«Девушка, золотые часы и всё остальное»

Девушка, золотые часы и всё остальное (fb2) - Девушка, золотые часы и всё остальное (пер. Владимир Анатольевич Гольдич) 888K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Данн Макдональд

Макдональд Джон Д Девушка, золотые часы и всё остальное

ПРОЛОГ

Дорогой Фред!

Ты не обещал, что дело будет простым. Но ты и не предупреждал меня, что все может кончиться так бесславно. Отыскать Кирби Винтера. Вернуть его. Расходы не имеют значения. И помощника вы мне дали хорошего. Во всяком случае, раньше Хаддлестон был отличным детективом. Теперь ты бы его не узнал. Он только и делает, что валяется на кровати, неподвижным взглядом уставившись в потолок, тяжело вздыхает, и единственное, что мне удается от него добиться — пустое и бессмысленное хихикание.

Мы нашли Кирби Винтера, босс. Мы дважды нашли его. Но если ты хочешь, чтобы его нашли в третий раз, поручи это кому-нибудь другому. Только это будет пустой тратой денег.

Я думаю, Фред, что лучше убедить нашего клиента вообще отказаться от всей этой затеи. Если Кирби Винтер и вправду прихватил пару миллионов дядюшки Омара, то вытащить их у него назад все равно не удастся никому.

Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты думаешь, что Кирби Винтер подкупил и меня, и Хаддлестона. Как жаль, что это не так. Тогда сейчас бы мне лучше спалось.

Остается только рассказать тебе обо всем, что произошло. Ваши сведения о месте его пребывания оказались совершенно точными. Мы обнаружили его в роскошном номере «Дель Прадо» и, представляешь, жил он здесь, в Мехико, под собственным своим именем, в течение уже двух недель. Он и не пытался скрываться, Фред, этот ваш Кирби Винтер со своей компанией. Собственно, какая там компания! — всего-то одна девица, та самая, что была с ним в Сан Паоло три месяца назад. Она милашка, Фред, но пусть ее внешность ни на минуту не введет тебя в заблуждение.

Чего мне никак не понять, Фред, так это то, почему и ты, и наш клиент вдруг вздумали, что Кирби Винтер так прост и беззащитен. Не знаю, может, он и был таким раньше, только теперь он совершенно иной. Учти, он весьма уверенный в себе парень. Сам Онассис мог бы у него поучиться хладнокровию и умению держаться. Там, в Мехико, он прекрасно проводил время со своей девушкой. Если он и боялся, что появится кто-нибудь отбирать у него эти деньги, то виду не подавал никакого.

Едва только мы обнаружили Винтера, как стали немедленно составлять план его доставки в Штаты. Почти все приготовления, между прочим, мне пришлось взять на себя. После того что произошло в Сан Паоло, Хаддлестон потерял всякую уверенность в себе.

Я заказал частный самолет, который должен был перебросить нас через границу. Самолет на четырех пассажиров, кроме пилота. Как ты и наказывал, девушку мы собирались прихватить с собой. Теперь нужно было решить проблему, как доставить их из отеля в аэропорт. Мне казалось, что уж это мы сделаем просто и быстро. Ворвемся к ним в номер и под дулом пистолета всадим обоим по уколу, чтобы они стали очень тихими, очень милыми и сговорчивыми. В таком состоянии мы легко смогли бы отвести их к машине. И я дал бы тебе знать, где нас встретить.

Я купил ключи от их номера. Вчера, около девяти вечера, они вышли оттуда и отправились поразвлечься. Хаддлестон и я решили, что поджидать их будем в номере. Так и сделали: открыли дверь, расположились внутри и стали ждать. У каждого из нас, конечно, имелся пистолет, а я еще держал наготове шприц. Казалось, все сделано наверняка. Как только мы выйдем из отеля, к нам сразу, по моему сигналу, подъедет машина. А в аэропорту нас будет ждать самолет.

Они вернулись около полуночи, смеясь и болтая. Смеясь и болтая, Фред! Как только они вошли в комнату и прикрыли за собой дверь, мы тотчас взяли их на мушку. И я спрашиваю тебя, Фред, почему все пошло кувырком? Ведь мы так тщательно подготовились.

Но ничего у нас не вышло, Фред. Все, что тебе остается — постараться поверить в то, что я тебе сейчас расскажу. Они вели себя так, словно происходящее было чем-то совершенно несерьезным. Мне сразу вспомнился Сан Паоло, и я занервничал. Да и Хаддлестон выглядел не лучшим образом. Я сказал им, что если они будут хорошо себя вести, то никто не пострадает. Кирби Винтер — а он действительно кажется на первый взгляд размазней — взглянул на меня, как-то укоризненно покачал головой и сказал буквально следующее: после Сан Паоло они думали, что мы оставим их в покое, но, похоже, тогда они не вполне убедительно продемонстрировали свои возможности. Что ж, на сей раз им придется это сделать более убедительно. Хаддлестон приказал ему заткнуться. А я, держа шприц наготове, пошел к Винтеру, чтобы сначала разобраться с ним. Фред, я был очень осторожен.

Неожиданно шприц исчез! Он исчез, Фред! Я стоял и, точно болван, тупо смотрел на свою пустую руку. А Кирби Винтер и эта его девица весело улыбались. Я взглянул на Хаддлестона. Фред, клянусь, это правда! — он оказался вдруг совершенно раздетым, только вместо пояса на нем был широкий голубой шарф, завязанный огромным бантом, а на груди — на его груди! губной помадой было крупно написано: «сюрприз»!

Вспомнив Сан Паоло, я подумал, что медлить нельзя и пора поквитаться с этим Винтером. Как тебе хорошо известно, я стреляю быстро и точно, и редко промахиваюсь. И вот только я собрался спустить курок, как увидел, что в руке у меня не пистолет, а баллончик с дезодорантом.

А дальше… А дальше, Фред, не знаю как, я очутился в лифте, двери которого уже закрывались. Там еще находились лифтер, три туристки почтенных лет и мой несчастный Хаддлестон. Двери захлопнулись, мы начали опускаться, леди стали визжать и падать в обморок. Фред, в этом лифте поднялся настоящий бедлам! Как и Хаддлестон, меня тоже обернули шарфом, только шарф был не голубой, а розовый. Вся прочая одежда отсутствовала. А на моей груди красовалась надпись: «Adios, amigo!»[1] И оба мы оказались наголо выбриты, Фред, и с ног до головы облиты самым вонючим одеколоном. Лифт спустился на первый этаж, лифтер, орущий благим матом, распахнул двери. Хаддлестон выскочил из лифта и бросился бежать…

Так или иначе, теперь все успокоилось. Если ты вышлешь нам деньги, о которых я тебе телеграфировал, нас отпустят отсюда уже завтра. Наш адвокат говорит, что нам не было предъявлено ни одного крупного обвинения, зато, можешь не сомневаться, достаточно мелких. Он также узнал, что Кирби Винтер и его подружка выехали из отеля сегодня в полдень.

Что до Хаддлестона, то он едва ли теперь представляет интерес для кого бы то ни было. Да и за себя я не могу поручиться. Ты все еще думаешь, что нас подкупили? Но не можешь же ты не признать хотя бы то, что способ замести следы мы выбрали тогда весьма странный.

Как я уже говорил, в случае если твой клиент захочет снова отыскать Кирби Винтера, посылать тебе придется кого-нибудь другого.

Но свою версию случившегося я могу предложить. Все же я не до конца еще спятил.

Итак, пожалуй, самое простое объяснение — гипноз. Но здесь не то, Фред, здесь что-то другое. Я думаю — только не пугайся! — я думаю, тут колдовство. Да, да, колдовство, вроде того, о котором мы все читали в детских книжках. А почему бы и нет, спрашивается? Ведь если где-то оно продолжает существовать, как существовало прежде, колдуны не станут сообщать об этом в газеты. Ясное дело.

А дядя Винтера — Омар Креппс? Разве он не был окружен постоянной таинственностью? Не был ли он колдуном? Может, перед смертью он научил этого проклятого Кирби Винтера, как совершать свои заклинания, или где потереть волшебную лампу, или что-то там еще, дьявол его забери!

А вспомни, что произошло в Сан Паоло. Винтер вместе со своей маленькой ловкачкой выиграли в шести крупнейших казино города более семидесяти тысяч долларов. Если это не волшебство, Фред, тогда скажи мне, что это? Какое-то научное изобретение?

Клянусь богом, Фред, если сейчас эта прелестная крошка вдруг возникнет в моей камере и у меня на глазах превратится в розовое кенгуру, это меня ни капли не удивит. Когда с человеком происходят такие сумасшедшие вещи, он попросту теряет способность удивляться.

Может быть, наш клиент и ты правы, может, Винтер действительно был когда-то самым обыкновенным балбесом. Но уверяю тебя: что-то с тех пор изменило его. И если вы не узнаете, почему и как это произошло, нет никакого смысла снова бросаться догонять их. Они так смотрели на нас, Фред… ну, точно пара марсиан. Или — как смотрят на рычащего щенка. Ласково так. Посмеиваясь. И — свысока.

Надеюсь, ты уже выслал деньги, иначе мы можем пробыть здесь очень и очень долго. Но когда бы мы ни вышли отсюда, думаю, придется мне искать себе другую работу. Я потерял всю свою прежнюю уверенность.

Искренне твой, Сэм Джиотти.

1

Медленно, со страшным напряжением Кирби приходил в себя. В голове у него продолжали звучать какие-то слова, обрывки вчерашнего разговора. Он как будто различал собственный голос, без конца повторяющий одни и те же жалобы — отражение подавленного и угнетенного духа.

Силуэт женщины, сидящей за столом напротив него, отчетливо вырисовывался на фоне окна. Сквозь стекло виднелся океан, розовый в лучах то ли заката, то ли восхода. Это чудесное розовое свечение передавалось коже ее обнаженных бронзовых плеч и горело в огромной копне светлых волос.

Атлантика, подумал он. Теперь, когда океан ему удалось определить, он без труда мог установить и время суток. Раз он во Флориде, это рассвет.

— Вас зовут Карла, да? — осторожно спросил он у женщины.

— Конечно, дорогой Кирби, — отозвалась она, улыбаясь. — Ваш хороший новый друг Карла.

Сидящий слева от Кирби солидный человек, превосходно одетый, с аккуратной прической и ухоженными ногтями слегка усмехнулся:

— Есть такой испанский глагол, — сказал он, — charlar. Болтать, вести легкую беседу. Какая ирония судьбы: ее главный талант вовсе не в том, чтобы говорить, а в том, чтобы слушать.

— Мой главный талант, Джозеф? — насмешливо удивилась женщина.

— Во всяком случае, самый чудесный, моя дорогая. Ты, Кирби, так хорошо говорил, что мы с удовольствием слушали тебя.

Карла, Джозеф, Атлантика, рассвет. Туман в голове стал рассеиваться. Кажется, сегодня суббота. Утро субботы.

Похороны были в пятницу, в одиннадцать. Заседание с адвокатами — в два часа дня. А пить он начал в три.

Кирби осторожно повернул голову и оглядел пустой зал. Усталый бармен в белой куртке стоял, скрестив руки и опустив подбородок на грудь.

— Они что, открыты всю ночь? — спросил Кирби.

— Крайне редко, — ответил Джозеф. — Но они весьма снисходительны, даже за небольшую сумму. Пусть это будет нашим маленьким дружеским подарком. Ведь когда подошло время закрываться, тебе еще так много хотелось сказать.

В зале стало светлее. Они смотрели на него с нежностью, с любовью и теплотой. Они были чудесными, красивыми людьми, лучшими из всех, кого он когда-либо знал. У обоих в речи можно было различить легкий, едва уловимый акцент.

Неожиданно у него зашевелилось ужасное подозрение.

— А вы, случайно, не журналисты?

Они громко рассмеялись.

— О нет, мой милый, — сказала Карла.

Ему стало стыдно.

— Дядя Омар не переносит… не переносил шумихи. Он всегда был так осторожен. Он платил одной фирме в Нью-Йорке тридцать тысяч долларов в год, только чтобы его имя никогда не упоминалось в газетах. Но люди любопытны. Самый незначительный слух об Омаре Креппсе они умели раздуть в шумный скандал, что приводило дядюшку в страшную ярость.

Карла мягко накрыла его руку своей.

— Но, дорогой Кирби, теперь ведь это не имеет значения?

— Я думаю, да.

— Мой брат и я не журналисты, но конечно, вы можете побеседовать и с журналистами. Вы вправе рассказать всему миру о том, как ужасно он с вами поступил, какой черной неблагодарностью отплатил за все годы бескорыстной привязанности.

Она так хорошо все понимала, что Кирби захотелось плакать. Но нечто в ее словах вызвало в нем угрызения совести:

— Была ли она, эта привязанность, такой уж бескорыстной? Когда у тебя дядя стоит пятьдесят миллионов долларов…

— Но ты рассказал нам, что не раз убегал от него, — сказал Джозеф.

Карла убрала руку. Кирби так не хватало ее тепла.

— Однако я всегда возвращался, — признался он. — Дядюшка говорил, что нуждается во мне. Он не давал мне ни минуты покоя. Я не мог вести нормальную жизнь. Дурацкие поручения, для выполнения которых мне приходилось без конца разъезжать по всему миру. Так продолжалось целых одиннадцать лет, с тех пор как я закончил колледж. Но даже во время учебы он указывал мне, какие курсы изучать. Старик распоряжался всей моей жизнью.

— Вы рассказывали нам об этом, дорогой, — сказала Карла дрогнувшим голосом. — О годах своего героического самоотречения.

— И после всего, — возмущенно сказал Джозеф, — после всего — ни гроша!

Яркий свет восходящего солнца начал резать Кирби глаза, и он зажмурился. А когда вновь их открыл, Джозеф и Карла уже поднялись. Джозеф направился к бармену. Карла тронула Кирби за плечо.

— Пошли, дорогой. Вы сильно измучены.

Он пошел вслед за ней, не задавая вопросов, сквозь стеклянные двери, через огромный и незнакомый вестибюль. В нескольких шагах от лифта Кирби остановился. Женщина вопросительно взглянула на него. Ее лицо было столь восхитительно прекрасно, серовато зеленые глаза — огромны, влажные губы маняще приоткрыты, светлые волосы столь великолепны, — что на мгновение он позабыл, о чем хотел спросить.

— Что, дорогой? — поинтересовалась она, заметив его смущение и некоторое замешательство.

— Разве я останусь здесь?

— Джозеф думает, что так будет лучше.

— А где же он?

— Мы уже попрощались с ним, дорогой Кирби.

— Да? Разве?

— Идемте, дорогой, — с мягкой настойчивостью произнесла она.

Лифт поднимался в благоухающей шелковистой тишине. Они миновали длинный коридор. Карла достала ключ из инкрустированной перламутровой сумочки и впустила Кирби в номер; потом заботливо прикрыла ставни, чтобы избавить его глаза от раздражающих лучей восходящего солнца, и прошла в спальню. Кровать была расстелена. Новая пижама и целый набор туалетных принадлежностей лежали наготове.

— Джозеф позаботился обо всем, — сказала она. — Когда-то у него было несколько отелей, но скоро они ему наскучили, и он их продал. Кирби, дорогой, вам нужно принять горячий душ. Потом вы можете поспать.

Когда он вернулся в спальню в своей новой пижаме, она уже ждала его там, переодетая в пеньюар из какой-то мягкой золотистой ткани. Без туфель на шпильках она показалась ему совсем маленькой. Облегающий пеньюар подчеркивал фигуру, от которой сладко затуманились бы даже объективы видавших виды фотографов, поставляющих ежедневную продукцию в модные журналы. Хотя каждое биение пульса все еще отзывалось болью в голове, словно кто-то равномерно стукал его по макушке, он был очарован, как юный жених. Здесь, с ним наедине, находилась прелестная женщина, благоухающая и искушенная. Овладеть ею, болтая всякую чушь, было невозможно. Взбадривая себя воспоминаниями о Кэри Гранте,[2] он неторопливо шагнул к ней, пытаясь изобразить нежную и многообещающую улыбку.

Но по дороге он с размаха ударился пальцами босой ноги о ножку стола, потерял равновесие и с воплем ухватился за Карлу — просто затем, чтобы не упасть. От неожиданности она с криком отскочила в сторону, тогда как Кирби, пытаясь удержаться на ногах, продолжал цепляться за ее пеньюар. На мгновение они застыли в немыслимой позе — словно партнеры в фигурном катании, выполняющие сложный пируэт. Затем раздался треск рвущейся ткани, и Кирби, падая на пол, успел заметить, что она выскользнула из пеньюара, ударилась о край кровати, перелетела через нее и скатилась в угол.

Он сел, отпихнул скомканный пеньюар в сторону, и, стеная, ухватился обеими руками за ногу.

Растрепанная голова медленно показалась из-за кровати. Карла изумленно смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Дорогой, — сказала она, — ты такой импульсивный!

— Сделай доброе дело — помолчи, — простонал он, краснея и не глядя в ее сторону. — Давай обойдемся без шуточек.

— Ты что, всегда так поступаешь?

— Боже мой, да с тех пор, как я себя помню, — уже смущенно пробормотал Кирби, — обязательно со мной что-нибудь случается. Обычно я просто убегаю. А однажды устроился с очаровательной женщиной в номере на седьмом этаже отеля «Хилтон», в Мехико… И ровно через три минуты после того, как закрыл дверь, началось землетрясение. Посыпалась штукатурка. Стены треснули. Пришлось в полной темноте искать выход на лестницу. Вокруг было полно битого стекла… — он обреченно замолчал.

— Кинь мне халатик, дорогой, — раздалось через минуту.

Он свернул пеньюар и швырнул его в угол. Затем поднялся, подковылял к кровати и сел. Накинув пеньюар, Карла устроилась рядом.

— Бедный Кирби, — ласково сказала она.

— Ясное дело, бедный, — пробурчал он.

Она погладила его руку. Улыбнулась.

— Я никогда не оказывалась раздетой так быстро.

— Очень смешно, — обиженно проворчал он.

Коснувшись пальцами подбородка, она повернула к себе его лицо. Кирби увидел глаза женщины — совсем близко, рядом. Ему показалось, что она вдруг стала грустной.

— Ты действительно привлекаешь меня, дорогой. Ты такой мягкий, такой милый и открытый. Слишком много загадок вокруг. Слишком много мужчин, которые совершенно на тебя не похожи.

— Если бы они все были похожи на меня, то как мало было бы у людей шансов выжить!

Она прижалась к нему. Он поцеловал ее, сначала смущенно, потом все смелее. Но когда он попытался повалить ее на постель, женщина решительно высвободилась, покачала головой и сделала строгое лицо.

— Нет, дорогой, нет! Джозеф и я, мы очень хорошо к тебе относимся. У тебя было тяжелое время. Джозеф сказал, чтобы я заботилась о тебе. Так что давай, залезай-ка ты в постель, как мирная овечка, снимай пижаму и ложись на живот. А я уж постараюсь, чтобы тебе было хорошо.

— Но…

— Дорогой, не будь занудой. Я не хочу, чтобы наша дружба так быстро закончилась. А ты?

— Ну, если ты просишь…

— Вот-вот! Однажды, может быть ты и станешь моим любовником. Кто знает? А так — разве не интереснее? Будь послушным мальчиком!

Он лег, как ему велели. Карла поднялась и выключила весь свет кроме маленького ночника. Вылив что-то прохладное и ароматное ему на спину, она стала умелыми движениями массировать мышцы спины, плеч и шеи.

— Господи, да у тебя великолепная мускулатура, дорогой!

— Я стараюсь… статическая гимнастика…

— Не слышу, милый!

— Я говорю, каждый может…

— О! Теперь расслабь-ка их. Расслабься весь, милый Кирби. Не думай ни о чем.

— Мм…

— Отдыхай, мой дорогой. Отдыхай.

Ее успокаивающие руки прекрасно снимали напряжение. Кирби был настолько вымотан, что мог бы мгновенно провалиться в теплый сон, как в болото с высоты в десять тысяч футов. Но ее прикосновения, ее нежный дразнящий голос, ароматное и возбуждающее ощущение ее присутствия поддерживали Кирби на грани сна и бодрствования. Она что-то напевала, и мотив казался ему знакомым. Он вроде бы слышал его в каком-то иностранном фильме.

Он попытался мысленно вернуться к тому, что произошло в среду. Пятьдесят семь часов назад? Да, именно тогда известие дошло к нему в отель, в Монтевидео. Старик умер. Умер Омар Креппс. Дядюшка Омар. Кирби был потрясен тем, что смерть все-таки смогла добраться до этого странного, непостижимого маленького старика.

Вспоминая о возвращении сюда, он, под ласковыми руками Карлы, все глубже погружался в пучину сна. Его видения становились все менее четкими. Самолет, носовые обводы которого напоминали женскую грудь, разбегался по бледной шелковистой взлетной полосе, все больше походившей на нежную девичью плоть, в то время как стюардессы, все обнаженные, окружали его, дразня и что-то напевая. Среди этого полусна он смутно почувствовал, как Карла переворачивает его, помогая надеть пижаму. Ее губы нежно коснулись его рта, но когда он попытался открыть веки и прижать женщину к себе, ее уже не было. Ему показалось только, что она сказала:

— Мне так жаль, дорогой…

Он удивился, не понимая, о чем она сожалеет. Погас свет ночника. Щелкнул замок. Он упал с края Вселенной.

2

Кирби проснулся от того, что его отчаянно трясла за плечо какая-то неизвестная длинноногая девица. Свет в комнате был включен. Он приподнялся на локте. Незнакомка так стремительно перемещалась по комнате, что уследить за ней казалось невозможным. Она кричала на Кирби, но слов тот не понимал. У нее была шапка дико развевающихся волос и жгучие зеленые глаза, полные непонятной ярости, а тонкое темное лицо пылало гневом. Блузка кораллового цвета и полосатые брюки в обтяжку составляли ее наряд; она зло размахивала соломенной сумочкой размером с небольшой барабан.

Прошло несколько ужасно длинных мгновений, прежде чем он сообразил, что девушка кричит на неизвестном ему языке.

Когда она остановилась, чтобы перевести дух, Кирби слабо произнес:

— No comprendo, senorita.[3]

Из нее немедленно извергнулся целый поток испанских слов.

Он говорил по-испански; не так хорошо, чтобы тотчас не потерять нить смысла в этих криках, но вполне достаточно, чтобы оценить образность ее языка, образованность, которая, вероятно, обратила бы в постыдное бегство любого таксиста города Мехико.

— Mas despacio, por favor,[4] — попросил он, когда она сделала паузу для вдоха.

Она пристально посмотрела на него и отрывисто предложила:

— Английский подойдет?

— Подойдет для чего? — бестолково спросил он.

— А ну выкладывай, мерзавец, где моя чертова тетка! — вновь набросилась она на Кирби. — И какое она имеет право строить против меня свои гнусные козни! Она значит желает, чтобы меня выкинули за шкирку из первой же приличной телевизионной пьесы, в которой мне наконец-то дали играть? Но все равно она не заставит меня торчать здесь, как какую-то рабыню. Говори-ка, приятель, где она, где Джозеф? И не пытайся их покрывать, прощелыга! Я уже не раз разбиралась с ее лживыми ублюдками и знаю, как это делается. Гони сюда факты, и немедленно!

Она наклонилась к нему, так что ее маленький носик с яростно раздувшимися ноздрями оказался в нескольких дюймах от его лица. Гневно вопрошающий взгляд впился ему прямо в глаза.

— Ну!? — приказала она.

— Факты?

— Факты, приятель.

У нее был акцент, почти неуловимый, и мерещилось в нем что-то знакомое.

— Я думаю, вы случайно ошиблись дверью, — вежливо пробормотал Кирби.

— Эти уловки я знаю, не беспокойся! Все комнаты, кроме этой, в номере пусты. Поэтому я здесь. Так что кота за хвост лучше не тяни.

— В каком номере?

Она нетерпеливо топнула ногой.

— Да в этом, именно в этом, черт побери! Врубайся быстрей, приятель. Прочисти мозги! Ты в номере отеля «Элайза», на восьмом этаже, Майами Бич, понял? Десять часов вечера, суббота, апрель. Что тебе еще надо, чтобы очухаться? Взгляните на него: даже не знает, в каком он номере! В номере, который снят на имя Карлы Марии Макропуло О'Рурке, пьянчуга ты поганый, моей безбожной тетки, и мне пришлось сунуть двадцатидолларовую взятку только за то, чтобы меня к тебе впустили. И это после того, как я, точно бешеная, примчалась сюда на самолете с побережья.

— Карлы? — повторил Кирби. И понял наконец, где находится и почему акцент девушки, хотя и менее заметный, чем у Карлы, показался ему знакомым. До этого он полагал, что по-прежнему находится в Монтевидео.

— Дядя Омар умер, — вслух вспомнил он.

— Оставь свой дурацкий пароль. Я давным-давно вышла из ее волчьей стаи. Маленькая Филиатра поменяла имя, рожу и привычки, потому что она по горло сыта ее хитрыми и грязными интригами. Теперь я Бетси Олден, ясно, по собственному выбору. Я — честная девушка и приличная актриса, и ей придется быстро восстановить меня в спектакле, или же я вытряхну из нее остатки ее бесстыжих мозгов.

— Если вы немножко отодвинетесь от меня, мне будет легче собраться с мыслями.

Она отошла к дальнему краю кровати и уставилась на него оттуда.

— Где она, быстро!

— Послушайте, похоже, вы думаете, что я работаю на нее.

— Пожалуйста, только не прикидывайся дурачком.

— Клянусь богом, меня зовут Кирби Винтер. И вчера у меня был ужасный день. Я напился. Я впервые в жизни встретил Карлу вчера вечером. Я даже не знаю остальную часть ее имени. Не знаю где она сейчас. Я вообще ни единого слова не понял из того, что вы говорили.

Девушка кусала губы, смотря в сторону и видимо соображая, верить ему или нет. Похоже, она решила поверить. Во всяком случае, он видел, что подозрительность и гнев постепенно исчезают с ее лица. Наконец, она взглянула на него, но на этот раз с холодной презрительной усмешкой.

— Ужасно, ужасно сожалею, мистер Винтер. Я могла бы сразу догадаться, что вы не можете состоять в этой банде. Для этого вы не слишком башковиты. Вам больше подходит роль мальчика для развлечений. Сильный, чистый, честный! Даже не знать ее имени? Ну, дела! Карла, должно быть, совсем в отчаянном положении. Между прочим, не слишком ли она стара для вас?

Презрение куда более уязвляло, чем необъяснимая злоба.

— Но я только…

— Проверьте ящики шкафа перед уходом, мистер Винтер. Я слышала, что она дает очень щедрые чаевые.

Девушка повернулась и выскочила вон из комнаты, напоследок хлопнув дверью. Резкий звук больно ударил Кирби по тяжелой с перепоя голове, в животе что-то мучительно сжалось, и он почувствовал что покрывается холодным потом. Откинувшись назад, Кирби закрыл глаза, борясь с подступающей тошнотой. Нет, чтобы проклятая злючка, вместо своих советов, поимела бы совесть перед уходом выключить свет! Чуть позже, чуть-чуть позже он встанет и сам выключит его…

За ставнями сиял солнечный день. Свет в комнате кто-то выключил. Кирби встал с кровати и направился в ванную. Посмотрев на свои часы с самозаводом, отметил, что они стоят. Во всем теле ощущалась слабость, и ужасно хотелось пить. Он взглянул в зеркало и скривился, увидев в нем помятое, отупевшее лицо, темное от щетины. Сердитая девица, подумал Кирби, просто ему приснилась. И Монтевидео. И похороны. Только в существовании Карлы он не сомневался ни секунды. Он вспомнил о том, что досталось ему в наследство, и вновь его охватила досада. Но не настолько плохо он себя чувствовал, чтобы долго предаваться грустным мыслям.

Поплескавшись в душе, побрившись новым лезвием и почистив зубы незнакомой мятной пастой, Кирби завернулся в огромное полотенце и прошел в спальню. Кто-то в его отсутствие раскрыл ставни. Золотистые лучи солнца наполняли комнату. На столике возле кровати стоял стакан охлажденного апельсинового сока, а рядом лежала записка, написанная фиолетовыми чернилами на плотной голубоватой бумаге с инициалами К.М.М.О'Р. Это было похоже на сокращение слова «коммодор», он вдруг сообразил, что сердитая девица действительно существовала. Карла Мария Марко… О'Рурке.

«Кирби, дорогой. Я слышала, как ты принимаешь душ. Ты, наверно, совсем дошел до ручки, бедняжка. Маленькие гномики поспешили принести тебе кучу всяких полезных пакетов. Я решила избавить тебя от твоей противной старой одежды. Содержимое карманов найдешь на туалетном столике. Свертки со всем новым на стуле. Я купила это вчера вечером, пока ты спал, до закрытия магазинов. Когда оденешься и заморишь червячка, ищи меня в солярии. Мне нет надобности спрашивать, хорошо ли тебе спалось. Доброе утро, дорогой.

Твоя Карла.»

Окна смотрели на восток. Кирби выглянул наружу. Солнце уже почти взошло. Дверь в большую гостиную была широко распахнута. Он поднял телефонную трубку, чтобы узнать точное время.

— Десять часов двенадцать минут прекрасного воскресного утра во Флориде, — бодро сказал женский голос.

Двадцать семь часов в постели, прикинул Кирби, и отправился разбираться со свертками. Белые трикотажные боксерские трусы, как раз его размер. Веревочные сандалии, удобные. Серые дакроновые брюки. Сидят отлично. Может быть, на полдюйма короче, чем он обычно носит. Одна рубашка спортивная с короткими рукавами и воротником на пуговицах. Подходящая и по размеру и по стилю. И какая расцветка! — узкие вертикальные полосы серого, бледно-голубого, кораллового и ярко-желтого, через одну разделенные черными полосами. Рубашка из легкого шелка. Кирби застегивал рубашку, когда раздался стук в дверь. Два официанта в форменных тужурках, вежливые и улыбающиеся, расторопно вкатили большую тележку. На сверкающей белизне скатерти вмиг появился роскошный завтрак. Официанты принесли с собой и воскресные газеты. Кирби едва себя сдерживал, стараясь скрыть от них, что голоден как волк.

— Обо всем уже позаботились, сэр. Спасибо, сэр. Если вам понадобиться еще что-нибудь, сэр…

Кирби отошел к окну. Хотелось, чтобы они ушли прежде, чем он начнет хватать еду голыми руками.

— Открыть шампанское, сэр?

— Что?!

— Шампанское, сэр.

— О, конечно! Шампанское! Замечательно! Нет, нет, оставьте все как есть.

До тех пор, пока на столе не осталось ничего, кроме второй чашки кофе, газетам пришлось ждать. Но даже после этого, взявшись за них, он никак не мог заставить себя сосредоточиться. Слишком много накопилось разных нераскрытых тайн, чтобы спокойно читать новости. Кирби повернулся в кресле и вынул шампанское из ведерка со льда. В руках оказалась элегантная бутылка каких он прежде не видел. Он принялся оборачивать ее в свежую салфетку и тут заметил два пустых бокала, красноречиво стоящих на подносе.

Намек ясен, подумалось ему. Он взял в одну руку бутылку, в другую бокалы и, каждой своей жилкой чувствуя, как ужасно элегантен, отправился на поиски Карлы О'Рурке. Нашел спальню без балкона с солярием. Нашел вторую, смотрящую окнами на запад, гораздо большую, с распахнутыми дверьми. Он шел улыбаясь, придумывая какую-нибудь особенно изысканную первую фразу…

Карла полулежала в широком шезлонге, закинув руки за голову и щурясь в жарком сиянии солнца. Ее золотистая кожа слегка покраснела и, намазанная кремом блестела. Увидев Карлу, Кирби, пораженный, остановился, забыв все изысканные фразы, какие только успел придумать. Он так загляделся на нее, что чуть не уронил бутылку с шампанским. Карла казалась спящей. Тоненький лоскуток белой ткани обтягивал ее бедра, маленькие пластиковые колпачки закрывали глаза, а голубое полотенце было намотано тюрбаном на голове. Больше на ней ничего не было. Кирби стоял перед шезлонгом в восхищенном молчании; лишь шепоток океанского прибоя доносился снизу, да неясная музыка играла где-то вдали. Нет, совсем не пухленькая, подумал он. И откуда у него появилось такое впечатление? Крепкая, как гимнастка, и, где нужно, все на месте, и в лучшем виде.

Она сняла с глаз пластиковые колпачки, села и улыбнулась ему.

— Бедняжка, ты, должно быть, совершенно без сил!

— Ка-хрла! — хрипло произнес потрясенный Кирби.

— О, я вижу ты принес шампанское! Как это мило с твоей стороны! Что-нибудь случилось? О да, конечно. Синдром пуританина.

Она неторопливо потянулась за короткой белой махровой накидкой. Кирби спросил себя, чего же ему хочется. Чтобы она застегнула ее или чтобы она этого не делала? Она не стала застегивать.

— Теперь, я думаю, ты можешь перестать пялиться на меня, милый мальчик, — томно поглядев на Кирби, сказала она. — Как ты считаешь, я уже достаточно загорела?

— Ка-хрла!

Она чуть повернулась в шезлонге, зацепила пальцем лоскуток материи и, далеко оттянув его, крепко надавила на оголенное золотистое бедро. Вместе они смотрели, как медленно исчезает белое пятнышко: он с жадностью, она скрывая в опущенных глазах лукавую улыбку.

— Вполне достаточно, я думаю, — наконец сказала Карла. — Некоторые считают, что более темный загар эффективнее, но он меняет фактуру кожи. Кожа становится грубее.

Она легко поднялась с шезлонга и прошла мимо него в сумрак спальни.

— Идем, дорогой, — позвала она Кирби.

Тот последовал за ней, с совершенно пустой звенящей головой, не выпуская из рук бутылки и бокалов. К тому же глаза его еще не успели приспособиться к внезапной смене освещения, так что он совсем не заметил, что пройдя несколько шагов, она остановилась. В полумраке он слепо натолкнулся на какую-то преграду; дохнуло жаром, его окутал аромат крема и духов и только тогда он сообразил, что это Карла. Но было уже поздно. От неожиданности он уронил бутылку себе прямо на ногу. Карлу качнуло вперед, он попытался ей помочь, но не рассчитал и резко толкнул женщину в плечо. Зацепившись за оказавшуюся под ногами скамеечку, она кувырком полетела на пол. Шум от падения был довольно сильным. Карла что-то вскрикнула на незнакомом ему языке, и он не испытал сожаления от того, что не понял ни слова.

Потянувшись к бутылке, которая лежала в стороне целехонькая, Карла подняла ее и встала сама.

— Ты перестанешь скакать на одной ножке, мистер Кирби Винтер? Пора налить мне бокал шампанского.

— Извините. Я не хотел…

— Хвала Господу, что тебя не посетило игривое настроение, когда мы находились на балконе, Кирби.

— Карла, я просто…

— Я знаю, дорогой.

Открутив проволоку, она ловко открыла бутылку и разлила пенящуюся янтарную жидкость по бокалам. Поставила бутылку, подала ему бокал и задумчиво посмотрела на него, потягивая вино.

— Вместо духов, дорогой, придется мне теперь взять мазь, а вместо драгоценностей — бинты. Теперь еще раз налей мне и потерпи, пока я сотру с тебя крем. Могу ли я доверить тебе свою спину?

— Кахр…

— Нет, лучше мы не будем так рисковать. За осторожность, дорогой Кирби! У тебя шампанское течет по подбородку. Подожди меня в соседней комнате, пожалуйста.

Кирби поспешно понес бутылку и свой бокал в большую гостиную. Он шел, а колени его подгибались. Осторожно присев, он опустошил бокал и снова наполнил его. Куда бы он не смотрел, везде ему виделась распростертая на спине женщина и особенно отчетливо — великолепная, округлая, твердая и загорелая грудь, кожа без малейшего изъяна, соски темного цвета — большие, но не слишком, направленные прямо в тропически-голубое утреннее небо.

Только когда он несколько раз яростно потряс головой, преследовавшее его видение как будто рассеялось. Напоследок он еще раз тряхнул головой, и видение скользнуло туда, где обретаются его воспоминания. Но лежать там оно осталось на самом верху, готовое в любой момент вновь появиться на свет.

Это и случилось тут же, стоило ему услышать плеск воды, с шумом наполняющей ванну. Он представил себе Карлу в ванне и громко мучительно простонал. О, спасибо тебе, дядюшка Омар! Спасибо за то, что ты вселил в доверчивого юношу такие мрачные подозрения относительно всех женщин на свете, превратив его в комплексующего тюленя, так что даже теперь, достигнув зрелости, в свои тридцать два года, он не в состоянии держаться возле прелестной полуобнаженной женщины достойно, без трясущихся поджилок и бессвязного лепета.

Но все же, как не ругал он себя и дядюшку Омара, его не покидало смутное подозрение. Прелести Карлы, вполне вероятно таковы, что и гораздо более опытный мужчина мог бы поддаться мучительной дрожи.

Если учесть недостаток опыта и его гипертрофированную стеснительность, всегда тщательно скрываемую, то оставалось лишь поражаться, как это он совсем не спятил: не разразился каким-нибудь сумасшедшим смехом, или не подпрыгнул на сотню футов выше крыш пляжных кабинок.

Да, Кирби прекрасно понимал причину своих неудач в достижении сексуальной уверенности. Во всем мире он один казался себе навсегда оставшимся без подружки. И изменить это постыдное положение становилось все более вопросом гордости, чем действительной потребностью.

Он знал, что женщины находят его весьма привлекательным. Напряженным трудом он пытался выработать манеру небрежного светского поведения, которая должна была внушать женщинам представление, что для него амурные приключения столь же обычное дело, как и для любого другого. Но врожденные и укрепленные воспитанием оковы стеснительности казались неразрушимыми. Где знакомиться? С чего начинать? Когда оказывалось много свободных и привлекательных женщин, все чего он смог добиться, так это уникального мастерства в убеждении каждой, что его ужасно интересуют другие. Время от времени ему все-таки удавалось преодолеть приступы застенчивости и сосредоточить силы для решающей атаки. Вот тогда-то и происходили с ним бесчисленные дурацкие истории, которые наполняли его тоской и отчаянием. Он знал, что вовсе не похож на клоуна, но разве серьезному, уважающему себя человеку пришло бы в голову схватить такую женщину, как Карла, словно ветку винограда, и грубо бросить в постель? Его лицо запылало краской стыда, когда он вспомнил о своем поступке.

Это происходило потому, что всякий раз он отчаянно напрягался, сжимаясь в кулак.

А иногда вмешивались природные силы, как в случае с землетрясением. Так что недолго и поверить в то, что тебя сглазили.

Вот, например, в прошлом году в Риме, с Андреа. То, что тогда произошло, казалось, было чистой случайностью. Он спас Андреа от вопящей толпы, которая приняла ее за Элизабет Тейлор. Они очень мило поболтали. Выяснили, что остановились в одном и том же отеле, на одном этаже. Она жила одна, пытаясь прийти в себя после неудачного замужества и отвратительной процедуры развода, Он знал, что стоит ему вечером пройти несколько шагов по коридору, постучать в дверь ее номера, и она его впустит.

Но такая перспектива не только не подстегивала его, она вдруг его ужаснула. Он сделал все, чтобы предстать перед Андреа опытным сердцеедом. Она, конечно, ожидала объятий изощренного европейца, неотразимого и несравненного Дон Жуана. Но что можно было ждать от человека, чье последнее любовное приключение (между прочим, единственное!) произошло двенадцать лет назад на заднем сидении «Гудзона» 1947 года выпуска, в Джонстауне, Пенсильвания, в городском парке во время ливня, с болтливой рябой девицей по имени Хейзел Бручук? И продолжалось оно примерно двенадцать бездарных минут.

Подобный опыт вряд ли может оказаться полезным, когда имеешь дело с женщиной, похожей на Лиз Тейлор. Тем не менее, он отважно решил не отступаться от роли. После бодрящей ванны, он накинул шерстяной халат и принялся маршировать взад и вперед по своей комнате, решительно сжав кулаки и стиснув зубы. Под воображаемые звуки фанфар он направился на приступ. Выйдя в коридор, Кирби с великолепной твердостью захлопнул за собой дверь номера. Он захлопнул дверь и она зажала полу его халата. Замок защелкнулся. Ключи остались внутри, на бюро. Может быть, на свете и существуют герои-мужчины, способные голышом постучать в дверь дамы. Всякие сомнения относительно цели визита отпали бы, таким образом, сами собой. Да, возможно, такие мужчины и существуют, но Кирби Винтер был не из их числа.

Но самый отвратительный случай произошел с ним, когда, выпив для храбрости бренди, рука об руку с веселой, хорошенькой девушкой, он бежал из переполненного пьяными гуляками дома в Нассау в сторону безлюдного пляжа, залитого романтическим лунным светом. И на полдороге со всего разбега налетел подбородком на бельевую веревку.

На каждую возможность, которая убегала от него, приходилось по крайне мере две, от которых убегал он сам, покрываясь от страха холодным потом. Подумав об этом, он усмехнулся про себя и хлебнул шампанского. Ты клоун и трус, Кирби Винтер, паршивый невротик и запутавшийся психопат. И все равно ты продолжаешь пытаться убедить женщин, что на что-то способен. Вот уж действительно…

В комнату вошла Карла. Босая, в розовых шортах, в полосатом бюстгальтере и с розовой лентой в волосах, она уселась рядом с ним на диван. Если смотреть мимо нее на стену, ей можно дать лет пятнадцать, не больше, подумал Кирби. Только внимательному взгляду заметны морщинки под глазами, складки у рта и чуть отвисшая линия подбородка.

— Еще, дорогой, — сказала она, протягивая пустой бокал.

Он вновь наполнил его как и свой собственный, и вернул бутылку в ведерко со льдом.

— А рубашка красивая, — сказала она.

— Спасибо. Она превосходная. Да и остальные вещи тоже. Но я никак не могу все это принять от вас.

Она состроила ему гримасу.

— Такой мрачный и надутый — ни с того, ни сего. Ты всегда просыпаешься такой сердитый? Я — всегда. Вот поэтому и оставила тебя одного, дорогой.

— Нет. Я не сердитый. Я просто…

— Твой костюм недостаточно только выгладить. Его вернут сегодня днем. Вместе с галстуком, носками и всем остальным. А рубашку пришлось совсем выбросить. Надеюсь, у тебя с ней не связано никаких сентиментальных воспоминаний. Она была в ужасном виде. Пожалуйста, скажи мне, что ты действительно чувствуешь себя лучше. Я так старалась…

— Я чувствую себя лучше, Карла.

Она забралась с ногами на диван и села, скрестив их. Потягивая шампанское, она смотрела на Кирби. У нее была длинная талия, но чересчур длинной не казалась — из-за крупных бедер и груди. Ее гладкие ноги смотрелись бы, пожалуй, коротковатыми, если б не подходили так прекрасно к ее маленькой крепкой фигуре.

— Сердишься на меня? — спросила она.

— А есть основания?

— Ну, ведь я подразнила тебя немножко. Ты помнишь?

— Да.

— На такую жестокость способна только женщина, не правда ли?

— Похоже на то.

— Знаешь, а я ведь могу продолжить.

Он обеспокоенно поежился.

— Меня это нисколько не удивит.

— Возможно, когда-нибудь я перестану тебя дразнить. — Она посмотрела на него широко раскрытыми невинными глазами. — Бедняжка, как же ты сможешь догадаться, что я уже перестала дразнить тебя?

Он попытался сменить тему.

— Эта девушка…

— О, да. Она побеспокоила тебя. Моя племянница. Теперь она называет себя Бетси Олден. Я очень рассердилась на нее, Кирби. И продолжаю сердиться до сих пор.

— Она тут целый скандал устроила.

Карла пожала плечами.

— Похоже, я нечаянно нанесла вред ее карьере. У меня и в мыслях этого не было! Я только хотела, чтобы она приехала сюда повидать меня. В конце концов, ведь я ее единственная тетка! Но она ни в какую не желала. У нее какая-то дурацкая мания относительно артистической карьеры. Пришлось позвонить одному моему старому другу. Он позвонил своему старому другу. И неожиданно оказалось, что она им больше не нужна. Что же здесь такого ужасного?

— Только то, что теперь ей не найти другой работы.

— Неудивительно. Слишком она стала крикливой и вульгарной. А когда-то была очень милым ребенком. В это теперь трудно поверить.

— Она уехала?

— О, нет! Ей пришлось пока остаться здесь. Потому что теперь она должна будет хорошенько попросить меня, чтобы я исправила тот ужасный вред, который, по ее мнению, нанесла ей. После того, как она меня достаточно ласково попросит, я позвоню своему другу еще раз, и тогда она снова получит предложение участвовать в съемках этих идиотских фильмов. Похоже, именно этого бедняжке так хочется.

— Сначала она подумала, что я на вас работаю. А потом у нее возникла другая идея, но снова неверная.

Улыбка Карлы стала до странности неприятной.

— Она и мне ее выкладывала. Только, увы, промашка у нее вышла, — с неожиданной грубостью сказала она. — Но ведь вполне могла бы и правдой оказаться. Не так ли, дорогой?

Кирби смутился.

— Ты такой серьезный сегодня, Кирби. Даже, извини меня, немножко скучный. Ты так хорошо говорил в пятницу вечером, был такой очаровательный.

— Что вы, я наверно, вел себя, как форменный зануда. Спасибо вам за… за то, что вы помогли мне пережить все это. Поддержали меня. Право, уже пора ехать.

— Но не раньше, чем появится Джозеф и ты услышишь, что мы с ним придумали.

— Насчет чего придумали?

— Ну-ну, дорогой. Мы же не можем не позаботиться о тебе. Мы знаем, что у тебя нет никаких определенных планов. Ты сам говорил об этом.

— Я говорил? Мне нужно кое-что найти…

— Может быть, ты уже нашел то, что искал. У тебя есть замечательное качество, которое мы с Джозефом решили использовать. Ты производишь прекрасное впечатление, дорогой. У тебя вид достойного, честного малого, которому можно доверять. Так выглядят немногие. А ты именно таков, каким кажешься, дорогой.

— Я? Да что вы!

— У тебя развито чувство долга. Я уверена, что твой дядюшка Омар был доволен тобой, и прекрасно тебя использовал. Он вышколил тебя. Ведь по-настоящему хорошего человека в наши дни так трудно найти. Кроме того, ты чувствуешь себя как дома в самых разных странах. У нас есть кое-какие проблемы, в решении которых ты мог бы нам помочь.

— И что же это за проблемы?

Карла пожала плечами.

— Ну, например, мы владельцы небольшого превосходного корабля «Принцесса Макропуло», панамской приписки. Нам кажется, что капитан и торговый агент — обманщики. Доходы совсем невелики. Ты можешь отправиться на корабль как мой личный представитель и выяснить, в чем там дело. Это только один пример. Проблемы всегда есть. Лично заниматься ими? Нет, это для меня слишком скучно. А у тебя появится серьезное дело. Возможно, оно тебя немножко развлечет. Мы будем хорошо тебе платить. В промежутках ты сможешь проводить время с нами. Мы дадим тебе вдвое больше, чем дядюшка Омар.

— А вы знаете, сколько он платил мне?

— Ты сам рассказал нам, дорогой. У тебя отложено целое состояние! Восемь тысяч долларов! Милый Кирби, мне и на месяц едва ли хватило бы этих денег. Так что думай. Ведь все равно тебе придется искать работу.

— Я, наверно, много чего наговорил.

— Ты рассказал нам о наследстве, полученном от любимого дядюшки. Карманные часы и письмо.

— Я получу это письмо не раньше, чем через год, — сказал Кирби, допивая остатки шампанского.

Карла наклонилась к нему и заглянула в глаза.

— Так почему бы не пожить приятной жизнью? Нам ужасно повезло, что мы познакомились вчера вечером. Мы теперь хорошие друзья? Ведь правда? Вот что мы сейчас сделаем, Кирби Винтер. Ты закончишь все свои оставшиеся дела. К этому времени «Глорианна» будет здесь. И мы отправимся в путешествие.

— Глорианна?

— Моя любимая игрушка. Яхта, дорогой. Голландской постройки. Прекрасные каюты, команда из пяти человек. Очаровательные гости на борту, много веселья, много вина и, может быть, немножко любви. Она плывет сюда с Бермуд. Проведи месяц с нами, в качестве нашего гостя, а потом мы вместе решим, что тебе делать дальше. Почему ты так забеспокоился?

— Суеверие, наверно. Все это чудеса какие-то! Со мной никогда ничего подобного не происходило, Карла.

Она отставила пустой бокал в сторону, придвинулась ближе к нему, взяла его руку и подняла к своим губам. Он почувствовал почти девичью стесненность. Она взглянула на него с нежной укоризной.

— Ты мне нравишься. Вероятно, даже слишком. Нам бы встретиться в другом месте, в другое время. Чтобы не возникало этих разговоров о работе, и ты не становился таким расстроенным и озабоченным. Тогда мы оба могли бы быть вполне откровенными.

— Что вы имеете в виду?

— Так, чепуха, женская болтовня.

Раздался стук в дверь, и Кирби впустил в номер Джозефа. Карла бросилась рассказывать вошедшему, что Кирби уже согласился отправиться с ними в путешествие на «Глорианне», а затем приступить к выполнению предложенной работы. Смущенный Кирби как бы со стороны увидел, что он пожимает руку Джозефа, принимает шумные поздравления. Все происходило ужасно быстро. Он хотел было сказать Джозефу, что не может соглашаться так быстро, но вдруг понял, что ему уже объясняют: он должен выписаться из своего отеля и перебраться сюда, в отель «Элайза».

— Но я, я…

Джозеф по-отечески положил руку ему на плечо. Карла оказалась с другой стороны. Обняв Кирби за талию, она тесно прижалась к нему. Он почувствовал тепло ее тела, и в арктических далях его сознания стены льда обрушились в море.

— Ерунда, мой мальчик, — сказал Джозеф. — Здесь есть свободные номера, и определенная часть этого отеля принадлежит мне. Когда ты вернешься со своим багажом, все будет готово. У меня множество всяких разных дел, и Карла частенько чувствует себя одиноко. Мы оба будем тебе благодарны. Ты только сделаешь нам одолжение.

— Ну хорошо. Я, наверно, смогу…

— Великолепно! — воскликнули оба одновременно, и Карла крепко обняла его. Ее глаза смотрели на него, полные нежных обещаний. Джозеф стал доставать из кармана золотой портсигар. Тот выскользнул и упал на пол. Кирби предупредительно бросился его поднимать и с размаху врезался лбом в голову Джозефа, который также наклонился за портсигаром. Ослепленный белой вспышкой и страшной болью, он непроизвольно замахал руками и задел локтем лицо Карлы. Ее чудесные зубы издали громкий клацающий звук, она пошатнулась.

Испуганно посмотрев на него, она вдруг быстро заговорила что-то на незнакомом языке. Это было похоже на заклинания, и среди потока непонятных слов ему показалось, что он различил — «Омар Креппс».

— Замолчи! — сказал Джозеф мертвенным голосом. Он тоже прижимал ладонь ко лбу.

— Извините, — сказал Кирби расстроенно. — Я просто…

— Это была случайность, — сказала Карла. — Тебе больно, дорогой Кирби?

— Я… я лучше пойду.

3

Когда Кирби открыл заднюю дверь такси, мимо него, точно угорь, проскользнула девушка и нахально шлепнулась на сиденье.

— Эй! — сказал он возмущенно.

Бетси Олден одарила Кирби сердитым взглядом.

— Помолчи-ка лучше и забирайся сюда, балбес!

Поколебавшись, он сел рядом и, нахмурившись, сказал:

— Но в чем…

— А ну-ка, шеф, — повелительно сказала она водителю, — гони на север, к Коллинзу. Потом узнаешь, куда дальше.

— Но мне нужно…

— Да заткнешься ты или нет!

Несколько кварталов они проехали в молчании. Кирби покосился на ее профиль и подумал, что она казалась бы очень хорошенькой, если бы все время не злилась. Такси затормозило перед светофором.

— Как раз сюда нам и нужно, — сказала она, сунула деньги водителю и быстро выскользнула из машины. Он с трудом догнал ее. Она шла в обратную сторону, на юг, внимательно оглядываясь по сторонам.

— Не будете ли вы так добры…

— Вот сюда, я думаю, — перебила она, подхватила его под руку и потащила в узкий проход между домами к заднему крыльцу небольшого пляжного отеля. Оказавшись в вестибюле, она осмотрелась, точно кошка, вышедшая на охоту, и порывисто двинулась вверх по лесенке на бельэтаж. На ней была зеленая юбка и белая блуза. В руках она держала небольшую сумочку. Пышные волосы, приведенные в некоторое подобие порядка, уже не торчали в разные стороны. Следуя за ней по лестнице, Кирби невольно залюбовался выразительностью ее движений. Даже стройные бедра под развевающейся юбкой — и те, казалось, излучали возмущение и прятали затаенное коварство.

— Садись! — велела она, указав на псевдо-викторианский диванчик, обитый гладким пластиком, под висящей на стене копией Утрилло. Кирби послушно сел. Она постояла у перил, глядя вниз в вестибюль, затем нервно пожала плечами, подошла и села рядом с ним.

— Я тебе сейчас кое-что скажу, Винтер, а ты слушай и вникай! — заявила она. — Значит так… Как бы ты не осторожничал, этого недостаточно. Понял? — она в упор уставилась на него своими зелеными глазами.

— По-моему, вы ошибаетесь…

— Как ты находишь мою дорогую тетку Карлу? Пульс не шалит?

— Мисс Олден, у меня, честное слово, такое чувство… Я не понимаю…

— Уж если она навострила зубы, тогда держись: обязательно зацапает. А ты, похоже, наживочку-то уже того, слопал!

— Она необыкновенная женщина!

— Это точно. Хитрющая! Думаешь, зачем она меня сюда вытащила? Для тебя, голубчик. Для подстраховочки. На случай, если ты предпочитаешь помоложе да постройнее. Но я уже говорила ей: больше я в эти игры не играю! Ясно? Пусть обделывает свои делишки без меня. Хватит! Я в ее интригах больше не участвую!

— Все-таки не понимаю, что вы имеете в виду.

— Что ты не понимаешь? Или решил, что она в тебя втюрилась?

— Она влюблялась не один раз, как сказала мне.

— Что? Она тебе уже и это говорила?

— Мисс Олден, да объясните вы наконец, в чем дело?

Девушка нахмурилась. Прядь золотистых волос упала ей на лоб. Она нетерпеливо отбросила их.

— Я прочитала в газетах, что Омар Креппс был твоим дядей. Вот об этом и разговор.

— Я все равно не понимаю. При чем здесь мой дядюшка?

— Ну, хорошо. Придется начать с начала, если ты такой безмозглый. Когда мне исполнилось пятнадцать, тетушка Карла забрала меня из школы в Швейцарии и стала таскать за собой по всему земному шару. Они дельцы, Винтер, она и этот отвратительный Джозеф. Канадское золото, африканская нефть, индийский опиум, бразильские девушки — чего только они не покупали и не загоняли! Они не из самых крупных, не из самых оборотливых, но они богатеют. Правда, это происходит не так быстро, как им бы хотелось. Все время они создают и распускают какие-то картели, какие-то синдикаты — все совместно с подлецами того же пошиба, и любимое развлечение у них — друг друга надувать. Мне было всего пятнадцать, но я быстро узнала, что имя Омара Креппса наводило страх в кругу им подобных. Почти сверхъестественный ужас. Слишком часто старый Креппс, неожиданно объявившись к самому дележу, снимал сливки и исчезал с полными карманами. Я думаю, они со своими дружками не раз пытались его ухлопать, но у них ничего не получалось.

— Ухлопать? Убить дядюшку Омара?

— Заткнись и слушай дальше. И верь, когда тебе добра хотят. Этот маленький старикашка казалось, ухитрялся успевать во все концы света одновременно. Однажды он почти разорил их, перехватив крупную сумму, которую они пытались положить на счет в Цюрихе. И ничего нельзя было поделать, так как сами они, по сути дела, сперли эти денежки — Джозеф, Карла и еще парочка мерзавцев. В то время Карла носила изумрудное колечко с секретом — колечко, которое открывалось. Думаю, в нем был яд. Она как-то случайно раскрыла его и увидела, что там лежит свернутый клочок бумаги. На нем было написано: «Благодарю. О.Креппс». Когда тетка очухалась после обморока, с ней случилась ужаснейшая истерика, пришлось целую неделю проваляться в больнице. Видишь ли, с тех пор, как пропали деньги, она колечко это с руки не снимала.

— Дядюшка Омар? Нет, я не могу поверить, что он…

— Дай мне закончить! Креппс умер в прошлую среду. Они в это время находились на Бермудах. В четверг утром они вылетели сюда. Ты появился здесь в пятницу, а вечером в субботу оказался в постели в номере Карлы. Ты что думаешь, это могло произойти так просто?

— Конечно! Я думал, мы познакомились случайно.

— Эта веселая парочка случайных знакомств не водит. Она всегда действует расчетливо. Что они от тебя хотят, а?

— Они пригласили меня попутешествовать с ними.

— Попутешествовать? Ну, Винтер, придется тебе рассказать все. Каждое слово, которое ты запомнил.

Опуская подробности и кое-что сглаживая, Кирби поведал, что произошло с ним за последние дни. Бетси нахмурилась.

