим из плоти, все так же вылеплены из глины низменной реальности. Когда демоны ступают в реальный мир, они начинают умирать, как выброшенная из моря рыба задохнется в воздухе, которым мы дышим.

Вот только когда мы, обычные создания, ныряем в Море Душ, мы не тонем.

Мы горим.

Огненный ад разошелся от Аримана во все стороны. Его очертания размылись, по краям распадаясь на яркие частицы. Санахт упал, содрогаясь в судорогах, его руки и шея выгнулись дугой, как будто через них прошел разряд молнии. Астреос застыл на месте, его конечности, несмотря на все усилия, отказывались повиноваться. Рубрику окружили вопящие ореолы, орущие лицами, что формировались из расколотого света и клубящейся пыли. Не знаю, как я сам выглядел в тот момент, знаю только то, как оно ощущалось — казалось, все мысли, что были у меня в голове, вытягивали крючьями и разбрасывали по пропасти, что становилась все шире и шире. Все, чем я был, превратилось в тонкий пласт идей, памяти и воли. Демоны перестали быть существами из гниющих костей и кожи. Они превратились в зерцала моего отчаяния и надежды, в тонколицые кошмары, созданные из каждого сожаления, что мне приходилось когда-либо чувствовать.

В этот сад разложения проникло существо, которое поджидало нас. Его очертания и форма возникли как влажный пузырь из бледной слизи. Затем стали вздуваться жир и мышцы, и оно начало расширяться, принимая очертания и текстуру, подобно подрагивающему раскадрированию растущего и распускающегося растения, втиснутому в пару секунд. Тело его было огромной горой изодранной сырой плоти, голова — массой сломанных рогов. Я почувствовал запах горелого, густую, тяжелую вонь топленого жира и костяной сажи. Исходившая от него мощь удушала. Другие демоны отступили, выскользнув из-под моего взора. Я только и мог, что не позволять своей душе угодить на орбиту этого исполинского создания.

Я узнал его.

Мне известны многие демоны. Одних я сковывал, других видел мельком, о куда большем их числе я только слышал. Многие существа часто меняют свои имена и титулы, скрывая слабость за ложной славой, как мелкий вор, что воображает себя принцем, рядится в плащ из ярких перьев и шелков. Иные не нуждаются в подобных ухищрениях — их существование резонирует в варпе. Титулы слетаются к ним, будто мухи к навозной куче, и силой они уступают только Темным Богам, что их породили. Это было как раз такое существо. Владыка Личинок, Властитель Чумной Ямы, Седьмой Кровопийца Скорби, Вороний Червь — я слышал, как герольды с рыданиями восхваляют его славу в глубинах Ока, и видел его тень в смертях миллиардов.

Он посмотрел на меня. Не на Аримана, не на других.

Прямо на меня.

На месте глаз у него были ожоговые шрамы.

Он заговорил, и слова его рассеяли туман в моем разуме.

— Ты надеялся сковать меня, мелкий колдунишка? — улыбнулся он. С его губы стекала густая капля кровавого гноя. В корнях зубов копошились личинки. Его язык был массой засохшей крови и волос. Я просто задрожал, пытаясь снова собраться с мыслями, удержать то, что составляло мое естество.

Владыка Личинок захохотал, и от его содрогающегося тела отслоились куски кожи. Он повернул свою огромную голову к остальным. Огонь вокруг Аримана погас. Ни один колдун, с которым мне приходилось встречаться, не мог тягаться с ним, но даже он не мог бросить вызов одному из самых возвышенных из демонического рода, если только не было другого выхода. Наблюдая за Ариманом, я знал, что он ищет выход из положения, невзирая даже на то, что зверь возвышался прямо над нами.

— Ты не знаешь меня, — прохрипел демон. — Мы раньше не встречались, но я следил за тобой. Я видел твой взлет и падение, и новый взлет.

— Где наш брат? — холодно, держа себя в руках, спросил Ариман. — Где Менкаура?

— Ушел, изгнанный сын, ушел в бездну на корм свежерожденным. Ушел, чтобы не существовать более.

— Нет, — произнес Ариман. — Твой род пожирает, извращает и разлагает, но он не уничтожает.

— Разве? Трупные болота истории и слезы, пролитые у могил, поют иную песнь.

— Верни его.

— Нет. Не думаю, что верну его, — ответил демон и покачал головой. От его покачивающихся подбородков отвалились белые черви и куски плоти. — Это собрание не для требований. Оно для предложений, для оценки возможностей.

— Тебе нечего нам предложить.

Смех демона громовым раскатом пронесся по залу, и у него в горле запульсировали куски кожи. Он облизал губы.

— О, это не так, — он поднял огромную руку и указал на воинов Рубрики, стоявших в лучащихся ореолах боли.

— Ты — повелитель мертвого братства. Ты пытался спасти то, о чем заботился, но только одному под силу закончить эти страдания, — его голос стал вязким рокотом наполненных слизью легких. — Мы положим конец бренности, Ариман. Мы присмотрим за тем, чтобы ты и твои братья восстали из хладных могил. Ты чувствуешь боль за то, чем они стали, за то, что ты сделал, и за то, что, как тебе кажется, ты должен сделать. Эта боль может пройти. В печали может не быть нужды. Ты можешь спасти себя, и спасти своих братьев, — он поднял руки, словно в мольбе, протянув к нему толстые пальцы. — Все, что тебе нужно — лишь попросить. Сдайся. Пусть цепи спадут. Тебе не нужно принимать это освобождение. Тебе просто нужно позволить ему принять тебя.

Санахт с трудом вставал на ноги. Противление кричало в каждом его мучительном движении. Демон обратил взгляд на поднимающегося мечника.

— А ты, Санахт, сломленный мечник, ты разве не хочешь, чтобы раны в твоей душе исцелились? Астреос, милое страдающее дитя, иглы вины в твоем сердце — ложь. Их можно вынуть. Ты вновь можешь обрести надежду. Не просто ее обещание, но сладкий, влажный нектар ее правды, — демон посмотрел обратно на Аримана и медленно кивнул. — Вот что предлагает Властитель Всего.

Об альтернативах речи не шло. Их не нужно было облекать в слова. Голодное молчание демонической толпы красноречиво говорило о том, что означал отказ. Я также не удивился тому, что мне предложения не сделали. На моей душе осталось слишком мало мяса, чтобы насытить демона. Я сковал и сломил слишком многих из их рода, чтобы мне предложили что-либо, кроме воздаяния.

— Мы уходим отсюда, — проговорил Ариман твердым решительным голосом.

Демон снова покачал головой, его ободранное лицо потяжелело от скорби.

— Этого не будет, — произнес он. Окружившие нас демоны подались вперед.

— Нет, — сказал Ариман, его голос — звон молота по стали. — Согласно условиям, по которым мы пришли в сей храм, я отвергаю тебя. Это — церковь оракулов, демон. Ты совратил ее, ты сам воссел в ней, но цепи ее сковали тебя. Ты сидишь на месте Оракула. Ты занял его трон ради собственных целей, но это не место власти. Это клетка.

Челюсть демона затряслась от гнева. Складки гниющего жира задрожали. Он испугался.

Ибо когда я понял правду, ее понял и демон.

Сгнившая чаша зала с мерцанием вновь появилась в поле зрения. Ее склизкие от экскрементов стены пульсировали в унисон с натужным дыханием великого демона. Он попал в ловушку. Он был созданием силы, мощи, но не замечал более тонких ухищрений. Этими течениями управляла иная длань.

— Ты, кто восседает на месте Оракула, я требую правду, — произнес Ариман. — Назови себя.

— Сак'нал'уи'шулсин'грек…

Слоги вырывались из уст демона. Звуки с треском прошили эмпиреи, каждый — сломанный зуб желчи. Демон попятился, его рот шевелился, лицо раскалывалось в попытке удержать слова внутри. По воздуху разлетелись кровавые пузыри. Он взмахнул перед собой левым кулаком, занеся другой над головой. Ему приходилось говорить нам свое имя, но он намеревался убить нас до того, как успеет выговорить его целиком. В его руке вырос огромный ржавый тесак, и демон бросился вперед.

— … их'хал'хрек…

Санахт встретил и парировал удар, его парные мечи зашипели, поцеловав порочное железо тесака. Демон отвел клинок и, сотрясаясь влажным телом, ринулся в атаку. Санахт ушел в сторону, рубанув в движении. Из двойной раны вырвались полосы желтого жира и брызги сворачивающейся крови.

— … нх'гул'рг'шаргу… — кровавые слова непрерывным потоком выплескивались наружу, и демон опустил тесак. Меч Астреоса превратился в язык бело-синего пламени, которым он отрубил запястье зверя. Нож со сжимавшей его кистью упали на пол. Из раны вывалились мотки сухожилий, но существо подобрало руку и попыталось насадить ее обратно на обрубок.

— … сал-ху'не'горн'шу'саи'са…

Он потянулся целой конечностью ко рту и стал вырывать себе язык толстыми пальцами.

Но части имени продолжали вытекать у него изо рта.

Ариман не шевелился, но теперь обернулся ко мне.

— Сковывай его, брат, — сказал он.

А затем — в тот холодный миг — я осознал, что мне никогда не стоило соглашаться служить ему.

— … вел'рек'хул'скб'тх'ркс.

Последний слог слетел с уст демона, выскользнув в воздух, будто опаленная змея. Я взглянул на Аримана, и то мгновение показалось мне вечностью. Мой разум был готов. Разделенные ячейки памяти и разума, которым предстояло удерживать Менкауру, были открыты. Я услышал каждую паузу и расколотую интонацию демонического имени. Он был мой. Цепная сеть легла в пальцы моей воли.

Я повернулся к демону. Его меньшие сородичи снова пришли в движение, скользя и ползя вперед. Их клинки скрежетали, зубы щелкали. Воины Рубрики открыли огонь, кобальтовый свет разорвал податливые черепа. Демон вдохнул, его живот и горло вздулись. Его вырвало. На нас пролилась кровь, желчь и тень. На пути у потока встал пламенный купол. В воздух поднялся черный дым и желтый пар.

Я все еще колебался, неуверенный, хотел ли принимать участие в том, что Ариман уготовал для меня в своем многоуровневом обмане.

+ Ктесиас, давай! + мысленный голос Аримана расколол наполненный варпом зал, словно раскат грома.

Я проговорил имя демона. Слоги разорвали мои язык и губы. На шлеме расцвела изморозь. По горлу потекла кровь, наполняя легкие, мешая сделать выдох.

Я продолжал говорить, чувствуя, как цепь звуков притягивает сущность демона в мою руку одно кровавое звено за другим. Демон отбивался, ударяясь телом в горящий купол над нашими головами. Плоть его стала обращаться в дым.

Каждый слог, что вылетал с моих уст, я отделял от памяти и запирал в разделенных стенах разума. Другие колдуны пользовались гримуарами, таинственными шифрами или иными ритуальными символами, дабы удерживать скованных демонов. Я же использовал свой разум и записывал ключи призыва в собственное сознание.

Демон откинул голову и завопил. Гниющая орда ринулась вперед, чтобы ответить на зов.

Я утопал в своей крови. На языке вздувались и лопались волдыри. Зал вокруг меня исчез в лихорадочном размытом пятне.

Я прожевал окончание имени и внезапно оказался на пропитанном грязью полу.

Другие продолжали сражаться, все еще рубили, все еще сжигали бросавшихся на нас демонов. Существо над нашими головами боролось дальше, его плоть пульсировала в насмешке над дыханием. Его имя было теперь внутри меня, разделенное и запертое, будто оружие, сломанное на куски до тех пор, пока ему не позволят вновь стать единым целым. Он посмотрел на меня, и в его крови и наполненных гноем глазах я ощутил ненависть.

— Убирайся, — сказал я надтреснутым голосом. — И не появляйся, пока я не позову.

Его очертания распались, разрываясь на краях и уменьшаясь, пока не обратились в ничто. Он смотрел на меня до тех пор, пока последний вздох невидимого ветра не унес его глаза.

Затем меня поглотила тьма, и бессознательность опустилась на мысли и ощущения, словно нож.

Из пустоты пришел голос.

— У тебя остался вопрос.

Я узнал его. Это был голос, который я не слышал с… с… давних пор, и воспоминание о котором успел променять.

— Менкаура? — спросил я, и передо мной возник образ Оракула-мертвеца, как будто вызванный одним этим именем. На нем больше не было посеребренных доспехов и безглазого шлема. Над красной броней легиона Тысячи Сынов за мной наблюдало простое открытое лицо.

Я отвел взгляд и посмотрел в безжизненное ничто того… где бы я ни находился. Я не чувствовал ничего, кроме своих мыслей. Происходящее не казалось сном, но также не казалось и реальностью. Оно не походило ни на что.

Я посмотрел обратно на Менкауру.

— Задавай свой вопрос, — произнес он.

— Ты мертв, — сказал я. На его лице не дрогнул ни единый мускул. — Твою душу забрали демоны Чумного Отца. Ты перестал существовать.

Он просто смотрел на меня, не шевелясь, с ничего не выражающим лицом.

— Каков твой вопрос? Он был куплен, положенная плата — внесена. Вопрос должен быть задан.

Я покачал головой. Мои мысли прояснились, но казалось, они текут с морозной неспешностью.

— Это был вопрос Аримана, и он задал его демону, что занял твое место.

Менкаура не пошевелился и ничего не сказал. Я мрачно улыбнулся самому себе.

— Он знал, что здесь его будет что-то ждать, но держал это при себе, пока готовил меня к тому, чтобы сковать тебя. Ложь и полуправда, скрытые мотивы и высшие цели. Он не изменился, — я рассмеялся, и звук этот плоско разнесся в черном пространстве. — Но он был прав. Если бы Ариман попросил меня сковать одного из возвышенных нерожденных, я бы отказался. Я бы никогда не ступил в такую ловушку, ни за какое обещание награды. Мне следовало ожидать обмана. Стоило догадаться. А теперь я превратил посланное против нас существо в своего раба, — я прервался, с шипением втянув воздух сквозь зубы. — Нашего раба. Вот чего он хотел, вот для чего я был ему нужен. Зачем ему марать руки о подобное? Зачем глотать яд самому?

— Он боится, — сказал Менкаура. Я резко перевел на него взгляд, слова вопроса все еще крутились у меня на языке. — Он боится того, что начал. Судьба ждет его. Шанс стать много кем становится все ближе с каждым его шагом. Он видит это. Это словно огненная гора, выжигающая небо прямо за горизонтом. Ариман видит ее свечение, но не видит форму. Он знает, что другие видят ее также, видят силы, движущиеся в смертной и бессмертной реальностях. И он боится их. Боится, что может пасть в своем путешествии, и того, что может пройти его до конца, — Менкаура остановился, медленно кивая, словно соглашаясь с голосом, который мог слышать лишь он один. — И он прав, что боится.

Я знал, что то, что я вижу и слышу — не сон. Это было нечто иное, лоскут незавершенного времени, подводившего себя к концу, разговор, которому необходимо было состояться, чтобы удовлетворить судьбу. Слова Оракула-мертвеца прошли сквозь меня, холодные и дрожащие от заключенного в них смысла.

— Это оно? Он вооружает себя против… против чего?

— Против всего, что попытается его остановить.

— И он превращает меня в оружие для этой войны.

— Он ничего не додает и не отнимает от твоей природы. Ты тот, кто ты есть.

Говоря это, Менкаура начал таять.

— Должна быть плата, — сказал я ему вслед. — На тебе оковы, брат — слова оракула нужно купить.

Он покачал головой, когда его очертания слились с чернотой.

— Плата уже внесена, — произнес он и исчез, как будто его никогда и не было.

Я уставился в пустоту.

Затем обнаружил, что смотрю в лицо Ариману. Не было ни моргания, ни перехода, лишь внезапная яркость огней и звуки «Сикоракса» у меня в ушах. Я сидел в кресле из черного гранита, в зале из кованой бронзы. Отполированные детали моих доспехов висели на стене, посох покоился на костяной стойке.

+ Ты спал глубоко и долго, брат, + послал Ариман.

Я не ответил, переключая сознание между разумом и телом в попытке определить, сколько времени прошло.

Ариман заговорил снова, в этот раз настоящим голосом.

— Прими мою благодарность, Ктесиас. Я знаю, чего тебе это стоило.

Мое тело казалось безвольным, мысли неповоротливо кружились внутри черепа. По мне прокатывались волны усталости. Перед глазами плыли яркие цвета. Язык ощущался сухим листом во рту. Все раны, которые я получил, исцелились, но тень сковывания все еще нависала надо мной, давя на каждое чувство. Нельзя просто проглотить истинное имя возвышенного демона и чувствовать себя как ни в чем не бывало. Все — как оказывалось снова и снова — имеет свою цену.

— Ты солгал мне, — выплюнул я, и моя злость вдруг стала яркой и свежей. Он наклонил голову, наполовину соглашаясь, наполовину вопрошая.

— Я сделал то, что было нужно, брат. Как и ты.

— Что ты делаешь, Ариман? Зачем мы пошли к Оракулу? Что мы должны были узнать?

— Мы? — переспросил он, и слабейший намек на улыбку коснулся его глаз. — Я думал, тебя не волнует ничего, кроме себя любимого.

Я покачал головой, внезапно ощутив себя бесконечно уставшим. Ариман кивнул и повернулся к двери.

— Отдыхай, брат, — бросил он через плечо. — Отдыхай и спи.

— Я не сплю, — возразил я, но он уже вышел и слова отозвались пустотой в стылом воздухе. — Я не сплю, — повторил я, уже тише, и потряс головой, когда глаза начали постепенно закрываться. Разум и конечности словно налились свинцом, как будто приход в сознание израсходовал остатки моих запасов энергии. Я вновь погрузился в забытье, очертания моей новой комнаты начали постепенно исчезать.

В черноте век я вновь увидел лицо Менкауры и услышал слова, в реальности которых я не был уверен.

— Он вооружает себя против… против чего?

— Против всего, что попытается его остановить.

Всё — прах

Останется только прах. Прах и пустота. Я не знаю, кто я. У меня было имя, но оно исчезло. Я — ничто. Я заперт в темноте, без конца падая сквозь разбитые воспоминания.

Я помню синее. Синим было небо, исполосованное красным огнем. Я чувствовал запах дыма. На горизонте были пирамиды. Из трещин в их стенах вырывался огонь. Мертвые скользким ковром устилали землю. Среди тел стоял воин, его серый доспех забрызган, рот открыт, как у тяжело дышащего пса. Его зрачки — черные дыры в янтарных оболочках. Кровь пульсировала в моих венах, ревела в ушах. Я бежал, стреляя на ходу, каждым шагом вдавливая мертвых в кровавую грязь. Оружие в моих руках дрожало с грохочущим ритмом. Серый воин зарычал и прыгнул мне навстречу. Снаряды попадают в землю вокруг него, выбивая красные воронки в мертвой плоти позади его ног. У него топор с обухом из черного железа и шириной с грудь человека, режущая кромка изогнута, как улыбка черепа. Я помню свист этого оружия в воздухе. Топор ударил в мой бок. Он вошел глубоко. Я помню боль, яркую как звезда и холодную как лед. Я истекал кровью, красная жидкость бежала по красному доспеху, по золоту, сочилась на землю. Я поднял глаза, когда воин выдернул свой топор. С лезвия капала кровь. Она блестела на солнце, багровая на фоне синего неба. Тогда я свалил его, я стрелял в него, пока он не превратился в разбитый доспех и куски мяса. Я убил его, прежде чем смерть смогла забрать меня. Я помню, что чувствовал в этот момент гнев и удовольствие, но не знаю почему.

Воспоминание исчезает. Я снова один. У меня есть форма. Она человеческая, но я — пуст. Я всего лишь очертания. У меня есть руки, но я не могу прикоснуться. У меня нет рта, но я кричу с тех пор, как началось мое падение. Я хочу дышать, но не могу. Я не могу вспомнить, как это делать; только то, как тонуть в бездне, тонуть, не опускаясь на дно.

Время идет. Я чувствую его ход, подобный ветру, хоронящему в песке статую.

Когда-то у меня было имя. Оно — эхо, исчезающее, но не полностью, всегда за пределами слышимости. Когда-то я был плотью, но она исчезла.

+Гелио Исидор+

Голос приходит ко мне из черной ночи. Я знаю это имя, но не помню почему.

Я помню огонь. Он был абсолютно белым, цвета ядра солнца. Он грянул с черного неба и преобразовал меня. Я упал на руки и колени. Земля подо мной — красная пыль, цвета ржавчины, цвета высохшей крови. Боль, более жгучая и резкая, чем любая рана, наполнила меня. Я не мог видеть; огонь сначала лишил меня глаз, потом языка, прежде чем я смог закричать. Внутри доспеха вздулись мышцы, давя на металл. Огонь горит во мне, покрывая волдырями мою кожу. Я чувствовал, как на моем теле открываются рты, тысячи ртов с острыми зубами, каждый бормочет мольбу остановить боль. Огонь прошелся по моему телу, как руки сквозь жидкую глину. Я задыхался, словно утопая в песке. Ядовитое прикосновение паники сожгло мою плоть. Я не мог дышать. Я не мог двигаться.

Все остановилось. Словно бритвой провели по памяти, жесткой линией отделили меня от всего, что было раньше.

Я ничего не чувствовал.

Я медленно встал, прах сыпется из моего доспеха. Я начинаю идти, один медленный шаг за раз. Густой туман окутывает мир. Рядом со мной двигаются другие призраки. Они неуклюжи, как ожившие статуи. Где-то вдалеке я вижу группу фигур. Золотой свет очерчивает их формы. Они стоят, словно ожидая. Я иду к ним, к свету. Я не могу вспомнить свое имя.

Воспоминание разрушается, и я медленно вращаюсь сквозь пустую тьму.

+Гелио Исидор+ Это призрачный голос, кричащий из тьмы.

Я вижу свет. Он далекий, как луна, мерцающая из-под волн. Свет становится ярче и ближе. Я поднимаюсь из тьмы. Невидимые руки тянут меня. Я чувствую пальцы, сжимающие плоть, которой у меня нет. Я пытаюсь остановиться. Я не могу. Свет становится все ярче и ярче; это солнце, от которого я не могу отвернуться.

+Гелио Исидор+ снова говорит призрачный голос. Я тону, но не могу дышать. Я стучу руками. Холодный металл обездвиживает меня. Я — вихрь праха, грохочущий в металлической коже.

+Гелио Исидор+ говорит голос, который оказывается мыслью.

Я знаю это имя.

+Гелио Исидор+

Это мое имя.

Я вижу.

Мир — движение, и огонь, и рев далеких звуков. Я стою на поле брани из прыгающего огня и тающего снега. Рядом со мной фигура человека. Он носит доспех синевы пустынного неба, а его шлем поднимается в лазурно-золотой гребень. Вокруг него трепещется шелковая мантия, хотя ветра нет. Он сияет золотым светом, наполняющим мои глаза. Он более реален, чем все остальное, что я вижу. Это его голос звал меня из моего сна; я знаю это, но не знаю почему. Он поворачивается и указывает. Я шагаю вперед. В моих руках оружие. Я вижу воина в доспехах, идущего к нам. Его доспех сер, как штормовые облака. Я стреляю. Синие следы пламени находят серого воина, и он опускается на колени, после чего загорается. Я иду вперед, рассматривая мир вокруг меня. Рядом со мной наступают другие воины в синих доспехах; мы двигаемся как один.

Ко мне движутся серые воины. Они высоки, но сутулятся из-за спешки. Я вижу топоры, мечи, и серый доспех, раскрашенный неровными узорами ярких цветов. Я вижу черные зрачки в расширенных желтых глазах. Они кричат на ходу. Я слышу их. Я понимаю их. Они кричат о мести.

Удар поражает мое плечо. Он разрезает металл доспеха, обнажая черную пустоту внутри. Я ничего не чувствую. Разрез светится; он порождает зеленых светлячков, а затем смыкается, как закрытый рот. Я поворачиваю голову. Я вижу воина, который отводит меч от другого удара. Его лицо неприкрыто, а борода влажная и красная от крови. По лицу тянется разрез от виска к щеке. Я вижу белую кость в открытых краях раны. Он в шаге от меня. Я не знаю, как он подошел так близко.

Я стреляю. Мое оружие наведено вниз, и снаряды отрывают ноги воина в пламени, которое пылает даже после его падения. Его плоть начинает гореть внутри доспеха.

Я делаю шаг вперед, ступая сквозь пламя. Я останавливаюсь. Воспоминания кружатся в темноте внутри моей кожи, скрипя как песок о бронзу. Я смотрю, как горит серый воин, как становится пеплом, становится прахом. Я знаю, это должно что-то значить, но в моей памяти только пустота, которая заглушает все остальное. Я — очертания, сохранившиеся во сне о падении, и этот момент ничего не значит.

Гончие гнева

Не спрашивай, что за существо кричит в ночи.

Не стремись узнать, кто ждет тебя в тени.

Ибо это мой крик тебя будит в ночи.

И тело мое сокрыто в тени.

— Каразантор Жестокий, Изменник Сианя

Знайте же, что демон — воплощение лжи.

Демон твердит о своем превосходстве. Заявляет, что все рано или поздно станут его рабами, что реальность погибнет, и он будет владычествовать царством смертных вечно. Он говорит, что такова судьба. Говорит, что в парадоксальном времени варпа это уже случилось. Эти слова, как и вся его природа, пропитаны ложью.

Существование демона не более чем сон. Его мощь — это похищенная энергия человеческих разумов. Обличье его — это образ, при взгляде на который мы понимаем, что к нам возвратились прегрешенья наши. Верно, он обладает мощью, но эта мощь пожирает саму себя. Высшие демоны, которых некоторые зовут богами, жаждут душ и власти, ради этого предавая друг друга и самих себя. Они не хищники. Они — падальщики.

Но, невзирая на лживость, демон способен извращать разумы живых, превращать плоть в насмешку над самой собой, отрицать смерть и разрушать труды смертных. Когда варп расширяется и нерожденные проходят сквозь завесу, они могут сокрушать армии и повергать героев. Они всегда там, выжидают за границей мысли и краем зрения.

Демон — воплощение лжи, но ложь эта способна уничтожить реальность.

Я говорю это потому, что посвятил свою жизнь призыву и управлению этими существами. Меня зовут Ктесиас, и как ничто другое мне известна цена веры в силу богов и их детей.

Гордыня — характерный признак любого колдуна, и в особенности колдуна Тысячи Сынов. Мы совершили ошибку, считая, что раз мы не рабы, то не можем быть и добычей. Это история о том, как я допустил подобную ошибку, а также о цене, которую мне пришлось заплатить.

«Свержение невежества» вращалось в пламени своей погибели. Корпус корабля раскололся от носа до нижней части мостика. Его корма держалась только на сломанных костях-балках. С мостика я наблюдал за тем, как в пустоте космоса медленно кружатся осколки железа и камня размерами с жилой стек.

+ Сбой поля Геллера. +

Я поднял глаза. Астреос опустился на колено, изучая палубу.

Я покачал головой и молча отвернулся. Мостик представлял собой каверну из покореженного металла, открытую вакууму. Мимо меня пролетали шарики машинного масла и крови. Лениво крутились трупы или, вернее, части трупов. На спутанных трубках и кабелях висели куски сервиторов, все еще прикрепленные к своим системам. Взглядом я отыскал среди мусора деталь силовых доспехов: серебряную перчатку со спиральным завитком из синих камней и торчащим из нее обрубком кости.

Я принюхался и ощутил внутри шлема привкус жженого металла и прогорклого пепла.

+ Нет, + послал я. + Поле Геллера тут не при чем. +

Я потянулся посохом и легким прикосновением отправил отрубленную кисть в полет. Ее пальцы чуть дернулись от психически заряженного контакта.

+ Кажется, ты в этом уверен, + послал Санахт. Он стоял на обвалившейся секции стены надо мною, магнитно прикрепившись к металлу. Мечник выглядел безразличным, его руки покоились на навершиях парных мечей. Он оставался настороже, но здесь было место мертвых, и ему едва ли что-то могло угрожать.

+ Не кажется, + ответил я. + Я уверен. +

+ Здесь побывали нерожденные, + Астреос поднялся, его пальцы стали темными от полузамерзшей крови на палубе.

+ Сокрушительно очевидный факт, + послал я, не сумев утаить сквозившую в словах усталость. На мгновение я закрыл глаза. Их жгло от переутомления.

Мы переместились из варпа всего четыре часа назад, и дорога далась нам нелегко. Мы шли из центрального пространства Ока Ужаса, и все это время штормы непрестанно трепали наши флоты и разумы.

Я глубоко вдохнул и почувствовал, как дернулась рука от инстинктивного желания прижать пальцы ко лбу. На краю зрения заплясали яркие точечки красного света.

+ Нерожденные здесь были, + послал я, + но это не значит, что поле Геллера дало сбой. +

+ Тогда что случилось? + спросил Санахт, мысленный голос мечника не скрывал нетерпения. Я подавил гневную отповедь, и ответил так точно, как только мог.

+ Нечто другое, + послал я.

+ Но что? + не сводя с меня глаз, поинтересовался Астреос, презрение клубилось из его ауры серыми завитками.

+ Я… + начал я, а затем остановился. «Свержение невежества» прибыло на четыре часа позже остального флота, выброшенное в реальность горящим остовом, чьи отголоски гибели тянулись следом изорванным шлейфом красной варп-кожи. Это само по себе было загадкой, тревожной загадкой. Как демоны сумели пробраться на корабль, если поле Геллера исправно работало?

+ Я не уверен, + закончил я.

По воксу раздался кашляющий смешок Санахта. Я собирался ответить, когда наши разумы наполнил еще один голос.

+ Он прав. +

Мы разом обернулись к явившемуся на мостик Ариману. Он не шагал, но парил, направляя себя нитями телекинетической энергии. Мимо него пролетали обломки, иногда настолько близко, что столкновение казалось мне неизбежным, но его скорость и курс оставались прежними. На высоких рогах его шлема и шелковой ткани одеяний искрилась корка льда. За ним маршировало отделение Рубрики, в блеклом единстве крепясь ботинками к палубе. Он замер перед нами, и мы склонили головы. Боль в черепе до сих пор была яркой.

+ Ктесиас прав, + послал Ариман. + Щиты не отказывали. Команда погибла, убегая от чего-то, пришедшего изнутри. Они вошли варп уже со своим роком на борту. +

+ Повреждения… + начал Астреос.

+ Один из членов команды перегрузил плазменные соединители. Храбрость или безумие, кто знает? + Ариман остановился, кружась над опаленной и погнутой палубой. + Я до сих пор слышу крики — они цепляются к корпусу. Но это шторм без какой-либо упорядоченности, просто цвет и текстура ужаса. А в нем… +

Его ощущения медленно угасали, и от этого колебания меня пробрал озноб.

+ Повелитель? + спросил в пустоту Санахт.

Ариман покачал головой и обратил свой взор на меня.

+ Узнай, что здесь случилось, Ктесиас. Мы выдвигаемся к Саматису через два цикла. Это все время, что у тебя есть. +

В голове начало возникать возражение, но оно умерло, так и не успев оформиться в нечто связное. Ариман уперся в меня взглядом, и я ощутил, как внутри шлема защипало лицо. Я инстинктивно понял, что не сумею отказаться от выполнения этого приказа. Из всего его Круга я больше всех знал о демонах. Только я мог дать ему ответ. Наш род не любит загадок; они вредят нашим претензиям на непогрешимость.

+ Как пожелаешь, + склонив голову, ответил я.

Ариман кивнул и указал на Санахта.

+ Санахт приглядит за тобой и убережет, если возникнет нужда. +

По позе и молчанию мечника я понял, что он уже получил мысленный приказ от Аримана, и нравилось ему это не больше чем мне. Я кивнул ему. Он отвернулся.

+ Два цикла, Ктесиас, + послал Ариман и направился к рваной пробоине в стене мостика. Во внешней ночи двигались огни-мотыльки кружащих рядом боевых кораблей. Я заметил, как один корабль лег на новый курс и начал приближаться к нам. + Два цикла, а затем ты дашь мне ответ, что здесь случилось. +

Я трудился весь лишенный солнца цикл дня и ночи. Санахт присматривал за мною, его наполовину разбитая душа наполняла пределы моих чувств покалыванием нетерпения. Я пробирался через мертвый корабль, касаясь разумом каждой стены и заклепки.

Эмоции — это течения варпа. Сильные эмоции заставляют его дрожать и оставляют след в том месте, где случился их всплеск. Большинство таких следов слабые и быстро гаснут. Наиболее сильные чувства оставляют куда более стойкие отпечатки. «Свержение невежества» походило на рваную рану, смешавшееся пятно впечатлений, такое густое, что у меня ушли часы на то, чтобы вычленить тени произошедшего на борту.

Конечно, Ариман был прав — корабль погиб в варпе, и его поле Геллера не давало сбой. Демоны уничтожили судно изнутри, и его взрыв произошел по вине собственной запаниковавшей команды. Но посреди накатывающих волн ужаса и темных клякс смерти было нечто еще.

«Свержение невежества» принадлежало банде, которой руководило жречество из числа псайкеров, поклонявшихся наобум выбранным демонам и аспектам Изменяющего Пути. Подобно множеству банд, что служили Амону, а после присягнули на верность Ариману, они были не выходцами из Тысячи Сынов, но авантюристами и наемниками, которых влекла власть и обещание заполучить ее еще больше.

Кем-то вроде меня.

Даже их самые могущественные колдуны были слабаками и детьми по сравнению с Ариманом и остальным Кругом, но их силы все равно были немалыми. И во всей круговерти смерти, ярости и отчаяния я не мог отыскать ни следа их искусства. Раны, оставленные колдовскими молниями, и отпечатки огня попросту отсутствовали. Все они погибли, так и не применив самое мощное свое оружие.

Это тревожило меня.

Я продолжал идти, стараясь не задумываться о том, что это могло значить.

Пока я пробирался и пролетал мимо обломков, начала вырисовываться картина. Поначалу она была едва различимой, но чем глубже мы с Санахтом заходили, тем яснее она становилась. Все разрушения и ужас на корабле исходили из единого эпицентра, как будто отпечаток, оставшийся после взрыва бомбы. В самом центре картины находился коридор. Ничем не примечательный отрезок из стен, пола и потолка в секции, населенной высшими кругами человеческой команды: умелыми сервами, помощниками-фаворитами и трэллами. Он походил просто на обычный пустой коридор с запекшимися на стенах брызгами крови. Но это было уже начало, точка отсчета, и если я собирался дать Ариману ответы, то именно отсюда мне стоило начать настоящую работу. Здесь я вызову прошлое и увижу, что же произошло.

Я выговорил последнее слово заклинания, и в безвоздушной пустоте появилось светящееся облако. Облако сгустилось и закрутилось, словно змея. Я неотрывно следил за ним. На дисплее шлема зашипела статика. Внутренним оком я видел, как облако растет, угольки света уплотнялись, пока не стали толстым узлом во мраке. Теперь я начал видеть в нем другие образы, руки и лица, вытянувшиеся мотками зернистого света.

+ Ты гордишься тем, во что превратился? + наблюдая за мною, спросил Санахт.

— Горжусь ли я? — ответил я обычным голосом. — Какой странный вопрос.

+ Честный, учитывая то, что ты такое, + послание ужалило мои мысли. Колдовской образ замерцал. Его границы раскололи резкие черные трещины.

— Пожалуйста, прекрати. Я понимаю, что твои способности более ограничены, чем прежде, но я занят деликатным и сложным делом, которое может привести к печальным последствиям, если что-то пойдет не так.

Я проговорил поток тихих слов, и тени в коридоре замигали и истончились.

— Учитывая то, что я такое… — осторожно повторил я, понимая, что мне не следует обращать на них внимания, но все же позволив раздражению пересилить благоразумие. — Так, видимо, ты знаешь, что я такое?

— Ты — результат собственных устремлений — существо без чести, что раз за разом продавало самого себя. Неудача.

— Неудача?

— Ты продал все, что имел, ради ничтожной власти. В твоем мире нет ничего, чем бы ты ни пожертвовал ради еще одного вдоха. Ты — величайшая из неудач. Ты — оболочка, оставшаяся от воина.

— Какие сильные слова, брат, — последнее слово сорвалось с моих уст, будто снаряд. — Ты-то, конечно, воин высоких идеалов, не ведающий ни слабости, ни поражения. Но я вижу их в тех, кому ты отдавал свою верность. Скажи мне, неужели Магнусу не хватало величия и достоинства? Уж не потому ли ты отвернулся от него? Неужели возвышенные мотивы Аримана оказались столь скоротечны в твоей душе, что когда Амон предложил будущее забвение, ты без промедления согласился? А когда он пал жертвой Аримана, новая мечта сменила старую до или после того, как тело Амона коснулось пола?

Его мечи превратились в размытые пятна, прежде чем я понял, что он достал их. Я оттянул толику своей воли от концепции, и ударил ею в Санахта. Ее было немного, но достаточно, чтобы тот пошатнулся. Сфера энергии раздулась и замерцала. По стенам пополз лед, и я почувствовал открывшиеся на коже раны, пока пытался удержать разум в единении с заклятьем.

— Осторожнее, — мягко сказал я. — Помни, нам обоим вряд ли захочется быть здесь, если я потеряю сосредоточенность.

Санахт взглянул на меня, острия его мечей искрились в бледном свете. Он покачал головой и вложил мечи обратно в ножны. Говоря по правде, я не думал, что он собирался убить меня. Будь оно так, эта история могла бы закончиться иначе.

— Горжусь ли я? Так звучал вопрос? — спросил я. Психическая концепция передо мною задрожала. — Горжусь ли я своими умениями? Горжусь ли тем, что, несмотря ни на что, я до сих пор жив, обитая в подземном царстве вселенной, населенной лишь врагами?

Я оглянулся на Санахта, и узел тусклого света развязался. Щупальца призрачной энергии заметались во тьме и забили по стенам, полу и потолку. Наружу потянулись бугры очертаний и тени, кипя размытыми образами и движениями. В ушах забормотали шепоты и сломленные голоса. Санахт вздрогнул, когда обратная волна проявления докатилась до его разума.

Я улыбнулся.

— Горжусь ли я? Да, думаю, что да.

Он обернулся, чтобы ответить, но затем прошлое затопило коридор перед нами и похитило все то, что собирался сказать мечник, у него с языка.

Из тьмы поднялся человек, изваянный из рваного света. На его краях размывались призраки одежды и конечностей. Конечно же, видение не было реальным. Оно было отпечатком того, что здесь произошло, изъятое из варпа и обретшее жизнь, подобно изображению, спроецированному на стену. Я разглядел лицо, но оно было не тем, которое он носил при жизни. Черные как пропасти глаза выпучились над разверзнутой щелью рта. Это было лицо его души. Лицо человеческого псайкера, не самого сильного, но из тех, которых некоторые последователи Аримана держали в качестве трэллов. Он бежал, спасая свою жизнь.

Я увидел, как он оглянулся на то, что находилось у него за спиной, и его голова разлетелась осколками света, когда разум человека раскололся от страха. Я услышал призрачный отголосок его крика, слабый и отдаленный, как будто он доносился откуда-то издалека. Я посмотрел назад, туда же, куда и он.

И в это мгновение, прямо как оглянувшийся образ мертвеца, я увидел, как из тьмы вздувается тень.

И услышал вой.

+ Что это было? + послал Санахт. Призрачные образы изливались в безвоздушную тьму. Я дрожал, мои пальцы стучали по внутренней стороне перчаток. По спине танцевал холод. + Ктесиас, ты слышишь это? + вой в моей голове поднимался снова и снова. + Ктесиас? +

Я тяжело дышал, кровь стучала ускоряющейся барабанной дробью внутри черепа. Санахт достал мечи и теперь озирался по сторонам, словно пытаясь определить, откуда доносится звук.

+ Я слышу волков, + послал он.

+ Нет. +

Я потянулся к болт-пистолету на поясе. Я носил его по привычке, хотя нечасто им пользовался. Разум — единственное оружие, которое мне требуется. Лед все еще холодил мне спину. Все стало предельно ясно насчет того, какая же участь постигла «Свержение невежества» и, как всегда, правда не несла в себе уюта.

+ Не волки, брат, + послал я. + Это был зов гончей. +

И, едва я отправил последнее слово, во тьме раскрылись пылающие глаза, и гончая взвыла, выпрыгивая в реальность.

Все во вселенной сбалансировано, так однажды сказал Магнус. На каждую скорбь отыщется своя радость. На каждый свет есть своя тьма. И на все, что цепляется за жизнь, найдется хищник. Это старейшая чаша весов и старейший источник страхов. Рычание во тьме за границей костра, кольцо зубов, бесшумно поднимающееся из темных вод, крылья охотника, кружащего в небе. Мы, воины Тысячи Сынов, считаем себя трансцендентными созданиями среди смертных, не уступающими по силам богам. Так и есть — наша гордыня не беспочвенна, но мы не стоим в стороне от стада смертности. Есть существа, которые на нас охотятся, постоянно жаждут наших душ. Из них, возможно, самые страшные — гончие Повелителя Черепов.

Гончая сформировалась в прыжке. Ее голова была огненной впадиной, зубы — остриями сломанных мечей. Заляпанный запекшейся кровью мех и расплавленная чешуя покрывали красные мышцы. Коридор наполнился смрадом разрубленного мяса и горячего железа.

Санахт отреагировал раньше, чем я успел сформулировать мысль. Его парные мечи сверкнули ослепительными полосами молний и огня. Я увидел, как удары настигли цель, увидел мощь и красоту, когда один силовой меч погрузился в морду гончей, и идеальный расчет, с которым кромка второго клинка распорола ей бок. Я увидел, как гончая рухнула, и из свернувшегося тела шариками разлетелась кровь цвета расплавленной бронзы. Вот только этого на самом деле не случилось.

Острие силового меча ринулось вперед, но огонь на кромке угас, словно задутая свеча. Энергия, напитывавшая клинок, испарилась. Гончая опустила голову и встретила кончик мертвого металла своим лбом. Выпад пронзил пустоту. Я ощутил запах жженого сахара и мяса. Шею существа опоясывал шипованный бронзовый ошейник, пышущий кузничным жаром и ненавистью. Едва я увидел его, мне захотелось кричать. Гончая поглощала варп, осушая мой разум и обнажая меня перед голодным вакуумом. Существо казалось провалом в моем внутреннем оке, растянувшейся тенью.

Гончая приземлилась, и железные когти лязгнули по пластали. Санахт развернулся, чтобы остановить инерцию выпада, но из-за магнитно закрепленных на полу ботинок его движение замедлилось. Гончая запрокинула голову. Санахт дернулся назад, и ее зубы сомкнулись там, где мгновение назад находилась шея мечника. Он отключил магнитные крепления и взмыл над палубой.

Я открыл огонь из болт-пистолета. Отбросив всяческие претензии на действие гравитации, гончая заскочила на стену, впившись когтями в металлические пластины. Мои болтерные снаряды разорвались следом за ней. Санахт коснулся ногами потолка и закрепился на нем. Гончая оттолкнулась от стены, работая мышцами, словно поршнями. Санахт извернулся и ударил мертвым металлом силового меча ей по морде. Существо откинуло голову, и челюсти щелкнули в волоске от лица мечника. Будь на его месте кто-то другой, я бы подумал, что ему повезло во второй раз, но хотя Санахта можно было назвать кем угодно, я бы никогда не стал отрицать того, что с мечом он обращался скорее как божество, нежели смертный.

Он вогнал силовой меч под челюсть гончей. Окутанный молниями клинок пробил кость и мышцы. Тело гончей судорожно забилось, когти оторвались от потолка. Санахт выдернул меч обратно через череп и морду. Ошейник на гончей полыхнул синим жаром, и во все стороны брызнули расколотые глобулы плоти и расплавленной меди. Мечник дернулся назад, снова отключил магнитные крепления и оттолкнулся от потолка.

Я услышал еще одно рычание и, едва обернувшись, увидел, как из теней выскочила очередная гончая. Я выстрелил. Снаряд угодил ей в плечо и вырвал в теле кратер. Куски багровой чешуи рассыпались в вакууме и с шипением обратились в эктоплазму. Я снова нажал спусковой крючок, как раз когда гончая с разбегу врезалась в меня.

Меня спасло отсутствие гравитации. Если бы я упал, последним, что я ощутил бы в жизни,… было…

Гончая навалилась на меня лапами и грудью, ее пасть широко распахнулась, чтобы откусить мне голову. Я рванулся назад, отсоединив ботинки от пола. Челюсти гончей сомкнулись. Один клык впился мне в предплечье, распоров доспехи, словно кожу. Меня закружило по коридору. Следом за мной летели капли крови. В черепе взорвалась яркая, белая боль. Я истекал кровью, и в меня просачивалась чернота. Варп становился все более отдаленным. Я бился о потолок, стены и пол, продолжая катиться дальше и дальше, так и не выпустив из рук посох и пистолет.

Я услышал, как гончая бросилась следом, разрывая когтями металл коридора. Ее голод наполнил мой разум, и я понял, что она не остановится до тех пор, пока не затащит мою душу в пропитанную кровью тьму под Троном Черепов. Это было неизбежно. Так было предначертано. Я поднял пистолет, но руны прицеливания непрестанно кружились, пока мой мир снова и снова переворачивался с ног на голову.

Лезвие меча погрузилось в шею существу. Силовое поле активировалось за миг до того, как острая кромка коснулась плоти. Клинок впивался все глубже, брызжа во все стороны чешуей, мясом и костью.

Моя спина ударилось о стену. Прислонив руку к металлу, я резко затормозил. Санахт парил возле демона, вгоняя клинок ему в шею. Я поднял пистолет и открыл огонь. Три болта оторвали голову существа и превратили ее в осколки и пену.

Я протяжно выдохнул, когда мои мысли, наконец, воссоединились с варпом. Это принесло мне облегчение даже большее, чем осознание того, что я еще жив.

Санахт ударился в стену рядом со мной и закрепился на ней.

+ Ты ранен? + спросил он.

+ Твое беспокойство освежающе неожиданно, + выдавил я. Кровь до сих пор текла из пореза на руке. + Я в порядке. +

+ Двигаться можешь? +

Вместо ответа я оттолкнулся от стены и полетел по коридору. Нам требовалось добраться до десантного корабля. Нужно было вернуться на «Сикоракс». Я потянулся своим разумом, пытаясь отыскать Аримана, пытаясь заговорить с ним, но единственным ответом стали затихающие крики мертвецов. Санахт последовал за мной, в кружащем безмолвии отскакивая от стен и опор.

+ Нападение было не случайным, + послал я, пока мы летели сквозь мрак. + Они ждали нас. Это было их послание. Гончих спустили охотиться на нас, охотиться на него. +

Это был один из тех моментов в жизни, когда нечто похожее на верность могло удивить даже меня самого. Мне следовало сохранять благоразумие. Мне не стоило быть настолько наивным.

+ Кто спустил их? +

Хороший вопрос, и мне следовало понять, что он также был единственно важным. Оглядываясь на прошлое, все мы чувствуем себя глупцами.

+ Да кто угодно, + огрызнулся я.

Краем разума я услышал, как из глубокой ночи доносится новый вой.

Ариман ждал, когда мы запрыгнули в корабль. Я сумел соединиться с его разумом за пару минут до погрузки, и выпалил предупреждение. Все это время мое тело пыталось остановить текущую из раны кровь. Санахт продолжал сжимать включенные мечи, когда мы врезались в пол. Едва я поднялся на ноги, от меня во все стороны разлетелась кровь. Я окинул взглядом кольца воинов Рубрики, прикрывавших ангарную палубу. Астреос и остальной Круг стояли возле Аримана, в шлемах и доспехах.

По мне прокатилась волна удивления. Все было так спокойно. Так неподвижно. Никакой крови. Никакого воя гончих. Яркий свет ламп отражался от лазурных доспехов. У меня закружилась голова.

Это было неправильно.

Или дело во мне?

+ Ктесиас? + послал Ариман, шагнув вперед.

Гончие приближались. Я слышал их завывание. Они вкусили моей крови, и я с полнейшей уверенностью знал, что они уже рядом.

+ Ктесиас? +

Я услышал мысль, но она прозвучала словно бы откуда-то издалека. Я моргнул и попытался сформулировать послание, попытался открыть рот. Но ничего не получилось.

Мир затрещал. Свет, касавшийся моих глаз, покрылся красными разводами. Ноги подкосились, и я рухнул на колени.

Красное. Вокруг царило спокойствие, но я видел только красное: красная лужица густой крови, красное солнце, скрытое дымом горящего мира, и красный меч, вытянутый из горнила. Мир утопал в багрянце, и я тонул вместе с ним.

А затем с моего разума частично спала пелена глупости. Мне следовало понять. Из всего Круга Аримана именно мне следовало увидеть и понять, и не быть таким слепцом. Оказалось, даже я подвержен гордыне.

Я попытался встать, и не смог.

Я почувствовал, как меня подхватили чьи-то руки и попытались поднять.

Я с трудом открыл рот.

— Они… — начал я, и ощутил, как чужие мысли пытаются коснуться моих, но мой разум превратился в размытое пятно из заостренных краев и пышущего жара. — Они идут, — судорожно дыша, прохрипел я. Воздух в моих легких стал дымом и золой.

— Мы готовы, — произнес Астреос.

— Им нужен запах, — сказал я, ощущая, как с каждым словом на палубу падает капля крови. Думаю, именно тогда они поняли, ибо почувствовал, как они отшагнули назад, и услышал потрескивание готовящегося к бою оружия.

Та гончая выполнила поставленную цель. Она ранила меня и вкусила моей крови, так что получила мой запах.

И теперь остальные могли проследовать за мной из-за завесы.

В моей голове поднялся вой. Сначала один, затем второй, а потом больше, чем я мог сосчитать. Кровь обратилась в огонь. Вокруг меня вскружился багровый вихрь, стена кровавого тумана и черного дыма, и я понял, что моя долгая и ничтожная жизнь подошла к концу.

Но еще я знал, что не собираюсь встретить свой конец на коленях.

Я поднялся на ноги и заставил себя открыть глаза.

Секунду все казалось таким же, как раньше. Ариман, Астреос, Санахт — ряды воинов Рубрики — все они стояли передо мной с оружием наизготовку. Затем, с последним воем у меня в черепе, гончие бросились на нас.

Они выпрыгнули из-за края зрения. Багровые тела замерцали, материализуясь. Вокруг Астреоса заискрились молнии, хлестнув по формирующимся фигурам, и исчезли, так и не успев их коснуться. Свет замигал и раздробился на черные и пылающие красные осколки. Я увидел, как первая из обретших тело гончих взметнулась с пола, и Рубрика как одна открыла огонь. Болты разорвались в воздухе, заключенное в них сине-розовое пламя угасло и исчезло в мгновение ока. Гончая приземлилась среди Рубрики, ее челюсти сомкнулись на груди одного из воинов и отбросили его в задние ряды. Из пробитой брони посыпался прах. Я услышал высокий, сухой крик в варпе.

Санахт бросился к Ариману, его мечи превратились в два размытых пятна. Вокруг нас появлялось больше гончих. Я слышал грохот болтерных снарядов и взрывов. Воины Рубрики начали резко замирать — присутствие гончих отрезало их от силы, оживлявшей доспехи. По воксу кричали голоса. Я увидел, как Астреос избивает одно из существ навершием своего безжизненного психосилового меча. Ариман призывал нас, кружась среди творящегося опустошения и с каждым шагом извергая огонь.

— Ктесиас! — крикнул он, и я обернулся. Гончая прорвалась сквозь неподвижную линию Рубрики и теперь скачками неслась ко мне, до предела напрягая мышцы. Я снял с бедра пистолет. Мои пальцы повлажнели от крови. Горящие оранжевые глаза неотрывно следили за мной — они были уже слишком близко, а моя рука только-только поднималась.

Фигура в синих доспехах врезалась в гончую сбоку, протаранив ее грубой физической силой. Демон покатился, заскребя когтями по палубе в поисках опоры. Затем Астреос выпрямился и, зашагав к существу, открыл по нему огонь из болт-пистолета. Гончая разлетелась ошметками красного дыма и месива из плоти.

Он оглянулся. Шипящая кровь забрызгала его доспехи и мантию.

— Спасибо, — выдавил я.

Астреос отвернулся, не переставая стрелять. Смазанные очертания, крики и рев оружия накатывали, словно буря. Я искал цель, но мои конечности двигались так, будто я брел по воде. С руки скапывала кровь. Она шипела от огня, пронзая воздух.

Затем я осознал еще одну возможность, которую упустил из виду, и выбранил себя за то, что не заметил ее раньше.

Я сосредоточился и обратил свой разум внутрь, к биению жизни в венах. Я ощутил текущую во мне кровь, двойное сердцебиение стало ревом и столкновением битвы. Как и все остальные демоны, гончие были порождениями варпа, пусть даже медные ошейники и благословение хозяина делало их нечувствительными к нашим силам. Варп — их жизнь, и в этот момент их жизнь в реальности зависела от нити крови, по которой они следовали. Моей крови.

Они ощутили, как мой разум начал изменяться. Демоны взвыли и обернулись ко мне. Я пытался устоять на ногах. Увидел, как Санахт отрубил лапы одной из них, когда та отвернулась от него и бросилась в мою сторону. В разуме разворачивались формулы, множась, обретая существование благодаря моей воле.

Гончие стягивались ко мне, смыкаясь мерцающими оковами. Палуба у них под ногами покрывалась изморозью, их кровь поднималась в воздух, словно дым. Орудийный огонь и клинки били по стае, и некоторые падали или разлетались на куски. Но гончие не останавливались и не сворачивали с пути. Они понимали, что я намеревался сделать, и собирались уничтожить меня прежде, чем я успею свершить задуманное.

Формулы изгнания древние, их тайны были известны на протяжении тысячелетий, и забывались множество раз. Готовить их следует с осторожностью, а применять со всей тщательностью. Но у меня не оставалось ни времени, ни сил для предосторожностей. Я высвободил мысли и позволил им омыть узы крови.

Гончие взвыли, но вопль умер у них в глотках. Их тела вспыхнули. С них начали отслаиваться хлопья пепла. Чешуя треснула. Огонь в их глазах загорелся ярче. Демоны задыхались в реальности, и я был рукой на их горле.

Ариман, Астреос и остальные разом открыли огонь. Болтерные снаряды били по рассыпающейся плоти, обращая ее в серые облака. Секунду мне казалось, что я преуспел, что я все же выживу.

Гончая перескочила превращающуюся в прах свору и приземлилась передо мной. По ее вздымающимся бокам стекала расплавленная медь, края тела смазывались дымкой из золы и пепла. Я закончил последнюю часть формулы, и почувствовал, как варп вздулся и вытянулся в реальность, чтобы утащить гончих назад в их измерение.

Пасть гончей разверзлась. Ее зубы были черными щелями в ткани мира. Я слышал крики и грохот стрельбы. Тело гончей разлетелось на куски, когда та ринулась на меня. Ее вой поглотил мой разум.

Челюсти сомкнулись на моей шее.

Буйство и краски жизни исчезли, на меня накатило безмолвие, и вот тогда я умер в первый раз.

Тёмный Принц

Свет меркнет. Мои глаза, видевшие так много, силятся разобрать слова, которые я пишу. Скоро наступит момент, когда я умру во второй и в последний раз. Я расплачусь своей душой за обладание запретными знаниями. Я говорю, что это станет моей второй смертью, и в некотором смысле так оно и есть. Ибо на три тысячи восемьдесят первый год своей жизни я умер в первый раз. Но это не стало концом. Ибо вот он я.

Меня зовут Ктесиас, в прошлом один из Тысячи Сынов, и это повествование о лжи и обмане, а также о том, почему я пережил одну смерть, лишь чтобы умереть снова. Но не я главное действующее лицо в этом рассказе, сия сомнительная честь достанется моему бывшему повелителю Ариману. Это его история, хотя я стал ее свидетелем.

И она начинается с того, что лезвия-бритвы вскрывают мне горло, и я с криком вылетаю из реальности.

Смерть — это безмолвие, место между «тут» и «там», между гулким сердцебиением и тишиной вечности. Меня окружила пустая чернота, тотальная и непроглядная. Я ощущал лишь ветер и касание сухой пыли. Я не чувствовал ни тела, ни лица, ни тяжести мышц и боли костей в руках. А еще я не мог вспомнить, кто я такой и как здесь очутился.

— Приветствую, Ктесиас, — раздался голос настолько неожиданный, что он показался мне ненастоящим. — Вот мы и здесь, старый друг.

Я не узнал голос, хотя и знал, что должен. Я попытался открыть рот, спросить у говорившего, кто он. Тщетно.

— Не говори, Ктесиас. Для этого у тебя нет языка, только не здесь. Тут ты не более чем безмолвное имя.

Я не знал, что имел в виду этот голос, но понимал, что он прав. Я ощущал правдивость его слов холодной кромкой кинжала на коже.

— Ты ведь знаешь, где ты, — прозвучал другой голос.

Тогда я вспомнил. Медленно потекли воспоминания, влажные и отчетливые. Мое тело лежало на металлической палубе корабля под названием «Сикоракс». Вокруг моих изломанных конечностей растекалась лужица сворачивающейся крови. Я не дышал, и оба мои сердца только что отбили свои последние удары.

— Да, все верно. Ты умираешь. Ты стоишь на пороге врат душ. Все эти века ты пытался уползти от них, но вот они здесь, распахнуты настежь и ждут тебя.

Затем пришло и остальное, все разбитые и окровавленные подробности слишком долгой жизни. Я вспомнил, что был рожден женщиной, а когда вырос, стал полубогом во времена, когда люди более не верили в них. Я вспомнил, что был воином и ученым, который позже стал нести ужас. Я вспомнил, что последние мгновения до того, как я начал умирать, полнились воем гончих и смрадом горящей крови.

— Я бы спросил, предвидел ли ты это, но ты ведь не сможешь мне ответить, верно, друг мой? Нет, подобное искусство никогда тебе не нравилось.

Затем я понял, кто со мной разговаривал, а также зачем. И едва я это понял, как тут же пожалел.

— Я здесь из-за долга, Ктесиас. Я здесь из-за крепости оков, что ты наложил на себя. Я здесь ради последнего, что ты способен отдать. Прости за формальности. Ты понимаешь, ведь ты знаешь силу и важность слов. Я всегда уважал это — смертный, что умел создавать узы из слов и имен, но сковывавших и его самого звонкими цепями пактов и сделок. Звяк, звяк… звяк, звяк…

Я словно слышал его улыбку — губы растянулись, обнажив острые зубы, язык то и дело облизывает их кончики. Я не видел его лица, но мне и не требовалось. О некоторых вещах лучше просто знать, но не видеть.

— Прости, Ктесиас. Я буду скучать по тебе. Мне было так интересно наблюдать за тобой.

Тогда меня что-то коснулось. Вокруг когтей, погрузившихся в мою душу, возникло ощущение плоти и кожи.

— Мне бы хотелось спросить, жаждешь ли ты выжить, но, боюсь, тебе больше нечего предложить. Но у тебя хотя бы осталось это время. Конечно, его немного, но большего я тебе дать не могу.

Когти стали впиваться глубже.

— Оставь его, — эхом разнесся голос. Я почувствовал тепло, и на мгновение черноту разогнал белый свет. Я узнал голос, но он не мог оказаться здесь. Он не мог явиться за мной сейчас. Я попытался закричать, предупредить его, но безмолвие крепко удерживало меня. — Ты покинешь это место, демон, и вернешь моего брата обратно в мир живых.

— Смертная тень, о, какая услада. Так мне нужно дрожать от ужаса, или это было бы неуместным?

— Я предлагаю только раз. Убирайся…

— И кто ты такой, чтобы предлагать мне подобное?

— Меня зовут Азек Ариман.

— Ну конечно, тот самый вор секретов. Существо, которое ты зовешь братом, у меня в долгу, на который он согласился по собственной воле. Я пришел за тем, что по праву мое, колдун, и ты не можешь предотвратить это.

Тьма исчезла, гром расколол мир. Боль стала мною, и когда хлестнула молния, я беззвучно закричал.

Я услышал, как Ариман резонирующим голосом бросает слова в бурю, заставив демона зашипеть и взреветь.

Затем буря стихла. Тьма возвратилась, а с ней и голос демона.

— Впечатляюще глупо. Двор Изменения смеется, оценивая твою утонченность. Чумные дети остерегаются огня твоей силы. Даже псы Трона Черепов съеживаются от звуков твоего имени, но ты не понимаешь, что в этом месте я обладаю неоспоримой мощью. Я разочарован.

— Что ты такое?

— Хороший вопрос. Самые простые вопросы зачастую самые лучшие, но задают их в последнюю очередь, верно? Я — наследник варпа. Я — погибель королей. Я — первый сын богов.

— Какие красочные слова.

— Уж тебе-то следует знать, что слова — не просто слова.

— Ты — порождение варпа, не более того. Даже со всеми твоими силами, ты — раб ложных богов.

— Я не их…

— Но ты здесь, князек, пришел вырвать душу из тела, будто падальщик.

— Я тут не ради его души. Какой прок от эфирных лоскутьев? Нет, я здесь ради чего-то большего.

— Чего же?

— Это тайна, которую я тебе не открою, а Ктесиас сказать не сможет.

Я чувствовал, как кончик когтя касается меня снова и снова, принося с собой яркий огонь боли.

— Но… но я предложу взамен кое-что другое. Ты заботишься о Ктесиасе, каким бы сломленным и отвратительным существом тот ни был. Ты хочешь, чтобы он жил, и я могу устроить это и не забирать то, что по праву мое. Я сделаю это для тебя. Но подобное не дарится просто так, не прося ничего взамен.

— Какова цена?

— Соглашение. Твои узы в обмен на его. Возьми на себя долг Ктесиаса и можешь забирать его или то, что от него осталось.

— Я не пойду на такое.

— В таком случае я, пожалуй, займусь своими делами.

Коготь дотронулся до меня снова, ощущение мышц и плоти возникло за мгновение до того, как острейшие кончики впились в меня снова. Я закричал. В физическом мире я мог выдержать боль, которая убила бы большинство людей. Но здесь, в пропасти между материей и пустотой я был просто старческим разумом. Поэтому я кричал и кричал, но не издавал ни звука.

— Стой!

Коготь отстранился, и на меня накатила волна холодного онемения.

— Контроль достигается посредством понимания, что мы имеем и чего хотим. Власть означает обладание тем, чего хочет кто-то еще, но не может получить.

Я ощутил отголоски удовлетворения демона. Я попытался возвратить себе голос. Ариман не понимал, с чем столкнулся. Я не видел прежде никого, равного ему по силам. Но существо, которое явилось за мной, было совершенно иного порядка, старше и куда ужаснее любой сущности, что подчинялась Темным Богам.

— Ты не можешь уничтожить меня, только не здесь, и, кроме того, даже будь это не так, подобное тебе не по зубам. Поэтому не притворяйся, будто здесь у тебя есть власть.

— Твоя монета фальшивая, демон, и блестит она не ярче лжи, в которую верят глупцы.

— Прежде чем отказываться от чего-либо, узнай его ценность. Я многое могу предложить тебе, Ариман. Короли сжигали наследников и отдавали свои царства ради толики того, что может стать твоим.

Я почувствовал, как присутствие демона отдаляется от меня, словно оно подползло ближе к Ариману.

— Я знаю тебя, Ариман. Я видел твои деяния и слышал, как великие Повелители Изменений говорили о том, кем ты еще можешь стать. Другие также делали тебе предложения. Величайшие слуги четырех моих властителей встречались с тобой и терпели неудачу, но у них не было того, что ты боишься потерять, и не могли дать тебе то, чего ты на самом деле заслуживаешь. Только я способен сделать это.

— Ложь.

— Как говорится, победа, обретенная посредством лжи, не стоит ничего. Я дам тебе только правду. Если ты откажешься, я заберу у Ктесиаса причитающееся мне и уйду. Я не причиню тебе вреда. Пошли, Ариман. Разве тебе не хочется узнать, что я могу предложить?

Мне хотелось закричать в тишину, последовавшую за словами демона. Хотелось предупредить Аримана, сказать ему бросить меня судьбе, которую я сам на себя навлек. Я ждал, что он откажет демону и уйдет. Но молчание затягивалось, и я почувствовал улыбку демона.

— Покажи мне.

— Как пожелаешь.

По тьме поползли пятна красно-оранжевой ржавчины. Цвета росли, распадались и сплетались в прямые линии, пока черноту без остатка не поглотил плоский узор безумных расцветок.

— Говорят, все начинается с песни или света или крови. Все это неверно, даже в качестве метафор, — я слышал демона, но его голос доносился позади меня, как будто он и Ариман стояли у меня за спиной. — Все начинается не с искры или грома фанфар. Все начинается со случайности.

И пока демон говорил, изображение передо мной приобрело объемность. Равнины иззубренного охряного и коричневого цветов выросли в горы. Озера синевы и кудряшки белизны раскрутились в небо, подернутое облаками. Узлы черных линий и кусочки кости стали башнями и плитчатыми дорогами, окруженными зданиями с каменными фасадами. Зеленые кляксы переросли в густые лиственные деревья, а полоски грязноватых цветов — в реки, текущие с гор через город.

— Я не узнаю это место.

— Нет, хотя выглядит знакомым, верно? Я мог бы выбрать небольшую обсерваторию в родных мирах эльдар или первый некрополь некронтир. На самом деле неважно, где оно, важно только то, что там происходит. Это город, правивший небольшой частью мира. С его башен взирали короли, осмеливаясь думать, будто правят всем, чем только можно править. В то же время жрецы подле них глядели в небеса и мечтали узнать все, что только можно узнать.

— Если ты пытаешься намекнуть на мою гордыню, то твои метафоры нелепы.

— Вовсе нет. Я не указываю на твое высокомерие, Ариман. Люди, которых ты видишь на улицах, облачены в синие, красные и золотые одеяния, и они не гордятся своими заблуждениями. Их доминирование в мире для них всего лишь факт. Никто не гордится фактами. Нет, люди этого города имеют что-то другое. Не желаешь взглянуть поближе? Если заглянешь им в глаза то, возможно, увидишь это.

Наверное, Ариман кивнул, ибо город стал ближе. Люди, которые казались такими крошечными, стали крупнее. Разноцветные пятна превратились в развевающиеся мантии.

Я начал слышать голоса, продолжительные потоки звуков, которые я не понимал, но отлично воспринимал. Каждая фраза была обрывком отсеченной жизни. Затем мы оказались среди них: я, незримое присутствие Аримана и демона. Запахи пота, специй и застоявшейся воды смешивались, пока толпы проходили достаточно близко, чтобы можно было коснуться отдельных людей.

Мы взмыли снова и заскользили по крышам зданий. На вершине высочайшей из башен мы подлетели к женщине, в одиночестве сидевшей под навесом из дерева и ткани. На ее лице только-только начали проступать линии возраста и морщинки. У нее были темные глаза, зрачки походили на две точки цвета отполированного кедра и слоновой кости. На низком столике перед женщиной лежали листы пергамента, а в руке она держала абак из бронзы со стеклянными костяшками.

Женщина не сводила глаз с бумаги, костяшки щелкали туда-сюда по счетной раме. Мы увидели, как подошедший слуга в блестящей стеклянной маске бесшумно поставил у ее локтя кувшин с ароматизированной водой и кубок. Женщина даже не посмотрела в ту сторону, и вода осталась нетронутой.

— Она способна обратить в ничто любую часть жизни людей, виденных нами на улицах, и может сделать это одним только словом. Люди зовут ее Солнечной Царицей, ибо она — родительница всего сущего. Люди в далеких землях с трепетом пересказывают молву об ее гневе. Как и ее предшественники, она сокрушала врагов и отнимала их территории. Здесь, в этом крошечном срезе существования, она не человек. Она — богиня, и через пару мгновений она лишится самого ценного.

— Это демонстрация твоей силы? — спросил Ариман. — Ты убил их и обратил все созданное ими в прах.

— Нет, нет, нет… Это царство просуществует еще пять столетий. Через тысячелетие оно охватит всю планету, на которой родилось. Через три тысячи лет оно будет сжигать планеты, что противятся ему. Через десять… Что ж… Это уже другая история.

Вдруг я заметил что-то краем глаза. За, вне, на краю синего купола неба заблестела новая звезда.

— Я понимаю.

— Отлично.

Звезда увеличивалась, с каждой секундой становясь все ярче. Где-то на улицах бормотание толп разорвал крик. Звезда превратилась в неровную белую сферу.

Еще один возглас и еще. Женщина, которая была царицей, нахмурилась и подняла глаза. Взглядом отыскала раздувшуюся звезду. Мгновение она просто смотрела, а затем бросилась по плитчатой крыше, на ходу крича своим слугам. Крики переросли в вопли ужаса, вершину здания заполонили фигуры и кричащие голоса. Звезда походила теперь на второе солнце.

— Хватит. Мне не нужно видеть всего этого.

— О, но ты увидишь. И ты сам молил меня показать то, что я могу тебе предложить. Смотри же!

Звезда перестала быть звездой. Она стала вопящей стеной из белого света, которая протянулась по небу. А затем она докатилась до города, и крики страха сменились гробовым молчанием. Подергивающийся полог света ударил в небесную твердь. На ней расцвели сполохи огня и дым. Огромное копье из почерневшего металла пронзило пламя, будто акулий плавник перевернутое море. А затем, так же быстро, как появилась, звезда исчезла. Минуту спустя она превратилась в угасающую точку на другом краю горизонта.

И тут все разом закричали. Царица стояла среди гама молча и недвижимо, глядя на абак.

— Теперь ты понимаешь?

— Огонь вдохновения, падающий с неба. Проявление чего-то настолько великого и ужасного, находящегося за гранью понимания, что оно открывает людям глаза на границы своих познаний. Если ты знаешь меня так же хорошо, как заявляешь, то тебе следовало бы знать, что такая иллюстрация мощи просвещения — бессмысленна.

— Да, но… Нет. Взгляни на ее лицо. Действительно посмотри ей в лицо. Подумай о силе, что читалась в тех глазах. Там было и беспокойство, само собой сомнение, но что в них появилось теперь?

— Страх, решимость, злость, любопытство.

— А чего там теперь нет?

— Я… Я не…

— Уюта невежества, Ариман. Простого комфорта от незнания того, какие кошмары и возможности способен предложить им мир. Мнения, будто все в этом мире понятно, оценено и известно.

— Зачем мне показывать это?

— Считай это даром, предупреждением, предложением.

— В незнании нет никакой ценности.

— Нет? Ты уверен? А не хочешь увидеть то, что я покажу тебе дальше?

Демон задавал вопрос не ради ответа. Город, царица и звук новорожденного просвещения исчезли.

Стоявшая перед нами фигура склонилась над кафедрой, танцующее пламя озаряло и скрывало в тени его лицо. На ней была черная мантия с белой каймой. По ткани бежали пиктограммы, свиваясь золотыми и серебряными стежками.

— Смертность означает быть сотворенным из моментов прошлого, которые, накапливаясь, создают настоящее.

Фигура разворачивала на столешнице кафедры пергаментный свиток. На первый взгляд она казалась человеком, но это было не так. Позади нее на увенчанном короной каркасе висел комплект багрово-белой брони, словно изображение рассеченного человека. Я знал его. Знал голод и сосредоточенность взгляда. Знал улыбку, которая коснулась его губ, когда он пробежался глазами по свитку. Я знал, что в этот момент он еще не подозревал, что ждало его в последующие века. Я знал его лучше, чем брата или отца. Он был мною.

— И в чем тут ценность? Я помню былого Ктесиаса. Я помню их всех, живых и мертвых.

— Верно, они живут в твоих воспоминаниях, все павшие мертвецы, все призраки ошибок и несбывшихся грез.

Из дыма начали появляться новые очертания, наброски доспехов, конечностей и лиц. Легион потерянных разрастался в бесконечность. Я увидел знакомые лица, которых не видел уже много столетий. Кхалон, Хатор Маат, Фосис Т'Кар, а за ними сотни других, тысячи, десятки тысяч.

— Вот, значит, какими ты их видишь, Ариман? Взвешенная мудрость в глазах, благородство в облике, идеалы просвещения в каждом вдохе. Так возвышенно, так ошибочно, достойно чего-то, достойно всего, достойно спасения.

— Они такие, какими были, но не говори, будто ты способен вернуть те времена. Это за пределами силы богов, которым ты служишь.

— Я не служу богам, а твое видение ситуации успокаивающе узкое. Я не прошлое тебе предлагаю. Я сказал, что всего лишь покажу тебе правду, что я и делаю.

Легион перед нами засиял. Свет усиливался и распространялся над их головами и плечами золотыми ореолами. Их кожа и доспехи превратились в прозрачные оболочки для внутреннего пламени. Они воспарили в воздух, и лица их были уже не благородными, но горделивыми, холодными и жаждущими. Из воинов протянулись мотки мерзлой плоти, соединяя каждого из них с огромным переплетением масляного света, повисшего наверху. В спутанной массе замелькали болезненно-яркие цвета. Из завитков заморгали глаза, бессчетными едва слышимыми голосами забормотали рты.

— Узри их, — произнес демон. — Узри их такими, какими они были.

— Нет, это ложь. Я спас… Спас их от этого. Они были не такими. Никогда не были.

— Они такими были и остаются, как ты можешь видеть. Они не изменились. Кто изменился, так это ты.

— Это…

— Правда! Вспомни о даре неведения, Ариман. Вспомни! Ты можешь принять ложь, если того хочешь. Она даже может стать правдой. Ты можешь воссоздать свой легион так, как ты его помнишь. Это будет ложью, но в ложь ведь так легко поверить. Как и забыть правду.

Ариман не ответил, и легион светящихся фигур замерцал и померк.

— Молчание — столь же приемлемый ответ, как всякий другой. Ты веришь и не веришь мне. Такой любопытный парадокс. Значит, ты не хочешь ни правды, ни лжи, ни неведения. То, что остается, лежит прямо под ногами Аримана, величайшего из колдунов, величайшего из глупцов. Давай же посмотрим… Позволь показать мой последний дар.

Небо стало огнем и неровным светом. Линию горизонта нарушали черные башни, с земли вырывались серебряные лучи и вонзались в тучи существ, выплескивавшихся из разлома, что рассекал полыхающие небеса. Плоские образы кожи и зубов спиралью свивались в воздухе. Армии, скрывавшие под собою землю, блестели доспехами, кровью и кромками клинков. Сквозь море воинов шагали исполинские звери, покрытые ржавым железом.

— Что это?

— Поле битвы, которой еще не произошло.

В поле зрения выступил воин в синих доспехах и погрузил пламенеющее лезвие секиры в существо из гниющей кожи и щупалец.

Создание взорвалось, и когда секирщик отвел руку, по ней поползи мухи и личинки. Его броню, дымясь, начал разъедать желтый гной.

Уши наполнило биение огромных крыльев, и на поле битвы легла тень. Перед нами опустилась громадная фигура, сложив крылья за мгновение до того, как взмахнуть сжатым в руке секачом. Окружавшие его воины в кристаллически-синих доспехах упали, во все стороны хлестнула кровь, сгорая и сворачиваясь от контакта с воздухом. Фигура была исполинской. Ее челюсти разверзлись необъятной пещерой черного мяса. Между растрескавшимися зубами сочился гной, а крылья задрожали, когда существо огляделось по сторонам. С него поднимался дым, пульсируя и переливаясь, словно живая вуаль. И секунду спустя я понял, что это не дым. То было облако угольно-черных мух. Орудийный огонь забил по плоти монстра и зазвенел по доспехам. Существо подняло голову к небу и взвыло.

Дребезжащий крик сотряс воздух вызовом. С небес обрушилась вторая чудовищная фигура с выступающими из плеч двойными крыльями, каждое перо в которых было языком синего пламени. Ветер от каждого взмаха светился от жара и пах благовониями. Монстр ринулся вниз, источая синий огонь, и врезался в первое существо со звуком ломающихся костей и испаряющегося жира. Оба прокатились сквозь ряды воинов сплетением клинков, когтей и огня. Раздувшаяся фигура взревела, когда когти принялись вырывать куски плоти из ее рук. Они воспарили над землей, махая крыльями из перьев и кожи, и вцепившись друг другу в шеи.

Картина сражения застыла.

— Узнаешь их? — спросил демон.

— Нет.

— Когда-то ты знал их обоих. Одного из них ты знаешь до сих пор.

Ариман не ответил, и я понял, что он также смотрит на двух монстров, задаваясь вопросом, кто они такие. Оба были демонами, бессмертными принцами Изменяющего Пути и Отца Болезней. Когда-то они были смертными, но верное поклонение избранным богам даровало им возвышение до кругов нерожденных.

— Тот, что сотворен из омертвелого жира и отравы — это Гатак, в прошлом именуемый Последним Клинком, вождь когорты Мертвого Взора Сынов Гора. Ты…

— Я сражался рядом с ним при падении Манизии. Я помню. Хороший человек.

— Больше нет. Теперь он просто раб.

— А второй?

— Ты не узнаешь его? Хорошо, теперь он выглядит не совсем так, каким ты помнишь его. Если ты не видишь схожести, тогда я не стану портить тебе сюрприз. Мы здесь не ради него, как и не ради несчастного Гатака. Мы здесь для того, чтобы ты увидел битву, в которой они сражаются.

— Это могло быть одним из миллиона полей битв в тысяче миров. Пали не только эти двое. Их трагедии не единичны.

— Ты прав. Это сражение не исключительное, и в этом, мой умный смертный, и кроется весь смысл. Это не просто бой между двумя созданиями варпа. Это схватка между высшими силами руками низших. Это часть войны, которую ведут рабы тьмы на бессчетных полях битв, ведут не потому, что решили биться, а потому, что у них нет выбора. И ведут их существа вроде тебя.

— Я не…

— Не кто? Не раб? Но ты раб и есть, Ариман. Каждая капля твоей крови и каждый твой коварный помысел служит Изменяющему Пути.

— Ты говоришь…

— С того самого момента, как ты увидел звезды на небе, ты служил Богу Изменений. Каждая частица твоей жизни произошла ради его увеселения.

— Я не раб и не сын никому.

— Это обжигает, верно? Правда, неведение, сила. Нет ничего глубже, нет ничего темнее и нет ничего, что пылало бы ярче. Ты — раб. Твои выборы на самом деле не твои, как бы ты не считал. Я предлагаю тебе свободу, Ариман. Возьми долг Ктесиаса на себя, и цепи спадут. Такого тебе больше никто не предложит. Никто другой и сам не в силах сокрушить эти оковы. Только я могу принести тебе спасение, которого ты так жаждешь.

Образ битвы рассеялся, аура присутствия демона походила на удушающий виток давления, стягивающийся все крепче. От него, словно жар, исходило ожидание и голод. Тогда я ощутил присутствие Аримана — твердый кристалл разума, сопротивляющийся медленному опутыванию. Он был силен, но если бы я мог говорить, то сказал бы ему, что он недостаточно силен.

— Это ловушка, — сказал Ариман. — Тебе никогда не был нужен Ктесиас. Ты знал, что я приду за ним, поэтому послал демонических гончих, чтобы убить его. Ты ждал, что Ктесиас умрет, и планировал этот момент. Ты здесь ради меня.

— Наконец-то великий разум проявил себя. Боги падут, а варп взвоет у подножья моего трона. Ты можешь присоединиться ко мне в этом будущем, Ариман. Оно может стать и твоим также.

— Нет.

— Тогда ты лишишься всего, что хотел спасти.

В меня вонзились игольные острия льда, гнев и злость демона взревели в моей ослепшей душе, словно кинжальный ветер. А затем я услышал нечто, поразившее меня куда сильнее боли от пытки.

— Ты такой самоуверенный и привыкший к власти. Такой раб самого себя, что не видишь — твои заблуждения забавляют богов, против которых ты восстал, — боль утихла, и я ощутил злобу и смятение демона. — И ты так уверен в своих силах, что забыл о собственной природе и ограничениях. Ты пробыл здесь слишком долго, Бе'лакор. Да, это ловушка, но не твоя.

— Нет! — яростно вскричал демон.

Треск бело-синих молний расколол зрение, ослепил меня, потянул вниз. Существо взвыло, а вместе с ним взвыла и чернота. Я распадался на части. Я стал осколками мысли, разделяющимися под лезвием клинка. Я стал единственным протяжным воем агонии.

А затем на меня накатили цвет, звуки и чувства. На секунду я ощутил оцепенение неверия, прежде чем начать захлебываться собственной кровью.

В уши хлынул напев, вокруг и надо мною спиралью свились яркие огни. Я увидел кольцо фигур в синих доспехах и белых мантиях. Руки их были воздеты, пальцы соединены цепями молний. Я лежал на спине, кровь толчками выплескивалась из ран в груди и шее, а когда я попытался вдохнуть, на губах выступила розоватая пена. Ариман стоял надо мною, его рогатый шлем казался короной ослепительного света. Перед моими глазами выплыла его обнаженная рука.

— Я вызываю тебя из тени этой души, Бе'лакор.

Я изрыгнул из себя тьму. Пространство между огнями потускнело. Черное облако расползлось по воздуху, заключенное между пламенем и молниями.

— Я вызываю тебя на свет.

Теневое облако завихрилось, пытаясь найти путь наружу. Внутри него появились очертания, наброски и оттенки полуночных цветов.

— Я вызываю тебя.

Облако хлынуло наружу, а затем откатилось в нечто, имевшее форму, нечто менее и более реальное, чем дым. И я наконец узрел Бе'лакора. Прежде я никогда его не видел. Он был много кем одновременно, накладывающимися и скомбинированными образами и формами. Все одинаковое и все отличное. Обнаженный скелет с изогнутыми рогами из гниющей кости. Возвышающееся существо из мясистой плоти и красного огня. Фигура с гибкими обсидиановыми мышцами, тень, похожая на биение огромных крыльев. Он не вмещался в поле зрения, аура его присутствия была льдом и холодным забвением.

— Ты сгоришь, колдун. Я развею твои мечтания пеплом.

— У меня есть для тебя предложение, демон, — ответил Ариман. — Сделка.

— Я протащу твою душу по Саду Кинжалов, — не унимался Бе'лакор. — Я сварю ее в Озере Разложения и сожгу в Огнях Гнева.

— Контроль достигается посредством понимания, что мы имеем и чего хотим. Власть означает обладание тем, чего хочет кто-то еще, но не может получить. Мое предложение простое. Ты освобождаешь Ктесиаса от долга, исцеляешь его раны и даешь мне ответ на один вопрос. За это я даю тебе свободу.

— Ты смеешь…

— Если не примешь его, я прикую тебя к трупу Ктесиаса и погребу его под камнями и огнем, и оставлю тебя там до тех пор, пока не остынут сами звезды.

— У тебя нет такой силы.

— Есть. Она может дорого мне обойтись, но ведь все имеет свою цену.

Сквозь пелену крови и угасающей жизни я увидел, как Бе'лакор, первый принц Хаоса и Повелитель Тени, затрясся от ярости, а затем неподвижно замер.

— Я… принимаю твои условия.

— Ты освободишь моего брата Ктесиаса от старых уз между вами, возвратишь ему жизнь, дашь ответ на один вопрос, который я тебе задам?

— Я согласен, — произнес демон.

— Поклянись.

— Сокрытыми слогами моего имени, всей моей силой и судьбою, я исполню твою волю и подчинюсь тебе.

— Хорошо. Да будет же так.

Демон крутанулся, и его субстанция свилась в колонну огня и черного дыма. Я почувствовал, как мое сердце стукнуло в последний раз, а затем ощутил, как тысячи невидимых рук подхватили мою плоть и поволокли ее вниз. Остатком своей жизни я услышал, как Ариман задал вопрос демону. И услышал смех Бе'лакора, когда он ответил ему. А затем я почувствовал, как воспоминание о вопросе и ответе стираются, когда тьма, наконец, забрала меня.

Проснувшись, я обнаружил, что Ариман в одиночестве стоит надо мной. На моем лице коркой запеклась кровь. Я коснулся горла и груди, где прежде кровоточили смертельные раны, и внутри разрывов в броне нащупал гладкую кожу и плоть. Я взглянул на Аримана.

— Нам многое предстоит сделать, брат, и я вновь благодарю тебя за службу, — сказал колдун.

— Не жди от меня благодарности, ты…

— Я сделал то, что было нужно.

— И что же тебе было нужно от подобного существа?

— Интересный вопрос, особенно от тебя, Ктесиас, но я на него не отвечу.

Я начал подниматься с пола. Я не чувствовал ни боли, ни ранений, но тело казалось не вполне моим собственным, словно оно состояло из имплантатов.

Я развернулся и двинулся прочь от Аримана, стоявшего над остатками ритуальных меток, выжженных в палубе.

— Что демон пообещал тебе в первый раз? — раздался голос у меня за спиной.

Вопрос заставил меня остановиться, и секунду мне не хотелось отвечать на него.

— А то ты сам не знаешь. Разве есть что-то, чего бы ты не знал, брат? Он пообещал, что убережет мою душу от того, что ждет ее после моей смерти. Все демоны, которых я сковал, все те, кого я поработил, ждут не дождутся меня за завесой. Он сказал, что спасет меня. Что когда я умру, он придет за мной и избавит от них.

— И что же ты дал ему взамен на этот дар?

Я не ответил, но обернулся и направился к выходу. Каждому из нас приходится хранить свои тайны.

Колдун

«Отбросьте ограничения того, что считаете возможным, и у вас останется поистине бесконечная вселенная. В осознании этого и таятся корни настоящей силы. Заключите свой разум в клетку возможного, и лишитесь собственного будущего».

Размышления примарха Магнуса Красного, записанные в Атеней Калимака.

Пролог

Старик находился при смерти. Прислужники наблюдали за тем, как в его руке дрожит перо, которым он водил по странице. Они не шевелились. В этом моменте ощущалась упорядоченность, та упорядоченность, что восходила до времен, которых ни один из них не мог припомнить, поэтому они просто ждали и смотрели, как старика сводят судороги последних мгновений жизни. Они называли его Летописцем, хотя ни один точно не знал, почему. В конечном итоге причина не важна, а лишь сам факт его существования, а также тех, кто был до него.

Летописец захрипел. Перо остановилось. На пергаменте стали расцветать чернила. Мантия из кабелей, ниспадавшая из его черепа и хребта, задрожала. Он поднял голову и повел ею из стороны в сторону, как будто окидывая взглядом куполообразный зал, как будто металлического визора, ввинченного в его голову, не было, как будто он мог видеть. Его рот беззвучно шевелился, губы пытались выговорить слова без языка. Прислужники в капюшонах и мантиях ждали. Единственным звуком было хриплое стариковское дыхание и шипящее бульканье трубок, подсоединенных к телу.

Кафедра из меди и железа, удерживавшая его дряхлую фигуру, задрожала. Синее пламя свечей, которые окружали кафедру и человека, зашипело и столбом рвануло ввысь, разгораясь все ярче и ярче. Летописец выгнулся дугой. Трубки одна за другой вырвались из плоти, и в воздух брызнула кровь вперемешку с грязной водой. Жидкость вскипала, не успевая достичь пола. Человек беззвучно закричал. Кабели и трубки засветились от жара там, где соединялись с телом. От старика пошел дым. Руку свело судорогой, и пергамент заляпало чернилами. Визор, скрывавший глаза, раскалился добела и начал плавиться.

Прислужники, как один, выступили из ниш, опоясывавших зал. Их было девятеро, все закутаны в серые одеяния, лица спрятаны под серебряными масками, закрывавшими все, кроме левого глаза. Они взяли старика в кольцо. Тот продолжал кричать, но теперь во рту у него что-то шевелилось, что-то билось, вырастая из горла. Он начал выкашливать звуки, которые могли быть словами, но хлюпали и хрипели, будто перебитая трахея и пузырящийся гной. Кольцо прислужников сжалось плотнее. Когда они находились в двух шагах, Летописец замер. Свечи погасли. Звуки, доносившиеся из его горла, превратились в предсмертный скулеж. Старик стал совершенно неподвижен, а затем повалился вперед, упав лицом на еще влажные чернила труда своей жизни.

Прислужники без промедления взялись за работу. Все, кроме одного, раньше уже делали это, и все знали, что времени в обрез. Они подняли дымящееся тело Летописца с кафедры, по ходу дела отсоединяя из разъемов кабели и трубки. В куполе открылся диафрагменный люк. Сверху на лебедке опустили бессознательную фигуру. Порты-разъемы уже покрывали его тело, а визор из серебра скрывал глаза. Из конечностей у него оставалась только левая рука. Прислужники встретили его внизу, подсоединив кабели и сетку трубок, прежде чем поместить за кафедру.

Один из прислужников взглянул на покрытую кляксами страницу — та начала обугливаться по краям. Остальные также это заметили и принялись работать быстрее. Наконец, они вложили перо в руку человека и отступили к стенам. От книги поднимался дымок.

Человек пробудился. Рот нового Летописца зашевелился, как будто в нем оставался язык, затем остановился. Он медленно перевел слепой взор на страницу перед собой. Одна за другой зажглись свечи, их пламя загорелось синевой. Рука Летописца дернулась, и перо задвигалось по пергаменту. Прислужники у стен зала снова наблюдали, и ждали.

Часть первая Война пророчества

I Сны

Уже скоро.

Гримур Красное Железо закрыл глаза, чувствуя вокруг рычание абордажной торпеды, пронзающей пустоту. Он облизал зубы — они стали длинными. Воин поерзал, ощутив узел плохо сросшихся поврежденных мышц в согбенной спине. Охота была долгой, но теперь почти подошла к концу.

«Скоро», — снова подумал он и открыл глаза.

Его стая ждала подле него, их доспехи и оружие казались окровавленными в сигнальном освещении. Узкое пространство заполняли тридцать фигур в сером железе. На каждом время и сражения оставили свои метки: шрамы на боевой броне, истертые рукояти оружия, но сильнее всего их молчание.

Воздух наполнился криком рвущегося металла. Торпеда безостановочно тряслась, ревел со скрежетом проносящийся мимо обшивки металл. Гримур ощутил, как напряглись мышцы, и сгруппировался. Торпеда резко остановилась, и ее острие взорвалось наружу. В отсек потекли дым и расплавленные капли металла. Гримур сорвался с кресла, и его сородичи по стае, как один, поднялись и последовали за ним.

Он выбежал из дыма. Перед ним стоял человек с широкими от ужаса глазами на зашитом и изрытом шрамами лице. Гримур заметил заляпанный грязью комбинезон и шипованный железный ошейник на шее. Секира разрубила человека напополам, от головы до паха. По палубе растеклась кровь и внутренние жидкости. Воин даже не почувствовал, как дрожит рукоять секиры при убийстве. Возникла еще одна фигура, лишь неровные очертания на границе зрения. Гримур выпрямился и выстрелил. Болтерный снаряд превратил человека в красные куски мяса и осколки костей.

Воин чувствовал приторное зловоние варпа даже внутри шлема, словно запах гниющего мяса и меда. Но сквозь клубы дыма и стробирующие разрывы его вел иной аромат — запах души, что ходила этими палубами и касалась его кожи. Той, что, по их мнению, давным-давно сбежала отсюда, но оставила след. Сикльд и Лотер шли за запахом через Нижний мир варпа и привели их к этому кораблю, что вращался вокруг мертвой звезды на границе Ока. Наполовину обездвиженный и почти без команды, он казался трупом, но продолжал хрипеть свое название, как будто бросая вызов затравившим его кораблям Гримура. «Кровавый полумесяц», — шипел он по воксу. Ему суждено умереть, но это было не важно; главное, что перед смертью он выдаст свои секреты.

Гримур пробежал сквозь грохочущий орудийный огонь и нырнул в широкий коридор. За ним бросились сородичи по стае, их цепные клинки с рычанием ожили, зубы и костяные амулеты стучали об изрытую шрамами броню. Они шли без кличей и воя, как волки, что повидали немало зим и утратили жажду крови. Погибало все больше изодранных и изувеченных членов команды, их тела взрывались и разрубались на куски, по ржавой металлической палубе растекалась кровь. Громовой ритм болтеров сотрясал воздух, пока стая неслась через сумрак, пробираясь все глубже во внутренности разлагающегося корабля.

Толпы рабов бежали перед Гримуром, забивая коридор криками и телами. Он прорубался через них, даже не замедляясь. Багровая кровь стекала по доспехам, скапливалась во вмятинах и забрызгивала темный мех плаща. Воин убивал с каждым шагом — резал, затаптывал, давил — и он убивал молча, его уста оставались закрытыми, пока оружие и тело работало как единое целое. Он чувствовал лишь толчки секиры, погружающейся в плоть, и отдающуюся в руке дрожь рукояти. Все остальное — кровь на доспехах и вопли мертвых, не значили ровным счетом ничего. Радость от битвы оставила его давным-давно. Резня была тем, чем казалась, тем, чем всегда была: средством дойти до конца.

Коридор огласился ревом, когда Гримур пробился сквозь мертвую и умирающую команду. Он поднял взгляд. На него налитыми кровью глазами смотрело существо из скрученных мышц, на целую голову выше космического десантника и с лицом, скрытым за личиной кованого металла. Вместо рук у монстра были лишь обрубки с приваренными к ним лезвиями. Из его бледной кожи торчали крюки с цепями, лязгающими по палубе следом за чудовищем.

Существо сделало выпад увенчанной клинком рукой. Гримур увидел направление удара. Воин оттолкнулся от пола, ушел из-под точки удара и опустил секиру на голову мутанта. Лезвие вырвалось на свободу, с шипением обращая кровь в пар на силовом поле. Монстр начал падать. Гримур приземлился и побежал дальше. Оно рухнуло позади него на палубу, вздрогнув мертвыми мышцами и жиром.

Неожиданно на груди Гримура разорвался болтерный снаряд. Воин пошатнулся, на визоре его шлема расцвели предупредительные руны. По груди растеклась боль. Он вернул равновесие и развернулся в направлении огня.

На него наступал космический десантник, сжимая в одной руке болтер, а в другой цепной топор с крючьями. Его доспехи были покрыты местами отслаивающейся красной краской. Со штырей на наплечниках свисали обрывки кожи. На цепях у него на поясе болтались отрубленные человеческие руки. Космический десантник был без шлема, скалясь железными зубами-крюками на лице из освежеванных мышц. Для его рода было название. Оно, как всякая другая часть его падшей жизни, была ложью, грязной краской, скрывавшей цвета грехов. Терзание, так они себя называли.

Гримур прыгнул, размахнувшись секирой, старые мышцы приготовились нанести удар.

Тогда воин Терзания едва не убил его. Цепной топор закрутился, оживая, когда он рубанул им вперед. С вращающихся зубьев посыпалась засохшая кровь и куски кожи. Удар был быстрым: очень, очень быстрым. Гримур почти успел отскочить в сторону. Цепные зубья впились в правое плечо и личину шлема. На дисплее замигали сполохи статических помех. Воин ударил обухом секиры, почувствовал, как он попал в доспехи и отбросил противника назад. Все еще ослепленный Гримур ударил ногой, и ботинок угодил во что-то твердое, и воздух огласился яростным ревом. Зрение прояснилось как раз вовремя, чтобы увидеть, как цепной топор несется к его голове, и он выстрелил из пистолета. Снаряды сбили воина Терзания с ног. Гримур раскрутил секиру и опустил ее. Скалящееся лицо врага разлетелось брызгами черной крови.

Гримур встал над поверженным противником. Он осторожно закрепил пистолет на бедре и потянулся, чтобы стянуть с головы обломки шлема. Застойный воздух встретился с обнаженным лицом. Он провел окровавленной рукой по голове, оставив багровый след на узорах поблекших татуировок. Старая привычка, которой он неизменно придерживался, пускай даже от крови несло разрушением. На туннель опустилась тишина, звуки боя превратились в далекий рокот. Собратья по стае действовали стремительно, и скоро они довершат оставшиеся убийства.

В нос Гримура ударила вонь крови. Он почувствовал запах опухолей, разросшихся в плоти воина Терзания, и мертвое мясо. Он задался вопросом, мог ли сам однажды стать таким же, если свет Ока проникнет достаточно глубоко в его кости, превратив из лорда Фенриса в зверя, который скитается в морозной ночи Нижнего мира.

Фенрис. Помнил ли он его вообще? Иногда он казался просто образом, словом, что вызывало поблекшие воспоминания звездного света, отражающегося от моря, рева треснувшего пакового льда, яркой, сворачивающейся на снегу крови.

— Он был здесь, — голос Сикльда нарушил ход мыслей Гримура, но он не обернулся. Воин знал, что рунический жрец вошел в коридор, не нуждаясь в том, чтобы видеть или слышать его. Гримуру даже не требовалось отвечать ему. Вместо этого он наклонился, опустил бронированный палец в растекающуюся лужу крови, и затем коснулся им языка. Секунду он ощущал лишь соль и железо, затем пришли воспоминания о крови, мерцание получувств, запачканных безумием и скверной. Он увидел палубы корабля, на которых сейчас стоял, покрытые кровью насажанных на алтари жертв, увидел фигуру в силовых доспехах со шлемом в форме морды гончей, и увидел тускнеющий образ знамени с серебряным мечом в черном кулаке на красном поле. Погибший воин когда-то звался Элсканар, хотя забыл свое имя задолго до того, как секира Гримура обрезала его нить. Но кровь и плоть помнили.

Гримур выпрямился, снова осознав, как сгорбилась его спина, и поникли плечи. Морозно-синие глаза Сикльда смотрели на него. Рука Гримура подсознательно опустилась на осколок из красного железа, висевший на веревке у него на шее. Рунический жрец также снял шлем, и копна седых волос упала с макушки обритой головы до самого пояса. На его нагруднике и наплечниках расправили костяные крылья вороны. С брони свисали птичьи черепа и оправленные в янтарь мертвые глаза, постукивая при движении о серый, цвета грозового неба, керамит. Белая, почти прозрачная кожа туго обтянула заостренные кости его лица, когда он оскалил клыки, длиною и остротою не уступавшие иглам — скорее кот, нежели волк.

Он был молод, по крайней мере в сравнении с остальной стаей Гримура. Когда охота лишь начиналась, Сикльд был недавно окровавлен, его лицо дышало жизнью, глаза были золотыми, а смех быстрым. Время и охота изменили это. Он обнаружил, что на нем вюрд. Его тело иссохло, кожа как будто впиталась в кость, пока в душе все сильнее расцветал вюрд. Теперь Сикльд редко разговаривал, а остальная свора отворачивала глаза, когда он проходил мимо. Он был ходячим в ночи, охотником подземного мира, и хотя он до сих пор оставался их сородичем, стоял отдельно даже от остальных рунических жрецов.

— Ариман был здесь, — повторил Сикльд низким сухим голосом. — Я чувствую его шаги по полу, его касание к костям «Кровавого полумесяца». Прошло много времени, но его запах силен.

— Достаточно силен, чтобы ты привел нас к нему?

Глаза Сикльда закрылись, и он облизал губы.

— Возможно, — сказал он после паузы.

— Мы должны взять запах, — прорычал Гримур. Они были близко, он чувствовал это костями и дыханием. В нем не было вюрда, но воин знал это. Сейчас они не могли потерпеть поражение. Они отдали слишком много, чтобы проиграть.

— Возьми его отсюда, — сказал Гримур, кивнув на мертвого космического десантника у ног.

Долгое мгновение Сикльд удерживал взгляд Гримура. Затем рунический жрец склонил голову и подошел к трупу, нанизанные на нити фаланги пальцев застучали о древко посоха.

— Кромкой твоей секиры, мой ярл, — сказал он. Застежки на перчатке открылись с шипением выравнивающегося давления. Сикльд опустился на колено и вырвал из трупа кусок мяса. Между обнаженными пальцами закапала кровь. Он поднес его к лицу и глубоко вдохнул. Зрачки в синих глазах почти исчезли, и он выдохнул. По воздуху растекся белый туман. Гримур почувствовал, как задрожала кожа, и крепче стиснул секиру.

Сикльд кивнул и откинул голову. Его рот широко раскрылся, затрещали хрящи, натянулась кожа. Рука Гримура сжала зуб из красного железа. Челюсть Сикльда открывалась шире и шире. Он опустил кусок мяса в рот и его зубы сомкнулись. Рунический жрец покачнулся, стоя на коленях. Искаженное лицо оставалось запрокинутым, по щекам стекала кровь. Зрачков не стало. На броне расцвела изморозь. Он затрясся. Не сводя глаз с рунического жреца, Гримур поднял секиру. Варп коснулся их всех. Он проник в их кости и слился со зверем, что таился под кожей. Все они стояли в шаге от обращения, и когда рунический жрец шел по дороге сна, он касался той судьбы. Сикльд взревел, звук эхом разнесся по коридору, отдаваясь болью. Сквозь стиснутые зубы выплеснулась черная кровь и желчь. Гримур приготовился к удару.

Молчание удержало его руку. Сикльд рухнул на палубу, его глаза и рот закрылись, пальцы задергались.

— Брат, — сказал Гримур, но не опустил секиру. Сикльд не шевелился. Внимание Гримура привлек вой и шипение доспехов. Хальвар и десятеро воинов из его стаи стояли рядом с ним, их оружие и доспехи блестели от крови. Все они сняли шлемы, и рты с челюстями некоторых из них отмечали следы свежей крови.

«Скоро это должно закончиться, — подумал он. — Или мы будем потеряны».

— Мы добрались до центрального ядра на этой палубе, — произнес Хальвар, бросив взгляд на обезглавленного воина Терзания и лежащего Сикльда.

Гримур открыл было рот, как глаза Сикльда распахнулись. Лицо рунического жреца обрело привычную форму, и поднялся он уже с твердым взглядом. Он потянулся и вынул кусок мяса изо рта.

— Я получил его, — сказал он, и его голос походил на ветер, бормочущий на ледяном поле. — Я вижу его путь, его теневое тело танцует на границе загробного мира, ища какой-то фрагмент из прошлого. У нас есть запах, мы можем охотиться.

Ариман бежал, а за ним по пятам гнались волки. В легкие врывался воздух, его босые ноги тонули в прахе. Ночь была серебром, рассыпанным по соболино-черному куполу над головой. На левой руке болтались рваные пряди света. Он крепче стиснул кулак и почувствовал, как нити еще сильнее закорчились в пальцах. За спиной послышался вой. Азек оглянулся — волки были близко, темные размытые пятна движения, припавшие к земле. Их глаза горели угольно-красным цветом расплавленного золота.

«Слишком близко, — подумал он. — Слишком, слишком близко».

Вой раздался снова. Ариман устремил взор вперед, туда, где возвышался утес: близко, так близко. Он прыгнул к бледной скале. Из-под ног полетели камушки, и вдруг он упал назад. Волки победно взвыли.

«Это не на самом деле, — падая, подумал он. — Воздух в моих легких — лишь воспоминание, свет — просто идея».

Ариман ударился об землю. Он тяжело выдохнул и перекатился на ноги. Волки вырвались из ночи с широко раскрытыми пастями, в которых бились огненные языки. В воздухе повисла вонь крови, дыма и грязной шерсти. Азек выпрямился.

«Это не на самом деле, — подумал он, встретившись с ними глазами. — Это — сон, картина, созданная остатками опыта и воображения».

Волки прыгнули, с клыков изо льда брызнула раскаленная слюна.

«Но сон все еще способен убить».

Ариман бросился на утес. В лодыжку вцепились клыки. Он закричал и лягнул ногой. Хватка ослабела, и Азек поднял руку, а ноги заскребли в поисках скалы. Золотые нити света извивались в руке, пытаясь вырваться на свободу. Волк впился сильнее. Из раны закапала кровь, и в его разуме всплыли слова.

+ Мы пришли за тобой, + прошипел голос. + Мы никогда не устанем. Мы вспорем твое брюхо воронью и скормим душу змее в сердце мира. Мы — твое забвение, Азек Ариман. Твоя душа будет вечно петь в ночи. +

Ариман почувствовал, как соскальзывает хватка. Он посмотрел на волка, повисшего у него на ноге, его покрытое мехом теневое тело словно раздулось. Его глаза встретились с огненными провалами в лишенном кожи черепе. Другие волки также карабкались на утес, их пасти — оскалы пламени.

«Нет!» — подумал он и извернулся, чтобы врезать ногой по волчьей пасти. Ариман ощутил, как хватка зверя поддалась, и вырвал ногу из челюстей. Волк свалился на землю, подвывая от боли и ярости. С раненой лодыжки на утес закапала кровь. Он выдохнул. По телу расползалось онемение, кожа покрывалась кристаллами льда, кровь закипала. Ариман поднял взор и увидел на вершине утеса луну и небо, но скала тянулась все дальше ввысь, вырастая прямо у него на глазах. Он потянулся к следующей выемке. Волки взвыли от разочарования. В тех криках ему почудились голоса, старые голоса, которым ненависть придавала форму.

«Я не должен упасть, — думал он. — Не сейчас. Если только я доберусь до вершины, то буду в безопасности».

Под ним бдительно кружили волки, безмолвные после того, как вкусили его крови. Азек прижался к скале, поднял свободную правую руку, нашел выемку и подтянулся.

Камень под рукой раскрошился, прежде чем он успел схватиться за него покрепче. Ариман закричал, когда жжение в мышцах встретилось с холодом, распространяющимся от ноги. Когда он посмотрел вниз, в ответ на него посмотрели волчьи глаза.

Чья-то рука поймала его.

Он резко поднял голову и увидел скрытую под плащом фигуру на фоне звезд. Крепкие пальцы схватили его за руку, и на миг он заметил морщинистую кожу, плотно обтягивавшую тугие мышцы. Затем его подняли на вершину утеса, к зеву пещеры.

Он упал на камни, тяжело дыша, не заботясь о том, настоящий ли воздух наполняет его легкие. На стенах пещеры танцевали тени, отбрасываемые костром. Волчий вой превратился в глухое бормотание. Он слышал, как потрескивают и хлопают горящие поленья. В нос вкрадывался запах древесного дыма. Ариман разжал пальцы левой руки. В них ничего не оказалось.

Голова Аримана дернулась вверх, и он начал подниматься. Фигура, что стояла над ним, выпрямилась. Ее очертания скрывал изодранный плащ цвета ржавчины, хотя он не мог утаить ее телосложения. Под изношенным одеянием бугрились поникшие плечи, и Ариман заметил, что в широких рукавах прятались изрытые шрамами руки. Наполненный тенями капюшон на короткое мгновение уставился на него, а затем на золотые нити, свисавшие с пальцев. Нити дергались и извивались, словно змеи.

— Ты преодолел долгий путь ради столь обрывистых знаний, — произнесла фигура голосом, потрескивавшим подобно поленьям в костре.

— Отдай, — мягко сказал Ариман, хотя в его словах чувствовалась резкость. Фигура повела плечами и протянула нити Ариману. Он взял их, попутно отметив бледную кожу, туго облегающую длинные кости руки. Нити вернулись обратно ему на ладонь, теплые и подрагивающие. Фигура в плаще побрела обратно к свету огня.

— Ты будешь жить, — сообщила она, наклоняясь и сворачиваясь, покуда не уселась на пол. Ариман вспомнил о ране на ноге и потянулся, чтобы прижать окровавленные лоскуты плоти. Он остановился. Нога была цела. На полу пещеры не было пятен крови. Азек присмотрелся, пощупал пальцами. Когда огонь дернулся, он увидел ее: бледный след на коже, словно неровный белесый шрам. Он был холодным на ощупь, но не болел. Ариман поднял глаза. Фигура наблюдала за ним.

— Следы зубов какое-то время останутся, но со временем сойдут.

Ариман проигнорировал слова, изучая пещеру, отмечая текстуру камня, блеск кристаллов в изглаженных водой стенах, почерневший от копоти потолок и край ночного неба за зевом пещеры. Он понимал символизм каждой увиденной им детали, но все равно был удивлен тем, что разум привел его сюда.

— Ты считаешь, что это все сон, — сказала фигура в плаще.

Ариман промолчал, но заглянул в танцующее сердце огня. Волки почти догнали его, почти стянули на землю. Неважно, что сейчас боли не было, он почувствует ее позже. Они подбирались к нему все ближе, каждый раз, когда он забредал в эти земли.

— Возможно, это все еще сон, — усмехнулась фигура. Ариман постарался игнорировать ее. — А может, и нет.

— Это сон, — произнес Ариман и посмотрел на фигуру в капюшоне. Свет костра отразился от синего ока под изорванным капюшоном. — Эта пещера — убежище, метафора приюта, созданного из воспоминаний и обрывков воображения. Это реакция моего разума на опасность, и ничего больше, — он зачерпнул с пола пригоршню пыли и позволил ей медленно вытечь сквозь пальцы. — Эта пещера похожа на те, что были в горах Просперо. Звезды и луна принадлежат Улланору, а эта пыль с земли, где я родился.

— Тогда что такое я? — спросила фигура.

Пришла очередь Аримана смеяться.

— Странник в капюшоне, который задает вопросы, но скрывает лицо? — Ариман указал на свои собственные синие глаза. — Ты — часть меня, часть подсознания, что вырвалась на свободу из-за травмы.

Фигура медленно кивнула, почерневшей палкой расшевелив головешки на краю костра.

— Но волки… — мягко произнесла фигура и пожала плечами. — Они ведь были достаточно реальны, чтобы убить тебя?

Ариман поднял глаза, внезапно насторожившись. Голос незнакомца изменился, внезапно став похожим на то, что он уже не думал услышать снова. Фигура медленно повернула к Ариману голову, и капюшон не смог скрыть единственное око.

— Ответь, почему Азек Ариман бежит от волков сквозь собственные сны?

Ариман замер. Где-то далеко его сердца забились быстрее.

— Отец? — спросил он.

«Нет, — подумал Азек, едва слово слетело с губ. — Это не по-настоящему, это сон, и отец потерян для тебя».

Фигура издала сухой смешок и обратила взор обратно на огонь. Она медленно потянулась и опустила капюшон. Голова под ним оказалась изуродованным куском кости и поблескивающей шрамовой ткани. Правая сторона представляла собой изувеченную рану, глаз был затянут кожей. На руинах лица блестело единственное сапфирово-синее око. Внезапно фигура стала походить на колосса, избитого временем и изломанного болью.

— Ты удивляешься, как такое может быть, — сказала фигура со шрамами. — Либо волк сумел укусить достаточно глубоко, чтобы поднять мысль обо мне на поверхность, либо это то, что ты ищешь, — фигура прервалась, плотнее завернувшись в лохмотья, как будто ей было холодно. — Но часть тебя задается вопросом, сон ли еще это. Часть тебя может лишь задаваться вопросом, знает ли отец, что ты ищешь, и явился остановить тебя. Часть тебя может лишь задаваться вопросом, на самом ли деле я здесь.

Ариман не двигался. Ему следовало предвидеть это. Поиски и побег от волков истощили его. Он зашел слишком глубоко и испил слишком много из кладезя бессознательности. Медленно Азек протянул разум за пределы пещеры, выискивая нить психических ощущений, что выведет его из сна. Где-то издалека послышалось учащенное биение сердец и ток крови в венах.

— Я здесь не для того, чтобы вредить тебе, Ариман.

— Нет, — ответил Ариман. — Тебя здесь даже нет.

— Это факт или надежда? — фигура вновь расшевелила угли. — Ты ищешь Атеней, не так ли? — вопрос повис в воздухе, и в тишине слышалось лишь потрескивание костра. — Все мои мысли и все мои сны, записанные и сокрытые — клад знаний, окно в прошлое. Вот зачем ты здесь, ищешь нити, что приведут тебя к нему.

— Мой отец даже не подозревает, что Атеней существует. Лишь немногим известно, что он реален, и еще меньше знают, что я ищу его.

Ариман поднялся и шагнул к выходу из пещеры. Он ощутил, как где-то воздух наполняет его легкие; он пах благовониями и статикой. Колдун выглянул в ночь, положив руку на каменную стену.

— Он не даст тебе ответов, — произнесла фигура.

Ариман оглянулся. Согбенный одноглазый человек смотрел прямо на него. Позади него на стене плясала тень, вырастая и сжимаясь, отращивая рога, крылья и когти. — Ты следовал за мной в войне и предательстве. Ты следовал за мной до самого ада, верил мне и предал меня, но все же задаешься вопросом, знаешь ли ты своего отца.

— Я знал его, — мягко сказал Ариман.

— Тогда зачем ты ищешь Атеней?

— Ради будущего.

— Хороший ответ, сын мой, — фигура отвела взгляд, и Ариман увидел, как его изувеченное лицо попыталось улыбнуться.

Ариман нахмурился. Улыбка показалась ему знакомой. И все же она напомнила Азеку не Магнуса, но кого-то другого. Кого-то, кого он не мог вспомнить.

— Назови себя, — потребовал Ариман. Фигура потускнела при этих словах, стены пещеры словно начали смыкаться, тени почернели. Одноглазый человек вновь расшевелил поленья.

— Ступай, — сказала фигура. — Волки скоро вернутся.

Ариман сделал шаг вглубь пещеры. Фигура подняла руку, и огонь обратился в раскалено-белый столп. На стенах заплясали тени, подкрадываясь к свету и пожирая его. Искры, угли и пепел поднялись в воздух. На Аримана дыхнуло жаром. Его окутала тьма, и горящий столп пламени стал всем, что он мог видеть. Азек попытался сделать еще один шаг, но упал в лишенное всякого света пространство, и огонь костра стал единственной далекой звездой, с каждой секундой, становившейся все тусклее.

— Проснись, Ариман, — раздался голос, словно принесенный ветром. — Проснись.

II Братство

Глаза Аримана открылись, и черные зрачки от яркого света сузились до точек. В комнате было тихо, настолько, насколько могла быть тихой любая часть корабля размеров «Сикоракса». Единственным звуком служил медленный ровный гул двигателей и энергии.

Комната располагалась на верхушке километровой башни, выступавшей из леса меньших шпилей вдоль хребта «Сикоракса». Она была небольшой, ее потолок изгибался в купол-луковицу, похожий на нераспустившийся бутон. По стенам бесконечными узорами вились символы, каждый тоньше человеческого волоска, сплетаясь, сливаясь, но никогда не повторяясь. Символы горели белым светом. За стенами Ариман слышал бормотание разумов, сотен тысяч разумов, их мысли стучали по оберегам комнаты, словно капли дождя. А за теми облаками помыслов корпус корабля окружала холодная пустота.

Он глубоко вдохнул, позволяя себе прочувствовать и вспомнить, что значит снова иметь настоящее тело. Посмотрев на левую ногу, Ариман увидел, как на коже расцветает красная полоса. Следом пришла боль, как будто его обожгло льдом. Он укрепил волю, изолировав ощущение и загнав его на границу сознания. Разум космического десантника мог одолевать обычную боль и заживлять обычные раны, но ни метка на ноге, ни боль не были обычными. Обоим потребуется время для исцеления. Он закашлялся и почувствовал на языке привкус железа. Ариман коснулся губ и, убрав пальцы, увидел, что те красные.

«Близко, слишком близко».

Он зашел слишком далеко и пробыл в сне-послании слишком долго. Он ощутил, как осколки серебра в груди зашевелились и проникли чуть глубже. Эти кусочки оставила ему последняя стычка с брошенным им Империумом, стычка, которая едва не сгубила его. Когда он устал, часть разума, постоянно укреплявшая и исцелявшая плоть вокруг тех осколков, отключилась, и отравленное серебро подобралось немного ближе к его сердцам. Даже сейчас Ариман не мог мысленно ни коснуться, ни почувствовать, ни обхватить их. Они оставались недосягаемыми для его сил. Будь они обычным металлом, Ариман достал бы их из плоти силой своей воли, либо же просто расщепил на атомы.

Только они не были обычными. На самом деле каждый раз, когда кто-то пытался извлечь их каким-либо способом, осколки только глубже проникали ему в грудь. Поэтому он сдерживал их продвижение, опутывая серебро плотью, что затвердевала и исцелялась с той же скоростью, что и рвалась. Неважно, бодрствовал ли Ариман, спал, находился в трансе или бился, часть его разума продолжала работать, не позволяя серебру добраться до сердец, спасая ему жизнь.

Он сосредоточился, балансируя каждый уровень и мысленный процесс в разуме. Сердцебиение замедлилось. Азек попробовал кровь на вкус и увидел отдельные молекулы в ее субстанции. Он попробовал дотронуться до серебряных осколков и почувствовал, как разум стекает по ним, словно вода по стеклу. Часть его мыслей стали подобными камню. Кровотечение прекратилось, и серебряные осколки снова остановились.

Ариман медленно выдохнул, пробуя текстуру и привкусы воздуха. Долгий миг он вслушивался в неспешный стук крови в ушах. Чувство изолированности, растекающегося по телу спокойствия. Во временном уединении он просто наблюдал за тем, как настоящее становится прошлым, как мгновения формируются и столь же быстро тают. Он позволил иллюзии свободы продлиться девять двойных ударов сердец.

Только тогда Азек сфокусировал внутренний взор на том, что принес из сна. Оно сохранилось у него в сознании — золотая нить, протянувшаяся сквозь клокочущий шторм пространства и времени. Ее трепали парадоксы и вероятности, но она все равно указывала верный путь.

Не двигаясь, он потянулся разумом, дотронулся до высеченных в стенах комнаты символов и обрушил барьер с внешним миром.

На него обрушился поток чужих сознаний.

… как приятно, да… несун’нтх’агара… боги бездны даровали мне жизнь… что я могу сделать… я убью их… по меньшей мере, пять тысяч… я служу… сентун ушур… дважды по пять по десять… в этом случае невозможно… что это… как такое возможно… теперь будет лучше… куда мы идем… столп… где меня покормят… какой хороший нож… аметрика… магир ушул’тха… тебе какое… спи… не хочу… верная смерть… системная подпрограмма…

Сотни тысяч мыслей кипели вокруг него, заполоняя разум, словно свивающийся в спираль ветер. Они сбивали с толку, будто погружение в воду после долгих лет в пустыне. Ариман позволил им омыть себя, прислушиваясь к смыслу, что формировался в течениях. Он пробыл во сне дольше, чем рассчитывал. «Сикоракс» и его флот прождали в мертвом космосе почти месяц. Но это едва ли было важно, только не там, куда они направлялись.

+ Астреос, + послал он.

+ Ариман, + ответил мысленный голос, сильный и отчетливый на фоне гама.

+ Она у нас. Зайди ко мне. +

+ Как пожелаешь. +

Вдалеке вырастал дворец. Астреос наблюдал за вздымающимися на черном горизонте серебряными и мраморными башнями. Их разделяла мгла, поэтому казалось, будто он смотрел на них сквозь щель в стене неосвещенной комнаты. Изображение медленно увеличивалось в размерах, хотя приближалось ли оно к нему, либо же это он летел к дворцу, Астреос сказать не мог.

Конечно, расстояние не играло здесь роли. Дворец представлял собой ментальную конструкцию, сотворенную из воспоминаний и воображения, и в нем хранились познания множества смертных жизней. Каждый коридор и лестница вели к двери, за которой можно было увидеть прошлые дни. Но те воспоминания принадлежали не Астреосу. Дворец был частью иного разума, разума Аримана. На самом деле он с Ариманом сидели в башне, масляные лампы отбрасывали неровный свет на их неподвижные лица. Они виделись подобным образом все чаще и чаще — внутри мыслей Аримана, а не в реальности.

Круг, совет Аримана, возглавлявший его армию из раздробленных банд, встречался лицом к лицу. Древние знаки и формулы не позволяли увидеть собрание пытливым глазам и разумам. На этом сборе все говорили своими настоящими голосами. Однажды Астреос поинтересовался у Азека, почему они не общались таким же образом. Ариман не ответил, позволив ему делать собственные выводы.

Даже по прошествии столько времени от вхождения в разум повелителя по коже Астреоса бежали мурашки. Кругом вздымались пронзительные шепоты. Его касались и пощипывали невидимые руки. Он продолжал идти, цепляясь за идею того, что у него есть конечности, что под ногами твердая земля, хотя он ничего этого не видел. Технически он мог принять любую угодную ему форму, но Астреос неизменно приходил в образе самого себя, каким был в реальности: без доспехов, с изрытой шрамами кожей, его правый глаз — светящаяся зеленая линза в металлической оправе. Табард из красно-черной материи был точной копией одежды, что он носил давным-давно, в иные времена. На поясе висел меч с навершием, сработанным в форме змеиной головы.

Он сделал еще шаг, и внезапно дворец уже возвышался перед ним. Тьма растаяла, ей на смену пришел зной полуденного солнца на безоблачном небе. Астреос поднял глаза на дворцовые стены. Здание изменились с тех пор, как он был здесь в последний раз. На верхних крыльях выросли башни, верхушки новых шпилей ярко сверкали в лучах солнца. Прежде разделенные крылья соединялись теперь крытыми мостиками из белого мрамора. На крышах и дверях поблескивали сложные геометрические узоры из азурита и порфира. Дворец казался Астреосу коралловым рифом, выросшим в освещенной солнцем морской воде.

Бывший библиарий начал подниматься по ступеням. Неважно, куда он шел, в итоге он все равно найдет Аримана — как-никак, это были его владения.

«Призванный своим повелителем, — подумал он, и ощутил укол застарелой горечи, но чувство было угасающим, а огонь, что оно вздымало — слабым. — Это был мой выбор. В ответе за него только я. Ариман прав, мы сами творцы своей судьбы. Даже когда думаем, будто связаны друг с другом, лишь нам решать, преклонять ли колени пред чужой волей».

В спину дохнул сухой ветерок, когда он переступил порог и вошел в первые коридоры. Вдоль стен выстроились запертые двери, каждая отличная от прочих: одни из клепаного металла, другие из обезличенного камня, некоторые из гравированного стекла. Астреос проходил мимо окон, за которыми простирались равнины песчаных дюн, с чьих макушек ветер взвихривал пыль. Уже после нескольких поворотов он потерял всякое чувство того, где находится, поскольку из окон открывался вид либо на то, что он видел снаружи, либо же на нечто совершенно ему неведомое. Пейзажи за некоторыми оконными проемами скрывались за деревянными ставнями с резными птицами, но время от времени Астреос мельком замечал проблески иных ландшафтов, городов под красными закатными солнцами, густых сумеречных джунглей. Он продолжал шагать, не следя по какому-либо определенному пути, без раздумий выбирая коридоры и лестницы. Наконец он поднялся по винтовой лестнице и очутился на широкой платформе из белого мрамора.

Ариман стоял перед ним. Он был без доспехов, но в одеяниях из белого шелка. С его плеч и пояса на голубых шелковых нитях свисали крошечные амулеты из слоновой кости в форме звериных черепов. Перед ним стоял стол из полированного дерева и меди. На столе лежала колода кристаллических карт, переливаясь изменчивыми образами, будто несомая ветром листва. Ариман обернулся и посмотрел на Астреоса.

— Я получил его, — без предисловий начал колдун и протянул руку. В воздухе между его пальцами повисла нить золотого света, на глазах у Астреоса свиваясь и закручиваясь в узелки.

«Нить судьбы, — подумал Астреос. — Вытянутая из клубка времени».

— Этого хватит? — спросил он, подступив ближе.

Лицо Аримана озарилось мимолетной улыбкой, которая, впрочем, не коснулась его глаз.

— Почти.

— Иного пути нет?

Ариман сжал ладонь, и полоска света растворилась в коже

— Их много, но они еще более рискованные.

— Выслеживание судьбы конкретного человека до определенной точки в будущем — это разве не риск?

Ариман повернулся назад к столу. Кристаллические карты поднялись в воздух, сформировав планетарий образов, где каждая карта кружилась и изменялась относительно друг друга. С лицевой стороны одной из карт смотрел король в красном, прикрыв правый глаз рукой. Мимо пролетела жрица в горящих одеяниях, ее лицо превращалось в оскал черепа одновременно с движением карты.

— Знание — сила, — мягко сказал Ариман. — Но величайшее знание лежит в том, как добыть еще больше. В том, чего мы пытаемся достичь, и так слишком много неизвестных, добавь больше, и… — он протянул руку и легонько стукнул одну из карт. Та отлетела, дико завращавшись. Столкнулась с другой картой. Неожиданно грациозно кружащийся образ хаотично закувыркался, рассыпавшись в колыхающийся шторм изменчивых изображений: слепая старуха, человек с волчьей головой, согбенный писец, выводящий красные буквы на белом пергаменте. Затем две карты врезались друг в друга и разбились. Во все стороны брызнули радужные фрагменты, которые попали в другие карты, и в считанные мгновения от былой красоты осталась только сфера из ярких кристаллических осколков.

— Я ищу утерянную книгу отца, — продолжил Ариман, — написанную летописцем Калимаком, и инквизитору Иобель известно, где она и как защищена. Ради этого знания мы ведем войну. Другие превращают землю в свое поле брани, или космос, но мы делаем иначе — мы ведем войну сквозь время. Человек, которого мы ищем — уникален. Возможно, есть и другие, которым известно то, что нам нужно, но Иобель уже связана со мной, и эта связь позволяет нам видеть пути, по которым она может пойти в будущем. Зная это, мы ищем точки пересечения во времени, точки уверенности. Находим одну из таких точек и отправляемся на ее поиски.

— Так просто, — хмыкнул Астреос. Ариман многое ему поведал. Он уже не был тем, кем прежде, но до сих пор оставались вещи, находившиеся за гранью его понимания. И о большинстве из них у него не было совершенно никакого желания узнавать больше.

Ариман печально улыбнулся, и его глаза неожиданно просветлели.

— Это одновременно и просто, и нет, — сказал он. Кружившиеся осколки кристаллов начали срастаться обратно. В воздухе над ними росло дерево из кристаллической крошки. Ариман продолжил, наблюдая за увеличивающейся скульптурой. — Смотреть в будущее сродни разглядыванию ветвей дерева. С земли мы видим ствол, но далее дерево начинает ветвиться. Внезапно то, что прежде было одним, становится несколькими. Эти ветви, в свою очередь, делятся снова, и снова, и снова. Чем дальше ты смотришь, тем больше становится тех ветвей, и более низкие скрывают те, что растут повыше.

Развесистый полог кристаллической листвы теперь скрыл солнце, каждый его лист переливался разными цветами, и Астреосу почудилось, будто он заметил лицо короля в красном, высоко-высоко, всего лишь один осколок среди множества.

— И так мы видим, что это дерево живое, каждый его дюйм движется между новым разветвлением и отмиранием. Листья распускаются, усыхают и опадают. Дерево растет все выше, и поднимается ветер. Над тобой раскидываются новые ветви. Некоторые из них отмирают и стают иссохшими конечностями, которые поскрипывают на ветру, пытаясь дотянуться до солнца. Иногда ветер — это слабейшее дыхание, способное поколебать лишь самые крошечные веточки. Иногда это шквал. Дерево качается, ветви ломаются. И все это время, каждое изменение, каждое дуновение, вырастание каждой новой ветки, ты глядишь вверх, видя, как изменяется узор ветвей, мельком замечая, насколько они высоко, прежде чем вновь скрываются в выси. То, что рядом, мы различаем лучше всего, а то, что далеко, не видим вовсе.

Ариман замер, смотря вверх, а затем перевел взгляд вниз. Кристаллическое дерево распалось, мерцающие листья закружились сквозь солнечный свет со звуком, похожим на звон тысячи стеклянных колокольчиков. Кусочки сплелись в спираль, закружились вокруг стола, словно песчаная буря, и стеклись в его центр. Кристаллический каскад исчез, и на медной столешнице снова оказалась колода карт.

Ариман потянулся, снял верхнюю карту и протянул ее Астреосу. Из стеклянной темницы на него взирала жрица в огненных одеяниях, ее лицо мерцало, обращаясь то в череп, то в плоть.

— Предсказывание будущего это не попытка разглядеть отдельный лист на дереве — сначала нужно увидеть лес, затем отыскать конкретное дерево, и уже на это дереве найти тот самый лист.

— Это вообще возможно?

Ариман положил карту обратно на колоду.

— Да, но это не самый простой способ узнать будущее.

— А какой?

Астреосу показалось, что лицо Аримана обратилось в камень.

— Уничтожить любую другую вероятность, кроме той, что должна произойти.

Астреос вздрогнул, несмотря на солнечное тепло.

— Атеней, — мягко сказал он. — Стоит ли он того, Ариман?

Азек отвел глаза, но ничего не ответил.

«Он пообещал избавление своему легиону, — подумал Астреос. — Что еще он может сделать, кроме как попытаться понять, что пошло не так, увидеть, допустил ли он ошибку, которую можно исправить».

— Я кое-что должен попросить у тебя, — Ариман снова посмотрел на него. Астреос удержал холодный синий взор.

— Проси, — сказал он.

Игнис выступил из сумрака десантно-штурмового корабля в яркий свет ангарного отсека «Сикоракса». Он остановился у подножья рампы. Много воды утекло с тех пор, как он в последний раз находился на борту этого корабля, и еще больше, когда последний раз вдыхал его воздух и ходил по его палубам. Для него миновали целые века, и он знал, что изменился за это время, но, судя по всему, время и изменения коснулись «Сикоракса» еще сильнее. Расцветы патины коркой покрывали углубления между пластинами и заклепки. По палубам и стенам ползли геометрические узоры из бронзы и ляпис-лазури. Некоторые выглядели так, будто выросли из костей самого корабля. У стен ангара суетились фигуры в кричаще-желтых одеждах, издавая щелкающие механические звуки. Все они выглядели либо скелетообразными и высокими, либо дородными и приземистыми. Они наблюдали за ним. Он чувствовал, как их глаза и любопытство щекочут его разум.

Игнис начал подсчитывать и вычислять, продолжая наблюдать. Цифры и геометрия положения не сулили хорошего исхода, но чего еще ему следовало ожидать, учитывая то, что представлял собой этот корабль, как и те, кто им управлял? Он оглянулся, и заметил в ангарном отсеке другие суда. Десантно-боевые корабли, штурмовые катера и челноки всех известных ему моделей, а также несколько неизвестных, стояли на потускневшей бронзовой палубе. Возле каждой машины толпились отряды воинов. Большинство из них были космическими десантниками, но каждая группа была непохожей на остальные, как и корабли, что привезли их сюда. Там были боевые командиры в окружении свиты, доспехи которых блестели маслянисто-радужными переливами, а на шлемах изгибались короны из резных рогов. Там были иные, облаченные в серое, выстроившиеся идеальным кругом и крепко сжимавшие рукояти обнаженных мечей. Там была когорта в металлически-белой боевой броне, из глазных линз каждого воина безостановочно капали серебряные слезы. Наконец, они заметили его. Глаза медленно повернулись, некоторые коснулись оружия. Он увидел, как в аурах замерцали вопросы и гордыня.

«И пускай смотрят», — подумал Игнис. Все они были лидерами, эмиссарами и избранниками банд, которых Ариман привлек к себе или унаследовал от Братства Праха Амона. Они ожидали увидеть колдуна, который возглавит их, но Ариман оставил их, как псов, ждать за стенами пиршественного зала. Уязвленная гордость и жалкое чувство превосходства клокотала у самой поверхности наблюдавших воинов. Все они жаждали благосклонности, либо удачи, либо тайн. Игнис видел их сокровенные желания, даже не нуждаясь в чтении их мыслей. Каждый из них хотел подняться как можно выше, но все они считали, что только Тысяча Сынов могла надеяться на настоящую благосклонность Аримана. Они ненавидели такое положение дел так же сильно, как боялись колдунов и их воинов Рубрики.

И в этот образ разлада шагнул Игнис — одинокая фигура, новоприбывший во дворе властителя-колдуна. Окидывая взглядом громадный зал, он ощутил пропитывавшую сам воздух агрессию. Даже в насыщенно-оранжевых терминаторских доспехах он казался им слабаком, просто еще одним затерявшимся воином, привлеченным к пламени силы.

Огромный воин в перламутрово-белой броне выступил из скопления фигур в таких же доспехах. Игнис краем глаза наблюдал за космическим десантником. Он внутренне вздохнул. Всегда одно и то же и, казалось, дальше будет только хуже. Он не хотел сюда приходить, в самом деле не хотел.

Воина в белых доспехах отделяло от него уже пять шагов. В левой руке он сжимал закругленный меч. По лезвию вились символы. Игнису стало любопытно, знал ли воин, что они означали в действительности, или почему не значили ровным счетом ничего.

Воин остановился в двух шагах и семи восемнадцатых длины лезвия своего меча от Игниса. На виске Игниса запульсировала жилка, когда он заметил неточность расстояния. Ему действительно не следовало приходить.

— Я — Августонар, первый клинок из сотни, что служит Иконису из Разбитых Врат.

Игнис медленно выдохнул, но так и не удостоил Августонара взглядом. Воин выжидающе наклонил шлем.

— Мой повелитель, чье слово живет в вечности, желает узнать твое имя.

Игнис посмотрел вверх. Он чувствовал знакомые разумы в бескрайней структуре корабля, но все они находились далеко.

«Мои братья, — подумал он. Затем нахмурился, из-за чего черные электу на его лице заплясали изменчивыми образами. — Братья…» — он не пользовался этим словом уже очень долгое время.

Вновь раздалось рычание Августонара.

— Я — Авг…

— Ты — Августонар, первый клинок безродной шайки предателей, выбракованной из легиона жалкого отребья, — он посмотрел прямо на Августонара. Аура воина превратилось в красное пятно ярости. — О, прости — эти факты оскорбительны?

Августонар ринулся вперед.

С грохотом выдвигающихся поршней Жертвенник выступил из темного отсека корабля позади Игниса. Автоматон одним шагом оказался на палубе, заряжая оружие и одновременно выпрямляясь в полный рост. Оранжевая краска на пластинах его корпуса мерцала в освещении ангара. Геометрические узоры, протравленные до черного металла, спиралями свивались на каждом дюйме его тела линиями не тоньше кромки клинка. Это было эхо цветов и отметок на терминаторских доспехах самого Игниса, но не идентичное, конечно, ни в коем случае.

Жертвенник приложил Августонара по плечу зажимной механической рукой. Воин отлетел на десять шагов.

Игнис наблюдал, как Августонар пытается подняться.

Автоматон выплюнул поток машинного кода.

— Нет, кажется, угроза еще остается, — произнес Игнис.

Остальные воины, стоявшие за спиной Августонара, бросились вперед. Пушка на спине Жертвенника завращалась в их сторону.

Игнис закрыл глаза. Все неизбежно вело к этому — образы и равнения не допускали иного исхода.

+ Хватит! + телепатический крик заставил Игниса открыть глаза. Он как раз успел увидеть, как упали первые три воина, выронив оружие. Остальные застыли на месте.

Перед Игнисом стояла фигура в доспехах цвета морской синевы под полуденным солнцем. В каждой руке она сжимала по мечу, один окутанный потрескивающим силовым полем, другой — бледным призрачным свечением. На высоком гребне шлема в разные стороны скалились две шакальи головы, и когда воин оглянулся на Игниса, под зелеными глазными линзами сверкнуло обезличенное серебро личины.

Игнис встретился с ним взглядом и ощутил, как по разуму прокатилось удивление. Жертвенник повернулся к нему и прощелкал вопрос.

— Нет, — произнес Игнис. Он остановился, пытаясь подобрать верные слова. — Нет, он… не угроза.

Мечник бросил взгляд через плечо на воинов в белых доспехах, и те попятились от него.

+ Санахт, + послал Игнис. Жертвенник защелкал, когда мечник подступил ближе. Игнис увидел, как аура Санахта стала твердой от самоконтроля, но с ней было что-то не так, как будто она была пламенем, отбрасываемым разбитой лампой. + Прошло много времени. +

Санахт просто смотрел на него, затем отвернулся.

+ Видимо, недостаточно много, + послал Игнис, когда Санахт, не обронив ни слова, направился к выходу.

Орудийная установка Жертвенника поднялась с шипением поршней. Автоматон издал низкое дребезжание вопросительного бинарика.

— Он, — осторожно сказал Игнис, — первый из моих братьев, которого я увидел за восемьсот лет.

Санахт на ходу вложил мечи в ножны. Силовой меч с навершием в форме головы ястреба прошел у левого бедра под правой рукой, увенчанный шакальей головой психосиловой клинок — у правого. Пальцы защипало при обрыве связи с психоактивным ядром. Рабы, сервиторы и машинные ремесленники поспешно уступали ему дорогу и опускали глаза. Он чувствовал в своих легких так и не выдохнутый воздух.

Игнис видел в нем слабину — это отчетливо читалось в глазах ублюдка.

В последний раз он видел Игниса на Планете Колдунов, взиравшего на круг уцелевшего кабала Аримана из-за кордона тех, кто не состоял в заговоре Рубрики. Санахт помнил глаза, наполненные шоком и яростью, а среди тех взглядов — холодный взор Игниса. Властитель Разрухи не выглядел шокированным, лишь слегка заинтересованным. Санахт находился почти без сознания, его разбитая душа истекала энергией в эфир, но тот холодный, расчетливый взор достиг его сознания и неотступно следовал за ним в течение столетий.

«Ты искалечен, — говорил он. — Ты — ничто».

Санахт выдохнул и протолкнул разум в эфир. Лицо, скрытое за зеркальной лицевой пластиной шлема, напряглось от усилия.

+ Он здесь, + послал мечник.

+ Один? + ему ответил Астреос, его послание сочилось сырой энергией. Санахт зажмурился. Значит, Ариман все еще пребывал в уединении.

+ Да, не считая автоматона-телохранителя. +

+ Ты сопровождаешь его в цитадель? +

+ Сам дойдет, + отрезал Санахт. + Он здесь. Этого достаточно. +

С этими словами он оборвал ментальную связь. В уголках глаз запульсировали точечки боли. Санахт встряхнулся, пытаясь не выдать своих затруднений. Использование любых способностей стоило ему немалых усилий. То, что однажды давалось ему столь же легко, как дышать, требовало теперь тщательной концентрации.

Почему Ариман вызвал Игниса, в прошлом Властителя Ордена Разрухи? Вопрос пульсировал в мыслях Санахта, пока он поднимался по палубам «Сикоракса». Члены Ордена Разрухи были мастерами священной нумерологии разрушения в древней, давно отмершей структуре Тысячи Сынов. С помощью их искусства легион уничтожал города, комплектовал армии для осад и разрабатывал планы штурмов. Они всегда были странной породой, а Игнис даже сильнее прочих. Он не входил ни в Ариманов кабал, ни в Амоново Братство Праха, но также не остался в рабстве у Магнуса. Он стал добровольным изгоем, разрушителем крепостей и миров, не преданным никому в частности. И все же он здесь, вызванный Ариманом встать вместе с остальными против того, что грядет.

«И куда же мы идем, раз нам нужные люди вроде него?» — спрашивал себя Санахт.

Кадин смотрел на акулью ухмылку демона.

— Ты слышишь меня, брат? — произнес он. Демон зашипел и зашевелился в паутине цепей. Кадин отшагнул назад, его механические ноги взвыли, сбивая лед с сочленений. Комната не отличалась размерами. Белая изморозь покрывала серебро его восьмидесяти одной стены, потолков и полов. Свечение символов, высеченных на каждой поверхности, разгоняло мрак. Демон висел в центре помещения. Плоть его была лунно-белой. Тело космического десантника, которое служило теперь носителем и узилищем для демона, все еще узнавалось в его формах, хоть и едва. Он смотрел на Кадина глазами блестящей ночи.

— Я… — снова начал Кадин, но остальные слова высохли у него на устах. Ему не нравилось сюда приходить, здесь он испытывал нечто, чего не понимал. Впрочем, он все равно приходил. Существо, висевшее в центре зала, более не было его братом, хотя Кадин и разговаривал с ним как с братом. Кадар погиб на «Дите Титана» много лет назад, и если хотя бы искорка его жизни уцелела, демон, закованный в его плоти, давно поглотил бы ее. По крайней мере, так говорил Ариман. Кадин надеялся, что он прав.

— Мы все еще ждем, — наконец сказал он. — Флот отдыхает. Ариман не говорит о том, что делает, или куда мы отправимся дальше, или когда. Астреос и остальной Круг сплачивают нас, но… — он снова остановился. Голова демона дернулась при упоминании имени Астреоса. Цепи звякнули, словно существо напряглось. Кадин облизал губы.

Не стоило упоминать об Астреосе. Это была ошибка. Демона сковали тут потому, что его нельзя было освобождать, но и невозможно было уничтожить. Он был существом чистого голода, и к тому же сильным. Астреос приковал его к себе, чтобы помочь спасти Аримана, и они двое оказались связанными. Астреос больше не призывал демона, но пока он оставался в живых, демон не мог освободиться от цепей. Сам Кадин годами избегал клетки демона, но с недавних пор его начало тянуть сюда, поэтому он пришел один раз, потом снова и снова. Он приходил и разговаривал с покойным братом.

— Я больше не могу вспомнить родной мир, — наконец сказал он. — Я даже не помню, как его уничтожили. Что это значит, Кадар? — он покачал головой, и двойные веки закрылись над его глазами. — Я думал, будто привык помнить о событиях до мертвой станции, до того… как я изменился. Но иногда я не уверен. Это важно, брат? Значит ли это что-либо вообще?

Он покачал головой и повернулся к серебряной двери из комнаты. Демон зашипел у него за спиной. Кадин поднял механическую руку и постучал по двери. Символы ярко вспыхнули, и он почувствовал, как голову защипал жар. Затем знаки потускнели, и дверь отворилась. Он остановился, одной ногой стоя на пороге.

— Это плохо кончится, — бросил Кадин через плечо. — Не знаю почему, но это плохо кончится.

Демон безмолвствовал. Кадин кивнул, веки быстро сомкнулись над его зелеными змеиными глазами. Он вышел из комнаты, и за ним закрылась серебряная дверь.

Марот ждал его в коридоре. Сломленный слепой колдун сидел на полу, с погнутых доспехов свисали обрывки одежды. Когда дверь захлопнулась, он поднял голову.

— Ответы безмолвия удовлетворительны? — захихикал Марот. Его шлем в форме морды гончей наклонился, словно подчеркивая вопрос. Кадин не стал утруждать себя тем, чтобы посмотреть на него или ответить. Марот неизменно следовал за Кадином, когда он навещал демона в его узилище, как будто ему нравилось находиться возле него, пусть ему и не позволяли увидеть его лично.

Кадин, не оглядываясь, пошел по коридору. Вокс-аппарат защелкал и затрещал, возвращаясь обратно к жизни, когда серебряная дверь растаяла во тьме за спиной — что-то происходило. Похоже, пока его не было, флот пробудился ото сна.

— Война против судьбы, она начинается, да? — выдохнул Марот, последовав за ним.

— Да, — ответил Кадин. — Да, боюсь, что так.

III Конклав

Прорицательница была слепа, и стара, и тяжелой шаркающей походкой шла в центре паутины цепей. Ступив два шага в зал, она запнулась и на пару секунд повисла на цепях. Она сплюнула.

Со своего места на нижнем из опоясывавших помещение ярусов Иобель увидела, как желтая слюна забрызгала мощеную плитку. На густой жидкости блеснул отсвет свечного пламени. Прорицательница застонала и попыталась подняться. Иобель моргнула, и почувствовала, как натянулись мышцы на лице. Помощники, удерживавшие путы, не шевельнулись, а только крепче перехватили цепи, и их раздувшиеся мускулы напряглись под татуированной кожей. Они не смотрели на подопечную, на самом деле их глаза за прорезями в капюшонах оставались совершенно неподвижными. Фигуры, стоявшие на каменных ярусах, тихо переминались с ноги на ногу, выжидая. Наконец, прорицательница восстановила равновесие и снова поплелась в центр зала.

— Это будет неприятно, — пробормотал Кавор, и Иобель поняла, что он ухмыляется. Взгляды присутствующих в зале людей переметнулись с Иобель на Кавора, затем обратно. Она неосознанно ужалила Кавора ментальным упреком, лишь чтобы почувствовать, как омертвляющее воздействие нуль-полей похитило ее мысль. Вместо этого она оглянулась и одарила Кавора тяжелым взглядом. Облаченная в костюм из многослойной пластали и кожи, Иобель выглядела меньше его. Бледное лицо обрамляли темные волосы, заколотые и уложенные с помощью серебряных шпилек. Зеленое свечение его бионических глаз пересеклось с затуманенным серым взором женщины. Лучащийся диск Солярного культа, вытатуированный на ее левой щеке, дернулся, когда она приподняла бровь.

— Простите, миледи, — сказал Кавор, и затем попытался ухмыльнуться. Кожа его губ растянулась, обнажив отшлифованную бронзу зубов. Зеленый свет в глазах расширился. Он отшагнул назад, тихо забряцав патронташами с пулями и пистолетами. Иобель лишь покачала головой и отвернулась.

Спустя секунду тишины она услышала, как Кавор вернулся на положенное место.

«Следовало взять Линису, — подумала она. — Или хотя бы Хорега».

Пускай бывший босс банды манерами не отличался от умирающего грокса, он по крайней мере умел вести себя тихо. Без языка это не мудрено. Иобель поморщилась, когда прорицательница остановилась в центре зала.

Зал был глубочайшим помещением во всей крепости, расположенной под голубым небом посреди пустыни в мире, что был мертвым на протяжении долгих веков. Крепость была каменным шипом, возведенным прямо в толще горы, которая торчала из безводных равнин, словно сгнивший клык. Иобель успела разглядеть ее, пока спускалась с орбиты и шла по пыльным комнатам и коридорам к залу совещаний. Она выглядела так, будто ее возвели человеческие руки, но наверняка сказать было нельзя. Ветхие горгульи глядели ей вслед, камни в последний раз ощущали чьи-то шаги давным-давно.

Но, конечно, она не пустовала — служители Инквизиции избрали мертвую крепость для проведения конклава. Вдоль коридоров тянулись толстые стволы кабелей, исчезая в проемах в полу. Под высокими потолками парили светосферы, чьи поддерживающие поля жужжали в сухом воздухе. Укутанные в плащи и с надвинутыми на головы капюшонами сервы ходили небольшими плотными группками, а солдаты в глянцево-красных доспехах стерегли стены под искрящим светом пустотных щитов. И повсюду дул теплый ветерок, со стуком гоняя по каменному полу пыль.

В небесах, словно звезды, мерцало более дюжины кораблей. Некоторые доставили Иобель и ее товарищей, но большинство просто неподвижно висели над крепостью, будто стражники над вырытой могилой. Место занималось не на постоянном основании, а лишь было избрано за свою изолированность и временно укреплено.

Будь Иобель честной сама с собой, то сказала бы, что происходящее казалось ей довольно пугающим. Однажды она уже посещала конклав вместе со своим наставником, но это происходило на Луне, на виду у благословенной Терры. То было великое событие, наполненное чувством, что ты оказался в центре событий, чувством вознесения. Но в этом мертвом сухом мире, она как будто подошла к самому краю и заглянула в бездну за ним.

На самом деле Кавор был прав — впереди, чего правду таить, их ждало неприятное дело. Но чем еще можно было назвать обязанности инквизитора, как не неприятной необходимостью? Иобель взглянула на двух других инквизиторов, стоявших подле нее со своими помощниками. Эрионас зашевелился, но не встретился с ней взглядом. Он был высоким, его лицо — гладким, безволосым, а черты столь невыразительными, что казались вылепленными из глины. На нем был серый нательник, из позвоночника тянулись кабели, подсоединенные к стоявшей позади троице последователей. Старуха Малькира оставалась неподвижной, ее хромированный экзоскелет издавал гул, от которого сводило десны. Перед появлением прорицательницы глаза всех собравшихся на верхних ярусах людей неотступно следили за ними тремя, взвешивая, оценивая, просчитывая…

«Вот что получаешь за собрание великого конклава сотоварищей, но был ли у нас иной выбор?»

Они странствовали в Оке Ужаса и возвратились со знаниями, и знания те оказались ношей, с которой им трем совладать было не по силам. Прорицательница хранила толику этих сведений. Она была последней из астропатов, которых они взяли в Око для поиска правды, и то, что она узрела, осталось выжженным у нее в разуме. Фрагмент познаний, а также то, что произошло, когда они попытались покинуть Око, и было той причиной, по которой они собрались здесь, в забытой всеми крепости в мертвом мире.

Прорицательница остановилась в центре зала. Она пошатнулась, залязгав цепями. Двери в зал закрылись. Сумрак наполнился тишиной, а затем по собранию прокатилось шуршание одежд и перешептывания. На одном из верхних ярусов поднялась фигура. Человек был худощав, облачен в неброскую черную мантию и с бледным лицом, которое напомнило Иобель навершие острой секиры. Его звали инквизитор Издубар, и он был еще одной причиной, по которой она здесь находилась.

Нет, не просто инквизитор Издубар. Лорд-инквизитор Издубар. Молчание в зале, пока он окидывал взором собрание, не оставляло никаких сомнений о его положении.

— Все так же молод, — пробормотал Кавор, первым заметив, как Издубар занял свое место. Это также было правдой, но, если кто-то и знал, сколько на самом деле лет лорду-инквизитору, Иобель определенно не входила в их число. Он всегда так выглядел, даже во время их первой встречи. Десять лет минуло с тех пор, как она в последний раз видела его на Сардунасе, а он будто не постарел ни на день, кроме, возможно, неподвижности в его глазах. Иобель была рада появлению лорда-инквизитора, но вес его имени означал, что конклав теперь был его и, поднявшись, он тем самым полностью прибрал его к рукам. Часть ее задавалась вопросом, как много Издубар уже выведал, ведь у него была привычка знать больше, чем можно было подумать.

Он медленно обратил взор на Иобель.

— Итак, — мягко произнес лорд-инквизитор, — что вы нам принесли?

Вот так. Никаких ритуальных фраз, никаких высокопарных словес, просто вопрос.

Первым взял слово Эрионас, стоявший возле Иобель, его монотонный голос эхом разнесся в абсолютной тишине.

— Мы вернулись из Ока, с делами неотложной и значительной важности.

— Достаточной, чтобы вызвать всех нас сюда? На меньшее я не надеялся, — Издубар сдержанно улыбнулся. — Что вы видели?

«Я видела настоящий ад, — подумала Иобель. В разуме всплыли воспоминания, скребясь об эмоциональные дамбы, которые она возвела вокруг них. — Я видела кошмары, ходившие меж звезд. Видела разорванную реальность и падальшиков, слетающихся к ее крови. Видела рок, что ждет нас в случае поражения. Вот что я видела, и вижу до сих пор, когда засыпаю».

Они странствовали в Оке Ужаса, где физическая реальность и варп накладывались друг на друга, а законы реальности танцевали под аккомпанемент безумного смеха. Они нашли то, что искали, даже больше, и возвратились живыми… едва. Близилось очередное великое вторжение из Ока, все это знали. Оно ждало за горизонтом будущего. Старуха-прорицательница, беззвучно всхлипывавшая перед ними, была последней из психических ясновидцев, которая выжила и могла поведать о том, что еще они обнаружили.

— Миссия была операцией с ограниченной продолжительностью, — отрывистым и отчетливым голосом продолжил Эрионас. — Психосинтезированные образы были изъяты из территории протяженностью по меньшей мере до третичной зоны разлома реальности. Качество полученных данных были высоким, невзирая на потери среди ясновидцев. Мы…

— Конечно, подобная миссия собрала немало сведений экстраординарной ценности, — Издубар прервал монолог очередной улыбкой. — Но даже такие знания не послужили бы причиной, по которой вы вызвали всех нас сюда, — он оглядел зал, оставив свое заявление висеть между обвинением и вопросом.

— Мы нашли следы войны, — произнесла Иобель.

— Да? — спросил Издубар, переведя взгляд на нее.

— Войны, оставившей шрамы на самом варпе.

— Такое…

— Из нее что-то родилось, или же будет рождено. Шторм, что придет за всеми нами.

Она сделала ударение на слове шторм, и заметила, как сверкнули глаза Издубара.

— Разоритель… — раздался голос с нижнего яруса.

— Нет, — сказала Иобель. — Имя, что принес эфир, было другим.

Она посмотрела на Издубара. Тот встретился с ней взглядом, его лицо оставалось неподвижным и непроницаемым.

«Он уже знает. Иначе его бы тут не было. И кроме нас троих он единственный, кто уже знает, что означает имя шторма».

Она указала на прорицательницу в паутине цепей.

— Послушайте ее сами.

Издубар еще секунду удерживал ее взгляд, затем кивнул.

— Свет, — сказала Иобель. Словно было тихим, но разнеслось по каменным ярусам с абсолютной отчетливостью. Секунду спустя уши Иобель наполнил низкий скрежет, и она почувствовала, как под ногами задрожал камень. Инквизитор напряглась. Она, как и полумертвая прорицательница, удерживаемая паутиной цепей, была псайкером. С тех пор, как он ступила в крепость, нуль-поля оградили ее разум от варпа, затупив способности. Это было неприятно, но таким же будет и внезапное возвращение психических чувств.

Наверху купольного потолка возник полумесяц света. Все глаза в зале обратились вверх. Полумесяц превратился в растущую улыбку неба. Из открытого проема глядело Око Ужаса, видимое даже в полуденном свете.

Прорицательница задергалась в цепях и закрыла ладонями ослепшие глаза. Она застонала.

Нуль-поля рассеялись.

В ощущения Иобель снова хлынул в варп, а вместе с ним, будто сплавной лес при паводке, пришли обрывки мыслей и чувств. Она сжала зубы, когда в ее сознание пришла психическая реальность зала. Инквизитор не была могущественной, не настолько, как некоторые из встреченных ею псайкеров, но все равно услышала поверхностные мысли и эмоции, которые изливались из окружавших ее разумов. В них было любопытство, восхищение, даже страх, все сосредоточенные на том, что случится дальше, на том, зачем она здесь. Лишь разум Издубара оставался ясным и спокойным.

Старая прорицательница начала разгибаться, ее позвоночник хрустнул, когда она выпрямилась во весь рост. Она убрала руки от лица. На костлявом теле висели грязные изумрудные одеяния. Ее голова дернулась вверх, и жидкие волосы упали с лица. Слепые глаза встретились с солнечными лучами. Рот старухи открылся, словно расселина. С губ слетел дребезжащий выдох. А затем, как будто она ничего не весила, как будто она была опавшим цветком, подхваченным ветром, прорицательница воспарила в воздух. Паутина цепей залязгала, и скрытые под масками помощники напряглись.

Иобель наблюдала, наполовину видя, наполовину ощущая, как в зале спиралями закручиваются незримые течения варпа. Они давили на мысли. На лбу Иобель выступили бисеринки пота, затекая ей в глаза. По телу растеклось тепло. На языке появился привкус молний и металла.

Издубар не сводил глаз с прорицательницы, оставаясь безмолвным и совершенно неподвижным. Молчание тянулось один удар сердца за другим.

Прорицательница заговорила.

+ А-зек-маг-нус-ох-тхере-творец-вюрда-калл-ис-та-эр-ида… +

Поначалу это был шепот, тихое бормотание, которое поднималось из выжидающей тишины, накладываясь и отражаясь эхом. Иобель напряглась, пытаясь расслышать его, но затем поняла, что слышит те же звуки дважды, сначала разумом, потом — ушами.

+ … кам-иллаш-и-вани-а-муз-эмех-хе-рум-аф-аэль-ау-ри-с-фу-эр-ца-ра-мзе-х-етт… +

Звук становился все громче, с нарастающим ритмом катясь по залу. Эрионас стоял возле нее с закрытыми глазами, и сквозь его веки пробивалось яркое свечение.

— Имена, — выдохнул Эрионас, кивая в такт с волной слогов.

+ … хор-кос-хаа-кон-оульф-ка-р-ме-н-та-гз-рель… +

Иобель узнала эти имена. Эти же имена она обнаружила среди ссохшихся остатков знаний, в том, что осталось от забытой и тайной истории.

+ … ф-о-сис-т-к-ар-ха-тх-ор-маа-т-у-т-из-аар-ха-ло-ф-ис-а-шур-кай-дж-ед-хор-джай-к-эль-ка-ра-джа-хн-ру-тат… +

Прорицательница выговаривала имена сплошным потоком, без запинок и пауз.

+ … ра-хо-теп-ф-аэ-ль-то-рон-ау-ра-ма-г-ма-ан-ху-ан-ен… +

Инквизитор нахмурилась. Она уже слышала впечатления этого разума прежде, но в этот раз имена были иными, одни добавились, другие исчезли.

+ Ксиатсис Коттадарон Марот Кароз Кадин Тидиас Кадар Ормузд Лэмюэль Гаумон Амон Магнус Толбек Хагос Эгион Гелио Исидорус Мабиус Ро Пентеус Никтеус Мемуним Менкаура… +

Прорицательница теперь кричала, брызжа отблескивавшей на солнце слюной. Варп пел, хор шепотов скреб о силу воли Иобель.

+ … Амон Зебул Кетуил Сильванус Йешар Иехоил Мидраш Арвенус Киу Забайя Сиамак Артаксеркс Калитиид Искандар Кхайон Игнис Сикльд Гримур Санахт… +

Прорицательница замолчала. Ее морщинистое лицо судорожно задергалось, формируя изменчивые расселины вокруг пустых глазниц. Губы старухи задрожали, словно она вот-вот заплачет. Она выглядела совершенно потрясенной.

— Девять солнц, — прохныкала прорицательница, вертя головой, как будто озираясь вокруг. — Девять солнц над башнями из серебра и сапфиров. Оно здесь, оно — все мы. Оно горит. Я горю. Оно упало — солнце упало, и весь мир стал светом, — старуха прервалась и помотала головой. — Что мы наделали? У неудачи нет ответа. Есть прах, ветер несет прах, и я ничего не вижу. Вокруг меня глаза мертвецов… Это то искупление, что ты так искал?

Прорицательница опустила голову, ее плечи затряслись.

— Круговорот звезд. На горизонте горит фигура. Я — судьба, что, наконец, явилась. Я вижу, как линии выбора исчезают во тьме, и не вижу их окончаний. Сломленный король переродился. Вихри разрушения кричат имена своих создателей. Никогданерожденные рыскают среди останков миров, разрезанных, словно спелые фрукты, — прорицательница неожиданно остановилась, ее дыхание стало тяжелым и натужным, паром вырываясь в шахте солнечного света. По лицу и рту поползла изморозь. — Они поднимаются, — выдохнула старуха. — Сны о порабощенных мирах кричат. Шторм зовет их. Он видим на горизонте. Это — пустота, очерчиваемая огнем, — прорицательница выдавила последнее слово, пошатнулась, и ее голова упала на грудь. Лед покрыл ее одежду и уже перекинулся на кожу.

— И как зовут тот шторм? — спросил Издубар. Его голос был низким, но от его звука Иобель вздрогнула.

Прорицательница не ответила.

— Назови его имя, — сказал Издубар, и приказ хлестнул старуху, словно хлыст.

— Ариман, — выдохнула прорицательница. — Ариман.

Она затряслась, сдерживавшая ее паутина цепей затрещала и засветилась от жара. Ледяная корка, покрывавшая тело, становилась толще.

Издубар какое-то время смотрел на прорицательницу, затем медленно кивнул.

— Пусть Император воздаст тебе за службу.

Его рука была такой стремительной, что Иобель заметила пистолет всего за миг до того, как прогремел выстрел.

Прорицательница упала. Цепи лязгнули, удержав на себе вес старухи. Она повисла в центре паутины, ее конечности обмякли, волосы упали на лицо. С тела стал отслаиваться лед. Цепи затрещали, остывая до тусклого красного свечения. На пол под ногами закапала тонкая струйка крови. Рука Издубара опустилась, и пистолет исчез в полах одежды. Секунду в зале не слышалось иных звуков, кроме стука капель крови по камню.

«Сикоракс» вырвался из дыры, пробитой им между реальным и нереальным, и оказался в вакууме космоса. Он был поистине громадным. В давно позабытые времена его рождения он был одним из крупнейших кораблей, и за годы, проведенные в Оке, только вырос в размерах. При взгляде сверху корабль напоминал наконечник копья, чьи кромки закручивались и изгибались, подобно языкам пламени. На его спине сверкал целый город из шпилей и куполов, а с подбрьюшья свисали перевернутые башни. Жерла его пушек шириной не уступали жилым блокам. Цитадель мостика походила на настоящую гору из сверкающего металла и ярких точечек света. На вершинах башен заплясали дуги молний, когда сила, направлявшая «Сикоракс», рассеялась.

Следом появились другие корабли, разрывая звездный полог при выходе из варпа. Некоторые в прошлом принадлежали Тысяче Сынов, но большинство были созданы для иных хозяев. Одни были захвачены и поставлены на службу братьям Аримана. Прочие же служили своре воинов и колдунов, что последовали за Изгнанником. Во тьме, оставляя за собой светящиеся шлейфы, скользили три братских корабля Зелалсена Скитальца, чьи корпусы обросли наростами из бронзы и кости. «Пиромонарх», баржа с раздвоенным корпусом, что принадлежала Гильгамосу, двигалась под прикрытием эскадр канонерок, покрытых усыпанной сапфирами медью.

Население даже наименьших судов равнялось небольшому городку, а крупнейшие из них кишели жизнью. Тысячи человек трудились на каждом корабле. Многие из тех душ не знали иной жизни, родившись во тьме, и знали только металлическое рычание зверя, в котором обитали. Странные существа таились во мраке многих кораблей, создания, что некогда могли иметь плоть, либо же могли выйти прямиком из ночных кошмаров. В глубинах трюмов каждого судна возвышались и свергались пророки в масках, искупители, оракулы, механические чудовища и жалкие царьки, и все это оставалось незамеченным для космических десантников, называвших себя хозяевами царств, которых они никогда не видели и которые их нисколько не волновали.

Потемневшее от пламени «Слово Гермеса» вышло из варпа последним, за острием копья его носа ветвились молнии после вхождения в реальность. Собравшийся флот занял позиции вокруг «Сикоракса» и стал ждать.

На вершине спиральной башни над мостиком «Сикоракса», Сильвануса Йешара стошнило. В голове стучало, а плоть, казалось, варится в масле. Внутри черепа клубились зримые отголоски варпа, похожие на неоновые ссадины. В ушах еще звенели угасающие крики. Он глубоко вдохнул, из-за чего его снова едва не стошнило, и поборол ощущение, будто его раскручивают, не двигая с места. Сильванус не сомневался, что лежит на полу. Он чувствовал и обонял вонь собственной блевоты, скапливающейся у лица. Он медленно поднялся на колени и вытер лицо. Навигатор начал открывать обычные глаза.

+ Сильванус, + прорычал мысленный голос Астреоса внутри его черепа.

В голове взорвались многоцветные звезды. Он закричал, и боль растеклась по всем уголкам сознания. Спустя мгновение он просто выдохся, и боль постепенно стала угасать до слабого жжения.

— Да, — прохрипел Сильванус.

+ Ты жив, + послал Астреос.

— Да, спасибо за заботу.

— Заботу?

Сильванус покачал головой. Перед глазами постепенно проступали очертания пирамидальной комнаты. Навигатор повязал синюю шелковую повязку обратно на лоб, а затем посмотрел вверх. На него взирал великан в сапфирово-синей боевой броне, его глаза светились бесстрастным зеленым светом на тупоносом шлеме. Личину шлема под левым глазом отмечало золотое завихрение, словно след от расплавленной слезы. На наплечнике свивалась золотая змея, пожиравшая собственный хвост. Сильванус вздрогнул, несмотря на лихорадочный жар.

— Ты прав, — кивнул он. — Я жив.

+ Нам повезло. +

«Повезло», — подумал Сильванус, смаргивая остаточные пятнышка света на краю зрения. Повезло, что они нашли Антиллинскую Бездну. Повезло, что Кругу удалось прожечь путь сквозь бурю на границе Ока. Повезло, что Ариман сумел направить Сильвануса, а через него остальной флот, к этому месту. Где бы это место ни находилось, ведь Сильванус даже не был уверен, как они до него добрались. Следование по стезе, которая была не его, скорее походило на сон, нежели на привычную навигацию. И это так, ибо та стезя была Аримана. Навигатор был не более чем глазом, дополнительным органом для сознания колдуна.

+ Ариман хочет, чтобы ты присутствовал при планетарной высадке. +

Сильванус потряс головой, прижав ладони к глазам. Убрав их, он снова заметил, что пальцы стали казаться длиннее, а коже более прозрачной и липкой. Становилось все хуже и хуже. Он долго разглядывал свои руки.

+ Сильванус. +

— Да, я слышал, — навигатор поднялся на ноги, пошатнулся, а затем сделал шаг, но ему пришлось остановиться, чтобы устоять. Астреос безучастно наблюдал за потугами человека. Сильванус ощутил укол раздражения, вздрогнув под его холодным зеленым взором. — Скажи, Астреос, почему ты тут?

— Я присматриваю за тобой, навигатор.

Сильванус хмыкнул и утер нить блевоты и слюны с подбородка. Он был зол, навигация была… кошмаром, и он чувствовал себя так, словно при прохождении сквозь варп в него впиталась частица его ярости.

— Круг ближайших соратников Аримана собрался, а тебя отослали стеречь меня? — он покачал головой. — Наверняка это большая честь, и вовсе не оскорбление. Скажи, почему остальных Ариман держит подле себя, а тебя отправляет куда подальше? Он собрал восемьдесят одного раба-послушника для каждого этапа путешествия в это место. Восемьдесят одного, чтобы помочь ему и Кругу, но тебя направили приглядывать за мной, пока человеческие колдуны питают его своей силой. Тебя называют его соратником, но на какого еще соратника смотрят с таким пренебрежением?

Астреос остался совершенно неподвижным. Гул его синих силовых доспехов, от которого зудела кожа, был единственным звуком в комнате.

+ Тебе стоит отдыхать, навигатор, + телепатические слова были ломко-острыми, и подняли в голове Сильвануса жгучую метель. Он едва сдержал болезненный вскрик.

— Говори своим голосом, Терры ради!

Бронированная рука сомкнулась на горле Сильвануса быстрее, чем тот успел сделать вдох. Астреос рывком поднял его с пола. Он начал задыхаться, и заскреб по руке, что схватила его за горло. Легкие были пусты. Он замолотил ногами. На него накатила паника, заглушая прочие мысли и инстинкты. Ему нужно вырваться, нужен воздух. Перед глазами все размылось, Сильванус начал терять фокус. Он почувствовал, как ломаются ногти и раздирается кожа на пальцах, царапающих керамитовую перчатку. Он не мог дышать, не мог освободиться. В глазах начало темнеть. В конце сужающегося туннеля зрения на него с все тем же безразличием смотрели зеленые линзы шлема Астреоса.

Пальцы внезапно разжались, и он повалился на пол. Сильванус лежал, шумно втягивая воздух, и на него накатило чувство облегчения оттого, что он еще жив. Астреос еще секунду смотрел на него, а затем развернулся и вышел из комнаты.

— Итак, — произнес Издубар. — Первый сын Алого Короля жив, — он остановился, как будто взвешивая тяжесть собственных слов.

Иобель не смотрела на лорда-инквизитора, ее взор был прикован к мускулистым помощникам, волочившим мертвую прорицательницу из зала. По серому каменному полу за ними тянулся влажный красный след.

— Действительно неприятно, — пробормотал Кавор позади нее. Проем в сводчатом потолке у них над головами со скрежетом закрылся. Иобель на мгновение нахмурилась, переведя взгляд на Издубара. Лицо лорда-инквизитора было мрачным, но ей показалось, что в его глазах промелькнуло нечто еще. Волнение? Ожидание? Триумф?

— Да, Азек Ариман жив, и это психическое впечатление говорит нам куда больше, — сказал Эрионас и улыбнулся с закрытыми глазами. — Это значит…

— А значит ли это хоть что-либо? — голос был ядовитым, и принадлежал угрюмой девушке в красном нательнике и черном бархатном плаще на одном из верхних ярусов. Издубар посмотрел на нее. Все посмотрели на нее. Девушка оглянулась и, разведя руками, пожала плечами. — Да ладно вам, варп кишит образами мыслей, дурных снов, и бурями потерянных смыслов. Это пророчество может и вовсе ничего не значить.

— Оно что-то значит, — произнесла Малькира. Голос старухи рассек воздух, словно осколок разбитого стекла. — Вне всяких сомнений.

— Тогда вам лучше рассказать, что именно и почему, — угрюмая девушка бесстрашно встретилась с холодным взором Малькиры.

— Ариман? — раздался сухой голос с дальнего конца зала. Иобель обернулись, чтобы взглянуть на говорившего. Глаза инквизитора походили на крошечные точки на толстом и сморщившемся от возраста лице. На нем была старая одежда из пурпурного и серебряного шелка, а на мясистой руке сверкнули кольца, когда он мимолетно указал ею на Издубара. — Такое имя или формула мне неведомо. Что оно означает?

— Не что, но кого, — отрезал Эрионас. — Ариман был сыном Пятнадцатого легиона, предателем из грозных времен предательства, сыном одного из падших отцов Империума.

— Пятнадцатый сгинул, — произнес старик, его голос походил на неспешный скрип слабых порывов ветерка. — Его поглотило Око. Если кто-то и выжил, значит…

— Они не все погибли, — сказала Иобель, и почувствовала, как на нее упали взгляды собрания. Ее разум защипало, когда она ощутила, как мысли инквизиторов указывают на нее, оценивают, судят ее. — Не все из Пятнадцатого погибли, может даже не большинство. Существуют знамения, как в варпе, так и в тех, кто его касался — девушка, рожденная на Марии Девять с голубым и белым глазом, девочка, что кричала имя Алого Короля, прежде чем умереть в Черном корабле, сказания об атаках на Кадию девять веков назад, истории, что рассказывают Волки Фенриса, когда думают, что их никто не слышит. Знамения есть, но каждая эпоха забывает все больше и становится чуточку слепее. Возможно, однажды мы и вовсе не вспомним, и не узнаем правду.

— Поэтично, — просипела Малькира. — Но это так.

Издубар вклинился в молчание прежде, чем оно успело появиться.

— Даже более того, но Иобель права, — Издубар мельком взглянул на Иобель, и она прочла послание в его взгляде, даже не нуждаясь в чтении его мыслей. «Не упоминай об Атенее, — говорил тот взгляд. — Не говори о том, что мы оба видели».

Она перевела глаза на остальных и плавно продолжила.

— Пятнадцатый жив, и теперь мы знаем, что Ариман, который был его величайшим сыном, жив также.

— Отлично, — произнесла угрюмая девушка, — но не зная больше, мы не в состоянии отличить пророчество от символизма.

Иобель заметила намек на улыбку в краешках холодных глаз Издубара.

— Ты права, мы не знаем, что могут значить эти слова, или чем обернутся, или даже есть ли способ отвратить то, что они нам сулят. Но выявление такого рода информации и есть то, чем мы занимаемся, не так ли? То, ради чего существуем?

«Он знает, что произойдет дальше, — подумала Иобель. По телу пробежала дрожь, и предыдущая догадка превратилась в твердую уверенность. Он просто выстроил помост для финального доказательства, последнего факта, который им требовалось предоставить конклаву. — Ты знал, о чем мы собирались рассказать и какие свидетельства привезли. Ты всегда был шоуменом, Издубар. Это было не более чем прологом, установкой декораций. Это не наш момент — он всецело твой».

— Но есть кое-что еще, — произнесла Иобель, чувствуя себя так, словно говорила по команде. Зал снова наполнился скрежетом камней и механизмов. — Мы знаем, как найти интересующие нас ответы.

Пол начал разъезжаться в стороны. Брусчатка пошла трещинами вдоль скрытых линий и стала опускаться. Разверзлась широкая круглая шахта. В невидимых глубинах засиял красно-оранжевый свет. Иобель поморщилась, когда снова включились нуль-поля. Зал потемнел для ее разума, а шепоты чужих мыслей исчезли за барьером безмолвия. Из сумрака внизу долетели отголоски воя двигателей и пощелкивания шестерней.

Из шахты поднялась округлая платформа шириною с танк. В центре платформы стоял черный контейнер, исходя паром и искрясь электричеством. Возле него возвышался воин. От серебра его брони отблескивал свет. В глазных линзах его шлема с плуговидной личиной горела голубая энергия. Рядом с пергаментами, покрытыми убористым письмом, на цепях свисали бронзовые амулеты в форме мечей, львов и орлов. В руках воин сжимал огромный меч с человеческий рост, уперев его острием в пол.

Иобель поняла, что не может отвести глаз от облаченного в серебро воина. Он был абсолютно неподвижен, как нечто, высеченное из камня или отлитое из металла. Ее глаза были прикованы к нему, сердцебиение участилось, несмотря на все попытки его унять. Она уже видела этого воина раньше, но предыдущие встречи не смогли воспрепятствовать ее реакции. Закованная в серебро фигура была не человеком, но оружием из минувших эпох, созданным, дабы сражаться с врагами, выстоять против которых не мог никто другой. Сам факт существования подобного существа был секретом, за которой все присутствующие в зале были бы казнены, не будь они левой рукой Императора. Это был сын Титана, Серый Рыцарь.

Поравнявшись с полом, платформа остановилась. Серый Рыцарь оставался таким же безмолвным и недвижимым. Издубар склонил голову.

Серый Рыцарь потянулся и отстегнул шлем. Под ним оказалось широкое лицо в плотно прилегающем кожаном чепце. Над сжатым в тонкую линию ртом блестели темные глаза. По железно-черной коже спиралью вилась впаянная в плоть серебряная проволока, сверкая, будто следы слез. Первой мыслью Иобель было то, что это лицо встревоженного короля, превращенного в полубога. Серый Рыцарь опустился на колено, но не склонил головы.

— Господа, — поприветствовал он собравшихся инквизиторов.

— Кендрион, — кивнув, сказала Иобель.

Серый Рыцарь, названный Кендрионом, поднялся и повернулся к черному контейнеру. Тот был выше его и немного шире. Его окружала маслянистая оболочка щита, смазывавшая очертания. Кабели, подсоединенные к разъемам в черной поверхности контейнера, змеясь, уводили в платформу. Прозрачные трубки всасывали пузырящуюся жидкость: артериально-красную, неоново-синюю, кислотно-желтую. Позади него, у краев платформы, скрывалась пара согбенных техножрецов, из пещерной тьмы их капюшонов светились зеленые механические глаза. Основание контейнера опоясывали устройства, гудевшие низкими басовыми нотами. При одном взгляде на них у Иобель заныли зубы: нуль-генераторы, обволакивавшие контейнер вторым слоем психического омертвения.

Кендрион указал на контейнер. В черном металле возникла широкая трещина, из которой повалил густой пар. Лицевая часть разделилась на сотню составных деталей, свернувшихся в боковые стенки. Внутри находилась фигура.

Она была не человеком, но, как и Серый Рыцарь, когда-то им являлась. Она была космическим десантником. Толстые оковы из посеребренного адамантия обвивали его запястья, пояс, лодыжки и шею. На оголенном теле бугрились шрамы — побелевшие от возраста, но все еще видимые, — свидетельствовавшие о процессе, который превратил его из ребенка в оружие. Еще на нем были многочисленные отметки от войн, покрывавшие плоть наростами и рубцами. Кожа на руках лоснилась, как будто ее снимали и отращивали заново. Голову воина окружал нимб из черного железа. Иобель заметила засохшую кровь там, где он был ввинчен ему в череп. Судя по старым следам, это делалось немало раз в прошлом. Из пустых разъемов бионического глаза торчали кабели. Даже во сне его лицо казалось заостренным, горделивым и волевым. Он оставался таким же, каким они нашли его, заключенного в лед и запертого в обломках корабля, что дрейфовал близ Кадии.

По залу побежали перешептывания, становившиеся все громче.

— Что он такое? — спросила угрюмая девушка. Издубар молчал, и просто смотрел на скованного космического десантника.

— Пробуди его, — произнесла Иобель. Шепоты разом стихли.

Кендрион кивнул техножрецам. Те с вздохом часовых механизмов склонились над машиной. Спустя пару мгновений цвет жидкости в трубках начал изменяться. Закованная фигура слабо шевельнулась. Губы дернулись и натянулись, когда сократились мышцы. Один из техножрецов протянул бронзовую руку и нажал кнопку на стене колонны. Нимб кабелей резко вздрогнул, по черному железному зажиму заискрился ток, и тот погрузился заключенному в череп. Мышцы свело судорогой, когда по голой плоти пробежали синие искры. В нос Иобель ударил запах озона и вареного мяса.

Единственный глаз фигуры распахнулся. Мышцы, словно по команде, замерли. По нему продолжали прыгать дуги электрических разрядов. Воин не издавал ни звука. Он медленно повернул голову, и единственный глаз задержался на Кендрионе, прежде чем посмотреть на Издубара, а затем на Иобель.

— Отвечай, — ровным голосом произнес Издубар. Скованный космический десантник лишь безразлично взглянул на него. — Кому ты служишь?

— Никому, — ответил воин, и Иобель услышала ненависть в его словах.

— Но кому ты служил? Ты уже рассказал это моим товарищам, разве нет? Поэтому, как раньше, ты ответишь нам, кому служил.

Уголок рта космического десантника едва заметно дернулся. На другом лице, что принадлежало иному виду, это могло сойти за улыбку. Иобель он показался хищником, оскалившим клыки.

— Ариман, — сказал пленник. По залу прокатился шепот. Иобель поняла, что затаила дыхание. Издубар бросил взгляд на ряды согласно кивавших лиц, прежде чем повернуться обратно к заключенному.

— Назови нам свое имя.

— Мое имя… — произнес пленник, медленно пережевывая слова. Затем он покачал головой. Серебряные кабели, подсоединенные к его черепу, застучали друг о друга. — Мое имя — Астреос.

IV Убийца мира

Ариман наблюдал за тем, как возле «Сикоракса» собирается флот. Огни двигателей и рассеивающаяся энергия варпа мерцали в глубинах кристаллической сферы, что висела под высоким куполом мостика. Он изменил направление мысли, и обзор увеличился, отступая назад, покуда «Сикоракс» не стал лишь одним островком света среди множества. За ними на фоне безбрежной пустоты ярко горела звезда. Она была не самой большой, но ясно и отчетливо видимой с границы системы.

«Словно свечка, — подумал Ариман. — Одинокий огонек, что ведет заблудившегося человека в грозовую ночь». — Его разум затрепетал, и образ в кристалле заскользил ближе, пока планеты вокруг звезды не стали пятнышками видимого света, а сама она — ярко-белым диском. — Или как призрачный свет, что постоянно ускользает из поля зрения, ведя путника к погибели».

Мостик на самой вершине Высокой цитадели представлял собой громаду из брони и строений, которая, будто гора, вздымалась с кормы «Сикоракса». Сам мостик тянулся на полкилометра, его бронированная обшивка была облицована бронзой и поддерживалась балками и колоннами из черного металла. На стенах и полу переливался сине-зеленый свет, как будто зал находился глубоко под водой. Мостик кишел командой, вплетенной в механические клетки плотьметаллическими кабелями, или бормотавшей над пультами. Они были кираборами, сектой машинных ремесленников, взращенных в пропитанном варпом закутке Оке Ужаса, которые приняли «Сикоракс» в качестве бога и гнезда. В воздухе витали ароматы корицы и машинных масел, как и везде, куда ступала нога машинных ремесленников.

Ему нравилось приходить сюда — из всех мест на «Сикораксе» это было одним из немногих, где он испытывал умиротворение, не нуждаясь в специальном приведении разума в это состояние. Его омывало гулом машин, сквозь которое доносилось пощелкивание и уханье общавшихся между собой кираборов — эти смешанные звуки усиливались и затихали, словно накатывавшие на морской берег волны. А над ним, словно огромная жемчужина ночи, висела сфера из кристалла.

Ариман закрыл глаза и погрузил сознание в паутину телепатических голосов, протянутую между его флотом. Все прибыли, все готовы. Они были сплавом отчаявшихся отступников, предателей и изгоев, прикованных к его воле клятвами, надеждой и жаждой власти. Некоторые были его братьями по крови, Тысячью Сынами, как он сам. Остальные были просто воинскими бандами, чья верность зиждилась только на обещании власти. Из последних он доверял немногим, симпатизировал еще меньшему числу, и находил их всех крайне кровожадными. И, тем не менее, они были неприятной необходимостью, ибо для того, что близилось, ему требовалось любое оружие, неважно, чья рука им владела.

— Перебор, — прохрипел за спиной у Аримана человеческий, но пронизанный статикой голос.

Он не ответил, продолжая наблюдать за тем, как на мостике суетятся машинные ремесленники кираборы в желтых одеяниях, скрывавших их дородные или же худощавые тела. Образ в кристаллической сфере рассеялся в черноту. Сзади донесся шорох ткани, когда фигура на огромном медном троне повернула голову. Покрытые металлом кабели залязгали друг о друга. Ариман услышал, как воздух с щелканьем и шипением наполняет металлические легкие.

— Ты готова, госпожа? — спросил он.

— Ты поведал им о своих планах? — в свою очередь спросила Кармента, каждое ее слово перемежалось электронными щелчками.

— Нет, — честно ответил Ариман. — Не все, пока еще нет.

Он повернулся и посмотрел на нее. На треснувшей красной лакированной маске ее лица светились зеленые глаза. Ее тело было закутано в багровый бархат, а кругом, словно удушающие лозы, свивались кабели. Вокруг ее трона вздымались медь и начищенная до блеска пласталь, подобно престолу царицы из позабытой эпохи.

— Знает ли кто-то из нас всю правду, Ариман?

Он продолжал смотреть на нее, ничего не отвечая.

«Она кажется меньшей. Каждый раз, когда я вижу ее, она кажется еще меньшей».

— Тебе следует доверять им, — сказала Кармента. — Хотя бы Астреосу.

Ариман покачал головой.

— Это было бы неразумно, — произнес он.

— Доверие, Ариман. Это единственное, чего у тебя нет, и что невозможно купить или взять силой.

— Я доверяю тебе, — сказал он, и его слова повисли в затхлом воздухе.

— Доверял, — поправила его Кармента, не отводя машинного взора от синих глаз Аримана. — И мы знаем, к чему это привело. Так зачем ты рассказываешь мне то, что утаиваешь от связанных с тобою клятвами и кровью?

— Так надо.

— Надо утаивать секреты от них, или надо рассказывать некоторые из тех секретов умирающей изменнице?

— Ты не умираешь, — сказал Азек.

Из-под капюшона Карменты донесся кашель искажения и щелкающего кода.

— Хорошая ложь. «Сикоракс» старше меня — старше, сильнее, и он подобен злому дитю. Я приручила его, но он отнимает у меня силы, и отнимает все больше с каждым новым циклом. Однажды меня не станет, — она будто кивнула и выдохнула про себя поток машинного кода. — Но, конечно, тебе и так это известно — ты же Ариман.

Он не ответил. Кармента, конечно, была права — он это знал. Он чувствовал, как изменяется строение ее разума, распадаясь на островки сознания и безумия. Ее мозг и так давно повредился в результате попытки единения с машиной размеров военного корабля, а узы с «Сикораксом» теперь расширяли старые трещины. Корабль был не просто огромным, он успел стать древним, странствуя по течениям Ока Ужаса. Варп въелся в его кости, смеялся в пламени его реакторов и нашептывал в инфоканалах. Его дух был коррозийным и пагубным. Кармента не могла вырваться из объятий «Сикоракса», больше не могла, и с каждым днем безвозвратно теряла частицу себя. Иногда — в такие моменты, как этот, — она казалась прежней, но куда чаше она вовсе не отвечала, а если и отвечала, то только глядя на него непонимающим взором и бормоча бессвязный машинный код.

Ее голова начала сонно клониться на грудь.

— Ты готова? — снова спросил он.

Кармента подняла голову. Свет в ее глазах замерцал, разгорелся, затем стал ярким и ровным.

— Уничтожить мир? — где-то глубоко под мостиком «Сикоракс» содрогнулся, когда жерла проглотили снаряды, двери посадочных отсеков открылись космическому вакууму, а двигатели стали толкать корабль к одинокой звезде, горевшей ярче остальных небес. — Да, мы готовы.

— Сэр, — голос был близким и настойчивым. Хемеллион, 251-й Носитель Титула Регента Вохала, услышал голос, помотал головой, что-то забормотал и перекатился на кровати. Он не спал до глубокой ночи, пытаясь убедить этого старого нахала Сетара в том, что на юг лучше не выступать до середины лета. Спор не увенчался успехом, и в процессе было распито немало кислого вина, прежде чем Хемеллион в итоге не сдался и уступил. — Сэр, — снова раздался голос, уже громче. — Сэр, пожалуйста, проснитесь.

Хемеллион открыл глаза. Над ним склонилась его кастелянша Хелана, чешуйчатая лакированная броня на ней выглядела так, словно была натянута в спешке. Он моргнул, пытаясь избавиться от дымки сна и вина. Вместо персональных вилланов Хелана будила его лично: это было странно. Он сел. Огонь в очаге почти погас, но масляные лампы все еще горели. Значит, на улице ночь. Это было нехорошо, очень нехорошо.

— Западные кланы выступили?

Хелана покачала головой.

— Нет, сэр.

«Она выглядит потрясенной, — подумал Хемеллион. — Нет, даже не потрясенной, напуганной».

Это было плохо, очень плохо. Он поднялся с кровати и, задрожав от холода, быстро закутался в отороченную мехом мантию.

— Ну, что там…

— В небе горят огни, — выпалила она. Регент застыл на месте, завязывая мантию на шее. Кожу неприятно защипало, в морщинках начал скапливаться пот.

— Ты уверена?

Вместо ответа Хелана подошла к высокому окну и распахнула настежь широкие ставни. В ночном небе по всему горизонту сияли звезды. К востоку, на фоне мглы пестрел смешанный свет Ока Беды.

Хемеллион шагнул вперед, позабыв о холодной брусчатке под ногами. Он замер у окна и выглянул наружу. В ночи зажглись новые звезды, пульсируя неровным светом, перемещаясь у него на глазах.

«Они вернулись. Спустя столько времени Империум возвратился к нам», — мысль пронзила его, распространяя по телу холодный страх и восторг. Империум не приходил на Вохал со времен 203-го регента, а теперь они прибыли во время его служения.

Вохал был миром Императора, которым регент правил как частью Его царствия среди звезд. Давным-давно человечество обнаружило его, и те немногие отчаянные поселенцы нарекли новый дом именем из древнего прошлого своего рода: они назвали его Вохал. Продуваемый ветрами, с облаками и ясным синим небом, он очень напоминал мир, который оставили поселенцы, и хотя они прибыли на корабле, странствовавшем среди звезд, новый дом показался им далеко не благосклонным хозяином. На момент, когда Великий крестовый поход нашел Вохал, его население было незначительным, его города — небольшими, а деспоты правили раздробленными культурами из каменных крепостей, что возвышались на горизонте, будто сломанные зубы. Империум покорил Вохал, сохранил его название и оставил чиновника, которому предстояло обеспечивать его верность. Этот чиновник, имя которого сохранилось только на страницах книг, был предком Хемеллиона, и он положил начало роду правителей Вохала.

Взгляд Хемеллиона упал на крепость под окном. Она была выстроена прямо на горном склоне, и результат труда сотен поколений каменщиков спускался от его башни до равнин у подножья горы. Наружные стены были достаточно широкими, чтобы по ним могли проехать три телеги в ряд. Внутри этих стен назад и вниз, до самой горной толщи, тянулись комнаты, спрятанные за окованными железом дверьми. Целью крепости было доминирование над миром во имя Императора. Хемеллион перевел взгляд назад, туда, где слуги Императора наполнили ночное небо новыми странными звездами.

— Зажечь сигнальные костры, — произнес он, и его дыхание в стылом воздухе превратилось в пар. — Отправить гонцов к ближайшим твердыням.

— Да, сэр, — сказала Хелана, и он услышал в ее голосе незаданный вопрос.

— Да?

— Почему они пришли именно сейчас?

— Кто знает, — ответил он и пожал плечами. — Они приходят, когда пожелают.

— Чего им нужно?

— Того же, что любому правителю нужно от своих земель и вассалов — они приходят за платой. Судя по записям, они забирают армии для войн среди звезд, или избавляются от тех, кто обладает ведьмовским взором.

— А мы…?

Он провел рукой по лицу, и почувствовал щетину, скопившуюся в морщинках на лице. Внезапно он ощутил себя очень усталым. За сорок лет жизни, из них двадцать после смерти матери, когда он стал регентом, за все время, во всех своих решениях и кризисах ничто не заставляло его чувствовать себя таким обремененным, как те крошечные точки света в небе.

— Мы дадим им то, что они просят, — сказал Хемеллион. Он собирался добавить еще что-то, когда Хелана закричала. Он поднял взор. С небес падали звезды. На его глазах они рождали новые, меньшие звезды, пока сквозь ночь не стала лететь огненная сеть. Крики слышались уже из крепости, а звезды все падали и падали.

Игнис начал отсчитывать время после первого залпа. Числа текли сквозь его разум, формируя в сознании очертания и образы. Треугольники становились пирамидами, сферы превращались в круги, а спирали свивались в его восприятии, постоянно разделяясь на все более тонкие срезы. «Слово Гермеса» содрогнулось под ногами Игниса, когда его орудия дали второй залп. Новые полосы огня уже достигали мира, раскинувшегося у него перед глазами. Залп начался спустя семьсот двадцать секунд после первого. Боеголовки каждого такого залпа были наполнены двести сорока тоннами активного вещества. А всего залпов будет три.

К этому времени первые снаряды уже должны были разрываться в нижних слоях атмосферы. Дефолиант пропитает поверхность планеты в течение девяти часов. Даже если некоторые корабли не сумели достичь его уровня точности, все равно на протяжении семи часов каждая травинка, дерево и лист обратятся в пыль. Когда-то Игнис счел бы подобный символизм прекрасным, или многозначительным, или совершенным. Теперь же, наблюдая за тем, как боеголовки, проходя сквозь атмосферу обреченной планеты, начинают светиться, он не испытывал ничего кроме облегчения.

Кластеры падающих снарядов формировали перед его мысленным взором цельный образ. Подсознание восприняло этот образ и умножило его в расширяющиеся узоры огня, где каждая часть целого была идентичной любой другой части. Игнис почувствовал, как образ проскользнул в варп, продолжая разрастаться. Он позволил ему размножиться до точки, где больше не мог его контролировать, а затем очистил от него разум. Он глубоко и медленно вдохнул.

Ариман велел Игнису рассчитать гибель планеты, но Игнис знал, что вычисления по уничтожению едва ли что-то значат для его бывшего брата. Аримана волновал только результат, и Игнис мог его дать. Задача была несложной, и позволяла ему дотронуться до образа, пускай и на короткое время. Немного, но пока достаточно и этого.

Игнис моргнул, на пять секунд закрыв глаза, чтобы снова проследить за развитием своего плана.

Он отвернулся от обзорного экрана и обнаружил смотрящую на него пустую маску Жертвенника.

— Все хорошо, — сказал Игнис и едва заметно кивнул. Возвышавшийся нам ним автоматон щелкнул, завращав шестернями в плечах. Жертвенник прощелкал еще один бинарный вопрос своим металлическим насекомым голосом. Игнису почудилась в словах машины нотка беспокойства, но он осознавал, что наделение кремниевой капсулы в бронированной оболочке настоящими чувствами — безумие. С другой стороны, выражение человеческих эмоций также оставалось для него загадкой. И, тем не менее, Игнис покачал головой и ответил.

— Да, все хорошо и в личном плане.

Он вновь закрыл глаза и высвободил голос своего разума.

+ Ариман, + послал он, чувствуя, как мысль дошла сквозь пустоту до «Сикоракса».

+ Игнис, + ответное послание было деликатным, но для Игниса оно прозвучало как гулкий рокот обрушивающейся скальной глыбы. Он поморщился и ощутил, как отсчет и вычисления выскальзывают из фокуса. Он удержался от гневной ментальной отповеди, пытаясь собрать назад воедино образ и нити чисел. + Игнис, + пришел мысленный голос Аримана. + Что ты хотел мне сказать? +

У Игниса не осталось выбора, кроме как забыть о подсчетах.

+ Все готово. Мир превратится в пыль через двадцать семь часов. +

+ Третий залп… +

+ Это чтобы наверняка, хотя исход предрешен. Двадцать семь часов, и ни минутой больше. Далее, за одну тысячу и восемь часов большая часть населения вымрет, а прочие уже никак не смогут помешать нам. +

+ Прими мою благодарность, брат. Когда все будет сделано, ты присоединишься ко мне на поверхности. +

— Астреос, — Издубар зычно проговорил имя плененного космического десантника в тишину, словно взвешивая его тяжесть на языке.

Астреос оставался безмолвным, не сводя единственного глаза с Иобель.

— Его вытащили с корабля, дрейфовавшего возле Кадийских врат, — сказала Иобель. — Корабль был поврежден и разрушен при варп-переходе. В живых нашли только его, с остановившимися жизненными процессами, — по залу прошла рябь взглядов.

— В самом деле? — это снова была девушка в красном нательнике. Она откинулась назад, пожав плечами, и со снисходительной улыбкой посмотрела на Иобель, Малькиру и Эрионаса. — Прошу, скажите, что у вас есть что-то еще. Одинокий предатель, выплюнутый из Ока, с именем и заявлением о том, будто он служил другому предателю, о котором мы не слышали со времен смуты? Что вам еще о нем известно? — она обратила свою ухмылку на Астреоса. — С какого ты мира? Какой орден ты предал? — она склонила голову набок, чем напомнила Иобель хищную птицу. — Почему ты предал? — девушка улыбнулась, когда ответа не последовало. — Похоже, ваше свидетельство не горит желанием отвечать.

Иобель посмотрела на Издубара. Лорд-инквизитор все еще улыбался.

— Почему сейчас? — просипел еще один инквизитор из пол своих одеяний. — Почему созывать конклав сейчас? — продолжил сухой голос. — Вы отправились в Око, вы нашли эхо, говорящее об Аримане, а затем предатель предателя попадается вам в руки с тем же именем на устах. Совпадение? — последнее слово повисло в воздухе, будто проклятье. — Или же нечто услышало ваше стремление и ответило? И если это так, — полные, бледные губы инквизитора разделились, явив изумрудные зубы, — то почему сейчас?

— Разве это важно? — сказала Иобель.

— Как дипломатично, — пробурчал Кавор у нее за спиной.

— Вы упускаете вопрос, — произнес Издубар. — Вам всем следует спросить: «Почему мы?» — он снова кивнул. — Вопрос «почему сейчас?» лишен всякого смысла. Это — слияние времени и событий. Совпадение, верно, но каждый из вас знает, что такого не существует, не в том мире, в котором мы с вами живем. Мы все собрались здесь потому, что знаем о Пятнадцатом легионе, падших воинах, известных как Тысяча Сынов. Мы видели следы их шагов, оставленных на пепелищах миров, слышали их грехи, нашептываемые с истлевших страниц. Даже если вы не знаете всего этого, то наверняка видели оставленные ими шрамы. Мы — их враги, — он повернул голову к девушке в нательнике. — Бесспорно, вы в своем праве оспаривать это свидетельство, мадемуазель, но есть и другой способ получить ответы на вопросы.

Кендрион посмотрел на Издубара, потом на Иобель. Она встретилась с взглядом воина, выдержала его, и медленно кивнула. Серый Рыцарь шагнул вперед, поднимая руку. Правая перчатка отсоединилась и сложилась с его пальцев с дробными металлическими щелчками. Он поднял обнаженную ладонь — пальцы на ней были длинными и выглядели нежными, несмотря на внушительные размеры. Кендрион закрыл глаза.

Иобель напряглась за миг до того, как генераторы нуль-полей снова выключились. Варп налетел, словно бритвенный ветер. Она чуть не упала, когда тот начал сечь ее разум. Две фигуры на платформе остались выжженными в ее ощущениях: ярко-белое сияние Кендриона и тлеющее красное пламя Астреоса. Перед глазами завихрился неоновый свет. По коже прошла волна жара, а в нос ударил запах холодного железа.

Вокруг руки Кендриона собралась буря маслянисто-черных теней и синих молний. Его доспехи загорелись, когда вспыхнули высеченные на их пластинах письмена. Астреос так сильно напрягся в оковах, что под шрамами проступили вены. В уголках его глазниц выступила и свернулась кровь. Иобель почувствовала, как разум космического десантника пытается собрать ветры варпа, пытается придать им форму. В воздухе повисла дымка эктоплазмы, поблескивая и переливаясь тошнотворным светом. Кендирон вытянул руку, но медленно, как будто преодолевая огромный напор. Астреос сжал зубы. Его кожа стала мертвенно бледной, вены — черными червями, извивающимися под кожей. Наконец, Кендирон рывком протолкнул руку. Кончики пальцев Серого Рыцаря прижались к черепу Астреоса.

V Пересечение

Сильванус закашлялся. Повсюду была пыль, с каждым вдохом забивавшаяся ему в рот. Он плотнее укутался в черный шелковый плащ. Ветер трепал ткань, касаясь холодными пальцами его плоти. Навигатор вздрогнул, и все его тело затряслось. Он действительно не понимал, что здесь делает. На самом деле он не понимал, что все они здесь делают, но именно его присутствие беспокоило Сильвануса сильнее всего. Он сплюнул и ощутил песчаный химический привкус мертвого мира, смешанный с запахом дыма. Планета называлась Вохал, а человек, сидевший на треснувших камнях вершины башни, звался Хемеллионом и, очевидно, был его правителем.

«Когда-то был его правителем», — поправил Сильвануса тихий голосок на задворках разума. Мир, которым правил этот человек, перестал существовать, его обитатели умерли или скоро умрут. Хемеллион выглядел изможденным, и старым, и сломленным. Пыль покрыла его лысеющую голову, припорошила бороду и придала пышным одеяниям блекло-коричневый цвет. Над сломленным королем высился Ариман. Его доспехи были синими, но рассеянный свет смазывал цвет до аквамаринового. Из скул и щек его шлема выступали закрученные рога, ветер развевал узкие матерчатые и пергаментные флажки. Слева от него стоял Кадин, поршни в его конечностях скрипели, забиваясь пылью. Воин был без шлема, и из-за блестящих шрамов казалось, словно его лицо постоянно хмурится. Остальной Круг окружал Аримана. Санахт находился прямо позади своего повелителя, сверкая отполированной голубой броней. Он казался сгорбленным, невзирая даже на то, что стоял в полный рост, шлем с гребнем в виде шакальей головы покоился на сгибе локтя, его лицо представляло собой изваяние сосредоточенного спокойствия. Игнис стоял чуть поодаль, рядом с огромным автоматоном, что-то пощелкивавшим про себя.

Сильванусу совсем не нравилось находиться одновременно рядом с ними всеми. Их присутствие потрескивало друг о друга, подобно грозовым тучам, так что у него ныли зубы, а в нос лез запах озона. Это никогда не сулило ничего хорошего.

Хемеллион посмотрел на космических десантников. Сильванус заметил, как в его запавших глазницах блеснули зеленые глаза. В них до сих пор чувствовалась сила, больше силы, чем, как казалось Сильванусу, человек мог обладать в такой момент.

— Почему? — растрескавшимися губами произнес Хемеллион.

Ариман потянулся и с шипением выравнивающегося давления стянул шлем. Синие глаза уставились на человека. У навигатора свело зубы. Хемеллион не отвел взгляд. Он излучал ненависть, отметил Сильванус, ненависть, которая пересиливала даже страх находиться у ног полубога, разрушившего твой мир и все, что было тебе дорого.

За стенами каменной твердыни к самому горизонту тянулись иссушенные равнины, теряясь в облаках пыли. Иногда откуда-то издалека до ушей Сильвануса долетали крики умирающих от голода животных. По крайней мере, навигатор надеялся, что это животные. Агент-дефолиант проделал свою работу быстро, убив планетарную жизнь и обратив ее в прах. Когда ветры дадут пыли улечься, целая планета будет высушенной и очищенной от всякой жизни, пустыней с разрушенными остатками своей цивилизации, выступающей из опустошенных земель, словно иссохшие кости.

— Так творится судьба, — сказал Ариман. Его голос был тихим, спокойным, голосом рациональности, голосом логики. Хемеллион сплюнул. Сильванус увидел, как смешанная с пылью густая слюна стекает по доспехам Аримана. Частица его, та частица, к которой он до сегодняшнего дня нечасто прислушивался, позавидовала непокорности человека. Кадин издал звук, который мог бы сойти за смешок. Ариман осторожно кивнул.

Сильванус огляделся. Крепость за пределами парапета башни медленно проседала. На разбитых камнях горели пожары, мерцавшие зелено-голубыми языками. Им пришлось брать твердыню силой. На это не ушло много времени, не для войск, что ждали сейчас за стенами, скрытые под покровом тьмы. Навигатор выглянул через парапет, когда ревущая пылевая буря на миг разошлась. Равнины вокруг крепости заполоняли ряды неподвижных воинов Рубрики, пыль превращала зеленое свечение в их глазах в ореолы. На сине-золотой боевой броне потрескивали статические разряды. Облака сомкнулись, и Рубрика превратилась в смутные очертания среди охряного сумрака.

Сильвануса все еще не покидал вопрос, почему это было так необходимо, почему они вообще спустились на поверхность, почему он стоял вместе с внутренним кругом Аримана. Остальную планету бросили медленно умирать, но мощь Ариманового флота обрушилась на эту примитивную крепость, словно топор палача.

Ариман отошел от Хемеллиона, и его доспехи тихо заурчали, когда он повернулся к Санахту.

— Он идет с нами, — сказал Ариман, кивнув на Хемеллиона. — Пускай он ненавидит нас, но его разум силен, и он еще пригодится.

— Повелитель? — сухим, словно отголосок ветра, голосом переспросил Санахт.

— Он выжил. Он это заслужил.

Должно быть, Санахт кивнул или ответил что-то в мыслях, поскольку Сильванус не услышал ответ.

«Мы убили мир ради короля, который отныне будет рабом, — подумал навигатор. — Так вот ради чего мы это сделали?»

Он остановился, внезапно осознав, что думал о колдунах и о флоте, и об их рабах не как о «них», не как о предателях, что отличались от него, но как о «нас», как о чем-то, частью чего являлся он сам.

Ариман обернулся к Сильванусу. По лишенной волос коже навигатора пробежала дрожь. Он не осмелился поднять взор на своего повелителя.

— Спрашивай, Сильванус, — произнес Ариман низким резонирующим голосом. — Все они также жаждут узнать, поэтому спрашивай.

Сильванус тяжело сглотнул, ощутив, насколько пересохло у него в горле.

— Зачем я здесь?

— Чтобы ты мог побывать здесь, чтобы мог коснуться этого места, вдохнуть воздух его смерти. Чтобы найти путь обратно.

Сильвануса снова пробрал озноб.

— Путь обратно? — сказал он и посмотрел на Аримана. Ясные синие глаза, не моргая, смотрели в ответ.

— Да, — ответил Ариман. — Мы скоро отлетаем, но мы вернемся. Может пройти много лет, но мы вернемся. Ты — наши глаза в варпе, поэтому ясно должен увидеть, куда я веду тебя, — он отвернулся от Сильвануса и окинул взглядом Игниса, Санахта и остальных колдунов. — Пускай это место коснется твоего разума, сохранит отчетливое воспоминание, чтобы ты снова смог оказаться здесь, когда закроешь глаза. Мы все должны быть готовы вернуться.

— Вернуться? — Сильванус понял, что заговорил секундой позже, чем следовало. Глаза всех присутствовавших на вершине башни обратились на него. Даже горький взгляд Хемеллиона был направлен на него. — Вернуться ради чего? Зачем мы здесь? Почему мы очистили целый мир от жизни, чтобы потом вернуться?

На лице Аримана промелькнул намек на улыбку. Это было самое поразительное, что когда-либо приходилось видеть Сильванусу. Облака пыли рассеивались, ветры несли пылевую завесу вдаль. Рубрика стояла там же, но теперь все они смотрели на крепость.

— Со временем это место изменится. Другие найдут его и переделают крепость, в которой мы сейчас стоим. Затем, в этом будущем, сюда прибудет один человек. Ее будут звать Иобель, и у нее будет кое-что нужное мне. Это то, что я искал — точка пересечения в нитях будущего, точка, где она наверняка окажется. Мы здесь не ради того, что это место представляет сейчас — мы здесь для того, чем оно станет.

Сильванус проследил за взглядом Аримана на равнины у подножья крепости. Пыль постепенно погребала воинов Рубрики. Их ноги и лодыжки уже скрылись под землей, как будто проглоченные приливом. Свет в их глазах тускнел.

— Спите, братья мои, — мягко сказал Ариман. — Спите в прахе и ждите.

Астреос почувствовал, как пальцы Серого Рыцаря коснулись кожи, и в его душе взорвалось солнце. Многоярусная комната исчезла. Он перестал видеть что-либо, кроме света, горевшего внутри него. Где-то далеко он закричал. Астреос попытался открыть свой разум, сдержать звезду, что формировалась в мыслях. Секунду его воля держалась, затвердевая вокруг разума. Затем свет стал ярче, и воля сломилась. Свет был синим от огня души; Астреос ощущал, как поверхностные мысли отслаиваются, словно обугленная кожа. Воспоминания выплыли на поверхность, перед мысленным взором стали проматываться назад фрагменты времени.

— … мы здесь для того, чем оно станет, — произнес Ариман на продуваемой всеми ветрами башне.

По доспехам барабанили песчинки.

— Так творится судьба.

Вокруг ждущих мертвецов кружились вихри пыли.

— Почему? — растрескавшимися губами спросил человек.

Он стиснул хватку, и лицо навигатора начало выпучиваться, безуспешно пытаясь сделать вдох.

— Почему Ариман держит Санахта так близко, а тебя отсылает?

— Я присматриваю за тобой, — сказал он тогда.

— Скажи, Астреос, почему ты тут?

Его наполнила неподвижность, внезапная и абсолютная. Он сидел возле Аримана на полу высокой башни. Он огляделся. Пол из ляпис-лазури, бронзовый потолок. По полу спиралью вились серебряные символы. В комнате царила тишина.

— Прости, мой друг, — произнес Ариман. Колдун был в светло-голубой одежде и с непокрытой головой. — Должно быть что-то, что сведет инквизиторов вместе, причина создать будущее. Они будут искать меня, и только ответы заставят их собраться, чтобы узнать правду. Собрание должно случиться. Ты понимаешь, почему это должен быть ты?

— Я не один из вас.

Лицо Аримана осталось неподвижным как камень.

— Они попытаются вызнать у тебя тайны, вначале грубыми методами, но затем они попробуют вынуть их из твоего разума, — Ариман остановился и медленно вдохнул. — У них может даже получиться.

Астреос не шевелился. Часть его осознавала, что он не может, что происходящее было нереальным — это всего лишь воспоминание о том, что уже случилось, запечатанное и погребенное в глубинах разума.

— Тебе следует держать частицу себя отдельно от остального сознания, частицу, до которой ты сможешь добраться только, если весь твой разум падет. Она станет крепостью, сокрытой от прочих твоих мыслей. Я буду там, это воспоминание будет там. Тогда ты и вспомнишь, что должно случиться. У тебя будет мало времени, может, толика секунды.

— Как ты можешь быть уверен, что Иобель будет там, когда это произойдет? Как ты можешь быть уверен, что нити судьбы пересекутся именно так, как ты предсказываешь?

Ариман устало улыбнулся.

— Никак.

Воспоминание начало меркнуть, очертания комнаты размываться.

— Помни — у тебя будет лишь мгновение, — словно откуда-то издалека долетел голос Аримана. — Помни, Астреос.

Глаз Астреоса открылся. Кендрион стоял перед ним. От ладони и до плеча руку Серого Рыцаря сковывала корка льда. Над вытянутыми пальцами потрескивал и мерцал серебристо-синий огонь. Мир стал медленным, обособленным, словно вода, накатывавшая на стекло. Рука Кендриона начала сжиматься. Астреос почувствовал, как погружающаяся в него сила изменяется.

У тебя будет лишь мгновение…

Его мысленная форма вырвалась на свободу. Она приняла образ израненного орла с крыльями из дыма и красного пламени. Варп обратился в штормовые ветра, взревевшие за спиной. Орел воспарил ввысь, высматривая души собравшихся в зале людей. Некоторые приходили в движение, тянясь к оружию. Астреос ощутил, как в их разумах мерцает шок. Медленно, так медленно. Он заметил разум Иобель в красном ореоле смятения. Астреос ринулся к ней, вытянув перед собой когти.

Разум Иобель полыхнул белым, пытаясь воздвигнуть защиту. Ее разум был силен, но недостаточно. Когти встретились с эфирной плотью, и его сознание впилось в Иобель.

«Иобель», — он попробовал имя на вкус — оно пахло кованой сталью и пламенем. Без сомнений, это она. Та, что им нужна.

Люди на каменных ярусах вскакивали с мест, пистолеты проглатывали снаряды, клинки со скрежетом вынимались из ножен, крики вырывались из сотен глоток. Меч Кендриона вздымался. Астреос чувствовал далекое биение его сердец.

Время, его было недостаточно. Астреос вырвался из разума Иобель. Мысли Серого Рыцаря разгорелись вместе с пришедшим в движение телом, столь медленно, но быстрее, чем успеет моргнуть глаз.

Кендрион ринулся вперед, а его разум взревел в эфир. Он принял форму с львиным телом и перепончатыми крыльями, словно отголосок мифов из человеческого прошлого. С чешуйчатых крыльев слетел серебристый огонь, его пасть разверзлась. Две мысленные формы схлестнулись. На платформе расцвела ледяная корка. Когти Астреоса полоснули Кендриона по боку, разбрызгав по варпу дымящуюся кровь. Ему в разум впились эфирные зубы. Астреос услышал голоса, хор голосов, поющий глубоко в душе Серого Рыцаря. Он был прекрасным и ужасным, будто ярость, превращенная в скорбь. Они покатились, падая в ничто, разрывая друг друга клыками и когтями. Кендирон поймал разум Астреоса в челюсти и сжал их.

Зал и платформа превратились в отдаленную сцену, двигавшуюся с неспешностью остановившихся часов. Только меч Кендриона казался Астреосу чистой, яркой полосой, что неслась к телу, о котором он помнил лишь смутно.

«Я проиграю. Я недостаточно силен, не для этого, не против подобного существа», — они не предсказывали, что здесь окажется подобный воин.

Астреос ощущал, как эфирные когти Кендриона разрывают его мысленную форму. Он огрызался, но сил становилось все меньше. Мысленная форма Кендриона была везде, ее челюсти смыкались, когти погружались глубже.

«Я не могу… — выдохнул он про себя. — Я не могу проиграть. Если я проиграю, все окончится здесь».

Он вспомнил Тидиаса, погибшего в холодной пустоте, Кадара, ухмыляющегося с голодом демона, и небеса, так давно горевшие над его родным миром. Серебряные воины сошли с того неба, бушующий ад пятнал их доспехи черным и багровым.

«Все мои мертвые братья, — подумал Астреос. — Все мое убитое прошлое окончится здесь». — В реальном мире он ощутил жар клинка Кендриона. Стремительно рассекавшее воздух лезвие находилось менее чем в пальце от его шеи. — «Вот оно — мое последнее затянувшееся мгновение жизни, состоявшей из нарушенных клятв и неудавшейся мести».

+ Нет, + слово взревело из его разума, когда он вырвал свою мысленную форму на свободу, рассыпая по пути обрывки эмоций и изодранных мыслей. Он чувствовал на теле открывшиеся раны, через которые его разум кровоточил в варп. Но он был свободен.

+ Ариман, + закричала его душа.

Астреос резко вернулся обратно в тело. Кинетический щит вспыхнул за мгновение до удара меча. Зал исчез в сполохе света. Крики пронзили воздух. Астреос расколол волю на куски и призвал варп. Он ответил.

Оковы вокруг его тела взорвались брызгами расплавленного металла. От него во все стороны разошлась волна телекинетической энергии. Кендрион пошатнулся, но тут же вернул равновесие и нанес новый удар. Его серебряные доспехи засияли, поглощая в свое ядро невидимую силу и рассеивая ее в варп. Серый Рыцарь взмахнул мечом и рубанул им сверху вниз. Астреос поднырнул под удар. Клинок, плюясь искрами, погрузился в пустой контейнер. Кто-то закричал активировать нуль-щиты. Воздух с шипением прошили пули. На границах разума Астреоса поднялся рев криков и гул голосов. Он бросился к краю платформы, из стигматических ран по коже сочилась кровь.

Серый Рыцарь двигался молниеносно. Воин поднял руку, на которой зияли жерла стволов шторм-болтера. Астреос достиг края платформы и прыгнул. Вслед ему забили снаряды. Он упал на нижний каменный ярус и перекатился. Очередь снарядов превратила место, на которое он приземлился, в пыль и каменную крошку. Человек в красной мантии замахнулся на него булавой. Он уклонился от удара, врезался в фигуру плечом и услышал треск ломающихся костей. Отовсюду на него глядела сотня оружий и глаз. Его разум стал огнем. Он взревел и выпустил сферу белого жара. Фигуры испарились, став пеплом, став горстями сварившихся костей и жира, став тенями тел, выжженными на сером камне. Он прыгнул, чувствуя, как горит его кожа. Астреос слышал голоса, говорившие с ним из огня. Краем зрения он видел, как поднимаются люди, полуслепые, целящиеся из оружия.

У него за спиной, разум Кендриона расширялся и видоизменялся. Астреос ощущал, как его жар и излучение обжигает затылок. Он выскочил на следующий ярус. Вокруг него плетьми хлестали цельные снаряды. Астреос почти пересек зал, поднимая ногами пепел мертвецов. В плечо попал снаряд. Он пошатнулся.

Перед ним со звоном приземлился человек в многослойных пласталевых доспехах. Человек воздел трезубец. Астреос обрушил на него силу своей воли, и человека отбросило с треском ломающихся костей. Он сделал еще шаг. Зал превратился в горнило движения и звука — люди суетились, выхватывали оружие, кричали. Где-то за запертыми дверями орала сирена. Иобель глядела на него с верхних ярусов. Из ее глаз, носа и рта шла кровь. Она подняла пистолет, и его ствол с долами изверг синий свет.

Воздух стал холодным как лед. Варп внезапно стал спокойным, гладким, подобно замерзшей поверхности озера. Кендрион на платформе замер, оглядываясь, будто пытался расслышать отдаленный звук. Астреос ощутил, как в венах стукнула кровь. Где-то далеко, но прямо за собой, он услышал карканье вороньей стаи.

VI Круг

Кармента, находившаяся в железной колыбели своей машины, смотрела на звезду Вохала. Ее окружал флот Аримана, теснившийся возле корпуса «Сикоракса», будто рыбы-прилипалы вокруг левиафана. Они вынырнули из варпа далеко за пределами системы, единожды активировали двигатели, а затем отключили энергию и стали практически невидимыми. Четыре месяца они безмолвно дрейфовали сквозь ночь, укутанные холодом, понемногу поглощая энергию из реакторов. Теперь флот подошел к внешним границам системы, и они увидели планету Вохал — грязно-желтый диск, висевший на фоне черного полотна. Два года миновало с тех пор, как она помогла убить его или, по крайней мере, ей это показалось двумя годами. Планета сильно изменилась за это время — она пришла в полное запустение, словно на ней никто и никогда не жил. Глядя на нее, Кармента поняла, что изменилось и нечто еще.

Весь путь до края системы патрулировали эскадры имперских военных кораблей. Любому судну, желавшему достичь мертвой планеты, пришлось бы пересечь этот коридор орудий. У «Сикоракса» и остального флота ушли бы целые дни, чтобы добраться до мира, и каждая их секунда миновала бы в непрестанных боях. Но, к счастью, им не требовалось достигать планеты — им просто нужно было подобраться к ней поближе.

Ее двигатели взревели, оживая. Кармента ощутила, как вакуум целует пустотные щиты. Вдоль бортов поднялись противовзрывные люки, открывая орудия. Мгновением позже пробудился и весь остальной флот. Корабли начали ускоряться, выходя из тьмы.

Имперский флот заметил их, и тройка фрегатов покинула строй, чтобы перехватить незваных гостей.

Она улыбнулась. Ей это понравится.

Фрегаты открыли огонь. Кармента почувствовала, как снаряды попали в щиты, и ощутила дрожь, когда на них затанцевали взрывы. Словно град по каменной крыше.

Неожиданно ее мысли переклинило.

Карменту пронзила боль. Ее голова резко дернулась, и с треснувшей лакированной маски слетел капюшон. Она больше не была «Сикораксом» — она сидела на медном троне под сводом огромного зала.

«Где я? — попыталась крикнуть она, но рот сумел выдавить только щелчки и свист. Тело опутывали кабели. Перед глазами плыла зеленая статика. — Что это? Что случилось? Где я? Отец? Мать?»

Она втянула через ротовую полость воздух. Попыталась встать. Не удалось. Она заметила фигуры, движущиеся в ее сторону. У них были лица металлических птиц. К ней потянулись руки, коснулись ее; она почувствовала, как длинные пальцы хватают ее, как на запястьях смыкаются стальные зажимы. Она не знала, кто это. Они бормотали ей, ухая и пощелкивая, словно сломанные вокс-передатчики. Она попыталась отбиться от них, но те обступили ее со всех сторон, удержав и усадив обратно на место. От них пахло корицей и перегоревшей проводкой.

«Что со мной случилось?» — попробовала снова закричать она.

Вдруг ее снова окружила пустота. Она была частью корабля, но все еще пыталась дышать, пыталась кричать без легких. «Сикоракс» задрожал, его двигатели задыхались, щиты искрили. На границе мыслей она услышала смех — он звучал как рычание реактора и пульсация силовых кабелей. Он звучал как сам корабль.

+ Госпожа? + раздался у нее в голове голос Аримана. + Госпожа, мы уже близко. Астреос зовет, у нас мало времени. Мы должны подойти ближе. +

«Да, — сказала она в своем разуме, и откуда-то поняла, что бормочет на троне. — Я… будет исполнено».

Двигатели снова закашлялись, оживая, и корабль двинулся к внутренним пределам системы. Имперские фрегаты подошли ближе, лучи их ауспиков танцевали по корпусу, пытаясь произвести огневой расчет. Она потянулась собственными сенсорами, проверила расстояние до каждого из них и рассмеялась гласом тысячи орудий. Фрегаты испарились в расширяющихся облаках взрывов.

Навстречу ей двинулись новые имперские корабли. Идущий на сближение крейсер с плуговидным носом высыпал из ангаров вдоль бортов бомбардировщики. Рядом с ним маневрировал ударный корабль с серебряным корпусом, поливая ее из бомбардировочных пушек. Кармента ощущала, как один за другим обрушиваются щиты. Она ответила тем же, ее пульс прыгал одновременно с ритмом обстрела. Остальной флот также вел огонь, но она не видела и не слышала ничего, кроме рева собственных орудий. На фоне звезд танцевали взрывы. Имперские корабли пылали, но продолжали сражаться.

Несколько имперских эсминцев зигзагами двинулись к ней, выпуская торпеды. К «Сикораксу» поворачивалось все больше и больше кораблей, хотя она чувствовала, как уменьшается расстояние до планеты. Последние щиты упали с бесшумным громовым раскатом. Макроснаряд угодил в корпус. Кармента ощутила, как лопнула кожа, ощутила, как броня течет расплавленными слезами. Сенсоры наполнились криком вражеских дальномеров. К ней приближалось по меньшей мере двадцать кораблей. Теперь к ней повернулись уже все. Даже те суда, что прикрывали Вохал, начали покидать его, обратив орудия и ауспики к границе системы и ее приближающему огненному следу.

Торпеда попала ей в верхнюю часть корпуса прямо за носом. На месте попадания замерцала белая огненная сфера. Башни сорвало с корней. Кристаллические купола треснули. Кармента услышала внутри себя щелкающие крики рабов-матросов, молящих у корабля не отнимать их жизни, пощадить их. Она продолжала стрелять по всем целям, что только видела. Из их корпусов хлестал огонь, через пробоины в черноту космоса вытекал теплый воздух и плазма. Они умирали, но и она также. Она погибнет здесь, и погибнет уже скоро. Ее корпус вскроют. Город внутри задохнется, и она обратится в ничто.

— Времени больше не осталось, — произнесла она в собственном разуме, и послание запело в корабельных системах.

На верхней части корпуса собирался шторм. Между верхушками башен трещали, вздымались и ветвились дуги света. Вокруг корпуса свился покров переливающейся энергии. Кармента услышала, как скручиваются в спираль мысленные голоса Аримана и Круга.

Плазменный луч попал ей в нос, глубоко впившись в обшивку. Из расширяющейся пробоины вспузырилась расплавленная плазма и бронза, когда «Сикоракс» по инерции прошел еще дальше вперед.

В сознании расцвели данные о повреждениях, став болью, став агонией. Кармента закричала. Закованные рабы во внутренностях «Сикоракса», никогда прежде не видевшие света звезд, закрыли уши руками, когда завизжали сами стены.

— Ариман! — прорычала она, и колдовской шторм, который формировался вокруг нее, дрогнул.

По башням на ее спине затанцевали дуги ярко-голубого и розового цветов. Глубоко внутри корпуса человеческая и некогда человеческая команда рухнула на колени, стеная молитвы своим безразличным богам. И со своих высоких шпилей Ариман и его Тысяча Сынов высвободили разумы. По ее корпусу растеклись наледь и огонь. Вслед за кораблем потек зеленый призрачный свет. Обшивка затрещала, сдерживая напор варпа. И сквозь все это Кармента слышала Аримана, чье сфокусированное давление мыслей проталкивалось в потустороннее царство.

В пустыне пошел снег. В синих небесах Вохала заклубились свинцово-серые тучи, скрыв солнечный свет. Стражники на парапетах крепости подняли глаза, заметив первые снежинки. Заорали сирены. В наполовину заброшенных коридорах эхом разносились возгласы. Автооружие начало заряжаться и разворачиваться в сторону метели. По воксу завизжали статические помехи. На кораблях, расположившихся над крепостью, увидели, как по планете расползаются облака. Некоторые суда принялись поворачиваться в сторону мира, пытаясь обратить орудия на поверхность. Прочие поднимались навстречу атаке из-за границ звездной системы.

Пустыню устлало толстым покровом снега. Мужчины и женщины на крепостных стенах вглядывались в тепловизоры, но ничего не могли разглядеть. Затем, схватившись за голову, упал первый солдат. Она закричала, снова и снова. Те, кто находились рядом, повернулись, чтобы помочь ей. А затем на них обрушилась волна призрачных воплей. Солдаты, занимавшие парапеты, начали шататься и падать, когда их головы наполнились криками пробуждающихся сотен мертвых душ.

Из земли под крепостью стал подниматься первый проснувшийся воин Рубрики, стряхивая с синих доспехов пыль и снежную крупу. В его глазах разгорелся зеленый свет.

Первыми открыли огонь автоматизированные пушки. Из высоких башен крепости забили лазерные лучи, полосуя огнем белую стену шторма. Лазерная очередь попала в гребенчатый шлем воина Рубрики, заставив того пошатнуться. Он припал на колени с оплавленной пробоиной в шлеме, внутри которой зияла черная пустота. Свет в его глазах померк. Снег закружился быстрее, превращаясь в буран. Воин Рубрики медленно встал. По доспехам поползло свечение. Дыра в шлеме затянулась. Он посмотрел на крепость, его глаза стали похожими на две яркие домны. Он пошел вперед. Секунду спустя из снега и пыли поднялась еще одна фигура, за ней еще и еще.

С башен и парапетов полился орудийный огонь. Из туч забили молнии, громовыми раскатами сливаясь с ревом орудий. Окружавшие крепость пустотные щиты запылали под грозовыми ударами. Рубрика открыла огонь. Болтерные снаряды с воем прорезали буран и забили по крепостным стенам. Каждое попадание загоралось калейдоскопическим огнем, танцевавшим на камнях и залетавшим в легкие кричавших защитников. Падающий снег обращался в пар, встречаясь с заревом.

Внешние стены пошли трещинами, камень раскалывался под десятками попаданий. Солдаты постепенно приходили в себя и взбегали на стрелковые ступени. Со своих постов глубоко в крепости с лязгом выступали киборги с безглазыми матово-красными визорами, переходя на поршневой бег, пока снаружи завывали штормовые ветра и орудийный огонь. Они достигли стен и начали накрывать атакующих огнем из мультилазеров. Рубрика шла дальше, продолжая безостановочно вести огонь, их доспехи трещали и накалялись под огненным ливнем.

Со стены рухнула башня, осыпавшись, будто подточенный морем песчаный замок. Рубрика достигла насыпи из обломков, что раньше была башней, и начала подниматься.

Ариман видел штурм во всех деталях, как будто его глаза были снежинками. Его окружали разумы братьев, усиливая сознание, обостряя концентрацию. Восемь разумов, неравных по силам, но идеально сбалансированных, идеально объединенных. Он был ими, и все они были им. Вместе они были Кругом. Позади них, взявшись за руки, на коленях стояли послушники, из их глаз поднимался белый пар, напитывая колдунов силой.

Момент, к которому Ариман готовился, настал. Долго он не продлится. То, чем они занимались, было практически невозможным, чудом, сотворенным благодаря познаниям и предвидению. Они перебросили мост между двумя точками в пространстве — от Высокой цитадели «Сикоракса» до поверхности Вохала. Пока Рубрика штурмовала крепость, Круг появится внутри его стен. Разум Астреоса служил маяком, нитью, что вела их сквозь ночь.

Послушники закричали, когда Ариман вытянул энергию из их разумов и проломил реальность. Мимо них замелькали призрачные звезды, когда они понеслись сквозь варп к маяку зову Астреоса, к крепости на Вохале, к Иобель. Время растянулось в бесконечность, а затем с громовым раскатом реальность возвратилась.

Санахт открыл глаза. На один удар сердца он оставался неподвижным, не доставая оружие. Круг появился в высоком сводчатом зале из камня. Буря разорвала крышу, и свет орудийного огня и молний сполохами пробивался сквозь неровные пробоины. В воздухе кружил снег.

Ариман стоял в шаге от него, его аура ревела, подобно иссиня-голубому пламени над рогами шлема. Санахт ощутил жар и сосредоточенность остального Круга. Когда-то его разум горел так же. Больше нет — сила его походила теперь на свечу возле бушующего ада Аримана и прочих. Он задался вопросом, как и много раз до этого, было ли бы лучше, если Кхайон выжег его психические возможности целиком — тогда, по крайней мере, он бы не мог видеть того, чего лишился.

«Лучше быть сломленным, нежели слабаком среди сильных».

Первые выстрелы раскололи его размышления. Импульсы лазерных лучей попали Санахту в грудь и плечо. От попаданий вспузырилась синяя краска. В зале находилось сто тридцать человек, все в глянцевой багровой броне. Санахт ринулся вперед. Мечи плавно скользнули в руки. Оба были изогнутыми, их клинки украшены ляпис-лазурью и медью. Навершие клинка в левой руке венчала черная шакалья голова, в правой — белого ястреба. Энергия с дрожью прокатилась сквозь шакалью голову, когда Санахт направил свою волю в его кристаллическое ядро, а ястребиный клинок окутало синее энергетическое поле.

Солдаты в багровой броне двигались, рассредоточиваясь по огневым позициям. На выход из зала начала опускаться противовзрывная дверь. Воздух запел от жужжания лазерных лучей. Санахт преодолел расстояние между ними за один двойной удар сердец. Дисплей шлема покрылся красными рунами угрозы.

Люди попытались отступить, продолжая вести огонь. Они действовали быстро и слаженно, но все равно оставались слишком медленными. Первого он убил ударом по шее шакальим клинком. Человек взорвался. Куски вареного мяса забрызгали доспехи Санахта. Он бросился дальше, силовой и психосиловой клинки вихрем проносились сквозь тела и конечности. Он узнавал намерения из их разумов за миг до того, как они становились действиями. К нему летели клинки и выстрелы, но попадали лишь в пустоту. Здесь, в танце клинков и буре ударов Санахт был тем же, кем и прежде — здесь он до сих пор был полубогом войны.

Противовзрывная дверь с металлическим звоном закрылась и загерметизировалась.

+ Беги, брат, + мысленным голосом крикнул Ариман. Санахт вырвал ястребиный клинок из расколотого тела, когда почувствовал, как сзади нарастает волна психического давления. Перед ним стоял еще один человек, целясь из плазменной пушки ему в лицо. + Сейчас! + Санахт кинулся в сторону. Солдат выстрелил. Плазменный луч пронесся над головой.

Психическая ударная волна прокатилась по залу. Людей в броне посбивало с ног и снесло в воздух. На секунду они успели закричать, прежде чем их кости взорвались. Руны угрозы внутри шлема Санахта мигнули и погасли, когда он перекатился обратно на ноги. Противовзрывная дверь исчезла. Там, где она раньше стояла, осталась лишь рваная дыра и каменное крошево. Доспехи мечника забрызгивало кровью, пока он бежал к бреши.

Среди обломков валялись искромсанные куски плоти. Мечник заметил несколько рук, продолжавших сжимать покореженные лазганы. Сквозь измельченный в пыль камень просачивалась кровь. Руны прицеливания еще рыскали по дисплею шлема в поисках угрозы, но он уже заметил поджидавшего врага.

На обломках стоял высокий человек, чей разум сиял в сознании Санахта подобно огню в темной ночи. Его окружал сферический кинетический щит, загораясь там, где на его поверхность падали камушки. С худощавых плеч мужчины ниспадал серый кожаный плащ. Над головой торчала рукоять топора, спрятанного в ножнах между лопатками. Под гладко выбритым скальпом горели аугментические глаза. Боевой псайкер.

Санахт атаковал. Вокруг черепа псайкера, словно ореол, возникла молниевая сфера. Санахт метнул шакалий меч. Клинок, с растекающимся по кромкам психическим огнем, размытым пятном пронесся в воздухе. Разум псайкера высвободил молниевую сферу. Меч Санахта встретился со сферой, и зал исчез в белой вспышке. Псайкер пошатнулся и упал на колени. Шакалий меч с дымящимся лезвием начал падать. Санахт на бегу подпрыгнул и поймал клинок. При его прикосновении оружие снова загорелось. Мечник приземлился, воздетые над головой двойные мечи оставляли за собой следы из огня и молний.

Псайкер пришел в движение в последнее мгновение, его разум затвердел, когда он откатился в сторону. Внезапно у него в руках оказался изогнутый топор, кромка которого лоснилась варповским светом, кристаллические ядра ревели от ярости. Топор и клинки встретились.

Сила псайкерского разума прокатилась через Санахта одновременно с поцелуем их оружия. Когда-то мечник просто протолкнул бы свой разум через этот канал и сокрушил разум псайкера внутри его же черепа. Но те времена давно миновали, еще до Рубрики, до того, как все изменилось. Теперь победы предстояло одерживать иным, более обыденным способом.

Санахт ударил обоими клинками, будто ножницами, по топору псайкера. Его ядро взорвалось. Металл и кристаллические осколки зазвенели по доспехам Санахта. Псайкер закричал, от его рук остались обрубки, а от лица — изодранный кусок мяса. Но человек был силен. Он попытался встать, попытался отыскать баланс в разуме, несмотря на то, что тот закипал от агонии. Санахт вогнал ястребиный меч в шею человека. Он почувствовал, как позади него разумы Аримана и его братьев помчались глубже в цитадель.

Они были близко, очень близко. Им требовалось только найти Астреоса, и…

Откуда-то из-под ног поднялся психический вопль, острый от боли, яркий от гнева.

Астреос выдохнул и запнулся. По его разуму прокатилась ударная волна, вопившая мертвыми голосами, пока снаружи разверзался шторм и пробуждались воины Рубрики. Люди в зале пошатнулись, некоторые рухнули на пол. Внезапно он почувствовал запахи крови, рвоты и фекалий. Он выскочил на каменный ярус. Над головой с ревом пронеслась плазма. Иобель стояла неподвижно, в глазных яблоках женщины расцветали багровым разорвавшиеся кровеносные сосуды, оружие в твердой руке нацелено прямо на него.

+ Ариман, + закричал он в варп. Ответом ему стал лишь громовой рев шторма.

Кендрион следом за ним спрыгнул с платформы на пол, раскрошив ботинками камень. Астреос был в шаге от Иобель. Инквизитор стала отступать, не опуская пистолет, из газоотводных каналов которого еще вился дымок.

+ Кавор, + взревел разум Иобель, и мысль ее была быстрее мышц. Астреос ударил ее точно под локоть, и рука Иобель хрустнула, едва она нажала спусковой крючок. Плазма брызгами разлетелась по воздуху. Астреос подхватил женщину за талию.

Пол содрогнулся, когда Кендрион приземлился на нижние ярусы и ринулся в атаку. Астреос ощутил, как мысли Серого Рыцаря придают форму варпу. К нему понесся огонь. Он сфокусировал разум, чтобы встретить ад.

Сзади в него попал разрывной снаряд, вырвав из бедра кровоточащий кусок мяса. Астреос обернулся, начиная падать. По ногам толчками била кровь. Лазерный луч задел плечо.

Тремя ярусами выше стоял человек. Астреос заметил мрачное лицо, и худое, будто кнут, тело под рваным плащом — это, а также серебро пистолетов в его руках. Иобель дернулась, все еще пребывая в сознании. Он услышал, как прокрутились барабаны оружия и щелкнули взводимые курки. Его разум рванул вперед, чтобы раздавить пули в гнездах.

Пистолеты выстрелили. Астреос увидел, как из дул вырываются языки пламени. Медленно, так медленно. Он попытался уйти в сторону, перефокусировать разум в щит. Что-то попало в грудь. Оно показалось ему мягким и теплым. Глаза застлало кровавой пеленой. Астреос почувствовал, как теряет контроль над варпом, и умственные процессы разума выскользнули на свободу. Он снова начал падать, так ничего и не ощущая. Вторая пуля попала мгновением позже, и снесла лицевую часть черепа.

«Теперь я действительно слеп», — подумал он, рухнув на каменный ярус. Боли все еще не было. Просто ощущение, что где-то за стенами подавленной боли существовал мир ждущих его клинков и бритвенных лезвий.

+ Ариман, + послание было слабым, почти стоном. Сознание меркло, тело и разум опускались до базовых инстинктов. Все превратилось в медленное течение звуков и движений за окном онемевшей боли. Воля разваливалась на фрагменты. Варп ломился в разум. Воспоминания и наполовину сформированные мысли закручивались потоком.

«План никогда бы не сработал».

«Верь мне, друг мой».

Он лежал на полу, свернувшись на скользком от крови камне. Он попытался встать, попытался сфокусировать волю. В его разуме был центр спокойствия, заводь полнейшего контроля, что спасет его, если только он дотянется. Он сумеет исцелиться, возвратить зрение, сражаться. Оно было там, прямо там, Астреос чувствовал его в своих руках…

Воля выскользнула, и он ощутил, как в мыслях разматывается клубок оккультного заклятья.

«Сейчас, — подумала часть его. — Ариман придет за мной сейчас. Я не закончу свои дни вот так. Как я пришел за ним, так и он придет за мной. Он дал мне обещание. Он мой повелитель, мой брат. Он…»

На его разум, словно закрывающиеся врата, опустилась тьма.

Вдалеке кто-то закричал. Когда мрак поглотил его, Астреос узнал тот голос. Он принадлежал ему.

+ Что это было? + Ариман услышал, как из моря мыслей поднимается голос Санахта. + Ариман? +

Азек не ответил. Он также это почувствовал. Смещение в варпе, словно ветер, что внезапно изменил направление. Образ отображался в его разуме как клетка из стеклянного волокна, где каждый фрагмент служил связью между реальностью и варпом. Каждый из них и тысячи других создали этот момент, привели их сюда и подняли Рубрику из земли. И образ выходил из-под контроля. Жизненно-необходимый маяк разума Астреоса погас, подобно задутой свече. И у них заканчивалось время. Он чувствовал, как с каждым шагом впереди него разветвляется неясное будущее.

«План не должен провалиться. Я не должен проиграть».

Они находились в одном уровне над залом, в который они должны были попасть. Они ворвутся в зал конклава через сто тридцать секунд, но это будет слишком поздно.

Ариман чувствовал, как время разматывается вокруг его разума, будто истершаяся веревка. Образ пылающего шторма раздробился. Ариман влил в него больше своей воли. Разумы его братьев содрогнулись, когда он стал питаться от них.

Азек почувствовал, как теряется всяческий смысл. Все стало отдаленным, просто еще одним образом, что разворачивается в безмолвной неподвижности. Он увидел, как вероятности следующей наносекунды множатся и распадаются. Увидел, как Рубрика взбирается по стенам, чавкая по расплавленному камню. Увидел, как рухнул Астреос. Увидел фигуру из огня, ждущую в конце миллиарда разветвленных будущих. Увидел шторм, точку спокойствия, вокруг которой вихрился варп.

Арииман выпрямился во весь рост и почувствовал, как расслабились мышцы, когда он опустил оружие. Санахт и остальной Круг подошли ближе, хотя он не давал команды. Их воля и сила станут его. Зал исчез.

Высоко над ними из вершины крепости сорвался громовой раскат энергии, залив багрянцем штормовые тучи.

Каменный пол под ногами Аримана обратился в ничто. Он упал, а следом за ним упали восемь его братьев, подобно ангелам с пылающих небес.

— Госпожа.

Иобель попыталась сосредоточиться на голосе, но ее глаза кровоточили, а мысли казались мягкими и не сфокусированными. Инквизитор почувствовала, как кто-то начал приподнимать тяжесть, что придавила ей ноги. Она моргнула и подняла глаза. Возле нее сидел Кавор. Его рот дернулся, сверкнув улыбкой из сломанных зубов. У него за спиной поворачивалась серебряная громада Кендриона, задрав голову к куполу потолка. У его ног лежало бездыханное тело Астреоса. Из того, что было лицом космического десантника, толчками била кровь. Она слышала крики, топот бегущих ног, звуки всеобщей паники.

— Лежите смирно, госпожа, — сказал Кавор. Она нахмурилась. Голова сильно болела. Иобель перекатилась на живот и, оттолкнувшись, поднялась на колени. Перед глазами расцвели пурпурные и черные точки. Земля словно крути…

… Паутина молний и цветов закручиваются в шторм, разрастаясь, заполняя ее взор. Пепел, и лед, и…

Видение резко исчезло.

Иобель подавила болезненный вскрик и сморгнула с глаз остаточную картинку.

Она почувствовала, как руки пытаются поддержать ее. Инквизитор стряхнула их и, сжав зубы, встала самостоятельно. В зале клубился дым. Вокруг нее бегали люди. Сверху докатывался грохот и орудийный огонь. Кавор был рядом с ней, сжимая хромированные пистолеты и водя головой из стороны в сторону. Иобель различала двигавшиеся сквозь дым фигуры, группы людей с оружием наготове.

— Ты это видел? — спросила она, чувствуя, как рот пытается сформировать каждое слово.

— Госпожа?

… Паутина сжимается, каждая ее нить — огненная полоса в ночи…

Иобель тяжело дышала, по холодной коже катился пот.

Никто не шевелился. Она окинула их взглядом. «Неужели они не чувствуют? Как они…?»

… Паутина затягивается вокруг нее все сильнее, и она остается наедине со звуками собственного ускоряющегося пульса…

Иобель моргнула и заметила на себе взор серебристо-серых глаз Кендриона.

+ Инквизитор? + послал он, но его голос доносился издалека, как будто удалялся от нее, как будто она падала. Теперь Иобель чувствовала, как ее бьет дрожь.

+ Вы… разве… не… видите? + послала она. Кендрион нахмурился. Затем поднял глаза и опустил назад на нее. Серый Рыцарь кивнул, словно извиняясь. Его разум вторгся в ее. Иобель показалось, будто ее проткнули кристаллическим кинжалом.

… черная неподвижность, а за ней кружатся звезды, сливаясь в пятно…

+ Бегите, + послал Кендрион, выводя разум. Он поднял меч — его кромка внезапно загорелась. Воин поднял глаза, когда сквозь стены замка донесся раскат грома. + Бегите. Быстро! +

Иобель сделала шаг, потянувшись к ручной пушке во второй кобуре.

Потолок исчез. Перед глазами вспыхнула белизна, каждый человек и предмет стал черной тенью. Вокруг воцарилась неподвижность, тишина, словно отпечаток взрыва, что остался выжженным на сетчатке глаза до того, как он успел закрыться.

Вокруг нее стояли сотканные из теней фигуры, становившиеся выше и выше, их края смазывались, а очертания были лишены объемности. Иобель поняла, что не ощущает собственного сердцебиения.

+ Иобель, + отовсюду разнесся голос, удержав ее на месте.

По залу прокатился крик. Сквозь усиливающуюся тьму прорвался язык белого пламени. Одна из теней упала, ее очертания дергались и съеживались, словно сгорающий лист. Цвета и формы стали прежними. Она стояла в окружении великанов, облаченных в сапфирово-синие доспехи. Иобель показалось, будто видит кровь, стекающую по белым шелковым одеяниям, будто видит падающую с воем доспехов фигуру. В их круг ворвался Кендрион, двигаясь быстрее, чем инквизитор могла уследить взглядом. Она заметила, как меч поднялся и снова опустился.

Один из воинов в синей броне обернулся навстречу Серому Рыцарю, замахнувшись посохом с навершием-клинком. Кендрион ушел из-под удара и рубанул мечом в ответ. Еще один сапфировый великан рухнул на пол. Иобель почувствовала, как удерживавшая ее сила слабеет. В переливающемся облаке пыли остальные фигуры пришли в движение. Она перебросила оружие в здоровую руку.

Тогда Иобель увидела его, одну фигуру в кольце воинов. Ее доспехи были синими с серебряной каймой, под увенчанным рогами шлемом горели красные глазные линзы. Воин кивнул, будто приветствуя ее.

+ Сейчас, + прозвучал голос у нее в голове. + Это должно случиться сейчас, пока линия совмещения не распалась. +

Кендрион был в шаге от нее, его меч — полоса ослепляющего света.

+ Что с Астреосом? + спросил еще один голос.

Иобель подняла оружие, пока дуло не оказалось вровень с красными глазами. Ее палец крепче стиснул спусковой крючок.

+ Сейчас. +

Мир исчез, и остался только рев штормового ветра да круговорот звезд.

Часть вторая Все сыновья праха

VII Преданность

Вокруг Аримана сомкнулись джунгли из его снов. Он скользил между шелестящей листвы. Азек замер и вслушался. Ему ответила лишь трескотня насекомых да бормотание ветра в древесных кронах. Кожу обволакивало теплом. На теле проступали капельки пота и стекали по мышцам.

«Усталость из реальности последовала за мной в нереальное», — подумал он, тяжело вздохнув. Последствия боя на Вохале продолжали цепляться к его разуму и телу, словно горячка. В реальности он находился в Высокой цитадели шедшего по варпу «Сикоракса». Корабль вместе с остальным флотом отступил и скрылся в варпе, едва Круг и Рубрика снова материализовались на «Сикораксе». Отвлечение, которое обеспечила им пустотная атака, стоила нескольких кораблей. Но им пришлось заплатить не только эту цену. Здесь, в своих снах, Ариман не сомневался, что посредством давящего тепла джунглей его разум пытался выразить свое изнеможение.

Эти джунгли когда-то покрывали Сарлину, мир, завоеванный Тысячью Сынами в иную эру. Но тени казались сейчас другими — что-то в его сознании коснулось их, застав расти, пока они не стали как будто течь вокруг него, подобно черному маслу.

Ариман двинулся дальше, ощутив, как под ногами зачавкало болото. Из-под листа выползло приплюснутое насекомое с люминесцентно-синим панцирем, окаймленным усиками, что слабо подрагивали в густом теплом воздухе. Ариман остановился, наблюдая, как оно лезет по листку.

— Ты здесь, чтобы найти меня?

Голос прозвучал прямо впереди него. Ариман отпрянул, мышцы его напряглись, будто канаты, глаза пристально изучают тьму. Омут тени раскололся, явив одноглазое лицо под рваным капюшоном. Единственный глаз горел красным в черноте клобука.

— Ты ищешь меня, сын? — слова сухим дребезжанием сорвались с растрескавшихся губ фигуры.

Ариман выпрямился. Человек шаркающей походкой ступил туда, где на листке все еще сидело люминесцентное насекомое.

— Ты был лучшим из моих сыновей, — продолжил он.

— Воспоминание о последних словах Магнуса, — произнес Ариман и отвернулся.

— Верно. Меня здесь нет. Я — всего лишь идея, оболочка в твоих воспоминаниях, сформированная вокруг идеи о твоем генетическом отце. Ты устал. Твой разум позволяет проявляться вещам, которым в обычном состоянии не разрешил бы. Это форма разговора с самим собой. Меня здесь нет. Я — сон. Плохо ли простейшее объяснение? Только если… — Ариман обернулся назад. Скрюченная фигура улыбалась ему, а приплюснутое насекомое взобралось ей на ладонь. — Только если оно неверное.

— Зачем тебе быть здесь?

Фигура взглянула на насекомое, подняла длинный палец и почесала один его из подрагивающих усиков.

— Потому что ты искал меня. Ты искал меня в прошлом, желая узнать, хранил ли я от тебя секреты еще до сожжения Просперо.

Где-то вдалеке во тьме раздался вой. Голова Аримана резко дернулась. Листва шуршала, скребясь друг о друга, словно влажные зубы.

— Тогда почему не ответить мне сейчас? — сказал Азек, снова оглянувшись.

Фигура исчезла.

Из ночи послышался еще один вой, на сей раз ближе. Ариман поднялся, оглядывая тени, а затем снова заскользил сквозь сон, направляясь к пробуждению.

Гримур смотрел на звезды. Секира покоилась у него в руке, искривленные мышцы его спины сводило судорогой, словно жалуясь на неподвижность. Обломок разрушенного звездолета снова перевернулся у него под ногами. Он был в герметично закрытой броне, магнитно закрепленный ботинками к металлу, так что ему казалось, что он единственный здесь неподвижный, а вокруг него вращается вся вселенная. Воин стоял на крупнейшем из обнаруженных обломков: полукилометровый кусок пластали, почерневший и изодранный взрывами. Вдалеке вращались меньшие обломки, медленно дрейфуя от точки, где погиб корабль, частью которого они некогда являлись. Гримуру они казались обожженными осколками кости.

Вокс щелкнул, и из шума статических помех послышалось свистящее дыхание Сикльда, прежде чем оборваться. Рунический жрец спускался в сокрушенные и разбитые переходы, что пронизывали обломок. Он карабкался по балкам, на пару секунд обнажая ладонь и прижимая ее к опаленным плитам перекрытия. Ему требовалось дотронуться до камней мертвого корабля, чтобы соединиться с духами и услышать отголоски прошлого.

Гримур вздрогнул и коснулся осколка из красного железа на шее. Он не любил связываться с вюрдом. Когда-то Сикльд ему нравился, но тот юный воин давным-давно исчез. Они были стаей братьев и останутся ею навсегда, но это не могло изменить того факта, что они стояли порознь. Сикльд ходил путями мертвецов, и изменить это было не в силах ничто. В прошлом, во времена недолгих человеческих лет Гримура на Фенрисе, ему довелось увидеть, как женщина в плаще из вороньих перьев заморозила море вокруг пяти кораблей его кровного отца. Волны обратились в ледяные глыбы, а черные пучины стали чашами темного льда. Женщина сложила знак, и застывшее море сокрушило челны. После этого отец Гримура развернул прочь остальной военный флот. Женщина хохотала, и этот звук долетал до них с ветром, что наполнял отцовские паруса. Даже сейчас, спустя много человеческих жизней, Гримур все еще слышал смех женщины в плаще из вороньих перьев и крики воинов, которых пожирало заледеневшее море. Для него этот звук был голосом вюрда.

Вокс снова щелкнул. Гримур подождал, пока рунический жрец не заговорит.

— Есть след, — пропыхтел Сикльд.

— Четкий?

— Да. Это укрытие не прослужило ему долго, но следы его души остаются здесь до сих пор.

Гримур кивнул, хотя здесь никого не было, чтобы увидеть это. Он посмотрел вверх. От неспешно вращающихся островов обломков отблескивал отраженный свет. На дисплее его шлема мигали руны, покрывая разрушенные куски данными, окружая проецируемыми дугами траекторий. За полем обломков ожидали его корабли, пять черных очертаний, что скользили на фоне пустоты, оставляя за собой яркие кометные следы. Корабли прежде не служили Волкам. Гримур отнял их у поверженных противников и нарек именами, которые отражали теперь их новое предназначение. «Дщерь Хель», «Грозовой вирм» и «Молот старки» были крупнейшими из них, тремя изрытыми шрамами сестрами войны. Подле них двигались «Смех смерти» и «Кровавый вой»: меньшие, более быстрые, их души-близнецы походили на кинжалы убийц. За кораблями в небесах зияло Око Ужаса. Гримур видел, как сложенные крылья горящего газа переливались различными цветами, а тьма в его центре походила на зловещий зрачок, взиравший на него в ответ.

«Столь долго течения Ока служили нам домом, — подумал он. — Что с нами станет, когда охота закончится? Все те, кто пал, все те, кто погиб с секирой в руке и ранами на груди — Оульф, Хаакон, Инге и другие — будут забыты. Наша история — это сага, которую никогда не поведают».

— Кем мы можем стать, когда все закончится? — прошептал он про себя.

— Лорд? — раздался голос Сикльда. Гримур моргнул, переключив дисплей шлема на стандартный вид, и снова посмотрел на искореженный металл под ногами.

— Как он назывался? Корабль, как он назывался?

— «Дитя Титана» — корабль отступников, бежавший от возмездия.

— Как и все, кто попадает сюда, — вокс затрещал, но Сикльд ничего не ответил.

Гримур покачал головой. Он поднял секиру и лязгнул ее кромкой по шлему. По горбатой спине пробежала дрожь, когда мышцы пробудились ото сна. Он вспомнил, как когда-то давно сделал такой же жест под горящим небом. Секира, которую Гримур тогда держал, была сломанной, а оставшийся осколок его красного лезвия теперь висел у него на груди, будто железный зуб, но и тогда, и сейчас, этот жест означал клятву.

«Если мы умрем невоспетыми, но свершив великие деяния, этого будет достаточно, — он почувствовал, как его разум стряхнул с себя мрачное настроение, словно зверь, отряхивающий мех от снега. — Время запомнит нас, даже если люди не узнают наших имен».

— Возвращаемся на корабли, — приказал Гримур по воксу. — Ты поведешь нас.

— Я вижу путь. Я чувствую запах, и он зовет меня на стези сна. Мне известен курс, которым следует идти.

В голосе Сикльда была холодная нотка, как будто он говорил о воинской участи, или же о нечистой смерти в бою. Гримур замер, внезапно поняв, что не хочет задавать тот вопрос, что крутился у него на языке.

— Куда? — наконец спросил он. Вокс захрипел и защелкал.

— За пределы Ока, в царство Всеотца.

Гримур кивнул, его пальцы легли на осколок красного железа.

«Конечно — добыча вернулась в земли, которые предала. А мы… — воин улыбнулся внутри шлема, оскалив пожелтевшие клыки на Око. — Мы последуем».

— Неудача, — произнес Игнис. Слово повисло в Высоком зале. Игнис окинул взглядом круг, на краткий миг остановившись на Аримане. Пронзительно-синие глаза встретились с пристальным взором Игниса. Он унял дрожь. Лицо Аримана оставалось неотмеченным временем или битвами. За исключением глаз — они сияли контролируемой проницательностью, от которой по скрытой под доспехами коже Игниса бежали мурашки. «Кто ты в сравнении со мной? — будто вопрошали они. — Что такого ты можешь знать, чего уже не знаю я?» — Игнис выдержал взгляд Аримана и повторил вывод.

— Это была неудача, — сказал он. За спиной у Игниса гигантский Жертвенник защелкал и переступил с ноги на ногу, словно чувствуя себя неуютно. Взгляд Аримана переметнулся на автоматона, затем обратно на Игниса. — Иначе расценивать это невозможно.

Круг оставался безмолвным. Теперь их было пятеро, все без доспехов и в белой одежде. Рядом с Игнисом стояли Киу, Гаумата, Ктесиас и, конечно, Санахт. Даже здесь искалеченный мечник не расставался со своими парными мечами. Ариман расположился в центре, босыми ногами стоя на змееобразном солнце, серебром раскинувшемся на обсидиановом полу. Сам зал находился на вершине Высокой цитадели «Сикоракса». За кристаллической пирамидой, которая формировала потолок палаты, мерцали звезды. На медных треногах у стен горели ароматные смолы. У краев зала скапливались тени, окружая небольшой круг фигур пустотой и безмолвием. На стены зала непрестанно накатывали волны варпа, сдерживаемые сплетенными над собранием заклинаниями. Обычно Игнис не любил отделять себя от Великого океана, но, почувствовав взор Аримана, он внезапно обрадовался тому, что этот момент был ограничен реальностью.

— Сработало ведь, — заметил из круга Санахт.

Игнис ощутил, как мышцы его челюсти невольно сжались. Санахт нахмурился, его миловидное лицо под пепельно-белыми волосами покрылось морщинами непонимания.

— Сработало, — Игнис с хрупким тщанием удержался от более резких слов. — Но за это пришлось заплатить.

— За успех всегда нужно платить, — сказал Санахт, медленно качая головой, будто объясняя простую истину ребенку.

— Банальность, — моргнув, ответил Игнис.

— Факт.

— Ах, — осторожно произнес Игнис, заставив себя улыбнуться. — Кому, как не тебе, говорить нам о цене неудачи.

Санахт нахмурился еще сильнее, и вдруг Игнис понял, что руки мечника лежат на оружии. Он даже не заметил, когда Санахт это сделал.

«Он по-прежнему быстр, — подумал Игнис, — пусть даже его внутренняя сила сломлена».

Часть его задалась вопросом, успел ли бы Санахт добраться до него и убить прежде, чем его остановил бы остальной Круг. Затем он задался вопросом, а стал ли бы его останавливать кто-либо из них. Он был здесь чужаком, пускай и делил с ними кровь. Игнис решил, что это неважно. Жертвенник издал глухой бинарный щелчок, прозвучавший как согласие. Игнис почувствовал, как его поддельная улыбка угасает. Санахт убрал руки от мечей.

— Погибло трое наших, — Игнис указал на пустые места в круге. — Трое. Ради одной человеческой души. Если наша цель — спасение легиона, то как еще назвать такой обмен?

— Четверо, — тихо промолвил Ариман. Все посмотрели на него. Он встретился с каждым их взглядом, а затем взглянул на пустое место, где должен был стоять Астреос. — Мы потеряли четверых ради одной человеческой души.

— И что есть у этой души? — спросил Игнис. Круг неуютно зашевелился. Все они желали задать тот же вопрос, хотели спросить его с тех самых пор, как Ариман взялся за свое начинание, в этом Игнис не сомневался — он чувствовал их голод в воздухе.

— Тайны, брат, — Ариман посмотрел на Игниса. Круг стал совершенно безмолвным. Все они неизменно следовали и подчинялись Ариману, но Игнис знал, что каждый из них уже спрашивал Аримана об этом и получал тот же ответ. Теперь, наконец, они получат желаемое. — Ответ — это тайны. Вернее, одна тайна, глубоко зарытая Империумом, — теперь все они стали неподвижными, все неотрывно следили за Ариманом. — Инквизитор, которую мы пленили, знает этот секрет, и мы купили это знание жизнями братьев, — Азек остановился и, оглядев круг, медленно кивнул. — Ее зовут Селандра Иобель. Наши пути уже пересекались прежде.

— Как? — поднялся из тишины медленный голос Гауматы. Ариман посмотрел на широкое лицо пироманта. В ответ на него блеснули красно-черные глаза.

— Она была на корабле, с которого я забрал Сильвануса. Серебро в моей груди осталось от ее оружия. Она почти убила меня, — сказал Ариман. По кругу прокатилась дрожь удивления. — И в тот момент наши разумы соединились. В то единственное мгновение она познала меня, и как-то узнала меня. Она не считала эту встречу случайной — она думала, что я пришел за нею из-за того, что она знала, из-за Аполлонии.

— Что такое Аполлония? — первым спросил Санахт. Глаза мечника как будто запали в нестареющее лицо.

«Так значит он и Санахта держал в неведении», — Игнис ощутил укол удовольствия при этой мысли.

— Место, которое возрожденный Империум спрятал от самого себя. Это планета или, возможно, звездная система, но в разуме Иобель оно было связано с другим названием. Когда она думала об Аполлонии, то думала об Атенее, библиотеке знаний, — взгляд Аримана снова остановился на центре круга. — Она называла его Атенеем Калимака.

После этих слов в зале воцарилась неподвижность и абсолютная тишина.

Игнис мысленно вставил этот факт в свои расчеты, которые не мог завершить с тех самых пор, как Ариман призвал его. Калимак был персональным летописцем Магнуса Красного, психически соединенным с примархом, так что он был скорее не писцом, но проводником. Его не видели со времен сожжения Просперо, и о его судьбе ничего не было известно. До этих пор.

— Слова Алого Короля, — Санахт нарушил молчание, его голос был сухим от благоговения. — Ты ищешь тайны нашего отца…

— Да, — Ариман кивнул и с мрачным лицом оглядел пустующие места в круге. — Вот что мы приобрели ценою четырех жизней. Заклятье Рубрики потерпело неудачу, но ее зерна кроются в трудах нашего отца, в Книге Магнуса, — Ариман остановился, а когда заговорил снова, его голос был тихим, с налетом грусти. — Но что, если в его работе был изъян, ошибка, поразившая все то, на чем мы основывались? В первоисточнике мы сумеем найти изъян, а уже тогда найдем и способ устранить его. Санахт прав — за успех всегда нужно платить, но мы только начали платить за содеянное, и будем платить и дальше. Мы не склонимся перед судьбой, ни сейчас, ни потом. Скажите, кто из вас не готов заплатить за эту свободу?

Молчание стало ему единственным ответом.

Хемеллион шел по «Сикораксу», не смея поднять глаз. Лучше было не смотреть на тех, кто бродил по металлическому городу — об этой правде он узнал в считанные часы после того, как оказался на борту.

В первый раз, когда его освободили, он попытался бежать. Из-за серебряных цепей на лодыжках его бег больше походил на неуклюжую хромающую походку, но он бежал до тех пор, пока его легкие не стали гореть. Пробираясь через бронзовые и железные пещеры, он обнаружил высокую фигуру в шафранно-желтой одежде со скрытым под капюшоном лицом. Хемеллион взмолился о помощи, попросил помочь ему найти выход из железного города. Фигура в шафранной одежде не обратила на него внимания. Он поковылял к ней, не прекращая умолять, и схватил за полы одежды. В тот момент он понял, что совершил ошибку. Фигура обернулась. Хемеллион заглянул в тень капюшона прежде, чем успел остановить себя.

Когда он очнулся, его одежда была измазана блевотиной и кровью, в голове и ушах звенело, лицо лежало на кристаллическом иллюминаторе, в котором виднелись мигавшие вдали звезды. В таком состоянии его и нашел новый хозяин.

— Больше ты не попытаешься сбежать, — сказал Санахт, и он был прав. В тех звездах Хемеллион нашел еще одну правду: из железного города был только один выход — смерть.

Серебряные цепи звякнули, когда он ускорил шаг, минуя группку укутанных в желтые мантии кираборов. Машинные ремесленники зашипели и защелкали ему вслед, словно механические птицы. Ни один не осмелился преградить ему путь; некоторые даже ему поклонились, как будто багровая одежда была скорее знаком благоволения, чем рабства.

«Багровый», — подумал Хемеллион, цветов рабов-сервов, тех, кого подпустили к самим легионерам Тысячи Сынов, дабы ухаживать за их доспехами, чистить оружие и выполнять их веления. Наивысшей честью были белые одеяния послушников, но когда он вспоминал изможденных мужчин и женщин, которые пускали слюни от безумия или ползали по полу от ведьмовского прикосновения, то был рад, что никогда не заслужит подобной чести. Для него миновало всего полгода с тех пор, как он оставил свой мертвый мир и отправился в город на небесах, полгода привыкания к новой жизни и забывания о старой. Но сколько времени прошло в реальности, которую он покинул? Этого Хемеллион не знал. Санахт, его хозяин, как-то пытался объяснить ему парадокс времени в варпе, но это объяснение больше походило на безумие, чем на правду. Он не стал просить, чтобы ему растолковали подробнее.

Хемеллион остановился, прежде чем войти в коридор, ведущий в покои хозяина, и втянул сквозь зубы воздух. Он провел рукой по обритой голове и, убрав ее, увидел, что та стала липкой от пота. У него ушло два часа, чтобы добраться с нижних уровней до этого места. На Вохале он мог пройти крупнейший город из конца в конец всего за полчаса. Его ощущение масштабов было одним из самых незначительных, что изменилось в нем с тех пор, как он узрел смерть своего мира.

Хемеллион почувствовал, как внутри нарастает гнев, пока он старался отдышаться. Они отняли все, что он знал, обратили это в ничто одной мыслью. Они даже не предавали его людей мечу. Они просто убили все, что могло поддерживать жизнь, и позволили самой природе стать жнецом. Целый мир умер в пыли, дети вопили от жажды, старухи с голода ели высохшую землю. Хемеллион был там, когда пересох последний колодец, и отчаявшиеся люди попытались штурмовать крепостные стены. Тысяча Сынов сотворила ад, но с того момента, как он заглянул Ариману в глаза, Хемеллион знал, что сделано это было не от великой злобы. Нет, это было частью процесса. Эта правда поддерживала в нем жизнь, поддерживала в сердце ярость, когда они обрили ему голову, облачили в алое и сказали, что отныне и до самой смерти он будет прислуживать убийцам своего мира.

«Я увижу, как они сгинут. Я увижу, как они умирают в руинах своего звездного города. Я отыщу способ».

Он поднял глаза, внезапно осознав, что его помыслы пронизаны ненавистью. Он подавил эмоцию и подождал, пока сердцебиение не замедлится, а мысли не успокоятся. Они были ведьмовского рода, все они. Тысяча Сынов могла видеть его мысли, и если он не будет вести себя осторожно, они учуют в нем вонь измены. Хемеллион шагнул за угол и поковылял к входу в покои Санахта.

С обеих сторон от запертых дверей стояло по воину Рубрики. В глазных линзах под высокими гребенчатыми шлемами горел зеленый трупный свет. Приблизившись к входу, Хемеллион потупил глаза. Он не смотрел на Рубрику, даже от нахождения рядом с ними у него кружилась голова. Ему пришлось подождать всего удар сердца, прежде чем двери отворились и исчезли в бронзовых стенах.

Комната за дверьми могла бы показаться огромной, если бы не фигура, что стояла в дальнем ее конце. Даже без доспехов Санахт заставлял комнату выглядеть крошечной. На небесной синеве его одеяний порхали стайки золотых птичек. Тонкими чертами лица он напоминал Хемеллиону юношу, который в один момент стал взрослым, на нем не было ни единого шрама, пепельно-белые волосы были коротко подстрижены. Он держал в руке свернутый пергамент, еще больше свитков было разбросано по комнате и сложено в углах, погребя под собою черный каменный пол.

Хемеллион медленно поклонился.

«Как когда-то короли и полководцы передо мной», — раздался шепот в его разуме.

Санахт наклонил пергамент так, чтобы свет от парящих в воздухе светосфер упал на него под другим углом. Хемеллион ждал, все еще не разгибаясь.

— Наполни две чаши, — после долгого молчания произнес Санахт. Хемеллион выпрямился. На каменном плинте у стены стоял серебряный кувшин и три серебряные чаши. Чаще всего хозяин звал его почистить доспехи или перенести какой-то артефакт в другую часть корабля. Иногда Санахт вызывал Хемеллиона, а затем отпускал сразу после прибытия. Но легионер никогда раньше не просил Хемеллиона наполнить чаши.

Санахт поднял глаза. Пергамент выпал у него из пальцев и порхнул на усеянный свитками пол. Хемеллион встретился взглядом и со своим хозяином, но тут же опустил взор. Белизну правого глаза Санахта нарушали красные пятнышки, а его зрачок походил на неровную дыру, словно треснувший желток в кровавом яйце. Левый глаз был туманно-белым. Краешек рта Санахта дернулся, но если это было веселье, оно никак не проявилось на остальном его лице.

Хемеллион проковылял к серебряному кувшину и наполнил две чаши. Жидкость, что вылилась из кувшина, была настолько темно-красной, что походила на свернувшуюся кровь. Он принес обе чаши Санахту и протянул их.

Санахт рассмеялся, и звук этот оказался таким неожиданным и глубоким, что Хемеллион едва не выронил чаши. Легион потянулся и принял одну.

— Садись, — промолвил он. Хемеллион посмотрел на чашу, которую все еще держал в руке, затем обратно на полубога. — Садись.

Хемеллион огляделся, прежде чем медленно опуститься на пол. Секундой позже Санахт повторил его движение.

«Словно тигр, свернувшийся под деревом», — подумал Хемеллион. Рот Санахта снова дернулся. Он поднес чашу к губам и осторожно отпил из нее.

— Пей, — сказал Санахт и наклонил чашу.

Хемеллион взглянул на собственную чашу. Он медленно прижал ее к губам и сделал глоток. Жидкость, пахнувшая горячим солнцем и специям, густо растеклась по языку. Он закашлялся, зажмурился и снова посмотрел на напиток. Он почувствовал, как на коже выступает пот. Нечто, что могло бы быть улыбкой, раскололо лицо Санахта.

— Правда, это неприятно, когда твоя воля зависит от другого человека? — низким взвешенным голосом произнес Санахт. — Когда другое существо помыкает тобой?

— Это…

— Мне это знакомо, — оборвал его Санахт. — И я знаю, что ты это знаешь, Хемеллион, король Вохала.

Хемеллион посмотрел на собственное отражение в гладкой поверхности чаши. Он попытался придумать уместный ответ. Он чувствовал себя так, как будто угодил в сон, созданный из детской истории — о человеке, разговаривавшем с улыбающейся змеей.

— Я… — он почувствовал сухость во рту, когда попытался заговорить.

— Ты знаешь, почему Ариман отдал тебя мне?

Хемеллион покачал головой, не поднимая глаз. На самом деле он не был уверен, к чему весь этот разговор.

— Он отдал тебя мне потому, что считает, будто из всех братьев только мне нужен серв. Другие способны одной только мыслью разобрать свои доспехи, переделать атомы воздуха и выключить свет, бьющий им в глаза. Я же… — Хемеллион поднял взор. Санахт крутил чашу в руке, наблюдая за тем, как жидкость накатывает на серебряные стенки. — Я же этого не могу. Не без значительных усилий, больше нет. — Треснувший зрачок глаза уставился на Хемеллиона. — Я из Круга, но я ребенок по сравнению со своими братьями. В бою их разумы поддерживают меня. Брат по имени, но не по роду. Если они используют руки, то только потому, что так хотят. Мне нужны сервы, чтобы носить свитки и чистить доспехи не потому, что это мое право, но потому, что в ином случае мне придется делать это своими руками.

Хемеллион отвел взгляд от лица Санахта и снова отпил из чаши. По груди растекся огонь. Он почувствовал, как мягкие языки тепла коснулись мыслей.

— Что вас изменило? — вопрос соскользнул с губ Хемеллиона прежде, чем он успел его остановить. Секундой позже он понял, что натворил. — Простите. Я не… Я… — слова пересохли у него в горле.

Санахт уставился на него не моргающим взором. Хемеллион почувствовал, как его плоть стала подобной камню, стучавший в венах адреналин кричал ему бежать отсюда как можно скорее, бежать и не оглядываться.

— Справедливый вопрос, — наконец отозвался Санахт. — Ты когда-то был королем или, другими словами, человеком, привыкшим задавать вопросы так, как считает нужным. Этого мне у тебя не отнять. Разум, что видит и вопрошает, ценнее преклонения миллиона пресмыкающихся глупцов, — Хемеллион ощутил, как пульс замедляется, но он все еще не осмеливался пошевелиться или заговорить. — Что меня изменило? Верность, Хемеллион, верность сделала меня таким, — Санахт сделал глубокий глоток из чаши. — Весь наш род был… на пути, в конце которого мы бы все стали монстрами. У Аримана был способ остановить это, способ спасти всех наших братьев. Мы, многие из моих братьев и я, были его кабалом. Мы решили, что не позволим легиону пасть глубже, — он прервался, его взгляд сфокусировался на точке где-то на расстоянии. — Но не все встали на нашу сторону. Один из наших братьев попытался остановить нас. Он пришел за нами, за Ариманом. Некоторые погибли. Ариман выжил, — взор Санахта застыл, его глаза словно погрузились в череп, тени на лице углубились. — И это имело свою цену.

— Где он сейчас? — спросил Хемеллион. — Тот, кто пытался остановить Аримана, что с ним стало?

— Кхайон? — Санахт вздрогнул, затем пожал плечами. — Он переродился иным образом.

Хемеллион отпил из чаши, позволив жидкости похитить еще толику страха. Санахт наблюдал за тем, как успокаивается рябь на поверхности собственного напитка.

— Долгое время я полагал, что Око забрало Аримана, что он пропал. Но Амон верил, что он жив, и мы следовали за Амоном. Он оказался прав — Ариман уцелел, и теперь мы снова следуем за Ариманом. Мы отдали ему свою преданность, и мы верим, что он сумеет изменить нас снова. Мы вновь стали теми, кем были когда-то, падаем в ту же пропасть. Что бы он ни планировал, его затея обречена на неудачу, и даже в таком случае она будет иметь цену, которую Ариман без раздумий заплатит.

Хемеллион стал абсолютно неподвижным, неотрывно следя за Санахтом в поисках намека на то, что изменнические слова, только что сказанные им, были проверкой. Где-то далеко, на границе мыслей, он вспомнил, как смотрел в глаза Аримана, синие и холодные, как зимние звезды. «Потому что так творится судьба», — промолвил тогда колдун. Санахт поднял глаза, и Хемеллиону показалось, будто в его взоре было понимание.

— Они были правы, — мягко продолжил Санахт. — Все, кто пытались остановить нас: Император, Кхайон, Амон. Мы следуем за ложью и бездумно расплачиваемся монетами, наивно полагая, будто мы правы, и только мы способны видеть ясно. Тех, кто бросает нам вызов, мы нарекаем невеждами, и мы бежим во мрак, пытаясь достичь ложного света. Мы — наследники слепых царей, повелевающие царством пепла.

Санахт кивнул, заметив вытаращенные глаза Хемеллиона. Воздух в комнате стал тяжелым и неподвижным. Внезапно Хемеллион явственно осознал привкус алкоголя на языке, запах пергамента и жужжание светосфер.

— Это нужно остановить, — произнес Санахт. — Его нужно остановить.

Хемеллион почувствовал, как во внутренностях разгораются угольки ненависти. Ощущение растеклось по нему прежде, чем он успел подавить его. Он почувствовал, как сердцебиение учащается, несмотря на все попытки замедлить его. Краешек рта Санахта дернулся, но остальное его лицо оставалось таким же каменным, как и раньше.

— Это не месть, Хемеллион, не того рода, что ты лелеешь по ночам.

По коже Хемеллиона пробежал мороз. Он вспомнил о снах, и о злобе, которую таил внутри.

— Как вы…? — выдавил он.

— Об ином ты почти не думаешь. Ты пытаешь управлять своими чувствами, но варп вокруг тебя пропах ненавистью к нам.

Хемеллион почувствовал себя так, словно его ударили, как будто ощущения были не его собственными, как будто он падал, не двигаясь с места.

«Он знает. Они знают. Это ловушка, — он подумал о том, чтобы вскочить, но связь между разумом и конечностями как будто оборвалась. — Отмеченные ведьмами, — сказал внутренний голос. — Они видят сквозь мысли, сквозь камень, сквозь плоть».

+ Нет, + сказал Санахт, его голос раздался в черепе Хемеллиона, эхом разнесшись по его мыслям. + Это не ловушка. Я говорю тебе это потому, что ты мне понадобишься. Потому что каждый должен рассказывать кому-то правду. Ты получишь свое отмщение. У него будет своя цена, но со временем ты его получишь — это я тебе обещаю. +

Комната начала меркнуть. Мир стал белым круговоротом звезд и воплями его убитого дома.

«Но если один ведьмак увидел мои мысли, то смогут и другие».

+ Извини, + раздался голос Санахта из-за вихрящегося облака. Хемеллиона объяла боль, затмив мысли, протрещав сквозь него, подобно грозовой молнии. Он почувствовал, как воспоминания сминаются и исчезают, как бы сильно он не пытался уцепиться за них. + Я доверяю тебе, + говорил Санахт, + но неведение — единственное, что нас убережет. +

Пока разум Хемеллиона перестраивался, он вспомнил кое-что, одну-единственную строчку, что казалась теперь ложью, выкрикнутой во вселенную.

«Он… Он сказал, что был слаб… ребенок…»

+ Слабость, + донесся из шторма голос, + это вопрос степени. +

Хемеллион моргнул. Он чувствовал себя так, будто только что вышел из тьмы на яркий свет. Санахт стоял в центре комнате с сухим листом пергамента в руке. Хемеллион нахмурился. Он не мог вспомнить, зачем хозяин вызвал его, но он не в первые оказывался в комнате Санахта по причине, которую не помнил. На полу валялась серебряная чаша, темная жидкость растекалась широкой лужицей, подбираясь к разбросанным свиткам. Он наклонился и подобрал сосуд. Хемеллиону пришлось подавить смесь ненависти и страха, когда в него уперлись неодинаковые глаза Санахта.

— Чем я могу служить вам, лорд? — спросил он.

VIII Игры разума

— Никого не впускать, — Ариман обернулся и взглянул на Кадина, когда отворилась дверь в комнату. Шипение и лязг дверных механизмов казались невозможно громкими в пустом коридоре. За спиной Кадина возле стены коридора сидел Марот, его шлем в форме морды гончей покачивался из стороны в сторону, словно прислушиваясь к звуку, которого здесь не было. Кираборы очистили палубные уровни на километр в каждом направлении вокруг этого места.

Комната за дверьми оказалась не такой, как ожидал Кадин. Погребенная в глубинах машинных палуб «Сикоракса», в прошлом она могла быть мастерской или складом для взрывоопасных химикатов. Комната была небольшой, с входом через противовзрывную дверь и с покрытыми толстыми пласталевыми плитами стенами. Вдоль углов помещения скопилась сухая ржавчина, а единственным источником света служила желтая лампочка за медной решеткой в потолке. Комната походила на место, которое не раз использовалось для разных целей, пока в итоге его окончательно не забросили.

В центре комнаты стоял саркофаг из черного камня. Его верхняя поверхность имела отдаленное подобие человеческой фигуры. Кадин различил безмятежное лицо и сложенные на груди руки. По всей поверхности саркофага вились символы, высеченные в камне. Стоило Кадину бросить на них взгляд, как на границе сознания зазвучали шепоты. Он понимал те символы, хотя и не был уверен, каким образом — они требовали от варпа чтобы тот, кто лежал в гробу, вел себя смирно.

— Это она? — спросил воин. — Иобель?

— Принцесса слепцов, — прошипел Марот из коридора.

Ариман кивнул, не переступая порог, и окинул взглядом комнату. Он был в броне, но без шлема. Палубу перед саркофагом покрывал выжженный в металле узор. Линии и спирали заставили Кадина зажмуриться, стоило ему только посмотреть на них.

— Почему просто не вырвать знания из ее разума? Если у нее есть то, что тебе надо, почему просто не взять это?

Взгляд Аримана упал на узор, а затем на саркофаг. Кадину показалось, будто он услышал бормотание колдуна, хотя его губы оставались неподвижными.

— Понимание, — наконец сказал Ариман, все еще не смотря на Кадина. — Знание без контекста бесполезно. Одних только фактов недостаточно. Я должен получить также и то, что придает этим фактам осмысленность. Кроме того, кто знает, что еще может хранить ее разум? — Кадин заметил, как по лицу Аримана промелькнуло нечто, что могло бы сойти за мрачную улыбку. — И чтобы заполучить все это, нужна… аккуратность.

Ариман протяжно и неспешно выдохнул, а затем его глаза на мгновение закрылись. Кадин ощутил, как похолодел воздух. Его механические конечности дернулись, когда поршни и сервоприводы свело судорогой. Марот тихо заскулил в тенях.

— Никого не впускать, — повторил Ариман, слова белым паром вырвались с его уст. — Пока я здесь, Санахт и Игнис командуют флотом, — Кадин кивнул и достал из-за спины двуручный цепной меч. Механические пальцы стиснули истершуюся рукоять.

Ариман шагнул за дверь.

— Думаешь, кто-то попробует вмешаться? — спросил Кадин. Ариман пожал плечами, его лицо омрачило выражение, которое, как знал воин, означало нахмуренность.

— Не уверен, — ответил Ариман. Он встал в центр выжженного в полу узора. — Может быть.

— Он видит все, и не видит ничего, — хохотнул Марот.

— Ты не веришь им, — произнес Кадин, просто констатировав факт. — Твои братья, ты им не веришь.

— Я верю, что ты будешь тем, кто ты есть.

— И кем же?

Ариман ничего не сказал, а только посмотрел на палубу, осторожно сместился вбок и пробежался взглядом по линиям, что свивались спиралями вокруг него.

— А он? — Кадин кивнул на Марота. Азек поднял глаза и посмотрел на сломленного и слепого колдуна. Марот теперь повсюду следовал за Кадином, словно его вторая тень. Когда Ариман вызвал Кадина, Марот приплелся за ним, шипя и бормоча в поломанных доспехах. Ариман не возражал, даже не подал виду, что заметил присутствие сломленного колдуна. Казалось, для него Марота вовсе не существовало.

— Он — ничто, — произнес Ариман.

— То же думал и Астреос, умирая? — спросил Кадин лишенным эмоций голосом.

Глаза Аримана резко взметнулись на него. Кадин ощутил, как в мысли проникли пытливые пальцы разума Аримана, пытаясь пробраться сквозь запутанную сеть его души, найти злость и измену. Воин почти улыбнулся. Он не почувствовал ни капли сожаления, когда узнал о гибели брата, этот факт стал лишь одним из множества, таким же мертвым и холодным, как зола от костра. Кадин раздумывал над тем, что могла означать подобная бесчувственность, но так и не пришел к какому-либо выводу.

— Мне жаль, — помолчав, сказал Ариман.

Кадин повернулся лицом к коридору, не удосужившись даже кивнуть. Он опустил острие цепного меча на пол между ног и взялся за рукоять обоими руками. Позади него с шипением поршней закрылась дверь.

— Покой, — тихо прошептал Марот. Кадин не ответил.

Долгое мгновение Ариман смотрел на саркофаг. Он ощущал, что варп вокруг него выжидает, его течения принимали форму узоров, выжженных в полу. Внутренним взором Азек видел, как от образа исходили золотые плоскости света. Символы висели в воздухе, словно крошечные солнца смысла и потенциала, некоторые неподвижно, другие группами вращаясь друг вокруг друга. Гроб находился посреди этой паутины, дремлющий внутри разум горел красочными снами. На проектирование этого ритуала у него ушло несколько дней. Каждая его часть походила на огромную и отлаженную машину мысли, символизма и эфирной силы. Она только ждала, когда его разум запустит ее.

Азек сделал вдох, чувствуя, как каждая отдельная молекула воздуха затекает ему в легкие. Он почувствовал, как замедляется сердцебиение, пока сознание не замерло между двумя ударами. Перед его немигающим внутренним взором все стало неподвижным. Он ждал, паря в пустоте. Ариман сформировал мысль и послал ее вращаться по разуму. Затем Азек сформировал поток мыслей и ощутил, как те оживают, питаясь от воспоминаний и воображения. Он разделил свою волю, раскалывая мысль за мыслью, пока его разум не наполнился крутящимся и вращающимся сознанием. Варп вцепился в его волю, пытаясь разорвать деликатную конструкцию. Медленно, осторожно, Ариман позволил одному из сердец стукнуть. Его разум более не пребывал внутри черепа — он воспарил на свободу, нескованный. Ритуальные узоры, вырезанные в комнате, встретились с его разумом и объединились. Сознание Аримана затекло в гроб и внутрь разума Иобель.

— Значит, вот что он просил у тебя? — произнес Игнис. Санахт смотрел на него, не отводя глаз. Игнис изучал его с неподвижным лицом.

Комната-тигель располагалась в самом сердце «Слова Гермеса» и представляла собой чугунную чашу, достаточно широкую, чтобы вместить целого титана. В центре тигля крутился шар из расплавленного металла, излучая жар и красноватый свет. Здесь не было дверей, лишь борта тигля в дюжине метров над изогнутыми стенками. Внутреннюю поверхность испещряли глубокие борозды, прямые линии пересекались с закругленными углублениями, выбитыми в стенках. Санахт внимательно изучал геометрические фигуры, что могли обозначать либо Знак Тутмоса, либо Идрисову Прогрессию, либо же Символ Гнили, но каждая как будто расплывалась и сливалась с другими узорами, которых он не узнавал. Вся структура давила на разум Санахта, словно металлический обруч. Ему это не нравилось, но пути Ордена Разрухи всегда отличались странностью.

Игнис прождал целый удар сердца, а затем пожал плечами.

— Когда он попросил тебя предать Магнуса, так ли он у тебя это просил?

— Нет, — осторожно ответил Санахт. — Он никогда не называл это предательством.

Игнис склонил голову набок, не сводя глаз и не моргая. Электу на его лице ожили, разрослись и умножили свою геометрию.

«Он еще не отказал мне, — подумал Санахт. — И не попытался убить».

Мечник почувствовал, как в нем просыпается надежда, но быстро подавил ее. Лицо Игниса не выражало ровным счетом ничего, и даже если бы он сумел заглянуть в его мысли, то увидел бы лишь числа и символы, что вращались в сложнейших умственных вычислениях, подобно шестеренкам механизма.

«Возможно, он просто ждет окончания вычислений, прежде чем действовать».

Ордену Разрухи можно было приписать многое, но спешка никогда не входила в число его слабостей.

— Ты согласился присоединиться к Ариману, стать частью его кабала, — Игнис снова остановился, наклонив голову в другую сторону. — Почему?

И тогда Санахт вновь увидел ту картину: прах на Планете Колдунов, ковыляющие фигуры тех, чья плоть и доспехи стали уже единым целым. Он увидел желтые глаза, что слепыми гроздьями моргали на лицах тех, кого он называл друзьями. Он посмотрел на руку и снова увидел ее такой, какой она была — из живого металла и кристаллической чешуи. Санахт медленно загнул пальцы, по одному за раз.

— Мы умирали, Игнис. Здесь Ариман не ошибался.

— Но ошибочными были его методы? — Игнис остановился и моргнул. — Да?

— Нет, — сказал Санахт и грустно улыбнулся. — Он ошибался в том, что верил, будто мы достойны спасения.

— Значит, ты предлагаешь нам вымереть, как мы того заслуживаем? Разве не так же считал Амон?

Санахт покачал головой. Как и остальной Круг, в свое время он решил ответить Амону и поступить к нему на службу. Игнис не состоял в Амоновом Братстве Праха, как и не состоял в кабале, наложившем заклинание Рубрики.

— Все закончится на Аримане. Я не пытаюсь переделать наш легион, или принести всем нам искупление, — Санахт замолчал, подумав об Амоне — во многом тот был прав, но в остальном он был зеркальным отражением Аримана, но отражением с иным фокусом. — Я знаю свои границы, — наконец сказал мечник.

— А Ариман? — ровным голосом спросил Игнис, хотя черные электу над его глазами дернулись.

— Он верит, будто существует способ всех нас спасти. Чуть больше понимания, чуть больше познаний, и он сумеет исправить ошибки. Для него на горизонте горит свет, и то, что он уже совершил, это лишь начало платы за то, чтобы стать на шаг ближе к цели. Он утянет всех следом за собой. Нас не ждет никакого спасения — только тьма проклятия, что будет окутывать нас до тех пор, пока мы более не сможем увидеть, с чего все начиналось.

Долгое мгновение Игнис не шевелился и не говорил. Узоры на его лице замерли. Санахт внимательно наблюдал за ним. Тишину нарушал лишь лязг отдаленных машин да шипение газа, выходящего из вентилей высоко вверху.

— И как ты собираешься это сделать? — наконец сказал Игнис, его лицо оставалось таким же нечитаемым, как прежде. — Ты просишь, чтобы я открыл огонь по «Сикораксу»? Надеешься вырвать у него контроль над Рубрикой? Желаешь уговорить Круг восстать против него? — Игнис снова моргнул, но продолжил говорить, прежде чем Санахт успел что-либо ответить. — Эти методы обречены на неудачу. Остальные вряд ли присоединятся к тебе. «Сикоракс» может выстоять против половины флота, а он… — Игнис замолчал, и Санахт заметил, как в его глазах что-то промелькнуло. — Он — сила, с которой я прежде не сталкивался. Ариман стал могущественнее, чем когда-либо.

Санахт покачал головой.

— Остальные не пойдут за мной. Они за Аримана. Они снова начинают верить ему, начинают надеяться, в точности как раньше. Сейчас я один.

— И что ты собираешься делать?

«Он до сих пор не отказался, — подумал Санахт, — но если наш разговор закончится не так, как я надеюсь, мне придется убить его».

Мечник не сомневался, что ему это удастся — его способности сильно ослабели, но могущество Игниса направлялось в иные плоскости, и даже в этом случае клинок заставит его умолкнуть так же верно, как мысль.

— Я подожду, пока он не ослабеет, а я наберусь сил, которых он не ждет.

— Откуда ты знаешь, что такой момент наступит?

— Такой момент всегда наступает.

Игнис склонил голову, будто соглашаясь с ним.

— Почему ты пришел ко мне? Мы не… друзья, Санахт, и никогда ими не были.

— Неудача, — произнес Санахт, позволив слову повиснуть в воздухе. — Так ты назвал Вохал. Мы потеряли троих братьев, и ты сказал, что мы потерпели неудачу.

— Простой расчет. Если мы делаем это, чтобы переродить себя, тогда жертвование самими собой нарушает логику победы.

Санахт кивнул и устало улыбнулся.

— И каковы результаты расчета, брат? Ты со мной?

Игнис уставился на него неподвижным взором, узоры на его лице стали еще более усложняться. Санахт просто ждал. Наконец, узоры успокоились, и Игнис открыл рот.

— Да, — сказал он.

Иобель услышала, как за спиной взорвался жилой блок. Она сделала шаг, начиная произносить проклятье. Ее настигла взрывная волна, и земля исчезла у инквизитора из-под ног. Она полетела по наполнившемуся пылью воздуху. Доспехи треснули, когда она упала на землю, и в тело впилась боль.

В ушах звенело. Ее окружали ревущие серые тучи. Иобель втянула воздух. Легкие наполнились рокритовой пылью и пеплом. Она закашлялась и почувствовала, как в груди шевельнулось нечто острое. Инквизитор услышала, как ревут от боли существа-мутанты. По всей видимости, некоторые из них угодили под взрыв — хоть что-то хорошее.

— Хорег! — закричала Иобель в вокс, затем перекатилась и вскочила на ноги. Земля под ней покачнулась. — Хорег? Линиса? Кавор? Кто-то? — инквизитору ответил лишь визг искажений. — Ответьте, бесполезные ублюдки, — позвала она снова, и сняла с наспинного крепления мелтаган. Он с воем включился. Серебристо-черный железный корпус оружия покрывала серая пыль.

— Если кто-то слышит меня, думаю, я настигла последнего Пророка, но их семья все еще повсюду, — она развернулась и сделала шаг вперед. Нога затрещала по раскрошенному рокриту.

Из сумрака выпрыгнуло существо. Иобель мельком успела заметить бледную кожу и вытянутые когти. Она без раздумий выстрелила. Из дула оружия сверкнул луч энергии. Воздух взвыл от жара. Существо обратилось в черный пар. Инквизитор сплюнула и утерла запекшуюся кровь с глаз.

Зачистка города займет некоторое время, даже если она задействует половину сил планетарной обороны и арбитров. Она обнаружила Пророков лишь благодаря стечению обстоятельств, судьба решила улыбнуться ей, в отличие от ее врагов. Она выслеживала преступника, промышлявшего торговлей крайне опасными чужацкими артефактами. Этот еретический отброс до сих пор скрывался, но его след привел инквизитора на Карсону и заставил углубиться в местное подполье, где она и нашла тех самых Пророков.

Пророки были вольными псайкерами, которые предлагали проблески будущего для непомерно раздувшегося нижнего класса Карсоны. Она предположила, что в некотором роде они предлагали надежду, шанс сделать лучший выбор, и отчаявшимся приходилось расплачиваться звонкой монетой, услугами или всем, что у них было. Но и сами Пророки были всего лишь рабами. Другие держали в руках цепи вольных псайкеров и взимали плату. Те скрытые хозяева были настоящими преступниками, безжалостными и алчными. Вольный псайкер, даже тот, что мог всего лишь пробормотать пару искаженных варпом пророчеств, был бомбой, которая ждала подходящего момента, чтобы взорваться. И в городе таилось множество Пророков, которые приближали Судный День ради одной лишь жажды наживы.

Именно мелочность происходящего злила ее больше всего.

Но Иобель выследила их, и даже если город мог сгореть в огне, иные вероятности могли оказаться намного, намного хуже. Последний вопрос был самым важным — кто все это начал? Где-то за спинами мытарей и семейств мутантов скрывался зачинщик ереси. Теперь, когда с Пророками было покончено, она выяснит, с чего все началось.

Что-то попало ей в спину и упало на землю. Иобель опустила глаза. У ее ног лежал рокритовый осколок размером с палец.

— Трон Терры, — пробормотала она.

Она почувствовала еще один удар, на этот раз сильнее. Затем еще и еще, и вдруг инквизитор уже прикрывала голову, ее треснувшие доспехи звенели от пролетавших мимо осколков, которых будто притягивало в центр циклона. Из тумана донесся ухающий крик. Она резко подняла голову, услышав прокатывающийся вокруг нее звук. В воздухе начали свиваться черви сиреневого цвета. Из пылевого облака слышались крики. Разумом Иобель ощутила запах отчаяния и паники. Зубы защекотал привкус металла и гниющих фруктов. Она ошиблась, и к тому же значительно — все становилось только хуже. Где-то недалеко пробуждался еще один неуправляемый псайкер.

Кусок решетки выбил землю у нее из-под ног, и неожиданно Иобель стала падать. Она так и не достигла земли. Вокруг нее взвились невидимые пути и вздернули ее назад в воздух. Инквизитор почувствовала вонь горящего шелка, и услышал шелест насекомых в усиливающемся ветру. К ней стали взывать призрачные голоса, обещая бесконечность. Иобель укрепила решимость, сосредоточившись на том, что сберегло ей жизнь на Черных кораблях. Она была сильнее голосов на ветру, сильнее шепотов, говоривших подчиниться, открыть свой разум буре вероятностей, от которой ее отделяло лишь одно желание.

Из сумрака вырвался столп раскрошенного камня и с силой врезался в нее. Иобель услышала треск ломающейся кости, и ее левую ногу захлестнуло огнем. Она не закричала. Невидимые веревки исчезли. Инквизитор рухнула на землю и покатилась. На краю зрения расплылись черные пятна. Она остановилась. Теперь боль стала для нее всем миром, чьи границы определялись стенами воли. Мимо нее пролетала пыль вперемешку с обломками.

Иобель находилась в руинах жилого блока. Вокруг нее, будто сломанные пальцы, высились разбитые конструкционные столбы. Она сжала левую руку и обнаружила, что все еще сжимает мелтаган. Инквизитор сплюнула и увидела, как ветер подхватил густую от крови слюну. Псайкер был рядом. Она чувствовала, как аура его присутствия трещит в сознании, словно огонь, разведенный из боеприпасов. Она подняла глаза и заметила вход в подвал разгромленного блока. Обломки пролетали через низкую дверь, во тьме которой Иобель сумела различить потрескивавший свет.

Она попыталась пошевелиться, но стоило ей дернуть левой ногой, как бок пронзила острая боль. Инквизитор закрыла глаза и обнаружила протянувшиеся сквозь ее разум нити боли, красные и иззубренные. Она стала переводить их в место, отделенное от остального сознания, в место, где она могла их игнорировать. Это была не психическая способность, но лишь результат тренировок и закалки воли.

Ей потребовалась почти целая минута, прежде чем она сумела подняться. В ножнах мышц хрустнули и заскрежетали кости, когда она похромала к входу в подвал.

Внутри оказались мутанты, но большинство из них были либо уже мертвы, либо при смерти. Почти всех изрешетило кусками рокрита и осколками металла. Те, кто еще был жив, хрипели ей вслед. Из их кожи торчали перья, а по всей плоти были разбросаны молочно-белые глаза. С тел созданий свисали обрывки комбинезонов, словно наполовину отслоившаяся змеиная кожа.

В подвале царило безмолвие. Наверху бушевал эфирный ветер и рвал самого себя на куски город, но тут все оставалось неподвижным. В центре помещения сидел человек. Все обломки слетались к нему, клочки опаленной бумаги и пепел формировали спираль, что покрывала пол. Потолок лизало синее пламя, прокатываясь по рокриту, не издавая при этом ни звуков, ни дыма. Человек поднял глаза, едва инквизитор вошла внутрь. Он не был старым, но Иобель могла сказать, что каторжный труд забрал лучшие годы его жизни. Черты его лица были практически неразличимыми под клетчатым узором рабочих глифов. Пронизанные кровавыми жилками глаза встретились с взором Иобель, и зрачки сузились до точечек. Под его кожей что-то шевельнулось.

— Что… — прохрипел он, жуя челюстями воздух. — Что я делаю? — Иобель шагнула ближе. — Я не знаю, что делать, — человек задрожал. Она увидела, что тот плачет. — Я лишь хочу прекратить это. Пожалуйста. Это сон? Думаю, это сон. Я лишь хочу это остановить, — теперь он трясся. Его щеки заблестели от слез. Палец Иобель крепче стиснул спусковой крючок мелтагана. Оружие с низким воем зарядилось.

Он резко поднял глаза, его кожа задергалась.

— Сыны Просперо, — проговорил он, его голос стал лишенным эмоций сипением. — Я вижу ныне поверженные города Просперо. Его сыны взывают ко мне. Как они — его сыны, так и мы — их дети. Мы — их отмщение, — последние слова эхом разлетелись по подвалу, становясь все громче и громче. Пыль и каменная крошка поднялись с пола. Лицо человека начало разбухать. Иобель показалось, будто она заметила пальцы, изнутри прижавшиеся к туго натянувшейся коже.

Инквизитор нажала спусковой крючок. Луч жара попал человеку точно в грудь. Жир и мясо испарились с его тела за мгновение до того, как взорвался искривленный скелет. Стрекочущий крик расколол воздух, вздымаясь подобно стае падальщиков. Синий огонь растекся по потолку, пламя потянулось во все стороны, словно руки. Затем оно исчезло, и Иобель оказалась в полумраке. Секунду спустя снаружи посыпались обломки, застучав по земле, словно град.

Иобель выдохнула, а затем без сил повалилась на пол.

«Просперо». Слово бормотанием раздалось в ее мыслях, пока за глазами кричала боль. Что оно означало? Иобель слышала разглагольствования безумцев и демагогов, выпытывала правду у тысяч еретиков, и за это время поняла, что в их словах редко когда скрывалась настоящая правда, а если она и оказывалась там, то о ней лучше было забыть. Но последние слова мертвого псайкера продолжали звенеть у нее в мыслях, словно звук, ставший эхом помещения. «Сыны Просперо…»

— Так вот с чего все началось, — раздался из тьмы голос. Она извернулась и подняла мелтаган. Тьма обратилась в дневной свет, когда инквизитор выстрелила. Там ничего не оказалось. Только рокритовые опорные столбы, и на краткий миг исказившиеся тени. Она перекатилась и снова потянулась разумом, почуяв варп, почувствовав его раненную плоть, словно та была ее собственной кожей. Иобель замерла.

Оно было не там. Варп исчез. Позади кожи ощущений, внутри ее разума была лишь пустота.

— Это происходит не в реальности. По крайней мере, не в том смысле, которым большинство людей ее считает, — голос был глубоким, рассудительным. — Я думал, тебе потребуется больше времени, чтобы понять.

Из-за столпа выступил человек, и палец Иобель тут же стиснул спусковой крючок, вот только оружие не выстрелило. Его обнаженные груди и плечи бугрились мышцами. На скальпе поблескивали серебряные и золотые кольца. Огромные расслабленные руки находились у рукоятей вложенных в ножны глеф. Половина лица человека была покрыта шрамами, извивавшихся и складывавшихся в сплетшихся драконов и змей. Он улыбнулся Иобель целой половиной лица. В скривившемся краешке рта сверкнули заостренные зубы.

Это был Хорег, ее спутник и телохранитель, или, по крайней мере, походил на него. Но у Хорега не было языка, и он не мог говорить.

— Я думал, мы дойдем до этой точки несколько позже, — произнес человек, который не был Хорегом.

Иобель нажала спусковой крючок мелтагана. Ничего. Она нажала снова, и вновь ничего не последовало. Инквизитор почувствовала, как по телу плетью прошлась дрожь. Человек, который не был Хорегом, шагнул ближе. У него были синие глаза, яркие синие глаза, цвета моря под солнечным светом. Она попыталась встать, но боль в ноге внезапно усилилась. Иобель почувствовала, как осколок кости вгрызается в плоть, и задохнулась от боли.

— Как я уже сказал, это происходит не в реальности, — он присел напротив нее, и его лодыжки напряглись. — Но есть способы, чтобы это казалось реальным.

— Демон, — прошипела Иобель, но даже в этих словах она не была уверена. Все это казалось ей другим, как будто эти события уже когда-то происходили.

— Нет, и кроме тебя, только я здесь реален.

Внезапно ее пробрал озноб.

— Как тебя зовут? — осторожно спросила она.

— Хороший вопрос — имена обладают силой, так ведь? Ты хочешь увидеть, отвечу ли я, и если да, если я скажу правду, тогда ты получишь первую часть оружия, с помощью которого сможешь выбраться отсюда, — он снова улыбнулся кривой ухмылкой Хорега. — Этого ты добиваешься? Находчивая, непокорная, всегда ищущая путь к победе, даже если ни в чем нет уверенности — ты незаурядная личность, Селандра Иобель. Твой разум очень силен, сильнее, чем я ожидал от еще смертного человека.

— Твое имя? — прорычала она, переборов боль, подавив панику и вопросы. Это был обман, одна из величайших иллюзий демонов, что обитали в варпе. Пусть происходящее и не было реальным, но это не значило, что ей следовало поддаваться лжи.

Он лишь улыбнулся и покачал головой. На проколотых надбровных дугах Хорега задребезжала полоска серебряных колец.

— Меня зовут Азек Ариман, — произнес он. Инквизитор замерла, волоски на ее руках поднялись, словно от прикосновения ледяного ветра. Она все еще не открыла рот. Ее взор был прикован к ярко-синим точкам его глаз, и неожиданно она осознала, что не была инквизитором Иобель, уничтожившей Пророков Карсоны, или, по крайней мере, больше не была. События на Карсоне произошли полтора столетия назад. Тогда она еще не знала о Просперо, не слышала о рожденном на нем легионе, и имя Азека Аримана было для нее незнакомым. Он был прав, это было начало. Тот момент, в подвале уничтоженного блока, стал началом ее путешествия из незнания к просвещению: путешествие, что приведет к Аполлонии…

Она закрыла формирующуюся мысль, вытолкнув ее из сознания и погребя глубоко внутри себя. Именно это он пытался узнать, поэтому он явился за ней, поэтому он стоял на руинах ее прошлого, надев лицо верного друга.

Ариман кивнул и поднялся.

— Это воспоминание у поверхности твоего разума. Последнее, что ты бы помнила до этого, был конклав и проверка моего брата. Ты бы думала обо мне и о том, чего я могу добиваться, но это воспоминание — первое, о чем вспомнил твой разум. Почему? — Ариман посмотрел на нее. Его взор хлестнул ее, будто физический удар. — Потому что это начало пути, который приведет тебя ко мне.

Иобель вдруг почувствовала себя так, словно ей в грудь впился осколок холодного железа. Инквизитор прокрутила в голове то, что сказал Ариман, то, что, как казалось, происходило. Все это разворачивалось в ее разуме, в ее воспоминаниях. Была причина, по которой она здесь находилось, именно в этом воспоминании. Это было не дознание, это была брешь в ее память, дыра, прорытая во внешний слой ее разума. Иобель закрыла рот, оттянула мысли обратно в разум и укрепила волю.

«Аполлония, он пришел из-за Аполлонии…»

Она загнала мысль как можно глубже, закапывая ее, погребая под слоями своей закаленной воли. По участкам сознания растеклось онемение, целые секции ее прошлого стали вдруг холодными и мертвыми. Имена и факты, которые она хранила десятилетиями, внезапно исчезли, проглоченные в ядро ее памяти.

«Этого будет недостаточно, — подумала Иобель, когда уже начали вырастать стены, а внутри разума формироваться барьеры. — Не против такого, как он. Спасение или смерть — единственные пути уберечь от него эти сведения. Я должна найти способ либо сбежать, либо умереть».

— Можешь сколько угодно прятать это от меня, инквизитор, но я все равно доберусь до желаемого.

Иобель открыла рот, чтобы заговорить, но не сумела выдавить из себя ни звука. Образ подвала начал распадаться на части и вытекать в черноту, словно влажная краска, скапывающая с картины. Лишь синие глаза продолжали взирать на нее, сверкая и пронзая ее, пылая, словно жестокие звезды.

— Этого достаточно? Он нас слышит?

Голос прозвучал откуда-то сверху. Еще был свет, возможно солнечный, падавший сквозь завесу серого тумана. Но он не был уверен, как далеко находился источник этого света. Голос казался ему смутно знакомым, хотя он не припоминал, где мог его слышать.

— Вероятность нормального восприятия и чувствительности высока, — второй голос звучал как механическое пощелкивание. — Физиология Адептус Астартес отличается неопределенным коэффициентом…

— Он слышит нас, — оборвал его первый голос. Он услышал, как говоривший облизал губы. — Верно?

Он не ответил. На самом деле он не знал, как отвечать. Мог ли он формулировать такие же слова, которые только что слышал? Вместо этого он стал слушать. Он услышал низкое шипение и гул, а также жужжащую пульсацию на самой границе слуха.

«Активная аугментика», — раздался голос у него в голове. Он понимал, что тот прав, хотя не знал, почему. Верно, активная аугментика, и… оружие… нет… да, но и еще что-то… что-то вроде урчания силовых доспехов. А затем появились запахи. Густая вонь машинного масла и контрасептиков, а еще провода, вившиеся в обжигающей близости от мертвой плоти. Дыхание, тяжелое и влажное от ароматов из грязных легких, и острая еда, и жженый кофеин, и…

— Можешь дать ему зрение? — спросил еще один голос, другой голос. Женский, чуть поодаль от остальных двух. В выдыхании тех слов он услышал старческую грудь. Важно ли было то, что он их не помнил?

Туман и тусклое солнце исчезли. Мир, пришедший на смену, был бледно-голубым. Он увидел группу фигур в озере света. За тем светом все исчезало в тенях, растворяясь во тьму, что тянулась на неопределенное расстояние. Посреди озера света находился объект. Сначала он подумал, что это машина, но затем различил под массой трубок плоть. Это было прикованное к металлическому столу тело, его кожу и мясо пронзали иглы, дыхание представляло собой неспешное втягивание жидкости из стеклянных сосудов. Его голова скрывалась за безглазой металлической маской, окруженной ореолом кабелей и с черной прорезью для рта. Рядом стояли две фигуры, у первой отсутствовали ноги, но она парила в метре от пола. Из тени его мантии виднелись две пары сверкающих конечностей, а под капюшоном медленно вращались три зеленых глаза. Второй был человеком с тонким и волевым лицом в неброской черной одежде. Немного поодаль изможденного вида старуха в блестящем экзоскелете стояла возле человека с сияющими кристаллическими глазами. За спиной последнего человека стояли трое помощников в капюшонах, соединенные с его позвоночником и черепом толстыми кабелями. Все они смотрели на фигуру, вплетенную в механику в центре помещения.

Он узнал их всех, хотя не был уверен, почему. Никто из них будто не отреагировал на его неожиданное появление в противоположной стороне комнаты. Он снова посмотрел на них всех, попытался моргнуть, но безуспешно.

Парящая четырехрукая фигура обернулась и взглянула на него. Ее тройные линзы завращались быстрее, затем щелкнули и замерли.

— Теперь объект нас видит, — голос был тем же механическим пощелкиванием, что он слышал ранее. Тогда все люди повернулись и уставились на него. Тонколицый человек нахмурился и поманил его пальцем.

— Ближе.

Он направился к фигурам, пролетев над объектом, погребенным под змеиным гнездом трубок. Пролетая мимо, он успел заметить отражение на стеклянной поверхности одного из наполненных жидкостью сосудов: отполированный череп без нижней челюсти и с наполненной скоплением линз левой глазницей. Он продолжил лететь вперед, и вдруг у него закружилась голова. Сервочереп — он узнал его, и ощутил, как сквозь его суженное сознание прокатилась волна шока.

Наконец, тонкое лицо оказалось вровень с его глазами.

— Скажи, ты можешь говорить?

«Нет», — конечно, он не мог говорить. Слово с бессловесным гневом эхом разлетелось внутри него. Он не мог…

От фигуры на столе послышался булькающий звук.

— Н… нет.

— Хорошо, — произнес тонколицый человек, затем его губы сложились в узкую улыбку, которая вовсе не походила на улыбку.

Тогда-то он догадался, и понял, почему смотрел на мир посредством сервочерепа, понял, почему никто не посмотрел на него, когда он впервые увидел помещение. Он был фигурой на столе. Израненная плоть принадлежала ему. Рот, говоривший сквозь прорезь в металлической маске, был его. И у него не было глаз.

— Кто ты? — спросил он.

— Это не важно, — осторожно сказал тонколицый человек. — Но ты, тем не менее, эпицентр всего, что здесь происходит, — он бросил взгляд на парившего техножреца. — Понимаю, твое восприятие пока ограничено, но мы поможем тебе его вернуть, — человек аккуратно кивнул. — Мы поможем тебе вспомнить.

— Вспомнить?

— Да, и позволь мне начать с того, что я кое-что тебе дам. Нам потребуется от тебя больше, гораздо больше, но тебе придется привести нас туда, а для этого нам нужно, чтобы ты с чего-то начал. Твоего имени, — тонколицый человек замолчал. — Тебя зовут Астреос.

«Астреос, — имя прокатилось сквозь него, подобно отголоску крика, донесшегося сквозь густой туман. — Да… Да. Это было… Это моя имя».

— Почему я здесь? — спросил Астреос.

Тонколицый человек скрестил руки и уперся длинным пальцем в подбородок.

— Это очень хороший вопрос, — сказал он.

IX Грозовое спокойствие

Флот ждал в тревожном бездействии. Два десятка кораблей дрейфовали во тьме с безмолвствующими двигателями. Далекий звездный свет омывал их корпуса, придавая их очертаниям серебристый оттенок. Время шло, и обитавшие на судах миллионы ждали. На мостиках военных кораблей, в тесных и душных подпалубах, в лишенных света днищах, они ждали. Большинство, сами не зная почему, чувствовали одно и то же — напряжение между каждым ударом сердца, подобно натянутой коже барабана, ждущей первого удара.

В наполненных паром ущельях между экранирующими стеками «Сикоракса», мех-мусорщики, завернувшись в медные крылья, ухали в тишине. Кираборы собирались в своих кузницах-храмах, пощелкивая друг с другом на полумеханическом языке. В библиотеке со сводчатым потолком на борту крейсера «Метатрон» Гильгамос разглядывал звезды за обзорными экранами. Возле него стояло три воина Рубрики, неподвижных, будто статуи, с тусклым огнем в глазах.

Хемеллион сидел в своих покоях, скрестив ноги, и смотрел на то, как затухает фитиль свечи. Он думал о людях, которых знал, о солнце, пробивающемся сквозь туман холодного утра. Он думал о сыне, отосланном из столицы, чтобы больше узнать о мире, которым он однажды будет править. На мгновение Хемеллион задался вопросом, где сейчас мог быть его сын, а затем вспомнил, что знает ответ. По его щекам беззвучно покатились слезы, и он смотрел на свечное пламя и ждал.

Сильванус не мог уснуть. Наркотики перестали действовать, и больше не помогут, неважно, сколько он их примет. Он сидел на твердом полу своего окулярия, глядя на круг зеркального стекла в руках. Он не хотел смотреть на отражение, не хотел ответа, который получит. Но даже руки, сжимавшие зеркало, уже дали ему ответ — они изменялись. Кости стали длиннее, кожа — тоньше, ногти — более прочными и острыми. Он поднял зеркало и посмотрел на лицо. Плоть мешками свисала под глазами, зрачок в левом глазу расплылся и поглотил радужку. Черты его лица исчезали, смазываясь в гладкую ровную кожу. Он медленно опустил зеркало.

«Сколько еще? — спрашивал он у себя. — Сколько еще я смогу узнавать себя?»

Кармента парила между бодрствованием и сновидениями «Сикоракса». Снова и снова она слышала разговоры кираборов, стоявших подле ее трона. Они говорили о ней, их наполовину машинные голоса пощелкивали и урчали, словно смазанные шестеренки. Кираборы полагали, будто она их не понимает. Они говорили, что долго она не протянет, что корабль скоро заберет ее, что все знамения свидетельствовали о том, что ее конец уже близок.

«Но я госпожа, — медленные, холодные объятия смыкались вокруг нее. — Я — «Дитя Титана». Я — «Сикоракс». Я — богиня пустоты. Как я могу умереть?»

Ответа не было, только шепоты кираборов, угасавшие в тревожную тишину.

И так время тугою струной тянулось сквозь флот, а уста, равно высокие и низкие, шептались: Что теперь? Когда окончится ожидание? Куда поведет их ответ?

Цепной клинок взревел в руках Кадина. От зубьев, вгрызшихся в палубу под его ногами, посыпались искры. Секунду спустя он выключил мотор клинка, и прислушался к тому, как зубья постепенно замедляются. В коридоре вновь воцарилось безмолвие.

Кадин наблюдал за неподвижностью коридора. Растрескавшиеся светосферы отбрасывали неровные озерца света на металлическую решетку пола. Дверь у него за спиной, в которую несколько дней назад вошел Ариман, оставалась запертой. Иногда Кадин слышал звуки, стучащие по металлу песчинки, возгласы, похожие на птичьи крики, даже смех. Сквозь уплотнения двери просачивалась изморозь и спиралью расползалась по стенам. Дверь нагревалась до темно-красного цвета, а затем остывала с дребезжанием сжимающегося металла. Но даже эти моменты не могли разрушить чувство, как будто весь корабль и флот погрузились в бессонную ночь.

Кадин оглянулся и посмотрел в черноту дальнего конца коридора. Он всматривался до тех пор, пока тьма не растаяла, и ему не удалось разглядеть точку далекой переборки в серых монохромных цветах. Кадин отвел взгляд. Он бы закрыл глаза, но веки больше не закрывались, и он мог видеть невзирая даже на то, насколько глубокой была тьма. Кадин вырос во тьме, научился сражаться во тьме, убил своего первого человека во тьме. Столь много воспоминаний исчезло, но он до сих пор помнил тепло крови, растекавшейся по сжимавшей нож руке. Тьма была ему матерью и отцом, тьма была страхом и неутомимым сердцем охоты.

«Что у меня осталось?»

Он снова включил остановившийся цепной клинок. Оружие задребезжало, оживая, и звук покатился по длинному коридору. Кадин добавил оборотов, и почувствовал, как меч затрясся в его металлической хватке. Он выключил мотор, вновь прислушавшись, как угасает звук.

«Несколько воспоминаний о ребенке во тьме, напуганном и голодном — вот что осталось».

Он снова включил цепной клинок, и стал слушать, как тишина растворяется в песне металлических зубьев.

Марот опустился на колени. Демон над ним шевельнулся, и его серебряные цепи залязгали. Он поднял слепые глаза шлема. Демон посмотрел в ответ, его собственные глаза походили на озера зеркально-черной воды. Тело его носителя изменилось вновь. Марот мог различить красные мышцы под туго натянутой кожей. Под висками выросли рога, вытянувшись вверх, словно голые кривые ветви. Губы оттянулись от зубов, так что существо ухмылялось клеткой прозрачных игл. Он слышал, как оно влажно втягивает в себя воздух, несмотря на то, что его грудь оставалась неподвижной.

«Все здесь не такое, каким кажется, — подумал Марот. — Тишина не тишина, а затишье — готовый разверзнуться шторм. Я не сломленный колдун, а Ариман мне не хозяин».

— Владыка, — произнес Марот, его голос был сильным и звонким в голубом свете горящих ламп.

— Сейчас, — сказал демон, его голос потрескивал, словно ширящийся лесом огонь. — Пусть все начнется сейчас.

— Да, владыка, — сказал Марот.

Игнис наблюдал за тем, как прибывают командиры. Для встречи он выбрал одну из главных ангарных палуб, частично из-за того, что только досюда хотел допускать их на свой корабль, а частично потому, что был совершенно серьезно настроен просто открыть противовзрывные двери в пустоту, если все пойдет так плохо, как могло бы. Огромное помещение утопало в ночи, нарушаемой лишь летными огнями, что направляли боевые корабли к отведенным им на палубе местам. Жертвенник стоял прямо у него за спиной. Автоматон что-то зажужжал ему.

— Нет, — пробормотал в ответ Игнис. — Такой курс действий сейчас неуместен.

Жертвенник издал краткий перестук бинарного кода.

— В таком случае твоя оценка угрозы ошибочна, — сказал Игнис.

Еще одна пауза, и новый поток кода.

Игнис пристально посмотрел в сенсорные разъемы автоматона.

— Да, я уверен.

Он обернулся назад и стал наблюдать за тем, как командиры и их свита пересекают палубу. Они разговаривали с непритязательным высокомерием тех, кто пытался не выдать своей неуверенности насчет причин, по которым они здесь находились. Игниса это едва не заставило улыбнуться. Все они командовали кораблями и бандами из флота Аримана. Большинство из них были частью того или иного легиона времен Великого крестового похода и последовавшего восстания против Императора. Они сражались в войнах внутри и вокруг Ока Ужаса, некоторые на протяжении сотен лет, иные — куда дольше. Для всех них не существовало высшего идеала, чем стремление к власти. Они прибывали один за другим, в сопровождении групп воинов, что источали насилие, словно костер — дым.

Первым шел Хзакатрис, так называемый Повелитель Выкованных в Аду, облаченный в доспехи, похожие на пораженный раковыми опухолями скелет. Он привел с собою троих помазанных кровью воинов, которые были закованы в терминаторскую броню, взятую в качестве трофеев с полей сражений по всему Оку. Из-за плохого ухода доспехи лязгали при каждом движении воинов. Следом шагал Мавахедрон, один, не считая порабощенных гончих, рычавших и натягивавших прочные бронзовые цепи. Последним был Сулипикис, его лицо скрывала вуаль, черные с золотым доспехи укрыты рваным серым плащом. Его окружали выстроившиеся полумесяцем пустошлемые и чернодоспешные воины. Каждый нес перед собой воздетый двуручный меч. Игнису они показались погребальной стражей, марширующей подле трупа.

Игнис почувствовал, как невольно напряглись мышцы в его челюсти, когда троица командиров выстроилась перед ним неровной дугой. Его взгляд поочередно задержался на каждом из них, улавливая вторым зрением их постоянно изменяющиеся ауры: выжидание, опаска, недоверие, злоба, и голод. Вдруг ему неодолимо захотелось велеть Жертвеннику открыть огонь. Это были третьи организованные им переговоры, и к этому времени он уже начал ощущать неизбежность их исхода.

Первым заговорил Хзакатрис.

— Зачем ты пригласил нас сюда? — его голос с шипением зажужжал из вокс-решеток терминаторской брони. Он поднял когтистый кулак и осторожно провел пальцем-лезвием по рогам, извивавшимся из висков и челюсти шлема. — Лорд Ариман все еще не появился, чтобы лично отдавать приказы?

— Ариман, — произнес Игнис, заметив, как замерцала аура Хзакартиса от отсутствия титула, — закрылся в комнате, копаясь в грязи ведьмовского разума. Он не знает, что вы здесь, а даже если бы и знал, его это едва ли волновало бы. Он считает вас не более чем пушечным мясом, которое пошлет в расход впереди тех, кого ценит больше, — Игнис позволил губам скривиться. — Вы для него хуже псов.

Тишина наполнила сумрак. Игнис ждал, отсчитывая в уме микросекунды. Цепные клинки ожили, болтеры со щелчками снялись с предохранителей и начали подниматься. Мавахедрон с лязгом ослабил цепи в руке, и порабощенные гончие с влажным рычанием рванулись вперед.

+ Стоять! + мысль вырвалась из Игниса. В воздухе вокруг него расцвела изморозь, расползшись по корпусу Жертвенника. Все в зале словно остановилось. Руки, целившиеся или только достававшие оружие, замерли. Пальцы застыли на спусковых крючках. Игнису пришлось подавить внезапный прилив усталости от послания. Он всегда был не более чем аспирантом в дисциплинах телепатии, и даже после того, как Рубрика изменила его силы, подобное усилие воли дорого ему обходилось. Это, а также соблазн позволить своей воле стать чем-то большим, всегда было рядом, выжидая, пока он не поддастся.

— Я говорю вам лишь правду, — солгал Игнис, прогнав из голоса всякий намек на усталость. — И говорю только с вами тремя, — теперь все они смотрели на него, оружие их не опускалось, но и не поднималось выше. — Ариман думает, что вы — ничто, если вообще думает о вас. Вы полезны для него только тем, что компенсируете его слабость своей силой. Без вас он бы ничего не стоил. Когда он напал на Вохал, именно вы трое стояли на переднем краю пустотного сражения, именно вы расходовали силы своих воинов. А перед этим, на Гункуе и во время Исхода из Саматиса, разве не вы были в авангарде? — он увидел, как замерцали их ауры, некоторые от ярости из-за оскорбления в его словах, некоторые от гордости, и все от негодования. Они хотели верить в то, что он говорил, потому, что уже в это верили.

Мавахедрон медленно кивнул.

— Ты говоришь правду, — сказал он, его голос трещал, словно старое дерево на ветру. — Но зачем ты ее говоришь?

— Потому что мне нужна ваша помощь, — произнес Игнис. — Потому что мне нужна ваша помощь в уничтожении Аримана.

Смех начался как сухой шелест, затем поднялся до пульсирующего хрипа. Каждый в отсеке посмотрел на Сулипикиса. Фигура в капюшоне продолжала смеяться, но затем сделала вдох и заговорила.

— Шут счел себя королем, — сказал Сулипикис, в его голосе еще чувствовался смех. — Ваш род ничего не в силах с этим поделать, верно? Вы — словно рыба, которая только и умеет, что плавать в море предательства.

Игнис повернул голову и посмотрел на Сулипикиса. Стоявший сзади Жертвенник с гудением шестеренок повторил его движение. Сулипикис еще раз хохотнул.

— Я не говорю, что не желаю слушать то, что ты хочешь сказать. А что касается остального — считай это комплиментом.

— Зачем нам помогать тебе? — отозвался Хзакатрис. Игнис взглянул на него. Ярость все еще переливалась вокруг воина. Игнис заметил, как та формирует водовороты в варпе, истекая из разума терминатора.

— Потому что когда все закончится, я разделю уцелевший флот между вами тремя.

Никто из них не говорил и не шевелился.

— И, — продолжил Игнис. — Я подарю каждому из вас по колдуну из своего легиона, кровно связанного служить только вам одним.

— И ты готов предать своих братьев?

Игнис заставил себя улыбнуться. Он не был уверен, верный ли этот жест, но он отрабатывал его, и он подействовал во все предыдущие разы; то, что в нем была нужда и в третий раз, радовало его.

— Мой легион мертв, — сказал он. — У меня нет братьев.

Тогда он заполучил их, не сомневался Игнис. Теперь ему оставалось объяснить, что от них потребуется. Теперь они не выступят до тех пор, пока не получат преимущество. Теперь им придется следовать только его приказам. И тогда ему придется убедить их, что он справится с «Сикораксом»…

Образ мыслей вдруг застопорился.

Хзактрис качал головой, скребясь рогами шлема о воротник доспехов.

— Нет, — проскрежетал из сумрака голос Хзакатриса. — Пускай Ариман обманщик и высокомерный ублюдок, но я скорее доверюсь ему, чем тебе. Я не присоединюсь к тебе в этой глупой затее.

Потребовалось две секунды, чтобы все присутствовавшие в зале поняли, что только что сделал Хзакатрис: теперь умереть придется либо ему, либо всем остальным. И эти две секунды прошли слишком медленно. Болтеры Хзакатриса резко поднялись. Мавахедрон и Сулипикис словно застыли в удивлении. Хзакатрис нажал спусковой крючок.

— Протокол убийства! — успел выкрикнуть Игнис.

Болтеры Хзакатриса изрыгнули огонь. Жертвенник ринулся вперед. На панцире автоматона разорвались снаряды. Терминаторы Хзакатриса уже пришли в движение, их оружие защелкало, заряжаясь. Жертвенник открыл огонь, и пушка на его спине покрыла броню терминаторов разрывами. Хзакатрис вырвался из стены огня, его кулак был воздет и искрился молниями. Жертвенник врезал по шлему командира. Его пальцы сжались с кашлем поршней, и он оторвал командира от пола, одновременно опустив пушку. Оружие открыло огонь.

Голова и шлем Хзакатриса исчезли в фонтане разрывных снарядов. Жертвенник отбросил бронированный труп, чтобы пинком встретить первого из телохранителей Хзакатриса. Терминатор отшатнулся назад, и Жертвенник ударил ногой снова, на сей раз по незащищенному лицу. К нему бросились двое других воинов, цепные кулаки и силовые клинки шипели и жужжали. Жертвенник развел руки. Вокруг его кулаков воспламенились силовые поля. Терминаторы резко остановились, поняв намерения автоматона, но было слишком поздно.

Жертвенник свел кулаки вместе. Терминатор, попавший под двойной удар, прожил достаточно долго, чтобы почувствовать, как раскалываются его доспехи, и услышать рев, когда Жертвенник активировал огнеметные устройства на запястьях. Внутрь треснувших доспехов хлынул огонь, и космический десантник превратился в суп из сваренной плоти и костей. Автоматон обернулся, схватив мертвого терминатора, будто дубину, и им повалил его товарища на палубу. Жертвенник шагнул вперед, прежде чем терминатор сумел подняться, и принялся раз за разом бить его с совершенным механическим ритмом.

Игнис позволил избивать терминатора еще девять секунд.

— Хватит, — велел он. — Отмена протокола убийства.

Жертвенник выпрямился и медленно вернулся на свое место за спиной у Игниса. Замерев, он издал низкую последовательность щелчков. Игнис, подняв брови, посмотрел на него. Броня автоматона смялась под болтерным огнем и исходила паром от заляпавшей ее крови.

Игнис перевел взгляд обратно на груду изломанных доспехов и размазанного мяса, что ранее было Хзакатрисом. Какая жалость. Он был уверен, что Хзакатрис обратится против Аримана. Лоб Игниса омрачился морщинками, когда он оценил несовершенно в образе событий. Это была досадная, но, к счастью, мелкая неприятность.

Игнис покачал головой и посмотрел на оставшихся двух командиров. Ни один из них не шевелился.

— Итак, мы договорились?

Гримур смотрел на огонь и пытался вспомнить холод Фенриса. Зал в самом сердце «Дщери Хель» полнился голосами, бормотавшими вокруг десятка костров. Когда-то костров было намного больше, круги у каждого были глубиною в пять человек, а по залу катилось множество голосов. Но это было давным-давно, на корабле, который уже сгинул в бурях. Охота за Ариманом и его сородичами отняла и корабли, и товарищей. Те, которые теперь сидели у костров, говорили в тишине между словами. Все они носили доспехи с начала охоты, снимая их только для починки. Воинов стало намного меньше, они стали старше не только годами, но и шрамами. Свет костров касался седых волос и отблескивал на зубах, которые за это время стали куда длиннее.

Сам зал успел почернеть от дыма. С пола поднимались колонны из железной руды, чья поверхность была изваяна в форме драконов, кусавших и рвавших когтями далекий потолок. Стены были отмечены рунами, вырубленными в голом металле ударами секир. Через те символы с Гримуром говорили воины, что пали на охоте.

Сейчас они редко собирались подобным образом, а когда это происходило, все они знали, что в охоте намечается перемена. Обитатели Фенриса называли подобные моменты «смехом ветра», когда ветер доносил запах добычи, сменившей направление, и все могло быть потерянным из-за одного неверного решения. Вот почему они собрались у костров, как здесь, так и на остальных кораблях. Ветер смеялся и уводил их в шторм, поэтому они смотрели на огонь и разговаривали, и вспоминали саги, которых более не рассказывали.

Сикльд шевельнулся возле Гримура, и склонил тонкое лицо к своему лорду.

— Вам скоро придется рассказать им, ярл, — влажно прошипел рунический жрец.

— Помолчи, — не оглядываясь, прорычал Гримур. Сикльд отстранился, но Гримур чувствовал, что жрец продолжает смотреть на него.

«Мы — рейфы Нижнего Мира», — подумалось ярлу. Он отпил горькой жидкости из чаши. В его глазах плясало пламя. — «Мы — ночные странники. Нас не ждет сага, а только смерть в конце погони, и безмолвие снега, что укроет наши черепа».

Он осторожно отставил чашу на пол. Бормотание голосов стихло. Гримур начал подниматься. К нему обратились лица, янтарные радужки глаз золотом поблескивали в сумрачном свете. Его рука коснулась горла, и на воротнике доспехов активировался вокс-усилитель. Теперь на каждом корабле Волки из его стаи смогут услышать его, а также увидеть, как он стоит в их залах в виде голопризрака. Вместе с ним поднялась его секира. Ее кромка сверкнула полумесяцем отраженного света костра.

Ярл огляделся, встречаясь взглядом с тронутыми огнем глазами, и почувствовал, как от движения затрещали искривленные мышцы в его спине. Гримур помолчал, смакуя привкус дыма и запах крови, смешанный с алкоголем в чашах. Жир с шипением скапывал с жарящегося мяса в костер. Он открыл рот, ощутив, как расцепляются зубы.

— Мы остаемся, — произнес он в тишину. — Больше не осталось никого. Остальные пали, их кровь пропитывает снег, их крики стихают у нас за спиной, но мы остаемся. Летят годы, приходят и уходят зимы, но мы продолжаем бежать. Остальные забыли о злодеяниях прошлого, но мы помним, — Гримур поднял секиру над головой, и его взгляд упал на переплетенных змей позади острия. — Мы помним. Мы бежим, не зная усталости, даже если минует тысяча зим, — он снова поднял глаза, ощущая неподвижность воинов, которые затаили дыхание, дабы услышать слова, столько раз уже слышанные в прошлом. — Мы — отмщение, — сказал он.

Отовсюду донеслось рычание, поднимающееся сквозь острые зубы и сотрясающее воздух. Секунду Гримуру казалось, будто он снова вместе с отцом стоит в залах Клыка, слушая, как гора гудит голосами его братьев. Тогда он был молод, а сейчас он стар, рыков, что сотрясают воздух, стало меньше, и в них чувствовалась тяжесть многих лет. Это был не крик юнцов, жаждущих крови — это был вой старых волков, напоминавших друг другу, кем они были и кем пока остаются. Он опустил секиру, и крики смолкли.

Гримур поднял глаза и кивнул. Где-то в тенях один из последних железных жрецов заметил его движение и призвал духов корабля. Во тьме появилась сфера зеленого света, зависнув над кострами. Все взоры обратились на нее. Корабли Гримура висели в мертвом космосе между звезд в течение долгих недель, ожидая известий, куда направит их охота. Гримур держал свои планы при себе. Лучше поведать стае о том, что ждет их дальше, как можно позже, чтобы у воинов оставалось меньше времени для тягостных дум.

— Кадийские врата, — сказал он. — Наши прорицатели прошли путями сновидений и узрели, что добыча покинула Око. Он со своими рабами-сородичами внутри Империума, поэтому мы должны последовать за ними, — Гримур замолчал. Шока не было, как не было дрожи удивления или смятения, но он ощутил изменение в зале, перемену настроения в стае. Кожу на спине защипало, а лед в его нутре стал еще тверже. — Они прошли змеиным путем сквозь штормы. Такие дороги закрыты для нас, поэтому нам нужно пройти через сами Врата.

— Если они охраняются, мы не пройдем, — это был Хальвар. Лидер стаи поднес бронированную руку к лицу, и медленно провел большим пальцем по изрытой шрамами коже, где когда-то находился его нос. Его взгляд оставался прикованным к проекции. Спустя некоторое время он повернулся и посмотрел на Гримура. Долгие жизни войны на пограничье Нижнего Мира жили в том взгляде.

— Мы пройдем. Из глубин Ока бежит рассеянный флот, на сильных течениях несясь к Кадии. Они отчаянны, необузданны и паникующие, и достигнут Кадии через две недели. Именно тогда мы тоже доберемся до Врат и проскользнем мимо, пока звери бросаются на клинки тех, кто их стережет.

— А если мы не пройдем незамеченными? — сказал Хальвар, и Гримур понял, что он сейчас высказал то, о чем думали все остальные. — Что, если стража Врат заметит нас и преградит нам путь?

Гримур вздрогнул и услышал, как секира лязгнула о набедренную пластину брони. Это был тот вопрос, на который он пришел ответить. Он знал, что этот вопрос последует, едва Сикльд сказал ему, что Ариман покинул Око. «Что, если нам придется столкнуться с теми, кто служит Императору, и что, если они сочтут нас за врагов, а не друзей?»

— Тогда мы перебьем их, — ответил он.

X Воспоминание

Небеса были серыми, цвета кованого железа. Иобель подняла глаза, наблюдая за ветвящейся молнией у основания похожих на наковальни туч. Воздух как будто налипал на открытую кожу ее лица. Он пах грозовыми разрядами и ржавчиной. Она выдохнула, и опустила взгляд. Под нею в серых облаках пепла утопал мертвый мир. Вдалеке вырастали изломанные зубцы гор, пространство между ними покрывали острые кинжалы присыпанных сажей кристаллов, походивших на осколки сломанного меча бога.

— Будет дождь, — протрещал по воксу мелодичный голос Линисы. Иобель взглянула на послушницу. Доспехи Линисы были красными и массивными, словно витые мышцы, отлитые из керамита и редкого металла. Мысль о худой как хворостинка девушке в огромной броне была почти комичной. Почти. Жерла орудий, опоясывавших запястья Линисы, не оставляли места для шуток. — Вам захочется надеть шлем, — заявила Линиса. — Судя по результатам сканирования, эти бури кислотные и могут прожечь тело до кости.

Словно по подсказке, начался дождь. Одинокая капля взорвалась на пепле, оставив после себя кратер серой грязи. Иобель защелкнула на голове шлем. С небес вдруг хлынул ливень. Земля вокруг нее превратилась в пляшущий покров жидкости. Она посмотрела на скрытые под перчатками руки. Белая краска уже начала пузыриться, а серый керамит под нею задымился от стекавших между пальцами капель. Разряд молнии ударил где-то среди леса кристаллических осколков, и серый мир исчез в белизне.

— Говорите, нам придется его пересечь? — поинтересовалась Линиса.

— Да, — ответила Иобель.

— Орудийный катер не мог высадить нас ближе?

Иобель покачала головой.

— Погодные условия слишком непредсказуемые.

— Но идти пешком разве безопаснее? — Линиса подняла перед собой руки, прежде чем инквизитор смогла ответить. — Просто говорю.

Иобель перевела взгляд обратно на изломанную землю. На самом деле она далеко не была уверена в разумности затеи, но ей потребовалось четыре года, чтобы выяснить, что это место вообще существует, и три попытки, чтобы достичь его.

Просперо — мир, породивший орден изменников и колдунов. Иобель искала его со времен Карсоны, и, наконец, вот он, у нее под ногами. Это был долгий путь, и она многое узнала, такие познания, за владение которыми она бы без раздумий убила других. Тысяча Сынов, нарушение Никейского эдикта, Магнус Красный — все они теперь маячили у нее во снах, а вместе с ними хриплые слова умирающего псайкера, связывавшие их, словно цепь, что приковывает настоящее к прошлому.

Инквизитор почувствовала, как психическая нить дернула ее разум, увлекая туда, в запустение, что некогда было великим городом. Она впилась ей в мысли, едва инквизитор ступила на планету. Это был не голос, а скорее маршрут, оставленный другими, маршрут, проложенный для нее, или для подобных ей.

— Вы уверены, что здесь что-то есть? — спросила Линиса.

Иобель ничего не ответила, и Линиса пробыла подле нее достаточно долго, чтобы понимать, что это означало.

— Ладно, — вздохнула она. — Пошли.

Им потребовался час, чтобы преодолеть две мили. Из-за дождя пепел превратился в серую тину. Даже с увеличенной силой доспехов каждый шаг представлял собой борьбу с засасывающим болотом. Вскоре после того, как ливень прекратился, поднялся белый туман. Показания на дисплее Иобель говорили, что он был не только токсичным, но еще и разъедающим. Чтобы догадаться о последнем, инквизитор не нуждалась в показаниях — одного взгляда на Линису было более чем достаточно. Доспехи ее послушницы посерели, красная краска полностью сошла с изогнутых пластин брони.

Линиса без устали бранилась, то цветастыми и вычурными фразами на высоком и низком готике, то на шпилевом языке ее родного улья. Иобель не пыталась оборвать поток нескончаемой ругани, ведь она помогала ей сосредоточиться на чем-то другом, помимо голосов мертвецов.

Призрачные голоса начали звучать вскоре после того, как Иобель ступила на поля разбитых кристаллов. Они вздымались в ее разуме, ревя от ярости, крича от боли, бормоча и умоляя. Инквизитор пыталась оградиться от них, но те всегда находили путь обратно, и с каждым разом становились все громче. Несколько раз они едва не затопили ее чувство психического следа. Иобель начинала задаваться вопросом, не совершила ли серьезную ошибку. Весь пейзаж, от серых небес и до серой земли, как будто давил ей на разум. Она даже не была уверена, что ожидала найти — здесь больше ничего не было, кроме осколков кристаллических городов, а также пепла давно минувших дней.

— Что это было? — затрещал по воксу голос Линисы, резкий и неожиданный. Иобель машинально потянулась к закрепленному за спиной болтгану. Она обернулась, пытаясь разглядеть то, что увидела Линиса. Послушница придвинулась ближе к ней, подняв руки и прицелившись пушками в туман. Иобель инстинктивно протянула ощущения за границы разума, а затем отпрянула.

«Отступи сейчас же. Ты должна отступить».

Голос был такой отчетливый что, казалось, принадлежал ей самой. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Туман вокруг них становился все гуще. Линиса подобралась, ее ноги по колени погрузились в пепельную грязь. Иобель слышала свое дыхание, наполнявшее шлем, и удобнее перехватила болтган.

Из серой слизи вырвалась фигура. Ее тело представляло собой рваную скульптуру из разодранных доспехов и разрубленных костей. У существа не было головы, и оно лишь отдаленно напоминало человека. Из него фонтанами лилась черная жидкость. Вокруг его растущих конечностей затрещал белый лед. Разум Иобель наполнился ревом бессчетных разгневанных голосов. Инквизитор пошатнулась, заляпав кровью внутреннюю часть шлема. Тина вокруг существа замерзла. Оно выбросило вперед конечность, изваянную из треснувших пластин брони и сломанных клинков. Линиса, стоявшая за спиной у Иобель, открыла огонь. Буря болтов забила по существу, разрывая его на куски взрывами. Рука чудовища оторвалась. Снаряды детонировали внутри его тела, и на мгновение оно словно задрожало. Линису тряхнуло, когда доспехи поглотили отдачу от выстрелов. Существо пошатнулось, его рев стал теперь воплем.

Линиса, продолжая безостановочно стрелять, двинулась вперед, раскалывая перед собой замерзшую землю. Существо взметнуло оставшуюся руку. Послушница нырнула в сторону, но недостаточно быстро. Кулак чудовища сбил ее с ног и отбросил в туман.

Существо повернулось к Иобель, его изжеванное взрывами тело горело бледным свечением. Она отступила назад, а затем собралась и прицелилась из болтгана. Существо подняло руку из останков. Иобель нажала спусковой крючок. Болтган ревел до тех пор, пока боек не защелкал по пустому патроннику.

Ей потребовалось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем она вспомнила, что нужно отпустить спусковой крючок. Существо плавало в болоте, превратившись в груду костей и брони. С тающего на его теле колдовского льда поднимался пар. Иобель подступила ближе. Ее ментальные ощущения молчали. Существо было мертво, настолько, насколько нечто, что на самом деле не было живым, могло быть мертвым. Бросив взгляд на останки, инквизитор разглядела внутри них очертания сломанных силовых доспехов. В углублениях некоторых из них виднелись пятнышки красной краски, в других — льдисто-серой.

— Значит, идти пешком все же было хорошей идеей, — сказала Линиса. Ее боевой костюм погнулся, но все еще оставался одним целым. Повреждения, как ничто иное, лишь усилили ауру грубой мощи доспехов. Она остановилась рядом с Иобель и посмотрела на останки существа. — Пожалуйста, скажите, что мы не ради этого сюда пришли.

— Нет, — ответила Иобель.

— Хммм. И что оно такое?

— Отголосок прошлого, — произнесла Иобель. — Группа разорванных душ, попавших в ловушку смерти, словно морской мусор, увлеченный в водоворот. Столь многое здесь случилось, что это уже не просто планета, это — шрам в варпе, — Иобель выпрямилась и посмотрела в туман. Она потянулась психическими чувствами и нашла нить. — Пошли.

У них ушел еще один час, чтобы отыскать его. Линиса просто смотрела на находку, бранясь на десятке диалектов. Предмет хранился в маленькой адамантиевой коробочке под основанием обрушившегося обелиска. Внутри пульсировала слабая психическая аура. Иобель заколебалась, прежде чем открыть коробочку, но, сделав это, едва не рассмеялась. Она достала находку и поднесла к тусклому свету. Это была буква «І» из полированного адамантия, пересеченная тремя горизонтальными линиями — знак Инквизиции. В центре символа находился ярко-синий карбункул, который мерцал в слабом освещении, подобно единственному, пристальному оку.

— Что за… — начала Линиса.

— Это своего рода ответ, — сказала Иобель, наблюдая за теплящимся в сердце синего камня огнем. — Это свидетельствует о том, что другие также последовали этим путем, и что для тех, кто зашел столь далеко, есть больше ответов. Если они смогут их найти.

— В этом все дело?

— Этого достаточно, — ответила Иобель.

Туман замерз. Все застыло. Слабые отзвуки далекого дождя и грома разом стихли.

Иобель опустила символ Инквизиции. Она потянулась к своему болтгану.

— Довольно, — произнес низкий глубокий голос, донесшийся от Линисы, но ей не принадлежавший.

Линиса медленно прошла вперед, ее движения были по-кошачьи грациозными, несмотря на массивные доспехи. В глазах ее шлема горел холодный свет. Иобель держала болтер в руке, но уже знала, что если нажмет спусковой крючок, ничего не произойдет.

Послушница присела и подобрала с земли пригоршню серого пепла. Инквизитор моргнула. Что-то кричало внутри нее, голос, говоривший ей отступить — голос, звучавший как ее собственный.

Линиса позволила пыли слететь с пальцев.

— Кости легиона, погребенные под пеплом всего, что они построили.

— Ариман, — выдохнула Иобель.

— Этого было достаточно, не так ли — прийти сюда, коснуться первой могилы моего легиона? В этот момент ты поняла, что все, найденное тобою о нас, было правдой, — Ариман указал на инквизиторский символ, который Иобель все еще сжимала в руках. — И этой безделушки было достаточно, чтобы повести тебя дальше и продолжить охоту за правдой, — Ариман встал, и очертания Линисы начали размываться в движении, спиралью свиваясь в циклон из пыли. — И здесь и сейчас, мне этого достаточно для того же.

Иобель затряслась. Туман и земля исчезли. Они стояли среди пустоты. Очертания Линисы растаяли. Во взвихрившемся перед ней облаке пыли блестели две холодные точки света. Она почувствовала, как сила воли пытается удержать ее на месте.

— Нет! — сумела крикнуть она, прежде чем пылевая буря поглотила ее.

— Почему я здесь?

Астреос увидел, как тонколицый человек шагнул ближе.

— Ты здесь потому, что ты — предатель — ровным голосом сказал человек. — Ты здесь потому, что твой хозяин бросил тебя. Ты здесь, дабы рассказать нам все, что ты знаешь.

— Предатель… Я не предатель.

Тонколицый человек покачал головой. Старуха и стеклянноглазый человек позади него обменялись взглядами.

— Прости, возможно, сейчас ты в это веришь. Возможно, ты верил в это и раньше, но то, во что ты веришь, не меняет правды. Ты нарушил клятвы, ты принял силы, которые жаждут только порабощения человечества, и ты поднял оружие против тех, кто сражался ради его сохранения. Ты — прислужник разрухи, Астреос.

— Я… — слово застряло у Астреоса в горле, — … не помню.

— Нет, твой разум поврежден. Но если ты способен вспомнить, ты вспомнишь.

Астреос не ответил. В мыслях словно клубился туман. Кем он был? Он узнал имя, которое дал ему человек, но было ли это его настоящее имя? Другие образы и обрывочные воспоминания кружили у самой границы сознания, а затем рассеивались обратно в дымку. Воспоминания были. Он чувствовал, что те ждут у края восприятия, подобно зданиям разрушенного города, вырисовывающимся из тумана. Астреос хотел узнать, кто он такой, и почему он здесь, прикованный к металлической плите. Он пробыл здесь какое-то время, но не был уверен, как долго. Он помнил, что раньше ему уже задавали эти вопросы, что была боль, но он не помнил ни подробностей, ни того, как долго продолжался цикл боли и вопросов. Было только тупое болезненное чувство, что эти вопросы он уже спрашивал, и в ответ его спрашивали о том же.

Тонколицый человек не шевелился; Астреосу казалось, будто он ждет.

— Как тебя зовут? — спросил Астреос.

— Мое имя сейчас едва ли имеет знание, — произнес человек и оглянулся на старуху и кристальноглазого человека. — Я — инквизитор. Если нужно, считай меня за такового.

— Инквизитор, — осторожно повторил Астреос. Где-то в тумане его памяти что-то сдвинулось и затрещало. Это слово что-то для него означало, нечто большее, нежели его очевидное значение. — Ты называешь меня предателем, и думаешь, будто я расскажу все, о чем ты спросишь?

— А ты сам веришь в то, что ты — предатель?

— Нет, — без раздумий сказал Астреос.

— Вот тебе и ответ.

— Я не помню, кто я, или почему оказался здесь, — Астреос устало хохотнул. — Что ты хочешь узнать?

— Все, — ответил инквизитор. Он провел рукой по лбу, и сделал тщательно контролируемый выдох. — Начнем с того, что ты помнишь — тебя зовут Астреос.

— Нет, — сказал Астроес. Он ощутил, как в разуме открылся карман воспоминаний. Говорить казалось ему хорошей мыслью, разговор как будто прояснял его память. — Это мое имя, но не первое мое имя, — он прервался, облизал пересохшие губы. Его наполнили образы и ощущения. Он увидел лица и почувствовал круговорот запахов, которые не были реальными для него долгое время, но стали реальными сейчас, более реальными, чем лицо инквизитора и боль в голове. Он начал говорить, его голос словно доносился от кого-то другого и из какого-то другого места.

— При рождении меня назвали Меллик. В детстве было много дыма, а небо всегда имело цвет меди. Я помню башни, вздымавшиеся до облаков. Они были покрыты огнями и извергали пламя. Думаю, у меня были сестры. Я не помню название дома, или как звали остальных. Я помню лишь то, что меня звали Меллик. Я все еще слышу, как кто-то зовет это имя. Я привык прятаться на крышах или заползать в переходы, и просто ждать, пока все не утихнет. Мне не нравились люди, и они также не любили меня. Я был другим, все это знали, хотя об этом я им никогда не говорил. Но я мог их слышать. Я чувствовал их страх и ненависть, касавшиеся моей кожи всякий раз, когда они смотрели на меня.

Астреос остановился. Вокруг него вращались фрагменты воспоминаний, показывая ему отражения лиц, эхо голосов. Он наблюдал за ними, зная, что все они что-то значили для него, но не в силах понять, что же именно.

— Большинство из твоего рода не могут такое помнить, — сказал инквизитор. Образы прошлого померкли.

— Моего рода? — переспросил Астреос. Инквизитор кивнул.

— Псайкеры Адептус Астартес.

— Так вот кто я такой?

Инквизитор приподнял бровь.

— Ты помнишь, как говорить, помнишь, что такое сервочереп, но не помнишь, кто ты, — он улыбнулся, сверкнув серебряными зубами. — Что еще ты помнишь, Астреос?

Астреос машинально попытался закрыть глаза. В ответ над глазными линзами сервочерепа сомкнулись створки. Вид с камеры сменился перемежаемой статикой тьмой.

— Я помню день, когда пришли корабли. Они пронзили серое небо, больше башен, больше чего-либо. Они забрали свет. Я знал, что они явились за мной, даже до того, как начали вещать громкоговорители, я знал это. Я прятался, но меня нашли. Люди, которых я знал, помогали им, рассказывали, где любил прятаться странный ребенок. Проснулся я уже в другом месте. Там были крики и боль, и мгла, и больше света, чем я когда-либо видел. Так продолжалось очень долго. Затем меня забрали в другое место, где было еще больше боли. Вопросы. Проверки…

Его голос постепенно затих. Он снова увидел мужчин и женщин в плотных масках на пряжках, волочивших его на цепи. Там были машины, и крики, которые проникали сквозь стены и попадали в его сны. Они длились бесконечно, но никогда не были одними и теми же. Неизменным оставалось только воспоминание о страхе и боли.

— Ты помнишь еще что-либо?

— Да, — медленно сказал Астреос. Теперь воспоминания приходили быстрее, сумрак рассеивался, когда он пробегался по своему прошлому. — Я помню еще один корабль, но я был уже один. Комната была серебряной. Было холодно. Следующее, что я помню, был великан в черных доспехах. У него был череп вместо лица и красные глаза. Там был еще второй великан, но он был в синем, и его… его глаза. Я чувствовал их внутри черепа. Они сказали…

— Сигнал его мозга неустойчивый, — сказал возле него техожрец, его голос разнесся над внезапным писком машин.

Воспоминания оборвались. Образы застопорились и задрожали. Астреос захотел закричать, сам не зная почему. Он просто знал, что нечто в его воспоминаниях, нечто, что всегда было с ним и во тьме, и в свете, и в боли, пыталось ожить снова. И тогда он узнал его. Это был ужас, воспоминание о детском ужасе, пытавшееся проявиться в разуме, который более не понимал его, который уже не был человеческим.

В воспоминании, космический десантник в синей броне смотрел на него глазами, похожими на отполированный лед. Пальцы перчатки были истертыми, их прикосновение — холодным.

— Они сказали… — он услышал, как слова вновь слетели с его губ. Все становилось медленным, и мягким, и темным.

— Да? Что они сказали, Астреос?

— Чрезмерная мозговая активность. Вторичное внутричерепное кровотечение. Объект теряет сознание.

Тьма разрасталась вокруг него, и воспоминание о двух космических десантниках удалялось, становясь образом, видимым сквозь точку в покрове забвения.

Он почувствовал, как его рот открылся, и язык, запинаясь, сформировал слова.

— Они сказали, что я стану ангелом.

Крепость была вытесана изо льда. Ее стены высились кольцом бирюзовых и белых лезвий. В центре находилась одинокая посадочная площадка, будто монета, брошенная на замерзшую гладь озера. Ее окружали орудийные турели с обмотанными белой материей стволами и скрытыми под белесыми маскировочными сетями очертаниями. Осматривая крепость через иллюминаторы лихтера, у Иобель сложилось впечатление, что ее внешняя структура походила на корону из замутненных кристаллов. Но сейчас, дрожа, несмотря на отороченный мехом плащ и термостойкий нательник, крепость больше не напоминала ей корону, а скорее одно из самых пустынных мест, что она когда-либо видела.

— Прелестно, — стуча зубами, пробормотал Кавор. Плечи нигилятора были согбенны под толстым багровым плащом, а голова была так глубоко опущена в черный меховой воротник, что он выглядел как троглодит. Рядом стали наращивать мощность двигатели лихтера, готовясь к взлету. Корабль вернется, когда они закончат, ничто не оставалось на полярном льду дольше, чем это было необходимо. Иобель уже с сожалением вспоминала пропахшее машиной тепло лихтера.

Планета, на который они высадились, называлась АВ-213. Она притаилась на рваных краях Ореолового Пограничья, ее экваториальный пояс представлял собой протяженность зловонных джунглей, что перерастали в безводные пустыни, тянувшиеся до разросшихся полярных шапок. Здесь могли обитать люди, могли возвести из грязи некое подобие жизни и цепляться за нее, но этого не произошло. Лишь несколько членов Инквизиции знали о планете, и небольшой круг из Ордо Маллеус отвечал за то, чтобы так продолжалось и впредь. Планета АВ-213 была одним из тихих и всеми забытых мест, что использовалось теми, кто боролся с врагами, о существовании которых человечество не могло узнать. Иобель знала об этом месте, но о том, что могло ее здесь поджидать, она не догадывалась.

Два десятилетия прошло с тех пор, как она ступала на Просперо, и за это время она ни на шаг не приблизилась к настоящим ответам. Конечно, она пыталась. Иобель шла на любые хитрости, чтобы лишь узнать, кто же оставил инквизиторскую эмблему в мертвом мире. Все, что ей удалось найти — только подозрительное отсутствие каких-либо данных. Это только убедило ее, что нужно копать еще глубже, ведь отсутствие информации было таким же говорящим, как и сама информация. Но два десятилетия поисков не принесли плодов, пока, когда она уже была готова сдаться, пришло послание. Курьер с очищенным разумом доставил ей небольшой тубус-головоломку, покрытый просперианскими рунами. Внутри оказался клочок пергамента, а также пластинка-взрывчатка, что детонировала бы, если кто-то попытался бы вскрыть тубус силой. На пергаменте было местоположение АВ-213, код доступа, и единственная написанная от руки строчка: «дверь к правде открыта».

Рампа лихтера начала закрываться, а двигатели подняли в воздух ледяную крошку. Пилот-сервитор пробормотал по воксу поток машинного кода, а затем взлетел. Когда он поднялся на десять метров над площадкой, двигатели включились на полную мощность. Иобель почувствовала, как в лицо дохнула волна жара, и порадовалась хоть такому теплу. Спустя какое-то время лихтер исчез, превратившись в бледную точку, что поднималась в холоднее синее небо. Инквизитор опустила глаза. Они остались одни, бескрайний простор неба и льда как будто сомкнулся вокруг них. По посадочной площадке завывал ветер.

— Мне это не нравится, — сказал Кавор, оглянувшись по сторонам. Она услышала тихий щелчок и поняла, что он отстегнул застежки с кобур под плащом. Она промолчала, но переключила каналы в вокс-бусине: каждый раз ей отвечало приглушенное шипение. Через какое-то время Иобель прекратила и стала ждать. Если бы не металл посадочной площадки и замаскированные орудия, она бы подумала, что ошиблась местом.

— Селандра Иобель, — голос прозвучал настолько близко, что она почувствовала, как напряглись мышцы. Кавор вихрем развернулся, поднимая оружие. — Спокойно, Кавор, — сказал голос, сильный, но спокойный.

Она повернулась медленнее, чем Кавор, стараясь не выдать спешки или удивления. В паре метров от них стоял высокий худощавый человек. На нем был стеганый нательник без каких-либо знаков или символики. Прямо у его ног в покрытой ледяной коркой земле зиял квадратный проем. Иобель неторопливо кивнула, не улыбнувшись. Она с радостью отметила, что Кавор не стал опускать оружие.

— Да, а кто ты? — спросила она. Худощавый человек улыбнулся.

— Я рад, что вы пришли, — мягко произнес он и повернулся к Кавору. — Ты такой же быстрый, как твоя репутация, Кавор. Сколько уже на твоем счету?

— Триста тридцать три, — сказал Кавор, продолжая целиться из оружия. Худощавый человек не изменил выражения своего лица, все так же доброжелательно улыбаясь.

— Еще восемьдесят девять, и ты станешь лучшим в своем клане, верно? — человек безрадостно хохотнул. — По крайней мере, стал бы, не нарушь ты первый и второй эдикты.

Кавор кивнул, но от Иобель не укрылось, как дернулись мышцы его челюсти. Он никогда не рассказывал, почему покинул свой стрелковый клан, и Иобель считала, что она одна знала о тех причинах. То, что он знал так много об ее собственных послушниках, более чем искушало ее приказать Кавору прострелить всезнающему ублюдку глаза.

— Отвечая на твой вопрос, Иобель — меня зовут инквизитор Кастус Издубар, и очень хорошо, что мы, наконец, встретились.

Иобель сумела сохранить лицо неподвижным, а взор холодным, но почувствовала, как участился ее пульс. Издубар, это имя было ей знакомо, имя, которое произносилось в Ордо Маллеус с почтением, хотя называли его не просто инквизитор Издубар, но лорд-инквизитор Издубар, конвенор Эфизианского конклава, Смотрящий Кадийских Пределов.

Издубар медленно кивнул, как будто соглашаясь с ее мыслями.

— Кажется, у вас есть кое-что мое? — сказал он и протянул обтянутую в перчатку руку. Иобель сжато кивнула и сняла с шеи инквизиторский символ, найденный ею на Просперо. Она ощутила, как напряглись в готовности мысли Кавора, когда положила знак в ладонь Издубара. Тот посмотрел на символ, медленно наклонив его, чтобы синий камень в центре поймал свет.

— Нам стоит пройти внутрь, — произнес он. — Когда солнце садится, становится еще холоднее, — он развернулся к открытому люку.

— Почему я здесь? — спросила она, прежде чем тот успел сделать шаг. Инквизитор обернулся, посмотрел на все еще поднятые пистолеты Кавора, и снова на Иобель.

— Ради ответов, Иобель. Разве не ради них ты отправилась на Просперо, выискивала все, что касается Тысячи Сынов, и пыталась выйти на нас последние два десятилетия? Что ж, теперь мы здесь, и ты можешь получить искомое.

— Кто это мы? — не шевельнувшись, спросила она.

— Круг немногих, видевших то же, что и ты, и кто прошел теми же путями в поиске единственного ответа, способного одолеть наших врагов — знаний.

— И что теперь? — сказала Иобель, окинув взглядом скованную льдом посадочную площадку.

— Увидишь, — Издубар повернулся и начал спускаться по ступеням под землю. Иобель бросила взгляд на Кавора. Нигилятор наблюдал за удалявшейся спиной Издубара, его лицо было совершенно неподвижным, аугментические глаза горели холодным светом. Иобель застыла, моргнула и мотнула головой. У нее внезапно возникло ощущение, будто она уже была здесь раньше. Она открыла рот.

— Мы идем? — спросил Кавор. Инквизитор медленно кивнула, все еще неуверенная. Кавор оглядел ее, так и не сдвинувшись с места.

— Да, — наконец сказала она. — Мы идем.

Она встряхнулась и вошла в люк. Кавор у нее за спиной опустил пистолеты, свет в его глазах из зеленого стал синим, и он последовал за инквизитором под лед.

XI Земля лжи

— Он лжет, — прозвучал голос — глухой, лишенный эмоций, как будто говоривший считал большее выражение чувств пустой тратой сил.

Астреос попытался открыть глаза, но потом вспомнил, что у него больше не было настоящих глаз. Голова все еще болела, как и тогда, когда он проснулся в первый раз, хотя мысли казались более ясными. Воспоминания до того, как он лишился сознания, резко обрели фокус. Теперь он помнил больше, пусть и не был уверен, откуда. По звуку голосов он понял, что помещение было куда больше озера света вокруг него. Он понял, что кроме повреждений черепа его тело пыталось залечить глубокие ожоги на спине и ногах. Он понял, что в пределах двадцати шагов от места, где он лежал, находилось заряженное и готовое к бою оружие. Астреос понял все это, а также то, что он находился здесь потому, что Инквизиция нарекла его предателем. Это не могло быть правдой, он знал это, но тогда зачем они забрали его? Почему у них могли возникнуть вопросы?

— Нет, не думаю, — отозвался второй голос. Он принадлежал инквизитору, догадался Астреос. — Нередко повреждения открывают одни части структуры разума, одновременно погребая или разрушая другие. И прежде чем ты скажешь это, Эрионас, я не собираюсь просить Кендриона проникнуть в его разум. Я хочу получить то, что осталось внутри, и я хочу получить это без дальнейшего ущерба.

— На это уйдет время, — сказал другой голос, на этот раз женский. Астреос услышал, как слова дребезжанием донеслись из старческой и поврежденной глотки.

— Я знаю, что уйдет время, — отрезал инквизитор. — Кендрион уже заглядывал в его разум и сказал, что он похож на полуразрушенное здание. Мы можем достичь нижних этажей, но нужно быть осторожными, или оно снова обвалится. Если нам это не удастся, есть и другие методы, но с каждым их применением мы уменьшаем шансы на успех. Разве не этого мы хотим — понять, что затеял Ариман?

— Он пробудился, — раздался механический голос техножреца. Астреос услышал шорох тканей, когда люди обернулись, и звук приближающихся шагов.

— Дайте ему зрение, — сказал инквизитор.

Внезапно его взор захлестнуло светом, и он увидел инквизитора, стоявшего рядом с его телом.

— Я не предатель, — произнес Астреос и закашлялся. Его тело забилось в оковах, и он ощутил в горле привкус влажного железа.

Лицо инквизитора осталось непроницаемым.

— Что ты помнишь?

Астреос умолк. Теперь он видел больше, детали прошлого развернулись перед его внутренним взором, будто очертания темной комнаты под лучом фонаря. Астреос молчал. Он не помнил, как оказался тут, но знал, что не был предателем. Он был ангелом смерти, его выковали, дабы служить Империуму разумом, телом и душой. Что такого он мог бы вспомнить, что могло перечеркнуть это предназначение?

— Расскажи, — сказал инквизитор.

Я должен ответить. Только еретики отказываются говорить правду. Они поймут, что я говорю искренне, должны понять.

Он рассказал им все, что только мог. Он рассказал им о мире, который изменил его. Многое поначалу было подернуто туманом смятения. Подробности то возникали, то вновь погружались в трясину его разума, когда уже были готовы слететь с языка. Он говорил до тех пор, пока больше не мог вспомнить, почему говорил. Он рассказал им о земле под горами, о разносящемся в ночи эхо, и об одиноком стуке его сердца. Его братья пришли из того подземного мира, дети, отнятые у жителей, которые никогда не видели света солнца. Он рассказал им о башнях крепости, тянущихся к солнцу, что вечно пылало в кобальтовом небе.

Чем больше Астреос говорил, тем больше приходило новых воспоминаний, образы и истины попадали в его разум и на язык с неожиданной отчетливостью. Казалось, словно его разум превратился в разматывающийся клубок. Он вспомнил Три Башни Истины, на вершинах которых каждый аспирант давал свои великие обеты. Он вспомнил, как сжимал в руке болт-пистолет с вырезанными на рукояти именами его предыдущих владельцев. Он вспомнил первый раз, когда убил, и первый раз, когда почувствовал красное зловоние боя. Он вспомнил ощущение доспехов. Он вспомнил, что стал космическим десантником.

Астреос замолчал. Во рту чувствовался металлический привкус, голова как будто раскалывалась. Служивший ему глазами сервочереп обернулся и увидел фигуры, которые стояли за спиной худощавого человека. Их было трое, сгорбившихся под изорванными мантиями, покрытыми вышитыми золотой нитью символами. Они всегда были там, но теперь подступили ближе, словно делали по шаркающему шагу всякий раз, когда он вспоминал очередную деталь. Астреосу они не понравились. Что-то в них вызывало неодолимое желание пристрелить их.

— Да? — сказал тонколицый человек.

— Как тебя зовут? — спросил Астреос. Боль в голове становилась хуже. Ему хотелось моргнуть, но у него не было глаз. В мыслях что-то поднималось, он чувствовал, как оно вливается на границу сознания, словно заря.

Инквизитор отступил.

— Я — правосудие, Астреос.

— Ты говоришь, что я предатель, но я помню лишь службу и самопожертвование. Я помню поля сражений на Карниусе Семь, на Киде, на Мальтиксе, что омыты кровью моих братьев, кровью, что мы проливали за клятвы Империуму. Как я могу быть предателем?

— Что ты помнишь?

Свет нового воспоминания вспыхнул неожиданно, пронзив тьму и впившись в его внутренний взор.

— Я помню…

Он вспомнил корабли. Корабли, что скользили по небесам, словно освобожденные звезды. Серебро. Их корпуса были серебристо-серыми, и они явились, подобно призракам. Никто не заметил и не почувствовал их прибытия, ни астропаты, ни другие библиарии, ни мониторы системы. Он…

Он поднял глаза. Крепость-монастырь вокруг него кричала. По залам и высоким парапетам эхом разносился вой сирен. Земля содрогнулась, когда от высочайших башен и до самых глубин твердыни упали противовзрывные двери. С треском ожили пустотные щиты, замарав небо статикой. Серебряные корабли начали снижаться. Их было три, три иззубренных очертания, сверкавших на солнце. Оборонительные лазеры открыли огонь. Столпы света прожгли небеса. Воздух затрещал от разрядов молний. В лицо Астреосу дохнули ложные ветра, когда извергнутая энергия вскипятила воздух.

Позади него отворились двери. Астреос обернулся, увидел, кто вышел на вершину башни, и припал на колено.

— Встань, — произнес Тидиас. Лицо магистра ордена оставалось непроницаемым. От его доспехов отблескивал горящий свет, а напитанные озоном ветра развевали красный плащ за спиной. Кадин стоял впереди почетной гвардии Тидиаса, ветер трепал знамя в его руке, когда он уперся в Астреоса твердым взором.

— Мой лорд, — начал Астреос. — Что…

Корабли над ними открыли огонь. Небеса исчертило полосами пламени. Крепость взревела в ответ, залив небо прерывистыми линиями, когда огонь с кораблей уже тянулся к земле.

— Что это? — закричал он сквозь рев.

Тидиас обернулся к нему. Его глаза были пустыми, как будто то, что они увидели, выжгло ему душу.

— Это Империум, которому мы служим, пришел нас уничтожить, — произнес он.

Воспоминание померкло. Астреоса трясло, его мышцы взбугрились. Рядом с ним кто-то кричал о нервной перегрузке. Все, что Астреос мог видеть через глаза сервитора, был смотревший на него инквизитор, с лицом столь же спокойным и безразличным, как клинок палача.

— Успокой его, — промолвил инквизитор.

По груди Астреоса растекся холод. Он перестал ощущать конечности. Он заставил свой рот открыться, чувствуя, как начинают неметь челюсти. Инквизитор смотрел на него, его голова чуть склонилась набок, как будто над чем-то размышляя.

— Мы были верными! — прокричал Астреос в его тонкое лицо.

А затем был лишь холод онемения, и он вспомнил свет огня, затапливающий синее небо.

В центре адамантиевой плиты лежала броня. Ее руки, грудь и ноги были окружены толстыми металлическими петлями. В воздухе вокруг нее мерцали слои энергетических полей. Иобель ощутила урчание рабочих нуль-генераторов, от которого у нее разболелась голова. В подземной крепости оказалось на удивление жарко, а кристаллический пол смотровой камеры гудел теплом и статикой.

Иобель вздрогнула, посмотрев через кристаллический пол. Доспехи были черными, как будто вырезанные из угля. Она бы подумала, что они обожжены, если бы не сверкающая бронза, окаймлявшая пластины и вившаяся по плечам и поножам. Корону шлема венчал высокий гребень. С их груди взирал символ зловещего ока из меди. Вне всяких сомнений, это были доспехи космического десантника, но они могли быть только реликвией тех, кто обратился против Императора в древние времена.

Иобель отвела взгляд от открывшегося под ногами вида. Она едва могла поверить в то, что увидела. Издубар продолжал смотреть вниз, сложив руки за спиной, с почти безмятежным выражением лица.

— Это…? — выдавила она.

— Ты прежде не видела ничего подобного? — мягко сказал Издубар. — Да, это один из Тысячи Сынов Магнуса Красного. Или, по крайней мере, его останки. Это — чудовище. Оно живое, в определенном смысле — оживленное энергиями варпа, одновременно тело и темница для духа внутри. Некоторые зовут их Рубрикой. Этого мы заполучили во время вторжения на Весс. Ради его пленения погибла дюжина боевых псайкеров уровня примарис.

— Цвета и эмблемы… — начала Иобель.

— Символы преданности тому, кого называют Разорителем, — Издубар оторвался от созерцания кристаллического пола и провел рукой по голове. Разум Иобель пронзил укол боли. Она на мгновение закрыла глаза и тяжело выдохнула. Камера потеряла фокус, затем четкость возвратилась. Иобель моргнула и натужно задышала, пытаясь сосредоточиться на том, где находилась. Издубар продолжал говорить, словно бы ничего не заметив. — Это важно не поэтому. Важность заключается в том, что оно означает.

Мысли Иобель прояснились так же внезапно, как затуманились. Она посмотрела на Издубара. Он глядел на нее так, будто только что задал вопрос, требовавший ответа. Она ощущала себя так, словно вернулась к разговору, о продолжении которого не осознавала. Инквизитор заколебалась, а затем поняла, что следует сказать дальше.

— В одном мире, давным-давно, один умирающий псайкер сказал мне о Просперо. Он сказал, что был отмщением Сынов Просперо.

— Да, — произнес Издубар. — На Карсоне, верно?

Иобель ощутила, как на ее лице вспыхнуло удивление. Издубар посмотрел на нее, затем перевел взгляд обратно на скованного воина Рубрики.

— Я стал следить за тобой вскоре после того, как начался твой поиск. Как можешь видеть, мы должны быть полностью уверены, — Иобель открыла рот, чтобы заговорить, но Издубар плавно продолжил. — Псайкер, сказавший это тебе, был прав. Его коснулась воля одного из Тысячи Сынов. Он, и множество других, подобных ему, ширятся по Имперуму тысячами культов и псайкерских ячеек, нарастая на его плоти, словно раковые опухоли. Подпитываемые снами и управляемые из потустороннего колдунами, которые — все, что осталось от Тысячи Сынов.

Иобель хмыкнула. Стоявший позади Кавор шевельнулся, словно ожидая команды.

— Я обнаружила записи, а также видела то, что хранилось в разумах еретиков. То, что вы мне поведали, я уже узнала сама, — она указала на Рубрику под ногами. — Это лишь подтверждение, не открытие.

Издубар рассмеялся, и звук этот оказался таким же внезапным, как и скоротечным.

— Открытие, — он прокатил слово по языку. — Я отправился на поиски ответов, прямо как ты. Долгое время я просеивал слухи, полузабытые предания, а также ложь, которую еще шептали в покинутых местах. Я многое узнал, но всегда понимал, что можно узнать больше. Я чувствовал, что он как будто ждал меня за следующим поворотом — секрет настолько великий, что его существование затмевало все прочие тайны. В конечном итоге я нашел его, и понял, что оказался не первым. Были и другие из нашего рода, наблюдавшие за мной, дабы понять, как далеко я зайду без посторонней помощи, понять, готов ли я. Я спрашивал то же, что и ты, и в качестве ответа, а может и наказания, они дали мне знания, — он пошарил в кармане нательника и достал из него символ Инквизиции с синим камнем в центре. — Хочешь получить ответы, Иобель? Дверь к правде открыта. Войди в нее, либо же отступи сейчас, — он протянул символ Иобель.

«Отступи! — мысль вонзилась в ее сознание, и камера поплыла у нее перед глазами. — Отступи сейчас же!» — на краю зрения закружилась серая пыль. Ощущение испарилось.

Символ лежал в руке Издубара, ожидая ее решения.

Она замерла, а затем потянулась и приняла его. Он показался ей теплым на ощупь.

Издубар грустно улыбнулся. Это удивило ее.

— На одной луне, которая вращается на орбите далекого мира вокруг безымянного солнца, есть комната, — произнес он. — В ней содержатся записи, написанные человеком, известным как Калимак. Мы называем их Атенеем. В нем говорится о многом: о прошлом, о будущем, о вещах, которых не может быть, и о том, как их отыскать. Кроме тех, кто его хранит, мало кто еще мог лицезреть его, — он выдохнул и потер левый глаз. — Только мы, из Ордо Циклопов, видели его.

— Что такое Атеней? — спросила она. Краешком мыслей Иобель удивилась, почему ей казалось, что она уже задавала этот вопрос раньше.

— Это — мысли Магнуса Красного, — ответил Издубар. Иобель пораженно уставилась на него. Она чувствовала, как по коже, словно волдыри, прошла дрожь. — Это не просто записи, это окно. Калимак умер давным-давно, но его воспоминания еще записываются, а добываемые через них познания делятся и множатся без конца. С каждым новым днем к Атенею добавляются новые слова. Слова, поведавшие о том, что стало с Тысячью Сынами внутри Ока Ужаса, и дающие нам проблески того, кем они еще могут стать.

— Откуда вы знаете, что это правда? — голос Иобель звучал отдаленно, шок все еще волнами накатывал на нее.

Издубар отступил назад и посмотрел через кристаллический пол на Рубрику.

— Вот доказательство, лежащее прямо у нас под ногами. Атеней поведал нам о том, как Рубрика родилась благодаря мощи и заблуждениям того, кого звали Ариман.

«Ариман…» — слово эхом разнеслось в разуме Иобель.

«Ариман…»

«Ариман…»

— Но мы веками не были уверены наверняка, пока не получили этого и других. Пока не получили доказательства правдивости. Когда доказательство было найдено, у всего прочего, поведанного нам Атенеем, также появилась вероятность правдивости. Вот когда наша война по предотвращению того, о чем он предсказывал, действительно началась.

— И о чем он предсказывал?

— О шторме, — сказал Издубар. — О шторме в будущем, — инквизитор закрыл глаза. На линии челюсти дернулась жилка. В то мгновение Иобель увидела, что он не так молод, как выглядел — он был старым, и невероятно уставшим. — Временами я словно чувствую погребальные костры того будущего, — она заметила, как Издубар вздрогнул. — Вот против чего мы сражаемся, Иобель. Этой войны требует правда, которую ты искала половину жизни, — он указал на символ, что она продолжала сжимать в руке. — Ты присоединишься к нам в этом?

«Ты не должна идти дальше…» — прошептал сзади голос, и Иобель обернулась, но там стоял только Кавор, разглядывавший через кристаллический пол легионера Тысячи Сынов. Его руки были в карманах пальто, аугментические глаза ярко светились, когда он смотрел на черный комплект доспехов. Инквизитор нахмурилась — его глаза были синими. Она могла поклясться, что…

Она почувствовала, как открывается рот, а слова всплывают на поверхность разума и проталкиваются на язык. Иобель попыталась подавить их, закричать. У нее закружилась голова. Она пошатнулась. Камера внезапно завертелась и закружилась.

«Что происходит? Что…?»

Комната померкла. Ее окружила чернота. Ей было так холодно. Ветер гнал по ее коже пепел, но ветра не было, а ее кожа скрывалась под слоями ткани.

Комната с кристаллическим полом резко вернулась обратно.

Иобель стояла и смотрела на Издубара, который с мрачным лицом глядел на нее в ответ.

Что-то только что произошло, верно? Она моргнула, но чувство исчезло. Издубар продолжал бурить ее взглядом.

— Ты присоединишься к нам, Иобель? Увидишь ли ты Атеней Калимака?

— Да, — ответила она. — Я увижу.

Все в камере остановилось. Издубар замер, его лицо замерзло между выражениями.

По кристаллическому полу зазвенели шаги, когда Кавор прошествовал мимо нее и встал напротив. Он наклонился, глядя на Рубрику ярко-синими аугментическими глазами.

— Его звали Килорис, — сказал Ариман ртом Кавора. — Он родился на Просперо, на девятый день первого прохождения. Умный, но не одаренный. Он был хорошим воином. Теперь же он лишь воспоминание внутри воспоминания, — он посмотрел на Иобель. — Ты знаешь, почему мы здесь, да? Я вижу, как часть тебя пытается не позволить мне добраться до конца этого воспоминания, — он улыбнулся. — Сильная Селандра Иобель, такая сильная для человека, — камера начала угасать. — Но недостаточно сильная.

Тени на стенах стали расти. Вокруг нее сомкнулась стена давления, сжимая мысли. Разум обожгло жаром. Она почувствовала, как оболочка ее защиты смялась. Камера почти растаяла в сером пятне кружащегося дыма. Это был конец, поняла Иобель. Еще один шаг через ее воспоминания, и Ариман получит, что хотел: Аполлонию, тайны Ордо Циклопов, Атеней Калимака. Ее воля оказалась слабой, и теперь она предаст не только саму себя, но и все человечество.

Ариман сделал шаг вперед, становясь все выше, черты похищенного лица Кавора рассеивались во тьму. Его рука потянулась к ней, пальцы начали расти, будто ширящиеся тени.

«Нет, — подумала она. — Нет».

И мысль стала железом. Был другой путь. Путь увидеть, как все происходило тогда, о чем она до сих пор не подозревала.

«Это ведь воспоминание. И оно — мое».

Она не была могущественным псайкером, но ей и не нужно было.

Щиты и оковы, удерживавшие Рубрику под ними, выкипели во вспышке света.

— Скажи, — медленно проговорила Иобель. — Если это воспоминание, что, если я его вспомню иначе?

Воин Рубрики пробил кристаллический пол. Ариман упал, его воображаемое тело замерцало между субстанцией и тенью. Иобель тут же бросилась через камеру, побежав к двери и тому, что могло за ней находиться. Рубрика приземлилась, присев на корточки на треснувший пол, его глаза ярко сияли. Ариман вознесся в воздух, сбросив форму Кавора, будто плащ. Он потянулся к Иобель.

Рубрика скачком взмыла ввысь. Ариман извернулся, когда воин врезался в него. Они ударились в стену, разметав во все стороны пламя и молнии.

Дверь была прямо перед Иобель. Она потянулась рукой и провернула свою память, будто ключ в замке. Дверь испарилась во взрыве обломков. Иобель промчалась сквозь облако пыли. Она чувствовала, как безумно колотится сердце. Осколки металла и камня посекли ей лицо, вызвав кровь.

«Это не реально, — закричала она себе. — Это не реально».

Инквизитор поскользнулась и покатилась по белому мраморному полу. Иобель перекатилась и вскочила на ноги. Перед ней вытянулся длинный коридор. По обе стороны стояли запертые двери, а сквозь окна, из которых было видно голубое небо, лился свет.

«Где это? Где я?»

Заключенные в объятия, окутанные пламенем, Ариман и воин Рубрики вырвались из обломков двери позади нее.

XII Сломленный

Инквизитор был там, когда Астреос очнулся снова.

— Расскажи, что ты помнишь, — произнес он.

Астреос промолчал. В воспоминаниях он увидел стрелявших с парапетов братьев, чьи доспехи заливало светом их пылающего дома. Серебристо-серые воины, окруженные нимбами варповского свечения, шагали по горящим залам, без слов убивая всякого, кто оказывался у них на пути. Впереди серых воинов ступала исполинская фигура дредноута, сотрясая своей походкой плитчатый пол. Он увидел, как магистр ордена Тидиас сбросил с себя мантию, когда погребальный костер взвился выше.

«Какой прок от короля, лишившегося королевства?» — спросил тогда Тидиас.

— Молчишь, — сказал инквизитор. — Я так понимаю, воспоминания о предательстве возвратились к тебе.

Астреос почувствовал, как напряглись мышцы в его челюсти.

— Мы не нарушали клятв, — процедил он.

Инквизитор приподнял бровь.

— Мы? Так ты сын большего предательства, а не одинокое существо ереси? Или, возможно, ты имеешь в виду Аримана и остальных его порабощенных сородичей? — инквизитор выжидающе замолчал. Воцарившуюся тишину нарушало только всасывание и пощелкивание трубок, пронзавших плоть Астреоса. — Ты не такой как он, верно? Ты не один из Тысячи Сынов, пускай и служишь одному из них. Даже среди моих товарищей инквизиторов немного найдется таких, кто скажет тебе это, но Тысяча Сынов нарушили свои клятвы. Они нарушали их одну за другой, пока не осталось ничего, что удержало бы их от бездны. Такова правда, — он наблюдал за Астреосом, едва заметно нахмурившись. — Ты помнишь своего повелителя? Помнишь, кто такой Ариман?

«Помнишь, кто такой Ариман…?» — разнеслись у него в разуме отголоски тех слов. В них ощущался смысл, которого он не понимал, или пока не осознавал.

«Кто такой Ариман…»

Он увидел Аримана в помятых доспехах цвета ржавчины и запекшейся крови. Он увидел горящий меч, что разрубил его цепи. Он увидел миллион свечей, горевших во мгле его разума. Он увидел своих братьев: Кадара за миг до того, как цепной клинок распорол его грудь, Тидиаса, стоявшего в безвоздушном мраке мертвой пустотной станции, Кадина с массой склизкой от крови шрамированной ткани вместо лица.

«Ариман…»

— Он не идет за тобой, — произнес инквизитор. — Не сейчас, и неважно, что он тебе наобещал. Тебя бросили, Астреос.

«Я предатель, — подумал Астреос. — Неважно, какая причина, я подвел своих павших товарищей».

— Что он пообещал тебе? Силу? Месть?

«Если существует способ изменить то, что содеяно, я найду его, — сказал Ариман в безмолвии его разума. — Я обещаю тебе».

— Надежду, — сказал Астреос. Он ощутил холод, как будто что-то из воспоминаний об одиноком мальчике, которым он был, просочилось в настоящее.

«Он бросил тебя… он не идет…неважно, какие клятвы он дал».

— Надежду? — инквизитор медленно покачал головой и потер глаза. — Мы сделали твой род таким особенным. Возьми ребенка, лиши его будущего, его страхов. Наполни его тайнами, что понятны одному только Императору, дай ему мускулы и доспехи, и окружи войной. Что у нас получится? Машина? Нет, ибо машина не может чувствовать верности, не ведает мотивации, не может прилагать усилий, чтобы достичь невозможного. Они могут сломаться, но не могут пасть. Что за надежду он предложил тебе, Астреос?

Следующие секунды после вопроса наполнились тишиной.

Инквизитор медленно выдохнул и покачал головой.

— Я не хочу делать того, что должно быть сделано, но ничего не поделаешь. Ты — предатель, Астреос, но ты все равно можешь послужить Империуму, если того захочешь. Расскажи, что еще ты помнишь, расскажи об Аримане и его намерениях.

Астреос почувствовал, как в нем нарастает гнев. Они убили его орден, они сделали его изгоем, лишили всего, что делало его верным.

«Клятва связывает нас превыше всего, но для верности клятву должны дать также короли, которым мы служим», — так сказал Тидиас. Тидиас. Теперь мертвый и брошенный во мраке.

— Нет, — промолвил Астреос.

Инквизитор кивнул. В этом жесте не было грусти, а только признание того, что иного пути не было.

— Кендрион, — позвал инквизитор. Космический десантник в массивных серебряных доспехах выступил вперед. Астреос удивился, как мог не заметить его среди теней. Его ложные глаза оглядели воина, различив письмена, покрывавшие наплечники, фиалы и скрученные свитки, что свисали на золотой проволоке с груди и плеч. По полуночно-черной коже спиралями вились серебряные татуировки, словно доспехи были выращены поверх его тела. В руке он сжимал меч размером с человеческий рост. Воин посмотрел на Астреоса серыми как сталь глазами.

«Это один из них, один из рода, что убил наш орден. Один из рода, что сделал меня предателем».

Из Астреоса излился шок, а затем возвратилась ярость, ярче, пылая глубже и яснее, чем прежде.

— Тебе не хочется этого делать? — сказал Астреос, и почувствовал, как в его словах затвердевает лед. — Однажды, инквизитор, тебя будут судить, и в тот момент ты посмотришь на свое лицо и поймешь правду. Твоя душа будет вопить, когда ее поглотит огонь.

На лице инквизитора не дернулся ни единый мускул.

— Отведи серафимов, — произнес он. — Пусть варп вернется.

— Вы уверены? — спросил Кендрион, отведя взгляд от Астреоса. Губы инквизитора сложились в слабую улыбку.

— Ты ведь здесь, друг мой, — инквизитор посмотрел на другие фигуры, наполовину сокрытые тенями. Кроме старухи и стеклянноглазого человека, под черными одеяниями переминались с ноги на ногу три согбенные фигуры. — Уйдите, — приказал инквизитор, и согбенные фигуры шаркающей походкой отступили назад, словно растаяв в сумраке.

Варп коснулся разума Астреоса, и он вдруг осознал, что извивающиеся и текущие тени уходят. Также он осознал Кендриона. Присутствие воина врезалось в его разум, подобно жару юного солнца. Мысли самого Астреоса были неповоротливыми, и только еще пробуя дотянуться до варпа, он понял, что что-то не так. Его пронзила боль. Он снова ощутил кровь и почувствовал, как зрение размывается от головной боли. Он оттянул свой разум назад. От машин, зажимавших его голову, пошел запах металла и варящегося мяса.

Инквизитор посмотрел на Кендриона.

— Вскрой его разум, — велел он.

Иобель бежала. Ариман и воин Рубрики позади нее врезались в столп из белого мрамора. От удара во все стороны брызнули осколки камня и пламя. Руки Рубрики крепко обвивали Аримана. Иобель на бегу оглянулась. Ее глаза на долю секунды встретились с взглядом Аримана. Внутри нее вспыхнуло ошеломленное смятение. Она не понимала, что происходит, или каким образом оно происходит. Она ужасно, ужасно просчиталась. Их зрительный контакт оборвался, и мимолетное наваждение прошло. Иобель пошатнулась, едва не упав.

Ариман высвободился из хватки Рубрики. Воин отшатнулся, вернул равновесие и снова набросился на колдуна. Ариман встретил его воздетой ладонью. Иобель закричала, когда нагрудник Рубрики раскололся. В ее груди взорвалась боль. После нее стремительно накатило смятение. Рубрика слабо подняла руки и сделала еще один нетвердый шаг к Ариману. По фигуре воина, расходясь от груди, побежали трещины. Затем он развалился на части, обломки пустой оболочки посыпались на пол, будто сдутая ветром листва.

Иобель замерла. Ариман повернулся к ней. Он выглядел точно так же, как в момент прибытия за ней на Вохал: закованный в сине-серебряные доспехи с наброшенным поверх них бирюзовым одеянием, его голова скрыта под шестирогим шлемом. Он шагнул к ней, и его шлем растворился в лицо с гладкими чертами и ясными глазами. Доспехи задрожали и превратились в ниспадающую мантию белого цвета, подпоясанную красной узелковой веревкой. Он сделал медленный шаг вперед, словно пытаясь не спугнуть ее.

Иобель тяжело дышала, ее мышцы пребывали в состоянии между бездействием и готовностью сорваться с места. Но, конечно, ничего этого на самом деле не было, поняла она. Где бы ни находилась сейчас ее тело, происходящее было не более чем творением воображения, игрой разума. От необходимости дышать и до усталости в конечностях, все это было лишь выдумкой.

Ариман подступил ближе, осторожно, не сводя с нее глаз. И тогда она догадалась, почему, и где, скорее всего, находится. Это был не ее разум, а его.

Она встретилась с ним взглядом, и в тот момент поняла, что он также понял об ее догадке. Иобель почувствовала, как губы сложились в холодную улыбку.

— Ты допустил ошибку, Ариман. Здесь нет колдовства, а только сила воли. Здесь я так же сильна, как ты.

Он сделал еще шаг. Иобель сжала свои мысли, будто кулак, и швырнула их наружу. Ариман остановился. Его лицо было таким же нечитаемым, как резной камень, но Иобель поняла, что за этой маской скрывалось нечто близкое к страху.

— Тебе не убежать, — сказал он. Его голос был взвешенным и спокойным. — Отсюда нет выхода, инквизитор.

— Это так, но чего будет стоить одолеть меня? Сколько урона я смогу нанести здесь, внутри твоего разума?

— Ты пробудешь тут до тех пор, пока я не получу желаемое.

— Местоположение и секреты Атенея.

— Ты отдашь мне их, так или иначе. Все, что мне требуется, это потянуться внутрь тебя и взять их. Ты глубоко их погребла, но они там, — Ариман поднял тонкий палец и приложил его к виску. — Я чувствую их.

Иобель держала мысли в готовности, чтобы в случае, если он только пошевелится, сокрушить или изменить другие части его сознания. Ей нужно было время. Время найти путь наружу, время уничтожить воспоминания об Атенее.

— Зачем его искать? — спросила она. — Ты и так уже знаешь, о чем в нем говорится. Ты ведь был там, разве нет?

Он медленно покачал головой.

— Ошибки, инквизитор. Ошибки, совершенные в прошлом, которых я не понимал, и которые собираюсь исправить в будущем. Вот чем мне поможет Атеней.

Тогда она рассмеялась, и звук этот заставил содрогнуться растрескавшиеся стены.

— Ты желаешь искупления?

— Не того искупления, что может предложить твой род, инквизитор.

Его глаза ярко блестели на неподвижном лице. Смех умер у нее в горле.

— О, великий Трон на Терре, это правда.

Ариман вздохнул.

— Я разрушил все, что хотел спасти. Это — мое бремя, но я освобожусь от него.

— Твое бремя? Ты проклят, Ариман. Для твоего рода не уготовано спасения в аду.

— Как я могу предать что-то, чего более нет? Империум, которому ты служишь, не тот Империум, который я помогал создавать.

— Тогда какое спасение ты ищешь?

Глаза Аримана расширились, а затем его взор затвердел.

— Единственно важное, — мягко произнес он, и словно бы вздрогнул. Когда он вновь посмотрел на нее, его очертания будто размылись и растянулись. Свет у него за спиной померк до теней. — Ты говоришь об Империуме и нашем роде, но что насчет твоего рода, а, инквизитор? Я твоими глазами видел, что творил ваш род. Я видел миры, что сжигали ради единственной жизни. Я слышал аргументы о том, что нужно сделать ради общего блага. Я касался пепла, что оставался после вас. Ты спрашиваешь, какое у меня может быть спасение. А я спрашиваю у тебя, какое может быть у тебя?

Она ощутила, как дворец вокруг нее смещается, коридоры перестраиваются, чтобы пленить ее, а стены вырастают, дабы закрыть двери в другие части разума Аримана.

— Невиновных нет, — сказала Иобель. — Если мы не будем действовать, то кто будет? Правота не делает меня бесчеловечной, а только заставляет видеть в бесчеловечности необходимость. Но то, что делаешь ты, это совсем другое, это кострище, разведенное из здравомыслия ради ложных идеалов.

Ее разум отмечал каждую деталь, которую она могла ощутить, изучить, попробовать. Но когда Иобель открыла рот, чтобы заговорить опять, то поняла, что время ее подошло к концу. Ей оставалось лишь одно.

— Хорошие слова. То же я могу сказать и о тебе, Селандра Иобель, — Ариман кивнул с грустной улыбкой.

— Можешь, но есть разница.

Ариман приподнял бровь.

— Правда на моей стороне, — произнесла она и метнула всю мощь своего разума в воображаемый мир, словно шаровой таран.

Стены и потолок вокруг нее развалились на части. Осколки камня, дерева и стекла завертелись в воздухе наперекор силе притяжения. Иобель воспарила сквозь разрушение, а затем вырвалась наружу, на солнечный свет. Из ее плеч выросли крылья, доспехи укрыли ее кожу серебром. Она нырнула, врезалась в белую башню, и почувствовала, как та рушится от ее касания. Наполовину сформированные образы воспоминаний пролились в залитый солнечным светом воздух, развеваясь, словно шелковые флажки. Она спиралью ринулась обратно к дворцу, неся следом за собой ударную волну разрушения. Вокруг нее закрутился циклон из раскрошенного камня, стекла и дерева, когда она в полете пронзила дворец насквозь. Иобель вновь взмыла под солнечные лучи. Свет в небесах переливался между неоново-белым и желтым. Она не знала, куда подевалось проявление Аримана, но каждый камень здесь был фрагментом его разума, который следовало сокрушить, каждая башня — столпом его мыслей. Иобель не сомневалась, что не переживет этого, но она твердо решила сломить его прежде, чем тот отнимет ее познания.

Она приземлилась на вершину башни. Под ногами вздрогнули белые камни, когда Иобель схватилась за них. Мир вокруг нее содрогался, небеса расплывались. Он пытался стряхнуть ее, пытался выплюнуть. В выси, на солнечном лике расплывалось черное пятно, растекаясь по его полыхающему кругу. Ей нельзя было останавливаться. Она вцепилась в парапет, подтянулась, и прыгнула прежде, чем башня обрушилась.

В воздухе разнеслось воронье карканье, громче рокотания падающих обломков и раскалывающегося камня. Далеко внизу она услышала биение тысяч крыльев.

Она приземлилась на более высокую башню. Камни пошли трещинами. Вокруг нее поднялся рокот крошащегося мрамора. Она ступила еще шаг, когда прямо у нее за спиной обвалилась половина верхушки башни. Иобель прыгнула, расправив крылья. Она бросила взгляд вниз. Башня исчезала из поля зрения, рассыпаясь фонтаном пыли и камней. Вокруг нее начало обрушиваться больше и больше шпилей, блоки и осколки стекла посыпались в разверзшуюся внизу бездну. Иобель взмахнула крыльями и взмыла к солнцу, которое уже превратилась в черный диск.

— Иобель! — от рева содрогнулись сами небеса. Она посмотрела вниз и увидела, как Ариман поднимается из рушащегося дворца. Он явился стаей ворон, штормом черных крыльев и резкого карканья. Птицы хлынули к Иобель, двигаясь все быстрей и быстрей от исчезающей земли и обваливающегося в пропасть дворца. Она почувствовала, как ее крылья наливаются свинцом. Иобель попыталась сосредоточиться, удержаться за идею полета, но безуспешно. Воронья стая окружила ее. Голубое небо скрылось за черными перьями. Карканье падальщиков ставало все пронзительнее и пронзительнее. Она поняла, что кричит, когда воронье полностью поглотило ее.

— Попалась, — промолвил Ариман хоровым криком ворон.

Иобель хлестнула силой своей воли, но сотни когтей и клювов впились ей в плоть, разрывая ее сознание на куски, пока она падала и падала в бесконечную пустоту.

— Это не принесет тебе избавления, — собрав остатки сил, выкрикнула Иобель, когда Ариман разорвал последние ее воспоминания, а потом не осталось ничего, кроме карканья ворон и терзания когтей.

Внутри Астреоса взорвалась боль. Она была повсюду, жаля его от глубин души до кончиков пальцев. Он горел и становился льдом, и кровоточил, и рассыпался прахом. Он отпрянул, пытаясь превратить свой разум в оружие, призвать варп. Боль росла и росла. Он почувствовал, как ее пальцы продавливают железо, в которое он благодаря тренировкам превратил свой разум. Теперь Астреос вспомнил все, каждое мгновение — от башен своего мира рождения, до момента, когда Ариман бросил его труп на полу многоярусного зала. Все вернулась, став таким же внезапным и ярким, как брызги крови на солнечном свете.

— Он бросил тебя, Астреос, — пробился сквозь боль голос Издубара. — Ненавидь нас, если хочешь, но увидь его таким, каким он есть. Он — сын предательства. Он привел тебя к такой судьбе и бросил тебя. И ты закончишь свои дни здесь, верный повелителю, который воспользовался тобой и выбросил.

Он чувствовал, как психический огонь проникает все глубже в разум, облизывает его волю, давит на каждую слабину. Сквозь него хлынули ощущения и эмоции: экстаз, ненависть, радость, ярость, недоверие.

И над всем этим стоял образ, говоривший голосом, похожим на Тидиаса. «Ариман сделал все это ради своего легиона, но даже тогда он убил Амона. А что же ты?»

— Ты для него меньше чем ничто, — произнес Издубар. — Инструмент, оружие, брошенное на поле боя.

Боль объяла все естество Астреоса. Его тело билось в оковах, скрытая под маской голова выворачивалась из стороны в сторону. Одно из сердец взорвалось в груди. Ребра и позвоночник затрещали, когда мышцы свело судорогой. Легкие начали опадать. Появился запах варящегося жира и озона. Он подумал о Рубрике, о моменте, когда Ариман изменил свой легион, и задался вопросом, могло ли заклинание походить на то, что происходило с ним сейчас, могли ли Тысяча Сынов испытывать такую же боль в момент превращения.

«Я никогда не был одним из них, — крикнул голос с границы боли. — Я никогда не буду одним из них».

— Атеней, — слово прорезало боль и прозвенело во мраке. Боль ослабилась, став окаймленным огнем клинком у его сознания. — Атеней, — выдохнул Астреос. Пот градом катился по его коже, грудь тяжело вздымалась, когда из уцелевшего легкого со свистом вырывалось дыхание. — Он ищет Атеней Калимака. Вот почему он пришел за той, что звалась Иобель. Он увидел это в ее разуме. Шанс, это был лишь шанс, но он последовал за ней. Он хочет узнать, где Атеней, и как он защищен.

Молчание наполнилось его натужным дыханием. Издубар смотрел на него твердым взглядом. Кендрион стоял неподвижно, скрестив руки на гарде меча, серебряные доспехи источали эфирный туман и тающую изморозь.

— И когда он получит эти сведения, он отправится туда?

— С силой, достаточной, чтобы сокрушить любые препятствия.

— Расскажи мне все.

И он рассказал. Астреос рассказывал, как будто в его душе прорвало плотину, и последние частички его естества хлынули из озера сомнений и ненависти. Он рассказал о Кадаре, о существе, которое теперь носило его кожу. Он рассказал о том, как умер Тидиас. Он рассказал о Кадине, и о том, что осталось от его потерянного брата. Он рассказал о Круге, который Ариман собрал вокруг себя, об отступниках и колдунах, и о кораблях, чьи корпуса шевелились, будто живые. Он рассказал им обо всем, что мог вспомнить.

В самом конце Астреос просто лежал, чувствуя кровь в своем дыхании.

«Я умираю», — он попытался подумать о том, что только что сделал, но теперь в его разуме осталась лишь ноющая пустота. Варп вокруг него смещался, течения, посмеиваясь, дергали его изорванные мысли.

— Спасибо, — произнес Издубар. — Я не могу простить тебя за то, кто ты есть, но спасибо тебе. Ариман проиграет. Мы будем ждать его.

— Если уже не слишком поздно, — послышался из теней голос старухи.

Издубар молча наблюдал за Астреосом, а затем отвернулся. Кендрион не шевельнулся, но посмотрел на Издубара с мерцавшим в серых глазах вопросом.

— Нет, — сказал Издубар. — Пока нет.

Кендрион отвернулся, его доспехи заурчали и защелкали. Последнее, что увидел Астреос, прежде чем техножрецы отключили сервочереп, были трое закутанных во тьму серафимов, выступивших вперед. Касание варпа ослабело, и в последний момент, прежде чем оно полностью исчезло, ему показалось, будто он услышал пощелкивающий смех, словно облако ворон, взывающих к мертвецам.

Пещера полнилась искрами и тенями. Иобель сидела и смотрела на огонь, что плясал на груде поленьев. Она задрожала, невзирая на тепло, и плотнее укуталась в старое одеяло. По другую сторону желтых языков сидел Ариман. По крайней мере, она думала, что это Ариман, ибо кем еще он мог быть? На нем была рваная красная одежда, его голова скрыта под капюшоном. Руки, ворошившие костер палкой, покрывали шрамы, кожа была бугристой и блестящей. Он ничего не говорил, просто наблюдая за тем, как древесина раскалывается и потрескивает, перегорая.

— Я помню, — произнесла она, и услышала вызов и злость в своем голосе. — Я помню каждый шаг, что привел нас сюда. Это разве не ошибка? Разве мне не следовало полагать, что все это реально, как раньше? В чем подвох?

— Подвох? — раздался голос позади нее. Иобель развернулась. Ариман стоял у нее за спиной, его лицо было открыто, гладкая кожа смазывалась от игры теней и света. Он был в белых одеяниях, и сжимал в руке истертый деревянный посох. — Зачем мне обманывать тебя сейчас, Иобель?

Она оглянулась на фигуру в красном капюшоне.

— Он не видит меня, — отозвалась фигура сухим, как жажда, голосом. — И не слышит, — из черноты под капюшоном на нее посмотрела единственная точка синего света. — Я тут ради тебя, и только тебя.

— Что тогда это? — она указала на фигуру в капюшоне. — Что это, если не очередная уловка?

— Пещера много что символизирует, но сейчас ее лучше всего считать прибежищем, — сказал Ариман, обойдя ее и посмотрев в огонь. — Ты сильно навредила мне, госпожа.

— Он уважает тебя, — сказала фигура в капюшоне. — Знаешь, когда он в последний раз уважал человека? — Иобель окинула их взглядом. Что это? Ей требовалось хорошенько подумать. Требовалось понять, что замыслил Ариман. Она уже высвобождалась прежде; следовало ли ей повторить еще раз? Она попробовала, но ничего не изменилось.

— Мы бродили в воспоминаниях и по землям разума, — произнес Ариман. — Но там теперь лишь обломки и хаос: воспоминания и образы смешались у меня в голове, — Ариман присел возле костра и положил посох на колени. Он медленно протянул руки к теплу. — У тебя получилось. Впервые за долгое время я чужак в собственных мыслях.

— Ты понимаешь? — спросила фигура в капюшоне.

Иобель покачала головой.

— Кто ты? — спросила она.

— Кто я? — одновременно отозвался Ариман и фигура в капюшоне.

Ариман на мгновение нахмурился.

— Я — тот, кто ищет и знает больше прочих, и делает то, что должно.

— Он — лжец, — произнесла фигура в капюшоне, и Иобель послышался смешок на границе его слов.

Внезапно Иобель ощутила себя невероятно уставшей. Она бежала и сражалась, и сражалась снова, и вспышками видела всю свою жизнь. Даже если она спасется, это лишь продолжится. Она будет бежать до конца своих дней и еще дальше. Лучше умереть здесь, позволить утраченному сновидению о себе самой тихо угаснуть.

— Нет, — произнесла Иобель, и звук собственного голоса удивил ее. Она показалась себе старой, изможденной и слишком уставшей, чтобы скрывать это. «Ты звучишь точно как Малькира», — подумала она, и мысль о хмурящейся в экзоскелете старухе едва не заставил ее улыбнуться, хотя она сама не знала, почему. — Нет, Ариман, ты — монстр.

— Я видел Инквизицию твоими глазами. Я знаю, чем вы занимаетесь. Скажи, если я монстр, то кто тогда ты?

— Я — слуга. Я служу человечеству. Я борюсь за выживание нашего вида. Я — выживание, Ариман.

— Отлично, — усмехнулась фигура в капюшоне.

— Я… — начал Ариман.

— Нет, позволь угадать, к чему ты стремишься. Я была в твоей душе, Ариман. Мне не нужно, чтобы ты говорил, во что веришь. Я понимаю тебя.

— Он всегда был слеп насчет самого себя. Это его слабость — слабость всех нас, на самом деле.

— Ты полагаешь, будто идешь путем исправления, но этот путь — стезя трупов.

— Я в долгу перед братьями. Я отплачу его.

— Твои братья такие же, как ты — тонут во лжи, они так глубоко погрузились в океан Хаоса, что уже не видят поверхности. Их, как и тебя, не должно быть.

— Тогда скажи мне, инквизитор. Когда ты убила первого человека за Императора, когда приказала начать первую чистку, когда приказала погубить целый мир из-за ошибок нескольких, что ты тогда себе говорила?

— Что цену необходимо заплатить, иначе все пойдет прахом, — ответила Иобель, наконец ощутив, как к ней возвращается гнев. Ариман открыл рот, но она продолжила. — Не пытайся сказать, что занимаешься тем же самым. Я делаю то, что должна, и если это включает в себя смерть, или смерть всех, кто мне не безразличен, значит, так тому и быть. Вот кто я такая. Я — та, кем тебе никогда не стать, потому что ты никогда не платишь сам по своим счетам.

Ариман просто посмотрел на нее. Иобель уставилась в ответ. Между ними потрескивал огонь.

— Так по-человечески, — сказала фигура в капюшоне. — Когда-то и я мог говорить так же, — он пожал плечами. — Возможно, и говорил.

— Мы, — медленно проговорил Ариман, — видим вещи по-разному.

— Если бы ты был такой же, как я, то хранил бы верность не только себе одному. Если бы ты был такой же, как я, то убил бы свой легион, а не пытался его спасти.

Иобель встала, все еще кутаясь в одеяло, и повернулась к зеву пещеры и неровному серебру ночи за ним. Она сделала шаг вперед.

— Он верит тебе, — раздался голос у огня, похожий на сминающуюся бумагу. — Часть его, глубоко внутри, верит тебе.

— Ты не уйдешь далеко, — мягко сказал Ариман. — Не здесь, не сейчас. Все кончено, Иобель.

Она подступила к краю пещеры и выглянула наружу. Склон утеса отвесно уходил вниз, теряясь во мгле. Кожи коснулся ветерок. Она подняла голову, и ей показалось, что откуда-то издалека долетело волчье завывание. Иобель снова посмотрела вниз, и задалась вопросом, могла ли идея падения убить ее.

— Я не дам тебе получить эти знания, — сказала она и оглянулась на огонь, а также на две фигуры, сидевшие возле него. — Даже если я должна умереть, я не позволю тебе получить то, что ты ищешь.

Ариман медленно покачал головой.

— Я сказал, что все кончено. Я уже получил твои знания об Атенее. Я знаю каждую деталь твоей жизни, каждый момент, который ты забыла, каждый хранимый тобою секрет, все, чего ты желала, но так и не получила.

Разум Иобель опустел, как будто она дрейфовала на спокойной глади моря, ничего не чувствуя и ни о чем не думая. Затем в ней разверзлась чернота, ширясь, словно крик.

— Все, — сказала она. Ариман кивнул, хотя это был не вопрос. — Тогда ты знал, что я здесь скажу, знал, что я умру, если это поможет уберечь от тебя Атеней.

— Да, — кивнул колдун.

— И то, что я увидела в Оке — разрушенные миры, шрамы на самом варпе — ты также видел.

Он кивнул и впервые отвел от нее взгляд, посмотрев в огонь. Сидевшая возле него фигура в капюшоне шевельнулась и повернула скрытую голову к Ариману.

— Всего этого еще не случилось, верно? — сказала она. — Это твое будущее? Звезды умирают, ад кричит твое имя, словно моля о пощаде — вот что тебя ждет?

Ариман не ответил.

— Судьбу можно изменить, — произнесла фигура в капюшоне.

— Судьбу можно изменить, — произнес Ариман.

— Но ты не станешь? Ты видишь, что делаешь, и теперь знаешь, что изберешь этот путь, что ты уже совершил выбор, — Иобель устало вздохнула, что прозвучало почти как смешок, и посмотрела в ночь за зевом пещеры. Она сделала шаг вперед.

— Не нужно прыгать, — тихо промолвил Ариман. Иобель оглянулась. — Ты уже мертва. Ты начала умирать, когда стала бороться. Дворец был всем, что от тебя оставалось.

Иобель просто глядела на него. Он смотрел в ответ.

— Но я ведь здесь.

— Нет, тебя здесь нет. Ты — лишь воспоминание, вся твоя память и мысли живут в моем разуме, из снов превращаясь в явь, думая моим разумом, ты — призрак.

Иобель медленно повернула голову. Фигура в капюшоне смотрела на нее.

— Он прав, — произнесла фигура, но ей показалось, что она услышала улыбку в тех словах. — Но ничто не является таковым, каким кажется.

Иобель вздрогнула. Ветер за спиной покрепчал, и она вновь услышала волков. Она отвернулась и прыгнула. Падая, Иобель увидела, как пещера становится все меньше и меньше, пока не превратилась в одинокий огонек посреди ночного неба.

XIII Клинки

Кадин не обернулся, когда у него за спиной отворилась дверь. Коридор снаружи запертой комнаты оставался таким же неподвижным и безмолвным, как и тогда, когда Ариман поручил ему охранять его… как давно? Он услышал кашель и тяжелое втягивание воздуха, но все равно не стал оглядываться.

Сколько времени миновало с тех пор, как он в последний раз слышал шум или шевелился, кроме как для того, чтобы дышать? Он не знал. Его это и не заботило.

— Помоги мне, Кадин, — произнес Ариман. Кадин, наконец, повернулся и увидел в открытой двери Аримана, державшегося за косяк. Его доспехи имели глянцевый отблеск, словно пламя отполировало их до маслянистого сверкания. В углублениях пластин брони скопилась наледь. Через открытую дверь Кадин заметил подпалины на полу и стенах. Только перед черным камнем гроба оставался единственный круг ничем не отмеченного металла. С потолка скапывала вода от начавшей подтаивать изморози. Кадину показалось, будто подпалины на стенах остались от взмахов огромных крыльев из жара.

Ариман смотрел на Кадина, его глаза будто запали в череп, кожа плотно обтягивала лицевые кости. Кадин увидел, как на губе колдуна появилась капля крови, которая затем увеличилась и стекла по подбородку.

Ариман сделал медленный вдох, и Кадин услышал в нем дребезжание и влажный хрип.

— Кадин, — снова сказал Ариман и начал соскальзывать по дверному косяку. Кадин потянулся и поршневой рукой поймал его за предплечье. Механическая конечность дернулась, едва коснувшись колдуна — ощущение привело его в замешательство, но воин не подал виду. Медленно, он поднял Аримана обратно на ноги.

«Я мог бы убить его, — подумал он, придерживая колдуна. По губам Аримана текла кровь, его глаза были закрыты. — Я мог бы убить его прямо сейчас, и ничто не смогло бы меня остановить».

— Снова думаешь о том, чтобы убить меня, Кадин?

— Как-то ты сказал, что не будешь трогать мои мысли.

— Все так. Это была лишь догадка, — окровавленные губы Аримана слабо дернулись. — Кроме того, сейчас силы мне нужны не для чтения твоих мыслей. — Тело колдуна свело судорогой, его глаза открылась, зрачки расширились в подернутой кровью склере. Он стал совершенно неподвижным. Кадин почувствовал запах раскаленного металла, и опустил глаза. Его пальцы, сжимавшие руку Аримана, покраснели от жара.

Ариман медленно выдохнул, его дыхание было белым паром в теплом воздухе. Его зрачки сузились, кровь, пятнавшая глаза, исчезла, оставив привычную холодную синеву. Он выпрямился, как будто силы возвратились к нему, хотя его лицо до сих пор казалось истощенным и пустым. Он поднял закованную в перчатку руку и утер кровь с подбородка.

— Спасибо, — сказал Ариман. Кадин забрал руку. Колдун сделал шаг, но пошатнулся и оперся о стену. — Чертово серебро, — выругался он и сплюнул. Кровавая слюна зашипела на полу. Ариман сделал еще один шаг, который уже казался увереннее, хотя Кадин мог сказать, что движение это было скорее актом воли. Ариман окинул взглядом длинный коридор, затем оглянулся на опаленную комнату за дверью. — Запри ее, — сказал он.

Кадин кивнул, но Ариман уже отвернулся. Воина охватило непонятное чувство. Он пребывал в оцепенении так долго, что оно застало его врасплох. Отчего-то он ожидал, что Ариман скажет ему нечто другое, будет другим, и когда тишина стала обволакивать его, Кадин понял, что это было за чуждое ему чувство. Внезапно он ощутил себя совершенно одиноким.

— И что мне делать? — позвал Кадин. Ариман оглянулся, его рот чуть приоткрылся, словно помогая ему дышать, плечи и спина ссутулились.

— Жди, если хочешь, — Ариман медленно моргнул. — Я призову тебя, Кадин. Когда придет время.

— Это сработало? — задал вопрос Кадин, прежде чем Ариман успел отвернуться. — Мы получили то, что нам нужно?

То, что нам нужно… слова прозвучали странно даже для самого Кадина. Ариман повернулся и посмотрел на него, удивление и боль смешались на его лице.

— Да, — ответил он, — мы получили то, что нам нужно.

— А Астреос — ты узнал, жив ли он?

Ариман остался неподвижным, глядя Кадину в глаза.

— Выбора не было, — только и сказал Ариман. Спустя секунду Кадин кивнул, все еще чувствуя, как по нему растекается странная эмоция. Он кивнул, потупив взор.

— Я… — начал Кадин, но когда поднял глаза, Аримана уже не было, колдун исчез из поля зрения, как будто его здесь и не было. Кадин бросил прощальный взгляд на дверь в комнату, а затем последовал за Ариманом. В обожженном помещении больше не было что охранять.

Когда оба они ушли, в коридоре начала постепенно воцаряться тишина. Медленно, так медленно, что он казался изваянным из безмолвия, из теней выступил Марот. Он остановился перед дверью в опаленную комнату, не сводя ослепших глаз с пути, которым ушел Кадин. Он повернул голову и посмотрел на открытую дверь и комнату за ней.

+ Вам ясно? + мысль Аримана погрузилась в выжидающее молчание.

Санахт ничего не ответил, а остальной Круг подле него всматривался в великую кристаллическую сферу, в которой вихрились блеклые цвета, эхом отражая сомнения некоторых из них. В глубинах образа вращалась Аполлонианская система, чьи четыре планеты и раздувшиеся солнца походили на пятна холодного света. Самый крайний мир пылал, окруженный ореолом просперианских рун и линий, которые тянулись в глубины космоса. Это был газовый гигант, его иссиня-охряная поверхность клокотала титаническими штормовыми системами. На глазах Санахта тучи меняли свою форму. Для ментальной проекции образ был очень точным, будто его создали из самих воспоминаний. Обычно Ариман просто соединил бы свой разум с братьями, чтобы поделиться подобной информацией, но сейчас он вызвал их всех на мостик «Сикоракса», дабы все они смогли увидеть систему своими настоящими глазами. Санахта волновал вопрос, для чего.

Он посмотрел на Аримана, стоявшего перед командным троном Карменты. Колдун был в полном комплекте боевой брони, голова скрыта под шлемом. Вокруг него дугами извивалась энергия, развевая шелка его одеяний и свисавшие с доспехов пергаменты. Это было кое-что новое, но было нечто еще — нечто грубое и лихорадочное в том, как говорил разум Аримана. В шаге от него стоял согбенный Кадин, поршни его рук и ног шипели и лязгали, словно сокращающиеся мышцы. Санахт отметил, что его аугментика приобрела влажный радужный блеск, как будто из нее сочилось машинное масло. Он поднял взгляд и встретился с парой зеленых глаз-щелок, смотревших прямо на него. Кадин моргнул, веки сошлись и разошлись в стороны. Санахт едва не оскалился от отвращения.

+ Цель? + холодным мысленным голосом спросил Игнис.

+ Атеней находится в центре лабиринта под поверхностью этой луны. Сама луна — единственная в системе, что имеет название — Аполлония, + внутри кристаллической сферы заискрился новый свет, окружив ореолом серый шар рядом с крайней планетой системы. + Луна и ее родительская планета находятся в таком орбитальном соотношении, что создает постоянное затмение. Солнечные лучи никогда не достигают Аполлонии. +

+ Всегда во тьме, + послал Санахт.

Ариман оглянулся на мечника, но ничего не сказал. От его взгляда у Санахта по коже побежали мурашки.

+ Защита? + спросил Игнис.

+ Орбитальные и наземные батареи. +

+ Больше ничего? + послал Санахт. + Постоянный гарнизон? Титаны? Наши кузены-полукровки, обитающие в крепости? +

Ариман покачал головой.

+ Об этом инквизитор не знала, но нам следует подготовиться к вероятности, что они будут. Игнис, это твоя задача. Сокруши луну и дай мне попасть в лабиринт. +

Игнис кивнул, не сводя глаз со сферы.

+ Какие еще известные факторы? +

Ариман умолк, едва заметно поведя плечами.

+ Атеней оберегает орден — его кураторы. Так инквизитор назвала тех людей. +

+ Людей? + послал Игнис, гладкость его мыслей боролась с неверием.

+ Да. Дюжина, не более того. +

+ Дюжина? +

+ Это было в разуме инквизитора, + послал Ариман.

На границе круга шевельнулся Гильгамос, поджав губы на широком лице. Санахт уловил привкус сомнения, изливающийся из открытого разума своего брата. Он взглянул на бывшего прорицателя Корвидов, но взор Гильгамоса был прикован к Ариману.

+ Если это действительно то место, которое мы ищем, тогда Империум заставит нас заплатить за него кровавую цену, + мысленный голос Гильгамоса пророкотал, словно камень, скрежещущий о камень. + Врата крепости редко оставляют открытыми. Я смотрел на пути, проматывал один ход событий за другим, но все равно не вижу, чем это может закончиться. Все покрыто туманом неизвестности. Мне это не нравится. +

+ И ты прав, + послал Ариман. Колдун медленно потянулся и отстегнул застежки шлема. Лицо под них было маской усталости. Санахт ощутил, как по Кругу прокатилась волна удивления. Ариман поочередно посмотрел на каждого из них со слабой улыбкой на губах, но не в глазах. + Нам пришлось дорого заплатить за то, чтобы дойти сюда, и может обойтись еще дороже. Уверенности нет ни в чем. Уверенности не может быть ни в чем. Ни в том, что мы затеваем, ни в войне, которую ведем. Мы сражаемся с судьбой, а не идем у нее на поводу. Всегда есть вероятность неудачи, вероятность поражения, + он прервался и на мгновение закрыл глаза. + Но так и должно быть. Мы следуем не путем уверенности, но путем сокрушения того, что нам предначертано, + варп наполнился молчанием, что дрожало подобно туго натянутой струне. Затем Ариман отвернулся от Круга. Образ в кристаллической сфере померк.

— Игнис, — произнес Ариман, донесшийся из его рта настоящий голос был слабым. — Скоординируй флот. Мы начнем варп-переход в течение цикла. Остальным — подготовить силы.

— Мы снова будем сопровождать вас в штурме, лорд? — спросил Гильгамос.

— Нет. Со мной пойдет Санахт, Кадин и отряд Рубрики.

— Как пожелаете, — согласился Гильгамос.

Ариман отвернулся от них, даже не подав знака, что собрание закончено. Санахту показалось, что он увидел, как фигура Аримана замерцала по краям, будто отбросив тень от несуществующего света.

«Значит, мы получили свой шанс», — подумал Санахт в скрытых закутках своего разума. Остальные члены Круга повернулись, их беспокойные мысли расцвечивали варп. С окраин мостика выплеснулись кираборы, суетливо направившись к месту, только что освобожденному Кругом. Игнис вышел последним. Он заметил взгляд Санахта и едва заметно кивнул.

— Ты ранен, — произнесла Кармента. Линзы ее глаз перефокусировались, и лицо Аримана покрылось радугой цветов инфразрения. Его лицо было красным от исходящего тепла, холоднее белой желтизны жрецов-кираборов, которые суетились на заднем фоне, но горячее морозной зелени и голубизны своих доспехов. Он ничего не сказал. Кармента заметила, как в его челюсти дернулась мышца. Ариман закрыл глаза. — Точно, — это была констатация факта. — Хуже, чем раньше.

— Это говоришь ты? — спросил он тихим, тяжелым от усталости голосом. — Или корабль?

Что-то, связанное с ее мыслями, прощелкало вопрос и сформулировало ответ.

— Да, — сказала она.

Ариман мягко рассмеялся, потом кивнул и выдохнул.

— Изъятие сведений прошло не так, как задумывалось? — спросила Кармента.

— Нет, — ответил Ариман, затем покачал головой и больше ничего не добавил. Он прислонился к подлокотнику командного трона, тяжело склонив голову. Она услышала влажное пощелкивание в его дыхании.

— В тебе трещины, — сказала она. — И они расширяются.

Ариман одарил ее долгим взглядом, затем покачал головой с низким безрадостным смешком. Ей стало интересно, почему.

— Держи Кадина возле себя, — сказала она. — Остальные… они не уверены, Ариман. Вспомни, что когда-то они следовали за Амоном и пытались уничтожить тебя. Теперь они служат тебе, но они тебе не доверяют.

Ариман медленно выпрямился, его доспехи заурчали.

— И мне следует доверять Кадину? — спросил он.

— Да, — ответила Кармента.

Мышцы в его челюсти окаменели, когда он отвернулся.

— Спи, госпожа. Мы почти на месте.

— Конец, — сказала она, но слово застряло у нее в горле, став шипением шестеренок и кода. Ариман пошел прочь. Кармента, восседавшая на троне, уронила голову и снова возвратилась к слушанию машины изнутри.

— Мы должны получить преимущество, — сказал Игнис.

— Вот наше преимущество, — возразил ему Санахт. Они уже значительно удалились от мостика «Сикоракса», спустившись через Высокую цитадель на нижние уровни. Место, по которому они сейчас шли, представляло собой узкое ущелье, затерявшееся между пыльными машинами. Высоко над ними между металлическими утесами сыпались искры разрядов. Гудящее безмолвие то и дело нарушали раскаты грома, когда голубые сполохи озаряли сумрак. Они говорили настоящими голосами, их разумы были ограждены от варпа летавшими вокруг них медными дисками. Их поверхности покрывали выжженные кислотой линии и круги, каждый из них парил и поворачивался одновременно с другими, словно их соединяли между собой незримые шестерни и нити. Внутри этой орбиты они могли говорить без опасений, что чей-либо разум сможет их подслушать. Диски, как и язык, на котором они общались, были древними и сотворенными на Просперо, до того, как он стал пеплом. Жертвенник шагал в трех шагах от них, пощелкивая что-то про себя.

— Он будет со мной один, без остального Круга, пока ты будешь командовать флотом в космосе. Сколько безродных банд отвечает теперь только перед одним тобой? Как еще это назвать, если не шансом?

Игнис остановился, и вращающиеся на орбите диски замерли.

— Он идет в лабиринт в одиночку, не считая тебя и Кадина. Почему?

— Доверие, брат. Он не доверяет никому из вас.

— Но все еще доверяет тебе.

— Однажды я едва не умер за него, — тихо сказал Санахт.

Игнис покачал головой.

— Слишком много неизвестных, слишком много переменных. Может это и шанс, но нам нужно нечто большее, чем шанс — нам нужно преимущество, — осторожно произнес Игнис. — Ты будешь один на один с Ариманом под поверхностью Аполлонии, но еще там будет стража Рубрики, подчиняющаяся только воле Аримана. И нельзя игнорировать это чудовище, Кадина — даже для тебя он представляет опасность. Это, а еще мы ведь говорим об Аримане, в какой изоляции он бы ни оказался. И, кроме того, на орбите будет целый флот, с огневой мощью и войсками на борту. Кармента предана только Ариману, а один «Сикоракс» достаточно силен, чтобы сокрушить нас, если мы выступим против него.

Игнис остановился и нахмурился. Санахту стало интересно, говорил ли когда-либо прежде Властитель Разрухи так много.

— У нас есть преимущество. На самом деле, даже несколько, — отозвался мечник.

Игнис просто выжидающе смотрел на него.

— Есть кое-что, чего Ариман не знает об Аполлонии и Атенее.

Игнис приподнял бровь.

— Но тебе известен тот факт, который укрылся от него?

— Да, — настала очередь Санахта молча ждать.

— И что же это? — наконец спросил Игнис.

— А это, — осторожно произнес Санахт, — я оставлю при себе.

Игнис едва заметно покачал головой.

— Почему он не знает?

— Потому что плененная им ведьма-инквизитор сохранила это от него, прежде чем умереть, — прозвучал голос над ними.

Игнис вихрем взметнулся, его болтер с металлическим звоном дослал снаряд в патронник. Его взор устремился во тьму наверху, обнаружил цель, и он мгновенно нажал спусковой крючок.

Удар Санахта отсек ствол Игнисового болтера за мгновение до того, как спусковой крючок со щелчком возвратился на место. Болт в патроннике взорвался. Жертвенник с шипением поршней рванулся вперед, занося кулак.

— Нет! — крикнул Игнис. Автоматон замер.

Санахт удержал острие меча перед глазами Игниса, силовое поле отбрасывало электрические голубые тени на его лицо. Жертвенник остановился.

— Спокойно, брат, — осторожно сказал Санахт. Ничего не выражающие глаза Игниса просто смотрели на него в ответ. Секунду мечнику хотелось узнать, о чем размышляет Властитель Разрухи. Затем Игнис кивнул и бросил взгляд на Жертвенника.

— Все в порядке.

Машина выплюнула в ответ поток машинного кода.

— Да, — ответил Игнис. — Все в порядке во всех смыслах.

Жертвенник опустил кулак и медленно отступил назад. Санахт едва слышимо вздохнул и повернулся к теням, откуда донесся голос.

— Я не вызывал тебя, — сказал он.

— Вызывал? Нет, но ты звал, о да, еще как. Я услышал. Услышал и пришел.

Позади него раздался металлический лязг, когда Марот спрыгнул с машин наверху. Краем глаза Санахт заметил, как Марот наполовину поднялся, а затем припал к полу.

Взгляд Игниса переметнулся на фигуру. Он пристально осмотрел ее, затем поднял глаза и кивнул. Санахт убрал меч, ощутив, как вздрогнуло лезвие, когда силовое поле отключилось.

Игнис стоял на месте, переводя взгляд между сидевшей фигурой и мечником.

— Значит, еще один предатель, — произнес он.

Марот рассмеялся, и звук треском разнесся по машинному ущелью. Высоко над головами прокатился раскат ложного грома. Санахт почуял запах озона и разряда молнии.

— Те сведения, которых нет у Аримана, ты получил… — Игнис остановился, его язык прижался к зубам. — От этого.

— Другой секрет, да, — произнес Марот. — Тот, который сберегла ведьма, прежде чем умереть. Ариман думал, что получит их все, но один она сохранила. Умная, сильная. Очень сильная.

— Но ты забрал его после того, как она умерла? — спросил Игнис.

Марот кивнул, забарабанив пальцами по носу шлема.

— Как?

— Я съел ее труп.

Санахт ощутил, как его пальцы вздрогнули на агатовой и алебастровой рукоятях мечей.

— И что же ты узнал? — продолжил допытываться Игнис.

— О, нет. Нет. Я уже раз сказал, и это и так слишком много.

Игнис взглянул на Санахта.

— Секрет лучше всего хранить через неведение, — сказал Санахт.

Игнис склонил голову.

— Значит, у тебя есть преимущество, но вопрос с Кадином и «Сикораксом» никуда не делся.

— Железная старуха и зверь, — пробулькал Марот. Санахт почувствовал, как от этих слов у него защипало кожу.

— С кораблем можно справиться.

— А Кадин?

— Умрет еще до того, как вступит в бой.

— Предательство — ответ на многие вопросы, — сказал Игнис, а затем улыбнулся — его губы растянулись, обнажив зубы с выгравированными на них черными цифрами. Это было одно из самых тревожащих выражений, что Санахт когда-либо видел на лице живого существа.

«Они даже не замечают меня, — Хемеллион, пересекавший верхнюю платформу мостика, наблюдал за суетившимися вокруг него фигурами. — По крайней мере, — подумал он, — они замечают меня, но не интересуются, почему я здесь».

Мимо прошествовала высокая гибкая фигура в ярко-охряных одеяниях, ее длинная маска с клювом даже не повернулась в его сторону. Хемеллион вздрогнул, хотя воздух тут был теплым как кровь. — «Я — часть этого места. Я помечен одним из их хозяев, и всякий, кто видит меня, видит не более чем одного из своих».

Эта часть мостика была больше самой крупной городской площади, которую он только видел, а ее потолок был выше самого высокого храма, в который ему приходилось заходить. За ее далеким краем раскинулся следующий уровень мостика, чье необъятное пространство испещряли ущелья, наполненные машинами и забитые металлическими стеками, из которых вились кабели. Он повернул голову и прищурился, позволив глазам приспособиться к пятнистому сумраку. Где-то в тридцати шагах от него над плинтом из черного камня висела огромная кристаллическая сфера. Воздух вокруг нее мерцал, а ее поверхность переливалась, словно пролитое на воду масло. Прямо за глазами Хемеллиона расцвела резкая боль. Он закашлялся и почувствовал в слюне кровь.

Перед кристаллом возвышался трон. Его спинку и подлокотники покрывали резные изображения животных с когтями, перьями и искривленными крыльями. На месте глаз металлических зверей переливались сверкающие камни. От его основания вились кабели, исчезая в полу. Он увидел на троне существо, закутанное в красные одеяния, ее маленькая фигурка казалась еще более крошечной в огромном кресле.

Хемеллион сделал шаг к фигуре, затем остановился. Он бросил взгляд по сторонам, внезапно ощутив неуверенность.

«Почему я здесь? Мне здесь не нужно находиться», — он огляделся, переводя глаза между искривленными фигурами и шипящими машинами.

«Этот невозможный город однажды сгорит. Тронный зал станет могилой с пеплом. Это случится. Наверняка случится».

Он нахмурился и замер, его шаги стихли на вымощенном азуритом полу. Казалось, словно последние мысли произнес кто-то другой. Хемеллион встряхнулся, и вопросы с сомнениями исчезли. Он бросил взгляд на трон.

«Это — царица звездного города? Здесь правит Ариман, но, может это монарх иного рода?»

Хемеллион подступил ближе, ожидая, что кто-то остановит его, ожидая, что чья-то костяная или металлическая рука сомкнется на его плече, что прозвенит вопрос. С основания у подножья трона на него взглянула раздувшаяся фигура с маской, похожей на изувеченную медвежью морду. Хемеллион остановился, не зная, бежать ли ему или же заговорить. Фигура отвела глаза. Хемеллион прождал секунду, сделал глубокий вдох и подождал, пока не замедлится сердцебиение. Он шагнул на помост трона и почувствовал, как под ногами вибрирует камень и металл. Запахи горячего металла и корицы, которые наполняли воздух, чувствовались здесь намного сильнее.

Теперь, оказавшись ближе, он заметил, что фигура обмякла в объятиях трона. Если у нее было тело или форма, она затерялась в изорванной мантии. Кабели, что соединяли ее с троном, исчезали под складками ткани.

— Кто ты? — прохрипела фигура на троне.

Хемеллион отшатнулся и едва не рухнул с помоста. Мантия зашевелилась, голова под глубоким капюшоном медленно поднялась и посмотрела на него. Лицо внутри было маской, покрытой растрескавшейся красной краской. Глаза женщины были стеклянными линзами, подсвечиваемыми зеленым светом. Он уставился в ответ. Маска заставляла его думать о чем-то восхитительном, голос звучал очень по-человечески, даже по-женскому, хотя и казался уставшим и ломким.

— Я… Я — Хемеллион, — наконец представился он.

— Да. Некогда Король. Вот как они тебя назвали, когда поведали мне о тебе, — она остановилась. Хемеллион услышал, как внутри капюшона что-то щелкнуло и зажужжало. — Я — Кармента. Я — госпожа «Сикоракса», — Хемеллион неотрывно смотрел на нее. — И почему ты здесь?

«Госпожа». Значит, этот корабль, этот звездный город, имел свою госпожу, царицу, правившую им для своего повелителя. Он посмотрел на кабели, вившиеся от трона к полу, а затем на мостик во всей его суматохе и пульсирующем металле, и дальше, на ломающий разум корпус «Сикоракса» за обзорными экранами. Все оно расходилось от этой точки. Этот трон был центром корабля, а это существо в капюшоне с голосом уставшей девочки, повелевало отсюда.

— Ты часто блуждаешь. В этом есть какая-то цель? — спросила она. Хемеллион снова потупил взор. В словах чувствовалось неподдельное любопытство.

«Что ты такое?» — задался он вопросом, мечась взглядом между ложным лицом и глазами.

— Я смотрю, и я вижу, — произнесла она, как будто его молчание было вопросом.

Хемеллион все еще ничего не говорил. Она не выглядела как один из кираборов, с желтыми одеяниями и звериными масками, и руками, которые могли быть как металлом, так и плотью. Она и звучала иначе, словно глас благоразумия из его потерянной жизни. И все же вот кем она была.

— У тебя есть вопрос, — сказала она.

— Нет, — ответил Хемеллион и покачал головой.

Она рассмеялась. С машин по всему мостику посыпались голубые искры.

— У каждого есть вопрос.

Он чувствовал себя странно, словно за все месяцы ненависти и непонятности, этот момент был окном в нечто, что он утратил.

— Зачем они держат меня живым? — наконец спросил Хемеллион. Она вздохнула. Он нашел это странным образом сбивающим с толку.

— Прощение.

— Прощение? — Хемеллион почувствовал, как его лицо скривилось в замешательстве и неверии.

Кармента осторожно кивнула.

— И, возможно, надежда. Что еще могут хотеть существа, подобные им? Что может хотеть любой из нас?

Хемеллион понял, как сжались его обтянутые в перчатки кулаки, а кожу защипало. Он открыл рот.

Свет в глазах Карменты зашумел. Ее голова задергалась из стороны в сторону. Тело в мантии забилось в судорогах, заставив затрястись массу кабелей. Из ее рта полились рваные звуки. Хемеллион отступил назад. Огромный зал наполнился диссонирующими звуками: лязг, треск, уханье. Кираборы застыли на месте, их скрытые под масками лица обратились к трону. Хемеллион сделал еще шаг назад. Из складок Карментовой одежды взметнулась медная рука и поймала его за запястье. Пальцы сомкнулись мертвой хваткой. Хемеллион вскрикнул, ощутив, как под давлением затрещали суставы. Голова Карменты дергалась, глаза безумно метались по помещению.

— Кто ты? — отчаяние и паника булькали в ее голосе. Хемеллион услышал за спиной топот бегущих ног и крики. — Зачем ты здесь? Как тебя зовут? — он попытался выдернуть руку, но медные пальцы лишь сомкнулись сильнее. Она рывком подтянула его ближе, так что его лицо оказалось в считанных дюймах от нее. — Прошу, как тебя зовут? — взмолилась она, и ее голос стал уже не женским или машинным, но детским. — Прошу, скажи, почему я здесь? Где отец? Он вернется? Помоги. Про…

Свет в глазах Карменты померк. Ее тело обмякло, голова упала на грудь. Свет от светосфер и терминалов потемнел по всему мостику. Огромное пространство стало вдруг тихим, как будто каждый затаил дыхание, каждая машина ждала отложенной команды. Хемеллион просто стоял и смотрел, не в силах сдвинуться с места. К нему со всех сторон потянулись руки, металлические пинцеты и закованные в бронзу щупальца. Его рука была зажата в хватке Карменты. В ухо зло зашептали голоса. Он мотнул головой, продолжая смотреть на осевшую фигуру под складками одежды. В сгустившейся тишине прощелкал стон.

Свет мигнул и снова загорелся. По воздуху разнеслись щелчки и жужжание, когда тысячи машин снова вернулись к жизни. Кармента медленно подняла голову. Хемеллион заметил в движении слабейшую дрожь.

— Пустите его, — прохрипела она. Только тогда Хемеллион понял, что вокруг него столпились кираборы, пытаясь удержать. Их касания были теплыми, а от коричной вони его едва не стошнило. Они заухали и защелкали в ответ. Кармента покачала головой. — Нет, это не его рук дело. Кроме того, на нем оковы Санахта, поэтому я не сочла бы это разумным курсом действий.

Кираборы переглянулись между собой, забормотали приглушенными машинными голосами, а затем отпустили Хемеллиона. Он вздрогнул и плотнее закутался в одежду. Он понятия не имел, что только что произошло. Он не мог вспомнить, почему решил прийти сюда, но ничуть не сомневался, что находиться здесь у него не было никакого желания. Он отвернулся и поспешно направился к выходу.

— Спасибо, Хемеллион, — донесся сзади голос Карменты. Он не стал оглядываться.

Кадин остановился. В его мыслях что-то засвербело.

Вокруг него шипел пар, исходивший из пробоин в трубах, которые формировали коридоры вдоль стен и потолков.

Он оглянулся, внезапно ощутив, как резко заболели поршни в ногах. Там ничего не оказалось, просто облака белого пара и размытое свечение огней под решеткой пола. Все, что было у него спиной, это полкилометра перехода. Перед ним лежал еще один километр до магистрального узла. Кроме него, сюда мало кто забредал. Даже кираборы редко когда заходили сюда, а если кто и спускался, то по большей части наиболее механизированные создания из их рода, что с лязгом и щелчками передвигались по металлическим решеткам. Здесь была зона какого-то пагубного воздействия, хотя Кадин никогда не пытался понять, какого именно.

Он знал эту часть корабля вдоль и поперек. Долгие годы он скитался по ним, когда на «Сикоракс» опускалась насмешка над ночью. Корабль был городом, лишенным дней, только ритмы корабельных систем приглушали огни и сгущали воздух. Некоторые члены команды рабов цеплялись за этот неспешный ритм, моля об окончании ночного цикла и о возвращении яркой зари. Когда Сильванус поведал ему об этой традиции, Кадину стала любопытной ее причина, но затем он понял, что всякий раз, когда выходил прогуляться по нижним палубам, на корабле всегда царила «ночь». С тех пор Кадин более не мог думать о сумеречных часах, как о чем-то другом. Спустя некоторое время он перестал и пытаться.

Он повернулся обратно и сделал еще шаг. Ощущение тревоги возвратилось, и на этот раз сильнее, словно паук, бегающий внутри черепа. Он продолжил шагать. Решетки залязгали под его поступью.

+ Кадин, + раздалось позади него слово. Он вихрем развернулся, выхватив из-за плеч цепной меч, чьи зубья уже начали вращаться.

Ничего. Часть его захотела рассмеяться. Кадин позволил цепному мечу умолкнуть, и обернулся назад к дороге, по которой следовал.

Среди облаков пара стоял Санахт. Он был в шлеме с высоким гребнем, его лицевая пластина сверкала отполированным серебром, глаза светились янтарным светом. Его руки покоились на навершиях вложенных в ножны мечей.

Кадин ощутил болезненный укол в голове. В нос ударил запах горелого мяса. Воин ухмыльнулся, обнажив зубы в почерневших деснах.

— Прочь из моей головы, колдун, — прорычал он.

— А ты стойкий, — сказал Санахт. — Твоя душа похожа на незаживающую рану, все еще склизкую от крови.

Кадин пожал плечами, затем снова потянулся за спину к цепному мечу. Санахт молча наблюдал за его действиями.

— Зачем Ариман призывает меня сейчас? Мы еще даже не вошли в варп.

— Он не призывал тебя, — мягко произнес Санахт. Кадин замер, чувство тревоги все еще не покидало его голову, став теперь сильнее и протиснувшись в сознание. Поршни в руках зашипели, крупные пальцы со щелчком сомкнулись. Санахт продолжил, его голос оставался тихим, как будто он плел заговор или в чем-то сознавался. — Когда-то мы были похожи, ты и я, по крайней мере в одном. Когда-то варп жаждал и меня. Он запустил свои пальцы во сны моего разума, а также в мою плоть. Первыми изменились мои глаза. Они стали подобны звездам, и куда бы я ни посмотрел, я видел истину, все представало передо мной таким, каким оно было на самом деле. Поначалу это было восхитительно. Я перестал думать о том, почему больше не мог снять доспехи. Перестал удивляться, почему больше не дышал.

Кадин ощутил, как его металлические руки снова дернулись. Чувство тревоги в его голове превратилось теперь в нарастающее давление. Взгляд Кадина переметнулся на навершия Санахтовых мечей: алебастровый орел и агатовый шакал находились прямо под кончиками пальцев. Он подумал об оружии за спиной, о расстоянии до Санахта. Затем он покачал головой и начал отворачиваться.

— Между нами нет ничего общего, калека, — сплюнул он.

Санахт напрягся, но потом покачал головой, вновь расслабившись.

— Нет, нет, — сказал он, осторожно отвернувшись и убрав руки с наверший мечей. — Ты прав. Мы совсем не одинаковы, а любые схожести, что могут быть между нами, только поверхностны, — Кадин был уверен, что мечник улыбнулся при последних словах. — Но я все равно хотел поговорить с тобой.

— Почему? — выдавил Кадин. Ощущения в черепе были такими, как будто он вот-вот треснет.

— Когда-то мы называли это честью.

«Двигайся!» — взорвалась в голове Кадина мысль. Он рванул в сторону.

Меч Санахта разрубил воздух и активировался в одно мгновение. Кадин даже не увидел, как тот покинул ножны. Кромка оцарапала грудь Кадина. От раны растеклась боль и огонь. Он почуял озоновую вонь, когда поле клинка встретилось с воздухом. Второй меч был уже в левой руке Санахта, по его кромке ползло зеленое пламя. Кадин сделал выпад. Психосиловой меч превратился в полыхающую полосу перед глазами воина. Его кулак попал точно в цель. Санахт врезался в стену коридора с треском ломающегося керамита. Кадин сделал шаг вперед, вырвав цепной меч из-за спины с ревом завращавшихся зубьев. Он изо всех сил рубанул вниз.

Санахт прикрылся мечами, и психосиловой с энергетическим клинки завопили, когда их энергии схлестнулись. Удар Кадина пришелся на перекрещенные мечи во взрыве света и ревущего металла. Мотор цепного клинка продолжал вращать зубья. Кадин попытался отступить, но Санахт уже пришел в движение, развернувшись и разрубив цепной клинок напополам. В густом от пара воздухе вспыхнул свет. Полурасплавленные цепные зубья впились в лицо Кадину. Воин пошатнулся, наполовину упав. Кровь заливала глаза, рука продолжала сжимать визжащий обрубок цепного меча.

Падение спасло ему жизнь. Клинок прошипел у него над головой, оставляя след из золотых искр. Он врезался плечом в стену, но тут же вскочил с поднимающимся из горла криком и слепо взмахнул металлическим кулаком.

Он почувствовал, как что-то скребется по его разуму, пытаясь проникнуть внутрь сквозь остатки его психики. Мир замедлился, границы размылись, ускоряющаяся инерция его тела на мгновение приостановилась.

«Ты здесь умрешь», — раздался голос на краю мыслей.

Ведущая нога врезалась в палубу. Санахт скользил назад, оба мечи низко опущены, зеленые глаза блестят на серебряной личине шлема.

«Он быстрее тебя, быстрее, чем ты когда-либо мог быть», — мгновение Кадин не узнавал этот голос, но затем вспомнил низкий тон Тидиаса, его повелителя, его магистра ордена, его товарища в изгнании. Тидиас, давно почивший в холодной тьме.

«Ты здесь умрешь, брат».

Рука Кадина с широко расставленными пальцами опускалась к лицу Санахта.

— Нет, — прошипел Кадин. — Пока нет.

Санахт резко, словно плетью, ударил силовым мечом. Окутанная молниями кромка встретилась с ладонью. Силовое поле зажужжало, поцеловав металл. Пальцы сомкнулись. В коридоре полыхнул свет. Повалил густой белый пар. Рука Кадина исчезла, молекулы разорвались на атомы, когда лопнуло силовое поле. Осколки меча зазвенели по доспехам пошатнувшегося воина с истекавшим кровью и машинным маслом обрубком.

Санахт извернулся назад, продолжая сжимать сломанный меч.

«Боль, — подумал Кадин, открытие оказалось столь неожиданным и шокирующим, как и само ощущение. — Я чувствую боль».

И что-то внутри него, воспоминание, последнее семя того, кем он когда-то был, раскрылось. В нем закипела ярость, незамутненная и яркая. Она походила на холодную воду и лед. Она походила на огонь, на пробуждение от солнечных лучей.

Санахт вихрем обернулся, его меч — копье радужного пламени. Кадин выпрямился во весь рост, зашипев поршнями. Санахт сделал выпад. Кадин ударил ногой. Когтистые пальцы угодили в сочленение между грудными пластинами торса и пробили их. Звук ломающегося керамита затрещал в застоявшемся воздухе, словно раскалывающийся при звоне колокол.

Санахт упал, разбрызгивая кровь, пламя на его мече затрепетало. Кадин увидел, как тот ударился о стену и рухнул на палубу. Он улыбнулся, чувствуя, как эмоция растекается по его изувеченному лицу. Мир неожиданно вновь стал ярким, живым. Часть его задалась вопросом, почему именно сейчас, но он прогнал мысль.

Санахт попытался подняться, влажное дыхание с шипением вырывалось из решетки громкоговорителя, пока он, царапая стену, пробовал встать на ноги. Кровь толчками била из пролома в доспехах. Кадин в течение удара сердца прислушивался к звуку, наблюдая за тем, как мечник сумел подтянуться по стене на пару сантиметров.

Обрубок правой руки Кадина продолжал кровоточить, хотя уже медленнее, будто машина и плоть старались заживить рану. Он поднял ногу и поставил ее на расколотую грудную пластину Санахта. Он неспешно надавил, чувствуя, как поршни работают вместо мышц.

— Желаешь поговорить со мной перед смертью? — сказал Кадин. — Или теперь честь этого не требует?

Края сломанного керамита заскрежетали друг о друга, когда он наступил на грудь поверженного противника сильнее. Санахт поднял глаза. Кадин заметил, как в глазных линзах мечника промелькнуло нечто, чье-то отражение у него за спиной. Воин начал оборачиваться.

Силовой клинок активировался за мгновение до того, как пронзил правую часть Кадиновой груди. Он почувствовал, как внутри ребер взорвалось легкое и левое сердце. Клинок вырвался из его груди с шипением распадающегося на атомы мяса и костей. Мир внезапно снова стал медленным, медленным, и с сереющими границами, и с привкусом крови. Он попытался поднять руку, но от нее остался лишь обрубок. Санахт тяжело вставал на ноги, опираясь на стену залитой кровью рукой, а в другой сжимая психосиловой меч. Кадин попробовал сделать шаг, но ноги его больше не слушались. Силовой клинок ужалил его вновь, вверх и сквозь задние пластины справа, в оставшееся сердце. Он повернул голову, чувствуя, как мышцы в шее стремительно теряют силу.

Марот склонил слепой шлем, когда вырвал из спины воина силовой клинок.

— Доверие… — прохрипел Кадин. Его легкие превратились в залитые кровью мешки. Стучавший в ушах пульс умолк. У него больше не осталось сердец.

— Именно, — прошипел Марот.

Кадин почувствовал, как психосиловой меч Санахта пронзил его грудь.

Казалось, как будто его ужалило льдом. У него осталось время подумать о братьях, подумать о Тидиасе, о Кадаре и Астреосе, теперь уже мертвых, ухмыляющихся ему из меркнущих воспоминаний. Их лица превратились в черепа, а затем они расхохотались, и в конце остался один только смех.

XIV Когти

Первыми зажглись двигатели «Дщери Хель». «Штормовой вирм» и «Молот старки» последовали примеру, скользнув на позиции позади флагмана. «Смертный смех» и «Кровавый вой» двинулись подле них, удерживая позиции между более крупными судами. Все корабли были шрамировано-черными, их изначальные цвета давным-давно исчезли от прикосновений пламени и бурь. Их корпуса были покрыты многочисленными повреждениями: по подбрюшьям и спинам, будто улыбки, тянулись глубокие рытвины, носы были изрыты неровными воронками, а на жерлах пушек блестели шрамы, оставшиеся после стрельбы. Были и другие отметки — потеки металла и камня, словно их субстанция сначала текла, подобно расплавленному воску, а затем затвердела. Вокруг них на фоне звезд ярились ревущие бури света. На краткие мгновения в них можно было различить нечто, напоминавшее звериные морды. Пять кораблей обволакивали дрейфующие клубы пыли размерами с целые континенты. Это был самый край Ока Ужаса, но даже здесь варп-штормы прорывались в реальность, облизывая канал спокойствия, который вел к Кадии. Далее ждал Империум.

Корабли Волков притаились в складках бурь, тучи эфирных энергий накатывали на щиты, двигатели кратковременными выбросами удерживали их на позициях подле сестер. Они дрейфовали и выжидали, столь же терпеливо, как смена сезонов, высматривая то, что им было нужно. Наконец, оно появилось: рассеянная группа кораблей, несущаяся к свету Кадии. Поначалу это был лишь один корабль, его двигатели извергали красный свет, корпус кровоточил газом и энергией, и он шел неровным курсом, словно пьяница. Затем показался еще один, его орудия палили в пустоту, изрыгая ярость и свет во всех направлениях. Следом еще, раздувшийся и почерневший, его корпус истекал эктоплазмой. Потом десять и еще десять, дальше сотни: все они мчались к Кадии, будто охваченное паническим страхом стадо. Это был не настоящий флот, ибо у него отсутствовало какое-либо центральное командование, и к Кадии его влек лишь слепой инстинкт голодного хищника, идущего на свет. Им вслед ревели бури, и Волки выжидали. Только когда флот миновал их, Гримур приказал следовать за ними.

Корабли ускорились, запятнав пламенеющими следами грязную пустоту варпа. На мостике «Дщери Хель» Гримур прислушался к бормотанию сервиторов в красном освещении. Корабль содрогался, крик его машинного духа становился громче, пока реакторы изливали свою ярость в двигатели. Жрец в шлеме с плуговидным носом бросил на него вопросительный взгляд. Гримур кивнул. Корабль запел от боли, когда его двигатели заработали на полную мощность.

Пять кораблей из стаи Гримура направились к далекой точке света. Если расчеты железных жрецов и предсказания рун были правдивыми, они доберутся до Кадии сразу после лоскутного флота, за которым последовали. К этому времени они будут ускоряться на протяжении дней, их реакторы будут готовы взорваться, двигатели работать на пределе, и они буквально пронзят Кадийские врата, словно стрела, выпущенная из глубин преисподней.

Свет Кадии опоясал огонь. Пустота озарилась взрывами, когда среди первой волны судов, извергнутых из варпа, детонировали мины и торпеды-ловушки. Искаженные варпом корпуса превратились в горящие обломки и куски оплавившегося шлака.

За внешним кольцом мин ждал имперский флот. Сотни имперских крейсеров, эсминцев и фрегатов выстроились возле боевых кораблей, словно рыцари, шагающие подле своих королей. Всеми ими командовали мужчины и женщины, заработавшие это право кровью и победами, и пока обращенная к Оку полусфера Кадии наполнялась огнем, они ждали.

Наконец, подошел остальной флот вторжения, ускоряясь сквозь погребальные костры сородичей. Оборонительные платформы Кадии открыли огонь, извергая паутины света на миллионы километров. Перекованные Хаосом корабли загорались, взрывались, скручивались, умирали и кричали в безмолвие. Но все равно они продолжали наступать.

Кадийский флот пришел в движение. Боевые группы вышли на позиции, эскадры выстроились так, чтобы создать сети перекрывающихся секторов обстрела. Глаза и разумы по всему флоту узрели природу угрозы и рассчитали ответные меры. Это была не атака, по крайней мере не такая, что могла увенчаться успехом, невзирая на свои масштабы; это был наплыв, Око извергало часть своих проклятых обитателей. Эта атака несфокусированной ярости была грозной, но предсказуемой. Защитникам придется заплатить цену, но строй удержится, и отразит вторжение до того, как оно начнется.

Из посадочных ангаров выплеснулись облака бомбардировщиков и спиралями понеслись прочь от своих носителей. Волны торпед обрушились на затронутые варпом суда беспощадной дробью взрывов. Корпусы превратились в километровые осколки, на ходу рассыпающие пламя и металл. Имперские бомбардировщики набросились на оставшиеся корабли, мелта-ракетами и сейсмическими бомбами превращая обломки в крошево и расплавленные брызги.

Десятки затронутых варпом кораблей погибли в первом прокатившемся огненном шторме сражения, но далеко не все. Некоторые суда сильно изменились за время пребывания в Оке, их корпуса разрослись, став подобными живой материи, подобными раковой опухоли, взращенной на ночных кошмарах. Эти бегемоты наступали дальше, не обращая внимания на то, как срывались и сгорали целые куски обшивки, вопя голосами покойников. По всей Кадийской системе стихли вокс-передачи, люди пробуждались от сна, все еще слыша чьи-то стенания на границе слуха. За покровом пламени, сотканным балетом разрушения, корчились варп-бури, тянясь ближе к реальному измерению, дабы насладиться кровопролитием.

Кадийский флот встретил выживших налетчиков слоями перекрывающегося огня. Боевые группы, уже занявшие позиции, открыли огонь по двигателям вражеских кораблей, когда те по инерции пронеслись мимо них. Быстрые фрегаты и канонерки подступили ближе, стреляя по уже обнаженным ранам. Первое из крупных судов погибло от орудий боевого корабля «Императрикс», истекая кровью и стеная от боли в варп. Оно взорвалось, пламя и газ от его смерти, замерцав, стало кровью и ошметками маслянистого вещества. Но остальные совращенные суда были далеко не беззубыми, и не пожелали умирать без боя. Некоторые открыли ответный огонь, поливая врагов грязной ревущей плазмой, испепеляя целые эскадры залпами из макроорудий. Налетчики и обороняющиеся сошлись в ближней битве, даже в смерти терзая и кромсая друг друга. И повсюду вокруг них чернота космоса превратилась в огненный ад.

Корабли Гримура вошли в Кадийскую сферу, когда битва достигла апогея. Их курс был просчитан задолго до этого момента, оттачиваемый в полумеханических мозгах порабощенных лексмехаников до тех пор, пока не превратился в полоску, оставленную бритвой на коже. Корабли проклятых обрушились на Кадийскую систему с неистовым напором, но они все равно оставались предсказуемыми. За долгие недели ожидания Космические Волки высчитали, каким образом защитники Кадии станут отражать подобную атаку. Они не знали точного количества войск, что обороняли звездную систему, но то, как они ответят на действия предсказуемого врага, само по себе было предсказуемым. Волки избрали путь, который проведет их мимо строя защитников, подобно камню, пущенному по водной глади. Они выждали, когда Око нанесет удар по Кадии, включили двигатели и начали ускоряться по выбранному пути в сторону холодной тьмы, что ждала их по ту сторону системы. Теперь, когда защитники и налетчики сошлись в бою, Волки уже прошивали самую границу боевой сферы.

Гримур, стоявший на мостике «Дщери Хель», услышал, как запел его корабль, когда в него впились варп-шторма, а огни сражения поцеловали его нос. Он пошатнулся, когда корабль затрещал. Воин закрыл глаза, ощущая, как медленно пробегают секунды, и обнаружил, что они все еще дышат. Он вспомнил корабли, рассекавшие волны, подобно длинным кинжалам, шипящий ветер, туго натягивавший паруса, брызги, перелетавшие через нос, когда волны встречались с его режущей кромкой. «Бежать по когтям бури», вот как они называли это — танец по морю белых гор, с грозовым валом, простершимся за их спинами от одного края горизонта до другого. И в тот момент, пока разум Гримура жил минувшим, а вокруг него сотрясалось настоящее, впервые за тысячу лет он вновь познал упоение. То было упоение от навыков, проверяемых о наковальню удачи, от бега на стену из щитов и от понимания того, что ты бросаешь кости судьбы в надежде на везение.

— Входим в сферу внешней системы, — произнес сервитор глухим монотонным голосом.

«Отлично, — он почувствовал, как раскололись губы, обнажая зубы. — Пробежимся по когтям бури и поглядим, остались ли мы сыновьями Фенриса».

Корпус содрогался и содрогался. По каверне мостика звенели сигналы тревоги и сирены. Сервиторы переговаривались железными голосами. Подле него стояли его братья, непринужденно сжимая оружие в руках, красные аварийные огни поблескивали в холоде их глаз. Корабль тряхнуло снова. Звук двигателей нарастал и нарастал. Гримур откинул голову, и его ухмылка раскололась еще шире.

Песнь корабля и крик бури слились в единую ноту, летевшую к небу, подобно зову охоты.

Гримур взвыл. Клинок смерти опустился на нити судьбы. Остальные Волки присоединились к нему.

В космической пустоте, острие из кораблей пронзило границу системы. Им вслед потянулся орудийный огонь. Корабли Волков танцевали и кружили, целуя края взрывов. Суда преследователей начали отставать, хотя их двигатели уже разогрелись до раскалено-белого предела. Но два корабля не сдавались.

— Они все еще гонятся за нами, — раздался из воя голос Хальвара. Гримур умолк, и упоение покинуло его, едва он взглянул на Хальвара, склонившегося над ауспиком. Один за другим Волки так же затихли. Остался лишь рев корабля, прокатывавшийся сквозь них, словно рокот грома. Гримур бросил на Хальвара вопросительный взгляд.

— Два корабля, — доложил Хальвар. — Очень быстрые. Они прекратили стрелять.

Гримур кивнул. Огневая мощь в обмен на скорость: вот почему суда не стреляли. Они догадались, что корабли Гримура совершили такой же обмен, так что вряд ли станут открывать ответный огонь, когда расстояние между ними уменьшится. Корабли шли на сближение, а это значило, что они собирались использовать оружие, которое не требовало затрат энергии — они собирались взять Волков на абордаж.

— Кто они? — спросил Гримур, уже догадываясь об ответе.

— На них метка Ультрамара, — ответил Хальвар, мрачно кивнув. — Они сородичи из легиона, ярл. Они — космические десантники.

Гримур вздохнул и удобнее перехватил секиру, почувствовав знакомое ощущение тяжести в своих пальцах.

— Готовьтесь к бою, — приказал он.

Корабли Космических Волков бежали, а охотники гнались за ними. Их было двое, двигатели, изрыгавшие пламенные раны, толкали их в сторону «Дщери Хель» и ее сестер. «Элегия по Калту» походил на иззубренное острие копья, а «Рубикон» — на тупоносый боек молота. Оба они в прошлом служили Ультрадесанту, но уже два тысячелетия носили новые цвета и клятвы. Белые Консулы на борту обеих кораблей несли службу в тени Ока на протяжении десятилетия, и кровь нередко омрачала белизну их доспехов. Они знали свое дело, ибо были для него взращены и выпестованы генетическими мистериями.

Пока расстояние до кораблей-жертв постепенно сокращалось, Лепид, сержант пятого отделения четвертой роты, ждал в сумрачных внутренностях абордажной торпеды. Подле него неподвижно сидели его братья, чью белизну доспехов скрадывал мрак. Все они ждали в тянущемся безмолвии и содрогающихся вокруг них торпедах. Он мысленно прокручивал выученные наизусть фразы, гимны и учения. За этими словами без устали работал разум, с каждым ударом двойных сердец отмечая десятки кондиционированных вероятностей и ответных действий. Он пребывал в состоянии спокойствия, тотального и всеобъемлющего. Он видел человеческих солдат, дрожавших перед битвой и выражавших свой страх через нервный смешок и дрожащие руки, что сжимали оружие. Он слыхал, что космические десантники иных пород наслаждались предбоевыми мгновениями, когда их кровь захлестывал адреналин. Оба эти чувства были для Лепида совершенно чуждыми. Сражение было концентрацией, не нарушаемой чувствами или мыслями, что не служили этому моменту. Было время для ярости, время отнимать жизни, подобно жнецу, идущему сквозь пшеницу, но такие моменты следовало использовать или откладывать в сторону, как любое другое орудие войны. Так учил их Кодекс.

Лепид моргнул, и на дисплее шлема развернулось изображение космоса снаружи корабля. Двигатели «Элегии по Калту» и «Рубикона» разгорались все ярче. Каждому из них потребуются недели, чтобы восстановиться после урона, что они причиняли самим себе, терзая двигатели, но у них не было другого выхода. Их противник почти добрался до границы системы, почти скрылся во внешней тьме.

Абордажная торпеда зазвенела, когда магнитные зажимы отсоединились. Лепид ощутил сквозь доспехи вибрацию. Он не сводил глаз с изображения бегущих кораблей. Ему стало интересно, какие ужасные существа могли таиться внутри, но прогнал мысль. Это было не важно. Скоро он и так встретится с врагом, а раздумья могли затуманить рассудительность.

Внутри торпеды запульсировал красный свет. Зазвенела сирена, и на краю зрения замигал сигнал тревоги. Торпеда словно напряглась, подобно натянутой на тетиве стреле.

Корабли Белых Консулов выжидали, пока их реакторы не завопили, пока они уже не могли идти быстрее или дальше, пока их противник не оказался настолько близко, насколько это было возможно.

Запуск тряхнул Лепида, словно удар. Зрение захлестнули янтарные сигналы. Его плоть вжалась в кожу доспехов.

Торпеды погрузились в пустоту и ринулись к своим целям.

Гримур, бежавший по «Дщери Хель», почувствовал, как пальцы дернулись на рукояти секиры. За ним следовали братья, их ботинки грохотали по полу, нити с нанизанными когтями и зубами стучали о доспехи.

— Срединная секция, нижний артериальный коридор. Вторжение подтверждено, — наполнил его ухо безликий голос сервитора с мостика.

— Число попаданий? — прорычал он.

— Наверняка не известно. Возможно, два. «Штормовой вирм» и «Кровавый вой» сообщают, что их также взяли на абордаж, — Гримур беззвучно выругался. Торпеды попали точно в цели, и теперь большинство его кораблей оказались в опасности.

— Нижний артериальный коридор. Внутренние переборки пробиты, секции сто и с пятой по тридцатую. Продвигаются к корме.

«Кровь Фенриса, а они быстрые», — подумал Гримур. Кем бы ни были те космические десантники, что высадились на «Дщерь Хель», они прокладывали себе путь через корабль с беспощадной целеустремленностью. Воины направлялись к реакторам и двигателям. Если им удастся их повредить, «Дщерь Хель» останется без энергии, став легкой жертвой для остальных защитников, которые уничтожат ее, как только догонят. Это была старая древняя тактика, столь же древняя, как когда человек впервые обрубил узлы на парусе, бросив корабль на милость волн.

Гримур побежал быстрее, его искривленное тело поковыляло запинающейся походкой. За его спиной стая Волков, которые некогда были людьми, также прибавили шагу. Палубы гремели, будто гром.

Лепид выскочил из-за угла и отстрелял четыре снаряда — два вверх, два вниз. Он уже бежал вперед, когда взорвались голова и гусеницы орудийного сервитора. Его братья двигались следом за ним неровным строем, прижимаясь к стенам коридора.

От следующей переборки их отделяло тридцать шагов. После десяти шагов справа от них открылся узкий переход. Он мельком заметил его, едва только обогнул последний угол. В такой близости от двигателей корабля сам воздух дрожал и гудел от энергии, поэтому Лепид услышал сервитора всего за мгновение до того, как миновал поворот. Он нырнул к противоположной стене, когда снаряды тяжелого болтера изрешетили воздух и палубу, где он стоял всего миг назад.

Он подобрался и побежал дальше. У него за спиной эхом разнесся барабанный кашель болтеров, и орудийный сервитор смолк. Стоявший позади него в строю брат прицелился и выстрелил в то же мгновение, как Лепид пришел в движение. Они даже не замедлились. Вот что значило братство и Кодекс — думать как один, двигаться как один, синхронизировать действия без раздумий и колебаний.

В пяти шагах от переборки сержант сорвал с пояса мелта-бомбу. Он потянулся к двери и приложил к ней заряд. Едва почувствовав, как тот магнитно прикрепился к металлу, он отпустил его и нырнул вправо от массивной двери.

Одна секунда.

Он пригнулся, вынул на две трети израсходованный магазин из болтера и загнал полный. Счетчик боеприпасов мигнул зеленым на дисплее шлема.

Две секунды.

Перед его взором замерли синие маркеры, когда остальное отделение присело по обе стороны от двери. Лепид пробежался взглядом по стенам, отметив гарь от старых костров и рунические знаки, выцарапанные на голом металле.

«С каким врагом мы столкнулись?» — удивилась часть его разума. Он напряг мышцы ног и почувствовал, как доспехи повторили движение.

Три секунды.

Мелта-заряд с воплем детонировал. От центра двери в коридор брызнул жидкий металл.

Лепид вскочил на ноги и ринулся в пылающую рану. Расплавленное оранжевое свечение боролось с мраком по ту сторону. Коридор расширился в перекресток. Из тьмы в другом конце зала зияли пасти трех других переходов. Лепид успел сделать два шага, когда услышал вой.

Звук вырвался из глотки Гримура, когда он выскочил из тьмы. В переборке все еще алела рваная дыра. Сквозь нее пробежал космический десантник в белых доспехах, еще двое следовали сразу за ним. Гримур заметил на их наплечниках голову хищной птицы и капли жидкого металла, остывающего на пластинах брони. На его секире заплясал синий свет, когда он одним махом перепрыгнул разделявшее их расстояние. Он услышал, как за спиной взвывают цепные мечи и зажигаются силовые поля вынырнувшей из тьмы стаи. Космические десантники в белых доспехах развернулись, переводя стволы своего оружия одновременно с глазами.

«Они движутся как одно целое, — подумал Гримур, вздымая руки, навершие секиры оставляло за собой яркий молниевый след. — Как один зверь».

Космические десантники открыли огонь.

Первый снаряд Лепида оторвал левую часть шлема ревущего воина. Фигура повалилась на палубу. Второй попал точно в цель, взорвавшись на груди градом осколков и света. Сержант бросился дальше и переключил режим огня, поливая снарядами массу воинов, которые волной рвались из туннелей. Его братья уже миновали брешь, стреляя на ходу. По палубе затанцевали взрывы, опрокидывая бронированные фигуры на пол. В воздухе плетьми захлестала плазма, разгораясь и взвывая, когда испаряла доспехи и плоть.

«От тридцати до сорока», — подумал Лепид. Он достиг поворота к следующему туннелю. Двое братьев последовали за ним. Перекресток наполнился движением и светом. Перед глазами загорелись руны угрозы. Члены отделения Лепида, как один, выбрали первостепенные угрозы и отстреляли в каждую из них по два снаряда. Только падал один враг, как они уже стреляли по следующему, накрывая их шквалом болтерного огня.

Он заметил серые доспехи, почерневшие и погнутые, увешанные костями и зубами, с их согбенных плеч свисали грязные звериные шкуры. Надо ртами, в которых блестели зубы-кинжалы, горели желтые глаза. Эти существа не были космическими десантниками, больше не были. Их челюсти открывались неестественно широко, когда они взвывали, до предела растягивая кожу и мышцы. Не важно, что текло у них в венах, теперь они стали порождениями Ока, и путь в царство Императора был им заказан. И все же они рвались в огонь и забрызганный кровью перекресток, невзирая на гибнущих рядом братьев.

Они были быстрыми, конечно, они были быстрыми. Вот только они ожидали, что к этому времени уже уничтожат своих противников. Лепид читал это в их движениях так, будто они кричали об этом. Он выхватил осколочную гранату, сорвал чеку и метнул перед собою в следующий туннель. Его братья метнули следом еще три. Воздух наполнился барабанным грохотом.

Им просто следовало двигаться дальше и не позволять врагам соединиться, чтобы они не одолели их численностью и яростью.

Лепид кинулся в укрытие и поднял болтер. Их было слишком много, даже при оптимальных условиях их было слишком много, а условия едва ли можно было назвать оптимальными.

Он не замечал фигуру в окровавленной маске, пока та не вырвалась из вихря огня с занесенной над головой поющей секирой.

Гримур почувствовал, как секира задрожала от удара, прорубив доспехи и кости. Кровь внутри него завывала, приливая к коже. Космический десантник в белых доспехах пошатнулся, и из обрубков его рук брызнул багрянец. Гримур почти ощущал шок воина в воздухе с железным привкусом. Он ударил снова, взмахнув секирой по низкой дуге. Космический десантник попытался уйти в сторону, но неверно прочел действия врага. Навершие секиры погрузилось в колено воина. Он упал. Гримур добил его ногой, ощутив и услышав, как ломаются кости и броня. Глубоко внутри он услышал завывание, звоном разнесшееся в посеребренной луной фенрисианской ночи.

«Нет, только не здесь, только не сейчас. Они — благородные воины, что гибнут под нашими клинками».

Но мысль умерла, и Гримур почувствовал, как завывание становится громче, эхом вырываясь из сна.

Он почувствовал, как его рот разверзся внутри расколотой оболочки шлема. Трахея и кость затрещали. Он втянул в себя воздух и почувствовал, как движутся ребра и кости, когда его легкие наполнились кровавым воздухом.

Краем глаза Гримур заметил, как Хальвар вонзил лезвие сломанного меча в еще одного космического десантника в белых доспехах. Воин выстрелил, невзирая на то, что Хальвар потянул его на себя. Болтерные снаряды раскромсали нагрудник. Он дернулся, но не отпустил противника, даже когда доспехи сорвало с его тела. Космический десантник соскользнул с лезвия меча. Руки Хальвара повлажнели и почернели от вражеской крови. Он зарычал, звук эхом разнесся из треснувшей решетки громкоговорителя.

Сломанный меч вырвался на волю. От падающего мертвого воина во все стороны посыпалась блестящая кровь, подобная красным жемчужинам. Стая позади него ворвалась в строй оставшихся воинов, и последнее подобие контроля исчезло. Ноги скользили по усеянному внутренностями полу. Клинки звенели и скрежетали по пластинам брони. По всей палубе валялись мертвые Волки с расколотыми от точных попаданий в глаз головами и шлемами.

«Это не должно было случиться вот так, — подумал Гримур, но его рука уже срывала остатки шлема. Он мельком заметил пергаментную ленту почета, что кровью приклеилась к наплечнику воина. Под багрянцем все еще можно было прочесть имя «Лепид». Гримур замер. Конечности тряслись, все его тело била дрожь. Огонь и звон оружия превратились в блеклый поток, эхом отражавший стучавшую в его венах кровь. Он не чувствовал себя подобным образом уже долгое время, с тех самых пор, как началась охота. Гримур задался вопросом, не было ли этому виной Око, не могла ли его пагубная близость повлиять на их плоть и разумы в последний раз, прежде чем они освободятся.

Усилием воли он заставил мышцы застыть в неподвижности. Он посмотрел вниз. Лепидус до сих пор пытался подняться, до сих пор пытался сражаться, но его кровь все больше заливала палубу, а движения становились все слабее. Гримур заглянул в глазные линзы умирающего воина. В ответ на него посмотрело отражение, подцвеченное красным светом линз: согбенный воин в изжеванных силовых доспехах, на обнаженном лице которого желтели длинные, с палец, клыки.

— Это дурная смерть, — слова горько слетели с его языка. — Но ты умер достойно, кузен, — произнес Гримур и опустил секиру по чистой дуге.

Четырем кораблям Гримура удалось оторваться от погони и вырваться во тьму за границей Кадии. Один остался — «Кровавый вой» продолжал крутиться на месте, пока его двигатели остывали, а энергия угасала. Он умрет позже, три монитора системы разобьют его корпус макроснарядами. Космические Волки на борту погибнут стоя, с оружием в руках и воем на устах, когда огонь и пустота заберут их. Когда их братья вывернулись из цепкой хватки защитников Кадии, Волки с «Кровавого воя» отправили в ночь последнее послание.

— До конца охоты, — сказали они. Покрытый кровью противника, с которым ему не хотелось сражаться, Гримур Красное Железо услышал их сигнал, поднял висевший на шее амулет и коснулся его губами. От него несло холодной кровью.

— До конца, — прошептал он. «Дщерь Хель» вздрогнула, когда в варп-приводы и поля Геллера потекла энергия. Гримур развернулся и покинул раскрашенный багрянцем перекресток. Его братья смотрели ему в спину, но не последовали.

— Сикльд, — сказал Гримур в вокс.

— Ярл, — тонким голосом отозвался рунический жрец.

— Мы вышли из Врат. Возвращайся в Море Душ, — он остановился, вспомнив лицо, отражение которого он увидел в глазах мертвого космического десантника — лицо зверя, вытащенного из глубин ада. — Прозри нам курс. Приведи нас к нему.

XV Соединение

— Я этого не люблю. В смысле, не люблю покидать башню, — Сильванус посмотрел на Хемеллиона, когда они свернули за угол.

Серв в красных одеяниях ничего не ответил, его лицо под капюшоном оставалось неподвижной маской. Хемеллион выглядел старым. Его кожа была покрыта складками, рот — черточка в окружении морщинок. Сквозь толстую ткань мантии проглядывалась едва заметная сутулость. По правде говоря, ему было не больше сорока или пятидесяти лет, но казалось, эти прошедшие годы оставили на нем глубокие шрамы. «Кроме глаз», — подумал Сильванус. В тех глазах читался юношеский гнев, поблескивавший прямо под поверхностью.

Сильванус облизал губы. Они шли больше трех часов, петляя по судну к передним палубам. За это время с навигатора, закутанного в многослойные одеяния, успело сойти семь потов. С головы до пят его покрывал черный бархат и серебристая кисея, свисавшие тяжелыми прядями. То, что он сказал, было чистой правдой — он не любил покидать свою башню. Сильванус не любил других созданий, которые ходили по «Сикораксу». И еще он не любил то, как они смотрели на него: словно он ничем от них не отличался. Он нервно кашлянул.

— Они сказали, зачем я им нужен? — спросил он. Хемеллион промолчал, но свернул в широкую дверь, окаймленную бронзовыми перьями. За ней ждала старая металлическая платформа, за которой, исчезая в далеком мраке, тянулись освещенные красным туннели. Пара остановилась в центре пола. Двери закрылись, подобно сомкнувшимся челюстям, и платформа двинулась по туннелю.

— Мы готовы, верно? — сказав Сильванус, перекрикивая лязг и скрежет платформы. Хемеллион опустил глаза и распрямил рукава, прикрыв ими ладони. Он носил перчатки, отметил Сильванус, грубая черная кожа, истертая на внутренней стороне ладоней. «Зачем я говорю? — спросил себя Сильванус. — Он не хочет разговаривать, но я так хочу этого от него, что болтаю как идиот, — навигатор покачал головой. — Это потому, что ты идиот, вот почему», — сказал он себе. На границе этой же мысли другой голос задался вопросом, не могло ли это быть оттого, что мужчина был ближайшим подобием нормального человека, с которым он встречался за очень долгое время. — Но почему тогда Ариман не пришел сам? — вслух задался он вопросом. — Или Санахт?

Хемеллион чуть повернул голову и взглянул на Сильвануса с таким выражением, словно смотрел на тарелку гнилого мяса. Он отвел глаза.

Платформа постепенно ускорялась, лязганье ее шестеренок и цепей превратилось в одну вибрирующую ноту. Мимо них проносились треснувшие красные лампы и темные провалы других коридоров. Сильванусу показалось, будто в одном из них он разглядел огромную полуосвещенную каверну, наполненную безмолвной техникой. Он задался вопросом, не мог ли начать разговор не с той ноты, ведь с тех пор, как Хемеллион попал на борт, навигатор видел его всего раз, да и то издалека.

— Ты ведь слуга Санахта, верно? — Сильванус попытался перекричать дребезжание деталей и свист воздуха. — Хемеллион, да?

— Раб, — слово было настолько тихим, что Сильванус с трудом понял, что его сказал Хемеллион

— Что?

Хемеллон глядел в туннель перед платформой. Ветер трепал капюшон его мантии.

— Я — раб, как и ты, как и любая душа в этой… тюрьме.

Сильванус ощутил приступ эйфории, затем укол страха.

— Осторожнее с тем, что говоришь.

— Почему? — фыркнул Хемеллион. — Они и так знают.

— Я…

— Ведьмы, что прозревают души. Вот кто они. Как от них можно что-либо утаить? Они знают, о чем я думаю, и их это не волнует. Мои мысли для них меньше чем ничто.

Сильванус покачал головой. Он уже начал жалеть о том, что вынудил его говорить.

— Подобные слова опасны.

Хемеллион рассмеялся, и звук оказался достаточно громким, чтобы заскрежетать о ложный ветер. Его смех был неприятным, холодным и горьким.

— Вот почему ты служишь им так охотно? Потому что боишься умереть?

По коже Сильвануса пробежался мороз. Он вспомнил голоса, что скреблись о его чувства, когда корабль входил в варп, лица, которые видел в извилинах штормов, лица, которые он знал, лица, которые ему хотелось бы забыть.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Да неужели? — Хемеллион расхохотался вновь, запрокинув голову, так что с нее слетел капюшон. Он перестал смеяться и опустил взор. Его глаза походили на блестящие точки отражения в мерцающем освещении. Сильванусу вдруг захотелось убежать отсюда, но бежать было некуда. Хемеллион метнулся к нему и схватил за слои кисеи и бархата. Сильванус начал было отбиваться, но саван и капюшон рывком сорвали с его лица. Он упал, пытаясь прикрыть голову, приготовившись к граду ударов, которые, как навигатор ничуть не сомневался, вскоре последуют.

Хемеллион возвышался над ним, сжимая в руках смятую массу ткани, чьи края развевались на ветру.

— Посмотри на себя, — сказал он.

Сильванус внезапно нащупал пальцами складчатую кожу лица, пространство, где раньше находились его нос и уши, красное глазное яблоко, появившееся, когда его левый глаз почернел от края до края.

Хемеллион сделал медленный, контролируемый выдох.

— Я вижу тебя… и других, и понимаю все, что мне нужно знать о том, какой станет награда за такую жизнь, — он выпустил ткань из рук. Та плетью хлестнула в стремительно удаляющееся расстояние. Сильванус почувствовал, как поднимается и тянется, будто пытаясь схватить ее, но она уже превратилась в призрак, исчезающий из поля зрения. Он осел обратно на пол.

Платформа постепенно замедлялась, мерцание огней успокаивалось. Наконец, они остановились перед дверью. Она была больше той, через которую они вошли раньше, ее косяк толще и ничем не украшен, металлическая поверхность темнее и с пленкой грязи и пыли. Дверь отворилась, и Хемеллион шагнул к ней.

— Тогда зачем жить? — окликнул его Сильванус, и услышал в своем голосе злость и боль. — Почему не вонзить себе нож в шею и, наконец, обрести свободу?

Хемеллион оглянулся на него. Сильванусу почудилось, как будто на лице мужчины промелькнуло замешательство, но затем оно исчезло, словно смытое прочь. Хемеллион отвернулся и сошел с платформы.

«Он что-то прячет внутри», — подумал Сильванус, поднявшись на ноги и сделав шаг к двери. Хемеллион остановился и непонимающе помотал головой.

— Что это было? — спросил он.

— Я ничего не говорил, — отозвался Сильванус. Спустя секунду Хемеллион пожал плечами и пошел дальше.

+ Вы звали, госпожа, + сквозь жужжание корабля до Карменты долетел голос Аримана. Часть ее нашла успокаивающим то, что она услышала его. Другая ее часть задалась вопросом, почему.

«Ты возвратился из снов», — произнесла она, пытаясь заставить свой голос казаться сильным, невзирая на то, что Азек и так почувствовал бы правду. Она говорила через интерфейсные устройства корабельного разума, мысленно формулируя слова, которые затем транслировались на системы судна. В некотором смысле Кармента разговаривала с кораблем, или сама с собой, в зависимости от того, как она предпочитала смотреть на это. Но она знала, что Ариман был здесь, что его разум касался систем машины, что на самом деле она общалась с ним.

+ Ты догадалась, что я вернулся, еще до того, как я сам об этом заявил. +

«Ты удивлен? — она остановилась и ощутила, как сквозь нее изливается усталость. — Я чувствую весь корабль, каждую заклепку, каждое перенапряженное звено энергии и силы. Я чувствую каждую душу, что дышит выдыхаемым мною воздухом. В километре под нами, на нижних уровнях днища, пожар. Днищенская банда вскрыла заполненный топливом отсек. Они зажгли факел. Десятеро погибли. Один все еще кричит. К передним сенсорным антеннам подсоединен криптошунт, что напевает мне песнь боли, и так будет продолжаться и впредь, поскольку до него невозможно добраться, не прорезав при этом три метра брони. Я вижу все это, а чувствую еще больше. Поэтому да, я заметила твое возвращение».

+ Тебе больно видеть все это? +

«Да, — сказала она и замолчала. — Я ухожу, Ариман. Я не знаю, переживу ли еще одно сражение. Корабль отнимает все больше моего естества. Когда мы не в варпе, мне лучше. Но когда мы входим обратно, когда он пробуждается для битвы… Я не понимала, почему столь давно Механикус нарекли меня еретичкой — но теперь знаю, что они были правы. Один разум не в силах контролировать столь мощную машину. Здесь, вместе со мной, есть и другие голоса. Они становятся сильнее, а я становлюсь слабее. Скоро я уйду окончательно, и останутся только они».

+ Ты сильная, госпожа. Всегда такою была. +

Она рассмеялась, и ее мысленный голос прозвенел, словно бьющееся стекло.

«Врун. Всегда таким был».

+ Ты не можешь знать наверняка, что произойдет. +

«Тебе ли говорить о подобном? Я могу. Я чувствую это, Ариман. Я не такая, как ты — мне не требуется видеть будущее, чтобы знать, каким оно будет. «Сикоракс» заберет меня, или… — Кармента остановилась, и Ариман ощутил концентрацию мыслей и воли. — Все заканчивается, так или иначе».

+ Никогда не верил в будущее, которого не творил сам. +

«Конечно, нет, — в ее мыслях снова послышался смешок. — Ты доверяешь слишком много, и слишком мало. Тебе ведомо почти все, но ты упускаешь из виду то, чего не понимаешь. Твои глаза видят далеко, но не замечает обрыва у самых ног».

+ Это был упрек? +

«Нет, — ответила Кармента, и Ариман ощутил, как она пожала плечами, даже не нуждаясь в том, чтобы видеть это. — Нет, это было прощание. Вот почему я позвала тебя, пока еще могла, пока еще была в состоянии. Скоро мы войдем в потустороннее, а затем в горнило боя, и там я встречу свой конец».

Карменте показалось, будто она ощутила отголосок неуверенности, словно Ариман сформулировал ментальное послание, только затем, чтобы оставить его неотправленным, подобно слову, так и не слетевшему с открытых уст.

«Удачи, мой друг», — сказала она.

— Ты готов, навигатор? — спросил Ариман.

Сильванус огляделся и сглотнул. Со всех уголков зала на него взирали глаза. Одни были глазами людей или, по крайней мере, глазами созданий, похожих на людей, другие — тусклым призрачным свечением глазных линз Рубрики или кристаллическим блеском из-под масок кираборов. Он не ожидал подобной встречи, но ему следовало догадаться, что они вскоре куда-то отправятся, а для этого им придется возвратиться в варп. Но даже если бы навигатор был готов, подобной встречи он все равно не ожидал.

Громадный сводчатый зал, судя по внешнему виду, когда-то мог быть палатой для собраний. Внутри пяти его стен свивалась единственная платформа. С многоярусного потолка свисали проеденные коррозией балконы, а пол представлял собой пологую чашу из истершегося камня. Стены расцвечивала бирюзовая и оранжевая ржавчина, формируя кривые сталактиты между просевшими балконами. Зал кишел людьми, стоявшими вдоль стен, выстроившимися на извивающейся от пола до самого потолка платформе. На первый взгляд многие из них были рабами в белых одеяниях, но встречались среди них согбенные уродливые существа, закованные в цепи, за которыми надзирали стражники в масках. В самом центре зала парила кристаллическая сфера. Сильванус узнал в ней точную копию той, что находилась на мостике «Сикоракса». Вокруг нее висели меньшие шары, похожие на остановившиеся планеты в исполинском планетарии. Сильванус опустил взгляд, едва только взглянул на сферы. Внезапно ему захотелось закрыть глаза и больше никогда их не открывать.

Воздух мерцал перед его глазами так, словно он смотрел сквозь тепловую дымку. В нос ударил запах дождя, стали и обугливающегося дерева, затем они исчезли и появились снова. У Сильвануса вдруг заболел третий глаз, скрытый под повязкой из черного шелка.

Ариман стоял под парящими сферами. Он излучал сосредоточенность. Сильванусу пришлось перебороть головокружение, что накатило на него, едва он только посмотрел на колдуна. Он сделал вдох. От воздуха во рту разило грязью.

Все станет намного, намного хуже. В это он не сомневался.

— Сильванус? — снова спросил Ариман.

— Лорд Ариман, — навигатор кивнул и заставил себя пересечь зал. Стоявший позади него Хемеллион остался у него за спиной, скользнув в ту крошечную тень, которая была его положенным местом.

— У нас вновь появился курс, — промолвил Ариман. Он взглянул в его выжидающие глаза, затем на покачивающихся и закутанных в одеяния, либо трясущихся в цепях рабов-псайкеров.

— Легкий, надеюсь? — сказал Сильванус, прежде чем успел прикусить язык.

Ариман ничего не ответил, но только склонил свой рогатый шлем набок. Навигатор не мог сказать, куда был устремлен его взор — на него или же на зал.

— Ты готов?

Сильванус остановился в трех шагах от Аримана и опустил голову. Огромная кристаллическая сфера давила на него. С него градом катился пот. Бархатные и шелковые одеяния прилипли к его дрожащим конечностям.

«Я должен это сделать. Вот ради чего они меня держат. Я не могу отказать, — в его разуме всплыли слова Хемеллиона, тяжелые от презрения. — Вот почему ты служишь им так охотно? Потому что боишься умереть?»

— Я готов, — сказал он и поднял глаза.

Красные линзы Ариманового шлема походили на прорези в домне. Из-за спины колдуна на него взирали сотни глаз. Он нахмурился, но затем попытался скрыть это.

«Где Астреос? Где Санахт и Игнис? Разве они не нужны здесь?»

+ Нет, + произнес Ариман внутри черепа Сильвануса. + Только я один буду тебе помогать, и сплету путь, по которому ты будешь следовать. +

Взгляд Сильвануса переметнулся на фигуры, столпившиеся у стен зала.

«Тогда для чего они здесь?» — задался он вопросом, но ему тут же расхотелось знать ответ.

Он снова посмотрел на Аримана и кивнул.

Окружающий мир исчез. Сильванус воспарил сквозь облака света и участки тьмы. Вокруг него формировалось образы, спирали и линии растягивались между пустотами в свете. Это было восхитительно, словно наблюдать за сотворением цветка. Он понятия не имел, на что смотрел, либо что это означало.

«Иди по пути, навигатор», — подумал он, но затем понял, что мысль принадлежала не ему, что где-то он потянулся и стянул со лба шелковую повязку. Зал очертился перед его оком пылающим свечным пламенем сотен разумов. Каждый присутствовавший в зале псайкер закричал, когда их разумы расплавились и стали костром. Кристаллическая сфера превратилась в полыхающее солнце. Меньшие шары завращались, меняя цвета и размеры. Сильванус заглянул в кристалл. Образы внутри его разума закружились, изменились и стали нахлестывающимся переплетением нитей.

За пределами сферы сознания Сильвануса, «Сикоракс» и его флот пронзили кожу реальности и проскользнули за звезды. В черепе Сильвануса загорелось белым третье око, и он узрел путь и его окончание.

+ Следуйте за мной, + произнес он голосом Аримана, и колдуны по всему флоту услышали его и подчинились.

Часть третья Лабиринт забытого царя

XVI Аполлония

— Помоги нам, Сильванус. Прошу, сын мой, помоги нам.

Голос был реальным. Сильванус слышал, как его сиплые нотки звоном отдаются в ушах.

Мимо навигатора протекали нити зеленой, золотой и красной жидкости, разбиваясь, переформировываясь, изменяясь, вихрясь и разрываясь. Черные пустоты разверзались и смыкались в калейдоскопе, будто подмигивающие глаза. В его ушах кричал звук, запинаясь, подобно зацикленной записи, ревя, подобно штормовому ветру, визжа, подобно стеклу, что разбивалось снова и снова. И все это время Сильванус летел вперед, ускоряясь и кружась, словно подхваченное шквалом зернышко.

Это был не тот варп, который знал Сильванус. Прежде он всегда представлялся ему в виде расселин белых и черных полос, подобно постоянно перерисовываемому и сминаемому наброску на пергаменте. Этот варп был другим, ибо его видел и облекал в форму иной разум. А еще здесь были голоса, что взывали к нему с границы зрения.

— Прошу…

Наихудшим был голос его отца.

— Помоги нам…

Его отец, мертвый вот уже десять лет, когда Сильванус отправился в Око.

— Ты слышишь нас, сын мой?

Старик зачах во мраке Терры. За свою жизнь Сильванус встречался с человеком, что породил его, двадцать один раз. Говорили, что Янвед Йешар умер, скребясь в собственной блевотине, его раздувшееся тело было более неспособным подняться, а сердце более не в состоянии биться. И все же его голос был здесь, такой отчетливый, словно его владелец стоял прямо за плечом навигатора. Сильванус не оглядывался. Он не оглянется.

Впереди него расцвели сферы матово синих и серебряных звезд. Наружу рассыпались расширяющиеся капли. Сильванус нырнул, растягиваясь, чтобы проскользнуть между двумя сферами, которые загорелись бело-черным огнем. Он знал, что где-то там вместе с ним шел «Сикоракс», прорезая шквал экранированным корпусом. Его путь был путем корабля, ибо он был навигатором.

Откуда-то из-за границ зрения вздулся смешок. Он казался мягким, подобным бархату и молоку, превращенными в звук.

— Столь долго смотрел, но никогда не слушал, — проурчал медленный голос, одновременно чувственный и резкий. — Теперь ты хочешь слушать?

Вокруг него закружились звезды из серебра. Он ощущал запах пота и чуял утреннюю росу.

«Такой мягкий, такой теплый, голос, в котором можно утонуть и более не желать дышать».

— Ты хочешь прикоснуться? Да?

Он почувствовал, как перед глазами все поплыло. Цвета начали изменяться быстрее. Парящие сферы лопнули. Брызги и полосы радужных цветов стали огромными кубами, что складывались, комбинировались и распадались, становились клетчатыми и изменяли форму.

«Что происходит?» — закричала в его разуме мысль, и Сильванус задался вопросом, не прокричал ли он где-то там этот вопрос ртом, которого более не чувствовал. Даже в Оке все было не таким, никогда не было…

— Чего ты желаешь? — голос был стуком счетным колец и скрежетанием перьев. — Это может быть твоим, — голос расхохотался, теперь жужжа, словно растревоженный улей. — Это может быыыы…

— Прошу, сын мой, — пробился сквозь шум голос его отца, громче прежнего. Сильванус чувствовал слезы в словах старика. — Мы наблюдаем за тобой, сын. Мы наблюдаем за тобой, когда ты спишь и бодрствуешь. Прошу, помоги нам…

Затем вокруг появились другие голоса, становясь сильнее, сливаясь в один.

— Помоги… Может быть… Коснуться, да..? Наблюдаем… наблюдаем… наблюдаем…

Путь впереди него вдруг превратился в полог темной листвы, озаренной сумерками. Он услышал за спиной вой, хохот на ветру, заставлявший колебаться ветки и листья, когда он понесся к ним. Сильванус услышал сзади дыхание и учуял запах гнилого мяса, застрявшего между острых зубов.

Он хотел оглянуться.

Он оглянется, он посмотрит.

Его глаза начали поворачиваться. Краем зрения он заметил желтые глаза, блестевшие сквозь покачивающуюся от ветра листву.

+ Иди на голос, + слова подхватили Сильвануса и заставили отвести глаза. + Это я, навигатор. Я здесь. Я рядом. +

«Ариман», — листья перед ним раздвинулись в стороны, открыв поляну, уводившую во тьму. Вой сзади становился громче, а голоса кричали, и молили, и смеялись.

+ Иди на голос, + слова были отчетливыми, будто звон колокола в безветренной ночи.

— Если бы мы только могли пойти с тобой… — сказал его отец.

+ Только на мой голос. +

Сумеречные джунгли проносились мимо, быстрее и быстрее, путь извивался, но ни разу полностью не исчезал.

— Мы можем стать свободными… — произнес голос.

+ Это просто фантомы, навигатор. +

— Мы все можем быть свободными…

«Сколько я здесь пробыл? Я все еще веду корабль, или меня уже нет? — внутри него вырос холодный ужас. — Неужели я еще один голос, попавший в ловушку шторма?»

+ Мой голос — это все, что реально. +

— Мы можем помочь тебе…

А затем лиственный полог остался позади, и его окружила пустота.

+ Сейчас, + приказал голос Аримана, и Сильванус закрыл глаз. Варп растаял, и он полетел сквозь благословенную черноту, сопровождаемый стихающими криками покойного отца в столь желанное безмолвие.

«Клятва Сигиллита» содрогалась, прорезая варп. Кошмарные когти лязгали и искрили об его щит, черные течения пытались сбить его с курса, но корабль продолжал идти точно по заданному пути. Брат-капитан Кендрион, стоявший в безлюдном стратегиуме, всматривался в изображение луны, вращавшейся в ореоле холодного света. Она выглядела жалким, всеми забытым пузырем у края куда более крупных вещей. Настоящая планета, вокруг которой она кружилась, была во много, много раз больше. Гигантская раздувшаяся газовая сфера, чья фиолетовая поверхность вихрилась белыми тучами, заработала право именоваться планетой, хотя именно ее дитя, луна, дала название всей системе.

«Аполлония». Это название он прочел на залитых кровью страницах в глубочайших архивах Титана. Фрагменты пророчеств, сведения о природе варпа и его потенциале — все это было отмечено глифом луны, чье изображение сейчас вращалось перед его глазами. Теперь он знал, откуда были родом те страницы с познаниями.

Так много тайн. Одна наслаивается на другую, пока не становятся нашей кожей, пока не становятся нашей броней.

Но в этом и был весь смысл, понял он — не было абсолютной брони, не существовало ничего, что можно было бы закопать настолько глубоко, чтобы его не смогли найти.

Он взмахнул рукой, и спроецированная луна съежилась. Аполлония стала искоркой, бездумно кружащейся вокруг вихрящегося фона своей планеты-родительницы. Орудийные станции, ожерельем опоясывающие луну, испарились. Безмолвствующие торпеды и мины, сбившиеся в бескрайние облака, превратились в пятно помех. Оборона Аполлонии могла отразить атаку небольшого флота, но им придется столкнуться не с небольшим флотом. Если Ариман узнал у инквизитора Иобель то, что хотел, он явится со всей своей мощью. Против такого оборона луны не выстоит.

«И поэтому мы мчимся сквозь варп, — подумал Кендрион, — в надежде, что успеем».

Он ощущал, как вокруг «Клятвы Сигиллита» трещат щиты, когда варп пытался объять корпус. Это был быстрый корабль, быстрее всего, что большинство людей сочло бы возможным. Позади, затерявшись в круговоротах варпа, следовал намного больший флот, неповоротливый от военных кораблей с огневой мощью, способной сокрушать целые флоты.

«Но хватит ли нам даже этого? — он не был пессимистом — он был воином, а воин не мог позволить себе ложной надежды. — Правда — наше оружие, как неведение — наш щит».

Кендрион вздрогнул. Его доспехи зажужжали в ответ.

— Холодно, друг?

На лице Кендриона не дрогнул ни единый мускул, но внутренне он напрягся. Издубар поравнялся с ним. Инквизитор облачился в доспехи. Его гибкое тело покрывали черные лакированные пластины, с плеч ниспадала соболиная мантия. На литых мышцах его груди красовалась литера «І» с тремя поперечными полосами, опоясанная серебряным венком. Из центра символа взирал крошечный череп демона с рубиновыми глазами.

Издубар поднял перед собой руку, отставив в стороны большой и указательный палец, словно глядел сквозь них, как в прицел, на гололитическое изображение Аполлонии.

Издубар резко сомкнул пальцы. Лорд-инквизитор удерживал руку неподвижно еще секунду, а затем со вздохом сервоприводов опустил ее.

— Если бы все было так просто, — тяжело сказал Издубар. — Возьми то, что на данный момент является величайшей опасностью для человечества, и заставь это исчезнуть одним движением пальцев.

Кендрион шевельнулся, и его посеребренные доспехи вздохнули, повторив движение одновременно с мышцами. Он был без меча, и хотя это было правильным и уместным, воин чувствовал себя неуютно. Внутри него часть подсознания продолжала повторять слова презрения и имена павших братьев в нескончаемой литании. Кендрион прислушался к тому, как мысли вздымаются и опускаются в едином ритме. Далеко на краю сознания он слышал разумы братьев, каждый из которых был отголоском его собственного. «Клятва Сигиллита» был всего лишь одним кораблем, но на его борту обитало семьдесят три Серых Рыцаря, чьи разумы походили на факелы рядом со многими тысячами свечных огоньков, разбросанных по всему судну. Он с трудом понимал концепцию уюта, но в моменты, подобные этому, он вплотную приближался к осознанию того, что это должно было значить для обычных людей.

— Полагаешь, я уже обладал подобной силой? — произнес инквизитор, будто в ответ на невысказанное Кендрионом замечание. — Думаешь, я мог уничтожить Атеней? Если бы его не существовало, Ариман и его род оставили бы поиски. И сейчас мы бы не рисковали тем, что он может получить его, — Издубар облокотился на медный поручень, который окружал купол. — Да, я мог сделать это давным-давно, одним словом, одним… щелчком пальцев.

Кендрион повернулся к Издубару. Мужчина выглядел молодым, но это было не так. Двести, триста лет? Кендрион не знал наверняка, но Издубар всегда оставался для него инквизитором, который никогда не старел, как будто у него не было для этого времени. Прямолинейный, вдумчивый, безжалостный — вот какими словами он мог описать Издубара. Кендрион полагал, что для других эти качества были достойны уважения, но сам он находил Издубара лишь нервирующим, будто оружие, чей баланс по какой-то неведомой причине никогда не казался выверенным.

— Один жест, и все бы кончилось, но что тогда? Что мы потеряем? Война, которую мы ведем, это война знания, а мы не можем сражаться против того, чего не понимаем. Уничтожь это, и мы сами ослепим себя. И разве это не служит цели? Свет, что влечет наших врагов к нам, как огонь привлекал волков к нашим предкам. Мы действуем здесь не только в качестве защитников, Кендрион, — Издубар отвел взгляд от звездного поля, его глаза были лишены эмоций, но поблескивали отраженным светом. — Мы — охотники.

Волки оседлали край шторма. Он катился и ревел вокруг «Дщери Хель», заставляя ее корпус содрогаться от ярости. Буря началась вскоре после того, как они вернулись в варп после выхода из Кадийских врат. Шторм усиливался, невзирая на все попытки оставить его позади, как будто он гнал их перед собой. Гримуру это не нравилось — еще один дурной знак среди и без того множества.

— Луна, сломленная в середине зимы, взирает на нас, — просипел лежавший на полу Сикльд. От тела рунического жреца расходился лед, взбираясь по стенам навигационного отсека. Кровь пятнала губы Сикльда и формировала розоватые кристаллы на его щеках. — Серебром есть воины клинка и книги, и они идут на огонь.

Гримур притронулся к осколку красного железа на шее. Они неслись на передовой волне шторма в течение дней, и все это время Сикльд видел сны, и Гримур присматривал за ним, не выпуская из рук секиру. Сон рунического жреца был нитью, что вела их к Ариману, но он брал свое. Кожа Сикльда была теперь снежно-белой под коркой льда, его лицо — таким запавшим, что походило на череп. Гримуру не хотелось знать, каких усилий Сикльду стоило держаться за охотничий сон. Остальные рунические жрецы вели другие корабли, но все они следовали за Сикльдом; он был хозяином стаи, сильнейшим из них, и тем, кто видел путь яснее прочих.

«Что, если он подведет нас сейчас? — подумал Гримур. — Что, если зло, коснувшееся всех нас, проникнет в его плоть? Что, если я обрежу его нить?»

— Король без земель, с клинком, подобным луне, в руке его, — выдохнул Сикльд, и пальцы Гримура дернулись на рукояти секиры. Колдовской лед на стенах навигационного отсека стал плотнее, а в борт корабля ударила штормовая волна.

— Мир, брат, — прошептал Гримур, сам не зная, почему. — Веди нас верным путем. Не подведи нас сейчас.

Шторм приближался. Сильванус лежал на полу своей башни и рыдал. По его белой коже градом катились розовые от крови слезы. Он чувствовал, как варп скребется и дергает границы его мыслей. Они оседлали шторм, чтобы достичь Аполлонии, и теперь он как будто следовал за ними, со всех сторон обступая луну. Его усиливающаяся ярость скрежетала о реальность, словно когти. Навигатор чувствовал его, а иногда и замечал краем глаза, когда осмеливался их открыть. Теперь он боялся смотреть, но даже во тьме за веками шторм продолжал насмехаться над ним.

— Убирайся прочь, — простонал он. — Прошу, прошу, оставь меня в покое.

Дверь в комнату с шипением открылась. Сильванус не стал открывать глаз. Скорее всего, один из рабов принес ему еды или… Его не волновало, кто это мог быть. С каждым ударом сердца шторм становился ближе. Смех был теперь грубым хохотом заостряющейся стали и высохших костей.

Пол зазвенел, словно гонг. Сильванус поднял широкие от ужаса глаза. На краю зрения размывались и смешивались цвета, но даже сквозь слезы он разглядел фигуру, что стояла над ним. Она возвышалась до самого потолка, очертаниями отдаленно напоминая человека, созданного из поршней и пламенно-оранжевых пластин брони.

— Что ты такое… — начал он, но затем понял, с кем разговаривал, и сглотнул. Над ним прокрутил плечевыми пластинами Жертвенник. Жужжание шестеренок пророкотало, словно безропотный вздох.

— Навигатор, — прогрохотало из решеток громкоговорителя слово. Сильванус зажал уши, но в звенящем эхо он узнал записанный голос Игниса. Пушка на спине Жертвенника прокрутилась из стороны в сторону, прежде чем зарядиться с холодным металлическим лязгом. — Ты. Идешь. Со. Мной.

Сейсмический снаряд вырвался в пустоту на языке пламени. Спустя двадцать семь миллисекунд включился вторичный заряд. Ракеты направили пятидесятиметровый дротик в объятия гравитации. Он заскользил к разреженной атмосфере луны. Его наконечник начал светиться. Спустя тридцать шесть секунд после того, как он покинул жерло орудия, из него высыпались основные ракеты. Закрученные сети керамита вырвались на свободу, вошли в атмосферу и унеслись вдаль. Боеголовка, похожая теперь на заточенный серебряный клинок, падала, кружась волчком и оставляя светящуюся полосу на черном небе луны. На ее корпусе начали таять выложенные золотой проволокой узоры. Следом за боеголовкой скручивались в спирали бело-желтые капли. Тонкая серебряная стрела достигла серой земли и исчезла. В разреженный воздух поднялся столб пыли, взмыв до небес из-за слабой силы притяжения. Адамантиновый корпус раскалился, прогрызаясь сквозь камни и уплотненную пыль.

Наконец, боеголовка достигла финальной глубины и детонировала. Она прожила сто семьдесят две секунды. Поверхность луны пошла рябью от места удара, обрушилась внутрь, а затем взорвалась вверх. Земля задрожала, словно вода, над серыми морями дюн волнами взлетела пыль. Скалы раскололись и осыпались в образовавшиеся пропасти. Из эпицентра взрыва сквозь растущие облака пыли уставилась изорванная рана, похожая на треснувший зрачок слепого ока.

Через дисплей шлема Игнис наблюдал за тем, как ломается поверхность Аполлонии. Доспехи содрогались, звеня в такт с огневыми залпами «Слова Гермеса». В его правом глазу множилась в сложности паутина пламени и взрывов над луной.

Луна все еще оборонялась. Орудийные платформы с системами коррекции, минные поля и неуправляемые торпеды поблескивали, словно цепочки драгоценных камней на фоне соболиной черноты космоса. Защита была действительно сильной, но недостаточной, все же недостаточной. Решетки турболазерного огня потянулись к кораблям Ариманового флота. Энергетические щиты раскололись. Флот ответил. Торпеды попали в орудийные платформы и распустились цветками белого света. Залпы плазменного огня изрешетили орбитальные станции. Сквозь марево вытекающего газа и жидкости катились глобулы горящей материи. Числа, время, углы — все это было лишь частями разрастающегося образа, который он привел в действие и держал под контролем.

Что-то шевельнулось на задворках его разума, и Игнис почувствовал, как сквозь него задрожал беззвучный смешок. Он стоял в центре образа, его разум был соединен с псайкером на борту каждого судна, его душа ощущала отголоски варпа, пока внутри него воздвигались и воздвигались числа и углы. Варп свивался вокруг луны, спиралью закручивая ее в воронку, подбираясь ближе, истончая кожу реальности. Сама луна горела в разуме Игниса подобно солнцу. Космос вокруг нее смазывался клубками цветов. Расстояние до луны будто менялось всякий раз, когда он пытался оценить его, а на ее поверхности потрескивали пятна не-света. Он видел ее своей душой, словно молнию, выбеливавшую грозовые тучи. Немало времени миновало с тех пор, как он давал масштабам разрухи полную свободу, и возможность была слишком соблазнительной, но слишком, слишком опасной.

Игнис тряхнул головой и вернулся к наблюдению за тем, как его корабли постепенно оголяют защиту Аполлонии. Еще одна орудийная платформа распалась во взрыве. Из другой платформы замерцали толстые лучи лазерного огня и прочертили полосу по корпусу одного из кораблей, отсекши от корпуса пласты бледной кости и маслянисто-синих наростов. Судно закружилось на месте, его двигатели заработали с перебоями.

«Синетика», — подумал Игнис и пересчитал эффективность флота, основываясь на этой потере. В сознании закружились числа. Его сердца забились быстрее, когда в матрицу разрушения вошли непредсказуемые погрешности. «Синетика» взорвалась, ее корпус лопнул от огня, будто труп, раздувшийся от воздуха. За облаком пламени, остальной флот двигался вокруг луны. Посреди лазерных лучей и стеганного турельного огня распускались цветки плазмы. Картина была прекрасной для взора Игниса, скульптурой вычислений, изваянной из пламени. Расчеты завершились и стали суммой, что тянулась в бесконечность. Готово.

+ Поверхность вскрыта, + послал он.

Астреос лежал, прикованный к стальному ложу. Сознание возвратилось к нему снова, а вместе с ним и боль. Пустые глазницы ныли в тупом ритме с сердцебиением. Болты, что крепили металлический капюшон к его скальпу, были твердыми точками остроты. Иголки, соединенные с клубком инъекционных трубок, дергались всякий раз, когда всасывали кровь из вен и закачивали внутрь лекарства. Над всем этим тошнотворные тени его блокирующих варп стражников смазывали каждую мысль и ощущение в сворачивающуюся тьму. На плоти слабо вибрировали оковы, чьи края раздражали и вгрызались ему в запястья. А еще Астреос чувствовал подсохшую кровь, коркой покрывавшую его кожу.

На этот раз, пробудившись, он не издал ни звука. Он уже выходил из наркотической комы несколько раз за последние… на самом деле, он понятия не имел, сколько миновало времени с тех пор, как инквизитор оставил его. Были только сны, в которых Астреос видел, как родной мир его ордена сгорает снова и снова. Сон неизменно заканчивался на последних мгновениях до того, как он сбежал из ревущего ада. Он оглядывался сквозь пламя и видел серебряных воинов с шагающим в их главе дредноутом. Он просыпался, как и теперь, горько осознавая свое заключение. Астреос лежал несколько секунд в черноте своей слепоты, затем иглы погружались в плоть и наркотики ввергали его обратно во сны с горящей крепостью и умирающим миром.

Он старался не дышать и контролировать пульс. Вибрация оков и плиты под ним стала для Астреоса новым ощущением. Он догадывался, что это могло быть — сражение. Корабль, на котором он находился, стрелял из орудий и получал в ответ, отдача и взрывы сотрясали его металлические кости. Он попытался оценить размеры боя по дрожи металла, и понял, что снаружи гремит интенсивный, масштабный шторм битвы.

«Это погибель Аримана? — задался он вопросом. — Неужели я пробудился в момент, когда Инквизиция проводит свою казнь? — при этой мысли внутри него разверзлась пустота. — Моя последняя клятва нарушена».

Астреос почувствовал, как его пульс подскочил, попытался замедлить его, но было слишком поздно. Рядом запищала машина.

— Биоритмы поднимаются, — раздался механический голос. Он услышал шелест ткани и пощелкивание механизмов, когда к нему приблизился техножрец. Он открыл рот и втянул воздух. Иглы в его плоти вздрогнули, и Астреос почувствовал слабый стук закачиваемых в него успокоительных.

— Нет… — выдавил он, а затем упал обратно в обволакивающую тьму и нарастающий смешок воспоминаний.

Хемеллион сидел и прислушивался к скрежету стали о камень. Время от времени он останавливался и поднимал перед собой металлический полумесяц, так что кромка ловила свет масляной лампы. Он поворачивал клинок, наблюдая за тем, как появляется острота. По маленькой комнатушке глухо прозвенел отдаленный лязг. Возле него в чаше с горящим маслом задергалось пламя. Он обратил глаза на окутанные сумраком закутки комнаты. Звук стих. Хемеллион опустил голову и начал затачивать снова.

Клинок представлял собой кусок металла, оторванный им от края пола. Он заострял его многие дни. Поначалу при свете светосфер, затем, когда сферы погасли несколько часов назад, в полумраке.

Он начал снова. Камень заскрежетал вдоль кромки, и он слушал, как та становится острее.

Он вспомнил Хелану с Вохала, каждое утро скрежетавшую камнем по кромке своего меча. То и дело она останавливалась, поднимала клинок перед собой, смотрела на кромку и продолжала. Десять лет. Десять лет она держала меч острым, чтобы защитить его от убийц. Хелана умерла одной из последних. Он вспомнил, как смотрел на двор крепости по столь многим утрам, вспомнил искры, что взлетали в стылый зимний воздух от точильного камня, заострявшего мечи, и косы, и ножи. Он вспомнил трупы, которые видел в последние дни до того, как погиб Вохал. С их глоток скалились рваные улыбки, оставленные ножами, которые сжимали покойники, лежавшие поодаль остальных. Милосердие, дарованное кромкой ножа, когда умерла последняя надежда.

Он вспоминал и прислушивался к шепоту камня о кромку клинка.

Он вспомнил прах на растрескавшихся губах голодающих ртов.

Прах.

Это все, что осталось.

Прах, разносимый ветром, слетающий с безразличной руки.

На него посмотрели глаза Аримана, а затем Санахта.

Он вспоминал и вспоминал, его мысли кружились вокруг ярости. Хемеллион не думал о проходящем времени или дрожи и тряске корабля, или почему думал о нем как о корабле, а не как о городе. Он не задавался вопросом, почему не мог думать ни о чем другом, или что намеревался сделать. Он думал о клинке, о бритвенном скрежете камня по его кромке, и об его остроте.

+ Отправляйте нас, + послал Ариман. От змеевидных узоров, вырезанных в полу, выстрелил столб света. Санахт ощутил, как варп вокруг него искривляется. Он попытался не дать голове закружиться. Он стоял возле Аримана. Рядом с ними двумя идеальными кругами выстроилось шестнадцать воинов Рубрики. Зал превратился в размытое пятно за слепящей завесой. От кристаллической пирамиды над их головами рассыпался радужный свет.

Санахт оскалился, когда внутри его черепа выросло давление. Перемещение вглубь Аполлонии стало возможным только благодаря тому, что ее поверхность вскрыли. Луну, будто кольчуга, окружали неуправляемые течения варповской энергии. Искажения вызывало нечто внутри самой луны, словно пытаясь защитить ее от Аримана. Открытие врат сквозь подобное сплетение завихрений и потоков варпа было близким к самоубийству.

Брешь, пробитая в поверхности луны сейсмическим зарядом, открыла для них канал возможности. Канал был узким и опасным, но Ариман все же собирался воспользоваться им. Они могли спуститься в лабиринт на боевом корабле, но он хотел подобраться к ядру луны так близко, как только возможно. По крайней мере, так он сказал.

Пелена света, окутавшая Санахта и Аримана, стала слепяще-белой. Вокруг разума Санахта завизжала сфокусированная сила Аримана. Зал испарился, и мечник потек сквозь забвение, подобно горящей стреле, выпущенной в ночное небо.

XVII Образы

«Тьма впереди, тьма позади», — подумал Санахт, следуя за Ариманом. Туннель вокруг них был круглым и совершенно гладким, как будто высеченным в черной скале водой. Свет не отражался ни от стен, ни от пола, ни от потолка. Глаза Рубрики сияли безжизненностью и холодом на шлемах, но не могли сделать ничего, кроме как грубо очерчивать бронированные головы. Даже дисплей его шлема не мог проникнуть сквозь сумрак. Варп также ничем не мог помочь. Он попытался дотянуться до него разумом, но сразу обнаружил, что концентрация срывается, словно попадая в бурную речку.

«Лабиринт». Вот как Ариман называл его, и теперь Санахт понимал, почему. Луна не была цельной. Под всей ее поверхностью простирались туннели, формируя гигантские соты из отполированной черной скалы. В ее ядре, в конце извивающегося сквозь тьму пути, ждал Атеней. Здесь властвовал варп, он тек в стенах и неподвижном воздухе туннелей, изливаясь в некие незримые глубины. Это был не просто лабиринт в физической реальности, это был лабиринт разума. Он казался знакомым, хотя Санахт понятия не имел, почему, как будто он шагал по руинам давно потерянного дома. Насколько глубоко они спустились, или насколько далеко им оставалось идти, он также не знал. Лишь один Ариман двигался целеустремленно, паря впереди них, его одеяния развевались, словно на невидимом ветру.

Санахт вдруг ощутил, как на него давит тайна, погребенная под слоями мысленных помех и маскировок. Она ютилась внутри него, теплая и искушающая своими обещаниями. Скоро все начнется. Нет, он не позволит ей всплыть наружу. Пока нет. Ариман был слишком близко, и риск пока был слишком велик.

Санахт увидел, как Ариман внезапно вздрогнул, а затем замер. Рубрика остановилась вокруг него. Его сердца застыли. Неужели маска его поверхностных мыслей соскользнула? Неужели Ариман по какой-то причине заглянул вглубь его разума? Нет — он бы это понял. Каким бы слабым он ни был, он бы это понял и, кроме того, разве у Аримана были причины не доверять ему?

+ Что-то не так? + спросил Санахт и услышал, как его мысли разнеслись эхом, словно реальный звук.

— Не так… не так… не так…

+ Этот лабиринт не такой, как инквизитор сказала тебе? +

— Сказала тебе… тебе… тебе…

Ариман оглянулся и посмотрел вверх, как будто на небо, которого здесь не было.

— Это не лабиринт, — произнес Ариман своим настоящим голосом. На этот раз эхо не последовало. — Туннели и окружающие их течения варпа — лишь побочные продукты того, что их сформировало. Это карта, вырезанная варпом в холодном ядре луны. Вся структура — это стабилизированная сфера материи и эфира.

— Так он возник случайно? — спросил Санахт.

Ответ Аримана глухо протрещал в воздухе.

— Нет, в нем нет ничего случайного. Его переходы — это карта обмана и лжи, и сквозь него вибрирует варп, — Ариман повернулся обратно к тьме впереди. — Он создан из мыслей, изливающихся в реальность. Этот лабиринт — отголосок тех мыслей, словно отпечаток, оставленный на мягком прибрежном песке.

Рубрика с лязгом пришла в движение, когда Ариман заскользил вперед. Санахт пошел за ним, незаметно коснувшись наверший мечей.

— Чьих мыслей? — спросил Санахт, поравнявшись с Ариманом. — Ты сказал, что это место изваяно мыслями, но чьими?

— Нашего отца, — ответил Ариман.

Хемеллион ступил на мостик «Сикоракса». Он замер, уставившись на истертую медь палубы, отметив старые символы, вырезанные на шляпке каждой заклепки.

«Почему я здесь?» — он знал, где находится. Он бывал тут прежде, много раз. Он знал это, знал, что это был… мостик? Верно. Это он. Хемеллион знал, что это центр корабля…

Но что такое корабль?

Мимо пронеслась фигура в развевающейся мантии. Он моргнул. Хемеллион не был уверен, что такое корабль или что он на нем делает, но знал, что это было не важно, как и то, почему он здесь. Важно только то, что он здесь.

Он поднял глаза и медленно сфокусировался. Что-то происходило. Он видел фигуры, суетливо бегавшие над многоярусными ямами из металла, заглубленными в палубу мостика. Они носили желтые одеяния, а их маски походили на звериные морды. Хемеллион уставился на одного из них. Его маска напоминала змею или ящерицу с опаловой чешуей.

«Кираборы…» — так ли их звали? Кажется, так.

Сквозь металлический лязг пробились крики. На мостике царила паника, Хемеллион в этом не сомневался, но все казалось очень отдаленным. Он находился там, где должен, и это было хорошо.

Он посмотрел на руки. Они выглядели старыми. Как это случилось?

Нет. Все правильно, он постарел. Он вырос и жил в мире камня и дождя. Теперь он был не там, а здесь, на корабле…

Хемеллион поковылял вперед. Серебряная цепь на его лодыжках залязгала о медную палубу. Никто как будто не замечал его. Крики и звон металла эхом отражались от высокого потолка. От скопления похожих на плиты машин валил черный дым. В рот и нос ударили странные густые запахи. Он продолжал идти, петляя между суетящимися кираборами. Вдали за дымом, звуками и мечущимися фигурами высился командный трон. Он разглядел на троне фигуру в красном, казавшуюся крошечной из-за расстояния и необъятности зала.

Под складками мантии он сжимал заостренный кусок металла. Тот был холодным на ощупь. Хемеллион не мог вспомнить, зачем он ему или откуда взялся, но это было не важно. Важно только то, что он здесь.

Он продолжал идти.

Игнис посмотрел на Жертвенника, остановившегося возле него. Ему не требовалось спрашивать, был ли навигатор в безопасности — он чувствовал мысли жалкого человечишки, скребущегося о стены новой темницы.

Автоматон защелкал и зажужжал.

— Все хорошо, — сказал Игнис и кивнул самому себе. Это было действительно так — все шло по плану, каждая деталь находилась на положенном месте, каждый факт в образе учтен, а каждая прогрессия разворачивалась в требуемом направлении. Его разум был соединен с другими разумами по всему флоту. Некоторые из тех разумов командовали кораблями, иные просто стояли рядом с теми, кто командовал. Сеть координации требовалось для того, чтобы вывести Аримана на нужную позицию, но сейчас в этом не было необходимости, по крайней мере, не в данной конфигурации. Он разорвал связь с одними разумами, и сфокусировался на других, подтянув их ближе к поверхности. Все они ждали этого момента; все были готовы действовать.

+ Сейчас, + послал он, и образ в его разуме расцвел полной жизнью.

Кармента увидела первые выстрелы и подумала, что случилась какая-то ошибка. Флот Аримана рассеялся по высокой орбите над Аполлонией. Некоторые сгруппировались вместе, другие рассредоточились друг от друга, собранные Игнисом в узоре, который она даже не пыталась понять. Последние рубежи лунной обороны были ликвидированы, и большинство кораблей начало смолкать.

Первым в движение пришел «Маликант». Военный корабль, имевший форму острия с покрытым гарью медным корпусом, принадлежал Мавахедрону и его порабощенным кланам. Кратко включив двигатели, он начал пируэтом уходить от остального флота. Кармента, чьи сенсоры привлекло движение, наблюдала за маневром судна. «Маликант» открыл огонь из орудий. Свет пронзил пустоту и взорвался возле пары чернокорпусных фрегатов. Кармента увидела ударную волну от обрушившихся щитов, и время вдруг остановилось, когда на нее накатило удивление. «Маликант» выстрелил снова, и фрегаты взорвались один за другим.

Затем время устремилось вперед, и уже новые корабли покидали строй и открывали огонь. Из вокса вырвались звуки. В сенсорах Кармены зазвенели крики шока и ярости. Тьма озарилась светом. Щиты взорвались. Плазменная и лазерная энергия вгрызлась в корпуса, и в космос потекла атмосфера. Там, где прежде был порядок, был теперь обезумевший клубок кораблей, пытающихся навести орудия. Там, где прежде был единый флот, был теперь огонь и ярость сражения.

Предательство или ужасная ошибка, это было не важно — флот Аримана рвал себя на куски. Она всегда сомневалась, что узы верности, которые связывали раздробленные банды вместе, прочны, и теперь они рвались у нее на глазах. Она этого не допустит. От Карменты в «Сикоракс» потекли приказы. Она начала разворачиваться, ее сенсоры — искать положение для открытия огня, многоярусные орудийные батареи — обращаться к целям.

Она застыла. Импульсы, направлявшие ее орудия, дрожали на грани завершения. Она что-то упустила из виду, что-то очевидное, но важное. Кармента уставилась на корабли, дико кружившие над Аполлонией, на полосы пламени и огонь, теплившийся в пробитых корпусах. Затем она поняла, что удерживало ее от стрельбы. Ни один из кораблей, что рвали друг друга на части, не открывал огонь по ней. Она оставалась нетронутой, пока весь Ариманов флот начинал гореть.

«Нет, не весь», — лишь тогда она и увидела их — корабли, что дрейфовали среди бойни, целые, безмятежные.

Что это? Что происходит?

Она вспомнила сказанное Ариману.

«Помни, что когда-то они следовали за Амоном, и пытались уничтожить тебя».

Она оцепенела. Предательство: это был единственный ответ. Ариман ушел, и теперь враги выступили против него.

Ее воля потекла в орудия, сенсоры потянулись и направились на цели.

Серебряный корабль ворвался в реальность во взрывной волне эфирной энергии.

«Клятва Сигиллита» пронзила ткань реальности, словно стрела рваную одежду. Его двигатели горели яростью сверхновой. Корабли вокруг объятой пламенем Аполлонии начали разворачиваться, подобно стервятникам, поднявшим головы от трупов. Ударный крейсер ускорился и вошел в штопор, когда мимо пролетели первые залпы. Из-за расстояния он пока не мог открыть ответный огонь, но это ненадолго.

Переход из варпа в реальность всегда был опасным. Но делать подобный прыжок в границах звездной системы было самоубийством. Малейшая навигационная ошибка, и судно могло выйти в сердце звезды или ядре планеты. Лишь немногие корабли когда-либо делали подобное и выживали, но именно это и предприняла «Клятва Сигиллита». Корабль, которым управляли лучшие навигаторы в Империуме, прошел через варповские штормы, бушевавшие вокруг Аполлонии, и появился почти над флотом Аримана.

Кендрион ощутил, как сквозь него прошла ударная волна от выхода из варпа, пока он шагал в пульсирующем свете желтых аварийных огней. Подле него шли его братья. Лязг и шипение доспехов эхом разносились в такт со звоном шагов. Крики разрываемой реальности угасали в его разуме, но он чуял усиление грядущего шторма. Он пах молниями и кровью. Над всем этим в единстве подымались психические голоса Восьмого братства.

+ Махалалил готов. +

+ Иофиил готов. +

+ Гадал готов. +

Послания воспарили в сознании Кендриона. Он почувствовал отголоски мыслей своих братьев. Пси-пушка Баракона показалась мимолетной тяжестью в его руках. Вокруг него сомкнулась тьма, когда над Сабаоком с шипением закрылся люк «Грозового ворона». Его позвоночник и шею ужалила боль, как будто он был Анаком, пробуждающимся в объятиях гроба-дредноута. Он слушал, позволяя стенам между своим разумом и разумами братьев размыться. Они были одним целым, братством, объединенным кровью и душой.

+ Ударный отряд Ишена готов. Траектория запуска рассчитана. Клинок обнажен. +

+ Ударный отряд Сангриана готов. Клинок обнажен. +

+ Ударный отряд Каспиана готов. Цели для телепортации подтверждены. Клинок обнажен. +

— Они уже прошли лабиринт крепости? — слова Издубара отвлекли Кендриона. Лорд-инквизитор шагал впереди него, его маслянисто-черные доспехи мерцали в пульсирующем освещении. Двое других инквизиторов, Малькира и Эрионас, шли рядом с ним. Оба были в доспехах и при оружии. Малькира была великаном из поршней и хрома, Эрионас — призрак в серых одеяниях и многослойной красной броне. За ними следовал Кавор, его тело казалось непомерно раздутым из-за бронированного климатического костюма. Пистолеты в кобурах и патронташи с пулями звякали в такт с его шагами.

— Поверхность Аполлонии вскрыта, — сказал Эрионас. Он тяжело дышал, как будто не привык ходить так быстро. — Штурм, вероятнее всего, уже начался. Но… — Эрионас внезапно остановился, и в его кристаллических глазах заплясали данные.

— Что? — рявкнул Издубар.

— Вражеский флот расстреливает сам себя.

— Неожиданное преимущество, — кивнул Издубар. — Когда остальной флот нагонит нас?

— Мы не знаем, — сказал Эрионас. — Шторм стремительно усиливается. Возможно, они и вовсе не прибудут.

— Значит, мы одни, — произнес лорд-инквизитор.

Они свернули за угол, и перед ними отворилась огромная противовзрывная дверь. За ней раскинулся широкий зал, простершись в обе стороны. Впереди возвышались машины, по корпусам которых ползли молнии. В воздухе висели густые ароматы благовоний и озона.

+ Корабельные орудия приближаются к дистанции для стрельбы. Момент казни почти наступил. +

Кендрион остановился в центре круглого углубления в палубе. Позади него тридцать братьев из его ударного отряда встали группками вокруг него. Инквизиторы замерли рядом с ним. Он слышал пульсацию их мыслей: нетерпение Малькиры ярко горело возле холодного безразличия Эрионаса, Каворова боязнь того, что им предстояло сделать, истекала из него, невзирая на все попытки взять чувства под контроль. Над ними завыли огромные машины. Желтые аварийные огни замигали быстрее. Теперь вокруг них гудел варп, истончая кожу реальности.

Кендрион бросил взгляд на Издубара. Лорд-инквизитор посмотрел в ответ, красные глаза на его львином шлеме ярко пылали.

Он кивнул.

Серый Рыцарь моргнул на янтарную руну на краю зрения. Желтый свет стал красным. Вокруг машин поднялось марево.

Он взглянул на красную руну. Кендрион почувствовал, как телепортеры изготовились потянуться в варп, обхватив его, словно кулаки, готовые протащить их всех сквозь время и пространство. Остальные члены братства сидели в боевых кораблях и абордажных торпедах, ожидая, когда их выпустят в пустоту.

+ Ударный отряд Кендриона готов, + он моргнул на активационную руну. Машины заорали. + Клинок опускается. +

Игниса била дрожь. В воздухе тигля пылали геометрические фигуры. Линии и круги распадались, переформировывались и соединялись в новые узоры. Вот какой он видел битву, пока флот Ариман пожирал самого себя, не как машинную проекцию, но дугами варповского огня, прорезающими реальность. Его разум помнил все оценки боевой мощи, а ощущения видели, как несомая смерть творила геометрические фигуры в потустороннем. Буря в ответ только усиливалась. Образы и коэффициенты, написанные погибелью и огнем, разогревали ревущую ярость шторма сильнее и сильнее, быстрее и быстрее. Он приближался. Все почти готово. Почти.

В его восприятии, замерцав, возник серебряный корабль. Он пронесся сквозь пустоту, танцуя между огнями бойни. Он был быстрым, очень быстрым но, что важнее, он не должен был здесь находиться. На секунду разум Игниса просто остановился. План, столь тщательно подготовленный, был готов развалиться.

— Нет, — выдохнул он, и словно вырвалось белой дымкой холода в жаре тигля. — Нет, нет, нет! Не сейчас. Не сейчас.

Растущий образ начал изменяться, поначалу медленно, но затем быстрее и быстрее. Линии и священные коэффициенты сместились, оценки взорвались в бесконечность под аккомпанемент варпа, ревевшего гласом близящегося шторма.

Слишком быстро. Его разум кружился в вычислениях, перестраивая флот тысячью возможных способов в попытке найти подходящий.

Жертвенник, стоявший у него за спиной, защелкал на машинном канте.

Он еще мог сделать это, еще мог привести образ в порядок. План еще мог сработать…

Его разум застыл. Геометрический узор боя начал рассыпаться тенями и болезненным светом.

«Все должно было случиться не так».

Вокруг него завопили сигналы тревоги.

Ударная волна от телепортационного перемещения снесла его в другой конец тигля.

Игнис поднялся на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как на него в размытом пятне клинков и орудийного огня несутся закованные в серебро космические десантники.

+ Что это было? + послал Санахт.

Гладкие стены лабиринта зазвенели от грохота ног и гула силовой брони. Давление варпа сжало его разум в тиски. Зубы заныли, и он почуял запахи горящего сахара и стоячей воды. Ариман скользил рядом с ним, его одеяния развевались, как будто от ветра. Рубрика маршировала позади.

Стены содрогнулись опять.

+ Что… +

+ Битва, + не оглядываясь, произнес Ариман. + Инквизиция пытается остановить нас, пока мы не добрались до Атенея. +

+ Ты видел это? +

+ Нет, но кто еще это может быть? + спросил Ариман.

Санахт оглянулся. Во тьме за ними разгоралось свечение. Уши мечника наполнились высоким воем.

+ Как они могли нас здесь найти? +

+ Это их крепость, + ответил Ариман. + Они быстры, но мы уже близко, очень близко. Я это знаю. +

Марот сорвался на бег, едва только оказался в переходе. Серебряные двери в конце узкого коридора загорелись, когда руны на их поверхности отреагировали на его появление. Марот выдохнул проклятье, и они угасли в тень.

Он чуть не опоздал. Все происходило быстрее, чем замышлялось.

Он поднял руку, и двери перед ним распахнулись. Марот опустил голову, пересекши порог. Зал за дверью стал белым от изморози. С цепей, удерживавших носителя его хозяина, свисали сосульки. Тело, парившее над палубой, снова изменилось. С его плеч выдвинулись скелетообразные крылья, с краев которых расцвело оперение с отливом. Его голова заросла гладкой кожей, нарушаемой только широкой ухмылкой зубов. На руках и ногах появились новые сочленения. Существо медленно опустило взор на Марота. Между его зубами зашипел воздух. Даже лишенный глаз, Марот разумом видел своего хозяина как тень, очерчиваемую синим пламенем.

— Владыка, — начал он.

+ Да, + голос демона затрещал, будто горящая бумага. + Скоро он меня призовет. Эта частица меня должна быть свободной, когда все случится. Я должен суметь прийти к нему. +

— Владыка…

+ Встань, Марот. +

Марот медленно поднялся, все еще склонив голову. Он затрясся, и его погнутая броня задребезжала.

+ Ты хорошо мне послужил. +

— Пожалуйста, — сказал Марот.

+ Но ты — слабая душонка, + демон повис в молчании, затем обратил свою безглазую голову на Марота. + Ты был частью чего-то большего, чем в состоянии понять. +

— Нет, — выдавил из себя Марот. Он дрожал, словно человеческое дитя, заблудившееся в метели. Он ощутил, как за зубами горит язык. — Нет…

+ Марот, + проурчал демон. Марота пронзила боль. Он попытался закричать, но его язык исчез. Он почувствовал, как руки проникли в его мышцы, почувствовал, как пальцы, что принадлежали не ему, сжались. Его рука начала подниматься. + Ты послужишь мне еще раз, Марот. +

Рука Марота потянулась к бледной коже носителя демона. Кончики пальцев начали гореть.

«Ты сказал, что я не умру, — закричал он внутри черепа. — Сказал, что я возвышусь».

+ Ты возвысишься, мой сломленный сын. Возвысишься. +

Кармента увидела, как серебряный корабль пронзил атмосферу Аполлонии и спиралью вознесся в исцелованную огнем пустоту. Он был призраком, размытым пятном для ее сенсоров, подобно движущемуся обрывку тумана. Вокруг него кружились корабли из разгромленного флота Аримана, стреляя и получая огонь в ответ. Ей требовалось добраться до серебряного корабля, требовалось сжечь его. Это была Инквизиция, в этом Кармента не сомневалась. И все равно она пока не стреляла.

Она чувствовала, что «Сикоракс» только и ждет, как бы открыть огонь, только и ждет, когда она даст разрешение. Она больше не помнила, кем была. Она попыталась вспомнить свое имя, но в разуме осталось только растущее давление, словно рука, сжимающая ее череп. В сенсорах взвыли крики статики. За корпусом мерцали звезды, как будто пробиваясь сквозь тепловую дымку.

«Приближается, сестра моя, — раздался голос в ее мыслях. — Его призвали, и теперь он приближается. Разве ты не чувствуешь? Тебе этого не пережить. Сдайся. Позволь нам стать одним целым. Позволь нам подняться».

«Нет, — подумала она. — Нет. Я не сдамся. Я — Кармента. Я — госпожа этого корабля. Он мой. Это…»

Вдруг ее мысли исчезли, и она просто стала осознавать сражение, ее орудия исходили жаром, жаждая открыть огонь, стала осознавать варп, поднимающийся штормовой волной прямо за завесой реальности.

«Сикоракс» потянулся в ее ощущения и заключил в объятия. Ее кожа стала железом, а сердце — ярящимся пламенем плазменных реакторов.

«Нет… Я — Кармента… Я — «Дитя Титана»… Я… Я…Я…»

Лезвие было холодным, когда Хемеллион коснулся его. Над отполированной палубой вырисовывался командной трон. Казалось, там царило нечто сродни панике. По огромному залу пульсировал свет. Металлические вскрики и рокотания прокатывались, словно гром, по воздуху, запахом напоминавшему дым и грозовой разряд. Мимо проносились фигуры, звуки били ему в уши, но он шел, ничего не видя и не слыша. Его пальцы лишь крепче сжимались на тканевой рукояти клинка. Он сделал еще один шаг, и еще.

«Твой мир погиб», — раздалась мысль в его голове. Она казалась иной, более мягкой, глубокой, словно приказ.

«Мой мир погиб».

Затем пришел гнев, яркий и чистый, словно солнце, поднимающееся над рассветным горизонтом.

«Тебя сделали рабом», — произнес голос в его разуме.

«Меня сделали рабом», — когда-то он был королем. Он пытался править хорошо, исполнять свой долг перед Императором, быть справедливым, и честным, и не ведать злобы.

«Ариман отнял это у тебя».

«Ариман отнял это у меня», — колдун сделал из него короля пепла. Ему следовало умереть там, в пыли своего родного мира. Он подвел свой народ; он подвел их всех. Что это за король, если он правит только костями покойников?

«Ты выжил не просто так», — сказал голос, но Хемеллион больше не слушал его. Ему не требовалось слушать. Его разум уже превратился в сужающееся острие ярости. Он не чувствовал палубы под ногами. — «Ты выжил ради мести».

Теперь он был у подножья трона.

«Мой мир, моя земля, мой народ…»

Он встал на первую ступеньку. Кармента неподвижно сидела на троне, ее очертания скрывались под одеяниями и кабелями.

«Мое королевство — пепел и прах…»

Он был у самого трона. Кармента напряглась, но не подняла голову.

«Как будет и его королевство…»

Он вынул лезвие из пол одежды. Кармента снова вздрогнула. Он подался ближе. Лицо под капюшоном резко поднялось. Пара стеклянных линз вспыхнула светом и узнаванием.

— Хемеллион? — прохрипел голос, звучавший так по-человечески.

XVIII Откровение

«Сикоракс» потемнел. Основные двигатели закашлялись и отключились. Орудия умолкли. Из-за хаотично застрелявших маневровых двигателей дуга его курса искривилась. На корабль опустилась ночь, растекаясь по километрам коридоров и залов, подобно потоку черной воды. Мир почернел, и в глубоких двигательных отсеках, сотни глаз, никогда не видевших света звезд, обратили взоры ввысь. Ружейный огонь стробирующим светом отразился от стен переходов и залов, когда орудийные сервиторы и воины-трэллы обратили оружие друг против друга. По каждой поверхности корабля пробежали молнии, хохоча с весельем безумца.

Когда мигающий свет погас окончательно, в самом дальнем, всеми позабытом коридоре облаченная в доспехи фигура со шлемом в форме морды гончей подняла голову. За распахнутой дверью позади нее в сети цепей трепыхалось бледное мутировавшее тело. Символы, выгравированные на серебряных цепях и оковах, пульсировали тусклым синим светом. Оно пыталось закричать, но единственным звуком, исходившим из его рта, было дребезжащее шипение. Тело носителя, удерживаемое в стенах комнаты, отслужило свое, сберегая частицу его сущности в реальности, там, где ему следовало находиться. Но теперь плоть стала обузой, поэтому существо взяло себе кожу и кости Марота. Обереги и заклятья, вплетенные в комнату, которая служила ему домом, но никак не темницей, должны были удерживать душу. Поэтому оно подменило себя Маротом, одну душу взамен на другую. Естество и разум Марота теперь бились и шипели из тела, заключенного в паутину цепей, тогда как его собственное стало сосудом. Это ненадолго — вскоре тело Марота перегорит от многочисленных изменений, но надолго оно ему и не требовалось.

Фигура оглянулась. Закованное в цепи существо забилось сильнее. Затем фигура подняла руку и серебряные двери захлопнулись. На освещавших коридор факелах столбом взмыл огонь. По палубе прокатилась дрожь. На «Сикораксе» воцарилась ночь, за которой все фигуры двигались так, как им и надлежало, в неведении и слепо. Все развивалось почти так, как следовало. Теперь оставалось лишь ждать. Когда-то, когда существо жило, в моменты, подобные этому, оно могло бы уповать на надежду, но надежда требовалось только при встрече с неизвестностью, а хотя происходящее все еще должно было следовать по предопределенному курсу, задействованные смертные были крайне предсказуемыми. То, что по их представлениям, делало их уникальными, на самом деле делало любой их выбор очевидным.

Нет, все пройдет так, как и замышлялось.

Фигура сдвинулась с места. За ее спиной угасало синее пламя, а под шагами крались тени.

Тьма сомкнулась над Санахтом и Ариманом, когда они, наконец, увидели двери.

Вход был круглым, разверзнутой пастью, перекрытой створом из меди и серебра. Центр его окружали лица, чьи резные глаза и рты были прикрыты серебряными повязками. От центра до краев двери вились сложные узоры. Санахт узнал их — они были зеркальным отражением тех, что когда-то покрывали одну дверь на давно сгинувшем Просперо. Это были символы, которые оберегали санктум Магнуса Красного. Но едва узнавание наполнило его разум, варп рассеялся.

Чернота прокралась на границу его мыслей и двинулась внутрь, будто ночь, ниспадающая на напоенные солнцем земли. Ощущение текущего вокруг него варпа растаяло. Кожу пронзило холодом. Мечник резко остановился.

Паривший впереди него Ариман рухнул на пол. Воины Рубрики продолжали маршировать, но затем одно их сочленение за другим начали стопориться. Вздрогнув, они повернули головы к Санахту. Свет в их глазах потускнел, задрожал и угас. Теперь на него взирали мертвые доспехи.

«Наверное, они кричат, но я их больше не слышу».

Вокруг него опустилось безмолвие. Внутри шлема отдавалось звоном дыхание и биение сердец. Он сделал шаг к Ариману, вдруг осознав, как гудят его доспехи. Где-то рядом слышался топот бегущих ног. Санахт задался вопросом, сколько у него оставалось времени. Он подумал обо всех годах, неспешных столетиях, о мертвых и потерянных, сваленных в груду опустошения его прошлого. Он подумал о Кхайоне, об Амоне, и обо всех прочих. Его рука потянулась к силовому мечу. Сталь с шелестом покинула ножны. Ариман медленно поднимался с пола. Колдун казался съежившимся, как будто он иссох, оставшись в прежних размерах.

— Дело в хранителях этого места, — мягко сказал Санахт. Ариман оглянулся. Щелкнул вокс. Уши Санахта наполнились влажным натужным дыханием, когда Ариман попытался заговорить. — Они ожидают за этой дверью. Орден неприкасаемых, что присматривают за Атенеем. Теперь мы достаточно близко, чтобы они погасили для нас варп.

Ариман шатался, словно пол под ним был раскачивающейся палубой.

— Санахт… — прохрипел Ариман. Он протянул руку к мечнику, как будто пытаясь за что-то ухватиться. Санахт не пошевелился. Часть его не могла поверить, что это сработало; что хитрость и планирование привели его к этому моменту. Ариман сипло втянул воздух, пытаясь заговорить снова. — Сан…

— Тебе больно? — спросил Санахт, и слова эхом повисли в неподвижности. — Снова остаться без варпа, снова быть всего лишь плотью? Серебро вновь пожирает твои сердца — это больно, мой старый друг? — Ариман вздрогнул и попробовал выпрямиться. В каждом его движении кричало огромное усилие. Санахт неспешно двинулся вперед, его движения — осторожны и выверены. — Это был тот секрет, о котором инквизитор-ведьма так тебе и не поведала — для того, чтобы добраться до Атенея, тебе придется пройти сквозь тьму без варпа. Но я знал, — он остановился в трех шагах от Аримана. Силовой меч в его руке с треском ожил. Холодные скованные молнии обратили сумрак в пляшущие тени. — Ты так много сделал, чтобы привести нас сюда, вывести на следующий этап своего замысла, но этот момент мой, а не твой, — Санахт сделал еще один шаг. Дыхание Аримана прерывисто шипело по воксу. — Прямо сейчас твой флот разваливается, твои немногочисленные союзники мертвы или обратились против тебя.

Свечение в туннелях позади них разгоралось все ярче.

— Даже наши враги здесь, — сказал Санахт, оглянувшись на свет, а затем назад на Аримана. — Это конец, Ариман. Дальше нет ничего, ни мечтаний об избавлении, ни ложной надежды.

Санахт поднял силовой меч, и молнии на нем затрещали перед обезличенной пластиной Ариманового шлема. Силовое поле со щелчком погасло. Секунду он удерживал отключенный меч, а затем бросил его к ногам Аримана. Он медленно достал психосиловой меч, чья безжизненная сталь оставалась холодной, а руны — незажженными. — Я б никогда не сошелся с тобой в бою, если бы варп был доступным для тебя. Но здесь, на пороге тайн нашего отца, это всего лишь меч, как и ты. Ты — просто плоть.

Ариман посмотрел на меч у своих ног.

— Почему? — прохрипел он.

— Подними меч, — произнес Санахт.

— Легион…

— Мертв! — взревел мечник, в его черепе расцвел неожиданно яркий гнев. — Все, во что мы верили, было ложью, в каждом решении таился изъян. Мы потеряны. Мы прокляты, Ариман.

Колдун покачал головой.

— Нет, нет, мы можем подняться, мой друг. Мы поднимемся снова.

— Подними меч, — произнес Санахт, в каждом его слове ощущался натянутый самоконтроль.

Ариман потянулся и взялся за рукоять силового меча Санахта. Он напряженно поднялся в полный рост.

— Не делай этого, Санахт, — сказал Ариман, его голос — сухой шепот. — Может быть и другой путь. Ты не хочешь выбирать эту стезю.

— Зажги меч, — прорычал Санахт. Ариман поднял силовой меч, и тот вздрогнул в его хватке. На лезвии вспыхнуло молниевое поле. Санахт воздел собственный меч в салюте. Вокс щелкнул, как будто Ариман собирался что-то сказать.

Санахт обратился в размытое пятно выпадов. Ариман отступил назад, подняв меч, чтобы встретить оружие Санахта, но рассек лишь воздух. Санахт прочел движения колдуна, быстрые для человека, но медленные для него, слишком, слишком медленные. Меч стал мелькающим пятном в его руке, каждый финт разводил руки и ноги Аримана в разные стороны. Мечи даже не касались друг друга. Санахт поднырнул под очередной удар, вывернулся и врезал ногой в грудь Аримана. От удара нога мечника затряслась, а сам колдун отлетел на пол. Санахт отскочил назад и в полете нанес по Ариману еще несколько ударов: один, второй, третий. Во тьму брызнула кровь, заляпав стены коридора алыми каплями. Секундой позже о пол стукнулась отсеченная рука.

Ариман покатился по гладкому камню к запертым дверям. Санахт, крутя мечом, двинулся следом. Зев туннеля у него за спиной полнился усиливающимся сиянием.

Ариман снова попытался встать. Кровь окрасила его одеяния и доспехи. Из обрубка правой руки толчками била влага, образовывая растущую лужицу. Из бритвенного пореза между грудью и нижними пластинами торса вытекали густые красные ручейки. Еще одна рана ухмылялась из нижней части спины. Ни одно из ранений не было смертельным, по крайней мере, не таким, что убьет быстро.

— Ты хоть раз задавался вопросом, почему я тебя спас? — спросил Санахт. — На Сортариусе, когда Кхайон нарушил пакт, ты задавался вопросом, почему я остановил его?

— Ты… — прохрипел Ариман, — был верен.

— Я никогда не верил в Рубрику, Ариман. Как я мог верить в то, чего не мог понять? — Санахт почувствовал, как на его лице промелькнула улыбка. Он наклонился и отстегнул застежки со шлема Аримана. Лицо под ним было пепельно-бледным и блестело от пота. Зрачки в глазах Аримана расширялись и сужались, пытаясь сфокусироваться. Санахт посмотрел на него в ответ. — Но я верил в тебя.

Санахт бросил взгляд на силовой меч, лежавший в увеличивающейся луже Аримановой крови. Он подобрал его и поднял, затем посмотрел на Аримана.

— Твоя жизнь принадлежала мне с того самого момента, как я спас тебя, — сказал Санахт. — Каждый момент, что ты прожил с тех пор, был моим. Будущее, о котором ты грезишь, не твое. Оно — мое, и оно закончится здесь.

Он бросил меч к оставшейся руке Аримана.

— Вставай. Бери меч.

Ариман покачал головой.

— Санахт…

— Вставай! Вставай, будь ты проклят. Бери меч.

— Я знал, — произнес Ариман.

Санахт застыл как вкопанный. Он не мог пошевелиться. Ариман посмотрел на него, затем закрыл глаза и покачал головой. — Я всегда знал.

Санахт почувствовал, как слова проникают внутрь него. Он уставился на Аримана, все еще сжимая меч в руке, способный лишь стоять на месте. Ариман закашлялся, и его губы увлажнила кровь. Он снова посмотрел на Санахта и, может, в тех синих глазах должна была быть грусть, но Санахту казалось, что от взгляда колдуна по его венам растекся холод.

— Я привел тебя сюда, — сказал Ариман. Лучи приближающегося из туннеля света стали еще ярче. — Я привел всех вас сюда.

Игнис увидел, как Серые Рыцари возникают из телепортационных молний. Пять фигур, их доспехи — серебряная белизна и черная тень в сполохе света. Он открыл рот, чтобы отдать приказ Жертвеннику, но слишком медленно. Серые Рыцари открыли огонь. Глаза Игниса только и успели заметить дульные вспышки. Часть его мозга, что не прекратила бы работу до самой его смерти, прочла траектории полета и тепловой след болтов, которые зажглись, поцеловав воздух. Та же часть его мозга начала проводить вычисления, что никогда не закончатся, но исход которых был предрешен — ему конец.

Кулак Жертвенника врезался в Игниса и отбросил его в сторону. Болты взорвались о стену тигля позади того места, где еще мгновение назад стоял Игнис. Он с лязгом врезался в пол. Серые Рыцари ринулись в атаку, не прекращая стрелять. Жертвенник повернул свои плечевые пластины к волне огня. Взрывы зазвенели по броне. От толчков его поршневые ноги напряглись, а затем шагнули вперед. Пушка на спине автоматона с запинающимся ревом открыла огонь. Каждый снаряд был размером со сжатый кулак, их наконечники с выгравированными символами тяжелые от взрывчатого вещества внутри. Серый Рыцарь исчез, когда три снаряда превратили его голову и торс в месиво керамитовых осколков и разодранной плоти. Жертвенник изменил положение, и пушка захлестнула огнем двух других Серых Рыцарей. Один из них упал, его ноги взорвались в облаке костяных осколков и шрапнели. Третьего воина отбросило назад, левая часть его тела превратилась в месиво из серебра и влажного багрянца. Из кулаков Жертвенника вырвались двойные струи огня и сварили плоть мертвых воинов внутри разбитых доспехов. Два оставшихся Серых Рыцаря даже не замедлились. Воздух вокруг их клинков замерцал, поя от остроты.

Игнис поднялся на ноги и вытряхнул из запястий молниевые когти. Лезвия зажглись с треском статики. В его разуме расцвел острый гнев. Все не должно было случиться так, все было почти идеально, а теперь план грозил полностью развалиться.

Два Серых Рыцаря достигли Жертвенника. Автоматон отшагнул назад, его торс изогнулся, наводя орудие. Серые Рыцари разом ударили мечами и разрубили поршни Жертвенника. Наружу выплеснулась гидравлическая жидкость, и, шипя, обратилась в пар на клинках воинов. Автоматон содрогнулся и рухнул на колени.

Игнис бросился к паре. Один из них обернулся ему навстречу, его алебарда превратилась в размытое пятно. Он слышал, как разум воина напевает остроту в кромку лезвия. Второй Серый Рыцарь воздел меч, острием вниз, над панцирем Жертвенника. Игнис поднял когти навстречу несущейся к нему алебарде.

Удар был быстрым, превосходно быстрым, но его превосходность была предсказуемой. Скрещенные когти Игниса поймали лезвие. От места соприкосновения взорвался свет. Игнис рывком развел когти в стороны и почувствовал, как лезвие алебарды разлетается на осколки. Он ударил когтями вперед, и их острия пробили прочную броню и погрузились в плоть. Он выдернул их назад. Серый Рыцарь упал. Игнис услышал, как Жертвенник выдавил поток машинного кода и увидел, как тот пытается извернуться, чтобы ударить своего палача. Последний Серый Рыцарь опустил меч. Игнис взревел и взмахнул когтями. Он продолжал реветь, кромсая и кромсая, пока Серый Рыцарь не превратился в ошметки из хрящей и керамита.

Он моргнул. Его оранжевые доспехи были залиты кровью. У ног лежала груда красного мяса и серебряных обломков, источая пар и дым в зловонный воздух.

Жертвенник издал бинарный перестук.

— Нет, — произнес Игнис, медленно дыша. — В этом нет нужды.

Автоматон зашипел статикой и осел на палубу. Игнис неспешно выдохнул и кивнул.

Он встряхнулся. По всему кораблю ревели сирены. Игнис выпустил свой разум на свободу. Там было больше Серых Рыцарей, больше внутри его корабля, пробивавшихся к двигательным палубам и реакторным уровням. Это было плохо. Это определенно выходило за рамки того, чему следовало случиться.

+ Ариман? + крикнул он в варп, но ответа не последовало. Он задался вопросом, что еще могло пойти не по плану. Он перефокусировал свой разум и увидел, что большая часть его образа пока оставалась в варпе. Отступники рвали себя на части, их амбиции, и злоба, и предательство изливались в Великий океан, пока сами они истекали кровью и умирали от орудий друг друга. За этими пределами, под звездным пологом космоса, в варпе поднимался шторм. Образ взывал к нему голосом сложных чисел, незримой геометрии и непостижимых вычислений. Ему требовался лишь финальный катализатор, прут, дабы вызвать молнию.

Когда его разум коснулся образа, тот словно потянулся к нему, требуя высвободиться. Но был ли сейчас подходящий момент, спросил он у себя. Верное ли он выбрал время? Затем Игнис пожал плечами.

— Не хуже любого другого, — произнес он. Костру требовалась лишь последняя искра, чтобы воспламениться, последний этап ритуала и жертва. Он кивнул и потянулся разумом к кораблям, что наполняли пустоту своим огнем. Все они были предателями и злодеями, но некоторые все же ответят.

+ Говорит Властитель Игнис со «Слова Гермеса». Все, кто меня слышит, пусть подчинится этому приказу… + он остановился. Момент стягивался вокруг него, восхитительный и ужасающий в своем потенциале, ужас, готовый превратиться в откровение. + Огонь по «Сикораксу». +

— Я знал, — повторил Ариман. Он чувствовал, как из него толчками вырывается кровь, невзирая на попытки тела заживить рану. Санахт нанес точные порезы. Не настолько глубокие, чтобы убить, но достаточно глубокие, чтобы лишить сил. А еще в его груди было серебро, с каждым вдохом и ударом сердца вгрызавшееся все глубже. Боль походила на приглушенный крик, сдерживаемый за стенами его стальной воли. Хуже всего было присутствие омертвляющих разумов прямо за дверью к Атенею. Он чувствовал себя таким слабым, как будто его тело разрезали напополам. Ариман скрыл оба света агонии глубоко внутри, продолжая удерживать взгляд Санахта. — Я знал, что ты задумывал. Ты здесь потому, что избрал этот путь, но я позволил тебе пройти его.

Санахт замотал головой.

— Нет, — выдохнул он. Теперь его трясло. — Даже ты, даже ты не мог…

— Я сотворил этот момент, Санахт. Твое предательство — дело твоих рук, но ты пришел сюда по дороге, которую я проложил для тебя.

— Нет, — мечник снова покачал головой. — У тебя не осталось другого оружия, кроме лжи. Твой флот горит, Ариман, твои союзники мертвы, ты истекаешь кровью и умрешь от удара моего меча.

— Тогда почему ты колеблешься, старый друг? — произнес Ариман. — Подумай, разве я мог не знать, что ты предашь меня, и если это так, то как ты преуспел бы, если бы я не подыгрывал тебе?

— Игнис…

— Мое существо, не твое. Я знал о нем, и об Хемеллионе, как и о тех, чья верность могла легко перейти к другому, — Санахт отшатнулся, и Ариман услышал, как из легких мечника с шипением вырывается дыхание. — Мой флот пылает, но лишь тем огнем, что поглотит изменников. Это пламя будет гореть с этого момента и впредь. Близится шторм, Санахт, и близится он по моему велению.

— Хемеллион… — лицо Санахта стало бледным, без единой кровинки. — Кадин… Кармента… «Сикоракс»…

Ариман вспомнил закутанную в красные одеяния фигуру, чья плоть иссохла вокруг трубок, соединявших ее с кораблем, который пожирал ее разум. Он увидел Кадина, на цепях поднимавшегося из бака с кровью.

«Ты не дашь мне умереть, — сказал Кадин. — Тебе не хватит для этого сил».

Он услышал Карменту, ее голос был ломким от боли и рушащегося контроля.

«Здесь, вместе со мной, есть и другие голоса, — сказала она. — Они становятся сильнее, а я становлюсь слабее. Скоро я уйду окончательно, и останутся только они».

Он подумал об участи, предвиденной им для Кадина, лежавшего мертвым на ржавой палубе с отрубленной Санахтом головой. Он подумал об Хемеллионе, чью ненависть Санахт оттачивал до тех пор, пока тот не поднялся на мостик с лезвием в руке.

Он затопил эти мысли своей волей.

— Жертва должна иметь смысл, — произнес Ариман. — Такова цена спасения.

Санахт жевал губами, пытаясь что-то сказать. Его глаза расширились от шока и ярости. Он выглядел как дикое животное, которое только что почувствовало, как на его ноге сомкнулся капкан.

— Почему, — выдавил он между медленными вдохами, — я здесь?

— Потому что мне нужно, чтобы ты послужил легиону один последний раз. Мне нужен кто-то наших кровей и братства, кто-то, кто сможет стать тем, в ком нуждается наш легион. Ты сам выбрал себя, Санахт.

Мечник бросил взгляд на растекающуюся лужицу крови, затем на окровавленный меч в руке. Ариман увидел вопрос, даже не нуждаясь в том, чтобы слышать его.

— Мне нужно было убедиться, — сказал он. — Нужно было знать наверняка.

— Остальные выступят против тебя, — прорычал Санахт. — Наши братья не будут тебе доверять, после того, что ты сделал, и если я погибну здесь.

— Но ты не погибнешь здесь, брат, — сказал Ариман. — Ты возвысишься. Никто, кроме Игниса, не знает, что я сделал, и никто не узнает. Когда-то ты уже спасал меня, а теперь пойдешь на еще одну жертву. Вот во что они поверят, — он остановился, закашлялся, и ощутил, как из легких пузырится кровь. У него оставалось мало времени.

Санахт не двигался. Ариман смотрел на него и ждал. Он снова увидел его таким, каким он был — прекрасным, и верным, и слепым.

— Мне жаль, что здесь стоишь ты, брат, — сказал Ариман.

— Нет, — выплюнул Санахт, снова поднимая меч. — У тебя здесь нет силы, и сейчас ты умрешь.

Он ринулся вперед.

Серые Рыцари вырвались из туннеля за спиной Санахта, поливая все болтерным огнем.

Мир содрогался. Астреос бежал к дверям на посадочную платформу. Позади него распадалась и осыпалась крепость его братства, пожираемая огнем и молниями. Впереди бежали Тидиас и Кадин, их бронзовая броня казалась маслянисто-красной в инфернальном свете. Позади него топот ботинок сливался со звоном боя. Переход за спиной захлестнула вспышка ослепительно-белого света. Спустя мгновение взрывная волна сбила его с ног и приложила о пол. По его доспехам стекла превращенная в жидкость скальная порода, когда он рывком вскочил обратно.

— Рад встрече, друг мой, — Астреос застыл, встретившись с синими глазами. Перед ним стоял Ариман, без доспехов, облаченный в синие и серебряные одежды, его лицо, неподвижное и лишенное эмоций. Он улыбнулся. Больше на его лице не дрогнул ни единый мускул. Пыль и пылающие капли камня замерли в падении, тени, отброшенные взрывом, неподвижно остановились на стенах. Земля продолжала с рокотом трястись, словно перерастая в землетрясение.

— Ты… — начал Астреос.

— Меня здесь нет, Астреос, где бы ты сейчас ни находился, — он замолчал, и улыбка погасла. — Как и тебя.

Астреос оглянулся на неподвижные осколки и свет от взрыва. На самом краю взрывной волны в воздухе зависла бронированная фигура.

— Воспоминания, — произнес Астреос. Ариман продолжил, не подав и виду, что услышал его.

— Если они захватили тебя и сломили твой разум, тогда то, что ты поместил в самом сердце естества, и будет тем, где ты сейчас, — Ариман повернул голову, хотя его глаза не фокусировались на окружавшей его сцене. — Это определяющий момент для тебя, нечто, что сформировало тебя, сделало таким, каким ты есть, последняя капля и нижняя точка отлива. И раз ты здесь, то и этот дар также.

Астреос издал вздох, который, как он знал, не был настоящим.

— Ты знал, — покачал он головой и, моргнув, взглянул на застывшее воспоминание о последних мгновениях своего братства. — Ты знал, что меня схватят. Ты знал, что они обнажат мой разум… — его кожу защипало.

— Ты задаешься вопросом, собирался ли я сделать так все это время, бросил ли тебя на смерть и пытки нарочно.

Астреос отвернулся и встретился взглядом с застывшими глазами Тидиаса, который на бегу оглянулся на него.

— Но ты все равно так поступил, верно? Ты хотел, чтобы они узнали, куда ты направляешься, и хотел, чтобы они не задавались вопросом, откуда им это известно.

— Не стану врать, будто произошедшее не сыграло мне на руку, но я не мог знать это наверняка. Так не бывает, Астреос. Это была просто вероятность, к которой я подготовился.

— Почему?

— Ты не помнишь почему, из-за того, что тебе нельзя. Воспоминание об этом, а также обо всем остальном скрываются под этим моментом, который ты не желаешь оставить позади.

— Почему? — прорычал Астреос. Неподвижное лицо Ариман обернулось и заговорило в воздух.

— В прибытии Инквизиции есть свои преимущества. Столкни своих врагов между собой, и они уничтожат друг друга. Но это не та причина, по которой ты, или я, находимся сейчас здесь.

Ариман замолчал. Тишину наполнил звук, похожий на отдаленный раскат грома, и земля со стенами содрогнулись. Ни одна другая часть сцены не шевельнулась.

— Эта возможность и была платой тебе, Астреос, и дар этот сокрыт внутри головоломки твоего разума. Я не мог отказать тебе после того, что попросил у тебя, и того, что ты сделал.

Гром раздался снова, громче, ближе. Астреос почувствовал, как ощущения памяти слабеют, а фигуры вокруг него рассеиваются в холодный синий свет. Остался только образ Аримана, все еще смотревший в некий незримый горизонт.

— Если ты выживешь, то окажешься среди них. Ты окажешься среди сил Инквизиции, которые уничтожили твоих братьев.

— И какую плату я потребовал от тебя? — спросил Астреос. У него в горле встал ком.

Ариман оглянулся на Астреоса и грустно улыбнулся.

— Месть, Астреос. Платой была месть.

Мир содрогнулся, и он пробудился среди орудийного рева «Клятвы Сигиллита».

XIX Пробуждение

Двери распахнулись настежь, и фигура, что носила кожу Марота, выбралась из шахты лифта. Перед ней раскинулся сокрытый в тенях мостик. Искусственная гравитация дала сбой на большей части корабля. В монохромном сумраке, словно блестящие драгоценные камни, парили капельки крови и машинного масла. В открытом пространстве дрейфовало и многое другое, в основном трупы, погибшие от огня или перепадов давления, которые прокатились по потемневшему «Сикораксу» подобно божественному трепету. Мостик охватили пожары, рдевшие в пожираемых ими шариках машинного масла и прометия.

Фигура оттолкнулась от палубы чужими руками и порхнула по мостику. «Сикоракс» содрогнулся со звуком столь знакомым, как биение сердца. Кто-то открыл огонь по кораблю. Свет за обзорными экранами переливался ярко-голубыми и грозно-красными цветами. Зал закружился, когда зависший в космосе корабль перевернулся от взрыва.

«Марот… Марот… Марот…» — имя рычало и посмеивалось на границе его сознания, истекая из заселенной им плоти. Он явился сюда, ибо первая истина вселенной гласила, что каждый пустяк был важен, и то, чему судилось случиться, нуждалось в атрибутике ритуалов.

Он облетел мертвую когитационную башню и увидел командный трон. Мимо него продрейфовало закутанное в мантию тело, и он почувствовал, как плоть внутри его доспехов содрогнулась от изменений. Броня на спине затрещала. С треском ломающегося керамита за плечами вырвались крылья. Вязкая жидкость, заблестев, превратилась в переливчатые перья. Он замер, затем выпрямился на высоком модуле. Крылья расправились и ударили в воздух. Он почувствовал, как новые изменения попытались надавить на плоть его носителя. Ему придется подождать, придется контролировать вытекание своей сущности в реальность. Слишком много, слишком быстро, и он превратит тело в жидкость, и этой части его естества придется вернуться обратно в варп. Этого он допустить не мог. Ему требовалось находиться здесь, требовалось находиться так близко, как только возможно.

Он снова оттолкнулся и заскользил в сторону командной кафедры. Фигура Карменты парила над троном, удерживаемая подсоединенными к ее плоти кабелями. Капюшон слетел, так что под красной лакированной маской виднелась улыбающаяся на горле рана. Рядом с ней в воздухе висели оторванные конечности и искромсанная плоть мужчины. Мимо лениво закружилась нога, блестя серебряными оковами раба одного из легионеров Тысячи Сынов. Хемеллион: человека разорвало на куски механическими когтями. Он заметил отсеченную в запястье руку, все еще сжимавшую полумесяц заостренного металла.

Он потянулся и ухватился за трон. Его пальцы переросли в когти, и он одним взмахом разрубил кабели, что удерживали Карменту на месте. Она воспарила вверх, ее конечности, покачиваясь, безвольно откинулись в стороны. Мгновение она выглядела почти так, словно была живой и падала не вверх, а вниз, в утапливающие объятия темной воды. Но она была мертва, и проблеск жизни был не более чем иллюзией. Корабль содрогнулся от еще одного взрыва. Где-то заревела последняя из рабочих сирен.

Фигура сложила крылья и взгромоздилась на трон.

Да, место более чем подходящее. Все шло так, как и задумывалось.

Он неспешно потянулся и стянул когтистыми руками шлем Марота, как будто тот был сгнившей одеждой. Лицо под ним изменилось, едва встретилось с неподвижным воздухом мостика. Плоть потекла, вздулась и иссохла, глаза исчезли, затем появились снова. Из висков выросла свивающаяся корона рогов. За огромными обзорными экранами взорвалась ракета, затопив мостик запинающимся белым светом. Существо увидело взрыв и почувствовало, как нити судьбы стянулись еще туже.

— Биоритмы растут, — поприветствовал снова пробудившегося Астреоса безжизненный машинный голос. Сквозь него прокатилась волна дрожи. Корабль содрогался от барабанного боя орудий и дыхания двигателей. Мышцы свело судорогой. Металлические оковы, которые удерживали его тело на плите, вгрызались в плоть. Взор заполняла кромешная чернота. Связь с сервочерепом, позволявшую ему видеть во время дознания, отключили. Он был слеп, его мир сузился до кокона прикосновений и звуков. Откуда-то издалека доносились сигналы тревоги. Иглы, погруженные в его плоть, задрожали. Сердца в груди учащенно заколотились.

— Обнаружена невральная перегрузка.

Совсем рядом донесся гул подлетевшего ближе техножреца и усиливающийся писк биомониторов. Затем Астреос услышал, как стоявшие чуть дальше серафимы, оставленные инквизиторами для охраны, шевельнулись под рваными обносками. Его разум машинально потянулся к варпу, но нашел лишь холодную стену льда. Ему не освободиться.

Что-то приближалось. Он услышал сиплый вздох дыхательной помпы техножреца. По нервам с дрожью пробежались воспоминания. В коре разума, треснув, раскрылись зернышка знаний, которые затем выросли и расцвели сквозь его разум и тело. Варп не мог ответить на его зов, но такую вероятность никогда не стоило сбрасывать со счетов, и он подготовился к этому. Присматривавший за ним техножрец догадался, что он проснулся. Астреос услышал щелчок металлических пальцев по кнопкам управления. В плоти дернулись иглы, готовые закачать в его кровь успокоительное.

— Обнаружен невральный шторм.

«То, что сокрыто за этим последним воспоминанием, и есть твой дар», — произнесло эхо Аримана.

Последнее зернышко в его разуме раскрылось.

Астреос забился в судорогах. Его мышцы вздулись. Металлические оковы на груди и конечностях впились глубже. Сердца стучали все быстрее и быстрее. Писк биомониторов перерос в запинающийся крик.

— Биоритмы критические, — раздался машинный голос.

Астреос задохнулся. Биение сердец походило на двойные удары молотов. Техножрец был почти возле него. Он почувствовал, как сердца ударили еще раз, а затем остановились. Его тело обмякло.

Сигналы биомонитора стихли. Его разум наполнился неподвижной, яркой белизной. Техножрец замер, прислушиваясь к затягивающейся тишине. Машины рядом с Астреосом издали протяжный мертвый писк.

— Полный бионевральный отказ.

Машинный голос прозвучал в пустой возможности его остановившегося разума, и он почувствовал касание одеяний склонившегося над ним техножреца. С глухим металлическим щелчком и электрическим воем выдвинулись инструменты. Астреос почти видел, как к нему тянутся хромированные и медные щупы. Что-то укололо его кожу и проникло внутрь. Он не шевелился, не мог пошевелиться. Он был последней мыслью, сохраненной в темнице плоти.

Техножрец наклонился ближе, из его рта с шипением вырывалось густое маслянистое дыхание. Астреос услышал жужжание фокусирующихся аугметических глаз. Металлические пальцы дотронулись до его руки.

— Жизненные показатели отсутствуют.

Щупы проникли глубже. Он услышал озадаченное пощелкивание на бинарном. Время замедлило течение, словно сдерживаемое плотиной накладывающихся секунд. Сочленения техножреца зашипели, когда он подался еще ближе. Ткань прошуршала по тыльной стороне правой руки Астреоса.

Застывшая неподвижность его разума и тела раскололась. Он вывернул руку, схватил техножреца за полы одежды и резко дернул на себя. Адепт свалился на Астреоса, скребясь и бормоча паникующим машинным кодом. Астреос стиснул кулак и рванул голову. Пластина и кабели, приклепанные к скальпу, оторвались. Он почувствовал, как по лицу течет кровь.

Серафимы ощутили, что что-то не так. Они разом пришли в движение, рваная одежда зашелестела, босые ноги затопали по металлу.

В нос Астреосу ударили ароматы иссохшей плоти и машинной грязи. Ошейник на его шее не позволял ему подняться, но это было не важно. Они заглушили его разум, сковали его и лишили оружия. Но у него все равно оставались зубы.

— Жизненные показатели на нуле, — пробормотали биомониторы.

Техножрец задергался. Астреос повернул голову и впился в него зубами.

В рот брызнула кровь и машинное масло. По деснам пробежался электрический заряд, когда он вгрызся глубже. Техножрец извивался и дергался, задыхаясь вспышками статики. Астреос прокусил шестерни и добрался до плоти. На сознание накатили новые ощущения, когда организм вырвал из мяса информацию. Страх, искаженная логика, а также машинные данные хлынули в него стремительным сумбуром впечатлений. Вместе с паникой пришли отчаянные мысли техножреца об успокоительных и встроенной в запястье системе управления оковами.

— Обнаружены жизненные показатели.

По палубе зазвенели ускоряющиеся шаги серафимов. Мертвая притупленность, что окружала разум Астреоса, сжалась сильнее. Крик техножреца превратился теперь в единую жужжащую ноту паники.

Астреос сместил хватку на руку техножреца, став шарить пальцами по металлической конечности в поисках кнопок и переключателей. Наконец, он нащупал одну и нажал. В плите под ним что-то щелкнуло и зажужжало. Раздался новый сигнал тревоги. Умирающий техножрец забился в судорогах, так что Астреос едва не выпустил его.

— Первый этап процесса освобождения активирован, — голос машинной системы едва не затерялся в реве многочисленных сирен.

Его пальцы засуетились на запястной панели управления. Совсем близко он услышал очередь пневматических толчков, когда в кровоток серафимов закачались усиливающие агрессию наркотики. Астреос снова отыскал кнопки на запястье техножреца. До него донесся треск активирующихся силовых полей и влажное рычание, когда на него прыгнул первый из серафимов. Он нажал на кнопки. Оковы задвинулись обратно в плиту.

Он поднялся, сбросив с себя труп техножреца. Кабели и трубки вырвались из плоти в брызгах крови и искр. Он все еще был слеп, все еще заперт в мире звуков и прикосновений, но он был свободен. Астреос услышал последние шаги атакующегося серафима и отскочил в сторону.

Мимо хлестнула копна энергетических кабелей. Пустая плита раскололась. Астреос упал на пол и пригнулся. Серафим был совсем рядом. От жужжания силовых плетей на его коже дыбом поднялись волоски. Он услышал, как движутся ноги серафима, когда тот развернулся, чтобы ударить снова. Астреос поднялся и пнул ногой туда, где, как он знал, тот должен был находиться. Его стопа коснулась мышц, и он почувствовал, как под ударом что-то ломается. Серафим отшатнулся, издав бессловесный рев. На фоне завывающих сирен слышался топот еще двух пар бегущих ног. Он ринулся им навстречу.

Сам воздух запел, когда оружие серафимов взвилось в его сторону. Он подпрыгнул. Содрогающаяся палуба ушла из-под его ног, и он взмыл в мир, что был явью лишь благодаря звукам. Он знал, что серафим, которого он пнул, уже поднимался с пола, готовый броситься следом за ним. Он знал, что двое других врагов находились под ним, по инерции увлекаемые вперед, хотя их шаги постепенно замедлялись. Ранее Астреос уже сталкивался с их родом, в то время, что теперь казалось ему чьей-то чужой жизнью. Он почти видел их лица, скрытые за коваными металлическими масками, обрывки одежды развеваются на увитых мышцами и согбенных телах, с обрубков рук свисают подернутые молниями плети.

Затем он приземлился, и момент прошел. Он схватил на лету ближайшего серафима. Инстинкт закричал ему немедленно отпустить существо, но Астреос только крепче стиснул хватку. Космический десантник почувствовал, как рвутся кожа и мышцы, когда он вздернул серафима с пола. Тот судорожно забился, по его мышцам засочилась кровь. Рука Астреоса нащупала его голову, сомкнулась на ней и вывернула. Трахея сломалась с резким треском.

Второй и третий серафим настигли его. Он замахнулся на них трупом. Энергетическая плеть разорвала мертвого серафима надвое. На Астреоса брызнула теплая влага. Он услышал шипение противников, и метнул разрубленное тело серафима на звук. Энергетические плети на руках безжизненного тела хлестнули по мясу со встряской разряжающихся молний.

Безмолвие. Астреос замер. Безмолвие не было настоящим — сирены сотрясали воздух, а палуба все еще рычала от ритма далекого сражения. Это было безмолвие преобразования. Долгое проходящее мгновение разум Астреоса оставался в оковах, его мысли парили внутри черепа. Мертвые серафимы конвульсивно дернулись у его ног. Их психическое омертвение рассеялось, и варп возвратился. Он едва не захлестнул его своей мощью.

Он рухнул на колени. На его коже проступил лед, и тут же растаял в огне. Его мысли закружились. Сквозь него взвихрились и протрещали ярость, восторг и скорбь. Он услышал, как к нему взывают голоса, говоря ему отпустить, освободить свой разум. Призрачные руки потянули его за конечности, чужие когти коснулись кожи. Его воля обрубила ощущения, как будто топором. Разум окреп и сфокусировался. Мысли обрели ясность и взорвались наружу, нашли варп и заново сотворили реальность.

Он начал идти вперед. На его следах взвивались языки пламени, облизывая тело. Его плоть защипало, когда раны затянулись. Иглы и кабели упали на пол, когда мышцы сгладили точки проникновения. Астреос чувствовал, как вокруг него течет время, густое, будто смола. Инквизиция и ее слуги уже наверняка знали, что что-то не так, что он освободился. Это было хорошо, это служило его целям.

Металлический капюшон, ввинченный ему в голову, раскалился от жара и стек расплавленными струпьями. Его лицо покрылось волдырями, пока на нем отрастала новая кожа и сухожилия. В глазницы затек огонь, спиралью свиваясь вокруг точек тьмы. К нему возвратилось зрение. Астреос посмотрел на мир сквозь пульсирующее пламя и увидел, что тот изменился. Из каждого угла лились цвета, вихрясь, словно пролитые на воду чернила. В воздухе мерцали призрачные образы, слишком слабые, чтобы разглядеть их отчетливо.

Астреос повернул голову. От плиты, которая служила ему ложем, и окружавших ее машин, куда ни брось взгляд, тянулся зал. В его углах скапливалась пустая тьма, накатывая на стены, что мерцали пылающими оберегами. За барьером двигались огни чужих разумов — он видел, как те пульсируют и мерцают, словно в такт с гулом сирен. Они шли за ним.

Он продолжил идти, с каждым шагом набирая скорость. Огонь снаружи и ревущий ад внутри его черепа слились воедино. Впереди него сформировалась сфера из синих молний, увеличиваясь, свиваясь щупальцами белизны и оранжевого жара. Когда Астреос был в трех шагах от мощных дверей зала, шар света выстрелил вперед и попал в металл. Слова-обереги, выгравированные серебром и золотом, загорелись и растеклись, скапывая по почерневшему порталу. Сфера расплавилась в двери, подобно закатному солнцу, тонущему в море. А затем она вырвалась наружу в брызгах металла, и Астреос прошел сквозь оплавившиеся обломки.

Кендрион открыл огонь и увидел, как снаряды сбивают мечника с ног. Руна угрозы, отмечавшая валящуюся фигуру, замерцала янтарным цветом, а затем покраснела. Подле него шагали его братья, позади — Издубар с соратниками-инквизиторами. Мчавшийся вперед Кендрион ощутил, как его окутала тишина психического омертвения. Он выстрелил снова, и оружие атакующих братьев, как одно, поднялось следом. Он зажмурился, когда его взор размылся от накатившей волны боли.

Пространство перед дверью заполняли неподвижные комплекты доспехов в шлемах с высокими гребнями. Стоило Кендриону посмотреть на Рубрику, как руны угрозы над ними окрасились янтарным, но его внимание было приковано лишь к двум фигурам у двери. Воин, в которого он только что попал, не шевелился, но вот второй как раз поднимался на ноги. Кендрион заметил забрызганную кровью броню и обрубок, где ранее была правая рука. Над ним замигала красная руна прицеливания, когда он встал и повернулся к двери. В целой руке он сжимал пистолет.

— Ариман! — воскликнул Издубар, и фигура оглянулась, одновременно приложив руку к центру круглой двери. Кендрион выстрелил, и болты врезались в спину Ариману. Воин повалился на дверь, когда попадания сорвали керамитовое покрытие с ранца его брони, и из обнажившегося топливного ядра посыпались искры. И все же он не упал. Ариман надавил, и дверь, дверь, что не имела ключей, отворилась.

За дверью оказался круглый зал. Вдоль выгнутых стен выстроились ниши со свитками пергамента и грудами книг. В центре черного стеклянного пола высилась кафедра из железа и меди. За ней восседала фигура. Некогда она была человеком. Кендрион сразу это отметил, но от его былой человечности осталась лишь оболочка из иссохшей, просвечивающей кожи и увядших мышц. Из запавших глазниц взирали затянутые катарактой глаза. Единственная рука двигалась по свитку пергамента на столешнице кафедры, выводя слова запинающимися размытыми движениями. Кафедру кольцом окружали девять фигур в серых мантиях, лица которых скрывались под серебряными масками с одной прорезью для глаза.

Это и был тот секрет, что хранили здесь Издубар и его соратники — проводник в разум падшего полубога. Это был Атеней Калимака. Ариман застыл на самом пороге, будто не в силах сдвинуться с места.

Кендрион бросился вперед, не переставая стрелять. Снаряды разорвались на доспехах Аримана, разнеся их на осколки. Он пошатнулся, чуть не упав, но каким-то образом устоял на ногах. Серые фигуры подступили ближе к кафедре. Мгновение Ариман смотрел на круг в серых мантиях, а затем поднял пистолет.

— Нет! — закричал Издубар. Ариман выстрелил. Разрывные снаряды превратили серые фигуры в облака из огня, крови и раздробленных костей. Психическое омертвение исчезло. Иссохший человек за кафедрой поднял глаза, шевеля челюстью, чтобы закричать лишенным языка ртом. Выстрел колдуна попал иссохшему существу в рот и испарил его череп.

Кендриона наполнило долгое, затягивающееся мгновение. Затем, словно штормовой прилив, накатил варп. Вокруг кафедры столбом взвился синий огонь. Бирюзовое пламя хлестнуло по стенам и растеклось по полу. Кендрион узрел это одновременно и разумом, и глазами. Оно походило на стаю птиц с горящими перьями, поднимающихся в небеса.

Ариман повернулся к ним и выронил пистолет из руки. Кендрион услышал, как вокруг него с лязгом заряжающегося оружия оживают доселе неподвижные доспехи.

XX Колдовство

В разуме Игниса заплясал огонь, когда Аполлонию объяла смерть. Более не осталось даже видимости порядка. Внутренним взором он увидел, как с десяток торпед попало в «Сикоракс» и оторвало кусок корпуса размером с город. Обломки снесло огненным валом. Тысячи тел горели и вращались возле изодранного камня и металла. Но корабль не сдавался без боя. Вокруг него кружились и гибли суда. В варпе росла штормовая волна.

Он удерживал все это в своем разуме, ощущая, как уменьшаются коэффициенты. Времени почти не осталось. Шторм должен разверзнуться, и притом немедленно.

«Слово Гермеса» выстрелило опять. Полосы лэнс-огня ворвались в открытые раны на «Сикораксе». Игнис услышал, как обитавшие в костях корабля сущности завопили в варп. Шторм ответил. Во мраке между полыхающими кораблями пролились расцветы синюшного света. Сквозь тьму затрещали радужные молнии.

Но где же Ариман? Не важно, образ разрухи уже не остановить. На его глазах «Сикоракс» начал разламываться и гореть.

+ Братья, + его мысленный голос взревел в шторм и нашел разумы, к которым взывал. Все они были из Тысячи Сынов, все братья для него и Аримана, и пока остальной флот рвал себя на части, они оставались нетронутыми. Они не знали причины, но у них были приказы Аримана, и теперь все, как один, ответили Игнису. Он позвал их, и они начали подтягиваться к «Слову Гермеса».

Игнис перевел мысли на корабль и нашел дрожащий разум навигатора Сильвануса.

+ Посмотри в варп, навигатор. Момент близок. +

— Нет спасения. Нет спасения, — простонал навигатор. Перед взором Игниса вспышкой пронеслось видение человека, свернувшегося калачиком у стены своей камеры, прикрыв руками голову. — Они идут.

+ Я приказываю тебе, + послал Игнис, но навигатор резко поднял голову и закричал.

— Они идут!

Игнис чувствовал, как растет сила шторма, чувствовал, как элементы образа движутся к совмещению. Он потянулся глубже в варп, и тогда понял, что ошибался. Навигатор увидел не шторм.

Первый имперский корабль вырвался из варпа в сполохе разрывающейся реальности. Секундой позже за ним последовали остальные корабли флота.

Серые Рыцари явились за Астреосом, когда тот ворвался через дверь в высокий зал со сводчатым каменным потолком и гладкими гранитными стенами. С огромных пьедесталов на него взирали статуи, их лица высечены из холодного мрамора, а доспехи — тусклая бронза. На тянувшихся от потолка цепях висели жаровни, наполняя воздух запахами благовоний. Из выступов на стенах, а также покрытых кристаллическим стеклом ниш в полу на него глядели черепа.

Серых Рыцарей было четверо. Астреос узнал об их присутствии по слабейшей дрожи в воздухе, подобной внезапному дуновению ветра. Затем они оказались внутри, их сияющие ауры вырисовались из варпа. Они ринулись через зал, их броня двигалась, будто бугрящиеся мускулы, болт-снаряды вырывались из орудий на запястьях. Перед Астреосом загорелся кинетический щит. Воздух наполнился разрывами, но Серые Рыцари были быстрыми, очень быстрыми. Шальной болт превратил плечо Астреоса в кровавое месиво и сшиб его с ног. С костей сорвало обнажившиеся мышцы, кровь дымкой повисла в воздухе при падении. Раны уже затягивались, едва кровь успела окропить пол.

Он врезался в пол, перекатился и вскочил на ноги, когда Серые Рыцари пробили его кинетический щит синхронизированным толчком ментальной силы. Телекинетический щит взорвался во вспышке молний. Астреос пошатнулся и успел отскочить назад от пронесшейся у самой головы кромки меча. Они окружили его, жаля ударами из каждого угла. Над Серыми Рыцарями начали расти и сливаться золотые нимбы, когда их силы объединились, питая одна другую и заключая его между собой. Варп запел чистыми высокими голосами. Время будто замедлилось. Мгновения, что могли произойти, и мгновения, что произойдут, стали единым целым. Алебарда в руках воина раскрутилась и понеслась к нему так стремительно, что стала кругом белого света.

Разум Астреоса спиралью взлетел к цепям с жаровнями высоко вверху, и расколол их силой мысли. Клети с углями полетели вниз, разбитые обрывки цепей плетьми захлестали следом. Первая жаровня упала на одного из Серых Рыцарей с ревом корежащегося железа и рассыпающихся головней. Время, замерцав, потекло с прежней мощью. Воин, на которого обрушилась жаровня, пошатнулся, кусочки красных углей скатывались по серебряной броне. Астреос бросился к пытающемуся устоять на ногах терминатору. Клинки остальных Серых Рыцарей рассекли воздух.

Остальные жаровни свалились на пол во взрывах искр и треснувшего камня. Астреос разумом поймал несколько цепей, прежде чем те успели коснуться земли. В воздухе замерцали морозные кристаллики. Цепи свились вокруг алебарды Серого Рыцаря, и поползи по его рукам. Железо раскалилось от жара. Астреос увидел, как секундой позже разум воина начал реагировать. Пылающий конец цепи пробил красную кристаллическую линзу и сквозь глаз проник в мозг Серого Рыцаря. Воин упал, и кровь, брызнувшая на горящие звенья цепи, обратилась в пар.

Три оставшихся Серых Рыцаря, как один, подняли штурм-болтеры и открыли огонь. Астреос подпрыгнул. Сквозь мышцы и ткани потек варп. Спину окатило осколками и жаром, когда он приземлился и развернулся. От него брызнула горящая кровь. Его разум натянул цепи, и алебарда вырвалась из хватки мертвого рыцаря. Оружие завращалось, став пятном вокруг пылающей фигуры Астреоса. Троица Серых Рыцарей высвободила молнию. Разум Астреоса поймал потрескивающую дугу, едва та успела сформироваться, и стер ее из бытия. Молния испарилась.

Астреос рывком схватил алебарду. Оружие было холодным, его психоактивное ядро безмолвствовало, но оно все еще оставалось острым. Он ударил первого из Серых Рыцарей в шлем, но тот чуть отвернул голову за мгновение до того, как лезвие успело настигнуть его. Острие ударило в лобовую пластину, прогрызлось вверх и впилось в верхнюю часть шлема. Цепь с клинком дернулись назад, оторвав лицевую пластину. Астреос заметил темные глаза на изрытом шрамами лице и на секунду запнулся, вновь вспомнив крепость своего ордена, осыпающуюся в огонь.

Серый Рыцарь сорвал с головы остатки поломанного шлема.

Воздух вокруг Астреоса замерцал, истекая жидким светом и цветами. Он услышал, как трещат звуки, словно горящие листы пергамента. Громче, но будто издалека, донеслись голоса Кадара, Тидиаса и Кадина, перекрикивающие небеса, которые обрушивались в огонь прошлого, что было уже не изменить.

Огонь из его воспоминания сформировался в воздухе, с черными языками и красным сердцем. Пламя рвануло в Серых Рыцарей, расширяясь в полете, и поглотило их. Астреос почувствовал, как из его рта вырывается бессловесный крик.

Огонь погас. Астреос услышал, как победный крик умирает на устах. Серые Рыцари выступили из пламени, на их серебряных доспехах расцвели красные пятна и черные полосы от пламени, впитавшегося в них, словно вода в песок. Воины двигались медленно, как будто шагали в ином временном измерении. Их золотые ауры стекались вместе и накладывались, становясь единым целым. Астреос почувствовал, как к горлу подступает воздух из легких. Вращающиеся цепи и алебарда двигались, словно в замедленном показе.

Вокруг Серых Рыцарей развернулись золотые крылья, вначале пара, затем все больше и больше. Астреос наблюдал за тем, как их очертания разрастаются в неспешных срезах секунд. Это была мысленная форма, проекция разума на материю варпа, но она не походила ни на что из виденного им прежде. Это был не один разум, но много, сила и воля трех Серых Рыцарей, объединенные и гармонизированные. Увидев это, Астреос понял, что в его голове крутится лишь одна мысль об идее, что была древней еще до того, как покорили сами звезды.

«Ангел, — подумал он, — ангел казни».

В ушах зазвенела протяжная высокая нота.

Время в настоящем мире остановилось. Зал размылся до границ зрения, и на его место пришел варп, более реальный, чем сама реальность.

Мысленная форма Серых Рыцарей задрожала, на ее краях вспыхнул белый свет.

В его разум полились голоса, как старые, так и новые.

«Мы сотворены не своей кровью, — произнес голос в самом центре его мыслей. Он был холодным, спокойным, словно стальной клинок. Голос был ему хорошо знаком, и все же он казался странным, как будто принадлежал кому-то другому. Это был голос самого Астреоса, говоривший из его прошлого. — Мы сотворены своими клятвами».

Разум Астреоса поднялся в варп. Мысленная форма ангела ринулась на него.

Мысленная форма Астреоса на лету приняла очертания. Мгновение она выглядела как тень птицы, ее клюв и глаза — сполох холодного света. Затем мимолетная тьма растаяла. В варпе вытянулось змеевидное тело из дыма и огненного свечения. Замерцав, возникла чешуя из серебристого льда. За удлиненной змеиной головой раскинулись крылья из кости и огня.

«Но даже если все они нарушены, одна клятва останется навсегда».

Астреос взревел, и спускающегося ангела поприветствовало пламя.

«Клятва не сдаваться».

Пламя взорвалось на золотых крыльях и взвихрилось переливающимися спиралями.

«Стоять до конца».

Ангел нанес удар.

Мысленная форма Астреоса раскололась.

Воины Рубрики разом открыли огонь. Среди мчавшихся на Аримана Серых Рыцарей взорвалось растекающееся синее пламя. Огонь побежал сквозь их ряды, пылая раскаленной белизной под непрерывным шквалом снарядов Рубрики. Ариман вознесся в сверкающий от жара воздух. Зал Атенея у него за спиной взревел от усиливающегося ада.

Аримана захлестнул варповской огонь. Он почувствовал, как тот прокатывается по доспехам и коже. Почувствовал, как извиваются вырезанные на броне руны, почувствовал, как внутри плоти содрогаются кости. Его разум покинул тело, сгорая и тая, словно восковый шар в домне. Шквальный ветер затрепал окровавленный шелк одеяний, когда огонь охватил Аримана целиком. На его теле свились языки пламени, хлестнув по обрубку руки и порезам на плоти. В ранах вздулась плоть, а затем поверх них, будто жидкость, растеклись доспехи. Казалось, он как будто вынырнул на поверхность озера после того, как едва не захлебнулся. В разуме клубились ощущения и свет, а границы его мыслей пощипывал варповской огонь. Часть его просто хотела позволить ему пройти сквозь себя, позволить течениям подхватить его. Из горящего зала вырвались звуки, нашептывавшие голосами давно потерянных друзей и мертвых братьев.

— Слушай нас, — говорили они. — Слушай нас, и мы поведаем тебе о том, что было и что будет.

Ариман подавил инстинкт, заперев его глубоко внутри себя. Сейчас ему требовалось спокойствие. Оно пришло, и Азек почувствовал, как его разум растекается по эфиру. Образы мыслей умножились. Он взглянул на заново отросшую руку, когда над ней снова затвердели доспехи. Он поднес пальцы ко рту, и утер с губ чуть запекшуюся кровь.

Рубрика строевым шагом выступила из огня перед дверью, их синие доспехи стали черными в резком освещении. Ариман потянулся мыслью и поднял безвольное тело Санахта вместе с собой в воздух.

Из горящего коридора позади Аримана вырвались почерневшие от копоти фигуры. Он почувствовал, как клинок Кендриона рассек воина Рубрики. Разбитые доспехи упали на пол. Мысли Аримана ужалил пронзительный вопль. Доспехи начали содрогаться и рассыпаться серым прахом.

Остальная Рубрика одновременно развернулась и перевела огонь на Кендриона, но он уже пришел в движение, разрубив еще двоих. Ариман увидел, как за воином из огня выбежал Издубар, а за ним новые Серые Рыцари.

Ариман потянулся разумом и рывком протащил воинов Рубрики и Санахта в зал Атенея. Серые Рыцари бросились следом, но Азек захлопнул бронзовые двери. Их края загорелись, сплавляясь с камнем. Рубрика с лязгом врезалась в объятый пламенем пол. Он повернулся к Санахту, все еще удерживаемому его волей над полом.

Кожа мечника стала белой, но его глаза оставались открытыми. Позади него, в центре зала, ревел, всасывая в себя воздух, столб сине-золотого пламени. Своим разумом Ариман не видел ничего, кроме ярящейся бесконечности знания, что изливалась из варпа в реальность, ища для себя сосуд.

— Атеней — это не книга, брат, — произнес Ариман, его настоящий голос поднялся над ревущим ветром. — Связью с Магнусом были не книги Калимака, но сам Калимак. Это река знания, что постоянно ищет путь в наш мир. Она поглощает всякого, кто окунает свой разум в ее воды. Но, возможно, сын Магнуса сможет оказаться достаточно крепким сосудом, чтобы продержаться дольше. Это — судьба, которую ты навлек на себя предательством. Ты станешь Атенеем, брат мой.

— Как всегда поучаешь, — оскалился Санахт. Он начал смеяться. — Все, что ты бы ни пытался сделать, потерпит крах, Ариман. То, что ты не понимаешь причины, делает тебя еще большим глупцом.

Мышцы в челюсти Аримана напряглись.

Смех умер в горле Санахта.

— Только не говори, что тебе жаль, — произнес он.

Ариман покачал головой.

— Ты даже не представляешь, насколько, — сказал Ариман и мыслью отправил своего брата в огонь.

Приближаясь к Аполлонии, имперский флот рассредоточивался. Десятки кораблей взвихрили пустоту, выпрыгнув из варпа. Большинство были военными судами, вызванными властью Инквизиции. Для этой задачи они взяли новые названия, названия, что говорили об их конечном намерении. «Желание очищения», «Седьмое правосудие», «Ответ проклятью»: если они переживут это сражение, их команды предадут огню, а корпусы заново освятят под старыми названиями. Но пока они действовали только в качестве инструментов правосудия Инквизиции.

Среди них были еще и корабли трех орденов Адептус Астартес, которые вырвались из эфира вместе. «Имморталис» был рожден в Йовианских кузнях, связанных службой Черным Консулам; рядом с ним шел «Первый обет», боевая баржа Преторов Орфея, а также огромная боевая баржа Медных Когтей «Раскалыватель». Корабли Космического Десанта, призванные древними клятвами, двигались впереди, пока остальной флот разворачивался по флангам.

Игнис наблюдал за происходящим действом одновременно разумом и через линзы своего шлема. Имперские корабли открыли огонь по рассеивавшимся остаткам Ариманового флота. Он принялся подсчитывать корабли и вычислять их курсы. Огни битвы разгорались ярче. Корабли его братьев из Тысячи Сынов были уже близко, стягиваясь к «Слову Гермеса». Именно отступники, разбросанные суда банд-полукровок, приняли на себя первые залпы. Некоторые корабли рванули с места и ринулись на имперский флот, истекая кровью и давая хаотичные залпы, мчась навстречу погибели.

Сильванус был прав, они не могли добраться до границы системы, не могли прыгнуть в варп. Спасения не было.

Игнис вздрогнул и посмотрел на «Сикоракс». Невозможно, но он до сих пор сохранял форму, даже полыхая от носа до кормы и с вырывающимися из его бортов новыми взрывами. Космос раздирал его корпус, вздуваясь и дымясь тошнотворным светом из-за варпа, который давил на него сквозь истонченную кожу реальности. Корабль превратился в костер, и шторм усиливался, дабы встретить его смерть. Игнис мыслью потянулся к судам Тысячи Сынов, что собрались вокруг него. Он отдал приказ, и корабли, как один, дали залп по «Сикораксу».

Астреос увидел, как его тело содрогнулось и начало падать. Оно двигалось с медлительностью засбоившей пикт-передачи. Три Серых Рыцаря замерли, их серебряные доспехи отбрасывали золотой свет на усеянный обломками пол. Он увидел все это так, будто смотрел на происходящее с большой высоты, постепенно удаляясь от сцены. Его разум был тысячью кружащихся фрагментов боли и эмоций. Мысль ангела была повсюду, расплавляя его волю, раздирая ее на куски.

Он не мог думать ясно. Все превратилось в сплошной клубок ощущений. Мимо него проносились воспоминания, словно подброшенные в воздух карты таро. Астреос больше не осознавал ни время, ни прошлое, ни настоящее. В разуме расцвел крошечный сполох ясности, пока образы разрывались на все меньшие и меньшие кусочки.

«Меня рвут на части, — прозвучала одинокая мысль. — Мое существование разрывают, а остатки сжигают».

На самом деле у него не было ни единого шанса, не с теми искусствами, которыми его обучил Ариман, или жаждой мести, кипевшей у него в душе. В гаснущие мысли вонзился осколок боли, внезапный и острый в своей неотложности. Его последняя мысль закружилась в смятении. Боль пришла снова, словно зазубренный клинок, вгрызающийся в плоть.

«Почему это случилось? — громко прозвенел в его мыслях вопрос. — Почему все это случилось?»

Он вспомнил, как горит его родной мир, и качающего головой инквизитора.

Почему погиб его орден? Они придерживались своих обетов, но Империум нарушил свои и вырезал их как изменников. Именно этот вопрос без ответа направлял его все это время, занес в Око Ужаса и на службу к Ариману. Почему это случилось? По какой причине Империум убил его братьев? Как все это началось?

И тогда он узрел это, ответ, что доселе укрывался от него, лишенный всякого смысла до тех пор, пока не примешь извращенную логику варпа. Он понял, почему погиб его орден.

Он понял, какая всех их постигла судьба, и услышал ее смех.

Астреос закричал, и крик его был молчанием. Боль и ярость не могли сравниться даже с агонией его разрываемой на части души. Надежды не было, ни для него, ни для его братьев. Не осталось ничего, даже уюта лжи, в которую он верил.

— Ариман, — произнес он, и услышал, как слово горько слетело с его уст. Отмщение, да, еще оставалось отмщение, ради которого стоило жить.

+ Астреос, + раздался голос в его разуме. Он звучал очень отдаленно, но знакомо, как будто всегда был там. + Астреос, сын мой. Я здесь. +

+ Что ты такое? +

+ Я жду. +

И внутри него, из последних крох души возникла давным-давно созданная связь; она пришла, словно по чьему-то велению, она пришла, словно ответ.

Узы, связь с существом, скованным Маротом, демон, которого он когда-то приковал к своей воле, но никогда не призывал снова.

Он коснулся связи с демоном.

«Но он не может ответить, — подумал Астреос. Создание было заперто на «Сикораксе» за серебряными дверьми и многочисленными оберегами. Но едва эта мысль сформировалась, как нечто ответило, нечто, взывавшее голосом хрупкого льда.

+ Призови меня, и я приду. +

Мысленная форма ангела разрубала последние его частицы. Она стала неотделимой его частью, целой вселенной.

«Призови меня, и я приду…» — слова висели в угасающей искре его сознания, черные, словно сошествие в ночь, острые, как бритва. Он увидел свое настоящее тело, рухнувшее на колени среди разбросанных углей.

+ Я призываю тебя, + промолвил он голосом и мыслью.

Существо на троне «Сикоракса» посмотрело вверх. По всему мостику взорвался свет. Кристалл обзорного экрана треснул. Огонь и расплавленные осколки с воем хлынули внутрь. Затем их подхватил ревущий ветер и начал выносить мусор в вакуум. Существо продолжало неподвижно восседать на троне.

Теперь оно чувствовало узы с Астреосом, трепетание на ветрах варпа, словно веревка, хлещущая в буране. Оковы, сотворенные в неведении, но сотворенные по своей воле. Душа, прикованная к душе, воля — к воле.

Гнутый кусок металла вонзился в него сверху с ломающей кости силой. Оно ощутило отдачу от удара, когда металл погрузился в плечо. Кровь брызнула из него сгорающими на лету нитями влажных шариков. Существо не шелохнулось. Оно не сдвинулось с трона — оно не могло. Ему требовалось, чтобы смерть носителя и призыв того, кого оно ждало, случились одновременно.

Мостик превратился в кружащееся размытое пятно. Тело и доспехи существа слились вместе, став покрытым бронзой хитином и пылающей мягкой плотью. По мостику прошлась переливающаяся волна энергии. Из огненного вала вырвался обломок балки и пригвоздил его грудь к трону. Кожа на его черепе вздулась волдырями. От костей начала отходить плоть. Между стеклянными зубами взбурлила черная жидкость. На мгновение кожа его лица стала безобразной массой шрамов над неровной щелью рта. Над улыбкой возникло единственное ярко-синее око.

«Я призываю тебя», — со всех сторон разнеслось эхо голоса Астреоса.

Залп макроснарядов попал в обломки «Сикоракса» и обратил мир в яркое забвение.

Когда Астреос открыл глаза, вокруг него порхали призраки окровавленных перьев. Он посмотрел на руки. Под гладкой кожей вспыхнул и тут же погас огонь. Он поднял глаза. На него смотрели стволы штурм-болтера Серого Рыцаря. Оружие выстрелило. Астреос ощутил, как осколки и огонь рассекают воздух. Он остановил их. К нему вспышкой ринулся меч, по его кромке ветвились молнии. Клинок вонзился в пол. Астреос взглянул на лезвие. Он стоял в метре от места, где то опустилось.

Он поднял глаза обратно. Серый Рыцарь пытался вырвать меч. Его броня заклинила. Воздух вокруг воина запылал. Он напрягся, и от его доспехов пошел морозный пар и синий свет. Обереги, вплетенные в керамит, застонали под психическим давлением. Руки Серого Рыцаря начали двигаться. Меч начал подниматься.

Астреос ощутил укол боли в глазах. Доспехи Серого Рыцаря взорвались с влажным хлюпаньем.

На полу лежало еще три Серых Рыцарей, один мертвый, двое других без сознания из-за психической отдачи от уничтожения их мысленной формы. Астреос отвернулся. Нужно уходить. Нужно убираться как можно дальше от того, что вот-вот случится. Ему потребуется время для подготовки, ибо месть всегда ее требовала.

— Ариман, — произнес он, и после слова заклубились тени. Да, ему потребуется время, но время и судьба были на его стороне.

Он закрыл глаза. Когда он открыл их снова, те стали огнем. Он поднял руку. Воздух задрожал, а затем раскололся. Астреос посмотрел в круговорот безумия по другую сторону, и шагнул внутрь.

Ариман наблюдал за тем, как Санахт поднимается в столбе огня. Для его обычных глаз объятая пламенем фигура все еще походила на мечника, все с теми же гладкими чертами лица, в тех же изукрашенных серебром синих доспехах, с той же крошечной морщинкой в краешке рта, и с глазами, в которых читалась насмешка или смех. Но для его второго зрения фигура перестала быть Санахтом. В него вливался пламенеющий ад. Это была пустота, тень, отбрасываемая ничем, очертания фигуры с крыльями, руками и изогнутыми рогами. Она не имела размеров, одновременно возвышаясь за пределы зала и съеживаясь, будто находилась на большом удалении. Она более не была живым существом, она стала точкой во вселенной, где познания сливались и, пузырясь, поднимались на поверхность реальности. Это был не Санахт, это был Атеней.

Атеней завис в центре внезапно ставшего безмолвным зала. Затем он рухнул на землю со скрежетом керамита о камень и остался сидеть на полу, удерживаемый в таком положении лишь благодаря доспехам. Его голова упала на воротник. Глаза на мертвом лице стали катарактно-белыми. Ариман шагнул вперед, но тут же замер. Губы Атенея задрожали, будто силясь вспомнить, как они работают. На стенах заплясали отбрасываемые огнем тени, но в зале огня не было.

— И пришли Волки, — проговорил он сухим мертвенным голосом. — Вышли из ночи они. Красны их секиры, а чаяния их — о крови и морозе. Облаченный в черноту сын тысячи…

Из его рта полились слова. Ариман прислушивался к ним, слыша то, что он знал, но куда больше того, о чем понятия не имел.

— … Путь, путь, путь, начертанный кровью красных солнц, путь…

Он подошел ближе, протянув разум и руку к Атенею.

— … Пепел Просперо и тлеющие угли нового пламени…

Их отделял лишь шаг. Ариман удержал разум на полпути. Его мысли потекли вперед, легкие, будто дыхание. Кончики его пальцев коснулись сияющей синевы наплечника. Голова Санахта поднялась и упала обратно. Ариман взглянул на Атеней и тень, что он отбрасывал в варп. Он не мог отвести глаз. Колдун почувствовал, как его рот открылся, и язык охватила слабейшая дрожь.

— Ариман, — произнес Атеней.

Его рука и разум дернулись назад, как будто попытались коснуться чего-то горячего. У него пересохло во рту и в горле.

— Да, — выдавил он.

— Все подходит к концу, грехи прошлого и будущего творят новую мглу.

— Что… что близится?

— Сосредоточенность — это слепота. Мы сами создаем своих врагов, — его голова откинулась назад, и он продолжал монотонное бормотание.

Ариман посмотрел на Атеней и внезапно ощутил дрожь неуверенности.

Воздух наполнился глухим треском, затем еще одним, которые продребезжали сквозь неподвижность подобно цепной пушке. Со стен у двери покатились камни. Он развернулся и потянулся своей волей, уже чувствуя, как телекинетическая сила снова врезается в дверь. По гладкому, как стекло, камню, спиралями пошли трещины.

Сквозь варп прокатились громовые раскаты. Ариман почувствовал прилив мощных течений, вздымающихся вокруг него, словно волны потемневшего от бури моря. Его Рубрика обернулась к дверям, поднимая оружие. Мыслью он поднял шлем с залитого кровью пола. Сломанный рог на правом виске отрос заново, когда шлем водрузился ему на голову. Колдун потянулся разумом и поднял тело Атенея. Время уходить.

Дверь вырвало из стены и отнесло через весь зал к Ариману. Его разум встретил ее на полпути. Дверь взорвалась в пылающее крошево. Рубрика открыла огонь по рваной дыре в стене. В пылевом облаке, переливаясь, замерцало сине-красное пламя.

Из сумрака вышел Кендрион. В варпе он походил на одинокий язык белого пламени. От разбитого портала все еще расползались трещины. С потолка сыпались куски камня.

Аримана от Серого Рыцаря отделяло пять шагов.

Ариман склонил голову. Между ними разверзся замедленный срез времени.

Пять шагов.

Он сделал вдох, ощутив, как воздух вливается в мышцы.

Его левое сердце единожды стукнуло.

Кендрион воздел клинок и ринулся вперед. Из Аримана выплеснулось пламя. Серебро доспехов Серого Рыцаря раскалилось до белизны. Ариман изменил свою волю. Вокруг него заклубился вихрь теней, взмахнув тысячью темных крыльев. В его разуме закричало воронье карканье.

Четыре шага.

Кендрион метнул в Аримана копье грубой ментальной силы. Колдун встретил его и обратил энергию в свою собственную. Теневые птицы вокруг Аримана закружили быстрее. В поле зрения появился Издубар с отрядом бронированных людей. В его сторону зажужжал ружейный огонь. Он растворил летевшие в него снаряды в сполохе света. Они продолжали бежать.

Три шага.

Ариман ухватился за мысль о бьющих крыльях и влил себя в каждое из них, ощущая, как его разум и тело становятся подобными дыму. Меч Кендриона был осколком остроты и солнечного света над его головой. Он чувствовал, как в варпе непрерывно растет давление.

Два шага.

Ариман испарился, и там, где он стоял, взревел циклон из теней и падальщиков. С пола сорвались обломки камня. Кендрион прыгнул, вонзаясь в вихрь, и взмахнул мечом.

Один шаг.

Меч Кендриона разрубил спираль тени. Масса крыльев разделилась, подобно тонкому шелку. Ариман почувствовал боль от пореза, почувствовал, как воля Серого Рыцаря течет в клинок. Но он был готов. Серый Рыцарь был силен, силен так, как он даже представить себе не мог, но он походил на свой клинок — он был оружием, и эта сосредоточенность делала его слепым. Ариман сконцентрировал весь свой разум на считанном мгновении. Меч Кендриона раскололся. Серебряные осколки разлетелись во все стороны.

Ариман почувствовал шок Серого Рыцаря. Он почти улыбнулся. Затем стая теневых птиц пронзила Кендриона. Обереги, вплетенные в серебряные доспехи, секунду держались, а затем треснули. Обломки керамита впились в мышцы Кендриона. Стена телекинетической силы сбила его с ног и закружила, словно сухой лист. Отполированные пластины вздулись и разорвались. Заостренные края металла впились ему в плоть. Кости в груди и руках лопнули. Вокруг воротника запели предупреждающие писки. Плоть объяло пламя, когда руны-обереги расплавились и потекли внутрь доспехов. С Серого Рыцаря закапало жидкое серебро, когда тот рухнул на пол.

Ариман собрал раздробленный разум воедино и почувствовал, как его тело, мерцая, возвращается назад в реальность.

Он посмотрел на Кендриона.

Его правое сердце единожды стукнуло.

XXI Шторм разверзся

Сокрушительный залп попал в «Сикоракс». Плазменные катушки разорвались. Пламя прошлось по машинным палубам и сорвало плиты с кормовой части. Затем огонь добрался до основного реакторного ядра. Взрыв разломал корабль надвое. Наружу бритвой вырвался диск сине-белого огня. Облака газа распустились цветком доменного света. Две половинки корабля разлетелись в разных направлениях. Огонь из воспламенявшихся карманов газа и топлива облизал наполовину расплавившиеся утесы изрешеченного металла. Фронтальная секция взорвалась первой, когда хранившиеся возле носовых орудий боеприпасы вскипели в калейдоскопическом узоре одновременных детонаций. Корма продержалась чуть дольше, медленно вращаясь, словно подброшенная в небо и почерневшая от огня гора. Затем варп-приводы всосали ее в одну яркую точку, прежде чем выдуть наружу. Сфера мерцающего металлического песка замолотила по более крупным обломкам. Смертный крик «Сикоракса» затих, подобно голосу, оборванному ударом ножа по горлу.

Когда исполинский корабль умер, сражение, казалось, на мгновение приостановилось. Облака варповского пламени затрепетали. Макроорудийные залпы запнулись в бессловесной ярости. Секунду корабли просто дрейфовали, позабыв о коррекциях курса.

Пустоту, где прежде находился «Сикоракс», прочертила молния. Она сияла, подобно бритвенному порезу на черном фоне, удлиняясь поначалу медленно, затем быстрее. Сквозь вакуум прокатились невозможные крики. Во внутренностях кораблей завопили их экипажи. В пустоте возникли шарики крови, сливаясь воедино и распадаясь на части. Молния росла, с жужжанием переливаясь цветами.

Щель света коснулась «Желания очищения», что двигался во главе имперского флота. Военный корабль засиял, радужные цвета заискрились над изрытым кратерами корпусом. С обшивки сорвались обломки, подобно треснувшему стеклу. Мгновение корабль сохранял форму, а затем развалился, сложившись в себя, как будто его там никогда и не было.

Сквозь расширяющуюся брешь вскипел варп-шторм.

В вакуум потек пар цвета освежеванного мяса. Огромные лица, закатывающиеся глаза и клыкастые улыбки застыли в бытии, разделились, съежились и снова разделились, пока по пустоте не кружились тысячи очертаний. Затем они искривились и поползли сквозь вакуум к свету сражения. Суетящийся клубок демонов достиг тяжелого крейсера «Ответа проклятью» и роем проник сквозь корпус в наполненные воздухом палубы. Люди внутри начали умирать, их плоть отделялась от костей при прикосновении демонов. Корабельные орудия открыли хаотичный огонь, когда в разумах канониров заплясали галлюцинации. С все еще горящими двигателями крейсер рассек ряды собственного флота, словно пьяный безумец.

Корабли открыли ответный огонь. Снаряды макроорудий ворвались в косяки демонов и превратили их в пенящуюся кровь и огонь. Боевая баржа «Раскалыватель» развернулась к катящейся на нее приливной волне и пилой прорезалась сквозь нее, оборонительные башни и макробатареи озарили корпус корабля мантией взрывов. Два других судна Космического Десанта продолжали идти прежним курсом. Скрестив огневые расчеты, они прожгли облака эктоплазмы и направились к скопившимся вокруг луны кораблям.

Игнис ощутил, как давление шторма на его разум исчезло, и увидел, как тот поглотил остатки Ариманового флота, которым они пожертвовали, чтобы создать симметрию разрухи. Созвездие чисел и углов было прекрасным в своей чистоте. Все готово. Образ был полон, и этот момент, этот совершенный момент рождения, был подобен прикосновению солнечных лучей после долгой ночи. Он вздрогнул и перевел сознание на окружающий мир. Он стоял в высоком навигационном куполе. У его ног рыдал Сильванус Йешар.

+ Развернуться к луне, всю энергию на двигатели, + передал он, зная, что каждый из кораблей Тысячи Сынов подчинится ему.

Коснувшись разума навигатора, он услышал его отчаяние.

— Это конец, это конец, это конец… — снова и снова повторял Сильванус. Игнис послал в навигатора легкий толчок воли.

+ Смотри, + послал он.

«Слово Гермеса» и корабли вокруг него теперь двигались к Аполлонии, толкаемые двигателями к поверхности луны.

— Это конец… — всхлипнул Сильванус, заползая в навигационную колыбель «Слова Гермеса».

+ Смотри, + снова послал Игнис. Сильванус взглянул всеми тремя глазами. Он ахнул.

Ариман поднял глаза от изломанного тела Кендриона. В трех шагах от него разверзлась расселина, в которую сыпались камни. Сквозь трещины в стенах пульсировало сернисто-желтое свечение. Колдун сделал вдох и ощутил запах жженых волос и меди. Луна разваливалась. Атеней пробыл в ее сердце так долго, что походил на краеугольный камень в арке, но Атенея больше там не было, и теперь варп разрушал его хранилище. Сквозь паутины зияющих разломов лился тошнотворный свет. Серые Рыцари начали падать или спрыгивать с осыпающегося пола.

Он потянулся и призвал воинов Рубрики. Они явились, стреляя на бегу. Атеней парил возле него. Ариман схватил его за бронированный воротник. От прикосновения его пальцы защипало. Тот все еще продолжал говорить, бормоча искаженным голосом Санахта. Их ждал последний шаг.

+ Ты там? + позвал он. + Игнис? +

— Ариман! — возглас заставил его оглянуться. На него уставилось жерло пистолета. На фоне озаряемого молниями дыма стоял Издубар, целясь в него из оружия. Его палец нажал спусковой крючок. Пистолет изрыгнул огонь и серебро. Разум Аримана коснулся снаряда, едва тот вылетел из дула. Он был холодным. Разум колдуна соскользнул с пули. Вокруг него затрещал варп. Азек почувствовал, как соединяются разумы Серых Рыцарей, энергия и воля потекли между мчавшимися на него воинами. Он увидел, как вращается снаряд, оставляя за собой пламенеющий след. Для его разума тот походил на дыру, вырезанную в пронизанной варпом вселенной. Если снаряд попадет в цель, его настигнет смерть, окончательная и бесповоротная.

Для внутреннего ока Аримана серебряный снаряд походил на раздувающуюся черную точку.

+ Мы здесь, + донесся голос Игниса. Он звучал отдаленно, и как будто состоял из нескольких голосов, одновременно перекрикивающих бьющие о берег волны.

+ Веди меня, брат. +

Неподвижность: как будто само бытие остановилось. Звук, цвет и форма распались на куски. Стены пола и зала вздулись. Серебряный снаряд достиг брони Аримана. Мир растаял. Все понеслось мимо него, сквозь него, и он знал, что все, что не позволяет шторму разорвать его на части, была единственная мысль, связывавшая его с зовом братьев.

Аполлония свернулась внутрь себя. От ее ядра побежали трещины, субстанция начала рассеиваться в варп. Черная дыра в сердце луны стала всасывать крошащуюся черную скалу. Изгиб луны вывернулся, превратившись в вогнутую воронку, а затем резко возвратился на прежнее место. Она разваливалась на части. Из разломов забил призрачный свет, во тьму плетьми захлестали ауры тошнотворных цветов. Затем луна как будто взорвалась наружу, прогрызаясь сквозь шторм, словно горячая вода сквозь снег.

Шторм подхватил Аримана, перебрасывая его между пальцами. Мимо проплывали скалящиеся лица, ухмыляясь колдуну сгнившими зубами. Вокруг него ревели и хохотали громогласные голоса. Он позволил буре унести себя, ориентируясь на далекое присутствие знакомых мест и зов братских голосов. Атеней оставался с ним, воротник его доспехов был крепко сжат в руке Азека. Он увидел, как в реальности проступают геометрические фигуры, тяня его к себе, направляя, словно свет маяка в гавань. Ариман сконцентрировался на них. Завеса реальности расступилась, и он влетел в круг из высеченных символов.

На него смотрел Игнис. Оранжевые доспехи воина посерели от изморози, его глаза стали глянцево-красными от кровотечения. Он просто смотрел на Аримана, черные зрачки то расширялись, то сужались в залитых кровью глазах. Вокруг него парили образы разрухи, на глазах у Аримана свиваясь спиралями и приобретая новые формы.

+ Он у тебя, + произнес Игнис, бросив взгляд на Атеней, которого Ариман продолжал держать за воротник. Азек кивнул и поднялся с пола.

+ Запри его пока в башне. Видеться с ним могу только я. +

+ И что мы скажем насчет Санахта? + спросил Игнис, разглядывая неподвижное тело на полу. Губы Атенея шевелились, но глаза безразлично смотрели в пустоту.

+ То, о чем условились — он взял на себя это бремя ради будущего легиона. +

Игнис взглянул на Аримана, его геометрические татуировки на лбу спиралью свились в новые узоры. Ариман выдержал взор Игниса.

+ Сколько братьев из легиона осталось с нами? + спросил Ариман.

+ Все, кроме одного корабля. +

+ Прочие вассалы? +

+ Преданы огню. +

Ариман кивнул и отвернулся.

+ Имперский флот все еще может остановить нас. +

Ариман оглянулся и потянулся разумом, прислушиваясь к штормовому реву в варпе.

+ Ты слышишь это? + спросил он. Игнис наклонил голову, затем нахмурился. Ариман кивнул. + Волчий вой. +

Волки вышли из взбалтываемого штормом варпа. «Дщерь Хель», «Штормовой вирм», «Молот старки» и «Смертный смех» ворвались в боевую сферу, и волна от их появления как будто заставила содрогнуться сами звезды. Волки изливали перед собою пламя, рассекая собравшиеся корабли подобно удару пылающей секиры. Щиты мерцали и взрывались. Броня корпусов гнулась и плавилась, будто воск под огнем. Штормовая волна прокатилась сквозь барьер реальности, на краткое мгновение всосавшись обратно в варп, прежде чем ринуться вперед с новой мощью. Огни сражения замигали, переливаясь цветами. Теперь бой утратил последнее подобие порядка, не осталось ни рядов, ни формаций, лишь дергающийся клубок кораблей и рваного света. Рядом катился рой демонов, с воплем седлавших взрывные волны гибнущих кораблей, хохоча, невзирая на то, что некоторых захлестывали голодные течения.

Из морд Волчьих кораблей вырвались абордажные торпеды. Имперский флот обратил свои глаза и орудия на новоприбывших и поприветствовал их нестройным огнем. Торпеды врезались в корпуса, и воины внутри них освободились из подвесок. Существа в помятых доспехах и с искаженной плотью хлынули во внутренности имперских кораблей, секиры вздымались и опускались, когтистые руки рвали плоть, которая встречалась им по пути.

Гримур ощутил встряску абордажной торпеды, готовящейся покинуть «Дщерь Хель». Сидевший рядом Сикльд вздрогнул и выкашлял на палубу кровь, когда торпеда напряглась в пусковой шахте.

— Серебряный корабль, — прошипел рунический жрец между влажными вдохами. — Это изгнанник. Серебряный, словно снег под грозовым небом. Серебряный, словно молодая луна на воде. Серебряный…

Гримур хранил молчание. Через дисплей шлема он наблюдал за приветствовавшими его огнями битвы. Некоторые корабли уже пылали, уже умирали в штормовом разломе, но куда больше были целыми и невредимыми. Скоро от всех них останутся лишь почерневшие кости да металлические остовы. Волки настигли свою добычу: конец охоты близок, это был смертельный удар мечом.

Сикльд затрясся в подвеске, костяные амулеты застучали и задергались на его броне.

— Сон здесь, он здесь. Серебряный… — слова стоном вырвались сквозь оскаленные зубы. Гримур почувствовал, как под доспехами взбугрились мышцы. Он не мог этого остановить. На языке была кровь. Зубы, удлиняясь, ранили его рот. Гримур сжал кусок красной железной брони на шее.

— Серебряные их слезы. Окропи ими красную землю, смешай их кости с грязью, дай океану поглотить их кости, — по доспехам рунического жреца пробежали бело-голубые дуги грозовых молний, голод и ярость исходили от него, словно холод от ледника.

Часть Гримура подумала о спокойствии, о том, чтобы загнать волка внутри себя назад во мрак. Но в этом уже не было смысла, они неслись по снегу, под луной и куполом тьмы, и кровь жертвы была солью и кровью в воздухе. Вот-вот они исполнят давно данную клятву. Гримур освободил своего волка, и из его горла вырвался вой. Вокруг него взвыли его братья, и битва взревела в ответ.

Кендрион еще находился в сознании, когда ударный отряд во вспышке света вернулся обратно на «Клятву Сигиллита». Он увидел это глазами братьев, ибо его настоящее зрение угасло до смазанных красно-черных оттенков. Они появились в телепортационной камере, двадцать восемь Серых Рыцарей и четыре человека. От их доспехов поднимался грязный дым — остаточный свет от телепортационного сполоха. Издубар рывком сорвал шлем. Рядом с ним неподвижно высилась старуха в экзодоспехах. Эрионас ждал их, его грива кабелей уже была подключена к разъемам в стенах камеры.

Лицо Издубара походило на бледную маску, на его челюсти и лбу пульсировали вены.

— У нас еще есть силы, — произнес лорд-инквизитор, выплевывая слова, словно те были кусками сгнивших фруктов. — Им не вырваться. Мы выпотрошим каждый корабль, а после будем искать в пепле его труп.

Лицо Эрионаса дернулось, серебряные глаза заплясали от проецируемых данных. Его лицо исказилось от паники.

— Лорд Издубар…

— В этом нет смысла, — сказала Малькира, ее ядовитый голос громыхнул из наружного громкоговорителя доспехов. Издубар повернулся к ней. — Если Ариман получил то, зачем пришел, ему следовало бежать, попытаться прорваться.

— Мой лорд… — голос Эрионаса превратился в пронзительный вопль.

«Она права, — подумал Кендрион, услышав слова сквозь пелену боли. — Они что-то упускают из виду. Все мы что-то упускаем».

В разуме Кендриона ревел варп, заставляя меркнущие мысли дребезжать от растущей ярости. Его проецируемое сознание начало гаснуть, очертания инквизиторов мутнеть, когда ощущения влились назад в изломанное тело. Он что-то услышал, некий психический крик, поднимающийся над штормом. Это был вой.

— Он бы спланировал план отступления, — сказала Малькира.

— Лорд! — крикнул Эрионас. На камеру опустилось молчание, и все глаза обратились на него. Кендрион почувствовал, как сознание остаточно покидает его. Эрионас открыл рот, чтобы заговорить, когда первая абордажная торпеда врезалась в «Клятву Сигиллита».

Язык пламени слизал брата рядом с Гримуром. Смрад колдовства отдавал у него во рту горечью. Он не видел врага, не на самом деле; в его разуме плясали запахи: кровь, озон, нечистоты. Он взревел, широко разверзнув клыки, и опустил ухмыляющуюся кромку секиры на голову колдуна. Доспехи проломились под сокрушительным ударом, рассыпая обломки и осколки молний. Труп колдуна еще падал, а Гримур уже двигался, вдохнув аромат крови, что дымкой повисла в воздухе. К нему ринулся еще один колдун, быстрый, очень быстрый, его клинок пел от света. Волк, не сбавляя шагу, ушел вбок и нанес удар назад и вниз. Навершие секиры отрубило правую ногу колдуна. Гримур взметнул секиру вверх, попутно перерезав падающему воину горло. Оружие отсекло верхушку шлема, и очередной труп отправился кормить Нижний мир своей кровью. Сикльд, что постоянно находился подле него, неустанно бормотал, бредя между мертвецами. Время от времени слова нарушались хлестом молний из его посоха и треском льда, расползавшимся по крови покойников у него под ногами.

— Сна более нет, — прохрипел рунический жрец. Он вытянул руку и расставил пальцы, послав вихрь осколков и теней в скопление людей в красной форме. Его глаза закатились, кожа стала льдисто-белой. — В небе красная луна, и слезы ее — серебро.

Сикльд пребывал в объятиях снов, которые привели их сюда.

Неожиданный удар сбил его с ног. Он не заметил его приближения, как и воина, что нанес его. Он упал, заметив возвышавшуюся над собой фигуру в громоздких терминаторских доспехах. Из терминатора излился колдовской огонь, подсветив огромный меч в его руке и серебро доспехов цветом кузничного пламени. Он вспомнил Просперо и запах плоти, что обугливалась внутри брони, когда Тысяча Сынов обратили свое ведьмовское искусство против Гримура и его братьев. Тогда колдуны носили алое, но теперь они стали существами из серебра, которое мерцало, словно бока стеклянных пирамид теперь уже мертвого мира.

Меч колдуна опускался. Гримур вскочил, отразил удар плоской стороной секиры и полоснул кромкой по глазным линзам врага. Кристалл и посеребренный керамит треснули. Кровь поцеловала силовое поле секиры и обратилась в дым. Гримур перехватил оружие одной рукой и схватил колдуна за изломанную лицевую пластину. Из кончиков его пальцев вырвались когти и сорвали шлем с головы противника. Лицо под ним было маской из крови и белой обнаженной кости.

Колдун извернулся, все еще живой и почему-то в состоянии видеть. Гримур прыгнул, когти сомкнулись на черепе колдуна и сорвали его с воротника доспехов. Он приземлился на спину серебряному великану, когда тот рухнул на пол. Волк замер, ощущая биение жизни в венах. В его воспоминаниях снова горели пирамиды Просперо. Он поднял когтистую руку, наблюдая, как из расколотого черепа скапывает кровь. Победа была уже близко, победа и освобождение. Ариману не выжить, ибо он и его род загнали колдуна в угол. Ему захотелось коснуться этого понимания, узреть свою победу глазами поверженных врагов.

Он открыл рот и дал вражеской крови коснуться языка. Сквозь него с содроганием прошли лед и жар. В сознании смазанными обрывками развернулись последние ощущения и мысли колдуна. Он замер, будто съежившись, медленное дрожащее дыхание срывалось с его окровавленных губ. Он огляделся, моргая, его глаза фокусировались и перефокусировались. Волк медленно поднялся.

Он посмотрел на Сикльда. Рунический жрец словно почувствовал на себе взор лорда, ибо в тот же миг повернул голову.

— Путь, красный путь под луной, — просипел Сикльд. — Мы здесь, мы в конце сна.

Гримур посмотрел на рунического жреца, по посоху которого полз призрачный свет. Он перевел взгляд на навершие собственной секиры, и на кровь, запекшуюся на когтистых руках. Гримур подумал обо всем, что совершил, дабы достичь этого момента, и обо всем, что позволил или велел совершить.

«Мы следовали за снами. И никогда не спрашивали, кто ими повелевает. Добыча, что бежит, может бежать в страхе, либо же увлекать за собою охотников. Месть, — подумал он, — это секира о двух кромках».

Он посмотрел в пустые глаза Сикльда. Рунический жрец застыл, словно опираясь на посох.

— Я… — произнес он. — Я больше его не вижу… запах, дорога сна… Я… — его голос затрещал, дрогнул, и стал чем-то другим.

— Волк, — проговорил рот Сикльда, но голос его был глухим рокотанием. — Нить твоей судьбы снова твоя. Сны более не будут вести тебя. Ты можешь жить, можешь умереть — меня это более не заботит, но я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я хочу, чтобы ты помнил это до тех пор, пока твоя душа не отправится обратно в бездну ночи, — рот Сикльда скривился в улыбку, словно натянутый ниточками. — Сегодня ты хорошо мне послужил. За это я тебе благодарен.

Гримур поднялся, безмолвный, согбенный и окровавленный в залатанных и погнутых доспехах. Затем он занес секиру. Сикльд содрогнулся и открыл рот, чтобы заговорить снова. Секира опустилась.

Все глаза Сильвануса были закрыты. Он прижимал руки к лицу, не смея пошевелиться. Не помогало. Он все равно видел. Он видел варп. Тот сиял по другую сторону пальцев, просвечивая вены и кости. И варп гневался. Сильванус знал это с уверенностью, пугавшей его тем сильнее, что он понятия не имел, откуда это знал.

+ Навигатор, + позвал голос в его черепе: Игнис. Он не хотел отвечать. Он не сделает то, что от него просили. Он не станет смотреть, не станет.

+ Навигатор, + мысленный голос взревел у него в голове. В разуме взорвались яркие пылинки света.

— Нет, — простонал он. — Нет, прошу.

+ Навигатор, услышь нашу волю. +

— Нет, — снова простонал он и почувствовал, как со словами поднимается желчь. Зубы как будто неправильно сидели в деснах, на языке сладостью отдавалась рвота. Внезапно он осознал струпья на лице и между пальцами, а также красные вены, яркие в свете варпа. — Нет, — прошептал он.

+ Сильванус, + голос был подобен ушату холодной воды. Сильванус перестал стонать. Он ощутил, как поднявшийся в нем мимолетный отпор тут же сломился. Руки упали от лица. Его глазницы были закрыты, но складки кожи заставляли их казаться лишь двумя закрытыми глазами из множества.

Он открыл глаза. Зрение наполнило трехглазое восприятие. Стены зала были просто наброском материи, корабль — призраком, а души внутри него сотканными из света, который менял цвет с каждым ударом их сердец. Он выдохнул, сосредотачиваясь и пытаясь унять тик на лице и дрожь в руках.

Сильванус поднял взор. Перед глазами вращалась черная воронка, сформировавшаяся на месте гибели луны. Навигатор как будто смотрел в неосвещенный туннель. Ее опоясывали штормовые ветра, закручиваясь в ядро, словно стекающая в дыру вода. «Слово Гермеса» направлялось к краю этой воронки, а вместе с ним группа других кораблей.

— Мы идем туда? — спросил он.

+ Да, мы пройдем сквозь шторм. +

— А дальше?

Он ждал, все еще ощущая присутствие Аримана на границе мыслей.

+ Дальше мы отправимся обратно туда, где все началось, + мысленный голос Аримана остановился. + Мы возвращаемся на Планету Колдунов. +

Эпилог

Под ногами захрустели кристаллические листья, когда она пересекла вершину башни. Ариман не стал поднимать глаз при ее приближении, продолжая вглядываться в прозрачное серебро зеркала, что лежало на черном мраморном плинте.

— Ты отстроил его, — произнесла она. — Или ты отстроил самого себя? — он выпрямился. Ткань одеяний попала под теплый ветерок и облепила кожу. Осколок зеркала блеснул в него глубокой синевой неба. — Это место другое, — добавила она.

— Все меняется, — указал он. Осторожно, он взял кусок зеркала между указательным и большим пальцами. Долгое мгновение Ариман изучал неподвижную поверхность, а затем подбросил осколок. Кусочки кристаллов на полу последовали за ним каскадом цветов. В воздухе выросло дерево, ствол его был радугой, а ветви — колышущимся узором отраженного света.

Азек отвел взгляд от дерева. От него вдаль и вниз простирался дворец воспоминаний. Башни из кряжистого черного камня и серебра вздымались, словно наполовину оплавленные свечи, из сплетения мостиков и лестниц. Некоторые были из меди, другие — нефритовыми, прочие — из подернутой патиной бронзы. Среди тянущихся вверх пальцев-башен выступали, подобно волдырям, своды и купола. Тут и там среди новых строений можно было различить белый мрамор изначального дворца. В целом здание выглядело теперь так, как будто его не выстроили, а вырастили — огромный коралловый риф из камня и металла, порождавший новые структуры прямо на глазах.

— Ты проиграешь, — сказала она, и в этот раз ее голос раздался ближе.

— Ты это уже говорила, — ответил он и обернулся.

Перед ним стояла Иобель. У нее были очертания, но она походила скорее на набросок углем в трех измерениях — смазанное пятно вместо тела, конечности размывались в пустоту, а лицо формировалось лишь догадками и тенью. Она оглянулась, будто рассматривая дворец воспоминаний.

— Ты не пытался найти меня.

— Но теперь-то нашел, — сказал он и пожал плечами. — Какой смысл охотиться за тобой в моем собственном разуме?

Она улыбнулась.

— Ты не знаешь, почему я еще здесь, да? Ты хоть задумывался о том, сколько от твоего разума существует теперь вне пределов тебя, в варпе? — он смотрел на нее, ничего не говоря. — Я ходила по краю твоего сознания, Ариман. Некоторые части тебя уже не вполне твои, части, которые мыслят и дремлют вне твоего черепа, — она бросила на него взгляд, ее глаза — два пятна тени под солнцем. — Теперь я с тобой навсегда, колдун. Я обитаю в тени твоего разума, и буду оставаться рядом до самого твоего поражения.

Он отвернулся и начал спускаться по лестнице, что спиралью свивалась от вершины башни.

— Ты проиграешь, — сказала она ему, но Ариман не ответил. — Я видела твои познания изнутри, и бродила в твоих мыслях. Даже с Атенеем ты проиграешь. Против тебя выступит Алый Король. Само время обратится против тебя. Ты один. Кадин, Кармента, Астреос — их больше нет, они умерли, дабы ты стал ближе к разрухе, — Ариман продолжал идти, спускаясь через башни и хранилища своего прошлого. Высоко сверху до него долетел голос Иобель. — С тобой остались только враги и предатели, Ариман.

Пробуждение было медленным и наполненным болью.

«Кендрион, Кендрион, Кендрион…» — имя мягко пульсировало вокруг него, как будто специально оставленное напоминание. Конечности отдавались глухой болью, одновременно онемелой и ломкой. По нервным окончаниям прокатились волны шока, а глаза заполонило тьмой. Едва придя в сознание, Кендрион потянулся разумом, и обнаружил, что разумы его братьев присутствуют, хоть и отдаленно.

+ Что происходит? + спросил он, но те не ответили.

Он попытался проснуться окончательно, попытался пошевелиться, но ему не удалось ни того, ни другого. Он стал ждать.

Зрение возвратилось, внезапное и резкое в своей яркости. Он попытался моргнуть, но не смог. По монохромному виду зала, увешанного толстыми кабелями и цепями, зажужжали статические помехи. Перед ним стоял инквизитор Издубар, с терпеливым выражением на тонком лице. По обе стороны от него ждали старуха Малькира и стеклянноглазый Эрионас.

— Он проснулся? — спросил Издубар, оглянувшись на кого-то, остававшегося вне поля зрения Кендриона.

— Где. Я? — Серый Рыцарь услышал, как его голос эхом прокатился по залу, подобно металлическому раскату грома. Издубар снова посмотрел на него.

— Титан, — произнес инквизитор. — Зал Древних.

Тогда Кендрион понял. Осознание с дрожью прошлось сквозь его тело, которое было теперь лишь сломленным плодом, свернувшимся внутри железной утробы дредноутского саркофага. Боль в конечностях была фантомной, смешанным ощущением, которое более ни к чему не относилось.

— Как. Долго? — спросил он.

— Восемь лет после Аполлонии, семь — в варп-путешествии, и один в подготовке, — с холодной точностью сказал Эрионас.

— Ариман? — прорычал он.

— Сбежал с несколькими кораблями, — Издубар замолчал, его язык уперся в зубы. — И с Атенеем. Из битвы вернулась лишь «Клятва Сигиллита». У Аримана оказались… союзники, которые напали на нас и дали ему шанс нырнуть обратно в тот шторм.

— Тот. Шторм… — начал он, громогласно выговаривая слова.

— Мы не можем надеяться, что он погубил Аримана. Он замышлял его, и союзники летели на его ветрах, — сказала Малькира. Кендриону показалось, что старуха исчахла еще больше с того времени, как он видел ее в последний раз.

— Союзники?

— Космические десантники, которых забрал и извратил варп, — сказал Эрионас. — Они сбежали сразу после того, как Ариман нырнул в шторм. Но мы нашли тела. Существа носили метку Русса.

— Волки. Фенриса? — прорычал Кендрион, наполовину от шока, наполовину от гнева.

— Возможно, остатки или больные отпрыски, — Издубар склонил голову. — Возможно.

— Наш взор обратился на сынов Русса, — сказала Малькира.

Вокруг Кендриона потекли мысли и данные. Он продолжал чувствовать касание бессознательности, словно руку, пытавшуюся утащить его вниз по темной лестнице. Он стряхнул ее и задал вопрос, в ответе на который нуждался сейчас больше всего.

— Зачем. Вы. Меня. Пробудили?

— Потому что мы выяснили не только наследие Аримановых спасителей, — произнес Эрионас. — Генетические образцы, взятые у предателя Астреоса перед его побегом, были опознаны, наряду с породившим его орденом.

— Орденом?

— О, да, — улыбнулась Малькира. — Он не из древней породы предателей, но из ныне живущего ордена, который заявляет о верности Империуму.

Издубар перевел взгляд со старухи на Кендриона.

— Я знаю, что уже многое от тебя попросил, но теперь вынужден попросить от тебя и твоего братства еще больше.

— Какова. Ваша. Воля?

— Их родной мир, а также все из их рода должны сгореть, Кендрион. Ты займешься исполнением этого приговора.

Кендрион посмотрел на тонкое, лишенное эмоций лицо Издубара.

— Как. Того. Пожелаете, — произнес он.

Воины следили за проходившим между их рядами колдуном. Полированная бронза его доспехов поблескивала в грязном свете костров. Синие и зеленые камни, вправленные в выгравированные крылья и когти, мерцали в тусклом освещении. Его лицо скрывал шлем с гладкой и лишенной черт поверхностью, за исключением синего драгоценного камня во лбу. На его шее висел змеиный амулет из азурита, бронзы и меди. Серебряный посох в руке мерно стучал по каменному полу в такт с шагами. Некоторые из воинов напряглись, когда колдун прошел мимо них, их руки опустились на оружие, словно наполовину от искушения, и наполовину из-за угрозы. Колдун замер, его голова медленно повернулась в сторону шевельнувшихся воинов. Под его взглядом в рядах вновь воцарилась неподвижность. Спустя секунду колдун продолжил неспешный путь.

Оказавшись у подножья алтаря, он остановился и посмотрел на три фигуры, стоявшие у широкой чаши, в которой плясало желто-красное пламя. Каждый из них носил доспехи, в чьей форме угадывались отголоски Просперо. С резных пластин брони взирали головы змей, ястребов и шакалов, над шлемами с узкими визорами-щелками вздымались высокие гребни. Долгую секунду они неподвижно следили за колдуном.

— Меня зовут Калитиедиес, — сказал один из них. — Это — мои братья, а это — наш круг воинов, — Калитиедиес остановился, и его взгляд переметнулся к бронированным фигурам, рядами выстроившимся на ярусах храма. — Ты предстал перед нами, нося на своих доспехах символы старых знаний и ведая слова кончины древнего Просперо, — Калитиедиес медленно моргнул, и воздух вдруг стал напряженным, будто струна. Пламя в широкой бронзовой чаше померкло и сжалось. По храму прокатились металлические щелчки и дрожь энергетических полей заряжающегося оружия. — Но в тебе не течет наша кровь, и ты никогда не видел небес Просперо. Кто ты, раз можешь предстать перед нами и надеяться уцелеть?

Колдун медленно огляделся, как будто с мимолетным интересом изучая храм и его обитателей.

Огонь в бронзовой чаше рванул ввысь, пламя вскружилось синевой, впитывая свет из воздуха. Калитиедиес пришел в движение, но голос остановил его на полпути, и заклинание, что формировалось у него в разуме, умерло прежде, чем успело завершиться. Голос не был громким, но от его звучания задрожал сам воздух.

— Меня зовут Астреос, — произнес колдун, — и вы присягнете мне.

Врата Разрухи

«Не скорбите о тех, кто сгинул в пути. Пожалейте тех, кто прошел его до конца и обрел искомое».

— Малкадор Сигиллит, Наставления солярным лордам

Я — последователь, шедший за своим повелителем.

Повелителя моего звали Ариман, а сам я известен как Ктесиас. Это — истории времен службы ему, которые я записываю, наблюдая за тем, как моя жизнь угасает вместе со свечей, освещающей страницы. Скоро я умру, и со мной канет в лету так много прошлого. В ту древнюю эпоху на стороне Аримана были и другие: Киу, Санахт, Гаумата, Гильгамос, а позже Кредус, Игнис и прочие. Некоторые, возможно, живы и поныне, но кто из них помнит, что происходило в промежуток времени между падением Амона и поиском Атенея?

У времени есть привычка погребать менее важные события под грузом позднейших неурядиц и триумфов. Экстраординарное кажется не столь значимым в сравнении с судьбоносным, но оно все равно важное, все равно имеет смысл. Вот почему я решил написать не о великих и ужасных событиях, что произойдут позже, но о шагах, которые привели к ним. Это история об одном таком шаге, о том, как Ариман вывел нас из Ока Ужаса в первый раз, о первом исходе из ада, что зовется нашим домом.

Существо попыталось поднять голову с алтаря. Стоило ему пошевелиться, как залязгали серебряные цепи, а символы на алтаре засветились ярче. Белые свечи давали ровный зеленый свет на границе моего зрения, но они не могли изгнать тьму из комнаты. Единственным настоящим освещением служило холодное сияние моего посоха, а также свет, исходивший от скованного существа.

Я говорю «существо», потому что именно им оно и было. Желчь демона поглотила плоть человека, из которого я сделал носителя. Его конечности вытянулись и обрели дополнительные суставы. Из спины и плеч выросли черные перья, а лицо превратилось во взрыв из клыков и красных, лишенных век, глаз. Кожа, туго натянувшаяся поверх костей, была прозрачной, цвета янтаря. В его теле, словно медузы, плавали внутренние органы, а кровеносные сосуды походили на нити красного света. От человека, которого я похитил с машинной палубы «Сикоракса», оставалась лишь дергающаяся пульсация света души, что становилась все меньше, пожираемая заключенным демоном.

Какую-то секунду существо натягивало цепи, затем упало обратно на алтарь. Оно зашипело на меня, и его лицо запульсировало.

Я вздохнул. Это был четвертый демон, которого я сковал и подверг допросу, и пока все они оказывались столь же бесполезными, как и этот. Демон был не самым сильным из тех, кого я мог призвать, но он отличался изворотливостью и умом. У меня было их куда больше, тысячи и тысячи, скованных истинными именами, которые я разбил на фрагменты и запер в памяти. Осколки тех имен скреблись по мыслям, словно насекомые в коробке. Они хотели, чтобы я высвободил их.

«Если дела не пойдут на лад, желание некоторых может исполниться», — подумал я. Сколько раз мне придется еще пройти через этот утомительный цикл, прежде чем Ариман наконец смирится с тем, что узнать то, что он хотел, невозможно.

Зная его, я не был уверен, что это вообще произойдет. Скорее всего, и израсходую всех носителей, демонов для допроса и терпение задолго до того, как Ариман признает поражение. Он поручил эту задачу мне и мне одному. Пока он сидел в своей башне и проецировал разум в царство демонов, мне надлежало отыскать путь, чтобы совершить невозможное. Мне предстояло найти путь из Ока Ужаса.

— Расскажи мне, — произнес я, и конденсат от моего дыхания изморозью опал в психически заряженном воздухе. — Расскажи мне, и я отпущу тебя, и выжгу воспоминание о твоем истинном имени из разума.

Существо зашипело и снова натянуло цепи.

— Отлично, — сказал я, и на пару секунд закрыл глаза. Я и впрямь очень устал.

Я отступил от алтаря туда, где тени скрадывали вмонтированные в стены железные полки. Я нащупал нужный каменный сосуд и, взяв его, я ощутил, как защипало пальцы. Разум сформулировал последовательность слов, и пиктограммы на поверхностиссосуда засветились цветом расплавленной магмы. Я опустил посох, и тот завращался в воздухе рядом со мной. Колпачок без труда вышел из горлышка. Воздух наполнился смрадом могильной гнили. Я возвратился к существу на алтаре. Оно сникло. Железное оперение на теле встало торчком. Каждый его глаз неотрывно следил за сосудом в моей руке.

Демоны не чувствуют страха. Они не чувствуют ничего, что мы могли бы счесть за эмоции. Они и есть эмоции. Демон — это ненависть, вожделение и ярость, сплавленные в существ, которые превыше всего хотят сжечь смертный мир, что породил их. Страх их не сильнее, чем боязнь рыбы утонуть. Но каждую частичку их существования пронизывают соперничества и правила, нерушимые и неоспоримые. И вследствие собственной природы есть кое-что, выдержать чего не в силах даже они. Есть такие вещи, которые, будь демоны смертными, выражаясь нашим языком, ужасают их. Я могу изгнать демона. Могу сковать его на эоны, но все это их не слишком пугает. Поэтому я собирался отдать этого демона другому из его рода. Собирался позволить его эссенции быть поглощенной его антитезой. Собирался скормить его демону разложения.

— Знаю, мои чувства по этому поводу для тебя не важны и не понятны, но мне действительно очень не хотелось бы этого делать.

Я шагнул к алтарю и посмотрел на существо. Оно стало совершенно неподвижным. Секунду оно выглядело почти как живое.

— Я говорю это не из жалости. Просто чтобы прояснить ситуацию. Должен сказать, как бы плохо не пришлось тебе подобным, куда дороже мне обойдется возместить затраченные на твой допрос ресурсы, — я полез рукой в сосуд. То, что появилось между пальцев, походило на скорпиона из полированной кости и иссохших сухожилий. Его ноги с тихим треском дернулись, и он вцепился мне в руку. — Но так надо.

Существо на алтаре взорвалось вверх, визжа, молотя конечностями и растягивая кожу. Цепи натянулись до предела, на алтаре загорелись символы. Я пробормотал слово и выпустил костяное создание с пальцев. Падая, оно увеличилось в размерах, с хрустом выдвинулись костяные ноги, на спине разбухли мешочки с желтыми ядами. Создание приземлилось на существо. Во все стороны полетели ошметки плоти и кожи, когда оно начало зарываться в тело демона. В воздух вместе с многоголосыми птичьими криками потек маслянистый черный дым. Демон забился в судорогах, его кожа пошла волдырями, вены начали превращаться в черную гниль.

— Открой его мне, — выплюнул я. Существо на алтаре дрожало так быстро, что превратилось в закованное размытое пятно. В ушах отдавался хруст костей и шипение яда, пока скорпион погружался все глубже в красное мясо. — Открой мне способ, как найти Антиллинскую Бездну.

— Врата… Разрухи… — вырвалось из существа. Я поднял над ним руку и произнес безмолвное слово. Создание из кости и разложения замерло внутри изувеченной плоти.

— Врата Разрухи? — медленно повторил я.

— Все, кто идет искомым тобою путем, попадают на него через Врата Разрухи.

— Очень захватывающе, и благодарю тебя за дополнительные подробности, но этого недостаточно.

Я начал бормотать новые слоги, и костяное создание снова копошится.

— Врата Разрухи — так ты найдешь ее! — возопило оно. Я остановился, и костяное создание, щелкнув, застыло.

— Объяснись, или я позволю ему утащить тебя в сады разложения.

— То, что ты называешь Антиллинской Бездной — это дыра, что вьется сквозь наши владения, туннель, пронзающий приливные волны того, что вы так упорно зовете Оком Ужаса. Ее границы связаны обрывками душ, угодившими в ее течения. Врата кричат. Они не просто отмечают начало Бездны. Они взывают к тем, кто способен их услышать, — существо на алтаре улыбнулось, разверзнув десятки пар губ по всему телу. Я заметил, как блеснули острые белые зубы. — Врата Разрухи поют, и песнь эта не ведает конца. Если услышишь их, то найдешь искомое.

Секунду я смотрел на существо. Демоны — воплощение лжи, и тот, кого я приковал к алтарю, слыл настоящим принцем ловкачей. Но я тысячелетиями сковывал подобных сущностей, и отсекал их способности к уверткам. Это — мое искусство, и лишь немногие способны тягаться со мной в его применении.

— Почему Врата поют? — спросил я.

— На это я не могу ответить, — ответил он со смешком, от которого из его оскалившихся ртов закапала кровь. — Но могу дать тебе уши, чтобы услышать ту песнь.

Долгое время я не отвечал. Вам следует понять, что Око, в котором сливаются варп и реальность, опоясано бесчисленными штормами и течениями. Корабли, что пытаются пересечь их границу, скорее всего, будут разорваны на части. Но сквозь бури существуют пути. Величайший и наиболее стабильный из них — это Кадийские врата, но дорога эта охраняется Империумом, и те, кто не может пожертвовать огромными армиями, не смеет даже надеяться пройти по нему. Таким образом, им остаются иные, более опасные пути, которые покрыты мифами и ложью. Пути, вроде Антиллинской Бездны.

Никогда не понимал, почему столь многие из нашего рода желают возвратиться в Империум. Мы — потерянные, и этот ад служит нам одновременно наградой и убежищем. Мы — звери Ока, и что могут предложить нам внешние измерения, кроме вкуса отмщения? Но Ариман поручил мне отыскать дорогу, и я согласился служить его воле. За свою плату, разумеется.

Наконец, я кивнул, и провел рукой над существом на алтаре. Создание из кости и яда выползло из гниющей воронки, проделанной в груди существа, и прыгнуло мне на руку. Закрутившись в воздухе, оно уменьшилось, и свернулось на ладони. Я опустил его обратно в сосуд.

— Дай мне способ услышать песнь Врат Разрухи, — произнес я, — и тогда я освобожу тебя и верну назад твое имя. Клянусь своими узами.

Существо хохотнуло.

— Согласен, — сказал демон. Его спина выгнулась дугой, и он начал содрогаться. По всему телу, пульсируя, вздувались и опадали мышцы, а затем один из его ртов широко распахнулся. Цепи натянулись до предела. Изо рта выплеснулся мощный поток крови, проливаясь по алтарю на пол. К моим ногам с грохотом упало что-то тяжелое.

Существо упало и замерло. Я наклонился и подобрал лежавший в крови предмет. Это была черная сфера, или, по крайней мере, выглядела такой, когда я поднял ее на свет. Я вытер с нее липкую пленку крови и повертел между пальцами. В ее центре ютилось тусклое аметистовое сияние, и откуда-то издалека до меня донеслись поющие голоса, высокие, чистые и резкие.

— Ты получил желаемое, — прошипел демон. — Теперь чти свой долг, колдун.

С усилием воли я спрятал черную сферу в поясной карман. Песнь утихла, но все еще звучала на границе слуха. Я посмотрел на существо.

— Изыди, — сказал я и опустил открытую ладонь на алтарь. По комнате прокатился раскат грома. Рот наполнился смрадом горящих волос и озона. Носитель существа вспыхнул и превратился в холодные угольки.

Я задрожал, внезапно став куда более усталым, чем еще несколько секунд назад. Я отвернулся от алтаря и прошел к единственной двери из комнаты, взяв по дороге посох.

+ Пробуди навигатора, Астреос, + сказал я, направив мысль к высокой цитадели «Сикоракса», где притаился его разум.

+ Ты получил курс к Бездне? + пришел ответ Астреоса, опоясанный недоверием.

+ В некотором смысле. У меня есть песнь. +

— Тебе не следовало приходить сюда, — сказал Сильванус, когда я вошел в его покои. Навигатор сидел на полу, кутаясь в черную бархатную мантию. Масса увенчанных иглами трубок свисала с потолка над кушеткой, формами напоминавшей человеческое тело. Из некоторых болтавшихся игл вытекали капельки вязкой жидкости. Я чувствовал в воздухе сладковатые ароматы седативных средств и замедлителей нервных сигналов.

+ О, в самом деле? + послал я. Навигатор вздрогнул. Меня едва не разобрал смех. Его серовато-белая кожа туго обтягивала хрупкие кости. Голова была обмотана черной шелковой повязкой. Ткань чуть бугрилась в том месте, где пересекала лоб. Под расшитым звездами шелком крутился третий глаз, пытаясь не глядеть на меня. Его разум излучал беспокойство тяжелой серой волной. Навигатор плохо себя чувствовал, частично из-за пробуждения от наркотической комы, а частично из-за того, что он чувствовал себя так большую часть времени. Его звали Сильванус Йешар, и он не любил бодрствовать, ему не нравилось быть тем, кем он был.

— Ты… — он начал поднимать на меня взор, затем заколебался и посмотрел туда, где стоял Астреос. — Ничего, — наконец сказал он и потер ладонями глаза. Между некоторыми его пальцами тянулись тонкие паутинки кожи.

+ Тебе не нравится, что мы здесь? + послал я. Он посмотрел на меня, поморщился и, покачав головой, вновь опустил глаза. + Ты думаешь, это твои покои, и что приходя сюда, мы навеваем тебе дурные сны. +

— Убирайся из моей головы!

+ Не хотелось бы этого говорить, Сильванус, но твои сны не имеют ничего общего с нашим здесь пребыванием, + я наклонился и убрал его пальцы от лица, так, чтобы его левый глаз уставился на меня. Вокруг его радужки скопились капельки крови. + Дело в том, что ты проклят, человечек. Полностью, бесповоротно проклят. Как все мы. +

+ Довольно, + пришла мысль Астреоса, резкая и острая. Он покинул свое место у двери.

+ Любопытно, + не оборачиваясь, послал я. + Ты добавил к своему списку пороков еще и сентиментальность? Или ты считаешь вот этого своим ручным зверьком? +

Я ощутил прикосновение злости, похожее на язык пламени. Затем оно рассеялось. Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Астреос убирает руку с меча на поясе. Его разум застыл в совершенной неподвижности.

+ Делай то, зачем пришел сюда, + послал он, вибрируя полным самоконтролем.

+ Я рад, что ты отточил свою сдержанность, + я заставил себя ухмыльнуться ему. Его злость мало забавляла меня, но иногда мало — более чем достаточно.

Я перевел взгляд на свернувшегося в клубок Сильвануса.

+ У меня для тебя кое-что есть, навигатор. Кое-что, что тебе нужно услышать. +

Его губы задрожали, но я ощутил, как на него накатил приступ гнева, раздуваясь и поглощая страх.

— Поди-ка ты лучше сдохни, — прошипел он.

Я рассмеялся и отпустил его пальцы.

+ Ты мне нравишься, Сильванус. Честно, + по его лицу и мыслям прошлась тень смятения. + Но, боюсь, тебе придется кое-что сделать. Это будет неприятно. Это будет очень неприятно. Но у меня нет выбора. Впрочем, как и у тебя. +

Он задрожал и посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я потянулся в поясной карман и достал на свет черную сферу. Стоило моим пальцам коснуться ее, как ощущения наполнились высокими пронзительными нотами. В нервные окончания проскользнула острая боль и мягкое тепло, и я попытался не вздрогнуть.

Стоило Сильванусу посмотреть на сферу, как его стошнило смесью желчи и крови.

— Нет! — закричал он, и его снова вырвало. — Нет, ни за что!

Он отполз назад, оставляя за собой нити вязкой слюны. Его глаза неотрывно следили за сферой. Я увидел вокруг его зрачков свежие пятнышки крови. — Убери это от меня!

Я шагнул вперед. Сильванус затряс головой, и движение превратилось в дрожащую судорогу. Я ощутил, как позади меня Астреос отступил от стены и единым плавным движением мышц и разума достал меч. Он оказался между нами в мгновение ока, с сияющим на кромке меча ледяным светом своей воли.

+ Навигатор под защитой Аримана, + его послание рычало очерченной силой. Я почувствовал, как стена его воли окружила мои конечности. На доспехах вспыхнули пергаменты-обереги. Я осторожно сглотнул. Я был много кем, но воином или боевым псайкером, равным по силам с Астреосом, — вряд ли.

+ А чье веление я, по-твоему, здесь исполняю, Астреос? + послал я, уверившись, что в моих словах чувствуется толика силы.

+ Он приказал тебе сделать это? +

+ Он приказал мне найти путь из Ока, и он не ограничивал меня в способах достичь этой цели, + я взглянул на Сильвануса, затем обратно на Астреоса. + Когда будешь знать Аримана чуть подольше, то поймешь, что его идеалы распространяются только на цели, но никак не на средства, + я снова ухмыльнулся. Часть меня просто не сумела удержаться от этого. + Когда приходится выбирать между успехом и неудачей, он редко колеблется насчет цены победы. +

Астреос уставился на меня, зеленая линза его аугментического глаза давала яркий ровный свет.

+ Он не пострадает? +

+ Сильнее, чем он пострадал уже, будучи навигатором, которым манипулирует ковен колдунов, чтобы вести корабль сквозь царство, кишащее нерожденными? + я пожал плечами ментально и физически. + Нет. Он не пострадает. Я уберегу его. Но не сказал бы, что опыт не оставит на нем свой след. +

Астреос не сводил с меня глаз и не разжимал ментальную хватку, хотя я почти слышал, как в его разуме кружатся мысли. Я вздохнул и закрыл глаза.

+ Раз уж собрался встать на путь иррационального, мы можем избежать хотя бы этой части? +

Телекинетический удар задрожал по моим доспехам и телу, оторвав меня от палубы. Я почувствовал, как сфера задрожала, выскользнула из руки и с тяжелым треском упала на палубу. Я рухнул следом, ощутив, как края сломанных костей скрежетнули о конечности. Позже мне придется подлечиться. Я поднялся вовремя, чтобы увидеть, как Астреос прячет меч обратно в ножны. Он посмотрел на меня, излучая силу, словно взмахи огромных крыльев. Признаюсь, я был впечатлен. Даже по прошествии столько времени я все еще впечатлен.

+ Вот докуда ты собираешься дойти? +

Он зарычал, повернулся ко мне спиной и возвратился на свое место в другом конце комнаты.

Я перевел взгляд назад на Сильвануса. Черная сфера валялась на полу между нами, там, где она выпала у меня из руки. Навигатор посмотрел на нее, затем обратно на меня.

— Нет… — прошептал он, и в покатившихся по его щекам слезах были капли крови.

Я подобрал сферу и поморщился, когда в сломанных конечностях вспыхнула боль. Меня вновь окружила песнь.

+ Да, + послал я, и свободной рукой поднял его на ноги. + Ты нужен мне для этого. Ты нужен Ариману. Будь за это благодарен. Вот что сохраняет тебе жизнь. А теперь дай руку. +

— Прошу…

+ Дай руку, + я вложил в послание железо и боль, и его рука невольно поднялась, длинные пальцы открылись, словно лапки бледного паука. + Услышь песню, и приведи нас к Вратам Разрухи, + послал я и выронил сферу ему в ладонь.

+ Ты расстроен. +

Я перевел взгляд на Астреоса.

Мы не общались словами и мыслями с тех пор, как покинули покои навигатора. Долгие недели «Сикоракс» дрейфовал и ждал в зараженной варпом пустоте. В коридорах, по которым мы шагали, слышалось бормотание отдаленных машин, но лишь немногие члены команды заходили на эти верхние уровни, а большинство из них старались избегать нас. Двое колдунов в боевой броне, вооруженных мечом и посохом, способных сокрушить саму реальность, могли обладать подобным эффектом.

+ Расстроен? + я ментально пожал плечами. + Нет. +

+ Но ты не ожидал такого поворота событий? +

+ Ты пытаешься насладиться тем, что счел за мою неудачу? + я покачал головой. + Я не потерпел поражение. Я не знал наверняка, что случится. Такова природа того, чем я занимаюсь. Природа того, чем все мы занимаемся, на самом деле. От твоего размахивания ментальными силами и до Ариманового выискивания правды в будущем. Все это не наука, неважно, что считают мои братья, раздумывая над природой эфирной энергии. Это не более чем попытки придать форму и оседлать штормовые ветра. Лучше радоваться тому, что тебе это удалось, чем пытаться понять, как именно тебе это удалось. +

+ Навигатор… +

+ Проведет нас через Врата Разрухи, + оборвал я его, + и Антиллинскую Бездну. +

Астреос взглянул на меня краем здорового глаза, и в свою очередь также пожал плечами.

+ Если ты уверен. +

Я кивнул, но ничего не ответил.

На самом деле я едва ли был уверен. Мы оставили Сильвануса в его покоях, свернувшегося в колыбели и прижимавшего сферу к ткани, что скрывала его третье око. Он улыбался, и его мысли расходились медленными, спокойными кругами облегчения и уверенности.

Мы продолжили идти в неловком молчании, мой посох стучал в такт с шагами, Астреос постоянно держался в полушаге впереди.

+ Тот, кого вызвал Ариман, уже близко, + послал Астреос. + Госпожа корабля говорит, что его корабль только что переместился и ускоряется, чтобы присоединиться к флоту, + я кивнул, но не ответил. Разум Астреоса запульсировал мимолетным весельем. + Санахт тоже этому не обрадовался. +

+ Здесь мы с Санахтом сходимся во мнениях. +

+ Неужели узы братства вашего рода были такими слабыми? +

+ Я никогда не нравился своим братьям, и эти чувства полностью взаимны. Уверен, ты это заметил, + я остановился. Астреос также замедлил шаг, и шрамы на его лице натянулись, когда он вопросительно вздернул бровь. Я оперся на посох и вздохнул. + Я — изгой в своем легионе, как по собственному выбору, так и по стечению обстоятельств. Но Игнис всегда стоял в стороне от остальных. +

+ Почему? +

+ Он был из Ордена Разрухи, и это столь же веская причина, как любая другая, и… впрочем, ты сам все увидишь. +

Вдруг Астреос резко дернул головой, и я догадался, что он прислушивается к словам, слышать которые мог только он.

+ Ариман возвратился из своих поисков в сновидениях. Он зовет меня. +

Я кивнул, и сквозь меня прокатилась призрачная волна голосов, ощущений и образов. Варп задрожал, словно потревоженный неожиданным ветерком.

+ Конечно, + послал я. + Его выбор времени столь же подозрителен, как всегда, + Астреос уже уходил, поэтому не ответил и не оглянулся. + Я пойду с тобой, + сказал я, собравшись последовать за ним.

+ Нет, + отрезал он. + Ариман желает видеть только меня. +

+ Отлично. Если такова его воля, + я остановился.

+ Так и есть. Иди и делай с навигатором то, что требуется. Мы скоро выходим. +

Меня задел его повелительный тон. В сердце своем я наемник, а это значит, что я считал любую власть над собой преходящей.

+ Похоже, ты уверен в том, что должно случиться. +

+ Ариман получил то, что искал, + он остановился и, медленно обернувшись, снова посмотрел на меня. Его лицо скривилось в выражении, которое, наверное, должно было означать улыбку. + Когда он делает первый шаг, следующий долго ждать не приходится. Когда прослужишь Ариману чуть подольше, то поймешь это, я уверен. +

Я не смог заставить себя улыбнуться в ответ.

+ Сильванус. +

Навигатор не пошевелился и ничего не сказал.

+ Сильванус, ты ответишь мне. +

Послание было резким, похожим на ментальный удар. Тот все равно не шевелился. Я шагнул ближе, склонившись с гулом и воем доспехов. Навигатор лежал в колыбели, подтянув колени к груди и опустив голову, так что выглядел как зародыш. Из-за пота его одежда прилипла к коже. Он дышал тяжело и медленно. Я заметил, как поднимаются и опускаются его ребра. Черная сфера оставалась прижатой ко лбу навигатора, но его глаза были закрыты. Я коснулся внешней оболочки его разума, но не ощутил ни сопротивления, ни мыслей, а лишь теплое течение мягкости и спокойствия.

— Сильванус, — произнес я своим настоящим голосом. Все также никакого ответа. Я собрался с мыслями и сосредоточился, готовясь пробиться глубже в его разум.

У меня за спиной отворилась дверь. Взвыли поршни и сервоприводы, когда палуба вздрогнула под тяжелой поступью. Присутствие новых разумов омыло мои ощущения волной пламени. Кожу защипало, и обереги, вытравленные в доспехах и вытатуированные на коже, расцвели от жара.

+ Он не ответит тебе. +

Я вздохнул и выпрямился.

+ Так ты теперь разбираешься не только в цифрах и суммах? +

Я услышал пощелкивание шестеренок и двоичного кода.

— Нет, такой курс действий нецелесообразен, — послышался сухой и отрывистый голос, что был зеркальным отражением голоса, только что говорившего в моем разуме. Но он говорил не со мной. Раздалось еще одно краткое щелканье, которое прозвучало почти расстроено. — Да, я уверен.

Я медленно повернулся.

Между мной и остальной частью покоев стояли две фигуры. Одна была громадной, вторая — чудовищной. Игнис, Властитель Разрухи, носил терминаторские доспехи цветов, что были отголоском оранжево-черного пламени на корпусе автоматона. Лицо воина было открыто, его черты остались такими же плавными и неподвижными, какими я их помнил. Вытатуированные круги и линии сменяли узоры на видимых участках кожи. Его разум мерцал холодными, лишенными эмоций образами, которых я не узнал, и не имел желания понимать.

Я перевел взгляд с Игниса на скульптуру из поршней и механических сочленений, стоявшую возле него. Грудь и плечи машины скрывались под выкрашенным в оранжевый цвет панцирем. Пластины брони были покрыты геометрическими узорами, рассекавшими яркие оранжевые цвета тонкими угольно-черными линиями. Это был боевой автоматон, что подтверждали орудия в руках и на левом плече машины. Вот к кому Игнис обращался обычным голосом.

+ Это твой зверек? Или ты держишь его для разговоров? +

Он долгое время молчал, систематически изучая меня с головы до пят. Затем Игнис медленно и выверено покачал головой.

+ Жертвенник оберегает мою жизнь, + послал он.

Я ждал, но больше он ничего не добавил. Я стиснул зубы. Я уже забыл, что значит общаться с членами Ордена Разрухи. Столетия, отделявшие меня от последней встречи с Игнисом, в этом отношении были настоящим благословением.

+ Спасибо за пояснение. +

Игнис кивнул.

+ Ты изменился с того времени, что я видел тебя, Ктесиас. +

+ Как приятно, что ты заметил. +

+ Мое наблюдение предназначалось не для того, чтобы сделать тебе приятно, + в его послании не ощущалось никаких эмоций. Возможно, все дело в демонах. Возможно, они лишили меня толики терпения, или же одарили необходимостью в эмоциональности, которая нечасто встречалась у моего рода. Какой бы ни была причина, я почувствовал, как мое лицо дернулось, а рука крепче стиснула посох.

Я закрыл глаза и глубоко вдохнул, позволив спокойствию прокатиться сквозь себя. Когда я открыл их, то посмотрел мимо Игниса. Ариман стоял рядом с Астреосом прямо у двери. Оба были в доспехах, но без шлемов. Ариман выглядел усталым, у заостренных линий костей темнели глубокие впадины. Он казался изможденным, может даже больным, но его глаза триумфально блестели.

+ Какова твоя воля, Ариман? + я переводил взгляд между Астреосом, Игнисом и его автоматоном.

+ Ты нашел путь в Антиллинскую Бездну, + сказал он и шагнул вперед. Я заметил, что он чуть заметно прихрамывает. На его виске пульсировала жилка, а лицо казалось не просто уставшим, но напряженным. + За это я благодарен тебе, Ктесиас. +

Он остановился над неподвижным телом Сильвануса и долгий удар сердца изучал его. Я чувствовал, как кружатся его мысли, а между ними вьются течения варпа.

+ Игнис прав. Он не ответит тебе, если ты будешь звать его мыслями и голосом. +

+ Почему? + спросил я, внезапно почувствовав себя слишком уставшим для танца интеллекта и слов.

Ариман взглянул на Игниса и кивнул.

+ Образ мыслей навигатора, + послал Игнис, + это спираль, которая непрерывно раскручивается и скручивается обратно. Она пожирает все постороннее, что есть в его разуме, и это будет длиться без конца, + Властитель Разрухи остановился, и я посмотрел на него. Татуировки на его лице замерли, линии как будто разбивали его лицо на осколки. Внезапно, сам не зная почему, на меня нахлынула неприязнь и отвращение. + Пропорции и прогрессия спирали… это то, чему я бы не позволил обрести жизнь. +

Меня пробрал озноб. Я не знал, что конкретно имел в виду Игнис, но понимал, что он пытался сказать. Это было то, о чем я беспокоился с тех самых пор, как отдал сферу навигатору.

+ Его разум пульсирует в унисон с песней, + послал я прежде, чем того захотел.

Ариман кивнул и посмотрел на меня.

+ Это песнь выведет нас из Ока, Ктесиас? +

Я отвел глаза и посмотрел на Сильвануса, свернувшегося вокруг демонической жемчужины, словно спящий младенец. Я подумал обо всем том, что сделал для Аримана, о том, как он использовал меня с тех пор, как я попал к нему на службу. Мне вдруг стало интересно, было ли в этой ситуации больше, чем я видел или догадывался. Мне стало интересно, чего еще мог пытаться достигнуть Ариман, кроме высвобождения из оков Ока. Я вспомнил о предложении, которое он сделал, когда я был скован в камере Амона.

Я моргнул, встряхнулся и окинул взглядом ожидающие лица Игниса, Астреоса и Аримана.

+ Да, + послал я. + Я не пытался узнать, ответит ли он. Я пытался понять, готов ли он. Да, он готов. Он слышит песнь и только ее. Он выведет нас на тропу за пределы Ока. Он приведет нас к Вратам Разрухи. +

Мы погрузились в варп. По хребту «Сикоракса» огромной пылающей гривой катился огонь, переливаясь завихрениями свернувшихся цветов. Повсюду вокруг него шли сестринские корабли, соединенные с флагманом серебристо-синими нитями. Кругом поднимались и опадали бури, накатывая на поля Геллера осколками кричащих теней. Психические связи между кораблями рвались и трещали, словно канаты под шквальными ветрами. Сильванус сидел внутри навигационного убежища «Сикоракса», всматриваясь в царившее снаружи безумие. Трубки и кабели соединяли его с рулевым троном, а машинная башня высотою в полкилометра под нашими ногами объединяла его волю с кораблем. Но истинной связью между ним и флотом, который он вел, служили разумы Аримана и его избранного Круга.

Круг и Ариман играли Сильванусом, словно марионеткой, используя его чувства и способности как продолжения своих разумов. Телепатические паутины тянулась от них сквозь бури и течения варпа к разумам тех, кто направлял остальные корабли. Это было творение высочайшей аккуратности и потрясающего мастерства. Я помогал Ариману в их создании несколько раз с тех пор, как присоединился к нему, но во время пути к Вратам Разрухи я впервые увидел, как он следовал, а не вел.

Сильванус сидел на краю кресла, сжимая сферу обеими руками. Его обычные глаза были закрыты, но он снял полоску ткани с головы, и его третье Око, не моргая, взирало на свет варпа. Ариман, Астреос и я стояли спинами к распахнутым створам, закрыв глаза и затемнив дисплеи шлемов. Картину происходящего мне рисовало второе зрение. Я — колдун, я отправлял свой разум в потустороннюю реальность и бродил по ней во снах и видениях, но подобный опыт — скорее результат усилий ума, чем имматериума. Узреть варп напрямую, омыться лучами его мощи и безумия значит навлечь на себя нечто похуже смерти. Только навигаторы могут смотреть на него и выжить. Но даже они платят положенную цену.

Лицо Сильвануса превратилось в обмякшую маску. Из безвольно открытого рта стекала розоватая слюна. При каждом его вдохе глубоко из горла доносилось бульканье и гудение. «Сикоракс» танцевал, скользя по отвесным склонам шквалов эмоций, петляя над воронками ненависти и лжи. Соединившись, Ариман, Игнис и я чуть заметно касались его разума. Силы связи как раз хватало, чтобы удерживать флот на требуемом курсе, но даже тогда мы не слышали ничего, кроме песни.

Она была прекрасна. Я хочу сказать, она действительно была наипрекраснейшим, что я когда-либо знал. Это был не звук, хотя думая о песни, я вспоминаю только тусклые отголоски голосов и высокие пронзительные ноты. В ней чувствовалась грусть и радость, и боль, острота и горечь, веселье и злорадство, и бесконечное, бесконечное обещание большего и большего. Большего, пока ты им не захлебнешься. Это было мое наилучшее воспоминание, и почти самое худшее. Я запер каждую дверь в своем разуме и укрепил волю, пока та не превратилась в каменную стену. Часы протекали в считанные мгновения или растягивались на целые эпохи. И все это время Сильванус вглядывался в Великий Океан Душ и хрипел будто в насмешку над песней, что влекла его вперед. И мы следовали за ним.

Не знаю, как долго мы шли, а если бы даже и знал, подобные знания были бы бессмысленными. Мы преодолевали рифы отчаяния и взмывали на утесы из бронзы, опаляемые жаром еще не рожденных войн. Мы были семенами из металла и камня, несомыми на ветрах парадокса. Семенами размером с город, с оружием, достаточно мощным, чтобы обращать города в пепелища, но в то время наши корабли были ничем: искрами в глазах богов, которые живы, но никогда не жили.

Песнь увлекала нас все дальше и дальше, становясь все громче и громче, пока, без предупреждения, она не умолкла.

Сильванус закричал. В ментальных узах между нами вспыхнула злость и боль, и на мгновение я ощутил, как на него обратно накатил ужас и отчаяние всей его жизни. Затем Ариман разбил узы, и «Сикоракс» вынырнул из варпа, словно падающий из воздуха в воду камень.

Мои глаза резко открылись, и чужие голоса начали раскалывать мысли.

+ Где мы? +

+ Что происходит? +

+ Остальной флот? +

+ Где…? +

+ Молчать, + послание Аримана оборвало бормотание. Я чувствовал, как в груди грохочут сердца, а по внутренним стенкам ушей и глаз стучит кровь. Вокруг меня сжималось спокойствие и тишина. На обзорные порталы опустились тяжелые створы. Единственным светом в комнате служило красное и зеленое свечение глаз наших шлемов. + Остальной флот не с нами. Где бы мы ни были, мы здесь одни. +

Автоматон, Жертвенник, выдвинул сканирующий лазер и прострекотал поток бинарного кода.

Игнис покачал головой.

— Все в порядке, — сказал Игнис, — но оставайся настороже.

Жертвенник ответил, активировав оружие.

Я крепче сжал посох.

Мой взгляд упал на Аримана. Тот смотрел на Сильвануса. Навигатора била дрожь. Его третье око было закрытым, но лицо ото лба до подбородка окрашивали запекшиеся красные следы.

— Нет, нет, нет, — бормотал он, неотрывно глядя настоящими глазами на черную сферу. Он поднял ее и стал прижимать к глазам, к коже, к губам, каждое его движение становилось быстрее и лихорадочнее. — Нееет… нееет… нееет… Вернись, прошу, вернись… — он поднял сферу и открыл рот, чтобы проглотить ее.

Рука Аримана сомкнулась на запястье навигатора. Сильванус попытался выдернуть ее, но Ариман забрал сферу из его пальцев. Навигатор с рыданиями рухнул на палубу, его поверхностные мысли превратились в рассеянные образы молчания. Ариман посмотрел на сферу, затем на меня и бросил ее мне. Я поймал шар, ожидая… не знаю, чего я ожидал, но холодная мертвая тяжесть предмета удивила меня. Те ощущения, когда я коснулся его в первый раз, исчезли, и в этот раз песнь не наполнила мои уши.

+ Если она закончилась, + вслух подумал я, + это должно означать… +

+ Что она привела нас туда, куда и должна была, + подытожил Игнис. + Это самая вероятная из текущих причин. +

+ Но где мы? + спросил Астреос.

+ У Врат Разрухи, + послал я, и все взоры обратились на меня. + Вот куда привела нас сфера. +

+ Тогда почему песнь окончилась? + спросил Астреос, и его пальцы напряглись на навершии меча. Я покачал головой.

+ Не знаю. +

+ Ты нашел этот путь, + выплюнул Астреос, вместе с его мыслями лилось неверие и злость. + Твое искусство привело нас сюда. Мы следовали за тобой так же, как и за ним. А ты не знаешь! +

+ Это варп, кретин! +

Астреос начал доставать меч. Оружие Жертвенника дернулось. В нас врезалась воля Аримана, и я ощутил, как в горле закипает влага, когда на шее сомкнулась сила и жар. Астреос застыл, излучая корону холодного света. Он переводил взгляд с одного на другого, а затем я почувствовал, как пламя в горле остывает, а свет, сдерживавший Астреоса, исчезает.

+ Госпожа корабля говорит, что сенсоры не видят ничего за пределами корпуса. Ничего. Судя по показаниям, там пусто. И варп-двигатели отказываются пробуждаться. +

+ Они умиротворены, + с отрывистым кивком послал Игнис.

+ Нет, + послал Ариман, + не совсем. На нижних палубах что-то происходит. Кармента не может получить ответ от машинных ремесленников, но во входящих пикт-сигналах она слышит… +

+ Пение, + закончил я. Ариман взглянул на меня и кивнул.

+ Да. +

— Хммм… эммм… хммм… эммм… хммм…

Я обернулся на неожиданный звук. Сильванус сидел у подножия навигационного трона и, трясясь, с улыбкой что-то напевал себе под нос.

— Вы не слышите? — спросил он, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. + Хммм… эммм… Теперь она не оставит меня. Теперь я не оставлю ее. +

Секунду я смотрел на него, и по моей коже пробежал холодок.

А затем я услышал ее. Разбитые осколки песни зазвенели и захихикали у меня за спиной. Я обернулся, и в тот же момент повернулись и остальные. Все смотрели в разных направлениях. Звук перемещался, рассыпаясь из поля зрения. Каждое оружие в комнате ожило. В нос ударил запах озона. Я призвал сокровенные слова огня, и мой разум пришел в движение, изменяя фокус. Разум Аримана сосредоточился, пока не стал твердой точкой тотальной концентрации на границе моих ощущений.

— Хммм… эммм… хммм… — дальше напевал Сильванус, с его улыбающихся губ все еще скапывала кровавая слюна.

+ Откройте створы, + послал я. Я ощутил, как у Астреоса формируется вопрос и возражение, и подавил их прежде, чем они оформились в слова. + Нужно увидеть, с чем мы столкнулись. Откройте их. +

Он заколебался, потом кивнул. В воздухе прошелестел палец телекинетической силы, и на троне Сильвануса щелкнули переключатели. Раздался лязг, за ним еще и еще. Створы, закрывавшие обзорные экраны, отъехали одна за другой, и мы увидели то, что было снаружи.

Признаюсь, мне следовало догадаться. Следовало предвидеть, что все разыграется именно так. Демоны способны лгать, даже говоря правду. Я должен был спросить о том, как найти Антиллинскую Бездну и таким образом покинуть Око Ужаса. Демон, которого я сковал, сказал, что Врата Разрухи лежат у ее начала, и вручил мне средство найти их. И я принял то, что он дал мне, и последовал за ниточкой до самого ее конца. Он не мог солгать мне. Узы не позволяли ему сделать этого, но правда, которую он мне дал, была смертоноснее всякой лжи. Даже спустя многие тысячелетия я задаюсь вопросом, почему допустил такую ошибку. Возможно, дело в усталости или гордыне. Или, возможно, это случилось из-за того, что некая глубинная и незримая частица меня не хотела покидать Око, которое стало для меня домом и прибежищем. Возможно, эта проказливая частица меня желала нам всем поражения. Демон сделал именно то, что я требовал — он привел нас к Вратам Разрухи на краю Антиллинской Бездны, и тем самым навлек погибель.

В черной пучине дрейфовали мертвые корабли. Тьму окаймляли облака вихрящегося зеленого света, вращаясь и сливаясь, подобно тучам на границе ока урагана. Трупы военных кораблей лениво покачивались, из разорванной кожи корпусов блестели кости опорных балок. Обломки размерами с целые горы парили, словно иссеченные луны. Сотни, тысячи типов и моделей, которых я прежде не видел.

А вокруг них кружили демоны, будто косяки рыб вокруг обнаженных костей. Они двигались как одно целое, их кожа отблескивала всякий раз, когда на нее ложился свет окружавших бурь. Если мертвых кораблей были тысячи, то демонов было больше, чем я мог сосчитать.

В голове стремительно проносились мысли, а время скользило с паточной неспешностью. Мы покойники, и это я убил нас. Это я привел нас к озеру кормежки и заставил войти в него. Неведение — не извинение.

+ Врата Разрухи… + послал Игнис, и его простое послание было подобно падению топора.

Слова достигли моего разума одновременно с появившейся по другую сторону обзорного экрана фигурой. У нее было тело из рельефных мышц и бледной кожи. На тонком лице блестела пара черных круглых глаз. Изящные изгибы рук заканчивались клешнями с влажными кромками. Она медленно скользила в напоенной варпом пустоте, словно акула, рассекающая океан. За ее спиною развевалась грива волос, каждый локон переливался разнообразными цветами. Существо было прекрасным и отталкивающим, и абсолютно ужасающим. Я знал, что оно такое. Я подчинял его род множество раз.

Все больше и больше демонов выплывало в поле зрения. Больше и больше. Я услышал, как Сильванус поднялся и сделал шаг к кристаллическому иллюминатору.

— Я слышал, — простонал он. — Я здесь.

Я начал поворачиваться, когда один демон шевельнулся, и мы пересеклись взглядами. Он ухмыльнулся, идеальные губы раскололись, обнажив стеклянные игольчатые зубы.

Песнь была теперь настолько громкой, что мешала уже не только слышать, но и видеть, и оставляла на языке привкус прогорклого нектара.

+ Нужно убираться отсюда! Быстро! + крикнул Астреос.

И мир раскололся в неподвижность.

Ариман застыл на месте.

Нога Сильвануса зависла над палубой, так и не успев сделать шаг.

Рот Игниса был открыт, втягивая в легкие воздух, чтобы выкрикнуть слово.

Меч Астреоса обволакивало пламя.

И демоны обернулись к нам.

Все они.

+ Огонь из всех орудий, госпожа, + прозвучала мысль Аримана.

Демоны ринулись к «Сикораксу». Вопли впились в мой разум, и мир превратился в смазанное пятно рассеченных мгновений.

Вид за иллюминатором скрылся за облаками скалящихся лиц и когтей.

Мой разум сформулировал слова-обереги.

Песнь стучала в голове оглушительным воплем.

Я почувствовал, как от залпа содрогнулся корабль.

Вид за кристаллом исчез.

Перед глазами полыхнуло пламя, и линзы шлема затемнились, когда «Сикоракс» обволокло взрывами. Воздух раскалился. Из ничего полились цвета, вопли внутри черепа становились все громче и громче, заглушая прочие мысли.

Из ничего вытянулась тонкая рука и растянула воздух в стороны. Ариман рванул вперед, протянув руку к Сильванусу, и потрескивающая плеть энергии сшибла навигатора с ног. Влажная красная клешня щелкнула там, где еще мгновение назад стоял Сильванус. Наружу шагнула гибкая фигура, со стуком опустив клешни на палубу.

— Боевой режим! — закричал Игнис. Жертвенник с громовым раскатом шестерней шагнул вперед. Его кулаки изрыгнули пламя. Бледная плоть вскипела черным дымом. Из пушки на плече фонтаном забили гильзы. Игнис побрел к нему, из его пальцев выросли клинки из серебра и молний, которыми он принялся рубить кружившихся вокруг него демонов.

В воздухе открывались все новые и новые раны. Рот наполнился запахом горячей крови и сахара. Взор застилали вертящиеся цветастые очертания. Я скорее ощутил, чем увидел демона. Он бросился на меня из-за границы реальности, уже во время самого удара формируя коготь и остальное тело. Я блокировал удар навершием посоха. Отделанное серебром железо раскололо порожденную варпом кость. Демон отпрянул, зарычав от наслаждения и боли. Я произнес в уме слово, и вслед ему выплеснулся огонь. Существо пируэтом ушло в сторону, и я увидел, как пламя обуглило его совершенную кожу.

— Ты будешь моим, — позвало оно голосом из стекла и бритв. Я оглянулся в поисках Аримана, но воздух стал пеленой огня и кровоточащей реальности.

Астреос шел вперед, окутанный холодным светом. Навстречу ему, широко разведя руки, бросился демон. Меч воина превратился в горящую полосу. Демон поднырнул под удар, прыгнул и приземлился тому на плечи. Его руки свились вокруг Астреоса, словно в объятиях, голова опустилась рядом со шлемом, а когти потянулись к шее. Я почувствовал импульс грубой силы, когда незримая мощь снесла демона и разорвала напополам. В воздухе повисла дымка крови и эктоплазмы. Последним его звуком стал смех.

Свет и ярость разделились, и на миг я увидел Аримана. Он поднимал Сильвануса на ноги, вокруг него по орбитам вращались раскаленные добела обломки. Рядом с ним кружились демоны, кувыркаясь быстрее, чем я мог уследить. Я попытался дотянуться до него разумом, но варп стал непроницаемой стеной из криков и остроты. Затем Ариман оглянулся и встретился со мной взглядом. Демоны толпились повсюду вокруг него, их когти молотили по яркой сфере.

+ Ктесиас, + начал он, но я так и не услышал окончание его мысли, поскольку в это мгновение на моей руке сомкнулась клешня.

Керамит треснул, словно кожа. Из раны потекла кровь, и я кричал, и кричал, и боль походила на жжение кислоты и привкус меда. Я застыл, мое тело билось в судорогах, не в состоянии сдвинуться с места. Демон подался чуть ближе, облизывая языком игольчатые зубы. Убежище навигатора заполонило размытое смертоубийство. Варп изливался сквозь корабельный корпус. Бледные фигуры кружились среди копий пламени и молний. Пустой воздух истекал кровью и цветами. Я увидел Аримана, сжимавшего голову Сильвануса, он не шевелился, даже когда огромная фигура с бледной кожей и бритвенными очертаниями развернулась из пространства перед ним.

+ Ари… + крикнул я, собрав всю свою волю. Но клешня демона лишь еще глубже впилась в руку, и свежий прилив агонии так и не дал мне закончить предупреждение.

Тихо, зашептал мне демон. Я ощутил, как кончик языка коснулся моей щеки. Его глаза походили на черные озера на совершенном лице. Тише, милый.

Из моего горла выплеснулся крик, срывая кожу и кровь с губ и рта. Сквозь меня хлынули сотни ощущений: голод, ярость, радость, касание лепестков и уколы игл, снова и снова, больше и больше, ярче и быстрее, чем серый мир, в котором я вот-вот умру.

Демон покачал головой и вогнал кончик второй клешни в горжет моих доспехов.

Не бойся, прелестная душа, проворковало существо. Оно провело клешней, и доспехи на груди разошлись, будто шелк. Это закончится не быстро, и не безболезненно.

Я закричал, и его улыбка сверкнула остриями и кромками.

Кулак из обожженного до черноты металла врезался демону в голову. Мое лицо забрызгало красным студнем. Жертвенник отступил назад и активировал огнеметы на запястьях, а затем отбросил сожженные останки в сторону. Он развернулся, выставив ноги с обеих от меня сторон, и его пушка взревела, бросая вызов надвигающейся волне.

+ Ктесиас, + донесся голос, но в голове у меня все смешалось. + Вставай. Беги. +

Я начал подниматься, но мышцы все еще сводило спазмами после прикосновения демона.

Ко мне протянулась рука и вздернула на ноги. Я посмотрел в линзы шлема Игниса.

+ Где Ариман? + спросил я, чувствуя дрожь формирующегося послания.

+ Я здесь, брат, + Ариман шагал ко мне, волоча за собою Сильвануса, на его руке вихрился зеленый огонь.

За ним следовал крупный демон. Плоть существа украшали драгоценные камни, а воздух вокруг него густел от мускусных облаков. Тело существа венчала бычья голова. Оно подняло одну из четырех конечностей и неспешным и прекрасным жестом указало вперед. С нее вырвался красный язык пламени, и воздух замерцал от крови и изморози.

Ариман закрылся рукой. Вокруг предплечья свилась пульсирующая плеть, иссекая и засасывая его. От Аримана во все стороны разошлась энергия, направленная в варп. Психическая ударная волна выдернула демонов из реальности и разорвала на ошметки черной слизи. Он рванул красную плеть на себя и резко крутанулся. Быкоглавый демон взревел. Ариман хлестнул по нему отнятой плетью. На перламутровой коже расцвел порез, из которого потекла темная жидкость. Ариман ударил снова, но на этот раз демон скользнул в сторону, будто его там и не было, и сделал выпад клешней. Вокруг Аримана и Сильвануса загорелась сфера света. Демон пошатнулся, его клешня пошла трещинами и воспламенилась. Я ожидал, что Ариман атакует снова, но удара не последовало. Я бросил взгляд на колдуна. Он пока держался на ногах, но я чувствовал, что его все сильнее одолевает дрожь усталости.

Демон попятился и принялся кружить вокруг них. Его раздвоенные копыта стучали по палубе, ноздри пульсировали, выдыхая благовония. Меньшие демоны расступались перед ним, шипя и постанывая от наслаждения.

Песнь становилась громче и пронзительнее, и я почти видел, как «Сикоракс» тонет в кишащих вокруг его корпуса легионах демонов. По палубам рекой прольется кровь. На стенах растают обереги, оборонительные орудия будут плеваться пулями, и демоны будут плясать среди руин. Я слышал это, крики и орудийный огонь эхом отдавались в варпе, сливаясь с демонической песнью, призывая все новых существ к месту кормежки, словно кровь, пролитая в кишащей акулами воде.

+ Идут еще, + крикнул я Ариману. Из моей руки толчками выплескивалась кровь. Демоны приостановили атаку, но это было только затишье, которое наступало перед тем, как обрушится следующая волна. + Это не просто ворота, это место кормежки. +

+ Мы не уйдем, + послал Ариман, и я ощутил в послании контроль и напряжение. Он неотрывно следил за кружившим вокруг него высшим демоном. + Там находится Антиллинская Бездна, и мы попадем в нее. +

+ Мы здесь умрем! +

+ Нет, + спокойно послал он. + Не умрем. +

+ Как? + послал я, и в слове чувствовалась горечь и поддельный смех. + У тебя есть секрет, или оружие, что поможет нам? +

+ Да, + послал Ариман, и как раз тогда высший демон ринулся в атаку. + У меня есть ты. +

Высший демон превратился в пятно переливающегося света. Меньшие сородичи с воем последовали за ним.

И тогда я понял, чего хотел от меня Ариман.

Хотелось бы мне сказать, что я заколебался. Если бы я промедлил, мы бы и в самом деле сложили бы там головы, разорванные на куски в колодце кричащих душ на границе Ока. Но я не стал мешкать. Я сделал то, что требовалось от меня Ариману. Как он и знал.

Я потянулся в разделенные отсеки своего разума и распахнул настежь двери всех ячеек памяти. В сознание потоком хлынули десятки тысяч разбитых на фрагменты имен демонов. В мыслях защелкали шифры. Слоги со звоном соединялись, становясь словами и фразами, превращаясь в черные фигуры, что вкапывались в плоть реальности. Первое из имен пришло мне на язык, и я проговорил его.

Атакующие демоны и вихрь боя вдруг запнулись. Из моего рта заструился желто-черный дым. Звуки отдавались эхом, из сварных швов и палубы потекла ржавчина. В воздухе сформировался шар из пузырящегося волдырями жира, становясь все больше и больше, медленнее, чем расползающаяся гниль, но быстрее дыхания ветерка. Владыка Личинок, возвышенный служитель Отца Разложения, расколол реальность и явился во всем своем грозном обличье. Я сковал его в храме оракула-мертвеца и никогда не думал, что когда-либо захочу вновь вернуть ему былой полный облик. Глупая мысль, даже для меня. Я почувствовал, как он натянул оковы моего призыва. Они выдержали, но я не дал ему возможности повторить снова.

+ Уничтожь их, + велел я.

Повелитель Личинок рванул вперед, из-под кожи проступили гниющие мышцы. Быкоглавый демон возопил от ярости и пируэтом повернулся к нему. Когти погрузились в подрагивающее сало. Наружу выплеснулись мертвые мухи вперемешку с гноем. Владыка Личинок рассмеялся, и поймал быкоглавого демона в объятия. Я увидел, как его рот широко открылся, и в пещере из опухолей показались сломанные корни черных зубов. Он снова расхохотался, прежде чем вгрызться в череп быкоглавого демона.

Следующее имя уже слетало с моих губ, став дымкой в воздухе.

Чель'тек, Дракон Сотых Врат, развернулся из огненного вихря, плюясь цепными молниями. Его бока рассекли когти, и из ран вытянулись распускающиеся сферы рук и ног. Демоны проникали сквозь стены и палубу, несясь навстречу Владыке Личинок и Дракону. Между тенями загорались цвета, понятия далеко и близко разрушились, затем резко вернулись обратно. Теперь песнь демонов была дисгармоничной какофонией.

Я упал на колени, здоровой рукой сжимая посох, и продолжая извергать из себя одно имя за другим.

Демоны из меди и злобы, из голода и бездумного отчаяния, явились на мой зов и растеклись по кораблю и пустоте. Они все прибывали и прибывали, запасы целых жизней собирания, сковывания и обмена. Я не мог этого прекратить, даже если хотел бы, и говоря по правде, этого я не хотел. Мое зрение размылось из-за кислотных слез, язык покрылся волдырями, но меня это не волновало. Меня охватила дикая радость. Некоторые всю свою жизнь носят прекрасные мечи, даже не догадываясь, пока они не обагрятся кровью, о том, что настоящее наслаждение приносит не владение таким клинком, неважно, насколько он красив, но то, как он разит.

Демоны текли вместе с произносимыми словами, и я услышал, как схлестнулись две армии, и я испытал счастье.

В пустоте вокруг «Сикоракса» звери из металла и горящей плоти вклинивались в ряды существ, что мчались сквозь вакуум на вывернутых под обратным углом ногах. Рабы и сервы бегали по орудийным палубам и переходам в поисках укрытия. Крылатые существа, закованные в бронзу и дым, летели рядом с огромными гниющими мухами. Рои когтистых созданий ползали по трясущимся сгусткам желеобразного гноя и щупалец. Лучи колдовского света и радужного пламени окрашивали космос.

Я все говорил и говорил имена, мои глаза вскипали, а рот рвался от каждого слога, пока я не перестал что-либо ощущать, но звуки текли из меня подобно крови. Я умирал, моя жизнь начинала обугливаться по краям, но меня это не заботило.

Не знаю, сколько я говорил или как много демонов назвал и вызвал. Единственное, что достигало меня тогда, был рев чистой сосредоточенности, и сила, что дрожью прокатывалась по варпу. Я узнал ее. Это был Ариман, кричавший в потустороннее, голоса Игниса и Астреоса присоединились к нему, помогая призвать рассеянные корабли нашего флота к своему свету. Я слышал их воззвания, но они не интересовали меня, и поэтому я продолжал, расходуя запасы своей жизни, пока не стал всего лишь голосом, говорившим с самим собой.

+ Остановись, Ктесиас, + раздался голос. + Все кончилось. +

Я услышал, и голос оборвал поток имен.

+ Все кончилось. Отпусти их. +

Я почувствовал, как шевелится рот. Мне не хотелось повиноваться. Мне хотелось позволить всем своим отравленным познаниям вытечь из меня без остатка.

+ Прошу, Ктесиас. +

Я подчинился, и ощутил, как кислота в слезах обжигает щеки.

Прикосновение руки привело меня в сознание. Я оставался на том же месте, что и раньше. Пол вокруг меня был усеян складками поджаренной эктоплазмы и расплавленной плоти. В воздухе витал запах сгнившего мяса и горелых волос.

Первым, кого я увидел, был сидевший в своем кресле Сильванус, с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Он казался мертвым, если не считать того, что его грудь медленно поднималась и опадала. Рядом с ним стоял Астреос. Слизь и сожженная кровь покрывали его доспехи новым слоем краски. Корабль был неподвижным — неподвижным и тихим. Ни песни, ни криков убийства, ни боя.

— Мы в Антиллинской Бездне, — произнес Ариман, присаживаясь возле меня. Его голова была непокрытой, и хотя колдун выглядел уставшим, я заметил на его лице удовлетворение. — Остальной флот добрался до нас. Два корабля погибло при переходе, но другие уже с нами. Сейчас мы отдыхаем и ремонтируемся. До выхода из Ока нас ждет еще долгий путь и множество прыжков, но первый шаг сделан. Мы миновали Врата Разрухи, — он осторожно кивнул. — Благодаря тебе.

Я опустил глаза. Мои руки тряслись. Рот был наполнен острыми осколками, и я чувствовал себя слабее смертного ребенка. Это уже превратилось в знакомое последствие служения Ариману, но таким опустошенным и израненным я не ощущал себя очень, очень давно. Я унял дрожь в конечностях, и спустя мгновение заставил свой язык работать.

— Вот чего ты хотел от меня? — просипел я. — Уговаривая меня служить, знал ли ты, что так будет? Связывание Владыки Личинок, Оракул, Бе'лакор — все это было ради того, чтобы я смог отыскать и пройти Врата Разрухи?

Он отодвинулся назад, буравя меня пристальным взором. Легкое, словно перышко, касание прошелестело по разуму, когда Ариман прочел мои поверхностные мысли. У меня не осталось сил, чтобы сопротивляться или злиться.

— Нет, — нарушил он затянувшееся молчание. — Я не совсем на это рассчитывал, но приятно увидеть, на что ты способен. Ты хорошо послужил будущему нашего легиона, но настоящее мое задание ждет тебя в будущем.

— Легион… — фыркнул я, и почувствовал, как тело вновь забила дрожь.

— Да, — произнес он и выпрямился во весь рост. — Легион. Всем нам нужно чему-то служить. Даже тем, кто считает, будто никому и ничему не служит.

Я лишь покачал головой, не придумав более обоснованного возражения.

Озираясь на прошлое, на все те моменты жизни, что накладывались друг на друга между тем моментом и этим, полагаю, что сейчас я презираю его больше, чем тогда. Я пишу эти строки и думаю обо всем том, что знаю сейчас, но не знал тогда, а также о том, как по прихоти судьбы все те дни кажутся теперь кровавой шуткой. Я оглядываюсь на прошлое и понимаю, что есть только одна причина, почему я ненавижу Аримана.

Он был прав.

Все мы должны чему-то служить.

И мы не вправе выбрать, чему.

Неизменный

Еще не вышла. Дата выхода — сентябрь 2015 года.

Информация об Азеке Аримане

Азек Ариман — космический Десантник Хаоса из Легиона Тысячи Сыновей и величайший колдун среди них.

Бывший Императорским космодесантником, Ариман быстро поднялся в иерархии своего Легиона и стал Главным Библиарием, а также мастером предвидения. Выжив после ряда сражений Великого Крестового Похода, Ариман во времена Ереси Хоруса оказался в центре событий, которые привели к падению Тысячи Сыновей и переходу их под власть Тзинча, Бога Хаоса, повелевающего изменениями и магией. Его действия после Ереси, например, создание и использование великого заклинания, которое носит его имя, — привели к его окончательному изгнанию из его Легиона. Предполагается, что в настоящее время он является странником, который ведет поиски чего-то недостижимого — поиски природы Тзинча и себя.

Ариман полностью нацелен на завершение своих поисков и нет в Галактике таких крепостей науки, которые устояли бы перед его хищным интеллектом.

Восхождение

Азек Ариман родился на Терре среди богатых племен Империума Ахеменидов, короли которого находились в союзе с Императором во времена Войны Объединения. Из-за этого союза Ариман оказался в большой степени избавлен от ужаса атомной войны и вторжения сил Астартес во времена Объединения. После победы Императора и заключения союза между Террой и Марсом, Ариман и его брат-близнец Ормузд проявили немалые таланты, которые и искали Тысяча Сынов и были избраны, чтобы стать Астартес. Этот легион путешествовал среди звезд во времена Великого Похода, пока через пять лет после его начала Десантники не начали проявлять псайкерские способности, вместе с чем начались страшные мутации. Проблема была настолько серьезной, что многие представители Империума говорили, что легион Тысячи Сыновей необходимо расформировать. Когда Поход достиг Просперо, Астартес неподверженных перерождению плоти осталось немногим более тысячи (роковое совпадение), и там был найден их Примарх — Магнус Красный, оказалось, что он смог побороть изменение плоти, но только некоторая часть Десантников пережила процесс. Одной из жертв перерождения был Ормузд, смерть которого привнесла в сознание его брата большое горе и страх перед изменением плоти. В память о нем Ариман забрал себе его амулет, который ему и его брату дала мать на прощание перед процедурой обращения в Астартес, который Ариман вмонтировал в свою броню, дабы увековечить память о своём брате.

Ариман достиг звания Главного Библиария легиона, Капитана Первой Роты, Капитана элитного подразделения терминаторов легиона — Сехмет и магистром самого сильного культа, Корвидов, специализирующемся на предвидение будущего. Несмотря на эти достижения, практически ничего не известно про Аримана в качестве легионера. Самое раннее упоминание о нем — запись, в которой говорится о его пятилетнем нахождении в составе легиона Несущих Слово, где он не смог оставаться, так как не считал правильным веру в божественность Императора без научных доказательств. Несмотря на это, к своему несчастью, Ариман думал, что приобрел последователя — Капеллана Несущих Слово, которого звали Эребус. Также есть заметка, в которой говорится, что он поддерживал присоединение летописцев к силам Похода, считая его описание одним из способов, чтобы жители Империума научились понимать и не бояться псайкеров. Самые ранние подробные упоминания Аримана — запись, в которой рассказывается о его действиях во время кампании Агхору, действия по обеспечению 28-й экспедиции Тысячи Сыновей к концу второго столетия Великого Похода.

Во время этой кампании Ариман, рискуя вызвать недовольство Примарха, возглавил поисковую команду для поиска Магнуса после того, как он покинул Легион, несмотря на его предварительный приказ, что его покой не должен быть нарушен. Это был первый раз, когда он проигнорировал приказ своего Примарха и не доверял его словам. Ближе к концу кампании, когда Космические Волки прибыли, чтобы передать послание от Лемана Русса, Ариман встретился с Рунным Жрецом Космических Волков Охтхере Судьбостроителем, в ходе которого поведал ему о развитии псайкерских способностей в легионе Тысячи Сыновей, считая, что это была встреча единомышленников, но тот оказался коварнее. Тем не менее, его знакомство с Жрецом оказалось полезным, когда Космические Волки и Тысяча Сыновей были вынуждены сражаться с враждебными ксеносами, прежде чем покинуть Агхору.

Примерно в это Магнус, в наказание за непослушание, поручил Ариману научить контролировать и развить псайкерские способности Лемуэля Гаумона, так как верил, что за псайкерством будущее и не стоит боятся таких способностей, а наоборот — развивать их. Гаумон хотел разработать собственные психические способности и помочь распространению этих принципов. Ариман взял Гаумона в качестве стажера и потратил много времени на его подготовку. Во время тренировок Гаумон был взят Ариманом с собой на боевые задания по подавлению Хелиоса, где Ариман стал свидетелем возвращения изменения плоти среди десантников Тысячи Сыновей и их истребления Примархом Космических Волков Леманом Руссом. Возвращение телесного изменения, хотя ранее Магнус обещал, что оно побеждено навсегда, произвело серьезное влияние на сознание Аримана, его чувство страха перед возможной мутацией и чувством предательства из-за неспособности Примарха обеспечить защиту Легиона. Эти чувства были настолько сильными, что Гауман смог их обнаружить.

Падение

В дальнейшем Азек Ариман присутствовал на двух наиболее важных событиях этого времени: Триумф Улланора, в результате которого Хорус стал Воителем, и Совет Никеи, по итогам которого Император запретил десантникам Астартес использовать псайкерские силы. Ариман оценивал Совет Никеи как суд над Тысячей Сыновей и его ощущение предательства и разочарования все более усиливалось тем, что первым человеком, который обвинил его легион в использовании вредоносной практики, был его предполагаемый союзник и сторонник, Охтхере Судьбостроитель. Его потрясение усугубило и то, что оказалось, что Магнус не только знал о великих силах Варпа, но и возможно даже заключил какие-то сделки с ними, чтобы остановить изменение плоти Тысячи Сыновей. После этого откровения доверие Аримана к Магнусу было подорвано — оказалось, что тот утаил детали сделки от разума своего Главного Библиария, не позволив ему размышлять над этим.

Затем состоялась тайная встреча Аримана и его Примарха, на которой Магнус показал свое предвидение, рассказав о предстоящем падении Хоруса на Давине. Ариман, вместе с рядом других высокопоставленных членов легиона Тысячи Сыновей, поддержали Магнуса в попытке психически защитить Хоруса. После провала этой попытки Магнус объяснил Ариману, что провал произошел из-за вмешательства агентов того, что он назвал Первобытным Уничтожением. Но Ариман понял, что Примарх не только знает про это Уничтожение, Хаос, но и имел с ним дела. Отчаявшийся из-за этого, надеясь узнать будущее, Ариман использовал «супер-вызов» при помощи способностей предвидения летописца Каллисты Эрис, которая была прикреплена к Легиону. Она буквально сгорела, когда прошептала пророчество в жестокие уши Аримана. Из-за того, что Ариман использовал смерть невинных для достижения своих целей, Лемуэль Гаумон отвернулся от своего наставника. Магнус в то же время обдумывал полученные сведения и принял непростой моральный выбор — использовать запрещенное колдовство, чтобы связаться с Императором и передать ему весть о предательстве Хоруса и вознесении Хаоса. Ариман был избран им, чтобы помочь удерживать заклинание от вторжения демонов и защищать смертное тело Магнуса. После очередного провала Ариман понял, что Магнус скрывал многие знания от него и его Легиона: не только о способах достижения прекращения изменения плоти (сделка Магнуса с силами Варпа с целью спасти своих детей), но и почему он и другие Корвиды не могли предсказать нападение врага на Просперо — Магнус в своем искажении и стыде не позволил им этого.

Наконец, Ариман не выдержал и пошел на прямой разрыв своих отношений с Примархом, отказавшись следовать его приказу покинуть легион и ждать наказания, заявив:

«Мы, Красные Колдуны Просперо, проклятые в глазах наших последователей, и возможно, что наша история заканчивается предательством и кровопролитием. Нет. Вы можете считать, что страдать благороднее и эта ваша судьба, но я возьму оружие и поверну его против врага.»

После этого Главный Библиарий отказался от выбора Магнуса и повел своих солдат на последний обреченный бой в надежде защитить свой родной мир от врагов. Это сражение получило название Сожжения Просперо. Многие из накопленных знаний были уничтожены или потеряны во время боя и Ариман поклялся восстановить их все, независимо от цены, которую потребуется отдать. Он понимал, что несмотря на все силы легиона и его стратегии, на всей планете есть только один человек, который может спасти Тысячу Сыновей. Ариман постоянно просил Магнуса выйти на поле боя, но тот не соглашался. Видя, что все созданное вокруг него, уничтожается, а также поняв видения на Агхору о судьбе его легиона и его предназначении — Ариман приказал выжившим десантникам занять последнюю линию обороны, применяя для защиты уникальные тактики, доступные только этому легиону.

Ощутив присутствие Охтхере Судьбостроителя вместе с чудовищной армией Космических Волков, Сестер Безмолвия, Кустодес и Имперской Гвардии (сопротивление сынов боло настолько отчаянным, что Космические Волки были вынуждены задействовать Роту Вульфенов) Ариман осуществил псайкерский контакт и выкинул его на нематериальный план, чтобы сразиться там. Двое псайкеров противостояли друг другу некоторое время, пока Ариман не взял верх, проникнув в сознание Космического Волка и послав ему видения. Охтхере узнал обо всем: предательство Хоруса, судьбу Тысячи Сыновей, Космических Волков, будущее Империума и ошибки, которые привели их на это поле боя. Ариман и ошеломленный Судьбостроитель вернулись в материальную реальность (все еще сохраняя свой разум отдельно от тела), после чего Ариман осмотрелся на поле боя, наблюдая как Леман Русс беспощадно убивает десантников Тысячи Сыновей, а Космические Волки уничтожают все, что он создавал. Поразмыслив, Ариман, вместо того чтобы выпустить рунного жреца (и позволить ему сообщить приобретенные знания своим соратникам), оживил свмые жуткие кошмары варпа и бросил душу Охтхере на съедение хищникам Варпа. Вернувшись в материальное тело, Ариман решил принять последствия своего поступка, считая, что теперь его уничтожение и уничтожение Легиона неизбежно.

Однако, это убеждение поколебалось, когда Магнус наконец вступил в сражение, сойдясь в дуэли с Леманом Руссом, и позволив Ариману спасти оставшихся десантников Тысячи Сыновей в Великой Пирамиде Тизса. Там он узнал, что Магнус не был уверен в своей собственной судьбе, но предвидел, что Ариман переживет этот день и завещал ему Книгу Магнуса, содержащую в себе огромное количество знаний и колдовских практик. Во время психического разговора Магнус велел Ариману исполнить последний приказ и передал ему последний дар; когда Магнус проиграл, он передал огромную часть своей псайкерской силы Ариману, и тот использовал ее, чтобы создать колдовской портал для себя и оставшихся в живых легионеров. При помощи этого великого заклинания Азек Ариман и все выжившие десантники покинули Просперо.

Еретик

После перемещения в пространствах Варпа, Ариман оказался на планете, которая получила название Планета Колдунов, где он объединился с выжившими остатками своего Легиона, и превратившимся в чистое воплощение энергии самим Примархом Магнусом. Дальнейшие действия Аримана и его участие в Ереси Хоруса практически неизвестны, записано только то, что не решил применять свое собственное печально известное мастер-заклинание.

Видя, что выжившие десантники его Легиона продолжают страдать от изменения плоти, Ариман решил освободить себя и своих братьев от этой угрозы. При помощи Книги Магнуса и оставшихся в живых высших членов своего легиона, включая Хатхор Маата, Амона и Собека, Ариман создал заклинание, целью которого было окончательное избавление Тысячи Сыновей от проклятия изменения плоти.

Получившееся заклинание было названо «Рубрика Аримана», но являлось искаженным в связи с вмешательством их божественного покровителя — Тзинча. Следствием заклинания стало превращение в бездумных големов всех солдат без псайкерских способностей и значительно усиление этих способностей у всех остальных. Ариман был ветераном Тысячи Сыновей еще до прихода Магнуса и его отвращение к Хаосу было настолько велико, что даже эта страшная цена не казалась ему слишком большой.

Однако Магнус так не считал. Когда он обнаружил действия Аримана, его гнев был настолько велик, что он грозил уничтожить его, но, говорят, неизвестный покровитель Главного Библиария, который и посылал мутации для них, вмешался. Кто может сказать, что мог сделать самый загадочный и странный из существ Варпа. В любом случае, Магнус остановил занесенную над Ариманом руку и отправил его в изгнание, бродить по планетам Глаза Ужаса и по его окрестностям в безнадежном стремлении понять Бога Хаоса Тзинча.

Изгнание

После изгнания Ариман отказался признавать Хаос своим повелителем. В течение последующих тысячелетий он грабил древние музеи, библиотеки, школы и дворцы, места обучения, храмы религии и созерцания. Он стремился получить артефакты, информацию и души, которые позволили бы ему понять сущность Хаоса и освободится от своей судьбы. Он помогал колдовским культам на десятках миров, поддерживая их, пока они не найдут некоторые древние артефакты или выполнят иное задание Аримана, после чего низвергал свой гнев на них. Интересно, что он покинул свой путь, чтобы найти потерянные и забытые труды Махавасту Каллимакуса, личного летописца Магнуса во времена Великого Похода.

Ариман в последнее время обратил свой неутомимый поиск знаний на Эльдар, будучи уверен, что утерянные знания могут быть найдены в древних черных стенах огромного хранилища секретов, известного как Черная Библиотека Хаоса. Он возглавил отряд Блудных Сыновей с целью ограбления древней библиотеки и получения доступа к Паутине Эльдар. Эти действия были остановлены сотрудничеством Кровавых Воронов и Арлекинов Эльдар, однако позднее, во времена 13-го Черного Крестового Похода, Ариман достиг желаемого, используя захваченного Инквизитора Чевака и давно забытый портал в Паутину на Этиамнун III. Также он захватил Даймонфуджу, Эфраэль Стерн, желая использовать бывших Боевых Сестер для сражения против своих же бывших сторонников после захвата Черной Библиотеки.

Несмотря на вызов поистине гигантского летающего Демона Левиафана и потерь на обоих сторонах конфликта, Ариман был изгнан из Паутины Эльдар, не достигнув своей цели, Инквизитор Чевак был захвачен Арлекинами, а использованный им портал сейчас запечатан и никогда больше не сможет быть открыт. Тем не менее считается, что он снова набирает силы, как и Магнус вместе с Тысячей Сыновей, из-за большого хаоса, вызванного его сражением в Паутине, великой доблести при захвате Инквизитора и способности так близко подойти к входу в Черную Библиотеку.

Внешность и способности

Во времена своего пребывания в качестве Астартес, Ариман был оборудован красной Силовой Броней, древним болт-пистолетом, который обладал изображением позолоченных ястребиных крыльев на своем корпусе, шероховатой рукояткой и частями из слоновой кости и голубой меди. Его Хранителя звали Аэтпио, он являлся сферой вращающимися колес и обладал светом из глаз. Его магическое звание — Адепт Эксемптус — обозначало, что он достиг мастерства в псайкерской дисциплине (в его случае — предвидении), имеет связь с Хранителем, может освобождать свою душу от тела, читать мысли и эмоции живых существ и обладает полным знанием обрядов и практик Легиона.

Его жизнь перед ввержением в Хаос была посвящена трем вещам: своему призванию, исследованиям и Примарху. Отношения Аримана с Магнусом стали решающими для формирования их дальнейшей истории. Кроме того, он имел значительные связи со своим братом Ормуздом и смертным учеником Лемуэлем Гаумоном. Также только после их смерти он смог признаться себе, что Апохис и Фозис Т'Кар из легиона были его старыми и верными друзьями. Его отношения с Охтхере Судьбостроителем были важны, так как предательство и лицемерие Космического Волка нанесли серьезный удар по душе Аримана во времена раскола и падения Тысячи Сыновей. Убийство Судьбостроителя Ариманом было не только крайне жестоким, оно также отражало его взгляды на то, что было лучшим для легиона. Важность этого события показывает и то, что не может быть простым совпадением — сразу после событий волшебный посох Аримана изменился от своей изначальной окраски на чисто черный цвет.

Ариман является мастером магии и одним из сильнейших псайкеров в Галактике. Его темные знания могут соперничать только с Великими Демонами своего покровителя. Помимо огромного числа псайкерских сил Хаоса, которые он может использовать, он использует Черный Посох Аримана. Это психосиловое оружие позволяет ему усиливать и направлять свои псайкерские силы. Также он сражается с использованием заколдованного болт-пистолета, стреляющий снарядами Инферно, подобными оружию Десантников Рубрики.

Колдовская сила Аримана проявляется даже в чертах его лица, которые постоянно размываются и меняются, что не позволяет сосредоточиться на чем-либо, кроме его глаз, которые постоянно наполнены синим пламенем.

Кхарн Предатель: Чемпион Кровавого Бога

Энтони Рейнольдс Кхарн Предатель

Скалатракс [происхождение: награкали]

1. Место суда/окончания [см. Время Окончания, ссылка MCXVII]

2. Уничтожение (особенно — сожжение)

Пролог

Встроенная в его мозг машина боли затихла. Сознание медленно возвращалось к нему.

В верхнем правом углу обзора мигал счетчик.

Два часа, тридцать семь минут и двадцать три секунды. Именно столько времени он пребывал под властью кортикальных имплантатов.

Пока что зверь насытился. Пока что он дремал, вытащив свои когти из плоти его мозга.

Тело болело от ран, и он не помнил, когда получил их. Руки налились свинцом от убийств, и он не помнил, как совершал их.

Он потянулся и снял шлем. Ноздри заполнил смрад крови.

Два часа, тридцать семь минут и двадцать три секунды назад это был живой, дышащий мир. Теперь это была смертная пустошь.

Он стоял посреди моря трупов — колоссального океана, тянувшегося, насколько могли различить глаза. Вдалеке находились руины некогда великого города. Над разрушенными стенами поднимался дым.

Среди моря мертвецов пробирались другие Пожиратели Миров, которые снимали с павших братьев оружие и броню, забирали черепа и перерезали нити тех, кто еще был жив. Всех обильно покрывала кровь.

Над головой на низкой орбите висели боевые корабли Легиона, похожие на падальщиков, которые ждут своего череда кормиться.

Несколько мгновений он был в силах мыслить ясно, Гвозди Мясника не вопили в голове, впиваясь в мозг и понукая его исполнять их волю.

— Мы не можем продолжать это, — произнес он.

— Что? — прорычал голос у него за спиной.

Дрегер оглянулся. Неподалеку стоял на одном колене легионер, облаченный в изъеденный радиацией черный доспех и режущий мертвую плоть. Куски мяса и волосы цеплялись за колючую проволоку, обмотанную вокруг оплечья и наплечников разрушителя. Руох.

Кровь примарха. Неужто он настолько поддался Гвоздям, что сражался рядом с этим берсеркером?

— Убивать каждый мир, куда мы приходим, — сказал Дрегер. — Мы обескровим Легион досуха.

Руох встал, закончив свою жуткую работу. Он держал за волосы человеческую голову, с изодранного обрубка шеи медленно сочилась кровь. Разрушитель враждебно глядел на Дрегера линзами своего шлема типа «Сарум». Он молчал.

— Ангрона больше нет. Гор мертв, — произнес Дрегер. — Неужели это все, что нам осталось? Нескончаемая резня, а наше число будет медленно сходить на нет, пока мы все не поддадимся Гвоздям или не умрем? Такой будет наша участь?

— Ты слишком много думаешь, — сказал Руох. — Мы так себя ведем. Мы — такие.

— Должно существовать нечто большее.

Руох отвернулся, качая головой.

— Кхарн, — произнес Дрегер. — Нам нужен Кхарн.

Руох рассмеялся. Это был неприятный звук. Злобный и резкий.

— Легион пошел бы за Кхарном, — сказал он. — Но он потерян для нас. Он не вернется.

— Он должен, — ответил Дрегер. — Иначе Легион уже мертв.

Кхарн. Даже тогда это имя вызывало страх, благоговение и уважение, даже у его же генетически усовершенствованных, гипераугментированных братьев — в братстве убийц, психопатов и берсеркеров, из которых состоял XII Легион.

Возможно, «страх» — неправильное слово. «Они не познают страха», — гласит утверждение. Осторожность. Тревога. Дискомфорт. Опаска. Быть может, эти слова более уместны, и они точно с меньшей вероятностью спровоцируют смертоносную ярость.

Впрочем, его имя не вызывало ненависти, по крайней мере, в его Легионе. Пока что нет. У легионеров XII-го не ассоциировалось с ним и слово «недоверие», или, как минимум, большее недоверие, чем то, с которым в Легионе все относились друг к другу.

Разумеется, его уже называли предателем — как и всех их — но лишь те, кого ныне именуют «лоялистами». Свои его еще так не называли, еще нет.

Нет, этому предстояло случиться позже.

Безусловно, и до и после Терры он являлся противоречивой фигурой, как и все лучшие из них. Он был сломлен, как и все они.

Гвозди слишком долго вгрызались в их разум. Они слишком долго пробыли в смертельной хватке этих полных ненависти имплантатов. Их слишком далеко увлекло вниз по багряной спирали. Обратного пути не было.

То, кем они были раньше, по большей части стерлось, а оставшееся представляло собой не более чем тень: фрагменты и раздробленные проблески тех, кем они могли быть до того, как добровольно разрушили себя в подражание примарху. Впрочем, они об этом не знали. В то время.

Но, даже зная, сделали ли бы они иной выбор? Возможно. Некоторые из них.

Лучшие из них — а Кхарн, по крайней мере, какое-то время считался самым лучшим — ставили в тупик в наибольшей степени. Они были самыми истерзанными, самыми трагичными. Самыми противоречивыми. Кхарн воплощал это сильнее, чем кто-либо другой.

Кхарн Советник, самый рациональный в Легионе. Холодная голова, уравновешивающая ярость Ангрона. Дипломат. Мудрец.

Кхарн Кровавый — самый неистовый из всех, когда Гвозди брали верх, что те делали все чаще после постигшей Ангрона… перемены. Все в Легионе деградировали и до того, однако после Нуцерии их неуклонное погружение сорвалось в штопор стремительного свободного падения.

Теперь, когда все уже случилось, легко рассматривать Кхарна как худшего из всех, главного грешника, но также верно и то, что он — не сейчас, так тогда — главный пострадавший.

Быть может, он был мудрее всех даже тогда, даже во власти чернейшего безумия. Быть может, он предвидел, чем станет Легион, и пытался это прекратить.

Но с другой стороны… может, и нет. Возможно, я усматриваю в поступках безумца чересчур многое. Возможно, я выстраиваю внешний фасад рациональности как нечто, за что можно держаться — спасательный буй среди бушующего шторма — и не желаю принимать альтернативу: что на самом деле в содеянном им не было никакого мотива.

До Скалатракса он был Кхарном, капитаном Восьмой штурмовой роты, советником примарха-демона Ангрона. После стал Предателем, самым ненавидимым из Пожирателей Миров, даже среди своих.

Он первым оказался на стенах Дворца Императора и последним покинул их — по крайней мере, так говорят теперь.

Мне неведома правда. Я не присутствовал и не видел этого.

Я видел то, что было потом.

Глава 1

Итак, вот Кхарн, восседающий на троне, словно король-воин минувших дней, перед которым свалена груда даров и подношений от низших созданий.

Шлемы выдающихся врагов. Оружие, забранное из рук побежденных противников. Изукрашенные знамена, взятые на планетах, которые превратила в руины ярость Легиона. Очищенные кислотой черепа самых могучих из вражеских чемпионов. Приношения, сделанные, дабы умилостивить, почтить и, возможно, попросить об услуге.

Как и всегда, его массивные руки обнажены и крест-накрест расчерчены шрамами, оставшимися от прошлых времен. Его раны — или, по крайней мере, раны на его теле — зажили, хотя и оставили свой след. Его грудь также неприкрыта. У каждого из шрамов есть собственная история. Все без исключения создания, нанесшие эти раны, мертвы: убиты его руками.

Эти руки убийцы — с крепкими суставами, смертельно опасные и, если и не в буквальном смысле слова, то метафорически выражаясь, покрытые стекающей кровью — пока что пребывают в покое, лежа ладонями вниз на подлокотниках трона.

Перед ним громадный боевой топор, Дитя Крови. Ему отведено почетное место. Мастера Легиона восстановили его, стараясь изо всех сил, дабы заменить недостающие и затупившиеся зубы слюдяного дракона. Это такой же эталон для Легиона, как и сам Кхарн. Многие алчут заполучить его, однако никто еще не осмеливается присвоить оружие, пока Кхарн дышит, несмотря на его состояние.

Его тело огромно и обладает мощной мускулатурой, однако худощаво. Для неусовершенствованных смертных он — гигант. Среди себе подобных он не выше и не тяжеловеснее прочих. Он никогда не выделялся из числа братьев благодаря физическому облику. Его пламя исходило изнутри.

Его обращенное вниз лицо узкое, суровое и серьезное. На данный момент оно милосердно избавлено от боли, подавляемой ярости и лицевого тика, в котором сейчас воплощается для Легиона воздействие их мозговых имплантатов-агрессоров.

Это спокойствие — аномалия.

Даже пребывая в покое, воины Легиона страдали. В любое время, когда они не исполняли волю этих жестоких устройств, в кору мозга впивались злые ножи боли, которая погружалась вглубь, перемалывала и выкручивала, сводя на нет всякую радость, выходившую за рамки акта убийства. От безжалостного натиска избавляло лишь кровопролитие, да и этого никогда не хватало надолго.

Устройства успокаивались только в смерти.

Апотекарий Хурган предположил, что именно по этой причине лицо Кхарна не было искажено болью, как у его братьев.

В конце концов, он ведь умер на Терре.

Дрегер расхаживал взад-вперед, словно зверь, доведенный до безумия вынужденным заточением.

Его дыхание было частым и неглубоким, сервоприводы перчаток взвизгивали, когда он сжимал и разжимал кулаки. Покрытая шрамами голова с коротко подстриженными волосами оставалась непокрытой, рот кривился в оскале. Зубы скрежетали. Лоб был нахмурен, глаза под ним — сужены, а зрачки сжались до размера булавочного острия. Мускулы вокруг левого глаза подергивались, приподнимая губу и обнажая заточенные напильником зубы.

Сегодня его терзали Гвозди.

С годами он начал воспринимать их как живое существо — паразита, угнездившегося в затылочной области черепа. Существо усиливало и пожирало его ненависть, давясь агрессией, которую вызывало, и возбуждением от убийств, которое они разделяли вместе. Сегментированные паучьи лапы вдавливались в мозг, а когда оно злилось, то сжимало их, наказывая его. Насытившись, оно погружалось в дрему, и давление на разум ослабевало, давая ему миг благословенной передышки. Сейчас же оно было голодно.

Не переставая шагать, Дрегер вдавил костяшки пальцев в виски, крепко зажмуривая глаза. Из глубины груди раздался громкий животный рык. Головная боль, словно шуруп, ввинчивалась в кору мозга, мучительная пульсация вызывала тошноту и сжатие поля зрения.

Убей, — говорили ему Гвозди при каждом болезненном толчке.

Убей.

Убей.

Убей.

Он впечатал кулак в стену, смяв металлическую листовую обшивку.

Быть может, когда-то все недостатки воинов XII-го — приступы кровавой, неуправляемой психопатической ярости, расправы над невинными, а также последующую полную утрату рассудка — можно было списать на машины-агрессоры. Нет, «воинов» — неправильное слово, его бойцов. Когда-то во всем можно было винить Гвозди.

Но теперь? Нет. Теперь Легион стискивало смертельной хваткой нечто куда более мрачное и могучее. И эта хватка становилась крепче с каждым оборотом вселенной.

Сосредоточься, — велел он самому себе, прекращая непрерывно расхаживать и пытаясь усилием замедлить дыхание. Помогло мало. Биение основного сердца оставалось стремительным, словно грохот боевых барабанов.

— Хватит, — зарычал он и резко открыл глаза. Они были налиты кровью, взгляд метался по комнате, нигде не останавливаясь и выискивая… что? Выход? Врага?

Где он? Как он здесь оказался?

Последнее, что он помнил — как точил свои клинки-фалаксы в арсенале, а дальше… ничего.

Еще хуже, чем отсутствие информации о том, как он сюда пришел, была изводящая тревога: что он сделал за выпавшее время?

Он посмотрел на свои руки. На перчатках не было крови. Это хорошо. Уже что-то.

Ноздри заполнял запах антисептиков.

Зрение стабилизировалось, и он начал различать окружающую обстановку. Хрипели и звенели системы жизнеобеспечения и когитационные устройства. Из пакетов капали дающие жизнь жидкости. На информационных экранах прокручивались данные. Флуоресцентные осветительные сферы озаряли камеры, каждая из которых была герметично закрыта бронестеклом.

Он находился в апотекарионе секундус, одном из медицинских отделений на кормовых палубах «Непокорного». Это было закрытое, безопасное помещение. Запираемое генетическим кодом. Он не помнил, чтобы заходил сюда.

Туда-сюда, шаркая, перемещались вспомогательные сервиторы-медикэ, проверяющие мигающую аппаратуру и изучающие потоки информационных лент, которые периодически выплевывали рты других сервиторов, жестко встроенных в процессорные блоки когитаторов. Казалось, что его присутствие для них неведомо, незаметно, или же не имеет значения.

Как долго он пробыл здесь? Этого было никак не выяснить.

На потолке располагались сложенные хирургические механоаппараты с шарнирными многосуставчатыми лапами, обильно оснащенными крючковатыми клинками, цифровыми лазерами, сшивающими степлерами и скальпелями.

В две стены были встроены насыщенные питательными веществами восстановительные емкости с фасадом из плексигласа. Внутри одной из емкостей парил на весу пребывающий без сознания легионер. Холак из Второго батальона. Его вены были проткнуты трубками, а к лицу пристегнут респиратор, похожий на гротескного ксенопаразита. Воин подергивался и вздрагивал в индуцированной лечебной коме. Его раны заживали хорошо.

Рядом с Дрегером покачивался одинокий сервочереп, из-под верхней челюсти которого выдавались зонды и иглы. Гравитационный суспензор издавал громкое гудение, от которого его трясло. Он смахнул череп прочь.

При необходимости апотекарион секундус все так же служил резервом на случай переполнения основного медицинского зала корабля и оставался главной восстановительной палатой на уровне, однако комната больше не казалась медицинским помещением.

Нет. Она казалась святилищем.

Дрегер уставился на пребывающую в коме фигуру, сидящую в сиянии яркого света внутри центральной изоляционной камеры.

— Проснись, — прорычал он. — Вернись к нам. Твой Легион нуждается в тебе.

Бросив последний яростный взгляд, он развернулся и вышел из комнаты.

Толпа сопровождала ревом приглушенные шлепки кулаков, бьющих в плоть, и резкий треск ломающих ребер, похожий на хруст хвороста.

Искаженные лица наблюдающих, напоминающие звериные морды, следили за парой бойцов, кружащих вокруг друг друга. Люди топали ногами и колотили кулаками по металлическим листам барьера, который отделял их от сражающихся, сотрясая и наполняя грохотом подпалубный подвал глубоко в чреве «Непокорного».

Единственный в дикой ревущей толпе, Мавен молчал, и на его худощавом, суровом лице играла слабая улыбка. Он видел в танце на песке внизу, что победит Скорал.

Он глубоко вдохнул горячий звериный смрад человеческого пота. Запах был неприятен, однако не отталкивал. Это был запах братства, общих тягот. Воинский запах.

Он стоял, скрестив руки. Натруженные мускулы уже начинали болеть, однако это было ничто по сравнению с тем, что ему предстояло ощутить назавтра. Костяшки были содраны и окровавлены, и он уже чувствовал, как они опухают. В эту ночь ему задали трепку.

Его серые, словно гранит, и сосредоточенные глаза, не мигая, глядели на двух соперников, проливающих кровь на арене внизу.

Первая — Скорал, широкоплечая женщина с татуированными руками толщиной с бедро Мавена и сердцем размером, как у ороксена.

С ее нижней губы стекали густые ручейки крови, а тело пятнали отвратительные рубцы. Волосы с левой стороны головы были сбриты наголо. Один глаз опух и закрылся, кожа вокруг него вздулась и стала лиловой. Впрочем, она все еще улыбалась. Ей это нравилось. Зубы покраснели от ее собственной крови, а в ухмылке появилось несколько пробелов, которых не было еще пять минут назад.

Второй — какой-то загрузчик боеприпасов с нижних палуб, звероподобный мужчина средних лет с телом огрина и лицом, которое смогла бы полюбить мало какая мать. Он тяжело дышал, сбоку по лицу свободно бежала кровь из пореза над левым глазом. Его руки напоминали рокритовые рукавицы. Глаза остекленели, мускулы шеи натянулись, словно канаты. Мавен понял, что он колется. Скорее всего, кустарно приготовленными агрессорными стимуляторами. Он расхаживал по внутреннему периметру арены, пренебрежительно повернувшись спиной к Скорал и вскидывал руки в воздух, заводя толпу.

«Дурак», — подумал Мавен. Это ее только разозлит.

Оба бойца были крупными. Разумеется, не такими крупными, как легионер, но определенно большими для смертных. Они оба подвергались генетической терапии, увеличивавшей их габариты, силу и рефлексы сверх нормы. В этом не было ничего необычного.

Скорал кинулась на него, пока он отворачивался, но это было ожидаемо. Он резво обернулся — он был неожиданно быстрым — и нанес убийственный хук, целясь ей в голову. Она пригнулась и ударила его апперкотом в подбородок, от чего голова резко и жестко откинулась назад.

Впрочем, с ним не было покончено, вовсе нет. Последовал шквал ударов, грубая схватка, где каждый из бойцов пытался сделать победный захват и терпел неудачу. Они расцепились, и в это время противник Скорал попал своим мясистым кулаком ей прямо в висок.

Мавен вздрогнул, а толпа взревела с обновленной силой. Скорал зашаталась, раскачиваясь, словно пьяная, и огромный грузчик бросился на нее. Оставалось немного. Ему регулярно доводилось видеть подобное.

Массивный грузчик нанес пушечный удар в лицо Скорал, вкладывая в это всю свою силу и вес, пытаясь завершить бой одним ударом. Он слишком поздно понял, что его обвели вокруг пальца.

Сделав шаг в сторону от замахивающейся руки крупного бойца, она схватила его за запястье, болезненно вывернула, и дернула его вперед, тут же вогнав ему в плечо раскрытую ладонь. Сустав затрещал, выходя со своего места. Она потянула его вниз, продолжая использовать против него его же собственную инерцию, и впечатала лицом в металлические листы стены арены позади себя.

Все дружно затаили дыхание от силы удара, оторвавшего листовую панель и жестоко ее покорежившего. Большой боец стоял на коленях, опираясь на здоровую руку. Вторая безвольно свисала вдоль бока.

Скорал отступила от него, ее грудь тяжело вздымалась и опадала. Серую нательную рубашку испятнали пот и брызги крови.

Надо отдать грузчику должное, ему удалось подняться на ноги и неуверенно опять развернуться к Скорал. Мавену пришлось признать, что он крепок. Его лицо вперемешку покрывали кровь и сопли. Нос, и без того сломанный одним из предшествующих ударов, теперь размазало по лицу. Мужчина выплюнул несколько зубов. Скорал покачала головой.

— Тебе следовало продолжать лежать, — услышал Мавен ее ворчание, все еще сопровождаемое ухмылкой.

— М`ня не п`срамит какая-то шлюха из медиков, — бросил здоровяк. Улыбка Скорал исчезла, и Мавена передернуло. Это было неразумно.

Громила бросился на нее, яростно замахиваясь, но финал был уже предрешен. Когда Скорал отошла, с ее кулаков капало, а огромный грузчик без сознания лежал в луже собственной крови.

Закончив и полностью уничтожив противника, Скорал ушла с арены.

Все еще бесчувственного бойца еще волокли прочь, а уже заходили новые сражающиеся. Мавен протолкался среди напирающих тел.

Он обнаружил ее в соседнем помещении. Дюжий грузчик уже пришел в себя, хотя по крови было видно, куда его грубо вытащили с арены и бесцеремонно свалили на пол. Скорал вправила ему вывихнутое плечо — что должно было быть мучительно больно — и зашивала рассечение на голове. Она тоже вела себя не слишком деликатно, втыкая кривую игру и продергивая насквозь толстую нитку.

Ее кожу буквально покрывали угловатые тотемные татуировки. Взгляд Мавена на миг задержался на готических цифрах, наколотых тушью на плече Скорал посреди этих родоплеменных меток. Девятая рота. На его левой грудной мышце располагалось такое же клеймо, хотя у него оно указывало на прикрепление к 17-й — роте его господина Аргуса Бронда.

Подняв на него глаза, Скорал приветственно склонила голову, а затем снова вернулась к работе.

— Сильно бьешь, женщина, — сказал грузчик, морщась, когда Скорал протягивала нить сквозь его кожу. — От тебя получится хорошее потомство.

Скорал фыркнула и бросила взгляд на Мавена, который прислонился к стене с насмешливой улыбкой на лице. Она подмигнула ему.

— Это предложение? — проворчала она.

— Может и так, — отозвался мужчина. — Ты страшная как сам грех, но сильная. Я бы так не смог.

— Ты и впрямь знаешь, как дать женщине почувствовать себя особенной, — произнесла Скорал. Она резко дернула за нитку, заставив мужчину вздрогнуть. — И, хотя идея вытолкнуть на свет твое идиотское отродье столь привлекательна, мне придется отклонить предложение. Но удачи тебе. Уверена, из тебя выйдет хороший муж для какой-нибудь помойной свиньи.

— Я так понимаю, что это «нет», — сказал крепкий грузчик.

— Даже если бы ты был последним носителем семени человечества во всей пустоте, — с ухмылкой ответила Скорал.

Ее бывший противник издал ворчание и пожал плечами.

— Вполне честно, — сказал он. Он увидел стоящего в дверях Мавена и дернул в сторону того своей широкой челюстью. — Ты спишь с этим? Так? Я его об колено мог бы переломить.

Мавен ухмыльнулся, сложив руки на груди.

— Пфф, — фыркнула Скорал. Она перекусила нитку, обрезая ее, и завязала узел. — С ним? Да в нем только кожа и кости. Не знаю, как он меня удовлетворит.

— Впрочем, я бы мог просто взять ее в жены с теми кредами, что выиграл на вашем сегодняшнем бое, — сказал Мавен мужчине.

— Ты ставил на нее против меня? — спросил грузчик, и в его голосе слышалась некоторая уязвленность.

— Ты бы и сам так поступил, будь у тебя хоть сколько-нибудь здравого смысла, — отозвался Мавен. — В следующий раз будешь умнее.

Скорал толкнула грузчика в поврежденное плечо, заставив его скривиться.

— Ступай. Проваливай отсюда, пока я тебя не избила до беспамятства второй раз за сегодня.

— Ну, если передумаешь… — проговорил тот, вставая.

— Иди, — сказал Скорал, указывая на дверь с намеком на улыбку на губах.

Здоровяк поднялся и с робким видом зашаркал прочь из комнаты.

— Очаровательный экземпляр, — произнес Мавен.

Скорал опустилась на скамью и вздрогнула, нянча свои разбитые и окровавленные руки в охлажденной упаковке с гелем.

— Он безобидный, — сказала она. — По крайней мере, честный. На этом корабле есть люди и похуже.

— Это точно, — ответил Мавен, садясь напротив нее.

Хотя она была крупной женщиной — на целую голову выше большинства неаугментированных людей — ей было комфортно в собственной шкуре, и за ней тянулся нескончаемый шлейф поклонников. Ее никак нельзя было бы охарактеризовать как красивую в каком бы то ни было отношении, однако она обладала грубой привлекательностью и горделивой витальностью, которая, безусловно, притягивала. Она не была чопорной леди высокого происхождения — она была грубой, резкой и могла перепить любого мужчину — однако посреди тяжелой, скоротечной и жестокой жизни обитателей корабля ее манера держаться казалась глубоко жизнеутверждающей.

— Почему у меня такое чувство, что ты пришел читать мне лекцию? — поинтересовалась Скорал, пристально глянув на него.

— Ты знаешь, что я собираюсь сказать?

— Мог бы просто поздравить меня с победой, — произнесла она. — мог бы поблагодарить за то, что принесла тебе толстую пачку кредитов.

— Да, ты победила, — сказал Мавен. — Но ты могла бы это сделать, не позволяя ему так тебя бить. Ты способна на большее.

— Кто бы говорил, — заметила Скорал. — Какого черта с тобой сегодня случилось? Поставил против себя, так ведь?

Красивое лицо Мавена рассекла кривая ухмылка, хотя он тут же пожалел о ней и издал слабый стон. Наутро его ждали серьезные синяки.

— Тебя могут из-за этого убить, — сказала Скорал. — Узнай кто-нибудь, что ты поставил против себя и лег…

— Никто не узнает, — ответил Мавен. — За меня ставки делали посредники.

— Сколько ты выиграл?

— Много, — произнес Мавен. — Сегодня будет игра. Рыцари и Пажи. Если сыграть как надо, смог бы преумножить в десять раз.

— Или тебя найдут повешенным на подпалубной балке с лиловым лицом и полными штанами дерьма.

— Только если я окажусь глуп, — отозвался Мавен. — А я не такой.

Скорал издала раздраженное ворчание.

— Чего ты хочешь, нянька? Ты зачем-то сюда пришел. Выкладывай.

Лицо Мавена помрачнело.

— Нам нужно поговорить, — произнес он, понизив голос.

— А сейчас мы не говорим?

— Нужно поговорить где-нибудь в тишине. Где-нибудь… не здесь.

Скорал посмотрела прямо на него, пытаясь понять, что он замышляет. Это у нее никогда не получалось.

— Только не говори, что тоже надумал ко мне подкатывать, — сказала она, сально подмигнув ему.

Мавен выглядел раздраженным.

— Нет, — ответил он без всякого веселья.

— В чем дело? Рассказывай.

— Не здесь. Не сейчас, — прошипел он.

В дверях возникла фигура, заслонившая собой свет. Мавен поспешно поднялся на ноги, сделал шаг назад и почтительно опустил голову. Скорал обернулась.

Там стоял один из Легиона, на фоне света был виден только его силуэт. Он был по-настоящему массивным — рядом с ним даже огромный загрузчик боеприпасов показался бы ребенком.

Входя в комнату, воину пришлось повернуться боком и пригнуть голову, чтобы пройти в дверь. Он был создан в иных масштабах, нежели обитатели нижних уровней корабля, предназначенных для чернорабочих и слуг, а не легионеров. Сервоприводы доспеха издавали визг при каждом движении. Каждый его шаг сотрясал пластины пола.

Выбритый скальп обильно покрывали шрамы, а из затылка выступали кабели с разъемами. Крупную и квадратную нижнюю челюсть покрывала густая темная борода. Его кожа имела глубокий оттенок красного дерева, а лицо по человеческим меркам было слишком широким, крупным и массивным, словно под воздействием какой-то разновидности гигантизма. Тем не менее, его голова выглядела, возможно, даже слишком маленькой для громадного тела.

Парадокс, но Мавену всегда казалось, что легионеры выглядят еще менее человечными, когда на них нет шлемов. По крайней мере, при надетом шлеме всегда можно представить внутри него нечто человечное.

Доспех Пожирателя Миров представлял собой гибридную помесь различных моделей, хотя воин явно предпочитал старые, более тяжелые разновидности. Пластины брони были вперемешку окрашены в алебастрово-белый и лазурно-синий цвета прежнего Легиона. Эти цвета становились все более редкими.

Тяжелый доспех находился в хорошем состоянии, однако на нем были видны следы обширного ремонта. Он был аскетичен: XII Легион не славился пышностью, хотя некоторые пластины — наколенниках, оплечьях, поножах — украшали отметки убийств и почетные знаки кампаний. На левом наплечнике был изображен символ Легиона — стилизованная разверстая пасть, охватывающая планету. На правом — обозначения подразделения и звания.

Даже если бы Мавен не узнал его в лицо, эти отметки ясно обозначили бы личность центуриона: Дрегер, капитан Девятой. Или, по крайней мере, того, что от нее осталось после Терры.

Он глянул на Мавена сверху вниз. Его глаза напоминали затянутые облаками серые луны Бодта на фоне тьмы пустоты. В них таились безумие и непредсказуемость.

— Уходи, — произнес он грохочущим басом, проникавшим глубоко под кору мозга.

Мавена не потребовалось просить еще раз.

— Мой господин, — сказала Скорал, которая страдальчески опустилась на одно колено и склонила голову после ухода Мавена.

— Я видел, как ты сражаешься, — произнес Дрегер.

Скорал поднялась на ноги, подавляя дрожь. Она поглядела на громадного капитана Пожирателей Миров, пытаясь разгадать его поведение, а затем отвела глаза. Позволять своему взгляду надолго задерживаться на ком-либо из Легиона никогда не было мудрым решением. Обычно это вызывало у них раздражение. А раздражение Пожирателя Миров обычно сопровождалось смертями.

— Вы видели? — переспросила она. Члены Легиона обычно не присутствовали при схватках, хотя подобное и не являлось чем-то неслыханным.

— Ты хорошо сражалась.

Скорал подняла на него глаза. Он на нее даже не смотрел. Он изучал комнату, наморщив лоб, впитывая детали, или же, возможно, выискивая потенциальную угрозу.

— Благодарю вас, мой господин, — произнесла Скорал, не зная, как отвечать на необычную похвалу.

— Жаль, что ты родилась женщиной, — добавил Дрегер. — Из тебя вышел бы хороший легионер.

Это можно было воспринимать по-разному. Скорал решила воспринять как комплимент.

— Благодарю, мой господин, — сказала она.

Дрегер начал расхаживать туда-сюда. Скорал поняла, что ему некомфортно находиться здесь. Комната была слишком тесной. Слишком душной. Обычно он беседовал с ней в своем арсенале, и казалось, что там ему легче. Она заметила, что дыхание Пожирателя Миров участилось — явный признак опасности.

Не желая рисковать навлечь на себя гнев Дрегера разговорами, она стояла неподвижно, ожидая, пока капитан Девятой сообщит, что у него на уме. Зачем он пришел?

Он остановился прямо перед ней. Ее голова была вровень с серединой его груди. Вблизи ей были видны все залатанные рубцы, порезы и засечки на броне, похожие на боевые шрамы. От гортанного урчания доспеха у нее пощипывало кожу.

Стоять вблизи от воина Легиона означало стоять в тени смерти. Ее жизнь представляла собой тонкую нить, которую он мог бы перерезать по собственной прихоти. Не последовало бы никаких вопросов. Никакого расследования. По ней никто не стал бы горевать, исключая, быть может, только…

— Это был человек Бронда, — произнес Дрегер. На столь близком расстоянии казалось, будто низкий бас его голоса проходит сквозь нее, сотрясая кости.

— Да, господин, — ответила она.

— Не заводи сентиментальных привязанностей, — сказал Дрегер. — 17-я размещена на борту «Непокорного» лишь временно.

— Я понимаю, господин, — отозвалась Скорал.

— Хорошо, — произнес он.

Он замер без движения. Тишина стала неуютной. Медленно, покусывая губу, Скорал подняла глаза и посмотрела на капитана Девятой.

Казалось, что он погружен в раздумья, глядя в пространство.

— Мой господин? — наконец, отважилась она.

Его взгляд остановился на ней, а лоб наморщился.

— Займись своими ранами. Когда закончишь, встреться со мной в моем арсенале. Мне нужен доклад о состоянии нашего пациента, — сказал он.

— Мой господин? Его состояние изменилось с утра?

Дрегер посмотрел на нее с непроницаемым выражением на лице.

— Почему? — спросил он.

— Сегодня я уже делала вам доклад о состоянии, мой господин.

— Ясно, — проговорил Дрегер. — Ну конечно.

Обеспокоенная Скорал нащупала языком свежий просвет среди зубов.

Этого было нельзя отрицать. Ему становилось хуже.

— Я могу еще раз проверить пациента, чтобы узнать, изменилось ли его состояние, — произнесла она.

Дрегер не ответил. Скорал услышала характерное пощелкивание сообщений вокс-коммуникации. Пожиратель Миров отвернулся, разговаривая вполголоса.

Она встала и открыла шкафчик, куда сложила свои пожитки перед боем. Достала тяжелый китель и натянула его поверх заляпанной потом и кровью нательной рубахи. На передней стороне кителя, поверх сердца, располагался красный отпечаток ладони — весьма почетный символ среди слуг Легиона, который ей позволил носить лично Дрегер. Этим моментом она гордилась сильнее всего.

Она надвинула на запястье массивный браслет. Почти сразу же одно из его звеньев начало пульсировать бледным светом, озаряясь изнутри. Она отключила его и посмотрела на Дрегера, нахмурившись.

— Мой господин? — спросила она. — Что случилось?

— Кровь, — произнес он.

Глава 2

Скорал ощущала гнев своего господина, он исходил от того, словно жар от медленно тлеющих углей. Требовался совсем небольшой толчок, чтобы эти угли с ревом вспыхнули огнем. Ей уже доводилось видеть подобные жестокие приступы ярости.

Он был далеко не худшим в Легионе — но, тем не менее, она служила ему достаточно долго, чтобы знать, когда нужно ходить осторожно.

Она стояла рядом с ним, выглядя крошечной по сравнению с его массивным телом, закованным в боевую броню. Сейчас все ее инстинкты вопили, требуя отойти подальше, создать дистанцию между собой и непредсказуемым хозяином, однако это было невозможно сделать в тесном пространстве вспомогательного лифта.

Дрегер владел собой куда лучше, чем большинство в XII-м, но потребовался бы лишь один укол Гвоздей — и она оказалась бы мертва. Она знала, что он высоко ценит ее услуги — чем очень гордилась — однако он являлся таким же рабом этих полных ненависти, гудящих имплантатов, как и любой из них.

Скорал наблюдала, как лампочки лифта поочередно вспыхивают по мере подъема сквозь сердце линкора, и ей хотелось, чтобы они двигались быстрее. Она старалась не обращать внимания на то, как кулаки Дрегера сжимаются и разжимаются с визгом сервоприводов. Она продолжала смотреть прямо перед собой, перемещая вес тяжелого нартециума, который баюкала в руках.

Хитроумное медицинское приспособление, оснащенное диамантиновыми сверлами, втягиваемыми иглами, мономолекулярными пилами по кости и лазерными скальпелями, напоминало что-то из области жестоких фантазий садиста. Несмотря на жуткий облик, оно выполняло множество дающих жизнь функций — от диагностики пациента и распознания болезни до подачи болеутоляющих, переливания крови и проведения полевых ампутаций. Внутри защитного керамитового кожуха таился широкий спектр антитоксинов, сывороток и мазей.

Апотекарий Легиона носил бы специализированный инструмент на одной руке, поднимая его почти без напряжения, благодаря своей силе и помощи сервоприводов. Для Скорал же это был неудобный и тяжелый предмет, и ей требовались обе руки и вся ее немалая сила, чтобы управляться с ним.

Скорал хорошо знала, что ей понятна лишь малая доля возможностей нартециума. Она прошла лишь поверхностное обучение его применению. Остальное ей приходилось выяснять самостоятельно.

И все же, у нее был практический опыт в одной из его основных функций. Слишком много практического опыта.

Раздался скрежет шестерней, лифт замедлил движение и с лязгом остановился.

— Подпалуба дельта-пять, — прохрипел изможденный, лишенный конечностей сервитор, встроенный в контрольную панель, и двери разъехались, выбросив фонтан пара. Дрегер вышел из лифта, и Скорал выдохнула, только теперь осознав, что задерживала дыхание. Она последовала за ним, радуясь, что покинула замкнутое пространство.

Аргус Бронд, капитан 17-й, ждал их. На нем был надет шлем эпохи «Крестоносца», покрытый боевыми шрамами и выкрашенный в кроваво-красный цвет, что придавало ему воинственный и жестокий вид. Во мраке глубоких щелей визора шлема блестели линзы.

В тени капитана стояла худощавая фигура Мавена. Скорал поймала взгляд сенешаля и вопросительно приподняла бровь. В ответ Мавен практически незаметно покачал головой.

Бронд снял шлем под шипение выравнивающегося давления воздуха, и показалась его звероподобная, уродливая голова, похожая на кирпич. Война сплющила его лицо, а щеки, губы, лоб и скальп пересекали неровные дуги шрамов, искривляющих черты. Из коротко подстриженного скальпа выходили кабели мозговых агрессионных имплантатов.

Мавен шагнул вперед и принял шлем своего капитана. В его руках тот казался чрезмерно крупным, почти до комичности.

— Бронд, — прорычал господин Скорал, приветственно качнув подбородком.

— Дрегер.

Скорал помнила время, когда воины Легиона приветствовали друг друга в старинной манере — запястье к запястью — однако ныне этот обычай практически умер. Не только смертные слуги Легиона аккуратно ходили вокруг своих хозяев, сами Пожиратели Миров настороженно оглядывали друг друга, когда бы ни оказались рядом.

Братские узы пока что сохраняли целостность, но истончились. Всем Пожирателям Миров было неуютно находиться поблизости от сородичей. Бронд с Дрегером были дружнее всех, кого Скорал доводилось видеть в Легионе, однако и они сохраняли осторожность друг рядом с другом.

Как и всегда, Бронд был в военном облачении. Поверх поношенной кроваво-красной боевой брони ниспадал кольчужный плащ, а за спиной был пристегнут массивный топор палача. В ножнах на бедрах находилась пара силовых мечей. Короткие и широкие клинки оканчивались жутковатыми, выдающимися вперед шипами.

— Рассказывай, — прорычал Дрегер.

— Двое твоих, — произнес Бронд, шевельнув головой и указывая себе за спину, но не отводя взгляда от Дрегера. — Час как мертвы.

— Кто они? — спросил тот.

— Один — Саал. Второй… не могу определить, — сказал Бронд.

Дрегер изрыгнул проклятие.

— Нас и так мало осталось, — ощерился он. — С каждой смертью Легион все слабее.

Бронд пожал плечами.

— Когда нет врага, которого можно убить, мы убиваем друг друга, — отозвался он.

Дрегер покачал головой.

— Так не может продолжаться.

— Я гляжу, ты привел своего ручного апотекария, — произнес Бронд, переводя взгляд на Скорал.

Та ощетинилась от насмешки в его голосе, но покорно опустила глаза и постаралась не проявить свою злость. Впрочем, это не играло роли — большинство в Легионе не могло распознавать язык тела низших созданий.

Они были искусны во множестве вещей, однако в области чтения человеческих эмоций им заметно не хватало навыков. Она предполагала, что, вероятно, подобное никогда не задумывалось в процессе их сотворения. Их создавали быть идеальными воинами, а не дипломатами или политиками. Какая им была нужда уметь связываться с простыми людьми на уровне эмоций?

— Мы должны продолжать собирать органы у мертвых, — сказал Дрегер. — Без генетических запасов у Легиона нет будущего.

— Не думаю, что в ближайшее время мы будем пополнять ряды, — с горечью в голосе отозвался Бронд.

— Наступит время, когда мы сможем восстановиться, брат, — произнес Дрегер. — Мы ранены, тяжко ранены, но мы снова поднимемся.

— Надеюсь, ты прав, Дрегер, — сказал Бронд, — однако есть и такие, кто считает, что это просто мечты. Что Легион уже в агонии.

— Они неправы, — ответил Дрегер. — Легион умрет, только если мы это допустим. Где тела?

— Там, позади, — произнес Бронд, сделав шаг в сторону и указывая в один из темных служебных коридоров.

Два капитана двинулись внутрь бок о бок, предоставив Скорал и Мавену следовать на близком расстоянии. Те переглянулись.

Вокруг трупов кругом стояли Пожиратели Миров. Наблюдатели были легионерами 17-й роты Бронда, облаченными в красное, как их повелитель, что резко контрастировало с сине-белыми цветами старого Легиона Дрегера.

Похоже было, что никого из них особо не трогает утрата собратьев-воинов, которые распростерлись на палубе, покрытые засохшей кровью. Скорал это не удивило. Гвозди лишали Пожирателей Миров той немногой человечности, которая в них еще оставалась.

Скорал проскользнула между огромных гигантов и опустилась на колени рядом с телами. Отвратительно смердело, но она привыкла к этому. Кровь Легиона пахла иначе, чем человеческая — более насыщенно и с более резким металлическим привкусом. В конце концов, это был другой вид.

Она узнала Саала. Его лицо было серым и забрызганным высохшими хлопьями крови, но безгубые черты, все еще кривящиеся в постоянном оскале, было ни с чем не спутать. Он входил в число тех, кого Скорал всегда опасалась, и вид его мертвого тела ее не огорчил.

Его горло представляло собой кашу из разодранных тканей и крови. Рана была столь страшной и глубокой, что виднелись позвонки. Эта рана была не единственной — на нагруднике поверх парных сердец располагались три пробоины. Вот эти раны его и убили.

Она переключила свое внимание на другое тело.

Лицо представляло собой вдавленную кровавую воронку, так что по нему было невозможно провести опознание. Передняя часть черепа полностью вмялась внутрь. Чтобы проделать такое с черепом легионера, требовалась колоссальная сила.

Вдобавок к этому, космодесантнику жестоко вспороли живот. Эта рана была неровной и грязной, свисали растерзанные куски изодранного мяса, похожие на фарш. Скорал хорошо знала этот вид повреждений. Цепной клинок.

Казалось, будто здесь поработал бешеный зверь. Ничего необычного, подобное было ожидаемо — XII-й и был Легионом бешеных зверей.

Ее взгляд остановился на трех тотемах-фетишах из меди и костей, которые висели на куске кожи, обмотанном вокруг левого запястья мертвого воина. Это были сильно стилизованные черепа, знак Кровавого Отца. Она подняла глаза на Дрегера.

— Это Кхраст, — произнесла она.

Лицо Дрегера помрачнело, а затем вспыхнуло от злобы и раздражения, когда он увидел, что она права. Он резко и отрывисто рявкнул ругательство на награкали.

— Он был хорошим воином, — сказал Бронд. — Хорошим лейтенантом.

— Он пережил Арригату, Исстван, Терру… только для того, чтобы умереть тут от руки одного из своих же братьев, — произнес Дрегер. После этого он рассмеялся. Звук был неприятным, резким и напрочь лишенным веселья.

— Он умер в бою, — заметил Бронд, указывая на пару трупов. — Они оба умерли. Это хорошая смерть. Все мы можем на такую только надеяться.

— Они не убивали друг друга, — отозвался Дрегер. — Саал бы никогда не одолел Кхраста.

— Возможно, ему повезло, — сказал Бронд. Даже уху Скорал не показалось, будто он сам в это верит.

— Ты видел его на аренах, — произнес Дрегер. — Видел в бою. Нет, эти двое друг друга не убивали. Они были братьями по отделению. Они погибли вместе. Они дрались с кем-то еще.

Скорал изучала раны на шее Саала, прощупывая мертвую плоть.

— Полученные раны говорят в пользу этого предположения, — сообщила она. — Не думаю, что эти двое убили друг друга.

Дрегер и Бронд долгий миг смотрели друг на друга, пока Бронд не уступил, кивнув головой.

— Руох, — проговорил Бронд, понизив голос. — Вот о чем ты думаешь.

— Скажи мне, что считаешь иначе. Кто еще бы справился с Кхрастом? Не говоря уж о Кхрасте и Саале вместе взятых?

Бронд пожал плечами.

Дрегер открыл канал связи и заговорил в звукосниматель на внутренней стороне ворота.

— Руох, говорит Дрегер, — произнес он озлобленным голосом. — Сообщи мне твое текущее местонахождение.

В ответ последовало лишь молчание.

— Руох, брат, ответь мне. Твое текущее местонахождение — где?

Ничего. Дрегер снова выругался.

— У Кровавого Жреца тоже было ощущение, что это дело рук Руоха, — сказал Бронд.

Скорал встревоженно подняла взгляд.

— Что? — переспросил Дрегер, резко обернувшись и уставившись на Бронда. — Баруда об этом знает?

Бронд кивнул.

— Он здесь был. А в чем дело?

— Баруда с Кхрастом были, словно братья, — прорычал Дрегер. — Они вместе росли на Бодте и вместе проходили Кровавые Испытания. Он будет искать возмездия — искать крови. Нам нужно найти Руоха раньше него.

Бронд кивнул.

— 17-я присоединится к охоте.

Дрегер бросил взгляд вниз, на Скорал.

— Разберись с телами, — велел он. Она кивнула, и Дрегер отвернулся, раздавая рявкающие приказы.

Остальные Пожиратели Миров разошлись прочь, направляясь на оцепление зоны и присоединяясь к поискам Руоха. Она осталась наедине с трупами.

— О боги, ну ты и воняешь, — сказала она телу Саала.

Вздохнув, она положила нартециум набок и сняла китель, сложив его и положив достаточно далеко, чтобы он не запачкался кровью. Затем опустилась на колени и приступила к работе.

В теле каждого космодесантника вызревали две прогеноидные железы, хранилища генетических составляющих, необходимых для создания новых представителей их рода. Первая железа, помещающаяся в горле, достигала зрелости за половину десятилетия. Скорал повернула изуродованную голову легионера набок, прижимая пальцы к его коже. Та все еще оставалась теплой.

Как она и ожидала, железу уже удалили оттуда. Мертвый воин не являлся неофитом. В Легионе не было неофитов, уже не было. Теперь они все были ветеранами — те, кто оставался жив после Терры и медленного истекания кровью, происходившего с Легионом с тех пор.

Впрочем, грудную железу удаляли только после смерти.

Редуктор нартециума был спроектирован для прорезания доспеха космодесантника и укрепленных костей Легионес Астартес, чтобы доставать драгоценное геносемя. В данном случае тяжкую задачу упрощала тошнотворная рана в животе мертвого Пожирателя Миров.

Скорал раскрыла рану еще сильнее, проделывая аккуратный разрез вверх, пока пила нартециума не начала вгрызаться в грудину трупа. Подняв тяжелый инструмент апотекария к плечу, она перевела дух, вытерла с лица брызги крови, а затем крепко взялась за него обеими руками и приготовилась.

Скривившись, Скорал ввела нартециум в зияющую брюшную полость, погрузив его в исходящую паром плоть. Заворчав, она толкнула его вверх, под грудную клетку, и запустила лезвие пилы, перемалывая мышечную ткань и продвигаясь вглубь.

Она руководствовалась светящимся зеленым информационным экраном, маневрируя среди органов, которых не было при рождении ни у кого из людей. После нескольких неудачных попыток, при каждой из которых требовалось отводить ищущие зонды нартециума назад, а затем пробиваться глубже в полость тела космодесантника, она нашла то, что искала. На экране оно выглядело, будто луковицеобразная опухоль.

Оказавшись в нужном положении, она вдавила спусковой механизм. Нартециум дернулся, и раздался звук разрыва, сопровождающий извлечение сферического органа. Дальше последовал булькающий шлепок, с которым редуктор поместил прогнеоид в одну из медицинских емкостей в задней части бронированного корпуса нартециума.

Он не выглядел чем-то значимым, всего лишь пронизанный венами окровавленный кусок, с которого свисали нитки сухожилий и мускулов. И тем не менее, в нем содержался ключ к будущему Легиона — если таковое у него было.

На этот счет у Скорал возникало все больше сомнений.

Эгил Галерий двигался, словно танцор, каждый его шаг был идеально выверен, а каждое движение перетекало в следующее без пауз. Каждый выпад осуществлялся так, чтобы нанести безупречный смертельный удар.

Галерий был из III легиона, возвышенных Детей Императора. Седьмой миленниал, Третья тактическая. Его кожа обладала белизной безукоризненного мрамора. Коротко подстриженные волосы также были лишены цвета. Глаза, впрочем, имели потрясающий фиолетовый оттенок. Их цвет был столь насыщенным, что казался таким же ярким и отчетливым, как у хорошо обработанного аметиста.

Совершенство. Убийственное совершенство. Вот к чему он стремился. Вот чем был поглощен. Именно для достижения этого идеала он непрерывно тренировал свое тело и разум.

Его черты были угловатыми и утонченными, наделенными той величественной горделивостью, которую многие за пределами III Легиона воспринимали как высокомерие. На лице не было ни шрамов, ни изъянов, кроме тех, что окружали рот и подбородок.

Пара тонких розовых шрамов тянулась прямо от уголков рта к точкам чуть ниже ушей, у основания челюсти. Еще два уходили вниз от точки пересечения ровно по центру нижней губы, рассекая подбородок под острым углом и заканчиваясь на шее, по бокам от горла.

Эти шрамы он заработал не в бою. Разрезы были сделаны умышленно. Галерий добровольно позволил их нанести. Фабий Байл лично произвел операцию, почтив Галерия мастерским прикосновением своего скальпеля. Апотекарий являлся настоящим художником. Его работа с плотью была великолепна.

Галерий был облачен в длинный ниспадающий табард из грубого и неокрашенного материала. Член братства Палатинских Клинков обычно не унижался ношением подобного, однако теперь настали необычные времена. Он был один, отрезан от любимого Легиона — беглец в муравейнике дикости и варварства. Это было лучшее из того, что имелось в его распоряжении.

Он двигался медленно, удостоверяясь в точности каждого удара, парирования, выпада и шага. Тело пребывало в абсолютном равновесии, полностью контролируя движения мускулов. Точно так же он контролировал свое дыхание. Он использовал его для повышения концентрации ударов и облегчения перемещения.

Обнаженные алебастрово-белые руки покрывали небольшие, перекрещивающиеся порезы. Некоторые из них были недавними — яркие свежие раны с только запекшейся кровью. Другие были более старыми. Светлые шрамы под ними указывали на то, что это пагубное пристрастие у него давно. Искусные разрезы повторяли очертания мышц. Изящные следы от клинка на определенный вкус обладали эстетичностью, равно как и боль при их нанесении. В рядах Детей Императора подобное было самой незначительной из практик, которые прочие могли бы назвать девиацией.

Галерий повернулся, плавно перекатившись на пятках босых ног, и крутанул свой меч, образцовый клинок Аргентус, медленно нанося смертоносный удар обеими руками.

Меч представлял собой изысканное произведение искусства, выкованное по точным требованиям Галерия на Кемосе, одним из лучших кузнецов мечей в Легионе. Тонкий клинок походил на жидкое серебро, блестя с едва заметным синеватым оттенком, а золотому эфесу придали вид великолепного феникса. Клинок плавно сужался к острию и даже при отключенном силовом ядре мог рассечь лучшую сталь. Активированный, он был способен разрезать адамантий и керамит, словно нож воду.

Смещая центр тяжести ниже, он продолжил движение удара, медленно прогибаясь назад и разворачивая тело по направлению поворота, вращая плечами и описывая Аргентусом новую сверкающую дугу. Шея повторяла змеиные извивания позвоночника, запрокидывая голову назад так, что он смотрел в пол, изображая текучий проход под удар противника.

Плавно, сохраняя идеальную слаженность тела и разума, он повел плечом назад, нанося новый удар. Спина снова распрямилась, и он как будто подсек ноги новому противнику, а затем легко крутанулся, разворачиваясь и опуская ладонь к земле, и сделал обратным хватом одной руки выпад назад, который пронзил бы врага, атакующего из слепой зоны.

Аргентус рассек воздух блестящей дугой, и Галерий поднялся, развернувшись и опустив клинок мощным ударом с обеих рук, который разрубил бы врага надвое — от ключицы до бедра.

Он исполнял сложный, смертоносный танец. Его стиль игры мечом был настолько далек от способов убивать, принятых у Пожирателей Миров, что это было почти комично.

Он был аккуратен, сосредоточен и дисциплинирован, они же — дики и неуправляемы, отребье. Будь он охотничьим соколом — изящным и сдержанным, жестко бьющим с абсолютной точностью — Пожиратели Миров были бы спущенными с привязи обезумевшими от крови бешеными псами, которые кусают и рвут все, что движется, а когда у них нет понятного врага — срываются друг на друга.

Разумеется, он никогда бы не дал своим хозяевам заметить его презрение. Это было бы равносильно самоубийству. И, по правде говоря, с их способом воевать было сложно поспорить. Будучи неизящными грубыми дикарями, они, тем не менее, обладали чудовищной, просто чудовищной эффективностью. Когда Пожиратели Миров отправлялись на войну, ничто не оставалось в живых.

Он не являлся офицером, однако ему дали отдельные покои, простые и спартанские. Он был благодарен за то, что у него есть собственное место для отдыха и тренировки. Убежище.

Он завершил цикл упражнений и опустился на колени, убирая фальшион Аргентус в изукрашенные золотистые ножны. Галерий с почтением положил оружие на полку и развернулся, скинув табард. Каждый дюйм его белоснежной кожи покрывали порезы и призраки порезов. Резко выделялись разъемы и гнезда, вживленные в плоть там, где с ним соединялась его силовая броня. Черный металл еще сильнее подчеркивал бледность тела.

Его доспех висел на оружейной стойке. Галерий пересек комнату и встал перед ним. Тяжелая броня насыщенно-пурпурного цвета, отполированная до зеркального блеска, была отделана золотом и покрыта тонкой филигранью. Левый наплечник, налокотник, наруч и перчатка были окованы платиной — уникальная привилегия Палатинских Клинков. Он протянул руку к символу Легиона, изображенному на левом наплечнике, и провел ей по контуру золотого орла. Тот был холодным на ощупь.

Галерий перевел взгляд на свой шлем с золотым лицевым щитком типа «Финикиец». Тот уставился на него в ответ, безжизненный и бездеятельный. Галерий видел в линзах визора свое искаженное отражение. Их выпуклость придавала ему гротескный вид. Облик отражения деформировался еще больше, когда губы разошлись по линиям розовых шрамов, и плоть на нижней части лица раскрылась, будто лепестки цветка.

Он услышал в коридоре снаружи комнаты тяжелые шаги, и кожа на лице со шлепком вернулась на место.

Легионеры XII-го терпели Галерия, но между ними было мало товарищеского тепла. Внутри XII Легиона существовало кипящее подводное течение агрессивности и едва сдерживаемой ярости, которое часто с ревом вырывалось на поверхность. Казалось, что его присутствие вызывает у них раздражение, так что он избегал их, насколько мог. Многие открыто проявляли враждебность.

Только капитан, Дрегер, выказал ему нечто большее, чем минимум вежливости. Именно Дрегер вытащил его из тени дворцовых стен на Терре, когда пушки Имперских Кулаков превратили его доспех в разбитую развалину. Капитан обладал определенной варварской честью.

Временами Дрегер заходил к нему, и они беседовали о простых вещах: главным образом, о тактике сражений и стилях боя. Капитан говорил на готике с густым и гортанным акцентом. Между собой в XII Легионе в основном общались на их смешанном наречии награкали. Это был отвратительный, упрощенный язык.

К вящему удивлению Галерия, он стал с нетерпением ждать моментов, когда к нему придет Дрегер. Между ними возникло определенное взаимное уважение.

Снова тяжелые шаги в коридоре снаружи. Интригующе.

Галерий потянулся к своему доспеху.

«Так было не всегда», — подумалось Дрегеру, пока он прочесывал бесконечные коридоры «Непокорного». Когда-то существовала надежда.

Когда-то яркое и многообещающее будущее манило к себе, и казалось, будто возможно все. Человечество пребывало в эпохе чего-то невероятного, в новом золотом веке, и Легионы находились на передовой, творя его посредством болтера и цепного меча. Тогда у них была цель. У их действий была причина.

Он бросил взгляд на Аргуса Бронда. Тот наморщил лоб и тоже казался погруженным в собственные раздумья.

В первые годы Великого крестового похода Вселенная была проще. Тьму Старой Ночи разогнали, и оковы изоляции, столь долго сдерживавшие человечество, оказались сброшены. Впервые за тысячи лет люди начали смотреть за пределы своих страхов, вглядываясь во Вселенную с дерзновенными планами и чистотой общей цели. В авангарде крестового похода, волнами разошедшегося от Терры, находились недавно сформированные Легионес Астартес. В их числе, даже тогда вызывая страх и уважение свирепостью и жестокостью — а также нерушимой дисциплиной, которая ныне оказалась для них потеряна — был и XII Легион. Псы Войны.

Когда машина боли в голове не затягивала гайки, делая его слепым ко всему, кроме их настойчивых устремлений, Дрегер вспоминал оптимистичность тех безмятежных дней. Он знал, что Гвозди омертвили его внутри, окрасив память в бесцветные тона и лишив ее насыщенности, но даже оставшееся заставляло его скорбеть о том, что утратил Легион.

Весь тот оптимизм уже давно растоптали в пыль, и ее унесли ветра судьбы. Надежда обратилась в отчаяние. То, что было золотым, оказалось обманкой — блестящим фасадом, скрывающим гниющую и отравленную сердцевину.

Все так просто могло бы выйти иначе. Он смотрел на свой Легион, который распадался вокруг него, истекал кровью досуха и рвал себя на части, и впадал в отчаяние, думая о том, что бы могло случиться.

Было бы легко указать в качестве начала разложения тот момент, когда с ними воссоединился Ангрон. К тому времени прочие Легионы уже несколько лет сражались бок о бок со своими примархами. Сколько бессчетных часов Дрегер и его товарищи провели, строя благоговейные догадки о чертах и воинских талантах их генетического предка?

Чего бы они ни ожидали, это было не то сломленное и искалеченное существо, которое к ним доставили. И все же было бы слишком легко обвинить его в вырождении Легиона.

Да, это в подражание Ангрону и по его настоянию Легион подвергся той же самой психохирургии, которая так повредила душу и рассудок примарха. Бесспорно, это стало первопричиной деградации Легиона. И тем не менее, Дрегер считал, что слишком просто возлагать всю вину на Ангрона. Также было слишком просто полагать, будто толчок к падению Пожирателей Миров дали нуцерийцы — эти давно убитые глупцы, которые изначально так навредили Ангрону.

Нет, Дрегер винил в участи Легиона одного-единственного индивида, и это был не его примарх. Это было существо, которое он некогда именовал Императором.

Лишив Ангрона смерти, лишив его чести, Император обрек XII Легион на медленную смерть.

Если бы Легион никогда не узнал своего примарха и не сражался бы вместе с ним, это стало бы горьким ударом — но Дрегер не мог удержаться от мысли, что это оказалось бы предпочтительнее того, что последовало далее.

Из задумчивости Дрегера вырвало пощелкивание внутри ворота. Входящая вокс-передача с мостика. Стирзакер.

— Первоначальное сканирование авгуров дает отрицательный результат, Дрегер, — раздался тонкий, надтреснутый голос флаг-капитана корабля. — Я не вижу никого из них. Похоже, что ни один не хочет, чтобы его нашли.

— Продолжай попытки, — прорычал Дрегер, обрывая связь. — Где они, черт подери?

— Руох мог пробраться в лифтовые шахты третьего уровня, — произнес Аргус Бронд. Капитан постукивал пальцами по ауспику, встроенному в левый наруч. Он поднял глаза. Испускаемый экраном зеленый свет придавал звероподобному лицу нездоровый и жутковатый блеск. — Если он на свободе на нижних палубах, то может находиться где угодно. Ему известно, что мы на него охотимся.

— Мы должны его найти, пока этого не сделал Баруда. У нас есть данные, совершал ли он еще убийства? — спросил Дрегер.

— О других потерях сообщений не было, — отозвался Бронд.

— Это уже что-то, — произнес Дрегер.

— Пока что, — сказал Бронд, вновь переводя свое внимание на экран. Дрегер расслышал в голосе собрата-капитана осуждение. Бронд не раз высказывался против Руоха.

Раздался звук входящего вокс-оповещения.

— Что там? — прорычал Дрегер.

— Баруда, — ответил Бронд.

Глава 3

Скорал Роф родилась в пустоте. Она пришла во Вселенную, крича и сопротивляясь, появившись на свет на нижних жилых палубах «Непокорного». После этого она сражалась все тридцать два стандартных терранских года своей жизни.

Ее мать умерла при родах. Уже тогда Скорал была большой, а ее мать — немногим крупнее ребенка, стройной и легкой. Побои, которые Скорал получала от своего отца, злобного сварщика с подуровня и наркомана, прекратились только после того, как Скорал проломила ему голову гаечным ключом. Ей было семь лет.

Несколько лет она буянила вместе с шайкой убийц на подпалубе, и в конечном итоге против нее обратилась ее же собственная банда, предводитель которой, едва разменявший второй десяток, счел ее угрозой. Когда они пришли за ней ночью, она вырубила двоих, еще одному сломала челюсть, а одного убила, всадив в него клинок, который он принес, чтобы перерезать ее нить, но все же они взяли над ней верх. Они оставили ее умирать, подвесив в петле из цепи в грязных недрах правого борта корабля. Там-то ее и нашел Дрегер.

Он отнес бесчувственную девочку на основные палубы и бросил перед Хурганом. У апотекария было такое лицо, словно его капитан только что принес в апотекарион паразита. В каком-то смысле, именно так и было.

— Что это? — поинтересовался он.

— Ты говорил, что хочешь помощника-медика, — сказал Дрегер. — Обучи этого.

— Ты хочешь, чтобы твоими легионерами занималось вот это? — ровным голосом произнес Хурган.

— Он силен, и в нем есть воинский дух. Он справится. Если не проявит способностей, избавься от него. Там, откуда он взялся, есть еще много.

— Я не мальчик, — ощерилась Скорал на Дрегера. — И я тебя не боюсь.

Из гортани Хургана вырвался неприятный хриплый звук. Только позднее Скорал поняла, что он смеялся.

— Ты не умеешь врать, девочка, — произнес Дрегер. — Я чувствую вкус твоего страха.

А затем он легонько ударил ее в висок тыльной стороной своей огромной руки. Удар отбросил ее на тележку с медицинскими инструментами, которые разлетелись в стороны. Она тяжело упало на пол.

— Она мне нравится, — запомнила она слова, произнесенные Хурганом прямо перед тем, как тьма нахлынула и поглотила ее. — В ней есть воинский дух.

Кровь Легиона на ее ладонях и предплечьях высохла, превратившись в бурую корку. Железистая вонь вызывала у нее тошноту. Она торопилась, думая о хим-душах. Все, чего ей хотелось — отмыться.

Браслет зазвенел, слегка вибрируя. Мавен. Она проигнорировала его. С ним можно было поговорить позже. Прямо сейчас задачей номер один было закончить свои обязанности в этом месте и вымыться.

Она ввела свой код доступа и позволила выдвижной игле уколоть большой палец. Из крошечной раны выступила безупречная капелька крови. Она размазала ее по плексигласовой оценочной панели. Панель втянулась, замерцала лампочка, которой вторило тихое пощелкивание. Спустя миг и то, и другое прекратилось.

Встроенный в дверь сервитор, почти полностью скрытый среди труб и кабелей, повернул свою чахлую голову неестественным движением, словно робот. У него не было глаз. Их место занимали провода и конденсаторы.

— Приветствую, Скоурел Роф, медицинский помощник третьего класса, — произнес он монотонным голосом, который с треском раздавался из вокс-динамика, установленного в горле. Можно было только догадываться, почему его челюсти с щелканьем открывались и закрывались в процессе речи. Его собственная гортань была уже давно удалена.

— Не Скоу-рел, а Скорал, идиот, — сказала она. Сервитор не ответил — это не входило в его программу — и снова скрылся в извивах трубок и ребристых кабелей.

Составные плоскости дверей беззвучно разъехались, открывая находившуюся за ними комнату со стенами из бронестекла. Она шагнула внутрь, сразу за ней последовала пара лоботомированных медицинских сервиторов. Они толкали перед собой две гудящих гравиплатформы, на каждой из которых лежало по трупу Пожирателя Миров.

Двери с гудением закрылись за ними, запирая их внутри.

— Выполняю протоколы очистки, — произнес механический голос.

Раздалось резкое шипение, и замкнутое пространство внезапно заполнилось холодным, слепящим белым облаком, которое вырвалось из маленьких форсунок, встроенных в пол и потолок. Облако почти сразу же рассеялось, и внутренняя дверь-диафрагма в апотекарион секундус разошлась.

Скорал шагнула в помещение по ту сторону.

— Положите их в холодильник, — велела она сервиторам.

Она поставила окровавленный нартециум на столешницу и направилась прямиком к камерам с фасадами из бронестекла на задней стене, чтобы взглянуть на своего подопечного. Как и всегда, тот сидел неподвижно. Она подняла инфопланшет и провела пальцами по его поверхности, проверяя, не было ли изменений состояния. Ничего.

Скорал вернулась к своему запятнанному кровью нартециуму и отсоединила тяжелую склянку, в которой содержалось только что изъятое ей геносемя. Та отделилась, зашипев. Стеклянная емкость была холодна на ощупь.

Она вошла в генное хранилище, передернувшись от резкого падения температуры, когда за ней с шипением закрылась дверь. Все поверхности покрывал блестящий иней. Казалось, будто в комнате специально распылили алмазный порошок. От каждого ее выдоха в воздухе образовывался туман.

Этот тесный ледяной склеп не выглядел особо значимым, однако он олицетворял будущее подразделения. Здесь находился генетический материал двухсот семидесяти шести легионеров — а уже скоро двухсот семидесяти восьми. Это было немного — лишь крошечная доля понесенных подразделением потерь — однако хоть что-то. Без этого генного строительного материала было невозможно создать новых легионеров для восполнения тяжких потерь XII Легиона.

Скорал быстро прошла по одному из проходов хранилища и поместила склянку с драгоценным геносеменем в свободную ячейку. Она последовательно нажала несколько кнопок, отвечая на группы запросов и пропуская неизвестную ей информацию. К этому можно было вернуться позднее.

<Имя: Кхраст>

<Рота: 9-я>

<Отделение: [Неизвестно]>

<Генетический код: [Неизвестно]>

<Извлечено: [Роф, Скорал, 234.234.523.5]>

После финального вопроса перед склянкой с геносеменем. закрывая ее внутри, задвинулась заиндевевшая стеклянная панель. Снизу со щелчком загорелся зеленый огонек и осветился маленький экран: Кхраст.

Она нажала на клавишу, и колонна генетического банка поехала вверх, пока перед ней не оказалось еще одно свободное место. Скорал поместила внутрь геносемя Саала и ввела его данные. Когда она завершила свою работу, на маленьком экране появилось имя «Саал».

По правде говоря, ей доставляло удовольствие присваивать геносемени имена. На слишком многих экранах мигало: «Неизвестно».

Скорал повернулась и направилась к выходу из генного хранилища. Она промерзла до костей, от температуры замерзания у нее застыл пот на коже. Она потерла руки друг о друга и подышала на них, пытаясь согреть.

Она устала, ей было больно, и она проголодалась до ненасытности. Впрочем, перед тем, как идти на камбуз, ей требовалось помыться. Ее звали хим-души.

Скорал вышла из генного хранилища, и оно закрылось за ней. Она уже преодолела половину пути по полу апотекариона, когда вздрогнула от шока, вдруг осознав, что не одна.

Рядом стоял легионер, который глядел в камеру из бронестекла, где содержался ее подопечный. Он стоял без движения, словно статуя — ничто по-настоящему человечное не смогло бы быть столь неподвижным.

Она замерла.

Легионер был облачен в сильно изношенную черную боевую броню, поверхность которой была покрыта воронками и рубцами. Радиационные повреждения. Пластины были обмотаны колючей проволокой.

На бледной голове Пожирателя Миров совершенно не было волос, и виднелась мешанина искривленных шрамов, которые крест-накрест пересекали скальп — она сама зашивала немало из них — а также уродливо торчащие черепные имплантаты.

Скорал выругалась про себя. Разумеется, она сразу же узнала его.

Руох.

Кровавый Жрец. Так теперь называли Баруду. Когда-то он был капелланом, удостоившись этой чести после Никейского эдикта, но это происходило в иную, более раннюю эпоху. Теперь же было ясно видно, кому он верен.

Баруда, не мигая, глядел на Дрегера. От него исходили волны масляного запаха агрессорных стимуляторов и феромонов смерти.

Они стояли на оружейной палубе. Баруду окружало девять Пожирателей Миров, которые расслабленно держали в руках оружие. В нескольких шагах позади стоял Аргус Бронд, скрестивший руки на груди.

Ни у Дрегера, ни у Баруды не было оружия в руках, однако это могло измениться за секунду.

— Разрушитель убил своих собственных братьев, но это меня удерживают здесь, будто пленника, а он все еще на свободе, — произнес Баруда. — Почему?

Для воина Легиона его лицо было узким, заостренным и ястребиным. Виски были выбриты, обнажая отживающие свой век татуировки смерти и эмблемы культа крови, вырезанные на скальпе. Оставшиеся волосы были собраны в толстые, свалявшиеся от крови косички. Перевязанные полосками кожи, они напоминали варварскую разновидность нашлемного офицерского гребня.

На его шее и запястьях висели кости, подвешенные на жгутах из жил и глухо постукивавшие при его движениях. На лбу был нарисован культовый символ, олицетворяющий Кровавого Отца, выполненный высохшей и осыпающейся хлопьями кровью

От вида столь явно выраженного поклонения у Дрегера подергивался один глаз.

— Тебе известно, почему, — сказал Дрегер. — Я не допущу нового кровопролития сегодня. Корабль прочесывают сверху донизу. Руоха отыщут.

— Каждая капля пролитой крови есть приношение Кхаранату, — произнес Баруда. — Кто ты такой, чтобы отказывать Ему?

— Меня заботит только Легион, — ощерился Дрегер, — а не твой так называемый бог.

— Владыка Черепов настолько же твой бог, как и мой, — ответил Баруда. — То, что ты его отрицаешь, не имеет значения. Твоя душа уже обещана ему. Дай мне забрать голову Руоха. Забрать ее во славу Медного Повелителя.

— Медный Повелитель, — прошипел Дрегер. — Кровавый Отец. Кхаранат, Владыка Черепов. Послушай себя! Легион никогда не нуждался в богах, которым надо молиться. Это для тех, кто слаб.

— Раньше боги никогда не отвечали, — сказал Баруда. — Нет смысла сопротивляться этому. Ныне все мы идем Восьмеричным Путем. Мы всего лишь слуги Кровавого Бога.

— Это слова фанатика, — произнес Дрегер. — Ты говоришь, будто один из проповедников Семнадцатого Легиона.

— Мы могли бы многому научиться у наших братьев Несущих Слово. Они узрели правду раньше всех нас, пусть даже упорно усложняют простые истины догмами и ненужными напыщенными ритуалами, — отозвался Баруда.

— Довольно, — бросил Дрегер. — Ты не обратишь меня в свою безумную, абсурдную веру. Ни теперь, ни когда-либо. И сейчас не время для подобной дискуссии.

— Нет, время, — столь же ядовито, как и Дрегер, сказал Баруда. — Сейчас время, когда Руоху следует пустить кровь. Отдай его мне.

— Я разберусь с ним, — ответил Дрегер. — Это не твое дело.

— А вот тут ты ошибаешься, — произнес Баруда, и его рука сомкнулась на рукояти цепного топора.

Над Скорал громко загудела одна из осветительных полос.

Какую-то секунду она обдумывала, не попятиться ли прочь из комнаты, но ей было известно, что он бы учуял внезапный прилив адреналина внутри нее, даже если бы не слышал, как она вошла. Бежать от него было все равно, что бежать от дикого зверя — даже если хищник не голоден, вид спасающейся добычи побуждает его пуститься в погоню.

Двигаясь медленно, она протянула руку вниз и нажала на кнопку сбоку браслета. Замигала крошечная лампочка.

Он повернулся. Рябые, обильно покрытые шрамами щеки и подбородок пересекали неровные красные татуировки — подражание деш`еанским гладиаторским татуировкам примарха. Белки глаз обладали болезненной, облученной желтизной, а на голове не было волос — еще один эффект от радиационного оружия, которое разрушители носили на войне. Странное дело, принимая во внимание остальную часть его облика, но для Скорал наиболее нервирующей чертой в нем являлось полное отсутствие бровей и ресниц.

— Он не проснется, — произнес Руох. Когда он заговорил, она увидела его зубы из черного металла. Собственные давным-давно выпали — еще один симптом лучевой болезни. — Он так же потерян для Легиона, как и Ангрон.

— Ваш капитан считает иначе, повелитель, — сказала Скорал, осторожно двигаясь вперед, чтобы между ними оставалось несколько скамей и столов.

Руох пожал плечами.

— Дрегеру нужно во что-то верить, — ответил он. — Нужно, чтобы в его жизни был смысл. Только так он может продолжать.

— Нам всем нужно во что-то верить, мой повелитель, — произнесла Скорал.

Руох снова пожал плечами.

— Мои клетки полностью облучены. Ты знаешь не хуже меня, что это всего лишь вопрос времени, когда меня сожрет рак. Это тело, — проговорил он, указывая на себя, — должно быть практически бессмертным, и все же я умираю. Возможно, именно поэтому я вижу все, как оно есть. Угхх.

Разрушитель зажмурился и прижал кулак к глазам. Скорал замерла.

— В наших жизнях нет смысла, — сказал Руох. — Все это неважно. Если с этим смириться, становится… спокойнее.

— Дрегер ищет вас, повелитель, — тихо произнесла Скорал. — Вам следует включить свой вокс. Скажите ему, где находитесь.

Руох глянул на тела Саала и Кхраста. Сервиторы перетаскивали их с гравиплатформ в одну из криокамер апотекариона.

— Я их убил, так ведь? — спросил Руох.

— Да, — ответила Скорал.

— Это повлечет последствия, — произнес он.

— Да.

Руох опять заворчал от боли, снова вжимая кулак в глаз. Скорал бросила взгляд на свой браслет. Огонек продолжал мигать.

— Подойди сюда, человек, — сказал Руох. — Выполняй свое предназначение.

Скорал с опаской двинулась к разрушителю.

Руох отступил к металлическому креслу подходящего для легионера размера и сел. Он уронил на стол перед собой правую руку. Та была окровавлена, плоть разошлась от ладони до локтя, обнажив мышцы, сухожилия и связки. Кровотечение уже прекратилось благодаря гиперкоагулянтам и видоизмененной кровеносной системе. Обычный человек истек бы кровью, если бы оставил без ухода подобную рану, что явно произошло с этой. Кисть была серой и обескровленной. Еще на ней не хватало двух пальцев.

Скорал поместила руки в напоминающее ящик устройство. Их обдало прохладным антибактериальным газом и обрызгало быстросохнущей синтетической пленкой. Она вынула руки, теперь покрытые тонкой синей искусственной кожей, и начала собирать то, что ей было нужно. Выбора особо не было. Снабжение Легиона находилось на критично низком уровне.

— Что случилось? — спросила она, слегка поворачивая руку и всматриваясь получше. Рваные раны были ей знакомы — слишком знакомы. Цепной топор. Он разодрал руку на куски.

— А это имеет значение? — отозвался Руох. — Моя рука не действует. Почини ее. Вот, — добавил он, грохнув об стол здоровой рукой. Когда он поднял ее, обнаружилась пара отсеченных пальцев. Они слегка дымились, и на них не было кожи. Скорал подобрала один. Он выглядел так, будто его окунули в кислоту.

— Я вырезал их из желудка Кхраста, — сказал Руох, как бы объясняясь. Он кивнул в сторону своей изуродованной руки. — Он сопротивлялся.

— Их не спасти, — произнесла Скорал, кладя палец. — Слишком повреждены.

— Хорошо, — ответил Руох и смахнул их прочь тыльной стороной кисти. Они упали на палубу. — Приступай.

— Это не несущественное ранение, — сказала Скорал. — Взгляните, — указала она. — Все эти связки разорваны. Мне придется пересаживать новые. Мускулы здесь и здесь бесполезны, их потребуется рекультивировать. Эти сухожилия нужно прикреплять заново. У вас рассечены артерии вот здесь, здесь, здесь и здесь — в вашей кисти не восстановится кровообращение, пока я не приделаю замену.

— Ну, так начинай.

Скорал вздохнула, встала и подошла к холодильнику со стеклянной передней секцией. Она открыла его, давая клубам ледяного пара осесть на пол и выискивая необходимое. Найдя это, она вынула из стойки две склянки. В обеих находились жидкости — прозрачная и янтарная. Она позволила дверец холодильника закрыться и вернулась к Руоху, энергично встряхивая оба флакона.

— Ты можешь заставить руку снова работать, да? — спросил разрушитель.

— Могу, — отозвалась Скорал, открывая склянки и аккуратно добавляя янтарную жидкость к прозрачной. Она избавилась от пустого флакона, выбросив его в ящик для отходов, и стала взбалтывать слитые вместе жидкости, пока ее не удовлетворило качество смешивания. — Но на это потребуется время.

— Сколько?

Скорал пожала плечами.

— На первую операцию час. Может быть, два, — она выдвинула ящик и достала большой шприц с пистолетной рукояткой. С наработанной сноровкой она подсоединила новую иглу и поместила в него склянку со смесью жидкостей.

— А восстановление?

— Полная сила к вашей руке должна вернуться меньше чем за месяц.

Похоже было, что ответ не понравился Руоху. Его лицо помрачнело.

— Тогда лучше ее отрубить, — ощерился он. — Приделай мне аугметику.

— У нас на борту корабля нет технодесантника, — произнесла Скорал. — Когда мы выйдем в реальное пространство, Дрегер может попросить мастера Джарега прибыть на борт, чтобы провести операцию, но я не в состоянии сделать ее сама.

— Хурган мог, — прорычал Руох.

— Он мог, — отозвалась Скорал. — А я не могу.

Руох издал ворчание.

— Может быть, мне не следовало его убивать.

Скорал какой-то миг пристально глядела на Руоха, но не ответила. Она положила заряженный шприц на стальную столешницу в пределах быстрой досягаемости и уселась, пододвинув свой табурет поближе, чтобы поработать с рукой легионера.

— Коагуляция прекратила кровотечение, но чтобы как следует очистить рану, мне нужно снова пустить кровь. Мне необходимо удалить сгустки, далее я впрысну вам антикоагулянт, а потом пережму эти артерии и приступлю к работе.

Она взяла скальпель и ножницы.

— Не двигайтесь, — сказала она, подаваясь ближе. На ее запястье был виден мигающий браслет. Она выругалась про себя. Свет попал на лезвие скальпеля, и оно блеснуло.

Преображение произошло с ним быстрее, чем она могла представить. Только что он покорно сидел там. А в следующий миг уже вскакивал, переворачивая стол и расшвыривая ее инструменты.

Он держал ее за руку. А затем она оказалась на дальнем конце комнаты. Столы и стулья опрокинулись Она лежала на полу, посреди чего-то теплого.

Она изумленно уставилась на него — как он оказался так далеко? У него в руке что-то было. Он отшвырнул это прочь и с ревом бросился к ней, снося в стороны столы со стульями.

Она попыталась отползти назад. Что-то было не так. Рука не отвечала. Нет… руки не было.

Она лежала в луже собственной крови. Руох держал и с пренебрежением отбросил руку. Ее руку. Та лежала на полу. Она видела свой браслет. Тот все еще мигал.

Руох прыгнул к ней. Его лицо исказилось от ярости нейронных имплантатов в мозгу.

Мелькнули пурпур и золото, и в него, перехватив на лету, врезалась новоприбывшая фигура. Вместо того, чтобы приземлиться на нее, Руох оказался сбит вбок и врезался в стену апотекариона.

Скорал перекатилась на спину. Она лежала в луже своей крови и хватала воздух. Ей были слышны рев и грохот, издаваемые двумя противниками возле нее, но они стихали, становясь странно далекими, как будто ее быстро уносило в более спокойное, умиротворенное место.

Она слышала собственное судорожное дыхание. Она уставилась на осветительную сферу прямо над собой. Та громко гудела.

Гудение становилось все громче, пока не заслонило собой все.

— Так все будет, брат? — спросил Баруда, держа руку на рукояти своего цепного топора. — Ты дашь нам проливать кровь из-за Руоха?

Он буквально выплюнул имя, голос был полон презрения.

— Я уже потерял сегодня двух воинов, — произнес Дрегер. — Один из них был моим лейтенантом, твоим другом. Нас и так мало. Эти потери не восполнить, и они не могут продолжаться. Мы обескровливаем себя досуха. Я разберусь с Руохом. Выступишь против моего приказа, и последствия лягут на тебя.

— Дрегер, этого требует честь. Таков наш путь.

— Честь, — выплюнул Дрегер. — Не используй это слово как оправдание утолению своей злобы, Баруда.

— Открой арены, — прошипел Баруда. — Позволь мне сразиться с ним на красном песке. Это все, о чем я прошу.

— Нет, — ответил Дрегер. — Нужно подвести черту. Вот черта. Я не допущу нового кровопролития из-за Руоха.

— Кровь требует крови. Если не Руоха… значит, чьей-то еще.

Баруда отстегнул свой цепной топор и опустил вторую руку к болт-пистолету на бедре.

Болтеры и плазменные пушки вдруг оказались взведены и приведены в готовность, нацелившись на Баруду. Зарычали цепные топоры. Взвизгнули сервоприводы — Пожиратели Миров готовились убить одного из своих.

Лицо Дрегера напряглось, челюсти сжались, а вены на висках вздулись. Гвозди стучали. Он скрежетнул зубами, но не стал тянуться к своему оружию.

— Дрегер, — проговорил Аргус Бронд позади противостояния.

— Что? — бросил Дрегер, не сводя глаз с Баруды.

— Руох, — сказал Бронд. — Его нашли. Он… была еще одна жертва.

Дрегер ткнул в Баруду пальцем.

— Держите его тут, — рявкнул он и развернулся, чтобы уйти.

Баруда ощерился и шагнул вперед. Пальцы на спусковых крючках напряглись.

— Дай мне сразиться с ним! — прорычал Баруда. — Дай забрать его череп!

Дрегер бросил на старого товарища взгляд через плечо, обозленный и раздосадованный переменами, которые произошли с тем за минувшее десятилетие. Но разве не изменился и он сам?

Зарычав, он отвернулся.

— Не сегодня, — произнес он.

Глава 4

Выражение лица Дрегера предвещало грозу, и слуги Легиона поспешно отходили в сторону, опуская глаза, когда он проносился мимо. Пульсирующие Гвозди порождали скрежещущий стук в затылке.

— Дрегер, ты упрямый ублюдок, — сказал Бронд, шедший рядом с ним. — Напряжение сильно. Вызов мог бы принести какую-то пользу. Почему бы просто не отдать его Баруде и не покончить с этим?

— Против Руоха он не продержится и минуты, — ответил Дрегер. — Это ничего не решит. Просто еще больше ослабит Легион. Баруда слишком важен, особенно теперь, когда Кхраста больше нет. У меня больше нет офицеров, на которых я могу положиться. Все либо мертвы, либо поддались Гвоздям, — произнес Дрегер, не обращая внимания на смертных, которые толкались, чтобы убраться у них с дороги.

— И одной смертью бы не кончилось, — добавил Дрегер. — Когда Баруда бы пал — а он бы пал — вперед выступил бы еще кто-то, поклявшийся в верности их Медному Богу, потом еще один. В конечном итоге они бы убили Руоха, но сколько он бы забрал с собой? Пять? Десять? Нет. Я этого не допущу.

— Ты мог бы вновь открыть арены, — сказал Бронд. — Другие подразделения все еще позволяют это. Дай своим людям снова сражаться.

Дрегер и сам обладал грозным послужным списком на аренах, пока не запер боевые площадки цепями, оставив там лишь населенное призраками пустое пространство.

— Нет, — ответил Дрегер. — Мы больше не можем контролировать себя.

— На этом корабле физически ощутимо давление. Арены — клапан сброса для него. Да, будут смерти. Они всегда были. Таков наш путь.

— Бронд, наши ряды прорежены, — произнес Дрегер. — У нас больше не появляется неофитов. Мы не можем позволить наносить потери самим себе во время перехода в варпе. Другие подразделения могут поступать, как им хочется, но на этом корабле арены останутся закрытыми.

— Тогда уже скоро последуют новые смерти. Меня удивляет, что их еще не произошло. Если мы не можем давать выход ярости на аренах, то жестокость наших душ проявится где-то в другом месте. Ее нельзя сдержать. Не на долгое время, — сказал Бронд. Это был старый спор.

Остаток пути они прошли в молчании. Пока они шагали, внутри Дрегера начинала нарастать злоба. Бесформенная, не сфокусированная ярость.

Перед противовзрывными дверями стояла на страже пара тяжеловесных, искусственно выращенных монстров. Это были превосходящие по размерам даже Дрегера и Бронда огромные мускулистые абхуманы, обладающие непропорционально большими руками и громадными кулаками с железными костяшками. Из толстых кожистых шкур, словно механические черви-паразиты, торчали ребристые кабели.

Каждый из них держал похожее на копье стрекало-шокер, зазубренные клинки на остриях потрескивали от энергии. Это оружие было подключено к генераторам, вживленным в плоть на плечах существ. Тупые чудовища, практически не ощущающие боли, были генетически созданы покорными и агрессивными. Они помогали Пожирателям Миров отбиться от всякого глупца, кому хватало безумия взять «Непокорный» на абордаж, а также служили корабельными тюремщиками.

Существа подобострастно склонили головы и шаркающей походкой отошли с дороги двух Пожирателей Миров. Одно из них ввело на настенной панели кодовую последовательность, и массивные усиленные двери тюремного блока со скрежетом открылись, позволив Дрегеру с Брондом пройти, не останавливаясь.

— Идем, — произнес Дрегер, и два абхумана двинулись следом за ним.

Они прошли еще две бронированных противовзрывных двери, которые со скрежетом раскрывались перед ними, а также сектор обстрела установленных на потолке сторожевых орудий. Те находились в спящем режиме, но Дрегер все равно напрягся, проходя под ними. Гвозди извивались, готовя его к бою.

Последняя защитная дверь поднялась перед ними, они шагнули внутрь тюремного блока, и на них нахлынула какофония звуков. Приглушенные вопли и нечеловеческий рев, сопровождаемые повторяющимися ударами и эхом, лязгом и шумом волочащихся цепей, а также сотрясающими палубу раскатами.

В блоке было три этажа камер, соединенные поднятыми мостками, что оставляло центральный коридор пустым. По периметру ходили огромные тюремщики абхуманы, а над головой вели наблюдение новые турели.

На середине нижнего яруса тюремного блока стояло двое ветеранов роты — по одному с каждой стороны двери. Это были те Пожиратели Миров, которые привели Руоха. Дрегер подошел к ним. При его приближении они вытянулись и ударили себя кулаком в грудь в прежней манере Легиона. Дверь между ними вибрировала от повторяющихся ударов, от которых сотрясался пол. Они совпадали со стуком Гвоздей в голове у Дрегера, портя его и без того плохое настроение.

Неподалеку, непринужденно прислонившись к балке, стоял Эгил Галерий из III Легиона, частично скрытый в тени нависающего мостика. У него за плечами был пристегнут его громадный однолезвийный фальшон.

Дрегер коротко кивнул мечнику, и тот церемонно ответил таким же движением с полуулыбкой на губах. Дрегера беспокоили шрамы у него на лице. Впрочем, он изгнал Палатинского Клинка из своих мыслей и переключил внимание на камеру.

— Откройте дверь, — прорычал он. — Если он на меня нападет, пристрелите его.

Дрегер стоял без оружия, сжимая кулаки. Двое ветеранов отошли от двери и прижали болтеры к плечам. Пара тюремщиков-абхуманов выступила перед Дрегером для защиты и подала энергию на свои стрекала.

Мечник Детей Императора продолжал прислоняться к основанию балки с сардонической улыбкой на белоснежном лице. По кивку Дрегера один из тюремщиков-абхуманов неуклюже двинулся вперед и ударил по механизму открывания двери.

Та резко ушла в потолок. Показался Руох, который присел при ее внезапном открытии. Его татуированное, лишенное волос лицо было искажено и напоминало звериную морду.

Одна рука скрючилась, словно птичья лапа. Другая безвольно свисала вдоль бока, на изуродованном предплечье обнажились мясо и сухожилия. Он угрожающе шагнул вперед, но затем одумался, заметив направленное на него оружие. Абхуманы издали предостерегающее рычание, на остриях их стрекал потрескивали разряды.

Губы Дрегера скривились, он ощутил всепоглощающую потребность разорвать тюремщиков на части. Его оскорбляла сама мысль о том, что эти недолюди применяют стрекала-шокеры против некогда горделивых легионеров, но кому-то было необходимо выступать в роли тюремщиков Легиона, а ни один из воинов XII-го не должен был этим заниматься.

Руох поглядел мимо сгорбившихся чудовищ и его взгляд остановился на Галерии, который находился позади группы. Губы разрушителя растянулись в свирепой улыбке, обнажая ряды острых, черных, металлических зубов.

— Ты застал меня врасплох, сын Фулгрима, — произнес он. — В следующий раз будет иначе.

Галерий широко улыбнулся с неподдельным весельем.

— Я тебя выпотрошу, как выпотрошил… — начал было Руох, но Дрегер прервал его, шагнув вперед и впечатав сапог ему в живот, отшвырнув обратно в камеру. Прежде чем он успел прийти в себя, Дрегер набросился на него. Для столь крупного создания он двигался быстро. Он прижал Руоха спиной к дальней стене, крепко придавив тому горло бронированным предплечьем и перекрыв доступ воздуха.

— Хватит, — ощерился он. Его лицо находилось в считанных сантиметрах от лица Руоха.

В глазах Руоха заискрилась злоба, но он сдерживал ее, не сопротивлялся и не пытался вырваться из хватки своего капитана. Бронд и остальные вошли в камеру следом за ним, нацелив оружие ему в голову. Он сглотнул, загоняя обратно желчь и злость, нараставшую внутри.

— Ты стал обузой, — прошипел Дрегер. — Баруда хотел вызвать тебя за смерть Кхраста, но я ему отказал.

Желтые глаза Руоха уставились на Дрегера.

— Я бы насладился возможностью убить ханжеского пса. Он меня всегда ненавидел. Я бы вырвал его все еще бьющиеся сердца и съел их прежде, чем в его глазах угасла бы жизнь. Если он так увлечен своим любимым Медным Повелителем, пусть идет и присоединится к нему в преисподней.

Дрегер еще раз ударил Руоха спиной об стену, привлекая его внимание.

— Я отказал ему, но это было до того, как я узнал, что ты устроил в апотекарионе, — прорычал Дрегер. Продолжая прижимать разрушителя к стене, он потянулся назад и вытащил один из висевших на боку клинков — зазубренный мономолекулярный нож, который перерезал больше нитей, чем капитан удосуживался помнить. Он прижал клинок к горлу воина.

— Ты убьешь меня за жизнь одного человека? — ощерился Руох. — А сколько невинных убил ты, Дрегер? Твои руки так же запятнаны, как и у любого из нас.

— Я и не утверждаю иного, брат, — выплюнул Дрегер. — Она другая.

— Важнее чем тот, кто с тобой одной крови? — произнес Руох.

— Важнее тебя.

Руох заворчал. Он облизнул губы.

— Она жива? — спросил он грубым, но более спокойным голосом.

— Не будь она жива, ты был бы уже мертв, — сказал Дрегер. — Но она еще может умереть. У нас больше нет апотекария. Ты его убил. Помнишь?

У Руоха дернулся глаз.

— Это был честный бой, — прорычал он.

— Он был до первой крови, — заметил Дрегер.

— Я его ударил всего один раз, — отозвался Руох.

— Ты отрубил ему голову.

— Первой крови было много, — признал Руох. Выражение его лица перешло в гримасу: Дрегер сильнее нажал на нож, проведя им тонкую красную линию. — Апотекарий был слаб, — прохрипел Руох. — Этой слабостью могли воспользоваться на поле боя. Он должен был блокировать мой удар. Он этого не сделал.

— Не сделал, — согласился Дрегер, — и Девятая осталась без апотекария. Ты сделал слабее нас, Руох. Теперь у нас есть только Скорал. Она была помощницей Хургана и единственной на этом корабле, кто обучен медицине сверх полевого уровня. А ты оторвал ей руку.

— Мной владела кровавая ярость… — начал было Руох, однако капитан прервал его, вскинув руку.

— Хватит, — произнес Дрегер. — Ты не думаешь наперед, Руох. Никогда не думал, даже до Гвоздей.

— Ну, тогда давай, — прорычал Руох. Он навалился на клинок, вдавливая тот глубже. Кровь потекла обильнее. — Я уже покойник. В лучшем случае, пройдет несколько лет, прежде чем меня окончательно одолеет лучевая болезнь. Прикончи меня сейчас, раз уже приговорил.

С выражением отвращения на лице, Дрегер ослабил давление на нож.

— Нет, — произнес он и убрал клинок в ножны. — Это было бы слишком просто.

— Тогда дай мне сразиться с Барудой, — сказал Руох.

— Нет, — снова ответил Дрегер. Он сделал шаг назад, отходя от разрушителя.

В камеру вошли двое воинов, которые держали в руках усаженные шипами цепи.

— Что это? — ощерился Руох.

— Руох, мы все вырождаемся, но ты сдаешь быстрее, чем большинство из нас. Тебе больше нельзя доверять, — произнес Дрегер, с мрачным видом обращая взгляд на разрушителя. — Отныне твое место среди Кэдере.

В глубине корабля располагались камеры, где содержались самые неуправляемые из Пожирателей Миров, полностью поддавшиеся Гвоздям.

Хотя они были слишком опасны и непредсказуемы, чтобы позволять им свободно бродить по кораблю, в бою они представляли собой грозную ударную силу. Когда берсеркеров выпускали на врага, их было практически не остановить. Они были Кэдере. Красными Мясниками.

— Баруда не примет этого, — произнес Руох. — Я так его и слышу. «Кровь за кровь», — вот что он скажет. Он будет этого требовать. Дай мне сразиться с ним.

— Я не позволю Легиону проливать еще больше крови из-за тебя, — прорычал Дрегер, повторив собственное заявление.

— Я сражусь с ним, — раздался голос.

Через толпу Пожирателей Миров пробрался Эгил Галерий.

— Что? — переспросил Дрегер. У него в голове стучали Гвозди. Он не сразу понял, о чем говорил мечник.

— Ты не хочешь, чтобы он пролил еще больше крови Двенадцатого Легиона, — произнес мечник, — но ваш капеллан хочет возмездия. Позволь мне сражаться в роли его чемпиона и отдать долг чести.

Руох застыл. Лицо Дрегера было мрачно. Бронд оглядел легионера Детей Императора, впитывая каждую деталь его безупречной наружности.

— Ты был одним из Палатинских Клинков Фулгрима, так ведь? — спросил Бронд.

— Я все еще один из них, — ответил Галерий.

— Ты хорош?

Аметистовые глаза Галерия блеснули.

— Да.

Лицо Руоха исказилось в свирепом зубастом оскале.

— Дай мне убить его. Медному Повелителю Баруды нет дела до того, чья кровь льется. Заставь его согласиться на это.

Бронд бросил взгляд на Дрегера и пожал плечами.

— Это вариант. Баруда согласится?

Лицо Дрегера было насуплено. Гвозди наказывали его. Он не мог думать.

— Нет, — наконец, произнес он. Приходилось напрягаться, даже чтобы просто складывать слова. — Баруда слишком гордый. И даже если бы он согласился, я бы этого не сделал. Я не доставлю удовлетворения ему, — сказал он, кивнув в направлении Руоха.

С лица Галерия сползла улыбка, и оно стало каменным и холодным. Не говоря ни слова, он развернулся и вышел.

— Тебе следовало дать мне убить самодовольного павлина, — произнес Руох после его ухода. — Мне всегда хотелось убить кого-нибудь из Третьего Легиона.

— Ты дикарь, Руох, — сказал Дрегер.

Руох перестал презрительно улыбаться.

— Мы все соскальзываем к краю, и ты — не меньше любого из нас, — отозвался он. — Я просто не сопротивляюсь этому.

— И именно поэтому тебе более нельзя доверять.

— Дрегер, ты борешься, мучаешься и терзаешь себя, чтобы сохранить контроль, но ты должен знать, что в конечном итоге потерпишь неудачу. Так какой смысл? Зачем подвергать себя этому? Гвозди переносят нас в более чистое место. Ангрон знал об этом. Он бы никогда не дал удалить его имплантаты, даже если бы это было возможно. Гвозди давали ему цель. Они дают нам цель.

— В бою они дают нам преимущество, но лишают нас стратегии, тактики, координации, контроля…

— Контроль, — издевательски ухмыльнулся Руох. — Потребность в контроле тебя погубит, брат. Помяни мое слово.

— Они лишают нас человечности.

— Мы не люди, — медленно проговорил Руох. — В нас нет человечности, которой можно лишиться.

Что бы произошло, если бы я выпустил всех тех, кто слишком глубоко пал из-за Гвоздей? — спросил Дрегер. — Случилась бы резня. Ты зашел не так далеко, как большинство из них, пока что — но скоро зайдешь.

— Как и ты, — сказал Руох. — Как и каждый из нас. Ты запрешь всех легионеров на борту этого корабля? Со временем тебе понадобится так поступить.

— Если это будет необходимо, — отозвался Дрегер.

— А как насчет тебя? Ты не в состоянии контролировать Гвозди. Ты можешь сломаться так же легко, как любой из нас. Что тогда?

— Тогда запрут меня, — прорычал Дрегер.

Руох рассмеялся в ответ.

— Ах, гордая и могучая Девятая рота, все легионеры которой заперты в камерах и пребывают в заточении у ублюдков-недолюдей. Ты превратишь этот корабль в тюрьму. Знаешь, в чем твоя проблема, Дрегер?

— Мне почему-то кажется, что ты мне сейчас об этом расскажешь.

Руох подался вперед, борясь с удерживающими его руками.

— Ты ненавидишь Гвозди, — прошипел он, — но Гвозди и есть Легион. Ты ведешь не ту войну, брат.

Какое-то мгновение Дрегер пристально глядел на него. Затем он отвернулся.

— Заковать его, — произнес он и вышел из камеры.

Дрегер брел по коридорам и залам «Непокорного», углубившись в собственные мысли. Путь неизменно привел его туда же, куда и всегда.

Он повернул за угол, замер на миг, а затем двинулся дальше более медленно.

Эгил Галерий из III Легиона склонил голову при приближении капитана Пожирателей Миров. У Дрегера дернулся глаз. Почему-то казалось, что Галерий насмехается над ним, даже выказывая уважение. Его взгляд невольно привлекли к себе четыре шрама, расходящиеся от губ Палатинского Клинка. Он глядел на них секунду, а потом ответил отрывистым кивком и встал рядом с воином.

Они оба смотрели через стекло на восседающую на троне фигуру Кхарна, который, как обычно, сохранял полную неподвижность. Пол под окном был усеян черепами, оружием, фрагментами брони и шлемами павших товарищей и примечательных врагов.

— Его подвиги были хорошо известны в III Легионе, — произнес Галерий. — Я бы хотел сразиться с ним в тренировочных клетках.

— Нет, — отозвался Дрегер. — Не хотел бы.

Галерий уставился на него. Аметистовые глаза поблескивали, а на холодном белом лице было надменно-пренебрежительное выражение.

— Я бился с Севатаром, Первым капитаном Повелителей Ночи, а также с Люцием из моего Легиона. Я скрестил клинки с Сигизмундом из Имперских Кулаков и остался в живых, чтобы рассказать об этом. При всем уважении, я не думаю, что мне есть чего опасаться при скрещивании клинков с вашим Кхарном.

— Тогда ты глупец, — произнес Дрегер.

Галерий фыркнул и отвернулся, вновь переводя взгляд на Кхарна.

— Мы этого никогда не узнаем, — сказал он. — Я так понимаю, маловероятно, что он когда-нибудь пробудится.

— Пробудится, — ответил Дрегер.

Одна из тонких бровей Галерия выгнулась вверх, словно томно потягивающаяся кошка.

— Слепая вера — не та черта, которую я когда-либо ассоциировал с Двенадцатым Легионом, — заметил он, — однако похоже, что в эти дни она присутствует повсюду в ваших рядах.

— Это не вера, — произнес Дрегер. — Он жив. Не знаю, как — он был мертв, когда мы нашли его наполовину погребенным под кучей Имперских Кулаков — но он жив.

— Тут не слишком-то много жизни, — сказал Галерий. — Но в таком случае, он со своим Легионом. Это уже что-то. Насколько мне известно, я последний из своего.

Галерий опустился на одно колено и подобрал череп, оставленный в качестве подношения. Его закоптили в огне, но лоб очистили от пепла и сажи. Там был выведен кровью бурый и осыпающийся хлопьями узор — стилизованное изображение черепа.

Оно было примитивным и почти по-детски упрощенным, немногим более, чем просто треугольник с чертой поперек вершины и отходящими от нижней стороны линиями, которые изображали зубы. Это был знак одной из Гибельных Сил — тот же самый знак, который носил на лбу Баруда, рисуя его каждый день собственной кровью.

Галерий развернул череп, показывая символ Дрегеру.

— Ты уверен, что вы не цепляетесь за веру? — поинтересовался он.

— Мне приходится верить, что Кхарн вернется к нам, — произнес Дрегер. — Приходится. Он был мертв. Я видел его тело. Он не подавал признаков жизни. Никаких. Должна быть причина, по которой он вернулся.

Галерий пожал плечами и положил череп на место. Он провел кончиками пальцев по наплечнику Имперского Кулака, поверхность которого покрывали воронки от болтеров.

— Не во всем присутствует причина, — сказал он. — Некоторые вещи просто есть.

— Я не могу в это поверить, — ответил Дрегер. — Существует причина, по которой его сердце вновь начало биться.

— Ты не веришь в веру, однако веришь, что у событий, которые кажутся случайно произошедшими, есть причина. Мне это представляется противоречием.

— Я смотрю на это иначе.

Галерий пожал плечами, словно разговор начинал его утомлять.

— Возможно, варп хочет, чтобы он жил, — произнес он. — Как там это называют фанатики Лоргара? Изначальная Истина? Быть может, боги эфира вмешались, чтобы сохранить ему жизнь. Быть может, ему нужно исполнить свое предназначение.

— Эта мысль не успокаивает, — отозвался Дрегер.

— И все же, мы оба знаем, что эти силы реальны. Мы оба видели свидетельство этого. Осмелюсь сказать, что мы оба по-своему поклонялись им.

Дрегер уставился на него с недовольным выражением на лице.

— Я не молюсь никаким богам, — сказал он. — Ты говоришь о демонах. Они могут быть сильны, но они не боги.

Похоже было, что яростный взгляд Дрегера не тревожит Галерия. Тот пожал плечами.

— Семантика, — произнес он. — Молишься ты ими, или нет, но, тем не менее, воздаешь им почести своими действиями. Ты кормишь их своей злобой, ненавистью и яростью, в точности как Третий Легион кормит их излишествами.

— Большинство в Двенадцатом сказало бы, что ваш стал Легионом садистов и гедонистов.

— А большинство в Третьем сказало бы, что ваш превратился в Легион безмозглых берсеркеров.

— В обоих этих утверждениях присутствует истина.

Галерий улыбнулся.

— Присутствует. Но пусть. Отставим в сторону разговор о богах и демонах. Возможно, наиболее очевидная истина — что Кхарн вообще не является по-настоящему живым.

Дрегер смотрел на него с суровым лицом.

— О, разумеется, технически он жив, — сказал Галерий. — Его легкие расширяются и сжимаются, доставляя кислород в кровь, которую продолжает проталкивать по венам основное сердце. Жизненные механизмы действительно обслуживаются. Но что такое жизнь при отсутствии разума? Без души? Кхарн может быть жив технически, однако его сознание явно не здесь. Нет пиков мозговой активности, необходимых для осуществления основных функций тела. Он не спит. Там пусто.

Галерий облизнул губы, почувствовав вкус к затронутой им теме — или же, возможно, получая удовольствие от факта, что явно раздражает Дрегера.

— Он — просто оболочка. Пустая оболочка из мяса.

Дрегер сжал кулаки.

— Осторожнее, — прорычал он.

— Разумеется, я не хочу проявить неуважение, — произнес Галерий, хотя его насмешливые глаза утверждали обратное. — Я бы предположил, что тот, кого ты знал под именем Кхарна, давно мертв. Я бы не стал тратить время в надежде, будто он поднимется и станет спасителем вашего Легиона.

Дрегер повернулся к неподвижной фигуре Кхарна. Его лицо было решительным. Жестким. Бескомпромиссным. И злым — было редкостью, когда кто-либо из XII-го не выглядел злым.

Галерий вздохнул и встал.

— Я не пытаюсь вызвать у тебя враждебность, Пожиратель Миров. Просто размышляю вслух, — сказал он. — Возможно, ты прав, и существует причина, по которой он не остался мертв. Почему бы и нет? За последние десятилетия случались и куда более странные вещи.

Дрегер не ответил. Галерий опять пожал плечами и повернулся, чтобы оставить капитана Пожирателей Миров наедине с его мыслями.

— Я не глупец, Галерий, — проговорил Дрегер низким голосом.

Галерий обернулся к нему.

— Я никогда тебя таковым и не считал.

— Я знаю, что ты, вероятно, прав. От него осталась лишь пустующая оболочка.

Галерий ждал продолжения.

— Если он не проснется, Легиона больше нет, — произнес Дрегер. — Мы уже раскалываемся. Уже есть те, кто хочет прокладывать свой собственный путь, идти в собственную сторону. К примеру, Аргус Бронд. Мы все разойдемся разными дорогами и станем разрозненными бандами, обреченными на медленную смерть. Без примарха образовался вакуум власти, который невозможно заполнить. О, есть те, кто заполнит его — они уже борются за власть — но нет никого, никого, кто мог бы объединить Легион.

— Кроме Кхарна.

— Кроме Кхарна, — кивнул Дрегер. — Легион пойдет за ним. Беспрекословно.

— На самом деле ты не веришь, что так будет, — произнес Галерий, у которого забрезжило понимание. Это был не вопрос, а утверждение.

Дрегер бросил на Галерия взгляд. Он вздохнул.

— Нет, — признался он. — Но я цепляюсь за надежду, что ошибаюсь, так как в противном случае мой Легион уже мертв.

По правде говоря, Дрегер перепробовал все, чтобы пробудить Кхарна. Электрошоковую терапию. Инъекции адреналина прямо в основное сердце. Нейронные импульсы в кортикальные имплантаты. Он пробовал даже более эзотерические методы. Говорил с ним. Умолял его. Сжимал податливые пальцы Кхарна на рукояти Дитя Крови. Даже пускал себе кровь и капал ею на губы Кхарна, молясь Кровавому Отцу о каком-либо отклике. Ничего.

— Может быть, я действительно глупец, — сказал Дрегер.

— Нет, — отозвался Галерий. — Я точно так же надеюсь, что воссоединюсь со своим Легионом. Без этой надежды нет смысла двигаться дальше.

— Я не поблагодарил тебя за то, что ты вмешался и спас Скорал, — произнес Дрегер.

— Ты очень оберегаешь эту смертную, — заметил Галерий.

— Она — ближайшее подобие апотекария из того, что у нас есть, — сказал Дрегер. — Скажи, почему ты вызвался драться вместо Баруды?

— Честно? — спросил Галерий. — Мне скучно. Поединок стал бы стоящим развлечением.

Дрегер посмотрел на мечника III Легиона. Из его горла раздался резкий лающий смешок.

Галерий ухмыльнулся и пожал плечами. Даже это простое движение выходило у него изящным и томным.

— Это правда.

Их прервал звон вокса в вороте Дрегера. Дрегер отвернулся.

— Флаг-капитан, — произнес он. — В чем дело?

— Дрегер, тебе нужно быть здесь, — пришел ответ. — Нужно быть здесь сейчас же.

Глава 5

Флаг-капитан Аорек Стирзакер был стар даже по меркам Легиона. Для того же, кто не входил в число Легионес Астартес, он был буквально ископаемым.

У него было вытянутое узкое лицо, под пятнистой от возраста и тонкой, словно бумага, кожей отчетливо просматривались очертания черепа. Плоть свисала с его костей, будто мятая ткань, накинутая поверх каркаса из палок, а данные при рождении глаза, которые давным-давно отказали, заполнившись катарактами и раковыми опухолями, были заменены бесстрастными, глубоко посаженными серебристыми синтетическими сферами.

Он выглядел просто трупом, которому вернули пародию на жизнь. Тем не менее, он обладал острым, как бритва, разумом, пылкой преданностью Девятой роте и столь же воинственной и горделивой натурой, как и его линкор, «Непокорный».

Он больше не мог ходить — клинок Ультрадесанта рассек ему позвоночник в ходе битвы в пустоте над военным миром Арматурой — и был навсегда соединен со своим командным троном.

Будучи встроенным в системы корабля, он чувствовал то же самое, что и «Непокорный» — свирепое веселье при произведении бортовых залпов, боль, когда удары вражеских лэнсов пробивали броню. Чувствовал, как живой варп прощупывает его поле Геллера в поисках слабых мест, испытывая странное пощипывание кожи. Чувствовал, как слуги Легиона и сами Пожиратели Миров перемещаются по его коридорам, словно проталкиваемая по венам кровь.

Мостик «Непокорного» был погружен в глубокую тень. Ему так нравилось. Он находил мрак успокаивающим и знал по опыту, что резкое белое сияние осветительных полос будоражит Пожирателей Миров. Также за обзорными экранами оккулуса мостика не было видно и света звезд — противовзрывные заслонки были опущены и закрыты, в противном случае зрелище живого эфира свело бы его экипаж с ума.

В темноте тихо и эффективно выполняли свою работу офицеры стратегиума, управляющий персонал и сервиторы, лица которых озаряли светящиеся экраны.

Когда два капитана Пожирателей Миров приблизились к Стирзакеру, тот медленно повернул к ним голову. Возвышаясь на своем командном троне, он глядел на них сверху вниз. Некоторым из подобных им такое не нравилось — что смертный смотрит на них сверху вниз.

Пожиратели Миров кивнули ему. Это был жест наибольшего уважения, какое Пожиратель Миров мог выказать какому-либо живому существу. Он склонил голову в ответ, движение вышло неторопливым, затрудненным из-за окостенения суставов. Он был сопоставимого возраста с этими двумя, хотя на вид этого было не сказать. Ему мало что было известно об Аргусе Бронде, однако Дрегера он знал хорошо. «Непокорный» носил Девятую в бой с момента своей готовности на верфях Андромахи.

— Аорек, — произнес Дрегер. — Что ты видишь?

Как и всегда, он переходил прямо к делу. Стирзакеру это нравилось. Он был слишком стар, чтобы попусту тратить слова.

— Взгляни сам, — сказал он. Флаг-капитан развернул свой командный трон посредством мысленного импульса и сделал жест скрюченной рукой, напоминающей когтистую лапу. В воздухе между ним и Пожирателями Миров с потрескиванием возникла трехмерная проекция. Она создавалась зернистым синевато-серым свечением и мерцала от сильных помех и интерференции.

В волнах трескучего белого шума просматривались лица. Они возникали лишь на долю секунды, но оставляли в сознании неизбывный отпечаток. Они были искажены, искривлены и кричали. Они принадлежали не людям.

Стирзакер не обращал на них внимания. Он уже давно привык к щерящимся обитателям варпа. Даже сейчас он чувствовал, как они скребутся по его полю Геллера, силясь пробраться внутрь.

В промежутках между всплесками скрипучих, похожих на пух помех на картинке отображалась двойная звездная система. Два солнца сопоставимой массы кружились около друг друга по эллиптической орбите. Вокруг двойного гиганта обращались пять планет с различными размерами и обликом, а завершала систему группа астероидных поясов, лун и прочих туманностей. Двойные светила представляли собой необычное явление, однако не были совсем уж редкостью. Во всех остальных отношениях система была абсолютно непримечательна и мало отличалась от миллионов других, составлявших Галактику.

— Как такое может быть? — спросил Бронд. — Мы же в варпе.

— Мы внутри Ока, — сказал Стирзакер. — Реальность и не-реальность сливаются воедино.

Послав ментальный импульс и раздвинув свои когтеподобные пальцы, Стирзакер увеличил масштаб трехмерного изображения. Теперь оно показывало систему в сравнении с окружающим пространством — идеальную сферу среди корчащегося безумия эфира.

— Что-то здесь сдерживает варп, — произнес Стирзакер. — Тут получилась бы безопасная гавань в бушующем океане.

— Здесь есть пригодные для обитания миры? — спросил Дрегер.

— Похоже, что да. По крайней мере, один из миров, — отозвался Стирзакер.

— Он стабилен? — поинтересовался Бронд.

— Насколько можно судить, — сказал Стирзакер. — Интригующе.

— Безопасная гавань, — задумчиво проговорил Дрегер. — Здесь мы могли бы воссоздать Легион.

— Входящая передача, сэр, — окликнул первый помощник звездолета. — Это вызов по открытому каналу вокса, который транслируется на весь флот.

— Выводи, — велел Стирзакер.

Из ниоткуда выступила фигура, которая вышла в область, занятую трехмерной схемой системы, и та в ответ раздробилась на части и растворилась. Новая картинка отображала Пожирателя Миров в тяжелом доспехе катафрактия, плиты брони которого были увешаны черепами и украшены шипами. Агрессивно выдававшийся между плечами шлем походил на звериную морду. По обе стороны от решетки вокса торчали длинные изогнутые бивни.

— Гогур, — произнес Аргус Бронд, недовольно кривя губы.

Когда-то громадный воин был одним из элитных телохранителей примарха, Поглотителей. К концу они стали для него немногим более чем тюремщиками. Это было недостойное занятие для тех, кто должен был бы являться наиболее превозносимыми воителями Легиона.

Поглотитель снял шлем, что сопровождалось выбросом трескучего, пронизанного статическим электричеством пара. Он встряхнул головой, освобождая из заточения косички силовых соединений. На его лице были угловатые татуировки. Рот растянулся в широком оскале.

Его изображение мигнуло и дало сбой. На одно мгновение на его месте появился гибкое чудовище, продолговатую голову которого обрамляли кривые рога. Существо поглядело на стратегиум «Непокорного» и оскалило клыки. В его глазах вспыхнул огонь, а между зубов промелькнул язык пламени. В лапах возник огромный пламенеющий клинок, и оно агрессивно шагнуло вперед. Затем картинка вновь сбилась, и на том месте снова оказался Гогур.

— Братья, — произнес он. Искаженный голос трещал, его оттенял далекий рев. — Без сомнения, все вы видите эту систему. Она созрела для резни. Мы атакуем. Кровь Кровавому Богу.

Сказав это, изображение Поглотителя затрещало и исчезло, оставив стратегиум под покровом теней.

— Он думает, будто теперь командует Легионом? — поинтересовался Аргус Бронд. — Он даже не капитан.

— Никто не вышел бросить ему вызов, — отозвался Дрегер, пожав плечами.

— Мне проложить курс в систему? — спросил Стирзакер. Офицерский состав смотрел на него, ожидая приказов. — Флот сворачивает туда.

— Сделай это, — сказал Дрегер.

Он повернулся, чтобы покинуть стратегиум, но Аргус Бронд перехватил его за руку, останавливая. Он глянул вниз, на удерживающую его кисть в перчатке. В затылке затикали Гвозди.

— Мы не обязаны этого делать, — прошипел Аргус Бронд.

— Убери руку, — напряженным голосом произнес Дрегер.

— Послушай! — сказал Бронд. — Гогур стремится заполнить собой вакуум власти в Легионе. У него уже есть существенная поддержка.

— Недостаточная, — отозвался Дрегер.

— Пока что, — произнес Бронд.

— А когда Кхарн пробудится, он примет командование. Никто его не отвергнет, в том числе и Гогур.

— Дрегер, он не пробудится. Тебе надо принять факты.

— Ты не можешь этого знать наверняка.

— Дрегер! — произнес Стирзакер. — Мне прокладывать курс?

— Секунду! — прорычал Бронд, оборачиваясь к флаг-капитану. Стирзакер не испугался. Он уставился на капитана в ответ своими непроницаемыми серебристыми глазами.

— Я обращался не к вам, капитан, — сказал он.

Бронд медленно выдохнул, успокаиваясь.

— Гогур — убийца миров, но он не лидер. Он подтолкнет Легион к гибели. Он ведет нас по нисходящей спирали, с которой нам уже никогда будет не вернуться. Давай пойдем своей дорогой, пока он не обрек нас всех на проклятие.

— Бросить Легион? Ты это предлагаешь?

— Нет, — ответил Бронд. — Мы спасем Легион. Мы проложим собственный путь, ты и я, и поступим согласно твоему замыслу. Воссоздадим Псов Войны.

— Я хочу объединить Легион, а не стать тем, кто его расколет, — произнес Дрегер.

Оба капитана глядели друг на друга, не моргая. Разочарование Бронда было очевидным.

— Флаг-капитан, — сказал Дрегер, не отводя взгляда от Бронда. — Прокладывайте курс. Мы остаемся с Легионом.

— Будет сделано, — ответил Стирзакер. Он развернул свой командный трон, поднимаясь при вращении, и принялся раздавать приказы, несмотря даже на то, что с потолка спустились системы управления, закрывшие его изогнутой батареей экранов, каждый из которых заполняли потоки данных.

— Это ошибка, — произнес Бронд. Он оттолкнул Дрегера плечом и вышел с мостика.

Руох расхаживал взад-вперед по запертой камере, бормоча про себя. С его губ стекали нити густой слюны. Желтые глаза остекленели и стали отстраненными.

Он резко остановился, ощутив изменение в работе двигателей корабля.

Татуированное лицо рассекла свирепая улыбка. Даже будучи безумным, он знал, о чем возвещало это изменение.

Скоро придет время убивать.

В апотекарионе Скорал продолжала находиться в индуцированной коме. Ухаживавшие за ней медицинские сервиторы не обращали никакого внимания на содрогание «Непокорного», на стон обшивки, сопровождавший выход из варп-перехода. Для них это ничего не значило. Они продолжали трудиться, пребывая в блаженном неведении касательно скоро грядущего взрыва жестокости.

Мавен спал, закинув ноги на верстак в арсенале своего господина, но вздрогнул и проснулся, когда дверь с шипением открылась, а на потолке замерцали включающиеся осветительные полосы. Он вскочил на ноги, чуть не опрокинув стул.

— Мой повелитель, — произнес он, моргая на ярком свету.

— Он запутавшийся глупец, — сказал Аргус Бронд, ворвавшись в комнату и швырнув шлем на стол, от чего подпрыгнула россыпь инструментов, кусков брони и сервомеханизмов, а также пепельница с палочками лхо.

— Кто, мой повелитель? — спросил Мавен.

— Дрегер! Он возлагает надежды на дурацкую мечту.

— Так вы не смогли его убедить?

— Его не сдвинуть. Он не перестанет верить, пока не угробит нас всех, — ответил Бронд. Он обратил на Мавена твердый и злой взгляд. — Он не оставляет мне выбора. Открой канал внешней связи.

Мавен медленно встал. Ему явно не хотелось этого делать. И все же он выполнил распоряжение и подошел к архаичному, сильно модифицированному коммуникационному устройству в углу арсенала.

Он опустился в мягкое кресло перед машиной и натянул гарнитуру: массивные латунные наушники, которые соединялись с устройством посредством плотно скрученного кабеля и полностью закрывали обе стороны головы.

— Вы уверены, повелитель? — спросил он.

— Я дал ему возможность увести нас с этого пути, — сказал Бронд. — Его слепота вынуждает меня.

Вздохнув, Мавен передвинул к Бронду вокс-микрофон — решетчатую сферу в бронзовом зажиме — и продолжил крутить верньеры, прислушиваясь в ожидании телеграфного стука захвата сигнала.

Вскоре после того, как 17-я рота временно разместилась на борту «Непокорного» — их собственный крейсер типа «Ахерон» был уничтожен в ходе штурма Терры — Мавену удалось подключить линию к коммуникационному каналу «Непокорного», что позволяло ему перехватывать входящие корабельные сообщения, равно как и передавать их. Он заложил в систему несколько механизмов безопасности и маскировочных кодов, а также разместил по всему звездолету передатчики-приманки, однако не питал на их счет иллюзий. Как только они откроют канал, Стирзакер узнает, что кто-то осуществляет передачу. Он должен был провести сеанс связи кратко.

Потрескивание в наушнике стало более резким, приобретя устойчивую тональность.

— Есть, — произнес он.

— Давай, — сказал Бронд. — Открой безопасный канал.

Мавен глубоко вдохнул и сделал, как ему велели. Когда он перещелкнул выключатель на передачу, его уже ждал код канала, который он искал. В воксе почти сразу же заскрипел скрежещущий голос.

— Вы не спешили, — произнес он. Голос проходил через вокс-скремблер, что скрывало личность говорящего. Голос Аргуса Бронда будет искажен точно так же.

— Рожденные Кровью готовы? — спросил Бронд.

— Да.

— Путь будет открыт, — произнес Бронд. Он кивнул, и Мавен разорвал связь. Сенешаль сидел молча, потупив глаза.

— Это единственный способ, — сказал Бронд.

Мавен не был уверен, кого пытается убедить его господин.

— Если он и впрямь избран Кровавым Богом, — произнес Бронд, — так пусть же тот вмешается.

Глава 6

«Непокорный» плавно выскользнул из бурной преисподней варпа в пузырь реального пространства размером с систему. Бурлящий эфир цеплялся к иззубренным бортам линкора, будто не желая разжимать свою хватку. Щупальца не-материи скребли по бронированным бокам, словно корчащиеся конечности какого-то громадного бесформенного головоногого.

Двигаясь в пустоту реального пространства, «Непокорный» удалялся от цепких когтей. Их втягивало обратно в не-массу варпа, впитывая в его бесформенное целое, и по бесплотной границе между двумя мирами расходились колоссальные волны.

На мостике «Непокорного» творился упорядоченный хаос лихорадочных движений и вокс-сообщений — флаг-капитан Стирзакер вводил линкор в строй. Офицеры и сервиторы спешили исполнять распоряжения, а множество прочих, которые сидели у контрольных панелей, полукругом расположенных вокруг мостика, деловито трудились, будучи либо жестко соединенными со своей аппаратурой, либо подключаясь к ней при помощи гарнитур, позвоночных разъемов, механодендритов и кортикальных проводов.

По видеоэкранам непрерывно бежал поток двоичного кода, лившийся как со всего корабля, так и с флота в целом. На подвесных панелях в реальном времени отображались данные о состоянии двигателей, энергии щитов и прочем, а другие показывали офицеров в других частях звездолета, которые быстро и отрывисто переговаривались, получая и выполняя приказы.

По центру, на заглубленной платформе, отображалась мерцающая трехмерная проекция диспозиции флота Пожирателей Миров. С этой проекцией работали офицеры на постах внутреннего полукруга, кончики пальцев которых были увешаны проводами и кабелями. Уверенными, хорошо заученными движениями они масштабировали и поворачивали картинку, фокусируясь на различных кораблях и выводя информационные окна едва заметным шевелением рук.

Воздух трепетал от ноосферных данных, невидимых для тех, кто не обладал необходимыми усовершенствованиями конструкции Механикума. Цифровая информация носилась туда-сюда, перемещаясь с гораздо большей скоростью, чем при бинарных или машинных методах.

В эпицентре суматошной деятельности находился Стирзакер, который спокойно и эффективно занимался делами линкора. Его разум работал на уровнях далеко за пределами кругозора неаугментированных людей и, конечно же, даже за пределами кругозора Легионес Астартес. Он являлся абсолютным центром фокуса мостика — его сознанием. Через него проходило все.

Хотя физически он почти не шевелился, его командный трон пребывал в постоянном движении, поворачиваясь и перемещаясь на суспензорных руках, когда флаг-капитан обращался к отдельным офицерам, раздавал краткие приказы и двигался дальше. Аугметические когти со стальными кончиками непрерывно стучали, отплясывая на подлокотниках, внося небольшие поправки в курс и едва заметно меняя баланс выхода мощности корабля. В то же самое время он с мастерством магоса Механикума манипулировал потоком ноосферных данных, перетекающим взад-вперед по всему мостику.

Единственным на мостике, кто не трудился в исступленном темпе, был Дрегер. Он стоял в одиночестве и глядел в пустоту, поскольку бронированные противовзрывные заслонки отодвинулись, давая беспрепятственно смотреть через порталы оккулуса мостика. Эти порталы были выпуклыми, что давало обзор пустоты на сто восемьдесят градусов.

Дрегер посмотрел на левый борт корабля, в направлении странно отчетливой границы между варпом и островком реального пространства размером с систему, куда вошел линкор. Единственным, что еще позволяло оценить масштабы картины, были последние корабли Пожирателей Миров, вырывающиеся из эфира возле «Непокорного».

На какое-то мгновение дезориентированности ему показалось, будто он глядит на безумный, бурлящий красный океан, а «Непокорный» и прочие корабли флота вертикально поднимаются из-под его поверхности. Разумеется, в пустоте отсутствовали понятия верха и низа — то, что он мыслил такими категориями, являлось всего лишь слабостью человеческой природы в его восприятия пространства. Умственное усилие — и он уже не смотрел вниз на поднимающиеся навстречу звездолеты, а видел, что они по горизонтали выходят из сдерживающей варп стены.

Из этих неизмеримых бездн на него в ответ глядел варп. По ту сторону пелены извивались колоссальные бесплотные левиафаны, неимоверно огромные и древние существа. Они с завистью смотрели внутрь, ярясь от того, что не могут занять этот смертный островок бытия, сдерживаемые… чем? В этой системе явно действовала некая непостижимая сила.

Он позволил своему взгляду переместиться вперед и посмотрел поверх бронированного носа могучего линкора. Там не было видно никаких звезд. Вместо холодной черноты пустоты там виднелись лишь красные, лиловые и синие пятна-кровоподтеки живого варпа, которые корчились и двигались, словно северное сияние, словно круговерть цветных масел в воде.

Флот Пожирателей Миров встал в дрейф, медленно пробуждаясь ото сна по мере направления энергии на системы вооружений и щиты. Каждый из кораблей шел своим курсом, продвигаясь вперед по собственной траектории. Это было не синергическое боевое развертывание. Легион уже давно утратил подобную скоординированность.

Вокруг линкоров и крейсеров Пожирателей Миров роились корабли сопровождения, челноки и атакующие машины, покидающие множество пусковых палуб. Это являлось стандартной процедурой для выходящего из варпа флота — создать защитный экран, пока пригодные для варп-переходов линкоры опускают поля Геллера и запитывают щиты. На взгляд Дрегера, они напоминали мух, летающих над раздувшимися трупами, или же стервятников, которые парят над высшими хищниками в ожидании неизбежной бойни.

Просыпающиеся хищники были голодны. Пока их системы медленно оживали, они сканировали окружающее пространство, выискивая любую угрозу и силясь учуять какие-либо следы крови в воде. Как только у Пожирателей Миров появлялась такая возможность, они начинали искать что-нибудь, что можно убить.

Дрегер подался вперед, вглядываясь в пустоту, как будто он мог преодолеть колоссальное расстояние и разведать таяющуюся там угрозу, какой бы она ни была. В центре безымянной системы пылала пара далеких, умирающих солнц.

— Видите что-нибудь, флаг-капитан? — спросил он через плечо.

— Пока нет, — раздался ответ. — Перенаправляю энергию для сканирования на дальней дистанции. Я… хмм.

Дрегер обернулся.

— В чем дело?

— Есть что-то… — пробормотал престарелый флаг-капитан скорее самому себе, нежели Дрегеру. Он развернулся, и поддерживающая его трон шарнирная рука раздвинулась, издав несколько механических взвизгов. — Ауспик! — скомандовал он. — Что это такое? Сфокусировать и усилить сканирование.

— Капитан, корабли ближе к центру системы, — произнес старший офицер множества смертных и сервиторов, обслуживавших ауспик звездолета. — Мы не можем подтвердить количество, но… их много. Это армада. Они превосходят нас по численности.

— Когда нам было дело до соотношений? — поинтересовался Стирзакер.

— Это имперцы? Ксеносы? — спросил Дрегер.

— Невозможно сказать на таком расстоянии, — отозвался Стирзакер. — Хотя мне кажется, что это схема развертывания Легиона. Подождите-ка…

Взвыла сирена, и на мостике стало темнее — на смену тем немногим осветительным полосам, которые терпел Стирзакер, пришли красные огни атаки.

— Есть близкий контакт, флаг-капитан! — крикнул второй помощник мостика. — В зону досягаемости только что вошел неизвестный корабль.

— Вижу его, — произнес Стирзакер. Перед флаг-капитаном парило множество спроецированных изображений — логистические экраны и двоичный код, который ничего не значил для Дрегера. Стирзакер взглядом передал эту работу подчиненному и отвел свой командный трон обратно в центральную позицию перед оккулусом. Шарнирная рука, увешанная проводами и ребристыми кабелями, издавала тихое повизгивание.

— Направить энергию на щиты и запустить орудия. Разворот три единицы на правый борт, смещение тридцать градусов.

— Есть, сэр, — градом посыпались ответы.

В заглубленной гололитической камере возник целеуказатель, создавая ореол вокруг новоприбывшего корабля, выходившего из-за близлежащей луны. Очертания были неясны, но становились отчетливее. Дрегер прищурил глаза, глядя на него.

— Вывести его на экран, — велел Стирзакер.

Секция оккулуса приблизила луну, которая казалась немногим более чем просто темной сферой, окаймленной красным свечением. До нее все еще было много сотен километров, однако в сравнительных категориях она находилась чрезвычайно близко к флоту, прямо за пределом досягаемости орудий. Из-за этой луны выходил корабль, который скрывала тень. Тем не менее, его профиль узнавался сразу же.

— Это имперский крейсер, — произнес Дрегер.

Посреди суматошной активности, с которой Пожиратели Миров отреагировали на присутствие имперского крейсера, остался незамеченным один небольшой челнок.

Отклонившись от курса оборонительного патрулирования, он заложил вираж в нескольких километрах от носа «Непокорного», огибая колоссальные сводчатые орудийные гнезда, пушечные турели и пусковые трубы ракет. Разгрузочные аппарели распахнулись, и в вакуум космоса выпрыгнули семь фигур. Они были невидимы для еще не заработавших в полном объеме сканеров и слишком малы и незначительны, чтобы их засекли истребители и штурмовые боты.

Они плыли через ничто в абсолютной тишине. На фоне огромного флота Пожирателей Миров они были крошечными. Ничтожными крупинками, приближающимися к «Непокорному».

Эти семеро были последними из своих подразделений. Все их боевые братья погибли — либо на Терре, либо в последовавшей затем вакханалии убийства. Для каждого из них надежда уже умерла.

Это были Рожденные Кровью — воины, поклявшиеся исполнить смертельное задание. Ничто не могло заставить их свернуть с курса, только не теперь.

Их мотивы различались: обида, зависть, давно вынашиваемое недовольство, фатализм. Единственным, что их объединяло, являлась кровная клятва.

С его стороны было умно выбрать их для этого поручения. Они не укажут на него. Они преуспеют и умрут, или же потерпят неудачу и умрут. Ни по кому не станут скорбеть. Всех, кто мог бы это сделать, уже перемололо в пыль.

Рожденные Кровью приземлились на наружную поверхность «Непокорного», оставшись незамеченными. Подошвы прикрепились к огромному бронированному корпусу при помощи магнитных замков. Перед ними простирался многокилометровый корабль. Как один, они начали медленно двигаться, шагая по обшивке «Непокорного» и приближаясь к люку, который был указан им как точка входа.

Между ними не происходило никаких переговоров по воксу. Каждый знал свою задачу.

Они пришли убивать.

— Щиты? — ровным голосом произнес Стирзакер.

— Поднимутся через пять, четыре, три, два, один, — отозвался палубный офицер. — Щиты активны.

— Орудия?

— Все включены, сэр.

Дрегер уже видел, что флот Пожирателей Миров разворачивается к одинокому крейсеру, словно акулы, которые чуют кровь в воде.

— Кто это? — проговорил он. — Никто из потомства Дорна явно не последовал бы за нами так далеко. Волки Русса? Шрамы?

— Входящее вокс-оповещение, капитан! Оно передается по всем каналам, на весь флот.

— Вывести, — распорядился Стирзакер.

На оккулусе возникло лицо, но качество изображения было плохим. Заработали пиктоочистители, убирая портящие картинку пиксели, и она резко вышла в фокус.

На мостик надменно глядела смертная женщина средних лет. Лицо с высоко поднятыми скулами было сурово, зачесанные назад волосы образовывали искусно выполненный муравейник, пронизанный длинными серебряными иглами. На белоснежной коже пониже левого глаза была вытатуирована слеза.

Дрегер инстинктивно ощутил отвращение по отношению к ней. Возможно, у нее на лацкане и присутствовали капитанские штифты, однако она выглядела высокомерно и по-декадентски. Его первоначальная оценка подтвердилась, стоило ей открыть рот, чтобы заговорить.

— Пожиратели Миров, — произнесла она, и с ее четко очерченных аристократичных губ буквально сочилась издевка.

— Это однонаправленная передача, — сказал Стирзакер. — Она отклоняет вокс-передачи с нашего флота.

— Система принадлежит Третьему Легиону, несравненным Детям Императора, — продолжила капитан крейсера. — Немедленно прекратите движение. Если вы этого не сделаете, это будет рассматриваться как провокационный жест неоправданной агрессии.

Корабль III легиона резко прервал трансляцию, и экран опустел.

Дрегер фыркнул, удивляясь неблагоразумию этой смертной женщины. Он мог представить реакцию, которую ее заявления вызывали по всему остальному флоту. Она хотела начать войну?

Стирзакер даже не посмотрел на Дрегера в ожидании указаний, приказав «Непокорному» отозвать свои истребители с перехватчиками и увеличить скорость.

— И приготовить торпедные гнезда с первого по шестнадцатое, — добавил он.

Было неудивительно видеть, что корабль Детей Императора дернулся и сильно накренился, резко отворачивая от флота Пожирателей Миров, который разворачивался к нему. Подобный маневр подвергал звездолет существенной нагрузке, и Дрегер был в состоянии вообразить, как в его коридорах завывают предупреждающие сирены и сигналы тревоги.

Плазменное ядро крейсера III Легиона жарко заполыхало, и он начал уходить прочь, спасаясь от непосредственной угрозы. Впрочем, повернуться к Пожирателям Миров спиной и побежать всегда означало вызвать одну и ту же реакцию. Даже самые сдержанные и контролирующие себя из оставшихся капитанов XII Легиона были не в силах сопротивляться манящей потребности.

Весь флот ускорился до боевой скорости, пустившись в погоню. Охота началась.

Как и ожидалось, люк оказался открыт. С последним оборотом центрального запорного штурвала он беззвучно распахнулся, и Рожденные Кровью вплыли внутрь, цепляясь руками, чтобы попасть в расположенную за ним камеру декомпрессии.

Внутреннее пространство заливал пульсирующий красный свет предупреждающих ламп. Твердые стенки камеры были окаймлены выцветшими полосами, предостерегающими об опасности. Нарисованные потрескавшейся краской стрелки обозначали ориентацию корабля, и Рожденные Кровью разместились соответственно им, перевернувшись в невесомости и пристегнувшись магнитными замками к полу палубы.

Один из них закрыл люк, захлопнув его и приведя в действие запирающий механизм. Постоянные вспышки красных ламп прекратились, им на смену пришел одиночный медленно пульсирующий светильник янтарного цвета. Трижды прозвучал предупреждающий звонок. В камеру пошел восстановленный кислород, и давление в промежуточной зоне выровнялось.

Медные доспехи Рожденных Кровью были буквально увешаны шипованными цепями, отсеченными головами и прочими отживающими свой век символами смерти. Те парили, отклонившись под причудливыми углами, но когда на них обрушилась гравитация, они упали, притягиваясь к палубе корабля.

Янтарная лампа стала зеленой, но путь вглубь линкора оставался закрыт. В единственную дверь между камерой и основным пространством корабля было вделано узкое окошко из толстого трехслойного стекла. За ним стояла окутанная тенью фигура, лицо которой скрывали недостаток освещения и влага между слоями стекла. Человек глядел внутрь, не двигаясь.

Один из Рожденных Кровью протолкался вперед группы. Он прижал ладони своих шипастых бронированных перчаток по обе стороны от узкого окна и подался вперед, вперившись взглядом в фигуру с другой стороны. Щерящийся лицевой щиток шлема отделяли от стекла считанные сантиметры. Глазные линзы были раскосыми и горели дьявольским светом, что придавало ему агрессивный вид. Он ничего не говорил. Не двигался. Просто смотрел.

Похоже, удовлетворившись, темная фигура внутри звездолета отошла от окошка. Спустя мгновение дверь с шипением скользнула вверх. Показалась вторая — противовзрывная заслонка из композитного сплава адамантия, пластали и керамита, которая могла устоять перед чем угодно, за исключением концентрированных мелта-зарядов. Она также открылась со скрежетом.

Рожденные Кровью вошли внутрь, лязгая цепями и выискивая угрозу светящимися глазными линзами. Проходя, несколько бросило взгляд вниз, на фигуру, которая открыла им дорогу. От них сильно пахло кровью. На шлемах и нагрудниках доспехов были черные отпечатки ладоней, означавшие их смерть. Ни один из них не ожидал, что переживет это задание.

Никто не говорил. В этом не было нужды. Они знали, зачем пришли. Запомнили сложный маршрут, которым им предстояло пройти. Путь вперед был открыт.

Не поблагодарив того, кто дал им войти, они призраками двинулись во мрак внутренних помещений «Непокорного». Для столь крупных и тяжелобронированных существ они перемещались неожиданно скрытно. Спустя считанные секунды они исчезли.

Мавен закрыл противовзрывные двери. Он вытащил тяжелый магнитный переключатель из металлической груди дверного сервитора, встроенного в панель стены возле проема, и вытащил из лобного штепселя того длинный кабель с игольчатым наконечником. Сервитор дернулся. На его серых плебейских губах повисла нитка слюны.

Переключатель давал Мавену доступ и гарантировал, что его действия останутся незаметными. Встроенный очиститель данных обратной связи заставлял корабль поверить, будто двери не открывались. Это устройство Мавен изготовил сам. Скривившись, он стряхнул с игольчатого штекера внутричерепную слизь и обмотал кабель вокруг цилиндрического корпуса прибора. Он убрал устройство в глубокий карман и огляделся. Коридоры были пусты.

Он надвинул на голову капюшон и зашагал прочь, следуя иным путем, чем Рожденные Кровью. Через несколько мгновений лабиринт внутри линкора поглотил и его.

Глава 7

На лице Галерия было холодное выражение, подходившее к алебастровой безукоризненности его кожи. В фиолетовых глазах совершенно отсутствовала теплота.

— Почему меня закрыли в моей комнате? — ледяным тоном спросил он. — Почему к моей двери приставлена охрана? Я теперь пленник?

— Ты не пленник, — ответил Дрегер. — Но ты и не можешь ходить, где тебе вздумается. То, что ты мог так делать раньше, являлось привилегией.

— Это хождение спасло жизнь твоей драгоценной смертной зверушки, — произнес Галерий.

— И за это я тебе благодарен, — сказал Дрегер. — Мне не оставили выбора посторонние события.

— Что случилось? — поинтересовался Галерий, сузив глаза в щелки.

Палатинский Клинок почувствовал дрожь и стон линкора, набиравшего боевую скорость. Он отчасти ожидал попаданий от вражеского обстрела, однако их не последовало. Именно тогда он обнаружил, что дверь его комнаты заперта на магнитный замок, а вокс отключен. Спустя несколько часов, показавшихся неделями, движение корабля замедлилось. Теперь же двигатели пребывали в покое, распространяя по скрепам звездолета ритмичный гул.

— Идем со мной, — произнес Дрегер. — Взгляни собственными глазами.

— Мой клинок, — сказал Галерий. — Я могу его взять?

— Делай, как пожелаешь, — отозвался Дрегер. — Как я говорил, ты не пленник.

Было очевидно, что Пожиратели Миров готовятся к войне. Мимо спешили слуги и сервиторы Легиона, которые волокли ящики с боеприпасами и снарядами. Отделения легионеров XII-го пробегали рядом, пока они шагали по коридорам «Непокорного» в сопровождении четверых охранников из Пожирателей Миров, к вящей досаде Галерия. Проходящие мимо легионеры с неприкрытой враждебностью щерились на него, разгоняя моторы цепного оружия. Прочие плевали ему под ноги, и палуба шипела и пузырилась от содержавшейся в их слюне мощной кислоты.

Презрительная улыбка придавала красивому лицу Галерия жестокий облик. Эти Пожиратели Миров были диким отребьем, совершенно лишенным чувства порядка и дисциплины.

— Это необходимо? — бросил он. — Мне некуда идти, даже если бы я этого захотел.

— Это твои защитники, а не тюремщики, — произнес Дрегер. — Без них ты был бы уже мертв.

Мимо пробежало очередное отделение Пожирателей Миров. Полностью вооруженные и одетые для войны, они направлялись к погрузочным палубам. Скоро какой-то невольной жертве предстояло ощутить на себе их гнев.

На какую бы жалкую захолустную планету ни напал XII-й на сей раз, этот мир умрет, а от его цивилизации останутся одни руины и пыль, как уже были уничтожены столь многие с того момента, как он оказался на борту корабля. Это было утомительно.

Воины неотрывно глядели на него, из решеток шлемов доносилось трескучее рычание. Один из них, настоящий зверь в залитой кровью броне — многие в XII-м отказывались смывать кровь с доспехов после боя — замедлил шаг, заметив Галерия. Он вытащил из пристегнутых к наручу ножен сильно иззубренный клинок и угрожающе шагнул к мечнику.

Галерий уставился на него с выражением недовольства на лице. Он не стал тянуться к Аргентусу. Пока что.

Один из так называемых телохранителей вмешался, положив воину руку на грудь и останавливая того. В другой он держал свой болтер, направив ствол в голову Пожирателю Миров.

— Отойди, — прорычал страж, используя низкое наречие награкали. Галерий был достаточно знаком с этим варварским языком, чтобы понять слова, чем не намеревался делиться с хозяевами.

Один из членов отделения легионера потянул агрессора назад, оттаскивая от конфликта. Тот позволил себя увести, хотя при этом и наставил свой клинок на Галерия.

— Твой череп обещан Трону Черепов, — напыщенно произнес он на готике и двинулся дальше.

— Если я когда-нибудь выберусь с этого корабля, то буду скучать по этому месту, — сказал Галерий.

— Не сомневаюсь, — отозвался Дрегер.

— Куда мы идем? — спросил Галерий.

— На наблюдательную палубу, — произнес Дрегер. — Есть нечто такое, что, как я думаю, ты захочешь увидеть.

Мавен быстро шел по залам «Непокорного». Было хорошо известно, что он — человек Аргуса Бронда. Его не останавливали и не задавали вопросов. Он выглядел так, словно спешит по какому-то поручению своего господина. Только те, кто был с ним близок, смогли бы распознать его напряжение.

Он был вооружен. На поясе висел меч с широким клинком, на бедре с противоположной стороны располагалась кобура с крупнокалиберной ручной пушкой.

Продолжая идти, он поднес ко рту маленькую бусинку вокса, прикрепленную на вороте.

Ответа все так же не было. На том конце вокса безмолвствовали. Он раздраженно выругался.

— Давай же, — выдохнул он. — Ответь!

Галерий стоял, приложив руки к бронестеклу изогнутого окна наблюдательной палубы, и неотрывно глядел в пустоту. У него в глазах стояли окрашенные кровью слезы, образовывавшие на лице цвета слоновой кости красные ручейки. Дрегер смотрел на Палатинского Клинка отчасти с удовольствием, отчасти с отвращением.

За толстыми усиленными слоями окна, за бронированным хребтом и щетинившимися на носу «Непокорного» системами, в пустоте перед синевато-серой планетой, где кружились циклонические бури размером с целый континент, раскинулся флот.

Флот висел в безупречном великолепном строю на самом пределе досягаемости улучшенного зрения. По меркам смертных подобные расстояния были колоссальными, однако в масштабах пустотных войн они являлись опасно близкими. Способность увидеть корабль собственными глазами всегда означала, что он находится в радиусе действия орудий.

Звездолеты были украшены царственным пурпуром и сверкающим золотом, резко контрастируя своим величием с побитыми в бою и почерневшими от огня боевыми кораблями Пожирателей Миров.

Это были Дети Императора — возможно, весь Легион.

Они распределились упорядоченно, выстроив логичный и скоординированный защитный заслон. Дрегер и не ожидал иного от III Легиона. Корабли Пожирателей Миров, напротив, были разрозненны и изолированы друг от друга. Каждый из них действовал самостоятельно, практически не думая о формации, перекрытии секторов огня или взаимной поддержке. Флот XII-го был столь же разделен, как и сам Легион.

— Я должен выйти на связь, — произнес Галерий, продолжая глядеть на далекий флот. Он не моргал, по лицу стекали красные слезы. — Я должен выйти на связь с лордом-командором Кирием. Я его Палатинец. Мое место рядом с ним. О Боги, что внизу — Фениксиец! Бороздит ли еще эфир «Гордость Императора»? Там ли мой лорд-примарх?

— Мне нечего тебе ответить, — сказал Дрегер. — Никто из Третьего Легиона еще не удосужился заговорить с нами.

— Мы союзники! Так дайте мне с ними поговорить.

— Наши Легионы были в союзе с Гором, — произнес Дрегер. — Не друг с другом.

— Даже если наши Легионы более не связаны братскими узами, у нас общее дело. Бессмысленно сражаться друг с другом.

— Кое-кто сказал бы, что наше общее дело умерло, — отозвался Дрегер, ритмично барабаня закованными в керамит пальцами по наручам. — И я не уверен, что не согласен с этим.

Он расцепил руки и потер одной из них свое лицо темного цвета красного дерева, словно пытаясь стереть одолевающие разум проблемы.

— В Двенадцатом есть те, кто с радостью вымочит свои клинки в крови Детей Императора, — произнес он.

— Дай мне челнок, — сказал Галерий, взгляд которого, словно магнитом, влекло обратно к флоту Детей Императора. — Дай вернуться к моему Легиону. Я могу завершить этот тупик. Позвольте мне говорить от вашего имени. Мы можем покончить с этим без враждебных действий.

— Этого не будет, — ответил Дрегер. — Пока ситуация не разрешится.

— Так я должен стать… кем? Заложником?

— В случае, если положение ухудшится, ты обладаешь знаниями, которые можно использовать против нас, — произнес Дрегер. — Этого нельзя допустить.

— Позволь сказать, о чем мне известно: ваш Легион — тень былого себя, он расколот, дробится на фракции и делится. Мне известно, что вас полностью уничтожат, если вы пойдете этим глупым путем, — сказал Галерий. — Известно, что вам не хватит численности, чтобы победить Третий Легион. Если те корабли — четверть сил, то мы превосходим вас… насколько? Три к двум? Два к одному?

Лицо Дрегера приобрело более жесткое выражение.

— Ничто не может пережить войну с Пожирателями Миров. Может быть, вы нас и победите, но ты знаешь не хуже меня, что мы заберем ваш Легион в ад вместе с собой.

— Сообща, возможно, — отозвался Галерий. — Но ваш Легион разделен.

Дрегер вздохнул.

— Я не уверен, что мы можем свернуть с этого пути. Уже нет.

— Тогда ты должен сделать выбор, Дрегер, — произнес Галерий.

Рожденные Кровью уверенно продвигались по «Непокорному». Их путь петлял, пролегая по тесным коридорам подпалубы. На этих нижних уровнях редко видели легионеров. Здесь было царство корабельных чернорабочих, слуг и рабов, где обслуживавшие звездолет смертные спали, ели и общались, плодились, сражались и торговали.

Для смертных обитателей «Непокорного» здесь был их мир. Большинство ни разу не ступали за пределы линкора. Мало кто провел хотя бы миг жизни без непрестанного гула корабельных двигателей, резонирующего под ногами, без давящих низких потолков и тесных стен. Они никогда не видели и не могли представить Вселенную за обшивкой корабля и ее механизмы — для них это понятие являлось сугубо теоретическим, как рай для верующих, или же ад для более осведомленных.

Шагая по этой преисподней, Рожденные Кровью видели, что из теней на них глядят смертные. Появление здесь внизу группы легионеров было редкостью, случавшейся, возможно один-два раза за жизнь смертного, и тем было чрезвычайно любопытно. Само собой, никто не был настолько глуп, чтобы попадаться им на пути — приход одного из закованных в броню полубогов из XII Легиона чаще всего предвещало смерть. Они рассыпались перед ними, крадучись во мраке, словно грызуны, и всматривались в бронированных транслюдей из боковых коридоров и из-за решетчатых вентиляционных люков.

Маршрут, который им загрузил смертный, пока что оставался точен. Путь был открыт перед ними. Двери отпирались, позволяя беспрепятственно продвигаться в сердце поскрипывающего линкора.

Рожденные Кровью прошли несколько километров по чреву корабля, пересекая убогий подземный мир. Только приблизившись к цели, они начали подъем в основные коридоры и залы боевого корабля.

Они пересекли вертикальную шахту, перебирая руками и подтягиваясь по крепко приделанному стальному кабелю, который тянулся по центру. Свободно проследовали по коридорам, словно призраки. Все двери по их маршруту были открыты. При их приближении все видеокамеры мигали и отключались или же отворачивались в сторону, пока они проходили мимо размашистыми шагами, перемещаясь стаей.

На верхних уровнях им встретилось трое смертных и один легионер. Рожденные Кровью избавились от слуг, не сбавляя шага, с отвратительным хрустом переломив им позвоночники или пробив головы прикладами оружия.

Легионер появился из боковой комнаты посередине цепочки Рожденных Кровью. Трое из них тут же бросились на него. Он успел разбить одному лицевой щиток, прежде чем его свалили, прижали руки и вогнали силовой клинок под подбородок, в черепную коробку.

Пора тонкостей прошла. Они оставили его там, где он упал, и ускорили темп, вышагивая вперед.

Настало время. Время убить легенду.

Глава 8

В своих снах Скорал была беспомощна. Она находилась на арене, и истекала кровью из дюжины ран. Босые ноги стояли на красном песке. Небо над головой было заполнено ревущим огнем. На трибунах издевательски смеялись и вопили тысячи безликих зрителей.

У нее должно быть оружие, однако она оказалась безоружна. Она билась с огромным, искусственно выращенным чудовищем, носящим щерящийся шлем Легиона. Одна из его рук была механической, в пальцах щелкали поршни. Другая рука размахивала куском тяжелой цепи.

Неподалеку с суровым видом стоял Дрегер. Рядом с ним находился Мавен, на красивом и худом лице которого была насмешливая улыбка.

Она двигалась медленно. Ноги отяжелели и волочились по песку. Она споткнулась, с трудом поднялась и снова споткнулась. По телу стекали ручейки пота.

У нее не было оружия. Ей требовалось оружие.

На песке возле Мавена и Дрегера лежало мачете. Она попыталась крикнуть им, чтобы они бросили его ей, но горло забил красный песок. Раздался лишь задыхающийся хрип. Дрегер стоял неподвижно. Мавен засмеялся.

Враг бросился на нее. Ноги налились свинцом. Она не могла пошевелиться. Цепь чудовища резко метнулась вперед и туго обвилась вокруг ее руки. Противник сильно дернул. Ее рука вырвалась из сустава и отвалилась.

Изнутри появились корчащиеся твари, покидавшие ее тело вместе со стремительным потоком крови. Они извивались и визжали, используя ее тело и кровь как врата между варпом и реальностью. Боль была невероятной. Дергающиеся щупальца разодрали плоть, вырвавшись из зияющего огрызка плеча, и она закричала.

Скорал проснулась от боли, обливаясь потом. По организму растекался адреналин. На мгновение она запаниковала, осознав, что у нее действительно нет левой руки, а затем вспомнила.

Кошмар. Это казалось таким реальным, но было не более чем кошмаром.

Ей потребовалась секунда, чтобы понять, где она находится — закрыта внутри восстановительной капсулы в апотекарионе секундус. Она полежала, сделав несколько вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Культя на месте плеча зудела.

Она услышала звон неподалеку, но оставила его без внимания. Это могло подождать. Она поскребла перевязанное плечо и почувствовала, что скобка сместилась.

— Идиотка, — произнесла она и начала разматывать бинты. От них несло тухлятиной, словно раны гноились.

Под бинтами что-то зашевелилось, от чего они заколыхались, а у нее в горле перехватило дыхание.

— Нет, — всхлипнула она.

Да, — прошипел голос у нее в голове.

Из раны вырвались дергающиеся щупальца с острыми кончиками, которые проткнули бинты и забрызгали внутреннее пространство восстановительной капсулы кровью. Скорал закричала.

Она проснулась снова, на сей раз по-настоящему.

Ее дыхание было частым и неглубоким, простыня под ней промокла от горячечного пота. Из перевязанного обрубка плеча сочилась кровь, пропитывавшая бинты.

Скорал нажала на отпирающий механизм капсулы, и та медленно открылась. Она перекинула ноги через бортик и приподнялась, скривившись. Потерла рукой лицо и сделала долгий вдох, пытаясь замедлить стремительное биение сердца.

При переходе через эфир такое часто случалось. Сны и кошмары усиливались, выходя за рамки всего, что ей когда-либо доводилось переживать в реальном пространстве. Даже под прикрытием защитного поля Геллера, сдерживавшего хищников Моря Душ, его присутствие постоянно ощущалось.

Порой оно проявлялось в виде пугающих и тревожных сновидений, в другие разы — как несвойственная меланхолия, возникающие на пустом месте припадки слепой ярости, разрушительное беспокойство, которое пожирает человека изнутри, буйные галлюцинации, или же приступы психоза.

В редких случаях внутри корабля возникали физические проявления варпа. Иногда Пожиратели Миров отыскивали их и сжигали зарядами прометия, превращая в пепел, распадающийся эфиром. Порой же они их игнорировали. Так или иначе, эти привидения обычно забирали только смертных на борту корабля.

Во время одного жуткого трехмесячного варп-перехода Скорал преследовал призрак шепчущей старухи без глаз. Та была в тени и ползла вперед на краю зрения, когда бы она ни обернулась. Поглаживала волосы Скорал, когда после нескольких дней без отдыха та, наконец, впала в прерывистую утомленную дремоту. Она тут же дернулась, проснувшись в шоке, и шепчущая карга отпрянула. Пальцы старухи напоминали паучьи лапы. В местах прикосновений кожа Скорал застыла и онемела. Это привидение терзало ее на протяжении нескольких месяцев, а затем исчезло. И ей еще повезло.

Трижды ей доводилось видеть членов экипажа, одержимых полными ненависти сущностями из-за пелены. Каждый из таких случаев сопровождался смертями. От последнего происшествия, свидетелем которого она стала, у нее в душе до сих пор оставались следы.

Некоторые были не в состоянии вынести этого. Многие предпочитали самоубийство встрече с очередным ночным циклом на борту корабля во время варп-перехода. Ей было известно о множестве других, кто просто исчез. Основную их часть больше не видели. Нескольких нашли ужасно изувеченными, с содранной кожей — они висели на цепях на нижних палубах. Впрочем, этот жуткий ритуал вполне мог устроить один из Легиона, а не нечто из варпа.

Какое-то время Скорал казалось, что она никогда не оправится — однако ей это удалось. Она поняла, что крепче большинства прочих смертных. Она была бойцом. Могла пережить любую боль, любое неудобство, любую травму. Она выдержит. Она была сильной.

Она осторожно размотала окровавленные бинты на культе у плеча. У нее до сих пор не получалось осмыслить, что это — ее плоть, ее тело. Казалось, будто оно не реально.

Бинты пристали к ране, и она заскрежетала зубами, отдирая их. Поверх раны был пришит лоскут синтекожи, края сморщились и порозовели. Пока она спала, рана открылась, и между скобок сочилась кровь. Вся эта область имела омерзительный лиловый оттенок, но Скорал удовлетворилась тем, как все заживает, несмотря на последний небольшой разрыв.

Большую часть операции она провела самостоятельно, накачавшись мощными анальгетиками. У нее не было ни малейшего желания повторять этот опыт. Усилия по перенаправлению своих разорванных артерий, которые пережали ее медицинские сервиторы, пока легионер Детей Императора дрался с Руохом, едва не оказались для нее непосильными. За время операции она дважды отключалась, каждый раз приходя обратно в сознание благодаря встряхивающим инъекциям адреналина, производимым ее сервиторами.

Скорал скривилась. В отсутствующей конечности пульсировала фантомная боль. Она ощупала стальной поднос рядом с капсулой и схватила шприц-пистолет. Дважды нажав на спуск, она впрыснула себе болеутоляющие, опустошив две склянки. Область мгновенно онемела, и она облегченно вздохнула.

Она увидела, что ее вокс-браслет, лежащий на боковом столике со стальной поверхностью, мигает и едва заметно вибрирует. Входящий вызов. Оставив его на столе, она произнесла команду вслух.

— Вокс ответ, — сказала она, ощупывая пальцами рану на плече.

— Где ты? — раздался голос. Мавен.

— Ну, тебе тоже привет, — отозвалась она.

— Где ты? — повторил он серьезным, не терпящим отлагательств тоном.

— Апотекарион секундус. А как ты думаешь?

— Убирайся оттуда, — произнес Мавен. — Убирайся сейчас же.

— Что ты… — начала было она и повернулась, услышав, как с шипением открывается основная дверь.

— Ручное переключение принято, — раздался приглушенный голос сервитора у двери снаружи. Фраза оборвалась влажным звуком чего-то рвущегося. Скорал нахмурилась.

От раздавшегося выстрела болтера ее как будто по лбу ударило. Звук был ошеломляюще громким, и голова одного из ее медицинских сервиторов просто исчезла в красной дымке. Мгновение тот продолжал стоять вертикально, а затем свалился на пол, словно марионетка с обрезанными нитками.

Галерий покачал головой.

— Это сумасшествие, — произнес он. — Где-то рядом настоящий враг, который охотится за нами. Нас уже загнали сюда, на не-грань безумия. Думаешь, Дорн, Жиллиман, Русс и остальные просто прекратят погоню? Они будут преследовать нас, пока все, кто сражался под Оком Гора, не окажутся мертвы. Если мы хотим иметь какие-то шансы выжить, хоть какие-нибудь, то не можем вести войну друг с другом, чтобы ослабленных уцелевших разорвали на части ручные шавки Империума. Если мы будем разобщены, то никогда не сможем нанести им ответный удар, осадить Терру и одержать настоящую победу.

— Мне нет дела до захвата Терры. Теперь это дурацкая мечта, — ответил Дрегер. — Меня заботит только Легион, ничего более.

— Что ж, если ты позволишь этой ситуации обостриться, он будет уничтожен, — сказал Галерий, указывая на противостояние армад двух Легионов. — Да, мы в Третьем Легионе надменны. Да, мы смотрим на вас сверху вниз как на дикарей, однако присутствует и воинское уважение. Мы — братья. Убедите их помочь вашему флоту пополнить запасы, дозаправиться, перевооружиться, сделать все, что вам нужно, а затем уходите отсюда и направляйтесь, куда пожелаете. Ступайте и отыщите этого безумного демона, который когда-то был вашим сеньором. Растратьте свои жизни в бессмысленной и самоубийственной атаке на Ультрамар или Терру, если вам это необходимо. Но не будьте настолько глупы, чтобы позволять этому перерасти в конфликт.

Скорал мгновенно среагировала на стрельбу, выкатившись из восстановительной капсулы и тяжело упав на пол. Она лежала, не поднимая головы. Палуба леденила кожу. Она осознала, что все еще соединена с капсулой парой внутривенных катетеров. Она содрала пластырь, который удерживал их на коже, и вырвала иглы из руки, позволив им капать на палубу.

— Скорал? Ты там? — донесся из ее браслета напряженный голос Мавена.

— Вокс отбой, — произнесла она, и он умолк.

В комнате раздались тяжелые шаги, за которыми вскоре последовало еще два оглушительных удара. От каждого выстрела она вздрагивала всем телом. Стену позади Скорал забрызгало кровью — похожей на молоко искусственной синтекровью. Та стекала вниз густыми ручьями. В панелях стены засели фрагменты черепа.

Скорал отползла назад на коленях и единственной руке, действуя как можно тише и ощущая себя неустойчивой и неуклюжей. Ее и вошедших разделяла восстановительная капсула. Между низкими опорами капсулы ей были видны красные бронированные сапоги и отделанные бронзой поножи. По меньшей мере полдюжины легионеров. Она видела, что двое ее сервиторов убиты, разорваны на куски ужасающе мощным огнем болтеров.

Она не знала, кем были явившиеся в ее апотекарион и зачем они пришли, однако не питала на этот счет никаких иллюзий. Если они ее найдут, то убьют.

Они не двигались. Высматривают движение, что-то еще живое, — поняла Скорал. Она замерла. Тишина была гнетущей. Она перестала дышать, боясь, что звук выдаст им ее присутствие. До ее слуха донеслось несколько серий приглушенных щелчков. Она провела при Легионе достаточно много времени, чтобы знать, что это такое — закрытое вокс-сообщение. Легионеры переговаривались.

Они разделились и начали продвигаться по апотекариону. Они вели себя методично, искали выживших. Это были не действия легионеров, поддавшихся Гвоздям. Это была спланированная операция. Мысль не относилась к числу успокаивающих.

Один из легионеров приближался к месту, где она находилась, привлеченный то ли раскрытой восстановительной капсулой, то ли — о, боги — слегка покачивающимися внутривенными катетерами. Когда он подошел ближе, ей стал слышен шум его доспеха, сердито гудящего, словно рой насекомых. Она слышала скрежет и стрекотание сервоприводов. Он тяжело шагал, сотрясая палубу. Еще три шага, и он ее увидит.

Двигаясь максимально тихо, она протиснулась назад и сжалась за сплошным блоком мойки апотекариона. Ей было слышно, как космический десантник обходит восстановительную капсулу и останавливается, осматривая место, где она находилась всего несколько секунд назад. Он увидит качающиеся капельницы. Никак не мог их не увидеть. Она снова услышала щелчок его закрытого вокса.

С другого конца комнаты донеслось четыре выстрела из болтера, сделанных в быстрой последовательности. На последнем выстреле она услышала, как разбился плексиглас, и на палубу хлынула вырвавшаяся вода. Омолаживающие емкости. В регенеративной жидкости плавал один из Легиона. Холак. Он не был в полном сознании. Скорал самолично ввела сыворотку, которая запустила его мембрану устойчивого анабиоза, спровоцировав индуцированную разновидность приостановки жизнедеятельности. Пятый выстрел, почти сразу за которым раздался шлепок разрыва, скорее всего, оборвал его жизнь.

Что, черт побери, происходило? Эти легионеры не относились к подразделению Дрегера, и она была уверена, что они не подчиняются и Аргусу Бронду. Откуда они взялись? Какова их цель? И как они прошли сюда, а их не остановили?

Ее пронзила мысль. Дрегер не знал, что они тут.

Ей было известно, что внутри Легиона есть множество подгрупп, соперничающих за главенство. Вероятнее всего, на «Непокорный» проникло отделение кого-то из врагов ее господина. Но чего ради?

Нужно было сообщить Дрегеру.

Браслет-передатчик. Она обругала себя дурой. Ну почему она не схватила его, когда была такая возможность? Оставшиеся в организме болеутоляющие затуманивали ее рассудок.

Пожиратель Миров был настолько близко, что она чувствовала электрическое покалывание от его брони, питаемой миниатюрной реакторной установкой в бронированном ранце. Он снова пришел в движение.

Едва осмеливаясь дышать, она попятилась вдоль мойки. Путь пролегал через лужу теплой жидкости. Кровь с вкраплениями мозговой ткани и осколков черепа. Она впиталась в рубашку на коленях и покрыла стопы и кисти.

Перемещаясь как можно быстрее и все так же не издавая звуков, Скорал продолжила пятиться, скользнув за угол стола. Она прижалась к нему спиной ровно в тот момент, как Пожиратель Миров обогнул мойку.

Ее сердце оглушительно стучало в груди. Она молилась, чтобы воин этого не услышал. Она услышала, что он остановился.

Воспользовавшись возможностью, она наполовину проползла, наполовину протащила себя вдоль оставшейся части стола, возвращаясь назад к своей восстановительной капсуле. Скорал быстро огляделась. Похоже, никто из легионеров не смотрел в ее направлении. Протянув руку вверх, она ощупала край стола, шаря вслепую в поисках браслета-передатчика. Спустя секунду она обнаружила искомое.

Скорал натянула браслет на руку и поднесла крошечное отверстие передатчика ко рту, прикрыв его ладонью.

— Дрегер, — произнесла она так тихо, как только могла.

Дрегер перестал расхаживать туда-сюда по замкнутому наблюдательному посту, когда раздался звон входящей вокс-передачи. Он щелчком отключил ее, заглушив.

Комната была тускло освещена. Багрово-лиловое свечение варпа окрашивало все в красные тона.

— Если ты не собираешься отослать меня обратно в мой Легион, или использовать на переговорах, так зачем показывать мне это? — спросил Галерий. — Это смахивает на бессмысленную жестокость. Мне доставляет неизмеримое удовольствие знать, что мой Легион уцелел, однако не позволять мне быть с братьями… Лучше бы я не знал, что они так близко. Теперь кажется, будто они дальше от меня, чем когда-либо.

Вокс Дрегера снова зазвенел. Издав раздраженное рычание, тот отключил его.

— Был созван военный совет, чтобы определить курс действий, которого станет придерживаться Двенадцатый, — произнес Дрегер. — Пока мы разговариваем, он уже собирается. Ты сказал, что наш Легион раздробился на фракции. Ты прав. Есть желающие сражаться, желающие уйти и те, кому все равно.

— А ты?

— Я хочу увидеть объединенный Двенадцатый Легион, — ответил Дрегер. — И хочу воссоздать нас заново. Мы могли бы это сделать здесь.

— Ты разрываешься, — сказал Галерий. — Не знаешь, кого поддержать.

— Ну, так убеди меня, — произнес Дрегер.

Скорал беззвучно выругалась. Дрегер не отвечал. Она надавила на потайную руну на внутренней поверхности своего браслета, и на том замигал крошечный огонек размером с булавочное острие.

Только тогда она заметила кровавые отпечатки, которые оставила при перемещении с другой стороны мойки.

Она снова обругала себя дурой. Лихорадочно попыталась стереть основное со ступней при помощи своего медицинского халата, но эти усилия были бесполезны. Ничего нельзя было сделать.

Ей требовалось убираться отсюда. Сейчас же.

Низко пригнувшись, она присела и обогнула боковину своей восстановительной капсулы, продвигаясь к выходу.

Нет. По обе стороны от двери стояли два легионера. Этот путь был перекрыт.

Она увидела их мельком — закованы в барочную, красную шипастую броню, украшенную черепами и метками убийств. Полыхал сверкающий свет и раздавался шипящий рев, сопровождаемый жарким химическим смрадом, от которого у нее защипало ноздри. Они запечатывали дверь. Запирали ее внутри.

Казалось, она застыла на целую вечность, хотя могло пройти только мгновение. Ее разум пребывал в смятении. Выхода не было.

Это мгновение бездействия едва не убило ее. Легионер подошел к ней настолько близко, что она могла бы протянуть руку и прикоснуться к обильно покрытому боевыми шрамами доспеху. Воин не видел, что она съежилась на полу — его внимание было куда-то отвлечено.

Шок вывел ее из секундной бездеятельности. Она развернулась и начала пробираться прочь от входа, не поднимая головы. Скорал скользнула между шкафчиков, наполненных медицинскими припасами, пустых каталок и гудящей, практически безмолвной аппаратурой жизнеобеспечения. Она бросила взгляд влево, заметив, что легионеры как один направляются в дальний угол помещения, к изоляционной камере, где содержался Кхарн, а затем посмотрела направо — прямо в злобно щерящийся лицевой щиток искавшего ее легионера.

Тот стоял, опустившись на одно колено, и трогал рукой в перчатке кровавые пятна, которые она оставила на полу. К вокс-решетке были прикреплены резные зубы, что придавало ему жестокий и звероподобный вид. Левую половину лицевого щитка украшал черный отпечаток ладони.

Легионер увидел ее в то же самое мгновение, но отреагировал гораздо быстрее. Он стартовал, будто спринтер, перемещаясь с невероятной быстротой и расплываясь в движении. Он понесся к ней, отбросив с дороги и опрокинув тележку — неудержимый джаггернаут, намеренный ее прикончить.

У Скорал не было времени на раздумья. Она рывком поднялась, толкнула ему под ноги каталку, нагруженную ящиками с припасами, и побежала к открытой двери комнаты. Воин снес препятствие в сторону тыльной стороной кисти, ударив по нему с пренебрежением смертного, прихлопывающего муху. Каталка отлетела от него, переворачиваясь в воздухе и расшвыривая коробки с вещами.

Он сокращал дистанцию поразительно быстро. Она успела сделать всего два шага, преодолев, может быть, пару метров, когда он почти догнал ее, с легкостью покрыв втрое большее расстояние. И все же ей удалось добраться до изоляционной камеры — квадратной комнаты из бронестекла, где находилась только одна восстановительная капсула по центру. Выхода не было. Она загнала себя в угол.

Он был рядом. Она ударила ладонью по запирающей руне двери. Проем тут же с шипением закрылся. На какой-то кошмарный миг она подумала, будто заперла себя вместе с легионером, но нет — тот был снаружи. Она видела его сквозь толстое бронестекло. Вблизи он казался невероятно огромным. Она увидела, что он тянется к открывающему механизму двери.

Рука Скорал так тряслась, что она едва не промахнулась, но все же нажала большим пальцем на красную клавишу возле двери. Аварийный контроль заражения. Раздался звук предупреждающей сирены, и начали вспыхивать красные огни. Немедленно сработал запирающий механизм, который несколько раз со скрежетом провернулся, крепко закрывая дверь. Открыть ее можно было только при помощи соответствующего кода.

Она попятилась от двери, глядя на громадного космического десантника, который стоял по другую сторону и злобно смотрел на нее. Тот сделал два шага назад и направил на нее болт-пистолет. Не делая паузы, он открыл огонь. Три выстрела в быстрой последовательности. Скорал дернулась.

Стрельба оставила на бронестекле рубцы, но оно устояло. Пожиратель Миров опустил свой пистолет. Из ствола и отверстий дульного тормоза поднимались струйки дыма. Он пристально поглядел на нее, удерживая ее взгляд, а затем просто отвернулся, словно счел, что ее жизнь не стоит трудностей, связанных с прорывом в камеру.

Скорал, пошатываясь, обошла единственную восстановительную капсулу, расположенную посередине камеры, и прижалась к стене из бронестекла напротив двери, исступленно вглядываясь в проход снаружи. Коридор корабля был пуст. Она начала стучаться и кричать.

— Кто-нибудь! — ревела она. — Кто-нибудь!

На коже завибрировал браслет-передатчик. Дрегер. Наконец-то.

— Что там происходит? — прорычал он.

Ее внимание привлекло движение, замеченное уголком глаза.

Двумя камерами дальше она увидела Кхарна, который, как и всегда, неподвижно восседал на своем троне. Снаружи его камеры собралась истребительная команда Пожирателей Миров.

Протоколы заражения. Когда запускали аварийную блокаду заражения, все камеры апотекариона секундус закрывались.

Она увидела вспышку сварочной горелки.

— Легионеры, — выдохнула Скорал. — Прорезают себе дорогу в камеру Кхарна. Они собираются его убить.

Глава 9

Дрегер мчался по коридорам «Непокорного», рявкая приказы. В шаге от него следовал мечник из Детей Императора, Галерий, у которого за спиной был пристегнут его массивный изогнутый клинок. За ними грохотал почетный караул Пожирателей Миров, сжимавших в руках болтеры и цепные мечи.

Слишком долго, — подумал Дрегер. Они добирались слишком долго. Нигде ближе не было ни одного легионера, кто смог бы попасть туда быстрее. Он ускорил темп, с каждым скачком покрывая пять, шесть, семь метров. Коридоры сотрясались от грома шагов.

Он услышал вой сигнала заражения. Тот становился все громче. Они почти пришли. Впереди виднелась пульсирующая лампа цвета крови.

Он свернул за угол слишком быстро, и подошвы проскользнули по металлическому полу. Дрегер врезался в противоположную стену, бронированное плечо съехало по ее поверхности. Галерий миновал поворот более изящно, использовав собственную инерцию, чтобы наступить на саму стену. Он сделал два шага, а затем оттолкнулся от стены и с гулким ударом приземлился обратно на пол, сохранив скорость. Он вырвался перед Дрегером и другими Пожирателями Миров, его руки работали, словно поршни.

Они пронеслись мимо стен апотекариона, сделанных из бронестекла. Он увидел внутри легионеров. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что они не его и не Аргуса Бронда.

Это были чужаки. Лазутчики на его корабле. Он почувствовал, как внутри нарастает ярость. Гвозди затикали в голове, подпитывая пылающие мускулы и наделяя его силой и скоростью.

В одной из изоляционных камер он увидел Скорал. Та стояла, прижавшись к стеклу, стуча по нему и крича, хотя из коридора было ничего не слышно. На миг их взгляды встретились. Затем он миновал ее. Последний поворот. За ним вход в апотекарион.

Он свернул за угол, и его встретил оглушительный шквал мощного обстрела. Крупнокалиберные заряды угодили Дрегеру в верхнюю часть левого плеча. Они вырвали из керамита огромные куски и наполовину развернули капитана, вынудив его пошатнуться. Галерий метнулся в перекат, чтобы уклониться от встречного огня, но в него тоже попали, и поток выстрелов из тяжелого орудия оставил на безупречном пурпурном нагруднике несколько борозд.

Перед входом в апотекарион, широко расставив ноги, стоял легионер. Он держал дергающуюся автопушку с ленточным питанием. Громадное двуствольное оружие боролось с ним при каждом сокрушительном выстреле.

Один из Пожирателей Миров Дрегера рухнул сразу же, его шлем взорвался красными брызгами. Двое других упали, когда грохочущие снаряды автопушки прошлись по ним, выбивая в броне огромные воронки. Они отшатнулись назад, заваливаясь под ноги тем, кто следовал за ними.

Погиб еще один Пожиратель Миров, перерезанный надвое в поясе громадной мощью огня автопушки, прежде чем Дрегер уложил легионера. Два выстрела, один за другим. Взрыв буквально оторвал легионеру голову. Смертоносное оружие смолкло, палец мертвого воина наконец-то перестал давить на гашетку.

Воин еще не успел упасть, а Дрегер уже оказался на ногах и пришел в движение. Они с Галерием оказались у входа первыми. Сервитору, встроенному в дверную раму, начисто оторвали голову. Дрегер протолкнулся в находящуюся на той стороне предкамеру, вскинув болтер. Пристегнутый под стволом цепной штык перемалывал воздух. Галерий следовал на шаг позади, держа обеими руками свой клинок Аргентус.

Дрегер ударил кулаком по открывающему механизму двери. Ничего не произошло.

— Они ее запечатали, — сказал Галерий, качнув подбородком в направлении подпалин на дверном стыке.

— Автопушку, — скомандовал Дрегер, ткнув пальцем в одного из своих легионеров. — Быстро!

Пожиратель Миров вырвал тяжелое оружие из рук мертвого легионера и навел его на запечатанную дверь. Дрегер и Галерий отошли в сторону, отвернувшись, и легионер вдавил гашетку.

Град огня ударил в заваренную дверь, растрескав стеклянное окно, но не разбив его. Легионер исчерпал боекомплект автопушки за считанные секунды, стреляя очередью. Когда он закончил, стволы светились красным от нагрева. От двери остались искореженные руины, но она еще держалась.

Дрегер шагнул вперед и впечатал подошву в стеклянный центр двери. Та разлетелась вовнутрь, и он вошел, стреляя из прижатого к плечу болтера.

В его сторону запрыгала пара гранат, и он метнулся вбок, укрываясь за перевернутым столом. Взрывы, которые произошли настолько близко друг к другу, будто являлись одной детонацией, разметали во все стороны осколки пылающей шрапнели. Вся сила взрывов пришлась на предкамеру. У него не было времени проверять своих легионеров.

Он поднялся и охватил комнату беглым взглядом. Вражеские легионеры собрались на дальнем краю по правому борту, они стояли возле сделанной из бронестекла камеры Кхарна. Один из них держал обеими руками громоздкий комби-болтер и, когда Дрегер приподнялся из-за укрытия, полил того огнем.

Капитан остался внизу и сдвинулся вбок, ведя ответный огонь.

Он увидел, что они все еще прорезают себе дорогу в камеру Кхарна, но уже почти закончили. Пока он пригибался под мощным встречным обстрелом, они завершили свою работу. Двое схватили дверь и выдернули ее. Пара Пожирателей Миров осталась в апотекарионе и подняла оружие, чтобы замедлить Дрегера и его легионеров. Остальные вошли в бронированную камеру, чтобы разобраться с Кхарном.

Стоя на коленях, Дрегер прицелился в одного из наступающих легионеров и выпустил два болта. Он попал Пожирателю Миров в левое колено, напрочь оторвав ногу, и встал прикончить того. Перепрыгнув через упавшую каталку, он ударом ноги отшвырнул оружие легионера, а затем всадил воину в горло свой цепной штык. Режущие звенья разорвали гибкую прорезиненную броню и вошли в плоть под ней, раздирая ее на куски и разбрасывая горячие брызги.

Двое из Пожирателей Миров в камере Кхарна подтаскивали дверь в закрытое положение, и Дрегер закричал, бросившись вперед в отчаянной попытке остановить их.

Галерий был ближе.

Палатинский Клинок завертелся, сближаясь с последним стоящим у них на пути Пожирателем Миров, который преследовал легионера в пурпурной броне огнем из комби-болтера. Он разворачивал оружие слишком медленно.

Галерий нанес два режущих удара, плавно перетекших один в другой, орудуя двуручным клинком с потрясающей скоростью. Первый выпотрошил Пожирателя Миров, распоров того до позвоночника. Второй аккуратно обезглавил его, и голова в шлеме завалилась назад. Она катилась и прыгала к изоляционной камере Кхарна, пока не остановилась на полу, безучастно уставившись вверх.

Безголовое тело легионера рухнуло на колени, из обрубка шеи фонтаном била кровь. Затем оно тоже опрокинулось назад. Кровь толчками ударила в изоляционную камеру, буквально заливая находившихся внутри легионеров и разбрызгиваясь по лицу Кхарна, пока двери не захлопнулись.

К дверному стыку изнутри прикрепили плавильные полосы, камера оказалась надежно запечатана, и Дрегер взревел от злобы и отчаяния

— Мелта-заряды! — заорал он. — Несите их!

Он безрезультатно ударил кулаком по бронестеклу, зная, что оружие или заряд, способные пробить преграду, принесут позже, гораздо позже, чем диверсанты закончат то, для чего пришли. Дрегер зарычал, снова ударив кулаком в бронестекло.

В двух камерах от него Скорал наблюдала в беспомощной муке, чувствуя отчаяние своего господина. Она видела, что внутри камеры пять оставшихся членов истребительной команды окружают Кхарна. Все они держали наготове оружие: болтеры, цепные мечи, силовые топоры, булавы.

Легионер, который стоял прямо позади пребывающего в коме советника, был огромным гигантом. Поперек выпуклой брони у него на плечах были туго натянуты цепи, увешанные черепами. Лицевой щиток шлема был сделан из бронзы и выполнен в подражание демону. От висков поднимались ребристые кривые рога.

Воин убрал свой пистолет в кобуру и вытащил из ножен на бедре короткий гладий. Это задание предстояло выполнить при помощи холодной стали. Меч представлял собой старое, сильно изношенное оружие, простое и безыскусное. В нем не было ничего декоративного. Оно являлось сугубо функциональным, а его клинок пролил кровь бесчисленных сотен.

Легионер отвел гладий назад для смертельного удара, нацеленного в заднюю часть шеи Кхарна. Он протянул свободную руку вперед, словно хотел взять советника за плечо, чтобы попасть точнее. В последнюю секунду он передумал и убрал кисть. Вместо этого он сменил стойку и перехватил гладий, положив ладонь свободной руки на затыльник.

Острие гладия находилось в считанных сантиметрах от шеи Кхарна, готовое к смертоносному выпаду. Пожиратель Миров сомкнул пальцы на затыльнике.

Остальные стояли с оружием в руках, наблюдая смерть Кхарна.

Скорал затаила дыхание.

Дрегер взревел, колотя по бронестеклу.

Это должно кончиться не так, — сказал он себе. Это должно кончиться не так.

Лицо Кхарна было забрызгано горячей кровью, капли попали на щеку, лоб, веки и рот. Неуловимым движением его губы чуть разошлись. Алая капля коснулась языка. Живая кровь, пролитая в бою. Пролитая со злостью.

У него за спиной Пожиратель Миров отвел острие гладия назад, готовый нанести смертельный удар.

Кхарн открыл глаза, и полилась кровь.

Глава 10

Этот удар должен был стать смертельным. Ветеран-легионер никак не мог промахнуться мимо цели с такого расстояния. Но это все-таки был Кхарн.

Все произошло на протяжении считанных ударов сердца. Оно ошеломляло быстротой и жестокостью, и наблюдатели застыли от неожиданности и шока, широко раскрыв глаза.

Кхарн наклонился в сторону, сдвинувшись ровно настолько, что клинок гладия полоснул мимо его голой шеи.

Его руки оторвались от подлокотников трона, схватив изумленного воина за запястья.

Он яростно крутанул. Треск.

Пожиратель Миров зарычал и выпустил оружие.

Все еще продолжая сидеть, Кхарн поймал за рукоять выпавший из бронированной руки воина гладий.

Его рука рванулась вперед, и он метнул гладий. Тот вошел в горло одного из оставшихся Рожденных Кровью, погрузившись вглубь. Воин схватился за него, булькая кровью.

Впрочем, Рожденные Кровью были закаленными в бою ветеранами. Конечно, их удивило внезапное возвращение Кхарна к жизни, однако их инстинкты были доведены до совершенства нескончаемой войной. Реакция — и без того далеко опережающая реакцию простых смертных — была отточена как лезвие бритвы постоянными боями и обострена Гвоздями, которые гремели у воинов в затылках.

В их тела уже нагнетались стимуляторы, синапсы вспыхивали от приливов адреналина в организме, переполнявших их силой и скоростью.

Когда Кхарн пробудился, они не застыли в бездействии. Вовсе нет. Они отреагировали мгновенно и без колебаний. Клинки нацелились на единственного врага. Стволы поднялись.

Их было пять легионеров против одного — теперь четыре, поскольку тот, у кого в шее засел клинок, уже умирал. И все равно, они были вооружены и полностью закованы в броню, находились в замкнутом пространстве, откуда не было выхода, и окружали одиночного противника без доспехов и оружия. У этой схватки мог быть только один итог.

И все-таки, итог схватки был совершенно не очевиден. Даже в одиночестве и без оружия Кхарн никогда не являлся соперником, которого можно не воспринимать всерьез. Он уже в мгновение ока убил одного из их числа.

Он встал с трона, двигаясь с дьявольской быстротой даже для Легионес Астартес. Он все еще держался за сломанное запястье воина, пытавшегося его казнить. Поднимаясь, он резко вывернул его, разворачивая легионера. Одним плавным движением Кхарн оказался у того за спиной, как раз когда выстрелил болт-пистолет, вскинутый одним из Рожденных Кровью.

В замкнутом пространстве изоляционной камеры звук был оглушительным. Заряд попал Рожденному Кровью, которого Кхарн использовал в качестве живого щита, прямо в грудь. Он сдетонировал с громовым хлопком. Кхарн отбросил Пожирателя Миров ударом ноги, впечатав босую стопу ровно в поясницу воина, от чего тот отшатнулся прямо на стрелка, а Кхарн схватился за плазменный пистолет в кобуре ветерана.

Он плавно вытащил оружие и выстрелил — прямо в заднюю часть шлема воина, которого только что оттолкнул пинком. Оружие разрядилось потоком ослепительной бело-синей плазмы, которому вторил вибрирующий вой, пробив рогатый шлем и расплавив голову. Из реакционной камеры плазменного пистолета пошел шипящий пар охладителя.

Двое убиты.

Движение слева. Кхарн припал на одно колено, и у него над головой, крутясь, пронесся брошенный метательный топор. Оружие вошло в подголовник восстановительного трона. Пока Кхарн опускался, его пистолет развернулся, качнувшись в направлении следующей цели.

Шипастая силовая булава вышибла пистолет у него из руки, а затем начала обратный путь, чтобы размазать Кхарна о стену. Он поднялся навстречу удару, с потрясающей скоростью метнувшись вперед, чтобы оказаться ближе зоны поражения нападающего. Кхарн ухватил воина ниже локтя и развернул, нарушив равновесие Рожденного Кровью. Используя инерцию воина против него же самого, Кхарн впечатал его спиной в стену из бронестекла. Тонкая прозрачная панель содрогнулась от столкновения.

Кхарн ударил рукой вверх, расставив пальцы и всадив их в горло воина, словно клинок, раздавливая тому трахею.

Почувствовав движение позади себя, он качнулся вбок, едва избежав насаживания на ревущее острие цепного меча. Когда легионера повело вперед после неудачного удара, Кхарн схватил его за руки, сдергивая с места и направляя мелькающие цепные звенья в живот воина, которого он только что ударил о стену. Керамит с пласталью перемололо с визгом протестующего металла, брызнула кровь.

Разворачиваясь, Кхарн нанес Рожденному Кровью с цепным мечом удар локтем прямо в лицо, расколов одну из линз визора. Тот отшатнулся назад, и Кхарн крутанулся, хватая засевший в троне метательный топор. Это было грубое, варварское орудие убийства с массивным изогнутым клинком и неровными зубьями.

Цепной меч с ревом устремился к нему. Кхарн бросился в перекат, уходя от бешено крутящихся режущих звеньев. Легионер с болт-пистолетом вставал, спихивая с себя мертвый груз Пожирателя Миров, которому Кхарн снес голову.

Поднявшись, Кхарн швырнул топор. Тот, вертясь, пронесся через всю изоляционную камеру и попал тому легионеру в голову, глубоко вонзившись в шлем ровно между глаз. Он не прошел насквозь, но сила удара резко дернула шею воина назад, и затылок шлема жестко врезался в стену из бронестекла позади него.

Цепной меч снова надвигался на него. Повернувшись и сделав шаг ближе, Кхарн рубанул по запястью воина, предвосхищая удар, и вогнал кулак в шлем воина, разбив костяшки до крови, но отбросив противника назад.

Воин у него за спиной не был мертв, несмотря на раздавленную трахею и кашу из разбитой брони и крови на месте живота. Он бросился на Кхарна, рыча, словно зверь, и замахиваясь своей шипастой силовой булавой. Кхарн развернулся и упал на одно колено, прогнув спину и запрокинув голову назад. Потрескивающая силовая палица с шипением рассекла воздух в нескольких сантиметрах над ним, пройдя настолько близко, что силовое поле оружия опалило ему горло и подбородок.

Кхарн одной рукой схватился за открытые кабели нагрудника Мк-III легионера, а другую просунул между ног противника и рывком поднялся на ноги, полностью оторвав воина от пола. Он взревел, напрягая мышцы, и швырнул легионера через всю камеру головой вперед.

Тот тяжело ударился об пол и врезался в угол камеры, с хрустом задевая стены из бронестекла. Кхарн мгновенно пришел в движение, поворачиваясь со сверхъестественной быстротой.

Болт с воем прошел мимо его головы, в считанных сантиметрах, и разорвался о стену позади. Грохнул второй выстрел, закрутивший дым горизонтальным вихрем, но и он не попал в цель, хотя и оставил кровавую полосу поперек груди Кхарна перед тем, как сдетонировать о стену камеры.

Кхарн сделал ложное движение вправо и рванулся влево, уклоняясь от очередного выстрела. Он сделал шаг, наступив на сиденье своего трона, и прыгнул на стрелка, у которого в шлеме между глаз до сих пор торчал метательный топор.

Болт-пистолет легионера рявкнул еще дважды. Первый заряд с визгом пронесся в просвет между левым ухом Кхарна и его вытянутой рукой. Второй попал ему сразу над ключицей.

Кхарну повезло. Попади болт в ключицу, его скорость замедлилась бы настолько, что он сдетонировал бы в теле. Это, скорее всего, оторвало бы руку, а возможно, что и голову. Так же болт прошел прямо навылет, вышел сквозь толстую жилистую мышцу между плечом и шеей, а затем взорвался, разодрав спину на лоскуты мяса и опаленной плоти.

И все же, это его не остановило.

Кхарн врезался в закованного в броню легионера плечом, впечатав того в стену. Воин поскользнулся на склизкой от крови палубе и припал на одно колено. Двое бойцов сцепились в смертельном клинче. Противник Кхарна вытащил из пристегнутых к поножу ножен серрейторный нож, держа его обратным хватом для колющих ударов. Он всадил оружие глубоко в бок Кхарна, прямо под сросшиеся ребра.

Кхарн взревел от ярости и боли и вырвался, беспощадно вывернув и сломав запястье легионера, так что кинжал остался торчать в его теле, войдя по рукоятку. Затем он нанес жестокий удар локтем в боковую часть шлема легионера, от чего голова того дернулась вбок. Прежде чем воин успел придти в себя, Кхарн схватился за его шлем обеими руками. Он вогнал большие пальцы в светящиеся линзы визора, разбив те и воткнув их в находящиеся дальше глаза.

Ослепленный легионер заревел. Кхарн уперся ему ногой в грудь и, используя в качестве опоры, выдернул топор, который так и оставался во лбу шлема воина. Легионер попытался наставить на Кхарна свой болт-пистолет, но Кхарн отбил оружие вбок ударом плоской стороной топора, а затем рванул шлем противника в сторону, обнажая шею.

Он рубанул по ней — раз, другой, третий, все удары быстрые и жестокие — прорубаясь сквозь гибкий ребристый поддоспешник, плотно сплетенные пучки волокон, кабели с сервоприводами, а затем кромсая плоть на шее. Лезвие топора затупилось о твердый, словно железо, хребет легионера, однако успело рассечь артерии, и горячая, генетически насыщенная кровь буквально ударила оттуда струей через всю комнату, забрызгивая стены из бронестекла и самого Кхарна.

Трое убиты. Оставалось двое.

Яростная атака завершилась за один удар сердца. Растерзанный легионер рухнул на пол, а Кхарн быстро поднялся, разворачиваясь. С топора капала кровь. Тем же движением он вырвал гладий, который пригвождал его первую жертву к стене. В ране запузырилась кровь. Воин был еще не совсем мертв — пока что — но Кхарн прикончил его, с силой наступив ему на шею и оборвав жалкое бульканье.

Держа в руках топор и гладий, он обернулся к двум последним живым Пожирателям Миров, запертым в камере вместе с ним. Он крутанул оружие, разминая запястья.

Они набросились на него с обеих сторон, огибая железный трон в центре камеры. Кхарн смотрел прямо перед собой, удерживая обоих на периферии обзора.

Они атаковали как один: цепной меч с ревом ударил, чтобы разрезать его от лопатки до бедра, а силовая булава зашипела, опускаясь по дуге, чтобы разбить ему череп.

Кхарн рванулся влево, уходя от воющего цепного клинка и блокируя нисходящий взмах булавы при помощи топора с короткой рукояткой, одновременно с этим вогнав гладий в уже пробитую броню, прикрывающую живот легионера. Тяжесть удара опускающейся булавы заставила его упасть на колени.

Услышав, что сзади стремительно надвигается воющий рев цепного лезвия, Кхарн метнулся в перекат в сторону, оставив гладий торчать в животе легионера. Цепной меч зацепил его по касательной, разодрав плоть на плече и мгновенно перемолов ее до кости, разбрызгивая кровь.

Воин занес ревущий клинок, чтобы прикончить его, но Кхарн поднялся быстрее и подхватил лежавший на полу болт-пистолет. Он упер ствол оружия под подбородок легионера и выстрелил. Верхушка шлема взорвалась, окатив потолок кровью и мозговым веществом.

Остался один.

Кхарн крутанулся, наводя болт-пистолет на последнего оставшегося члена истребительной команды Рожденных Кровью. Он вдавил спуск.

Щелчок.

Патронник был пуст, магазин кончился.

Воин с ревом замахнулся на него. Кхарн поймал рукоять силовой булавы обеими руками, бросив свой метательный топор. Двое бойцов сражались за контроль над оружием, борясь друг с другом. Без доспехов их силы были бы равны. В полном боевом облачении, существенно увеличивавшем его и без того потрясающую мощь, воин из Рожденных Кровью намного превосходил Кхарна по силе.

Он повернулся, впечатав Кхарна в стену камеры. Из щерящейся решетки вокса раздался трескучий рык, и воин вдавил рукоять своей силовой булавы в горло Кхарна. Он оторвал воина без доспехов от пола, навалившись на того всем весом. Лицо Кхарна стало лиловеть, на шее и висках вздулись вены. Он попытался поднять ноги, чтобы оттолкнуться, но Рожденный Кровью подошел вплотную, не оставляя пространства для приложения усилия.

Щерящийся шлем воина находился в считанных сантиметрах от головы Кхарна. Отведя голову назад, легионер врезал бронированным лбом Кхарну в лицо, размазав нос в кровавое пятно. От второго удара головой треснул череп. Кхарн взревел, демонстрируя свое упорство и забрызгивая лицевой щиток противника слюной и кровью.

Кхарн потянулся к своему боку, выдернул засевший в теле кинжал и всадил его в зазор подмышкой врага. Легионер зашипел от боли — доносящийся из решетки вокса звук напоминал всплеск помех — и ослабил хватку, уронив Кхарна на пол.

Кхарн вырвался и подставил противнику бедро. В мгновение ока он опрокинул Пожирателя Миров, сбив того на палубу. Он упал вместе с ним, жестко ударив коленом и прижав воина.

На расстоянии считанных сантиметров, по другую сторону бронестекла, Дрегер наблюдал за финальными секундами ошеломляющей жестокой схватки. Лицо Кхарна исказилось, став похожим на звериную морду и утратив всякие остатки человечности. Покрасневшие от крови зубы были оскалены.

Он вырвал нож, погруженный в тело легионера, и всадил его в шею противника, стиснув скользкую от крови рукоятку обеими руками. Легионер силился поймать его за руки, но кожу покрывала темная, генетически насыщенная кровь, что затрудняло перехват.

Нож опускался снова и снова. Наконец, легионеру удалось схватить клинок одной из перчаток и выкрутить его из хватки Кхарна, но урон уже был нанесен. Под ними собиралась лужа крови.

Перенося свой вес, Кхарн нащупал скребущими пальцами расцепляющий механизм шлема легионера и, заревев, сорвал его и отшвырнул в сторону. Под ним было красное широкое лицо, в глазах пылало безумие от Гвоздей Мясника.

Придавливая воина коленями, Кхарн принялся молотить по открытому лицу, осыпая его дождем ударов с исступлением берсерка.

Пять ударов — и череп подался. Еще три — и воина стало не узнать. Еще четыре — и враг затих, передняя часть его черепа вмялась внутрь.

Кхарн с ревом продолжал бить. Он разбивал голову легионера в кашу, и его лицо заливала кровь. Стоя над тем на коленях, он высоко поднимал оба кулака в воздух — грудь вздымалась и опадала при каждом быстром вздохе — а затем разом опускал их, раздавливая остатки головы воина, словно размякший гнилой плод.

От начала до конца всей жестокой сцены прошло менее тридцати секунд.

Какое-то время Кхарн не шевелился. Наконец, он поднял голову. Его взгляд остановился на Дрегере, он, не мигая, смотрел сквозь бронестекло, исчерченное кровавыми полосами.

Он едва походил на человека. Благородное угловатое лицо покрывала кровь, так что белки глаз выделялись, словно двойные луны в пустоте. В этих глазах была такая жестокость, такая ярость, что у Дрегера перехватило дыхание. Кхарн полностью, совершенно поддался Гвоздям.

Дрегер почувствовал, что у него стынет кровь, но он не мог оторваться от немигающего взгляда Кхарна. Казалось, будто он смотрит в глаза заточенного высшего хищника. У него не было никаких сомнений насчет того, что бы с ним произошло, не разделяй их барьер.

Дрегер улыбнулся.

Кхарн вернулся.

Глава 11

Присутствовало тридцать семь воинов XII Легиона, и все они стояли неровным кругом. Это был Анклав — или, по крайней мере, то, что от него осталось. Только двое состояли из плоти и крови. Остальные представляли собой мерцающие сине-серые изображения, трехмерные гололиты — прочие капитаны и старшин офицеры со всех остатков флота Пожирателей Миров.

Бронд яростно глядел на то место, где должен был находиться Дрегер. Сейчас его занимал Кровавый Жрец. После смерти Кхраста Баруда стал следующим по старшинству в Девятой.

— Где он, черт побери? — прорычал Бронд Баруде перед тем, как Анклав ожил.

— Не знаю, — ответил Баруда. — Он не отвечает.

— Поддержи меня, — сказал Бронд, ткнув в сторону Баруды пальцем, когда начали формироваться первые из призрачных гололитических образов. — В этом заключается твоя роль здесь. Этого бы хотел Дрегер.

— Не пытайся использовать меня как свою пешку, Бронд, — отозвался Баруда. — Я знаю, что ты старался подтолкнуть Дрегера отколоть Девятую от Легиона, идти собственной дорогой вместе с тобой и твоими людьми. Ты никогда не мог принять то, чем мы являемся. Я не поверю ни во что из предлагаемого тобой.

— Судя по тому, как развиваются события, это единственный логичный путь вперед, — произнес Бронд. — Я не верю, что этот Анклав направит нас куда-то, кроме как навстречу самоуничтожению.

— Медного Владыку не заботит, каким образом проливается кровь, лишь бы лилась, — сказал Баруда.

Теперь же, когда Анклав начался, они с Барудой стояли на некотором удалении друг от друга. И за ним, и за заместителем командира Девятой собралась свита — советники, лейтенанты, избранные воины, чернорабочие, сервиторы. Все они стояли позади. Они бы не появились в гололитических кругах на других кораблях.

Круг имел все тот же диаметр, что и всегда. Каждый стоял на своем традиционном месте, представляя отдельную роту. Было много просветов. Слишком много.

Один просвет выделялся заметнее прочих.

Разумеется, Ангрон нечасто утруждал себя появлением на этих военных собраниях — это в большей степени было пережитком Псов Войны, нежели практикой, которую Легион предпочел после воссоединения со своим примархом — однако традицию так официально и не отменили.

Некоторые гололиты были практически безупречными отображениями, демонстрировавшими каждую крошечную деталь и нюанс выражения лица. Другие потрескивали и искажались, трансляцию прерывали помехи и интерференция.

На собрании доминировал Поглотитель Гогур — как в политическом плане, так и чисто по размеру. Облаченный в громадный доспех катафрактия, он на полголовы превосходил по росту большую часть остальных. Похоже, то обстоятельство, что на самом деле ему было не место в этом круге — он даже не являлся капитаном — не заботило большинство из собравшихся.

В данный момент выступал Джарег, Мастер-Панцирник. Он был единственным, кто мог сравниться с Гогуром по габаритам — его собственное тело, по большей части механизированное, усиливали разнообразные руки и механодендриты сервообвязки.

— Боевые машины Легиона готовы к развертыванию, — говорил он. Его голос скрежуще грохотал, словно терлись друг о друга плохо подогнанные шестерни. Конечно же, его гололитическое изображение было наиболее четким и настолько ясным, что, если бы не синевато-серая монохромность образа, Бронд мог бы поверить, будто обученный на Марсе воин стоит перед ним во плоти — или, по крайней мере, в оставшейся плоти.

— Пока мы говорим, наша сверхтяжелая техника и артиллерийские системы загружаются в транспортные челноки, на случай, если они понадобятся, — продолжил Джарег. — Мои машины еретеха уже обуздывают, связывая для транспортировки.

Бронд покачал головой. Это была глупость наивысшей степени.

Гогур склонил голову в направлении Джарега, и воткнутые в его скальп кабели-косички зашуршали. Он уже вел себя, словно фактический командующий Легиона — с отвращением отметил Бронд. Впрочем, агрессивная позиция Гогура беспокоила не его одного.

— Бесполезно и дальше вызывать враждебность Третьего Легиона, — произнес Солакс, действующий капитан Третьей Штурмовой. Он заострил себе зубы напильником: практика, принесенная им с людоедского родного мира. — Мы ничего не добьемся. При первом признаке агрессии с твоей стороны, Поглотитель, я уведу Третью из этой системы.

— Бесхребетное ничтожество, — ощерился потрескивающий гололит Рокгура, капитана, стоявшего пятым от Солакса. Бронду подумалось, что уже скоро Гвозди заберут его полностью. Были видны характерные подергивания, следы ментальной деградации. Гвозди заставляли его плясать под их дудку, превращая того, кто некогда входил в число самых коварных и умных командиров Пожирателей Миров, в дикаря. — Ты… угх… позоришь Легион своей угх…

— Ты всегда можешь прибыть на борт «Яростной агрессии» и встретиться со мной на арене, Рокгур, — отозвался Солакс.

Гололитическая трансляция Рокгура зашипела и дала сбой, когда разъяренный капитан Пожирателей Миров агрессивно шагнул вперед, наполовину выйдя из поля обзора. Изображение начало нарушаться. В зоне видимости вошли еще две фигуры, которые удерживали Рокгура, пока картинка не отключилась. В кругу раздались перешептывания. Бронд фыркнул и покачал головой.

— Нам нужно пополнить запасы, — произнес Хо`рен, военный лидер 19-й, «Собирателей черепов». — Дети Императора — братский Легион. Мы должны отправить к ним посланников и…

Его прервала гневная тирада еще одного из Поглотителей Ангрона, еще одного из тех, кого бросил примарх — Таругара. Тот занимал пост капитана 11-й — роты, которую перебили до последнего человека на Терре. Ему тоже было не место в этом кругу, и Бронд воспринимал его исключительно как лакея Гогура, который присутствовал только в качестве дополнительной поддержки.

— Хочешь заставить нас ползти к ним на коленях, с миской для подаяний в руке? Я скорее умру, чем стану пресмыкаться ради тех объедков и костей, которые нам бросят эти извращенцы.

— Зачем просить о том, что мы можем просто взять? — прорычал еще один из собравшихся воинов, Каргос Плюющийся Кровью. Когда-то он входил в Восьмую роту Кхарна, теперь же возглавлял свою собственную, убив прежнего капитана в кровавом поединке. Сангвис экстремис. Его слова вызвали согласное перешептывание остальных.

— Трусы и подхалимы, — выплюнул другой, мясник Жархан. — Мы сбежали, поджав хвосты, словно шавки, а теперь переругиваемся и спорим о том, сражаться ли с бывшими союзниками? Я не стану больше этого слушать. Где наша гордость? Нам следовало остаться и драться до конца. Я поклялся забрать череп Волчьего Лорда. 48-я возвращается за ним.

Жархан сошел со своего плинта и исчез.

Одновременно заговорила дюжина голосов.

— …должны искать Ангрона. Астропаты слышат, как он ревет в…

— …одни разговоры! Мы атакуем и атакуем сейчас же, мы это знаем, мы…

— …объединиться с ними. Вместе мы можем вернуться и…

— …даже не капитан. Ты не командуешь…

— …держаться вместе. В противном случае Легион и впрямь уже мертв.

— Это бессмысленно, — произнес Аргус Бронд, сходя со своего плинта.

Мерцающие гололиты продолжали спорить и переругиваться.

— Вразуми своего капитана, — сказал Бронд Баруде. — Легион дробится у нас на глазах. Зачем нам задерживаться и принимать участие в его падении?

Баруда уже собирался заговорить, но его взгляд привлек к себе входной вестибюль зала, где с шипением открылась дверь, и внутрь вошли Пожиратели Миров. Его глаза расширились.

Решив, что это Дрегер, наконец, прибыл обозначить своей присутствие, Бронд обернулся.

— Кровь примарха, — выдохнул он.

Несколько кораблей Пожирателей Миров уже разворачивались, покидая флотилию и нацеливаясь на границу системы, дабы предоставить братьев собственной судьбе, когда в поле зрения вновь возник гололит Аргуса Бронда, занявшего свое место в кругу.

Следующим появился Дрегер, капитан Девятой. Его трехмерное изображение спроецировалось по всему флоту.

— Дрегер, так мило с твоей стороны почтить нас своим присутствием, — ощерился Гогур.

Образ Дрегера пристально посмотрел на него жестким взглядом, однако ничего не сказал.

— Тебе есть, что добавить к этому… — начал было говорить Гогур, но его слова перешли в змеиное шипение, когда вперед выступила новая фигура, которая заняла свободное место Восьмой Штурмовой роты.

Новоприбывший был облачен для войны, боевая броня покрывала все его тело, кроме обнаженных рук с туго натянутыми мускулами. В одной руке он держал массивный топор, который мгновенно узнавали все в Легионе — каждый знал его название и кровавую историю.

Дитя Крови.

Громкие голоса и споры медленно стихали один за другим, пока все собравшиеся капитаны не застыли в безмолвии.

Новоприбывший не носил шлема. Темные монохромные крапинки, которые могли быть только кровью, покрывали его открытое лицо, столь знакомое всем.

Это лицо было вытянутым, не надменным или патрицианским, как у Ультрадесантников или Детей Императора, но, тем не менее, благородным.

— Кхарн, — наконец, выдохнул Гогур, нарушив молчание. Капитан Восьмой Штурмовой обратил на него свой переменчивый взгляд. Он, не мигая, уставился на Поглотителя, задержав взгляд на мгновение дольше, чем это было комфортно, а затем заговорил.

— Гогур, — произнес он, чуть склонив голову. Его голос был изящным и чистым, спокойным и окрашенным акцентом родного мира.

— Мы тебя не ждали, — сказал Гогур.

— И тем не менее, я здесь, — произнес Кхарн.

Глава 12

Дрегер и Аргус Бронд находились снаружи запертой двери. По обе стороны проема, неподвижно держа алебарды, стояли караульные, поставленные Дрегером, чтобы присматривать за Кхарном

— Сколько он там пробыл? — спросил Дрегер.

— Пять часов, — ответил Бронд. — За это время никто не входил и не выходил.

— Никого не напоминает? — произнес Дрегер.

— Малость чересчур, — отозвался тот. — Ты уверен?

— Иди, — сказал Дрегер.

Бронд кивнул.

— Удачи, — произнес он с сардонической улыбкой.

Когда Бронд удалился, Дрегер ударил по открывающему механизму двери. По ту сторону его ждала тьма.

— Кхарн? — произнес он, шагнув во мрак. Его чувства были настороже, он отчасти ожидал нападения из темноты. «Нет», — сказал себе Дрегер. Он совсем не такой, как Ангрон.

Разумеется, для воина Легионес Астартес тьма не являлась непреодолимой преградой. Всего через мгновение он увидел Кхарна, который сидел на дальнем краю комнаты. Его голова была опущена, на коленях лежало Дитя Крови, и обе руки покоились на рукояти оружия. Сколько пало от зубьев этого пропитанного кровью топора? Стало ли какое-либо оружие, выкованное человеком, причиной большего количества смертей?

Кхарн не поднимал головы. Дрегер молчал, не желая прерывать его раздумья. Он стоял неподвижно, ожидая, когда Кхарн заметит его присутствие.

— Были те, кто думал, будто я зашел слишком далеко, — после долгого мига молчания проговорил Кхарн. Его голос звучал тихо, так что Дрегеру пришлось приблизиться, чтобы разбирать слова отчетливо. — Они говорили, что я искушаю судьбу, что вызову у него ярость. «Он тебя убьет», — говорили они. Они не понимали.

Дрегер ничего не сказал. В темноте он наморщил лоб.

— Он выбросил его, словно оно ничего не значило, — продолжил Кхарн. — Немногочисленные уцелевшие зубы затупились до полной бесполезности. Ты это помнишь — ты ведь там был, не так ли?

— Арматура, — произнес Дрегер, поняв, что Кхарн говорит про Дитя Крови. — Да, я там был.

— Любой мог забрать его и восстановить. Ему бы не было дела. Меня уберег от его гнева вовсе не фаворитизм. Это было так очевидно. Они бы не поняли, но это было очевидно. А ты, капитан? Ты понимаешь?

Теперь Дрегер чувствовал на себе взгляд Кхарна. Тот поднял голову, и в темноте блеснули серебром его глаза — глаза ночного хищника.

У Дрегера болела голова — Гвозди понуждали его обнажить оружие — но он заставил себя думать.

— Он бросил его, так как оно больше не выполняло свою основную функцию, — наконец, сказал он. — Перестало быть для него полезным.

— Оно больше не выполняло свою основную функцию, — повторил Кхарн, задерживаясь на каждом слове. Он медленно кивнул. — Он был исключительно прагматичен. Не относился ни к чему — и ни к кому — с каким-либо особенным почтением или сентиментальностью. Дитя Крови перестало выполнять свою основную функцию, и потому более не являлось для него полезным. Ему не было дела, что с ним станет дальше.

Он встал, поднимая Дитя Крови. Посмотрел на оружие, вертя его в руках.

— Это всего лишь орудие убийства, созданный людьми предмет, такой же, как миллиарды прочих в истории человечества. Оно ничем не отличается от простого бронзового клинка, отлитого в глиняной форме на Терре тридцать пять тысяч лет назад. Лишь мы стали слабее, наделяя его большей значимостью, нежели оно заслуживает.

— Нет, — произнес Дрегер. — Оно существеннее. Это символ, пусть даже Ангрон никогда его и не ценил.

— Символ чего?

— Легиона, — сказал Дрегер. — Направления. Лидерства.

— У меня никогда не было амбиций возглавлять Легион. Я не имею никакого желания вести его и теперь.

— Больше некому, — ответил Дрегер. — Легион не последует ни за кем другим. Если ты не возглавишь нас, с Легионом покончено. Он раздробится, рассыпавшись в пустоте на самостоятельные группировки. Это будет конец.

— Возможно, наше время прошло, — произнес Кхарн.

— Ты сам в это не веришь, — отозвался Дрегер.

— Третий Легион, — сказал Кхарн, сменив тему. — У тебя есть новости?

— Они нас вызвали, — произнес Дрегер. — Ты нам нужен.

Кхарн кивнул и вышел на свет.

— Они хотят не войны, — сказал он. — Ни один Легион в здравом уме не начнет нечто подобное без веской причины. Они попытаются успокоить нас и отправить восвояси. Впрочем, это все же Дети Императора. Они не упустят возможности продемонстрировать нам свое превосходство.

Дрегер покачал головой.

— Все это просто игра, с уловками и выпадами, рисовкой и оскорблениями, замаскированными под похвалу, — произнес Кхарн.

— Это утомляет, — отозвался Дрегер.

— Политика и дипломатия так и не прижились в Легионе. Из-за Гвоздей хитрость — не наша сильная сторона, однако именно ее следует ожидать, когда имеешь дело с Третьим Легионом.

— Если бы нам не навязали Гвозди, — сказал Дрегер, — для нас все могло бы сложиться иначе.

Кхарн бросил на Дрегера взгляд. На его лице было непроницаемое выражение, словно маска из пласткрита. Впрочем, что-то в этом взгляде вызывало желание потянуться к оружию.

— Такова наша судьба. Таково положение дел, — произнес Кхарн. Дрегер кивнул, соглашаясь.

— Дрегер, я не спаситель Легиона, — продолжил Кхарн.

— Ты Кхарн, — ответил Дрегер. — Легион последует за тобой.

— Скажи мне, — произнес Кхарн. — почему, по-твоему, Ангрон оставил нас?

— Он уже не был Ангроном, — сказал Дрегер. — Только не в конце.

Кхарн пожал плечами.

— Возможно, в его глазах мы стали похожи на Дитя Крови, — заметил он. — Затупившимися. Сломанными. Возможно, он полагал, что мы подвели его, и бросил нас. Больше не в состоянии выполнять нашу основную функцию.

— Но ты забрал Дитя Крови, — произнес Дрегер. — Восстановил его, воссоздал. Снова вернул ему целостность, и теперь оно вновь выполняет свою функцию. То же самое можно сделать и с Легионом.

Кхарн издал ворчание. Затем он посмотрел Дрегеру в глаза жгуче-пристальным взглядом.

— Что бы ты добровольно сделал, чтобы объединить Легион? — спросил он.

— Что угодно, — немедленно ответил Дрегер.

Кхарн обдумал это, кивая и вертя в руках Дитя Крови.

— Идем, — наконец, сказал он. — Давайте поговорим с Детьми Императора.

Скорал крепко закусила рукоять своего кинжала с широким клинком, молча терпя боль.

Не обращавшие внимания на ее дискомфорт техносервиторы продолжали свою работу с аккуратной сосредоточенностью на одной задаче. Их пальцы заканчивались скальпелями, искрящими электродами и паяльниками, которые тыкались в ее плоть.

Она сидела верхом на утилитарном сборном стальном стуле, широко расставив ноги, и обхватив его спинку единственной оставшейся рукой, обладавшей мощной мускулатурой и покрытой неровными наколками. Все ее тело было напряжено, словно чрезмерно натянутая пружина. Мышцы шеи напоминали туго скрученные стальные тросы, под кожей резко проступили вены, похожие на ветвистые сучья.

Один из техносервиторов приварил звездчатое гнездо-разъем внутри обрубка плеча Скорал, и помещение заполнилось тошнотворно-сладковатым запахом горящего человеческого мяса. Она зажмурилась от боли, плотно закрыв глаза, кожу покрывали бусинки пота.

— Это ненормально, что мне от этого запаха хочется есть? — поинтересовался Мавен. Он прислонился к ближайшей стене и курил палочку лхо.

Налитые кровью глаза Скорал резко открылись, вперившись в него взглядом.

— Буду считать, что да, — произнес Мавен.

Яростный взгляд Скорал сменился новой гримасой, когда очередной сервитор прикоснулся к только что приваренному разъему своими иглоподобными указательными пальцами, выбросив фонтан искр.

— Трон, — сказал Мавен. — Ты единственная на этом корабле, кто хотя бы похож на апотекария. Просто вкати себе чертову дозу.

— Трон? — прорычала Скорал, говоря через зажатую в зубах рукоять кинжала. — Не допусти, чтобы это услышали хозяева. Тебе тогда не поможет даже то, что ты — сенешаль Бронда.

— Тебе не надо ничего доказывать, — произнес Мавен. — Прими болеутоляющее.

— Запасов мало, — огрызнулась Скорал. Она попыталась сказать что-то еще, но слова оборвал новый фонтан искр. Мавен затянулся палочкой лхо и выпустил облако синевато-серого дыма.

— Похоже, что мы — по крайней мере, сейчас — не воюем с Детьми Императора, — произнес он. — Впрочем, как знать, продлится ли это долго. Я не уверен насчет того, сколько времени даже Кхарн сможет сдерживать таких, как Гогур. Гвозди укоренились в его разуме. Его будет нелегко отговорить от этой битвы.

Мавен в последний раз затянулся палочкой лхо и втер ее в пол ботинком. Оттолкнувшись от стены, он неспешно подошел и заглянул поверх плеч сгрудившихся техносервиторов, наблюдая за их работой.

— Мне кажется, что Гогур атакует, даже если весь Легион устранится от этого конфликта, — сказал он. — Не знаю, способен ли он физически отвернуть теперь. И скорее всего, он будет не единственным. Помяни мое слово, он утащит за собой на войну половину Легиона.

Мавен отвел взгляд.

— Впрочем, возможно, что именно в этом и нуждается Легион, — продолжил он. — Чистка рядов. Быть может, это лучшее, чего мы можем надеяться достичь этим идиотским противостоянием.

Сервиторы отступили от Скорал, наконец, завершив свой труд. Она встала, слегка покачиваясь, вынула зажатый в зубах кинжал и воткнула его обратно в ножны.

— Я бы была осторожна с выбором слушателей для таких слов, — произнесла она.

— Скажи, что у тебя не такое же чувство, — отозвался Мавен.

Скорал пожала плечами и вздрогнула от боли. Плоть вокруг нового гнезда-имплантата была натерта и имела красно-лиловый оттенок, из-под кромки металла сочилась кровь.

— У меня чувство, будто надо мной кто-то поработал молотком, — сказала она. — А потом поджег.

— Когда ты получишь новую руку?

— Через несколько часов.

— Будем надеяться, что к тому моменту мы не будем воевать, а? — заметил Мавен.

— С Двенадцатым Легионом не угадаешь, — отозвалась Скорал.

— Мы договорились? — произнесла хмурая пятиметровая проекция лорда-адмирала Детей Императора. От его аристократического акцента, сочащегося снисходительностью, у Дрегера в мозгу скрежетали Гвозди.

— Мы закончили, — рыкнул Кхарн.

— В когитаторы вашего флота будут загружены координаты. Там вас примет делегация благородного Третьего Легиона.

Без дальнейших разговоров видеотрансляцию разорвали. Оккулус потемнел при угасании изображения адмирала, а затем посветлел, когда на смену возникла проекция вида пустоты.

Картинка сильно дробилась на пиксели, но через считанные секунды резкие грани сгладились и изображение стало настолько четким, что могло бы одурачить случайного наблюдателя и заставить его поверить, будто это обращенное вперед окно, а они не скрыты за более чем десятью метрами усиленной броневой обшивки.

Пустота светилась люминисцентной краснотой, словно кровавый закат над сильно загрязненным индустриальным миром.

— Это глупость, — прошипел Бронд. — Из нее не выйдет ничего хорошего.

Кхарн какой-то миг продолжал стоять на коммуникационной площадке, глядя на искривленный экран, а затем развернулся и склонил голову в направлении Стирзакера.

— Благодарю вас, капитан, — произнес он.

— Мой повелитель, — отозвался Стирзакер, наклоняя голову.

— Я никому не повелитель, — сказал Кхарн. — Капитана будет достаточно. Еще лучше «Кхарн».

— Как пожелаете, — ответил Стирзакер.

Кхарн сошел с центрального возвышения и снова поднялся по металлической лестнице на наблюдательный балкон.

— Дрегер, Бронд, — произнес он, оказавшись наверху. — Идемте со мной.

Когда три капитана покинули мостик, вокруг них зашагал отряд легионеров. Это были воины из подразделения Дрегера — все до единого проверенные ветераны.

— Они будут вести с нами переговоры честно? — спросил Дрегер.

— Думаю, что будут, — ответил Кхарн.

— Гогур не станет стоять без дела, пока мы идем заключать мир с Детьми Императора, — сказал Бронд. — Он нацелен на конфликт. Его будет не переубедить.

— Он не говорит за весь Легион, — произнес Дрегер. — Двенадцатый не станет заложником действий одного безумца.

Бронд рассмеялся. Это был неприятный лающий звук, в котором не было никакого веселья.

— С тех самых пор, как мы стали Пожирателями Миров, мы были заложниками действий безумца, — произнес он с оттенком горечи.

Эти слова были ошибкой, и Бронд немедленно ее осознал.

Кхарн замолчал. Он, не мигая, уставился на Бронда, и, хотя выражение его лица и было непроницаемым, в глазах присутствовала физически ощутимая угроза расправы. На мгновение в них блеснул огонь безумия и жестокости, и в этот миг Дрегер отчасти ожидал, что Кхарн зарубит капитана 17-й прямо на месте, пролив кровь Пожирателей Миров на мостике «Непокорного».

Надо отдать Бронду должное, он выдержал взгляд Кхарна, не желая отступать или отводить глаза. Руки благоразумно не двинулись к эфесам мечей, хотя соблазн так поступить, несомненно, был силен.

— Мы все еще расследуем, как истребительная команда попала на борт, — произнес Дрегер тихим голосом, пытаясь снять напряженность между двумя капитанами. — Скорее всего, доступ на «Непокорный» дал кто-то с корабля, имевший тайный сговор с посторонними группами на флоте. Я беру на себя всю ответственность за брешь в системе безопасности и покушение на твою жизнь.

— Есть дела поважнее, — сказал Кхарн, продолжая удерживать взгляд Бронда.

— Капитан? — переспросил Дрегер. — Среди нас предатели.

— В глазах Империума мы все предатели. Это не первый раз, когда пытаются убить высокопоставленных членов нашего Легиона, — произнес Кхарн с огнем в глазах, — и он не будет последним. Неважно, попытка провалилась. На этом все кончено.

— Если были замешаны другие, они могут попытаться снова, — сказал Дрегер.

— Пускай, — отозвался Кхарн. — Они преуспеют, или нет. Ну, а сейчас…

Капитан Восьмой Штурмовой повернулся к Дрегеру, наконец, нарушив контакт взглядов с Брондом.

— Я отсутствовал в мире со времен Терры, — произнес Кхарн. — Мне нужно знать, в каком мы состоянии. Я хочу полную схему по каждому подразделению. Численность, вооружение, боеприпасы, артиллерия, бронетехника, поддержка. Я хочу знать, кто возглавляет каждую из рот — и сколько из нас уже пополнило когорты Кэдере. Хочу знать, какие капитаны и ордена в наибольшей степени поддались Гвоздям. Хочу знать, на кого мы можем положиться, чтобы иметь какой-то контроль, когда начнет пульсировать кровь.

— Этот список постоянно уменьшается, — заметил Дрегер.

— Работаем с тем, что есть, — ответил Кхарн.

Глава 13

Возвращаясь к ясности рассудка, Руох ревел, хотя поначалу этого не услышал. Пульсация крови в венах заслоняла все звуки.

Глотка саднила, глаза кровоточили. Его дыхание было быстрым и неглубоким.

Ноги безрезультатно брыкались внизу и, по мере того, как с глаз поднималась красная пелена, Руох вспомнил, где находится. Он не представлял, на какое время потерялся в забытьи Гвоздей.

Исходящий из шипастого ворота красный свет озарял его лицо снизу адским сиянием.

Из тьмы над головой свисали цепи, пристегнутые магнитными замками к керамитовому капюшону его новообретенного громоздкого доспеха. Теперь эта тяжелая броня стала его тюрьмой. Пока он дышит, ее не снимут.

Не то чтобы это имело какое-то значение. С каждым ударом своих сердец, с каждым вдохом он становился ближе к смерти. Его тело отказывало. Каждая его клетка и фибра были смертельно облучены. Органы распадались внутри тела, кровь вытекала через глаза, уши, поры. Оружие, которым он пользовался так много лет в рядах разрушителей, наконец, возвращалось за ним.

Он не сопротивлялся этому. Он и так прожил гораздо дольше того, на что имел основания.

Биение сердец постепенно стало выравниваться, а рев умер в глотке. Грохот в ушах начал стихать, и он услышал остальных. Он был не один. Были и другие — сотни — приговоренные к той же судьбе, которая его ожидала.

Они бессильно дергались и наносили удары, будучи подвешенными, словно извращенные, питаемые ненавистью марионетки. Большинство из них спустилось по пропитанной кровью спирали глубже, чем он. Многим больше не давались даже краткие мгновения просветления. Теперь им было ведомо лишь безумие, невыразимая ярость и постоянная, никогда не прекращающаяся потребность убивать.

До Исствана тех легионеров, кто спустился слишком глубоко и кого сочли неспособным контролировать приступы убийственной ярости, вызванные Гвоздями Мясника, и слишком опасным, чтобы позволять им жить, просто подвергали эвтаназии. Не было никакого заламывания рук и бессмысленных этических колебаний, каковые случились бы во многих других Легионах. В конце концов, они были Пожирателями Миров. Их просто выбраковывали. Но теперь — нет.

Зачем их убивать, если они все еще могут послужить цели? Если все еще могут убивать для Легиона?

Зрение Руоха продолжало проясняться, и он увидел, что перед ним сгущается фигура. Он знал этого человека, но одурманенному болью мозгу потребовалось мгновение, чтобы сложить имя.

Его разум работал вяло, глаза отяжелели. Концентрация давалась с трудом, и причиной этого было не только воздействие Гвоздей.

— Джарег, — протяжно выговорил он, и с губ упала нитка густой слюны.

Услышав свое имя, огромный технодесантник обернулся и посмотрел на Руоха, подвешенного в пяти метрах над палубой.

Он был массивным. Даже с учетом того, что Руох был облачен в свой громадный доспех-темницу, Джарег возвышался бы над ним, стой они на одном уровне, и к тому же его ширина почти совпадала с ростом. В сущности, он был примерно одних размеров с одной из новых моделей дредноутов, которые начали сменять могучих «Контемпторов» к концу Великого крестового похода.

— Наконец-то ты в здравом уме, — произнесло чудовище из металла и древней плоти. — Чтобы пробудить тебя от безумия, потребовалось существенное количество стимуляторов и электрошоков.

— Что ты делаешь на борту «Непокорного»?

— Я прибыл по просьбе Дрегера, — ответил Джарег. — Вызван оказать любезность.

У Руоха вечно не находилось времени для Мастера Панцирника. Слишком одержим машинами с боевой техникой и стремится сражаться издалека. Провел слишком много лет вдали от Легиона, обучаясь своему искусству на Марсе. Ему также не доводилось слышать, чтобы Джарег дрался в клетках. Как и у любого другого Пожирателя Миров, у того в голове работали Гвозди Мясника, однако он был не таким, как остальные. Это становилось очевидно при первом же взгляде на него.

Его древнее тело, или то, что от него осталось, было заковано в барочную, обширно усовершенствованную броню, разработанную им в соавторстве с кругом мятежных еретехов Марса. Он стоял на трех сверхпрочных механизированных ногах, каждая из которых оканчивалась мощными выдвижными шпорами. Тело представляло собой увеличенный экзокостюм, питаемый встроенным в спину гудящим плазменным ядром. Позади, словно готовясь нанести удар, поднимались шесть механических инсектоидных рук, и все они оканчивались мощным оружием, клешнями, сварочными шипами и дрелями с алмазными остриями. Вокруг него раскачивалось несколько отростков механодендритов, похожих на кровососущих паразитов, выискивающих нового носителя, которого можно опустошить.

Из его висков и основания черепа выходили толстые ребристые силовые соединения, подключенные напрямую к источнику питания. Левый глаз заменяли три линзы. Пока Джарег фокусировался на Руохе, они вертелись и раскрывались.

Впрочем, его лицо было по большей части органическим. По-волчьи вытянутое и жесткое, оно, тем не менее, было столь же беспощадным, как и механизированное тело. Щеки представляли собой истерзанный холст, покрытый рубцами ожогов и рябинами. Высеченные на коже глубокие, затененные расщелины и долины придавали ему постоянно насупленный вид.

К Руоху метнулся вооруженный сервочереп, поддерживаемый гудящими гравитационными суспензорами. Он завис перед воином. Из костяных челюстей торчали крошечные цифровые лазеры и сжатый волкитный свежеватель. Линзы, встроенные в глубине пустых глазниц, пощелкивали и стрекотали. Сочтя его не представляющим угрозы, череп улетел обратно вниз и начал кружить около огромного Мастера Панцирника, который, издавая глухой стук, подошел к Руоху.

Тонкие губы на растрескавшемся лице Джарега сложились в улыбку.

— Как тебе нравится новый дом, разрушитель? — поинтересовался он.

— Мы идем на войну? — спросил Руох.

— Нет, — ответил Джарег.

— Тогда зачем ты меня разбудил?

— Дрегер, — произнес Джарег.

— Нам больше не о чем говорить, — сказал Руох. — Он дал это понять чрезвычайно ясно.

— Ситуации меняются, — отозвался Джарег. — Должно быть, у него есть тебе применение. Или же он согласился на просьбу Бронда, и тебе предстоит сразиться на арене с его ручным мечником из Детей Императора.

Действуя как будто по собственной воле, один из гибких механодендритов технодесантника потянулся к панели, встроенной в железную колонну, и нажал на размыкающий переключатель.

Цепи, пристегнутые магнитами к бронированному капюшону Руоха, разжали хватку, и он рухнул вниз, будто свинцовый груз. Он приземлился, низко присев, и палуба отдалась грохотом.

Он распрямился в полный рост, сжав бронированные рукавицы в кулаки, и со злобой уставился на Джарега.

— Дрегера не тревожит, что я наврежу еще кому-то из его драгоценных смертных? — поинтересовался Руох.

— Ты больше ни для кого не представляешь угрозы.

— О? — переспросил Руох, угрожающе шагнув к Мастеру Панцирнику. — И что же помешает мне выдрать из твоего тела позвоночник здесь и сейчас? Твои маленькие летучие защитники?

Серворуки и механодендриты Джарега дернулись, словно клешни и острые хвосты с игольчатыми наконечниками, готовые ударить.

Ухмылка панцирника стала свирепой, и он подался вперед.

— Попробуй, — произнес он. — Прошу тебя.

Его поведение заставило разрушителя остановиться.

— Ааа, — наконец, проговорил Руох, и его поза утратила агрессивность. Он скрестил руки, а губы скривились в понимающей улыбке, которая придала ему еще более дикий вид. — Меня сдерживают.

— Ну конечно, — отозвался Джарег. — Ты теперь Кэдере. Тебя нельзя оставлять без контроля.

Руох усмехнулся и отвернулся. А затем с ревом замахнулся на Джарега, до последней капли используя всю силу своего генетически улучшенного тела, дополненную страшной мощью новообретенного терминаторского доспеха. Попади удар в цель, череп Джарега разлетелся бы, будто яйцо под молотком. Но он не попал.

Массивный кулак повис в воздухе в считанных сантиметрах от лица Джарега. Как Руох ни пытался, он не мог пошевелить ни единым мускулом. Броня полностью заблокировалась.

Джарег обошел его по кругу, сотрясая палубу при каждом своем шаге. Он приблизился.

— Работает, — произнес Руох.

Джарег плюнул ему в лицо. Густой сгусток слюны пополз по щеке, содержащиеся в нем едкие кислоты с шипением въедались в плоть.

— Это больше, чем ты заслуживаешь, выродившееся ничтожество, — сказал Джарег. — Если бы решение было за мной, тебя и всех тебе подобных перебили бы, как псов, каковыми вы и являетесь.

Руох залаял на него и оскалил черные металлические зубы. Джарег засмеялся.

— Я бы даже не стал тебя лоботомировать и делать сервитором, — произнес он. — Я бы с тобой просто разделался. Выбросил бы в пустоту и забыл о том, что ты когда-либо дышал.

— В каждом из нас есть бешеный пес, — отозвался Руох. — Я его вижу даже в тебе, Мастер Панцирник, хоть ты и выстроил вокруг него железную клетку.

Одна из серворук Джарега крутанулась и сильно ударила Руоха в лицо с омерзительным звуком столкновения металла с костью. Он опрокинулся назад и неуклюже упал. Закованное в «Катафракт» тело оставалось застывшим в неподвижности.

Даже упав на пол, он смеялся. Смеялся, пересиливая боль в раздробленной скуле.

— Ты меня ненавидишь, Джарег, — крикнул он, — но знаешь, что со временем станешь мной.

— В таком случае мы все прокляты, — произнес Джарег.

— Что ты помнишь? — спросил Дрегер.

Он стоял, широко разведя руки, пока сервиторы и рабы Легиона прикручивали к его плоти боевую броню, старательно избегая взгляда своих огромных непредсказуемых хозяев.

Кхарн наматывал на запястья куски цепей — эхо тех лет, что примарх был вынужден провести в рабстве, и бойцов с арен Деш`еа, которые были ему братьями. Неподалеку почтительно ожидал сенешаль Бронда, Мавен, готовый при необходимости помочь Кхарну. Хотя для смертного он был высок и находился на пике жизни, однако едва доставал легионеру до груди. Один раз крутануть — и его нить будет обрезана.

«Как же ужасно бренна, скоротечна и бессмысленна человеческая жизнь», — подумалось Дрегеру.

Он спохватился и покачал головой. «Это мы неестественны», — подумал он. Отклонения, которых не должно существовать. Какое у него право судить об их жизнях?

Он и его сородичи являлись оружием, порожденным на свет, чтобы сражаться в войнах Императора, расширять пределы горизонта, а затем… что? Вымереть, исчерпав свою полезность, как произошло с прото-Астартес до них.

— Мало что, — произнес Кхарн, возвращая Дрегера из его мрачных и темных раздумий. — Гвозди забрали меня задолго до конца. Сколько они удерживали меня в своем рабстве? Часы? Дни? Недели? Не помню. С тем же успехом могла пройти целая жизнь. Говоришь, я был мертв?

Дрегер кивнул.

— Апотекарии подтвердили это. Когда мы вытащили тебя с Терры, твои сердца не бились. Ты был бледен, словно один из рода Керза. В тебе едва ли оставалась хоть капля крови. Твои раны… — он покачал головой. — Никто не смог бы пережить то, что ты вынес.

Кхарн издал ворчание, обдумывая это.

— Судя по всему, можно, — сказал он, а затем пожал плечами и продолжил закреплять цепь на запястьях. Руки он оставил неприкрытыми. Плоть крест-накрест рассекали шрамы, и он поглядывал на них, пока готовился.

— Не помню, как получал хотя бы один из десяти, — произнес Кхарн.

Два капитана находились в арсенале Дрегера и облачались в броню для формальной встречи с Детьми Императора. Казалось, будто они собираются на войну.

— Но я помню разрозненные мгновения с Терры, — сказал Кхарн. — В основном мимолетные проблески, будто серия несвязанных пикт-картинок. Помню, как небо темнело от десантных капсул и штурмовых кораблей. Помню вкус крови на губах, когда мы штурмовали первую брешь, карабкаясь по трупам и используя их как насыпь, чтобы добраться до Имперских Кулаков. Лай болтеров. Пылающий закат после бомбардировки в первый день. Образ Ангрона, приземляющегося на стены. Беглое видение Ангела, который сражается с рожденными пустотой в угасающем свете. Впрочем, эти картинки хрупки. Когда я пытаюсь ухватить их, они полностью развеиваются, словно сны при пробуждении.

— Я не вижу снов, — произнес Дрегер. — Больше нет.

— Порой мне кажется, что все наше существование — всего лишь сон, — сказал Кхарн. — Один мучительный непрекращающийся кошмар, от которого мы не в силах проснуться.

Дрегер посмотрел на Кхарна, не зная, что на это ответить. После выхода из комы в том присутствовало нечто заметно иное, но он не мог точно определить, что именно. Возможно, теперь в нем жила мрачная напряженность, которой ранее не было. Странный свет в глазах, который говорил о безумии и несдерживаемой ярости, что совершенно не соответствовало спокойно произносимым словам и его действиям — за исключением расправы, учиненной им над группой убийц в изоляционной камере.

— Я не могу в это поверить, — сказал Дрегер. — Будь это правдой, ничего здесь не имело бы значения. Ни в чем не было бы смысла.

Кхарн поглядел на него. Если не считать горящих глаз, его лицо было бесстрастным. Непроницаемым. Холодным. На какой-то миг Дрегеру показалось, что Кхарн изучает его, будто возможного врага, оценивая сильные и слабые стороны. Определяет, как его лучше убить. Мгновение миновало, и уголок губ Кхарна дернулся, что могло означать шутку. Он пожал плечами.

— Быть может, в том-то и состоит великая тайна вселенной — что в конечном итоге ничто не имеет значения.

— Нет, — ответил Дрегер. — Я не могу в это поверить.

— Тогда во что же ты веришь, Девятый капитан?

— Я верю в Легион, — произнес Дрегер, секунду обдумав вопрос. — И верю, что он может выжить только в случае, если мы воссоздадим себя и будем едины. Верю, что только ты можешь это сделать.

— Мы в Двенадцатом не склонны к философии и метафизике, — сказал Кхарн. — Это не в нашей природе. Такие вещи лучше оставить жрецам Лоргара и адептам Алого Короля.

— Если кто-то из них еще жив, — заметил Дрегер.

В ответ Кхарн фыркнул.

— Живы. Магнус слишком умен, чтобы позволить уничтожить свой Легион, а оставшиеся Несущие Слово похожи на тараканов под палубой. Раздавишь их, а из темноты выбежит еще больше. Они будут здесь, когда все остальные обратятся в прах. Мы — ты, я и все в Двенадцатом — были созданы разрушителями. Нам не следует бороться с собственной природой. Мы идем по Восьмеричному Пути. Это не значит, что мы должны становиться его рабами.

— Как ощущения?

Скорал согнула новую руку, и недавно смазанные шестерни и сервоприводы мягко заурчали.

— Нескладно, — сказала она, глядя на руку так, словно та являлась каким-то таинственным артефактом ксеносов. Без керамитовых пластин конечность была тоньше второй руки и выглядела практически так, будто принадлежала скелету. — И мне не хватает моих тотемов.

Она покрутила запястьем, сгибая новообретенные пальцы и заставляя пощелкивать металлические сухожилия в предплечье. Каждый из этих пальцев был сделан из композита стали и керамита, защищавшего тонкую механику внутри. Они придавали кисти облик перчатки Легиона, хотя она была меньшего размера, и Скорал никогда не смогла бы ее снять.

— Неудобно, — произнесла она.

— Ты к ней привыкнешь, — сказал Мавен. — Это изделие высокого качества. Должно быть, Дрегер напряг серьезные связи, чтобы ее достать. Да еще и приделывал лично Джарег, — он присвистнул.

Скорал потянулась к верстаку и начала пристегивать к своей бионической руке тяжелые пластины из бронированного керамита. Всего таких было три — по одной на плечо, верхнюю часть руки и предплечье. Два последних элемента были сделаны створчатыми, чтобы полностью закрывать конечность. Всем придали форму, которая отчасти походила на человеческую мускулатуру. Тщеславие.

Мавен встал, чтобы помочь Скорал прикрепить тяжелые бронепластины.

— Я сама справлюсь, — бросила она более агрессивно, чем намеревалась.

Мавен примирительно вскинул руки и попятился.

— Рядом со мной не всегда будет кто-нибудь, кто сможет помочь, так что нужно научиться делать это самостоятельно, — произнесла она с менее вызывающей интонацией. — Извини.

Мавен пожал плечами и снова уселся, закинув ноги на верстак. Он извлек из кармана палочку лхо и поджег ее. Глубоко вдохнул, втягивая дым в легкие, а затем выдохнул его кольцами.

Скорал выдернула палочку лхо у него изо рта и сделала длинную затяжку. Стряхнула пепел на пол. Из затененной щели тут же выехал сервитор с дряблым лицом, который со скрипом двинулся вперед, чтобы подмести пепел. Она затянулась еще раз и отдала палочку обратно Мавену.

Пристегивать пластины одной рукой выходило неуклюже, однако Скорал понемногу это удавалось. Когда все пластины оказались на месте, она начала привинчивать их.

— Как ощущения от поддерживающих стабилизаторов? — после долгого мига молчания поинтересовался Мавен.

— Наверное, хорошо, — отозвалась Скорал. — Не знаю. Мне спину натерло.

— Возможно, они не откалиброваны как следует, — сказал Мавен. Он зажал палочку лхо губами и поднялся. Они были одного роста — редкое дело. На корабле мало кто из не относящихся к Легионес Астартес был таким же высоким, как она. Впрочем, еще до получения новой конечности, она значительно превосходила его по весу. Он был хорошим бойцом, но не поставил бы на себя, если бы оказался против нее на арене.

— Можно? — спросил он.

Скорал пожала плечами, и Мавен жестом велел ей повернуться, покрутив пальцем. Она повиновалась.

К ее спине был прикреплен металлический экзохребет, который тянулся от основания черепа до низа позвоночника. Он был разработан, чтобы помогать компенсировать дополнительный вес бионической руки и поддерживать спину, а в качестве дополнительного плюса позволял ей переносить более тяжелые грузы — в особенности, нартециум.

Мавен ощупал гребень экзохребта, остановившись на полпути вниз. Он сжал его и подвигал влево-вправо.

— Вот в чем проблема, — произнес Мавен. — Слишком свободно ходят. После закрепления на месте они немного опустились.

— Можешь это починить? — спросила Скорал.

— Не должно составить труда. Ляг лицом вниз, — сказал он, хлопнув по подбитой поверхности операционной каталки. — Хм. Мне понадобится, эээ, доступ к твоей спине.

Скорал обернулась, вскинув брови.

— Мавен, ты что — смущаешься? — спросила она.

— Ты же знаешь, мне нет необходимости помогать, — произнес он, отводя взгляд. Он повернулся к ней спиной. — Скажешь, как будешь готова.

— Я и не знала, что ты такой скромник, — рассмеялась Скорал. Она стянула нательную рубаху вместе с лифчиком, а затем легла на каталку апотекариона, положив руки по бокам.

— Теперь можешь оборачиваться, — сказал она. — Все безопасно.

Мавен приступил к работе, поочередно прикручивая каждый из позвонков экзохребта и закрепляя их.

— Как по-твоему, что произойдет? — спросила Скорал.

— Не знаю точно, — отозвался Мавен, проверяя при работе каждое из металлических звеньев. — Не думаю, что кто-нибудь знает.

Скорал вздохнула.

— Ненавижу это. Сидеть и ждать. Не зная, что случится на этой луне.

Кхарн и многочисленное сопровождение из Пожирателей Миров, среди которых были и Дрегер с Брондом, отбыли часом ранее. Кхарн побеседовал с Детьми Императора и договорился о встрече лицом к лицу. В качестве нейтральной территории для этой встречи выбрали луну над безымянной оранжевой планетой-пыльным мешком.

— Довольно скоро узнаем, — сказал Мавен.

— Как ты думаешь, кто в этом виновен? Ну, в нападении на Кхарна? — спросила Скорал.

Мавен на миг замер, а затем продолжил подтягивать позвонки экзохребта.

— Думаю, много кто мог затаить на него злобу, — произнес он. — Легионеры, которых он посрамил на арене. Те, кто завидовал его положению. Те, кто… хотел разрушить власть, которую он имел над Легионом, хоть и находился в коме. Кто-нибудь, кому хотелось похвастаться, что он убил могучего Кхарна, или же доказать, что того не защищает «Кровавый Отец».

— Тебе не следует смеяться над богами, — сказала Скорал. — Этот пантеон мстителен.

— Умоляю тебя, ты же не веришь, будто его вернул «Кровавый Бог»? — поинтересовался Мавен, выделив имя обратными кавычками, которые он изобразил пальцами в воздухе. Его слова буквально сочились презрением. Сервоприводы новой руки Скорал взвизгнули, сжимая кулак.

— Не знаю, — ответила она, пожимая плечами. — Нет рационального медицинского объяснения, почему он так внезапно пробудился.

Мавен издал ворчание и продолжил работать молча.

— Интересно, как скоро я смогу драться, — проговорила Скорал через несколько минут.

— Как только почувствуешь, что имеешь достаточный контроль, — сказал Мавен. — Впрочем, мне бы не захотелось с тобой драться, только не теперь. Ладно, и раньше тоже, но сейчас взмахом этой руки ты бы снесла мне голову. Правда, это исключительная работа.

— Ты, похоже, завидуешь. Жалеешь, что это не тебе руку оторвали?

— Случись такое со мной, мне бы не досталось ничего настолько хорошего, — произнес Мавен. Он завершил свой труд и встал. — Порядок, все готово.

Он отвернулся, пока Скорал одевалась. Закончив, она покрутила плечами и приняла боевую стойку. Ударила по воздуху. Два джеба и кросс. Сервоприводы руки издавали тихий визг.

— Приятное ощущение, — сказала она.

Мавен отвесил вычурный поклон.

— У меня бывают минуты успеха, — произнес он.

— Мало и редко, но бывают, — согласилась Скорал.

— Мне хватит и этого, — отозвался Мавен, и его губы скривились в улыбке.

— Думаешь, будет война? — тихо спросила Скорал. — С Детьми Императора?

— Нет, — ответил Мавен, не выдержав даже секундной паузы. — Там Кхарн. Он мог предотвратить худшие из припадков ярости Ангрона. Он позаботится, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

Глава 14

— Мы тут как неподвижные мишени, — произнес Аргус Бронд, обращаясь к остальным капитанам по закрытому вокс-каналу. — Один направленный заход, и мы превратимся в дымящуюся воронку на этой адом проклятой луне.

Триста Пожирателей Миров стояли вместе, ожидая прибытия Детей Императора. Хотя ряды XII-го и оказались прорежены, это была лишь малая доля его мощи. Почетный караул, а не боевая сила.

— Пусть идут, — прорычал Руох. Он стоял рядом с Дрегером, огромный в своей новой тюрьме-«Катафракте». Еще до того, как его шлем прикрутили на место, у него уже подергивалось лицо. Ему не требовалось многого, чтобы поддаться Гвоздям.

С другой стороны от Дрегера стоял Баруда. Он ничего не говорил, но в этом и не было нужды. Он ясно выразил свое неудовольствие, когда узнал, что Дрегер берет с ними Руоха.

— Я хочу, чтобы он там был, если дела пойдут плохо, — сказал капитан.

— Дела пойдут плохо, если он там будет, — бросил в ответ Баруда. — Помяни мое слово.

— Они ничего не добьются, сделав что-нибудь глупое, — протрещал ответ Жархана, капитана 48-й.

Огромный капитан и его рота уже готовились совершить варп-переход, решив продать свои жизни в битве с Волками, которые наступали им на пятки от самой Терры, однако они развернулись, чтобы вновь примкнуть к флоту, как только получили известие о возвращении Кхарна.

— Стоит им нанести удар, как весь наш Легион начнет действовать против них, — произнес Жархан. — Возможно, они и превосходят нас числом, но мы возьмем с них кровавую плату, и ради чего? Нет. Они не ударят, если только их к этому не подтолкнут.

— Я им не доверяю, — порычал Собиратель Черепов, Хо`рен.

— А они не доверяют нам, — отозвался Дрегер. — Оба наших Легиона справедливо настороже.

— Они придут поговорить, — сказал Кхарн. — Они не ударят по нам, пока мы ждем. Это не их стиль.

Два Легиона пришли к своего рода согласию. Как уже бывало столь часто, Кхарн выступил в роли дипломата Легиона, снизив напряжение с обеих сторон и замедлив эскалацию, пока они не перешли к открыто враждебным действиям.

III Легион согласился на просьбу Кхарна о встрече двух Легионов лицом к лицу — формальной встрече союзников. Выбрали нейтральное место: луну, на которой сейчас стояли Пожиратели Миров. Оба флота расположились на равном удалении от луны, развернувшись навстречу друг другу.

Кхарн переговорил с теми из капитанов Пожирателей Миров, кого здесь не было — а также с Гогуром и остальными — и, хотя Дрегер не знал, что именно они обсуждали, пока что сказанное им работало. Флот оставался на месте. Он не мог предположить, как долго это продлится, но — по крайней мере, пока что — тягу Гогура к насилию удерживали под контролем.

Почетный караул набрали из полудюжины подразделений. Все являлись ветеранами, но других в Легионе и не осталось. Впереди стояли их капитаны — или, как минимум, старшие центурионы.

Слева от Дрегера стоял центурион Драск, Магистр неофитов. Даже будучи действующим капитаном 25-й, он продолжал носить выкрашенную в тускло-серый цвет облегченную броню разведчиков и перекинутый через плечо потертый плащ-хамелеон, который удерживала на месте эмблема Псов Войны времен былого Легиона. Старые привычки отмирали с трудом.

Драск учил Дрегера, когда того только приняли в Легион. Он учил многих в Легионе — даже самого Кхарна. Крепкий старый ублюдок, столь же жестокий, сколь и коварный. Мало кого в Легионе Дрегер сильнее хотел бы иметь рядом с собой в бою. Его присутствие чрезвычайно ободряло.

«Кхарн сделал хороший выбор», — подумалось Дрегеру. Никто из присутствующих здесь капитанов не был берсеркером или разжигателем войны вроде Гогура. Выбранные в сопровождение легионеры относились к числу тех, кто в большей степени контролировал Гвозди. Исключение составлял Руох, однако им все-таки можно было управлять при помощи подключенного к броне сдерживающего переключателя. Разумеется, все собравшиеся были способны на приступы слепой неконтролируемой ярости, когда на них опускалась красная дымка — в Легионе не было неспособных на это — но они являлись наиболее сдержанными в Легионе неуправляемых чудовищ. Теми, в отношении кого можно было в наибольшей степени рассчитывать, что они не начнут дорого обходящуюся и бессмысленную войну.

Почетный караул построился неплотными — чрезвычайно неплотными — рядами, встав перед доставившими их челноками и десантно-штурмовыми кораблями: разношерстным собранием потрепанных в бою «Грозовых птиц», «Громовых ястребов» и тяжелобронированных транспортников.

Некоторые из Пожирателей Миров стояли, скрестив руки на груди, а их оружие было пристегнуто к броне магнитными замками. Другие же рассекали воздух цепными клинками или присели на льдистую, похожую на мел землю. Было немало тех, кто расхаживал туда-сюда, явно ощущая укусы Гвоздей в вынужденном ожидании.

Они не держали никаких знамен. Никаких флагов или эмблем, демонстрирующих их свершения или выигранные ими войны. О них не возвещали трубачи или громкоговорители. Здесь были лишь сами Пожиратели Миров: суровые, покрытые боевыми шрамами ветераны, украшающие себя черепами тех, кого убили. Пожиратели Миров не исполняли парадных построений.

Некоторые Легионы получали удовольствие от помпы и церемониала подобных демонстраций: в этом отношении были примечательны Ультрадесант, Несущие Слово и упорное, прямолинейное потомство Дорна.

Никто так не славился церемонностью и драматизмом как III Легион. Они опаздывали, и было совершенно ясно, что они сознательно заставляют Пожирателей Миров ждать.

За левым плечом Дрегера, прямо позади Баруды прямо и горделиво стоял Галерий. В то время как доспехи всех Пожирателей Миров были испачканы в бою и покрыты воронками, броня Палатинского Клинка сверкала, пурпурный керамит и золотая отделка были безупречно начищены. Повреждения, полученные им в схватке с Рожденными Кровью, были скрупулезно отремонтированы, и он стоял навытяжку, высоко подняв голову. Ни белый плюмаж на шлеме, ни светлый табард не колыхались на ветру, поскольку таковой отсутствовал среди голого лунного пейзажа.

Большинство из собравшихся легионеров были в боевых шлемах. Содержание кислорода на луне было чуть ниже терранского стандарта, но это бы не доставило никому из них неудобств. Нет, они носили шлемы, исходя из того факта, что направляться без них в потенциальную зону боевых действий было бы просто идиотизмом. Попадание болта в мозг убило бы легионера так же верно, как и неусовершенствованного смертного. Зачем предоставлять врагу такую возможность?

Во главе все более раздражающихся легионеров, стоя в одиночестве перед капитанами, находился Кхарн. Неподвижный, словно статуя, он ожидал прибытия посланника Детей Императора, обратив к колышущимся пыльным равнинам свой щерящийся шлем модели «Сарум». Он расслабленно держал Дитя Крови. Рука в перчатке сжимала массивный цепной топор в точке равновесия, прямо под креплением клинка.

Кхарн был единственным из Пожирателей Миров, кто выглядел терпеливым, не обеспокоенным неуважением, которое выказывали им Дети Императора.

В пустоте над ними висел темный серо-синий шар присвоенной III Легионом планеты. На поверхности мира медленно вращались колоссальные кружащиеся бури, похожие на гигантские пристально глядящие глаза.

— Где они? — произнес Солакс. — Дрегер, заставь своего питомца сказать нам.

Галерий стоял рядом с Дрегером, решительно глядя прямо перед собой, однако он никак не отреагировал. Пожиратели Миров говорили на награкали, наречии XII Легиона.

— Ему известно не больше нашего, — сказал Дрегер.

— Может, ты спрашиваешь недостаточно настойчиво, — донеслось в ответ рычание. — В любом случае, тебе следовало убить его еще раньше. Скормить его душу Кровавому Отцу. Какой от него толк?

— Отцепись, Солакс, — отозвался Дрегер. — Мы не все дикари, — «Пока что», — подумал он. — Он был разлучен со своим Легионом с самой Терры. Что он такого может знать, чего не знаем мы?

— Заставь его заговорить, — настаивал Солакс. — Спроси, не задумал ли Третий Легион обман.

— Почему бы не спросить самому? — произнес Галерий. Он говорил на безупречном награкали, но даже не удосужился повернуть голову, чтобы посмотреть на Солакса. — Или ты так боишься одного мечника, что тебе необходимо давать другим говорить за тебя?

Солакс выплюнул ругательство на награкали и потянулся к тяжелой шипастой булаве, которая была пристегнута у него за спиной. Он не успел еще и наполовину извлечь оружие, как у его горла оказался огромный меч Галерия с золотыми крыльями — Аргентус. Действующий Третий капитан опустил взгляд на клинок, зависший в считанных сантиметрах от его горла.

— Ты быстр, — гортанно и с сильным акцентом проговорил он на готике. — Впрочем, это тебе не поможет. У тебя будет один удар, и все. А потом я тебя сделаю.

— Один удар — это все, что мне понадобится, — ответил Галерий. Его утонченный голос контрастировал с грубой речью Пожирателя Миров.

Солакс заворчал, возможно, развеселившись, и отступил назад. Галерий одним плавным движением убрал Аргентус в ножны.

— Как и сказал капитан Девятой, я не видел и не говорил ни с кем из членов возвышенного Третьего Легиона после Терры, — произнес Галерий. — Мне известно об их намерениях здесь не более, чем вам.

— Где они, проклятье? — прорычал Хо`рен. — Гвозди начинают кусаться.

Хо`рен был не единственным. Дрегер ощущал нарастающее возбуждение и скачки агрессивности у легионеров вокруг, и его генетически улучшенная физиология уже отвечала тем же. Угроза одному легионеру являлась угрозой для всех, и их тренировали реагировать на биологические отклики на опасность, проявляемые братьями. Гвозди просто усугубили это.

Гвозди толкали Легион по опасной экспоненциальной кривой. Когда один из воинов начинал проявлять боевые симптомы — ускоренное сердцебиение, скачки адреналина, феромоны автоматизированных боевых стимуляторов — это начинало распространяться среди окружающих, словно чума. Злоба исходила от легионеров физически ощутимыми волнами, все дальше толкая их грани, за которой не было возврата. За считанные минуты этому мог поддаться целый батальон, превратившись в бездумные и неуправляемые машины для убийства. Дрегер видел, как подобное случалось немалое число раз.

Он чувствовал, как Гвозди зарываются в его разум. Они понукали, упрашивали и угрожали, чтобы заставить его забыться в их соблазнительном безумии. Они скребли по ту сторону глаз, словно ногти по стеклу.

Руох был неправ, когда сказал, что Дрегер ненавидит Гвозди. Верно было ровно противоположное. Гвозди являлись единственным имевшимся у него теперь источником покоя — под ними стиралась вся боль, все чувство вины и все разочарование. Глубоко внутри ему хотелось сдаться, и он знал, что в конечном итоге так и произойдет. И этот факт заставлял его еще сильнее ненавидеть себя и то, чем он стал. Насколько он жаждал предлагаемого Гвоздями покоя, настолько же для него являлась анафемой сдача без борьбы. Несмотря на всю болезненность и на все желание поступить иначе, он собирался сопротивляться им до самого конца.

Теперь они кололи его за бунтарские мысли. Зрение начинало окрашиваться красным.

— Не сейчас, — выдохнул Дрегер, скрежеща зубами и крепко, до боли стискивая кулаки. — Не сейчас.

— Приближаются десантные корабли, — произнес Баруда.

Дрегер встряхнул головой, прочищая ее.

— Вижу их, — сказал он.

Они быстро приближались, используя блеск лучей двойного светила системы, чтобы частично скрыть свой подлет. Шлем Дрегера отсекал большую часть слепящего света, давая возможность видеть их как темные силуэты на фоне сияния.

— «Грозовые орлы», — произнес Дрегер. — И «Огненные хищники».

Десантно-штурмовые корабли с ревом приближались, держа строй и заходя прямо на находившихся на земле Пожирателей Миров. Они шли низко, взметая кружащиеся облака белого мела и инея позади мощной тяги. Дрегер подавил потребность броситься в укрытие и вытащить оружие.

— Стоять, — прорычал он в вокс. Он не собирался доставлять Детям Императора удовлетворение от зрелища Пожирателей Миров, которые рассыпаются перед ними, словно листья.

Перед глазами настойчиво мерцали красные значки целеуказания. Дальномеры отображали быстро сокращающуюся дистанцию до приближающихся десантно-штурмовых кораблей. Метры утекали потоком. Две тысячи метров стали пятнадцатью сотнями, тысячей, пятью сотнями, двумя сотнями, одной сотней. Достаточно было бы, чтобы выстрелил один легионер — и они все оказались бы уничтожены. Дрегер моргнул, отключая целеуказатели и борясь со своим желанием.

Пурпурные и золотые корабли с воем промчались над головой. Они шли настолько низко, что Дрегер мог бы подпрыгнуть и прилепить на их шасси мелта-заряд. Спустя долю секунды на него обрушился звук пролета, а также сильный удар вытесненного воздуха, жара и пыли.

Десантные корабли разделились на две группы, каждая из которых резко заложила вираж, развернувшись широкой прочесывающей петлей, а затем начала снова приближаться прямо к Пожирателям Миров. Поворот с наклоном лишил их большей части скорости, и теперь они двигались медленнее, интенсивно работая обратной тягой, пока не приземлились в пятидесяти метрах от собравшихся легионеров XII-го.

Дрегер смахнул песок с внешней поверхности линз шлема. Пыльное облако мало чем испортило и без того тусклую наружность Пожирателей Миров, но оно лишило полированную боевую броню Галерия сияющего блеска.

Хотя изукрашенный шлем цвета белого мрамора с золотом и скрывал лицо Палатинского Клинка, Дрегер мог представить, какое у того было раздраженное выражение лица, пока он пытался стереть с доспеха основную массу пыли.

— Ваш Легион, — произнес Дрегер, и из его вокс-решетки вырвался лающий смешок.

Галерий промолчал. Дрегер хлопнул Палатинского Клинка по плечу.

— Это всего лишь пыль, — сказал он.

— Им не было необходимости так поступать, — произнес Галерий, проведя рукой по плюмажу цвета слоновой кости и стряхивая с перчатки большую часть песка с пылью. — Это было… неуважительно.

— Ваш Легион отбирает для вступления в свои ряды детей верховых и высокорожденных, — прорычал Баруда. — Вы берете лучшие образцы от богачей, декадентов и царей. Это у вас в крови. Мы, Двенадцатый — все до единого убийцы, каннибалы и головорезы. Убийцы, которых забрали кровавыми ночами из самых жестоких воинских культур.

Баруда демонстративно провел пальцами по одному из своих наручей, оставляя следы в пыли.

— Вы всегда считали себя лучше нас, — сказал он, — и пользуетесь каждой возможностью напомнить нам об этом.

— Ты говоришь невежественными обобщениями, видя вещи лишь такими, какими хочешь их видеть, — произнес Галерий. Голосовые модуляторы его шлема были лучшего качества, чем у Пожирателей Миров. Голос выходил из шлема цвета кости и золота низким, басовито резонирующим урчанием хищника семейства кошачьих, а не неприятным рычанием Пожирателей Миров.

— Я был тринадцатым сыном сидевшей на стимуляторах проститутки из трущоб, — сказал Галерий. — Впервые я убил в девять лет. У меня не было благородного происхождения. У многих в Третьем Легионе его не было. Мы более похожи на вас, чем тебе хотелось бы верить.

Дрегер поглядел на Галерия, обдумывая его слова.

— Они идут, — произнес Бронд.

Дрегер издал ворчание и отвел взгляд от Палатинского Клинка

Фронтальные аппарели всех машин, кроме ведущего «Грозового орла», опустились в безупречной симметрии, глухо ударившись о поверхность луны в один и тот же момент.

Раздался оглушительный взрыв нестройного и визгливого шума, из-за чего зрение Дрегера закрыло помехами, на мгновение подавившими сенсоры шлема. Когда оно прояснилось, он увидел появляющихся легионеров Детей Императора, которые маршировали тесно сомкнутыми рядами.

Они шагали в идеальный унисон, держа поперек груди болтеры и экзотическое, нестандартное вооружение. Развернулись изукрашенные знамена, изображавшие победы и завоевания III Легиона. Маршировали мечники с обнаженными золотыми клинками, топали могучие «Контемпторы», бронированные панцири которых служили холстом для претенциозной живописи и тонкого золочения.

III Легион сопровождала огромная свита не-Легионес Астартес — настолько гротескная и развращенно-декадентская кавалькада, что Дрегеру захотелось разрядить в них свой болтер.

Вокруг Детей Императора сладострастно танцевали андрогинные люди с длинными конечностями, облаченные в обтягивающие черные комбинезоны. Их лица были изуродованы. Во многие из них были воткнуты крючья и клинки, которые были тщательно расположены так, чтобы оттягивать лоскуты проткнутой иглами кожи. У других были зашиты глаза и рты, или же срезаны веки или губы. Некоторые носили маски из мертвой плоти, иные были аляповато накрашены, а прочие облизывали кроваво-красные губы раздвоенными языками, проколотыми лезвиями и звенящими колокольцами.

Над шеренгами на гудящих грависусензорах порхали гротескные херувимы, все с мертвенно-бледной кожей и крошечными крыльями, которые раскачивали списки завоеваний и гобелены, зажатые в маленьких пухлых ручках.

Впрочем, самому отталкивающему еще только предстояло появиться.

Дети Императора прошагали вперед, сохраняя безупречность рядов, и образовали коридор к Пожирателям Миров от ведущего «Грозового орла» — сияющего золотистого челнока. Заняв свое место, они застыли без движения. Аппарель золотого корабля начала опускаться.

Оттуда вырвалось облако розоватого пара, пастельного тумана, который выкатился наружу, но не рассеялся — он повис внизу, липкий и стелющийся, схожий по консистенции с «ползучей смертью», фосфексом.

Посреди этого тумана возникли светящиеся глаза, и организм Дрегера тут же захлестнуло боевыми стимуляторами и адреналином. Скрежетание Гвоздей перешло в лишающий зрения стук. Приближающееся существо было противоестественным.

Первой в дымке проступила спускающаяся из «Грозового орла» драматично неторопливыми шагами фигура претенциозно облаченного воина Детей Императора. Его броня сияла золотом, ей придали сходство с героической точеной мускулатурой. Лицевой щиток шлема был прекрасно выполнен, из левого глаза падала одинокая резная слеза. Воина сопровождали три чемпиона в золотых доспехах, несущие огромные клинки — почетный караул.

Следом появились терминаторы. Закованные в массивную броню, они носили золотые шлемы и распростертые пернатые наплечники и держали алебарды с длинными лезвиями. Однако Дрегер и его воины бросили в их сторону лишь один взгляд. Их внимание было привлечено существом, которое вышло вместе с послом Детей Императора, отправленным на переговоры с ними.

Губы Дрегера скривились в оскале.

— Демоническое отродье, — выругался он.

— Гедонарх, — выдохнул Галерий.

Голос Дрегера был полон ненависти и омерзения, но Палатинский Клинок говорил с благоговением.

Выйдя из темного внутреннего пространства, существо распрямилось в полный рост. Оно возвышалось над Детьми Императора. У него за спиной растянулись и сложились тени, которые, возможно, являлись крыльями — Дрегер не мог навести на них четкий фокус, хотя и переключал разные режимы зрения.

Ниже пояса демон обладал телом змеи, но кожа была не чешуйчатой, а мясистой и гладкой, рассеченной пульсирующими венами. Создание перемещалось посредством отвратительных перистальтических сокращений мускулатуры. Напоминающие отдушины отверстия, которые шли с обеих сторон лишенного признаков пола торса, курились розовым мускусом — источником липкого тумана, заполнявшего челнок изнутри. Из змееподобного извивающегося тела росли две пары рук, каждая из которых заканчивалась тонкими крабьими клешнями. Лицо вышло прямиком из кошмаров смертных.

— Вот с этим нынче якшается ваш Легион? — тихим голосом произнес Дрегер.

У него перед глазами мерцали, исчезали и снова появлялись значки целеуказателя, пытающиеся дать стабильное наведение на существо. Казалось, будто оно здесь не на самом деле, или же не вполне материально.

Галерий поглядел на Дрегера. Лицевой щиток не выражал никаких эмоций, но Дрегер мог представить, как Палатинский Клинок приподнимает точеную бровь.

— Дрегер, я видел вашего примарха на Терре, — сказал Галерий. — Видел, чем он стал. От меня не ускользает лицемерие твоих слов.

Дрегер удержался от возражений. Он не мог не согласиться.

— Мы пали глубоко, все мы, — произнес он.

Дрегер снова перевел взгляд на демона. Чрезмерно широкая челюсть того двигалась, щелкая зубами. Над огромной пастью на Пожирателей Миров, не мигая, смотрело несколько глаз.

Один из них был слишком большим и вздувшимся. Остальные походили на сжатые сверкающие самоцветы, на пылающие во тьме угли.

Посол Детей Императора и демон, которого Галерий назвал Гедонархом, подошли к Пожирателям Миров как равные, бок о бок. Следом за ними вышагивали терминаторы. По мере того, как они двигались по коридору, образованному почетным караулом, Дети Императора смыкали за ними ряды. Синхронизированные шеренги переплетались, образуя сплошную безупречную фалангу.

— Взгляните в лицо вырождению, — забормотал Руох. — Извращенная мразь, плюющая на свое генетическое наследие.

— Сказало вырождение собственной персоной, — произнес Баруда.

— Мы должны убить их всех, — продолжал Руох, и его голос становился все более похож на звериный, утрачивая разборчивость. — Никто из них не заслуживает жизни. Забрать их черепа. Выпить кровь. Высосать мякоть из…

Одним словом Дрегер заглушил коммуникаторы Руоха. Его воинам не было нужды слушать безумный бред. Ему не было нужды это слушать.

— Зачем ты его привел? — прорычал Баруда по закрытому каналу.

— Хватит, — сказал Дрегер. — Ты высказал свое мнение.

— Я не понимаю, почему…

— Хватит, Баруда, — огрызнулся Дрегер, и в его голосе прорезалась более жесткая нотка.

— За мной, — произнес Кхарн.

Советник Ангрона шагнул вперед, выйдя навстречу отряду III Легиона, и Пожиратели Миров толпой двинулись вместе с ним.

Руох тяжело затопал вперед. Кривые цепные клинки, установленные под его массивными бронированными рукавицами, рокотали.

— Спокойно, Руох, — сказал Кхарн. — Не время убивать.

Пока нет.

Баруда шел рядом с Дрегером, и украшавшие его доспех кости побрякивали. Вместе с ними, высоко подняв голову, шагал Галерий. Его движения были скованными — он явно ощущал себя не в своей тарелке, представая перед братьями в окружении Пожирателей Миров.

Не потребовалось бы многого, чтобы движение Пожирателей Миров перешло в размашистый бег, а затем — в атаку. Именно так Легион выступал на войну. Не будь перед ними Кхарна, это могло бы обернуться еще и кровавой баней, однако капитан Восьмой Штурмовой сохранял спокойный темп. Остальные подстраивались под него.

Посла Детей Императора не устрашила приближающаяся к нему толпа Пожирателей Миров. У него за спиной шагали его терминаторы — сплошная сверкающе-пурпурная и черная стена из адамантия и керамита. Позади них двигалась остальная свита, маршировавшая в безупречном единообразном порядке.

Они были претенциозны до безвкусия, и среди них в изобилии встречались отклонения. Не будучи столь аскетичны, как их братья из Гвардии Смерти, Пожиратели Миров являлись глубоко прагматичным Легионом, презиравшим украшательство и потакание прихотям во всех формах. Дети Императора представляли собой полную противоположность, и Дрегер наблюдал развращенную цветистость III Легиона с отвращением.

Хотя они и маршировали в безупречном парадном строю, индивидуальная орнаментация и горделивые украшения были обычным делом. У некоторых поверх доспехов свисали кричаще расписанные шелка или человеческая кожа, другие щеголяли причудливыми радужными гребнями на шлемах, непрактично большими пучками волос, чрезмерно изукрашенными золотыми наплечниками, или же носили экстравагантные меховые плащи. У иных открытые участки плоти — лица, животы, руки, ноги — были покрыты непрерывно движущимися змееподобными татуировками или проколоты бесчисленным множеством шипов и колец. Дрегер увидел одного боевого сержанта со странно асимметричным рогом, растущим из виска. От этого его затошнило.

Посол III Легиона носил длинный церемониальный золотистый плащ, который тянулся за ним, словно жидкий металл, волочась по замерзшей пыли на поверхности луны. Из вытянутого шлема выступал непрактично высокий белый плюмаж. Дрегер увидел, как Пожиратели Миров, приблизившись, отразились в сверкающих золотых линзах посланника.

— Спокойно, — произнес Дрегер по воксу как для того, чтобы утихомирить собственные ускоряющиеся сердца — мгновением раньше заранее заработало его вторичное сердце — так и чтобы снять нарастающее напряжение среди своих легионеров. Руох был не единственным, кто ощутил внезапную потребность сражаться. — Это не наши враги.

По сравнению с Детьми Императора Пожиратели Миров выглядели именно теми, кем и являлись: Легионом, который вел войну с момента основания.

Когда два Легиона разделяло менее двадцати шагов, Кхарн поднял руку, останавливая движение Пожирателей Миров. Даже Руох со скрежетом замер и застыл в полуприседе, его цепные кулаки были готовы поработать по первому требованию. Дрегер был этому рад.

Пожиратели Миров сгрудились неплотным полукругом, в центре которого находился Кхарн — банда собралась вокруг предводителя.

Дети Императора остановились все как один, и стоявший по центру посол обвел взглядом Пожирателей Миров. Выражение его лица скрывал рельефный лицевой щиток, однако была очевидна его надменность и презрение, вызванное необходимостью иметь дело с подобными дикарями.

— Я — Тиберий Ангеллус Антей, — произнес офицер Детей Императора. Его голос звучал мягким мурлыканьем, усиленным настолько, чтобы быть слышным всем собравшимся на равнине воинам. — Я — лорд-посланник Третьего Легиона. Меня отправили обсудить с вами условия.

— Я — Кхарн.

Бывший советник Ангрона вышел вперед в одиночестве, направляясь к середине открытого пространства между двумя Легионами. Там он остановился. Спустя мгновение посол III Легиона шагнул ему навстречу.

Стоявшие у него за спиной три мечника в золотых доспехах двинулись вместе с ним, однако посол остановил их резким словом, и они отстали, выстроившись в линию и предоставив ему встретиться с Кхарном в одиночку. Он замер всего в футе от командира Пожирателей Миров.

Лорд-посланник был выше Кхарна, и его обильно украшенный пышный доспех резко контрастировал с грубым и утилитарным обликом капитана Восьмой Штурмовой. Это выглядело так, будто встретились декадентствующий, невероятно богатый император и дикий воин-вождь.

Их отличало друг от друга даже оружие. Лорд-посланник носил на боку пару изящных дуэльных клинков, рукояти которых были инкрустированы самоцветами и драгоценным металлом. Их ножны, вырезанные из слоновой кости и выложенные золотом и ониксом, представляли собой небольшое произведение искусства. В кобурах рядом с клинками располагались два тонкоствольных пистолета работы ксеносов, украшенные схожим образом.

У Кхарна же был простой плазменный пистолет старого образца, примагниченный к бедру, а в одной руке он расслабленно держал свой массивный цепной топор. Пусть тот и являлся оружием примарха, но в нем не было ничего декоративного.

— Грозное Дитя Крови, да? — поинтересовался посол, с ленцой указав на топор. — Я ожидал большего. В вашем Легионе принято встречать союзника с оружием в руке?

Кхарн поднял одну руку и нажал на открывающие механизмы шлема, а затем снял его под шипение сбрасываемого давления.

— Лучше оружие, которое видно, чем спрятанный за спиной нож, — произнес Кхарн. Теперь из его голоса пропало механическое рычание шлема.

Посол фыркнул.

— Я вижу, ты привел с собой свой сброд, — сказал он, бросив взгляд на Пожирателей Миров.

В груди Дрегера раздался гул низкого, предупреждающего рыка.

— Этот сброд находился на передовой войн человечества с момента своего основания, — произнес Кхарн. — Этот сброд истекал кровью и умирал на стенах Имперского Дворца, пока ваш Легион удовлетворял свои страсти на терранском населении. Это те, кому кажется, что ваш Легион должен бы пролить свою кровь, как делали мы.

— Двенадцатый всегда совался в самый центр мясорубки, — сказал посол III Легиона. — Нельзя так делать, а потом плакаться, будто понесенные тяжелые потери — это «неправильно». Третий Легион сыграл свою роль в осаде. Мы делали то, что нам приказал Магистр Войны. Гор понимал, что мы способны на нечто более тонкое, нежели просто рваться на пушки лоялистов. Не нас надо винить в прореживании ваших рядов. И в том обстоятельстве, что война оказалась проиграна.

— Может быть, — отозвался Кхарн. — А может, и нет.

— Не будем думать о былом позоре, — произнес посол. — Это было в иное время. Ныне вселенная иная. Мы уже не тот Легион, каким были раньше, — сказал Антей.

Кхарн демонстративно посмотрел на колышущегося демона, который стоял позади, вместе с охраной лорда-посланника.

— Я вижу.

Антей рассмеялся. Это был насыщенный звук: сладкий и сочащийся презрением.

— Не будь категоричен, Кхарн. Твой Легион изменился так же, как и мой, и дело не только в увечьях, которые вы себе нанесли в подражание вашему сломленному повелителю.

— Сними шлем, посланник, — произнес Кхарн. — Мне нравится видеть лица тех, кто оскорбляет Ангрона.

— Я не желал обидеть, — ответил Антей. — Однако так тому и быть.

Он отвернулся и с царственной церемонностью снял свой высокий шлем. Смертный с тонкими конечностями — Дрегер не смог определить, был ли это мужчина, женщина, или же некая смесь того и другого — легко выбежал вперед, чтобы принять его на руки. Лорд-посланник погладил смертного по щеке тыльной стороной кисти, а затем повернулся навстречу Кхарну.

Глазам Дрегера его наружность представлялась отталкивающей. Плоть приобрела лиловый оттенок, широко раскрытые глаза не моргали. Веки были хирургически удалены, и черные, словно пустота, зрачки расширились настолько, что полностью заполнили собой яблоки. Это были холодные и мертвые глаза акулы. Периодически накрашенные красные губы раздвигались, и чрезмерно длинный мясистый язык облизывал глаза, смачивая их.

— Так лучше? — спросил посол III Легиона. Он явно наслаждался эффектом, который его внешность производила на зрителей.

Не терзай Дрегера Гвозди, он бы рассмеялся. Когда-то он рассматривал Легионес Астартес как высшую разновидность человечества. Превосходящую. Как следующий шаг в эволюции человеческого вида. За прошедшее с тех пор время он уже давно успел смириться с тем фактом, что они не представляли собой ничего подобного. Они были генетически сконструированным оружием, которое используют и отбрасывают по необходимости. И все же зрелище того, насколько деградировали и разложились теперь Пожиратели Миров и Дети Императора, насколько далеко они отошли от первоначального замысла, доставляло мрачное веселье.

Впрочем, Гвозди терзали его. Он не засмеялся. Дыхание стало неглубоким, руки непроизвольно сжались в кулаки. Ему хотелось вбить мерзкое насмешливое лицо лорда-посланника внутрь головы.

Хотелось утопать в потоке горячей крови, хлещущей из разорванных артерий, упиваться противопоставлением собственной силы другому достойному созданию и взятием над ним верха. Хотелось расправиться с этой гротескной насмешкой над космодесантником, снести ей голову с плеч и поднять вверх на всеобщее обозрение, вызывающе вопя в небо, обещая череп…

Нет. Остановись.

Напрягшись, Дрегер замедлил барабанящее биение сердец, сделав глубокий затяжной вдох. Он осознал, что подергивается. Он прекратил это невольное движение.

Сосредоточься. Сосредоточься.

Он отдернул себя от края. Заставил кулаки разжаться.

— Скажи мне, — произнес посол III Легиона. — Почему среди вас стоит один из благородных сынов Фениксийца?

Кхарн бросил взгляд вбок.

— Дрегер, — сказал он. — Приведи Палатинского Клинка.

Дрегер отсалютовал, ударив себя кулаком в грудь на манер Псов Войны.

— Идем, — велел он Галерию и шагнул вперед.

Трое воинов в золотой броне, составлявших охрану лорда-посланника, немедленно наполовину вытащили мечи. Позади разом поднялось оружие терминаторов, нацелившись на Дрегера. Антей качнул рукой сверху вниз.

— Прошу вас, — укоряюще обратился он к ним. — Это наши сородичи.

Оружие опустилось, клинки ушли в ножны.

— Простите моих воинов, — произнес Антей. — Они, возможно, немного чересчур меня оберегают. Что ж, — продолжил он, глядя на Дрегера и Галерия, — это неожиданный поворот.

Демон заскользил вперед, чтобы присоединиться к лорду-посланнику, и на сей раз ощетинились уже Пожиратели Миров, которые крепче сжали оружие и начали нервно переминаться. Существо направилось к Кхарну, глядя на того своим зловещим взглядом, покачивая челюстью и щелкая зубами. Из выходных отверстий порывами исходил пастельный мускус, застилавший воздух. Когти лязгали.

Когда Дрегер подошел к Кхарну, его ноздри заполнил прилипчивый смрад, а голова поплыла. Этого не могло быть — доспех обладал замкнутой атмосферой и годился для пребывания в пустоте — но туман все равно просачивался сквозь закрытую решетку шлема.

Дрегер зарычал и положил руку на оружие, намереваясь обнажить его и зарубить мерзкую тварь. Его удержало лишь прикосновение к плечу. Готовый нанести удар, он поглядел на руку в перчатке. Сперва он ее не узнал. Его остановил только голос Кхарна.

— Нет, брат, — произнес тот.

Лорд-посланник усмехнулся.

— Присутствие Гедонарха может… нервировать тех, кто к нему не привык.

Демон провел рукой по броне лорда-посланника непринужденным и интимным движением. Он бросил взгляд на Дрегера, и того затошнило, к горлу подступила едкая желчь. Тошнота была непривычна для Легионес Астартес и разозлила его. С губ сорвался низкий рык, с урчанием исходивший глубоко изнутри.

Дрегер увидел, как мириад глаз демона сверкнул калейдоскопическим цветом с множеством оттенков, будто там прошло отражение. Казалось, что великолепие этих тонов противоречит природе существа, словно они также принадлежат к чему-то иному.

Находившийся рядом с ним Галерий опустился на одно колено и склонил голову. Демон скользнул вперед и погладил боковую часть шлема Палатинского Клинка тыльной стороной клешни. Этот жест был одновременно изящен, заботлив и омерзителен.

Блудный сын возвращается, — прошептал голос, состоявший из сотни голосов.

Затем демон резко повернулся, закружив свой мускус и закручивая его крошечными вихрями. Отталкивающе сокращаясь при движении, он скользнул за спину лорда-посланника, бросив на Кхарна зловещий взгляд, пока огибал того. Кхарн не обратил на это никакого внимания.

— Встань, Палатинский Клинок, — произнес лорд-посланник.

— Если желаете, можете считать его возвращение в Третий Легион жестом доброй воли, — сказал Кхарн.

— А обращался ли Двенадцатый Легион с тобой с должным почтением, брат мой? — поинтересовался лорд-посланник, обращаясь к Галерию.

— Обращались, мой повелитель, — несколько скованно ответил тот. — Я боялся, что Третьего Легиона более нет. То, что этот страх улегся, переполняет меня радостью.

Лорд-посланник широко распростер руки, и его гротескное лицо исказилось в блаженной улыбке.

— Из пепла восстает Легион, — сказал он.

— Молю, скажите мне, что лорд-командор Кирий еще жив, — произнес Галерий. — Я давал клятвенный обет защищать его.

Улыбка пропала с лица посла.

— Мы с тобой побеседуем, когда ты вновь окажешься в кругу своих.

Демон пристально глядел на Кхарна.

— Чего ты уставилось, демоническое отродье? — спросил Кхарн, глядя на него в ответ. — Что ты видишь?

На тебе метка Кровавого Отца, Предатель, — произнес демон. Дрегер слышал его слова в своем сознании. От этого ему хотелось сплюнуть.

Предатель. Это звучало, словно проклятие. Зубы Дрегера скрежетнули друг о друга. Потребность убивать нарастала. Он подавлял ее.

— Предатель, — сказал Кхарн, неторопливо проговаривая слово и, как будто, взвешивая его в уме. — Ты наделяешь меня титулом, сулящим беду, создание.

Казалось, демон не в силах сохранять неподвижность. Он постоянно подскакивал на месте, используя свое змеиное тело как пружину. Пасть разевалась и лязгала.

Передо мной разворачиваются пряди судьбы, Предатель, — прошептал демон своим голосом, обладающим сотней слоев.

— Говоришь, ты знаешь будущее, создание?

Я вижу вещи, которые еще могут случиться. Некоторые нити крепки. Определенны. Неизменны. Прочие слабы и хрупки, они непрерывно меняются. Ты есть во всем мириаде будущих. По твоему приказу будут сгорать миры.

— Все нити можно перерезать, — произнес Кхарн.

Дрегер увидел, что демон сделал паузу в своем постоянном движении, а его глаза сузились, словно силясь пронзить густой туман. Если лорд-посланник и заметил реакцию демона, то не подал виду.

— Зачем мы слушаем эту… тварь? — прорычал Солакс, говоря на награкали в закрытой конференции. — В ее словах нет ничего, кроме яда.

Я говорю правду, сын Караната, — произнес демон в ответ. Его голова рывком повернулась и уставилась на Солакса. Я говорю вам правду сейчас, как говорил тысяче других.

— Следите за языками и защищайте свои мысли, братья, — сказал Дрегер. — Оно нас слышит.

— Довольно, — вмешался лорд-посланник Детей Императора, и интонация его голоса стала жестче. Вся теплота ушла, остался лишь лед. — Давайте говорить ясно. Третий Легион забрал эту систему себе. Здесь мы будем восстанавливаться. Здесь мы вновь возвысимся. Я хочу, чтобы ты и твое отребье ушли.

Кхарн пристально глядел на лорда-посланника, ничего не говоря. Опустилась тишина, даже ветер стих, словно затаив дыхание.

— Итак? — произнес лорд-посланник. — Ты уйдешь на хороших условиях, другом Третьего Легиона? Или не оставишь нам выбора?

Дрегер увидел, как пальцы Кхарна выстукивают мотив на рукояти Дитя Крови.

— Говори, дикарь, — выплюнул лорд-посланник, утратив всякое подобие учтивости, как будто упал занавес. — Выскажи свое мнение, или убирайся.

— Наши Легионы никогда не были друзьями, — проговорил Кхарн. — Ни в годы Великого крестового похода, ни когда оба присягнули делу Магистра Войны. Мы не друзья и теперь. И никогда ими не станем.

— Третий Легион не желает, чтобы между нами пролилась кровь, — сказал посол. — Друзья или нет, но мы остаемся союзниками, или, по крайней мере, не врагами. У нас одна цель. Побережем ненависть для потомства Жиллимана, косных сыновей Дорна, гончих Русса и варваров Хана.

— Мы всегда уважали Пятый Легион, — произнес Кхарн. — Более, чем можно сказать насчет Третьего.

Посол Детей Императора ощетинился, но Кхарн отвернулся от него, выискивая взглядом Дрегера. Его глаза горели.

— Ты хочешь увидеть объединившийся Двенадцатый Легион, да? — спросил он тихим голосом.

— Больше всего на свете, — ответил Дрегер.

Все еще стоя к лорду-посланнику спиной, Кхарн ослабил хват на Дитя Крови. Рукоять поехала между пальцев, массивный клинок с зубьями слюдяного дракона скользнул к земле. Прежде чем оружие успело упасть, он сжал хватку, крепко стиснув обмотанную кожей рукоять.

В руках Детей Императора мгновенно появилось оружие, стволы и клинки нацелились на Кхарна.

Трое Палатинских Клинков, охранявших посла, плавным движением шагнули вперед, встав между своим господином и Кхарном и держа наготове тяжелые мечи. Аргентус запел, покидая ножны — Галерий обнажил свое оружие, направив острие в шею Кхарна.

Пожиратели Миров отреагировали на автомате. Понужденные ожить цепные топоры гортанно взревели, а болтеры, плазмометы и автопушки навелись на цель.

Баруда приставил свой гладий к спине Галерия, готовясь всадить оружие тому в позвоночник.

— Это безумие, — прошипел Аргус Бронд.

— Ты приведешь наши Легионы к войне, советник? — бросил посол Детей Императора. Его лицо исказилось, насупившись. — Я полагал, что ты должен быть рационален. Или эти отвратительные имплантаты у тебя в голове наконец-то превратили твои мозги в кашу, в точности как сделали с твоим безумным генетическим отцом?

Кхарн, не мигая, уставился на посла. Он ответил не сразу. Он не пытался предпринять дальнейших враждебных действий, но и не выпускал рукоять Дитя Крови.

Дрегеру было известно, насколько быстр Кхарн. Известно, что тот мог за долю удара сердца перейти от бездействия к убийству. Даже без оружия он был опасен, имея же в руке оружие примарха, он был практически неудержим.

Все были сосредоточены на Кхарне. За ним следили все глаза, все чувства заострились на нем, ожидая, когда он сделает свой ход.

Когда он, наконец, заговорил, то не стал повышать голоса.

— Я не стану тем, кто начнет войну, — произнес он. — Но стану тем, кто ее закончит.

Казалось, будто все случилось в замедленном времени, словно происходило под водой.

У Дрегера в руке был его болт-пистолет. Он вскинул оружие, нацелив его в голову послу III Легиона.

Все так сконцентрировались на Кхарне, что не отреагировали на подлинную угрозу с достаточной скоростью.

Направленное на Кхарна оружие качнулось в сторону Дрегера. Трое Палатинских Клинков, шагнув вперед навстречу Кхарну, невольно дали Дрегеру возможность стрелять наверняка. Он не мог промахнуться. Они разворачивались, заметив — слишком поздно — неминуемую опасность для их повелителя. Никому из них было не успеть.

Галерий повернулся, замахиваясь Аргентусом и метя Дрегеру в шею — но и он двигался слишком медленно.

Дрегер вдавил спуск — два раза, один сразу за другим.

Бум. Бум.

Голова посла взорвалась.

— Ничто так не объединяет, как война, — выдохнул Дрегер.

А затем все начали стрелять.

Глава 15

Рев выстрелов оглушал. В эти первые, начальные мгновения погибли многие.

Аргентус описал дугу, метя в горло Дрегеру — у того не было ни малейшего шанса уклониться — но так и не попал в цель. Поющий и требующий крови клинок перехватила массивная бронированная рукавица.

Искривленные цепные кулаки, пристегнутые под огромными механизированными перчатками Руоха, взревели, но еще до того, как он смог вогнать их в тело Галерия, ему в лицо ударили выстрелы из тяжелого болтера. Их было недостаточно, чтобы пробить угловатый шлем, но он отшатнулся назад под натиском, разжав хватку на Аргентусе.

Разрушитель развернулся к источнику стрельбы и прыгнул в схватку. Вне всякого сомнения, он вопил и ревел, будто зверь, но его вокс все еще был заглушен.

Галерий снова замахнулся, но на сей раз его клинок встретился с широким лезвием гладия Дрегера. Они на мгновение сцепились, противопоставляя свои силы. Дрегер был крупнее и сильнее, но ему все равно приходилось напрягаться, чтобы удержать потрескивающий клинок Аргентуса.

— Что ты сделал? — вопросил Галерий.

— То… что… должен, — ответил Дрегер.

А затем в обоих попали. Болты и высокоскоростные снаряды автопушки врезались в них, отшвырнув друг от друга.

Посреди грохочущей перестрелки стоял чудом не задетый Кхарн, и какое-то мгновение он не двигался. Так же повел себя и змееподобный демон… по крайней мере, на миг.

Предатель, — произнесло существо, и его голос услышал каждый воин на поле, несмотря на оглушительный рев оружия и крови. А затем оно исчезло во влажном взрыве ихора и пламени, разорванное огнем крупнокалиберных орудий.

Предатель.

— Черепа для Трона Черепов! — на бегу проревел Кровавый Жрец, Баруда, сокращая дистанцию между собой и Детьми Императора.

У него в руках была его тяжелая шипастая булава, хотя он и не помнил, как достал ее. Бойня уже началась, и стоять без дела было не вариантом. Не оставалось ничего, кроме как идти вперед.

Его доспех был забрызган кровью. Стоявший рядом с Барудой Пожиратель Миров погиб одним из первых — в первые же секунды внутри его черепной коробки разорвались массореактивные снаряды.

Между двух армий дождем сыпался огонь трассерами, хотя из рядов III Легиона его было заметно больше. Выстрелы давили сплошной стеной. В Баруду попали полдюжины раз, не пробив насквозь, но заставив пошатнуться, хотя напор Пожирателей Миров продолжал по инерции продвигать его вперед. Ряды XII Легиона пронзил жгучий луч бело-синей энергии — лазпушка — сваливший шестерых воинов. Ракеты, за которыми следовали дымящиеся инверсионные следы, с воем проносились через быстро сокращающийся разрыв между двумя Легионами, а затем взрывались, раскидывая в воздух тела и конечности и взметая пламя в атмосферу с низким давлением.

Звуковое оружие создавало в воздухе рябь, разрывая органы и раздирая барабанные перепонки. Автопушки рвали плотно построившиеся ряды, перемалывая силовую броню и мясо. Быстро палящие болтеры непрерывно отстукивали глухое стаккато, словно град падал на бронированную крышу. Сгустки плазмы, пылающие с жаром солнечного ядра, с шипением уходили в строй Пожирателей Миров, убивая все, во что попадали.

Теперь между Легионами оставалось меньше двадцати метров, и Пожиратели Миров покрыли бы это расстояние в два прыжка. Враг приготовился к столкновению — часть держала наготове клинки, остальные палили очередями, чтобы проредить волну за оставшиеся до встречи линий мгновения. За считанные секунды погибли многие. На такой дистанции было просто невозможно никуда не попасть. Воин возле Баруды упал лицом в землю, словно ему подрубили ноги, из тыльной стороны его шлема вырвался болт.

Отделение поддержки III Легиона шагнуло вперед, все как один вскидывая стволы огнеметов. Того, что должно было произойти, было никак не избежать, так что Баруда просто взревел, несмотря на то, что Дети Императора выпустили стену горящего прометия, обрушившуюся на ряды Пожирателей Миров.

Жгучее жидкое пламя окутало его, покрывая броню пузырями и стремительно повышая температуру внутри. Прорезиненные уплотнения доспеха расплавились, целостность брони нарушилась, и в углу визора замигали предупреждающие значки. Его плоть загорелась, но он едва это чувствовал — организм заливали стимуляторы и болеутоляющие, а Гвозди начинали делать свою работу.

Какую-то секунду Баруда ничего не видел, обзор заслоняли языки пламени и едкий черный дым, однако он не нуждался в глазах, чтобы знать, насколько близко к врагам находится.

Баруда прыгнул, вырываясь из трескучего огня и высоко занося окутанную энергией булаву. Продолжая гореть — пламя лизало руки и тело — он приземлился перед одним из Детей Императора. Он обрушил оружие на плечо врага, свалив того наземь. Отшвырнув изломанного воина ударом ноги, Баруда метнулся вперед, углубляясь в ряды Детей Императора и молотя во все стороны.

Пожиратели Миров врезались в ряды в пурпурных доспехах, словно приливная волна. Звук удара брони о броню был оглушителен. Ревели цепные топоры, трещали силовые мечи, разрезающие доспехи и плоть. Клинки сталкивались с клинками, резко вышибая искры, пистолеты и болтеры рявкали, сбивая воинов с ног.

Баруда впечатал оружие в лицо врага — теперь Дети Императора действительно являлись их врагами, этого было нельзя отрицать — заставив легионера отшатнуться. Он двинулся следом, вогнав обух воину в горло и раздавив трахею, а затем обнаружил, что перед ним один из огромных, закованных в терминаторскую броню представителей элиты III Легиона.

Острие золотистой алебарды рванулось к его груди, гудя от энергии. Он отвел его взмахом сверху вниз и шагнул вперед — только вперед — чтобы атаковать. Его удар попал в цель, угодив терминатору в боковую часть головы, но это было все равно, что бить по камню. Элитный воин даже не дернулся.

Терминатор сделал шаг вбок и крутанул древко алебарды, жестко ударив Баруду в бок шлема. Мощь удара отбросила того на одного из его товарищей, которого затем убили, разрубив голову от темени до горла взмахом сверху вниз.

Дикая атака Пожирателей Миров дрогнула, налетев на стену терминаторов Детей Императора. Она разбилась о них, словно прилив об утес — клинки и секиры практически не могли пробить колоссальные доспехи. Несколько из них упало, их повергли просто числом и убили клинками, которые проскользнули между пластин бронированных экзоскелетов, но таковых было мало. Дети Императора выдержали первую бурю нанесенных по ним ударов и ударили в ответ. Сильно.

Десятки воинов XII-го пали, зарубленные сверкающими золотыми алебардами, и их доспехи и кости давили сапоги терминаторов. Те брали с Пожирателей Миров кровавую плату и остановили их движение.

Баруда качнулся вбок, уходя от замаха топора на навершии алебарды, а затем бросился вперед, ревя от натуги и с силой описывая своей булавой дугу. Его удар встретило древко алебарды. Терминатор совершенно не отступил, его и без того поразительную силу умножали чудовищные сервоприводы и волоконные пучки доспеха. Он толкнул Баруду, отбросив того назад, на сородичей.

Мимо пробежал Пожиратель Миров, с воплем замахиваясь на терминатора массивной цепной глефой. Впрочем, он еще не успел нанести удар, как оказался насажен на вражеское оружие и поднят в воздух, продолжая бессвязно реветь. Из пробитого нагрудника хлынула кровь, но с воином еще не было покончено. Он опустил глефу на врага, на одну из рук терминатора, расколов и раскурочив до бесформенного состояния броню на ней.

Пожирателя Миров бесцеремонно уронили наземь, но его удерживала на месте алебарда, которой он оставался проткнут. Выпустив глефу, воин ухватился за древко алебарды, крепко удерживая его.

— Убей его, — выплюнул легионер. — Забери его череп!

Баруда уже двигался, сближаясь с терминатором. Еще один легионер Детей Императора замахнулся на него, но он отвел выпад, отбив его вверх. Он промчался мимо первого терминатора и, падая на одно колено, нанес страшный удар сбоку в колено воина.

Сочленение подалось, выбросив дождь искр, и терминатор рухнул на землю, заставив ее содрогнуться. Баруда в один миг оказался сверху, вытаскивая гладий. Острие клинка отыскало зазор под горжетом терминатора. Не церемонясь, он использовал свой вес, чтобы погрузить оружие в тело воина.

Баруда поднялся на ноги. Он попытался было высказать благодарность, но пронзенный алебардой легионер уже был мертв. На Баруду, опустив алебарды, надвигалось еще двое терминаторов. Он крепче сжал оружие и направился им навстречу.

Сквозь бешеную схватку проломилась массивная фигура в красной броне, которая отшвырнула Баруду в сторону. Удар вынудил Кровавого Жреца опуститься на одно колено, и он злобно зарычал.

— Руох, — выплюнул он.

Атака Кэдере смела еще одного Пожирателя Миров, обрекая того на смерть. Он потерял равновесие и был убит врагом — сперва лишился руки после режущего удара, а затем его отшвырнула назад автопушка, давшая выход своей ярости в упор и разорвавшая его на части.

Нимало не заботясь о том разгроме, который оставлял за собой, Руох рванулся на врага. Он поймал одну из алебард, выброшенную ему навстречу, массивной бронированной рукавицей и вырвал ее из рук противника, нарушив равновесие терминатора. Второй удар он совершенно проигнорировал. Острие алебарды вошло ему в бок, но абсолютно не замедлило — это владельца оружия оттолкнуло на метр назад, и его тяжелые сапоги пропахали на солевой равнине глубокие борозды.

Руох бросился на первого терминатора, сбив того наземь. Опустившись над ним на колени, он вогнал в грудь врагу один из жужжащих цепных клинков, пристегнутых под его кулаками. Зубья бешено гудящих лезвий взвыли, разрезая нагрудник и сросшиеся ребра противника, превращая плоть и внутренние органы в кровавое месиво.

Напоминающий наковальню шлем Руоха, покрытый стекающей кровью, резко дернулся вверх, и его взгляд уперся во второго терминатора. Тот замахнулся на него, но ему не хватало скорости. Двигаясь с быстротой, которая не вязалась с громадой гробницы-«Катафракта», Руох кинулся на нового соперника, раздирая того на части бешеными ударами цепных кулаков.

Враги перевели свои пушки на Руоха, и на его огромных плечах появились воронки размером с кулак. В одно мгновение мясник-Кэдере оказался на ногах, оторвавшись от последней жертвы, и углубился в толпу противников, которые отчаянно пятились назад, пытаясь сохранить как можно большую дистанцию между собой и сумасшедшим убийцей.

Испытывая к безумному берсеркеру ненависть, но признавая эффективность его первобытной ярости и мощи, Баруда и окружавшие его Пожиратели Миров хлынули в брешь во вражеском строю, созданную Руохом.

— Рубите их! — взревел Баруда. — Кровь Кровавому Богу!

Галерий был один среди Пожирателей Миров. Он стоял над павшим лордом Антеем, послом и лордом-посланником. Он не собирался позволить врагу осквернить тело.

Он бы скрестил клинки с Дрегером, но потерял того в толпе. От шока, вызванного предательством Дрегера, его до сих пор пошатывало.

Они окружили его, атакуя единой дикой, неуправляемой массой с ревущими цепными мечами и топорами. Это отодвинуло все остальное в сторону.

Он обдумает это предательство и его последствия позже. Сейчас осталась лишь пляска клинков.

Его доспех был покрыт воронками и дымился в дюжине мест. Два заряда прошли насквозь, уничтожив одно из легких, но это не имело значения. Теперь он был среди них — они обрушились на него волной, рванувшись к рядам его братьев. Именно здесь он и должен был находиться.

Ему не было нужды думать, кто вокруг него друг, а кто враг — все окружавшие являлись врагами, которых необходимо убить. Фальшон с золотой рукоятью запел, рассекая воздух.

К нему двигался цепной меч, зубья сливались в неровное визжащее пятно. Галерий качнулся вбок и снес Пожирателю Миров руку, отрубив ее в локте. Хлынула кровь.

Отсеченная рука еще не успела упасть, а Галерий уже вертелся, уворачиваясь от выпада зубчатого клинка. Продолжая разворот, он ударил по голове другого Пожирателя Миров, насквозь прорубив шлем и череп.

Цепной топор с ревом устремился к его шее. Он отбил оружие в сторону, и еще один из XII Легиона умер от выпада на реверсе, пронзившего грудь. Быстро развернувшись, Галерий рубанул по болт-пистолету, который следовал за его стремительными перемещениями, снес Пожирателю Миров голову возвратным ударом, а затем всадил клинок шипящего меча другому в вокс-решетку. Острие пробило затылок легионера.

Демонстрируя сверхъестественную быстроту и контроль за окружающим пространством, Галерий сделал шаг вбок, четко уйдя от выпада мечом сзади, а потом ударил в обратную сторону, впечатав тыльник своего золотистого меча в голову нападающего.

Мимо него с воем пронесся болт, разминувшийся с головой на считанные сантиметры. Удачный промах. Он обругал себя за недостаток внимательности. Его могли так прикончить.

Галерий развернулся, крутя в руках свой огромный золотой меч и резко описывая им размытую дугу. Он подрубил ноги одному из ревущих атакующих, а затем достал второго под подбородок. Керамит шлема легионера мало чем помешал. Мстящий клинок полоснул снизу вверх, рассекая челюсть, череп и мозг Пожирателя Миров, а затем вышел наружу с гудением энергии.

В грудь ударил сапог, заставив пошатнуться. Галерий оступился и упал на одно колено. На него обрушилась тяжелая шипованная палица. Голову помешал размозжить лишь отчаянный бросок вбок. Но все равно, он не смог полностью избежать удара. Булава с хрустом опустилась на плечо, засев в керамитовой броне.

Он поднялся на ноги, пятясь назад, чтобы получить больше места. Пожиратель Миров — он увидел, что это капитан — бросился на него. Оружие обрушилось с титанической силой, и он встретил его Аргентусом. Два силовых поля вступили в контакт, злобно шипя энергией. Меч Галерия отклонился острием к земле. Пожиратель Миров сделал шаг вперед и опустил сапог на клинок, вырвав его из руки Галерия.

Пожиратель Миров триумфально взревел. Из-за вокс-усилителей казалось, что его голос принадлежит скорее машине, нежели человеку.

Используя в качестве активатора работу синапса, Галерий заставил свой шлем открыться. Лицевой щиток резко сдвинулся назад группами размыкающихся секций, обнажая белоснежное лицо. Губы покрывали пятнышки крови.

Его рот распахнулся гораздо шире естественных пределов, и он глубоко вдохнул. Едва заметные розовые шрамы, тянувшиеся в стороны ото рта, разошлись, открывая блестящую красную плоть под ними. Рот продолжал расширяться, нижняя половина лица оттягивалась назад, словно лепестки раскрывающегося цветка.

Раздался влажный хруст кости, и нижняя челюсть разделилась посередине. Две секции откинулись наружу, раздвигая гортань и рот так, что он совершенно перестал походить на что-либо, имеющее человеческую природу, и стал больше напоминать некое глубоководное чудовище, бросающееся схватить добычу, или же какого-то кошмарного Нерожденного — обитателя варпа.

Это резкое преображение произошло за миллисекунды. Центурион XII Легиона шагнул вперед прикончить его, готовый опустить ему на голову свою шипастую дубину, окутанную энергией, но он двигался слишком медленно.

Резко выдохнув, Галерий дал выход своей злобе и разочарованию в форме опустошающего ультразвукового вопля, от которого воздух зарябил и замерцал, словно мираж. Звук обрушился на Пожирателя Миров, как удар молота, и эффект оказался убийственным.

Внутренние органы Пожирателя Миров лопнули. Глаза взорвались в глазницах, а кости завибрировали с такой частотой, что образовался мириад тонких, как волос, трещин, разошедшихся по сверхплотной структуре. Два сердца Пожирателя Миров дали сбой.

Броня потрескалась, дробясь, словно лед под молотом, и его отшвырнуло назад, на товарищей. Он не был мертв, когда врезался в них — ему предстояла мучительная и долгая смерть — но стал неспособен сражаться, будучи совершенно изувечен сокрушительным звуковым ударом. Дюжине находившихся неподалеку Пожирателей Миров уже не суждено было что-либо услышать. Им порвало барабанные перепонки, вопль преодолел даже глушители, которые обычно защищали их от оглушительного шума артиллерии.

А затем все кончилось, и чрезмерно растянувшийся рот Галерия захлопнулся. Кость и плоть срастались, шлем с пощелкиванием вернулся на свое место.

Крик расчистил пространство вокруг Галерия, и прежде, чем Пожиратели Миров успели вломиться и заполнить эту пустоту, он подобрал Аргентус с земли.

Он искал в толпе знакомую фигуру Дрегера, но того нигде не было видно.

— Это не конец, Дрегер, — поклялся он. — Мы встретимся снова.

Он все еще стоял над павшим лордом-посланником. Перед Галерием лежали изломанные тела троих Палатинских Клинков Антея — воителей, каждого из которых он знал по имени. Вокруг них грудами валялись враги: они дорого продали свои жизни.

— Ну, давайте, псы, — чистым и громким голосом произнес Галерий. — Идите сюда и умрите.

На мостике «Непокорного» взревели сирены, а по обзорному экрану каскадом побежали предупреждающие значки и потоки логистических данных.

— Флот Третьего Легиона! — раздался крик предостережения от навигационного комплекса. — Их системы вооружений запускаются!

— Нас берут на прицел, сэр! — воскликнул другой голос.

— Они выдвигаются на дистанцию нападения, — произнес еще один.

Флаг-капитан Стирзакер не нуждался в выраженных словами новостях. Он уже знал все это за микросекунды до того, как информация достигла коммуникационных экранов и когитаторов мостика.

Его костлявые пальцы отстукивали приказы на планшетах, встроенных в ручки командного трона, а сам он в то же самое время осыпал мостик ноосферными пакетами распоряжений и отправлял мысленные импульсы директив в информационное ядро звездолета, готовя корабль к бою.

— Задействовать орудия. Разделить энергию между фронтальными щитами и двигателями, — скомандовал он спокойным и властным голосом.

— Есть орудия, сэр!

— Щиты на полной!

— Мощность двигателей растет, сэр!

— Сменить курс на направление восемь-восемь-девять-три, — сказал он. — Вывести ускорение вперед на семьдесят две тысячи.

— Есть семьдесят две тысячи!

Внутри его блестящих серебристых глаз прокручивался поток данных, непрерывно сообщавший сводку по системам всего корабля. Стирзакер видел, как по мере выполнения его распоряжений буря бинарного кода становится вдвое быстрее и сложнее. В этом течении информации присутствовала удивительная красота, хотя большинство во вселенной и не видели ее. Особенно подобной сентиментальности не поняли бы члены Легиона.

На миг удовлетворившись тем, что все необходимое к исполнению уже пришло в движение, Стирзакер сцепил перед собой худые, как у скелета, пальцы.

— Итак, начинается, — произнес он.

В глубине нижних палуб «Непокорного» Скорал нанесла два быстрых джеба противнику в лицо. У того уже был сломан нос предыдущим ударом, и эти два еще сильнее размазали его по лицу, разбрызгивая кровь. Она продолжила жестоким хуком, угодившим сбоку в челюсть, и послышался треск кости. Боец тяжело рухнул на песок.

Наблюдатели взревели: одни одобрительно, другие же — которые явно предпочли болеть за проигрывающую сторону — от злости и разочарования.

Тяжело дыша, Скорал стянула кожаную беспалую перчатку, надетую поверх механической руки, и осмотрела конечность на предмет повреждений. Таковых не было. Удовлетворившись, она сделала жест в направлении границы круга, подзывая санитара. Тот подбежал к ней, протягивая полевой набор для лечения ран. Она направилась к поверженному оппоненту, который мычал от боли и сплевывал кровь на песок.

Опустившись рядом с ним на колени, она взяла его за лицо, поворачивая и осматривая повреждения. Челюсть мужчины была выбита и сломана как минимум в двух местах. Ее требовалось скрепить проволокой до тех пор, пока кости не смогут срастись.

Он попытался что-то сказать, но наружу вышел лишь неразборчивый шум, сопровождаемый струйкой крови.

— Молчи, — произнесла она.

— Наверное, не надо было тебе его так сильно бить, — заметил Мавен, появившийся у нее за плечом. Скорал яростно посмотрела на него.

— Я не хотела, — пробормотала она, приобняв противника и помогая ему подняться на ноги.

Пол под ногами содрогнулся, и опустилась тишина. Бронированный корпус и переборки «Непокорного» отдавались стонами и эхом, и все на нижней палубе внимательно слушали, широко открыв глаза.

— Мы поворачиваем, — проговорила Скорал, наклонив голову набок. — Плазменное ядро разгорается. Мы уходим?

Это не показалось правдоподобным даже ей самой.

— Нет, — произнес Мавен. — Тут что-то другое.

Вдалеке послышались отголоски предупреждающих сирен, а через несколько мгновений взвыли и те, что находились на нижней палубе.

— Вот и оно, стало быть, — сказал Мавен.

— Мы воюем, — произнесла Скорал.

Аргус Бронд всадил один из своих клинков в позвоночник легионера Детей Императора, который пытался встать, невзирая на отсутствие обеих ног.

Он убрал гладий в ножны, не удосужившись предварительно стереть кровь. В этом не было бы смысла. Он был весь покрыт ею.

Бронд опустился на одно колено, укрывшись за грудой камней. Какое-то время назад он подобрал болтер, но выбросил его, когда кончились боеприпасы. В кобуре на бедре был болт-пистолет, но он израсходовал заряды в начале боя. Он забрал из мертвых рук только что убитого им воина III Легиона плазменный карабин. Ядро наполовину опустело, и оружие испускало горячее облако пара охладителя, но было пригодно к использованию.

Бронд обвел взглядом поверхность луны. Та представляла собой могильник.

По льдистой земле были рассыпаны трупы, облаченные в цвета XII и III Легионов. По всему полю боя уцелевшие подразделения Детей Императора оттягивались назад. III Легион производил отход с боем с беспощадной эффективностью, в то время как Пожиратели Миров преследовали их бездумно, забывшись в муках от Гвоздей Мясника.

Аргус Бронд покачал головой.

Когда ведущие погоню Пожиратели Миров набрасывались на легионеров III-го, то рвали их на части — в буквальном смысле слова — однако потомки Фениксийца, отходившие в шахматном порядке, водили их за нос.

Было очевидно, что Пожиратели Миров добились большего в ходе первоначального размена — большинство трупов в центре поля, где встретились два Легиона, носили яркие пурпурные и розовые цвета III Легиона.

На ближней дистанции не существовало ударной силы лучше Пожирателей Миров. Быть может, легионеры прочих Легионов являлись более дисциплинированными, сосредоточенными, упорными или хитрыми, но когда начинала течь кровь, а бой велся клинок к клинку, попросту не было более смертоносного воина, чем Пожиратель Миров.

Там же погибли и смертные приспешники Детей Императора, которых сразили, пока они пытались убежать. Их тоже порвали на куски. По большинству было совершенно невозможно понять, что они когда-то являлись людьми.

Зрелище их смерти не доставляло Бронду неудовольствия. Нелепые извращенцы, все до единого.

Впрочем, теперь, когда линии фронта растянулись и стали более разреженными, а жестокая хаотичная схватка в центре поля распалась на части, Пожирателей Миров убивали в больших количествах.

Это казалось такой бессмыслицей. Легион и без того обладал лишь малой долей былой мощи, убитых легионеров не заменяли новые. И ради чего?

Большинство десантно-штурмовых кораблей Детей Императора уже было в воздухе. «Огненные хищники» с шумом мчались понизу, рассекая группы Пожирателей Миров опустошительными атаками с бреющего полета. Когда один из кораблей заложил вираж для очередного захода, в него попала выпущенная снизу ракета. Даже падая, пилот сохранил достаточно самообладания, чтобы направить машину в толпу обезумевших от крови Пожирателей Миров и пропахать ее, когда он врезался в луну и исчез в кружащемся облаке обломков, взрывов и пыли.

Рядом с Брондом, используя кучу камней в качестве огневой точки, стояла горстка легионеров. Трое были его собственными людьми. Двое — из когорты Дрегера. Еще один, щеголявший неровными татуировками по бокам выбритого скальпа, носил метки подразделения, которые указывали на его принадлежность к воинам Солакса.

У Пожирателей Миров нередко такое бывало. В более дисциплинированных Легионах сражались и гибли вместе с братьями по отделению, но бойцы-одиночки из XII — го часто обнаруживали, что рассеялись, когда кровавая пелена отступала.

В дыму размашисто неслись отдельные Пожиратели Миров, направлявшиеся к ним. Бронд и находившиеся с ним воины прикрывали их приближение огнем.

Легионер, державший за волосы головы трех Детей Императора, увидел Бронда и побежал к тому сквозь дым. На нем был череполикий шлем. Баруда.

Бронд сделал выстрел из трофейного плазменного карабина, и голова легионера в пурпурной броне, который полз к десантным кораблям, взорвалась синим огнем, поглощенная сжиженным жаром плененного солнца.

Баруда рухнул рядом с Брондом, привалившись спиной к камням. Он тоже был забрызган кровью, а передняя сторона доспеха почернела и покрылась пузырями от прометиевых ожогов.

Он благодарно кивнул и встряхнул силовой булавой, окатив землю кровавым дождем.

— Дрегер, — произнес Баруда. — Ты его видел?

— О чем он думал, во имя семи преисподних? — прорычал Бронд. — Я мог бы ожидать подобного от таких, как Гогур или Руох, но Дрегер? Ты знал, что он собирается это сделать?

— Нет, — сказал Баруда. — Но теперь все приобретает смысл. Вот почему он взял с нами разрушителя. Ты его видел?

— Нет, — ответил Бронд. — С тех пор, как наши ряды перемешались. Он не отвечает на вокс-сообщения?

Баруда покачал головой.

— Уже какое-то время.

— Гвозди? — спросил Бронд.

— Или так, или же он мертв, — произнес Баруда.

— Меньшего он и не заслуживает, — сказал Бронд. — Нам нужно эвакуироваться. Что сделано, то сделано.

— Это только начало, — отозвался Баруда. Он был занят тремя отсеченными головами, которые принес, и привязывал их к своему поясу за волосы. — Кровавый Бог будет доволен жатвой.

— Это безумие, — произнес Бронд. — Надо начинать эвакуацию.

— Половина из нас поддалась Гвоздям, — сказал Баруда.

— Тогда оставим их, — ответил Бронд. — Не всем нужно здесь умирать. Флот Детей Императора приближается. Они будут в радиусе досягаемости орудий через двенадцать минут.

— А что с нашим флотом?

— Шестнадцать минут до входа в зону досягаемости, — сказал Бронд.

Баруда выругался.

— Понимаешь? — спросил Бронд. — Если мы тут останемся, эту луну разнесут по эфиру прежде, чем сюда доберется наш флот.

— Где Кхарн? — спросил Баруда. — Мы не можем уйти без него.

Вокруг них взметнулись бешеные вихри ледяной пыли, и быстро подлетела «Грозовая птица», которая снижалась к поверхности луны, сбрасывая скорость и приподнимая нос. Когтистые посадочные опоры еще не коснулись земли, а аппарели уже опускались, а собравшиеся Пожиратели Миров выскочили наружу и начали затаскивать на штурмовой бот тела павших легионеров, следуя выкрикиваемым Брондом указаниям.

Несколько воинов выдвинулись в поле, целясь в небо из ракетометов и высматривая атакующие вражеские корабли, которые бы попытались напасть на уязвимую «Грозовую птицу» — так всегда было проще всего сбить могучую машину.

Баруда вогнал в свой болт-пистолет новый магазин, снова подобрал силовую булаву и поднялся на ноги.

— Я разыщу Дрегера. — произнес он.

— Оставь его! — бросил Бронд. — Нам лучше уйти без него. Это он все это устроил.

— Он мой капитан, — ответил воин в шлеме-черепе. — Я должен его найти.

Бронд покачал головой. Не говоря более ничего, Баруда двинулся прочь от камней, держа в руке дергающийся пистолет, и исчез.

Глава 16

Кровь.

Он видел только ее, она погружала его зрение в красное море. Он слышал только ее, она заслоняла все, и два его сердца грохотали, словно боевые барабаны.

Бум-бум-бум-бум. Бум-бум-бум-бум.

Нет… было что-то еще. Голос. Он слышал его смутно, как будто тот доносился с большого расстояния.

Реальность вернула себе свои права. На него навалился рев двигателей. Обрушился, словно физический удар.

На заднем плане он какой-то миг слышал грубый натиск битвы: рев оружия, крики умирающих, вопли поддавшихся Гвоздям, низкий раскатистый гром огня тяжелых орудий. Но это быстро стихло. Это было не реально. Всего лишь след, отголосок того, что привело его сюда, что случилось раньше.

Но куда «сюда»?

Красная пелена сползла, оставив его во мраке. Он сидел, удерживаемый на месте фиксирующей обвязкой. Его сильно трясло, и он бился затылком. На нем не было шлема. Он понятия не имел, как потерял его.

До него вновь донесся голос, на сей раз громче. Настойчиво. Он был рядом.

— Дрегер.

Перед ним проступила темная, окутанная красной дымкой фигура, сидящая напротив.

Кхарн.

Его голова была непокрыта, продолговатое серьезное лицо в темноте выглядело бледным и мрачным. Выражение было неестественно спокойным, почти что безучастным. Глаза же — пылали яростью.

Дрегер огляделся. Он не помнил, как пришел сюда — пока что — но в этом не было ничего необычного. Ему часто требовалось какое-то время, чтобы сложить из фрагментов тот период, на который он поддавался Гвоздям.

Он находился в бронированном чреве десантно-штурмового корабля. Внутреннее пространство было замкнутым до клаустрофобии, и в нем смердело маслом, кровью, кордитом и агрессией. В тесном трюме плечом к плечу набились залитые кровью Пожиратели Миров. Их доспехи сердито гудели, пока они перезаряжали оружие и стирали с клинков спекшуюся кровавую массу.

Он крепко сжимал свой гладий. На клинок налипли окровавленные куски плоти. Он не знал, чья это кровь. Сделав над собой усилие, он ослабил хватку. Снял пальцы с рукояти меча, разрывая клейкий слой наполовину засохшей крови.

Он потрогал свое лицо, чувствуя тупую боль. От виска к губе тянулся глубокий порез. Рассекло до кости. Рана от клинка. Он предполагал, что убил нанесшего ее, кто бы это ни был. В противном случае это он был бы сейчас мертв.

Под левым глазом из скулы до сих пор торчал неровный кусок шрапнели размером с ладонь. Он выдернул его и бросил на палубу. Гиперкоагулянты в генетически усовершенствованной кровеносной системе затянут рану за считанные минуты.

— Ты снова с нами, капитан? — спросил Кхарн.

Взгляд Дрегера вновь вернулся к сидящему напротив Кхарну.

— Я вернулся, — произнес он. Голос звучал как хриплое рычание.

Глаза привыкали к темноте, и он видел, что на доспехе Кхарна свежие рубцы и подпалины от прометия, как и на его собственном.

— Хорошо, — сказал Кхарн.

Челнок накренился у них под ногами. По звуку от двигателя он понял, что они в пустоте.

Дрегер посмотрел по сторонам, впитывая детали внутреннего пространства челнока.

— Это не наш, — произнес он, понизив голос.

— Нет, — отозвался Кхарн.

— Мы внутри челнока Третьего Легиона?

— Да.

К Дрегеру начинала возвращаться память, но пытаться вспоминать слишком быстро не имело смысла — все равно, что силиться восстановить сон после пробуждения. Или, по крайней мере, так было до Нуцерии. С тех пор — с момента преображения примарха — ему снилась только кровь.

— Где мы? — спросил Дрегер.

— Вот-вот пришвартуемся на «Золотом абсолюте».

— Боевой крейсер Детей Императора? — произнес Дрегер.

В глазах Кхарна блеснул намек на что-то вроде веселья.

— Он самый, — сказал он.

— Это же… — зашипел было Дрегер.

— Безумие? — продолжил Кхарн. Он улыбнулся. Теплоты в этом не было. — Некоторые сказали бы то же самое о твоих действиях, когда ты убил посла Третьего Легиона. Я впечатлен. Не думал, что в тебе такое есть. Ты вполне мог объединить Легион. Или же уничтожить его.

Начала пульсировать красная тревожная лампа, и во внутреннем воксе затрещал знакомый Дрегеру голос.

— Швартовка через тридцать секунд, — произнес он. — Третий Легион никак не показал, что им уже известно о нашем присутствии.

— Баруда? — спросил Дрегер.

— Он пришел в поисках тебя, — сказал Кхарн. — А теперь готовься. Пора.

Дрегер откинул фиксирующее приспособление и поднялся на ноги. Магнитные замки не давали ему пошатнуться. Один из его воинов дал ему болт-пистолет — его собственного нигде не было видно — и он благодарно кивнул. Проверил магазин — полный. На оружии была эмблема Детей Императора, но его это не заботило. Это было оружие. Для кого его делали, не имело значения.

Стабилизирующие двигатели «Грозового орла» взревели, и ускорение начало спадать. По всей длине фюзеляжа челнока пробежала дрожь. Дрегер понял, что они проходят сквозь герметизирующую защиту боевого крейсера Детей Императора. На них обрушилась гравитация и пригодная для дыхания атмосфера. Десантно-штурмовой корабль тревожно застонал и заскрипел, бронированные борта выгибались и расширялись, покинув вакуум пустоты.

Двигатели снова заревели, загудела и затряслась гидравлика — выдвинулись посадочные приспособления «Грозового орла».

Из решеток внутреннего вокса снова затрещал голос Баруды.

— Десять секунд, — произнес он.

Кхарн надел шлем и встал с кресла. Дитя Крови рычало у него в руке.

— Мы жестко ударим, прежде чем они поймут, что мы здесь, — сказал он. Его голос звучал злым рыком. Несомненно, при надетом шлеме стало казаться, что он полностью изменился. От него, словно жаркое марево, исходила агрессия.

— Если замедлимся, умрем.

— Пять секунд, — произнес Баруда. Раздались громкие удары по внешней обшивке десантно-штурмового корабля. Детонации при попаданиях.

— Они о нас знают, — протрещал вокс Баруды. — Ждите сильного сопротивления. Расчищаю зону высадки.

Баруда выпустил на волю ярость тяжелых болтеров, установленных на носу «Грозового орла». От низкого басовитого грохота выстрелов содрогался весь челнок.

Десантно-штурмовой корабль жестко сел, посадочные опоры с визгом скользнули по плитам погрузочной палубы.

— Воины Двенадцатого! — взревел Кхарн.

Аппарели распахнулись, тяжело обрушившись вниз. Шум болтеров «Грозового орла» мгновенно стал громче, их эхо гремело по всей открытой палубе. Воздух затянуло газом-пропеллентом — Баруда дал выход неистовству «мстителей» «Грозового орла», запустив шквал ракет, ударивших по палубе. Заполыхали взрывы, к потолку ангара взметнулись громадные рыжие шары огня и потянулся маслянистый черный дым.

Кхарн возглавил атаку, выпрыгнув на погрузочную палубу под рев оружия, несмотря на то, что от пола вокруг него отскакивали ответные выстрелы.

— Кровь для Легиона! — ревел Кхарн. — Кровь для примарха!

— Так что сейчас происходит?

Мавен прокручивал на своем инфопланшете корабельные сводки, изучая списки по мере загрузки новой информации.

Палубу заполняли стартовые бригады, сервиторы и связанные клятвой рабы. Те, кому не выжгли лобные доли посредством санкционированной Механикумом лоботомии, напряженно ждали приближающиеся челноки. Остальные просто пускали слюни, бессмысленно тараща глаза и ожидая указаний.

— Я его не вижу, — произнес Мавен, не поднимая глаз. — Его здесь нет. Его здесь нет.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Что? — переспросил Мавен, переводя взгляд вверх.

Скорал стояла, скрестив руки на груди, и яростно глядела на него. Позади нее находилась ее команда сервиторов медицинского назначения, а также небольшая флотилия парящих в воздухе платформ-носилок.

— Что сейчас происходит? — повторила Скорал.

— Сейчас мы делаем свою работу, — сказал Мавен, вновь сосредотачиваясь на инфопланшете. — У тебя вот-вот сильно прибавится забот. А у меня… Ну, похоже, что моя загрузка только что вдвое снизилась. Кхарна нет ни на одном из прибывающих челноков.

— Он не мертв, — произнесла Скорал. — Он не может быть мертв.

— Он не бессмертен, — отозвался Мавен. — Его можно убить так же легко, как любого иного члена Легиона. Ну, может и не так же легко, да еще известно, что он уже возвращался с порога смерти ранее, однако… болт в черепную коробку прикончит его, как прикончил бы любого легионера. После такого не вернуться.

Мавен продолжал изучение.

— Дрегера тут тоже нет, — добавил он уже тише, искоса бросив взгляд на Скорал.

— Может, ты не так читаешь, — произнесла она.

Это было не так, но Мавен не стал об этом говорить. Не было нужды. Скорее всего, Дрегер был мертв — по предварительным оценкам, погибло больше семидесяти процентов делегации, отправившейся вниз на встречу с Детьми Императора. Тем не менее, всегда оставалась вероятность, что капитан еще был жив. Пожиратели Миров не являлись бессмертными, однако, чтобы их убить, требовалось чертовски многое.

С лица Скорал сбежала краска, и Мавен положил ей руку на плечо, успокаивающе сжав. У смертных слуг XII Легиона были натянутые и трудные взаимоотношения с хозяевами, однако Мавен мог понять реакцию Скорал. Дрегер был таким же непредсказуемым и опасным, как и любой в Легионе, но входил в число хороших, равно как и господин самого Мавена.

Мавен нарушал границы и, возможно, говорил больше необходимого, но он был невероятно верен Бронду. Но даже это не шло ни в какое сравнение с тем пьедесталом, на который Скорал возносила Дрегера. Она была абсолютно предана ему, практически чтя саму землю, по которой он ступал.

Тяжелые противовзрывные заслонки — каждая высотой с титана и полсотни метров в ширину — загудели и начали открываться. Резкий красноватый свет двойного солнца системы расползался по полу по мере того, как громадные термозащитные плиты откатывались в сторону. От этого казалось, будто вся палуба в огне. Фронт света дошел до Мавена со Скорал и начал подниматься. Он взобрался вверх по их телам, добрался до лиц, и они прикрыли глаза. При опущенной противовзрывной заслонке их отделял от пустоты лишь незримый покров герметизирующего поля ангара. По другую его сторону колоссальные пушечные турели размером с дом разворачивались навстречу приближающимся кораблям.

Первая из «Грозовых птиц» Легиона пронзила герметизирующее поле, пустив по его поверхности сильные волны. Она вошла внутрь, наполнив палубу ревом своих двигателей, а также смрадом кордита, прометия и выхлопных газов. Броня обгорела дочерна, по всему фюзеляжу тянулись полученные в бою повреждения. Массивные дюзы развернулись вниз, и корабль стал приближаться, направляемый вспышками маячков и слугами, которые размахивали светящимися жезлами. Он с ревом двигателей опустился на палубу, и когтистые посадочные опоры зафиксировали его на месте.

Аппарели упали вниз, и изнутри появились покрытые кровью кричащие и жестикулирующие легионеры.

— Твой выход, — произнес Мавен.

Скорал уже находилась в движении, посылая вперед свою медицинскую команду. Сквозь герметизирующее поле прошла еще одна «Грозовая птица», и она оглянулась на Мавена.

— Найди Дрегера, — сказала она. — Он должен быть там.

Они с ревом проносились сквозь врагов, словно горячий ветер, практически не сбавляя хода и прорубая кровавую дорогу к мостику.

Скорость играла ключевую роль. Все Пожиратели Миров, поддавшиеся Гвоздям и остановившиеся утолить их жажду крови, оставались позади. Они собирали кровавую дань, а затем их повергали.

Те, кто им противостоял, по большей части являлись неусовершенствованными флотскими бойцами, и у них было так же мало шансов остановить Пожирателей Миров, как сдержать надвигающийся прилив голыми руками.

Они были облачены в барочные кремово-золотые комплекты герметичной панцирной брони. За толстыми стеклами тяжелых шлемов виднелись только их глаза, глядящие наружу сквозь светящийся лиловый туман. Исходя из их бесстрашия и явного пренебрежения собственными жизнями, Дрегер решил, что эта дымка — какой-то наркотик.

У них было оружие, созданное для отбивания абордажников с минимизацией риска пробить корпус: штурмовые дробовики, электрострекала, крупнокалиберные пулевые ружья, шокерные щиты, энергетические алебарды.

Для обычной абордажной команды они представляли бы существенную угрозу. Для легионеров — особенно из XII Легиона — они были мякиной.

Дрегер подсек одному из них ноги, перерубив их выше колен одним взмахом ревущего цепного топора, а затем крутанулся и всадил гладий в стеклянное забрало другому, пронзив голову. Когда Дрегер выдернул гладий, из дыры в шлеме потянуло светлым, тошнотворно пахнущим мускусом.

Он заметил, как еще один из команды защитников опускает дробовик в его направлении, и развернулся к нему плечом, подавшись навстречу выстрелу, когда оружие грохнуло. Его отбросило на полшага назад, но он быстро пришел в себя и метнулся вперед. Дробовик снова прогремел, и он ощутил, как возле лица пронесся вытесненный воздух. А затем он врезался в силовика плечом и впечатал его в стену. От силы удара та вмялась, но силовику пришлось хуже. Его грудную клетку раздавило, словно корзинку хвороста, размазав органы внутри в кашу. Это означало смертный приговор. Внутренние повреждения гарантировали, что он истечет кровью за считанные минуты. Тем не менее, Дрегер всадил силовику в живот свой клинок — раз, еще раз. Третий удар рассек позвоночник бойца.

— Шевелитесь! — заорал капитан, поднимаясь. Ему в бок угодил заряд из дробовика, заставив слегка пошатнуться. Он яростно посмотрел на нападавшего. Боец пятился, опустив дробовик. Прежде чем он смог выстрелить еще раз, его достал сбоку взмахом руки Баруда, на котором был шлем-череп. Человек мгновенно рухнул с раздавленным горлом и ударился о палубу с треском ломающихся костей.

Кровь покрывала палубу и была разбрызгана по стенам. Весь коридор, словно брошенными игрушками, был устлан лежащими бойцами. Отсеченные конечности и обезглавленные тела валялись окровавленными грудами. Пожиратели Миров пробивали себе путь вперед — неудержимо, неуклонно, неумолимо.

Кхарн находился впереди. В обеих его руках было по простой секире, а вокруг него тянулась гора тел. Дитя Крови было пристегнуто за спиной. Он не собирался марать зубья оружия об кого-то вроде этих слабаков.

Дальше по коридору появились еще враги, которые выворачивали из-за угла, подняв шокерные щиты. За стеной щитов, вскидывая оружие, вперед проталкивались бойцы с дробовиками и трубами гранатометов.

Не тратя времени на то, чтобы посмотреть, идет ли с ним кто-нибудь, Кхарн уже был на ногах и бежал, бросившись к ним.

— За Кхарном! — взревел Дрегер, срываясь на бег.

Баруда стоял на коленях над бойцом, который стрелял в Дрегера, и рубил своим тесаком. При каждом ударе на шлем-череп цвета слоновой кости брызгала кровь. Пробегая мимо, Дрегер вздернул его на ноги.

— Хватит! — крикнул он. — Нужно продолжать двигаться!

Баруда присоединился к своему капитану, на бегу стряхивая кровь с тесака. Дрегер мог представить себе свирепую ухмылку на его узком, хищном лице.

— Приятно снова сражаться вместе с Кхарном, — произнес Баруда. — Будет ли этого достаточно?

— Посмотрим, — ответил Дрегер.

С глухим стуком выстрелили первые гранатометы силовиков. Оставляя за собой дугу пара, осколочная граната отрикошетила от палубы и разорвалась среди Пожирателей Миров шаром огня и шрапнели. Дрегер с Барудой промчались сквозь вихрь, и их доспехи осыпало кусками перегретого металла.

Стартовало еще две гранаты, и начали греметь дробовики, имеющие меньший радиус действия. А затем Кхарн подобрался вплотную.

Бойцы готовились к столкновению, упираясь в свои шокерные щиты, на которых потрескивали дуги энергии. Не замедляя атаки, Кхарн наступил на поверхность одного из щитов и оттолкнулся, перепрыгивая передние ряды. Опускаясь, он развернулся в воздухе, обрушил топор на затылок одного из врагов, вскрыл глотку другому и приземлился, снеся еще нескольких с ног.

Он начал молотить во все стороны обеими секирами, рубя, рассекая и ломая. При каждом ударе высоко вверх брызгала кровь.

Когда Дрегер бросился в схватку, в его сторону сделали выпад алебардой, острие которой окутывала энергия. Он отбил оружие вбок своим гладием и опустил цепной топор на верхнюю кромку шокерного щита. Бешено жужжащие зубья вспороли металл, раздирая его на куски. Щит был зафиксирован на левой руке бойца. Резко дернув, Дрегер вырвал щит, попутно отделив руку у плеча.

Прежде чем враги успели переместиться и закрыть брешь в стене щитов, Дрегер шагнул в нее, нанося удары налево и направо и убивая каждым из них.

Рядом с ним вклинился Баруда с рявкающим болт-пистолетом.

Через несколько секунд половина силовиков была мертва. Палуба быстро стала скользкой от их крови.

Голова Пожирателя Миров, который стоял рядом с Дрегером, взорвалась красной дымкой. Лицевой щиток Дрегера забрызгало кровью, кусочками мозга и осколками черепа.

— Третий Легион, правый фланг! — взревел Баруда.

Сквозь напирающие тела Дрегеру было видно, что на их позицию надвигаются Дети Императора, прижимающие к плечам плазмометы и гравитонные винтовки.

Он увидел, как Кхарн погрузил оба своих топора в голову врага и отстегнул из-за спины Дитя Крови.

Этот враг стоил клинка примарха.

Они потеряли пятерых из Легиона, прежде чем сократили дистанцию и начали сравнивать счет убийств.

На близком расстоянии погибли еще двое — III Легион был не против ближнего боя, ни в коей мере. Вне всякого сомнения, они являлись умелыми воинами. Честно говоря, более умелыми, чем Пожиратели Миров — по крайней мере, когда начинали работать Гвозди.

Одержимые погоней за идеалом и постоянно подражая мастерству владения клинком своего примарха и наиболее вознесенных чемпионов — в число которых входили Люций, Кирий и Клидел — они страстно тренировались, совершенствуя смертельные удары, свою технику и стиль.

Впрочем, им не хватало чистой агрессии и неутомимой ярости Пожирателей Миров. Сложно было поддерживать стиль и технику против врага, который атакует тебя снова и снова, не заботясь о полученных ранах, не заботясь ни о чем, кроме того, чтобы убить — врага, который охотно бросится на твой клинок, если это необходимо для победы. Одного за другим их рвали на части, повергая цепными топорами, клинками и неистовством.

Дети Императора убивали точно, нанося смертельные удары с заученным самообладанием и безупречно сохраняя равновесие. Их убийства были аккуратными. Совершенные Пожирателями Миров — какими угодно, но только не такими.

Последний из Детей Императора давился кровью, лежа на спине, а в его грудь было погружено Дитя Крови. Моторы цепного топора работали вхолостую, издавая сердитый гортанный рык. Воин — носивший звание центуриона — силился заговорить, возможно, пытаясь проклясть своего убийцу или же как-то оскорбить напоследок. Ему не представилось возможности закончить фразу.

Не церемонясь, Кхарн запустил Дитя Крови, и зубья слюдяного дракона расплылись в движении, маниакально раздирая плоть и броню. Офицер Детей Императора содрогался и трясся, пока Дитя Крови рвало его на части. Ярость оружия стала нарастать, когда оно начало вгрызаться в палубу.

Кхарн заглушил мотор Дитя Крови. Он посмотрел на Дрегера. Со щерящегося шлема модели «Сарум» капала кровь.

Дрегер поборол потребность принять оборонительную стойку.

— Пора двигаться, — произнес Кхарн. — Занимаем мостик.

Дрегер кивнул, и Пожиратели Миров снова перешли на размашистый бег.

Аргус Бронд вышел из «Грозовой птицы». Его немедленно окружила толпа чернорабочих и суетящихся рабов Легиона. Он махнул рукой, отгоняя их. Его доспех был поврежден в бою и искрил, а выражение лица было жестким, как гранит. Лицо покрывала ржаво-бурая корка крови.

На палубе кипела деятельность. Палубные рабочие собирались вокруг прибывающих челноков и десантно-штурмовых кораблей, дозаправляя пустые баки, загружая лотки боеприпасами и подкатывая гравитележки с новыми ракетами. Из дюжины челноков, выстроенных в ряд на палубе, выносили мертвых и раненых. По решетчатому полу топали потрепанные в бою легионеры, которые направлялись в арсенальные отсеки, чтобы пополнить боекомплект и заменить поврежденные пластины брони. Никто из них не остался без ранений.

Бронд увидел смертного офицера-медика Дрегера, Скорал Роф, которая руководила действиями гусеничных сервиторов и рабочих по выгрузке мертвых и раненых. «В генетические хранилища Дрегера соберут обильный урожай свежего геносемени», — мрачно подумал Бронд.

Он услышал безумный рев, обернулся и увидел, как механизированный кран, ездящий по потолочной балке, при помощи цепей снимает с одного из челноков фигуру облаченного в терминаторскую броню Руоха. Доспех того представлял собой разбитую развалину, изодранную огнем тяжелого вооружения и артиллерии. Броня свободно болталась, торчали искрящие сервоприводы и протекающие шланги. Огромные цепные кулаки были багровыми — руки до локтей покрывали куски плоти и запекшаяся кровь. С него сорвало шлем, и он бессвязно ревел. Лишенное волос лицо было забрызгано кровью. Кровь покрывала и рот — он явно пировал телами павших.

Сегодня они потеряли много славных легионеров — слишком много — а этот ненасытный берсеркер уцелел? Бронд покачал головой.

Рядом с Брондом появился его сенешаль, Мавен. Капитан вручил смертному свой шлем.

— Кхарн, — произнес Бронд. — Он вернулся?

— Нет, мой повелитель, — отозвался Мавен. — Что произошло? Дети Императора предали нас?

Бронд расхохотался и отвернулся прочь.

Кхарн навел свой плазменный пистолет в лицо адмиралу.

— Выполняй, — произнес он.

— Не буду, — ответил адмирал, непокорно глядя на Кхарна, хотя у него по лицу и бежали ручейки пота. — Я тебе не подчинюсь, Кх…

Его затылок взорвался, разбрызгивая по всему мостику перегретую мозговую ткань, кровь и обжигающий сетчатку избыток плазмы. Он опрокинулся назад, на свой командный трон, где и остался лежать, сгорбившись. То, что осталось внутри его черепной коробки, шипело и поджаривалось.

— Ты, — сказал Кхарн, переводя оружие на следующего по старшинству на мостике: помощника командира, широко раскрывшего глаза. — Выполняй.

Офицер уставился на него, разинув рот. Он то ли не мог, то ли не хотел говорить связно.

Он присоединился к своему командующему, рухнув на пол.

— Кто следующий? — спросил Кхарн.

Трепет в глазах младшего офицера выдал в нем следующего в цепи командования, и Кхарн развернулся к нему. Из катушек плазменного пистолета выходил пар. Не будь рука закована в керамит, ее бы обварило так, что плоть отделилась бы от костей.

Женщина сурового вида с закрученной, похожей на эмбрион татуировкой на щеке упрямо уставилась на него. Она плюнула Кхарну под ноги.

— Эта, по крайней мере, проявляет мужество, — произнес тот, приставляя ей ко лбу дуло своего пистолета. Надо отдать ей должное, она не дернулась, хотя это и не спасло ее от участи, которая постигла вышестоящих. Она замертво упала на свой командный пост и распростерлась поверх консолей.

Кхарн шагнул к следующему по старшинству офицеру. Тот сжался перед Пожирателем Миров, пятясь от него.

— Смертный, ты сделаешь то, о чем я прошу? — спросил Кхарн. Его голос напоминал рычащий интенсивный шум. — Или теперь твоя очередь умирать?

— Нет, господин, — выговорил человек, съеживаясь под немигающим взглядом линз Кхарна и от отвращения к самому себе. — То есть… да, господин, я сделаю то, о чем вы просите.

— Тогда займи свое место… действующий капитан, — произнес Кхарн.

На мостике было совершенно тихо, пока мужчина шел по палубе, отводя глаза от останков командующих офицеров.

Он остановился перед командным троном, в ужасе глядя на своего адмирала, который распростерся на плюшево-кожаном кресле, а его голова представляла собой дымящееся месиво.

Он обвел мостик широко раскрытыми глазами, но никто не вышел помочь ему. Бросил взгляд назад, на Кхарна, который наблюдал за ним с близкого расстояния, и поспешно опустил глаза. Тяжело дыша, он потянул мертвого адмирала, но не смог сдвинуть того с места. Он начал задыхаться.

— Это всего лишь мертвое тело, — бросил Дрегер. Человек застыл и уставился на него, раскрыв рот. К своему омерзению, Дрегер понял, что тот обмарался.

Ощерившись, Дрегер шагнул вперед, схватил мертвого адмирала за переднюю часть кителя и отшвырнул его в сторону. Труп с влажным хрустом ударился о дальнюю стену и рухнул на палубу, неестественно вывернув спину.

Свежеповышенный офицер с опаской занял командный трон, опускаясь в его объятия так, словно сама кожа была проклята.

— Становись на новый курс, капитан, — произнес Кхарн.

— Есть новый курс… сэр, — кивнул мужчина.

— Сюда, — сказал Кхарн, ткнув пальцем в точку на гололитическом дисплее.

— Мой повелитель? — непонимающе переспросил офицер. — Так мы окажемся в…

— Не вынуждай его повторять, — предупредил Дрегер. — Это будет неразумно.

Новый капитан корабля моргнул.

— Но я не… я не понимаю, — выговорил он.

— Тебе нужно не понимать, — произнес Дрегер. — А просто делать. Сейчас же.

Человек кивнул и прокашлялся, собираясь. Или, по крайней мере, собираясь настолько, насколько это возможно для того, кто заметно трясется и сидит в собственных нечистотах. Он ввел последовательность команд на парившем перед ним контрольном планшете, отмечая координаты.

— Выйти на новый курс, — начал было он.

— Громче, — прорычал Дрегер.

— Выйти на новый курс, — повторил офицер, повышая голос. — Координаты намечены.

Приказы разошлись, и по мостику прошла видимая глазу волна оцепенения.

Кхарн подошел к магистру навигации, встроенному в переднюю часть системы управления мостика, и направил на того свой плазменный пистолет. Мужчина средних лет яростно посмотрел на Кхарна снизу вверх. На его лице было выражение упрямства — но также и страха.

— Следуйте новому курсу, магистр Фляйхер. Пожалуйста, — произнес капитан. — Это приказ. Я не хочу видеть новых убийств на мостике.

Магистр навигации насупился, и на какую-то секунду Дрегер решил, что Кхарну придется его застрелить. Человек плюнул на пол возле ног Кхарна, а затем развернулся к своей консоли.

Дрегер был уверен, что Кхарн убьет мужчину — он не знал наверняка, смог бы сам удержаться на его месте — однако, к его изумлению, Кхарн всего лишь усмехнулся, отвернулся и снова подошел к капитану.

— Всю энергию на лобовые щиты и двигатели, — сказал он. Его голос был спокойным и ровным, но сочился угрозой.

— Всю энергию на лобовые щиты и двигатели, — произнес офицер.

— Есть всю энергию на лобовые щиты и двигатели! — раздался подтверждающий крик с командной палубы.

На мостик вернулось подобие нормального положения дел, личный состав и офицеры занялись назначенными делами. Дрегер покачал головой. Ему подумалось, что они похожи на роботов. Слишком скованные страхом, чтобы выступить против Пожирателей Миров, они цеплялись за их приказы, словно утопающий за плот. Это выглядело жалко.

Они почувствовали, как массивный крейсер у них под ногами меняет курс.

— Нас вызывают, — произнес капитан. — Флот желает знать, почему мы изменили курс.

— Игнорируй их. Отключи свои коммуникаторы, — отозвался Кхарн.

— Мы можем держаться этого курса всего двенадцать минут, прежде чем попадем в гравитационный колодец планеты, — сказал капитан. Дрегеру показалось, что к нему отчасти вернулось самообладание. — Чтобы этого избежать, нам понадобится новый курс к тому моменту.

— Ясно, — ответил Кхарн. — Наш курс зафиксирован в когитаторах корабля?

Капитан оглянулся на своего магистра навигации. Старший мужчина отрывисто кивнул.

— Да, мой господин, — сказал капитан.

— Хорошо, — произнес Кхарн. Он обернулся к Дрегеру. — Убейте их всех.

Флот Детей Императора напоминал рой шмелей, у которых разворошили улей. Истребители и десантно-штурмовые корабли окружали более крупные звездолеты в строю и крейсеры даже пока те перестраивались в формацию для нападения.

Несколько линкоров Пожирателей Миров выходили в зону досягаемости орудий. Атаку возглавлял флагман Гогура. Прочие корабли Пожирателей Миров висели позади.

На краю строя один из звездолетов не присоединился к остальным. Он отказывался отвечать на шквал обращенных к нему вызовов по воксу и, пока другие линкоры смыкали ряд, готовили торпеды и намечали вражеские цели, этот корабль отклонялся в сторону, направляя свой нос с золотым острием в сторону планеты, на которую заявляли притязания Дети Императора.

Хотя в пустоте не существовало понятий верха и низа, флот Детей Императора выстроился в одной плоскости так, что над и перед ним располагалась ледяная луна, где на них напали Пожиратели Миров, а под ним — планета. Для тех, кто смотрел через порталы оккулуса и с наблюдательных постов флота Третьего Легиона, все выглядело так, словно «Золотой абсолют» тонул, а его нос опускался все ниже, пока не указал на планету. Могучие плазменные двигатели работали на полной мощности, заливая пустоту позади корабля сине-белым сиянием.

Флот понял, что происходит, лишь когда нос линкора пронзил горящие верхние слои атмосферы, а верхние палубы извергли залп десантных капсул. Кораблем командовали враги, и они использовали его как живое орудие против занятого Детьми Императора мира внизу.

Две дюжины торпед беззвучно понеслись через бездну космоса к «Золотому абсолюту» в тщетной попытке сбить его с текущего курса, но к тому моменту стало уже слишком поздно.

Они попали в незащищенный борт линкора, выдирая из него огромные куски, опустошая сотни уровней палуб внутри и убивая бессчетные тысячи жертв, но курс корабля было уже не изменить. Он набирал ускорение, притягиваемый гравитацией планеты. Смертельное падение никак нельзя было остановить.

Дети Императора с благоговейным ужасом наблюдали, как корабль окружила корона пламенного вихря, нос запылал оранжевым и начал разваливаться на части по мере того, как перегруженная лобовая броня уступала противопоставленным ей титаническим силам.

Корабль нырнул в верхние слои атмосферы планеты, сгорая и продолжая ускоряться по финальной, фатальной траектории.

Можно было лишь гадать, какие разрушения он учинит на самой планете, когда врежется.

— Впечатляет, — произнес Бронд, наблюдая с мостика «Непокорного».

— Перед тем, как он начал снижаться, мы получили вокс-фрагмент, — сказал флаг-капитан Стирзакер. — Сигнал исходил от Баруды.

— Кровавый Жрец? Это его рук дело? — спросил Бронд, указывая на «Золотой абсолют», продолжавший свой смертный полет к безымянной планете, которую Дети Императора объявили своей собственностью. — Он его уронил?

— Сообщение было нечетким, — ответил Стирзакер. — Глушение вокса и помехи. Но мне кажется, он говорил, что на этом корабле были Кхарн с Дрегером.

— Вот в это я могу поверить, — произнес Бронд. — Но если это правда, значит все кончено. Никто не переживет этого столкновения. Без Кхарна, который будет удерживать нас вместе, Легион мертв. Разворачивай нас, флаг-капитан. Давайте уходить отсюда, пока еще можем.

На лице престарелого флаг-капитана боролись злость, разочарование и горе. И все-таки, он был не из нерешительных.

— Выйти на новый курс, — проговорил он подавленным голосом. — Координаты согласно указанным.

— Есть выйти на новый курс! — раздался крик рулевого.

— Время Легиона прошло, — произнес Аргус Бронд. — Теперь мы прокладываем свой собственный путь.

Глава 17

Множество десантных капсул неслось вниз сквозь дымку верхних слоев атмосферы. Они падали, словно пылающие кометы, оставляя за собой огненные дуги.

Позади них стремительно снижалась по гибельной траектории колоссальная громада «Золотого абсолюта». Золотистый нос пылал от бурного входа в атмосферу, щетинящиеся сенсорные системы и коммуникационные башенки оторвались и следовали за кораблем, словно горящие угли. Рожденный в пустоте, звездолет никогда не рассчитывался на сопротивление давлению гравитации, и его целостность нарушалась, пусть даже он уже мчался навстречу своему року.

Десантные капсулы, впрочем, создавались для таких входов. Тем не менее, из-за интенсивного нагрева у них внутри становилось жарко практически до невыносимого, невзирая на абляционные щиты и входную прослойку, которая образовывалась под тупоносым основанием каждой капсулы. Ни один неусовершенствованный смертный не смог бы пережить скачков температуры, и мало кому удалось бы остаться в сознании во время ускоренного спуска. Но они и не проектировались для транспортировки неусовершенствованных смертных. Они проектировались для Легионес Астартес.

Планету окутывали густые и черные гряды облаков, озаряемые спорадическими выбросами лиловых четочных молний. Десантные капсулы пробивали тучи, словно метеорный дождь. За ними, пылая, следовал «Золотой абсолют», похожий на колоссального пустотного хищника, который преследует свою добычу и не заботится о том, что обрекает себя на гибель.

Десантные капсулы с ревом мчались через шквальный ливень и слепящие дуги молний, их пылающее нисхождение выглядело головокружительно, словно огненный гнев первобытного божества. Через какое-то время пламенные хвосты исчезли, полыхающий огонь угас при замедлении скорости в более плотных слоях атмосферы, и интенсивный нагрев начал спадать.

В лежащем внизу городе цвета выбеленной кости к небу, отслеживая их спуск, разворачивались зенитные турели и ракетные блоки танков в пурпурно-золотой раскраске III Легиона. Никто не стрелял — это были их же десантные капсулы.

Двадцать километров.

Пятнадцать.

Десять

Ударила молния, окутывая дюжину, или того больше десантных капсул бешено пляшущими дугами энергии.

Две тысячи метров

Пятнадцать сотен.

Несколько капсул врезались в группу устремленных ввысь воздушных башен, которые возникли из ливня, поднимаясь снизу, словно острия копий. Некоторые оказались уничтожены при столкновении, другие же засели в камне, или же с силой отрикошетили, кувыркаясь, и неуправляемо упали навстречу своей гибели.

Прочие беспрепятственно продолжали снижаться по дуге. Тормозные дюзы пылали, замедляя быстрый спуск. Капсулы совершили жесткую посадку, рассыпавшись по зоне рассеивания поперечником в тридцать километров. Падая, они тяжело бились, обрушиваясь с крушащей кости силой, раскалывая похожий на коралл камень под собой, или же прошибая более тонкие слои костеподобной решетки и, наконец, останавливаясь несколькими уровнями ниже земли.

Бронированные борта десантных капсул, все еще дымящиеся и почерневшие от входа в атмосферу, распахнулись, словно лепестки какого-то растения-убийцы с мира смерти.

Из некоторых появились Дети Императора — последние воины, оставшиеся на «Золотом абсолюте» и сумевшие добраться до ангаров с десантными капсулами, прежде чем звездолет начал свой гибельный нырок.

В подавляющем большинстве, впрочем, было пусто, их запустили в качестве приманок.

Из одной возник Дрегер. С ним были Баруда, Кхарн и еще полдюжины Пожирателей Миров. Покрывавшая их доспехи кровь начала стекать, смываемая льющимся с небес сильным дождем.

Пожиратели Миров забрались на груду светлого щебня и оглядели раскинувшийся перед ними пейзаж, мрак которого озаряли почти непрерывные удары молний.

Огромный осыпающийся город тянулся вдаль, насколько хватало улучшенного зрения Дрегера. Сооружения в нем были слишком высокими, слишком тонкими и слишком иномировыми, чтобы их когда-либо мог задумать человеческий разум. На свете не существовало такой имеющей терранское происхождение технологии, которая смогла бы создать подобные здания.

Непостижимо узкие воздушные башни устремлялись к небу, и все они были соединены кристаллическим переплетением изящных переходов, мостиков и пролетов. Казалось невозможным, что эти башни в состоянии устоять под собственной тяжестью и не согнуться — столь уязвимыми они выглядели — однако они обладали неоспоримой прочностью. Из какого бы материала их не создали, он явно был куда крепче любого сплава, какой когда-либо сумело изготовить человечество. Он был скорее похож на помесь кости с хрусталем, чем на камень или металл, однако очевидно не являлся хрупким, иначе разлетелся бы, будто стекло, под дымящейся десантной капсулой, из которой они вышли.

Щебень у них под ногами истекал кровью. Дрегер увидел, что в местах разломов из него сочится светлая, похожая на молоко жидкость. Снаружи материал ксеносов походил на кристаллизованную кость, но его сердцевина была органической — что-то вроде костного мозга.

Пока он глядел, завороженный зрелищем, из клубов туч над головой появилась громада «Золотого абсолюта», прокладывающая себе путь вниз в жутковатом безмолвии. На фоне города-трупа ксеносов она казалась еще более огромной, практически неизмеримой. Среди безбрежной пустоты было сложно понять размеры крейсеров и линкоров, но здесь, при наблюдении в земных масштабах, необъятность корабля выглядела поистине нелепой.

Имея длину почти пять километров от сверкающего носа до кормы, он даже не полностью появился из облаков, словно некий титанический левиафан из легенды, когда врезался в землю.

В тишине, в абсолютной тишине — оглушительный звук его гибели дошел до Пожирателей Миров лишь через несколько долгих секунд — он пробивал себе дорогу вниз, движимый собственным громадным весом.

Над местом столкновения как будто в замедленном изображении выросло огромное облако, а затем земля начала содрогаться от грохота. Из-за покрова облаков наконец-то появилась корма величественного корабля. Громадные плазменные двигатели все еще выли, оставляя за собой след бело-синего пламени и с колоссальной силой толкая звездолет вниз.

Ударная волна от падения корабля разошлась наружу, сотрясая землю и обрушивая здания во всех направлениях.

Нос «Золотого абсолюта» погрузился в поверхность планеты под высящимся городом ксеносов почти на километр, когда нисходящая траектория, наконец, завершилась, и звездолет начал опрокидываться. Его громада крушила башни и мосты, словно они были сделаны из хрусталя.

Пожиратели Миров наблюдали за гибелью линкора Детей Императора. Их зрение на миг померкло, когда плазменный реактор корабля дошел до критической отметки и взорвался слепящей вспышкой, которая озарила тьму, разогнав мрак и залив город чужих холодным бело-синим светом. Ничто, оказавшееся в радиусе громадного взрыва, не смогло бы уцелеть. Дрегер и прочие Пожиратели Миров находились на расстоянии, но даже вокруг них воздух рябил от жара, а атмосферу заполнял пар от выгорающего дождя.

Ослепительное белое свечение умирающего плазменного реактора слегка потускнело, так что, имея на шлемах защитные фотолинзы, Пожиратели Миров смогли снова взглянуть на него.

Изливающийся наружу свет разгонял темноту, бросая на все вокруг недоброе, резкое белое сияние.

В этом сиянии было видно, что на земле происходит суматошная активность. Как будто разворошили муравейник — город кишел Детьми Императора, которые толпами появлялись из глубин пещер под ним.

По узким улицам и бульварам, пересекая арочные мосты и колоннады, катились конвои бронетехники — танков, сверхтяжелых машин и бронетранспортеров. Рядом с ними маршировали многотысячные колонны пехоты. Вдоль фаланг легионеров вышагивали громадные дредноуты «Контемптор». Шли и машины большего размера: порченые рыцари какого-то падшего дома, десятиметровые гиганты, защищенные пустотными щитами и керамитом, и еще более крупные — боевые титаны, которые встречали гибель «Золотого абсолюта», исторгая из своих горнов воющие вопли.

— Соедините меня с «Непокорным», — произнес Кхарн. — Я хочу, чтобы мои слова услышал весь Легион.

По всему флоту Пожиратели Миров остановились, чтобы послушать обращение бывшего советника их примарха. Его голос эхом разносился по коридорам и залам всех звездолетов — от самых нижних помойных ям, где во мраке обитали рожденные от кровосмешения рабы-чернорабочие, до мостика и кают каждого корабля. Не было ни одного Пожирателя Миров или кого-либо из их сметных слуг, кто бы не слышал его слова.

— Воины Двенадцатого Легиона. Говорит Кхарн.

В камерах Кэдере безмолвно висел Руох, возвращенный — пока что— к подобию ясности рассудка. Перед ним стояла массивная фигура Джарега, многосуставчатые серворуки и механодендриты которого прикручивали к тяжеловесному телу отремонтированные пластины брони. Он сделал паузу, прислушиваясь к словам Кхарна.

— Мы — Двенадцатый Легион. — Мы — сыны Ангрона. Наша судьба — не вырождаться, не медленно угасать во тьме одинокими и разделенными. Наша судьба — жить и умереть как один Легион.

Скорал прервала свой труд, подняв взгляд от израненного легионера, которого она зашивала, и слушая голос Кхарна, эхом отдававшийся в просторных залах «Непокорного».

— Я говорю — мы заберем этот мир, который Третий Легион провозгласил своей собственностью. Я говорю — мы спустимся на него и заберем череп каждого шлюхина сына из Третьего Легиона, кто выйдет против нас.

На мостике «Непокорного» Аргус Бронд внимательно слушал, вскинув руку, чтобы отменить распоряжение покинуть систему. Те корабли Пожирателей Миров, которые развернулись, чтобы уйти, уже поворачивали, направляясь на сигнал. Находившиеся ближе всего к планете уже подготавливали пусковые шахты и десантные корабли, готовые отправить Легион вниз к Кхарну, присоединиться к нему.

— Именем Двенадцатого Легиона я забираю этот мир и нарекаю его… Скалатракс.

Лори Голдинг Слабость других

Огнемет массивен, непривычен для моих рук, намного тяжелее пистолета в кобуре. Полузабытые тренировки направляют мою руку. Открываю резервуар, регулирую угол воспламенения. Снимаю с предохранителя и нажимаю спусковой крючок.

Изнутри раздаются новые крики и взрывы неиспользованных болтерных снарядов, рвущихся в своих магазинах. Жар пламени поднимает пар с замерзшей земли со всех сторон.

Движение.

Грохот бронированного тела, катающегося по земле. Шаги. Неистовые.

Не раздумывая, поднимаю огнемет и бью Дитем Кровопролития по широкой дуге. Мой расчет времени идеален — визжащие зубья цепного топора встречают пылающего человека в тот же момент, как он появляется из арочного прохода, разрубая горжет, плоть и кости. Его голова падает на пол прежде, чем он почувствовал новую боль от удара.

Показания счета на моем визоре отмечают убийство. 1302.

Значок маленького красного черепа вспыхивает рядом с цифрой, когда телеметр передает местоположение. Я не знаю, кто получает данные. Я знаю лишь, что после возвращения жертвы всегда ждут меня — новые черепа, сваленные в кучи на моем боевом посту.

Никто не превзойдет мой счет сегодня.

Старый Легион поощрял «Состязание». Несомненно, когда я впервые оказался перед центурионом Грунером на учебных полигонах Бодта, вместе с другими рекрутами, приписанными к его тренировкам, это была уже сложившаяся традиция. Магистр Рекрутов, рожденный на Терре ветеран Объединительных войн, долго смотрел на нас, прежде чем зарычать со своим резким йерманским акцентом.

— Вы слабы. Я вижу это, просто взглянув на вас. Вы сильнее, чем когда-нибудь были ваши друзья и родные, можете благодарить за это Императора. Но я не думаю, что внутри хотя бы одного из вас есть огонь.

Мы нервно переминались под взглядом этого гиганта, его обнаженный торс пульсировал сверхчеловеческой силой и щеголял искусно сделанной татуировкой какого-то хищника из псовых, впивающегося в свою жертву. Хотя шрамы от усиливающей хирургии были все еще свежи, нас посчитали готовыми начать тренировки легионеров.

— Мы начнем не с болтеров и топоров, — продолжил он. — И я не скажу вам, как зашнуровывать ботинки. Вместо этого я покажу, как Псы Войны узнают кто лучший.

Центурион вытащил предмет из холщевого мешка на бедре и почтительно протянул его нам. В тусклом свете зари из-за огромных пальцев смотрели пустые глазницы, гладкая кость была отполирована почти до блеска.

— Все легионеры участвуют в Состязании. Правила просты — первым собрать тысячу черепов.

По группе пробежался возбужденный рокот. Один неофит поднял руку.

— Милорд, что мы выиграем?

Грунер пожал плечами. — Неизвестно. Никто еще не приблизился достаточно близко.

Когда он заботливо положил череп на место, я осторожно поднял руку.

— Милорд… где нам достать черепа?

Татуированный гигант заревел от хохота, привлекая внимание других легионеров и неофитов, ставших свидетелями моего первого унижения.

Несколько раз судорожно моргнув, я избавляюсь от воспоминания. Мои чувства вернулись. Я взвалил огнемет на плечо и ускорил шаг.

Дорога под ногами ненадежна. Кровь, которая прежде свободно текла по плитам, теперь замерзает из-за стремительно падающей температуры скалатракской ночи. Доспехи павших покрывает изморозь, а там где поработало Дитя Кровопролития, их отмечают более темные пятна киновари.

Я определенно не сталкивался с таким холодом. Это не глубокий холод тундры на Гедрене V, и не ледяные бури, которые вычищали горные дороги на Текели. Этот холод обжигает и кусает. Холод, который грозит похитить внутренний огонь.

Но не у меня.

Победа или смерть. Сыны Агрона никогда больше не проиграют. Я не позволю. Наши враги падут, или же вместо них мы предложим Кхорну себя.

К западу, в темноте раздается вой очередной звуковой атаки. Мои ботинки скользят по обломкам, когда я иду обратно на звук, внутри меня снова поднимается ярость. Фулгрим возможно бросил их, но его ублюдочные дети заплатят за…

Я слишком поздно заметил засаду. Время замедляется.

Тени вокруг меня взорвались вспышками болтерного огня, снаряды рвутся и пробивают осколками плоть моей обнаженной руки. За миллисекнуды до прыжка я насчитываю трех стрелков и еще одну укрывшуюся фигуру.

Пистолет оказывается в моей руке до того, как я отрываюсь от земли, и вспышка раскаленной плазмы испаряет голову ближайшего нападавшего. Мимолетное сожаление из-за потери черепа.1303.

Шальной снаряд бьет в мой нагрудник, меняя направление моего прыжка и вынуждая меня убить спрятавшегося воина спонтанным обратным ударом. Я разворачиваюсь, чтобы разрубить болтер третьего, после чего опрокидываю его бессознательное тело на землю и швыряю Дитя Кровопролития влево. Цепной топор вонзается глубоко в горло последнего легионера, и артериальная кровь бьет в сводчатую крышу аркады.1305.

Ярость стихла. Я стою над распростертым воином, который шарит рукой в поисках оружия.

Слова. Гнев. Его лицо знакомо мне.

Грунер.

Он лежит среди тел наших павших братьев и говорит о безумии и предательстве. Он проклинает меня, чемпиона-берсеркера, который будет терзать свой Легион вновь и вновь.

Воспитатель щенков. Кто ты такой, чтобы сомневаться во мне?

Я первым взобрался на стены Императорского Дворца. Последним покинул Терру, при взятии Львиных Врат мое тело было изнурено убийством одного миллиона слуг Императора. Никто и никогда не превзойдет мой счет.

Состязание закончено. Я победил.

Причина, по которой нас победили — слабость других. Слабость в других легионах, и нашем собственном. Если это все, что осталось от чести Пожирателей Миров, тогда я рад, что меня называют их предателем.

1306.

Уильям Кинг Ярость Кхарна

Кровь Богу Крови! — проревел Кхарн Предатель, прорываясь сквозь град болтерного огня к Храму Высших Наслаждений. Болты рикошетили от его доспеха, не нанося никакого урона. Десантник Хаоса улыбнулся. Керамит древней брони защищал его уже десять тысяч лет. Он был уверен, что броня не подведет и сегодня. Воины вокруг него падали, держась за свои раны и крича от боли и страха.

Возложив новые души на алтарь Повелителя Резни, Кхарн маниакально усмехнулся. Сегодня Бог Крови будет доволен.

Кхарн заметил, как впереди один из берсеркеров, чей доспех наполовину был расплавлен плазмой, упал, изрешеченный болтерным огнем. Берсеркер выл с гневом и разочарованием, зная, что сегодня принес Кхорну меньше жертв, чем обычно. Из последних сил умирающий воин подобрал свой цепной меч и одним быстрым ударом отрубил себе голову. Его кровь била фонтаном, утоляя жажду Кхорна.

Пройдя мимо, Кхарн пнул голову мертвого воина, закинув ее на парапет защитников. По крайней мере, мертвый соратник Кхарна подарил поклонникам резни пару восхитительных моментов перед смертью. В подобных обстоятельствах это была наименьшая награда, которой Кхарн мог одарить воина. Предатель начал взбегать по горе трупов, стреляя из плазменного пистолета. Один из культистов упал, держась за расплавленное лицо. Дитя Крови, демонический топор Кхарна, выл в его руках. Он размахивал им над головой, крича проклятия в болезненно-желтое небо демонического мира.

— Черепа для Его Трона! — кричал Кхарн. Со всех сторон берсеркеры подхватили его крик. Все больше снарядов пролетало мимо, но он игнорировал их как назойливых насекомых. Все больше воинов умирало вокруг него, но Кхарн стоял невредимый, благословленный Богом Крови, зная, что его время еще не пришло.

Пока все шло по плану. Поток воинов Кхорна приближался по изъеденной взрывами земле к редутам культистов. Огонь артиллерии Титана Хаоса превратил большинство стен вокруг древнего храма в горы щебня, а отвратительные фрески, окрашенные во всевозможные цвета, были расщеплены на атомы. Непристойные минареты, окольцовывающие башни, были разрушены. Отвратительные статуи лежали словно огромные безрукие трупы, глядящие в небо мраморными глазами.

Пока Кхарн наблюдал за боем, несколько ракет превратили другую секцию защитной стены в окровавленные обломки, подняв огромные облака пыли. Земля затряслась. Взрывы грохотали подобно грому. Кхарн почувствовал жуткую радость от перспектив грядущего насилия.

Это было то, ради чего он жил. В такие моменты он мог доказать свое превосходство над остальными воинами. За десять тысяч лет своего существования Кхарн не испытывал большей радости, чем радость битвы, не испытывал большей жажды, чем жажда крови. Здесь, на поле боя, он был не просто частью сражения, он был здесь по зову сердца. Ради этого он отверг присягу Императору Человечества, это было его судьбой как космического десантника, подобно всем его собратьям из Легиона Пожирателей Миров. Он никогда не сожалел о том решении. Радость боя была достаточной наградой, чтобы оставить все сомнения.

Он перепрыгнул через яму, чье дно украшали отравленные шипы, и начал карабкаться по скале. Перелетев через небольшое ограждение, он приземлился ботинком прямо на лицо одного из защитников. Человек упал, и крича пополз назад, пытаясь остановить кровь из сломанного носа. Кхарн взмахнул своим топором и прекратил его страдания.

— Умри! — орал Кхарн, прорубаясь сквозь толпу культистов. Дитя Крови был в бешенстве. Его зубья вгрызались в керамит, рассыпая искры во все стороны. Топор прошел сквозь доспех защитника, вскрыв тому живот. Противник начал отступать, путаясь в своих внутренностях. Кхарн прикончил его и повернулся к еще живым. Он махал топором направо и налево, убивая с каждым ударом.

В отчаянии лидер культистов начал выкрикивать приказы, но было поздно — Кхарн был уже среди них. Ни один человек не мог похвастаться тем, что столкнулся с Кхарном в ближнем бою и выжил.

Перед глазами мелькали цифры — 2243, 2244. Числа на древнем электронном счетчике убийств быстро увеличивались. Кхарн гордился этим устройством, подаренным ему самим Хорусом. Он усмехался. Число жертв в этой кампании быстро росло. Конечно, ему было еще далеко до его собственного рекорда, но это не значит, что он не собирался хотя бы попытаться побить его.

Люди кричали, умирая. Кхарн ревел, убивая всех, до кого мог дотянуться, упиваясь хрустом костей и брызгами крови. Остальные воины Кхорна пользовались ужасом, посеянным Предателем. Они взбегали на стены, расчленяя культистов. Деморализованные смертью лидера, поклонники Бога Удовольствий не могли сражаться. Они были испуганы, они паниковали и пытались сбежать.

Эти жалкие дураки были достойны только смерти, Кхарн решил убивать всех, кто пробегал слишком близко от него. 2246, 2247, 2248. Нужно сконцентрироваться на задании. Необходимо найти вещь, которую он пришел уничтожить — демонический артефакт, Сердце Желаний. — В атаку! — прорычал Кхарн и устремился внутрь огромной каменной головы, которая служила входом в храм.

Внутри было тихо, грохот боя будто не мог проникнуть через стены. В воздухе витал странный запах, а стены были пористые и толстые на вид. Мерцал розоватый свет. Кхарн переключил системы датчика в своем шлеме, на случай, если это была какая-то иллюзия.

Из полуразрушенных дверных проемов появились одетые в кожаные накидки жрицы с масками на лицах. Они начали хлестать Кхарна кнутами, которые доставляли море боли и удовольствия. Другой человек на его месте был бы поражен такими чувствами, но Кхарн провел на службе своего повелителя тысячелетия, и то, что он сейчас испытывал, было лишь бледным подобием его жажды крови. Он разрубил змееподобную плоть кнута. Из обрубка потекла струя крови и яда, а женщина завопила, будто он разрубил на части ее. Кхарн заметил, что кнут был продолжением ее руки. Демонесса извернулась и вонзила клыки в рукоять топора. Кхарн потерял к ней интерес и убил жрицу одним быстрым ударом.

Задыхающийся крик гнева и ненависти предупредил Кхарна о новой угрозе. Он обернулся и увидел, как один из берсеркеров все-таки поддался злу кнута. Он снял свой шлем, его лицо было искажено мечтательной улыбкой, которая просто не могла появиться на лице избранного Кхорном. Словно во сне он накинулся на Кхарна, махая цепным мечом. Кхарн лишь рассмеялся, отразил удар и разрубил берсеркера.

Быстрого взгляда была достаточно, чтобы понять, что все жрицы, как и большинство его соратников, мертвы. “Отлично”, — подумал Кхарн одновременно с мелькнувшим в нем разочарованием. Он надеялся, что больше берсеркеров поддадутся искушению. Кхарн хотел опробовать свои силы в бою с настоящими воинами, а не этими поклонниками жалкого божества. Дитя Крови завывал и вертелся в его руке, словно грозя обернуться против хозяина, если тот не напоит его. Кхарн понимал, что чувствует топор. Он повернулся к выжившим, махнул им рукой и побежал в коридор.

— За мной! — кричал он. — Резня!

Пройдя сквозь гигантскую арку, Десантники попали во внутреннее святилище храма. Очевидно, что они нашли то, за чем пришли. Свет лился через грязный стеклянный потолок. Понаблюдав немного, Кхарн понял, что он не проходит через стекло, но словно исходит из него. Рисунки на стенах жутко мерцали и перемещались. Они изображали, как толпы мужчин, женщин и демонов занимались всем, что только могли вообразить извращенные последователи развратного бога. Предатель отметил, что вообразить они могли многое.

Кхарн поднял пистолет и начал стрелять, но стекло поглощало энергию оружия. В этот момент что-то, похожее на насмешку привлекло внимание Кхарна к дальнему концу зала, где возвышался трон. Он был вырезан из камня, пульсирующего и меняющего цвет от янтарного до лилового, от лилового до розового. На этот водоворот красок было больно смотреть. Кхарн мгновенно понял, что это и есть Сердце Желаний. Чувства, отточенные за тысячи лет, не подвели его. Внутри находилась заключенная в ловушку сущность Принца Демонов. Человек, сидящий на троне, был лишь марионеткой и едва заслуживал внимания Кхарна.

Человек смотрел на Кхарна свысока, будто бы он испытывал те же чувства, что и самый верный воин Кхорна. Левой рукой он гладил волосы обнаженной женщины, лежащей в его ногах будто домашнее животное. В его правой руке был зажат пылающий ярким светом рунный меч.

Кхарн зашагал вперед, бросая вызов новому противнику. Грохот заключенных в керамит ног по мрамору сообщил ему, что берсеркеры шли за ним. Через сотню шагов Кхарн оказался у основания трона, и какая-то сила заставила его остановиться и осмотреться. Предателя не волновало, что он был лицом к лицу с лидером культистов. У человека был взгляд бессмертного старца. Лицо его было очень бледным и изможденным; синяки под глазами частично скрывала косметика, большую часть головы закрывал шлем. Человек поднялся с трона, за его спиной развивался розовый плащ. Кожаные ремни опоясывали его обнаженную грудь, открывая взору загадочные татуировки.

— Добро пожаловать в Сердце Желаний, — его голос, мягкий и вкрадчивый, тем не менее, разносился по всему залу, приковывая внимание. Кхарн напрягся, почувствовав в нем колдовство. Он пытался сдержать ярость, разгорающуюся в его груди. — Чего пожелаешь?

— Твоей смерти! — заорал Предатель, чувствуя, что его жажда крови слегка поутихла под действием голоса.

Лидер культа вздохнул.

— Вы, последователи Кхорна, всегда ужасно предсказуемы. Эти ваши лишенные воображения реплики. Я предполагаю, что это из-за вашего маниакального божества. Однако не думаю, что было бы правильно винить вас в слабоумии вашего бога, не так ли?

— Когда Кхорн сожрет твою душу, ты заплатишь за свои слова! — снова проорал Кхарн. Берсеркеры начали высказывать одобрение, но с меньшим энтузиазмом, чем ожидал Кхарн. По какой-то причине человек у трона не был обеспокоен присутствием большого числа вооруженных воинов в своем храме.

— Сомневаюсь насчет этого. Понимаешь, моя душа обещана трижды благословленному, и если Кхорн не засунет свои когти себе в глотку или куда-нибудь еще, то для него наступят тяжелые времена.

— Достаточно! — Выкрикнул Кхарн. — Умри!

— Ох! Будьте благоразумны, — произнес культист, поднимая руку. Кхарн почувствовал поток удовольствия, как от кнута, но в тысячи раз сильнее. Послышались хрипы и стоны его людей.

— Подумай! Ты можешь провести вечность, полную удовольствий, подчинившись нашему Повелителю, и отдав свою душу в его объятия. Все, что ты хотел, все, что ты желал, может стать твоим. Все, что требуется от тебя — принести клятву верности. Верь мне, это не доставит неудобств.

Пока человек говорил, Кхарну являлись видения. Он видел свою юность, видел то, что он имел до Восстания и Битвы за Терру. Все это было настолько осязаемым, что он чуть не прослезился. Он видел бесконечные банкеты, вино, лившееся рекой. На мгновение он ощутил на языке множество замечательных вкусов, а его мозг покалывало от удовольствия и возбуждения. Перед глазами замелькали изображения полуодетых девиц.

На мгновение Кхарн почувствовал непреодолимое желание предать Бога Крови. Это было действительно сильное колдовство! Он затряс головой и впился зубами в губы, прокусив их.

— Ни один настоящий воин Кхорна не поведется на такие жалкие уловки! — проревел он.

— Восславься! — закричал один из берсеркеров.

— Слава Лорду Удовольствий! — прозвучал возглас другого.

— Позволь нам обожать его, — сказал третий и упал на колени.

Кхарн с недоверием уставился на своих воинов. Казалось, они не обладали железной верой в силу Кхорна, раз готовы были предать его ради пары жалких обещаний. В каждом лице, в каждой позе он видел готовность идти за человеком на троне. Он понял, что в такой ситуации можно сделать лишь одно.

Лидер культа почувствовал то же самое.

— Убить его! — прокричал он. — Предложите его душу Повелителю и вас ждет награда!

Один из товарищей Кхарна поднял болт-пистолет и спустил курок. Кхарн бросился в сторону, и снаряд прошел мимо. Предатель вознаградил предателя ударом топора. Дитя Крови визжал, разрубая древний керамит на две части. Воин издал приглушенный всхлип и умер.

В этот момент на Кхарна бросились остальные берсеркеры, и он начал борьбу за свою вечную жизнь. Это были не обычные культисты. Новообращенные последователи Кхорна были полны жаждой крови. Удары обрушивались на Кхарна со всех сторон.

Огромный цепной меч чуть не пробил его рунную броню, болты отрывали куски доспеха. Кхарн дрался как одержимый, радуясь каждый раз, когда Дитя Крови забирал еще одну жизнь. Они были достойными противниками. Числа на счетчике убийств стремительно сменяли друг друга. 2460,2461…

Кхарн увернулся от удара, оторвавшего один из черепов, свисающих с пояса. Предатель решил, что восполнит потерю черепом нападавшего. Он начал вращать Дитя Крови «восьмеркой», расчищая место перед собой и послав души еще двух берсеркеров извиняться перед Богом Резни. Безумная жажда крови заполонила мозг Кхарна, вытеснив даже усыпляющее внимание Сердца Желаний. Он превратился в машину разрушения, никто не мог противостоять ему.

Сердце едва не выскакивало из груди. Желание убивать было неконтролируемо, слух ласкал хруст костей и крики боли. Его пистолет забирал не меньше жизней, чем топор. Кхарн игнорировал боль, игнорировал любую угрозу его жизни, он жил ради боя. Он убивал, убивал, убивал…

Скоро все кончилось. Кхарн стоял среди кучи трупов. Через дюжины пробоин в броне сочилась кровь. Он понял, что последний удар, возможно, сломал ему ребро, но ему было все равно. Его переполнял триумф. 2485. Кхарн почувствовал присутствие еще одной цели, и повернулся к фигуре на возвышении.

Лидер культа смотрел на него с отвращением и недоверием. Голая девчонка куда-то убежала.

— Верно говорят, — вздохнул человек. — Хочешь что-то сделать — делай это сам.

Мягкий голос притупил ярость Кхарна, он почувствовал себя уставшим. Культист сошел вниз, но Кхарн был слишком утомлен, чтобы парировать его удар. Рунный меч пробил его броню, по венам, подобно яду, растекалось удовольствие и боль. Призвав остатки ярости, он бросился в атаку. Он должен был показать этому слабаку, кто здесь истинный воин.

Кхарн нанес удар. Дитя Крови полоснул по татуировкам на запястье человека. В стороны разлетелись куски плоти. Послышался хруст костей, и кисть, отделенная от запястья, отлетела в сторону, еще шевелясь. Кхарн наступил на нее, и лицо культиста исказилось от боли.

Кхарн покачнулся. Голова культиста отделилась от плеч. Безголовое тело, все еще управляемое владельцем, подняло меч. Клинок коснулся Кхарна, и волна чувств прошла по его телу.

— Хороший трюк! — проорал Кхарн, чувствуя, как отрезанная рука извивается возле его ботинка. — Но я видел его раньше.

Он занес свой цепной топор над головой культиста и разрубил ее на части. Тело рухнуло на пол бесформенной кучей. 2486. Кхарн почувствовал удовлетворение.

Предатель подошел к пульсирующему перед ним трону. Он увидел лицо прекрасной женщины. Невыразимо прекрасной и невыразимо злой. У нее были золотые волосы и синие глаза. Губы ее были красными, а маленькие клыки не портили ее совершенства. Она посмотрела на Кхарна, и он понял, что это и есть демон, пойманный в ловушку Сердцем Желаний.

— Здравствуй, Кхарн, — зазвучал голос в его голове. — Я знала, что ты одержишь победу. Я знала, что ты будешь моим хозяином.

Голос был волнующим. По сравнению с ним голос лидера культа был лишь жалким эхом. Но голос так же пытался ввести в заблуждение. Кхарн понял, что владеть демоном не может никто, даже падший космический десантник вроде него. Он знал, что его душа в опасности, что он должен сделать еще кое-что. Но снова и снова он отвлекался на голос демона.

— Сядь! Стань новым правителем этого мира. Сотри всех нарушителей с лица этой планеты.

Кхарн боролся с голосом, перед глазами пульсировал трон, ноздри заполнил сладкий запах. Он знал, что стоит ему сесть на трон, и он окажется в западне, так же, как и демон. Он станет рабом и превратится лишь в слабую тень того Кхарна, которым был. Но тело не слушалось, его ноги медленно, но верно приближались к трону.

И опять разум Кхарна заполнили видения. Демон обещал ему все, что он только сможет вообразить. Он знал, что легко можно одержать победу. Достаточно было выйти наружу и объявить, что он разрушил Сердце Желаний. Он был Кхарном. Ему верили. После этого легко можно было соблазнить поклонников Кхорна удовольствиями и склонить их к рабству.

И разве они этого не заслужили? Они звали его Предатель, хотя все, что он сделал — вырезал тех бесхребетных слабаков, чтобы стать ближе к своему богу. Голос демона утих, видения исчезли, будто создание в троне поняло свою ошибку, но было слишком поздно.

Кхарн был предан Кхорну, и в его сердце было место лишь для одной вещи. Он предал и убил своих товарищей из Легиона Пожирателей Миров, потому что они не были верны идеалам Кровавого Бога и надеялись сбежать с поля боя, когда оставалось еще столько противников.

Воспоминания придали ему сил. Он огляделся. Ноздри заполонил запах крови и расчлененных тел.

Он помнил радость боя. В комнате, полной трупов, с залитым кровью полом, он был один. Он осознал, что по сравнению с настоящим боем, удовольствия, которые сулил демон, были лишь бледной тенью. Кхарн размахнулся и со всей силой обрушил Дитя Крови на трон. Топор выл, пожирая грязную и древнюю душу демона. Предатель не чувствовал сожалений.

2487. "Жизнь стала чуть лучше", — подумал Кхарн.

Энтони Рейнольдс Избранный Кхорна

Тьма сгущалась вокруг Мальвена по мере того, как он спускался все глубже в замкнутый, давящий лабиринт Гипергеома. По осыпающимся каменным тоннелям гуляли потоки горячего воздуха, трепля его оборванную рясу. Ветер был мертвенно-сухим и порывистым; он поднимался из глубин земли, словно дыхание самого мира демонов, и нес с собой запахи чего-то давно мертвого и забытого.

Единственным источником света был архаичный фонарь, висевший в воздухе рядом с сенешалем; несшие его над землей гравимоторы резко жужжали, заставляя неподвижный воздух дрожать. За границами освещенного фонарем пространства стояла абсолютно непроглядная тьма.

Под этими безжизненными бледными лучами лицо Мальвена казалось бескровным и бесцветным. Он был — по человеческим стандартам — древним существом. Горечь и обида отпечатались на истерзанном возрастом лице, а глубоко посаженные, делавшие его похожим на труп глаза поблескивали, словно куски обсидиана. Его тело было чахлым и хрупким, но тем не менее на боку у него висел короткий меч. Даже самые старые слуги в легионе Пожирателей Миров были воинами, от которых требовалось сражаться и убивать, когда это было необходимо.

При каждом шаге, уводившем его дальше во тьму, коричневый сенешальский посох глухо ударял по песку под ногами. Тоннель был шириной лишь в два размаха рук, но высокий потолок терялся в тенях. Тьма, казалось, давила на него, словно его присутствие было ей ненавистно.

На мелком как пыль красном песке тоннеля виднелись недавние отпечатки ног, и он следовал за ними. За день сюда, вниз, отправили девять посланников. Ни один не вернулся.

Мальвен сомневался, что на протяжении бессчетных тысячелетий здесь ступал кто-либо кроме тех, кто оставил эти следы. С другой стороны, в Оке время шло странно. Тысяча лет тут могла равняться лишь нескольким часам в реальном пространстве.

Гудящий фонарь начал мигать и тускнеть, и Мальвен ускорил шаг, спеша вперед по тоннелю. Тоннель был одним из тысяч подобных ему, вырезанных в камне под руинами, что когда-то являлись огромным городом. Он миновал боковые коридоры и узкие проходы, многие из которых были завалены осыпавшимся щебнем и каменными обломками, и бессчетные резные проемы, ведущие в выдолбленные в скале камеры и темницы. Все они были тесными и удушливыми, с низкими потолками и узкими стенами.

На периферии его зрения мелькало движение, когда он проходил рядом с этими древними камерами. В них обитали осколки воспоминаний из прошлого. Имматериум оживил эти терзаемые отголоски людей, теперь витавшие на самых пределах восприятия. Они кричали, кровожадные и безумные, а их очертания были туманны и искажены, как на размытом пикте.

Он не обращал внимания на злобных призраков и продолжал идти по тоннелю. Он давно привык к воющему безумию Варпа, а неотложность его дела не оставляла времени отвлекаться на что-то столь несущественное, как потревоженные отголоски прошлого.

День оказался катастрофой, и ему было тяжело от мысли, что его совет — которому его повелитель не стал следовать — оказался отчасти пророческим.

Он был достаточно стар, чтобы помнить о тех временах, когда легион, теперь раздробленный, с гордостью носил свое первое имя. Галактика тогда была совершенно иной, а его повелитель был капитаном Легионес Астартес, а не военным предводителем, командующим кровожадным сбродом, как сейчас. Он помнил волнительный трепет надежды и возбуждения, охвативший воинов легиона, когда флоту сообщили, что их возлюбленный примарх найден. Они еще не знали, какой ужас за этим последует.

Был только один сын Ангрона, которому примарх по-настоящему благоволил, и он окончательно погубил легион после великого провала Ереси Гора. Мальвен советовал своему повелителю не привлекать Предателя, но желание Аргуса Бронда уничтожить своего противника не позволило ему прислушаться к рекомендациям.

Бронд был убежден, что если Предатель будет сражаться на его стороне, он навсегда избавится от Таругара и его Поглотителей. Бронда объявят Избранным Кхорна, и честь вести Кровавый крестовый поход достанется ему.

Однако Предатель оправдал свое прозвище. Когда пришло время, он не стал сражаться за Бронда, а исчез в темноте лабиринта.

Продолжая идти по следам посланников, отправившихся сюда до него, Мальвен повернул в боковой проход, что был шире прочих. Обогнув угол, он нерешительно остановился. Его вдруг охватила дрожь — несмотря на удушающе сухой жар, царивший в тоннеля Гипергеома.

Воздух изменился. Угроза ощущалась явно, как готовый разразиться шторм. Здесь, казалось, было еще темнее, и все его чувства предельно обострились. В воздухе ощущался металлический привкус — безошибочно узнаваемый запах крови. Предатель был близко. Следы на песке вели во мрачную тьму. Ни один не вел обратно наверх.

Подавив страх, Мальвен заставил себя двинуться вперед. Следы уходили в коридор примерно на тридцать шагов, а потом замедлялись, отражая нерешительность и осторожность людей. Органы чувств у предыдущих посланников не были усиленны аугментически, как у Мальвена. Несомненно, вонь крови настигла их только на этом месте. Ему же смрад, исходивший из черной камеры впереди, казался почти невыносимым.

На красном песке под ногами виднелись пятна более темного цвета. Хотя он чувствовал, что из темноты за ним наблюдают злобные глаза, сенешаль выпрямился и вошел. Фонарь не освещал камеру полностью, и в углах помещения чернели тени. Он никого не видел, но знал, что не один.

— Господин?

Осыпающиеся колонны поддерживали низкий потолок, и из-за них камера походила на склеп. С железных креплений на влажных стенах, покрытых брызгами крови, свисали ржавые цепи. На полу были разбросаны части тел, словно забытые игрушки сумасшедшего ребенка. По виду некоторых даже нельзя было сказать, что они когда-то принадлежали людям, так жестоко и так основательно над ними надругались. Это была работа бешеного монстра.

Под подошвами его сандалий чавкали внутренности. Он прокладывал себе путь через останки, прикрыв рот и нос отворотом рясы, чтобы защититься от запаха. Здесь воняло как на скотобойне: кровью, разорванными внутренностями и изрубленной плотью.

Оперевшись на одну из колонн, Мальвен медленно повернулся на месте, напрягая глаза в попытке увидеть что-нибудь в тенях.

— Господин, я Мальвен Биттерспир, сенешаль Аргуса Бронда, бывшего капитана семнадцатой роты.

Свет от фонаря отбросил на дальнюю стену кривую тень, и Мальвен, щурясь, нерешительно двинулся к ней.

— Я здесь, чтобы попросить вас присоединиться к нам на поверхности. Был брошен кровавый вызов. Неужели вы не намереваетесь сражаться, как поклялись?

Пятно, привлекшее внимание Мальвена, обрело четкие очертания, когда светящийся фонарь приблизился к стене вместе с ним. Это было оружие, прислоненное к низкой каменной платформе, которая выступала из стены.

— Дитя кровопролития!

Цепной топор казался больше, чем он его помнил. Сколькие пали под этим страшным оружием? Выкованный самим Ангроном, он был величиной с Мальвена, а его зубья были забиты обрывками плоти и покрыты запекшейся кровью.

Рядом с «Дитя кровопролития» лежало шесть черепов: четыре справа, два слева. Мальвен протянул…

И тут он увидел его. С неподвижностью статуи сидящего на платформе, словно надменный царь-воитель на троне. Его руки, как всегда, были обнажены, а запястья — обмотаны цепями в подражание своему примарху-гладиатору. На нем был побитый в боях тяжелый доспех старого образца. Увенчанный гребнем шлем лежал на песке у его ног.

Лицо Предателя скрывалось в тени, но его глаза, похожие на горящие угли, светились обещанием насилия и неконтролируемой яростью.

— Кхарн!..

Мальвен замер, словно парализованный.

А гигант схватился за топор.

* * *

Немощное ничтожество боязливо делает шаг вперед. Он еще не осознает, какую глупость совершил, но скоро осознает. И он умрет, как остальные. Меня охватывает трепет предвкушения, вокруг тишина, только кровь грохочет в моих венах. Он стар и слаб. Смерть уже готова накинуть на него саван. Ты недостоин принадлежавшего примарху топора, тонкокожий. Я убираю руку с «Дитя кровопролития». Его всегда тяжело отпускать, ибо теперь он часть меня, я не знаю, где заканчиваюсь я и начинается топор. Я медленно поднимаюсь, чтобы не спугнуть старого глупца — пока не надо. Я смотрю ему в глаза. Он не в состоянии двигаться. Я ощущаю вкус твоего страха, меня от него мутит. Он словно ребенок передо мной, какой-то отвратительный юнец, выглядящий на века старше своего возраста, мне до боли хочется разорвать его на куски, но я позволяю ненависти накапливаться. Мое тело охватывает дрожь. Я приближаюсь к нему, держась в тени. У него водянистые глаза, и они молча умоляют меня. Я держу его в оцепенении. Ты жалок, ты воплощенная слабость, ты мне омерзителен. Я демонстративно смотрю на дверной проход. Это единственный выход. Я моргаю, и он освобожден. Резкий выброс адреналина выдает его намерение. Рационально размыслив, старый глупец понял бы, что у него нет шансов, но ужас — истинный ужас — полностью лишен рациональности. Трусливое ничтожество бросается в бег. Это приглашение, перед которым я не могу устоять. Завеса сорвана, и я отдаюсь ярости, все красное, какое же восхитительное облегчение — дать ей омыть меня, заполнить меня, стать со мной единым целым! Это — жизнь, одно лишь это — истинно! Я в мгновение оказываюсь рядом с ним, его костлявое плечо вылетает из сустава, когда я хватаю его. Я швыряю его в сторону, он тяжело падает, пропахивая борозду в красном песке, и ударяется о колонну. Хруст. Это похоже на звук ломаемых веток. Костный мозг вытекает, и новая кровь окрашивает песок, он хнычет как младенец, звук приводит меня в бешенство, я рядом прежде, чем он успевает понять, что происходит. Я хочу, чтобы он встал и боролся, он говорит, что не может, я поднимаю его на ноги, но он падает бесформенной кучей, как только я убираю руку с его шеи. Ты не воин. Я пинаю его, и он отлетает, но недалеко. Еще один хруст. Он сползает по стене, окровавленный и разбитый. Я опускаюсь на колени рядом с ним, а он трясется и хватает ртом воздух, валяясь в пыли. Твоя смерть не принесет мне почета. Мои руки охватывают его голову целиком. Твой череп хрупок и непрочен. Он говорит что-то, но я слышу лишь кровь, громыхающую, как адские барабаны. Твой череп не из числа тех, которые я ищу. Кхорну он не нужен. Я надавливаю сильнее, и его голова проваливается внутрь себя, как гнилой фрукт. Запах отвратителен. Я реву, «Дитя кровопролития» вновь в моей руке, и он тоже ревет, принятое раньше решение не марать оружие кровью этого тонкокожего забыто. Я обрушиваю его на безголовое тело, из-под поющих зубов «Дитя кровопролития» брызжет кровь. Я высвобождаю его, и ударяю снова, и снова, и сно…

* * *

— Господин?

Кхарн неподвижно сидел на платформе, все еще сжимая рукоять «Дитя кровопролития». Со стены за его спиной свисали огромные кандалы — такими могли удерживать могучего зверя или существо невероятной силы. Бездонная, всепожирающая ярость плескалась в немигающих, пылающих глазах Кхарна.

Мальвен был слугой расколовшегося легиона с самого детства. Он жил только для того, чтобы служить, и всю свою жизнь он был окружен смертью и теми, кто нес ее с собой. Однако еще ни разу за все эти долгие годы не доводилось ему видеть столь неистовой жестокости и безумия, что читались во взгляде Кхарна. Абсолютная неподвижность тела только подчеркивала ярость, бушевавшую внутри. Лишь богам было известно, что творилось за этими глазами; Мальвену же знать это совершенно не хотелось.

Тишина тревожно затянулась, но Мальвен не осмеливался заговорить снова, боясь спровоцировать Пожирателя Миров.

Кхарн с явной неохотой убрал руку с «Дитя кровопролития» и встал. Резкость движения едва не заставила Мальвена вздрогнуть — едва. Покажи зверю хоть малейший страх, и оно тебя сожрет. Предыдущие посланники, очевидно, за всю свою жизнь так и не нашли времени выучить этот урок.

Кхарн вышел под теплый свет от фонаря, и стало видно его лицо: статное, благородное — и полностью лишенное выражения. Лишь глаза по-прежнему намекали на злобу, таящуюся внутри. Они — и смердевшие свидетельства дикой резни, учиненной в пещере.

Пожиратель Миров, шагая с военной отточенностью движений, начал медленно обходить его по кругу, как если бы намеревался отрезать сенешалю единственный путь к выходу. Но будь даже Мальвен в расцвете сил, ему, как он точно знал, не удалось бы сделать и шага, прежде чем он был бы пойман.

Кхарн заговорил, и его слова звучали спокойно, взвешенно; они не выдавали его намерений.

— Ты чувствуешь их? Души тех, кто умер на арене над нами. Они бродят здесь — растерянные и измученные. Мне их жаль.

Мальвен ничего не ответил, будто пригвожденный к полу, а Кхарн между тем кружил возле него, как кровавый волк, подкрадывающийся к жертве.

— Как ты думаешь, если я убью тебя, ты присоединишься к ним?

У Мальвена пересохло во рту, но он не позволил себя запугать.

— Я не знаю, господин.

— Почему я не чувствую в тебе страха, сенешаль? От других им несло.

— Моя жизнь и так была продлена на срок, куда больший отмерянного природой, господин. Я не боюсь смерти.

Кхарн встал перед ним и посмотрел на него сверху вниз этими безумными, горящими глазами. Он изучал Мальвена, как изучают насекомое; заглядывал ему прямо в душу, и сенешалю казалось, что он уменьшается под пронизывающим взглядом.

— Ты жаждешь смерти, ведь так? Ты хочешь умереть.

Мальвен открыл рот, чтобы возразить, потом закрыл его.

— Я живу, чтобы служить.

Даже ему самому слова показались неубедительными; Кхарн глядел на него без какого-либо выражения. Мальвен опустил взгляд, не способный удерживать зрительный контакт.

— Я… Я давно научился жить в мире с самим собой.

— Мир, — прорычал Кхарн, позволив намеку на эмоции пробиться сквозь спокойную личину. — Мне ненавистно это слово.

Прежде чем Мальвен успел ответить, маска равнодушия вернулась на место.

— Значит, бой закончен?

— Да.

— Расскажи, как это произошло.

— Когда выяснилось, что вы не пришли на поле битвы, большая часть боевых отрядов, собравшихся под нашим знаменем, обратилась против нас, объединившись с Таругаром и его Поглотителями. Нас превосходили в соотношении пять к одному — ни у кого не было сомнений в том, каков будет исход. Те, кто остался верен кровавой клятве, хорошо сражались, но… это была резня. Наш правый фланг смяли, и Поглотители атаковали центр.

Благородное лицо Кхарна исказилось в презрительной усмешке.

— Таругар назвал свой отряд «Поглотителями»?

Мальвен кивнул. Кхарн покачал головой.

— Какая заносчивость. Таругар всегда был самым слабым из них… Знаешь, он ведь ненавидел их.

— Таругар?

— Нет. Примарх.

Мальвен нахмурился.

— Но Поглотители же были…

— Ты сказал, что был брошен кровавый вызов.

— Да, господин. Таругар и его воинство прямо сейчас летят сюда, чтобы ответить на него.

— Кто сражается вместо Таругара? Я так понимаю, он не станет драться с Брондом сам.

— Он выставил чемпиона, который будет сражаться от его имени. Один из его Поглотителей — его называют Расчленителем.

Кхарн наклонился к уху Мальвена, и его голос упал почти до шепота.

— А Бронд?

— Он отказывается выставлять чемпиона, господин. Он сам будет сражаться с рабом Таругара.

Кхарн кивнул, будто ожидал такого ответа.

— Он всегда был горд, этот Аргус. Упрям, как никто другой, но горд. Воин принципов. Пусть даже в ущерб себе.

— Мой повелитель всегда поступал так, как, по его убеждению, было лучше для легиона.

— Ты ему верный слуга, сенешаль, но легион мертв.

Мальвен прикусил язык. Он не осмеливался высказать свои мысли по этому вопросу.

Кхарн смерил его долгим взглядом.

— Теперь расскажи мне об этом Расчленителе.

— Опустившийся и чудовищный потомок Сангвиния. Я не знаю, как получилось, что он сражается за Таругара, но он опасный противник — так мне говорили. Сегодня он убил множество Пожирателей Миров, а также отряд смертных мятежников. Рассказывают, что он обескровил их.

— Хм… Бронд может его победить?

Мальвен ответил не сразу, стыдясь озвучивать свои мысли. Они казались неподобающими верному слуге.

— Я не уверен. Даже если он победит, я сомневаюсь, что Таругар уступит ему.

— Как и я. Он всегда жаждал власти сверх той, которой был достоин.

Мальвен заметил, что Кхарн на мгновение задумался. Его полное отсутствие эмоций тревожило, но он вдруг указал на черепа, разложенные у каменной платформы.

— Собери их.

Мальвен сначала подумал, что они принадлежали посланникам, которых отправляли к Кхарну в течение дня, но теперь он видел, что они были слишком велики. Это были человеческие черепа, но больших размеров. Черепа космических десантников, понял Мальвен. Они были разложены в соответствии с каким-то ритуалом.

Кхарн передал ему сеть, сплетенную из толстых переплетенных волокон, и Мальвен опустился на колени, не обращая внимания на свои протестующие суставы и кровь на грязном полу, начавшую пропитывать полы его рясы.

Он разложил сеть на песке и начал с осторожным почтением складывать на нее черепа, один за другим. Они были тяжелые, будто отлитые из железа. Кости космических десантников были куда плотнее костей смертных. На некоторых их них были следы насилия, указывавшие на причину смерти. У одного над глазницами были красноречивые порезы, которые могло оставить только цепное оружие, а скулы другого до сих пор усеивали почерневшие от огня осколки шрапнели.

Мальвен не задерживался на этих страшных деталях. Он соединил углы сети и крепко связал их. Ему ни за что бы не удалось поднять все шесть черепов, но Кхарн перекинул их через плечо, будто они вовсе ничего не весили. В другой руке он нес «Дитя кровопролития», а его шлем висел на поясе рядом с украшенным плазменным пистолетом из черного железа.

— Меня удивляет, что Бронд отправил тебя сюда. Я не думал, что гордость ему это позволит.

— Он меня не отправлял. По правде говоря, он запретил мне вас разыскивать.

— И тем не менее ты здесь.

— Я здесь.

— Ты странное создание, сенешаль.

— Меня называли и худшими словами.

Кхарн посмотрел на него немигающим взглядом.

— Скажи мне, где будет проходить это состязание.

— Значит, вы собираетесь сражаться, господин?

— Посмотрим.

* * *

Мальвен и Кхарн вышли из темноты Гипергеома под палящий красный свет, и тут же вопли опьяненной кровью толпы обрушились на них, как физический удар. Оглушающие звуки сопроводил грохот грома, когда изломанная линия алой молнии рассекла горящее небо. Жара на поверхности демонического мира была невыносима, и легкие Мальвена горели при каждом натужном вдохе. Он прикрыл глаза от слепящего света и ахнул про себя.

Перед ним лежал ад, во всем его ужасающем величии. Над его головой бурлил и клокотал живой варп, заполняя собой все вокруг. Он перегружал все чувства и разрушал разум всякого, кто долго смотрел на него. Небо покрывали сводящие с ума спирали фиолетового и красного — вихрь жидкого пламени, кипящего страхом, ненавистью и страстью. Эти материализованные эмоции сливались друг с другом, словно разноцветные масла в размешанной воде, извиваясь как змеи.

Немигающее око из дрожащего адского пламени, чья разумность не вызывала сомнений, сияло в центре безумия, как разлом в нереальном пространстве. Оно смотрело с высоты на изрытые взрывами пустоши демонического мира, излучая злобную, неизмеримую по силе ярость, которая вызывала в Мальвене желание убивать.

Его рука обхватила рукоять меча, висевшего на боку, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не обнажить его и не отдаться под власть грубых порывов.

Вокруг наклонного выхода из Гипергеома толпились воины, покрытые запекшейся кровью. При виде Кхарна, показавшегося из темноты, они застучали оружием, и затопали, и наполнили воздух ревом. Некоторые не были так сильны духом, как Мальвен, и радостные крики усилились, когда из смертельных ран полилась свежая кровь, заливая тесно стоящих солдат. Громче загремели барабаны, и были высоко подняты знамена, увешанные головами убитых чемпионов — чтобы Кровавый Отец мог их увидеть.

Когда-то многие из этих существ были простыми смертными, другие — недолюдьми или чем-то вовсе нечеловеческим, но всех их извратило и исказило за время, проведенное в варпе. Некоторым уже вовсе не было нужно вооружение, ибо их тела стали живым оружием. Иные мутировали так сильно, что невозможно было определить, как они выглядели, когда были смертными.

Они толкались и давили друг на друга, борясь за место. Упавших безжалостно затаптывали, но их крики тонули под воплями товарищей. Запах, что они распространяли, вызывал тошноту и сбивал с ног: острая животная вонь едкого пота, застоялой крови, гноящихся ран и куда более худших вещей.

Кхарн шел впереди Мальвена. Он не замедлил шаг, когда приблизился к многолюдной толпе, не сделал угрожающего жеста и не поднял оружия. И тем не менее толпа расступилась перед ним: первобытный страх и инстинкт самосохранения пробивались сквозь туман свирепого угара. Они проливали кровь, сражаясь друг с другом в стремлении убраться с его пути.

— Держись рядом.

Мальвену не нужно было об этом напоминать. Его в мгновение раздавят насмерть, если он останется в этой толпе один. Кхарн, может, и возвышался над всеми воинами из беснующейся толпы, кроме самых рослых, но Мальвен рядом с ними казался карликом.

Он прибавил шаг, чтобы не отставать от Пожирателя Миров.

* * *

Они поднимались по крошащимся каменным ступеням; Кхарн перешагивал сразу через три за раз, а Мальвен тяжело полз за ним.

И вот они оказались над омерзительными толпами нелюдей. С новой точки обзора сенешалю открылся ясный вид: они стояли на ступенях древней и исполинской каменной арены — останков цивилизации, погибшей и забытой еще до того, как мир был поглощен Оком Ужаса. По сути это были развалины, но до сих пор величественные и грандиозные, возвышающиеся над раскинувшимися вокруг горящими равнинами и руинами города, чье имя потерялось в веках. В период расцвета город, должно быть, занимал собой все вокруг.

На крутых ярусах арены бурлили массы кричащих последователей Кровавого Бога. Их было неисчислимое множество, но даже эти толпы казались незначительными в сравнении с ордами, растянувшимися на пустошах за пределами арены. Таково было объединенное воинство, принесшее клятву верности либо повелителю Мальвена, Аргусу Бронду, либо его противнику, Таругару, а его солдаты были наградой, которую получит победитель в грядущем испытании.

В центре арены находился открытый участок с песком, казавшийся безумно крохотным в сравнении с остальным сооружением, и все же насчитывавший более ста метров в диаметре. В середине одиноко стоял воин, и толпа восторженно кричала ему, а рядом с ним полукругом выстроился десяток космодесантников Хаоса в красной броне — единственные космодесантники подобного рода поблизости.

Мальвен узнал своего повелителя — Аргуса Бронда.

— Хвала истинным богам…

Пока они с Кхарном шли по тоннелям Гипергеома, он ужасно боялся, что дуэль уже началась. Если бы это случилось, прервать ее уже было бы нельзя.

С небес дождем полились сгустки жидкого огня. Они падали на красный песок арены и шипели, испаряя влагу под собой, но Бронд неподвижно стоял, сложив руки на груди. Даже с такого расстояния Мальвен видел, в каком настроении его повелитель. Он был зол и раздражен из-за необходимости ждать. Ему, должно быть, была неприятна напыщенная претенциозность всего этого мероприятия. Бывший капитан Пожирателей Миров надеялся сразиться с Таругаром на поле боя, но Мальвен знал, что этого ни за что не допустят. Вражеское воинство превосходило числом армию его повелителя еще до того, как Кхарн отказался в этом участвовать, и их воины начали переходить на сторону противника. Таругар не стал бы сражаться с Брондом в честном бою, понимая, что поражение лишит его всего, а победа ничего не принесет. Подозрения Мальвена подтвердились: Таругар наблюдал за разворачивавшейся битвой, сидя в безопасности на своем боевом корабле, висящем на низкой орбите над демоническим миром. И он готовился лично спуститься на поверхность только сейчас, когда верил, что победа ему обеспечена.

Огромные кибернетически модифицированные стражники с алебардами высотой в три человеческих роста отошли в сторону, чтобы дать Кхарну и Мальвену пройти, и они ступили на арену.

Сенешаль заметил, что его повелитель посмотрел в их сторону и перекинулся шуткой с одним из своих легионеров: верный признак того, что он доволен и уже обдумывал, как на нем отразятся эти новые обстоятельства.

У Бронда было широкое, квадратное лицо — жесткое, но не грубое. Покрытая алыми шрамами кожа была испачкана кровью и местами почернела от копоти, а на залитом кровью доспехе появилось несколько новых царапин и темных пятен от взрывов. Мальвен сделал себе мысленную пометку связаться с оружейником, когда решатся все вопросы. А потом задумался, понадобится ли это.

Поверх красного доспеха повелитель Мальвена носил блестящую кольчужную мантию, а на поясе у него висело два силовых меча. На спине был закреплен топор, который он берег все эти темные годы, еще с осады Терры.

Когда они приблизились, Бронд бросил на Мальвена короткий взгляд, слегка приподняв одну бровь. Сенешаль склонил голову и прошаркал к своему повелителю. Кхарн остановился перед военным предводителем. Он не стал кланяться или опускать голову в приветствии, лишь немигающе уставился в глаза Бронда.

Он не был таким высоким, как военный предводитель, и не таким широким, но излучаемые им сила и уверенность заставляла их казаться равными. Его лицо было непроницаемо. Бронд не отвел взгляда, и Мальвен облизнул губы, не уверенный, чем закончится это противостояние. Он обрадовался, когда Кхарн прервал молчание, произнеся своим по-странному сдержанным тоном:

— Таругар уже идет?

Кхарн не счел нужным как-либо объяснять свое отсутствие во время предыдущей битвы. Мальвен видел, что его повелитель в ярости, но он знал хозяина достаточно хорошо, чтобы понимать: тот не позволит себе упустить этот шанс под влиянием гнева.

— Идет.

— Тогда я хочу сражаться вместо тебя, если позволишь.

Бронд выдавил из себя улыбку.

— Это будет честью для меня, брат…

— Я сражаюсь не ради твоей чести. Есть черепа, которые я поклялся принести в жертву Кхорну и которые я не позволю забрать кому-либо другому.

Мальвену было очевидно, что его повелитель из-за всех сил старается сдержать гнев. Кхарн, казалось, этого не замечал.

— И я тебе не брат. У меня нет братьев.

Между ними повисла неловкая тишина, хотя толпа вдалеке продолжала шуметь.

— Что ж, в любом случае, я тебе благодарен, — Бронд кивнул в сторону Мальвена. — Как и тебе, сенешаль, несмотря на твое неповиновение.

Мальвен поклонился. Вновь подняв голову, он заметил, как что-то мелькнуло в небе.

К поверхности арены спускался десантный корабль. Мальвен указал в адское небо.

— Повелитель.

— Наконец-то. Таругар явился.

* * *

Штурмовой трап изукрашенной «Грозовой птицы» тяжело опустился на песок, и из транспорта вышел широкоплечий воин. Собравшиеся боевые отряды отметили его появление ревом, который заглушил шум двигателей.

Таругар был массивным, исполинских размеров воином — жестоким, кровавым убийцей. До Скалатракса он был главным среди Поглотителей, телохранителей Ангрона, и сейчас носил терминаторский доспех элиты разрушенного легиона. Над его огромными плечами выступали шипы, украшенные черепами и шлемами выдающихся противников. Кирасу обтягивала выделанная, дубленая человеческая кожа, напоминавшая старый пергамент. Гротескно искаженное лицо в центре принадлежало капитану Имперских Кулаков — врагу, которого Таругар зарубил на стенах Императорского Дворца.

Помимо небольшой группы Пожирателей-берсерков его сопровождала свита из военных главарей. То были самые привилегированные и могущественные из всех, кто принес ему кровавую клятву. Огромные армии, которые они с собой привели, превосходили Пожирателей Миров в соотношении многих тысяч к одному, и большинство из тех, кто заполнял сейчас древнюю арену и окружающие равнины, подчинялись им.

Их было семеро, и они представляли собой пеструю, разнородную компанию, идеально отражавшую многообразие воинства, собранного под знаменем Пожирателей Миров.

Отщепенец культа Механикум, закутанный в робу и надвинувший капюшон, сверкал красными кластерными окулярами и покачивал механодендритами. Рядом с ним стоял варварского вида ксенос-гуманоид; в его облике ясно сквозило что-то птичье, а на шее висело ожерелье из человеческих пальцев.

Ангелоподобный светловолосый ребенок со зловещими, абсолютно черными глазами парил в паре метров над землей и наблюдал за происходящим своим демоническим взглядом.

Хмурый генерал-предатель от имперской гвардии прятался за спиной полностью бескожей женщины, на лице которой была маска, сшитая из человеческой плоти, а в руках — объятый синим пламенем демонический меч.

Сбоку от них переминался искуственно выращенный король-гладиатор с гривой косичек и многочисленными кибер-имплантатами, выходившими из шеи и плеч.

Наконец, немного в стороне от прочих стоял безликий космодесантник Хаоса, облаченный в сине-зеленую броню с изображениями извивающихся змей — символом Альфа-Легиона.

Одних привлекали обещания миров и систем, ждущих завоевания. Других — жажда мести Империуму, который, как они считали, подвел и предал их. Одними двигала простая надежда на резню. Другими — обязательства демонических договоров и клятв, принесенных на крови. Все они пришли сюда вместе, чтобы стать частью силы, что обрушится на Империум Человека, и они поклянутся в абсолютной верности тому, кто сегодня победит, кем бы он ни был.

Но один из этой процессии чудовищ внушал особый страх. Он был известен просто как «Расчленитель».

Таругар держал в своих массивных латных перчатках, шипастых на тыльной стороне, тяжелую цепь из темного железа, чьи перекрученные звенья крепились к бронзовому ошейнику выставленного им чемпиона.

Монстр являлся скорее животным, чем человеком, и он натягивал удерживавшую его цепь, брызжа слюной и рыча. Он тоже был Астартес-предателем, но только это было павшее существо, с покрасневшими глазами и впавшими щеками. Его соломенного цвета волосы были длинными и спутанными, и оно растягивало бледные губы в оскале, обнажавшем испачканные кровью острые зубы, среди которых выделялись необычайно удлиненные клыки.

Он носил черную силовую броню, испещренную боевыми отметинами и грязную от крови и ошметков плоти. Левый наплечник был покорежен: с него неаккуратно срезали символ ордена. Однако Мальвен знал, что это был генный потомок мертвого примарха — Сангвиния.

Сыны Кровавого Ангела когда-то свысока смотрели на Пожирателей Миров, считая их лишь бешеными, дикими зверьми. Ирония, заключавшаяся в том, как неуместно теперь было это презрение, заставила Мальвена улыбнуться.

Военачальник и его причудливая свита остановились. Бронд поприветствовал противника кивком.

— Таругар.

Таругар выглядел мрачно.

— Что здесь делает Предатель? Это вероломство!

— Вероломство, брат?

— Ты сам вызвался, Аргус Бронд. Ты не можешь поставить другого сражаться после того, как вызов был принят.

Расчленитель заговорил. У него был четкий и благородный голос, совершенно не сочетавшийся с его обликом.

— Мне все равно, с кем из них сражаться.

— Молчать, тварь!

Мальвен выступил вперед, удивленный собственной смелостью.

— У моего повелителя есть право выставить вместо себя чемпиона — так же, как сделали вы, лорд Таругар. Он выставил Кхарна!

Таругар бросил на Мальвена короткий взгляд, не скрывая презрительного выражения.

— Ты теперь позволяешь лукавому червю говорить от своего имени, Бронд? Ты недостоин права командовать.

Бронд указал на рычащего Расчленителя.

— А ты мараешь честь Легиона, позволяя подобному существу сражаться в собственных битвах. Это позор!

— Легион мертв! Предатель, что стоит рядом с тобой, уничтожил его!

На них опустилась тишина. Сердце Мальвена пропустило удар. Он рискнул скоситься в сторону Кхарна.

— Ты погиб бы в тот день, «Поглотитель», если бы не сбежал как трус. Обнажи свое оружие, и мы исправим это недоразумение.

Таругар вспыхнул, но не ответил. Он потянул за железную цепь.

— Богу Крови нет дела до происхождения Расчленителя, и мне тоже. Он убивает во имя Кхорна, ничто другое не имеет значения!

— Так давай же отойдем в сторону, брат мой, и пусть наши чемпионы укажут нам его волю.

— Нет! Я соглашался на эту дуэль, не зная, что вместо тебя будет сражаться Предатель!

Мальвен вмешался, сказав ледяным тоном:

— Это не имеет значения, лорд Таругар, вызов был брошен, и вы его приняли.

Таругар ткнул в сторону Мальвена рукой в тяжелой силовой перчатке.

— Молчи, червь! Если я услышу еще хоть слово от тебя, я отрежу твой ядовитый язык!

— Не отрежешь. Мой сенешаль прав.

Таругар заскрипел зубами и указал на арену:

— Твое воинство уничтожено, Бронд. Ты побежден, ты не в том положении, чтобы бросать мне вызов! Все эти воины до единого — мои, мне нет нужды тратить время на эти глупости, мне достаточно лишь отдать приказ, и ты умрешь!

— Ты нарушишь слово? Кровавый Отец смотрит на нас, как и те, кого ты собираешься повести на войну во имя его! Думаешь, они последуют за тобой, если ты сейчас отступишь перед вызовом?

Таругар сжал кулаки. Он понимал, что загнан в угол — Мальвен видел это. Страстное желание увидеть, как Бронда убьет его бешеный чемпион, взяло верх над осторожностью. Будь Мальвен советником Таругара, он бы порекомендовал ему проигнорировать вызов и уничтожить противника в бою, а не рисковать с дуэлью. К счастью, недалекий военачальник не получал хороших советов, или же вовсе не стал обращать на них внимания.

— Тебе следовало преклонить колено, когда я предлагал пощаду, Аргус Бронд. Может быть, я дал бы тебе какую-нибудь почетную должность. Теперь тебе не на что рассчитывать.

Бронд лишь улыбнулся в ответ. Кхарн выступил вперед, опустив мешок с черепами на землю.

— Довольно. Терпение Кровавого Бога заканчивается. Как и мое.

Он снял с пояса свой украшенный широким гребнем шлем и опустил его на голову. Пневматические замки зашипели, когда шлем закрепился, и изумрудно-зеленые линзы вспыхнули внутренним огнем.

Надев его, он полностью изменился. Мышцы напряглись, дыхание ускорилось. Когда он заговорил, из вокс-передатчика раздалось злобное, звериное рычание.

— Пора.

— Так и быть! Как только Расчленитель покончит с твоим Предателем, я спущу его на тебя, Бронд.

— Ты не хуже меня знаешь, что этого не случится.

Мальвен не разделял уверенности своего повелителя. Да, он был достаточно наслышан о репутации Предателя, но он также видел Расчленителя в бою, сегодня. Это был ужас из лезвий и когтей, клыкастый убийственный смерч со сверкающими дикими глазами. Исход был отнюдь не очевиден.

По знаку Таругара вынесли оружие Расчленителя — огромную вещь, цепную глефу длиной более двух метров. Ее загнутые зубья все еще были забиты кусками плоти, оставшимися после сегодняшней битвы.

— Тварь! Бери свое оружие! Вперед! Убивай!

— Как… тебе угодно…

Собравшиеся на песках арены встали кругом, и рев толпы усилился. Расчленитель взял предложенное оружие и вступил в круг. Он начал ходить взад и вперед, волоча по земле наконечник глефы и ни на секунду не сводя с Кхарна немигающего взгляда налитых кровью глаз.

Кхарн вошел в боевой круг без каких-либо церемоний. Расчленитель опустился в низкую стойку, вновь оскалившись и зашипев, и его цепная глефа с рычанием ожила. Топор Кхарна ответил тем же. Его рычание было ниже, грубее. Оно рассказывало о мастерстве своего создателя, ибо это легендарное оружие было выковано самим примархом Ангроном.

* * *

Ярость обрушивается на меня, словно лавина. Я приветствую ее. Грохот, раздающийся из моей груди, присоединяется к вою разъяренного цепного оружия. Я атакую. Ничто другое не важно. Враг силен и быстр, но я тоже. Лезвия наших оружий сталкиваются. Я разорву тебя на куски, монстр. «Дитя кровопролития» борется с его глефой, зуб к зубу, а я борюсь с тем, в чьих руках она находится. «Дитя кровопролития» ревет, и я реву. Наши оружия заставляют нас отскочить друг от друга, но мы снова бросаемся в бой. Он в том же исступлении, что и я. Это озлобленное и дикое создание. Я чувствую, что на нем лежит благословение Кхорна. «Дитя кровопролития» разрывает его мышцы и пробует на вкус его кровь. Это его не убьет. Он задевает меня в ответ, оставляя порез на руке. Я отбрасываю шлем в сторону. Я тоже расчленитель. Я расчленю тебя, самозванец. Мы обмениваемся ранами, кровь брызжет на красный песок, как дождь. Ни у одного из нас нет и мысли об обороне, состязание не продлится долго, каждый удар калечит, кромсает и разрубает. Дождь превращается в ливень. Мы с тобой почти равны. Я сознательно подставляюсь под его очередной удар, чтобы получить возможность нанести свой. Мой действенней. Его цепная глефа пробивает броню и впивается в сросшиеся ребра. В ответ я отнимаю у него одну руку. Он набрасывается на меня прежде, чем конечность касается песка, никаких шагов назад, клыки у моего горла. Я отшвыриваю его в сторону, и он забирает с собой кусок моей плоти. Теперь он меня распробовал, но это не имеет значения. Чтобы управляться с его оружием, нужны две руки. Последний раз наши лезвия сталкиваются в безумии завершающих атак. «Дитя кровопролития» глубоко вгрызается, и его лицо исчезает под древними зубьями, перемолотое до неузнаваемости. Он падает. Еще не все. Ярость не утолена. Я влетаю в толпу стоящих рядом ничтожеств, бывших когда-то моими братьями, режу и рублю, теперь кровь льется рекой. В этом — сама сущность бытия, в этом — всё, я — Восьмеричный Путь! Таругар гибнет от моего топора, Бронд тоже, я сражаю сенешаля и оставляю его истекать кровью на песке и хвататься руками за внутренности. Я бы пощадил его, если бы этот глупец не коснулся своими руками «Дитя кровопролития», когда пытался спасти своего дорогого хозяина. Остальные отступают. Это лишь сильнее распаляет меня. Все красное, я уничтожу их всех!

* * *

Кхарн молча стоял. Судя по его виду, он оценивал Расчленителя в ответ.

Таругар прокричал, перекрывая гвалт:

— Раз уж мы позволили Предателю драться, пусть это хотя бы будет честное состязание! Прикажи ему убрать «Дитя кровопролития»!

Мальвен хмыкнул. Это была отчаянная придирка, но прежде чем сенешаль успел выразить насмешку, Кхарн ответил:

— Хорошо. Дай мне оружие, которое сочтешь подходящей заменой.

Таругар махнул рукой в сторону одного из своих Пожирателей, покрытому шрамами ветерану с двуглавым полаксом за спиной.

— Дроган! Дай Предателю свое оружие.

Названный берсерк потянулся к полаксу, но военный предводитель остановил его, хищно улыбаясь.

— Твой меч, Дроган! Дай ему меч!

Пожиратель Миров, Дроган, отстегнул короткий меч, прикрепленный к поясу, и бросил его в круг. Кхарн поднял его и вынул клинок из простых кожаных ножен. Меч был выкован из обычной темной стали; у него было широкое лезвие и плоская рукоять.

Рокочущий смех Таругара подхватила часть его свиты.

— Этот глупец уже готов праздновать победу…

Бронд вышел вперед.

— Это оскорбление!

Он попытался отстегнуть собственный топор, но к удивлению Мальвена, Кхарн покачал головой.

— Нет, — он крутанул короткий меч в руке, примериваясь к весу оружия. — Он подойдет.

Мальвен бросил на своего повелителя встревоженный взгляд. Военачальник пожал плечами.

Кхарн подошел к границе круга и положил «Дитя кровопролития» на горячий песок у ног Мальвена.

— Только прикоснись к нему — и умрешь.

Расчленитель все еще пристально смотрел на Кхарна, сузив глаза, и ловил каждое его движение, пока тот возвращался в центр боевого круга.

Кхарн остановился, разминая огромные мускулистые руки и шею. Он поманил зверя:

— Вперед. Время проливать кровь.

— Кровь!

Расчленитель метнулся вперед с криком, полным животной ярости. Монстр был быстрым, сверхестественно быстрым, и, казалось, вовсе не касался земли при беге. Мощная цепная глефа оглушающе вопила, жаждая крови не меньше своего хозяина, и Расчленитель занес ее над головой и опустил по смертоносной дуге. Кхарн даже не попытался уклониться от удара, или уйти в сторону, или поднять оружие, чтобы блокировать мощный удар. Едва Расчленитель издал ужасающий боевой клич, он крутанул меч, взял его обратным хватом в левую руку и в последний момент упал на одно колено. Вращающиеся острые зубья цепной глефы пронеслись сквозь воздух в считанных миллиметрах от его лба, когда он ушел от удара вниз. Прежде чем Расчленитель успел развернуться для второй атаки, Кхарн поднялся и, используя импульс подъема, вогнал меч в голову Расчленителя. Упершись правой ладонью в навершие рукояти, он направил меч глубже, налегая на него всем своим весом. Кхарн взревел и повернул рукоять так резко, что лезвие отломилось, оставшись в черепе противника.

Расчленитель был уже мертв, когда его тело упало на землю. В безжизненных глазах застыло недоуменное выражение.

На арену опустилась тишина.

Все это произошло в течение нескольких ударов сердца, и Мальвен был потрясен невероятной простотой и жестокостью, с которой был убит Расчленитель. Это одновременно ужасало и восхищало, и он выдохнул — только сейчас заметив, что задерживал дыхание, — когда осознал, что Бронд победил.

Свита Таругара осторожно попятилась от своего повелителя. Его лицо побледнело, а глаза, которые он не сводил с трупа, были широко распахнуты. Со сломанного лезвия, погруженного в череп Расчленителя, на песок капала кровь.

Таругар поднял взгляд на Бронда, и потрясение, написанное на его лице, превратилось в бешеный гнев.

Толпа вновь напомнила о себе; на смену тихому бормотанию пришли дружный хор и возгласы, полные возбуждения от вида крови, пролитой во славу Кхорна.

Бронд вошел в круг, жестоко улыбаясь, и прошагал к Кхарну.

— Тебе следовало преклонить колено, Таругар. Может быть, я дал бы тебе какую-нибудь почетную должность.

Пожиратели Миров, верные Таругару, были напряжены, и даже главари армий чувствовали себя неуютно. Некоторые — среди них птичий ксенос и гладиатор — явно хотели сражаться, но другие, включая гвардейского командира-отступника, судя по их виду, предпочли бы в этот момент находиться в каком-нибудь другом месте. Альфа-легионер же выглядел так, будто происходящее его совершенно не касалось.

На висках и шее Таругара вздулись вены, зрачки резко расширились. Его лицо покраснело, а когда он оскалился, в углах рта появились капли белой пены.

Мальвен узнал эти признаки и тихо выругался.

— Не делайте этого, лорд Таругар! Ваш чемпион мертв, воинство по праву принадлежит Аргусу Бронду.

Но он видел, что Таругара уже было не остановить. Церебральные имплантаты наполняли его чистой, незамутненной яростью. Гвозди мясника были наследием Ангрона, оставшимся его расколотому легиону и извращенным десятью тысячами лет непрекращающейся войны.

— Убейте их! Убейте всех!

Все присутствовавшие Пожиратели Миров — как верные Бронду, так и те, что были в свите Таругара, — мгновенно оказались с оружием в руках и нацелились друг на друга из пистолетов и комбиболтеров. Цепные топоры рычали и ревели, а толпа на арене требовала крови.

Сердце Мальвена тяжело стучало в груди, а в глазах краснело. Собственный организм призывал его к убийствам, ибо даже он, старый прислужник, частично разделял свойственную Пожирателям жажду крови.

Это был бы не первый раз, когда Пожиратель Миров убил бы Пожирателя Миров, но ни одна сторона не выражала желания начать кровопролитие, несмотря на призыв Таругара.

Мальвен знал, что достаточно лишь одной искры, чтобы разразился огненный шторм. Не думая, он встал между двумя группами и примиряюще поднял руки.

— Остановитесь! Воинов бывшего легиона и так слишком мало, не разбрасывайтесь своими жизнями столь опрометчиво!

Варп бурлил над их головами, ожидая — жаждая? — нового кровопролития. Мальвен подозревал, что верен последний вариант. Кхорну будет все равно, если легион, посвятивший себя ему, окажется уничтожен. В этом Мальвен был уверен. Жестокого бога удовлетворит лишь льющаяся кровь.

— Придержите ненависть для настоящего врага!

Но он чувствовал, что, несмотря на все его мольбы, они уже зашли слишком далеко. Таругар закричал на своих воинов, пнув в их сторону песок и пыль:

— Запуганные ничтожества! Вы позорите Кровавого Отца своей трусостью!

Мальвен гадал: неужели нужно просто утолить жажду Кровавого Бога, чтобы стать достойным его покровительства? Неужели у Таругара было право на это?

Бронд достал пистолет, и сенешаль увидел, что теперь и его повелителя охватывало стремление убивать. И тогда он понял, что любые попытки удержать этих убийц от дальнейшего кровопролития бессмысленны. Брат убьет брата, здесь и сейчас, осознал Мальвен, и он был не в силах это предотвратить. А может, у него не было на это права.

Таругар широко раскинул руки яростным движением, и из ножен в его наручах выскочили изогнутые лезвия. Резкого треска ионизации, возникшего, когда электричество пробежало по молниевым когтям военного предводителя, оказалось достаточно, чтобы положить конец бездействию Пожирателей, и на арене разразилась битва, к нечестивой радости толпы.

Птичий ксенос атаковал первым. Издав нечеловеческий пронзительный крик, он прыгнул вперед и вонзил загнутое лезвие своей длинноствольной винтовки в грудь одного из воинов Бронда. Кхарн с молниеносной быстротой достал собственный пистолет и испарил голову создания сверхнагретым шаром плазмы. Он пронесся через круг и схватил «Дитя кровопролития», лежавший на песке перед Мальвеном, отчего старик слегка вздрогнул, несмотря на облегчение, которое испытал, увидев, что чемпион присоединился к сражению.

Но затем еще один из Пожирателей Миров Бронда погиб — когда Кхарн взмахнул топором. Он прорубил силовую броню, плоть и кость, разрезая воина от латного воротника до грудины, и вызвал ливень измельченной плоти и темно-красной крови.

— Предатель…

На мгновение Мальвена парализовал страх, но он быстро осознал, что ему не следовало так удивляться. Вовлечение Кхарна в эти дела было рискованным маневром, однако он почти было решил, что это сработало…

Мальвен упустил свирепого берсерка из виду, когда воздух вдруг наполнил глухой лай болт-пистолетов, и несколько Пожирателей Миров упало. Один выстрел угодил Аргусу Бронду в плечо, отбросив на шаг назад, но его спас изгиб наплечника. Масс-реактивный снаряд не сумел пробить доспех, лишь слегка задел его и сдетонировал, не причинив вреда.

Пожиратели Миров вокруг Мальвена бушевали, переполненные жаждой крови, цепные лезвия ревели. Он выронил посох, и тот быстро исчез под ногами.

— Назад, Мальвен.

Бронд задвинул старика себе за спину. Он в упор выпустил весь боезапас пистолета в наступающих врагов, после чего бросился на них с двумя мечами в руках.

Несколько главарей из свиты Таругара отступали к «Грозовой птице», надеясь в ней спастись, но прочие присоединились к схватке.

Пожирателя Миров разорвало на части от одного лишь жеста черноглазого демонхоста, и ребенок улыбнулся со злобной жестокостью, совершенно не сочетавшейся с детским обликом, когда увидел очередную жертву.

Таругар свирепствовал в центре бури; его когти разрезали все на своем пути, когда он бросился к Аргусу Бронду. Он проломился через толпу, как обезумевший от жажды крови джаггернаут, снося воинов с дороги массой своего терминаторского доспеха, и казалось, что никому его не одолеть.

Бронд перерезал горло ревущему берсерку, одновременно отбивая в сторону направленный в живот мощный удар другого противника вторым зазубренным силовым мечом. Он дал волю своей ярости при ответной атаке, опустив меч на голову противника. Клинок глубоко вошел в голову, пройдя через керамит, кость черепа, мозг и челюсть. Мальвен слабо вскрикнул, когда на него брызнула горячая кровь легионера, и упал на колени в песок. Его повелитель встал перед ним, защищая его.

Он ушел вниз от яростного широкого взмаха, крутанул мечи и отрезал ноги своему неудавшемуся убийце; прикончил взвывшего берсерка парой идущих вниз выпадов и отбросил тело в сторону носком бронированного сапога.

Бронд поднял Мальвена с земли легко, словно ребенка, и вытолкнул его из сражающейся толпы, после чего атаковал очередного вражеского воина. Мальвен попытался бежать, но оступился и упал на колено. Оглянувшись, он увидел, как гигант-Таругар выходит из мешанины тел и устремляется к его повелителю.

— Господин!

Бронд метнулся в сторону, едва Таругар взмахнул когтями. Но они все же сумели оставить на нагруднике глубокие порезы, и Бронд зарычал: они глубоко ранили его, пройдя поперек сросшихся ребер. Таругар последовал за ним, сопровождаемый шипением крови, вскипающей на охваченных молнией когтях. Сидящий на песке Мальвен, будучи не в состоянии отвести взгляд от их боя, сжался и затрясся, несмотря на жару.

Бронд повернулся и отступил, парируя и отражая атаки Таругара, но очередной обманный выпад когтем оторвал ему левый наплечник и оставил алую рану на плече. Однако он не позволил этому поколебать его решимость, лишь вскрикнул от боли и яростно атаковал в ответ; его мечи двигались слишком быстро, чтобы облаченный в тяжелую броню Таругар успевал отвечать. Он оставил на терминаторском доспехе с десяток порезов, ранив до крови в некоторых местах, но броня защищала Таругара от более серьезных повреждений.

Бронд направил режущий удар в лицо массивному военачальнику, но Таругар поймал меч между лезвиями левого когтя и повернул запястье, чтобы удержать его. Возник ослепляющий разряд, когда два силовых ядра среагировали друг с другом, а потом Таругар разбил клинок Бронда свободной рукой.

Бронд покачнулся, но его противник не дал ему времени собраться; он шагнул к нему и обрушил кулак на его грудь, прогнув броню и вонзив в тело все четыре когтя.

Мальвен отчаянно вскричал, увидев это. Раненый предводитель соскользнул с когтей и упал на землю; на его губах пузырилась кровь. Удар мог быть и не смертельным: очевидно, его второе сердце еще билось, и будь у него время, гиперкоагулянты в крови закрыли бы раны…

Бронд поднял взгляд на своего врага и сумел выдавить болезненную кровавую улыбку. Таругар недоуменно нахмурился.

Кхарн с рыком врезался в военачальника со спины, и «Дитя кровопролития» глубоко впилось воющими зубами в заднюю часть ноги Таругара, разбрызгивая на землю арены кровь и осколки керамита. Он не упал от удара, но пошатнулся и, резко развернувшись, разрезал воздух молниевыми когтями.

Кхарн избежал их прикосновения, ловко обогнув своего тяжеловесного врага, и направил еще один удар в ту же ногу, в уже поврежденную часть наголенника. Таругар завыл в агонии и рухнул на землю; его нога была почти полностью отсечена. Кхарн мгновенно оказался на нем, лишив массивного воина возможности подняться, и коленом прижал один молниевый коготь к земле. Он замахнулся топором, намереваясь нанести последний удар и отрубить голову противнику. Таругар поймал рукоять огромного топора, устремившегося к его горлу, свободной рукой, одновременно обхватив голый кулак Кхарна огромной силовой перчаткой. Сервоприводы тяжелого доспеха протестующе заныли, но ему удавалось удерживать топор на безопасном расстоянии от лица.

— Ты проиграл, ничтожество…

Таругар злобно ухмыльнулся и начал сжимать кулак Кхарна. Ничем не защищенные суставы пальцев захрустели под ужасным давлением. Кхарн зарычал без слов, но спокойно достал плазменный пистолет и направил его на локтевой сустав Таругара.

— Нет, «Поглотитель». Ты проиграл.

Вспышка, что вдруг возникла, была словно миниатюрное солнце, и Мальвену пришлось закрыть руками глаза. Прижатый к земле военачальник отвернулся от выстрела, но теперь кричал от боли и бессильной ярости. Сплавившиеся броня, плоть и кость капали на землю, и маленькие язычки пламени плясали на почерневшем суставе, которым теперь заканчивалась его рука.

Кхарн откинул в сторону оторванную латную перчатку и взял «Дитя кровопролития» в обе руки, как пилу для костей. Добраться до толстой, бычьей шеи его противника было непросто, ибо ее защищал высокий горжет терминаторского доспеха, но подобные сложности не могли остановить Кхарна. Таругар осыпал его проклятьями, но он продолжал орудовать вопящим цепным топором, водя им из стороны в сторону, как безумный хирург, так что в стороны летели отбитые осколки керамита. Тошнотворный влажный звук возвестил о том, что зубья добрались до цели, Таругар замолчал, и ярко-красная кровь пролилась на броню и открытую кожу Кхарна.

С диким ревом, полном триумфа, он отрезал голову военного предводителя, и из неровного обрубка шеи ритмичным фонтаном полилась кровь. Кхарн высоко поднял отрезанную голову, держа ее за спутанные волосы, и вновь завыл в небо. Это был дикий, почти первобытный звук, и небеса ответили тем же. Над демоническим миром прогудел громовой раскат. В Пожирателей Миров ударил порыв раскаленного ветра, отчего глаза Бронда заслезились.

Сквозь пелену кровавых слез он увидел чудовищное призрачное лицо, вырисовывавшееся из бурлящего пламени варпа. Его широкая пасть сияла, как сверхновая.

Бой мгновенно прекратился, и все стояли, подняв взгляд на сотканное из огня видение своего бога, занявшее все небо.

Оно висело лишь несколько секунд, после чего расплылось, вновь сливаясь с бесформенными завихрениями пламени. Глаза исчезли последними. Они еще некоторое время горели как жерло кузницы, но вскоре тоже пропали.

Оперевшись на оставшийся целым меч, Аргус Бронд поднялся на ноги и плюнул кровью на изувеченный труп Таругара. Рядом неподвижно лежало еще шестнадцать Пожирателей Миров, убитых своими братьями. На шестнадцать воинов уменьшилась армия, которой предстояло сражаться в долгой войне. Выжившие едва ли избежали повреждений. Кхарн тоже был покрыт кровью, но она, судя по всему, была не его. Он пошевелил поврежденной рукой, смотря на нее с некоторым удивлением. Все держались на расстоянии от Кхарна, но его ярость вроде бы утихла — во всяком случае, пока.

Он отнес капающую кровью голову Таругара к оставленной в стороне сетке с черепами и бросил новое дополнение к коллекции в общую кучу.

Аргус Бронд посмотрел на растянувшегося на песке Мальвена.

— Сенешаль, ты не умер?

Мальвен улыбнулся и поднялся на ноги.

— Пока нет, господин.

— Рад это слышать… В будущем мне еще понадобятся твои советы.

Бронд прохромал к Кхарну и положил руку ему на плечо.

— Все кончено. Я знал, что ты выиграешь для меня эту войну.

* * *

Я смотрю на руку, лежащую на моем плече, и на меня опускается кровавый туман. Ярость и гнев кричат в моей крови. Даже если Бронду и удается заметить перемену в моем поведении, он слишком медленен, чтобы успеть среагировать. Я хватаю его за запястье и дергаю к себе. Кхорн благоволит тем, кто сам завоевывает победы в своих сражениях, брат. Я резко поворачиваюсь, выкручиваю его руку и тяну ее на себя. Он рычит от боли и злобы, но сопротивляться он не способен. Пора тебе попробовать «Дитя кровопролития»… Пора ему попробовать тебя. Кровь опять грохочет. Я описываю кричащим топором дугу. Голова Бронда слетает с плеч и падает на пропитавшийся кровью песок. Мой счетчик убийств со щелчком увеличивает значение. Никчемный сенешаль Бронда истекает кровью, как заколотая свинья…

* * *

— Что ты наделал?!

Кхарн опустил взгляд на безголовое тело Аргуса Бронда. С зубьев «Дитя кровопролития» — теперь молчавших, неподвижных — капала кровь. Предатель снял шлем и повесил его на пояс. Его лицо блестело от пота.

Мальвен невольно сделал шаг назад, когда Кхарн посмотрел на него.

— То, ради чего сюда пришел. В итоге восемь черепов, обещанных Кровавому Отцу. Они не заслуживали его покровительства. Сколько времени у меня ушло на то, чтобы собрать их все? Сто лет? Тысяча?

Он умолк, переведя взгляд на бурлящее небо. Теперь Мальвен все понял.

Восемь бывших лидеров раздробленного легиона — все пали от руки Кхарна. Из всех капитанов, что возглавляли легион до Скалатракса, остался только сам Кхарн. Теперь никто не мог претендовать на право вести за собой Пожирателей Миров, посвятивших себя Кхорну, на основании своего статуса в прошлом.

Кхарн гарантировал, что последователями Кровавого Бога будет командовать тот, кто в бою подтвердит, что достоин этого.

Небеса одобряюще гремели. Как и толпа на арене.

— Что теперь? Что будет с Кровавым крестовым походом?

— Повелителю Черепов все равно, откуда льется кровь. Зачем заставлять его ждать?

Он ликующе поднял огромные мускулистые руки, и с небес обильным дождем из ниоткуда хлынула кровь. Сверкнула молния, и на демонический мир обрушилась ярость Кхорна, захватывая разум и подавляя все рациональные мысли.

Брат пошел на брата, убивая и калеча, разрывая горла алыми от крови зубами, отрубая конечности цепными топорами и железными мечами. А Предатель шагал среди них, и каждый его удар нес смерть.

Он выгнул спину и закричал в небеса, отдаваясь безумной молитве вместе с толпой.

Кровь Богу Крови!

* * *

Мальвен сел рядом с телом своего повелителя. По его щекам текли слезы, оставляя тонкие полоски в запекшейся, высохшей крови, дождем пролившейся на его лицо. Он не знал, сколько времени прошло со смерти Аргуса Бронда. Час? День?

На него упала тень, и он поднял взгляд вверх. Над ним стоял Кхарн, с ног до головы покрытый кровью и ошметками плоти. Ликующей толпы больше не было. Обезумевшие боевые отряды уничтожили друг друга, заразившись той же жаждой убийства, что охватила Пожирателей Миров.

Все плоские поверхности в поле зрения были покрыты телами и частями тел. Смрад крови и смерти выходил за пределы человеческого восприятия и поднимался на сверхестественный уровень. Без сомнения, пустоши за ареной выглядели так же.

Один лишь Кхарн остался жив после этой резни. Он совершил последнее убийство.

Он смотрел на Мальвена сверху вниз, держа шлем в одной руке, а «Дитя кровопролития» — в другой.

— Почему я еще жив?..

— Ты хочешь умереть. Твоя смерть не принесет удовлетворения Кровавому Отцу. К тому же ты еще можешь оказаться полезен.

— А что же ты?..

Кхарн жестоко улыбнулся. В его глазах горел отблеск неконтролируемой ярости.

— Мое дело еще не закончено. И будет закончено не скоро.

Информация о Кхарне

Он — величайший чемпион Кхорна, яростью и жаждой крови уступающий лишь своему демоническому примарху Ангрону, а жизнь его наполнена убийствами, предательствами, пролитой кровью и бесчисленными черепами, собранными для его покровителя. Кхарн Предатель всегда сражается в гуще битвы, его тяжёлый цепной топор Дитя Крови вздымается и опадает, отсекая головы, срубая черепа. Кхарн живёт лишь ради битвы и возможности убить всех, до кого дотянется топором, будь то враги или друзья. Лишь сам чемпион знает, сражается ли он во славу Кровавого Бога или же чтобы заглушить бесконечными убийствами измученные голоса в голове, ведь немногие когда-либо увидевшие Предателя могут о нём рассказать.

«Лишь глупцы считают Кхарна безмозглым громилой или бешеным псом. Под окровавленным забралом прячутся разум и коварство, делающие Кхарна превосходным убийцей. Поверьте, у его безумия есть мрачная цель»

Абаддон Разоритель

Восьмеричный Путь

Легенда Кхарна началась тысячи лет назад, во времена Великого Крестового Похода Императора. Ещё молодым космодесантником он прославился как достойный командующий и бесстрашный воин из легиона, ставшего позднее Пожирателями Миров. Когда Гончие Войны покоряли во имя Императора планеты и системы, Кхарн уже был капитаном 8-й роты, но его истинный восход к власти и падение в бездну начались лишь после воссоединения легиона с примархом Ангроном.

Говорят, что когда Гончие Войны обнаружили Ангрона, то возрадовались и преклонили перед ним колени, предлагая возглавить легион. Но к их великому горю Ангрон, не заинтересованный ни в Империуме, ни в крестовом походе, отвернулся от своих сынов. Легиону пришлось насильно телепортировать Ангрона на боевую баржу и запереть его в грузовом трюме. Один за другим командующие и капитаны Гончих Войны входили внутрь, веря, что они смогут переубедить примарха. Один за другим они погибали, пока не остался лишь Кхарн — единственный из немногих выживших старших офицеров, которому хватило духу встретиться с разъярённым великаном. Кхарн, спокойный и сдержанный, вошёл в залитый кровью братьев отсек и не дрогнул даже тогда, когда огромная тень поднялась с груды изувеченных трупов. Ангрон напал на него, как и на остальных, поверг и начал избивать. Но Кхарн не защищался, сдерживая себя даже тогда, когда инстинкты требовали от него ударить в ответ. Спокойная отвага Кхарна произвела впечатление на Ангрона и позволила ему убедить примарха, что руководство легиона не станет рабским ярмом, но мантией повелителя, достойной его могучих плеч — мантией, которая позволит ему путешествовать среди звёзд и проливать кровь в бесконечных славных войнах.

Так Кхарн и стал приближённым Ангрона, его правой рукой и советником. Тогда же Гончие Войны и стали Пожирателями Миров, чья ярость и жажда битвы погубили целые цивилизации. В тени Ангрона менялся и Кхарн, становясь всё более свирепым и гневливым, давно сдерживаемая ярость поднималась на поверхность. Принесённые примархом Гвозди Мясника, усиливающие агрессию черепные имплатанты, лишь ускорили погружение воинов в безумие. Поглощённые жаждой битвы Кхарн и его братья стали для Тёмных Богов лёгкой добычей и одними из первых переметнулись на сторону Гора в войне против Императора.

В годы Ереси Кхарн сражался с обновлённой яростью, ведь в верных космодесантниках он наконец-то нашёл себе достойных врагов. Похоже, что Кхорн положил глаз на капитана Пожирателей Миров, ведь каждый утонувший в крови мир приближал воина к служению Кровавому Богу.

Кхарн сражался на Исстваане III, где Сыны Гора, Дети Императора, Гвардия Смерти и Пожиратели Миров проводили чистку легионов, и убивал всех, кто отказался склониться перед Магистром Войны. В битве Кхарн получил страшную рану, когда его насадили на зубья бульдозерного отвала танка, и его не в первый раз оставили умирать. Однако он выкарабкался, что свидетельствовало как об его стойкости, так и о благоволении Кхорна. Позднее в одной из битв Кхарн получил знаменитое Дитя Крови, один из парных цепных топоров Ангрона. Примарх выбросил оружие, когда разбил зубы слюдяного дракона об скалы, но Кхарн, не желавший потери такой драгоценной реликвии, приказал её отремонтировать оружие и с тех пор сражался им.

Кхарн был на Терре, когда её штурмовал Гор. Он первым из всего легиона ворвался на стены Дворца Императора и собрал для Кхорна больше черепов, чем любой другой воин. Когда же Гор был убит, а предатели повержены, братья нашли казавшегося мёртвым Кхарна на горе трупов и забрали его тело с собой, чтобы унести в Око Ужаса.

Многие дни полумёртвый Кхарн лежал на смертном одре в трюме боевой баржи Пожирателей Миров, а другие капитаны спорили, решая, кто же из них теперь возглавит легион. Но Кхарн пробудился, когда один из споривших над его телом братьев убил другого, ожил от пролившейся на него свежей крови. Воины ждали, что теперь, когда ставший князем демонов Ангрон вновь бросил легион, их возглавит Кхарн. Прежде всего Пожирателям Миров был нужен новый дом в Оке Ужасе, где они смогут восстановить силы и отомстить ненавистному Империму. И случилось так, что поиски привели их к демоническому миру Скалатракс — проклятой планете, которую до Грехопадения населяли эльдары, и куда прибыли и Дети Императора, желая захватит камни душ чужаков для своего порочного божества. Вскоре легионы были втянуты в жестокую и кровавую войну за власть над миром, и Кхарн сражался в гуще боя, как и всегда. Но присутствие легионов нарушило древний покой Скалатракса. Из пустоты пришёл неестественный холод. Пожиратели Миров укрылись от неестественных грозовых фронтов, и их трусость разъярила Кхарна. Схватив огнемёт, он начал сжигать укрытия, неудержимые пожары охватили гибнущий мир, а во мраке шёл Кхарн, с равной яростью убивая и Детей Императора, и Пожирателей Миров. За это Кхарн был назван Предателем, и в тот день его легион раскололся и никогда не собрался вновь воедино.

«Зубы Императора! Как это мог сделать один человек?»

Виконт Хурлон, обнаруживший, что Кхарн перебил все 12,000 жителей Зеркального Шпиля на Ворлантусе IV

Кровь Богу Крови!

После бойни на Скалатраксе Пожиратели Миров распались на бродячие банды, а Кхарн исчез в Оке Ужаса в поисках новых жертв для своего бога. Он стал величайшим из чемпионов Кхорна, и с тех пор никому не удавалась хотя бы приблизиться к нему по количеству убитых. Ветра варпа разносят по Оку молву, что рядом с троном Кровавого Бога есть гора черепов, куда складывают лишь подношения Кхарна, и что она растёт с каждым днём. Кхорн упивается любыми видами насилия и убийства, но ничто не радует его так, как мясорубка ближнего боя, истинное испытание способностей воина безо всяких ухищрений вроде высоких технологий и коварного колдовства. В этом Кхарн истинный служитель Кхорна, ведь он почти всегда убивает Дитём Крови, а его доспехи омыты багровыми фонтанами, брызжущими из оторванных рук и отсечённых голов. Но временами и ему приходиться импровизировать, как был в факторумах Улсы во время войны Кровавого Прилива, когда Дитя Крови застряло в корпусе боевой машины Механикумов, а плазменный пистолет треснул от перегрузки. Предатель воспользовался острыми углами и твёрдыми стенами факторума, насаживая вопящих солдат на вращающиеся шестерни или сдирая им кожу с лиц, прижатых к воющим конвейерам. Бойня была столь ужасной, что огромный мануфакторум остановился, все его механизмы забились остатками тысяч раздавленных трупов.

С самой осады Дворца Императора Кхарн по праву славился тем, что первым вступает в бой, а уходит — последним. В зловещие годы Седьмого Чёрного крестового похода Кхарн первым ворвался на ударный крейсер Кровавых Ангелов «Багровая Слеза», пробившись через пустотный шлюз, когда в корпус вонзился его корабль. Несколько кровавых минут Кхарн в одиночку бился против десятка терминаторов Кровавых Ангелов, пока в пролом не ворвались остальные воины банды. Кхарн ушёл последним, оставив позади горящий и выпотрошенный крейсер, и приказал своему капитану вырываться из обломков.

За годы своей долгой службы Кровавому Богу Кхан странствовал по всей галактике, убивая во имя своего жестокого владыки на бесчисленных мирах. Хотя Предатель и жаждет разрушения Империума, чем не раз пользовался Абаддон Разоритель, привлекая его в свою армию, на самом деле Кхарну важны новые черепа. Особенно хороши головы людей, но достойным подношением Кхорну станет любой грозный воитель. Кхарн убивал всевозможных людей, чужаков и демонов, что странствуют среди звёзд или обитают за гранью. Тираны ульев, владыки некронов, автархи эльдаров, орочьи боссы… все ощутили на себе клыки Дитя Крови. Кхарн знает, что Кхорну важна лишь текущая кровь, а не её источник.

И потому лишь действительно храбрый, а чаще глупый или отчаявшийся полководец станет заручаться поддержкой Кхарна Предателя. Ничто не помешает ему напасть на союзников, если враг окажется недостойным его топора или по капризу войны рядом больше не останется жертв. Банды отступников Хаоса не раз отправлялись в могилу вслед за своими жертвами, когда жаждущий крови Кхарн обезглавливал их воинов одного за другим. Рядом с Предателем охотно сражаются лишь другие Пожиратели Миров, берсерки Кхорна, наслышанные о его кровавых деяниях. Эти безумные мясники живут лишь ради новых убийств, само их существование определяется обрыванием жизней во имя Кровавого Бога, и если тот потребует их черепов, то они с радостью подставят шеи, выкрикивая хвалу своему богу. Один учёный-еретик даже предположил, что Кхарн убил больше воинов Пожирателей Миров, чем все их враги вместе взятые.

Кхарн Предатель всегда будет убивать. Его разум охвачен неудержимым гневом. Неясно, передалось ли ему кровавое безумие Ангрона во время Ереси Гора или же порча охватила его душу, когда на 8-го капитана упал взор Кхорна, но это не так уж и важно. Во имя Кровавого Бога Кхарн будет убивать вновь и вновь до самого последнего вздоха.

Экипировка Кхарна

Дитя Крови

Цепной мотор, питаемый кровью жертв Кхарна.

Рукоять, оплетённая кожей, содранной с трусов.

Зубья слюдяного дракона, способные даже без энергии разрубать кости и мускулы.

Плазменный пистолет

Кристаллическая катушка заряда, ксенотех Тёмных Механикумов.

Последовательная передача плазмы для большего боезапаса оружия.

Бронированный охлаждающий ствол, уменьшает вспышку и утечку плазмы.

Обшивка из черепа варп-дьявола, чрезвычайно устойчивая к износу оружия.

Шлем Кхарна

Кхорнатские фетиши гнева, черепа низших существ, убитых из злобы.

Символы Пожирателей Миров — стилизованная пасть, поглощающая всё.

Следы когтей ксеноморфов, оставленные недостойным и ныне мёртвым врагом.

Ингаляторы кислорода/нутриентов, также используемые для ввода адренальных боевых стимуляторов.

Нагрудник Кхарна

Цепи поверженных, несущие черепа достойных врагов.

Оттоки, позволяющие крови Кхарна течь так же свободно, как и у его врагов.

Клыкастый Череп Бойни, икона, благословенная вечным гневом Кровавого Бога.

Вторичный вокс-рупор, позволяющий устрашать врагов грозным боевым кличем Кхорна.

Люций Вечный: Чемпион Тёмного Принца

Грэм Макнилл Вечный клинок

Люций шагал под небом, изорванным штормами. Он умер под таким, в разбитом храме далеко от этого мира, который Шестнадцатый легион с удручающей буквальностью называл «Планетой колдунов».

После апофеоза Фулгрима на Йидрисе среди Детей Императора произошел раскол: одни последовали за примархом, отвечая на зов магистра войны, а другие захватили корабли легиона, чтобы вести войну самостоятельно.

Люция же еще с Йидриса не покидало мрачное настроение. Он умер, но не в духе был не из-за этого.

Он потерпел поражение.

Ворон по имени Никона Шарроукин по-настоящему убил его, но не испытал удовольствия от невероятного достижения. Из-за этого Люций был в смятении. Из-за этого ему было больно.

Люций не знал, что вернуло его к жизни: вмешательство какой-то высшей силы или безумные изобретения Фабия, но не испытывал желания узнать. Теперь он должен был доказать, в первую очередь самому себе: он — великий мечник Люций, в искусстве фехтования ему нет равных.

Люций впервые услышал о Санахте от самодовольного красавчика по имени Хатхор Маат — легионера, который так сильно напоминал Люцию самого себя в прошлом, что убить его хотелось прямо на месте. Маат рассказал Люцию, что Санахт был последователем древних школ фехтования, воином непревзойденного мастерства, и даже самые одаренные провидцы из Корвидов не видели его поражения в своих кристаллах.

Люций не знал, кто такие Корвиды, но готов был поспорить, что они не учли его в своих видениях. И потому он бросил свой легион — если то никчемное сборище, которое Фулгрим оставил, еще можно было так назвать — и отправился на поиски этого «Санахта».

У мира, ставшего новым домом Алого Короля, была одна неизменная черта, нравящаяся Люцию: здесь ничто не было неизменным. Он шел, казалось, уже вечность, но цель его не становилась ближе. Порой башня Санахта размерами походила на транспортный корабль и висела над стеклянной равниной, которая отражала небо — но не то, что наверху. А иногда она вырастала из гор вдали, превращалась в сталагмит таких немыслимых размеров, что сама была горой.

Но она всегда оставалась перед глазами, дразня его, заставляя идти дальше.

Сейчас она выглядела как изящный минарет из слоновой кости и перламутра, с куполом, охваченным серебряным огнем. Она стояла посреди густого леса из деревьев, корчившихся в собственном болезненном сиянии. Живой огонь прыгал с ветки на ветку, радостно хихикал, словно ребенок, а сам лес то рос, то уменьшался, перекрывая ему путь.

— Что, боишься меня?

Голубой огонь на вершине башни вспыхнул ярче в ответ на его слова.

Люций обнажил меч с ярко-серебряным клинком. Меч был подарком примарха, слишком благородным оружием для рубки леса, но другого способа не было. Люций разрезал стеклянные деревья, с каждым взмахом раскалывал светящиеся стволы на куски. Он пробивал себе путь все глубже в сверкающий лес, а рассеченные ветви срастались за его спиной со звуком бьющихся окон, идущим в обратном направлении. Мечущиеся всполохи недовольно визжали, однако Люций не обращал на них внимания. Они бросились на него, пытаясь обжечь, но Люций снял с пояса шипованный хлыст, взятый с тела Калимоса, и взмахом заставил их отступить. Они завопили и побежали прочь от его мучительных прикосновений. Тут лес раздвинулся, и башня Санахта оказалась прямо перед ним. Теперь, оказавшись вблизи, он увидел, что нити яркого, как ртуть, пламени, пронизывают ее, словно живое существо.

Воин в алых доспехах стоял перед башней в дуэльном круге из выровненного песка. На его поясе висели парные мечи: у одного навершие рукояти было выполнено в форме черной шакальей головы, у другого — в форме белой соколиной. Оба заканчивались крюками и были причудливо изогнутыми, так что при виде них Люция охватило радостное предвкушение. Бой против нового меча всегда был интересным событием.

— Я слышал, что ты желаешь со мной сразиться, Люций.

Лицо воина скрывал шлем с посеребренным гребнем и лицевой пластиной.

— Ты Санахт?

— Да, я Санахт из Атенейцев.

— Значит, я пришел, чтобы с тобой сразиться.

— Ты хочешь умереть?

— Ха! Я уже один раз попробовал, и снова это испытывать не собираюсь.

Санахт снял шлем, за которым оказались коротко подстриженные пепельно-русые волосы и молодое лицо — такое невинное и красивое, что Люцию не терпелось его уничтожить.

— Твои эмоции говорят другое. Ты хочешь знать, почему ожил. Поэтому ты меня разыскал — чтобы сразиться с мечником столь же искусным, как Ворон. Таким, кто наслаждается убийством.

— Говорят, что ты хорош.

— Я лучший в своем легионе.

— Это еще ни о чем не говорит.

Люций повесил хлыст на пояс и вступил в дуэльный круг. Санахт обнажил мечи: один с кристаллическим лезвием и светящийся ведьмовским огнем, другой — простое энергетическое оружие.

Люций повел плечами и крутанул меч, разминая запястье. Он несколько раз дрался с воинами своего легиона, но после Йидриса ни разу не позволил себе убить. Здесь же не было необходимости себя ограничивать. Он обошел Санахта по кругу, изучая его движения, оценивая охват и работу ногами. Он видел силу, скорость, уверенность, граничившую с самонадеянностью. Даже забавно было, как они походили друг на друга.

— Можешь быть уверен, я повергну те…

Люций атаковал прежде, чем воин Тысячи Сынов успел договорить. Все его удары отбивались с небрежной легкостью. Они отпрыгнули в разные стороны и опять начали ходить кругами, оценивая друг друга и очевидными выпадами и обманными движениями испытывая темперамент противника.

— У тебя природный талант, но я изучил все школы фехтования со времен, когда первые мечи выковали на древней Земле.

Они опять столкнулись в звоне мечей. Санахт был молниеносно быстр, его мечи двигались с идеальной согласованностью. Люций умел сражаться двумя мечами, но предпочитал узкую целенаправленность одного клинка. Мечи Санахта рубили вниз и вверх, заставляя его прикладывать в два раза больше усилий, чтобы не подпустить их к себе.

— Твои мысли выдают тебя.

Люций впервые услышал в голосе Санахта намек на веселость.

— Ты страстно сражаешься, но я знаю, какой будет каждая твоя следующая атака, еще до того, как ты ее проводишь.

— Ты всерьез пытаешься дать мне совет по технике?

Санахт уклонился от направленного в горло выпада.

— Я ученый в области боевых наук. Мой долг — передавать свои знания другим, с помощью демонстрации.

— Спасибо, но мне твоя помощь не нужна.

— Ты возмутительно неправ.

В Люции зажегся гнев, но вместо того, чтобы взять его под контроль, он позволил чувству поглотить его. Разозленный мечник совершает ошибки, но сейчас ему была нужна эта злость. Он кинулся на противника, отбросив все мысли о проверке обороны, лишь стремясь убить. Он хотел разрубить на куски этого надменного нахала, выпотрошить его без пощады и изящества, подарить ему уродливую смерть.

Санахт отбивал атаки, молниеносно парируя и совершая ответные выпады, но Люций не давал ему передышки. Он оттеснил противника к краю дуэльного круга, наслаждаясь замешательством в его глазах. Санахт, больше не способный различить эмоции Люция в трясине гнева, был вынужден прибегнуть к приемам, зазубренным из книг древних мастеров.

Но они не могли ему помочь.

Люций подвел меч под окутанный энергией клинок и выбил его из руки Санахта. Глаза воина округлились, а Люций пнул его в пах и обрушил рукоять меча на уныло-красивое лицо.

Санахт отступил, кувыркнувшись и подняв второй меч. Люций ударом отбросил его в сторону. Обратным взмахом он направил меч вниз, чтобы перерезать Санахту горло, но серебряное лезвие остановилось в миллиметре от шеи, словно нашло на камень. Сопротивление отозвалось в руке Люция дрожью, и вместо этого он ударил Санахта по челюсти кулаком второй руки.

— Колдовство? Ты используешь колдовство, чтобы сохранить свою жалкую шкуру?

— Он не использует…

Люций развернулся, отведя меч от шеи Санахта.

— Но использую я.

На краю дуэльного круга стоял еще один воин в красной броне. За его плечами развевался плащ из переливающихся темных перьев.

— А ты кто такой, чтобы спасать ему жизнь?

— Я Азек Ариман, и Санахт мне скоро понадобится.

Слова, слова, слова

— Братья! Добро пожаловать на пир! — прокричал Люций Вечный, когда закованные в серебряную броню космодесантники ворвались в брешь. Серпообразная сабля и шипастый кнут хлестали вокруг Чемпиона Слаанеша, покрывая инкрустированную агонизирующими лицами древнюю броню рубиновыми брызгами крови. Визжащий цепной меч ускользнул от внимания хаосита и неглубоко вгрызся в голень Люция. С непостижимой скоростью сабля метнулась вниз, разрубая космического десантника, гибнущего с удивленным выражением лица. Тени, отбрасываемые стенами крепости вились и струились вокруг Люция, когда тот парировал и уворачивался от ударов окруживших его врагов. Зияющая брешь в укреплениях была заполнена телами павших, кровь сочилась из-под керамита, черепа лежали расколотыми. Шумовые десантники понеслись через поле битвы к пробоине.

Позади, послушники дорезали космических десантников, избежавших вихря лезвий чемпиона. Быкоголовый гигант в терминаторской броне вновь и вновь опускал пару своих могучих палиц, оглушая окружающих яростным ревом. Тощая как тростник демон-ведьма с зашитыми глазами одаривала нападавших изящными ранами, что парализовали несчастных жертв, застывших в агонии вокруг окутанной робой фигуры.

Искаженное лицо Люция скривилось в ухмылке, когда космические десантники отступили и перегруппировались вокруг своего священного штандарта. Извращенный воин взвыл от наслаждения болью, когда снаряды болтеров рикошетили от его живой брони.

— Ужель среди вас нет достойных вашей славы? — рассмеялся Люций, пригибаясь на вершине горы из трупов. Над его головой пронеслась ракета. — Идите же, наверняка хоть один из вас проявит себя лучше предыдущих? — издевалась темная фигура, попутно оскверняя тело одного из павших и слизывая кровь со своих длинных пальцев. С оглушающим ревом космические десантники ринулись в атаку. Избранный Слаанеша лично встретил нападавших, оставив последователей позади. Вырвавшийся из глотки Люция вой на долю мгновения пронзил пелену реальности, и вражеская атака захлебнулась. Быстрее чем мог заметить глаз, сверкали сабля и кнут, разрывая оглушенных космических десантников в клочья. Меньше чем через минуту Избранный уже сжимал штандарт в своей искаженной ладони. Казалось, знамя взвыло на секунду, прежде чем быть поглощенным в демоническом пламени Хаоса. Шумовые космодесантники вывалились из бреши в стене, врезавшись в строй врага, и бойня продолжилась вновь.

Информация о Люции

Много тысячелетий назад, Люций был космическим десантником из Легиона Детей Императора, следовавших за своим Примархом Фулгримом через галактику во имя Императора. Так велики были умение и энтузиазм Люция, когда тот вел своих штурмовых космодесантников, что сам Фулгрим пожаловал ему звание Лорда-Командора. Отвергнув все, за исключением искусства битвы, Люций с гордостью носил множество шрамов, и со временем он начал приравнивать понятия боли и успеха. Ко времени, когда Детям Императора наряду с остальными приказали подавить восстание Гора, лицо и грудь Люция покрывало великое множество шрамов, соединившихся в символизировавшее столетия сражений причудливое полотно, исказившее и изувечившее внешний облик воина. Практически непрекращающиеся самоистязания Люция интерпретировалась его братьями как знак истовой преданностии благочестия. Истина, однако, была куда страшнее.

Его стремление к совершенству возымело действие. Когда Гор собрал всех лоялистов из доступных ему на данный момент легионов — Люций оказался на Истваане III вместе с множеством десантников из других легионов. Незадолго до вирусной бомбардировки планеты на неё прибывает один из офицеров "Детей Императора" — Саул Тарвиц. Саул заработал себе доброе имя в других легионах благодарю отсутствию высокомерия, так присущее всему его легиону и Люцию в частности. Благодаря своевременному предупреждению большинство Десантников успели укрыться.

Битва на мертвой планете продолжалась неделю, в течении которой погибло множество десантников-лоялистов и предателей. Но Люций не мог остаться на этой планете, он жаждал повышения и совершенства. И тогда он предложил сделку — он сдаст десантников взамен на обратный прием в легион. Таким образом он встал на путь Хаоса.

Люций также печально проявил себя на службе своему примарху, когда легион Детей Императора перешел на сторону Хаоса. С немыслимой скоростью и ловкостью он дрался на гладиаторских боях, устраиваемых Фулгримом, когда он был не в состоянии обрушить варп на ничего не подозревающие миры Императора. Он был практически бессмертным, и не было того, кому удалось бы превзойти великого воина в мастерстве войны. Но так было до встречи Люция с известным Лордом Командиром Цирием, когда чемпион Слаанеша встретил равного себе. Во время смерти Люций познал неописуемое искаженное наслаждение, но Слаанешу не хотелось терять подающего надежды слугу. В последовавшие за победой несколько недель мастерски изготовленные доспехи Цирия начали изменяться и искажаться. Волосы Лорда Командира выпадали, а по телу начали проступать тёмные линии, потихоньку прокладывая себе путь сквозь кожу и образуя лабиринты шрамов. Через некоторое время, Люций воплотился окончательно, и все, что осталось от его убийцы, было кричащее искаженное лицо, навсегда отпечатавшееся в доспехи Чемпиона Слаанеша.

И сейчас Люций скитается по галактике, высокомерный и бессмертный палач-садист. Кто бы ни победил Похитителя Душ и испытал при этом хотя бы долю наслаждения от победы над чудовищем, медленно и болезненно, превращался в побеждённого Чемпиона. Бесконечное наслаждение доставляют ему крики и стенания, издаваемые навечно заточенными в демонических доспехах душами многочисленных побеждённых. В умении обращения со своим оружием, инкрустированным мечом и демоническим хлыстом, Люций не имеет себе равных, ибо меч с хлыстом вкусили кровь героев по всей галактике. Похититель Душ всегда ведёт свои отряды в бой с немыслимой харизмой и уверенностью в победу, встречая смерть с тем же рвением, с каким он несёт её окружающим.

Дэвид Эннендейл Тифус Странник: Чемпион Отца Чумы

Герольд Бога Чумы

Благовещение взывало к Тифусу своей чистотой. Это был мир образцовой веры и предельного единомыслия, где каждая мысль, слово и деяние безукоризненно посвящались ложному богу. Богу, который даже не принимал реальности собственного гниения. Как мог Тифус отвергнуть подобное приглашение? Особенно услышав голос, которым оно было произнесено.

Неповторимый мир заслуживал неповторимой судьбы.

Пока «Терминус Эст» уничтожал орбитальную оборону Благовещения, Тифус спустился на поверхность в «Громовом ястребе» «Копиа Морби». Он снизошел с небес на почерневших зеленых крыльях. Его целью был шпиль улья Тропарион — центр власти планеты. На вершине, глядя сверху на жизнь двух миллиардов обитателей, располагался Собор Взора. Это была точка пересечения божественного и подчиненного. Точка, к которой обращали свои взгляды даже самые гнусные из жителей подулья. И именно из этой точки Экклезиархия распространяла Волю Императора.

— Сбросьте меня на верхушку, — распорядился Тифус.

— Одного, господин? — спросил пилот Уредо.

— Одного, как и подобает посланнику, — стоя у боковой двери и держа косу Жнец Жизней, он улыбнулся. Между зубов ползали насекомые. — Я недолго пробуду один.

Посреди четырех игл-шпилей собора находилась посадочная площадка. Когда Уредо подвел к ней десантно-штурмовой корабль, турели на башнях открыли огонь. Заряды тяжелых стабберов застрочили по фюзеляжу «Копиа Морби».

Тифус отодвинул дверь.

— Предоставляю вам заглушить эти пушки, — произнес он и выпрыгнул.

Он пролетел десять метров и рухнул на крышу, словно керамитовый метеор. Рокрит растрескался под сапогами. Насекомые улья зажужжали в предвкушении. По другую сторону площадки располагался пятый, куда более широкий шпиль. Он был самым высоким из всех. Вершиной Благовещения. Тифус зашагал к нему. На его пути были лишь смертные защитники собора. Множество их стояло перед дверью, ведущей внутрь здания. В рядах Братского Ополчения Благовещения присутствовал больший процент тренированных бойцов и бывших гвардейцев, чем на большинстве планет, а их количество исчислялось по меньшей мере миллионами. Тифус предпочитал думать, что все население этого шара бездумно отдало бы себя делу. Так его действия здесь принесли бы еще больше удовлетворения.

При его приближении люди попятились назад. Они были ничтожествами, недостойными даже той смерти, которую он им нес. Многие вопили от страха. Но все же они сражались. На Тифуса тщетно обрушивался лазерный обстрел. Затем, когда до них оставалось лишь несколько шагов, крупный мужчина в выцветшей форме Защитного Ополчения Благовещения выстрелил из гранатомета. Разрывной заряд попал Тифусу в живот. Он пробил дыру в доспехе и чуть не сбил с шага. Из пробоины появилось темное облако, гудящее крыльями. Рой бросился на защитников.

— Нет, — произнес Тифус. Его воля увлекла насекомых обратно. — Еще не время.

Мухи закружились возле него бурлящим изобилием болезни, а он оказался среди ополченцев и взмахнул Жнецом Жизней. От нескольких ударов погибли десятки. Клинок проходил через мускулы и кости, будто сквозь воздух. Он рассекал тела надвое, и ни одна смерть не оказалась чистой или быстрой. По крыше ползали выпотрошенные и изрубленные, оставлявшие за собой кровь и внутренности. Порча состязалась со смертью в быстроте, преумножая муки последних мгновений.

Тифус убил всех. Он окружил себя гнилостной смертью. А затем, у входа, поднял кулак и разнес дверь на обломки.

Он двинулся по галерее, которая по спирали опоясывала шпиль изнутри. Далеко снизу доносились звуки сопротивления. Паства и хор пели гимны Императору. Их вера ползла вверх по мраморным колоннам. Она отражалась в блеске сусального золота на изваяниях святых и сводчатом потолке. Тифус остановился, чтобы взглянуть на верующих. Он увидел десятки тысяч обращенных вверх лиц. Это была подлинная сила. Сила, которая смогла еще сильнее распалить его ненависть. Он задержался, смакуя ярость. Его присутствие порождало тень, распространявшуюся по собору, словно нефтяное пятно. У него было, что сказать паразитам внизу. Слова и истина.

Но не теперь. Еще не теперь.

С гимнами переплетался другой голос, который раздавался из сотен вокс-трансляторов и побуждал певцов брать новые высоты. Он не пел. Он проповедовал. Именно этот голос более, чем чей-либо еще, созидал совершенство веры Благовещения. Его святость ударила в Тифуса, преодолела броню и бурлящее множество, в которое превратилось тело, и вонзилась в его существо. Голос причинял боль. Тифус явился заглушить его. Он намеревался наделить собор новым, истинным голосом.

Галерея закончилась ступенями, которые вывели его на крышу. Там, среди ночи и ветра, за кафедрой на высшей точке Благовещения стоял Архиэкзорцист Вандис. Он был стар, однако силен, благодаря омолаживающим процедурам и еще более — благодаря вере. Благословенное молодостью лицо покрывали морщины духовных шрамов от былых войн. Он взглянул на Тифуса, не дрогнув и не прервав проповеди. Без усилителей голос был еще мощнее. Тифус двинулся навстречу пронзающему, словно кинжал, свету слов. Он подошел на дистанцию удара.

Вандис не дрогнул.

Тифус не стал пользоваться косой. Он схватил смертного за горло и высоко поднял. Удушье лишило Вандиса речи.

— Нет, — прорычал Тифус. — Не молчи. Я принес великие вести. Ты должен разнести их.

Сейчас, — подумал он.

Рой насекомых ударил в рот Вандиса концентрированным потоком. Тот пытался не пустить их. Безуспешно. Они пробились сквозь губы. Тифус ослабил хватку, и мухи ринулись в горло Вандиса. Они заполняли жреца, пока тело не раздулось, натянув рясу. По нему гуляла рябь.

Тифус снова поставил Вандиса за кафедру. Плоть покрывалась пятнами, пока чума обретала определенную форму. Глаза уже разлагались. Однако он стоял.

— Говори, — велел Тифус. — Глаголь истину Отца Нургла.

Он перерезал Вандису горло острием Жнеца Жизней.

Наружу ударил неиссякающий фонтан мух. Дуга ширилась, продолжая распространяться, пока не охватила весь Тропарион. На улицы и жилые блоки опустилась смерть — смерть, которая барахталась, билась и задыхалась. Смерть, в которой не было покоя.

— Единство сохранено, — провозгласил Тифус.

Повинуясь его голосу, повинуясь вечной истине своего мира, мертвецы Благовещения вновь поднялись, дабы преобразить живых.

Гимн Разложения

Он мрачно размышлял о славе и не мог ничего с этим поделать. Заняв свое место в возвышавшейся над сценой личной ложе губернатора, Корвус Парфамен оказался окружен славой, которая принадлежала не ему. Роскошное убранство ложи, буйство алой кожи и бархата, вышитых золотыми и платиновыми нитями, было данью — избыточной данью — славе губернатора Эльпидия. Но Корвуса волновала не роскошь. Ложа воплощала собой мягкую, неистинную славу: сопровождавшую титул известность, а не свершения человека. Еще была сцена, к которой устремлялись все прожектора освещения. Она представляла собой покатый монолит, вырезанный из цельной глыбы обсидиана. На этом алтаре могли бы приносить жертвы богам, однако вместо этого он пресмыкался под ногами артистов. Он воплощал величие камня, и сегодня чествовал брата Корвуса. И это тоже не волновало того. Он не понимал, чем занимается Гургес, но по крайней мере признавал, что его брат-близнец заработал свои лавры. По мнению Корвуса, искусство тоже было своего рода свершением.

Его раздражали стены. Лишенные окон и вздымающиеся на двести метров к далекому своду потолка, они были драпированы громадными гобеленами. Это были сотканные вручную символы имперских побед. Кильдар. Степи Плануса. Ичар IV. Еще и еще. Над Корвусом возвышались воины из древних и новых легенд. Они должны были вдохновлять, привлекать глаз, пока дух воспарял от величия почестей, которые воздавала музыка. В этом колоссальном пространстве творения искусства — камень, изображения и звук — должны были сплетаться воедино во славу Императора и его легионов. Но затем поклонение сменило направленность. Ныне колоссы с гобеленов, замершие в миг триумфальной битвы, тоже склонялись перед славой Гургеса, и это было неправильно. Именно поэтому Корвус так сильно вдавливал пальцы в кожу подлокотников, что даже царапал ее.

Жена губернатора, леди Ахала, повернулась к нему, и ее многочисленные ожерелья зазвенели.

— Приятно вас видеть, полковник, — сказал она. — Вы, должно быть, очень гордитесь.

Горжусь чем? — хотел он спросить. Вкладом родного мира в крестовые походы Империума? Смешно. Как была смешна и сама Лигета. Ни на одном из сотен гобеленов в концертном зале Имперского дворца культуры не было лигетского героя. Располагаясь глубоко в Сегментуме Пацифик, вдали от основных зон боевых действий, Лигета была затронута войной лишь в отношении сбора обычной десятины граждан, передаваемой в Имперскую Гвардию. Многие из ее сыновей сражались и гибли в далеких землях, но сколько отличилось так, чтобы их помнили и чествовали? Ни одного.

Чем гордиться? Собственными военными заслугами? Командованием полком обороны Лигеты? Это всего лишь делало его частью лигетского фарса. Офицеры, назначенные на свои родные миры, обладали репутацией, особенно если эти миры были изнеженным и пришедшим в упадок захолустьем. Самое ужасное было в том, что он даже не мог задаваться вопросом, что сделал не так. Он знал ответ. Ничего. Он все делал правильно. Заводил нужных друзей, служил под началом правильных офицеров, кланялся и расшаркивался в нужное время и в нужном месте. Он исполнял свой долг на поле боя. Никто не смог бы утверждать обратного. Но не было никаких отчаянных атак или оборон до последнего человека. Лигетские полки вызывали для поддержки линий снабжения, формирования гарнизонов на занятой территории и подавления символического сопротивления не до конца смирившихся побежденных. Их не звали в случае крайней необходимости.

Эта несправедливость заставляла его кипеть. Он знал себе цену, как и своим товарищам. Когда было нужно, они сражались и умирали наравне с лучшими. Не всякая зачистка оказывалась будничной рутиной. Не все территории было легко умиротворить. Лигетцы умели сражаться и могли многократно это доказать.

Вот только на это никто не обращал внимания. Никто даже не подумал взглянуть, ведь все знали о репутации Лигеты. Планета дилетантов и артистов. Планета пения.

Этим гордиться?

И да, Ахала имела в виду именно это. Гордиться музыкой, пением. Гордиться Гургесом. Гражданское население Лигеты радовалось репутации мира. Они не видели в этом ничего унизительного или постыдного. Ими двигала та же логика, что и начальством Корвуса, которое полагало, что вознаграждает за верность, отправляя домой. Кто бы отказался от приятной командной должности вдали от мерзости зараженного Хаосом мира-улья? Кому бы не хотелось оказаться рядом с Гургесом Парфаменом — творцом не просто песни, а Песни?

Да, подумалось Корвусу, Гургес хорошо здесь поработал. Прошло уже больше десяти лет. Песнь была гимном славе Императора. Едва ли это можно было счесть чем-то необычным. Однако «Да царствует Император» была редкостью. Результатом особой алхимии, сплавившей воедино формальное величие с популистской привлекательностью. Мелодия была достаточно властной, чтобы звучать из боевого горна титана, достаточно простой, чтоб ее мог насвистывать самый последний пехотинец, и достаточно привязчивой, чтобы никогда не забыться, будучи услышанной всего один раз. Она поддерживала боевой дух на тысячах осажденных миров и воспламеняла мужество миллионов солдат, прорывающихся к спасению. У Корвуса было полное право гордиться достижениями брата. Это было гениальное произведение.

Ну, так говорили. Ему пришлось довольствоваться словами других. Корвус страдал амузией. Он был настолько же невосприимчив к музыке, насколько Гургес был к ней чувствителен. Творение брата-близнеца оставило его холодным. Для него было больше мелодичности в визге зеленокожего, придавленного ногами дредноута.

Леди же Ахале Корвус ответил: «Не мог бы гордиться сильнее».

— Вы знаете, что он сегодня нам преподнесет? — спросил Эльпидий, пристраивая мягкую громаду своего тела поудобнее.

— Нет.

— В самом деле? — в голосе Ахалы слышалось удивление. — Но вы же с ним близнецы.

— Мы не видели друг друга большую часть года.

Эльпидий нахмурился.

— Я не знал, что вы отлучались.

Корвус подавил вызванную обидой дрожь.

— Это Гургеса не было на планете, — сказал он. Брат искал среди звезд вдохновение или какую-то еще изнеженную чушь. Корвус не знал и знать не желал.

Со сводов зала свисали сотни светящихся сфер, составлявших вместе звездную карту Империума. И вот они погасли, приглушая шум десятков тысяч бесед. Аудиторию окутала тьма, лишь сцена оставалась освещена. Из-за кулис появился хор. Певцы были одеты в черную форму, отглаженную, словно офицерский парадный мундир. Они выходили сотнями, пока не заполнили всю заднюю часть сцены, встав лицом к аудитории. Сначала Корвус решил, что на них надеты серебряные шлемы, но затем они протянули руки и опустили лишенные черт и глаз, которые закрыли верхнюю половину лиц.

— Как они увидят его указания? — удивился Эльпидий.

Ахала возбужденно хихикнула.

— Это еще ничего, — прошептала она, доверительно положив ладонь на руку Корвуса. — Я слышала, что не было никаких репетиций. Даже хор не знает, что будет исполняться.

Корвус моргнул.

— Что?

— Разве это не интригует? — она повернулась обратно к сцене, счастливая и безмятежная перед приближением невозможного.

Свет продолжал гаснуть, пока не остался лишь узкий луч в середине ее передней части — жалкая мелочь в холодной ночи камня. Тишина была столь же плотной и тяжелой, как сама скала. Ее нарушил торжественно-медленный стук каблуков. Уверенной походкой, словно совершая обряд и восхищаясь собственным появлением, на свет вышел Гургес Парфамен, певец Императора и любимый сын Лигеты. На нем была такая же черная форма, как и на музыкантах, но не было маски. Вместо нее…

— Что у него с лицом? — спросила Ахала.

Корвус подался вперед. У него внутри стремительно прибывало что-то холодное. Лицо брата-близнеца повторяло его собственное: те же строгие черты, узкий подбородок и серые глаза, даже одинаково подстриженные черные волосы. Но сейчас Корвус смотрел в кривое зеркало. На Гургесе была надета какая-то конструкция, блестевшая, словно золото, но даже с такого расстояния были различимы безжалостные углы и жесткость железа. Она опоясывала его голову, будто лавровый венок. К лицу тянулись игольчато-тонкие когти, которые пронзали веки и удерживали их открытыми. Гургес смотрел на аудиторию безумным и беспощадным взглядом, в котором в равной мере сочетались абсолютное знание и предельный фанатизм. Глаза были лишены свободы, как и у его хора. Но в то время как певцы не видели ничего, он видел слишком много и получал удовольствие от пытки. Губы растянулись в улыбке. Кожа Гургеса была слишком тонкой, сквозь нее проступал череп. Когда брат заговорил, Корвус услышал глухой звук ветра, дующего в ржавых трубах. В истершихся уголках реальности зашелестели насекомые.

— Собратья-лигетцы, — начал Гургес, — прежде чем мы начнем, было бы настоящим предательством с моей стороны не сказать кое-что о роли, которую играет в искусстве покровитель. Жизнь музыканта непроста. Мы не производим материальных продуктов, и поэтому многие считают нас ненужными, бесполезной роскошью, без которой Империум вполне может обойтись. Это обстоятельство делает еще более важными тех, кто ценит нас. Покровители — это те благословенные немногие, которые понимают, что на самом деле артист способен создать нечто положительное.

На мгновение Гургес сделал паузу. Возможно, он ждал аплодисментов, но аудиторию сдерживали знание и лед в его застывшем взгляде. Он спокойно продолжил.

— В течение моей жизни музыканта я имел честь работать с большим, чем должно было выпасть на мою долю, количеством щедрых, целеустремленных и тонко чувствующих покровителей. Благодаря им мою музыку вообще услышали, — он склонил голову, как будто им овладела скромность.

Корвус фыркнул бы от тщеславности этого жеста, однако он был слишком напряжен. Его пугали слова, которые могли выйти из открытого рта брата.

Гургес взглянул вверх, и в его глазах, казалось, появилось свечение цвета праха и пепла.

— Да, — произнес он, — щедрого покровителя надлежит чтить. Но еще более ценен, еще более заслуживает прославления и чествования тот покровитель, который вдохновляет. Тот, кто открывает двери к новым горизонтам созидания и проводит художника через них. Я стою перед вами в качестве слуги такого покровителя. Мне известно, что мое скромное посвящение Императору высоко ценится, однако теперь я вижу, насколько жалкой подделкой истины оно является. Сегодня увидите и вы. Я не могу поведать, что раскрыл мне мой покровитель. Но могу показать.

Заключительные слова композитора скользнули над залом, словно предсмертный хрип. Гургес повернулся к хору и поднял руки. Певцы остались неподвижны. Погас последний свет. На Корвуса обрушилась ужасная, запоздалая уверенность — он должен это прекратить.

А затем Гургес запел. Почти минуту Корвус ощущал облегчение. Изо рта брата не вырвался демон. Сердцебиение успокоилось. Он поддался на игру первоклассного артиста, только и всего. Для него песня не отличалась от прочих творений Гургеса. Очередная последовательность нот, каждая из которых была такой же бессмысленной, как и следующая. Но потом он понял, что ошибся. Он слышал не просто последовательность. Даже его тугой слух улавливал, что Гургес поет одновременно две ноты. Затем три. Четыре. Песня стала невозможной. Каким-то образом продолжая петь, Гургес вдохнул. Хотя Корвус не заметил в музыке изменения, вдох, казалось, означал окончание рефрена.

А также конец спокойствия, потому что теперь запел и хор. Они вступили все до единого, примкнув к голосу Гургеса. Песня превратилась в рев. Тьма начала отступать, когда по сцене разлилось сияние. Оно сочилось из певцов. Лилось в зал, словно радиоактивный туман. От его цвета Корвус передернулся. Это был бы своего рода зеленый, умей цвет кричать. Оно пульсировало, словно напряженная плоть.

Ухмылялось, как Хаос.

Корвус вскочил на ноги. Как и остальная часть аудитории. В мгновение безумной надежды он подумал о том, чтобы приказать собравшимся броситься на певцов и заставить тех умолкнуть. Однако люди вставали не в тревоге, как он. Они были едины с музыкой, их голоса присоединялись к ее великолепию, а души — к ее мощи. Рев превратился в звуковую волну. Сияние заполнило зал, и Корвус не желал видеть ничего из того, что ему открылось. Рядом с ним неподвижно стояли губернатор с женой, их лица были искажены экстазом. Они пели, словно песня принадлежала им от рождения, пели, словно желая обрушить небо. Головы были запрокинуты, челюсти раскрылись широко, как у змеи, гортань подергивалась и содрогалась, силясь издать нечеловеческие созвучия. Корвус схватил Эльпидия за плечо и попытался встряхнуть. Тело губернатора было жестким и прикованным к массе Лигеты. Корвус как будто боролся с колонной. Но человек не был холодным, как камень. Он весь горел. Глаза остекленели. Корвус пощупал его пульс. Ритм был бешеным, быстрым и неравномерным. Корвус отдернул руки. Они казались скользкими от болезни. Нечто, обитавшее в песне, скреблось в его сознании, словно ногти по пластеку, но не могло ни за что зацепиться.

Он расстегнул ремень плечевой кобуры, вытащил лазпистолет, перегнулся через перила и прицелился брату в голову. Без колебаний, ощущая одну лишь необходимость, Корвус нажал на спуск.

Гургес рухнул с сожженной верхней половиной черепа. Песне это было безразлично. Она продолжала реветь с неослабевающим ликованием. Корвус выстрелил еще шесть раз, и от каждого падал один из членов хора. Он остановился. Песня была не чарами и не механизмом. Это была чума, и убийство отдельных ее переносчиков было бесполезным, даже хуже того. Расходовалось драгоценное время, которое можно было потратить на действия, способные принести результат.

Он выбежал из ложи. Швейцары в вестибюле стали частью хора, и песня преследовала Корвуса, пока он грохотал по мраморным ступеням на мецианин, а затем на нижний этаж. Фойе, столь же громадное как концертный зал, вело в Великую галерею искусств. Сводчатое помещение тянулось на целый километр до самого выхода из дворца. С занимавших все пространство от пола до потолка мозаичных витражей на бронзовые изваяния героев взирали примархи. Бессчетные воители попирали ногами врагов Империума, втаптывая их разорванные агонизирующие тела в пьедесталы. Однако галерея более не была торжеством искусства и великолепия. Она превратилась в гортань, и за Корвусом завывала песня. Хотя мелодия и была ему чужда, он чувствовал силу музыки, которая, будучи нематериальной, толкала его с силой урагана. Под ногами струился свет, от которого горло наполнялось едкой желчью.

Он вырвался из огромных дверей на площадь. И, пошатнувшись, замер в ужасе.

Концерт транслировался.

Палестрина, столица Лигеты с тридцатимиллионным населением, кричала. Ее били судороги.

Вечернее сияние города были запятнано не-светом Хаоса. На площади, на улицах, в окнах изящных блистающих башен Палестрины — везде стояли люди, певшие о своей смерти. Дороги превратились в кошмарную мешанину пылающих обломков: одержимые искусством водители врезались друг в друга. Оставшиеся в живых жертвы столкновений пели вместо того, чтобы кричать напоследок. Повсюду к небу возносилось хоровое пение, а небо отвечало огнем и громом. На западе между башнями вспыхивал и грохотал горизонт и расцветали огненные сферы. Корвус осознал, что смотрит на космопорт и видит разрушения, вызванные тем, что все садящиеся и взлетающие корабли внезапно напрочь лишились управления.

Над головой раздался оглушительный рев, и появился низко летящий обезумевший грузовой транспорт с пылающими синевой двигателями. Он врезался в стену башни на расстоянии нескольких кварталов. Корабль взорвался, заполнив небо светом и звуком собственной гибели. Корвус бросился наземь, когда в стороны понеслась волна осколков размером с метеоры, при столкновении оставлявших воронки на улице, в камне и плоти. Башня рухнула с неторопливой величественностью, завалившись на соседние и начав торжество разрушения, напоминавшее падающие кости домино. Стремительно взметнулось удушливое облако пыли. Оно накрыло Корвуса, скрыв зрелище умирающего города, однако песнопение продолжалось.

Он закашлялся, давясь заполнившим горло и легкие песком, пошатнулся, но снова начал двигаться. Хотя видимость и снизилась до нескольких метров, а глаза слезились и болели, он чувствовал, что снова может отчетливо видеть. Скрыв от его взгляда гибель города, пыль как будто разрушила чары. Палестрина была потеряна, однако это не освобождало его от долга перед Императором — на это была способна лишь смерть. Пока он дышит, он должен сражаться за Лигету и спасти все, что в его силах.

Нужно было найти место, куда еще не добралась песня, и людей, не слушавших ее и незатронутых чумой. Там можно будет организовать оборону, возможно даже контрнаступление, пусть это и станет всего лишь очищением выжженной земли. Это будет славный поступок. Но в первую очередь — возможность перегруппироваться. Убежище. Он надеялся, что знает, куда идти.

Он выискивал дорогу вокруг серого чистилища площади, прижав ладонь ко рту и стараясь не выкашлять легкие. Чтобы добраться до дальнего края Дворца культуры у него ушел почти час. К этому времени большая часть пыли осела, к тому же его дополнительно прикрыла громада здания. Он снова мог дышать. Движения стали быстрыми и целеустремленными. Ему нужно было средство передвижения, но с возможностью маневрировать в запутанном хаосе улиц. В полукилометре от площади он нашел искомое. Человек сидел на работающем вхолостую мотоцикле. Песня застигла его перед самым отъездом. Корвус попытался столкнуть его, но тот был таким же неподвижным и прикованным к месту, как и губернатор. Корвус застрелил его. Сбрасывая труп с мотоцикла, он говорил себе, что человек уже был мертв. Если бы Корвус не проявил к нему милосердие, это случилось бы как-нибудь иначе. Распространяющийся пожар. Падающие обломки. А если бы не произошло никакой насильственной смерти, то…

Корвус уставился на поющих пешеходов и задумался над смыслом увиденного. Он был убежден, что ничто уже не могло освободить жертв после того, как песня получала над ними власть. Так что они будут стоять, ничего не делая, там же, где их накрыло. Не будут спать. Не будут есть. Не будут пить. Корвус увидел конечный результат, а с ним и первый спасительный проблеск. С окрепшим чувством долга он вскочил на мотоцикл и уехал.

К тому моменту, как город остался позади, шел первый час после рассвета. Покинув холмы Палестрины, Корвус поехал еще быстрее по иссушенным грязевым равнинам. Вода этой некогда плодородной земли ушла на утоление жажды города. На горизонте звезды заслоняла тень горы Горек. У ее основания виднелись крохотные огоньки. Они и были его целью и надеждой.

У базы земля вновь начинала подниматься вверх. Он приблизился к главным воротам и не услышал пения. Стена представляла собой железный заслон высотой в пятьдесят метров — покатый гофрированный заслон силы. Каждые десять метров по всей двухкилометровой протяженности стены были выбиты гигантские аквилы, еще более темные, чем чернота железа. Из-за стены слышалась работа двигателей, звуки стрельбы с полигонов и марширующих ботинок. Звуки дисциплины. Она ощущалась с самого момента прибытия. Если часовые и удивились, увидев его запыленным и изможденным на гражданском средстве передвижения вместо штабного автомобился, то не подали виду. Они четко, как машины, отсалютовали и открыли перед ним ворота. Он вошел в форт Горек, обещавший спасение.

По эту сторону стены располагалось место без искусства и музыки. У Корвуса свалился груз с плеч, когда он увидел размеренный барабанный ритм военной мощи. Ее сила доходила до совершенства, но, во имя Трона, чуть также не была утрачена. Днем ранее поступил запрос от капитана базы Иеронима Тарранта. Принимая во внимание важность такого события планетарного масштаба, как новое сочинение Гургеса Парфамена, не позволит ли полковник сделать перерыв в тренировках, чтобы солдаты могли послушать вокс-трансляцию концерта? Корвус не просто с ходу отказал в запросе, он запретил все виды приема и передачи представления. Ему нужны солдаты, сообщил он Иерониму. Если бы ему были нужны дилетанты, он бы нашел целую кучу в ложах Дворца культуры. Направляясь на концерт, Корвус ломал голову относительно мотивов этого своего распоряжения. Ревность? Неужто он настолько мелочен? Теперь он знал, что это не так и он был прав. Задача баз вроде этой — поддерживать Гвардию в состоянии постоянной готовности, потому что война может начаться в любую секунду.

Как это случилось сейчас.

Он пересек строевой плац, направляясь к приземистой командной башне в задней части базы, примостившейся к базальтовой стене горы. Корвус едва успел слезть с мотоцикла, когда из башни появился трясущийся Иероним. Он был бледен и почти безумен, но не забыл отсалютовать. Дисциплина, подумал Корвус. Она уже их спасла. И приведет к победе.

— Сэр, — произнес Иероним. — Вы знаете, что происходит? Нас атакуют? Мы не можем ни с кем связаться.

— Да, мы на военном положении, — ответил Корвус, быстро шагая к двери. — Никто на базе не имел внешних контактов за последние десять часов?

Иероним покачал головой.

— Нет, сэр. Какая-то бессмыслица. Все, кто выходит с нами на связь, шлют что-то похожее на музыку.

— Вы слушали? — прервал его Корвус.

— Всего пару секунд. Когда мы обнаружили, что повсюду какая-то чушь, мы выключили звук. Никто не передает ничего связного. Даже «Коса правосудия».

Итак, лигетский флагман пал. Это не удивило Корвуса, однако он все равно обнаружил, что ощущает смятение. Но то обстоятельство, что база пережила передачи, кое о чем ему сказало. Зараза получала контроль не сразу. Он припомнил, что хор и аудитория не начали петь, пока Гургес не довел рефрен до конца. Похоже, содержащееся в песне послание должно было быть завершено, чтобы она смогла поглотить слушателя.

— Что вы предприняли? — спросил он Иеронима, пока они шли по лестнице в командный пункт.

— Разослали по всем частотам запросы о подтверждении приема сообщения. Я перевел базу в состояние повышенной готовности. А поскольку мы ни от кого ничего не услышали, я отправил сигнал бедствия.

— Хорошо, — произнес Корвус. Если только этот сигнал принесет пользу, подумалось ему. До того момента, как сообщение будет получено, и придет помощь, пройдут недели или месяцы. К этому времени битва за душу Лигеты будет уже либо выиграна, либо проиграна. Певцы умрут от голода, кто-то выживет, чтобы собрать уцелевшее, либо же не останется никого.

Когда Корвус и Иероним вошли в командный центр, офицер связи поднял глаза от ауспика.

— Полковник, — отсалютовал он. — В нашу систему только что вошел крупный боевой корабль.

— В самом деле?

Быстро. Невероятно быстро.

— Он нас приветствует, — сообщил старший вокс-оператор.

Корвус рванулся через комнату и сорвал с головы оператора наушники.

— До дальнейшего распоряжения все сообщения принимаются в текстовом виде. — приказал он. — Без исключений. Это ясно?

Оператор кивнул.

— Опознайте его, — продолжил Корвус. — Запросите идентификационные данные.

Солдат повиновался. Корвус подошел к пластековому окну и, ожидая, стал смотреть на базу. Пять тысяч человек. Позиция на возвышенности и легко обороняется. Средства у него есть. Нужно всего лишь понять, как сражаться.

— Полковник, получено сообщение.

Корвус повернулся к вокс-оператору. Голос того звучал как-то неправильно, словно у человека, внезапно осознавшего тщетность своего существования. Он таращился на устройство хранения данных. Лицо посерело.

— Зачитайте, — произнес Корвус, взяв себя в руки.

— «Приветствую, имперцы. Говорит «Терминус Эст».

* * *

Когда корабль вырвался в реальное пространство Лигетской системы, Тифус вошел в стратегиум.

— Множественные сигналы, повелитель, — сообщил дежурный по мостику.

Ну, разумеется. Вряд ли Империум оставил бы Лигету без защиты флота. Громада Тифуса двинулась к основному оккулусу. Они были уже достаточно близко, чтобы видеть рой имперских крейсеров и оборонительных спутников.

— И сколько из них на атакующем курсе? — поинтересовался Тифус. Он знал ответ, но хотел испытать удовлетворение, услышав его.

Офицер дважды взглянул на гололитический дисплей, словно сомневаясь в поступающих сообщениях.

— Ни одного, — сказал он через мгновение.

— А сколько целятся в нас?

Еще одна непродолжительная пауза.

— Никто.

Тифус загудел и зажужжал от удовольствия. Насекомые, паразитировавшие на нем и составлявшие его личность, затрепетали и завозились от волнения. От их движения броня пошла волнами. На мгновение он позволил себе насладиться впечатлением, великолепным и ужасающим парадоксом существования. Болезнь была неиссякаемым источником восхищения в своем союзе со смертью и жизнью без границ. Ему доставляло удовольствие распространять проповедь этого парадокса, урок гниения. Оккулус перед ним демонстрировал, сколь хорошо этот урок был усвоен.

— Приблизиться, — распорядился Тифус.

— Сейчас, повелитель, — офицер мостика был послушен, однако плохо учился. Он все еще продолжал мыслить рамками обычной боевой обстановки, игнорируя то обстоятельство, что отсутствие реакции имперского флота на появление флагмана Хаоса было более чем необычно. — Проводим захват целей, — сообщил он.

— Ни к чему, ни к чему, — проговорил Тифус. — Сами посмотрите. Все вы.

Офицеры подняли глаза, и Тифус получил аудиторию для организованного им представления. «Терминус Эст» приближался к светящемуся зелено-коричневому шару Лигеты, и вражеские корабли становились крупнее и отчетливее. Стало видно и постигшее их бедствие. Некоторые из них дрейфовали, став не более, чем железными гробницами. Двигатели других работали, но в движении не было порядка. Тифус знал, что корабли выполняют последние полученные от экипажей команды и что новых не последует.

— Поприветствуйте имперцев, — распорядился он. — Открыть все частоты.

Стратегиум купался в музыке болезни. По многочисленным каналам раздавался один и тот же шум — единый хаос миллионов и миллионов гортаней, певших хором. Мелодия была простым и непрерывным многонотным созвучием рока. Она стала аккомпанементом открывавшемуся перед «Терминус Эст» виду, и теперь движение флота превратилось в балет хаоса и разгрома. Тифус наблюдал, как два крейсера двигались, не меняя курс, пока не столкнулись. Один из них взорвался, огненная вспышка распустилась, словно ядовитый цветок. Другой нырнул в атмосферу Лигеты, неся с собой ужасный дар в виде собственного боезапаса и разрушенного реактора.

Тифус представил себе его приземление, и насекомые начали корчиться в предвкушении.

Еще он подумал о простоте урока, о его чистоте и о том, сколь опустошительным сделала его эта чистота. Пятнало ли чистоту то, что Гургеса Парфамена привела к нему в руки случайность, или же этот удачный улов был важной частью красоты произведения? Путешествующий в собственное удовольствие композитор попал в локальный варп-шторм и чуть не столкнулся с «Терминус Эст» — как могло это быть чем-то иным, нежели абсолютным совпадением? Триумфальный замысел так легко мог даже не придти в голову. А затем этот человек, чьи амбиции сделали его таким падким, стечение обстоятельств, давшее Тифусу идеальное вдохновение — все это было столь невероятно, что не могло быть просто удачей. Их связала воедино судьба.

В стратегиуме загудели мухи, когда Тифус оценил парадокс, и тот пришелся ему по вкусу. Хаос и судьба, единые и тождественные.

Возможно, Гургес думал так же. Он не сопротивлялся заражению новой чумой. Ей Тифус особенно гордился. Червь-паразит откладывал яйца в кровеносной системе и поражал мозг. Болезнь распространялась от сознания к сознанию через передачу идеи, а идею переносил звук, особый звук, представлявший собой заклинание, которое делало тоньше стены между реальностью и имматериумом и передавалось всем, обладавшим способностью слышать.

— Повелитель, нас приветствуют, — произнес помощник.

Тифус расхохотался от удовольствия, и нарывы на палубе затряслись, сопереживая ему.

— Поприветствуйте их, — приказал он.

* * *

Теперь у него был враг. Теперь можно было сражаться.

Корвус отринул отчаяние. Не думал о шансах. Был враг, и долг предписывал драться. Ничего более.

Корвус стоял на трибуне строевого плаца и, превратив с помощью динамиков свой голос в голос форта Горек, обращался к собравшимся тысячам людей. Он объяснил ситуацию, описал чуму и способы заражения. И установил правила. Одно из них было главным.

— Музыка, — прогремел он, — это болезнь. Она уничтожит нас, если найдет в нашей защите хоть малейшую щелку. Надлежит принять меры, чтобы у нас ее не было. Всякий, хотя бы насвистывающий, будет казнен на месте, — отдав этот приказ, он испытал огромное удовлетворение. Причины его не волновали.

* * *

С момента прибытия прошло меньше дня, и Тифус узрел апофеоз собственного искусства. Целая планета стала одним голосом. Гимн, чума, бывший чумой гимн стал итогом существования Лигеты. Ее население жило ради одной цели. Чистота возбуждала.

Возбуждала бы, не будь единственного изъяна. Этот форт. Тифус думал, что тот падет сам, но этого не произошло. Он все еще посылал отчаянные призвыв о помощи всем тем имперцам, кто мог их услышать. И, хотя Тифус мог тешить себя мыслью, что один прыщик порядка подтверждает красоту порчи, он знал истину. В ближайшие несколько дней песня превратится в рваное диминуэндо по мере того, как начнут умирать певцы. Если он не примет мер, то симфония окажется неполной, ее испортит единственная фальшивая нота.

Так что время было действовать.

* * *

Атака началась вечером второго дня. Корвус прохаживался по парапету, когда увидел, что небо темнеет. Раздался низкий непрекращающийся гром, и облака породили ужасающий дождь. Первыми были десантные капсулы, стремительно падавшие вниз непреклонной черной карой. Они приземлились на равнине в паре километров от базы. За ними в воздухе оставались полосы, черные вертикальные следы, которые не рассеивались. Вместо этого они стали шире, раздробились на части и начали вращаться. Корвус побежал на ближайшую сторожевую башню, выхватил у стрелка снайперскую винтовку и всмотрелся в телескопический прицел. Он смог отчетливее разглядеть движение в извивающихся облаках. Оно напоминало насекомых. Корвус услышал едва заметное жужжание — слабое, невозможное, то вплетавшееся, то выбивающееся из грохота десантных капсул и последовавших теперь за ними десантных кораблей.

С неба хлынула тьма. Это была чернота отсутствия и горя, гниения, отчаяния и неназываемого желания. Своим прикосновением она заразила воздух в зоне высадки, а затем поползла к базе. Это была другая болезнь, против которой у Корвуса не было никакой защиты. Хотя до форта не дотянулось ни одного черного щупальца, Корвус ощутил, что нечто пересекло стену. Вечерний свет изменился, став мрачным и неверным. Он почувствовал, как нечто жизненно важное становится слишком тонким, и начинает улыбаться что-то неправильное.

Вокруг него, призывая к оружию, раздался звук тревожных сирен форта Горек. Шум был колоссален, и Корвуса удивило и встревожило то обстоятельство, что он вообще слышит жужжание роев Хаоса. Он понял, насколько больным стал реальный мир и как тяжело придется за него сражаться.

Десантные капсулы открылись, ядовитые лепестки отодвигались, исторгая находившихся внутри чудовищ. Корвус никогда не ощущал себя уютно возле космических десантников, от их сверхчеловеческой мощи и совершенства его лигетский комплекс неполноценности увеличивался в геометрической прогрессии. Однако он бы отдал что угодно, чтобы рядом оказался один из них, когда увидел, как неподалеку собираются их кошмарные разновидности. Их броня давно перестала быть обычным керамитом. Это была тьма, что стала железом, и железо, что стало болезнью. Они строились в шеренги и замирали неподвижно, держа оружие наготове. Вот только неподвижность была неполной. Их очертания извивались.

Из десантных кораблей наружу валило все больше порченной пехоты. Наконец, небо выплюнуло левиафана, показавшимся Корвусу транспортом типа «Голиаф», но исковерканным настолько, что он напоминал ужасного кита. Корпус покрывали символы, резавшие Корвусу глаза своей непристойностью. Вокруг вилось нечто, напоминавшее усики или щупальца. Погрузочная рампа распахнулась, словно пасть, и изрыгнула на чернеющую землю Лигеты орды солдат и техники.

Перед Корвусом собирались чумные легионы, и он знал, что в схватке с ними нет никаких шансов.

Но он будет драться. До последнего человека. Пусть без шансов выжить, зато, как он понял с возбужденным весельем, с возможностью прославиться героическим последним боем.

Опустилась ночь, и силы «Терминус Эст» прибавили в мощи и численности. Размеры воинства уже намного превосходили необходимые для штурма форта Горек, независимо от наличия стен и господствующих высот. Но темные солдаты не нападали. Они стояли толпой под открытым небом, не предпринимая ничего с самого момента высадки. Тяжелая артиллерия с грохотом выкатилась из транспорта и остановилась, направив стволы в небо, угрожающая, но безмолвная. Гул от прибытия подкреплений прекратился. Землю накрыла вязкая тишина.

Корвус вернулся в командный центр. Из него он мог наблюдать с тем же успехом, а по эту сторону пластека было менее ощутимо жужжание под ухом.

— Чего они ждут? — пробормотал Иероним.

Безмолвие нарушил далекий рев двигателей. Корвус поднял электробинокль. На виду двигались три «Носорога». На них были установлены ряды прямоугольных конструкций. Металлические рога, отлитые в виде вопящих демонов. Динамики, понял Корвус.

«Погребальные вещатели»

Если «Носороги» начнут транслировать песню, форт Горек падет без единого выстрела.

Корвус ударил кулаком по тревожной кнопке. Над базой взвыли сирены.

— Не выключайте их, пока я не прикажу, — сказал он офицерам.

Все же недостаточно громко, подумал он и повернулся к главному воксу. Отшвырнув оператора в сторону, он щелкнул переключателями основной системы массового оповещения. Схватив микрофон, Корвус подбежал к висевшему над дверью комадного центра динамику. Он вдавил в него микрофон. Резонанс вонзился в череп, ударил по ушам кувалдой, пыталясь стереть все мысли. Корвус задохнулся от боли и пошатнулся под тяжестью звука.

Люди вокруг него прикрывали уши и качались, словно пьяные. Корвус пересилил звуковой удар и встряхнул офицеров.

— Сейчас! — выкрикнул он. — Атакуем немедленно! Запускайте «Химеры» и выведите машины из строя!

Он бы продал душу за батарею орудий, чтобы уничтожить «Носороги» из-под прикрытия только что возведенного им шумового щита. Но сойдет и это. Он не думал, сколь малого добьется, уничтожив несколько динамиков. Он видел возможность сразиться с врагом.

Возможность прославиться.

Он возглавил следовавшие за «Химерами» отделения. Корвус видел на лицах людей боль от терзавшего их непрерывного резонанса и то, каких усилий им стоит сконцентрироваться на простейшей задаче приготовить оружие. Он надеялся, что они, как и сам он, понимают необходимость его действий, и видел героизм их борьбы за Императора. Гургес был глупцом, подумал Корвус. То, что он делал сейчас — вот что заслуживало песни.

Ворота открылись, и «Химеры» двинулись вперед. «Носороги» остановились на полпути между силами вторжения и стеной, это расстояние легко покрывалось «погребальными вещателями». Песня была неслышима. Возглавив атаку с высоко поднятыми лазпистолетом и цепным мечом, Корвус ощутил, как губы растягиваются в триумфальном оскале. Из-за стены вырвалась сама отвага Империума. Корвус кричал, тяжело шагая за ревущей и лязгающей «Химерой». По мере того как они удалялись от базы, визг резонанса стихал, но машины производили собственный грохот, и Корвус все еще не слышал ни звука песни.

Нечто заговорило, возвещая конец. Звук представлял собой колоссальный, глубокий и многоголосый гром. Это была артиллерия Хаоса, все пушки которой выстрелили одновременно, дав одиночный грандиозный залп. Нижний склон возвышения форта Горек взорвался, к небу взметнулись фонтаны земли. Состоящий из шума и воздуха великан поднял Корвуса и швырнул его. Мир перевернулся от края до края в урагане грязи, камней и пламени. Полковник рухнул наземь и нчал извиваться, будто приколотое насекомое, пока расплющенные легкие пытались сделать вдох. Когда воздух поступил, ощущение было таким, словно в грудь впились когти и камни. Голова гудела, как колокол.

Зрение и слух прояснились, и Корвус увидел обломки «Химер» и разгром наступления. Машины приняли на себя основную тяжесть удара и превратились в разбитые дымящиеся обломки искореженного металла. По склону были разбросаны куски тел: все еще сжимающая лазган рука, оканчивающийся нижней челюстью торс, органы без тел и тела без органов. Люди поднимались и замирали, когда их настигал рефрен. Спустя минуту после обстрела Корвус остался единственным сохранившим свою волю. Он поднял оружие и, спотыкаясь, двинулся по склону к стене. На бегу ему казалось, что он слышит, как по рядам сил Хаоса ползет смех.

Ворота раскрылись ровно настолько, чтобы впустить его. Резонанс перечеркивал песню, но сам обвивался вокруг мозга, словно колючая проволока. Он потерял фуражку, а форма превратилась в лохмотья. Но все же он выпрямился, шагая обратно среди толпы ошеломленных солдат. На середине плаца ему преградил путь новобранец. Глаза человека слезились, а из носа шла кровь от многочасового разрушающего разум резонанса.

— Позвольте нам пойти, — взмолился он. — Позвольте сражаться. Мы продержимся, сколько сможем.

Корвус оттолкнул его.

— Ты с ума сошел? — завопил он, перекрикивая визг. — Знаешь, что с вами случится?

Пехотинец кивнул.

— Я был на стене. Я видел.

— Ну и?

— Когда они поют, то выглядят счатливыми. По крайней мере такая смерть — не бессмысленное мучение.

Корвус вскинул пистолет и выстрелил человеку в глаз. Затем крутанулся, яростно глядя на свидетелей, чтобы убедиться, что те усвоили урок. А потом побрел в командный центр.

Ночь и день бесконечного электронного воя. Потом еще ночь наблюдения, нервы истерзаны до боли. Корвус заткнул уши тканью, но резонанс пробивал себе дорогу сквозь жалкую преграду. Челюсть дрожала, мышцы щек подергивались, и такие же изменения он видел во взвинченных, напряженных лицах людей. «Носороги» не приближались, прочие вражеские войска тоже не двигались. Форт Горек осаждала абсолютная неподвижность, но и ее было достаточно.

Третий день обороны стал адом из бессонницы и припадков клаустрофобии. Пятеро гвардейцев попытались дезертировать. По приказу Корвуса их сперва высекли, а затем расстреляли.

Солнце садилось, и Корвус видел приближение конца. Продержаться не удастся. Возведенный им щит был пыткой, и безумие разорвет базу на части. Оставалась лишь последняя блистательная атака, чтобы лишить врага триумфа, которого тот явно желал. Но как устроить наступление, если солдаты поддадутся гимну, даже не добравшись до врага. Корвус закрыл уши руками, пытаясь создать препятствие визгу, достаточно ослабить его, чтобы суметь думать. Тишина была бы величайшим даром, каким мог бы наделить его Император.

Но вместо нее тот даровал следующий по важности — вдохновение.

Медицинский центр располагался на нижнем этаже командного блока. Корвус разыскал врача и объяснил тому, что требовалось сделать. Человек побелел и отказался. Корвус приказал. Медик продолжал протестовать. Полковник приставил ему к голове лазпистолет, и это оказалось убедительно. Вполне.

Процесс занял всю ночь. По крайней мере большинство людей не сопротивлялись лишению слуха. Некоторые, казалось, испытывали облегчение, освободившись от визга резонанса. Большая часть подчинилась процедуре с вялыми лицами и мертвым взглядом. Люди превратились в существ, стойко переносивших отчаяние, которых удерживала вместе и наделяла жизнью привычка к дисциплине. Корвус наблюдал, как на каталке корчится очередной пациент, из ушей которого текла кровь. По крайней мере, подумалось ему, он возвращал солдатам гордость для финала войны.

Чтобы защитить весь гарнизон базы от гимна, не было времени, так что Корвус остановил свой выбор на лучших, наиболее опытных отделениях. Этого будет достаточно. Они были Имперской Гвардией и собирались дать войскам предателей кое-что, над чем те смогут поразмыслить.

Наступило утро. Хотя ночью приземлился еще один вражеский десантно-штурмовой корабль, в остальном диспозиция врага казалась неизменившейся. Корвус осматривал свое собравшееся войско загрубевшими от бессонницы и будто забитыми песком глазами. Солдаты выглядели, будто ходячие мертвецы, не заслуживавшие славы, которую предстояло добыть. Что ж, он все равно даст им славу, и они смогут его поблагодарить в свете Императора. Корвус бросил взгляд на остальных солдат. Он оставит их на произвол судьбы. Полковник пожал плечами. Они все равно обречены, а он по крайней мере поддерживал верность до самого конца. Можно было отправляться в могилу, зная, что он не дал им переметнуться на сторону Хаоса.

Исполнил свой долг.

Заслужил славу.

— Открыть ворота! — взревел Корвус, жалея, что не слышит мощь крика за визгом резонанса. Часовые тоже его не слышали, но жест был понятен, и врата форта Горек раскрылись в последний раз.

О последней атаке полковника Корвуса Парфамена были сложены песни. Но их не поют в гвардейских столовых, это не будоражащие боевые гимны. Они — издевательские непристойные вирши. С ядовитым юмором их скорее рычат, а не поют, в коридорах темных кораблей, кружащих по варпу, словно акулы. Немногие в Империуме слышат их в мгновения перед смертью, когда позиции захлестывают орды Хаоса. Им эти песни нравятся не больше, чем понравились бы Корвусу.

Атака стала разгромом. Люди бежали на лазерный огонь и заряды болтеров. Их разрывал на куски пушечный обстрел. Резали цепные мечи и размазывали бронированные кулаки. Но все же они спустились по склону дальше, чем ожидал даже Корвус. Слаженный удар обрушился на переднюю линию сил Хаоса и нанес некоторый ущерб прежде, чем отряд был уничтожен. Действия солдат могли бы показаться славным героизмом в отчаянной ситуации, когда нечего терять. Но истину раскрывало то обстоятельство, что ни один человек не занял укрытия, все лишь бежали вперед, без разбора стреляя из своего оружия. Они неслись к смерти и радовались свободе.

Корвус остался последним. Из-за упоения битвой и восторга освобождения от визга ему потребовалось мгновение, чтобы заметить свое одиночество. Он все еще бежал вперед, к славе, но теперь удивлялся, почему в него, казалось, не стреляли. И почему отделение космодесантников Хаоса впереди расступилось, чтобы дать ему дорогу. Он споткнулся, а затем увидел того, кто его ждал.

Монстр возвышался громадой, облаченный в то, что некогда было терминаторским доспехом, а теперь стало жужжащим и гноящимся экзоскелетом. Из трубок над плечами и ран в извращенном керамите вылетали рои мух. Однорогий шлем превращал последние признаки человечности существа в абсолютный демонизм. Рука расслабленно держала гигантскую косу.

Корвус увидел, насколько сильной может быть сотворенная болезнью плоть. Но опустошив лазпистолет, а затем обнажив цепной меч, все равно бросился в атаку и нанес Вестнику Нургла удар. Тифус крутанул вокруг себя «Жнеца жизней». Движение было столь же быстрым, сколь небрежным и презрительным. Древко ударило Корвуса, раздробив бедро. Полковник рухнул в грязь, прикусив губу, чтобы не закричать. Над ним навис Тифус.

— Убей меня, — прошипел Корвус. — Но знай, что я бился до конца и одержал свою победу.

Тифус издал звук, напоминавший гул огромных ульев. Корвус понял, что слышит смех.

— Убить тебя? — переспросил Тифус. Его голос был низким и скользким, словно разлагающийся труп. — Я пришел не убивать тебя. Я пришел научить тебя моему гимну.

Несмотря на боль, Корвус сумел рассмеяться в ответ.

— Я никогда не стану его петь.

— В самом деле? Но ты уже сделал это. Ты веришь, что служишь свету и порядку, однако, как и в случае с твоим дохлым императором, все, что ты делаешь, разрушает надежду и толкает к хаосу. Посмотри, что ты сделал со своими людьми. Ты хорошо мне послужил, сынок. Вы оба — ты и твой брат.

Корвус боролся с откровением, но оно вспыхнуло в его сознании тошнотворным зеленым светом. Правда настигла и поразила его. Он увидел свои действия, их последствия и то, чьей славе он на самом деле служил. И по мере того, как картина обретала очертания, то же делал и звук. Он услышал гимн и его музыку. Там была мелодия, и он сам являлся ее частью. Тело сдалось, и предсмертный взор заполнила фигура торжествующего Тифуса. Челюсть Корвуса распахнулась. Горло исказилось в экстазе агонии, и он стал единым целым с последним хором Лигеты.

Информация о Тифусе

Когда Мортарион, Примарх Гвардии Смерти, связал свой Легион с силами Главнокомандующего Хоруса, он еще не знал цену, которую придется заплатить за такое решение. Только один воин Гвардии Смерти полностью осознавал происходящее. Его звали Тифон.

Как и многие другие воины Гвардии Смерти, он был призван на жестокой планете Барбарус, где вырос сам Примарх Мортарион. В те времена Барбарус был домом не только для людей, но и для множества жестоких людоедов. Их гены незаметно жили в крови Тифона, что впоследствии определило появление у него странных латентных психических сил. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль во время его вступления в ряды Космического Десанта.

Еще во времена, когда Мортарион и Гвардия Смерти были преданы Императору, во время Великого Крестового Похода, Тифон общался с темными силами. Вскоре Тифон поднялся до уровня капитана роты и стал командиром боевого корабля "Терминус Эст". Когда Ересь вылилась в кровавую бойню на Исстване, он провел орбитальную бомбардировку Имперских сил. Именно он убил навигаторов кораблей Гвардии Смерти, которые остались верны Императору. Именно он пообещал Мортариону, что своими силами он сможет провести Гвардию Смерти через варп прямо к Терре. Именно он обрек их на проклятие долгого странствования и беспомощного дрейфа по течениям межпространства.

"В варпе время течет иначе. Никто из гвардейцев смерти на борту боевой баржи "Терминус Эст" не мог сказать, сколько времени он находятся вдали от основного флота.

Теперь всего лишь несколько из них оставались на ногах — один за другим воины Гвардии Смерти заражались странной чумой. Со временем омофагия и оолитовая почка уже были не в состоянии защитить их. Они оставались в сознании, но были парализованы. Все что могли делать беспомощные войны, так это терпеть раздирающую жгучую боль, которая заполняла их тела. Только неугасаемый инстинкт выживания сохранял им жизнь. Этот инстинкт достиг своего предела, когда вместо мерного гула генераторов варп-щитов послышался все нарастающий шум, который затем перерос в жужжание миллиона крыльев.

Бесчисленное множество маленьких черных тварей, порожденных варпом, пролезало буквально через каждую переборку, заполняя отсеки потоками чумной заразы. Это был Разрушительный рой, самое ужасное творение Нургла. Твари стали роиться вокруг обездвиженных гвардейцев смерти, поглощая их пот и заражая их раны. Они забивались в каждое отверстие на теле жертв, откладывая там свои яйца. Весь корабль был полон судорожно дергающихся тел. Распухшая от разложения плоть продавливала доспехи и выпирала наружу. Из раздувавшихся ран истекал едкий гной. Доспехи медленно наполнялись лопнувшими внутренностями и нагноениями зараженных органов, навеки срастаясь с разрушенными телами.

На командном мостике "Терминус Эст", едва шевелясь, лежал Тифон. Превозмогая смертельную агонию и боль, он поднялся на ноги. Из глубины разложившихся легких и разорванной флегмы раздался хриплый рев: "ЕЩЕ!!!" Миллионы заразных существ покинули своих жертв и облепили его. Твари волнами роились вокруг Тифона, заполняя его плоть. Вскоре все они скрылись под броней его доспехов. Теперь на командном мостике стояла невероятно гигантская фигура. Это был уже не Тифон. Отныне это был Носитель Разрушительного роя, лучший из сыновей Мортариона. Теперь его звали Тифус".

Тифон получил награду от своего истинного хозяина, Нургла, Повелителя Разложения, когда Разрушительный рой поразил корабли Гвардии Смерти.

В отличие от своих зараженных братьев по оружию он приветствовал происходящее. В то время как последний воин Гвардии Смерти пал в борьбе с заразой, Тифон принял самый жестокий удар чумы. Теперь он содержал всю бешеную силу и нечисть заражения в собственном теле. Оно стало переносчиком разложения, а его броня покрылась аурой страшной чумы. Отныне Тифон стал Тифусом, Провозвестником Нургла, Носителем Разрушительного роя.

Во время сражения за Терру, Гвардия Смерти была бы уничтожена, если бы не искусное управление Тифуса. Он организовал их эвакуацию и отступление в Глаз Ужаса.

Когда же в пучинах Глаза, Мортарион изменил свой демонический мир по образу и подобию Барбаруса, Тифус не оценил сентиментальности Примарха. Он был предан только Нурглу, и знал, что его силы возрастают, когда страх смерти захватывает души противников. На своем корабле с преданными воинами Тифус снова и снова возвращался в мир смертных. Так родилась легенда о Страннике, Провозвестнике Нургла, и с тех пор множество миров и тысячи проклятых душ были преданы Нурглу, в благодарность за его "дары".

Оглавление

История версий

Джон Френч Ариман Изгнанник: Чемпион Повелителя Судьбы

  Рука праха

  Изгнанник

    Пролог

    Часть первая Эмиссар судьбы

      I Терзание

      II «Дитя Титана»

      III Визит

      IV Клятвы

    Часть вторая Путь лжи

      V Сыны Праха

      VI Пепел воспоминаний

      VII Оракул

      VIII Рубрика

      IX Мертвый космос

      Х Призыв

      XI Варп-пролом

      XII Изменение

    Часть третья В прах возвращенный

      XIII Часовой механизм

      XIV Пленник

      XV Тайны

      XVI Сбор

      XVII Тьма

      XVIII Имена

      XIX Покой

      XX Все оружие

      XXI Обновление

    Эпилог

  Оракул-Мертвец

  Всё — прах

  Гончие гнева

  Тёмный Принц

  Колдун

    Пролог

    Часть первая Война пророчества

      I Сны

      II Братство

      III Конклав

      IV Убийца мира

      V Пересечение

      VI Круг

    Часть вторая Все сыновья праха

      VII Преданность

      VIII Игры разума

      IX Грозовое спокойствие

      X Воспоминание

      XI Земля лжи

      XII Сломленный

      XIII Клинки

      XIV Когти

      XV Соединение

    Часть третья Лабиринт забытого царя

      XVI Аполлония

      XVII Образы

      XVIII Откровение

      XIX Пробуждение

      XX Колдовство

      XXI Шторм разверзся

    Эпилог

  Врата Разрухи

  Неизменный

  Информация об Азеке Аримане

    Восхождение

    Падение

    Еретик

    Изгнание

    Внешность и способности

Кхарн Предатель: Чемпион Кровавого Бога

  Энтони Рейнольдс Кхарн Предатель

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

  Лори Голдинг Слабость других

  Уильям Кинг Ярость Кхарна

  Энтони Рейнольдс Избранный Кхорна

  Информация о Кхарне

    Восьмеричный Путь

    Кровь Богу Крови!

    Экипировка Кхарна

Люций Вечный: Чемпион Тёмного Принца

  Грэм Макнилл Вечный клинок

  Слова, слова, слова

  Информация о Люции

Дэвид Эннендейл Тифус Странник: Чемпион Отца Чумы

  Герольд Бога Чумы

  Гимн Разложения

  Информация о Тифусе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg