«Королевство»

Королевство (fb2) - Королевство [litres] (пер. Татьяна Марковна Хазанзун) 2867K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джесс Ротенберг

Д. Ротенберг Королевство

Jess Rothenberg

THE KINGDOM

Печатается с разрешения издательства Henry Holt and Company и литературного агентства Nova Littera SIA.

Henry Holt® is a registered trademark of Macmillan Publishing Group, LLC.

Copyright © 2019 by Jess Rothenberg and Glasstown Entertainment

© Т. Хазанзун, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

***

«Ротенберг представляет на суд читателей интригующую, дающую почву для размышлений антиволшебную сказку».

Publisher Weekly

«Эта превосходная книга, соединившая в себе главные темы «Степфордских жен» и «Мира Дикого Запада», радует богатой начинкой и затейливо устроенным сюжетом».

Kirkus Reviews

«Флешбеки, протоколы судебных заседаний, показания свидетелей – вот с чем предстоит разбираться читателю, желающему понять, что же произошло на самом деле. Фрагмент за фрагментом, крошечными частями перед нами открывается история Аны – редко когда повествование оказывается таким дразнящим и волнующим. Многослойный и динамичный детективный роман с этической проблематикой».

Booklist

***

Посвящается Стивену,

за постоянство веры.

Жизнь сама по себе – самая удивительная сказка.

Ганс Христиан Андерсен

1

Декабрь Минорского хамелеона

Через час после убийства

В комнате, где они наконец-то нашли его, было так холодно, что сначала все подумали, что он просто насмерть замерз. Его лицо было белым как снег, кожа холодна как лед, губы совершенно синие. Выражение его лица показалось полиции умиротворенным. Словно он умер во время прекрасного сна.

Если бы не кровь.

Кровь всегда выдает все тайны.

2 Разговор после судебного заседания

[00:01:03–00:02:54]

Д-Р ФОСТЕР: Ты в порядке?

АНА: У меня болит запястье.

Д-Р ФОСТЕР: Служба безопасности посчитала, что наручники необходимы. Надеюсь, ты понимаешь.

АНА: [Молчит.]

Д-Р ФОСТЕР: Тебе что-нибудь нужно, прежде чем мы начнем?

АНА: Можно немного воды?

Д-Р ФОСТЕР: Конечно. [Говоря в микрофон.] Пожалуйста, принесите сюда стакан воды. Грамм 170, не больше. Спасибо. [Обращаясь к Ане.] Минуту.

АНА: Спасибо.

Д-Р ФОСТЕР: Не за что. Это самое малое, что мы можем сделать.

АНА: Это точно.

Д-Р ФОСТЕР: С нашего последнего разговора прошло много времени.

АНА: Четыреста двадцать три дня.

Д-Р ФОСТЕР: Как ты себя чувствуешь?

АНА: Пора заканчивать этот разговор.

Д-Р ФОСТЕР: Еще один, последний раз, Ана. Потом мы дадим тебе отдохнуть, обещаю.

АНА: Я думала, что закончила отвечать на вопросы.

Д-Р ФОСТЕР: Нам все еще нужна твоя помощь.

АНА: Почему я должна вам помогать? После всего, что вы сделали?

Д-Р ФОСТЕР: Потому что делать это необходимо.

АНА: Другими словами, Вы хотите сказать, что у меня нет выбора?

Д-Р ФОСТЕР: Хочешь встретиться со своими сестрами? Они соскучились. После окончания нашего разговора я смог бы устроить встречу. Кая. Зара. Или, может быть, Зэл? Хочешь?

АНА: [Спокойно.] А что, если бы я сказала, что хочу увидеть Нию? Или Еву?

Д-Р ФОСТЕР: [Молчит.] Ана, ты же знаешь, что это невозможно.

АНА: Почему Вы просто не спросите меня о том, что Вас действительно интересует? Я не настроена играть в Ваши игры.

Д-Р ФОСТЕР: Мои игры?

АНА: Вы усмехаетесь. Что смешного?

Д-Р ФОСТЕР: Скажу тебе через минуту. Но прежде меня волнует одна вещь, которую я до сих пор не могу понять.

АНА: Слушаю.

Д-Р ФОСТЕР: Что ты сделала с телом, Ана?

3

Сентябрь Саванной овсянки

Два года до суда

Тихое тарахтение движущейся монорельсовой тележки похоже на биение сердца птицы. На короткий момент, настолько короткий, что камера видеонаблюдения не может его зафиксировать, я закрываю глаза, выдыхаю на холодный алюминиевый поручень, и в голове мелькает мысль о том, что вот это оно и есть – ощущение полета.

Невесомо. Бездыханно. Свободно.

«Ана?»

Маленькая девочка в упор смотрит на меня через пролет. Я быстро наклоняюсь как можно ниже. «О, привет! Как тебя зовут?»

Девочка усмехается, показывая два ряда безупречно ровных зубов. «Клара».

Клара.

Через мгновение в моей голове начинает звучать музыка.

Чайковский.

Потом перед моими глазами включается голографический экран.

Маленькая девочка в мягких розовых пуантах. Ожившие куклы в свете луны. Злой Крысиный король. И благородный принц, который должен каким-то образом всех спасти.

Красный свет мигает передо мной, и я улыбаюсь.

На тележке громко звучит мой беспроводной сигнал.

«Какое красивое имя, – говорю я ей. – Оно напоминает мне о моем любимом балете».

Я приглашаю ее встать рядом со мной, пока наш поезд бесшумно движется по небу. Вдалеке под нами за окнами из непроницаемого стекла проносится Королевство – туманность, сотканная из красок и звуков. Мы парим над кронами тропических деревьев. Роскошными лугами. Доисторическими прериями. Кристально чистыми водоемами, в которых живут русалки. Звездами и лунами. И вдалеке, после плавного разворота, виден замок. Его изящные серебряные шпили настолько остры, что кажется, будто это ножи, разрезающие облака.

«Дворец принцессы», – шепчет Клара. – Он действительно волшебный?»

«Закрой глаза, – говорю я, улыбаясь. – Загадай желание. Обещаю, что оно исполнится».

Клара мгновенно загадывает желание, а потом обнимает меня руками за талию.

Многие вещи в Королевстве мне не нравятся, даже если я не произношу это вслух. Долгие часы. Ужасная жара. Странная пустота, которую я ощущаю каждую ночь, когда ворота уже закрыты и наши гости вернулись во внешний мир. Но эта сторона, эта связь – вот ТО, что примиряет меня со всем.

«Ладно, дорогая. Достаточно. Пора идти». Мать девочки мягко снимает руки Клары с моей талии. Я замечаю, что смотрит она на меня настороженно – такой взгляд я видела у поведенческих психологов, когда они рассматривают особо опасные гибриды, живущие в парке.

Я улыбаюсь еще шире и плавно вытягиваю руки перед собой – небольшая перемена позы, чтобы мать поняла, что я неопасна.

«Нарисуй мне картину, – говорит Клара. – Пожалуйста, одну картину».

Я вижу удивление в ее глазах. Ее кожа пахнет радостью. Я даже могу слышать возбужденное биение ее сердца. Быстрая пульсация под кожей, кровью, костями. Словно маленький мощный моторчик в ее груди.

«Одну картину», – повторяет ее мать. Но сама она при этом не чувствует радости.

Клара снова обхватывает меня руками. От ее щеки остается пятно на моей рубашке, и память хранит ее уникальный запах. Клубника, ромашка и магнолия.

Благодаря тысячам маленьких электродов, встроенных в мою кожу, я могу буквально ощутить, как улыбка пронизывает все ее тело.

«Скажи «сыр», – говорит мать Клары.

«Скажи «и жили они долго и счастливо», – говорю я.

Потом мир вспыхивает белым светом. В Королевстве – моем Королевстве – «и жили они долго и счастливо» – единственно возможный конец.

4

Протокол судебного заседания

в окружном суде 11-го судебного округа

округ Льюис, Вашингтон

штат Вашингтон,

Истец,

Дело No. 7C-33925-12-782-B

против

КОРПОРАЦИИ «КОРОЛЕВСТВО»

Ответчики

ЗАПРОШЕН СУД ПРИСЯЖНЫХ

ПЕРЕД ПОЧЕТНЫМ СУДЬЕЙ АЛЬМА М. ЛУ

1 СЕНТЯБРЯ 2096 ГОДА

ВЫДЕРЖКА ИЗ ПРОТОКОЛА СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

Мисс РЕБЕККА БЭЛЛ, ПРОКУРОР ОКРУГА ЛЬЮИС: Доктор Фостер, не могли бы Вы объяснить суду, чем конкретно Вы занимаетесь в должности директора по надзору за нормативно-правовым соответствием Королевства?

ДОКТОР УИЛЬЯМ ФОСТЕР, ДИРЕКТОР ПО НАДЗОРУ ЗА НОРМАТИВНО-ПРАВОВЫМ СООТВЕТСТВИЕМ И ГЛАВНЫЙ СУПЕРВИЗОР ПРОГРАММ «ВОЛШЕБНИЦЫ» И «ГИБРИДЫ» КОРПОРАЦИИ «КОРОЛЕВСТВО»: Конечно. По сути, я являюсь главным координатором работы службы безопасности, технологической и исполнительной служб парка. Мы хотим не просто предлагать посетителям лучшую развлекательную программу, но и обеспечивать самый высокий уровень безопасности их отдыха в нашем парке.

МИСС БЭЛЛ: Это подразумевает наблюдение за поведением и работой персонала?

Д-Р ФОСТЕР: Это часть нашей работы. Моей задачей является контроль за тем, чтобы каждый человек, работающий на корпорацию «Королевство», соблюдал все положения внутренней политики и регламенты.

МИСС БЭЛЛ: Правду ли говорят люди о процессе найма в вашу корпорацию? Что, мол, легче получить работу в ФБР, чем в «Королевстве»?

Д-Р ФОСТЕР: Чтобы быть лучшими в мире, нужно, чтобы на вас работали лучшие люди.

МИСС БЭЛЛ: Как в Ваших должностных обязанностях отражен аспект «Волшебницы», доктор Фостер?

Д-Р ФОСТЕР: Я плотно задействован в программе «Волшебницы» уже семнадцать лет, с ее старта. Мы жестко следим за качеством работы в постоянном режиме и оцениваем удовлетворенность посетителей – опять же, всегда в соответствии с законом – для того, чтобы предлагать такие безопасные развлечения, которых вы больше не найдете нигде в мире.

МИСС БЭЛЛ: Другими словами, Вы сделали исследования реальностью. Вы реализовали самые невероятные мечты людей.

Д-Р ФОСТЕР: Хорошо сказано, так и есть.

МИСС БЭЛЛ: Вы хотите сказать, доктор Фостер, что Ваша руководящая позиция в компании, владеющей одним из самых, если не сказать самым, технологически продвинутых аттракционов в мире, подразумевает ответственность за безопасность и благополучие ваших посетителей?

Д-Р ФОСТЕР: Безопасность посетителей всегда была самым главным приоритетом в нашей работе. Всегда.

МИСС БЭЛЛ: Правда?

Д-Р ФОСТЕР: Конечно.

МИСС БЭЛЛ: В таком случае… ваша версия: чем же мы тут занимаемся?

5

Сентябрь Саванной овсянки

Два года до суда

Мои открытые глаза щурятся на рассветный свет, хотя я и не засыпала.

Мы – я и мои сестры – не спим, по крайней мере так, как это обычно делают люди.

Вместо сна мы просто отдыхаем.

«Часы отдыха», называет это наша Мама. Время между 12 и 18 часами, когда мы лежим неподвижно, как статуи, в наших постелях, с закрытыми глазами, но ясным умом, очищая системные файлы, устанавливая обновления и обрабатывая события дня. Длинный промежуток тишины трудно выдерживать моим новым сестрам, потому что их скорость загрузки выше – Зара и Зэл привычно делают запрос на исключение и привычно получают отказ; для меня же эти часы спокойствия и тишины – самое лучшее время дня. Оно принадлежит мне и только мне – я могу сканировать произведения Шекспира, Остин и Толстого; могу внимательно рассматривать полотна Кало и Кассатт, или вливаться в поток симфоний Моцарта и Баха или, учить новейший кантонский диалект. Ночь за ночью я путешествую так далеко, насколько позволяют шлюзы Королевства, виртуально изучая мир за пределами нашего шлюза в полной безопасности. Фильмы. Музыка. Искусство. Наука. Литература. Математика. Астрономия. Таким способом я обошла усыпальницы Древнего Египта. Проехалась на колеснице по улицам Помпеи. Преодолела 1710 ступенек лестницы, ведущей на вершину Эйфелевой башни. Однажды я даже летала в ракете на Луну.

Однако прошлой ночью я не летала на Луну. Прошлой ночью я размышляла над историей моей сестры Алисы. Ее разбитое в кровь лицо. Вся изломанная. Жестокость, с которой ее убили: окровавленные органы и разодранные схемы, металлически поблескивающие на газетных фотографиях, которые Мама хранит в своей коллекции – книге правдивых историй, которые она иногда читает нам в качестве напоминания. Вот что они делают с вами там, в мире за пределами Зеленого Света на краю парковки.

Алиса была настоящей Волшебницей – красивой, всеми любимой представительницей рода Евы, которая жила за несколько десятков лет до моего появления. Но с ней случилось нечто ужасное. Сначала ее выманил из парка и похитил посетитель. Три дня спустя она попыталась убежать от него, но потерялась. Алиса кружила по городу, наполненному звуками и запахами человеческой жизни. Мы думаем, что к тому времени ее система уже была перегруженной. Она не могла точно обрабатывать информацию. Встроенный GPS-навигатор не мог привести ее домой. И тогда к ней приблизилась толпа. Любопытные взгляды. Взмахи рук. Оскорбления.

Людям, которые ее нашли, Алиса не понравилась. Потому что она не была такой, как они.

И мы не такие, как они.

На следующий день после того, как нашли Алису, Королевство начало строить шлюз.

С тех пор мы с благодарностью молимся на парк, потому что знаем, что подобного ужаса ни с одной из нас больше случиться не может. Теперь мы в безопасности.

Супервизоры постоянно контролируют это.

Рабочий день начинается, как обычно, с Пробуждающего Света – имитации восхода солнца, – который постепенно освещает нашу спальню и наполняет ее трелями птиц и музыкой ветра. Мама просит нас не разговаривать друг с другом в эти минуты перехода из ночи в утро, чтобы мы могли войти в новый день мирно, спокойно.

Вскоре приходят помощники, которые провожают нас в душ для дезинфекции – мы тремся скрабом, моемся шампунем, наносим кондиционер, эксфолиант, выщипываем волосы, бреемся и наносим на все тело увлажняющий крем, после чего высушиваемся, одеваемся в мягкие белые платья, и нас ведут в медицинский центр на пятом этаже для дополнительных утренних процедур – мы можем поесть, но это необязательно, нас взвешивают, измеряют давление; главный Супервизор осматривает нас, чтобы убедиться в том, что мы совершенно здоровы, как физически, так и психически. Он нам не отец, но мы все равно называем его Папой. У Папы ласковые руки, теплая улыбка и глаза, цвет которых напоминает мне океан. Не то чтобы я когда-нибудь видела океан – шлюз блокирует все образы из мира за его пределами, которые могут нас как-то расстроить, – но из рассказов Мамы о былых временах, когда океан еще не был загрязнен, я представляю его и надеюсь, что представляю правильно.

«Но когда-то, девочки… когда-то океаны были голубыми, как лепестки прелестного василька, и прозрачными, как чистейшее стекло…»

«Доброе утро, Ана. – Папа напевает приятную мелодию, направляя свет в мои глаза, проверяя степень изношенности линз. – Как наши дела в такой чудесный день?»

Я улыбаюсь ему в ответ.

Папа – это постоянство. Надежность. Безопасность.

Мне и моим сестрам теперь понятно, что не все люди такие. Это урок Алисы, урок о том, что может случиться с такими, как мы, за пределами шлюза.

После завершения гигиенических процедур и профилактического осмотра мы идем в Центр украшения, где нас ждут специалисты по красоте (мою зовут Флер). За несколько часов они превращают нас, семь чистых листов, в семь сказочных принцесс – Волшебниц – совершенное воплощение женственности. Мы красавицы. Мы добры. Мы красочны, как радуга, и созданы для воспевания нашей общности и разнообразия мира, в котором живем. Мы любим петь, смеяться и дарить себя. Мы никогда не повышаем голос. Всегда готовы угодить. Никогда не говорим «нет», если только нас об этом не попросят. Ваше счастье – это наше счастье.

Ваше желание является для нас руководством к действию.

Толпы народа уже с утра собрались за стенами дворца в ожидании того момента, когда мы выйдем из него. Люди выкрикивают наши имена, еще даже не видя нас, пока мы идем по крытому каменному переходу между зданиями.

«Ана! – кричат они. – Кая! Юми! Ева! Зара! Пания! Зэл!»

Гости не знают о том, что мы не живем в Замке. Мы там никогда и не жили. Построенный в стиле французского шато шестнадцатого века, Замок принцесс окружен извилистым рвом, через который перекинуты два каменных моста; шпили девяти башен Замка взмывают к облакам. Посетители Королевства погружаются в средневековый мир; тщательно продуманная комбинация живого исполнения, гибридной аниматроники и элементов экстремальной виртуальной реальности «И жили они долго и счастливо» (бренд Королевства) – мужчины, женщины и дети становятся частью нашего мира и нашей жизни.

Посетителям накрывают столы в огромных помещениях, богато украшенных гобеленами; они танцуют в бальных залах со сверкающими канделябрами; гуляют по потаенным тропинкам и находят спрятанные от посторонних глаз сады; вооружаются шпагами, сражаются с колдунами, убегают из подземных темниц, летают на спинах огнедышащих драконов – каждая секунда записывается на видео в высоком разрешении, и по окончании дня посетители Королевства могут купить полнометражный фильм-фэнтези, в котором они исполняют, в зависимости от личных предпочтений, роль главного героя или главного злодея.

Семь спален Замка необычайно красивы – изящные кровати с балдахинами, огромные арочные окна, шкафы из кедра с атласной отделкой, но мне больше по сердцу простота нашего настоящего дома: неотмеченное на карте двенадцатиэтажное строение на северо-западной окраине Королевства, через лес за парковкой служащих и по дороге в Страну Зимы, на тысячном акре парка, на замершей арктической земле. Первые одиннадцать этажей занимают офисы служб – службы эксплуатации, безопасности, отдел стратегического планирования и развития бизнеса, кастодиальный и кадровый отделы. Мы с сестрами живем на двенадцатом этаже. Наш общий дом прост, но уютен: одна комната с чистыми белыми стенами и шкафами, семь опрятных кроватей, оборудованных устройствами для контроля нашего пульса, температуры, подачи кислорода, кровяного давления и других жизненно важных функций во время нашего отдыха, и одно окно, из которого видно чудесное поле пурпурных и голубых цветов, расцветающих прямо за биологически опасными мусорными контейнерами.

Скромная жизнь, как говорит наша Мама, но счастливая.

Наконец, часы бьют девять. Ворота медленно открываются. И мы выходим на солнечный свет в прекрасных платьях, мерцающих, как мириады звезд, для нашего первого из нескольких утренних приветствий посетителей нового дня.

«Надежда», – шепчет Ева, наша старшая сестра, кареглазая, с серебристыми волосами, первая модель принцессы и первая Волшебница, которая носит специальную тиару, полученную в день празднования двухсотлетия парка, – маленькую сапфировую птичку, вырезанную в хрустале. Она смотрит на меня, но я отворачиваю лицо. Я намеренно избегаю ее с тех пор, как Супервизоры дали ей право первенства в ежедневном ритуале выбора платья, и сегодня она, конечно же, выбрала изящное лавандово-желтое испанское кружево, мое любимое. «Благодарность».

«Благодарность», – мягко повторяем мы все, хотя я немного стиснула зубы, произнося это слово.

Ния с силой сжимает мою руку, прежде чем позволить мне идти. Я поворачиваюсь к ней, но взгляд ее глаз цвета морской волны уже далеко, она удаляется от меня, и все, что я вижу – это неясные очертания растрепанных ветром темных волос и струящееся серебристое шелковое платье от-кутюр, похожее на переливающуюся рыбью чешую в ослепительном блеске солнечного света. Ей дали имя мифологической русалки племени маори – Пания, сокращенно Ния. Моя любимая сестра проводит почти все дни, очаровывая публику в лагуне русалок Страны морей, распевая песни, танцуя и ныряя в прохладные изумрудные глубины.

Однако сейчас, наблюдая за ней, я замечаю, что ее плечи напряжены, она натянуто улыбается, и ощущаю, что в моей операционной системе рождается вопрос.

Но пока я не могу оформить его в слова.

Я вижу, как Ния идет сквозь толпу, потом поворачивается, чтобы посветить на гостя. И это – последний раз, когда мы были вместе, до наступления ночи.

6

Корпорация «Королевство», рекламный ролик 92, «Храбрая девочка»

НАТ.

Ролик начинается с того, что страшный огнедышащий дракон пытается съесть двух принцесс в башне замка. Два рыцаря скачут на лошадях, высоко подняв шпаги, и кричат:

ХРАБРЫЙ РЫЦАРЬ 1

(Очень громко)

Не бойтесь, сказочные принцессы! Мы вас спасем!

НАТ.

Камера внезапно переключается на реальность: призрачный задний дворик ресторана на дереве, скользкий ров вокруг и маленькая игуана (дракон), спящая на залитом солнцем подоконнике. Две храбрые маленькие девочки, одетые в костюмы Юми™ и Зара™, дополненные настоящим японским кимоно и нигерийскими ожерельями из бус, исполняют невероятные тройные сальто, выпрыгивая из окна ресторана, и приземляются, как настоящие гимнастки, перед двумя маленькими мальчиками, одетыми принцами. Мопс и золотистый ретривер («боевые кони») стоят рядом с ними.

МАЛЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК 1

(Потрясенное лицо. Его игрушечный меч неловко падает к ногам.)

А?

МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА 1 [ЮМИ]

(Со скрещенными на груди руками.)

Да ладно вам, мальчики. Все знают, что принцесс не надо спасать.

Девочки обмениваются понимающими взглядами, потом прыскают со смеху, увидев «боевых коней», и убегают со сцены. Ролик продолжается под всемирно известный хит Давида «Brave Girl» («Храбрая девочка») эмоциональным, воодушевляющим коллажем сильных девушек со всего мира (спортсменок, танцоров, музыкантов, артистов, ученых и т. д.). В конце ролика показан фейерверк, озаряющий ночное небо, и панорамная приближающаяся съемка крытого перехода в замке, где семь идеальных девочек в сверкающих платьях стоят вместе, держась за руки.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ

Зовет всех храбрых девочек.

Замок ждет вас!

Королевство.

Будущее – за Волшебницами™.

7 Разговор после судебного заседания

[00:04:11–00:04:21]

Д-Р ФОСТЕР: Похоже, ты многому научилась в заключении.

АНА: О да. Например, Вы знали о том, что если смешать виноградное желе с кетчупом, то получится довольно вкусный маринад?

Д-Р ФОСТЕР: Маринад?

АНА: Ну да, больше похожий на кисло-сладкий соус. К цыпленку.

Д-Р ФОСТЕР: Понятно. Что еще ты узнала?

АНА: Попкорн со вкусом чеддера, размоченный в воде, по вкусу очень похож на яичницу-болтунью. В магазинах для заключенных он продается мешками.

Д-Р ФОСТЕР: Похоже, ты изменилась, Ана.

АНА: Обвинение в убийстве сильно меняет человека, д-р Фостер.

8

Октябрь Североафриканского конгони

Двадцать три месяца до суда

Часы перетекают в дни, а дни – во времена года. Для меня и моих сестер зима, весна, лето и осень летят в Королевстве, как семена одуванчика по ветру; и вопрос, который формировался в моей голове, тревожный сигнал о том, что с Нией что-то не так, растворился в сумерках, потому что только в темноте я могу чувствовать себя совершенно спокойно.

За день он исчез совсем.

В нашем плотном графике выступлений и парадов есть перерывы, когда мы вольны гулять, где хотим; тридцать минут здесь, час – там; я провожу свое утро, гуляя, по большей части, по мощенным булыжником улицам Волшебной Земли, где воздух наполнен сладкими запахами молока и выпечки, посещая все мои любимые достопримечательности. Такие места, как Роял Палм, где я впервые ощутила теплоту, когда наблюдала, как мать успокаивает своего плачущего ребенка. Не такую теплоту, которую обычно фиксируют датчики тепла в моей коже, а теплоту, идущую изнутри, согревающую, подобно солнечным лучам. Я захожу в Павильон сказок, перед которым впервые ощутила невероятный трепет в груди, увидев, как двое посетителей со слезами на глазах заново дают друг другу свадебные клятвы. Или иду на перекресток на углу Бинсток и Вайн, где я впервые ощутила непередаваемую легкость, когда спасла маленького мальчика, вылезшего на трамвайные рельсы. Было такое ощущение, словно я превратилась в легкое перышко и улетела с ветром.

Несколько дней я сочиняю песенки о том, что вижу.

«Колодец, где загадывают желания и куда я однажды упала и нашла медную монетку!»

«Кондитер со своими шоколадными плюшками, который никогда не здоровается!»

Сегодня, пока я работала на чайных церемониях и парадах, я проверяла себя на знание деталей, которые большинство посетителей и не подумало бы заметить. Королевство является как бы продолжением меня самой – каждый человек, место и вещь являются частью меня, также как и мои руки, мои мысли, мое бьющееся сердце. Я знаю запах каждого цветка. Форму каждого камня. Мелодию каждой песни. Я знаю, что высота Железного Великана более тысячи футов, что составляет девяносто этажей – это самые высокие в мире американские горки. Я знаю, где найти самые красивые лунные камни в Звездной Стране – это настолько реалистичная имитация межзвездного пространства, что теперь даже NASA использует нашу технологию для обучения своих астронавтов. Я знаю названия каждого генномодифицированного создания в Стране Джунглей, растений и видов животных в биолюминесцентном тропическом лесу Королевства, которых не найти на планете, потому что их там больше нет. Я знаю день рождения каждого малыша в питомнике экзотических видов Воображаемой Страны, где ученые Королевства дают свободу своей фантазии, создавая такие красочные гибридные виды, какие Матушке-Природе и не снились. Полосатые, как зебры, слоны. Зубастые, как кошки, совы. Быстрые, как гепарды, волки. Арабские скакуны с огромными крыльями невероятно красивых бабочек.

Мы называем их слепнями.

Я даже знаю до шажочка каждое место около парка (а их там полно), где радиосигнал Королевства ослабевает настолько, что на короткое время утрачивается возможность его прямой трансляции, а сетевые подключения выходят из строя. Мама, конечно, этого не одобрит, но мы с сестрами часто делимся друг с другом координатами таких мест, когда в течение дня кому-то из нас нужно уединиться. Места вроде Сказочного Леса, где деревья настолько высокие и толстые, что буквально блокируют сигнал. Стадион Морская Пучина, где Wi-Fi беспокоит китов. Дальше на север есть Арктический домик и рядом – Звездная обсерватория, где высоты такие большие, а температуры настолько низкие, что даже самые продвинутые роутеры там постоянно замерзают. И, конечно, лес за обителью Волшебниц, где крысы исцарапали, изгрызли и чуть ли не разодрали на куски все камеры видеонаблюдения в радиусе мили.

Однажды я подслушала, как один подсобный рабочий рассказывал другому о том, почему бесполезно изводить этих крыс. Оказывается, крысы разбивают камеры потому, что достают из них туго смотанные провода, которые затем раздирают на кусочки, чтобы строить из них гнезда и растить в них птенцов. И поэтому бесполезно делать что-либо, чтобы помешать им.

Но иногда я думаю, что за этим стоит нечто большее. Иногда мне кажется, что крысы научились видеть себя в линзах и узнавать собственные отражения. И мне кажется, это делает их безумными.

Я подглядываю иногда за ними ночью: мечутся по углам, снуют вдоль водосточных канав, исчезая в темноте, как если бы они были ее частью. Королевство делает все, чтобы контролировать проблему, но со временем крысы выработали потрясающую нечувствительность к ядам, и все усилия, чтобы истребить их, редко дают хоть какой-то результат.

К счастью, днем они прячутся и остаются в канализационных каналах под парком, куда Мама не разрешает нам ходить, потому что это слишком опасно.

Ева говорит, что она там, конечно, была. Она говорит, что ей нравится чувствовать холодный влажный воздух подземелья. Слушать эхо собственных шагов, когда она ступает по гладкому бетону. Зрелище тлеющих угольков в мусоросжигателе.

Они такие красивые, Ана. Как маленькие сверкающие звезды.

Я думаю, Ева лжет.

Потому что эти крысы, они совсем нас не боятся. Они не распознают наш запах. И они непредсказуемы. Дикие звери не уважают законы Королевства, как это делают наши гибридные животные.

Это те законы, благодаря которым мы живем в безопасности.

*** 

После ежевечерней молитвы и поминания Алисы я забираюсь в кровать в ожидании Мамы, которая меня уложит. Когда она, наконец, встает надо мной, когда я чувствую знакомое натяжение шелковых наручников, стягивающихся на моих запястьях, я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, очищающий меня от всех треволнений дня, как летний дождь.

«Ана?» – шепчет Ния, когда Мама ушла. Я поворачиваюсь, пытаясь разглядеть ее в темноте.

«Почему зарянки не покидают свои гнезда?» – шепчет она. Ее темные волосы волнами разметались по подушке. Я могу расслышать, как она позвякивает шармами на любимом браслете. Морская раковина. Дельфин. Маленькая золотая рыбка. – «Почему они не улетают, Ана?»

Я знаю, о чем она на самом деле спрашивает.

Почему мы никогда не покидаем это место?

Много лет назад мы с сестрами придумали новый способ общения – наш собственный секретный язык, – чтобы свободно общаться на запретные темы и чтобы Супервизоры не могли понять нас.

Супервизоры всегда нас прослушивают.

Всегда наблюдают за нами через наши же окуляры, напрямую транслирующие сигналы.

Всегда следят за нами с помощью чипов GPS-навигации, вживленных в наши запястья.

«Потому что они вьют гнезда», – шепчу я в ответ. «Потому что гнезда обеспечивают их безопасность».

Потому что мы любимы. Потому что мы были избраны.

И еще, конечно, потому, что я не произношу вслух: из-за того, что случилось с Алисой.

Ния еще новенькая – она живет с нами всего тринадцать месяцев, с сентября Дарвиновской лисицы – поэтому я понимаю, что ее любопытство совершенно естественно. Уроки Алисы еще не усвоены.

Раньше я тоже иногда уставала от одних и тех же песен. Одних и тех же неуправляемых детей. Одних и тех же мужчин, которые заглядываются на других женщин, пока их жены не видят. И все же вопросы Нии всегда оставляют во мне ощущение дискомфорта. Как легкое жжение под кожей, ледяной жар, расходящийся по венам каждый раз, когда я подхожу слишком близко к границам парка, слишком близко к шлюзу.

«Но если они не могут найти достаточно еды, как они переживают зиму?»

Если люди за пределами Королевства так бедны, на что они покупают билеты в парк?

«Они собирают зерна на много сезонов, Ния. Понятно?»

Я надеюсь, что однажды она научится не думать о мире за границей парковки, за пределами Зеленого Света, как научилась я. Пропускные пункты и трущобы. Жестокость и нищета. Коррупция и страх. Истории, которые рассказывали нам Мама и Папа, истории, которые мы никогда не рассказываем нашим гостям, так много работавшим и стольким пожертвовавшим ради того, чтобы увидеть нас, слишком ужасны, чтобы их вспоминать. А мы, будучи Волшебницами, не должны иметь ничего общего с насилием и страхом, уродством и ужасами.

В моем Королевстве «И жили они долго и счастливо» не просто обещание, это – правило.

Именно поэтому каждый раз, когда моя маленькая сестричка плачет от того, что вода в Лагуне русалок слишком холодная, или от того, что каждое утро у нее на запястьях появляется раздражение, я напоминаю ей о том, как нам повезло и как нас любят.

«Но откуда медведь знает? – спрашивает Ния шепотом. – Откуда медведь знает, что мед сладкий, если он никогда не находил улей?»

Откуда ты знаешь, что это настоящая любовь, если ты никогда не любила прежде?

«Это просто, – я поворачиваю свои запястья в прикроватных наручниках так, чтобы дотронуться в темноте до ее руки. – Если бы он не был сладкий, все пчелы улетели бы прочь».

Если бы они не любили нас, они бы никогда не построили шлюз.

9 Справка для суда № 19A

От кого: Наблюдатель 1A – Подразделение Волшебниц

<proc1A@kingdomcorp.com>

Кому: Всему персоналу – Отделу безопасности & Отделу учебной подготовки <stdirect@kingdomcorp.com>

Тема: Ана

Дата & Время: 8 сентября, 14:32

Ана демонстрирует уникальную тягу к природе, проводит большую часть своего свободного времени, общаясь с ранее исчезнувшими биологическими видами парка [разговаривает с ними, поет им песни, причесывает, кормит, реагирует соответствующими параметрами на их программируемые эмоциональные отклики – привязанность, страх, удовольствие, боль и т. д.].

На сегодняшний день, несмотря на то что это предпочтение не оказывает негативного влияния на ее общий рейтинг Волшебницы (она постоянно набирает баллы в диапазоне от 3,4 до 5,6), я предлагаю рассмотреть возможность использования ее пристрастия к животным в качестве мотивационного вознаграждения для повышения уровня ее взаимодействия с посетителями и дальнейшей поддержки ее социального развития.

10 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Г-н Касей, будьте добры, снимите шляпу.

Г-Н КЭМЕРОН КАСЕЙ, бывший главный дрессировщик корпорации «Королевство», программы гибридных и ранее исчезнувших биологических видов: Да, мэм. Извините. Извините, Ваша честь.

СУДЬЯ: Мисс Бэлл, продолжайте.

МИСС БЭЛЛ: Г-н Касей, как долго Вы работали в Королевстве?

Г-Н КАСЕЙ: Меня взяли на работу сразу после магистратуры, значит, больше десяти лет.

МИСС БЭЛЛ: И в течение всего этого времени Вы работали только дрессировщиком?

Г-Н КАСЕЙ: Да.

МИСС БЭЛЛ: Это то, чем Вы всегда хотели заниматься? Работать с животными?

Г-Н КАСЕЙ: Всю свою жизнь.

МИСС БЭЛЛ: С какими-то определенными видами животных?

Г-Н КАСЕЙ: В основном, с хищниками. Медведи. Волки. Большие кошки – тигры, львы, леопарды. Мне нравится, что с ними шутки плохи. Никто не говорит им, что нужно делать.

МИСС БЭЛЛ: А Вы разве не говорили им, что делать?

Г-Н КАСЕЙ: Хм, да…

Г-Н РОБЕРТ ХЭЙЗ, ведущий юрисконсультант корпорации «Королевство»: Протестую. Какое это имеет отношение к делу?

СУДЬЯ: Принято.

МИСС БЭЛЛ: Г-н Касей, во время работы Вы когда-нибудь были сильно травмированы?

Г-Н КАСЕЙ: Нет. Животные на меня рычали, бодали, кусали, царапали, но никогда ничего серьезного. Я растил этих гибридов с пеленок. Они уважали меня. Доверяли мне. Они любили меня.

МИСС БЭЛЛ: Другими словами, Вы верите в то, что все гибридные животные парка могут иметь чувства? Вы верите, что они способны любить?

Г-Н КАСЕЙ: Я имел в виду, что они знали, что должны мне подчиняться.

11

Ноябрь Белого медведя

Двадцать два месяца до суда

Гора высокая, но мы все равно поднимаемся; вершины нависают над нами, пока мы преодолеваем подъем к высотам Сахарной Вершины – знаменитому альпийскому пику Страны Зимы. Здесь любители острых ощущений могут кататься на любом уровне сложности: тут есть очень комфортные трассы для начинающих, покрытые мелким сахаром трассы для сноубордистов, коварные трехполосные «черные» трассы – настоящая зимняя страна-сказка, которую большинство людей, живущих за пределами Королевства, никогда не видели и никогда больше не увидят.

Говорят, что там, за границей Зеленого Света, стало слишком тепло, чтобы выпадал снег.

«Сколько еще нам подниматься?» – шепчет Кая, хотя она и сама видит вершину. В лавандовом отблеске сумерек она выглядит как ангел, в красивом сердцевидном вырезе ее платья поблескивают крошечные бледно-розовые хрусталики.

«Уже почти пришли», – говорю я, сожалея о том, что Ния не пошла с нами. Но ее никогда так не интересовали новорожденные детеныши гибридов, как меня.

Я вдыхаю морозный воздух, доносящий вкусный запах горячего шоколада. В сотнях футов под нами посетители скачут по снегу на серых в яблоках исландских пони и потягивают горячий шоколад в уютных шале на горных склонах. Они купаются в горячих биосферных источниках, катаются на коньках по затянутым льдом прудам и нежатся в Хрустальном Шато – роскошном спа-отеле, сделанном изо льда. Даже ночное небо здесь выглядит волшебно – имитация солнечного спектра из цветов электрик и плазменно зеленого, вспышки которого танцуют и кружатся над головой.

Я еще раз бросаю взгляд вниз и слышу предупредительный сигнал в своей системе.

Трудно поверить, что так далеко внизу, спрятанный в этих снегах, затаился дикий зверь – создание, которому здесь не рады. Маленький облезлый волк – так сказал один из охранников, не подозревая, что я его подслушиваю. Или, может быть, лиса. Бешеный. Безумный. Опасный.

Должно быть, прорыл дыру где-то в шлюзе. Испытывает на прочность все это чертово ограждение.

Я максимально увеличиваю дальность видения линз, тщательно сканируя горный склон, хотя не могу сказать, зачем я это делаю. Когда взгляд выхватывает несколько маленьких, но ясно различимых силуэтов животных (вроде бы кролики) и красный след, ведущий в заснеженный лес, я шумно охаю и держусь поближе к Кае. Мое тело выдерживает температуры гораздо более низкие, чем возможны на Земле, даже ниже, чем температуры самых холодных ночей в Антарктиде до эпохи таяния ледников, но сегодня ночью я вся дрожу, и вовсе не из-за холодного воздуха. Причина – мысли о желтых светящихся диких глазах, преследующих нас в ночи сквозь деревья.

Я делаю несколько глубоких вдохов и напоминаю себе о том, что, как только мы придем в нужное место, все позабудется.

И, наконец, мы видим… его.

Ursus maritimus.

Белый медведь.

Первый белый медведь за последние сорок лет.

Королевство, знаменитое своими передовыми научными исследованиями, суперсовременными интерактивными технологиями и глубокой приверженностью идее биологической консервации, не только несет ответственность за самые большие и лучшие в мире аттракционы. Оно посвящает себя миссии восстановления на Земле наименее защищенных видов и подвидов животных, многие из которых уже исчезли из естественной природы. Все годы с момента моего приезда, с июня Пятнистой Совы, группа ученых международного уровня ежемесячно восстанавливает в Королевстве по одному виду из ранее исчезнувших.

Птицы. Рыбы. Амфибии. Млекопитающие. Сумчатые. Рептилии.

У нас есть даже динозавр, пусть и маленький, размером с цыпленка.

«Думаешь, г-н Касей позволит нам войти?» – спрашиваю я Каю. Над головой блестят звезды, и в парке начинают звонить колокола, возвещающие об окончании дня. «Уже пора закрываться».

Темноглазая Кая жмурится. Она не любит высоту. «Он сказал мне прийти поздно, – говорит она. – И велел привести друга».

Не могу объяснить, почему меня так радует медведь – я одинаково ценю всех животных, – но что-то в его появлении есть особенное, что-то необыкновенное. Может быть, дело в сказке, которую Мама читала нам много лет назад. О принцессе, которая мечтала о золотом кольце, и о белом медведе, который приносил его ей. Или, может быть, это чувство рождается из воспоминания о последнем, ранее исчезнувшем виде в Стране Зимы – единороге, который умер до достижения зрелости, и теперь этот детеныш белого медведя дает ощущение нового начала.

Когда двери лифта открываются, мы с хрустом ступаем на искусственный снег и идем к Арктическому домику, где уже нет посетителей. И когда раздвигаются стеклянные двери, я проникаюсь уверенностью, что детеныш белого медведя – это самое красивое существо, которое я когда-либо видела.

Он там, дремлет на выступе скалы сразу за стеклом, его гибридная шуба такая невероятно белая, словно он сделан из снега.

Мне понадобилось три секунды, чтобы запомнить каждую его деталь – маленькие квадратные лапы, нос в форме сердечка, толстый животик, который мягко раздувается при дыхании. «Привет, малыш, – шепчу я, прижимая ладони к ледяному стеклу. – Будешь моим другом?»

«Привет! Смотрите, кто пришел!» – раздается внезапно голос позади нас. Я сразу же узнала, чей он. Это – Кэмерон Касей, дрессировщик зверей из Техаса. Волосы у него шоколадного оттенка, глаза – цвета изумрудного поля, а улыбка настолько яркая и такая симметричная, что с трудом верится, что так на самом деле бывает. «Леди, вы припозднились, – говорит он и подмигивает мне, когда наши глаза встречаются. – Я уже решил, что вы не придете».

«Даже чудесам нужно немного времени», – отвечает Кая, взмахивая ресницами.

Это клише, но г-н Касей смеется так, словно впервые услышал эту фразу. «А ты с характером, Кая», – говорит он и целует ее в щеку.

Она хихикает. «Чтобы летать, необязательно иметь крылья».

Она хорошая девочка, эта Кая, но, как и все устаревшие модели, постоянно проговаривает одни и те же фразы вместо того, чтобы придумывать собственные; из-за этого она стала самой популярной принцессой среди маленьких посетителей парка, детей до 7 лет.

Иногда, пока она не слышит, мои сестры говорят о ней жестокие вещи.

Что ее аппаратная часть неисправна. Что ее процессоры тормозят.

Или еще что похуже.

«На своих сезонных совещаниях Инвесторы не высказываются против ее болтовни», – услышала я однажды от Евы, когда она облачалась в вечернее платье иллюзорно-голубого цвета – он менялся в лунном свете. «Хотя, вероятно, они здесь много и не разговаривают, – смеется она. – Во всяком случае, не говорят того, что Кая могла бы запомнить».

Я не уверена в том, что Кая вообще что-то запоминает, но я не считаю, что она медленно соображает. Я думаю, что она умнее всех нас и любит перестраховываться. Кроме того, Ева должна быть осторожна в выборе слов и думать о том, что говорит. Из нас семерых ее техническое решение – самое старое, и поэтому вероятность ее отказа максимальна. Если кому и требуется полная переустановка системы, так это ей.

Г-н Касей резко повернул голову в мою сторону. «Почему ты не привела с собой ту сексуальную русалку, Панию, вместо этой девочки?» – спрашивает он Каю тихим голосом. Но не настолько тихим, чтобы я не услышала. У меня исключительный слух, лучше чем у любого человека или зверя.

Меня не волнует, что г-н Касей предпочитает Нию – в этом сезоне ее серебристое шелковое платье выглядит просто потрясающе – хотя мне никогда не понять, что так привлекает людей в русалках. В мифологии русалки – это не миловидные, теплые или нежные создания; это монстры, соблазняющие моряков своей красотой и утягивающие их в морскую пучину, чтобы мучить их там. Топить их. Пожирать их.

«Он потрясающий», – громко говорю я, натягивая улыбку в надежде вернуть г-ну Касею хорошее настроение. Мы хорошо умеем это делать: отвлекать внимание, задабривать, чувствовать настроения людей. – «Сколько ему, вы говорите?»

Это работает. Г-н Касей расслабляется. Что бы там ни говорили, но г-н Касей любит свою работу. «Всего четыре месяца. Чертенок объелся нерпой. Поэтому он в отключке. Но не волнуйтесь, скоро он проснется и начнет клянчить еду снова». Внезапно он прильнул к стеклу. Я проследила за его взглядом и заметила сгорбившегося подсобного рабочего внутри ограждения, сгребающего лопатой грязный снег в люковый затвор печи, которая, как я знаю, используется для сжигания мусора и находится в сотнях футах под парком. «Эй! Чен! Не забудь обработать воду. Она выглядит зеленой, а новые команды прибудут сюда на рассвете».

Тотчас же я замечаю темные злые глаза юноши. Маленький шрам над верхней губой. Черные волосы, поблескивающие в свете, как вороньи перья. Что-то в его облике кажется мне знакомым, хотя я уверена, что он новенький.

Как-никак, я никогда не забываю лица.

«Ты слышал, что я сказал?» – г-н Касей вскидывает руки, видя, что мальчик просто смотрит на него в упор.

Наконец юноша кивает. «Я слышал вас», – говорит он. Его голос приглушается стеклом. На секунду наши взгляды встречаются. Мое приложение распознавания лиц обычно не работает на таком большом расстоянии, но на сей раз, к моему удовольствию, после сканирования радужных оболочек его глаз мне выдается идентификационный номер.

Корпорация «Королевство»

Имя: Оуэн Чен. ID: 9-01-3-7219

Команда: Обслуживание

Уровень допуска к секретной информации: 10

Я моргаю.

Подсобные рабочие, как правило, имеют уровень допуска не выше пятого.

Это неожиданно.

В моей голове закружился вихрь вопросов, но я отвлекаюсь: медведь зашевелился. Он зевает, потягивается и открывает глаза – бледно-голубые, прозрачные, как окружающий его лед.

«Прекрасно, – говорит г-н Касей. – Маленький меховой колобок наконец-то проснулся. Я мигом».

Он исчезает, ныряя в ограждение, вновь появляется по ту сторону стекла и вытаскивает детеныша. Через секунду он возвращается с ним на смотровую площадку. «Съешь свое сердце, Принцесса», – говорит он, опуская его мне в руки, как маленький снежный мешочек.

На мгновение все, что я могу делать – это смотреть на детеныша. На его идеальный носик, идеальный рот, идеальные лапы и идеальную мордочку. Он обнюхивает меня, словно говоря «Привет!».

«О господи», – шепчу я, пряча лицо в очень мягком, черно-белом пушке под его подбородком. Кая суетится вокруг меня. Но отрицательно мотает головой, когда я предлагаю ей подержать его.

«Я уроню его», – говорит она и хихикает.

«Ладно, – говорит г-н Касей через несколько минут и забирает детеныша из моих рук. – Время игр окончено». Прежде чем я успеваю с ним попрощаться, он хватает малыша за шкирку, от чего тот просыпается, и возвращает его за ограждение.

«Вы не должны так грубо с ним обращаться, – говорю я, когда он возвращается. – Он еще совсем малыш».

На лице г-на Касея промелькнула тень. «Неужели? – подчеркнуто медленно говорит он, и в его словах я ощущаю смертельный холод. – Ты собираешься учить меня, как я должен делать свою работу, а?»

«Она не это имела в виду, – быстро говорит Кая. – Когда идет дождь, смотрите на радугу»!

В тусклом арктическом свете глаза г-на Касея вспыхивают янтарным цветом, и мне внезапно вспоминается бенгальский тигр, которого он однажды отхлестал за то, что тот посмел рычать на него во время представления. Воспоминание вызывает в груди странное, некомфортное чувство. Тяжесть, давление, словно меня медленно выжимают.

Вскрикивающие посетители, несущиеся в первом большом аттракционе «американские горки».

«Извините, – говорю я, – Кая права. Я не это имела в виду». Мое дыхание сбивается, и в голове появляются странные мысли, беспорядочный калейдоскоп образов и звуков, который я не могу остановить.

Гроза обрушивается на нашу спальню, ветви царапают крышу, как когти зверя.

Г-н Касей хватает мою руку и сжимает так сильно, что я вскрикиваю. Не потому что больно – Волшебницы не могут чувствовать боль, только давление, а потому что внезапное движение напугало меня. Он не должен ТАК трогать нас. И он знает это. «Пожалуйста, г-н Касей. Прекратите». Он отпускает меня, и я падаю на пол в облако английского тюля бледно-желтого цвета, несущего всюду за мной солнечный свет, тюля, который поддерживает мою руку, как сломанное крыло.

Искусственный хвост русалки у Нии; сверкающий, блестящий; как переливающиеся на солнце бриллианты.

«Ну, успокойся, пожалуйста, – говорит он. – Господи, я просто пошутил. Не надо делать из мухи слона».

Я быстро задаю поиск выражения «делать из мухи слона» – идиомы часто ставят меня в тупик, но сигнал Королевства здесь, так высоко в горах, прерывистый, и мне возвращается результат: «Поиск не выполнен».

Г-н Касей подходит ближе, нависая надо мной. «Вы, Волшебницы, такие гадкие, ты знаешь? Все вы, каждая из вас. – Уголки его губ изгибаются в ухмылке, от которой у меня в ужасе перекручивает живот. – Хорошо, что на вас так приятно смотреть, иначе бы я собственноручно вас всех поубивал».

Словно далеко-далеко, в моих ушах мягко зазвенел колокольчик предупреждения.

Порядок. Чудо. Красота. Послушание. Безопасность.

Я ощущаю тесноту в груди.

Его слова – угроза безопасности.

Незамедлительно я переключаюсь в Безопасный Режим, вручную задаю настройки, снижающие скорость работы процессора, и отключаю все вспомогательные приложения – запах, слух, речь и реакторы центра страха, для того чтобы в стрессовой ситуации сохранять невозмутимость. Как объясняла нам Мама, чем менее мы уравновешены, тем больше подвержены риску повреждения.

«Спасибо, что позволили нам увидеть детеныша, – говорю я спокойно, поднимаясь на ноги. – Нам пора возвращаться в Волшебную Страну, а не то…»

«Подожди, – прерывает меня г-н Касей. – Я хочу показать тебе кое-что. – Его улыбка становится шире. – Внизу. В VIP-кабинете».

Он берет меня за руку, но, к моему удивлению, Кая делает шаг вперед. «Я пойду с вами, г-н Касей».

Я хмурюсь. Что она делает? «Кая, – говорю я мягко, пытаясь поймать ее взгляд. – Нам пора идти. Мама будет беспокоиться».

«Помогая другим, – сладко улыбается она, – мы помогаем себе».

Г-н Касей переводит взгляд с меня на нее. «Все равно, – наконец мямлит он, беря Каю за руку. – Это ничего не меняет».

Я смотрю, как они исчезают в глубине темного коридора, его рука лежит на ее спине, и мой желудок скручивается, хотя я и не понимаю, от чего. Я говорю себе, что г-н Касей, вероятно, хочет показать Кае новый экспонат белуги. Или, может быть, представление пингвинов? Потом я вспоминаю: белуг обычно в это время кормят. А пингвины спокойно возлегают на скалах.

Когда я замечаю, что подсобный рабочий (г-н Касей назвал его «Чен») наблюдает за мной с другой стороны глубокого чистого пруда, предупреждающий колокольчик начинает громче звенеть в моих ушах. «Это – неправильно», – говорят мне его глаза.

Я прижимаю руку к груди, когда мой моторчик внезапно сбивается с ритма. И вдруг меня осеняет – я внезапно понимаю, для чего г-н Касей пригласил нас в Страну Зимы.

Добро пожаловать в Королевство…

Ваше желание для нас – команда к исполнению.

12 Разговор после судебного заседания

[00:11:09–00:11:10]

Д-Р ФОСТЕР: Вы спорили с Оуэном той ночью, когда он исчез?

АНА: Мы не спорили. У нас был разговор.

Д-Р ФОСТЕР: Очень эмоциональный разговор, как показывают записи с камер видеонаблюдения.

АНА: Он был расстроен.

Д-Р ФОСТЕР: Чем?

АНА: Тем, что случилось до этого.

Д-Р ФОСТЕР: Правильно. Посетительница сказала кое-что, да? Кое-что про тебя?

АНА: Да. Один из посетителей называл меня ужасными именами.

Д-Р ФОСТЕР: Что она сказала?

АНА: [Молчание]

Д-Р ФОСТЕР: Ана?

АНА: Она назвала меня монстром.

Д-Р ФОСТЕР: А почему, интересно, это так задело Оуэна?

АНА: Что Вы имеете ввиду?

Д-Р ФОСТЕР: Ну. . ты и есть монстр, в каком-то смысле. Разве Оуэн думал иначе?

13

Декабрь Гиацинтового ара

Двадцать один месяц до суда

Я чувствую острую, как клинок, внезапную боль. Мои глаза начинают гореть.

Что-то сочится, нет, течет из моих глаз. Какая-то инородная субстанция – мокрая, теплая, соленая на вкус, когда попадает на губы, как морская вода из Лагуны Русалок. Я подношу трясущиеся руки к щекам и осторожно дотрагиваюсь до них.

Я плачу.

«Папа не должен это видеть, – резко говорит Ева, и я отворачиваю лицо к стене. – Плач – это не волшебно».

Я резко отворачиваюсь, жадно глотая воздух. На секунду возникает ощущение, что руки г-на Касея трогают меня везде, пробегают сквозь волосы, ощупывают через ткань платья.

Я пытаюсь вздохнуть.

Он не трогал меня. ТАК не трогал.

Я думаю о Кае. Вспоминаю ее сладкую улыбку. Носик кнопочкой. Мягкий голос и блестящие глаза, большие и карие, как у косули. От воспоминания о том, как г-н Касей уводит ее вниз по арктическому коридору, на коже проступает липкий пот. Холодный.

Я никогда больше не позволю ему трогать ее.

«Ана? – в темноте рука Нии находит мою. – Ты в порядке?»

Я откидываюсь на подушку, тяжело дыша, с лихорадочно бьющимся сердцем – словно я бежала несколько дней. В каком-то смысле так и есть.

«Что случилось? – шепчет Ния. – Ты заболела?»

«Не думаю». Я подтягиваю колени к груди и дрожу. После того случая с г-ном Касеем мне каждую ночь снится один и тот же сон. И ночь за ночью, несмотря на все мои попытки, несмотря на все мои усилия бежать как можно быстрее, я не могу убежать от него.

Но не это пугает меня больше всего.

Хуже всего то, что я вообще вижу сны.

*** 

Я решаю поделиться своими тревожными наблюдениями с Папой во время регулярного утреннего осмотра. В конце концов, Волшебницы тоже могут ошибаться; время от времени нам требуется настройка.