— Значит, твой дядюшка Омар ничего тебе не оставил. Тогда, я думаю, они хотят с твоей помощью разобраться, как он действовал.

— Но я не имел никакого отношения к тому, как делают деньги. Я ничего не знаю о делах своего дядюшки. Он говорил мне, какие курсы изучать в колледже, и я их изучал. Когда я закончил колледж, то начал работать на него, причем занимался всегда одним и тем же — с самого начала.

— Чем?

— Раздавал пожертвования.

— Что?

— Раздавал дядюшкины деньги, — повторил Кирби, смущенно улыбаясь. — У дядюшки был помощник, который делал вырезки из газет. А моя обязанность состояла в том, чтобы ездить по указанным адресам и проверять положение дел. Если все оказывалось без обмана и тайна гарантировалась, я давал деньги.

— Много денег?

— Думаю, в среднем около трех миллионов в год.

— На благотворительные цели?

— Да. Иногда отдельным лицам, которые собирались начать какое-нибудь дело, или небольшим компаниям, у которых возникали трудности.

— Зачем он это делал?

— Он говорил, что жертвует деньги для того, чтобы от него не отвернулась удача. Впрочем, он говорил это как бы шутя. Он не терпел серьезных разговоров. Зато любил рассказывать длинные анекдоты, показывать карточные фокусы и демонстрировать, как он умеет снять пиджак, не снимая пальто.

— Ты часто встречался с ним?

— Раз в год примерно. Дядюшка все время куда-то ездил один, заставляя нервничать всех, кто его окружал. Повсюду, по всему свету, он имел квартиры и лично ему принадлежащие дома. Трудно было узнать, где он в данный момент находится. Но я без работы никогда не оставался, как бы долго он не отсутствовал. И еще он ненавидел любую рекламу.

— Ты говоришь правду, — задумчиво сказала Бетси. Это было скорее утверждением, чем вопросом.

— Правду. Пока он был жив, я не имел права никому рассказывать о том, что делал для него. Теперь, думаю, это уже не имеет значения. Еще в самом начале его карьеры о нем слишком много говорили. Вероятно, именно поэтому он стал таким скрытным.

— Много говорили?

— Мои родители погибли, когда мне едва исполнилось семь лет, и я стал жить с дядюшкой Омаром и его старшей сестрой, тетей Тельмой. Ко мне она хорошо относилась, но жизнь дядюшки Омара из-за нее стала невыносимой. Мы жили в старом доме в Питсбурге. Дядюшка преподавал в школе физику и химию. В подвале он устроил мастерскую и пропадал в ней целыми вечерами. Я думаю, только там он чувствовал себя вполне счастливым. Тетя Тельма вечно была недовольна тем, что он тратил слишком много денег на инструменты и материалы, ругалась с ним из-за больших счетов на электричество. Когда мне исполнилось одиннадцать, он уволился из школы, уехал в Рено и выиграл там за раз сто двадцать тысяч долларов. Об этом кричали во всех газетах. Его называли математическим гением. Репортеры не давали ему покоя. Жизнь в Питсбурге стала невозможной. Он оставил немного денег нам и снова исчез. Его не видели почти год. Потом он снова появился в Рено и проиграл там около ста тысяч долларов. После этого все потеряли к нему интерес. Затем мы переехали в Техас, где он построил дом на острове в проливе Браунсвилль. Только с тетей Тельмой он все равно не мог ужиться. Открыв счет на ее имя, он отправил ее назад в Питсбург. Некоторое время я жил с ним, потом тоже вернулся в Питсбург. Тогда у него уже были предприятия, разбросанные по всему миру. Он поддерживал меня материально, заплатил за мое образование и дал работу, когда я закончил колледж. Но он ничего мне не оставил, и я ничего не знаю о его делах. Фактически, я о нем самом мало что знаю. В газетах писали, что состояние Омара Креппса оценивается в пятьдесят миллионов долларов. А он завещал мне только свои часы и письмо, которое будет вручено через год после его смерти.

— И ты рассказал об этом Карле?

— Да.

— И рассказал ей о характере своей работы?

— Да, кажется.

— И за все эти годы ты никак не пытался раскусить своего милого дядюшку?

Этот суровый допрос, который учинила ему Бетси, вдруг привел Кирби в раздражение.

— Я могу вести себя иногда как идиот, мисс Олден, но, тем не менее, голова на плечах у меня все-таки есть. Дядюшка совершенно неожиданно бросил школу, свою любимую мастерскую, исчез внезапно. Да и вообще, так ли часто простые школьные учителя становятся миллионерами?

— Значит, он нашел средство, которое давало ему какое-то преимущество.

— Очевидно. Превосходство над другими людьми. Может, поэтому он и отдавал часть денег. Может, его почему-то мучила совесть. А от пожертвований становилось легче.

Бетси довольно кивнула.

— И Карла страшно интересуется, что в этом письме. Разве это тоже неочевидно?

— Но она не может… я не могу получить его раньше, чем через год.

— Мистер Винтер, разъяснение способов, которыми один коротышка умудрился затерроризировать целую банду, ободрать ее как липку, и набить сундуки пятьюдесятью миллионами долларов, стоит года усилий. А к концу этого года, может случиться, ты совсем будешь ходить перед ней на задних лапках и отдашь ей письмо не читая, только повизгивая от удовольствия, что хоть в чем-то ее ублажил.

— Хорошего же вы обо мне мнения.

— Я знаю Карлу. Я видела ее в деле.

— Ну, а какова здесь ваша роль? Вы тоже хотите получить это письмо?

— У меня свои планы. Своя цель. И мне необходимо средство, чтобы ее достичь. Мне наплевать, как я это средство добуду, но я, черт подери, заставлю Карлу сделать так, чтобы меня снова приняли на работу, — Бетси больно ткнула Кирби пальцем в грудь. — И если для этого придется воспользоваться тобой, запрыгаешь и ты как миленький, чтобы мне помочь. Понял? Я, между прочим, уже сделала тебе одолжение, предупредив об их интригах.

— Вы так сильно ненавидите Карлу?

— Фи, ненависть! Все гораздо проще, мистер Винтер. Я ее презираю. Ею движет всегда одно чувство — жадность. Жадность к деньгам, к власти, к побрякушкам. Она любит власть, любит, чтобы ее обожали и исполняли все ее гнусные прихоти. Джозеф такой же, но она — главарь их банды.

— Он ваш дядя?

— Ну, это едва ли. Она, конечно, называет его братом, только это чепуха. Если он ей и родственник, то весьма отдаленный. Во всяком случае, их отношения далеко не родственные. Впрочем, они очаровательная пара, не так ли? Поэтому и опасны.

— Мне кажется, вы все-таки преувеличиваете. Я никак не могу поверить…

— Да помолчи ты! Ага! Я, кажется, кое-что сообразила. Ты у своего дядюшки единственный родственник, так? Это было в газетах; значит, Карла об этом знает. Вдобавок к тому, что тебе следует по завещанию, ты должен будешь получить и весь его архив?

— Наверно… Я не подумал об этом.

— Можешь не сомневаться, Карла подумает. Уже подумала. Не вздумай давать ей что-нибудь оттуда.

— Да почему я должен ей что-либо давать?

— Не сердись. Значит, мы уже знаем, что она стремится заполучить. Следовательно, остается узнать, что именно в этих бумагах ее так интересует. А дальше ты решаешь, продавать ей это или не продавать. Если решишь продать, то разреши мне быть посредником. Я смогу получить с нее больше, чем кто бы то ни было.

— Все в последнее время происходит так быстро, — пробормотал Кирби, уклоняясь от прямого ответа.

— Я куда тверже тебя, Винтер. Я прошла школу Карлы. Переселяйся в отель «Элайза». Если они увидят, что ты что-то подозреваешь, они сменят тактику.

Она написала на листке адрес и телефон и подала ему.

— Когда узнаешь что-нибудь определенное, свяжись со мной. Я живу в квартирке, которую уступил мне на время один приятель. Он сейчас в Нью-Йорке. Ездит туда на время подзаработать в рекламном агентстве, чтобы, вернувшись, спокойно писать пьесы. Он по уши влюблен в меня. Послушай, Кирби. Совсем не обязательно, чтобы я тебе нравилась и ты мне верил. Пока что ты ничего не потерял, верно ведь? И называй меня просто Бетси.

— Пока ничего не потерял. Разве что остатки соображения. Ничего существенного, впрочем.

— Играй свою роль, и играй ее осторожно, а когда узнаешь, что им нужно, тогда решишь, стоит ли тебе обращаться ко мне. О'кэй?

— О'кэй, Бетси.

Ее глаза смягчились.

— Когда меня не загоняют в угол, я веду себя совсем иначе; правда, поверь.

— А я, как правило, соображаю лучше.

— Я ведь ничего о тебе, в сущности, не знаю. Но запомни: чем меньше будет известно Карле, тем больше ты сможешь потом получить от нее.

Она слегка замялась.

— Главное, не дай бог ей тебя ослепить, Кирби. Не забывай, что по части постельного убеждения она специалист экстра-класса. Не теряй головы, и мы заставим ее платить без конца.

— Если только будет что продавать.

— Она уверена, что игра стоит свеч, иначе ее бы здесь не было. — Она погладила его руку и быстро встала. — Итак, я жду твоего звонка. И погоди сразу уходить отсюда. Задержись минут на пять.

4

В своем почтовом ящике в отеле «Бедлайн» на окраине Майами, он нашел девять записок. Все как одна требовали, чтобы он немедленно позвонил мистеру Д.Лерою Винтермору из адвокатской конторы Винтермора, Стэбайла, Шэмвея и Мерца, конторы, которая ведала личными делами дядюшки Омара. Дела Корпорации Креппса находились у других адвокатов.

Винтермор был хрупкий, убеленный сединами старик, который (как однажды сказал про него дядюшка Омар) весьма скептически относился ко всем государственным установлениям, в том числе и к закону.

Прежде чем позвонить Винтермору, Кирби сложил в чемоданы свои вещи. Это заняло у него семь минут. Затем он набрал номер из последней записки, и застал Д.Лероя Винтермора дома. Несмотря на воскресный день, настроение у Кирби было совсем не праздничное.

— Дорогой мальчик! — обрадовался Винтермор, услышав его голос. — Я беспокоился о тебе. Мне кажется, когда ты узнал о тех… э… распоряжениях, которые сделал Омар перед смертью, ты немножко расстроился. Так ведь?

— Конечно, я не в восторге. Я не особенно жадный, кажется, но, в конце концов, кому-то ведь должны были перейти эти пятьдесят миллионов!

— Может, он хотел таким образом воспитать в тебе характер, Кирби.

— Можно подумать, у меня нет характера!

— Ну, как бы там ни было, сейчас следует уладить несколько небольших дел. Они требуют, чтобы ты участвовал в заседании. Завтра утром в десять, в офисе Креппса.

— Кто это они?

— Отборный батальон преданных клерков твоего покойного дяди. Я тоже там буду и, если тебе вдруг потребуется адвокат, я готов защищать твои интересы. Бесстрашно и до конца.

— Что-нибудь случилось?

— Не знаю, но похоже, они думают, что произошло какое-то столкновение между тобой и Омаром. Идиотство, да и только! Кстати, тут еще нечто странное случилось: начиная с прошлой среды, все дома и квартиры, принадлежащие Омару, были вскрыты и все в них перевернуто вверх дном. Это их страшно обеспокоило.

— Правда? Но при чем здесь я?

— Они, похоже, хотят как-то связать это с теми поручениями, которые ты выполнял для Омара.

— Он когда-нибудь говорил вам, в чем заключалась моя работа?

— Дорогой мой, я никогда не спрашивал.

— Мистер Винтермор, скажите, пожалуйста, передадут ли мне личные записи и бумаги дядюшки Омара? В завещании упомянуты только часы и письмо.

— Обычно делается именно так.

— Что значит обычно? Я могу их не получить?

— Видишь ли, месяца три назад у Омара был сердечный приступ. После этого он пришел в нашу контору и забрал все личные документы, оставив самый минимум. Я спросил, что он собирается делать с бумагами, которые берет с собой. Он ответил, что сожжет все. А потом достал серебряный доллар из моего уха. У него очень здорово получались такие трюки. Я думаю, он действительно все сжег, кроме одного чемодана с документами, который хранится в главном сейфе Корпорации Креппса. Он был замечательный человек, дорогой мальчик. Замечательный! Но в конец помешанный на секретности. И эти клерки, кажется, считают, что тебя поразила та же болезнь.

— Я только исполнял приказания. До завтра. Я буду в десять, мистер Винтермор.

Кирби повесил трубку и, оглядев комнату, спросил себя, придется ли ему еще когда-нибудь останавливаться в отеле «Бедлайн». Отель располагался в удобном месте, однако ночами бывало немного шумновато из-за множества пьяных постояльцев, то путающих дверь и барабанящих в нее до одурения, то громко ругающихся и дерущихся в холле. Но, главное, дешево и сравнительно чисто, и Кирби всегда, даже в разгар сезона, мог получить здесь комнату. Кроме того, ему разрешали бесплатно хранить в отеле вещи, которые не нужно было брать с собой в бесконечные путешествия по всему свету.

Кирби спустился с чемоданами к столику портье, чувствуя рези в желудке, напомнившие вдруг о том, что он совершенно забыл перекусить. Гувер Хесс, владелец отеля, сидел за столиком. Это был рыхлый астматик, усыпанный перхотью, с лицом, на котором застыла гримаса вечного страдания — словно у человека, которому режут ногу без наркоза. А уж его улыбка, та совсем напоминала последнюю агонию. Уже в седьмой раз он закладывал все свое имущество, а дела шли хуже, чем при втором закладе.

Увидав Кирби, Гувер Хесс улыбнулся.

— Привет! Я все слышал. Эта штука, которая случилась с вашим дядюшкой… Я ужасно сожалею. Иногда все так и кончается. Бум! Не успеешь глазом моргнуть, а тебя уже нет. Сколько ему было?

— Только что исполнилось семьдесят, Гувер.

— Ну, теперь ты обеспечен!

— Не совсем. Хочу пока переселиться в отель «Элайза», на побережье.

— Я же говорю — обеспечен. Снимешь там номер? Конечно, почему нет? Пользуйся. Выпиши девиц. Оденься как следует. Попей настоящего старого винца.

— Я там буду вроде гостя, Гувер.

— О, я понимаю. Пока закончишь со всеми формальностями. Тогда ты получишь кругленькую сумму. Поверь, мне так жаль терять хорошего клиента. Я хочу тебя попросить, Кирб. Когда ты получишь свои денежки, давай с тобой сядем в укромном местечке, я покажу тебе мои конторские книги. Мы объединим закладные. Для тебя это будет самое подходящее вложение капитала.

— Но мне нечего вкладывать, Гувер.

— О, я знаю, как это бывает. Ты должен сейчас дать мне ответ. Мошенники со всего света станут осаждать тебя, предлагая каждый выгодное дельце, но меня-то ты знаешь много лет, не так ли? Со мной у тебя не случится осечки. И я ведь тоже тебя хорошо знаю, Кирб. Ты всегда вел себя безупречно. Никогда никаких скандалов с девочками. Все спокойно и чинно. Я тебе доверяю.

— Но я не…

Гувер Хесс отмахнулся бледной рукой, усыпанной веснушками.

— И правильно. Так ты должен себя вести. Единственная девчонка, с которой я тебя видел за все время, была настоящая леди. Всегда в очках, каблуки низкие, одета скромно, как школьная учительница. Может, человека неопытного это и могло бы обмануть, правда? Но не тебя. Уж ты-то разглядишь, где синий чулок, а где классная краля! У тебя губа не дура! Какая у ней походка! Подбородок кверху, и задиком своим кругленьким туда-сюда, туда-сюда. Думаешь, я слепой?

Кирби неожиданно сообразил, что он говорит о мисс Фарнхэм, Вильме Фарнхэм, единственной из всех служащих Корпорации Креппса, которая была посвящена в секретную благотворительность дядюшки Омара. Она самолично делала вырезки, вела документацию, отправляла переводы, целиком посвятив себя этому благородному делу. Вот уже шесть лет она работала в небольшом офисе, расположенном неподалеку от центральной конторы Корпорации Креппса. Все отчеты Кирби поступали к ней. Дядюшка Омар всегда отдавал предпочтение проектам, которые предлагала мисс Фарнхэм. Затем она вместе с Кирби составляла программу действий. Когда Кирби бывал в городе, они проводили вечерние совещания, обсуждая текущие и будущие дела, в его номере в «Бедлайне». Особое внимание она обращала на здравоохранение, на незаметные малообеспеченные больницы, на организацию скорой помощи в мелких городах, на борьбу с детским голодом. Она выражала постоянные сомнения по поводу необходимости оказывать помощь предпринимателям и вечно давала понять Кирби, что считает его слишком легковерным для такой трудной работы. Она боготворила дядюшку Омара. Только теперь вспомнив о ней, он почувствовал себя виноватым. Что-то теперь с ней будет? Но сейчас перед ним сидел Гувер Хесс; он уставился на Кирби с усмешкой страдающей животом гиены.

Чувствуя, что он гнусно предает славную мисс Фарнхэм, Кирби лукаво подмигнул Хессу.

— Без очков, — мечтательно произнес Хесс, — с распущенными волосами, после пары бокалов вина — ее, наверно, не узнать!

— Сколько я вам на этот раз должен? — усовестясь, перебил Кирби.

— Уже довольно поздно, но я возьму с тебя только за сегодняшний день. Ты приехал вечером в пятницу. Значит, три ночи плюс два телефонных разговора. Получается восемнадцать долларов и восемьдесят четыре цента. У тебя есть кредитная карточка?

— Мне нужно ее поменять.

— Кому нужны карточки, когда впереди такая куча денег? Ты можешь оставить расписку, если хочешь.

— Я заплачу наличными, Гувер. Спасибо.

Забрав сдачу, он пошел к телефонной будке, стоявшей тут же в вестибюле, звонить Вильме Фарнхэм. В офисе ее, конечно, не было, поэтому он сдался, взял такси и поехал на побережье в отель «Элайза». Портье, который весь лучился доброжелательностью, сообщил, что 840-ой номер уже приготовлен для мистера Винтера. Номер оказался раз в шесть больше его комнаты в отеле «Бедлайн», со множеством стульев и столиков, шестью разновидностями душа, солярием, видом на океан, музыкой, букетами цветов и фруктами в вазах. Вычищенный и выглаженный костюм висел в шкафу, белье аккуратно лежало на полках. Оставшись один, Кирби вышел в солярий. Отсюда не было видно места, где он наткнулся на распростертую на спине Карлу, но прикинув, он рассчитал, что оно, должно быть, находится футов на сорок правее. Он взглянул вниз. Маленькие коричневые фигурки лежали на ярких лежаках рядом с купальными кабинками, напоминая манекены, ожидающие прихода декоратора.

Кирби вернулся в комнату и подошел к большой вазе с фруктами. При одном взгляде на нее тотчас вспомнилась Карла. Он выбрал одну грушу; она оказалась такой огромной и сочной, какой он прежде никогда не видывал. Чтобы справиться с ней, не испачкав себя и все вокруг, пришлось отправиться в ванную. Он ел грушу, наклонясь над круглой стальной раковиной. Очертания раковины снова напомнили ему о Карле. Впиваясь зубами в плод, он представлял соблазнительные очертания ее фигуры. Даже глядя на собственное отражение в зеркале, он видел перед собой Карлу. Наконец, он вытер полотенцем вспотевшее лицо и подошел к кондиционеру освежиться.

В недрах отеля, в лабиринте баров, кафе и ресторанов, Кирби, спустившись, отыскал гриль, где заказал себе бифштекс и кофе. Был уже пятый час. Усевшись за столик, он попытался собраться с мыслями и, вспомнив в подробностях все, что с ним произошло за последнее время, сделать окончательные выводы. В этом, он никогда не был силен. Мисс Фарнхэм с неизменным скептицизмом относилась к его логическим способностям. А вот дядюшка Омар, тот никогда не выказывал недовольства, если Кирби делал что-то вопреки логике.

Бетси Олден наговорила так много! Воспоминание о ней буквально вызвало у него головную боль. Как расценить то, что она ему поведала? Она могла оказаться истеричкой, страдающей расстройством воображения, а могла быть и абсолютно права. Или же истина лежит где-то между этими двумя крайностями.

Во-первых, думал Кирби, не настолько я замечателен, не настолько надежен, обаятелен и неотразим, чтобы доверять мне дела, с которыми самим трудно справиться. Во-вторых, эта странная спешка. Меня никогда так не торопили с ответом. Значит, они действительно чего-то хотят. На человека, которому просто предлагают работу, так сильно не наседают. Им что-то от меня нужно. Но у меня ничего нет, следовательно, нет и того, чего они хотят. Но они считают, что рано или поздно оно у меня появится. Что? То, что хорошо послужило дядюшке Омару. Настолько хорошо, что они все перевернули вверх дном. Они? А почему нет? Однако, если верить мистеру Винтермору, там ничего и не должно было быть.

Я сказал им, что у меня ничего нет. Но на меня продолжают наседать. Я был слишком пьян, чтобы врать; следовательно, они должны думать, что у меня есть нечто, о чем я сам не знаю — или, что я получу нечто, о чем не знаю. Письмо? Предположение не хуже любого другого. Или, может быть, как думает Бетси, личные бумаги?

Хорошо ли будет, если, питая подозрения, я все-таки соглашусь? Может, тогда, при ближайшем рассмотрении, появятся какие-нибудь улики? А Бетси? Должен ли я с ней делиться? Все зависит от того, насколько правдива она была. Во всяком случае, небольшое бесплатное путешествие ведь не погубит навсегда мою душу!

Неожиданно он сообразил, что может легко кое-что проверить косвенным путем. Если Карла и Джозеф действительно богаты так, как это кажется со стороны, если действительно принадлежат к высшим деловым кругам, то в газетах Майами должна содержаться информация об их присутствии на похоронах…

— Дорогой! — сказала Карла, проскальзывая в кабинку, где он обедал, и садясь напротив него. Наклонившись через стол и взяв его руку в свою, она продолжила: — Где ты так долго ходил? Я совсем заждалась тебя.

Она была в бело-голубом платье с глубоким вырезом и в легкомысленной шляпке. Он чувствовал жар ее рук сквозь ткань белых перчаток. Она смотрела на него так пристально и с таким страстным чувством, что он невольно повернулся посмотреть, нет ли кого-нибудь у него за спиной. Они сидели в дальнем углу бара, в закрытой кабинке, под лампой в оранжевом абажуре. Близость Карлы делала ее какой-то огромной; ее лицо в оранжевом свете лоснилось. Вздернутый нос, широкие щеки, слегка раскосые серовато-зеленые глаза, тяжелые волосы цвета старой слоновой кости, большой рот. Толстые губы, приоткрытые и влажные, открывали ряд мелких, ровных, белых зубов. Казалось, он сидит очень близко от огромного киноэкрана.

— Да так, всякие мелкие дела, — уклончиво сказал он.

Карла отпустила его руку, обиженно надув губы.

— Мне было так одиноко! Мне так тебя недоставало! Я даже забеспокоилась, не ввела ли тебя вдруг в заблуждение моя маленькая чудачка-племянница.

— О, нет.

— Вот и хорошо, дорогой. А то, случается, она начинает нести совершенно безумную чепуху. Я должна заранее тебя предупредить. Так неудобно рассказывать все это: ведь, в конце концов, она дочь одной из моих сводных сестер. Нам следовало более серьезно заняться девочкой, когда ее исключили из колледжа в Швейцарии. Но она была такой милой в свои пятнадцать лет. Мы сделали все, что могли, Кирби, но у нее что-то не в порядке, что-то не так с чувством реальности. Наверно, следовало сразу обратиться к психиатрам. Но мы не теряли надежды и до сих пор не теряем. Именно поэтому я и заставила ее теперь приехать сюда. О ней снова пошла дурная слава. Но боюсь, у нас опять ничего не выйдет. Она совершенно неуправляема.

— Дурная слава? Что это значит?

— Мы стараемся следить за ней, незаметно. Дорогой Кирби, я боюсь наскучить тебе своими семейными делами. Но она действительно психически неустойчива. Она вся в мире своих фантазий.

— Да?

— Она обвинила меня и Джозефа в таких ужасных вещах — я даже не предполагала, что ее бедная головка совершенно затуманена собственными выдумками.

— Какими выдумками?

— Она кажется сейчас очень возбужденной и может обратиться к тебе, Кирби. Она может попытаться сделать тебя героем одной из своих фантазий. И когда это случится, она, скорее всего, повиснет у тебя на шее.

— Повиснет у меня на шее?

— Это будет очередная маленькая драма, которые она постоянно себе придумывает и с успехом разыгрывает. Если это случиться, даже не знаю, что тебе посоветовать. Ты ведь кажешься таким порядочным, Кирби. А если ты откажешься ей подыгрывать, она, со временем найдет кого-нибудь другого. Она ведь довольно привлекательна. Может быть, лучше всего отнестись к ней с юмором? Ты будешь осторожен, не правда ли?

— Н-но…

— Большое спасибо, дорогой. Просто ублажай ее. Говори ей то, что она хочет услышать. Я постараюсь найти для нее другую работу. У меня хорошие друзья в телевизионном бизнесе. Ты ведь понимаешь, что для нее гораздо лучше жить на свободе, чем томиться запертой в какой-нибудь клинике?

— Да, конечно.

— Один врач предположил, что, делая в мой адрес эти ужасные, чудовищные обвинения, она таким образом избавляется от собственной вины, от чувства, которое неотступно ее преследует. Для нее я выдуманная фигура, живущая среди чудовищных заговоров. Джозеф и я иногда шутим по этому поводу, но это смех сквозь слезы. Ведь в действительности, мы самые обычные люди. Мы любим жить в роскоши, но мы можем себе это позволить даже несмотря на то, что нас всегда обманывают. Я так надеюсь, что тебе наконец удастся уладить все наши дела.

— Я еще не знаю…

— Они дали тебе отвратительную комнату, и я заставила их сменить ее на другую. Завтра мы с тобой отправимся за покупками. Я точно знаю, какого стиля тебе нужно придерживаться в одежде. И эта прическа, прости меня, никуда не годится. Словно ты изо всех сил стремишься остаться незамеченным. А у тебя бездна возможностей. Когда я приведу тебя в порядок, ты будешь шагать по миру так, словно он принадлежит тебе, и женщины станут поворачиваться и смотреть тебе вслед широко раскрытыми глазами, их маленькие ладошки вспотеют от восторга и они примутся плести интриги только ради того, чтобы увидеть тебя.

— Я бы не сказал, что именно это — предел моих мечтаний…

— Тебе понравится, поверь мне. Пошли дорогой. Джозеф уже ждет нас. Мы успеем немного выпить, а в семь тридцать подадут лимузин, и мы вместе поедем в один сказочный ресторан.

Часам к одиннадцати вечера Кирби Винтер уже чувствовал, что ему приходиться затрачивать массу усилий, чтобы его речь звучала внятно. Иногда, чтобы лучше видеть Джозефа, ему приходилось прищуриваться.

— Как это мило, с вашей стороны, что вы пригласили меня в путешествие, — бормотал он. — Но я не хочу чувствовать себя…

— Обязанным? — вскричал Джозеф. — Чепуха. Нам это только доставит удовольствие!

Кирби размягченно кивнул и спросил:

— Куда она пошла?

— Подкраситься, видимо.

— Джозеф, я так редко танцую. Я вовсе не хотел наступить ей на ногу.

— Она простила тебя.

— Но у меня в ушах до сих пор стоит ее крик.

— Она просто необычайно чувствительна ко всякой боли, дорогой друг. У нее нервы ближе к поверхности кожи, чем у большинства людей. Но поскольку это делает ее также чувствительней и к разным удовольствиям, то, я думаю, с этим своим уникальным качеством она вряд ли согласится расстаться.

— У-удивительная женщина! — торжественно провозгласил Кирби, — у-удивительная!

— Кстати, вот что я сейчас подумал, мой мальчик. Если тебе будет казаться, что на «Глорианне» ты ведешь паразитический образ жизни, и это как-то оскорбит тебя, есть один проект, в осуществлении которого ты можешь принять деятельное участие.

— Какой проект?

— Ты был близок к Омару Креппсу, Кирби. Фантастический человек, фантастическая карьера. Но мир так мало знает о нем — Креппс об этом особо заботился при жизни. Но теперь его уже нет. И я думаю, будет весьма благородно с твоей стороны, если ты возьмешься написать его биографию. Потом мы пригласим профессионала, чтобы он сделал литературную обработку. Подумай о всех благодеяниях покойного, которые останутся неизвестными миру, если ты о них не расскажешь. И потом, справедливость хотя бы отчасти восторжествует: ты сможешь заработать.

— Интересное предложение, — кивнул Кирби.

— Я полагаю, что для этого тебе необходимо собрать его личные бумаги, документы и записи.

— И взять их с собой на борт?

— Ты ведь будешь работать на яхте. Не так ли?

— Тайна Омара Креппса! Неплохо звучит, правда?

— Да, это замечательное название для книги.

— Знаете, вы иногда совсем как англичанин.

— Я учился в Англии.

— Бьюсь об заклад, что вы захотите помочь мне разобраться с его документами.

— Их так много?

— Да, дьявольски много.

— Я был бы счастлив помочь, если, конечно, понадоблюсь.

Кирби почувствовал себя хитрым как лис.

— Все хранится в отеле «Бедлайн». Чемоданы необработанных бумаг. Дневники.

— Я и не знал, что у тебя есть все это. Ты ничего не говорил нам прошлой ночью.

— Я просто забыл о них.

— Когда «Глорианна» придет в Майами, мы сможем доставить все это на борт.

— Конечно.

— Ты как-то странно разговариваешь, Кирби.

— Я — странно? — Кирби усмехнулся, и комната принялась вращаться вокруг него. Он вдруг пришел в какое-то легкомысленно-беспечное настроение. — Джозеф, друг мой, все мы странные по-своему. Вы, я, Карла, Бетси.

— Бетси?

Кирби широко ухмыльнулся и залпом допил свой кофе.

— О, она, может быть, самая странная из всех нас. Она умеет предсказывать будущее. Наверно, ведьма.

Бронзовое, лоснящееся лицо Джозефа неожиданно приобрело неподвижность вычеканенного на монете профиля.

— И что же она предсказала, Кирби?

Слишком поздно Кирби почувствовал опасность. Лис превратился в кролика и бросился бежать под куст.

— Кто предсказал… что, Джозеф?

— Бетси говорила с тобой?

— Извините. Мне, кажется, сейчас будет нехорошо.

Он вошел в туалетную комнату, приблизил лицо к зеркалу и сострил своему отражению злобную гримасу, пока не услышал сзади чьи-то шаги…

— Противный мальчишка! — Мелодичный нежный голос звучал томно и ласково. — Да, ужасно противный мальчишка!

Нежные пальцы гладили его лоб. Он осторожно открыл глаза и увидел край темной стены, кусочек неба, усыпанного звездами. Карла наклонилась над ним, закрывая звезды. Ее лицо было скрыто в глубокой тени, свет шел откуда-то сзади, создавая серебристый ореол вокруг ее головы.

— Боже мой, — прошептал он.

— Да, дорогой, ты слишком много выпил. Так никогда ничего хорошего не выйдет. Из-за этого ты пропускаешь столько интересного.

Кирби слегка повернул голову. И тут же наткнулся на что-то упругое, округлое и теплое. Пока он пытался определить, что это такое, порыв теплого ночного ветра пробежал вдоль его тела — ему почудилось, что лежит он совершенно голый. Кирби осторожно протянул руку, проверяя, так ли это, и, ошеломленный, убедился, что не ошибся. Он резко сел, вмиг забыв про ужасную головную боль. Но Карла, крепко взяв его за плечи, силком уложила в прежнее положение. Кое-что, однако, он успел заметить. Находились они в солярии; а один взгляд в сторону комнаты убедил, что это его номер. Карла села на краю диванчика, голова Кирби покоилась у нее на коленях. Щекой он чувствовал ворсистую ткань.

— Не прыгай так, дорогой, — ласково сказала она.

— Я просто хотел…

— Такой противный, — замурлыкала Карла. — Совсем, совсем нализался. Наврал мне. Ты не должен меня обманывать. Ты все-таки виделся с Бетси.

— Всего на минутку, — заколебался Кирби. — А где моя одежда?

— Здесь на полу, милый. Когда мы принесли тебя, сонного, сюда, прямо в солярий, ты был такой разгоряченный, такой несчастный и вспотевший, что я тебя раздела.

— Боже мой!

— Я на тебя сердита, Кирби. Похоже, ты не понимаешь, кто твои настоящие друзья.

— Я ужасно себя чувствую.

— Еще бы! Да и вел ты себя не лучшим образом. А сейчас постарайся расслабиться. На сегодня ты уже все испортил. Разве ты не понимаешь, что все испортил для своей Карлы?

— Я не знал, что…

— Неужели ты думаешь, что я настолько вульгарна, чтобы самой назначать свидания? Я — женщина, дорогой! Может, будет у нас и другая ночь. А может, и не будет. Кто знает?

— Это проклятое вино…

Кончиками пальцев она смежила ему веки, слегка провела мизинцем по его губам.

— Ты, кажется, переутомился, дорогой. Наверно, это бедняжка Бетси довела тебя до такого состояния.

— Нет! Мы просто сидели в отеле и разговаривали.

— В ее отеле?

— Нет. Просто в отеле. В вестибюле.

— И ты, наслушавшись бредней моей несчастной свихнувшейся племянницы, начал сомневаться в нас? Где она остановилась, дорогой?

— На квартире.

— Ты знаешь адрес?

— Она мне не сказала.

— Не кажется ли тебе, что на сегодня вранья уже достаточно?

— Да нет, правда. Она не сказала мне. Она обещала сама найти меня.

— Она знает, что ты переехал сюда?

— Да.

— И когда она свяжется с тобой, ты сразу дашь мне знать, не правда ли, милый? Немедленно!

— О, конечно, я так и сделаю, Карла.

Она вздохнула. Кирби почувствовал аромат ее духов.

— Знаешь, ты все испортил. Я уже почти совсем в тебя влюбилась.

— Я виноват. Пожалуйста, прости меня.

Придержав его голову, Карла соскользнула с диванчика. Вместо ее колен он чувствовал теперь пластиковую обивку. Она постояла, глядя на него сверху вниз. С неимоверным трудом он сдержал желание чем-нибудь прикрыться.

— Постараюсь простить тебя, дорогой. Но с этих пор тебе придется очень хорошо вести себя. А сейчас мне нужно уходить.

Рот, который он так хорошо помнил, нежно прижался к его губам. Непроизвольно он обнял ее и стал все крепче прижимать к себе. Но тут от неожиданной резкой боли он рванулся, как пришпоренная лошадь, и громко завопил. Она с ловкостью захватила бесстыдными пальцами там, где боль ощущается нестерпимей всего, и беспощадно сомкнула кулак. Высвободившись и уже покидая комнату, она тихонько рассмеялась напоследок дразнящим смехом. Через мгновение она исчезла.

Некоторое время Кирби лежал неподвижно. Затем встал, пошел в номер, принял ледяной душ и поставил будильник на девять утра. Было без нескольких минут три. Он включил свет в солярии и подобрал свою одежду. Аккуратно разложив все по местам, выключил свет и вновь окунулся в апрельскую ночь. Он сидел голышом на мягком полу, скрестив ноги, облокотясь на стену, опершись локтями на колени и свободно свесив кисти рук; сидел молча, с сигаретой, зажатой в зубах. За крытыми черепицей крышами расстилалось темное ночное море, доносился плеск волн и шум прилива. Ветер становился прохладнее. Сердце продолжало колотиться слишком сильно, мучила тупая боль в голове. Но физические страдания были ничто по сравнению с той травмой, которую нанесла ему Карла. Одним метким рассчитанным ударом она превратила его в клоуна, чувство — в фарс, показала ему свою жесткую власть и способность унизить в нем гордость и мужское достоинство.

Он мрачно подумал о тех возможностях, которые он с ней уже упустил. Другой на его месте, настоящий мужчина, вскочил бы с диванчика в ярости от такого отвратительного попрания его достоинства, схватил бы ее, бросил на этот диванчик и изнасиловал здесь, прямо под звездами, в наказание за дерзость и наглость. Быть может, впрочем, именно к этому она и стремилась.

Теперь Кирби, в который уже раз, с тоской спрашивал себя: что же, наконец, сделало его таким? Отчего в нем это безволие? Он смотрел на море, и ему казалось странным, что он так устроен, что он вечно кого-то и чего-то боится. Море было неизменным, люди на его памяти менялись. А звезды, те существовали так долго, что уже само море казалось чем-то преходящим, таким же преходящим как жизнь человека. Против неизменного моря, против вечных звезд — что значит один оскорбительный жест, одно маленькое унижение однажды ночью для одного мужчины?

Подумав о руках Карлы, маленьких, сильных, тщательно ухоженных, с длинными ногтями, Кирби громко застонал, бросил сигарету в пепельницу и отправился спать.

5

Зал для совещаний располагался на шестнадцатом этаже. Громадные окна выходили на пляж. Из них открывался вид на дорогу, которая по насыпи уходила в сторону побережья к отелям. Убранство зала выдержано в светлых тонах, лишь огромный круглый стол в центре и стулья вокруг него были черными.

За столом собралось восемь человек. Д.Лерой Винтермор сидел слева от Кирби. Справа неподвижно восседал прямой, бледный человек по имени Хилтон Хиббер, душеприказчик Омара Креппса. Остальные пятеро являлись исполнительными директорами Корпорации Креппса. Кирби их присутствие всегда подавляло. Он их не различал. Все они были в белоснежных рубашках с золотыми запонками. Все носили нелепые фамилии вроде Грамби, Грумбо и Гормэн. Их одинаково мясистые лица излучали уверенность и достоинство. Каждый из них прекрасно подошел бы на роль губернатора в телевизионной пьесе.

Их неизменно педантичный подход ко всякому делу утомлял Кирби. Видно, им очень не нравилась та легкость, с которой принимались решения главной конторой в Майами. Неимоверными стараниями они пытались привести в порядок бесчисленные проекты Омара Креппса, этого маленького эксцентрика, который непрерывно усложнял громадное здание своей финансовой империи. И, не зная устали, они тянули свою бюрократическую лапу, чтобы накрыть ею все благотворительные предприятия Креппса. В самых отдаленных странах эта лапа настигала Кирби: неизвестно откуда появлялись вдруг хорошо знакомые разноцветные карточки, каждую графу в которых он должен был аккуратно заполнить. Только после того, как дядюшка Омар лично посоветовал ему однажды не обращать на них внимания, Кирби решился избавить себя от этой мороки. Но мучители не прекращали своих попыток, изредка отправляя ослушнику назидательные письма.

Один из них, объявив совещание открытым, провозгласил:

— Джентльмены! Позвольте мне напомнить условия завещания мистера Креппса. Все имущество передается фонду Омара Креппса. Корпорация постепенно ликвидируется — по мере продажи акций другим корпорациям. Мы, пять исполнительных директоров Корпорации Креппса, становимся директорами Фонда, продолжая до времени исполнять свои обязанности в Корпорации. Мы считаем, мистер Винтер, что и вы должны занять соответствующую должность в Фонде. Мы готовы предложить вам годовой оклад в размере двадцати пяти тысяч долларов с учетом того факта, что мистер Креппс не оставил вам денег по завещанию. Нам нужен секретарь Фонда.

— Я, кажется, ни о чем не просил, — произнес Кирби.

Все пятеро директоров как один строго посмотрели на него.

— Вы ведь сейчас безработный? — спросил председательствующий.

— В данный момент — да.

— Джентльмены! — вкрадчиво начал Д.Лерой Винтермор. — У меня и у моего клиента сложилось впечатление, что готовится какая-то сделка. Мы не можем принимать предложений до тех пор, пока не узнаем, каковы требования, предъявляемые к мистеру Винтеру.

— К вашему клиенту? — переспросил председатель. — Разве стороны находятся в конфликте?

— Ни в коем случае, — категорически заявил старый адвокат.

Хилтон Хиббер откашлялся.

— Возможно, мне удастся пролить некий свет на суть происходящего. Проверяя суммы выплаты налогов, я обнаружил, что за последние одиннадцать лет около двадцати семи миллионов долларов наличными были сняты со счетов Корпорации Креппса и переданы на баланс «Проектов О.К.». Так как необходимые налоги выплачивались, это не вызывало интереса со стороны налогового управления. Но «Проекты О.К.» также целиком принадлежали Омару Креппсу. И теперь налоговое управление намеревается засчитать эту сумму в двадцать семь миллионов как часть вновь создаваемого Фонда. Если это произойдет, выплата налога серьезно подорвет самые основы Фонда Креппса. Все бумаги «Проектов О.К.» переданы мне. Они велись мисс Вильмой Фарнхэм, которая, если не считать мистера Винтера, являлась единственным служащим «Проектов О.К.». На счету «Проектов О.К.» осталось четыреста долларов. Никаких документов по поводу выплат и поступлений в наличии не имеется.

Хилтон Хиббер достал белый платок и вытер лицо, хотя в зале было вовсе не жарко.

— Короче говоря, там нет иных бумаг, кроме инвентаризационного списка на оборудование конторы.

— Нам известно, почему не осталось никаких документов, — с трудом скрывая подавленность и беспокойство, вмешался председательствующий. — Мисс Фарнхэм утверждает, что она следовала инструкциям покойного Омара Креппса. После смерти босса, а точнее на следующий день, она вызвала грузовик с грузчиками, вывезла все документы в укромное место и сожгла их. Она сложила их, полила керосином и сожгла.

— Какая неприятность! — пробормотал мистер Винтермор.

— Более того, — опять включился в разговор мистер Хиббер, — служащие налогового управления наверняка подумают, что бумаги были сожжены для того, чтобы скрыть местонахождение денег. Очевидно, в ближайшее время они вызовут судебной повесткой мисс Фарнхэм и мистера Винтера в надежде получить информацию относительно двадцати семи миллионов долларов. Поэтому я полагаю, что искренняя помощь со стороны мистера Винтера может оказаться полезной для всех нас.

Все посмотрели на Кирби Винтера.

— Давайте поставим точки над «и», — вызывающе сказал тот. — У вас проблемы с налоговым управлением? Прекрасно. Вы не в курсе, чем я занимался в течение одиннадцати лет, и вам смертельно хочется об этом узнать. Предлагаю договор. Я объясняю, чем занимался и что случилось с двадцатью семью миллионами, а в награду за это получаю на всю жизнь удобную и нехлопотливую должность.

Председательствующий улыбнулся.

— Сформулировано неудачно. Если вы откажетесь нам помочь, приготовьтесь к тому, что вас обвинят в присвоении части имущества Креппса.

— Ваше заявление носит клеветнический характер, — резко встрял мистер Винтермор.

Председательствующий пожал плечами.

— Возможно. Но надо реально смотреть на вещи. Мы должны защищать свои интересы.

Кирби откинулся на стуле и оглядел напряженные лица.

— Вы просто хотите узнать, куда делись эти деньги, не так ли?

Он увидел шесть одинаковых кивков, шесть пар жадно засверкавших глаз.

Кирби улыбнулся.

— Их нет.

— Нет!!! — В этом крике слышалась непритворная мука.

— Точно. Я их все раздал.

Их оцепенение мгновенно сменилось негодованием. Председательствующий воскликнул:

— Сейчас не время для пустой болтовни, мистер Винтер. Омар Креппс был сумасбродом. Но не настолько же!

Он наклонился вперед и ударил по столу кулаком.

— Где деньги?

— Я их раздал, — сказал Кирби. — Вы спрашиваете меня, я вам отвечаю. Я их раздал.

— Мой клиент ответил на ваш вопрос, — с ледяным спокойствием заявил мистер Винтермор.

— Учитывая отношение к делу мистера Винтера, я не вижу смысла продолжать нашу встречу, — сказал председательствующий, вставая. — Его поведение ничем не отличается от поведения мисс Фарнхэм. Очевидно, они договорились, что не будут сотрудничать с нами. Могу я спросить о ваших дальнейших планах, мистер Винтер?

— Возможно, я отправлюсь в путешествие.

— С двадцатью семью миллионами долларов? — холодно осведомился Хиббер.

— Я никогда не ношу больше пятидесяти наличными.

— Где же вы храните остальное?

— Я раздал все! — сказав это, Кирби наклонился влево и что-то зашептал на ухо старому адвокату.

— Как единственный родственник покойного, мой клиент должен получить все личные бумаги, которые здесь остались.

Директора смущенно переглянулись.

— Покойный оставил чемодан с документами в сейфе, — объяснил председательствующий. — Мы вскрыли его, но похоже, Омар Креппс сыграл с нами последнюю шутку. В чемодане фунтов на пятьдесят литературы, посвященной разным фокусам. Колоды крапленых карт. Головоломки с кольцами. Он, вы знаете, был со странностями. Чемодан снова в сейфе. Вы можете послать за ним в любой момент.

По дороге в адвокатскую контору Винтермор задумчиво молчал. Но когда они вошли в его кабинет, он вдруг издал какой-то странный сдавленный звук. Кирби с беспокойством посмотрел на старика. Лицо Винтермора напряглось. И тут Кирби сообразил, что старый адвокат просто смеется.

— О дорогой, дорогой мой Кирби, — сквозь смех произнес Винтермор, — прости меня. Я по дороге вспоминал некоторые детали, известные мне за долгие годы нашей дружбы с Омаром. Боже мой! Конечно, так оно и есть. Другого ответа и быть не может. Ты действительно раздал деньги.

— Я им так и сказал.

— Видишь ли, они никогда тебе не поверят. Для них это слишком чудовищно. А эта самая крупная финансовая шутка в истории. Где бы он сейчас не находился, представляю, как он хохочет над нами. Б-бедные ребята, такие серьезные! Уверен, мисс Фарнхэм действительно выполняла инструкции Омара, сжигая документы.

Винтермор высморкался и добавил:

— Подожди, Кирби, я принесу часы.

— Разве завещание не должно сначала утверждаться судом?

— Это не касается памятных подарков.

Спустя некоторое время Винтермор вернулся с массивными часами на золотой цепочке. Часы тоже были золотые, старинной работы. Они шли и показывали точное время. На цепочке еще висел брелок — маленький золотой телескоп. Кирби равнодушно оглядел часы, а затем поднес к глазам телескоп и посмотрел на свет. Изумленный увиденным, он вопросительно взглянул на Винтермора.

— Мой дорогой мальчик, твой дядюшка никогда не жил с женщинами. Но это вовсе не значит, что он считал их совершенно никчемными созданиями. Он был мужчиной, таким же, как ты и я.

— Я вижу, что совсем его не знал.

— Его не так просто было понять.

— Мне всегда казалось, что он мной недоволен, что я постоянно разочаровываю его.

Винтермор откинулся в кожаном кресле.

— Он редко говорил о тебе, Кирби, но когда это все же случалось, я действительно замечал некоторую долю беспокойства в его речах. Как будто он ужасно волновался, сомневаясь в твоей готовности. К чему? Я не знаю. Может, он собирался дать тебе какое-то очень важное поручение. Я не сказал бы, что он винил тебя в отсутствии усердия или недостатке воображения. Но он, казалось, ждал, и ждал с нетерпением, когда же ты, наконец, твердо встанешь на ноги.

— Видит бог, я не раз пытался уйти от него.

— Уйти и спрятаться от жизни. Так он воспринимал все эти твои попытки. Однажды в моем присутствии он жаловался, что ты, наверно, на всю жизнь останешься простофилей. Прости меня, но я в точности повторяю его слова.

— Нет, что вы, я вовсе не обижен. У меня самого не раз возникали подобные мысли.

— Если бы Омар мог видеть тебя сегодня утром, он остался бы тобой доволен.

— Вы уверены?

— Ты был на высоте, мой мальчик. Твердый, насмешливый, небрежный. Я, признаться, ожидал, что ты станешь извиняться перед этими холеными мордами за те неприятности, которые ты им причинил, представишь подробный отчет о своей деятельности и с радостью согласишься на предложенную тебе должность.

— Знаете, я и сам удивлен, что поступил иначе. Но меня слишком часто загоняют в угол с тех пор, как я вернулся сюда.

— Ты сбил их с толку, Кирби, и оставил с носом. Им не за что теперь ухватиться. Они, конечно, подумали, что твоя независимость поддерживается спрятанными миллионами.

— Значит, дядя был бы мной доволен. А что толку? Немножко поздновато, не правда ли?

— Пожалуй.

Кирби еще раз посмотрел в телескоп, вздохнул и положил часы в карман.

— Пускай они помучаются. Я помогу им, когда сочту нужным. А может, и вовсе не стану помогать. Я этого еще не решил.

— Только не думай, что они станут сидеть сложа руки. Готовься к ответному ходу с их стороны.

— Тогда я прибегну к вашей помощи. Вы ведь мой адвокат.

— Вот только узнать бы, что все-таки Омар задумал перед смертью! Как жаль, что мы не можем прочитать письмо, которое он тебе оставил. Оно очень бы помогло сейчас. Но увы, мой милый мальчик, этот путь уже закрыт. Человек, желающий сохранить свою репутацию, обязан не доверять даже самому себе. В нашей конторе есть некто мистер Виттс, личность с патологическим чувством ответственности. И я уже попросил мистера Виттса запереть письмо в его личный сейф. Он теперь не отдаст письма ни на день раньше договорного срока, даже если его медленно поджарить на сковородке.

— Может, у меня и появятся какие-нибудь мысли, прежде чем год завершится.

— Если так, то не поленись сообщить мне об этом. Две головы лучше одной. Омар был странным человеком, да. Но ошибок он никогда не совершал. Я часто раздумывал над секретом его успехов. И знаешь, к какому выводу пришел? Это может показаться вздором, но ничем иным я не могу объяснить его постоянную удачу. Много лет назад он создал математическую формулу, которая будто бы позволяет предсказать будущее. Возможно, эта чудесная формула и находится в письме. Тогда становится понятным, почему твой характер так заботил его. Способность предсказывать будущее накладывает на человека серьезную ответственность.

Кирби задумчиво кивнул.

— Да, это действительно объясняет его поразительные выигрыши. А потом он специально проиграл все деньги, чтобы отвлечь от себя внимание, когда оно стало слишком уж утомительным.

— Как бы там ни было, главное — благополучно пережить этот год. Хотя бы из любопытства — чтобы потом узнать, что в этом письме.

Выйдя из конторы Винтермора, Кирби зашел в соседнюю закусочную. Старый адвокат расстроил его. В голове все время вертелось одно отвратительное словечко, которое он между делом произнес. Это словечко было «простофиля». Простофиля, тряпка, лопух, мягкотелый слюнтяй. Человек, который начинает многословно извиняться, когда ему наступают на ногу, у которого можно занять деньги в уверенности, что он никогда не потребует их назад. Жалкая собачонка, которая вечно бегает с поджатым хвостом.

Действительно ли он таков? Вполне законченный простофиля? А может, этот изъян излечим, как излечима болезнь? Ну хорошо, пусть он простофиля. Но оглядимся вокруг. Так ли замечательно иметь противоположные качества. Быть грубым, самоуверенным, жаждать власти… Правда, у таких людей меньше комплексов. И кое с чем у них нет проблем.

— С женщинами, — вслух произнес он.

Толстуха, сидящая на стуле рядом с ним, повернула голову и посмотрела на него долгим холодным взглядом. Кирби почувствовал, что краснеет, а губы начинают складываться в отвратительную извиняющуюся улыбку. И весь он как-то непроизвольно стал сутулиться — но, все же, сделав над собой усилие, выпрямился, вздернул подбородок и вызывающе заявил:

— Мадам, я разговаривал сам с собой. Если вы думаете, что с вами сексуальный маньяк, пожалуйста, пересядьте на другой стул. Места кругом достаточно.

— Грубиян!

— Полегче на поворотах, мадам!

— Этот Майами — город сумасшедших, — пробурчала толстуха, наклоняясь над своей тарелкой.

Кирби несколько приободрился. Возможно, он и не окончательный простофиля. Конечно, начинать излечение необходимо с малого, выбираться постепенно, шаг за шагом, обретая все большую уверенность после очередной маленькой победы.

Вообще-то, на конференции он вел себя вполне достойно. Простофиля, тот подробно отчитался бы за свою деятельность в «Проектах О.К.», обязательно постаравшись убедить всех в том, что говорит он абсолютную правду. Он же сделал иначе: сказал правду, но сказал так, что получилось, будто он уклоняется от ответа. Следует, однако, честно признать, что помогла ему проявить выдержку непреклонность мисс Вильмы Фарнхэм. А теперь пусть они помучаются.

Когда кругленькая официантка подошла получить с него деньги, Кирби опять собрался с духом и, улыбаясь заявил:

— Кофе, надо сказать, отвратительный.

— Что?

— Кофе, говорю, отвратительный.

Девушка кокетливо улыбнулась ему.

— Чистая правда, дружок.

Из телефонной будки Кирби позвонил на квартиру Вильме Фарнхэм. Та подняла трубку после второго гудка. Как всегда, ее голос звучал отчетливо и спокойно.

— Это Кирби Винтер. Я пытался дозвониться до вас вчера, — сказал он.

— Да?

— Нам необходимо поговорить, мисс Фарнхэм.

— Вы думаете?

— А что? Что-нибудь случилось?

— Со мной все в порядке, мистер Винтер. Контора закрыта. Все документы переданы адвокатам. Я ищу другую работу. Мистер Креппс оставил мне по завещанию крупную сумму, но говорят, я смогу получить ее только через несколько месяцев. Наши отношения, таким образом, отныне прекращаются. Всего хорошего, мистер Винтер.

Она повесила трубку. Кирби снова набрал номер.

— Вы что-то еще хотите мне сказать, мистер Винтер?

— Послушайте, мисс Фарнхэм. Я слышал, вы сожгли документы.

— Именно так. Сожгла.

— Похоже, нас с вами ждет судебная повестка в налоговое управление.

— Мистер Винтер! Я знала, что вы мне позвоните. Я знала, что как только мистер Креппс скончается, вы позабудете о честном слове, которое дали ему. А я свое слово намереваюсь хранить, мистер Винтер. Лучше я сгнию в тюрьме, чем нарушу слово, данное этому великому человеку. Я знала, что вы немедленно броситесь рассказывать им все, что вам известно, только чтобы угодить и подольститься. Но будьте уверены, никакого документального подтверждения тому, что вы уже рассказали или расскажите им, не имеется. Вам не удастся ни уговорить, ни запугать меня. Вы жалкое, льстивое, слабовольное существо, мистер Винтер, и я считаю, что ваш дядя всегда переоценивал вас. Это все. Не беспокойте меня больше, пожалуйста.

И она снова повесила трубку.

Двадцать минут спустя он бешено нажимал на кнопку звонка под ее окнами. Она ответила через переговорное устройство, но едва он представился, воцарилась тишина. Дверь не открывалась. Кирби наудачу нажал еще несколько кнопок. Замок вдруг щелкнул, и он оказался внутри, в маленьком вестибюле. Лифт был занят. Он поднялся на второй этаж, подошел к порогу ее квартиры и принялся стучать в дверь кулаками.

— Убирайтесь — крикнула она изнутри.

Он продолжал стучать. Приоткрылась соседняя дверь, и в щелку выглянула незнакомая женщина. Он яростно оскалился в ее сторону и лицо исчезло.

Наконец дверь распахнулась. Вильма попыталась загородить ему дорогу, но он грубо оттолкнул ее и вошел внутрь.

— Да как вы смеете! Вы — наглец!

— Наглец! Сильно сказано!

— Вы совершенно пьяны.

— Я хочу вам кое-что сообщить, а вы меня не пускаете. Я совершенно возмущен! Присядьте, помолчите и послушайте.

Он взял Вильму за плечи и силком подвел к дивану. Она села с возгласом изумления и негодования.

— Все, что вы можете сказать мне…

— Прекратите вы, бога ради! — он решительно посмотрел на нее.

Вильма куталась в толстый бесформенный махровый халат неприятного коричневого цвета. Неприбранные каштановые волосы падали на плечи. Она была без очков и близоруко щурилась на него.

— Почему, черт возьми, вы присвоили себе одной привилегию на верность и благородство? Почему вы так легко и быстро судите других, не имея на то никаких оснований? Кто дал вам право быть уверенной, что вы все обо мне знаете, в том числе и то, как я поведу себя в критической ситуации?

— Но вы всегда плыли по…

— Да перестаньте, вам говорят! Вы сделали все в точности, как вас просили? Это прекрасно. Я вас поздравляю! Но это еще не значит, что вы одна такая щепетильная. Я сделал тоже самое. В точности как обещал. Я также ничего им не сказал.

Вильма строго посмотрела на него.

— Вы хотите меня обмануть.

— Господи! Да вы позвоните любому из этой шайки!

Она с сомнением покачала головой.

— Ничего не сказали?

— Ни единого слова.

— Но они были уверены, что вы расскажите им про наши дела. Они говорили, что это единственный способ для вас получить хоть что-нибудь от их Фонда.

— Они обманулись так же, как и вы.

— Получается, что вы им вообще ничего не сказали? Отказались разговаривать?

— Я сделал куда лучше. Я им объявил нечто такое, во что они никогда не смогут поверить.

— Что же?

— Я сказал им, что все раздал.

Ее глаза округлились.

— Но ведь…

Вдруг она захихикала. Ему никогда бы не пришло в голову, что она способна хихикать, как девчонка. Потом она стала хохотать. Он засмеялся вместе с ней. Ее смех становился все безудержней, и неожиданно он понял, что это уже не смех, а рыдания. По ее маленькому личику побежали слезы.

Кирби подошел к дивану, сел рядом с девушкой и погладил по плечу. Она благодарно уткнулась ему в шею, всхлипывая. Ее хрупкое тело вздрагивало у него в руках. С трудом, сквозь рыдания, она смогла выговорить несколько слов:

— Извините… так одиноко… стыдно… не хотела…

Кирби обнимал ее, продолжая поглаживать по плечу и приговаривая:

— Ничего, ничего, ничего…

Постепенно Вильма стала успокаиваться. Тепло ее тела передавалось ему, под бесформенным халатом он ощущал стройные контуры ее фигуры и почувствовал свежий запах ее чистых волос. Время от времени она еще всхлипывала. Неожиданно тело в его руках напряглось, она вырвалась и отскочила в сторону.

— Не подходи ко мне! Не дотрагивайся до меня, сукин сын!

— Вильма!

— Я все про тебя знаю. Может, другие и падают на спину от одного твоего взгляда, но не думай, что такое возможно со мной! Выбрось это из своей распутной головы!

— Ты с ума сошла!

— Ха! Какая прекрасная имитация невинности, Кирби Винтер! Я рада, что ты чтишь память своего покойного дяди, но это вовсе не дает тебе право считать, что я с тем же энтузиазмом разделю и прочие твои убеждения. Думаешь, я не понимала, что у тебя в мыслях, когда ты приглашал меня якобы для деловых свиданий в эту омерзительную конуру твоего отеля? Мы оба прекрасно понимали, не правда ли? Поэтому я всегда была начеку. Я всегда знала, что стоит мне расслабиться хоть на мгновение — ты набросишься на меня как сумасшедший.

— Что???

— Я была готова дать тебе отпор в любую минуту. Я не собираюсь становиться твоей игрушкой здесь, в Майами. У тебя достаточно подружек по всему свету. Знай, что я с ужасом входила в твой номер! Я чувствовала, как ты на меня смотришь. И благодарю бога, мистер Винтер, благодарю бога за то, что моя внешность помогла мне обуздать ваши дурные наклонности. Я специально делала себя еще более непривлекательной, чем я есть на самом деле, когда приходила к вам в номер. И теперь, когда все кончено, меня переполняет стыд из-за того, что иногда, мистер Винтер, несмотря на весь ужас и презрение к вам, мне хотелось, чтобы вы на меня набросились.

— Набросился? Я?

— Дьявол искушал меня, мистер Винтер. Болезнь плоти, безумное желание быть растоптанной вашей грязной страстью. Но воли ему я никогда не давала. А вам — ни малейшего намека.

— Но мы же только сидели и обсуждали отчеты.

— Конечно, снаружи все так и выглядело. Но внутри бушевали страсти, и вам хорошо известно об этом, мистер Винтер.

Кирби поднял кверху сжатый кулак.

— Богом клянусь, мисс Фарнхэм, я никогда ни на секунду не чувствовал ни малейшего желания…

Но не договорив, он вдруг замолчал. Как будто заново увидел милую чистоту квартиры, некрасивую девушку на диване, жалкое выражение на ее лице, увидел и понял, какой страшный удар по ее гордости сейчас нанесет. Даже если она слегка помешанная, он не должен так поступать.

Сообразив все это, Кирби неожиданно опустил руку и хитро подмигнул Вильме.

— Боюсь, мне все равно не удастся тебя обмануть, не так ли?

— Не понимаю, — пролепетала она.

Он снова подмигнул.

— Черт возьми, я видел твою походку, крошка, как ты покачиваешь своим кругленьким задиком, и часто думал, что если бы снять с тебя очки и эту одежду старой девы, распустить волосы, дать тебе в руку бокал, ты будешь красотка хоть куда!

— Ты — грязное животное!

Кирби пожал плечами.

— Но действительно, милашка, ты не давала мне ни одного шанса. Ни малейшего…

В один скачок она преодолела расстояние от дивана до двери в спальню. На пороге она обернулась и посмотрела на него, побледнев.

— Почему же ты сам не сделал первого шага?

В наступившей тишине он мучительно искал подходящий ответ, но все, что смог придумать — это сказать правду.

— Потому что я боюсь женщин, Вильма. Я стараюсь скрыть это, вот и все. Женщины наводят на меня ужас.

Ее лицо выражало полное недоверие. Она сделала полшага к нему.

— Но ты такой… такой обаятельный и такой…

— Я паршивая подделка, Вильма. Я все время сбегаю, точно заяц.

Она прикусила губу.

— У меня было не так уж много возможностей. Но когда они возникали, я всегда убегал. Но ты! Ты первый человек, которому я все это рассказал.

Неожиданно она снова принялась хохотать, но смеяться вместе с ней Кирби уже не мог. Она опять была на грани истерики.

— Не надо, Вильма, — попросил он робко, — перестань, Вильма, пожалуйста!

Она всхлипнула, повернулась и выскочила из комнаты в спальню, хлопнув за собой дверью. До Кирби доносились какие-то неотчетливые звуки, какое-то хлюпанье, как будто кто-то двигался по болоту. Кирби возбужденно ходил по комнате из угла в угол до тех пор, пока звуки не прекратились. Затем сел на стул, спиной к двери.

— Вильма! — позвал он.

— Минуточку, — отозвалась та хриплым от слез голосом.

Он вынул золотые часы. Осторожно посмотрел в маленький телескоп и поежился. Когда дверь из спальни отворилась, он разглядывал замысловатую монограмму на обратной стороне часов.

— Мистер Креппс всегда носил их при себе, — услыхал он за спиной голос Вильмы. — Всегда.

— Думаю, что и я не буду с ними расставаться. Придется носить жилет или сделать какое-нибудь приспособление на поясе.

Она подошла, глядя на часы через его плечо. Неожиданно он почувствовал, что целое облако ароматов окутало его.

— Иногда он смотрел в этот маленький телескоп и посмеивался. Однажды я спросила, что это за штука. Но он не дал мне посмотреть. Сказал, что я все равно не знаю языка. Я не поняла, что это значит. Ты дашь мне взглянуть в него?

— Я… э… может быть, когда… э…

Она обошла по широкой дуге стул, на котором он сидел, и остановилась напротив, так что он наконец смог увидеть ее. Кирби открыл рот, да так и остался сидеть.

— Я купила это два года назад, — сказала Вильма мрачным шепотом. — И надевала только раз в жизни.

Ее каштановые волосы были расчесаны так, что даже блестели, и впервые Кирби заметил в них рыжеватые отблески. Стояла она, словно новобранец, которого только что отругали за плохую выправку: повернув голову вполоборота, но отчаянно косясь, чтобы глядеть ему прямо в лицо. Она не то что дрожала, она вибрировала с такой скоростью, которую глаз не в состоянии уловить. Казалось, что ее подключили к цепи высокого напряжения. У Кирби появилось ощущение, что стоит ему щелкнуть пальцами, как цепь окажется перегруженной, и девушка исчезнет — со вспышкой голубого пламени и запахом горящей изоляции. Кирби медленно закрыл рот. Одеяние на Вильме было неописуемое. Горло окружало дюймовой ширины гофрированное черное кружево и такие же кружева охватывали запястья. Еще одно черное кольцо опоясывало талию, в нескольких дюймах над бедрами, отчетливо вырисовывающимися под совершенно бесплотной тканью, прозрачной, как ветровое стекло. А ниже этого последнего кольца слегка шевелилась вышитая розовая наглая морда самого дегенеративного кролика, какого он когда-либо в жизни видел.

От усилия, с которым он закрыл рот, у него свело челюсть. На десятую долю секунды он вспомнил о том, что воспаленно городил ему Гувер Хесс в отеле, и с рыдающим отчаянным вскриком бросился вон из квартиры.

За спиной раздался громкий стон разочарования и длинный надтреснутый крик:

— О-о-у-у-у-блю-ю-док!

Выскакивая на лестницу, он вновь услышал истерический хохот, переходящий в рыдания, и стремглав кинулся вниз по ступенькам.

Только через два квартала Кирби внезапно понял, что все время не переставал повторять вслух: «Ради бога, Вильма!» Золотые часы были по-прежнему зажаты в его руке. Две пожилые дамы посмотрели на него со странным выражением на лицах. Он пошел медленнее, опустил часы в карман и улыбнулся им располагающей улыбкой. Одна из дам улыбнулась в ответ. Но вторая, вздернув подбородок к небу, завопила:

— Держи вора!

В панике он снова бросился бежать, но, завернув за ближайший угол, опять перешел на шаг. Ноги дрожали. Кирби остановился, бессмысленно глядя на витрину книжного магазина, подождал, пока уляжется дрожь и восстановится дыхание. Осмотревшись наконец, он понял, что находится в семи или восьми кварталах от отеля «Бедлайн». Неожиданно вспомнилось, как он наврал Джозефу про личные бумаги дядюшки Омара, которые будто бы хранятся в отеле. Каким хитрым и ловким он тогда себя чувствовал! Но теперь, протрезвев, он подумал, что, называя отель, поступал не так уж умно.

Кирби быстро пошел в сторону отеля.

Клерк, сидящий за маленьким столиком, позвал хозяина. Хесс появился в холле, потирая руки и улыбаясь своей мертвенной улыбкой.

— Кирб, дружище, ты пришел поговорить о деле? Правильно, самое время! Лучшего…

— Не сейчас, Гувер. Я тороплюсь. Меня интересуют вещи, которые я оставил здесь. Я подумал…

— О, Кирб, поверь мне, я умею ценить красивые жесты! До тех пор, пока у меня есть свободное место, любые твои вещи будут храниться бесплатно. Так ведь мы с тобой договаривались?

— Так, кажется.

— И я не таков, чтобы нарушать договор из-за того только, что ты получил большое наследство, так?

— Но…

— Но ты, ты благородный человек, Кирб! Как я понимаю это! Я был страшно тронут этими пятьюдесятью долларами, Кирб.

— Пятьюдесятью долларами?

Хесс выглядел изумленным.

— Там было больше? Неужели эти негодяи забрали часть себе?

— Э-э… нет… Там не было больше…

— А почему ты волнуешься, Кирб? Они приехали и забрали саквояж с деревянной коробкой, как ты и наказывал. Утром, около одиннадцати.

— Кто? — слабо поинтересовался Кирби.

— Ребята из «Элайзы». В грузовике из «Элайзы»! Господи, да что ты забыл, что ли, что посылал их? Послушай, если у тебя есть свободные пять минут… зайди и посиди со мной, Кирб. Я все тебе сейчас расскажу. Если ты выкупишь закладные, то сможешь получать неплохой доход. Я даже подумываю об изменении названия. Гостиница Винтера. Тебе нравится?

— Как-нибудь в другой раз, Гувер.

— В любое время. Я брошу все дела. Все.

Кирби поспешил через вестибюль к телефонной будке. По дороге ему пришлось посторониться, чтобы пропустить какого-то мчащегося матроса. Матрос буквально летел по гладкому полу, раскачиваясь, с закрытыми глазами, улыбаясь, как лунатик. Миновав Кирби, он врезался в группу из трех мужчин, увлеченных разговором о скачках и вчетвером все рухнули на диван, который с грохотом перевернулся.

Кирби набрал номер Бетси.

— Кирби! А я уже собиралась мчаться тебя разыскивать. Я…

— Не надо язвить, пожалуйста! Вы поймите, все так запутано, так сложно. Как я могу кому-то вдруг полностью довериться?

— Что случилось, дорогой Кирби? У тебя стали появляться собственные мысли?

— Дело в том, что я сморозил страшную глупость. Я думал, что поступаю очень хитро, но я был тогда пьян.

— Ты выбрал самый подходящий момент, чтобы напиться.

— Не надо, я все знаю… Но, видите ли, ловушка вроде бы сработала. Они сейчас, скорее всего, в ярости. Я должен встретиться с Карлой в отеле, в два часа. Она собиралась пойти со мной по магазинам.

— О, это известная процедура. Моя милая тетка обладает удивительным даром: делать всех своих мужчин неотличимыми друг от друга. Они становятся в ее руках одинаково похожими на инструкторов по лыжному спорту. Мужественный загар, баки, галстук «Эскот»[5] — и ты законченный дегенерат. На «Эскотах» она помешана. Кстати, Кирби, ведь сейчас уже заметно больше двух.

— У меня такое чувство, что лучше туда сейчас не ходить. Давайте я расскажу вам, что…

— Приезжай ко мне. Мы сможем поговорить.

— Но я могу рассказать все и по телефону.

— Ненавижу телефон. Приезжай сюда. Я сейчас одна. Вдвоем мы во всем разберемся.

— Но…

— Приезжай немедленно, ты, клоун!

С этими словами Бетси бросила трубку.

Отвратительное слово вновь стало проявляться у него в голове. Это слово было как будто написано толстыми, маленькими, корявыми буквами. ПРОСТОФИЛЯ. Фон, на котором проступали ухмыляющиеся буквы, переливался теми же нежными оттенками розового, что и морда развратного кролика с одеяния мисс Фарнхэм. Кирби заставил себя расправить плечи. Осторожно обошел какую-то бурлящую толпу, собравшуюся у входа в отель, и, не обращая внимания на толкотню, крики и шум, в котором можно было различить звуки ударов, уселся в одинокое, стоявшее неподалеку такси.

Едва они отъехали, шофер словоохотливо обратился к нему.

— Похоже, они перепутали субботний вечер и утро понедельника, а?

— Что? — очнулся Кирби.

— Я говорю, драка там какая-то.

— Извините, я не обратил внимания.

После долгого молчания водитель вдруг сказал:

— Я не знаю с кем у вас сегодня свидание. Но то, что и я от такого бы не отказался — в этом я твердо убежден.

Они не сразу нашли нужный адрес. Маленькая боковая улочка больше походила на аллею. Здание много раз перестраивалось, но продолжало выглядеть малопривлекательным. Квартира номер четыре, когда он наконец нашел ее, оказалась на втором этаже. Туда вела железная лестница снаружи здания. Дверь в квартиру была выкрашена ослепительно яркой оранжевой краской. У него внезапно появилось желание не нажимать на кнопку звонка, а только сделать вид, что он на нее нажимает, подождать для приличия секунд десять, а затем бежать, скорее унося ноги.

— Простофиля! — прошептал он и решительно надавил на кнопку. Кто-то посмотрел на него сквозь глазок. Потом дверь распахнулась.

— Привет, дурачок, — сказала Бетси. — Ну что ты стоишь как столб? Я разрешаю тебе пройти.

Она опять была в тех же клетчатых обтягивающих брюках и голубой блузе с коротким рукавом. Босая. Сигарета в углу рта. Волосы рассыпаны в беспорядке.

Вся квартира состояла из одной большой комнаты. Ближняя дверь вела в крошечную кухню, другая — в ванную. Никаких других помещений не было.

Бетси стояла, выставив бедро и насмешливо глядя на Кирби. Обведя рукой квартирку, она сказала:

— Можешь осмотреть достопримечательности. Вот взгляни. Ковры, доходящие до щиколоток. Освещение затемненное. Камин. Над камином — шкура, тигровая. На какой бы стул не сел, без посторонней помощи тебе не встать. Огромная кровать. Маленькая библиотека — сплошь эротика. Семнадцать зеркал. Я считала. Тридцать одна подушка — их я тоже считала. Из продуктов — полпачки заплесневелых крекеров, недоеденный гамбургер, двадцать одна бутылка специального приготовления коктейлей, плюс две бутылки джина и четырнадцать бутылок вина. А ну, попробуй догадаться, Винтер, — какое у Берни Сэббита хобби?

— Гм… филателия!

Бетси усмехнулась.

— Реакция у тебя хоть и замедленная, но мыслишь ты забавно, Кирби. Я была готова посчитать тебя полным занудой. Может быть, я и ошибалась. Рекомендую этот диванчик. Он единственный, с которого ты сможешь встать без подъемного устройства. Он, наверно, остался от прежних хозяев.

Она села, указав ему место рядом с собой.

— А теперь — подробный отчет обо всем, приятель. Выкладывай!

Кирби рассказал ей все, лишь слегка сглаживая досадные подробности. Бетси казалась гораздо более спокойной и внимательной, чем во время их последнего разговора.

— Что ты оставил в отеле «Бедлайн»?

— Да так, всякое барахло. Книги, пластинки, фотографии. Все для тенниса и для охоты. И даже пару коньков.

— Коньки — это отлично! Они будут просто в восторге. Но все-таки мы их опережаем. Теперь-то мы знаем наверняка, что им от тебя нужно. Дядюшкины личные бумаги. Ключ к разгадке его постоянного успеха. Ты сказал, что там нет никаких записей. Ты уверен?

— Абсолютно.

— А могла ли эта Фарнхэм что-нибудь припрятать. По твоим рассказам она кажется ужасно преданной мистеру Креппсу.

— Сомневаюсь.

— Карла и Джозеф будут очень рассержены, Кирби. Но свои чувства им придется попридержать. Ведь ты — единственная ниточка, которая у них есть. Я думаю, они понятия не имеют, что именно им нужно. Но хочется им этого так сильно, что они заставят себя быть ласковыми с тобой, что бы ты ни вытворял. Ты уверен, что спьяну не разболтал им мой адрес?

— Если бы я проговорился, они не стали бы вторично приставать ко мне по этому поводу.

— Запомни, Кирби: они не хотят, чтобы мы объединились. Им гораздо выгоднее иметь дело с дуралеем, чем с человеком, обработанным мной.

— Мне не нравится, как ты про меня говоришь, Бетси.

— О, ради бога, да посмотри ты правде в глаза! Если бы не я, Карла уже водила бы тебя на поводке, почесывала у тебя за ушком, покупала новые галстуки и устраивала такие стриптизы, что ты позабыл бы, как тебя зовут.

— Я в этом не уверен.

— Ты просто не знаешь тетю Карлу. Проклятье, на чем мы остановились? Ах, да! Я считаю, тебе нужно вернуться к ним и вести себя по-умному. Дай им понять, что тебе известно, почему они проявляют к твоей особе такой интерес. Признайся, что ты обманул их. Скажи им о своей готовности выслушать все их предложения. Может быть, тогда мы будем лучше представлять себе, что конкретно им от тебя нужно.

— Не уверен, что мне это удастся. Я не столь уж большой специалист по таким делам.

— Я знаю. Постарайся сперва хотя бы потянуть время. Возможно, у нас появятся помощники. Скоро вернется Берни со своей командой, они собираются снимать здесь рекламные ролики. Сумасшедшие все до одного. Может быть, они помогут нам.

— Сумасшедших нам только не хватает!

— Бедный, бедный Кирби.

— Ах, Бетси, за одиннадцать лет так устанешь иметь дело с людьми, про которых только и известно, что никогда их снова не увидишь… Я все время хотел изменить эту жизнь. Найти городок в стороне от больших дорог, где живут, скажем, двадцать восемь человек; я буду знаком с ними со всеми, а они — со мной. И так сегодня, завтра, на будущий год, через десять лет. Мне не надо будет больше без конца запоминать новые лица, новые имена. И я буду знать заранее, где проснусь следующим утром.

— А я, — в тон ему мечтательно сказала Бетси, — я хотела бы снова оказаться в своей школе. Знаешь, я пробыла в ней шесть лет. С девяти до пятнадцати — как это долго! Дольше, чем где-либо в другом месте. Как часто мне снится, что все разъезжаются и я тоже должна уезжать. И я плачу. Но потом мне вдруг разрешают остаться, и это так замечательно! Все уходят, а я остаюсь…

— Но на самом деле тебе не позволили остаться?

— Нет. Карла приехала на огромной машине, почти на грузовике, с водителем в униформе и с какой-то английской леди, которая хрюкала, как свинья, когда смеялась. Я готовилась к участию в школьном спектакле, но им, конечно, было наплевать! Они отвезли меня в Париж и накупили кучу всяких тряпок. Там мы встречались со множеством людей, а потом полетели в Каир.

— А у тебя иногда появляется акцент.

— Я могу говорить совершенно без акцента, когда мне этого хочется.

— Могла ли Карла руководить всеми этими ограблениями? Я имею в виду дома и квартиры дядюшки Омара.

— А почему бы и нет? Правда, это не в ее стиле. Слишком примитивно и, вероятно, дорого. Она всегда подходит к делу с практической стороны.

— Им не удастся заполучить немедленно письмо дядюшки Омара. Это невозможно.

— Они могут себе позволить и подождать годик. Что им еще остается? Ведь все, что у тебя есть — это подарок дяди, который им совершенно ни к чему.

Кирби достал из кармана часы. Протянув руку, Бетси взяла их у него.

— Настоящие прадедушкины часы.

Прежде чем он успел остановить ее, она заглянула в маленький золотой телескоп.

— Довольно мило, — сказала она, отнимая телескоп от глаз. — Не показывай Берни. Это как раз то, чего не хватает его квартире. На стене еще осталось место.

Она еще раз посмотрела в телескоп.

— Такие штуки делают в Японии. У одной девочки в нашей школе была целая коробка таких картинок.

Она отдала ему часы. И как раз в тот момент, когда Кирби собрался положить их в карман, она зачем-то наклонилась к нему. После унизительного бегства из квартиры Вильмы он решил вышибать клин клином. Он сам потянулся навстречу Бетси. Но опять промахнулся. Его ладонь как-то неловко скользнула по ее груди, свободной и твердой под голубой блузкой, как яблоко под солнцем. Он близко увидел белизну зубов, приоткрытых совсем не в приятной улыбке, что-то блеснуло у него перед глазами и ударило его в лицо. От неожиданной боли глаза наполнились слезами. А когда прояснилось, он увидел, что Бетси мрачно смотрит на него, посасывая костяшки пальцев. Кончиком языка он вытолкнул металлическую крошку изо рта, взял ее на палец и стал рассматривать. Это был кусочек пломбы. Кирби с отвращением бросил его в пепельницу.

Бетси снова молча потянулась к нему, достала пачку сигарет из кармана его рубашки, вынула одну сигарету, а пачку сунула назад.

— Это квартира на тебя так подействовала? — спросила она.

— Я просто подумал…

— Похоже, после Карлы у тебя извращенное представление об отношениях между мужчиной и женщиной. Возможно, для нее это все равно что поздороваться, или попросить передать масло за ужином, или пригласить на следующий танец. Но не для меня, Винтер. Я ценю себя гораздо выше.

— Она сказала, что все как раз наоборот, — с горечью пробормотал он.

— До каких же пор ты будешь верить ее бесконечной лжи?

— С настоящего момента — никогда!

— Я не хотела ударить тебя так сильно, Кирби.

— Да, что-то у меня сегодня не лучший день.

Бетси встала с диванчика и прошлась по комнате. И опять он поразился ее артистическим талантом. Обтягивающие брюки являли саму скромность и неприступность. Она долго возилась с каким-то устройством у дальней стены. Неожиданно в помещение ворвался высокий гудящий звук; он быстро нарастал и через мгновенье Кирби уже казалось, что сейчас в здание врежется самолет. Пораженный, он вскочил. Звук превратился в грохот артиллерийского обстрела. Бетси уменьшила громкость, и стали различимы латиноамериканский напев, скрипка, приглушенный зов трубы.

— Высокое качество воспроизведения — часть искусства обольщать. Двести ватт, наверно; колонки запрятаны по всей квартире.

— Слишком громко.

— Пластинки сложены вот здесь. Нет рода деятельности, для которого у Берни не нашлось бы подходящей музыки.

Подстраиваясь под ритм мелодии, Бетси продолжала двигаться по комнате.

— Если бы мы точно знали, что им нужно!

— Мне, пожалуй, пора. Попытаюсь что-нибудь разузнать.

— Только не говори им, где меня можно найти.

— Не буду. Но что они смогут сделать?

— Найдут способ, чтобы нас разлучить. Придумают какую-нибудь гадость.

Кирби попытался представить себе Карлу, делающую гадость. Едва он начинал думать о ней, воздух вокруг как будто начинал сгущаться. Он отчетливо представил ее, одетую в прозрачное розовое одеяние Вильмы, с улыбкой Вильмы, и на это видение как-то вдруг наложилось ощущение маленькой твердой груди Бетси. А та, заметив на его лице новое отсутствующее выражение, спросила:

— Ты что, замечтался? У тебя видения, что ли?

— У меня?

— Холодное обтирание дружок, размеренное дыхание. А главное чистые мысли, и все сразу пройдет. А теперь проваливай, я хочу вздремнуть.

6

Кирби появился в отеле «Элайза» без четверти пять и прямо направился в свой номер, незаметно прошмыгнув мимо столика портье. Но едва он закрыл за собой дверь, как зазвонил телефон.

— Ты не мог позвонить и предупредить, что задерживаешься, дорогой? — спросила Карла.

— Я очень сожалею. Не мог никак.

— С тобой кто-нибудь есть?

— Нет.

— Странно.

— Что же в этом странного?

— Ну, известных людей всюду окружает толпа.

— Известных?

— Дорогой Кирби, ты такой очаровательно бестолковый. Беги в мой номер. И скорее, пока над тобой не развезлись небеса. Нам, похоже, очень повезло сегодня, что мы не пошли по магазинам. Будет большой удачей, если мы сможем незаметно пробраться на «Глорианну». Она пришла сегодня утром.

— О чем вы говорите, Карла?

— Боже мой, ты действительно ничего не знаешь?

— Нет.

— Ты не останавливался у столика портье?

— Нет.

— Тогда давай скорее сюда, и я тебе все расскажу.

Послышались короткие гудки. Как только он положил трубку, телефон опять зазвонил. Кирби вновь поднял трубку.

Возбужденный мужской голос прокричал:

— Это Кирби Винтер?

— Да.

— Превосходно, приятель. Значит, перехожу прямо к делу. Имей в виду, я плачу две с половиной тысячи за исключительное право на первое интервью. Другие заплатят меньше. Жулики! А я — Джо Хупер. Запомни это имя. И еще я обеспечу твою охрану от них всех на ближайшие сутки, на двадцать четыре часа. Договорились?

— Я не совсем вас понимаю, мистер Хупер.

— Не упрямься, не советую. У тебя мало времени. Один раз удалось исчезнуть — и весьма ловко, но теперь все знают, где тебя искать и скоро они будут здесь.

— Кто будет?

— Бог мой! Тебя ведь зовут Кирби Винтер?

Тут Кирби услыхал в коридоре громкий шум, и в его дверь внезапно кто-то заколотил.

— Извините. Кажется, ко мне стучат.

— Это как раз они, упрямец. Так мы договорились?

Кирби вздохнул и повесил трубку. Он двинулся было в сторону двери, но на полпути остановился. Похоже, за дверью бурлила целая толпа. Внезапно он услыхал за спиной другой стук, в дверь, тоже запертую, ведущую в соседний номер. Оттуда донесся приглушенный голос:

— Кирби!

Он узнал Карлу. Подойдя к двери, он отозвался.

— Открой задвижку, дорогой, — приказала она.

Он дернул задвижку. Карла улыбнулась ему и, склонив голову, прислушалась к шуму в коридоре.

— Смотри-ка, как они быстро пронюхали.

На ней была желтая курточка, белые бермудские шорты, а лицо закрывали огромные темные очки.

— Да кто, наконец?

— Понятно кто. Газетчики, любимый! Жадная, ненасытная, все и вся презирающая толпа с блокнотами и магнитофонами наготове. Я предвидела, что этим кончится, поэтому попросила Джозефа занять комнату между твоим и нашим номером. Комнаты так расположены, что вместе образуют длинную анфиладу. Пришлось Джозефу уговаривать одних очень милых молодоженов.

— Чего хотят от меня эти люди?

— Надо торопиться, милый. Не будь простофилей. Они сумасшедшие. Могут и дверь выломать.

Через смежную комнату, заперев за собой двери, они прошли в ее номер. Там она протянула ему свежий утренний выпуск «Майами Ньюс». Львиную долю первой полосы занимала его, Кирби Винтера, фотография. Фотография была из старых. Заголовок гласил: ТАИНСТВЕННЫЙ ПЛЕМЯННИК КРЕППСА УКЛОНЯЕТСЯ ОТ УПЛАТЫ НАЛОГОВ. От неожиданности Кирби резко сел.

«Сегодня в полдень, мистер Уолтен Грамби, вице-президент Корпорации Креппса, сообщил о серьезных сложностях по уплате налогов на наследство Омара Креппса. Сложности возникли из-за отказа Кирби Винтера, племянника Креппса, сообщить о местонахождении двадцати семи миллионов долларов, переведенных за одиннадцатилетний период из Корпорации Креппса на счет компании «Проекты О.К.», которая находилась в единоличной собственности покойного Омара Креппса.

Мистер Грамби сообщил репортерам, что таинственные «Проекты О.К.» арендовали для своей конторы небольшое отдельное помещение. Единственными служащими компании являлись мисс Вильма Фарнхэм и мистер Кирби Винтер. На следующий день после смерти Омара Креппса мисс Фарнхэм уничтожила всю документацию «Проектов О.К.» и закрыла контору. До сих пор не удается выяснить, было ли уничтожение документов ее личной инициативой, или же она действовала при соучастии племянника миллионера. Мистер Грамби утверждает, что Креппс всегда тщательно скрывал операции своей компании. Представляется возможным, что «Проекты О.К.» были созданы Омаром Креппсом для утаивания своих доходов от налоговой инспекции.

Мистер Грамби также утверждает, что Кирби Винтер объехал весь свет, выполняя конфиденциальные поручения Омара Креппса и лишь изредка возвращаясь в Майами. Сегодня утром на совещании исполнительных директоров Корпорации Креппса Кирби Винтер отказался раскрыть тайну своей деятельности и сообщить, что сталось с полученными двадцатью семью миллионами. Мисс Фарнхэм также отказалась давать объяснения.

Мистер Грамби сообщил репортерам, что есть все основания предполагать сговор. Весьма вероятно, что Винтер и Фарнхэм попытаются покинуть страну. К настоящему времени взять у них интервью не удалось».

— Боже мой, — едва вымолвил Кирби, подняв ошеломленный взгляд на Карлу.

Она подошла и, сняв очки, присела рядом с ним.

— Теперь тебе все понятно, дорогой?

— Они надеются выведать у меня…

— Да, цифры завораживают. Пустые глупые людишки представляют себе кучи денег, запрятанные в разных романтических уголках по всему миру. Они ненавидят тебя, Кирби. И одновременно они восхищаются тобой. За то, что ты смог так ловко присвоить эти миллионы себе, как только умер дядя.

— Но ведь все совсем не так!

— Разве имеет значение то, что на самом деле?

— Но я могу объяснить, как все происходило. В деталях…

— Не имея никаких документов? К тому же, ты ведь действительно припрятал кое-что для себя, не правда ли? И не смотри на меня возмущенно. Если это не так, то ты законченный идиот. Наверно, и мисс Фарнхэм немного перепало? Нет? Но откуда ты можешь знать? В любом случае, не о газетчиках тебе больше всего следует беспокоиться.

— Не о газетчиках? А о чем еще?

— Дорогой Кирби, мир полон негодяев, которые с превеликим удовольствием насадят тебя и мисс Фарнхэм на двойной вертел и поджарят на горячих углях — всего за сотую часть этих денег. Вы двое теперь стали весьма ценной и лакомой породой животных в нашей части джунглей. И я думаю, ты поймешь это очень скоро, стоит тебе лишь выйти за порог номера.

Она придвигалась к нему все ближе, он же старался незаметно отодвинуться. Наконец, когда он оказался на самом краю дивана, ее бюст уперся ему в плечо.

— Мы нужны тебе сейчас больше, чем когда-либо.

— Да?

— На «Глорианну», дорогой! Не будь таким упрямым. Или мы сейчас незаметно переберемся туда, или они разорвут тебя на куски. Поверь мне, так оно и случится. И вообще я не знаю, почему это мы продолжаем помогать тебе после той отвратительной шутки, которую ты с нами сыграл. Надо же, что придумал — коньки!

— Я просто проверял, — пробормотал Кирби.

— Джозеф был в страшной ярости. Но я ему сказала: так нам и надо! Мы недооценили тебя, дорогой. Ты действительно умно поступил. Только вот думаю, ты не был бы столь осмотрительным, если б моя милая Бетси не наговорила про нас всяких гадостей.

— Я решил, что вам от меня что-то нужно.

— Ну, конечно, дорогой! Конечно, нужно! Признаюсь. Разве ты не испытываешь облегчения! Довольно игр! Карты на стол! Ты готов?

— Попробуем, — распрямил плечи Кирби.

— И никаких секретов?

— Посмотрим.

— Ну вот опять! Дорогой, если ты так вульгарен, что нуждаешься в договоре за подписями и печатями, то недолго и испортить наши с тобой прекрасные отношения. Тебе подобная мысль не приходила в голову? Разве я могу обещать тебе стать твоей рабыней? Но может случиться, что так оно и произойдет, когда мы выйдем в море. Никаких договоров, как бы ни велики были ставки. Я ведь не шлюха, Кирби. Договор превратил бы наши отношения во что-то скучное, прозаически обыденное. А мы ведь не хотим этого, не правда ли?

Вспомнив разговор с Бетси, Кирби подумал о том, что ему сейчас следует тщательнее подбирать слова.

— Меня интересует не эта, а другая сторона договора. В чем должны заключаться мои обязательства, и какие у меня будут гарантии?

Карла находилась так близко от него, что он мог различить крошечные искорки в ее зеленовато-серых зрачках.

Глаза Карлы сузились, она задержала дыхание.

— Значит у тебя оно есть!

— Что есть?

— Только не прикидывайся умником, мистер Винтер. Ты ведь можешь и сам им воспользоваться.

— Каким же образом?

— Не придуривайся! Теперь, когда твой покойный дядюшка так прижал тебя, что нам с Джозефом и не снилось, тебе все равно придется пойти на сделку с нами. У тебя нет другого выбора.

Кирби старался нащупать необходимую линию поведения. Как оправдывались предсказания Бетси! Приходилось иметь дело с новой, весьма опасной Карлой.

— Но давай представим себе на минуту, что я все же в состоянии обойтись без вашей помощи.

— Действительно? И каким же образом?

— Предположим, мне удалось припрятать крупную сумму. В такое место, откуда я могу легко достать ее. Должен сказать, кстати, что ваши люди действуют слишком грубо.

— Грубо? — удивленно переспросила она.

— Обыскивать дома и квартиры дядюшки Омара! Фи! — покачал он головой.

Карла долго смотрела на него, как будто изучая.

— Значит, ко всему ты еще и хороший актер. Это делает тебя опасным. Что ж, когда ставки высоки, следует действовать прямо. Это часто приносит успех. Так кому же ты нужен?

— Пока что вот вам понадобился.

Она наклонила голову.

— Зачем же тогда все эти штучки, ужимки в стиле Гекльберри Финна в ответ на мое… э… внимание. А, Кирби?

— Я люблю казаться простофилей.

— Мой бог, и ты преуспел в этом! Только вот откуда у тебя такой стойкий иммунитет? Неужели Фарнхэм так хороша?

— Возможно.

Нахмурившись, Карла принялась ходить по комнате. Он вдруг заметил, что весь ее акцент совершенно исчез.

— Замечательно, — сказала она. — Я открываю карты, имея каре, а у него, оказывается, покер. Но теперь-то, когда мы все знаем друг о друге, теперь, надеюсь, мы партеры?

— Не обязательно.

— Оно находится там же, где деньги?

— Что такое оно?

Карла топнула ногой.

— Не будь таким дьявольски упрямым! Ты же должен наконец понимать, что мы могли бы повести совсем иначе. Ты пил все, что я тебе предлагала. И ты был пьян, я это видела. Мы могли бы отвезти тебя в такое место, где твоих криков никто бы не услышал. У Джозефа слабые нервы, но со мной, могу тебя уверить, все в порядке. Мне подобные развлечения даже нравятся, дружище.

Кирби слегка вздрогнул, но быстро справился с собой.

— Значит, вы понимали, что данный путь ни к чему хорошему не приведет. Правильно?

— Это тебе не следует ждать ничего хорошего!

— Следовательно, у вас есть основания думать, что я знаю, что делаю.

Карла неохотно кивнула.

— Я действительно начинаю склоняться к этому мнению. Но о чем, черт побери, думал твой дядя? Он ведь должен был понимать, что произойдет после его смерти.

— Если только он не запланировал именно такой поворот событий.

Она кивнула в сторону газеты.

— Если все это устроил ты сам, то, наверно, ты очень в себе уверен, Кирби.

— Никаких официальных заявлений я не делал. — Кирби подошел к телефону и взглянул на часы. — Я хочу попытаться дозвониться до Грамби.

— Давай-ка лучше я сделаю это за тебя. Оператор может прилично заработать, если узнает, в каком номере ты находишься.

Он продиктовал ей номер телефона. Когда Грамби ответил на звонок, Карла передала трубку Кирби.

— Интересную пресс-конференцию вы устроили, мистер Грамби.

— А, Винтер! Это вы. Поймите, мы только охраняем интересы Фонда.

— Тогда вам будет нетрудно понять и мое будущее официальное заявление.

— Мне неясно, что вы имеете в виду.

— Я заявлю, что лишь выполнял указания. Дядюшка Омар не оставил мне ни цента. Я заявлю, что никогда до конца не понимал назначения «Проектов О.К.». И теперь никак не могу понять, зачем было тратить столько денег на покупку недвижимости и ценных бумаг за границей, а потом переводить документы на владение, чеки и наличность в швейцарские банки на ваше имя и на имена других исполнительных директоров Корпорации. Но делал я это, потому что моя работа хорошо оплачивалась. И еще я могу заявить, что мисс Фарнхэм также была оболгана вами, потому что именно по вашему приказу она сожгла все документы.

Последовала долгая пауза. Наконец Грамби хрипло спросил:

— Какую цель вы преследуете, мистер Винтер?

— Пока что, до поры до времени, я постараюсь не делать этого заявления.

— Заявление такого рода — ложное, конечно, — может уничтожить нас всех. Вас в том числе.

— Да, при полном отсутствии документов нам всем придется плохо. Поэтому я просто предлагаю, чтобы вы держались поскромнее.

— Видно, мы сильно недооценивали вас, мистер Винтер.

— Жаль, что вы не можете забрать свое заявление прессе назад. Но вы можете воздержаться от последующих. У меня и так проблем вполне достаточно, — сказал Кирби и повесил трубку.

Карла одобрительно посмотрела на него.

— Ты умеешь быть весьма ядовитым.

— Но в глубине души я — полный простофиля.

— Это очень эффективное прикрытие. Омар казался таким милым, бестолковым старичком. Мы могли бы догадаться, что ты пошел в него.

Зазвонил телефон, и Карла подняла трубку.

— Кто? О да, конечно. Что это значит? О нет! Мой брат и я едва знакомы с этим молодым человеком. Видели нас с ним? Вы, должно быть, ошиблись. Не могу сказать, чтобы я была против, вы понимаете. Очень волнительно находиться в том же отеле. Даже на одном этаже. Он, по-видимому, очень интересный человек. Столько денег! Честное слово! Нет, к сожалению, мой брат и я уезжаем сегодня вечером. Увы, было бы так любопытно остаться и понаблюдать за развитием событий. Нет, конечно, нет. Мы всегда рады помочь.

Она повесила трубку.

— Толковая девица. Докопалась. Наверно, подкупила прислугу. А скорее всего мальчишек, тех, которые принесли твой багаж вчера вечером. Я старалась себя не выдавать, но эти мальчишки… Они такие наблюдательные. Ну, дорогой, тебе сейчас нужно перенести свои чемоданы сюда, и мы отдаем себя Джозефу. У него уже готов план незаметной переправки тебя и твоего багажа на «Глорианну». Яхта готова отплыть в любую минуту. Это как раз то, что тебе сейчас нужно — драматическое, таинственное исчезновение.

— Да. Кажется, да…

— Мы заключим нашу сделку в открытом море, Кирби.

— Посмотрим.

— Дорогой мальчик, я ведь тоже кое-что соображаю. Если бы ты не был заинтересован в сделке с нами, ты бы столько здесь не болтался. Не так ли?

— Да, пожалуй. Мне нужно принять душ и переодеться.

— Не торопись, дорогой. Мы еще долго здесь пробудем. Тебе потереть спинку?

— Нет, спасибо.

— Не смотри так сердито. Больше тебе ничего не нужно?

— Сейчас нет. Если мне что-нибудь понадобиться, я дам знать.

— Я в этом не сомневаюсь, мой обольстительный змей.

Вернувшись в свой номер, Кирби подошел к запертой двери и прислушался. Из холла доносились голоса и смех. Он начал ходить взад-вперед по номеру, покусывая губу и ударяя кулаком в ладонь. Он вспомнил слова Карлы: «Мы могли бы отвезти тебя в такое место, где твоих криков никто бы не услышал». Ему стало не по себе.

В семь тридцать Кирби стоял перед знакомой ярко-оранжевой дверью.

— Это я, — ответил он негромко хриплым задыхающимся голосом. — Я!

Бетси открыла дверь и впустила его.

— О, господи! — воскликнула она. — За тобой никто не следил?

— Нет, они не станут этого делать.

Он медленно расстегнул пояс, затем форменную куртку служащего отеля «Элайза» и вынул подушку. Из-за щек Кирби извлек два комочка ваты и обессиленно упал в кресло.

— Они прислали толстяка.

— Какого толстяка? Кто прислал? Куда?

— Толстого официанта из ресторана. Я звонил из комнаты молодоженов.

— Из чьей комнаты?

— Я не дрался с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет. А тут… — Он поставил поднос и повернулся ко мне спиной. — Всего один удар. Бум — и все! Я оставил пятидесятидолларовую бумажку в его руке. А потом прошел мимо них.

— Мимо кого?

— Почему у них форма такого дикого цвета? Оранжево-изумрудная?

— Кирби, дружок, я все слышала по телевизору в шестичасовых новостях. Я могу себе представить это озверевшее стадо, которое тебя разыскивает. Но все-таки начни лучше с начала. Если ты снова будешь рассказывать с середины, боюсь, со мной случится истерика.

— Она говорила что-то насчет истерик, что-то очень скверное.

— Кирби!

— Ладно, ладно. Я постараюсь. — И он рассказал ей все по порядку.

На сей раз ничего сглаживать не пришлось. Бетси слушала внимательно и задумчиво.

— Значит, она наконец показала зубы?

— Боже мой, яхта — это последнее место, где бы мне хотелось с ней оказаться! И какое ужасное напряжение — разговаривать о том, о чем ты сам не имеешь ни малейшего понятия.

— Я считаю, что ты молодец и все сделал правильно. Так на чем мы, значит, остановились? Теперь она думает, что ты знаешь, за чем они охотятся. Но ты даже не догадываешься, о чем речь.

— Абсолютно верно.

— Теперь она понимает: чтобы заполучить то, что ей нужно, придется действовать либо очень тонко, либо силой. Или платить полную цену. Можно, наконец, стать твоей любовницей. Вот что же все-таки это самое оно из себя представляет?

— Клянусь, единственное, что мне приходит в голову — какое-то изобретение.

Бетси мрачно кивнула.

— И я думаю о том же. Ты рассказывал, что много лет назад твой дядюшка действительно пытался что-то изобретать. И вдруг стал богатым и могущественным. У него появилось преимущество перед всеми, достигаемое, вероятно, каким-то ловким приспособлением. Возможно, Джозеф с Карлой и сами до конца не знают, в чем тут дело. Но они могут думать, что разгадка находится в его личных бумагах.

— И они полагают, что я все знаю.

— Наверно, лучше всего было бы иметь эту штуку в руках, прямо сейчас, Кирби.

Он утомленно закрыл глаза.

— Ты знаешь, я уже начинаю чувствовать себя побежденным. Весь свет думает, будто я припрятал двадцать семь миллионов долларов, и мечтает отнять их у меня. Только шесть человек знают, что у меня нет ни цента, что я все раздал. Ты, я, Вильма, Винтермор, Карла и Джозеф. Правда, я намекнул Карле, что часть денег утаил. Но им нужно что-то иное, а мне неизвестно, что это иное из себя представляет. И ты знаешь, им судя по всему, это также неизвестно.

— Остается Вильма, не так ли?

Он открыл глаза.

— Она может знать?

— Возможно, она знает, сама того не подозревая.

— Тогда попробуй позвонить ей.

Он набрал номер Вильмы. Ему отвечал тонкий голос, но определенно мужской.

— Скажите, кто хочет говорить с ней.

Кирби заколебался и посмотрел на Бетси. Та кивнула.

— Кирби Винтер.

— Вы не будете так добры представить доказательства, что вы действительно мистер Винтер?

— Доказательства? Но каким образом я могу доказать это по телефону?

— Подождите минутку, пожалуйста. Я должен взять вопросы, которые она мне оставила. Вы сможете доказать, что вы действительно мистер Винтер, если правильно ответите на них. — Он вернулся секунд через двадцать. — Вы меня слышите? Хорошо. Во-первых, назовите имя человека, с которым вы вели дела, когда узнали о смерти вашего дяди.

— Мануэль Фернандес Гомес.

— Имя человека в Рангуне, в декабре?

— Ага, доктор Ка Дан Бола.

— Благодарю вас, мистер Винтер. Я предположил эту меру предосторожности моей сестре. Она была в таком глубоком шоке, что не могла… э… мыслить с присущей ей четкостью. Меня зовут Роджер Фарнхэм. Вильма надеялась, что вы позвоните. Теперь, слава богу, я тоже могу уехать. Я немного раздражен, как вы уже сами, очевидно, заметили. Должен сказать, что она не заслужила такой награды за годы ее честной, беспорочной службы вашему дядюшке.

— Я не имею никакого отношения…

— Конечно, я все понимаю. Но остается много такого, что мне совершенно непонятно, сэр. Вильма мало что рассказывала о своих делах. Но я абсолютно уверен, что она не способна на обман.

— Да. Безусловно.

— За мной, без сомнения, будут следить, когда я уйду отсюда. Но я не приведу их к Вильме. Вы знаете, репортеры довели ее до истерики.

— Это ужасно.

— Пришлось преодолеть немалые трудности, прежде чем мне удалось переправить ее в безопасное место.

— Могу себе представить.

— Вам должно быть очень стыдно, если вы вдруг приведете газетчиков в ее укрытие.

— Я, конечно, постараюсь избежать этого.

— Она слишком деликатна для подобных потрясений. Предоставляю вам принять правильное решение и найти выход для нее. Кого-то из этих негодяев нужно привлечь к суду за те отвратительные намеки, которые они делали.

— Думаю, что они больше не будут делать никаких намеков.

— Зло уже причинено. В любом случае, у меня есть дом, семья и работа, к которым я должен вернуться. Пожалуйста, передайте Вильме, что я не могу подвергать опасности собственную жизнь в безнадежных попытках помочь ей.

— Где она?

— Вы должны быть очень осторожны, пытаясь связаться с ней, но видеть вас она хочет.

— Я буду очень осторожен, мистер Фарнхэм.

— Я переправил ее в дом одного из своих коллег. Тот уехал на год в научный отпуск во Францию и оставил мне ключ от дома. К сожалению, телефон отсоединен. У вас есть карандаш? Два-дробь-десять Сансет, Халендейл. Место довольно уединенное. И домик стоит укромно. Профессор Веллерли обсадил его кругом деревьями. Маленький розовый домик. Продукты там есть, и можно чувствовать себя в полной безопасности. Но Вильма, естественно, расстроена. Позвоните — сначала длинный звонок, потом короткий, потом снова длинный. Она будет знать, что это либо вы, либо я. Никому другому она дверей не откроет. Я надеюсь, вы понимаете, как мы оба рассчитываем, что вам удастся сделать что-нибудь и разрядить эту ужасную ситуацию.

— Благодарю вас.

— Не за что. Это был мой долг. До свидания.

— Ну что ж, — сказала Бетси, когда он повесил трубку. — Тебе будет уютно в этом маленьком розовом домике.

— Как же я доберусь туда?

— Не могу сказать, чтобы меня сильно беспокоило, как ты доберешься до Халендейла.

— В этой форме?

— У Берни Сэббита практически тот же размер, что и у тебя. Шкаф набит его барахлом. Переодевайся.

— Но она не разрешит мне остаться с ней в одном доме.

— Ты шутишь?

— Я совершенно серьезно. Она очень… очень строгих строгих правил.

— Даже в таком критическом положении?

— Да. И я вовсе не хочу рисковать. Вообще-то, даже выходить отсюда страшно рискованно. Любой таксист может узнать меня.

— Ну, дружок, здесь ты тоже не можешь оставаться. И я очень строгих правил.

— Так важно для тебя помогать мне или не важно?

— Важно, конечно, но, видишь ли, есть такие виды помощи…

— Слушай, Бетси, я придумал. Я могу написать Вильме записку, чтобы она тебе доверяла. Ты знаешь, она не очень-то высокого обо мне мнения. Ты отправишься туда, проведешь там ночь; обговоришь с ней все, и, может быть, вам удастся вместе догадаться, за чем они охотятся. А я без всякого риска переночую здесь один. Завтра ты вернешься, и если сможешь что-либо разузнать, мы решим, как поступить дальше. А если нет, вместе обдумаем следующий шаг.

Сначала Бетси не соглашалась, но затем все-таки признала, что эта идея довольно оригинальная. Пока он писал письмо, она приготовила выпить и перекусить. Затем они поужинали в маленькой кухоньке. Перед уходом — было чуть больше девяти вечера — она показала ему как включать телевизор. Для этого ей пришлось забраться на огромную кровать и нажать спрятанную кнопку, после чего на потолке отошла панель, за которой он увидел экран телевизора.

— Если Карла обнаружит тебя здесь, предложи ей посмотреть вместе телевизор, Кирби.

— Если мне удастся выпутаться из всей этой истории, я никогда больше эту женщину не увижу.

— А в чем дело? Боишься ее?

Бетси слабо улыбнулась его молчанию.

— Если честно, я тоже.

7

Вторично проверив, хорошо ли закрыта дверь и отыскав наконец последний запрятанный выключатель, Кирби забрался на середину гигантской кровати. От подушек шел беспокоящий аромат Бетси. Ночь выдалась теплой, со стороны шоссе доносились приглушенные звуки движения и далекий рев самолетов. В десятичасовых новостях показали еще несколько его фотографий, на которых он улыбался, как страховой агент. И один снимок Вильмы Фарнхэм — она мрачно хмурилась. Ведущий говорил о них, как о знаменитых преступниках двадцатого века. Хорошо информированные источники утверждали, что Винтер и Фарнхэм уже покинули страну. Оба совершенно таинственным образом исчезли из-под самого носа газетчиков. Видели, как они садились в самолет «Эйр Франс», оживленные, смеющиеся, с бокалами шампанского в руках. Они направлялись за припрятанными миллионами, навстречу роскошной жизни с драгоценностями, мехами, слугами, замками и немыслимым развратом.

Кирби подумал о том, что сейчас делают Бетси и Вильма. К этому моменту они уже наверняка все обсудили, и Вильма смущенно рассказывает теперь: «Он всегда боялся женщин. Вы должны были видеть его, когда он в ужасе убегал от меня». Представив себе это, Кирби мучительно покраснел. Смертельно устав за день, он никак не мог расслабиться и успокоиться. Ему казалось, что он ни за что не заснет, но неожиданно его быстро затянуло в джунгли кошмарного сна. Вильма, хихикая, медленно открывала застежку молнии прямо на своем длинном прохладном бледном бедре, показывая, как плотно там все внутри набито тысячедолларовыми банкнотами. Карла держала золотые маникюрные ножницы и, воркуя, отрезала уши маленьким розовым кроликам, которые душераздирающе визжали. Она была обнаженной и золотистой, намазанной кремом, от нее шел пар. А когда она повернулась, он увидел на неприличном месте татуировку: «простофиля».

Затем он вошел в маленький золотой телескоп и нашел там дядюшку Омара, весело ему ухмылявшегося. Дядюшка Омар протянул колоду карт и предложил взять любую, но когда он взял одну карту, та оказалась теплой, тяжелой и шевелящейся. Неожиданно он очутился на заднем сиденье знакомого старого автомобиля. Как и много лет назад, снаружи лил дождь, но все менее явственно капли колотили по крыше, и тут он почувствовал, что впечатления как-то уплотняются, теряют очертания сна, превращаясь в реальность. Точно какое-то существо, теплое, большое и будто резиновое терлось об него, принюхивалось, хихикало, хрипело и цеплялось за тело маленькими клешнями.

В страхе, еще окончательно не проснувшись, он попытался высвободиться, оттолкнув чудовище, но наощупь оно оказалось проворным и каким-то округлым, совсем не страшным. И одновременно его сознание, как бы отойдя в сторону, страдало, заламывая руки, оттого что не могло ему ничем помочь. С тревогой осознав неотвратимость происходящего, он внезапно вспомнил о некстати захлопнувшейся двери, о землетрясении и прочих досадных неожиданностях. С раздражением пытаясь понять, кто же это мог быть, Карла, Бетси или Вильма, Кирби поймал себя на мысли, что рассуждать в таком положении просто нелепо: дело зашло настолько далеко, что рассуждения уже не помогут. Да и времени на них не оставалось. Все это почему-то напоминало дуэль на шпагах под ритмическую музыку, где задача дуэлянтов в том, чтобы, не теряя принятого темпа, как можно дольше уклоняться от завершающего удара. Эта дуэль продолжалась и продолжалась. И когда он почувствовал, что безнадежно проигрывает, он вдруг понял, что уже победил. Как бы издалека он услышал ее прерывистое тяжелое дыхание. Постепенно успокоившись, она блаженно расслабилась. Уткнувшись лицом в шею Кирби, она лениво поглаживала его по плечу.

— Ничего себе, дружок! — прошептала она. — Ну, Берни! Ты сегодня в ударе!

— М-да, — промычал счастливый Кирби, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди.

— Сю-юрприз, сю-юрприз, дорогой! Отличный сюрприз, не так ли?

— М-да.

— Проклятый ключ! Представляешь, никак не хотел открывать. Я даже решила, что ты поменял замок — и, клянусь, я прикончу тебя, если тебе когда-нибудь взбредет в голову сыграть с Бонни Ли такую шутку! Но все-таки дверь открылась, и я как мышка пробралась в комнату, нащупала кровать и стала искать на ней две пары ног. Я была вне себя! И найди я здесь две пары… тогда, Берни, я бы устроила самый грандиозный скандал из всех, тобой когда-либо виденных!

— Угу.

— Ты не очень-то ласково разговариваешь со своим утеночком, который по тебе так скучал. Только не думай, будто я ревную к этим девкам с мерзкими мордами из твоей телевизионной кодлы, которых ты вечно сюда притаскиваешь. Я пришла к тебе потому, что ты мой самый лучший котик и я тебя люблю — ну, просто ужасно! Ах, как потрясно все получилось, правда?

— Угу.

Невидимая в темноте, она коснулась его лица и провела кончиком пальцев по верхней губе.

— Э! Да ты все сбрил! Интересно, как же ты теперь выглядишь?

Она отползла на край кровати и стала возиться там с выключателями. Спустя несколько секунд вспыхнул яркий свет. Ослепленный Кирби невольно зажмурил глаза, но тут же быстро открыл их и, щурясь, оглядел незнакомку.

В двух футах от него стояла на коленях нагая загорелая девушка с хорошеньким нежным личиком, бронзовым и невинным, под густой шапкой белых кудряшек. Она, не двигаясь потрясенно смотрела на Кирби. Ее карие глаза округлились, а рот широко открылся от изумления. Увидеть рядом незнакомого мужчину она определенно не ожидала. Как Кирби ни был смущен, он не смог не залюбоваться ее чудесным сильным телом, крепкой загорелой грудью с узкой полоской белой кожи, по-спортивному плоским животом. Действительность превзошла все его ожидания.

— Ты кто такой, лохматый ты сукин сын? — вдруг тряхнув головой, заорала незнакомка. — Что это за мерзкую штуку ты тут выкинул? Я тебе сейчас всю рожу расквашу! — И она с явным намерением осуществить угрозу, подалась в сторону Кирби, сжав кулаки.

— Подожди! — крикнул Кирби, закрываясь руками.

— Чего? Ты думаешь, я кто? Где Берни?

— Не знаю я, где твой Берни!

— Это должен был быть он, а не ты, черт тебя побери!

— Я здесь ни при чем. Я не собирался никого обманывать.

— Всякому, кто откалывает такие трюки, следует понимать, что он рано или поздно дождется: кто-нибудь схватит нож и…

Кирби сел на кровати и сердито посмотрел на девушку.

— Какого дьявола ты ко мне привязалась? — неожиданно взревел он. — Я крепко спал. Я не знал, кто ты такая и теперь не имею ни малейшего понятия! Я так крепко спал, что даже не понял, кто на меня вдруг навалился!

Уголки ее рта задрожали.

— Ты мог бы догадаться, что я — не грабитель.

— Это приходило мне в голову!

— Не смей издеваться надо мной, подлый ублюдок! Ты проснулся довольно быстро и мог бы сообразить, что раз находишься в кровати Берни, возможно, вышла ошибка. Но ты слова не вымолвил!

Кирби опять разозлился.

— Когда? Да и что я в таком положении мог сказать? Боже мой, это все равно, что требовать от человека, который вываливается из окна, чтобы он, падая, завязал шнурки и часы еще завел в придачу.

Ее губы снова задрожали.

— Ну и дела, а?!

Совершенно неожиданно глаза у ней наполнились слезами, и закрыв руками лицо, она навзрыд зарыдала. Кирби жадно ее рассматривал. Лежа на боку и свернувшись в клубочек, она рыдала, как малый ребенок. Вся злость Кирби мгновенно улетучилась.

— Ну и что теперь? — спросил он с отчаяньем.

— П-п-подлый у-у-ублюдок!

— Зачем ты плачешь? Перестань…

— Что ты со мной с-сделал… За всю мою ж-жизнь у меня никогда не было этого с людьми, которых я даже не зна-а-ла! Превратил меня в потаску-у-уху, в самую последнюю тварь! О-о!

— Перестань, пожалуйста… уж не знаю, как тебя зовут.

— Он даже не знает, как меня зовут! — взвыла девушка. — Бонни Ли Бомонт меня зовут, черт тебя возьми!

— А меня… — он засмеялся, — меня… э-э… Кирк Винтер.

Он подсел к ней, мягко отнял ее правую руку от лица и пожал.

— Видишь, теперь мы знакомы. Во имя господа, перестань наконец реветь!

— Но я… я не знала тебя тогда!

— Если бы ты знала, что я не Берни, ничего бы не было, верно?

Бонни Ли внезапно перестала плакать и уставилась на него с подозрением.

— На что это ты намекаешь?

— Ты считала, что я — Берни. Правильно? Значит, тебе не в чем себя винить.

Она немного помолчала, размышляя над его словами. Потом встала с кровати, всхлипнула еще разок и наконец согласно кивнула.

— Это убедительно — то, что ты говоришь. Но клятву, которую я дала себе, когда мне исполнилось четырнадцать, я все равно нарушила. Я поклялась тогда, что никогда не лягу в постель с человеком, которого не люблю. И вот, пожалуйста! Пусть это произошло случайно… Мне неловко, когда ты смотришь на меня — а этого я никогда не испытывала с мужчинами, которых любила. Впрочем, одевшись, я буду чувствовать себя еще хуже… Не знаю, что мне, черт подери, и делать, мистер. Как ты сказал, тебя зовут?

— Кирк Винтер.

— Приятель Берни.

— Приятель приятеля.

— Ты тоже работаешь на телевидении?

— Нет.

— Женат?

— Нет.

Она склонила голову набок.

— А ты совсем не урод, приятель.

— Спасибо за комплимент.

Она нахмурила свой чистый юный лоб.

— Что меня больше всего беспокоит, так это то, что все действительно здорово получилось, Кирк. Я всегда считала, что обязательно должна быть любовь. А если мне хорошо без любви, то чем же тогда я отличаюсь от животного?

— Но к Берни ты ведь была небезразлична, верно? Так что все нормально.

Она усмехнулась.

— Как хорошо ты все объясняешь. Я и впредь буду обращаться к тебе со своими проблемами. Ты не против?

— Конечно нет. В любое время.

— Меня всегда сильно интересовало, как будет выглядеть Берни без усов. Черт подери, подумала я, теперь-то я узнаю!

— Сколько тебе лет, Бонни Ли?

— Почти двадцать.

— Боже мой! Ты живешь с родителями?

— Какие родители! Ты что, псих, что ли? Я их знаешь когда в последний раз видела? В четырнадцать лет. Они арендуют клочок земли в Южной Каролине. Воображали, что я стану гнить там по гроб жизни! Я от них сбежала, чтобы участвовать в конкурсе красоты. Туда допускали только с шестнадцати лет, но можешь не сомневаться, мне давали и больше шестнадцати. Хотя я и не заняла первого места, но приз все-таки получила, а один из судей конкурса взял меня с собой в Новый Орлеан. С тех пор домой я не возвращалась. Не такая дура! Но из этого замужества тоже ничего хорошего не вышло. Он играл на кларнете и напивался, как свинья. Потом я пела в разных забегаловках, а сейчас работаю в «Рио», на севере Майами, немножко пою, танцую — что-то вроде стриптиза, но не до конца, конечно. В общем, делаю карьеру. Одного замужества мне хватило по горло, а Берни со мной хорошо обращается. Я с ним уже год. Все было так замечательно! Работа есть, в рабочей карточке стоит, что мне двадцать два, есть маленький автомобильчик, друзья… но господи, я никак не думала, что со мной может приключиться такое! Я тебе правду говорю: я дьявольски расстроилась, Кирк.

Она ловко спрыгнула с кровати и, выйдя из круга света, оказалась в тени, так что отчетливей забелели ее светлые волосы да две полоски на бедрах и груди.

— Родители! — фыркнув, повторила Бонни Ли. — Да если бы я осталась потеть там с мотыгой под солнцем, за мной бы сейчас уже бегала целая свора голых детишек! У нас там это просто: чтобы первый ребенок не появился у тебя еще до того, как тебе исполнилось пятнадцать, ты должна быть похожей на жабу.

— Да, на жабу ты совсем не похожа!

— А у того судьи с конкурса красоты, кстати, и законная жена была. Ей понадобилось семь недель, чтобы разнюхать, куда мы сбежали. Нагрянула, как тайфун, и перебила все тарелки в квартире. А я тем временем улизнула через черный ход, заодно прихватив с собой деньги, которые у него оставались. И до сегодняшней ночи, Кирк, это было единственное в моей жизни, о чем я стыдилась вспоминать.

Бонни Ли неторопливо собрала свою разбросанную по полу одежду и аккуратно повесила ее на спинку стула. Вернувшись с белой сумочкой в руках, присела на самый край огромной кровати — так, чтобы оставаться на границе света и тени.

— Свет слишком яркий! — сказала она и со значением посмотрела на Кирби. Вновь поднялась, щелкнула выключателем торшера в дальнем углу комнаты, погасила ослепительную призму верхнего света и снова присела на кровать, повернувшись к Кирби боком. Ее силуэт стал резким и отчетливым. Вытащив из сумочки небольшую щетку, она старательно расчесала шапку своих светлых волос. Затем зажгла две сигареты и, потянувшись, отдала одну из них Кирби.

— Дьявольщина, — произнесла она задумчиво. — Нельзя же завоевать всех.

Кирби вдруг понял, насколько поразительно хорошо у него на душе. Как в детстве, ему захотелось лихо промчаться без рук на новеньком хромированном велосипеде, по главной улице, размахивая американским флагом. Хотелось разбежаться и с разгону взлететь на стену. Или встать на руки и так дирижировать ликующим оркестром, зажав палочку между пальцами ног. Бонни Ли была великолепна. Она ему безумно нравилась.

— Что, черт возьми, тебя так развеселило?

— Извини. Я и не заметил, что смеюсь.

— А чем ты зарабатываешь на жизнь, милый?

— Сейчас как раз меняю работу.

— И в чем же состоит твоя работа?

— Я занимаюсь вложением капитала… в некотором смысле…

— Вложением? — Бонни Ли хитро взглянула на Кирби и расхохоталась. — И по ночам тоже?

Кирби тоже рассмеялся, уловив намек в ее словах.

— Ну и как последнее вложение? Выгодное? — продолжала смеяться Бонни Ли.

— Так ты сама сказала: все было замечательно.

— Но ведь и ты присутствовал при этом. Разве нет, милый? Не так уж ты крепко спал, это точно. Или хочешь теперь получить медаль за доблесть? Клянусь богом, я все надеюсь когда-нибудь встретить мужчину, которому не нужно говорить, что он лучший в мире! И что с вами, мужиками, делать? Девушки мечтают быть просто Любимыми и Желанными, а вы, проклятые, даже из любви какие-то Олимпийские игры устраиваете. Чего вы все усложняете? Сперва бегаете кругами, а потом обязательно надо что-то объяснить, доказать. Как будто вы совершили нечто особенное, вот ведь подвиг! Точно любой кролик не может делать то же самое — только быстрее и чаще. Ты получил положительную оценку, и хватит об этом. Хватит! О'кэй?

— Сожалею, что я упомянул…

— Я тоже, милый. Я тоже. Разговоры на эту тему наводят на меня смертельную скуку. Это все равно как съесть бифштекс, а потом сидеть среди объедков и вспоминать, какой он был чудесный. Или, когда хочется пить, напиться до отвала чем-нибудь холодненьким, а после, разглядывая стакан, обсуждать, какой температуры был напиток. Во имя спасителя…

— Я же сказал: я сожалею, что упомянул об этом!

— Пресвятая дева Мария, тебе не следует кричать на меня, приятель!.. А знаешь, ты, похоже, заводной!

— Я очень спокойный человек! И всегда был таким! Я никогда не теряю самообладания! Отвяжись от меня, ясно!

— Кирк, милый, ты очень возбужден. Здесь есть что-нибудь перекусить?

— Немного холодной ветчины и ржаной хлеб.

— Я сейчас сделаю пару бутербродов, и у нас сразу улучшится настроение. Тебе известно, что уже три часа ночи?

Бонни Ли слезла с кровати и направилась в крошечную кухоньку, предварительно включив там яркую лампу. Приподнявшись на подушках, Кирби следил за ней. Казалось, ее длинные загорелые ноги были вырезаны из красного дерева, тщательно отполированного. Он любовался тем, как легко и непринужденно она двигалась, как плавно ходили гладкие упругие мышцы на ее спине, шее и плечах. И от мысли, что это прелестное существо недавно принадлежало ему, в душе Кирби стала разливаться чудесная удовлетворенность, какую прежде он никогда не испытывал. У него даже возникло вдруг желание взять откуда-нибудь камень побольше и крепко стукнуть им себя по голове — за то, что так долго лишал себя самых восхитительных ощущений.

Бонни Ли в кухне принялась что-то тихонько напевать. Когда она пела, ее голос становился низким. Мелодия и слова песни показались ему ужасно знакомыми.

— Билли![6] — осенило его.

Она повернулась и улыбнулась ему сквозь дверной проем.

— Господь сохрани ее душу! Я крутила ее пластинки до тех пор, пока они не начинали хрипеть. Тогда я покупала новые. И так без конца. Если б не они, я никогда бы не сделала карьеры, милый. У тебя есть какие-нибудь любимые ее песни?

— «Господь благослови Чили».

Бонни Ли радостно всплеснула руками.

— Вот совпадение! Кирк, милый, это же моя песня! Семь тысяч раз я пела ее для себя и для зрителей, и всегда у меня заново начинало щемить сердце. Когда я думала об этой несчастной брошенной девушке, о том, как обошлась с ней жизнь, я готова была заплакать. Мы поедим, и я спою тебе эту песню. Ты закроешь глаза, и тебе покажется, что Билли вернулась. Послушай, здесь есть красное бургундское. Хочешь, я принесу его со льдом, в длинном бокале?

— С удовольствием, Бонни Ли.

Она принесла на подносе толстые бутерброды с ветчиной и вино в высоких бокалах. В жизни он не ел ничего более вкусного!

— Я ночной человек, — говорила Бонни Ли, энергично работая челюстями. — Три часа, четыре — я быка могу в это время съесть.

— Но на солнце ты тоже немало времени проводишь.

— Угу! Обычно я ставлю будильник на полдень. По пять раз проплываю пятьдесят метров в бассейне, а в промежутках поджариваюсь. Держит в форме, как ты считаешь?

— В отличной форме, Бонни Ли.

Она унесла поднос и принесла еще вина. Когда и это было выпито, Бонни Ли отставила бокалы в сторону и сказала:

— А теперь закрой глаза и послушай Билли.

Она красиво спела песню. Голос был мягким и нежным. Пела она с закрытыми глазами, слегка раскачиваясь.

— «…Настоящая любовь, как хлеба корка. Ничего не поможет тебе, не бери слишком много…»

Взяв последнюю ноту, она открыла заблестевшие глаза.

— Тебе понравилось, Кирк, милый? Ты ведь все знаешь о Билли, ты попросил именно эту песню — и все, что началось так ужасно, вдруг совершенно изменилось. Чувствуешь?

— Да, Бонни Ли.

— Я страшно не хочу, чтобы ты неправильно меня понял, Кирк. Ведь это действительно первый раз в моей жизни, когда я была знакома с мужчиной так недолго.

— Я все правильно понимаю, Бонни Ли.

Она спрыгнула с кровати, выключила свет и в темноте вернулась назад. Немного погодя она спросила:

— Кирк, милый, почему тебя всего так трясет?

И еще немного погодя:

— Знаешь, у тебя руки как лед.

И еще немного позже:

— Милый, неужели это для тебя так много значит?

И когда она поняла, что действительно так, то нежно прошептала:

— Тогда для меня это значит в десять раз больше. О чем я сейчас тебе скажу. Слушай. Пресвятая дева Мария, я по уши влюбилась в этого светловолосого, то холодного, то вспыльчивого янки с дурным характером, игрока, оставшегося без работы, но такого сладостно-нежного, что я в любой момент готова заплакать. А теперь все, больше никаких разговоров…

8

Оса величиной с чайку уселась в нескольких дюймах от его лица. У осы была широкая нахальная рожа, серо-зеленые глаза, длинные густые молочно-белые волосы и пухлый рот, густо намазанный помадой. Она зло причмокивала губами и покачивала жалом. Еще у нее были большие жесткие крылья, которые казались сделанными из фарфора. Время от времени крылья начинали вибрировать, издавая резкий звук, и становились почти невидимыми.

Вдруг оса исчезла. Звенел телефон. Кирби сел, чувствуя себя затерянным во времени и пространстве, и в любой момент ожидая нового нападения гигантской осы.

Он сидел на огромной кровати в затененной комнате, в которую пробивались лучи утреннего солнца. Еще не до конца очнувшись, весь в невольном смятении после сна, Кирби механически считал звонки телефона. Внезапно на противоположном краю кровати он увидел то, что заставило его вздрогнуть: разметавшиеся по подушке локоны, нежную загорелую шею, частью прикрытую светлыми шелковистыми волосами, темно-коричневое плечо и чудесный контур женского тела, вырисовывающийся под бледно-голубой простыней. Воспоминания о прошедшей ночи сладкой лавиной хлынули в пробужденное сознание. Первое прикосновение было так чувствительно, что на мгновение сделалось почти больно, а затем бесконечно хорошо, словно игла вонзилась ему в сердце и через нее полилась дивной сладости патока.

…тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Телефон продолжал надрываться. Никто иной, кроме Бетси Олден, не стал бы так долго ждать, когда снимут трубку. Она давала ему понять, что это она.

…девятнадцать, двадцать, двадцать один…

Кирби нашел телефон на полке, слева от панели управления.

— Я слушаю.

— Доброе утро, Кирби, — сказал Джозеф, богатый баритон которого таял от приторной доброжелательности.

— …Э… как…

— На сей раз ты действительно нас очень сильно утомил, Кирби. Но ты будешь немедленно прощен, если сейчас же согласишься оставить эту игру в прятки и начнешь сотрудничать с нами. Теперь у тебя, между прочим, неприятности уже нешуточные. Твое жестокое нападение на бедного официанта было грубой ошибкой. Так что, советую решать скорее. Учитывая твою ловкость, мы думаем, ты прекрасно сможешь сам пробраться незаметно на борт «Глорианны». Слушай внимательно, мой мальчик. Яхта находится в бухте Бискайн, шестой причал. Ждем тебя на борту не позже десяти.

— А сколько сейчас времени?

— Двадцать минут восьмого. Ты должен успеть.

— Но я…

— Филиатра, точнее Бетси, очень глупый, упрямый и эмоциональный ребенок. Она только пытается казаться умной. Эти попытки дилетанта сыграть ферзевый гамбит против гроссмейстера просто смешны. Возможно, она рассчитывала на нашу сентиментальность. Но мы не страдаем сентиментальностью, запомни это. Она пыталась использовать тебя для борьбы с нами. Трудно это понять, последовательностью ее действия не отличаются. Готов поздравить тебя с тем, что ты ей не доверился до конца. Теперь она согласна сотрудничать с нами. Оказывается, за короткое время вы уже успели очень понравиться друг другу? Впрочем, это мелочи. Главное же, Кирби, нам нужно срочно с тобой встретиться. С тобой и с мисс Фарнхэм. Кстати, Карла так сильно хотела пообщаться с мисс Фарнхэм, что нам пришлось пригласить ее сюда. Она появится здесь с минуты на минуту. Мы не станем задавать ей разные неприятные вопросы, скажем, до десяти часов. Договорились?

— Что вы пытаетесь…

— Я хочу только убедить тебя, что ты должен как можно скорее присоединиться к нам. Конечно, рассчитываю на то, что ты человек порядочный и не забудешь Бетси. Она ведь девушка весьма хрупкая, может не выдержать… Ты понимаешь, что я имею в виду? Так что давай, Кирби, не теряй чувства реальности и помни все время, что без нас тебе все равно не выкрутиться. Мы будем ждать тебя.

Джозеф повесил трубку.

Кирби взглянул на свою руку и отметил, что пальцы у него дрожат. Медленно поднялся и обошел кровать. Присев на корточки, долго смотрел в лицо спящей Бонни Ли, думая, что сердце его сейчас разорвется от бьющих через край чувств.

Это нежное, невинное, чистое лицо загорелым пятном выделялось на белизне подушки. Выпростанная рука покоилась рядом. Рука была тонкой, но мускулистой, как у крепкого пятнадцатилетнего мальчишки. В свете утреннего солнца Кирби увидел тонкий след шрама на тыльной стороне ладони и невольно задумался над тем, откуда у нее это.

Наконец, очнувшись, он положил руку на теплое голое плечо и осторожно потряс спящую девушку.

— Бонни Ли, дорогая. Эй! Бонни Ли!

Если не считать появления нескольких недовольных морщинок на лбу и возле рта, которые к тому же быстро исчезли, никакого ответа не последовало.

Кирби потряс девушку решительнее. Та что-то невнятно пробормотала и попыталась перекатиться на другую половину кровати. Он крепче ухватился за плечо, продолжая трясти податливое тело. Через некоторое время Бонни Ли открыла глаза и пробубнила:

— Отстань, не трогай меня!

И снова затихла. Кирби отбросил простыню, спустил безжизненные ноги на пол и усадил девушку на кровати. Она сидела с опущенной вниз головой, опустив плечи, и что-то сонно бормотала. Но едва он отпустил руки, как она опять повалилась на бок. Кирби постоял в раздумье, затем одной рукой обнял за плечи Бонни Ли, другой снова опустил ноги на пол и, чуть оттащив, поставил ее в двух шагах от кровати. Она начала было падать в его объятия, но, вздрогнув, выпрямилась и посмотрела перед собой невидящими глазами. Однако как только обрадованный Кирби отпустил ее, она медленно, словно лунатик повернулась, сделала шаг и нырнула лицом вниз обратно в кровать. Начиная проявлять нетерпение, Кирби снова поставил ее на ноги, обнял и принялся прогуливаться с ней взад-вперед по комнате. Она тяжело висела на нем, спотыкалась и вяло ругалась сквозь сон. Неожиданно он отпустил ее, готовый в любой момент снова подхватить — она пошатнулась, но равновесие сохранила, вздрогнула, провела рукой по своим белокурым локонам и наконец впервые сознательно взглянула на своего мучителя.

— Что, черт возьми, ты делаешь, Кирк? Господи!

— Пожалуйста, проснись, Бонни Ли.

Девушка покосилась в сторону кровати.

— Лечь! Я хочу лечь! Пусти меня лечь! — заныла она, но уже с явной безнадежностью в голосе и вдруг взорвалась: — Чертов ты сукин сын!

— Я не стал бы тебя будить, Бонни Ли, но мне нужна твоя помощь.

Она посмотрела на него с подозрением.

— Надеюсь, милый, ты мне не врешь.

И поежившись направилась в ванную. Кирби услыхал шум включенного душа. Он подошел к стулу, на котором висела одежде, и стал ее рассматривать. Светло-желтые брюки, белая блузка с желтым рисунком, желтая курточка, белые босоножки, две зелено-голубые нейлоновые полоски. Приподняв стул, Кирби перенес его вместе с одеждой к двери в ванную. Шум прекратился. В открытую дверь просунулась мокрая смуглая рука.

— Дай мне мою сумочку, милый.

Он вложил сумочку в протянутую руку, и отправился изучать гардероб Берни. Перебрав множество вещей, решил остановиться на спортивной рубашке и темно-голубых брюках.

Через некоторое время Бонни Ли высунула голову из ванной, хотела что-то сказать, но увидев стул со своей одеждой, улыбнулась и стащив одежду со спинки забрала ее за дверь.

Это показалось Кирби несколько странным. В вопросах женского поведения он был полнейший профан. Вероятно, решил он, можно прекрасно себя чувствовать голышом рядом с мужчиной только до начала утренних омовений, после чего наступает время стыдливости.

Бонни Ли вышла из ванной причесанная, с накрашенными губами, подтягивая пояс на своих желтых брюках. Она бросила сумочку и куртку на стул и вновь улыбнулась ему.

— Худшее, милый, теперь позади. Мне говорили, что труднее всего — это меня разбудить.

— Что ты! Едва я прошептал твое имя, как ты уже вскочила с кровати.

— Иди, теперь твоя очередь мыться. А я пока наведу здесь порядок. На что это ты так уставился?

Кирби сообразил, что выражение у него в эту минуту должно быть довольно странное. Одежда изменила Бонни Ли. Одетой она казалась выше и стройнее. Невозможно было понять, куда и каким образом могло исчезнуть все это изобилие бедер и бюста, вся эта чудотворная сила, запечатлевшаяся после чудесной ночи у Кирби в памяти. Перед ним стояла и улыбалась гибкая изящная незнакомка.

Ее улыбка исчезла, а карие глаза понимающе округлились.

— О боже, ты ведь еще не видел меня одетой! — Бонни Ли ужасно покраснела. — Я готова провалиться сквозь землю, милый!

— Все в порядке. Забудь об этом. Мы ведь уже выяснили, почему все так получилось.

— Да, конечно, но я представляю, как посмотрят на это другие. Пресвятая дева Мария, как объяснить это им?

— Мы вовсе не обязаны ничего никому объяснять.

— Ты выгоняешь меня из-за того, что кто-то должен прийти?

— Нет.

— Тогда объясни мне, кто такой приятель Берни, который твой приятель.

— Она актриса.

— О, великолепно!

— И я думаю, что Берни влюблен в нее.

— Берни не пропустит ни одной юбки, это уж наверняка. Иди мойся.

Когда Кирби вышел из ванной, в серой рубашке, немного узковатой в плечах, в голубых брюках, которые оказались чуть коротки, поглаживая подбородок, кое-как выскобленный единственным лезвием, которое ему удалось найти, по комнате разливался запах кофе. Кровать была застелена. Он собирался сказать Бонни Ли что-нибудь приятное, но тут увидел, что ее настроение внезапно переменилось. Она стояла возле окна и смотрела на него весьма воинственно, сжав кулаки на бедрах и прищурив глаза. В ногах кровати валялась скомканная униформа.

— Кирк, почему на тебе тряпки Берни? Может быть, ты работаешь официантом в «Элайзе»? Объясни наконец, что, черт возьми, происходит?

— Бонни Ли, я не могу тебе сейчас ничего объяснить…

— Именно сейчас, мистер. Немедленно! Иначе тебе будет очень плохо. Я подвешу тебя за шкирку, как елочную игрушку!

После двух безуспешных и жалких попыток начать, он наконец сказал:

— Мое настоящее имя Кирби. Кирби Винтер.

Девушка склонила голову набок, соображая.

— Ты говоришь это так, как будто твое имя что-то значит.

— Да, именно так — значит.

— Кирби Винтер? Действительно, звучит как будто знакомо. Говоришь ты хорошо. Следовательно, у тебя есть образование. Ты артист, что ли?

— Обо мне много толкуют в новостях. Со вчерашнего дня.

— Я особенно-то не слушаю новости. — Она внезапно резко замолчала и, прижав ладонь к губам, взглянула на него с изумлением и недоверием. — Милый, так ты — это он? Двадцать семь миллионов? Всю эту кучу денег украл и спрятал ты?

— Я не крал их. И у меня их нет.

Она потрясенно покачала головой.

— Ты родственник этого Крупса.

— Креппса. Он мой дядя. Дядюшка Омар.

Бонни Ли шагнула к кровати, неуверенно присела на край, и опять взглянула на него, снизу вверх.

— Ты и маленькая секретарша, похожая на школьную учительницу, хапнули эти миллионы, весь свет сбился с ног, тебя разыскивая, а ты валяешься здесь в постели с Бонни Ли Бомонт, собственной персоной!

— Говорю тебе, у меня нет ни гроша.

Некоторое время она как будто изучала его.

— Кирк, милый. То есть я имею в виду — Кирби. Я тебе верю. Да, я совершенно уверена, что ты ничего не брал и не прятал. Ты говоришь правду. Я знала настоящих бандюг и знала ловкачей, но иногда, не часто, правда, мне попадались и такие, как ты — добрые и милые. Я соображаю в людях. Да! И никогда не поверю, что ты в чем-то виноват. Почему бы тебе, однако, не пойти и не рассказать правду?

— Не могу. Причин очень много, но сейчас нет времени их обсуждать. Я просто никак не могу. Но ведь ты все равно поможешь мне? Хоть и знаешь теперь, кто я такой?

— Не заставляй меня сердиться, Кирби. На этой безумно огромной кровати ты уже показал мне, кто ты есть, и я сделаю все, что ты от меня хочешь. Но сперва выпьем кофе и выкурим по сигарете.

Они сели пить кофе. Солнце позолотило море за окном.

— Ты сказала, что у тебя есть маленький автомобиль.

— Он там, за углом. Маленький старый «Санбим».

— Знаешь, где находится бухта Бискайн?

— Конечно. У одного моего приятеля там лодка.

— Я бы хотел, чтобы ты отвезла меня туда, Бонни Ли.

— А что потом?

— Просто оставь меня там.

— И все? Не много же ты от меня хочешь, Кирби.

— Меня знают в лицо. Меня ищут. Неизвестно, что может случиться.

— Ты решил убежать на лодке?

— Я… Я собираюсь.

— Вот только верх у моего автомобильчика не поднимается, потому что его, как назло, больше нет. Можно попробовать пригнуться. Или… Подожди-ка, я поищу что-нибудь подходящее.

Облазив ящики, она нашла шляпу с широкими полями и темные очки. Включив радио, подошла с этим к Кирби.

— Скоро должны быть новости. На, примерь.

Шляпа была немножко маловата, но он все-таки втиснул в нее голову и заломил книзу поля. Бонни Ли кивнула.

— Теперь, если еще повесить фотоаппарат через плечо, ты будешь невидимкой в любой точке Флориды. Прятаться под сидением, нет никакой необходимости.

— А тебе не хочется узнать, не влипнешь ли ты случайно в какие-нибудь неприятности, если отвезешь меня туда?

— Влипну в неприятности? Ты думаешь, я боюсь неприятностей? Когда я люблю кого-либо, Кирби, я делаю то, что меня просят.

Он снял очки и шляпу и посмотрел на нее.

— Любишь?

— Ты что — не слышал, что я говорила тебе ночью? Или в кровати ты глохнешь, мой милый?

— Да, слышал, конечно, но я думал… что это просто такой… лексический оборот, что ли, ну такое выражение…

— Проклятье, я же сказала уже и повторю снова, если хочешь. Или ты против?

— Нет, что ты. Просто я думал, что… ну, я имею в виду, что ты приняла к сведению, что я уплываю… и даже не спросила, увидимся ли мы еще, и, похоже, тебя это вполне… ну, по-настоящему не… и я подумал…

— Ты знаешь, кажется, тебе дали слишком обширное образование.

Бонни Ли вытерла помаду с губ бумажной салфеткой, улыбаясь обошла вокруг стола, наклонилась над Кирби и, положив руку ему на затылок, нежно его поцеловала. Он потянулся к ней, обнял и посадил к себе на колени. Через пару минут у них уже кружились головы, дрожали руки и оба тяжело дышали. Наконец, девушка оттолкнула его руки, села прямо, упираясь ему в плечо, наклонила голову и улыбнулась. Ее глаза затуманились.

— Я действительно люблю тебя, Кирби. А любовь — это так замечательно! Видишь, как быстро сработало: раз — и мы уже совсем не чужие! Хорошая сторона любви — в этом, и только в этом. Заниматься любовью — счастье и веселье. Но похоже, все забыли, что так и должно быть. Люди обязательно хотят все испортить. Плакать, жаловаться, терзать друг друга, ревновать и ненавидеть. Это плохая сторона. Мы любим потому, что дарим друг другу счастливые мгновения и, если возникнет новая возможность, мы ею, конечно, воспользуемся. А если нет — что ж, мы уже немало получили. Но никаких клятв, обещаний и прочих глупостей, слышишь? Люди поступают так потому, что их научили так поступать. И не успевают они оглянуться, как радость уходит, задушенная дурацкими клятвами. Я, Кирби, живу свободно и просто. Каждое утро смотрю на себя в зеркало и той, что мне нравиться, говорю «привет». В день, когда отражение перестает меня устраивать, я изменяюсь. Теперь ты знаешь, кто тебя любит и что это слово означает. Кроме того, у меня есть друзья, которые готовы умереть за меня, а я готова умереть за них. Надо сказать, тебе попалась не девушка, а сокровище.

— Я знаю, — сказал он, — я правда знаю.

— Но всякий мужчина, который меня захочет использовать, — сказала она, пристально глядя на Кирби, — получит такой пинок, что всю жизнь после этого будет петь сопрано. Я, черт побери, девушка пылкая, но не контейнер с бесплатной закуской для всякого ублюдка, который ищет развлечений, слышишь?

— Я не ищу развлечений.

— И не вздумай. А вот и новости начинаются.

По окончании сообщений государственного значения, тема о Кирби Винтере оказалась в центре местных новостей.

— Штат, федеральные и местные власти объединили свои усилия для поисков таинственного Кирби Винтера и его сообщницы, Вильмы Фарнхэм. Прошлым вечером Артур Вара, официант из отеля на побережье подал в суд на Кирби Винтера за нападение с нанесением побоев. Версия, разработанная полицией, следующая — Винтер, которого репортеры загнали в его номер, пробрался в соседний, откуда заказал завтрак, а когда появился Вара, оглушил его, переоделся в форму официанта, пробрался мимо репортеров к лифту и бежал из отеля. Обнаружить его до сих пор не удалось.

Бонни Ли повернулась и вопросительно посмотрела на Кирби. Тот виновато кивнул.

— Доктор Роджер Фарнхэм, адъюнкт-профессор Флоридского университета, старший брат Вильмы Фарнхэм, сообщил, что после короткого интервью, взятого у нее прессой, мисс Фарнхэм покинула свою квартиру, где жила одна, захватив с собой кое-какие вещи. С тех пор ее никто больше не видел. Полиция установила, что мисс Фарнхэм и Винтер тайно встречались в одном из отелей Майами во время его редких возвращений из многочисленных поездок за границу.

— Всех продолжает интересовать, что сталось с исчезнувшими двадцатью семью миллионами долларов, переданными в «Проекты О.К.» Корпорацией Креппса по непосредственному указанию Омара Креппса, международного финансиста, скоропостижно скончавшегося на прошлой недели. Предполагается, что Винтер и Фарнхэм тщательно планировали эту грандиозную аферу в течение длительного времени. В нее, в частности, включалось уничтожение всей документации и способ исчезновения из страны, который, по всей вероятности, и был реализован прошлой ночью.

— Кроме обвинения в нападении на официанта, Винтеру, а также Фарнхэм, будет предъявлено обвинение в незаконном присвоении двадцати семи миллионов долларов. Вчера в полночь Корпорация Креппса объявила о назначении награды в десять тысяч долларов за любую информацию, которая поможет задержать одного или обоих беглецов. Кроме того, Винтеру и Фарнхэм предъявлен гражданский иск. Налоговые и иммиграционные власти заявили о своем намерении вызвать их в суд.

— Рост Винтера — шесть футов и полдюйма, вес — около ста девяносто фунтов, волосы светлые, глаза темно-синие, возраст — тридцать два года, на левой скуле — небольшой серповидный шрам, чисто выбрит, вежлив, речь негромкая, очень умен, внушает доверие.

Бонни Ли подошла и выключила приемник.

— Ты теперь знаменитость, милый. — Она дотронулась до его щеки. — Откуда у тебя этот шрам?

— Одна девочка ударила меня камнем, когда мне было шесть лет. — Кирби взял ее за руку и нащупал шрам, который заметил утром. — А твой шрам откуда?

— Ударила зубастого молокососа, ущипнувшего меня. Мне было одиннадцать лет.

— Тебе нужны десять тысяч долларов?

— Хвала господу, милый, такой нужды в деньгах я никогда не испытывала. Ты можешь назвать хоть что-нибудь, за что они не собираются привлечь тебя к суду?

— Разбой и убийство.

— Продолжай в том же духе. Может быть, тебе повезет. Милый, давай-ка я тебя поскорее отвезу на яхту, пока они не успели напасть на твой след.

— Или пока я не буду настолько напуган, что не смогу выйти на улицу.

Кирби надел шляпу, очки и проверил карманы. Вернувшись, он взял забытые золотые часы с полочки у телефона. «Спасибо за все, дядюшка Омар», — подумалось с обидой.

— Сколько времени добираться до этой бухты?

— Около десяти минут.

Прежде чем выходить, Кирби поцеловал ее. Они постояли, прижавшись друг к другу. Бонни Ли взглянула на него.

— Хорошо тебе было?

— Лучше, что можно выразить словами.

— Я сейчас запла́чу, Кирби! Ладно, пошли.

«Санбим», как прикинул Кирби, был примерно трехлетнего возраста, побитый и грязный. Корпус уже начал ржаветь. Но двигатель завелся мгновенно, и машина с тарахтением рванулась с места, так что Кирби едва успел подхватить шляпу.

Было почти девять. Бонни Ли управляла автомобилем, высоко держа загорелые руки на руле — подбородок кверху, глаза прищурены, сигарета в углу рта. Она умело переключала скорость, легко перестраивалась из одного ряда в другой, с лихой небрежностью шла на обгон. Очень скоро Кирби понял, что девушка прекрасно водит машину и почувствовал себя в полнейшей безопасности в этой маленькой шумной желтой тарахтелке.

Автомобиль выехал на побережье и повернул на север; они миновали три квартала и увидели вдали бухту. Бонни Ли начала быстро сбавлять скорость, но тут у въезда в бухту Кирби заметил полицейский патруль. Девушка вновь нажала на газ, и они промчались мимо не сворачивая. Повернули на следующем перекрестке. Машина остановилась.

— Все. Эта лазейка для тебя закрыта, — сказала она.

— Черт подери, что же теперь делать!

— Сиди тихо и предоставь разобраться Бонни Ли. Как называется яхта?

— «Глорианна».

Под сиденьем она нашла газету и протянула ему.

— Прикройся ею, милый. Я скоро вернусь.

Бонни Ли отсутствовала пятнадцать бесконечных, невыносимых минут. Когда наконец она вернулась, то сразу села за руль. Они двинулись на запад, нашли торговый центр и припарковались возле него, среди множества других машин.

— Прости, что меня так долго не было, — сказала она. — Понадобилось время, чтобы найти подходящего полицейского-одиночку и расколоть его. Твоя «Глорианна» уже отчалила — за двадцать минут до нашего появления. А за десять минут приехала полиция. Насколько я смогла выяснить, им удалось узнать, что твои вещи из какого-то дешевенького отеля перевезли в «Элайзу», а потом погрузили на борт «Глорианны». Поэтому они решили, что и сам ты находишься там же. Они считают, что теперь тебе никуда от них не деться, потому что береговой охране уже дали знать и с минуты на минуту ждут вестей о твоем задержании. Знаешь, они уверены, что и двадцать семь миллионов тоже находятся на борту, так что места себе не находят, бедняги, от нетерпения. Было бы любопытно узнать, что же погрузили на «Глорианну»?

— Так, ерунда. Личные вещи. Все вместе не стоит и двухсот долларов. Есть даже пара коньков.

— Пресвятая дева Мария! Коньки!

— Мне некуда теперь деваться, Бонни Ли.

— Я бы очень хотела выслушать все с самого начала. Может быть, вернемся назад к Берни?

— Я бы не хотел туда возвращаться.

— Что нам нужно сейчас, так это где-нибудь спокойно поговорить. Последнее место, где они станут искать тебя — это общественный пляж. О'кэй?

— О'кэй, Бонни Ли.

Рев автомобиля делал всякий разговор во время езды невозможным. И вот около десяти часов утра они уже сидели на скамейке в маленьком открытом павильоне и смотрели через широкую полосу пляжа на голубые волны Атлантического океана. Несмотря на то, что стоял будний апрельский день, на пляже загорали сотни людей. Спрятаться было некуда, побег сорвался. Кирби чувствовал себя загнанным и беспомощным.

— Давай выкладывай все, как есть, и тебе станет легче, милый.

Он рассказал ей все. Нарисовал серую неотвратимую вереницу фактов без единой краски и проблесков надежды. Чем дальше рассказывал, тем больше мрачнел. Начал Кирби с совещания, которое состоялось после похорон дядюшки Омара, и завершил рассказ утренним звонком Джозефа.

Замолчав, он опустошенно посмотрел на нее и спросил после паузы:

— Думаешь, стоит попытаться объяснить им все это?

— Кто же тебе поверит? Черт возьми, Кирби, да они подумают, что ты водишь их за нос.

— Но ты, ты-то веришь мне?

— Я люблю тебя. Ты помнишь? Во всяком случае, я помню! Но даже мне поверить в твою историю, клянусь богом, нелегко, а уж всем остальным!.. Да, трудно поверить. А Карла! Что за странное имя! Милый, после тех троих, ты, должно быть, действительно был приятно удивлен, когда я запрыгнула к тебе в постель.

— Что же мне делать?

— Снять штаны и бегать.

— Так я и знал, что ты скажешь что-нибудь в этом роде.

— Если обе твои девицы сейчас на яхте, береговая охрана уже задержала их. И эти Джозеф с Карлой попали в неприятную переделку.

— Я в этом не сомневаюсь.

Кирби непроизвольно достал из кармана золотые часы дядюшки Омара и принялся задумчиво вертеть их в руках. Завел, открыл крышку и вытянул головку, чтобы поставить правильное время. На циферблате располагались часовая, минутная и секундные стрелки; последняя заметно передвигалась. Была еще и четвертая, неподвижно застывшая на двенадцати, серебряная, в отличие от остальных трех, золотых. Кирби стало интересно, зачем нужна эта четвертая стрелка. Нажав на головку, он неожиданно обнаружил, что одновременно нажимая и поворачивая ее, может перевести серебряную стрелку в другое положение.

Но едва только он произвел эти манипуляции, наступила странная тишина и в глазах у него потемнело. В первое мгновение Кирби подумал, не стало ли ему плохо с сердцем. Навалилась такая тишина, что он услышал, как стучит кровь в висках. Еще не вполне осознав случившееся, он задал себе вопрос, что с ним, и сделал было усилие, чтобы понять — но тут откуда-то изнутри стал подниматься леденящий, лишающий всякой способности рассуждать, темный ужас, в котором потонул этот порыв любознательности. Страх перед неизвестным подавляет в человеке все человеческое, отнимает у него то, чем он отличается от животных. Страх перед неизвестным отбрасывает человека туда, откуда он пришел: в пещеры, в ночь, и омытые адреналином мышцы напрягаются для резкого прыжка, для безоглядного бегства.

Кирби вскочил на ноги, тяжело, прерывисто дыша, и дрожащей рукой сорвал с глаз темные очки. Он ощутил странное сопротивление воздуха, как будто подул ровный сильный ветер, которого он не слышал — подул и со всей силой надавил на него. Мир вокруг был неподвижным; на всем лежал неприятный бледно-красный отсвет. Раньше он не раз видел это — когда смотрел через глазок фотоаппарата с красным фильтром, установленном на объективе.

Но тогда он видел еще и непрерывное движение. Теперь он попал в розовую пустыню, или в сад со скульптурами, или внутрь картины Дали, наполненной ужасом неподвижности в потерянном времени.

Единственная волна, протянувшаяся вдоль всего пляжа, уже образовала барашек на своем гребне, да так и застыла, не успев рухнуть на берег. Чайка из розового камня висела на невидимых проводах. Кирби повернулся и посмотрел на девушку, которая только что с ним разговаривала. У нее сейчас был неприятный цвет лица, а губы казались совсем черными. Мгновение, в котором она застыла, вместило в себя руку, поднятую в каком-то незавершенном движении, полуоткрывшиеся губы, язык, который только что коснулся верхней кромки зубов… безжалостная неподвижность тела, лежащего в гробу.

Кирби крепко зажмурил глаза, потом открыл. Ничего не изменилось. Он посмотрел на золотые часы: секундная стрелка не двигалась. Тогда он взглянул на свои наручные. Эти тоже остановились. Он перевел взгляд обратно на золотые часы и наконец заметил почти незаметное движение таинственной серебряной стрелки обратно к двенадцати. Кирби поднес часы к уху, и ему показалось, что он слышит слабый гул — словно удаляющуюся музыкальную ноту. Сперва серебряная стрелка уперлась в цифру десять. Сейчас она уже показывала без семи минут двенадцать. Естественно предположить, что он находится в мире красного безмолвия три минуты.

Кирби сделал два осторожных пробных шага и опять почувствовал странное сопротивление воздуха. Его туфли, казалось, весили двадцать фунтов каждая. Трудно было поднимать ноги и передвигать их. Казалось, все предметы приобрели дополнительную тяжесть, но странным образом лишились всякой инерции. Возникало впечатление будто бы он шел сквозь клей. И ощутимое давление на тело, казалось, вызывала утяжелившаяся вдруг одежда. Кирби наклонился и подобрал кем-то брошенный бумажный стаканчик. Ощущение было такое, словно стаканчик сделан из свинца. Он чувствовал тяжесть, пока поднимал стаканчик, но когда рука его замерла, стаканчик сделался совершенно невесомым. Кирби осторожно отпустил его и он остался висеть в воздухе. В том самом месте, где Кирби оставил его. Тогда Кирби подтолкнул стаканчик. Тот немного переместился в воздухе, но движение прекратилось почти мгновенно, как только он убрал руку. В этом странном красном мире тела не подчинялись законам физики! Кирби снова схватил стаканчик и с силой сжал в кулаке. Смять его удалось, но опять возникло впечатление, что стаканчик сделан из тяжелой свинцовой фольги, а не из картона.

Ошеломленный Кирби вернул взгляд на циферблат таинственных часов. Без трех двенадцать. Затем он вторично оглядел пляж и неподвижных людей, замерших на песке, посмотрел на шоссе и увидел там застывший поток автомобилей. Вдалеке над городом висел в воздухе самолет. В пятидесяти футах от него маленький мальчик замер на бегу в немыслимой позе, выкинув вперед босую ногу.

Кирби осторожно коснулся часовой головки, ожидая, что, когда передвинет серебряную стрелку на двенадцать, мир снова станет прежним, чувствуя, что не сможет вынести еще три минуты этого красного безмолвия.

Едва он нажал на головку, серебряная стрелка, точно на секундомере, прыгнула на двенадцать. Шум окружающего мира обрушился на него, а красный отблеск мгновенно исчез. Волна ударила в берег, стаканчик упал, мальчик продолжил свой бег.

— Думаю ты мог бы… — сказала Бонни Ли и замолчала, взглянула на скамейку, затем на него и удивленно произнесла: — Ого! А ты здорово скачешь, мой милый! Ты в гораздо лучшей форме, чем я думала.

Кирби посмотрел на нее и рассмеялся. Он смеялся до тех пор, пока слезы не потекли по щекам, пока не услыхал истерические нотки в собственном голосе. Сперва она смеялась вместе с ним, но скоро перестала и уже оглядывала его с удивлением.

— Кирби! Кирби, черт тебя подери!

— Я в отличной форме, — смеялся он, задыхаясь, — я никогда в жизни не был в лучшей форме.

— Ты сходишь с ума, милый!

Он снова нажал на колесико золотых часов и перешел в красный мир. Чтобы успокоиться и перестать смеяться, необходимо было время. Но в красном безмолвии смех сам собой быстро прекратился. Слишком уж жутко он звучал в полной тишине. Бонни Ли застыла, на этот раз глядя ему прямо в глаза.

Кирби встряхнулся, как это делают мокрые собаки, и посмотрел на часы. На этот раз он перевел серебряную стрелку на без четверти двенадцать. В его распоряжении целых пятнадцать минут, если, конечно, он захочет использовать их полностью. А если не захочет, можно одним нажимом сделать так, что мир снова оживет. Значит ли это, жизнь мира в его руках? Нет, конечно, размышлял Кирби. Так недолго и разум потерять, возомнив себя всемогущим демиургом. Поток времени остановить нельзя, это чепуха. Просто он выходит из него. Кирби вновь огляделся. Казалось, всякое движение вокруг замерло. Но ведь способности видеть окружающее он, однако, не потерял. Значит, течение световых лучей не прекратилось. Замедлилось? Именно! Этот мертвый красный оттенок как раз и означает, что свет бесконечно замедлился. Но почему бы тогда не предположить, что и его собственные движения — рук, ног, крови в жилах — в состоянии существенно замедляться? Или нет. Скажем, убыстряться относительно реального времени, так что один час времени красного мира стал бы соответствовать доле секунды реального. Конечно, подобного рода рассуждения могли привести к выяснению вопроса о том, какое же время в действительности реально. Разве для него теперь этот застывший мир — не реальность? Но копать так глубоко колодец — значило никогда не утолить жажды. Это верный путь к безумию.

Облюбовав гипотезу с убыстрением, он попытался с ее позиций разобрать феномен бумажного стаканчика. Необыкновенный вес, конечно же, — следствие той невероятно высокой, относительно реального мира, скорости, с какой он стаканчик поднимал. А стоит ему отпустить стаканчик, как тот начинает падать вниз с другой скоростью, со скоростью падения тел в реальном мире, которая в красном ничтожно мала. Подхватив стаканчик, он приостановил незаметное глазу движение. Отпущенный стаканчик снова принялся очень медленно падать, и как только, с нажатием часовой головки, мир вокруг просветлел, он, Кирби, краем глаза увидел завершение его падения.

Неожиданно стало ясно, что давало дядюшке Омару возможность так ловко показывать всякие фокусы. Вспомнив про выигрыш в Рено, Кирби отчетливо представил себе маленького, пухленького школьного учителя в потертой одежде, с напряженной улыбкой наблюдающего за игральными костями. И в тот самый момент, когда кубики касались зеленого сукна, переходящего в красный мир, огибающего стол, в полнейшей красной тишине переворачивающего кости, затем с довольной ухмылкой возвращающегося на свое место и одним движением пальца катапультирующего себя обратно в реальный мир.

Теперь было ясно, откуда все деньги и почему дядюшка так много их раздавал. Кирби понял, что он вовсе не обделен дядюшкой Омаром, что свое наследство он все-таки получил. В калейдоскопе разворачивающихся событий, в который он смотрел уже несколько дней, бесцельно крутя так и эдак и не видя ничего, кроме чередования бессмысленных узоров, вдруг сложилась из осколков картина осмысленная и яркая.

Кирби протянул руку и прикоснулся к щеке Бонни Ли кончиками пальцев. Ни теплая, ни холодная, она, казалось, не имела ощутимой температуры. Нечеловечески твердая, она была как будто из какого-то плотного, но совсем не упругого пластика. Кирби подбросил светлый локон. Наощупь он напоминал моток металлической проволоки и в прежнее положение не вернулся.

Неожиданно Кирби почувствовал странное беспокойство. Не совершал ли он какую-нибудь ошибку? Вдруг показалось, что мир как-то чуть изменился. Кирби огляделся и задумался. Как хорошо, что дядюшка Омар заставил его изучать логику! Бонни Ли, рассуждал Кирби, осталась в реальном времени. Значит, для ее глаз он двигался слишком быстро, чтобы она смога это воспринять, а его прикосновения к ее щеке и волосам слишком мимолетны, чтобы она могла их почувствовать. Нет, пока, кажется, он не делал ошибок.

Так рассуждая, он внезапно осознал одно правило, которому дядюшка Омар, должно быть, старался следовать всю свою жизнь. Ты обязан вернуться в реальный мир в том самом месте, из которого покинул его. Иначе можешь свести людей с ума. Да, но Омара Креппса все-таки считали странным и эксцентричным человеком! Следовательно, иногда он бывал неосторожен. Намеренно, чтобы подразнить своих врагов. Теперь Кирби знал, почему Карла и Джозеф смотрели на дядюшку Омара почти с суеверным ужасом: в международных финансовых махинациях золотые часы давали ему непревзойденные преимущества зрячего в мире слепых.

Вот он — момент истины! К этому стремились Карла и Джозеф, смутно догадываясь, что существует какая-то хитрость, объясняющая успех и все эксцентричности Омара Креппса. Кирби даже дрожь пробрала от мысли, что это устройство могло попасть в руки Карлы.

Оставалось еще десять минут. На этот раз он решил дождаться до конца, чтобы убедиться, что результат не меняется от того, достигает ли серебряная стрелка двенадцати сама или ее переставляют нажатием колесика. Он принялся ходить по песку, но тяжесть туфель превращала ходьбу в трудный и медленный процесс. Тогда он снял туфли и решил было положить их на песок, но тут сообразил, что это не имеет никакого значения, и оставил висеть в воздухе. Двигаться теперь стало немного легче, хотя мешала еще и остальная одежда. Кирби сообразил, что если бы был обнаженным, то смог бы ходить совершенно спокойно и легко. Его ноги едва погружались в песок, оставляя в нем странные, совершенно ровные и неглубокие следы. Песок, вероятно, тут же начинал возвращаться в прежнее положение, но здесь, в красном мире, это происходило так медленно, что заметить что-либо было невозможно. Мимо жутких красных статуй Кирби направился к самой кромке прибоя и вошел в воду. Вода ощутимо сопротивлялась, точно густое желе, но нога все-таки погрузилась в нее. Когда он вытащил ногу, на застывшей поверхности осталась вмятина в несколько дюймов глубиной. Капли повисли в воздухе идеальными шариками, розовыми в красном свете странного мира. Один шарик висел почти на уровне лица и, непроизвольно наклонясь, Кирби взял его на язык, пожевал и проглотил. Во рту остался соленый привкус.

Пять минут.

Он отправился назад, мимо тех же застывших в неподвижности фигур, останавливаясь и заглядывая им в лица. Его внимание привлекла маленькая девочка, кормившая чаек. Брошенный ею кусочек хлеба находился всего в нескольких дюймах от ее пальцев. Чайки зависли в воздухе, а над самой головой девочки застыл какой-то предмет. Это была металлическая игрушечная лопатка. Кирби огляделся и увидел невдалеке толстого мальчишку, старше девочки на несколько лет, с лицом, недетски перекошенным от ненависти и злобы, застывшего в позе питчера,[7] только что сделавшего подачу.

Кирби протянул руку и оттолкнул лопатку от головы девочки. На толстом мальчишке были плавки и мешковатая рубашка. Кирби потянулся к одной из чаек и легко забрал ее в руки. Подойдя к мальчишке, он засунул птицу ему за пазуху и приладил рубаху на место.

Две минуты.

Кирби торопливо пошел к павильону. Надел туфли, встал так, как стоял перед переходом в красный мир. Оставалось еще немного времени, неожиданно ему в голову пришла забавная мысль. Он достал сигарету и аккуратно вставил ее в полуоткрытые губы Бонни Ли. Серебряная стрелка все ближе подбиралась к двенадцати…

Яркий утренний свет даже слегка ослепил его.

Девушка удивленно вскрикнула и вынула сигарету изо рта.

— Что за дьявольщина?

— Фокус, которому меня научил мой дядя, — хладнокровно сказал Кирби и обернулся, чтобы посмотреть на пляж. Чайки приземлились. Детская лопатка упала на песок, не причинив вреда. Толстый мальчишка кричал и прыгал, как сумасшедший, пока чайка не выбралась у него из-под рубашки и не взмыла вверх, разбрасывая перья. Ровные следы на песке исчезли, так же как и вмятина, которую он оставил на воде.

Лицо Бонни Ли, когда он вернулся к нему взглядом, выглядело усталым.

— Фокусы — это весело, но этот фокус и гроша ломаного не стоит. Меня даже затошнило.

Кирби сел на скамейку рядом с ней.

— Извини.

— Кирби, милый, что случилось? Сначала ты ведешь себя так, как будто наступил конец света, потом хохочешь, как сумасшедший, потом начинаешь откалывать дешевые фокусы. Я думала, что понимаю тебя, но теперь…

— Случилось кое-что очень важное, Бонни Ли.

— Я не понимаю.

— Я хочу сейчас провести один эксперимент. Смотри вот в эту точку на скамейке между нами. Смотри очень внимательно. А потом расскажешь мне о том, что случилось и что ты почувствовала.

— Знаешь, я начинаю ужасно беспокоиться о тебе, милый.

— Бонни Ли, пожалуйста.

Он переместился в красный мир, переведя серебряную стрелку до отказа, так что она почти доходила до двенадцати, только с обратной стороны. Один час, понял он, максимально возможное время пребывания в красном мире. Осторожно положив часы на скамейку, Кирби медленно убрал с них руку. Ничего не изменилось. Значит, здесь вовсе не обязательно все время находиться в контакте с часами. Невдалеке от себя он заметил валявшийся в песке кусочек раковины, поднял его, и положил как раз на то место, куда смотрела Бонни Ли. Затем взял часы в руку и нажал на колесико. Серебряная стрелка, быстро пройдя круг, прыгнула на двенадцать. Кирби снова был в реальном мире.

Бонни Ли вздрогнула и побледнела. Затем закрыла глаза, открыла, поморгала и, протянув руку, дотронулась до кусочка раковины. Посмотрела на Кирби и голосом, в котором звучали слезы, попросила:

— Ты должен прекратить эти фокусы, Кирби. Пожалуйста.

— Что же произошло?

— Ты все видел. Черт подери, ведь это ты сделал! Вдруг этот кусочек раковины оказался здесь. Он не упал с небес, не вырос из-под земли, он просто появился здесь! Появился из ничего!

— Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно!

— А что ты ощущала?

— Что ты имеешь в виду, милый? Я просто смотрела туда и затем… — Она замолчала на мгновенье и, сердито взглянув на него, воскликнула: — Я все поняла. Ты — гад, ублюдок! Ты гипнотизируешь меня! У тебя нет никакого права гипнотизировать тех, кто этого не хочет. А я не хочу! Так что прекрати это! Слышишь?

— Я не гипнотизирую тебя. И перестань сердиться. Теперь я хочу попробовать кое-что еще. Если оно сработает, ты, может быть, испугаешься сначала.

— Не надо, Кирби!

— Разве ты не говорила, что хочешь помочь мне?

— Конечно, но…

— И ты любишь меня?

— Да, но…

— Тогда дай мне попробовать еще раз, последний. Клянусь, что ты не пострадаешь. А потом я объясню тебе, что происходит.

Бонн Ли с сомнением посмотрела на него и неохотно кивнула. Кирби подсел поближе и обнял ее за плечи. Золотые часы он держал двумя руками прямо перед ней.

— Положи руки на мои, — скомандовал он.

Она сделала, как он просил, и сказала:

— Какое отношение имеют эти старые часы-луковица…

Мир стал красным, и она замерла, не договорив. Может быть и нельзя никого взять с собой в красный мир? Кирби вернул серебряную стрелку на двенадцать.

— …ко всем твоим фокусам? — договорила Бонни Ли.

— Попробуй теперь дотронуться до часов.

— Да что, наконец, происходит? — воскликнула и снова превратилась в статую среди красного безмолвия.

Кирби опять нажал на колесико.

— А теперь положи большой палец вот сюда, нажми, легонько поверни и…

Он сидел один на скамейке, и его руки больше не обнимали Бонни Ли. Часы тоже пропали.

Он еще чувствовал тепло ее плеча. Она исчезла в никуда, и это был для него удар еще более страшный, чем тот, который он ощутил, когда впервые оказался один в красном безмолвии.

Нет, вдвоем туда не попасть!

Кирби сидел, парализованный тем, что он с ней сделал. У несчастной девушки нет ни опыта, ни знания логики, чтобы спокойно разобраться в молчаливом ужасе красного мира! Он судорожно огляделся по сторонам, но ее нигде не было видно. Несмотря на свою природную сметливость, она может растеряться и не выдержать такого потрясения. У Кирби возникла страшная мысль. А вдруг, решив, что во всем виноваты часы, она выбросила их в море? Они остановились, и Бонни Ли навсегда осталась в ужасном красном безмолвном мире, где никто никогда не увидит и не услышит ее, где вся ее жизнь пройдет в одиночестве за какие-нибудь полчаса реального времени.

Кирби сидел, оглушенный своей виной, чудовищностью того, что по глупости и небрежности он сделал с Бонни Ли Бомонт.

9

Только поднявшись со скамейки, Кирби увидел холмик сброшенной впопыхах одежды: желтые брюки, белую блузу с желтым рисунком, желтую курточку, белые босоножки и белую сумочку. Облегченно вздохнув, он собрал все вещи и аккуратно положил их на скамейку. Не хватало только двух зелено-голубых полосок.

Тут он услышал знакомый голос у себя за спиной.

— Эй, эй, милый, это, я тебе скажу, потрясная штука!

Кирби повернулся и увидел Бонни Ли залитую солнечным светом, красивую, веселую и раскрасневшуюся от возбуждения. Солнце сверкало на золоте часов у нее на руке. Большой палец лежал на головке.

— Отдай их мне, немедленно! — закричал он, но девушка исчезла прежде, чем он успел произнести до конца последнее слово.

Вдали слышались звуки, напоминающие крик всполошившихся чаек. Повернув голову, Кирби посмотрел в сторону пляжа, туда, где народу было больше всего. Казалось, что там все одновременно посходили с ума.

Он прищурился, и ему удалось увидеть, как Бонни Ли появилась вдалеке и снова исчезла.

Теперь Кирби начал понимать, что совсем неправильно оценил ее возможную реакцию на мир красного безмолвия. У Бонни Ли прагматичный ум. Она и гроша ломаного не дала бы за все теории, вместе взятые. Единственное, что ее волновало, так это то, что часы работали, а как — ей, конечно, наплевать. Достаточно того, что он дал ей подсказку, как с ними обращаться. Да, она была, с точки зрения его ограниченного опыта, вполне взрослая женщина — он получил на этот счет убедительные и необычно приятные доказательства. Да, она уже имела свою философию жизни, которая ее устраивала и которая успешно работала на нее. К тому же, ей уже «почти двадцать». Но в душе она все еще ребенок, у которого не было детства, не было возможности наиграться всласть в детские игры. Она оставалась непочтительным и находчивым, смешным и отчаянным ребенком, в общем, настоящей сорвиголовой. Кирби вспомнил о ее великолепном здоровье, легкости и неутомимой беспечности.

Он посмотрел на суетящихся вдалеке людей, отчаянно вопивших, и подумал, не спустил ли на них ненароком этим приятным апрельским утром игриво настроенного тигра. Ему припомнилось, какое удовлетворение он испытал, когда запихивал чайку под рубашку толстому мальчишке. Он и не ожидал от себя ничего подобного. И уж конечно, Бонни Ли не откажет себе в таких же мелких удовольствиях. И сколько еще времени пройдет, прежде чем она остынет и успокоится.

«Может быть, стоит подойти поближе и посмотреть, что же там происходит? — подумал он. — Но Бонни Ли будет искать меня здесь, на скамейке».

Две фигурки во весь дух мчались в его сторону, поочередно обгоняя друг друга. В их беге было больше старания, чем быстроты. Кирби смог рассмотреть их, когда они пробегали мимо. Похоже, что направлялись они к автомобильной стоянке. Две довольно молодые женщины, с пышными формами, и совершенно голые.

Пожилой турист, который не торопясь проходил рядом с павильоном, остановился как вкопанный, и, разинув рот, уставился на бегущих. На нем была рубашка а-ля Трумэн, широкополая шляпа, бермудские шорты и голубые туфли. Он проводил женщин взглядом, а когда они исчезли из виду, повернулся к Кирби и вопросительно посмотрел на него.

— До этой самой минуты, сынок, я гордился тем, что зрение у меня единица.

— Простите, сэр?

— Вы не будете так добры объяснить мне, кто здесь только что пробежал?

— М-м… две молодые женщины.

Турист подошел ближе.

— Сынок, а во что они были одеты?

— Похоже, что ни во что.

Турист посмотрел на Кирби.

— Странно. Если бы я был в твоем возрасте, сынок, я бы уже мчался за ними, как олень. А ты не кажешься даже задетым. Ты что, нездоров?

— Я… я думал о другом.

— А я, сынок, приехал сюда из Мичигана, позавчера. Объясни мне, может быть, я что-нибудь не так понял? Может быть, здесь так принято?

— Ну, я бы не…

— Смотри-ка, вон еще одна!

Еще одна была маленькой, загорелой и рыжей. В правой руке у нее болтался транзистор, в левой — термос. Она совершенно выбилась из сил, ее качало из стороны в сторону, когда она пробегала мимо них.

После того, как и эта скрылась из виду, пожилой турист тяжело вздохнул.

— В одном я не могу отказать, сынок — место для наблюдения ты выбрал превосходное. Что это, кстати, новое увлечение?

— Я не знаю.

— Надеюсь, оно привьется.

Он прикрыл ладонью глаза от солнца и снова посмотрел на пляж.

Неожиданно совсем рядом с Кирби появилась Бонни Ли и бросила пачку банкнот к нему на колени. Хихикнув, она мгновенно исчезла.

Турист резко повернулся к Кирби.

— Какой у тебя высокий смех, сынок. Ты что-то рассыпал?

— О… это?

— Деньги, не так ли?

— Да, — сказал Кирби сердито, — совершенно верно. Деньги.

Он сгреб банкноты, которые уже начинал растаскивать ветер.

— Похоже, сегодня слишком жаркое солнце, — сказал пожилой турист, — пойду-ка я лучше отсюда.

И он поплелся прочь.

Какие-то новые люди подошли и столпились вокруг, с любопытством глядя на деньги. Кирби быстро собрал банкноты. Бонни Ли не стала возиться с однодолларовыми купюрами, да и пятидолларовых встретилось всего несколько. Пачка получилась такой толстой, что после того как он сложил ее вдвое, оказалось довольно трудно запихать ее в боковой карман взятых взаймы брюк.

Покончив с этим, Кирби подобрал одежду Бонни Ли и вдоль пляжа пошел прочь от скамейки. Он наконец сообразил, что она сможет найти его без всякого труда. Пока она бегает в красном мире, он будет неподвижен, и она легко догонит его. Возле стоянки образовалась автомобильная пробка. Вдалеке послышался рев сирены. Кирби прошел мимо человека, который медленно и странно двигался по кругу, обалдело ударяя себя по лбу сжатым кулаком.

Неожиданно во рту у Кирби очутилась трубка, в руках — букет роз, на мизинце — кольцо с большим бриллиантом, а Бонни Ли, в своих изящных зелено-голубых трусиках и лифчике, шагала рядом с ним и хихикала. Кирби попытался схватить ее, но она отскочила в сторону и исчезла из его мира. Он посмотрел на то место, где она только что стояла и увидел едва заметные следы, ведущие на север. Сам факт, что он видел следы, означал, что она уже появилась где-то в другом месте. Реальный мир был почти неподвижен по отношению к красному миру, и Бонни Ли должна была появиться в нем в следующее мгновение после того, как из него исчезла.

Потом он узнает, что она провела около четырех часов в красном мире и резвилась до тех пор, пока не устала от собственных проказ и не смогла больше ничего придумать.

Позднее он узнает в подробностях о поразительных несчастьях, которые выпали на долю ничего не подозревающих полутора тысяч граждан, безмятежно загоравших на пляже.

Бонни Ли излагала эти события так:

— Увидела я всех этих нахальных девок, раздетых ровно настолько, насколько позволяют приличия, — чтобы привлечь к себе как можно больше мужиков, — и решила, что будет намного честнее, если они предъявят свой товар в натуре. Вот тогда-то мы взглянем, что у них получится. Прошло немало времени, прежде чем я сообразила, как ловчее проделать эту работу одной рукой. Часы я боялась отпустить. Делом я занялась там, где их скопилось больше всего, и, честно, милый, работала как ломовая лошадь не меньше получаса, стаскивая с них купальники, а затем мне пришлось отнести все их тряпки к воде. Я вынуждена была заталкивать их в воду: когда все вокруг красное, бросить ничего не удается. Вещи зависают.

— Я знаю.

— Девять из десяти, клянусь богом, выглядели в купальниках намного лучше. У многих парней был самый настоящий шок. Так или иначе, но на маленьком клочке пляжа оказалось около сорока девиц совершенно голых и еще двадцать — без верхней половины. Но что толку от шутки, если ты не можешь увидеть результат, не так ли? Поэтому, учитывая, что я сама одета не слишком скромно, я подумала: неплохо бы мне куда-нибудь спрятаться. Но потом сообразила, что по сравнению с этими шестьюдесятью девицами на мне одето слишком много! Так что я просто отошла чуть в сторону и нажала на головку этих чудо-часов.

— Как ты догадалась, что нужно просто нажать?

— Человек, сумевший придумать такую штуку, должен был сделать так, чтобы не надо было каждый раз ждать, пока время выйдет. Поэтому я попробовала повернуть головку и нажать на нее. Нажала — и поняла.

— О!

— Пресвятая дева Мария, Кирби, это надо было видеть! Из шестидесяти, пожалуй, только три или четыре отнеслись к происшедшему спокойно. Остальные принялись отвратительно визжать, бросились в поисках полотенец, но от полотенец я тоже предусмотрительно их избавила. Тогда они ринулись искать, куда бы им спрятаться. Но ты же понимаешь: где можно спрятаться на пляже! Парни поразевали рты, глаза у них у всех тут же повылезали на лоб, а девицы, вопя, как сумасшедшие, бегали по берегу. Те, которые умели плавать, бросились в воду, как лемминги, про которых мне когда-то рассказывали, и человек семь парней, из тех, у кого реакция получше, помчались в воду вслед за ними. Те же, которые плавать не умели, разбежались в разные стороны, причем более сообразительные помчались туда, где я не успела поработать. Ты бы видел, как они рвали друг у дружки полотенца. Я хохотала до одурения, пока у меня не началась икота, и тут двое парней стали подбираться ко мне, так что пришлось взять два ведра с песком побольше, нахлобучить им на головы и побыстрее смыться.

— А что это за деньги?

— Деньги?

— Деньги, которые ты бросила мне на колени.

— Это… А! Я прихватила их, когда прошлась по магазинам. Всякий раз, когда проходила мимо кассы, брала несколько купюр. Но нести там что-нибудь — это такая морока! Нужно либо толкать, либо тащить за собой. А в универмаге, знаешь, я обнаружила поразительную вещь. Какая-то старушка споткнулась у выхода с эскалатора, да так и замерла, вытянув вперед руки. Вот тогда-то я это и выяснила. Оказывается, когда ты находишься в красном мире, ты и людей можешь передвигать. Я подошла к ней сзади, обхватила двумя руками за пояс и потянула. Сначала думала, что ничего у меня не выйдет. Но потом поняла, что если тянуть очень медленно, то все получится. Я подтянула ее вверх, выпрямила и она оказалась висящей дюймах в восьми от пола. Тогда я зашла спереди и протащила ее футов на шесть вперед, постепенно отпуская на пол. Потом собрала все пакеты и вложила ей в руки. Они так смешно торчали в разные стороны из ее растопыренных рук! Но я решила, что лучше не пытаться сгибать ей руки, потому что боялась, как бы не сломать их. Затем выбрала на полках подходящее платье, надела его и включила обычное время. Старушка подпрыгнула и уронила все свои бесчисленные пакеты. Милый, на лице у нее было такое неописуемое изумление! Потом она посмотрела на эскалатор, подобрала пакеты, снова посмотрела на эскалатор и опять выронила все пакеты. Это надо было видеть! Подобрав пакеты, она покачала головой и пошла к лифту. И тут я обнаружила еще одну удивительную вещь.

— Что же именно?

— В отделе спортивных товаров — на мне по-прежнему было надето взятое на прилавке платье — мальчишка подбрасывал баскетбольный мяч продавцу. Мяч висел в воздухе, и, проходя мимо, я толкнула его в сторону продавца. Продавец стоял с поднятыми кверху руками и ухмылялся. Через несколько мгновений мое время кончилось. Я совершенно обо всем забыла в универмаге, так это интересно! И тут я услышала за спиной глухой удар, ужасный крик и шум падения. Я оглянулась и увидела продавца, который валялся на полу, обхватив живот, а мальчик и его мать с удивлением смотрели на него.

— Малыш, ты слишком сильно бросил мяч, — сказала мама мальчику.

Они помогли продавцу подняться. Его лицо покраснело, как помидор. Женщина сказала, что она сожалеет о поступке своего сына. А продавец сказал, что она теряет отличный шанс. Он сказал, что маленькому паршивцу следует начать тренироваться, что место в Национальной лиге ему обеспечено и их ждут большие деньги. Женщина принялась возмущенно кричать, мальчишка заплакал, продавец завопил, что он подаст на них в суд за причиненный ущерб. Все это стало не интересно. Я выключила их всех, сняла это дурацкое платье, засунула в урну сумочку, в которую складывала деньги и с пачкой долларов вернулась к тебе. А потом я, кажется, немножко поиграла в софтбол.[8]

— В софтбол?

— Нет, не так. Сначала я собрала ключи от машин. Боже, милый, как странно идти мимо безмолвных автомобилей, зная, что стоит нажать на кнопку, как они с ревом понесутся вперед! Мне хотелось забраться в некоторые из них и вытащить ключи, но я боялась, как бы кто-нибудь случайно не разбился, поэтому я стала вытаскивать ключи из машин, которые остановились на красный свет. Там был один большой роскошный автомобиль с открывающимся верхом. Я засунула все ключи в урну на углу, забралась на заднее сиденье и нажала кнопку. Все автомобили начали гудеть, но ни один не мог двинуться с места. Парень за рулем повернулся, увидел меня и тут я ему так нежно-нежно улыбнулась, а он закрыл глаза и побледнел. Прежде чем он успел их снова открыть, я опять все выключила, вышла из машины и вынула ключи из всех автомобилей, которые остановились на другой стороне, после того как светофор переключился. Все так ужасно торопятся, милый, им полезно немножко отдохнуть!

— Я уверен, они были в восторге.

— Затем я пошла поиграть в софтбол, на дальнем конце пляжа. Здоровенный козел стал выпендриваться перед своей девицей: влез играть к маленьким ребятишкам и забивал мяч далеко в сторону. Ну, я и выбрала подходящий момент, когда мяч после удара одного малыша полетел в сторону этого громилы, нажала на кнопку и подтолкнула мяч, так что он потом угодил этому гаду прямо в брюхо. Его девица стала смеяться над ним. Тогда он схватил биту и собрался ударить мальчишку. Но я вовремя остановила его и отпихнула биту назад, пожалуй, даже слишком сильно, так что, если бы он не увернулся, не сносить бы ему своей глупой башки. Впрочем, ему хватило. Он, пошатываясь, побрел со своей девицей прочь.

— Да, у тебя было много дел.

— Я бы сказала, что сейчас уже полдень, но здесь у вас прошло так мало времени. Я успела поесть всякой вкуснятины — там, где мне никто не мог помешать. Потом наказала грубияна, который обижал свою жену. — Бонни Ли улыбнулась своим приятным воспоминаниям. — Маляры красили стены ресторана — так этого грубияна, совершенно голого, я покрасила ярко-зеленой краской, набила ему полный рот песку и оставила его рыдающим. Он рыдал, как большой толстый ребенок.

— Боже мой!

— Еще нашла противную женщину со злыми глазами, без конца терзавшую своего мужа за то, что он смотрит на молоденьких девушек. Он очень грустно лежал под шерстяным одеялом. Ох уж и дала я ей повод для беспокойства, это уж точно! Положила на него разом несколько хорошеньких девиц, так что все у них там перепуталось. Включила мир снова, и шерстяное одеяло стало похоже на живой клубок. Жена, конечно, стала вопить, но не думаю, что он слышал хотя бы одно ее слово, просто сидел и молча улыбался, странной улыбкой. Никогда в жизни я не получала такого удовольствия!

Но обо всем этом Кирби узнал позже. В тот момент, когда Бонни Ли одарила его трубкой, кольцом и розами, он не был окончательно уверен, что еще раз увидит ее. Скорее всего, вышло совсем не то, что планировал дядюшка Омар, если он действительно рассчитывал все и имел в голове какой-то план, который еще предстояло уяснить. Кирби положил кольцо в карман, закинул трубку в кусты, а розы сунул в урну. Продолжающаяся какофония гудков — пробка все разрасталась — начинала действовать на нервы. В море плавало множество женщин, которые орали что-то людям на берегу. Неожиданно Кирби заметил, что большое количество полицейских стало собираться со всех сторон. Они свистели в свистки, перекрикивались друг с другом, усиливая всеобщий хаос.

Когда молодой высокий полицейский проходил мимо, Кирби отвернулся слишком быстро. Полицейский резко остановился, подошел к нему, подозрительно оглядывая с ног до головы.

— Сними-ка очки, приятель, — сказал он.

— Но я только…

В руках у полицейского появился большой черный пистолет, направленный прямо в грудь Кирби.

— Дай-ка мне взглянуть на твои документы, парень. Помедленнее, помедленнее, не торопись. Если я буду нервничать, ты понимаешь — палец на курке…

Кирби очень медленно протянул полицейскому свой бумажник. Тот раскрыл бумажник, бросил на документы косой быстрый взгляд и ухмыльнулся!

— О, какие симпатичные десять тысяч долларов! Я просто в восторге! Только не забудь сказать, что это я, капрал Танненбаумер, поймал тебя. Ты ведь не забудешь, а? Обещай немедленно, а то быстро недосчитаешься зубов. Запомнил мое имя?

— Капрал Танненбаумер.

— Превосходно. А теперь руки на затылок. Вот так. Гарри! Эй, Гарри! Иди посмотри, кого я поймал!

Гарри тоже оказался стройным и загорелым, с таким же орлиным взором и так же, как у Танненбаумера, слегка подпорченным полнейшим отсутствием мысли.

Гарри посмотрел на документы в бумажнике и воскликнул:

— Черт возьми, Тэнни, ну и везучий же ты! Никто, кроме тебя, не может свалиться в канаву и вылезти оттуда со слитком золота. Хочешь, я сбегаю за сержантом?

— Нет, Гарри, про сержанта забудь, и ты получишь тысячу. Мы сами сдадим его, а сержанту предоставим разбираться со всеми этими безобразиями.

— Две, Тэнни.

— Полторы. Это мое последнее слово.

— Нам придется тащить его довольно далеко, Тэнни.

— Доставай наручники, пристегнем его ко мне.

— Почему не ко мне?

— Боюсь, Гарри, что за десять тысяч ты трахнешь меня по башке и оставишь лежать здесь на песочке. Так что давай не будем спорить. Что там, кстати, происходит?

— В одном донесении говорится, что на пляже полно голых девиц, Тэнни, и их там действительно полным-полно. А в другом, что человек сорок разом потеряли ключи от зажигания, их автомобили приходится растаскивать. И еще поручено поймать голого парня, покрашенного в зеленый цвет. Похоже, все это специально подстроено для того, чтобы можно было в суматохе обчистить магазин. Ну да нам с тобой, Тэнни, на это все наплевать. На сегодня мы свое уже отработали.

— Это была моя работа, понял? А свои полторы тысячи ты получишь после того, как я получу награду за этого пижона. Давай сюда наручники, Гарри.

Танненбаумер встал рядом с Кирби и протянул левую руку. По инструкции Кирби следовало протянуть правую, и ему ничего не оставалось, как сделать это. Гарри достал наручники и взглянул на одежду Бонни Ли, лежавшую кучей на песке.

— Чьи это вещи?

— Это? Да всего лишь женская одежда! Может, он хотел переодеться, чтобы его не узнали. Ты что, специально тянешь время, хочешь, чтобы нас увидел сержант? Если это случится, не сомневайся, он хапнет себе всю награду, а нам даст по сигаре и по выходному. Так что лучше поторопись!

Гарри уже собрался было защелкнуть наручники на сдвинутых руках, как неожиданно сам оказался в наручниках.

Танненбаумер сердито посмотрел на него.

— Какого дьявола, Гарри, ты опять тянешь время?

— За что вы его арестовали? — требовательно обратилась к ним внезапно появившаяся рядом Бонни Ли.

Гарри и Танненбаумер оба повернулись и уставились на нее.

Танненбаумер сказал:

— В нашем штате, красотка, запрещается появляться в нижнем белье в общественных местах. Оденься, а не то мы и тебя арестуем.

— Сними с меня это, Тэнни, — грустно сказал Гарри. — Ключ у меня в кармане рубашки.

— Смотри, Винтер, если ты побежишь, пока я буду занят, тебе обеспечена дырка в колене величиной с кулак!

Танненбаумер расстегнул наручники и тут же оказался прикованным к Гарри.

— У меня, наверно, рука соскользнула, — сказал он извиняющимся тоном. — Где ключ?

— Он у тебя, Тэнни.

— Он был у меня.

— Наверно, упал в песок, а?

— Гарри, мне кажется, сюда сейчас придет сержант. А тебе, красотка, надо бы одеться.

— Мне что-то не хочется, — сказала Бонни Ли.

— Если бы я не был так занят, тебе бы обязательно захотелось. Только вот чего, а, Тэнни?

— Помолчи. Я думаю. Ага, вот что нам нужно сделать. Мы прикуем его ко мне с другой стороны и все вместе пойдем в участок.

— Но втроем мы будем очень странно выглядеть, Тэнни.

— Ничего другого нам не остается.

— А как же мы поведем машину?

— Так и сядем втроем спереди. Давай сюда руку, Винтер. Гарри, я давал тебе мой пистолет?

— Ты, Тэнни, мне ничего не давал. Эй, девушка, ты видела, чтобы он давал мне пистолет?

— Разберемся без нее. Дай мне твой пистолет, Гарри.

— Дьявольщина, у меня его тоже нет. Похоже, оба они упали в песок. Тэнни, что-то у нас не очень получается с этим арестом, как ты считаешь?

— Если они упали в песок, то куда они делись?

— Мы же ходили взад-вперед. Может быть, их засыпало песком.

Пока они шарили в песке, Бонни Ли протянула Кирби золотые часы и сказала тихо:

— Унеси меня отсюда, милый. Я не смогу унести тебя.

Танненбаумер повернулся и закричал:

— Отойди от…

И неожиданно превратился в красную статую в жутком свете умирающего солнца. Кирби посмотрел на часы. Серебряная стрелка показывала, что у него в запасе двадцать минут. Он подумал, что следует торопиться, но затем вспомнил, что пока часы с ним, в его распоряжении ровно столько времени, сколько потребуется. Он засунул часы в карман. Затем обхватил Бонни Ли за талию. Она напоминала каменную статую, покрытую слоем твердой резины. С большим трудом он оторвал ее от земли и, подняв на несколько футов в воздух, отпустил. Обойдя кругом, взялся руками за окаменелые округлости под зелено-голубым нейлоном и, упираясь ногами в песок, сдвинул висящее тело в сторону. Он был рад убедиться в том, что сможет утащить Бонни Ли отсюда, но усилие, которые пришлось приложить, чтобы сдвинуть ее с места, несколько его расстроило.

Оставив тело Бонни Ли висеть в воздухе, Кирби осмотрелся. Здравый смысл подсказывал, что неумно оставлять двух полицейских уставившимися в пустоту. Если бы ему удалось убедить их, что они просто обознались, это помогло бы избежать многих неприятностей в будущем. Он направился к расположившейся невдалеке красной стойке с прохладительными напитками, окруженной красными статуями. Сначала выбрал подходящую девушку. Та была такого же роста, как Бонни Ли, блондинка, и весьма хорошенькая, если бы не один недостаток: почти полное отсутствие подбородка. Чем меньше она будет весить, подумал Кирби, тем легче он с ней справится. Когда он снимал с девушки короткую юбку, это напомнило ему операцию открывания консервов. С блузкой пришлось повозиться подольше. Черные шелковые штанишки и белый кружевной лифчик он оставил. Перетаскивая девушку, Кирби методом проб и ошибок обнаружил, что выгоднее всего тащить тело, положив плашмя и продев ноги себе под мышки. Он поставил неподвижную статую на то место, где прежде стояла Бонни Ли и вспомнив, что лучше снять с себя туфли, чтобы они не мешали, отправился за мужчиной. Перетаскивать людей в красном мире было весьма тяжелым занятием. Стоило перестать прикладывать усилие, как всякое движение мгновенно прекращалось. Когда Кирби дотащил, наконец, незнакомца, который напоминал его самого разве что комплекцией, он уже тяжело дышал, а ноги дрожали от перенапряжения. Развернув мужчину, Кирби поставил его туда, где недавно стоял сам. Потом снова взялся за Бонни Ли, приладив ее в положение, удобное для дальнейшей транспортировки, и присел, чтобы отдохнуть и обдумать все детали. Из кармана Танненбаумера он достал изъятый бумажник и, засунув одну из визитных карточек на имя Кирби Винтера в бумажник незнакомца, положил свой обратно в карман. Одежду Бонни Ли он подобрал и засунул подмышку, сумочку Бонни Ли, ее и свои туфли втиснул себе под рубашку, и, сильно наклонившись, потащил ее в сторону автомобильной стоянки, до которой было сотни две ярдов. По дороге пришлось несколько раз отдохнуть. Во время одной из таких остановок он догадался, как можно облегчить себе задачу. Он осторожно раздвинул ноги Бонни Ли, согнул их и, зацепив себе за плечи, двинулся вперед, придерживая снизу за деревянные колени.

Совершенно неожиданно мир снова засиял всеми красками. Тело Бонни Ли, с многократно умноженной внезапным переходом силой, врезалось ему в спину. Кирби рухнул на песок, головой вперед, а она, перевернувшись в воздухе и завизжав от страха, обрушилась сверху. Кирби сел и, отплевываясь, обернулся. Девушка без подбородка вопила, запрокинув голову, а скованные полицейские бросились на подменного Кирби незнакомца.

— Почему ты не смотрел на часы, негодяй! — заорала на него Бонни Ли.

— Ты не ушиблась?

— Да на мне живого места нет, ты, тупица! Какого дьявола…

Кирби погрузил ее в красную тишину. Поднявшись, он посмотрел на циферблат и отметил, что теперь в его распоряжении полчаса. Вернув Бонни Ли в горизонтальное положение, он потащил тяжелую ношу к стоянке. Там, в укромном месте, закрытом от дороги живой изгородью, Кирби осторожно поставил девушку на ноги и прислонил к стволу дерева. На милом лице так и застыло возмущение. Он попытался бережно отряхнуть песок, набившийся в ее волосы при падении, но песчинки оставались нимбом висеть в воздухе вокруг головы. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что здесь они в безопасности, Кирби нажал на колесико часов.

— …ты пытаешься сделать? — докончила она, пошатнувшись. Затем осмотрелась. — О!

— Прости. Время неожиданно кончилось, — извиняющимся голосом сказал Кирби.

— Ты должен быть внимательней, милый. Так можно и пришибить кого-нибудь ненароком. Стоит только подтолкнуть случайно, а тут мир включится — и он летит к дьяволу! Вот я, например. Увидела парня, выходящего из моря, подошла — а это мой знакомый, он как-то доставил мне кучу неприятностей, в «Рио». Но я и подняла его в воздух да пихнула хорошенько обратно, а потом нажала на кнопку. Он летел, как из пушки, вопя и переворачиваясь, и рухнул в воду футах в пятидесяти от берега.

— Тебе больно?

Бонни Ли потрогала плечо, затем бедро.

— Как-будто сильно обожглась, милый. Но это ерунда. Что мы будем делать дальше?

— Для начала оденемся.

— Разумно. Пресвятая дева Мария, я совсем выдохлась! Где полицейские?

— Возятся с другим парнем.

— Ты подсунул его вместо себя?

— И девицу тоже.

— Пришлось потрудиться?

— Пришлось. Впредь мы должны соблюдать осторожность, Бонни Ли. Если будет происходить слишком много событий, которые невозможно объяснить, возникнет подозрение, что…

Она застегнула пуговицы на блузке и вытряхнула остатки песка из волос.

— Разве ты не знаешь, Кирби, что даже если людям чего-нибудь не понятно, они все равно придумают разумное объяснение, которое их вполне успокоит. Если парень начинает летать, как птица, он объяснит это чистотой помыслов и хорошо поставленным дыханием. — Она открыла сумочку, вытащила помаду и подкрасила губы. — Милый, дай-ка мне эти прелестные часы, на минутку.

— Извини. Мы сейчас садимся в машину и уезжаем отсюда.

— Что-то ты раскомандовался…

Они сели в ее маленький «Санбим». Выезд со стоянки был свободен. Выруливая к нему, Бонни Ли вдруг нажала на тормоз. Она нахмурилась, о чем-то сосредоточенно думая. Двигатель продолжал гудеть, Бонни Ли серьезно посмотрела на Кирби.

— Что-нибудь случилось?

— Я кое-что сообразила. Пока мы едем, не вздумай трогать часы. Машина остановится, как вкопанная, но ты-то не остановишься. Мне придется соскабливать тебя с ветрового стекла.

— М-да… спасибо… Кстати, что ты такое натворила, что началась вся эта паника?

— Много чего. Потом расскажу.

— А куда мы едем?

— Нам нужно сейчас в безопасное место, не так ли? Для тебя я нарушаю свою первую заповедь, Кирби. Никогда нога мужчины не переступала порога моей квартиры. Впрочем, приличия мы не нарушим. Ты ведь можешь пробраться туда незаметно?

— Как это?

— Милый, иногда ты кажешься мне безнадежным тупицей.

— А, черт, конечно. Извини.

— Сколько сейчас времени?

— Двадцать минут двенадцатого.

— Утра?

— Утра, Бонни Ли.

Она снимала квартиру с гаражом в старой части города, в огромном доме, построенном в затейливом испано-мавританском стиле. По словам Бонни Ли, весь дом, точно улей, делился на множество отдельных квартир-ячеек, где обитали в основном старые девы с небольшим доходом.

— То, что я ухожу и возвращаюсь в любое время дня и ночи и то, чем я занимаюсь, дает им пищу для бесконечных сплетен, — объясняла Бонни Ли. — Но они отпугивают мужиков, которые приходят морочить мне голову. Это делает их весьма полезными, поэтому я стараюсь поддерживать с ними со всеми хорошие отношения. Они меня любят, носят пирожки и говорят всякую чепуху.

Описав, как найти ее квартиру, она выпустила его из машины за квартал от дома. Кирби погулял минут десять по соседней тихой улочке, густо засаженной деревьями. Наконец, решив, что ждет уже достаточно, и убедившись, что никто за ним не наблюдает, он перешел в красный мир. Туфли в красном мире удобнее было нести в руках. Босиком он направился к дому, где жила Бонни Ли. Над небольшим фонтаном прямо по центру красноватого газона повисли в неподвижном воздухе розовые капли воды. Маленькая собачка замерла под деревом, навострив мохнатые уши.

Кирби миновал трех старушек, сидящих за круглым металлическим столиком в тени большого пляжного зонтика, с открытыми ртами и застывшими вязальными спицами в руках, вошел в распахнутые ворота гаража, свернул направо, как ему велели, и поднялся вверх по лестнице. Входная дверь не была заперта, но ему пришлось все же с ней повозиться. Она казалась такой же тяжелой, как дверь мощного сейфа. Внутри повисло гнетущее красное марево, но окинув взглядом квартирку, увидев соломенную мебель, веселый рисунок обоев, многочисленные коврики и подушечки, он с удовольствием отметил, что при обычном свете это будет уютное гнездышко. На стенах висели в рамках рекламные плакаты Бонни Ли, и он одобрительно оглядел их сквозь кровавый сумрак.

Сама хозяйка сидела в спальне, на скамеечке у туалетного столика. Она только приспустила блузку с правого плеча, собираясь смазать кремом полученную при падении ссадину. Кирби продолжал осматриваться. Большая кровать, на окне — декоративные решетки, на широком подоконнике — ваза с увядшими цветами. Все ему очень нравилось. Можно было возвращаться в нормальный мир, но в задумчивости Кирби медлил. Оставалось еще почти пятнадцать минут. Слишком много событий промчалось за совсем короткий промежуток времени, и он устал. Голова Бонни Ли застыла, повернутая к плечу и наклоненная. Кирби подошел, поцеловал девушку в шею, напоминающую полированное дерево, и опустился на постель. Твердость и неподатливость кровати на миг удивила его, пока он не вспомнил, что в красном мире все застывает и твердеет, сопротивляясь любому движению.

Он принялся рассматривать Бонни Ли, сидящую в шести футах от него. Ее стройная спина была изогнута дугой, плечи изящно развернуты, талия тонкая, желтые брюки маняще подчеркивали линию бедер. Что-то удивительно знакомое почудилось в этой неподвижной прелестной фигурке и только спустя несколько мгновений он вспомнил, что именно. Два года назад Кирби видел чудную телепьесу, которая его захватила, фантазию об ожившем манекене с витрины магазина. Долго потом представлялась ему в мечтах элегантная блондинка с роскошными волосами — Анна Фрэнсис, кажется. Она не нашла счастья среди живых, и ее заставили вернуться в магазин на прежнюю витрину. В конце она снова превратилась в безжизненную статую, демонстрирующую модное легкое платье.

Такой же неподвижной и как будто нереальной была сейчас и Бонни Ли, но стоит ему переместить палец на четверть дюйма — и она оживет. До сих пор у него не хватало времени сесть и серьезно поразмыслить о том новом, что ворвалось с нею в его жизнь. Сейчас такая возможность появилась: пятнадцать минут, которые остальной мир использовать не мог. Глядя на Бонни Ли, он чувствовал безграничную нежность и огромная благодарность переполняла его. С чудесной легкостью она увела его от тысяч сомнений, мнительных страхов и ущербных мечтаний к несколько запоздалой, но от этого не менее восхитительной зрелости. А как просто было бы теперь, обретя наконец желанную уверенность в себе, недооценить этот дар, бросив ей в лицо те же высокомерные упреки, какие с важным видом бросает молокосос только что соблазненной им девушке: глупая, аморальная, пустая. Нет, он не безмозглый, самонадеянный негодяй, чтобы платить ей такой монетой!

Бонни Ли подарила ему новое видение мира. Он и на себя стал смотреть совсем по-другому. Если раньше он считал неполноценность Кирби Винтера уникальной и единственной в своем роде, то теперь множество подобных Кирби Винтеров представились ему, когда нужно улыбающихся, когда нужно говорящих комплименты, умеющих поддержать легкий флирт, но в ужасе убегающих при первом намеке на более серьезные и близкие отношения.

Он опять вспомнил, как барабанил дождь по крыше старого «Гудзона», как зловеще и бессвязно бормотала Хейзел. Недели упорных и в глубине души уже наскучивших приготовлений завершились так быстро, так бездарно и неуклюже! Ровно столько же удовольствия он получил бы, если бы свалился под сенокосилку. В памяти Кирби встало некрасивое, худое, в оспинках лицо, перекошенное в сумраке презрением, когда она залезала обратно в юбку. Он вспомнил отвратительные слова, раз и навсегда запечатлевшие его ущербность, оставившие кровавую рану в его душе: «Ты и проклятия не стоишь, парень. Обладание молотком никого еще не делало плотником, запомни. А теперь отвези-ка меня в город. Я скажу, куда».

И никого рядом не оказалось, чтобы спасти рухнувшего пилота, быстро пересадив его на другой самолет. И вот он потерял уверенность в том, что умеет летать. И оставался пилот на земле тринадцать лет, замкнувшись в скорлупе одиночества, — до тех пор, пока Бонни Ли своими поцелуями не стерла запечатленные в душе слова и не заживила рану. Он был спасен.

Оставалось пять минут.

Кирби взвесил часы на ладони. Это был единственный предмет, неподвластный законам красного мира. В душе зашевелился благоговейный страх перед теми бесчисленными возможностями, которые открывались их владельцу, перед необъятностью искушений, от которых разбегались мысли и захватывало дух. В часах заключалась абсолютная власть и безграничная свобода, но свобода, доведенная до той черты, откуда один шаг до нового, страшнейшего порабощения. Достаточно ему проявить слабость, и все недостатки, какие у него есть, превратятся в слепые, жгучие страсти: болезненная тяга к женскому полу — в жажду разврата, мелкое тщеславие — в непомерную гордыню, денежная щепетильность, естественная для небогатого человека — в безудержное корыстолюбие. Преследуемый этими страстями, он навсегда останется в рабах у собственной власти над временем.

Он понял, что должен впредь быть очень осторожным, что не следует бездумно доверяться всем своим желаниям. Ответственность, наложенная самим фактом обладания часами, чрезвычайно серьезна. Их использование должно опираться на твердую этическую основу. И, кроме того, он обязан всегда помнить о том, что необходимо скрывать назначение и возможности устройства от остального мира.

Предположим, думал Кирби, что таких часов в мире появилось пятьдесят или пятьсот. Что тогда? Тогда хаос, анархия и страх.

Неожиданно он вспомнил про Омара Креппса и благоговейное восхищение перед этим человеком охватило его. Двадцать лет дядюшка Омар провел, обладая безграничной властью, этим своеобразным преимуществом перед всем человечеством, и все же ему удалось сохранить секрет. Если бы каким-нибудь неосторожным поступком, он раскрыл бы свои возможности, другие могли бы немедленно начать исследования в том же направлении. Очевидно, дядюшка Омар понял, что его открытие превратит мир в сумасшедший дом, если только станет общим достоянием. В поведении Омара Креппса проступала тщательно обдуманная система. Он успокоил общественное мнение, вернувшись после своего громкого выигрыша и сознательно проиграв сумму почти такую же, какую выиграл. Он сделал фокусы своим общеизвестным хобби — чтобы скрывать свои промахи, которые, конечно, случались. Он избегал любой рекламы. Он спрятался за огромным богатством, приобретенным слишком быстро. Однако, людская память коротка. Он знал это, и действительно, все вскорости уверовали: предки Омара Креппса — богачи еще с прошлого века.

Шум, свет и движение ворвались внезапно, но не прошло и двух секунд, как Кирби вновь перевел серебряную стрелку назад, опять остановив реальное время. Рука Бонни Ли скользнула по плечу вверх, голова слегка повернулась. Кровать прогнулась под тяжестью тела, но тут же снова затвердела. Лежать, однако, стало удобней.

Каким же образом дядюшка Омар приобрел деньги? Каким образом он нажил свой огромный капитал? Не мелким же воровством по магазинам! А что такое, собственно, капитал, принялся размышлять Кирби. Не что иное, как абстракция, тесно связанная с циркулированием неких кусочков бумаги. Манипуляции с ценными бумагами после уяснения основных принципов не должны оказаться слишком уж сложными. Кирби представил себе дядюшку Омара, деловито использующего время красного часа, делающего необходимые отметки в разных бумагах. Красное время давало ему те же преимущества, которые дает знание будущего! Ну а затем, после накопления достаточной суммы, он мог спокойно передать все дела Корпорации Креппса. Деньги, как известно, к деньгам, — когда их, конечно, много.

Но если Омар Креппс понимал, какую опасность несет его изобретение человечеству, почему же он не унес его с собой в могилу?

Разгадка, вероятно, заключалась в самолюбии дядюшки Омара. Кто-то же должен был узнать о его гениальности! Вот почему он избрал Кирби своим наследником, преемником этой фантастической власти, посчитав его способным нести бремя и успешно пользоваться плодами. Чтобы подготовить племянника, он дал ему блестящее образование, чтобы оно помогло тому в раскрытии всех возможностей полученного изобретения. Выбор предметов, на изучение которых дядюшка настаивал и которые казались тогда никому не нужными, теперь приобретал новый смысл. Социология, психология, философия, древняя история, археология, языки, семантика, эстетика. И после колледжа в течение одиннадцати лет избранник Омара Креппса не просто проживал годы, а продолжал свое обучение, упражняясь в принятии самостоятельных решений. Его с этим не торопили, не тормошили, он учился делать все не спеша, хорошенько обдумав, но обязательно соблюдая секретность и осторожность. Одинокий образ жизни должен был стать для него привычкой.

Кирби понял, сколь идеальную для обладателя абсолютной власти подготовку он получил. Риск того, что устройство послужит как инструмент для насилия, для случайных развлечений и в целях наживы, сведен до минимума. Нового владельца подготовили к использованию изобретения на благо всего человечества.

Но почему, в таком случае, дядюшка Омар заблаговременно не открылся ему? Считал ведь он, что у Кирби недостаточно сил и душевной твердости, и обращался с ним терпеливо, и даже сказал как-то мистеру Винтермору, что племянник — простофиля. Так что не логичнее ли было все-таки объясниться заранее? А вместо этого он, как будто сознательно, запутал ситуацию. Отдал только часы, без объяснений. Сначала — часы, а год спустя — письмо. Кирби уже знал, что письмо как-то связанно с часами. Но почему через год?

А что, если б он засунул часы куда-нибудь и забыл бы о них? Если бы, находясь в самолете, в автомобиле или в поезде стал, ни о чем не подозревая, передвигать серебряную стрелку. И почему дядюшка Омар дал ему и Вильме Фарнхэм такие инструкции, что сразу после его смерти они оказались в крайне затруднительном положении? Он, конечно же, не мог не предвидеть, что это произойдет.

Распутать сей головоломный узел Кирби никак не удавалось.

Впервые самым тщательным образом он изучил часы. Выгравированные инициалы О.Л.К. едва виднелись. Рядом с головкой находились маленькая выемка — для открывания задней крышки. Поколебавшись немного, Кирби подцепил ее ногтем и вскрыл. Внутри оказался еще один корпус цельнометаллический. На внутренней поверхности крышки было выгравировано еще что-то, точно таким же шрифтом, что и инициалы на другой стороне. С некоторым усилием Кирби перевел с латыни: «Время ждет лишь одного». Выражение весьма характерное для своеобразного юмора Омара Креппса. Кирби захлопнул крышку и впервые задумался над сущностью самого открытия. Естественно предположить, что для такого сильного воздействия на пространство и время необходим мощный источник энергии. Часы были довольно тяжелыми. Конечно, замедлить время невозможно чисто механическим путем. Кирби поднес часы к уху, и опять ему показалось, что он слышит звучание слабой музыкальной ноты, напоминающее гудение далекого ветра где-то в проводах высокого напряжения. Интересно узнать, как долго смогут они работать. Информация об этом, по-видимому, содержится в письме.

А что если Винтермор пробовал переводить серебряную стрелку, когда часы находились у него? Кирби почувствовал внезапное раздражение. Как мог дядюшка Омар, с его умом, так много отдать в руки случаю!

Что же дальше? Тщательно и аккуратно планируя каждый шаг, он сможет, с помощью часов, решить любые вставшие перед ним проблемы. Но прежде всего он должен успокоить общественное мнение, загасить интерес к своей особе и впредь избегать новых вспышек. Всеобщая известность, как прекрасно понимал дядюшка Омар, делает жизнь совершенно невозможной. Тебя найдут и на краю земли — сумасшедшие, вымогатели, фанатики, маньяки или репортеры.

Начало получилось неудачное. То, что он допустил, чтобы часы попали в руки Бонни Ли, было непростительным нарушением оказанного ему доверия. С часами следует обращаться с осторожностью и почтением, как с кобальтовой бомбой. Четырежды он попытался сбежать из-под опеки дядюшки Омара в непритязательную жизнь малых достижений и скромных удовольствий, в жизнь среднего обывателя. Теперь для этого утерян последний шанс. Если только он не струсит и не откажется от взваленной на него ответственности, разбив часы или забросив их в море. Сейчас, однако, даже думать об этом безумие: как-то же надо выкарабкиваться из того положения, в котором он очутился.

У него снова оставалось пять минут. Кирби посмотрел на Бонни Ли и внезапно мощная волна желания поднялась в нем. Его влекло к этой девушке неудержимо, но в бурном порыве чувства появилось что-то новое, прежде небывалое. Год назад в Риме его тоже тянуло к женщине, которую звали Энди, тянуло ничуть не меньше, но тогда, издерганный неудачами, он весь находился в каком-то болезненном перенапряжении. Постоянное разочарование раздувало значение секса до размеров чудовищной преграды, взять которую становилось чуть не главным делом жизни. Все прочие стороны его существования были ущерблены и унижены: он мало о них думал. Душа его превратилась в непропорционального уродца с огромной головой и хилыми недоразвитыми членами, на все его дела и поступки легла печать неуверенности и неудачи. Теперь все встало на свои места. Значимость секса уменьшилась, в душе восстанавливалась гармония частей. Секс переставал быть манией. Из сферы нездоровых вожделений и мечтаний Кирби вступил на твердую почву. Отдаваясь порыву страсти, он чувствовал счастливое умиротворение и безоглядное спокойствие. Даже в шутливой форме он не мог бы подумать сейчас о том, о чем раньше болезненно грезило его истомленное воображение.

Я был хромым, подумал Кирби, я видел, как все вокруг весело ходят, бегают, и прыгают, и сознание ущербности окрашивало каждый мой шаг. Я только изо всех сил старался делать вид, что у меня ноги в порядке, чтобы никто не заметил, что я — инвалид. Теперь же я твердо стою на ногах, я выздоровел, и хотя радость и желание двигаться по-прежнему не оставляют меня, я понял, что ходить — не значит жить. Жизнь этим не исчерпывается. Я стал полноценным человеком.

Кирби подошел к Бонни Ли, наклонился и, едва коснувшись ее неподвижных губ, перешел в мир света, движений и красок. Мягкость и тепло вернулись мгновенно, и она, вздрогнув, вскрикнула от неожиданности. Ее карие глаза сузились.

— Совсем незаметно, — прошептала она, — я чуть не выпрыгнула из туфель ты, паршивец! Это то, к чему никогда нельзя привыкнуть, милый.

Бонни Ли, вытерла крем с пальцев, вышла в соседнюю комнату и закрыла входную дверь. Вернувшись, скользнула в его объятия, легко поцеловала его в подбородок и широко, сладко зевнула.

— Кирби, я совершенно измотана. — Она высвободилась из его объятий, присела на кровать и снова зевнула. — Не подходи к окну, а то тебя заметит кто-нибудь их моих любопытных старушек.

— Нам есть о чем подумать, Бонни Ли.

Она сбросила босоножки и вытянулась на кровати.

— Не хочу ни о чем думать, пока не посплю. А ты не желаешь вздремнуть?

— Да, пожалуй. — Кирби подошел, сел на край кровати, наклонился и вторично поцеловал ее в губы.

Она усмехнулась.

— О, я вижу, ты совсем не так уж сильно хочешь спать.

— Бонни Ли!

— Нет, милый. Это будет напрасная трата сил и таланта. Пожалуйста, дай мне поспать, а там посмотрим. И самому тебе необходимо поспать. Ты бы прилег на диван, отдохнул, успокоился.

— Я не могу терять время на сон, когда столько…

Внезапным жестом она заставила его замолчать, прикусила губу и сказала:

— Дай-ка мне часы, милый.

— Я бы не советовал тебе сейчас…

— Я ничего особенного и не собираюсь делать, глупый! И обманывать тебя не собираюсь. Дай их мне.

Поколебавшись, Кирби неохотно протянул часы Бонни Ли. Девушка сразу нажала на колесико. Ему почудилось, что он видит легкую тень движения, она уже лежала совсем в другом положении, свернувшись калачиком, часы в нескольких дюймах от ее расслабленной руки, глаза закрыты, дыхание медленное и спокойное сквозь полуоткрытые губы. Кирби позвал ее, но Бонни Ли не отвечала. Тогда он потряс ее за плечо. Простонав, она протянула руку к часам. В следующее мгновение она уже лежала совершенно обнаженная. Только что была одета, а через миг ее одежда очутилась в воздухе, падая на пол. Он снова разбудил ее, девушка что-то пробубнила сквозь сон, потянулась к часам и снова оказалась в другом положении. На этот раз, только он коснулся ее плеча, как она тут же проснулась. Веки слегка припухли, как после долгого сна. Она сладко зевнула и с наслаждением потянулась. Все это продолжалось, включая пробуждение, всего несколько минут.

Улыбнувшись ему, она негромким, чуть хрипловатым голосом протянула:

— Как хорошо! Целых три часа. Теперь давай ты. — Она подвинулась, освобождая ему место. — Устраивайся сразу поудобнее, милый. Эта чертова кровать и подушка становятся жесткими как камень. И лучше сразу разденься, — одежда страшно мешает.

Кирби растянулся на кровати и, полным поворотом стрелки обеспечив себе час времени, включил красный мир. Бонни Ли казалась вырезанной из полированного красного дерева. Она опиралась на локоть и улыбалась ему. Лежа в жесткой вмятине, образовавшейся под тяжестью его тела, Кирби пытался заснуть, но одежда действительно стесняла. Он поднялся с кровати и сделал попытку раздеться, но одежда была, как толстая жестяная фольга. Тогда он возвратился в привычный мир и повернувшись к Бонни Ли спиной, принялся быстро скидывать с себя все, что на нем было. От непривычки лицо его горело. Никогда еще ему не приходилось при дневном свете раздеваться перед женщиной. Справившись с этим делом, Кирби, торопливо и неуклюже бросился обратно в кровать, нырнул в красный мир и тут же заснул. Неожиданно пробужденный чьим-то прикосновением, он увидел лицо Бонни Ли на подушке в нескольких дюймах от своего лица.

— Поспи еще часок, милый, — прошептала она. — Или два, я могу подождать.

Он снова вернулся в красное безмолвие, а когда вторично проснулся, то увидел перед собой то же улыбающееся лицо.

— Ну как, здорово получается? — прошептала она.

Он зевнул, восхищаясь той быстротой, с которой она нашла применение часам дядюшки Омара. Прошло бы немало времени, прежде чем он сам додумался бы до чего-либо подобного.

— Дядюшка Омар обладал замечательной способностью обходиться почти без сна. Мы часто удивлялись по этому поводу.

— Да, неслабую штуку придумал твой старикан, Кирби! Всего минуты две прошло, как я проснулась, никак не больше. Хочешь еще немного поспать?

— Н-нет. Сейчас нет.

— Ты знаешь, и мне тоже не хочется, — прошептала Бонни Ли.

Она придвинулась к нему и прижалась теплым шелковистым бедром. Ее лицо находилось так близко, что ему был виден только огромный коричневый глаз, влажный и яркий. Он чувствовал тепло ее дыхания.

— Как замечательно тебя любить, Кирби. — Она сладко вздохнула. — Ты такой милый. И такой… немножко… испуганный. Я начинаю чувствовать, что это так важно, так важно. И вся становлюсь, как пастила или теплый суп, а сердце начинает стучать: тук-тук-тук — вот здесь, в горле, и, кажется, я вот-вот заплачу. Давай будем делать это медленно и нежно. И говори мне ласковые слова, а я их стану тебе повторять.

10

Кирби Винтер и Бонни Ли занимались любовью, по очереди спали в красном мире, вместе весело принимали душ, подшучивали друг над другом, устраивали бесконечные потасовки из-за мыла и полотенец — развлечения настолько несвойственные прежнему Кирби, что не оставалось никаких сомнений в его целительном перерождении. Раньше, замкнувшись в своем одиночестве, он по-пуритански судил подобные забавы, убеждая себя, что они по сути своей порочны и достойны справедливого наказания. Но неожиданно круг был разорван, он оказался окружен теплом и музыкой жизни. Не грязный порок, не безнравственное разложение увлекли его за собой, а захватил счастливый, радостный праздник естественности и чистоты, где каждая мелочь была восхитительным, но вместе и простым человеческим удовольствием.

Подведя под свои чувства теоретический фундамент, он сформулировал это следующим образом. Бонни Ли, его чудная Бонни Ли обладала формами, цветом и фактурой плоти, привлекательной для всех органов чувств Кирби Винтера. Сам этот процесс академического изучения ее как объекта эстетической ценности нисколько, оказывается, не унижал в его сознании Бонни Ли. Он сумел выстроить и обратное рассуждение — прийти к выводу, что для нее он так же являлся не только индивидуальностью, не только Кирби Винтером, но и объектом, который доставлял ей всестороннее удовольствие. Это позволяло ему изменить свое прежнее отношение к собственному телу как к чему-то нелепому, смешному и постыдному, нуждающемуся в сокрытии.

Теперь ему нравилось, что он высокий и мускулистый, он радовался своей природной наследственности и тому, что в свое время не забывал тренировать тело. Огорчало только, что у него небольшой животик. Он обратил на это внимание, когда Бонни Ли пребольно ущипнула его за складку, которую он прежде не замечал, и тогда пообещал себе, что станет таким же гибким и подтянутым, как она, зная, что обязательно доставит ей этим удовольствие. Его желания поначалу проявлялись настолько часто и недвусмысленно, что он сделался объектом ее постоянных непристойных шуток. С шутками он быстро примирился, а от своей неуемной активности скоро чувствовал удовлетворение, граничившее с глупостью.

В процессе этих игр, несмотря на свою неопытность и на годы невольного воздержания, Кирби понял, как милостив к нему был случай, что свел его с Бонни Ли в трудный момент жизни. Видно, она являлась тем единственным существом в мире, что способно без задержек и проволочек, одним махом преодолев сомнения и угрызения, ввести Кирби Винтера в жизнь подлинных человеческих чувств и желаний. Заметь он в ней хотя бы малейшую неестественность, и он снова превратился бы в рефлектирующего, неуклюжего урода, отравленного стыдом, разочарованием и пуританской уверенностью, что все прелестное и очаровательное, по сути своей, есть зло. Но как ни старалась издыхающая мнительность вновь поднять голову, убеждая его приглядеться внимательнее, все было напрасно: он видел перед собой подлинно счастливое, щедрое на чувства, жизнерадостное, изобретательное и детски резвящееся прелестное существо — без малейшего пятнышка.

Кирби наслаждался. Есть схема во всякой любовной игре. Есть время просьб и обещаний прекратить всю эту чепуху, затем инстинктивное понимание того, чья очередь быть активной стороной, быть игриво отвергнутым, а чья отвергать, с мрачной серьезностью наносить ответный удар, иногда, на мгновение, нежно принимать неизбежное, чтобы в последний момент быстро отскочить, — и так до тех пор, пока все не зайдет настолько далеко, что остановится уже станет невозможно.

Только что она сидела на краю голубой ванны, а он вытирал ей волосы большим бордовым полотенцем, глядя, как распрямляются ее влажные упругие локоны. Но неожиданно, без лишних слов, чувствуя, что игры кончились, он поднял ее на руки и понес в постель. Без остатка отдавая всю накопленную страсть, он стремительно и радостно перешел с ней все границы. От полноты чувств она засмеялась странным замедленным смехом, и сжала его с такой внезапной силой, что некоторое время он не мог двинуться в ее объятиях.

Двухчасовые новости они слушали с удивлением и недоверием. После их окончания пошел специальный пятнадцатиминутный выпуск, посвященный Кирби Винтеру.

Когда выпуск завершился, Бонни Ли выключила маленький приемник и поставила его на тумбочку возле кровати.

— Хотя это не новости, а сплошное сумасшествие, все перекрывает тот факт, что сейчас два часа дня. Мне кажется, я вконец обалдела от этих скачков во времени и перерывов на сон. Сейчас уже должно быть завтра. Все, больше никакого сна, Кирби, ты знаешь к чему это приведет. Мы отдохнем, и снова захотим друг друга, потом еще поспим и… Проклятье, если мы будем продолжать в том же духе, тебя вынесут отсюда на носилках или ты выпорхнешь в окно.

— Я не могу понять, как Бетси Олден…

Она села и нахмурилась.

— Слушай, твой дядюшка Омар, он выглядел старше своих лет?

— Что? — переспросил Кирби, занятый другими мыслями.

— Сутки должны содержать в себе двадцать четыре часа. Дай-ка мне подумать. Знаешь, ведь я втиснула в сегодняшний день никак не меньше одиннадцати лишних часов. Лишняя половина суток. Могу поспорить, что если я буду делать так ежедневно в течение десяти лет, то мне будет тридцать пять лет вместо тридцати. Он казался стариком?

— Кто? Ах да, пожалуй, он выглядел старше своего возраста.

Бонни Ли подняла свою длинную загорелую ногу и согнула ее.

— Пока я бегала по пляжу, у меня устали ноги. А сейчас такое ощущение, какое бывает на следующий день после того, как ты слишком много ходил.

— Ты слышала, что они сказали?

— Что за дурацкие вопросы ты задаешь? Конечно, слышала. Я же сказала: они все свихнулись окончательно.

— Они говорят, что явно опознали меня. Получается, я обезоружил двух полицейских, сковал их наручниками и скрылся в толпе. И теперь я вооружен и очень опасен.

Она усмехнулась.

— Ник Картер идет по твоим следам, милый. А что еще, спрашивается, эти глупые копы способны сказать? Знаешь, я умираю от голода. У меня есть бифштексы. Тебе их как поджарить?

— Не слишком сильно. Так, средненько.

— Я сделаю все, как ты хочешь. Я ведь буду теперь заботиться о тебе, слышишь?

Кирби вспомнил панику на пляже, вспомнил трубку, кольцо, розы и деньги, и попросил ее рассказать, что там произошло. Бонни Ли поставила бифштексы на огонь, вернулась и начала рассказывать, убежала, перевернула бифштексы, опять вернулась, продолжила рассказ, снова убежала и наконец принесла поднос с дымящимися бифштексами в тарелках, двумя стаканами молока, маслом в масленке и большой французской булкой. Пока они ели, она дорассказала ему все, что не успела рассказать прежде.

Кирби встал и вытряхнул на кровать из карманов одолженных брюк пачку денег и кольцо. Бонни Ли, молча наблюдала, как он пересчитывает деньги. Закончив, Кирби взглянул на нее и сказал:

— Шесть тысяч пятьсот двадцать долларов, Бонни Ли!

Она пожала плечами.

— Господи, милый, тогда мне это показалось просто игрой, так нереально все было вокруг. Впрочем, ты сам знаешь. Но похоже, я действительно украла эти деньги. Однако, ты слышал, что сказали по радио. Двадцать тысяч. Вот проклятье! Все они врут, чтобы получить страховку побольше.

— А что насчет кольца?

— А, это. Около пляжных кабинок какой-то толстый ублюдок с двумя приятелями окружили парня. Тот хотел убежать от них, но они прижали его к стенке. Мне не понравилась эта троица — я не люблю, когда трое на одного. Так что я заморозила их, связала толстяку ремнем колени, второму галстуком и как следует подтолкнула третьего. С толстого я сняла кольцо, отошла футов на пятьдесят и спряталась за куст. Толстый повалился на спину, второй рухнул на него, третий кувырком полетел в колючий кустарник, а парень, которого они приперли к стенке, бросился наутек.

Она забрала из рук Кирби кольцо и провела камнем по стеклу бокала.

— Настоящий бриллиант, — восхищенно сказала она, — большой. Вот сукин сын, а?

Кирби с самого начала не очень нравилась некоторая грубость ее речи, но он старался не подавать виду. На этот раз, однако, он не сдержался: тень неудовольствия прошла по его лицу. Проницательная Бонни Ли тотчас заметила это и все поняла.

— Тебе не нравится, как я говорю.

Вызывающий тон смутил Кирби.

— Это не важно, — сказал он.

Она бросила кольцо на поднос.

— А может быть, и важно! Такая вот я есть! И тебе меня не изменить, и самой мне уже не измениться. Я, милый, стала женщиной намного раньше, чем услыхала о хороших манерах. В школу я ходила всего четыре года. И если тебе нужна леди для чайных церемоний, придется поискать в другом месте, понял? С ней ты вволю наговоришься об искусстве, о культуре и о всем таком. Но потом попробуй принять с ней душ и затащить ее в постель посмотрим, что из этого выйдет. Не придется ли тебе подписать брачный контракт с гарантированным доходом еще прежде, чем она сойдет со своих каблуков.

— Бонни Ли!

— И, черт побери, не смотри на меня с жалостью, ты, сукин сын! Мне и так хорошо, и ни ты, ни кто другой мне не нужны!

Она упала лицом на кровать и зарыдала, как наказанный ребенок. Кирби гладил ее по волосам, уговаривал и утешал.

Наконец она успокоилась, поднялась, пряча глаза, пошла в ванну, вымыла холодной водой лицо и вернулась, виновато улыбаясь и продолжая время от времени всхлипывать.

— Все сплошное вранье, что я сказала, — призналась она. — Ты это сам, конечно, понимаешь. Из-за того, что ты такой образованный, я чувствую себя как-то странно и неловко. Я хочу как лучше, но ни черта у меня не получается. Пресвятая дева Мария, я работаю шесть вечеров в неделю! Когда же мне учиться в школе, даже если б меня туда и взяли? Извини, милый. Со мной такое нечасто происходит. Это, наверно, сегодняшний сумасшедший день на меня так подействовал. Я всего лишь девчонка из Южной Каролины, из простой семьи фермера — глупая, темная и любящая повеселиться девчонка.

— Ты слишком низко себя ценишь. Ты умная, сообразительная…

— Да, как лиса. Перестань меня утешать.

— Ты в том же возрасте, что и ребята, только поступившие в колледж.

— По сравнению с ними мне лет сто.

Кирби взял пачку банкнот и кинул ее на кровать рядом с ней.

— Эти деньги добыла ты. Так возьми, если действительно хочешь учиться. Тебе их надолго хватит, а потом снова можешь начать работать.

Бонни Ли посидела немного в задумчивости, затем искоса взглянула на Кирби.

— Скажи, милый, ты что, забыл, что сказали в последних новостях? Все нужно делать по порядку.

Новости были исключительно неприятными. «Глорианну» остановили возле Диннер Кей, отвели обратно в бухту и поставили на прикол. Местная полиция ведет расследование. Обнаружилось, что на борту яхты шесть человек: экипаж из трех матросов и, кроме того, мистер Джозеф Локордолос, гражданин Испании, владелец гостиниц и бизнесмен, его сестра, миссис Карла О'Рурке, греческого гражданства, член международной организации бизнесменов, и мисс Бетси Олден, племянница миссис О'Рурке, гражданка США, работающая в Голливуде на телевидении актрисой на вторые роли. Яхта приписана к панамскому регистру. Мистер Локордолос был ужасно возмущен несправедливой задержкой. Все бумаги оказались в полном порядке. Он заявил, что яхта вышла в море на несколько часов, чтобы испробовать в работе только что установленный новый радар. Мистер Локордолос и его сестра разъяснили, что находясь в отеле «Элайза», которым частично владеют, они действительно познакомились с Кирби Винтером, племянником Омара Креппса. Покойный Креппс был им немного знаком. На их взгляд, мистер Винтер казался сильно удрученным, а так как на яхте «Глорианна» места достаточно, они предложили ему ради развлечения отправиться вместе в Нассау, откуда самолетом он смог бы вернуться назад. Мистер Винтер обещал обдумать их предложение, но ответа долго не давал. Они уже решили, что он отказался плыть с ними, когда неожиданно на яхту доставили его вещи. Все их попытки войти после этого в контакт с мистером Винтером закончились безуспешно. Но они предполагали, что естественно с прибытием багажа, что он все-таки поплывет с ними, быть может, даже задержится на яхте на более длительный срок, чем намеревался вначале. Вероятно, признал мистер Локордолос, им действительно следовало обратиться в полицию сразу же, едва только они услышали о крупной растрате. Вероятно, не сделав этого, они совершили ошибку. Но, как объяснил мистер Локордолос, он смотрел багаж мистера Винтера и не нашел в нем ничего заслуживающего внимания полиции. Идею совместного путешествия с мистером Винтером, он, конечно же, сразу отбросил и просто ждал, когда тот появится, чтобы немедленно выгрузить все его вещи в бухте Бискайн и покончить с этим неприятным делом. Когда полиция предъявила ордер на обыск яхты, мистер Локордолос заявил, что хотя судно иностранной регистрации и ордер может быть опротестован, он, однако, готов добровольно предоставить яхту для полного осмотра. Полиция конфисковала багаж мистера Винтера, но ничего, относящегося к делу о присвоении миллионов Корпорации Креппса, обнаружить не удалось. Еще раньше был конфискован чемодан мистера Винтера в его номере в отеле «Элайза».

Во время обыска яхты полиция допросила мисс Олден. Она была найдена в постели в одной из кают на борту яхты. Мистер Локордолос и мисс О'Рурке объяснили, что молодая актриса переутомилась от избытка работы и они намереваются взять ее с собой в небольшой круиз. Мисс Олден слабым голосом подтвердила истинность этого сообщения.

Тем временем Кирби Винтер был опознан в районе пляжа. Вокзалы, аэропорты и выезды из города взяты под наблюдение. Распространено такое количество фотографий и описаний внешности преступника, что вряд ли ему удастся долго оставаться на свободе. Очень возможно, что мисс Фарнхэм отбыла из города к месту назначенной соучастниками встречи. Где она находится в настоящее время, выяснится после задержания Винтера. Только когда оба они будут арестованы, прояснится судьба исчезнувших миллионов.

Мистер Грамби в своем очередном заявлении предупредил власти, что Кирби Винтер, как только его удастся задержать, с большой степенью вероятности попытается запутать следствие путем дачи ложных показаний и обвинений. Мистер Грамби утверждает, что, несмотря на регулярные запросы, Омар Креппс ни разу не объяснял предназначение тех двадцати семи миллионов долларов, которые были переведены из Корпорации Креппса в «Проекты О.К.» Мистер Грамби также заявил под присягой, что ни один из членов совета директоров Корпорации не видел ни цента из этой суммы и не имеет ни малейшего представления о судьбе разыскиваемых миллионов. Предполагалось, что все прояснится после вскрытия завещания покойного миллионера, в той его части, которая касается Фонда Креппса. В соответствующем комментарии директор департамента налогов сообщил, что необходимые налоги с двадцати семи миллионов выплачены полностью до их таинственного перевода в «Проекты О.К.» При отсутствии специальных документов двадцать с лишним миллионов станут считаться частью имущества Фонда Креппса и, в соответствии с законом, будут еще раз обложены налогом. Если за прошедший промежуток времени были получены дополнительные суммы по процентам, то, вне всякого сомнения, они также подлежат налогообложению. Однако, учитывая необычность ситуации, департамент налогов готов подождать до полного разъяснения дела. Если управляющие Корпорации Креппса действительно ни в чем не виноваты, тогда, конечно, наказывать компанию за чужие преступления не следует.

Мистер Д.Лерой Винтермор из адвокатской конторы «Винтермор, Стэбайл, Шэмвей и Мерц» сделал следующее заявление. Учитывая запутанность дела, он считает необходимым отложить оценку имущества Корпорации Креппса, для определения размера налога, на один год. Он надеется, что к концу этого срока ситуация прояснится. В таком случае придется отложить и основание Фонда Креппса, но зато это в значительной степени облегчило бы определение суммы налогов. В заключение доктор Винтермор сказал, что, по его мнению, у Кирби Винтера нет ни достаточной предприимчивости, ни врожденной решительности для того, чтобы осуществить операцию по изъятию такой колоссальной суммы. Спланировать и провести подобную акцию могла скорее мисс Фарнхэм.

Кирби Винтеру на данный момент предъявлены обвинения: в нападении на полицейских, в сопротивлении аресту, в краже полицейского оружия и в ношении оружия без специального разрешения. Все это добавлено к прежним обвинениям: неявке в суд, присвоении чужого имущества, уклонении от уплаты налогов, преступном сговоре и мошенничестве.

Утренним беспорядкам на пляже было дано вполне приемлемое объяснение. Сообщили, что банда разбушевавшихся подростков ворвалась на общественный пляж, где хулиганы принялись стаскивать купальники с женщин, отбирать ключи от автомобилей, устроили налет на магазины, украв оттуда кучу денег, издевались над ни в чем не повинными людьми самым жестоким образом. Местные власти полагают, что подростки находились под воздействием наркотика, который и превратил их в стадо безрассудных животных. Предполагается, что распоясавшимися хулиганами могли являться учащиеся колледжей из Джексонвилла, Дайтона и Лаудердейла, возвращавшихся после каникул с Багамских островов.

— Я — банда хулиганов-подростков! — радостно сообщила Бонни Ли.

— Они дают описание одного из членов банды. Ты слышала? На нее обратили внимание несколько человек. Сильно загорелая блондинка с короткой стрижкой в бледно-голубом купальнике.

— Цвета морской волны.

— Та, что видели Тэнни и Гарри.

— У-гу. Я знаю.

— Я заменил ее на девицу в черных трусиках и белом лифчике.

— Аппетитную?

— Лучшую из тех, что были в наличии.

— Тоже блондинка?

— Натуральная.

— Красивая?

— Очень.

— Ах ты, паршивец! Очень красивая, значит?

— Ну… исключая профиль. Подбородок почти отсутствует. От верхних зубов до горла — прямая линия, почти идеальная.

— Это уже лучше. И как, понравилось ее раздевать?

— Я, знаешь, слишком торопился, чтобы хоть что-нибудь почувствовать.

— Это еще приятнее слышать, милый.

— Я ужасно беспокоюсь о Вильме.

— О ком? А, эта старая дева. Из того, что сказал по телефону твой приятель Джозеф, следует, что она находится с ним на яхте. Они, что, спустили ее в мешке за борт?

— Не думаю, что она на яхте. Карла говорила мне, что команда состоит из пяти человек. А в новостях сказали, что матросов было трое. Скорее всего, так оно и есть: они послали двоих за Вильмой, но те не успели вернуться до отхода яхты. Джозеф, наверно, услышал в новостях, что полицейские проверяют, куда девались мои вещи из отеля, стал нервничать и приказал отчаливать. Может быть, посланные даже подоспели с Вильмой почти вовремя и видели, как яхта отчаливает.

— А может, как и мы, заметили полицейских.

— И что же, по твоему, они решили делать дальше?

Бонни Ли пожала плечами.

— Ну, это совсем просто. Твоя Фарнхэм находилась в безопасном месте до тех пор, пока Бетси не рассказала, где она прячется. По улицам бродить с ней они не могут, поэтому проще всего вернуться назад и ждать, пока Джозеф не даст новых указаний.

— Думаю, ты права. И ждать им, возможно, придется очень долго. Полиция навряд ли полностью поверила в то, что сказал Джозеф. За ним установят слежку.

— Ты говорил, что там нет телефона. Где это?

— Халендейл, Сансет, дом два-дробь-десять.

— Мы можем попытаться отыскать это место. Согласен?

— Да, но широкополая шляпа и темные очки мне нисколько не помогли. Полицейский с одного взгляда узнал меня.

— Это потому, что ты отвернулся слишком быстро. Помнишь? Если бы попросту спросил у него, что вокруг происходит, он бы тебя и не заметил, поверь мне. Все будет о'кэй, милый. Держи хвост пистолетом, а в случае чего — плюй прямо в их проклятые морды. Пойду наброшу на себя что-нибудь.

Тихая улица — кусочек сохранившейся в неприкосновенности довоенной Флориды. Маленькие уродливые домики, окруженные громадными заросшими участками, так что их уродство, упрятанное за буйной тропической растительностью не столь заметно. Дом профессора Веллерли, когда-то розового цвета, скрыт в этих джунглях даже больше, чем соседние строения. Стоял жаркий сонный полдень. Только птицы громко щебетали, атакуя ягоды на высоких кустах, окружающих укромную дорожку к дому.

Мимо прогремел грузовик из прачечной. Бонни Ли притормозила, и, когда грузовик скрылся из виду, остановила машину у подъезда к соседнему дому, в тени деревьев.

Заглушив мотор, Бонни Ли повернулась к Кирби. Дома она переоделась, и сейчас была в черно-белой клетчатой рубашке и белой шуршащей юбке.

— Милый, не хочу докучать тебя просьбами, но не мог бы ты появиться прямо в этом месте, чтобы я знала, что все в порядке.

Кирби кивнул. На всякий случай он решил перевести серебряную стрелку назад на полный час. Странно, привыкнуть к красному свету оказалось гораздо проще, чем к тишине. Тишина вокруг стояла такая глубокая, как будто он очутился в замурованном склепе. Кирби даже шлепнул себя по бедру, чтобы убедиться, что не потерял способности слышать звуки. Затем снял туфли и как мог быстро направился к дому профессора Веллерли.

Приблизившись, он увидел, что ставни на окнах плотно закрыты. Все выглядело так, словно хозяева в отъезде и внутри никого нет. Когда Кирби огибал угол безмолвного дома, его напугал неподвижно повисший на высоте лица пересмешник. Он аккуратно обошел птицу и тут увидел за кустами задний бампер легковой машины. Значит, в доме все-таки кто-то есть. Предположение Бонни Ли могло оказаться верным. Кирби оглядел машину. Новый дешевый «Седан», скорее всего, взятый напрокат. На переднем сиденье темно-голубой бейсбольный шлем.

Обойдя дом кругом, Кирби убедился, что двери закрыты — так же, как и ставни на окнах. Проникнуть внутрь не было никакой возможности: этому препятствовали свойства предметов в красном мире — ни двери, ни ставни не поддавались. Кирби приуныл. Он собрался уже вернуться к машине, чтобы посоветоваться с Бонни Ли, но остановился, озаренный неожиданной мыслью. Ему на память пришел один из рассказов о ее блужданиях и приключениях в красном мире, и немедленно в голове созрел план. Наклонясь, Кирби принялся шарить рукой по дорожке, пока не нашел то, что искал: несколько гладких камешков, размером со сливу каждый. Поднимать их было все равно, что тянуть сквозь густой клей. Пять из них Кирби расположил в воздухе прямо против задней двери, остальные четыре — против окна. Затем, прицелясь каждым камнем поочередно, он толчком отправил их в направлении замка, оконной задвижки и рамы. Все они останавливались, как только он переставал их толкать. Помня о своем обещании, Кирби быстро возвратился к машине, где с выражением беспокойства на лице застыла Бонни Ли.

Возле машины он вернулся в обычный ход времени и сразу услышал со стороны дома звуки ударов, скрежет, звон разбиваемых стекол.

— Что тут…

— Скоро приду, — сказал он и остановил девушку и весь остальной мир.

Возвратясь к дому, Кирби спрятался за машиной, вернул миру движение, но тут же передумал и снова нажал на колесико часов. Разбитая дверь висела на одной петле. Окно исчезло, как будто его никогда и не было. Кирби прошел внутрь дома и здесь обнаружил, что камни, пробив дверь и окно, пролетели через всю кухню и обрушились на шкаф с посудой. При одной мысли, что произошло бы с Вильмой, если бы она находилась в этот момент на кухне, ему стало не по себе. Он получил еще один урок.

Двое здоровенных молодых парней, остановленных за карточной игрой, расположились в гостиной. Горел свет. По-видимому, здесь было жарко: оба парня лоснились от пота. Один из них, более крупный экземпляр со светлыми волосами, сидел без рубашки. На шее у него висело полотенце, руки и плечи покрывала затейливая, изрядно выцветшая татуировка. Второй, дочерна загоревший в море, был пониже и пошире. Грубые лица, одинаково обрамленные бакенбардами, выражали хитрость, жадность и природную жестокость.

Загорелый держал в поднятой руке карту, готовясь бросить ее на стол. Оба только что удивленно обернулись в строну кухни. Вильма Фарнхэм находилась тут же, возле стены, установленной до потолка книгами, рядом с небольшим камином, отделанным ракушечником. Ее распущенные каштановые волосы уменьшали и без того маленькое личико, очки сидели как-то наперекосяк, блузка наполовину вылезла из юбки, а рот раскрыт от изумления. Она тоже смотрела в сторону кухни. Стакан с вином в ее руке наклонился и часть выплеснутой жидкости застыла неподвижной струйкой, не долетев до пола.

Кирби немедленно принялся за дело. Это была трудная работа, но, в некотором смысле, довольно приятная. За четверть красного часа он справился с обоими, и с загорелым, и с татуированным. По ходу дела он обнаружил, что удобнее всего обрабатывать их, когда тела висят горизонтально, в ярде от покрытого ковром пола. Правда, потребовалось напрячь все силы без остатка, чтобы переместить их в это положение. Он связал им кисти и колени веревкой, которая в красном мире вела себя, точно толстенная медная проволока, а в рот каждому затолкал полотенца. Затем обернул их простынями, похожими на фольгу, а поверх обмотал от колен до плеч бельевой веревкой. Последняя операция напоминала намотку проволоки на большую катушку. Для облегчения этого нелегкого занятия веревку приходилось захватывать не возле тела, а как можно дальше, чтобы, как вспомнил Кирби из курса физики, обеспечить для приложения силы наибольший размах плеча.

Закончив, он поспешил к машине. Бонни Ли выглядела испуганной, когда он вновь появился перед ней.

— Что за задержка, а?

— Извини. Мне нужно быстро вернуться туда, но теперь и ты можешь войти, только через заднюю дверь. Поезжай на машине и развернись.

— О'кэй.

Кирби нажал на головку часов и пошел назад к дому сквозь мертвую тишину. Вильма использовала несколько секунд, чтобы подойти поближе к двум спеленутым и связанным фигурам, и пока она их разглядывала, вино лилось на ковер. Кирби даже ощутил легкое сожаление, что упущена возможность увидеть, как эти молодчики падают рядышком на пол, один за другим. Сначала он собирался появиться прямо перед Вильмой, но, к счастью, вовремя сообразил, к чему это может привести, и вернулся к выходу, встав за ее спиной. Возвратив свет и звуки, он громко позвал:

— Вильма!

Вино пролилось ей на ноги. Она круто развернулась, сделала один неуверенный шаг и ошеломленно уставилась на Кирби. Поправив очки, она сказала:

— Долгая жисть сэру Ланшлоту!

— Ты что, напилась? — изумился Кирби.

Ухмыляясь, Вильма неверной походкой подошла к нему.

— Вонючка, наглый обманщик! Вся моя жисть — исполнение долга. И вот награда! Полиция за мной гонится. Эта девка, Бетси, добивается от меня черти чего. Но я-то, ничего я не знаю! Старик Омар совершенно помер, и нет у меня работы совсем, и все, что я у-устроила моему бедному брату — одно раз-раз-рас-стройство желудка. А ты, глупый дурак, я тебе пред-пред-претложилась, раз в жисьти набралась смелости за всю мою страшенную, нес-счастную жи-с-с-с-ть! А ты-ы-ы?

Ее нос двигался в нескольких дюймах от подбородка Кирби, она пошатывалась. За окнами послышался шум подъезжающего к дому «Санбима».

— Чего ты собираешься делать? Убежать? — Тут Вильму сильно потянуло в сторону, но на ногах она как-то удержалась. — А я бедная невинная жертва, брошенная на милость двух матросов. И все, что они хотели — это играть в карты! Конечно, я напилась! Пер-пер-первый раз в жис-сть.

Она снова покачнулась, выпрямилась, поклонилась Кирби и заявила:

— И мне это нравится! Да! — Повернувшись, Вильма взглянула на извивающиеся по полу тела. Злосчастные тюремщики из-под простыней слабо мычали. — Что случилось с Рене и Раулем? — спросила она жалобно.

В эту минуту появилась Бонни Ли и с порога уставилась на Вильму. Та, развернувшись на звуки шагов и снова поправив очки, ответила вошедшей долгим инквизиторским взглядом.

— Кто ты, прекрас-сная незнакомка? — насмотревшись, пьяно вопросила она.

— Вот это да! — сказала Бонни Ли. — А я думала, ты похожа на школьную учительницу. Что ж, прошу прощения.

Продолжая пялиться на Бонни Ли, Вильма произнесла, старательно выговаривая слова:

— В дейс-ствительности, моя дорогая, я весьтма рас-судительная.

Бонни Ли вздохнула.

— Ты, кажется, хотел поговорить с ней, милый. Не так ли.

— Если это возможно.

— Кто в этих свертках?

— Рене и Рауль, мореплаватели.

— Похоже, что с ними все в порядке. Посмотри, нет ли здесь где-нибудь кофе, Кирби.

С этими словами Бонни Ли расправила юбку и решительно направилась к Вильме. Создавалось впечатление, что сейчас она, поплевав на ладони и закатав рукава, возьмется за какую-то работу. Так оно и произошло. Схватив Вильму в охапку и не обращая никакого внимания на возмущение и громкие негодующие протесты, Бонни Ли потащила сопротивляющуюся ношу в сторону спальни.

А Кирби отправился выполнять ее указание. Найти ему удалось лишь банку растворимого кофе неизвестной марки. Кофе оказался темным и издавал сильный терпкий запах; на этикетке не значилось никаких указаний на то, какое воздействие он оказывает — расслабляет или бодрит. Из-за стены приглушенно доносились звуки возни, возмущенные возгласы и шум льющейся воды. Кирби подошел проверить Рене и Рауля. Они лежали неподвижно, но когда он наклонился, чтобы попробовать, крепко ли держат веревки, тут же принялись извиваться и мычать. Наверно, очень тяжело, противно и неудобно — валяться вот так, спеленутыми и перекрученными веревками, с легкой жалостью подумал Кирби. Простыни уже повлажнели от пота: в домике было очень душно.

Налив в большую чашку крепкий дымящийся кофе, Кирби отнес ее в спальню, поставил чашку на столик и вышел из спальни. Бонни Ли, кажется, одерживала победу: из ванной доносился теперь только шум бегущей воды и редкие всхлипывания. Вернувшись в гостиную, Кирби снова проверил узлы и от нечего делать принялся изучать стоящие на полках книги. Похоже, профессор Веллерли приобретал их беспорядочно, по всем отраслям человеческого знания, руководствуясь лишь тем, чтобы название было поскучнее, а переплет посолиднее. Проходя мимо стола, Кирби остановился, собрал разбросанные карты и раздал на троих, как будто для игры. Золотые часы заметно упростили бы игру в покер, подумалось ему. И он стал размышлять над тем, какой путь к выигрышу наиболее быстр и эффективен. Вернее всего, решил Кирби, остановить время в тот момент, когда колода уже снята и сдающий собирается сдавать. Надо забрать у сдающего карты и разложить их так, чтобы четырем игрокам достались сильные комбинации, остальным — слабые. Себе следует взять одну самую сильную комбинацию с небольшим запасом. Скажем, четыре тройки — против трех комбинаций, не требующих прикупа: флеш, фуль с тузами и стрит.[9] Положить приготовленную колоду под руку сдающего, сесть на место — и понеслась!

— Кирби, милый! — позвала Бонни Ли. Он вошел в спальню. Его прелестная подружка уже была одета, а Вильма сидела на кровати, завернувшись в огромный мужской халат, который висел на ней, как на вешалке. Ее потемневшие волосы торчали влажными слипшимися космами. Она выглядела мрачной, усталой и смотрела в пол.

— Выпей эту чашку отличного кофе, милочка, — уговаривала ее Бонни Ли.

— Нет, спасибо, — отвечала Вильма ясным, но приглушенным голосом. — Как-то не хочется. Боюсь, будет еще хуже.

— Ну попей, милочка. А не то, — голос Бонни Ли стал строгим, — смотри, я засуну тебя под холодную воду, возьму мочалку побольше и соскребу остатки твоей шкуры.

Вильма слегка сгорбилась и молча принялась пить кофе.

— Она совсем не так плоха, как кажется на первый взгляд. Если не считать того, что она и пошевелиться не желает, чтобы привести себя в порядок, у нее почти нет недостатков. А задик — пальчики оближешь!

— Фигура, — недовольно поправил Кирби.

— Фигура, — повторила Бонни Ли медленно и зловеще.

— Черт возьми, извини меня, Бонни Ли!

— Все в порядке, продолжай в том же духе. Так или иначе, действительно хороший… хорошая фигура. Немного мальчишеская, правда, но вовсе не настолько, чтобы перепутать. Вот только эти дурацкие очки, прическа бездарная и одежда, как для Армии Спасения…

— А я, может не хочу быть дешевой зазывалой.

— Будешь грубить, я тебе очки раздолбаю, милашка. То, что вид у тебя вовсе не зазывающий, это точно. Вот ведь дура! А, Кирби? Послушай, дорогая, тебе когда-нибудь вслед свистели от восхищения? Когда-нибудь щипали за твой… за нижнюю часть фигуры?

— Слава богу, нет.

— Очень жаль, сестрица. Это, между прочим, всегда урок. Заставляет подтянуться, вспомнить, что ты женщина, что следует и задом, между прочим покрутить. Вот что. Я вставлю тебе ярко-зеленые линзы, повешу длинные звенящие сережки. Оденем на тебя что-нибудь такое обтягивающее, что и сесть будет нельзя, туфли на четырехдюймовых каблуках. Я научу ходить тебя не спеша, с развернутыми плечами, с поджатым животом. Дам тебе «Улей Клеопатры». Будешь мускусом пахнуть. Красота! В общем, это не мой стиль, но, клянусь, в таком виде ты всех мужчин плакать заставишь.

— Улей Клеопатры? — застенчиво переспросила Вильма.

— Ну, не совсем улей. Египетская штука, как у Лиз.

— Лиз?

— Боже мой! — сказала Бонни Ли. — Поговори с ней сам. Она тебе все объяснит.

— Бетси принесла тебе мою записку? — вмешался Кирби.

— Принесла.

— И ты разговаривала с ней?

— Почти всю ночь. Она старалась заставить меня вспомнить все, что я знаю о твоем дяде. Она подозревает какой-то секрет в его деятельности. Но мне ничего не известно. Я знать не знаю, о чем речь. Твой дядя был необыкновенным человеком. Такой умница, что ничего больше ему не нужно было. Вот и весь секрет. Ему вполне хватало выдающегося интеллекта. А я всегда только выполняла то, о чем он меня просил, и что бы они со мной теперь не делали, я никогда, никогда, слышишь…

— Скажи мне, Вильма, могла бы ты из преданности к дядюшке скрывать существование чего-то, что как тебе известно, существует?

— Клянусь, что нет, Кирби. Клянусь! Бетси, она сказала мне, где ты ночевал. Не понимаю, как ты мог оказаться в квартире этого дешевого типа!

— Так как я не знаком с хозяином, не мне о нем судить.

— Где ты встретился с этой нахальной девчонкой? Кто она, Кирби?

— Бонни Ли, мой очень хороший др… извини… Бонни Ли — девушка, в которую я влюблен.

— О, господи! — сказала Вильма.

Бонни Ли довольно подмигнула Кирби.

— Ты врал мне, не так ли? — спросила Вильма едва слышно. — Когда говорил, что боишься женщин? Ты просто щадил меня, щадил мое достоинство. А как смеялся, вероятно, после того, как убежал от меня!

— Я сказал тебе правду, Вильма. Я убежал в полной панике.

— Но сейчас ты выглядишь совершенно иначе. Такое впечатление, что теперь тебя не страшат не только женщины, но и вообще ничто на свете.

— Что ты! Я боюсь очень многого.

— В последнее время он ведет себя с девушками, как последний наглец, — вставила Бонни Ли и хихикнула, заметив недовольство Кирби. — Недавно, например, он раздел одну прямо на городском пляже. Не зная даже, как ее зовут.

От этого заявления Вильма пришла в совершенный ужас.

— Кирби, это правда? С тобой все в порядке?

— Я в полном порядке, — сердито буркнул он.

— И она не сопротивлялась?

— Бедняжка не могла даже пошевелиться, — продолжая весело усмехаться, сказала Бонни Ли.

— Пожалуйста, Бонни Ли, я тебя прошу!

— Все, милый, все. Больше не буду. Обещаю вести себя хорошо.

— Вильма, ты следила за новостями?

— Да, но… видишь ли, так получилось… некоторые места я помню не вполне ясно. Насчет этой яхты и твоих вещей, которые на ней оказались. Еще о том, как ты утром убежал от полицейских, забрав у них пистолеты. Все это, Кирби, совсем на тебя не похоже.

— Когда Бетси ушла отсюда?

— Очень рано. Сказала, что попытается сблефовать. Я не очень поняла ее. Что это значит? Сблефовать. Да, именно так она и сказала. Впервые слышу это слово.

— Но ты, надеюсь, поняла, что сблефовать ей не удалось.

— Конечно, это я сообразила. Часа через три после ее ухода сюда явились эти матросы. Они позвонили условным знаком, так что я решила, что это ты или Роджер, или Бетси вернулась. Они ворвались в дом. Сперва вели себя довольно вежливо, пока я не предложила им выйти вон. Тогда Рене, тот, который побольше, — я, правда, еще не знала, как его зовут — схватил меня вот здесь, за запястье, и стал медленно выворачивать руку, пока я не оказалась на коленях, уткнувшись лицом в ковер. Боль была ужасная. До сих пор рука не отошла. И я поняла, что лучше с ними не связываться. Больше всего я боялась, что это бандиты, что они вынудили Роджера сказать, где я скрываюсь, и теперь собираются вытянуть из меня сведения о местонахождении миллионов, этих дурацких миллионов, которых давным-давно уже нет. Но из их разговора выяснилось, что они матросы с той самой яхты, куда отправилась Бетси, и что они приехали сюда, чтобы доставить меня на яхту, где ждет Бетси. Я не могла больше с ними спорить. Мы поехали. В бухте стоял катер. Они посадили меня на дно и заставили спрятать голову под приборный щиток. Там было очень грязно, жарко и неудобно. Потом что-то случилось. Они стали ругаться между собой и спорить о том, что делать дальше. В конце концов решили вернуться назад. Из того, что они говорили, я поняла, что яхта отплыла без нас. Они выглядели очень хмурыми, до тех пор пока не услышали в новостях про яхту. Про Бетси они сказали, что она заболела. Конечно, она особа весьма эмоциональная, но я никак не могла предположить, что у нее возможен нервный срыв.

— Сестричка, — вмешалась Бонни Ли, — ты меня убиваешь. Неужели не ясно? Эти ублюдки схватили Бетси и пытали до тех пор, пока она не рассказала, где найти тебя и Кирби. Затем они позвонили ему и предложили явиться на яхту. Все отвратительно просто. Должен же он помочь Бетси! А как было допустить, чтобы они проделали с тобой то же, что с ней? Та вещь, о которой ты даже не догадываешься, им страшно нужна, хотя и они не знают, что это такое.

Вильма мрачно взглянула на Бонни Ли.

— Они пытали Бетси?

— Милая моя! Субботним вечером, в определенный частях Нового Орлеана, тебя могут сделать калекой на всю жизнь всего лишь за семь грязных долларов. Ты что, не знаешь, где живешь?

— Это ужасно! — воскликнула Вильма. — Что же делать? Мы должны немедленно найти то, что их интересует и позаботиться, чтобы они эту вещь скорее получили. Или надо как-то доказать, что ее не существует.

Бонни Ли вызывающе рассмеялась.

— Мы знаем, что они хотят. Только ничегошеньки они от нас не получат!

— Что же это? — потребовала ответа Вильма.

— Бонни Ли! — строго сказал Кирби.

— Не волнуйся, милый. Она все равно не готова, чтобы поверить в это, и, могу спорить, никогда не будет готова. Что мы станем делать теперь?

— Надо поскорее убираться отсюда.

— Но куда? А, ко мне? Правильно? Это, черт побери, единственное место, о котором твои знакомые еще не пронюхали.

Вильма вдруг уставилась на Кирби, как будто что-то сообразив. Ее бледные губы приоткрылись.

— Кирби, ты… ты управился с этими двумя? Один?

— Кирби Винтер! — вмешалась Бонни Ли. Она повернулась к Вильме. — Милашка, тебе вредно столько пить.

Вильма покраснела.

— Я просто… просто мне на все плевать. Жизнь стала слишком запутанной, чтобы ее можно было терпеть на трезвую голову.

— Черт возьми, ты, кажется, не представляешь, насколько усложняется жизнь для девицы, если она напьется. Вали-ка отсюда, Кирби. Я постараюсь найти для нашей крошки что-нибудь из одежды.

— У меня есть…

— Я знаю. То же, что на фотографии в газетах.

Кирби встал и направился вон из спальни. Но едва он шагнул в гостиную, что-то ослепительно вспыхнуло у него перед глазами. В следующий момент правая сторона головы взорвалась. Нечто подобное наблюдаешь, когда взрывают скалы: сначала видна вспышка, а лишь затем доходит громовой удар… Падая в темноту, он услышал отдаленные крики женщин.

11

Сознание медленно возвращалось к Кирби. Ему показалось, что он ощупью поднимается по лестнице из темного подвала навстречу слабенькой полоске над дверным порогом, за которым — свет. Со страшным трудом он открыл глаза. Свет резанул по ним, точно струя кислоты. За ухом ритмично пульсировало, будто ребенок пытался надувать воздушный шар.

Кто-то взял его за подбородок и резко тряхнул голову. Кирби удивился, как это она не выскользнула из грубых рук и не упала на пол. Над ним склонилось огромное лицо, и он узнал Рене, одного из матросов.

— Посмотри, как надо завязывать узлы, приятель, — весело приветствовал его Рене.

Кирби сидел в кресле. Одна веревка охватывала его предплечья, так что локти почти сошлись за спиной. Руки, слегка затекшие, оставались свободными, но движения их были сильно ограничены. Вторая веревка скручивала ноги ниже колен. И все концы соединялись в одном единственном, аккуратном узле.

— Век живи — век учись, приятель. Запомни, никогда не следует связывать кисти рук. Никогда также не связывай ноги выше колен. Видишь, где узел? Тебе не добраться до него ни пальцами, ни зубами. Нет у тебя никакой возможности освободиться! Да что говорить, ты и узел-то приличный завязать не умеешь.

— Похоже, ты распутался, — грустно сказал Кирби.

— Это точно! И освободил Рауля. Он, правда, и сам уже почти развязался. Подкрался я к двери и — бум!

— Да, действительно, — печально подтвердил Кирби. — Бум.

Он осмотрелся. Комната была пуста.

— А где мисс Бомонт и мисс Фарнхэм?

— Бомонт? Эта та блондинка, что ли? Она не захотела здесь оставаться. — Голос Рене зазвучал недовольно. Кирби заметил повязку на руке и длинные глубокие царапины на горле.

— Я тебе скажу: это не девка, а сто чертей. Чуть душу из меня не вынула. Царапалась, как тигр. А бедному Раулю синяк под глаз поставила и ускакала через заднюю дверь, которую вы всю под орех раздолбали.

Превозмогая тошноту и боль в голове, Кирби пытался сосредоточиться. Рене сидел против него на диване. Он уже перестал сердиться и казался совершенно спокойным.

— А вы не боитесь, что мисс Бомонт вызовет полицию?

— Она? Полицию? Не-е, не вызовет. На улице она, к счастью, налетела на босса с двумя нанятыми парнями. Они треснули ей разок по башке — она сразу и успокоилась.

Кирби повернулся, чтобы взглянуть на наручные часы. Без двадцати пять.

— И что теперь мы собираемся делать? — спросил он.

Рене пожал плечами.

— Будем ждать, пока босс составляет план, как поскорее доставить тебя и Вильму на «Глорианну». Думаю, сперва им надо завершить все формальности. Потом они отойдут, встанут где-нибудь в стороне на якорь, а мы загрузим вас на неприметную плоскодонку, и тоже туда.

Кирби задумчиво покивал.

— А какое счастье для босса было видеть тебя здесь, Винтер! В этой игре джокер — ты. Босс рассчитывает, что с настоящего момента все пойдет как по маслу. Поначалу была такая путаница! Слишком много шума. А босс этого не любит. Если, как они говорят, у тебя действительно запрятано где-то двадцать семь миллионов, то с тобой стоило повозиться.

— Куда они повезли мисс Бомонт?

— Откуда я знаю? Если за яхтой по-прежнему следят, придется отвезти ее в другое место. А уж коль босс нанимает еще людей, то, наверно, и местечко укромное заготовлено. Так что, Винтер? Как насчет двадцати семи миллионов?

— Что именно тебя интересует?

— Ведь это за ними охотится босс?

— Понятия не имею.

— Каждый, кто крадет так много, становится приманкой для всякого, кто в состоянии до него добраться. Большие деньги никогда не доведут до добра, если не хранить их существование в секрете.

— Я буду счастлив воспользоваться твоими ценными советами.

Рене насупился, медленно встал, подошел к Кирби, наклонился и, взяв двумя пальцами за нос, сильно сжал его и повернул. Это было обидно, унизительно и больно. Слезы покатились по щекам несчастного Кирби.

— Впредь разговаривай со мной повежливей, приятель, — сказал Рене. — Нам еще долго с тобой сидеть. Это ожидание может стать для тебя весьма неприятным.

Он вернулся к дивану и снова сел, достал из кармана брюк перочинный нож и принялся чистить ногти. Спустя несколько минут Кирби снова подал голос.

— Извини, друг, — обратился он к Рене, — а разве Джозеф не сказал, когда мы уйдем отсюда?

— Кто?

— Мистер Локордолос.

— Его здесь не было. Я видел только босса. Миссис О'Рурке.

— О! — только и смог произнести Кирби.

Рене печально покачал головой.

— А это твоя Вильма — совсем дурочка. Она непростительно грубо вела себя с боссом. Пришлось сделать ей укол. Через тридцать секунд она спала мертвым сном.

Со стороны кухни в гостиную вошел Рауль. Его левый глаз заплыл. Он что-то ел из банки, зажатой в гигантском загорелом кулаке.

— Что ты снова жрешь? — спросил Рене с отвращением.

— Бобы.

— Опять бобы?

— Вкусные!

Рауль сел на стул, продолжая громко чавкать. Покончив наконец с бобами, он отставил банку в сторону, вытер рот тыльной стороной ладони, посмотрел на Кирби и обратился к Рене на непонятном языке. Лишь спустя несколько минут Кирби сообразил, что это за язык. Это был североафриканский диалект — французский, обильно перемешанный с испанскими, итальянскими и арабскими словами. Несмотря на то, что понимал Кирби далеко не все из того, что говорилось, ему удалось сообразить, о чем просит Рауль. Он просил разрешение у Рене пойти в соседнюю комнату, где находилась Вильма, и, чтобы разогнать скуку, «поиграть немножко со спящим там костлявым цыпленочком». Свои просьбы Рауль сопровождал жуткими гримасами, от которых перекашивалось все его лицо.

К ужасу Кирби, Рене реагировал без должного возмущения. Видно было, что напарник уже надоел ему со своими приставаниями. Он задал лишь один короткий вопрос, смысла которого Кирби не смог уловить. Рауль отвечал что-то вроде того, что все равно об этом никто не узнает. Да и какой вред от этого может быть? А вот время пройдет быстрее.

Казалось, сейчас Рене пожмет плечами и кивком головы даст разрешение. Сердце у Кирби сжалось, дыхание сперло, как будто невидимая рука легла на горло и стала душить его. А он-то поверил в свое безграничное могущество! Реальность уже казалась ему покорной и податливой, как сцена, на которой он может осуществить любую постановку. Эти золотые часы дядюшки Омара перевернули все его представление, превратив жизнь в его глазах в веселую, беспечную игру, в комедию, где добро обязательно одержит верх над злом. Иначе и быть не могло — ведь он, любящий справедливость Кирби, властелин мира! Но здесь, сейчас, не будет торжества справедливости. Здесь для Вильмы Фарнхэм все игры могут закончиться трагической развязкой, а властелин мира не в силах предотвратить ее и остановить двух подонков. И снова Кирби Винтер почувствовал себя как будто бы отброшенным назад, в первобытный хаос, где царили кровь, слезы и жестокие разочарования одинокого сердца.

Он едва уловил смысл следующей фразы Рене: мешало отчаянно колотившееся сердце. Что-то насчет ожидания, насчет того, что если им придется ждать всю ночь, то тогда, будет приказ или нет, они развлекутся с цыпочкой по очереди. Надо повременить, пока она проснется, чтобы объяснить ей, что от нее требуется. А теперь лучше сыграть на нее в карты.

Невидимая рука ослабла — Кирби облегченно вздохнул.

Рауль пожал плечами, зевнул и сказал, что он согласен. Раз уж Рене проиграл все свои наличные деньги, а заняться чем-то необходимо, они, так и быть, сыграют еще раз — на цыпочку, разделив ее на ставки.

Глаза Кирби наконец перестали слезиться после обидной экзекуции. Но ему казалось, что кончик носа стал величиной с бисквит.

Матросы пересели за кофейный столик и достали колоду карт. Тасуя карты, Рене взглянул на пленника и спросил:

— Как тебе удалось связать нас, парень?

— Мне помогли, — неопределенно ответил Кирби.

— Ясное дело. Какой-то газ?

— Что-то вроде того.

— Босс очень этим заинтересована. Она хотела, чтобы ты ей все рассказал.

— Сдавай, — сказал Рауль.

В наступившей тишине падающие на столик карты издавали слабый шуршащий звук. Что-то подсказывало Кирби, что часы по-прежнему должны находиться в правом кармане взятых на прокат брюк. Он чуть переместился в кресле, наклонил тело вправо и провел связанным локтем по карману. Под материей он ощутил округлую форму часов. Ему показалось даже, что он слышит звяканье цепочки о металл крышки.

— Э, только не умничай! — сказал Рене, встрепенувшись.

— У меня все тело затекло, — сказал Кирби смиренно.

Рауль перешел на грубый диалект африканских портовых городов.

Много Кирби по-прежнему не понимал, но общий смысл доходил до него. Не обращай внимания на этого жалкого клерка. Он слишком слаб, напуган и беспомощен, чтобы бояться новых осложнений.

Да, беспомощность, думал Кирби, — это самое ужасное. Чудесные часы могли бы находиться в миле отсюда, разницы никакой. Беспомощность давила на него, притупляла мысли, отнимала способность сосредоточиться на поисках какого-нибудь выхода. Кирби нисколько не сомневался что, заполучив его, Карла уже не выпустит добычу из своих хищных лап. Не поможет ни объявленный полицейский розыск, ни шум, поднятый вокруг всего этого дела. Она найдет деньги, чтобы прекратились розыски и утих шум. В любую минуту ему грозит оказаться на «Глорианне», где стеречь его уже будет команда из пяти человек — его и трех потерявших всякую надежду женщин. Вполне вероятно, что в эту самую минуту Бонни Ли, лишившаяся всей своей дерзости, рассказывает Карле о таинственной власти, о полученных им по наследству часах. Скоро они вернутся, отнимут часы, а затем, тихо, аккуратно проломят головы всем, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к этой тайне, и привязав каждому по камню на шею, сбросят их где-нибудь в открытом море.

Предчувствие неизбежности поражения отнимало все силы, столь необходимые для сопротивления, как отнимает их безнадежно смертельная болезнь. Только гордость еще взывала к продолжению борьбы. Настало время, подумал Кирби, когда я должен стать таким, каким меня хотел видеть дядюшка Омар, каким надеялся видеть. Или же постыдно капитулировать.

Он спросил себя, по-прежнему ли на месте «Санбим», оставленный у подъезда к дому. Естественно предположить, что его не тронули. Для Карлы Бонни Ли новое неизвестное в ее уравнениях. Но, чувствовал он, Карла необыкновенно быстро умеет приспосабливаться к неожиданным переменам обстоятельств. А тому, что он успел посвятить Бонни Ли во все детали дядюшкиного наследства, следует только радоваться. Так ей легче бороться с Карлой. Надо думать, у Бонни Ли хватит ума прикинуться полной дурочкой. Если у нее вырвется хоть малейший намек на осведомленность, Карла не успокоится, пока не вытянет из бедной девушки все, причем выбор средств для этого не затруднит ее ни на мгновение.

Если машина Бонни Ли все еще здесь, можно предположить и то, что и ключи от зажигания остались на месте.

Рене и Рауль о чем-то громко заспорили. Кирби прислушался. Рауль считал, что Рене его обманывает.

— Кстати, — громко произнес Кирби. — Насчет этих двадцати семи миллионов.

Оба они сразу повернулись к нему.

— Что такое?

— Скучно мне сидеть без дела и на вас смотреть. Может, возьмете меня в игру? Сыграем во что-нибудь втроем? На деньги.

— Откуда у тебя деньги? — усмехнулся Рене. — Все, что было, мы забрали и поделили. Тысячу двести.

Остальное, вспомнил Кирби, осталось под матрасом в квартирке Бонни Ли.

— Я могу дать вам расписку.

Рене с презрительной усмешкой посмотрел на него.

— И босс заплатит нам по твоей расписке, Винтер?

— Она — нет. Я — да.

— Ты уже ничего не сможешь делать.

Наступил решающий момент. Поражение было почти неизбежным. Веревки больно врезались ему в тело. Кирби улыбнулся.

— А разве вы не удивлены тем, что я так спокойно с вами разговариваю?

Тень неуверенности прошла по их лицам.

— Я видел множество дурачков, которых босс обвела вокруг пальца, — сказал Рене. — Ты действительно ведешь себя иначе, чем они. Я уже давно понял, что ты попытаешься заключить с нами сделку. Но ничего у тебя не выйдет.

— Сдавай, — сказал Рауль.

— Заткнись. Винтер, я не понимаю, как ты можешь на что-то рассчитывать. Через три дня на борту яхты ты будешь шелковым, как овечка. Она оберет тебя до нитки, а потом еще немножко развлечется с тобой и выбросит вон. Не в твоих силах тут что-либо изменить.

— Сдавай, — снова сказал Рауль.

— Лучшее, на что может рассчитывать миссис О'Рурке — это войти со мной в долю.

— Обязательно передам ей это. Она изрядно позабавится.

— А я, думаете, не предполагал, что все может так обернуться? Деньги выдадут только по моей фотографии и по отпечаткам пальцев.

Рене недоуменно посмотрел на него.

— Отпечаткам пальцев?

— Да. Это нумерованные счета, конечно. Но только снять с них деньги можно лишь в моем присутствии. Шестьсот разных счетов в девяти странах.

Рене с минуту думал.

— Ну, а если ты помрешь? Кто получит деньги тогда?

— А никто. Если я не появлюсь в течение пяти лет, счета закрываются. А деньги передаются людям и учреждениям, которые я обговорил в каждом отдельном случае. Так что убивать меня вашему боссу нет ни малейшего смысла. Да и силой она от меня ничего не добьется.

— Она еще об этом не знает?

— Пока не знает. А когда узнает, ей придется обращаться со мной с превеликой нежностью. Со мной, с мисс Фарнхэм, мисс Бомонт, а также с мисс Олден.

— А что, если с ними уже обошлись не лучшим образом?

— Тогда мне придется уменьшить долю миссис О'Рурке — в качестве наказания за жадность и плохие манеры. Видишь ли, мой друг, со мной все будет в порядке, если, конечно, миссис О'Рурке — женщина разумная.

Рене наморщил лоб.

— Зачем же ты тогда мутил воду?

— А почему я должен с кем-то делиться? Но этот раунд выиграла она, и я готов принять ее в долю. На первое время этого достаточно, вы согласны?

Рене ухмыльнулся, разинув пасть, как зевающая собака.

— Половина от двадцати семи устроила бы меня до конца жизни.

— Я не буду играть на такие большие суммы, не надейтесь. Но сколько бы я ни проиграл, деваться мне будет некуда — придется расплачиваться.

— Она приказала не развязывать, — сказал Рауль, — сдавай.

— Мы можем держать его связанным, но так, чтобы он мог играть.

— Не нравится мне все это, — сказал Рауль.

Рене перешел на диалект и напомнил Раулю, что тот только что сам, говоря о Кирби, толковал о его слабости и беспомощности. Деньги сами плывут в руки, убеждал он, а на цыпленочка они сыграют потом, отдельно. Рауль, пожав плечами, согласился.

Тогда Рене поднялся, подошел к Кирби и поднял вместе с креслом. Это была пугающая демонстрация силы. Перетащив через комнату, он поставил кресло перед кофейным столиком. От одного движения матросского ножа упали веревки, связывающие локти Кирби. Взяв другую веревку, Рене привязал левую руку Кирби к подлокотнику кресла, накинул петлю, довольно свободную, ему на шею и привязал веревку сзади к креслу. Хотя расправить наконец затекшие руки и плечи было приятно, Кирби скоро понял, что выиграл гораздо меньше, чем ожидал. Правая рука оказалась свободна, но как незаметно от этих двоих сунуть ее в карман и быстро перевести серебряную стрелку? Даже если ему удастся это сделать, он и в красном мире останется таким же беспомощным. Кирби достаточно хорошо представлял себе, в какой твердый кабель превратятся веревки.

— Все, что тебе нужно для игры — одна свободная рука, — сказал Рене. И положил двести долларов перед Кирби.

— Ты должен мне двести, приятель.

— Хочешь расписку?

— У меня будет возможность напомнить тебе о долге.

— Я бы предпочел все записывать. У вас есть листок бумаги. Ручка у меня, кажется, в кармане.

Сказав это, Кирби сунул руку в боковой карман брюк.

— Стой! — закричал Рене.

Пальцы Кирби нащупали головку часов, и, нажав, он повернул ее. Мир стал густо-красным. Остановленное время поймало его тюремщиков глядящими прямо на него. Кирби вынул часы из кармана, положил их перед собой на стол и попытался развязать узлы на веревке, стягивающей левую руку. Но ничего не получилось. Он явно попал в тупиковую ситуацию. Даже если бы ему удалось завладеть ножом, сомнительно, что удастся перепилить им веревку. Предметы приобретали дополнительную твердость в этом мире остановленного времени. Серебряная стрелка двигалась, золотые неподвижно стояли на четверти шестого.

Кирби, вздохнув, понял, что придется дождаться более удобного момента. Только вот как снова добраться до часов? Следовало бы поместить их в более удобное и доступное место, так чтобы он мог дотронуться до них, не вызывая у Рене и Рауля подозрений. Неожиданно ему в голову пришла блестящая идея: засунуть часы себе под правое бедро, головкой наружу. Так он и сделал. Затем сунул руку обратно в карман и сквозь материю нажал на головку.

— Я думал, что у меня есть ручка. Похоже, я ошибся, — сказал он и, медленно вынув руку, показал им, что она пуста.

— Не нужны нам твои расписки. И держи-ка руки подальше от карманов, — сказал Рене.

— У него же ничего нет, — заметил Рауль.

— Как и у того парня, который достал бритву из тульи своей шляпы и хорошо тебя порезал.

— Заткнись и сдавай.

Они договорились, что играть станут в обычный покер, и игра началась. Кирби все время оставался, что называется, при своих, не проигрывая и не выигрывая. Проигрывал Рауль. Неисправимый оптимист, он постоянно был уверен, что последняя карта вызволит его из всех затруднений.

— Твоему приятелю везет, — сказал Кирби Раулю.

— Сдавай.

Кирби облизал губы и добавил таким тоном, как будто хотел на что-то намекнуть:

— Руки у него больно быстрые. Ловкач!

Рауль напрягся. Наклонившись к Рене, он угрожающе заговорил на своем диалекте, но с такой скоростью, что Кирби не мог понять ни слова. Стараясь двигаться незаметно, Кирби опустил правую руку к часам. С неослабленным вниманием он следил за своими тюремщиками, надеясь, что судьба смилостивится к нему, предоставив какой-нибудь шанс. В чем этот шанс мог заключаться, он даже не представлял. Завершив гневную предупредительную тираду, Рауль, со стуком бросил на стол рядом с собой раскрытый нож. Когда он успел достать его и раскрыть, Кирби не заметил.

Рене быстро и громко доказывал свою невиновность, а Кирби тем временем перешел в мрачную тишину. Он опять вдруг вспомнил Бонни Ли и ее рассказ и, насколько мог, потянулся вперед, стараясь достать нож. Этого ему никак не удавалось сделать. Петля больно впилась в шею. Он предпринял еще одну попытку, но до ножа так и не смог дотянуться. Тогда, взяв за уголок одну из карт, потянувшись и легонько ударяя ее кончиком по лезвию, Кирби принялся осторожно передвигать нож по столу. Каждое усилие приближало победу не больше, чем на миллиметр. Время от времени приходилось делать паузы, чтобы передохнуть. Казалось, прошла целая вечность. Наконец он схватил нож в руку и победно сжал рукоять. Карта осталась висеть в воздухе. Лезвие Кирби подсунул под веревку, которая прижимала его левую руку к подлокотнику кресла, и, собрав все силы, надавил кверху. На веревку это не произвело никакого впечатления. Тогда, переложив часы в левый кулак, Кирби нажал на головку и, едва серебряная стрелка допрыгнула до двенадцати, нажал вторично и повернул. За мгновение вернувшейся реальности он успел услышать часть слова, громко произнесенного Рене, и почувствовать, как левую руку с силой рвануло. Нож оказался в двух футах над головой. Веревка была разрезана и концы застыли, слегка разведенные. Кирби отогнул их, высвободил затекшую руку и, положив часы на колено, стал ее растирать. Потом, изогнувшись, вылез из петли, болезненно зацепив при этом свой распухший нос. Уже стоя возле кресла, он повторил тот же фокус с веревкой, которая связывала его ноги. Но прежде чем нажать на головку часов, он посмотрел на Рене и Рауля. Их взгляды были устремлены прямо на него, и первые слабые признаки удивления уже начали преображать их грубые лица.

На этот раз все получилось быстрее, и нож удалось остановить на уровне плеча. Кирби развел веревки, встал и, разминая ноги, прошелся по комнате. Одежда знакомо давила на плечи. Он снял туфли, которые особенно мешали двигаться. Два больших тяжелых цветочных горшка стояли по обе стороны камина. Вся растительность в них давно засохла и теперь торчали только желтые палочки. С большим трудом по очереди он поднял оба горшка в воздух и поместил их дюймах в семи над головами матросов.

Просто исчезнуть на глазах у двух свидетелей было бы неумно. Поэтому Кирби вернулся в кресло, чтобы оказаться прямо перед ними, когда время двинется вновь, и только тогда нажал на головку. Сброшенные туфли с грохотом упали на пол, карта кувырнулась на стол, нож глубоко вонзился в потолочную балку.

Горшки упали с глухим стуком и, перевернувшись, разбились об пол. Рене молча опрокинулся спиной на диван, а Рауль стал медленно и тоже беззвучно клониться вперед, пока не ударился лбом о кофейный столик.

Убедившись, что оба они продолжают дышать, Кирби, наученный горьким опытом, связал их как можно аккуратнее, стараясь в точности следовать их недавним советам. В реальном мире справляться с веревками было куда легче: веревки вели себя как веревки, а не как толстая медная проволока. Сообразив, что, находясь рядом, они могут развязать друг друга, Кирби перекинул веревочную петлю каждому через шею, привязал Рауля к железной каминной решетке, а Рене — к стальной защелке окна.

Вильма по-прежнему была в мужском халате. Раскинувшись на кровати, она громко и неприятно храпела. Кирби тряс ее, бил по щекам, тянул за ноги и за руки, щипал — все безуспешно; точно он имел дело не с живым человеком, а с куклой. Единственное его достижение состояло в том, что Вильма прекратила храпеть. Но особенно раздражало Кирби, что кукла эта, как ему казалось, все время хитро улыбается.

Оставить ее здесь он не мог. Вполне достаточно и того, что Карла уже захватила в заложники Бетси и Бонни Ли. Тогда, стащив со спящей халат, Кирби принялся ее одевать, стараясь по мере возможности смотреть куда-нибудь в сторону. Это не совсем удавалось. В отличие от Бонни Ли и той девицы на пляже, белье на Вильме оказалось непрозрачным и рассчитанным на длительное пользование. То и дело ее тело безжизненно выскальзывало у него из рук; время от времени она снова принималась переливчато храпеть.

После нескольких безуспешных попыток причесать непослушные каштановые волосы, Кирби, порывшись в ящиках, нашел яркий шарфик, обернул им голову Вильмы и завязал узелком под подбородком. Тут он вспомнил про очки и, встав на четвереньки, стал ползать по спальне. Очки нашлись под тумбочкой, но кто-то уже успел наступить на них и раздавить стекла.

Надо было поскорее убираться из этого опасного места, куда в любую минуту могли нагрянуть люди Карлы. Куда убираться, Кирби еще не придумал. В любом случае, решил он, ему потребуются деньги.

Рене пошевелился, когда Кирби искал деньги по его карманам. Открыв затуманенные глаза, матрос тряхнул головой и поморщился.

— Как, черт подери, тебе это удалось? — спросил он слабым голосом.

— Мне помогли.

Рене закрыл глаза.

— Похоже, помощь всегда приходит к тебе в самый нужный момент.

Еще одну пачку денег и ключи от взятого напрокат «Седана» Кирби вытащил из карманов Рауля. Этот продолжал находиться в бесчувственном состоянии. На всякий случай Кирби проверил его пульс. Пульс был ровным и сильным. Кирби оттянул веки моряка. Глаза смотрели в разные стороны. Интересно, какой вывод сделали бы из этого факта медики, спросил себя Кирби. Но времени на размышления не оставалось.

Он вернулся в спальню, взвалил Вильму на левое плечо и потащил, рукой придерживая ее за ноги. При выходе в гостиную ему почудился снаружи какой-то подозрительный звук. Он засунул руку в карман, и мир тотчас сделался красным. Оставив свою ношу висеть в воздухе, Кирби вышел из домика. Никого. «Санбим» стоял рядом с домом, загораживая проезд, ключи торчали в зажигании. С дороги машину не могли увидеть: ее скрывала буйная тропическая растительность. Кирби собрался уже перейти в реальный мир и отогнать автомобиль от дороги, как вспомнил о висящей в воздухе Вильме. Он быстро вернулся в дом. Падая, девушка могла бы сильно разбиться. Снова пристроив ее поудобнее на левом плече, Кирби нащупал часы.

— Миссис О'Рурке все это совсем не понравится, — сказал Рене ему в спину.

— Мои друзья напали на вас неожиданно. Что вы, спрашивается, могли сделать?

— Гляди, она обязательно что-нибудь придумает.

Оставив угрозу без ответа, Кирби вынес Вильму из дома и осторожно положил ее на заднее сиденье «Седана». Затем отогнал «Санбим», вернулся, сел в «Седан», нацепил на нос темные очки, а на голову — бейсбольную кепку и вывернул на дорогу.

Проехав около полумили, он припарковался у первого подходящего мотеля.

За конторкой сидел старик портье. Один свободный номер оказался на первом этаже.

— Вы вместе с мадам? — портье взглянул Кирби за спину. — Где она?

— Спит в машине. Она очень устала.

Кирби расписался в регистрационной книге и заплатил вперед наличными. Затем подрулил вплотную к крыльцу, выйдя из машины распахнул входную дверь пошире, вернулся к «Седану» и, подняв Вильму с сидения, взял ее, точно ребенка, на руки.

Когда с Вильмой на руках он поднимался на крыльцо, то у распахнутой двери увидел портье, который поджидал его здесь.

— Действительно ли она устала, мистер? А может быть, она больна?

— Я же сказал. Она просто очень крепко спит.

— Поймите, я не хочу неприятностей. У нас приличное место. Где ваш багаж, мистер?

— В машине.

— Я хочу взглянуть на ваш багаж.

— Давайте сначала я отнесу ее в комнату.

— Лучше оставьте ее в машине. Если у вас нет багажа, вы ее никуда не понесете.

Кирби вернулся и опустил Вильму на сиденье. Вид ее и вправду не внушал доверия. Она казалась накаченной наркотиками. Впрочем, так оно и было.

Кирби подошел к багажнику и приподнял крышку, нажав одновременно на головку часов. Футах в сорока от них какой-то мужчина разгружал свою машину, и рядом с ним на асфальте уже стояло несколько чемоданов. Кирби выбрал два чемодана поменьше, отнес их к «Седану» и поставил в багажник. Завершив эту операцию, он вернулся в то же положение, в каком находился перед переходом в красный мир и до конца поднял крышку.

— У всех должен быть багаж, — сказал портье извиняющимся тоном.

— Безусловно, — подтвердил Кирби. Он снова взял девушку на руки. На этот раз она обняла его за плечи.

— Так хочется спа-а-ать, — пробормотала она, — так ужасно хочется спа-а-ать.

Портье внес чемоданы в номер. Кирби опустил Вильму на кровать. Она немедленно принялась звучно храпеть.

— Да, любит поспать, — усмехнувшись, сказал портье.

После того, как портье ушел, Кирби приоткрыл дверь, остановил время и подхватив чемоданы, с трудом потащил их обратно на улицу. Мужчина у автомобиля стоял с изумленным видом, нацелившись пальцем в сторону выгруженного багажа. Видимо, он пересчитывал чемоданы. Кирби поставил два позаимствованных за спиной мужчины и вернулся в мотель.

Когда он нажал на головку часов, дверь захлопнулась. Сняв с Вильмы туфли, Кирби написал короткую записку.

«Ты здесь в безопасности. Я вернусь как только смогу. Никого не впускай, не выходи из комнаты и никому не звони ни при каких обстоятельствах. Закрой дверь на цепочку. Я постучу сначала пять раз, а после паузы еще трижды. Кирби Винтер».

Забрав ключ от комнаты, Кирби тщательно запер дверь. Возле торгового центра он притормозил и, подойдя к телефону-автомату, позвонил в полицию. Кто-то, сообщил он, пытается вломиться с заднего хода в дом два-дробь-десять по улице Сансет. Веллерли, владелец дома, в настоящее время находится в отъезде.

Едва Кирби стали задавать вопросы, он повесил трубку.

Было без четверти четыре. Кирби направил машину на юг, в сторону Майами. Он понимал, что потратил слишком много времени на свое освобождение. Когда он находился в красном мире, время останавливалось, и тогда, если что-то нехорошее происходило с Бонни Ли, это тоже прекращалось. Но каждую минуту реальности он переживал как личную вину. При одной мысли о том, что сейчас могут с ней делать, ему отчаянно захотелось остановить время и пройти весь путь пешком. Силы его, однако, не были безграничны. Солнце почти зашло. Он обязан появиться в бухте до наступления темноты! Нельзя допустить, чтобы день закончился прежде, чем он проникнет на яхту. Нет уверенности, что он сможет разглядеть что-либо в темноте, в сумраке красного мира.

В отчаянной спешке он и не заметил, как женщина, ехавшая впереди, неожиданно нажала на тормоз. Взвизгнула резина колес, автомобиль Кирби ударился в задний бампер ее роскошного серого «Континенталя». Пока ошеломленный Кирби пытался понять, что произошло, женщина в ярости, размахивая руками и крича, выскочила из машины. Она уже была рядом, дверца его автомобиля распахнулась. Справа от себя он увидел полицейского, спешащего к ним.

Кирби схватил часы и остановил шум и движение. Потребовалось немалое волевое усилие, чтобы крепко утвердить в голове, что торопиться теперь нет никакой нужды. Столкновение произошло на средней полосе трехрядного шоссе, ведущего на юг. Вокруг застыли машины. Кирби вышел на дорогу и огляделся. В соседнем автомобиле с откидным верхом сидел за рулем невысокий человек. Чуть обернувшись через левое плечо, он смотрел на столкнувшиеся машины, на женщину, замершую в очередном вопле. Кирби вытащил коротышку из его автомобиля и отбуксировал к своему «Седану». Работа эта выходила у него теперь гораздо лучше: сказывался опыт. Устроенный за рулем «Седана», незнакомец по-прежнему смотрел назад через левое плечо. Чем большая поднимется неразбериха, тем легче будет скрыться, невольно рассмеявшись про себя, подумал Кирби и натянул свою бейсбольную кепку на голову коротышки, а сам нахлобучил его шляпу. Напоследок он вынул пистолет из кобуры подбегающего полицейского, вложил в его руки разгневанной женщины, направил дуло вверх и надавил на спусковой крючок. Сев за руль освободившейся машины с откидным верхом, Кирби привел мир в движение. Женщина выстрелила в воздух, опустила руку и уставилась на пистолет. Полицейский бросился к ней, хватаясь за пустую кобуру. Коротышка повернул голову, с изумлением оглядел столкнувшиеся машины, полицейского, женщину с пистолетом, выскочил из «Седана» и бросился бежать. Загорелся зеленый свет, и Кирби помчался дальше на юг, в полной уверенности, что в этой истории вряд ли когда-нибудь окончательно разберутся.

Немного не доезжая до бухты, в последних лучах заходящего солнца Кирби остановил машину у обочины, торопливо пресек движение времени и, скинув туфли, засунул их под рубашку. Сняв темные очки, он пошел по направлению к морю. Двигаться среди розовых неподвижных фигур было все равно, что гулять по мертвому саду, украшенному статуями. Иногда в спешке, Кирби задевал некоторые из них. Они стояли застывшие и нереальные. Мужчина разжигал трубку. Пламя казалось сделанным из розовой латуни. Женщина выпустила сигаретный дым изо рта. Дым неподвижно висел в воздухе, как странный полупрозрачный пластиковый плюмаж.

Кирби подошел к центральному причалу. Легкая, окрашенная розоватыми лучами заката зыбь замерла, как расплавленный свинец, застывший и отполированный.

«Глорианна» стояла у причала. Она оказалась совсем не такой большой, как Кирби предполагал — футов восемьдесят в длину, не больше. Лысый, усатый детина стоял на палубе и, сворачивая в бухту толстый торс, смотрел в сторону города, когда его настигло красное безмолвие. Каюты занимали значительную часть «Глорианны». Изящной яхта не выглядела, но имела высокую надводную часть и достаточную ширину, чтобы спокойно чувствовать себя в открытом море. Кирби по сходням поднялся на борт. Яхта содержалась в образцовом порядке: нигде ни соринки. Во всем сказывалось богатство хозяев. Кирби прошелся по палубе, но ничего интересного для себя здесь не обнаружил. Иллюминаторы были задраены, и он решил, что всюду в каютах установлены кондиционеры. Он попытался спуститься вниз, но не смог открыть ни одной двери: в красном мире масса его собственного тела оказалась слишком мала по сравнению с массой застывших в неподвижности предметов. Он становился мышью, которая пытается открыть холодильник. Тогда, определив, какая дверь скорее всего ведет к жилым каютам, Кирби вернулся в реальный мир. Вернулся ровно настолько, чтобы успеть ее немного приоткрыть.

Миновав дверь и оставив ее отворенной, Кирби спустился на несколько ступенек вниз по короткой лестнице и очутился в узком коридоре, идущим вдоль левого борта. Справа от него располагались каюты. Кирби двинулся вперед в поисках пассажиров. Последняя дверь оказалась приоткрытой. Приложив к ней плечо, Кирби с трудом сдвинул ее с места. Получилась щель, в которую он сумел протиснуться. Карла стояла в кроваво-красном тумане в четверть оборота к нему, с бокалом в левой руке, подняв правую на уровень лица. На ней было какое-то свободное и очень короткое одеяние; блестящие волосы ниспадали на плечи. Джозеф, в темном строгом костюме, в белой рубашке и с вышитым галстуком, прислонился к стене возле дивана, сложив на груди руки. На губах его застыла скептическая усмешка.

Кирби подошел к Карле и с близкого расстояния оглядел ее. Вновь, как когда-то в первый раз, его поразило, насколько совершенна, гладка и чиста была ее кожа. И он вдруг почувствовал, что ее тело, ее удивительно чувственное лицо снова манят и притягивают его, заявляя о своей непрекращающейся над ним власти. А он-то поверил, что после Бонни Ли Карла уже бессильна! Но вот, только увидев ее, он ощутил сладкую дрожь в коленях. Необходимо немедленно избавиться от этого наваждения! Утвердить обретенную свободу! Кирби через силу злобно усмехнулся и громко произнес:

— Привет, любовь моя! — И, протянув руку, погладил ее грудь.

Но с первыми звуками голоса усмешка исчезла с его лица. Слова казались такими же неживыми, как и все вокруг. Как будто и на них лег зловещий красный оттенок. А великолепная грудь походила на пластиковую чашку под металлической сеткой.

Он собрался уже повернуться и отправиться на поиски Бонни Ли, как тут ему пришло в голову, что он вполне может почерпнуть некоторые полезные сведения, подслушав их разговор. Они здесь оба, значит вряд ли сейчас происходит что-либо с Бонни Ли и Бетси. Кирби осмотрел роскошную каюту, подбирая укромное место, где он мог бы спрятаться, заглянул в шкаф, под диван. На судах меньшей вместимости всякое свободное пространство используется для размещения грузов, но «Глорианна» была достаточно просторна, и место под диваном оказалось незанятым. Значит, под диван? — спросил себя Кирби. А если его обнаружат? Да, но с часами в руках он остановит их при малейших признаках опасности. Не раздумывая больше, он полез под диван, устроился там поудобнее и включил реальное время.

В то же мгновение сверху полился поток слов на незнакомом ему языке. Кирби понял, что Карла о чем-то спрашивает у Джозефа. Потом услышал, как она пошла к двери и раздраженно захлопнула ее. Что-то скомандовала твердым голосом.

Джозеф равнодушно ответил.

— Я повторяю, Джозеф, говори по-английски! Так безопаснее. Никто не сможет подслушать. Интересно, почему открылась дверь? Единственные из экипажа, кто свободно владеют английским, это Рене и Рауль, а они на берегу. Что ты ухмыляешься? Я добилась кое-чего в жизни благодаря лишь тому, что никогда никому не доверяла.

— Даже самой себе, — съязвил Джозеф.

— В нашем деле нельзя не быть осторожным. И, пожалуйста, прекрати дурацкие шутки. Они не смешны. Подумай, самым тщательным образом мы готовились к борьбе с Креппсом, и всякий раз терпели постыдное поражение. Джозеф, я должна получить то, что давало ему такую силу.

Диван заскрипел — Джозеф сел на него. Кирби лежал на полу, прижавшись щекой к ковру, и ему были видны ноги Карлы. Ноги переместились и остановились напротив Джозефа. С иронией в голосе тот сказал:

— На что ты рассчитываешь? Прибор для чтения мыслей? Шапка-невидимка?

— Он читал наши мысли, Джозеф. Он предугадывал планы. Он был настоящий дьявол. У него что-то было. И оно теперь у Винтера. Но этому щенку далеко до старика. Именно сейчас, прежде чем он научится этим как следует пользоваться, у нас есть шанс им завладеть.

— Если только он знает, что это такое.

— Я убеждена, что знает. Я же рассказывала тебе, что он мне говорил.

— Он мог блефовать.

— В любом случае мы обязательно должны получить полную информацию.

Джозеф шумно вздохнул.

— Но все по-прежнему остается очень сложным. Я бы чувствовал себя намного лучше, если бы эта проклятая девчонка не соображала так быстро. Что, если она обратится в полицию? Это еще более усложнит дело.

Карла засмеялась и села рядом с Джозефом. Протянув руку, Кирби мог бы коснуться ее босых пяток.

— Будь спокоен, она не заинтересована в появлении полиции. То, как все это проделано, напомнило мне мои собственные похождения в далекой юности. Естественно, эти идиоты, которых ты нанял, не специалисты, но даже если б они и были достаточно компетентны, кажется мне, она все равно…

— Как же она все-таки с ними разделалась?

— У одного из них имелось укромное местечко, где он рассчитывал продержать ее до тех пор, пока мы смогли бы перевезти ее сюда. Там бы ее хорошенько подготовили, научили бы вести себя тихо и отвечать на все вопросы, которые ей задают, кротко и прилежно. Этот парень поделился со мной и описал мне свое местечко. Оно показалось вполне подходящим. Конечно, мне следовало предвидеть, что произойдет. Хотя бы по тому, как ловко она ускользнула от Рене и Рауля. Но в тот момент меня совсем другое беспокоило. Я боялась, что ее слишком сильно стукнули. По всему было видно, что она находится в глубоком обмороке: когда я поднесла к ее руке сигарету, она даже не пошевелилась. Следовало поразмыслить, как мы станем действовать, если она действительно серьезно пострадала. Квартирка, которую мы собирались использовать, расположена рядом с пляжем, на берегу канала. Мы смогли припарковать там автомобиль незаметно, так что никто не сунулся задавать лишних вопросов. Я просила их, чтобы они вытаскивали ее из машины как можно осторожнее. А дальше все произошло как в кино. Я ничего не успела сообразить, как уже сидела на земле. Один их твоих идиотов катался по асфальту и придерживал свои драгоценные места. Второй только тупо мычал. Он был напрочь ослеплен кровью, которая лилась у него из расцарапанного лба. А девка уже мчалась к каналу, перелезла через ограду и нырнула прямо в воду. К тому моменту, когда я подбежала к ограде, она доплыла уже до середины канала. И я осталась с носом, с ее дешевой сумочкой в руках и с разбитым задом. Нет, Джозеф, эта в полицию не пойдет! Она знает, кто такой Винтер. Она уже почуяла запах денег, и когда она совсем очухается, то постарается придумать способ заполучить его деньги себе. На полицию ей здесь не приходится рассчитывать. Я не знаю, давно ли знаком с ней Винтер, на то, что способности у нее блестящие — это бесспорно. Думаю, она может нам пригодиться. И куда больше, чем бедняжка Бетси. Используя Винтера в качестве приманки, мы, скорее всего, сможем поймать и ее. Я нашла в ее сумочке адрес и послала твоих идиотов наблюдать за ее домом. Они перехватят ее, если она туда возвратится.

— И привезут ее сюда?

— Конечно, нет! Отвезут на ту квартирку у канала и дадут нам знать, что они ее сцапали.

— А что если она вернется за Винтером?

— Рене уже получил инструкции. Они ее задержат.

— До чего меня утомляет эта страна! — вздохнул Джозеф. — В любой другой, достаточно цивилизованной, во всю эту историю были бы посвящены всего лишь несколько официальных лиц. И никакого шума. И ты точно знаешь, сколько кому заплатить. Здесь же, чуть что — принимаются трубить во всех газетах, и всякий болван на улице становится потенциальной проблемой. Нам ни под каким видом не следовало заниматься подобными делами здесь. Куда лучше получалось в других странах. Особенно в Испании. Хуан Марч помог бы нам во всем, и мы бы справились в два счета.

— Перестань жаловаться, дорогой. У нас не было выбора. К тому же, мы почти у цели. Винтер и Фарнхэм у нас в руках. У Бетси нет больше никаких шансов встать нам поперек дороги. Даже если не удастся поймать эту девчонку Бомонт, кто ей поверит? А если и поверят, мы уже будем вне досягаемости. Мы почти победили, Джозеф. Осталась самая малость. Поверь мне, все теперь пройдет так гладко, как мы планировали с самого начала. Помнишь? Еще до того, как началась эта дурацкая компания по поимке Винтера. Мальчишка доставил нам несколько неприятным минут. Но теперь все позади.

— Не нравится мне эта затея с контейнерами, — сказал Джозеф.

— А как еще нам доставить их на борт? В одиннадцать Дэниел подъедет к нам на грузовике, а к полуночи они уже будут сладко спать у нас под крылышком. Если полиция при обыске не смогла обнаружить секретную каюту, почему ты думаешь, что это удастся завтра таможенникам? Мы покажем им контейнеры, заполнив их предварительно каким-нибудь самым безобидным грузом, чтобы объяснить, что именно мы грузили на яхту ночью. И все, мы чисты! Дорогой Джозеф, когда эти две невинные овечки проснуться в своих уютных кроватках, мы уже уйдем далеко в море. А как они сюда попали и куда их везут, останется для них загадкой. Когда же со всеми делами будет покончено, я думаю, миссис Фарнхэм многому научится в кубрике у нашей команды. Если, конечно, у тебя нет на этот счет собственных планов.

— Ее фотография меня не вдохновляет, дорогая.

— Она худосочная, малокровная и чопорная паршивка, дорогой, с жарким темпераментом и гипертрофированным представлением о девственности. Но она стройна и неплохо двигается. Сомневаюсь, что ты, даже с твоими талантами, сможешь обольстить ее.

— Это вызов, моя дорогая?

— Я-то, конечно, смогла бы, но это было бы уже совсем другое дело.

— Я подумаю. Но окончательное решение приму лишь после того, как посмотрю на нее.

— Ты теряешь вкус к приключениям, Джозеф.

Карла рассеялась, послышался шорох одежды и ее пятки исчезли из виду.

— Гораздо более приятно другое, — произнес он слегка приглушенным голосом, — чем старше я становлюсь, тем труднее меня заинтересовать чем-то второсортным.

— Тем не менее, ты не перестаешь искать чего-то и заниматься сравнениями.

— Чтобы убедить нас обоих. Так же, впрочем, как и ты.

— Как ты благороден, дорогой!

Вспотевшими пальцами Кирби остановил надоевший ему спектакль и потихоньку выбрался из-под дивана. Карла выскользнула из своего одеяния. Ее голова была запрокинута назад, глаза закрыты, а губы разомкнуты в улыбке. Рядом с ее наготой строгий костюм Джозефа смотрелся явно не на месте. Кирби подошел к двери и еще раз оглянулся на них. Закрытая дверь преграждала путь. Оставалось снова применить испытанный прием: перейти на мгновенье в реальный мир и открыть ее хотя бы на полдюйма. Они не успеют его заметить. Операция удалась, и уже в красных сумерках он отворил дверь настолько, что смог выскользнуть в коридор. Оказавшись снаружи, он напрягся и проделал обратную операцию. Закрыть ее на защелку он не смог, но прикрыл почти полностью. Еще несколько секунд реального времени он потратил на то, чтоб проверить двери, ведущие в остальные четыре каюты. Три из них оказались пусты, а четвертая — заперта.

Несколько долгих минут Кирби провел в реальном времени, в любой момент готовый его остановить. Прислушиваясь к каждому шороху, он лихорадочно размышлял над тем, что теперь предпринять. Со стороны палубы не доносилось ни звука. Обдумав наконец свои действия, Кирби вернулся в красный мир. Дверь кают-компании, по-прежнему лишь притворенная, не представляла серьезной преграды. Костюм Джозефа, разложенный аккуратнейшим образом, покоился на стуле. Одного короткого взгляда в сторону дивана оказалось достаточно, чтобы Кирби понял, что он навсегда и бесповоротно освободился от одержимости Карлой. Пораженный увиденным, он поспешил отвести глаза. Сцена была безобразная и вместе с тем смотрелась до того нелепо, что так и тянуло улыбнуться, несмотря на стыд, неловкость и отвращение. Никогда бы Кирби не подумал, что со стороны это выглядит настолько непоэтично. Вспомнился почему-то дешевый балаган, где жалкие, несчастные, отвратительно размалеванные клоуны бессмысленно колотят друг друга по головам пузырями с водой. Больше всего поражала абсолютная серьезность и глубокая сосредоточенность обоих участников этого действа.

Пока Кирби разбирался со свинцовыми складками делового костюма мистера Джозефа Локордолоса, он пришел к выводу, что подобного рода зрелища не стоят шахматных турниров. Где-то, в одном из карманов костюма, обязательно должны лежать ключи. Неожиданно одна мысль болезненно пронзила его. Когда он и Бонни Ли — неужели они тоже…

Увы, как ни досадна была истина, приходилось ее признать. Еще на один шаг он приблизился к пониманию человеческой расы, смешной, претенциозной, склонной к самообману, и пойманной в капкан собственной плоти.

В конце концов Кирби обнаружил то, что искал. Золотое кольцо, а на нем — шесть ключей. Вытащив ключи из кармана, он оставил их висеть в воздухе, а сам стал разглаживать вздувшийся и перекореженный костюм. Закончив с этим делом, Кирби взял ключи, с трудом распахнул тяжеленную дверь, вышел и, навалившись всем телом, снова закрыл ее. На спортсменку-Карлу и Джозефа — любителя приключений он больше ни разу не оглянулся.

Возле запертой каюты Кирби стал подбирать ключ. Подошел из связки самый маленький. Кирби возвратил ход времени — ключ повернулся, замок щелкнул и дверь открылась. Бетси, в полнейшем изумлении, уставилась на него. Она стояла возле иллюминатора и только что смотрела сквозь толстое стекло на море. Ее рыжеватые волосы были всклокочены, лицо — бледно, глаза — не накрашены. Светло-оранжевый вельветовый комбинезон с короткими рукавами и длинной молнией висел на ней мешком, точно с чужого плеча. Талию тесно охватил ремень с большой серебряной пряжкой.

— Что, черт возьми, ты здесь…

Кирби поднял палец к губам, осторожно прикрыл за собой дверь и запер ее на ключ изнутри. Когда он снова посмотрел на Бетси, та попыталась улыбнуться, но вместо улыбки из глаз у нее побежали слезы. Странно покачиваясь, она подошла к Кирби и уткнулась лицом ему в грудь. Он ласково обнял ее за плечи. Девушка дрожала и, крепко прижимаясь к нему, беззвучно плакала. От нее исходил какой-то кислый запах; он подумал, что это, должно быть, запах страха и боли.

Наконец Бетси высвободилась, сделала неверный шаг к кровати и, тяжело опустившись на нее, упала головой в колени.

Но уже спустя несколько мгновений она опять выпрямилась и все-таки улыбнулась, немного смущенной улыбкой.

— Извини. Я чуть не упала в обморок, а этого со мной никогда не случалось. — Ее лицо странно передернулось. — Боюсь, что я совсем на себя не похожа. Она — чудовище. Мне было так больно!

Кирби присел рядом на кровать.

— Это моя вина.

— Нет, — жестко возразила Бетси. — Моя. Это я хотела перехитрить ее. Я думала, у меня получится. Не могла поверить, что она действительно может со мной что-нибудь такое сделать. А когда поняла, что она способна на все, то возомнила, будто я ужасно стойкая и храбрая. Прямо Жанна Д'Арк, осужденная на костер! Мне стыдно, Кирби. Я рассказала ей, где она может найти тебя и Вильму. Пожалуйста, прости меня.

— Ты должна была сразу рассказать ей все.

— Думаю, что в следующий раз так оно и случится. Оказалось, что добиться этого нетрудно, совсем нетрудно. Достаточно поднести электроды к самым чувствительным местам и начать потихоньку увеличивать ток. А дальше: либо говори, либо твои собственные мышцы разорвут тебя на части. Главное, что никаких следов. Она — дьявол, Кирби! Не понимаю, как ты пробрался сюда. Они — где?

— Говори потише, Бетси. Они в кают-компании. Все в порядке.

— А Вильма, она ничего не знает, Кирби! Я ее расспрашивала. Боже мой, она — такая педантка. И страшно преданная, просто невероятно. Но она не верит, что существует какая-то специальная штука, за которой они охотятся. Если она у нее и есть, то ей самой об этом ничего неизвестно. Где она?

— В безопасном месте. По крайней мере, пока в безопасном. Они схватили ее, Рауль и Рене, но потом…

— Я помню Рене. А Рауль, наверно, новенький. Рене сильный, хитрый и жестокий. Предан Карле до гроба. Мне никогда не нравилось, как он на меня смотрел.

— Они поймали нас обоих в доме, где остановилась Вильма. Но нам удалось бежать от них.

Бетси удивилась.

— И бежать от них, и пробраться сюда на яхту, в каюту? Здорово! Очень здорово, Кирби. Похоже, я тебя недооценила.

— Джозеф с Карлой еще не знают, что я улизнул от Рене и Рауля. Они собираются доставить меня и Вильму сюда сегодня ночью в контейнерах.

— А ты не боишься, что, пробравшись сюда, уже выполнил за них эту работу?

— Нет, не думаю. Все будет в порядке, Бетси. Видишь ли, мне удалось найти то, за чем они охотятся.

— Удалось?

— Я не знаю еще, как мне быть с полицией, со всеми этими обвинениями, розыском. Я не думал об этом. Но вот выбраться с тобой отсюда я сумею.

— Что же это за штука? Какая-нибудь хитрая машинка для чтения мыслей? Или может, устройство, которое умеет проделывать дырки в бортах яхт?

— О! Теперь ты стала похожа на себя.

— Да, я недоверчива. Покажи мне, что это за устройство.

— Видишь ли, честно говоря, я не знаю, как оно работает. Я еще не научился извлекать из него максимальную пользу. Поэтому определенные трудности, конечно, имеются. Но, так и быть, я покажу тебе. Оно… оно может напугать, Бетси. Я предупреждаю тебя. Оно может очень сильно напугать, потому что нарушаются, как бы это получше выразить, самые основы человеческого бытия. Ты обещаешь мне не впадать в истерику, если оно тебя напугает?

— Истерика? Это роскошь, которую я не могу себе позволить, Кирби Винтер.

— Ну хорошо. Все, что тебе следует знать — это окончательный результат. — Кирби вынул часы.

— Ты хочешь сказать, что это как-то связано с этими старыми…

Он остановил движение времени и постоял, раздумывая, стоит ли сразу открыть ей все или же дать возможность осмыслить происходящее постепенно. В конце концов он решил, что нервная система у нее достаточно прочная, чтобы справиться с неожиданными потрясениями. Тогда он медленно поднял с кровати застывшее тело девушки и осторожно посадил на стул. Затем отошел к двери и включил время.

— …часами, — договорила Бетси незаконченную фразу и тут же подпрыгнула от неожиданности, смертельно побледнев. Затем плотно зажмурила глаза, снова открыла их и тогда только посмотрела на Кирби.

— Боже мой! — растерянно прошептала она. — Что это со мной? — И, оглядевшись, внезапно нахмурилась. — Я что, потеряла сознание? А ты в это время…

— Нет. Все произошло мгновенно.

— Но когда-то ты успел перенести меня сюда, а сам отойти к двери. — Бетси задумалась. — Ты говоришь: мгновенно? Ну хорошо. Хоть я и не понимаю… Ты сам это сделал или они? — Она указала на часы в его руках.

— Сам.

— Но как же ты перенес меня?

— С трудом, — улыбнулся Кирби.

— И ты можешь перенести, вынести все, что угодно?

— Ну, мои возможности, конечно, не безграничны. Но плиту, скажем, из чужой кухни я бы, наверно, смог вынести.

— И это мгновенно. То есть время, получается, останавливается?

— Именно.

— И меня ты можешь пронести мимо кого угодно, и никто ничего не заметит?

— Не больше, чем ты сама.

Бетси медленно задумчиво кивнула головой.

— Да! Твой уважаемый дядюшка, друг мой, имел в руках страшное оружие. Теперь я понимаю: преимущество перед прочими смертными колоссальное. Оно открывало такие возможности, перед которыми двадцать семь миллионов, которые он раздал, выглядят жалкими грошами. Но почему он не захотел стать властителем мира? Это было вполне в его силах.

— Может, ему быстро наскучило бы править миром. Может, ему больше нравилось быть Санта Клаусом. Или же он просто скрывал свою силу, чтобы скрыть ее источник. Чтобы другие не начали исследования в том же направлении.

Бетси снова кивнула.

— Карла убеждена, что ей есть за чем охотиться. Она от тебя не отстанет.

Выражение лица девушки переменилось, едва только ей вспомнилась Карла. Она теперь твердо посмотрела на Кирби.

— Одно мы с тобой знаем наверняка, Кирби Винтер. Подобная вещь никогда не должна попасть в руки моей тетки. Никогда! Она будет пользоваться ею без всякой осторожности и почтения, не зная ни удержу, ни стыда, ни пощады.

Неожиданно из коридора донесся громкий топот; крики и команды раздались у самой двери, а затем и саму запертую дверь потрясли несколько тяжелых ударов.

Над кроватью что-то засвистело, щелкнуло, и вкрадчивый голос Карлы заполнил каюту.

— Милые овечки! — произнес этот голос. — Какая удача, что я оставила микрофон включенным! Как я рада, что у нас хватило терпения дослушать до конца. А Джозеф ухитрился даже записать почти весь разговор на магнитофон. Если мы и упустили кое-какие детали, пленка всегда в нашем распоряжении. Мы сможем прокрутить ее разок-другой, и все встанет на свои места. Впрочем, и без того мы слышали вполне достаточно. Как ты сказал, дорогой? Возможность остановить время? Я теряю всякое уважение к Омару Креппсу. Обладать таким устройством и добиться столь немногого! Вот старый осел! Кстати, Кирби, удары, которые ты только что слышал, произведены посредством довольно тяжелых бревен. Сейчас они упираются в дверь вашей каюты и по моей команде тотчас продолжат свое дело. Ты в ловушке. Надеюсь, от твоих чудес стены не расплавятся. Ситуация для тебя, по меньшей мере, патовая. Но, во всяком случае, у нас есть время. Мы можем не торопясь все обдумать и обо всем договориться, к взаимной выгоде сторон.

Кирби, уже успевший прийти в себя, посмотрел на Бетси. Ее глаза были закрыты, в отчаянии она кусала бескровные губы.

— Я и не подозревала, — горестно прошептала она. — Зная ее коварство, я должна, должна была догадаться! Обязана была догадаться!

Кирби подошел к ней и ободряюще прошептал на ухо:

— Спокойно. Все, что нам нужно — это как-то заставить их открыть дверь каюты.

— Как забавно, — продолжала Карла, — ведь ты уже показывал мне эти золотые часы, дорогой Кирби. А маленький телескопчик — какая гениальная отвлекающая деталь! Всем хочется первым делом заглянуть в него, а часы как-то сразу забываются. Признаюсь, я терялась в догадках. Может, думала, какой-нибудь листочек с инструкциями, как вести себя, или с заклинаниями, или с какими-нибудь формулами. Я рассчитывала на что-то вроде этого. Но часы гораздо удобней и практичней. И вид у них совершенно безобидный. Что ты говоришь, Джозеф? Подождите минуточку, мои дорогие.

— Проклятая ведьма! — крикнула Бетси.

— У Джозефа появилась отличная идея. Мы прожжем в стальной двери маленькое отверстие, чтобы вы могли передать через него часы. Иначе, боюсь, вас ждут весьма неприятные перспективы.

Когда голос Карлы умолк, Кирби решительно ответил:

— Прежде чем отдать их вам, я позабочусь о том, чтобы вы никогда уже не смогли ими воспользоваться. Я буду бить ими о дверь до тех пор, пока они не превратятся в никому не нужный хлам.

— Ты решил стать собакой на сене? — спросила Карла.

— Именно так.

— Ты неплохо блефуешь, Кирби.

— Никакого блефа, Карла. Я заражен хронической болезнью, которая называется чувством ответственности. Я очень благородный человек. Лучше я уничтожу их, чем отдам вам.

— Благородство? Глупое слово, — сказала Карла. — Разве это не болезнь, свойственная лишь розовому возрасту? Ты должен бы ее уже перерасти, Кирби.

— Она у меня затянулась, миссис О'Рурке. Но вы можете проверить, если в этом сомневаетесь. Однако предупреждаю: в ту минуту, когда вы начнете делать отверстие, я превращу их в золотую блестящую лепешку.

Ответа не последовало.

— Ты испортил ей настроение, — прошептала Бетси.

— Да, ей есть о чем подумать, — ответил Кирби твердым голосом. — Я поступлю именно так, как обещал. Значит, никому больше не суждено воспользоваться этими часами.

Карла вновь вступила в разговор:

— Это ужасно разозлило бы меня, Кирби, — сказала она с мягким укором в голосе. — Я думаю, что тогда вы оба умрете в страшных мучениях. Несчастной Бетси придется разделить с тобой последствия твоего героизма. И мисс Бомонт. И мисс Фарнхэм. На тебе, дорогой Кирби, лежит очень тяжелая ответственность. Я знаю, что это не может не беспокоить тебя.

Когда шипение в микрофоне прекратилось, Бетси спросила невольно задрожавшим голосом:

— А что если он отдаст их тебе, Карла?

— Тогда ты свободна, моя дорогая. И немалая сумма в придачу. Я не люблю мелочиться.

— Она не оставит живых свидетелей, — шепнул Кирби.

Посидев несколько мгновений в неподвижной задумчивости, Бетси мрачно кивнула.

Карла зловеще рассмеялась.

— Вы мне не верите? Ваше право. Но, как минимум, я могу вам обещать быструю и безболезненную смерь. Согласитесь, это тоже немало. Вы даже не почувствуете, как это произойдет. У вас достаточно времени, чтобы все как следует обдумать, мои дорогие. Никто не поднимется на борт яхты до тех пор, пока мы не попросим разрешение у властей на отплытие. Так что обсудите свое положение, а когда решите, мы поговорим.

— Карла! — позвала Бетси. — Карла!

Микрофон молчал.

12

Бетси Олден, подняв широко открытые глаза к потолку, неподвижно лежала на койке. Ее лицо ничего, кроме покорности судьбе, уже не выражало. Кирби Винтер продолжал непрерывно мерить каюту быстрыми шагами. Он уже обследовал ее всю, так тщательно, как только мог. На стене висела небольшая аптечка, а за выдвигающейся дверью располагался туалет. Два наглухо задраенных иллюминатора, были слишком узки для побега, даже если бы ему удалось как-нибудь разбить толстое стекло. Он нашел кондиционер и вентиляционные решетки, но и они не оставляли шансов на побег. Дважды он переходил в красный мир. Там лучше думалось.

Одна идея, которая пришла ему на ум несколько минут назад, казалась все более осуществимой. Кирби сел на койку рядом с лежащей на спине Бетси и тихо сказал:

— Послушай, я, кажется, кое-что придумал.

— Ничего не выйдет, — вяло и безучастно ответила Бетси.

— Но послушать-то ты можешь.

— Все кончено, Кирби. Они убьют нас.

Он взял ее за плечи и сильно встряхнул. Но глаза девушки смотрели с прежним равнодушием. Тогда, размахнувшись он влепил ей увесистую пощечину.

— Черт возьми, Бетси, послушай меня, наконец!

Наклонясь к ней, он вполголоса изложил свой план. План казался настоящим безумием, добровольным самоубийством, но сама Бетси давно уже ничего разумного предложить не могла. Это был последний выход, последняя надежда, и Бетси принялась активно помогать Кирби. Вдвоем они намочили одеяла с кровати до такой степени, что с них текла вода, и расстелили в углу каюты. Затем Бетси помогла навалить перед дверью матрас, простыни, подушки и все горючие предметы, которые только обнаружились в каюте. Огонь долго не разгорался. Когда наконец они убедились, что пламя уже не погаснет, то отбежали в дальний угол, накинули на себя мокрые одеяла и приготовили мокрые полотенца, чтобы прикрывать ими лицо. Каюта быстро заполнилась дымом.

Неожиданно ворвался голос Карлы, полный ядовитой злобы:

— Очень умно, дорогие мои! Но это не сработает, не надейтесь. Вы зря жжете ваши тряпки перед вентиляционным отверстием.

Тут Кирби принялся громко кашлять, стараясь создать впечатление, что он окончательно задыхается. От жара мебель начала звучно трескаться, и он надеялся, что Карла слышит это. Он подтолкнул Бетси. Та давно уже приготовилась к исполнению своей роли и ждала только сигнала. Она немедленно испустила вопль такой силы, что на мгновенье Кирби испугался, не дошел ли огонь до нее в действительности.

— Помогите! — дико выла Бетси. — Помогите! Выпустите меня отсюда!

Взвыв еще несколько раз, она перешла на какие-то неописуемые безумные всхлипы.

Кирби услышал возню в коридоре. Он уже знал, что последует дальше. Они потрогают стальную дверь и убедятся, что она раскалена. Положение наступало критическое: накинутые одеяла почти не спасали от жара, от них парило. Решающий момент был близок. В коридоре послышались крики, стук, дверь (задвижку Кирби отодвинул еще прежде, чем разжег огонь) распахнулась, и как раз в то мгновение, когда он уже нажимал на головку часов, что-то направленное в его сторону метнулось из мрака коридора, и он услышал резкий хлопок. Пламя застыло, дым неподвижно повис в воздухе, жар мгновенно исчез. Одеяло казалось тяжелым дубовым корытом. Кирби с трудом вылез из-под него и вышел в коридор. Джозеф стоял перед распахнутой дверью, окруженный застывшими языками пламени, прицелившись из пистолета с длинным дулом как раз в то место, где под одеялом скрючился Кирби. Из дула вырывался огонь. Стоя в облаке дыма, Кирби пошарил в воздухе и наткнулся рукой на оставленную пулю. Если считать, подумал он, что скорость пули тысяча футов в секунду, ей оставалось пролететь футов семь, прежде чем попасть мне прямо в лоб. Замешкайся я на семь тысячных секунды…

Кирби почувствовал, что по спине пробежал холодок. Вдруг, к своему удивлению, он заметил, что пуля явно движется. Взглянув на часы, убедился, что у него есть около получаса. Пуля была первым самостоятельно движущимся предметом, который он видел в красном мире. Он подошел ближе и, пока считал до десяти, пуля переместилась почти на дюйм. Теперь он мог определить коэффициент пересчета времени между двумя мирами. Фут за две минуты. Две минуты составляют одну тысячную секунды реального времени. Таким образом, один час времени в красном мире приблизительно равен трем сотым секунды во времени реальном. Подсчитав, Кирби даже вздрогнул. Когда он возвращался в комнату, повисшие клочья дыма тягучей паутиной противно облепили лицо. Освободив Бетси из-под одеяла, он поднял ее на удобную для переноса высоту и, наклонясь пониже, чтобы уберечься от неприятных клочьев, потащил мимо Джозефа в коридор. Карла стояла за дверью с выражением беспокойства на лице. Чувство, которое он испытывал к ней сейчас, не было ни страхом, ни ненавистью, ни злостью. Она просто бесконечно раздражала его. Он оставил Бетси висеть в воздухе, а сам вернулся назад в каюту, поймал свинцовую улитку, вынес ее в коридор и, направив прямо в Карлу, изо всех сил толкнул. Пуля остановилась в дюйме от загорелого лба. Затем Кирби согнул руку Джозефа так, что дуло с голубым язычком пламени оказалось в полудюйме под его подбородком, и нажал на палец, лежащий на курке. Теперь можно было уходить. Он оттащил Бетси к лестнице, ведущей на палубу, поднялся по ступенькам и увидел, что дверь приоткрыта. Увеличив проход, вернулся за Бетси и вынес ее на палубу. Снаружи стояли сумерки, солнце уже взошло, но видимость оказалась гораздо лучше, чем Кирби предполагал.

Он тащил Бетси, через шаг спотыкаясь. Усталость и нервное напряжение давали о себе знать. Его могло хватить еще ненадолго. Но прежде чем он совсем обессилит, он должен найти безопасное место. Сойдя с причала в темноту, Кирби поставил Бетси на ноги и прислонил к стволу дерева. Затем посмотрел на циферблат золотых часов и увидел, что остается еще несколько минут. Большой палец уже лежал на головке, но ощущение было такое, как будто — на спусковом крючке. В сущности, так оно и получалось. Они заслужили смерть. Но в то же время Кирби почему-то чувствовал себя неуверенно, как будто это ему в лоб направилось незримое дуло. Как будто одним движением пальца он и себя обрекал на смерть. Имеет ли он вообще право выносить другим смертный приговор?

И тут, несмотря на усталость, он почувствовал необыкновенный подъем душевных сил. Бонни Ли была свободна, Вильма и Бетси — в безопасности. Мир опять лежал у его ног, никто и ничто не могло его остановить. Кирби быстро повернулся и со всех ног помчался обратно сквозь кровавый сумрак, взлетел на палубу. Обычного сопротивления в воздухе он точно не чувствовал. Свинцовая пуля уже почти касалась гладкого загорелого лба Карлы. Кирби оттолкнул ее в сторону. Затем сдвинул дуло пистолета в руке Джозефа и отошел на несколько шагов. Красное время кончилось. Пистолет выстрелил, затрепетали языки пламени. Лицо Карлы исказилось тревогой. Кирби снова перешел в красный мир, оставив движения и звуки. На Джозефа и Карлу он посмотрел теперь совсем по-новому, так, как, вероятно смотрел на них прежде его дядюшка. Смешные люди! Смерть слишком славный конец для них, они его не заслужили. Золотые часы обеспечивали куда более достойное наказание. Но сейчас он слишком устал. Найдя пустую каюту, Кирби устроился поудобнее, сдвинул серебряную стрелку назад до отказа, расположил в воздухе в нескольких дюймах над грудью тяжелую пепельницу и тотчас заснул.

Пробудился он через час заметно посвежевшим. Снова остановив время, отправился взглянуть, что можно сделать с Карлой и Джозефом. Карлу он вынес с яхты и потащил к тому месту, где оставил Бетси. Та успела уже сделать несколько шагов в сторону и выглядела страшно удивленной. Джозефа Кирби пока оставил стоять в коридоре. Он по-прежнему еще не придумал, какое наказание им определит, и потащил тело Карлы дальше, в сторону ближайшего перекрестка, оглядываясь по сторонам в надежде, что обстоятельства подскажут необходимое решение. Так и случилось, едва он увидел грузовик, остановившийся на перекрестке перед светофором. Большой крытый военный грузовик. Кирби заглянул в кузов. Около сорока военных моряков расселись по скамейкам вдоль бортов кузова. Они не выглядели застенчивыми новобранцами, эти опытные, заматерелые на службе, бронзоволицые ребята, которым не свойственно теряться ни в какой ситуации.

Кирби медленно принялся раздевать распростертую в воздухе Карлу. Ему стало даже немного стыдно, что после стольких эротических снов и мечтаний, теперь, глядя на ее тело, он не испытывает никаких чувств и желаний. В последний раз полюбовавшись ее прекрасным сложением и великолепной кожей, он спокойно подтолкнул тело вверх, неторопливо забрался на борт грузовика, поднял Карлу за собой, аккуратно положил ее на сдвинутый ряд колен, слегка надавил сверху и спрыгнул на асфальт. У нее будет, подумал он, несколько незабываемых часов. Отойдя в сторону, Кирби прощально оглянулся на грузовик, на живописную группу, точно изваянную из красноватого мрамора, на скучающие мужские лица, обладатели которых еще не ведали о щедром подарке, который им только что сделан. Если он правильно представляет их реакцию, то первое, что произойдет — женщине хорошенько зажмут рот крепкой волосатой рукой.

Чтобы избавиться от Карлы, потребовалось двадцать минут. Теперь он отправился за Джозефом. Этого не только тащить оказалось гораздо тяжелее, но и придумать ему урок, который бы он надолго запомнил, было непросто. С превеликим трудом дотянув тело Джозефа до перекрестка, Кирби оставил его висеть в воздухе, а сам отправился на разведку — оглядеть окрестности и определиться. Невдалеке он заметил вывеску какого-то бара. Через заднюю распахнутую дверь проник внутрь, по коридору прошел мимо кладовой и небольшой пустой комнатки неизвестного назначения. Дверь туда была приоткрыта, а ключ торчал в замке. Среди женщин за столиками и возле стойки Кирби выбрал трех. Все без обручальных колец, разодетые, ухоженные, уверенные в себе, с надменными и самодовольными лицами. Что-то одинаково агрессивное проглядывалось в них. Все три не первой свежести, но тщательно намазанные и припудренные, смотрелись они достаточно привлекательными. Одну за другой, Кирби перетащил их в коридор, раздел по очереди, внес в маленькую пустую комнату и расставил по углам. Он так уже наловчился делать это, что мог бы наверняка зарабатывать себе на жизнь оформлением витрин. Раздев третью, он даже замер: на самом неожиданном месте у нее красовалась поразительная татуировка.

Когда он, наконец, притащил с перекрестка Джозефа, времени оставалось совсем мало. Кирби торопливо раздел его, затолкнул в комнату к новым знакомым и медленно прикрыл дверь. Одежда осталась висеть в воздухе. Он попытался повернуть ключ в замке, но из этого ничего не вышло. Так или иначе, время все равно кончилось. Кирби перешел в обычный мир, повернул ключ и, вынув его из замка, немедленно переключился обратно, чтобы успеть вернуться к Бетси. Когда он вторично нажал на головку, умолкли крики и визг, поднявшиеся было в запертой комнате. Разбросанная одежда упала на пол, усеяв весь коридор.

Кирби не терпелось вернуться к тому месту, где он оставил Бетси. Подойдя к ней, он включил реальное время. Увидев его, девушка громко воскликнула от неожиданности.

— К этому никак невозможно привыкнуть! Проклятая штука! Но она работает!

Кирби взглянул в сторону перекрестка. Загорелся зеленый свет. Военный грузовик медленно двинулся прочь. Он повернулся, чтобы посмотреть на яхту. Клубы дыма густо поднимались на фоне сумеречного неба и моря. Донесся вой приближающихся сирен.

— Сработала, — ответил он.

— Мы чуть не сгорели заживо, а ты тут стоишь и усмехаешься, как последний дурачок! Что с тобой случилось?

— Мы не только чуть не сгорели, нас еще чуть не застрелили.

— Застрелили?

— Эта часть событий, дорогая Бетси, прошла без твоего участия.

На измученном лице девушки промелькнуло вдруг странное зловещее выражение.

— И ты вынес меня оттуда, пройдя мимо них?

— Да.

— А они просто… просто стояли?

— Как статуи.

Она подвинулась ближе.

— Ты мог бы их убить?

— Да. Мог бы.

— Но ты этого не сделал?

Кирби невольно отметил, что у нее ужасно уродливый рот. Они стояли возле маленькой стоянки для машин, немного в стороне от освещенной магистрали, по которой с шумом проносились автомобили. Ее измятый оранжевый комбинезон пах дымом. Волосы растрепались, а лицо было испачкано сажей.

— По правде говоря, такая мысль у меня возникала.

— Ты болван! Идиот! Зачем ты оставил их в живых? Сейчас же снова останови все, слышишь меня? Беги на яхту и убей их. Никто ничего не сможет доказать. Иди и убей их обоих. Они никогда не сдадутся. До тех пор, пока не умрут.

Глядя на кричащую Бетси, Кирби вспомнил, как близок он был к совершению того, к чему принуждала она его теперь. Но тогда все бы изменилось, весь мир, часы, Бонни Ли — все стало бы совершенно иным. И он навсегда бы потерял одну из самых главных и чудесных возможностей, которые только открываются перед человеком, способным останавливать время возможность веселиться со спокойным сердцем, невинно шалить и проказничать. Бонни Ли сразу инстинктивно поняла это. Убийство, пусть даже убийство отъявленных злодеев, превратило бы часы в источник постоянной вины. Да и кроме того, владелец часов все равно вне досягаемости для своих врагов — их вовсе не нужно убивать.

— Дорогая Бетси, — прервал он девушку, — Карле и Джозефу сейчас не до нас. Они очень заняты.

— Заняты!?

— Тетя Карла катается на грузовике и наслаждается приятным вечером, а Джозеф знакомится с новыми друзьями.

— Ты ведешь себя так, как будто все это шутки! — с яростью воскликнула Бетси.

Кирби услышал крики, доносившиеся с причала. Появились пожарные машины. Кирби решительно взял Бетси под руку и повел ее прочь. Она покорно двинулась за ним. По пути Кирби старался держаться темных, немноголюдных улиц. Когда они подошли к торговому центру, выяснилось, что магазин уцененных товаров еще не закрыт. Оставив Бетси в тени, он переместился в мир красной тишины и вошел в магазин. Найти подходящую одежду для себя оказалось делом нетрудным. Сандалии он постарался выбрать полегче. Здесь же переодевшись, Кирби выбрал вещи для Бетси и сложил их в небольшой чемоданчик. Он понимал, что не следует брать то, что привлекает внимание. Это должно войти в привычку. Основные принципы пользования золотыми часами уже начинали усваиваться. Не следует понапрасну пугать ни в чем не повинных людей. С Карлой и Джозефом пришлось этот принцип нарушить. Матросы, те вряд ли станут особенно интересоваться происхождением свалившегося с неба подарка. Им будет не до того. А в барах и так происходит немало труднообъяснимых вещей.

Возвращаясь назад к Бетси, Кирби не побеспокоился о том, чтобы появиться в том же месте, откуда он исчез. Бетси сильно вздрогнула, и он еще раз сказал себе, что строгое подчинение правилам должно стать для него привычкой. В небольшом безлюдном скверике Кирби остановился, раскрыл чемоданчик и поставил его на скамейку. Бетси взяла принесенную им одежду и отправилась переодеваться. Грязный комбинезон она оставила в кустах и вышла оттуда в легком дешевом платье и кофточке поверх него. У фонтана она привела себя в порядок, воспользовавшись зеркальцем и губной помадой, также украденными из магазина. Теперь они рискнули взять такси, но остановиться Кирби попросил в квартале от отеля «Бедлайн». Здесь они договорились, что Бетси пойдет в отель одна и снимет номер на фамилию, которую тут же придумали. Подождав минут десять, Кирби остановил время и направился вслед за ней. Заглянув в регистрационную книгу, он выяснил, что ей дали номер 303. Он поднялся по лестнице. Как они и договаривались, дверь осталась открытой. Когда он материализовался перед ней на этот раз, ее испуг был гораздо меньшим. Кирби затворил дверь и весело произнес:

— Вы делаете успехи, мисс Бетси.

— Я просто слишком устала, чтобы как-то реагировать на эти фокусы. Кстати, а что представляет из себя мир, когда… когда ты делаешь это?

— Абсолютная тишина. Красный свет. Полное отсутствие движения. Похоже на странный сон.

— Все это, наверно, очень страшно? Или это глупый вопрос?

— Нет, что ты. Это вовсе не глупый вопрос. Тот мир действительно может быть страшным. Но несколько не в том смысле… Понимаешь, красный мир усиливает в десятки раз все твои качества. Потому что это полная свобода. Ты можешь исполнить все свои мечты. Даже если твои мечты болезненные и страшные, ты и их можешь исполнить. И тогда болезненными и страшными будут последствия. В некотором роде это напоминает обладание безграничной властью. Впрочем, у меня не было времени по-настоящему все это обдумать. Да и сейчас, признаться, нет времени. Здесь ты будешь в безопасности, а мне нужно найти девушку.

— Тебе… нужна девушка? Любая?

— Нет, конечно. Я хочу найти одну девушку, вполне определенную.

— У тебя лицо испачкалось.

— Да? Знаешь, я, пожалуй, воспользуюсь правами гостя и первым приму душ.

— Конечно. Если хочешь…

Кирби наскоро принял душ и снова влез в украденную одежду. Но когда он сунул руку в карман, где были часы, то вдруг обнаружил, что часы исчезли. Почувствовав, что весь покрывается холодной испариной, Кирби выскочил из ванны и опрометью кинулся в комнату. Бетси сидела на краю кровати, держа часы на вытянутой руке, и задумчивым остановившимся взглядом смотрела на них.

— У меня не хватило смелости, — прошептала она.

— Что ты собиралась сделать?

— Пожалуйста, не сердись. Я просто хотела попробовать. Но не смогла. Может быть, я испугалась собственных желаний. Они не очень привлекательны! — Бетси поджала губы и, твердо выговаривая слова, произнесла: — Я бы убила их обоих.

— Я знаю.

— У меня есть много причин для этого. Но ты их не убил. Наверно, поэтому ты имеешь право пользоваться ими, а я — нет.

— У тебя хватило мужества не пытаться. Это уже немало.

Бетси вздохнула, поднялась с кровати и, подойдя к Кирби, положила руки ему на плечи. Он взглянул на подставленные губы и равнодушно поцеловал их.

— Ты вернешься сюда?

— Не знаю. Я оставлю тебе деньги. Но, в любом случае, я позвоню.

Он посмотрел ей в глаза, и они показались ему более нежными, чем прежде, и скорее серыми, чем зелеными. Ее волосы все еще слегка пахли дымом. Ее спина была твердой и стройной под его руками.

— Я в долгу перед тобой, — сказала Бетси. — Ты оказался крепким парнем. Если тебе может принести хоть какую-нибудь пользу немного нервная, но очень благородная девушка… В общем, если ты захочешь вернуться, я буду ждать. — Она отпрянула от него. — Я сказала что-нибудь очень смешное?

— Извини. Дело не в тебе, а во мне. Я просто вспомнил ночи, которые провел в этом вот дворце удовольствий. Бетси, ты очень милая и очень привлекательная. Честное слово!

— Привлекательная вообще. И ничего более определенного?

— Мне очень жаль, Бетси.

— Мне тоже, потому что я, кажется, начинаю чувствовать нечто вполне определенное. — Она вздохнула и погладила его по щеке. — Иди, ищи свою девушку.

Пройдя два квартала от отеля, Кирби наткнулся на нечто, что могло бы стать прекрасной маскировкой и сделать его совершенно невидимым среди ночного Майами. Было чуть больше девяти часов. Маскировку он снял с человека, слишком пьяного, чтобы понять, что его грабят. Кирби примерил маскировку перед ближайшей витриной. Смешной котелок, ярко-красная тросточка и большая круглая бляха с надписью «Эдди Билер, Люббок, Техас». Он слегка покачнулся, сымитировал легкую икоту и удовлетворительно кивнул своему отражению.

Затем он поймал такси и попросил, чтобы его отвезли в «Рио», на север Майами.

Водитель сказал ему:

— Если хочешь попасть туда, где действительно весело, дружище, лучше тебе отправиться в другое место.

— Я там встречаюсь с приятелем.

— Отлично! Ты берешь приятелей, и я везу вас туда, где есть на что посмотреть. Договорились?

И они поехали. Радио было включено. Шли новости. Кирби попросил сделать погромче.

— «…были привлечены для розыска Кирби Винтера и Вильмы Фарнхэм, когда полиция обнаружила, что вещи Винтера доставлены на яхту. Четкие и слаженные действия пожарных позволили быстро потушить огонь, так что роскошной яхте серьезного ущерба не причинено. У полиции есть предположение, что осуществлен намеренный поджог судна. Трое членов экипажа не смогли пролить свет на происшедшие события. Каюту, в которой была совершена попытка поджога, занимала мисс Олден, актриса, племянница миссис О'Рурке. В настоящий момент ни мисс Олден, ни миссис О'Рурке не обнаружены. Пока пожарники боролись с огнем, в ближайшем от причала баре был арестован Джозеф Локордолос, владелец «Глорианны». Мистер Локордолос оказался сильно избитым и расцарапанным тремя находившимися в баре женщинами, которым он навязывал свое знакомство. Ему предъявлены обвинения в появлении в общественных местах в обнаженном виде и в непристойном поведении. Его настоящее состояние не позволяет допросить его о двух пропавших женщинах и причине пожара на судне.

Еще одна догадка связана с двумя членами экипажа «Глорианны», Рене Бикатом и Раулем Фероном, которые сегодня днем были задержаны в Халендейле, Восточная Флорида, в доме профессора Веллерли. Когда полицейские вошли в дом (ранее они получили анонимный звонок), то обнаружили, что дому причинен солидный ущерб, а в гостиной лежат двое названных моряков, связанные по рукам и ногам. Объяснить причины своего присутствия в доме они отказались и были задержаны.

Наличие некоторых серьезных улик позволяет предположить, что в доме скрывалась Вильма Фарнхэм. Профессор Веллерли находится в настоящее время с семьей в Европе. Он друг Роджера Фарнхэма, брата Вильмы Фарнхэм, который заявил, что ему ничего не известно о местонахождении сестры.

Еще одна загадка связана с небольшим спортивным автомобилем, обнаруженным рядом с домом профессора Веллерли. Автомобиль зарегистрирован на имя некой Бонни Ли Бомонт, танцовщицы из ночного клуба. Обнаружить Бомонт полиции также пока не удалось.

Теперь полиция настаивает на том, что связь между людьми с «Глорианны», Кирби Винтером и Вильмой Фарнхэм гораздо более существенная, чем поначалу предполагалось. Тайны вокруг исчезнувших миллионов Креппса сгущаются».

Новости кончились. Шофер выключил радио и сказал:

— Почему, черт возьми, они так усложняют эту историю? Все очень просто. Винтер договорился со своими сообщниками с «Глорианны», что они возьмут его на борт вместе с девицей и деньгами. Но денег так много, что каждый хочет отхватить кусок побольше. Вот они и передрались между собой, испортив все дело. Неужели так трудно догадаться?

— И где они теперь?

— Кто знает, приятель? В городе миллион меблированных комнат, и выбраться из него также существуют сотни способов. Все пути перекрыть невозможно. Согласен? И если кругом еще такая суматоха, как можно вообще найти кого-нибудь? Весь город точно сошел с ума. Сначала безобразия на пляже, сумасшедшие пробки, десятки людей, утверждающих, что видели привидения. Все это из-за высокой влажности. Как только она упадет до нормального уровня, все снова будет в порядке. Так уже не раз было.

Когда они подъехали к «Рио», Кирби сказал, что ждать его нет никакого смысла. Здание «Рио» походило на помесь пагоды с небоскребом. Его окружало широкое асфальтовое поле, наполовину заполненное припаркованными автомобилями. Большую часть фасада закрывала огромная неоновая реклама. Сначала на абсолютно темном фоне, где-то сбоку, появился маленький неоновый червячок. Свет начинал двигаться слева направо, набирая скорость и разрастаясь, расцвечиваясь новыми красками — до тех пор, пока не охватывал почти все здание. Тогда он превращался в громадный водопад. Потом появлялись гигантские красные буквы: «РИО». Буквы были такими большие, что сквозь «О» легко мог бы проехать грузовик. И пока буквы кричали «РИО», один за другим, начинаясь слева, возникали три мощных ослепительных потока и освещали три фанерные фигуры футов тридцати ростом. Первой появлялась брюнетка — Перри Мэсон. В середине вырастала Бонни Ли. Третьей была рыжеволосая девушка со странным именем Пути-Тэт О'Шонэсси. Все они улыбались, и стояли совершенно нагие, за исключением известных мест, где размещались их имена. Они возвышались во весь рост, локоть к локтю, воспроизведенные с помощью цветной декоративной фотографии. Шесть грудей в ряд своими устрашающими размерами вызывали не вожделение, а, скорее, сомнения в собственной полноценности. Чудовищное изображение любимой девушки вызвало у Кирби раздражение и негодование, как у мальчишки, обнаружившего, что он должен делиться своим именинным тортом со всем классом. Слабым утешением служил лишь тот факт, что рядом с невероятной Пути-Тэт две ее соседки смотрелись, как недозрелые школьницы. Наконец все огни погасли, секунды на две наступила полная темнота, а затем снова появился и полетел, разрастаясь, маленький голубой червячок.

Когда Кирби распахнул тяжелую входную дверь, шум ударил в него с такой силой, что он удивился, как это его не выбросило обратно на улицу. Он прошел мимо гардероба, решив не расставаться с котелком и тростью, и попал в дымный сумрак. Официанты изгибаясь скользили между столиками. Казалось, все присутствующие говорят намеренно громко, стараясь перекричать маленький, но чрезвычайно шумный оркестрик, который играл ускоренную версию шлягера «Дым попал в ваши глаза». В дальнем конце зала, на небольшой сцене, в розовых лучах прожекторов стояла мисс Пути-Тэт О'Шонэсси. На ней была лишь сонная улыбка, одна узкая шелковая полоска да две маленьких шелковых кисточки. Она стояла, сцепив пальцы на затылке, и казалась издали совершенно неподвижной. Но подойдя ближе, Кирби обнаружил, что это не так. Кисточки двигались. Одна вращалась по часовой стрелке, а другая — в противоположном направлении, причем каждый оборот совершался точно в такт музыке.

— Простите, — прорычал официант. Кирби подошел к стойке бара и в ряду людей, облепивших ее, обнаружил лишь небольшое свободное пространство в четыре дюйма, между двумя дородными мужчинами. Обслуживание было быстрым, а выпивка — слабой и дорогой. Когда торопящийся бармен принес Кирби сдачу, он попытался спросить, когда будет выход Бонни Ли. Но бармен умчался, не расслышав вопроса. Музыка кончилась, Пути-Тэт сделала последнее неуловимое движение, и розовые прожектора погасли.

— Сегодня ее не будет, — сказал сосед Кирби.

— Говорят, неприятности с копами, — добавил другой.

— А в чем дело? — спросил первый.

— Ее машину использовали при ограблении, которое накрылось. А на нее вышли по номерному знаку. Ей бы прийти в полицию и заявить, что машину брали без ее ведома. Стоит тебе затаиться, и они живо запишут тебя в сообщники.

Кирби решил подождать, пока бармен вернется забрать у него бокал. Дождавшись бармена, он схватил того за руку и негромко спросил:

— Как мне найти Бонни Ли?

Бармен вырвал руку и, презрительно оглядев Кирби, ответил:

— Попробуй дать объявление в газете, красавчик.

Минут пять спустя, когда Кирби безуспешно пытался придумать, что делать дальше, кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел старого официанта с лицом уставшего бульдога. Официант кивком головы предложил Кирби следовать за собой. Отойдя в сторону, он остановился.

— Давай сыграем в такую игру: я говорю имя, а ты добавляешь фамилию. Идет? Итак… Берни…

Кирби бессмысленно посмотрел на него. Официант, пожав плечами, собрался уже уходить. Но тут Кирби сказал:

— Сэббит?

— Медленно соображаешь, парень. Пошли со мной.

Кирби последовал за ним вдоль стены, через дверь по какому-то коридору, мимо шумной кухни к другим дверям. Официант постучал.

— Да? — послышался высокий чистый голос.

— Это Раймонд. Со мной, кажется, тот парень, который тебе нужен.

— Впусти его, старина. Большое тебе спасибо.

Раймонд открыл дверь и впустил Кирби. Тот очутился в маленькой, невероятно захламленной и плохо освещенной комнате. Пути-Тэт сидела на стареньком диванчике и жевала гамбургер. На диванчике рядом с ней кучей были навалены груды одежды, какие-то коробки, журналы, бутылки от кока-колы, пластинки и другое барахло. К прежнему наряду прибавился легкий голубой халатик, накинутый на плечи.

— Садитесь, — приглашающе проговорила она. Единственным подходящим для сидения местом оказалась маленькая скамеечка возле туалетного столика. У Пути-Тэт был высокий голос, сильный английский акцент, но речь удивительно четкая, что характерно для девушек из Англии.

— Вообще-то, дорогой, я совсем не ожидала такого маскарада. Но шрам расположен как раз там, где ему следует быть, так что ошибки тут нет. Снимите-ка эту дурацкую шляпу, мистер Винтер.

— С ней все в порядке?

— Вы очень мило это спросили. Какая забота, какое беспокойство! Насколько мне известно, она в полном порядке.

— Где она?

— Не торопитесь. Все в свое время. Я думала о вас, мистер Винтер. Мы все ужасно любим Бонни Ли. У нее немного не хватает образования, но интуиция великолепная. Иногда, правда, она ей изменяет, и малышка связывается с ужасными подонками. Тогда нам приходится делать все, что в наших силах.

— Мне бы хотелось знать, где…

— А вы совершенно уверены, что подходите для нее, мистер Винтер? Вот вы уже вовлекли ее в неприятную историю. В настоящий момент вам следует скрываться еще в большей степени, чем ей. Я не могу утверждать, что мне все известно о ваших делах, но разве это неправда, что вы сбежали с большими деньгами? Ну, не волнуйтесь так. Я ей полностью доверяю, как и она мне. Я вас не выдам.

— Я не хотел подвергать ее опасности.

— Вы действительно кажетесь совсем безобидным. У вас честный взгляд. Видите ли, я еще лежала в постели, когда Бонни Ли позвонила. Я немедленно помчалась за ней. Ей даже монетку пришлось взять взаймы, чтобы позвонить мне из какой-то аптеки. Бедняга промокла насквозь и, когда я вошла, она уже с трудом отшучивалась от наседавшего на нее маленького клерка. Но даже переодеваться отказалась — так беспокоилась о вас! Я ехала довольно быстро, но она все время подгоняла меня. Мы зашли в спортивный клуб и прихватили трех моих друзей. У меня, знаете ли, есть маленькая слабость: мне нравятся очень мускулистые мужчины. Они, как правило, глупы, как ослы, да и сексуально не слишком интересны, но иногда бывают весьма полезны. В таком состоянии мы вместе помчались в Халендейл. Бонни Ли сидела на краю сиденья и непрерывно ругалась. Но мы опоздали: когда приехали туда, дом уже кишел полицейскими. Остановившись в квартале оттуда, я послала самого толкового из моей троицы разузнать, что там происходит. Он рассказал, что ни вас, ни девушки, которую ему описала Бонни Ли, там нет. Только два здоровенных парня, похожие на бандитов. Их посадили в полицейскую машину. Пришлось ехать обратно в клуб, где я и оставила приятелей наращивать дальше свои мускулы. Бонни Ли все раздумывала над тем, что теперь делать с ее бедным брошенным «Санбимом». О вас она перестала беспокоиться. Более того, мне показалось, что она чем-то очень довольна. Но поскольку она ничего не стала мне объяснять, я не стала спрашивать. Довезла ее до дома, в этот ужасный притон любопытных старых дев. Мы уже отъезжали, как вдруг Бонни Ли зашипела на меня, чтобы я ехала дальше и не останавливалась. Оказалось, два отвратительных типа сидят в машине напротив ее дома, те самые, от которых ей удалось бежать, прыгнув в канал. Ей очень хотелось вернуться за моими друзьями, чтобы они отделали как следует эту мерзкую парочку. Но, должна сказать, все это мне к тому времени надоело, поэтому я отвезла ее к себе, чтобы она хотя бы помылась и переоделась.

— Она сейчас там?

— Вы очень нетерпеливы. Она собиралась пойти на работу, пока мы не услышали по радио, что полиция хочет с ней пообщаться. Сначала она решила сама пойти в полицию и все объяснить, но чем больше размышляла о том, что будет говорить, тем меньше ее привлекала эта идея. Она подумала, что если ее вдруг пожелают задержать, вы можете услышать об этом и сделать какую-нибудь страшную глупость. Например, броситься ей на выручку. Похоже, она была уверена, что вы будете искать ее. Когда я выразила вполне естественные сомнения, она ужасно разозлилась. Она боялась, что вы можете отправиться к ней домой и жалела, что у нее нет никакой возможности предупредить вас. Мы договорились о том, что я смогу опознать вас, если вы придете сюда.

В эту минуту до них донесся приглушенный дверьми и расстоянием рев. Мисс О'Шонэсси встрепенулась.

— Молодец Перри. Она всегда вызывает такую реакцию в этой части своего выступления. Чудо какая гибкая!

— Я хочу увидеть Бонни Ли.

— Ясное дело. Я бы немедленно послала вас к ней, появись вы немного пораньше. Но уже больше одиннадцати, а у меня, знаете, есть очень хороший друг, который приходит ко мне ровно в одиннадцать и поджидает меня в постели. Громадный бронзовый гигант. Он пилот, и у него удивительно эффективная мускулатура. Бицепсы, трицепсы и прочее — ничего подобного я никогда не видела. У бедняги очаровательная улыбка, но мозгов только и хватает, чтобы нажимать на разные кнопки и рычаги и носиться по воздуху туда-сюда, туда-сюда. Для него было бы слишком большой неожиданностью обнаружить Бонни Ли в моей квартире. Он не знал бы, как ему реагировать, и это огорчило бы его. Так что мы договорились, что до одиннадцати она уйдет. Я дала ей ключи от своего автомобиля и кое-что из одежды. Она появиться у Берни Сэббита в полночь и очень надеется встретиться там с вами. Если же этого не произойдет, она собирается привлечь на помощь Берни и его друзей. Честно говоря, единственное, что можно ожидать от Берни, это внесения еще большей путаницы. Но, может быть, именно это вам сейчас и потребуется. Так что торопиться некуда. Я видела, как вы смотрели, когда я ела.

Она вышла в кухню и через пару минут вернулась с бутербродом и чашкой кофе.

— Скажите… а… у Бонни Ли номер такой же, как у вас, мисс О'Шонэсси?

— Меня зовут Лизбет. Лизбет Перкинс. Как вы говорите? Номер? О, не слишком ли вы старомодны, мистер Винтер? Ну и что из того, если она исполняет такой же номер, как и я? Она что, станет тогда недостойной вас?

— Я просто спросил, — пробормотал Кирби.

— Ну и ну, не беспокойтесь так сильно. Обычно степень, до которой нужно раздеваться, обратно пропорциональна прочим талантам. А у вашей подружки прелестный голос, и с каждым днем она поет все лучше. И двигается она прекрасно. Я вижу, реклама на улице огорчила вас. Бонни Ли она тоже не нравится. Правда, совсем по другой причине. Она попала в одну категорию с нами. А ведь она поет! Я вот и ноты различать не в состоянии. Занималась балетом, но какая балерина с моими формами! Эти идиоты с отвисшими челюстями не в состоянии понять, что я потратила не одну сотню часов, прежде чем мне удалось хорошенько отработать мой номер. Конечно, нельзя сказать, что пора меня записывать в книгу рекордов Гиннеса, мистер Винтер, но дуракам номер нравится. Мне, к тому же, неплохо платят, у меня прекрасное здоровье. Почему мои способности заслуживают осуждения, а умение загнать мячик в лунку битой с большого расстояния является предметом всеобщего восхищения. Не понимаю! Боже мой, а я-то рассчитывала, что Бонни Ли влюбилась не в мелкого моралиста.

— Я вовсе не имел в виду…

— Не шумите, дорогой. Я стараюсь научить вас по достоинству оценивать Бонни Ли. Она очень милый ребенок, любящий, честный и веселый. Вы должны наслаждаться ею, как солнечными лучами или тенистым садом. Если же вы попытаетесь держать ее взаперти, ограничивать или постараетесь переделать ее, она, скорее всего, разобьет ваше сердце. Вы же знаете, она еще очень молода. Со временем она вполне может стать знаменитой, если дураки вроде вас воздержатся от комментариев и она не будет чувствовать себя вульгарной и необразованной дурочкой.

— Я понимаю, о чем вы говорите, Лизбет.

— Я очень надеюсь. Если бы я считала вас безнадежным тупицей, то не стала бы тратить ни слов, ни времени.

— Я не очень опытен в отношениях с женщинами.

— Тем лучше. Опытные сердцееды быстро становятся скучными. И что в них самое отвратительное: они вечно думают, будто делают девушке невероятное одолжение. Я люблю неловких благодарных мужчин, но их совсем мало. Опытные, те полагают, что они должны непременно показать всю свою квалификацию, и сразу пускают в ход весь арсенал своих дурацких трюков, которые, по их просвещенному мнению, приводят девушку в полнейший восторг, Честное слово, я уже накушалась ими до тошноты. Мне не нравится, когда меня сравнивают с арфой или со спортивным автомобилем. Я довольно прямая женщина, мистер Винтер, и считаю, что любовь должна быть честной, приятной и удобной. Так что не переживайте из-за своей неопытности. Мне кажется, Бонни Ли это даже нравится. Только не вздумайте интересоваться ее любовными приключениями. Вы все испортите. Она будет абсолютно вам верна, но до тех пор, пока для нее эта игра. Это все, на что вы можете рассчитывать.

Кирби допил кофе и оставил чашку в сторону.

— Все это, конечно, интересно. Но сказать по-правде, мне дьявольски надоело слушать женские лекции. Я устал от материнской опеки, от этих примитивных советов насчет жизни и любви. Я знаю, что жизнь намного сложнее, чем вам это представляется. И с вашего великодушного позволения, Лизбет, я буду жить по-своему и продолжать делать мои собственные глупые и сентиментальные ошибки. У меня сегодня был очень длинный день. Человеческий разум не в состоянии постигнуть, какой это был день. Я нахожусь сейчас на крайней степени истощения. Честное слово, это не преувеличение. Я не осуждаю, но и не защищаю ваш способ жизни. Я не пытаюсь отнести вас к какой-либо категории человеческих существ. Так что, пожалуйста, сделайте аналогичное одолжение. Я ценю помощь, которую вы оказали Бонни Ли, ценю ваше беспокойство по поводу ее будущего. Но моя позиция и мои чувства касаются только меня. Если я раздражаю вас, приношу извинения. Мне пора уходить.

Лизбет задумчиво посмотрела на него и кивнула.

— Да, похоже, на этот раз она не промахнулась! Видимо, котелок, тросточка и бляха сбили меня с толку. Наведайтесь как-нибудь сюда, мистер Винтер. Если, конечно, окажетесь свободны. Правда, сначала вам придется немножко поработать с металлом, чуть-чуть поднакачаться. Обещаю, что лекций больше не будет. И никаких советов. Вы, похоже, справитесь и без них. Могу только пожелать вам успеха.

Лизбет протянула ему руку. Рука была маленькая и пухлая, но, пожимая ее, Кирби почувствовал, что при желании, приложив совсем небольшое усилие, девушка сможет бросить его через плечо, как соломенное чучело.

13

Несколько автомобилей были беспорядочно припаркованы на аллее перед домом, где находилась квартира Берни Сэббита. Уже поднимаясь по лестнице, Кирби услышал доносившийся сверху громкий хохот и звон бьющегося стекла. Он постучал в приоткрытую дверь, но сообразив, что в этом гаме никто все равно не услышит стука, толкнул ее и вошел внутрь.

В квартире сверкала полная иллюминация, музыка гремела во всю мощь. За столом был устроен импровизированный бар, и человек в белой куртке едва успевал смешивать коктейли. В первый момент Кирби показалось, что здесь собралось человек пятьдесят, но скоро он понял, что это зеркала удваивают количество присутствующих.

Мужчины делились на две группы. Одни, удивительно похожие друг на друга молодые люди, в безукоризненных темных костюмах и белоснежных рубашках, держали себя с достоинством улыбались иронично и тонко и не выпускали бокалы из рук, словно присутствовали на официальном банкете. Другие также были молоды, но их одежда казалась, куплена на дешевых распродажах. Эти говорили громко и хохотали до икоты.

Аналогично делились пополам и женщины. Группа измученных голоданием особ, облаченных по последней моде, и группа шумных веселых девиц, одетых кто во что горазд. Едва Кирби переступил порог, к нему подбежала толстенькая маленькая девушка в коротком красном платье, шумно выражая свой восторг. Больше никто на его появление внимания не обратил.

— Дайте мне угадать! — кричала толстушка. — Вы — арендатор! Как вас зовут? А, Эдди Билер! Вы услыхали наше веселье, и инстинкт не обманул вас. Вы пришли как раз вовремя. Я Гретхэн Файреторн собственной персоной, буду вашим гидом и наставником, Эдди!

— Скажите пожалуйста, кто здесь Берни Сэббит?

— О черт! — воскликнула она. — Вы все испортили! Вон стоит Берни в белом пиджаке. Да нет, не тот, что смешивает напитки, а дальше, у зеркала, рядом с блондинкой.

Кирби на мгновение замешкался, а толстушка тем временем, подхватив его котелок, тросточку и бляху, с визгом отскочила в сторону. Он стал проталкиваться между танцующими парочками, держа направление на Сэббита. Берни оказался парнем высоким и угловатым, состоящим, как будто из одних локтей и коленок. Полуобняв за талию весьма набравшуюся блондинку, он что-то нежно шептал ей на ухо. Грубо вмешиваться Кирби посчитал неприличным, и, чтобы как-то привлечь внимание Берни, Кирби остановился в нескольких шагах от воркующей пары и громко кашлянул в кулак. Это, однако, не произвело никакого впечатления. Тогда Кирби зашел сбоку, стараясь попасть в поле зрения Сэббита.

Наконец тот его заметил, отпустил блондинку, повернулся и, протянув руку, сказал:

— Это замечательно, что вы смогли прийти, приятель. Бар там. Я рад, что вы нас не забыли.

И снова отвернулся к блондинке.

— Вы не видели Бонни Ли Бомонт?

Берни удивленно взглянул на Кирби.

— Бонни Ли? Где она? Вы пришли с ней, приятель?

— Нет. Я ее ищу.

— Ее сегодня здесь нет. Прошу вас к бару. Выпейте что-нибудь.

— Она должна появиться здесь в полночь.

Блондинку стало опасно клонить в сторону. Берни подхватил ее и выпрямил.

— Приятель, как-нибудь мы с вами встретимся и проведем приятный вечер. Но сейчас… Эй, Нунан! — крикнул он. — Будь другом, присмотри за этим разговорчивым молодым человеком.

Нунан, обняв Кирби за плечи почти так же нежно, как Сэббит обнимал блондинку, повлек его в сторону бара.

— Мистер Сэббит в данный момент очень занят. Поэтому — не обессудьте. Чем вы занимаетесь? Политика, коммерция? Пресса, радио, телевидение?

— Я должен встретиться здесь с девушкой.

— Сэр, если вы получили такие гарантии, они вне всякого сомнения будут выполнены. Я могу предложить вам на выбор любую участницу нашего веселого праздника. Если хотите моего совета, то я бы рекомендовал вам остановить свой выбор на одной из наших очаровательных оборвашек. Если же вы сторонник строгого стиля и любите дам, тогда вам лучше выбрать двух сразу. У них так мало жизненных сил, они их берегут. Реклама, сэр, — это вампир!

— Мне нужно встретиться с вполне определенной девушкой! — Кирби пытался перекричать музыку. — Я ее знаю. Здесь ее пока нет.

Стараясь помочь себе жестикуляцией, Кирби обвел рукой комнату. На полпути кто-то вложил в нее полный бокал.

— Вы забыли, как ее зовут?

— Нет. Я знаю, как ее зовут!

— Но вы не знаете, как она выглядит?

— Она должна в скором времени появиться! Я хочу подождать ее!

— Сэр, вы слишком пасмурно выглядите, а у нас сегодня счастливое событие в пока еще короткой, но блестящей истории возвеличивания Пармалона.

— Истории чего?

Нунан театрально пошатнулся и схватился за сердце.

— Только не это! Пармалон! Семь теней, семь локонов, семь тайных ингредиентов, семь чудесных жизней прекрасной женщины. Мы собрались здесь, сэр, чтобы сделать десять рекламных роликов, которые покорят сердца всех домохозяек Америки. — Он вдруг погрозил Кирби пальцем. — А знаете ли вы, кто такой Берни Сэббит?

— Я думаю, да.

— Он — Основа! Он — сверкающее Совершенство! Вы окружены Посвященными в таинства Камеры! Мудрейшие умы рекламного бизнеса, лучшие техники и операторы. Талант, красота, достоинство! — Нунан опять пригрозил пальцем Кирби. — Сэббит вошел в дело, как сценарист. А сейчас, вы знаете, кто он сейчас? Он и сценарист, и режиссер, и продюсер, у которого по двадцать восемь тысяч в каждой руке на исполнение любого его каприза. Вот что мы собрались отпраздновать здесь, приятель. И мы не собираемся терпеть ни одной скучной или мрачной физиономии. Выберите себе даму, пейте, танцуйте и веселитесь! Давайте сегодня немного подебоширим! Чем вы занимаетесь, приятель?

Кирби посмотрел ему прямо в глаза.

— Филантропией.

Послышался звон разбитых бокалов. Высокая худосочная девица, прыгая на огромном диване, как на батуте, под жидкие аплодисменты исполняла шуточный акробатический номер. Полилась кубинская музыка, из тех времен, когда кубинцы жили еще весело и свободно.

Рядом с Нунаном и Кирби внезапно возникло видение: молодая Ингрид, и юная Грета, и делающая первые шаги Марлен, с затуманенным взглядом, томная, меланхоличная и страдающая. У видения были огромные, печальные и мечтательные голубые глаза, скорбно ввалившиеся щеки, лебединая шея, а голову окутывала тончайшая золотая паутина волос. Прозвучавший голос шел как будто из самых глубин разбитого сердца.

— Нуни! — прошептало видение. — Он принес юпки?

Нунан изобразил такую нежность и такое сочувствие, точно перед ним явился человек, уцелевший после чудовищной катастрофы.

— Нет, дорогая. Мне очень, очень жаль.

— Он юпочки принес?

Нунан ласково погладил видение по плечу.

— Их принесут, дорогая. Не волнуйся. Как вы сказали, вас зовут, сэр?

— Эдди. Эдди Билер.

— Эдди, позвольте вам представить Минту Берли. Минта, дорогая, покажите Эдди свое искусство.

Минта посмотрела на Нунана, на свои пустые руки и горько воскликнула:

— Как же я смогу?

Нунан протянул ей свой портсигар. Минта медленно повернулась к Кирби и сфокусировала на нем свой взгляд. Затем улыбнулась ему и вдруг, неожиданно преобразившись, вся просветлела.

— Пармалон! — произнесла она вибрирующим трагическим контральто. — В инкрустированной коробочке! Для женщины, которая продолжает надеяться.

Свет на ее лице померк, как гаснут лампочки на новогодней елке. Уже безжизненно она протянула портсигар Нунану.

— Она беспокоиться о юбках, — объяснил Нунан Кирби. — Возникнет проблема с цветной гаммой, когда она на среднем плане движется к камере.

— Проклятые юпки! — пробормотала Минта.

— Не обижай, Эдди, дорогая, — сказал Нунан. — Мне нужно пойти успокоить Гарри.

Слегка покачнувшись, Минта взглянула на Кирби своими огромными, слегка косящими глазами. Потом поднесла к его лицу тонкую руку и повернула так, что на полупрозрачной коже он смог увидеть написанные шариковой ручкой слова.

— Что там? Прочти, — попросила она.

— Султана. Семь двадцать, — недоуменно прочел Кирби.

Минта тихонько вздохнула и, прижавшись нежной щекой к его груди, обняв за плечи, почти повисла на нем.

— О'кэй, — вздохнула она, — только не испорть прическу и не сотри помаду.

Тут рядом с Минтой появилась Бонни Ли. Она смотрела на Кирби с незнакомым враждебным выражением.

— Развлекаешься?

Кирби попытался мягко отстранить от себя Минту. Ее тело было такое хрупкое, что он невольно страшился что-нибудь в нем сломать.

— Я тебя ждал, — бросился объяснять он.

— Решил убить время? Где ты выкопал это страшилище?

Минта повернулась и увидела Бонни Ли.

— И откуда только берутся эти наглые бабы? — томно проговорила она.

Разъяренная Бонни Ли медленно отвела назад крепко сжатый кулак. Кирби, сообразив, что именно сейчас произойдет, огляделся. В двух шагах от них одинокий молодой человек в строгом костюме точно лунатик стоял с закрытыми глазами и раскачивался в такт музыке. Кирби молниеносно подхватил Минту за талию, поднял ее и поставил рядом с этим странным юношей. Минта весила не больше ребенка. Она немедленно прильнула уже к молодому человеку, также прижавшись к нему всем телом и положила щеку ему на грудь. Тот даже не приоткрыл глаз. Через несколько секунд они уже танцевали.

— Видишь, со мной произошло то же самое, — сказал Кирби.

Бонни Ли недоверчиво посмотрела на него.

— Конечно! На тот случай, если бы я сюда не пришла, да?

— Бонни Ли, нам слишком о многом надо поговорить, чтобы терять время на такие глупости. Я о тебе ужасно беспокоился. Столько всего произошло за это время! Мы должны решить, что нам делать дальше.

— Похоже, ты и так все уже знаешь. — Она огляделась по сторонам. — Ну, от этих проку никакого. Слишком много они празднуют! Погоди минуту. Я только скажу Берни «хэлло», и мы пойдем отсюда.

— Я не понимаю, зачем тебе вообще нужно ему что-то говорить!

— Не понимаешь?

— Не понимаю!

— Ты, значит, будешь тут хвост распускать, а я даже не могу никому сказать «хэлло»! Так выходит?

— Все твои подозрения, Бонни Ли, относительно этой девушки, абсолютно беспочвенны. А вот я насчет Бонни Сэббита могу не сомневаться.

Она придвинулась и сердито посмотрела на него в упор.

— Единственное, что ты можешь знать о Берни, так это то, что он мой друг. И ничего более ясного? А друзьям я всегда говорю «хэлло»!

— Не более, чем друг, не забудь!

Неожиданно Бонни Ли улыбнулась.

— Только послушать, о чем мы с тобой говорим! Конечно, Кирби! Не более, чем друг. И это, кстати, все, на что ты сам можешь рассчитывать. Мы тоже — друзья!

Она ловко пробралась между танцующими в противоположный угол комнаты, где расположился Берни. Мрачно поглядев на то, как Берни целует Бонни Ли в щеку, Кирби отвернулся и отправился на поиски веселой толстушки, чтобы забрать у нее назад котелок, тросточку и бляху.

Бонни Ли догнала его у самых дверей, и споткнувшись, ухватилась рукой за его пиджак. Он только успел почувствовать, как цепкая рука скользнула в карман. Через мгновение она уже стояла в двух шагах от него и, улыбаясь, протягивала золотые часы.

А в середине комнаты Минта точно взбесилась. Все перестали танцевать и, сбившись в круг, уставились на нее. Она выла, дергалась, прыгала и крутилась, как будто исполняя какой-то дикий танец. Ее огромные глаза повылезали из орбит и были совершенно безумны. Партнер-лунатик, оказавшийся на ее пути, получил такой удар по лбу, что зашатался. Остальные немедленно отступили к стенам. Так продолжалось минуты три. Только когда Минта начала успокаиваться, Бонни Ли подтолкнула Кирби к дверям. Они стали спускаться по лестнице. Шум, несущийся из квартиры Берни, постепенно стихал, и тут Кирби услышал, что Бонни Ли тихонько смеется.

— Что ты с ней сделала?

— Набила ей под задницу толченного льда, милый. Знаешь, оказывается, у нее кое-что там еще имеется. Но, черт возьми, какая костлявая!

Машина Лизбет, английский «Форд-седан», стояла неподалеку. Они залезли в нее, и едва только дверцы захлопнулись, Бонни Ли оказалась в его объятиях. Прошло несколько минут, прежде чем она прошептала:

— Почему мне пришлось так долго ждать? Ты ведь не первый раз в городе.

— Какое это имеет отношение…

— Беда в том, Кирби, что ты слишком много думаешь. Так нельзя. К тому времени, когда ты все как следует обмозгуешь, может быть уже поздно. Я все прикидывала, как ты станешь искать меня, и решила, что все-таки догадаешься сходить в «Рио». Как тебе понравилась Лизбет? Ты видел ее номер?

— Да, я…

— Я все думаю об этой твоей подружке, Карле. Она, Кирби, опасна, как гадюка. Но со мной сладить ей не удалось. С ней находились два костолома, но и они не справились с девушкой, которая, когда ей было тринадцать, убежала от семи здоровенных мужиков. Каждый из них был крепче этих двоих, вместе взятых. Тогда, ночью, двоих я вырубила камнями, один свалился в овраг, еще одного я лягнула так, что он только визжал, как недорезанный поросенок, а от троих остальных попросту убежала. Этот орешек оказался им не по зубам, и Карле его тоже не раскусить. Никогда ни один мужчина не мог ничего добиться от меня силой.

— Послушай, я хочу рассказать…

— Так что ставки твои понемногу начинают расти. Кстати, сегодня я договорилась с официантом, с тем, которого ты трахнул по башке.

— Что?

— К настоящему моменту он уже должен заявить в полицию, что жалобу на тебя забирает. Но даже если он этого не сделает, вот показания, которые я от него получила, милый.

При свете зажженной спички Кирби прочел бумагу, которую она ему протягивала. Там было написано: «Человек, ударивший меня и взявший мою униформу, — низенький лысый толстяк и на вид ему лет шестьдесят. Я сказал, что меня ударил мистер Винтер, чтобы мое имя попало в газеты». Ниже стояла подпись официанта и еще двух свидетелей.

— Да как же тебе это удалось?

— Я сидела на квартире Лизбет, и мне стало ужасно скучно. Когда передали про пожар на яхте, я подумала, что та парочка больше не поджидает меня возле дома. Ну я и отправилась к себе. Их действительно как ветром сдуло. Я сильно хотела переодеться, потому что в кофточку Лизбет кроме меня можно легко запихнуть еще пару слонов. Переодевшись, я взяла наши деньги из-под матраса, отправилась в «Элайзу», нашла официанта и мы с ним немного поговорили. Он подумал, подумал, оглядел меня внимательно и решил что лучше выйти из игры по хорошему. Я дала ему пятьсот долларов, и он подписал бумагу. Это мой маленький подарок тебе, милый. Бьюсь об заклад, что если мне удастся побеседовать с теми двумя полицейскими, я смогу договориться и с ними.

— Начинаю верить, что так оно и будет.

— Когда мы привезли обратно в клуб друзей Лизбет, я уже знала, что часы у тебя в руках и ты уже начал действовать, вызволив Вильму. И перестала о тебе сильно беспокоиться, только пожалела, что ты не забрал оттуда мою машину, чтобы у нас оказалось хотя бы на одну проблему поменьше. А теперь, милый, расскажи мне обо всем, все мелочи, и, главное, ничего не пропускай. Ведь мы так давно с тобой расстались! У тебя было достаточно времени — не только на то, чтобы сжечь яхту, но и на многое другое.

Они сидели в темноте машины, повернувшись друг к другу. Не выпуская ее руки из своих, Кирби рассказал обо всем, что с ним за это время произошло. Когда он добрался до того страшного места, когда оставил Джозефа и Карлу на яхте, а сам отправился выносить на берег Бетси, то почувствовал, что Бонни Ли сжала его руку. Когда же он подошел к тому, как изменил решение и почему, рассказал, как едва успел вернуться к ним вовремя, пальцы девушки разжались.

— Обними меня, милый, — тихо сказала она. Кирби нежно прижал ее к себе.

— А что изменилось бы, если б я не вернулся к ним?

— Для нас, может быть, ничего бы и не изменилось, — прошептала Бонни Ли. — Мы смогли бы убедить друг друга, что иного выхода не оставалось. Но все равно — это грязно…

— Я то же самое чувствовал. Почему, Бонни Ли?

— Если бы ты сделал это, то тем самым показал бы, что они для тебя не люди, а жуки навозные. Но люди — не жуки, даже подобные им люди. Знаешь, мне кажется, что если бы ты использовал часы для убийства, я никогда бы не смогла больше взять их в руки, чтобы просто пошутить. Например, засунуть лед в штанишки этой костлявой девицы я бы точно не смогла.

Она немного отодвинулась от Кирби и продолжала:

— Милый, ты слишком серьезно к этому подарку относишься. Если так пойдет и дальше, очень скоро мы начнем отбивать перед ним поклоны, а потом, может случиться, часы станут командовать нами, а не наоборот. Я так считаю: если в чем-то нет веселья, то и черт с ним тогда!

— Ты считаешь, что я должен пользоваться ими более свободно?

— Да, это было бы полезно для тебя.

— И что же мне следовало сделать с Карлой? Ну, что бы ты сделала на моем месте?

— Я… Я бы запугала эту злобную старую каргу окончательно.

— Ну, например, раздела бы ее и засунула бы ее в грузовик, полный плечистых матросов?

Бонни Ли весело его расцеловала.

— Кирби, если ты в состоянии придумать такое, значит, с тобой все в порядке.

— А я именно так и сделал.

— Что?

— И грузовик медленно поехал, увозя ее и новых знакомых.

Она даже закричала от восторга и смеялась потом до слез. Не меньший восторг вызвал рассказ о судьбе, постигшей Джозефа.

Насмеявшись вволю, Бонни Ли нахмурилась и наклонилась к нему, едва различимая в слабом свете уличных фонарей.

— Кстати. После того, как ты все это обделал, то, наверно, неплохо провел время с Вильмой и Бетси?

— Я же сказал тебе, что Вильма осталась в Халендейле, а Бетси в отеле «Бедлайн».

— Смотри-ка. Девушки ждут тебя по всему городу.

— Да! Или голод, или пиршество.

— Я тот пир, который тебе нужен, милый. Я буду твоим единственным блюдом, а потом мы пойдем их проведать. Вместе пойдем. Сначала, я думаю, к Вильме. Мы должны быть уверены в том, что они будут сидеть тихо и не испортят нам все дело.

— А что потом?

— Как раз об этом я сейчас и думаю, — спокойно ответила Бонни Ли. — Мы можем, например, убежать. Ты и я. Далеко, далеко.

— И оставить все, как есть? Но закон не отступится.

— Что же еще мы можем сделать? Твой дядюшка поставил тебя в крайне тяжелое положение. Я все время думаю о том, что должна бы быть для этого веская причина. Все наверное объясняется в письме, которое он тебе оставил.

— Но я не могу получить его раньше, чем через год.

— Да? А не кажется ли тебе, что он и это обдумал? Разве ты не можешь получить письмо гораздо быстрее?

Тут он понял, что Бонни Ли имеет в виду.

— Конечно! Как я об этом сам не подумал?!

— И он, очевидно, хотел, чтобы ты получил его быстрее, чем через год, Кирби.

Он прижал ее к себе и прошептал:

— Ты гениальна, Бонни Ли Бомонт!

Прошло несколько минут, прежде чем она стала предпринимать слабые попытки высвободиться.

— Нет, дорогой, — сказала она. — Прежде нам нужно проведать остальных твоих женщин.

14

В среду рано утром мистеру Виттсу из конторы «Винтермор, Стэбайл, Шэмвей и Мерц» кто-то позвонил. Это был странный анонимный звонок. То, что услышал мистер Виттс, беспокоило его все утро. Он понимал, что это, конечно, чепуха, но зная, что не будет чувствовать спокойно до тех пор, пока не убедиться, что доверенный ему пакет находится именно там, где ему положено находиться, он, отменив все назначенные встречи, отправился к одиннадцати в банк. Подписав специальную карточку, он подошел к сейфу и открыл половину двойного замка. Клерк в это время отпирал дополнительным ключом другую половину. Мистер Виттс достал из сейфа покрытую черным лаком металлическую коробку и скрылся в отдельном кабинете.

Там он открыл крышку и обнаружил, что запечатанный пакет, который мистер Винтермор доверил ему, лежит на месте как ни в чем не бывало. Глупо, до чего глупо! — подумал мистер Виттс. Потратить столько времени из-за какого-то психа, заявившего, будто пакет исчез!

И в то же мгновение пакет действительно исчез.

Мистер Виттс плотно зажмурил глаза и, открыв их, снова заглянул в коробку. Пакета не было. Он сунул внутрь дрожащую руку, но нащупал одну пустоту. Грузно опустившись на стул, он закрыл глаза. Наверно, он слишком много работает. Человек, который не может доверять собственным чувствам, не имеет права брать на себя функции доверенного лица. Он знал, что немедленно должен пойти к мистеру Винтермору и признаться, что пакет исчез, что у него нет ни малейшего представления о том, как это могло произойти, и что он просит об отпуске. И будет считать, что ему повезло, если не предложат немедленно подать в отставку.

Когда мистер Виттс встал со стула, он двигался, как старик. Коробка по-прежнему стояла на столе, а в ней спокойно лежал пакет. Случись такое, что в коробке оказалась бы кобра, он не отскочил бы в сторону так быстро. Прошло несколько секунд, прежде чем мистер Виттс набрался мужества прикоснуться к пакету и вынуть его из коробки. В первый момент ему показалось, что вес пакета и его размеры слегка изменились. Такое впечатление, что пакет был кем-то вскрыт. Вскрыт и снова запечатан. Но тут на выручку пришла простая логика. В комнате, кроме него, никого не было, добраться до пакета, следовательно, никто не мог. Значит, все это не более чем галлюцинация — результат нервного перенапряжения и усталости. Нет никакой необходимости сообщать о происшествии мистеру Винтермору. Все по-прежнему в полном порядке. В будущем он постарается поменьше работать и чаще уделять внимание прогулкам на свежем воздухе. Облегченно вздохнув, мистер Виттс вернул коробку в сейф и пошел из кабинета в контору, стараясь дышать глубже.

Большую часть бумаг из пакета составляли документы. Они содержали детальные, подписанные свидетелями и заверенные нотариусом отчеты о судьбе тех самых двадцати семи миллионов, присвоение которых вменялось в вину Кирби Винтеру и Вильме Фарнхэм. Бумагами подтверждалось, что «Проекты О.К.» являлись единственно лишь благотворительной организацией. Поскольку налоги в полном объеме были выплачены при переводе денег на счет «Проектов О.К.», никаких дополнительных платежей производить не требовалось.

Бонни Ли сидела на кровати рядом с Кирби и слушала, как он читает ей вслух письмо дядюшки Омара:

«Мой дорогой племянник! Весьма вероятно, ты никогда не сможешь понять, что написано в данном письме, посчитав эти строки за свидетельство того, что я перед смертью окончательно выжил из ума. Если, конечно, ты еще не обнаружил то, что для кратности и безопасности я буду в дальнейшем называть «прибор». Ты понял, о чем я говорю? Нет — тогда выбрасывай письмо, не читая. Ничего интересного для себя ты в нем не найдешь.

Прежде чем вручить тебе прибор, я все тщательно обдумал и постарался принять все меры предосторожности. Во-первых, я попытался развить твой ум и характер в таком направлении, чтобы ты был способен правильно пользоваться прибором. Но, к сожалению, ты так и не достиг того уровня мышления и той зрелости чувств, чтобы я мог с легким сердцем доверить тебе его и весь мир в придачу. Я сомневался. Поэтому и решил устроить предварительный экзамен, в ходе которого выяснится, достоин ли ты серьезного доверия. Преодолеешь воздвигнутые мною на твоем пути трудности — прибор будет тебе наградой. Я надеюсь, что ты справишься. Если твои слабости не безнадежны, они скоро исчезнут, едва ты пройдешь первую преграду. Само открытие бесконечных возможностей прибора, а затем самостоятельная выработка навыков к правильному его использованию является не только следующим испытанием тех сторон твоей личности, которые еще недостаточно сформировались, но и их воспитанием.

Прочие предосторожности носят чисто технический характер. Первый вариант прибора был очень громоздким, вызывал тошноту и головокружение у пользователя и работал в течение всего лишь трех минут. За годы кропотливой работы я упростил и усовершенствовал его. Сопутствующие записи я уничтожил. Все, что требуется знать тебе, если ты, конечно, его обнаружил, так это то, что он навечно запаян в прочнейшую оболочку, использует в качестве источника энергии космические лучи, аккумулирует и запасает энергию так быстро, что даже непрерывное использование не принесет ему никакого вреда. Однако, если в течение пятидесятидневного периода прибором не пользоваться, уровень накопленной энергии превысит черту безопасности и произойдет его саморазрушение. Любая попытка проникнуть внутрь оболочки приведет к тому же результату. И наконец, последнее, что необходимо сказать. Внутренние резервы прибора таковы, что при нормальной эксплуатации он проработает не менее двадцати и не более двадцати пяти лет с момента написания этого письма.

Могу только добавить, что я предпринял и еще одну, особую, меру предосторожности. Я позаботился, чтобы прибор передали тебе лично в руки и чтобы сделал это Винтермор. Я уверен, что он самый подходящий для такого поручения человек: обязательно сам передаст его и ни за что не станет проявлять излишнего любопытства.

Если, мой мальчик, ты ждал целый год, чтобы прочитать это письмо, мне жаль тебя. Но совесть моя спокойна. В твоих руках находилось средство получить его гораздо раньше. Значит, напрасно я надеялся на тебя.

Но все же я продолжаю верить в твои способности. Мне хочется думать, что ты читаешь эти строки победителем и уже простил меня за мою осторожность и недоверчивость. Ведь с точки зрения морали я должен был немедленно уничтожить прибор, как только почувствовал, что могу вот-вот умереть. Наверно, удержало меня от этого шага обычное человеческое тщеславие. Теперь ты знаешь все и должен понимать, какую ужасную ответственность взваливает на себя человек, им владеющий. Самое страшное для меня сейчас — представить себе, что прибор попадет в руки бесчестного негодяя. Только в этом случае нет мне прощения. Не совладав со своим тщеславием, я пустил в мир демона.

Но если прибор все же у тебя, об ответственности и нравственном долге не забывай ни на минуту. А как тебе его использовать, уж сам решай. Я старался изо всех сил, чтобы воспитать из тебя достойного властелина мира. Если же ноша покажется тебе слишком тяжелой, отложи прибор в сторону на пятьдесят дней.

И, наконец, самое последнее. Никому не рассказывай об этом приборе, Кирби. Еще раз напоминаю: человек, обладающий им, — самый могущественный человек на свете. Такую власть нельзя делить ни с кем».

Первой явилась перед широкой публикой Вильма Фарнхэм. Исходя из ее желания, были собраны исполнительные директора Корпорации Креппса, официальные представители налоговой инспекции, адвокаты всех заинтересованных сторон и множество журналистов. Над внешностью скромной служащей «Проектов О.К.» основательно поработала умелая рука Бонни Ли. Благодаря ее заботе, появление мисс Фарнхэм буквально привело всех присутствующих в шок.

Вильма, получившая исчерпывающие инструкции от Кирби и Бонни Ли, заключила с обвинительной стороной хитрую сделку. Была достигнута договоренность, что как только она предоставит документацию на все исчезнувшие двадцать семь миллионов долларов, всякое уголовное преследование Кирби Винтера прекращается. Гражданский иск к нему можно возобновить, если на то найдутся основания, но только после изучения представленных документов. Затем Вильма хладнокровно предъявила бумаги, которые исчерпывающим образом разъяснили судьбу каждого цента из злополучных двадцати семи миллионов.

КРЕППС РОЗДАЛ ДВАДЦАТЬ СЕМЬ МИЛЛИОНОВ! — кричали заголовки газет.

Легко разрешился вопрос и с автомобилем танцовщицы из «Рио». Вильма заявила, что она его у Бонни Ли попросту на время одолжила.

Теперь пришел черед Бетси Олден. Та заявила журналистам, что ушла с «Глорианны» за час до начала пожара, некоторое время провела на квартире некого Берни Сэббита (что и было подтверждено мистером Сэббитом), а затем отправилась в небольшой отель, где зарегистрировалась под чужим именем (что ничуть не запрещено законом), и находилась там до тех пор, пока не узнала, что полиция ею интересуется.

АКТРИСА ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ! Буквы в заголовках были уже меньшего размера.

К тому времени, когда перед публикой появился Кирби Винтер, общественный интерес успел переключится на другие события. Скандал разыгрался вокруг одиннадцати молодых людей из «Карал Гейблс», страховых агентов, банковских служащих и маклеров, чей маленький закрытый клуб по обмену женами работал как часы в течение двух лет — до тех пор, пока не обнаружилось, что один из его членов ведет нечестную игру крапленой колодой карт. Подозревать его начали из-за того, что он никогда не оказывался в паре со своей собственной женой. Когда с ним провели соответствующую воспитательную работу, он во всем признался. Правда, случилось это уже на больничной койке.

К появлению Кирби Винтера публика отнеслась без особого интереса. Дерзкий похититель всех до крайности разочаровал. Выяснилось, что никаких миллионов Креппса он не брал. Достаточно было послушать его с полминуты, чтобы убедиться, что Кирби Винтер — самый многословный и скучный педант на свете. Ни о чем, кроме Добрых Дел усопшего Омара Креппса он говорить не мог. А публику меньше всего интересуют именно Добрые Дела.

НАСЛЕДНИК КРЕППСА РАССКАЗЫВАЕТ газеты набрали совсем уже мелким шрифтом.

Бетси Олден улетела в Нью-Йорк вместе с Берни Сэббитом. С тех пор ее часто можно видеть на экранах телевизора объясняющей, почему одежда на ней столь элегантна, волосы так чисты и пышны, а посуда в кухонных шкафах новейшего производства — без единого пятнышка.

Вильма Фарнхэм, прошедшая школу Бонни Ли, превратилась в притворно скромную маленькую одалиску с матовой кожей, необычной прической, ярко-голубыми контактными линзами, тихим шелестящим голосом и платьями, которые казались слишком узкими, чтобы в них можно было сидеть. Уолтен Грамби раз за разом приглашал ее к себе в кабинет, чтобы она снова и снова разъясняла ему свои обязанности в «Проектах О.К.». Когда же он решил отправиться в Париж, Каир и Рангун, чтобы проверить правильность выплаты по чекам «Проектов О.К.», то взял ее с собой — на случай, если возникнут какие-то дополнительные вопросы.

После того, как Джозеф Локордолос частично оправился от тяжелого нервного расстройства, ему разрешили возвратиться на «Глорианну». Уголовное дело на него прекратили, что же касается гражданского иска, то здесь ему удалось достигнуть соглашения с «пострадавшими», выплатив им солидные суммы. Его виза была аннулирована, как и визы пяти членов его команды. Закон предписал им всем до завершения ремонта оставаться на борту «Глорианны». Джозеф делал все, что возможно, чтобы отсрочить окончание работ, в надежде, что Карла появится прежде, чем яхте будет приказано покинуть порт. Он очень беспокоился о ней, продолжая оставаться в неведении по поводу того, что же Винтер сделал с Карлой, какую ужасную судьбу он ей уготовил. При одной мысли о том, что несчастная Карла могла погибнуть, на глаза Джозефа наворачивались слезы.

На восьмой день после пожара Карла спокойно поднялась на борт. Стояло раннее утро. Она вошла в кают-компанию и, негромко сказав «Привет, Джозеф», села. Джозеф вскочил на ноги, с ужасом глядя на нее. Карла похудела фунтов на пятнадцать. Щеки ее ввалились. Глаза казались огромными. Ее великолепные светлые волосы кто-то коротко подстриг. На ней была дешевая блузка и не менее дешевая коротенькая юбочка. В руках она держала большую вульгарную красную сумку. Джозеф подбежал к ней, встал на колени перед стулом, обнял ее ноги и с рыданием в голосе воскликнул:

— Моя бедная Карла, что с тобой случилось?

— Как твои дела, Джозеф? — спросила она. Ее голос звучал холодно и безжизненно.

— Как мои дела? — вскричал Джозеф. — Это ужасно!

Он вскочил на ноги и принялся мерить шагами каюту. Затем бросился рассказывать ей, в какую ужасную историю впутал его Кирби.

— Они набросились на меня, как настоящие тигрицы! Проклятый Винтер сделал все это с помощью того самого дьявольского устройства, которое использовал против нас его дядюшка. Но старик Креппс никогда не переходил границ приличия. Боже мой, чего мне это стоило! Я до сих пор не могу спать по ночам. Я все время просыпаюсь. Мне снится татуировка.

Он снова встал рядом с ней на колени.

— Мы должны завладеть этим устройством, Карла! Мы должны его заполучить. Винтер — слабовольный дурак. Он должен был убить нас, когда имел такой шанс. Послушай, моя драгоценная. Я добыл о нем всю информацию. Он отправился в Нью-Йорк с Бонни Ли Бомонт, той самой девчонкой, которая сбежала от тебя. Они собираются в Париж! — Джозеф остановился и внимательно посмотрел на Карлу. Казалось, она дремала с открытыми глазами.

— Дорогая, да ты меня не слушаешь!

И действительно, Карла не слушала его. Она сидела неподвижно, уставившись в стену каюты.

— Дорогой, ты знаешь, что значит ОБОР? — вдруг спросила она.

— Откуда я могу это знать?

— Это значит: отсутствие без официального разрешения. Знаешь, они были страшно возбуждены. Тридцать три человека сразу и, к тому же, вместе с военным грузовиком! — Она повернулась и внезапно мягко посмотрела на Джозефа. — Понимаешь, они ехали из порта Эверглейд в Ки Уэст. Там стоял их эсминец. В Ки Уэсте.

Джозеф ударил себя кулаком по голове.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь! Где ты была?

— Я была в грузовике, полном матросов.

— Как это чудовищно!

— Эсминец — самый маленький боевой корабль. Обычно его длина составляет от трехсот до четырехсот футов, а водоизмещение — от двух до трех тысяч тонн. Эсминцы чаще всего используются для прикрытия и сопровождения других кораблей.

— Карла!

— Эсминцы имеют высокую скорость и маневренность. А их непотопляемость обеспечивается герметически изолированными друг от друга отсеками. Моряки, однако, называют эсминцы консервными банками — из-за малой толщины металла обшивки.

Джозеф в отчаянии вцепился в Карлу и тряс ее до тех пор, пока у той не застучали зубы. Но как только он отпустил ее, она тут же продолжала:

— Самый распространенный вид эсминцев на вооружении военно-морского флота США называется «класс 692» или «длинный корпус». Сконструирован во время второй мировой войны. Имеет две группы двигателей общей мощностью в шестьдесят тысяч лошадиных сил. Двигатели, паровые котлы и другое оборудование занимают три четверти всего пространства под основной палубой.

Джозеф с ужасом посмотрел ей прямо в глаза. И в первый раз за все время их знакомства увидел в них кротость, спокойствие и странное самодовольство. Глаза точно говорили ему, что все поиски завершены, все былые огненные устремления навсегда погасли.

— Послушай меня, дорогая. Завтра мы отплываем. Мы плывем до Нассау, а оттуда вылетаем в Париж. И там найдем Кирби Винтера.

— Нет, дорогой, — ответила Карла нежно и спокойно.

— Но почему? — закричал Джозеф.

Карла встала, потянулась и зевнула. Джозеф невольно отметил, что несмотря на заметное похудание, у нее все тот же прекрасный цвет лица. Даже как будто лучше. Не посмотрев на него, она отправилась в соседнюю каюту.

— Я вернулась только для того, чтобы взять кое-что из одежды и деньги, — сказала она через плечо.

Джозеф пошел вслед за ней.

— Но куда ты пойдешь? — в его голосе появились просящие нотки.

Она повернулась и посмотрела на него с удивлением. Тон ее ответа явно показывал, что он задал необыкновенно глупый вопрос.

— Обратно в Ки Уэст, естественно.

— Но Карла!

— Они ждут меня, дорогой. Эсминцы вооружены торпедами, которые располагаются в специальных торпедных аппаратах, размещенных на палубе, а также снабжены пятидюймовыми многоцелевыми пушками и глубинными бомбами.

Сказав это, она направилась в свою каюту. Джозеф ясно услышал, что она что-то напевает себе под нос. Песня была смутно знакома, но ее название он никак не мог вспомнить. Что-то связанное с якорями. Он не вошел вслед за ней, а остался стоять в дверях. Карла стала спокойно раздеваться. И тут Джозеф увидел нечто такое, что заставило его содрогнуться. Он быстро повернулся и опрометью кинулся в свою каюту, где тут же упал на диван. Услышав, что Карла уходит, он крикнул ей вслед:

— Я буду ждать тебя в Нассау!

Она ушла. Джозеф лежал и раздумывал над тем, скоро ли она вернется. Он надеялся, что это произойдет не очень скоро, и он успеет примириться с ее татуировкой.

И в тот миг, когда Карла умело забиралась в ожидающий ее серый «Джип», счастливый Кирби Винтер подносил бокал к нежным губам своей белокурой девчонки и без остатка растворялся в ее бездонных насмешливых глазах.

Примечания

1

Прощай, друг (исп).

(обратно)

2

Знаменитый американский актер, играющий героев-любовников.

(обратно)

3

Не понимаю, сеньорита (исп.)

(обратно)

4

Помедленнее, пожалуйста (исп.)

(обратно)

5

Галстуки с широкими, как у шарфа, концами. (прим. перев.)

(обратно)

6

Знаменитая американская джазовая певица.

(обратно)

7

Подающий в бейсболе.

(обратно)

8

Облегченный вариант бейсбола.

(обратно)

9

Флеш, фуль и стрит — комбинации в покере. Флеш — все пять карт одной масти, фуль — три одинаковые карты плюс две одинаковые. Стрит — пять карт, идущих подряд по старшинству (не обязательно одной масти) (прим. перев).

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg