«Остров доктора Фу Манчи»

Сакс Ромер Остров доктора Фу Манчи

ГЛАВА I СОДЕРЖИМОЕ САКВОЯЖА

— Значит, вы понятия не имеете, где сейчас Найланд Смит? — спросил мой гость.

Я отнес его пустой стакан к буфету и снова наполнил.

— В Хельсинки я получил от него две телеграммы, — ответил я. — Первая была из Кингстона, Ямайка, вторая — из Нью-Йорка.

— Ах! Ямайка и Нью-Йорк… Что-то он отклонился от своего обычного маршрута. С тех пор никаких известий?

— Никаких.

— Вы уверены, что он не вернулся домой?

— Несомненно, его квартира на Уайтхолл заперта.

Я поставил виски с содовой перед сэром Лайонелом Бартоном и протянул ему кисет — он как раз чистил трубку. Моя столовая казалась слишком маленькой для такого крупного мужчины с львиной гривой подернутых сединой рыжевато-каштановых волос и проницательными голубыми глазами под густыми бровями. Наружность его была под стать славе: поневоле ждешь, что крупнейший в Европе востоковед окажется человеком весьма необычным.

— А вы знаете, Кэрригэн, — он набивал трубку родезийским табаком, как будто заряжал гаубицу, — я ведь знаком со Смитом дольше вашего, и хотя пропустил его последнее сражение с Фу Манчи…

— Вот как?

— В прошлом мы со стариной Смитом боролись против него вместе. Честно говоря, — он встал и принялся расхаживать по комнате, раскуривая трубку, — мне кажется, мы еще встретимся с этим китайским дьяволом.

— Это еще почему? — нарочито непринужденно спросил я.

— А что если он снова здесь… в Англии?

В голосе сэра Лайонела слышались те самые трубные звуки, которые выдавали в нем бывалого вояку; я ощутил нарастающее возбуждение.

— Предположим, просто предположим, у меня есть некоторые основания думать, что он здесь. Ну что, сегодня у вас не будет бессонницы? Чем чревато его присутствие? А тем, что, кроме Германии, нам пришлось бы иметь дело еще с одним врагом — врагом, способным принести за неделю больше вреда своими насекомыми, микробами, удавками и неведомыми ядами, чем Гитлер со всеми его войсками за целый год.

Он приложился к бокалу. Я молчал.

— У вас, — он понизил голос, — личная заинтересованность в этом деле. Вы согласились освещать финскую кампанию, поскольку…

Я кивнул.

— Поправьте меня, если ошибусь, и остановите, если я наступлю вам на любимую мозоль. Была одна девушка — по-моему, ее звали Ардата. Она принадлежала к почти вымершей белой народности — между прочим, я первым описал ее, — которая все еще живет в Абиссинии.

— Да-да… Она исчезла после нашего со Смитом отъезда из Парижа, когда Фу Манчи завершал свою битву с диктатурой. — Почти два года назад.

— Вы ее искали?

— Смит совершил чудо. В моем распоряжении оказались все средства секретных служб. Но с той поры мы не получали никаких сведений ни о докторе Фу Манчи, ни об… Ардате.

— Я слышал… — он стоял спиной ко мне и говорил через плечо, — что Ардата…

— … была во всех отношениях достойная девушка, — сказал я, вставая.

Страдания Финляндии, ранение, которое я там получил, приговор врачей, которые не допустили меня к строевой воинской службе, — все эти трагедии не могли сравниться с моим мужским горем — потерей Ардаты.

Сэр Лайонел повернулся и окинул меня проницательным взглядом, который я расценил как сочувствующий. Мы были знакомы много лет, и я знал, чего он стоит, но поладить с ним мог далеко не каждый. Ардата нежданно-негаданно привнесла в мою жизнь романтику, и вот девушка пропала. Бартон все это понимал.

Он снова принялся расхаживать по комнате, неистово пыхтя трубкой, и что-то в его осанке напомнило мне о Найланде Смите. Бартон был гораздо грузнее Смита, но у него была такая же задубевшая на солнце кожа, в нем чувствовалась та же жизненная сила; к тому же он тоже был заядлым курильщиком трубки.

От его слов у меня голова пошла кругом. Мне было интересно, не появился ли перед его мысленным взором образ — тот самый образ, который возник в моем собственном воображении: высокая, худощавая, по-кошачьи вкрадчивая фигура; гладко выбритая голова, лоб Шекспира, зеленые, как изумруды, глаза, которые порой странно затуманивались; гортанный голос — до того мощный, что, казалось, в нем воплощена энергия Цезаря, Александра Великого, Наполеона, — доктор Фу Манчи, олицетворение самого изощренного интеллекта современного мира.

Мне страшно хотелось услышать новости, но я сознательно сдерживал себя. Я снова наполнил стакан Бартона. Он принадлежал к поколению, которое привыкло много пить, и я даже не пытался подлаживаться под него. Я снова сел и сказал:

— Вы должны понимать, что затронули…

— Знаю, знаю! Я не из тех, кто пробуждает несбыточные надежды. Но тот факт, что Найланд Смит в Вест-Индии, практически все объясняет. Я напросился в гости, Кэрригэн, потому что, честно говоря, боялся поселиться в гостинице…

— Что?!

— Да… а мой собственный дом, как вам известно, пошел с молотка в первый день войны. Так вот. В чемоданчике — это весь багаж, который я с собой вожу, — лежит нечто такое, что, насколько мне известно, доктор Фу Манчи ищет уже много лет. С тех пор как я заполучил эти материалы, в моем доме в Норфолке начали твориться весьма странные вещи. Короче, меня так припекло, что я оттуда сбежал!

Я встал и подошел к окну. Возбуждение мое нарастало с молниеносной быстротой. В мире не было другого человека, которого я боялся бы больше, чем этого умнейшего китайского доктора, но если Ардата жива, значит, Фу Манчи — единственное звено, благодаря которому я могу найти ее.

— Продолжайте, — сказал я. — Я весь внимание.

Над Кенсингтон-Гарденз опускались серые зимние сумерки. По дорожке, которая вела от ворот напротив моего дома к Круглому пруду, двигались две-три фигуры. Вот-вот раздастся скорбный клич смотрителя парка: «Парк закрывается!» А после того как ворота запирались, начиналась долгая ночь со светомаскировкой.

— Я знаю, почему Смит ездил в Карибский бассейн, — продолжал Бартон. — В этом чемодане лежит нечто такое, что могло бы избавить его от поездки туда. Правительство Соединенных Штатов… Эй! В чем дело?

У ворот парка, глядя в мое окно, стояла какая-то фигура — девушка в пальто с капюшоном. Вероятно, я издал какое-то восклицание, ухватившись за подоконник и глядя через дорогу.

— Что случилось, Кэрригэн? — вскричал Бартон. — Что с вами?

— Там Ардата! — прошептал я.

ГЛАВА II ВТОРОЙ ПРИШЕЛЕЦ

Сомневаюсь, что кто-либо когда-либо спускался по длинному темному лестничному пролету быстрее, чем я сейчас. Кровь стучала у меня в висках, когда я мчался вдоль портика со стеклянной крышей, отделявшего дом от подъезда. Однако когда я распахнул дверь и выбежал на улицу, фигура в капюшоне исчезла. Я метнулся через улицу к воротам парка… и вновь увидел ее. Девушка уже свернула обратно в парк и как раз выходила из тени большого дерева на углу, где другая тропинка пересекала аллею, ведущую к Круглому пруду. При обычных обстоятельствах Бейсуотер-роуд в этот час суток представляла собой автодром с мчащимися наперегонки машинами, но война приглушила эту лондонскую песнь, и сейчас по дороге катили всего два-три авто.

Деревья в парке были окутаны серой клубящейся дымкой, их голые ветви напоминали худые загребущие руки, угрожающие путнику. Но там, впереди, маячила удаляющаяся, ускользающая фигура.

Я продолжал бежать. Моя теперешняя форма оставляла желать лучшего, но я собрался с силами и крикнул:

— Ардата! Ардата!

Шаг за шагом я настигал ее. Других прохожих поблизости не было.

— Ардата!

До нее оставалось не более двадцати ярдов, когда она на миг остановилась и оглянулась. Я уже представил себе, как сжимаю ее в объятиях, как она целует меня, когда она вдруг быстро повернулась и побежала!

На какое-то мгновение я застыл как вкопанный.

Удивление боролось во мне с обидой и гневом. Боже правый, что за бес в нее вселился? Я хотел было снова крикнуть, но решил поберечь силы. Сжав кулаки и вскинув голову, я бросился в погоню.

Она добежала до дорожки, которая огибает пруд, а я еще только по-настоящему разогнался. В годы учебы в Регби я слыл одним из лучших бегунов школы, но даже со скидкой на потерю формы из-за недавно перенесенной болезни надо было признать удивительный факт: Ардата легко от меня ускользала. Она неслась как газель!

И тут совсем рядом раздался скорбный клич:

— Парк закрывается!

Смотрителя парка я увидел сразу же после того, как смирился с поражением в гонке. Ардата, будто вспышка молнии, промелькнула мимо него. Он решил, что она спешит добежать до ворот, прежде чем они закроются, и только проводил бегущую фигуру небрежным взглядом. Что до меня, то я был намерен не упустить ее из виду, но, когда я несся на этого служителя, какое-то подозрение, должно 'быть, шевельнулось у него в голове — подозрение, которое связало бегущую девушку и меня. Снова бросив на нее взгляд, он преградил мне путь, растопырив руки.

— Не туда! — крикнул он. — Слишком поздно. Единственный выход — через Порчестерские ворота!

Порчестерские ворота были теми самыми, в которые я вошел. Какое-то мгновение я в смятении раздумывал, как мне обойти сторожа и догнать Ардату. Наверное, я рискнул бы напасть на него, несмотря на возможные последствия, но тут увидел направлявшегося к нам констебля.

Я остановился и, отдуваясь, пожал плечами. Гибкая фигурка уже была всего лишь призраком в туманной дали. Неуемная радость, которую я испытал при виде Ардаты, сменилась таким приступом отчаяния, таким жутким разочарованием, что, честно говоря, я едва не заплакал. Стиснув зубы, я отвернулся.

— Минуточку, сэр.

Смотритель парка последовал за мной. Стараясь сдержаться и не потерять самообладания, я уговаривал себя: «Только не ударь его. Он всего лишь исполняет свои обязанности. Она убежала. Против него ты ничего не имеешь. Будь повежливее, иначе проведешь ночь под замком».

Я замедлил шаг.

— Да, в чем дело?

Он догнал меня. Уголком глаза я видел приближающуюся фигуру констебля.

— Да просто любопытно, с чего это вы так спешите?

Мы уже шли рядом, и я выдавил улыбку, посмотрев в открытое морщинистое лицо этого человека. Мне подумалось, что он — егерь на покое.

— Я хотел кое-кого перехватить, — сказал я. — Я поссорился со своей девушкой, и она убежала от меня.

— Ах, вот оно что! — Он по-прежнему смотрел на меня с сомнением. — Убежала, значит? Молодая леди в капюшоне?

— Да. На ней был капюшон. Понятия не имею, куда она делась.

— А-а, понятно. Никто из вас вроде как не живет на кенсингтонской стороне?

— Нет, никто.

— А-а, понятно.

Наконец-то он поверил мне.

— Не повезло вам, сэр. А дамочка вроде как норовистая, это уж точно.

— Верно.

— Ну, порой из них получаются лучшие жены, когда доходит до дела. Ничего, надо думать, поостынет, а тогда уж воротится как миленькая.

— Будем надеяться.

Простецкая философия этого человека и впрямь помогла мне прийти в себя. Я был рад, что не стал ему врать и не поссорился с ним.

Мы шли рядом в сгущающихся сумерках. Мгла вокруг нас была неподвижна. Вода тоскливо капала с деревьев. Лондон затих, почувствовав прикосновение ночи. Об Ардате я не смел и думать, я лишь знал, что тайна ее повторного появления и бегства составляет только частицу еще большей тайны, которая куда загадочнее. И имя ей — доктор Фу Манчи.

Я испытывал ощущение какой-то угрозы, зловещего и навязчивого озарения, которое я буду не в силах отринуть. Выйдя из Кенсингтон-Гарденз и услышав, как ворота закрылись у меня за спиной, я постоял немного, глядя на свои окна.

В кабинете горел свет, шторы были раздвинуты. Кроме большого «паккарда», сворачивавшего за угол на Крейвен-террас, никаких машин поблизости не было. Перебегая через улицу и нащупывая в кармане ключи, я подсознательно отметил про себя номер автомобиля: ВХН77. Он легко запоминался, а я пребывал в том тревожном состоянии, в котором невольно замечаешь всякие мелочи.

Открыв дверь, я поспешил наверх. Мне надо было немало сказать Бартону и о многом его расспросить. Вся моя размеренная жизнь разом рухнула. Помню, как я с грохотом захлопнул парадную дверь и бросился в освещенный кабинет.

У письменного стола стоял высокий худощавый мужчина с бурым от тропического загара лицом и тронутыми сединой висками. Он пристальна смотрел на меня. Я резко остановился, не в силах постичь случившееся.

Это был Найланд Смит!

— Смит, Смит! Никогда в жизни не был так рад кого-либо видеть!

Он крепко сжал мою руку, внимательно разглядывая меня своими пытливыми глазами, однако лицо его оставалось серьезным, чуть ли не сумрачным.

— А куда делся сэр Бартон? — спросил я.

Смит, казалось, оцепенел. Он прямо-таки испепелял меня взглядом.

— Бартон! — воскликнул он. — Бартон! Бартон был здесь?

— Я оставил его тут.

Смит ударил правым кулаком по своей левой ладони.

— Боже мой, Кэрригэн! — вскричал он. — И вы оставили парадную дверь открытой? Я нашел ее нараспашку. Я искал Бартона по всему Лондону и вот…

Мои страхи, печали, дурные предчувствия мгновенно сменились ужасной уверенностью.

— Смит, вы хотите сказать…

— Совершенно верно, Кэрригэн! — тихо ответил он. — Фу Манчи в Лондоне… И он похитил Бартона!

Смит бегом бросился в спальню для гостей. Запинаясь, я рассказал ему все. На пороге, когда я включил свет, мы оба замерли как вкопанные.

В комнате царил жуткий разгром!

— Вы поняли, Кэрригэн, поняли?! — вскричал Смит. — Это была уловка, чтобы выманить вас из дома. Бедный Бартон, видит небо, отчаянно сопротивлялся! Взгляните-ка на этот сломанный стул!

— Его саквояжа нет!

Смит кивнул и принялся рыться в этом бедламе. Тяжелая ваза, покрытая сетчатой эмалью, лежала рядом с кроватью, в то время как место ей было на каминной доске. Смит внимательно осмотрел вазу, хотя я не представлял себе, что это могло ему дать. И тут я заметил кое-что еще.

Комната была оборудована старомодным открытым камином, рядом с которым лежали щипцы и кочерга. Огонь не разжигали, ибо я не ждал гостей, но железная кочерга оказалась под креслом! Подняв ее, я воскликнул:

— Смит, смотрите!

Кочерга была согнута, и это сразу наводило на определенные мысли. Смит схватил ее, поднес к торшеру — ибо уже сгустилась тьма — и потрогал кончиком пальца. Он швырнул кочергу на кровать и принялся озираться по сторонам, подергивая мочку левого уха — привычка, которая была так хорошо мне знакома.

— Бартон — сильный человек, — сказал он. — Если кочерга так погнулась, у кого-то наверняка перелом. Удивительно, что никто не слышал шума борьбы.

— Ничего удивительного. В доме, кроме меня, никто не живет, а моя приходящая прислуга ушла еще до появления Бартона.

Я услышал свой приглушенный голос. Ардата выманила меня, а мой бедный друг остался один и вынужден был защищать свою жизнь… Ардата…

— Есть и еще кое-что любопытное, Кэрригэн.

Смит опустился на колени и принялся внимательно рассматривать испорченный ковер. Он дополз на четвереньках до самой двери.

— Если предположить — а больше ничего не остается, — что агенты Фу Манчи проникли в дом сразу же после того, как вы выбежали отсюда, значит, они пришли по какому-то весьма спешному делу…

— Саквояж Бартона! Он сообщил мне, что там лежит нечто такое, что избавило бы вас от поездки в Карибский бассейн.

— Ах вот что! — Смит встал. — Так я и думал. Они пришли за картой. Бартон оказал им сопротивление. Ну… если они его убили, тогда зачем нести тяжелое тело по лестнице, рискуя встретить на улице полицейского? А если он жив, то куда делся?

— Вы говорите, входная дверь была открыта?

— Да. Быстрее, Кэрригэн! Давайте осмотрим лестницу. Хотя погодите — сначала сервант и другие места, где можно что-то спрятать.

Я услышал, как по Бейсуотер-роуд проехал автобус. Мне представилось, что он полон возвращавшихся домой служащих Сити, которым не терпится добраться до своих каминов. Черная трагедия войны подавляла их, однако ни один из этих людей даже не подозревал, что за окнами автобуса, совсем рядом, двое их сограждан охвачены ужасом гораздо более сильным, чем страх перед известным врагом.

Моя квартира стала сценой зловещей драмы. Пока мы со Смитом бегали из комнаты в комнату, объятые ужасом, я не раз замирал при мысли о том, что мы, возможно, вот-вот обнаружим тело Бартона. Поэтому обследовать большой буфет и старый дубовый платяной шкаф пришлось Смиту.

Мы не обнаружили никаких следов.

— Теперь лестница, — отрывисто бросил Смит. — Мы попусту тратим драгоценное время, но не можем начать действовать, не найдя хоть какой-нибудь зацепки.

— А что вы рассчитываете обнаружить?

— Волоком из спальни никакого тела не вытаскивали, в этом я убежден. Но его могли вынести на руках. Следы на ковре покажут, не стаскивали ли вниз какую-нибудь тяжесть. О, что это?

Зазвонил звонок.

— Входная дверь!

— Быстро вниз, Кэрригэн! У вас есть оружие?

— Нет… но я возьму.

Я поспешно прошел к письменному столу и, когда мой приятель кольт оказался у меня в кармане, спустился вниз. Смит с карманным фонариком уже ползал по лестнице, изучая ковер.

Когда я добрался до входной двери, то, открывая ее, понятия не имел, кого там увижу. А увидел я констебля.

— Это ваш дом, сэр? — грубовато спросил он.

— Нет… но я занимаю квартиру на третьем этаже.

— Стало быть, вы-то мне и нужны. Уже десять минут, как объявили светомаскировку, а у вас все окна сияют.

Глядя в уличный мрак (на улице не было машин, ночь стояла очень тихая), я снова задумался об этих странных способностях доктора Фу Манчи. Дьявольские проделки этого гения зла так подействовали на нас со Смитом (а он, как-никак, бывший комиссар Скотланд-Ярда), что мы напрочь забыли правила и нарушили закон!

— Боже милостивый! Вы правы, — воскликнул я. — Мы, должно быть, с ума сошли. Дело в том, констебль, что тут творились весьма странные дела и…

— Это меня не касается, сэр. Будьте добры прежде всего подняться и задернуть все шторы, а уж потом я запишу вашу фамилию и…

У меня за спиной послышался топот.

— Его не выносили, Кэрригэн! — донесся голос Смита. — Но на третьей ступеньке снизу кровь, и есть пятна на кафеле… Это еще что такое, черт возьми? — Смит уставился на полицейского.

— Серьезное дело, сэр, — заговорил констебль, но вид у него был немного растерянный. — Все огни…

Смит пробормотал что-то себе под нос, потом вытащил карточку и сунул ее в руки констеблю.

— Возможно, я служил там еще до вас, — резко сказал он, — но вы наверняка вспомните мою фамилию.

Констебль направил луч фонарика на карточку, вытаращил глаза на Смита и отсалютовал.

— Простите, сэр, — извинился он, — если я мешаю важному делу, но я всего лишь выполнял приказ.

— Вот и хорошо, — отрезал Смит. — Прежде чем спуститься сюда, я везде выключил свет. — Он помолчал, глядя на озадаченного полицейского, потом спросил: — Во сколько вы заступили на дежурство?

— Полчаса назад, сэр.

— А как долго вы наблюдали за этой дверью?

Констебль уставился на Смита, будто в его вопросе был скрытый упрек. Я сочувствовал этому человеку, веснушчатому молодому синеглазому парню с открытым взглядом, честному служаке, для которого Найланд Смит был влиятельным лицом. Мне пришло в голову, что во время обхода вверенной ему территории он куда-то ненадолго заглянул, а теперь был уверен, что Смиту об этом известно.

— Я знаю, о чем вы думаете, сэр, но я могу объяснить свою отлучку, — сказал он.

Смит досадливо щелкнул пальцами, и я увидел, как умирает зародившаяся было надежда.

— Все дело в машине, которая заехала на тротуар на Крейвен-террас, — продолжал констебль. — В этом деле было что-то странное, и я все записал по форме, прежде чем отпустить их. — Он сунул руку в задний карман брюк и вытащил блокнот. — Вот мои записи. Это был «паккард»…

Странно работает человеческий мозг. Пока констебль говорил, причем, казалось бы, о вещах, весьма далеких от того, что нас волновало, я мысленно перенесся к несчастной Ардате. Я пытался найти объяснение ее поведению, которое не было бы чревато разочарованием и гибелью мечты. Но теперь, когда констебль, упомянул о «паккарде», я невольно пробормотал:

— ВХН77.

— Совершенно верно, сэр! — вскричал констебль. — Именно эта машина!

— Одну минуточку, — вмешался Смит. — Расскажите мне, Кэрригэн, откуда вам-то известен этот номер?

Я рассказал ему, как машина с таким номером свернула с главной улицы на Крейвен-террас, когда я шел через мостовую к двери дома.

— Скорее, констебль! — внезапно загорелся Смит. — Ваши записи! Что подозрительного было в этой ВХН77?

— Ну, сэр, подробности у меня здесь. — Парень изучал свои записи в блокноте. — Машина заехала прямо на тротуар и резко остановилась в десяти ярдах передо мной. Из близлежащих лавочек выбежали несколько человек. Подойдя, я увидел, что водитель, судя по наружности, иностранец, потерял сознание за рулем. Я не очень-то понял, в чем там дело. Авария-то была пустячная, но водитель поломал руку…

— Левую или правую?

— Левую, сэр. Она у него висела. И ссадина на голове кровоточила.

— Хорошо. Продолжайте.

— На заднем сиденье я увидел врача и пациента, которого он переправлял в больницу. Пациент вроде был очень плох. Здоровенный такой мужчина, мощный, с рыжеватыми волосами, подернутыми сединой; он был в полуобморочном состоянии, и врач пытался успокоить его. Что-то там с головой…

— Вы понимаете, Кэрригэн? — вскричал Смит, и глаза у него загорелись. — Вы понимаете?

— Боже праведный, Смит… еще как понимаю!

— Опишите врача, — властно сказал Смит.

Констебль прокашлялся и заговорил:

— У него было очень желтое лицо, как лимон. Очки в черной оправе, а сам он был коротышка, довольно грузный, явно не англичанин.

— Его имя?

— Вот его карточка, сэр.

— Гм! — пробормотал Смит, взяв карточку. — Доктор Рудолф Остер, Уимпоул-стрит, 101, Запад. Есть ли такой врач?

— Я как раз собирался пойти позвонить из телефонной будки, когда увидел, что окна наверху ярко освещены. Я собирался попросить у хозяев разрешение воспользоваться их телефоном.

— У вас есть номер доктора?

— Да, сэр. Лэнэм, 09365.

— Вы хорошо поработали, констебль, — сказал Смит. — Я позабочусь о том, чтобы вас как-то отметили.

Веснушчатое лицо парня покрылось румянцем.

— Спасибо, сэр. Очень любезно с вашей стороны.

— Чем же все это кончилось? — возбужденно спросил я.

— Мы выкатили машину обратно на мостовую, и я помог вытащить шофера из-за баранки и поместить его назад. Тогда-то я и обратил внимание на его руку. Он стал приходить в себя.

— А как вел себя пациент? — спросил Смит.

— Он просто лежал на подушках и что-то бормотал. Доктор Остер объяснил, что необходимо доставить его в безопасное место, пока продолжается действие укола, который ему пришлось сделать.

Смит издал звук, похожий на стон, и стукнул кулаком по ладони другой руки.

— Рядом с водителем стоял чемоданчик с инициалами «Л. Б.». Он был весь покрыт заграничными наклейками. Доктор пересел за баранку и уехал…

— Когда? — оборвал его Смит.

— По моим часам, сэр, в тринадцать минут восьмого, то есть ровно пять минут назад.

ГЛАВА III ВХН77

— Не останавливайтесь, — крикнул Смит водителю, — разве только чтобы не угробить кого-нибудь! Давите на клаксон. Побоку все правила. Вперед!

Мне представилась возможность убедиться в расторопности столичной полиции, и это стало для меня откровением. За прошедшее шесть минут мы узнали, что доктор Остер — натурализованный британский подданный, кожник и что его нет дома; что ВХН77 задержал за неправильно замаскированную фару уличный постовой на Бейкер-стрит; что, по словам доктора Остера, который сидел за рулем, он вез пациента в частную клинику у Северных ворот Риджент-парка. Туда выехали пять патрульных мотоциклистов, всех полисменов и наблюдателей в этом районе предупредили, что надо остановить и задержать «паккард».

Смит пребывал в ужасном напряжении и не мог вести беседу, но, пока мы неслись по затемненным улицам, превратившим Лондон в тихую обитель тайны, в загадочное сердце всего мира, медленно бьющееся в темноте, Смит коротко ввел меня в курс дела.

— До Соединенных Штатов дошло, что Панамский канал — палка о двух концах. Происходят непонятные инциденты в странах Карибского бассейна. Исчезают люди. Офицеров посылают в Вест-Индию расследовать, и они не возвращаются, — скороговоркой информировал меня Смит. — Тайная база подводных лодок. Я шел по пятам Фу Манчи до Ямайки. Упустил его на Кубе. Бартон нашел какой-то ключ к разгадке местонахождения этой базы. Я подозревал это еще до отъезда. Теперь убежден. Фу Манчи вернулся в Англию, чтобы заставить Бартона замолчать, и, господи, он преуспел в этом!

Казалось, мы на бешеной скорости несемся прямо в кромешную тьму преисподней. Я понятия не имел, где мы находимся; мы могли оказаться и на Большом проспекте Карнака. Освещенные окна, яркие огни рекламы уступили место едва заметным блуждающим огонькам, которые я замечал во мгле. Иногда, подобно какой-нибудь фигуре на спиритическом сеансе, появлялась и тотчас опять исчезала автомашина. Дорожные знаки, зеленые, янтарные и красные кресты тоже мелькали, будто потусторонние видения…

Наша машина затормозила так резко, что меня едва не сбросило с сиденья.

Я увидел, как водитель выскочил на дорогу и метнулся туда, где загорался фонарик: вспышка — тьма, вспышка — тьма. Смит уже стоял на подножке, когда шофер прибежал обратно.

— В машину, сэр! — крикнул он. — В машину! Они проехали здесь всего три минуты назад! Я знаю, в какую сторону!

И снова мы помчались в непроницаемую тьму под возмущенные выкрики водителей едва ползущих машин, мимо которых мы проносились, сигналя клаксоном и нарушая все правила дорожного движения. В Скотланд-Ярде Смиту отрядили превосходного шофера-аса. Я проникся азартом погони. На карту была поставлена жизнь Бартона, и не только она…

Тормоза завизжали снова, мчащаяся машина угрожающе заелозила, остановилась, и мы тотчас же выскочили из нее.

При свете фонарей в руках Смита и водителя я увидел полицейского мотоциклиста, лежавшего рядом с разбитым мотоциклом чуть ли не под самыми колесами нашей машины.

— Вы очень пострадали? — крикнул Смит.

Человек обратил бледное лицо к свету. По лбу у него струилась кровь, черный стальной шлем скатился с головы.

— Похоже, у меня сломана лодыжка. Это, — он коснулся головы, — пустяк. Просто отнесите меня на тротуар. Меня сбила не ваша машина, сэр.

Мы перенесли его, усадив у ограды дома, погруженного во мрак. Наш водитель склонился над ним.

— Если ты в состоянии, приятель, — сказал он, — расскажи нам все. Ты видел «паккард»? Мы из Скотланд-Ярда. Это мистер Найланд Смит.

Человек поднял глаза на Смита. Очевидно, он испытывал острую боль, но заговорил ровным голосом:

— Я следовал за ВХН77 до этого самого места, сэр. Опознав машину, я обогнал ее и подал знак остановиться…

— И что же произошло? — резко спросил Смит.

— Он сбил меня!

— Куда он поехал?

— Первый поворот налево, сэр, за двумя домами.

— Как давно?

— Меньше двух минут назад.

Мы находились в одном из жилых районов к северу от Риджент-парка. Автомобилей на дорогах почти не было; их отсутствие настолько приглушило голос Лондона, что, когда полицейский умолк, воцарилась чуть ли не мертвая тишина. Темная ночь окутала нас, будто плащом; не слышалось ни единого звука, свидетельствовавшего о присутствии людей.

— Вы хорошо поработали, констебль, — быстро сказал Смит, — и вас ждет награда. — Он сунул фонарик мне в руку. — Вон там где-то должен быть дом. Найдите его, Кэрригэн, и вызовите сюда карету «скорой помощи». Просто позвоните в полицию и назовите мою фамилию. Простите. Другого выхода нет. Я понимаю ваши чувства, но мне надо жать дальше.

— Поворот налево — тупик, сэр, — крикнул водитель из Ярда через плечо, скользнув за баранку. — Вы не заблудитесь, мистер Кэрригэн, если пойдете пешком.

— А-а! — вскричал Смит. — Прекрасно! Они попались.

Он вскочил в машину, и та снова помчалась, а я остался стоять возле раненого.

— Значит, это Найланд Смит, — пробормотал он. — Жаль, что таких, как он, мало. — Он поднял на меня глаза. — Простите, что докучаю вам, сэр. Я не очень хорошо знаю этот район, но, по-моему, калитка вон там, чуть дальше, направо от вас. Сразу же за домом проходит Риджент-канал — вот почему следующий поворот никуда не ведет.

— Телефонной будки тут, наверное, нигде нет?

— Нет, сэр, но я потерплю, пока вы отыщете телефон.

ГЛАВА IV ДОМ В РИДЖЕНТ-ПАРКЕ

Пока я отыскивал калитку, мне не встретилось ни одной живой души.

Я пробирался ощупью по заброшенной подъездной аллее, посыпанной гравием, по обеим сторонам которой росли густые кусты, и вскоре оказался перед крыльцом. Центральную панель двери занимало объявление торговца недвижимостью, гласившее, что эта замечательная резиденция продается. Я оказался перед нежилым домом.

Бормоча себе под нос, я повернулся и прошел, наверное, с дюжину шагов, прежде чем сообразил, что в доме, вероятно, есть сторож. Я хотел было направиться назад, при этом оказался лицом к тому крылу этого уродливого викторианского здания, которое располагалось справа от входа, и увидел, что сквозь стекла высокой двери пробивается свет.

Удивляясь, почему не увидел его раньше, я протиснулся сквозь мокрые кусты, пересек газон и добрался до освещенной застекленной двери — одной из трех, выходивших на веранду. Я поднялся по ступенькам, намереваясь постучать в окно, но вовремя спохватился.

Я стоял с бьющимся сердцем, в припадке внезапного головокружения.

Окна закрывали тяжелые плюшевые шторы, одна из которых была слегка приоткрыта — сквозь эту щель и пробивался свет. Мне была видна комната, а за ней меблированная прихожая, ярко освещенная.

Там стояла, глядя через плечо, — отчего я и заподозрил, что это она приоткрыла окно, — девушка в пальто с капюшоном. Капюшон, отброшенный назад, открывал великолепную копну волос, бледное миловидное лицо; огромные, темно-синие, будто лазурит, глаза смотрели на меня.

Ардата… Ардата, которую я обожал, которая когда-то любила меня, которую я вырвал из когтей китайского доктора; Ардата, которую я отчаянно искал многие месяцы, изнемогая, Ардата, которая, когда я все-таки нашел ее, обманула и использовала меня, сыграв на моей любви так, что я предал своего друга! Ардата!

Тем не менее, отбросив к черту всякую осторожность и начисто позабыв о раненом, о котором был обязан позаботиться, я едва не прыгнул в комнату. Но сумел и во второй раз сдержать себя.

Где-то за углом веранды послышались шаркающие шаги, как будто человек приволакивал ногу, и стук трости с резиновым набалдашником.

Я, мгновенно обретя ясность рассудка, взял себя в руки: голова перестала гудеть, как осиное гнездо, я соображал четко и быстро. Прикинув, я понял, что едва успеваю прыгнуть и спрятаться за кустом остролиста, прежде чем этот с трудом переставляющий ноги человек появится из-за угла дома. Что я и сделал — прыгнул и распластался на мокрой земле.

Затаив дыхание, я смотрел во все глаза. Вода стекала с листьев мне на голову. Я лежал не далее трех шагов от веранды и вполне отчетливо увидел, как Ардата отбросила занавеску и выглянула. Шаркающий человек обошел невидимый мне угол, и я понял, что кто-то приближается к высокому окну.

В тот миг благодаря вновь обретенной ясности ума я осознал то, о чем до сих пор не подозревал: тупик, в который заехал «паккард», сообщался с задним двором этого дома, возможно, с гаражом. Я неожиданно оказался в самом логове врага.

Какая-то фигура медленно шла по веранде. Очень высокий худощавый человек в толстом пальто и, кажется, в кепке. Он опирался на палку, будто не доверял своим ногам. Застекленная дверь отворилась. В луче света я увидел Ардату. Сухощавый человек вошел, миновал девушку и оглянулся.

— Запри дверь, — услышал я сиплый голос.

Это был доктор Фу Манчи!

Когда дверь заперли на засов и занавеска опустилась, я встал на колени.

— Т-с-с! — услышал я у себя за спиной. — Не двигайтесь, Кэрригэн!

У меня замерло сердце. В двух шагах лежал Найланд Смит!

— Вы видели ее? — прошептал он.

— Что за вопрос?!

— Я вас понимаю, старина… Неудивительно, что мы не смогли найти ее. Но даже и теперь — не отчаивайтесь…

— Почему? — простонал я. — Разве осталась хоть какая-то надежда?

Ответ Смита прозвучал несколько странно:

— У доктора Фу Манчи когда-то была дочь.

Он придвинулся ближе и коснулся моего плеча. В тот миг я не знал, что означают его слова: постичь их смысл мне предстояло позже.

— Идемте! Сюда!

В темноте я, спотыкаясь, поплелся за ним и вскоре оказался в каком-то заброшенном саду — так во всяком случае я решил, — под купой деревьев. Вдали маячил загадочный дом, приютивший самого опасного человека в мире и… Ардату.

— Переулок, в который свернул «паккард», — быстро сказал Смит, — выводит к гаражу этого дома и стоящему за ним. Последний дом тоже с виду нежилой. Я вовремя разобрался в обстановке, и мы дали задний ход, а потом я отправился искать вас. Симс, шофер из Ярда, пошел за группой прочесывания, прихватив с собой раненого.

— Но как же… Бартон?

— Пока не подойдет подкрепление, мы не можем ничего сделать. Но не дать доктору Фу Манчи ускользнуть — наш долг перед миром.

— Почему вы не застрелили его на месте, Смит?

— По двум причинам. Первая связана с вами. Вторая причина в том, что, как мне известно, в этом доме полно агентов доктора… А Бартон у них в руках… Боже милостивый! Это что еще такое?

Кажется, я начал отвечать, но слова застыли у меня на языке.

Раздался один из тех звуков, которые лучше поскорее забыть, поскольку иначе они будут преследовать вас во сне: сдавленный крик, крик сильного человека, охваченного смертельным ужасом. Крик замер. С голых веток деревьев на нас падали капли воды.

Смит так крепко схватил меня за руку, что я поморщился.

— Это Бартон! — хрипло сказал он. — Господи, прости меня, если они…

Голос его надломился. Подсвечивая себе фонариком, Смит направился по дорожке прямо к дому.

Мы пробирались по поросшему какими-то колючками клочку земли, который я принял за клумбу с розами, когда Смит вдруг остановился, повернулся и повалил меня на землю! Его сила в минуты возбуждения бывала поразительна: я уже лежал, прежде чем до меня дошло, что именно Смит сбил меня с ног.

— Тихо! — прошипел он мне на ухо, распластавшись на земле рядом. — Смотрите!

Одна из дверей уже была открыта. Я увидел силуэт, который узнал бы и на расстоянии мили, — силуэт девушки, пребывающей, казалось, в большой печали. Она подняла руки, будто молила о чем-то, потом зажала ладонями уши и выбежала из комнаты. Быстро свернув направо, она скрылась из виду.

Смит дышал так же учащенно, как и я, но говорил ровным голосом:

— Ардата открыла нам дверь. Идемте, Кэрригэн.

Когда мы пробежали остаток пути и ступили в освещенный холл, Смит был совершенно спокоен — ни дать ни взять человек, пришедший с визитом вежливости. Я, зная, что мы бросаем вызов гениальнейшему из прислужников Сатаны, не мог не восхититься им.

— Оружие наизготовку, — прошептал он. — Стреляйте не задумываясь.

Место, где мы стояли, казалось мне смутно знакомым. Я понял, в чем дело, когда увидел открытую дверь, за которой была пустая комната. Застекленные двери в ней были завешены мрачными плюшевыми портьерами. Это была прихожая, которую я видел с противоположной стороны дома. Она была убрана со вкусом, на полу лежали ковры, но в ней было невыносимо жарко. Стоящие по всей прихожей в горшках гиацинты делали воздух тяжелым от благоухания. Высокие старинные часы возле покрытой ковром винтовой лестницы торжественно отмеряли время. Пока мы стояли и прислушивались, я поймал себя на том, что слежу за движением маятника. Освещение было тусклое, а из-за приоткрытой двери в алькове слева от лестницы пробивался свет.

В комнате за дверью слышался чей-то невнятный голос. Мы со Смитом быстро переглянулись и на цыпочках двинулись вперед. Речь держал доктор Фу Манчи.

— Я предупреждал вас еще полгода назад, — вещал этот странный голос (кто, хоть раз услышав, мог забыть его?). — Но моему предупреждению не вняли. Я несколько раз пытался — и столько же раз терпел неудачу — выкрасть карту Кристофа из вашего дома в Норфолке. Сегодня мои агенты не подкачали…

Медвежья шкура; служившая ковром, заглушала наши шаги, и вот Смит с величайшей осторожностью уже открывал дверь — по десятой доле дюйма.

— Вы не хотели ее отдавать и боролись. Я вас не виню. Я уважаю силу духа. Вы, возможно, даже и преуспели бы, не сумей доктор Остер ввести вам внутримышечно инъекцию кратегусина, который тут же вызвал кратаэгус кататониа, иначе говоря, оцепенение.

Смит уже открыл дверь почти на шесть дюймов. Я получил возможность разглядеть комнату. Она напоминала кабинет; на узком и длинном письменном столе бился связанный человек. Лица его я не видел.

— Поскольку все это произошло на улице, вас пришлось увезти. И теперь, сэр Лайонел, я решил, что ваши неоспоримые таланты вкупе с опасностью, которой чревато преждевременное обнаружение вашего тела, дают вам право на жизнь и службу Си Фану. Мои приготовления к отъезду завершены. Доктор Остер снова займется делом, и ваша наружность будет соответствующим образом подправлена. Приступайте!

Смит уже наполовину приоткрыл дверь. Я увидел, что связанный человек — это Бартон. Во рту у него был кляп. Его глаза, безумные от ужаса, были обращены на дверь. Он видел, что она открывается!

Над ним склонился человек в очках в черной оправе, тот самый, чьей отличительной особенностью был ярко-желтый цвет кожи. По описанию констебля я узнал доктора Остера. Пиджак с Бартона сняли, рукав сорочки был закатан. Желтый доктор Остер схватил бицепс мускулистой руки, оттянул кожу. Боль в обращенных к нам глазах заставила меня застыть, я ощутил едва ли не могильный холод. Кончик иглы шприца коснулся кожи Бартона…

Смит распахнул дверь, доктор Остер поднял глаза.

Я до сих пор не могу припомнить, впрямь ли я нажал на курок, но я услышал выстрел.

И увидел, как на желтом лбу проявилась крошечная синеватая точка. Доктор Остер с ненавистью посмотрел на меня сквозь стекла очков, потом выронил шприц и, не сводя с меня ненавидящего взгляда, ничком упал на извивающееся тело Бартона.

ГЛАВА V АРДАТА

— Ни с места, Фу Манчи! На этот раз игра окончена!

Смит одним прыжком очутился в комнате. Я тут же последовал за ним. Мертвый сполз на колени, уставившись в пустоту остекленевшими глазами, будто смотрел в разверзшийся перед ним ад, и беззвучно рухнул на пол. Я окинул взглядом Бартона, лежавшего связанным на длинном столе, и быстро повернулся к доктору Фу Манчи.

Но его уже не было!

— Боже милостивый!

Смит в кои-то веки был вконец сбит с толку; он яростно оглядывался в невероятном удивлении. Комната, как я и предполагал, оказалась кабинетом. Стена справа от двери, в которую мы ворвались, была заставлена книжными шкафами, дальше стоял старинный дубовый шкафчик со стеклянными дверцами, за которыми я разглядел расставленные по полочкам фарфоровые изделия — настоящие произведения искусства. Других дверей я не видел. Но, хоть мы и слышали голос Фу Манчи, самого доктора в комнате не было.

Бартон начал издавать какие-то нечленораздельные звуки, и Смит, вскинув свой пистолет, выстрелил в стеклянный шкафчик.

Посыпалось стекло, Смит ринулся вперед с криком:

— Развяжите Бартона! Скорее!

Сунув кольт в карман, я склонился над столом. Смит растворил дверцу, и до меня вновь донесся звук бьющегося стекла. Я сорвал повязку со рта Бартона; он уставился на меня, его красное лицо еще больше побагровело.

— За шкафчиком! — задыхаясь, проговорил он. — Достаньте его, Смит, эта желтая крыса за шкафчиком!

Вытащив из кармана перочинный нож, чтобы перерезать веревки, я услышал второй выстрел, и опять посыпались осколки.

— Он убежал сюда! — крикнул Смит. — Освободите Бартона и следуйте за мной!

Когда сэр Лайонел неуверенно сел и спустил ноги со стола, что-то упало на ковер. Это был шприц, игла которого коснулась кожи сэра Лайонела, когда я выстрелил. Бартон постоял немного, опираясь на стол, тяжело дыша и глядя на мертвеца.

— Меткий выстрел, Кэрригэн. Спасибо, — сказал он.

Звук третьего выстрела, уже более отдаленного, эхом прошелся по дому; я повернулся и увидел, что шкафчик для фарфора был потайной дверью. Теперь на его месте зияла брешь.

— Я пойду следом за вами. Найдите Смита.

Добрый старина Бартон! Выбора у меня не было.

Наступая на осколки фарфора, я вбежал в потайную дверь. При свете фонарика я увидел, что стою в большой комнате без мебели. Вторая дверь в ней была открыта, за ней царила кромешная тьма. Я миновал и эту дверь и опять очутился в прихожей, но теперь все лампы тут были выключены.

— Смит! — крикнул я. — Смит! Где вы?

Издалека, откуда-то сзади, до меня донесся хруст битого стекла под чьими-то подошвами. За мной шел Бартон. Рядом в темноте торжественно тикали старинные напольные часы. Я подошел к винтовой лестнице и повернул все выключатели, которые сумел нащупать.

Ничего не произошло. Видимо, был выключен рубильник.

Зная, что всего несколько минут назад в этом доме находились члены самой опасной преступной группировки в мире, я постоял немного, глядя вверх на устланную ковром лестницу. Благоухание гиацинтов становилось невыносимым; меня охватило даже не предчувствие беды, а уверенность в том, что нам грозит несчастье.

— Кэрригэн! — донесся голос Бартона. — Чертовы лампочки погасли!

— Сюда! — крикнул я и уже сделал было шаг навстречу ему, чтобы помочь, как вдруг кое-что увидел.

Один из цветочных горшков валялся разбитый на полу. Поток холодного сырого воздуха донес до меня какой-то экзотический запах. Дверь, через которую мы вошли, — дверь в сад — была распахнута, и из темноты на улице послышалась трель полицейского свистка.

— Выбирайтесь в сад! — крикнул я. — Смит где-то там, ему нужна помощь!

Что-то в запахе гиацинтов, в атмосфере этого дома навело меня на мысль о приползшем с востока тумане, из которого материализовался доктор Фу Манчи. Это был обыкновенный лондонский дом, но он приютил китайского гения зла, тяжкая аура которого по-прежнему витала в воздухе. Я бросился в сад, будто спасался от чего-то. До меня еле слышно донеслись слова:

— Идите! Я сам о себе позабочусь.

Переливчатый свист затих. Похоже, он доносился откуда-то справа, довольно далеко от той тропки, по которой мы со Смитом подбирались к дому. Теперь можно было не прятать фонарик, и я увидел, что вправо от двери отходила посыпанная гравием дорожка. Невдалеке виднелись теплицы.

«Гараж!» — осенило меня. Вероятно, Фу Манчи хотел добраться до своей машины, а Смит последовал за ним.

Сбегая вниз по крутой тропинке, я мысленно прикидывал, сколько прошло времени с тех пор, как Симс, шофер из Ярда, отправился за подкреплением, и гадал, не попал ли Смит в засаду. Я прекрасно понимал, что и мне грозит опасность, поэтому сжимал в руке свой верный кольт, когда проходил мимо теплиц. За ними я остановился.

Тревожную ночную тишину нарушал только унылый стук капель, падающих с деревьев. Бартон не подавал голоса, зато я услышал другой звук, который заставил меня замереть на месте. Это был свист — три печальные минорные ноты.

Выключив фонарик, я стоял и ждал. Свист повторился — где-то совсем близко, послышались шаги. Вдруг донесся тихий, невнятный призыв, и в темноте замерцал огонек.

Сад опоясывала стена из красного кирпича, теплицы были построены под ней. Вместо снятых ворот в стене была арка.

Там стояла Ардата; фонарь в ее руке отбрасывал жутковатые блики на взлохмаченные волосы девушки.

С уверенностью могу сказать, что ни до, ни после этого мгновения я не испытывал столь противоречивых чувств. В ее глазах, иссиня-черных в темноте, отражались такой ужас и одновременно такая мольба о помощи, что я тотчас осознал необходимость немедленных действий. Меня угораздило отдать сердце бездушной распутнице, и оно по-прежнему принадлежало ей.

Ардата заметила меня, погасила фонарь, и я увидел у нее в руке что-то похожее на шаль. Она повернулась, намереваясь убежать, но я оказался проворнее. В ту ночь мною руководило отнюдь не Божественное провидение: то, чему я стал свидетелем в доме, пропахшем гиацинтами, страшная участь, едва не постигшая сэра Бартона, злобная желтая физиономия доктора Остера, убийство которого ни в малейшей степени не обеспокоило мою совесть, — все это, вместе взятое, заставило меня постичь смысл слов «бешеная ярость».

Я бросился под арку, вцепился в болтавшийся за спиной Ардаты капюшон. Девушка выскользнула из плаща, я споткнулся и… следующим прыжком настиг ее!

Я обхватил Ардату руками; она дрожала и тяжело дышала, как попавшее в капкан дикое животное. Ее сердце билось рядом с моим.

— Пустите! — вскричала она. — Пустите! — и принялась колотить меня по груди кулаками, да еще как сильно!

Но я стиснул ее без всякой жалости, возможно, даже грубо, и она перестала сопротивляться, а слова сменились рыданиями., Она поникла — гибкая, тонкая и беспомощная — в моих объятьях. Наши сердца бились в такт, я так прижал Ардату к себе, что мое лицо коснулось ее волос, и их аромат едва не свел меня с ума.

— Ардата, Ардата! — простонал я. — Боже мой, как я тебя люблю! И как только ты могла сделать такое!

Ее сердце колотилось, как и прежде, но я почувствовал, что напряжение отпустило ее. Никакая актерская игра не помогла бы мне так выразить терзавшую меня боль. Ардата поняла это, но не сказала ни слова.

— После того как ты бросила меня в Париже, я искал тебя по всему свету, Ардата. Неделями почти не спал. Я не мог поверить, что, даже изменившись, ты стала бы мучить и изводить меня. Поэтому я подумал, что ты, наверное, умерла. Я чуть не сошел с ума. Я отправился в Финляндию… надеясь, что меня убьют.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Потому что вы, наверное, имеете в виду… какую-то другую Ардату.

Этот неуловимый акцент, эти странные переливы исполненного сочувствия мелодичного голоса… Я отвернулся, поскольку уже не отвечал за себя. Она говорила, как та Ардата, которую я обожал, Ардата, которой я лишился, но притворство и все ее поведение были сродни иноязычной речи.

— Есть только одна Ардата. Я был дураком, что поверил в нее. Где Фу Манчи? Где Найланд Смит?

— Пожалуйста, не делайте мне больно. — Я бессознательно стиснул ее. — Я бы, право же, помогла вам, если бы могла. Найланд Смит — мой враг, но вы — нет, и я не желаю вам худа. Я лишь скажу вам, что, оставшись здесь, вы умрете..

— Где Найланд Смит? Он никогда не был твоим врагом. Зачем ты так говоришь? И не смейся надо мной только из-за того, что я люблю тебя.

Она помолчала. Изгибы стройного тела, которое я держал в объятиях, искушали меня. Нервная тонкая рука украдкой поднялась и легла мне на плечо.

— Я не смеюсь над вами. Вы меня пугаете. Я ничего не понимаю. Мне очень, очень жаль вас. Я хочу спасти вас от опасности. Но есть одна большая ошибка. Вы бежали сегодня вечером за мной по Риджент-парку, и вот вы здесь. Вы говорите мне, — голос ее задрожал, — что любите меня. Но разве такое возможно?

Ее пальцы сжимали мое плечо, и я, хоть и смотрел в сторону, все же чувствовал, что она подняла на меня глаза, и в глазах этих стояли слезы. «Неужто вся планета обезумела из-за этой войны?» — подумалось мне.

— Это началось в тот миг, когда я впервые тебя увидел. И так будет всегда — всегда, Ардата. А теперь отведи меня к Смиту — я не отпущу тебя, пока мы не найдем его.

Но она, вцепившись, пыталась меня удержать.

— Нет-нет! Подождите… Дайте я попробую сообразить. Вы говорите, с того самого момента, как увидели меня… Я впервые увидела вас сегодня вечером, . когда вы окликнули меня в парке.

— Ардата!

— Да, вы крикнули: «Ардата». Я оглянулась и увидела вас. Возможно, вы мне понравились, и я пожалела, что мы не знакомы. Но я вас не знала, а ваши глаза горели, как у безумца. Вот я и побежала. А сейчас…

Наверное, потому, что все это было похоже на волшебный сон, моя крепкая хватка мало-помалу превратилась в нежное объятие; я наклонился, чтобы поцеловать ее, забыв о том, что она лживая лицемерка.

Девушка дрожала в моих объятиях, голос ее заставил меня позабыть обо всем на свете, кроме моей слепой, безнадежной любви к Ардате.

— Нет! Вы не посмеете! — Она быстро подняла руку, заслоняя от меня губы. Я поцеловал ее ладонь, пальцы. — Вы думаете, я куртизанка? Я даже не знаю вашего имени!

Я замер, но не выпустил ее из объятий.

— Ардата, — сказал я, — неужели доктор Фу Манчи приказал тебе мучить меня? — Я почувствовал, как при этих словах по всему ее телу пробежала дрожь. Она глубоко вздохнула, будто всхлипнула, но по-прежнему молчала. — Я любил тебя, я всегда буду тебя любить, а ты взяла и убежала. Ты не послала мне никакого письма, ни словечка, даже не сообщила, что жива. И вот теперь, когда я тебя нашел, ты заявляешь, будто не знаешь моего имени… Ардата!

Ее голова упала мне на грудь, и девушка безудержно расплакалась.

— Я хочу в это верить, — всхлипывала она, — хочу поверить. Я ничего не понимаю, но мне не к кому обратиться во всем белом свете. Будь это правдой, если я действительно каким-то образом забыла, если бы вы и впрямь были…

И вдруг, пока я нежно сжимал ее в объятьях, в мозгу у меня зазвенели слова Найланда Смита: «Не отчаивайтесь… У доктора Фу Манчи когда-то была дочь». Смысл этих слов все еще ускользал от меня, но я обрадовался, потому что уловил в них нечто такое, что помогло мне примирить, казалось бы, непримиримое.

— Ардата, дражайшая моя, ты просто должна поверить. Как же иначе я узнал бы твое имя… или обожал бы тебя… если мы никогда не были возлюбленными? Ты забыла… Бог знает, как и почему… но это правда.

Она с заметным усилием взяла себя в руки и заговорила. Голос ее хоть и дрожал, но звучал естественно.

— Я пытаюсь поверить вам, хотя сделать это — значит признать, что у меня, наверное, было расстройство психики, о котором я тоже забыла. Вы спросили меня, куда направился Найланд Смит. Он побежал к гаражу — это прямо по той дорожке. Где доктор Фу Манчи, я вам сказать не могу, я просто этого не знаю. Но если вы меня не отпустите, я умру.

— Умрешь? Но почему?..

— Я попытаюсь вам объяснить, когда мы встретимся в следующий раз. — Она прижалась лицом к моему плечу. — Но если я должна верить вам, то и вы должны верить мне. Видите, я доверяю вам. Я уже давно вытащила его у вас из кармана.

И она протянула мне мой кольт.

Я отпустил Ардату и стоял, сжимая в руке автоматический пистолет и стараясь осознать создавшееся положение, когда от дома донесся зычный голос Бартона.

— Кэрригэн! Где вы? Отзовитесь!

Я оглянулся и крикнул:

— Сюда, Бартон!

Но, когда я снова повернулся, Ардаты уже не было рядом. Ее плащ был перекинут через мою руку, в другой руке я сжимал кольт. Я опустил его в карман, выхватил фонарик и направил луч вперед.

Ни движения, ни шума шагов. Вода с унылым плеском стекала с крыши теплицы, а где-то далеко настойчиво гудел клаксон автомобиля.

Это ехала группа захвата.

Почему же молчит Найланд Смит? В этом было что-то зловещее. Я уже сказал и признаюсь снова, что при виде Ардаты позабыл обо всем на свете. И вот, пока я стоял тут с колотящимся сердцем, вполне возможно, что…

— Вы отыскали Смита? — крикнул Бартон. — Посветите-ка. Я тут кое-что нашел и…

Я повернулся, и сноп света упал на дорожку, которая вела к дому. В этот миг в нос мне ударил резкий запах боярышника, будто принесенный внезапным порывом ветра. Я инстинктивно пригнулся, но опоздал на какую-то долю секунды.

Голова моя словно оказалась в мокром резиновом мешке. Я почувствовал, что куда-то проваливаюсь — не быстро, плавно, словно погружаюсь в облака цветущего боярышника.

ГЛАВА VI ОПЫТЫ ДОКТОРА ФУ МАНЧИ

Мне казалось, что я прорвался сквозь какую-то хрупкую скорлупу к лиловому свету и тишине. Окружающий мир, воспоминания о кипучей деятельности, о капающей влаге — все это быстро понеслось в мозгу. Здесь стояла тишина; на освещенном пространстве не было видно ничего и никого. Потом откуда-то издалека донесся голос доктора Фу Манчи:

— Представитель моего рода, такой мандарин, как я, связан кодексом, который прочнее стали. Для себя я ничего не прошу. У меня в руках ключ к святая святых таинственного Востока; владея этим ключом, я повелеваю армией настолько огромной, что о командовании ею не мечтал ни один смертный.

Должно быть, я бредил, поскольку вокруг не было ни души: я был один-одинешенек в фиолетовой пустоте.

— Основа моей власти на Востоке, но длань моя простирается на Запад. Я восстановлю былое величие Китая. Когда ваша цивилизация, как вы любите ее величать, уничтожит себя, когда вы обратите в пепел ваши дворцы и храмы, когда в слепоте своей вы повернете часы, которые так заботлива, настраивали, вот тогда я воспряну. Из огня восстану я. Красные сумерки падут на Запад, придет золотая заря Востока…

Голос постепенно замер, и загадочное сияние тоже померкло, словно это был мираж, созданный голосом или аурой говорившего.

Я лежал в неестественной позе на металлической кушетке в длинной узкой комнате с низким потолком; окон в комнате не было. Она освещалась плафонами и была пропитана каким-то специфическим духом, наводившим на мысли о морге. Та половина комнаты, в которой стояла кушетка, не имела обстановки, если не считать высокого шкафчика со стеклянными дверцами. В этом шкафчике хранились в банках всевозможные анатомические образцы: коллекция до того отвратительная, что я опять усомнился в реальности происходящего.

Несколько человеческих рук — черных, желтых и белых; коричневое предплечье; внутренние органы, которые нет нужды описывать; в самой большой банке, полуприкрытой марлей, лежала голова негра с ухмыляющейся во весь рот физиономией.

Другая половина комнаты представляла собой небольшую, но хорошо оборудованную лабораторию, где сейчас как раз ставился какой-то опыт. Под ретортой, снабженной конденсатором, шипел непонятный аппарат, похожий на бунзеновскую горелку, но чем-то отличающийся от нее. Слабое знание химии не позволяло мне лучше разобраться в происходящем.

Я бросил лишь один взгляд на объект, находящийся в процессе дистилляции, и отвел взор. Мне стало тошно, и я на миг закрыл глаза. Но то, что я увидел, возможно, каким-то образом объясняло фиолетовый мираж.

На верстаке поменьше стояла низкая приземистая лампа, опиравшаяся вроде бы на какой-то стеклянный кубик. Она излучала странное фиолетово-пурпурное сияние, и я тотчас вспомнил глаза Ардаты.

И с этой мыслью ко мне вернулось сознание… Ардата! Неужели она предала меня? Неужели она снова меня обманула и оставила на милость головорезов доктора Фу Манчи? Я вспомнил, что она украла мой кольт, а потом вернула его. Было ли это свидетельством ее невиновности или всего лишь мимолетным раскаянием…

Дверь в стене рядом с большим лабораторным столом беззвучно скользнула в сторону. Голова у меня закружилась, как после быстрого подъема на большую высоту. Неторопливой, невероятно похожей на кошачью поступь походкой вошел какой-то человек и закрыл за собой дверь. На нем был длинный халат из зеленой атласной ткани. Повернувшись, человек посмотрел в мою сторону.

Это был доктор Фу Манчи.

Он еще больше исхудал с тех пор, как я видел его в последний раз, а когда доктор уселся за стол, я заметил, что в его движениях чувствуется усталость. Человек, который не встречал доктора Фу Манчи, наверное, никогда не сможет понять, какая особая сила исходила от него.

Я не знал никого, кроме Найланда Смита, кто был бы способен ей противостоять. И вот теперь, оказавшись наедине с доктором в этой узкой, длинной и зловещей комнате, тишину которой нарушало только шипение горелки, я понял, что источник этой силы — его глаза, похожие на странные зеленые маяки. Они лихорадочно блестели в глубоких черных глазницах.

Его внушительная фигура, высокая, угловатая, со вздернутыми плечами, придавала ему некоторое гротескное величие; и когда он сидел передо мной — оживший скелет, облаченный в складчатый атлас, с обтянутым кожей причудливым черепом, вся его сила, казалось, воздействовала на меня. При появлении доктора я вскочил на ноги и теперь стоял, борясь со страхом, смешанным с отвращением.

Он заговорил. Речь давалась ему с огромным трудом. Я внезапно проникся уверенностью, что конец доктора Фу Манчи очень близок. Казалось, какой-то волшебник изловчился и загнал душу обратно в тело, умершее много лет назад.

— Я полагаю, вы не чувствуете ни тошноты, ни каких-либо иных неприятных ощущений. Мои молодцы — мастера по части ножей и удавок, но весьма неуклюжи, когда дело доходит до более тонких методов.

Несколько мгновений он наблюдал за мной, положив костлявую руку с длинными ногтями на зеркальное стекло, которым был покрыт стол. Как и прежде, мне показалось, что доктор проникает во все уголки моего сознания, читая все мои мысли.

Я сунул руку в карман, как бы признавая поражение, но пальцы нащупали автоматический пистолет. Меня не разоружили!

— Вы нанесли огромный урон моим планам, мистер Кэрригэн, когда застрелили моего сподвижника Остера. Доктор Остер был обладателем диплома Гейдельбергского университета, а также одной незначительной ученой степени в Лондоне. Следовательно, его квалификация была весьма невысока, однако он приносил нам пользу. Поскольку у вас довольно хорошо развиты способности к наблюдению, вы, несомненно, заметили, что его кожа отличалась необычной пигментацией.

Этот невыносимый взгляд исключал всякую возможность отрицания. Я ответил:

— Он был желтый, как лимон.

Сжимая в руке кольт, я говорил себе: «Ты же не колебался, когда речь шла о негодяе рангом помельче. Чего же колебаться сейчас?»

— Совершенно верно. Это объяснялось природой экспериментов, которые он проводил под моим руководством. Будьте добры заглянуть в шкафчик, что справа от вас, только не переступайте красную линию, которую вы, возможно, уже заметили на полу.

Раньше я красной линии не видел, зато увидел ее сейчас: полоска в дюйм шириной тянулась от стены до стены сразу же за шкафчиком с анатомическими образцами и разделяла комнату на равные части. Я двинулся вперед. Это меня вполне устраивало: доктор Фу Манчи мог оказаться на таком расстоянии, с которого я вряд ли промахнулся бы.

— Руки негра, — продолжал он тихим свистящим голосом, — представляют особый интерес. Вы со мной согласны?

Борясь с тошнотой, которая грозила накатить снова, я посмотрел на эти ужасные куски плоти. Одна из рук была конвульсивно сжата, напряженная ладонь второй была растопырена, и я задался вопросом, как умер ее чернокожий обладатель. Я приблизился и увидел, что руки, собственно, не совсем черные, даже не коричневые, а скорее того глубокого пурпурного оттенка, который присущ некоторым разновидностям тюльпанов. Я смотрел на них будто зачарованный..

— Обратите внимание на белое предплечье. Оно принадлежало моряку-индусу. Яркую желтую руку, обозначенную буквой «G», подарил мне светловолосый баварский юноша…

Я полагаю, что именно это запоздалое осознание смысла его слов, неожиданно жуткое понимание того факта, что человеческие существа всех рас были принесены в жертву ради какого-то невообразимого научного опыта, и подтолкнули меня к действиям: повернувшись к доктору Фу Манчи, я выхватил из кармана кольт, тщательно прицелился и выстрелил — не в голову, но в сердце, а чтобы быть вполне уверенным в том, что избавлю мир от чудовища, я выстрелил дважды.

Доктор Фу Манчи улыбнулся! Улыбнулся, обнажив ряд мелких, ровных, желтых зубов. Казалось, надо мной смеется мумия человека, жившего на заре юного мира. Он заговорил, но его слова доносились до меня будто из какого-то туннеля.

— Это были боевые патроны — их не заменили на холостые. Мне хотелось, чтобы вы попытались включить в собрание своих трофеев и меня, но я заметил, что вы целились мне в грудь. Сила, мистер Кэрригэн, живет в мозгу, а не в сердце. Древние египтяне знали…

Но я уже отвернулся. Я швырнул кольт на кушетку и опустился рядом с ним. Я стал свидетелем чуда, и оно потрясло меня до глубины души. Теперь оставалось найти ответ только на один вопрос: каким образом я буду умерщвлен?

Странная, не поддающаяся определению вибрация, которую я ощутил в миг его появления, неожиданно прекратилась, когда голос доктора Фу Манчи снова прорвался сквозь покрывало оцепенения, окутавшее мой мозг.

— Чувство повышенного черепно-мозгового давления, несомненно, исчезло? Вы ощущаете покой и тишину. Объяснение этому простое. Будьте любезны оставить свой пистолет там, где он лежит, и сесть вот на этот стул. Тогда мы сможем перейти к сути нашей беседы.

Я встал и повернулся к нему лицом. Глаза его покрылись поволокой, взор стал задумчивым; в зрачках больше не было того изумрудного блеска, который внушал мне чувство тревоги. Рука доктора, протянутая над столом, указывала когтистыми пальцами на металлический стул.

Будто побитая дворняга, я двинулся вперед и остановился у красной черты.

— Можете смело пересечь ее.

Я пересек линию и опустился на стул напротив доктора Фу Манчи. Если не считать шипения горелки, в комнате было тихо. Доктор подпер подбородок тощей, как мосол, рукой; сидя рядом с ним, я чувствовал оторопь, будто находился в обществе покойника.

— Вы замечаете, мистер Кэрригэн, здесь я применяю те же примитивные методы, которые дали Парацельсу отменные результаты и посредством которых Ван Гельмонт проводил свои трансмутации. Но прежде чем мы перейдем к теме моих теперешних экспериментов, представляющих для вас некоторый личный интерес, — при этих словах у меня похолодело сердце, — мне хочется объяснить, почему ваши пули не долетели до меня.

Я стиснул зубы.

— Когда вы были очень молоды, умер доктор Свен Эриксен, и в газетах было полно сообщений о луче Эриксена, который этот выдающийся физик так и не усовершенствовал. Официально объявленный мертвым, он с тех пор завершил свои исследования — с небольшой помощью с моей стороны.

Это заявление вызвало жуткие воспоминания, но я промолчал.

— Этот так называемый «луч» — по сути дела звуковая волна, или аккорд. Эриксен обнаружил, что определенное сочетание неизмеримо высоких нот, не воспринимаемых человеческим ухом, может разложить едва ли не любое вещество на его начальные составляющие. Это была чисто физическая проблема, проблема расстройства гармонического равновесия. Пояс, или занавес, из этих звуковых волн можно перебросить через комнату, просто нажав кнопку. Но продолжительное воздействие этих вибраций в высшей степени вредно. Вот почему я и отключил аппарат.

Я быстро поднял и опустил глаза. Доктор Фу Манчи наблюдал за мной, и, даже когда его зрачки были подернуты дымкой задумчивости, я не мог вынести их пристального взгляда.

— Ваши пули все еще существуют, только не как свинец и никель, а как составляющие их частицы. Они дезинтегрированы. Важность этого открытия трудно преувеличить. Мне известна только одна субстанция, способная проникнуть в зону, защищенную аккордами Эриксена…

Раздалось едва слышное гудение, и все лампочки погасли!

ГЛАВА VII РИВЕР-ГЕЙТ

Первым делом мне, естественно, пришло в голову, что доктор Фу Манчи подал какой-то тайный знак, приказывая разделаться со мной в темноте. Горелка, шипевшая под ретортой, и ее жуткое содержимое перестали кипеть и клокотать. Я вскочил на ноги. Из непроницаемой мглы донесся властный гортанный голос:

— Пожалуйста, оставайтесь на месте. Благодаря некоторым мерам, принятым на скорую руку, электроснабжение лаборатории осуществляется от распределительного щита, и его отключили. Это означает воздушную тревогу, мистер Кэрригэн, но вы можете не волноваться.

Воздушная тревога? Так, значит, страшная мысль о том, что я был без сознания слишком долго и что эта тайная лаборатория, возможно, находится далеко от Англии, не должна больше занимать мой разум. Но я сел и сказал — так храбро, как прежде никогда не решался высказываться в присутствии доктора Фу Манчи:

— Похоже, вы опасно больны.

А призрачный голос ответил мне:

— Я доконал себя. Наука — моя госпожа, и я служу ей слишком усердно. Вы, возможно, заметили потушенную сейчас небольшую фиолетовую лампу. Состояние, в котором вы меня застали, объясняется моими экспериментами с этой лампой. Зеленый халат, что я ношу, обеспечивает некоторую защиту, но я не могу найти формулу для усиления иммунных структур человека, с тем чтобы полностью устранить ее вредоносное воздействие. У доктора Остера, моего ассистента в этих исследованиях, развилась непрозрачность хрусталиков глаз, сопровождаемая заметными пигментными изменениями; и хотя (подтверждением чему служат образцы, которые вы осмотрели) расовые типы реагируют по-разному, ни один не может выдержать этого излучения, не приобретя хронической патологии. Но вы все еще стоите…

Я сел.

То ли я себе навоображал, то ли глаза доктора, как я подозревал, и впрямь обладали какой-то исключительной способностью, только мне показалось, они наблюдают за мной, излучая во тьме зеленый свет, будто глаза крупной кошки.

— Я представил некоторые предложения мистеру Найланду Смиту, — продолжал он. — Хотя благодаря тому, что мне удалось вернуть карту, обнаруженную сэром Лайонелом Бартоном, я могу принять соответствующие меры предосторожности. Любое вмешательство в мои планы в странах Карибского бассейна способно изменить историческое развитие мира. Вы мой задолжник. Если мистер Смит откажется уплатить за вас выкуп (я полагаю, у вас есть какая-никакая ученая степень), я приглашу вас занять место соратника Остера, услуг которого вы меня лишили, и продолжить под моим руководством исследования, прервавшиеся с его смертью.

Перо бессильно передать, какой меня охватил ужас, когда я услышал эти слова. Перед мысленным взором предстали куски плоти людей, принявших мученическую смерть ради жажды познания, которая двигала этим дьяволом в человеческом обличье. И вот теперь мне было суждено пополнить число этих мучеников.

Уж и не знаю, что мне было делать и как отвечать на это чудовищное заявление. Я не заметил никакого движения, но доктор Фу Манчи покинул свое место за столом, покрытым стеклом, потому что голос его раздался уже из-за потайной двери:

— Вынужден вас на время оставить, мистер Кэрригэн. Настоятельно прошу вас не вставать с места. Многие предметы здесь смертельно опасны. Я позабочусь о том, чтобы лампы снова загорелись. Если хотите, можете курить.

Легкий стук подсказал мне, что дверь закрылась.

Я остался наедине с фиолетовой лампой, которая ослепляла, изменяла цвет кожи людей с белого на желтый, которая уничтожила сверхмогучую конституцию своего китайского создателя; наедине с ампутированными останками тех, кто пострадал ради того, чтобы мечта доктора Фу Манчи стала явью. Какова же была цель этих безжалостных экспериментов? Какая сила таилась в лампе?

Порывшись в кармане, я обнаружил, что мой фонарик на месте. Любая судьба была предпочтительнее участи, уготованной мне дьяволом-доктором. Я обвел лучом по этой внушающей благоговейный страх тихой комнате, в которой воняло, как в морге.

Луч блеснул, упав на кольт, валявшийся на кушетке. Он оживил голову негра, ухмыляющегося в большой банке, а неподвижные руки в сосудах вдруг причудливым образом задвигались.

Я шагнул к красной черте.

«Ощущения черепно-мозгового давления», о котором упоминал доктор Фу Манчи, не было: прибор Эриксена оставался отключенным. Я пересек красную линию и взял свой автоматический пистолет. В этот миг мой необычайно обостренный слух подсказал мне, что скользящая дверь открылась.

Я мгновенно повернулся, направив луч на стену за верстаком и положив палец на курок.

Несомненно, загадка лампы оживила мое воображение, поэтому я подумал, что сюда вызвали какого-то джина. Хоть я и держал это привидение на мушке, тем не менее едва не оцепенел от страха, когда луч фонарика высветил гигантскую фигуру в дверном проеме. Это оказался человек геркулесова сложения, в белом халате с красным поясом и в феске. Эти толстые губы, плоские ноздри и курчавые волосы явно принадлежали нубийцу, однако кожа у него была белой, как слоновая кость!

Здравый смысл вытеснил фантазии. Человек был душегубом, которого доктор Фу Манчи послал, чтобы разделаться со мной.

— Руки вверх! — приказал я.

«Белый негр» повиновался, подняв светлые руки, но даже не моргнув от резкого луча.

— Не так громко, сэр, — хрипло сказал он. — Себе же хуже сделаете, если будете так кричать.

То, что он говорил по-английски, причем с американским акцентом, вызвало новое потрясение. Я не доверял его напускному дружелюбию.

— Кто вы? Что вам нужно?

— Меня зовут Хассан, сэр. Я хочу помочь вам…

— С какой стати?

— Того желает Белая Леди. — С этими словами он коснулся лба. — Когда Белая Леди желает, Хассан повинуется.

У меня екнуло сердце.

— Эта Белая Леди… Ардата?

Хассан снова приложил руку ко лбу.

— Ее семье я служу, как служил мой отец, а еще раньше — его отец, очень-очень давно. Приказ Белой Леди гораздо важнее, чем приказ хозяина, гораздо важнее любого другого, кроме веления всемогущего Аллаха. Следуйте за Хассаном.

Мне хотелось задать ему уйму вопросов, ведь у этого человека, возможно, был ключ к той мучительной загадке, которая не давала мне покоя, однако требовалось принять быстрое решение, и я его принял.

— Ведите, — сказал я и шагнул вперед. — Я буду светить фонариком.

— Никакого света, — прошептал он, — никакого света. Подойдите поближе и возьмите меня за руку.

Я схватил его белую мускулистую руку, движимый отнюдь не детской доверчивостью, однако, когда я оказался рядом с нубийцем и выключил наконец фонарик, немигающие глаза великана подсказали мне единственно верный вывод: Хассан был слепцом.

— Ни звука, — тихо сказал он, — Хассан видит внутренним глазом. Доверьтесь Хассану…

Он повел меня по короткому коридору, очевидно, устланному резиной. Открыл и закрыл еще одну бесшумную дверь. Зловоние лаборатории уже не ощущалось, воздух был прохладный. Мы поднялись по каменным ступеням и постояли немного наверху. Мне показалось, что Хассан прислушивается. Сам я не слышал ни звука, не видел ни огонька.

Вдруг он крепко сжал мою руку, быстро оттащил меня шага на три вправо и снова замер.

Послышались тихие шаги… все ближе, громче. Луч желтого света блеснул у арочного прохода, не далее чем в десяти футах от того места, где мы спрятались. Я смотрел, затаив дыхание. Мечущиеся лучи высветили каменный коридор. И вот показался человек, несший фонарь, — приземистый крепыш, один из телохранителей доктора Фу Манчи, бирманец. Он нес фонарь-«молнию». За ним следовали двое других, тащившие на носилках чье-то тело.

Они прошли; звук шагов затих, свет померк, опять воцарилась кромешная тьма.

Мною овладели самые ужасные предчувствия и тошнотворный страх. Чье тело я только что видел? Что это за место с каменными коридорами, где доктор Фу Манчи устроил свое логово? Хассан, будто предугадав, что я сейчас заговорю, прошипел:

— Т-с-с! — и повел меня дальше.

Наш путь лежал в ту сторону, откуда пришли люди с носилками, и в тот миг, когда мне показалось, что я различил слабый проблеск света впереди, раздался звук, прокатившийся гулким эхом по каменному переходу, звук, из-за которого я разом превратился в труса. Это был удар гонга!

Хассан замер и наклонился к моему уху.

— Это зовут меня, — прошептал он. — Надо идти. Слушайте внимательно. Прямо перед вами находится брешь, широкая и высокая. Внизу — река, очень далеко внизу. Но за этой брешью железная лестница. Поосторожнее, сэр. Там стоит баржа, вода поднимается. Если на барже кто-то окажется, стреляйте. Потом пройдите вброд или по илу до деревянных ступенек за носом баржи.

По зданию разнесся звук второго удара гонга.

— Скорее! — прошептал Хассан. — Скорее!

Он отпустил мою руку и ушел.

Перспектива была далеко не самой приятной, но я предпочитал сломать шею, нежели покориться участи пленника доктора Фу Манчи. Я направился к тусклому огоньку вдали, мысленно представил себе эту «брешь, широкую и высокую» и, не имея особого желания бросаться сломя голову в Темзу, рискнул зажечь фонарик. При виде открывшегося зрелища все мои надежды рухнули.

Это был старый склад. Проход вел к широкой двустворчатой двери, рядом с которой я увидел поржавевший подъемник. В каждой створке было по железной решетке, а сами двери были закрыты и заперты.

Я оказался в ловушке!

Вконец пав духом, я тем не менее подошел к дверям и подергал висячий замок. Он был крепкий. Холодный сырой воздух пробивался сквозь решетку, а я, потеряв всякую надежду, смотрел наружу. Ночь была до того темной, река лежала так далеко внизу, что я не смог бы ничего разглядеть, если бы мне не помогли прожектора. Темноту прорезали серебряные клинки, чертившие на небе изменчивый узор, который отражался в маслянистом зеркале реки далеко внизу.

Судя по расстоянию до зданий, смутно различимых на противоположном берегу, который я принял за берег графства Сэрри, я находился за мостами, среди причалов. Но этой ночью мощное сердце порта почти не билось. Лишь кое-где поблескивали размытые белые огоньки или красные фонари да слышался неясный гул, похожий на жужжание попавшего в сачок пчелиного роя, — обычная вагнеровская симфония Лондона. Вверху — ищущие лучи прожекторов, внизу — тихий шум промышленного города, над которым вот-вот промелькнет тень ястреба.

Издав сдавленный стон, я оглянулся и осмотрел коридор.

Чуть дальше того места, где, по моим расчетам, прятались мы с Хассаном, каменный пол пересекала полоска света. Надо было действовать немедленно. Я на цыпочках приблизился к этой полоске. Кроме опасений за собственную судьбу меня охватили самые невероятные дурные предчувствия. Что там со Смитом? Мне пришло в голову, что этот заброшенный склад расположен близ Лаймхауза, ведь именно там Риджент-канал впадает в Темзу.

По этому мрачному водному пути с его трубами и тоннелями меня транспортировали из дома в Риджент-парке… Тело, которое я видел на носилках, пронесли тем же маршрутом.

Я споткнулся, но сумел сдержать восклицание и мягко упал. В каменном настиле оказался провал; я затаился на месте, поскольку был в двух футах от полоски света и увидел, как ее пересекла какая-то тень! Там, откуда струился желтый свет, кто-то был.

Следующие несколько мгновений я, казалось, бесконечно долго терзался сомнениями. Но, судя по всему, меня не заметили. Осторожно перебирая руками, я попытался выяснить, что лежит между мной и источником света. Вскоре я все понял: я споткнулся и упал на квадратной каменной лестничной площадке, от которой вели ступеньки вниз к утопленной в камень двери. Свет сочился из зарешеченного окна рядом с этой дверью.

Очень осторожно я мало-помалу изменил позу, принял сидячее положение и, наконец, сумел заглянуть в похожую на подвал комнату, освещенную фонарем-«молнией», стоявшим на пустом ящике. Я заметил одну странную вещь. Сперва я не смог толком разобрать, что это такое, поскольку свет был очень тусклый, а угол зрения — весьма ограниченный, но потом увидел две лихорадочно суетившиеся жилистые руки. Они проворно выполняли какую-то непонятную работу. Я видел обнаженные кисти и предплечья, но голова и тело человека, которому они принадлежали, оставались вне поле зрения. Наконец тихий треск разрываемой ткани и какое-то шипение подсказали мне разгадку: человек зашивал бесформенный парусиновый узел.

Я утратил самообладание. В почти бесшумных движениях сильных рук этого человека было нечто неописуемо зловещее.

Кто он и что делает в подвале?

Соблюдая все предосторожности, я слегка передвинулся и сумел разглядеть, что за сверток зашивает этот парусных дел мастер.

В узле лежало человеческое тело!

Начав с ног, работник довел шов на парусиновом саване до уровня груди.

Я на миг закрыл глаза, стиснул зубы, потом опустился чуточку ниже. Тело лежало на громоздком верстаке, и я по-прежнему мог видеть лишь проворные руки и локти.

Зато я разглядел лицо мертвеца!!!

ГЛАВА VIII ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК В ЛАЙМХАУЗЕ

В тот миг, когда я впервые увидел лицо человека, которого зашивали в парусину, я заметил также, что его руки были сложены на груди.

Обе кисти были ампутированы.

Спазм гнева, отвращения, дурноты скрутил меня. Я уже почти извлек из кармана пистолет, но здравомыслие взяло верх. Я тихо сидел и наблюдал. Опуская голову дюйм за дюймом, я вскоре разглядел черты покрытого оспинами лица работника. Я видел эту ужасную маску и раньше: она принадлежала одному из головорезов-бирманцев доктора Фу Манчи. Желтый фонарь освещал глубоко запавшие глаза и черные впадины под острыми скулами.

Ш-ш! — шуршала нитка, протягиваемая сквозь парусину. — Ш-ш! Жилистые пальцы проворно выполняли привычную, видимо, работу. Я отринул прочь все страхи.

Мертвец оказался не Найландом Смитом, а доктором Остером.

Каким-то непонятным образом подручные доктора Фу Манчи притащили сюда тело из дома в Риджент-парке. Я подавил вздох облегчения. Движения бандита сопровождались гротескной пляской теней на стенах и своде подвала, а я, скорчившись, смотрел на изуродованные останки человека, которого застрелил.

Страхи, сменявшие друг друга, в итоге каким-то странным образом помогли мне обрести ясность мысли. Я просидел там не больше трех минут, составляя и отбрасывая один план за другим. Я по-прежнему считал, что лучше всего наброситься на бирманца, оглушить его и подождать прихода кого-нибудь, поскольку в одиночку «портной» явно не мог избавиться от тела. А уж тот, кто придет, будет вынужден под дулом пистолета отвести меня к выходу.

Привести этот план в действие мне так и не удалось.

Я уже прикидывал, сколько у меня шансов прорваться в дверь и без шума справиться с сильным противником, когда мое внимание привлек звук приближающихся легких шагов в том конце коридора, который я не обследовал. Я слишком замешкался. Теперь надо было действовать быстро, если я не хотел быть обнаруженным.

Повернувшись набок, я пополз вверх по ступенькам, на четвереньках добрался до верхнего коридора и забился в тень. Я едва успел спрятаться. Мимо меня упругой и быстрой поступью пантеры прошла гигантская фигура, облаченная в темные брюки и куртку; она спустилась по лестнице и исчезла в подвале, проскользнув не далее чем в двух ярдах от меня. Это был Хассан, белый нубиец!

Я встал, прижавшись спиной к холодной как лед стене, сжал в ладони пистолет и прислушался.

— Хозяин приказывает побыстрей прицепить груз. — Хассан говорил на своем странном английском, очевидно, единственном общем для них с бирманцем языке. — Надо двигаться быстро. Понесу его я. Ты понесешь лампу и откроешь дверь на реку.

Услышав эти слова, я тут же составил новый план: следовать, если удастся, за похоронной процессией — ведь эта дверь, ведущая к реке, могла пропустить живого с не меньшим успехом, чем мертвого. Получится это или нет, зависело от воли случая.

Куда они пойдут?

Если я останусь на месте, а кортеж двинется налево, меня непременно обнаружат. Если же я быстро шмыгну на другую сторону, переступив через полосу света, а они пойдут направо, мне и подавно конец.

Я решился остаться в своем тайнике и, пристрелив бирманца, если он заметит меня, отдаться на милость Хассана.

Из подвала послышались возня, лязг металла и приглушенное бормотание; сиплый бас Хассана перемежался отрывистыми односложными словами — вероятно, бирманец отвечал ему. Наконец раздалось шарканье ног, кто-то шумно перевел дыхание.

Шаги приближались. Слепой нубиец, взвалив труп на спину, выносил его из подвала. Судьба подбросила монетку: как же она упадет?

Первым шел бирманец, неся фонарь-«молнию». Когда он поднимался по каменным ступенькам, я попытался скрыться в тени, ибо, хотя он и представлял собой мишень, по которой не промахнешься, и был профессиональным убийцей, кровожадным зверем в человеческом обличье, убивать его мне было противно.

Он свернул направо.

Я держал его под прицелом с того мгновения, когда он появился у основания ступенек. За ним последовала гигантская фигура Хассана, ссутулившегося и похожего на атланта под тяжестью своей ужасной ноши.

Меня не заметили.

Теперь, когда этот парад смерти удалился в глубь длинного гулкого коридора, я наклонился, быстро развязал шнурки туфель, сбросил их и бесшумно последовал за процессией. От холода камня ступни мои немели, я крался вперед, держась на почтительном расстоянии от человека, несущего труп, и пятна света, пляшущего на полу. Огромный, согнувшийся под тяжестью трупа силуэт четко выделялся на светлом фоне; отбрасываемые им и его грузом тени исполняли бесовскую пляску на полу, стенах и потолке коридора.

Вдруг фонарь исчез. Бирманец вошел в какую-то нишу в левой стене коридора: я увидел прямоугольное пятно света на противоположной стене; фигура Хассана тоже скрылась из виду.

Я выглянул из-за угла и увидел ступени, ведущие вниз. Держась поодаль от движущегося фонаря, я последовал за ними и вскоре оказался в полном теней складском помещении, с затхлым воздухом, будто в склепе, в который никогда не проникали лучи солнца. В неверном желтом свете я разглядел ряды ящиков. Пятно света двигалось по проходу между ними.

В конце этого прохода Хассан сбросил свою ношу. Безрукий труп глухо ударился о пол. Потом мне частенько приходилось вспоминать этот звук.

— Открой дверь, — проговорил Хассан, тяжело дыша. — Нам надо успеть убраться.

Я по-прежнему мыслил необычайно четко и ясно. Эти люди бежали отсюда. Очевидно, доктор Фу Манчи уже в полной безопасности. Представив себе Темзу, какой я видел ее сверху, я понял, что дверь, которую отпирал бирманец, должно быть, вела прямо к кромке воды. Маршрут был ясен. Оставалось только набраться решимости.

Влажный воздух ворвался в затхлую атмосферу склада, послышался приглушенный стук: фонарь поставили на ящик, но я смутно видел дверной проем и знал, что он собой представляет. Грузы поднимали на верхний этаж, а на борт барж их доставляли со склада по этим сходням, нависавшим над рекой на уровне высшей точки прилива. Здесь останки доктора Остера должны были погрузиться в воды матушки Темзы и попасть в цепкие объятья речного ила. А потом разложившиеся клочки тела вынесет на какую-нибудь отмель ниже по течению, и их уже никто не сможет опознать.

Прожекторов я не видел, но мог разглядеть проем. Я слышал учащенное дыхание, скрип башмаков на напрягшихся под тяжестью груза ногах. Потом донесся тихий всплеск.

Я стиснул кольт и, как был босиком, бесшумно ринулся вперед.

Бесшумно? Да, но не так тихо, чтобы меня не услышал слепой нубиец. Я почти достиг сходней, миновал бирманца, и тут меня, будто стальной обруч, схватила рука.

— О Аллах!

Я сроду еще не испытывал такого бессилия. Я не слабак, но знаю, когда противник оказывается сильнее. Пистолет у меня отобрали, я оказался прижатым к этому геркулесову телу и превратился в ни на что не способную куклу. Я скорее догадался, чем почувствовал, что бандит стоит у меня за спиной с занесенным для удара ножом. Мне ничего не оставалось, как прохрипеть:

— Хассан! Хассан, отпусти меня!

Стальная хватка ослабла. Меня безжалостно швырнули вперед. Резкий укол в левое плечо подсказал мне, что я чудом избежал смерти от ножа бирманца.

Глухой удар… ворчание, шум падения и…

— Рискуй, — прошептал Хассан. — Другого пути нет.

Подняв меня над головой, как Милос из Кротона, Хассан швырнул меня в реку.

Задыхаясь, я из последних сил плыл к берегу. Я помнил, что там должны были быть пристань и трап. Ледяная вода едва не прикончила меня. Новое испытание застало меня врасплох, мне было нечем дышать. Вдруг вспыхнул какой-то синий огонек. Я направился к нему. Пока я отчаянно барахтался, с середины реки меня достал резкий луч света. Я услышал командные крики, урчание мотора; мои ноги наконец коснулись дна. Я спотыкаясь побрел к берегу.

— Спускайтесь, Галлахер! Там кто-то плывет к берегу. Погасите вон тот прожектор!

Найланд Смит!

Прожектор, должно быть, с катера речной полиции, высветил деревянные ступени, и я увидел свою собственную тень. Вдруг его выключили. Синий огонек впереди затрепетал, приблизился, опустился ниже. Я упал вперед, и тут меня подхватили и подняли, потому что я был в полном изнеможении.

— Это Кэрригэн, — прошептал я. — Держите меня. Сил нет…

Главный инспектор Галлахер, мой старый друг, помог мне подняться по ступенькам. Свой фонарь он погасил, но я различил знакомую крепко сбитую фигуру, закутанную в дождевик, и узнал его угрюмое красное лицо под широкополой шляпой-котелком.

— Вот это сюрприз, Кэрригэн, — сказал он, будто неожиданно столкнулся со мной на Пикадилли. — Для мистера Смита это будет первоклассная новость. Нам, знаете ли, пришлось попотеть — ведь вы попали к ним в лапы!

Когда мы ступили на причал, я услышал бодрый голос Смита:

— Это вы, Кэрригэн?

— Да, благодарение небу! Обессиленный и мокрый, но все же живой!

— Сразу же в машину, — быстро продолжал Смит. — Посветите там, кто-нибудь. Растирание и горячий грог в полицейском участке Лаймхауза сразу приведут вас в чувство.

Стиснув зубы, которые вот-вот могли издать громкую дробь, я последовал за ромбиком голубого света, который выплясывал на покрытой гравием дорожке.

— Вот мы и пришли. Влезайте, Кэрригэн. Оставляю вас здесь за старшего, инспектор. Смотрите, чтобы даже крыса не выбралась оттуда, только ничего не предпринимайте без моего приказа.

Я и сам чувствовал себя как едва не утонувшая крыса, а посему буквально упал в машину, стоявшую в темноте; Смит присоединился ко мне.

— Управление полиции Лаймхауза, — бросил он водителю. — Да поживее.

Мы поехали по узкой улочке вдоль реки, на которой не было ни одного фонаря. Тут Найланд Смит расслабился. Он обхватил меня за плечи и произнес голосом, совершенно не похожим на тот, которым отдавал распоряжения:

— Кэрригэн, это же просто чудо! Слава Богу, вы целы. Даже сейчас мне трудно в это поверить. Но прежде всего — вы не ранены?

Чувства, которые выказал этот суровый человек, глубоко тронули меня.

— Простите, что доставил вам столько хлопот, Смит, . — неловко ответил я. — Я сам во всем виноват. Со мной все в порядке, хотя я этого и не заслуживаю. Нож лишь поцарапал мне плечо, это пустяк, уверяю вас.

— Но вы продрогли до костей. Попробуйте рассказать мне все, что можете. Время работает на противника.

Пока водитель, который, как я подозревал, был сержантом Симсом из рейдовой команды, несся по Лаймхаузу в кромешной тьме, я рассказал свою историю, ничего не утаив, даже того, что, как я думал, Ардата бросила меня на милость головорезов Фу Манчи.

— Тут вы, возможно, ошибаетесь, — отрывисто прокомментировал Смит. — Но сейчас это неважно. Я следовал за доктором до гаража, и меня хитроумно заперли в нем! И стены оказались звуконепроницаемые. Когда прибыл отряд, я сумел привлечь их внимание. Пока они выламывали двери, шайка Фу Манчи утащила труп Остера, а вместе с ним и вас. Баржа на канале — с дополнительным двигателем. Дом когда-то принадлежал одному иностранному дипломату — отсюда и глазок для подглядывания за шкафчиком с фарфором…

Завизжали тормоза. Меня едва не сбросило с сиденья, сверкнули фары. Я на мгновение увидел узкий проезд и зловещего с виду желтого человека, который, пошатываясь, отошел от капота.

— Смотри, куда идешь! — сердито заорал наш водитель. — Болван!

И мы покатили дальше.

— Только Бартон кое-что поймал…

— Что?

— Обезьяну доктора Фу Манчи! Именно из-за нее возвращалась Ардата, Кэрригэн. Пока мы почти бесплодно обыскивали дом, зазвонил телефон. Трубку снял я… и доктор Фу Манчи объявил свой ультиматум…

— Сам?

— Самолично. Не буду сейчас забивать вам этим голову. Мы приехали.

Машина остановилась.

— Как вы напали на мой след?

— Потом, Кэрригэн; идемте.

Он затащил меня в участок.

Энергичное растирание перед камином и обжигающий грог полностью восстановили мои силы. Рана на плече оказалась не более чем царапиной и перестала кровоточить после обильного смазывания йодом. Надев нижнее белье, ботинки и мундир инспектора (все это пришлось мне впору), я снова был готов к новым приключениям. Что касается Смита, то ему просто не терпелось отправиться в путь, он прямо бил копытом, образно говоря.

— То, что вы рассказали, Кэрригэн, развязывает мне руки. Это логово Фу Манчи находится в старом складе, предназначенном на снос, но в нем еще осталось какое-то количество товаров. Поскольку у меня не было веских доказательств, я не смел туда вломиться. Управляющий концерном, один молодой немец, известный полиции, поскольку ему приходится регулярно отмечаться здесь, возможно, человек Фу Манчи, но, может быть, и нет. В любом случае ключи у него. Дело в том, что сержант, который занимается иностранцами, сегодня в отгуле; журнал он забрал домой, чтобы сделать какую-то работу, а адрес немца никто не знает!

— Но ведь…

— Я это уже сделал, Кэрригэн! Мотоциклист отправился полчаса назад на поиски сержанта Уикхэма. Но теперь мне нет нужды ждать. Вы согласны со мной, инспектор?

Я не сразу понял, к кому обратился Смит, пока смех настоящего инспектора, который меня выхаживал, не напомнил мне о том, что я облачен в мундир.

— Лично я, — заявил офицер полиции, — не думаю, что этот человек, Якоб Бом, из их шайки. Правда, мне кажется, он подозревал, что там творится неладное.

— Почему? — резко спросил Смит, раздраженно взглянув на часы.

— Ну, когда он появился здесь в последний раз, как говорил мне сержант Уикхэм, он намекнул, что, возможно, вскоре сообщит нам нечто важное. Он заявил, что собирает сведения, которые еще далеко не полны, однако…

Зазвонил телефон. Офицер снял трубку аппарата у себя на столе.

— Алло! У аппарата. Это вы, Уикхэм? — он бросил взгляд на Смита. — Нашли его, сэр… Да, я запишу. Якоб Бом, Пеллинг-стрит, 39-Б, Лаймхауз. И, говорите, фамилия его квартирной хозяйки — Маллинс? Хорошо. Дело весьма важное, сержант. Что вы говорили на прошлой неделе об этом человеке? Ах, он сказал, что собирает улики? Что он думал? Что там есть подвалы, от которых у него не было ключей, но которые использовались после наступления темноты? Понятно…

— Кэрригэн, — резко сказал Смит, — хотите поработать?

— С удовольствием, Смит.

— На дворе стоит полицейская машина, а также машина из Ярда. Прокатитесь на Пеллинг-стрит. Водитель наверняка знает, где это. Привезите сюда Якоба Бома. Я уезжаю. Перепоручаю эту работу вам. Привезите его сюда. Я буду на связи.

Он повернулся, не дожидаясь, пока инспектор закончит разговор, но я схватил его за руку.

— Смит… вы не нашли никаких следов?..

— Нет, — бросил он через плечо. — Но Ардата позвонила мне через две минуты после Фу Манчи. Сегодня мы встретились благодаря ей. Живее, Кэрригэн, у этого германца могут быть ценные сведения.

Он уже был у двери управления, когда телефон вдруг зазвонил снова. Инспектор снял трубку, бросил: «Да, у аппарата», а потом, казалось, весь напрягся.

— Минутку, сэр! — крикнул он вслед Смиту. — Одну минуточку.

Смит обернулся, потянув себя за мочку уха.

— Ну, что там еще?

— Речная полиция, сэр. Извините, я сейчас.

Он принялся строчить в блокноте, потом сказал:

— Да-да, я слушаю. При нем ничего не обнаружено? Нет, я сразу же приму меры. До свидания.

Он снова повесил трубку и уставился на Смита.

— Якоба Бома только что вытащили из реки у Тилбери, — сообщил он. — Зацепился за якорь одного судна. Он был зашит в парусину. Обе кисти отрезаны.

ГЛАВА IX ПЕЛЛИНГ-СТРИТ, 39-Б

Я почти не помню своей короткой поездки на Пеллинг-стрит. Разве что одну деталь: когда мы свернули за угол, прожектор рассек черный небосвод, будто кривая турецкая сабля. Я считал, что после смерти Бома ехать туда незачем; Смит же, наоборот, утверждал, что теперь это еще важнее.

— Он записывал все улики, Кэрригэн. Нам нужны эти записи.

Я сидел в темноте и размышлял. Значит, меня спасла Ардата! Это подбадривало меня. Я искал ей оправдание. Каким-то образом она стала жертвой злого гения доктора Фу Манчи и бросила меня не по своей воле.

Пока полицейский водитель пробирался по улочкам, которые казались мне все на одно лицо, я поймал себя на том, что раздумываю о судьбе Якоба Бома, о странно обезображенном теле доктора Остера, об этих мерзких экспонатах в стеклянном шкафу под старым складом.

«Обратите внимание на эти желтые руки, — услышал я резкий гортанный голос, да так отчетливо, будто он звучал совсем рядом, — их пожертвовал мне светловолосый баварец…» Мог ли я теперь сомневаться, что этим светловолосым баварцем был Якоб Бом? А следующим прахом, брошенным Фу Манчи молоху науки, был бы мой. Ведь доктор приносил в жертву своих ближних так же безжалостно, как жрецы ацтеков приносили человеческие жертвы Кецалькоатлю…

Номер 39-Б оказался точной копией окружавших его соседних домов. Все они стояли фасадами на дорогу, все были погружены во тьму. Больше я ничего не видел. Вскоре миссис Маллинс открыла двери на мой звонок. Загорелся тусклый свет (за спиной миссис Маллинс висело что-то вроде штор затемнения), но его оказалось достаточно, чтобы она смогла разглядеть мой мундир.

— Господи Боже мой! — воскликнула она. — Неужто германцы уже высадились?

Ее слова напомнили мне о роли, которую предстояло сыграть.

— Нет, мэм, — грубовато ответил я. — Я инспектор полиции…

— Ах, инспектор, извините… Когда сирены завыли, я погасила все огни в доме. И даже когда услышала отбой, все равно пользовалась только свечками.

— Никаких жалоб на вас нет. Вы миссис Маллинс?

— Так меня зовут, сэр.

— Я здесь из-за вашего жильца, Якоба Бома.

Ее тускло освещенная дородная фигура, казалось, разом поникла.

— Ах! — прошептала она. — Так я и знала.

Я вошел. Миссис Маллинс закрыла дверь, опустила занавеску, которая оказалась старым стеганым одеялом, и, пройдя в небольшую, освещенную свечами гостиную — чистенькую, аккуратную и обставленную в соответствии с рекомендациями художников из журнала «Панч» времен короля Эдуарда, — повернулась ко мне лицом. Она была грузной седовласой женщиной и, уж конечно, не пьяницей, хотя в тот вечер в ее жилище попахивало джином. Она умоляюще простерла ко мне обе руки.

— Только не говорите, сэр, что крошка Джейк оказался немецким шпионом! — воскликнула она. — Он мне был как сын! Не говорите мне…

— Когда вы видели его в последний раз?

— Ах, вон что! Он не пришел домой прошлой ночью, и я еще подумала, как это странно… Потом, сегодня вечером, когда зашла эта молодая девушка с фермы и объяснила, что все в порядке…

— Какая молодая девушка?! Кто-то из ваших знакомых?

— О нет, сэр, прежде я ее никогда не встречала. Но она была уверена, что он вернется, и поднялась к нему, чтобы подождать. А тут объявили воздушную тревогу.

— Она еще здесь?

Я замолчал. До моего слуха донесся едва слышный звук из-за полуоткрытой двери. Кто-то украдкой спускался по лестнице!

Одним прыжком я оказался у двери, распахнул ее и посмотрел вверх. Обозначившийся на фоне слабого света контур женской фигуры повернулся и метнулся прочь. У меня в каблуках будто пружины появились — так быстро я бросился следом. Влетев в комнату всего на шаг позади девушки, я заслонил собой дверь.

Она подбежала к занавешенному окну, и я увидел ее в свете пламени камина — единственного источника освещения в комнате. Этот-то свет и падал на ступени лестницы. На девушке был темный плащ и маленькая низко надвинутая шляпка, из-под которой выбивалась волна великолепных блестящих волос. Пляшущие блики касались ее лица, более бледного, чем обычно, и заставляли милые глаза сверкать аметистовыми искорками. Но внутренне я уже был готов к встрече с «молодой девушкой с фермы».

— Похоже, я прибыл как раз вовремя, Ардата, — сказал я, сумев совладать со своим голосом.

Она неподвижно смотрела на меня.

— Вы! — прошептала она. — Значит, вы из полиции! Так я и думала!

— Вы ошибаетесь, я не из полиции. Но объясняться некогда. — У меня уже сложилась собственная теория, объяснявшая, почему она не помнит, что было между нами, поэтому я говорил ласковым тоном. — Я обязан тебе жизнью, Ардата, так что она принадлежит тебе, равно как и все, что у меня есть. Ты говорила, что попытаешься понять. Ты должна помочь понять и мне. Что ты здесь делаешь?

Она сделала шаг вперед. В глазах — испуг, губы полураскрыты.

— Я повинуюсь приказам, которым должна повиноваться. Есть вещи, которые вам не дано понять. Наверное, вы говорите правду, и я хочу вам верить. — Поддавшись внезапному порыву, она подошла ко мне и положила руки мне на плечи, глядя на меня взором, в котором я прочел пылкий вопрос. — Видит Бог, я хочу доверять вам.

Я едва не разомлел: от ее красоты голова шла кругом. Как ее возлюбленный, я имел право целовать эти сладкие губы. Но я, стиснув зубы, воспротивился безумному искушению.

— Ты должна доверять мне, когда не можешь доверять себе, Ардата, — спокойно сказал я. — Наши судьбы связаны навеки. Сбрось это ужасное ярмо. Уйдем со мной. Законы Англии сильнее законов доктора Фу Манчи. Ты будешь в безопасности, Ардата, и я помогу тебе вспомнить все, что ты забыла.

При этом я крепко прижимал руки к бокам, потому что стоило ей оказаться в моих объятиях, все разумные решения пошли бы насмарку, и я это знал.

— Вероятно, я этого очень хочу, — прошептала она. — Возможно… — она быстро подняла на меня глаза и опустила их, — это и есть воспоминание. Быть может, это когда-то произойдет, но прежде я должна остаться в живых. А если я уйду с вами сейчас, то не проживу и месяца.

— Это же вздор! — с жаром воскликнул я и тотчас об этом пожалел. — Прости меня! Я позабочусь о том, чтобы тебе не угрожал даже он.

Ардата покачала головой. На миг вспыхнувшей в камине огонь игривыми бликами отразился на ее вздрогнувших локонах.

— Как раз с ним-то я и буду в безопасности, — ответила она тихим голосом. — У него хорошие слуги, ибо ни один из членов Си Фана не смеет бросить его одного.

— Почему? Что ты такое говоришь?

Ее руки нервно вцепились в меня. Она отвернулась, пряча лицо.

— Есть одна инъекция. Она вызывает смерть при жизни — каталепсию. Но есть и противоядие, которое должно вводиться раз в две недели. Во мне его еще на месяц жизни. Потом меня похоронят, как мертвую. Возможно, он откопает мое тело: он проделывал такое и прежде. Никто другой не может спасти меня, только доктор Фу Манчи. Так что, как видите, я всего лишь его беспомощная рабыня, подобно многим другим. Теперь-то вы начинаете понимать?

Начинаю ли я понимать? Кровь у меня закипела, но сердце оставалось холодным. Я вспомнил, как пытался убить этого китайского упыря, и теперь до меня дошло, что, преуспей я в этом деле, Ардата была бы потеряна для меня навсегда, она бы… Но здравомыслие запретило мне довести это умозаключение до логического конца.

Мною овладело такое страстное томление, такое сумасшедшее желание обнять ее и защитить от всех неведомых ужасов, что моя рука непроизвольно, сама по себе обхватила ее за плечи. Она слегка задрожала, но не отстранилась.

— Вот видите, — ее слова были едва слышны, — вы должны отпустить меня. Забудьте Ардату. С вами ли, с другим ли, но я могу вести себя только так, как угодно доктору Фу Манчи. Я в силах лишь попытаться помешать ему вредить вам. — Она подняла на меня глаза. — Пожалуйста, отпустите меня.

Но я стоял, будто истукан, охваченный горем, какого дотоле не ведал. Это открытие, признание того факта, что совершеннейшая оболочка человеческой души используется злодеем в качестве лабораторного сосуда, что прекрасная женщина, созданная для любви и счастья, низведена до уровня безвольной рабыни и при этом на негодяя не пала кара небес, пошатнуло мою веру в божественную справедливость. Интересно, переживал ли какой-нибудь другой влюбленный нечто подобное за всю историю рода людского?

Но Фу Манчи смертен. Наверняка какой-то выход есть.

— Я отпущу тебя, дорогая. Но только не думай, что это навсегда. Деяния одного человека может исправить другой. — Я говорил с ней тихо и спокойно, будто с испуганным ребенком. — Сначала скажи мне, зачем ты пришла сюда?

— За записками Якоба Бома, которые он собирался отдать полиции, — просто ответила она. — Я все сожгла. Посмотрите, вон в камине зола.

Теперь я понял, почему раньше камин горел так ярко. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть, что спасти не удастся ни клочка.

— А куда ты сейчас собираешься уйти?

— Я не могу вам сказать. Но за домом следят прислужники Си Фана. — (Я подумал о желтолицем, которого мы едва не задавили.) — Если бы вы проявили достаточную твердость и попробовали похитить меня, вы бы ничего не добились. По-моему… — она заколебалась, быстро подняла на меня глаза, — сегодня вечером или рано поутру мы уезжаем в Америку.

— В Америку?!

— Да. — Она высвободилась, потому что я до сих пор обнимал ее за плечи. — Я просто не могла… не попрощаться с вами. Пожалуйста, отвернитесь на секунду… если вам действительно дорого мое счастье, умоляю вас!

В ее просящем голосе слышались отрешенность, отчаяние. Отказать ей не смог бы ни один человек, да к тому же я ведь вовсе не полицейский. Я долго и жадно смотрел в ее глаза, которые в тот вечер как никогда напоминали мне кристаллы аметиста, потом отошел к камину.

— Я попытаюсь, я попытаюсь увидеть вас снова… поговорить с вами.

Легкие шаги на лестнице. Ардата ушла.

ГЛАВА X ТАЙНА БАРТОНА

— Я не виню вас, Кэрригэн, — сказал Найланд Смит. — Собственно, я не вижу, что еще вы могли сделать.

— Черт побери, я тоже не вижу! — проворчал Бартон.

После этой неудачной ночи, ответственность за которую я частично принимал на себя, мы снова сидели в моей гостиной. Дверь нам открыл Бартон. Он вернулся часом раньше, позаимствовав мой ключ. Полицейские вломились на старый склад; там все еще производили обыск, когда я к ним присоединился. Они нашли комнату, стол, на котором прежде лежал труп доктора Остера, обрывки бечевки, и только. В реке искали тело.

Та лаборатория, в которой пахло, как в морге, располагалась ниже уровня воды, и ее залило. Лишь после сложных операций по откачке воды мы могли узнать, сохранились ли еще какие-то свидетельства загадочных и бесчеловечных экспериментов доктора.

— Мы оба были на волосок от смерти, Кэрригэн, — сказал сэр Лайонел и, подойдя к буфету, вновь наполнил свой стакан. — А какой у вас вышел хороший выстрел! — Он добавил содовой из сифона. — Я обязан вам жизнью, вы обязаны своей Ардате. Боже, вот это девушка! Но какая невероятная история!

Смит встал и, подойдя ко мне, стиснул мое плечо.

— Бывали передряги и похуже, — сказал он. — Интересно, Кэрригэн, вы разгадали тайну амнезии Ардаты?

Он принялся расхаживать взад и вперед по моей столовой.

— Думаю, да, — ответил я. — Этот желтый дьявол решил вернуть ее, для чего и лишил памяти!

— Вот именно. Такие проделки — в его духе. Я, помнится, говорил вам, что у Фу Манчи когда-то была дочь…

— Смит! — возбужденно прервал его я. — Смысл этих слов дошел до меня, только когда я увидел Ардату на Пеллинг-стрит. Если он, не задумываясь, лишал самосознания даже родных, чего же ему церемониться с Ардатой?

— А он и не церемонился. Ардата только помнит, что ее зовут Ардатой. А дочь Фу Манчи, которую я некогда знал под ее детским именем Фа Ло Ше стала мадам Ингомар. Была у него и еще одна рабыня, Карамани. Вы можете подтвердить мои слова, Кэрригэн, вы ее встречали.

— Да, но…

— Ардата и Карамани — это редкие имена. Доктор Фу Манчи всегда использовал красоту в качестве одного из самых сильных своих орудий. Родную дочь — и ту он считал полезным инструментом с тех самых пор, как увидел, что она красива. Убедившись, что Ардату никем не заменить, он вернул ее. У нее не было выбора! Но в ней живет гордый дух ее народа, вот почему он привязал к себе девушку при помощи этой смерти при жизни, от которой нет спасения.

Он расхаживал по ковру все быстрее и быстрее, трубка его неистово чадила. Нечто, исходившее от этой сильной энергичной натуры, вновь преисполнило меня мужества. В своей борьбе за спасение Ардаты от доктора-дьявола я был не одинок.

— Смит, — сказал сэр Лайонел, привалившись к буфету, поскольку даже этот крепыш ослаб после ночных трудов, — вся эта чертовщина означает, что, увидев сейчас доктора Фу Манчи, я не смог бы пристрелить его!

— Совершенно верно, — ответил Смит. — Он хотел держать Кэрригэна в качестве заложника, но упустил из виду тот факт, что, пока Кэрригэн жив, на эту роль вполне годится и Ардата.

Бартон сунул руки в карманы брюк и задумался. Его глубоко посаженные синие глаза странно бегали.

— Мы оба знаем китайцев, — пробормотал он. — Вряд ли стоит терять надежду, Кэрригэн. Какой-то выход наверняка найдется.

— Я уверен, что да! — ответил я. — Доктор Фу Манчи в конце концов тоже подчиняется законам природы. Он паранормален, но не бессмертен. У всех есть свои слабости. Моя, возможно, заключается в любви к Ардате. Его — в чем-нибудь другом. Смит! Мы должны разыскать Карамани!

— Я нашел ее два месяца назад!

— Что?!

— Она тогда была на Кубе. Где она сейчас, я сказать не могу. Но, если вы полагаете, что доктор Фу Манчи отклонился на долю дюйма от своего пути ради того только, чтобы спасти ее, значит, вы ставите не на ту лошадку. Предположим, мы могли бы захватить ее — ну, чтобы обменять на Ардату, разумеется, освобожденную от действия «смерти при жизни», поскольку я знавал и других людей, страдавших от этой отравы, но здравствующих и поныне, — все равно как заложница она бы ничего не стоила. Доктор без колебаний пожертвовал бы Карамани.

Я молчал.

— Выше нос, Кэрригэн, — сказал сэр Лайонел. — Я же говорил, что выход найдется, и не намерен менять свое мнение.

Смит с любопытством посмотрел на него и заметил:

— Что касается вас, то вы, как обычно, приносите одни неприятности.

— Благодарю!

— А что? Это ваше расследование на Гаити в прошлом году, а потом изыскания в Норфолке и расспросы в Военном министерстве привлекли внимание доктора Фу Манчи.

— Весьма вероятно.

— Именно из-за этой болтовни, о которой мне рассказали, когда я был в Вест-Индии, мне и пришлось вернуться сюда на всех парах.

— Фу Манчи добрался сюда первым, — вставил Бартон. — Были предприняты две попытки вломиться ко мне в дом. Какие-то странные субъекты наблюдали за Эбботс Холд. В конце концов я получил записку, подписанную «президент семерки» и ставящую меня в известность о том, что в моем распоряжении двадцать четыре часа для передачи документов.

— У вас есть эти бумаги? — с жаром спросил Смит.

— Были. Их украли вместе с чемоданчиком.

Смит раздраженно щелкнул пальцами.

— А когда вы их получили, что вы сделали?

— Дал деру. За мной следили до самого Лондона. Потому-то я и позвонил Кэрригэну и приехал сюда. Мне не хотелось оставаться одному.

— Вы были правы, — согласился Смит, — но вас осенило с большим опозданием. Сейчас вы скажете, что осознали интерес Фу Манчи к вашим делам, только когда получили эту записку.

— Я подозревал это и раньше. Донесения из Карибского бассейна позволяли сделать вывод, что там творятся странные дела. Я решил, что речь идет не о заурядном кладоискательстве, вот и предложил свои услуги Военному министерству.

— И вели себя так дурно, что вас по сути дела вышвырнули оттуда! Позвольте мне объяснить, что произошло. Ваша прежняя переписка с Военным министерством, хоть и весьма невразумительная, была сочтена достаточно важной, чтобы ее передали в закодированном виде мне — я тогда находился в Кингстоне, на Ямайке. Я бросился домой. Сначала я поехал в Норфолк, узнал, что вы в Лондоне, и последовал за вами. Это было вчера утром. Я метался по городу, разыскивая вас. Я практически проследил вас до Военного министерства, и то, что вы там наговорили, убедило меня, что я должен найти вас любой ценой.

— Военное министерство может катиться к черту, — проворчал Бартон, вновь наполняя свой стакан.

— Я говорю, — терпеливо продолжал Смит, — что пытался следить за вами в Лондоне. У меня по-прежнему есть кое-какие возможности, знаете ли. — Он вдруг улыбнулся. — Насколько я понял, вы ходили в Британский музей.

— Да, ходил.

— Я не сумел вас там отыскать.

— Вы смотрели не в том зале.

— Может, и так. Зато я заглянул в зал, где нашлось кое-что полезное. — Он умолк, чтобы вновь раскурить трубку. — Вы много лет трудились в поте лица, отыскивая немногие уцелевшие ключи к тайне захоронения несметных богатств, накопленных Кристофом с Гаити. Свое дело вы знаете, Бартон: когда доходит до археологических исследований, вам нет равных ни в Европе, ни в Америке.

— Спасибо, — буркнул Бартон, — можете присоединиться к Военному министерству и отправиться к чертям вместе с ним. Доброго пути!

Сквозь просветы в шторах пробивались первые проблески зари, холодные и серые по сравнению со светом лампы в комнате.

— Ваше пожелание может оказаться отменной рекомендацией. Но продолжим. Вы опередили всех, даже Си Фана и доктора Фу Манчи, первым напав на след семейства, которому принадлежат эти важнейшие бумаги. Вы изучали многие поколения этого рода. И в, конце концов получили от его последнего представителя набор предметов, известный под названием «Удача Стюартов»; среди них была и карта Кристофа, показывающая, где покоится клад. Я не спрашиваю, как вам это удалось.

— И не надо, — вспылил Бартон. — У меня свои приемы. Погребенную историю следует безжалостно извлечь из ее тайника на свет божий. Установив факты, я иду к цели напролом.

— Это для меня не новость, — сухо заметил Смит. — Опыт общения с вами в Хорасане, в Египте, да и в других местах уже убедил меня в этом. Ваше самое последнее открытие, связанное с португальцем Да-Куньей (как видите, я не напрасно потратил время в Британском музее), очень обогатило ваши познания…

Сэр Лайонел хотел было разразиться речью, но сдержался. Он, казалось, был озадачен. Смит помолчал, вытащил бумажник и извлек из него листок бумаги. Включив лампу с зеленым абажуром, стоявшую на письменном столе, он прочел вслух:

— «Да-Кунья говорит, что есть „огромная и высокая пещера, в которой можно спрятать флот, правда, проход от моря, хотя и достаточно глубокий, широкий и высокий, находится ниже уровня прилива, так что только сильный пловец может одолеть этот грот…“ Он добавляет, что единственный проход с суши был заблокирован, но продолжает: „Если у человека нет карт Кристофа, он не может добраться до сокровища“.

Сэр Лайонел стоял совершенно неподвижно, в изумлении уставившись на Смита.

— Это выдержка из редкой португальской рукописи в зале рукописей, — сказал Смит, засовывая листок в бумажник, а бумажник в карман и поворачиваясь к Бартону, — копию с которой вы сняли. Куратор сообщил мне, что вы брали этот манускрипт. Поскольку сейчас коллекция закрыта для публики, вы злоупотребили своими льготами и показали себя изрядным вандалом, сделав кое-какие карандашные пометки на пергаменте. Я сказал, если вы помните, что не сумел отыскать вас в Музее. Но я не говорил, что не нашел ваших следов.

Бартон молчал, я тоже, и Смит продолжил:

— Я узнал, что именно вы нашли, и это побудило меня поскорее отыскать вас. Суматоха в странах Карибского бассейна получила объяснение. Существует план блокады американского флота. Фу Манчи зашел с крупной карты.

— Вы уверены, что это действительно Фу Манчи?

— Да, Бартон. У него тайная база на Гаити или поблизости от острова, и в его распоряжении есть подводная лодка совершенно нового типа. До сегодняшнего вечера никто, кроме вас, не знал о втором входе в пещеру. Он обозначен на той карте, которую у вас похитили агенты доктора Фу Манчи.

— Предположим, что так! — вскричал Бартон. — А вот объясните-ка мне, если, конечно, можете, как Фу Манчи, при условии что он использует пещеру в качестве базы, пробирается внутрь и выходит наружу? Не думаете же вы, что он пускается вплавь? Даже если допустить, что маленькие субмарины могут проходить под водой, им не под силу провезти все оборудование, необходимое для нового порта!

— Этому вопросу я как раз уделил особое внимание, — ответил Смит. — Вывод очевиден: «единственный вход с суши», о котором упоминает Да-Кунья, — вовсе не тот вход, который обозначен на карте.

— Вы хотите сказать, что их два?

— Вполне возможно.

— Тогда зачем же этим дьяволам из Си Фана ложиться костьми, чтобы раздобыть эту карту?

— Но разве это не очевидно? Они боялись нападения из этого неизвестного пункта, Они знали, что разведывательные службы двух стран проводят интенсивные расследования, ибо пока эта «большая и высокая пещера» остается неоткрытой, она представляет угрозу и для нас, и для Соединенных Штатов.

— Именно Соединенным Штатам я и предлагаю мои услуги, — заявил Бартон. — Моя родная страна, как обычно, отмахнулась от меня.

— И тем не менее, — отрезал Смит, — именно родной стране вы предложите свои услуги. Слушайте, вы ушли в отставку в чине майора, так? Очень хорошо. Теперь вы подполковник.

— Что?! — вскричал Бартон.

— Я выкупил вас у Военного министерства. Вы мой, со всеми потрохами. Вы подполковник, сэр Лайонел Бартон, и вы поведете экспедицию, поскольку мне места знакомы не очень хорошо. Но помните: вы выполняете мои указания.

— Я предпочитаю действовать самостоятельно.

— В газетах уже объявлено, что вы подполковник и поступили в распоряжение Военного министерства. В понедельник из Лиссабона отходит клипер в Соединенные Штаты. У меня особые полномочия. Будьте добры считать меня своим командиром. Вот ваши бумаги.

ГЛАВА XI ЗАЛОЖНИК

Я поднял шторы и посмотрел вниз на Бейсуотер-роуд, тусклую в свете сырой серой зари. О сне не могло быть и речи. Двое мужчин стояли, беседуя у ворот парка — у тех самых, где Ардата во второй раз вошла в мою жизнь. Хотя я не слышал звука открываемой двери, на плечо мне легла рука. Я вздрогнул, обернулся и увидел открытое загорелое лицо Найланда Смита.

— Вам тяжело, Кэрригэн, — тихо сказал он. — Право слово, вам нужно отдохнуть. Я знаю, о чем вы думали. Но не отчаивайтесь, Галлахер поставил охрану во всех известных пунктах отправления.

— Вы ждете каких-нибудь результатов?

Он с состраданием посмотрел на меня, потом ответил:

— Нет. Возможно, она уже на пути в Америку.

Я подавил стон.

— Чего я не могу понять, — сказал я, — так это как осуществляются такого рода поездки. С Фу Манчи, похоже, путешествует большая компания, причем перемешаются они быстро. Он ведь готов был принять в свое общество и меня с Бартоном. Как же это делается, Смит?

— Я не знаю! Уж сколько раз я ломал над этим голову! Он вернулся из Вест-Индии раньше меня, но не плыл ни на одном лайнере и не летел ни на каком известном нам самолете. Даже если в его распоряжении громадные финансовые ресурсы, в военное время ни одна частная яхта и уж, безусловно, ни один частный самолет не могли бы пуститься в путь без разрешения. Я не знаю. Это еще одна из загадок доктора Фу Манчи.

— Те два человека следят за домом, Смит?

— Это их работа. Скотланд-Ярд! Пока мы не вылетели из Кройдона в Лиссабон, у нас будет телохранитель. Этот замысел — изолировать флот Соединенных Штатов — один из главных ходов в какой-то темной игре. У плана есть слабое место, и Бартон его нашел.

— Но у них же карта…

— Помимо того, что Бартон скопировал карту, у него еще и энциклопедическая память — вот почему Фу Манчи так стремится обезвредить его.

Лондон еще не проснулся; мне пришло в голову, что мы с Найландом Смитом вдвоем противостояли опасности, которая никогда прежде не угрожала миру.

В полной тишине, поскольку на улицах еще не было даже молочников, я слышал, как мирно посапывает Бартон в спальне для гостей. Этот бывалый вояка мог бы спать и в день Страшного суда.

Зазвонил телефон.

— Это еще что такое? — пробормотал Смит.

Я открыл дверь, прошел в кабинет и снял трубку.

— Алло? — сказал я. — Кто это?

— Пэддингтон 54321?

— Да.

— Вас вызывает Зеннор… Говорите, мисс.

Сердце у меня бешено забилось, и я бросил взгляд на открытую дверь, в проеме которой стоял, глядя на меня, Найланд Смит.

— Это… вы? — спросил нервный голос.

Наверное, мои глаза все сказали Смиту: он удалился и закрыл дверь.

— Ардата! Моя дорогая! Да это просто чудо! Где ты?

— Я в Корнуолле. Я очень рискую, беседуя с вами перед отъездом, а мы уезжаем через час…

— Но как же так, Ардата?

— Пожалуйста, послушайте. У меня совершенно нет времени. Хассан рассказал мне, что произошло. Я знала ваше имя и нашла номер в телефонной книге. Это была единственная возможность узнать, живы ли вы. Благодарю Бога, что это так, потому что, видите ли, я до того одинока и несчастна, а вы… я хотела бы верить в то, что забыла, ибо в противном случае мне было бы стыдно столько думать о вас!

— Ардата…

— В четверг мы будем в Нью-Йорке. Я знаю, что Найланд Смит следует за нами. Если я все еще буду там, когда вы приедете, попытаюсь поговорить с вами. Есть одна вещь, которая может спасти меня, вы понимаете? Странная, глупая штуковина, но…

— Да, да, Ардата! Что же это? Скажи мне!

— Я рисковала попасть в руки полиции, пытаясь поймать Пеко — мартышку доктора Фу Манчи. Ну, тогда… когда мы встретились. Это его любимчик, он очень старый, и хозяин любит его больше всех живых существ. Постарайтесь узнать…

Тишина. Нас разъединили.

Я принялся лихорадочно названивать на станцию, но ночной телефонист сказал только:

— Зеннор закончил разговор, сэр.

— Смит! — крикнул я и ворвался в столовую.

Найланд Смит стоял и смотрел в окно. Он повернулся ко мне.

— Да, — спокойно ответил он, — звонила Ардата. Где она и что сказала?

Быстро и, наверное, сбивчиво я выложил ему все, потом вскричал:

— Мартышка! Ее же поймал Бартон! Что он с ней сделал?

— Сделал? — послышался зычный голос сэра Лайонела, и он вошел в дальнюю дверь. Львиная грива его была растрепана. — Что она сделала со мной? После того как эта чертовка — ей около тысячи лет, я-то знаю зверей, — вчера вечером два раза укусила меня, я запер ее в платяном шкафу. Сегодня утром…

Он поднял окровавленный палец; послышался пронзительный злой свист, и крошечная обезьянка, серебристо-серая тварь не больше хорошего кота, проскочила следом за Бартоном в дверь, замешкалась, злобно заверещала и спрыгнула с буфета на высокий карниз.

— Вот ваша мартышка! — вскричал Бартон. — Мне бы следовало задушить ее, не знай я китайцев! Я же говорил, Кэрригэн, выход найдется. Вот вам и выход — вот ваш заложник!

ГЛАВА XII ЩЕЛКАЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

— Больше всего меня беспокоит необъяснимое отсутствие Кеннарда Вуда, — сказал Найланд Смит, выглядывая в окно. — Эти покои, Кэрригэн, служили сценой странных событий. Именно отсюда я вел борьбу с доктором Фу Манчи, когда он попытался навязать Соединенным Штатам марионеточного президента и едва не преуспел в этом.

Я стоял рядом с ним и смотрел на крыши Нью-Йорка из этого орлиного гнезда на сороковом этаже отеля «Регал-Атениан».

Перламутровая луна, окруженная миллионами звезд, глазела на нас с безоблачного неба, висевшего над этим городом, словно из мультфильма Диснея. На переднем плане господствовала высокая башня. Она поднималась вверх, расцвеченная мириадом огней, над заслонявшей ее основание крышей и была увенчана маленьким маяком. Внизу серебристой полоской поблескивала река. Приближающийся поезд казался огненным драконом, вползающим в загадочные каньоны и выползающим из них.

В кристально чистом воздухе я расслышал шум локомотива: услышал я и звук автомобильного рожка, хриплый гудок какого-то большого судна, выходившего в открытое море. Везде поблескивали огни — от звездного неба до занесенных снегом зданий и движущихся фар беспокойных автомашин.

— Не то что Лондон, — заметил я.

— Да-а. — Смит произнес это слово необычно тягуче. — Туман войны не затмил огней Нью-Йорка. Но мы-то здесь потому, что знаем, кто стал причиной всех слухов и исчезновений людей в странах Карибского бассейна; и хотя, по вашим словам, доктор — больной человек, мы не можем недооценивать его потенциальных возможностей. Даже сейчас он, быть может, здесь.

От одной лишь мысли о том, что этот ужасный китайский ученый может оказаться рядом, меня охватил нервный озноб. Нас неожиданно задержали в Лиссабоне, потом остановили еще раз, так что Фу Манчи, возможно, уже близко. Если Ардата не соврала, он, вероятно, сейчас в Нью-Йорке…

Ардата! Она обещала попытаться снова встретиться со мной. Я смотрел из окна на россыпь сверкающих точек. В любом из этих созвездий окон могла оказаться Ардата, которая, подобно мне, сейчас, может, смотрела на улицу.

— Я уже начинаю не на шутку волноваться из-за Кеннарда Вуда, — сказал вдруг Смит. — Согласно его последнему сообщению из Гаваны, он и его помощник, Лонгтон, должны были вылететь самолетом. Все сроки давно уже прошли. Я ничего не понимаю.

Полковнику Кеннарду Вуду из секретной службы Соединенных Штатов поручили возглавить следствие в Карибском бассейне, когда Смит поспешно вернулся в Англию. Мы ждали его весь день. По сути дела в то утро Бартон был вынужден отправиться в Вашингтон вместо Смита именно из-за важности предстоящей встречи.

Зазвонил телефон.

Смит быстро повернулся и подошел к аппарату.

— Да… у телефона… Что?

Услышав, каким тоном он произнес последнее слово, я поспешил к нему. Глаза его блестели, как сталь, а судя по мышцам на скулах, зубы Смита были стиснуты.

— Боже милостивый! Вы уверены? Да… немедленно.

Он грохнул трубку на рычаг и уставился на меня, враз обессилев.

— Смит! Что случилось?

— Лонгтон, бедный Лонгтон погиб!

— Как?

— Его тело только что вытащили из реки. Инспектор Хок из отдела по расследованию убийств опознал его, несмотря на…

— Несмотря на что?

— На его состояние, Кэрригэн! — Смит со злостью ударил правым кулаком по левой ладони. — Фу Манчи здесь, это уже наверняка, ибо кто, кроме него, способен принести в Нью-Йорк проклятие Щелкающих Пальцев?

— Щелкающих Пальцев?

Но Смит уже бежал к двери.

— Объясню по дороге. Идемте!

В вестибюле, задрав ноги на подоконник над батареей, сидел на стуле приземистый коренастый мужчина. Гладковыбритым красным лицом, ясными глазами и короткими темными волосами он напоминал мне моего старого приятеля, старшего инспектора Галлахера из Скотланд-Ярда. Когда Смит стремительно вошел в вестибюль, человек вскочил со стула, стоявшего у него на двух задних ножках, и что-то забормотал. Следуя примеру Смита, я поспешно надел пальто. Неприятный чавкающий звук заставил меня посмотреть на охранника.

— Послушайте, мистер, — сказал он, — что за спешка? — Он принялся работать челюстями. Этим он тоже напоминал Галлахера, только инспектор жевал нечто воображаемое, а этот нет. — Я из-за вас чуть не проглотил резинку.

— Вот что, — оборвал его Смит, — я ухожу. Сегодня вечером кто-то вполне может попытаться проникнуть в мой номер…

— Послушайте, я же здесь…

— Вот я и хочу удостовериться, — продолжал Смит, — что вы не будете сидеть тут сиднем. Вот мои указания: удостоверившись, что все окна закрыты…

— Что? На сороковом этаже?

— Верно, на сороковом. Удостоверившись в этом, вы должны четыре раза в час совершать обход всех комнат в номере, включая ванную. Если найдете что-нибудь живое, кроме, разумеется, мартышки в клетке в комнате сэра Лайонела, — убейте эту тварь. Указания распространяются и на мух с тараканами.

— Само собой, начальник, достаточно ясно.

— Выполняйте. Если возникнут сомнения, позвоните в управление. Я полагаюсь на вас, сержант Рорк.

Распахнув дверь, он побежал к лифту. Я последовал за ним.

— Смит! — сказал я, когда мы кружили в полицейской машине по улицам, похожим на калейдоскоп. — Что произошло с Лонгтоном? И что вы имели в виду, говоря о Щелкающих Пальцах?

— Я имел в виду сигнал смерти, Кэрригэн. Бедный Лонгтон, которого вы не знаете и уже никогда не узнаете, вероятно, слышал его.

— Я видел, как эта новость подействовала на вас. Это… что-то очень ужасное?

Отодвинувшись в угол сиденья, он принялся набивать трубку.

— Очень ужасное, Кэрригэн. Некоторые жуткие вещи приходят с Востока, но эта пришла из Вест-Индии. Конечно, она вполне может быть и изобретением негров. Одно время Щелкающие Пальцы были настоящей напастью.

— Каким образом? Я не понимаю.

— Я тоже не понимаю. Это остается загадкой для ученых. Но началось все, насколько я помню, в зоне Панамского канала. Одного молодого цветного, работающего в шлюзе, нашли как-то утром дома, обескровленного.

— Обескровленного?

— Чуть ли не в буквальном смысле слова. — Он раскурил свою обуглившуюся трубку. — Предположительно он умер от истощения. На коже у него обнаружили странно обесцвеченные участки… И крови в теле практически не было.

— Не было крови?! — вскричал я, перекрывая гул мотора и шум машин на Бродвее. — Что вы хотите этим сказать?

— Он превратился в кусок мяса. Что-то или кто-то высосал из его вен всю кровь.

— Боже милостивый! Но не было никаких следов… никаких пятен крови?

— Ничего. Он был лишь первым из многих. А потом все ужасы в этой зоне необъяснимо прекратились.

— Вампиры? Летучие мыши?

— Такие подозрения были, но некоторых из жертв — людей белой расы нашли в помещениях, куда летучие мыши проникнуть не могли.

— Может, это дело рук человека?

— Нет. Условия в ряде случаев это исключают.

— Но… Щелкающие Пальцы?

— Этот ключ к разгадке был найден сразу. Впервые о Щелкающих Пальцах сообщили, когда эпидемия поразила Гаити, то есть незадолго до того, как я прибыл туда. Один молодой американец, имени которого я не запомнил, посланный из Вашингтона в связи с донесениями о неизвестных подводных лодках в Карибском бассейне, умер точно таким же образом.

— Это кое-что значит!

— Еще бы! Но в его случае были некоторые особенности. Он умер в отеле в Порт-о-Пренсе. Одна странность заключалась в том, что рядом с телом нашли заряженный армейский пистолет.

— А где было тело?

— В постели. Но противомоскитная сетка была откинута, как будто он собирался встать. Тут-то и появился первый намек на Щелкающие Пальцы. Вроде бы около одиннадцати вечера американец открыл дверь своего номера и спросил другого постояльца, проходившего по коридору, не щелкал ли тот пальцами…

— Щелкал пальцами?

— Да. Странно, правда? Однако утром его нашли мертвым.

— И никаких следов?

— Никаких. Но у меня есть смутное подозрение, что люди, занимающиеся расследованием, не знали, где искать. Однако следующей жертвой оказался немец, несомненно, шпион. Он умер точно так же.

— И там же?

— В том же отеле, но в другом номере. Однако в случае с немцем была еще одна странность. Щелканье пальцев слышал другой человек!

Салон мчащейся машины был полон дыма, проносившиеся за окнами огни Нью-Йорка казались сплошной сверкающей лентой.

— Кто слышал этот звук?

— Кеннард Вуд! Он занимал соседний номер. В то время я как раз добрался до Порт-о-Пренса, хоть и остановился в другом месте, так что мне многое известно о деле Шонберга — так звали этого немца. Когда Шонберг отошел вечером ко сну, Кеннарду Вуду, похоже, захотелось посмотреть, чем он занимается. Перебраться с одного балкона на другой нетрудно, а при соответствующем навыке легко и заглянуть в комнату сквозь жалюзи. Вуд прокрался туда. В номере немца было темно. Вуд уже собирался вернуться назад, когда вдруг услышал звук, похожий на щелчок пальцами.

— В номере?

— Да. Щелчков было несколько, но света никто не зажигал. Кеннард Вуд вернулся к себе. Утром Шонберга нашли мертвым. Дверь была заперта, жалюзи по-прежнему закрыты.

— Что вы сделали, когда услышали об этом?

— Я сразу же пошел туда. У меня крепкий желудок, но вид этого грузного тевтонца, совершенно обескровленного… Бр-р! К счастью для отеля, подобные случаи происходили и в других местах, не только в Порт-о-Пренсе, но и далеко на севере, возле Кан-Аитьен. Среди цветных прошел слух, что это вуду, некто, именуемый ими Владычицей Мамалуа, сказочная женщина, обитавшая в глубине острова, которая требовала жертвоприношений. Началась паника, никто не осмеливался ложиться спать. Господи, подумать только, злодей Фу Манчи занес этот ужас в Нью-Йорк!

— Но что же это, Смит? Что это может быть?

— Еще один прислужник смерти, Кэрригэн. Какая-нибудь нечистая сила, обитающая в тропических болотах…

ГЛАВА XIII ЧТО ПРОИЗОШЛО НА САТТОН-ПЛЕЙС

— Я этого не вынесу, Смит, — пролепетал я и отвернулся. — Хотя я и не знал Лонгтона. Но мне этого не вынести.

— Возможно, ему было не больно, — сказал инспектор Хок. — Не падайте духом, сэр.

Однако ни в голосе, ни в поведении, ни в лице его не было ничего ободряющего. Хок был высоким угловатым, угрюмым человеком, его молчание действовало угнетающе. Вдобавок каждое из его редких замечаний звучало столь же веско, как и изречение из Библии.

Лонгтон лежал на каменной плите, залитой резким светом ламп на потолке. Он был человеком хрупкого сложения, с редкими волосами и светлыми усиками.

— Что скажете, доктор? — спросил Смит, обращаясь к дородному краснолицему мужчине, глаза которого добродушно светились за стеклами очков в зеленой оправе.

— Весьма необычный случай, — беззаботно ответил полицейский врач. — Весьма необычный. Обратите внимание на эти пятна розового цвета — свидетельства злокачественного, или непластичного, малокровия. Несомненно, случай малярии, но истинная причина смерти остается неясной.

— Совершенно верно, — согласился Смит, — весьма неясной. Простите, я, кажется, подвергаю сомнению ваш диагноз, доктор, но Джеймс Лонгтон не страдал малярией, а месяц назад он был таким же бодрым, как и вы. Вам не доводилось слышать об одной эпидемии, имевшей место в зоне Панамского канала, а потом на Гаити?

— Какая-то заметка в газетах была, но, по-моему, в медицинских кругах серьезного внимания на нее не обратили. В любом случае тут не может быть никакой параллели.

— Боюсь, вынужден с вами не согласиться: связь самая тесная. Я предполагаю, что малокровие, сколь бы далеко ни зашла болезнь, никогда не дало бы такого результата. Тело опустошено, будто муха, из которой паук высосал все соки. — Смит резко повернулся к инспектору Хоку. — Труп обнажен. Как его нашли и где?

— Нашли его именно в таком виде, — ответил замогильный голос. — Вытащили из Уэст-Ченнел, сразу за мостом Куинсборо. Вроде он за что-то зацепился, и при свете луны речной патруль увидел и подобрал его. Однажды меня отрядили охранять мистера Лонгтона, и я тотчас его узнал.

— Когда наступила смерть? — спросил Смит доктора.

— Ну, — отвечал тот, и я уловил в его голосе нотку недовольства, — если мое мнение представляет для вас какую-то ценность, я бы сказал, что не больше четырех часов назад. Отечность только что появилась, окоченение еще слабое.

— Я согласен, — сказал Смит.

— Весьма признателен.

После выполнения некоторых формальностей мы вновь понеслись в море ярких огней Нью-Йорка. Смит погрузился в такое уныние, что я не смел докучать ему. Заговорил он, когда мы уже подъезжали к «Регал-Атениан».

— Где умер Лонгтон? — воскликнул он. — Почему он был в Нью-Йорке, а меня даже не поставили об этом в известность? И где Кеннард Вуд?

— Все это для меня — страшная тайна, Смит.

Последовало короткое молчание. Мы неслись, сигналя клаксоном, в ночном потоке машин, когда Смит вдруг подался вперед.

— Сбавьте ход! — крикнул он.

Машина поехала тише. Полицейский-водитель оглянулся.

— Да, сэр?

— Поезжайте на Саттон-Плейс, 39-Б.

— К миссис Мендел Хэмметт?

— Да. Быстрее.

Мы снова помчались вперед.

— В чем дело, Смит?

— Одна догадка… и надежда, — отвечал он. — Тело Лонгтона нашли под мостом Куинсборо. С учетом его необычного вида я полагаю, что труп сбросили в реку недалеко от этого места сегодня вечером. Но как оттащить к реке и утопить голое тело? Я предположил, что должны быть какие-то особые условия, и вспомнил о миссис Мендел Хэмметт…

— Кто такая миссис Мендел Хэмметт?

— Она — пережиток прошлого, Кэрригэн, она — целое учреждение, покровительница многообещающих дарований и дальняя родственница несчастного Лонгтона. Я вдруг вспомнил, как он говорил мне, что ему принадлежит квартира в ее доме, которой он мог пользоваться, когда хотел. Ну вот, а сад дома 39-Б по Саттон-Плейс выходит прямо к реке; мост Куинсборо как раз под ним!

— Не нужно смотреть на меня с такой тревогой, сэр, — сказала миссис Мендел Хэмметт. — Я увечная и немощная старуха, но зато не слабоумная. Дайте, пожалуйста, прикурить.

Она лежала на кушетке в гостиной, хозяин которой, судя по убранству, исколесил весь свет. Ясные карие глаза под густыми бровями были совсем юными, кожа оставалась свежей, а белоснежные вьющиеся локоны наводили на мысль о пудре и мушках на лице.

— Вы удивительная женщина, миссис Мендел Хэмметт.

— Я вместе с покойным мужем побывала в самых суровых местах, — ответила она, попыхивая сигаретой. — Значит, Джеймс умер? Ну… если я могу помочь вам найти его убийцу, располагайте мною.

— Прежде всего, — очень мягко продолжил Смит, — как я понял со слов мисс Динсфорд, вашей секретарши, Джеймса Лонгтона здесь не ждали. Он появился около шести вечера и сказал, что хочет воспользоваться квартирой.

— Да, сэр, — ответила она слегка дрожащим голосом. — Он прилетел самолетом из Гаваны и заявил, что никто не должен знать о его приезде в город и это очень важно.

— Он поднялся к себе в комнаты, — продолжал Смит, — попросив, чтобы его не беспокоили…

— Он сказал, что примет ванну и полежит до обеда, поскольку страшно устал.

— Это очень важно. И с тех пор, полагаю, вы его не видели?

— Не видела.

— У него было много вещей?

— Легкий чемоданчик и большой портфель.

— Кто вносил их к нему в комнату?

— Он сам.

— Значит, больше никто к нему не входил?

— Никто. Квартира всегда была наготове. А застелить постель и навести порядок служанка могла позже.

На мгновение ее ясные глаза затуманились. Миссис Мендел Хэмметт стряхнула пепел с сигареты.

— Люди, бывало, замечали изрядное сходство между Джеймсом и Кеннардом Вудом. Сама я его не видела, хоть они и были двоюродными братьями по материнской линии.

— Я, конечно же, заметил, — пробормотал Смит. — А теперь, когда разразилась эта трагедия, мне надлежит позаботиться о безопасности полковника. Прежде чем я поднимусь и осмотрю эти комнаты, миссис Мендел Хэмметт, позвольте спросить, не говорил ли вам Джеймс о местонахождении Кеннарда Вуда?

— Он говорил мне, что они собирались приехать вместе. Утром у них должна была состояться важная встреча с вами и какими-то людьми из Вашингтона в отеле «Регал-Атениан». Они уже собирались вылететь из Гаваны правительственным самолетом, когда Кеннарда Вуда задержал нарочный от министра Соединенных Штатов…

— И поэтому Лонгтон прилетел один?

— Он прилетел один. Кеннард Вуд должен был последовать за ним, как только сможет, и Джеймс собирался позвонить ему в отель сразу же, как только… проснется. По какой-то причине они путешествовали в большой тайне.

— Я знаю эту причину, — мрачно сказал Смит. — Пожалуйста, извините нас… Идемте, Кэрригэн.

Седовласый цветной слуга провел нас наверх и открыл дверь. Мы включили свет.

— Покои мистера Джеймса, сэр, — пробормотал он. Смит посмотрел на негра пытливым взглядом и сказал:

— Можете идти.

Мы вошли в комнаты Джеймса Лонгтона. Гостиную, судя по всему, обставляла женщина. Многие фотографии на стенах были явно автобиографическими. На них были запечатлены студенческие группы из колледжа, на столе красовалась коллекция старых трубок.

Найланд Смит, не отходя от закрытой двери, начал принюхиваться.

— Вы чувствуете какой-нибудь необычный запах, Кэрригэн?

При этих словах я тоже обратил внимание на атмосферу в комнате и ответил:

— Да, есть какой-то слабый, но очень неприятный запах. Я пытаюсь определить его.

— Я уже определил! — сказал Смит. — Он мне знаком. Теперь в спальню…

Он открыл дверь, отыскал выключатель и первым прошел в небольшую, хорошо обставленную спальню. В дальнем правом углу я увидел отгороженный занавеской альков, в котором, вероятно, располагалась ванная. В комнате было нечто спартанское, что, возможно, отражало характер покойного, поэтому, увидев красивую китайскую шкатулку, которая была тут явно не к месту, я решил взять ее и осмотреть. Но тут Смит резко сказал:

— Не трогайте ее! Ничего не трогайте. Мы идем вслепую, и я не намерен рисковать. Странный запах здесь сильнее?

Оробев от резкого тона Смита, я оставил шкатулку в покое.

— Да, по-моему, гораздо сильнее. Вы заметили, что постель в страшном беспорядке?

— Я заметил и кое-что другое.

Он направился к занавешенному алькову, вошел туда и снова вышел.

— Лонгтон разделся в ванной, его одежда там, — сказал Смит. — Он принял ванну, потом прилег. Ясно, что он страшно устал. Вы видите его чемодан вон там на стуле, он не открыт. Джеймс забрался в постель и забылся глубоким сном. Вы чувствуете, как прохладно в комнате?

— Да.

— Если я не ошибаюсь, окно отрыто.

Он прошел к окну и отдернул занавески. Я увидел блеснувшую в лунном свете поверхность воды.

— Распахнуто настежь! — воскликнул Смит. — А там балкон.

Смит повернулся и уставился на смятую постель.

— Замечаете что-нибудь необычное? — спросил он.

— Она в ужасном беспорядке.

— Право, Кэрригэн, как знаменитый журналист, вы меня разыгрываете. Такая хозяйка, как миссис Мендел Хэмметт, не позволит гостю спать на одеяле. Простыни-то нет!

— Боже праведный! Вы правы!

Смит немного постоял, глядя на меня.

— Они воспользовались ею, чтобы спустить тело в сад, — неторопливо заговорил он. — Я вижу следы веревки на перилах балкона! Внизу под стеной растет старый крепкий кипарис. Один из головорезов Фу Манчи взобрался по нему, пока Лонгтон сидел в ванне. Может быть, он взломал окно. Потом вернулся, закутал тело и спустил его в сад, где ждал напарник. Мисс Динсфорд показала мне комнаты на первом этаже. Вряд ли кто-то там слышал шум: эти парни работают тихо, как мыши.

— Но что же его убило? — вскричал я. — Тут может быть какой-нибудь ключ к разгадке…

Я повернулся к разоренной постели, но тут Смит резко сказал:

— Отойдите, Кэрригэн! Ничего не трогайте. Оставьте поиски мне.

Я подчинился и застыл на месте, а Смит, осмотрев постель, открыл китайскую шкатулку (в которой, кроме сигарет, ничего смертельно опасного не оказалось), обследовал книжные полки, шкафчики, обшарил все углы. Он столь же тщательно осмотрел и другие комнаты. Потом в вещах Лонгтона нашел ключ от чемодана. Открыв его, он осмотрел содержимое. И все это время Смит принюхивался, будто борзая, отыскивающая потерянный след.

— Запах слабеет, вы замечаете? — бросил он. — Времени больше нет. Комната должна быть опечатана: это очень важно. Вы, конечно, заметили, что объемистый портфель, о котором упоминала миссис Мендел Хэмметт, исчез…

ГЛАВА XIV МЫ СЛЫШИМ ЩЕЛКАЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

Когда я миновал дежурного портье в главном холле «Регал-Атениан», за мной вдруг увязался какой-то мальчик. Смит задержался, но ему хотелось, чтобы я поскорее установил контакт с сержантом Рорком.

— Вам срочное послание, мистер Кэрригэн.

Я увидел надпись на конверте, и сердце у меня замерло. Послание было от Ардаты! Я тут же разорвал конверт и прочитал:

«Пожалуйста, не признавайте меня, если только я не одна. По-моему, за мной следили. Я в главном фойе: вы увидите меня, когда подниметесь по лестнице. Если со мной кто-то будет, поднимайтесь к себе, а я постараюсь позвонить вам».

Подписи не было.

Сунув листок в карман, я стал подниматься по помпезной лестнице, которая напоминала мне дворцовую сцену в сказке о Золушке, и оглядел просторное фойе. Космополитическая атмосфера, которой славился отель, сегодня чувствовалась меньше, хотя люди, желающие поужинать после театра, приходили и уходили по-прежнему. Я сразу же увидел Ардату.

Она сидела на диване не более чем в пяти ярдах от меня и беседовала с мужчиной с землистым лицом. На ней было синее вечернее платье, соблазнительно подчеркивавшее стройную фигуру и оставлявшее открытыми красивые руки и плечи; горделиво поднятая голова напоминала портрет на камее какого-то великого художника. Ардата даже не посмотрела в мою сторону, но я знал, что она заметила меня.

Я решительно прошел к лифту и поднялся в наш номер. Неприятно было сознавать, что присутствие человека с землистым лицом лишило меня радости провести несколько минут наедине с Ардатой, но пришлось проглотить эту горькую пилюлю. Я бы, кажется, задушил этого типа.

Открыв дверь, я увидел стоявшего за ней сержанта Рорка. Узнав меня, он расслабился и снова принялся жевать.

— Что вы можете доложить?

— Ничего, сэр, только одна леди звонила десять минут назад. Имя не сообщила. Я просто сказал, что вас нет.

— Никаких вестей от сэра Лайонела Бартона?

— Никаких, сэр. Я буду очень рад, когда он вернется. Кормить диких животных вовсе не входит в обязанности полицейского офицера. — Он показал перевязанный палец. — Будь моя воля, я бы…

Но я уже прошел в гостиную, закурил сигарету и принялся слоняться возле телефона. Ардата здесь! Она пыталась связаться со мной. За ней следят, но она попробует еще раз. Ее присутствие здесь означает, что нынче вечером доктор Фу Манчи не сможет меня терроризировать. Ардата здесь, и вскоре, возможно, я услышу ее голос. Если я когда-то и задавался вопросом, кто она для меня, то сегодня, мельком взглянув на ее хрупкую красоту, возвышенную и чуть загадочную, я утвердился в мысли, что жизнь без нее теряет для меня всякую притягательность.

Уж и не знаю, долго ли я вышагивал туда-сюда по ковру, много ли выкурил сигарет. Наконец телефон зазвонил.

Я был настолько поглощен своими заботами и мечтами об Ардате, что, позвони мне Смит или даже пропавший Кеннард Вуд, я наверняка испытал бы разочарование. Но это была Ардата.

— Пожалуйста, слушайте очень внимательно, — ее чарующий акцент стал еще заметнее. — Во-первых, один человек по имени Кеннард Вуд будет убит сегодня около полуночи. Не знаю, где и как. Мне известно только, что он в Нью-Йорке. Эти убийства приводят меня в ужас. Попытайтесь спасти этого человека.

— Ардата…

— Пожалуйста, прошу вас! Меня могут обнаружить в любую минуту. Мы отправляемся в Кристобаль сегодня ночью, как только полковник Вуд будет убит, я полагаю. Скажите мне, не нашли ли вы в Лондоне следов Пеко, мартышки доктора Фу Манчи? Он оплакивает его, как человек оплакивает пропавшего ребенка.

— Он здесь, милая! Он у нас!

— Ах! — удивленно вздохнула она. — Пожалуйста, ради Бога, берегите его! Повторите еще раз, я не могу этому поверить: он у вас?

— Он у нас, Ардата.

— Он может обезопасить меня от смерти при жизни. Приезжайте в Кристобаль. Когда доберетесь до Панамского канала…

— Ардата! Это для меня невыносимо! Только скажи, и я тотчас встречусь с доктором Фу Манчи, чтобы проверить, чего стоит этот заложник.

— Прекратите! Я сказала, что это невозможно. Послушайте, вы можете связаться со мной в магазине За…

Разговор прервался.

— Так много и в то же время так мало! — сказал Смит, вернувшись и выслушав мой доклад.

Он беспокойно расхаживал туда-сюда, пыхтя трубкой и окутывая себя дымовой завесой.

— Одно по крайней мере, ясно, — заявил я. — Кеннард Вуд обречен.

— Не говорите так, Кэрригэн! Эта мысль сводит меня с ума. Лонгтон погиб, Кеннард на очереди, а я бездействую! Жаль, что меня тут не было, когда звонила Ардата. Но, задержавшись в полиции, я в конце концов получил еще один ключ к разгадке, который, правда, и сам по себе весьма загадочен.

— Какой ключ?

— Простыню — ту простыню, в которой тело Лонгтона бросили в реку. Ее нашли.

— Ну, и?

— Она вся в крови!

— Но ведь…

— Только не говорите мне, что на одеяле были пятна. Я их искал и ни одного не нашел. Вы не заметили тут этого странного запаха?

— Нет.

— Совершенно верно.

Зазвонил телефон, Смит тут же снял трубку.

— Алло! Кто это? Что? Кеннард Вуд?.. Слава тебе, Господи! Быстрее, приятель. Где вы? В отеле «Прадо»? Нет, нет! Послушайте меня: сейчас я ничего объяснить не могу. Но вы и думать забудьте о том, чтобы лечь спать! Включите все лампы в своем номере, будьте полностью одетым и ждите моего прибытия.

Выбежав в прихожую, он быстро дал указания сержанту Рорку.

— Вам понятно? — спросил он наконец. — Инспектор Хок внизу. Скажите ему, пусть начинает. Как только получит донесение, пускай немедленно отправляется в «Прадо». Выполняйте.

Едва сержант Рорк ушел, Смит подбежал к телефону и позвонил в управление полиции. Разговор продолжался всего несколько секунд.

— Мне нужен наряд полиции в «Прадо» через пять минут. Возможно, все обойдется, но я хочу, чтобы они были там. Вам все ясно? Хорошо. — Он повесил трубку и крикнул: — Идемте, Кэрригэн!

Когда несколько минут спустя мы проходили по фойе, Ардаты там не было. Мы сбежали по ступенькам. Полицейская машина постоянно дежурила при нас, и мы тотчас же отправились к отелю «Прадо». Где-то часы били полночь.

Я выглянул в окно летящей по улицам машины, стараясь разглядеть лица пассажиров других машин, прохожих, посетителей ресторанов. Неужели Ардату засек шпион, которого приставили следить за ней? Неужели она будет ужасно наказана за попытку связаться со мной? Однако эти размышления были бесполезны и эгоистичны. Я заставил себя сосредоточиться на драме Кеннарда Вуда.

Здесь, в сердце современного города, человеку грозила смерть, взращенная средь древних болот и джунглей. Может быть, сидя в своем номере в самом роскошном и современном отеле «Прадо» на Парк-авеню, Кеннард Вуд уже слышал щелканье пальцев.

Будто угадав мои мысли, Смит сказал:

— Возможно, против Кеннарда Вуда применят какой-нибудь другой прием. Как знать, весьма вероятно, что цепные псы доктора будут в фойе. — Он наклонился вперед. — Я не знаю «Прадо», шофер. Там есть служебный вход?

— Разумеется, прямо на углу квартала.

— Остановитесь там, только не прямо перед входом.

— Там одностороннее движение, так что развернемся здесь…

Когда Смит толкнул вращающуюся дверь, я последовал за ним в ярко освещенный выложенный кафелем зал, по которому деловито сновали мужчины и женщины в белой униформе. Я услышал звон посуды и увидел человека в колпаке, видимо, шеф-повара. Еще один человек, в вечернем костюме, подошел к нам.

— Вероятно, вы попали не туда, — заговорил он.

— Никаких ошибок, — отрубил Смит. — Отделение полиции. Инспектор Хок должен быть где-то здесь, в отеле. Передайте ему, пусть стоит у главного входа, а мне пришлет местного детектива или кого-нибудь, кто хорошо знает это здание.

Властный голос Смита исключал всякие возражения.

— Мы сэкономим время, если вы пройдете со мной, господа.

Он провел нас по лабиринту служебных помещений и кухонь, которых обычный постоялец такой гостиницы никогда не видит. Вскоре мы оказались в каком-то кабинете, где сидел за письменным столом крупный мужчина с темным лицом. Он курил короткую черную сигару. При нашем появлении человек поднялся, а наш проводник сказал:

— Сержант Дохерти, эти офицеры полиции хотят перемолвиться с вами словечком.

Глаза сержанта подозрительно уставились на нас из-под густых бровей.

— Мое имя Найланд Смит, — резко, даже нетерпеливо представился мой друг. — Инспектор Хок здесь?

Свирепая физиономия Дохерти претерпела разительную перемену.

— Господи! Разумеется, сэр! Я малость растерялся, но я вас ждал. К вашим услугам, сэр.

— Хорошо. — Смит повернулся к нашему проводнику. — Вы передадите инспектору Хоку, что я здесь?

— Тотчас же.

Человек вышел.

— Итак, сержант Дохерти, я хочу подняться в номер полковника Кеннарда Вуда, избегая людных мест.

— Это довольно легко сделать — лифт для официантов напротив двери. Сюда, пожалуйста.

Когда мы вышли из кабинета, Смит спросил:

— Что доложил охранник гостиницы?

Сержант Дохерти закрыл дверцу лифта и нажал кнопку «15».

— Странное дело, — ответил он. — «Прадо» — шикарное место, чтобы поужинать, и Пэннел, дежурный гостиничный детектив, говорит, что, когда повалила вечерняя толпа, ему показалось, будто у одного посетителя очень уж большая собака.

— Большая собака? Я не понимаю.

— Ну, он говорит, что поискал вокруг, полагая, что это может оказаться какой-нибудь чокнутый, который таскает эту тварь с собой на вечеринки. А в «Прадо» с животными вход запрещен. Но больше он эту собаку не видел.

Когда мы добрались до пятнадцатого этажа и вышли, Смит спросил:

— А Пэннел — внимательный наблюдатель?

— Разумеется.

Мы шли за Дохерти по устланному коврами коридору.

— Когда-то работал у нас. Обратите внимание, он не утверждает, что это была собака, и не божится, что не ошибся. Я рассказываю вам лишь то, что он рассказал мне.

— Когда прибыл полковник Кеннард Вуд?

— Он зарегистрировался примерно в то же время. — Сержант Дохерти нажал кнопку звонка. — Номер полковника Кеннарда Вуда.

Мгновение спустя, когда дверь открылась, Смит приказал сержанту Дохерти:

— Держите эту комнату под наблюдением.

Перед нами стоял полковник Кеннард Вуд. Внешне он походил на Джеймса Лонгтона, и я был к этому готов, но полковник показался мне лет на десять старше. Комплекцией Лонгтон был очень похож на своего двоюродного брата. Седеющий и загорелый, Кеннард Вуд носил монокль.

— Смит! Добро пожаловать.

Мы вошли, и полковник закрыл дверь. Я заметил, что напряжение и глубокое беспокойство наложили на него свою печать, но полковник радушно пододвинул нам стулья и предложил напитки.

— Спасибо, не надо, — сказал Смит. — Мы с моим другом Кэрригэном явились сюда в такой час, потому что речь идет о вашей жизни и смерти.

— А я-то надеялся, — устало признался Кеннард Вуд, — отдохнуть несколько часов. В последние дни я почти не спал. Поэтому, прибыв сюда, я тотчас позвонил вам и предполагал завалиться на боковую.

— В этом случае вы бы уже не проснулись, — зловеще заметил Смит.

Кеннард Вуд опустился в кресло и устало взглянул на Смита.

— По-вашему, меня выследил?

Смит кивнул.

— Как вам сказал Джеймс, — продолжал полковник, — меня вызвали в самый последний момент, когда я уже должен был улететь из Гаваны. Появились какие-то новые и поразительные факты. Но, зная о завтрашнем совещании, я послал Джеймса вперед со всеми новейшими материалами. Они уже, несомненно, у вас?

Смит резко встал.

— Я говорю с солдатом, — сказал он, — поэтому не стану ходить вокруг да около. Ваш кузен Джеймс Лонгтон…

— Нет…

— Увы, да.

Кеннард Вуд подошел к небольшому буфету и налил себе выпить.

— Поскольку я не привык пить один, Смит, — спокойно сказал он, — мистер Кэрригэн и вы, несомненно, измените свое решение.

— Разумеется, но время очень дорого. Следующая жертва — вы!

— Это мы еще посмотрим, — ответил полковник, поворачиваясь к нам. Лицо его превратилось в холодную безжалостную маску.

Он налил нам, осушил стакан и поставил его.

— Как… это было сделано?

— Подробности могут подождать, но, несомненно, вы помните смертельные случаи, связанные со Щелкающими Пальцами в Порт-о-Пренсе?

— Щелкающие Пальцы! Уж не хотите ли вы сказать мне, что Джеймс…

— К сожалению, да. Он отправился к миссис Мендел Хэмметт, несомненно, полагая, что уж там-то будет в безопасности…

— На всех нас не однажды покушались…

— Да уж, наверное.

— Но этот ужас — здесь, в Нью-Йорке?!

— Если только я не ошибаюсь, прямо здесь, в этом отеле! Прежде всего где ваш багаж?

— В спальне, идемте, я покажу.

Мы вошли следом за Кеннардом Вудом, и Смит стал настороженно принюхиваться. Я тоже старался уловить мерзостный дух тлена, который, очевидно, свидетельствовал о присутствии Щелкающих Пальцев, но ничего не заметил. В спальне Смит на мгновение замер, оглядываясь по сторонам. Это была обычная, пусть и роскошная, гостиничная спальня. Постель была заправлена, пижама разложена; будильник и несколько книг — на прикроватной тумбочке; чемодан — на полке у стены.

Смит прошел в ванную. Умывальные принадлежности были разложены на туалетном столике и стеклянных полочках.

Он повернулся к Кеннарду Вуду; лицо полковника побледнело, несмотря на загар.

— Кто вносил багаж наверх?

— Швейцар.

— Вы были здесь, когда он пришел?

— По правде говоря, нет. Я стоял внизу у конторки, узнавал, нет ли мне каких посланий.

— А кто распаковывал и раскладывал вещи?

— Слуга. Я был в гостиной. Этот человек знает мои привычки: я останавливался в «Прадо» несколько раз. Если бы я знал, чего именно вы опасаетесь, Смит, я бы, возможно, сумел вам помочь. Но ведь мы находимся на пятнадцатом этаже современного нью-йоркского отеля, а не на Гаити!

— Жестоко с моей стороны напоминать об этом, Вуд, но бедный Лонгтон находился в собственной квартире, в доме миссис Мендел Хэмметт. Простите уж, что я, похоже, позволю себе вольности, но мне надо внимательно осмотреть все ваши вещи.

Кеннард Вуд шагнул вперед, и Смит попросил:

— Будьте добры ничего не трогать!

Пока мы с приунывшим полковником стояли и смотрели, Найланд Смит быстро, но тщательно обследовал каждый фут комнаты. Довольно часто он принюхивался. Здесь, высоко над рестораном с его толпами, над суетливой Парк-авеню, мне казалось, что мы словно выброшены на необитаемый остров. Право слово, человек может быть совсем одинок и лишен помощи своих собратьев где угодно — и в многомиллионном городе и посреди Сахары. Черная метка Фу Манчи стояла на двери Кеннарда Вуда, и он это знал.

— Я ничего не нашел, — сказал, наконец, Смит, — за исключением вот этих остатков какой-то упаковки. Может, вы объясните, откуда она взялась?

Он показал нам нечто похожее на скомканный кусок промасленной бумаги.

— Нет. — Кеннард Вуд покачал головой. — Я не заворачивал в это ни одну из моих вещей. Возможно, кто-то из прежних постояльцев оставил.

— Возможно, — пробормотал Смит, откладывая бумагу в сторону. — Теперь главное испытание. Предупреждаю вас, Вуд, что о его сути мне ничего не известно. Но результат может помочь нам раскрыть тайну Щелкающих Пальцев и объяснить смерть Лонгтона.

— Жду ваших указаний.

— Должен добавить, что никакого покушения, возможно, и не будет. Может быть, агенты Фу Манчи, которым поручено вас убить, знают, что вы не один. Оба окна открыты, и нападающие могут воспользоваться любым из них. Дабы укрепить вас перед лицом трудного испытания, скажу, что Лонгтона, должно быть, по ошибке приняли за вас.

— И он умер вместо меня?

— Я могу и ошибаться, но мне так кажется. Вы когда-нибудь останавливались у миссис Мендел Хэмметт?

— Да.

— В таком случае я прав! Но сейчас они все знают. Материалы в портфеле содержали новые факты?

— Новые факты! Смит, да ведь речь идет о заговоре против нашего правительства, равного которому еще не было в истории!

— Я знаю, — спокойно ответил Смит, — потому-то Лонгтон и умер, а я собираюсь попросить вас лечь на кровать, после чего выключу весь свет в номере. Эта штуковина всегда нападает в темноте.

— Очень хорошо.

Кеннард Вуд упал на покрывало, вытащив из кармана автоматический пистолет.

— Никакой стрельбы! — отрезал Смит. — Вам отводится самая трудная роль — статиста. Согласны?

— Как скажете.

— Вы располагайтесь здесь, у двери, Кэрригэн. Без моей команды ничего не предпринимайте.

Он ушел. Я услышал, как щелкнуло несколько выключателей. Номер погрузился в темноту. Затем донесся голос Смита:

— Не двигайтесь. Приготовьтесь к любым неожиданностям.

Тишина и полная темнота наступили внезапно, только снизу доносилось гудение неугомонного человеческого улья. Ощущение опасности обострилось. Мне не надо было говорить, что агенты Фу Манчи где-то рядом: я чувствовал их близость каждым нервом.

Внезапно в каком-нибудь шаге от себя я услышал отчетливый щелчок.

— Боже мой! — выдохнул Кеннард Вуд. — Оно здесь!

— Щелкающие Пальцы! — прошептал Смит. — Не двигайтесь!

ГЛАВА XV ДВА ВЫСТРЕЛА НАЙЛАНДА СМИТА

Кеннард Вуд начал задыхаться. Я, конечно, разделял его страхи и опасения, но, вспомнив рассказ гостиничного детектива о «призраке собаки», всячески боролся со своим воображением. Поскольку Смит обследовал каждый фут номера, эта тварь не могла прятаться где-то здесь, но я вспомнил, что окна открыты, и представил себе, как гигантская летучая мышь-вампир тихонько влетает в комнату в этот самый миг. Ужасный гибрид, выращенный в лабораториях доктора Фу Манчи. Я ждал, и напряжение этих тревожных мгновений было почти невыносимо.

Повторный щелчок прозвучал резко и сухо. На сей раз совсем рядом с кроватью, решил я. Потом — еще один.

— Это совершенно невыносимо! — пробормотал Кеннард Вуд. — Что это, Смит? Что это?

— Т-с-с! — предупредил Смит. — Не шевелитесь!

И снова два щелчка — один за другим. Щелк! Щелк!

— Сейчас мы все узнаем! — вскричал Смит.

Он стоял у двери и первым зажег все лампы.

Уж и не знаю, что я ожидал увидеть, пожалуй, какого-нибудь упыря средневековой демонологии. Но в действительности я увидел скорчившегося на кровати Кеннарда Вуда с пистолетом в руке. Он дико озирался по сторонам, как и Смит, который стоял рядом со мной. Удивление его все росло.

Мы не увидели никакого источника звука.

— Эта штука — из мира иного, — простонал полковник. — Мы ведь все слышали…

— Вы не ощущали никаких прикосновений в темноте? — спросил Смит.

— Никаких.

— А, вы, Кэрригэн?

— Вообще ничего.

— Однако же оно здесь! — вскричал Смит. — Оно здесь!

Он пересек комнату, отдернул занавески и выглянул из окна. Я увидел мерцающие огоньки и прямоугольник звездного неба. Окна были распахнуты. Смит повернулся, теребя мочку левого уха.

— Сдаюсь, — тихо сказал он. — Быстро собирайте свои пожитки, Вуд. Мы вам поможем. Надо вас вытащить отсюда!

Кеннард Вуд охотно принялся за дело, и, пока мы собирали его вещи и засовывали их в чемодан, я слышал шум транспорта на Парк-авеню. Когда мы, наконец, открыли дверь и вытащили чемодан, пальто и другие вещи в коридор, к нам подбежал сержант Дохерти.

— Все в порядке, — сказал я. — Полковник переезжает.

Смит, выходивший последним, выключил свет и принес ключ.

— Отнесите все эти вещи вниз, сержант, — велел он. — Полковник Кеннард Вуд пойдет с нами. Сейчас я поговорю с администратором об этом номере.

По дороге к лифту Смит был так погружен в свои мысли, что я уже собрался отпустить шпильку в его адрес, но тут он вдруг резко остановился и спросил:

— Кэрригэн, а вы заметили цветочную вазу в спальне?

— Да… по-моему, там была ваза с цветами.

— Администрация, — устало объяснил Кеннард Вуд, — подобным образом украшает номера новых постояльцев.

Без единого слова Смит повернулся и побежал обратно.

— Смит! — крикнул я и последовал за ним. — Что это с вами?

— Позор Найланду Смиту! — воскликнул он в ответ. — Я осмотрел все, кроме цветов.

— Но ведь…

— Небрежность гибельна, когда имеешь дело с доктором Фу Манчи, — сказал он, отпирая дверь.

На пороге он замер на мгновение.

— Тихо! Слушайте!

Я затаил дыхание, но в темном зловещем номере слышалось только приглушенное урчание моторов на Парк-авеню.

Он включил свет, и я пошел за ним через гостиную в спальню. Мы оба посмотрели на круглый столик, стоявший между двумя окнами. Здесь прежде была стеклянная ваза с цветами.

— Бог мой! — вскричал Смит. — Ее нет!

Я был так ошеломлен этим необъяснимым происшествием, что всерьез спросил себя, а не правы ли гаитянские негры, может, Щелкающие Пальцы — это вуду в чистом виде? Короче говоря, не столкнулись ли мы с какими-то сверхъестественными явлениями?

Смит предпочел остаться в реальном мире.

Бросившись вперед, он опустился на колени и осмотрел ковер под круглым столиком.

— Здесь пролита вода! — доложил он, потом вскочил, шагнул к одному из окон и выглянул наружу.

Казалось, он смотрит вниз на улицу. Но, когда я повернулся, то увидел, что он смотрит вверх.

— Держите меня, Кэрригэн! — вдруг крикнул он. Я, как безумный, прыгнул вперед и вцепился в него, решив было, что у Смита закружилась голова и он может потерять шаткое равновесие. Я не успел ничего сказать. В тот миг, когда я ухватился за Смита, он всем туловищем высунулся из окна и поднял руку. Я увидел, как его пистолет блеснул в лунном свете.

Смит выстрелил дважды — вверх и куда-то влево.

После второго выстрела раздался высокий и тонкий истошный крик, который быстро нарастал, а потом внезапно смолк. Далеко внизу поднялся приглушенный гам: крики, сумятица в уличном движении, пронзительный свисток.

Мы выбежали на улицу спустя несколько мгновений после того, как полицейские втащили что-то на тротуар. Они сдерживали толпу праздных зевак, многие из которых были облачены в вечерние костюмы. Инспектор Хок расчистил для нас путь. Поблизости остановился тяжелый грузовик, и шофер-итальянец с жаром объяснял невозмутимому полицейскому, что у него не было возможности затормозить.

— Говорю вам, оно упало с неба! — кричал он.

Мы стояли притихшие, глядя на останки маленького человечка с бурой кожей.

— Так я и думал, — произнес Смит. — Один из дьяволов доктора.

И когда он сказал это, я отвернулся, ибо зрелище было ужасное. У меня возникло подозрение, что в этом и заключается объяснение странной истории, рассказанной гостиничным детективом. На мертвеце была какая-то фуфайка, почти такая же бурая, как его кожа, и брюки того же цвета. Обувью ему служили веревочные сандалии, но диковиннее всего были его непропорционально длинные руки, как у бабуина. Когда он упал на дорогу, его раздавило широкое колесо грузовика.

— Он падал уже мертвым, сэр, — сказал патрульный Хоку. — У него на плече висел какой-то ранец, наполненный стеклом или чем-то похожим. Переднее колесо превратило все это в пудру…

ГЛАВА XVI ПРИГЛУШЕННЫЕ ШАГИ

— Кеннард Вуд пока в безопасности.

Смит сидел напротив меня в нашей гостиной и пыхтел трубкой в бешеном темпе. Вуд спал в номере рядом с нашим, вконец выбившись из сил. Рорк оставался на посту в вестибюле, но его должны были сменить в четыре часа.

— Теперь, когда Вуд встретился с вами, для Фу Манчи все пропало, — сказал я. — Возможно, доктор тоже так думает и оставил Вуда в покое.

— Согласен. Этот раунд Фу Манчи проиграл. Вуду есть что мне рассказать, но он слишком устал, и на сегодня с него довольно. Но и мы тоже не победители.

— То есть? Бедный Лонгтон умер ужасной смертью, но ведь вы же спасли Кеннарда Вуда…

— А когда я застрелил это существо, был потерян единственный ключ к тайне Щелкающих Пальцев. Да, он был одним из пигмеев доктора, хоть и не знаю, откуда — с Андаманских островов или с Суматры. Вы немного знакомы с этими дьяволами, Кэрригэн. Несомненно, он затесался в вечернюю толпу и проскользнул в отель. Этот Пэннэл, гостиничный детектив, очевидно, заметил его, но эти существа подобны тени и способны одинаково проворно передвигаться как на четвереньках, так и прямо.

— Но зачем он пришел?

— Он принес Щелкающие Пальцы! Затем он выскользнул из окна и притаился где-то снаружи, чтобы дождаться конца. Пигмей может пролезть везде, как обезьяна. Когда я увидел его, он карабкался по, казалось, гладкой стене от карниза к карнизу, направляясь на крышу. А спустился бы он по пожарной лестнице.

— У него был какой-то ранец…

— Вместилище того, что называется «Щелкающие Пальцы». После смерти Вуда пигмей должен был убрать улики. Он увидел, что его замысел сорвался, и позаботился о том, чтобы не осталось никаких следов. Эта штуковина была в цветочной вазе! Вот где крылась причина моего поражения.

Я помолчал немного, глядя, как он расхаживает по комнате туда-сюда.

— Э-э… характерного запаха не было, — заметил я. Смит повернулся и уставился на меня.

— Характерный запах появляется не до, а после, — ответил он. — Я ложусь спать. Эта проволочка раздражает меня до безумия, я знаю, что вас тоже, но утром нам надо встретиться с представителями правительства, и тут никуда не денешься. Кеннард Вуд на месте, а Бартон возвращается с людьми из Вашингтона. Послушайтесь моего совета и ложитесь.

Совет был хорош, и я попытался последовать ему, пожелав Смиту спокойной ночи. Но, как выяснилось, уснуть я не мог. Город окутала тишина: в Нью-Йорке она наступает к четырем часам утра. До рассвета оставалось совсем недолго. Громадный неугомонный улей гудел сейчас тише, чем в любое другое время суток. Но я никак не мог успокоиться. Многочисленные загадки не давали мне уснуть. Где Ардата? Каким образом китайский доктор совершает свои странные перемещения? Сумеем ли мы не угробить мартышку до тех пор, пока у нас не появится возможность поторговаться со злейшим врагом белой расы? Вернет ли Фу Манчи Ардату? Где его нью-йоркское логово, из которого он осуществлял нападения на Лонгтона и Кеннарда Вуда? Что это за штука такая — Щелкающие Пальцы?

Я со стоном включил свет, встал и потянулся за халатом. Как хроникер экспедиции я не справился со своими обязанностями. Уж лучше привести в порядок записки, чем просто лежать, терзаясь вопросами, на которые нет ответов.

На меня нахлынуло чувство одиночества. Мне пришлось убеждать себя, что я и впрямь нахожусь в Нью-Йорке, потому что я чувствовал себя оторванным и от него, и от своих соотечественников, попавшим пусть и в разреженную, но зловещую атмосферу. Комната в гостинице — не самая вдохновляющая обстановка, но как профессиональный журналист я почерпнул некоторое вдохновение в книге заметок и пишущей машинке, стоявшей около настольной лампы. Да, я должен работать.

В номере было очень тихо…

Меня одолевали мысли об Ардате; я снова видел ее в синем платье, как в фойе внизу; ее образ упрямо вторгался в мои мысли, мешая работе, а глаза Ардаты, хоть я и видел их лишь мельком, смотрели с затаенным страхом.

Я задумался о другом.

Какова же природа тех мерзких опытов, которые ставил доктор Фу Манчи в заброшенном складе в Лаймхаузе? Какие новые тайны он пытался вырвать у окутанного мраком неизвестности будущего? Судя по его истощению и вялости, он явно жил в большом напряжении. Я попытался представить себе лабораторию на берегу Темзы, освещенную лиловой лампой, и вспомнить сказанные им слова.

Жуть Щелкающих Пальцев не давала мне покоя, и я задался вопросом, не связана ли каким-то образом лиловая лампа с этой смертоносной штуковиной, когда вдруг возня в прихожей заставила меня вскочить на ноги.

— Кто там? — глухо донеслось до меня. — Оставьте свои шутки!

Что-то встревожило сержанта Рорка.

Комната, отведенная мне, была предпоследней на северном конце номера. Дальше была спальня сэра Лайонела — между нашими комнатами была дверь; Смит спал в южном конце. Я, включив свет в гостиной, пошел на разведку.

Рорк открыл входную дверь и, вертя головой, разглядывал коридор, плохо освещенный в этот час. Услышав мои шаги, он быстро оглянулся.

— А-а, это вы! — нервно сказал он, еще раз посмотрел налево, потом направо, вошел, прикрыв дверь, и заработал челюстями.

— С чего это вы вскакиваете, мистер Кэрригэн? — спросил он. — Надеюсь, не потому, что я напеваю вслух?

— Нет… я не спал. Вы что-нибудь слышали?

— Ну… — Он снова уселся на свое место. — Я дежурю здесь уже довольно давно, и работа монотонная. Может, я и задремал, но наверняка слышал какие-то звуки за дверью.

— Какие же?

— Так сразу и не поймешь, сэр. Может, шарканье ног, как будто кто-то крадется, а может, и пытается открыть дверь.

— А звук не был похож на щелчки пальцев?

— Щелчки пальцев? — Сержант Рорк сосредоточенно жевал и хмурился. — Да нет, не думаю. С чего бы это кому-то щелкать пальцами?

— Не знаю, — устало ответил я. — Но вы ничего не увидели?

— Ничего.

Я вернулся к себе в комнату. Смит спал, и я был склонен считать, что Рорку просто померещилось. Злобная мартышка, которая была так важна для меня, занимала просторную клетку в соседней комнате, у Бартона и, судя по всему, тоже спокойно спала.

Несколько минут я занимался своими записками. Я хотел взять сигарету, но вдруг застыл с протянутой к коробке рукой.

— Что это? — пробормотал я.

Мне показалось, что я услышал какое-то легкое движение в гостиной, непонятное и необъяснимое. Оно магическим образом перенесло меня в номер «Прадо»; мне показалось, что я снова слышу отвратительные щелчки и вижу обескровленное тело Джеймса Лонгтона. Смит не раз предупреждал меня, что, имея дело с доктором Фу Манчи, следует держать воображение в узде.

Но я все же открыл ящик стола, взял свой «кольт» и сунул его в карман.

Холодная сталь подействовала успокаивающе, я закурил сигарету, положил зажигалку на стол и, затаив дыхание, настороженно прислушался.

До меня вновь донесся этот звук.

Если отбросить предположение о том, что кто-то спрятался в номере еще до нашего со Смитом возвращения, оставалась только одна версия, если, разумеется, мои чересчур усталые органы чувств не обманывали меня. Я вспомнил, что Рорк недавно открывал дверь и выходил в коридор. Возможно, всего лишь возможно, что за это время в номер кто-то пробрался.

Некоторые секретные карты и планы, необходимые, по словам Бартона, для нашего проекта, были заперты в стальном ящике в спальне сэра Лайонела.

Я тихонько прошел в гостиную и немного постоял там. Ни звука. Я включил свет. В комнате никого не было. Тем не менее я тщательно ее осмотрел, но ничего не нашел. Похоже, я проверил все укромные уголки и теперь, убедившись, что в комнате нет никого, кроме меня, почувствовал мимолетное презрение к себе. Вернувшись в спальню, я опять сел за письменный стол.

«Эти существа подобны тени… — едва ли не услышал я голос Найланда Смита. — Везде, где может пролезть обезьяна, пролезет и пигмей».

Неужто один из дьявольских смуглых союзников Фу Манчи каким-то образом прокрался в наш номер?

Эти бесы были носителями Щелкающих Пальцев, той самой презренной твари, которая питалась кровью. Но, несмотря на все свои страхи — а я, признаться, был на грани паники, — я не желал тревожить Смита, пока не было никаких определенных доказательств. Сержант Рорк сидел тихо, как мышь.

Я бросил сигарету в пепельницу и выпрямился, навострив уши. Вот оно, снова… Шаги — я был готов поклясться, что кто-то ступал в мягкой обуви. Хлоп-хлоп-хлоп — осторожные, неуверенные, крадущиеся шаги, да-да, несомненно, шаги.

Я вскочил и побежал к двери. Свет в гостиной я оставил включенным.

Комната была пуста. Я прислушался и убедился, что мягкие шаги удаляются в глубь нашего номера.

Я взял себя в руки. Неужто у меня разыгралось воображение? Я пошел на звук и оказался у двери, которая вела в вестибюль. Она была закрыта, и я постоял там немного, прислушиваясь. То, что я услышал, определило мой следующий шаг. Я тихонько отворил дверь и вышел.

Сержант Рорк крепко спал на своем стуле.

Короткий коридорчик вел к комнате Смита; с того места, где я стоял, мне была видна его дверь, и я заколебался. Я знал, что Смит устал даже больше, чем Рорк. Неважно, к какому решению я мог прийти, но меня вынудили действовать.

Откуда-то сзади донеслось странное посвистывание и верещание, недостаточно громкое, чтобы разбудить дрыхнущего полицейского, но вполне различимое. Я вздрогнул от испуга, повернулся; сердце у меня бешено забилось, и тут я опознал звук: это была мартышка в клетке! Я тотчас почувствовал облечение, но потом — сомнение… Что же разбудило животное? Я вернулся в гостиную. Здесь странное верещание обезьянки было гораздо громче: животное волновалось.

Направившись к своей комнате, я замер на пороге.

Дверь, ведущая в комнату Бартона, была распахнута.

Убедившись теперь, что опасность реальна и в нашем номере находится какая-то тварь, подобная тени, но меняющая физическую природу, способная открывать двери и, значит, уязвимая для моей пули, я подбежал к темному проему, протянул руку к выключателю и зажег свет.

С полминуты я разглядывал пустую комнату.

Стальной ящик с тремя замками стоял на месте. На комоде напротив высилась большая клетка, которую сэр Лайонел купил для Пеко, мартышки доктора. Но поведение Пеко было в высшей степени удивительным.

Сморщенный лобик дрожал, зубки были злобно оскалены; Пеко что было сил цеплялся за прутья решетки крошечными пальчиками и сердито верещал.

Почему?

Дверь из комнаты Бартона выходила прямо в главный коридор, но сейчас она была закрыта. Я стал сомневаться в собственных ощущениях, чуть ли не с жадностью прислушиваясь к шуму города — гудкам автомашин, перестуку вагонных колес… Все это было из того мира, где шла нормальная жизнь, где люди не занимались изучением темных, а порой и зловещих тайн природы, а были просто людьми.

Я решил наплевать на все эти странные явления, не подчинявшиеся законам причинно-следственной связи, и вернулся к себе, чтобы выпить чего-нибудь покрепче.

Дверь я оставил открытой и, ставя стакан на стол, снова услышал это тихое шлеп-шлеп-шлеп. Мартышка неистово заверещала и бросилась на прутья клетки. И тут я испугался — не этой незримой угрозы, а самого себя. Я снова увидел задумчивые глаза доктора с Харли-стрит, который заверял меня, что надо по крайней мере на три месяца забыть о работе. Интересно, чего он опасался? Возможно, того, что мой недуг затронет мозг? Эта мысль была страшнее любой телесной напасти. Но, не успев толком испугаться, я очутился в комнате Бартона, и мой ужас рассеялся благодаря вполне реальному физическому явлению.

Я увидел, что внешняя дверь широко открыта… Прямо у меня на глазах она закрылась, и я услышал щелчок замка.

Едва ли не бегом бросившись вперед, я распахнул ее и выскочил наружу. Я был так стремителен, что едва не сбил с ног сержанта Рорка, который, очевидно, проснулся и разгуливал по коридору.

— Спокойно, Кэрригэн, — сдавленно заговорил он. — Господи, да что с вами?

— Слушайте, сержант, отсюда сейчас кто-нибудь выходил?

— Выходил? Нет, сэр, я бы сказал, что наоборот, кто-то входил. Я просыпаюсь… я спал, как пить дать, и вдруг мне приходит в голову, что в номере-то есть еще одна дверь. И тут что-то вроде как творится. Я пошел, дверь, вижу, закрывается, а потом распахивается опять и вываливаетесь вы, с таким видом, будто за вами гонится гестапо.

Я схватил его за руку.

— Вы уверены, что дверь открылась до того, как ее открыл я?

Он снова принялся жевать, бесстрастно глядя на меня.

— Я же доложил, мистер Кэрригэн.

— Слава Богу! — прошептал я. — Потому что никто не входил, сержант Рорк, ясно? Я стоял прямо за дверью. А вы говорите, что никто не выходил.

— Входил! Выходил! — послышался раздраженный голос. — Разве уснешь при таком гаме!

Повернувшись, я увидел Найланда Смита.

— Смит! Я не хотел вас будить, но тут происходит что-то очень странное.

— Да уж, наверное.

Я сбивчиво рассказал ему о приглушенных шагах, открывающейся двери и удивительном поведении мартышки.

— А я говорю, что никто не выходил, — вставил Рорк.

— Вы правы, — задумчиво пробормотал Смит, — никто не выходил.

Он напряженно уставился на меня, и в неожиданно наступившей тишине я осознал, что Смит прислушивается.

— Скорей бы кончилось это, Кэрригэн. В Нью-Йорке нас осаждают враги, которые пускают в ход странное оружие…

ГЛАВА XVII КАРТА КРИСТОФА

— Вы весьма обяжете меня, сэр Лайонел, — сказал мистер Хэнесси, — если расскажете своими словами об обстоятельствах, которые навели вас на мысль, будто вы знаете разгадку тайны, которая, возможно, связана с секретной базой подводных лодок в Карибском море. Наши военные моряки, которых представляет здесь капитан третьего ранга Инглс, утверждают, что хотя подводные лодки принадлежат воюющим сторонам, в этих водах есть очень много судов не установленной национальной принадлежности. Пытаясь узнать, чьи они, мы потеряли много ценных работников. Одного человека, — он бросил взгляд на Кеннарда Вуда, — мы лишились прямо здесь, в Нью-Йорке, не далее как прошлой ночью. Верительные грамоты, представленные сэром Дэнизом Найландом Смитом, — он кивнул в сторону Смита, — служат достаточным доказательством того, что ваша версия небезосновательна. Нам не терпится услышать факты.

Мы сидели за длинным столом в нашей гостиной. Справа от меня во главе стола восседал Найланд Смит, напротив — капитан третьего ранга Инглс и Кеннард Вуд; слева от меня — знаменитый мистер Уилбер Орд, дипломатический советник Белого дома. Лицом к нему сидел Джон Хэнесси, председатель собрания, седовласый, со свежим лицом, энергичный. Он олицетворял собой тот великий тип, который иногда называют республиканским, а иногда демократическим, но который есть не что иное, как свободное общество. На другом конце стола возвышалась фигура Лайонела Бартона. Перед ним стоял стальной ящик.

Он был в своей стихии. Веселые оживленные глаза под мохнатыми бровями выдавали его радость. Бартон оглядел всех и заговорил, обращаясь к мистеру Хэнесси:

— Я бы заметил, сэр, что и верительные грамоты, представленные мною, уже служат достаточным доказательством того, что моя теория базируется на прочной основе. Но не буду заострять на этом внимание. Постараюсь быть кратким. В одной из ветвей рода Стюартов в течение многих лет хранилась фамильная ценность, известная под названием «Удача Стюартов». Это был украшенный серебряной чеканкой пистолет с привязанным к нему жилкой небольшим предметом.

Он помолчал, оглядывая лица сидевших за столом.

— Род этот оказался несчастным. Я с большим трудом отыскал последнюю представительницу этой ветви Стюартов, очень старую женщину, у которой и приобрел семейную реликвию.

Открыв стальной ящик, Бартон извлек из него старый дуэльный пистолет.

— Вот это, — сказал он, — вкупе с прикрепленным предметом и составляет «Удачу Стюартов». Пистолет почти наверняка был сделан в Эдинбурге в 1810-х годах, что весьма важно. Пистолет снабжен бойком Форсайта, это ранний образец, приспособленный, несомненно, под картечь. Как он достался тому удивительному человеку, с которым я намерен вас познакомить, можете гадать сами, господа. Мне кажется, я это знаю. Однако герб на пистолете появился позже.

Он указал на герб, увитый чеканкой.

— К пистолету прикреплен брусочек серебра, похожий на пенал для карандашей. К нему-то и было приковано мое внимание. Долго я бился над ним и, лишь расшифровав монограмму на пистолете, смог понять, в чем истинное назначение этого предмета. Серебряная штуковина почти наверняка была первой конической пулей в истории стрелкового оружия.

Сэр Лайонел воодушевился. Его зычный голос наполнял комнату; Бартон уже не просто смотрел на нас, а пожирал глазами, то и дело подчеркивая какой-либо пункт своей речи жестами.

— Это было революционное открытие. Я убедился, что монограмма, или герб, означала какую-то дату, записанную римскими цифрами. Оказалось, что дата соответствует 1811 году. Вкупе с монограммой и серебряной пулей этого было достаточно, чтобы понять, что когда-то пистолет принадлежал Кристофу, этому знаменитому негру, построившему Цитадель — вероятно, самую величественную крепость в мире, — изгнавшему полчища Наполеона и превратившему жалких рабов Центральной Африки в полноправных граждан. Да, господа, Анри Кристоф, ставший в 1811 году первым коронованным королем Гаити!

Бартон умел увлечь слушателей, его никто не прерывал.

— Короля Кристофа, этого благородного негра, предали, когда он был в расцвете сил, и всем известно, что он пустил серебряную пулю себе в лоб.

Джон Хэнесси оглядел присутствующих, согласно кивая головой.

— Первая коническая пуля в истории была выпущена в мозг короля Кристофа его собственной рукой. Он был гениальным человеком: возможно, эта пуля была его изобретением, и отлил ее по заказу какой-нибудь искусный мастеровой, специально привезенный на Гаити. Дойдя до этого пункта в своем исследовании, я задался вопросом. Каким же?

— Понятия не имею, — глухо ответил Джон Хэнесси.

— А вот каким! Почему столько людей, включая меня, идут на большой риск и расходы, чтобы заполучить пистолет и пулю, которой король Кристоф, возможно, убил себя? И я ответил: несметные сокровища, драгоценности, золотые и серебряные слитки, оцениваемые в сумму от пяти до семи миллионов фунтов стерлингов, спрятанные при жизни этим негритянским королем, так и не были найдены.

Теперь и я слушал так же внимательно, как остальные. Эта странная история не была мне в новинку, но я осознал всю важность стального ящика, который сэр Лайонел так ревниво оберегал. Однако я не был готов к тому, что за этим последовало.

Бартон продолжал:

— Меня немало заинтересовал обрывок жилки, которым прежде пуля была прикреплена к пистолету. Жила — необычный материал, что и навело меня на мысль о скрипаче или хирурге.

— Я не верю, сэр, — вмешался Джон Хэнесси, — что в 1811 году в ходу были жилы вместо бечевок.

— А мне все равно, сэр! Какой-то более поздний владелец, возможно, привязал пулю к пистолету. Но я получил ключ к разгадке. Видите ли, я знал, что у короля Кристофа при дворе жил медик Данкен Стюарт, шотландский эскулап.

— Боже милостивый! — пробормотал Смит. — Вы, безусловно, знаете свое дело, Бартон.

— Я знал, что доктор Стюарт был, вероятно, последним человеком, видевшим черного короля живым. Позже тело было брошено в яму во дворе великой крепости Кристофа — Цитадели — на гребне горы. Но… — он говорил медленно, подчеркивая каждое слово ударом кулака по столу, — прежде чем это случилось, доктор Стюарт извлек пулю и забрал пистолет, который, как я подозреваю, был его подарком черному королю.

Мы должны допустить, что доктор Стюарт не знал тайну и сохранил эти реликвии по чисто сентиментальным причинам. Обнаружить, что эта историческая пуля была полой внутри, предстояло мне!

Я подверг ее тщательнейшему осмотру. Это была одна из наиболее красиво сделанных вещиц, которые я когда-либо держал в руках, плюс работа искусного оружейника. В основании ее было что-то вроде булавки. После того как я ее вытащил, стало возможным разобрать оболочку, ибо это была оболочка. Я извлек оттуда трубочку из какой-то прочной растительной ткани, размером со спичку.

Найланд Смит во все глаза смотрел на сэра Лайонела, который вытащил из железного ящика крошечный кусочек папируса, прикрытый стеклом. Выражение загорелого добродушного лица Бартона сделалось демоническим.

— Я был бы рад, мистер Хэнесси, — сказал он, — если бы вы осмотрели это, а потом пустили по кругу.

Он протянул клочок Джону Хэнесси.

— Я с первого взгляда понял, что у Кристофа была карта грота с сокровищами и в миг смерти он спрятал ее в собственном мозгу.

В благоговейном молчании Хэнесси передал карту капитану третьего ранга Инглсу.

— Ее можно разглядеть только с помощью сильной лупы: тут изображена огромная пещера, в которой красным крестиком помечен тайник. Дальнейшие исследования, о которых вы кое-что знаете, Смит, показали, что эта пещера, имеющая подводное сообщение с морем, вполне может вместить военную эскадру.

— Сейчас, сэр Лайонел, вы наверняка скажете, что вам известно местонахождение этой пещеры, — предположил капитан Инглс.

— Командор Инглс, я знаю дорогу туда не хуже, чем путь от моего недавно проданного дома в городе до клуба! И вот что, Смит: отрывок рукописи Да-Куньи еще год назад был скопирован в Британском музее лично доктором Фу Манчи. Еще год назад! У меня есть тому доказательства. Но на этот раз я его побил. Уилтон с Друри-лейн, лучший в Европе фальсификатор рукописей, сделал мне дубликат карты Кристофа, который был точен во всем, за исключением места захоронения сокровищ и координат входов в пещеру с суши и моря. Доктор Фу Манчи похитил карту Уилтона, оригинал же — вот он!

Найланд Смит теребил мочку уха.

— Вот она, ваша тайная база подводных лодок, господа. Считаю себя вправе…

— Кто там?! — вскричал капитан третьего ранга Инглс и оглянулся. Прежде он увлеченно изучал карту, но теперь со стуком положил лупу на стол.

— Я ничего не слышал, — сказал Найланд Смит.

— Я тоже. Но тем не менее что-то прикоснулось ко мне!

Бартон захихикал.

— Возможно, всему виной мой рассказ.

— Я утверждаю, что кто-то склонился над моим плечом, пока я рассматривал карту.

Мы неподвижно сидели, прислушиваясь. Капитан третьего ранга Инглс был не из тех, кого легко испугать, однако он выглядел весьма встревоженным.

Несмолкаемый городской шум доносился снизу, ослепительный солнечный свет заливал окна, но меня (причем мозг мой лихорадочно работал) охватило жуткое чувство — будто в нашем совещании участвует какое-то сверхъестественное существо.

— Кто открыл эту дверь? — вдруг резко спросил Смит.

Те, кто сидел спиной к двери, мгновенно повернулись. Мы все посмотрели в ту сторону.

Дверь, ведущая в мою комнату, была полуоткрыта. Внезапно раздалось дикое верещание мартышки в спальне Бартона!

Мы со Смитом быстро переглянулись, и он вскочил. Смит первым оказался у открытой двери, но я не очень отстал от него. Все уже успели вскочить на ноги. Когда мы бросились через мою комнату в спальню сэра Лайонела, я сразу же заметил, что дверь, которая вела в коридор отеля, была распахнута настежь.

Пробормотав что-то себе под нос, Смит выбежал вон. Мы гуртом повалили следом.

Коридор за дверью был пуст. Все лифты стояли без движения. Мы заговорили в один голос, но Смит резко нас оборвал:

— Тихо! Я хочу послушать.

Мы насторожились. В наступившей тишине слышалось только верещание обезьянки.

И вдруг донеслось: шлеп, шлеп, шлеп…

Мягкие шаги по коридору, где-то слева, хотя не было видно ни одного живого существа.

— Бегите быстро к той лестнице, Кэрригэн! — отрывисто скомандовал Смит. — Не пропускайте никого и ничего, видимого или невидимого!

Я побежал, и мне показалось, что Смит тоже допускает возможность, дотоле невероятную и, право же, представлявшуюся мне немыслимой, — того, что среди нас уже не впервые находится нечто невидимое.

Я мчался сломя голову в конец коридора, полагая, что при своем приличном весе смогу сокрушить все, что попадется на пути. Но никаких препятствий не было.

Подбежав к площадке лестницы, которая вела в фойе сорока этажами ниже, я остановился и, задыхаясь, прислушался.

Пока я бежал, вдогонку мне летели отрывистые команды Смита:

— Вы, Бартон, сюда! Следите за всеми дверьми. Если какая-нибудь откроется, бросайтесь к ней. Капитан, наблюдайте за лифтами. Не пускайте в них никого из постояльцев.

Я стоял, сжав кулаки, весь обратившись в слух.

Мягкие шаги стихли. Ни один лифт не двигался, и, кроме возбужденного гомона в коридоре, я ничего не слышал. И тут мне подумалось, насколько все это нелепо. Мы стали жертвой какого-то надувательства, фокуса, имевшего целью удалить нас из номера.

Едва утвердившись в этой мысли, я повернулся и побежал назад по коридору.

— Смит! — крикнул я. — Это уловка! Кому-то следовало остаться в комнате.

— Не волнуйтесь. — Смит стоял на страже. — Я оставался здесь, а дверь в комнату Бартона заперта на ключ.

Мы никого не нашли и ничего не услышали. Тень пришла и ушла.

Вконец сбитые с толку, мы вновь собрались в гостиной и заняли свои места за столом. Смит торжественно положил перед Бартоном старинный пистолет, серебряную пулю и карту.

— Вы забыли их. Я прихватил их безопасности ради.

Мы обменялись взглядами, потом Джон Хэнесси сказал:

— Мне кажется, господа, что нам следует обсудить случившееся.

Все молча согласились с председательствующим. Капитан Инглс со свойственной ему живостью сказал:

— Свидетельствую здесь и сейчас, без всяких колебаний, что в тот миг, когда я издал восклицание, моего плеча коснулось нечто осязаемое. В комнате тогда находилось что-то или кто-то, чего мы не могли видеть. Мы все знаем, что дверь, которая была закрыта, когда началось совещание, оказалась открытой; мы все знаем, что двери смежных комнат тоже были закрыты. И я думаю, что прав, — он огляделся, — утверждая, что все мы слышали звук мягких шагов в коридоре снаружи.

Вдруг он умолк, уставившись на какие-то бумаги, лежащие на столе перед ним. Его молчание было до того неожиданным, а выражение лица таким странным, что Бартон, подавшись вперед, проворчал:

— Что случилось? Что вы там увидели?

Капитан Инглс оглядел лица сидевших за столом, и я увидел в его руке листок бумаги.

— Всего лишь вот это… Я прочту вслух, что тут написано: «ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».

— Что?! — воскликнул Смит, вскакивая.

— «ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Совет Семи Си Фана понимает цели и задачи экспедиции, возглавляемой сэром Лайонелом Бартоном и сэром Дэнизом Найландом Смитом. Ввиду того что Совет в состоянии вести переговоры с правительством Соединенных Штатов по делу первостепенной важности, это предупреждение адресовано как правительству Соединенных Штатов, так и сэру Дэнизу Найланду Смиту. Маневренности и развертыванию флота Соединенных Штатов угрожает серьезная опасность, но Совет в состоянии свести на нет как происки известной восточной страны, так и усилия одной державы. Настоящим извещением сообщаем всем, кого это касается, что на принятие решения вам дается две недели. Рекламное объявление в какой-нибудь ежедневной газете, гласящее: «Переговоры. Вашингтон» будет немедленно замечено.

Президент Совета Семи».

ГЛАВА ХVIII ЗАЗИМА

— Сегодня повезет больше, Кэрригэн, — бросил Найланд Смит.

— Спасибо, — ответил я. — Везение мне не помешает.

Кристобаль. Наконец-то я оказался в Кристобале, точнее в Колоне, где самонадеянно рассчитывал опять встретить Ардату. Но вот уже два дня и почти целую ночь я тщетно прочесывал маленькие панамские городки и их окрестности. Меня преследовало воспоминание о том, как неожиданно закончился мой последний разговор с Ардатой. Неужто Фу Манчи застал ее, когда она звонила мне? И изменил свои планы?

Я едва не потерял важный след, когда наш разговор прервался. Но я хотя бы знал, что смогу справиться об Ардате в лавочке человека, фамилия которого начиналась с буквы «3». И хотя с этой буквы начинается не так уж много фамилий, мои поиски ничего не дали.

Я сидел рядом со Смитом в плетеной качалке на террасе отеля. Аллея похожих на мачты кокосовых пальм тянулась до самых ворот. Отель был переполнен, даже в этот относительно ранний час свободный стул найти было невозможно. Нас окружали пожилые люди, изучавшие путеводители, люди помоложе, читавшие газеты, но поднимающие глаза всякий раз, когда по веранде проходил вновь прибывший. Тут сидела одна добрая старушка, которая считала своим долгом заговорить с каждым; было здесь и несколько весьма симпатичных женщин, которые, казалось, путешествуют сами по себе. Все эти люди говорили на основных европейских языках.

— За всю свою долгую государственную службу, — сказал Смит, бросив взгляд на молодую черноглазую испанку, которой, похоже, хотелось, чтобы с ней заговорили, — я не встречал столько политических шпионов, собравшихся под одной крышей.

— Как вы это объясняете?

— Я объяснил это очень давно, когда сказал, что Панамский канал — палка о двух концах. Кеннард Вуд, как вам известно, нашел неопровержимые доказательства заговора с целью блокировать канал в должное время. Мы сейчас на потенциальной линии фронта, Кэрригэн. Здесь сосредоточилась вся полевая разведка.

— А я занимаюсь поисками Ардаты!

— Почему бы и нет? Она весьма ценный союзник. Меня она занимает не меньше, чем вас. Связи с врагом не так-то легко прервать.

— В высшей степени невероятно, Смит, но ее безопасность, само ее существование может зависеть от безопасности того маленького зверька.

— Мартышки доктора? Да, Бартон говорит, что она долго не протянет, если он методом проб и ошибок не найдет для нее какой-нибудь приемлемой пищи. Поскольку резонно предположить, что Фу Манчи уже знает о нашей добыче, молчание доктора озадачивает меня.

— Как и то, что нас не трогают.

— Это менее удивительно. Я по опыту знаю, что предъявление ультиматума обычно сопровождается прекращением враждебных действий. Си Фан будет ждать истечения срока, так что мы можем рассчитывать еще на одну неделю покоя.

И тем не менее покоя я не знал, часами напрягая слух в страхе уловить звук мягких шагов и увидеть пришествие той тени, которая посетила нас в Нью-Йорке. А ужас перед Щелкающими Пальцами много раз лишал меня ночного сна.

— Если бы только я нашел эту чертову лавчонку! — воскликнул я. — Я уже начинаю отчаиваться.

Но Смит вдруг погрузился в размышления, и я сомневаюсь, что он меня слышал. А когда я праздно изучал представителей разных рас и народностей, собравшихся на веранде, он ни с того ни сего сказал:

— Ардата ясно дала понять, что «3» можно найти в Кристобале?

— Ну да… то есть, дайте-ка подумать…

С точностью вспомнить слова Ардаты, все слова, произнесенные ею с тех пор, как мы встретились в Лондоне, было нетрудно.

— Смит! — возбужденно воскликнул я. — Кажется, я понапрасну тратил драгоценное время! Она сказала, что они отправляются в Кристобаль, но потом добавила: «Когда доберетесь до Панамы!..»

— В том-то и дело! — бросил Смит, вставая. — Панама! У нас с Бартоном, как вы знаете, хлопот полон рот, но с такого рода делом вы лучше справитесь в одиночку. Я поставлю в известность полицию зоны, вас будет встречать офицер. Чем скорее вы начнете, Кэрригэн, тем лучше. Я подозреваю, что «3» в Панаме…

Подгонять меня, право слово, не было нужды. Спустя десять минут я отправился в путь.

Я отправился прямо в джунгли. Перед моим мысленным взором под сенью густой тропической листвы возникали образы Моргана и его суровых солдат, идущих маршем на Панаму. В заводях нежились аллигаторы, незнакомые птицы порхали с ветки на ветку. Тут я, наконец, увидел достойную драмы доктора Фу Манчи сцену. На этом Золотом Пути через перешеек испанцы и пираты не раз сходились в кровавых схватках.

Прямо за зеркальными водами и гирляндами цветущих лиан лежали сотни и сотни миль первобытных джунглей, лесов и гор, где едва ли ступала нога белого человека, еще не исследованных, населенных людьми, животными, птицами и насекомыми, до сих пор не известными науке.

Когда поезд, наверняка самый забавный во всем железнодорожном парке дяди Сэма, прибыл в Панаму, я размышлял о том, что, может, в этих таинственных болотах доктор Фу Манчи и отыскал страшные Щелкающие Пальцы.

Меня встречал сержант Эбди из полиции зоны, парень со Среднего Запада, но закаленный и свирепый, как любой из тех, кто шел с Морганом по Золотому Пути.

— Все лавки, в которых есть телефоны, уже проверены, мистер. Пожалуй, особых новостей для вас нет.

Сердце у меня упало.

— Вы хотите сказать, что нет владельцев лавок, чьи фамилии, начинаются с буквы «3»?

— Ну да, кроме слова «зона». Но вот что: на рынке и на пляже тоже есть торговые ряды. Некоторые мы проверили, но мне пришлось прервать обход, чтобы встретить вас. Я собираюсь обследовать этот район. Предлагаю вот что: пока я буду ходить по рынку, вы побродите между пляжем и центром — там полно мелких лавочек. Встретимся у отеля «Марина».

Шагая бок о бок, мы оговорили детали и разошлись. Масштабы задачи, признаюсь, ошеломили меня. Это «3» я мог отыскать только чудом.

Но все мы идем на поводу у судьбы (я часто думаю, как араб). Расставшись с Эбди, я пошел наобум по кривой и узкой мощеной улочке, похожей на улицы Кловелли в Корнуолле. Вряд ли я успел сделать два десятка шагов, когда на углу тенистого сквера увидел лавчонку, которая показалась мне даже древнее, чем соседние с ней дома. Вывеска над лавкой гласила: «Зазима».

Я встал как вкопанный, сердце мое заколотилось. Сквозь узкое грязное оконце я увидел странную коллекцию самых разных предметов. Тут были две маски вудуистских колдунов, отвратные на вид; какие-то древние черепки и фрагмент гротескной фрески, возможно, попавшей сюда из какого-нибудь храма на Юкатане. Я увидел кожаную суму, полную тусклых монет, а за ней — наполовину развернутый китайский ковер, который даже на мой неискушенный взгляд был бесценным. В лавке стояли два сундука с чайного клипера, несколько примитивных и корявых бутылей из-под вина. Но самый странный экспонат стоял в центре витрины, в каком-нибудь дюйме от грязного стекла.

Это была человеческая голова! Череп бородатого старика, уменьшенный каким-то загадочным способом, возможно неизвестным перуанским охотником за черепами, до размеров среднего апельсина. Усохшее лицо по-прежнему хранило черты живого человека. Казалось, запавшие веки вот-вот разомкнутся и крошечные любопытные глазки воззрятся на огромный мир.

Эта мерзостная штуковина помешалась в напоминавшем часы резном ящике из красного дерева с плотно подогнанным стеклом. Пока я разглядывал эту отталкивающую реликвию (а на весь осмотр витрины Зазимы ушло не более нескольких секунд), у меня возникло ощущение, что кто-то следит за мной из темного угла лавки.

Лицо наблюдавшего за мной человека было до того похоже на голову в ящичке, что меня охватил ужас. Я подался вперед и пристально вгляделся в черный сумрак.

Я разглядел сгорбленного старика, сидевшего на подушках, в деревянном кресле с высокой спинкой. На старике был надет какой-то халат. Пока я смотрел на него поверх сморщенной головы в витрине, старик поднял тощую руку: меня приглашали войти.

Я открыл дверь лавчонки. Звякнул колокольчик. Часы на старой церкви неподалеку пробили полчаса.

Как только дверь за мной закрылась, в нос ударил затхлый дух. Из современной Панамы я попал в какой-то склеп, где еще жила память о той Панаме, которая знавала дыбу, аутодафе, звон испанских клинков, скрестившихся с английскими. А может быть, и о Панаме еще более древней, поклонявшейся загадочным богам и неведомой ни испанской инквизиции, ни пиратской братии Френсиса Дрейка.

Поначалу мне показалось, что в витрине выставлен почти весь товар Зазимы. В самой лавочке висело на стенах несколько ковров, выцветших карт и эстампов. Тут и там в беспорядке валялась всякая всячина. Но мое внимание было приковано к лицу хозяина. Во всяком случае я думал, что этот старик, сидящий в кресле с высокой спинкой, и есть хозяин.

Он был какой-то изжелта-белый, сморщенный, с редкими волосами и клочковатой бородой, вылинявшей и липнущей к похожей на пергамент коже. Старик сидел, скрестив ноги на подушках, и когда я на мгновение заглянул в его запавшие глаза, меня охватил смутный страх. Взгляд старика был загадочен и пронизывал насквозь. Я заговорил, стараясь смотреть через его голову:

— У вас есть довольно привлекательные веши.

Я мельком взглянул на него. Старик кивнул, и я заметил, что в левой руке он держал простенькую глиняную трубку. Странный запах в лавочке объяснялся сортом табака, который курил старик.

— Да, да! — Он сунул мундштук трубки в явно беззубый рот. — Совершенно верно. Но торговлю мою бойкой не назовешь, мистер Кэрригэн.

Не знаю, что больше удивило меня — его безупречный английский или то обстоятельство, что старик знает мое имя. Но могу с уверенностью заявить, что сердце мое заколотилось пуще прежнего, когда старик укрепил мои надежды на встречу с Ардатой.

— Почему вы называете меня мистером Кэрригэном?

— Потому что это ваше имя. — Он улыбнулся с каким-то наивным лукавством. — Разумеется, я вас ждал.

— Но как вы меня узнали?

— По трем признакам. Первое — ваша наружность, которую мне описали, второе — ваше поведение. Два эти признака, вкупе с третьим, подсказали мне, кто вы.

— И что же это за третий признак?

— Когда вы подняли глаза и прочитали название «Зазима», я увидел, как заколотилось ваше сердце.

— Да что вы?

Не будь глиняной трубки, этот престарелый философ запросто сошел бы за бессмертного багдадского брадобрея.

— Да, истинная правда. Диву даюсь, почему вы так долго не приходили.

— Откуда мне было знать, что вы в Панаме? Я искал вас в Колоне и Кристобале.

— Но почему в Кристобале? Я, Зазима, уже сорок лет торгую тут, в Панаме.

— Этого я не знал.

Я принялся гадать, какой национальности этот Зазима, и решил, что он из Азии. Человек, безусловно, образованный — у него за спиной на стене висел мавританский гобелен, выцветший, потрепанный, но с точки зрения собирателя, возможно, представляющий большую ценность. Я увидел в Зазиме восточного оракула, сидящего на подвернутых ногах, загадочного и непостижимого.

Он вытащил глиняную трубку из запавшего рта и сказал:

— Перескажите мне сообщение, которое прислала дама, поскольку тут какая-то загадка. Я знаю, что вы помните его наизусть: я ведь прожил жизнь и тоже когда-то любил.

Я заколебался, подозревая предательство. Общение с Найландом Смитом научило меня, что Си Фан вездесущ, у меня уже бывало такое: внезапное понижение температуры, ощущение холода, озноб. Я подсознательно чувствовал присутствие доктора Фу Манчи. Знавал я и других людей, испытывавших такие же ощущения. И сейчас, глядя на этого загадочного старика в высоком кресле, я чувствовал то же самое.

Разумеется, я выдал себя, потому что Зазима заговорил снова увещевающим тоном, будто успокаивал нервного ребенка:

— Те, кто противостоит Хозяину, враждуют со стихиями. Никакая опасность вам не грозит. Если в моей убогой лавочке вы ощутили присутствие большой силы, не пугайтесь. Под моим кровом вы в безопасности. Беда грозит даме, которую вы любите. Скажите мне, пожалуйста, что она вам сообщила.

Я поколебался еще мгновение, потом ответил:

— Она сказала мне, что я получу весточку о ней в лавочке За… Тут ее речь прервалась.

Я пристально наблюдал за Зазимой. Запавшие глаза его были закрыты. Казалось, он был погружен в себя. Я решил, что за мавританским гобеленом скрывается дверь. Но вот проницательные глаза снова взглянули на меня.

— Мы, слуги Хозяина, работаем без страха. Речь дамы, мистер Кэрригэн, должна была заканчиваться так: «В лавке Зазимы в Панаме. Ищите голову в витрине». Я с прискорбием узнал, что вы искали напрасно. Но еще не поздно.

— Быстрее! Говорите! — Я умоляюще простер руку. — Где она? Где я могу ее найти?

— Это вопрос не по адресу, мистер Кэрригэн.

Старик слез со стула, и только тут до меня дошло, что он карлик! Держа в руке свою глиняную трубку, Зазима прошел мимо меня к окну, отодвинул складчатый китайский ковер и, подавшись вперед, потянулся за ящичком, в котором лежала усохшая голова. Взяв ее, он возвратился.

— Она стоит двадцать долларов, — сказал старик. — Цена смехотворно низкая.

— Но… — Я отпрянул. — Она мне не нужна!

— Послание дамы должно было заканчиваться словами: «Ищите голову в витрине. Купите ее».

Я подозрительно уставился на него. Неужели я иду прямо в хитрые сети, расставленные доктором Фу Манчи? Ибо я был убежден, что постановщик этой сцены — китайский доктор, хоть его самого тут и нет. Но по трезвом размышлении я понял, что должен доверять Зазиме. Ардата просила меня разыскать его. Темные запавшие глаза наблюдали за мной, и мне почудился в них призыв.

— Что верно, то верно, цена нелепая.

Я протянул Зазиме двадцать долларов, а он отдал мне мою странную покупку.

— Вы больше ничего мне не скажете?

— Ничего. Я передал вам голову. Один великий китайский философ написал: «Когда деньги уплачены, словами их не вернуть». Дело сделано.

Я повернулся, чтобы уйти. Зазима снова уселся в кресло с высокой спинкой.

— Не открывайте коробку, — мягко добавил он, — пока не останетесь один.

У меня возникло впечатление, что он говорит под шепот суфлера.

ГЛАВА XIX ТАНЦОВЩИЦА ФЛАММАРИО

Я сидел в кафе, которое сержант Эбди рекомендовал мне, далеко не в лучшем расположении духа. Сперва я завернул свое странное приобретение в газету, но потом купил дешевый чемоданчик, который сейчас стоял передо мной на столе; в нем лежала усохшая голова. Я просто не мог не зайти и не выпить чего-нибудь освежающего, да и вообще надо было скоротать время до поезда. Разделавшись с ленчем, я неторопливо потягивал ледяной напиток.

Под навесом было прохладно, передо мной высились ряды королевских пальм, подобные стражам, стоящих вдоль выложенных плиткой дорожек. Цветные мальчишки перестали досаждать мне своими предложениями почистить туфли, купить почтовые открытки, билеты на бой быков и другие абсолютно не нужные мне вещи. Темноглазые сеньориты, выходившие на чугунные балконы старинных каменных домов, наводили на мысли об Испании. По мощеным улицам с грохотом проезжали кареты и машины. Жара не была неприятной, а небо казалось неестественно голубым.

Мне надо было о многом подумать.

Я понимал, что наиболее тонкая операция в убийствах при помощи Щелкающих Пальцев заключается во введении в действие неизвестного орудия смерти. Предположим, рассуждал я, у меня в этом ящичке красного дерева лежит такое орудие, предположим, меня коварно используют, желая погубить моих друзей и меня самого. Это вовсе не так уж немыслимо. В лавке Зазимы я остро чувствовал чье-то незримое присутствие. Но, с другой стороны, туда меня направила Ардата, это бесспорно. И меня там ждали.

Ардата! Что же дала мне эта поездка? Знал я не больше, чем до встречи со странным карликом по имени Зазима. Но это еще не все. Когда я вышел на мощеную булыжником улицу, ведущую под уклон, и потащился по ней со своей покупкой, я остро чувствовал, что за мной следят, причем не человек, сидевший в лавке, а кто-то другой, поджидавший на улице. Следивший держался поодаль. Я был так убежден в этом, что, свернув на Шестую улицу, остановился и оглянулся.

И едва не столкнулся с тощим человеком с землистым лицом, который тоже сворачивал за угол!

Пробормотав извинения, он торопливо зашагал дальше, но его появление озадачило меня. Где же я видел это лицо землистого оттенка? Широкополая шляпа скрывала его черты, но я был убежден, что вижу его не впервые.

Рассеянно достав сигарету из портсигара, я следил за медленно приближавшейся каретой с легким полотняным верхом. В другом настроении я, возможно, и не обратил бы внимания на пассажира, но сейчас черты его лица землистого цвета отпечатались в моем мозгу, будто изображение на медали. Человек снял широкополую шляпу и откинулся на сиденье в тень навеса, но я узнал в нем шпиона — того самого, который следовал за мной, когда я вышел из лавки Зазимы…

Более того, я подхватил ускользающее воспоминание: именно этот человек сидел с Ардатой в фойе «Регал-Атениан»!

Карета прогрохотала совсем рядом с кафе и свернула в боковую улочку за старой церковью, огромные окованные железом ворота которой, вероятно, помнили еще те дни, когда Дрейк повстречал испанцев в заливе Номбре-де-Диос.

Обложили меня плотно. Но какова цель этой слежки?

Связь с Ардатой была установлена, но ее скрытый смысл приводил меня в ужас. Мне так захотелось осмотреть голову, что я даже подумал, не снять ли для этого кабинет в ресторане.

Появление сержанта Эбди помогло мне принять более мудрое решение. Он опустился на стул напротив меня.

— Проверил Зазиму, — доложил он. — Ничего против него нет. У него есть контакты в китайском квартале, и ходят слухи, что он приторговывает краденым, занимается контрабандой. Если так, он не дурак. Но хлопот он нам никогда не причинял.

Когда я вернулся, ни Найланда Смита, ни сэра Лайонела в номере не было, но Смит оставил мне записку: «Вернусь к ужину. Не уходите, пока я не приду».

Я прошел через фойе с его аркадами и освещенными витринами и, несмотря на разброд в мыслях, не мог не заметить, что служу объектом внимания нескольких постояльцев, которые, на первый взгляд, бесцельно слонялись вокруг. И впрямь не надо быть газетчиком, чтобы увидеть, как увидел Смит, что Колон — это рассадник иностранных шпионов, следовавших друг за дружкой, но стремившихся к некой общей цели.

Что же это за цель?

Интересно, всегда ли этот морской проход меж двумя океанами интересует шпионов? Мне снова и снова вспомнилось загадочное замечание Смита о том, что «Панамский канал — палка о двух концах».

Одна грациозная брюнетка, казалось, очень хотела со мной познакомиться: высокая и стройная, она, несмотря на светло-коричневую кожу, цвет которой, вполне возможно, объяснялся загаром, двигалась на африканский манер, покачивая бедрами. Ее блестящие янтарные глаза под длинными изогнутыми ресницами сосредоточенно смотрели на меня с таким откровенным призывом, что я даже смутился.

— Кто эта темноволосая девушка? — спросил я лифтера.

— О, это Фламмарио, танцовщица из клуба «Древо страсти».

— Она здесь живет?

— Нет, сэр. А если вы думаете, что она охотится за мужчинами, ошибаетесь. Она — деловая женщина, которая, надо думать, владеет половиной города.

В свете этих сведений понять поведение Фламмарио стало еще труднее, но когда я добрался до номера, мысли мои были целиком заняты совсем другим предметом.

Я поставил деревянную коробочку на стол в гостиной и принялся разглядывать сквозь стекло этот странный экспонат.

Кто же он, этот человек, лишившийся своей головы? Благодаря какой трагедии стал я обладателем этой загадочной вещицы? И, главное, почему Зазима всучил ее мне?

Мысль о том, что этот ужасный фрагмент плоти человеческой мог как-то связать меня с Ардатой, и пугала, и завораживала. Закурив сигарету, я разглядывал реликвию, и мне в голову вдруг пришла одна идея. Я даже удивился, что она не осенила меня раньше.

Столь окольный способ связи мог объясняться тем, что Зазима был под наблюдением и знал об этом. Может, кто-то скрывался в подсобке его лавочки, например, один из прислужников Фу Манчи, а возможно, и сам доктор. Надо полагать, прятавшийся наблюдатель имел все основания скрываться. Возможно, решение загадки заключается в том, что в ящичке упрятаны какие-то жизненно важные сведения.

Открыть ящик было нетрудно; он запирался на манер крышки часов. Но я никак не мог решиться, мне претила сама мысль о том, что придется прикасаться к усохшей голове, водруженной на доску твердого черного дерева. Я смотрел на нее сквозь стекло в надежде отыскать записку. Но ничего не видел. Коробочка была украшена какой-то туземной резьбой, и я подумал, что в таком толстом днище вполне можно скрыть потайной ящичек. С другой стороны, голова могла оказаться полой внутри и служить хранилищем какой-нибудь вещи.

Подавив отвращение, я уже хотел было снять стекло и осмотреть останки давно умершего человека, когда вдруг меня остановил короткий, но настойчивый стук в дверь.

Я поспешно убрал голову вместе с коробкой в шкафчик. Мне очень не хотелось, чтобы ее увидел кто-нибудь из прислуги. Когда дело касалось доктора Фу Манчи, я не мог доверять никому. Когда я запер шкафчик и опустил ключ в карман, стук повторился, на сей еще настойчивее. Я подумал, что это, быть может, Бартон, но почему он тогда не позвонил?

Быстро смеркалось, но свет в коридоре еще не включали. За дверью стояла женщина.

Я обрадовался, увидев в полумраке, что она грациозна и стройна. На миг мне показалось, что это Ардата. Но посетительница заговорила, и я понял, что ошибся:

— Я должна была прийти, потому что хочу помочь вам. Нам необходимо побеседовать.

Это была Фламмарио, танцовщица.

Ее янтарные глаза были красивы, но какой-то дикой красотой.

— Пожалуйста, не включайте свет. Я здесь, чтобы помочь, уверяю, вас. Наши интересы совпадают. Я знаю, что вы кое-кого ищете…

Она прошмыгнула у меня под носом в комнату, где сгущались сумерки: в тропиках темнеет быстро. Женщина села в кресло рядом с дверью. В ее движениях чувствовалась грация дикого животного, то ли унаследованная, то ли приобретенная благодаря роду занятий.

Танцовщица была весьма привлекательна, фигура ее вызывала странное волнение, но весь облик выражал беспокойство. Она спросила мягким бархатным голосом:

— Не могли бы вы пообещать мне кое-что?

— Что именно?

— Отсюда есть два выхода. Это правда?

— Да.

— Если войдут сэр Дениз Найланд Смит или сэр Лайонел Бартон, вы поможете мне незаметно скрыться?

Я заколебался. Желая получить сведения, которые могли привести меня к Ардате, я был готов согласиться на любые условия, тем более что Фламмарио сказала: «Я знаю, что вы кое-кого ищете». Но я не доверял ей, подозревая в пособничестве Фу Манчи, считая ее орудием доктора, его «языком». Иначе откуда она знала о моих спутниках? Но стремление услышать об Ардате перетянуло чашу весов.

— Да, я сделаю, что смогу. Но почему вы их так боитесь? И откуда вам известны их имена?

— У меня был друг, сейчас он мой враг, — ее мелодичный голос дрогнул. — Он член тайного общества под названием Си Фан. Вы о нем знаете?

— Да, знаю.

— Он много мне о нем рассказывал, гораздо больше, чем следовало бы. А поскольку я знаю о Си Фан, эти двое могут…

— Задержать вас как подозреваемую? — предположил я.

— Да, — прошептала она. — Это было бы нечестно. И поэтому… вы обещаете, что меня не арестуют?

Я еще мгновение колебался, потом ответил:

— Да.

Она тихо засмеялась.

— Вы, англичане, такие милые с женщинами, как и американцы. Это глупо, но иногда окупается.

— Вы хотите сказать, что, пока нас не обманули, мы ждем, что женщины будут соблюдать правила игры?

— Да, возможно, именно так. Но я хочу вас кое о чем спросить и кое-что вам сказать, а времени мало. Во-первых, вы ищете девушку по имени Ардата?

— Вы полагаете, она с доктором Фу Манчи?

— Она не с ним.

— Что вы говорите?

— Она с… моим другом. Пожалуйста, позвольте мне продолжить. Имя моего друга — Лу Кэбот. Он совладелец клуба «Древо страсти», а я — его хозяйка. Кроме того, он главный резидент Си Фана в зоне Панамского канала. Его посылали в Нью-Йорк, чтобы он привез сюда Ардату.

— У него землистый цвет лица, — грубо вмешался я, подумав о мужчине, которого видел с Ардатой в фойе «Регал-Атениан», человеке из Панамы, — сальные черные волосы и бачки?

— Возможно, он и видится вам таким, но, пожалуйста, слушайте. Это общество, Си Фан, раскололось на две части: в одной существует заговор против президента, и Лу — один из тех, кто намерен его погубить. Опасная игра. Я сказала ему, и он еще в этом убедится — всему свое время. Но теперь, если угодно, он настолько уверен в себе, что увез ее…

— Увез? Куда?

— Пожалуйста, будьте терпеливы. Возможно, она не слишком противилась. Лу умеет обольщать женщин.

— Довольно об этом! — отрезал я.

Фламмарио скользнула ко мне, обняла и положила голову на плечо.

— Я женщина, — прошептала она, — и мне лучше знать, привлекателен мужчина или нет. Сама я не думаю, что ее отношение к вам изменилось. Но мое к Лу изменилось, и это я знаю наверняка. Слушайте, он ранил мою гордость. Сейчас я знаю, что он — тщеславный дурак и наверняка умрет, когда заговор будет раскрыт.

— Да, но…

— И я желаю видеть, как он умрет! — Она засмеялась, это был мелодичный, отнюдь не демонический смех. — А если я смогу показать вам их двоих вместе, я уверена, что вы его убьете…

Фламмарио была, бесспорно, хороша собой и экзотична, но когда она произнесла эти последние слова, я подумал о пуме — лоснящемся, вкрадчивом, гибком и опасном звере.

— Уверяю вас, я сделаю, что смогу! Но где она? Где?

— Кажется, я знаю. Сегодня вечером скажу наверняка.

— Тогда говорите быстрее, что я должен делать.

В наступившей темноте Фламмарио отстранилась от меня. Она казалась в сумраке призраком.

— Я скажу вам потом, потому что сейчас кто-нибудь может прийти. Вы возьмете со своих друзей клятву касательно меня, а потом придете в «Древо страсти». Сегодня до полуночи. Будьте готовы к решительным действиям.

— К каким именно?

Я услышал, как на нашем этаже остановился лифт и лязгнула дверца. Призрачная фигура Фламмарио встрепенулась.

— Быстрее! Где выход?

Я колебался.

— Вы же обещали, я вам поверила. Вы можете сказать, что я была здесь, но сначала выпустите меня!

— Сюда!

Я провел ее в комнату Бартона и открыл дверь в коридор.

— Сегодня вечером, до полуночи. Я буду ждать вас…

ГЛАВА XX СМОРЩЕННАЯ ГОЛОВА

Когда я закрыл за Фламмарио дверь, в коридоре послышались шаги, но человек, поднявшийся на лифте, направлялся не в наш номер. За несколько драгоценных секунд я мог бы узнать так много! Но теперь уже было слишком поздно… Ардата в руках прилизанного мерзавца с землистой кожей! При одной мысли об этом у меня закипела кровь. Китайского доктора я рассматривал почти как бестелесное существо, злой дух, бесполый и бессмертный, но Лу Кэбот… Неужели это правда?

Включив свет, я повернулся и взглянул на большую клетку, стоящую на боковом столике. Ее обитатель лежал в коробе для сна, видна была только понуро повисшая крошечная головка, украшенная бачками. Я увидел миску с нетронутым кормом на посыпанном песком полу клетки. Конец мартышки Пеко был близок.

Я подошел к клетке и с тревогой заглянул внутрь. Злобные глазки смотрели на меня, зубы были оскалены, слышалось слабое повизгивание. Пеко, возможно, умирал, но по-прежнему ненавидел весь род людской. Я вернулся в гостиную, включил свет и вытащил ящичек с головой старика.

Ужасная вещь — лицо, на котором, если преодолеть отвращение и вглядеться повнимательнее, можно увидеть тень давней агонии. Неужели это не более чем ловушка? С какой стати мне доверять Зазиме? Но, поскольку судьба Ардаты значила для меня гораздо больше, чем успех или неудача экспедиции, в которой я участвовал, я был готов поверить в его искренность, в искренность Фламмарио. Тревога сводила меня с ума.

Открыв ящичек и нетерпеливо заглянув внутрь, я ничего не увидел. Возможно, следует извлечь голову. Быть может, какое-то послание спрятано в самом усохшем черепе?.. Но, держа коробку за покрытое резьбой и небрежно покрашенное основание, я сделал открытие, которое еще более усилило мое возбуждение.

Я попытался снять голову с подставки, но тут она заговорила!

Я вовсе не имею в виду, что заметил движение этих сморщенных черт. Просто голова начала издавать какой-то тихий сиплый шепот.

Я едва не выронил ящик. Меня охватил ужас, как, наверное, произошло бы с любым другим на моем месте. Но, поставив ящик на стол, я сжал кулаки и заставил себя прислушаться к этому негромкому шипению.

«Так это обрушилось на меня… Так это обрушилось на меня… — Голова шептала по-английски! — Айка меня звали, Айка. Был я вождем всех кечуа из Кальяо. Но пришли джибары. Жен моих увели, мой дом предали огню, мою голову отсекли. Мы были мирным народом. Но охотники за головами напали на нас. Мысль еще жила в моей голове, даже когда ее набили горячим песком… Мой мозг кипел, но я знал, что я Айка, вождь кечуа из Кальяо…»

Сверхъестественный шепот замер. Я в оцепенении уставился на голову, и тут из ящика опять раздался голос:

«Такова короткая эпитафия Айке, вождю кечуа из Кальяо, — это был голос доктора Фу Манчи! — Если я обращаюсь к Барту Кэрригэну, — продолжал он, — будьте добры нажать один раз красный индикатор с правой стороны ящика».

Мне помогло ледяное спокойствие, которое иногда вытесняет из сознания панику. Подавшись вперед, я нажал красную кнопку, которую уже успел обнаружить.

«Этот несколько гротескный радиоприемник, — продолжал далекий высокий голос, — был спроектирован для особой цели. Он подобен тому, который сэр Дэниз оставил в музее Скотланд-Ярда более года назад и который уже ни на что не годен. Слушайте внимательно. Если сэр Дэниз или кто-либо еще присоединится к вам, нажмите синий индикатор с левой стороны ящика. Безопасность Ардаты зависит от вашего послушания».

Я затаил дыхание.

«Речь моя будет недолгой. От вас зависит, пользу она принесет или вред. Ваш западный мир затеял глупую вооруженную свару. Вы создали положение, напоминающее те уличные заторы, с которыми некогда был знаком Лондон. Тень России, этого обезображенного колосса, пугает детей Европы ничуть не больше, чем заблудшие немцы. Но поскольку нельзя одновременно орудовать и мечом, и оралом, более отдаленные страны дрожат за свою торговлю. Вот где соединяются интересы Востока и Запада. Чем более уравновешены будут чаши весов, тем с большей вероятностью десятая доля грамма, добавленная на одну из них, перевесит».

Голос умолк, и я испугался, что не услышу того, что мне больше всего хотелось услышать. Но шепот возобновился:

«Я держу эту долю грамма в моей руке. Этот опасный выскочка, сэр Лайонел Бартон, мечтал перехитрить меня. Ему это не удалось. Скажите ему, что родина Щелкающих Пальцев — не Панама, а Гаити. Он захватил в плен Пеко, мартышку, которая знает все мои тайны, в том числе и тайну продолжительности жизни. Вы не знаете об этом, но я дважды пытался вернуть Пеко и дважды терпел неудачу. Признаюсь, держа его у себя, вы властны над струнами моего сердца. В деревянном основании, на которое водружена голова Айка, вы найдете небольшой флакон, содержащий тяжелую жидкость, напоминающую шартрез. Нажмите дважды красный индикатор, когда найдете ее».

Я без колебаний (интересно, ослушался ли кто-нибудь хоть раз доктора Фу Манчи?) снял иссохшую голову, укрепленную, как я заметил, в двух желобках так, что ее можно было вытащить из ящика. Я перевернул ее и увидел скользящую крышку. Внутри лежали флакон и крошечная черепаховая табакерка, обложенная ватой.

Я вновь закрыл этот странный ящик, вернул голову на место и выполнил все указания.

«Вы держите в своей руке, — произнес голос, — нечто, означающее гораздо большее, нежели жизнь какого-нибудь животного. Одна капелька, не более, жидкости должна быть смешана с четвертью пинты свежего козлиного молока. Смесь следует немедленно дать мартышке. После этого молоко — раз в день, а жидкость — только каждый третий день. Подмешав щепоть порошка из табакерки, вы заставите Пеко есть любую подходящую пищу. Если вы поняли, нажмите один раз красный индикатор; если не поняли — два раза».

Когда я подтвердил, что все понял, далекий голос продолжал:

«Позаботьтесь о том, чтобы Пеко жил. Я готов обменять Ардату на Пеко, когда верну Ардату. В наших рядах появилась брешь. Один узурпатор стремится стать президентом, он считает, что нацистских болванов, которые недавно встречались со мной, можно использовать с пользой для нас. Действуя в своих интересах, вы заботитесь и о моих. Мерзкий человек по имени Лу Кэбот перешел на сторону моих врагов. До сих пор он ускользал от меня. Он прячется в Колоне, Ардата с ним. У вас есть сэр Дэниз и полиция зоны Панамского канала, у меня свои средства. Найдите этого гада. Если вы случайно убьете его, вы избавите меня от лишних хлопот».

И голос умолк. Я пребывал в состоянии острого нервного возбуждения. Уже совсем издалека голос еле слышно добавил:

«Найдите Кэбота. Промедление чревато опасностью. Позаботьтесь о Пеко. Я в долгу не останусь».

ГЛАВА XXI НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЛУ КЭБОТЕ

— Интересно, кто первым узнает о местонахождении этого самого Лу Кэбота: полиция зоны Панамского канала, доктор Фу Манчи или ревнивая женщина. Как бы умело он ни спрятался, я Лу Кэботу не завидую.

Час был уже поздний, и мое нетерпение росло с каждой секундой. Где-то, возможно, так близко, что ее можно было окликнуть с нашего балкона, томилась в плену Ардата, пребывавшая во власти негодяя с землистым лицом и сальными глазами, следившего за мной в Панаме!

Смит вновь раскурил свою трубку, бросив взгляд в мою сторону.

— Я вовсе не безоговорочно верю этой женщине — Фламмарио, — добавил он, энергично попыхивая трубкой.

— Какую цель она могла преследовать?

— Если предположить, что это месть — а судя по вашему описанию, такую женщину неблагоразумно обижать, — все равно из этого вовсе не обязательно следует, что ее оценка положения верна. Но мне трудно поверить, что член Си Фана и, по-видимому, высокопоставленный, а значит, хорошо знакомый с их методами и умениями, способен из-за какого-то увлечения подвергнуть себя риску страшной кары, которая неминуема.

— Я вас понимаю, — с несчастным видом ответил я, — но если в рассказе Фламмарио есть хоть толика истины, какое другое объяснение можно тут придумать?

— То, которое сразу же пришло мне в голову, — сказал Смит. — То, которое дал вам сам Фу Манчи. Доктор кое-чем отличается от всех злодеев, которых я когда-либо знал: он не лжет. В древнем ордене Си Фан вспыхнула междоусобица. Этот человек, Кэбот, стал на сторону мятежников, как вам сказала Фламмарио. Я полагаю, что Кэбот действует по указке предводителя оппозиции.

— Вы полагаете, что Фламмарио заблуждается и его интерес к Ардате не личного свойства?

— Я имею в виду именно это. Она же, как женщина, естественно, стала думать по-другому. Ардата некоторым образом полезна бунтовщикам, поэтому они предпринимают попытку ее похищения. В Совете Семи уже не впервые разгорается грызня, Кэрригэн. Последним бунтовщиком, пытавшимся взять власть в этой огромной и ужасной организации…

Он умолк и беспокойно заходил взад-вперед по комнате.

— Ну? — не утерпел я.

— Я думаю, Кэрригэн. Возможно, меня даже осенило.

Он в глубоком раздумье мерил шагами комнату, когда дверь открылась и вошел Бартон.

— Фу Манчи, бесспорно, чудесный врач, — заявил сэр Лайонел. — Прописанное им снадобье, похоже, омолодило эту чертову мартышку сразу на несколько лет. Сейчас она здорова, как бульдог.

— Я рад, — совершенно искренне сказал я, — а то я беспокоился, что мы можем потерять ее.

— Говорящая Голова еще что-нибудь сказала? — как всегда громко и весело спросил Бартон.

— Нет. — Смит выбрался из лабиринта своих раздумий. — Мы попробовали нажать красную кнопку, и, как видите, дверца ящика открыта.

— Я готов поверить, что это приемник, а не гипнотизирующий прибор, — проворчал Бартон, — когда сам все услышу. Он ни к чему не подключен, в нем нет батарейки, это всего-навсего пустой ящик, если, конечно, не считать сморщенной головы.

— Разумеется, я был бы настроен так же недоверчиво, как вы, если бы не испытал прежде этот удивительный прибор, — признал Смит. — Голова тут, конечно же, ни при чем. Фу Манчи недостает чувства юмора, но у него прекрасно развито чувство игривого гротеска. Когда-нибудь, если у вас выдастся свободный час, я свожу вас в лондонский музей Скотланд-Ярда. Там хранится один такой приемник. Европейские специалисты тщательно обследовали механизм и единодушно заявили, что он не может передавать и получать звуковые волны. Тем не менее он их и принимал, и передавал, как вам может подтвердить Кэрригэн. Мой дорогой Бартон, доктор Фу Манчи на столетия опередил других почти во всех науках. Мне так и не удалось заставить вас понять, что в его распоряжении множество лучших умов, а не только его собственный.

— Суть той истории с зомби не очень понятна и мне, — признался я.

— Если, как я подозреваю, — быстро заговорил Смит, — Гаити или соседняя страна окажется новым логовом доктора, то вы, Кэрригэн, совсем скоро получите возможность узнать об этом гораздо больше.

— К каким выводам касательно междоусобицы в Си Фане вы пришли, Смит? — спросил я.

— Я думал, — ответил Смит с необычной для него неторопливостью, — о женщине, которой боится все черное население Гаити и которая известна под именем Владычица Мамамуа…

В разговор вмешался вошедший представитель полиции зоны Панамского канала.

— Этого Кэбота проверили по всем статьям, — сказал он. Капитан Джейкоб Бичер был высок ростом, с квадратной грудной клеткой и квадратной же физиономией. Вид у него был весьма внушительный. — У нас уже довольно приличное досье на Кэбота: одно время даже были попытки выслать его из этой страны.

— За что? — спросил Смит.

— Он довольно прочно окопался в своем винном погребке и собирает сведения. Считалось, что он тайный агент одного из диктаторских режимов, хотя доказать этого не могли. Лично я до сих пор так считаю. У него много денег и обширные интересы в Панаме. И хотя «Древо страсти» приносит кое-какой доход, я не думаю, что все его деньги поступают оттуда.

— И где же эта птица гнездится? — спросил Бартон.

— У него, сэр, роскошная квартира прямо при клубе, и вилла, где живет его деловая партнерша Фламмарио.

— Но где он сейчас? У вас есть какие-нибудь сведения об этом? — спросил я.

— Нет, сэр. Мы знаем, что на прошлой неделе он ездил в Нью-Йорк и, по некоторым данным, вернулся оттуда два-три дня тому назад. Но в «Древе страсти» и других излюбленных местечках его не видели. Бесспорно одно: его подружка обижена на него.

— Вы в этом уверены? — спросил Смит.

— . Абсолютно. Кое-кому из моих ребят, присматривающих за заведением (к слову сказать, приличия там соблюдаются, хотя порой кораблик плавает возле самых рифов), сообщили, что на горизонте появилась новая дама. Фламмарио жаждет крови. — Бичер огляделся по сторонам, глаза его были холодны. — Могу добавить, господа, что она ни перед чем не остановится, хотя мы ни разу не уличали ее ни в каких сомнительных делах.

— Кэбот — гражданин США? — спросил я.

— Да, они оба иммигранты. Это, как вы понимаете, усложняет нашу жизнь. Но чем бы там ни занимался Кэбот, я всегда считал, что женщина не имеет ничего общего с его политическими делами, если он и впрямь в этом замешан.

— Вы когда-нибудь слышали об организации под названием Си Фан? — спросил Смит.

— Разумеется. Одна из тайных организаций китайцев, не так ли? На Филиппинах я время от времени сталкивался с ними, но не думаю, что у них большой вес в зоне Панамского канала. Разве что в китайском квартале.

— Вот как? — пробормотал Смит. — А если вам просто не выпадало случая заняться такого рода расследованием?

— Оно конечно. Да и зачем мне это? Нас тут волнуют не китайцы…

— А Си Фан — не чисто китайская организация, — сказал Смит. — Но коль скоро вы не можете ответить мне на этот вопрос, оставим его. Давайте прикинем, как действовать вечером.

— Я уже прикинул, — сообщил Бартон. — Мы тут все время искушаем судьбу. Что делать с картами? Железный ящик — в гостиничном сейфе. Что делать с проклятой обезьянкой? Вот что: один из нас до самого отъезда должен постоянно находиться в комнате. Жаль отказываться от развлечений, но сегодня вечером я останусь на страже.

— Хорошо, Бартон, — сказал Смит. — Я полностью с вами согласен. А теперь, капитан Бичер, мы должны найти Лу Кэбота, а эта женщина, Фламмарио, обещала сегодня вечером выдать нам его убежище.

— Если кто-то и может это узнать, так только она, — пробормотал офицер полиции. — Ищейки из «Древа страсти» знают каждую сточную канаву в городе.

— Очень хорошо. Мистер Кэрригэн и я намерены отправиться туда немедленно. Что там — ресторан, кабаре или клуб?

— Все сразу, — последовал ответ. — Причем цены весьма высоки. Пять долларов с носа берут за вход, неважно, закажете вы ужин или нет. Если хотите, я пойду с вами, но предпочел бы расположить где-нибудь неподалеку ребят на тот случай, если понадобится быстро действовать.

— Это лучше всего, — сказал Смит. — Дайте мне подробный план заведения и будьте где-нибудь поблизости от входа на случай надобности.

— Хорошо, — ответил капитан полиции Бичер. — Поскольку надо наладить связь с Фламмарио, предлагаю вам, как войдете, сесть за столик возле бара, на балконе. Не выходите на танцевальную площадку. Вход в бар прямо из холла. Самая выгодная позиция для быстрого отступления. Один из моих ребят, знающий вас в лицо, будет стоять поблизости. Может, я и сам загляну.

ГЛАВА XXII «ДРЕВО СТРАСТИ»

Не могу поручиться за точность моих записей, касающихся «Древа страсти». При мысли о том, что Ардата находится во власти этого Лу Кэбота, человека, о личной жизни которого я был наслышан загодя, меня так и подмывало поскорее вцепиться ему в глотку. Заведение обслуживало главным образом туристов. Пуританский дух, царящий в зоне Панамского канала, никак не соответствовал тем впечатлениям, которые получали посетители «Древа страсти». Клуб дважды закрывали, но он всякий раз открывался вновь под якобы новым руководством.

Он вовсе не стремился ослепить мир своим фасадом. Над невзрачной дверью вспыхивала и гасла неоновая вывеска: «Древо страсти». Звезды в безоблачном небе делали этот блещущий призыв немного бледнее. Стояла душная безветренная ночь, и сердце мое билось с убийственной размеренностью, пульс стучал в висках.

Войдя, я увидел в прихожей настенную роспись, изображавшую сценки из жизни джунглей. В гостиную из-за решетки для ползучих растений выглянула какая-то старая негритянка. Прислуживал здесь крепкий мулат в ливрее, повсюду висели фотографии Фламмарио. Мы уплатили грабительскую пошлину за вход и прошли в бар. Оркестровая музыка доносилась из зала, и я увидел, что одна стена бара выходила на балкон, нависавший над танцплощадкой.

Освещение было тусклое, а в декорациях преобладала тема джунглей. Я чувствовал, что за столиками на балконе сидят люди, но возле стойки бара расположились только мы со Смитом. Тут хозяйничал чернокожий бармен. Заказав выпивку, Смит тихо проговорил:

— Когда имеешь дело с Си Фаном, естественно, будешь подозревать всех и вся. Даже сейчас я не уверен, что это не ловушка.

— Но, Смит, вряд ли на нас будут покушаться!

— Я больше переживаю за Бартона и Ардату.

Нам принесли выпивку, Смит расплатился, и бармен вернулся на свой стул в конце стойки.

— Понимаю, что вы имеете в виду, говоря о Бартоне. Возможно, это тонкий ход, имеющий целью раздробить наши силы.

Смит кивнул.

— Однако Бартон — опытный боец, вполне способный постоять за себя, — сказал он. — Более того, хоть я ничего ему не говорил, но сегодня напротив нашего номера дежурит сотрудник полиции.

— А что с Ардатой?

— Я склонен думать, — очень тихо сказал он, — что она действительно в Колоне. Все это вполне может оказаться уловкой, попыткой убрать нас с дороги и переправить Ардату в какое-нибудь другое место. Но в сложившейся обстановке мы можем только сидеть и ждать указаний Фламмарио.

— Я по-прежнему верю, — заявил я, — что она не лжет.

— Возможно, — ответил Смит. — По крайней мере в том, что касается ее страстной ненависти к Кэботу. Будем на это надеяться. — Он бросил взгляд на часы. — Без трех минут полночь. Что если нам пройтись и осмотреть сцену действия?

Мы вышли на балкон, где было не продохнуть от табачного дыма и тяжелого запаха духов. Три женщины сидели за столиком в дальнем конце, за другим — еще две. Это явно были партнерши для танцев. Они курили сигареты и пили кофе; бросив быстрый профессиональный взгляд в нашу сторону, они возобновили свой скучный разговор. Мужчины, подумалось мне, выглядели довольно безобидно. Возможно, пассажиры с судна, шедшего по каналу, которые решили предпринять поход по злачным местам Колона.

Мы посмотрели вниз на площадку для танцев.

Оркестранты, сидевшие под балконом, выдавали свинг, очень тихий и в очень медленном темпе. Танцевали всего три парочки, в которых можно было безошибочно узнать пассажиров, сошедших с корабля на берег, чтобы переночевать. Слева от танцплощадки под своего рода аркадой были расставлены столики для ужина, но половина их пустовала. Если не считать назойливо лезущих в глаза изображений джунглей, подобную картину можно было увидеть в любом городе мира. Я почувствовал острую досаду.

— Смит, — заявил я, — это дремотное питейное заведение уже действует мне на нервы, стоит мне только подумать, с чем мы столкнулись — я имею в виду судьбу Ардаты, — и наша пугающая праздность начинает сводить меня с ума.

— Затишье перед бурей, — негромко ответил Смит. — Обратите внимание на тех двух мужчин за столиком с противоположной стороны, там, где потушена лампа.

Я посмотрел в указанном направлении. Там сидели два крепко сбитых азиата, вечерние костюмы которых не могли скрыть чересчур мощных торсов. По глазам-щелочкам нельзя было определить, куда обращены их взгляды. И хотя я прежде не встречал этих людей, они принадлежали к тому типу личностей, который был до боли знаком мне по прошлому опыту.

— Боже милосердный, Смит! — воскликнул я. — Наверняка парочка головорезов Фу Манчи!

— Безусловно.

— Тогда вы были правы, это ловушка… Они поджидают нас!

— Почему-то я так не думаю, — ответил он. — Я рассматриваю их присутствие как добрый знак. По-моему, они поджидают Лу Кэбота. Нам предстоит веселая ночка, Кэрригэн.

Оркестр смолк, танцоры вернулись на свои места.

Все огни погасли, и тут барабан начал отбивать ритм дорабукке. Луч света, направленный через «фонарь» в крыше, падал на стоявшую посреди опустевшей площадки фигуру Фламмарио.

Костюм никоим образом не мешал оценить всю красоту ее фигуры, и когда она застыла на миг, никто из смотревших не мог бы отрицать, что боги наделили ее великолепными формами. Ее сияющие глаза смотрели на балкон, и, хотя я сомневаюсь, что она могла видеть нас (ей мешал луч света), тем не менее я был убежден, что Фламмарио взглядом ищет нас.

К барабанному бою добавилась заунывная мелодия свирели, и Фламмарио начала танцевать. Это был один из африканских танцев, который лично на меня произвел определенно неприятное впечатление, но, судя по восторженному молчанию невидимой теперь публики, я, вероятно, был один такой. Фламмарио томно двигалась вдоль аркады, где стояли столики для ужина, пока, наконец, не оказалась прямо под нами. Тут она на миг остановилась, задержалась, подняла глаза и сказала:

— Да!

Грудной, чуть хрипловатый голос отчетливо долетел до нас на фоне ритмичной музыки. Фламмарио вложила в это единственное слово и торжество, и ненависть язычницы. Танцуя, она завершила круг и приблизилась к двери, через которую попала на сцену. Смит зашептал мне на ухо:

— Она его нашла! Она взяла верх. Нельзя терять ни секунды, если мы хотим опередить головорезов Фу Манчи. Надо наладить связь.

Танец завершился неистовым крещендо. Фламмарио на миг застыла, воздев руки, потом отступила в тень за пределы светлого круга. Мы со Смитом встали, собранные, готовые действовать. Но в зале по-прежнему царила почти полная тьма, и мы просто стояли и ждали. Тем временем Фламмарио появилась вновь, уже в шелковой накидке. Она поклонилась рукоплещущей публике и опять исчезла. Как только вспыхнул свет, я невольно посмотрел в сторону дальнего столика. Двое желтых мужчин ушли.

— Господи, Боже мой! — воскликнул Смит. — Положение критическое, Кэрригэн, они каким-то образом обо всем узнали.

Он направился обратно к бару, когда его вдруг перехватил только что вошедший странный человек. Это был горбун-негр, истощенный, будто после долгой болезни; его маленькие хитрые глазки были посажены так глубоко, что и не разглядеть.

— Мистер Кэрригэн? — Он переводил взгляд с меня на Смита.

— Да, — отрезал Смит, — это мистер Кэрригэн. Что вам угодно?

— Будьте добры следовать за мной. Поторопитесь.

Не дожидаясь дальнейших уговоров, мы последовали за сгорбленной фигурой. Когда мы вошли в бар, я заметил, что бармен поднял флажки в дальнем конце стойки. Мы торопливо прошли в дверь за баром, и она закрылась за нами. Спустившись по лестнице, мы миновали тускло освещенный коридор. В конце его я увидел Фламмарио. На ней была длинная накидка из соболей, и пока мы торопливо шагали вперед, я разглядел, что она стоит у двери маленькой, но роскошно обставленной уборной.

— Быстрее! — вскричала она. Глаза ее дико блестели. — Вы готовы?

— Да. Это сэр Дениз Найланд Смит. Вы нашли Кэбота?

— Я говорила вам, что нашла его. И теперь мы должны поторопиться.

— Несколько секунд назад тут были два агента Си Фана, — быстро сказал Смит. — Вы их видели?

Она нетерпеливо передернула плечами, и мех сполз, обнажая их. Она быстро вернула его на место.

— Через полчаса мне снова танцевать, — просто объяснила она. — Разумеется, я их видела. — Она сделала шаг вперед, протиснувшись между Смитом и мною. — Паулу! — крикнула она.

Я повернулся и оглядел пустой коридор. Горбатый негр исчез.

— Вы думаете, они заполучили эти сведения? — резко спросил Смит.

— Думать нет времени! — воскликнула Фламмарио. — Говорю же вам, мы должны действовать. Моя машина на улице. Я знаю, куда ехать.

— На полицейской машине будет быстрее, — спокойно ответил Смит. — Она нас ждет.

Фламмарио уже бежала по коридору.

— На какой хотите, черт побери! — крикнула она. — Но поторапливайтесь! В моем распоряжении всего полчаса, а я хочу видеть, как его убьют. Скорее! Я покажу, где он… И эта девушка с ним.

ГЛАВА XXIII КОЛЬЦО-УКАЗАТЕЛЬ

1

Капитан полиции Джейкоб Бичер ждал нас у полицейской машины в каких-нибудь трех шагах от бокового входа в «Древо страсти».

— Все готово, — сказал он, когда мы выбежали. — Куда ехать?

— Послушай, Большой Джейк, — хрипло выкрикнула Фламмарио, — это моя ночь, так что командую я.

Даже на этой стороне улицы, которая не была освещена луной, я видел, как блестят ее глаза.

— Слушаюсь, — буркнул Бичер.

— Это джентльменское соглашение, и со мной два джентльмена. А ваши ребята пусть просто прикрывают нас. Остальное — наша забота.

— Но куда, черт побери, мы едем? — проворчал Бичер. — Скажи мне, и я все устрою.

— Мы едем прямо в Сантурс, причем едем быстро. Вы знаете дом, который когда-то принадлежал Вайсману, инженеру, которого уволили с канала?

— Разумеется, знаю.

— Вот туда и едем.

— Его сдали внаем кому-то другому.

— Мы и ищем кого-то другого.

Смит сел впереди с шофером, мы с Фламмарио устроились сзади. Машина понеслась сквозь бархатистую тропическую ночь, кое-где озаренную яркими пятнами лунного света.

Разыскивая не так давно лавку Зазимы, я не стал исследовать жилой район Сантурс, и эта часть Колона была мне незнакома. Фламмарио схватила меня за руку, прильнула головой к моему плечу и пустилась в словоизлияния:

— Его нашел Паулу. В зоне Панамского канала Паулу может найти кого угодно и что угодно. Но Паулу из Си Фана. Вы понимаете?

— Да. Я этого и ожидал.

— Хотя он сделает ради меня что угодно, Паулу очень боится Си Фана. Почему он убегает нынче вечером? Куда идут эти два головореза? Что вы думаете?

— Я думаю, он передал им эти сведения.

— Мне тоже так кажется. — Она придвинулась ко мне. Я ощущал мускусный аромат ее духов. — Вы правы относительно вашей подружки. Кэбот держит ее под замком. Но дайте Лу время, и он растопит даже айсберг. Нет, пожалуйста, не сердитесь, это мое мнение, а я могу ошибаться, почему бы и нет? Но весь город знает, что он с концами бросает меня, Фламмарио. А какие чувства это вызывает у женщины? Теперь я ненавижу его так же сильно, как прежде любила. — Ее обнаженная рука обняла меня за плечи. — Вы ведь его убьете?

Я ответил совершенно искренне и без всякого притворства:

— Если только мне представится возможность, именно это я и намерен сделать.

Размалеванные губы Фламмарио прижались к моему левому уху.

На углу улочки, вдоль которой стояли редкие виллы, окруженные садами, мы увидели черную закрытую машину с погашенными фарами. Миновав ее, мы свернули в проулок и тоже остановились.

Я вконец запутался и уже не знал, где мы. Белые фасады домов с закрытыми ставнями, стройные высокие пальмы с пышными кронами выглядели очень мирно в свете тропической луны, и этот пейзаж никак не вязался с целью нашего приезда сюда. Когда мы вылезли из машины под предводительством Фламмарио, от стены отделилась фигура полицейского.

— Отряд готов, — доложил он. — Какие будут указания?

— Пока мы не проникнем в дом, ничего не предпринимать, — ответил Смит. — Не лезьте на глаза. Сигналом будет мой свисток или стрельба. Ваши люди здесь?

— В той большой черной машине за углом. Капитан Бичер проявил оперативность. Сейчас он расставляет их по местам.

— Крайне важно, чтобы вы схватили всех, кто выйдет из дома, — подчеркнул Смит.

Мы обогнали Фламмарио, бежавшую под сенью деревьев к дому с зелеными ставнями, из-за которых не просачивалось ни лучика света.

— Как нам проникнуть в дом? — задыхаясь, спросила она. — Вы об этом подумали?

— Подумал, — ответил Смит.

И тут я впервые заметил сумочку у нее в руках.

Фасад дома был залит лунным светом, но слева росли густые кусты, и здесь я увидел крыльцо и входную дверь. Мы остановились, чутко прислушиваясь и озираясь по сторонам.

— Вот что, — сказала Фламмарио, — этот дом проектировал архитектор с прямолинейным умом. Он строит большинство зданий в нашем городе. Вы можете рассчитывать на полицию? Потому что, когда мы вломимся, насколько я знаю Лу, он бросится удирать.

— Через минуту дом будет окружен, — раздраженно ответил Смит. — Вот эта дверь в тени — она ведет на кухню?

— Да. В нее-то мы и войдем. Она наполовину из стекла. Разбейте его, и если ключ внутри, то и мы внутри.

— Стоит попробовать, — пробормотал Смит.

Мы крадучись двинулись к крыльцу, стараясь держаться в тени.

— Посветите, Кэрригэн, — попросил Смит.

Я направил луч на дверь и ахнул. Стеклянная панель была разбита, а дверь полуоткрыта.

— Боже мой! — простонал Смит. — Опоздали!

2

На кухне все было в полном порядке. Если кто-то и пользовался недавно столовыми приборами, то их помыли и убрали в выложенную белоснежным кафелем кладовку. Все выглядело так по-домашнему, что закутанная в соболя фигура Фламмарио и ее дико сверкавшие глаза обитательницы джунглей казались тут совсем не к месту, являя собой поистине причудливое зрелище.

— Они нас опередили, — сдавленно прошептала она. — Эта дворовая шавка Паулу…

— Тихо! — негромко, но повелительно сказал Смит.

Мы навострили уши.

Я услышал далекий шум канала. Гудки кораблей заставляли вспомнить, с чего началось мое путешествие в Колон. Но в самом доме царило безмолвие. Я уже собрался было нарушить его, когда Смит прошептал:

— Тс-с!

Я насторожился и вскоре услышал звук, который привлек его внимание. Наверху что-то тихо поскрипывало.

— Они все еще здесь! — выпалила Фламмарио. — Доставай же оружие!

С этими словами она выбежала из кухни в коридор, включив на ходу свет. Этот подвиг меня удивил, но потом я вспомнил об архитекторе с прямолинейным мышлением. Мы оказались в очень просто обставленной столовой. Одна стена была задрапирована шторами. Фламмарио метнулась к ним и отдернула. Я увидел сад, земля в котором была покрыта пятнами лунного света, словно лужицами расплавленного серебра. На террасе стояли плетеные стулья и столы, но не было видно ни души.

В комнате стоял затхлый дух, будто в доме давно никто не жил. Сам не знаю почему, я потянул задвижку на одной из застекленных дверей и открыл ее. С легким ветерком в комнату проник аромат какого-то ночного цветка, но я тут же осознал, что поступаю неразумно, и закрыл дверь, чтобы в гостиную не налетела мошкара.

— Вот опять! — сказал Смит.

Мы притихли, напрягая слух… Несомненно, наверху кто-то двигался. Фламмарио обогнала нас и включила свет в квадратной прихожей. Мы быстро помчались по короткой устланной ковром лестнице. На тускло освещенную площадку выходили три двери, все они были заперты.

— Вот где нам нужны легавые! — выдохнула Фламмарио. — Дуйте в свой свисток!

— Тихо!

Я слышал ее учащенное дыхание, она стояла рядом со мной в полумраке; единственным источником света тут была лампа с абажуром. Мы прождали секунд десять, но не уловили ни звука. Я представлял себе Ардату — может, мертвой или связанной, с кляпом во рту. Думается, с тех пор, как я узнал о том, что она в рабстве у доктора Фу Манчи, мне еще никогда не хотелось так услышать ее голос и никогда не было так страшно от мысли о том, что я его больше не услышу.

— В жизни сломать замок куда труднее, чем это делается в книгах, — сказал Смит. — Но двери тут не из старого доброго дерева, а всего лишь из дранки да трехслойной фанеры. Проверьте, Кэрригэн, выдержит ли та дверь натиск ста семидесяти фунтов, а я займусь этой.

Отодвинув Фламмарио в сторону, я отошел к краю площадки и с разбегу ударил плечом в дверь. Итогом первого штурма был слабый скрип и лязг металла. Смит бросился на дверь, находившуюся ближе к лестничной площадке, и добился не большего успеха, чем я.

— Выбейте панель, Кэрригэн! — крикнул он. — Возможно, внутри есть ключ.

Я последовал его совету. Странная хозяйка «Древа страсти» подгоняла нас.

— Навалитесь, ребята! — хрипло кричала она. — Поднатужьтесь! Мы пришли сюда убивать!

Я немного повредил дверь, которая оказалась довольно прочной. Не сумев добиться большего, я пробормотал проклятия, стиснул зубы и повторил атаку. Она оказалась настолько удачной, что дверь с треском распахнулась, и я кубарем покатился в темноту.

Кое-как поднявшись и тяжело дыша, я ощупью вернулся обратно к двери, чтобы найти выключатель. Когда я зажег свет, с лестницы донеслись гром и треск.

Я оказался в неприбранном кабинете. Ящики шведского бюро были взломаны и выдвинуты, наличествовали и другие свидетельства торопливого обыска. Но в комнате никого не оказалось, и другой двери в ней, похоже, не было. Я выбежал обратно на площадку в тот момент, когда Смит просадил каблуком филенку.

Сунув руку внутрь, он, очевидно, нащупал ключ, поскольку мгновение спустя дверь распахнулась. Я последовал за ним. Мы очутились в небольших жилых покоях, состоявших из гостиной, спальни и ванной, отделанной в игриво-изнеженной манере.

На стенах висели фотографии женщин в рамках, в основном красоток из кабаре. Диван с пышными мягкими подушками. Лампа под абажуром, поддерживаемая нимфой из слоновой кости, стояла в нише. На полу — изысканные персидские ковры, шкуры леопарда. В воздухе витал тонкий аромат духов.

— Это новое гнездышко Лу, — выдохнула Фламмарио. — Узнаю его вкус. — Она вбежала в спальню. — Никаких следов. Тут никого не было!

— Где же Ардата? — пробормотал Смит. — Идемте, вот третья дверь.

На площадке мы остановились. Фламмарио шикнула на нас, и мы замерли, прислушиваясь.

— Вы слышите?! — вскричала Фламмарио. — Эта крыса Лу прячется на чердаке!

— А как нам туда пробраться? — спросил Смит.

— Вот через эту дверь. За ней — еще две комнаты и лестница на чердак.

Мы со Смитом по очереди атаковали третью дверь, пока, наконец, она не поддалась с громким треском. Мы ввалились в короткий коридорчик с дверями в обеих стенах. Они были распахнуты. В одной из комнат с закрытыми ставнями мы нашли следы, которые искали.

Эта была спальня, снабженная ванной. Замок на двери был взломан, постель снята, но покрывало так и лежало на ней. Значит, на кровати никто не спал. Смит забегал из стороны в сторону, будто борзая, ищущая след.

— Вот где он ее запер! — вскричал он.

— Разумеется! — откликнулась Фламмарио. — По окуркам сигарет в пепельнице видно, что курила женщина.

— Вы правы! А когда мы вломились, женщину утащили. Воссоздать эту сцену нетрудно. Ага! Что это?

Я увидел что-то блестящее возле его ног. Смит наклонился и поднял кольцо — изящно вырезанный из лазурита жук-скарабей был оправлен в тусклое золото. Увидев кольцо, я все понял, и меня бросило в дрожь. Всем сомнениям пришел конец — это было кольцо Ардаты.

ГЛАВА XXIV НАКИДКА ФЛАММАРИО СПАДАЕТ

— Она была в сознании, когда ее уводили, — сказал Смит. — Этот перстень она оставила как указатель. Хорошо уже то, что они не накачали ее снотворным.

Но Фламмарио уже была в коридорчике, который, как я теперь увидел, оканчивался площадкой, ведущей к задней лестнице. Лестница поднималась к небольшой дверце.

Мы побежали туда. Площадка перед дверью была слишком узкой, чтобы разбежаться и выбить дверь, но Смит сказал:

— Вокруг замочной скважины нет стальной пластины. Дверь прочная. Я попытаюсь выбить замок выстрелом… Тихо! Слышите?

Мы снова постояли немного, прислушиваясь. До меня донесся приглушенный звук — так могла бы возиться крыса.

— Ну что ж! — воскликнул Смит.

Он дважды выстрелил, приглушенный грохот странным эхом прокатился по дому, и я, вдруг вспомнив о Фламмарио, оглянулся. Ее не было.

— Смит! — крикнул я. — Фламмарио ушла!

— Ничем не могу помочь! — крикнул он в ответ. — На эти выстрелы должна подоспеть группа захвата.

Я последовал за ним в кладовую, освещенную одной-единственной лампой, подвешенной на стропилах. Там не было ничего, кроме обычного для пригородных домов хлама, принадлежавшего, я подозреваю, еще прежнему владельцу. Но вдруг я увидел нечто совсем иное. В кладовке было низкое слуховое окно. Та его рама, которую можно было открыть, была слишком узкой, чтобы сквозь нее мог пролезть человек, но нижняя рама оказалась выбитой, и на полу валялись осколки стекла. Видимо, кто-то, прятавшийся на чердаке, сперва выдавил стекло, а уж потом выбил и раму. Высунув голову наружу, Смит сказал:

— Внизу балкон, идущий вдоль тех комнат, которые мы уже видели… Ага! К нему ведет лестница из сада!

Он повернулся и побежал к двери.

— Вы понимаете, Кэрригэн? — крикнул он. — Головорезы Фу Манчи пробрались сюда раньше нас! Этот самый Кэбот, который держал Ардату под замком в той комнате внизу, удрал сюда, чтобы спастись. Кэботу удалось исполнить задуманное. Он разбил окно, спрыгнул на балкон внизу и убежал, если только его не поймала полиция!

Мы уже бежали по нижнему коридору, направляясь к лестнице и дальше — к заднему крыльцу. По пути я строил предположения относительно странного поведения Фламмарио в тот миг, когда мы со Смитом проникли на чердак. Балкон, с которого спустился беглец, тянулся вдоль стены дома. Когда мы нырнули в тень, опережавший меня на шаг Смит резко остановился и так сжал мне запястье, что я почувствовал боль. Тишину разорвал пронзительный визг, перешедший в жуткие булькающие звуки.

Когда этот ужасный крик замер, я услышал возглас, потом топот бегущих ног. Полиция окружала дом. Мы неуверенно продвинулись еще на пару шагов вперед и увидели фигуру Фламмарио. Наполовину погруженная в тень, она выделялась причудливо обрубленным силуэтом на фоне лунного сияния. Фламмарио стояла у подножия лестницы, спускавшейся с балкона. Накидка соскочила, и женщина ехала похожей на статую фурии.

Услышав нас, она оглянулась, и я увидел блеск ее янтарных глаз. Потом она наклонилась, на миг скрывшись в тени, и подняла свою соболью накидку, чтобы опять закутаться в нее.

— Я полагаю, мы в расчете, Лу, — задыхаясь проговорила она. К нам подбежал капитан Бичер, а вслед за ним еще два офицера. Смит направил луч фонаря на распростертого на земле человека. Шея его была вывернута, как будто в миг смерти человек вдруг оглянулся. В вытаращенных глазах застыл вопрос, на который мертвец, очевидно, получил ужасный ответ.

Это был человек из Панамы!

Его пальцы вцепились в землю, а между лопаток торчала чеканная серебряная рукоятка кинжала, зловеще блестевшая в свете луны.

Капитан полиции Бичер перевел взгляд с мертвеца на закутанную в меха фигуру Фламмарио. Янтарные глаза женщины с презрением смотрели на него.

— Ну вот, наконец ты нам попалась!

— Забудьте о ней! — прошипел Смит. — Она не убежит. Девушку, которую держали тут в плену, куда-то утащили. Нельзя допустить, чтобы ее втихаря увезли из Колона. Дайте распоряжение в порту, задержите отплытие всех судов до получения дальнейших указаний. Используйте все средства.

Надежды рухнули, зато появились новые страхи. Меня окутало такое облако тоски, что я не мог толком соображать.

Кругом царила суматоха: слышались команды, сновали люди. Вскоре откуда-то издалека до меня донесся голос Смита:

— Позаботьтесь о Фламмарио. Как-никак она сделала для нас все, что могла. Возвращайтесь в гостиницу.

Кто-то коснулся моей руки. Я заглянул в блестящие янтарные глаза.

— Отвезите меня, пожалуйста, назад, — попросила женщина. — А то я опоздаю к своему выходу.

Я не помню ни слова из того, что эта убийца говорила мне на обратном пути. Кажется, она обнимала меня, и, полагаю, для нее это было в порядке вещей всякий раз, когда она попадала в общество мужчины. Вроде бы перед самой остановкой у «Древа страсти» она облобызала мои губы, а я шарахнулся от нее прочь, после чего Фламмарио хрипло расхохоталась. Я бы так и бросил ее прямо у дверей, но она сказала:

— Вы потеряли свою подругу, и вам непременно надо выпить.

Я думаю, она пыталась посочувствовать мне на свой полудикарский лад.

— Идите в бар. Если вы меня дождетесь я выпью вместе с вами.

Она побежала к своей гримерной, а я открыл заднюю дверь бара. В этот миг я и впрямь захотел крепкого бренди с содовой. Бармен быстро обернулся, узнал меня и пригласил войти.

В баре никого не было. Буфетчик едва успел поставить передо мной стакан, когда погас свет.

Нездоровое любопытство заставило меня выйти на балкон. Снизу доносился возбужденный гул голосов. Наверное, пришли новые посетители. Затем под тихие звуки невидимого оркестра появилась Фламмарио. Она принялась медленно танцевать в луче прожектора. На губах ее играла сладострастная улыбка, как у всех африканских танцовщиц от сотворения мира. Эта улыбка навеки осталась запечатленной в настенной живописи Древнего Египта.

Я невольно увлекся танцем и следил за Фламмарио, когда позади меня тихо звякнул телефон. Мгновение спустя бармен тронул меня за плечо.

— Это вас, — сказал он.

Когда я брал трубку, отчаяние во мне боролось с надеждой. Звонил Найланд Смит.

— Возвращайтесь немедленно… Бартон без сознания.

ГЛАВА XXV ЗЕЛЕНАЯ РУКА

— Смит! — воскликнул я. — Он не при смерти?

— Слава Богу, нет.

Мы со Смитом смотрели на сэра Лайонела Бартона; он был бледен и едва дышал. Я повернулся к человеку в белом халате, стоявшему в изножье кровати.

— Вы уверены, доктор?

Доктор Эндрюс кивнул и ободряюще улыбнулся.

— Ему дали рвотное и промыли желудок марганцовкой, — ответил он. — Кроме того, я влил ему в рот очень крепкого кофе. К счастью, он здоров как бык. Выздоровеет. Я ввел ему дозу атропина. Скоро он придет в себя.

— Но как все это произошло? — спросил я, переводя взгляд с одного лица на другое. — Ведь снаружи дежурил полицейский.

— С ним то же самое! — ответил Эндрюс. — Но по другой причине, да и приходит в себя он совсем не так быстро.

— Как же вы это объясняете?

— Видите ли, — доктор взял со столика бокал, — тут — виски, к которому подмешана изрядная доза опиума. Иными словами, сэр Лайонел Бартон проглотил наркотик, и я промыл ему внутренности. А сержант полиции выкурил отравленную сигарету.

— Что?!

— Да, — подтвердил Смит. — И все оставшиеся в пачке тоже с отравой.

— Но ведь он мог почувствовать это?..

— Нет. — Врач покачал головой. — В данном случае использовалась индейская конопля, а сигареты такие дрянные, что перебили бы почти любой запах.

— Но где же он мог взять эти сигареты?

— Не пытайте меня, Кэрригэн, — устало ответил Смит. — Спросите еще, почему Бартон, оставшись один в номере, позволил кому-то подмешать в виски наркотик.

— Но был ли он один, когда вы вернулись?

— Его нашли одного. Меня вызвали из управления полиции, и оттуда я позвонил вам. Сержанта обнаружили без сознания в коридоре. Естественно, гостиничное начальство, войдя в номер, увидело Бартона.

— Где он был?

— В кресле в гостиной, без чувств, а рядом стоял этот стакан.

— Значит?..

— Да! Мы потеряли нашего заложника, Кэрригэн. Мартышки нет.

— Но, Смит! — в отчаянии вскричал я. — Это же невозможно!

— Все возможно, когда имеешь дело с доктором Фу Манчи. Надо смириться со случившимся. Двое мужчин, вполне способных позаботиться о себе и бывших начеку, отравлены наркотиками. Кто-то незаметно проник в эти комнаты, забрал клетку с мартышкой и спустил ее из окна гостиной, которое было открыто. Внизу ее подхватил другой человек, поджидавший в саду, где в этот поздний час никого не было. Короче, все просто.

— Слава Богу, старина Бартон выжил, — сказал я. — Но, помоги нам всем небо, мы боремся с призраком… Ардата!

Смит перегнулся через кровать, на которой лежал бесчувственный Бартон, и схватил меня за плечо.

— Фу Манчи опять захватил ее. Возможно, это звучит странно применительно к носителю самого большого зла в современном мире, но лично я считаю, что пусть уж она лучше будет при докторе, чем с…

— Лу Кэботом? Да, я согласен.

— Воздерживаясь от участия в беседе, господа, я исхожу из очень простого соображения, — заметил доктор Эндрюс, — я не знаю, о чем идет речь. Конечно, я слышал, что есть, или был, какой-то доктор Фу Манчи. Мне неведомо, какое он имеет отношение к двум моим больным. Но что касается Лу Кэбота — полагаю, вы говорите о владельце «Древа страсти», — то его я знаю, поскольку имел сомнительное удовольствие пользовать этого человека, и не однажды.

— Больше вам его пользовать не придется, — сказал Смит.

— Что-что?

— Он мертв, — ответил я.

Смит молча сделал мне знак и объяснил:

— Он умер сегодня вечером, доктор, в Сантурсе, при загадочных обстоятельствах.

— Скатертью дорога! — пробормотал доктор Эндрюс. — Более хитрого злодея в зоне Панамского канала еще не водилось. Этот парень был агентом какого-то иностранного правительства. Врачам, как и священникам, не положено говорить лишнего, грех болтать, но однажды, когда он бредил, я слышал от него занятные вещи.

— Иностранное правительство, — пробормотал Смит, пристально глядя на Эндрюса. — Скорее уж иностранная организация, доктор, а не правительство — во всяком случае пока.

Лишь через несколько часов Бартон вновь обрел дар речи. Состояние сержанта, отравившегося сигаретами с гашишем, немного тревожило доктора Эндрюса. Бартон же откинулся в кресле и уставился на нас. Сквозь неестественно багровый загар проступала бледность. Светало, и для меня это была заря несчастливого дня. О местонахождении Ардаты не было никаких сведений. Фламмарио выжала признание из горбуна Паулу. Агенты Си Фана перехватили его, когда он торопился к танцовщице с новостями, которых она ждала. Поэтому Си Фан предвосхитил наш визит на виллу Лу Кэбота, опередив нас на какие-то двадцать минут. Следствие по делу об убийстве власти согласились пока заморозить ради гораздо более важного расследования, проводимого Найландом Смитом.

— Я, должно быть, старею, — слабым голосом проговорил Бартон. — Во всяком случае я чувствую себя чертовски больным. Больше никакого кофе.

— Очень хорошо, — сказал Смит, — но и никакого виски до завтрашнего дня.

— Да он уже наступил! — проворчал Бартон. Его глаза уже блестели по-прежнему. — Вам, понятное дело, хочется знать, как это я свалял такого дурака. Что ж, этого я сказать не могу.

— То есть как это не можете?

— А я ничего не знаю. Я как раз налил себе последний стаканчик и вышел, чтобы удостовериться, что тот полицейский офицер, которого вы были столь любезны ко мне приставить и присутствие которого я сразу же обнаружил, не спит, и тут вдруг, кажется, услышал тот самый чертов приглушенный звук.

— Вы имеете в виду те мягкие шаги, которые мы слышали раньше?

— Да. Теперь позвольте мне изложить вам факты, весьма странные, уверяю вас. Я зашел взглянуть на эту чертову мартышку. Она спала. Я открыл дверь из моей комнаты в гостиничный коридор, чтобы убедиться, что полицейский бодрствует. Он окликнул меня, и я пожелал ему спокойной ночи; но он болтливый парень, и мы не сразу с ним расстались.

— А ваша дверь оставалась открытой? — перебил его Смит.

— Да, в том-то и дело.

— Сержант курил?

— Все время.

— Он вел себя нормально?

— Несомненно. Болтал без умолку.

— И вы не слышали никаких необычных звуков?

— Никаких. Я вошел, сел, раскурил трубку и уже собирался было выпить, когда вдруг кое-что увидел. Подчеркиваю, Смит: видение посетило меня еще до того, как я выпил. И это был не обман зрения и не сон.

— И что же вы увидели?

Бартон яростно сверкнул глазами.

— Я увидел зеленую руку!

— Зеленую руку! — эхом отозвался я.

Смит беспокойно заметался по комнате, теребя мочку левого уха.

— Я видел, как в воздухе плавает кисть человеческой руки. Она была цвета морской волны и появилась на какие-то десять секунд, вон там, у двери.

— Что вы сделали? — спросил Смит.

— Я подбежал, принялся искать. Подумал, не спятил ли я, и решил выпить. Сел, выпил, подумал, что в этой гостинице подают худшее в мире виски, и больше ничего не помню.

— Вы хотите сказать, что уснули?

— В этом нет никакого сомнения.

— Зеленая рука, — пробормотал Смит, продолжая расхаживать туда-сюда. — И эти мягкие шаги… Что же это? Что же, Господи, прости, это такое?

— Я не знаю, что это такое, — проворчал Бартон, — но благодарю Господа, что жив. Это наверняка Фу Манчи. Но ведь мы терпеть друг друга не можем. Почему же он не прикончил меня?

— На это, пожалуй, я могу ответить, — отозвался Смит. — До истечения его первого ультиматума осталось еще несколько дней. Доктор всегда заботится о внешней благопристойности.

— Как я понял, он снова захватил Ардату. Примите мои искренние соболезнования, Кэрригэн. Не знаю, что и сказать. Я один за все в ответе… И я упустил вашего заложника.

Я наклонился и пожал ему руку.

— Ни слова об этом, Бартон. Наш враг пускает в ход загадочное оружие, против которого мы бессильны.

— Смертельные Щелкающие Пальцы, — пробормотал Смит, — зеленая кисть, тень, которая приходит и уходит, но которую никто никогда не видит. Как же Фу Манчи пробрался сюда? Где он прятался? Как он перемещается и куда делся? — Смит остановился передо мной. — Вам нужно сейчас же решить, Кэрригэн. Как вы знаете, мои планы ясны. Завтра мы выезжаем в Порт-о-Пренс.

— Я знаю, — простонал я, — и знаю, что мне нет никакого смысла оставаться здесь.

ГЛАВА XXVI ВТОРОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Лишь сознание того, что в изуродованной войной Европе многие тысячи людей страдают так же, как страдаю я, поддерживало меня в течение последующих нескольких дней.

Хотя Ардата снилась мне каждую ночь, в часы бодрствования я решительно гнал прочь все мысли о ней. Как мне казалось, до сих пор мы только терпели одно поражение за другим. Всю дорогу до Гаити я был погружен в собственные мысли и переживания.

На какое-то время азарт боя прошел, потом вернулся ко мне в видоизмененной форме, превратившись в холодную решимость. Если Ардата жива, я найду ее; я пойду к ужасному китайскому доктору, который держит в руках ее жизнь, и выкуплю ее свободу за любую цену, разве что принципами своими не поступлюсь.

Много раз открывал я стеклянную крышку ящика со сморщенной головой и нажимал на красную кнопку, но голова молчала.

Однако повествование подводит меня к событию, благодаря которому я вышел из своего смиренного состояния и позабыл о покорности судьбе, а вместо этого вновь начал живейшим образом интересоваться происходящим.

В Порт-о-Пренсе нас поселили в гостинице, но не в той, где появлялись Щелкающие Пальцы.

Одна стена столовой выходила в красивый тропический сад, где пальмы росли вперемежку со «звездными яблонями» и цветущими лианами, которые образовывали гирлянды и обвивали колонны близ нашего столика.

В это время года, как нам сказал хозяин, посетителей обычно было немного.

Но отель, как и в Кристобале, был набит битком. Если бы не распоряжения, которые получил американский консул на наш счет, вряд ли для нас нашлись бы свободные места. Но все равно наша компания раскололась.

Пока я озирался по сторонам, пробираясь к своим друзьям, я насчитал по крайней мере четырех человека, которых уже видел в Колоне!

Сев на свое место за столом и встряхнув салфетку, я спросил:

— Эти шпионы следуют за нами, Смит? Или мы следуем за ними?

— Как раз об этом, Кэрригэн, я только что спрашивал Смита, — ответил Бартон шепотом, который было слышно за сто ярдов.

— Ни то, ни другое, — ответил Смит. — Но положение союзников в Европе настолько критическое, что, если по эту сторону Атлантики им намерены помогать, то надо помогать быстро. Не хочу сказать, что Британской империи грозит опасность, просто любая держава, желающая принять участие в игре, должна начать действовать сейчас или не начинать вовсе. Соединенные Штаты весьма уязвимы на Карибском фронте. По крайней мере, одна воюющая сторона следит за ними, а возможно, и «нейтральная». Доктор Фу Манчи следит за всеми сразу. — Он отодвинул тарелку и закурил. — Хорошо поспали, Кэрригэн?

— Да не очень. А вы?

— Нет. Эти чертовы барабаны били всю ночь.

— Вот именно.

— Кажется, будто вернулся в Африку, — проворчал Бартон. — Сразу же это ощутил, как только приземлился здесь.

— А это и есть Африка, — бросил Смит. — Африканский остров в Карибском море. Эти барабаны, которые бьют всю ночь, далеко и близко, на холмах и в долинах, с тех самых пор, как мы сюда прибыли, — вы знаете, о чем они говорят?

Я в некоторой растерянности уставился на него.

— Нет, язык африканских барабанов для меня, как китайская грамота.

— Когда-то так же было и со мной, — Смит умолк, потому что гаитянский официант поставил передо мной грейпфрут и удалился. — Но ведь барабанами пользуются и в Бирме, как вы знаете. Да и вообще в Индокитае. Когда я был там, то из кожи вон лез, пытаясь придумать способ передачи сведений, более быстрый, чем телеграф. Кое-что я усвоил, но до специалиста мне еще далеко. Когда мы с вами, — он повернулся к Бартону, — вместе были в Египте, и после, в деле о маске предсказательницы в чадре, я попытался освежить свои познания. И, хотя язык этих негритянских барабанов ни на что не похож, тем не менее я знаю, что они говорят.

— Что же? — воскликнул я.

— Они сообщают кому-то, что мы здесь. Каждое наше движение прослеживается, Кэрригэн.

— И донесения идут к Фу Манчи? — спросил Бартон. Смит немного поколебался, потом неторопливо ответил:

— Не уверен. Я бывал здесь и прежде, не забывайте, хоть и недолго. Однако по ночам я слышал барабанный бой, и мои скромные познания в языке барабанов в конце концов, кажется, помогли определить, каким звуком обозначается мое имя.

— Поразительно! — воскликнул Бартон. — У меня целая кипа нот из языка барабанов, страниц триста, но не думаю, что я смог бы распознать в них свое имя.

— Я же говорю, что не уверен. Но в то время у меня создалось такое впечатление, а последующие события укрепили его. Сообщения барабанщиков адресованы не доктору Фу Манчи. Мы можем более-менее точно узнавать руку доктора. Нам известно, к примеру, что именно он приводит в действие Щелкающие Пальцы, командует тенью и повелевает приглушенными шагами. Именно эта тень проникла в наш номер в Колоне и подмешала вам в виски опиум. Та же самая тень, не замеченная сотрудником полиции, подложила пачку отравленных сигарет на подлокотник его кресла. Ко всему этому теперь добавилась зеленая рука. Но я все чаще ловлю себя на том, что думаю об этой женщине, которую называют Владычицей Мамалуа. — Он умолк, погасил сигарету и вдруг воскликнул: — Боже!

На столе рядом с его тарелкой появился конверт. Ни одного официанта поблизости не было, а ближайший занятый столик стоял довольно далеко.

— Оно пришло вон по той садовой дорожке, — почти прошептал Бартон. — Я определенно видел, как оно влетело.

Но я видел лишь, как оно легло рядом с тарелкой. Я ошеломленно молчал. Кожа на скулах Смита натянулась, но он колебался лишь мгновение, потом вскрыл конверт столовым ножом и невозмутимо прочел вслух:

— «Второе Предупреждение. Совет Семи Си Фана указывает, что на Первое Предупреждение не поступило никакого ответа. Две державы начали переговоры с Советом относительно перегруппировки военно-морских сил в водах Карибского бассейна и Панамского канала. Копия данного Второго Предупреждения отправлена в Вашингтон. В вашем распоряжении три дня.

Президент Совета».

ГЛАВА XXVII ПРЕПОДОБНЫЙ АМБРОЗ

Отец Амброз, священник-иезуит, прибыл сразу же после завтрака. Отца Амброза рекомендовал Смиту Кеннард Вуд как человека, знающего о Гаити больше, чем любой другой белый островитянин. Это был тучный, добродушный с виду церковник, в очках, с толстой тростью из терновника. У него был приятный мелодичный голос профессионального оратора, а немного сонные глаза выдавали в нем знатока людей и их поступков. Встреча произошла в комнате Смита, поскольку она была самой просторной в нашем номере. Смит сердечно приветствовал священника, задав сразу неожиданный вопрос:

— Вы знакомы, отец Амброз, с суевериями, связанными с зомби? Мертвецами, которых откапывают и вроде как оживляют?

— Разумеется, — ответил священник своим глубоким звучным голосом. — Это не предрассудок, это факт.

— Вы не шутите? — усомнился Бартон.

— Не шучу. Видите ли, мертвые на самом деле не мертвы: их хоронят живыми. Эти люди, я имею в виду приверженцев вуду, знают какой-то яд, или нечто подобное, который вызывает каталепсию. В таком состоянии жертву предают земле, и она лишается самосознания. Затем ее тайком выкапывают снова и придают облик этого ужасного существа, зомби. Личность уничтожена, душа, можно сказать, погибла. Зомби пребывают во власти жреца, шамана или вуду.

— Вот видите, Кэрригэн, — заметил Смит, — доктор Фу Манчи — не единственный человек, посвященный в эту странную тайну.

— Я слышал о докторе, — сказал священник, — но, насколько мне известно, на Гаити он никогда не бывал.

— А вот это мы как раз и постараемся выяснить, — ответил Бартон.

— По-вашему, выходит, — продолжал Смит, — что зомби — это не просто негритянский вариант традиции вампиров, а научный факт?

— Несомненно. Зомбированием тут занимались еще совсем недавно, возможно, занимаются и сейчас. — Лицо священника омрачилось. — Увы, среди моих многочисленных прихожан немало ревностных католиков, которые одновременно тайком исповедуют вуду — он покачал головой, — и я бессилен бороться с этим.

— Это культ змеи, — проворчал Бартон. — Это ведовство, это неизвестные яды и лекарства, это гипноз. Сюда вуду пришло из Западной Африки, а туда — из Древнего Египта. Частая повторяемость символа Ра и почитание змеи подтверждают мою точку зрения.

— Полностью с вами согласен, — ответил отец Амброз. — Это еще не доказано, но я надеюсь доказать. — Он порылся в кармане и протянул что-то Смиту, добавив: — Это я недавно отнял у одного человека на исповеди.

Держа вещицу на ладони, Смит с любопытством разглядывал ее. За распахнутым окном порхали с ветки на ветку пестрые птицы, кроны пальм причудливо колыхались, ночные барабаны молчали. Я встал, чтобы получше рассмотреть предмет, который достал священник. Это была фигурка змеи, грубо вырезанная из мягкой древесины и окрашенная в зеленый цвет.

— Этому придается какое-то особое значение? — спросил Смит.

— Да, — священник мрачно кивнул. — Видите ли, этот отвратительный культ, средоточие которого в наши дни находится, по моему мнению, здесь, на Гаити, подразделяется на две ветви. По сути дела это просто языческая религия. Каждая из сект имеет свой знак. Зеленая змея — знак той группы или ложи, к которой принадлежал мой кающийся. Я заставил его поклясться, что он никогда больше не пойдет на их сборища.

— Но как используются эти вещи? — спросил Смит.

— Как паспорта! — отвечал Бартон. — Они используются как средства опознания. Аналогия может показаться вам богохульственной, святой отец, но крест служил первым христианам для той же цели. Другие ложи, разумеется, имеют иные символы. У меня есть некоторые из них, прихватил с собой на всякий случай.

— Ясно, — пробормотал Смит. Он задумчиво положил амулет на стол перед собой. — Судя по вашему опыту, все эти люди чистые африканцы?

— Не все. — Священник покачал головой. — Многие люди, в которых очень мало негритянской крови, тоже следуют вуду. А есть и такие, в жилах которых вовсе нет африканской крови.

— Вы меня удивляете! — воскликнул я.

Он мягко посмотрел на меня и грустно сказал:

— Вуду — это, несомненно, сила и власть, а ради власти нечистоплотные люди пойдут на что угодно.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Смит. — Кажется, я знаю одного человека, поступившего таким образом. Еще вопрос, святой отец. Помните, недавно люди умирали от Щелкающих Пальцев?

— Прекрасно помню.

— Как вы полагаете, это вуду?

Священник заколебался. Он вытащил громадную резную трубку из тыквы-горлянки, Смит протянул ему свой кисет. Отец Амброз показал рукой на большую чашечку трубки.

— Я предупреждал вас, и, надеюсь, у вас достаточно табака в запасе. Да, вы задали мне трудный вопрос, сэр Дэниз. Почти все негры приписывают эти смерти вуду. Сам же я всегда считал, что они вызваны какими-то естественными причинами.

— Вы имеете в виду какое-то существо? — предположил Смит.

— Да. — Последние несколько волокон табака исчезли в чашечке трубки, вмещавшей едва ли не пол-унции. — Тут водятся весьма странные твари. А поскольку Гаити еще толком не изучено, тут могут быть и вовсе неизвестные животные.

Смит принялся расхаживать взад и вперед, потом вдруг сказал:

— Вы только взгляните на эту карту.

Он разложил на плетеном столике крупномасштабную карту Гаити. Голубые глаза Бартона забегали от любопытства; он тоже встал, когда священник склонился над картой.

— Да, — сказал отец Амброз, — это хорошая карта. Узнаю большинство дорог.

— Вы обратили внимание на красное кольцо, которым обведена одна точка на севере?

— Да. К сожалению, эту часть Гаити я знаю не очень хорошо. На севере работает мой собрат, отец Люсьен.

— И тем не менее вы, безусловно, знаете его лучше, чем я, — сказал Смит. — Я хочу спросить вас, отец, слышали ли вы когда-нибудь легенды или предания о большой пещере на северном берегу?

— Пещер там много, — отвечал священник, выпуская огромные клубы табачного дыма. — Это изрезанное побережье изобилует ими, как ульи сотами. Возможно, вы имеете в виду пещеру Кристофа, которую пыталось найти столько людей, но которая, как я склонен считать, не более чем миф.

— А-а! — протянул Бартон.

— Мне дали понять, — отец Амброз улыбнулся, — что на сей раз вы приехали сюда в поисках сокровищ Кристофа, сэр Лайонел. Я помню, вы были здесь год или два назад, хотя тогда мы не встречались. Однако хочу вас предостеречь. Не знаю уж, какие у вас сведения, и это не мое дело, но за последние сто лет поиски пещеры поглотили немало золота и унесли много человеческих жизней. У пещеры Кристофа почти такая же дурная слава, как у Кокосового острова.

— Вы меня удивляете, — пробормотал Смит, ткнув указательным пальцем в какую-то точку внутри красного круга на карте. — Но здесь, как меня информировали, находятся развалины часовни времен французского владычества. Я прав?

— Еще неделю назад были бы правы.

— То есть?

Бартон и Смит во все глаза смотрели на священника.

— В часовню либо ударила молния ночью в прошлый четверг, либо ее взорвали люди. От нее, можно сказать, не осталось камня на камне. Отец Люсьен подробно написал мне об этом.

Смит и Бартон переглянулись.

— Возможно, теперь вы понимаете, Бартон, — сказал Смит, — почему однажды утром в Нью-Йорке доктор Фу Манчи позаботился о том, чтобы сверить свою карту с вашим оригиналом. Руины часовни, теперь разрушенной, отмечали вход в пещеру Кристофа!

— Вы спрашивали о Владычице Мамалуа, — тихо сказал Амброз. — Да, такая особа, увы, существует.

— Это не мифологический персонаж?

— Вовсе нет, а жаль. Кто и что она такое, я сказать не могу: ее видели только избранные посвященные. На Гаити о ней никто слыхом не слыхивал примерно до 1938 года, наверное. Это какая-то необычная ведьма. Возможно, ее привезли из Африки.

— Вы знакомы с кем-нибудь, кто видел эту женщину? — спросил Смит.

— Знаком. — Отец Амброз указал на амулет на плетеном столике. — Владелец этой штуки видел ее, потому-то я и стращал его преисподней и изъял этот амулет.

— Он вам ее описал?

— Я полагаю, тогда он был слишком возбужден. Эти сборища подобны оргиям, там не найти надежного свидетеля. Но одно мне известно доподлинно: она не негритянка.

— Что?! — Глаза у Смита заблестели от возбуждения. — Вы в этом уверены?

— Совершенно уверен.

— Белая женщина?

Отец Амброз развел своими пухлыми руками.

— Возможно, полукровка. Некоторые из них, как вы знаете, такие же белокожие, как мы с вами. Я не допускаю, чтобы европейская женщина могла так прибрать к рукам чернокожих. А ее влияние, заметьте, отнюдь не ограничивается Гаити. На великой церемонии Полнолуния…

— Завтра вечером! — бросил Смит.

— Да, завтра вечером будет сборище, множество людей приедут из-за границы, причем, — с грустью добавил Амброз, — не все они будут черные. Хоть мы и боремся с призраками, сэр Дэниз, но в конечном счете мы победим.

— Вы слышали, Бартон? — сказал Смит, набивая свою старую вересковую трубку. — Перед нами два пути. Доктор Фу Манчи в одном верно предугадал наши действия. Я считаю, что нам крайне важно повидать эту женщину.

— А я уверяю вас, — перебил отец Амброз, — что повидать ее совершенно невозможно, неважно, какая у вас причина желать встречи с ней. Гаити — достаточно цивилизованная страна, как вы знаете, — он улыбнулся, — но белым людям, не знакомым с обрядами вуду, так же опасно соваться в то место, как европейцу входить в Мекку.

— Вы говорите «в то место», — заметил Смит. — Означает ли это, что вы знаете, где оно?

Священник замялся, но все же ответил:

— Да, знаю. Но совесть не позволяет мне открыть его вам. Вуду, несомненно, детище сатаны. Я бы не поощрял попыток приобщиться к нему. Это, как вы сами сказали, пережиток языческих верований, которые старше христианства. Это поклонение темной стороне Луны.

Наступило короткое молчание, во время которого Найланд Смит расхаживал взад и вперед, а чашечка трубки священника противно булькала.

— Я не собирался перечить вашим нравственным убеждениям, святой отец. Но позвольте мне объясниться. К вашему сведению, я занимаюсь вовсе не поисками сокровищ, хотя и надеюсь найти пещеру Кристофа. Я действую в интересах правительства Соединенных Штатов и своих собственных. На Гаити существует два рода движений — механическое и психологическое. Моя задача исследовать и то, и другое. Вы сами говорите, что вуду обладает большой силой. Вы, очевидно, много о нем знаете, гораздо больше, чем рассказали нам. Но вот что вам неведомо. Одно очень древнее тайное общество под названием Си Фан…

— Си Фан! — подхватил отец Амброз. — Но какое отношение имеет Си Фан к Гаити? Видите ли, — он виновато улыбнулся, — прежде чем приехать сюда, я четыре года провел в Тибете. Среди тамошних новообращенных было столько же членов Си Фана, сколько здесь приверженцев вуду.

— Несомненно! — согласился Смит. — Корни Си Фана, возможно, и не так глубоки, как корни вуду, но тем не менее это старая организация, причем весьма мощная. Ею руководит один гениальный китаец, а входят в нее представители всех народов и вероисповеданий. Уж и не знаю, как давно в нее влились и вудуисты…

— Что?!

— Си Фан — чисто политическая организация. Не стоит и говорить, что власть над вудуистами означает огромное скрытое влияние. И оно уже ощущается. Реальная угроза интересам США в Карибском бассейне растет не по дням, а по часам. Несколько агентов, которых послали сюда, погибли или пропали без вести.

— Признаюсь, — пробормотал священник, — я и сам был знаком с одним из них.

— Их было много. А эта женщина, Владычица Мамалуа, несомненно, агент Си Фана. Мною движет не праздное любопытство. Моя задача — установить личность этой женщины и разобраться, чем она занимается. Я уже навел кое-какие справки.

Он снова повернулся к карте и ткнул кончиком карандаша в какую-то точку. Похоже, это была горная вершина неподалеку от границы с Доминиканской республикой. Смит вопросительно взглянул на священника.

Отец Амброз кивнул.

— Да, это центр вуду на Гаити, — признал он. — Морн ля Сель. Волшебная гора. Ее видно из окон моего дома в Кенскоффе. Но если вы отправитесь туда во главе большого отряда и с оружием, то никого там не найдете, а если пойдете один, то наверняка никогда не возвратитесь.

Смит снова раскурил трубку и сказал:

— Вы всего лишь исполняете свой долг, святой отец. Мы выслушали ваше предостережение и восприняли его всерьез. Но у меня, как и у вас, есть долг, и я намерен побывать на этом сборище. — Он взял маленькую фигурку змеи. — Могу ли я позаимствовать ее у вас?

Трубка священника забулькала, огромные клубы дыма повалили из чашки. Наконец он сказал:

— Что ж, дело предстает в новом свете, сэр Дэниз. Полагаю, Господь простит меня, если я не стану с вами спорить.

ГЛАВА XXVIII НОЧНЫЕ БАРАБАНЫ

— Мы примерно знаем, чего нам ждать, — сказал Смит, — и, я думаю, в наших планах предусмотрено все, что только можно.

— Я сожалею о каждой потерянной минуте! — вскричал Бартон. — Американская морская пехота готова к высадке, но даже с ее помощью разгрести развалины старой часовни удастся не сразу. Судя по тому, как развиваются военные действия, Фу Манчи уже завтра может получить свой шанс.

— Завтра и мы принимаемся за дело, — отрезал Смит. — Сегодня вечером я занят, у меня работа, которая вполне может превратить вас в мокрое место! Бартон, — обратился он к ученому, — с сожалением напоминаю вам, что поиски возглавляю я. Будьте добры выслушать меня. У вершины Морн ля Сель, нашей конечной цели, есть ровная площадка. Поскольку там святилище вудуистов, американские власти ограничились разведкой с воздуха. Но это хорошая посадочная площадка. Три армейских самолета уже готовы к взлету. Они — наше прикрытие, Бартон, и командуете ими вы. Теперь, когда я знаю, что Си Фан на Гаити, я не могу довериться никому из местных. Никто, кроме вас, не знает, когда и куда отправятся эти самолеты.

— Совершенно верно, — проворчал Бартон. — Вы знаете, что можете на меня положиться.

— Важно одно: увидеть Владычицу Мамалуа. Время отправления я вам сообщил с учетом часа начала церемонии. Не взлетайте ни секундой раньше.

Пополудни мы со Смитом отправились в Кенскофф, домой к отцу Амброзу. Мы поехали на машине американского консула, имевшей закрытый кузов. Автомобили с крышей — редкость в Порт-о-Пренсе. Вез нас шофер консула. План Смита, как мне вскоре было суждено узнать, оказался чрезвычайно сложным. Поначалу мой друг только молча курил, заполняя салон машины клубами табачного дыма.

Хотя дорога была современная, строения, стоявшие вдоль нее, словно бы перенеслись сюда из Тимбукту. Нескончаемая вереница гаитянских женщин с поклажей на голове тянулась к рынку. Обратно двигался встречный поток. Здесь, за городом, я не видел ни одного белого лица. Внизу под нами открывался замечательный вид.

С высоты Порт-о-Пренс, притулившийся в чаше меж двумя горами, на миг напомнил мне Дамаск, когда смотришь на него с Голанских высот. Дальше за городом виднелся таинственный остров Ла-Гонав, который, казалось, плыл по синей глади океана. Больше ничто не нарушало идеально ровной линии морского горизонта. Местные жители, мимо которых мы проезжали, почти не обращали на нас внимания, разве что одна любопытная женщина, ехавшая на ослике, да высокий красивый мулат с посохом в руках. Эти двое явно были не расположены к нам. Высокий мулат проводил нашу машину пристальным взглядом.

— За нами следят, Кэрригэн, — сказал Смит. — Вы заметили этого человека?

— Да.

— Несомненно, один из шаманов вуду. Сегодня ночью барабаны будут бить что есть мочи.

Больше он ничего не сказал, пока мы не добрались до дома священника — длинного, приземистого, увитого плющом строения, с закрытой цветущими лозами верандой, выходившей в тропический сад, где порхали с цветка на цветок колибри и бабочки невероятных расцветок. Когда мы выбирались из автомобиля, Смит пробормотал:

— У преподобного отца уютное жилище.

Радушный священник встретил нас и провел в прохладный и просторный кабинет. Разглядывая простые деревянные полки, ломившиеся от трудов на многих языках, заваленный бумагами рабочий стол, машинку на столике рядом и большое распятие на побеленной стене, я думал, что здесь, возможно, располагается полевая ставка Рима, ведущего войну с африканскими суевериями, аванпост христианства, осажденный древними злыми божествами.

Когда стемнело, мы со Смитом и отцом Амброзом были в саду. Я смотрел на малиновый закат и гадал, что нам сулит новый день.

— Пора войти в дом, — предложил хозяин.

Вновь оказавшись в кабинете, освещенном электричеством от маленького генератора, мы со Смитом уставились друг на друга. Мы были черны от загара, но это могло помочь нам только в сумерках. Два надежных парня, отправленных Амброзом в нашей одежде обратно в город на машине консула, должны были ночевать в консульстве. Эта уловка должна была уверить соглядатаев, что мы вернулись в Порт-о-Пренс.

На Смите был плохо сидевший спортивный костюм и соломенная шляпа. Я был одет примерно так же, с той разницей, что под курткой у меня был красный пуловер. Головным убором мне служило нечто вроде тропического шлема.

— Сколько у вас запасных патронов? — спросил Смит.

— Двенадцать.

Он мрачно кивнул.

— Больше и не надо.

Смит принялся набивать трубку, а отец Амброз закрыл окна рамами с тюлевыми сетками.

— Свет привлекает много ночных насекомых, — объяснил он. — Некоторые из них красивы, но в большинстве своем это гнус.

Смит раскурил трубку и вытащил из кармана два предмета: зеленую змейку, одолженную у священника, и драгоценный камень в форме семиконечной звезды.

— Это амулет из коллекции Бартона, — сказал он. — Я вам о нем говорил, святой отец.

Преподобный Амброз сменил очки и, усевшись, внимательно осмотрел блестящий камешек. Вскоре он поднял взор.

— Эмблема змеи, как я вам сказал, означает папалуа, или предводителя ложи. Но это, — он бережно коснулся камня, — знак высокого адепта, великого магистра. Странно, что число семь имеет значение и в языческих таинствах. Понятия не имею, где сэр Лайонел раздобыл эту штуку.

Смит засмеялся.

— То же можно сказать о большинстве предметов в собрании Бартона. Но могу ли я быть уверен в этих эмблемах?

— В этом я почти не сомневаюсь, но не убежден, что поступаю мудро, потворствуя вашему предприятию. Обе эти эмблемы — знаки Дамбаллы, бога-змеи, антихриста, подобно свастике. Ну, была не была. Я показал вам дорогу до места, где привязаны ослики. Теперь мы пропустим по стаканчику моего рома, а это, уверяю вас, особая честь, — и, думаю, вам уже пора отправляться в путь.

Мы продегустировали его ром в этом оазисе знания посреди гаитянских джунглей, и взволнованный священник дал нам последние напутствия, явив при этом обширнейшие познания во всем, что касалось страны, которой был связан столь тесными узами. Наконец, бросив взгляд на настольные часы, он сказал:

— Вам пора в дорогу. Позвольте мне благословить вас.

Пять минут спустя мы ощупью пробрались в конец узкого проулка за садом священника. Едва видимые ящерицы, будто призраки, выскакивали у нас из-под ног. Вспышки светлячков, казалось, были нашими путеводными огнями. В проулке стояли два ухоженных и оседланных терпеливых ослика, за которыми никто не присматривал. Когда мы поправили подпруги и уселись верхом, Смит сказал:

— Порядок. Бартон обедает сегодня у американского консула, как условленно, но среди слуг почти наверняка будет шпион, и о нашем отсутствии сообщат.

Мы выехали на дорогу, которая вела в горы; рядом с нами в ту же сторону шагали пешеходы. Наше участие в этом загадочном шествии словно послужило сигналом: в горном лесу перед нами и в долине позади нас забили барабаны.

— Когда наступает темнота, — тихо сказал Смит, — Гаити возвращается к своим древним богам.

Тем не менее мы рысцой двинулись вперед, в горы. Переговариваясь вполголоса, мы проехали много миль и добрались до начала самой опасной дороги, какую мне когда-либо доводилось видеть.

Она шла по краю пропасти, и я сомневаюсь, что на ней могли бы разъехаться два всадника. Но темные фигуры двигались только в одну сторону, никто не шел нам навстречу. Я видел дорогу впереди — серебряную нить, залитую лунным светом. По ней, будто муравьи, двигались люди. Возле ниши в скале Смит остановился.

— У нас еще три часа, — сказал он. — Я хочу послушать барабаны.

Так мы простояли минут десять. Язык барабанов был совершенно непонятен мне. Послания и ответы сливались в сплошную дробь, такую же, как та, что не давала мне спать по ночам. Пешие и конные туземцы скользили мимо темной ниши, в которой мы укрылись. Все они шли к месту тайного сборища на гребне горы. Некоторые паломники несли фонари, другие — факелы.

— Речь идет обо мне, — тихо сказал Смит, — но больше ничего разобрать не могу.

Мимо нас медленно проехал человек на муле. Его фигура четким контуром обозначилась на фоне жемчужной Луны. Даже если бы не повеяло холодом, я все равно не мог бы не узнать этот профиль и эту угловатую фигуру. То был доктор Фу Манчи.

ГЛАВА XXIX ПЕСНЬ ДАМБАЛЛЫ

— Смит! — прошептал я. — Вы видели? Вы видели? Это был доктор Фу Манчи!

— Я видел.

— Я мог бы застрелить его!

— Это было бы тактической ошибкой. Скорее всего он нас не видел. Не исключено, что он даже не подозревает о нашем присутствии. Вы обратили внимание на его свиту?

— Шесть или восемь крепких ребят, похоже, шли впереди и столько же за ним.

— Его бирманские телохранители.

— Но что это значит? Что церемония вуду организована Фу Манчи и мы направляемся в западню?

— Почему-то я так не думаю, Кэрригэн, хотя могу и ошибаться. Но присутствие Фу Манчи собственной персоной подтверждает те умозаключения, на основе которых я действую.

Жуткий бой барабанов стал непрерывным, похожим на зловещий пульс — будто просыпался какой-то потаенный мир. Фигуры, большей частью пешие, поодиночке и группами проходили мимо затененной расселины, укрывшей нас. Иногда, хотя и редко, проезжали всадник или всадница.

— Право же, Смит, — сказал я, — нам следовало бы не выпускать его из виду.

— Это было бы слишком опасно. Более того, вполне резонно допустить, что он едет туда же, куда и мы. Требуется огромная осторожность, от этого зависит наша жизнь, хоть я и принял некоторые меры предосторожности. Мне не нравится эта горная тропа впереди, но мы должны двигаться дальше.

Мы снова поехали по тропе над пропастью. Дорога была не шире десяти футов, а во многих местах — и того уже, а мулы шли по самому краю, не желая царапать бока об острые скалы.

Внезапно сзади донеслось пение. В тысяче футов ниже нас, в долине, шла бесконечная процессия, и песня паломников, смешиваясь с дробью барабанов, превращалась в частицу черного волшебства ночи.

— Вы слышите? — донесся голос Смита.

— Да, это ужасно.

— Полагаю, это знаменитая Песнь Дамбаллы. Чисто африканский мотив.

Послышались приветственные возгласы и стук лошадиных подков.

— Дело может осложниться, — бросил Смит через плечо. — Очевидно, приближается какой-то высокопоставленный чиновник, и вполне возможно…

— Боже, помоги нам! — прошептал я.

— Вероятно, мы справимся, — ответил Смит, — если только он гаитянец. Вы знаете китайский или хинди?

— Ни слова.

— Тогда, может, арабский? Он хорошо действует на этих выходцев из Западной Африки, ведь это язык их угнетателей.

— Да, по-арабски я немного знаю.

— Хорошо. Если кто-нибудь обратится к вам, отвечайте по-арабски. Говорите, что вспомнится, не заботьтесь о смысле.

Возгласы приближались. Всадник пробирался вверх по горной тропе, обгоняя медленно движущихся паломников. Я оглянулся. Мы только что преодолели головокружительный поворот, и я не видел приближавшегося всадника.

— Приготовьте пистолет, — велел Смит и остановил своего ослика.

Я сделал то же самое, хотя маленькая животина с железными удилами во рту совсем этого не хотела. Всадник был уже ярдах в пятидесяти позади нас.

— Если он идет по нашу душу и опознает нас, стреляйте, — сказал Смит.

Оглянувшись, я увидел, что все паломники остановились и прижались к скале, освобождая путь всаднику. Мгновение спустя он выехал из-за поворота на поджарой пегой кобыле. Казалось, он не обращал никакого внимания на зияющую пропасть. Проезжая мимо стоявших людей, он наклонялся в седле и, похоже, вглядывался в их лица. Через несколько секунд он добрался до нас.

Всадник придержал лошадь и стал рассматривать мое лицо. Я сидел в тени. Луна была у меня за спиной, и ее свет падал на всадника.

Это был тот самый мулат с острыми глазами, которого мы обогнали по пути к дому отца Амброза. Именно он так пристально вглядывался в салон машины!

Он прокричал что-то на непонятном мне наречии, и, памятуя о наказе Смита, я резко ответил:

— Imshi! Ruah! Bundukiyah!

Мулат, казалось, заколебался, а когда гарцующая лошадь чуть не зацепила моего осла, Смит крикнул:

— Yalla! Yalla!

Мулат пришпорил лошадь и помчался вперед.

— Скорее! — воскликнул Смит. — Иначе нас обгонят!

И мы продолжали путь.

Вскоре мы подъехали к широкому участку этой опасной горной тропы, и я увидел, что многие паломники остановились тут на привал. Картина внизу внушала благоговейный страх. Луна светила так ярко, а тени были такими густыми, что создавалось впечатление, будто смотришь на рельефную карту, освещенную прожекторами. Далеко на востоке сверкало похожее на зеркало озеро, в котором отражались горы. Они, как я полагал, находились уже на территории Доминиканской республики. Когда я остановился и посмотрел на это захватывающее зрелище, на мое седло легла чья-то рука. Я быстро взглянул на подошедшего человека.

Это был негр. Он говорил на ломаном английском.

— Вы ведь из Петонвилля — да?

— Kattar kherak, — ответил я и вскинул руку в фашистском приветствии.

Смит придвинулся ко мне.

— El-hamadu! — пробормотал он и повторил мой жест.

Негр приложил руку ко лбу, отступил в сторону, и его поглотила тьма.

— Пока все идет неплохо, — с опаской проговорил Смит. — Но совершенно очевидно, что, поднявшись еще на две-три тысячи футов, мы приблизимся к истинным вратам в святая святых, и придется положиться на наши амулеты. Во-первых, Кэрригэн, ни слова по-английски! И молитесь, чтобы нам не встретился человек, говорящий по-арабски.

Он разглядывал группы отдыхающих людей. Мулата на лошади и след простыл. Не видно было и доктора Фу Манчи, что беспокоило меня больше всего. Многие паломники закусывали, сидя на земле; нескончаемым потоком подходили все новые. Пение прекратилось, но отовсюду слышался бой барабанов.

— Пожалуй, не помешает чего-нибудь выпить, — сказал Смит, — а потом — снова в путь.

Когда мы достали из карманов фляжки, я посмотрел на серебристую ленту, испещренную движущимися черными точками. Она вела на вершину Волшебной горы. Что ждет нас там? Узнаю ли я что-нибудь об Ардате? В чем смысл этого чудовищного шествия, упорно поднимающегося вверх по склону? Кто эта Владычица Мамалуа?

Во время привала Смит был очень молчалив. Наконец мы убрали свои фляжки и опять пустились в путь, не сказав друг другу ни слова. Ослики святого отца послушно брели вперед.

Барабаны все не смолкали, пение возобновилось…

ГЛАВА XXX СЕМИКОНЕЧНАЯ ЗВЕЗДА

— А это, — сказал Смит, — я полагаю, своего рода пропускной пункт вуду. Тут нас попросят показать пропуска.

Мы находились на высоте примерно шести-семи тысяч футов. Пересекли несколько опасных горных перевалов. Последние две или три мили дорога вела через перевал в узкое ущелье, куда не проникал лунный свет. Горный ручей бурлил внизу, а толпа текла и текла над ним. Тьма казалась непроницаемой, но шествие продолжалось, и наши животные по-прежнему уверенно шли вперед. Вскоре сквозь бархатную тьму, испещренную точками движущихся факелов, я стал различать дорогу.

Она вывела нас на обрыв над почти идеально круглой долиной, обрамленной горными вершинами. Склоны поросли густым лесом, но тропа выходила из ущелья на открытую равнину — ни дать ни взять чаша стадиона, имеющая с полмили в поперечнике. Факелы мелькали среди деревьев, теперь барабаны стучали совсем рядом с нами, и я увидел сотни фигур, собравшихся перед длинным, приземистым ярко освещенным строением. Справа располагался загон, где были привязаны лошади, мулы и ослы. Туда-то и направился Смит.

— Говорите по-арабски, — буркнул он.

Тут было полно фонарей, и загон здорово смахивал на современную автостоянку. А ее смотритель, несмотря на то, что намечалась религиозная церемония, был похож на барышника — здоровенный гаитянец в чересчур тесном клетчатом костюме, при широченном галстуке, заколотом булавкой с огромной жемчужиной. Я на мгновение перенесся на ипподром Эпсом-Даунс в день дерби. Когда мы спешились и привязали наших осликов, он сказал на странном наречии, которое я еще не научился толком понимать:

— Доллар за двоих.

— Imshi, hammar! — огрызнулся Смит и, вытащив пятьдесят центов из кармана, протянул их смотрителю.

— Мало! Мало! — воскликнул тот.

— Etla barra! Gehannum! — проворчал я, отдавая фашистский салют.

Как и прежде, это действие оказалось весьма полезным. Барышник смерил нас взглядом, сунул деньги в карман, посмотрел на ослов и отошел.

— Пока все хорошо, — пробормотал Смит. — Теперь давайте осмотримся и составим план. Здесь, как видите, отменная посадочная площадка.

Мы медленно направились к веранде освещенного дома в дальнем конце поляны, и вскоре нам стало ясно, что это нечто вроде горного приюта или караван-сарая. Вокруг него на огромном пространстве сидели на корточках паломники, поглощая принесенную с собой снедь. Однако самые богатые, по крайней мере внешне, входили в дом. Многие уже устроились на веранде, и я видел движение в комнате за ней. Фасад дома был в тени, и Смит сжал мою руку, когда мы покинули залитое светом место.

— Вы видите, что это такое, Кэрригэн? Отделение овец от козлищ. Судя по звуку барабанов, наша цель дальше.

Я постоял, прислушиваясь. Барабанный бой каким-то непонятным образом изменил мое состояние, взбудоражил, пробудил порывы, о которых я прежде и не подозревал. Желание увидеть Ардату обострилось до предела, ненависть к Си Фану и доктору Фу Манчи, ко всем тем, кто держал ее взаперти, превратилась в испепеляющий огненный поток. Я, христианин, проникался дикарской психологией.

— Да, — с деланной невозмутимостью ответил я. — Владычица Мамалуа где-то там, за домом.

— Вот ворота, — сказал Смит. — Сейчас начнется испытание. Помните: вы владеете арабским.

Держа меня за руку, Смит двинулся к освещенной веранде.

Я оказался в длинной, с низким потолком комнате за верандой. Скорее всего это была столовая.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться, что, несмотря на обилие белых лиц, мы со Смитом были тут единственными людьми без примеси африканской крови. На некрашеном полу рядами стояли столы, за которыми сидели мужчины и женщины.

Их поведение было до того странным, что я задался вопросом, чего они напились. В одном конце зала была стойка, за которой работали две цветные женщины. Я увидел, что, помимо самой разной снеди, большей частью незнакомой мне и не очень соблазнительной на вид, тут много рома, джина и виски. Физиономии некоторых пирующих уже выражали нечто похожее на экстаз. Наблюдая за ними, я понял, что виной тому барабанный бой.

Смит прошептал мне на ухо:

— Возьмите себя в руки, Кэрригэн. Мы возле больших барабанов. Они оказывают странное действие даже на европейцев. Старайтесь не выказывать любопытства и помните: только арабский язык. Давайте немного постоим здесь и покурим.

— Зачем вы мне это говорите?

— Я наблюдал за вашими глазами. — Он убрал кисет в карман и уставился на меня своим проницательным взглядом. — Это что-то вроде гипноза, но вы не должны поддаваться.

Его слова подействовали на меня, как холодный душ. Да, никуда не денешься: я, белый человек, реагировал на эти барабаны, как негр. Стоило мне это осознать, и зловещему влиянию барабанов на мои нервы пришел конец.

— Спасибо, Смит, — сказал я. — Ваша правда. Меня чуть не захлестнуло это всеобщее помешательство.

— Самое интересное, по-моему, заключается в том, что здесь, похоже, нет ни одного нашего знакомого. Но очередь у стойки ведет себя как-то странно.

— А именно?

— Если вы понаблюдаете, то сможете подтвердить мои впечатления. Вы заметите, я полагаю, что некоторые посетители подходят туда, делают заказ, а потом исчезают вон за той дверью слева. Другие либо остаются у бара, либо несут свои покупки к столу. Понаблюдайте, например, за этой парой.

Мужчина и женщина, вошедшие с веранды, направились прямо к стойке. Девушка была чернокожая, очень красивая, ее спутник — метис с усыпанным оспинами лицом. Его светло-карие глаза подозрительно зыркали туда-сюда, когда он шел по комнате. Он был без шляпы, и шевелюра выдавала его африканское происхождение.

— Смотрите, — велел Смит.

Я стал наблюдать.

Парочка подошла к стойке, мужчина сделал заказ одной из буфетчиц. Перед ними поставили полные стаканы. Когда человек расплатился, я заметил, что отношение к нему со стороны обслуживающего персонала изменилось. Негритянка быстро оглядела посетителя и его подругу, потом как ни в чем не бывало протянула ему сдачу.

— А вот теперь, — прошептал Смит, — смотрите в оба.

С напитками было покончено довольно быстро. Мужчина сжал руку девушки и облокотился на стойку. Негритянка быстро вышла, и я увидел, как вторая буфетчица открыла для нее дверь, а потом снова закрыла.

— И что это значит? — спросил я.

— Это значит, — ответил Смит, — что мы подойдем к стойке и, болтая по-арабски, закажем напитки. Переговоры предоставьте мне и ничего не предпринимайте без моих указаний.

Мы подошли к стойке.

В том, как вели себя окружавшие нас люди, было нечто сатанинское. Теперь все они раскачивались в такт барабанам, закатывали глаза или скрежетали зубами.

Одна из буфетчиц, как ни в чем не бывало болтавшая с рябым мужчиной, оборвала разговор и приблизилась к нам; глаза у нее лихорадочно блестели.

— Gibi el ismu eh, — потребовал Смит, указывая на бутылку виски «Блэк энд Уайт».

Женщина быстро заговорила по-гаитянски, потом по-английски.

— Вам нужно виски «Блэк энд Уайт»?

— Aiwa, aiwa!

Женщина щедро плеснула в два стакана и поставила перед нами бутылку какой-то минеральной воды. Смит положил на стойку долларовую банкноту и получил сдачу. Поначалу буфетчица смотрела на нас с некоторым подозрением, но потом все уладилось. К стойке подошел новый посетитель, и негритянка отвлеклась. Это оказался настоящий негр, да еще какой. Он небрежно кивнул рябому, который ответил на приветствие, и тут же отвернулся от него. Смит тронул меня за руку.

Я смотрел во все глаза. Незнакомец заказал пачку сигарет и положил на стойку несколько монет.

— Внимание! — шепнул Смит.

Когда негр разжал ладонь, я на мгновение увидел в ней какой-то зеленый предмет. Это была свившаяся змейка Дамбаллы.

Сигнал, которым обменялись две буфетчицы, можно было заметить, только если специально следить за ними. Негр прошел в конец стойки, дверь перед ним открылась.

— Вот наш путь! — пробормотал Смит.

Откуда-то снаружи, становясь все громче и громче, доносился сатанинский гимн, песнь Дамбаллы: «Damballa donbamba, Kinga do Ke la».

Посетители вскакивали и пускались в пляс, поодиночке и парами, будто одержимые, они не замечали ничего вокруг. Танцуя, они выходили на веранду, спускались с нее и удалялись на освещенную факелами поляну.

— Ну, была, не была! — пробормотал Смит. — Только не пейте спиртного. Когда я позову женщину, покажите ей зеленую змейку. Остальное предоставьте мне. — Он повернулся к буфетчице и крикнул: — Та 'alia hina!

Она вздрогнула, посмотрела на Смита, потом подошла поближе.

Разжав ладонь, я показал зеленую змейку.

— А-а! — воскликнула она в некоторой растерянности.

Смит предъявил ей семиконечную звезду.

— Ahu hina Damballa! — пробормотал он и спрятал камень.

Какое-то мгновение женщина пытливо смотрела на нас, но при виде звезды приложила ладони к груди и склонила голову. Смит уверенно двинулся влево, и я последовал за ним. Вторая буфетчица открыла дверь и застыла в такой же смиренной позе. Мы вышли и оказались во флигеле, к которому вплотную подступал горный лес.

Снаружи было темно, но я разглядел среди сосен узкую тропу, по которой можно было пройти гуськом. Она тянулась вверх.

Не было видно ни души. Когда мы отошли от развеселого дома, пение и барабанный бой стали еще громче. Где-то далеко, в лесной чаще, зычно били барабаны, и мне почудилось, что они призывают нас к себе.

— Нам наверняка сюда, — тихо сказал Смит. — Похоже, я весьма важная птица, а это значит, что мы, как посвященные, должны знать дорогу.

Мы пошли вперед. Тропа поднималась все выше и выше.

В подлеске жили какие-то твари, крылья крупных насекомых касались наших лиц. Зычный барабанный бой нарастал, становясь все ближе, и гвалт за спиной был уже почти не слышен. На небосводе вспыхивали все новые звезды, иногда мы видели лунный диск.

Перевал был уже недалеко, а за ним скорее всего лежало другое плато или высокогорная долина. Идти было нетрудно. Уже почти час мы поднимались вверх. Вдруг Смит остановился.

— А вы знаете, Кэрригэн, — отдуваясь, сказал он, — если бы бой барабанов не становился громче, я решил бы, что мы заблудились.

— Почему?

— Если все, кто поднимается по этой тропе, идут примерно так же, как мы, то почему мы никого не обогнали и никто не обогнал нас?

Это был интересный вопрос, и я сразу осознал его значение. Смит вытащил фляжку, я с радостью достал свою, чтобы подкрепиться.

— Я склонен думать, — сказал я, — что все или почти все посвященные уже прошли. Иными словами, мы опоздали.

— Тс-с! — прервал он меня. — Вы слышите?

Барабаны на миг стихли, и я услышал негромкий шелест раздвигаемых ветвей и шуршание сосновых иголок, ковром лежавших под ногами. За нами кто-то шел.

— Быстрее, прячьтесь! — велел Смит.

Справа от тропы темнел овраг, на дне которого росли высокие деревья. Слева был пологий склон, поросший в основном густым кустарником, сосны тут встречались нечасто. Смит поднялся на этот склон и скрылся во мраке. До меня донесся его шепот.

— Сюда, Кэрригэн! Здесь нас не заметят, а тропа видна прекрасно. К тому же идти дальше, возможно, опасно: вдруг там обрыв?

Я шел почти на ощупь, пока Смит не схватил меня за руку. Он лежал на земле под цветущим кустом. Я устало присел рядом.

Вскоре я увидел высокого негра, покинувшего дом раньше нас, и чернокожую девушку, расставшуюся со своим рябым спутником. Негритянка явно поджидала этого мужчину, и мы, наверное, обогнали их где-то. Рука негра обнимала девушку за талию, ее голова лежала у него на плече. Так они и брели вверх среди сосен.

Они сбросили последние оковы цивилизации, больше ничто не удерживало их у колесницы белого человека.

Безучастные к окружающему миру, они шли и шли вперед. Девушка возложила на голову венок из цветов. Шелест сосновых иголок под их ногами стих, а бой барабанов, казалось, опять усилился.

— Вот видите, — вполголоса заметил Смит, — вуду — мощная штука. Интересно, сколько людей на Гаити одурманено этой религией? Огромная примитивная сила, Кэрригэн, которую, надо полагать, теперь направляет доктор Фу Манчи.

— Похоже, что в святая святых допускают и женщин.

— Конечно, — ответил Смит. — Это-то я знал. Не забывайте, они идут к Владычице Мамалуа. Подозреваю, что на подступах к святыне будет еще одна проверка.

— А поскольку мы не знакомы с процедурой, она вполне может стать для нас последней, — мрачно заметил я.

— Я думал об этом, Кэрригэн. — Он встал и двинулся по тропе. — Я думал об этом с той минуты, когда мы отправились в путь. Полагаю, если мы будем следовать за черными влюбленными, которые вряд ли обратят на нас внимание, и смотреть в оба, это нам не повредит.

ГЛАВА XXXI ВЛАДЫЧИЦА МАМАЛУА

Мы перевалили через гребень горы и увидели маленькую укромную долину, обрамленную редкими рощицами. На противоположном склоне среди деревьев стояло одноэтажное строение, огороженное высоким частоколом. Фонари и факелы соперничали с лунным светом, заливавшим округу. Парочка впереди нас остановилась на краю откоса. Потом две фигуры двинулись вниз по склону. На фоне тропического неба они казались сделанными из эбенового дерева.

— Нельзя упускать их из виду, — сказал Смит, — и следовать их примеру. Разве что раздеваться я не стану.

Невесело засмеявшись, я спросил:

— А как мы будем возвращаться? Вы об этом подумали?

— Какова бы ни была цель этого сборища, Кэрригэн, я, насколько вам известно, договорился, что примерно через час на плато сядут три самолета. Я уверен, что никакого сопротивления не будет и Бартон приведет сюда солдат. Иными словами, если мы сумеем прожить еще два часа, без помощи нас не оставят.

Мы медленно пошли под откос. Смит сказал:

— Эти барабаны — как дурман. Постарайтесь отвлечься от них, чтобы не слышать. У негров не хватает на это ума, вот они и попадаются на удочку. Это вроде дудочника, который своей игрой увел из города всех крыс. Настоящая схватка еще впереди.

Его резкий тон подействовал на меня как успокаивающее лекарство. Да, во всем виноваты барабаны. Я принялся усиленно размышлять о докторе Фу Манчи, и это помогло мне вновь обрести ясность рассудка. Но вместе с нею вернулся и страх перед доктором. Я убежден, что Смит понимал, какие силы борются в моей душе. Он шел вперед молча, потом вдруг воскликнул:

— Смотрите! Вот вторые ворота. Интересно, пройдем ли мы их?

Я посмотрел вниз. Мы были уже возле поляны перед частоколом, окружавшим, как я теперь разглядел, какое-то святилище. Тропа, по которой мы шли, привела нас в ложбину. Негр и негритянка, шедшие впереди, давно уже скрылись из виду. Мы пошли еще осторожнее и через двадцать или тридцать шагов вдруг оказались у поворота, и перед нами возник частокол. У широких ворот стояли человек двенадцать паломников. Их говор заглушал бой барабанов.

— Выбор у нас невелик, — пробормотал Смит. — Либо вперед, либо назад.

Люди столпились перед воротами, потому что путь им преграждало сосновое бревно. По обоим концам его стояли двое мужчин, а за их спинами — полуобнаженные негры с высоко поднятыми факелами. Мужчина справа был тучен и черен, на нем было одеяние раба с плантации. Слева стоял тот самый мулат с проницательными глазами, который заглядывал в нашу машину, когда мы ехали к отцу Амброзу, а потом обогнал нас на горной тропе.

Мы со Смитом тотчас узнали его.

— Им уже известно, что мы здесь, — пробормотал Смит. — Этого мулата поставили, чтобы перехватить нас. Но если он нас и увидит, не все потеряно.

— Почему?

— Он, разумеется, не знает, как мы выглядим, поскольку там, на дороге, принял нас за других. Ему, конечно же, неведомо, что у нас есть семиконечная звезда. Вы только посмотрите на толпу. Ворота в тени, но люди освещены факелами. Иные из них белее нас с вами. Явно заморские гости. Да, дело заходит слишком далеко.

— Давайте присоединимся к группе стоящих в очереди к толстому негру.

— Нет, — ответил Смит. — Если я когда и видел евнуха, так это он. Подумайте о вашем арабском! Лично я предпочитаю мулата.

— Но, Смит, это же безумие!

— Иногда, Кэрригэн, безумие и есть здравомыслие.

Я сдался. Мы вошли в ворота и двинулись к левому концу барьера. Оглянувшись, я увидел, что по склону спускаются несколько гаитян. Когда мы приблизились к мулату, прямо перед нами я увидел черных влюбленных. Они стояли в очереди седьмыми или восьмыми. Смит склонился ко мне и прошептал:

— Видите, Кэрригэн, раздеваться не придется.

Это принесло некоторое облегчение. Справа и слева от нас стояли два человека, одетые как и мы. Другие сбросили одежду, как ярмо цивилизации. Их черная кожа лоснилась в лунном свете.

— Будьте осторожны, — прошептал Смит. — Все зависит от того, опознает ли нас этот человек. Говорите по-арабски. Если возникнут сложности, застрелите его.

Я наблюдал за теми, кого пропустили за барьер. Все они протягивали руку и показывали какой-то значок. Затем, похоже, следовал какой-то вопрос, после чего сторож прикладывал руку к голове и разрешал им пройти.

— Обратите внимание на приветствие, — пробормотал Смит.

Когда негр и негритянка приблизились к мулату, мы пристроились за ними.

Мулат уставился на них своим пронизывающим взглядом, не обращая на нас никакого внимания. Мужчина разжал ладонь, девушка коснулась амулета, висевшего у нее на груди. Мулат быстро заговорил на том странном наречии, которое я не мог опознать, но Смит внимательно слушал.

Когда негры прошли, наступила наша очередь.

Взгляд проницательных глаз был прикован ко мне. Они пылали в свете факелов, и сердце у меня упало. Я молча протянул мулату фигурку змеи. Он скользнул по ней взглядом, потом посмотрел мне в лицо и вдруг спросил по-английски:

— Как ваше имя и какой у вас номер? Откуда вы?

Я на миг растерялся и чуть было не ответил ему, но Смит так врезал мне по лодыжке, что я едва не вскрикнул. Это нас и спасло.

— Uskut! — прошипел я. — Daraga awala!

Когда я заговорил, Смит обнял меня левой рукой за плечи, а правой протянул мулату семиконечную звезду.

— Ahu hina Damballa, — с угрозой произнес он.

Результат был чуть ли не волшебный. Мулат принял ту же странную позу, какую принимали женщины в доме: руки прижаты к груди, голова склонена. Смит отсалютовал, и мы прошли.

Когда мы шагали через двор к вудуистскому святилищу, Смит сказал:

— Луна стоит так, что одна стена частокола отбрасывает тень футов на десять, в которой ничего не видно. Туда мы и пойдем.

Мы беспрепятственно добрались до тени. Я облегченно вздохнул и огляделся по сторонам. Вокруг было много фонарей и факелов. Они располагались вокруг здания, которое, как я разглядел, представляло собой что-то вроде гробницы, обрамленной деревьями. Перед ней было возвышение, на котором были установлены высокие столбы, похожие на тотемные. На помост вели резные, пестро разрисованные двустворчатые двери. Справа и слева от дверей стояли две неподвижные фигуры, будто вырезанные из черной древесины. При свете полной луны я узнал в них лесных влюбленных.

Барабаны продолжали отбивать свою зловещую дробь. Очевидно, все, кого здесь ждали, уже пришли, поскольку факелы и фонари погасли. Бой барабанов наконец-то замер вдали. Чей-то громкий голос издал клич на непонятном мне языке, и двустворчатые двери распахнулись.

Толпа восторженно ахнула. Все, как один, преклонили колени и потупили взоры. В лунном свете появилась женская фигура, и я понял, что это и есть Владычица Мамалуа.

ГЛАВА XXXII ВЫНЮХИВАНИЕ

Волосы ее скрывал высокий головной убор, украшенный камнями; рук почти не было видно под побрякушками; поясом ей служил кушак, какой можно увидеть на древнеегипетских фресках, — он тоже был усыпан драгоценностями. В серебристом свете, заливавшем ее с головы до ног, обутых в сандалии, фигура была похожа на статую Изиды. Гулкие барабаны смолкли, все собравшиеся перед возвышением пали ниц, и по толпе пронесся то ли стон, то ли вздох. Я был ошеломлен, заворожен появлением женщины. Она стояла в каких-то двадцати шагах от меня, и я, будто зачарованный, смотрел в нефритово-зеленые глаза Владычицы Мамалуа — колдуньи и верховной жрицы вуду. Это была дочь доктора Фу Манчи!

Смит вовремя потянул меня вниз, иначе я один остался бы на ногах. Прежде я преклонял колена перед священником, а сейчас пал ниц перед ведьмой!

Смит сжал мою руку, призывая к молчанию.

Она заговорила по-гаитянски, потом по-французски и еще на каком-то неведомом мне наречии. Звук ее голоса, казалось, действовал на слушателей, как сводящий с ума наркотик. Они стояли, выкрикивая что-то нечленораздельное, жестикулировали. Смит пододвинулся совсем близко.

— Неизвестный язык, — прошептал он. — Тайный язык вуду.

Голос у Фа Ло Ше был звонкий, как колокольчик, и разносился вдаль и вширь, как и положено голосу великой актрисы. Ее речь сопровождалась приглушенным, но страстным барабанным боем.

Неистовство слушателей все нарастало, некоторые превратились в настоящих одержимых. Люди стонали, скрипели зубами, бились в судорогах. Вникнуть в содержание речи я не мог, но мне была вполне очевидна общественная опасность этой женщины.

Вдруг, повинуясь какой-то команде Владычицы Мамалуа, все закрыли лица руками и принялись рьяно молиться. Фа Ло Ше умолкла и застыла с воздетыми вверх руками, будто статуя.

— Она попросила их помолиться о знамении Дамбаллы, бога змеи, — прошептал Смит. — Думаю, нам вот-вот откроется истинная цель этого сборища.

Но даже Смит не мог предвидеть чуда, свидетелями которого нам предстояло стать. Барабаны смолкли.

Мы стояли в густой тени частокола, но нас заметили бы, если бы кольцо факелов вокруг святилища вспыхнуло вновь. Внутри этого кольца фанатики корчились на земле в экстазе молитвы. Дочь Фу Манчи стояла неподвижно, подняв блестящие глаза к Луне.

И вот пришел волшебный ответ на их молитву.

Раздался резкий гортанный голос. Смит так крепко сжал мне руку, что я поморщился. Первых слов я не разобрал, но следующая фраза прозвучала по-гаитянски, а потом властный голос принялся вещать по-французски:

— Я, Дамбалла, слышал вопрос. Я отвечаю. Я здесь, среди вас, но ваши слепые глаза не видят меня. Я прихожу, потому что здесь есть предатели, шпионы, те, кто дерзает не ради славы африканской расы, а ради собственной выгоды. Сегодня вечером будет больше вынюхивания. Настоящие люди, держитесь. Шпионы, я вас найду! Ко мне, слуги мои! Это говорит Дамбалла.

Усыпанные драгоценностями белые руки Фа Ло Ше опустились, я увидел ее сжатые кулаки. Негр и негритянка справа и слева от разрисованной двери, казалось, окаменели. Все молитвы смолкли. Послышалась какая-то возня, потом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Хотя говорящий, казалось, стоял рядом с верховной жрицей, никого не было видно.

Но голос Дамбаллы был голосом доктора Фу Манчи.

Три фигуры в страшных ритуальных масках, с факелами в руках вышли из густой поросли слева от помоста; три другие появились справа. Наконец со стороны частокола на освещенную площадку выступил гигант с кривой турецкой саблей, в маске. Все застыли в тревожном ожидании, будто наэлектризованные. Смит сжал мою руку будто щипцами.

— Положение критическое, Кэрригэн! — прошептал он мне на ухо. — Нас заметили! Не сопротивляйтесь, это бессмысленно. Мы можем надеяться только на…

— Вынюхивание начинается! — вскричал резкий голос. — Сыновья и дочери Дамбаллы, вам ничто не угрожает.

Последние слова были повторены по-гаитянски, потом — на непонятном наречии. Повинуясь этому бестелесному голосу, гигант с саблей начал свой зловещий досмотр. Люди испуганно жались друг к дружке, я слышал, как клацают их зубы. У выхода стояли люди в масках. Путь к отступлению был отрезан.

Все лица подвергались тщательнейшему осмотру. Время от времени жуткий гортанный голос что-то бормотал на непонятном языке. Вдруг послышалась отрывистая команда. Кривая сабля коснулась какого-то перепуганного гаитянина. Он завопил так дико, словно получил смертельный удар. Однако это был всего лишь крик ужаса. Один человек в маске бросился вперед и вытолкал несчастного на площадку перед храмом. Тот упал и забился в судорогах. Женщина, прежде стоявшая рядом с ним, рухнула без чувств.

Так началось вынюхивание и продолжалось до тех пор, пока на площадке не оказалось десять человек. Мужчины и женщины стояли на коленях или лежали на земле, а вся толпа вокруг бормотала молитвы, причем это были вовсе не молитвы вуду. Дети Дамбаллы, прежде молившиеся своему божеству, теперь упрашивали бога христиан изгнать нечистого кумира.

Многие теряли сознание, когда «нюхачи» проходили мимо них, но дочь Фу Манчи, гордая, неподвижная, молча стояла на месте, сверкая широко раскрытыми глазами.

Человек с саблей в сопровождении своей жуткой свиты приблизился к нам, и вдруг гортанный голос заговорил по-английски.

— Чую врагов… Больше света, больше света! Вот они где!

Ятаган сверкнул передо мной. Голос доктора Фу Манчи звучал слева от человека с саблей. Я не удержался и в безумном порыве ударил кулаком туда, где, по моим расчетам, должна была находиться голова доктора.

Как ни удивительно, она была именно там! Я вскользь ударил по человеческой скуле, в этом сомневаться не приходилось. И тут прямо из воздуха возникла зеленая рука. Раздался дикий крик, и мне на голову, казалось, обрушилась тяжеленная гиря.

ГЛАВА XXXIII ДОКТОР МЭРРИОТ ДАУТИ

У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, как я пришел в себя. Голова болела как никогда прежде, я ничего не соображал. Я лежал на койке в белой каюте стоявшего на приколе судна. Качки почти не было. Лунный свет вливался в каюту сквозь узкий иллюминатор прямо над койкой. Я попытался сесть. Итогом была новая потеря сознания, но я все же успел на миг выглянуть в иллюминатор и увидел лесистые горные склоны, ущелья и редкие домики.

Прямо напротив меня стояло основательное и большое здание, похожее на замок великана на вершине горы. Его башня, казалось, доставала до Луны.

Я тотчас же рухнул снова, но успел понять, что это — Цитадель, неприступная крепость короля Кристофа, ныне безлюдная и всеми избегаемая. Единственным ее обитателем был неугомонный дух этого чернокожего правителя.

Очнувшись во второй раз, я обнаружил, что головная боль прошла, а на лбу у меня влажная повязка. Я лежал в постели в чужой шелковой пижаме, в безупречно чистой комнате, в которой я тотчас узнал больничную палату. Значит, Цитадель мне просто пригрезилась. Я попытался сообразить, что случилось.

Должно быть, воздушное прикрытие подоспело раньше, чем рассчитывал Смит.

Едва я успел прийти к этому выводу, как дверь, на которой не было ни ручки, ни замочной скважины, бесшумно скользнула в сторону, и вошел мужчина в длинном белом халате, несомненно врач.

Он на миг остановился и удовлетворенно улыбнулся, увидев, что я в сознании. Это был пожилой человек с седеющей бородкой клинышком, красивым лбом и проницательными глазами диагноста. Он напоминал Ван Дейка, и по какой-то причине его лицо показалось мне знакомым.

— Доброе утро, мистер Кэрригэн, — непринужденно произнес он. — Не стоит и спрашивать, лучше ли вам.

— Воистину, доктор. Если не считать какого-то шума в голове, я чувствую себя превосходно.

— Даже такая крепкая голова, как у вас, заболит, если врезать по ней плашмя тяжелой саблей, — он присел на край кровати и достал из футляра градусник. Измерив мне температуру, врач кивнул. — Нормальная, — сообщил он и удалился в соседнюю комнату, очевидно, ванную.

Я услышал, как он моет термометр. Где же я видел этого врача? Неверная память вернула меня к студенческим годам, потом к службе на флоте. Наконец я вспомнил.

Питер Мэрриот Даути — медик, живший в квартире надо мной. Теперь он служит на флоте. Я провожал его перед своим отъездом в Финляндию. Его отец, знаменитый консультант с Харли-стрит, однажды пил чай у меня вместе со своим сыном.

Вероятно, он заметил перемену в моем лице.

— Вас что-то беспокоит, мистер Кэрригэн?

— Я разговариваю с доктором Мэрриотом Даути?

— Джон Мэрриот Даути, доктор медицины, к вашим услугам.

Я на мгновение закрыл глаза, усомнившись, что пребываю в здравом уме. Я вспомнил пространные некрологи и ту сочувственную телеграмму, которую отправил своему другу Питеру. Доктор Мэрриот Даути, его отец, умер весной 1937 года. Но сейчас передо мной стоял именно доктор Мэрриот Даути!

Когда я открыл глаза, Джон Мэрриот Даути снова улыбался.

— Вы помните меня, мистер Кэрригэн? Я однажды имел удовольствие пить чай у вас дома.

Я смотрел на него, утратив дар речи.

— Вы что-нибудь слышали о Питере?

Я вновь обрел голос.

— Он на эсминцах близ Нарвика, доктор. В последний раз я получил от него весточку с месяц тому назад.

Воскресший из мертвых кивнул.

— Прекрасно. Питер всегда был хорош в деле. Я нарушил долгую семейную традицию, когда бросил море ради хирургии. Питер вернулся обратно. Я думаю, его мать хотела бы этого. А теперь я собираюсь поставить вас на ноги.

Сердце мое билось неровно. Прикрытия с воздуха не было. Где Найланд Смит? Поскольку доктор Мэрриот Даути, бесспорно, скончался, значит, по логике вещей я тоже мертв. Несомненно, я в потустороннем мире.

— Мистер Кэрригэн, — сказал доктор, — моя задача — поставить вас на ноги, а не рассказывать вам, что произошло. У вас в крови инфекция, поскольку загноилась рана в левом плече. Задето легкое, но не серьезно. С этим мы справимся. Удар по затылку не вызвал кровоизлияния, так что забудьте о нем. Я прекрасно понимаю, о чем вы думаете, но вы живы.

Я опустил ноги на пол и встал. Легкое головокружение почти сразу прошло.

— Хорошо, — сказал доктор Мэрриот Даути. — Вода в ванне должна быть комнатной температуры. Вся ваша одежда здесь, по крайней мере та, что была на вас. Я полагаю, пистолета и патронташа нет. Когда вы оденетесь, я вернусь и распоряжусь насчет вашего завтрака.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Доктор! — Он остановился. — Где Найланд Смит?

— Мистер Кэрригэн, я бы с удовольствием ответил на ваш вопрос, но я не знаю. Вернусь минут через двадцать.

— Минутку! Как долго…

— Вы были без сознания? Примерно четверо суток.

Когда Мэрриот Даути, вернувшись, знаком велел мне идти впереди, я двинулся по длинному коридору, в котором было много белых дверей с номерами, как в гостинице. Прошел час.

— Некоторые из сотрудников живут в этом крыле, — сказал доктор. — Квартиры тут новые и довольно удобные, как вы видели. Мои собственные покои — в главном здании, возле исследовательских лабораторий.

Он говорил, как экскурсовод на электростанции. Эта беседа с эскулапом, умершим три года назад, была самым гротескным моим воспоминанием о тех мрачных днях. Я даже не мог сообразить, что ему ответить.

— Одно время наш штаб располагался на юге Франции, — продолжал он, — но там нам очень мешали. Здесь, на Гаити, место идеальное.

Мы вышли в большой прямоугольный двор, в котором вдоль дорожек росли пальмы. Я увидел, что здание, из которого мы вышли, представляло собой несколько пристроенных друг к дружке бунгало. Почти все окна были распахнуты, на подоконниках стояли цветы в горшках, в комнатах виднелись книжные полки. В одном окне висел купальник. Можно было подумать, что здесь турбаза. По другую сторону стояли дома, похожие на современную фабрику, хоть я и не видел дымовой трубы. Чуть дальше виднелась горстка стоявших особняком зданий. Тут и там сновали люди, в основном гаитяне, в синих комбинезонах. Слышался гул станков.

Это была котловина, со всех сторон окруженная лесистыми горами. Я повернулся к своему проводнику.

— Где я? Что это за место?

Он улыбнулся.

— Официально это завод фирмы «Сан-Дамьен сизаль корпорейшн». Лучший сизаль в мире выращивается и обрабатывается здесь. Предприятие действует уже очень давно, но мы прибрали его к рукам лет шесть назад.

— Похоже, сюда не проедешь.

— Есть небольшая железная дорога, по которой вывозят продукцию. На склонах пониже, у вас за спиной, растет конопля. Корпорация нанимает около тысячи рабочих.

Свежий горный воздух, безоблачное небо, пальмы, волны зелени на склонах, ровная дорожка… Вокруг не было ничего зловещего. Но я бросал косые взгляды на каждого проходившего мимо человека, а присутствие Мэрриота Даути внушало мне нескрываемый ужас. Я находился в обществе живого трупа. Неужели все эти рабочие вокруг — тоже зомби?

Перед дверью дома, который выделялся среди других своим «возрастом», мой проводник остановился и нажал кнопку звонка.

— Ну вот, — сказал он, — вверяю вас заботам коллеги Хортона.

Дверь открыл какой-то гаитянин.

— Передайте управляющему, что пришел мистер Барт Кэрригэн, — сказал Даути и, бодро кивнув мне, ушел.

Я очутился в рабочем кабинете. Мне сделалось страшно. Мистер Хортон, худощавый флегматичный американец, поднялся из-за стола мне навстречу. Над его креслом висела большая фотография плантации конопли.

— Добро пожаловать, мистер Кэрригэн. Садитесь, закуривайте.

Я сел и взял предложенную сигарету.

— Благодарю. Мистер Хортон, кажется?

— Джеймс Риджуэлл Хортон. Это мое имя, сэр. Родился я в Бостоне первого июня тысяча восемьсот пятьдесят третьего…

— Тысяча восемьсот пятьдесят третьего?!

— Совершенно верно. Я выгляжу моложе своих лет, да ведь тут все так выглядят. Признаюсь, было время, когда мысль о том, чтобы продолжать жить, казалась мне отталкивающей. Но когда я обнаружил, что мои способности не притупились, а обострились, когда до меня дошло, что я в состоянии усваивать новые идеи и рассматривать их в свете старого опыта, я изменил свое мнение.

— Боюсь, я ничего не понимаю, — сказал я.

— Да что вы? Ну, это очень плохо. Могу ли я считать само собой разумеющимся, что вам известно о находящейся здесь штаб-квартире ордена Си Фан?

— Да… я знаю.

— Ну что ж… Вы испытываете те же чувства, какие я испытывал двадцать лет назад. Для вас Си Фан — просто шайка подонков общества, кучка профессиональных мошенников. Я сам думал так же. Но если вы рассмотрите методы, посредством которых любое тоталитарное государство добивается прогресса, вы обнаружите, что этот древний орден всего лишь усовершенствовал их. Поскольку вы встречали кое-кого из высокопоставленных лиц, возможно и одного члена совета, в весьма подозрительных местах, вы пришли к опрометчивому выводу.

Но софистика этого человека уже начала приводить меня в бешенство.

— Я считаю глав тоталитарных государств отпетыми душегубами, мистер Хортон. И их методы ничем не отличаются от методов заурядных уголовников.

— Но посмотрите, как отличны их цели от наших.

— Какими бы благородными вы их ни считали, я не могу согласиться с тем, что цель оправдывает средства.

— Ну, ну… Мне приказано передать вас человеку, который способен скорректировать вашу точку зрения, мистер Кэрригэн. — Он встал. — Будьте добры пройти сюда.

Хортон открыл дверь и пригласил меня следовать за собой. Я подумал, что он немного расстроился из-за моего упрямства. Человека, менее похожего на отпетого преступника, чем Джеймс Хортон, и впрямь было трудно найти. Когда я шагал рядом с ним по голому, тускло освещенному коридору, мне в голову вдруг пришло страшное объяснение присутствия здесь этого человека. Хортон был мертвецом!

Я находился в обществе зомби, бездушного разума, робота, управляемого изощренным колдуном.

Над сводчатой дверью горел зеленый огонек. Когда Хортон остановился, я почувствовал, как на меня повеяло холодом, и понял, к кому меня ведут. Хортон нажал кнопку, и тяжелая дверь бесшумно скользнула в сторону. На пороге стоял Хассан — белокожий нубиец!

— Мистера Кэрригэна ждут, — сказал Хортон, и Хассан отступил в сторону.

ГЛАВА XXXIV ЗОМБИ

За столом на резном стуле эбенового дерева восседал доктор Фу Манчи в белом полотняном халате, как у Мэрриота Даути, и черной шапочке. Когда я вошел, он посмотрел на меня, но я постарался не встречаться с ним глазами.

— Присаживайтесь, мистер Кэрригэн. Вы, безусловно, заметили кровоподтек и маленькую ссадину в области моей левой верхнечелюстной мышцы. Если бы ваш сильный удар пришелся по костной структуре, боюсь, ущерб оказался бы куда серьезнее.

Усевшись напротив него, я решился поднять глаза. Левая челюсть у него была в царапинах и с синяком. Я сказал:

— Мне давно этого хотелось. По крайней мере хоть разок я вам врезал.

Он поиграл нефритовой табакеркой, лежавшей на столе, его глаза подернулись поволокой.

— Я не сержусь, мистер Кэрригэн. Звериная отвага — черта не самого высокого порядка, но я ее уважаю. Храбрости у вас не отнимешь, и она может мне пригодиться. Я вас приветствую и с удовольствием принимаю, как и всякую полезную тварь. Имея соответствующим образом ориентированное войско, можно нанести поражение любому полчищу врагов.

Его голос, как всегда, действовал на меня завораживающе.

— Вы уже встретили нескольких ваших собратьев, которых считали мертвыми. Несомненно, вы изучали традицию зомби, весьма устойчивую на Гаити. А устойчивые традиции всегда основаны на фактах. Сегодня ровно шестьдесят лет с того дня, как я занялся подробным изучением этого предмета. Я слышал, как, надеюсь, слышали и вы, о мертвых людях, действующих по команде шаманов. Эти автоматы были известны как зомби. Они есть на Гаити и сейчас. Я не имею в виду мои собственные опыты.

За те недели, что прошли со времени моей последней встречи с доктором Фу Манчи в подземной лаборатории близ Темзы, он заметно изменился. Тогда мне казалось, что он умирает, теперь же он как будто вновь вошел в силу и обрел свое сверхъестественное «я».

— Эти несчастные существа вовсе не вампиры, как полагали некоторые верхогляды, не трупы, оживленные посредством колдовства: они продукт некоей формы медленного отравления, которое вызывает каталепсию. Когда их хоронят, они еще не мертвы. Шаман вуду откапывает их и использует в своих целях. У них нет самосознания, они — его рабы.

Открыв нефритовую табакерку, доктор поднес щепоть табаку к ноздрям.

— После исследований, которые привели меня с Гаити в Центральную Африку, в Судан и, наконец, в Египет, я открыл природу используемых средств и способ их применения. Этот процесс был известен священнослужителям Фив. Я быстро понял, что обладание секретом дает мне возможность открыть любую другую тайну природы!

Голос его зазвучал громче, блестящие зеленые глаза на миг безумно засияли, и я вновь увидел перед собой страшного гения зла, не раз ужасавшего правительства.

— Я намерен скупать мозги, мистер Кэрригэн. Дабы провести многочисленные эксперименты по физике, ботанике, зоологии, биологии, я наберу лучших знатоков этих предметов. — Он постучал по табакерке длинным лакированным ногтем. — Я искал их по всему свету, используя средства Си Фана. Я не всегда добивался успеха, но тем не менее собрал замечательную коллекцию выдающихся умов. Решение многовековой загадки — открытие эликсира жизни — дало мне возможность отодвигать старость, если это нужно.

Он встал и, сделав шаг к двери между книжными шкафами, нажал кнопку. Дверь отворилась.

— Поскольку вам суждено остаться с нами в качестве активного участника нашей работы по созданию разумного мира, если будет угодно, я дам вам возможность составить мнение о наших трудах.

Вошел молодой человек с копной темно-рыжих всклокоченных волос и очень спокойными карими глазами. Это был мощный парень в синем комбинезоне, с натруженными руками, но, когда он заговорил, я понял, что передо мной образованный человек.

— Коллега Эллингтон, это мистер Барт Кэрригэн. Поскольку вы приблизительно одного возраста, я подумал, что, он, возможно, предпочтет вас в качестве гида. Вы можете показать ему все, что он пожелает увидеть.

— Буду в восторге, Кэрригэн, и весьма вам обязан, сэр.

— Вы хотите сказать, что вы командир эскадрильи Эллингтон?

— Ну, когда-то я был им, — ответил Эллингтон, бодро улыбаясь. — Сожалею, что я не на службе, а то бы поучаствовал в роскошном представлении во Франции.

— Вам принадлежал рекорд высоты в ВВС…

— Да… некоторое время. Потом я зазнался, попробовал совершить беспосадочный перелет и разбился в Тиморском море. Помните?

— Ну… я помню, вы пропали без вести. Вы были…

Я заколебался, глядя в эти смеющиеся глаза.

— Убит? О нет! Я вам не призывник-новобранец. Я доброволец.

— Вы хотите сказать, что добровольно вступили…

— В Си Фан? Да, пожалуй. Так будет и с вами в свое время. Меня подобрал пароход, который, так уж вышло, принадлежал им, понимаете? Вам еще многому предстоит учиться, Кэрригэн. Каковы бы ни были ваши обязанности, служба Си Фану — лучшая служба в мире!

Он выбрал ключ из связки и открыл дверь здания, которое я принял за гараж.

— Вот мы и пришли, — сказал Эллингтон, растворяя широкие двери. — Сначала вы должны посмотреть мои такси, неважно, хотите вы этого или не хотите!

Я оказался в помещении, похожем на длинный гараж. Там стояло в ряд около двадцати машин. С первого взгляда они показались мне похожими на небольшие монопланы, однако более тщательный осмотр привел меня в смущение. Командир эскадрильи Эллингтон засмеялся.

— Умора, правда? — воскликнул он. — Ни шасси, ни пропеллера. Как, по-вашему, мы поднимаем их в воздух?

Вопрос был нелегкий. Я не видел ни аэродрома, ни взлетно-посадочной полосы.

— Смотрите!

Он нажал какой-то рычаг. Часть крыши над машиной, которую я осматривал, отодвинулась, и я увидел небо.

— Прямо вверх, Кэрригэн! Даже ястребу нужен разгон, а эти птицы поднимаются прямо со своих пяток.

— Как?

— Один из наших рекрутов, профессор Суэйн, о котором вы, возможно, слышали, открыл в Польше метеоритное вещество, на которое не действует сила тяжести.

— Да что вы такое говорите?

— Я хочу сказать, что эти самолеты оснащены изолированным диском, который, когда на него действует поле Земли, поднимает машину вверх. Если им не управлять, она запросто улетит в стратосферу.

— Но…

— Диск управляется с пульта. Пилот может подниматься с огромной скоростью или планировать. Это просто чудо. За то время, что я здесь, я убедился, что не знал азов летного дела! Это просто восторг — получить доступ к знаниям, которые другие еще только нащупывают. Эти штуки взлетают бесшумно, как совы. Можно взлететь с лужайки для игры в шары и приземлиться на бильярдный стол. Когда корабль в воздухе, поступательное движение обеспечивается волнами Эриксена…

— Но волна Эриксена…

— Разрушает? Согласен. Однако применительно к этим «летучим мышам» она действует иначе. Летчик может «настраиваться» на подходящую длину волны, как радиоприемник, и забирать у нее энергию, которая позволяет развить скорость до трехсот миль в час. Есть, разумеется, и более крупные модели, которые гораздо быстрее. На одной из них я имел удовольствие доставить вас сюда с празднества на Волшебной горе.

Когда Эллингтон малость успокоился, я задал ему вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке:

— А вас не тянет к старым друзьям?

Он скривил губы.

— Поначалу тянуло, и ощутимо. Кажется, бывали случаи, когда тем, кто не желал тут работать, позволяли уехать. Профессор Рихтер…

— Но ведь профессор Рихтер…

— Мертв, вы хотите сказать? Дорогой мой Кэрригэн, здешние сотрудники, все до единого, считаются умершими. Но профессор Рихтер придумал укол, который вызывает пробел в памяти. После такого укола вы можете вернуться к людям, ничего не помня. Вы понимаете?

Я все понимал: Ардате сделали именно такой укол.

— Когда сотрудник просто отправляется в отпуск, он едет туда, где его никто не знает. Если же его все-таки опознают, он говорит: «Извините, вы, наверное, меня с кем-то путаете».

— Значит, вы добровольно сделали выбор и вас не влечет к прежней жизни?

— В моей истории, как и в вашей, большую роль сыграла девушка. Я по ней с ума сходил и согласился на инъекцию доктора Рихтера.

— И что же произошло?

— Ну… это очень напоминало выздоровление от тропической лихорадки! Я увидел Джоан совсем в другом свете. Заметил ее противное жеманство, жуткий цвет лица. Я понял, Кэрригэн, что симпатичных девушек миллионы и у сотрудника Си Фана — богатый выбор.

Я немного помолчал. Мои чувства к командиру эскадрильи Эллингтону мгновенно переменились. Вот он, подлинный зомби! Это открытие поразило меня. Нет, уж лучше смерть, чем укол Рихтера!

А вдруг Найланд Смит мертв? Вдруг я один в этом логове дьявола?

ГЛАВА XXXV АРДАТА ВСПОМИНАЕТ

Эллингтон оставил меня в моем новом жилище. У меня был тринадцатый номер, и я усмотрел в этом дурное предзнаменование. Я видел слишком много сверхъестественного и был сбит с толку. В моей небольшой гостиной нашелся бар с неплохим набором напитков, и я уже решил выпить, но потом задумался.

Сила Си Фана повергала в трепет. В мастерских и лабораториях трудились гении, чьи имена можно было встретить во всех фундаментальных трудах. Их хоронили как мертвых, потом выкапывали, продлевали им жизнь способом, известным только доктору Фу Манчи. Эллингтон познакомил меня с профессором Рихтером. Умер он в семьдесят два года. Сейчас Рихтер выглядел старым, но уж никак не тянул на девяносто лет!

Четыре дня… Я пробыл здесь четыре дня!..

Я поставил стакан и быстро повернулся. Кто-то открывал дверь.

Вошел доктор Мэрриот Даути.

— Вы очень нервничаете, Кэрригэн, — заметил он. — Мне хотелось посмотреть, как на вас подействовало первое знакомство со штаб-квартирой. Если вы собираетесь выпить виски с содовой, я бы составил вам компанию, вы не против? Выпивка бесплатная, за нее не вычитают из жалованья.

Я налил два стакана.

— Вы знаете, мне надо очистить вашу кровь. Ваш случай поможет мне показать все, на что я способен. Вы говорили, что вас наблюдал Партридж в Лондоне. Скажу по секрету, Партридж — старый дурень. Я вас вылечу за месяц.

— Какое это имеет значение?

— Ах, вот как вы настроены! Что ж, я сам прошел через это. Когда я «умер», именно Партридж подписал свидетельство о смерти. А я все время был в сознании, Кэрригэн!

— Боже милостивый!

— Меня погребли в родовой усыпальнице на римско-католическом кладбище. Я знал, что у меня каталепсия и что Партридж не сумел сделать анализы. Мне было интересно, сколько продлится агония…

— И сколько же она продлилась?

— Меня эксгумировали в первую же ночь! Я полагаю, сторожа одурманили. Парни, которые меня вытащили, были азиатами, они принадлежат к особой гильдии и никакой другой работой не занимаются. Гроб мой поставили на место, склеп снова опечатали. Чистая работа. Через забор меня переправили в поджидавшую машину и срочно доставили в дом на Кэдогэн-сквер. Весьма грамотный японский хирург сделал мне укол, и я снова превратился в живого человека!

— Но… что произошло потом? — задыхаясь, спросил я. Джон Мэрриот Даути допил виски с содовой и встал.

— Сейчас нет времени рассказывать. Меня послали, чтобы я опять отвел вас к доктору на беседу.

— Почему?.. Это означает, что я должен принять решение немедленно?

— Дорогой мой Кэрригэн, это знает только доктор.

И снова я отправился по мощенной плитами дорожке через двор. Опять Мэрриот Даути нажал кнопку звонка. На этот раз нам открыл нубиец Хассан. Меня сразу же провели в кабинет доктора Фу Манчи.

Он сидел за большим письменным столом и, сощурившись, смотрел на меня.

— Присаживайтесь, мистер Кэрригэн.

Я пытался взять себя в руки. Предстояло какое-то испытание: я знал, что результатом его будет либо компромисс, либо смерть.

— У вас была возможность узнать кое-что о работах, которые здесь делаются. Я не стану вас торопить. Вы, понятное дело, считаете, что я намерен вынудить вас принять решение. Мистер Кэрригэн, да откроются ваши глаза. Вы не столь ценны для Си Фана, чтобы мы мирились с вашей эгоистичной экстравагантностью. Я при желании могу сделать вас ручным или убить простым нажатием кнопки. Напрягите память.

Этот резкий гортанный голос завораживал меня, как бывало всегда.

— Что я должен вспомнить?

— Две вещи. Во-первых, что я никогда не нарушал слова. Во-вторых, мое обещание полностью освободить Ардату.

И когда он это сказал, взор мой застила лиловая дымка, точно такого же цвета, как глаза Ардаты. Я увидел разверзшийся передо мной ад, капкан у себя под ногами. Я знал, что выбор между гибелью и служением доктору Фу Манчи будет сделан помимо моей воли.

Доктор нажал кнопку. Дверь беззвучно открылась. Вошла Ардата.

— Ардата играет очень важную роль в моей организации, — заговорил Доктор Фу Манчи. — Она красива, мистер Кэрригэн, а я пользуюсь красотой, как фехтовальщик рапирой. Но вам, Кэрригэн, дважды удалось превратить презренный металл женского каприза в чистое золото любви.

Ардата стояла неподвижно, глядя на меня. В тусклом свете она была похожа на прекрасный призрак: ее глаза, казалось, говорили что-то, чего я не мог понять. Доктор Фу Манчи открыл нефритовую табакерку.

— Я обещал, — мягко сказал он, — что восстановлю ее. В ее памяти, как вы знаете, есть пробел, который я вскоре заполню. — Он взял понюшку табаку; Ардата не двигалась. — Вы видели моих сотрудников и некоторые наши достижения. Второй раз за десять лет враги пытались пошатнуть мою власть, и Ардата стала одним из их трофеев. Я вернул ее.

Он взял со стола и открыл деревянную шкатулку.

— Нынешняя попытка будет последней.

Его ногти неприятно скрипнули по дереву.

Он вытащил маленький телескопический стержень на металлической платформе и поставил его перед собой. На конце стержня на двух шелковых нитях был подвешен какой-то предмет, похожий на крупный черный бриллиант.

— Разновидность лигнита, известная как агат или черный янтарь. Замечательный образец из древнего британского кургана бронзового века. — Фу Манчи повертел камень в длинных пальцах, сплетя в узел поддерживавшие его ниточки. Его взгляд остановился на мне. — Я дал вам слово не причинять вреда Ардате. Я хочу лишь заполнить пробел в ее памяти.

Он повернулся к Ардате, стоявшей в двух шагах от стула эбенового дерева, на котором сидел я.

— Иди сюда. Наклонись и смотри внимательно.

Ардата повиновалась, как автомат.

Доктор отпустил камень, и тот завертелся.

— Скажи мне, что ты видишь… Говори.

— Пятно яркого света, — прошептала Ардата. — Оно все разрастается… становится блестящим зеркалом… В нем появляется картинка.

— Опиши картинку.

— Это мое отражение. Я иду в хижину на берегу реки; я что-то ищу… А-а! Там прячется мужчина! Он стоит между мной и дверью…

— Кто этот мужчина?

— Не видно. Все слишком смутно.

Ардата описывала нашу вторую встречу в хижине одного ловца угрей на реке в Норфолке.

— Продолжай.

— Я говорю с ним. — В ее голосе произошло неуловимое изменение, отчего у меня чаще забилось сердце. — Я обманываю его… Я убегаю.

— А ты хочешь убежать?

— Нет, я хочу остаться.

— Следуй за этим человеком и назови его имя.

— Это Барт, Барт Кэрригэн!

— Ты любишь его?

После мгновенной паузы она прошептала:

— Да.

— Изобретение, которым мы обязаны арабам, — сказал мне Фу Манчи. — Оно стимулирует подсознание. — Он резко хлопнул в ладоши. — Вернись, Ардата! Это твой желанный?

Ардата выпрямилась, вздохнула и огляделась по сторонам, будто ее внезапно разбудили. Когда ее взгляд остановился на мне, она побледнела, и я подумал, что сейчас она упадет в обморок. Но вот румянец вернулся на ее щеки, а в глазах засветилось божественное торжество.

— Барт! — всхлипнула она. — Ах, мой дорогой, где же ты был?

ГЛАВА XXXVI ЛАМПА ФОРТЛАНДА

— Вы замечаете, что жизнь здесь имеет свои приятные стороны? — спросил доктор Фу Манчи.

Ардату он передал на попечение Хассана. Перед расставанием ее прекрасные глаза светились, но сиплый голос доктора вернул меня на землю. Некоторых людей любовь возносит до невиданных духовных высот. Я посмотрел на Фу Манчи уже без всякого страха, что прежде считал невозможным.

— Я вам обязан, — сказал я. — Чего вы потребуете взамен?

Он принялся вертеть в руках нефритовую табакерку.

— Я не меняла, мистер Кэрригэн. Вы в моей власти. Давайте предположим, что я отпущу вас на волю.

— Это была бы не настоящая свобода. Ардата привязана к вам узами, которые можно разорвать лишь ценою жизни.

— Вот как? Я полагаю, это она выболтала вам, когда ваша любовь возродилась, если можно так выразиться. Вы, безусловно, должны пожениться. Потомство от такого союза непременно будет весьма занятным.

Голос его звучал все так же тихо и с присвистом. Неужели он потешался надо мной?

— Мой сотрудник, которому было поручено это дело, обрабатывал Ардату психологически, — продолжал он. — Укол, который ей сделали, был безвреден. Противоядие — легкий стимулятор. Частичная потеря памяти — итог гипноза. Я все исправил.

Я испытал странный прилив чувств. Ардата больше не обречена на смерть при жизни. Но потом я вспомнил те страшные месяцы, которые ей довелось пережить.

— Ваши методы — это методы антихриста! — вспыхнул я. — Да, я встречал ваших «сотрудников», некогда бывших хорошими честными людьми. Сейчас они зомби, автоматы, их чувство реальности разрушено…

— Простая операция. Используемое средство, мое собственное открытие, известно как 973.

Но я сжал кулаки и продолжал орать во все горло:

— Они живут в выдуманном мире! Работают день и ночь ради воплощения ваших грязных амбиций.

Доктор Фу Манчи встал, и я приготовился к худшему.

— Неужели мои амбиции обязательно должны быть грязными? Радикальные перемены в мире достигаются только ценой страданий тысяч людей. Какая разница, отравить спящего врага или разбомбить ночью его дом? Вы не разозлили меня. Я восхищаюсь вашей храбростью, хоть вы и англичанин. Англичане — правильные люди, и министерство иностранных дел у вас правильное, недаром же вас заставили изменить кое-что в вашей статье о моей последней встрече с сэром Дэнизом Найландом Смитом — что ж, идемте. Я строю планы на ваш счет.

Как журналист я был задет: доктор говорил правду.

Он нажал кнопку; открылась дверь, и вошел один из этих низкорослых крепко сбитых бирманцев, с которыми мне уже приходилось иметь дело в прошлом. Одет он был в какую-то синюю униформу, желтая физиономия была совершенно бесстрастной.

— Следуй за нами, — бросил Фу Манчи по-английски.

Бирманец отдал честь и отступил в сторону. Доктор махнул мне рукой и пошел по тому же коридору, по которому я раньше проходил с Эллингтоном, но в противоположную сторону.

Открыв дверь в белой стене большого здания без окон, он сказал:

— Здесь вы переобуетесь.

Я увидел ряды галош на полках. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у них необычайно толстые подметки. Я развязал шнурки и сбросил свои туфли. Бирманец наклонился помочь мне. Я словно попал в восточную мечеть.

Металлическая дверь открылась, и я оказался в просторной лаборатории. Пол был покрыт каким-то материалом, напоминающим резину, стены и потолок были, очевидно, из светонепроницаемого стекла. Многочисленные механизмы, частью работающие, были расставлены по всему залу, в центре с потолка свисал медный шар футов двенадцати в поперечнике. На одной стене располагался громадный распределительный щит, а на столах со стеклянными крышками стояли неведомые сосуды с яркими жидкостями, неизвестные химические приборы. Чувствовалась слабая вибрация. Работал какой-то мощный завод, но людей я не видел.

— Моя личная лаборатория, Кэрригэн. Поскольку ваши научные познания весьма поверхностны, не стану утомлять вас рассказом о шаре Ферриса, который произвел революцию в системах освещения. Сэр Джон Феррис работает с нами. Вот радиопередатчик Стендла. Он не больше пишущей машинки. Приемник, как вы знаете, мог бы уместиться в этой табакерке, и действует он без помощи электроэнергии. — Фу Манчи постучал по нефритовой табакерке, которую прихватил. — Я привел вас сюда для того, чтобы прояснить некоторые недавние события. Следуйте за мной.

Я повиновался. Телохранитель-бирманец шел на шаг позади меня.

— Это… инфралазурная лампа Фортланда.

На длинном узком столе со стеклянным верхом я увидел точно такую же лампу, какая стояла в мастерской на берегу Темзы.

— Йоханн Фортланд умер, не завершив работу над лампой. Мученик науки. Сэр Уильям Крукс проводил почти параллельные исследования. Я приобрел все его материалы и приступил к опытам, которые проводил непрерывно в течение трех лет. Вероятно, вы помните, что как раз этим я занимался в Лондоне. Многие ученые пошли по стопам изобретателя. Фортланд, физик, победил; я, химик, потерпел неудачу. Лампа выполняла свои задачи, но тот, кто ею пользовался, либо умирал, либо серьезно заболевал. Вы, возможно, помните некоторые характерные образцы, которые собрал, и необычную внешность покойного доктора Остера.

При этих словах у меня по спине побежали мурашки.

— Хассан, нубиец, который пришел ко мне вместе с Ардатой, во многих отношениях помог моим исследованиям. Свет лампы не оказывал на него вредоносного воздействия. Он слеп от рождения. Однако результатом стала полная лейкодермия. Из угольно-черного он сделался белоснежным. Текстура и железы кожи остались в норме, органической реакции не последовало. Оперевшись на это достижение, я пошел дальше и добился успеха. Если бы во время моих визитов в «Регал-Атениан» в Нью-Йорке там нашелся внимательный наблюдатель, он бы не мог не заметить маленькую светящуюся точку, перемещавшуюся в воздухе на определенной высоте над полом.

Говоря, он облачал свое тощее тело в точно такое же зеленое одеяние, какое было на нем в лондонской лаборатории. Теперь, правда, добавились еще маска и перчатки. Все вместе это выглядело устрашающе.

— Сейчас я включу инфралазурную лампу, — глухо донеслось из-под маски.

Доктор наклонился и коснулся какого-то выключателя. И снова появилось странное аметистовое свечение.

— Вы видите, что над этой лампой есть лампа поменьше, а над ней третья, еще меньше. Теперь я включу вторую.

Так он и сделал. При этом большая лампа исчезла.

— Наконец, третью…

Исчезла вся установка!

— Смотрите внимательно, — поучал меня властный голос. — Верх третьей лампы остается едва видимым.

— Да, я его вижу.

— Рефлектор настроен особым образом. Лампу можно прикрепить к головному убору — вот так.

Подняв лампу, он прикрепил ее к верху маски… и исчез!

Сердце у меня дико запрыгало. Этот человек был не ученым, а волшебником.

— Прозрачным я не сделался, — донесся его голос из пространства. — Это воздействие на зрение смотрящего. Разумеется, я ограничен в движениях. Придя за Пеко в Колоне, я был весьма неуклюж. Глядите!

В воздухе появилась и исчезла зеленая рука!

Вот что Бартон видел в Колоне, а я — на Волшебной горе!

— Нужно оставаться в фокусе. Используя эту лампу, я сумел взглянуть на карту Кристофа во время вашего совещания в Нью-Йорке и принять необходимые меры.

Я оказался в полумраке, окруженный стеклянными шкафами, утопленными в тени. Эти шкафы имели внутреннюю подсветку, как в аквариуме.

— Одна хорошая коллекция, была уничтожена во Франции несколько лет назад; но в некоторых отношениях эта даже лучше, — сказал доктор Фу Манчи.

Он остановился перед одной из витрин. На дне ящика лежал толстый слой влажного песка, на котором росла какая-то колючка. Доктор молча заглядывал в шкаф. Бирманец стоял у меня за спиной. Я тоже заглянул в шкаф и вскоре увидел одного из его обитателей — чудовищную ярко-красную многоножку.

— Из-за ряда загадочных смертей на одном караванном пути в Бирме я лично посетил эту местность. Именно тогда комиссар полиции Найланд Смит впервые перешел мне дорогу. Сфера распространения этих тварей ограничивалась в основном постоялыми дворами вдоль этого маршрута. Возле одного из них я нашел свой первый образец. Эти существа и были повинны в гибели людей.

Он двинулся дальше. Я почувствовал тошноту.

Доктор поскреб ногтями по дверце шкафа, заваленного птичьими перьями и лапками.

Из какого-то глиняного гнезда выскочил самый здоровенный черный паук, какого я когда-либо видел: право слово, я даже не предполагал, что такие существуют. Его волосатые лапки были не тоньше человеческого пальца, а туловище не меньше апельсина. Я увидел глаза этого чудовища, они наблюдали за мной.

— Паук-солдат, найден на Суматре. Он мгновенно нападает на любого непрошеного гостя, и его укус приводит к смерти через тридцать пять секунд. В гнезде есть самка. Мне удалось выделить невротоксин, характерный для яда этого насекомого. Это научное открытие.

Он отвернулся от стеклянных шкафов и направился к невысокой стене, которая окружала углубление в центре зала. Повинуясь гортанной команде, бирманец включил гирлянду подвесных ламп. Почувствовав зловоние, я посмотрел вниз, в маленькое рукотворное болотце. Внутренние стенки были отполированы. Я увидел незнакомые водяные растения и зеленую слизь.

— Обратите внимание на папоротникообразную траву, растущую по краям. Некоторые образцы были доставлены вместе с розами, которые украшали номер полковника Кеннарда Вуда в отеле «Прадо» в Нью-Йорке. Hoemadipsa zeylanica имеет сходство с этой травой, от которой ее не так-то легко отличить. Перед кормежкой это существо напоминает кусочек бечевки или волосок от щетки. Эти особи из болотистой местности к югу от Порт-о-Пренса, они гораздо крупнее, живее и проворнее всех остальных.

Он отдал резкую команду. Бирманец достал из шкафа тушу свежезабитого ягненка и подвесил ее на крюк над углублением на высоте примерно шести футов.

— Она ведет ночную жизнь, — пробормотал доктор Фу Манчи, и свет погас. — Слушайте!

Не успел он прошептать этот слово, как я снова услышал странное щелканье пальцев.

— А теперь смотрите, и вы их увидите!

Вспыхнул свет, и я увидел странное, отвратительное зрелище. Несколько тонких белых тварей, подобно гусеницам, ползли по туше. Потом они спрыгнули в пушистую траву, и падение каждой из них сопровождалось звуком, похожим на щелчок пальцев.

— Они боятся света. Даже во время кормежки убегают, если включить лампу. Это самые крупные из знакомых науке пиявок, мистер Кэрригэн. Однако, насытившись, они способны сжиматься и пролезать в самые узкие отверстия.

Он продолжал рассказывать с такими тошнотворными подробностями, что я снова взбеленился и повернулся к нему, сжав кулаки. Но под взглядом этих зеленых глаз я застыл, как от удара.

— Я предвидел эту вспышку кельтского неистовства и распорядился, чтобы меня сопровождал телохранитель. Еще одна попытка нападения, и я прикажу ему бросить вас в яму и погасить свет.

ГЛАВА XXXVII ПОДЗЕМНАЯ ГАВАНЬ

— Возможно, вас интересует, почему я так доверяю вам, — сказал доктор Фу Манчи. — Потом вы это поймете. Несомненно, вы заметили, что моя дочь уже второй раз бросает мне вызов, поддавшись дурному влиянию. Свою роль Владычицы Мамалуа она успешно играла почти два года и поработила всех приверженцев вуду в республике. Она, естественно, посвящена в важнейшие таинства этого вероисповедания и, стало быть, командует фанатиками. Следуйте за мной.

Но я остановился, не пройдя и трех шагов. Тут стояли в ряд стеклянные саркофаги, и на каждый был направлен приглушенный свет. В них я увидел мужчин и женщин, которых «вынюхал» гигант с саблей возле вудуистского святилища.

— Следуйте за мной! — проскрипел Фу Манчи.

Я стоял, пораженный, перед фигурой красивого негра, который обогнал нас со Смитом на горной тропе.

Обнаженный, он без всякого стеснения смотрел на меня полными ненависти глазами.

— Они все мертвые, — сказал я.

— Напротив, мистер Кэрригэн, они все живые.

Перед саркофагом с застывшей фигурой мулата, молодого человека с красивой головой и лбом мыслителя, доктор Фу Манчи воздел свои руки-клешни и в неистовстве потряс ими перед стеклом, разразившись потоком грязной гаитянской брани. Я подумал, что Смит был прав, утверждая, будто доктор переступил узкую черту между гениальностью и безумием.

Фу Манчи страшно захохотал и отвернулся.

— Только не думайте, будто я зря сотрясаю воздух, мистер Кэрригэн, — сказал он. — Они обладают и зрением, и слухом.

— Что?! — воскликнул я.

— Они не умеют только моргать. Этот пес и Лу Кэбот, которого весьма кстати зарезала его любовница в Колоне, были основными фигурами в заговоре против меня. Женщина, которую вы знаете как Фа Ло Ше — моя дочь, — она соблазнила его, и он нарушил клятву верности. Ради женщины он был готов продать душу дьяволу. Именно Фа Ло Ше пришло в голову, что, захватив вашу очаровательную Ардату, можно задержать наступление сэра Дэниза Найланда Смита. Я терпел ее интриги вплоть до собрания на Волшебной горе, куда явились все эти жалкие заговорщики. Перед вами — главный преступник.

В последнем стеклянном саркофаге я увидел Фа Ло Ше!

Повинуясь отрывистой команде, бирманец нажал кнопку в стене, и я увидел лифт.

— Следуйте за мной!

Я пошел за доктором. Последним в кабину вошел бирманец, закрыл двери, и лифт начал опускаться. Близость к Фу Манчи была почти невыносима. Он снова заговорил, тихо и бесстрастно:

— Вход в пещеру, открытый и использованный Кристофом, черным королем, никто не знает. Если верить старинной карте вашего любознательного друга сэра Лайонела Бартона, он был замаскирован часовней на холме несколькими милями дальше. Я не смог его отыскать, но на всякий случай разрушил часовню. У меня есть и собственный проход туда — это вулканический разлом перед внешней стеной Цитадели. Обнаружен он был по чистой случайности. Потом я тщательно завалил этот разлом, и шахта, по которой мы спускаемся, соединяется с ним на сто пятьдесят футов восточнее первоначального входа. Оттуда идет тропинка до стены самой пещеры. Это утомительное путешествие. К счастью, мистер Хопкинсон, работающий с нами, установил для меня этот лифт, второй в мире по глубине.

Когда лифт остановился, дверь открылась, и я вышел. Меня ждал новый сюрприз.

Я был в облицованном камнем ярко освещенном коридоре с множеством дверей по левую и правую руку. В нью-йоркских учреждениях тысячи таких коридоров.

— Сейчас мы находимся, — донесся холодный голос доктора, — всего в тридцати футах над уровнем моря, и вы — один из тех немногих людей, которые когда-либо побывали внутри вулкана.

В обществе мистера Хопкинсона, невыразительного человека из Манчестера, облик которого лишь оттенял фантастичность окружения, я пустился в путь. Мы сошли по лестнице, он открыл дверь, и я увидел дневной свет.

Мы оказались на длинном широком причале, где бригады чернокожих грузчиков возились с контейнерами, в которых, как мне показалось, лежали детали механизмов. Их поднимали в кузова грузовиков. Вода была странно черного цвета, на поверхности пестрели десять или двенадцать разноцветных суденышек. Я находился в небольшой гавани, на противоположной стороне которой возвышалась отвесная черная стена. Вдруг до меня дошло, что все берега лагуны одинаковы. Подняв голову, я не увидел неба над головой, а просто какую-то дымку, в которой, как мне показалось, светило медное солнце. Мгновение спустя я убедился в неверности моего впечатления. Это было вовсе не солнце.

Озадаченный, я повернулся к проводнику. Он закуривал сигару и невинно улыбался.

— Ради всего святого, где я? И откуда этот свет?

— Вы внутри вулкана, мистер Кэрригэн. Свет от шара Ферриса. Доктор, возможно, показывал вам его в лаборатории.

— Да, показывал. Но это же не искусственный свет, это солнечный свет!

Хопкинсон кивнул, на мгновение задумчиво уставившись на кончик своей сигары.

— Пожалуй, в некотором роде да, — сказал он. — Рассуждая ненаучно, шар Ферриса поглощает энергию солнца и перераспределяет ее. Это, разумеется, революционное открытие, применяемое на практике только здесь. Свет весьма необычный. В одном месте свод пещеры выше купола собора Святого Павла, а вон там, внизу, плавает красный буй, видите? Он отмечает самое глубокое место. Мы так и не смогли измерить, насколько глубокое.

— Что?!

— Это правда, буй поставлен там для навигационных целей. Море здесь очень глубокое. Когда-то в прошлом произошло следующее: море ворвалось сюда, проломив скалу. Мы используем этот пролом как шлюз, с помощью которого без труда потушили вулкан.

— Но ведь такая операция…

— Означает пар? Согласен. Именно пар и создал эту огромную пещеру, а тот буй отмечает самый центр бывшего кратера. Возможности такой базы, как эта, трудно переоценить. Гениальный доктор Фу Манчи использует ее так, что это удивляет даже здешних служащих. Кроме того лифта, на котором вы спустились, тут есть подъемник, несомненно, единственный в мире, благодаря которому фабрику легко снабжать всем необходимым. Как видите, рабочая сила тут дешевая.

— Но разве можно сохранить тайну, когда задействовано столько людей? — спросил я.

— Это — вопрос организации, мистер Кэрригэн. Более счастливых грузчиков, сами видите, нигде не найти. Стоит этим ребятам попасть под землю, и они уже не выходят отсюда.

— Что вы хотите сказать? Как лошади в шахтах?

— Вот именно. А когда нужда в них отпадает, их отправляют на Тортугу — с деньгами и пробелами в памяти. — Только руководители разных служб передвигаются вверх и вниз, — добавил он. — Те, что загружают подъемник наверху, понятия не имеют, куда он идет. С помощью хорошей организации можно творить чудеса.

— Я согласен с вами, — ответил я, не кривя душой.

— Работники сизальной корпорации не имеют никакого отношения к Си Фану. Они обыкновенные труженики, которые понятия не имеют о том, что есть какое-то подземелье. Если кто-то из них проявляет любопытство, мы приводим его сюда и предоставляем возможность увидеть все своими глазами. А теперь я должен представить вас доктору Харону.

— Он…

— То, что Эллингтон называет «призывник»? — Хопкинсон засмеялся. — Да, можно сказать и так. Когда-то он был главным технологом на германском флоте. Его успехи привлекли внимание доктора. Могу заверить вас, что за двенадцать лет его работы здесь и в других местах он разработал нечто такое, что сводит на нет мощь любого флота в мире.

Мы направились вдоль оживленного дока, залитого искусственным светом, и вошли в небольшой аккуратный кабинет, где нам навстречу поднялся пожилой немец с почти таким же высоким лбом, как у самого доктора. На нем были очки в золотой оправе; короткие седые усики придавали ему сходство с бывшим кайзером Германии. В отличие от Хопкинсона с его нелепым твидовым костюмом и золотой цепью от часов доктор Харон был облачен в синий комбинезон.

— Коллега Харон, это мистер Барт Кэрригэн.

— Рад видеть вас. Люблю похвастать своими игрушками. Это редко удается, а художник всегда жаждет признания, разве не так?

— Я тоже пойду, — сказал Хопкинсон. — Давненько я не ступал на борт «акулы».

Здесь, в этом странном мире, Англия и Германия не воевали между собой.

— Всегда рад вам, коллега Хопкинсон, — ответил немец, — хоть я и знаю, что этот предмет явно выше вашего понимания.

Он подмигнул мне и пошел вниз по трапу в задней стене кабинета. Я очутился на стальной платформе, которая тянулась до открытой рубки одного из тех странных судов, которые я видел в лагуне. Оказавшись внутри, я ожидал вдохнуть пары бензина, но им и не пахло.

— Разумеется! — воскликнул доктор Харон. — Да и откуда им тут взяться? Мы же не пользуемся бензином.

— Тогда чем же?

— А-а! — он вздохнул и покачал головой. — Я могу долго распинаться, мистер Кэрригэн. Это, наверное, национальная черта. Но так или иначе, тут не обошлось без гения Свена Эриксена. Энергия вырабатывается в зале Эриксена, который служит нам машинным отделением. Я все вам покажу, поскольку переоборудование подводных кораблей — моя заслуга.

Мы направились по крошечному проходу в комнату, в которой не могло разместиться больше двух человек. К полу были привинчены крутящиеся стулья. Они стояли перед щитом управления со множеством мудреных циферблатов, индикаторов и лампочек.

— Тут, — пустился в объяснения Харон, — полагается носить защитный шлем, иначе вам быстро придет конец. Вот это главный пульт управления. По приказу офицера из ходовой рубки я нажимаю вот этот рычаг, и перед форштевнем моего корабля вода переходит в другое физическое состояние.

— Можно назвать его парообразным, — вставил Хопкинсон.

— Но это означает взрыв, — заметил я.

— Вот именно! — воскликнул Харон. — Но что я делаю с этим взрывом? Я использую его, как используется подобное в дизельном двигателе. С помощью трубы Харона. Это мое собственное изобретение. Я передаю эту энергию с носа на корму, и она превращается в движущую силу. А что происходит на носу?

Я покачал головой.

— Там создается частичный вакуум. В итоге я получаю такую скорость хода, о которой не мог мечтать ни один конструктор подводных лодок.

Вероятно, на лице у меня появилось озадаченное выражение, поскольку Хопкинсон сказал:

— Звучит как тарабарщина, но эти штуковины и впрямь плавают.

— Но какой же энергией вы пользуетесь для продувки балластных цистерн?

— Цистерн? А их нет. Вес рассчитан так, что судно идет ко дну, как топор. Но у нас есть три диска, нейтрализующих земное притяжение. Они управляются отсюда, видите? Можно поднимать нос, корму или весь корабль.

— А где же торпедные аппараты?

Хопкинсон хрипло засмеялся.

— Корабли доктора из «Алисы в Стране чудес», — сказал он. — На них нет торпед.

— Нет торпед? Тогда какой же от них прок на войне?

И снова немец с завистью покачал головой.

— Опять Эриксен. Нет перископа, но я имею полный обзор моря на много миль вокруг благодаря поплавку, передающему изображение на экран в рубке. Возможно, доктор показывал вам усовершенствованный телевизор, который у нас есть?

— Нет, — ответил я. — Но я видел его в Лондоне некоторое время тому назад.

— Тут то же самое. Эти поплавки, или буйки, несколько моделей которых я вам вскоре покажу, управляются из боевой рубки.

— Но каково назначение этих поплавков?

— Они движутся на моторах и управляются по радио. На каждом установлен прожектор Эриксена.

— Опять Эриксен, — пробормотал Хопкинсон.

— Что правда, то правда. Радиус действия такого прожектора ограничен. Когда-нибудь, несомненно, он будет расширен, доктор проводит эксперименты, но в настоящее время он невелик. Когда поплавок в пределах видимости от цели, оператор — артиллеристов у нас на борту нет — направляет волну…

Он помолчал, глубоко вздохнул и развел руками.

— Нет никакой брони, мистер Кэрригэн, способной выдержать волну Эриксена. Отсюда мы можем держать на прицеле весь флот Соединенных Штатов. Сотня «акул» потопит все корабли в Карибском бассейне за неделю.

— А какая у вас скорость? — спросил я.

— Она увеличивается по мере погружения. На глубине двадцати морских саженей она составляет сорок узлов.

— Что?!

— На поверхности она всего пятнадцать. Но мне нет надобности оставаться на поверхности. И движущую силу, и оружие я беру у стихии, сквозь которую продвигаюсь. Нужен только провиант для команды — у нас на борту шесть человек.

ГЛАВА XXXVIII «ДАЮ ВАМ ЧАС»

— Хотя вы принадлежите к народу более мудрому и у вас богатое воображение, — сказал доктор Фу Манчи, — вы, как я уже заметил, обладаете чисто английским кругозором. Германские орды заполонили Европу. Но другие правительства мира, включая правительство Соединенных Штатов, продолжают вести себя с Германией на равных. Я пользуюсь методами этих германских орд, только более тонко и действенно. Мастера отличает не столько количество, сколько качество. Но поскольку у меня нет дипломатического портфеля, я преступник.

Он выпрямился во весь свой огромный рост, и я уже ждал вспышки гнева, но доктор опять опустился в кресло и с задумчивым видом взял щепотку табака.

— Да, у вас хороший, пусть и не первоклассный ум, — продолжал он. — Вы наблюдательны. У вас кельтский темперамент, который, если направить его в нужное русло, иногда способен сделать человека гением. Вы человек слова. Сейчас, когда мир висит на волоске и у меня в руках та мельчайшая доля грамма, которая определит, куда качнутся чаши весов, я намерен отправить вас к сэру Дэнизу Найланду Смиту в качестве своего посланника, поскольку ни он, ни Вашингтон не вышли со мной на связь.

Значит, Смит свободен! Слава Богу!

— Вы скажете ему, что я предлагаю свои услуги союзным державам, и поведаете о моих возможностях. Вы сделаете все, чтобы доставить сюда Смита с полномочиями от его правительства, или от американского, или от обоих. Пусть ведет со мной переговоры как с человеком, который держит в руках судьбы мира.

Я сказал, что верю вам на слово, но сэр Дэниз не связан обещаниями и может попытаться силой удержать вас. Следовательно, я ограничу время вашего отсутствия семьюдесятью двумя часами. Операция безболезненная, и проведу ее лично я. Даю вам час времени. Вы можете отказаться от поручения. Явитесь ко мне в семь часов.

Я лихорадочно думал, идя вдоль причала, на котором суетились рабочие. Ардату я больше не увижу, потому что не приму условий Фу Манчи. Но Смит свободен, благодарение господу! А значит, бой продолжается!

Кое-кто из рабочих на пирсе бросал на меня взгляды, и вдруг до меня дошло, что я в своем потрепанном тренировочном костюме и с красной от загара кожей ничем не отличаюсь от них.

У основания трапа была причалена лодка, а в ней сидел какой-то человек, одетый так же, как я, и оплетал концы каната. В радиусе двадцати ярдов больше никого не было, поэтому я и обратил на него внимание. Он сидел спиной ко мне и, сгорбившись, работал. Я уже почти миновал его, когда он произнес:

— Не оглядывайтесь и никуда не сворачивайте.

Это был голос Найланда Смита.

ГЛАВА XXXIX ТРОПА КРИСТОФА

— Смит! — ахнул я. — Это же чудо!

— Нет. Просто Бартон поработал на славу. Сюда, и смотрите не спотыкайтесь.

Перекинув через плечо бухту каната, Смит побрел следом за мной. Мы миновали причал и пошли по тропе, над которой грозно нависали каменные глыбы. Вдруг Смит нагнал меня и затолкал в какую-то узкую расселину.

Я оглянулся и увидел, что одна из «акул» погружается со скоростью шотландской куропатки. Но тут Смит схватил меня за руку и потащил наверх, в небольшую пещеру, на полу которой стояли в ряд лампочки, освещавшие людей в военных мундирах. Это был отряд американской морской пехоты.

Они держали карабины наизготовку, и младший офицер, который, очевидно, командовал ими, спросил:

— Взяли кого-то, сэр?

— Да! — ответил Смит. — Того, за кем ходил: мистера Кэрригэна. А теперь надо поторапливаться. Расскажите мне все, что можете, но как можно короче.

Хотя я был страшно взвинчен, но рассказал ему об инфралазурной лампе, описал Щелкающие Пальцы, назвал нескольких блестящих ученых, которые работают здесь, воплощая планы мирового господства доктора Фу Манчи.

— Шесть его субмарин способны поторопить боевой флот любого государства. Его самолеты, вооруженные прожекторами Эриксена, могут маневрировать, как ястребы. Что бы ни случилось с Европой и с остальным миром, сейчас доктор определенно держит американский флот на крючке, — закончил я.

— А значит, и весь мир, ибо сейчас от ВМС США зависит судьба планеты, — Смит повернулся к американцу. — Оставайтесь здесь, сержант. Расставьте своих людей вдоль прохода, чтобы они могли поддерживать связь друг с другом. Когда придет поисковая партия — а ждать уже наверняка недолго, — все отойдите к трапу, поднимите его наверх и не оставляйте никаких следов.

— Все ясно, сэр.

Мы гуськом пошли по узкому извилистому гроту, и на каждом повороте оставалось по солдату. Наконец грот привел нас в небольшую пещеру, и я увидел веревочную лестницу, прикрепленную к выступу высоко над нами.

— Это была дорога Кристофа к большой пещере, — сказал Смит. — Как раз над этим местом нам показалось, что мы дошли до конца. Видите ли, в прошлом веке было много подвижек земной коры, и в некоторых местах дорогу завалило. — Он поднял голову. — Там наверху все готово?

— Все готово, сэр, — донеслось издалека.

— Мы принесли альпинистское снаряжение, и, к счастью, у нас есть люди, которые умеют им пользоваться. Цепляйтесь за эту лестницу и лезьте вверх, Кэрригэн.

Наверху у лестницы стояли еще два морских пехотинца. Один из них помог мне подняться и сказал:

— Добро пожаловать, сэр! Вам здорово повезло, что вы остались в живых!

— Я тоже так считаю!

Я оказался в гораздо более широком гроте явно естественного происхождения. Вскоре Смит присоединился ко мне, отдал распоряжение солдатам, взял фонарь, и мы полезли вверх по крутому склону.

— Смит, — сказал я, — любой ценой мы должны спасти Ардату!

— Предоставьте это мне, — ответил он. — Ее безопасность обеспечена. Путь наш долог, Кэрригэн, так что придется ускорить шаг.

Мы проворно полезли по извилистому штреку, пол которого местами был скользким как лед. Воздух казался тяжелым, как в египетской пирамиде, кое-где к потолку жались летучие мыши.

Пока мы поднимались, Смит вкратце ввел меня в курс последних событий.

— Когда вы врезали по источнику голоса, я обругал вас и в суматохе нырнул в тень. Невидимый Фу Манчи не успел указать на меня своему нюхачу с саблей. Удар оглушил его, и он на мгновение стал видимым. Представляете, какое действие это произвело на бедняг. Все взвыли и пали ниц перед зеленым привидением. Так что все вышло как нельзя лучше.

— Но что же вы сделали?

— Что касается вас, я был бессилен. Двое бандитов в масках сразу же подхватили вас и отнесли в храм. Стараясь держаться в тени частокола, я вернулся к воротам. Там стояли двое стражей в масках, но я сунул им под нос свой амулет. Они даже ничего не спросили, просто отсалютовали. Я направился по тропинке к большой прогалине, где должны были приземлиться три самолета. Никто ко мне не приставал. Видел зрелище, которого никогда не забуду. Там отправляли какой-то вспомогательный обряд. Барабаны, шаманы в уборах из перьев, несколько жриц вуду. Пляска продолжалась, пока все не попадали и не забились в судорогах. В горном приюте никого не было. Я стоял и следил за этой оргией, то и дело глядя на часы. Точно в назначенное время донесся гул моторов, и все изменилось, будто по мановению волшебной палочки.

Стоило самолетам сделать круг и спланировать на посадочную полосу, как все тотчас же попрятались. Большинство тех, кто якобы впал в транс, тоже. Другие еле волочили ноги. Барабаны смолкли, только шаман выплясывал, как полоумный, и очнулся, лишь когда рядом с ним сел самолет.

— А дальше что?

— А дальше ничего. Вся толпа убежала в лес. Бартон был во втором самолете. Мы поставили охранение и гурьбой двинулись к частоколу. Кэрригэн, в храме не было ни души. Ни могу передать, как мы вкалывали последующие несколько суток. Гаитянская полиция — что волчья стая: хватают всех подозрительных, допрашивают сотни людей. Но вуду — это страшная сила, Кэрригэн. Разведка с воздуха не выявила никаких подозрительных передвижений. Морская пехота облазила все побережье. Вас искали даже в Доминиканской республике. Я пришел к выводу, что база должна быть замаскирована под какое-нибудь крупное промышленное предприятие. Самым подходящим оказался завод по переработке агавы в сизаль. Я лично посетил Хортона, управляющего. За исключением некоторых странностей в поведении, которые я отнес на счет пристрастия к наркотикам…

— Он — зомби, — вставил я. — Ему почти девяносто лет.

— А-а! Я этого не знал. Он так обезоруживающе учтив и любезен. Сводил меня в цех переработки конопли, даже предложил прогуляться на самую большую плантацию. Это приглашение я отклонил. Короче, Кэрригэн, это было полное поражение.

Я остановился. Мне стало дурно.

— Нам еще далеко идти, Смит? Или этот грот бесконечен?

— Нет, он ведет на ту сторону ущелья, которая примыкает к разрушенной часовне.

— Но не в саму часовню?

— Нет. Фу Манчи дал маху. Увидев подлинник карты, доктор понял, что Бартон его надул. Вход был нанесен на карту с погрешностью. Времени на поиски у него не оставалось, вот он и взорвал часовню.

— И что же?

— Да ничего. Он проглядел самое главное.

— Почему? Он видел карту.

— Да, но не обратную сторону. А там было написано: «Алтарь обращен ко входу на противоположном склоне и отмечен гранитным крестом, стоящим среди деревьев».

— Удивительная удача!

— Плюс любовь Бартона к таинственности. Мы вкалывали как рабы на галерах. Приходилось работать тайком. По окрестностям расставили часовых. Повезло: взрыв почти не повредил алтарь, и это нам помогло. Гранитный крест уже давно разрушился. Бартону понадобилось два дня, чтобы отыскать крошечную пещеру, не более чем расщелину в камне. Это был единственный путь вниз, к большой пещере, известной Кристофу.

Я увидел проблеск дневного света и услышал возглас. По голосу я безошибочно определил, что это кричит сэр Лайонел Бартон.

— Все хорошо, Бартон! — отозвался Смит. — У меня для вас сюрприз.

Двое вооруженных солдат охраняли вход, который и впрямь имел не более восемнадцати дюймов в ширину и открывался на плоский выступ футах в десяти ниже гребня горы.

Когда я вышел вслед за Смитом, Бартон вскричал:

— Боже мой! Кэрригэн! Хвала небесам!

Он так крепко пожал мне руку, что у меня онемели пальцы, а потом, указывая на запад, сказал:

— Вы только взгляните на это. Мы едва успеем вернуться в лагерь. Вон какая буря заквашивается.

Я посмотрел по указанному направлению и увидел, что небо там заволакивает пурпурной дымкой.

«Лагерь» состоял из армейского шатра и еще одной палатки, поменьше размером. Я увидел военное снаряжение, несколько винтовок и еще одного морского пехотинца в карауле. Бартон был так рад встрече со мной, что поминутно стискивал меня в своих медвежьих объятиях.

Когда мы подошли, клапан маленькой палатки откинулся, и из нее выбежала Ардата.

ГЛАВА XL «САН-ДАМЬЕН СИЗАЛЬ КОРПОРЕЙШН»

Когда я более или менее оправился после радостного потрясения и понял, что передо мной настоящая Ардата, та самая, которая столь загадочно исчезла в Париже, а не ее тень, встреченная мною в Лондоне, пришло время изумляться и расспрашивать.

— Но как это произошло? — спрашивал я. — Даже теперь мне трудно в это поверить.

— Это произошло, дорогой Барт, потому, что даже гений доктора иногда дремлет. Ты помнишь, что он передал меня Хассану. Хассан служил моей семье с тех пор, как я себя помню, только тогда он был черный, а не белый. Он пришел со мной, когда я вступила в Си Фан. Но когда я уехала к тебе в Париж, ты помнишь…

— Помню ли я? Да я помню каждый час, который мы провели вместе, каждую минуту.

— Так вот, в прошлом я работала на Си Фан в отдаленных уголках планеты. Гаитяне, не знавшие меня, знают Хассана. Я приказала ему дойти со мной до ворот, и никто не остановил нас. Потом я приказала ему сесть в одну из машин для персонала, которых там всегда стоит штук пять-шесть. Он повиновался. Я уехала. Доктор допустил ошибку. Понимаешь, я снова стала собой, и я это знала! Я собиралась поехать к консулу в Кап-Аитьене, но по дороге…

— По дороге, — раздался знакомый голос, и я увидел, что к нам присоединился Смит, — Ардата встретила меня с отрядом морских пехотинцев. Мы направились на соединение с Бартоном. Итогом этой встречи стали определенные меры в отношении «Сан-Дамьен сизаль корпорейшн». Но Ардату я больше почти не выпускал из виду.

Я был до того счастлив воссоединиться с ней, что зловещие раскаты грома, сгущающаяся темнота и угроза Соединенным Штатам в Карибском бассейне напрочь забылись. Но Смит быстро привел меня в чувство.

— Наконец-то все в наших руках, — сказал он. — Но надо вести игру осторожно. Против нас гений Фу Манчи и жертвы его обмана, а я не намерен больше терпеть поражений, как раньше. Через двадцать четыре часа мы либо победим в нашей долгой битве, либо положим к ногам Фу Манчи то, что останется от цивилизованного мира.

Темнота все сгущалась, над горами зловеще рокотали раскаты грома.

— Сигнал, Бартон. Коль уж вы приняли решение, желаю удачи. Но путь ваш будет нелегок.

Смит, Бартон и я стояли на пристани в Кап-Аитьене. Ночь была темная, ее лишь изредка прорезали вспышки тропических молний, создававшие жуткое, устрашающее освещение. О сигнале договорились заранее, и вот мы увидели, как на чернильном фоне грозовых туч загорелась ракета. Морской катер, будто безумный, плясал на волнах внизу.

— Я вычислил координаты и намерен проверить их со старшим офицером, — сказал Бартон. — Если карта Кристофа неверна, нам конец! Пока!

Он направился к сходням, подождал, пока катер поднялся на два фута над пирсом, и прыгнул. Сэр Лайонел Бартон был человек замечательный во многих отношениях. Я увидел, как он пробирается на нос катера. Когда катер отплыл, Найланд Смит сказал:

— Бартон заслужил свою славу. Он не боится ни людей, ни богов. И поскольку я знаю его довольно хорошо, сегодня ночью он заткнет по меньшей мере одну из крысиных нор доктора Фу Манчи.

Старое грузовое судно водоизмещением три тысячи тонн, осевшее гораздо ниже ватерлинии под тяжестью бетонных плит, пережидало в порту шторм вместе с американским эсминцем. Это судно предполагалось затопить там, где, согласно карте, был подводный грот, ведший в пещеру Кристофа. Командовал им американский шкипер, хорошо знавший побережье Гаити, а эсминцу надлежало снять с борта экипаж. Если удастся провести столь тонкую операцию темной ночью и при таком волнении, это будет профессиональный подвиг.

При очередной вспышке молнии мы увидели, что катер подошел к борту грузового судна. Море уже бушевало, и я переживал за Бартона, человека грузного и уже немолодого. Потом в черном ночном небе зажглась еще одна ракета.

— Слава Богу! — прошептал Смит, стоявший рядом со мной. — Бартон безрассуден, но будто заговорен от смерти. Он на борту. Пора и нам приниматься за дело.

Мы помчались сквозь эту дьявольскую ночь к фабрике сизальной корпорации. Поездка была жуткая, похожая на пляску валькирий. Вспышки молнии высвечивали далеко внизу горные долины, дорога, казалось, дрожала в кромешной тьме. Наши фары мерцали, будто свечи. Теперь все зависело от шофера.

У меня сохранились весьма причудливые воспоминания об этом путешествии на край долины, бывшей некогда кратером огромного вулкана. Наконец мы свернули в глубь страны, прочь от побережья и края пропасти, и попали на ровное место. Я облегченно вздохнул.

По сути дела мы были уже недалеко от цели, но ведь я никогда не видел фабрику снаружи и теперь удивился ее невзрачности. Справа к дороге примыкала широкая посыпанная песком подъездная аллея, над которой висел щит с надписью — «Сан-Дамьен сизаль корпорейшн». Вдоль аллеи тянулись кусты и пальмы. Ярдах в пятидесяти стояло бунгало, нечто вроде будки сторожа. По просьбе Смита водитель остановил машину рядом с ней.

— Я предусмотрел три возможности, — сказал Смит. — Во-первых, мы можем не найти на предприятии никого, кроме законных служащих, которых нам не в чем обвинить. В конце концов конопля в наши дни выращивается вполне законно и на научной основе. Правда, им будет трудно объяснить стеклянные саркофаги, которые вы видели.

Во-вторых, нам могут устроить какую-нибудь ловушку. Если доктор и его приспешники спустились в подземелье, сомневаюсь, что мы сумеем проникнуть туда с этой стороны.

Вспыхнула молния, и Смит огляделся по сторонам.

— Ручаюсь, Кэрригэн, вы не заметите никаких признаков того, что большой отряд федеральных агентов и две роты гаитянской пехоты с пулеметами контролируют эту территорию.

— Да, никого не видно, — ответил я. — Но почему они не остановили машину?

— У них приказ не задерживать никого из едущих на фабрику. А теперь послушаем доклад.

Он мигнул фонариком: включил — выключил, включил — выключил.

Из темной лощинки у дороги на песчаную дорожку вышли два человека: один в форме гаитянской армии, его напарник — в штатском. Когда они приблизились, Смит ответил на приветствие офицера и, повернувшись к штатскому, спросил:

— Что можете доложить, Финлей?

— Ничего, шеф, разве только то, что майор Лемаж, вот он, заставил своих солдат укрыться, а мои ребята знают свое дело. Какая у нас программа?

— Свет где-нибудь горит?

— Разумеется. В сторожке у ворот. Ночной сторож, я полагаю.

— Что-нибудь еще?

— Других огней не видно.

— Тогда действуем согласно первоначальному плану. Идемте, Кэрригэн.

Когда мы прошли мимо машины и направились по песчаной дорожке, Финлей отстал шагов на десять, и я спросил:

— А что же это за третья возможность, Смит?

— Фу Манчи может возомнить себя потенциальным властелином мира и остаться здесь, чтобы нагло отрицать свою вину. Ваше отсутствие, конечно, озадачит его, но доктор может догадаться, что произошло. Однако побег Ардаты и Хассана допускает лишь одно толкование — грубая ошибка. А такие ошибки не в духе доктора Фу Манчи. Тем не менее нам следует продвигаться осторожно. Вы говорите, лифт расположен в конце туннеля со стеклянными саркофагами?

— Да, подвала, построенного, я полагаю, под лабораторией.

— Который вы можете найти.

— Я думаю.

Мы подошли к бунгало, Смит нажал кнопку звонка, и меня охватило возбуждение. Ждать пришлось недолго.

Долговязый гаитянин в рубахе с закатанными рукавами, с трубкой из кукурузного початка, сонно посмотрел на нас.

В конторке я увидел плетеное кресло, большую доску с ключами, вроде гостиничной, и газету на полу. Выражение лица сторожа изменилось.

— Вам чего? — грубо спросил он. — Вы тут не работаете.

— Я хочу видеть управляющего, — отрезал Смит. — Это срочно.

— Управляющий спит.

— Кто-то должен быть на дежурстве.

— Я дежурный.

— Тогда пойдите и разбудите управляющего, да поживее. Я представляю правительство Гаити и должен видеть мистера Хортона немедленно. Пойдите и поднимите его.

Властный тон Смита возымел действие.

— Я должен оставаться здесь, — ответил человек. — Но могу позвонить ему.

Он прошел в конторку, взял телефон, которого я не заметил, и быстро заговорил по-гаитянски. Потом положил трубку и повернулся к нам.

— Сейчас кто-нибудь придет и отведет вас к управляющему, — доложил он и, считая, что исполнил свой долг, вернулся в сторожку и закрыл дверь.

Я уставился на Смита.

— Видимо, один из сотрудников корпорации, — тихо сказал он. — Вряд ли он что-нибудь знает. Но подождем.

Вскоре откуда-то появился чернокожий мальчишка.

— Два господина желают повидать мистера Хортона?

— Желают, — ответил Смит.

— Идемте со мной.

Когда мы двинулись за мальчишкой, я оглянулся и увидел, как Финлей подает световой сигнал. Нас хорошо прикрывали.

Мальчишка повел нас к тем зданиям, в которых я недавно квартировал. Света нигде не было. За этими зданиями особняком стояло бунгало, выходившее фасадом на большой четырехугольный двор. В некоторых окнах горел свет, одна дверь была открыта. Цветной мальчишка постучал, и на улицу вышел Хортон с очками в руке и книгой под мышкой. Гроза, казалось, уходила на восток, но темные тучи закрывали луну и воздух был насыщен электричеством.

— Вы ко мне?

Нас осветил сполох света от далекой молнии.

— К вам, — ответил Смит.

— Ба, мистер Кэрригэн! Сэр Дэниз Найланд Смит! — воскликнул Хортон и отступил на шаг.

— Мы можем войти? — тихо спросил Смит.

— Конечно. Но это… так неожиданно.

Мы вошли в комнату, обставленную со свойственной тропикам простотой. Ночь была жаркая, и Хортон, очевидно, лежал в шезлонге и читал. Он растерянно посмотрел на меня, потом на Смита.

— Означает ли это?.. — заговорил он.

— Это означает, — перебил его Смит, — что игра окончена. Выполняйте мои указания, тогда, может, не очень пострадаете. Попробуете меня обмануть, вам же будет хуже.

Хортон попытался взять себя в руки.

— Во-первых, сэр, я не представляю…

— А представлять и необязательно. Факты говорят сами за себя. Я здесь от имени правительства Соединенных Штатов.

— О-о! — откликнулся Хортон.

— Меня сопровождают федеральные агенты. Вся территория оцеплена войсками. Это к вашему сведению.

— Да-да, понимаю, — пробормотал Хортон, и я увидел, как он сжал кулаки. — Несмотря на это, против вас будут предприняты действия, которых вы наверняка не ожидаете. Это я говорю для вашей же пользы. Я настоятельно советую вам…

— Моя работа связана с риском, — отрезал Смит. — Можете считать себя арестованным, мистер Хортон. А теперь будьте добры проводить меня к Фу Манчи.

Хортон на миг замялся, потом протянул руку к телефону.

— Нет-нет! — Смит схватил его за руку. — Я хочу увидеть его, а не упустить.

— Я не могу отвечать за последствия. Боюсь, они будут плачевными для вас.

— Сделайте милость, отведите нас.

Перед дверью того коридора, где я переобувался в галоши, Хортон остановился.

— Если вы подождете минуту, я узнаю, здесь ли доктор.

— Нет! — отрезал Смит. — Мы пойдем вместе с вами.

Хортон выбрал ключ из связки и открыл замок. Мы вошли в коридор с галошами.

— Вы должны переобуться, — сказал Хортон.

Я кивнул Смиту, и мы проделали этот странный ритуал. Потом Смит сказал:

— Открывайте другую дверь.

Солдаты с ручными пулеметами вошли следом за нами.

— У меня нет ключа от этой двери. Я могу только позвонить, чтобы меня впустили.

— Звоните. И помните, я вас предупредил.

Хортон нажал кнопку рядом с массивной металлической дверью, и волнение мое до того усилилось, что я стиснул зубы. Мы ждали секунд пять. Смит повернулся к солдатам.

— Когда дверь откроется, смотрите, чтобы она не закрылась снова, — приказал он. — Натяните эти резиновые штуковины поверх башмаков. Не знаю, зачем они нужны, но сделайте это.

Дверь открылась. Я вновь услышал знакомый пульсирующий звук. Перед нами в белом халате стоял доктор Мэрриот Даути.

— Кэрригэн! — воскликнул он. — Кэрригэн!

Его лицо, обычно землистого цвета, стало мертвенно бледным. Короткая бородка а ля Ван Дейк, казалось, ощетинилась.

— Меня зовут Найланд Смит, — представился мой друг. — Я здесь для того, чтобы увидеть доктора Фу Манчи. Позвольте пройти, пожалуйста.

Теперь шар Ферриса в лаборатории сиял, как раскаленный. За столом, на котором, похоже, ставили какой-то опыт, стоял доктор Фу Манчи в белом халате и черной фуфайке.

Смит обернулся и сказал солдатам:

— Вот он!

— Руки вверх! — потребовал один из них, и оба вскинули ручные пулеметы.

Мы двинулись вперед. В тот же миг я заметил, как длинная худая рука коснулась какого-то выключателя, и к пульсации, о которой я упоминал, добавилась новая дрожь. В остальном все вроде бы осталось по-прежнему. Долговязый доктор с вызовом смотрел на нас.

— Наконец-то! — вскричал Смит. — Наконец-то козыри у меня в руках!

Доктор Фу Манчи продолжал молча разглядывать нас.

— Фабрика окружена, — продолжал Смит. — Выходы перекрыты, бежать можно только по воздуху, но вы уже не успеете.

Фу Манчи согласно кивнул.

— Вы действовали с присущей вам быстротой и расторопностью, — ответил он скрипучим, но ровным голосом. — Мне безразлично, какие меры вы приняли, но я вас ждал. Добро пожаловать.

— Да уж конечно, — ответил Смит, и я заметил, что тон его изменился.

Я не отводил глаз от доктора Фу Манчи, но почувствовал, что в зал вошли еще солдаты.

— Прикажите этим людям не пересекать красную черту на полу у вас за спиной, — велел Фу Манчи.

Я мгновенно все понял и, повернувшись, пронзительно крикнул:

— Не двигайтесь, если вам дорога жизнь! Не пересекайте красную черту. Смит, — я схватил его за руку, — вы понимаете, что это значит?

— Да, — тихо ответил он. Огоньки в его серых глазах померкли. — Я понимаю.

— Примерно в пятнадцати футах от меня, — насмешливо продолжал гортанный голос, — комната разделена экраном Эриксена. Еще один поставлен у вас за спиной, там где проходит красная черта на полу. Вы пленники, господа, и вытащить вас из этого узилища не в силах ни один человек, кроме меня.

— Это мы еще посмотрим, — проворчал Финлей, который, очевидно, только что вошел в зал. — Что-то не нравитесь вы мне, и я ничего не оставляю на волю случая.

Раздались три резких хлопка. Но Фу Манчи даже не дрогнул.

— О небо! — хрипло проговорил Финлей. — Боже, помоги нам! Кто он, человек или призрак?

— И то, и другое, мой друг, — уверил его гортанный голос, — точно так же, как и вы. В ваше отсутствие, сэр Дэниз, о чем я весьма сожалел, ваше доверенное лицо, мистер Кэрригэн, имел возможность познакомиться с некоторыми средствами, имеющимися в моем распоряжении. Его необъяснимое исчезновение грозило расстроить мои планы, но возвращение вместе с вами наводит на мысль, что он уже рассказал вам об этих безделках.

— Рассказал, — бесцветным голосом ответил Смит.

— В таком случае вам известно, что после многолетних трудов я, наконец, в состоянии диктовать свои условия всем правительствам Земли. Орды, заполонившие сейчас Европу, бессильны больше чем на неделю задержать меня на пути к любой цели, которой я пожелаю добиться. Их хваленые военно-воздушные силы, или, если предпочитаете, авиацию союзников, я способен уничтожить так же легко, как осиное гнездо. Нацисты — лишь жалкое мое подобие, если взглянуть на их методы. У меня тоже есть своя «пятая колонна», и она состоит из людей, которые знают свое дело. Увы, я тоже совершаю ошибки, а посему избавляюсь от предателей.

Он взял нефритовую табакерку и осторожно поднес понюшку табака к носу. Сейчас он не обращался к нам, а как бы размышлял вслух:

— Над Соединенными Штатами нависла угроза, которую можно отвести, но которая способна расшатать единство нации и повергнуть страну в хаос. Вы должны перестать думать обо мне как о заурядном преступнике, сэр Дэниз. Я такой же преступник, как Наполеон или Цезарь.

Голос его звенел, дрожал, глаза становились все больше. Зрелище было внушительное, но зловещее.

— Передайте приказ агентам и войскам, вторгшимся сюда, покинуть территорию фабрики и ждать дальнейших указаний. Сюда вас направил Вашингтон, и я хочу, чтобы вы передали Вашингтону предложения, которые я составил и вручу вам по первому требованию. Зная кое-что о ваших предрассудках, о ваших неправильных представлениях, о вашем невежестве, я даю вам время навести порядок в своих взглядах. Один час, сэр Дэниз. До меня дошли слухи о кораблекрушении, которое грозит заблокировать мои морские ворота. Я спущусь вниз разобраться, в чем там дело. Когда я вернусь, вы, несомненно, уже примете решение. Оставляю с вами коллегу Даути. Поскольку сейчас убирать экран Эриксена неблагоразумно, советую вам держаться поближе к центру лаборатории — экран опасен.

ГЛАВА XLI ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ПОМЕХИ

— Бартон все сделал!

Смит говорил хриплым шепотом. Двое солдат из нашей охраны сидели на длинной скамье, вытирая потные лбы и озадаченно озираясь по сторонам. Мэрриот Даути сидел в другом конце комнаты, один Финлей оставался в вестибюле, за красной чертой. Смит приказал остальным удалиться. В лаборатории было страшно жарко, и ощущение черепно-мозгового давления, создаваемое волнами Эриксена, стало почти невыносимым.

— Да, Бартон все сделал, но мы угодили в западню.

Мэрриот Даути встал и приблизился к нам. Вдруг ударил гром, и стеклянная посуда на полках задрожала.

— Если позволите дать совет, — сказал Даути, — тут есть защитные средства, которые следует надевать, когда работает экран Эриксена. Я могу достать их, не покидая безопасного участка.

Он прошел к высокому шкафчику, открыл выдвижной ящик и вытащил несколько головных уборов, напоминающих те, какими пользуются радиооператоры.

— Мы можем доверять ему? — прошептал Смит.

Мэрриот Даути раздал всем наушники.

— Их шесть, — сказал он, — но, боюсь, господину в вестибюле придется обойтись без спецсредств. Вестибюль, однако, частично изолирован.

Мы приладили эти шлемы на голове, и невыносимое давление ослабло.

— Часовое облучение может вызвать кровоизлияние в мозг, — объяснил эскулап.

— Доктор Даути, — обратился к нему Смит, — ничего не зная об обстоятельствах, я не имею права оспаривать ваши принципы, но могу ли я задать несколько вопросов?

— Безусловно, и я готов ответить на них.

— Есть ли какой-нибудь способ отключить аппарат Эриксена?

— С нашей точки зрения — никаких. До рычагов не добраться.

— Существует ли какой-нибудь выход из этой комнаты, кроме того, что ведет в вестибюль, и того, через который вышел Фу Манчи?

— Никакого.

Смит мрачно кивнул, пытаясь потянуть себя за мочку уха, но ему помешал наушник. Мэрриот Даути, казалось, заколебался, потом сказал:

— В нашем теперешнем положении есть нечто очень опасное.

— И что же это? — спросил Смит.

— Попросту говоря, это некоторое родство, которое существует между волнами Эриксена и молнией. Вы не могли не заметить, что электрическая буря, которая прошла на восток, сейчас сосредоточена прямо над нами.

Полоса ослепительного света — иначе ее я описать не могу — опустилась между нами и дальним концом лаборатории… Покрытый резиной пол вздыбился, как палуба корабля… Каменная кладка посыпалась. Шар Ферриса рухнул с потолка в углубление, открывшееся вдруг посреди лаборатории.

Вдали кто-то громко кричал:

— Сюда! Сюда! Пол разрушается!

Я помню, что в страхе бросился следом за всеми. Не знаю, кто бежал рядом со мной и куда мы мчались. Земля вздыбилась у меня под ногами; ночь пронзали копья молний, которые, казалось, метят прямо в нас. Я бежал сквозь ад, который не поддается описанию.

— Так-то лучше, мистер Кэрригэн!

Ничего не понимая, я уставился в загорелое бородатое лицо говорившего. Потом почувствовал тошноту и огляделся по сторонам. Я лежал в постели, рядом был врач. Возникло страшное подозрение… И я сел в кровати.

— Где я?

— Вы в моем доме в Кап-Аитьене. Меня зовут доктор Ральф.

— А вы не…

— Я гражданин Соединенных Штатов, мистер Кэрригэн, — бодро ответил он. — Но здесь нет британского врача, поэтому мистер Финлей привез вас ко мне.

Я снова лег, с облегчением переведя дух.

— Смит…

— Сэр Дэниз Найланд Смит здесь. Он поправился гораздо быстрее вас.

— Поправился?! — Я снова сел. — Что с нами произошло? Меня чем-то ударило?

— Нет-нет, это пары. Подземный толчок, который частично разрушил фабрику «Сан-Дамьен сизаль», высвободил пары, в облако которых вы попали. Мне нет дела до того, чем вы там занимались прошлой ночью. Но вы пострадали больше, чем остальные. Но теперь все в порядке.

Он встал и вышел, а в палату вскоре заглянул Найланд Смит.

— Слава Богу, мы живы, Кэрригэн! — сказал он. — Мы стали орудием возмездия, хотя и лишились триумфа.

— Смит! Но что произошло? Что там случилось?

Он принялся расхаживать взад и вперед по тесной палате.

— Насколько я понимаю, в лабораторию ударила молния, и по кабелю лифта разряд дошел до большой пещеры. Во всяком случае появилось новое ущелье необычайной глубины. Туда провалились целая плантация и часть фабрики. Произошел оползень.

— Боже милостивый!

— Первый толчок расколол лабораторию пополам. Именно тогда исчез Даути.

— Значит, он…

— Упал в яму, которая разверзлась не далее чем в пяти футах от того места, где стояли вы! Я оттащил вас назад, и мы все выбежали через пролом в стене. Мы уже были посередине квадратного двора, когда нас сбило с ног вторым толчком. Там были какие-то омерзительные испарения, но нам удалось пройти еще ярдов сто. Больше я почти ничего не помню.

— Боже милостивый! — повторил я. — Вы можете представить, что произошло внизу?

— Да, могу… А Фу Манчи как раз там и находился!

— Какие вести от Бартона?

— Он сделал свое дело. Но им пришлось выйти в море и плыть в Порт-о-Пренс. У них все хорошо. Думаю, Кэрригэн, моя затянувшаяся битва выиграна. А теперь я пришлю к вам сиделку.

Я не успел возразить. Он вышел, оставив дверь открытой.

Вошла Ардата.

Оглавление

ГЛАВА I СОДЕРЖИМОЕ САКВОЯЖА

ГЛАВА II ВТОРОЙ ПРИШЕЛЕЦ

ГЛАВА III ВХН77

ГЛАВА IV ДОМ В РИДЖЕНТ-ПАРКЕ

ГЛАВА V АРДАТА

ГЛАВА VI ОПЫТЫ ДОКТОРА ФУ МАНЧИ

ГЛАВА VII РИВЕР-ГЕЙТ

ГЛАВА VIII ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК В ЛАЙМХАУЗЕ

ГЛАВА IX ПЕЛЛИНГ-СТРИТ, 39-Б

ГЛАВА X ТАЙНА БАРТОНА

ГЛАВА XI ЗАЛОЖНИК

ГЛАВА XII ЩЕЛКАЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

ГЛАВА XIII ЧТО ПРОИЗОШЛО НА САТТОН-ПЛЕЙС

ГЛАВА XIV МЫ СЛЫШИМ ЩЕЛКАЮЩИЕ ПАЛЬЦЫ

ГЛАВА XV ДВА ВЫСТРЕЛА НАЙЛАНДА СМИТА

ГЛАВА XVI ПРИГЛУШЕННЫЕ ШАГИ

ГЛАВА XVII КАРТА КРИСТОФА

ГЛАВА ХVIII ЗАЗИМА

ГЛАВА XIX ТАНЦОВЩИЦА ФЛАММАРИО

ГЛАВА XX СМОРЩЕННАЯ ГОЛОВА

ГЛАВА XXI НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЛУ КЭБОТЕ

ГЛАВА XXII «ДРЕВО СТРАСТИ»

ГЛАВА XXIII КОЛЬЦО-УКАЗАТЕЛЬ

ГЛАВА XXIV НАКИДКА ФЛАММАРИО СПАДАЕТ

ГЛАВА XXV ЗЕЛЕНАЯ РУКА

ГЛАВА XXVI ВТОРОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

ГЛАВА XXVII ПРЕПОДОБНЫЙ АМБРОЗ

ГЛАВА XXVIII НОЧНЫЕ БАРАБАНЫ

ГЛАВА XXIX ПЕСНЬ ДАМБАЛЛЫ

ГЛАВА XXX СЕМИКОНЕЧНАЯ ЗВЕЗДА

ГЛАВА XXXI ВЛАДЫЧИЦА МАМАЛУА

ГЛАВА XXXII ВЫНЮХИВАНИЕ

ГЛАВА XXXIII ДОКТОР МЭРРИОТ ДАУТИ

ГЛАВА XXXIV ЗОМБИ

ГЛАВА XXXV АРДАТА ВСПОМИНАЕТ

ГЛАВА XXXVI ЛАМПА ФОРТЛАНДА

ГЛАВА XXXVII ПОДЗЕМНАЯ ГАВАНЬ

ГЛАВА XXXVIII «ДАЮ ВАМ ЧАС»

ГЛАВА XXXIX ТРОПА КРИСТОФА

ГЛАВА XL «САН-ДАМЬЕН СИЗАЛЬ КОРПОРЕЙШН»

ГЛАВА XLI ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ПОМЕХИ

Реклама на сайте