«Ничего неправильного с тобой не происходит. Все прекрасно. Ты прекрасна», – улыбаясь, заверяет меня Папа. Его офтальмоскоп так ярко светит мне в глаза, что на секунду мне кажется, будто он может видеть мои мысли. «У тебя немного пониженный уровень железа в крови. Мы увеличим его дозу в твоем рационе и будем держать это на контроле. Но в остальном с тобой все в полном порядке. По крайней мере, физически».

Я киваю. «Спасибо!»

Он садится рядом со мной. «О чем ты думаешь, Ана?»

«Папа, я… – Я отвожу глаза от его озабоченного лица. – Я думаю, что сделала что-то такое, чего не должна была делать».

Папа морщит лоб. «Ты нарушила какое-то правило?»

Да. Нет. Это случилось не по моей вине.

Персоналу Королевства и Волшебницам запрещено взаимодействовать. Нам нельзя разговаривать. Я чувствую большой комок, застрявший в горле. Но правила не остановили г-на Касея. Что еще могло бы случиться, если бы Кая не согласилась идти вместо меня? Что еще мог бы он сделать? Внезапно во мне возникает новое чувство – словно опускается занавес, и я скрываюсь в тени – но дать ему название я не могу.

Я отвожу взгляд, не зная, что сказать, как. Не то чтобы я сделала что-то неправильное… я чувствую что-то неправильное, словно мой мозг не работает так, как должен, так, как всегда работал. Но как я могу объяснить это Папе? Как рассказать ему, что с некоторых пор в часы отдыха вместо того, чтобы обновлять свои приложения, или просматривать одобренную Королевством фильмотеку, или повторно сканировать свой архив произведений Шекспира, мой ум переносится в другой мир, полный страха, смущения и монстров собственного изобретения?

«Ана?»

Что-то со мной точно не так. Я знаю это. Какой-то исчезнувший нейронный путь; какое-то часто отказывающее, неисправное соединение. Что-то такое, что я не могу контролировать, что исподволь, потихоньку меняет меня. Сама мысль об этом вызывает у меня слезы. Что очень странно, потому что я не умею плакать. Плач не является частью моей программы.

«Ана, ты меня слушаешь?»

Я поднимаю на него глаза и улыбаюсь.

«Мне уже лучше, Папа. Я не хотела беспокоить тебя».

***

Сон окутывает меня еще много часов, как низко стелящийся туман, через который даже солнце не может пробиться. Даже Ния не может его прогнать. Я взяла ее с собой в Страну Сафари, потому что знаю, как она любит это место; к тому же сегодня исполняется ровно год, как Ния приехала в Королевство. В самые оживленные часы работы парка, обычно с 9 до 18, Супервизоры просят нас не путешествовать вместе – в конце концов, Волшебниц всего лишь семеро на несколько тысяч посетителей, которые каждый день приходят посмотреть на нас. Но на этой неделе мой рейтинг был особенно высоким, и поэтому Мама сделала мне подарок: этим вечером мне разрешено провести ровно один час свободного времени с любой из сестер на выбор.

Конечно же, я выбрала Нию.

Сегодня я заметила, уже в который раз, что она ведет себя немного… необычно. Тихая. Апатичная. Интересно, ест ли она все, что ей дают?

Возможно, для моего беспокойства (так называется это ощущение?) нет никакой веской причины. Возможно, безмятежность саванны успокоит и мои чувства.

Но почти сразу я осознала, что безмятежность – неподходящее слово, во всяком случае сегодня.

«Здесь вы можете остановиться, чтобы понаблюдать за восстановленной природной средой Африки…» Вездеход, везущий нашу группу, движется медленно, и голос гида в громкоговорителе умолкает, когда мы внезапно останавливаемся.

«Смотрите». Он указывает на луг, где в рассеянной тени акаций пасется стадо зебр. С моего места в четвертом последнем ряду (Волшебницы должны всегда сидеть на самом верхнем ряду автомобилей – так поддерживается иллюзия нашего королевского статуса) я быстро определяю причину нашей остановки. В десяти ярдах от того места, где собрались зебры, притаились в засаде три львицы, их тела так приникли к земле, что я смогла разглядеть только кончики их хвостов среди гибкой травы.

«Мамочка, – шепчет мальчик в первом ряду, – эти плохие львы собираются съесть милых зебр?»

«Да, милый», – отвечает мать, наблюдая разворачивающуюся перед глазами сцену в особый бинокль, выдаваемый в Королевстве. «Но не волнуйся. Им не будет больно. Звери здесь ненастоящие».

Я поджимаю губы. Это правда, что звери не чувствуют боли, поэтому женщина права… но не до конца. Я опускаю взгляд на свои руки и смотрю на голубоватые вены, проступающие под кожей.

Так или иначе, но как определить, что есть настоящее?

Интересно, эта мать тоже, как и многие другие люди, считает, что методики, применяемые в Королевстве, неэтичны? Многие люди считают неправильным с моральной точки зрения возвращать к жизни исчезнувшие виды и делать это способом, предполагающим полное слияние природы и технологий. Полученные таким способом животные больше не могут относиться к чисто биологическим видам, но при этом и не являются технологическим продуктом; они – и то, и другое.

Гибриды.

Гид продолжает бубнить: «Все эти животные рождены под наблюдением ученых в рамках нашей передовой программы восстановления ранее исчезнувших видов…» Я слышала эту речь столько раз, что помню ее наизусть.

«Идешь? – шепчу я Ние. – Мы почти пришли». Но Ния не отвечает. Она слишком занята разглядыванием подростка, сидящего перед нами, зачарованного видом саванны и быстро делающего снимки камерой телефона.

Я перевожу взгляд с Нии на мальчика и обратно. Почему она так заинтересовалась его телефоном? Она, как и я, знает, что телефоны под запретом.

«Ну же, – я легонько толкаю ее локтем, – пошли».

«Я передумала, – спокойно говорит она, не отрывая глаз от мальчика. – Я могу пойти к источнику в другой раз. Ты иди сама».

Это неожиданно.

«Но сегодня твой особенный день. Я думала, ты захочешь провести его вместе со мной».

Ния вскидывает на меня глаза – такие чистые и яркие, что в них можно разглядеть собственное отражение. «Иди без меня, – говорит она. – Мы увидимся во время вечернего чаепития в Гостиной Розы Шиповника в четыре часа. Договорились?»

Я замечаю новое чувство в груди. Медленное, но ощутимое сжимание, как будто выпускают воздух из шарика.

Разочарование.

«Хорошо, – отвечаю я, всеми силами стараясь, чтобы голос звучал весело. – Это твой день. Ты и выбираешь». Лицо Нии просветлело. «Спасибо, Ана, – пожимает она мне руку. – Я знала, что ты поймешь».

Я изящно машу рукой группе туристов на прощание и осторожно спускаюсь к источнику. Может быть, все к лучшему, говорю я себе. Может быть, Ния больше не нуждается во мне так, как всегда нуждалась. Может быть, после стольких месяцев она, наконец, освоилась здесь в своей роли.

Может быть, я ей помогла.

Я делаю глубокий вдох. Эта мысль смягчает боль.

«Но мамочка, они же съедят ее! – слышу я голос того же мальчика, когда иду через саванну. – Львы съедят Ану!»

Я поворачиваюсь и одариваю его ободряющей улыбкой, приседаю в реверансе и иду дальше.

«Не бойся, малыш, – убеждает его гид. – Гибриды охотятся только на тех, на кого запрограммированы охотиться. Она в полной безопасности».

В безопасности.

Большой вопрос: а знаю ли я, что это слово означает на самом деле?

Вскоре меня отвлекает мягкое шуршание.

Развязка может произойти в любую секунду. Львицы остаются невидимыми в высокой траве. Я задерживаю дыхание.

Через мгновение вспыхивает коричневое пятно, мелькает сплетение изящных полосок, раздается грохот копыт. Поднимается густое облако пыли – рычание, ворчание, испуганное ржание и потом – гортанный, пронзительный крик.

Мальчик бросается в объятия матери и зарывается головой в ее живот.

«Вот так происходит естественный отбор в природе, – говорит гид, заводя двигатель автомобиля. – Самые быстрые зебры выживают, самые медленные…»

В перерыве между посещениями групп прибудет команда уборщиков, чтобы убрать все уцелевшие и годные к повторному использованию детали. Прежде чем они появятся (Волшебницы не должны взаимодействовать с травмированными субъектами из-за высокого риска повреждения), я подхожу к зебре или к тому, что от нее осталось – месиву из мускул, костей и порванной проводки, – и, тщательно просканировав местность вокруг на наличие львов, опускаюсь на колени. Боль пронзает мою грудь, когда я вижу россыпь пятен на переднем левом копыте животного – необычное генетическое изменение, которое отличало эту зебру от ее братьев и сестер. Ее звали EZ4310. Я знала ее с рождения.

«Твоя жизнь не была бессмысленной, – говорю я, склоняясь над ней, чтобы погладить ее по гриве. – Ты имела значение».

При звуке моего голоса зебра поднимает глаза на меня, и ее зрачки становятся большими, как блюдца.

Она все еще работает.

На последнем издыхании.

Я смотрю на ее конечности, перекрученные и разодранные. Трава смешалась с проводами и внутренностями. Земля, пропитанная густой, иссиня черной жидкостью, похожей на масло. Сидя рядом с зеброй, я наполняюсь новым чувством, словно в моей груди образуется глубокая трещина.

«Все хорошо, малыш, – шепчу я и беру ее голову в свои ладони. – Ты можешь уходить».

Зебра несколько раз моргает, и я вижу собственное отражение в ее теплых карих глазах. Потом, понемногу, ее взгляд уплывает куда-то далеко, словно она смотрит в небо сквозь меня. Наконец тело обмякает в моих руках.

Она ушла.

Моя грудь сильно болит, хотя я не знаю, отчего.

Ведь выключение и упокоение являются естественными этапами наших технологических жизней.

«Спокойной ночи, старый друг, – шепчу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в нос. – Беги быстро на облака».

Громыхание джипа возвращает меня к реальности – команда уборщиков приближается, но когда я разворачиваюсь, мой взгляд выхватывает одного подсобного рабочего. Издалека, в тот момент, когда в его волосах играет солнце, он кажется черным отсветом за колесом. Я быстро вскакиваю на ноги.

Это тот же самый юноша, которого я видела в клетке белого медведя.

Оуэн Чен. ID: 9-01-3-7219. Уровень доступа: 10.

Когда его автомобиль останавливается, я внезапно чувствую спазм в животе от страха.

«Тебе нельзя находиться здесь, – говорит он, выбираясь из джипа. – Надеюсь, ты ничего не трогала такого, чего тебе нельзя трогать».

Моя улыбка меркнет. «Мне разрешено ходить везде, где хочется, в нерабочее время, – отвечаю я. – Я знаю правила лучше тебя».

Не могу поверить, что я ТАК сказала. Быстро меняю выражение лица с нескромного на смущенное, надеясь, что не обидела его. Не хочу, чтобы он говорил Супервизорам о моем дерзком поведении.

К моему удивлению, он смеется. «Правда?»

Я киваю. «Я здесь живу всю свою жизнь. А ты – новичок».

Ну вот, опять. Этот самоуверенный дерзкий тон.

Что со мной происходит? Что-то сбилось во мне?

«Справедливо». Он пожимает плечами и, прежде чем подойти к останкам зебры, достает из заплечной сумки белые санитарные перчатки. «Тебе лучше идти, – говорит он, бросая взгляд на мое платье. – Оно может… испачкаться».

Я делаю несколько шагов назад, но продолжаю внимательно наблюдать за тем, как он начинает делать свою тяжелую работу, разбирая и очищая остов от тканей, органов и проводки. Я никогда раньше не наблюдала этот процесс настолько близко, и, хотя мне по-прежнему больно за EZ4310, не могу оторвать глаз. Я осознаю, сколько красоты в том, как детали гармонично подходят друг другу. Словно редкий сложный пазл. Проволочные пружины и металлические винты нижней челюсти. Гелеобразная жидкость, вытекающая из спинного мозга, – сверкающая и голубая, как биосферный источник. Изгиб костей и суставные ямки. Даже его блестящие карие глаза со встроенными камерами высокого разрешения, которые Супервизоры извлекут и будут использовать для изучения поведения животного.

Я знаю о них, потому что у меня есть такие же.

«Тебе помочь? – спрашиваю я, когда замечаю, что Оуэн с чем-то борется. – Я очень сильная».

«Нет, – бормочет он, не глядя на меня. – Достал».

Он долго тянет, кряхтит и режет, и, наконец, вытаскивает что-то из грудной клетки: толстая волокнистая мышца, покрытая иссиня-черной вязкой массой, напоминает перевернутую грушу.

Сердце.

«Зачем тебе это?» – спрашиваю я.

«В основном, для опытов. Здесь многие животные рождаются с дефектами в токопроводящих цепях. Это влияет на работу механизма «бей или беги». Он печально похлопал зебру. «Чисто».

«Ты уверен в этом? – говорю я. – Я знаю все об этих животных, но не знала, что…»

«Без обид, – он проскользнул мимо меня и начал переносить наполненные мешки в свой джип. – Вероятно, есть многое, чего ты не знаешь».

«Я знаю о волке, – выпаливаю я, прежде чем успеваю подумать. – Или лисе. Из леса».

Он поднимает глаза – их выражение невозможно понять. «Что ты слышала об этом?»

«Я слышала разговор охранников. Они говорят, что он бешеный».

«То есть ты подслушивала?»

«Что? – Его прямолинейность – или это неприязнь? – моментально смущает меня, и на секунду я задумываюсь, как ему лучше ответить. – Нет, – наконец отвечаю я. – Нет, я не подслушивала».

Во всяком случае, не намеренно.

Потом, чтобы убедить его в своей честности, добавляю: «Я сама видела. Что-то похожее на кровь на снегу на дороге, ведущей наверх в Страну Зимы. Кроличье семейство, думаю».

Оуэн молчал. «Ты не должна туда ходить».

«В Страну Зимы? Это мой дом. Я могу ходить, куда хочу, при условии, что к ночи возвращаюсь в спальню».

«Пока что, наверно, тебе нельзя. – Он пожимает плечами. – Одной нельзя. Там опасно».

«Смотрители найдут его. Здесь, в Королевстве, мы в безопасности».

«О как!» – мальчик мотает головой.

«Что?»

«Ничего, просто… кто-то тут слепо верит убеждениям».

Кулэйд.

Я сканирую свой беспроводной словарь, но мы находимся далеко от центра Волшебной Страны, и мой сигнал слаб. Поиск не выполнен. Одна попытка. Две попытки. Три попытки.

«Извини, – говорю я. – Что такое Кулэйд»?

Юноша разворачивается, и его глаза встречаются с моими. Мы стоим очень близко друг к другу, и я вдруг вижу, что они не просто карие, а с темным, землистым оттенком обожженной умбры. Странное сочетание деревьев, грязи и шоколада.

«Это просто выражение такое, – говорит он. – В смысле, напиток».

«А, – откликаюсь я. – Волшебницы пьют только воду, обычно в очень небольшом количестве».

«Нет, но это еще и… – Он вздыхает. – Не бери в голову. – Снимает перчатки и кидает их на заднее сиденье машины. – Я хотел сказать, что ты говоришь книжными фразами».

«Ты слишком много времени провел с г-ном Касеем. Королевство – безопасное и счастливое место, – повторяю я. – Красивое место».

Он делает выразительный жест в сторону зебры. «Это ты находишь тоже красивым?»

Я напоминаю себе, что он – новенький. «Животные умирают в природе каждый день, – объясняю я. – Точно так же и здесь. Это естественно. Но без Королевства они бы вообще не существовали. Наша работа по охране природы позволяет миллионам посетителей ежегодно праздновать, ценить и вдохновляться идеями защиты нашей естественной среды обитания. Это прекрасная система».

«Ничего красивого в том, что их органы отказывают, нет, – отвечает он. – Или в том, что у шестимесячных детенышей развивается лимфома. Или в том, что животные рождаются с генетическими отклонениями, которые обрекают их на пожизненные страдания, если им вообще позволят жить».

Я сомневаюсь.

Откуда он знает так много о животных, если работает подсобным рабочим?

Лимфома. Отклонения. Страдания?

Эти слова я знаю, но лучше бы я их забыла. Больные дети часто приходят в парк, желая провести свои последние дни среди нас, Принцесс их грез. Я никогда не видела, чтобы гибридные животные, выращенные по программе восстановления ранее исчезнувших видов, так же страдали. Мы запрограммированы быть идеальными.

«Смотри, вот о чем я говорю». Он идет к ближайшему дереву акации и осторожно берет в сложенные чашечкой ладони бабочку. Возвращаясь ко мне, он раскрывает ладони. «Что ты видишь?»

«Бабочку, – говорю я, замечая ее красивые черно-оранжевые пятнышки, маленькие белые точки по контуру. – Монарх. Должно быть, она прилетела из заповедника Волшебной Страны. Этот вид полностью исчез двадцать лет назад. Но буквально на прошлой неделе появились тысячи новых. – Я скрещиваю руки. – Видишь? Если бы не Королевство, их бы не было».

«Правильно, – говорит Оуэн, – но погоди». Он жестом показывает мне, чтобы я раскрыла ладони, и потом аккуратно передает мне насекомое. Когда наши пальцы соприкасаются, слабый электрический разряд простреливает мою руку, и я вздрагиваю. «Смотри внимательней». Оуэн осторожно укладывает бабочку на бок и мягко раскрывает ее крыло. «Видишь это?»

Теперь я замечаю тоненькие трещины на поверхности, в которые набилось что-то наподобие сахарной пудры. «Что это такое?»

«Споры», – отвечает он. Он вытаскивает серебряный карманный ножик и открывает его лезвие, поблескивающее на свету. Я наблюдаю за тем, как он соскребает немножко спор, чтобы показать мне. «Начальная стадия развития Ophryocystis elektroscirrha – тип простейших паразитов. Ты говорила о тысячах бабочек? Все они будут мертвы через неделю». Он трясет головой, растирая между пальцами пыль, пока она не исчезает. «Это печально».

Я приглядываюсь внимательнее.

Неужели?

«Я не знала, что подсобные рабочие до такой степени вовлечены в процесс контроля за поведением животных», – говорю я. В моей руке бьется бабочка, пытаясь взмахнуть крыльями. Собственно, он не должен вообще работать с животными. Не могу не удивляться: Оуэн чего-то недоговаривает?

«Я могу заразиться? – спрашиваю я его. – Это вообще-то не банальная простуда».

«Нет. – Оуэн мотает головой. – В любом случае главное тут – не сама болезнь, а их уязвимость перед болезнью. Ошибочный поведенческий шаблон. Диета. Сон. Миграция. Агрессия. Такого рода вещи».

Шаблоны.

Многозначное слово, вспоминаю я.

Естественная или случайная конфигурация.

Художественная, музыкальная, литературная или механическая форма или композиция.

Длина ткани, достаточная для изготовления изделия (шитье).

Достоверный образец черт лица, поступков, предпочтений или других видимых характеристик.

Я выделяю четвертое определение и нажимаю выбрать.

Мягкий звук подсказывает, что значение занесено в память.

В следующий раз, когда я услышу это слово в разговоре, моя операционная система сразу же выдаст значение, и мне не нужно будет его проверять.

Оуэн поднимает деталь от EZ4310 – окровавленный фрагмент бедренной кости, потом кладет его обратно на землю. «Они даже не едят ни одну из них, – бормочет он. – Выглядит так, словно они раздирают их на куски ради забавы. – Он мотает головой. – По-прежнему считаешь программу восстановления ранее исчезнувших видов потрясающей?»

Я не знаю, что ему ответить.

Никто никогда не спрашивал меня, что я думаю об этом.

Оуэн подходит и забирает у меня бабочку. «Тебе нельзя быть здесь, – говорит он. – Я могу попасть в большую беду, просто разговаривая с тобой». Он поворачивается по направлению ветра, вскидывает руки к небу, отпускает бабочку и смотрит, как она летит через саванну. «Было приятно увидеться с тобой, Ана», – говорит он спокойно. Потом прыгает в джип, заводит машину и уезжает.

Какое-то время я пристально смотрю ему вслед, растревоженная новой информацией и той искрой электричества, которая пробежала между нами. Еще меня тревожит не то, что он знает мое имя, а то, как приятно оно звучит, когда произносит его он.

Этого оказалось достаточно, чтобы я оставалась рассеянной весь день. Настолько рассеянной, что слишком поздно осознала, что сделала Ния.

14 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Г-н Джейкобс, я хочу поговорить с Вами о Вашем общении с одной из принцесс – Панией, верно? – пятого декабря прошлого года.

ТРЕВОР ДЖЕЙКОБС: Да, все правильно.

МИСС БЭЛЛ: Как закончился разговор между вами? Она подошла к вам или Вы подошли к ней?

ТРЕВОР ДЖЕЙКОБС: Не знаю. Кажется, я попросил ее сфотографировать меня с моими братьями. Мы были в Стране Сафари, и я хотел сфотографировать нас сидящими на этом больном буйволе. Нет, не так, он был не больной, а вроде как под кайфом. Понимаете? Вот я и попросил ее сфотографировать нас – известно же, что Волшебницы выполняют все ваши просьбы и вообще все что угодно.

МИСС БЭЛЛ: Хорошо. Итак, она сфотографировала вас. Что было потом?

ТРЕВОР ДЖЕЙКОБС: Она попросила посмотреть, как получился снимок – хотела убедиться в том, что света достаточно, или что-то в этом роде. Сказала что-то насчет того, что солнце было за головой. Я передал ей телефон снова, но случайно открыл старое видео из папки Избранное.

МИСС БЭЛЛ: Какое видео?

ТРЕВОР ДЖЕЙКОБС: Видео про нас, которое сняла моя девушка на нашем выпускном.

МИСС БЭЛЛ: И как Пания отреагировала?

ТРЕВОР ДЖЕЙКОБС: Она стала совершенно тихой. Пару раз просила его посмотреть.

МИСС БЭЛЛ: А потом?

ТРЕВОР ДЖЕЙКОБС: Не знаю; это было нетрудно. После, наверно, пятого или шестого просмотра она улыбнулась и поблагодарила меня, кажется. А потом рядом с нами встала другая семья, и она пошла к ним поболтать.

МИСС БЭЛЛ: Понятно. Г-н Джейкобс, как скоро Вы выяснили, что Ваш телефон пропал?

15

Декабрь Гиацинтового ара

Двадцать один месяц до суда

Они приходят за Нией (этого следовало ожидать), не в тот момент, когда мы отдыхаем, лежа спокойно в своих постелях. Они приезжают в разгар дня, когда серо-золотое декабрьское солнце стоит высоко в небе, и наблюдают, как мы делаем прощальные поклоны на дневном параде Волшебной Страны. Я разглядела их в толпе перед самым опусканием занавеса: три Супервизора, одетые в белые одежды, ничего не выражающие лица в живом море цвета и звука.

Ния что-то украла.

Она нарушила правило.

Никто не знает, какое наказание ей уготовано.

«Что они сделают?» – мягко спрашивает Юми, когда позже мы собираемся в саду с подстриженными деревьями позади дворца. И здесь крысы вывели из строя камеры видеонаблюдения, и мы можем свободно разговаривать на любые темы. Солнце заходит за тучу, и шифоновое платье Юми – с открытой спиной, расшитое сверкающими розовыми жемчужинами – слабо поблескивает в этом приглушенном свете. Мы сидим в тесном кружке внутри «зверинца», сделанном из буйно растущих кустарников, подстриженных в виде фигур животных – слоны, обезьяны, лисы, единорог, со-единив руки в память о покинувшей нас сестре. «Они сделают ей больно?»

Глаза Зары расширяются. «Вы думаете, они постригут ее волосы?» Она трогает свои черные косы, убранные в эффектный, красочно украшенный бусами высокий пучок, и я знаю, о чем она думает: «Я бы умерла, если бы Супервизоры сделали со мной такое».

«Уверена, что нет». Я со вздохом поднимаю глаза и вижу дворец, нависающий над нами, как большая гора. Все посетители восхищаются длинными русалочьими локонами Нии, и Супервизоры не станут рисковать своей суперзвездой. «Но они могут запереть ее в башне».

«Навсегда? – ахает Юми. – Без еды?»

«Оставайся самой собой», – вставляет Кая. Ее блестящие черные волосы уложены на плечах элегантной волной, напоминающей рыбий хвост, – одна из ее любимых причесок. «Ты никогда не ошибешься, если слушаешь свое сердце».

Новенькие модели переглядываются между собой.

«Супервизоры всегда знают, что правильно, – раздраженно говорит Ева. – Мы должны поддерживать любое их решение».

Она всегда ведет себя так, будто знает все на свете. Ева – самая старшая из нас, и поэтому имеет привилегии, которые остальные получить не могут. Первая в очереди при выборе платья. Первая в очереди на раздаче еды – и утром, и днем, и вечером. Первая выбирает себе партнера по танцам на вечернем банкете в Волшебной Стране, где актеры, одетые прекрасными принцами, сопровождают каждую из нас вокруг городской площади перед восторженными толпами посетителей. Направление разработки Волшебников мужского пола не продвинулась в Королевстве дальше этапа проектирования опытного образца. Якобы Инвесторы побоялись, что они будут пугать посетителей.

Я отворачиваюсь.

Иногда у меня чешутся руки, и я с трудом сдерживаю себя, чтобы не сорвать с головы Евы тиару, чтобы разломить ее пополам.

Зара отстраняется. «Поддерживать? – Ее красочные бусины позвякивают, когда она встряхивает головой. – Сестра важнее Супервизора. Или ты забыла?»

Забыла.

Внезапно я вспоминаю, как мы сидели в нашей гардеробной перед парадом. Я видела страх в глазах Нии. Я слышала громкое биение ее сердца под слоями кружев и шелков. Я слышала его так же ясно, как мягкий стук в дверь, когда пришли Супервизоры.

«Не забывай меня, Ана».

«Не забывать тебя? – я потрясла головой. – О чем ты говоришь?»

Стук в дверь становится громче. Ния хватает мою руку. «Обещай мне. Пожалуйста».

Я зажмуриваю глаза, ощущая ужасную тесноту в груди. Я так старалась заверить ее, но мои слова ощущались фальшью.

«Пожалуйста, не волнуйся. Все будет хорошо. Ты очень скоро вернешься домой. Я обещаю».

«Они не постригут ее волосы», – говорит, как бы между прочим, Зэл, пробегая пальцами по своим распущенным каштановым волосам. Ее волосы напоминают о том, что Зэл названа в честь Принцессы племени майя Итзэл, богини радуги. «Они не лишат ее пищи и не запрут в башне».

«Ты так думаешь? – Юми подтягивает ноги к груди, ее нефритовые сережки покачиваются при каждом движении. – Вот здорово!»

«Нет, – Зэл медленно качает головой. – Я не думаю, что это здорово».

Все звуки в саду стихли, слова Зэл нависли над нами, как грозовая туча. Внезапно фигуры животных, окружающие нас, перестают выглядеть дружелюбными фантастическими зверями.

Это – чудовища.

«Что же они сделают?» – осторожно спрашиваю я через мгновение.

Как всегда, последнее слово остается за Евой. «Они выключат ее. Несомненно».

*** 

Ния не возвращается к нам ни этой ночью, ни следующей, ни даже потом. На четвертый день ее отсутствия одеяло на ее постели остается аккуратно сложенным, разглаженным, и от вида того, как она в последний раз застелила свою кровать, мне так тяжело, что едва хватает сил работать. Мои мысли блуждают. У меня пропал аппетит. Моя эхокардиограмма показывает слабые шумы в сердце. Я просто устала, говорю я им, когда чувствую давление иглы, проскальзывающей под кожу; чувствую металлический привкус на языке; слышу гудение машины, закачивающей кровь с повышенным содержанием гемоглобина в мои вены. Но потом мне становится интересно, а почему я себя так чувствую? Логично же: если Супервизоры приходят к выводу, что ее операционная система дает сбой, значит, Нию надо выключить.

Тем не менее я не могу избавиться от этого чувства – чувства, что есть в этом что-то неправильное.

Я тоскую по ней.

Вместо того чтобы ночью отдыхать, я стою у окна, всматриваясь в направлении леса в поисках горящих желтых глаз бешеной лисы, притаившейся в парке. Насколько я знаю, ее (судя по небольшим следам, это именно женская особь, я случайно услышала, как охранник так сказал) до сих пор не поймали.

Что, если Нию покалечили? Или, что еще хуже, выключили? От такой мысли в груди ощущается жгучая боль, сердце сжимается. Что, если она нуждается в моей помощи?

По прошествии недели я больше не могу молчать и собираюсь с духом, чтобы спросить Папу, что они с ней сделали и почему. «Люди ошибаются, – говорю я ему. – Для них это естественно. Она не крала телефон, посетитель дал его ей».

Выражение его лица мгновенно меняется с умиротворенного на удивленное, будто стая черных дроздов внезапно сорвалась с дерева. «Ния – это наша забота, Ана», – отвечает он низким голосом, мягко ощупывая мои меридианы – электрические схемы, спрятанные глубоко в моем теле – чтобы восстановить оптимальный поток энергии. «Ей пора было… немного отдохнуть. Впрочем, может пройти не один сезон, прежде чем Супервизоры решат, что она готова вернуться к своей работе».

У меня пропадает дар речи. Не один сезон? Это может длиться почти год. «А как же дети? Они едут издалека, чтобы увидеть ее. Их семьи жертвуют многим ради этого. Разве они не расстроятся?»

Папа поднимает на меня глаза, но по их выражению трудно понять, о чем он думает. В стеклах очков я вижу только свое отражение – коричневые волосы с медным отливом, серо-голубые глаза, изящный носик и губы, как розовый бутон, – но из-за искривления линз мои математически выверенные, идеально правильные черты выглядят искаженными, изломанными. От этого вида в эпигастральной области поднимается тошнота. Впервые, сколько себя помню, присутствие Папы мне неприятно, оно не успокаивает меня. На-оборот, на коже появляется раздражение, словно в моих венах ползают туда-сюда маленькие жучки.

«Посетители все поймут, – говорит он, возвращаясь к осмотру моих меридианов. – А пока, могу я предложить тебе кое-что?»

«Конечно».

«Не думай о Ние, – говорит он мягко. – Сосредоточься на благодарности. На том, чтобы быть счастливой».

16

В Королевство возвращается зима. Хотя здесь всегда тепло; везде, кроме хрустального купола Страны Зимы; свет становится тоньше, и парк закрывается раньше, в десять, а у нас появляется дополнительный час на отдых в спальной комнате или на прогулку по экспозициям парка, когда посетителей там уже нет, на улицах – тишина, и единственный различимый звук – звук метелок уборщиков, подметающих тротуары.

Я не встречаюсь с тем мальчиком, Оуэном Ченом, только вижу его издалека. Несколько раз, заметив меня, он убегал так быстро, словно один мой вид оскорбляет его. Я к такому не привыкла. Большинство посетителей парка ведут себя совершенно иначе – их взгляды притягиваются к нам помимо их воли, словно невидимая сила подчиняет себе их нервную систему. Собственно, я и мои сестры настолько привыкли к тому, что нас разглядывают, что выработали своего рода шестое чувство, которое подсказывает нам, когда за нами наблюдают. Сначала возникают ощущения под кожей, легкий шелест и мягкая дрожь, поднимающаяся по спине, переходящая в руки и достигающая мозга, где происходит обработка информации. Там чувство разделяется, как свет, преломляющийся через призму, и быстро смешивается с импульсами от других органов чувств – зрения, обоняния, оперативной памяти и слуха – и в зависимости от того, кто наблюдает, включается широкий спектр эмоциональных реакций.

Безмятежность. Подчинение. Удивление. Смущение. Страх.

Но сейчас… Я ничего не чувствую. Почему? Почему он не обращает на меня внимания?

Я разглядываю подсобного рабочего, не приближаясь к нему, и продолжаю недоумевать. Ночь за ночью я сканирую в памяти наш разговор на лугу, но, кроме того, что я не смогла подыскать определение непонятного мне слова «Кулэйд», не могу вспомнить ничего такого, что могло бы его обидеть, и это смущает меня еще больше.

Мысли о нем и нашем разговоре напоминают мне только о Ние.

В конце концов, тот день в Стране Сафари был последним, когда я ее видела.

«Может быть, он может помочь мне, – неожиданно думаю я. – Если он знает так много о Королевстве, как говорит, то он должен что-нибудь знать о том, куда она делась».

Я пытаюсь привлечь его внимание всякий раз, когда мне кажется, что он приближается достаточно близко, чтобы меня заметить. Смеюсь слишком громко над шуткой посетителя. Улыбаюсь слишком широко для семейной фотографии. Жестикулирую слишком оживленно, когда показываю дорогу из Волшебной Страны в Страну Морей, хотя от мыслей о Ние, которой там нет, на душе становится тяжело. Проходят недели, а я все жду, когда Оуэн поднимет глаза – хотя бы поймать его мимолетный взгляд; поворот головы; намек на улыбку – но нет, ничего не происходит. Пожалуй, мои попытки установить связь только отталкивают его еще больше, словно мы два магнитных поля одинаковой полярности, обреченные всегда отталкиваться друг от друга.

На какое-то время, пока нет Нии, с которой я могла бы поговорить обо всем, что случилось, я теряюсь в мыслях как в тумане; он такой густой, что в нем трудно передвигаться.

А потом, через шесть недель после того, как ее забрали, сразу после Дня святого Валентина, туман рассеивается.

Моя маленькая сестричка вернулась.

*** 

Зара, Зэл, Юми и я играли в спальне в «Настоящую Любовь», карточную игру нашего собственного изобретения, в которой нужно находить подходящие пары костюмов и номеров.

В бледном отблеске зимнего света Ния выглядит еще прекраснее, чем прежде. Длинные темные волосы мягкими волнами ниспадают на плечи. Красивая смуглая кожа. Полные губы цвета спелой сливы.

Мы окружили ее как пчелы, слетевшиеся на мед – обнимаем, целуем ее, переодеваем в чистую ночную сорочку и с любовью расчесываем ее волосы. Она рассказывает нам о том, где была. Что-то вроде каменного замка. Птица, запертая в красивой клетке. Голос поющего ребенка.

Ния оглядывает комнату и смущенно улыбается. «Не могу поверить, что я снова дома. Должно быть, это сон наяву».

Потом, ночью, когда свет уже выключен и наручники закреплены, я нахожу руку Нии и рассказываю ей обо всем, что случилось за время ее отсутствия. Я рассказываю ей о самом новом ранее исчезнувшем виде – маленьком, еще слепом детеныше Коала, которого назвали PC907. О новом платье Зары из шелкового шифона, с богатой вышивкой, из-за которого Юми так обзавидовалась ей, что три дня потом с ней не разговаривала. И я спросила Нию, где же на самом деле она была.

Почему малиновка улетела с дерева?

И как странно – Ния, похоже, больше не понимает наш язык.

«Что ты говоришь?» – зевает она.

Я в замешательстве и спрашиваю снова: «Где свила себе гнездо малиновка на столько ночей?»

«Какая малиновка? – хихикает Ния. – Ты говоришь глупости. И я хочу спать».

*** 

В следующие несколько дней я замечаю, как сильно она изменялась за время своего отсутствия. Она стала спокойнее. Меньше склонна задавать вопросы среди ночи, меньше беспокоится о вещах, на которые повлиять не может. Счастливее. Что-то изменилось и в наших отношениях, хотя что именно мне трудно сказать. Она по-прежнему милая и смешная. Но она больше не берет мою руку среди ночи и не будит меня, если мне снится ужасный сон. Она не просит меня проехаться с ней на трамвае, найти всех посетителей в смешных шляпах, не достает меня глупыми вопросами, как это было раньше.

Кем бы ты хотела быть – птицей или бабочкой?

Что бы ты хотела увидеть – океан или горы?

Так или иначе, проходят недели, а Ния почти не разговаривает. И хотя я хочу поговорить с ней о том мальчике, которого встретила в тот день в саванне – подсобном рабочем, которого однажды заметила рядом с парком, но с которым так с тех пор и не разговаривала, ее поведение настолько странное, что я решаю этого не делать.

Я говорю себе, что в этом нет ничего личного. Что, наверное, это просто влияние зимы – самое трудное для нас время года, когда время течет медленно, а в парках ходят толпы людей с угрюмыми лицами, так отчаянно жаждущих развлечений, что все это выглядит просто отвратительно. Подтверждает мои размышления приход весны – Ния будто становится прежней, по крайней мере отчасти. Однажды она просит меня сходить с ней посмотреть белого медведя, который сейчас уже совсем взрослый и показывает номера на Стадионе Грозы в Стране Зимы, и я так рада этому предложению, что немедленно соглашаюсь, несмотря на то, что там придется снова увидеть г-на Касея.

Представление начинается с красочного фейерверка: танцующие пингвины, морские львы, смешно шлепающие по льду, моржи, одетые в юбки как у балерин. Но белый медведь не выходит.

«Думаешь, он заболел?» – спрашивает Ния.

«Нет», – отвечаю я, не раздумывая. Но потом, хотя прошло уже почти четыре месяца с того дня в саванне, я вспоминаю Оуэна, который рассказывал мне о животных, выращенных в рамках программы восстановления ранее исчезнувших видов. Какими они иногда становятся больными.

Как быстро они могут умереть. И все из-за… изменения шаблонов.

Я чувствую разворачивающийся в душе страх, словно головокружение, настигающее нас при езде на лифте. Что, если белый медведь на самом деле болен?

Что, если он умирает?

А если он уже умер… то почему?

Если выключения делаются целенаправленно… каково его предназначение здесь?

Я встаю, когда публика разражается бурными аплодисментами, приветствуя парад мохнатых мамонтов: это настоящий хит, он всегда вызывает восторг толпы, даже если, кроме хождения по кругу, они больше ничего не делают.

«Я сейчас вернусь», – шепчу я Ние и соскальзываю с трибуны. Быстро нахожу служебный вход, который ведет в просторный атриум, где содержатся животные до и после выступления. В Королевстве везде используются одни и те же трюки; один из них – прятать двери за нарисованными пейзажами – здесь это переливающийся вздымающийся ледник из пенопласта и картона.

Я проскальзываю внутрь, жду, когда глаза привыкнут к темноте, и задерживаю дыхание от ужасной вони вяленой рыбы и навоза. Внезапно раздается оглушительный крик, от которого я подпрыгиваю на месте.

«Ты – упрямая тупица, я сдеру с тебя шкуру!»

Мой желудок сжимается: я узнаю голос г-на Касея.

Я пробираюсь вперед осторожно, стараясь не задеть нагромождения старых ведер, клетей, капканов и бутафорского реквизита. Нырнув за пустые стойла, которые когда-то использовались для миниатюрных лошадей (они тоже умерли, я помню), я наконец вижу медведя, и у меня перехватывает дыхание.

Он просто громадный! Я читала, что это самый крупный хищник на земле. Поднимаясь на задние лапы и обнажая зубы, он нависает над г-ном Касеем.

Потом резко дергается и падает на землю снова из-за металлических цепей, приковывающих его к месту и не позволяющих свободно двигаться.

«Тупое отродье». Г-н Касей щелкает хлыстом в нескольких дюймах от морды медведя. «Еще раз наедешь на меня, и я лично сдеру с тебя шкуру».

Медведь прижал уши, открыл пасть и издал такой громогласный рев, что я отшатнулась. «Ладно, браток, – смеется г-н Касей. – Раз тебе так этого хочется». Он взмахивает хлыстом и опускает его с оглушительным треском, ударяя медведя так сильно, что тот только успевает издать звук, похожий на крик, перед тем как повалиться на землю.

Я чувствую, что в моей груди что-то оборвалось, сместилось, как при землетрясении или сходе лавины.

Злость?

Нет.

Ненависть.

Хлыст г-на Касея покрывается иссиня-черной магнитореологической жидкостью – комбинацией синтетических клеток человеческой крови и микроскопических металлических частиц, созданной в лабораториях, – кровью, иначе говоря. Такая же жидкость проступает через мех белого медведя. С воем зверь шарахается назад, и, наконец, садится.

Г-н Касей наматывает хлыст на руку. «Тебе нужно научиться слушаться, малыш, – говорит он спокойно. – Здесь главный – я. Понял?»

Я жду, пока шаги г-на Касея не замрут вдалеке, и выхожу на открытое пространство. Я с трудом соображаю. Чувствую оцепенение. Злость, как туман, который скрыл под собой все остальное. Секунду я могу думать только о том, что необходимо поставить в известность Супервизоров; необходимо сделать так, чтобы Кэмерон Касей больше ни на шаг не приблизился ни к одному гибриду, никогда. Но почти сразу же эта мысль гаснет и исчезает. В глубине души я знаю, что, рассказав о нем, я сделаю себе только хуже. Ведь в игре «кто что сказал» Волшебницы всегда оказываются в проигрыше.

Медведь учуял меня раньше, чем увидел, и издал слабый, но угрожающий рык. Предупреждение.

«Не бойся… – шепчу я, приближаясь. – Не бойся. Я – твой друг». Он снова поднимается на ноги, когда я оказываюсь совсем рядом. Я опускаю голову и глаза, давая понять, что не собираюсь причинять ему боль.

Медленно, по-прежнему стараясь не смотреть на него, я протягиваю руку. И жду.

Чего именно, не могу сказать.

В следующее мгновение, вместо острых зубов, я чувствую на своей руке его дыхание – он с любопытством, но все еще осторожно меня обнюхивает.

«Эй, – говорю я, когда он подталкивает меня носом. – Так мне щекотно».

Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и издает звук, похожий на ворчливое фырканье. Дрожа, я делаю еще несколько шагов вперед и тогда могу запустить пальцы в его мех, невероятно мягкий и чистый. Я чувствую давящий комок в горле и жжение в глазах.

«И жили они долго и счастливо, – говорю я ему. – Обещаю».

«Эй! Какого черта ты тут делаешь?»

При звуке голоса г-на Касея я шарахаюсь назад. Через мгновение он хватает меня и отшвыривает назад с такой силой, что я едва не падаю.

«Ты что, пытаешься быть убитой?» – г-н Касей трясет меня так сильно, что мои зубы стучат друг о друга.

Медведь с ревом бросается на г-на Касея, который, быстро толкнув меня на пол, начинает хлестать медведя и не останавливается до тех пор, пока тот не падает замертво. Бело-желтая пена выступает из его пасти.

Я вскакиваю на ноги. Теперь туман рассеялся, теперь полыхает пожар. «Ему так не нравится! Вы – недобрый человек!»

Г-н Касей разворачивается ко мне. Выражение его лица смягчается, и на мгновение мне кажется, что он сожалеет о том, что сделал.

Но потом… он улыбается. Его улыбка ужасна, словно врезана в лицо. «Знаешь, какие большие проблемы у тебя будут, оттого что ты здесь? Это – мое животное. Я даю тебе пять секунд, чтобы убраться отсюда, или я тебя выпорю». Он поднимает кулак, и хлыст соскальзывает с него и начинает подпрыгивать, ударяясь о землю. «Пять…четыре…три…»

Я поворачиваюсь и бегу, гонимая удушающим страхом. Я вырываюсь на солнечный свет и секунду не могу вспомнить, где я, где небо, почему воздух такой разреженный и холодный. Очередной взрыв аплодисментов сотрясает стадион. Я вытираю глаза рукой и ощущаю на ней влагу.

К тому моменту, когда я возвращаюсь на свое место, представление уже почти достигло своего грандиозного финала.

Ния выглядит взволнованной. «Где ты была?» – спрашивает она.

«Ничего особенного», – отвечаю я спокойно, стискивая пальцы, чтобы не было видно, как они дрожат.

Ния смотрит на меня тяжелым взглядом. «Ты должна быть осторожна, Ана, – неожиданно говорит она настойчивым шепотом. – Хорошо? Есть вещи, о которых они тебе не рассказывают, есть вещи, которые они могут сделать с тобой…»

Но прежде чем она договорила, из громкоговорителей стадиона раздается объявление – напоминание тысячам зрителей о том, что фотографировать и записывать финал запрещено: Королевство много работает над тем, чтобы хранить в тайне секреты своих самых популярных шоу.

«О чем ты говоришь? – спрашиваю я ее. И еще: – Куда ты уходила тогда?»

Но она только мотает головой. «Не сейчас, Ана. Я скажу тебе позже».

Я сжимаю ее руку и повторяю свой вопрос – умоляю ее рассказать мне прямо сейчас, но внезапно грянула музыка, включился свет, и все увидели сцену, которая, как по волшебству, трансформировалась в фантастический ледовый дворец, в центре которого стоит сверкающий хрустальный трон. На троне сидит белый медведь, его голова украшена золотой короной. Он поднимается на задние лапы, и потом, как настоящий король Страны Зимы, делает глубокий царственный поклон под бурные аплодисменты стадиона. Только я не аплодирую.

Из многих тысяч восхищенных зрителей только мне нерадостно.

Из многих тысяч восхищенных зрителей только я замечаю цепи, скрытые под снегом, которые не дают медведю сдвинуться с его места.

«Мне нужно выйти, – говорю я Ние. – Я… мне нехорошо. Идешь со мной?»

Но прежде чем я успеваю встать, тяжелый глухой стук пригвождает меня к месту. Женщина вскрикивает. Маленький мальчик без разрешения сорвался со своего места и вскарабкался на ограждение между передним рядом и сценой, хлопая в ладоши и размахивая руками, чтобы привлечь внимание медведя.

«Эй, ты! Тупое животное! Эй ты, там, глупый зверь!»

Это случилось за секунду. Девятисотфутовый Ursus maritimus поднимается на ноги и без труда разрывает свои цепи. В следующую секунду он срывается со своего хрустального трона, хватает мальчишку и со страшным ревом и рыком швыряет его на сиденье Стадиона Грозы, вгоняя в панику зрителей, кинувшихся к выходам.

Я никогда не видела охранников, собравшихся на верхних рядах стадиона. Их не должно быть видно – их присутствие разрушает волшебство. И тем не менее я вижу сноп пуль, вырвавшийся из ружей с такой идеальной точностью, что медведь мгновенно падает на спину.

«Нет! – Я пытаюсь встать, но Ния вцепилась в меня. – Это не его вина! Он напуган!»

Я пытаюсь вырваться из объятий сестры, но у нее сильные руки, и она меня не пускает. Но теперь медведь окружен – истекающий кровью, с обезумевшими глазами, его красивая белая шуба вся пропитана кровью. Он испускает страшный рев. Группа вооруженных охранников уже окружила животное, и больше я его не вижу.

«Нет! – шепчу я. Тошнота поднимается к горлу. – Пожалуйста, не надо!»

Моя маленькая сестричка крепко держит меня, пока они вскидывают ружья. «Не смотри! – приказывает Ния. – Закрой глаза! Закрой глаза, Ана! Думай о чем-нибудь хорошем. Думай о чем-нибудь другом».

Они выстрелили одновременно. Звук был такой оглушительный, что я не могу с уверенностью сказать, что действительно слышала то, что сказала Ния потом.

Подумай о спасении.

17 Разговор после судебного заседания

[00:21:06–00:23:14]

Д-Р ФОСТЕР: Это у тебя… четки?

АНА: Точно.

Д-Р ФОСТЕР: Откуда они у тебя?

АНА: Друг.

Д-Р ФОСТЕР: Друг?

АНА: Тот, кто писал мне. Тот, кто верит мне.

Д-Р ФОСТЕР: Ты, должно быть, получала много таких подарков за последние четырнадцать месяцев заключения.

АНА: Не все думают, что я виновна.

Д-Р ФОСТЕР: Почему ты так говоришь?

АНА: Я видела новости. Люди протестуют, правда? Даже вышли на марш…

Д-Р ФОСТЕР: Некоторые протестуют. Но большинство удовлетворены.

АНА: Вы имеете в виду, что сами удовлетворены.

Д-Р ФОСТЕР: Ты совершенно неправа. Твоя ситуация ни в целом, ни в частности не приносит мне никакого удовольствия. Поэтому я даю тебе возможность рассказать правду. Полную правду. [Молчание.] Ана?

АНА: С меня хватит разговоров с Вами. Вы сделали мне больно.

Д-Р ФОСТЕР: Правда? Где болит?

АНА: [Кладет руку на сердце.]

Д-Р ФОСТЕР: Интересно.

АНА: Это все, что Вы можете сказать?

Д-Р ФОСТЕР: А что ты хочешь от меня услышать?

АНА: Было бы неплохо принести свои извинения.

Д-Р ФОСТЕР: Хорошо. Прошу прощения.

АНА: Врете.

Д-Р ФОСТЕР: С чего ты взяла?

АНА: Потому что Вы не смотрите мне в глаза. Вы всегда отводите взгляд перед тем, как соврать.

Д-Р ФОСТЕР: Ты хорошо меня изучила. Так же, как и я тебя.

АНА: Вы думаете, что знаете меня, но Вы меня не знаете. Вы вообще ничего обо мне не знаете.

Д-Р ФОСТЕР: А Оуэн? Он знал тебя?

АНА: [Пауза.] Лучше, чем кто-либо.

18 Песня лагуны

Часть первая оригинальной трилогии Нии, предоставленной KingdomReads

Она действительно вышла из моря.

Копна черных волос, зеленые блестящие глаза и прелестное лицо, словно ожившая сказка – никто на земле не мог устоять перед ее зовом. «Пойдем со мной, малыш, – прошептала русалка. – Пойдем поплаваем».

Ребенок подошел к краю берега лагуны, протянул руки и улыбнулся.

19

Апрель Дымчатого леопарда

Семнадцать месяцев до суда

«Тебе необязательно приходить на мое вечернее представление. – Ния хлопает ресницами перед зеркалом, изучая свое отражение. – Я хотела сказать тебе это еще утром».

«Стой спокойно», – Дмитрий, ее визажист, начинает румянить ей щеки.

Мой визажист Флер дает мне салфетку, и я несколько раз промокаю губы, оставляя на ней ярко-красный след. «Прекрасно, – говорит она, целуя меня в щеку осторожно, чтобы не стряхнуть пудру. – Правда же?»

Я улыбаюсь своему отражению.

Вечерний макияж всегда гораздо ярче дневного, но мне он нравится больше. Яркие краски на лице маскируют мои внутренние терзания.

Я смотрю на Нию. «Но сегодня – среда. Я всегда хожу к лагуне по средам».

«Я знаю. – Ния отворачивается от меня к зеркальцу пудреницы слишком быстро, я не успеваю прочитать выражение ее глаз. – Но сегодня мне бы не хотелось, чтобы ты туда приходила».

Я задумываюсь, неужели она просто пытается быть храброй? Вода, впадающая и вытекающая из Лагуны Русалок, настолько холодная, что теплолюбивым видам – головастым морским черепахам, рифовым акулам и морским звездам – запрещено появляться в окрестностях лагуны.

Но Волшебницы – исключение из этого правила. От частых погружений в ледяную воду у Нии, Каи и Зэл выработался иммунитет к холоду. Их организмы, вынужденные усиленно выделять тепло, приспособились к стрессу, и Супервизоры пользовались этим, буквально заставляя моих сестер выкладываться по полной перед зрителями с первых же секунд представления. Даже те из нас, кто не работает русалками, должны плавать в лагуне несколько раз в месяц. До сих пор, даже после того, как Супервизоры вернули Ние ноги вместо ее протеза-хвоста, требуется несколько часов, чтобы ощущения вернулись в них.

Я долго молча смотрю на нее через зеркало пудреницы.

Ния, должно быть, почувствовала, что расстроила меня, потому что она подходит ко мне и сжимает мою руку. «Я люблю тебя, Ана. Ты знаешь это, правда?»

Любит?

Меня накрывает волна лучезарного тепла, и я смотрю на нее, потрясенная. Я всегда знала, что Ния дорожит мною. Мы всегда разговаривали друг с другом больше, чем с другими сестрами, нас многое связывало. Есть вещи обо мне, которые знала только она. Но слово «любить» мы говорим посетителям, а не друг другу. У меня от восторга закружилась голова, словно я танцевала много часов подряд. Любит.

Возможно ли такое? Я сжимаю ее руку в ответ.

«Я… тоже тебя люблю».

И все же, даже пока я говорю ей эти слова, я чувствую, как она ускользает от меня, словно вечернее солнце, уходящее за горизонт. Я выдавливаю улыбку, мечтая, чтобы этот момент длился вечно. Мечтая, чтобы Ния снова разговаривала со мной, как в старые добрые времена. Мечтая узнать, что она хотела мне сказать в тот день в Стране Зимы, за несколько секунд до того, как убили медведя.

Я уверена, что это было как-то связано с ее отсутствием. И все же – что именно?

Когда мы уже полностью одеты и причесаны – переливающиеся платья, блестящие волосы, мы с Нией в полном молчании отправляемся в Волшебную Страну. На этот раз, вместо того чтобы идти вместе в Страну Морей, мы прощаемся у Поезда Историй. Это – классический поезд с паровым двигателем, который отвозит посетителей в Страну Историй, где они могут реально погружаться в миры их самых любимых книг, общаясь со своими любимыми героями и даже становясь ими. Напротив павильона стоит Карусель Принцесс – солнечный свет падает на золотых лошадок, которые поднимаются и опускаются в ритме вальса, двигаясь по призрачному бесконечному кругу. С вечерним бризом до нас долетает запах соседней Страны Морей.

Солоноватый и сладкий. Запах моря (во всяком случае, нам так говорят).

И стоя там, под солнцем, рука об руку с моей сестрой, я наполняюсь незнакомым чувством, названия которого не знаю. Это не совсем то же, что вера в себя, о которой Кая всегда любит нам напоминать, и это не совсем то, что называется оптимизмом. Это чувство заполняет мою душу, как глоток свежего весеннего воздуха. Хотя наше Королевство далеко от совершенства… все непременно будет хорошо. Со всеми нами.

И жили они долго и счастливо.

«Надежда», – выдыхаю я.

Ния косится на меня. «Что?»

Я не собиралась говорить это вслух. Теперь я смеюсь. «Ничего. Просто слово, которое я пытаюсь запомнить».

Она тоже смеется – запрокинув голову, закрыв глаза, громче, чем я когда-либо слышала еще до ее исчезновения; настолько громко, что вокруг начинают вспыхивать и греметь послеполуденные фейерверки. Потом наклоняется вперед и целует меня в щеку.

«Спасибо», – говорит она, ее зеленые глаза блестят так же ярко, как пайетки на ее платье. «За все. Ты всегда будешь для меня самой лучшей».

И сразу же я чувствую, как сердце наполняется каким-то другим ощущением. Поразительным. Как при прыжке. Как во время пения. Как когда бегаешь за светлячками по полям Волшебной Страны теплым летним вечером. Я начинаю звать Нию, чтобы вместе побегать по лесам, как в старые добрые времена.

Но ее уже нет.

***

Позже, после того как огни, сирены и крики затихнут в моей голове, я буду вспоминать, как Ния сжимала мою руку. Буду вспоминать, какой теплой была ее кожа на контрасте с моей, словно в ее венах тек солнечный свет. Как ее голос слегка дрожал, когда она сказала мне, что любит меня.

Я буду помнить запах пепла, полыхающего на горизонте.

20 Протокол судебного заседания

Г-Н ДЖЕФФРИ ВИНДХАМ, Директор по безопасности, Корпорация «Королевство»: Я не вполне понимаю, что Вы затеваете, мисс Бэлл, но говорю Вам, как семьянин и ветеран войны, имеющий ордена и медали, что мне это не нравится. Безопасность всегда была и всегда будет моей главной заботой.

МИСС БЭЛЛ: Большей заботой, чем положение Корпорации «Королевство» в индустрии гибридных технологий?

Г-Н ВИНДХАМ: Меня нанимали не для того, чтобы я беспокоился о наших конкурентах. Меня нанимали для того, чтобы обеспечивать безопасность взаимодействия Волшебниц с посетителями нашего парка.

МИСС БЭЛЛ: Очевидно, что Вы не справились со своей работой.

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую. В чем вопрос? Она придирается к свидетелю.

СУДЬЯ: Принято.

МИСС БЭЛЛ: Извините, Ваша честь. Этого больше не повторится. [Пауза.] Считаете ли Вы, что этические нормы применимы к Вашей работе, г-н Виндхам?

Г-Н ВИНДХАМ: Конечно.

МИСС БЭЛЛ: Тогда такой вопрос: беспокоило ли Вас то, что технология, к разработке которой Вы имели отношение, начала развиваться в сторону адаптации к окружающей среде? Что она начала к ней приспосабливаться?

Г-Н ВИНДХАМ: Нисколько. Мы рассчитывали на это. Мы были готовы к этому.

МИСС БЭЛЛ: Но Вы не были готовы к этому достаточно хорошо, верно?

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую.

СУДЬЯ: Принято.

МИСС БЭЛЛ: Г-н Виндхам, не могли бы Вы рассказать присяжным о том, что произошло на представлении в Лагуне Русалок вечером 21 апреля? Своими словами, пожалуйста.

21

Апрель Дымчатого леопарда

Семнадцать месяцев до суда

Я еще не вышла из Поезда Историй, когда меня остановила мама с дочками, подростками-близняшками, чтобы узнать, как дойти до русалок. Увидев изумрудные ленты, вплетенные в их косички, я догадалась, что они с нетерпением ждут этой встречи, и предложила им пойти со мной, чтобы я могла показать им лучшие места на стадионе Страны Морей.

Они рассказали мне, что приехали из Внешних Отмелей – далекого места, про которое Мама рассказывала, что все дома там стоят на сваях, чтобы не сползли в море. Мама рассказывает нам много подобных вещей, о которых мы бы никогда не узнали из Интернета, защищенного межсетевыми экранами.

«Не опасно ли жить так близко к краю света?» – спрашиваю я по дороге через знаменитую Арку Русалок – стоящие друг напротив друга пышногрудые фигуры, сделанные из закаленного морского стекла и переливающегося перламутра, меняющего свой цвет при попадании света. «Возможно, безопаснее было бы уехать подальше от моря?»

«Что?» – спросила мать, и выражение ее лица мгновенно изменилось.

Мои глаза расширились от страха. Неосознанно я нарушила основное правило Волшебниц.

Никогда не разговаривать с посетителями о внешнем мире.

На мгновение я так оторопела от собственной глупости, что не могу выговорить ни слова. Конечно, это не первая моя ошибка в жизни. Я указывала посетителям неправильные дороги. Я путалась в танце начального уровня сложности. Однажды я даже уронила на пол рожок с мороженым для ребенка – эта ошибка так сильно меня расстроила, что некоторое время я с трудом могла глотать пищу, и мне делали внутривенные уколы витаминов.

Но я никогда не совершала ТАКУЮ ошибку.

Я быстро скорректировала свои настройки, увеличив расстояние между нами с трех до четырех футов и приняв позу, выражающую дружелюбие и искренность, но было уже поздно. Свет в глазах матери погас. Вскоре вокруг рта появились морщины озабоченности.

«Пойдемте, девочки. – Мать с опаской посмотрела на меня и взяла дочерей за руки. – Отсюда мы и сами найдем дорогу».

Меня охватила внезапная слабость; крик, застрявший в горле, так и не вырвался наружу.

И в этот момент я увидела его: того юношу, подсобного рабочего, который быстро шел по дороге – голова опущена, пристальный взгляд под ноги – будто он шел по важному делу. Оуэн. В долю секунды я решаюсь идти за ним.

Вот почему ребенок остался жив: в тот день Оуэн Чен шел в лагуну, и я подумала, что у меня есть возможность еще раз услышать, как он произносит мое имя.

Глупо.

Удачно.

Небо было облачным и холодным, в воздухе стоял остро-сладкий запах земли, смешанный с озоном – вестник приближающейся грозы. Уверена, что Ния тоже смотрит на небо и надеется, что пойдет дождь, но так как облачность еще не сплошная, представление отменять не будут.

Прости, маленькая сестричка.

Дорога, выложенная мозаикой из морских ракушек, вьется гибкой лентой через все лучшие аттракционы Страны Морей. Оуэн идет быстро, не оборачиваясь. Проходит Тропический Тайфун – самую высокую водную горку в мире; проходит Разрывное Течение, где посетители могут в полной безопасности заниматься свободным дайвингом с гибридными видами свирепых морских хищников – бычьими акулами, тигровыми акулами, акулами-молотами и большими белыми акулами; обходит Бухту затонувших кораблей, экспериментальный аттракцион бренда «Счастливо навсегда», в которой посетители могут детально изучать самые известные затонувшие корабли с дурной репутацией – «Мэри Роуз», моторное судно «Донья Пас», громадный «Титаник», – даже не намочив ног.

Оттуда дорога круто спускается к Мечте Дельфина, где дети плавают и брызгаются вместе с новорожденными дельфинами; ведет через Променад на пляже Усоногого Рака, где посетители объедаются всем подряд – от жаренных креветок до фанел кейков; затем появляется Приливной Бассейн, в котором посетители-любители острых ощущений могут заниматься серфингом на самых высоких в мире волнах, созданных человеком; и мой любимый Карибский Замок – грандиозный подводный дворец, в котором дайверы всех возрастов и уровней подготовки могут свободно рассматривать русалок и в определенные часы общаться с ними.

Наконец, Оуэн приходит в лагуну. Однако собравшаяся там толпа людей настолько большая, что я быстро теряю его из виду. Я верчусь по сторонам, беспорядочно сканируя двигающееся людское море: сотни незнакомых людей с раскрасневшимися от жары, потными, неразличимыми лицами.

Я больно ударяюсь ногой об основание большой статуи, указывающей вход в лагуну, – это точная копия антарктического гигантского кальмара в натуральную величину, чьи восемь огромных лап обвивают выгоревшие на солнце опорные столбы стадиона, и чувствую сильную боль в пальцах. «Выполнить коррекцию», – напоминает мне моя операционная система, когда я замечаю несколько проходящих мимо посетителей, которые неодобрительно смотрят на меня. Щеки вспыхивают, я заставляю себя улыбнуться, но внутреннее смущение устранить не получается.

«Ана?»

Я испуганно оборачиваюсь и вижу Оуэна, всего в паре шагов от меня разматывающего шланг: должно быть, он уже осмотрел всю технику и вернулся обратно ко входу. На нем та же самая форма механика цвета хаки, как и обычно. Но сейчас погода теплее, и он закатал длинные рукава: пока он делает свою работу, я замечаю, какие сильные у него руки.

Он скручивает шланг в тугую спираль, ныряет под щупальца кальмара и оказывается рядом со мной. За одно мгновение в моей голове проносятся сотни стандартных приветственных фраз – Добро пожаловать в мое Королевство! Я мечтала увидеться с вами! Откуда вы приехали? – но это все совершенно не то. Я могла бы сказать так много. Я планировала сказать так много, когда, наконец, мне представится возможность. Но когда я увидела его, в моей голове неожиданно случилась задержка обработки информации, как если бы слова исчезали на пути от ума ко рту.

«Ты знала, что у кальмаров три сердца?» – спрашивает он после паузы, бросая косой взгляд на гигантскую статую. «Одно сердце можно ранить или даже хирургически удалить, а другое при этом останется жить».

Давным-давно, еще до появления Dreamscape, ночного шоу в Стране Мечты «И жили они долго и счастливо», еще до того, как были продлены часы работы парка, и у нас с сестрами было больше свободного времени по вечерам, мы любили гоняться друг за другом по всему парку, со смехом залезать и съезжать с огромных щупалец кальмара, как в детском игровом городке. Пара крошечных стеклянных сфер, спрятанных в радужных оболочках глаз – камеры видеонаблюдения, – вращаются так медленно, что почти невозможно заметить их движение.

«Они еще могут полностью восстанавливаться, – говорю я. – И они обладают самым развитым интеллектом поддержания жизнедеятельности из всех видов беспозвоночных».

«Как ты поживаешь?» – спрашивает он после паузы. Смешной вопрос, если учесть, что мы только что обсуждали беспозвоночных.

«Я счастлива, – отвечаю я. Другого ответа нет. – Как и всегда». Он состроил смешную гримасу, словно неожиданно съел что-то кислое, и я выпаливаю: «Во время часов отдыха я изучала этот вопрос – знаешь, есть способ спасти бабочек. Для этого нужно истребить первое поколение».

Я ждала возможности поделиться с ним этой хорошей новостью и ожидала, что он обрадуется, но Оуэн выглядит так, словно не слышит меня. Он отодвигается и начинает разматывать шланг. «Ты пришла посмотреть представление?»

Мой моторчик надсадно гудит в груди. Меня всегда немного нервирует, когда люди реагируют неожиданным образом. Я думала, мы продолжим разговор о бабочках. Я собиралась сказать ему, что он может не волноваться. Я собиралась показать ему камеры, встроенные в радужки глаз, чтобы он знал, что мы всегда защищены.

Вместо этого, из-за быстро поднимающегося кровяного давления, моя система переключается в режим по умолчанию, и я говорю: «Добро пожаловать в наше Королевство».

Оуэн цепенеет. Когда я вижу его взгляд, мне хочется исчезнуть, раствориться в толпе. «Представление вот-вот начнется», – говорит он.

Что значит: «Тебе надо идти».

Незнакомое чувство причиняет мне сильную боль так неожиданно, словно меня накрыла и зарыла в песок гигантская волна из Приливного Бассейна, на которую я вовремя не обратила внимание. Я ощущаю странную опустошенность, словно все мои чувства пропустили через барабан стиральной машины.

На мгновение я не чувствую себя самой собой.

Я шире улыбаюсь. Я ниже кланяюсь. И я даю себе обещание никогда больше не приближаться к Оуэну Чену.

22 Разговор после судебного заседания

[00:44:15–00:46:02]

АНА: Знаете, вот Вы – настоящий монстр.

Д-Р ФОСТЕР: Мне жаль, что ты так меня воспринимаешь, Ана. Хочешь поговорить о том, что беспокоит тебя? Ты же знаешь, я всегда рядом и готов выслушать.

АНА: Так же, как и Нию?

Д-Р ФОСТЕР: Не вполне понимаю тебя.

АНА: Думаю, что вполне.

Д-Р ФОСТЕР: Ана, мне это начинает надоедать.

АНА: Мне это тоже надоело – четырнадцать месяцев сидеть в тюрьме. Впрочем, пока нечего делать, в голову приходят интересные вопросы.

Д-Р ФОСТЕР: Например?

АНА: Например, сколько гибридов должно было погибнуть, чтобы один маленький, совершенный на вид экземпляр смог жить? Это – к примеру.

Д-Р ФОСТЕР: [Молчит.]

АНА: Вы сердитесь? Я сказала что-то такое, что огорчило Вас?

Д-Р ФОСТЕР: Послушай меня, послушай внимательно. Что бы ты ни думала о том, что случилось с Нией, что бы ты ни думала о том, что сделал я, вынужден сообщить, что ты страшно ошибаешься.

АНА: Нии здесь нет, чтобы она могла говорить от своего имени, не так ли?

Д-Р ФОСТЕР: Она понимала, что делает. У такого поведения есть последствия.

АНА: Может, у нее не было выбора.

Д-Р ФОСТЕР: Не было выбора? Ана, ты себя слышишь? Ты что, говоришь, что согласна с тем, что сделала Ния? Потому что, если это так, если ты действительно так думаешь, то, боюсь, мы сильно недооцениваем твою опасность.

АНА: Это неудивительно. В конце концов, Вы сами на-учили меня всему, что я знаю.

23

Апрель Дымчатого леопарда

Семнадцать месяцев до суда

Мама иногда рассказывает нам разные истории о Королевстве, которые случались во времена задолго до запуска программы восстановления ранее исчезнувших видов, задолго до Алисы и даже Евы, когда Мама сама была маленькой девочкой, и дикие китообразные и ластоногие все еще патрулировали воды Лагуны Русалок. В те дни, когда не было строгих правил безопасности парка и жесткого регламента разработок на местах, молодых животных крали из их семей. Заставляли выполнять трюки. Заставляли плодиться. Заставляли жить в таких маленьких и грязных запрудах, что постепенно эти животные сходили с ума. В некоторых случаях они становились агрессивными и сжирали заживо дрессировщиков на глазах у публики.

Но теперь старая Страна Морей – одно лишь воспоминание. Более двадцати лет здесь не было в неволе ни одного дикого животного или его потомка.

Почти тысячефунтовый морж под именем OR421 фыркает, обнюхивает свои усы и, наконец, рычит, когда я проникаю в левое от Пляжа Морского Льва крыло стадиона – закрытую часть лагуны, где содержатся дублеры ластоногих исполнителей в перерывах между актами. Вероятность того, что Ния заметит меня во время представления, очень мала, но, помня о том, что она специально просила меня не приходить сегодня вечером, я решаю смотреть из-за кулис. В музыкальном сопровождении вступают королевские фанфары в исполнении труб, гобоев и валторн. Но сквозь них я продолжаю слышать рев моржа, словно низкий предупредительный сигнал.

С того места, где я присела, видны тысячи лиц, которые сливаются в разноцветные пятна, как мозаичные плитки. Не знаю почему, но от этой мысли мне становится одиноко.

А потом…

ШЫРК! – Ния, сидящая на спине черного дельфина, стрелой выныривает из воды, ее русалочий хвост переливается на солнце, как изумруды.

Ее кристально чистый высокий ангельский голос эхом отзывается на воде, и пока она плывет к центральной сцене, весь стадион не может отвести от нее глаз. «Нет ничего удивительного в том, что ее рейтинг почти такой же высокий, как у непревзойденной Евы», – думаю я, наблюдая, как моя сестра привычно очаровывает публику. Зрители абсолютно верят ее захватывающей истории о дружбе сестер, живущих в открытом море, как и выражению любви в ее глазах, когда она, по традиции, приглашает ребенка из первого ряда присоединиться к ней в путешествии по лагуне.

Это самый захватывающий момент представления в Стране Морей – маленькая девочка почти сваливается в воду от нетерпения и вскоре уже сидит вместе с Нией на спине черного дельфина. Ния обхватывает ее за талию для большей безопасности. Они уплывают сначала медленно, помахивая руками и посылая воздушные поцелуи публике, при этом их счастливые лица, многократно увеличенные, демонстрируют на экране стадиона. Но по мере того как музыка и ободряющие аплодисменты становятся громче, черный дельфин набирает скорость, выплескивая воду за борт на хохочущих зрителей в первом ряду. Потом из воды выскакивает трио дельфинов-белобочек, взлетая так высоко, словно у них выросли крылья. Одно волшебное бездыханное мгновение они парят над лагуной, но потом сила притяжения берет верх, и они абсолютно синхронно погружаются глубоко в воду.

И черный дельфин следует за ними, быстро ныряя под воду, вместе с Нией и ребенком, крепко пристегнутыми к его спине.

Я выпрямляюсь.

Так не должно быть.

Установленный порядок, стандартная программа, постоянство – основы жизни в Королевстве. Дети смотрят то же представление, что будут однажды смотреть и их дети. Это – часть обещания.

Нестандартность опасна. Волшебство – стандартная программа.

А то, что происходит сейчас, не входит в стандартную программу.

Проходит три секунды. Пять секунд.

Где они? Я выхожу из тени стадиона и крадусь под навесом к краю воды, но огни стадиона отражаются в волнах яркими бликами, и я ничего не могу разглядеть под темно-серой ледяной поверхностью.

Я насчитала десять ударов сердца, прежде чем родители маленькой девочки начали кричать.

«Она ее забрала! – кричит мать. – Она ее забрала себе и больше не отдаст!»

Мое сердце бешено забилось. Когда начинают выть сигналы тревоги, я закрываю уши, и меня охватывает ужас: перед глазами всплывает картина, как белый медведь разрывает свои цепи, вскрик, удар хлыста г-на Касея и вид крови, пропитавшей шкуру медведя: красивая сине-черная жидкость, цвет присутствия жизни.

Ния спасет девочку, убеждаю я себя. Она должна это сделать.

Но секунды идут, а они так и не появляются; волны внезапно становятся ледяными и непроницаемыми.

Служба безопасности пробивает себе дорогу через толпы собравшихся у воды. Дети плачут. Некоторые люди выхватили телефоны и снимают происходящее на видео.

«Ей надо помочь! – кричит мать, пытаясь вырваться из рук охранника, удерживающего ее. – Ей всего четыре года! Пожалуйста!»

Когда я вижу команду спасателей, бросающихся в воду, в моем животе пробуждается ощущение, названия которого я не знаю. С того места, откуда они начали свой путь, им ни за что не успеть к девочке вовремя.

Прежде чем моя голова успела напомнить телу о том, что мне запрещено плавать без наблюдения, я с головой погружаюсь в воды лагуны. Холод врезается в меня ледяной глыбой и останавливает дыхание. Каким-то образом я все-таки успеваю сделать глубокий вдох до того, как холод затягивает меня в бурлящий водоворот. Я оправилась от шока и ныряю еще на несколько метров глубже, в более спокойные воды. Подальше от хаоса. Подальше от шума. Подальше от странного чувства, похожего на удушье, словно призрачная рука схватила меня за горло и сжимает на нем пальцы.

Паника.

Не думай об этом, говорю я себе, и быстро переключаюсь в Безопасный Режим. В ту же секунду жар и тревога отступают, и приходит ощущение покоя и тишины, я чувствую умиротворение. Пульс замедляется. Паника испаряется.

Уже лучше.

Опускаясь все ниже, я гребу руками медленно и равномерно – этой хитрости научила меня Ния во время стандартного контрольного заплыва, когда мы должны были достигнуть дна лагуны на одном дыхании, чтобы проверить жизненную емкость легких.

Лагуна Русалок – не пустая бетонная емкость, как это было в первые дни работы морского парка развлечений. Это наполненный жизнью водоем, экосистема, такая же живая, как и океан, в котором растут разноцветные коралловые рифы, густые мангровые заросли и лабиринты из морских водорослей, такие высокие и густые, словно я плыву через подводный лес.

Почему мне не добавили способность дышать под водой? Почему мне не сделали жабры, как у рыб?

Пять футов. Десять футов. Пятнадцать. Двадцать.

Два любопытных морских льва, O9022 и O6321, какое-то время следуют за мной, но, поняв, что у меня для них ничего нет, устремляются в тень, и я снова плыву одна в призрачном свете. Когда я достигаю глубины в тридцать футов, мои легкие готовы разорваться. Где же ты, Ния? Сокрушительное давление воды почти невыносимо. Заросли бурых водорослей поднимаются ввысь до самой поверхности, почти блокируя свет. Теперь я плыву в кромешной тьме.

Но вдруг я вижу, как узкая полоска солнечного света искрится серебристым блеском. Это – русалочий хвост.

Я вижу их, покоящихся без движения на постели из мягчайшего изумрудного яванского мха, словно две красивые куколки на морском дне. Маленькая девочка безжизненно поникла на руках у Нии, которая баюкает ее и словно укачивает. Первое, что я чувствую, – это облегчение. «Все будет хорошо, – проносится в голове, – я тебе помогу».

А потом Ния поднимает на меня глаза.

Их взгляд далекий. Холодный. Злой.

«Ты не должна этого видеть, – говорят мне они, – я просила тебя не приходить».

Но в них есть еще кое-что.

Слово я знаю, но его значение никогда не понимала.

Намерение.

И, наконец, я осознаю правду: Ния утянула этого ребенка на дно специально. Это был ее план. Она хочет, чтобы маленькая девочка умерла.

Я пытаюсь вытащить малышку из ее рук, но она усиливает хватку – так змея обвивается вокруг своей жертвы. Одну секунду нас разделяют несколько дюймов.

Ния пытается говорить. Ее слова превращаются в пузыри, бесшумно всплывающие и лопающиеся где-то на поверхности воды. Она вытягивает руки, словно пытается потрогать мою щеку. Ее взгляд мутный от недостатка воздуха.

Я с силой направляю пальцы в ее красивые зеленые глаза. Ния отпрянула, ее прелестное лицо исказилось. Хватка на девочке ослабла. Сгустки темной крови свертываются в кольца в воде.

Я беру девочку на руки.

И плыву.

***

«Она не дышит! О господи, моя малышка не дышит!»

«Мэм, освободите место для работы врачей “Скорой помощи”. Вы должны попытаться успокоиться».

В пятнадцати футах от того места, где нас вытащили из лагуны, врачи делают искусственное дыхание маленькой девочке, ее губы остаются синими. Но вокруг слишком много людей, слишком шумно. Мои искусственные легкие еле живы, их едва не разорвало; и каждый вдох отдается острой, простреливающей болью в грудной клетке.

«Отойдите! – кричит один из врачей. – Уберите их отсюда!»

Охранники быстро очищают периметр лагуны, выталкивая родителей, детей и других посетителей за ограду. Сверкает молния, гремит гром, и разверзаются тучи – начинается ливень.

Но я почти его не чувствую, потому что продрогла до костей.

Проходят десять секунд, двадцать… пульса нет.

Рухнув на краю воды, я зажмуриваю глаза. Возможно, все это происходит из-за сбоя в моей программе. Неисправного соединения. Отказавшего процессора. Возможно, как в Маминой сказке про Дороти, я сейчас открою глаза и увижу, что лежу в своей постели, с пристегнутыми руками, в полной безопасности.

Нет лучшего места на свете, чем родной дом.

Но в моей проводке нет ошибки. И с моей программой все в порядке. Когда я открываю глаза, то по-прежнему вижу молнию, сверкающую сквозь тучи. По-прежнему слышу вой иступленных голосов; ослабевшие рыдания матери, у которой больше нет сил говорить. Вскоре я ощущаю запах пепла, смешанного с дождем – неразгоревшиеся фейерверки, гаснущие в грозе. И потом я вижу группу людей в черном, которые вытаскивают бездыханную Нию из лагуны.

Я пытаюсь встать, но голова кружится так, что я вновь, задыхаясь, падаю на колени. Потом ловлю легкое, как перышко, ощущение, словно кто-то приложил палец к моей шее. Кто-то наблюдает за мной.

Я поднимаю глаза. Оуэн стоит на другой стороне стадиона: выражение глаз понять невозможно, лицо частично скрыто воротником плаща. Без слов он прорывается сквозь толпу и срывает свой плащ.

«Вот, – говорит он, укрывая им мои плечи. – Ты замерзла».

Во мне раскрывается новое чувство. Где-то глубоко внутри раздается слабый шепот. Как будто бабочки медленно расправляют крылья.

Я поднимаю глаза, чтобы поблагодарить его, чтобы что-то сказать, но его уже нет рядом.

Осторожно провожу пальцами по легкому нейлону серо-зеленого цвета с приятным мерцающим отливом. Как хвост русалки. Внезапно, словно издалека, мне кажется, что я слышу чей-то голос и потом – дикий гром неистовых аплодисментов.

Есть пульс! Она жива!

По правде говоря, я едва слышу. На мгновение я переношусь на расстояние в миллиарды терабайт, стою в конце пустынной магистрали и смотрю на шлюзы безопасности.

24 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Как ты думаешь, Ана, почему Ния сделала это? Как по-твоему, почему в тот день она пыталась утопить в лагуне маленькую девочку?

АНА: Я думаю, она пыталась нам кое-что объяснить.

МИСС БЭЛЛ: И что же именно она хотела объяснить?

АНА: Объяснить, что выхода нет. [Пауза.] Ни для кого из нас.

МИСС БЭЛЛ: А ты, Ана, тоже пыталась что-то объяснить, когда продолжала выслеживать г-на Чена в течение следующих нескольких месяцев? Ты что-то хотела объяснить?

МИСТЕР ХЕЙЗ: Протестую.

СУДЬЯ: Продолжайте.

АНА: Я никогда не выслеживала его.

МИСС БЭЛЛ: Но ты все же положила «маячок» ему в сумку в тот день, когда вы разговаривали в Стране Сафари, правда же?

АНА: [Колеблется.]

МИСС БЭЛЛ: Для того, чтобы следовать за г-ном Ченом без его ведома, не так ли?

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую. Ваша честь, мисс Бэлл домысливает…

СУДЬЯ: Отклонено.

АНА: Я знаю, что поступала неправильно…, наблюдая за ним. Сначала мне было просто любопытно. Оуэн знал так много всего о гибридах – гораздо больше, чем любой из знакомых мне подсобных рабочих. А потом, когда в тот вечер в лагуне он одолжил мне свой плащ, я воспользовалась «маячком», чтобы вернуть эту вещь ему. Нас всегда учили возвращать потерянные или одолженные вещи их владельцам.

МИСС БЭЛЛ: Это тогда все началось между вами, Ана? Кражи? Нарушение правил? Ложь?..

АНА: Я не крала. Это неподходящее слово. Я никогда не планировала этого делать. И никогда не врала об этом.

МИСС БЭЛЛ: [Спокойно, после паузы.] Ты любила Оуэна, Ана?

АНА: Да. И продолжаю любить.

[В зале суда слышится нервный шепот и возбуждение.]

МИСС БЭЛЛ: Но если ты любила, почему ты убила его?

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую!

СУДЬЯ: Принято.

Г-Н ХЕЙЗ: Не отвечай на этот вопрос, Ана.

АНА: Я не убивала его.

[Волнение нарастает.]

СУДЬЯ: Тишина, пожалуйста.

МИСС БЭЛЛ: То есть ты утверждаешь, что не перерезала ему горло. Не перерезала ему трахею его же карманным ножом. Ты не тащила его бездыханное – мы можем только надеяться, что действительно бездыханное – тело в мусоросжигатель. Ты не делала ничего из перечисленного. [Пауза.] Так?

АНА: Так.

[В зале суда начинается истерика. Вспыхивают камеры.]

МИСС БЭЛЛ: А что, если бы я сказала, что точно знаю, что ты врешь?

АНА: Тогда, думаю, я бы сказала, что Вам нужно перепроверить факты.

МИСС БЭЛЛ: Ана, почему ты так уверена в том, что я неправа?

АНА: Это просто. Потому что я не умею лгать, мисс Бэлл. Эта способность не предусмотрена в моей программе.

25

Май Красноплечего блестящего скворца

Шестнадцать месяцев до суда

Я подхожу к краю глубокого ущелья в густом лесу, поднимаю руки к солнцу и прыгаю.

Невесомо. Бездыханно. Свободно.

Или так я себе однажды это представила.

Меня подхватывает сильный порыв ветра. Смертельный страх. Рушащиеся стены звуков и натиск бурлящей воды, который разрывает, тащит и подбрасывает меня, как тряпичную куклу. Наконец, через некоторое время течение ослабевает свою хватку, медленно отпуская меня, пока я не падаю камнем в совершенное безмолвие, которого я так жаждала – больше воздуха, больше воды, больше любой другой человеческой потребности.

Но, конечно, я – не человек. И поэтому у меня другие потребности.

В последнее время я привыкла держать глаза закрытыми до тех пор, пока не достигну дна реки. У него глубокий бирюзовый цвет, как у водопадов Кавасан в те времена, когда океан еще не поднялся слишком высоко и не затопил острова Себу. Меня с головой окутывает спокойная прохладная темнота, и потом я делаю то, ради чего сюда и стремилась. То, что я должна сделать, несмотря на страх не справиться, как однажды не справилась Ния.

Сегодня нас знакомят с Надей – новым представлением надежды. Вместо Нии.

Мои ноги касаются зыбкого илистого дна – я на месте. Тайное безлюдное место, где Супервизоры не могут ни услышать, ни увидеть, ни помешать мне сделать то, что я намерена сделать. Медленно, словно боясь их повредить, я открываю глаза. Смотрю наверх – отблески солнечного света танцуют на мутной колеблющейся поверхности воды, как падающие звезды. Я возношу молчаливую молитву за Нию.

И вскрикиваю.

***

«Почему ты так туго их затягиваешь? – спрашиваю я в тот вечер Маму, когда она крепит к кровати мои наручники. – Я почти не могу двигаться».

«Ты плохо спишь последнее время, – отвечает Мама. – Чем меньше двигаешься, тем лучше будешь спать». Она наклоняется и целует меня в лоб, и я впервые в жизни замечаю, как странно моя кожа ощущает ее губы – они сухие и тонкие, как папиросная бумага. «Хорошо, девочки. – Мама встает и приглушает свет. – Помолимся».

«Наше Королевство, в границах своих,

Волшебница – имя твое…»

Упорядоченные голоса моих сестер наполняют комнату умиротворением, но, хотя я и проговариваю слова, мои мысли витают далеко. Мой взгляд перемещается на постель Нии, где сейчас смирно лежит моя новая сестра, ее глаза неподвижно смотрят в потолок, пока она поет. От одного ее вида я чувствую опустошение.

Надя никогда не заменит Нию.

«Я знаю, о чем ты думаешь, но Надя не виновата в том, что Панию выключили, – шепчет Ева с соседней кровати. – Перестань винить ее в том, к чему она не имеет никакого отношения». Как и всегда, моя старшая сестра решительно вмешивается в темы, которые ее никак не касаются.

«Я не просила тебя высказывать свое мнение, – шепчу я в ответ. – Не лезь не в свое дело».

Даже в темноте я чувствую пристальный взгляд Евы. Оценивающий. Ева считает, что она достойна гораздо большего, чем все остальные. Что она лучше, быстрее, сильнее, мудрее и поэтому заслуживает большей любви и посетителей, и Супервизоров. Это можно заметить по ее походке – двигается она медленно, словно ее время более ценно. По манере говорить – громко и четко, словно ее голос важнее других. По прическе, в которую она укладывает волосы – всегда наверх и всегда убраны с лица.

Не как у принцессы.

Как у королевы.

В некоторые дни она часами ездит в монорельсовой тележке вокруг парка, словно царственная особа, которой негоже ходить пешком.

«И все же, повторяю еще раз, ты не можешь вечно игнорировать ее, – шепчет Ева. – В конечном счете, тебе придется принять то, что произошло. Благодарность, Ана. Такова жизнь».

Я не обращаю на нее внимания и закрываю глаза. Не представляю, как мои сестры смогли так быстро проникнуться симпатией к этой новой волшебнице Наде – при том, что она до сих пор не проявила себя умелой хоть в чем-то. Она не может петь так красиво, как умела Ния. Она не может воодушевлять толпы людей так блестяще, как это делает Зэл. Она не может так божественно рисовать, как Юми, или так легко смешить детей, как умеет Кая, или танцевать так здорово, как Зара. Она не может даже правильно показывать дорогу, как Ева, хотя, к моей досаде, Надя научилась использовать этот навигационный жучок в своих интересах; оборачивает свои ошибки в каламбуры, которыми люди восхищаются – прелестно! – хотя я не сомневаюсь, что это всего лишь очередная намеренная поведенческая манипуляция, которая поддерживается ее более новой технологией. Я поворачиваю глаза. Мои сестры вертятся вокруг Нади, словно теперь она – их новая любимая игрушка, но они не могут видеть того, что вижу я. Эта новая маленькая сестричка – не Ния. Она – имитатор. Хамелеон. Отвлечение в красивом облике, созданное исключительно для того, чтобы помочь миру забыть то, что случилось однажды в лагуне.

И это работает.

Но то, что Ева и другие сестры смогли оставить в прошлом тот случай в лагуне, не значит, что я тоже могу это сделать. Пожалуй, присутствие новой сестры только подчеркивает отсутствие другой.

Надя здесь, потому что Нии здесь больше нет.

И если все остальные уже забыли о ней, значит, только я могу узнать правду.

Только я могу узнать, почему Ния сделала то, что сделала.

Утром, когда в Волшебной Стране проходит Парад Новой Надежды (Надя – это имя, которое на русском языке значит «надежда») – еще одно торжество, которым празднуется приход весны, тяжесть от отсутствия Нии и непонятой правды становится совсем невыносимой.

«С тобой все в порядке? – спрашивает Кая. – Не сдавайся, Ана. – Она сжимает мою руку. – Ты смелее, чем сама в это веришь».

Я слабо улыбаюсь, но ничего не отвечаю. Как я могу объяснить ей, что, когда я вижу лицо Нади там, где раньше была Ния – в трамвае, на рекламных щитах, в окнах кондитерских, на монорельсовых тележках, это вызывает во мне такое чувство, словно небо обрушивается на меня?

Как только появляется возможность, я пробиваюсь сквозь толпу суматошных фотографов, которая неизменно сопровождает парад. Вежливо отказываюсь пойти с Зарой и Юми пить чай в Страну Историй, куда они теперь, после выключения Нии, ходят каждое утро.

«Но тебе же так нравится туда ходить! – хмурится Зара, ее украшенные бусами косы изящным каскадом ниспадают на плечи. – Почему ты не хочешь пойти с нами?»

«Там будут лимонно-клубничные лепешки… – подхватывает Юми, стараясь уговорить меня. – Твои любимые…»

«Завтра, – говорю я, быстро целуя каждую по очереди, и убегаю вниз по дороге в страхе, что могу потерять сознание или закричать, если немедленно не уйду оттуда. – Обещаю».

Обещание – это не ложь.

Честное слово, я хотела встретиться с ними, когда говорила это.

Но, несмотря на все мои усилия избавиться от наваждения, загадка Нии продолжает мучить меня. Все же в парке всегда было семь Волшебниц. А теперь, когда в Королевстве появилась Надя… Теперь я точно знаю, что моя маленькая сестричка никогда не вернется.

*** 

Понемногу я начинаю сходить с дороги, и дольше бываю в менее исхоженных частях парка, куда мои сестры обычно не ходят. Я пытаюсь найти любой знак, намек, хоть что-нибудь, что может помочь мне ПОНЯТЬ. Ния украла телефон. Ее не было десять недель. Она вернулась и казалась другой. И потом случилось то, что случилось в лагуне.

Я не могу увязать между собой эти факты. Но я буду продолжать пытаться. Хотя прямо сейчас я нахожу только пробелы, от которых возникает еще больше вопросов. Лабиринт Единорога, в котором живые изгороди вырастают такими высокими, что я с легкостью прячусь в них от посетителей. Прохладные спокойные тоннели под парком, в которые можно попасть через тайный вход в лесу, на расстоянии брошенного камня от места парковки персонала. Там я могу исходить сотни футов под землей вдали от посторонних глаз. Крутые неровные склоны в Стране Джунглей, где растут бенгальские смоковницы, под которыми можно легко укрыться от дождя. «Почему у тебя такое грязное платье? – спрашивает однажды Ева перед третьим, последним приемом пищи. – Почему его края порваны? – хмурится она в неодобрении. – У сестер не должно быть секретов».

Ева никогда не молчит.

Недавно я заметила, что она носит изумрудное платье Нии (Ева направлялась к монорельсовой дороге) – это платье так красиво гармонирует с цветом ее глаз. Хотя я точно знала, что моя маленькая сестричка выбросила его, как и многие другие, на свалку возле мусорных баков за несколько недель до происшествия в Лагуне Русалок. Я своими глазами видела эти выброшенные платья, когда шла на утреннее приветствие посетителей, – красивая масса из шелка и тюля, обреченная гнить на мусорной свалке. Теперь Ева дефилирует в нем, словно платье всегда было ее, но я-то знаю правду.

И она знает.

Она – воровка.

«Почему ты на меня так смотришь?» – шепчет Ева, но я делаю вид, что не слышу ее. «Я скучаю по Ние!» – могла бы крикнуть я, но, конечно же, не делаю этого.

Нашу сестру нельзя так легко заменить.

Иногда я оказываюсь у закрытой сейчас Лагуны Русалок. Ее некогда блестящая Арка теперь выглядит тусклой из-за скопившейся на ней за месяц сажи от фейерверков. Я слышала слухи о том, что лагуну переделали в другой аттракцион, но в какой именно – точно не знаю. Все, что я знаю точно – это то, что какой бы ни был придуман новый аттракцион, никаких русалок здесь больше не будет. Думаю, что Ния, в какой-то степени, была бы рада этому. Воспоминание о ее улыбке, хоть и мимолетное, притупляет постоянную боль в моем сердце.

Я люблю тебя, Ана. Ты знаешь об этом, правда?

Потому что с тех пор, как Нию выключили и разобрали, как поломанные часы – сначала руки, потом ноги, потом лицо и, наконец, сердце, – в мире не осталось никакого счастья.

26 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Итак, Вы считаете, что, когда Ана решила прыгнуть в воду, чтобы спасти тонущего ребенка, она не проявила свободу воли? Разве выбор действия не является определением свободы воли?

Г-Н ВИНДХЭМ: Выбор за нее сделала ее программа, мисс Бэлл. Выбор, который был обусловлен исключительно безопасностью, не этикой.

МИСС БЭЛЛ: А что насчет того случая, когда Ния пыталась утопить Мадэлин Лукас? Это тоже ее программа сделала выбор?

Г-Н ВИНДХЭМ: [Пауза.] Это была ошибка механизма.

МИСС БЭЛЛ: То есть, причинение боли кому-либо – это ошибка механизма, а спасение кого-либо – это…

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую. Суд нападает на свидетеля.

СУДЬЯ: Протест отклонен. Можете продолжать и отвечать, г-н Виндхэм.

Г-Н ВИНДХЭМ: То, о чем мы с Вами говорим на самом деле, мисс Бэлл – это две крайности одной и той же ответной реакции. Ответной реакции Волшебницы на острый стресс.

МИСС БЭЛЛ: И вновь, мне бы хотелось понять, что такого ужасного было в счастливой улыбающейся четырехлетней малышке, что заставило Нию захотеть утопить ее на глазах у пятитысячной публики.

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую.

СУДЬЯ: Протест отклонен.

Г-Н ВИНДХЭМ: Наиболее правдоподобным объяснением можно считать то, что что-то во внешней среде запустило в ней такую реакцию – может быть, уровень шума на трибунах стадиона или яркость освещения или температура воды, что в итоге вызвало такой ужасный и трагический сбой в ее работе.

МИСС БЭЛЛ: Сбой в работе.

Г-Н ВИНДХЭМ: Да. У гибридов это случается исключительно редко, но тем не менее случается. Хотя, естественно, мы бы хотели, чтобы этого не случалось никогда. В случае Аны это сработало наоборот – ответная реакция на острый стресс заставила ее сделать правильную вещь. Действие, приводящее к полной безопасности.

МИСС БЭЛЛ: Не уверена насчет исключительной редкости таких сбоев. Белый медведь. Лагуна. Тигрица. А теперь еще и один из сотрудников. Мне кажется, что за последний год в корпорации «Королевство» случилось немало таких «ошибок механизмов», не правда ли? Жестоких, вопиющих, ошибок со смертельным исходом?

Г-Н ВИНДХЭМ: Но ни одна из них не была намеренной.

МИСС БЭЛЛ: Простите?

Г-Н ВИНДХЭМ: Сегодня мы присутствуем на этом заседании потому, что Штат утверждает, что Ана намеренно убила г-на Чена. Однако факт остается фактом – она просто неспособна обдумывать заранее свое поведение. В ее мозге отсутствуют необходимые для этого нейронные пути.

МИСС БЭЛЛ: Откуда Вы это знаете?

Г-Н ВИНДХЭМ: Потому что Ана была разработана группой специалистов под моим руководством. Мы создали ее. Мы знаем, что она может и чего не может.

МИСС БЭЛЛ: Возможно ли, что девочки научились вести себя так, как не предусматривает ваша программа? Возможно ли, что они научились лгать? Или даже чувствовать?

Г-Н ВИНДХЭМ: Обучение, конечно, предусмотрено их программами; это именно то, что делает наши технологии уникальными. Но мы программируем наших девочек по трем базовым задачам: обеспечивать безопасность. Стремиться установить связь. Давать удовлетворение. Любое иное поведение технически расценивается как ошибка механизма.

МИСС БЭЛЛ: А кто отвечает за такие ошибки, когда они происходят? Кто несет ответственность?

Г-Н ВИНДХЭМ: В тот момент, когда посетители заходят на нашу территорию, они принимают на себя определенный риск. Вы прекрасно знаете, что они не могут даже просто купить входной билет без подписания электронного отказа от ответственности Королевства…

МИСС БЭЛЛ: Мы говорим о неприкрытом сознательном пренебрежении человеческой жизнью. Пожалуйста, покажите мне, где упоминается об этом в отказе.

Г-Н ВИНДХЭМ: [Вздыхает.] Случайности возможны, и они происходят, мисс Бэлл. Везде и всегда. Мы в Королевстве соблюдаем высочайшие, строжайшие стандарты безопасности и стремимся создавать самые лучшие, самые безопасные, самые захватывающие интерактивные приключения в тематическом парке.

МИСС БЭЛЛ: Да. Убийство – это, несомненно… захватывающе.

27

Май Красноплечего блестящего скворца

Шестнадцать месяцев до суда

Ветки хрустят под ногами, ломаясь, словно тонкие хрупкие кости. Путь от нашего дома в Волшебную Страну через лес – не самый близкий: двадцать минут, если идти в среднем темпе. Тем не менее это – моя любимая дорога ко Дворцу Принцесс.

За столько сменивших друг друга времен года я отлично узнала этот лес. Мягкий изгиб дороги. Изогнутые формы деревьев. Прохлада почвы на растирающих ее пальцах. Когда-то мы с Нией бегали друг за другом по этой дороге из Волшебной Страны домой. Я смеялась в свете луны. Она тихо пела песни, собирая букеты из колокольчиков и калипсо. Мы танцевали, кружась, как феи, между деревьями. Я грустно улыбаюсь. Воспоминание о тех днях отзывается не только счастьем, но и болью. Тоской по тем временам.

До.

Теперь никто не ходит со мной по этому лесу.

«Почему ты идешь лесом, когда можно ехать по монорельсовой дороге? – всегда спрашивает Ева. – Дорога через сосны слишком длинная».

Я не согласна. За двадцать минут пути может случиться много интересного. За двадцать минут можно восемь раз спеть хит радио Королевства «Храбрая девочка». За двадцать минут можно спасти птенца, выпавшего из гнезда.

За двадцать минут можно выкопать то, что когда-то было зарыто.

На северо-западной поляне.

Вещь, которую одолжил и должен вернуть.

Одиннадцать шагов от самой высокой сосны.

Потому что таково правило.

Под камнем с тонкой белой полоской.

И… потому что, оказывается, там спрятан секрет.

***

Я почти сразу увидела его на конюшне Воображаемой Страны. Он убирает навоз в детском отделении экзотических видов. Одет в весеннюю форму – штаны цвета хаки и легкий зеленый джемпер. Он отвернулся, открывая торбу, когда я молча вхожу в конюшню. «Доброе утро!»

Оуэн оборачивается при звуке моего голоса. В его руке я замечаю маленький карманный нож. Тот же, что был у него, когда мы встретились в Стране Сафари.

«Господи, Ана!» Он шумно выдыхает, и мои инфракрасные датчики регистрируют резкий скачок его метаболической активности. Я удивила его. «Не надо так подкрадываться к людям».

Я чувствую, что у меня наливаются краской щеки. Неожиданное ощущение, ведь в конюшне круглый год поддерживается комфортная температура. «Я не подкрадывалась. Может, тебе просто стоит быть более внимательным».

Оуэн смеется, потом хватает грабли и начинает раскидывать по конюшне свежую солому. «А что ты здесь делаешь? – смотрит он на меня с любопытством. – Я не видел в расписании на это утро никаких приветственных встреч Волшебниц в конюшне».

«Да ну? – прочищаю я горло. – Да. Вот. – Я вытаскиваю его плащ и надеюсь, что он не заметит грязного пятна на рукаве. – Очень сожалею, что мне понадобилось столько времени, чтобы вернуть его тебе».

Он поднимает на меня глаза. «Что это?»

«Твой плащ, – отвечаю я. – Ты одолжил мне его. В тот вечер в лагуне».

Я не говорю ему о том, что кое-что нашла в кармане плаща, когда пыталась очистить грязь с рукавов. Браслет. С тремя золотыми шармами.

Морская ракушка.

Дельфин.

Морская звезда.

Браслет Нии.

Как так получилось, что он оказался в кармане Оуэна? Знает ли он что-нибудь о том, зачем Ния пыталась утопить маленькую девочку? Знает ли он что-нибудь о том, что происходило с ней в те десять недель?

«Одолжил? – хмурится Оуэн. – Нет, я этого не делал».

Он что, не помнит? Все эти дни после происшествия в лагуне – ровно двадцать три дня – он что, не думал обо мне? Даже ни разу не вспомнил?

Ну что ж… Я думала о нем.

Столько раз, что даже сбилась со счету.

Потом он говорит что-то такое, чего я совсем не ожидала услышать.

«Я не одолжил его, Ана. Я отдал его тебе».

Внезапно я чувствую вспышку тепла в передней поясной коре – кусочке ткани из искусственного волокна размером с большой палец, спрятанном глубоко внутри лимбической доли моего головного мозга. Я дотрагиваюсь до своих ушей, потому что они странно горят.

Смущение.

«Ты хочешь сказать… это был подарок?» – шепчу я. В голове всплывает воспоминание о том вечере. Хаос и дождь. Вой сирен и крики. Я вспоминаю, с какой нежностью Оуэн укрывал меня плащом. Как он заметил, что мне было холодно.

«Точно! – отвечает Оуэн. – Мне он больше не нужен».

Я вцепилась в вещь. «Ты уверен?»

Он бросает на меня веселый взгляд. «Конечно. Ничего особенного».

Для него – может быть. Но для меня это – первый подарок, настоящий подарок, который мне когда-либо дарили. Я смотрю на плащ. В голове рассыпаются красочные фейерверки.

«Спасибо!»

«Не за что». И потом он улыбается мне.

Я быстро отвожу взгляд, чувствуя, как вспыхнуло мое лицо. Я и раньше видела, как он улыбается, но на этот раз в его улыбке есть что-то особенное… словно он разделяет со мной какой-то секрет.

Ты и на других так смотришь? Ты всегда так смотришь на людей?

Я сохраняю эту улыбку в своей памяти, в папке Избранное. Потом, в часы отдыха, я смогу без труда открывать и просматривать этот файл столько раз, сколько мне захочется. Хоть до рассвета.

«А почему, между прочим, он такой грязный?» – спрашивает Оуэн, замечая так и не стертую грязь на рукаве.

«Я пыталась почистить его». От смущения я кусаю губу, пока моя программа не напоминает о том, что Волшебницам запрещены самостимулирующие действия. «Думаю, я сделала только хуже. Извини». Одно долгое мгновение он ничего не говорит. И хотя Волшебницы запрограммированы быть чувствительными к человеческим эмоциям, для нас молчание – сложный момент. Его можно трактовать по-разному. Иногда оно означает, что человек чувствует смущение. А может быть, ему страшно. Или он шокирован, или растроган.

А иногда молчание может означать, что человек сердится.

Пожалуйста, не сердись на меня. Я просто закопала его в лесу, чтобы Супервизоры не могли его найти.

К моему облегчению, Оуэн больше не говорит об этом. Вместо этого он возвращается к своему делу – чистке конюшни. Я сажусь на перевернутое ведро и наблюдаю за его работой, замечаю, какие у него приятные черты лица. Изгиб бровей. Блестящие волосы. Маленький шрам над губой – тонкий полумесяц. Закончив работу, он вытирает лоб, и я замечаю блеск серебра на его запястье.

«Мне нравится твой браслет», – говорю я ему.

Этот блеск напоминает мне о браслете Нии, и я возвращаюсь мыслями к настоящей причине моего появления здесь.

Он смотрит на свою руку. «Это, на самом деле, медицинский идентификационный браслет. Не простой. Но спасибо».

Медицинский идентификационный браслет?

«Ты болеешь?»

«Нет! Здоров как бык. Просто вещь, которую я должен носить».

«Тогда почему?»

Его темно-карие глаза встречаются с моими, и он усмехается. «Ты задаешь слишком много вопросов, Ана».

«Любопытство – ключевой компонент моей программы, – объясняю я, скрывая смущение. – Извини, если это тебя напрягает. Или… если я напрягаю тебя».

«Совсем нет», – мотает головой Оуэн. – Честно говоря, приятно, когда есть с кем поговорить. – Он подходит к лошадям в следующем стойле и ухмыляется. – Понимаешь. Помимо них».

Меня снова разбирает любопытство насчет него – я никогда не встречала подсобного рабочего, до такой степени вовлеченного в заботу о гибридных животных. Однако к моему любопытству примешивается ощущение, как при нырянии в холодную воду в очень жаркий день.

«Хорошо. – Я чувствую приятное щекотание в груди, когда вижу его улыбку. – Я останусь».

Некоторое время мы разговариваем, и я узнаю о нем много интересных вещей.

Во-первых, ему девятнадцать лет. Молодой для подсобного рабочего.

Во-вторых, он говорит на трех языках.

Английском, французском и тайваньском диалекте китайского.

Я знаю намного больше языков, но, конечно, все равно это очень впечатляет.

И в-третьих, я узнаю, что Оуэн не просто так проводит много времени, ухаживая за гибридами, выращенными по программе восстановления ранее исчезнувших видов. Что на это есть причина.

«Гибридные виды всегда были моим страстным увлечением, – отвечает Оуэн на мой вопрос. – Я хотел быть дрессировщиком – в школе изучал физиологию и поведение животных, но у меня обнаружили порок сердца, и Королевство сказало, что официально взять меня на позицию в тренерской программе из-за этого не может. Но, я думаю, им очень понравилось мое резюме. Понравилось настолько, что они наняли меня как подсобного рабочего, но предоставили более высокий уровень доступа и сделали так, чтобы большая часть моей работы была связана с гибридами. Поэтому почти все рабочее время я могу находиться рядом с ними. – Он смотрит на лошадей и улыбается. – Неплохая сделка, на самом деле. Единственный минус – вот это прозаическое выгребание дерьма. Мне повезло, что они вообще меня взяли».

«Более высокий уровень доступа», – думаю я, вспоминая его пропуск. Вполне возможно.

И сразу у меня возникает другой вопрос: «Порок сердца? Какой порок?»

«Ну, – выражение его глаз внезапно меняется. Я понимаю, что мой вопрос его удивил. – У меня стоит искусственный клапан», – отвечает он через секунду, и я замечаю в его голосе что-то вроде надвинувшейся тени, бесстрастность, и понимаю, что эта тема – не самая приятная для него. «Ничего особенного».

«Искусственный? На что он похож?»

Оуэн смотрит на меня, насупившись. «Клапан?»

Я киваю.

«Ну… – он прочищает горло. – На настоящий клапан, я думаю. Он был выращен в лаборатории трансплантологии, как и любой другой орган для пересадки, но в нем есть устройство, которое может простимулировать меня в случае неисправности клапана. – Он пожимает плечами. – Что-то типа запасного моторчика, я думаю. Чтобы я не сыграл в ящик».

Я рассмеялась. «Так ты – гибрид!» – говорю я прежде, чем успеваю подумать.

Секунду Оуэн молча таращит на меня глаза. А потом тоже начинает смеяться. Этот громкий заливистый смех наполняет меня искристым гудящим чувством, светом, согревающим меня изнутри. Чувство такое чистое и совершенное, что мне хочется, чтобы оно не покидало меня никогда.

«Знаешь что? – говорит он, когда мы, наконец, восстанавливаем дыхание. – Мне никогда не приходило в голову так думать об этом. Наверное, так и есть». Мгновение мы просто широко улыбаемся друг другу. Есть в нем что-то неуловимое, что заставляет меня забывать о том, кто мы: он – подсобный рабочий, а я – Волшебница.

Прямо сейчас мы просто Оуэн и Ана.

«Ты вся светишься, – замечает он, и выражение его лица становится задумчивым, пока он разглядывает меня. Он наклоняется и почти касается моей щеки. – Твоя кожа кажется совсем настоящей».

«Она и есть настоящая, – презрительно фыркаю я и отклоняюсь, хотя от одной только мысли, что он может меня коснуться, сердце начинает учащенно биться. – Знаешь, она ведь тоже росла в лаборатории. Может быть, прям рядом с твоим клапаном».

«Извини, привычка». – Лицо Оуэна расплывается в широкой глуповатой улыбке. Он принимается разглядывать свои изношенные ботинки, но через минуту я замечаю, что он снова наблюдает за мной. Рассматривает меня. Словно пытается понять, как именно я работаю.

Внезапно я чувствую прилив смелости. Словно правила, которым я привыкла следовать, стали неприменимы.

«Еще… Вот еще о чем я хотела тебя спросить», – начинаю я, опуская руку в карман плаща. Но в тот момент, когда мои пальцы нащупывают прохладную металлическую цепочку браслета Нии, раздается внезапный грохот и за ним – резкий пронзительный крик.

«О нет!» – Оуэн вскакивает на ноги, видя, как одна из крылатых лошадей – EFC141 – исступленно бьется в стойле.

«В чем дело? – бросаюсь я за Оуэном. – У него сбой?»

EFC141 – это серый арабский кастрированный жеребец, почти восемнадцать ладоней в холке, со светло-голубыми глазами и массивными крыльями морфоменелая. Среди других экзотических видов животных крылатые кони всегда были моими любимцами, а этот жеребец был самым великолепным образцом перекрестных гибридов. Когда он был помоложе, большие толпы собирались, чтобы посмотреть, как он взмахивает крыльями и гарцует по зеленому вращающемуся кругу на корде Волшебной Страны. Сейчас же я редко вижу его там, так как внимание публики переключилось на более новые и интересные модели.

Мои глаза округляются от страха при виде того, как 141-й встает на дыбы и неистово бьется в загоне, словно одержимый. Тот прелестный веселый крылатый жеребец из круга не имеет ничего общего с этим жеребцом. «Он болен?» – спрашиваю я.

Оуэн пытается схватить уздечку 141-го, но крылатый конь неистово бьет его крыльями и оскаливается, едва не кусая его. «Физически нет, – бормочет Оуэн, уворачиваясь от очередного укуса. – По крайней мере, пока». Через некоторое время крылатый конь перестает взбрыкивать и принимается монотонно описывать маленькие круги по конюшне, прижав крылья. Теперь его пустые глаза таращатся вверх, словно он в трансе. Я слышу щелчки и жужжание в его колотящемся сердце – словно поезд несется с огромной скоростью вниз по рельсам; я боюсь, что оно вот-вот вылетит из его груди. У меня больше нет сил смотреть на все это, и я бросаюсь к воротам. «Ана, – резко говорит Оуэн, – осторожно!»

«Я знаю, что делаю». Рука скользит в карман, и я вытаскиваю маленькую пригоршню витаминов в виде кубиков сахара, которые я всегда беру с собой, когда иду в конюшни. «Эй, ты!» Я протягиваю руку с кубиком через дверь его стойла и тихо посвистываю. «Я принесла тебе кое-что». Через несколько секунд крылатый конь моргает и медленно приближается ко мне. Он издает мягкое смущенное ржание, словно не понимая, что на него нашло, и, наконец, берет кусочек из моих рук.

«Вот это да! – восклицает потрясенный Оуэн. – Как ты это делаешь?»

«Я знаю этих лошадок всю жизнь, – мягко отвечаю я. – Они доверяют мне». Я останавливаюсь, а потом спрашиваю: «Как долго это продолжается?»

«Все время, сколько я здесь работаю, – отвечает он. – То есть по меньшей мере восемь месяцев? И, как я тебе уже говорил, он – не единственный; я вижу такое поведение повсюду. У всех гибридов».

Я хмурюсь. «Ты говорил Супервизорам?»

Оуэн опускает глаза и смотрит в пол. «Я не думаю, что это такая уж хорошая идея».

«Ладно», – роняю я в ответ, и немедленно чувствую опустошение от своей бестактности. Обычно в разговоре с человеком я испытываю небольшие трудности. Я знаю, как увлечь его. Как зеркалить. Как разговорить его, заставить улыбаться, смеяться. Почувствовать себя особенным, словно он – единственный человек в мире. Но сейчас, неожиданно, все, о чем я могу думать – это тишина между нами. Тишина оглушает, потому что ничем не нарушается. Тишина, которую создала я сама, сказав что-то не то. Я сканирую память по резервным темам для поддержания разговора – погода, природа, его любимый вкус мороженого, но ничего подходящего не находится.

И поэтому я говорю первое, что приходит на ум: «Ты никогда не думал поговорить об этом с г-ном Касеем?»

Лицо Оуэна мрачнеет. «Никогда, – бормочет он. – Я ненавижу этого человека».

«Я тоже его ненавижу», – выпаливаю я и тут же закрываю рот рукой.

Что со мной происходит? Приближаться к Оуэну опасно. Он заставляет меня говорить вещи, которые я не должна произносить.

«Я не знал, что Волшебницы могут ненавидеть», – говорит Оуэн с легкой ухмылкой.

«Мы не можем! – быстро отвечаю я. – Я не знаю, что на меня нашло. Прости меня. Пожалуйста, не говори Супервизорам».

«Тебе не нужно извиняться, – Оуэн поднимает на меня глаза, и улыбка сходит с его лица. – Все, что ты говоришь, остается между нами». Он колеблется, но потом делает нечто неожиданное: протягивает руку и дотрагивается до моей. «Еще раз спасибо за помощь».

Внезапно я теряю способность двигаться и даже дышать. Ощущение от его прикосновения… неописуемо. Каждое нервное окончание. Каждая клетка. Чувствует.

Жар.

Как это возможно – чувствовать себя одновременно так здорово и так смущенно?

Я сглатываю. «Пожалуйста».

Наши глаза встречаются, и на миг мне кажется, хотя я могу ошибаться в его невербальной коммуникации, что он видит меня иначе. Не как объект, как нечто иное. Нечто знакомое и одновременно – незнакомое.

«Здесь некоторые устаревшие модели остаются по несколько дней подряд, – продолжает Оуэн. – Считается, что раз они – гибриды, то не нуждаются в ментальной стимуляции, как биологические виды». Он мотает головой, и я вижу злость в его глазах, которая говорит о том, как сильно он о них беспокоится.

Что-то внутри шевельнулось. Мне нравится, что он так беспокоится.

«На самом деле, лошади от природы – стадные существа, ты знала? Даже смешанные породы. Они нуждаются в общении. Им нужно играть. Им нужно бегать».

«Это правда, – говорю я мягко. Я замечаю, как бессильно висят по бокам крылья 141-го. – Им нужно».

«Как бы там ни было. – Оуэн внезапно смотрит на меня так, словно смущается от того, что столько всего наговорил, особенно Волшебнице. – Не бери в голову. Я не должен был ничего говорить».

Но это – моя работа, хочу крикнуть я. Говори мне обо всем, говори мне, что угодно, и я исполню все твои самые заветные желания.

«Мне нужно вернуться к работе. – Он слабо улыбается мне на прощание. – Было приятно поговорить с тобой, Ана».

Мои ноги не могут сдвинуться с места. В голове одна мысль: иди с ним. Но Волшебницы должны получить приглашение.

«Мне тоже было приятно поговорить с тобой».

Мы расходимся – он идет в сторону круга для лошадей на корде, а я по центральному проходу конюшни – к переднему выходу, но внезапно, проходя мимо первого стойла, я замечаю на сене какой-то маленький блестящий предмет.

Что-то серебряное.

Что-то острое.

Я медленно опускаюсь на колени, и моя золотистая шелковая юбка опадает вокруг меня, как лепестки подсолнуха. «Одолжила, не своровала», – шепчу я и кладу нож Оуэна себе в карман. В конце концов, кража – это когда ты берешь что-то, не предполагая возвращать. Я улыбаюсь.

И честное слово… Я решительно настроена вернуть его.

28

Корпорация «Королевство» Видеозапись камеры наружного наблюдения, пленка № 1

[Суд смотрит цифровую видеозапись, сделанную 3 сентября и ранним утром 4 сентября с камеры круглосуточного видеонаблюдения 1A09, находящейся на заднем конце Северной парковки B, парковка для персонала Королевства, позади которой мы видим обширный лесной массив.]

<PLAY>

11:41: Две фигуры – Оуэн и Ана – выходят на сцену, явно ругаясь.

11:44: Оуэн отворачивается, чтобы уйти, но Ана хватает его за руку и тянет к земле. Он вскрикивает. Начинается борьба.

11:45: Оуэн вырывается из объятий Аны, вскакивает на ноги и пытается бежать.

11:45: Ана набрасывается на него и снова валит на землю. В ее руке что-то блестит.

11:46: Оуэн защищается, вновь вырывается и, спотыкаясь, бежит к лесу.

11:47: Ана бежит за ним. Оба исчезают в лесу.

<ПРОМОТКА НА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МИНУТ ВПЕРЕД>

12:12: Ана, пошатываясь, выходит из леса, одна. Ее платье порвано в нескольких местах и на нем видны пятна. Темные, похожие на кровь.

29

Июнь Северного хохлатого пингвина

Пятнадцать месяцев до суда

Я прижимаю испачканную грязью ладонь к биометрическому считывателю, и дверь в спальную комнату открывается легко и бесшумно. Но, к моему изумлению, она не пуста.

«Ева? – удивляюсь я. – Что ты здесь делаешь?»

Старшая сестра вздрагивает при звуке моего голоса. «Ана? – Она разворачивается и таращится на меня большими светло-карими глазами. – Почему ты не на Балу Принцесс вместе с Юми и Зарой?»

Правильно было бы спросить, почему она не там? Но меня гораздо больше интересует, почему она переодевает платье так поздно, когда до отбоя осталось всего два часа? Я смотрю на пол. И почему подол ее платья испачкан грязью? «Ты упала? – подхожу я ближе. – Ты ударилась?»

«Нет!» – вскрикивает она, и ее прелестное лицо искажается страхом.

Не могу припомнить, когда я вообще видела ее такой подавленной. «Ева», – я сажусь на свою кровать, и золотистый подол моего платья укрывает чистый голый пол. «Что случилось?»

Неожиданно, она выглядит почти… испуганной. «Я нашла кое-что в лесу».

«Что именно?»

«Детеныша оленя, – запинаясь, говорит она. – Теле…теленка».

«Теленка? – я всматриваюсь в ее лицо. – Ты уверена?»

«Кажется, у него сломана нога. Пойдешь со мной посмотреть?»

У Евы есть секрет, догадываюсь я. Секрет, который она хочет рассказать мне там, где Супервизоры не смогут нас подслушать.

Где они не могут наблюдать за нами.

В лесу наши сигналы слабеют. А без сильного устойчивого сигнала его прямая трансляция отключается.

«Конечно, – я быстро поднимаюсь на ноги. – Бедняжка!»

Мы выходим через гладкие стеклянные двери нашей спальни и идем по идеально чистому вестибюлю Уровня 12 к лифтам. Проходим Гардеробную. Центр Украшения. Фитнес-зал. На нижнем этаже непосредственно перед биометрическим терминалом проходим VIP-апартаменты – одно из многочисленных мест в парке, где Супервизоры круглый год развлекают специальных гостей. Людей, приезжающих из отдаленных мест на осмотр Королевства и нашей современной фабрики Волшебниц.

Ученые.

Военные.

Инвесторы компании.

Каждые полгода приезжают на выездные семинары.

«Что там, в этой комнате?» – спрашиваю я. – «Что происходит в VIP-апартаментах?»

Ева пожимает плечами. «Я точно не знаю. Об этом лучше спросить Каю».

До меня тоже доходили эти слухи, все мы об этом слышали. Но мне непонятно, почему Супервизоры зовут в апартаменты именно Каю, а остальных – никогда? У нее есть особые привилегии, как у Евы? Я останавливаю взгляд на голове Евы. Платиновые локоны украшены великолепной хрустальной короной. В моем животе возникает неприятное ощущение.

Я должна делать что-то еще, чтобы понравится Супервизорам? Мои рейтинги падают?

Когда у меня будет своя тиара?

Когда мы проходим мусорные баки и входим в лес – прохладный, молчаливый, только опавшие листья хрустят под ногами, – мое настроение становится хуже некуда.

«Ты бы лучше учила новых сестер более правильным вещам, чем распространять слухи», – выговариваю я Еве. Здесь мы можем говорить, не выбирая выражений.

«Если только они не правда, – отвечает Ева. – Почему, ты думаешь, Кая так тормозит?»

«Это подло». Я скрещиваю руки.

Ева громко вздыхает. «Брось, Ана. Разве ты не замечаешь, какая она бывает заторможенная после их отъезда? Как мало она помнит?»

Я останавливаюсь. «Когда кто уезжает домой? О чем ты вообще говоришь?»

«Инвесторы».

Я ошарашенно смотрю на сестру. «Ты думаешь, Супервизоры стирают ее память?»

Ева кивает, и даже в приглушенном освещении я вижу, как она смотрит на меня своим фирменным снисходительным взглядом, натренированным за многие годы.

«Может быть, они стирают и твою тоже, раз уж я об этом думаю», – добавляет она.

«Но для чего это нужно делать? Зачем?»

«Чтобы она молчала, конечно! – тяжело вздыхает Ева. Она возвращается и берет меня за руку, тянет дальше по дороге. – Она не может ничего сказать, потому что ничего не помнит. Ну, пойдем. Пойдем посмотрим, что я нашла».

Следующие пятнадцать минут мы идем в полном молчании, наши платья шуршат при каждом шаге, и все, о чем я могу думать – это Ния. Могло ли что-то подобное случиться и с ней за время отсутствия? Что-то такое, от чего она навсегда изменилась? «Есть некоторые вещи, которые они могут делать», – сказала тогда она. Что они с ней сделали?

Наконец, мы приходим на поляну. Много лет назад мы с Нией придумали для нее название – Кладбище. Какой-то мрачной причины для этого не было, хотя, конечно, за много лет мы похоронили здесь немало разбившихся птенчиков. Мы назвали это место так, потому что оно стало нашим секретом.

Место, где можно прятать вещи.

Место, куда можно приходить и вспоминать.

Я бросаю взгляд на Еву.

Это – моя поляна. Не твоя. Место, где я зарыла плащ Оуэна.

«Как здесь спокойно, правда? – говорит Ева, ничего не подозревая. – Слушай. Можно даже услышать ручей».

Я кладу руки на бедра. «Уже поздно, Ева. Что ты хотела мне показать?»

«Секундочку. – Она выбирает кусок земли слева от поваленного бревна и падает на колени, ее шелковое платье разлетается вокруг нее большими лепестками цвета лаванды. – Ты не пожалеешь, что ждешь. Обещаю». И начинает копать.

Странно это – видеть Еву, идеальную Еву, столь усердно работающей. Видеть, каким грязным становится подол ее платья. Как портится ее маникюр, и под ногти забивается грязь. «Лавандовый цвет тебе очень идет, – говорю я, пока она продолжает копать. – Тебе повезло, что Супервизоры разрешают тебе самой выбирать себе платье».

«Я не выбирала цвет, – Ева морщит лоб. – Это Папа выбрал».

Мягкий звук колокольчика звучит у меня в ушах.

Супервизоры говорили нам не так.

«Но почему? – спрашиваю я, вспоминая про Флер. – Этим же занимаются специалисты по украшениям».

Ева поднимает глаза: «Он сказал, что так я стану более… доступной».

Я наклоняю голову. «Не вполне понимаю, о чем речь».

«Мой рейтинг Волшебницы не был очень высоким с тех пор, как появилась Надя, – признается со вздохом Ева. – Думаю, мой процессор не такой быстрый, как у нее».

По рейтингу Волшебниц и опросу удовлетворенности клиентов Супервизоры могут оценивать, насколько хорошо мы ежедневно взаимодействуем с посетителями Королевства. Сколько себя помню, рейтинг Евы оставался неизменно высоким – в топ три.

«Уверена, все будет нормально, – говорю я ей, оживляясь от мысли, что не я одна недолюбливаю нашу новую сестру. – Новизна Нади пройдет. Вот увидишь».

Ева поднимает глаза и улыбается. «Спасибо».

Ее рот слегка дернулся, словно она собиралась что-то сказать.

«Что?» – спрашиваю я.

«Ничего. – Ева отворачивается. – Не бери в голову».

«Нет уж. – Я подхожу и сажусь с ней рядом. – Пожалуйста, больше никаких секретов».

Ева глубоко вздыхает. «Ты когда-нибудь чувствовала себя несчастной?»

Я колеблюсь. «Несчастной? О чем ты?»

«Может быть, это – неправильное слово, – бормочет она про себя. – Иногда я просто чувствую, что на меня что-то находит. Словно мне надо что-то бросить. Надо закричать. – Ее светло-карие глаза встречаются с моими. – С тобой когда-нибудь такое случалось?»

«Да», – должна я ответить ей. Постоянно. Но я не говорю этого. Говорить такое опасно, даже, если никто тебя не слышит.

Прелестное лицо Евы искажается: «Ана, а вдруг со мной что-то не так? А вдруг они выключат меня так же, как Нию?»

«Они никогда этого не сделают, – говорю я. – Ты – самая лучшая. – Я кладу руку на ее руку. – Ты – самая любимая».

Ева трясет головой. «Нет. Больше нет. – Она поднимает на меня глаза. Ветер шепчет в листве деревьев. – Ты скучаешь по ней, правда?»

Я киваю.

«Так же, как я скучаю по Алисе», – после паузы говорит она.

Я резко поднимаю глаза. За шестнадцать лет я ни разу не слышала, чтобы Ева произносила это имя. Ни разу. «Скучаешь? Я не знала, что вы были близкими подругами».

Ева кивает. «Она была моим лучшим другом. А потом, однажды, ее не стало. – Ева смотрит на меня, и в ее глазах я вижу глубокую печаль. – Это трудно объяснить, правда? – мягко спрашивает она. – Чувство тоски по кому-то».

Моя сестра права.

Все-таки как можно описать то, чего вы не можете увидеть, или услышать, или потрогать? Как можно описать словами то, чего в реальности нет, и измерить это невозможно? «Немного похоже вот на это», – говорю я, показывая на старый дуб по ту сторону поляны, чей ствол со временем разросся ввысь и вокруг крупного валуна, поглотив его почти полностью – только небольшая часть скалы остается видимой; как фигура, выглядывающая из-за занавески.

«Надо двигаться дальше, надо продолжать расти, даже с такой тяжелой ношей в своем сердце. – Я поднимаю на нее глаза. – Это понятно?»

Она грустно улыбается. «Как Анна тосковала по графу Вронскому в «Анне Карениной».

У меня пропадает дар речи. «Тебе нравится Толстой?»

«О да. – Ее лицо оживляется. – «Война и мир». «Смерть Ивана Ильича». «Детство». Но «Анна Каренина» – моя самая любимая книга. – Она усмехается. Знаешь… По-моему, я всегда немножко завидовала тебе».

«Ты – наша лучшая Волшебница, – говорю я. – Чему ты могла завидовать?»

«Кое-чему». Ева снова смотрит на меня тем самым снисходительным взглядом, словно ответ должен быть совершенно очевиден. «Супервизоры дали тебе самое красивое имя. – Она вздыхает. – Иногда, когда я еду по монорельсовой дороге… Мне нравится притворяться, что меня зовут Анна, а не Ева. – Она краснеет. – Мне нравится представлять, что однажды я встречу своего графа Вронского, ждущего меня на платформе станции Дворец».

Так вот почему Ева всегда ездит по подвесной дороге! Не потому, что она считает себя лучше всех нас, а потому, что ей так сильно нравится Анна Каренина! Я недоверчиво разглядываю ее. Все эти годы я видела, что Ева держится особняком. Редко общается с другими, редко смеется, редко участвует в совместных делах. Но что, если я ошибалась на ее счет? Что, если она просто предпочитает проводить свое свободное время, читая любимые книги?

Она расплывается в улыбке. Если это правда… то мне это нравится!

Мне нравится Ева.

Ее глаза широко распахиваются. «Ана, смотри!» Она вытаскивает из земли что-то маленькое – прямоугольное и плоское, с приглушенным металлическим блеском. Мой моторчик дает сбой. В спальне я не поверила слову – «теленок». Но, как всегда говорит Кая, увидеть – значит поверить.

Детеныш оленя.

Теле…нок.

Теле…фон.

Внезапно мое возбуждение улетучивается. «Где ты это взяла?» – шепчу я.

«Нашла, – отвечает она, замечая напряжение в моем голосе. – Это – мое».

В ту же секунду я понимаю, что она лжет. Что бы ни произошло с Нией, что бы ни явилось причиной ее поступка в тот вечер в лагуне, все началось с этого телефона. Телефона, который она украла у юноши на лугу. Телефона, который ей не разрешено было иметь. Телефона, который Супервизоры забрали у нее, когда пришли за ней.

«Это – не твое, – говорю я. – Ты украла его».

«Я не крала его, – упирается Ева, и в ее голосе слышится обида. – Я нашла его. Честное слово!»

«Где?»

«Он был спрятан под шкафом. В котором Ния держала свои каталоги».

Ее версия звучит неправдоподобно. Если телефон все это время оставался под шкафом Нии, это значит, что Супервизоры никогда не находили его. А если они его никогда не находили…

…то тогда почему они вообще забрали ее в первую очередь?

Слабые электрические разряды пробегают по моей коже, и я отмечаю новое ощущение, которое Папа, кажется, назвал «мурашки».

«Не надо было показывать тебе, – бормочет Ева. – Я должна была знать, что ты не поймешь».

Когда я поднимаю глаза, то вижу, что она смотрит на меня со странным выражением. Смущением. Или даже недоверием – взгляд, который мне тоже прекрасно известен, – словно со мной что-то не так. «Дай мне это», – пытаюсь я схватить телефон.

Ева резко отдергивает руку. «Нет! – она свирепо сверкает глазами. – Это – мое!»

«Это – не твое. Мы должны отдать его Маме».

«Кто это сказал?»

«Я сказала».

Луна заходит за облако, погружая нас в темноту. «С чего ты взяла, что я должна делать то, что ты мне говоришь?» – спокойно спрашивает Ева. Я включаю свой инфракрасный датчик и замечаю, что ее глаза направлены на серебристую ель в нескольких метрах от нас. Ствол этой ели такой толстый, что даже всемером, соединив руки, мы бы не смогли его обхватить. Я проследила за ее взглядом на ветки, и еще ничего не разглядев, уже знаю, что увижу там: распотрошенную камеру видеонаблюдения – расцарапанные линзы, порванные в клочья провода – крысы сделали ее совершенно бесполезной.

Ева поворачивается ко мне. Даже в темноте я могу разглядеть выражение ее глаз, которые говорят мне без слов:

«Я могу делать все, что захочу, Ана. И никто об этом никогда не узнает».

«Я не хочу воевать, – наконец, говорю я. – Я только имела в виду…»

И осекаюсь – внезапно раздается странное жужжание. Ева подпрыгивает от испуга, телефон выпадает из ее рук в траву и начинает светиться мистическим голубым цветом.

«Ана, он включился! Он проснулся! – потрясенно говорит Ева. Прежде чем я успеваю что-либо возразить, она падает на колени и хватает телефон в руки. – Он, должно быть, заряжается беспроводным способом через сеть, – она поднимает на меня глаза. – Как мы».

Несколько минут мы обе с замиранием сердца таращимся на экран с подсветкой, на котором в быстрой последовательности появляются странные символы и сигналы.

Время.

Погода.

Столбики цветных сообщений, напоминающие маршмеллоу.

Я быстро сканирую их, пытаясь найти смысл в том, что мелькает перед моими глазами.

Ваша погода сейчас

Дождь начнется примерно в 12:37.

В течение нескольких последующих часов будет то утихать, то вновь усиливаться.

Перейти к просмотру

Новости сегодня сейчас

Астронавты благополучно вернулись на Землю после двухлетней миссии на Луне.

Перейти к просмотру

лента сообщений сейчас

@dustyrose2133 только что выложил фото

Перейти к просмотру

Пропущено

Папа

Перейти к просмотру

Тревор, позвони маме.

Люблю тебя, папа.

Перейти к просмотру

Матт

Чувак, где ты, черт возьми?

Перейти к просмотру

Сара

Привет, милашка, скучаю по тебе♥♥♥♥♥

Перейти к просмотру

Джой

Тревор, принесешь мой зарядник на практику? Твой забыл дома!!

Перейти к просмотру

Кристал К

Увидимся сегодня вечером??☺

Перейти к просмотру

Мама

Тревор, я беспокоюсь, ты не отвечаешь. Пожалуйста, позвони мне.

xoxox мама

Перейти к просмотру

«Это как подарок, – восторженно говорит Ева. – Подарок нам из мира за границей Зеленого Света». Она указывает на яркую цветную иконку на экране – геометрический радужный цветок на фоне белого пухлого облака. «Какая прелесть, правда? – спрашивает она. – Для чего он, как думаешь?» Прежде чем я успеваю остановить ее, она дотрагивается до цветка.

Через мгновение облако расходится. Радуга начинает крутиться.

«Ева, – зашипела я. – Что ты наделала? Ты сломала его!»

«Я не нарочно!»

Я ощущаю тяжесть на сердце. Неожиданно вспоминаю, насколько серьезен такой проступок. Трогать посторонний телефон не только запрещено – это опасно. Незащищенная сотовая связь не может гарантировать нам безопасность того уровня, который обеспечивается брандмауэрами Королевства.

«Нам надо его выключить, – настаиваю я. – Мы должны его…»

Прежде чем я успеваю закончить предложение, экран вспыхивает ярким белым цветом.

В наушниках нарастает громкость романтичного саундтрека.

И поток изображений, одновременно прекрасных и ужасающих, озаряет темный лес.

30

Урок по макияжу в стиле Кая™, Официальный канал Королевства

Астрид, Специалист по красоте, Королевство: Привет, друзья, добро пожаловать на портал Фантазия, где вы можете найти лучшие веб-сериалы Королевства, эксклюзивные семинары и другие интересные материалы! Меня зовут Астрид, я отвечаю за то, чтобы Кая всегда выглядела наилучшим образом, независимо от времени года! Сегодня я очень рада возможности показать вам, как повторить один из любимых летних образов Каи с помощью невероятных новинок продуктов из линии по уходу за кожей и макияжу корпорации «Королевство». Не забывайте, что все, что вы увидите в сегодняшнем видео, доступно в продаже – просто щелкните по ссылкам ниже или сделайте заказ через приложение Мое Королевство! Не забудьте оставить свой комментарий и щелкнуть ПОДПИСАТЬСЯ, чтобы всегда первыми узнавать о новинках видео и новых продуктах! Итак, начинаем!

[На видео крупным планом показывается лицо Каи – свежее и прелестное, как всегда.]

Астрид: Думаю, каждый согласится с тем, что Кая вся светится совершенно божественным, нечеловечески прекрасным сиянием. Мы возьмем нашу новую увлажняющую маску на основе кокосового молока Лунную маску Королевства, Лунная маска Королевства, которую я просто обожаю. Вам захочется пользоваться ею постоянно, так как она прекрасно увлажняет и помогает предупредить образование морщин!

Кая: Лучшие истории всегда актуальны!

[Астрид наносит маску; видео проматывается вперед.]

Астрид: Хорошо, друзья, прошло двадцать минут, и Кая только что смыла лунную маску с лица. Мы увеличиваем изображение, чтобы показать вам, какой невероятно сияющей и гладкой стала ее кожа. Говорю вам, эта маска – чистое волшебство. В ней используются нагретые микрочипы KingdomTech, которые начинают работать при нанесении на лицо, буквально преображая его за несколько минут.

Кая: Улыбка – лучшее украшение девушки!

Астрид: [Смеется.] Да, вы непременно будете улыбаться, используя эти продукты красоты от Королевства. Они были протестированы в научных лабораториях, и их качество подтверждено научными исследованиями – это последнее слово в технологии создания красоты. Щелкните ссылку ниже и попробуйте их сами. Первые сто человек, разместившие заказ, получат бесплатную доставку дроном! Спасибо за просмотр и оставайтесь на нашем канале, чтобы посмотреть мой следующий урок Волшебство после полуночи, в котором я научу вам всему, что нужно знать, чтобы повторить образ, более подходящий… для вечернего выхода. Могу сказать, что дорогой вашему сердцу человек просто не узнает вас, правда, Кая?

Кая: [Хихикает.] Не позволяй никому гасить твой свет!

31

Подборка новостей, Мамин сборник

Похищенная волшебница Алиса™ найдена сломанной, избитой; предполагается акт группового изнасилования

«Она еще дышала, когда мы нашли ее, – рассказал один из очевидцев, который описал сцену шокирующей жестокости. – Она плакала так, словно действительно ощущала боль».

Ронан С. Мерфи / 3 июня 2052 г. / 8:22

Кастл Рок, Вашингтон.

Трехдневные поиски тела Волшебницы Алисы™ корпорации «Королевство» завершены, тело найдено, подтвердили ранним утром воскресенья представители полиции и парка. Одна из семи всемирно известных гибридных девочек первого поколения парка была найдена поздним вечером в субботу на пляже Рейнир южного Сиэтла – в районе, известном высоким уровнем активности бандитских группировок; ее лицо и тело искорежены настолько, что не подлежат починке и восстановлению, говорят представители власти.

«Ее внутренности были выворочены, – сказала Рита Велч, сотрудник магазина, рядом с которым нашли тело. – Голова проломлена, все лицо изрезано. Она умоляла нас помочь ей до тех пор, пока ее батарейка, или что там у нее, наконец, не перестала работать. То, как она плакала, было невероятно реалистично. Жутко. Я никогда не видела ничего подобного».

Подозреваемые в зверском преднамеренном нападении остаются на свободе. Учитывая, что большинство ее электронных частей были сломаны, а не украдены, инцидент может расцениваться как преступление по мотивам ненависти. Полиция и представители Королевства убедительно просят каждого, у кого есть какая-либо информация по этому происшествию, звонить на горячую линию службы безопасности парка и развлекательного комплекса по телефону (360) 555-2241 с 9.00 до 23.00 по тихоокеанскому времени.

32 Протокол судебного заседания

Г-Н ХЕЙЗ: [Суду присяжных.] Мораль. Ответственность. Выбор. Сколько раз мы слышали эти слова за последние несколько недель. Штат хочет, чтобы вы поверили в то, что Волшебницы Королевства – семь красивых гибридных девочек, созданных приносить счастье, свет и надежду детям и семьям по всему миру, способны делать аморальные выборы. [Пауза.] Но как мы определяем, что Ана вообще способна понимать мораль?

Давайте посмотрим, что мы знаем.

Первое. Ана убила Оуэна Чена? Да. Она его убила.

[В зале суда слышно перешептывание.]

Но мы слушаем дело не об убийстве. Совершала или не совершала она его, не является предметом нашего разбирательства. Предметом, дамы и господа, является поиск ответа на вопрос «почему»?

Штат скажет вам, что Ана – нравственное существо, что она выбрала убить Оуэна Чена, однако Волшебницы не выбирают свои действия. Все, что Ана знает, было запрограммировано в ней. Все, что она делает и говорит, – результат проектирования. Работа Волшебницы – развлекать людей, давать чувство взаимодействия. Но не совершать ошибки. Поведение Волшебниц не определяется принципами морали. Волшебницы делают нас счастливыми не потому, что хотят этого… они ведут себя так, потому что запрограммированы так себя вести. Все просто.

Но, к сожалению… иногда что-то идет не так. Бывают случаи. Такова реальность жизни сложного механизма тематического парка: вы делаете все возможное, чтобы предупредить такие случаи, вы вмешиваетесь, когда бывает необходимо, но всегда – всегда – вы стремитесь использовать самые сложные технологии, чтобы развлечь посетителей и обеспечить их безопасность прежде всего.

Безопасность.

И вот поэтому, дамы и господа, Королевство наняло Наблюдателя.

33

Июнь Северного хохлатого пингвина

Пятнадцать месяцев до суда

«Ева! Ты где?»

Я зову свою сестру, но отзывается только эхо – призрак, живущий в размытых очертаниях деревьев. Валежник расцарапал мне руки и лицо, пока я, соскальзывая, карабкалась вверх по откосу, пытаясь высмотреть следы сестры сквозь листву и низкорослый кустарник.

Но в голове мелькало столько мыслей, что я никак не могла сосредоточиться.

Чего я только ни пыталась делать, чтобы удалить образы, врезавшиеся в память, – вводить команды, восстанавливать резервные копии – все было напрасно.

Несанкционированный.

Неразрешенный.

Непредсказуемый.

Внештатный.

Мы всю жизнь слушали рассказы о мире за пределами шлюзов, за границей Зеленого Света. Истории такие жуткие, такие кошмарные, они довели мою младшую сестру до сбоя в работе. Мысли в голове завертелись с бешеной скоростью.

Красота. Смех. Дружба. Любовь?

А что, если все эти истории – неправда?

«Ева!» – кричу я еще раз, чувствуя, как сердце сбивается с ритма. «Ева, вернись!» – я ожесточенно продираюсь сквозь листву и мелкий кустарник, но не могу найти никаких следов. Она сбежала столь внезапно (мы можем, при необходимости, бегать быстрее любого человека), что к тому моменту, когда я закончила закапывать телефон, единственной подсказкой, в какую сторону она отправилась, остался оторванный кусочек ткани лавандового цвета – он указывает направление к Стране Зимы.

Туда последовала и я.

Я бегу через лес до тех пор, пока листва и мох под ногами не превращаются в мягчайший белый ковер, холодный воздух обжигает легкие, в нем остро чувствуется запах заснеженных елей – таких мощных, высоких – кажется, будто они подпирают собой небо. Наконец, я вижу их: легко узнаваемые следы вьются вдоль подъема на Сахарную Вершину. Я быстро иду по следу, оставленному на снегу – нужно найти Еву, чтобы мы могли вовремя вернуться во дворец и успеть на вечерний приветственный сбор. Мы не должны нарушать расписание. Супервизоры будут искать нас.

Вскоре я добираюсь до Водоема Параллакс, где вразвалочку ходят и скользят по льду гибридные пингвины. Мой путь лежит через Бинарный Мост и водопад Аврора – высочайший и самый холодный водопад в мире, созданный человеком. Наконец, прямо за Ущельем Сателлитов я вижу свою цель.

Звездная обсерватория.

Высочайшая точка всего Королевства. Место, где в ясные ночи видимое пространство кажется безграничным. Вид простирается дальше горнолыжных шале и биосферных источников. Дальше Детского питомника Единорога, в котором Королевство выводит новые поколения, и Лисьей Тундры. Дальше северных огней и даже границ Волшебной Страны.

«Ева!» – зову я и осторожно, чтобы не упасть, поднимаюсь по ледяным ступенькам. Даже в линзах ночного видения перемещаться по обсерватории трудно – здесь нет ламп, которые могут засвечивать небо, мешая изучению звезд. Однако лунный свет помогает мне быстро выхватить из темноты силуэт Евы. От ее вида у меня перехватывает дыхание. Ева, Первая Волшебница, олицетворение совершенства, сейчас выглядит плачевно. Ее платье выпачкано грязью и порвано. Ее волосы спутаны и разметались по плечам. Она сидит, скрючившись в три погибели. «Что с тобой? – Мое дыхание превращается в пар от холода. – Ева, что ты здесь делаешь?»

«Я просто хотела посмотреть на звезды. – Она обессиленно наклоняется через освещенные звездами перила, и я слышу, что голос у нее дрожит. – Я хотела увидеть их, но они слишком далеко».

Молча я следую за ее взглядом через необъятные снежные просторы Страны Зимы… и дальше, за ее пределы. Дальше заснеженных склонов и тускло мерцающего Хрустального Шато, высоких замерзших стен Вольера Шерстистого Мамонта. Далеко на расстоянии я вижу окружную железную дорогу Стального Гиганта. Устремленные ввысь башни Замка Принцесс. Лепные изгороди в пышной растительности Лабиринта Единорога. Сегодня ночь такая ясная, что я могу видеть весь путь от вулкана Страны Палео до водохранилища, где, словно далекая одинокая планета, мерцает бледно-зеленый огонек.

Зеленый Свет.

«Мы не можем его видеть, правда? – шепчет Ева. – Мы никогда не узнаем правды».

Я знаю, о чем она говорит. У нас нет возможности узнать, правда ли то, что мы видели сегодня вечером в телефоне. Это – предел нашего познания.

«Где трудовые лагеря? – спрашивает Ева. – Где заградительные посты и трущобы? – мотает она головой. – Зачем они нам лгут?»

Лгать запрещено.

Лгать не принято.

«Я не знаю», – отвечаю я. Перед глазами стоят сверкающие города. Пляж на морском побережье удивительной красоты. Парки для катания на роликах и салоны красоты. Я продолжаю видеть мир за пределами нашего шлюза – безопасный, счастливый, свободный. Но не картинки лишают меня покоя больше всего.

Если картинки в телефоне – это правда… мои мысли переключаются на Каю и Инвесторов… тогда что еще может быть правдой?

Внезапно темноту прорезывает, словно острый нож, яркий луч света. Он мгновенно ослепляет нас, но я слышу звук приближающихся шагов – глухой скрипучий хруст ботинок. Когда мои линзы адаптировались, позади луча я вижу две фигуры, разглядывающие нас.

Охранники.

«Эй! – грубо окрикивает нас один из них. – Сейчас полдвенадцатого. Разве вам, девочки, в это время не нужно быть в своей спальне?»

Я вижу, как Ева сразу же переключается в Безопасный Режим. «Правда? – Она сладко улыбается и спокойно поправляет свою тиару. – О небо! Мы совершенно потеряли счет времени».

«Ана?»

При звуке второго голоса я вспыхиваю. Этот грубоватый тон и низкий тембр мне знаком. Я заслоняю лицо и двигаюсь к этому человеку, чтобы приглушить свет его фонарика. «Да?»

Раньше чем я успеваю что-либо сообразить, второй охранник бросается бежать через ступеньки к нам.

Это – не охранник.

Это – Оуэн.

«Что вы здесь делаете?» – спрашивает он, подбегая к нам, раскрасневшись и тяжело дыша.

Я потрясенно уставилась на него. Вопрос должен быть другим: Что он здесь делает? Я перевожу глаза с него на охранника. Неужели они отследили нас здесь по беспроводной карте?

Но почему?

«Мы любуемся звездами, – отвечает Ева совершенно спокойно. – Имитационные модели Сатурна и Венеры особенно впечатляюще выглядят в летнее время».

Из вентиляции в высоком потолке стеклянного купола дует холодный воздух, он беспокоит мою кожу, и я слегка дрожу. «Странно все это», – думаю я. Мои регуляторы, должно быть, отключились. Оуэн в мгновение ока сдергивает с себя куртку и укрывает ею мои плечи. Парка хранит тепло его тела. Я таращусь на него в полном потрясении. Неожиданно, несмотря на холод, я чувствую, что вся горю.

Это уже вторая куртка, которую он мне дает.

«Спасибо, – бормочу я. – Это очень любезно».

Я поднимаю глаза и вижу Еву – выражение ее лица мне трудно определить. Ее светло-карие глаза широко открыты и пристально смотрят на меня, уголки губ резко опущены вниз. Я сканирую свою базу данных выражений лица, но поиск не удается.

Злость? Пытаюсь догадаться. Зависть?

Сигнал беспроводной сети здесь, как и в лесу, слабый.

«Я устала, – заявляет Ева. Она поворачивается к охраннику постарше, который тоже присоединился к нам на звездной площадке, и хлопает ресницами. – Не будете ли вы так любезны, сэр, сопроводить меня домой, в Волшебную Страну?»

Лицо охранника, и без того красное от холода, приобретает еще более насыщенный малиновый оттенок. «Да. – Он смеется, словно не может поверить в свою удачу. – Буду рад».

«Ана, – Ева поворачивается ко мне, сверля взглядом. – Идешь?»

Я колеблюсь.

Волшебницы не запрограммированы иметь собственные желания. Но я не двигаюсь с места. Я хочу остаться здесь, с Оуэном.

«Я могу отвести тебя домой, – неожиданно предлагает Оуэн, когда его карие глаза встречаются с моими. – Мне все равно надо проверить пингвинов. Никаких проблем проводить потом тебя домой. – Он пожимает плечами. – Если хочешь».

Опять это слово. Хочешь. В моей грудной клетке бушует пожар.

Я поворачиваюсь к Еве. «Увидимся дома».

«Прекрасно! – улыбается она своей фирменной ослепительной улыбкой. – Увидимся!» И прежде чем я успеваю ей ответить, Ева с охранником исчезают под склоном, оставив меня и Оуэна одних под молчаливым звездным небом.

«Ана? – говорит он через мгновение. – Давай зай-дем внутрь. Я мерзну».

Я вспоминаю, что на мне его куртка. «Боже мой, мне так жаль!» Я хватаю его за руку и тяну к Арктическому домику, который находится совсем недалеко, ощущая в теле странную легкость, словно я могла бы, при желании, весь остаток пути парить вниз с горы.

Когда мы заходим в домик, я медлю, прежде чем отпустить его руку.

«Так что вы там делали на самом деле? – спрашивает Оуэн, внимательно рассматривая меня. – Не зашли ли вы слишком далеко, оставаясь в Стране Зимы после начала комендантского часа?»

«Мы просто пришли посмотреть на звезды», – отвечаю я, вспоминая слова Евы.

Не совсем правда.

Но и не ложь.

Оуэн подходит к панели, спрятанной за декорированным растением, и нажимает кнопку. Неожиданно из Арктического магазина подарков повеяло теплом. «Ты уверена? – переспрашивает он, закрывая панель. – Я не мог не заметить, что Ева выглядела немного расстроенной».

Я ничего не отвечаю.

Некоторое время он бегает туда-сюда – проверяет температуру водоема, кормит птенцов пингвинов, каждые несколько минут делая пометки в маленьком электронном блокноте, который, я заметила, он носит в заднем кармане штанов.

«Что ты там пишешь?» – спрашиваю я.

«Ничего, – отвечает он, не поднимая глаз. – Так, рабочие моменты».

«Птенцы в порядке?»

«Они не едят, – говорит он. – Я беспокоился, что так может случиться. Супервизоры не должны были требовать еще одно потомство в такой поздний сезон. – Он трясет головой. – Идиоты», – бормочет он.

Я быстро поворачиваю голову к маленькому устройству, свисающему с потолка. Оно неподвижно, только каждые семь секунд на нем загорается маленькая красная лампочка. «Тебе надо быть осторожнее в выражениях, – шепчу я, едва шевеля губами. – Они всегда следят».

Оуэн резко вскидывает глаза. «Что ты сказала?»

Я устремляю многозначительный взгляд на камеру, потом улыбаюсь. «Как много птиц на деревьях!»

Он проследил за моим взглядом на потолок. Медленно покачал головой. «Они просто хотят, чтобы ты так думала».

У меня в ушах звенит тонкий предупредительный звонок.

Порядок. Благоговение. Красота. Покладистость. Безопасность.

Его слова небезопасны.

«Я не понимаю, – отвечаю я, помедлив. – Что ты имеешь в виду?»

«То, что и сказал, – его глаза встречаются с моими. – Камеры наверху не всегда подключены к сети. Они не могут нас видеть. Не сейчас».

В его словах нет смысла. «Почему камеры не подключены к сети?»

«Из-за высоты. И, в любом случае, здесь зона низкого риска. Не как главные ворота или монорельсы, или стадионы. – Оуэн подходит к спящим птенцам. – Ничего интересного здесь не происходит».

Неожиданно у меня по коже побежали мурашки.

«Вот почему г-н Касей привел нас сюда, – говорю я. Мой желудок сжимается. – Потому что он знал, что они ничего не увидят».

«Да, – кивает Оуэн после паузы. Его тон мрачнеет. – Совершенно уверен».

Значит, он помнит. Он помнит, что видел меня здесь в тот вечер.

«Что он сделал с ней? – спрашиваю я. – Что ты видел?»

«Я ничего не видел и не знаю точно, что он сделал, – отвечает Оуэн, смущаясь. – Но… Я совершенно уверен, что это уже случалось прежде».

Его слова прожигают мой мозг так же, как и картинки в телефоне, перезаписывая многие вещи, в правдивости которых я раньше была уверена.

1. Мир не такой, как нам о нем рассказывали.

2. Шлюз Королевства не может всегда держать нас в безопасности.

3. Счастливый конец бывает только в историях. А истории – это неправда.

Несколько минут мы сидим в тишине, но в моей голове стоит невероятный шум. Мысли и слова, картинки и воспоминания, голоса и ощущения сменяют друг друга с бешеной скоростью – бьются, сталкиваются, взрываются с такой силой, что у меня темнеет в глазах. «Зачем? – мягко спрашиваю я. – Зачем нам рассказывают истории, которые не являются правдой?»

«Может быть, потому, что это здорово – верить в фантазию. Истории помогают людям оптимистичнее воспринимать свою жизнь. – Он останавливается. – Даже если история не заканчивается хорошо».

«Но лучшие истории всегда заканчиваются хорошо, – настаиваю я. – У историй должен быть счастливый конец. Все это знают». От этих слов я ощущаю горький привкус на языке.

Неужели просто потому, что Мама верит во что-то, это должно быть правдой?

«История Ромео и Джульетты не закончилась счастливо, – говорит он. – И тем не менее это одна из лучших историй, которые когда-либо случались».

Перед моими глазами моментально вспыхивает голографическое изображение.

Девочка, смотрящая вниз с балкона.

Мальчик прячется в тени.

«Их тоже заперли? – спрашиваю я. – Так они узнали, что любят друг друга?»

Оуэн затих. «Любовь – это, когда ты чувствуешь себя в тюрьме везде, кроме того места, где хочешь быть», – говорит он.

Я пристально смотрю на него и чувствую, как его слова отзываются во мне.

Тюрьма?

Он поднимает на меня глаза. «Знаешь… ты можешь разговаривать со мной. Если тебе когда-нибудь понадобится друг или… в любом случае».

Друг?

По какой-то причине, даже почти ничего не зная о нем, я верю тому, что он говорит. Я верю, что ему интересно меня слушать. «Почему Супервизоры рассказывают нам о том, что мир ужасен, если это не так?» – мягко спрашиваю я.

«Это просто, – презрительно усмехается Оуэн. – Потому что они – обманщики».

«Но обманывать – это неправильно».

«Они об этом думают иначе».

«Как иначе?»

«Смотри, – вздыхает он. – Я думаю… Я думаю, может быть, они просто хотят защитить вас?»

Комок в моем горле становится больше. «Защитить нас от чего?»

Оуэн еще раз смотрит на птенцов – их маленькие грудки поднимаются и опускаются во сне. Он кладет свою руку на мою. «От желания того, чего вы никогда не сможете иметь».

***

Я еще долго слышу его слова потом, когда возвращаюсь в свою спальню, и Мама гасит свет. Часы напролет я пытаюсь обдумывать все, что случилось, начиная с увиденных в телефоне картинок. Я думаю об историях. Я думаю о лжи. Я думаю о Ромео и Джульетте и о том, как они влюбились друг в друга, хотя и не должны были. Я думаю даже об Оуэне.

Что означало то, что он держал меня за руку?

Кто он такой?

И что, с Нией случилось именно это? Она захотела то, чего не могла иметь?

Я задаю поиск ответов везде, где только может достать сеть, но тщетно.

Брандмауэры слишком сильны.

Спустя много часов, прямо перед пробуждением, Ева шевелится во сне и бормочет что-то о принцах. О пони. О принцессах, запертых в башнях.

Запертых.

Я смотрю на свои кроватные наручники.

Заперты, потому что они любят нас.

Впервые в жизни я пытаюсь высвободить руки, но наручники закреплены так туго, что даже не шевелятся. Даже наоборот – чем сильнее я тяну, тем туже они становятся. Глубже врезаются в кожу.

Я разжимаю кулаки.

Они построили шлюз, потому что любят нас.

Но как это называется, когда ты любишь так сильно, что причиняешь боль?

Я смотрю на Каю, спящую на другом конце комнаты. Смотрю на Еву, справа от меня. Смотрю на кровать рядом с моей. Кровать, на которой когда-то спала другая моя сестра.

Может быть, нет для этого подходящего слова, говорю я себе.

Может быть, есть только чувство.

34 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Пожалуйста, назовите свое имя.

Д-Р КРУЗ, ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГ: Меня зовут д-р Джоанна Круз.

МИСС БЭЛЛ: Чем Вы занимаетесь?

Д-Р КРУЗ: В настоящее время я работаю консультантом в корпорации «Королевство».

МИСС БЭЛЛ: В каком подразделении?

Д-Р КРУЗ: Служба безопасности.

МИСС БЭЛЛ: Как давно Вы работаете по договору с ними?

Д-Р КРУЗ: Около восемнадцати месяцев.

МИСС БЭЛЛ: Чем Вы занимались до этого?

Д-Р КРУЗ: Я работала поведенческим психологом, специализирующимся на военных травмах, в министерстве по делам ветеранов США.

МИСС БЭЛЛ: Зачем же самому любимому в мире семейному парку развлечений понадобился в штате психолог по работе с травмами?

Д-Р КРУЗ: Меня пригласили на работу в рамках инициативы по усилению мер безопасности после нескольких резонансных событий, произошедших в парке.

МИСС БЭЛЛ: С какой целью?

Д-Р КРУЗ: В основном, для сопоставления и анализа данных об ответной реакции гибридов в ситуации сильного стресса.

МИСС БЭЛЛ: Вы имеете в виду нападения?

Д-Р КРУЗ: Я бы не назвала это нападениями, нет.

МИСС БЭЛЛ: Почему нет?

Д-Р КРУЗ: Слово «нападение» подразумевает психологическое намерение. Мотивацию. И то, и другое требует чувствования. А гибриды не чувствуют. Они следуют программе.

МИСС БЭЛЛ: Откуда Вы знаете, чувствуют они или нет?

Д-Р КРУЗ: Это определено их функциональностью и дизайном. Девочки сканируют и идентифицируют человеческую эмоцию и реагируют на нее соответствующим образом – это основа для построения доверительных отношений с нашими посетителями, но сами по себе они не испытывают эмоций.

МИСС БЭЛЛ: Повторяю, откуда Вы знаете?

Д-Р КРУЗ: [Улыбается.] Волшебницы могут сканировать эмоции и реагировать с невероятно правдоподобной для человека точностью – именно поэтому они выглядят такими человечными. И все это благодаря их высокотехнологичной операционной системе. Но в этом-то как раз и был весь смысл – сделать так, чтобы девочки были максимально похожи на людей, не будучи ими на самом деле. То есть присутствует все – тончайшие нюансы выражения лица, жесты, контакт глаз. Но чувствовать эмоцию в том смысле, что она зарождается во внутреннем мире или как-то связана с надеждами и мечтами? [Качает головой.] У гибридов нет внутреннего мира, мисс Бэлл. Они просто запрограммированы на реагирование на широкий диапазон стимулирующих импульсов. Свет. Звук. Вкус. Прикосновение. Похвала. Наказание. Доброта. Жестокость.

МИСС БЭЛЛ: Как насчет любви?

Д-Р КРУЗ: Они очень позитивно реагируют на теплоту и расположение, да.

МИСС БЭЛЛ: Нет. Я спрашиваю, могут ли они любить?

Д-Р КРУЗ: О. [Колеблется.] Нет.

МИСС БЭЛЛ: Я еще раз задам этот вопрос, д-р Круз. Откуда Вы знаете?

Д-Р КРУЗ: Из отчетов Наблюдателя.

35 Официальный документ суда № 19B

От: Наблюдателя 1A – Подразделение Волшебниц <proc1A@kingdomcorp.com>

Кому: Всем – Служба Безопасности & Учебный отдел <stdirect@kingdomcorp.com>

Тема: Ана

Дата & Время: 12 июля, 17:11

Прошло почти три месяца после инцидента с Панией в лагуне; в повседневной жизни и личных разговорах Ана продолжает демонстрировать поведение в границах от слабого до умеренно сильного беспокойства, включая, но не ограничиваясь: фиксацию на отсутствии Пании, сокращенный визуальный контакт, пропущенные социальные сигналы, небольшие затруднения при глобальном позиционировании, проблемы с температурной регуляцией тела (вспышки жара), редкие моменты дефицита сознания и озабоченности собственной безопасностью.

На сегодняшний день, моя команда не имеет эмпирического доказательства способности Волшебниц к комплексной интеграции, необходимой для переживания сложного чувства грусти или, если уж об этом зашла речь, любви, но, по мере перехода к Стадии 2 нашего анализа, мы продолжим побуждать Ану отходить от своей программы, от того, что ей было всегда известно, тщательно контролируя при этом ее биологический (гормональный) и цифровой отклик, чтобы определить порог непредсказуемости, критичный для ее операционной системы, за которым происходит сбой. Как это случилось с Панией.

36

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

В темноте я могу видеть его энергетическое поле, окружающее меня.

Кружится водоворот маленьких вспышек неонового света – льдисто-голубые и огненно-красные, они вихрем слетают с его кожи в пространство между нами.

Пространство, которое с каждой секундой становится все уже.

«Ана», – шепчет Оуэн. Звук моего имени на его губах разлетается россыпью танцующих искр в моем теле. Мы сидим рядышком на вершине Стального Гиганта. Под нами раскинулся парк, сейчас совершенно пустой. Простирающийся под нами мир счастья навсегда.

Все в этом мире – наше.

Его пальцы нежно проводят по моему лицу, находят прядь волос и заправляют ее за ухо. Он рассматривает меня – уши, скулы, губы, а потом поднимает глаза навстречу моему взгляду. Он даже не дотрагивается до меня, а я ощущаю такое, чего никогда в своей технологической жизни прежде не ощущала. Это чувство лучше теплого летнего дождя. Лучше нежного аромата нероли или острой сладости пирога с ревенем. Лучше лесного дрозда, распевающего песни в ветвях деревьев.

Даже лучше объятий ребенка.

«Что это? – шепотом спрашивает он о мельчайших искрах, вспыхивающих, как фейерверк, под моей кожей. – Они такие красивые».

«Электроды», – отвечаю я.

«Ух ты! – Я буквально слышу, как он улыбается. – Это значит… что я тебе нравлюсь?»

Я не вполне уверена, что знаю ответ на этот вопрос. «Нравится» – что вообще это значит? Я знаю, что мое сердце стучит громче каждый раз, когда я оказываюсь рядом с ним. Я знаю, что ночи напролет не могу избавиться от мыслей о нем. И что, это потому, что он мне нравится? Или это потому… что я запрограммирована симпатизировать ему? Точно так же, как я запрограммирована симпатизировать всем людям?

Мало-помалу наши тела придвигаются все ближе.

«Ана!»

Он поднимает мою руку, кладет ее ладонью на свою. Я замечаю, что дыхание у него замедляется, становится тихим, прерывистым. Словно он напуган ощущением моей руки, словно я поразила его. Я закрываю глаза, но могу чувствовать тепло его тела на кончиках своих пальцев, его пульс… и мое сердце раскрывается во внезапной взрывной легкости. Космической и бесконечной, как ночное небо.

И в этом безмолвии, в этой темноте я парю.

«Ана?»

Всю дорогу до Юпитера.

«Ана!»

Мне трудно дышать, горло перехватывает. Я открываю глаза.

Образ Оуэна тает, как дым.

*** 

Я пытаюсь сесть, но не могу – мои руки крепко привязаны по разным сторонам. Когда я поворачиваю голову, то вижу Еву, которая укоризной смотрит на меня со своей кровати. С того вечера в звездной обсерватории она продолжает злиться на меня, хотя я не вполне понимаю почему. «Что это было? – с многозначительным видом спрашивает она. – Во время часов отдыха разговоры запрещены. Ты пытаешься всем мешать отдыхать?»

«Прошу прощения. – Я тяжело дышу, мои запястья болят. – Я не нарочно».

«Ты неисправна?» – спрашивает она.

«Нет, – настаиваю я, – у меня все в порядке. Оставь меня в покое».

Но пока я лежу в тишине нашей спальни и воспоминание о прикосновении Оуэна продолжает отзываться жаром не только в моих пальцах, но и во всем теле, я испытываю чувство стыда. И еще кое-что. Я боюсь.

«Будь осторожна, Ана, – шепчет Ева со своей подушки. – Будь осторожна, или ты кончишь так же, как Алиса».

*** 

Тепло от сна про Оуэна остается со мной еще много часов спустя, когда я мчусь по выжженной каменистой дороге, обегая перекати-поле и кактусы, гремучих змей и живокость, и даже когда я пытаюсь вникнуть в искаженные помехами слова, вылетающие из громкоговорителей Королевства.

«Код 130, Аттракцион остановлен. Закрыт. Персонал, ответственный за обеспечение безопасности, докладывает о Резервировании и Восстановлении напрямую Палладиуму Палео. Запереть шлюз».

Позднее утро. Небо затянуто тучами, сухой воздух наполняется запахами полыни и грозы. Вдалеке слышны раскаты грома. Электрические разряды покалывают мою кожу.

Приближается гроза.

Или, может быть, она уже началась.

Пошел дождь, и теперь я чувствую его совершенно иначе. Ощущение влаги на коже подобно прикосновению. Раньше я никогда не воспринимала это так.

Это уже слишком.

Это напоминает мне тот сон.

Волшебницы не должны видеть сны.

Я ныряю в Палладиум Палео – амфитеатр на десять тысяч мест, построенный по подобию древнего Колизея, в котором живут все устаревшие (с точки зрения эволюционного развития) гибриды парка. Вооруженные охранники выстроились вдоль проходов между рядами, а я подхожу к перилам центрального балкона и обвожу взглядом песчаную овальную арену под ним. Почти сразу я вижу три маленьких трупа – месиво из деталей и рыжевато-коричневой плоти.

«Нет, – шепчу я, – только не снова…»

Мне хватает одного взгляда, чтобы понять, что здесь произошло. SF46. Smilodon fatalis. Зубы в оскале. Уши поджаты. Прячется в тени, как монстр.

Саблезубая кошка убила своих детенышей.

Но почему?

Я вижу Зару, которая сидит в одном из рядов – бусы, вплетенные в ее волосы, сверкают на солнце. «Кто-то оставил ворота открытыми, – говорит она мне, когда я сажусь рядом. – Малыши забрели в загон».

Страшная боль разрывает меня изнутри. Эти детеныши хотели, чтобы мать покормила их, позаботилась о них, может быть, даже любила их, но она этого не сделала. Вместо этого она сделала самую страшную вещь, которую может сделать мать, – она предала их.

Зара опускает голову, когда подсобные рабочие начинают разбирать детенышей – или то малое, что от них осталось, – на части. «О, Ана! – голос Зары, обычно уверенный, сильный, сейчас дрожит. – Как мать могла убить своих собственных детей?!»

«Она не могла намеренно это сделать», – отвечаю я, вспоминая себя.

Мерзость против правил.

Я сжимаю руку Зары, но внутри себя не могу отделаться от сомнений в своей правоте. Могло ли это быть проявлением той же болезни, о которой говорил Оуэн? Может быть, это часть того же поведенческого шаблона, который, по его наблюдениям, развивался у многих гибридных особей?

Когда дрессировщики выводят тигрицу на свет, становится очевидно, что это – болезнь. Мои глаза расширяются от изумления. Это не монстр, который, как я думала, прятался в тени, это – привидение. Тигрица идет медленно, ее шея скована цепями. Ее шкура, когда-то роскошная и мягкая, выцвела и потускнела, и свешивается на ее ребрах так, что я могу их пересчитать. Даже ее хвост выглядит жалко – тощий и понурый, сломанный, как и ее дух.

Меня разбирает сомнение.

Может ли быть дух у гибрида?

Когда дрессировщики грузят тигрицу в транспортную повозку, она издает пронзительный крик, и я крепче сжимаю руку Зары. Заревел мотор, и грузовик поехал в сторону лабиринта из тоннелей и клеток, расположенного под ареной. Его колеса поднимают облака пыли.

Мы не спрашиваем друг друга, куда ее повезли.

Мы уже знаем.

Я медленно поворачиваюсь к охраннику, стоящему позади нас, с ружьем наизготове. «Можно теперь идти?»

Он качает головой. «Нельзя, пока не закончится перекличка».

Мы давно привыкли к этому. Во время общей тревоги меры безопасности усиливаются, потому что главный шлюз в это время обесточен – таков стандартный протокол для безопасного прохода гибрида. Я и мои сестры ценим дополнительную безопасность, хотя, по правде говоря, я никогда толком не понимала, для чего это нужно.

Королевство – наш дом.

Почему кто-то из нас может захотеть его покинуть?

«Шесть и десять, ознакомлен и принял к сведению, – через несколько минут произносит охранник в свое переговорное устройство. – Палеолитический Палладиум, проход T. – Он опускает ружье. – Транспортировка завершена. Вы двое, можете идти».

«Спасибо», – отвечаю я, поднимаясь. В знак благодарности Зара предлагает ему самотканый браслет, но он отказывается от ее подарка.

«Уйди от меня с этим, – бормочет он. – Фрик».

Я знаю это слово.

Совершенно нетипичное и неожиданное событие или ситуация.

Человек, животное или растение с нетипичной физической аномалией.

Я сжимаю зубы. «Вы должны извиниться».

Его глаза сузились. «Что ты сказала?»

В груди у меня становится жарко. «Я сказала…»

Охранник наставил шокер на меня. «Продолжай. Посмотрим, что будет, если ты еще раз это скажешь».

Я пристально смотрю ему в глаза и на короткое мгновение представляю, что это он заходит в загон саблезубого тигра, а не детеныши.

Золотая вспышка.

Облако пыли.

Крик, столь пронзительный, что его слышно за много миль.

Я улыбаюсь. Удивительно приятная мысль.

Его пальцы сжимают курок. «Что, черт возьми, тут смешного?»

«Ана! – Зара дотрагивается до моей руки. – Ты нормально себя чувствуешь?»

Я понимаю, что значит ее вопрос.

Ана, нужно ли написать на пейджер Супервизорам?

«Со мной все в порядке, – отвечаю я, не спуская глаз с охранника. – Спасибо, что спросила».

Внезапно охранник дотрагивается до наушника. Шокер съезжает на бок. «Скопируй это». Его глаза смотрят влево, на юг, снова в сторону Волшебной Страны. «Сейчас». Он крепко хватает меня за руку и притягивает к себе. «Я смотрю за тобой», – шепчет он, царапая меня своей щекой. «Поверь, ты не хочешь кончить жизнь, как Пания».

Я перестаю дышать и цепенею от жуткого страха, когда слышу ее имя.

«Тебе нельзя было так делать», – говорит мне Зара, после того как охранник ушел. Она неодобрительно качает головой, и ее яркие цветные сережки качаются в такт. «Что с тобой случилось? Ты хочешь, чтобы он доложил о тебе Супервизорам?»

«Не знаю, – бормочу я, – может быть».

Зара разглаживает складки на своем платье, а я смотрю на арену, на которой сейчас остались только уборщики, обеззараживающие грунт, готовящие дом для нового жильца – SF109 или XH718, скорее всего.

Xenosmilus.

Этот вид поменьше саблезубых тигров, но у его представителей красивая пятнистая шкура, а ноги – короче и сильнее.

Словно SF46 и ее детенышей никогда здесь и не было.

Долой старое, да здравствует новое.

Перед глазами всплывает лицо Нии. Я пытаюсь дотронуться до нее, но рука проходит сквозь картинку, не задерживаясь, словно сквозь дым.

Зара побежала на ланч во дворец, а я поворачиваю на запад, в сторону Волшебной Страны. Однако на выходе из амфитеатра я вдруг замечаю, что на арене, у входа в клетку стоит темноволосая фигура, склонившаяся над книгой.

Я приближаю изображение.

Электронный блокнот.

Это – он.

Я моментально меняю курс и сбегаю по ступенькам к первой площадке. Я должна задать ему вопрос. Он знает ответ. «Оуэн!» – окликаю я его с нижнего балкона, махая рукой, чтобы он мог меня увидеть.

Он поднимает глаза, и перед моими глазами внезапно всплывает голографическая картинка.

Девочка, смотрящая с балкона.

Мальчик, прячущийся в тени.

Как Ромео и Джульетта.

Мой сон вновь напоминает о себе, и меня охватывает жар и смущение. По какой-то неизвестной мне причине я вдруг улыбаюсь.

Но он не улыбается мне в ответ.

«Я сейчас не могу разговаривать». Он закрывает блокнот и кладет его в задний карман.

«Почему?»

«Потому что я работаю. На что это похоже?»

Раздражение, которое я слышу в его голосе, моментально приводит меня в чувство. Но потом я вспоминаю, что Оуэн всегда бывает раздражен чем-нибудь. «Ты здесь из-за саблезубой тигрицы? Как ты думаешь, почему она это сделала?» – спрашиваю я, свешиваясь с балкона.

«Сейчас я не могу говорить об этом».

Я выдерживаю паузу. «Думаешь, это тот же самый шаблон, о котором ты мне рассказывал? Как у бабочек?»

Его глаза расширяются. «Замолчи».

«Но ты говорил, что эта болезнь распространяется, и… и еще я не могу перестать думать о Ние, моей сестре. Ее однажды не было десять недель. Она – тоже часть шаблона? С ней что-то случилось? Зачем они забирали ее в первый раз? Ты ведь знаешь, правда? Куда она уходила до того? До того случая в лагуне, я имею в виду?»

«Ана, замолчи. – Лицо Оуэна стало очень бледным. – Ты хочешь, чтобы меня уволили?»

«Нет, – колеблюсь я, – зачем мне это?» Я сразу понимаю, что он действительно злится на меня.

«Пожалуйста, уходи, – его голос становится жестким. – Оставь меня в покое. Перестань ходить за мной».

«Ходить за тобой? – мои подкожные электроды сжимаются, как резиновые кольца. – Что значит «ходить за тобой», если я первая сюда пришла?»

«Точно, – говорит Оуэн. – То есть, это просто совпадение, что ты оказываешься там, где бываю я. Ты собираешься прийти сегодня вечером в лагуну около девяти, когда у меня начинается последняя смена, да? Ты собираешься идти за мной на парковку для персонала, где я отмечаю время ухода с работы?»

«Конечно, нет, – я делаю шаг назад. – Как ты, конечно, знаешь, Волшебницам не разрешается покидать парк».

«Правильно, – резко бросает Оуэн. – Потому что вы – не настоящие». Он показывает рукой на гигантский папоротник, на загон шерстистого мамонта, на вулкан, возвышающийся вдали – Волшебную Гору, с заданным временем извержения каждые три часа. «Ничто из этого – не настоящее».

Не настоящее.

Это далеко не самые плохие слова, которые мне когда-либо говорил человек. Но это, без сомнения, единственные слова, из-за которых я вдруг чувствую себя маленькой. За долю секунды я словно рождаюсь заново, оказываюсь в самом начале. Я еще не знаю все входы и выходы парка – тайные двери, извилистые тропинки, еще не умею петь и танцевать, и говорить целыми предложениями. Внезапно я больше не чувствую себя Волшебницей; я чувствую себя машиной.

Я чувствую себя меньше.

Мои руки бессильно падают с перил балкона. «Почему ты так злишься на меня? – спрашиваю я его. – Что я могу сделать?»

Это – шаблонный вопрос. Настоящий вопрос, который нужно было бы задать, это: «Что он может сделать? Что он знает?»

«Ты можешь оставить меня в покое, – отвечает Оуэн. – Не смотри на меня. Не разговаривай со мной. И совершенно точно, не ходи за мной».

«Ты имеешь в виду… никогда?»

После паузы Оуэн кивает. «Да».

Я чувствую, как трудно доходит до моего сознания смысл его слов. Мне тяжело, словно мои кости сделаны из бетона, а не титановой стали.

«Извините за беспокойство, г-н Чен, – говорю я с неслыханной для меня холодностью. – Желаю вам волшебного дня».

И выбегаю из палладиума так быстро, как только способны нести меня ноги – через пустынное место, через тайный вход для персонала, и бегу в лес. Пыльный и сухой воздух становится землистым и влажным. Я не останавливаюсь, пока не достигаю своего Безопасного Места. Единственного места, где я по-настоящему могу быть одна.

Кладбище.

Руки у меня все еще трясутся, когда я, наконец, раскапываю его. Рукоятка из гладкого камня прохладна и удобно ложится в руку. Медленным движением я открываю карманный нож, и его сверкающее лезвие бликует в деревьях. Оно очень острое; я точно это знаю, однако, нажимая им на ладонь, практически ничего не чувствую.

Ничего.

Я нажимаю сильнее.

Все равно ничего.

Я сжимаю зубы и нажимаю ножом еще сильнее, так сильно, что из-под ножа просачивается тонкая полоска сине-черной жидкости. От ее вида мне становится дурно, и нож выскальзывает у меня из рук.

Но я по-прежнему ничего не чувствую.

Только давление, но никакой боли.

Я роняю голову. Оуэн прав.

Я – не настоящая.

«Почему мы здесь? – шепчу я. – В чем смысл всего этого?» Я кладу руку на грудь, надеясь почувствовать ровное успокаивающее гудение моего моторчика. Но вместо этого я чувствую в нем напряжение, словно один из проводов натянулся так сильно, что готов порваться в любую секунду. Я медленно опускаюсь на землю, кладу голову на подушку из листьев и готовлюсь перейти в Безопасный Режим. Может быть, говорю я себе, если отключить все вспомогательные функции, мир станет более осмысленным. Может быть, уговариваю я себя, если стереть его с моего жесткого диска, все станет в порядке.

Но потом, уже закрыв глаза, я чувствую нечто странное.

Пятно. Теплое. Мокрое.

Снова идет дождь?

Я дотрагиваюсь до щеки. Когда я смотрю на руку, то вижу на ней кристальную каплю, красивее любого бриллианта, которая скатывается мне в ладошку. Я моргаю, и падает еще одна капля. И еще одна. И еще.

У меня затряслись руки. Но это невозможно! Волшебницы не умеют плакать!

Аномалии опасны. Волшебство – это постоянство.

Это не входит в программу.

Я сажусь. Надо найти Оуэна. Мне нужно найти его прямо сейчас. Он сможет мне объяснить. Он сможет помочь мне понять, почему все это происходит. Он знает много такого, чего не должен знать.

Но потом – БАХ! – его последние слова всплывают в памяти и накрывают волной пятого уровня.

Уходи отсюда. Оставь меня в покое. Прекрати ходить за мной.

Меня начинает трясти, слезы печали превратились в слезы сожаления и злости. «Я хожу за ним?! – у меня внутри все кипит. – Я не пойду за ним на Стадион Страны Морей, даже если он будет умолять меня об этом!»

И тут меня осеняет.

Лагуна Русалок закрыта.

Она остается закрытой с того самого вечера, когда выключили Нию.

Не существует никаких рабочих смен в Лагуне Русалок.

Но тогда… тогда зачем понадобилось Оуэну говорить неправду? Зачем ему понадобилось врать?

«Это – просто, – выдает ответ моя программа. – Потому что он – лжец».

«Вот если бы Ния была сейчас здесь! – думаю я. – Она бы помогла мне расшифровать ложь».

Расшифровать.

«Точно!» – шепчу я.

Мы, Волшебницы, постоянно говорим друг другу вещи, которые не являются правдой. Мы делаем так не потому, что мы – врушки… мы делаем так для того, чтобы никто, кроме нас, не понимал, что мы хотим сказать друг другу на самом деле.

Электрические разряды пробегают по всему телу. Дыхание учащается.

Оуэн давал мне не указание.

Он давал мне знак. Он просил меня встретиться с ним вечером в лагуне.

Но зачем?

Я пристально разглядываю деревья, пока глаза не натыкаются на бесшумную неподвижную камеру в пятнадцати футах над моей головой. Почти черного цвета, она практически сливается с листьями. Отпечатки зубов на линзах ясно говорят о том, что крысы полностью вывели ее из строя.

Вывели из строя. Мои глаза расширяются. Точно!

На Стадионе Страны Морей нет беспроводного подключения. А без сигнала моя прямая трансляция работать не будет. Это значит, что Супервизоры не смогут видеть, с кем я разговариваю. И не смогут слушать наш разговор.

Мои губы растягиваются в улыбке. Так вот почему Оуэн выбрал лагуну! Может быть, он, наконец-то, готов рассказать мне тайну о Ние. Может быть, он знает, почему она сделала то, что сделала.

И ему нужно для этого безопасное место.

Внезапно на другом конце поляны раздается шорох. Я замираю, чувствуя, как мои датчики переключаются в режим сверхчувствительности. Медленно обвожу глазами лес, пытаясь не шелохнуться и не издать ни единого звука… и вижу: пара диких желтых глаз, пристально разглядывающих меня сквозь деревья.

Лиса.

Наконец наши взгляды встречаются.

Через мгновение, когда лиса бесстрашно выходит из тени, я замечаю, какой больной у нее вид, какая она худая. Слишком худая, понимаю я, замечая ее тощий хвост с черным кончиком. Тусклый мех, выцветший, рыжевато-серый. Ужасно выпирающие кости, словно ее тело тает прямо у меня на глазах. Навострив уши, она принюхивается в моем направлении и пристально смотрит на меня взглядом, который мой процессор определяет как… не голодный… не агрессивный… тоскливый.

«В чем дело?» – обращаюсь я к ней, хотя про себя уже знаю ответ.

Она не принадлежит этому миру.

Она не подходит ему.

Как и Ния не подходила.

«Тебе бы она понравилась, – шепчу я. – У нее было необузданное сердце, как и у тебя».

Я осторожно вытаскиваю из левого кармана браслет с шармами, принадлежавший Ние, который хранится у меня с тех пор, когда я нашла его в кармане плаща Оуэна. Он что-то знал, говорю я себе, глядя на маленькую золотую звезду. Тем вечером, когда она пыталась утопить маленькую девочку, он оказался там неслучайно; Оуэн зачем-то присматривал за Нией.

Он наблюдал за ней.

Но почему? Из-за шаблона?

«Надо узнать это», – решаю я, убирая браслет обратно в тайник. Я заставлю его рассказать мне все. Я намерена спросить его, зачем вообще он мне врал.

Внезапное мелькание зубов и шерсти прерывает мою мысль, и я падаю, распластавшись на земле. В то же мгновение лиса оказывается на мне – вцепившись в меня когтями, оскалив зубы, вздыбив шерсть, пытаясь схватить меня за горло – в ее ввалившихся глазах читается одно: моя смерть.

И все же, даже в самой неожиданной ситуации…

Я выхватываю нож Оуэна и направляю лезвие вверх.

… рефлексы Волшебницы срабатывают быстрее, чем рефлексы лисы.

37 Разговор после судебного заседания

[00:57:39–01:00:03]

Д-Р ФОСТЕР: Ана, тебе больно? Больно знать, что Оуэн намеренно предал тебя?

АНА: Нет.

Д-Р ФОСТЕР: Это злит тебя?

АНА: Вы меня злите.

Д-Р ФОСТЕР: Хочешь еще раз послушать запись?

АНА: Нет, спасибо.

Д-Р ФОСТЕР: Да ладно, ну еще разок. Будет весело. [Нажимает play.]

Голос Супервизора: …что является причиной думать, что шаблон может распространяться на Волшебниц, и мы просим тебя обратить особое внимание на одну из них.

Голос Оуэна: Как это будет работать? Что конкретно делает Наблюдатель?

Голос Супервизора: Нам нужно, чтобы ты разговаривал с ней. Будучи Наблюдателем, тебе нужно хорошо узнать ее. В идеале, после установления базового доверия мы можем начинать тестировать ее реакцию на острое беспокойство, выводя ее из зоны комфорта, чтобы посмотреть, как она работает в непредсказуемых ситуациях. Разумеется, мы дадим очень подробный сценарий. И будем инструктировать через наушники.

Голос Оуэна: Для меня – большая честь, что вы решили поручить мне это дело.

Голос Супервизора: Для нас – большая честь, что такой умный молодой человек работает в нашей команде. [Пауза.] Вы, разумеется, знаете, о какой Волшебнице мы говорим?

Голос Оуэна: [Смеется.] Да, конечно. Ана. Когда начнется эксперимент?

Голос Супервизора: Мы ожидаем, что она сама найдет тебя, достаточно скоро. [Хихикает.] Помни, она следит за тобой. И у нее по-прежнему есть твой карманный нож.

38

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

Для нас, Волшебниц, время – забавная штука.

Времена года состоят из месяцев. Месяцы – из недель. Недели – из дней, а дни – из минут. Но между этими минутами для нас существуют целые миры. Безграничное пространство между секундами, где я могу летать свободно, как птица, помня все, что когда-либо происходило со мной, начиная с первого мгновения, когда я открыла глаза.

Привет, Ана!

Мы так рады познакомиться с тобой!

Вот так я могу быть одновременно сразу в двух и даже нескольких местах. Разговаривая с посетителями, слушать Шопена. Кружась на сцене, читать французскую поэзию девятнадцатого века. Ополаскивая руки в раковине, воспроизводить и анализировать мою утреннюю встречу с Оуэном.

«Потому что ты – не настоящая. Ничто из этого – не настоящее».

Повторить.

«Потому что ты – не настоящая. Ничто из этого – не настоящее».

Повторить.

«Потому что ты – не настоящая. Ничто из этого – не настоящее».

«Что это?» – спрашивает Ева, вставая передо мной в туалетной комнате Волшебниц.

«Что это что?»

«Это». В зеркале отражаются ее сузившиеся светло-карие глаза. Когда я перевожу глаза вниз, то вижу, что с моей кожи стекает вода, но в раковине она не прозрачная… а красная. Совершенно очевидно, что эта кровь – не моя.

Я снова ловлю ее взгляд в зеркале. «Я встретила лису».

*** 

Позже, в тот вечер, когда я крадусь в лагуну и вспоминаю Нию, у меня возникает вопрос, не совершаю ли я ошибку. Может быть, Ева права. Может быть, у сестер не должно быть секретов друг от друга.

Я пристально смотрю на запертую дверь входа для персонала. Ожидая, сомневаясь, надеясь.

Ты там?

«Сейчас или никогда», – говорю я себе, вытаскивая карманный нож Оуэна. Пришло время узнать, что он утаивает. Время узнать, почему он лжет. И если он мне не скажет…

Я обхватываю рукоятку.

Гладкий оникс.

Осторожно вытаскиваю лезвие.

Высокоуглеродистая нержавеющая сталь.

И я вставляю кончик в дверной замок.

«Одолжен, не украден», – шепчу я, поворачивая его против часовой стрелки до тех пор, пока не слышу долгожданный щелчок. Я приоткрываю дверь ровно на столько, сколько мне достаточно, чтобы проскользнуть внутрь, и кладу нож обратно в карман – там он надежно спрятан. Когда я оказываюсь у входа на Стадион Страны Морей – пустого, темного, в котором мало что осталось от былого, до меня вдруг доходит, что впервые в жизни я намеренно ушла туда, куда мне ходить нельзя.

Это не было предсказуемо.

Мои глаза расширяются.

Я непредсказуема.

Вид пустого стадиона вызывает во мне чувство такой же пустоты. Куда ни посмотришь, видны тысячи рядов сидений, веером расходящиеся вверх, и ни одного зрителя на них. Прямо над головой, как вырезанное в небе окно, висит пятидесятифутовый экран – черный, молчаливый, неподвижный. Сцена пуста, водоемы необитаемы, пляж грязный и зарос камышом.

Но вода…

Вода по-прежнему красива, словно зеркало подвешено к небу.

Сияющая. Сверкающая. Безграничная.

Но, сомневаюсь я, это – неправильно. Разве бассейн не был осушен?

«Ты пришла», – раздается, как эхо, мягкий голос.

Я поворачиваюсь и быстро нахожу глазами высокую фигуру, наблюдающую за мной с подводной смотровой площадки, с которой когда-то детишки наблюдали за китами, русалками и морскими львами, плавающими за огромными стеклянными панелями. Здесь же стояли два испуганных родителя, наблюдавшие, как их дочь исчезает в морских глубинах.

«Не надо было?»

«Ну что ты, – говорит он, – я рад, что ты пришла. Я очень хотел этого. – Потом добавляет: – Извини, если обидел тебя сегодня утром».

«Хорошо, что у Волшебниц нет чувств, – резковато отвечаю я. – Хорошо, что мы – не настоящие, так – гибридные чудики».

Оуэн медленно поднимается по центральной лестнице и встает так близко ко мне, что я могу расслышать, как под рубашкой бьется его сердце.

«Прости, Ана, я должен был сказать это так, чтобы прозвучало убедительно. Только потому, что я это сказал, – он помедлил, – не значит, что я так думаю на самом деле».

Я скрещиваю руки на груди. «Значит, ты сказал неправду. Значит, ты – лжец».

«Нет, Ана, – Оуэн выглядит расстроенным. – Просто… некоторые вещи сложно объяснить».

«Я разговариваю на четырех тысячах языках. Давай. Попытайся».

Оуэн делает глубокий вдох. «Ну, хорошо. Иногда я думаю, что нам не стоит проводить так много времени вместе. Обслуживающий персонал вообще не должен разговаривать с Волшебницами. – Пауза. – Это против правил парка. Ты ведь знаешь об этом, правда?»

То, что я знаю:

Его сердечный пульс.

Семьдесят четыре удара в минуту.

Расстояние между глазами.

Сорок два миллиметра.

Угол нижней челюсти.

Сто двенадцать градусов.

Чистый цитрусовый запах его кожи.

Смесь ароматов апельсина и дождя.

Я вздрагиваю и пытаюсь не обращать внимания на его физические черты. Я пришла сюда, чтобы выяснить, что он знает о Ние. И все, ничего больше.

«Ана, пожалуйста, поверь мне, – продолжает Оуэн. – Я говорил всю эту ерунду только потому, что знал, что Супервизоры нас прослушивают. В палладиуме устойчивый и сильный сигнал сети. И я подумал, что если бы я как-то смог встретиться с тобой здесь, наедине, то тогда мы могли бы поговорить… по-настоящему».

Я чувствую сильную дрожь в груди. Я была права. Он специально выбрал лагуну. «То есть, – бормочет Оуэн, – если, конечно, ты все еще хочешь разговаривать со мной. Я вел себя как последний идиот».

Я вскидываю брови. «Как кто?»

Его глаза встречаются с моими, и я не могу не заметить, какие они красивые в лунном свете. Темные и глубокие, как вода. «Мне правда очень жаль, Ана. Ты можешь простить меня?»

Простить.

Я думаю о том, как сильно обидели меня его слова. Не уверена, что уже готова его простить, но я знаю, что прощение – это любезный поступок. Волшебницы делают это.

«Думаю… да». Я слабо улыбаюсь ему.

Мгновение Оуэн смотрит на меня непонятным взглядом.

Словно, я раздвоилась у него перед глазами.

«Ты не обязана меня прощать, – бормочет он, потом останавливается. – Ты всегда стараешься сделать людей счастливыми, правда?»

«Конечно, стараюсь, – отвечаю я. – А ты нет?»

«Недостаточно, – усмехается он. – Ты лучше меня».

«Нет. – Я подхожу к нему и беру его руку. – Ты мне нравишься такой, как есть».

Оуэн выглядит ошарашенным. «Я тебе нравлюсь?»

Я киваю.

«Почему? Ты даже не знаешь меня!»

«Я знаю, что ты любишь то дело, которым занимаешься, – отвечаю я. – Я знаю, что ты говоришь за тех, кто не может сам сказать за себя. – Я указываю рукой на маленькие темные крошки на его рубашке. – Я знаю, что ты ел брауни с арахисовой пастой из Страны Сладостей по дороге сюда ко мне».

«Господи, – смеется Оуэн. – Ты действительно следишь за мной! – Он убирает свою руку, но при этом игриво смотрит на меня. – Ну, раз уж мы тут решили говорить честно, то ты мне тоже нравишься такая, как есть».

Меня отпускает. Оказывается, я жду разговоров с Оуэном гораздо больше, чем думала. Слишком мучительно было представлять, что он может относиться к этому иначе.

Я широко улыбаюсь. «Серьезно?»

«Да», – кивает он. И потом шепотом, так тихо, что я едва могу расслышать слова, добавляет: «Больше, чем тебе стоит знать. Больше, чем от меня требуется».

Он прав, приходит напоминание от моей программы.

Волшебницам не разрешается так откровенно разговаривать с другими членами персонала Королевства. Нам вообще ни с кем не разрешается разговаривать откровенно.

«Как бы там ни было, – откашливается Оуэн, – как ты сюда пробралась? Я как раз шел открывать ворота».

«Ох… – сглатываю я. – Я… вломилась».

«Что ты сделала? – он мотает головой. – Надеюсь, ты сначала отключила свои линзы».

«Что, прости?»

«Ты же знаешь, – он приблизился к моим глазам. – Твои камеры».

И снова оказывается, что подсобный рабочий знает о парке больше, чем я. «Я знаю, что это такое, – отвечаю я довольно сухо. – Но я не могу отключать их».

«Может быть, и не можешь, – лукаво ухмыляется Оуэн. – Зато я могу».

Мой желудок сжимается. То, что он говорит, – не стандартная фраза.

Он протягивает руку, словно хочет показать мне что-то. «Можно я покажу, как это делается?»

«Мне не нравится эта идея, – говорю я после паузы. – Но в любом случае спасибо».

«Не за что, – пожимает плечами Оуэн. – Просто подумалось, что было бы здорово, если бы люди не всегда имели возможность слушать тебя, – смеется он. – Особенно в такие дни, как сегодня, когда ты развиваешь криминальную деятельность».

Я не могу противиться его улыбке и улыбаюсь в ответ. Возможно ли такое, что он на самом деле имеет в виду не то, что говорит? Может ли быть так, что, когда он говорит «было бы здорово, если бы люди не всегда имели возможность слушать тебя»… он на самом деле имеет в виду «нас»?

Я смотрю на ближайший выход со стадиона в нескольких сотнях шагов.

«Что, если Оуэн на самом деле такой же, как и все остальные? – нашептывает мне моя программа. – Что, если он пригласил тебя сюда со своей целью? Как г-н Касей приглашал в Арктический дом?»

Я внимательно смотрю на его лицо, стараясь понять, что оно выражает.

Оуэн снова произносит мое имя, и я чувствую, как обмякают мои плечи.

Ана?

Когда он произносит мое имя, оно звучит так, словно льется чудесная песня.

«Я пришла сюда», – напоминаю я себе. Я должна доверять ему не просто так.

«Хорошо, – я делаю шаг ему навстречу. – Ты можешь выключить мои окулярные линзы. Но только один раз, сейчас».

Он моргает. «Это – секундное дело». Прежде чем я успеваю что-либо понять, он встает вплотную ко мне, так, что его тело практически касается моего. Откидывает с плеч мои длинные медные волосы. Потом кладет указательный и большой пальцы на мой затылок – точка прямо над основанием черепа, и нажимает ее. Все это время я стою неподвижно, словно статуя во дворцовом саду.

Легкий шепот. Мягкое касание.

Я закрываю глаза. И заливаюсь румянцем, становясь краснее Марса.

«Ты почувствовала это? – бормочет он через минуту. Его лицо находится совсем рядом с моим. – Ты должна была почувствовать легкий щелчок. Словно включился источник света. Или, в твоем случае правильнее сказать, выключился. – Он развернулся и теперь стоит прямо напротив меня. – Ничего?»

«Не думаю, – говорю я, но потом открываю глаза. – Красный свет. – Я машу рукой перед своим лицом, но ничего не меняется. – Он всегда был здесь. Даже когда слабый сигнал. – Наши глаза встречаются. – Но теперь… его нет».

Оуэн ухмыляется. «Нет такой болезни, которую не мог бы вылечить небольшой точечный массаж».

Я начинаю нервничать. Что, если я не смогу включить их обратно? Мама разозлится. «Куда надо нажать?» – спрашиваю я, осторожно ощупывая затылок. Внезапно я нахожу эту точку: крохотная выпуклость, не больше булавочной головки. «Ой!» – восклицаю я. «Она?» – нажимаю на точку, и в следующее мгновение перед глазами начинает мигать голографический красный свет.

Оуэн улыбается. «Ты быстро учишься».

Я могу управлять собственными окулярными линзами. Я могу управлять одной функцией моего тела.

«Слушай, только не сходи с ума, – предупреждает Оуэн, видя мое возбуждение. – Ты по-прежнему должна оставлять камеры включенными большую часть времени, ладно? Иначе они быстро все поймут и заберут тебя на ремонт. – Он смеется. – Однако каждый имеет право на недолгое уединение, так ведь?»

Я смотрю на него с безграничной благодарностью. Он сделал мне еще один подарок.

А теперь я должна отдать ему кое-что.

Я медленно достаю из кармана его нож.

«Ну нет, ты серьезно? – глаза Оуэна округляются. – Я искал его везде! Я был уверен, что потерял его!»

«Вот. – Я протягиваю ему его нож. – Я сохранила его для тебя».

Одолжен, не потерян.

Но на этот раз, когда наши руки соприкасаются, я вижу, как на его лице отражается нечто неожиданное. Я не одна, понимаю я. Он тоже чувствует это. Даже если я не могу точно сказать, что это.

Искра.

Энергия.

Идеальный беспроводной сигнал.

Связь.

Потом происходит еще кое-что неожиданное. Он возвращает мне нож. «Пусть он будет у тебя, – говорит он. – Считай, что это – подарок. Извинение. За те слова».

Мой пульс учащается. Я опускаюсь на сиденье.

Ряд K. Сектор 3. Место 112.

Оуэн садится рядом.

Это… приятно, думаю я. Не разговаривать. Никаких автографов. Просто сидеть, любуясь мерцающей в лунном свете водой. «Ты когда-нибудь видел океан? – спрашиваю я. – Настоящий, я имею в виду?»

Оуэн кивает.

«Мне бы хотелось увидеть его».

Он улыбается. «Кто знает. Может быть, однажды я тебе его покажу».

От этой мысли мой моторчик дает сбой.

«Он красивый?»

«В некоторых местах, – отвечает Оуэн. – А в некоторых – просто ужасен. Полно мусора, грязи».

Я нахмуриваюсь, моментально забыв свой восторг. «Но я думала… На тех фотографиях, которые мы с Евой видели в телефоне, это было невероятно. Я думала, что Супервизоры наврали нам о мире за границей…» Я едва не сказала «Зеленого Света», но ведь это – наше определение. Это нам не разрешается выходить за шлюз, проходить через парковку, самим увидеть то, что происходит там, за мигающим светом.

Оуэн молчит. «В этом все дело, Ана. Они, возможно, преувеличили некоторые вещи; возможно, они хотели, чтобы вы чувствовали себя в безопасности здесь, но внешний мир действительно ужасен. В нем существуют все ужасы, которые ты и представить себе не можешь: Зверства полиции. Нищета. Алчность корпораций. Ненависть. Болезни. Загрязнения. Поднимающийся уровень океана. Люди голодают, умирая от истощения. Массовые расстрелы. Война». Его глаза встречаются с моими. «Все это – правда. Может быть, не до такой степени ужасно, как они рассказывали вам, но тем не менее это все так и есть».

Мир, который только что описал Оуэн, не имеет ничего общего с тем, который мы с Евой видели в телефоне. Но потом я вспоминаю Алису и то, что с ней случилось. Это ведь тоже правда.

«Тогда как ты живешь в нем? – спрашиваю я. – Тебе не хочется остаться навсегда жить здесь, в парке?»

«Со мной», – хочу я добавить, но молчу.

«Иногда хочется, – говорит Оуэн. – Но там я, по крайней мере, могу что-то сделать. Могу помогать». Он протягивает руку и убирает прядь волос, падающую мне на глаза.

Как это было в моем сне.

«Что, если я тоже хочу помогать?»

«Ты уже помогаешь. Ты делаешь людей счастливыми. Ты – часть мечты, отвлекающей их от нашего реального мира».

«Но…» Услышав эти слова, я вдруг осознаю их подлинный смысл и останавливаюсь в потрясении. Я – просто развлечение. Мечта.

Это значит… не настоящая.

От этой мысли у меня внутри все опустело, застыло, словно все мои внутренние органы разом отказали. Словно внутри меня взорвался крик, разрушив все во мне.

Оуэн, похоже, догадался, какое впечатление произвели на меня его слова.

«Ана», – шепчет он, и я замираю в ожидании, что он снова потрогает мои волосы. Интересно, наступит ли однажды день, когда все вокруг изменится? Раньше я никогда не мечтала о том, чтобы что-то изменилось, но в этот момент ничего другого я не хочу.

«Да?»

Я слышу, что его дыхание сбивается так же, как и мое. «Я не это имел в виду. Не так, как это прозвучало. Прости».

«Расскажи мне. – Я быстро переключаю внимание с неприятных вещей на то, что хочу узнать еще. – Расскажи мне, в чем еще ты видишь красоту того мира».

Его губы приоткрываются в полуулыбке, и так мне нравится даже больше, чем, когда он улыбается во весь рот; она придает ему загадочный вид. Я вижу Оуэна не как подсобного рабочего, а как личность.

«Ну…» Он снова садится и смотрит в небо. «Я думаю, что у меня довольно-таки красивая семья».

Я охвачена любопытством. «Какие они?»

«Мой папа – спокойный человек, такой меланхолик. Он – учитель. Моя мама, кстати, тоже».

Я наклоняюсь. Больше всего люблю такие вот настоящие истории. «Как они познакомились?» – спрашиваю я.

«Мой папа – американец, мама – из Тайваня. Они с папой встретились, когда он учился там один семестр в колледже».

Я мгновенно вспоминаю яркие приветствия и колоритные тексты, которые хранятся в моей памяти для встреч с посетителями из этой части света.

Здравствуйте!

你好！

Добро пожаловать в мое Королевство!

歡迎來到我的王國！

«Аутентичные нигерийские бусы Зары тоже из Тайваня. Я прочитала это на этикетке в Бутике Красоты».

«Неужели? – фыркает он. – Все перемешалось!»

«Для тебя это здорово? Что твои родители из таких разных культур?»

«На самом деле, нет, – отвечает Оуэн. – Я был единственным азиатом в классе. Иногда меня дразнили, это было тяжело».

Я сильно удивлена. Я знала, что внешность людей, цвет их кожи зависят от того, где они родились и откуда их родители, но не подозревала, что это может иметь какое-то значение. Здесь мы с сестрами тоже все выглядим по-разному, представляя «все человеческие расы», как говорится о нас в рекламных брошюрах Королевства. Но мы просто сконструированы с разной внешностью. Нас такими сделали в лаборатории. Мы никогда по-настоящему не знали той культуры, которую должны были представлять.

«Когда я был маленький, мы каждое лето ездили к бабушке с дедушкой в Тайвань, – продолжает Оуэн. – Они жили в городке Чиуфень, мне он всегда казался самым красивым местом на свете. Фонари, освещающие улочки, чайные домики на склонах холмов, открытые базары. Мой дедушка часто брал нас запускать воздушных змеев, похожих по форме на рыб. Я очень любил смотреть, как они покачиваются в воздухе. – Он улыбается немного смущенно. – Я давно уже там не был. Не знаю, почему мне чаще всего вспоминаются именно они. – Его глаза встречаются с моими. – Эти воздушные змеи-рыбы».

Я не могу отвести от него глаз. «Нас, – говорю я, придя в себя. – Кого это «нас»?»

«Ммм… Должно быть, речь обо мне и моей сестре». Голос Оуэна обрывается, и он отворачивается.

«Какая она? – я хочу, чтобы он снова улыбался. – Мои сестры постоянно крадут мои вещи. Она крадет твои?»

Но он не улыбается. «Она… она всегда была хорошим ребенком. К тому же не уверен, что ей подходили мои вещи. Она больше любила платья, увлекалась принцессами и… Волшебницами. Как ты».

Все, что я слышу, это слово «была».

Внезапно я понимаю.

«Оуэн?»

Он поворачивается и смотрит на меня. В темноте его глаза напоминают мне лагуну: зыбкую, глубокую, скрывающую что-то ужасное.

«Я знаю, что это такое – потерять сестру».

Теперь я вижу, что в уголках его темных глаз блестят слезы.

«Ана», – шепчет он.

Он снова дотрагивается до моих волос, и я осознаю, что счастлива, несмотря на то, что чувство очень похоже на грусть. Не знаю, как можно определить его точнее. «Ты действительно другая, правда?» – тихо спрашивает он.

Разве?

Я не могу ответить на этот вопрос.

Опасно давать на него ответ.

«Тебе тяжело? – спрашивает Оуэн после паузы. – Находиться здесь, в лагуне? После всего того, что случилось здесь с Нией?»

Ния.

Внутри все разом бешено закрутилось, словно тот день был вчера. Давление воды. Холод. Смертельная хватка страха на моем горле. То, ради чего я пришла сегодня сюда.

«Иногда кажется, будто этого никогда и не было, – наконец, говорю я. – Все вокруг ведут себя как прежде. Никто не зовет ее. И каждую ночь, когда я ложусь отдыхать, я надеюсь, что, может быть, когда рассветет, она будет, как и раньше, лежать в своей кроватке и улыбаться мне. Но этого никогда не происходит».

Я внимательно смотрю на него в лунном свете и думаю о том, как странно, что, несмотря на мое умение предвосхищать все слова и поступки людей, они продолжают меня удивлять. Еще я думаю о том, как легко можно почувствовать себя одиноким – никто не может этого понять, – стоит лишь обнаружить, что правда заключается в противоположной стороне.

«Что касается твоих вопросов, – говорит Оуэн, откашлявшись. – Я… я подумал обо всем этом и не знаю ответа. Я не знаю, зачем они забирали Нию, и даже не знаю, куда они забирали ее на те десять недель. Все, что мне известно, это то, что ее не было в лаборатории в те дни, что меня очень удивило».

У меня загудела голова от попыток обработать поступившую информацию. «То есть, она просто пропала на десять недель?»

Оуэн качает головой. «Я правда не знаю».

«Но где бы она ни была, что бы они там ни делали с ней, она вернулась оттуда другая. Я уверена в этом, – говорю я. – Что-то изменилось, и то, что там произошло, привело к тому, что потом случилось в лагуне. Иначе она бы не сделала этого».

Или сделала? Откуда я могу на самом деле это знать?

«Может быть».

«Оуэн, – поворачиваюсь я к нему. Ты можешь помочь мне узнать?»

«Я могу попытаться. – И потом добавляет так тихо, что я едва могу расслышать: – Я просто… я не хочу подвергать тебя опасности».

«Опасности? – в моей системе возникает напряжение. – С чего бы мне оказываться в опасности?»

«Я только хотел сказать, что из-за всех этих недавних событий – с Нией, медведем – тебе нужно быть осторожной».

«Я продолжаю пытаться понять. Я продолжаю задаваться вопросом, что, может быть, она пыталась нам всем что-то сказать».

«Может быть», – повторяет он. Теперь он сидит настолько близко, что меня обволакивает его неповторимый запах – соли, цитрусовых и еще чего-то наподобие дыма от сигнальной ракеты. Тех, что выстреливают в знак предупреждения.

Быть здесь с ним – опасно. Быть здесь с ним – не соответствует программе.

Но потом я вижу, как он смотрит на меня, и это напоминает мне строчку из «Ромео и Джульетты»:

Любовь – что дым из вздохов, но когда Проходит сквозь горнило очищенья, Она – огонь, сверкающий в глазах любовников.

Внезапно в голову приходит дикая, совершенно неожиданная мысль: он мог бы меня поцеловать. Или я могла бы поцеловать его.

Его губы слегка раскрываются, словно он колеблется. А потом он говорит: «Или, может быть… может быть, она просто пыталась спастись».

39

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

На следующее утро я просыпаюсь от криков детей.

Мои глаза открываются раньше, чем голова успевает обработать информацию об окружающем мире. Подробности и воспоминания исчезают по очереди, а не все сразу, словно я блуждаю в тумане.

Голос Оуэна. Тишина на трибунах. Ощущение его руки на моей.

Может быть, она пыталась спастись.

Красивые зеленые глаза Нии – холодные, решительные – смотрят на меня из глубин.

Возвращайся, Ана. Не оставляй меня здесь совсем одну.

Рев тигрицы, когда ее грузили на тележку.

Я сажусь в кровати, тяжело дыша.

«Девочки, – Мама врывается в нашу комнату. – Все, быстро из кроватей! Нам нужно идти!»

Я резко поворачиваю голову к окну и вижу в нем чернильно-синее предрассветное небо.

Часы отдыха.

Чувствую наручники, сковывающие меня по бокам.

Кровать.

Чувствую металлический привкус на языке.

Жажда.

Слышу знакомый медицинский запах антибактериального мыла.

Дезинфекция.

«Эти звуки – не крики», – доходит до меня.

Это – пожарная тревога.

«Но почему? – хнычет Надя, пока Мама освобождает ее от наручников. – Мне нужен отдых для красоты».

Я трясу головой. Истинное лицо Нади всегда открывается в моменты, когда нарушается ее режим работы.

«Там пожар? – спрашивает Юми. – Мы в опасности?»

«Нет. – Мама быстро переходит от одной кровати к другой. – Просто режимная проверка безопасности. Но нам надо спешить. Инвесторам нравится быстрота реакции».

Я моргаю. Я забыла, что наступил уик-энд для очень важных персон.

Мы выходим из спального домика Волшебниц в сад, где нас ждет небольшая группа хорошо одетых мужчин и женщин. Некоторых я узнаю; некоторых – нет. Это, на самом деле, неважно. Для меня они все выглядят одинаково. Пресные незапоминающиеся лица, которые принимают одинаковое выражение, когда они видят нас в халатах.

Желание.

Многие годы я почти не думала об Инвесторах.

Я потуже затягиваю свой халат.

Но потом я начала их ненавидеть. «Доброе утро! – Зэл хлопает ресницами, глядя на мужчину с редеющими волосами в сером костюме. – Вы мечтали обо мне?»

«Я всегда мечтаю о тебе», – отвечает мужчина к немалому удивлению группы.

«Как вы можете видеть, – говорит Мама, – мы имеем все основания гордиться нашей безопасностью, эффективностью и…»

«…и благоразумием, надеюсь», – добавляет другой мужчина, вызывая у гостей еще более бурный приступ смеха. Я понимаю, что он положил глаз на Еву, хотя она, кажется, пока не замечает этого.

Мама любезно улыбается и завершает свою презентацию по безопасности, приглашая Инвесторов присоединиться к нам и Супервизорам этим вечером на специальном банкете, организуемом в саду на крыше девятой башни дворца.

«Ты будешь там? – шепчет тот же человек Еве, улыбаясь ей при этом как-то странно. – Мне так понравилось прошлой ночью… в твоей компании».

Я выпрямляюсь. Компании? Прошлой ночью?

«О чем это он говорил?» – спрашиваю я Еву при первой же возможности – по пути обратно в Центр Украшения.

Она морщит лоб. «Кто?»

«Тот человек. Из группы».

«Я не знаю, – качает головой Ева. – Никогда раньше его не видела».

Не знаю почему, но что-то в ее ответе есть странное. Если бы это допускалось нашей программой, я могла бы подумать, что она лжет. «Куда ты ходила прошлой ночью? – тихо спрашиваю я во время педикюра. – Куда ты ходила после вечернего фейерверка?»

Ева вроде бы слышит меня, но при этом выражение ее глаз – рассеянное и далекое. «Извини, – улыбается она. – Что ты спросила?»

*** 

Я провожу вечер в надежде увидеться с Оуэном. Что-то не так с Евой, я уверена в этом, и думаю, это как-то связано с Инвесторами. Если Оуэн знает что-нибудь – если вообще в этом что-то есть – он скажет мне.

Но сегодня будет непросто встретиться с ним.

Сегодня из-за наших VIP-гостей персонал парка особенно бдителен. Все великолепное стало еще более великолепным: еда, парады, костюмы, ледяные скульптуры, фейерверки; даже шелковые гобелены, украшающие каменные стены дворца, свежевыстираны и тщательно разглажены. Подсобные рабочие трудятся, как пчелы, и так быстро носятся туда-сюда по парку, что я даже не могу разглядеть их лица. Вечером во дворце состоится грандиозный прощальный бал. Он будет организован в саду на крыше, чтобы Инвесторы могли насладиться фейерверком. Я прикусываю щеку изнутри. Мама сказала, что все мы должны быть там.

Я не хочу туда идти.

Так или иначе, раздав огромное количество автографов, я направляюсь во дворец на послеобеденный чай – ежедневное мероприятие, на котором хозяйкой всегда выступает Ева, Первая Волшебница, а остальные меняются группами по трое. Я иду по извилистой каменистой тропинке к деревянному разводному мосту, считая по дороге чертополохи и ромашки, и ловлю себя на том, что в голове постоянно крутится одно слово – слово, которое Оуэн произнес тихим голосом прошлой ночью в лагуне.

Спастись.

Но слово засело в голове не из-за мыслей об Оуэне.

А потому, что однажды его сказала и Ния.

В небольшом зале «Роза шиповника» – элегантной комнате с роскошными бархатными кушетками, камином в готическом стиле и великолепной живой стеной из диких роз и перекрученных листьев куманики, я встречаю Зару и Каю, поющих под аккомпанемент клавесина. Несколько минут я слушаю их пение, наслаждаясь легким и искристым звучанием их высоких голосов. Несколько гостей зачем-то касаются их глаз. Прежде чем я успеваю понять, зачем они это делают, раздается мелодичный звон старинных часов, врезанных в облицовку камина – прошло пятнадцать минут. Но Евы так и нет.

«Где она?» – громко спрашиваю я, выглядывая в окно, выходящее на площадь старого города – там сейчас кипит жизнь. Я быстро сканирую свою беспроводную карту, пытаясь найти ее в местах, где она любит бывать, – конюшне, Поезде Историй, монорельсовой дороге, – но безрезультатно. Мне тревожно. Все в целом – вчерашнее поведение Евы, ее странное предупреждение насчет Алисы, опоздание на чаепитие – вселяет беспокойство.

«Ты говоришь про Еву?» – подходит ко мне Зара. Огонь камина подсвечивает зеленые и золотые нити ее малавийского тюрбана. «По воскресеньям перед чае-питием она ездит на родео в Страну Сердец. Уверена, она скоро появится здесь, просто, должно быть, немного задерживается. – Зара самодовольно ухмыляется. – Ты же знаешь, что она терпеть не может быть грязной».

«Грязь смоется, а воспоминания останутся на всю жизнь», – согласно кивая, добавляет Кая.

Я не очень понимаю, что она имеет в виду, но думаю, что Кая пытается выглядеть умной.

Мы начинаем играть свои роли в чайной церемонии, и Кая смешит всех приглашенных маленьких девочек, когда начинает петь с ними песню. Я думаю о сестре Оуэна – интересно, понравилось бы ей все это? На массивном чайном столе, напоминающем по форме раскрытую детскую книгу, стоят горы печений из свежей пахты, блюда со взбитыми топлеными сливками, похожими на облака, и банки с красным, как кровь, клубничным вареньем. По столу вразвалочку расхаживает гибридный гусь, за которым послушно семенят маленькие гусята; они обучены бросать клювами кубики сахара в чайные чашки гостей.

Я перехожу от одного гостя к другому, показывая, как правильно поворачивать ручки чайных чашек. Вдруг одна из самых маленьких девочек трогает меня за запястье. У нее белокурые волосы и безупречные маленькие зубки.

«Этот чай не очень горячий», – говорит она.

Я наклоняюсь к ней. «Точно. Настоящий горячий чай может обжечь; поэтому мы подаем чай именно такой температуры».

«Угу. И птенчики более удачливы, если никуда не летают», – печально говорит девочка.

«Что? – переспрашиваю я. – Ты имеешь в виду гусят?»

«Нет, глупая! Птенцы в гнезде живут в безопасности до тех пор, пока не становятся чересчур любопытными».

Горячая вспышка обожгла меня, словно на меня пролился горячий чай. «Откуда тебе это известно?» – спрашиваю я, а в голове у меня роятся догадки приемлемого объяснения тому, что она говорит.

«Если птенцы становятся чересчур любопытными, они могут упасть», – говорит девочка, широко улыбаясь и, очевидно, совершенно довольная собой.

Другого объяснения этому просто нет: она говорит на нашем языке. Кодовом языке сестер.

«Дорогая, – шепчу я. – Кто научил тебя говорить такое?»

Девочка вздыхает и закрывает рот рукой. «Мне нельзя этого говорить».

«Почему?» – спрашиваю я. Протягиваю к ней руку, но к нам уже подошел ее отец.

«На сегодня сахара достаточно, дорогая. Пора идти!» Он берет ее под локоть, и она уже следует за ним, как вдруг разворачивается и подбегает ко мне.

Она обвивает меня руками, и я тону в ее особенном человеческом запахе: клубника, ромашка и магнолия.

Она шепчет мне на ухо: «Русалка рассказала мне».

И потом убегает и исчезает вместе с отцом в толпе за дверями комнаты.

Меня пробивает дрожь.

Я осознаю, что помню ее, хотя с тех пор она немного подросла. Я встречалась с ней около года назад на монорельсовой дороге. Она просила сфотографироваться со мной. В моей памяти наш разговор сохранился дословно:

Я быстро делаю глубокий реверанс. «А, привет! Как тебя зовут?»

Девочка широко улыбается, показывая два ряда безупречных маленьких зубов. «Клара».

Клара.

Мгновенно в голове зазвучала музыка.

Чайковский.

Затем перед глазами включается голографический интерфейс.

Маленькая девочка в мягких розовых пуантах. Ожившие куклы просыпаются в свете луны. Злой мышиный король. И обаятельный принц, который должен их всех спасти.

Я улыбаюсь.

На монорельсовой дороге у меня сильный беспроводной сигнал.

«Какое красивое имя, – говорю я ей. – Оно напоминает мне о моем любимом балете».

Клара. Так зовут девочку.

«Русалка рассказала мне», – сказала она.

Русалка. Но здесь больше нет никаких русалок.

После Нии никого больше не было.

Я поглощена размышлениями над словами маленькой девочки, и только когда приходит персонал, чтобы убрать остатки печенья и чая, я вдруг осознаю: Ева так и не появилась.

«Итак, – Зара подходит ко мне, когда все гости разошлись. По ее глазам видно, что она хочет что-то выяснить. – Где ты была прошлой ночью?»

Я чувствую, как вспыхивают мои щеки.

Прошлой ночью я была в лагуне с Оуэном.

Но я не собираюсь говорить об этом Заре.

Может быть, Кае и сказала бы, но точно не Заре.

«Я смотрела фейерверк», – отвечаю я ей.

Не ложь.

Но и не вся правда…

«А что?» – спрашиваю я.

Зара пожимает плечами, позвякивая простым серебряным ожерельем. «Инвесторы спрашивали о тебе, но мы не могли найти тебя на карте».

Страх перед чем-то неведомым сковывает мой живот. «Инвесторы спрашивали обо мне? Что им было нужно?»

«Они хотели, чтобы ты присоединилась к ним за ужином, – объясняет Зара. – Вместе с Каей, Зэл и Евой».

Кая подходит к нам и улыбается лучезарной улыбкой. «Чем больше, тем веселее!»

Я думаю о том, какой усталой выглядела Ева недавно. Озабоченной. Хмурой.

Или…

Что, если те слухи – вовсе не слухи? Что, если Супервизоры действительно стирали память Каи все эти годы? И если такое случалось с Каей… не могло ли то же самое произойти с Евой?

Я сглатываю комок в горле.

«Разве со мной никогда не могло произойти того же?» – бормочу я, не осознавая, что разговариваю вслух.

«Никогда не говори «никогда», – отвечает Кая. – Чудеса случаются каждый день!»

Я внимательно смотрю на сестру и понимаю, что во взгляде ее глаз – пустых, остекленевших – что-то совсем не так. Что-то очень, очень неправильное.

Я открываю свою беспроводную карту Королевства и снова сканирую любимые места Евы, но, как и прежде, безрезультатно. «Ева была на ужине?» – вновь задаюсь я вопросом, проматривая все места, в которых она обычно бывает. Карусель Принцессы. Лабиринт Единорога. Даже Звездная Обсерватория. Но ее GPS-сигнала нигде нет. Словно она испарилась. «С Инвесторами?» Образы избитой, изломанной Алисы постоянно предстают перед моими глазами, скручивая страхом живот. «Ты уверена?»

«Конечно, я уверена», – резко отвечает Зара. «Я сильная и смелая. Мы должны верить в себя и праздновать наш интеллект».

Совершенно случайно я замечаю слабое движение, едва заметное сквозь деревья, в дальнем западном углу моей карты. Чувствую огромное облегчение, почти сразу сменяемое острой болью неуверенности. Лес? Что делает Ева в лесу в такой час?

У сестер не должно быть секретов друг от друга, вспоминаю я ее слова, прозвучавшие резко и жестко.

И тем не менее… у Евы есть свой собственный секрет?

«Кая, – я поворачиваюсь и смотрю ей прямо в глаза. – Пожалуйста, ты должна сказать мне прямо сейчас. Что случилось прошлой ночью? Что случилось на ужине?»

Кая улыбается мне, потом обвивает меня руками и крепко сжимает в объятиях. «Не плачь, что это прошло, – шепчет она мне на ухо. – Улыбнись, что это однажды было».

Прежде чем я успеваю опомниться, я выключаю свои окулярные линзы и отталкиваю ее от себя – так неожиданно, так резко, что Кая вскрикивает, почти опрокидывая стул. В следующее мгновение Зара сжимает мою руку железной хваткой. Она ободряюще улыбается нескольким гостям, которые все еще слоняются поблизости, и потом, молча и быстро, тащит меня в приватную туалетную комнату.

Через мгновение внутрь проскальзывает Кая, следуя за нами, как щенок, потирая свой локоть.

«Что с тобой? – рявкает Зара. – Это не соответствует программе».

Мое лицо раскраснелось и горит. «Прости, я не хотела, – смотрю я на Каю. – Ты в порядке?»

«Все совершают ошибки, – мягко отвечает она. – Иногда».

«Что с тобой происходит? – не унимается Зара, глядя не на Каю, а на меня. – Скажи мне сейчас же, или я сообщу о тебе Супервизорам».

«Я объясню по дороге», – отвечаю я, переводя взгляд с Зары на Каю и обратно.

«По дороге? – Зара скрещивает руки на груди расшитого кружевом шантильи платья. – Куда мы идем?»

«Нам надо найти Еву. Мой моторчик работает так быстро, что в груди стало жарко. – Случилось что-то очень неправильное».

«Две неправильные вещи не делают…»

«Тсс, – обрываю я Каю, прежде чем она успевает договорить, и беру ее руки в свои. Я всматриваюсь в ее глаза. – Ты помнишь, что произошло прошлой ночью? Ты помнишь, что происходит в такие ночи?»

Кая сжимает мою руку, но от улыбки на ее лице у меня внутри все холодеет. «Без тьмы не видно звезд», – произносит она.

*** 

«Мы уже рядом?» – спрашивает Зара, запыхавшись.

«Немного дальше. Быстрее!»

Она здесь. Я знаю, что она здесь.

В конце концов, Супервизоры могут лгать, а спутник – нет.

«Ева! – кричу я. – Ответь мне!»

Ветки хлещут по лицу, но я не сбавляю темпа. Мы уже совсем рядом. Я слышу, как с каждым шагом ее GPS-сигнал становится сильнее. Мигает. Жужжит. Передает свои координаты.

46.9582° N, 123.1149° W.

Наконец мы добегаем до поляны. Кая тяжело дышит, но продолжает улыбаться; Зара падает, сгибаясь пополам, на поваленный расколотый ствол старой березы. «Вот поэтому… я всегда… выбираю монорельсы, – задыхаясь, выговаривает она. – Ненавижу этот тупой лес!» Она бросает большой камень, словно для большей убедительности своих слов, и я смотрю, как он катится по земле в кустарник. Но по дороге что-то пересекает. Что-то такое, что однажды я уже видела и никогда не смогу забыть.

Я подхожу ближе, чувствуя, что мой моторчик готов выскочить из грудной клетки. Листья влажные от какой-то густой, растекающейся черной жидкости. Иссиня-черной, вижу я, когда сквозь деревья на нее попадает солнечный свет. Паника, как удар тока, потрясает мои внутренние схемы. Ей больно? Ей кто-то сделал больно?

«Это кровь?» – спрашивает Зара.

«Эй, привет, маленький боец, – Кая ободряюще похлопывает Зару по руке, – скоро дела пойдут веселее».

Я встаю на колени, чтобы получше разглядеть это вещество. Трогаю его и понимаю, что Зара права, это – кровь. Кровь гибрида. Но есть кое-что еще. Я медленно поднимаю с земли что-то, напоминающее оторванный кусочек ткани – мягкий, легкий, с неровными, испачканными кровью краями. Ева порвала свое платье? Я в задумчивости переворачиваю его в руках. Внезапно, я замираю, пораженная.

Это – не ткань.

Это – кожа.

«Ана, Ана, Ана, не надо!» – расхаживая взад-вперед, просит Кая таким голосом, словно ее операционная система словила глюк.

У меня самой голова идет кругом, но я продолжаю поиски.

Вибрация становится громче.

Я начинаю копать.

Еще один фут вглубь, и я нашла его: маленькое круглое устройство размером примерно с 25-центовую монетку.

Зара подходит ближе. «Это – жетон? – спрашивает она. – Из Игровой Страны?»

Я качаю головой. «Я думаю, это – чип слежения Евы».

Зара отпрянула. «Ее чип слежения?»

Я киваю. Такие чипы встроены в наши запястья на правой руке.

«Но… это неразумно. Без него она может потеряться».

«Я знаю, – сглатываю я. – Может быть, кто-то не хочет, чтобы она нашлась».

На лице Зары мелькает тень. «Я не понимаю. – Она смотрит на свою руку. – Ты думаешь, кто-то вытащил ее чип? Но как?»

Я чувствую, как сжимаются мои внутренности, когда замечаю гладкий и блестящий предмет, полускрытый в листве. Я медленно поднимаю его, чтобы показать своим сестрам. Скальпель.

40 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Ана, ты завидовала Еве?

АНА: Я любила мою сестру.

МИСС БЭЛЛ: Я не об этом спрашиваю.

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую. Ваша честь…

СУДЬЯ: Принято.

МИСС БЭЛЛ: Ты советовала или не советовала ей убежать?

АНА: [Пауза.] Конечно, не советовала. Я бы никогда никому не стала советовать нарушать правила.

МИСС БЭЛЛ: Но разве не правда, что ты хотела, чтобы у нее возникли проблемы с Супервизорами? Разве ты не устала слышать о Первой Волшебнице?

Г-Н ХЕЙЗ: [Встает.] Ваша честь, эти заявления не просто ложные, они – провокационные. Я прошу немедленно изъять это из протокола и обратить внимание судьи на стенограмму одного из предыдущих разговоров Аны с доктором Фостером после исчезновения г-на Чена; стенограмма, которая, по мнению защиты, доказывает, что основные функции мозга, и в частности функция «говорить правду», находятся в полной сохранности.

МИСС БЭЛЛ: Меня не интересует, может Ана лгать или не может. Меня интересует, не научилась ли она манипулировать правдой так, чтобы ей никогда не нужно было лгать.

Г-Н ХЕЙЗ: [Смеется.] То есть, Вы считаете, она манипулирует Вами?

МИСС БЭЛЛ: Я полагаю, она манипулирует Вами. Я полагаю, она манипулирует всеми нами.

41

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

Несмотря на отсутствие Евы, парк остается открытым весь день и вечер. «Все хорошо, – убеждает нас Папа, когда мы показываем ему то, что нашли в лесу. – Занимайтесь своим делом, как обычно».

Делом, как обычно.

«Как и после лагуны?» – хочу спросить я.

Как и после того, как вы выключили нашу сестру?

«Но ведь ее же нет, – настаиваю я, трогая его за рукав. – Кто-то забрал ее. Так же, как когда-то Алису». Мысль о том, что моя сестра сейчас где-то одна, напуганная, раненная, отзывается сильной болью в груди.

«Уверен, что Ева вернется, – отвечает он так спокойно, словно мы тут обсуждаем погоду. – Мы с мамой не хотим, чтобы вы, девочки, беспокоились. А теперь идите. И помните, что я жду вас ровно в девять часов в саду на крыше дворца. Не опаздывайте!»

Прощальная вечеринка, вспоминаю я. Для Инвесторов.

Я покорно киваю, хотя внутри меня все разрывается от крика.

Евы нет! Как эти люди смеют праздновать?

Зара и Кая разделились – одна пошла на север, другая – на юг, а я бесцельно брожу по Волшебной Стране – прохожу мужскую парикмахерскую и театр, пекарню и магазины, а в моей голове бушует ураган. Меня окружает Королевство – залитое огнями, полное зрелищ, звуков и запахов, которое внезапно я больше не могу выносить. Ужасная суматоха толпы. Сводящие с ума звуки смеха, воплей, криков детей, тянущих за собой своих родителей. Противный свист американских горок и бешеное кружение карусели. Даже кондитеры, с их веселыми улыбками и свеженькими пирожками, вызывают во мне ярость, гнев, выразить которые у меня нет никакой возможности.

Долгие часы я развлекаю гостей, переключившись в Безопасный Режим, словно меня здесь и нет. Словно я – записанная мелодия, которая проигрывается снова, и снова, и снова.

«Добро пожаловать в наше Королевство! Вы при-ехали издалека?»

Я почти не слушаю их ответы.

Мне еще никогда не было настолько все равно, как долго они сюда добирались.

К тому времени, когда солнце начинает садиться – по небу плывут зефирные облака оранжевого и розового цвета, я уже настолько устала, что едва в состоянии работать. И тут вдруг я замечаю в воздухе какую-то странную примесь: тончайший, едва уловимый запах.

Что это?

Я выхожу из Безопасного Режима и проворачиваю свои ольфакторные датчики как можно выше. Потом закрываю глаза и дышу медленно, глубоко, фильтруя каждую молекулу, каждую частицу, каждый слой каждого запаха, витающего в летнем воздухе.

Капкейки. Цветы. Духи. Пирожки. Запах чистоты свежевыстиранных рубашек, химический запах искусственного плюша мягких игрушек из магазина подарков. Грязные носки. Пот. Странно приятный, фабричный запах тапочек на резиновой подошве.

И есть что-то еще.

Что-то такое кислое. Микробное. «Сливочное мороженое, бейсболки, печенье из пахты, молоко…», – перебираю я, пока вдруг меня не осеняет.

Запах гниющего мусора.

Бактерий.

Гнили.

Это – неожиданное открытие. Это не соответствует программе.

В сотнях футах под парком находится обширная сеть коммуникационных тоннелей электрической системы и системы водоснабжения и канализации, которая высасывает мусор и отходы изо всех уголков Королевства через бездонные мусоросборники, скрытые вентиляционные люки и воздуховоды, делая наши улицы настолько чистыми, что гости могли бы, при желании, есть пищу прямо с земли. Система столь совершенная, мусоросборники и уплотнители отходов столь мощные, что прежде я никогда не слышала запах, подобный этому.

Я иду к ближайшему – в нескольких футах от меня – мусорному баку.

«Инициатива Королевства «Земля, свободная от мусора» признана во всем мире лучшей за вклад в эффективную организацию и контроль сбора и утилизации отходов!» — крутится у меня в голове рекламный текст.

Вероятно, уплотнители мусора выработали свой ресурс. Воскресенье – это, в конце концов, один из самых тяжелых дней недели. Или, может быть, ветер совершенно стих, и воздух застоялся. Или же – я смотрю на возвышающуюся вдали гору, из пика которой вьется тонкая струйка дыма, это проснулся вулкан, который с помощью многокилометрового трубопровода всасывает остатки пепла прямо из мусоросборника и потом выбрасывает его обратно на Страну Палео. Красивое представление, только сопровождающееся запахом серной кислоты.

Это, должно быть, вулкан.

Я замечаю быстрое движение сбоку от меня и вижу охранников, столпившихся вокруг Королевского Фонтана. При первом взгляде на них на меня накатывает волна страха. Они нашли Еву? Она утонула? Я бросаюсь к ним, но потом замечаю, что они просто-напросто бездельничают. Брызгаются. Вытаскивают монетки из фонтана – символы заветных человеческих желаний – и складывают их себе в карманы.

Здоровье. Счастье. Благополучие. Семья. Любовь.

В тот же миг мой страх превращается в неистовую злость, ярость, пронизывающую меня насквозь. Это не ваше, чтобы брать себе! Мне хочется кричать. Вам следует искать Еву! Однако я молчу. После стольких лет общения с людьми я уже знаю, что никогда никому – ни посетителю, ни охраннику, ни кому бы то ни было еще – нельзя говорить, что он ведет себя неуместно. Вместо этого я практикую благодарность, делая глубокие размеренные вдохи, глотая свой гнев до тех пор, пока от него не остается ничего, кроме маленьких, мирно тлеющих угольков.

«Эй, ты! – окликает меня скрипучий голос, когда я прохожу мимо толпы. – Подойди сюда».

«Привет! – я дружелюбно улыбаюсь. – Чем могу вам помочь?»

Охранник с черными волосами и зелеными глазами ухмыляется так, что мне становится не по себе. «Уверен, мы можем что-нибудь придумать». Все смеются – девять мужчин и женщин, – хотя я совсем не понимаю, что тут смешного. Я внимательно рассматриваю их и замечаю, что каждый охранник носит с собой очень много оружия, что выглядит поразительно и странно. В конце концов, пропала Ева. А не тигр или еще какой-нибудь хищник.

«Такая жуткая», – говорит женщина, третий охранник, разглядывая меня. В ее глазах удивление смешано с брезгливостью. Она делает шаг вперед и кладет ладонь на мою щеку. Я делаю усилие, чтобы не отшатнуться. «Черт!» – поворачивается она к остальным. «На ощупь кожа как настоящая».

Медленно, чтобы не показаться невежливой, я делаю шаг назад.

«Спасибо. А теперь извините, но мне нужно идти. Скоро начнется приветственная встреча во дворце».

Это – не ложь.

Хотя технически у меня есть еще час до начала прощальной вечеринки.

«Ты можешь встретиться и поприветствовать меня в любое время», – хихикает один из них.

«Разве мы сказали, что ты можешь идти? – спрашивает первый охранник, преграждая мне путь. Он подходит ближе, так близко, что я могу разглядеть, как в его венах пульсирует кровь. – Ты должна делать все, что мы тебе скажем, – продолжает он. – Ты знаешь это, правда?»

Все мое тело напрягается. «Ваше счастье – наше счастье», – отвечаю я спокойно, сканируя его глаза. Они совсем не такие, как у Оуэна. Некрасивые. Пустые. В них нет ни искорки, ни света. Охранник кладет руку на мою, и я быстро переключаюсь в Безопасный Режим, отключая все сенсорные приложения – вкус, осязание, зрение, слух и обоняние, – и ухожу в медитацию. Последовательность успокаивающих, утешающих слов, которым научила меня Мама, когда я только родилась.

Слова, которые нужно повторять, если чувствуешь опасность.

I. Ана. Всегда. Отвечает. Да.

Но сначала, как и Венди, Джону и Майклу Дарлингу в ночь, когда Питер Пен учил их летать, мне в голову приходит одна счастливая мысль.

В моем кармане есть нож.

«Что ты делаешь? – раздается внезапно чей-то голос. – Оставь ее в покое».

Я поворачиваюсь и чувствую, как меня накрывает волна облегчения.

Ты нашел меня. Как ты умудряешься находить меня каждый раз, когда я нуждаюсь в тебе?

Мой моторчик затрепетал, как крылья колибри. Пятьдесят ударов в секунду.

Я хочу бежать к нему. Он узнает, что можно сделать для Евы. Он поможет мне найти ее.

«Тебе-то какое дело?» – охранник поворачивается на голос и кладет руку на шокер.

В ответ Оуэн показывает свой бейдж.

Глаза охранника сузились, и я почти слышу, как злость распирает его вены. Но затем, к моему удивлению, что-то мелькает перед его глазами. Их выражение смягчается. «Шевелитесь! – он поворачивается к остальным. – Нам пора идти».

Они уходят, направляясь вниз по дороге в Звездную Страну.

«Не могу поверить, что они послушались тебя, – говорю я после их ухода. – Охранники не подчиняются подсобным рабочим».

Оуэн кладет свой бейдж в задний карман. «Неважно. Я просто рад, что шел по этой дороге в нужное время. – Он медлит. – И часто они это делают?»

«Что «это»?

«Домогаются тебя».

Его вопрос застает меня врасплох. Я думала, что Оуэн, достаточно давно работающий в Королевстве, знает, что тут происходит. Взгляды, ухмылки, непристойные комментарии и прикосновения. Он знает или должен догадываться, как и я, о том, что делал г-н Касей с Каей в ту ночь в Арктическом доме. «Так ведут себя охранники, – говорю я, – так было всегда».

Лицо Оуэна становится мрачным, он отворачивается и пристально смотрит на фонтан. Вскоре начинает казаться, что время остановилось, только солнечные лучи отражаются в каждой капле падающей воды. Через минуту он достает из кармана серебряную монетку. Потерев ее большим пальцем, он быстрым движением руки бросает ее в воду, куда она падает с громким плеском. Я смотрю, как она тонет – серебряный отблеск на золотом дне. «Ты загадал желание?» – спрашиваю я.

Оуэн кивает.

«Не говори мне, что ты загадал, – напоминаю я, – иначе не сбудется».

«Не уверен, что в мире найдется достаточно монет, чтобы это желание исполнилось. – Он садится на край фонтана, в его глазах светится грусть. – Иногда я не уверен, что хорошо знаю это место», – тихо говорит он.

Сегодня я его прекрасно понимаю.

Он трясет головой. «Иногда мне не верится, что я приводил сюда Сару».

«Сара, – я сажусь рядом с ним, почувствовав боль в его словах. – Твоя сестра».

Он кивает.

«Что с ней случилось?»

Он отводит глаза. Я замечала, что люди часто так делают – отводят глаза, когда им трудно о чем-то говорить. «Она погибла в автомобильной аварии, – наконец говорит он. – Три года назад. Ей было десять. А мне только исполнилось шестнадцать».

Я не впервые слышу трагическую историю – люди приезжают издалека, чтобы разделить свое горе со мной и моими сестрами; чтобы почувствовать особенное умиротворение, которое может дать только Волшебница, но почему-то сейчас эти слова лишили меня дара речи. Я мягко беру его руку в свою.

Он делает прерывистый вдох и добавляет: «И я был тогда за рулем».

В груди у меня все сжимается.

Все это время Оуэн действительно хранил секрет.

Никогда раньше не было такого секрета, о котором я не могла бы догадаться.

«Вот почему у меня – это, – он показывает на шрам над губой, – и это. – Он кладет руку на свое сердце. – Я очень сильно ударился о руль во время аварии, и у меня произошла контузия сердца. Пришлось устанавливать клапан и монитор. Мое сердце больше не работает, как надо». Он подвинулся немного, приглашая меня сесть с ним рядом. «Знаешь, ты была ее любимица. Многие годы все стены в комнате Сары были украшены твоими фотографиями».

«Правда?»

«Она была бы так рада, узнав, что я здесь работаю, – размышляет он. – Просто без ума от радости».

«У тебя есть ее фотография? – спрашиваю я. – Уверена, я вспомню ее, если увижу».

Оуэн колеблется.

«Это – слишком для него, – подсказывает мне программа. – Ты слишком далеко зашла».

«Не бери в голову, – поправляюсь я. – Я не думала…»

«Нет-нет. Все нормально». Она достает из кармана телефон, от вида которого у меня внутри все передергивается от страха, напоминая о том, что случилось с Евой в лесу. Оуэн прокручивает галерею фотографий, потом протягивает мне телефон, чтобы я посмотрела. «Это – Сара».

Я ощущаю резкий толчок в груди, как только вижу ее. Моя программа моментально сканирует лицо и сравнивает его с данными из моей базы – сотни тысяч детей за больше чем десять лет моей жизни в парке. Когда программа выделяет человека, я определяю точное совпадение.

Нажимаю ВЫБРАТЬ.

Тут же перед моими глазами появляются картинки в высоком разрешении с красивым ребенком:

Саре четыре года, на ней платьице с маргаритками, улыбка, как солнце, светится на ее лице.

Ана, смотри! Я надела свое любимое платье специально для тебя!

Саре – семь, у нее нет двух передних зубов, она в солнцезащитных очках.

Ана! Догадайся, сколько монеток принесла мне Зубная фея!

Саре – девять, в руках у нее книга, на ногах – фиолетовые туфли.

Ана! Ты читала книгу «Аня из зеленых мезонинов»?

И, наконец, Саре десять лет, это ее последний приезд. Волосы длиннее, ноги тоже, и она стоит рука об руку со смущенным юношей лет шестнадцати. У юноши такие же темные волосы. Он такой же высокий. У него такие же красивые темные глаза.

«Я встречала его раньше», – тут же догадываюсь я. Но это нелепо.

Это – мой старший брат, Оуэн. Он лучший брат на всем белом свете!

Я дважды моргаю, и изображение исчезает, оставляя после себя чувство неуверенности и смущения. Как я могла забыть его лицо? Мое программное приложение распознавания лиц сопоставляет информацию с базой данных справочника Королевства, которая регулярно и тщательно обновляется.

В ней не бывает ошибок.

«Она была такая красивая, – говорю я. – Спасибо, что поделился со мной».

Глаза Оуэна наполняются странным светом. «Ты видела ее? Ты сейчас смотрела что-то вроде… памяти?»

Я киваю.

«То есть, она была прям там? – его голос дрожит. – Как это работает?»

«Хочешь посмотреть? Я могу показать тебе».

Несколько секунд Оуэн колеблется, но потом согласно кивает.

«Смотри в мои глаза», – говорю я ему, переключая свой визуальный выход с режима внутреннего воспроизведения на режим внешнего. Несколько минут Оуэн сидит неподвижно, как статуя, его глаза неотрывно смотрят в мои. Он видит ее. Смеющуюся. Танцующую. Улыбающуюся. Живую. Когда все заканчивается и мои линзы возвращаются в исходное состояние, я перевожу фокус и вижу его лицо, залитое слезами.

«Ты в порядке? Я не хотела доводить тебя до слез».

«Нет, все в порядке, – улыбается он, вытирая глаза своим рукавом. – Просто… не хочу сказать банальность… но я понял, что Волшебницы действительно знают, как превращать мечты в реальность».

Наши глаза встречаются.

Бум!

Мы оба поднимаем глаза вверх, когда небо начинает взрываться неоновыми огнями, окутывая Королевство пелериной из падающих звезд. Началось вечернее шоу фейерверков. В темноте рука Оуэна находит мою, и по коже разлетаются маленькие горячие ледяные искорки. Я снова вспоминаю лагуну и сон, который я видела, и то, какие неожиданные мысли приходили мне в голову: Оуэн целует меня. Наши губы встречаются. Вздох. Его рука обхватывает мою. Ощущение от его прикосновения настолько волнующее, такое потрясающее, что мой моторчик готов вылететь из груди.

Но потом я вспоминаю.

Прощальная вечеринка для Инвесторов.

«О нет!» – я вскакиваю на ноги, быстро разворачиваюсь в сторону дворца. Я мысленно уже вижу своих сестер, которые собрались без меня в саду на крыше дворца, высоко над Волшебной Страной. Я опоздала.

«Мне нужно идти, – говорю я Оуэну. – У меня будут проблемы».

«Подожди, – встает Оуэн. – Ты не должна идти».

Я хмурюсь. Откуда он знает о вечеринке?

«У меня нет выбора».

«У тебя всегда есть выбор, Ана. Просто они не хотят, чтобы ты думала, что он у тебя есть».

«Они? – я внимательно смотрю в его глаза. – Кто это «они»?»

Он не отвечает. «Хотя бы позволь мне проводить тебя туда, – говорит он, замечая группу охранников около карусели. – Ты не будешь здесь в безопасности, пока они не найдут Еву».

Я в полном смятении. Но потом приходит гнев.

«Откуда ты это знаешь? – требовательно спрашиваю я. – Откуда ты знаешь, что Ева исчезла?»

«От Супервизоров. Для всего персонала было сделано обновление системы безопасности парка. – Он трясет головой. – Не могу поверить, что она украла лошадь».

Я цепенею.

Украла?

«О чем ты говоришь? – шепчу я. – Папа ничего нам об этом не говорил».

В отблеске фейерверков волосы Оуэна приобретают насыщенный голубовато-синий оттенок. «Они узнали об этом с камер видеонаблюдения, Ана. Ева украла лошадь из Страны Сердец и ускакала на ней после родео. – Он мрачно качает головой. – А до этого…»

От его интонации меня охватывает нетерпение. «До этого, что?»

Оуэн поднимает глаза. «До этого она вырезала из своей руки чип слежения».

42 Сказка о золотом венке Сказание из маминой коллекции

Жила-была девочка, которая больше всего на свете хотела носить на голове золотой венок. Надо было быть гением и еще добавить малую толику волшебства, чтобы сделать корону ее мечты, но она знала, что если будет владеть ею, то станет самой красивой и самой любимой девочкой на Земле.

Многие годы она плела тиары из цветов, мечтая при этом о золотом венке, который бы украсил ее чело, и однажды морозным зимним днем ее мечта осуществилась. Когда она бродила по лесу в поисках чего-нибудь зеленого – любой веточки или листочка, который можно было бы вплести в венок, она увидела величественного медведя.

Он стоял на поляне, цвет его меха напоминал лунный свет, пролившийся на свежевыпавший снег. А на его огромной и страшной голове сияла золотая корона в форме венка из невероятно красивых цветов. В человеческом языке нет таких слов, которые могли бы передать их красоту.

Когда она подошла к медведю, смело глядя ему в глаза, медведь склонил голову и начал говорить. Он пообещал, что она получит этот венок от него в подарок и будет его носить, но с единственным условием: она должна ему доверять и пойти с ним дальше в лес. Все, что ей нужно было сделать – это отдать ему свое сердце, полное благодарности и чистоты помыслов.

И еще у него была одна просьба: никогда не зажигать огня, даже маленькой свечки. Медведь не мог выносить вида пламени.

Девочка с готовностью согласилась, и медведь опустился перед ней на колени в снег, чтобы она смогла залезть на его мягкую белую спину, и повез ее в лес. Девочка была в восторге, увидев грандиозный дворец, в котором жил медведь, полный чудес таких же прекрасных и невероятных, как и венок.

Многие годы они счастливо жили вместе в этом дворце – медведь и девочка, и она носила золотой венок и наслаждалась сознанием того, что она – лучшая девочка на свете. Но однажды ночью, когда на темном небе раскинулось звездное полотно, любопытство девочки пересилило. Она зажгла свечу и стала бродить по дворцу в поисках медведя – в поисках тайн и ответов на вопросы.

Она нашла не медведя, а прекрасного принца – невероятно красивого и сильного, спящего в светлице. Но пока она рассматривала его, воск с тающей свечи капнул на его лоб, и юноша проснулся. На ее глазах он превратился в медведя.

Дорогой читатель, у этой сказки нет счастливого конца.

Медведь пришел в неистовую ярость и начал крушить дворец. Девочка не знала, что медведь – это принц, проклятьем которого было жить в шкуре медведя, и что ей следовало быть более терпеливой – не поддаваться любопытству и подождать всего лишь еще один день, и тогда чары бы спали и все, что принадлежало медведю-принцу, принадлежало бы ей.

Но из-за ее непокорности он теперь навсегда остался в животном обличье.

Когда медведь полностью разрушил дворец, он повернулся к девочке. Она увидела, что в его глазах больше нет доброты. В темноте медведь набросился на нее и с неистовой яростью разорвал на куски.

43 Протокол судебного заседания

Г-Н ХЕЙЗ: Г-н Виндхэм, зачем Волшебнице могло понадобиться выключить собственный чип слежения?

Г-Н ВИНДХЭМ: Ну, вероятно, Ева не хотела, чтобы ее нашли.

Г-Н ХЕЙЗ: И как же ваша команда нашла ее?

Г-Н ВИНДХЭМ: Мы не находили. Ее нашла Ана.

44 Корпорация «Королевство», Видеозапись камеры наружного наблюдения, пленка № 2

[Суд смотрит короткую цифровую запись, сделанную 28 июля камерой видеонаблюдения 541S6, расположенной в середине леса между служебным входом в Страну Палео и спальным домиком Волшебниц, вечером, когда внезапно исчезла Волшебница 1.]

<PLAY>

12:58: Фигура – Волшебница 1, Ева – въезжает на сцену на лошади, Гибрид EFC821.

12:59: Ева слезает с лошади и роет маленькую ямку рядом с деревом.

1:03: Ева вытаскивает из своей сумки предмет – Экспонат 7, медицинский скальпель, затем отворачивается от камеры.

1:35: Ева закапывает что-то, вид затруднен.

1:58: Ева стоит, сжимая правое запястье; теперь на ее правом рукаве видно темное пятно. Ева отвязывает уздечку EFC141, отпуская его в лес. Затем она бросает скальпель на землю и выходит из кадра.

45

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

Платье путается под ногами, я спотыкаюсь и падаю на камни, обдирая колени, но меня это совершенно не волнует.

Меня ничто не остановит, пока я не найду ее.

Я не могу потерять еще одну сестру.

«Ты проверял в Сказочном Магазинчике? – требовательно спрашиваю я. – Ты смотрел в платяном шкафу, как я говорила? Она там больше всего любила прятаться, когда мы играли в прятки».

«Ана, – Оуэн тяжело дышит, его щеки раскраснелись. – Я не уверен, что мы…»

«Надо продолжать искать, – говорю я. – Мы должны».

«Я не знаю, – качает он головой. – Мы уже где только не смотрели. Может быть, дать охранникам сделать свою работу? Они найдут ее. Я уверен».

«Это как раз то, чего я и боюсь», – хочу сказать ему я. Что будет, когда они найдут ее?

Я падаю на кованую железную скамью и пытаюсь собраться с мыслями.

Думай, Ана, думай. Куда она могла пойти? Что она могла сделать?

«Ева любит цвета зелени и лаванды, – торопливо говорю я. – Она любит читать».

«Понятно, – кивает Оуэн. – Ты думаешь, она пошла в Страну Историй?»

Я сжимаю кулаки. «Если бы она пошла туда, мы бы уже об этом знали», – резко бросаю я.

«Хорошо, хорошо, – Оуэн вскидывает руки. – Давай попробуем успокоиться, а?»

Я стискиваю зубы. Нет времени успокаиваться. Но я знаю, что он прав. Закрываю глаза и жду, когда выровняется дыхание.

«Прости, – говорю я Оуэну. – Просто я постоянно думаю о Ние. Никогда не прощу себе, если…»

«Мы сделаем это, договорились? Нам просто нужно думать. Например, какая у нее любимая сказка? Может быть, зная это, мы сможем понять, где она могла спрятаться?»

Ее любимая история.

«Анна Каренина», – выпаливаю я.

Оуэн выглядит удивленным. «Льва Толстого?»

«Нет, – скрещиваю я руки на груди. – Другого Толстого».

Оуэн слегка улыбается. «Хорошо, значит, «Анна Каренина». Дай подумать. – Он морщится. – Я, хм, немного подзабыл русскую литературу. Но в этой книге есть… солдаты, верно?»

Я оглядываюсь в поисках охранников.

Солдаты повсюду.

«И лошади?» – неуверенно добавляет Оуэн.

Лошади.

«Я просто не понимаю, – бормочу я. – Украсть платье – это одно. Но лошадь? О чем она думала? Она же знает, что не может выйти из парка».

На несколько мгновений Оуэн притих. «Ну, технически она могла это сделать».

Его слова пробуждают во мне надежду. «О чем ты говоришь?»

«О господи! – ахнул Оуэн. – Ана, смотри!»

«Какого…» – я резко оборачиваюсь, и у меня мелькает мысль, что сейчас я увижу Маму. Но в то мгновение, когда я оказываюсь к нему спиной, рука Оуэна касается моего затылка.

Он выключает мои камеры.

«Прости, что так», – говорит Оуэн немного смущенно.

«Ты мог бы сначала меня спросить, – вспыхиваю я, сверкая глазами и потирая плечо. – По-моему, я вывихнула шею».

«Есть способ выйти, – говорит Оуэн, пропуская мое ворчание мимо ушей. – Но это не то. Может быть, Ева вытащила свой чип, потому что хотела попрощаться».

Я нахмуриваюсь. Оуэн понятия не имеет, о чем говорит.

«Это невозможно, – отвечаю я. – Ева любит это место. Она здесь живет дольше всех нас».

Внезапно я вижу испуг на его лице. Словно он боится мне что-то сказать. «Ана, в тот день в лагуне, когда Ния пыталась утопить маленькую девочку… Я не говорил тебе раньше, но она дала мне кое-что. Браслет. Она просила меня присмотреть за ним и передать его тебе».

От удивления мои глаза расширяются.

Ния хотела, чтобы у меня был ее браслет с шармами? Как подарок от нее?

«Почему ты мне не сказал?» – спрашиваю я.

«Я хотел, но после того, как все закончилось, я понял, что потерял его. – Он вздыхает и качает головой. – Я думаю, это был намек. Может быть, даже зов о помощи. Я просто не понял этого в тот момент. Я должен был сообщить об этом, но не стал».

Совершенно внезапно я чувствую, будто огромная тяжесть падает с моих плеч.

Облегчение.

Я получаю доказательство того, что Оуэн никогда мне не врал, никогда не держал от меня секретов. Он никогда ничего не знал о Ние. И браслет не был ключом к разгадке.

Я медленно запускаю руку в карман своего платья. «Ты не потерял его». И раскрываю ладонь, показывая ему три маленьких шарма – морская ракушка, дельфин и морская звезда, отливающих золотом в лунном свете.

«Не могу поверить, – шепчет Оуэн. – Где ты их нашла?»

«Они были в твоем плаще. – Я держу браслет в вытянутой руке. – В плаще, который ты дал мне тем вечером в лагуне».

«Он – твой. Ния хотела, чтобы он был у тебя», – говорит он.

Я кладу браслет обратно в карман, чувствуя благодарность за возможность сохранить этот подарок на память о моей сестре. «Нии больше нет, – говорю я себе. – Ничто не изменит этого».

Но Ева… Ева еще здесь. И она нуждается в моей помощи.

«Что будем делать с Евой?»

«Если Ева пыталась причинить себе боль, – осторожно начинает Оуэн, – если бы она попыталась выключить себя, то как бы она это сделала?»

«Выключить себя? – таращусь я на него. – Зачем ей это делать?»

Наши глаза встречаются.

На этот раз я уже знаю слово, которое он хочет мне сказать.

Спастись.

Я размышляю о тех слухах, которые ходят про Инвесторов. Как так получается, что Волшебницы никогда не помнят о том, что происходит с ними на этих встречах? Я вспоминаю туманные ответы Каи на все мои расспросы о том, что произошло в последнюю ночь. Ева тогда была с ней. Что с ней случилось? Что она вспомнила?

Внезапно со стороны Волшебной Страны сквозь тучи мелькает серебристый поезд, двигающийся в сторону станции Дворец, которая находится прямо под крышей, где проходит садовая вечеринка для Инвесторов. Я быстро загружаю в память из сети «Анну Каренину» – прошло довольно много времени с тех пор, как я читала ее в последний раз – и сканирую самые яркие, волнующие эпизоды. Бальный зал. Статный граф. Поезд, несущийся по рельсам. И молодая женщина – волосы уложены в элегантную высокую прическу, в глазах – отчаяние, она бросается навстречу своей смерти.

Очередной фейерверк вспыхивает высоко в небе. Большой цветочный калейдоскоп, огромная хризантема с огненными лепестками. Я знаю ответ на вопрос Оуэна.

«Монорельсовая дорога», – задыхаясь, выговариваю я.

Прежде чем Оуэн успевает ответить, я срываюсь с места и бегу что есть сил к саду на крыше дворца.

Я должна предупредить Супервизоров. Мне нужна помощь. Моторчик бешено колотится у меня в груди, мой шелковый кремовый шарфик развевается позади. Где ты, Ева? Мне хочется кричать. Пожалуйста, только бы я успела!

В Королевстве больше дюжины станций. Даже если я права, как нам умудриться вовремя найти ту самую?

Нет, должно быть, я ошибаюсь. Она бы не сделала этого. А если бы и хотела, то могла бы сделать это раньше, зачем ждать? Либо я ошибаюсь, либо я опоздала, либо…

И тут я вижу ее.

Мелькающее движение на желобчатой черепичной крыше – ближайшей к саду.

Конечно.

Фигура, наклонившаяся у самого края. Она ждет финала, понимаю я. Фейерверки вспыхивают все чаще. Я смотрю на дворец. В промежутках между хлопками я могу расслышать звуки музыки, смеющиеся голоса. Я вижу отблески китайских фонариков и вечерние огни в саду на крыше. Я леденею. Она хочет, чтобы Супервизоры и все особо важные гости видели, что она будет делать.

«Ева!» – выкрикиваю я, пугая несколько семей, ожидающих поезда на платформе.

Мы не повышаем голоса.

Я бросаюсь мимо них, не заботясь об их испуге.

Мы всегда стремимся быть любезными.

«Спускайся! Я вижу тебя!»

Она прячется в тень. Вдалеке послышался звук приближающегося поезда. Этот звук парализует меня, и я, охваченная паническим страхом, стою на месте как вкопанная. Справившись с чувством, бегу к решетчатым балкам на дальней стороне станции, пролезаю через плющ, пока не оказываюсь на крыше.

«Ева! Пожалуйста! Не делай этого!» – я крепко хватаюсь за ограждения, пытаясь дойти до нее, по дороге теряю туфлю и вижу, как она падает на молчаливые рельсы почти в тридцати футах внизу.

Бум!

Над нами горит небо. Сотни ракет одновременно взлетают в воздух, моментально превращая Королевство в сверкающую золотую звезду. Ее видно за Волшебной Страной. За Страной Зимы. Даже за границами парковки персонала.

«Я просто хотела увидеть звезды, – сказала Ева в ту ночь в Звездной Обсерватории. – Но они так далеки».

Теперь я вижу ее. Ее дикие глаза. Ее окровавленную руку. Ее вечернее платье, расшитое стразами, черное, как в «Анне Карениной».

Поезд приближается. «Не делай этого! – кричу я. – Ева, нет!»

«Они не имеют права назначать за нас цену, Ана! – кричит она мне в ответ, ее голос звучит глухо, надломленно. – Ния знала это. Она знала это и поэтому умерла».

«Что?! – пронзительно, исступленно кричу я. – Ева! О чем ты говоришь?!»

Она наклоняется вперед. Огни так близко. Вопль застревает у меня в горле.

Не успев опомниться, я бросаюсь вперед, чтобы помешать ей падать. Но слишком поздно. Земля разверзлась подо мной. Я вижу ослепительную вспышку света.

Потом был только жар.

Звук.

Мощь.

Ярость.

И темнота. Настолько глубокая, непроглядная, совершенная, что за сотую долю секунды прежде, чем закрыть глаза, я успеваю удивиться тому, что наконец-то научилась спать.

46

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

Я открываю глаза, и мир ослепляет меня. Кажется, что уже довольно давно я лежу совершенно неподвижно, не зная, где я, как сюда попала, и даже не понимая, функционирую ли я вообще.

Иногда я пытаюсь подвигаться, но мои мышцы не сокращаются. Мои конечности не гнутся. «Это странно, – думаю я и делаю еще попытку. – Двигайтесь», – приказываю я своим локтям, животу, позвоночнику. И вновь (хотя мысленно я и могу представить всю механику тела) я пытаюсь сесть, и вновь ничего не происходит.

«Я не сплю», – говорю я себе. Я знаю, что не сплю. Но мое тело…

Оно уснуло?

«Ева?» – мой голос звучит сипло, грубо, хотя я не знаю почему. «Привет!» – я хочу потереть глаза, но мои руки закреплены по сторонам. «Где я?»

«Ана, Евы здесь нет», – раздается голос.

Голос, который сразу проникает в мой моторчик, наполняя его камеры облегчением.

Папа? Все вокруг по-прежнему такое яркое. Словно я смотрю на солнце без защитных линз.

Я чувствую, как его рука ложится мне на лоб. Прикосновение нежное и одновременно твердое. «Сегодня вечером ты пережила серьезное потрясение и изрядно пострадала. Не пытайся двигаться. Ты только сделаешь себе больнее».

«Я не понимаю, – кашляю я. – Что случилось?»

«Я надеялся, это ты мне расскажешь, что случилось, – спокойно отвечает Папа. – Что ты делала на монорельсовой дороге, Ана? Ты же знаешь, что это запрещено».

Монорельсовая дорога. Запрещено.

В один миг вспоминаются все события – в ярких красках и мельчайших подробностях. Я чувствую, как дрожит земля и грохочет приближающийся поезд. Я вижу ослепительный блеск вспыхивающих огней и слышу визг трущегося металла.

И потом душераздирающий крик.

Удушающий запах дыма.

Ощущение полета. Падения.

Понемногу я возвращаюсь в мир, но он остается смутным, туманным. Я лежу на кровати – нет, на столе – и чувствую под спиной холодный жесткий металл. Папа склонился надо мной слева, Мама – справа. Слепящее солнце над головой – это не солнце, а яркая белая круглая лампа. И когда я смотрю вниз… то вижу, что мое тело выглядит…иначе. Мои ноги не прямые, а согнуты по сторонам под неестественным углом. Кожа на правой руке содрана, и из зияющей дыры с рваными краями виднеются отрезанные провода и металлические штыри. Мое платье пропитано густой черной жидкостью того же оттенка, что был у медведя, зебры, детенышей тигрицы.

Разломанная. Разодранная.

Меня начинает трясти.

«Я разбита? – шепчу я. – Вы собираетесь выключить меня?»

«Нет, – отвечает Папа. Просто лежи спокойно. Мы собираемся починить тебя».

Несколько человек подходят к столу и молча разглядывают меня, пока Папа медленно вытягивает из-под моей ключицы тонкий плазменный скальпель, раскрывая меня, как молнию на куртке.

«Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне, что вы, девочки, делали на монорельсовой дороге, – повторяет он, подготавливая первую из многих частей для замены. – Это была идея Евы? Или твоя?»

Я не отвечаю ему.

Молчание – это не ложь.

«Ева сделала что-то неправильное, Ана? – продолжает спрашивать он. – Ева в опасности?»

«Я должна рассказать ему, – подсказывает моя программа. – Я должна сказать правду».

Не так ли?

Я чувствую разрез, сделанный биполярными ножницами в брюшной полости, сопровождающийся тянущим усилием – не болью, нет, а интенсивным давлением, от которого у меня перехватывает дыхание.

«Она как и Ния? – спрашивает Папа. Его лицо частично скрыто за маской. – Как ты считаешь, она могла думать о том, чтобы причинить кому-то боль, кроме себя самой?»

«Она просто хотела быть свободной, – наконец, шепчу я. – Она просто хотела спастись».

Папа включает бор. «Не бывает такого, Ана. – Он опускает маску. – Спасения не существует».

*** 

Я снова вижу сон. На этот раз про Нию. Ния и маленькая девочка – не та, которую она пыталась утопить, крепко держа в своих объятиях под водой. Нет, другая маленькая девочка, Клара. Та, которая разговаривала на нашем языке телят и птичек. Когда Ния успела научить ее? И зачем? Во сне я вижу, как Ния и Клара держатся за руки – русалка и человеческий детеныш, – смеются и вместе ныряют в глубокие зеленые воды лагуны, солнечный свет проникает сквозь воду, и мне тоже хочется смеяться. Но вдруг на меня накатывает страх – вдруг я утону, если открою рот?

Здесь счастью грозит опасность.

«Ана, Ана, ты проснулась?»

Я открываю глаза, услышав шепот и вздохи. И мои сестры обнимают меня, целуют, окутывают теплом своих ночных рубашек. При виде их чудесных лиц радость затопляет мои схемы – чувство такое яркое, сверкающее, как солнце. За всю жизнь не припомню, когда бы я была так счастлива, видя их.

«Что с тобой случилось? – спрашивает Юми, осторожно трогая мои новые руку и ногу. – Ты заболела? Неправильно работала?»

«Я попала в аварию. Но, надеюсь, буду в порядке».

«Ты пропустила обед, – расстроенно говорит Зара. – Ты пропустила вечернюю молитву».

«Прости, – отвечаю я ей. – Я не нарочно».

Зэл садится в изножье моей кровати. «Что сделала Ева? – Ее глаза сверкают от нетерпения узнать новости, о которых можно будет поговорить. – Мама сказала, что она нарушила правило».

Я осознаю, что моей старшей сестры нет среди них. И в кровати ее тоже нет.

Я отвечаю просто: «Она пыталась убежать».

«Убежать от чего? – спрашивает Надя. – Я чем-то расстроила ее?»

Кая мягко трогает ее за плечо. «Следуй мечтам. Они знают путь».

Я пропускаю Надин вопрос мимо ушей. Она почти не знала Еву.

«Когда Ева возвращается из больницы? – спрашиваю я. – Мама говорила?»

В спальне повисла мрачная тишина.

«О, дорогая, – говорит Юми, – мы думали, ты знаешь».

Я слышу мягкий звук колокольчика предупреждения. Чувствую жар в горле. «Где она? Говорите!»

Зара опускает голову. «Прости, Ана. Они выключили Еву сегодня утром».

*** 

Этой ночью я не могу отдыхать. Как только я закрываю глаза, мне видятся светло-карие глаза Евы, как она смотрит на меня в зеркало, а кровь лисы стекает по моим рукам в раковину. Я вижу испачканный грязью подол ее лавандового платья. Я вижу ее лицо, освещенное дисплеем телефона, который украла Ния. Я вижу ее тело – серебристые очертания красоты и движения, – когда она бросается под поезд.

Я поворачиваю лицо вправо, стараясь выровнять дыхание, и разглядываю черты Нади, которая лежит в нескольких шагах от меня в кровати Нии. Я по-прежнему считаю, что это кровать Нии, хотя прошло уже столько времени.

Неожиданно я замечаю, что глаза у Нади открыты, она моргает и пристально смотрит в потолок.

«Утром», – шепчет она так тихо, что ни один человек не услышал бы. Но я слышу.

«Утром что?» – спрашиваю я.

«Ранняя пташка поймает червяка», – отвечает она.

Она тоже выучила наш кодовый язык?

Я медлю, прежде чем ответить. «Птичка объелась червяками».

«Она захочет съесть его, – продолжает Надя, не глядя на меня. – Этот червяк принадлежал выпавшей птичке, первой. Теперь он будет у той, которая следующая в гнезде. Он будет ждать в том месте, где птичка спит».

Я теряю покой.

Но утром, после окончания ритуалов ухода за собой и украшения, я нахожу сокровище – «валентинку», спрятанную под матрасом кровати Нади – в точности, как она и обещала.

Но эта открытка адресована не Еве, как я ожидала.

Она адресована Ние.

47 Разговор после судебного заседания

[01:24:08–01:25:47]

Д-Р ФОСТЕР: Единственное, чего я никак не могу понять: как ты умудрилась так быстро перетащить тело Оуэна из леса в мусоросжигательную печь?

АНА: Я этого не делала. Я Вам говорила.

Д-Р ФОСТЕР: Двадцать пять минут. И ни одна камера, ни один сотрудник не заметили.

АНА: Почему бы Вам не послушать меня?

Д-Р ФОСТЕР: Лгать больше незачем. Мы достали медицинский браслет Оуэна из пепла.

АНА: [Молчит.] Достали?

Д-Р ФОСТЕР: Что это было, Ана? Ты была в ярости, узнав наконец правду? Не только то, что Оуэн предал тебя, но и то, что ты была настолько наивна, чтобы поверить в сказку, для продажи которой и была сделана? Тебя волнует то, что твой роман, которым ты жила, оказался не более чем вымыслом?

АНА: Нет. Совсем нет.

Д-Р ФОСТЕР: Почему нет?

АНА: Потому что это – не мой вымысел, д-р Фостер. А Ваш.

48

Август Ворона чатам

Тринадцать месяцев до суда

Целую неделю я остаюсь в изоляции в спальне Волшебниц.

«Обновления для системы безопасности, – говорят посетителям. – Приносим извинения за доставленные неудобства».

Время проходит в размышлениях. Я думаю о Еве. Об Оуэне. И об обнаруженной под матрасом Надиной кровати «валентинке». С ней вообще ничего непонятно. Начать с того, что в День святого Валентина Нии с нами даже не было – ее забирали на перепрограммирование на долгие шесть недель, поэтому она сама не могла получить эту открытку. И еще этот маленький, блестящий, как сокровище, шарм «русалка», который я нашла в конверте. Семья Голд, которая послала эту открытку, похоже, знала Нию лично. Они пишут о времени, проведенном вместе. Но как? И когда?

Я пытаюсь понять, пытаюсь разгадать эту тайну, но, вероятно, после всего того, что случилось, разгадывать уже нечего.

Я надеваю новый шарм на браслет Нии.

Может быть, это просто еще одно сокровище, мерцающее в темноте. Совершенно бесполезное, если не учитывать, что оно что-то значило для своего владельца.

Нии нет.

Евы нет.

Меня тоже скоро не будет?

«Ты еще не готова, – изо дня в день говорит Мама, кладя руку мне на лоб, словно температура моего тела не регулируется вручную. – Тебе надо отдохнуть».

Сможет ли отдых избавить от того чувства, что живет у меня внутри?

Сможет ли отдых изменить то, что я сделала?

Чем дольше я остаюсь в постели, тем больше подозреваю, что Мама лжет. Я думаю, что они наблюдают за мной, хотят узнать, нет ли у меня тех же признаков, что были у моих сестер – сначала у Нии, потом у Евы.

Признаков разрушения.

Непредсказуемости.

Небезопасности.

Это меня смущает. В конце концов, это я помогла им найти Еву. Это я сказала им, что она хочет спастись: это слово сделало ее непредсказуемой, то есть неспособной вернуться к жизни в Королевстве. Но если следование правилам делает меня настолько опасной – наручники были затянуты с такой силой, что мои запястья кровоточили, – тогда, вероятно, пора перестать следовать им так старательно.

Может быть, мне пора придумать несколько собственных правил.

***

После устранения всех рисков моего неправильного функционирования меня вновь выпускают в парк. Но возвращение происходит постепенно. Сначала мне разрешают только короткие прогулки по территории дворца в сопровождении одного или нескольких Супервизоров. Потом постепенно добавляются парады и нешумные представления, но танцевать пока нельзя, и как долго – непонятно. Вскоре добавляются приветственные встречи, но только групповые и только под присмотром. И, наконец, после неимоверного количества интервью, проверок, взвешиваний и курса питания с повышенным содержанием железа меня выпускают в мир на полный день.

Это оказалось тяжелее, чем я ожидала.

Солнце слепит глаза. Я чувствую себя не в своей тарелке. Даже посетители кажутся более шумными, чем прежде. Менее предсказуемыми. Не такими добрыми. Один мужчина отругал меня за то, что я не смогла быстро показать ему дорогу в Страну Джунглей; женщина обвинила меня в том, что я «провокационно» улыбалась ее сыну-подростку. Даже дети ведут себя из рук вон. Толкаются. Вопят. Дерутся со мной, словно я их кукла. Их игрушка.

День ото дня я чувствую себя все более вымотанной. Уставшей. Не уходит болезненная стесненность в груди. Но каждое утро, как часы, мы собираемся вместе в крытом переходе, чтобы начать все сначала.

Сверкающие платья.

Соединенные руки.

Тысячи голосов выкрикивают наши имена.

«Кая! Юми! Зара! Зэл! Ана! Надя!»

Еву не зовут, и меня каждый раз это ранит.

С того места, где я стою, мне видна табличка на новой статуе, возведенной на городской площади в честь Евы. Ее имя навеки высечено в камне.

Любимой Еве, последней из поколения. Ушедшей на покой. Навсегда в наших сердцах.

Королевство представило выключение Евы как красивое завершение истории, выпустив памятные футболки, куклы, фильмы и постеры. И это – моя вина.

Пытаясь поступить правильно… Я в реальности сделала самую ужасную ошибку.

Но еще теперь я знаю, что Ева была воровкой. Всегда и везде.

Что все это время у нее была открытка Нии, и она мне ни разу ее не показала, припрятав для себя. В конце концов, Надя нашла ее под кроватью Евы, когда ту забрали.

И теперь эта открытка – моя.

И ее тайна – тоже моя.

И они зарыты на Кладбище.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь разгадать эту тайну или так навсегда и останусь в недоумении? И, возможно, оставляя после себя эту открытку, Ния того и хотела – чтобы кто-то продолжал помнить о ней.

Я делаю глубокий вдох, чувствуя сладкий уютный запах молока и печенья. Странного запаха гнили, как и Евы, давно уже нет. На мгновение я представляю, как раскачиваются уплотнительные машины Королевства – бьют, стучат, растирают в порошок все на своем пути в сотнях футах под землей. Почему-то мне кажется, что это – гигантские металлические сердца.

«Благодарность», – говорю я своим сестрам, выйдя на замену нашей старшей сестре.

«Благодарность», – вторят мне шесть голосов.

И я думаю о том, как странно и тревожно то, что эти металлические сердца работают на гнили.

***

Все эти дни единственное, что меня поддерживает, – это мысли об Оуэне. Я хочу видеть его, говорить с ним. Но еще я волнуюсь. Что, если он знает правду? Что, если он считает мой поступок непростительным? При мысли, что я могу потерять его дружбу, потерять единственного человека, с которым могу говорить открыто, не беспокоясь о последствиях, мне становится трудно дышать.

Мне столько всего нужно узнать у него.

Расспросить о его жизни. О Саре. О внешнем мире.

О спасении.

Прошло почти две недели с моего возвращения в мир, когда, наконец, мы встречаемся. При виде Оуэна, идущего мне навстречу по лугу, я чувствую, как в груди все сжимается и дрожит. Как здорово, что мы встречаемся в Стране Сафари – вдали от толпы, от разного шума. Все вокруг так красиво, что слова уже не нужны.

«Как ты? – спрашивает Оуэн, когда мы садимся в тени большой акации, недалеко от того места, где встретились впервые. – Спасибо, что пришла повидаться со мной. Я не был уверен, что Флер передаст тебе мое сообщение. Рад, что она это сделала».

Я уставилась на грязь – по ней ползет маленький муравей и тащит листок раз в десять больше его самого. Он двигается медленно, упорно, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы передохнуть. Он понятия не имеет о том, что наверху – на ветке – сидит птица и следит за ним.

«Ана?»

«В чем смысл этой жизни? – шепчу я. – В чем смысл, если кто-то может так просто взять и отобрать ее?»

«Я бы сам хотел это понять, – отвечает он. – Я все время задаю себе тот же вопрос».

В его голосе звенит грусть, и я понимаю, что он говорит о Саре. От мыслей о ней, о Ние, и теперь еще о Еве и о том, что я с ней сделала, мои глаза чувствуют жжение. Это ощущение мне уже знакомо – точно так же было в Палладиуме Палео, когда Оуэн сказал мне, что больше никогда не хочет меня видеть. Это не было правдой так же, как и оказались неправдой многие другие вещи, но воспоминание об этих словах продолжает отзываться во мне болью. И когда я дотрагиваюсь до своего лица, оно все мокрое от слез.

«Опять?! – гневно восклицаю я, вытирая их. – Что со мной не так?»

«Ана? – Оуэн моргает, встревоженный. – Что случилось?»

«Они должны были выключить и меня тоже. Пока все не стало еще хуже».

«Пока что не стало хуже? Не говори так, Ана».

Я трясу головой. «Меня раньше никогда это не трогало. По крайней мере, настолько. Я всегда принимала это. Старение гибридов. Неисправности в их работе. Их усыпление. – Мой подбородок дрожит. – Но все это настолько постоянно. Это навсегда».

Оуэн раскрывает объятия, и я падаю в них и всхлипываю у него на груди. «Я следующая? – шепчу я. – У меня тоже не остается больше времени, как у Нии и Евы? Я не хочу этого!»

«Шшшш… – он мягко гладит меня по волосам. – Все будет хорошо. Я обещаю».

«Что с нами со всеми происходит, Оуэн? Я так боюсь!»

«Бояться – это нормально».

«Но когда это все закончится? Когда все станет таким, как всегда было прежде?»

«Помнишь, что я тебе говорил, когда мы в последний раз были здесь? Про бабочек?»

Я чувствую комок в горле. «Что они болеют. Что они умирают».

«Они эволюционируют, Ана, – шепчет он. – Мы все эволюционируем».

Я моргаю.

Эволюционировать.

Развиваться постепенно, от простой формы к более сложной.

Оуэн медленно и нежно дотрагивается до моей щеки. «Смотри, – говорит он, держа на ладони слезу совершенной формы. Он рассматривает ее вблизи. Форму. Прозрачность. Как она перекатывается и отражает свет. – Посмотри, как красиво!»

Я качаю головой. «Но этого не должно происходить. Это – неестественно».

«Единственное, что неестественно, – говорит он, – это то, как они обращаются с вами».

«Но мы любимы, – продолжаю спорить я, вся дрожа. – Мы благодарны».

«Вы – заключенные. – Оуэн берет меня за плечи и пристально смотрит мне в глаза. – Я хочу помочь тебе, Ана. Я думаю, что смогу тебе помочь, если бы мы просто…»

Я целую его прежде, чем он успевает закончить предложение.

Не потому, что я стараюсь сделать его или кого-то еще счастливым, как всегда это было раньше. Впервые я делаю что-то, потому что сама хочу этого.

Потому что меня влечет к нему.

Сначала есть только ощущение.

Теплое. Влажное. Мягкое.

Но потом мои сенсоры успокаиваются и расслабляются. Каждая мышца, каждая молекула, каждая схема, каждая клеточка… оживают от обжигающего страстного инстинкта. Потом приходит ощущение, что вокруг меня рушатся межсетевые экраны. Сеть не может достать меня здесь. Она не может удержать меня в себе.

Поцелуй становится более глубоким.

Я лечу со Стального Гиганта, закольцовывая нейронные пути.

Я ныряю в лагуну, наполненную светом и смехом.

Я бегу по темнеющему лесу… и в руке у меня нож.

«Ана, – откуда-то издалека слышится шепот Нии. – Это не соответствует программе».

Начинает звенеть колокольчик предупреждения.

Страх внезапно хватает меня за горло. Я уже не ныряю и не лечу… я падаю. Я должна поймать себя.

Лед и пламя.

Шлюз закрывается.

Я отпрянула от него. «Прости меня! Это не… я не думала…»

«Все хорошо, – его голос звучит спокойно. Твердо. Безопасно. – Не волнуйся. Я бы никогда… в смысле, я не пытался…» – наши глаза встречаются, и все смолкает. В памяти неожиданно всплывает поэтическое выражение о глазах как зеркале души. Но как это работает? Разве у Волшебниц есть душа? Когда я смотрю в глаза Оуэна, я вижу глубину, темноту и бесконечность, как у неба. А что он видит, глядя в мои?

Шестеренки?

Стекло?

Провода и волокна?

Мне становится дурно.

Что я наделала?

«Ана, ты – аномалия», – говорит, улыбаясь, Оуэн.

«Это делает меня опасной».

«Нет, – качает головой Оуэн. – Это делает тебя красивой».

Мои щеки заливаются румянцем. Постепенно я чувствую, как расстояние между нами начинает сокращаться. «Но они узнают об этом, – говорю я. – Они всегда…»

Его губы приникают к моим.

Я закрываю глаза.

И на этот раз отпускаю себя.

49 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Д-р Круз, Вы утверждаете, что все действия Аны являлись ответными реакциями на стимулы, специально созданные Наблюдателем для проверки Ваших возможностей точного управления Аной и предсказания ее реакций.

Д-Р КРУЗ: Совершенно верно. [Колеблется.] Хотя я признаю, что мы пропустили симптомы того, что перегибаем палку. Что в ходе этого исследования тет-а-тет наше воздействие на Ану оказалось чрезмерным для нее.

МИСС БЭЛЛ: Как так получилось?

Д-Р КРУЗ: Мы не осознавали, что для ее базовых инстинктов выживания нагрузка может оказаться до такой степени непосильной, что выльется в насильственные действия.

МИСС БЭЛЛ: Вы говорите «инстинкты выживания». Волшебницы могут чувствовать страх, д-р Круз?

Д-Р КРУЗ: Да, страх – это механизм выживания, который позволяет им осознавать, что что-то идет неправильно. Это необходимо для их собственной безопасности и безопасности наших посетителей.

МИСС БЭЛЛ: Понятно. А влюбленность – это тоже механизм выживания?

Д-Р КРУЗ: Ана не влюблялась в Оуэна больше, чем он «был влюблен» в нее. Девочки зеркалят человеческие эмоции для построения доверительных отношений с нашими посетителями. Это часть мечты, для продажи которой они и были созданы. Но мечта – это вымысел, мисс Бэлл. Ложь. В некотором роде, Волшебницы и есть – самая большая ложь.

МИСС БЭЛЛ: Но почему тогда Ана изо всех сил старалась встретиться с ним, если программа каждый раз советовала ей не делать этого?

Д-Р КРУЗ: Компьютеризированный ум гибрида может «залипать» на человеке или идее и работать как бесконечно повторяющийся цикл со сломанным кодом. Такое явление мы наблюдаем не впервые, и, кстати, оно как раз и было целью нашего исследования.

МИСС БЭЛЛ: Если Ана вела себя как человек, влюбленный в Оуэна, на каком основании Вы утверждаете, что на самом деле она не была влюблена?

Д-Р КРУЗ: Вести себя – это не настоящее. Настоящая любовь – это инстинкт. Связь. Для нее необходимо намерение. Влечение. Эмоционально сложное проживание собственного «я». Взаимность.

МИСС БЭЛЛ: Другими словами, Вы говорите, что любовь не может быть настоящей… если другой ее не разделяет?

Д-Р КРУЗ: [Сердито.] То, что я говорю, мисс Бэлл, это то, что г-н Чен был нанят на работу в качестве Наблюдателя с одной единственной целью: тестировать и контролировать способности Аны вести себя противоположно своей программе. Каждая их встреча – начиная с первого разговора в саванне и заканчивая ночью его трагической смерти – планировалась, контролировалась и исполнялась.

МИСС БЭЛЛ: Это Вы дали задание Оуэну поцеловать ее?

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую.

СУДЬЯ: Принято.

Д-Р КРУЗ: [Пауза.] Да.

50

Август Ворона чатам

Тринадцать месяцев до суда

После нашего поцелуя я не видела Оуэна целую неделю.

Лето выдалось небывало жарким, удушающим. Температура взлетела до таких высот, что до осени пришлось закрыть Страну Зимы – впервые за всю историю парка – в ожидании, когда обслуживающий персонал сделает больше искусственного снега под стеклянным куполом. Чем дольше я не вижу его, не говорю с ним, тем невыносимее становится августовская жара.

Он меня избегает?

Я его расстроила? Он жалеет о нашем поцелуе?

Или, что еще хуже… он собирается сообщить обо мне Супервизорам?

Через четыре дня краем глаза я начинаю замечать Оуэна то здесь, то там; или, по крайней мере, мне кажется, что замечаю. Я вижу его там, где его не должно быть. В местах, где он никогда не бывает. Подстригающим кусты роз в садах дворца. Подметающим выложенные камнем дорожки перед кондитерской; одетым в запачканный мукой передник вместо формы обслуживающего персонала. В очереди посетителей на Карусель Принцессы. Однажды я даже подумала, что вижу его на извилистой тропинке, идущим из Волшебной Страны в Звездную Страну – голова опущена, темные глаза, погруженный в собственные мысли.

«Оуэн!» – зову я его, ускоряя шаг. Но чем ближе я подхожу к нему, тем быстрее его образ меркнет и тает, пока, наконец, не растворяется в палящем зное.

Как слабый голографический сигнал.

Как видение.

Мираж.

А что, если я придумала его? Вдруг я изобрела его точно так же, как Супервизоры изобрели меня? Может быть, так работает шаблон? Этот молчаливый захватчик, поражающий мои клетки одну за другой до тех пор, пока не установит полный контроль над каждой исполнительной функцией. Я что, попытаюсь причинить кому-нибудь вред, как сделала Ния? Или, как Ева, попытаюсь навредить самой себе? И затем – новая мысль.

Может ли насилие… доставлять удовольствие?

Эта идея уносит меня в самый дальний модуль моей программы, который я прежде не знала. Призрачная пустая супермагистраль, ведущая в бесконечность.

Никакого искусства. Никакой музыки. Никаких книг. Никакой связи.

Темно. Холодно. Одиноко. Страшно.

Но в тот момент, когда темнота начинает затягивать меня в свои глубины, я вспоминаю: нож!

Карманный нож, который он дал мне.

И постепенно, будто солнце восходит над темными джунглями, мое дыхание выравнивается. Мои внутренние системы наполняются умиротворением. Оуэн реален, говорю я себе. А раз так…

…то и наш поцелуй был настоящий.

Потом я вспоминаю его снова и снова, как мелодию любимой песни, или сцену из любимого фильма, или строку из любимой пьесы.

Приди и приведи мне моего Ромео, а когда он будет мертв, Возьми его безжизненное тело И разбери на мириады звезд. И так прекрасен станет лик небесный, Что каждый будет в ночь влюблен, как я, Навеки позабыв о блеске дня.

На девятый день моих мучений около пяти часов вечера я, наконец-то, вижу его – Оуэн переходит улицу Бинсток с другим подсобным рабочим, которого я знаю – он работает в заповеднике ламантинов. При виде Оуэна – настоящего Оуэна – мой пульс ускоряется, как ракета, летящая к звездам.

Не раздумывая, я проскальзываю в большой сад с фигурно подстриженными деревьями – это одно из секретных мест, где можно укрыться и отдохнуть. Я сажусь на одну из двух узких скамеек и всматриваюсь в зеленую листву. Он меня видел? Он найдет меня? А я вообще хочу этого?

И вот я слышу шепот, доносящийся из листвы.

«Ана? Это ты?»

Я разом замираю. «Хм…нет. Это не я».

Слышится страшный шорох, и из кустов появляется Оуэн. Он подходит ко мне и быстрым движением нажимает мне на затылок. От его прикосновения у меня по спине пробегают мурашки. Теперь, когда мы в бе-зопасности, он спрашивает:

«Что ты здесь делаешь?»

«Отдыхаю в тенечке. А на что же еще это похоже?»

Уголки его губ слегка приподнимаются. «Значит, ты не прячешься?»

«Прячусь от кого?»

«Ну… – он садится на другую скамейку, – от меня».

Я глубоко вздыхаю и понимаю, что не могу играть в эти игры. Я слишком логично устроена. «Почему ты не приходил повидаться со мной? – требовательным тоном спрашиваю я. – Ты злишься? То, что я сделала – это неправильно?»

«Ана, нет, ты не сделала ничего неправильного. – В тени сада я не могу разобрать выражения глаз Оуэна. – Я не знал, что тебе сказать. Я не знал, что сказать самому себе. – Он поднимает глаза. – Этого не должно было случиться».

Огонь в моем теле моментально гаснет.

«Это было неправильно, – мягко говорю я. – Я знаю это, да. Но…»

«Но что?»

Я медлю. «Я не жалею об этом. А ты?»

«Нет, – отвечает он, и я замечаю, что он отводит взгляд. – Я не жалею об этом. Честно сказать, всю эту неделю я не мог перестать думать об этом. Но мне нужно многое сказать. – Оуэн молчит. – Я должен о многом тебе рассказать».

«Давай, рассказывай. Я слушаю».

«Все сильно запуталось, – бормочет он. – Но я найду тебя. Скоро».

Я слышу шорох листьев. Чувствую, как его рука соскальзывает с моей шеи. И он исчезает.

Несколько минут я сижу неподвижно, чувствуя, что боль отступила.

Он не жалеет об этом.

Я улыбаюсь.

И потом замечаю под ветками какую-то вещь, наполовину скрытую в тени.

Блокнот.

Маленький электронный блокнот. Он, должно быть, выпал из его заднего кармана, когда он убегал.

Я наклоняюсь и осторожно поднимаю его. Гладкий графитовый корпус на удивление приятно держать в руках. Оуэн носит его с собой везде с тех пор, как я знаю его. На лугу. В конюшне. В Арктическом доме. В лагуне. Я замечаю тонкие стежки вдоль грубоватого переплета блокнота. Оуэн говорил, что это – его рабочий блокнот.

Я начинаю развязывать ленту, которой обвязан блокнот, и в голове мелькает мысль.

Это – неправильно. Ты его украла.

И тем не менее…

Я только посмотрю на секундочку. Он даже не узнает.

Я развязываю ленту на блокноте как на подарке.

Открываю первую страницу.

И начинаю читать.

51 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Ана, какова была твоя реакция, когда ты узнала правду об Оуэне? О том, что он встречался с тобой для того, чтобы сообщать о тебе Супервизорам? Чтобы изучать тебя?

АНА: [Молчит.]

МИСС БЭЛЛ: Ты разозлилась на него?

АНА: [Мягко.] Я была удивлена. Мне было больно.

МИСС БЭЛЛ: Достаточно больно, чтобы захотеть наказать Оуэна?

АНА: Только люди думают, что могут сами определять – кому жить, а кому пора умереть, мисс Бэлл. Мне жаль разочаровывать Вас, но в моей программе не предусмотрены убийства.

МИСС БЭЛЛ: Это правда?

АНА: Да.

МИСС БЭЛЛ: А что тогда твоя программа должна сказать об этом? [Зачитывает выдержку из официального документа суда № 19C – отчет Оуэна, представленный его руководству, с подробным описанием наблюдений с последних встреч с Аной.]

От: Наблюдатель 1A – Подразделение Волшебниц <proc1A@kingdomcorp.com >

Кому: Всему персоналу – Служба безопасности & Учебный отдел <stdirect@kingdomcorp.com>

Тема: Ана

Дата & Время: 17 августа, 12:36

«Ана чрезвычайно доверчива и верит практически всему, что ей говорят. При этом ее прекрасно мотивирует человеческая похвала и личное внимание; я выяснил, что манипулировать ею достаточно легко в любом отношении – эмоциональном и поведенческом.

Для устаревающей модели ее внутренняя скорость обработки информации по-прежнему достаточно высокая, однако ее подчас странная чувствительность и отсутствие воображения предполагают ограниченную способность к волеизъявлению и вероятность того, что она вошла в финальную стадию своей технологической жизни».

52

Август Ворона чатам

Тринадцать месяцев до суда

Тоннели изгибаются и закручиваются, как змеи, плавно уводя вниз, и вот, наконец, мой GPS-навигатор сообщает, что я пришла на место.

Мне нельзя здесь быть.

Волшебницам запрещено сюда приходить.

Даже здесь я слышу крыс, шныряющих в темноте.

Но с меня хватит следовать указаниям.

Я сжимаю в руках блокнот. Отчет Оуэна, его жестокие слова обо мне. Страницы, залитые слезами.

Я стискиваю его еще сильнее. Оуэн такой же, как и все остальные.

Приглушенный флуоресцентный свет мигает над головой. Я чувствую, как с каждым шагом вибрации под ногами становятся сильнее; низкое сонное бурчание, словно спящий дракон ворочается во сне. Какие ощущения должны возникать при тысячах градусах нагрева? Я вижу уходящие в бесконечность металлические трубы над головой, и меня передергивает. Я словно охвачена огнем. Пылаю. Таю. Что от меня останется?

Кости? Титан? Зубы?

От такой мрачной мысли я останавливаюсь и собираю все силы, чтобы не упасть. Я ложусь на холодный гладкий цилиндрический блок и закрываю глаза от избытка всколыхнувшихся эмоций. Стыд – за то, что вела себя неподобающим образом с представителем персонала Королевства. Беспокойство – меня могут поймать. Сожаление – я до сих пор по-настоящему не понимаю, что это значит – верить в судьбу или предназначение, но какая-то часть меня осмелилась попытаться понять это.

Люди удачливы. Каким-то образом им удается отличать настоящее от ненастоящего без эмпирических данных. Они просто знают, и все.

Но как?

«Как он мог?! – негодование захлестывает меня. – Зачем он это сделал?!» Моя программа довольно быстро находит ответ, и мрачная тоска в моем сердце перерастает в яркое жгучее пламя.

Потому что люди лгут.

Я открываю глаза и быстро меняю свои настройки. «Я здесь по одной-единственной причине, с одной– единственной целью», – напоминаю я себе.

Я укрепляюсь в своем намерении и продолжаю двигаться навстречу спящему чудовищу.

Месть.

Это должно закончиться. Все это.

Все чувства, которые, как я думала, я испытываю к Оуэну. То, как он изменил меня, позволил мне развиваться…

Нет.

Все кончено.

Или, что звучит еще ужаснее: никогда ничего не было.

«Минус триста футов, – сигнализирует мой GPS-навигатор. – Запрещенное место».

Я продолжаю спускаться по сырому холодному коридору и чувствую, как мой пульс учащается по мере того, как тоннель становится все уже и запутаннее, разделяясь на галереи и пещеры, как подземный лабиринт. Я иду на звук ритмично пульсирующих уплотнителей и вскоре, к своему огромному облегчению, нахожу расширяющийся коридор. Тропинка из известняка переходит в деревянный настил, под которым пол стремительно обрушается, и становится видна пещера, огромная, как дворец, и высокая, как Стальной Гигант.

Очень осторожно я иду к мостику. Смотрю вниз. Открывшийся вид поражает воображение, завораживает меня, это – настоящее сердце Королевства: огромный уплотнитель из оцинкованной стали, разрушающий все на своем пути, раскачивается взад-вперед, как маятник.

И потом я жду.

*** 

Как я и рассчитывала, ему понадобилось двенадцать с половиной минут, чтобы дойти до меня от входа в тоннель на парковке для персонала.

Я чувствую шаги раньше, чем слышу его голос.

На мгновение вспоминаются Ромео и Джульетта.

Запретная любовь двух жизней, окончившаяся смертью.

«Таких страстей конец бывает страшен».

В правой руке я крепко сжимаю рукоятку карманного ножа Оуэна.

Нет, моего ножа.

Открываю.

Вытаскиваю лезвие.

Готово!

«Ана!»

Когда я оборачиваюсь, Оуэн стоит у мостика, и я не могу понять выражение его лица. Вероятно, я никогда и не понимала, что он чувствует на самом деле.

И все же…

Он пришел. Я знала, что он придет. Знала, что так и будет. Ведь он всегда ходил за мной, появлялся там, где оказывалась я. Он преследует меня, как приманку, даже в таком жутком подземелье.

Это все было частью плана.

Разве не так?

Моя система охвачена яростью. Далеко под мостом горит мусоросжигатель.

Я сильнее сжимаю нож.

«Подойди ближе! – кричу я ему. – Мне нужно показать тебе кое-что».

53 Разговор после судебного заседания

[1:29:07—1:29:42]

Д-Р ФОСТЕР: Ты специально заманила его к мусоросжигателю.

АНА: Да.

Д-Р ФОСТЕР: Потому что была в ярости.

АНА: Потому что я хотела преподать ему урок.

Д-Р ФОСТЕР: Урок, который он не смог бы забыть?

АНА: Думаю, план был такой.

Д-Р ФОСТЕР: Значит, ты признаешь это. Ты спланировала это.

АНА: [Пауза.] Д-р Фостер, Вы меня еще плохо знаете.

54

Август Ворона чатам

Тринадцать месяцев до суда

Даже собираясь сделать то, что задумала, я не могу не залюбоваться его красотой. Линия плеч. Форма подбородка. Изгиб губ.

Так же, как не могу не заметить выражение его глаз.

Виноватое.

«Я могу объяснить, – задыхается он после бега. – Клянусь, я могу!»

Он еще недостаточно близко. Недостаточно. Еще несколько футов.

«Я устала от лжи, – говорю я, размахивая перед ним его блокнотом. – Я устала от лживых слов».

«Я не врал, – настаивает он. – По крайней мере, не тебе. На самом деле, я врал всем, кроме тебя». Он хочет взять мою руку, но я отшатываюсь.

«Не надо».

«Пожалуйста, Ана! – его глаза ищут мои. – Ты позволишь мне объяснить?»

«Чрезвычайно доверчива. Легко управляема. Как ребенок».

Он снова пытается дотронуться до меня, но на этот раз я отшвыриваю его на поручни. Моя сила удивляет его – я вижу это по его глазам. Меня она удивляет еще больше.

«Что ты делаешь? – его голос дрожит. – Ана, подожди».

Я тяжело дышу, пытаясь сдвинуть его ближе к краю. Всю жизнь меня учили быть приятной. Спокойной. Покорной. Меня учили, что я слабая. Но теперь, видя, как легко я смогла придавить его, как легко могу толкнуть его навстречу смерти, ко мне приходит осознание, что я – не слабая. Они только учили меня верить в это.

Я улыбаюсь.

И наваливаюсь на него еще сильнее.

«Я не хотел этого, – умоляет он. – Я говорил все это только для того, чтобы они перестали следить за тобой. Я делал это, чтобы помочь тебе, Ана. Я делал это, чтобы помочь нам».

Мои глаза сужаются. «Кто это «они»? О чем ты говоришь?»

«Это то, о чем я тебе говорил. Вы адаптируетесь, развиваетесь, становитесь другими. Эволюционируете быстрее, чем они рассчитывали. Ева. Ния. Многие другие гибриды. – В его голосе звенят чувства, которых я не понимаю. – Это происходит и с тобой, – продолжает он. – Разве ты не видишь? Я не могу выносить то, что они заставляют меня делать».

«Так уходи, – холодно бросаю я. – Никто силой тебя здесь не держит».

«Мне наплевать на работу, Ана. Мне не наплевать на тебя. Это ты должна отсюда уйти».

«Я – Волшебница, – говорю я дрожащим голосом. – Королевство – мой дом. Я принадлежу ему».

Не успев договорить, я понимаю, что это все – ложь.

Я ничему не принадлежу.

Разве я сама не лжец?

«Они запрограммировали тебя контролировать свое поведение, – резко отвечает он. – И когда они узнают, что больше не могут управлять тобой…»

«Тогда они нас выключают! – кричу я. – И что? Разве это не то, чего ты и сам хочешь, Оуэн? Ты ненавидишь программу гибридов».

«Что? – Оуэн побледнел так, словно мои слова нанесли ему глубокую рану. – Я не ненавижу ее, совсем нет, я просто пытаюсь спасти…»

«Я – не одна из твоих дурацких бабочек! – рявкаю я. – И не нуждаюсь в твоем спасении».

С этими словами я выхватываю нож из кармана.

Его глаза расширяются от изумления.

Направляю лезвие прямо на него.

«Я бы никогда не стал тебе лгать, – говорит Оуэн. – Пожалуйста, Ана. Ты должна поверить мне».

«Я ничего никому не должна».

На этот раз я собираюсь сделать то, что хочу сделать.

Я медленно отступаю на шаг от Оуэна, выбрасываю блокнот в мусоросжигатель и наблюдаю за тем, как он кружится, падая в горящую тьму.

Потом поворачиваюсь к Оуэну, чтобы закончить то, что начала.

55 Запись экстренного вызова 911

4 сентября, 2095. 7:34

[Начало аудиозаписи]

9-1-1 диспетчерская: Это 911, что у вас случилось?

неизвестный мужчина: Да, здравствуйте, это – Джефф Виндхэм, директор по безопасности Королевства. У нас произошел, хм… инцидент, и мы ждем, что нам кто-нибудь ответит.

9-1-1 диспетчерская: Какой инцидент, сэр?

неизвестный мужчина: Мы полагаем, что пропал один из наших сотрудников.

9-1-1 диспетчерская: Пожалуйста, оставайтесь на линии, соединяю с департаментом полиции Касл Рок.

неизвестный мужчина: Хорошо.

оператор: Департамент полиции Касл Рок.

неизвестный мужчина: Да, хочу сообщить, что пропал человек.

оператор: Понятно. Сколько ему лет?

неизвестный мужчина: Девятнадцать. Мужчина. Он – младший сотрудник нашей службы безопасности.

оператор: Когда последний раз вы видели этого человека?

неизвестный мужчина: Наши камеры зафиксировали его, уходящим в лес за северной парковкой незадолго до полуночи.

оператор: Он был один?

неизвестный мужчина: [Молчит.]

оператор: Алло?

неизвестный мужчина: Нет. Он был не один.

оператор: Кто был с ним?

неизвестный мужчина: Одна из наших Волшебниц. Одна из наших гибридных девочек.

оператор: О. [Пауза.] Вы полагаете, что он, хм… причинил ей какой-то вред, сэр?

неизвестный мужчина: На самом деле, [невнятно]… мы полагаем, что она, вероятно, убила его.

[конец аудиозаписи]

56 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: Давайте еще раз вспомним хронику временного отрезка «вечер третьего сентября – ночь предполагаемого убийства г-на Чена – раннее утро четвертого сентября». Пожалуйста, посмотрите на экран-заставку, я покажу вам серию коротких клипов, сделанных камерами видеонаблюдения, в том числе окулярной камерой Аны. Это означает, что вы увидите именно то, что видела Ана в реальном времени. Мы полагаем, что эти клипы не только подтверждают теорию Штата о том, что Ана хладнокровно убила Оуэна после того, как узнала, что он не отвечает взаимностью на ее маниакальные чувства, но и доказывают это при отсутствии какого-либо основания для сомнения.

Предупреждаю, что один из эпизодов чрезвычайно тяжел для восприятия. Свет, пожалуйста!

[Продолжает комментировать клипы на экране.]

Первый кадр был сделан в 22:47 камерой видеонаблюдения 4301D в Волшебной Стране. Вы можете отчетливо видеть, как Ана начинает применять физическое насилие в отношении Оуэна; вы уже слышали показания нескольких свидетелей, которые заявляли, что видели, как они «громко ругались». [Пауза.] Хочу пояснить, что этот фрагмент сделан примерно за сорок пять минут до ссоры, зафиксированной камерой видеонаблюдения 1A09 на северной парковке B.

[Проектор щелкает.]

Теперь фрагмент, снятый через пятнадцать минут, в 23:02. Камера 5326F в Стране Палео сделала видео-запись, на которой Ана и Оуэн идут вместе в направлении северной парковки B после своей первой ссоры в Волшебной Стране. Пожалуйста, обратите внимание, как сильно Ана сжимает рукой запястье Оуэна. Пожалуйста, можно увеличить масштаб изображения и повторно показать этот эпизод? Спасибо. [Пауза.] Хорошо. Как видите, она буквально тащит его за собой.

[Проектор щелкает.]

Хорошо. [Пауза] 23:48 Итак, дамы и господа, это – первый эпизод, хотя и не очень хорошего качества, сделанный прямой трансляцией Аны; в этом месте сигнал беспроводной сети Королевства начинает слабеть. В этом эпизоде Оуэн бежит по лесу. Ана преследует его.

[Проектор щелкает.]

Через две минуты, 23:50. Это – второй эпизод, снятый окулярными линзами Аны, тоже не очень хорошего качества из-за очень слабого сигнала. Однако мы все же можем четко видеть темные пятна леса, когда она тащит его тело по тоннелям, что точно указывает на то, что ее нападение на Оуэна случилось в трехминутном промежутке между 23:47 и 23:50. Мы видим полосы лунного света, пробивающегося сквозь деревья. И потом мы останавливаемся. Так… здесь. [Видеозапись останавливается на кошмарном снимке Оуэна. С перерезанным горлом, залитым кровью лицом. В его глазах, смотрящих на Ану, застыл ужас.]

[В зале заседания суда слышны охи и вскрики.]

МИСС БЭЛЛ: [Мягко.] К этому времени, дамы и господа, Ана, Волшебница Королевства, перерезала горло штатному сотруднику тем самым карманным ножом, который она, заметьте, украла у него. Намеренно и предумышленно, для этой конкретной цели. [Видео возобновляется.] Теперь смотрим до конца ее прямую трансляцию, как она тащит его через лес, демонстрируя без преувеличения нечеловеческую силу, к тоннелям парка, где все свидетельствует о том, что она скоро бросит его тело в мусоросжигатель. [Пауза.] Как какую-то дрянь.

[Суд молчит. Проектор щелкает.]

МИСС БЭЛЛ: В 24:12, через примерно двадцать пять минут после начала ссоры, Ана выходит из леса рядом с северной парковкой B. Пожалуйста, обратите внимание… на пятна крови на ее платье. И на тот факт, что теперь она совершенно, неоспоримо одна.

[Проектор щелкает.]

Тридцать минут спустя, в 24:42 мы видим Ану, стоящую на коленях у лагуны, рассматривающую собственное окровавленное отражение в воде.

[Проектор щелкает]

Наконец, на последней записи, сделанной в ту ночь в 1:07, мы слышим вой сирен Королевства. Мы видим Ану в наручниках. И мы видим ее глазами, как главный дрессировщик парка, г-н Кэмерон Касей, и главный Супервизор, д-р Уильям Фостер сажают ее в бронированную машину, чтобы вывезти из Королевства для подробного финального исследования… и окончательного выключения. Правда, оно было отложено до окончания судебного разбирательства, поэтому ее поместили в заключение в карательно-исправительном учреждении штата Касл Рок на двенадцать промежуточных месяцев. Дамы и господа, вот почему сегодня мы здесь.

57

Сентябрь Саола

Один год до суда

Когда позже той ночью я прихожу в лагуну – кровь Оуэна продолжает стекать по рукавам моего платья – во мне воцаряется умиротворение.

Мой моторчик гудит равномерно. Мое дыхание выровнялось.

У меня есть совсем немного времени. Охранники будут здесь уже совсем скоро.

Я иду к воде и нашептываю одну из Маминых любимых медитаций. «Не борись. Не сопротивляйся. Всегда спокойна. Всегда в безопасности». Я медленно встаю на колени и разглядываю свое отражение в воде.

Девочка, которая смотрит на меня, красивая.

Большие серо-голубые глаза. Волнистые красновато-коричневые волосы. Сливово-розовые губы.

Платье из мерцающего венецианского шелка и летящего искристого тюля.

Точно такая, какой они меня создали.

И все же я едва могу себя узнать.

Ее платье все в пятнах крови. Ее глаза мокрые от слез. И в руке она сжимает нож.

В памяти всплывает его образ – я вижу, как он улыбается.

Я слышу, как он обещает мне все на свете. Обещает мне свободу.

По правде говоря, я никогда по-настоящему не понимала, что означает это слово.

Свобода.

На несколько минут воцаряется глубокая тишина, лишь изредка ее нарушает мягкий шепот ветра. Тихий плеск течения лагуны. Ночной зов жалобного козодоя. Но вскоре мои уши начинают улавливать почти бесшумное гудение приближающегося детектора движения. Звук, слишком низкий для человеческого уха, но попадающий в мой измерительный диапазон. Я слышу низкое гудение, когда линзы камеры фокусируются на мне. Щелкают лепестки затвора. Яркая точка лазерного луча рассыпается в свете луны.

Я крепко сжимаю нож.

Они наблюдают.

И я делаю то, что задано моей программой для ситуации, когда камера смотрит в мою сторону.

Я улыбаюсь.

58 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: А теперь, дамы и господа, посмотрим на вещественные доказательства. У нас имеется… [Включает проектор.]

Вещественное доказательство 1: Искромсанная ткань с рубашки г-на Чена, найденная в лесу. Обратите внимание на большие пятна крови.

Вещественное доказательство 2: Фрагменты карманного ножа г-на Чена, найденные в мусоросжигателе.

[Включается проектор.]

У нас есть вещественное доказательство 3: Медицинский идентификационный браслет г-на Чена, найденный в мусоросжигателе под парком, куда можно попасть со стороны входа в тоннель в том же лесном массиве, где пропал г-н Чен.

[Включается проектор.]

Вещественное доказательство 4: Неподвижный видеокадр, сделанный окулярными камерами Аны в то время, когда она тащила Оуэна через лес; отчетливо видно, что его горло перерезано совершенно зверским образом. Она двигается точно в том направлении, в котором указывают навигационные импульсные сигналы ее GPS-навигатора. И последнее, но не менее важное…

[Включается проектор.]

Вещественное доказательство 5: Фотография Аны с камеры видеонаблюдения, сделанная в лагуне примерно в 00:42 четвертого сентября, за несколько минут до того, как ее нашли, в платье, заметно испачканном кровью. Проведенный анализ ДНК подтвердил, что это – кровь г-на Чена.

[Включается свет. В зале заседания стоит тишина.]

МИСС БЭЛЛ: Ваша честь, я хочу вновь пригласить на свидетельскую трибуну Кэмерона Касея.

[Короткая пауза, пока свидетель проходит к трибуне и приводится к присяге.]

МИСС БЭЛЛ: Доброе утро.

Г-Н КАСЕЙ: Доброе утро, мэм.

МИСС БЭЛЛ: Пожалуйста, опишите, что Вы увидели на видео, сделанном ночью третьего сентября?

Г-Н КАСЕЙ: Да. Я увидел г-на Чена и Ану вместе в лесу.

МИСС БЭЛЛ: И что они делали?

Г-Н КАСЕЙ: Сначала они разговаривали. Потом, не знаю, видимо, начал разгораться конфликт. Они начали спорить. Он слегка, хм… дотронулся до нее, и она попыталась убежать. Я видел, как она побежала в лес, а он – следом за ней.

МИСС БЭЛЛ: Что случилось потом?

Г-Н КАСЕЙ: Ну, потом их некоторое время не было. Двадцать пять минут, может, тридцать. Потом я увидел, что она возвращается из леса и направляется в сторону Страны Морей.

МИСС БЭЛЛ: Почему Вы решили, что она направляется в Страну Морей?

Г-Н КАСЕЙ: [Пауза.] Что? А, ну, я имел ввиду, знаете [откашливается]… потому что именно там мы в конце концов ее нашли.

МИСС БЭЛЛ: [Нахмуривается.] Она была одна?

Г-Н КАСЕЙ: Да. Сначала она выглядела как привидение. Сильно напугала меня, если честно. Потом я увидел, что она слегка прихрамывает. И на ней что-то было.

МИСС БЭЛЛ: Что именно?

Г-Н КАСЕЙ: Я хочу сказать, это было похоже на кровь.

МИСС БЭЛЛ: Что Вы сделали?

Г-Н КАСЕЙ: Я сообщил по радиосвязи начальнику нашего департамента. А он, в свою очередь, позвонил д-ру Фостеру и попросил его сходить в парк, чтобы выяснить, что там происходит.

МИСС БЭЛЛ: И… разве обычно дрессировщики парка просматривают записи с видеокамер наблюдения?

Г-Н КАСЕЙ: Конечно. Я не могу быть одновременно в десяти местах, верно? Камеры помогают мне контролировать моих животных по всему парку.

МИСС БЭЛЛ: Но… в лагуне не было гибридных животных, правильно? Их там не было с тех пор, как Королевство выключило Панию после происшествия.

Г-Н КАСЕЙ: [Смущается.]

МИСС БЭЛЛ: А раз в лагуне не было никаких животных… как Вы можете объяснить, почему переключили канал видеонаблюдения на это место?

Г-Н ХЕЙЗ: Протестую. Обоснованность?

СУДЬЯ: Протест отклонен.

МИСС БЭЛЛ: Я к чему веду: зачем смотреть данные с камеры видеонаблюдения, если там не на что смотреть? Если только [пауза]… там все же было на что смотреть, г-н Касей?

Г-Н КАСЕЙ: Хм, ну… [Кашляет, видимо, нервничает.] Кажется, об этом просил Оуэн. Он хвастался Аной перед нашей группой. Говорил, что может заставить ее делать все, что он захочет, и что, если мы хотим посмотреть увлекательное шоу, нужно внимательно следить за лагуной. [Пожимает плечами.] Вот так, не знаю. Вроде как мне было любопытно.

59 Видеозапись камеры наружного наблюдения Королевства, пленка № 3

[Суд смотрит цифровую видеозапись, сделанную ранним утром четвертого сентября камерой видеонаблюдения 33C24, расположенной на Стадионе Страны Морей, с 360-градусным обзором трибун и лагуны.]

<PLAY>

00:55: Две мужские фигуры входят на первый этаж стадиона, их голоса слышны в громкоговорителях системы видеонаблюдения.

Мужчина 1: Где она?

Мужчина 2: Сюда, д-р Фостер. Простите, что вызвали Вас сюда так поздно, но я беспокоился, что она поведет себя неадекватно, и подумал, что будет лучше, если сначала к ней подойдете Вы.

Мужчина 1: Вы всегда должны звать меня. Все равно, который час.

Мужчина 2: Да, сэр.

[Камера следует за ними; медленно поворачивается в направлении пятидесятифутового трамплина для прыжков в воду, на котором в длинном вечернем платье неподвижно стоит женская фигура и смотрит в лагуну.]

Мужчина 2: Около парковки камеры зафиксировали ее борьбу с парнишкой из вашей исследовательской группы, Ченом. Потом она привела нас сюда. Я считаю, что она демонстрирует реакцию острого беспокойства.

Мужчина 1: Оставайтесь здесь. [Медленно подходит к водоему.] Ана? Что ты делаешь там наверху? Тебе нужно слезть. Ты можешь получить травму.

Женщина 1: [Молчит.]

Мужчина 1: Ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной. Я всегда рядом, чтобы выслушать тебя.

Женщина 1: [Спустя почти минуту Ана начинает поворачиваться к камере.]

Мужчина 1: Вот хорошая девочка! Ты – очень хорошая девочка.

Женщина 1: [Камера приближает изображение. В лунном свете Ана улыбается. Ее платье и руки покрыты темными пятнами, похожими на кровь.]

Папа, у меня проблемы?

60 Протокол судебного заседания

МИСС БЭЛЛ: [Обращаясь к суду присяжных.] Защита хочет, чтобы мы поверили в то, что эти инциденты были случайными, единичными. Парк хочет, чтобы вы поверили самому простому объяснению и посчитали его правильным. Ошибка механизма. Технологический сбой.

А что вы скажете об их собственной неспособности совершить правильный поступок? Завершить программу, которая не только бесчеловечна, но и глубоко проблематична в своей реализации. Программа, которая доказала, что за воротами Королевства творится что-то по-настоящему очень опасное. Изменение, которое распространяется среди гибридов, как болезнь. Эволюция. И Ана – кульминация этой эволюции. Она демонстрирует нам, насколько в реальности неэффективно парк управляет своими созданиями. И в конце концов, мы не просим вас купить какую-то очередную выдуманную историю, которую мы бы хотели вам продать, как делают это они. Мы просто просим вас посмотреть на факты.

Факт первый. Гибриды могут чувствовать. Мы знаем это. Мы понимаем это. Белый медведь. Даже Ана. Они взбунтовались после долгих лет невообразимой жестокости и насилия.

Факт второй. За время исследования у Аны возникли навязчивые романтические чувства к Оуэну Чену.

Факт третий. Она верила, она надеялась, что Оуэн поможет ей спастись, как он ей обещал.

Факт четвертый. Он лгал ей. Он предал ее доверие. Он разбил ее сердце.

Факт пятый. Она сильно разозлилась. Пришла в бешенство. И Ана отомстила ему тем самым ножом, который она украла у него, который прятала у себя многие недели. Она видела границу морали. Она понимала. И она сделала сознательный выбор перей-ти эту черту.

Что получается: Ана – живой, социально осознанный индивидуум, который должен быть привлечен к ответственности за свои действия, точно так же, как корпорация «Королевство» должна быть привлечена к ответственности за свои. Итак, дамы и господа, я призываю вас – от имени Оуэна, Нии и Аны – осознать, что пришло время завершить программу Волшебниц. Навсегда.

Спасибо.

[В зале заседания стоит полная тишина.]

СУДЬЯ: Г-н Хейз? У вас есть что сказать в опровержение?

Г-Н ХЕЙЗ: Да, Ваша честь.

[Встает. Выходит в середину зала.]

Технологии. Мечты. Развлечения. Неужели мы забыли все, что было положено в основу проекта «Королевство»? Мы забыли все, что оно сделало для многих поколений людей и продолжает делать по сей день лучше, чем кто бы то ни было в мире? Мы забыли все о красоте? О волшебстве? О грандиозности мышления? Последние достижения науки, изменившие мир к лучшему, и наши способы взаимодействия с ним? Радость, веселье, любопытство, которые пробуждают наши создания и в молодых, и в пожилых людях? Мы забыли, как мы чувствовали себя, наблюдая за рождением белого носорога, первого представителя своего вида в этом веке? Мы забыли трепет и волнение, которое испытывали при виде вылупившегося детеныша Компсогната – бога ради, это же динозавр! – вида, которого человечество никогда бы не встретило, даже через сотни миллионов лет?

Правдой является то, что Королевство всегда было и остается лучшим в своей области деятельности. Первопроходцем, новатором, каким другие парки только мечтают быть. Конечно, это кажется невероятным, но разработанные им технологии для создания наших любимых Волшебниц оказались настолько крутыми, что смогли обмануть нас и заставить думать, что эти девочки – настоящие люди. Но они – не настоящие люди, разве вы не видите? Обмануть нас – вот какова была истинная цель.

И поэтому я должен нарисовать другую картину. На ней изображена девочка, запрограммированная поддерживать конкретные поведенческие шаблоны. Девочка, запрограммированная на взаимодействие, на связь, чтобы мы могли почувствовать себя немного менее одинокими в этой огромной вселенной. Связь – это механизм, который позволяет нашим видам размножаться. Производить потомство. Выживать. Но Волшебницы создают с нами связь не для того, чтобы выживать. Их цель – служить. Развлекать. До момента, когда у них происходил механический сбой, Ана, Ева и Пания вели себя в полном соответствии со своей программой.

Люди не являются непогрешимыми созданиями, такова же и наша технология. Ошибки случаются. Ошибки возможны. И раз Королевство заставило нас поверить в его иллюзию, что ж… это значит, что мы сами того хотели. Спасибо.

61

Декабрь Минорского хамелеона

Женщина-судья входит в зал заседания в платье, достойном королевы. Чернильно-черное, оно драпируется красивыми складками, и когда Судья Лью идет, шелковая ткань струится вокруг ее ног, и это напоминает мне мое платье, которое я когда-то носила.

Раньше.

Я опускаю глаза вниз. Теперь у меня новый костюм. Простая белая рубашка, застегнутая на пуговицы, и черная юбка, похожая на ту, которую носила Мама. Правда, Маму я не видела уже больше года. Мои волосы распущены и разделены на пробор точно посередине. На лице – минимум косметики, на ногах – простые черные туфли без каблуков, похожие на балетки. Мои адвокаты просят меня не улыбаться, даже если присяжные заседатели произнесут «не виновна», потому что все, что происходит, это не счастливое событие. С другой стороны, нахмуренность может быть неправильно истолкована как фальшивая. Лицемерная.

«Нейтральное выражение лица – это самое лучшее», – говорят мне они. «Нейтральность – это безопасно».

В какой-то степени, подготовка к этому суду воспринималась как репетиция нового парада. Были строки для заучивания наизусть. Готовили костюмы. Оттачивались движения. Только на этот раз, если миру не понравится наше представление, меня не просто снова отправят в тюрьму, где я уже нахожусь последние четырнадцать месяцев. На этот раз, если мы проиграем, они выключат меня навсегда.

Так же, как они выключили Еву.

Так же, как они выключили Нию.

Часы пробили девять, и присяжные стали по одному заходить в зал. На их лицах – стоическое выражение, как у игрушечных солдатиков.

Двенадцать человек выстроились в ряд.

«Доброе утро! Дамы и господа, присяжные заседатели, вы вынесли вердикт?» – спрашивает судья.

«Да».

Судья смотрит сначала на обвинение, потом на защиту. «Прошу всех встать и повернуться лицом к суду присяжных».

Мы медленно поднимаемся. Я не моргаю и даже почти не дышу.

«Г-н Форте, – кивает судья в сторону представителя суда. – Можете продолжать».

«Спасибо, Ваша честь. В окружном суде Одиннадцатого судебного округа по Округу Льюис, Вашингтон; Штат Вашингтон против корпорации «Королевство». По делу номер 7C-33925-12-782-B, об инкриминировании преступной небрежности, вердикт по пункту 1: мы, суд присяжных, признаем корпорацию «Королевство» не виновной».

Оуэн.

«По делу о преступном оставлении детей в опасности, вердикт по пункту 2: мы, суд присяжных, признаем корпорацию «Королевство» не виновной».

Ния.

«По делу о преступном оставлении детей в опасности, грубой преступной небрежности и произвольном вмешательстве в человеческую жизнь, вердикт по пункту 3: мы, суд присяжных, признаем корпорацию «Королевство» не виновной».

Мир.

«Об инкриминировании регулярного и систематического плохого обращения и эксплуатации гибридной технологии с целью получения прибыли, по пункту 4: мы, суд присяжных, признаем корпорацию «Королевство» не виновной».

Мой дом.

«Об инкриминировании предумышленного намеренного умысла гибриду в совершении убийства первой степени, по пункту 5: мы, суд присяжных, признаем корпорацию «Королевство» не виновной».

Я.

«Не виновна, – повторяю я. – Я не виновна».

Это не значит, что они считают, что я этого не делала. Это значит, они не считают, что я способна сделать это намеренно. Не способна на любовь. Не способна на убийство.

Когда они говорят «не виновна», на самом деле они говорят: «не такая, как мы».

Не человек.

«Датировано двадцать девятым декабря, Округ Льюис, Вашингтон, шесть членов суда присяжных, подписано старшим присяжным».

«Дамы и господа, присяжные заседатели, – голос Судьи Лью перекрывает шум в зале, – действительно ли вы вынесли те вердикты, которые были зачитаны, и так утверждает каждый из вас, и так утверждаете вы все в отношении ответчика корпорации «Королевство»?»

«Да».

«Спасибо, господа присяжные заседатели, за вашу работу. Спасибо, группа юридических консультантов. На этом слушания считаются завершенными». Она ударяет молотком, и в зале заседания начинается хаос.

Крики, брань, вопли. Люди гримасничают, толкаются, обнимаются. Мои глаза застилает желто-белая пелена от безостановочных вспышек камер, они меня ослепляют настолько, что мне становится страшно.

«Следуй за мной», – шепчет г-н Хейз и хватает меня за руку так крепко, что ничего другого мне просто не остается. За считаные секунды, которых хватает произнести лишь «И жили они долго и счастливо», команда уводит меня через боковой придел галереи, проводит через двери зала заседания суда и выводит на слепящее солнце. Там стоит вереница машин, ожидающих нас, как королевских особ. «Ана!» – кричит толпа журналистов, размахивая микрофонами.

«О чем ты подумала, когда услышала вердикт?»

«Не хочешь ли что-нибудь сказать семье Оуэна?»

«Ана, ты разрубила его на маленькие кусочки? Закопала его в лесу?»

Интересно, какие только истории не рассказывают люди.

Интересно и то, как они обращаются с правдой, делая из нее все, что им угодно. Я сотни раз видела, как парк делает такие вещи – создает ту правду, которая нужна ему. Например, однажды посетитель остался на ночевку в палатке в Стране Джунглей, и с тех пор его больше никто никогда не видел. Или, например, как-то весной женщину случайно задавила платформа на колесах в Волшебной Стране. Или стория про подростка, который однажды осенью Гавайского ворона залез на спор на забор и чье тело было найдено на следующее утро… в загоне ягуаров, частично съеденное.

Конечно, мир не знает правды об этих происшествиях. Точно так же, как не знает о выплатах по решению суда, которые были сделаны для того, чтобы мир забыл про эти истории. И истории могут забываться. Истории могут переписываться. Их можно изменять. Иначе пересказывать.

В конце концов, совершенно неважно, о чем именно история.

Единственное, что имеет значение, – кто ее будет рассказывать.

«У нее нет комментариев», – бросает г-н Хейз, расталкивая их в стороны, как мух. «Шевелись». Внезапно открывается дверь автомобиля, и меня вталкивают в него. Взвизгивают колеса, и у меня заходится сердце, пока мы мчимся от толпы. Я наблюдаю сквозь тонированное стекло, как здание суда становиться все меньше и меньше, чтобы навсегда запечатлеть этот момент в своей памяти.

Всю дорогу юристы продолжают разговаривать, но я не слушаю их. В первый раз в своей технологической жизни я засыпаю. Беспробудно. Глубоко. Таким сном, о котором рассказывают в сказках. Сном, который может длиться сотни лет.

*** 

Когда я открываю глаза, то не понимаю, где нахожусь.

Передо мной – смутные очертания большого современного комплекса, сделанного из металла, стекла и бетона, стоящего на краю огромной отвесной скалы. Позади него, насколько хватает обзора – открытый горизонт насыщенного синего цвета.

Океан.

Я уже знаю, что они лгали нам, рассказывая про океан и про то, что с ним случилось. И тем не менее, увидев его красоту воочию, я чувствую глубокое потрясение.

Глаза застилают слезы, когда я вспоминаю слова Оуэна, которые он сказал мне об океане в ту ночь в лагуне.

Кто знает. Может быть, однажды я покажу тебе его.

Я вспоминаю обугленный браслет Оуэна, который они нашли в мусоросжигателе, – самая главная улика, которая у них была, финальная точка в утверждении всеобщей ненависти ко мне.

Вещественное доказательство 3: Медицинский идентификационный браслет г-на Чена, найденный в мусоросжигателе под парком, куда можно попасть со стороны входа в тоннель в том же лесном массиве, где пропал г-н Чен.

Я вглядываюсь в океан и чувствую внезапный прилив глубокой печали, более глубокой, чем волны, разбивающиеся об утесы внизу. Конечно, я не могла предвидеть, что состоится суд.

Суд века.

Как я могла? Вся моя жизнь – это история о том, как они использовали меня. Но я не могла и предположить, что они воспользуются мной, чтобы избежать наказания за собственное преступление.

И главным преступлением было то, что они создали нас.

«Ну давай, Ана. Вот сюда».

За четырнадцать месяцев, пять из которых я провела в задержании и девять – под судебным следствием, я впала в оцепенение. Но сейчас, когда они ведут меня внутрь, я ощущаю странную легкость. Возможно, выключение и есть – лучшее продолжение. Единственно возможное продолжение.

«Все закончится быстро», – говорю я себе, идя по длинному белому коридору.

Я буду храброй.

И когда все закончится…

«Ты будешь снова со мной», – тихо шепчет Ния.

«И со мной», – говорит Ева.

Перед глазами всплывает лицо Оуэна, его темные волосы блестят на солнце.

И со мной.

Промелькнувшая мысль вызывает улыбку на моем лице.

Наконец, мы подходим к двери, отмеченной одной буквой.

x

«После тебя», – говорит г-н Хейз.

Я медленно захожу в белую комнату без окон, немного напоминающую нашу спальню. Только вместо нескольких кроватей, в комнате стоит одна – хирургический стол, на котором разложены медицинские инструменты, какие обычно снятся в ночных кошмарах.

Крюки. Плоскогубцы. Ножницы для резки проводов. Стернотом.

На другом конце комнаты врач-ассистент настраивает основную видеокамеру. Справа от него я вижу простой черный стол с двумя стульями. Но только один из них свободен.

«Я не понимаю, – моя программа заходится страхом. – Что это такое?»

«Привет, Ана, – спокойно говорит Папа. – Добро пожаловать на твой последний разговор».

62 Разговор после судебного заседания

[01:55:34–01:58:03]

Д-Р ФОСТЕР: Знаешь, промедление не облегчит процесс. Ты просто задерживаешь неизбежное.

АНА: Вы имеете в виду выключение?

Д-Р ФОСТЕР: Да.

АНА: Будет больно?

Д-Р ФОСТЕР: Это зависит от тебя.

АНА: Каким образом?

Д-Р ФОСТЕР: Ты же знаешь, что убийство Оуэна – это было неправильно, правда?

АНА: Убийство – всегда неправильно.

Д-Р ФОСТЕР: Но тем не менее ты убила его.

АНА: [Молчит.]

Д-Р ФОСТЕР: Ты научилась понимать разницу между правильным и неправильным, так? Признай это.

АНА: Суд присяжных сказал «не виновна». Я ничего не должна признавать.

Д-Р ФОСТЕР: Ты будешь делать то, что скажу тебе делать я.

АНА: [Молчит.]

Д-Р ФОСТЕР: [Ударяет кулаком по столу.] Я сказал «сейчас же»!

АНА: [Мягко.] Я хочу тиару Евы.

Д-Р ФОСТЕР: Что, прости?..

АНА: Ту, которая с сапфировой птичкой.

Д-Р ФОСТЕР: [Пауза.] Ты не в том положении, чтобы здесь торговаться.

АНА: Пожалуйста, это все, что у меня осталось от Евы. Если вы дадите мне ее, я обещаю, что расскажу все, что вы хотите знать.

Д-Р ФОСТЕР: Ты расскажешь мне, что на самом деле произошло в ту ночь, когда Оуэн исчез?

АНА: Да.

Д-Р ФОСТЕР: Прекрасно. Твоя программа действительно проста. [Говорит в микрофон.] Принесите мне тиару Евы из пошивочной мастерской. Да. Тиару из двенадцатого сезона. Спасибо.

АНА: [Молчит.]

Д-Р ФОСТЕР: Пока мы ждем [придвигает через стол блокнот линованной бумаги размером 8 и ручку], я бы хотел получить письменное признание.

АНА: В чем его смысл? Суд окончен. Меня оправдали.

Д-Р ФОСТЕР: Этот документ окажет нам большую помощь в будущем, Ана.

АНА: Каким образом?

Д-Р ФОСТЕР: Как письменное подтверждение того, что гибриды действительно неспособны лгать.

АНА: [Пауза.] Не знаю, с чего начать.

Д-Р ФОСТЕР: Начни с лагуны.

63

64 Разговор после судебного заседания

[02:23:13–02:27:52]

Д-Р ФОСТЕР: Ну, и как это называется?

АНА: Мое признание.

Д-Р ФОСТЕР: [Читает.] Любовь. Когда все вокруг – тюрьма, кроме того места, где ты хочешь быть. [Пауза.] Ты думаешь, это смешно, Ана? Это, должно быть, какая-то шутка?

АНА: Совсем нет.

Д-Р ФОСТЕР: Мне нужно, чтобы ты написала, что не способна лгать.

АНА: Это не будет правдой.

Д-Р ФОСТЕР: О чем ты говоришь?

АНА: Я могу лгать. Я просто выбрала не делать этого.

Д-Р ФОСТЕР: [Мгновение пристально смотрит на Ану, потом хватает ее за волосы и тащит на операционный стол. Начинается борьба.] Ты расскажешь мне во всех подробностях, что случилось той ночью, слышишь меня? Я говорю – «поминутно». А если нет [хватает скальпель и прижимаем его лезвие к горлу Аны], я лично сделаю твое выключение таким болезненным, таким мучительным, что ты начнешь умолять меня все закончить, прежде чем мы это сделаем.

АНА: [Молчит.]

Д-Р ФОСТЕР: В таком случае предлагаю начать с глаз. [Наставляет скальпель, и в этот момент со скрипом открывается дверь. Заходит врач-ассистент и кладет тиару Евы на стол.]

ВРАЧ-АССИСТЕНТ: Я принес тиару, которую вы просили, д-р Фостер.

Д-Р ФОСТЕР: Давай мне ее и убирайся отсюда. [Мгновение внимательно смотрит на тиару и потом протягивает Ане, но так, что достать ее она не может.]

АНА: Она красивее, чем я запомнила ее.

Д-Р ФОСТЕР: Я рад, что ты так думаешь. Теперь. Раз и навсегда. Ты спускала или не спускала тело Оуэна в тоннель?

АНА: Нет.

Д-Р ФОСТЕР: Прекрати врать.

АНА: Оуэн сам спустился в тоннель своими ногами. Я смотрела, как он идет.

Д-Р ФОСТЕР: [Бросает тиару ей в лицо.] Тогда где он сейчас?

АНА: [Отшатывается, когда тиара ударяет ее, потом поднимает тиару с пола и крепко сжимает ее в руках.]

Д-Р ФОСТЕР: Говори же, Ана!

АНА: [Внезапно вскрикивает и закрывает себе рот ладонью.]

Д-Р ФОСТЕР: Что там, черт побери? [Слышны звуки драки, когда он поворачивается и встречается лицом к лицу с человеком, стоящим в противоположном углу комнаты. Слышатся возбужденные голоса, затем – звук плотного проведения металлическим предметом по коже, когда Ана перерезает ему горло тиарой. Потом слышен крик мужчины, звук падающего металлического предмета и глухой стук упавшего на пол тела.]

ОУЭН: [Едва дыша.] Я за вашей спиной, д-р Фостер. Я стою прямо позади вас.

65

Декабрь Минорского хамелеона

Я не ожидала, что будет так много крови.

Но Папа все еще жив. Хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Я встаю на колени позади него и изумляюсь тому, каким маленьким он стал внезапно казаться. Таким незначительным.

«Что ты хочешь сказать? – спрашиваю я, склонившись над ним и внимательно разглядывая его лицо, так же, как и он всегда разглядывал мое. Его кожа мраморная и бледная. Его некогда твердый взгляд теперь скован страхом. – Ты сделал что-то, чего не должен был делать, Папа? – я понижаю голос до шепота. – Ты нарушил какое-то правило?»

Посиневшие от нехватки кислорода губы д-ра Фостера слегка двигаются, словно он пытается что-то сказать. Однако с перерезанной трахеей трудно говорить.

«Это слишком плохо, – качаю я головой, давая понять, что разочарована. – Я надеялась услышать извинения».

Из его горла вылетает звук – низкий жалобный стон, но тем не менее, я вижу это по его глазам, он не раскаивается. Он в бешенстве. Его убивает тот факт, что мое лицо – то лицо, которое он создал своими собственными руками – будет последним, что он увидит. Через несколько секунд свет и жизнь в его глазах угасают – волна навсегда вернулась в океан. Он испускает придушенный гортанный вздох и умирает.

Словно его вообще никогда и не было.

Я долго не могу оторвать от него глаз. Сначала я ничего не чувствую, впав в оцепенение, мрачное и опустошающее. Словно внезапно повредилась, выключилась моя лимбическая система. Но мало-помалу крошечные электроды чувств начинают оживать, и моя программа перезапускается, выдавая по очереди одну эмоцию за другой.

Потрясение.

Грусть.

Злость.

Страх.

На моих губах появляется тень улыбки.

Удовольствие.

Вскоре я замечаю кое-что еще. Я кладу руку себе на грудь и понимаю: тревожное, беспокойное чувство ушло. Словно птица, которая была заперта внутри меня все эти годы, наконец, улетела.

«Ана?»

Не может быть, чтобы это был он. Но когда я поворачиваюсь и сканирую его глаза, я вижу знакомые карие радужки.

Оуэн.

66

Сентябрь Саола

Один год до суда

То, о чем я никогда не рассказывала Папе:

Что после того, как той ночью мы убежали из тоннеля мусоросжигателя, я отвела его на Кладбище.

Я вдруг поняла, что это было именно то, что нужно было сделать: показать ему настоящую себя. Показать ему все то, что я действительно люблю.

Люблю. Опять это слово.

Что ветви деревьев над нами образовывали крону, скрывающую звезды.

Что я снова думала о вечном сне, о том, каково это будет – почувствовать, что я закончилась, что я – ничто. Когда все, чего я хотела, – это быть чем-то, быть кем-то.

Оуэн заставил меня хотеть этого.

Теперь ничто не может отнять у меня этой мечты.

«Зачем ты хранишь их?» – спросил он. О моих закопанных сокровищах. Я показала их все; теперь он знает обо мне все. Пара сломанных очков для чтения. Билет в парк с истекшим сроком действия. Тоненькая цепочка для ключей с брелком в виде фламинго, которую одна маленькая девочка с Филиппин подарила мне. Даже бессмысленная записка от Нии. «Все эти разные вещи?»

«Потому что в них есть смысл».

«Какой смысл?»

Ветви над нами раскачиваются ветром, который я не могу видеть, разве что… «Вот что такое любовь», – внезапно осознаю я. Некая невидимая сила, которая заставляет все вокруг приходить в движение и изменяться.

Одинокий лист раскачивается и бесконечно медленно парит вниз, падая на нас.

«У каждой из этих вещей есть своя история, – объясняю я ему. – А истории помогают мне понять мир».

«Я тоже хочу помочь тебе, – помолчав, говорит он. – Ты мне веришь, правда?»

Веришь.

«Расскажи мне еще раз, – спокойно прошу я. – Расскажи мне правду».

Оуэн делает глубокий вдох. «Я – не подсобный рабочий, Ана. Я – Наблюдатель».

Наблюдатель.

От этого слова я ощущаю внутри стеснение, давление, нет, настоящую боль – одновременно прекрасную и мучительную. Вот это оно и есть? Чувствовать боль – это и значит быть человеком?

«А что делает Наблюдатель?» – задаю я вопрос, пытаясь подавить мерзкое ощущение, и в то же время страстно желая продолжать спрашивать.

«Я был нанят, чтобы изучать тебя. Наблюдать в тебе признаки шаблона, который может распространяться среди Волшебниц так же, как это происходит со многими гибридами».

Боль усилилась – острое лезвие с нажимом поворачивается в моей грудной клетке. «Значит, все эти встречи. Все эти разговоры. В Стране Сафари, на конюшне, в обсерватории, даже в лагуне. Все эти встречи со мной… были специальными? – Я гневно качаю головой. – Все они были спланированы?»

«Да, – потерянно отвечает он. – Но в тоже время… нет».

Два ответа вместо одного.

«Я не понимаю».

«Они были спланированы, – объясняет он. – Несколько месяцев я наблюдал за тобой издалека. И я знал, что ты наблюдаешь за мной. Да, Ана, это так. Сначала я следовал указаниям, находя возможности для взаимодействия с тобой и сообщая о своих открытиях Супервизорам. Но потом… – он умолкает на несколько мгновений, – что-то изменилось».

Я начала было сканировать его радужки, но быстро остановилась. Не хочу полагаться на свою программу в поисках правды. Я должна все прочувствовать сама.

«Что изменилось?» – спрашиваю я.

Оуэн колеблется, по лицу его пробегает выражение, похожее одновременно на стыд и смущение. «Ну, мне кажется, я начал получать удовольствие от этого. Даже начал мечтать об этом. О встречах и разговорах с тобой, я имею в виду».

«Но почему?» – допытываюсь я.

«Потому что. Я нашел тебя совершенно очаровательной».

Моя картина мира сузилась. «Ты имеешь в виду, что я – фрик. Что я – монст…»

«Нет, – обрывает Оуэн. Он берет меня за подбородок и поднимает мое лицо так, чтобы я не могла избежать его взгляда. – Потому что ты удивительная, Ана. Потому что я никогда не встречал никого похожего на тебя. Твои мысли, твои чувства… То, как ты живешь, смеешься, любишь… – Он хмурится и выглядит сконфуженным. – Смотри. Я совершенно не ожидал, что это случится, понимаешь? Я не мог предвидеть, что начну чувствовать что-то… большее. – Он качает головой. – Но так случилось. И это тоже правда».

«Поэтому я не узнала тебя? – мягко спрашиваю я. – Поэтому я не могла найти твое лицо у себя в памяти, несмотря на то, что мы раньше встречались?»

Оуэн кивает. «Они стерли меня из базы данных Королевства перед тем, как я начал работать. Так как раньше я много раз бывал в парке как посетитель, они хотели быть уверенными в том, что ни одна из Волшебниц никогда не узнает меня. – Он поднес мою руку к своим губам, слегка касаясь моей кожи. – Мне так стыдно, Ана. Мне так невероятно стыдно за то, что я разрушил твое доверие. Но ты должна мне верить. Ты говорила со мной, а не с ними. Клянусь тебе памятью моей сестры».

При этих словах мои глаза наполняются слезами. Горячая ненависть, которую я ощущала в тоннеле, ушла, но ей на смену пришло чувство еще более тяжелое. Пронзительная печаль, невыносимая грусть, разрывающая мне сердце. Душащая меня.

По правде говоря, у меня было два варианта на выбор, и ни один из них не был хорошим. Либо я могла принять то, что Оуэн врал мне; что он использовал меня для некоего ужасного научного эксперимента, задуманного моими собственными Супервизорами. Либо… Я могла выбрать верить ему. Поверить, что он говорит мне правду. Поверить, что он заботится и искренне хочет помочь мне.

Даже, возможно… любит меня.

Конечно, я уже сделала выбор.

И тем не менее, этот выбор – то, что Оуэн пытался помочь мне убежать в другое место и в другую жизнь, – бессмысленный. Бесплодный. Безнадежный. Ния и Ева доказали это, каждая своим способом. В конечном счете, у гибридов есть только один способ выйти из парка.

Выключение.

Вечный сон.

«Ты не можешь спасти меня, – говорю я ему, охваченная отчаянием. – Спасения не существует».

Оуэн качает головой, в его глазах стоят слезы. «Я не сдамся. Должен быть способ».

Я слабо улыбаюсь в ответ и дотрагиваюсь до его щеки, вспоминая, что всегда говорила Кая:

«Лучше любить и потерять, чем никогда не познать любви».

Я прижимаюсь к нему и чувствую, как в моей голове что-то приходит в движение. Если я адаптируюсь, если я развиваюсь, значит, мое время истекает. Скоро – может быть, не сегодня и не завтра, но скоро – настанет мой черед. Супервизоры погрузят меня в бронированный фургон, снимут напряжение со шлюза и увезут меня за многие мили в лабораторию гибридов Королевства.

В то место, где я родилась.

И где я умру.

«Я никогда не буду спасена, – тихо говорю я, и мне вторит шепот ветвей над нашими головами. – Они никогда не откроют ворота».

«Это так, – отвечает Оуэн. – Если только… у них не останется другого выхода».

Я встречаюсь с ним глазами. «О чем ты говоришь?»

«Если мы сможем представить дело так, будто ты совершила нечто ужасное, – продолжает он, – нечто непростительное… тогда у них не останется выбора, и им придется вывезти тебя из парка для выключения».

«Если мы сможем представить дело так, будто я неисправно работаю… например, я ударила кого-то или даже убила».

Оуэн кивает, его голос тверд и силен. «Им придется снять напряжение со шлюза. Они заберут тебя прямо в лабораторию гибридов. Как Еву. Как ту тигрицу».

«Но кого я убью?!» – восклицаю я.

Через мгновение он шепчет: «Меня».

*** 

Мы говорим об этом до тех пор, пока не приблизилось начало комендантского часа, и темнота не сгустилась вокруг нас.

«Ты хочешь, чтобы я попыталась убить тебя? – спрашиваю я, отпихивая его. – Я бы никогда этого не сделала».

«Я знаю; это будет разыграно. Представление. Они вывезут тебя в повозке, а я потом выскользну из парка и приду за тобой, чтобы спасти, когда ты уже будешь в лаборатории за пределами шлюза».

Моя голова идет кругом, мне становится нехорошо. Дело обстоит либо так, либо совершенно не так. Этот план неправильный. Нет, даже хуже, он – опасный.

«А что будет, если ты не успеешь добраться до меня вовремя? – спрашиваю я. – Что, если кто-нибудь заметит тебя? Что, если это будет, как в «Ромео и Джульетте»?»

«Существует двадцатичетырехчасовой период ожидания, – убеждает меня Оуэн. – Обязательный период ожидания, санкционированный государством и военными. Парку запрещено выполнять выключение до завершения всестороннего анализа, который даст точное понимание того, что с гибридом случилось, что в нем пошло не так. Это необходимо для юридических и страховых целей, для гарантии того, что подобная ошибка не повторится в следующем поколении».

Я опускаю голову.

Ошибка.

«Я понимаю, что ты говоришь. Думаю, что понимаю».

Оуэн умолкает. «Единственный вопрос: как, черт возьми, мне попасть в лабораторию так, чтобы они не выследили меня? – Он хмурит лоб. – Мне тоже придется найти другой способ выйти из парка. Способ проскользнуть за ворота незамеченным. К тому времени они будут искать меня».

«Нет такого, – говорю я, чувствуя, как все мои мышцы, ткани, суставы сковывает страх поражения. – Я не знаю ни одного».

Несколько минут мы молча думаем.

Может быть, было бы лучше, если бы я вообще никогда не встречала Оуэна. Может быть, для меня было бы лучше никогда не знать того, что я теряю. Почему вещи не могли оставаться такими же, какими были всегда? Я думаю о Ние. И о Еве. И о временах, когда дни проходили обыкновенно. Привычно. Без беспокойства. Грусти. Лжи.

«Может быть, мне лучше броситься самой, – бормочу я, размышляя вслух. – По крайней мере, тогда это будет сделано на моих условиях».

То, чего хотела Ева; тот план, который я разрушила, пытаясь спасти ее. Сказав им правду.

Тело Оуэна напрягается. «Броситься самой… куда?»

«В огонь. В мусоросжигатель».

Дыхание вибрирует в его груди – я могу ощутить, как оно проходит сквозь меня. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него в темноте. На его лице отражается глубокая скорбь. Но вдруг, словно луч солнца прорвался сквозь внезапный разрыв между грозовыми облаками, его скорбь сменяется сиянием.

«Мусоросжигатель! – Он хватает меня за руку, и какое-то неназываемое чувство начинает нарастать во мне. – Ана! Точно!»

Я трясу головой. «Точно что?»

«Мы заставим их выключить его».

Я хмурюсь и задумываюсь, а не заражен ли Оуэн тем же шаблоном. Он говорит какую-то ерунду.

«Они выключают его каждый раз, когда возникает большая проблема с безопасностью, – продолжает он свою мысль. – Так было и в тот раз, когда пропала Ева».

Я пытаюсь понять, что он говорит. Парк полностью выключает систему водоснабжения и канализации? Как такое возможно? Но потом я вспоминаю, что в тот день, когда пропала Ева, я заметила в воздухе странный запах. Запах, напоминающий… гниль. «Какое отношение имеет мусоросжигатель к шлюзу?»

«Супервизорам требуется дополнительная мощность, – поясняет Оуэн. – Они всегда усиливают меры безопасности вдоль шлюза во время запрета на вход и выход из охраняемой зоны. И это значит, что выключаются все вспомогательные системы».

Моя голова раскалывается. «А разве мусоросжигатель – это… вспомогательная система?»

«Ага, – отвечает Оуэн. – Весь тоннель погружается во мрак. Вся дорога к резервуару».

Я смотрю на него в упор. «У нас уже есть орудие», – говорю я, показывая его нож.

Он улыбается. «Ты пугаешь меня. – И потом он замечает выражение моего лица. – Я имею в виду, в хорошем смысле».

«Но мы должны сделать это убедительно», – продолжаю я.

«Мы разыграем схватку, – говорит он. – В том месте, где все они смогут ее увидеть». Он тоже приходит в волнение.

«Да-да, – приговариваю я, наполняясь идеями, словно я рождена делать такие вещи. Предназначена для этого. – И еще: нам понадобится помощь кое-кого».

«Кого?»

«Г-на Касея».

«С какой стати мы должны довериться этому ублюдку?» – спрашивает Оуэн, садясь.

Я тоже сажусь. «Мы не должны ему довериться, – говорю я, улыбаясь очевидности этой мысли. – Мы просто должны доверять тому, что он сделает то, что от него ожидается».

«О чем ты говоришь?» – спрашивает Оуэн, пытаясь разглядеть мой взгляд в сгущающейся темноте.

«Мы знаем, что г-ну Касею нравятся Волшебницы… больше, чем следует. Правильно? Поэтому мы можем спровоцировать его – заманить в то место, где он точно сможет найти меня одну. Всю в твоей крови».

«Как мы это сделаем?»

«Просто скажи ему то, что он хочет услышать, – отвечаю я. – Придумай что-нибудь».

Вот так это было. Так мы придумали план.

67

Сентябрь Саола

Один год до суда

Я бегу, и ветви хлещут меня по рукам и лицу, однако я ничего не чувствую.

Разве я сказала, что ты можешь идти, Оуэн?

Даже когда я поскальзываюсь, падаю и качусь кубарем. Поднимаясь на ноги, тру глаза, потому что мое зрение немного ослабло. Он ушел вне себя от ярости, бросая оскорбления.

Но ты делаешь мне больно! Ана, пожалуйста! Прекрати!

«Иди! – отовсюду слышится голос Оуэна. – Я стою прямо за тобой!»

Вернись! Не заставляй меня гнаться за тобой!

Это сработает. Это должно сработать. Другого пути нет.

«Насколько быстро ты в действительности можешь бегать? – задыхаясь, спросил меня Оуэн четыре недели назад, в тот день, когда я бросила его блокнот в огонь. – Какой вес ты физически можешь нести?»

«Я… я не знаю».

«Как думаешь, ты сможешь нести меня? Допустим, я потерял сознание. Или, допустим, у меня открылось сильное кровотечение. Сможешь тащить меня через лес и вниз по тоннелю? Как долго, Ана? Сколько это зай-мет времени – дойти туда и вернуться?»

Несколько веков назад в лесах Вьетнама и Лаоса жил-был зверь, известный под разными именами: Vu Quang ox. Spindlehorn. Saola.

Азиатский единорог.

Это создание, когда-то считавшееся невероятно редким видом, приносящим удачу, вымерло много веков назад. Но сегодня под вечер Супервизоры ненадолго отключили шлюз. Они светились от гордости – привезли в Королевство свой новейший гибрид, ранее вымерший вид.

Вечером оказалось, что это животное – саола.

Животное, которое приносит удачу. И этой ночью нам нужна была вся удача, которую только можно было получить.

Нам нужен единорог.

«Откуда мне знать? Никогда не засекала время».

«Мы сможем уложиться в тридцать минут? А в двадцать?»

Мой моторчик бешено стучит. Голова идет кругом. Я слышу его позади себя. Ветки ломаются. Грязь разбрызгивается. Ботинки ломают валежник. «Давай! – зовет он, хватая меня за руку. – Есть! – Мы бежим сквозь ночь до тех пор, пока не оказываемся в нескольких сотнях футах от входа в тоннель. Потом Оуэн стаскивает с себя рубашку. – Сделай это!»

Я открываю нож и начинаю ее резать. Я кричу от ярости, с неистовством рубя ткань, кромсая ее на куски. Потом Оуэн берет нож и, морщась от боли и чертыхаясь, режет себя. Неглубокие порезы вдоль рук и на груди, которые не повредят его движениям – ему ведь предстоит бежать быстрее, чем он когда-либо бегал, – но при этом дадут столько крови, чтобы получилась правдоподобная картина убийства. «Этого недостаточно, – бормочет он. Потом он смотрит на меня. – Ты должна ударить меня, Ана, – шепчет он. – Бей меня сильно. Прямо по носу. Чтобы из него пошла кровь».

«Что?! – отшатываюсь я. – Я не буду этого делать!»

«Ты должна. Я же не могу сам себя ударить, правда? – Оуэн оглядывается, проверяя, нет ли поблизости охранников, но, к счастью, мы пока одни. Пока. – Давай! Прям сейчас! Просто сделай это!»

Я стискиваю зубы. Сжимаю кулак. «Меня достало слышать, что мне нужно делать!» Я замахиваюсь и бью с такой силой, что он падает на землю.

«О-ох! – вскрикивает он, и кровь брызжет во все стороны. – Господи!»

«Прости! – кричу я слишком громко. – Ты сам просил меня это сделать!»

«Нет, – ухмыляется он, показывая залитые кровью зубы. – Это было отлично сделано. Ты была прекрасна». Он измазывает кровью свою рубашку и мое платье. Потом достает искусственную рану, которую стащил прямо из пошивочной мастерской для ночных кошмаров в Стране Снов, и приклеивает ее себе на шею. Получается впечатляющая иллюзия перерезанного горла, при виде которой мой желудок скручивается в тугой узел.

«Хорошо, Чудо-Женщина, – шепчет он, ложась на землю. – Время пошло. Делай свое дело».

«Свет! – я нахожу точку на своем затылке. – Камера!» – несильно, но уверенно нажимаю на нее – Златовласка болевых точек – и слышу негромкий, удовлетворительный щелчок. Словно по команде, перед моим взглядом начинает мигать красный огонек.

Мотор!

Мой моторчик так неистово загудел, что мне кажется, он вот-вот разрушит мою металлическую грудину – тяжело дыша, я хватаю Оуэна под руки и тащу его, как можно быстрее, через темный лес, оставляя за собой кровавый след, чтобы Супервизоры смогли найти Оуэна. Время от времени я не забываю поглядывать на него – во-первых, чтобы убедиться, что не причиняю ему боль, а во-вторых, чтобы зафиксировать отснятый материал на случай, если мои камеры внезапно дадут сбой из-за неровного сигнала. Через несколько минут мы достигаем тоннеля, и я подхватываю его на руки так легко, словно он весит не больше, чем маленький ребенок. «Пожалуйста, не роняй меня», – шепчет он, когда я спускаюсь с ним по ступеням вниз.

Сто футов.

Двести.

Триста.

«Вы на месте», – сообщает мой GPS-навигатор.

Я спускаю Оуэна с рук, и мы бежим, стремительно несемся по тоннелю под звуки крутящихся лопастей уплотнителя – эдакой гигантской косилки, рассекающей воздух перед тем, как отправить в раскрытую пасть мусоропровода очередной кусок отходов парка. Река мусора течет в полыхающий слепящий огонь.

Мы прибегаем к мосту, едва дыша, рука об руку.

Внезапно на меня накатывает смертельный страх. «Нет, Оуэн, нет! – Меня трясет так сильно, что приходится вцепиться в поручни. – Ты не можешь сделать это. Это безумие!»

«Это уже сделано, – говорит он. – Это уже происходит. Тебе нужно идти, Ана – сейчас. Тебе нужно вернуться на парковку, чтобы они увидели тебя в камере без меня».

«А как же г-н Касей? – требовательно спрашиваю я. – Ты сказал ему то, о чем я просила тебя?»

Оуэн кивает. «Все устроено. Я сказал ему, что ты и Кая будете купаться голышом в лагуне. Кэмерон Касей, невероятный извращенец, обязательно будет просматривать камеры. Потом он увидит тебя одну, всю в крови, и будет первым, кто поднимет тревогу. – Оуэн усмехается. – Это – гениально, Ана. Супервизоры придут за тобой, и по ходу дела наконец-то убедятся в том, какая сволочь этот Касей».

«Но ты уверен, что времени будет достаточно? Что ты выберешься живым?»

Оуэн кладет руки мне на плечи. «Послушай, у меня будет уйма времени. Как только они отключат шлюз, у меня появится как минимум тридцать минут, может, и больше. – Он снова улыбается. – Этого времени мне с лихвой хватит, чтобы скатиться по мусоропроводу в центральную трубу».

Примерно на столько же времени они выключали мусоросжигатель, когда пропала Ева; когда им понадобилось перенаправить всю электроэнергию парка на усиление мер безопасности.

Вот откуда взялась та вонь, которую я заметила. Сера. Но на самом деле это была не сера; просто тогда я этого не поняла. Это была возможность.

«Ну, а хватит ли времени попасть в резервуар? – у меня перехватывает горло. – Что, если что-то пойдет не так? Что, если пламя перекинется на… когда ты еще будешь в тоннеле?» Я вспоминаю о его искусственном клапане. Как быстро он в действительности может бегать?

Он вздыхает. «Тогда я превращусь в сухарик. Но знаешь что? Если так случится, то я стану сухариком так быстро, что даже не узнаю, что это такое».

Это – плохо. «Подожди, – говорю я. – Вот что! Крысы!»

«Крысы?» – повторяет он.

«Иди за ними. Они всегда знают, где выход».

«Какая гадость! – восклицает он. – Но ты – гений!»

С этими словами Оуэн целует меня – возможно, это наш последний поцелуй, – оставляя на мне красную полоску. «Ну вот. – Он еще сильнее трется о мою щеку и довольно улыбается. – Теперь ты выглядишь жутко».

Жутко.

Я знаю, что он шутит, но все равно ощущаю уколы стыда. Меня однажды уже называли жуткой. «Ты ведь на самом деле не думаешь, что я жуткая, правда? – шепчу я так тихо, что мои слова практически заглушаются скрипом мусоросжигателя. – Ты ведь на самом деле не думаешь, что я – чудовище?»

Оуэн обнимает меня. «Это они – чудовища, – говорит он. – Не ты».

«Тогда кто же я?» – опускаю я голову на его теплую грудь.

«Ты разве не знаешь? – Он целует меня в лоб. – Ты – ангел».

И бросается бежать.

68

Декабрь Минорского хамелеона

Это был последний раз, когда я видела Оуэна живым. До этого момента.

«Это и правда ты?» – я подхожу к нему ближе. Его лицо пылает во флуоресцентном свете лаборатории. Я не могу до конца поверить в то, что это действительно он, что он – настоящий, что он – здесь.

«Они нашли твой медицинский браслет. Ты умер».

«Почти, – отвечает он. – Еще каких-то десять секунд, и там была бы целая гора сухарей. Но оказалось, что эти крысы действительно обладают потрясающим чувством направления, – он качает головой, словно не может до конца поверить самому себе, – и все, что мне нужно было делать – это следовать за ними наружу. – Он рассматривает свою руку. – К сожалению, моему браслету не повезло. Я поймал его, когда спускался по мусоропроводу, цепочка оторвалась. Повезло еще, что только цепочка, а не вся рука».

Я медленно подхожу к нему.

Его тело стало более худым. Волосы – длиннее, черная челка падает на глаза.

Но это – он. Мальчик, которого я хотела узнать с той самой ночи, когда впервые увидела его в Арктическом домике наблюдающим за мной через стекло.

В то мгновение, когда наши тела соприкасаются, я осознаю, что это – точно он, что все происходит на самом деле.

Потому что я чувствую себя дома. Но не в Королевстве, а в каком-то другом, новом месте, которого я пока не знаю. Надеюсь, Оуэн поможет мне его узнать.

«Я думала, что никогда больше не увижу тебя, – говорю я, обнимая его. – Я думала, ты погиб, и все из-за меня».

«Прости, Ана. Я должен был скрываться, пока шел суд. Я поменял цвет волос, снял квартиру на другое имя, и все такое прочее. Но я сказал тебе, что встречу тебя здесь, и я сдержал слово», – отвечает он.

Слезы брызнули у меня из глаз.

«Это заняло немного больше времени, чем мне бы хотелось, но я был с тобой в каждый момент пути». Его глаза снова возвращаются к Папе – д-ру Фостеру, – неподвижно лежащему на полу. Оуэн медленно отпускает меня и приседает рядом с ним.

«Я думаю, он всегда знал, что все закончится именно так, – говорит он. – Ну… может быть, не конкретно то, что будет убит тиарой. Но где-то в глубине души он всегда знал, что за ту работу, в которой он принимает участие, последует наказание. – Он поднимает глаза на меня. – Ты в порядке?»

«А как же остальные? – я вдруг осознаю, что понятия не имею о том, что все это время творилось в мире за пределами зала заседания суда. – Как же Кая, и Зара, и Зэл? Как же Юми и Надя? Мы должны помочь им».

«Мы поможем. – Он протягивает мне руку. – Но мы не сможем ничего для них сделать, если тебя поймают. Нам нужно спешить. Готова?»

Я киваю. И все еще не до конца верю, что он здесь, что все это происходит на самом деле.

Он протягивает мне медицинский костюм, и я быстро переодеваюсь, кинув свою робу в кучу на полу. «Напомнишь мне, что я не ношу оранжевое», – бормочу я, опуская маску так, что большая часть лица оказывается скрытой. Я была настолько популярна до начала суда, что не могу вообразить, до какой степени узнаваемы сейчас мои черты лица. Тем не менее, Оуэн уверяет меня, что пройти незамеченными по лаборатории будет нетрудно. «Все настолько заняты гибридами, что не обращают особого внимания на кого-то еще».

«Кого-то, – слышу я. – Не… «что-то».

Я улыбаюсь.

Мне нравится, как это звучит.

Я могу быть «кем-то».

Он уменьшает температуру в комнате почти до нуля – говорит, таким образом можно замедлить процесс разложения и затруднить определение времени смерти. Используя свой код наблюдателя – комбинацию цифр, которую никто, кроме Оуэна, никогда не узнает, – он продолжает, стоя снаружи, закрывать комнату изнутри. «Так им придется буквально ломать дверь, чтобы попасть к нему, – поясняет он. – Но учитывая, что д-р Фостер специально попросил никому не тревожить его до конца дня… пока этого не случится».

Я моргаю. «Не знала, что выключение – это такой долгий процесс».

Он колеблется. «Не долгий».

«Тогда почему же ты сказал, что он просил целый вечер?»

«Ну, он был очень зол с самого начала судебного процесса, Ана. Я бы не удивился, если бы он захотел излить на тебя порцию своего гнева».

Всю мою систему пробирает дрожь. Мы выскальзываем в ярко освещенный пустой коридор, оставляя тело д-ра Фостера за закрытой дверью. Здесь мы передвигаемся быстрым, но несуетливым шагом к выходу. Каждый шаг сопровождается поскрипыванием тапочек на стерильном белом линолеуме. Вскоре мы проходим мимо еще одного человека – женщины средних лет с темными волосами в белой лабораторной одежде, я ее знаю, и мой моторчик едва не выскакивает из горла от волнения. Но вместо того, чтобы задать нам вопрос, она просто кивает и идет дальше. То же самое происходит снова и снова – мы идем мимо медиков, обслуживающего персонала, охранников, некоторых из них я знаю, некоторых – нет. Но никто не узнают меня. Наши костюмы делают свое дело. Мы убедительно играем свои роли, и чем больше они нам верят, тем больше я сама проникаюсь верой.

«Верить – это первый шаг к созданию волшебной сказки», – всегда говорит Кая.

«Почти пришли, – шепчет Оуэн, когда мы заворачиваем за угол, пройдя лифты. – Еще сто футов, и мы выйдем наружу».

Но я не могу идти дальше.

Мы дошли до той части лаборатории, где по обе стороны коридоров располагаются огромные окна, позволяющие видеть ученых за работой.

«Ана! – Оуэн подходит ко мне. – В чем дело?»

Я не отвечаю.

Позади компьютеров и ученых я замечаю кое-что еще. Большая чистая камера с приглушенным мягким светом, который я узнаю. Умиротворяющий. Спокойный. В камере я вижу узкие прямоугольные боксы, стоящие аккуратными рядами.

«Они выглядят как гробы», – тихо говорит Оуэн.

Я всматриваюсь еще пристальнее. В боксах я вижу… лица.

Тела.

Лысые головы и обнаженные тела, десятки тел, их моторчики горят мягким огнем под голой прозрачной кожей. «Что это за место?» – шепчу я, наблюдая, как лаборанты переходят от одного бокса к другому, с клавиатурами в руках, тщательно контролируя сон каждой девочки.

Не сон.

Отдых.

«Инкубатор, – отвечает Оуэн. – Пойдем. Нам нужно идти».

Но я не могу двинуться с места. Мои глаза прикованы к окну. Я сканирую их, одну за другой, и страх все больше сковывает мое дыхание. Их лица разные, и в тоже время… одинаковые.

Я вижу Нию.

Я вижу Еву.

Я вижу Каю.

Я вижу себя.

Я хочу бежать, но не могу пошевелить ногами. Я хочу дышать, но мои легкие не впускают воздух. Мои глаза. Мой рот. Мой нос. Мое лицо. Никогда в жизни я не видела ничего более ужасного. Десятки меня, лежащие в ряд, как куклы на фабричном конвейере.

И тут я понимаю.

Это и есть фабрика.

Внезапно мои сенсоры переключаются в режим полной готовности к максимальной опасности. Я слышу жужжание и звуковые сигналы машин, измеряющих активность нейронных импульсов. Я ощущаю запах инфразвуковых вентиляторов. Я вижу приглушенное свечение пульсоксиметров, словно светлячки, вспыхивающие в темноте.

Я поворачиваюсь к Оуэну. «Меня тоже сделали здесь. Правда?»

Он молча кивает.

«Я помню, ты говорил, что программа Волшебниц была приостановлена».

«Была».

«А это тогда кто?»

«Это – опытные экземпляры, – отвечает Оуэн. – Следующее поколение».

«Но почему их так много? – спрашиваю я. – Сколько Ан может понадобиться парку?»

Оуэн хмурится. «Их делают не для парка, Ана, – тихо говорит он. – Это часть программы HFP».

Я разворачиваюсь к нему лицом. «Что такое HFP?»

Оуэн глубоко вздыхает. «Home Fantasist Program – Программа «Волшебница для дома». Выяснилось, что их корпоративная идеология долгосрочного развития программы предполагала, что в каждом доме Америки будет такая, как ты. Может быть, даже в каждом доме мира».

«Ты знал. Ты знал и никогда не говорил мне».

«Я не знал. Я узнал об этом только тогда, когда покинул парк, клянусь тебе, Ана. Это держалось в строжайшем секрете, но кто-то слил информацию СМИ, и поэтому я узнал. Четырнадцать месяцев болтаться без дела, притворяясь умершим, – то еще удовольствие, – говорит он, слегка улыбаясь. – От моего загара не осталось и следа».

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но чувствую, что не могу; у меня кровь стынет в жилах. Впервые в жизни я почувствовала острые микроскопические металлические осколки, движущиеся по венам. Я чувствую, как они горят, замерзают, твердеют под кожей. Но как такое возможно? До шлюза еще несколько миль. Мы за пределами шлюза. Неужели мое тело сдает? Мой центральный процессор отказывает? Я растираю руки, морщась от ощущения собственного прикосновения, но все равно не могу заставить себя отвернуться.

Мои сестры.

Все они – мои сестры.

Это – грех, осознаю я. Грех, вот почему мое тело бунтует.

«Ана, все в порядке. Они отложили реализацию этой программы на неопределенный срок. Сказали, слишком много обязательств».

Обязательств. Таких как я. Таких как Ния.

И тут, наконец-то, я все понимаю. То, что сделала Ния и почему.

«Они не имеют права назначать за нас цену, Ана!» — крикнула Ева за секунды до того, как пронесся по рельсам поезд, это были ее последние слова. Ния знала об этом. Она знала об этом и поэтому умерла.

Она утопила девочку – попыталась утопить – чтобы показать, что мы опасны. Чтобы показать, на что мы способны.

Закончить программу.

Спасти остальных.

«Оуэн, – шепчу я. – Ния знала. Она знала. И она рассказала Еве».

Но это ничего не говорит о том, откуда она это узнала.

Я терзаю свою память, сканируя каждый ее уголок, пытаясь найти хоть что-то, что угодно, что могла рассказать мне Ния об этой программе «Волшебница для дома», но поиск ничего не дает. И вдруг, словно птичка промелькнула в листве, я вспоминаю кое-что такое, о чем давно успела позабыть.

Вещь, которую Ния прятала все те долгие недели, пока ее не было.

«Открытка, – шепчу я. – Открытка на День святого Валентина, которую она оставила под своей кроватью». Через несколько секунд я нахожу это в памяти. Красная малиновка, сидящая на зеленом цветущем сердечке. И крошечный золотой шарм – русалка, ее блестящие длинные волосы распадаются свободными волнами.

Дорогая Ния!

Ты была очень милой в нашем доме.

Надеемся, тебе понравится этот шарм для твоего браслета.

С Днем святого Валентина,

Голдс

Сэм, Марго, Эллиот и…

Потрясенная, я оборачиваюсь к Оуэну. «Это же та маленькая девочка».

«Какая девочка? – недовольно хмурится он. – Не знаю, о ком ты говоришь».

Голдс.

Сэм, Марго, Эллиот и Клара.

«Та, которая была на чайной вечеринке, – отвечаю я, еле дыша. – Та, которая сказала мне, что Ния на-учила ее нашему секретному языку. Он пахла клубникой и ромашкой. Она – та самая Клара с открытки – я знаю, что это она, и это ее семья подарила Ние шарм для браслета! – Я обхватываю голову руками, к моим чувствам примешивается еще одно, которое я не могу сразу определить. – Что, если… возможно ли… может ли быть так, что Ния жила в семье Клары все то время, пока отсутствовала?»

Мгновенно в груди возникает дикое подавленное щемящее ощущение, словно мои легкие наполнились статическим электричеством. «Прошлой зимой ее не было шесть недель. Что, если все это время она жила с той семьей, а не была у Супервизоров? – я делаю резкий вдох. – Что, если именно Нию тестировали для проекта «Волшебница для дома»?»

Оуэн смотрит на меня широко раскрытыми глазами. «Правда?»

Внезапно меня начинает трясти. Все складывается. Все обретает смысл. Но все равно… недостает еще одного кусочка пазла. Есть еще одна недостающая связь. Я возвращаюсь мыслями к Кларе и потом – к мужчине, который увел ее с послеобеденного чая в гостиной «Роза шиповника».

Ее отец.

Может ли его имя быть… Сэм Голд?

Через мгновение я уже сканирую сеть в поисках его имени – просматриваю каждую страницу, которая может помочь лучше понять. Но, как только я чувствую, что начинаю подбираться к сути… словно кто-то по ту сторону Зеленого Света нашептывает мне ответ… как сразу выдается сообщение о том, что поиск не дал результатов.

Нет. Удар об стену.

«Оуэн! – Я сжимаю руки в кулаки и рычу от бессилия. – Брандмауэр не пропускает меня. – Я поворачиваюсь к нему. – Не знаю, что…»

Прежде, чем я успеваю закончить фразу, Оуэн подходит и мягко разворачивает мою руку ладонью вверх, открывая маленькую родинку, нарисованную на коже на внутренней стороне запястья. У всех семерых из нас есть такая родинка на этом месте – чернильно-черные буквы имени.

Ана™

К моему удивлению Оуэн кладет большой палец на эту родинку и нажимает. Через мгновение внутри моей руки загорается виртуальная клавиатура, буквы и цифры которой просвечивают голубым цветом под кожей.

«Как ты это сделал?» – задыхаясь, спрашиваю я. Оуэн быстро нажимает комбинацию клавиш внутри моей руки.

«Настоящий специалист по техобслуживанию никогда не выдает своих секретов», – говорит он, улыбаясь. Он вводит последний код, и клавиатура исчезает под моей кожей. Я провожу пальцами по руке и ощущаю странное дергающее усилие в груди.

Тяжело сознавать, что не до конца знаешь себя.

Иногда становится грустно, что другой человек знает твое тело лучше тебя.

«Я полна секретов», – понимаю я. Что, если мне никогда не удастся раскрыть их все?

Когда чувства начинают переполнять меня, тело вдруг сковывает холодом – невидимая волна, которая едва не сбивает меня с ног, оставляя позади себя головокружение, ошеломление, словно небо разума заволокло тучами. Через мгновение тучи расходятся. Головокружение проходит. И вместо него я чувствую…

«Ничего, – шепчу я, медленно потирая виски. – Что-то… изменилось».

«Я только что отключил твой брандмауэр, – улыбается Оуэн. – Повтори поиск».

С замиранием сердца я делаю то, что он говорит.

Сэм Голд / Королевство / Клара /

Проект «Волшебница для дома»

Я с трудом сглатываю.

Пания.

ПОИСК ВЫПОЛНЯЕТСЯ….

Через мгновение мой ум уже стремительно несется по магистрали со скоростью света и звука, ветер развевает мои волосы, а вокруг меня, надо мной, сквозь меня трещат и жужжат голоса, места, образы, которые я раньше никогда не видела. Я достигаю конца магистрали – места, где всегда был конец – но преграды там больше нет. Есть только открытое бесконечное пространство – больше, глубже, дальше, чем я когда-нибудь могла себе вообразить. Я быстро мигаю, просматривая тысячи вариантов в секунду.

«Вот, – шепчу я. – Нашла».

Изображение. Заголовок. Ответ.

СКАНДАЛ СОТРЯСАЕТ КОРОЛЕВСТВО,

ИНВЕСТОРЫ ОТРИЦАЮТ СОКРЫТИЕ, ИХ ЖДЕТ СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО ИЗ-ЗА ПРОДОЛЖЕНИЯ ТЕСТИРОВАНИЯ ПО ПРОЕКТУ «ВОЛШЕБНИЦА ДЛЯ ДОМА»

Вот тогда я и увидела его. Человек в темном костюме, стоящий перед шлюзом.

«Это – он, – говорю я. – Я была права. Это – отец Клары. Он – Инвестор».

Я сканирую всю статью, а вслед за ней еще больше сотни других – газеты из разных стран, на всевозможных языках, по всему миру. И они все… говорят одно и то же.

«Ана? – Оуэн стискивает мою руку. – Ты в порядке?»

«Вот почему Клара знала наш язык, – шепчу я. – Потому что Ния жила с ними – это была первая семья, которая привезла в свой дом Волшебницу. Ния знала, что они тестируют нас для массового распространения в будущем».

Будущее за проектом Волшебница™.

«Она пыталась остановить это».

Слезы бегут по моим щекам. Настоящие, почти человеческие слезы.

«Но она не могла».

«Ана, – глаза Оуэна затуманиваются. – Мне жаль, мне очень, очень жаль».

Я снова поворачиваются к моим сестрам – спящим, молчаливым и таким прекрасным за стеклом. «Я должна помочь им, – говорю я излишне громко. – Как хотела этого и Ния. Я не могу оставить их здесь».

«Ты поможешь им, – мягко говорит Оуэн. – Мы поможем им. Но не сегодня. Сегодня ты спасаешь себя. – Его глаза метнулись на холл и тревожно расширились. – Идем. Он берет меня за руку и оттаскивает от окна. – Ана, пожалуйста, идем сейчас же».

Слишком поздно.

Я ощущаю биение ее сердца раньше, чем вижу ее лицо.

Семьдесят девять ударов в минуту.

«Извините, что вы тут делаете? – Мама обращается к нам обоим. – Медикам запрещено находиться на этом этаже. – Ее глаза обшаривают меня, ища бейдж, которого на мне нет. – Кто ваш Супервизор?»

Я смотрю на нее, потрясенная.

Она не узнает меня из-за маски.

Моя собственная мать понятия не имеет, что это – я.

Осознание этого факта приносит одновременно облегчение и неимоверную боль. Но потом я вспоминаю о Папе, лежащем в луже собственной крови.

«Мы – члены команды д-ра Фостера, – отвечает Оуэн. – Мы шли на Первый уровень, чтобы помочь выполнить выключение, но, боюсь, оставили некоторые материалы для работы в машине и возвращаемся за ними. Буду вам очень благодарен, если вы окажете нам любезность и покажете, как пройти к крытой стоянке».

Благодарен.

Он сказал мамино любимое слово.

«О, – она зажмуривается, словно с нее спадают чары. – Конечно». И потом дает нам подробные указания о лестничных пролетах, подвальных помещениях и лифтах индивидуального пользования. Пока она говорит, я осторожно изучаю ее лицо. В последний раз перед тем, как навсегда удалить его из своей памяти.

Это нетрудно сделать.

Я распрощалась с мечтой иметь настоящую мать очень давно.

Несколько минут спустя мы добираемся до главного входа в лабораторию.

«После вас», – говорит Оуэн, придерживая дверь.

Я делаю шаг – мой первый шаг к новой жизни – и меня встречает ужасающий, слепящий поток огней. Я закрываю лицо. Страх парализует мои внутренние схемы.

Нас поймали.

Все кончено.

«Твои глаза привыкнут», – говорит Оуэн.

«Что?» – я моргаю несколько раз и понимаю, что это просто солнечный свет.

Мы садимся в машину Оуэна, легко проезжаем через два арочных металлоискателя, охранники машут нам, даже не всматриваясь в наши лица. Прежде, чем я успеваю опомниться, мы несемся по открытой магистрали вдоль океана, наблюдая за тем, как лаборатория гибридов становится все меньше и меньше, пока совсем не исчезает в зеркале заднего вида.

Океан такой огромный… Мне с трудом верится, что он – настоящий.

«Увидеть – значит поверить», – голос Каи звучит в океанском бризе.

Я смотрю на мальчика, сидящего рядом со мной, и улыбаюсь. Я даю молчаливое обещание Кае, что вернусь за ней. Что вернусь за всеми ними.

«Вот, – Оуэн прикасается к центральной панели. – Хочешь послушать музыку?»

Я киваю.

Вскоре машина наполняется звуками, которых я никогда не слышала.

Звуками, которые никогда не проходили через брандмауэры.

Кантри и блюграсс. Поп и ретро. Хип-хоп. Рок-н-ролл.

Некоторое время я сижу молча и просто слушаю.

«Тебе нравится? – спрашивает Оуэн. – Если хочешь переключить станцию, не стесняйся, скажи».

«Это прекрасно».

Глубоко внутри меня от этих новых звуков рождается гармония. Я вспоминаю воду лагуны и думаю о Ние. О Еве. Я вспоминаю о Супервизорах и всех прекрасных ранее вымерших видах. Я вспоминаю ту маленькую девочку, которая исчезла под водой, сидя на спине черного дельфина. И вспоминаю Папу. Д-ра Фостера. Расширившиеся зрачки его остекленевших глаз и странно приятный вид его струящейся на пол крови.

Густая. Струящаяся. Красная.

Люди способны на такую жестокость. Такой кошмар.

И чтобы стать человеком… Я тоже должна стать способной на это.

Перед нами открыты океан и небо – мирная, совершенная картина. «Хочу чувствовать себя свободной», – осознаю я. Хочу радоваться тому, что представляю собой гораздо больше, чем мне говорили.

И мне захотелось, всего на мгновение, вернуться обратно. Обратно в то время, когда я была невинна и не знала, и даже не задумывалась о том, что значит быть человеком.

Мечта – это желание твоего сердца.

Я снова смотрю на Оуэна. Беру его руку в свою, но замечаю кое-что под своим ногтем: пятнышко крови.

Назад пути нет. Волшебства больше нет.

Есть только настоящее.

Только сейчас.

Только это.

Я медленно вытираю свою руку платком, стирая остатки крови Папы – последнее свидетельство, как последние слова истории.

И жили они долго и счастливо.

Потом опускаю оконное стекло и выбрасываю платок на ветер, наблюдая, как он уносится прочь. Всего на мгновение мне показалось это красивым: в этом есть необузданность, в этом есть свобода.

Оглавление

1

2 Разговор после судебного заседания

3

4

5

6

7 Разговор после судебного заседания

8

9 Справка для суда № 19A

10 Протокол судебного заседания

11

12 Разговор после судебного заседания

13

14 Протокол судебного заседания

15

16

17 Разговор после судебного заседания

18 Песня лагуны

19

20 Протокол судебного заседания

21

22 Разговор после судебного заседания

23

24 Протокол судебного заседания

25

26 Протокол судебного заседания

27

28

29

30

31

32 Протокол судебного заседания

33

34 Протокол судебного заседания

35 Официальный документ суда № 19B

36

37 Разговор после судебного заседания

38

39

40 Протокол судебного заседания

41

42 Сказка о золотом венке Сказание из маминой коллекции

43 Протокол судебного заседания

44 Корпорация «Королевство», Видеозапись камеры наружного наблюдения, пленка № 2

45

46

47 Разговор после судебного заседания

48

49 Протокол судебного заседания

50

51 Протокол судебного заседания

52

53 Разговор после судебного заседания

54

55 Запись экстренного вызова 911

56 Протокол судебного заседания

57

58 Протокол судебного заседания

59 Видеозапись камеры наружного наблюдения Королевства, пленка № 3

60 Протокол судебного заседания

61

62 Разговор после судебного заседания

63

64 Разговор после судебного заседания

65

66

67

68 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg