«Исчезающий город»

Исчезающий город (fb2) - Исчезающий город [litres] (пер. Сюзанна Алукард) (Добро пожаловать в Найт-Вэйл - 2) 2781K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джозеф Финк - Джеффри Крэйнор

Джозеф Финк, Джеффри Крэйнор Исчезающий город

Joseph Fink

Jeffrey Cranor

It Devours!

© Joseph Fink, Jeffrey Cranor, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

* * *

Посвящается Джиллиан Суини и Мег Бэшуинер

Глава 1

Не все верят в горы, но они все же существуют в пределах прямой видимости.

Ученые утверждают, хоть и довольно осторожно, что горы представляют собой выпирающие вверх результаты тектонических сдвигов массивных пластов горных пород. Горы формировались естественным путем в течение многих тысячелетий, торопливо добавляют ученые.

Большинство людей полагает, что гор вовсе не существует. Даже когда они видны, как это часто случается, не верящие в них объяснят, что наш разум создает сенсорные фантомы, чтобы разъяснить то, что мы не можем понять, вроде очертаний богов, или чудовищ в звездных скоплениях, или тайных посланий в чайных листиках, а также правительственных шифров в узорах облаков на небе.

Горы, реальные или нет, обрамляют пустыню, словно кайма на пустой большой тарелке. Посередине находятся разбросанные по равнине города с названиями вроде Красная Столовая Гора и Сосновый Утес, а прямо в центре располагается Найт-Вэйл.

Над Найт-Вэйлом кружат вертолеты, защищая граждан от них самих и всех прочих. Над вертолетами висят звезды, которые совершенно бессмысленны. Над звездами – пустота, которая полна самых разных смыслов.

По этому оживленному небу часто проплывают загадочные огни. Они представляют собой всего лишь космические корабли пришельцев или ауры, оставленные путешественниками между разными измерениями, но эти простые объяснения скучны и банальны. Жители Найт-Вэйла часто рассказывают замысловатые истории, чтобы объяснить наличие этих огней самим себе. («Когда-то небо влюбилось в скалу. Но тысячелетние ветра своим дуновением превратили ее в пыль. Небо, ничего не понимая, по-прежнему посылает сигналы покинувшей его подруге. Скала так никогда ничего и не узнала о небе. Она любила лишь ветер, который медленно разрушал ее».) Иногда совсем неплохо найти какое-нибудь красивое, пусть и неверное объяснение.

В центре Найт-Вэйла, как и во многих других городах, располагается деловой район со всеми его атрибутами: мэрией, городской радиостанцией, фигурами в капюшонах, библиотекой, мерцающей воронкой, огороженной желтой полицейской лентой, опасными бродячими собаками и пропагандистскими громкоговорителями на каждом углу.

За деловым центром находится Старый город, жилой район с магазинами, спроектированный и застроенный во время экономического бума 1930-х. После войны он пришел в упадок, но в последние годы переживает новый подъем, что выражается в росте числа домовладельцев, магазинов, высоких металлических деревьев и диких кошек.

За Старым городом простираются песчаные пустоши, которые представляют собой именно то, что вы думаете. А за песчаными пустошами лежит лесостепь, являющаяся чем-то вроде того, что вы думаете. За лесостепью находится стоянка подержанных машин, дом Старухи Джози и, наконец, на самом краю города, дом Ларри Лероя.

Ларри Лерой всегда, сколько себя помнил, жил один. У него был телефон – сломанный – и машина без колес, установленная на заднем дворе на четырех бетонных тумбах. Под машиной у него был подземный склад, забитый консервами, питьевой водой и годичным запасом свиных сосисок в животном жире. Когда-то у Ларри был дробовик, но он обменял его на машину без колес, рассудив, что такая машина куда безопаснее дробовика. Несмотря на дружелюбные напоминания филиала Национальной стрелковой ассоциации – «Оружие не убивает людей. Оружие – это новая капуста. Оружие чертовски полезно для здоровья», – он никогда не чувствовал себя в безопасности рядом с ним.

Когда Ларри исполнилось двадцать, отец взял его с собой на охоту. Ларри недолюбливал отца. Но и не то чтобы ненавидел. Как-то раз, когда он полез в багажник отцовского пикапа за дробовиком, пристроившийся на стволе скорпион впился ему в руку. С тех пор он относился к оружию с недоверием.

Сами же скорпионы Ларри нравились. В конце концов, ведь они поедают белок, которых он по-настоящему ненавидел. Ларри редко обращал внимание на нелогичность, с какой в мозгу у человека развиваются различные фобии.

В тот вечер Ларри склонился над лежавшей на столе коробкой из-под обуви. Он осторожно приклеивал крохотные коричневые усы, сделанные из полоски древесной коры, на миниатюрное лицо Уильяма Эдуарда Бёркхардта Дюбуа. Еще ему требовалось соорудить ручное лазерное орудие, которым был известен Дюбуа. Ларри услышал звуки, похожие на царапанье беличьих коготков у него в подвале, и с надеждой подумал, что скорпионы, возможно, проголодались. Его внимание привлекла миниатюрная версия пятиглавого дракона по имени Рейчел Макдэниелс, на котором Дюбуа часто восседал, когда произносил свои речи. С позиции своего морального и физического авторитета Дюбуа обращался к интеллектуалам и политикам, стоявшим на пути обретения равных прав для чернокожих американцев. Он также обращался к ним со спины летающего дракона.

Ларри сооружал диораму в ознаменование знаменитого поражения, нанесенного Дюбуа германской армии в 1915 году. Она изображала его и Рейчел в библиотеке, где они соединили ладони над экземпляром заявления о капитуляции в жесте «дай пять».

Ларри, обожавший этого героя войны и великого защитника прав человека, бережно поместил воссозданного в мельчайших подробностях Дюбуа в картонную коробку из-под обуви. Семья Ларри никогда особо не увлекалась историей, и домашние частенько ему говорили, что история не существует, потому что она больше не происходит. В тот момент, когда что-то происходит, твердили они каждый вечер за ужином, оно исчезает, переходя в область вымыслов памяти. Они произносили эти слова, склонив головы, а потом начинали есть.

Возможно, он был мятежным юношей. Или же, вероятно, ему просто хотелось вникнуть в мифы человеческой истории – порой чудесные, а порой трагические. Он обожал своих героев: Уильяма Эдуарда Бёркхардта Дюбуа, Хелен Келлер, Редда Фокса, Луиса Вальдеса, Тони Моррисон. Он считал своим долгом помогать сохранять их наследие, трепетно почитая их великие биографии и дела, чтобы они по-прежнему существовали в настоящем. История реальна безотносительно к правде, частенько говаривал Ларри, и она не в словах, а в делах.

Миниатюрные костюмы, усы и бороды, раскрашенные модели обстановки – все эти предметы были не больше среднего пальца Ларри. Чтобы их изготовить, требовались верный глаз и твердая рука. В отличие от других людей, Ларри с возрастом становился все более уверенным в себе, более точным в своей медлительности. Он ловко и аккуратно прикрепил усы под носом великого интеллектуала Дюбуа и взялся за пинцет, чтобы приступить к работе над задним планом диорамы, представлявшим собой библиотеку.

Вдруг Ларри услышал негромкое жужжание и почувствовал, как оно отдается по всему его телу. Шум раздавался волнообразно, плавно нарастая и затихая, легко убаюкивая подсознание человека, целиком погруженного в работу. Амплитудные колебания звуков ускорялись, вскоре перейдя от ровного завывания в прерывистый рев. Металлические тарелки и чашки в кухне, построенной и оборудованной собственными руками Ларри, начали дребезжать первыми, затем последовал скрип крыши о металлические стропила.

Ларри взглянул на пришпиленный к стене календарь землетрясений. Каждый месяц подобные календари доставляли служащие неназванных, но грозных правительственных агентств, посреди ночи подсовывая под дверь большие коричневые конверты. Согласно календарю, на сегодня землетрясение не намечалось.

Ларри посмотрел на У. Э. Б. Дюбуа и Рейчел Макдэниелс в их обширной академической библиотеке. Капелька пота размером с голову Дюбуа упала на спину Макдэниелс, размазав краску и сбив только что приклеенные шипы.

Ларри вытер лоб. Потел он нечасто, даже в раскаленных песках. «Это же сухой жар», – часто говорят другим людям обитатели пустыни, пытаясь скрыть, что сами себя обманывают. Но сегодня жара была необычной. Ларри ощущал ее не в воздухе, а внизу, под ботинками, – это не пекло солнце, а что-то нагревалось от трения. Песок под клееной фанерой буквально горел, будто друг о друга скреблись два мира.

Коричневая майка-безрукавка Ларри намокла под мышками. Он слышал грохот металлических тарелок и чашек, падавших из ящиков без дверец. Тряслось все – земля, дом и он сам. Это было не плавное качание и смещение землетрясения под контролем правительства. Создавалось ощущение ударов снизу. По пустыне словно колотил гигантский подземный кулак.

Ларри встал и кое-как добрался до гостиной, но тут раздался очередной резкий толчок, и весь дом затрясся. Ларри качнуло вперед, и он ударился лицом о косяк открытой входной двери.

Ларри боялся только за свои диорамы. Он знал, что однажды придет Конец всему, и задолго до этого наступит конец ему самому. Он не был столь пафосен, чтобы соотносить свою смерть с Концом, – это будет просто один из миллиардов концов, предшествующих большому Концу. Смерть есть конец лишь в том случае, если ты полагаешь, что вся история – это про тебя.

Ларри знал, что однажды его найдут мертвым в его доме на самом краю города. Его это не волновало. Да, у него нет детей, однако наследие, заключающееся в детях, довольно ограниченно. Не многим людям известны все подробности их родовых отношений дальше бабушек и дедушек, а многие люди не помнят даже это поколение. Два поколения памяти – вот все, что дают дети, а потом всех забывают. Но он оставит после себя полки письменных трудов, диорамы и пестрые лоскутные одеяла. Он создавал рукотворную историю, пытаясь сделать бессмертными своих героев, и, возможно, таким же образом продлить свою историю. Он хотел, чтобы вместо короткого некролога в «Ежедневной газете Найт-Вэйла» его смерть стала историей открытия его огромной коллекции, трудов всей его закончившейся жизни.

Он уже написал письма Саре Султан, президенту городского колледжа Найт-Вэйла (с указаниями передать его диорамы на художественный факультет), Линн Харт, редактору «Ежедневной газеты», и Сесилу Палмеру, ведущему городской радиостанции (с некрологом, написанным на свою смерть и на кончины Линн и Сесила), а также Мишель Нгуен, владелице фирмы звукозаписи «Дарк оул рекордз», которая, несомненно, с удовольствием бы унаследовала его собрание полек, написанных, исполненных и записанных им самим при помощи концертино и микрокассетного магнитофона. Мишель с отвращением относилась к любой музыке, достаточно популярной, чтобы ее слушал кто-то кроме нее и персонала «Дарк оул», так что мелодии Ларри приняли бы с радостью. Согласно завещанию, письма должны быть доставлены, а его имущество распределено в соответствии с его последней волей.

Его художественные и научные проекты были его детьми, наследием, которое, как он надеялся, проживет гораздо дольше, чем два беспамятных поколения людей.

Ларри почувствовал, что у него начинает распухать щека, которой он ударился о дверной косяк. Он вернулся в дом. Тяжелые удары снизу рушили его кухню и гостиную. Он увидел, как обвалились стены и потолок, превратившись в щебень и пыль. Страницы его книг и личных заметок взметнулись вверх, к вертолетам и звездам, и лениво закачались на ветру, словно свихнувшиеся голуби.

Шатаясь, Ларри двинулся вперед, растопырив руки, держась за то, что осталось от стен, чтобы не упасть, и повернул за угол в свою студию. Диорама с Дюбуа и Макдэниелс оказалась слегка поврежденной, но вполне восстанавливаемой. Он взял ее в руки.

Стена с другими диорамами устояла – десятилетия кропотливой работы и филигранного мастерства. «Гордость и предубеждение», самая первая его диорама, все еще демонстрировала наивность новичка, но вместе с тем – смелость начинающего художника. Меч Элизабет Беннет был испачкан кровью (Ларри использовал свою). А для ее глаз он взял шлифованный оникс. В какой бы части комнаты ни встать, Беннет будет взирать на тебя со страстью и жаждой мести, которыми известна эта опасная литературная злодейка.

Ларри поставил коробку с Дюбуа на рабочий стол и подошел к стене с диорамами. Над витринами были прочно закреплены длинные оконца из плексигласа. От ударов пол под ним ходил ходуном. Ларри слегка потянул за каждую полку: хоть он и видел, что они вне опасности, но желал в этом убедиться.

И тут половица под ногами Ларри переломилась. Он потерял было равновесие, но не упал, ухватившись за опорную балку рядом с полками. Еще один оглушительный удар – и половина его рабочего стола скрылась в расширявшейся на полу воронке. Ларри увидел, как коробка с Дюбуа скользит к ее краю, и прыгнул. Он редко прыгал или делал что-нибудь быстро, но в этот раз продемонстрировал удивительное проворство. Схватив коробку, он оттолкнулся правой ногой от скрывавшегося внизу стула и, не глядя, бросился к дальней стене, врезался в нее, но умудрился не выпустить из рук крепко прижатую к груди диораму со своим любимым оратором.

Повисла долгая тишина, нарушаемая лишь дыханием Ларри. Он услышал, как на пол упала капля пота. От земли тянуло жаром. Ноги у него начало сводить судорогой, голова слегка кружилась. Он вынес диораму с Дюбуа наружу и осторожно поставил на землю на безопасном расстоянии от шатающегося здания. Потом вытянул из канавы тачку и ринулся обратно в рушащийся дом.

Ларри побросал в тачку все важные документы, которые смог найти, вместе с письмами жителям Найт-Вэйла, потом схватил пьесы и поэмы собственного сочинения и рванул в студию, изо всех сил толкая перед собой уже наполовину загруженную тачку. Там он аккуратно сложил в нее свои диорамы, одну на другую, и труды всей его жизни образовали пирамиду из красок, пластика и бумаги.

Ларри услышал, как затрещал потолок. Он положил шедевр Джейн Остен поверх остальных, и в этот момент раздался громкий и резкий хруст. У него сразу же зазвенело в ушах. Он упал, точнее соскользнул, на колени. Пол под ним выгнулся, пустые полки рухнули. Ларри заглянул в воронку и увидел падающие грязь, дерево и плексиглас – падающие и ни во что не попадающие. В этой воронке он увидел глубокую и бесконечную пустоту.

Пол сорвало, и деревянные половицы стало затягивать в воронку. Ларри пытался уцепиться ботинками за стремительно кренившуюся поверхность. Он сильно толкнул тачку, надеясь, что даже если ему не удастся выкарабкаться, то, по крайней мере, у диорам останется хоть какой-то шанс. Тачка, покачиваясь, проехала с полметра, но потом покатилась обратно к нему. Пирамида трудов всей его жизни накренилась, готовая вот-вот рассыпаться.

Ботинки Ларри заскользили по полу. Он с силой толкнул тачку еще раз, не сгибая колен, вскинув все тело кверху. Он толкал тачку по кренившемуся полу, напрягая все силы, но, в конце концов, достиг сцепления и двинулся вперед. Он перекатил тачку через край ямы и выпрыгнул прямо в гостиную, подальше от разверзавшейся позади него воронки, потом завернул за угол и ринулся к входной двери.

В тусклом свете догоравшего над пустыней дня Ларри добрался до внутреннего дворика. Прочь отсюда, в сторону заката, подальше от рушащегося дома, к оседающей земле.

Лужайка перед домом – галька пополам с грязью и голые кусты – исчезла. Все до самой канавы представляло собой зияющую яму. Земля перед ним полностью канула в никуда, а вместе с ней У. Э. Б. Дюбуа и Рейчел Макдэниелс.

У Ларри едва хватило времени, чтобы осознать случившееся, когда последовал еще один толчок – последний и самый ужасный, хоть он тогда об этом не подозревал. На несколько шагов впереди песок потянуло вниз. Ларри обожгло ладони – это деревянные ручки тачки вырвало из его рук. Глаза Элизабет Беннет злобно сверкнули оранжевым пламенем, когда она исчезала в пустоте вместе с другими обожаемыми им героями. Ларри смотрел, как все доказательства того, что он когда-либо существовал, падали в разверзнувшуюся бездну. Он таращился на уходившую из-под его ног землю, на звезды и пустоту, ринувшиеся вверх от него.

Когда земля исчезла у него из-под ног и он стал падать в глубокое ничто, Ларри все еще не мог поверить тому, что видел. Да, он тоже не верил в реальность гор, но тем не менее они существовали в пределах прямой видимости, пусть и всего лишь несколько секунд.

Глава 2

Ниланджана Сикдар разглядывала бактерии. Бактерии же не обращали на нее никакого внимания – они бесчувственно вибрировали.

Эксперимент касался побочного продукта жизнедеятельности бактерий, вещества, способного применяться как пестицид в промышленных масштабах. Но в этот момент Ниланджану куда больше беспокоило, почему бактерии размножались лишь с одной стороны чашки. Это не обязательно что-то означало, хотя и могло что-то означать. Что угодно могло что-то значить для кого-то. Но все это казалось каким-то неровным. Необычным. Ей захотелось передвинуть часть бактерий на другую сторону чашки, но это было бы ненаучно, да и, в любом случае, бактерии довольно трудно толкать. Возможно, стоит слегка наклонить чашку – просто чтобы переместить какие-то колонии бактерий на чистую сторону. Тогда все станет выглядеть ровнее. Это будет столь же ненаучно, но все же будет казаться аккуратнее. Нет, она не может это сделать. Вручную изменять поведение бактерий – это ошибка. Ниланджана вздохнула. Бактерии распределяются неровно. Она научится справляться с этим, как научилась справляться со всем, с чем сталкивалась в своей жизни.

Если прожить, как она, почти четыре года в городе вроде Найт-Вэйла, всегда обнаруживаешь массу всего, с чем приходится справляться. С появлением мстительных призраков. С попытками похищения любопытными инопланетянами. С городскими праздниками, сопровождающимися пугающим числом жертв. Со всем этим справляться она научилась. Но все же бактерии беспокоили ее больше, чем она была готова в этом признаться.

Ниланджана наклонила чашку. Она никому ничего не скажет. Бактерии упрямо оставались в левой части чашки. Она сделала несколько пометок в тетради, которая лежала так, что чашка с микроскопом располагалась четко по линии ее раскрытия. Закончив писать, Ниланджана положила ручку на место, у края страниц. Больше у нее на столе ничего не было. Для работы ей нужны были лишь эксперимент и тетради, а если ничего не требуется, то нет причин и что-то заводить. Ее стол представлял собой радовавший глаз пустотой прямоугольник с микроскопом и тетрадью, расположенными ровно по центральной линии.

А еще с тоненькой струйкой питательного раствора, косо стекавшей к краю.

– Черт! – сказала она.

– Что? – отозвалась Луиза.

Ее стол стоял рядом со столом Ниланджаны. Эксперимент Луизы имел какое-то отношение к ее очевидному разочарованию в картофеле, и она, даже повернув голову в сторону Ниланджаны, продолжала демонстративно хмуриться на кучку клубней, лежавшую на ее столе. У нее на столе не было беспорядка – просто любой стол показался бы захламленным по сравнению с рабочим местом Ниланджаны. Поэтому стол Луизы выглядел именно так. На нем возвышалась стопка бумаг, грозившая рухнуть и завалить все вокруг, а картофелины лежали неопрятной кучей, располагаясь в случайном порядке, дабы не повлиять на результат эксперимента, каким бы он ни был.

– Да нет, – ответила Ниланджана. – Ничего. Просто вырвалось. В смысле, совсем чуть-чуть. – Она показала.

– Ты меня чрезвычайно разочаровала, – заявила Луиза.

– Что?

– Извини, это я картофелине. Мне нужно выдавать словесное напоминание о моем разочаровании через заданные промежутки времени вместе с его визуальными проявлениями. Просто на тот случай, если картошка реагирует по большей части на звуки.

– А она вообще-то реагирует на звук?

– Есть только один способ это выяснить, – бодро ответила Луиза. Лицо ее оставалось грозным и нахмуренным. Она покачала головой. – Ты не до конца используешь свой потенциал.

– А у картошки есть потенциал?

– Нет, не у нее. У тебя, Нилс. Какой ты вообще эксперимент ставишь?

– Вот, погляди, это на самом деле интересно. Я регулирую водородный показатель этого питательного раствора пошаговым изменением каждого…

– Нилс, разве это наука?

– Да.

– Правда? Ой, а я до сих пор не уверена в том, что такое наука. Судя по словам, это больше похоже на какое-то представление. – Луиза ткнула картофелину, и та скатилась на край кучки. Она или не заметила этого, или же ей было все равно. – В любом случае, тебе не надо тратить время на небольшие эксперименты вроде этого. Необходимо работать над более масштабными и более престижными проектами. Такими, за которые получают награды. Вроде Лучшего научного приза. Или же приза «Полезная наука» от Общества полезных ученых. Вот посмотри на меня и на эти картофелины.

Она жестом пригласила Ниланджану взглянуть, но Ниланджана уже и так на них смотрела и открыла глаза еще шире, чтобы показать, что смотрит еще внимательнее.

– Ты знаешь, сколько грантов я получила на эти штуки с картошкой? Все идет по плану. Я могу посвятить остаток своей карьеры разочарованию в этих картофелинах, при этом получая все необходимое внимание со стороны крупных средств массовой информации.

Ниланджану не очень интересовали научные гранты и премии. Существовало много богатых ученых, чья известность была раздута бульварной прессой, но в науку она пошла совсем не поэтому. Ей просто хотелось изучать окружающий мир. Она испытывала высшее счастье, каждый день приходя в лабораторию, работая со своими бактериями и разрабатывая дополнительные, некоммерческие субстанции, приносящие пользу обществу, вроде лекарственных средств или пестицидов.

Последние три года она изучала эти бактерии с целью получения естественного пестицида. Раньше фермеры в своем большинстве избавлялись от насекомых, сжигая их, но это оказывало неблагоприятное воздействие на культуры, в которых обитали насекомые. Ей удалось совершить несколько прорывов. В начале этого года она смогла создать аэрозоль для удаления со стволов деревьев жуков-короедов, но при контакте с аэрозолем жуки обычно визжали. Они визжали очень громко, и это вызывало отвращение. Поэтому Ниланджана пыталась улучшить исходную формулу.

Наука для нее была процессом, ведущим к совершенству. Каждый ответ порождал новые вопросы, каждый из которых приносил все новые и новые ответы. Ей хотелось заполнить пустой круг человеческих знаний фактами и доказательствами, чтобы не приходилось доказывать недоказуемое с помощью предположений и легенд. Чем меньше в жизни относится к области мифов, тем лучше становится человечество. Если бы за это давались призы или денежные гранты – прекрасно. Но Ниланджана не нуждалась в поощрениях. Она стремилась к научному порядку и стройной системе знаний.

– Верно. Но, Луиза, посмотри сама. Мне нравится этот эксперимент. Он интересен. А если он интересен, значит, он важен. Вот что всегда говорит Карлос.

– О, Карлос. Он великий ученый, Нилс, но ему не хватает карьерных устремлений. Держись меня, я помогу тебе достичь высот.

– Ладно, хорошо, но… – Ниланджана показала на чашку с бактериями, но в этот момент раздался оглушительный грохот, за которым последовала ослепительная ярко-белая вспышка, рука ее дернулась и, угодив прямо в чашку, перевернула ее.

– Прошу прощения! – вскричал Марк. Его рабочее место располагалось за ними, и он изобрел агрегат, который должен был вызывать ослепительную вспышку, за которой бы раздавался оглушительный грохот, но вот уже несколько недель тот срабатывал в обратном порядке.

– О, вот черт! – воскликнула Ниланджана. – Там была вся работа за месяц. Мне нужно бумажное полотенце. Прошу меня извинить.

Луиза пожала плечами.

– Как угодно. Дай мне знать, если тебе понадобится совет. Я желаю тебе только хорошего, а ты всех нас подводишь.

– Не слишком ли сильно, мы едва…

– Ой, извини, Нилс! Это я опять картофелине.

Ниланджана встала, чтобы взять что-нибудь, чем можно было бы вытереть расползавшуюся по столу лужицу. Питательный раствор залил практически всю меньшую часть стола и грозил вот-вот пролиться через край.

Марк виновато сморщился, когда она проходила мимо.

– Ты уж извини. Мне надо было подать предупредительный сигнал, чтобы вы знали, что я начал испытания, но сама знаешь, как это бывает. Увлекся экспериментом.

Ниланджана кивнула, оборвав его оправдания взмахом руки. Она прекрасно знала, как это бывает. Марк ей нравился, и она жалела, что его эксперимент проходил неровно, пусть даже его попытки все наскоро починить наносили ей серьезный психологический и физический ущерб.

– Не слушай ее, – произнес Марк, отвинчивая заслонку на своем агрегате, чтобы понять, в чем проблема. Внутри что-то слабо мигало и успокаивающе бормотало. Он покачал головой. – По крайней мере, хоть это произошло в нужном порядке.

– Я могу слушать ее, но не слышать, понимаешь? – ответила Ниланджана. – Я горжусь своим экспериментом. Он связан с тем, что мне интересно, и он продвигается. Или продвигался. Продвигался, пока я все не перевернула. – Она открыла лабораторную аптечку первой помощи, где лежал рулон бумажных полотенец и больше ничего. – Ну, не знаю. Может, дело в том, чем я занимаюсь, понимаешь? Я одна здесь ставлю небольшие эксперименты. Может, мне именно это и суждено. Тогда все будет хорошо.

– Лишь бы ты была счастлива, Нилс. – Марк поковырялся в агрегате отверткой. – Правда, лишь бы ты была счастлива. Ты счастлива?

– У меня все прекрасно. – Ниланджана оглянулась на небольшую лужицу питательного раствора на столе, вздрогнула и, отмотав от рулона бумажных полотенец длинную полосу, обернула ею руку и оторвала резким рывком. – Мне не надо быть счастливой, когда у меня все прекрасно.

Вытирая питательный раствор зажатым в руке комком бумаги, она задумалась, все ли у нее прекрасно. Как это можно узнать? Есть ли объективный тест на счастье, не говоря уж о красоте? Какие данные нужно собрать? Можно ли объективно продемонстрировать признаки того, что все «прекрасно»?

Она подумала о других ученых. В большой лаборатории стояло несколько столов, и за каждым проводил свой эксперимент какой-то ученый. Одни эксперименты искрили или пели, другие выделяли слизь или превращались в студень. Лишь немногие эксперименты думали или чувствовали. На стене висела лекционная доска с названиями некоторых проектов и экспериментальных наблюдений. «Пчелы?» – гласила одна надпись. «Гипотеза: все пугает, и нам нужно прятаться», – сообщала другая.

Лаборатория располагалась в научном районе, в неухоженной промышленной части города, сделавшейся опасной из-за частых стычек враждующих группировок ученых. Астрономы и особенно орнитологи всегда затевали свары, устраивали засады на углах улиц. Перепалки начинались с чтения вслух научных работ с рецензиями ведущих умов, а заканчивались ударами бутылочных «розочек». Ниланджана сторонилась подобных диспутов, но ей все же становилось тревожно, когда она видела затертое пятно крови или вырванную из диссертации страницу, которыми отмечались места особо жарких схваток.

И все-таки она была всем довольна, и ее все устраивало. Она была довольна своими экспериментами. Ее устраивали Луиза и Марк. Ей нравилось, что она сидит в большой комнате, полной умных людей, которых она уважала, хоть и не знала достаточно хорошо. Нравилось приходить на работу и говорить о науке или просто о жизни. Ее устраивало, что вечером она возвращалась домой и оказывалась в комнате без людей. Она ограничивала общество знакомых определенными часами, а потом исключала их из других часов, когда могла побыть одна. Ее устраивало положение «чужой»: жители Найт-Вэйла регулярно напоминали ей, что она родилась в другом месте. Она везде была чужой, и это ее устраивало. Она была довольна тем, что росла девчонкой, которой нравилось давить жуков, смотреть в микроскоп и выстраивать микробов в упорядоченные модели. Ее устраивала жизнь без друзей, которые бы это понимали и которым бы это нравилось. Ее устраивало, что ее не задевали и не высмеивали, но в то же время не приглашали на вечеринки. Может, она не была счастлива. Может, то, чем она занималась, было неважно и никому не помогало. Но ее это устраивало. Ее устраивало говорить себе: «Я всем довольна».

– Ниланджана? – произнес ровный, вкрадчивый голос.

Она подняла взгляд от стола, который продолжала вытирать бумажными полотенцами, даже не замечая движений своей руки.

В дверях своего кабинета стоял Карлос. Он выглядел испуганным. Нет, озабоченным. Нет, испуганным.

– Ниланджана, можете ко мне зайти? Мне нужно ваше мнение о… Просто зайдите.

Карлос не часто приглашал других ученых в свою личную лабораторию. Именно там он ставил особые эксперименты, связанные со спасением Найт-Вэйла от различных сверхъестественных угроз, которые постоянно досаждали городу, и там же составлял коллажи из строительного картона, представлявшие собой любовные послания мужу. Все это было важной работой, и он предпочитал, чтобы его не тревожили. Ниланджана не могла припомнить, когда ее в последний раз приглашали к нему в кабинет.

Если бы она знала обо всех событиях, которые станут следствием предстоящего разговора, она бы пришла в ужас, а может, в восторг, а потом снова в ужас. Она бы ощутила столько всего, сколько не ощущала с момента приезда в этот странный город, где она была не совсем своей. А пока она просто смутилась.

– Конечно, – ответила она. – Сейчас зайду.

– Уф-ф, – произнесла Луиза, пренебрежительно махнув своим картофелинам.

Глава 3

Карлос никоим образом не интересовал Ниланджану, и, как бы там ни было, он был замужем за ведущим городского радио Сесилом Палмером. И все же она не могла не заметить, что он по-своему сногсшибательно красив. Даже хмурясь, он был великолепен и с непревзойденным изяществом приглаживал свои непревзойденно прекрасные волосы.

В науке, разумеется, всегда нужно прилагать массу усилий, чтобы хорошо выглядеть. Внешний вид и элегантность – главные составляющие научной карьеры, и знаменитые ученые то и дело слышат в свой адрес обвинения в применении пластической хирургии и пагубных для здоровья диет, а также находятся под пристальным вниманием популярных журналов и блогов. Но Карлос старался держаться подальше от всего этого. Он был красив, но никогда не придавал этому большого значения. Его занимали только две вещи: научная работа и семья.

О семье Карлоса Ниланджане было известно немного. Она знала, что его племянница-подросток Дженис родилась с расщеплением позвоночника, и всякий раз, когда проверка зрения, состояние почек и позвоночника показывали, что она здорова, Карлос брал несколько дней отпуска, чтобы побыть с ней, братом и невесткой.

Ниланджана также знала, что его муж Сесил, будучи журналистом, порой сталкивался с серьезными опасностями в полном жутких тайн городе, каким был Найт-Вэйл, и из-за этих опасностей Карлос очень переживал и впадал в ступор. В такие моменты он шагал взад-вперед по своему кабинету, с трудом удерживаясь от того, чтобы не позвонить на радиостанцию и спросить, все ли в порядке с Сесилом. Когда Карлос переживал за Сесила, работа в лаборатории практически останавливалась. Ниланджана могла определить, когда у Карлоса запланировано свидание на вечер, поскольку в такие дни он намазывал волосы гелем и надевал свой самый красивый лабораторный халат.

Она не понимала, почему вдруг Карлос захотел с ней поговорить, и надеялась, что проблема связана с его научной работой. Она мало что знала о любви. Не то чтобы у нее не было кавалеров. Она была взрослым человеком и интересовалась другими людьми. Начиная со старших классов она время от времени заводила романы, однако не чувствовала себя достаточным знатоком в этом вопросе, чтобы давать советы другим. Она просто переживала взлеты и падения так же, как и любой человек. Иногда ей было весело, а чаще одиноко, независимо от того, встречалась она с кем-то или нет.

Карлос прервал ее раздумья, развернув схему с надписью большими буквами: «НАУКА».

– Сегодняшняя тема обсуждения – наука. Я подготовил наглядное пособие.

Ой, слава Богу!

Он жестом пригласил ее сесть, но Ниланджане не особенно нравилось сидеть, так что она жестом показала, что лучше постоит, после чего произошел обмен жестами, которых никто из них не понял. Наконец Карлос сел, а она осталась стоять.

– Я знаю, что вам известно о доме, – начал он.

– Общее представление о домах?

– Нет, э-э, извините, о доме, который не существует. – Он развернул еще одну схему с изображением дома.

– Да, – ответила она. – Я знаю этот дом. Его не существует. Он выглядит так, словно есть на самом деле. Как будто стоит перед тобой, когда на него смотришь, к тому же расположен между двумя совершенно одинаковыми домами, поэтому гораздо больше смысла в том, что он там есть, нежели чем его нет, но…

– …На самом деле он не существует, – закончил он.

– Верно. Это странный дом. Или не странный дом. Он странный, но не дом? Трудно понять, как о нем говорить.

Все в городе знали о доме, который выглядит так, словно существует, хотя на самом деле его нет. В среде ученых часто спорили, сможет ли кто-то постучать в дверь и убежать. Сам Карлос однажды зашел в дом. Но он не очень любил распространяться на эту тему и, как только об этом заговаривали, отмахивался или же пытался перевести беседу в другое русло.

Из научных записок Карлоса Ниланджана узнала, что интерьер этого дома разительно отличался от обстановки обычного панельного жилого здания, если посмотреть в окно. Внутри в доме не было никакой мебели и никакого убранства, кроме небольшой черно-белой фотографии маяка. Дом представлял собой не строение, а вход в параллельный мир пустыни – просторный и пустынный. В этом параллельном мире стояла одинокая гора, и она была совершенно очевидной для всех, кто ее видел. На вершине горы располагался маяк с фотографии. Отовсюду исходил холодный свет, хотя солнце никогда не показывалось.

Гипотеза. Параллельный мир пустыни был холодным и пустым, и это заставляло Карлоса чувствовать себя потерянным для любимых им людей. Карлоса больше всего заботили любимые им люди, поэтому место, где не было никого и ничего, травмировало его.

С момента возвращения Карлоса из параллельного мира несколько лет назад все в лаборатории знали, что он стал буквально одержим этим домом. И, как большинство неотвязных мыслей о правде, это вызвало тревогу у Городского совета.

– Твое дело – заниматься наукой, – сообщил ему совет через ребенка-посыльного с пустыми глазами, который услужливо бросился к нему, когда Карлос встал посреди ночи в туалет. – Так что будь привлекательным и пиши статьи. Не отправляйся на поиски «правды». Ты ученый, а не сыщик.

– Господи, – ахнула Ниланджана, когда он рассказал ей о реакции совета.

– Да, это было очень неприятно, – ответил Карлос. – И, конечно же, на меня, как снег на голову, свалился этот ребенок-посыльный с пустыми глазами, а вы знаете, как много времени требуется Городскому совету, чтобы забрать своих курьеров. Кончилось тем, что мне пришлось три недели возить девочку в школу. Завтра мы собираемся на ее выпуск из восьмого класса.

– Ой, здорово.

– Очень здорово. Но я не позволю Городскому совету помешать мне в моих попытках предотвратить пагубное воздействие параллельного мира. Они ведь пытаются меня остановить.

Вот так все развивалось.

Карлос решил произвести замеры дома, который не существует, с использованием измерителя стен из его кабинета. Для замеров прибор использовал радар, микроволны и лазер, изрыгая цифры и пронзительно жужжа.

Часто, особенно в жаркие дни, окна гостиной в доме, который не существует, оставляли открытыми, и Карлос мог попытаться измерить расстояние между несуществующей внешней частью дома и внутренней частью параллельной вселенной. Проверка на входы в параллельные миры и лазерные измерения их глубин – обычные составляющие осмотра любого нового дома, так что он просто использовал этот прибор для своих экспериментальных целей. Если заглянуть в окно несуществующего дома, все походило на типичную гостиную: кресло, кушетка, громкоговоритель без регулятора громкости для распространения правительственной пропаганды, запасная кушетка. Обычная обстановка. Но он знал, что это всего лишь оптический обман, или фантазия – научный термин для обозначения лжи.

Когда Карлос включил свой прибор, все пошло совершенно не так, как он предполагал. Раздался грохот, исходивший глубоко из-под песков пустыни. Прибор потряс землю. Все очень походило на землетрясение, но не рукотворное или обозначенное в городском календаре естественное землетрясение. Вибрация и шум сделали все замеры бесполезными.

Изначально предполагалось, что наука – дело непростое. В конечном итоге, что она такое, как не сборище заскучавших людей, пытающихся бросить вызов самим себе, когда вера сделалась слишком легкой? Поэтому он снова установил прибор, тщательно его откалибровал, а потом опять включил. И снова, когда он нажал на кнопку, раздался грохот. Эксперимент провалился.

– Кто-то за мной наблюдает. Каждый раз, когда я пытаюсь провести эксперимент, раздается грохот, и все идет насмарку. Кто-то не хочет, чтобы дом исследовали. Я полагаю, что у того, кто пытается меня остановить, есть противодействующий прибор, мешающий моим исследованиям.

Карлос развернул третью схему – на этот раз карту с расположением источников грохота, представлявших собой серию оранжевых пятен в пустыне, окружающих город.

– Наряду с сейсмической активностью, сводящей на нет мои измерения, похоже, имеют место перемещения земной поверхности. Начали пропадать люди.

– Но кому нужно скрывать правду? – спросила Ниланджана. – Помимо Тайной полиции, Городского совета, мэра, неограниченного количества мировых правительств и сил вторжения из других миров?

– Вот именно что, – ответил Карлос. – Наиболее вероятно, что это Городской совет, поскольку он меня уже предупреждал.

Карлос попросил аудиенции у Городского совета, что явилось смелым шагом. Какое бы многообразное и разноразмерное чудовище ни обитало в залах совета, выпуская дым, серу и постановления, оно обладало ненасытной тягой и вкусом к человеческим существам. Но Карлос ставил науку и свой город выше всех остальных забот, поэтому он надел огнеупорный лабораторный костюм и завязал глаза, чтобы избежать ужаса созерцания извивающихся членов совета, после чего отправился в мэрию.

– Кто это делает? – спросил он.

– Что делает? – отозвался Городской совет многоголосым, звучащим отовсюду хором. – Мы недавно были в отпуске. Мы ничего не делали. В чем же ты нас обвиняешь?

– В срыве моих экспериментов с домом, который не существует. В том, что вы препятствуете моему намерению понять то, что мне нужно понять.

Совет зашипел.

– Тебе же велели это прекратить. Наше терпение не безгранично.

– Значит, это все-таки вы срывали мои эксперименты при помощи грохота из-под земли?

– Глупый ученый. Правдоискатель. Ты считаешь, что только тебя интересует этот дом? Многие хотят обладать заключенной в нем мощью и властью.

– Какой мощью и властью? Кто эти люди?

– Мы и так сказали слишком много. Нам бы следовало тебя проглотить, но есть влиятельные фигуры в средствах массовой информации, которые тебя защищают, и ты не стоишь тех неприятностей, которые мы от них наживем. Исчезни, пока тебе даруют жизнь.

– Какой мощью и властью обладает дом? Что вы знаете?

Совет взревел. Вокруг шеи Карлоса обвилась влажная рыхлая рука.

– Словотворец предупреждал нас о чем-то таком, что только и ждет, чтобы войти к нам в город. Ты заглядываешь в двери, которые не следует открывать. Прекрати свои исследования, или их прекратят за тебя.

Влажные пальцы сильнее сжали его шею. Карлос попятился. Пальцы разжались, отпуская его, и он шагнул назад, ощущая запах протекшего аккумулятора, кислую вонь, забравшуюся ему под язык.

– Словотворец? – переспросила Ниланджана. Сама того не замечая, она навалилась на стол, захваченная рассказом. – А кто это?

– Понятия не имею, – ответил Карлос. – Раньше никогда не слышал ничего подобного. Вот еще одна загадка. Загадка на загадке и загадкой погоняет. – Он потянул за шнур, и все три схемы свернулись с громким шуршанием.

– Похоже, мои исследования достигли точки, дальше которой мне не продвинуться.

– Вы не можете сдаться лишь потому, что так хочет Городской совет.

– Боюсь, Нилс, что именно это мне и придется сделать. – Карлос вздохнул, поднялся и выглянул в окно на растрескавшийся асфальт у одноэтажного торгового центра, в котором располагалась лаборатория.

На парковке стояло несколько машин. Проголодавшиеся горожане остановились перекусить в соседней пиццерии «Большой Рико». Подростки выискивали тихое местечко, где можно было бы целоваться или со страхом смотреть в бездну вечернего неба. Черные седаны без номерных знаков, набитые одетыми в костюмы правительственными агентами с незапоминающимися лицами, подслушивали каждое произнесенное слово.

– Наука – это бескомпромиссный поиск истины. Но наука должна делаться в течение человеческой жизни. А человеческая жизнь – сплошной компромисс. Особенно здесь, в нашем осторожном и настороженном городке.

Карлос наклонил голову и посмотрел на черные автомобили. Потом повернулся к Ниланджане и одними губами спросил:

– Вы понимаете?

Она кивнула.

– Нилс, я никогда бы не попросил вас помочь мне продолжить этот эксперимент. Я никогда бы не попросил вас попытаться найти источник грохота. Слишком опасно и дальше заниматься этим вопросом. Но если бы я вас все-таки попросил, у вас есть полное право выйти за дверь и вернуться к своим бактериям.

– Почему вы попросили бы меня, а не кого-то из других ученых? – спросила она. – В том смысле, если бы вы действительно планировали продолжить эксперимент, чего вы явно делать не собираетесь.

Из-за двери кабинета внезапно раздался оглушительный грохот, мелькнула яркая вспышка, видимая через полоску у пола. Они услышали, как Луиза вскрикнула:

– Ты сплошное разочарование!

Было неясно, адресована ли эта реплика Марку или картофелине.

Карлос бросил быстрый взгляд на дверь, а потом снова на Ниланджану, улыбнулся ей и протянул руку. Она приняла его руку и понимающе кивнула.

Эксперимент, которому мешают. Связанный с домом, которого не существует. Загадка, которой боится Городской совет. И человек или какая-то сущность, выступающая под именем Словотворец. Это представлялось трудным, почти невозможным для понимания. Однако благодаря научной работе она знала, как поступать с невозможным: собирай данные, выдвигай гипотезы, проверяй гипотезы. Используй полученные знания для сбора новых данных, и вскоре невозможное превратится в тонкую и податливую преграду.

Она начнет с наиболее реальной и измеряемой части загадки. С грохота в пустыне.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь, – сказала Ниланджана, направляясь к двери. – Прошу прощения, я должна избавиться от бактерий и отправиться в пустыню. У меня есть личные дела, которыми мне необходимо заняться.

– Спасибо, – одними губами произнес он.

Ниланджана смахнула свой бесполезный провалившийся эксперимент со стола в мусорную корзину. Луиза искоса посмотрела на нее смущенным взглядом, ненадолго расставшись с выражением застывшего на лице разочарования. Ниланджана вышла на улицу к машине.

Включив двигатель, она обнаружила, что смеется – смеется от настоящей радости, не понимая, откуда эта радость взялась.

Во что она ввязывается? Она рассмеялась счастливым смехом: она понятия не имела.

Глава 4

Дэррил Рамирес сказал бариста, перелившему его американо через край, что все в порядке. Такое со всяким может случиться, и не надо себя за это корить. Но бариста злобно на него посмотрел, закатил глаза, вытер лужицу несколькими быстрыми недовольными движениями, а потом резко придвинул ему чашку. Дэррил обнаружил, что извиняется, хотя это его кофе пролили.

Дэррил извинялся совершенно искренне. Он всегда ко всему относился серьезно, но что-то в его манере заставляло других считать, что в ней сквозит сарказм или фальшь. Искренняя попытка подбодрить бариста после совершенной им ошибки была воспринята как насмешка над его неспособностью выполнить то, что, несмотря на постоянные громкие заявления местных бариста, считалось довольно простой работой. Дэррил поблагодарил бариста, а потом добавил: «Верьте в Улыбающегося Бога, друг мой», сделав при этом круговые движения поднятым вверх кулаком. Но бариста уже готовил кофе кому-то другому.

Дэррил подумал, что это был результат его многолетнего пребывания в церкви. Церковь побуждала своих членов к тому, чтобы те обращали к миру счастливые лица, – в этом заключалось благородное стремление к повсеместному распространению радости, но в конечном итоге внешние проявления ставились выше действительной связи с чувствами человека. В результате, когда он и вправду ощущал что-то позитивное, это воспринималось как фальшь всеми, кто не принадлежал к радостным последователям Улыбающегося Бога. Или, возможно, подумал Дэррил, я просто плохо схожусь с людьми. По крайней мере, в том, что касается личных отношений. Он с самого детства приучился все записывать, если хотел сказать что-нибудь важное, дабы его интонация и выражение лица не влияли на смысл сказанного.

Услышав его голос, Ниланджана подняла глаза и, увидев реакцию бариста, решила, что Дэррил на него накричал. Кричать на бариста в Найт-Вэйле было обычным делом. И не потому, что бариста плохо справлялись со своей работой или были неприятными людьми. Совсем наоборот. Район бариста был густо населен талантливыми кофеварами и заядлыми кофеманами. На Гэллоуэй-роуд располагался целый квартал с шестью кофейнями. Для города, расположенного в пустыне, люди здесь чрезвычайно серьезно относились к горячему кофе.

Именно из-за вежливости и талантливости, присущих бариста, люди так грубо с ними и обходились. При таком большом количестве кофеен условия на рынке диктовали потребители. К тому же в самой человеческой природе заложено стремление вести себя с вежливыми людьми хуже, чем с грубыми. Куда проще взять верх над человеком, неспособным дать серьезный отпор. Грубияны же обычно дерутся отчаянно, так что не стоит их раззадоривать.

Ниланджана наблюдала, как Дэррил, которого она почти наверняка встречала раньше, добавил в свой кофе капельку сливок и тщательно его размешал. Она отдала должное его аккуратности и методичности, но именно это ей в нем и не понравилось.

Она отправилась в пустыню прямо из лаборатории, но место, где Карлос обнаружил грохот, с недавних пор кишело лицами из неназванного, но грозного правительственного агентства. Это было неудивительно. Представители всевозможнейших агентств обычно тщательно исследовали и протоколировали все новое, что происходило в городе. Они скоро закончат, и она сможет побыть в этом месте одна. А пока что она заглянула в свою любимую кофейню под названием «Остроконечный молоток», где можно было спрятаться от жары и посидеть, ничего не делая, за столиком, – это было лучше, чем сидеть, ничего не делая, в своей машине.

Ее кофе был налит в пол-литровую кружку и заварен через фильтр (на эспрессо уходило слишком много времени), ровно с двумя столовыми ложками молока и тремя пакетиками сахара. Иногда она добавляла в него половину столовой ложки специй, подававшихся в кофейне: корицы, мускатного ореха, паприки, металлической стружки и так далее. Ей просто хотелось горячего кофеина, и любые добавки, делавшие его пригодным для питья, были бонусом.

На столе перед Ниланджаной строго по порядку были разложены заметки об утренней встрече с Карлосом. Она сидела, зажав в руке ручку, словно что-то писала, но на самом деле была поглощена мыслями ни о чем и погружена в созерцание ничего. Она наблюдала за Дэррилом, пытаясь понять, знаком он ей каким-то образом или нет. Его заметная неловкость в общении с бариста, затем его доброта, а потом явное религиозное рвение… Она размышляла о множестве способов, которыми она могла пересечься с незнакомым человеком, и ее мысли расплывались в разные стороны. Она смотрела на него, но теперь уже на пустое место, где он раньше сидел, – на листовки, пришпиленные к доске объявлений.

Одна из них гласила: «УЧИТЕСЬ ИГРАТЬ НА ГИТАРЕ!» Ниже, шрифтом помельче, было написано: «Согласно постановлению Городского совета 12.546В, вступившему в силу 1 августа, преступление, заключающееся в неумении играть на гитаре, карается максимальным штрафом в 12 000 долларов и трехлетним тюремным заключением. Учитесь играть на гитаре прямо сегодня!»

На другой листовке красовалась фотография велосипеда: «Вы видели этот велосипед? Он никогда не существовал в этой вселенной и в этом временно́м измерении. Если вы видели этот велосипед, пожалуйста, немедленно свяжитесь со мной. Мне нужно вернуться домой». Ни имя, ни контактная информация не были указаны.

Ниланджана снова услышала голос Дэррила. Он разговаривал с другим завсегдатаем кафе, делая круговые движения поднятым кулаком, а потом протянул ему небольшую брошюру. Все это время он со значением улыбался. Его собеседник улыбался безо всякого значения. Люди рядом с ним сказали: «Прекрати», – а потом зажали уши руками и стали качать головами, пока Дэррил не перестал говорить и не отошел.

Он подходил ко многим в кафе, каждый раз спрашивая: «А вы знаете об Улыбающемся Боге?» – и вертя кулаком. Один из посетителей ответил ему тем же жестом. Они посмотрели друг другу в глаза, десять секунд вместе потянули одну тихую ноту, после чего разошлись и вели себя так, словно вообще никогда не встречались. Дэррил взглянул на часы и завел разговор с очередным незнакомцем.

Часы напомнили Ниланджане, откуда она знает Дэррила. Примерно два года назад она со своей коллегой-ученой Конни проводила исследование времени, изучая настенные и наручные часы, купленные в различных магазинах города. Дэррил работал в одном из таких магазинов («Следи за своим временем»).

Тогда он не согласился с ней, что время – странное понятие. Она пыталась изложить ему научную точку зрения, показывая схемы и цифровые модели, демонстрировавшие, что каждая единица времени остается неизменной и почти везде в мире время для людей движется вперед, хотя в Найт-Вэйле оно постоянно меняется: иногда минуты отсчитываются назад или скачут вперед, двигаясь для разных людей по-разному, так что некоторые в течение нескольких веков остаются девятнадцатилетними, совершенно не старея. Ниланджана с Конни изучили несколько подобных крайностей, однако Дэррил оставался невосприимчив к логическим доводам. Он верил в то, что представлялось ему единственно верным, а именно, что время абсолютно нормально.

Ниланджана вернулась к своим заметкам и плану действий по изучению грохота в пустыне, одновременно продолжая прокручивать в голове те утомительные разговоры о времени. Забывшись, она потянулась за заметками, задела кружку с кофе и тихонько взвизгнула.

Люди в кофейне посмотрели на Ниланджану. Она прожила в этом городе четыре года. Или казалось, что четыре. Время, как бы Дэррил ни настаивал, текло здесь странно, так что она понятия не имела, как давно она сюда приехала.

– Чужачка! – крикнул кто-то. Другой посетитель последовал его примеру. На нее показывали пальцами. Раздался еще один крик:

– Чужачка!

Дальше этого скандал не разгорелся. Было утро буднего дня. Люди думали о работе и много о чем еще. Им вовсе не хотелось превращаться в разгоряченную толпу. Кроме того, некоторые из присутствующих знали Ниланджану. Она много раз заходила в «Остроконечный молоток». За все те годы, что она прожила в Найт-Вэйле, они не могли не заметить ее.

И все же, хоть они ее и узнали, они показывали на нее пальцами и кричали. Она приехала в этот город по той же причине, что и все остальные ученые: потому что он был самым интересным местом в Америке с научной точки зрения. И в этом отношении он ее не разочаровал. Но в нем еще присутствовало истинное ощущение соседства. Люди чувствовали себя здесь своими, любили друг друга и знали своих соседей. И именно поэтому она считала, что не до конца их понимает. Даже спустя четыре года она ловила себя на том, что ее приводят в замешательство простые вещи, которые коренные обитатели города принимали как должное.

– Но почему объявлены вне закона письменные принадлежности? – спрашивала она.

И Мишель из «Дарк оул рекордз», или Фрэнсис Дональдсон, владелица Антикварного пассажа, или любой другой, с кем она в тот момент разговаривала, посмотрев на нее с иронией и удивлением, отвечал:

– Потому что они незаконны.

Затем Ниланджана спрашивала, почему все дорожные указатели заменили усталыми городскими служащими, регулировавшими движение взмахами семафорных флажков, а ее собеседник или собеседница вздыхали и говорили:

– А почему небо голубое? А почему луна ненастоящая? А почему то и это?

Или же показывали на нее пальцами и начинали нараспев выводить:

– Чу-жач-ка!

Она спросила об этом Карлоса:

– Вы ведь тоже не отсюда. Вас, наверное, все время обзывают «чужаком». Что люди под этим подразумевают?

Карлос ответил, что его почти перестали обзывать «чужаком», когда он начал встречаться с Сесилом, а как только они поженились, подобные выкрики и вовсе прекратились.

– Думаю, я наконец-то стал одним из них, – небрежно заключил он, и его слова отдались в груди Ниланджаны жгучей завистью.

Затем он пояснил, что слово «чужак» являлось у местных жителей своего рода выражением дружеского расположения. Он как-то чихнул в кафе-мороженом, и ему со всех сторон с десяток раз крикнули «Чужак!», после чего небольшая толпа подняла его на руки и понесла по улицам. Он пришел в ужас, однако вскоре они устали и через несколько кварталов опустили его на землю.

Карлос сказал ей, что у жителей Найт-Вэйла это было эквивалентом фразы «будьте здоровы».

– Вы из-за этого не переживайте. Уверен, что вы довольно скоро тут пообвыкнете.

– Но ведь прошло четыре года! – возразила она.

Карлос оставил то, чем занимался, и добрым взглядом посмотрел на нее поверх очков.

– Может, дело не в том, чтобы они вас приняли. Возможно, это вам нужно сперва принять их.

Она их приняла. Иначе зачем бы она приехала сюда их изучать? Но если уж быть честной с самой собой, сумбурные странности города, где любое объяснение, данное любому необычному явлению, тотчас же опрокидывалось другим необычным событием, бросали вызов ее стремлению к стройности и упорядоченности.

– По-моему, я их приняла, – ответила она. – Однако тут все странно, верно?

Карлос мрачно кивнул.

– Тут все более чем странно, – произнес он, возвращаясь к работе.

Ниланджана была рада, что Карлос настроен так оптимистично. Ему, наверное, легче, подумала она, потому что мужчин не так сильно, как женщин, пугают окрики на улице. К тому же у него был муж, а прочность отношений способна заставить человека почувствовать себя как дома, потому что ему есть на кого опереться. Карлос может пережить неудачнейший день, но потом он вернется домой к Сесилу, где, по крайней мере, его кто-то выслушает, когда он скажет:

– Знаешь, у меня дела совсем ни к черту. Может, послушаешь, что стряслось?

Это кое-чего да стоит, подумала Ниланджана. У нее самой в городе не было даже близкой подруги. Они с Конни прекрасно ладили, когда работали вместе, но Конни тоже была не из этих мест, к тому же чуть позже она исчезла во время расследования жутких происшествий, связанных с пластиковыми фламинго. С тех пор Ниланджана не очень-то заговаривала с людьми за пределами лаборатории. И неудивительно, что люди показывали на нее пальцами и кричали:

– Чужачка!

Посетители кофейни успокоились. Кое-кто продолжал показывать пальцем и таращиться на нее, но уже не так усердно. Когда Ниланджана вернулась к своим заметкам, она почувствовала, что рядом кто-то есть. Она увидела, как на бумаги легла тень, а веселый голос нараспев произнес:

– Можно поговорить с вами об Улыбающемся Боге?

Ниланджана увидела, как тень покрутила поднятым кулаком. В веселом голосе явственно прозвучала фальшь.

– Вы Дэррил, верно? – торопливо спросила она, надеясь охладить его религиозный пыл.

Он пристально смотрел ей в лицо, продолжая машинально улыбаться.

– Да, привет. Я вас помню, – ответил он почти убедительно. – Нила…

– Ниланджана, верно!

– Чужачка, – произнес кто-то.

– Как хорошо, что мы снова встретились.

Повисла пауза, во время которой люди обычно обнимаются или пожимают друг другу руки, но они ничего подобного не сделали, лишь пару секунд вежливо помолчали.

– Кто-то что-то продвигает? – наконец спросила Ниланджана, показывая на брошюры.

– Ну, дело тут не в продвижении. У меня нет цели что-то продать. Просто хочу убедиться, что люди знают об этой великой организации. Может, она способна спасти им жизнь, как спасла мне.

– Классно. Борьба за праведное дело. Скажите, который час?

Он посмотрел на часы.

– Десять тридцать. Я вас задерживаю?

Ниланджана записала у себя в тетради «10:30».

– Пока нет. Значит, вы ходите по кофейням и раздаете религиозные листовки о…

– Радостных последователях Улыбающегося Бога. Вот. – Он протянул ей брошюру.

Одним плавным движением она взяла ее и положила в сумочку, продолжая смотреть Дэррилу прямо в глаза.

– Я прочитаю.

– Мои родители были членами братства. Когда я рос, мне это не очень нравилось. Сами знаете, как все воспринимается в детстве. Меня раздражали проповеди, поездки на богомолье на природу и все такое. Но когда мои родители умерли…

– О, мне очень жаль.

– Ничего страшного. Прошло уже двенадцать лет. Но после той аварии все в братстве мне помогали. Какие-то друзья и их родители разрешали мне пожить у них, пока я учился в школе. Отец с матерью оставили мне не очень много денег, но братство объявило сбор, чтобы купить одежду, еду и даже заплатить за колледж. Я всем обязан нашему обществу. Поэтому делаю все, что в моих силах, чтобы помочь другим обрести свой путь туда. Это хорошая церковь, хорошие люди.

– Похоже, что так оно и есть.

– Прочтите буклет, там о нас больше написано.

– Ну, классно было снова с вами встретиться. – Она принялась укладывать вещи в сумочку. – Мне пора.

– Конечно. Всех благ. – Он покрутил поднятым кулаком.

– И вам тоже. Да, который час?

– Десять двадцать восемь. Надеюсь, я вас не задерживаю.

– Не-а. Все нормально. – Ниланджана широко улыбнулась, записала в тетради «10:28», потом аккуратно положила ее в особый кармашек сумочки и встала. Время – странная штука, Дэррил, подумала она.

– Удачи вам со… – сказала она, показывая на зал кофейни, полный потенциальных неофитов, – всем этим.

Ниланджана вышла из кафе под несколько вялых возгласов «чужачка» и звон дверного колокольчика. На улице пахло можжевельником и соснами. Когда она ехала по опустевшим дорогам через лесостепь в пустыню, она видела, как под утренним небом облака плыли в обратную сторону.

Глава 5

Служащие неназванного, но грозного правительственного агентства закончили осмотр площадки и огородили весь участок лентой с надписью: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО! ПРОСЬБА НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ И ДАЖЕ ДОЛГО НЕ СМОТРЕТЬ!» Ниланджана откинула ленту. Все агенты уже уехали на расследование очередного события в Найт-Вэйле, и никто не остался охранять ограждение.

Яма оказалась больше, чем она себе представляла. Основываясь на имеющихся данных, она рассчитывала увидеть провал размером с автомобиль или около того. Но яма была по крайней мере с дом, а может, и больше. На самом деле она вмещала в себя дом с садом. Ниланджана посмотрела на почтовый ящик, нависший над провалом, словно смельчак, приготовившийся к прыжку.

Оглядываясь, она поняла, что испытывает не печаль, но что-то близкое к ней. Здесь жил торговец подержанными автомобилями, а дальше стоял дом Старухи Джози. Значит, это дом Ларри Лероя. Или это когда-то был дом Ларри Лероя. А теперь дом и, предположительно, Ларри вместе с ним исчезли. Ниланджана не очень хорошо знала Ларри, поскольку не очень хорошо знала кого-нибудь из своих теперешних новых земляков. Но он всегда казался добрым и сдержанным. Ей нравилось, что он, похоже, не нуждался ни в чьем-то одобрении, ни в чьем-то порицании, чтобы спокойно жить. Он просто жил своей жизнью на краю города вплоть до того момента, пока не разыгралась трагедия.

Ниланджана распаковала лежавшие в багажнике среди инструментов и принадлежностей приборы и инвентарь: измеритель уровня мощности, комплект стеклянных банок для взятия проб почвы и объемный металлический ящик с несколькими мигающими огоньками на передней панели и цветными кнопками сверху. Она по опыту знала, что в таком интересном с научной точки зрения месте, как Найт-Вэйл, лучше всегда иметь с собой набор для полевых исследований на тот случай, если вдруг появится путешествующий во времени с предупреждением из будущего, или собака встанет на задние лапы и начнет говорить. Оба эти события произошли у нее на глазах. И в обоих случаях у нее не оказалось с собой необходимой аппаратуры для их изучения, и тогда она пообещала себе, что впредь никогда не допустит подобной оплошности.

С технической точки зрения ящик не являлся компьютером. Это был просто ящик с мигающими огоньками, помогавший обрабатывать данные. Администрация Найт-Вэйла не так-то легко выдавала разрешения на владение компьютером, поэтому исследователям, математикам, программистам и фанатам видеоигр приходилось производить одно из нижеперечисленных действий:

1. Попытаться выполнить всю работу вручную. Это в особенности расстраивало программистов.

2. Выдержать долгую бюрократическую процедуру получения разрешения на компьютер. Ожидание длиною в несколько месяцев нередко заканчивалось отказом, основанным на незначительной ошибке в оформлении бумаг.

3. Использовать семантические лазейки определений, что является компьютером, а что им не является. Например, телефон может быть, а может не быть компьютером в зависимости от того, как вы им пользуетесь. Металлический ящик Ниланджаны с мигающими огоньками не является компьютером, это просто инновационный прибор. Некоторые птицы не являются компьютерами, но, конечно же, большинство их таковыми являются, и лишь правительство может владеть птицами или производить их.

Карлос обходил отсутствие разрешений на компьютеры перераспределением вычислительных задач в десятки эзотерических машин, каждую из которых можно было легко принять за куда более простое и менее регулируемое устройство вроде компактного музыкального центра, самодельной бомбы или снежного кома.

Ниланджана была родом из Индианы, где закон разрешал иметь компьютеры. Ни одно из правительственных агентств не ограничивало вас в праве использовать любые компьютеры и в любом количестве. Это было отдано на усмотрение гигантских корпораций, которые контролировали доступность информации и охотно вступали в артельные соглашения, устанавливая цены для потребителей и таким образом обеспечивая свободный доступ к информации тем, кто мог себе это позволить. Ниланджане все это представлялось вполне естественным, пока она не узнала о городе под названием Найт-Вэйл. Вообще-то она о нем не узнала, ей просто внезапно стало о нем известно. В Индиане больше никто не слышал о таком месте и не мог найти в интернете никаких упоминаний о нем. Но однажды ей стало известно, что город существует и что он представляет собой самое интересное место в Америке с научной точки зрения. Когда Ниланджана уезжала из дома, у нее не было с собой карты, и она не знала маршрута, по которому ехать, и все же в конечном итоге ей удалось добраться до Найт-Вэйла. Это была обычная история для тех жителей Найт-Вэйла, которые выросли в других краях.

Здесь не существовало никакого естественного хода вещей, лишь изощренные хитросплетения конкурирующих глобальных заговоров. Со времени своего приезда Ниланджана так и не сумела к ним привыкнуть. И полагала, что никогда не привыкнет.

Она поставила мигающий металлический ящик на край ямы и нажала несколько цветных кнопок сверху. Ящик едва заметно затрясся, издав негромкое жужжание, словно пульт управления сигнализацией.

Пока ящик проводил анализ, она произвела визуальный осмотр площадки. Стены провала были почти вертикальными, не очень сильно сужаясь книзу. Дно было плоским и казалось влажным. Сама яма для своих размеров была мелкой. Если бы туда провалился дом, виднелись бы его обломки. Но все выглядело так, словно дом проглотило целиком. Или не проглотило. «Проглотило», похоже, предполагало нечто живое, животное, и это было плохое предположение. Ниланджана пыталась придумать более точное определение вместо слова «проглотило», но вскоре бросила попытки, остановившись на «съело». Дом исчез, и ей нужно было сообразить, куда он делся.

Она надела перчатки и взяла немного влажной грязи с края ямы. Влага была густой и вязкой. Не как тина. Земля не то чтобы намокла, а как будто расплавилась. На ощупь она была горячей. Даже горячее, чем окружавшая провал пустыня. Ниланджана попыталась записать это в своем журнале, но резиновые перчатки слипались. Земля застыла у нее в пальцах, как смола.

Ниланджана собрала еще немного грязи, добавила к ней несколько камешков, трех ящериц, совершенно равнодушных к тому, в каком направлении потечет дальше их жизнь, и кусочек кактуса. Вдруг ей показалось, что она услышала смешавшийся со звуками ветра прерывистый шум – вроде переключения передач в машине или быстрого топота мышиных лапок. Похоже, шум исходил у нее из-под ног, но всякий раз, когда она напряженно прислушивалась, он прекращался. Как ученому, ей ничего не оставалось, кроме как усомниться в том, что она вообще что-то слышала.

Гипотеза. Полное исчезновение дома, пристроек и тела Ларри Лероя чрезвычайно ее взволновало, и обычные фоновые шумы, на которые, как правило, не обращаешь внимания, теперь усиливались и анализировались ее сознанием.

Ниланджана присела на камень рядом с провалом, пытаясь что-нибудь написать для отчета, но ее рука с авторучкой зависла над пустой страницей, пока она думала, как сформулировать цель своего эксперимента. Было трудно понять, какую гипотезу поддерживали взятые ею образцы и общая обстановка.

Имелся дом, который не существовал. Это был вход в параллельный мир пустыни, где Карлос в свое время провел в заточении год. Когда он пытался обследовать дом или что-то проделать с параллельным миром, начинался грохот, следствием которого были провал эксперимента и исчезновение некоторой части Найт-Вэйла. Муниципалитет потребовал от него прекратить вмешательство.

Гипотеза. Городской совет использовал какую-то неизвестную силу, чтобы пресечь попытки Карлоса исследовать параллельный мир.

Подтверждающее свидетельство. Городской совет неоднократно приказывал ему все прекратить. У него имелись связи с неким числом правительственных агентств и высшим руководством ящериц, способные привести к катастрофе, на одном из последствий которой она в настоящий момент сидела. И еще был Словотворец, который снабдил Городской совет какой-то очень важной информацией, подтолкнувшей его к тому, чтобы приказать Карлосу прекратить эксперименты. В чем заключалась цель этого Словотворца? На кого они работали?

– Мы не впустим эту штуку в наш город, – заявил совет Карлосу.

Что представляет собой «эта штука»? Тут ей снова вспомнились слова вроде «проглатывать», «поедать», «поглощать». Они не были объективными терминами, а обозначали предположения, которые она не могла поддержать. Ниланджана попыталась отогнать их. Мы не впустим эту штуку в наш город.

Она посмотрела на пустынную лесостепь, плоскую и однообразную, за исключением случайных свежих ям, возникших в результате землетрясений, испытаний оружия, метеоритных дождей или чего-то еще. Или – о чем она старалась не думать – из-за некоей штуки. Но этому у нее не было доказательств. Она смотрела на ямы в земле, а перед ее глазами представали чудовища. Она снова услышала прямо у себя под ногами шум, похожий на топот сотен лапок или работающий двигатель. Нет, у нее повышенная чувствительность к шуму. Звук просто исходил от вертолета у нее над головой. Вертолеты были обыденной частью повседневной жизни.

Облака рассеялись, и ветер стих. Вертолет резко выделялся на фоне безмолвной пустыни и бесконечного однообразия неба. И она тоже резко выделялась. Она старалась выглядеть непринужденно и естественно. Никто не должен был заметить, что она смотрит на вертолет, поскольку это вызвало бы подозрения. Но столь же подозрительным показалось бы не замечать вертолета, поскольку посреди лесостепи больше никого кроме них не было.

Ниланджана поступила, как хорошо воспитанный человек. Она заметила вертолет. Прикрыв рукой глаза от яркого солнца, вздрагивая под безоблачным белесым небом, она помахала ему.

– Привет, вертолет! Как там наверху? – крикнула она, уверенная, что управляющий этой машиной не расслышит ее из-за шума мотора.

– Привет, Чужачка! Тут все нормально. Спасибо, – раздался электрический голос из мегафона.

Яркое солнце нещадно било ей в глаза, когда она смотрела в небо. Она полезла в сумочку за темными очками, а когда их вытащила, в грязь у ее ног упала какая-то бумага.

– Что это такое? – отозвался вертолет. Из его борта выдвинулась антенна, сканируя бумагу красной лазерной сеткой.

Ниланджана подняла бумагу. Это оказалась брошюра Дэррила из общества радостных последователей Улыбающегося Бога. Металлический ящик продолжал пикать, и Ниланджана поняла, что ему еще далеко до завершения анализа. А еще она поняла, что ей далеко до понимания всех этих свидетельств, чем бы они ни были.

– Просто какая-то религиозная брошюра, которую мне дал парень в кофейне, – ответила она.

– Классно.

– Так, парень какой-то, – зачем-то добавила она.

– Ну да.

Ниланджана раскрыла брошюру. Пилот сделал круг и снизился, зависнув у нее за спиной. Они вместе стали читать о радостных последователях.

Глава 6

Глава 7

Второй раз за день Ниланджана столкнулась с человеком, известным как Словотворец. И она еще больше утвердилась в своем мнении. Наиболее вероятным предположением в отношении данной ситуации являлся злой умысел, а вовсе не совпадение естественных событий. Кто-то хотел помешать работе Карлоса, и этим человеком был либо сам Словотворец, либо тот, кто его использовал. И, скорее всего, Словотворец сотрудничал с радостными последователями Улыбающегося Бога.

Она не нашла ничего полезного во взятых из ямы пробах. Ее ящик с мигающими огоньками – определенно не компьютер – не выдал никаких ясных и точных результатов. Единственное имевшееся у нее конкретное свидетельство указывало на радостных последователей. И поэтому именно к ним она и отправится.

Вертолет висел в небе, пока она собирала вещи и складывала их в машину.

– Ну вот! – крикнула ему Ниланджана. – Приятно было повидаться. Хорошего вечера.

– Тебе тоже, Ниланджана, – отозвался мегафон. – Сам я человек не религиозный и думаю, что, возможно, все незнакомое порождает страх, но есть в этой церкви что-то сектантское.

– Да, – ответила Ниланджана. Не то чтобы ответила. Скорее этот звук сам вышел у нее изо рта. Она шагнула, чтобы сесть в машину. – Ну, приятно было…

– Знаешь, хотя сектантское не очень справедливо, – продолжал мегафон, – я в том смысле, что брошюра – надеюсь, ты не возражаешь, что я немного подсмотрел через плечо, – в основном говорит о хорошем, так что, может…

Голос в мегафоне продолжал говорить. Ниланджана поставила одну ногу в машину и положила руку поверх открытой водительской двери. Она смотрела в глаза вертолету, насколько можно было смотреть в глаза большому летательному аппарату, но старалась не показывать интереса и не говорить ничего, что могло бы поддержать разговор.

– …Никогда не ходил в церковь или в храм, или типа того, хотя в школе у меня были друзья, которым нравилось распевать религиозные гимны и играть на гитарах, – продолжал мегафон.

– Послушай, сколько в этом вертолете горючего? – сменила тему Ниланджана.

– Эти штуки горючим не заправляются.

– Что? Правда? А как ты лета…

– ЭТО ЗАКРЫТАЯ ИНФОРМАЦИЯ. ПОЧЕМУ ТЫ СПРАШИВАЕШЬ?

– Да просто так. Наука. – Она помахала рукой. – Спасибо, что составил компанию. Мне надо ехать.

– Ладно. Надеюсь, скоро увидимся. – Голос в мегафоне снова смягчился. – Так высоко над землей становится очень одиноко.

Ниланджана никогда не задумывалась над тем, что пилотам правительственных вертолетов одиноко на работе, но, по большому счету, она задумывалась лишь над ничтожно малой частью истинных вещей в мире, который практически целиком из них состоит.

Она направилась обратно к городу, в сторону церкви радостных последователей Улыбающегося Бога. Она не очень-то много знала об их вере, но ей было все равно. Некоторых вполне устраивали бог, вера и все остальное, но Ниланджана предпочитала графики и диаграммы.

После нескольких лет богослужений в витринах полупустых торговых центров в начале года наконец закончилось строительство главной церкви радостных последователей в Найт-Вэйле. Она стояла в нескольких километрах от шоссе номер 800, но с автострады была видна ее высокая серебристая колокольня. Заезжая на главную стоянку, Ниланджана на подсвеченном желтом плексигласе прочитала полное название церкви. Внизу располагалась табличка с надписью:

УЛЫБАЮЩИЙСЯ БОГ БЛИЗКО.

БУДЬ ПОГЛОЩЕННЫМ.

Ниланджана рассмеялась. Она обожала стенды у церквей. На них всегда красовались умные изречения или смешные опечатки. Вот как и на этом стенде. Очевидно, подразумевалось «Будь посвященным». Хотя слово «поглощенным» напомнило ей о пропавшем доме Ларри. О проглатывании, поедании. Чем дольше она на него смотрела, тем менее смешным казался стенд.

Здание церкви было современное, в деловом стиле, отделанное штукатуркой. Наполовину офисный центр, наполовину церковь – спроектированная так, чтобы заехать в нее по дороге куда-то еще. У задней стены возвышалась высокая колокольня. Отражая лучи яркого полуденного солнца, колокольня служила маяком проезжавшим мимо машинам и единственным архитектурным атрибутом здания, указывавшим на то, что внутри происходят богослужения. Другим украшением были входные двери, деревянные, под старину, словно принадлежавшие старинной церкви. Дверные ручки представляли собой большие железные кольца. По внутренней части каждого кольца торчали крохотные шипы. Из-за них браться за ручки было немного больно. Присмотревшись повнимательнее, Ниланджана поняла, что шипы имеют вид ножек. Кольца были изображениями насекомых-многоножек.

Искусственная старина дверей указывала на стремление братства казаться куда более старым. Это был брендинг в чистом виде. Если бы двери сошли за атрибут древней веры, то новая религия показалась бы жителям Найт-Вэйла заслуживающей большего доверия.

Так поступают корпорации и различные сети. Например, у «Средневековья» все заведения имеют псевдозамковый вид. А рестораны «Оливкового сада» построены в форме оливковых деревьев, и завсегдатаи ощущают дух тосканских кулинарных традиций, когда на лифте поднимаются по «стволу» на «дерево», где их помещают в вытянутые зеленые мешки и подвешивают на «ветках», словно листья, а официанты подают им гигантские оливки величиной в половину обычного посетителя. Но ведь это сетевые рестораны. В архитектуре же церкви сквозило нечто фальшивое, отдающее манипулированием.

Ниланджана снова взглянула на брошюру, и та напомнила ей о «Словотворце». Кто-то из этой церкви пытался использовать Городской совет против Карлоса.

«Что ты тут замышляешь?» – пробормотала она себе под нос, потянув за чугунную ручку. Двери не поддавались. Ниланджана была почти уверена, что они выполняют роль декорации. Она обошла здание сбоку и обнаружила скромную двойную стеклянную дверь, оказавшуюся незапертой. Как и все в церкви, за исключением деревянных дверей, она больше подходила офисному зданию где-нибудь в пригороде.

Войдя, Ниланджана вздрогнула от ударившей в нее струи воздуха из кондиционера. Церковь придерживалась ложной уверенности, распространенной в теплых штатах, что если снаружи слишком жарко, то внутри должно быть слишком холодно – просто для соблюдения равновесия. Вестибюль был выполнен в таком же деловом стиле, как и наружная отделка: бежевый ковер, низкий вазон с беспорядочными листочками, завивающимися, как побеги в саду, неровно выкрашенные бежевые стены с еще заметными следами от кистей, фонтанчик с питьевой водой и шесть стандартных дверей, ведущих в туалеты, с табличками «М», «Ж», «Нет», «Неизвестно», «Для ангелов» и «Для слишком полных». Надо всем этим возвышались те самые двери, изнутри казавшиеся еще менее убедительными. У входа располагался киоск с вывеской «Прием посетителей», полный брошюр и прочей информации о церкви. Ниланджана взяла один из буклетов и пролистала его. Его автором также был «Словотворец».

Послышалось дрожащее гудение органа, словно в музыку вставили звук болтающейся струны. Оно доносилось из зала собраний. Через полуоткрытую дверь она увидела составленные один на другой складные стулья за низкой сценой, над которой висел небольшой проекционный экран с оборванными краями.

Ниланджана повернулась от источника звука к полуоткрытой двери, ведущей в длинный коридор, где, похоже, располагались рабочие помещения.

Если Словотворец пишет для церкви брошюры, то все, наверное, работают здесь. Если все они работают здесь, у них, вероятно, есть офис. Она прикоснулась к полуоткрытой двери. Коридор освещался мигающей лампой дневного света. Орган взвизгнул фальшивой нотой в хриплых динамиках и смолк.

– Тебе не надо туда ходить, – произнес голос у нее за спиной.

Глава 8

– Да, там просто офисы, – произнес стоявший на пороге зала собраний Дэррил. – Извините за шум. Я проверял нашу звуковую систему для вечернего собрания, используя один из моих любимых духовных альбомов. «Десять инструментальных од Улыбающемуся Богу», композитор Боно.

– Ничего страшного. Я просто… – сказала Ниланджана, пытаясь отыскать выскочившее куда-то сердце. – Вы меня напугали.

– Ниланджана, вы пришли к нам в церковь. Как это здорово! – Дэррил широко улыбнулся. Улыбка у него была дежурная и натянутая, и все же он выглядел как человек, которому можно что-то рассказать. Он производил впечатление человека, который поймет тебя и сделает все, чтобы тебе помочь.

Гипотеза. Она может ему доверять.

Дэррил держался прямо, но непринужденно. Он не сунул руки в карманы и не сложил их на груди. Подбородок он выставил вперед, словно с него писали портрет, и неотрывно смотрел ей в глаза. Однако улыбался он странно: растянув губы и приподняв их уголки, так что обнажились несколько сверкающих зубов.

Альтернативная гипотеза. Он – сектант-психопат, умеющий манипулировать людьми.

– Сегодня нет общей службы. В восемь вечера месса для людей старшего возраста, но завтра вечером встреча молодых профессионалов для наших потенциальных членов, – произнес он. – Вам это подойдет лучше всего. Я там тоже буду. У радостных последователей есть много хорошего, но самое главное – это люди. Именно они – главная движущая сила церкви. Класс! Я так рад вашему приходу. В наше время так тяжело убедить людей принять новую веру, особенно такую, как…

– Дэррил… – Ниланджана шагнула к нему, подняв руку.

Альтернатива альтернативной гипотезе. Он придурок-неврастеник.

– Я пока просто осматриваюсь. Можете показать мне церковь?

– О, конечно, – саркастически отозвался он.

– Вам вовсе не обязательно это делать.

– Нет, мне этого хочется, – ответил он, сменив тон и пытаясь вести себя более дружелюбно. – Но давайте начнем с зала собраний, а не с церковных офисов.

– А разве в офисы нельзя?

– Там просто скучно. Кому охота разглядывать конторы?

Он сделал шаг назад и широко развел руки в стороны.

– Это, как видите, вестибюль. Ничего особо интересного, – заметил он и оказался прав. – Хотя у нас тут есть новая доска посещаемости.

На стене висела большая деревянная вывеска, которую Ниланджана не заметила. Она гласила: «ЖУРНАЛ ПОСЕЩЕНИЙ И ПОДНОШЕНИЙ». Внизу находилось несколько ячеек с наборными цифрами:

ПРИСУТСТВОВАЛИ НА ПРОШЛОЙ НЕДЕЛЕ 171

ПРИСУТСТВОВАЛИ СЕГОДНЯ 175

НЕ ПРИСУТСТВОВАЛИ 7 853 875 811

– Вот здорово! Классная шутка насчет населения планеты.

– Это число душ, которые мы хотим обратить.

– Ах, вот как.

Ниланджана так и не поняла, шутка это или нет. Она вспомнила табличку у церкви, которая казалась ей забавной до тех пор, пока не перестала казаться смешной.

Дэррил провел ее через открытые двойные двери в зал собраний. Войдя, она удивилась тому, какой там высокий потолок. Вдоль стен через каждые пару метров стояли колонны из витражного стекла, включая большую фреску на стекле за стоявшей перед ней импровизированной сценой.

– Каждый их этих витражей изображает одну из Одиннадцати ступеней человеческого познания, – объяснил Дэррил. – Мы верим, что предназначение Улыбающегося Бога – узнать, что делает каждого из нас добрым, отыскать это в нас.

– Похоже, неплохой план.

– Самый лучший план! Вот слева первые пять ступеней. Все начинается с рождения.

На первой колонне из витражного стекла Ниланджана увидела луну на фоне темно-фиолетового неба, усеянного звездами. По центру луны располагалось небольшое дерево.

– Раннее Кормление.

На следующей колонне маленькая лиса пожирала крысу.

– Божественное Кормление.

На третьей колонне лисица чуть побольше пожирала сама себя.

– Дружба.

Ниланджана не смогла разобрать, что изображено на четвертой колонне – огонь или осенний листопад, – но над всем этим самолет распылял то ли воду, то ли химикаты.

– Любовь.

На пятой колонне сварные швы в стекле образовывали какое-то изображение, однако стекло было совершенно чистым. Насколько ей удалось рассмотреть, там было несколько птиц, похожих на голубей, летевших в стае в форме сцепляющихся треугольников. Но лучше всего сквозь бесцветное стекло была видна парковка.

– На другой стороне зала у нас Страсть.

Лиса, закалывающая клинком медведя.

– Осознание.

Лиса, плачущая у могильного камня с изображением огромного отпечатка лапы.

На восьмой картине лиса лежала на брюхе, окруженная лисами поменьше. Последние вцепились в спину большой лисы, которая лежала и скалилась.

– Озарение.

На девятой колонне лиса спала у очага. Это изображение успокаивало – с ним Ниланджана ощутила положительную связь. Пушистое животное свернулось у источающего тепло огня. На заднем плане стояли стеллажи с книгами, а в центре картинки было изображено открытое окно, сквозь которое виднелось ночное небо. В правом верхнем углу окна Ниланджана разглядела маленькую убывающую луну и решила, что та символизирует поздние стадии ранней жизни. Было еще несколько желтых звезд, но совсем немного. Она заметила всего две звезды в нижней части открытого в ночь окна. Они имели желтушный оттенок и миндалевидную форму и располагались прямо над подоконником. Это были не звезды. Это были глаза.

Ниланджана торопливо шагнула за Дэррилом к следующей картине, стараясь не оглядываться.

Композиция была такая же, как у Озарения, только здесь было с полдесятка спящих лис. Ниланджана подумала, что они спят. Некоторые лежали на спине, поджав лапы. У одной вдоль рыжего тела располагался осколок красноватого стекла. На этой картине у лисы с витража «Озарение» была зубастая улыбка. Или, возможно, оскал?

– Мне очень нравится витраж «Общность», потому что он – история нашей церкви. На всех других картинах изображены отдельные моменты или откровения. Но здесь наша центральная фигура приглашает стоящих вокруг разделить тепло божественной любви и благодати.

– Похоже на то, что эта лиса убила всех остальных.

– Этой теории придерживаются некоторые из наших богословов.

– Они и вправду выглядят мертвыми.

– Даже если и так, это все же прекрасная история: согревать своих мертвецов у огня.

Ниланджана поежилась.

– Говоря метафорически, делиться божественным теплом даже с теми, кого потерял.

Ниланджана кивнула без особой уверенности. Дэррил повел ее к последней картине над проекционным экраном.

– И, наконец, последняя ступень человеческого познания: Поглощение.

В самом верху центральной фрески, простиравшейся до потолка и занимавшей половину стены, Ниланджана увидела звезды на фоне темно-лиловой пустоты. Ниже их – солнце. Под ним – тоненький серп луны. Ниже его – слой голубого неба. Под ним – густые белые облака. Ниже их – плоские серые тучи. Под ними – дождь. Ниже – деревья. Среди деревьев стоял темно-серый холм, из округлой вершины которого торчали две ломаные линии. Подножие холма было длинным, как туннель, и заканчивалось деревянной дверью. Через дверь виднелся обрамлявший туннель пустынный пейзаж с песчаными дюнами и кактусами.

Ниланджана подошла поближе, изучая картину. Холм и длинный туннель представляли собой тело, вдоль которого тянулись два колючих ряда ног, как на железных ручках входной двери. Многоножка. Окно было огромным изображением многоножки.

– Это – воплощение Улыбающегося Бога. Поглощение является представлением радостных последователей о том, каким образом по завершении полной реализации наших душ и целей Улыбающийся Бог появится с небес, где он обитает, и поглотит наши земные тела.

– Довольно жестоко.

– Это прекрасная притча, – одновременно с ней произнес Дэррил. – Ой, простите, я вас перебил. Вы что-то сказали?

– Это прекрасная притча, – согласилась Ниланджана.

– Самая прекрасная из всех рассказанных, – прогудел у них за спиной веселый голос.

Они повернулись и обменялись твердым рукопожатием с приблизившимся к ним по проходу человеком.

– Ниланджана, это Гордон.

– Прошу вас, – сказал тот, – зовите меня просто Гордо.

– Здравствуйте… Гордо, – отозвалась Ниланджана. Улыбка у него была широкая и непринужденная, но в глазах зияла пустота. Она почувствовала, что боится этого человека. – А вы здешний пастор?

Он рассмеялся ей прямо в лицо:

– Я? О нет. Я – помощник пастора. Пастор Мунн слишком занята, чтобы заниматься повседневными делами, поэтому отправляет разбираться с ними меня.

– Как вы думаете, я смогла бы встретиться с пастором?

Гордон нахмурился, а Дэррил побледнел.

– Боюсь, что она слишком занята, – ответил Гордон. – У нее нет даже времени поговорить с членами собрания без предварительной записи.

– Для этого есть люди вроде меня, чтобы все вам показать, – быстро вступил Дэррил, пытаясь изменить общий настрой. – Что я и продолжу делать. Дальше у нас учебные классы.

Гордон поднял руку, и Дэррил умолк.

– Если пастору нужно передать послание, – тихо произнес Гордон, – она передает его через меня. И если у нее возникает вопрос, она посылает меня, чтобы задать его. Она знает, что нужно делать. И я всегда в этом убеждаюсь. И у пастора Мунн есть к вам вопрос.

– Пожалуйста-пожалуйста, мне нечего скрывать, – произнесла Ниланджана, пытаясь скрыть обратное.

– В чем конкретно состоит ваш интерес к нашему братству? Ученые к нам редко заходят.

– А с чего вы взяли, что я ученый?

– На вас лабораторный халат.

Гордон был прав. Как у всех ученых, ее гардероб состоял исключительно из лабораторных халатов.

– Обычно людей вроде вас не очень-то интересует то, что мы можем предложить.

– Это верно, – ответила Ниланджана. – Но… наука – это же не все, понимаете? – Это все, подумала она. Наука – это буквально все. – Я почувствовала, что мне в жизни нужно что-то еще. Иначе в ней как бы не хватает смысла. – Даже если бы чего-то не хватало, в ваших сказочках этого точно не найти, подумала она.

Именно так, подумал Дэррил. Она отлично понимает, почему все, что мы делаем, так важно.

Гордон безразлично кивнул, и через пару секунд на его лице снова появилась улыбка, словно кто-то, опоздавший на встречу.

– Фантастика, – произнес он без особой уверенности. – Просто фантастика. Ну, я уверен, что наш Дэррил прекрасно о вас позаботится. Дэррил, я сообщу пастору, как хорошо ты работаешь.

– Ммм, спасибо, Гордон, – отозвался Дэррил, нахмурившись при упоминании о пасторе, но потом опомнился и принялся широко улыбаться.

– Пожалуйста, просто Гордо, – сказал Гордон, самодовольно прищурившись.

– Извините. Привычка еще с детского возраста.

– Рада познакомиться, – начала Ниланджана, но Дэррил уже затаскивал ее через боковую дверь в детскую комнату. Гордон смотрел им вслед все с той же улыбкой на лице.

Ниланджана задумалась: если Гордон выступал в роли рупора пастора Мунн в обычных разговорах с членами собрания, какие еще контакты он поддерживал в этой церкви?

Гипотеза. Гордон что-то скрывал. Возможно, очень многое.

Свидетельство. Об этом говорит вся его манера себя вести.

В детской комнате были игрушки и немного книг. Игрушки представляли собой деревянных кукол с нарисованными человеческими лицами, деревянные машинки с нарисованными человеческими лицами и свечи. Много свечей. Маленькие дети обожают свечи, и в церкви это знали. Большинство книг были, похоже, религиозного содержания. «Фелиция находит обелиск» и «Многоножка-улыбашка случайно проглатывает Землю». Надпись на доске «Что есть божественная боль?» явно осталась с последнего занятия самой младшей группы.

– Вы казались несколько встревоженным, когда говорили о пасторе, – заметила Ниланджана.

– О, сущие пустяки, – ответил Дэррил голосом, полным фальшивой веселости, что подразумевало прямо противоположное тому, что он говорил. – Она очень важная персона. Меня это немного пугает, понимаете?

Ниланджана снова подумала об окне с изображением «Поглощения». Она подумала о входе на небеса, откуда появлялся Улыбающийся Бог. Там была одна деталь, значение которой она поняла лишь теперь.

– Значит, небеса… – произнесла она, – это пустыня?

– Да! – ответил Дэррил, оживившись при вопросе о догматах церкви. – Понимаете, наш пророк Кевин обнаружил старую дубовую дверь, а когда он в нее вошел, то оказался в пустыне небесной и…

– Привет! – Из-за двери одного из учебных классов показалось добродушное женское лицо. – Похоже, я слышала твой голос.

– Джамиля! Ой, это Ниланджана. Ниланджана, это Джамиля.

Джамиля переложила электродрель в левую руку, протянув правую для рукопожатия.

– Рада познакомиться, – сказала она.

– А позади нее – Стефани, – произнес Дэррил. – Она ведет занятия и проводит некоторые службы. Мы дружим еще с детства. Привет, Стефани!

Ниланджана разглядела молодую женщину, державшую телевизор с большим экраном. Ей явно было тяжело. Она смогла помахать в ответ, лишь слегка пошевелив двумя пальцами.

– Да, мне же надо кое-что сделать, – сказала Джамиля, бегом вернувшись к Стефани, лицо которой выразило одновременно облегчение и раздражение.

– Мы наконец-то получили от города разрешения на использование здесь компьютеров, – расплылся в улыбке Дэррил. – Джамиля вызвалась установить нам серверы и мониторы, чтобы мы могли показывать кинофильмы и презентации. Это очень волнующе.

Пока Дэррил говорил, Джамиля включила дрель.

– Стефани очень славная, – прокричал он сквозь шум. – Она скоро получит степень по теологии. Она надеется когда-нибудь стать старейшиной в Центральной церкви радостных последователей.

Он смотрел на Стефани со спокойным и счастливым выражением лица, и Ниланджана заметила разницу между этим взглядом и деланой, казенной доброжелательностью, с которой он общался с ней. Все вполне логично. Они оба были частью одного сообщества и знали друг друга многие годы. Он, конечно же, предпочитал общество знакомого ему человека обществу приезжей, хоть и жившей в Найт-Вэйле, но так и не ставшей здесь своей. Впрочем, это не имеет никакого значения. Дэррил может предпочитать кого угодно. Она всего лишь неплохой ученый, подмечающий мелкие детали и добавляющий их к имеющимся данным. Вот и все.

Стефани аккуратно придерживала монитор, пока Джамиля привинчивала его к стене. Ниланджана заметила пот на лбу у Стефани, ее туго стянутые назад волосы, ее руку, подрагивавшую от тяжести монитора. Стефани встретилась взглядом с Ниланджаной. Глаза у нее были недобрые.

– Вы будете посещать службы? – спросила Стефани.

– Я… – Ниланджана замялась.

– Ниланджане захотелось побольше узнать о церкви, – вставил Дэррил, заметив ее неловкое молчание. – Не следует ее торопить.

Дрель взвизгнула в последний раз. Джамиля потерла руки.

– Та-дам!

Стефани отпустила монитор со вздохом облегчения.

Дэррил наклонил голову.

– О, чудесно. Я тут подумал… Что, если взять сантиметров на пятнадцать левее?

– Дэррил! – фыркнула Джамиля.

– Я просто сказал, вам же ничего не надо делать. Прям такое уж большое дело, все нормально. Просто сказал, и все.

Джамиля закатила глаза и вышла из комнаты, забрав с собой дрель.

Дэррил тронул Ниланджану за плечо.

– У Стефани масса важной работы на благо церкви. Мы не должны ее отвлекать.

– Надеюсь, вам у нас понравилось, – сказала Стефани с тем же пустым взглядом и отсутствием убежденности, как у Гордона, только без улыбки. – Дэррил хорошо агитирует.

– О да, понравилось, – ответила Ниланджана тем же тоном, что и Стефани. – А Дэррил очень доброжелательный. – Она машинально коснулась руки Дэррила осторожным движением и тут же убрала руку, осознав заключавшийся в этом жесте собственнический инстинкт.

– Отлично! – воскликнул Дэррил, посмотрев на то место, которого она коснулась рукой. Он проводил Ниланджану обратно в вестибюль. – Возможно, мы увидимся на встрече молодых профессионалов?

Теперь он не казался придурком-психопатом. Ниланджана вернулась к гипотезам «заслуживающий доверия и искренний» и «манипулирующий психопат».

На мгновение она представила себе, что пришла на встречу молодых профессионалов. Это стало бы шагом к сближению с ее окружением. Она постоянно общалась с Марком и, конечно же, Луизой и Карлосом. Они часто разговаривали. По крайней мере, в лаборатории. Смешили друг друга, подначивали. Вместе обедали и вместе ставили эксперименты. Но они не ходили на концерты или ярмарки. Не приглашали друг друга на ужин или посмотреть на большом экране телевизионные церемонии вроде вручения «Оскара», или Комментарий перед церемонией вручения «Оскара», или Утреннюю облаву после банкета на «Оскаре». И все они, как и она сама, были нездешними, учеными, приехавшими в Найт-Вэйл, чтобы его изучать.

О чем она думает? Она здесь не для того, чтобы сближаться с людьми из этого братства. Она здесь затем, чтобы разыскать Словотворца, и у нее уже наметились подозреваемые. Стефани, недружелюбная и глубоко втянутая в деятельность церкви. Загадочная пастор Мунн, общавшаяся через посредников. А еще был…

– Совершенно верно, Ниланджана, – произнес Гордон. – Приходите на встречу.

Он стоял у входа в офисы, глядя на нее с той же странной улыбкой, что и раньше. Он скрывает что-то важное, решила она.

– Гордон, я бы с удовольствием, правда, но мне надо работать. – Теперешние друзья ее вполне устраивали.

– Просто Гордо, – поправил он, не изменившись в лице.

– Извините, завтра у меня весь день постановка экспериментов в пустыне. Спасибо вам за помощь, – обратилась она к Дэррилу. – Я дам знать, если у меня возникнут еще вопросы.

– Можете спрашивать о чем угодно, – заверил Дэррил. – Губы его растянулись, снова обнажив зубы. Он повертел в воздухе сжатым кулаком.

Гипотеза. Да, психопат.

Глава 9

Вертолет прилетел только в одиннадцать утра.

– Рада, что ты успел сегодня на работу, – подначила его Ниланджана.

– Тсс, – пророкотал мегафон.

Она обследовала другие площадки, где замечали грохот. Там тоже были ямы, похожие на ту, что она видела, но они были разбросаны по пустыне вдалеке от каких-либо зданий. Ниланджана посмотрела на горы. Она знала, что люди не верят в существование гор, и это казалось ей несколько странным, однако не совсем уж необоснованным.

Мы постоянно видим вещи, природу которых не можем объяснить, и принимаем их как должное. Вот взять облака. Некоторые ученые утверждают, что облака представляют собой капельки воды, которые поднимаются в небо, образуя эти белые или серые клубы. Если вы не облаковед, вам никогда не представится случая проверить эту информацию. Вам просто придется верить тому, что говорят вам другие люди.

Но если вспомнить, что произошло с высадкой на Луну в 1969 году, как можно чему-то верить. В течение многих лет правительство внушало своему народу, что оно отправило людей на Луну, а в 1976-м, когда люди сообразили, что все это ложь, правительство рассказало правду и призналось, что все это было постановкой. Подделали фотографии, наняли известного голливудского режиссера Стенли Кубрика, чтобы тот снял сцены высадки на Луну. А позже, в 1985 году, под давлением Гильдии киноактеров и ЦРУ Кубрик публично признался, что никогда не снимал эти кадры, поскольку сам он – голограмма, созданная в лабораториях НАСА. В конце той пресс-конференции в его доме в британском городке Сент-Олбанс он исчез из виду, и несколько пишущих об индустрии развлечений репортеров начали спрашивать друг друга, что они все там делают. Находившееся перед ними имение исчезло. Они оказались на огромном поле, где повсюду валялись обрывки заметок о каком-то человеке по фамилии Кубрик и о высадке на Луну. Позднее правительство призналось, что люди действительно высадились на Луну, но оно скрывало это, поскольку не хотело признать, что главное задание – а именно взорвать Луну – было провалено. Бомбы почему-то не взорвались. Возможно, когда-нибудь они и сработают, но в 1969 году случилась осечка. Мы облажались, заявило правительство, подавая в отставку. Мы подвели Америку, рыдало правительство.

Ну ладно, ладно, главное, что вы попытались, отвечала Америка, похлопывая свое правительство по спине, но при этом понимая, что больше никогда не поверит ни одному его слову.

Ниланджана знала, что большинство людей никогда не приблизятся к горам, а без этого явного доказательства и возможности проверить теорию им будет трудно поверить в их истинность. Наука основывается на фактах, но факты эти должны исходить из гипотез, а гипотезы рождаются на основе выводов, сделанных из того, что человек видит или же хочет увидеть.

Например, гипотеза: Гордон – Словотворец. Ниланджана вспомнила, как он обнажал зубы в широкой обезоруживающей улыбке. Он выступал в качестве связующего звена между пастором и внешним миром, озвучивая ее мысли. В этом смысле он являлся для нее словотворцем. Он отправился в Городской совет и сказал ему… что? Что такое Гордон передал совету от имени церкви, что восстановил против Карлоса и науки весь город?

К тому же существовала описанная Дэррилом церковная концепция небес. Вход через старую дубовую дверь в другой мир, являющийся пустыней. Контактировали ли представители церкви с тем же пустынным параллельным миром, с которым столкнулся Карлос? Если так, то что они там обнаружили? Что, по их верованиям, появится из того параллельного мира во время «Поглощения»?

От ямы, у которой стояла Ниланджана, ей были видны еще две, и обе располагались далеко от города. Представлялось наиболее вероятным, что именно город вызывает эти провалы, поскольку у него гораздо больше ресурсов и возможностей, чем у церкви. Но почему город дошел от безобидных ям в пустыне до убийства Ларри Лероя? И если город намеревался посеять ужас, запугать Карлоса, тогда зачем ему вызывать провалы там, где их никто не увидит? Может, это какие-то испытания? Системы, которую доводили «до ума»?

Стрекотание винтов вертолета заглушило шум машины Дэррила. Ниланджана заметила его появление, только когда он хлопнул дверью.

Исходные данные: она находится одна в пустыне с сектантом, возможно склонным к убийствам.

Гипотеза. Вот черт!

– Я привез вам сэндвич, – произнес Дэррил, размахивая над головой чем-то завернутым в фольгу. – Заскочил в закусочную «Лунный свет всю ночь». Он с фалафелем. Не знаю, едите вы мясо или нет.

– Не ем. Спасибо за заботу. – Ниланджана смотрела на сэндвич, размышляя, есть ли какой-нибудь способ увидеть, отравлен он или нет, потом понюхала его. Он пах так, как и должен пахнуть фалафель, – шоколадом.

– Я иногда ем мясо, – сказал Дэррил, прислонившись к машине Ниланджаны и откусывая от своего сэндвича. – Но в последнее время не часто. Трудно сказать, что теперь добавляют в мясо. Послушайте, – продолжил он, похоже, понимая, что было, наверное, нечто необычное в том, как он появился из ниоткуда и преподнес своей новой знакомой сэндвич, – надеюсь, вы не против моего приезда. Вы упомянули, что собираетесь поработать в пустыне, и я отправился туда, где находится вертолет слежения. Подумал, что если уж он залетел сюда, то, наверное, наблюдает за вами.

– Ах вот как, – отозвалась Ниланджана, продолжая рассматривать завернутый сэндвич.

– Да, просто с тех пор, как я занялся агитацией, вы первая проявили интерес к церкви. И мне захотелось проверить. Я не собираюсь на вас давить, не думайте. Нам даже не надо об этом разговаривать. Я просто… привез вам сэндвич.

– Крупные агрокомплексы в большом количестве используют антибиотики и гормоны, – сказала Ниланджана, чтобы сменить тему разговора.

– Совершенно верно, все дело в промышленном земледелии. Но моя проблема, связанная с производством мяса, – это рекламные материалы. Несколько лет назад я нашел купон компании «Американские авиалинии» на скидку в пятьдесят центов в мясе для барбекю. А на День благодарения мы обнаружили в грудке индейки компакт-диск интернет-провайдера «Америка онлайн».

– Мясная промышленность злоупотребляет рекламой.

– Это глупо. Мне гораздо больше нравятся овощи.

Ниланджана потянула за уголок обертки сэндвича.

– А что вы искали в церкви и ожидали от нее, Ниланджана? – спросил Дэррил, нарушив обещание не касаться этой темы. – Вы не похожи на человека, ищущего веру.

– Почему нужна причина, чтобы мне все показали?

– Мне просто любопытно. Люди не часто откликаются на наши брошюры. Во всяком случае не ваши ровесники. И уж точно не ученые. А если и откликаются, то приходят на встречу, а не в саму церковь во внеурочные часы.

– Я ничего не вынюхивала.

– Ой-ой. – Дэррил впервые посмотрел на нее с подозрением. – Я даже и не думал, что вы что-то вынюхивали. А вы вынюхивали?

– Нет.

Ниланджана развернула фольгу и откусила большой кусок сэндвича. Хлеба в нем не было. Только обжаренные нутовые шарики, овощи, кленовый сироп и кунжут. Пшеница и все продукты из нее по-прежнему находились в Найт-Вэйле под запретом из-за происшедшего в 2012 году инцидента, когда вся пшеница и продукты из нее превратились в змей. Было много пострадавших, но самым тяжелым последствием стал сам запрет, от которого пострадали люди, любившие хлеб.

– Тогда в кофейне я собирался дать вам свой номер телефона. Но мне не хотелось показаться навязчивым, поэтому вместо него я дал вам брошюру. Я был потрясен, когда она привела вас ко мне. Вы хотите сходить на свидание?

Ниланджана увлеченно жевала сэндвич, и ответом ему стало:

– Мм-м-м-м.

– Ладно, я не совсем верно поставил вопрос. Не свидание. Может, что-то вроде продолжения знакомства. Теперь я вас вспомнил. Это вы тогда со мной разговаривали, когда я еще работал в часовом магазине. Тот разговор заставил меня надолго задуматься. Мы разошлись во мнениях, но мне было весело. Я подумал, что мы могли бы куда-нибудь сходить, поговорить еще немного. По-моему, это что-то вроде свидания. Я себе в этом признаюсь. Вы хотите пойти на свидание?

Ниланджана проглотила маленький кусочек, не переставая жевать.

Дэррил продолжал заполнять паузу.

– В любом случае, моя попытка не быть навязчивым не удалась. Прошу прощения. И за то, что приехал к вам на работу. Это, наверное, выглядит пугающе.

– А еще вы купили мне сэндвич, – добавила Ниланджана, наконец-то прожевав. – Довольно необычный сэндвич.

– Я купил его не вам. Я вышел, чтобы взять сэндвичи себе и Стефани.

– Так он предназначался Стефани?

– Я куплю ей еще на обратном пути.

– Ой! – воскликнула она. Конечно же, сэндвич говорил о его интересе к Стефани. Ей не следовало воспринимать его как нечто другое.

– Это очень даже странно, – заявил мегафон из вертолета.

– Простите, извините. Начнем сначала. В церкви вас что-то заинтересовало. Это я? Не знаю. Отвечать не обязательно. Подождите, это я? – спросил Дэррил.

– Классно! – отозвался вертолет.

Ниланджана быстро откусила от сэндвича огромный кусок, потом показала себе на рот и покрутила туда-сюда головой, словно говоря: «У меня полный рот. Говорить не могу. Дайте мне минутку, чтоб прожевать».

– Я пытаюсь не быть странным. Но я странный. Извините. Со мной такое случается. Иногда я хочу сказать одно, а люди думают, что я говорю совсем другое. Типа я стараюсь быть искренним, а люди думают, что это сарказм. Я просто…

И тут, прервав его, начал пищать ящик с мигающими огоньками, который Ниланджана поставила на край ямы.

– Мм-м-м-м, – произнесла Ниланджана, подняв указательный палец: мол, погодите. Она записала последовательность мигавших огоньков. Сосчитала каждый и поставила галочки на бумаге. Придется возвращаться в лабораторию для расшифровки данных. Ей бы очень хотелось получить разрешение на получение компьютера. Он бы очень облегчил ее работу.

– Давайте как-нибудь куда-нибудь сходим, – сказала она, наконец закончив. Мысль не из лучших – встречаться с тем, кто имеет отношение к ее исследованию. Но разве она не заслужила права немного развеяться? И, оправдываясь перед собой, Ниланджана подумала, что, наверное, сможет таким образом собрать побольше полезных данных.

– Я не очень-то люблю ходить на свидания, так что давайте просто… куда-нибудь сходим. Поедим. Поболтаем. Так ведь говорится?

– Да. «Куда-нибудь сходить. Поесть. Поболтать». Да, именно так говорится.

– Отлично. Может, немного поговорим о моем интересе к церкви. Только давайте на этом не сосредотачиваться. Завтра вечером, идет?

– Завтра – просто класс. Вы думаете, мы в церкви замышляем что-то плохое? – выпалил он.

– Не знаю, Дэррил, – осторожно ответила она. – А вы замышляете что-то плохое?

– Нет, конечно, нет, – ответил он. – Просто все остальные подумали, что вы собираетесь проводить у нас расследование или что-то типа того.

Он казался настолько искренне обеспокоенным, что Ниланджана едва удержалась, чтобы не спросить его о Словотворце. Но в церкви лучше никому не знать, что она идет по этому следу, какими бы безобидными они там ни казались. Ей захотелось, чтобы сейчас Дэррил ушел, а она сходила бы поесть и поговорила с ним как-нибудь в другой раз. Не стоит позволять ему слишком вторгаться в ее работу или жизнь.

– Позвольте ваш номер телефона, – вместо этого произнесла она. – Увидимся завтра.

Они обменялись сообщениями.

– Поеду-ка я куплю Стефани еще сэндвич, – сказал Дэррил, садясь в машину. – Как вам с фалафелем?

– Наименее ядовитый сэндвич из всех, – пошутила она, мысленно надеясь, что так оно и есть.

Глядя вслед его отъезжавшей машине, Ниланджана подкорректировала свою гипотезу. Не психопат. Просто нервный, но, может, где-то даже симпатичный.

Но сюда она приехала совсем не за этим. Она повернулась к ямам. Здесь имели место мощные воздействия, по какой-то причине произведенные посреди пустыни. Еще одно возможное объяснение отсутствию элементарной логики в расположении провалов заключалось в том, что они проделаны неким существом, руководствовавшимся скорее инстинктом, нежели логикой. Ниланджане снова пришли на ум словах вроде «поедать» и «поглощать». Она подумала об огромных витражах в церкви. Какое существо могло породить провалы вроде этих? И насколько огромным оно должно быть, чтобы заставить содрогаться землю до самого города? Возможно ли, что в пустыне прячется какое-то чудовище?

Она окинула взглядом горизонт, но увидела только горы. Большинство людей предпочли бы не заметить даже их.

Глава 10

Взглянув на свои находки, Ниланджана ощутила лишь предчувствие, что эти ямы были результатом действий живого существа, и предчувствие это было вовсе не научным.

Она устала, пора было заканчивать работу и ехать домой, но сначала ей хотелось увидеть, чего достиг Карлос в своей части исследования. Она поставила машину на парковку, которую лаборатория Карлоса делила с пиццерией «Большой Рико» – последней пиццерией в городе, сохранившейся благодаря искусству увлеченного кулинара и пожарного эксперта в лице самого Большого Рико.

Луиза и Марк расслаблялись в комнате отдыха при лаборатории, поедая пиццу с бумажных тарелок (из-за запретов на пшеницу и ее производные пицца у Рико представляла собой просто сырные шарики в соусе). Соседство с пиццерией стало для лаборатории настоящей удачей. Но иногда, когда Ниланджана утром вставала с постели, изжога напоминала ей о том, что у этого постоянного соблазна были и отрицательные стороны.

– Ты куда вчера пропала? – спросила Луиза с присущим ей легким разочарованием в голосе. – Что-то на тебя не похоже вот так бросить эксперимент. Ты никогда не получишь премию за игнорирование экспериментов. За это премий не дают.

– Роджер Арлинер Янг получила Нобелевскую премию за исследования в области игнорирования китовых акул, – возразил Марк, – что было невероятной смелостью, если учесть, какими назойливыми бывают китовые акулы.

– И все же, – не уступала Луиза.

– Нарисовался новый проект, – объяснила Ниланджана. – Надо было получить кое-какие данные. На это ушло больше времени, чем я думала.

– Новый проект? – поинтересовался Марк. Лицо у него скривилось, как у ребенка, который не получил желанного подарка на День гелиотропа. – А почему ты с нами о нем не поговорила? Меня уже достали попытки заставить работать этот агрегат. Новый проект может оказаться просто замечательным. А известные ученые берутся за новые проекты? Может, и мне стоит попытаться?

– Да, извини, что я о нем не сказала. Времени не было. Мм-м, пицца-то какая аппетитная. Я сейчас вернусь и все вам расскажу. Просто надо срочно доложить Карлосу. Прошу прощения! – И она быстро прошла мимо них в кабинет Карлоса.

Он поручил это задание ей, и ей хотелось выполнить его самой. Для этого она не нуждалась ни в чьей-то компании, ни в чьей-то помощи. Закрывая за собой дверь, она услышала голос Марка:

– Этот проект, похоже, секретный и очень интересный.

И вздох Луизы:

– Готова поспорить, что она получит премию.

– Все в порядке? – спросил Карлос. – Я стал беспокоиться, когда вы вчера не вернулись.

– Все нормально, – ответила Ниланджана, тронутая его словами. Карлос очень заботился о научных достижениях, но больше всего он заботился об окружавших его людях. – Обнаружили что-нибудь новое?

Он показал ей шкалы с его любимыми числами. У него был блокнот, куда он выписал все цифры и поставил рядом с каждой смайлик. Он был блестящим ученым.

– По-моему, в последнее время я слишком однозначно трактовал свои эксперименты. Сегодня утром я расставил в укромных местах вокруг дома лазеры и могу управлять всеми ими дистанционно вот с этого аппарата. Очень надеюсь, что город или кто-то еще, кто мне мешает, ничего не заметит.

– Можно вас кое о чем спросить?

– Конечно. У вас есть свобода воли, как и у всех остальных.

– Что собой представлял параллельный мир?

Карлос попытался найти объяснение, но нашел только боль. Он даже Сесилу не рассказал всей правды о своем пребывании там и теперь не мог начать откровенничать.

– Бесконечность, – ответил он, – но в то же время ограниченность. Звучит противоречиво, но подумайте о нашем мире. Можно всю жизнь идти в любом направлении, шагать бесконечно, но вы будете вновь и вновь двигаться по ограниченному пространству. Так и там.

– Сфера?

– Нет. Скорее чаша, вогнутая к центру. В центре помещалась гора. Неважно, сколько ты прошел, ты все равно обращаешься вокруг горы. Находясь так далеко от всех своих близких… после этого я иногда просыпаюсь по утрам и со страхом думаю, а вдруг я еще там, по-прежнему шагаю вокруг горы. – Он вздрогнул. – Мой уход туда и возвращение означают, что разные миры могут пересекаться. А не должны. Никто отсюда не должен попасть туда. И мы не хотим, чтобы то, что там есть, попало сюда. Городской совет не понимает, что наука нужна нам для того, чтобы защититься от этого параллельного мира.

– Они что-то узнали от человека по имени Словотворец, и это их напугало, – предположила Ниланджана.

– У нас больше нет времени на разговоры. Я хочу провести еще один эксперимент, но уже поздно. – Он взглянул на запястье.

– Вы не носите часы.

Он кивнул.

– Часы здесь все равно идут неправильно. Время – странная вещь.

– Совершенно верно.

Она подошла к приборной панели и проверила все шкалы, установленные на его любимые числа. Одна шкала была для цветов и стояла на красном. Красный Ниланджане не очень нравился, она предпочитала зеленый. Она переключила шкалу на зеленый.

– Отличный прием, – заметил он. – Ладно, на счет три.

Они приложили пальцы к кнопкам, которые должны были запустить аппарат.

– Если сработает, информация будет получена моментально, верно? – спросила Ниланджана.

Карлос пожал плечами.

– С тем домом все очень странно. Даже лазерное считывание может занять какое-то время. Со времен Гражданской войны никто не пытался стрелять лазерами в альтернативные вселенные. Итак. Один, два, три.

Аппарат заработал, тихо жужжа.

– Вот так достаточно, – произнес он. – Надеюсь, вскоре мы что-то получим безо всякого вмешательства города. Все это, мм, очень четко.

– Конечно, – согласилась она. – Четко.

Сама Ниланджана никогда не называла что-то «четким», но это было одно из любимых словечек Карлоса.

Раздался громкий стук в дверь, который перерос в грохот, следом за грохотом дверь распахнулась настежь.

За дверью стояла Памела Уинчелл. Памела в свое время была мэром Найт-Вэйла, но ушла в отставку до окончания срока своих полномочий. Большинство людей подозревало, что она никогда не хотела управлять городом. Ей нравилось лишь организовывать чрезвычайные пресс-конференции – иногда во время чрезвычайных ситуаций, а иногда во время импровизированного веселья в универмаге. Как бы ни складывалась обстановка, она наслаждалась возможностью выкрикивать приказы и постановления, призывать к общегородским запретам, ограничивать возможности простых граждан и служб, даже если чрезвычайная ситуация заключалась в том, что ей грустно.

Нынешний мэр, Дана Кардинал, вступая в должность, назначила Памелу на новый пост директора чрезвычайных пресс-конференций. Памеле нравилась ее роль пламенного оратора. Большую часть времени она проводила, разрабатывая с Городским советом чрезвычайные ситуации, для которых можно было бы созывать пресс-конференции.

Памела обвела взглядом кабинет. В руке у нее была картофелина Луизы, которую она жевала прямо сырую, хрустя ею, словно яблоком. Луиза стояла на пороге, разочарованная тем, что Памела проделывает подобные вещи.

– Не было необходимости готовить для меня что-то особенное, – заявила Памела. – И вы, я вижу, не приготовили для меня ничего особенного. Даже шариков, плакатов и бокалов с шампанским. А ведь это элементарная вежливость.

Карлос отступил назад, надеясь на невозможное – что его фигура скроет стоявшие позади него массивные агрегаты. Ниланджана же рассчитывала, что они смогут достаточно надолго отвлечь Памелу, чтобы получить важные результаты считываний.

– Мм-м, – протянула Памела, кладя картофелину и беря вместо нее тетрадь со стола Карлоса. Она издала этот звук в микрофон, подсоединенный к портативному усилителю, который она всегда носила с собой на тот случай, если придется созывать чрезвычайную пресс-конференцию. – Мм-м, – снова протянула она, уже громче и дыша в микрофон.

– Ваш приход, Памела, всегда приятный сюрприз, – произнес Карлос. – Однако боюсь, что сегодня у нас выдался суетный день, так что…

Памела вздернула бровь. Потом чихнула. Звук отдался хрипом через портативный усилитель.

– Вот черт! По-моему, вздернутая бровь действует сильно, но от этого я чихаю. Каждый раз.

– И все-таки она возымела эффект, – предположила Ниланджана.

– Не надо снисходительности. Так вот, я здесь от имени мэра и Городского совета. Вам было приказано не обращать кое на что внимания и прекратить кое-что делать. Похоже, вы продолжаете кое-что делать и кое на что обращать внимание. Это недопустимо.

– Это за пределами компетенции Городского совета… – начала Ниланджана.

– Компетенция! – крикнула Памела. Не злобно, а просто очень громко. – Какое милое словечко. А вы знали, что оно происходит от греческого «компет», что означает «свиноматка на половине срока»?

– Нет, не знала, это восхити…

– Конечно же, не знали. Потому что я только что это выдумала. – Памела насмешливо посмотрела на лекционную доску Карлоса, исписанную уравнениями. – Вот чем мы тут занимаемся. Придумываем всякую всячину, а потом все, что мы придумали, считается истиной, пока никто к ней не приглядится. У меня случаются судороги в ногах. Есть какие-нибудь продукты, вызывающие судороги в ногах?

– Да! – с готовностью воскликнул Карлос. – Я только что это изучал, позвольте принести результа…

– Не перебивайте. Это был риторический вопрос. Это также могло быть метафорой. Я не уверена, что такое метафора, и не позволю никому мне это объяснять.

На аппарате Карлоса замигал огонек (этот огонек отмечал, имеет ли происходящее отношение к науке), и Памела посмотрела на него, нахмурив брови.

– Вы игнорировали наши предупреждения. Мне от этого грустно.

Земля начала чуточку вибрировать.

– Когда мне становится грустно, может произойти масса событий. Мне как-то раз взгрустнулось в «Бургер Кинге». Вы знаете, что произошло с «Бургер Кингом»?

– Нет, Памела, а что с ним произошло? – спросил Карлос.

– Я там расплакалась. Я плакала в «Бургер Кинге». Захлебывалась бурными рыданиями, пока мышцы груди не заболели от напряжения и ослабления. Всем, кто был в «Бургер Кинге», стало чрезвычайно неловко. Вот что произошло. А чуть позже мне стало грустно в «Лучшей покупке». Вы знаете, что там случилось?

Памела не стала дожидаться ответа. Вибрация земли превратилась в ощутимую тряску. Пол безо всякой причины начал нагреваться.

– Я заточила всех работников в заброшенной шахте за городом и наняла бригаду, чтобы превратить «Лучшую покупку» в огромный и бесполезный дом. Я теперь живу в той «Лучшей покупке». Я называю его «Лучшей закупкой», но это бессмысленная игра слов, к тому же побочный эффект моей грусти.

Тряска переросла в сильную качку. Обеспокоенные Карлос и Ниланджана начали потихоньку пробираться к двери.

– Если вы продолжите заставлять меня грустить, кто знает, что может случиться? Кто сможет сказать, какими последствиями это обернется для всех вас?

Стены затрещали от сильных сотрясений. Пол сделался невыносимо горячим.

– Даже я не могла бы этого сказать, – продолжала она. – А я могу сказать практические все что угодно. Например, «моим ногам очень горячо и больно, но это помогает вылечить судороги в ногах».

Снаружи раздался хлопок, шипение или треск – ужасно громкий, бьющий по ушам. Тряска тут же прекратилась. Через пару секунд послышался другой звук – крик Марка.

Карлос и Ниланджана бросились бежать из кабинета через лабораторию, пол которой был усеян обломками упавших с полок и столов предметов, выскочили на автостоянку, где Марк и Луиза напряженно что-то разглядывали. Луиза выглядела гораздо более разочарованной, чем обычно, и это разочарование граничило со скорбью. Марк прикрывал рукой рот, лицо у него побагровело.

Ниланджана проследила за их взглядами и увидела жуткую сцену. Пиццерия «Большой Рико» исчезла. На ее месте зияла глубокая яма, окруженная обломками тротуара.

Глава 11

– Что они сделали? – только и смогла спросить Ниланджана, глядя на развернувшуюся перед ней глубокую яму и прижав пальцы к губам. Ей было трудно дышать.

Ниланджана привыкла к тому, что трагедия всегда предстает на экране, заранее записанная и готовая к воспроизведению в любое удобное время. Теперь, видя своими глазами, как все разворачивается в реальном времени, она по-прежнему ощущала, что смотрит фильм и в любой момент может нажать на «паузу», чтобы взять себя в руки, или перемотать назад, чтобы рассмотреть какую-то деталь, которую сразу не заметила.

Там, где когда-то стояла оживленная пиццерия, теперь зияла глубокая воронка. Тротуар, словно медленно тающее мороженое, стекал туда, где совсем недавно был ресторан, а вокруг образовалась паутина потрескавшегося асфальта.

– Как они смогли все это проделать? – спросил Карлос, и Ниланджана не знала, какой аспект его больше интересует – практический или моральный. Возможно, оба одновременно.

Позади них стояла Памела, бесстрастно наблюдая, как остальные лихорадочно выискивают уцелевших.

– Какие интересные вещи происходят в этом мире, – произнесла она. – Даже грозы, если хорошенько подумать. Или деревья. Деревья тоже поражают.

Карлос обернулся к ней, и Ниланджана с изумлением заметила на его лице отвращение. Он был из тех людей, кто редко демонстрирует гнев или ярость, ограничивая проявления эмоций добротой, участием, озабоченностью или научной увлеченностью (что равнялось выражению полного восторга). Но сейчас он весь сморщился, словно учуял запах от стоящего под жарким солнцем мусорного бака.

– Памела, вы слишком далеко заходите.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Вообще говоря, я понятия не имею, о чем кто-то говорит, потому что меня это особо не интересует. Запомните, что вам сегодня сказал совет, Карлос. Надеюсь, нам не придется все повторять. А теперь прошу меня извинить. Мне необходимо созвать чрезвычайную пресс-конференцию. – Она кивнула в сторону зияющей ямы, словно приветствовала знакомого на другой стороне улицы, потом аккуратно положила портативный усилитель на пассажирское сиденье машины и уехала.

Карлос смотрел вслед удалявшемуся автомобилю.

– Просто невообразимо, – пробормотал он. – Это… ну… поверить не могу, чтобы кто-то, не говоря уж о Памеле…

Он умолк, и Ниланджана коснулась его спины. Он вздрогнул. Ему не нравилось, когда его трогают. Она убрала руку.

– Забудьте вы о ней, – сказала она. – Надо посмотреть, сможем ли мы чем-то помочь. А когда все окажутся в безопасности, давайте сделаем все возможное, чтобы изучить это место, пока тут все… – Она хотела сказать «свежее», но слово это применительно к разыгравшейся на их глазах трагедии казалось отвратительным, поэтому она лишь махнула рукой в сторону дымящейся ямы.

– Верно, – ответил Карлос. Он взял себя в руки и снова превратился в пытливого ученого. – Посмотрим, что мы сможем узнать, чтобы предотвратить повторение чего-то подобного.

Марк, Луиза, Карлос и Ниланджана занялись прохожими с ожогами и порезами. Они вызвали «Скорую» людям с более тяжелыми ранами. Но раненых было немного. Все, кто находился в пиццерии «Большой Рико», когда она исчезла, просто канули в никуда. Не было ни тел, ни останков. Проглочены. Ниланджана старалась не думать об этом.

Прибыла Тайная полиция шерифа и стала ограждать яму, так что Ниланджана и Карлос осмотрели, что смогли, прежде чем их удалили с места происшествия.

Яма очень напоминала те, которые Ниланджана обследовала в пустыне. Почти вертикальные края и дно, плоское и влажное. От грязи поднимался дым. Ниланджана заметила одно различие. Дно этой ямы кишело земляными червями. Похоже, их там были тысячи. Грязь буквально шевелилась от них.

– В естественных условиях черви в таких количествах не встречаются, – заметила она.

– Да, – согласился Карлос. – Это еще один момент для размышлений. Смежное явление? – Он пожал плечами. – Корреляция не указывает на причинно-следственную связь.

– Однако корреляция предполагает возможность наличия причинно-следственной связи. Вы вот это видели?

Из ямы исходил свет. И движение. Они никак не соотносились с другими фрагментами представшей перед ними картины. Это походило на фильм, который показывали на экране из копошащихся червей. Никаких четких образов. Лишь контуры, цвета, свет. За вонючим дымом и оплавленной землей Ниланджана различила запах, сухой и застарелый, словно от мумифицировавшегося в пустыне существа.

Гипотеза. Черви и движущиеся огоньки представляли собой зрительную галлюцинацию, вызванную душевной травмой.

Свидетельство. Она только что получила душевную травму.

В этом она была не одинока.

Прохожие, ставшие свидетелями трагедии с «Большим Рико», рассказали о ней другим. Ужас, накопившийся от всех происшествий в городе, начал тяжко давить на его жителей. Сначала Ларри Лерой, теперь вот «Большой Рико». В обоих случаях люди исчезли вместе со зданиями. Любой житель Найт-Вэйла мог оказаться следующим. Секретная полиция опрашивала свидетелей, задавая им примерно такие вопросы: «Вы ведь ничего не видели, правда?», «Видели?» и «Может, вы заткнетесь и разойдетесь по домам?»

Басима Бишара сама не видела ни одной из ям, но много о них слышала от друзей. Она училась в выпускном классе и мучилась раздумьями, поступать ли ей в городской колледж Найт-Вэйла или рискнуть и уехать из города, чтобы учиться в другом колледже. Она знала, что многие, кому удается покинуть Найт-Вэйл, никогда уже не находят обратного пути домой. Возможно, ее страх усиливала тревога. Или то, что ее отец, отправившийся на далекую войну, когда она была совсем еще маленькой, до сих пор не вернулся.

Как бы то ни было, эти исчезновения и оставшиеся после них жуткие провалы в земле сделались для нее чем-то вроде навязчивой идеи. По ночам Басима лежала в постели, сомневаясь в незыблемости земли и непогрешимости земного тяготения. Даже воздух, как ей казалось, представлял собой нечто временное и преходящее. Каждый сделанный ею вздох мог оказаться бесполезным, после которого она просто задохнется.

– Мам, – как-то раз попросила она. – Расскажи мне все, что ты помнишь об отце.

И мама рассказала ей, не спросив, зачем ей это. Со стороны матери это стало проявлением доброты, а со стороны Басимы было проявлением жестокости заставлять мать ворошить воспоминания о человеке, которого обе они потеряли.

Днем Басима ходила вокруг дома, и с каждым кругом становилось все больше следов, по которым она могла бы пройти. Босыми ногами она ощущала плотно утрамбованную землю и ставила ее под сомнение. Она обходила вокруг дома и каждый раз ждала, что дом исчезнет до того, как она успеет сделать следующий шаг.

После нескольких недель подобных прогулок она решила, что отправится учиться в Калифорнию. Если она не сможет отыскать путь домой, значит, так тому и быть. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Исчезают дома. Исчезают отцы. Если она тоже исчезнет, то что с того? И после принятия этого решения ее страхи исчезли, и она снова стала спать спокойно в доме, который, никак не изменившись со вчерашней ночи, снова обрел прочность и безопасность.

Мэб, в отличие от Басимы, видела катастрофу собственными глазами. Она направлялась в «Большой Рико» пообедать в промежутке между рейсами. Мэб работала водителем междугороднего автобуса и ездила по всему региону. Она выезжала из Найт-Вэйла, когда солнце показывалось над горизонтом голубой полоской, и возвращалась, когда на западной оконечности горизонта гасли последние розовые отблески заката.

В тот день ее поставили на два рейса покороче – до Соснового Утеса и обратно. Она не добралась до пунктов назначения, поскольку выехать из Найт-Вэйла невероятно трудно, но люди покупали билеты на автобусы, и водителю было важно хотя бы попытаться сделать рейс. Однако для Мэб это в любом случае не имело большого значения. Она подменяла коллегу, у которого в горле появились пауки, и ему требовалось несколько дней, чтобы вывести все яйца.

Обычно Мэб ела все, что подавали на автозаправках или в ресторанчиках фастфуда, куда она забегала в туалет, но сегодня ей выпала невероятная роскошь оказаться в обеденный перерыв в родном городе, и она решила отпраздновать это событие пиццей, которую мог приготовить только Большой Рико – без того, чтобы пиццерия загадочным образом не сгорела. Она дошла почти до самого входа в ресторанчик, когда вспомнила, что забыла кошелек в автобусе, и ей пришлось за ним вернуться. Если бы не ее забывчивость, она бы находилась в заведении, когда… Ну, когда случилось то, что случилось.

Так вот, едва она закрыла пассажирскую дверь и повернулась, чтобы идти, одной рукой засовывая в карман кошелек, как ресторан исчез. Вспыхнул странный свет, обжегший ей кожу. Пиццерия не рухнула, а словно бы опустилась вниз, как на скоростном лифте. Мэб застыла, продолжая держать руку в кармане, потом повернулась, села в автобус и поехала. Паники она не ощутила. Она чувствовала себя прекрасно. И лишь когда во второй раз пыталась доехать до Соснового Утеса, поняла, что так и не пообедала.

Мэб заметила в водительском зеркале заднего вида движение. Какой-то придурок пытался ее обогнать. Она выглянула в окно. Ничего. Наверное, птица, призрак или еще что-то такое же безобидное и обыденное. В зеркале снова мигнуло? А это что такое?

Все было в порядке, просто какой-то водитель создавал угрозу, пытаясь обогнать ее автобус. Вот только никакой машины не было. В тот день дорога на Сосновый Утес была совершенно пуста. Она это видела. Но всякий раз, глядя вперед, замечала в зеркалах движение. Кто-то угрожал ей и ее пассажирам. Она в опасности. Тревога Мэб росла. Она вцепилась в руль побелевшими от напряжения руками. В конце концов вместе с направлявшимися к Сосновому Утесу пассажирами она вернулась в Найт-Вэйл, гадая, как вообще кто-то мог куда-то доехать.

Терри Вильямс тоже видел, как исчез ресторан. Ему было всего семь лет, и он не понял, что именно увидел. Он еще мало что понимал. Его мозг лишь складывал модель устройства мира и того, как все в этом мире происходит.

Исчезновение пиццерии и все последовавшие за ним события не оказали на него сильного сиюминутного воздействия. Он играл с друзьями. Делал бумажные самолетики, но не запускал их, а выписывал ими фигуры, держа в вытянутой руке и бегая по двору. Ему хотелось стать летчиком. Он даже не помнил тот день, когда пиццерия «Большой Рико» исчезла в поджидавшей ее земле, как какой-то предмет, быстро схваченный вором.

Он все-таки стал летчиком. Это произошло после того, как он окончил школу и колледж. Как и Басима, он решил уехать из Найт-Вэйла, чтобы поступить в колледж и посмотреть мир. Для этого ему потребовалось более десяти попыток, однако в конце концов он сумел вырваться из Найт-Вэйла. Он даже проучился один семестр в Европе, в Швейцарии, где закон разрешал говорить об облаках с восемнадцати лет. Он провел много долгих ночей – больше, чем следовало, – до самого рассвета споря об облаках и испытывая сильное возбуждение. Но, вернувшись в Соединенные Штаты, он немного пожалел о том, что не очень хорошо узнал Швейцарию как страну или как культуру, и жалел об упущенной возможности по-настоящему проникнуться ею, поскольку потратил время на восторженную болтовню об облаках там, где говорить о них можно было на законных основаниях.

Больше он не покидал пределы Америки, даже когда стал пилотом на коммерческих рейсах. Он летал лишь по внутренним маршрутам, и его это устраивало. Невозможно успеть все, и он это знал.

Он почти забыл Найт-Вэйл. Это было странное место для взросления, но многим людям выпадает странное детство, и у него не было возможности сравнить, было ли его детство более странным, чем у других. И уж точно он не помнил день, когда вот так, прямо у него на глазах, исчезло здание.

Но в свой сороковой день рождения, направляясь в местную пиццерию и по совместительству пивную, чтобы встретиться с друзьями, он вдруг заметил, что у него дрожат руки. Он стоял на парковке совсем один, друзья ждали его внутри за столиком, предвкушая праздник, а руки у него не переставали трястись. А потом он заплакал, опустился на колени и испортил брюки, намочив штанину в луже. Он не знал, почему плачет и трясется, но по какой-то причине, глядя на пиццерию, где собирался отметить свой день рождения, он вдруг ощутил абсолютную зыбкость собственной жизни. Он чувствовал, как она ускользает от него. Он стоял на коленях, вспоминая без воспоминаний, плача, сам не зная почему. Тридцать три года назад ему преподали урок, который он только сейчас начал осознавать.

Глава 12

Они несколько часов разбирали то, что нашли в яме. Это была обычная земля, хотя было в ней нечто странное: частично она была совершенно сухой, частично оплавленной, а в остальном – влажной и размытой. Они так и не смогли понять, как сухая земля соседствовала с влажной, не впитав даже малого количества воды. Червяки оказались земляными червями, примечательными лишь своим необычным количеством.

Ниланджане нужно было рассмотреть проблему в другой плоскости, в человеческой. Памела им угрожала. А потом исчезла пиццерия «Большой Рико».

Гипотеза. Все это дело рук Памелы и Городского совета.

Ниланджана вспомнила стенд у церкви и слово «Поглощенный». Она также вспомнила встречу Словотворца с Городским советом и его «предупреждение ему», что бы это ни значило. Она вспомнила и витраж с появляющейся и поглощающей многоножкой.

Гипотеза. Церковь тоже каким-то образом в этом замешана. Она помогает городу. Или же город помогает ей.

В любом случае то, с чем они здесь столкнулись, было, скорее всего, не природным явлением, а преступлением. А когда расследуешь преступление, всегда неплохо поискать мотив.

Первый и самый очевидный мотив – попытка помешать Карлосу и дальше исследовать пустынный параллельный мир. Но зачем, вместо того чтобы нанести удар прямо по нему или по его лаборатории, проглатывать целые здания с ни в чем не повинными людьми, не имеющими к его исследованию никакого отношения?

Ниланджана сказала Карлосу, что для установления истинного мотива преступления ей необходимо побольше узнать о его жертвах – Большом Рико и Ларри Лерое – и о том, имелись ли у города, церкви и кого-то еще причины обрушиться именно на них.

– Это больше похоже на журналистику, а не на науку, – заметил Карлос.

– Они, возможно, дадут мне больше информации о том, что заставило эти здания полностью исчезать в провалах.

– Хорошо, отправляйтесь и займитесь разговорами. А я здесь займусь наукой.

Ниланджана направилась к тому месту, где стоял дом Ларри Лероя. Первое, в чем она убедилась, – в этой яме червей не было. Ни в ней, ни вокруг – никаких признаков жизни. Только мусор. Старые счета за электричество. Пустые коробки из-под хлопьев – много таких коробок с вырезанными фигурками. Она осмотрела одну из них и увидела, что из нее были вырезаны рука и голова. Интересно. Рядом стояла картонная коробка побольше, Ниланджана проверила, что вырезано из нее, но ничего не нашла. А перевернув коробку, она обнаружила миниатюрный мир. Внутри оказалась диорама, изображающая знаменитую концовку «Волшебника страны Оз», где плачущая Дороти летит над Канзасом в гондоле военного аэростата, сбрасывая на землю зажигательные бомбы и превращая ее в стерильную пустошь. Это была одна из самых известных сцен в детской литературе, и диорама передавала весь ее природный драматизм. Здесь была тетя Эм, спасавшаяся от огненного ада, неся на спине бесчувственное тело дяди Генри. Здесь была Дороти со склоненной головой и чуть приоткрытым ртом. Ниланджана почти слышала, как та шепчет вошедшие в историю слова: «Больше нет ничего лучше родного дома. Больше нет ничего лучше родного дома».

Это было поразительное произведение искусства, к тому же сделанное из простейших материалов. Ниланджана не очень-то много знала о Ларри Лерое, кроме того что он исчез в яме, и сделанное ею открытие – о том, что всю свою скромную жизнь он создавал работы такой высочайшей техники и внутренней силы, – потрясло ее. В жизни бывают моменты, когда мы вдруг осознаем, как плохо понимаем окружающее.

Она тщательно обследовала прилегающую территорию, но больше никаких произведений искусства не обнаружила. Зато нашла рваные конверты, все адресованные «Ларри Лерою, на Краю Города», с обратным адресом «Мэрия». Ни одного письма, вложенного в них, она не обнаружила. О чем Ларри переписывался с городской администрацией?

Размышляя над этим, Ниланджана почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Не Тайная полиция или ее вертолеты. Не черный седан со служащими неназванного, но грозного правительственного агентства, снимавшими ее телеобъективами и тайно фиксировавшими все ее передвижения. Высокое черное существо с множеством глаз и почти таким же количеством крыльев наблюдало за ней из двора дома Старухи Джози, располагавшегося чуть дальше по улице.

Это был настоящий ангел. Этого ангела звали Эрика, как и всех ангелов, которые всегда смотрели прямо на солнце.

– Сегодня оно кажется немного другим? – спросила она.

Ниланджана подошла ближе.

– Солнце?

– Да.

Ниланджана прищурилась, встав рядом.

– Может, оно сегодня немного ярче? – предположила она.

– Гм, – ответила Эрика и повернулась к ней лицом.

От нее пахло, как от горящей кучи гороховых побегов. Зеленью и пеплом.

– Ларри был неплохим соседом, – сказала Эрика. – Он признавал мое существование, и это было прекрасно. Большинство людей никогда не скажут вслух, что ангелы существуют. Это постоянное настойчивое напоминание о том, что нас нельзя признать публично, оскорбительно. А вот такая простая вещь, как то, что человек признает тебя, твое тело, осязаемость твоей кожи, иногда может значить все.

– Понимаю, – отозвалась Ниланджана, хотя на самом деле ничего не понимала. Она знала, что такое быть чужой, и это казалось ей вполне естественным, но не могла прочувствовать, что означает непризнание твоего телесного существования. Теоретически она понимала, что значит тонуть, но продолжала дышать с бездумной легкостью.

– Вы знаете, что случилось с Ларри?

– Что случается со всеми нами? В конечном итоге мы исчезаем. Кто-то из нас исчезает медленно. Ларри исчез быстро. Результат одинаковый. Очень жаль, что он не смог оставить нам свои работы.

– Я нашла одну из его диорам. Она чудесна.

– Диорамы были всего лишь моделями того, что он хотел сделать. Он хотел создать скульптуры в натуральную величину по всему Найт-Вэйлу. Увековечивающие великие литературные и важные исторические события. У него ушли годы на переговоры с городом. Но Городской совет считает, что искусство представляет опасность для общественного здоровья, поскольку его можно видеть или, что куда хуже, понимать. Представьте себе ребенка, пытающегося посмотреть на произведение искусства или понять его. В данном случае я принимаю сторону Городского совета. Нам нужно защищать людей.

– А городу хотелось бы от него избавиться?

Эрика внимательно ее изучала. Она помигивала глазами в медленном, осознанном ритме, в то же время продолжая глядеть не мигая – другими глазами. В результате это совершенно сбивало с толку.

– Во всяком случае, не потому, что он занимался искусством. Может, из-за того, что он признавал мое существование? Не знаю.

– А как насчет радостных последователей Улыбающегося Бога? Вы же… м-м-м… вы же ангел. – Отовсюду слышались сигналы тревоги, оповещающие город о том, что кто-то признал ангела. – Вы много знаете о церкви? Ларри был ее членом?

Эрика рассмеялась. Звук был такой, словно на твердый деревянный пол высыпали пригоршню песка.

– То, что я ангел, вовсе не означает, что у меня есть богословская степень. Ангелы не собираются, чтобы обсудить, кто в какую церковь ходит. Мы просто ангелы.

– Вы правы. Прошу прощения.

– Он не принадлежал ни к какой церкви, – сказала Эрика. – По-моему, он даже не разговаривал ни с кем из последователей. Удачи вам в ваших исследованиях, Ниланджана.

– Спасибо.

– Эй, – спохватилась Эрика. – У вас есть несколько монет? Пара-тройка долларов?

– С собой нет.

– Жаль, – произнесла Эрика и исчезла с громким треском.

Что за странное существо, подумала Ниланджана. Собираясь уходить, она сунула руку в карман и поняла, что в куртке у нее завалялась пятерка, о которой она совсем забыла.

Ниланджана разыскала одного из кассиров «Большого Рико», который в тот день не работал. Джош Крейтон был еще подростком и ходил в школу, но каждую неделю несколько вечеров подрабатывал, чтобы кое-что себе позволить – например, одежду. Он постоянно менял внешнюю форму, поэтому на одежду у него уходило больше, чем у остальных. В тот момент он представлял собой рог носорога с филигранной резьбой и со щупальцами осьминога, чтобы двигаться.

– Классно выглядишь, – заметила Ниланджана, присаживаясь рядом.

– Что? Вот так? – спросил он с глубокой подростковой неуверенностью под тонким флером беззаботности. – Я могу принять и более креативный вид. Пытаюсь не зацикливаться на категориях вроде видов или типа того.

– Тебе нравилось работать в «Большом Рико»?

– Бывает работа и похуже. Я одно время помогал сестре, Джеки, работал в ломбарде, но она не могла мне много платить. Мама не разрешила мне стать стажером на радиостанции. Она говорит, что никто из этих ребят ничего не добивается. Главным образом потому, что там высокая смертность. А в «Большом Рико» смертность низкая, даже удивительно, притом что говорили о Рико. В том смысле, что была низкая. Сейчас, похоже, высокая.

Он, казалось, погрустнел от этих слов, но точно сказать было трудно. Ниланджана никак не могла определить эмоции резного рога носорога.

– Грустно все это, – произнес он, зная, что в таком облике ему трудно передать эмоции. – Там же были мои друзья. Когда один червячок заполз в пиццу по-гавайски, нам с Шэрон пришлось проверить все остальные пиццы, нет ли там червяков. Потом целый месяц над этим хохотали. Без Шэрон будет скучно. Плохо. – Он пожал плечами.

Ниланджана раньше никогда не видела пожимающий плечами рог.

– Погоди-ка, – сказала она. – Отмотай назад. Так там был червяк?

– Что? – не понял он. – А, да. Иногда такое случалось.

– В яме, в которой исчез «Большой Рико», копошились тысячи червей. Ты что-нибудь о них знаешь?

– Не-а, – ответил он. – Послушайте, мне не хочется об этом говорить. У «Большого Рико» всегда была масса загадок. Про большинство из них мы не знали. А с учетом его репутации нам вообще не хотелось вынюхивать какие-то его тайны.

– Как ты думаешь, у Рико в городе были враги? Тебе никогда не казалось, что Городской совет или Тайная полиция были…

– Вот этого я не знаю. Извините. – Теперь перед ней сидел мальчишка в очках. Нижняя часть у него по-прежнему состояла из щупалец осьминога. – Вам бы лучше потолковать с братом Рико.

– У Рико был брат?

– Да, Арни Голдблюм. Почтальон. Он знает о Рико куда больше, чем кто-то еще в городе.

– Я понятия не имела, что они с Рико родственники.

Джош, прищурившись, посмотрел на нее.

– Жаль, что больше ничем не могу вам помочь. Вы вроде бы ничего себе, с хорошими намерениями. Но мне не хочется вляпаться в неприятности. К тому же я ребенок. Мне нравится думать, что я взрослый, но иногда я просто ребенок. Извините.

– Ты мне очень помог, – сказала Ниланджана и похлопала его по плечу, а он легонько коснулся щупальцем ее руки.

Почтальона трудно где-либо застать. Это же азбучная истина. Они проворны и быстры, и если вы хотите получить почту, вам нужно или поставить капкан, или спрятаться в кустах, обладая при этом хорошей реакцией.

Но есть другой, более легкий способ. Ниланджана решила дождаться, когда Арни выйдет с работы, а потом проследовала за его внедорожником до самого его дома.

Он открыл дверь, когда она стукнула в нее два раза, держа в руке бутылку пива, уже переодевшись из униформы почтальона в гавайскую рубашку и шорты цвета хаки, но все еще потный после беготни от людей, пытавшихся поймать его и силой доставить свою почту.

– Могу быть чем-то полезен? – спросил Арни.

– Возможно, – ответила Ниланджана. – Можно войти?

– Я не ношу с собой почту после того, как заканчиваю смену. Ловить меня бесполезно.

– Тут дело не в почте.

Он глотнул пива из бутылки, почти так же запотевшей в предзакатной жаре, как и он сам, пожал плечами и зашаркал в глубь дома.

– Тогда проходите.

– Я хотела поговорить о вашем брате, – сказала Ниланджана через несколько минут, после того как отказалась от пива, отвергла робкие, не особо настойчивые попытки флирта со стороны Арни и выслушала несколько вежливых фраз о погоде.

Арни тяжело вздохнул.

– Ну и время вы выбрали. Ричи очень много для меня значил.

– Ричи?

– Ну Рико. Конечно, он изменил имя. Никто не купит пиццу у парня, которого зовут Ричи Голдблюм. Но Рич всегда знал толк в пицце. И в поджогах. Совместив эти два качества, он просто обязан был стать королем пиццы Найт-Вэйла. Поэтому он изменил имя. Большой Рико. Это стало чем-то вроде семейной шутки. У нас в семье так повелось, что задохликом всегда считался он, хотя мы с ним были примерно одинаковых габаритов.

Арни, прищурившись, посмотрел в окно, но не на окрестности, а куда-то внутрь себя, на далекого и юного себя, потом как следует отпил из бутылки.

– Это не злая шутка. Она всегда ему нравилась. Он сам называл себя задохликом. Мы часто играли в футбол на заднем дворе, мне было пятнадцать, ему тринадцать. Он у меня выигрывал, а потом спрашивал: «Ничего, что тебя разделал задохлик?» К себе он относился с юмором. Но, по-моему, у него была масса вопросов насчет того, кто же он такой. Два занудных еврейских парнишки живут в городе, где о евреях слыхом не слыхивали. Мы прирожденные чужаки. Это у нас в культуре. Но Ричи не хотелось быть пришлым. Он хотел быть в гуще людей и событий. И вот Ричи умер, а на свет появился Большой Рико. – Глаза у Арни увлажнились, но голос оставался твердым.

– Вы можете мне сказать, почему под пиццерией «Большой Рико» было так много червей? – как можно осторожнее спросила Ниланджана.

– Ха! Червей. – Он покачал головой. – Большой Рико был кладезем тайн. Огромного множества тайн, в большинстве своем никому не нужных и бесполезных. Почти все они были обманными маневрами, чтобы не дать людям разглядеть самую большую тайну из всех – его самого. Его тело, его культура, его личность – вот что было настоящей тайной, так что он напустил вокруг себя облака туманных слухов, чтобы увести людей в сторону от того, что было у них буквально под носом.

– Выходит, червяки были отвлекающим маневром?

– Если честно, я и сам толком не знаю, – ответил Арни. – Он всегда держал в подвале тысячи червей. И никому никогда не говорил зачем. Даже мне. Может, это был очередной обманный ход. А может, он и вправду что-то с ними делал. С Рико все могло обернуться и так, и сяк. Сложный он был человек.

– Я знаю, что он был евреем, но имел ли Рико какие-то связи с радостными последователями?

– Не знаю, кто они такие, но если они не задолжали ему денег и не были конкурентами, он, наверное, прекрасно с ними ладил. У него не было врагов в городе. Или, по крайней мере, давних врагов. – Он пошарил рукой рядом с креслом и поднял пачку конвертов. – Мисс Сикдар, вы, похоже, человек неплохой. Я вам раньше соврал. Я действительно забираю почту с собой. Вот ваша корреспонденция за последние несколько недель. Я постараюсь притормаживать, когда буду проезжать мимо вашего дома. Вам будет легче меня перехватить.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответила Ниланджана. – Прошу прощения, что заставила вас ворошить прошлое сразу после…

– Да нет, – отозвался он. – Все нормально. Приятно знать, что кто-то этим занимается. Я любил брата. – Голос его, наконец, дрогнул.

Ниланджана взяла его за руку и держала ее, не глядя ему в глаза.

– Мне будет его не хватать. Никто так не готовил пиццу, как этот задохлик Большой Рико.

Ниланджана вышла из дома Арни с ощущением, что Найт-Вэйл – куда более мрачный и печальный город, чем она считала раньше. Но с учетом того, что она разузнала о Ларри Лерое и Большом Рико, факт оставался фактом: насколько она могла судить, они никак не были связаны между собой. Что наводило на мысль: жертв выбирали наугад.

Гипотеза. Мотива не существует, поскольку в нападениях нет никакой разумной подоплеки.

Или, куда более устрашающая гипотеза: за нападениями стоит разумное существо, но оно не руководствуется какими-то логическими или последовательными мотивами.

Глава 13

«Турникет» был самым классным заведением в Найт-Вэйле. Он не отличался ни каким-то шиком, ни кулинарными изысками, однако в нем использовалось множество разных приемов, чтобы все испытывали достаточное раздражение, пытаясь заказать хоть что-нибудь поесть. Все это говорило в пользу того, что заведение было идеальным местом для свиданий.

Это было не то чтобы свидание. Это совсем не свидание, упрямо напоминала себе Ниланджана, заходя в небольшой холл, где распорядителю полагалось сидеть к вам спиной, мурлыча что-то себе под нос, и целых пять минут делать вид, что он вас не замечает, прежде чем обернуться, взвизгнуть от неожиданности и убежать. Это была одна из изюминок, отличавших «Турникет» от других. И делавших его лучше других.

Но если это не свидание, значит, это встреча с кем-то за бокальчиком чего-нибудь, а Ниланджана не могла припомнить, когда в последний раз ходила на подобные встречи. После переезда в Найт-Вэйл было нелегко встроиться в общую систему отношений в городе, хотя приложения вроде «Слежки» и «Пустоты» были довольно популярны. Она сходила на несколько свиданий по программе «Слежки», но так и не смогла определить, где прятались кавалеры, сочла весь процесс утомительным и захотела вернуться к своим экспериментам. Хотя где-то в глубине души ей было грустно, что те свидания не удались.

Так что к встрече с Дэррилом за стаканчиком чего-нибудь ее побудила не только жажда информации о церкви. Ей нравилось с ним общаться. Он производил впечатление классного парня, что бы это ни означало. Сама эта идея показалась ей не очень-то хорошей, но она ее приняла, сочтя правильной.

Дэррил уже сидел в баре, упершись ногами в стойку, обтянутую облезлым красным бархатом, и Ниланджана протиснулась мимо распорядителя, по-прежнему делавшего вид, что не замечает ее, и устроилась рядом. Дэррил поднял вверх сжатый кулак и покрутил им. На лице у него застыла широкая улыбка, которая почему-то добавляла ему привлекательности.

– Привет. Я никогда здесь не была. Надеюсь, тут хорошо. А тут хорошо? – спросила она, не уверенная в том, чем хороший ресторан внешне отличается от плохого.

– Да, – ответил он. Он тоже толком не знал. – Их коктейльное меню – это что-то.

Подошел бармен. На нем был классный винтажный наряд: плед-плащ и шляпа с дырочками, как у дальнобойщика, – прямо бармен времен сухого закона.

– Дайте мне знать, если у вас есть вопросы, на которые нужны ответы, – произнес бармен. – О чем угодно. Мне дано почти безграничное знание о вселенной, и оно разрывает мне мозг. Я едва сдерживаюсь. – Он еле заметно улыбнулся и снова принялся обгрызать передними зубами большой кусок льда, превращая его в идеальный шар.

– Вот это да, по-настоящему классно.

Последовал дежурный диалог: что ты будешь, что ты не будешь, я думаю это, о, я тоже об этом думаю, ну, если ты будешь то, тогда я, наверное, буду что-нибудь другое, можешь у меня попробовать, о, как здорово.

– Вы определились? – спросил бармен. – Я вот что еще знаю. Ближайшая инопланетная цивилизация вымерла за миллион лет до появления человека. Есть планета с золотыми обелисками. Через каждые несколько столетий обелиск накреняется и падает. Это просто прекрасно – лес из металла, который никто из нас никогда не увидит.

– Верно, – заметила она. – Я возьму мохито, а Дэррил…

– Мне сангрию «Манхэттен». Звучит весело.

– Это однозначно очень весело, сэр, – ответил бармен. – Кошки нас ненавидят. Очень ненавидят. Но также в нас нуждаются. Нуждаются больше, чем ненавидят. Я вам тотчас же принесу коктейли.

– Так, значит, ты связан с церковью с самого детства? – спросила Ниланджана, как только бармен удалился.

Наверное, с ее прихода прошло, по крайней мере, пять минут, поскольку распорядитель взвизгнул от удивления и убежал от пустоты.

– Да, понимаешь, какие-то мои самые ранние воспоминания связаны с радостными последователями. Такое ощущение, что церковь почти вырастила меня. Мои родители были хорошими людьми, но хорошие люди – не всегда хорошие родители. Они были заняты. Часто и подолгу отсутствовали. А потом, когда они скончались, я… – Он умолк, глядя на сложенные руки. – Я помню, как в наш дом пришел Гордон, чтобы сказать мне, э-э, что произошло. Мне стало грустно не сразу. Печаль пришла много позже. Я хорошо помню ощущение того, что время нельзя повернуть вспять. Что я пересек какую-то черту и ее никак нельзя пересечь в обратном направлении. Это самое худшее чувство из всех. Вот тогда-то я и понял, как много значит церковная община. Кто-то из ее членов всегда готов тебе помочь. Это семья. Звучит очень банально, но это правда.

– Понимаю, – сказала Ниланджана. – Тебе приходится искать что-то, чтобы почувствовать себя дома. Именно так было, когда я приехала в Найт-Вэйл. Я хотела стать ученым и изучать интересные с научной точки зрения явления, начала работать на Карлоса, и никто так глубоко, как он, не проникся тем, что я делала. Он любит науку и открытия даже больше, чем я. Мой отец был иммигрантом, и он хотел, чтобы я получила серьезную профессию, которая помогла бы нашей семье обосноваться в этой стране. Маме очень нравилось, что я увлеклась наукой, но не нравилось то, что я не захотела остаться в Индиане. Им было трудно принять мой переезд в Найт-Вэйл. Я сказала им, что еду за новыми возможностями, прямо как папа в моем возрасте.

Позади стойки располагались полки, плотно уставленные бутылками со спиртным. Ниланджана скользнула по ним взглядом, подумав, открывали ли их когда-нибудь. Неужели находятся люди, заказывающие отбеливатель? Или очиститель на эфирном масле сосны?

– Помню, – продолжила она, – когда мне было десять лет, мама взяла меня на собрание астрономов. Звучит глупо, но мне было очень весело. Тогда совершила посадку межпланетная станция с марсоходом, и все смотрели прямую трансляцию на большом экране. Поступили первые изображения с Марса, и весь наполненный людьми зал выражал бурный восторг. Мы с мамой держались за руки. Когда она была ребенком, подобное происходило лишь в дешевых фантастических романах, а теперь вот случилось в реальной жизни, и она должна была поделиться своей радостью с дочерью. – Ниланджана улыбнулась, вспоминая это, а потом взяла Дэррила за руку. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь о черте. Если бы я лишилась родителей… когда я лишусь родителей, я всю жизнь буду вспоминать тот момент, пытаясь понять, как это происходит, что он не меркнет в памяти, но вместе с тем его нельзя повторить. Мне действительно очень жаль, что твои родители умерли.

– Все нормально, – ответил он, сжимая ее руку. – Прошло много лет. Все нормально.

– И ты вырос здесь? – спросила Ниланджана, стараясь говорить бодрее.

– Вроде того. Я вырос в соседнем городке под названием Пустынные Скалы, но теперь я считаю своим домом Найт-Вэйл. А ты?

– Я не считаю дом каким-то местом. Это скорее ритуал. Работа, которую я выполняю каждый день, то, что я люблю есть, и места, где я люблю есть. Что-то в этом роде. И здесь этот ритуал существует, так что это, наверное, дом, но…

– Да. Иногда дом, в котором ты живешь, всего лишь место, и неважно, как долго ты там живешь.

– Верно, – согласилась Ниланджана, немного удивленная тем, что никто в баре до сих пор не крикнул ей «Чужачка!». – У меня такое чувство, что Индиана гораздо больше мой дом, чем Найт-Вэйл, даже после прожитых здесь нескольких лет.

– Вот ваши коктейли, – произнес бармен, зависая над ними и пристально прислушиваясь к их разговору. Бармены умеют слушать, в чем отчасти и состоит достоинство баров, а еще потому, что правительство начало платить им за доклады обо всех услышанных ими частных беседах.

Дэррилу подали «Манхэттен» с кубиком льда, на котором был выгравирован номер его социальной страховки. Мохито у Ниланджаны получился менее эффектным, хотя ей показалось интересной находкой то, что бармен насыпал на стойку рядом с ними немного мульчи.

– Интересно, – заметила она.

– Какие… потрясающие ароматы, – произнес Дэррил.

– Это оттого, что я добавил капельку очистителя на эфирном масле сосны, – объяснил бармен. – Позовите меня, если вам что-то еще понадобится. – Он проскользнул в подсобку, чтобы передать по радио все услышанное своим правительственным кураторам.

– Привкус немного сладковатый и чуть-чуть фруктовый, верно? – спросила Ниланджана, как только бармен ушел.

– Точно. Что-то вроде фруктового, – согласился Дэррил. Они снова отхлебнули по глоточку своих неудачных напитков и отставили их в сторону.

– Вот почему я спорил насчет времени, когда ты зашла в магазин пару лет назад, – начал он. – Я просто думаю, что если время – странная вещь, то смерть моих родителей не есть что-то необратимое. Ничто не является необратимым. Мы можем вернуться назад куда угодно. И дело не в этом. Время движется, хотим мы этого или нет.

– Это я понимаю, но странности времени не означают, что все возможно. Возможна просто большая часть.

– Типа коктейлей получше?

Ниланджана рассмеялась.

– Еще раз спасибо, что показал мне церковь. Это оказалось гораздо приятнее, чем я думала. Ты хороший экскурсовод.

– Ладно, брось, просто приятно, когда кто-то проявляет интерес, понимаешь? Большинство людей ведут себя так, словно у нас какая-то болезнь, которую они могут подцепить. Или как будто мы собираемся держать тебя на мушке, заставляя наизусть декламировать наши священные тексты. А мы это проделываем только раз в год, в День ружья, вот так вот.

– Я не понимаю религию, если честно.

– Говоришь ты вроде честно.

– Я имею в виду свою жизнь. Для меня религия не имеет смысла, но когда я смотрю на тебя, когда ты о ней говоришь… Ты так увлекаешься, и становится понятно, почему ты веришь, даже если я сама не верю.

Дэррил нахмурился. Он слишком погрузился в церковную тему.

– Тебе вовсе не надо вступать в ряды последователей, Ниланджана. Я не пытаюсь тебя убедить, чтобы ты…

– Извини. Тут я перебрала. Я просто хочу сказать, что мне нравится твой позитивный настрой. И сам ты мне нравишься. Вот сейчас ты кажешься очень привлекательным, когда говоришь и улыбаешься. Вот что я хочу сказать.

– Ой… я… спасибо… – смутился Дэррил. Потом его осенило, как нужно ответить: – Ты тоже привлекательная.

В его устах это прозвучало как неумелая лесть, однако Ниланджана начала понимать, что он искренен даже тогда, когда по его словам этого не скажешь. Она улыбнулась – не его комплименту, а его внезапной растерянности. Она их словно уравняла.

– Послушай, – произнесла она и достала ПИН-пад. Это был смелый ход и очень сексуальный жест.

– Ух ты, – выдохнул он. – Э-э, ладно, хорошо. – Он достал из сумки пачку бланков. – Не хочу, чтобы ты думала, будто я на что-то рассчитывал, но решил принести на всякий случай.

Секс в Найт-Вэйле, как и все остальное в этом городе, строго регламентирован. Однако это не означает, что людям нельзя получать от него удовольствие. Есть что-то необычайно волнующее и чувственное в процессе заполнения бумаг в трех экземплярах, приложении медицинского эпикриза и вводе индивидуального секс-ПИН-кода для подтверждения личных данных и интереса к предстоящему занятию.

Им понадобилось некоторое время, чтобы завершить оформление всех документов, и разговаривать им особо не пришлось, поскольку требовалось продираться через иногда запутанные и частенько противоречивые вопросы в бланках. Когда они закончили, а бармен, по совместительству подрабатывавший нотариусом, скрепил бумаги печатями, они улучили минутку и посмотрели друг на друга.

– Ну, вот, – произнес он.

– Извини, это не слишком быстро? Я не знаю, как это соотносится с твоей верой.

– Нет, все нормально. Для некоторых людей поклонение Улыбающемуся Богу состоит лишь в некоей воображаемой чистоте, но для меня оно совсем не в этом. Ну так что?

– Пойдем к врачу и сдадим анализ крови? Давай уже покончим с формальностями.

Пару часов спустя, получив все необходимые результаты, они приехали в квартиру Ниланджаны. Она не прибиралась в ней, прежде чем пойти на свидание, чтобы не приглашать его к себе, когда ей по-настоящему этого захочется. План не удался, и теперь она лишь с виноватым видом распихивала по углам грязное белье и научные заметки. Будучи человеком аккуратным, она сердилась на себя за оставленный беспорядок. А он видел у нее в квартире лишь ее.

– Неплохое местечко, мне нравится, э-э… – начал он, но она поцеловала его прежде, чем он смог продолжить.

Секс в Найт-Вэйле имеет куда больше предшествующих ему стадий, нежели во многих других местах, однако когда он действительно происходит, то его процесс таков же, как и везде. В данном случае все прошло просто прекрасно.

Было мгновение, как раз в середине процесса, когда она увидела его лицо рядом со своим – потное, с несколькими торчащими из бакенбардов волосками – и подумала: «Какие же мы странные, как же странно все это, но как здорово, как хорошо, но как странно».

Их тела образовали полумесяц на ее кровати, придвинутой к стене спальни, являвшейся частью небольшой квартиры на втором этаже жилого комплекса «Наивный золотоискатель». Комплекс располагался не в криминальном научном районе, а рядом с ним, поскольку Ниланджана не хотела слишком далеко возвращаться по ночам. Если бы кто-то из них выглянул в окно, то увидел бы мигающий огонек на расположенной в пустыне трансляционной башне. Теоретически с башни можно было увидеть ее окно, но оно светилось бы так же, как множество других, легко терявшихся во вселенной, полной света и множества других вещей.

Глава 14

На следующее утро огонек на башне все так же мигал, но казался блеклым на фоне ясного голубовато-белого неба. Он уже утратил странную благоговейную загадочность, с которой помигивал ночью откуда-то издалека и словно из пустоты. Теперь виднелись лишь металлические опоры и балки да грунтовая проселочная дорога, ведущая к шоссе, которое, в свою очередь, уходило к центру Найт-Вэйла. А почти в центре городка есть закусочная «Лунный свет всю ночь», открытая круглосуточно, где можно поесть, попить и вспомнить, что существуют другие живые люди, пусть и в самые тихие и пустынные ночные часы. В обрамлении окна в толпе утренних посетителей стояла пара, выискивая в зале свободный столик. Это была пара лишь только в смысле количества, пара, которую ничто особо не связывало, кроме приятных воспоминаний о проведенной вместе ночи.

– Занимайте любой столик, – бросила Лаура, торопливо проходя мимо них с двумя чашками кофе на подносе. Чашки представляли собой такую же пару, как и стоявшие перед ней люди. От Лауры отходили длинные ветви, хотя в это время года листьев на них не было. В ноябре она несколько недель осыпала листьями всю закусочную, извиняясь и подметая пол, когда находилось время.

– Давай у окна? – спросил Дэррил в тот самый момент, когда Ниланджана предложила:

– Может, у стойки?

Они тут же согласились друг с другом, потом снова стали гадать и через несколько неловких минут наконец выбрали кабинку у окна. Едва они к ней направились, как вошла Джеки Фиерро, владелица местного ломбарда.

– Привет, Ниланджана, – поздоровалась она. – Привет…

– Дэррил, – подсказал он.

– Привет, Дэррил. Завтракаете, значит? – Слава богу, Джеки хоть не подмигнула и не ткнула никого из них локтем.

– Да, – произнесла Ниланджана, отвечая на скрытый вопрос.

– Классно, очень классно. – Джеки, похоже, искренне полагала, что это классно. – Я и сама хожу на свидания. А раньше никогда не ходила, понимаете?

– Ну, мы не на свидании, – заметил Дэррил.

– Или как там это называется. Расслабьтесь. Пора завтракать. Я считаю, что завтрак очень успокаивает. Во всяком случае, теперь, когда мне двадцать пять, у меня такое ощущение, что свидания, наверное, давно уже не для меня.

– Тебе уже двадцать пять? – удивилась Ниланджана.

Джеки очень долго оставалась девятнадцатилетней, возможно, несколько десятилетий, но недавно снова начала стариться. Время в Найт-Вэйле течет странно, подумала Ниланджана, стараясь снова не начинать с Дэррилом спор на эту тему.

– Ну да, я быстро пропустила несколько лет. Чувствовалось, что надо что-то нагонять, и я была готова стать двадцатипятилетней.

Дэррилу нечего было ответить на эти слова, противоречившие тому, что время – вещь совсем не странная. Он привык жить в мире, противоречащем его вере, и его вполне устраивало жить согласно своим убеждениям.

– Очень смело с твоей стороны, – заметила Ниланджана. – В том смысле, что ты не можешь вернуться назад, и скакать вперед вот так…

– Я не могу вернуться назад? – Джеки на мгновение нахмурилась, а потом пожала плечами. – А кто хочет вернуться назад? Моя мама говорит: «Нельзя изменить прошлое без создания неуправляемого потока непреднамеренных последствий». Она каждое утро так говорит и плачет.

– Твоя мама мудрая женщина, – заметила Ниланджана.

– Правда? Я тут кое с кем встречаюсь. У него высокий пост в городской администрации, так что мы это не афишируем. Сами знаете, как бывает с чиновниками администрации в маленьком городе: их жизнь – сложная сеть тайн и вранья. Но они прекрасные люди, если не обращать внимания на то, что о них думают. О них и вообще обо всех, кто работает в правительстве.

– Вот здорово! – сказал Дэррил. – Ну, мы пойдем завтракать.

Джеки ему нравилась, но к этому моменту он сильно проголодался, и еда ему нравилась гораздо больше.

– Конечно, конечно, – ответила та. Она подняла руку, чтобы ударить его по ладони, а он начал было крутить кулаком, но разжал его и подставил ей пятерню. Джеки повернулась к Ниланджане: – И тебе тоже удачи, мать. – Ниланджана ответила ей крепким шлепком. – Ну ладно, потом еще поболтаем.

Джеки расположилась за стойкой, а Ниланджана с Дэррилом уселись в кабинке.

– Надеюсь, ты не обиделась, когда я сказал, что мы не встречаемся, – произнес Дэррил. – Не хочу, чтобы ты думала, что мне это неинтересно. В том смысле, что мы все-таки сходили на свидание, верно?

– О да, – согласилась Ниланджана. – Но еще слишком рано навешивать на все ярлыки. В повседневной работе мне нравится клеить ярлыки – на склянки, на мензурки. Мое любимое занятие – все организовывать и помечать. Но я хочу сказать, что когда касается этого, ярлыки – совсем другое дело.

Она знала, что они не встречаются, и ее это устраивало. Мысленно она полностью соглашалась с установкой Дэррила, что они не встречаются. Они немного выпили в симпатичном баре, а потом переспали. Это не значит, что они встречаются. Но когда он об этом заговорил, она об этом задумалась.

Это как с лишним весом. Ниланджану вполне устраивало, что она носит на себе какие-то дополнительные килограммы, и это не доставляло ей беспокойства, но когда другие обращали на это внимание, она чувствовала, что должна что-то поменять, и от этого ей становилось не по себе.

Гипотеза. Нет нужды навешивать ярлык на то, что они делали вместе с Дэррилом.

Наблюдение. Она прекрасно себя чувствовала.

Ниланджана взяла его за руку, чтобы показать, какой он замечательный, но и для того, чтобы снова коснуться его руки. Он легонько сжал ее ладонь. Рука у него была теплая и сухая. Он смотрел ей в глаза, но не изучающе, а просто радостно.

Повторение телесного притяжения было остановлено взмахом длинных голых ветвей Лауры. Ниланджане пришлось пригнуться, чтобы они ее не задели.

– Что вам принести? – спросила Лаура.

– Омлет, – решительно ответил Дэррил.

Ниланджана еще даже не успела заглянуть в меню.

– Э-э, у вас есть что-нибудь вроде молочного коктейля? – спросила она.

– У нас есть вафли, – ответила Лаура.

– Не очень-то они похожи на коктейль, – заметила Ниланджана.

– Нет, не очень, – согласилась Лаура. Она выжидала, занеся ручку над блокнотиком.

– Тогда, думаю, мне вафли, – сказала Ниланджана.

– Отлично. – Лаура направилась на кухню, осторожно лавируя, чтобы не задеть жующих посетителей ветвями.

Их разговор иссяк, и Ниланджана с Дэррилом сидели друг против друга в томном молчании. Он кивнул. Она отбила по столу ритм костяшками пальцев.

В другом конце зала Лаура налила в чашку Джеки кофе и подмигнула.

– Слышала я тут шепоток о тебе и некоем Сэме, – сказала она.

– Не верь всему, что шуршит у тебя в листьях, – заметила Джеки, подмигнув в ответ, но вид у Лауры сделался совершенно убитый.

– Джеки, ты меня обижаешь. В это время года? – Она показала на свои голые ветви.

– Черт, извини, дорогая. Не подумала. Мой косяк. Да, мы с Сэмом посматриваем, что да как. Еще раз извини.

Лаура резко пожала плечами и натренированным движением провела ветвями мимо сложенных на стойке тарелок, не разбив ни одной.

– Можно спросить… – начал Дэррил, в то время как Ниланджана говорила:

– Боюсь, я совсем не люблю вафли.

Потом они хором произнесли:

– Ой, извини, говори. – И оба умолкли.

– Нет, правда, спрашивай, что хотел, – продолжила Ниланджана, посмеиваясь над заминкой в разговоре. – Я говорила, просто чтоб заполнить паузу.

– Хорошо. Последние пара дней выдались прекрасными. А прошлая ночь была просто замечательной.

Ниланджана машинально улыбнулась. Возможно, ей действительно хочется с кем-нибудь встречаться. У него добрые глаза, он говорит добрые слова и ласково прикасается к ней.

– Но мне интересно, – продолжал Дэррил, – если тебе действительно не хочется вступить в ряды последователей, что вполне нормально, не можешь ли ты рассказать мне, что же тогда привело тебя в церковь? Я хотел бы помочь, если это в моих силах.

Она рассматривала его и думала о нем: о том, как его лицо освещалось бьющим в окно утренним солнцем, как он закинул руку на спинку соседней кабинки, как скрестил ноги. Он выглядел спокойно и непринужденно, как человек, ничего не скрывающий от других. Просто как человек, в данный момент бывший самим собой.

Но что на самом деле она о нем знала? Он принадлежал к организации, которая, по ее предположениям, могла быть причастна к ужасным вещам, а также (вероятность чего она пока не исключала) пыталась помешать Карлосу изучать природу пустынного параллельного мира и странного дома, служившего порталом для входа туда. И вот в тревожно угасающем сиянии их первой ночи он снова заговаривает о ее визите в церковь.

Дэррил – человек привлекательный и милый. Но существует разница между милым и хорошим. Ниланджана считала, что одним из самых главных факторов взросления и зрелого представления о мире как раз и является осознание разницы между милым и хорошим и понимание того, что одно никак не зависит от другого.

Она представления не имела, что ему от нее нужно, поэтому вопрос состоял в том, какую часть жизни она хочет прожить в приятном доверии, а какую – в болезненной необходимости подозрений. Такой баланс, считала она, просто необходим для того, чтобы быть взрослой. И она решила, что хочет быть человеком, живущим как можно более открыто, даже если иногда это будет означать уязвимость.

– Это трудно объяснить, – ответила она.

– Часто нелегко обосновать причины прихода в церковь.

– Да, конечно. Уверена, но в данном случае это не так. Представь, что все началось с лазера.

Он рассмеялся.

– Ладно, твоя взяла. Должен признать, что интерес к нашей вере впервые зародился подобным образом.

– Нет, думаю, не с лазера, а скорее – с дома. Погоди. Начну с самого начала.

И она рассказала ему почти все. О доме, который не существует, но выглядит так, будто существует. О пустынном параллельном мире, в который можно проникнуть из того дома. О Карлосе, попытавшемся изучить этот параллельный мир, о том, как неизвестная сила, группа или группы старались ему в этом помешать. О том, что нечто разрушает Найт-Вэйл, о разверзающихся в земле огромных ямах, глотающих здания, людей и целые жизни. Что это «нечто» и есть та сила, которая пытается помешать Карлосу больше узнать о пустынном параллельном мире.

– С нашей точки зрения, вся эта ситуация представляется размытым пятном, – заключила она. – Мы же находимся слишком близко. Мы видим цвета, возможно, контуры чего-то. Однако нам нужно найти способ отступить немного назад и попытаться увидеть картину целиком. Только так мы сможем понять, что происходит.

– Вон что, – протянул Дэррил. – Но какое отношение ко всему этому имеют радостные последователи?

В его голосе слышалось замешательство, а еще – подозрительность. «В чем же ты нас обвиняешь?» – вот что на самом деле подразумевал его вопрос.

– Вафли, – произнесла Лаура, бухая тарелку перед Ниланджаной. Дэррил и Ниланджана были настолько поглощены разговором, что не услышали, как она подошла, и Дэррил хрюкнул от удивления, а потом улыбнулся, чтобы как-то сгладить неловкость от хрюканья. – И омлет.

Обрадовавшись возможности отвлечься от разговора, Ниланджана впилась зубами в вафлю великолепной средней прожарки с полусырым тестом.

Дэррил наблюдал, как она ест. Если раньше он испытывал голод, то теперь даже не притронулся к омлету. Ему сначала хотелось услышать, что она скажет. Она пересмотрела свое отношение к свиданиям и теперь радовалась тому, что они не встречаются. Вот почему так трудно встречаться и дружить. Люди спорят с тобой из-за разницы во мнениях, спрашивают, что ты делаешь, и постоянно присутствуют в твоей жизни. Ей нравилась измеримость чисел и природы.

– Нет, по-моему, ваша церковь ничего особенного не делает, – сказала она, продолжая жевать и жалея, что начала есть. – Ну, твое описание небес во многом похоже на пустынный параллельный мир, и это интересно. И еще брошюра.

– И что брошюра?

– В ней говорится, что она написана каким-то Словотворцем.

Лицо Дэррила сделалось непроницаемым.

– И почему это интересно? – осторожно спросил он ровным голосом.

– Ну… – начала она. А, черт с ним. Она и так уже слишком много ему рассказала. Может, он захочет ей помочь. – Городской совет заявил, что Словотворец поведал ему о параллельном мире и о том, что там находится. Похоже, какой бы тайный сговор ни мешал нам понять пустынный параллельный мир, Слово творец является его душой. Возможно, он даже объединился с городом, чтобы остановить исследования Карлоса. Кто знает? А тут еще и в брошюре написано: Словотворец. Эта личность имеет какое-то отношение к вашей церкви, поэтому я там и оказалась.

Дэррил кивнул и наконец принялся за омлет. Ниланджана смотрела, как он жует, ожидая его реакции.

– Ну? Что скажешь? Ты знаешь, кто такой Словотворец и что они замышляют? Сможешь помочь мне найти их?

Дэррил рассмеялся, отрывисто и совсем невесело.

– Да. Я могу помочь тебе их найти. – Он протянул руку, словно соискатель на собеседовании, приветствующий будущего работодателя. – Рад познакомиться. Я – Словотворец.

Глава 15

– Ах ты подонок, – могла бы сказать она.

Р-РАЗ – она могла бы врезать ему по щеке.

Встает и уходит, не говоря ни слова — такой могла быть ремарка к последующей сцене.

– Ой… – на самом деле вырвалось у нее.

– Со словесным общением у меня не очень, – продолжал Дэррил. – Ты, наверное, заметила. Поэтому, когда мне нужно передать что-то важное, я это записываю. Из-за этого я научился хорошо писать. Друзья в колледже стали называть меня Словотворцем, и это прозвище ко мне прилипло.

То, что он говорил, было похоже на хвастовство, но он этого не понимал.

– А у тебя есть какое-нибудь прозвище? Ну, в школе я хотел, чтобы друзья называли меня День Д, потому что мое имя начинается на Д, и это звучало очень классно. Кроме того, я большой любитель истории, а День Д, конечно же, сокращение от Дня дворняги, который имел место во Вторую мировую войну, когда мы победили немцев, не позволив им высадиться, чтобы гладить наших собачек.

«Не знаю, умеешь ли ты обращаться со словами, но слов ты говоришь очень много», – подумала Ниланджана, промокнув лицо салфеткой и положив ее на стол.

– Ты на меня злишься? – понизил голос Дэррил.

– Конечно нет. Просто думаю, какую кучу работы мне надо сегодня переделать. Нет. Нет. Я на тебя не злюсь, – ответила она, хоть и не очень искренне.

– Вот и хорошо, – сказал он, тоже не очень искренне.

– И церковь просит тебя писать для них всякие штуки? Потому что это у тебя хорошо получается?

– Я пишу брошюры, листовки и прочее. Ты видела иллюстрации, которые сделала Джамиля? В этом она настоящий мастер. Ей приходится рисовать их одной рукой, потому что она никогда не расстается с дрелью.

– Ты когда-нибудь говорил с Городским советом? – Ниланджана не была уверена, стоит ли его спрашивать и таким образом раскрывать направление своего расследования, но ее подтолкнуло к этому чутье ученого.

– Да! Тогда выдался классный день. Я решил обратить Городской совет в нашу веру. Все говорили мне: не надо этого делать. Говорили, что совет очень опасен. Но мне все-таки хотелось попытаться. В том смысле, что я все время боялся умереть, но это… Я чувствовал, что это важно. Выдался случай высказаться перед теми, кто что-то может. Я дал им брошюру и провел с ними беседу. Они очень воодушевились, когда узнали об Улыбающемся Боге. Поблагодарили меня за то, что я «проинформировал их по этому вопросу». Я ждал, что совет через неделю появится у нас на службе, но этого так и не случилось. Но, по крайней мере, может, они не так скоро решат разогнать последователей. Хоть это хорошо.

– А что именно ты им рассказал об Улыбающемся Боге и доме, который не существует?

– Как я мог рассказать им о доме, если только что узнал о нем от тебя? А об Улыбающемся Боге я рассказал им самое главное. А в чем вообще дело? Почему ты так нервничаешь?

Повисло молчание. Неловкое молчание. Хотя менее неловкое, чем его разговоры, так что все было в порядке. Городской совет сказал, что Словотворец его предупредил. Либо Дэррил ей наврал, либо Городской совет почерпнул из его листовки информацию, о которой он даже не подозревал. Теперь ей нужно заставить его считать, что она его больше ни в чем не подозревает.

– Я и представить не могла, что ты и есть Словотворец, поэтому теперь я знаю, что мое расследование в этом направлении – тупиковый путь, – осторожно объяснила она. – Ты заставил меня понять, что я ничего не достигну с радостными последователями. Здорово, что ты мне все показал. Твои друзья и ваша церковь – просто чудо. Потом ты привез мне сэндвич, а вчера вечером мы встретились и очень хорошо…

Дэррил кашлянул.

– …провели время. Я хотела сказать «провели время».

Он рассмеялся.

Ниланджана засмеялась не сразу. Она засмеялась потом, но было слишком поздно. Плоховато сыграно.

Встает и уходит, не говоря ни слова — так было бы сыграно куда лучше, подумала она.

– Я не пытаюсь тебя убедить или что-то еще, – сказал он. – Это все не так. Ты просто… Ты мне просто нравишься, Ниланджана.

– Я не переживаю из-за твоей церкви, Дэррил. И я не переживаю из-за тебя. – Ложь. – Ты не опасный человек. – Необязательно ложь, но уж точно не ее текущая рабочая гипотеза.

Дэррил никак не отреагировал.

– На самом деле ты просто замечательный человек, – закончила она.

Он улыбнулся своей обычной широкой натянутой улыбкой. Он не собирался улыбаться натянуто, но так уж получилось.

– Ты тоже замечательная.

– Я опаздываю на работу.

Они расплатились, и она подвезла Дэррила до его машины. Ниланджане хотелось, чтобы они ехали в неловком молчании, но он подробно рассказывал ей, как здорово Стефани играет в волейбол и как они организовали церковную волейбольную команду. Как-то раз во время игры она так сильно отбила мяч, что тот разбил хрустальную пирамиду на самом верху дубовой башни. Никто не знал, с какой целью на каждой волейбольной площадке ставились пирамиды, и никто никогда не видел, чтобы их разбивали.

После этого на всех обрушилось проклятие. Это был какой-то ужас. Одни лишились домашних животных. Других Тайная полиция упрятала в тюрьму по ложным обвинениям. Автомобиль Дэррила вскрыли. Как только проклятие пирамиды было снято, все от души над ним посмеялись, закапывая в землю волейбольные мячи и сетки. А Стефани заставили поклясться, что она никогда больше не будет играть в эту игру.

– Она такая потрясающая, что просто ужас, – сказал Дэррил.

– Похоже на то, – отозвалась Ниланджана. Его восторг по поводу Стефани не волновал Ниланджану. Поэтому она проигнорировала тот факт, что ее это все-таки волновало. Она поступила так, как поступают многие ученые, вопреки заповедям своей профессии: она избирательно отнеслась к фактам.

Они остановились у его машины.

– Давай повторим? – предложил он.

– Конечно, – согласилась Ниланджана. «Мне этого совсем не хочется», – яростно твердила она себе.

Дэррил смотрел вслед ее отъезжающей машине. Он послал Джамиле сообщение о том, что произошло, а та в ответ прислала плачуще-смеющееся эмодзи, потом эмодзи в виде горящего апельсинового дерева, а потом – в виде ребенка, идущего через зал современной скульптуры музея изящных искусств.

– Замечательно, что вы вернулись, – произнес Карлос, когда Ниланджана принесла к нему в кабинет записи полевых наблюдений и разложила их на столе ровными рядами. – Здесь все спокойно, но я боялся начинать эксперименты до того, как получу от вас новости.

– Есть некоторые подвижки в наших поисках. Я знаю, кто такой Словотворец и что они замышляют, – ответила она. – Я спала… Я занималась с ним сексом.

– Ага, – протянул Карлос. Он не казался расстроенным, но он вообще предпочитал изъясняться словами или действиями, а не эмоциональными жестами.

– Я не думала, что это он. Мне казалось, что он хороший парень с… не знаю… хорошим телом. С которым можно выпить. И мне неясно, действительно ли он является участником заговора. Он сказал, что отправился в Городской совет, чтобы всего лишь обратить его в свою веру. Ну, это если ему верить. – Она опустилась на стул и вздохнула, прикрыв лицо ладонями. – Все идет не так, – сказала она.

– Судя по прошлой ночи, похоже, все идет просто прекрасно.

– А вы проницательный.

Он нахмурился.

– Разумеется. Я же ученый. А все ученые проницательные. – Даже его хмурый взгляд был проницательным.

– Нет, вы именно сейчас проницательный.

Карлос снял очки и потер глаза. Он казался усталым, но при этом просто потрясающим. И это лишь подчеркивалось легкими штришками утомления и стресса.

– Давайте я вам расскажу одну историю, Нилс. Когда я только сюда приехал, этот город меня пугал. Он сбивал меня с толку. Время шло черт знает как. Городской совет состоял из существ, которые мне раньше никогда не встречались. Тут были ангелы, настоящие ангелы, и всех их звали Эрика. Но самым странным было то, что все воспринимали это как само собой разумеющееся. Никто не удивлялся тому, какую форму обретал Городской совет, или что НЛО были обычной деталью ночного неба. Я слушал по радио, как Сесил спокойно описывает события дня, и пытался дозвониться до него, заставить его понять, что здесь все не так, что время здесь течет абы как. Но он не то чтобы не видел того, что видел я, он просто по-другому все интерпретировал. И из-за этого я боялся его и всех жителей Найт-Вэйла.

Однако, проводя больше времени в разговорах с ним, объясняя ему, что такое наука, я почувствовал, что, хоть я и не понимал его видения мира, мне нравилось с ним говорить. И он тоже не понимал моего видения мира, но ему тоже нравилось говорить со мной. И это «нравилось» переросло в любовь. Он до сих пор спокойно сообщает о чем-то по радио, и я понимаю, что это невозможно с точки зрения всей совокупности нынешних научных знаний, но, когда я принесу ему кофе, он посмотрит на меня, прищурившись, со следами от подушки на щеке, и скажет: «Как же мне все-таки повезло!»

В вас я вижу молодого себя, и я рад, что вы помогаете мне в исследованиях. Мы оба с вами чужаки, чужаками и останемся, но все сгладится, когда мы примем странности этого города. Я знаю, что это нелегко. Мне тоже было тяжело. И тяжело до сих пор. В этом городе все пугающие и дружелюбные, добрые и ужасные. Но люди таковы всегда и везде.

Пока он говорил, Ниланджана взглянула на свои записи, лежавшие рядом с листами, исписанными почерком Карлоса, и кое-что заметила. Пока Карлос продолжал говорить, она еще раз просмотрела данные.

– Все люди сложные. Этот ваш Словотворец – может, он работает вместе с городом, а может, и нет. Но он необязательно плохой. Разумеется, он может быть и плохим. Вы можете кому-то доверять лишь на основании вашего опыта общения с ним. Люди совсем не просты. Нельзя сводить их к графикам и уравнениям. Я пытался. И даже очень. Но это пока невозможно.

Ниланджана закончила просматривать записи и ударила кулаком по столу.

– Хорошо, извините, – произнес он. – Вы расстроены. Оставим это.

– Происходит нечто масштабное, Карлос.

– Ниланджана, прошу меня извинить, если я вас уязвил. Иногда не могу разобрать…

– Нет, в пустыне. Посмотрите. – Она указала на диаграмму, потом на лежащий под ней график.

– Мы полагали, что все эти события – дело рук агентов из Городского совета. Однако взгляните вот на это.

Первые события произошли с интервалом в несколько дней, при этом каждое было незначительным, но заметнее предыдущего. Отмечавшие их значки были разбросаны по всей карте. Еще несколько произошли с интервалом в один-два дня, нарастая по силе, но в их расположении по-прежнему не было никакой закономерности. Самые последние происшествия были еще более серьезными и случались еще чаще, охватив весь город, и их кульминацией стало исчезновение Ларри Лероя и «Большого Рико».

– Большинство из них сопровождается исчезновением материальных объектов и людей, – сказала Ниланджана, – а после них остаются ямы. И они совпадают с каждой вашей попыткой изучить дом или какой-либо аспект параллельного мира. Это поддерживает версию, что Городской совет пытается помешать вашей работе.

– Памела сказала почти что то же самое, – согласился Карлос.

– Но есть еще кое-что. – Она указала на менее крупные события с различным набором данных.

Короткие локализованные толчки образовывали несколько треугольников в пустыне за пределами Найт-Вэйла и тянулись в направлении гор, если вы верите в подобные вещи.

– Это передвижение вообще не соотносится с вашими экспериментами. Я съездила посмотреть на те ямы, и вокруг них ничего нет. Все это похоже на беспорядочное передвижение какого-то животного.

Карлос провел по треугольникам пальцем.

– Где-то я раньше видел нечто подобное, – произнес он, – вот только не помню где.

– Если предположить, что их причиной стало нечто живое, тогда нужно понять, какое существо так движется, – сказала Ниланджана. – Эти эпизоды нельзя связать линейно. Как это существо появляется в одном месте, все там разрушает, а потом оказывается совершенно в другом?

– Возможно, оно перемещается под землей и мы его видим лишь тогда, когда оно выскакивает наверх?

Ниланджана задумалась над этим. Ей вспомнился витраж с гигантским существом, появляющимся из двери. Старой дубовой двери, ведущей на «небеса», которыми является пустыня.

– Или же, – предположила она, – когда оно выскакивает из другого мира.

Глава 16

Если бы в пустыне что-то перемещалось, вертолеты бы это заметили. И Ниланджана знала один вертолет, проявивший к ней особый интерес. Поэтому она отправилась обратно в пустыню, в тихое местечко посреди лесостепи, и стала ждать. Ждать ей пришлось недолго.

– Как там дела наверху? – крикнула она вертолету, когда тот прилетел.

Никакой реакции.

– Я просто гуляю здесь и смотрю на кактус. Скучновато, – продолжала Ниланджана. – Подумала, что было бы неплохо с кем-нибудь поговорить.

Вертолет с шумом навис над ней, не говоря ни слова. Вжик-вжик-вжик.

– Не возражаете, если я возьму ручку и бумагу? Чтобы кое-что записать? Я знаю, что письменные принадлежности вне закона, но ведь ими все пользуются, верно?

– Письменные принадлежности в пределах городской черты Найт-Вэйла запрещены, – рявкнул мегафон вертолета.

– Ладно, – ответила Ниланджана, достала телефон и набрала заметки на экране. – А вот это?

Никакой реакции.

Она решила использовать более прямой подход. Подняла вверх графики и диаграммы из тетради Карлоса.

– Я ищу в пустыне нечто большое. Вы что-нибудь видели? Что-то похожее на передвижения, показанные на диаграммах?

Вжик-вжик-вжик.

– Ну, извините, – пробормотала Ниланджана, опуская бумаги. – С такой высоты крохотные диаграммы никак не разглядишь.

– Я прекрасно вижу диаграммы. Зрение у меня отличное, – отозвался мегафон. – А вы так уж сильно не напрягайтесь.

– Ой, спасибо. – Она снова подняла диаграммы.

– Эти данные указывают на сейсмическую активность по всему городу. Поразительно, – произнес мегафон. – Вы принимаете во внимание атмосферное давление и уровень влажности? Сверяете все это с городским расписанием землетрясений?

– Да и еще раз да.

– И еще передвижения по пустыне. Очень интересно. Возможно, они свидетельствуют о движении чего-то под землей?

– А отчего вы так думаете? – спросила Ниланджана.

– Я большой поклонник книги Стивена Кови «Семь ареалов обитания высокоэффективных существ»[1]. Номер два там живет под поверхностью земли. Там всегда обитала ящеричная народность, но все ее представители вернулись в космос много десятилетий назад.

– Эти события слишком хаотичны, чтобы быть результатом деятельности ящеричной народности, – заметила Ниланджана. – Вот вы там, похоже, все время? Вы видели, как эти события происходили на самом деле?

Вжиканье лопастей. Треск в мегафоне.

– Вы меня слышите? – спросила она.

– Да.

– И что?

– Записанные тайной полицией данные засекречены. – Громкость у мегафона резко усилилась. – Погодите. Не засекречены. Они не существуют. Забудьте слово «засекречены». Я просто летаю тут на вертолете. Нет, погодите. Не летаю. Вы не видите этот вертолет. Покиньте территорию.

Ниланджана вздохнула и сложила вещи обратно в машину. Тайная полиция записывала все происходящее в городе: разговоры идущих на работу людей, финансовую активность, спящих людей, играющих с кошками и собаками людей. Было вполне в порядке вещей увидеть Тайную полицию, стоящую под чьими-то окнами и записывающую кошек, играющих с игрушками, начиненными кошачьей мятой. Полиция обожала подобный мусор. Ниланджана знала, что вертолет должен был вести видеосъемку участка, где было замечено движение, или, по крайней мере, снять, как образовывались ямы. Она несколько секунд постояла у открытой двери машины, пытаясь сообразить, что бы такое сказать, чтобы пилот передумал. Но откуда ей знать, о чем думают вертолеты? В конце концов, этот город ей не родной. Она не росла вместе с его обитателями.

– Тот парень, что был здесь со мной на прошлой неделе, Дэррил, – рискнула она, – он работает с радостными последователями Улыбающегося Бога. Он хороший. Я думаю, что хороший. Но я также думаю, что церковь, возможно, творит ужасные вещи. Вчера вечером у нас было свидание. Оно прошло вроде неплохо, но я до сегодняшнего утра не понимала, насколько глубоко он увяз в этой церкви, и от этого мне стало очень плохо. Мне кажется, что происходит нечто ужасное, и это связано с церковью. Или, может, с Городским советом, и в этом случае я не надеюсь, что вы мне что-то скажете. Ларри Лерой погиб. И все в «Большом Рико» – тоже. И все эти ямы в пустыне. И грохот из-под земли. А мне не хочется фигурировать в полицейском расследовании или чтобы меня арестовали. Но мне кажется, если бы я смогла посмотреть запись, это бы помогло.

Вжик-вжик-вжик.

– Почему я с вами разговариваю? Вы, наверное, все это снимаете и сообщите обо мне. Мне придется явиться в Тайную полицию и передать им все данные. Знаете что? Давайте сделаем вид, что я ничего не сказала. Договорились? Мне можно ехать?

Никакой реакции.

– Вот черт! Черт, черт! – выругалась она и уставилась в землю.

Потом подумала, что своим молчанием вертолет, наверное, дает ей возможность уехать. Вперед! Мотай отсюда, кричал ей внутренний голос.

Ниланджана прыгнула на водительское место и сказала:

– Рада, что мы договорились. – Она захлопнула дверь, завела двигатель и развернула машину в сторону главной дороги.

– Стоять, Ниланджана Сикдар! Остановите машину.

Двигатель заглох, выключенный сигналом с вертолета. Большинство проблем с автомобилями в Найт-Вэйле были вызваны вмешательством агентов правительства или муниципалитета. Автослесарей регулярно арестовывали за устранение последствий правительственных вмешательств.

Когда двигатель заглох, сердце у Ниланджаны упало. И голова тоже – она устало ударилась лбом о руль, потом вылезла из машины и подняла руки.

– Опустите руки, – пророкотал мегафон.

Она опустила. Повисла пауза. Она не знала, что ей делать с опущенными руками.

– На прошлой неделе от меня ушел бойфренд, – произнес вертолет. – Он сказал мне: «Ты все время летаешь на своем вертолете». А я ответил: «Не все время. Не преувеличивай, Нэйт. Ты всегда преувеличиваешь». Но ему хотелось пойти на ночной концерт Алии в компании «Дарк оул рекордз». Алия иногда дает концерты через медиума в музыкальном магазине, и на них почти невозможно достать билеты, потому что владелица заведения не хочет, чтобы кто-то становился слишком популярным, и пускает в свободную продажу только три билета.

– Алия была просто класс.

– Она и сейчас класс. Во всяком случае, я не смог пойти, потому что находился здесь и занимался вот этим. И я обожаю зависать на месте и смотреть на песок, но Нэйт прав. Я делаю это все время, и очень трудно найти того, кто был бы тебе симпатичен, все понимал бы и привозил бы тебе на обед фалафель. Как, кстати, готовят фалафель в «Лунном свете»? Серьезно думаю попробовать.

– Отлично. Немного суховат, но чипсы из парафинового воска и мармелад из жженого сахара очень вкусные.

– Хорошо, хорошо. Дэррил – прекрасный парень. Я на него просмотрел кое-какие материалы. А церковь эта странная, вне всякого сомнения. Но не знаю. Я не говорю, что обязательно надо быть в отношениях. Но хотя бы найти человека, с кем выпить по коктейлю. Да, как вам мохито в «Турникете»? Мой друг бармен Арджун сказал, что вы заказывали этот коктейль.

– Не очень. «Манхэттен» Дэррила был лучше, но фактура оказалась слишком хрустящей.

– Нехорошо.

– Послушайте, только без обид, но я думаю, что лучше пусть меня арестуют, чем я буду выслушивать мнение полицейского в вертолете о том, нужно мне или нет ходить на свидания. Вы сейчас чем занимаетесь – семинар проводите? Мне жаль, что от вас ушел Нэйт. Это очень грустно. Я уверена, что вы тоже милый, как и Дэррил, но так же, как и Дэррил, вы работаете на довольно жуткую организацию. Думаю, что город действует не в моих интересах. Мне просто хочется знать, с чем мы столкнулись. Вот и все.

Минута прошла в безмолвии, и все это время Ниланджана боялась пошевелиться, а потом из вертолета донеслись всхлипы. Похоже, кто-то хлюпал носом.

– Вы плачете? – спросила она.

– Да.

– Ой, простите меня, простите. Я не хотела вас огорчить.

– Нет, это я веду себя с вами по-свински. Просто такая у меня работа, а я люблю свою работу. А вы – вы хорошая. Мне нравится, когда вы приезжаете в пустыню. Мне тогда не так одиноко.

– Мне тоже. Мне нравится, когда вы здесь.

– А ваши интересы и моя работа… Они, похоже, вроде бы конфликтуют. И… – снова всхлипы, пока наконец не стали выговариваться слова. – Я скучаю по Нэйту. Скучаю. Спать не могу. Скучаю.

– Идите сюда. Идите сюда.

Вертолет опустился на землю. Ветер забросал песком блузку Ниланджаны и ее волосы, ей пришлось повернуть голову и прищурить глаза. Она боком подобралась к кабине. Стекла были так сильно затонированы, что сквозь них она ничего не увидела.

– Я вас обниму, хорошо? – предложила Ниланджана.

– Мне не разрешается покидать машину. Это транспортное средство тайной полиции, и здесь находятся объекты тайной полиции. К тому же я стесняюсь.

На таком коротком расстоянии звуки из мегафона больно били по ушам. Ниланджана встала на шасси вертолета и широко развела руки, прижав ладони к краям двери.

– Тсс… – сказала она и тихонько похлопала по двери.

– Как глупо.

– Не глупо. Тсс-с, – произнесла Ниланджана, поглаживая рукой вертолет.

Прошла минута или около того.

– Мне. Мне надо лететь. Спасибо. Я не понимал, насколько МНЕ это нужно.

Уши у Ниланджаны горели, и не только от оглушающих звуков, но и оттого, что она прижималась к горячей металлической двери. Она отпустила вертолет и отступила на безопасное расстояние.

– Не за что. Надеюсь, скоро увидимся.

– Увидимся. – Вертолет начал подниматься.

– Эй, а вы об этом сообщите? Просто нужно знать, чтобы потом всю жизнь не переживать.

– Вы хорошая. Да, и проверьте телефон.

– Проверить телефон?

– У правительства есть гораздо больше, но вам никогда не позволят это увидеть. Это все, что я смог отправить, чтобы меня не засекли. До свидания, Ниланджана Сикдар.

Вертолет вернулся на свою рабочую высоту – 45 метров над землей.

– Спасибо! Пока! – Она махнула рукой.

Никакой реакции.

Ниланджана вернулась к машине. День выдался непродуктивным, но, по крайней мере, он не стал контрпродуктивным. Она схватила телефон. Никаких писем или сообщений. Она открыла файлы и обнаружила среди них один, которого там раньше не было, с пометкой «Жаль, что мохито оказался плохим».

Она щелкнула по файлу и ахнула, когда поняла, что видит.

Глава 17

Пустыня, какой она видится из вертолета. Горы, разделяющие голубое небо и желтоватый песок. Несколько секунд только это и ничего больше. Затем – какое-то движение в песке. Возможно, это была погрешность в воспроизведении видео, но все походило на поднимавшиеся из земли бугорки, появлявшиеся и исчезавшие один за другим, вытянувшись в линию. Потом из песка показалось что-то большое, описало в воздухе дугу и снова пропало в песке. И еще раз. Разрешение было низким, поэтому с уверенностью можно было сказать лишь, что это было движение.

Ниланджана раз за разом пересматривала видео. Но чем больше она в него всматривалась, тем меньше у нее оставалось уверенности в том, что именно она видела. Картинка свидетельствовала о том, что в песке что-то есть, но не давала никакой информации о том, что это такое. Пилот сказал, что это все, что он смог передать ей втайне от города. Что означало – у города есть гораздо больше. Ей придется раздобыть это в городском архиве, одном из самых охраняемых и закрытых мест в Найт-Вэйле.

Архивистам, заправлявшим этим учреждением, много чего не нравилось. Им не нравились журналисты. Им не нравились исследования родословных. Им не нравились вопросы. Им не нравились Козероги. До отвращения. И уж, конечно, им не нравились ученые. Они хранили архивы за толстыми банковскими дверьми и использовали сложную систему безопасности.

Однажды Ниланджану уже выгнали из городского архива за попытку получить копию свидетельства о регистрации автомобиля. Оригинал она потеряла. Поскольку в Индиане ничто подобное не представляло бы собой проблемы, ей и в голову не пришло, что в новом городе все обернется совсем по-другому. Она заполняла форму 11-AU-RF и заплатила пошлину в тридцать пять долларов. Клерк проштамповал форму и оборот чека, потом скрепил их, положил в плотный конверт, достал зажигалку и все поджег. Потом горящие бумаги бросили в металлическую корзину и затоптали ногами. Ниланджана снова заполнила форму, выписала еще один чек, опять встала в очередь, надеясь, что ей попадется другой клерк. Таковой ей попался, однако, когда она подала ему форму и деньги, тот в клочья разорвал бумаги зубами. Она спросила, что нужно сделать, чтобы быть уверенной в том, что ее заявление и оплату примут, но это оказалось неверным подходом. Клерк нажал на кнопку под барьером, и раздались сигналы тревоги. На жидкокристаллическом дисплее у нее над головой замигало слово «ИЗМЕНА». Другие люди в очереди, прежде показывавшие на нее пальцами и кричавшие «Чужачка!», сменили это дружеское приветствие на враждебные выкрики «Пятая колонна! Пятая колонна!». Она даже не знала, что означает эта «пятая колонна». Посмотрела потом в словаре, но определение оказалось отредактированным. Потом она отправилась в библиотеку, чтобы выяснить это там, и ее едва не перекусил пополам библиотекарь, сорвавший с себя кандалы. Процесс адаптации к новому месту жительства может оказаться изматывающим, и даже получение простой бумажки может восприниматься, как битва.

Теперь она знала, что нельзя просто так войти в архив, подойти к столу архивариуса и попросить досье на странную подземную активность в пустыне. Поэтому она приблизилась к столу архивариуса и спросила, где туалет, надеясь потом ускользнуть и найти записи.

Клерк долго с неприязнью разглядывал ее. И очередь, в начало которой она влезла с вопросами, – тоже. Кто-то пробормотал: «Чужачка». Кое-кто кивнул в знак согласия: «Чужачка».

Клерк выглядел, как хрестоматийный государственный служащий: пожилой, ростом больше двух метров, с неровными плечами, козырьком, пластиковыми вампирскими зубами и апельсиновыми корками вместо серег. На бейджике красовалась надпись «МУНИЦИПАЛЬНЫЙ АРХИВ ГОРОДА НАЙТ-ВЭЙЛА», а под ней – тисненое изображение дубинки с шипами.

Ниланджана сделала вторую попытку:

– Прошу прощения, что перебиваю… ээ-э, это булава или дубинка? Не уверена, как правильно произносить ваше имя.

Клерк зашипел.

Ниланджана зашипела в ответ.

Клерк кивнул и показал в сторону деревянной двери без таблички в углу зала ожидания.

– Постучите четыре раза. Выждите девяносто секунд, а затем поскребите по центру, – сказал клерк.

– Благодарю вас.

Шипение.

– Чужачка, – проговорил стоявший позади нее в очереди Чарли Баир. Он явился в архив, чтобы подать заявление на получение Призрачной лицензии, которая позволила бы ему после смерти стать призраком. Город выдавал всего несколько таких лицензий в год, поскольку призраки – это круто, и все хотели стать ими.

Ниланджана постучала в дверь, затем выждала и поскребла, как сказал клерк. В двери открылась филенка. За ней царила темнота.

Когда ничего не произошло, она произнесла:

– Алло?

По-прежнему ничего не происходило.

– Ал-л-ло? – Ниланджана наклонилась к отверстию, но ничего не увидела.

– Там не заперто, открывайте! – крикнул клерк с другого конца зала.

– Чужачка, – снова повторил Чарли, но как-то вяло. Он переживал, что не получит лицензию и после смерти ему придется прекратить свое существование, а это казалось ему скучным.

Ниланджана повернула ручку. Дверь легко открылась. Она шагнула во что-то, похожее на коридор, но из-за темноты ничего не разглядела. Когда она двинулась вперед, дверь выскользнула у нее из пальцев и с треском захлопнулась у нее за спиной. Она окунулась в абсолютную черноту, нарушаемую лишь единственным прямоугольником света на полу от дверной филенки. Темнота давила на нее, и ей показалось, что рядом с ней кто-то есть. Затем воображаемое стало уверенностью. В темном коридоре кто-то стоял прямо рядом с ней. Она отчаянно пыталась открыть дверь, но с внутренней стороны ручки не было. Кто-то, находившийся рядом, тянулся к ней, она это чувствовала. Она знала, что он вот-вот коснется ее руками, которые окажутся холодными и сухими.

По ту сторону двери появилось лицо. Два белых глаза в тени подсвеченной сзади головы. Пока ее ничто не коснулось.

Ниланджане удалось подавить вскрик.

– Вы меня напугали.

– Вас все должно пугать, – ответило лицо. – Все и вся пугают.

Голос принадлежал не клерку. Ниланджана понятия не имела, кто это.

– Туалет дальше по коридору, – произнес голос – Поверните налево. Потом снова налево. Пройдете два коридора, затем еще раз налево. Дальше два пролета вверх по лестнице. Поверните направо. Спуститесь на один пролет и справа увидите четыре двери.

– А здесь в коридоре есть выключатель?

Филенка с треском захлопнулась. Воцарилась полная темнота. В любую секунду ее коснется холодная сухая рука. Она здесь не одна. Она здесь не одна.

Перестань, сказала она себе. Это неразумно. Это просто страх. Ей понадобилось взглянуть на данные и выдвинуть гипотезу.

Гипотеза. В коридоре было пусто, когда я туда вошла, значит, в нем по-прежнему пусто. Чувство, что я не одна, – просто реакция моего тела на темноту.

Она надеялась, что данные продолжат подтверждать эту гипотезу.

Ниланджана ощупала стены в поисках выключателя или даже двери. Водя руками в темноте, обнаружила сворачивавший налево проход. После еще более осторожного продвижения вслепую нашла еще один поворот налево. Она дошла до очередного поворота, но, ощупав все вокруг, поняла, что оказалась на перекрестке, и решила идти направо вопреки инструкциям голоса. В конце концов, она ведь ищет вовсе не туалет, и при теперешнем развитии ситуации ей вряд ли захочется воспользоваться их туалетом.

Ниланджана порылась в сумочке и нащупала сотовый телефон. Включила фонарик и огляделась в его тусклом свете. Вдоль коридора, насколько хватало света, шли дверь за дверью. Многие из них были бесполезны, таблички на них гласили нечто вроде ПОМЕЩЕНИЕ 16-UX-9: КЛАДОВАЯ, что совершенно сбивало с толку рядом с ПОМЕЩЕНИЕМ 2783: СКЛАД, или ПОМЕЩЕНИЕ 12.4Z: ДВЕРЬ НИКУДА НЕ ВЕДЕТ, что было совершенно верно – дверь открывалась в стену. Пару раз она возвращалась в поисках хоть какой-то двери с табличкой вроде ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ или ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ, а то и даже СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОЕ ДЕРЬМО В ПУСТЫНЕ. Ниланджана рассмеялась. Так было бы удобнее, подумала она.

Не найдя ничего отдаленно напоминающего цель ее поисков, она наудачу открыла следующую дверь, к которой подошла (ПОМЕЩЕНИЕ ММММ-459-Р: РЕГИСТРАЦИЯ ФОРТЕПИАНО) – просто посмотреть, что там внутри. Дверь открылась в комнату, где было так же темно, как и в коридоре. Свет от ее фонарика заплясал по высокому потолку, пробежался вдоль стен с полками, уставленными ящичками с документами. Потом его лучик выхватил из темноты женское лицо, и Ниланджана взвизгнула. Женщина взвизгнула в ответ. Она сидела за столом в центре совершенно темной комнаты. Рядом стояли ряды ящиков. Каждый из ящиков, кроме ближайшего к двери, был помечен словами ФОРТЕПИАНО, ОТКАЗ. На том, что стоял у двери, виднелась надпись ФОРТЕПИАНО, ОТКАЗ: ТЯЖБЫ.

– Чужачка! – крикнула женщина.

– Привет! Извините, ошиблась комнатой.

Ниланджана попятилась от порога и направила фонарик вдоль коридора. В конце его она заметила что-то похожее на человеческую фигуру.

– Кто там? – спросила она и сделала небольшой шаг вперед.

Очертания фигуры стали более четкими. Это была сидевшая за столом женщина.

– Тебе нельзя здесь находиться, Чужачка, – сказала женщина.

– Ты нарушаешь границы! – крикнула та же женщина, но с другой стороны. Ниланджана повела фонариком. Женщина по-прежнему сидела за столом. Кожа у нее была тонкая и бледная, как рисовая бумага, с пульсирующими под ней венами. Она походила на рыбу-слепоглазку.

– Я не люблю нарушителей, – сказала женщина из коридора. Когда Ниланджана снова осветила ее фонариком, та оказалась гораздо ближе.

– Ты знаешь, что я делаю с нарушителями? – спросила сидевшая за столом женщина. Теперь она стояла.

– Я их ем, – ответила женщина из коридора.

Она была всего в нескольких сантиметрах, и ее дыхание обжигало Ниланджане лицо. Запахло прогорклым маслом. В бьющем снизу вверх свете из телефона ее лицо представляло собой лунный пейзаж с тенями.

– Да, я их ем, – произнесла та же женщина с порога, жарко дыша Ниланджане в ухо.

– Я просто искала кое-какие записи, – выдавила из себя Ниланджана.

– Я съела записи, – отозвалась женщина обоими телами и обоими голосами, чуть отстававшими друг от друга.

У Ниланджаны не было никакой научной модели, чтобы понять происходившее в тот момент, поэтому она прислушалась к инстинкту, велевшему ей бежать. Пятясь назад, она выхватывала фонариком две вариации одной и той же женщины, чьи тела, тянувшиеся к ней, дергались и замирали в странных позах.

– Я, – сказала женщина. Теперь она была одна и стояла в нескольких метрах от Ниланджаны.

– Их… – В нескольких сантиметрах.

– Съела. – Холодная сухая рука схватила Ниланджану за шею.

– Довольно, Клэр, – голос прозвучал громко, усиленный системой оповещения.

По всему коридору вспыхнули лампы дневного света. Рука уже не хватала Ниланджану за шею. Клэр прислонилась к стене, надув губы. По коридору шагала Памела Уинчелл, придерживая свой портативный усилитель и микрофон. За спиной виднелись два офицера Тайной полиции в балаклавах и накидках, как у всех остальных сотрудников Тайной полиции.

– Арестуйте ее, – велела Памела в микрофон.

– Погодите. За что? Я просто искала туалет.

– Разве все мы, образно выражаясь, не ищем туалет?

– Я хочу есть, – заявила Клэр.

– Пошла вон, – бросила Памела. Клэр зарычала и убежала на четвереньках.

– За что меня арестовывают? – спросила Ниланджана.

– Мы знаем, что происходит там, в параллельном мире. Нам известно, что может навлечь на нас вмешательство твоего начальника. Нам известно, что ты задумала, и мы знаем, что затевает церковь.

– А кто говорит, что мы что-то затеваем? Я просто пытаюсь найти туалет.

– Кому какое дело до того, что кто-то говорит? – возразила Памела. – Вот послушай, что я тебе скажу. Где-то в этой галактике есть луна. В этой луне полно дырок, а внутри этих дырок – микробы. Жизнь. Ничтожная, но все-таки жизнь. И микробы не знают, что мы существуем. Они ничего не знают, потому что они несложные. Они поглощают молекулы воды и других микробов, а потом они выделяют молекулы воздуха и делятся на другие микробы. Они все это проделывают, не зная зачем, не зная, что мы здесь в одной с ними галактике, и даже не зная того, что они там находятся. Они даже о себе ничего не знают.

– А какое это имеет отношение к чему-либо?

Памела улыбнулась.

– Если выяснишь, дай мне знать. – Она подмигнула и щелкнула пальцами стоявшим за ее спиной офицерам.

Наручники оказались холодными и сухими.

– Что вы знаете, Памела? – крикнула Ниланджана, когда Тайная полиция потащила ее к выходу, а оттуда к патрульной машине.

Дверь полицейской машины захлопнулась. Памела со спокойным лицом неподвижно стояла на пороге.

– Что вы знаете о параллельном мире? – Но слова Ниланджаны разбились о звуконепроницаемое стекло, когда офицеры увозили ее прочь.

Чарли Баир вышел из здания муниципалитета, прижимая к груди Призрачную лицензию. Он очень переживал, сможет ли ее получить. Когда он пытался уснуть, ему сдавливало грудь. А потом он волновался, не инфаркт ли у него, и от волнений грудь сжимало еще сильнее. Эти повторявшиеся действия приводили его в ужас, что он умрет, так и не обретя способности стать призраком, и все его труды по записыванию отличных идей для привидений пойдут прахом. Теперь, получив лицензию, он шагал на работу – он служил начальником дневной смены в расположенном в центре города супермаркете «Ральфс». Он опаздывал, потому что ждать в архиве пришлось гораздо дольше, чем он рассчитывал. Но кому есть дело до чего-то незначительного, вроде рабочего дня, когда он обретает нечто значительное, вроде лицензии? Перед ним с шипением открылась дверь, и он вошел в мир фильтрованного воздуха, пирамид, апельсинов и начальства, которое едва его не уволило. Этот мир, в отличие от него, был преходящим. Следующие два дня он проведет в волнующей эйфории, пока не раскалится пол, не разверзнется земля и в молочном отделе не появится одна из загадочных ям, поглотившая целый ящик молока без лактозы вместе с Чарли, который, глядя на повисшее над ним в свободном полете созвездие из молочных пакетов, подумает: «По крайней мере, сейчас я стану призраком». Но он окажется в корне неправ.

Глава 18

Дэррил смотрел на лису с ее зубастой улыбкой. Остальные лисы растянулись вокруг нее. Это был его любимый витраж в церкви. «Общность». Он говорил ему все.

Дэррил улыбнулся лисе, растягивая губы и показывая столько зубов, сколько возможно. Улыбка была важной частью веры и поклонения, поэтому учителя в церковной школе раз в неделю проводили пошаговый ритуал – это был веселый способ начать занятия.

– Шаг первый: растяните губы, – говорила мисс Френч, его учительница в церковной школе.

– Шаг второй: лицевыми мышцами оттяните назад уголки рта, – нараспев выводили они. – Шаг третий: покажите столько зубов, сколько возможно. Шаг четвертый: вытаращите глаза.

– И это… – заканчивала она.

– …значит счастье! – хором кричали все, показывая друг другу зубы и чувствуя себя счастливыми так безыскусно, как могут только дети, в то время как взрослые тратят годы и бо́льшую часть денег, только чтобы вернуть эти мгновения.

И вот, уже став взрослым, он показал зубы витражу и почувствовал себя вроде бы счастливым, но затейливо, по-взрослому. Он думал о многом, переживал и – да поможет ему Улыбающийся Бог! – даже сомневался. Поэтому он вернулся к образу общности и улыбнулся ему, чтобы попытаться успокоить то, что творилось у него внутри.

– Привет, Дэррил, – раздался голос сзади. У него за спиной стоял Гордон, показывая зубы и оттянув назад уголки рта, чтобы продемонстрировать, насколько он счастлив говорить с Дэррилом. – Тебя хочет видеть пастор Мунн.

Все умиротворение от созерцания «Общности» слетело с Дэррила. У пастора Мунн редко бывало время для разговоров с отдельными членами сообщества. Для этого существовали Гордон и младшие пасторы. Приглашение на беседу к Мунн означало… Ну, Дэррил никогда не слышал, чтобы это случалось раньше. Кроме взаимного помахивания кулаками и произнесения слов «Верьте в Улыбающегося Бога» после служб он никогда раньше с ней не говорил.

Он скрыл волнение, показав еще больше зубов.

– Разумеется, – ответил он. – Веди.

Кабинет пастора Мунн был одним из самых больших помещений в церкви, за исключением зала для собраний. Дэррил был там лишь однажды во время инструктажа для церковных волонтеров. Они сидели в переднем ряду кресел, а пастор при этом даже не присутствовала. Теперь его провели мимо кресел к столу устрашающих размеров из переработанной дубовой древесины. Он с восхищением рассматривал украшения на стенах: оригинальные концептуальные эскизы для витражей и заключенную в раму вышивку, заполнявшую почти весь периметр кабинета, со словами «РАДОСТНО ОН ПОГЛОЩАЕТ!», выполненными старомодным шрифтом.

Пастор сидела за столом. Огромная квадратная желтая шляпа скрывала бо́льшую часть ее лица, но на ней была повседневная одежда вместо мантии, которую она носила на службах.

– Дэррил, – начала она тем же теплым голосом, которым произносила проповеди. Голосом, от которого проповеди казались адресованными каждому члену собрания в отдельности, а не всем им вместе. – Нам не так часто удается поговорить друг с другом, верно?

– Да, пастор.

– Ты занят. Я занята. Мы оба так любим свою работу на благо церкви. Мы иногда забываем о людях, делающих церковь такой, какова она есть. Спасибо, что пришел поговорить.

– Мы это ценим, – произнес Гордон. Он стоял за спиной пастора. Улыбка его не изменилась с того момента, когда он подошел к Дэррилу в зале.

– Не за что, – ответил Дэррил. – Просто хочу сказать, как много все это для меня значит. В том смысле, что последователи – это моя семья. – Он умолк.

Пастор Мунн смотрела прямо на него, но как бы и вдаль, опережая мысли.

– Еще хочу сказать, – продолжил он, – спасибо за… ну, не знаю за что.

Пастор улыбнулась, но не заученной церковной улыбкой, а ровной, естественной. Она сняла шляпу и подала ее Гордону, который аккуратно повесил ее на вбитый в стену крючок.

– Необязательно благодарить за что-то, – сказала она. – Мне нравится иногда справляться о людях. Убедиться, что их путь с Улыбающимся Богом гладок и полон счастья.

– Она хочет справиться о тебе, – добавил Гордон.

– Ты – яркий пример доброты и энергии, которые нам нравится видеть в церкви, Дэррил, однако я надеюсь, что вера твоя остается столь же твердой, как в тот час, когда я впервые приветствовала тебя как официального члена сообщества. Ты помнишь тот день?

Он помнил. Ему было десять лет. Родители его были еще живы, но они часто отсутствовали. Сами они редко ходили в церковь, используя последователей и различные занятия у них в качестве своего рода нянек для Дэррила. Именно в классе для юношества он познакомился со Стефани. Они стали лучшими друзьями. Она и ее семья были ярыми приверженцами веры, тогда как Дэррилу просто очень нужно было пристанище, пока его родителей не было дома, что случалось довольно часто.

Стефани пробудила у Дэррила интерес к самой вере, ко всем милостям Улыбающегося Бога и к тому, как Он мог поглотить всю боль в твоей жизни. Это была дивная история, особенно когда тебе ее рассказывал тот, кому ты веришь и кого любишь. Рассказ никогда не существует сам по себе, но присутствует в контексте рассказчика.

Раз в год церковь устраивает Молодежный отбор, во время которого дети могут по своему выбору стать полноправными членами церкви. Стефани убедила Дэррила вместе с ней вступить в члены церкви. Он помнил похожую на коробку желтую шляпу пастора Мунн и ее развевающуюся мантию. Он помнил ее устремленные вдаль глаза, когда она помахала кулаком у него надо лбом. Он помнил, как все последователи пели известный гимн:

Приведите детей, Отберите детей, Проведите их к священным Зубам, Отберите их, Поглотив, очистите помыслы их. Ооо, ооо, Приведите детей.

– Я хорошо его помню, пастор Мунн.

– Чудесно. Но я обеспокоена, – произнесла пастор, нахмурившись, чтобы продемонстрировать свое беспокойство. – Мы все обеспокоены. Обеспокоены тем, с добрыми ли людьми ты водишь дружбу. Тем, добрые ли дела ты творишь.

– Это нас беспокоит, – добавил Гордон.

Сначала Дэррил ничего не ответил. Он был не уверен, как много они знают. Встревожены ли они тем, что ученый появился в церкви и осматривал ее? Знают ли они, что он и ученый встречаются (или что там они делают без навешивания ярлыков)? Знают ли они, что он сделал после того, как провел время с Ниланджаной?

Какая-то потаенная, детская область его сознания твердила, что они знают все, но он был достаточно взрослым человеком и понимал, что если Улыбающийся Бог и мог заглянуть к нему в душу, то пастор и Гордон были такими же людьми, как он сам.

– Прошу прощения, что доставил вам беспокойство, – осторожно начал он. – Я совершенно не хочу никого беспокоить. Если бы вы мне подсказали, что в моем поведении создает проблему, я смог бы его изменить.

Пастор Мунн посмотрела на него, наклонив голову. Гордон, видя это, тоже наклонил голову, но, едва он успел это сделать, пастор уже снова держала ее прямо, и он торопливо последовал ее примеру.

– Я не сержусь. Мы не сердимся. Разумеется, Улыбающийся Бог не сердится. Что исходит от Улыбающегося Бога, Дэррил?

– Счастье, – ответил он. Этот ответ он заучил с самого детства.

– А почему Он счастлив?

– Потому что Он поглощает наши грехи.

Пастор Мунн кивнула, словно довольная тем, что он верно усвоил так много ответов.

– А в чем твои грехи, Дэррил? – спросила она.

Выходит, они знают. Дэррил тайком изучал историю церкви, пытаясь понять, связана ли она с пустынным миром и как связана. Объяснения Ниланджаны насчет параллельного мира во многом напоминали то, что он знал о небесах, и он начал размышлять, являются ли небеса чем-то материальным, тем местом, где, очевидно, удерживали Карлоса. Это привело его к тому, чтобы начать собственное расследование. Изучение истории церкви было намеренно затруднено. Членам церкви было доступно всего несколько книг, поскольку пастор Мунн считала, что традиции церкви могут изучаться лишь старейшинами и потом передаваться из уст в уста, чтобы не позволить любому грамотному человеку по-своему интерпретировать веру.

– Я лишь хотел укрепить веру.

– Укрепить веру, творя что? – спросила она с неподдельным интересом.

– Стремясь понять, откуда мы. И какое имеем отношение к параллельному миру, тому, что по ту сторону дома, который не существует. Параллельный мир – это небеса? Там живет Улыбающийся Бог?

– Не тебе об этом спрашивать! – выкрикнул Гордон, но пастор заставила его замолчать одним взмахом руки, даже не подняв глаз. Он скрестил руки на груди и вернулся на свое место позади нее.

– Гордон прав, – согласилась она. – Не тебе об этом спрашивать. Параллельный мир? Дом, который не существует? Где ты все это вычитал? Зачем ты читал? С кем ты говорил? – Она не давала ему ответить, тем самым продемонстрировав, что уже и так все знает. – Ты существуешь, чтобы делать то, о чем попросит тебя Улыбающийся Бог. Не больше и не меньше. Разве это не чудесно? Когда всю ответственность берет на себя существо более могущественное, чем любой из нас?

– Да, но… – начал он.

– Ты понимаешь разницу между верой и наукой? – спросила она. – Здесь мы верим. Верим друг в друга и в нашу общность. Мы стоим на доверии, на благодатной честности. В науке учат прямо противоположному. Их учат сомнениям. Ученый должен подвергать сомнению каждый аспект мироздания, вновь и вновь его проверять, и даже тогда он должен сомневаться в том, что узнал. Он должен пытаться опровергнуть каждую пришедшую ему в голову мысль. Ты можешь представить порожденное всем этим недоверие? Как может существовать общность, если вся структура мышления основывается на неверии в неотъемлемую истину всего, что они слышат? – Она грустно покачала головой при мысли об участи ученых.

Дэррил искал место, где бы мог остановить взгляд, чтобы за ним не следили ее глаза. Стены кабинета были уставлены полками с книгами. Если бы ему только разрешили прочесть некоторые из них, он, возможно, нашел бы ответы, которые пытался отыскать. Семитомная «Краткая история последователей радости», занимавшая на полках несколько метров. Небольшая книжечка, озаглавленная «Аспекты Улыбающегося Бога, перечисленные и разъясненные для начинающего и искушенного читателя». Здесь был даже спорный бестселлер «Что означает вся эта болтовня о зубах? Радостные последователи без прикрас», который Дэррил увидел не без удивления, поскольку обычный член сообщества был бы, скорее всего, отлучен от церкви за владение столь еретической книгой.

В любой из этих книг, вероятно, содержались ответы, которые он искал, но все обстояло так, как сказала пастор. Ответы давались церковью, и членам сообщества не требовалось залезать в книги, чтобы узнать больше. Подобные действия указывали на сомнения, а выказывать сомнения означало изменить всему, что сделали для него радостные последователи. А они сделали для него очень много.

– Простите меня, – сказал он. – Мне просто хотелось лучше понять нашу историю. Мне казалось, что, возможно, наше сообщество вошло в контакт с параллельным миром и что-то оттуда привнесло сюда.

«Радостно он поглощает!» – гласила вышивка в раме, аккуратно висевшей по центру стены.

Пастор рассмеялась коротким деланым смехом. Она протянула руку, и Гордон подал ей шляпу. Она надела ее, большую и квадратную, так что та скрыла ее лицо.

– Нет никакого параллельного мира, Дэррил. Есть только Небеса и веление Улыбающегося Бога. Ты можешь следовать этому велению?

– Можешь, сын мой? – повторил Гордон.

– Конечно, – ответил Дэррил.

– Чудесно! – воскликнула пастор, и ее голос вновь сделался теплым и доверительным. – Рада, что мы побеседовали. Пожалуйста, заходи в любое время, если захочешь поговорить.

– Пастор занята. – Гордон жестом велел ему выйти.

В вестибюле Дэррила поджидали друзья.

– Ты говорил с пастором? И как все прошло? – спросила Джамиля, продолжая держать дрель. Ей нравилось всегда носить ее с собой на тот случай, если вдруг она окажется в ситуации, когда дрель пригодится. А если всегда носишь с собой дрель, почти в каждой ситуации кажется, что дрель может пригодиться.

– Да ничего особенного, – ответил Дэррил.

– Сколько лет мы знакомы? – спросила Стефани. Она всю жизнь работала, чтобы стать старейшиной церкви. Ей было важно научиться помогать своим единоверцам преодолевать личные трудности. Ей также важно было знать, что ее друзья не замешаны ни в чем, что могло бы помешать ей в достижении ее цели. – Расскажи нам, что происходит. У тебя неприятности?

Дэррил подумал о Ниланджане и ее интересе к церкви. Если она продолжит делать то, что делает, то станет представлять собой угрозу, пусть даже ее вопросы были заданы без злого умысла. Ее неясные теории угрожают вере Дэррила в церковь. Они угрожают его сообществу. А все потому, что она полагает, будто церковь может иметь отношение к чему-то опасному, связанному с пустынным параллельным миром. А Дэррил ей поверил и захотел помочь, потому что она ему нравилась. Рассказ никогда не существует сам по себе, только в контексте рассказчика.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал он друзьям. – Есть проблема, и вы нужны мне, чтобы ее разрешить.

Глава 19

Ночь Ниланджана провела в заброшенной шахте, где обычно содержат тех, кто слишком много пьет в местных барах и неправильно голосует на муниципальных выборах. Камера, где она лежала (уснуть ей так и не удалось), оказалась совсем неплохой по сравнению с темным коридором, в котором ее арестовали. По крайней мере, там никто не пытался ее съесть.

На следующее утро ее, с мешком на голове, затолкали в машину. Автомобиль ехал несколько часов, как ей показалось, нарезая круги, но точно она сказать не могла. Когда с нее сняли мешок, она оказалась в старой части Найт-Вэйла, возле автостанции. На водительском месте сидел не низкий человек.

– Памела хочет, чтобы ты знала: она будет за тобой следить, – сказал он.

Другой, невысокий человек, открыл ей дверь и вытащил ее из машины.

– Памела хочет, чтобы ты знала – в следующий раз ты не уйдешь, – произнес этот другой человек. – Она хочет, чтобы ты знала: люди долго сидели в той заброшенной шахте. Она хочет, чтобы ты знала: в шахте есть бесплатный телеканал «Эйч-Би-Оу». – Он пожал плечами. – На тот случай, если ты угодишь туда навсегда. Так что знай, что там не полный ужас.

– Будьте осторожны, мисс Сикдар, – сказал не низкий человек, когда его напарник сел обратно в машину.

– Доктор Сикдар, – поправила она, но они уже отъезжали.

Ниланджана огляделась, подмечая все вокруг. Она стояла у входа в шикарный салат-бар («Мы выкопали ваш обед из-под земли!» – гласил плакат в витрине). Через дорогу находился Последний банк Найт-Вэйла («БЕСПЛАТНЫЙ КАЛЕНДАРЬ КОНЦА СВЕТА ПРИ ОТКРЫТИИ ЧЕКОВОГО СЧЕТА!»). На скамейке у банка сидел кто-то знакомый.

– Поешьте мороженого, – предложил Карлос, когда она приблизилась. В руках у него было два стаканчика, и один он протянул ей.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

– Ночь у вас выдалась не из приятных. Мороженое пришлось бы кстати. – Он помахал протянутым стаканчиком.

Ниланджана взяла мороженое. Это оказалось ее любимое, шоколадное с добавлением сушеного теста, чтобы придать ему особую текстуру.

Гипотеза. Мороженое ничего не меняет к лучшему, но создает впечатление, что все к лучшему.

– Это все я виноват, – произнес Карлос, как только она присела рядом.

– Никто ни в чем не виноват, – возразила Ниланджана. – Это даже не проблема. Просто это означает, что я подбираюсь ближе к истине.

– Но это я должен был заняться исследованием. Нилс, простите меня за то, что втянул вас в свои разборки с Городским советом. Я написал Памеле записку с объяснениями, что все всё неправильно поняли и вы решили, что вам нужно проявить себя. И что у меня уже есть все данные, необходимые для стопроцентно законного научного познания. И что подобное не повторится.

– Но все всё поняли правильно. И данных у вас нет. И подобное повторится.

Некоторое время Карлос молча ел мороженое. Со стаканчика на его лабораторный халат упала капелька – единственное пятнышко на безукоризненно белой ткани. Ниланджана вздрогнула, но это, похоже, совсем не взволновало Карлоса, и она промолчала. Она старалась не смотреть на назойливый мазок у него на халате.

– Наука – важная вещь, – в конце концов произнес он. – Очень важная. Но и вы тоже. Никогда не думайте, что наука важнее вас. Вот чему научил меня Сесил. До встречи с ним я был вроде вас. Но его рука на моей щеке – понимаете? Когда я прихожу домой, а он преподносит мне сюрприз, приготовив ужин, – это гораздо важнее, чем наука.

Он жестом показал, что пора идти, и они зашагали по улице к ее машине.

– У меня нет Сесила, – ответила она. – И я чужая в этом городе, я просто здесь живу. Так что единственное, что сейчас у меня есть, – это понимание. Не для вас, мне самой нужно понять это.

– И как вы это сделаете?

– У меня есть серьезные доказательства, что причина этих происшествий – некое существо. У меня есть видео с ним.

– Да, мне это известно. Памела прислала мне электронное письмо с вложенным видео и сказала, что вы как-то его получили, но вам нельзя его иметь, вам нужно его забыть, и мне тоже нужно его забыть, как только я закончу его смотреть. Она прислала мне его еще четыре раза. По-моему, она не очень дружит с компьютером.

– Я пыталась получить больше доказательств, когда меня схватили, – добавила Ниланджана. – Но, когда она меня арестовывала, она проговорилась, что город полагает, будто мы работаем вместе с церковью, чтобы совершить нечто, что представляет опасность. Церковь однозначно в этом замешана. Так что мой следующий шаг – выяснить, что задумала церковь.

Карлос не смотрел на нее. Ему нечего было на это ответить.

– Не судите, – наконец произнес он.

– Я уже высказала свои опасения, а вы – свои. Мы оба хорошо аргументировали наши мнения, и мы по-прежнему друг с другом не согласны. Я не могу привязать вас к письменному столу. Все, что я могу, – это судить.

Карлос пожал плечами.

– Но ваше мнение учтено. Я постараюсь признать то, что вы говорите. Как-то так. Я уже только что кое-что признал. Как это вам?

– Я признаю, что это очень даже хорошо, – ответила она.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Итак, допустим, что церковь замешана. Ваш следующий шаг?

Ниланджана подумала о церкви. «Радостно Он поглощает», – гласили брошюры. И футболки. И гобелены. И вышивки. Еще, наверное, и татуировки. Улыбающийся Бог поглощает грехи своих последователей. На этом утверждении основывается целая религия, а вера есть экономика религии. Рвение – ее валюта. Возможно ли, что они создали или вызвали какое-то чудовищное существо, чтобы продемонстрировать свое радостное поглощение?

Возьмем Светящееся Облако. В Найт-Вэйле было светящееся облако, которое заставляло всех находившихся рядом с ним нараспев клясться в верности его потрясающим размерам и силе, и это облако постоянно орошало город дождем из мертвых животных. Светящееся Облако являлось президентом школьного совета Найт-Вэйла и прекрасно справлялось со своими обязанностями, но главным образом потому, что могло заставить остальных членов школьного совета делать то, что ему заблагорассудится, благодаря своим способностям управлять чужими мыслями. Большинство из того, чего оно хотело, шло на пользу ученикам и учителям, потому что у Светящегося Облака был ребенок, ходивший в старшие классы. Но как только юное облако окончит школу, все может пойти по-другому. Сайты внеипподромных тотализаторов сделали ставки на то, сколько дней пройдет после выпуска юного облака, прежде чем Светящееся Облако погребет все школьные здания под мертвыми животными. Средний срок составил двадцать пять дней. Люди также могли ставить на то, каких животных окажется больше всего среди мертвечины. Коровы считались бесспорными фаворитками при ставках пять к трем. Едва ли стоило в это ввязываться.

Если возможно существование Светящегося Облака, возможно все что угодно.

Это, конечно, логический изъян, поправилась Ниланджана. Существование одной жуткой вещи вовсе не означает существования всех жутких вещей вообще. И кто скажет, что облако – такое уж из ряда вон выходящее явление? По какой-то причине крохотные твердые штучки, которые мы находим внутри плодов, можно закопать в землю, а потом через несколько месяцев из них вырастет чертово дерево с гораздо большим числом плодов, наполненных гораздо большим числом этих крохотных твердых штучек.

Дело в том, сосредоточенно подумала Ниланджана, что плодовые деревья и даже Светящееся Облако можно объяснить с научной точки зрения. Их очень глубоко изучали ботаники и метеорологи. Но то, что происходит под поверхностью пустыни, оставляет слишком мало фактов, с которыми можно работать. Ей не хватало данных, чтобы выдвинуть рабочую гипотезу. Единственным источником данных был город, но этот путь исследования пока что оставался перекрытым.

Ей придется снова обратиться к церкви, которая каким-то образом в этом замешана, – в этом Ниланджана уверялась все больше и больше, но, к своему великому смущению, не могла точно сказать, почему она в этом уверена. Это ненаучно, напомнила себе она, но, опять же, ненаучно считать невозможным то, чего не понимаешь.

Все то, что непонятно нам во вселенной, попадает в религиозную сферу. Болезни – это проклятия. Животные – это перевоплощения предков. Звезды – небесные знамения будущего. Наука изучала много подобных вещей и обнаружила, что для них имеются сложные эмпирические и логические данные, и потому их изъяли из области религии.

Болезни – это не проклятия богов, а просто вирусы и бактерии, нападающие на человеческое тело и вызывающие симптомы – безобидные, как, например, чихание, или страшные, вроде пауков в горле. Животные – совершенно особенные живые существа. Одни из них (олени) – на самом деле агенты по недвижимости. Другие (птицы) являются созданными людьми аниматронными камерами. И да, некоторые из них – действительно перевоплощенные люди, но не потому, что человеческая душа, покинув бренное тело, переселилась в новорожденного щенка или теленка, а потому, что этот человек зарегистрировался в программе перевоплощения при зоопарке. Это не совсем перевоплощение. Суть в том, что за внушительное пожертвование в пользу зоопарка его служители выдрессируют животное по вашему выбору, чтобы после вашей смерти оно вело себя так, как вы. Они обучат его вашим характерным жестам и интонациям, возможно, дадут ему послушать какие-то ваши любимые песни. Программа дала средние результаты, но все же многие из жителей Найт-Вэйла, кто побогаче, подписались на нее.

А вот что касается звезд – никто не знает, что они собой представляют. Некоторые ученые с буйной фантазией утверждают, что они – постоянно взрывающиеся газовые гиганты, находящиеся на расстоянии сотен миллионов километров от нас, но это скорее городская легенда, нежели научная теория.

– Нилс, – сказал Карлос. – Обещаю, что всегда буду на вашей стороне, что бы ни случилось. Только будьте осторожной и хитрой, ладно?

– Я хочу внедриться в церковь.

– Хорошо, – одобрил он.

– Вы на моей стороне?

– Да. Надеюсь, вы знаете, что делаете. Это становится далеким от науки в том смысле, как мы ее понимаем. Нет никаких написанных на доске чисел, ничего.

– Я не уверена, что они с этим связаны, но хочу увидеть их обряды. По-моему, вполне возможно, что именно они породили направленные против нас явления или управляют ими.

Карлос покачал головой.

– Религиозные обряды – это не наука. Разведка – не наука. Наука – это мензурки с кипящей жидкостью и электрические приборы, которые иногда посылают видимые электрические разряды.

– Всё есть наука.

– Я знаю, что вы так думаете.

– Спасибо, что выслушали меня, Карлос.

Он проводил ее до автостоянки у городского архива, где все так же стояла машина Ниланджаны с ярко-оранжевой квитанцией на ветровом стекле. Она вытащила ее и прочитала. Она понятия не имела, где ей взять такое количество волос взрослого человека, но этим она озаботится позже.

Она сказала ему, что будет осторожна.

Карлос улыбнулся. Он чувствовал, как лицо его суровеет. Он старался смотреть на нее широким заботливым взглядом, но знал, что глаза у него устало сузились. Но он все же себя заставил.

– Спасибо, что встретили меня, – сказала Ниланджана, – и выслушали.

Она зашагала к машине, но остановилась и вернулась к нему. Карлосу не нравилось обниматься, так что она просто положила ладонь ему на предплечье и сжала его. Он улыбнулся.

– Без вас я бы так долго в Найт-Вэйле не продержалась, – произнесла она. – Вы никогда не заставляли меня пойти по неверному пути. Но надеюсь, что в этом деле вы мне доверяете.

– Я вам доверяю.

– Наука – это классно.

– Вы тоже классная, – ответил он.

Ниланджана села в машину и уехала. Когда на углу стоянки она сворачивала на главную дорогу, из горячих выхлопных газов возник сверкающий зыбкий мираж движущегося автомобиля. В колышущихся волнах горячего воздуха Ниланджана и ее машина походили на сон, выписанный поверх видимой реальности.

Глава 20

Ниланджана сидела за кухонным столом и читала книгу «Что означает вся эта болтовня о зубах? Радостные последователи без прикрас». Далеко не научное исследование, но написано интересно, а открытая информация о последователях была ограниченна. Почти все книги на эту тему скупались церковью, так что у нее оказался всего один доступный источник. Ниланджана была почти уверена, что почти все в книге выдумано, а ее автор, Линн Харт, скорее излагала свои предубеждения, нежели пыталась что-то понять. Ниланджане с трудом верилось в существование бочек с мозговой жидкостью, в которые погружалось руководство церкви, чтобы сохранить молодость.

Она уже приближалась к главе под названием «Не заводите меня сексуальными скандалами (Заводите меня сексуальными скандалами)», когда у нее зажужжал телефон. Возможно, это Карлос ее проверяет, или Марк хочет продолжить дискуссию о том, у каких ученых самые большие собаки (Марк вел блог на эту тему). Ей не нравилось, что ее нужно проверять, и ей было все равно, какого размера собака, если это самое обожаемое и лучшее в мире живое существо. Радовало то, что почти каждая собака вписывалась в эти критерии.

Но это оказался не Карлос и не Марк. Это был Дэррил.

ты встала?

Чего бы она сейчас не отдала за возможность как следует поспорить о больших собаках. Но ведь она может не отвечать. Она и не станет отвечать. Ниланджана вернулась к книге, готовая читать о сексуальных скандалах. Телефон снова зажужжал.

мы по-прежнему друзья?

А были ли они друзьями? Они пообедали, потом занялись сексом, а затем позавтракали, но если этого достаточно, чтобы стать друзьями, тогда определение дружбы нуждалось в доработке. Она решила, что легче ответить на первый вопрос.

Да, встала. Что случилось?

Не успела она снова открыть книгу, как пришел ответ.

можно мне заехать?

Уже поздно. Мне завтра на работу. [Эмодзи, изображающее усталого ученого, устраивающего взрыв на рабочем месте]

похоже, все стало как-то странно, когда мы вышли из закусочной. все нормально?

Потом, через секунду:

[почему-то эмодзи в виде лошади]

И еще:

извини, хотел сказать [эмодзи в виде дружелюбного, но расстроенного лица]

Нет, все было вовсе не нормально. Погибли люди. Возможно, по пустыне двигалось огромное и опасное существо, и то, как радостные последователи описывали свое божество и говорили о нем, вызывало у нее подозрения, что это опасное существо и есть Улыбающийся Бог или что-то, что они принимают за Улыбающегося Бога.

Дэррил принадлежал к этой церкви и, очевидно, говорил с Городским советом о пустынном параллельном мире. Он был самым последним человеком, которому она могла доверять. И все же.

Когда Ниланджана подвела некий мысленный итог, она вдруг поняла, что наряду со всем, что она могла бы использовать в дальнейшем, вместе с надежными доказательствами, касающимися того, кто или что разрушает Найт-Вэйл, с более здоровой пищей и более глубоким сном, ей необходимо чье-то общество. Ничто из сделанного Дэррилом не доказывало, что он – плохой человек. Он не скрывал свое прозвище. Его объяснение причин встречи с городскими властями граничило с наивностью. Свидание у них прошло прекрасно. И секс тоже был на уровне. Самая тщательная проверка показала, что она хорошо к нему относится. Да, она не доверяла церкви, однако он и церковь – необязательно одно и то же.

Или же она искала оправдания, пытаясь подогнать данные под гипотезу, чтобы та оказалась верной. Наука построена так, чтобы представлять собой объективную систему доказательств и опровержений, но эта система создана людьми с их субъективными мнениями, поэтому предвзятость часто проникает в нее едва заметными коварными путями.

У нас все нормально. Хочешь заехать?

И сразу же:

да! уже лечу.

Ниланджана быстро добавила:

Только ненадолго. Мне же завтра на работу.

Дэррил не ответил. Она попыталась читать дальше, но инсинуации Линн и ее необоснованные обвинения пролетали мимо, не затрагивая ее сознание. Тогда она решила сменить свой домашний лабораторный халат, весь в пятнах и заметно обтрепавшийся по краям, на новый, более стильный лабораторный халат. Этот шаг, решила Ниланджана, не имеет никакого отношения к тому, что он приедет, и имеет полное отношение к нахлынувшей на нее решимости избавиться от старого поношенного халата.

Дэррил постучал в дверь, и она пошла открывать, а потом решила, что лучше просто крикнуть: «Открыто!» Но она уже направилась к двери и стояла у порога, когда он ее распахнул. Он хотел было ее обнять, но она уже повернулась и пошла в гостиную, и он начал опускать руки, но тут она повернулась навстречу его объятиям.

– Извини, – пробормотал он. – Как-то все неловко.

Слова о том, что все неловко, никогда еще не сглаживали неловкость, но люди упрямо придерживаются подобной тактики.

– Что-нибудь выпьешь? У меня, ну, не слишком есть что выпить. Апельсиновый сок и вода из-под крана.

– Просто отлично.

– Что именно?

– Э-э. Апельсиновый сок и вода из-под крана. Если их смешать, получается апельсиновая вода. Это классно.

Для Ниланджаны это звучало вовсе не классно, но ее не интересовал спор о качествах напитков.

Только когда они удобно уселись в гостиной, она поняла, что оставила разоблачительную книгу о радостных свидетелях на виду. Это была лишь беспечность, но она могла быть воспринята как агрессия. Точно так же агрессия воспринимается как беспечность, и наоборот.

– Извини, – сказала она, но он еще не успел заметить книгу, поэтому отозвался:

– Что?

А она ответила:

– Насчет книги.

И он, по-прежнему не замечая ее, произнес:

– Ладно.

Потом он все-таки заметил книгу, но ничего не сказал.

– Я тут кое-что изучала, – объяснила Ниланджана, как бы намекая на недостаток доступных данных о церкви и свое решение работать с любыми источниками информации, но ее слова прозвучали неубедительно.

– Понимаешь, вся эта писанина – сплошная выдумка. Линн Харт даже не заходила в церковь. И ни с кем из нас не говорила.

– Знаю. Ты бы почитал, что она написала о теории гравитации. Она пытается использовать немногих политически мотивированных ученых-маргиналов, чтобы игнорировать общее научное мнение о том, что гравитация существует и каждый год становится причиной тысяч смертей и травм.

– Однако не думаешь ли ты, что в связи этим стоит выслушать все стороны? Гравитация – всего лишь теория, сама понимаешь.

Господи, что я делаю рядом с этим парнем? – подумала она.

– Может, ты мне скажешь, – спросила она, сменив тему, – что ты находишь во всех этих словах радостных последователей? Типа что они значат для тебя?

– Улыбающийся Бог поглощает наши грехи. Сначала тебе нужно принять… – начал он.

– Нет, – оборвала она его. – Что ты во всем этом находишь? Что это значит для тебя?

Он поболтал стакан с апельсиновой водой, ища там нужные слова.

– У меня там друзья. Я люблю их. Я вырос вместе с ними. Сообщество многое для меня значит. Церковь дала мне семью, друзей, жизнь. Не знаю, верю ли я всему, что они говорят. Или не верю. – Он покачал головой. – Я определенно во все это верю. Я сказал это, чтобы тебе было спокойнее, но сейчас я постараюсь быть честным. Я верю во все это, потому что вера дала мне Стефани и Джамилю, моих лучших друзей. Их семьи, как и другие в церкви, разрешили мне у них пожить, когда у меня умерли родители. Они помогали мне покупать школьные принадлежности и форму, они кормили меня и молились вместе со мной. Вера дала мне ту жизнь, которой я живу сейчас. Может, все это неправда. Но что это мне даст, если я узнаю, что это неправда? Какая польза от правды в мире, где мы все равно умрем? Не лучше ли жить счастливо до последнего момента, веря в то, во что верят те, с кем ты живешь плечом к плечу? Все истории заканчиваются одинаково, как ни меняй их восприятие. Почему бы не воспринимать их как полные смысла?

Ниланджана задумалась над его словами. Все это представлялось разумным. Но одновременно казалось абсурдным. Жить в том мире, какой он есть на самом деле, – только так и стоит жить. Это гораздо лучше, чем жить в сказке, верно?

– Все это прекрасно, – сказала она. – А что, если эта вера приведет к плохим поступкам? Что, если пострадает множество людей – лишь из-за того, что эта вера заставит сделать других людей?

– Что ты хочешь этим сказать?

Она по-прежнему ему не доверяла. Но предпочла поверить.

– Я собираюсь проникнуть в церковь и попытаться понять, что они там затеяли. Ты мне поможешь?

Глава 21

На этот раз солнце взошло тихо. Ниланджана никогда не ставила будильник, поскольку грохот первых лучей зари и так поднимал ее каждое утро очень рано. Некоторые – например, Карлос – продолжали спать дальше, но она всегда спала чутко, даже если ей ничто не мешало.

В это утро, однако, она проснулась и обнаружила, что восход прошел гладко и непримечательно, или так же гладко и непримечательно, как мог бы пройти ядерный взрыв с облаком высотой в миллион километров, вроде бы возникающим из земли, и что солнце взошло пару часов назад. Хотя было еще совсем рано, ей казалось, что она проспала. Это ощущение возникло как сочетание наслаждения и вины.

Дэррил еще спал – развалившись и похрапывая, отчего было неудобно спать с ним в одной постели. Ниланджана освободила свои ноги из-под его и встала с кровати, нарочно подергала матрас, но он продолжал спать.

Он неторопливо вошел на кухню через час после того, как она позавтракала, налил себе чашку холодного кофе и сделал символический тост.

– Готова? – спросил он.

– Я решилась. Это как-то похоже на готовность?

– Самое близкое, что испытывает большинство людей.

Она кивнула, предложив ему кукурузных хлопьев, но он покачал головой.

– Перед службами необходимо поститься, – объяснил он. – Так твой голод напомнит тебе о голоде Улыбающегося Бога.

– Тебе не кажется странным исполнять эти предписания непосредственно перед тем, как начать разведку в церкви?

Дэррил сел напротив нее и прикусил губу.

– Я хочу помочь тебе доказать, что моя церковь на самом деле ничего такого не замышляет. Но обряды моей религии – не набор бессмысленных запретов. Голод во время службы, когда мы говорим об Улыбающемся Боге, поглощающем наши грехи, создает у меня единение с Его голодом. И единение со своими единоверцами и со всей вселенной. Простое действие – не есть несколько часов – делает меня ближе к великим и сверкающим виткам вселенной. Знаешь, Ниланджана, я буду во все это верить, даже если обнаружится, что стоящие за этой организацией люди делают что-то плохое. Чего они не делают. Но все же. Я не надеюсь, что ты поймешь.

– Нет. По-моему, я понимаю. – Она вообще ничего не понимала. – Давай-ка пройдемся по плану.

Во время служб радостные последователи предпринимали жесткие меры безопасности, что казалось совершенно нормальным Дэррилу и очень подозрительным – Ниланджане. В результате она не сможет пройти через главный вход, не вызвав множество вопросов и не подвергшись тщательному досмотру, который сделает получение любой информации невозможным.

– Твоя задача все равно невыполнима, – сказал он. – Только я смогу зайти в офисы. Я знаю, что искать. То же, что я пытался отыскать не так давно.

– Ты уже что-то высматривал у себя в церкви? – Ниланджана испытала приятное удивление.

– Меня заинтересовала пара книг. В любом случае, мне кажется, тебе стоит посмотреть службу. Это нечто особенное, и только членам церкви разрешено на ней присутствовать. И тебе нужно послушать, что говорит пастор. Она человек харизматичный и умеет убеждать. Я знаю, как устроены офисы, и обследую их на предмет чего-то подозрительного. Служба – это единственное время, когда они совершенно пусты.

– Ни в коем случае. Я никого не заставлю этого делать. Особенно, ты уж извини, особенно члена церкви.

Она могла бы сказать: «Я тебе не доверяю». Это заняло бы меньше времени. Он скорчил гримасу, потом расслабился, сделал глубокий вдох и мягко произнес:

– Ниланджана, если тебя там поймают, ну, я не знаю, что случится. Потому что никто и никогда не пытался туда проникнуть. Но будет плохо. Они могут отправить тебя под арест за незаконное вторжение или, что хуже, разберутся сами. А я, если меня поймают, всегда смогу найти отговорку. Самое худшее, что мне грозит, – это что меня немного пожуют. Но меня и раньше уже жевали.

– Риск меня не волнует. Это мое исследование. И я готова рисковать.

– Понимаю. Но прошу тебя мне довериться. Если моя церковь в чем-то замешана, то тогда у меня на карте стоит гораздо больше, чем у тебя. – Его голос звучал снисходительно, но одновременно нежно и тепло, а его взгляд был искренним и заботливым. Ниланджана подавила подспудное желание поцеловать его руку.

– Ладно, я тебе доверяю, – ответила она, неуверенная, так ли это на самом деле. – Ну, что там у тебя? – Она показала на сумку, за которой он ездил домой накануне вечером.

– Это одеяние и головной убор. Так ты сможешь занять мое место. Во время службы мы все закрыты с ног до головы, поэтому никто не узнает, что ты – это ты. Я сойду со своего места, впущу тебя, а ты сядешь вместо меня.

– Но… мы разной комплекции. По-моему, они заметят.

– Ты удивишься, насколько мешковаты эти вещи. Мы все время путаем друг друга. На самом деле мы создали комитет, которому через месяц представим этот вопрос, так что сейчас самое время.

Глядя на ярко-желтое одеяние, Ниланджана подумала о своем лабораторном столе с чашкой Петри, полной бактерий, побочный продукт жизнедеятельности которых может применяться как пестицид для промышленного земледелия. Вот в чем ее настоящее призвание. А все это так далеко от нее. Она почувствовала, что соскучилась по своему проекту, вспомнив, как ей хотелось, чтобы бактерии выстроились в симметричные узоры.

– Хорошо, – произнесла она. – Если это план, то он принимается. Пошли.

Ниланджана предложила донести одеяние до машины, но Дэррил ответил, что ему нетрудно это сделать самому. В его голосе слышалась обида на то, что она сомневается в его силе, и теперь он хотел ее показать, нагрузив на себя как можно больше. Она закатила глаза, когда он хватал все подряд в нелепой попытке доказать то, что не имело никакого значения и было всем в мире безразлично. Когда он, мужественно покачиваясь, двинулся к машине, она увидела, как быстро работает его большой палец – он набирал сообщение, иногда поглядывая вниз и торопливо печатая буквы.

Ниланджана попыталась подсмотреть, что он пишет и кому, но он повернулся, заслонив от нее телефон. Тогда она решила, что это не ее дело, а кроме того, ей не хотелось лишиться шанса проникнуть в церковь, снова продемонстрировав свое недоверие. Дэррил либо за нее, либо нет, и это была прекрасная возможность узнать правду. Так что она поблагодарила его за то, что он донес сумку, и села в машину.

На автостоянке у церкви радостных последователей яблоку было негде упасть. На службу пришло гораздо больше людей, чем она думала. Это дало Дэррилу прекрасный повод припарковаться в жилом районе за несколько кварталов от церкви, где никто не мог увидеть, как Ниланджана выходит из его машины. Они направились к церкви разными путями: он – напрямик, здороваясь с друзьями и кивнув охраннику на входе, а она – в обход, срезая дорогу по обсаженной кактусами и посыпанной гравием тропинке и спускаясь по травянистому склону к запасному выходу из церкви. Дальше ей ничего не оставалось, кроме как ждать и верить.

Ниланджана легонько топнула ногой. В молитвенном одеянии, желтом и просторном, она чувствовала себя девушкой на школьном балу, оставшейся без кавалера. Она выглядела смешной. Теплый ветерок шелестел травой, блестевшей от воды, украденной в более влажных районах, и она попыталась сделать вид, что все нормально, что у нее все хорошо.

Через несколько минут она поняла, что Дэррил не откроет ей дверь, что вся их затея – жестокая шутка, что это одеяние, наверное, не имеет отношения к радостным последователям, а просто дурацкий наряд, и он поспорил, что она его наденет, и что он с друзьями, скорее всего, смотрит на нее через камеру видеонаблюдения, и они вместе хохочут. Она подумала, что ей надо бы сбросить одеяние, надеть лабораторный халат и, войдя через парадную дверь, сказать им, что она хочет знать, чем, черт подери, они здесь занимаются. Ей придется даже прервать службу, если понадобится, потому что если из-за них Найт-Вэйл окажется в опасности, ей будет уже не до соблюдения приличий. И как они смеют думать, что могут ее дурачить… И тут Дэррил открыл дверь, и она выдохнула.

На нем было такое же одеяние, как и на ней, под мышкой он держал головной убор. Лицо его лоснилось от пота.

– Пора, – произнес он.

Ниланджана надела головной убор. В нем стало душно и жарко. Она смотрела на мир сквозь желтую сетку, и все воспринималось в желто-коричневых тонах.

– Веди, – сказала она.

Впервые в жизни Ниланджана оказалась на религиозной службе. Но человеку не требуется опыт или знания, чтобы составить о чем-то свое мнение. Выясняется, что нужно всего лишь мнение.

Ее отношение к религии всегда было сдержанно-неодобрительным. Она не считала, что люди, верящие во все эти штуки, делают что-то не то – не то в смысле плохое, – и она, конечно же, полагала, что у них есть право верить, если им хочется. Но она также считала, что они и думают что-то не то – не то в смысле неправильно.

Ее взгляд на мир был простым и рациональным. Он таков, каков он есть, думала она. Существуют звезды, луна, почва, собаки, руки, любовь, НЛО, засекреченные правительственные агентства, люди-кроты – и в этом нет никакого волшебства. Реальность – это то, что реально, и ничего больше. Она верила в пользу отсутствия веры. И ее вера в это была огромной. Поэтому она вошла на службу со смешанным чувством опасения и жалости.

Зал был таким, каким она его запомнила, – простым, за исключением одиннадцати витражных колонн, каждая из которых была красива сама по себе, но казалась слишком яркой в окружении незатейливых стен, обшитых бежевым гипсокартоном. На стульях плотными рядами сидели люди, все гендерные, расовые и даже телесные различия которых скрывало единообразие одеяний и головных уборов, и в этом Ниланджана увидела своего рода красоту – красоту единения в общности, когда человек отбрасывает все, что делает его особенным. Потому что по всему, что делает человека особенным, его можно и должно судить. Отказ от этих различий, пусть даже ненадолго, означал отсутствие оснований для любых оценок, заставляя их взаимодействовать между собой на новых условиях.

Ниланджана нерешительно шагнула в зал. Ее отличие от этих людей было скрыто, но она его остро ощущала. Это было усиленное чувство, с которым она жила с тех пор, как приехала в Найт-Вэйл: она здесь чужая.

Стоявший на пороге Дэррил подтолкнул ее вперед, легонько сжав ей руку, и исчез. Теперь для находившихся в зале она превратилась в него, поэтому, направляясь к свободному стулу, на который он ей указал, изо всех сил старалась шагать с неторопливой уверенностью. Никто, похоже, не обратил на нее особого внимания, хотя при взгляде на головные уборы трудно было сказать наверняка. Все как раз исполняли гимн – веселую песенку, и им на акустической гитаре аккомпанировала одна из фигур в одеянии. Это была простая, легко запоминающаяся мелодия, написанная в современном стиле. Она скорее напоминала ранних «Битлз», нежели грегорианские распевы.

Что я стану делать В свой последний час? Он нас всех воспримет, Он поглотит нас.

Припев повторялся несколько раз, собравшиеся подпевали и хлопали в ладоши. Тональность сделалась выше, и гитара ускорила ритм. Ниланджана нашла свое место и села.

– Почти пора, – произнесла сидевшая рядом фигура голосом Стефани: Дэррил, естественно, занимал в церкви место рядом с друзьями. – Вот-вот начнется проповедь. У тебя все в порядке?

Не видя лица Стефани, Ниланджана не смогла понять ее интонацию. Ей показалось, что ее голос звучал саркастически, словно она все знала. Предупредил ли Дэррил друзей о ее присутствии? Все это напомнило ей документальный фильм «Кэрри» о девушке, которую обманом заставили поверить в собственную популярность (специально подстроенным голосованием ее даже избрали королевой бала), и все для того, чтобы во время танцев окатить ее свиной кровью. Кэрри отреагировала, выиграв дело против школы и отправив виновных в тюрьму за оскорбление действием.

Не имея возможности ответить, не выдав себя, Ниланджана решила пожать плечами, а потом хлопала в ладоши с таким энтузиазмом, который не способствовал продолжению разговора. Накануне вечером Дэррил предложил обучить ее некоторым песням и основным танцевальным движениям, которые исполнялись во время службы, но все кончилось тем, что они занялись совсем другими движениями. Об этих движениях она не жалела, но жалела, что так и не порепетировала.

На лице у нее робко плясал солнечный свет, дробящийся о пластиковые жалюзи на раздвижной двери в конце зала, висевшей на дешевых металлических цепях. Жалюзи влажно постукивали одна о другую, словно проливной дождь на фоне иссушенного неба.

И что я стану делать, Когда меня Он съест всего? Я тогда очищусь До глубины души.

Песня закончилась, и ритмичные хлопки переросли в аплодисменты.

– Благодарю тебя, Гордон, – сказала женщина без закрывающего лицо головного убора. Вместо него на ней была огромная желтая шляпа. При этих трех словах собрание утихло и стало напряженно прислушиваться. В воздухе повисло благоговение, а еще страх. Исходившая от женщины абсолютная власть уравновешивалась ее непринужденным тоном.

– Что за прекрасную хвалебную песнь ты нам спел этим утром. Может, кто-то не в курсе, но эту песню Гордон сочинил сам. По-моему, песня просто чудесная. Думаю, она целиком и полностью превозносит Улыбающегося Бога.

– Я исполняю лишь то, что велит Он, – ответил Гордон. – Все почести принадлежат Ему.

– Конечно, – согласилась пастор. – Но все же прими слова одобрения. Ладно. Сегодня я хотела бы рассказать всем вам об Очищении. Это великая цель, Очищение, но самим нам ее не достичь. Лишь позволив Улыбающемуся Богу поглотить нас, мы сможем достичь Очищения, коего Он от нас требует.

Она щелкнула кнопкой на пульте, и зажглась лампа проектора, бросив на экран пустой светлый квадрат.

– Чтоб тебя… подождите, – пробормотала она. – Ему нужна пара секунд, чтобы прогреться. Может, когда-нибудь я это все-таки запомню!

Собравшиеся рассмеялись, оценив ее шутку, но смех длился недолго, чтобы не показаться насмешкой над ее неувязкой с проектором. Это был тщательно отработанный смех, основанный на долгих годах уважения и почитания.

На экране появилась странная иллюстрация, сопровождаемая подписью «Кожа – необходимое зло».

– Ну вот, – изрекла пастор. – А теперь – Очищение.

Глава 22

Очищение не есть состояние ума. Это не физическое состояние. Это даже не состояние души. Оно не состоит из элементов. Нельзя собрать Очищение по частям. Очищение есть состояние всеобщего существования. Оно неделимо, и его нельзя получить по кусочкам. Мы должны сделаться чистыми одним большим рывком, проглоченные целиком. Радостно Он поглощает.

Изменение постоянно и конечно. Обратного пути нет. Мы отдаем себя изменению так же, как мы отдаем себя Улыбающемуся Богу. Оба они поглотят нас. Процесс может оказаться неприятным, но наслаждение – это не все. Жизнь, проведенная в наслаждениях, будет напрасной. В конечном итоге вы осуждены на смерть. Рождение – это ваше преступление, и никакая апелляция тут невозможна.

Надежда есть самая могущественная сила во вселенной наряду со временем, тектоническими сдвигами, вулканами, кислотой и некоторыми видами акул. Сталь также наиболее могущественна. Она может удерживать здания. Может ли надежда удерживать здания? К сожалению, нет. Болезнь тоже наиболее могущественна. Никто никогда не излечивался надеждой. Отчаяние иногда наиболее могущественно. Все полностью зависит от вас. То, какое значение вы придаете надежде, а какое отчаянию, не сможет изменить многое в том, что касается результатов, но это полностью изменит ваш опыт.

Научный факт: большинства вещей не существует. Большинство событий не происходило. Определяя свое место во вселенной, мы должны признать, что, имея одно положение, мы отрицаем любое другое возможное положение. Без потерь нет обретений. Не существует позиции, которую мы могли бы занять, не отрицая любой другой позиции. Каждый видимый нами восход подразумевает потерянный нами сон. Каждое путешествие в нашей жизни означает, что мы гораздо меньше времени проводим в домашнем комфорте. Как только мы принимаем потерю, мы обретаем ключ к принятию всего остального.

Не ищите Очищения. Ждите его. Принимайте его. Вы делаетесь святыми не через ваши действия, а своим принятием действий мира. Как только вы окажетесь с ними в согласии, как только вы признаете священное попущение во всем происходящем с вами, вы станете готовы войти в промысел Очищения и святости. И, войдя в него, вы сделаетесь истинно радостны. И тогда вы станете истинным членом братства радостных последователей Улыбающегося Бога.

Глава 23

– Аминь, – закончила пастор, превратив таким образом все ею сказанное в молитву.

– Аминь, – отозвались собравшиеся, соглашаясь с этим.

– А теперь, Гордон, пожалуйста, сыграй нам еще одну радостную песню.

Гордон подчинился, на этот раз использовав аккордеон.

Пой, пой, издай радостный крик, Ибо земля разверзнется под ногами вот-вот И из глубин ее появится голодный рот, Пой, пой, издай радостный крик.

Гипотеза. Церковь намеревается вызвать что-то из параллельного мира.

Свидетельство. Об этом почти прямо было сказано в проповеди с намеком на совершение церемонии поглощения. Чего Ниланджана не знала, так это того, как это произойдет и реально ли вызвать Улыбающегося Бога.

Стефани толкнула ее в бок, и она поняла, что одна в зале не поет. Ни один головной убор не скроет недостаток сопричастности. Ниланджана изо всех сил старалась мурлыкать в такт песне, но потом решила, что этим привлекает к себе еще больше внимания. А что она станет делать, когда служба подойдет к концу? Конечно же, последуют разговоры. Большинство ситуаций без предписанных действий предписывают вести разговоры. Даже в самых лучших ситуациях она не очень владела искусством вести разговор, а необходимость изображать мужчину, которого она едва знает, ставит ее если не в худшее положение, то очень близко к нему.

ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ,

ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ,

ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ, ХЛЕБАЙ,

ДА-А-А! ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ, ГЛОТАЙ. ДА-А-А!

Гордон закончил, без всякой необходимости широко растянув мехи аккордеона, но пастор простила ему это, блаженно улыбнувшись.

– А теперь, – объявила она, – давайте выслушаем свидетельства. Кто первый?

Похоже, это включало индивидуальное участие собравшихся, и хотя в зале было много народу, не много нашлось таких, кто, по мнению Ниланджаны, чувствовал себя надежно затерявшимся в толпе.

– Давайте первым заслушаем Мартина, – предложила пастор.

Одна из фигур в одеянии и головном уборе радостно вскочила и запрыгнула на подиум.

– Привет, народ, – начала она. – Меня зовут Мартин Маккафри. Как почти все вы знаете, я в свое время заведовал Управлением транспортной безопасности в аэропорту Найт-Вэйла. Карьера моя меня не устраивала. Рабочий день был длинным, а оплата не радовала. Я постоянно рисовал какую-то черную фигуру и не помнил, как это делал. Однажды все меня достало, и я расставил по всему дому капканы, чтобы поймать демона или злую силу, отравлявших мне жизнь. На крохотных алтарях я приносил в жертву мышей, чтобы обрести защиту. Построил сложный агрегат, предсказывавший будущее посредством убийства ос. Ну, все такое. Похоже, это можно назвать кризисом среднего возраста.

Но был ли я счастлив? Нет, не был. Мне лишь казалось, что я счастлив из-за множества принесенных мною в жертву животных. И продолжалось это, пока я не встретил Мэй (привет, Мэй!). Она рассказала мне о поглощающей милости Улыбающегося Бога, и вот тогда я узрел истину. Я не мог сражаться с демоном в одиночку. Я нуждался в выступавшей за меня более мощной и ужасающей силе.

Было просто потрясающе познакомиться со всеми вами за последние два года, а новая работа по надзору за консультантами в летнем лагере радует гораздо больше, чем та каторга в аэропорту. Хотя платят там меньше. Гораздо меньше. Очень хотелось бы с кем-нибудь обговорить схему компенсации. Но помимо этого все просто прекрасно.

Спасибо вам всем за то, что вы – сообщество, где все друг друга поддерживают. Спасибо пастору Мунн за все, что вы нам даете. Еще раз спасибо Мэй. Она настоящий друг. И спасибо Улыбающемуся Богу за то, что он поглощает наши грехи Своей огромной священной Глоткой. О, как же я люблю Улыбающегося Бога!

– Аминь, – произнесла пастор, на этот раз используя это слово как сигнал, что Мартину пора замолчать.

Он покрутил в воздухе кулаком, кивнул пастору и вернулся на свое место.

– Какое дивное свидетельство мы услышали от Мартина, – объявила пастор. – Спасибо, что поделился с нами даром своего опыта. Кто следующий? Кто сможет сказать о силе Улыбающегося Бога?

Взметнулось множество рук. Казалось, все собравшиеся могли рассказать о силе Улыбающегося Бога. Ниланджана не знала, как лучше поступить: поднять руку или сидеть, как сидела, рискуя быть замеченной как единственная несопричастная. Она остановилась на том, что стала восторженно кивать, словно поддерживая всеобщее желание взойти на подиум и говорить. Отличная работа, ребята, давали понять ее кивки.

Но это не помогло. Пастор быстро оглядела зал и уперлась взглядом в Ниланджану. Создалось ощущение, что она все видит сквозь головной убор.

– Дэррил, – произнесла она. – Или лучше сказать – Словотворец? Ты всегда столь красноречиво рассказываешь о радости, которую находишь в нашем сообществе. Прошу тебя, поделись со всеми нами парой чудесных свидетельств.

Ниланджана могла поклясться, что в тоне пастора сквозила издевка, хотя никто в зале этого, похоже, не заметил. Послышались подбадривающие возгласы. Дэррила здесь любили. Станет ему лучше или хуже, когда ее поймают? В горле у нее пересохло, в животе заурчало.

Поднялась фигура, сидевшая с другой стороны от Стефани.

– Мне хочется поделиться свидетельством. – Это оказалась Джамиля. Ниланджана заметила конец дрели, видневшийся из длинного рукава ее одеяния.

– Сядь, Джамиля, – бросила пастор, что Джамиля тотчас и сделала. – Подойди сюда, Дэррил. Не надо стесняться. Говори, как на духу.

Пастор Мунн все знала. Все в зале смотрели на того, кого считали Дэррилом. Где же он? Даже если он все видел, что он мог сделать, чтобы ей помочь? Может, ей все-таки не следовало ему доверять? У Ниланджаны засосало под ложечкой, спина взмокла от пота.

Пастор сделала рукой повелительный жест, а Стефани толкнула ее в плечо.

– Ты что делаешь? – прошептала она. – Нельзя игнорировать пастора.

Ниланджана лихорадочно прикинула варианты. Первый, естественно, – позволить себя схватить. В конце концов, что они могли ей сделать по законам Найт-Вэйла? Она не нарушила ни одно из гражданских установлений, ни один из федеральных законов или рескриптов тайного мирового правительства. Придется проверить, но она была почти уверена, что даже в древних уложениях ящеричной народности, заправлявшей во всех человеческих правительствах, ничего не говорилось о проникновении на религиозную службу. С другой стороны, ей не улыбалась мысль быть схваченной людьми, которые только что пели о поедающем их Боге.

Она, конечно же, может броситься бежать. Есть несколько ситуаций, в которых нельзя пускаться наутек, хотя последствия такого действия могут быть самыми разными. Иногда они включают выпрыгивание на ходу из движущейся машины, схватку с медведем или падение с каната. Ко всему прочему, первым желанием окружающих, когда кто-то бежит, будет пуститься в погоню, а уж в этих людях ей никак не хотелось пробуждать подобный инстинкт.

Но надо было что-то делать, и побыстрее, иначе решение примут за нее. Как только она откроет рот, ей конец. Как только откроет рот…

Она поняла, что нужно делать. Она резко зашаталась, прижала руку к животу и открыла рот.

– О нет! – вырвалось у Джамили.

Лицо пастора вспыхнуло от гнева и отвращения. Гордон стянул с себя головной убор, открыв вспотевшее озабоченное лицо.

– Дэррил, с тобой все в порядке, сын мой? – спросил он.

Ниланджана стояла, а на ее желтое одеяние из-под желтой сетчатой маски стекала рвота. С трепыхавшимся от страха желудком ей оказалось несложно извергнуть из себя завтрак. Она издала громкий стон, стараясь, чтобы он был как можно более хриплым, а потом, прижимая руку к животу, шатаясь, выбралась из зала. Оказавшись в вестибюле, она поняла, что счет идет на секунды, поэтому открыла дверь в один из туалетов, повернула замок и захлопнула дверь, после чего двинулась по коридору в сторону церковных офисов. За спиной она услышала встревоженный голос Гордона:

– Дэррил, сын мой, у тебя все нормально?

Будем надеяться, что им понадобится некоторое время, прежде чем их беспокойство за Дэррила перевесит приличия и они попытаются проникнуть в туалет.

Ниланджана стянула с себя маску и стала заглядывать в один пустой офис за другим, пока не обнаружила в кабинете пастора Дэррила, стоявшего у книжных полок. Увидев ее, он испуганно вытаращил глаза.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он. – Служба уже закончилась? Как они думают, где я?

– Мм-м, – промычала она.

– И что это там у меня на одеянии?

– Я все объясню, когда мы будем там, где нас не поймают. Это книги о том, что планирует церковь?

– Нет, – ответил он. – Просто история церкви. Обычно нам не позволяют это читать, так что я не смог удержаться.

Послышались крики из вестибюля, а вслед за ними раздался стук в дверь туалета.

– Я рада, что ты тешишь свой бунтарский дух. Но нам нужно искать свидетельства контактов с параллельным миром.

Дэррил взял в руку ворох бумаг.

– Вот что я нашел. Служба закончится еще не скоро, и я подумал, что у меня есть время посмотреть книги.

Ниланджана взяла у него бумаги и быстро их пролистала. Они представляли собой страницы рукописного текста, явно написанного во время занятий. Тут и там встречалось слово ПРИЗЫВ, всегда заглавными буквами и жирно подчеркнутое.

– Призыв? – задумалась она. – Это церемония поглощения, которую пастор Мунн упомянула в проповеди?

Стук сделался громче, перерастая в буханье. Крики стали менее озабоченными и более злобными. Дело затягивалось.

– Я никогда не слышал этот термин, но он действительно напоминает какую-то церемонию. Если я правильно понимал то, что прочел в этих документах, она вроде бы произойдет на следующей неделе или около того с использованием чего-то под названием «Книга поглощения», о которой я тоже не слышал и не могу найти ее на полках. – Дэррил покачал головой. – Для меня это какая-то бессмыслица. Это не та религия, в которой я вырос.

– Они много чего говорили о поглощении во время службы.

– Но это же все образно и иносказательно. Это… я сам не знаю, что это. Хочу помочь тебе разобраться.

– Мне надо отсюда сматываться, – сказала Ниланджана. – Давай сюда бумаги и бери одеяние. Тебе нужно на него блевануть. К тому же это хорошее объяснение, почему тебя стошнило и ты сделал вид, что прячешься в туалете.

– Почему я сделал что?..

– Встретимся у машины. – Она выскочила из кабинета пастора и побежала дальше по коридору, надеясь, что где-то должен быть запасный выход. Но она его не нашла. Позади нее дверь в туалет с грохотом распахнулась, и крики усилились. Было бы идеально, если бы ее здесь уже не было, но мир редко бывает идеальным.

Бросив искать дверь, Ниланджана открыла окно и вылезла наружу, приземлившись на росшие под ним кусты. Оцарапавшись о ветки, вытащив из волос листок, она трусцой припустила к автостоянке, потом свернула на тротуар и зашагала к машине. Когда она выходила на улицу, на плечо ей легла чья-то рука.

– Нам надо с вами поговорить.

Рука принадлежала охраннику церкви радостных последователей. Прищурившись под лучами яркого солнца, он пристально смотрел на нее поверх густых усов.

– Я на улице общественного пользования. Вам воспрещается хватать меня. Вы не имеете права заставлять меня куда-то идти.

– А вы, – сказал он, выхватывая у нее из сумочки бумаги с призывом, – не имеете права присваивать церковную собственность. Идите тихо. Не надо вызывать Тайную полицию. Пастор хочет лишь поговорить с вами.

Глава 24

Женщина в огромной прямоугольной шляпе улыбнулась Ниланджане. Гордон, стоявший у нее за спиной, скрестил руки на груди и обнажил зубы, при этом широко растянув губы. Это была совсем не улыбка. Это была пугающая и обескураживающая гримаса, и Ниланджана не знала, как ее понимать. Она взглянула на Дэррила, но тот смотрел не на нее, а на пастора.

– О, какой дивный сегодня день, – сказала пастор Мунн. Голос ее звучал нежно, но неискренне. Словно у волка из сказки, переодевшегося бабушкой. Воплощение показной доброты, но под нею – ничего.

– Великий день, – согласился Гордон, и его жуткая гримаса сделалась еще шире.

– А почему сегодня великий день? – спросила пастор.

– Великий потому, что… ну, э-э-э… – неловко пробормотали растянутые губы.

– Великий потому, что к нам пришел новый человек. Кто-то, кому неизвестна наша вера. И она явилась, чтобы научиться у нас. Это же благодать, не так ли, Гордон?

– Да, – ответил тот, с облегчением обретя под ногами привычную почву.

– Не так ли, Дэррил? – снова спросила пастор Мунн.

– Да, – согласился он.

– Мы хотим сказать тебе спасибо, Дэррил, – сказала пастор. – Мы как сообщество выражаем тебе признательность. И я лично хочу, чтобы ты знал, что я тебе благодарна. За то, что привел эту женщину к нам на службу. Любопытную, очень любопытную женщину.

– Любопытному нос прищемили, – заметил Гордон.

Ниланджана сердито посмотрела на Дэррила. Он подмигнул ей, но его лицо осталось серьезным. Это означает, что он ее предал, или же что он на ее стороне?

– Я знаю, чем вы занимаетесь, – заявила Ниланджана, уставшая от игр, в которые играла пастор, и желавшая обострить ситуацию. Будучи ученым, она не очень интересовалась играми. За исключением научных игр типа «Взорвется ли эта чашка Петри?» и «Загорится ли это при взаимодействии с кислородом?» (Ответ на оба вопроса почти всегда был положительным.)

Пастор сняла шляпу. Без нее она казалась вполне нормальным человеком. Человеком в желтом одеянии и с огромным золотым медальоном в форме солнца, вокруг которого свернулось какое-то жуткое существо.

– Мне трудно в это поверить, мисс Сикдар. Поскольку факты говорят о том, что вы не знаете даже, что делаете вы. Вы мечетесь в темноте и надеетесь наткнуться на истину. Я права или нет?

– Права или нет, Чужачка? – крикнул Гордон. Прошло много времени с тех пор, когда Ниланджана видела в этом слове оскорбление. Как говорил Карлос, она начала привыкать к нему, как к дружелюбному обращению со стороны незнакомых людей, или, в худшем случае, как к добродушному ворчанию. Но Гордон, назвав ее чужачкой, словно указал ей ее место пришлого человека.

– Гордон, ей не нужно мне отвечать. Потому что я уже знаю ответ. В то время как вы находитесь в темноте, Ниланджана Сикдар, мы, последователи, всегда живем на свету. В подобной ситуации я та, кому все известно. А вы та, кто ничего не знает. Скажите мне, что я ошибаюсь.

– Вы ошибаетесь.

Пастор Мунн была права, Ниланджана всего лишь строила догадки. Но предчувствие подсказывало ей, что ее догадки недалеки от истины.

– Ваша церковь зародилась, когда вы вступили в контакт с пустынным параллельным миром, – отважилась предположить Ниланджана. – Ваши люди что-то там нашли. И вы начали поклоняться этому как богу.

Это были неподтвержденные гипотезы, необоснованные рассуждения. Карлос был бы сильно разочарован. Но, возможно, после того, как их произнесли вслух, в разговоре могли всплыть реальные свидетельства.

– И теперь это нападает на Найт-Вэйл. Калечит людей. Убивает их, – продолжала она. – Возможно, вы ему помогаете или приманиваете его, чтобы он подошел поближе. А может, вы просто пытаетесь помешать любому, кто хочет это прекратить. В любом случае эффект один и тот же. Вы виноваты в том, что происходит. Теперь скажите мне, что я ошибаюсь.

Пастор внимательно ее разглядывала. Гордон начал выкрикивать что-то вроде «как вы смеете», но пастор подняла палец, и он замолчал. Дэррил взмахнул рукой, чтобы привлечь внимание Ниланджаны, но та не отрывала взгляда от пастора.

– Улыбающийся Бог, – изрекла пастор, – придет, чтобы проглотить Найт-Вэйл. Он поглотит всех нас.

Дэррил снова махнул рукой, Ниланджана сдалась и посмотрела на него. Он снова подмигнул. Она понятия не имела, что бы это значило, и ей хотелось, чтобы он прекратил подмигивать.

– Значит, вы признаёте все только что мною сказанное, – заявила она.

– Он возьмет всех нас в тело Свое, – ответила пастор. – Мы войдем в божественные Уста и будем проглочены.

Дэррил опять подмигнул. Ниланджана не могла понять, что он пытается ей сказать. Он не выглядел ни торжествующим, ни что-то скрывающим – просто человеком, который по какой-то причине постоянно подмигивает.

– Это метафора, Ниланджана, – вставил Дэррил, поняв, что его подмигивание осталось непонятым. – Я знаю, что все эти разговоры о поглощении могут показаться новичкам пугающими. Словно мы хотим, чтобы всех сожрало чудовище. Но это красивая метафора того, как Улыбающийся Бог поглотит нас и тем самым вберет в себя все, что в нас есть плохого. Это история о церкви, принимающей всех людей, кем бы они ни были.

– Метафора?

– Наверное, несколько жестокая метафора, – виновато пожал плечами Дэррил. – Но смысл у нее прекрасный, верно?

– Метафора? – снова спросила Ниланджана, на сей раз обращаясь к пастору.

Та смотрела на Дэррила с выражением, которое можно было истолковать как жалостливую благожелательность или тихое отвращение.

– Нет, – ответила пастор. Теперь ее улыбка превратилась в оскал.

– Нет? – удивился Дэррил.

– Однозначно нет, – заявил Гордон. Лицо у него покраснело. – Зачем нам говорить метафорами? Мы правоверные в доме Улыбающегося Бога. Дэррил, я лучше о тебе думал.

– Погодите, – возразил Дэррил. – Но вся вера строится вокруг рассказа об Улыбающемся Боге, поглощающем наши грехи, все наши неудачи и оставляющем нас чистыми. Это, очевидно, нереально в историческом смысле, но это привносит в нашу жизнь истинный смысл.

– Нет, Дэррил, – ответила пастор. Голос ее звучал грустно. – Мне жаль, что церковь недоработала свое учение. Я уверена, что твоя ученая подруга с этим согласится. Зачем кому-то захочется жить выдумками? Ниланджана, разумеется, это понимает. Она живет жесткими фактами. Мы тоже верим в конкретную реальность нашей духовной жизни. Улыбающийся Бог – реальная физическая сущность. Он придет, чтобы проглотить весь Найт-Вэйл.

– Что хоть это значит? – не понял Дэррил. – Как может Улыбающийся Бог что-то проглотить?

– О, это легко, – сказала пастор. – Гордон, объясни ему.

Гордон вытянулся от гордости.

– Потому что, – крикнул он, – Улыбающийся Бог – это многоножка!

– Да, именно так, – подтвердила пастор. – Гигантская многоножка. Он живет на Небесах, и Он скоро всех нас проглотит.

– Что? – изумился Дэррил.

– Я так и знала! – воскликнула Ниланджана.

– Простите, мне казалось, что мы достаточно ясно об этом заявляли. Одна многоножка изображена у нас прямо на двери. И еще одна обозревает молельный зал. Цель радостных последователей – вызвать гигантскую многоножку и заставить ее съесть весь мир.

– Зачем? – хором спросили Ниланджана и Дэррил.

– Зачем? – издевательски отозвался Гордон.

– Радостно он поглощает! – заявила вышивка на стене.

Пастор нахмурилась.

– Вы проспали всю мою проповедь? Или вы были слишком поглощены заговорами, чтобы неудачно нас обдурить? Очищение. Мир – несправедливое и нечистое место. Поглощением богатых и бедных, грешников и праведников, поглощением без разбора Улыбающийся Бог очистит мир. Это не то, что мы навязываем другим. Нас, правоверных, съедят первыми. А вскоре за нами последуют все остальные.

Дэррил встал.

– Я вырос в этой церкви. И я ходил на все службы и все занятия. И теперь вы мне говорите, что все это, каждый день и каждый час, лишь для того, чтобы огромная многоножка съела город?

Гордон взглядом осадил его.

– Молодой человек, – произнес он, – прошу вас выбирать выражения и тон, когда вы говорите со старейшинами церкви. Мы лучше знаем, что вам нужно. А нужно вам, чтобы вас просто съела большая-пребольшая многоножка.

– Мы ведь сообщество? – спросил Дэррил.

– Людей, которых съест гигантский жук, да, – закончила пастор. – Я уже устала это объяснять.

– И вы используете приманку? – спросила Ниланджана, желая наконец-то получить неопровержимые факты для своего исследования. – Или какие-то вещательные частоты, чтобы разбудить его? Как вы собираетесь на нас напасть?

– Мы пока еще ничего не сделали, – ответила пастор. – Я не знаю ни о каких нападениях. Что Улыбающийся Бог сделает в Свое время, есть Его личный божественный промысел. Нет, скоро мы устроим церемонию. Великую церемонию, которая вызовет нашего Улыбающегося Бога. Обо всем этом написано в заметках, которые вы попытались украсть. Вам нельзя их читать, поскольку они принадлежат мне. Но позвольте изложить вам резюме: Улыбающегося Бога призовут восстать из песка и съесть все, что Он увидит.

– Если только я вам не помешаю, – ответила Ниланджана, что было не очень умно, но она была не очень умна, а просто гениальна.

Гордон рассмеялся.

– Помешать нам, – проговорила пастор. Она протянула руки, выставив вперед ладони. – Как вы нам помешаете? Мы – то, чему суждено случиться. Вы можете помешать дождю? Или землетрясению?

– Да, – ответила Ниланджана. Лично она этого не делала, однако, разумеется, вся погода и все землетрясения контролируются НАСА, так что она говорила от коллективного «я» всех ученых.

– Ах вот как, – протянула пастор. – В таком случае, если вы попытаетесь нам помешать, мы вас полностью уничтожим. Мы уничтожим вас так тщательно, что исчезнут даже следы прожитой вами доселе жизни. Ваши друзья не вспомнят вас, даже когда вдохнут микроскопические пылинки, некогда бывшие вашим телом. – Она улыбнулась. – Я все-таки надеюсь, что у вас выдастся благодатный день. Да пребудет с вами Улыбающийся Бог! Пока он очень скоро и в самом деле не прибудет к вам.

– И, Дэррил, – произнесла она, поворачиваясь к нему, – мы хотим тебя поблагодарить.

– Хотим? – переспросил Гордон. Затем, окончательно обретя уверенность, воскликнул: – Хотим! Спасибо, Дэррил.

– Мы хотим поблагодарить тебя за раскрытие заговора против нашей церкви и за то, что ты привел к нам мисс Сикдар. Как приятно, что мы все с вами прояснили, мисс Сикдар. Без Дэррила нам бы это не удалось.

– А что именно он сделал? – спросила Ниланджана, глядя прямо на Дэррила.

– То, что был должен, – ответил Гордон. – Он славный парень.

– Ниланджана, послушай, – начал Дэррил. – Ты меня знаешь. Все, что я тебе говорил, – правда. Я не думал, что так получится.

Но знает ли она его? Конечно нет. Она знала то, что он показывал миру. Она знала, какие у него руки, как пахнет пот у него на шее. Но это не значило, что она его знает.

Кто-то снова положил ей руку на плечо. Усатый охранник. Ниланджана вскрикнула.

– Не переживайте, – сказала пастор. – Мы не причиним вам зла. За нас это сделает Улыбающийся Бог. Но теперь вам пора идти.

– Ниланджана, прошу тебя, поверь мне! – воскликнул Дэррил, но пастор резким жестом осадила его, и он, похоже, не смог ей воспротивиться.

Ниланджану силком подняли со стула и грубо вытолкали за дверь, потом в коридор, потом снова за дверь. Она чувствовала изменение мощности кондиционера, когда двигалась из глубины здания к окну вестибюля, потом последняя дверь – и ее опалило жаром раскаленного дня.

– Приятно провести день, – сказал охранник.

– Где Дэррил? – Если он ее не предавал, то ему могла грозить опасность. Кто знает, что они с ним сделают? Если же он ее предал, ей самой хотелось подвергнуть его опасности.

Охранник проделал странные движения с зубами, изобразив ребячью ужасающую улыбку.

– Он там, где ему должно быть. С теми, кто его любит. Вам пора идти.

Ниланджана повернулась, начав долгий путь к своей квартире. Ей уже хотелось пить, и она знала, что жажда будет усиливаться с каждой минутой, проведенной под палящим зноем.

– Мы еще увидимся, – произнес охранник.

Она тоже его увидит. Следующие несколько минут каждый раз, закрывая глаза, она видела неясные очертания его зубов под густыми, неухоженными усами, отражавшиеся на внутренней стороне ее век.

А в церкви, в одном из небольших классов, Мартин Маккафри пришел на заседание педагогического совета летнего лагеря. Участники живо обсуждали темы лагеря на следующий год (фаворитами были «Эта бренная земля», «Загробная жизнь жука» и «Котильон многоножки»). Мартин вместе с остальными съел куриный салат и написал план мероприятий, включавший набор волонтеров. Потом он отправился домой, разогрел вчерашний суп и посмотрел телевизионные новости. Ему не нравилось смотреть новости, он просто не знал, как выключить телевизор или переключить его на другую программу.

Мартин по-прежнему видел вытянутые темные фигуры по углам дома и за окнами. Они прятались за шапками теленовостей. Когда он разогревал суп, он увидел в окошке микроволновки отражение одной из них с вытянутой длинной тонкой рукой. Всякий раз при этом он вскрикивал и хватался за грудь. И всякий раз через мгновение забывал, что видел их.

Мартин ощущал сильный стресс, не понимая почему. Он пытался успокоиться, вернувшись к своему давнишнему увлечению рисунком и живописью, но фигуры постоянно появлялись в его работах. Рисунки вызывали у него беспокойство. Он их выбрасывал, испытывая отвращение к своим усилиям.

Однажды, через три года после того, как он ел куриный салат и планировал работу летнего лагеря, и через полтора года после того, как ушел из церкви, потому что она так и не помогла ему справиться с его проблемой, Мартин случайно оставил один из рисунков на столе вместо того, чтобы его выбросить. Увидев его несколько дней спустя, он нашел его менее тревожащим, возможно, даже интересным с эстетической точки зрения. Он повесил его на стену и стал рисовать еще. Рисунки начали ему нравиться, и вскоре стены его жилища украсились пейзажами и натюрмортами из чаш с фруктами, все с длинными, человекоподобными тенями на заднем плане. Но прежнего стресса он больше не ощущал. В реальной жизни он больше не видел прятавшиеся фигуры, и поскольку даже не помнил, видел ли их вообще, то не осознал произошедшие перемены. Он лишь заметил прилив энергии и радости от жизни. Он отнес эти перемены на счет физических упражнений и книг об обретении уверенности в себе, которые он читал, но их эффект оказался второстепенным. Он редко выходил из дома. В узких коридорах, увешанных жуткими рисунками, Мартин чувствовал себя счастливым, как никогда.

Глава 25

Карлос знал бы, что делать. И ему также пришлось бы признать, что внедрение в церковь стало верным шагом, каким бы ненаучным он ни был. Он отправился на повторное открытие пиццерии «Большой Рико», и Ниланджана вышла из квартиры, чтобы там с ним встретиться. Она сменила пропотевшую одежду на чистую, села в машину и включила кондиционер на полную мощность. Пытаясь выбросить из головы настойчивые мысли о том, что Дэррил ее предал, Ниланджана включила радио.

Городское радио являлось важной частью жизни Найт-Вэйла. Сесил Палмер, его постоянный ведущий и, конечно же, симпатичный муж Карлоса, служил своего рода рупором городского сообщества. Он информировал жителей, а также выражал их страхи, печали и радости, так что все могли ими поделиться. Когда Ниланджана включила радио, он как раз читал сводку новостей («Городской совет объявил о планах расширения спортивного центра, включающего секретный аварийный бункер, запасной и еще более секретный бункер, две вертолетные площадки и детскую игровую комнату. Дети не допускаются в игровую комнату, чтобы исключить блокировку путей эвакуации к бункерам или вертолетным площадкам».) вместе с ситуацией на дорогах, представлявшей собой серию сонетов о носороге, которому нравились воздушные змеи. Когда она подъезжала к торговому центру, Сесил перешел к погоде. Прогноз погоды был песней Стерджила Симпсона «Черепахи с неба», представлявшей собой ремейк канадского государственного гимна. Прогнозы погоды на радио никогда подробно не информировали о погоде, однако они суперподробно информировали о жизни.

Ниланджана вышла под редко случавшийся дневной дождь, не фигурировавший в прогнозе погоды на радио, и зашагала к огромной яме, на месте которой когда-то стояла пиццерия «Большой Рико». Оставшиеся в живых работники стояли вдоль краев ямы, трудясь под озабоченным и зорким взглядом Арни Голдблюма. Арни из сил выбивался, пытаясь сохранить наследие брата. Кроме того, люди продолжали думать, что это идеальное время, чтобы подловить почтальона, и ему раз за разом приходилось объяснять, что сегодня почты при нем нет.

Заведение теоретически открылось заново, однако ни стены, ни стойки не были восстановлены. Не закупили ни новых плит, ни прочей хозяйственной утвари. Не было ни столов, ни стульев, ни автоматов с прохладительными напитками. Лишь глубокая яма в земле, по краям которой толкались десятки людей, выставив руки так, словно держали в них тарелки. Свободную руку они подносили ко рту, жевали пустоту и говорили что-то типа «Хороша, как и раньше», «Вкуснота! Рад, что Рико вернулся» и «Ой, обжег рот, слишком быстро поедая эту восхитительную пиццу», после чего помахивали рукой у пустых разинутых ртов.

Ниланджана не могла понять, делали ли они вид, что едят пиццу, чтобы Арни стало легче, или же Арни все подстроил с друзьями, чтобы сделать заведению рекламу, или же он, возможно, выпекал невидимую пиццу. В закусочной «Лунный свет всю ночь» подавали невидимый пирог, поэтому нельзя было исключать, что Арни присоединился к сторонникам невидимой пищи. Это было популярное увлечение, поскольку не требовалось почти ничего, чтобы сделать фото для социальных сетей со своей невидимой едой домашнего приготовления. Поэтому теперь все профили заполонили изображения пустых тарелок с горделивыми подписями вроде «Домашние невидимые гиацинтовые бобы с соусом чили! Диетические, вкусные и совершенно реальные!».

– Привет, Нилс. – К ней подошел Карлос. В одной руке он держал несуществующую тарелку. Другая выгнулась так, словно в ней лежал ломтик пиццы. – Есть это куда легче, чем прежние комки сыра и соуса без теста.

– Карлос, мне надо с вами поговорить, – начала она. – Я выяснила, что церковь… Вы и вправду едите невидимую пиццу или только делаете вид?

– Понятия не имею, но давайте, подыгрывайте. Арни сейчас приходится очень нелегко.

Проходивший мимо мужчина во фланелевой рубашке хлопнул Карлоса по плечу.

– О, привет, Карлос. Пицца тут – просто вкуснотища! – воскликнул мужчина и кивнул Ниланджане: – Здрасте. Я Джон Питерс. Фермер, знаете?

– Знаю, – ответила она.

Джон Питерс был основателем движения за невидимую пищу. Он занимал незавидное положение фермера в пустыне. Это довольно обычная ситуация. Множество культур произрастают в таких уголках Калифорнии, которые без постоянного притока федеральной воды превратились бы в бесплодные пустоши. Как следует орошайте что угодно, и там в конце концов вырастет что-нибудь съедобное. Проблема Джона Питерса состояла в том, что отношения Найт-Вэйла с федеральным правительством были, мягко говоря, ненадежными, притом что город по большей части не появлялся на картах страны и не включался в переписи населения, а реальности Найт-Вэйла и остального государства, похоже, не очень-то совпадали. Это означало, что запросы Джона на строительство каналов и государственные поставки воды частенько расценивались получавшими их чиновниками как розыгрыш или ошибка. Поэтому земля у Джона оставалась сухой и невозделанной. И тут ему в голову пришла потрясающая мысль. Он объявил, что посадил «невидимую кукурузу» и пригласил знакомых горожан приехать и посмотреть на его пустые поля, где, по его словам, прекрасно всходила невидимая кукуруза. Вскоре он поставил ларек, продавая невидимую кукурузу энтузиастам-гурманам, жаждавшим попробовать новый сорт. В закусочной «Лунный свет всю ночь» начали продавать невидимые оладьи, сделанные из невидимой кукурузы, а когда они хорошо пошли, в меню добавился невидимый пирог. После этого невидимая еда распространилась повсюду. Ниланджана входила в команду, которую Карлос послал проверить заявления Джона насчет своих культур. Их заключение, нередкое в научном мире, гласило, что более глубокое расследование испортит все веселье.

– Мы встречались, – сказала Ниланджана.

– Не думаю. В любом случае я пожал бы вам руку, но сейчас она испачкана невидимым жиром от пиццы. – Джон поднял вверх совершенно чистую руку и пожал плечами. – Как вас зовут?

– Ниланджана. Мы встречались.

– Рад познакомиться, Нильджона. – Он как-то отстраненно улыбнулся и двинулся дальше, сжимая в обеих руках невидимый или воображаемый ломтик пиццы.

– Я его очень часто встречала, – сказала Ниланджана Карлосу. Может, ей стоит возобновить исследование его невидимой кукурузы?

– Иногда мне кажется, он постоянно напоминает нам, что он фермер, потому что сам об этом забывает, – произнес Карлос.

– Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Ниланджана, но тут он оглянулся, и лицо его просияло.

– Эй, Эбби, Стив, сюда!

Эбби Палмер помахала в ответ и направилась к ним вместе с мужем, Стивом Карлсбергом, и их дочерью-подростком Дженис. Эбби приходилась сестрой Сесилу, и Дженис была любимой (и единственной) племянницей Карлоса.

– Дядя Карлос! – закричала Дженис, устремившись к нему в своей коляске.

– Как моя юная ученая? – Карлос опустился на одно колено.

Дженис скорчила гримаску.

– Мне не нравится наука, – ответила она. – Я хочу стать профессиональным атлетом.

– Но ведь атлетика – это наука! – отозвался Карлос. – Все движение – это физика. А виды спорта, где используются тестовые трубки, вроде гольфа или водного поло, особенно близки к науке. Вот, у меня есть таблица.

Таблица представляла собой лист бумаги с изображением баскетбольного мяча и словами СПОРТ = НАУКА.

– Это неопровержимые данные, – сказал он. Она рассмеялась, а он улыбнулся, довольный тем, что смог вызвать у нее смех. – Слышал, в пятницу игра у вас прошла прекрасно.

– Мы разгромили «Наблюдателей за ящерицами» из Соснового Утеса. По-моему, мы сможем пробиться на первенство штата, если кто-нибудь сообразит, где оно проводится и как нам туда добраться из Найт-Вэйла. Уехать из Найт-Вэйла нелегко.

Это правда. На Ниланджану нахлынула тоска по дому и по оставшимся в Индиане родным. Она по-прежнему ездила их навещать (что случалось нечасто, потому что, опять же, уехать из Найт-Вэйла трудно). Так же трудно было объяснить суть ее работы людям, не живущим в Найт-Вэйле. Всякий раз, когда она им рассказывала, что здесь происходит, они думали, что она над ними смеется. А поскольку время в Найт-Вэйле течет абы как, она никогда не могла с уверенностью сказать, в какой период жизни она приедет. Однажды она приехала домой на праздник Дивали и обнаружила, что ее матери шесть лет, а отца нигде нет, потому что он приехал в Соединенные Штаты лишь в семнадцать лет. Она поиграла с маленькой девочкой, оказавшейся ее матерью, – девочкой, которая дорастет до профессора химии и станет главной движущей силой, внушившей ей восхищение наукой. Ниланджана вспомнила, как мать рассказывала ей об отрицательных числах, когда ей было всего шесть лет, и как она гордилась тем, что изучала математику, которая, казалось, была достоянием старшего поколения. Поэтому она принялась расспрашивать свою шестилетнюю мать об отрицательных числах и слушала, как та торопливо рассказывала ей все, что знает об этом предмете, когда они сидели на скамейке в парке под густым осенним листопадом. Потом она вернулась в Найт-Вэйл, а когда в следующий раз навестила родителей, те оказались в более-менее подходящем возрасте. Она так и не решилась спросить у матери, помнит ли она ту встречу в парке, когда ей было шесть лет.

– Тебе повезло, что у вас такая заботливая и дружная семья, – сказала Ниланджана Дженис.

– Знаю, – лучезарно улыбнулась Дженис.

– Теперь прошу прощения, мне нужно на секундочку украсть твоего дядю, потому что я должна поговорить с ним о чем-то очень важном…

– Я обожаю ее, – сказал Карлос, когда Ниланджана уводила его в сторонку. – Никогда не думаешь о семье супруга, когда ищешь подходящего человека. Особенно в чужом городе. У меня родни поблизости нет, поэтому они стали тут моей семьей. Все по-другому, когда рядом семья.

Ниланджану снова охватила тоска, но она постаралась не думать об этом.

– Я сделала то, о чем вам говорила, – начала она. – Пробралась в церковь. Потом меня поймали. Но все обошлось. Долгая история.

Оглянувшись через плечо, Карлос вытаращил глаза, что-то увидев.

– Нет, Карлос, послушайте. Я знаю, что здесь полно людей, с которыми можно поздороваться, но мне нужно с вами поговорить о том, что затевает церковь.

Карлос показал на что-то, только что им увиденное. Ниланджана вздохнула.

– Мы можем пойти поболтать с ним, как только закончим. Дайте мне всего пять минут. Улыбающийся Бог существует. Он существует, и это… – Она умолкла, услышав шипение, похожее на звук, который издает плохо настроенное радио, но от него у нее почему-то мурашки побежали по коже. Это был настоящий ужас. Она попыталась повернуться, но Карлос остановил ее.

– Ведите себя естественно. Смотрите мне в глаза, – велел он, надевая солнечные очки со стеклами-отражателями. – Не поворачивайтесь.

В каждом из стекол она увидела желтоватое искаженное отражение своего лица, а у себя за спиной – глубокую яму, окруженную людьми, застывшими в безмолвном ужасе и казавшимися в стеклах крохотными и сгорбленными. А позади них она рассмотрела ряд фигур в длинных плащах с капюшонами. Лиц не было видно.

Люди начали разбегаться. Дженис обычно сама управлялась с коляской, но Стив быстро оказался у нее за спиной и покатил коляску прочь. Эбби бросилась за ними.

Фигуры в капюшонах были в Найт-Вэйле привычным зрелищем. Они в большинстве своем собирались вокруг муниципального Собачьего парка, вход куда был воспрещен. Никто не знал, является ли Собачий парк запретной зоной из-за фигур в капюшонах, или же эти фигуры собирались там потому, что там находилась запретная зона. Несколько лет назад в Собачий парк зашла стажерка с радиостанции и долго плутала по бесконечным дорожкам, пока не оказалась в бескрайней пустыне, окружавшей одинокую гору. Из всего этого Карлос сделал вывод, что Собачий парк, как и дом, который не существует, служит входом в пустынный параллельный мир. Фигуры в капюшонах часто издавали звук, похожий на радиошум. Никто и никогда не видел их лиц. Если у кого-то хватало глупости пойти домой ночью одному, за ним часто следовали фигуры в капюшонах. Держась на расстоянии примерно в квартал, они спотыкались и шатались, как пьяные, но следовали за своей целью весьма целенаправленно. Большинство людей добирались до дома. Они запирали двери и какое-то время держались подальше от окон. А кто-то не добирался. Тех, кого хватали фигуры в капюшонах, больше никто никогда не видел, по крайней мере, из числа людей.

Джон Питерс замер, чувствуя, как ужас удерживает его на месте. Фигуры в капюшонах стали досаждать ему после «посадок» невидимой кукурузы (а может, посадок безо всяких там кавычек. Всеобщее движение за невидимую пищу обрело такой размах, что даже он не был уверен, настоящая кукуруза или нет). Вскоре после того, как он объявил о первом урожае, он обнаружил, что после заката фигуры в капюшонах слоняются по его полям. Они медленно шли по пашням, шевеля руками так, словно раздвигали кукурузные стебли. Джон перестал выходить из дома после наступления темноты и в конце концов стал бояться оставаться в темноте даже в своем доме. Он спал с включенным светом, надевая маску для сна, чтобы поддерживать нормальный цикл сна. Но тонкая полоска света там, где маска соприкасалась с носом, напоминала ему о страхе, который, в свою очередь, напоминал ему о странных фигурах, разгуливавших по полям с посевами, которых там не было, которые напоминали ему о том, что он может сеять лишь невидимые культуры, что напоминало ему о его полном фиаско в качестве фермера. Он лежал без сна, таращась в изнанку маски, пока свет вокруг носа не менял яркость и он не понимал, что настает рассвет.

Фигуры образовали круг по краям ямы. Карлос и Ниланджана ринулись вслед за толпой, выскользнув через проем в круге. Радиошум оглушительно ревел и больно бил по ушам. Фигуры в капюшонах колыхались на ветру, но тьма под ними оставалась полной и неизменной. Джон Питерс наконец-то попытался бежать, но проемов больше не осталось. Он пятился назад до тех пор, пока земля у него под ногами не осыпалась, после чего свалился вниз, в мягкую грязь, по-прежнему кишевшую червями. Выбраться из ямы было невозможно. Он остался один. Раздался режущий уши визжащий звук, похожий на кошачий вой, долгий и повторяющийся. Фигуры в капюшонах стояли плащ к плащу, так что мира за пределами ямы больше не было видно. Затем они начали яростно трястись. Все сильнее и сильнее. Джон Питерс свернулся калачиком, вжавшись в шевелившуюся под ним землю и надеясь, что в самом лучшем случае его просто убьют.

Глава 26

Джон Питерс никак не нравился Ниланджане, однако она не собиралась безучастно стоять, когда человека забирают фигуры в капюшонах. Карлос оттаскивал ее прочь, желая спасти, но она вырвалась и рванулась обратно к яме.

– Ниланджана, что вы делаете?

Хороший вопрос. В круге возле ямы проемов больше не было, так что, не дав себе времени оценить данные и выработать план, Ниланджана набросилась на одну из фигур. Завизжал фон обратной связи. Радиошум заревел в два раза сильнее. Но внутри плаща она не ощутила физического тела – он рухнул, как разделяющая комнаты занавеска, когда она врезалась в него. Спрыгнув в яму, она обхватила рукой Джона Питерса, который был всецело поглощен своим страхом, потащила его застывшее непослушное тело к краю, подсадила и с помощью поджидавшего наверху Карлоса вывела сквозь проем в круге обратно на раскаленную солнцем дорогу. Джон Питерс снова свернулся калачиком. Выпучив глаза и разинув рот, он издавал единственный звук, похожий на бесконечный прерывистый выдох.

– Мешать фигурам в капюшонах противозаконно, – раздался властный голос. Над ними, скрестив на груди руки, возвышалась Памела Уинчелл.

– Ну так арестуйте меня.

Памела прищурилась, но не двинулась с места. Джон Питерс закашлялся, возвращаясь к жизни.

– Где я? Господи, что случилось? Я фермер, на случай, если кто не знает.

У Ниланджаны не было времени слушать ни его лепетание, ни болтовню Памелы.

– Все нормально, Джон? – спросила она и, не дожидаясь ответа, обратилась к Памеле: – Нам можно ехать? – Снова не дождавшись ответа, она повернулась к своему шефу: – Где ваша машина, Карлос?

– Я приехал на автобусе.

– Стив и Эбби уже выбрались отсюда, – сказала Ниланджана. – Давайте я довезу вас до дома. – И она ушла вместе с ним.

– Спасибо, в это время дня городские автобусы просто облеплены тарантулами, – произнес Карлос, когда они шагали к ее машине. – Меня они не волнуют, но я боюсь сесть на одного из них или же случайно притащить домой, если он залезет ко мне в сумку. Бедняге хотелось всего-то добраться до дома после долгого дня, и тут он оказывается у меня в гостиной, а мы с Сесилом визжим.

– Вы боитесь тарантулов?

– О, совсем нет. Просто кричу: «Ты очаровашка!» или «Как тебя зовут, красавчик?».

Ниланджана вырулила со стоянки. Позади них Памела села в свой служебный патрульный автомобиль, лиловый и сверкающий хромом. Следуя за ними, она говорила что-то в запястье, где у нее вроде бы не было микрофона или радио. Ниланджану до сих пор поражали странности Найт-Вэйла, но она уже привыкла к тому, что за ней следят агенты правительства, поэтому воспользовалась моментом, чтобы рассказать Карлосу, что произошло с ней в церкви.

– Так что церковь верит, что это настоящая гигантская многоножка, которая однажды восстанет из-под земли и всех съест, – закончила она.

– Потрясающе. Надеюсь, что так оно и есть.

– А почему вы на это надеетесь?

– Потому что в большинстве религий божества не существуют физически или же нет доказательств их существования. Это затрудняет научное изучение этих сущностей, о которых делаются всевозможные заявления. Если эти радостные последователи поклоняются физической сущности, есть вероятность того, что мы сможем изучить их бога.

– Гигантскую многоножку.

– Многоножки чрезвычайно интересны для науки.

– А что, если мы ее сначала убьем, а потом изучим?

– Нет, – возразил Карлос необычно твердым и решительным голосом. – Никоим образом. Нам нельзя убивать живое существо просто потому, что мы его боимся, или даже из-за того, что мы хотим его изучить. Мертвое существо содержит меньше данных, чем живое, даже если эти данные легче получить. Во-первых, нам даже не известно, как оно живет. Оно одно или есть ему подобные?

– Будем надеяться, что нет.

– Чем оно питается?

– Согласно учению церкви – всем. Всем миром.

– Сомнительно. Как чудовище, пусть даже и большое, поглотит все в мире?

– Очень осторожно.

Карлос кивнул с серьезным видом. Он всегда с трудом понимал шутки.

– Да, это придется делать очень осторожно.

– Карлос, если это существо реально, оно поглотит весь город, прежде чем вы успеете написать страницу наблюдений. Если хотите поговорить о научной ценности, давайте побеседуем о том, что куда легче проводить исследования, если вы живы и не находитесь внутри насекомого.

– На самом деле у насекомого…

– …всего шесть ног. Вы понимаете, что я хотела сказать.

– Ниланджана, наука – это вовсе не опасность. Если только предмет изучения – опасность. Тогда он и есть наука. Фигуры в капюшонах. Эта вот многоножка. У вас появилась прямо-таки тяга к храбрости.

– Если что-то угрожает моему городу, я сделаю то, что должна.

Моему городу? А это еще откуда взялось?

– В смысле, этому городу, – поправилась она. – То есть любому городу. Забудем. Почему там оказались фигуры в капюшонах?

Карлос протянул «гм-м-м», слишком громко для маленькой машины, и погладил себя по подбородку – это означало, что он размышляет.

– Фигур в капюшонах привлекает Собачий парк, – задумчиво проговорил он, – который связан с параллельным миром. Возможно, их тянет к местам, где случились все эти происшествия, потому что ямы имеют какое-то отношение к параллельному миру.

– Нам известно, что дом, который не существует, связан с параллельным миром. Давайте посмотрим, есть ли и там фигуры в капюшонах.

Карлос скривился.

– Дом, который не существует. Вход туда стал огромной ошибкой. Я целый год провел в ловушке параллельного мира. Не знал, увижу ли снова тех, кого люблю. Мне нужно понять, что со мной произошло и может ли это произойти с кем-то из Найт-Вэйла.

– Этот дом каким-то образом связан с многоножкой, как мне кажется, и с городом, с Памелой, с церковью, со всеми, кто имеет к ней отношение, даже…

Ниланджана умолкла и посмотрела в зеркала заднего вида. Памела по-прежнему следовала за ними. За Памелой ехал черный седан с людьми из неназванного, но грозного правительственного агентства. Казалось вполне естественным, что за отдельно взятой машиной кралось несколько машин слежения. В Найт-Вэйле это было обыденным зрелищем – длинные вереницы машин, следящих друг за другом. Но за черным седаном увязался еще один автомобиль. Потрепанный белый фургон. С такого расстояния Ниланджана не смогла определить, кто находился за рулем, но на служебный транспорт фургон не походил. Что это за машина и почему она едет за ней?

– Мы могли бы зайти в этот дом? – спросила она.

– Нет! Нет, никоим образом. Я знаю, что вы открыли в себе отчаянную храбрость, но вы исчезнете в пустынном параллельном мире и, возможно, никогда не вернетесь назад. Я не могу позволить никому даже приблизиться к дому. Именно поэтому я проводил с ним эксперименты на расстоянии с использованием своего прибора. И попытаюсь их возобновить, если эти происшествия перестанут им мешать. Вчера я улучшил свой прибор, добавив к нему длинный конус из рифленого металла с маленьким красным шариком на верхушке. Когда я включаю его, вокруг него образуются видимые электрические волны, издающие звук вроде ЗЗЗЗТ.

– А для чего этот конус?

– Я только что объяснил. Вы разве меня не слушали? Я сказал, что… – Он осекся. – Нилс!

– Что?

– Что делает этот фургон?

Белый фургон обгонял черный седан и машину Памелы. Памела грозила ему кулаком, крича о наказаниях столь чудовищных, что никто даже не подумал о том, чтобы их запретить, но ее, похоже, никто не слышал. Фургон оказался рядом с Ниланджаной и посигналил ей. Карлос смотрел прямо перед собой, стараясь его не замечать. Ниланджана бросила на водителя фургона сердитый взгляд. У него были огромные знакомые усы и широченная знакомая улыбка. Охранник из церкви. Рядом с ним сидел Гордон, демонстрируя свой обычный жуткий оскал. Фургон умчался прочь, ревя и кашляя двигателем.

– Кто это был?

– Неважно, – ответила Ниланджана. Это и вправду было неважно. Пусть шпионят. Она их не боится. – Смотрите, мы почти приехали.

Она свернула в тупик и остановилась у дома, который не существует. Если смотреть прямо на него, он походил на стоявший там дом, как и все остальные дома в квартале, но в то же время его там не было.

– Что случится, если я постучу в дверь?

– Не надо, – возразил Карлос. – Ответ вам может очень не понравиться.

– Хорошо. Ладно. Мне просто нужно было самой увидеть это место.

Как могло быть, что дом, который она видела и могла пощупать, не существует? Что случилось бы, если бы кто-то попытался его купить и поселиться в нем? Все это напоминало старинную мантру агентств недвижимости «Существование. Существование. Существование».

– Вон там! – крикнула Ниланджана, показав рукой.

Фигура в капюшоне медленно шла по белой гальке, устилавшей дворик. Из машины до них донесся радиошум.

– Фигуры в капюшонах, похоже, стягиваются к входам в параллельный мир, – произнес Карлос. – Отсюда следуют две вероятности. Первое, близость параллельного мира здесь особенно сильна. Граница между мирами становится тоньше. Наша работа, направленная на понимание этого, важна как никогда. И второе…

– Второе, – подхватила Ниланджана, – яма у «Большого Рико», а следовательно, и все остальные ямы прямо связаны с параллельным миром.

– Да, – согласился он.

– Может, все так, как я и думала, – продолжила она. – Возможно, ямы появляются из-за гигантской многоножки, но она не движется под землей. Она движется из параллельного мира.

– Это очень вероятно.

Они так увлеклись разговором, что громкий стук в пассажирское окно вызвал у них в груди ошарашенное трепыхание. Это оказалась наклонившаяся над машиной Памела. Карлос опустил стекло.

– Нас о тебе предупредили, – произнесла Памела. – Нас предупредили о параллельном мире и о чудовище, которое там обитает. Словотворец оповестил нас об этом несколько недель назад. И после этих известий мы поняли, что должны сделать что угодно, лишь бы тебе помешать. Так что прими это к сведению. Мы сделаем что угодно, лишь бы тебе помешать.

Она по очереди посмотрела им в глаза, и радиошум от фигуры в капюшоне за ее спиной стал громче. Появились еще две фигуры в капюшонах, затем еще две. Все они бесшумно двигались по лужайке.

– Что угодно, – повторила Памела, затем вернулась к своей лиловой патрульной машине и уехала.

Ниланджана крепко вцепилась в руль, пытаясь следить за перемещениями фигур в капюшонах, не глядя прямо на них.

– Дэррил говорил, что всего лишь дал им брошюру, что пытался обратить их в свою веру, – тихо произнесла Ниланджана. – Но он все время был на стороне церкви.

– Очень на это похоже, – отозвался Карлос. – Извините. Я знаю, что он вам нравился.

Он не коснулся ее – он и сам не любил, когда его касались, поэтому ему не нравилось утешать людей подобным образом, – но наклонился к ней и как-то озабоченно нахмурился.

– Это неважно. – У нее все прекрасно. Дэррил, наверное, сейчас где-нибудь со Стефани, они смеются над тем, как легко он ее раскусил, и возбужденно радуются тому, что скоро призовут чудовище из параллельного мира.

– Хочу вам сказать кое-что, что еще никому не говорил, – начал Карлос. – Можно?

– Разумеется.

– Я никогда не рассказывал Сесилу всей правды о параллельном мире, потому что люблю его и не хочу, чтобы он испытал больше страданий, чем требуется. Ему пришлось год прожить без меня, и этого достаточно. Но это не все, что я перенес.

– Карлос, – тихо спросила она, встретившись с ним взглядом, – что произошло?

– С точки зрения Найт-Вэйла я пробыл в параллельном мире год. Но в том мире время движется быстрее. С моей точки зрения, прошел не год, а десять лет. Я провел десять лет без еды и питья, не старея, не существуя по-настоящему, просто ожидая в оцепенении, один, вдали от тех, кого люблю. Там, где пусто и пустынно. Десять лет.

Он вздрогнул, и Ниланджана впервые это заметила. Взгляд его был неподвижен и устремлен куда-то вдаль.

– Никто и никогда не должен пройти через то, что испытал я.

Она не нашла слов, чтобы хоть как-то его ободрить, и лишь произнесла:

– Карлос, мне так жаль.

Ниланджана заметила свет в окне на фасаде здания, прямо за фигурами в капюшонах, которые теперь казались скучающими и разодетыми сверх меры охранниками. Дом заливали солнечные лучи, но она определила, что внутри зажгли свет, потому что увидела скромную железную люстру над простым круглым деревянным обеденным столом. На столе стояла незатейливая стеклянная ваза. По задней стене промелькнула тень, а потом показалась женщина. В доме находилась женщина лет пятидесяти, одетая в простое платье с узором из цветов. Женщина взяла вазу и поставила в нее свежие цветы, потом вышла из комнаты и через несколько секунд вернулась с чашей, из которой налила в вазу воды. На мгновение выглянула в окно, словно наслаждаясь утренним солнцем. Потянулась и зевнула, но зевок так и остался у нее на лице. Челюсть ее отвисала все ниже, а руки становились длиннее. Она выглядела так, словно ее затягивало в черную дыру, и беспомощно удлинялась. Рот стал уже в половину ее тела, руки выгнулись назад, упираясь в потолок, глаза ввалились в черепную коробку. Теперь она представляла собой рот, две пустые глазницы и вывернутые руки, расползавшиеся по потолку, словно вьюны. А затем женщина растворилась целиком: рот, глазницы и руки превратились в пыль, которая упала на пол в гостиной и исчезла из поля зрения.

– Карлос, вы видели? – Ниланджана было потянулась, чтобы схватить его за плечо, затем все вспомнила и замерла. – Это все на самом деле?

Он пожал плечами.

– Это произошло в доме, который не существует, так что, полагаю, чисто формально – нет.

Глава 27

– Ученые хотят исследовать Улыбающегося Бога, – заявила пастор Мунн. – Они считают, что в гигантской многоножке есть нечто «захватывающее с научной точки зрения и абсолютно ужасающее». – Она взглянула на Дэррила, сидевшего с другой стороны стола.

Гордон, вернувшийся со своего разведывательного задания в фургоне и занявший свое обычное место, смотрел на него так же сердито.

– Как ты думаешь, это правильно? – спросила пастор Мунн.

Дэррил не был уверен, хотела ли она сказать «верно» или «оправданно».

– Мой опыт говорит, – ответил он, – что ученые считают все захватывающим с научной точки зрения. Это одно из их лучших и худших качеств. Они постоянно кричат, что вселенная есть нечто выдающееся и что свечение туманности и бульканье сломанного блендера суть части широкого спектра существующих явлений, неправдоподобных и прекрасных. – Он вздохнул. – Все это очень утомляет. Особенно когда тебя вырастили на гениальном и вдохновляющем учении о том, что Улыбающийся Бог придет, чтобы поглотить всех нас.

Пастор прищурила глаза, сохраняя свою естественную доброжелательную улыбку, но это не возымело желаемого эффекта, поскольку было скрыто ее огромной шляпой. Она сняла шляпу и снова сощурилась.

– А что думают остальные? Дэррил говорит правду? Мы можем ему доверять или же он предал свою веру?

По обе стороны от Дэррила находились Стефани и Джамиля, и каждая положила руку ему на плечо, тем самым признавая его своим.

– Никто не вложил в общее дело столько, сколько наш Словотворец, – ответила Стефани. – Никто добровольно не отработал столько часов и не выплатил столько денег, чтобы поддержать наши приходы в Венесуэле, Мексике и Двойной Мексике.

– Жаль, что вы не видели, сколько времени он посвятил тому, чтобы обучить наших миссионеров двойному испанскому, – добавила Джамиля.

– Самое сложное там – это удвоение голосовых связок, – пояснил Дэррил. – Как только это освоишь, дальше все идет гораздо легче.

– А если вы ему не верите, – вступила Стефани, – то поверьте мне. Вы знаете, что я ничего не хочу так, как стать старейшиной церкви. Я никому не позволю помешать мне достигнуть этой цели. И мне известно, что Дэррил верен церкви.

– Мм-м, – только и ответила пастор, задумчиво постукивая друг о друга кончиками пальцев.

Гордон кашлянул.

– Пастор, – начал он, – мэм, вы знаете, что я всегда с вами на сто процентов, что бы ни случилось. Но… ну, мы знаем Дэррила с малолетства. Я вел у него несколько предметов. Он какое-то время оставался у нас с женой после того, как Рамиресы… как его родители… отошли в мир иной. На моих глазах он вырос радостным и верным последователем нашего Улыбающегося Бога.

Пастор по-прежнему улыбалась нейтральной улыбкой.

– Однако если вы ему не верите, – продолжал Гордон, – я ему тоже не верю. Это точно. Но если спросить меня, только меня одного, по-моему, я бы ему поверил. Он же написал нам брошюру, клянусь зубом.

– Спасибо, Гордон, – ласково произнесла пастор, однако тон ее не намекал на дальнейший диалог. – А ты, Дэррил, сам-то ты что скажешь?

Дэррил замялся, собираясь с мыслями. Сколь блестящим он был на письме, столь же глубоко неубедительным он мог казаться в устной речи, и ему это было известно. Самые искренние его мысли временами, похоже, звучали как имеющие скрытые мотивы или произносились с несоответствующей интонацией. А сейчас ему нужно быть убедительным, как никогда. Он сделал медленный вдох и выдох.

– Для меня не существует разделения между телами в этой комнате и верой в наших сердцах и челюстях, – начал он. – Я считаю, что то, во что мы верим, и то, что мы есть, является неразделимым и единым. Всякий раз, когда я шевелю пальцем, – это молитва. Каждый раз, когда Стефани шутит, а Джамиля смеется, – это молитва. Каждая запеваемая Гордоном песня есть молитва. Каждое прикосновение, каждая мысль, каждый конфликт, даже каждое мгновение слабости – это молитва. Радостные последователи – это все, из чего состоят наши жизни. Я не мог бы отрицать свою веру, так же как не мог бы отрицать свой скелет, не мог бы оставить его, не предав каждое мгновение, проведенное мною вместе с друзьями. Я люблю находящихся здесь людей. И той же любовью – не тем же уровнем любви, но тем же единым порывом любви – я люблю радостных последователей. Я люблю Улыбающегося Бога и люблю каждого из вас. – Он посмотрел в глаза Гордону, потом пастору Мунн, коснулся лежавших у него на плече пальцев Стефани, взял свободную от дрели руку Джамили. – Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос.

Джамиля чуть провернула дрель, не в силах совладать с собой. Стефани с силой вцепилась ему в плечо. Все плакали, кроме пастора. Пастор Мунн улыбалась.

– Дэррил, – сказала она, – я знала, что ты особенный. Ты всегда по-особому относился к нашей церкви. Не многие из нашего поколения выросли с верой. Большинство из нас примкнули к радостным последователям после жизни в искушении, ереси и компьютерных стрелялок. Это вера взрастила тебя. – Она протянула руку через стол, и он принял ее. Обоим пришлось далеко тянуться, так как стол оказался очень широким.

– Улыбающийся Бог не ведает злобы. Он не разумеет непослушания. Он знает лишь голод. Он лишь поглощает. И в этом он совершенен. И у тебя вместе с единоверцами по-прежнему есть место в темном и едком чреве Улыбающегося Бога. Ты станешь там с нами един?

– Да, – ответил он. – Однозначно да, пастор.

Она улыбнулась ему. Он растянул губы, насколько это было возможно, и показал зубы. Его примеру последовали Гордон и остальные. Все они показывали друг другу зубы, демонстрируя, насколько они счастливы.

– Я хочу показать вам нечто важное, – сказала пастор Мунн. – Но сначала молитва. Пожалуйста, встаньте, склоните головы и крепко зажмурьте глаза. Гордон, ты начнешь молитву?

– Да, ээ-э, какую молитву мы…

– О Марке, – бросила она.

– Ладно. Вы слышали пастора. Глаза закрыли, головы опустили. «О, Улыбающийся Бог. Кто жаждет более тебя? Кто выходит из песка, как ты, и поглощает все, что Он видит? У кого зубы больше? Кто еще есть огромная многоножка? Никто. Только Ты, наш милостивый Улыбающийся Бог».

Когда они читали молитву, пастор дала Гордону баночку с густой черной пастой, пахнущей немного мхом и немного мочой. Никто из остальных понятия не имел, из чего сделана паста (она была изготовлена из толченых многоножек), но он помазал ею у каждого под правым ухом, очертив три пересекающихся треугольника.

– Итак, вы помазаны, да будете вы съедены, – продолжал Гордон. – Итак, вы посвящены, да будете вы поглощены. Итак, вы вместе, да пребудете вы вместе во чреве Улыбающегося Бога. Посему все мы говорим…

Все сказали:

– Аминь.

– Ну, отлично! Вместе мы посвященные, поглощенные, – сказала пастор Мунн. – Это здорово. Теперь можете сесть или как хотите. Да, вот что! Сейчас я могу показать вам книгу. Я хочу показать вам книгу. Все так быстро происходит. Это очень чудно.

При этих словах даже Гордон, похоже, насторожился. Жители Найт-Вэйла в большинстве своем неодобрительно относятся к книгам, считая, что те в лучшем случае являются пустой тратой времени, а в худшем – ловушками, расставленными Тайной полицией для выявления любопытных субъектов, дабы изъять их из общества. Кроме того, Гордон был единственным старейшиной в комнате. Ему одному полагалось видеть, какую такую увлекательную книгу пастор Мунн собирается вытащить на свет. В глубине души он ненавидел книги и боялся их, и предпочел бы, чтобы ему никогда не пришлось их читать, но если кто-то в этой комнате и заслуживал права прочесть книгу, так это он.

До начала чтения молитвы стол пастора был пуст, но теперь на нем лежал огромный том, переплетенный в никому из них не известную кожу (это была шкура многоножек). Обложку украшал затейливый узор из вбитых в кожу гвоздиков, соединенных кусочками проволоки.

– Это «Книга поглощения», – объявила пастор, с гордостью похлопывая по фолианту рукой. Несмотря на огромные размеры стола, книга, казалось, занимала очень много места. – С нею мы обратимся к нашему Богу. Это называется Призывом.

– Откуда последователи взяли эту книгу? – спросила Стефани, как всегда интересовавшаяся академической стороной вопроса. Ей не терпелось стать церковной старейшиной и получить право читать великие предания, сказания и тайны церкви. – Она всегда у нас была?

– Она была написана пророком Кевином, – ответила пастор. – Кевин был заметной фигурой в церковном предании. Когда-то он работал радиоведущим в городе под названием Пустынные Скалы, пока однажды не обнаружил старую дубовую дверь. Он вошел в эту дверь и попал в рай, где встретил Улыбающегося Бога. Вернувшись оттуда, он принес с собой послание Улыбающегося Бога, которое затем распространял в своих радиоэфирах, пока не исчез. Говорили, что он вернулся в рай, дабы пребывать там с Улыбающимся Богом: Кевин любил Улыбающегося Бога, как никто другой. И он смог наблюдать Его привычки и потому написал свою книгу. И книга эта была передана мне. В смысле, передана не так давно. Наша религия еще не старая.

– И вправду не старая, – согласилась Джамиля.

– Относительно молодая, – вторила Стефани.

– Однако мы первая религия с благодатным знанием, которое мы обрели. Это истинное объяснение всему. Люди веками искали ответы на свои вопросы, и вот ответы здесь, у нас в руках.

– Радостно, – произнес Гордон, поднимая руки и закрывая глаза.

– Столь радостно! – подхватила Стефани.

Джамиля включила дрель.

– Радостно, – сказала пастор, кладя обе руки на лежащую перед ней книгу.

Дэррил встал. Он плакал, и улыбка на его лице была шире, чем когда-либо. Он посмотрел на вышивку на стене, висевшую почему-то неровно. И повторил вдохновенное послание.

– Радостно, – произнес он, – Он поглощает!

Глава 28

Ниланджана резко села в постели, тяжело дыша и вся в поту. Ей было холодно. На улице ярко светило солнце. Она каким-то образом проспала рассвет. Ей приснился жуткий сон. Как и большинство снов, он был долгим и запоминающимся, но только в той доле мозга, которая скрывает информацию. В доле мозга, собирающей драмы и травмы, а потом прячущей их так, словно все эти пылинки способны были во что-то переродиться (она по-прежнему не помнила, как они называются), там, где они со временем могли вырасти в нечто большее и более определенное, уже не имеющее ничего общего со своей изначальной формой. В этом сне присутствовал Дэррил, но Ниланджана не могла припомнить, что он делал. Она лишь знала, что не верит ему.

Утро уже набрало силу, так что нечего было и думать о том, чтобы снова заснуть. Кошмар сильно ее дезориентировал, и его обрывки уже успели раствориться настолько, что она могла лишь заключить, что причиной его стало ее теперешнее состояние: взмокшие руки и грудь, пот на верхней губе и головная боль, которая не изводит, но от которой голова становится как пенопласт, плюс глубокое беспокойство о чем-то или о ком-то неизвестном.

Накануне вечером они с Карлосом допоздна вновь и вновь анализировали имевшуюся у них информацию. Фигуры в капюшонах тянулись к входам в параллельный мир. Они скопились у ямы на месте «Большого Рико». Значит, эта яма имела какое-то отношение к параллельному миру. Возможно, ямы возникали в результате движений гигантской всепоглощающей многоножки, которой поклонялись как Улыбающемуся Богу. Если так, то эта многоножка связана с параллельным миром. Но какова во всем этом роль города? Почему Памела все время появлялась рядом с местами катастроф? И какой мотив был у многоножки, чтобы помешать экспериментам Карлоса? На уровне мотивов наиболее вероятным казалось то, что за всеми этими происшествиями стоял город. Но каким образом к ним причастна многоножка, если вообще причастна? И так вновь и вновь, пока ночь практически не переросла в утро, хотя это больше относилось к неверным определениям, созданным людьми, нежели к каким-то изменениям в природе самой ночи.

Скорее всего, Ниланджана заснула, не выключив телевизор, который почти никогда не смотрела. У нее был телеприемник и подписка на кабельное вещание, потому что всем жителям Найт-Вэйла в обязательном порядке полагалось иметь телевизоры и платить за кабель. Хотя она и не считала себя гражданкой Найт-Вэйла, закон касался и ее. Ниланджану это устраивало, поскольку она не возражала против уплаты налогов и правительственных сборов, если на них поддерживались менее удачливые члены общества. Последние несколько лет выдались очень тяжелыми для владельцев кабельного телевидения, и сейчас они относились к беднейшей группе населения. Так что, по крайней мере, те деньги, что она платила за кабель, шли на благое дело, хоть она и редко смотрела телевизор.

Но в это утро он был включен. По шестому каналу передавали местные новости с Тимом и Тринем – одинаковыми полунасекомыми в одинаковых костюмах, как и положено соведущим. Они олицетворяли собой наиболее надежный источник новостей в Найт-Вэйле после радиошоу Сесила, бывшего душой города, и далеко опережали «Ежедневную газету Найт-Вэйла», чья редакционная политика противостояла отделению беллетристики от журналистики. Все любили Тима и Триня, поскольку, по признаниям многих горожан, «они по-настоящему говорят со мной».

И это была чистая правда. Тим и Тринь часто напрямую общались со следившими за новостями людьми. Зритель мог смотреть самый невероятный репортаж, улыбаться рассказу о приемных животных или же плакать, если новость касалась лично его. Именно в такие моменты Тим и Тринь напрямую обращались к человеку и говорили: «Все образуется, Тавин», или «Дела у тебя не слишком хороши, но только ты в состоянии изменить свою жизнь, Диана», или же «Собака – это здорово, верно, Эрл? Тебе надо завести собаку. С ней ты будешь счастлив».

Шестой канал также обладал инициированными правительством полномочиями включаться в любое время в любом доме. Иногда этим пользовались для передачи важных сообщений вроде оповещений о похищении ребенка. Иногда потому, что рейтинг канала падал и требовалась какая-нибудь «фишка». В любом случае, думала Ниланджана, вполне возможно, что она не уснула с включенным телевизором. Телевизор просто сам мог включиться на шестом канале.

– …до сих пор не найден, несмотря на все усилия Тайной полиции. – Это было первое, что Ниланджана поняла со слов Тима (а может, Триня). – Полиция не обнаружила никаких следов Ларри или даже его дома. Оба они числятся пропавшими без вести после заявления жительницы по имени Эрика, которая также заявляет, что она ангел, – сказал Тринь (или Тим).

– Ха-ха-ха. Ангелов же не существует, Тринь, – отозвался Тим.

Отлично, теперь я знаю, кто из них кто, подумала Ниланджана.

– Да, конечно, не существует, – согласился Тринь. – И полиция заключила предполагаемого ангела Эрику под стражу за незаконное заявление о своем существовании.

– Нам прямо сейчас сообщают, что Эрика сбежала из-под ареста, взлетев высоко в небо при помощи огромных, покрытых перьями крыльев. Свидетели утверждают, что слышат звуки, похожие на валторну в сочетании с детским хором.

– Люди пойдут на что угодно, чтобы защитить свои заблуждения, верно, Тим?

– Ха-ха-ха-ха, – рассмеялся Тим, хлопнув по столу человеческой рукой. Ноготь на безымянном пальце его правой руки был сантиметров восьми длиной и окрашен зелеными и черными полосками. – Ха-ха-ха-ха, – повторил Тим.

– Если вы видели Ларри Лероя на окраине города, пожалуйста, позвоните по номеру, который вы видите на экране.

В нижней части экрана появился номер телефона. Рядом с треугольным лицом Триня возникла фотография Ларри. Он улыбался, лоб у него блестел. Вспышка была слишком яркой. Улыбка казалась искусственной, как всегда, когда позируют перед объективом, с изгибом губ, появляющимся, когда группе говорят: «Так, все сказали “сломанные ноги”» и все повторяют «Сломанные ноги», что каким-то образом должно вызвать естественную счастливую улыбку.

Ниланджана посмотрела на стоявшую на книжной полке диораму, которую нашла в пустыне на том месте, где стоял дом Ларри. Четкие детали лица Дороти, тонкая текстура алюминиевых бортов ее боевого дирижабля, огонь там, где некогда простирался Канзас. Ниланджана почти могла разглядеть отдельные дома, детей и собак на лужайках. Ларри виртуозно владел цветовыми переходами: в невидимом заходящем солнце яркий желтый и оранжевый перетекали в светло-коричневый и розовато-лиловый с длинными тенями.

В своем искусстве он передавал жизнь. Журналистам и ораторам нужен язык, чтобы выразить свое понимание жизни. Ниланджане и другим ученым – числа, чтобы собирать данные и формировать структуру вселенной. Создавая свои миры, Ларри полагался на цвета, штрихи и умелые руки. Ни один историк или писатель не смог бы и на тысяче страниц описать словами сюжет столь богатый, как тот, что Ларри передал диорамой в коробке из-под обуви. Каждая из них – шедевр, подумала Ниланджана. Она уже плакала. Это было нормально. Ее просто вымотал кошмар, который она не могла вспомнить.

Она прониклась сочувствием к Ларри. Она его не знала. Его никто не знал. Он создавал удивительные произведения искусства, но они не попали ни в один музей, ни в один журнал. Детей у него не было, и жил он настолько далеко от города, насколько было возможно, чтобы тем не менее оставаться в Найт-Вэйле. Он мог так много дать миру, но никто не знал, в чем заключалось это «так много». Только своей смертью – будучи съеденным многоножкой или убитым Городским советом – он мог показать всем, что он создал. Не осталось ни тела, ни развалин дома, лишь яма на том месте, где все это было погребено.

И диорама, застывшая и глубоко личная, в ее доме. Единственное сохранившееся свидетельство его таланта.

Ниланджана дала себе слово, что, когда все это закончится, она сделает все для того, чтобы Найт-Вэйл узнал, кем был Ларри Лерой и что он создал.

– Обещаю, Ларри, – сказала Ниланджана диораме.

– Что вы обещаете? – спросил Тим с телеэкрана.

– В смысле?

– Тим хочет знать, что вы обещаете, Ниланджана. Вы сейчас говорили с диорамой?

– Что? Нет. Я…

– Прекрасная диорама. Это вы ее сделали? – поинтересовался Тим.

– Нет. – Ниланджане не хотелось, чтобы они узнали, что она была в пустыне и копалась в вещах Ларри. Яма, в конце концов, была местом преступления. – То есть да.

– Эй, а что вы делаете с Дэррилом?

– Да, как у вас дела? – спросил Тим, забыв о диораме. – Вы просто классная пара!

И тут рядом с лицом Тима появилась фотография, изображающая парочку в солнечных очках, выходящую из подъезда Ниланджаны.

– Эй! Я не публичная фигура! Вы не имеете права показывать такие фото!

– Похоже на запретную любовь, Тим, – улыбнулся Тринь (но было ли это улыбкой?). – Двое юных влюбленных, одна – рациональный ученый, другой – член одной из самых радикальных церквей в Найт-Вэйле.

– Прямо-таки парочка отверженных, – добавил Тим, нежно поглаживая длинным ногтем левую руку Триня. Тот никак не отреагировал.

Сейчас Ниланджане не хотелось говорить о Дэрриле. Даже в самом лучшем настроении она старалась думать о нем лишь как о средстве достижения цели – чтобы узнать, что затевает церковь. Но куда чаще она думала о нем как об ошибке. А по большей части вообще о нем не думала.

– Да, Тим. Закругляемся. Последние новости. Памела Уинчелл, городской директор чрезвычайных пресс-конференций (на экране появилось ее фото), проводит чрезвычайную пресс-конференцию в связи с огромной бездонной ямой, которая несколько мгновений назад образовалась в полу спортивного зала средней школы Найт-Вэйла.

– Что? – вскочила на ноги Ниланджана.

– Да. Памела совершенно вне себя оттого, что возникла чрезвычайная ситуация, в связи с которой можно провести пресс-конференцию. Большинство ее пресс-конференций относились к экзистенциальным чрезвычайным ситуациям – преувеличенным представлениям, менее специфичным по отноше…

– Нет, спортзал! Что случилось в спортзале?

– Дойдем и до него. Не перебивайте. К тому же мы вас видим, Ниланджана. Может, штаны наденете? – произнес Тим.

Она пошарила в поисках одеяла.

– Ой, да я шучу, – рассмеялся Тим. – Но все же, пожалуйста, наденьте штаны.

– Сегодня утром во время тренировки по баскетболу исчез пол в спортзале средней школы Найт-Вэйла. Вместе с ним исчезли несколько учащихся и преподавателей.

Дженис была членом школьной баскетбольной команды колясочников, а также менеджером по оборудованию и тренером университетской команды. А вдруг она пострадала или оказалась среди пропавших? И Карлос. Карлос сейчас наверняка сам не свой. А если он еще ничего не знает? Ей нужно ехать. Она пошарила в поисках одежды, бормоча: «Черт, черт, черт».

– Успокойтесь, Нилс.

– Не надо просить меня успокоиться. И не называйте меня Нилс, Тимми, – рявкнула Ниланджана.

– Нет, это я Тим, – поправил ее другой ведущий.

На экране появился ученик школы, у которого брали интервью. Титр сообщал, что это был «Мисти Альваредо, десятиклассник».

– Я играл в оркестре и почувствовал под ногами какое-то дрожание. Я подумал, как это здорово, потому что решил, что наконец-то правильно нажал на все клапаны на своем баритон-саксофоне. Мне показалось, будто мне открылась какая-то великая тайна, возможно, разверзся небесный свод, показав лик, и этот лик заговорил, и великие истины в голосе его поколебали землю, прямо как мне говорила наша старая учительница музыки. Все это должно было случиться, когда я наконец научусь играть на саксофоне. Но дрожание было чем-то совсем другим. Оно разрушило пол в спортзале, – закончил Мисти. – Так что я, похоже, не в том порядке давил на клапаны. Я не знаю, как играть на духовых инструментах.

– А ты знал кого-нибудь из тех, кто занимался в спортзале, когда это случилось? – спросил репортер за кадром.

– Что? В спортивной секции? Нет. Наверное, нет. А баскетбол – это спорт?

– Да, спорт, – ответил репортер. – Там тренировались баскетболисты.

– Тогда да. – Лицо Мисти не изменилось.

Ниланджана натянула штаны и схватила ключи.

– Черт! Черт! Черт! – повторяла она.

– Да, Тринь, жуткое происшествие. Просто трагедия, – произнес Тим.

– Да, вне всякого сомнения. Дети – это наше будущее, в конце концов. Шумное и непослушное будущее, полное необоснованной самоуверенности и глупого невежества. Дети – это совершенно неразумное будущее.

– Да.

– Черт! – Ниланджана попыталась дозвониться до Карлоса. Она натягивала блузку, прижав телефон к уху.

– Карлос, вы смотрите новости? – произнесла она в голосовую почту.

– Мы уже сообщили Карлосу, Ниланджана. Почему бы нам не сообщить Карлосу?

Ниланджана не видела, кто именно это сказал. Она была уже в дверях.

– Карлос, я еду в школу. Пожалуйста, перезвоните. Сообщите, что с Дженис все в порядке. Искренне сожалею.

Она захлопнула за собой входную дверь, забыв ее закрыть и даже не удосужившись застегнуть ремень брюк. Она бежала, а у нее за спиной, словно боевые знамена, развевались сумочка, волосы, шнурки и застежка от ремня. Сердце бухало в ушах, и она почувствовала, как на верхней губе выступил пот, словно прохладные усы.

В ее доме Тим произнес из телевизора:

– Для более полной информации заслушаем нашего спортивного обозревателя Эмму. Эмма? Как зияющая яма посреди тренировочной площадки и потеря почти всех игроков отразится на шансах нашей команды попасть в плей-офф?

Глава 29

Почти весь пол в спортзале исчез, образовав глубокую яму. Уцелели лишь трибуны с разбросанными по ним учениками. Двое школьников сидели, обнявшись, с опухшими от слез лицами. Они обхватили друг друга за плечи и молча раскачивались, опустив головы. Другая группа ребят разбирала обломки, куски досок и осколки баскетбольного щита. Несколько сотрудников Тайной полиции поодиночке проводили опросы для составления полного отчета. Они задавали ученикам вопросы вроде «Вы ведь ничего не видели, верно?», «Вы ведь не слишком-то заслуживаете доверия, так?». Еще трое учеников помогали чинить сломанное кресло-коляску.

Сломанная коляска. Дженис, подумала Ниланджана. Лицо ее вспыхнуло, глаза вдруг закололо, и она невольно потерла грудь, пытаясь выровнять дыхание. Дженис, снова подумала она, обводя взглядом зал. Взгляд ее упал на Карлоса, стоявшего у входа в компании Сесила, Стива и Эбби. Стив обнимал Карлоса за плечи огромной лапищей. Сесил обвивал рукой талию Карлоса, стараясь спихнуть руку Стива. Ниланджана изо всех сил поспешила к ним, пробираясь по трибунам.

– Дженис? – произнесла она, дойдя до них.

Карлос, слишком взволнованный, чтобы говорить, лишь широко раскрыл рот, ничего не сказав, и Ниланджана почувствовала, как у нее екнуло сердце. К счастью, Эбби, подходившая к жизни донельзя практично и не позволявшая себе поддаться переживаниям, пока через несколько часов не окажется одна в душе, показала на площадку для гандбола. Дженис сидела там, молча уставившись в тренировочную стенку.

– Она в порядке, – сказала Эбби. – По крайней мере, физически. При обрушении сломалась ее коляска, но ребята уже ее чинят.

– Я очень рада, – ответила Ниланджана, понимая, что ее слова звучат чудовищно банально, но не зная, как еще выразить то, что она действительно чертовски рада.

– Мы тоже, – согласился Стив, прекрасно понимая, что она имеет в виду.

Закончив с первоочередным делом, Ниланджана огляделась вокруг в поисках новой информации. Среди плачущих учеников и родителей и поднимавшегося со дна ямы песка она заметила птицу киви. Она присмотрелась повнимательнее. Птица не шевелилась, а просто разглядывала всех в спортзале. Ниланджана подошла поближе, чтобы рассмотреть ее. Вряд ли она видела птицу киви, поскольку они не водятся в Найт-Вэйле и вообще в Америке. Но она видела именно эту птицу.

Птица повернулась и посмотрела на нее.

– Привет, – сказала птица. – Это Джош. Из пиццерии.

– Джош! Извини, я не… просто в последний раз ты выглядел по-другому.

– В последнее время я пытаюсь побыть птицей. Не знаю, что получится.

– Классно выглядишь.

Выглядел он и вправду классно. Птицы вообще классно выглядят.

– Может быть. – Похоже, ее комплимент его не убедил, хотя он был очень доволен, что получил его.

– У тебя все нормально? – Ниланджана присела рядом с ним.

– По-моему, да. В смысле, физически. Команда разминалась. Кое-кто из игроков еще оставался в раздевалке. Я сидел на трибуне и смотрел. Там играет мой бойфренд, но он еще не успел выйти на площадку. Если бы вышел… не знаю. Вон он там, пытается починить коляску нашей подруги. Эй, Грант!

Один из ребят, возившихся с креслом-коляской, поднял голову и посмотрел на трибуны. Он вглядывался в них, но никак не мог увидеть Джоша. Джош же неподвижно стоял на месте.

– Ах ты, черт, – буркнул он. – У меня же нет видимых крыльев. Он не замечает, как я ему машу. К тому же, когда мы утром приехали в школу, я был бурым медведем.

Ниланджана помахала Гранту и показала на Джоша. Грант, похоже, все понял и слабо улыбнулся, но затем улыбка снова уступила место выражению недоумения.

– Что произошло с полом, Джош?

– Я почувствовал, как здание затряслось, а пол стал горячим. Даже обжигающим. Я сидел на трибуне, но жар доходил и туда. Я ничего не сказал, подумав, что мне это просто кажется, но потом взглянул на ребят на площадке – все они смотрели на пол, отчаянно дрыгая руками и ногами. Я запаниковал. Не смог вовремя среагировать. А ведь мог бы спасти людей.

– Джош, это естественно – не знать, что делать в такие моменты. Не кори себя.

– Однако Дженис Палмер среагировала вовремя. Она стала кричать игрокам, чтобы они бежали на трибуны. Она была типа командиром. Выводила всех, кого можно, с площадки. А потом весь пол исчез. Дженис оказалась на самом краю. Я был уверен, что она упадет. А Майкл Шумейкер – вон тот, высокий, по центру играет – протянул руку, она за нее ухватилась и выбралась на трибуну. Майкл сейчас с Грантом чинит ей коляску.

– Ты видел какое-нибудь движение или что-то еще, когда образовалась дыра?

– Движение?

– Вроде животного, или машины, или еще чего-то под землей, что могло, двигаясь, образовать яму?

Джош задумчиво пощелкал клювом.

– Нет, по-моему, нет. Хотя… все произошло так быстро. Я услышал звук, а потом пол исчез.

– Какой звук? Что ты услышал?

– Похоже на…

– Джош! – раздался голос снизу. Заплаканная женщина лет тридцати с небольшим неслась прямо на них по третьему ряду трибун. – О, господи, все в порядке! Джош, Джош, иди сюда!

– Мам! – запротестовал Джош, когда она подхватила его и, крепко прижав к груди и шее, стала гладить по головке. – Мам, – бурчал он.

– Прости. Не надо бы тебя хватать, когда ты в таком маленьком физическом теле. Просто материнский инстинкт и все такое.

– Я не ребенок. – Джош явно смутился из-за того, что все происходит на глазах у взрослого человека, с которым он только что вел взрослый разговор.

– Уже два раза, Джош. Ты уже два раза мог погибнуть в этих ямах, – сказала женщина и повернулась к Ниланджане: – Привет, я Диана Крейтон.

– Ниланджана Сикдар. Я ученый. Исследую причины образования подобных ям. Я расспрашивала Джоша о том, что здесь произошло.

– Я вас знаю. Вы из лаборатории Карлоса? Похоже, нам обеим сегодня повезло. Спасибо, что составили компанию моему сыну. – Диана снова обняла сына, целуя его маленькую, покрытую перьями головку. – Я знаю, я говорила, что тебе нельзя отращивать крылья и летать без сопровождения взрослых, но если вдруг возникнет еще одна такая яма, ты можешь отрастить самые большие крылья и улететь подальше.

– Ладно, мам. Можешь меня опустить?

– Обещаешь? – Диана опустила его.

– Мам! – взмолился Джош.

В этот момент в дверь спортзала влетела Джеки Фиерро и тоже бросилась его обнимать.

– Ты в порядке, парень! – говорила она. – Прости, что я так долго. Сестра из меня никакая. Я возила Лауру по ее делам, потому что несколько дней назад я ее обидела. Господи, как же я рада, что твоя пернатая задница цела и невредима.

Ниланджана почувствовала, что лучше оставить их одних. Тем более что на асфальте возникла какая-то суматоха.

Памела Уинчелл взошла на высокий подиум, чтобы вести пресс-конференцию. Ниланджана, как почти все остальные, подошла поближе, чтобы послушать ее речь. Мелькнуло несколько фотовспышек.

– Пожалуйста, никаких фотографий, – велела Памела. Вспышки прекратились. Она нахмурилась.

– Это неправильно. Что-то идет не так. Обычно, когда я выхожу на трибуну, бывает много ярких вспышек и щелчков, но теперь я их не вижу и не слышу.

Ее помощница, женщина по имени Триш Хидж, громко прошептала:

– Вы сказали им, чтобы не фотографировали. Эти вспышки и щелчки – для фотографий.

– А, понимаю, – сказала Памела в микрофон. – Никаких фотографий, но прошу вас сделать так, чтобы ваши камеры щелкали и вспыхивали. Мне это нужно для работы. Но никаких фотографий.

Прошло несколько секунд, пока находившиеся в группе фотографы пытались сообразить, как все это проделать с камерами, не делая снимков. Затем пресс-конференция продолжилась.

– Здравствуйте, жители Найт-Вэйла. Здравствуйте, жители земли. Здравствуйте, призрачные жители небес, ада и чистилищ. Здравствуйте, звездные боги ночного неба, скрытого ясным голубым небом и ярким желтым солнцем. Я созвала эту пресс-конференцию для того, чтобы… – Она умолкла. – Почему небо голубое, хотя солнце желтое? Разве небо не должно тоже быть желтым? – В ее голосе звучало сильное разочарование и досада. – Это бессмысленно. Триш! Триш! Разузнайте, почему это так, и назад ко мне. Прервите все, что бы я ни делала, и расскажите. Неважно, веду ли я пресс-конференцию, сплю или умираю.

Прошу прощения за отступление. На чем я остановилась? Правильно. Я оставалась дома, потом села в машину. И сразу оказалась у школы. Я до сих пор у школы. Помогает! Знаете, что я сделала? Я изучила историю, чтобы больше узнать о настоящем. Как говорится, «те, кто не научился понимать историю, обречены, как и те, кто ее понимает». Это слова Эммы Гольдман. А уж Эмма Гольдман знала, что говорила, ибо она, в конце концов, умерла, а мы до сих пор не знаем, какое она имеет отношение к сегодняшней трагедии.

Шериф Сэм и его Тайная полиция прекрасно справляются с расследованием этой катастрофы. Они кричали в яму, и, полагаю, Сэм пытался стрелять в яму. Мэр и ее сотрудники тоже прекрасно справляются со своими заданиями. Все прекрасно справляются со своими заданиями. Может быть, и вы тоже. Я не изучила вас так, как, возможно, и надо бы.

Триш снова взобралась на подиум и что-то прошептала.

– Мне говорят, пора отвечать на вопросы, – вздохнула Памела. – Что ж, задавайте вопросы.

Один из репортеров спросил:

– Что послужило причиной обрушения пола в спортзале?

– Откуда я знаю? Следующий вопрос.

– Кто-нибудь из свидетелей происшествия описал случившееся?

– Уверена, что да. Если бы вы стали частью чего-то подобного, разве вам не захотелось бы это описать?

– Что город планирует делать дальше?

– Не могу говорить за город, но я надеюсь наконец-то прочитать трилогию Лю Цысиня «Воспоминания о прошлом Земли».

– Говорить за город – это ведь ваша работа.

– Вопросы больше не принимаются.

Памела заметила в толпе Ниланджану и, некоторое время побуравив ее взглядом, подала ей знак. Жест походил на имитацию движения ножниц, затем последовало покачивание головой, а потом попытка коснуться шеи языком (что легко ей удавалось). Ниланджана явно стушевалась, поэтому Памела прокричала через головы собравшихся:

– Встретимся в менее оживленной части школьного двора, где я смогу поговорить с вами наедине.

– Что вы наделали? – строго спросила Памела, когда они остались одни. Она бесцеремонно вторглась в личное пространство Ниланджаны, держа палец всего в нескольких сантиметрах от нее, словно вот-вот ткнет ее в грудь, но палец замер на месте.

– Что я наделала? Это что вы наделали? – Ниланджана наставила на нее палец в ответном движении. Ее уже почти достал этот город и почти все его жители. – Вы пытаетесь помешать Карлосу проводить эксперименты, но стоит ли оно того?

– Конечно же, мы пытаемся помешать Карлосу. Пресечь его беспрестанные попытки не дать этому существу проникнуть в Найт-Вэйл.

– Многоножке?

– Я не знаю ваших мудреных научных слов. Тому, о чем нас предупреждал Словотворец.

– Дэррил?

– Вы только что сказали, что это многоножка.

– Нет, Дэррил – это Словотворец.

– Ах да, верно, – Памела хлопнула себя по лбу. Сильно. Над ухом у нее выступила капелька крови. – Словотворца куда легче запомнить. Дэррил – какое-то дебильное имя. Дебил Дэррил. Ага. Аллитерация. Пойдет. Дебил Дэррил! – Она снова хлопнула себя по лбу. Теперь тоненькая струйка крови потекла с шеи в вырез блузки.

– Вы сказали, что он вас о нас предупредил. Что вам сказал Дэррил?

– Ничего он нам не говорил. Ему не надо было говорить. Мы сами истолковали его предупреждение. Он думал, что явился для того, чтобы обратить нас в свою веру. Дал нам брошюру с описанием Улыбающегося Бога. Но ведь Городской совет сам состоит из чудовищ параллельного мира, так что его члены узнают монстра, когда его описывают. Из брошюры совет понял, что в пустынном параллельном мире обитает ужасное существо, поэтому никто не должен соваться в те места или вообще делать что-то, что позволит этому существу войти в наш мир. Как вы его называете?

Дэррил?

– Многоножка. Дэррил – это человек.

– Да все равно. Оставьте это существо в покое. И оставьте в покое параллельный мир.

Ниланджане понадобилось несколько секунд, чтобы перестроить свою гипотезу с учетом этих новых данных.

– Погодите. Значит, вы пытаетесь помешать этому существу навредить Найт-Вэйлу? Значит, ни одна из ям не есть результат ваших действий?

– Конечно же нет, – ответила Памела. – Мы пытаемся помешать этому гигантскому… как вы его называете… проникнуть в этот мир. Вы думаете, мне нравится смотреть, как чудовище поедает детей? Вы вообще за кого меня принимаете?

– Не знаю, – призналась Ниланджана. – Сама не знаю, что вы за человек такой.

– Ужасно, что вы подумали, будто я решусь на такое. – Памела, казалось, была искренне уязвлена.

– Но тогда мы с вами по одну сторону баррикад. Мы обе пытаемся помешать этому существу.

– Позвольте вашему правительству заняться этим, – сказала Памела.

– Вы занимаетесь этим уже две недели, а люди продолжают гибнуть. И погибают они от того, как именно вы этим занимаетесь.

Лицо у Памелы перекосилось, но она попыталась взять себя в руки.

– Вы безжалостный человек, – только и смогла она произнести после глубокого осторожного вздоха и зашагала прочь.

Что за странная женщина, подумала Ниланджана. К тому же, еще подумала она, если город также пытается не допустить происшествий, тогда остается одна сторона, с наибольшей вероятностью заинтересованная в продолжении трагедий. Церковь и ее жуткое насекомое мало-помалу поглощают Найт-Вэйл. Настало время с этим покончить, и с ними тоже.

Она вернулась в спортзал, чтобы проверить, как там Карлос. Но Карлос приник к груди Сесила, и казалось, что они были одни в целом свете. Ниланджана оставила их.

Карлос очень чувствительно относился к прикосновениям. Он выносил их только в определенных местах. И на определенное время. Иногда ему было приятно, когда Сесил гладил ему уши. А на следующий день ощущение, что кто-то трогает его уши, становилось невыносимым. Он не мог предсказать свои же реакции. В этот момент он знал лишь, что ему хочется погрузиться в волосы, кожу и запах, являвшие собой грудь Сесила. Он уткнулся в него лицом и вдохнул его запах. От Сесила пахло домом.

– Этому надо положить конец, – бормотал Карлос. – Дженис чуть не погибла. Чуть не погибла.

Сесил положил руку на голову Карлосу, пытаясь успокоить испуганного мужа. Глаза у него были закрыты, а голос звучал спокойно. Он успокаивал и ободрял.

– Дженис сильная, – говорил Сесил. – Сильнее нас. Она выкарабкается. А твоя наука уже много раз спасала Найт-Вэйл. Ты найдешь решение.

– Как бы там ни было, – ответил Карлос, – я позволил одержать верх чему-то, что пытается отвлечь меня и мне помешать. С этой секунды ничто меня не остановит. Я не подведу Дженис. И тебя не подведу.

Сесил нежно приподнял лицо Карлоса.

– Мы верим в тебя, – сказал он и поцеловал его в левую щеку. – Мы любим тебя. – И поцеловал в правую щеку. – Я люблю тебя. – И поцеловал в губы.

Впервые за несколько недель Карлос забыл о работе, о своих заботах и своем мире. Его вселенной стал поцелуй, и он тщательно исследовал эту вселенную.

Глава 30

По пути от школы домой Ниланджана проехала мимо белого фургона, припаркованного за несколько зданий от ее дома. Он принадлежал радостным последователям. Когда она поравнялась с ним, в фургоне завели мотор, и он пристроился за ней.

«Черт подери, – подумала она. – Только не сейчас».

Она свернула на стоянку у супермаркета («Жизнь – это галлюцинация. Купите авторучки. Кому какое дело?»). Фургон повернул за ней. Она двинулась ко входу, словно собираясь поставить там машину, но затем быстро развернулась и снова понеслась к улице. Фургон медленно и неуклюже двинулся за ней. Но она не собиралась отрываться от фургона. Совсем наоборот.

Ниланджана разогналась и поехала в сторону въезда на парковку, но, прежде чем выскочить на полосу движения, резко затормозила и вывернула руль. Машину занесло вбок, перекрывая дорогу фургону. Фургон остановился. Похоже, его водитель не знал, что делать дальше. Другого выезда на улицу не было, и выбраться туда фургон не мог. К тому же Ниланджана вела себя не как нормальный человек, которого преследует фургон без надписей. Она развернула машину в его сторону и нажала на педаль газа. Фургон дал задний ход. Машина на улице, пытавшаяся свернуть на стоянку, сердито засигналила. Ниланджана сделала в ее сторону жест, прямо указывавший на то, что чужие заботы ее не волнуют, потом отпустила тормоз и продолжила движение за сдававшим назад фургоном.

Парковка была обнесена высоким бордюром, между нею и окружавшими ее газонами стояли широкие вазоны для цветов. Там фургон тоже проехать не мог. Поэтому водитель включил переднюю передачу и повернул к супермаркету. На какое-то мгновение Ниланджане показалось, что фургон вот-вот врежется в стеклянные входные двери, но в последнюю секунду он резко свернул влево. Она видела, как он выворачивает к дорожке у заднего входа, ведущей к погрузочной площадке.

Вместо того, чтобы продолжить погоню, она решила перекрыть им выезд, бросила машину и вбежала в магазин. Как только двери супермаркета распахнулись, она оказалась в искусственной кондиционированной зиме торгового зала. Лучшие капиталистические психологи проложили в нем извилистые тропы, увлекающие покупателя в лабиринты из продуктов, чтобы перекрыть ему доступ к кассе. Но у Ниланджаны не было времени. Переворачивая полки, она побежала напрямик к заднему выходу.

– Эй! – закричал Хэнк, разумное облачко тумана, который в тот день был менеджером торгового зала. – Так не положено!

Но Ниланджана уже вырвалась в широкий проход, ринулась к задней стене и распахнула дверь в служебные помещения.

– Вам туда нельзя! – Хэнк плыл за ней. – И вам нужно переставить машину.

Ответом ему стал грохот закрывшейся двери служебного входа.

– Ненавижу эту контору, – пробормотал Хэнк, посылая волны дымки, чтобы навести порядок на полках, на которые натыкалась Ниланджана. – Надо найти такую работу, где не придется иметь дело с людьми.

Ниланджана успела к погрузочной площадке раньше фургона. За магазином тянулась низенькая стена из бетонных блоков. Перепрыгнув ее, она оказалась в кустах, тут же выскочила на асфальтовую дорожку, упала, больно ударилась плечом, но поднялась на ноги и побежала. Фургону удалось объехать здание – она увидела его за мусорными баками.

Ниланджана не очень дружила с физкультурой. К тому же она не позавтракала и не выспалась и теперь чувствовала, как мышцы ног дрожат от нагрузки, недостатка питания и перенапряжения.

Невдалеке виднелась полоска молоденьких деревьев, которые фургон мог легко поломать и таким образом оказаться в пригородном районе за магазином. Анализируя ситуацию, Ниланджана отметала одну возможность за другой, пока у нее не остался один-единственный выход. Она выбежала на дорогу прямо перед фургоном и остановилась. Она ощутила его огромные размеры и скорость. Ее обдало ветерком, который в других обстоятельствах показался бы ей приятным, но сейчас всего лишь указывал на перемещения воздуха от большого быстро движущегося объекта.

Она закрыла глаза. Колотившееся сердце и прерывистое дыхание задавали ритм. Она ощущала пульс страха и наползавшей усталости. Они не остановятся. Они не остановятся. Раздался визг. Фургон резко затормозил в паре метров от нее.

Ниланджана глотнула воздуха, пытаясь прийти в себя после отчаянной погони. Церковь хочет до нее добраться? Так вот же она.

Она схватилась за ручку двери фургона и резко ее распахнула. Сидевшие внутри люди отшатнулись. Она узнала их – по своему последнему визиту в церковь. Стефани. И вон та, с дрелью, – Джамиля. И, конечно же…

– Привет, – произнес Дэррил. – По-моему, нам надо поговорить.

Глава 31

Вот оно как. Стала ясна истинная причина привязанности к ней Дэррила. Наверное, охранник из церкви ждет где-то поблизости. И пастор со своим горластым подручным.

Но никто не стал набрасывать ей на голову мешок и угрожать положить конец ее научным изысканиям, связанным с церковью. Вместо этого Дэррил показал ей то, что держал в руках. Огромную книгу, переплетенную, как она могла оценить, бросив на нее быстрый взгляд ученого, в шкуру многоножки.

– Мы можем поговорить где-нибудь в укромном месте? – спросил Дэррил.

– В домах так же много микрофонов прослушки, как и на улицах, – ответила Ниланджана, процитировав известную строчку из «Трамвая “Желание”».

– Нас беспокоят вовсе не правительственные микрофоны, – возразила Стефани с водительского места.

– Садитесь, – сказала Джамиля. – Поедем к вам в лабораторию.

Наверняка ловушка. Или, во всяком случае, мысль не из лучших.

– Ниланджана, – спокойным голосом начал Дэррил, – когда пастор в первый раз застала меня за обследованием церкви, я отправился к Стефани и Джамиле и попросил их помочь мне с одной проблемой. Я считал, что если существует вероятность того, что кто-то из лидеров церкви делает что-то плохое, мы, как члены церкви, должны приложить все усилия, чтобы выяснить это. Но один я никак не смог бы этого сделать, не рискуя оказаться отступником и еретиком. Я обо всем рассказал Стефани и Джамиле, доверившись им как друзьям и как единоверцам.

– И что из этого вышло?

– Все мы с подозрением отнеслись к твоим обвинениям, но нам хотелось в них разобраться. Мне – потому что я тебе верю. Стефани и Джамиле – потому что они верят мне. Когда ты пробралась на службу, я послал им сообщения и поставил их в известность. Они сделали все, что смогли, чтобы прикрыть тебя, и задержали остальных собравшихся, когда ты якобы заперлась в туалете. Теперь я прошу тебя мне поверить. Мы можем поехать к тебе в лабораторию и там поговорить?

Ниланджана открыла рот. Потом закрыла рот. И села в фургон.

– Помнишь записи о Призыве, которые мы нашли в офисе? – спросил Дэррил. – Это «Книга поглощения», которая в них упоминается. Этой книгой церковь хочет воспользоваться, чтобы призвать Улыбающегося Бога в этот мир.

Дэррил не спускал с Ниланджаны взгляда, ожидая ее реакции.

– Сворачивайте вправо, на Гэллоуэй, – только и ответила она. – До лаборатории несколько кварталов, она находится в научном районе, рядом с тем местом, где раньше стоял «Большой Рико».

Когда они въехали в проулок за лабораторией, Ниланджана сказала:

– Все внутрь. Живо. А там объяснитесь.

Они рванулись вперед, захлопнув за собой дверь и окружив стол, на который Дэррил положил книгу – так осторожно, словно она вот-вот взорвется. Ниланджане это показалось разумным, поскольку она знала, что большинство книг опасно из-за содержащейся в них опасной информации, а остальные книги опасны оттого, что они и в самом деле взрываются.

– Спасибо, что веришь нам, – произнес Дэррил.

– Я всего лишь впустила вас внутрь, – заметила она, знаком подозвала Марка и Луизу и торопливо всех познакомила.

В подобной ситуации ей не хотелось оставаться в меньшинстве, и если Дэррил пользовался поддержкой друзей, наверное, настало время посвятить во все и других ученых помимо Карлоса.

– Мы знаем, что делает церковь, – сказал Дэррил. – И мы это не поддерживаем. Это наша религия, и для нас она значит все. Мы не хотим, чтобы подобные разрушения творились нашим именем просто потому, что некоторые люди в иерархии неверно понимают то, как нужно поклоняться Улыбающемуся Богу.

– Я посвятила церкви всю свою жизнь, – добавила Стефани. – А теперь они хотят, чтобы нас поглотили.

– Мы хотим помочь вам остановить их, чтобы мы смогли вернуть себе веру, – отозвалась Джамиля.

– Мы хотим поклоняться Улыбающемуся Богу в мире и с миром, – заключил Дэррил, – и именно поэтому принесли вам это.

Ниланджана внимательно посмотрела на обложку книги. Она была покрыта изящным узором из гвоздиков, соединенных проволокой. Почти все нити, расходившиеся в разные стороны, были серебряные, но в них вплеталась золотая проволока. Она образовывала серию пересекавшихся треугольников. Рядом с пересекающимися треугольниками помещался один-единственный золотой гвоздик. Узор был ей знаком, но она не могла припомнить, где именно она его видела.

– А из чего сделана обложка? – поинтересовался Марк. – Она такая темная и блестящая.

– Из картофеля, – предположила Луиза.

– Совсем не похоже на картофель.

– Ну, это твое мнение.

– Это экзоскелет насекомого, – сказала Ниланджана. – Где вы нашли эту книгу?

– Я выкрал ее из кабинета пастора, – ответил Дэррил.

– А мы помогали, – гордо добавила Джамиля.

– Мы караулили у двери, – сказала Стефани. – Я раньше ничего подобного не делала. Это очень захватывающе.

– Из ее кабинета? – переспросила Ниланджана. – Но вы ведь там уже искали.

– Верно. Но когда мы вчера были у нее в кабинете, она сказала, что хочет показать нам книгу, и попросила нас склонить головы в молитве.

– Гордон не позволял нам открыть глаза, так что мы не видели, что она делала, – добавила Джамиля.

– А когда мы открыли глаза после короткой молитвы, мы увидели эту огромную книгу, которую трудно не заметить. Она слишком большая, чтобы спрятать ее на полке, но ее, наверное, прятали где-то рядом, – сказал Дэррил.

– Потом Дэррил заметил, что вышивка на стене перекосилась, – продолжила Стефани.

– Мы вернулись и обнаружили книгу в панели за вышивкой, – сказала Джамиля. – Я открыла ее дрелью, – довольным голосом добавила она.

– Вау, да из вас бы получилась настоящая команда ученых, – заметила Луиза. – В смысле, за находку книг премий не дают, но все же.

– У всех нас есть много возможностей преуспеть, – ответил Дэррил. – Но мы становимся теми, кем становимся.

Ниланджана раскрыла книгу и просмотрела текст и диаграммы.

– И что все это значит? – спросила она.

– По этому поводу ведутся определенные богословские дискуссии, – ответила Стефани.

– Да, ведутся, – резко произнесла Джамиля.

Ниланджане показалось, что у них это больная тема.

– Но если коротко, – вставил Дэррил, которому не хотелось молча сидеть во время дебатов о том, следует ли буквально воспринимать блестящую слизь на усиках Улыбающегося Бога, или же это является стилистическим приемом, призванным связать Бога с животворящей природой воды или, возможно, с деторождением, – то в этой книге описывается ритуал под названием Призыв, при помощи которого можно вызвать Улыбающегося Бога. Пастор планирует провести этот ритуал завтра вечером. У нас есть, вероятно, несколько часов, прежде чем она заметит исчезновение книги.

– И как нам помешать ей осуществить ритуал? – спросила Ниланджана.

– Мы не знаем, – ответила Джамиля.

– А где она планирует провести церемонию?

– Этого мы тоже не знаем, – отозвалась Стефани.

– Вот потому-то мы и принесли тебе книгу, – объяснил Дэррил. – Мы надеялись, что ты с помощью своей науки сможешь придумать что-то такое, что помешает поглощению Найт-Вэйла.

– Значит, ваша религия породила проблему, и теперь вы хотите, чтобы наука ее решила? – спросила Луиза, и разочарование у нее на лице дополнилось еще и презрением.

– Вопрос резонный, – заметил Марк.

– Слушайте, тут дело не в том, кто виноват, – произнес Дэррил, думая, что дело, наверное, все же и в этом. – Проблема существует, и нам надо всем вместе ее решить.

– Только не надо начинать о том, что сделали ученые, – заявила Джамиля, и это вызвало долгие и шумные дебаты.

Пока остальные спорили, Стефани листала книгу. Разумеется, ее интересовала угроза, которую церковные иерархи представляли Найт-Вэйлу и всем, кого она знала. Но ее также захватила история церкви. А тут оказался один из подлинных документов, возможно, даже сорокалетней давности, написанный рукою самого Кевина. Стефани обожала шоу Кевина еще тогда, когда он вел его по радио. Его выпуски были наполнены счастьем, радостью и позитивом. Она не знала, на самом ли деле Кевин попал на небеса через старую дубовую дверь, но надеялась, что он до сих пор излучает счастье, где бы он ни был.

Она пришла в восторг, увидев его почерк. Возможно, это был подлинный текст, который он написал после встречи с Улыбающимся Богом на небесах. Она листала страницы, которые были желтыми от времени, а также от того, что были вырваны из блокнота с желтыми листами.

Кевин писал:

«Вот это да! Какой прекрасный, прелестный, дивный и чудесный сегодня день. Куда уж радоваться больше! Улыбающийся Бог вновь благословил меня своим присутствием. Я почувствовал, как песок подо мною поплыл, из глубин поднялась Его Глотка и приветствовала меня. А я сказал: “Привет, я Кевин. Как там дела?” А Он едва не проглотил меня, что было огромной честью. “Я ваш большой фанат!” – крикнул я, когда его невыносимое тело скрыло весь свет вокруг меня, пока не остались лишь я и ночь, созданная Им движением Его, улыбающаяся Его тьме. Это было замечательно и супервдохновляюще».

Рядом были изображены улыбающееся лицо и какой-то странный символ. Некая геометрическая фигура. Разве Кевин что-то машинально рисовал в священном тексте, который он писал?

(«Как это похоже на вас, религиозных фанатиков! Вы не верите в науку, пока на карте не окажется ваша жизнь, и тогда вы бежите к нам за ответами!» – орал в это время на Дэррила Марк. А Джамиля молча размахивала дрелью.)

Стефани перевернула страницу, и Ниланджана, не желая участвовать в споре, в котором не может быть победителя, стала читать вместе с ней.

Та же геометрическая фигура была нарисована сверху, а рядом – несколько восклицательных знаков и надпись «Улыбающийся Бог» в мультяшном сердечке.

«Вот это да, жизнь и вправду великая штука, – гласил текст. – Я догадался, как предсказать, где Улыбающийся Бог появится в следующий раз. Когда Он чувствует голод, Он начинает охотиться. И Он начинает метаться туда-сюда. Это происходит всегда одинаково, так что я могу просто ждать впереди Него и хорошенько рассмотреть Его чудовищное тело. Ловко, не правда ли?»

Стефани нашла текст разочаровывающе практичным. Она-то хотела понять, в чем состоит невыразимое величие Улыбающегося Бога, а вместо этого узнала об особенностях питания живого организма. Этот радостный упор на физическую сторону, похоже, принижал Улыбающегося Бога, умалял Его таинственность и силу.

Ниланджана нашла текст разочаровывающе неинформативным. Ей хотелось подробностей, фактов и диаграмм, которые говорили бы, где, когда и как следует вызывать Улыбающегося Бога, чтобы она смогла сформулировать гипотезу, как этому помешать.

(«Ученые хотят действовать так, словно они все знают, – говорила тем временем раскрасневшаяся Джамиля, – но, сколько бы фактов вам ни было известно, ничто в этом знании не сможет сказать вам, что они значат. Вы просто знаете, но не знаете почему. Все ваши знания – раздутая пустышка».)

В книге было очень много рисунков, в том числе усложнявшихся вариантов одной и той же геометрической фигуры. Стефани внимательно вгляделась в один из них, пытаясь понять его значение, и в голове у нее все сошлось. Она раньше уже видела эту фигуру.

Ниланджана тоже узнала фигуру, хотя заметила ее в другом месте.

– Эй, ребята! – позвала она.

– Плоское, как ни крути. Все плоское, как ни крути! – кричала Джамиля, включив дрель на максимальную скорость.

Очевидно, спор перетек в дискуссию о существовании гор.

– Да послушайте же! – крикнула Стефани.

– Что? – Лицо у Джамили пылало. – Извините. Слишком громко. Что?

– Узор на обложке. Он повторяется по всей книге, – сказала Стефани. – И он такой же, какой Гордон рисовал у нас на шеях пахучей пастой во время молитвы.

– Классно! – захихикал Марк.

– Церковь – странная штука, – согласилась Луиза.

Стефани указала на обложку с пересекающимися треугольниками.

– Да, именно этот узор он на нас рисовал, – согласился Дэррил.

– И что, по-вашему, он означает? – спросила Стефани.

– Кто знает? – отозвался Марк. – Это узор из религиозной книги. Очередная новость: вся ваша церковная писанина – выдумка.

– И даже не очень симпатичная выдумка, – неодобрительно кивнула Луиза.

– Похоже, я поняла, – сказала Ниланджана. – Мне казалось, что я его узнала, но я не была уверена.

Она собрала всех вокруг своего терминала и включила видео, которое ей дал пилот вертолета. На зернистой черно-белой записи была видна пустыня, по которой двигалось что-то большое.

Они смотрели на мигавший экран. Что-то перемещалось по песку. Появлялось из него, двигалось внутри его и снова исчезало под ним. Потом снова высовывалось из песка под углом, после чего все повторялось.

– Оно образует треугольники, – проговорил Дэррил. – Что бы это ни было, оно движется в треугольнике.

– Пересекающиеся треугольники, – добавила Ниланджана. – Обложка вашей книги – это диаграмма его передвижений. Она точно совпадает с видео.

Ниланджана ощутила прилив радости, находясь рядом с Дэррилом: они снова на одной стороне. Понимание того, что ей чего-то не хватало, появилось лишь тогда, когда это что-то к ней вернулось – ощущение партнерства, когда они работали вместе. Она ему доверяла, хоть и не знала, говорили ли в пользу этого доверия все имевшиеся у нее данные и свидетельства. Это было не решение, а чувство. Она верила, что он на ее стороне, и это делало ее счастливой.

Дэррил, прищурившись, переводил взгляд с книги на видео.

– А это что обозначает? – спросил он, указав на золотой гвоздик на обложке.

Ниланджана задумалась.

– Если мы соотнесем этот узор с местом, где снято видео, и если там продолжат образовываться такие же треугольники… – Она приложила к экрану прозрачную пластиковую сетку и набросала треугольники. – По-моему, этот золотой гвоздик должен находиться здесь… – Она поставила на сетке точку. – Вот тут. Ой!

Точка была там, где раньше находился дом Ларри Лероя.

Дэррил кивнул, рассеянно проведя большим пальцем по обложке книги.

– По-моему, мы знаем, где они планируют провести Призыв, – сказал он.

Глава 32

Не было никакого ощущения таинственности, лишь песок, колючки, вертолеты, жара и ветер. Прежде чем Найт-Вэйл стал городом, почти все здесь выглядело именно так. И именно это ждало под асфальтом, готовое вновь заполнить все вокруг, как только люди исчезнут и будут забыты.

Марк измерял яму на месте, где когда-то стоял дом Ларри Лероя. Стефани просматривала символы в книге и сравнивала их с точками на местности. Ниланджана брала пробы воздуха (сухой, пятнистый), Луиза изучала виды растений (сухие, пятнистые). Джамиля нашла маленькую ящерицу (симпатичная, пятнистая). Иногда пролетали вертолеты Тайной полиции, но ни один из них Ниланджана не узнала.

Она позвонила Карлосу, чтобы сообщить ему об исследовании, а также о том, что она обнаружила в книге, каким бы мистическим и ненаучным это ни казалось. Она спросила, есть ли у него какие-нибудь подвижки.

– Дженис выглядит и чувствует себя прекрасно, – ответил Карлос. – Но я все же постоянно переживаю. Сесил просто в ужасе за меня. Он сказал, что не выдержит, если ему придется сообщать о моей смерти. Мне надо бы посидеть дома. Но не могу. Возникла критическая ситуация. А наука и существует для того, чтобы разрешать такие ситуации. Я спасал Найт-Вэйл раньше, и я спасу его снова. Я возвращаюсь в лабораторию.

– На книгу хоть взглянуть заедете? – спросила Ниланджана, кладя руку на странный переплет. – Думаю, они хотят вызвать это существо там, где раньше стоял дом Ларри Лероя.

– Религиозные ритуалы нереальны. А если реальны, то так же, как реален современный танец. – Он вздохнул и продолжил: – Не знаю, может, вы и правы. Вы оказались правы насчет церкви. Но мне нужно продолжать делать все по-своему. Я проведу еще один эксперимент в лаборатории. А вы продолжайте искать в церкви.

Ниланджана нажала отбой и обратилась к остальным:

– Карлос ничем не сможет нам помочь. Мы должны будем сами помешать Призыву.

– Давайте уничтожим книгу, – предложила Луиза, вынимая из сумки на ремне картофелечистку.

– Старейшины запоминают священные тексты, – возразила Стефани. – Из-за всеобщего недоверия к чтению обучение ведется устно. Пастор Мунн и Гордон наверняка знают весь ритуал, прописан он в книге или нет.

Луиза опустила картофелечистку.

– Может, раздобудем доски и закрепим их с помощью дрели над ямой? – спросила Джамиля.

– Что бы ни порождало ямы между мирами, разрушившие дом Ларри, спортзал в школе и пиццерию, – заявил Марк, – доски его не остановят.

Воцарилось молчание – группа продолжала соображать, глядя в землю, пиная ногами камешки, иногда бормоча «Гм-м…», а потом «Да ладно».

Наконец заговорил Дэррил:

– Возможно, лучший выход – это дипломатия. Я верну книгу на место. Скажу пастору Мунн, что брал ее и привел нас всех сюда. Но не от слабости веры, а от ее силы. Улыбающийся Бог – это наш Бог, и у Него есть божественное право поглотить нас, когда Он пожелает. Не в интересах человека определять, когда это произойдет. Это Божья воля поступать, как Ему следует. Только Он знает тропы славы Своей, тропу человечества.

– Меня могут отлучить от церкви, мне могут, – он легонько всхлипнул, глядя на Джамилю и Стефани, – не разрешить видеться с семьей. Но мы обязаны сделать то, что считаем правильным. Мы не можем остановить Улыбающегося Бога, мы можем лишь надеяться помешать тем, кто хочет положить конец человечеству во имя Его.

Ниланджана обняла Дэррила за плечи. Он плакал. Она прижала к себе его голову и поцеловала в волосы. Она подумала о Сесиле и Карлосе, и ей захотелось стать для кого-то Сесилом, так же как ей хотелось, чтобы кто-то стал Сесилом для нее.

Дэррила прозвали Словотворцем за его умение писать, а не говорить. Он с трудом выражал словами то, что имел в виду. Теперь же он говорил с такой искренностью, какую она редко встречала. В этот момент даже его перекошенное и заплаканное лицо было красивым.

– Дэррил, – сказала она. – Дэррил, ты пошел бы на эту жертву ради нас?

– Да. Ради вас я пошел бы на все. – Он посмотрел ей в глаза, чтобы показать, что хоть «вы» употреблялось во множественном числе, но куда больше подразумевало число единственное.

– На все? – тихо переспросила Ниланджана.

– На все.

– Потому что жертва, которая нам потребуется, куда больше этой, – сказала она, целуя его в щеку и забирая у него «Книгу поглощения» – Мы не можем помешать Призыву. И никто из вас не может без последствий подойти к пастору после того, что вы сделали. Остается только одно. Нам нужно помешать этому существу, чтобы оно больше никогда и никому не причинило зла. И единственный способ этого добиться, – закончила она, – это самим его вызвать.

Стефани и Джамиля сразу поддержали план Ниланджаны. Стефани долго ждала, чтобы провести религиозный обряд, а тут выпал шанс поучаствовать в призвании. И не просто в призвании, а в самом Призыве.

Дэррил согласился. Марк закатил глаза. Луиза заявила, что все, наверное, закончится разочарованием, но она будет очень рада для разнообразия сделать что-нибудь ненаучное.

– Я еще не получила премию за то, что делаю. Так, может, хоть будет весело.

Марк осторожно согласился.

Покончив с кое-какими делами в городе, в том числе совершив кражу в церковной кладовой, они вернулись в пустыню и выгрузили из фургона материалы. Стефани особо подчеркнула, что любые недостающие элементы или ошибки в церемонии Призыва сделают весь ритуал бесполезным.

Среди прочего присутствовал прибор, который Ниланджана привезла из лаборатории. Это был большой, похожий на бомбу картридж, в котором содержались все пестициды, которые она выделила во время экспериментов с бактериями. Устройство изначально предназначалось для быстрого распыления пестицидов над полями, но оно должно было также сработать и против гигантской многоножки. Она пока не говорила об этом членам братства радостных последователей, поскольку не знала, как они это воспримут.

– Марк, – сказала Ниланджана, глядя на то, что он нес. – Нет. Зачем ты это привез?

– Может, пригодится, – произнес Марк, вспотевший от напряжения, пока вытаскивал из фургона свой сломанный агрегат. – Пока еще не было случая его использовать, так, может, здесь. Уж если Луиза притащила свои картофелины…

– Ты привезла картофелины?! – крикнула Ниланджана Луизе.

– Нет, – ответила Луиза. В руках у нее были картофелины. – Ну, да. Если уж он приволок свой агрегат. Я просто пытаюсь помочь.

Ниланджана решила, что лучше использовать время на разговоры с кем-нибудь еще.

– Для ритуала все готово? – спросила она.

– По-моему, да, – ответил Дэррил. – Никто из нас не знает, что мы должны делать, так что возможны небольшие отклонения. – Он огляделся. – А Карлос точно не приедет? Я тут подумал, что блестящему ученому захотелось бы увидеть нашу глубоко научную церемонию призвания божества. – У него за спиной Стефани налила в поддон горячее молоко, а затем разбросала в нем зубы.

– Шучу. – Он широко улыбнулся, взял Ниланджану за руку и, повернув, прижал ее к себе.

– Смешно, – ответила Ниланджана. Было не смешно, а здорово, но в тот момент это было одно и то же. Она не поцеловала его, лишь вдохнула его запах. В окружавшем их хаосе его запах напомнил ей о времени, проведенном в ее постели, а потому дало ощущение безопасности в принадлежавшем лично ей фрагменте расползавшейся по всему миру тьмы. Она выскользнула из его объятий.

– Хорошо, – сказала она. – Поддон с горячим молоком и зубами готов, тогда давайте начнем ритуал.

– Сначала, – произнесла Стефани, – надеваем вот это. – Она раздала всем лисьи маски, отличавшиеся в высшей степени реалистично проработанными деталями. С некоторых из них даже капала жидкость.

– Лисица олицетворяет многое для наших единоверцев. Ее символика неоднозначна и часто спорна.

– Она олицетворяет общность, – заявил Дэррил.

– По-моему, она олицетворяет наши взаимоотношения с миром природы, – возразила Джамиля.

– Лично я думаю, – сказала Стефани, – что наш пророк-основатель Кевин просто любил лис.

Марк понюхал маску и сморщился.

– Из чего они сделаны? – спросила Ниланджана.

– О, их гуманно и с соблюдением этических норм выделывают, выскабливая лисью голову, пока не останется только шкура. Для животного это безболезненно, поскольку его сначала убивают, дабы в дальнейшем оно не испытывало никакой боли и страданий.

Стефани натянула на лицо лисью маску. Крохотная мордочка, растянутая до размера человеческой головы, выглядела гротескно.

– И мы все должны их надеть? – спросила Луиза.

– Только если хотите, чтобы Призыв удался и чтобы все мы не потеряли тут время даром, – ответила Джамиля, с трудом натягивая маску.

Ниланджана надела на голову маску, чувствуя, как липкая поверхность потихоньку обтягивает ее лицо. Сначала она задержала дыхание, но в конце концов ей пришлось вдохнуть запах, внезапно оказавшийся свежим. Положительным моментом было то, что через крохотные отверстия для глаз было трудно разглядеть невероятно искаженные лисьи морды на лицах остальных.

– А теперь, – проговорила Стефани, – мы очень аккуратно перемещаем поддон с молоком вот на этот алтарь. Пожалуйста, осторожнее. Спасибо. Его нельзя проливать. А теперь все начинают качаться.

– Качаться? – переспросила Ниланджана.

– От этого молитвы делаются более искренними, – пояснил Дэррил. – Смотри, вот как-то так. – Он легонько качнулся туда-сюда, и Ниланджана повторила его движения.

Эти перемещения земной оси и неба туда-сюда, туда-сюда и в самом деле прибавляли искренности всему происходящему. Словно должно было произойти нечто важное, даже если она скептически к нему относилась. Марк все еще пытался натянуть маску.

Стефани достала из сумки огромную квадратную желтую шляпу.

– Я выкрала ее из кабинета пастора Мунн, – объяснила она. – Обратно выскользнула через окно. Я даже не знаю, нужна ли она, но мне кажется, нам надо использовать все, что попалось под руку.

Она надела шляпу, взяла в руки книгу и начала читать. Не читать – скорее бормотать. Она бормотала себе под нос, а остальные раскачивались. Над молоком на солнце поднимался пар. Так продолжалось некоторое время. Ниланджана почувствовала усталость, ей сделалось жарко. И тут Стефани крикнула:

– А теперь прыгаем!

– Что? – удивился Марк, сумевший наполовину натянуть маску.

– Все прыгаем вверх и вниз, – ответила она. – Быстро, ритуал почти окончен.

Все принялись прыгать, потея под масками, пока оставшаяся в них жидкость и их собственный пот не перемешались на их лицах.

– Теперь улыбаемся! – велела Стефани.

Ниланджана улыбнулась, или, скорее, скорчила гримасу, когда слизь из маски просочилась ей в рот и обожгла язык.

– Больше зубок! Шире улыбки! Радостнее!

Ниланджана попыталась ощутить радость, но никто не учил ее, как этого добиться.

– Растяни губы. Выстави зубы, – объяснила Джамиля.

Ниланджана посмотрела на прыгавшего рядом с ней Дэррила. По крайней мере, они делают эту глупость вместе. Радостнее ей от этого не стало, но она хотя бы не чувствовала себя жалкой.

– Ладно, хватит, – объявила Стефани. – Все. Вроде бы все.

Задыхаясь от напряжения, они остановились и стали ждать, что произойдет. Но ничего не последовало – лишь ветер крутил песчаные спирали, жужжали в небе вертолеты да вдалеке стоял человек в потертом парикмахерском фартуке, подстригавший ножницами кактус. Ничто не изменилось с тех пор, как они приехали.

– Не понимаю, – проговорил Дэррил. – Должно же было получиться.

Стефани полистала «Книгу поглощения». Покачала головой.

– Похоже, мы все делали правильно. Может, еще немного подождать?

Они подождали еще в лисьих масках, которые тяжелели и впивались в кожу. Луиза перебрасывала в руках картофелину и что-то мурлыкала себе под нос. Марк, как обычно, возился со своим агрегатом.

Ниланджана бросила взгляд на поддон с теплым молоком и зубами. О, нет, подумала она. Потому что чувствовала, что он начинает ее доставать. Зубы рассыпались так, что случайно оказались на одной стороне поддона. Это необязательно что-то значило, хотя и могло что-то означать. Все может что-то значить для кого-то. Но это было как-то неправильно. Не так, как надо. Ей очень хотелось переместить зубы к другому краю поддона, однако Стефани утверждала, что главный атрибут ритуала очень могуществен и опасен.

Может, ей немножко наклонить поддон? Просто переместить зубы на другую сторону. Тогда все станет выглядеть ровнее. Помочь не поможет, но смотреться станет опрятнее.

Нет, этого делать нельзя. Вручную перемещать зубы – это неправильно. Она вздохнула. Зубы останутся лежать неровно, а она научится с этим смиряться, так же, как научилась смиряться со всем, с чем сталкивалась в жизни.

Ниланджана качнула поддон. Молоко стекло на одну сторону, но зубы прилипли к днищу и не двигались. Она чуть-чуть потрясла поддон.

Стефани это заметила.

– Нет! – закричала она.

– Ниланджана, опусти поддон, – велела Джамиля. – Нельзя вмешиваться в ритуал. Мы не знаем, к чему это приведет.

– Она всегда такая, – вставила Луиза. – Она ни одной премии не получит.

– Я ни во что не вмешиваюсь, – ответила Ниланджана, более чем когда-либо убежденная в том, что все происходящее – невинный розыгрыш. – Я просто… зубы могли бы лежать ровнее.

Она снова качнула поддон, и часть зубов скатилась туда, где скопилось молоко. Она опустила поддон. Он стоял неровно, но теперь зубы были рассыпаны по всей его поверхности.

– Видите? Теперь смотрится получше. – Лучше не смотрелось, но ей не хотелось в этом признаваться.

– Пожалуйста, не трогай ни один из атрибутов Призыва, – сказала Стефани. – Мы не можем допустить, чтобы все перепуталось.

– Я ничего не перепутала, – возразила Ниланджана, но, как только она произнесла эти слова, на песок из поддона потекла тонкая струйка молока.

– Молоко! – Дэррил бросился вперед с салфеткой, но Джамиля уже бежала с дрелью, надеясь, что та пригодится, а Стефани пыталась поднять поддон с песка. Все они столкнулись, поддон перевернулся, и молоко и зубы оказались на песке.

– Ну… – Стефани подыскивала фразу, которую в этом случае произнес бы церковный иерарх, какую-то цитату из священных текстов или высшую мудрость, но вместо этого произнесла: – Вот черт!

– О нет, – вздохнула Луиза. – Этот ненаучный ритуал так и станет продолжаться от «не получается» до «по-прежнему не получается».

– Мы не знаем, что произойдет, – возразила Стефани.

– Стефани права, – согласилась Джамиля. – Видите? Теперь зубы трясутся. Это не к добру.

Зубы и вправду тряслись, как попкорн, который вот-вот запрыгает. От молока, пролитого на горячий песок, поднимался пар.

– Странно, – протянула Ниланджана.

– Да, видишь, как странно, – сказала Джамиля, и дрель заурчала в знак согласия. – Зубы, по-моему, обычно так себя не ведут.

Зубы подпрыгивали вверх-вниз. Но было и еще кое-что. Ниланджана ничего не замечала и пыталась понять, что же это.

– Может, попытаемся провести ритуал заново? – предложила Джамиля, стягивая маску.

– Не знаю, сможем ли мы, ведь зубное молоко пролилось, – сказала Стефани. – Нужно несколько часов, чтобы его освятить.

– Эй, ребята, – позвала Ниланджана, наконец поняв, в чем дело, – зубы уже не трясутся.

– Вполне естественно, что ты переживаешь из-за пролитого молока, – констатировала Джамиля. – Но нельзя отрицать последствия.

– Корреляция не указывает на причинно-следственные отношения, – заявила Луиза.

– Однако корреляция предполагает возможность наличия причинно-следственных отношений, – возразил Марк. Луиза бросила на него сердитый взгляд. – Что? Это правда.

– Ниланджана права. Прислушайтесь, – сказал Дэррил. – Зубы не трясутся. Это земля трясется.

Земля затряслась – сначала едва заметно, а затем все сильнее, словно под ней находился работавший мотор.

– Именно это и должно было произойти? – спросил Дэррил.

– Не знаю, – ответила Стефани. – В книге окончание ритуала описано довольно туманно.

Раздалось жужжание, затем утробное бульканье. Земля стала раскаляться. Влажное молочное пятно растворилось в песке. Подпрыгивавшие зубы один за другим провалились в песок, пока не осталось никакого напоминания о том, что здесь что-то разлили.

– С научной точки зрения, – проговорил Марк, – все это очень странно.

И тут в нескольких метрах перед ними земля рухнула вниз, словно лифт с перерезанными тросами, оставив вместо себя пульсирующую светящуюся черноту. Они попятились назад. Тряска становилась сильнее. Ниланджана изо всех сил напряглась, чтобы заглянуть в дыру, не упав туда. Она была бездонной. Или нет, дно было. Она не понимала, почему не заметила этого раньше. Явное дно. На самом деле яма не выглядела такой уж глубокой. Может, метров пятнадцать. Или нет, десять. Или… Ниланджана вдруг сообразила, что дно приближается, и это вовсе не дно ямы.

– Назад! – закричала она. – Все назад!

Из-под земли показалась голова гигантской многоножки. Ее усики, покачиваясь, поднимались высоко вверх. Глаза представляли собой глубокие пустые впадины.

Стефани упала на колени и зарыдала, хоть и не могла сказать, то ли это оттого, что она увидела своего Бога, или оттого, что ее Бог оказался ужасным чудовищем, восставшим из-под земли.

Глава 33

Многоножка, извиваясь, поднималась все выше и выше и вдруг грохнулась на землю, подняв тучу песка. Ноги ее издавали грохот, придатки терлись друг о друга со звуком, напоминающим звенящие раскаты грома, от которых у Ниланджаны затряслись живот и позвоночник.

– Боже мой, – проговорил Дэррил и тут же осознал буквальность своих слов, но, поскольку он не знал, чем их заменить, умолк и просто смотрел, как то, что некогда было объектом веры, обретало физическую форму, издавая запах земли и древесной коры.

Стефани и Джамиля стояли на коленях и молились. Марк застыл, парализованный ужасом от увиденного, но в то же время проникшись благоговением от этого зрелища. Луиза присоединилась к молившимся Стефани и Джамиле, сообразив, что если мир повернулся подобным образом, ей нужно идти с ним в ногу.

Все бесполезно, подумала Ниланджана. Но и она не могла отрицать безмерности того, на что все они смотрели, и поэтому дала себе секунду, чтобы оценить размеры чудовища, то, как его тело поворачивалось при движении, ужасающе и в то же время прекрасно, а также завораживающий вид сотен синхронно шевелившихся ног. Затем, когда секунда истекла, она направилась к фургону и начала приготовления к тому, что, как она надеялась, положит этому конец.

Объекту их внимания, похоже, не было никакого дела до тянущихся к нему крохотных существ. Его усики, поднимавшиеся к исчезавшим в небе точкам, плавно покачивались, а сам он ворочался в песке, осматривая место, где оказался. Ничто в его поведении не говорило о намерении кого-то поглотить в целях очищения или по какой-то другой причине.

– Это займет всего несколько минут, – сказала Ниланджана, заново проверяя работу аппарата. У нее хватило времени сделать только одно устройство, и не было никакого запасного плана на случай его отказа. – Вы просто следите за ним и не пытайтесь приблизиться.

Но Стефани уже поднималась на ноги.

– Спасибо, Ниланджана, но в этом нет необходимости. – Лицо ее светилось молитвенным озарением, вызванным тем, что ее вера воплотилась во вполне конкретное огромное существо. – Нам просто нужно провести следующую часть ритуала.

– Что? Нет, – возразила Ниланджана, проверяя, все ли провода в ее аппарате подсоединены правильно. – Не делай этого. Ничего не делай. Молись дальше. Я буду вот-вот готова.

– Правда, Стефани? – неуверенно спросил Дэррил. – Думаешь, это поможет?

– Не поможет, – заявил Марк.

– Вероятно, поможет, – вставила Джамиля.

– Он решит все, – с непоколебимой уверенностью отрезала Стефани. – Я не понимала, для чего предназначена последняя часть ритуала. Почему он продолжается после Призыва? Но теперь понимаю. Она была разработана для этого момента. – Она натянула на лицо лисью маску, подняла книгу и принялась выкрикивать:

– ПОГЛОТИТЕЛЬ! ВЕЛИКИЙ ПОГЛОТИТЕЛЬ! УЛЫБАЮЩИЙСЯ БОГ!

И так далее. Текст повторялся, но Стефани аккуратно вела пальцем по строчкам, чтобы случайно не нарушить порядок слов. Она начала подпрыгивать, выше, чем раньше, огромными скачками, в промежутках между ними глухо бухаясь на песок.

– Это смешно, – проговорила Луиза, разочаровавшись во всех них.

Существо медленно повернуло свою огромную морду в сторону Стефани, возможно, привлеченное истовостью ритуала, а может, просто громкими звуками и прыжками.

– Получается, – сказала Джамиля. – Смотрите, оно идет сюда.

Глаза многоножки представляли собой огромные глыбы, поглощавшие яркие отблески солнца от песчаных дюн. Ее морда опустилась к земле, а пасть ужасающе разверзлась. Она начала черпать песок, приближаясь к Стефани, вздымая тонны земли, пока прогрызала дорогу к ней.

– Или… мм-м, – вырвалось у Джамили.

Стефани была не уверена, что это должно случиться, но она понятия не имела, что должно случиться, поэтому, не имея другого плана, продолжала ритуал, наполовину уверившись в том, что все прекрасно получится, но одновременно испытывая ужас и желание убежать.

– Беги! – крикнул Дэррил.

Но она не двигалась. Паника толкнула ее в ловушку ритуала.

– Нужно отвлечь его от нее.

– Мне осталась пара минут, – сказала Ниланджана. – Чтобы быть уверенной, что аппарат сработает.

Марк шагнул вперед и похлопал рукой по своему агрегату.

– Вы хотите отвлечь его внимание от нее, верно? – Он самодовольно улыбнулся. – Я знал, что мой агрегат пригодится. – Он потянул выключатель, раздался оглушительный грохот, а за ним последовала ослепительная вспышка.

Многоножка словно ничего не заметила.

Тогда он открыл агрегат и потыкал в его узлы.

– Ничего не понимаю. Уже все перепробовал.

Джамиля вцепилась в Стефани, пытаясь сдвинуть ее с места, но шум из агрегата Марка привлек ее внимание.

– Я знаю, в чем дело.

– Что? – не понял Марк. – Нет, вы не можете этого знать. Я высококвалифицированный ученый.

Многоножка подбиралась ближе. Солнце скрылось за ее телом. Это вывело Стефани из оцепенения, и она бросилась бежать, но извивающееся чудовище превосходило ее по числу ног, по крайней мере, в соотношении сто к двум.

– Ладно, парень, смотри. – Джамиля опустилась на колени, поднесла дрель к агрегату и просверлила в панели отверстие.

Марк ахнул, но был слишком потрясен, чтобы ей помешать.

– Он перегревается, – заключила она. – Поэтому-то у тебя и происходят такие сбои. Если бы там была вентиляция, ты устранил бы проблему. – Она просверлила еще несколько отверстий.

За спиной у Стефани вздымался песок, попадая в пасть чудовищу. До нее оставалось три метра. Меньше двух метров. Все это напоминало бегущую дорожку, поскольку ее ноги скользили по зыбучему песку.

– Смотри, сейчас должно получиться, если мы… – начала Джамиля и потянула выключатель.

Последовала ослепительная вспышка, затем оглушительный грохот. Многоножка забыла о Стефани и, привлеченная ярким светом и громким звуком, бросилась к ним.

– Ты его починила. Починила! – вскричал Марк и обнял Джамилю. – Но оно же несется на нас. На нас несется!

Чудовище неслось прямо на них. План Марка заключался лишь в том, чтобы отвлечь многоножку от Стефани, но он добился того, что сделал следующими жертвами себя и Джамилю.

– Погодите еще минуточку, – сказала Ниланджана. – У меня почти все готово.

Многоножка покрыла расстояние между собой и двумя визжащими человечками в несколько голодных глотков. Они бросились бежать, но не более успешно, чем Стефани. Джамиля поскользнулась, и ее затянуло в поток песка, плывшего в пасть чудища. Именно в этот момент одинокий кривобокий снаряд рассек воздух и врезался чудищу в глаз. Оно замерло, пытаясь обнаружить источник нападения, и Джамиля снова смогла вскочить на ноги и броситься наутек. Другой летящий предмет, красновато-коричневая картофелина, попал прямо между огромных глаз.

– Не пригодятся, да?! – вскричала Луиза. – Получай!

Многоножка снова дернулась и бросилась на нападавшую, которая бежала впереди нее, разбрасывая картофелины.

– Смотрите, как действует моя картошка! Я так ею горжусь. Впервые я ею горжусь. Это напрочь ломает мой эксперимент.

Картофелины прекрасно отвлекали внимание многоножки, но не смогли помешать тому, что дистанция между ее пастью и Луизой быстро сокращалась.

– Готово, – сообщила Ниланджана. Она погрузила большую черную капсулу на стоявшие на земле санки.

– Всего один шаг, но он и прост, и сложен, – сказала Ниланджана. – Нам надо заставить многоножку это съесть.

– И что потом?

– У меня картошка кончается! Если у вас есть другие планы, то отлично. Но я по-прежнему горжусь своей картошкой!

Ниланджана пожала плечами. И, несмотря на то, что они провели вместе так мало времени, Дэррил с удивлением обнаружил, что понимает все, что она передает этим мимолетным пожатием плеч.

– Ты собираешься убить Улыбающегося Бога? – спросил он.

Луиза перестала нахваливать картошку и теперь кричала что-то нечленораздельное. Чудовище поглощало землю всего в нескольких шагах позади нее.

– А что нам еще делать? – возразила Ниланджана. – Или тебе хочется увидеть, как погибнут люди?

Дэррил посмотрел на бегущую Луизу, потом на многоножку с бессмысленной мордой насекомого, поглощающего все на своем пути, и нахмурился.

– Ты права. Я не хочу видеть, как гибнут люди. – Он взялся за рукоятку капсулы и потащил ее на санках по песку.

– Что ты делаешь?

– Мы породили проблему. Это дело рук моей церкви. И сейчас я ее разрешу.

Он замахал руками, выкрикивая:

– Эй! Эй! Сюда! – Потом поднял сжатый кулак и повертел им. – Я верю в Улыбающегося Бога. И я готов к тому, чтобы Ты меня поглотил.

Многоножка сбавила ход, но ей, похоже, надоело менять жертвы, и она продолжила преследовать Луизу, которая теперь выкрикивала что-то о том, чтобы ее похоронили вместе с картошкой.

– Я посвятил тебе всю жизнь! – прокричал Дэррил. – Ты не можешь меня вот просто так не замечать. «Радостно Он поглощает». Ну, я радуюсь. Видишь? – Он оскалил зубы, растянув губы, как только мог. – Теперь ПОГЛОТИ МЕНЯ.

И тут многоножка повернулась к нему, двигаясь быстрее, чем раньше, возможно, устав от этой игры и желая наконец что-нибудь съесть. Дэррил следил за ее перемещением. Ниланджана не могла на это смотреть и закрыла глаза, но потом подумала, что, если она видит его в последний раз, тогда ей все-таки нужно на него взглянуть. Ради него. Ради себя.

Ее пасть разверзлась над ним, вокруг него осыпался песок. Он толкнул санки к пасти и отпрыгнул назад. Проглоченная капсула исчезла. Но, прыгая, он зацепился ногой за край пасти, упал на бок, и многоножка, помчавшись вперед, потащила его за собой.

Его лицо больно скребло по песку. Он попытался вырваться, но лишь глубже увяз ногой в пасти. Он вцепился в многоножку, стараясь выдернуть ногу, но так и не смог оторваться от нее.

Дэррила быстро затягивало внутрь, голова его колотилась о землю, нос и рот забило песком. Он едва дышал. Его разорвет и раздавит, или же он задохнется, или же его полностью втянет в многоножку, где он будет переварен. А может, так и должно быть. По крайней мере, в самом конце он поступил правильно.

И тут он заметил нечто поразительное, что несколько недель назад и представить себе не мог. Ниланджана, прекрасная и решительная, бежала к нему, неслась прямо в пасть многоножки, а потом бросилась вниз и протянула ему руку. Его нога выскочила из пасти, оба они откатились от многоножки, у которой была слишком велика сила инерции, и она с оглушающим топотом пронеслась мимо.

Они тяжело дышали и обливались потом, облепленные песком. Ниланджана никогда не выглядела лучше. Глаза у него слезились, отчасти из-за ее храбрости, но больше от песка. Легкие его пылали. Он никогда не чувствовал себя так хорошо.

– Ты потрясающая, – произнес он.

Она поцеловала его губами, сухими от налипшего на них песка. Это был их лучший поцелуй – неуклюжий и неловкий.

– Ты тоже был хорош, – ответила она.

Раздался глухой хлопок – он донесся до них из чрева насекомого.

– Капсула лопнула, – сказала Ниланджана.

Десятки литров сильного пестицида вылились в его желудок – годы выделений продуктов жизнедеятельности бактерий и их тестирования. Вот оно. Чудовище остановилось, потом забилось и затряслось, вздымая потоки песка на десятки метров вверх. Наконец оно замерло, лишь его усики все еще покачивались.

– Ты убила его! – вскричал Марк.

– Погоди, ты его убила? – спросила Джамиля.

– По-моему, убила, – ответила Ниланджана.

Одна нога насекомого дернулась. Потом сместилась на несколько метров. Затем задергались и другие ноги. Огромное туловище снова поползло вперед.

– По-моему, не убила, – заключила Луиза.

Чудовище повернулось к ним. Топот ног становился все громче и громче.

– И что теперь? – спросил Дэррил.

– Не знаю, что теперь, – ответила Ниланджана. – Других идей у меня нет. Внутри этого жука я взорвала весь свой исследовательский проект. Он должен был убить с сотню таких многоножек. Похоже, сейчас мы умрем.

Многоножка опустила пасть, приготовившись проглотить фургон, аппарат и всех стоявших вокруг людей. Ниланджана вцепилась в Дэррила и притянула его к себе. Но многоножка снова замерла. Когда солнце окончательно закатилось за высившиеся на горизонте сомнительного свойства горы, она впервые заметила теплое сияние невысоких очертаний Найт-Вэйла, видневшегося в конце дороги позади них. Это средоточие жизни и движения затмило нескольких человек, стоявших посреди пустыни.

Земля под чудищем снова обрушилась, и образовалась настоящая яма. Многоножка нырнула в нее головой вперед и исчезла в какой-то другой реальности – сначала морда, потом нога за ногой, пока все ее тело не пропало из вида, а портал не превратился в небольшое углубление.

Все выждали пару секунд, желая окончательно удостовериться в том, что живы.

– Это все? – наконец, выдавила из себя Стефани. – Мы в безопасности?

– Мы – да, – ответила Ниланджана, глядя куда-то за плечо Стефани. – А вот Найт-Вэйл – нет.

Издалека, из самого средоточия хрупкой жизни Найт-Вэйла, раздался знакомый грохот, похожий на звенящие раскаты грома, и все висевшие в небе вертолеты начали слетаться к одной точке над центром города.

Глава 34

– Быстрей, быстрей, быстрей! – кричала Ниланджана, пока остальные торопливо рассаживались в фургоне, и вскоре они мчались по дороге обратно к городу. Она понимала, что церковь в конце концов все равно вызвала бы это чудовище и, призвав его сами, они лишь попытались спасти город, но ее, тем не менее, не покидала мысль, что с этого момента все смерти и разрушения лежат на их совести.

Когда они проезжали по окраинам города, все казалось вполне нормальным. Они миновали шпиль из бурого песчаника, который мурлыкал себе под нос последний хит Бадди Холли в стиле электропоп. Проехали мимо супермаркета «Ральфс», где покупатели собирались с палками, поскольку с недавних пор магазин стал продавать продукты на аукционе. Миновали пустую площадку за «Ральфсом», где сбилась в кучку группа людей в поношенной и грязной одежде.

Иногда именно нормальные и обыденные вещи, которые обычно нас успокаивают, на фоне бедствий и катастроф лишь усиливают страх и хаос, подумала Ниланджана. Как столь банальные вещи могут существовать в мире, где есть ужасный всепоглощающий бог, который прямо сейчас может восстать в самом сердце города?

Когда они приближались к источнику шума, она перестала следить за вертолетами. Они больше не были нужны, чтобы определить средоточие бедствия. Она точно знала, откуда оно исходит.

Дом, который не существует, сотрясался, словно находился в эпицентре локального землетрясения. Но для этой части города землетрясение не назначали, и в любом случае при чрезвычайной ситуаций вроде этой все спланированные муниципалитетом землетрясения отменили бы. Откуда-то из-за окон, за пределами видимой части гостиной, сверкал яркий белый свет, от которого у Ниланджаны заболели зубы. С другой стороны улицы остановился черный седан. Опустилось окно, и сотрудник одного неназванного, но грозного правительственного агентства принялся фотографировать.

Соседи, привыкшие к странностям жизни рядом с домом, который не существует, высыпали на задние крылечки, встали на цементные блоки, установленные на сухих лужайках, и наблюдали, как вибрирует их пластиковая мебель.

– А нам надо из-за этого переживать?! – крикнула Ниланджане одна из женщин, в платье с цветастым узором.

– По-моему, да! – крикнула Ниланджана в ответ.

– Надо?! – крикнула женщина агенту в черном седане.

Тот выпучил глаза, лихорадочно поднял стекло и завизжал:

– Нас засекли! Нас засекли!

Как только окошко поднялось, он продолжил делать снимки сквозь тонированное стекло. Во время этого происшествия водитель даже не поднял глаз, продолжая разгадывать кроссворд.

Женщина посмотрела на Ниланджану и пожала плечами.

– По-моему, у нас все в порядке, – заметила она. – В этом доме всегда происходят всякие странности.

Подъехала еще одна машина, «Кадиллак», за рулем которого сидел знакомый мужчина, а на пассажирском месте – знакомая женщина.

– Я так и знала! – прокричала пастор Мунн, выпрыгивая из машины. На голове у нее криво сидела длинная желтая шляпа, казавшаяся некоей гипотенузой, ожидавшей еще двух сторон треугольника. Это была не ее всегдашняя шляпа, поскольку ту Стефани похитила для ритуала. Она была сделана из картонных коробок, склеенных липкой лентой и покрашенных желтой краской из пульверизатора.

– Я так и знала, – повторила она. Она этого не знала. Она была совершенно ошарашена.

– Мы так и знали! – закричал Гордон, обходя машину и становясь у нее за спиной, слишком разозленный, чтобы скрестить руки на груди. Он размахивал ими, надеясь всех напугать, но выглядел так, словно разминался перед баскетбольным матчем.

– Я знала, что вы предаете свою церковь, своих единоверцев и своих соратников! – рявкнула на них пастор Мунн.

Даже Ниланджане яростный напор пастора показался пугающим.

Стефани пониже спустилась на сиденье, и Дэррилу захотелось последовать ее примеру. Но теперь, когда он увидел физическое воплощение Улыбающегося Бога и коснулся его, пастор и Гордон уже не имели над ним такую власть, как раньше. Он видел их теми, кем они были, – людьми, в чем-то правыми, в чем-то неправыми и уверенными во всем. Кричавшими людьми, знавшими не больше, чем он сам.

– Простите меня, – сказал Дэррил. – Мне пришлось так поступить. – Это были две разные мысли.

Пастор покачала головой, скорее удивленно, нежели неодобрительно.

– Это даже не имеет значения, – ответила она. – Ты не имеешь значения. Лишь Улыбающийся Бог имеет значение. И Улыбающийся Бог явился, чтобы поглотить мир. Ты не смог помешать ему, так же как не смог помешать солнцу каждое утро поднимать шум.

– Солнце громкое! – согласился Гордон. Согласие имело большое значение.

Прежде чем разговор продолжился, дверь дома распахнулась настежь. Сначала оттуда вырвался поток горячего воздуха, столь же внезапно, как в холодный день, когда проходишь по улице мимо вентиляционной вытяжки ресторана. А затем, впервые после возвращения Карлоса из параллельного мира, что-то появилось из дома, который не существует.

Сперва показались два разматывавшихся тонких черных провода. Они изгибались и вытягивались, продолжая лезть из-за двери. Они обвивали дом, впиваясь в отштукатуренные стены, разбили стекла в большом окне, и тут Ниланджана поняла, что это ноги. Опираясь на ноги, в дверь протиснулась черная морда насекомого, воплощение неутолимого голода. Запахло лесной землей, гнившей много месяцев. С морды капала какая-то жидкость. Как только пролезла голова, за ней потянулись остальные ноги – черные провода, выскакивавшие из двери и вытягивавшие бесконечно длинное податливое туловище. Многоножка вылезала, словно поезд из тоннеля, из двери вытягивались ноги и части тела, и все же дверной проем не увеличивался, косяк и опоры не ломались, дом по-прежнему оставался домом, пусть и несуществующим.

Оказавшись снаружи, многоножка повернулась и врезалась в стоявший слева дом. Его хозяйка завизжала и попятилась назад, когда дом унесло. Длинные и тонкие ноги со свистом пронеслись мимо нее.

– Улыбающийся Бог! – воскликнула пастор и опустилась на колени.

Гордон промолчал. Он вытаращил глаза и разинул рот, слишком потрясенный, чтобы эхом повторить слова пастора.

Начали съезжаться машины – это Тайная полиция отреагировала на вызов. Полицейские повыскакивали наружу, лихорадочно выкрикивая беспорядочные приказы и целясь во всех направлениях. Вперед выступил сам шериф в накидке и перепоясанный патронташами.

– Это огромное чудовище! – прокричал шериф Сэм. – Давайте попробуем его застрелить.

Насекомое попробовали пристрелить. Однако внезапная какофония выстрелов не сделала исход из двери блестящей длинной черной туши менее ужасающим. Луиза скорчилась в фургоне вместе с Марком, Стефани и Джамилей, а Ниланджана с Дэррилом спрятались за колесом.

Пастор и Гордон не шевелились. Казалось, стрельба их не беспокоила: они уже уверились в том, что пули не нанесут вреда их божеству.

– Как-то вяло все идет, – заметила Луиза. Она наблюдала за творившимся вокруг нее хаосом с выражением явного неодобрения.

Единственным существом помимо пастора, которого совершенно не волновали пули, была многоножка. Она продвигалась вперед, и на ее туловище громоздились обломки соседних домов. Она разинула пасть и проглотила целую лужайку с бассейном. Участок с травой легко исчез в пасти, и хозяин дома бросился наутек. Заметив движение, многоножка повернулась и ринулась за ним, разинув пустую пасть.

– Помогите! – кричал на бегу хозяин дома. Офицеры Тайной полиции, не зная, чем еще ему помочь, продолжали стрельбу. Это не помогло, и после одного короткого движения многоножки он уже больше не бежал и не кричал.

Издав легкий хлопок, чудовище извлекло из дома последние части своего тела и устремило взгляд пустых глаз в сторону центра Найт-Вэйла. Оно разрушало на своем пути дом за домом, изредка опуская голову, чтобы проглотить то, что оказывалось перед ней.

– Мы не можем вот так здесь сидеть, – заявила Ниланджана.

– Не можем, – согласился Дэррил.

– А что мы должны делать?

– Не знаю.

– По крайней мере, – проговорила она, – что бы мы ни сделали, мы сделаем это вместе. – И она взъерошила ему волосы.

Он улыбнулся ей естественной улыбкой, даже не подумав изобразить ее как полагается.

– Ладно, – сказала Ниланджана. – Начнем. – Она встала и замахала руками. – Прекратите стрельбу! – прокричала она Тайной полиции.

Те перестали стрелять, главным образом потому, что пули уже не могли настичь многоножку. Один из полицейских, похоже, по-настоящему вошел во вкус и продолжал палить в землю, пока шериф не отобрал у него пистолет.

– Так, хватит, – отрезал он и повернулся к Ниланджане: – Ну, боюсь, мы уже все перепробовали. Похоже, это чудовище никак не остановить.

– Вы всего лишь попытались его застрелить, – возразила она.

– Да. И, как я только что сказал, все перепробовали, – ответил шериф. – Это был мощный удар, однако всех наших усилий оказалось недостаточно. Но ведь город неплохо встряхнуло, а?

Пока они говорили, закусочная «Лунный свет всю ночь», которую хорошо было видно с дороги, буквально сплющилась, и ее ярко-зеленая вывеска судорожно мигала на фоне огромного черного туловища многоножки.

– Надеюсь, внутри никого не было, – протянул шериф. – Ладно, мы тут хорошо поработали. Давайте сворачиваться, пойдем посмотрим, может, где-то совершено преступление.

– Что? – спросила Ниланджана, не в силах поверить в происходящее. В последнюю пару недель она испытывала серьезные трудности с верой, но здесь было совсем другое – изумление, которое ощущаешь, когда один человек вот так запросто бросает другого. Но она справилась с изумлением и сосредоточилась на том, что происходило у нее перед глазами. Это была серьезная проблема, но всего лишь проблема. И ей придется эту проблему решать.

– Все назад в фургон, – скомандовала она. – Поедем за ней.

Марк вел машину, а остальные сосредоточенно следили за дорогой, которая часто оказывалась буквально взломанной, и им приходилось ехать по песчаным обочинам и разделительным полосам, чтобы не отставать от безжалостного бога.

– Знаешь, когда говорили о поглощении Улыбающимся Богом всех наших грехов, я и представить себе не мог такое яркое и жуткое зрелище, – признался Дэррил. – В общем представлении и образном изложении это рисовалось чем-то прекрасным. А вот это, – он показал на куски грязи и обломки асфальта за бортом автомобиля, – выглядит совсем не прекрасно.

– Если на то пошло, чудище не очень-то и много поглощает, – заметила Ниланджана.

– Оно много поглощает. Смотри, вот опять.

Приближаясь к многоножке, они увидели, как она наклонила голову и проглотила еще одну лужайку.

– Поглощает она немного, – сказала Ниланджана. – Но в большинстве случаев крушит все вокруг. А ест лишь иногда. И не здания или людей, ее интересует лишь… – Она хлопнула рукой по приборной панели, заставив Марка вильнуть по участку дороги, где недавно прошлась конечность многоножки.

– Пожалуйста, больше так не делай, – прохрипел он, вывернув руль и вернув машину на более ровное покрытие.

– Я знаю, как нам поступить, – сказала она.

– Правда? – удивился Марк. – Это же очевидно. Мой агрегат мог бы решить проблему. Ему просто нужно больше входной мощности. Мы бы так сильно напугали многоножку, что она бы попросту умерла.

– По-моему, если бы я сильнее ее не одобряла и посмотрела бы на нее по-настоящему строго, ей бы стало так плохо, что она убежала бы, – предположила Луиза. – Видели, как здорово подействовали мои картофелины после стольких лет разочарования?

Джамиля предложила свою дрель, на секунду ее включив.

Но Ниланджана уже разговаривала по телефону.

– Это Арни Голдблюм? – спросила она. – Арни, прошу вас убрать всех людей от пиццерии «Большой Рико», если вы еще этого не сделали, увидев, как огромный жук крушит все в городе. Мне нужно, чтобы вы раздобыли лопаты и начали копать на дне ямы. Переверните там всю землю. Зачем? – Она задумалась, как бы ему объяснить. – Чтобы спасти Найт-Вэйл, вот зачем. – И она нажала отбой.

– Ты думаешь, Улыбающемуся Богу может понравиться невидимая пицца?

– Чудовище поглощает лишь те места, где много насекомых, особенно червей, – ответила она. – Я считаю, что, несмотря на свои размеры, она, в общем-то, обычная многоножка, а многоножки питаются насекомыми. И мы собираемся предложить ей чертовски соблазнительное блюдо. Но сначала нам надо доставить его к «Большому Рико». Отсюда чудовище не заметит насекомых.

Чудовище уже поворачивалось, скребя сотнями ног по асфальту, направляясь к библиотеке, в противоположную сторону от «Большого Рико». Перед ним остановился «Кадиллак», из которого выскочили Гордон и пастор Мунн в теперь уже разорванной и еле державшейся на голове самодельной шляпе.

– Нет! – закричала пастор. – Какие-то неверующие научные придурки не будут поглощены раньше меня! Мы сделали себя достойными поглощения! Радостно нас поглощают!

– Съешь меня! – взвизгнул Гордон.

Они бросились к многоножке. Та повернулась к ним мордой и остановилась, глядя на них своим бесчеловечным взглядом. Они снова упали на колени. Гордон с готовностью сложил руки на груди.

– Что они делают? – спросил Дэррил.

– Сам знаешь, что они делают, – ответила Джамиля. – Они верят. Мы жили без веры. Они истинно веруют.

Многоножка разглядывала парочку.

– Я готова! – крикнула пастор. – Я…

Многоножка съела их. Огромная голова чуть качнулась, и пастор с Гордоном исчезли без единого звука.

Все молчали. Сказать было нечего. Многоножка, не задерживаясь, продолжала нестись к библиотеке. Похоже, она даже не заметила того, что сделала.

– Мы… мы должны заставить ее броситься за нами, – сказала Ниланджана. Увиденное потрясло ее, но не изменило ее уверенности в своем плане.

Марк нажал на газ.

– Если пастор и Гордон могли верить достаточно сильно, чтобы пожертвовать жизнью, – произнес Марк, – почему я не могу поступить так же, чтобы помочь вам?

– И что ты собираешься предпринять? – спросил Дэррил, но Марк уже взялся за дело.

Он вдавил педаль газа в пол, раздался громкий скрежет и визг сидевших сзади, а потом машина на полном ходу врезалась прямо в ноги многоножки, с грохотом подпрыгнув. Чудовище завертелось, выгнув огромное туловище. Шипя и разрывая воздух оглушительным хрустом, оно ринулось прямо на фургон. Марку пришлось разворачиваться в три приема, чтобы направить фургон туда, куда нужно, и когда он покончил с этим, чудовище уже висело у них на хвосте, взрывая асфальт на своем пути.

– По-моему, теперь оно двинется за нами, – сказал он.

– Почему ты нас не предупредил? – спросила Джамиля, в панике включив дрель на полную мощность.

– Это было опасно. И глупо, – ответила Ниланджана. – И именно то, что нужно было сделать.

К счастью, многоножка еще не успела добраться до той части города, где находился «Большой Рико», так что дороги пока были целыми. Это небольшое везение сводилось на нет тем, что с каждым километром чудовище их нагоняло. Его ноги стучали, заглушая рев мотора. Звук этот становился все ближе и ближе.

Последний поворот направо, и впереди показался «Большой Рико». Там находилась толпа работников, перекапывавших дно ямы лопатками для пиццы. Ниланджана снова поговорила по телефону с Арни, велев ему немедленно вывести всех из ямы. Мчась на них, Марк не снимал руки с клаксона, а они бросали шесты и разбегались прочь с дороги. Он слишком поздно повернул, и фургон занесло на яму. Раздался жуткий хруст, когда днище фургона заскребло по краю асфальта. Марк ударил по газам и резко вывернул колеса влево, чтобы выровнять машину. Колеса гулко стукнулись о край ямы, затем взвизгнули шины, и они снова коснулись земли. Фургон рванулся вперед и с размаху влетел на стоянку, едва не угодив в яму. От рывка его поставило на два колеса, и он на некоторое время завис, прежде чем с грохотом снова опустился на все четыре точки опоры.

Им потребовалась пара секунд, чтобы отдышаться, но многоножка уже продиралась сквозь парковку, готовая проглотить их. Марк снова ударил по газам, но фургон застыл на месте, ревя и не двигаясь вперед. Времени выскочить из него у них уже не было. Дэррил закрыл глаза и взял Ниланджану за руку. Она сжала его ладонь и обняла его за плечи, не закрывая глаз.

Но многоножка остановилась и снова подняла голову. С ее морды, словно крошки, сыпались грязь и осколки проложенных под землей труб. Она покрутила головой, и ее длинные усики закачались из стороны в сторону. Потом она изменила направление и с всепоглощающей и бесстрастной жадностью нырнула в яму. Когда она упала, ее пасть открылась и погрузилась в море из червяков. Несколько долгих секунд вслед за головой втягивалось туловище, нога за ногой, пока последняя конечность не исчезла в яме. Она свернулась там, все глубже и глубже зарываясь в червях, пока не врезалась в бетонную стену одного из бункеров мирового правительства, разбросанных повсюду под Найт-Вэйлом, и больше уже не могла никуда двинуться.

– И что теперь? – спросила Стефани, когда они высыпали из фургона. Луиза с готовностью подняла вверх картофелину, но Ниланджана покачала головой, и Луиза снова принялась смотреть на нее с выражением глубокого разочарования.

Дэррил устал быть человеком, у которого нет ответов. У него появился ответ.

– Нам нужно захлопнуть ловушку, – сказал он. – Накрыть яму.

– Это я придумала, – выступила вперед Джамиля.

– Нам нужно что-то потяжелее, чем то, что способна просверлить твоя дрель. Не знаю, – добавил он, поникнув. – Ниланджана, как нам захлопнуть ловушку?

– Я тоже не знаю, – ответила она. И тут все поверили, что и вправду обречены. Если уж Ниланджана не знала, то и никто не знал, тогда и знать было нечего. Через несколько мгновений многоножка закончит пировать и вылезет из ямы.

По крайней мере, я с ней, подумал он.

По крайней мере, я с ним, подумала она.

По крайней мере, мы вместе, думали они, обнимая друг друга.

– Вот видите, я же говорил, что парень из церкви не такой уж плохой, – раздался голос откуда-то с высоты. Они бросились врассыпную и посмотрели вверх. Там висел целый флот из черных вертолетов во главе со знакомым Ниланджане вертолетом.

– Привет! – отозвалась она, махая рукой. – Вы были правы.

– Знаю, что был прав, – ответил мегафон. – Мне не надо говорить, когда я прав, я сам это знаю. А мой бывший бойфренд сказал, что у меня нет «эмоционального разума». Гм-м. Как бы то ни было, Отойдите в сторону, граждане.

Между вертолетами был натянут плотный черный брезент, увешанный по краям грузилами.

– МЫ НЕЙТРАЛИЗУЕМ ЭТУ УГРОЗУ БЕЗОПАСНОСТИ.

Брезент с шумом накрыл яму и скрыл под собой копошившуюся в ней черную массу. Многоножка задергалась под брезентом, но из-за неуклюжей позы и лежавшего внизу бетона, похоже, уже не могла выбраться наверх.

– О, Боже, по-моему, мы захлопнули ловушку, – произнес Дэррил. – Ниланджана, у нас получилось! – Он на секунду подхватил ее и закружил, и в любом другом случае он бы сразу же смутился, но сейчас это было простым выражением их взаимной радости.

– Да, конечно, – отозвался вертолет. – У «нас» получилось. У всех нас, а не только у вертолетов, следящих за вашей безопасностью.

– Да нам тут вовек не разгрести, – сердито пробурчал один из работников «Большого Рико».

Вскоре вокруг ямы столпился весь город. Впереди стоял шериф Сэм, в знак победы потрясая над головой сомкнутыми руками.

– У нас получилось, – провозгласил он. – Это еще одна убедительная победа Тайной полиции.

– Гм-м, – отозвался вертолет. – Пошли, ребята. – И они улетели, вернувшись к привычному патрулированию в небе.

– Поверить не могу, – говорил Дэррил. – Улыбающийся Бог реален, и мы его поймали.

– Насчет Бога не знаю, – отвечала Ниланджана. – Но мы поймали самого большого жука, какого я только видела.

Примчалась Памела Уинчелл и заговорила в микрофон и портативный усилитель:

– Это чудовище нужно будет убить. Ради безопасности нашего города. А также из мести. По большей части из мести. И ради безопасности.

– Нет! – хором выкрикнули Дэррил и Ниланджана.

– Оно священно, – возразил он.

– Мы не можем убивать нечто столь интересное с научной точки зрения, – возразила она. Когда опасность наконец миновала, она увидела огромное поле для научной деятельности.

– Мы должны убить его, – произнес еще один голос. По парковке от лаборатории шел Карлос. Лицо у него было суровое и решительное.

– Но как же все, о чем вы говорили? О науке и о том, что мы не должны убивать то, чего мы боимся? – удивилась Ниланджана.

Карлос покачал головой.

– Ради блага наших семей и нашего города чудовище должно умереть. – Он встретился с ней взглядом, и она заметила, насколько глубоко он потрясен. – Оно едва не погубило Дженис, – прошептал он.

Он достал с заднего сиденья своей машины большую канистру, толкнул край брезента, так что тот упал в яму, образовав дыру, и начал лить в яму бензин. Гигантское чудовище билось о брезент, пока его обтекала жидкость. Затем Карлос вытащил пиропатрон, зажег его и швырнул в яму.

Улыбающийся Бог кричал, умирая. Никто не думал, что многоножки могут кричать, но она кричала. Кричала очень долго.

Глава 35

Ниланджана лечила головную боль пол-литровой кружкой кофе. Накануне она праздновала допоздна. Одна или две кружки пива, взятые, чтобы чокнуться и улыбнуться, перешли в три или четыре, после которых она начала смеяться и пришла в восторг, после чего перетекли в пять или шесть – она уже не помнила.

Но она все же помнила, что они убили гигантскую многоножку. Они убили религиозный символ. Но прежде этот символ съел лидеров радостных последователей. Она не говорила с Карлосом о возможных последствиях убийства редкого подземного существа. Она не говорила с Дэррилом о смерти его бога и пастора. Она думала о Карлосе, которому доверяла больше всех, и о том, что она ощутит, если он умрет или, хуже того, окажется столь же опасным для Найт-Вэйла, как пастор. Прошлым вечером все были сначала слишком взвинчены, а потом – слишком вымотаны, чтобы говорить. Они просто пили и улыбались, пока не начинали клевать носами. Дэррил остался у нее, они занимались любовью и уснули, прижавшись друг к другу, обнаженные, причудливо переплетясь телами – им было необходимо как можно больше телесного контакта.

Он еще спал, когда она встала. Ей хотелось снова вернуться к работе, отчасти оттого, что она любила работать, отчасти оттого, что она уже не могла заснуть, а по большей части потому, что ей пока не хотелось говорить о глубокой духовной связи с Дэррилом. Ниланджана знала, что, как только в их головах уляжется то, что они сделали вчера – до тостов, веселья, поцелуев и объятий, – ему придется разбираться со множеством вопросов. И ей тоже.

Потом. Они смогут потом прояснить все эти вопросы.

Каковы бы ни были последствия, положительной стороной всего стало то, что Карлос мог свободно и беспрепятственно продолжать свои эксперименты. Больше не будет ни грохота, ни ям. Они оказались результатом действий не Городского совета, а церкви и чудовища. Город лишь изводил и преследовал их, что было обычным для правительственных структур Найт-Вэйла, особенно по отношению к такой бунтарской группе людей, как ученые. К тому же они работали вместе, чтобы защитить Найт-Вэйл от Улыбающегося Бога, который больше никому не угрожает. Памела зачастит к Карлосу, выкрикивая в усилитель свои странные афоризмы, однако она не сделается реальной проблемой, ограничившись лишь гримасами, упертыми в бока руками и фургонами наблюдения.

Ниланджана доехала до работы и вошла в кабинет Карлоса с тяжелой головой и кружкой кофе в руке. Он сидел перед занимавшим всю стену компьютером, щелкая металлическими переключателями и постукивая по черно-белому экрану, заполненному длинной чередой чисел и кодов.

– Снова за работу? – спросила она и улыбнулась. Или хотела улыбнуться, но ее лицевые мышцы тоже страдали от похмелья, так что на самом деле она нахмурилась. – Вы выглядите так, словно ничуть не устали.

– О, я вчера вечером пил лишь молоко с апельсиновым соком с добавлением содовой. Мне не терпелось сегодня утром вернуться к работе. – Карлос быстро нажал на пять расположенных в ряд переключателей. – С тех самых пор, как я вырвался из параллельного мира, я пытался его понять и защитить от него Найт-Вэйл. Сейчас я почти у цели.

Он улыбнулся ей, но улыбка его не была счастливой. В ней смешалось слишком много чувств, и он не знал, как их упорядочить и облечь в понятное и логичное высказывание. «Сейчас я почти у цели» – вот и все, что ему удалось объяснить. Из машины донеслось тихое жужжание. Голова у Ниланджаны похолодела. Тело ее оставалось теплым, но голова замерзала. Она прижала руку к носу – пальцы были теплыми.

Наверное, это от кружки с кофе, подумала она.

– Значит, вы снова снимаете данные с дома, который не существует? – спросила она.

– Вроде того. Пытаюсь сделать кое-что новое. Сначала собираюсь направить прибор в центр города, снимая данные там. Затем пойду расходящимися от центра кругами, снимая исходные данные по всей площади. Как только я все это проделаю, у меня окажутся некие контрольные данные, по которым можно сравнивать аномальные точки вроде дома, который не существует, Собачьего парка и…

– Не забудьте про фитнес-центр. Давным-давно там появлялись птеранодоны.

– Да, конечно. – Карлос вскочил на ноги и написал на доске «Птеранодоны!», после чего нарисовал вокруг слова большое сердце.

– Великолепная наука, Ниланджана. – Вокруг первого он нарисовал второе сердце, после чего восторженно показал ей большой палец.

Она ощутила тепло при словах благодарности от человека, которого уважала больше всех на свете. Она также ощущала тепло ступнями ног. Им было горячо. Не обжигало, но так, словно в жаркий день она забыла надеть обувь на песчаном пляже.

– Вам не жарко, Карлос?

– О да, я весь вспотел, – ответил он. – Надо усовершенствовать вентиляцию машины.

– У меня ноги горят.

Карлос посмотрел на ее ноги так, словно ожидал увидеть их горящими в буквальном смысле, и, убедившись, что это не так, снова обратился к переключателям и монитору. За жужжанием машины Ниланджана слышала еще и тихое гудение. Это всего лишь машина, сказала она себе, все еще не отойдя от недавнего ощущения жара под ногами и подземного гула, причиной которого было гигантское божество-насекомое.

Внезапно из главного лабораторного зала послышался сильный удар, потом грохот, а затем она увидела яркую вспышку.

– Черт! Мое изобретение! – крикнул Марк, бросаясь к своему агрегату, который упал со стола и рассыпался по полу. Из него полетели стекло и пластик. Кое-где пластик был оплавлен.

Луиза тоже подпрыгнула.

– У тебя ноги горят? – обратилась Ниланджана к Луизе.

– Нет. Да. Но… посмотри-ка вот на это. – Луиза подошла к окну и на что-то указала.

Ниланджана прошла за ней и увидела над центром Найт-Вэйла, в нескольких кварталах от них, закручивающуюся кверху тучу песка и дыма. Потом они услышали приглушенный грохот. Вдалеке возникла еще одна туча, но чуть ближе, а за ней раздался более явственный грохот. Потом еще туча, снова грохот, каждый раз ближе и громче предыдущего. Движения и звуки приближались одновременно. Втроем они стояли и смотрели, не веря своим глазам. Не верить глазам было легко, поскольку они понятия не имели, что видят.

– О, господи, ноги. О, господи, ноги, – приговаривал Марк, собирая с пола разбитые детали своего агрегата.

Все трое переминались с ноги на ногу на горячем полу. Это напоминало черную комедию, и Луиза даже улыбнулась, что нечасто случалось, при виде того, как они втроем танцуют этот дурацкий вынужденный танец. Потом вдребезги разлетелось окно. Они бросились вниз и в стороны. Полки и столы повалились друг на друга. Луиза смотрела, как ее картофелины прыгали и катились по полу в нескольких сантиметрах от ее лица.

– Это меня разочаровывает, – заметила она.

Лежа на полу, Ниланджана ощутила исходящий глубоко из-под земли рокот. Ее тело завибрировало, зубы клацнули. Вскоре все стихло. Она подползла обратно к окну и подняла голову как раз вовремя, чтобы заметить, как одноэтажный торговый центр «Жареные зерна» («Целый магазин, и только кофе!») через улицу от лаборатории рухнул в огромную яму.

В лабораторию вбежал Карлос.

– Все живы?

Они не ответили и лишь смотрели сквозь осколки стекла в том месте, где раньше было окно. Карлос подошел к ним.

– Но оно же умерло, – недоверчиво произнес он. – Мы его убили. Я его убил.

– Может, оно было не одно, – предположила Луиза. – В смысле, возьмите, например, картофелины. Картофелин много. Буквально тонны во всем мире. Так что, возможно, есть еще одна гигантская многоножка.

– Картофелины мы видим все время, – заявила Ниланджана, – но такой многоножки мы не видели никогда.

– Корреляция не есть причинная связь, – произнес Марк.

Ниланджане захотелось растоптать все, что осталось от его грохочущего и сверкающего агрегата, а потом выбросить в разбитое окно картофелины Луизы.

– Нет, это не вторая или третья многоножка. Это что-то еще, – вместо этого сказала она.

– Строго говоря, Марк прав, – заметил Карлос. – Но мне кажется, я с вами согласен.

– Тогда кто же все это устраивает?

– Город. – Глаза у Карлоса потемнели. – Они по-прежнему пытаются помешать мне исследовать параллельный мир. И причиной всего этого никогда не была многоножка. Это дело рук Памелы и Городского совета.

– Они скорее разрушат Найт-Вэйл, чем позволят нам хоть что-то узнать о доме, который не существует?

Карлос медленно кивнул. Все притихли, обдумывая возможные последствия. И все последствия представлялись плохими.

– Они врали нам, Нилс, – продолжал Карлос. – Не знаю, почему мне казалось, что можно доверять этому городу – городу, где есть Тайная полиция, неназванные, но грозные агентства, вертолеты по всему небу, Собачий парк, куда собак даже не пускают. И все это время причиной являлся город, ставящий свою секретность выше нашей безопасности, делавший вид, что пытается нас защитить. Это предательство.

Ниланджана чувствовала то же самое. Она только-только решилась завести в Найт-Вэйле друзей, возможно, найти постоянного кавалера, начать жить так, словно она здесь своя. Она рисковала жизнью, чтобы помочь, как ей казалось, спасти город от разрушения. И вот, когда она начала думать о нем как о городе, сообществе людей, которое может ее принять, он показал себя таким, каков он есть: клубком обмана и лживых представлений, который никогда не станет своим для человека вроде нее, верящего в простые научные истины.

Карлос ударил кулаком по стене, продемонстрировав самый агрессивный жест, который Ниланджана когда-либо за ним замечала.

– Не сейчас, – произнес он, удаляясь в свой кабинет. – Сейчас я завершу свои эксперименты, и неважно, что они со мной сделают. Я займусь наукой так быстро и так энергично, что они не смогут мне помешать. Я огражу себя от параллельного мира, защищу свою семью и всех вас. Больше никто не исчезнет. Теперь этому придет конец. – Он хлопнул дверью.

Ниланджана посмотрела на закрытую дверь, а потом на яму на другой стороне улицы. Она разделяла чувства Карлоса, но его реакция была поспешной и необдуманной.

– Если причиной всему была не многоножка, то тогда мы убили ни в чем не повинное существо? – спросил Марк.

– Похоже на то, – ответила Ниланджана.

– И мы лишимся работы, так? – простонал он.

– Именно это я и собиралась спросить, – добавила Луиза. – Город нас закроет или взорвет.

– Успокойтесь. Дайте мне немного времени, ладно? – попросила Ниланджана. – Дайте мне попить кофе, отдышаться, подумать, избавиться от похмелья.

– От похмелья помогают вода, бананы или молоко с апельсиновым соком, – посоветовал Марк.

– Не доставай меня, – отрезала Ниланджана. – Особенно из-за такой ерунды.

– Я хотел помочь.

Она села за свой стол, закрыла глаза и откинула назад голову. Хорошенько выдохнула. Держа в одной руке кружку с кофе, другой потерла лоб. Ниланджана обдумывала хронологию трагических происшествий в Найт-Вэйле на протяжении нескольких последних недель. Ей в голову пришла новая гипотеза, которая соответствовала всем имевшимся данным и в то же время привела ее в ужас. Такого просто не может быть, подумала она, это ненаучно. В животе у нее заурчало. Ее затошнило от неготовности что-либо предпринять, если ее гипотеза окажется верной.

Где-то за спиной она расслышала стук – стучали во входную дверь лаборатории. Хронология происшествий. Корреляция не указывает на причинно-следственные связи, однако она предполагает возможность наличия причинно-следственных связей. Стук продолжался.

– Откройте кто-нибудь! – крикнула Ниланджана.

Опять стук, потом дверь открылась, и Марк с кем-то заговорил. Похоже, он с кем-то спорил. Они с Карлосом, видимо, размышляли неверно, и их гипотезы основывались на ложных посылах, однако в таком шуме она не могла разобраться со своей собственной логикой.

Марк позвал:

– Нилс!

– Не называй меня Нилс.

– Извини. Ниланджана. Я знаю, ты просила тебе не мешать, но этот парень хочет видеть Карлоса. Говорит, по важному делу.

– Марк, прошу тебя, как-нибудь сам разберись с этой ерундой. Я пытаюсь обдумать… – Тут она заметила человека, стоявшего за спиной Марка у стола рядом со входом в лабораторию. Она знала этого человека. – Ларри? Ларри Лерой? – тихо спросила она.

– Да, с самой дальней окраины города, – ответил Ларри Лерой.

Глава 36

Там был маяк, сказал он.

На вершине горы, сказал он.

Посреди огромной безводной пустыни, сказал он.

Ниланджана предложила Ларри еще воды. Его бокал опустел. Он пустел уже много раз.

После возвращения в Найт-Вэйл он не пошел домой, потому что у него не было дома. Он не пошел в полицию, потому что не думал, что там ему смогут чем-то помочь. Он не пошел навестить родню, поскольку знал, что родни у него нет. Вместо этого он отправился к ученым, которые, возможно, помогли бы ему понять, что же с ним произошло.

Он жил в некоем пустынном параллельном мире, сначала один, а потом с людьми, которые потихоньку стали там появляться. Он подружился с этими людьми, и все они были из Найт-Вэйла. Все они были похожи на Ларри: жили себе обычной жизнью, пока земля вдруг не раскалилась, а потом провалилась, отправив их в бескрайнее пустынное ничто.

Люди из пиццерии «Большой Рико». Сам Большой Рико. Почти вся школьная баскетбольная команда. Чарли Баир, начальник дневной смены в супермаркете «Ральфс», который оказался там с огромным ящиком молока без лактозы.

– Ларри, вы один из немногих, кто вблизи видел нападение многоножки, – сказала Ниланджана. – Мы думали, что вы погибли. Мы думали, что все те люди погибли.

– Ну, может, и так. Не знаю. Рико привел меня к своему заведению, но там его больше не было. Он сказал, что по соседству работает симпатичный ученый по имени Карлос и, возможно, мне следует обратиться к нему со всем этим делом.

– А как вы вернулись? Как вы пережили все то, что с вами сделала многоножка? – спросила Ниланджана. – Услышав о вашем исчезновении, я отправилась к вам домой. Там все исчезло, теперь там лишь песчаная яма. Все, что мне удалось найти среди обломков, – это диораму. Она у меня в квартире. Диорама с Дороти.

– А, помню такую, – усмехнулся он, одновременно вздрогнув. – Я вложил в них массу труда. Жаль, что спасти удалось только одну.

– Она потрясающая, Ларри. Вы прекрасный художник.

Он промолчал. Он не был уверен, как принять комплимент. Он во многом не был уверен.

– Вот вы все о многоножке твердите, – произнес он. – Видел я эту многоножку, но на меня она никогда не нападала. И уж точно не набрасывалась на мой дом.

Он жил в доме на дальней окраине города. Он рисовал, сочинял музыку и писал. Поливал растения и работал в саду. Иногда разгадывал кроссворды и частенько готовил или читал.

Однажды пол у него под ногами исчез вместе с его работами, книгами и музыкой. Дом куда-то провалился, и он тоже. Не было никакого чудовища. Никакого поглощения. Яма и внезапное падение. Ларри падал долго, так долго, что падение сменилось ощущением парения в воздухе. Иногда он воображал, что движется вверх, и если ему удавалось хорошенько сосредоточиться, он мог внушить своему телу это ощущение, переключаясь между падением и взлетом. Это было сродни оптическому обману, когда видишь сразу два образа. В конечном итоге падение ему наскучило, и он задремал. Очнувшись, он обнаружил, что лежит на полу в незнакомой комнате.

В комнате не было никакой мебели и никаких признаков жильцов или других обитателей, кроме висевшей на стене фотографии маяка. Он долго рассматривал это изображение, стараясь вникнуть в его смысл. Ему оно виделось многозначным и загадочным, как и все искусство. Но многие часы изучения и созерцания в последующие недели привели Ларри к мысли, что это просто изображение. Изображение маяка. И ничего больше. И не меньше. И Ларри это казалось самым сложным, что только может быть: вещь в чистом виде, не выражающая ничего, кроме собственного существования.

Он вышел из дома и обнаружил, что находится в огромной пустыне. Над ним возвышалась гора. Он не верил в горы, но там верить больше было не во что, так что он зашагал к горе. На вершине ее он разглядел здание. Он стал взбираться на гору, выискивая тропки и мелкие, более подходящие для восхождения уступы. Внезапно и сразу наступила ночь, без шума или гула со стороны солнца. Он вдруг осознал, что вообще не видел солнца, лишь яркий свет, исходивший сразу отовсюду, который мгновенно погас. Он расположился на ночь без каких-либо запасов в небольшой пещере, заросшей кустарником.

Он смотрел на звезды. И не увидел никаких привычных его глазу звезд. Дома теплыми ночами он выискивал на небе охотника Ориона с поясом из трех звезд или Большую Медведицу, также известную как Большой Ковш. Там была масса созвездий, названных в честь древних богов и существ: бычок Телец, дракон Драко и золотистый ретривер – Большой Пес. Но в этом небе все эти звездные скопления отсутствовали. Он даже Луну не смог найти. Ночь была светлой, как и день, но не было видно никакого источника света.

В первую ночь он лег в своей пещере, глядя на вершину горы. Там мигал красный огонек, и его мерный ритм убаюкал его. На следующее утро или в то время, когда небо снова просветлело, он отправился на поиски пищи и воды, однако, несмотря на то что ничего не нашел и больше суток ничего не ел, не испытывал ни жажды, ни голода. Тело его взбодрилось, наполнилось энергией, и он продолжил восхождение на гору к зданию.

Это был маяк с фотографии. Над дверью красовался тисненный на штукатурке узор из трех пересекающихся треугольников. Ларри превратил маяк в свой новый дом. Оттуда он видел весь пустынный параллельный мир, в котором обитал. Хотя смотреть там особо было не на что. Была гора, на которой он жил, маяк, в котором он жил, и небольшой дом у подножия горы, откуда он пришел. Кроме этого: песок и небо, настолько ярко-синее, что его цвет казался агрессивным.

По его расчетам, он прожил в пустыне чуть больше девяти месяцев, несмотря на то что из Найт-Вэйла он исчез всего пару недель назад. Он использовал найденные в том мире листья, стебли и цветы для изготовления материалов и красок, чтобы продолжать заниматься искусством. Он бродил по пустыне, но ему не хотелось слишком далеко уходить от маяка. В каком бы направлении он ни шел, он все равно возвращался к горе.

Он начал рисовать карты новой пустыни, а потом по памяти набрасывал карты Найт-Вэйла. С точки зрения географии два эти места были похожи. Гора, на которой он находился, походила на горную цепь к северу от Найт-Вэйла, которую никто не считает реальной. Был еще высокий кактус с четырьмя хорошо запоминающимися ответвлениями – одно из них с утолщением посередине и верхушкой, словно срезанной парикмахерскими ножницами. Этот был точь-в-точь тот кактус, который он многие годы видел рядом со своим домом. Параллельный мир очень напоминал пустыню, в которой он вырос, за исключением того, что там не было зданий, автомашин, людей или фигур в капюшонах.

И вот однажды из дома вышли люди. Какое-то время он их сторонился и наблюдал за ними с маяка. Они бродили вокруг горы, спорили и вновь и вновь пытались вернуться домой через тот дом, из которого появились. В конце концов он перестал их сторониться, поняв, что это люди, которых он знал и встречал в городе. Кто-то из них остался у подножия горы, остальные поднялись к нему в маяк. Никто из них также не нуждался ни в пище, ни в воде.

С вершины горы он видел движение под песком. Плавные движения чего-то невообразимо длинного. А еще по всей пустыне он видел двери. Старые дубовые двери, не приставленные ни к каким зданиям. Но долго они не стояли. Каждый раз, когда появлялась дверь, из дома у подножия горы выходили новые люди. Похоже, дом служил входом в пустынный параллельный мир. Возможно, двери представляли собой выходы. Но невозможно было предсказать, когда появится дверь, и они не стояли так долго, чтобы он успел до них добраться. Когда дверь появлялась, плавное движение под песком быстро устремлялось к ней. Похоже, двери позволяли какому-то обитавшему под песком существу выходить на поверхность и возвращаться в свой мир. Но существо это, похоже, не могло предугадать, когда и где появятся двери, поэтому Ларри решил, что оно не создает двери, а лишь реагирует на них. Перед появлением двери раздавался грохот, и существо устремлялось на этот звук.

– Не знаю, известно ли ему было, куда ведут эти двери, – сказал Ларри. – Не знаю, было ли ему вообще что-то известно. По-моему, оно слышало грохот и реагировало на движение.

В пустынном параллельном мире перед появлением двери происходили две вещи. Сначала Ларри ощущал жуткое подергивание, а затем слышал ужасный механический скрежет – словно проворачивались шестерни или тихое постукивание лапок грызунов усиливали до оглушительной громкости.

– А что, по-вашему, служило причиной появления этих дверей, если не многоножка? – спросила Ниланджана.

– Не знаю. Но точно знаю, что первые несколько дверей, которые я увидел, были как будто управляемыми. Словно кто-то нажимал кнопку «Дверь в пустыне», она стояла там минуту-другую, а потом исчезала. Через какое-то время двери начали появляться и в старом доме у подножия горы. Они мерцали, вспыхивали, а потом пропадали. Дом словно просыпался. Как будто другие двери его будили. Как будто дом был живым.

Ларри вернулся к тому дому, но в нем по-прежнему было пусто, за исключением изображения маяка. Он пристально всматривался в фотографию. И разглядел на ней себя. Он был сфотографирован внутри маяка на вершине горы. Он долго разглядывал себя внутри маяка, а потом понял, что его там больше нет. Маяк на фото был пуст. Но комната, в которой он находился, не была пустой. В ней стояли журнальный столик, диван, висели семейные фотографии, играла старая музыка, в вазе стояли цветы, виднелся телевизор. Он почувствовал запах готовившейся еды.

Когда он подошел к окнам, он увидел городской пейзаж Найт-Вэйла – машины, людей, собак, велосипеды, вертолеты и шпионивших тайных агентов. Это был незнакомый ему район, но он был уверен, что это его родной город. Он подбежал к входной двери и распахнул ее, но она открылась в пустынный параллельный мир, а когда он заглянул в дом, тот снова был пуст, за исключением стула и фотографии.

– Я проделывал это снова и снова. Смотрел на себя на фотографии, пока не появлялась мебель, и тогда из окна дома я мог смотреть на Найт-Вэйл, – сказал Ларри. – Сначала все это было очень здорово. Я скучал по своему старому дому. Но меня начало переполнять нетерпение. Потому что чем больше дверей появлялось, тем легче было увидеть Найт-Вэйл из дома. Как будто граница становилась тоньше. Воздух в доме раскалялся и отдавал металлическим запахом. Мне хотелось домой, но я не был уверен, выдержит ли Найт-Вэйл разрыв этой границы. А потом я услышал о червяках.

– О червяках? – переспросила Ниланджана. – А что именно вы услышали о червяках? Мы нашли их в огромном количестве там, где раньше стояла пиццерия «Большой Рико».

– Да, Рико говорил, что держал у себя в подвале червяков. Но так и не сказал зачем. Рассказывал лишь, что, когда кто-то пытался открыть в Найт-Вэйле пиццерию, он приглашал владельца на встречу. Вел будущего хозяина ресторана в подвал, где они могли спокойно и обстоятельно поговорить. А потом проблема другой пиццерии переставала быть проблемой и ее предполагаемого будущего хозяина он больше никогда не видел. В результате червякам было чем полакомиться. Рико подмигнул мне, когда все это рассказал. А потом добавил, что дело не в этом. А в том, что поскольку червяки проделывали все больше ходов, земля размягчалась, становилась более пористой, и между ее слоями циркулировало все больше воды и воздуха. Он сказал, что, наверное, что-то вроде этого происходит и с домом в пустыне. Чем больше вещей проникало в тот мир, тем податливее становился портал, тот дом, позволяя проникать сквозь себя еще большему их количеству и с меньшими усилиями.

И вот вчера все изменилось. Плавно перемещавшееся подземное существо двинулось прямо на нашу гору и поднялось из-под песка. Это была гигантская многоножка, как вы и говорили. Люди, остававшиеся у подножия горы, с криками разбежались, но она не обратила на них внимания. Она полезла прямо в дом, пока вся не исчезла в небольшом здании. Когда стало ясно, что она не вернется, мы пошли за ней. Она наконец-таки проделала в границе дома огромное отверстие. Вся мебель стояла там без какого-либо вмешательства с нашей стороны. Дверь была распахнута настежь. А за дверью оказался Найт-Вэйл. Мы все вышли оттуда и вернулись к себе домой.

Я думал, что все кончилось. Я думал, мы свободны. Но вот сегодня утром я собрался выпить кофе, прежде чем пойти к вам в лабораторию, и снова услышал шум. Тот самый скрежет. И кофейня передо мной взяла и исчезла. Жуткий шум и невыносимый жар. По-моему, граница между мирами, в которой вчера образовалась дыра, рушится окончательно.

– И вы снова услышали тот самый шум? – спросила Ниланджана.

– Да. Но я так и не понял, что же это было. Жаль, что я не могу его воспроизвести для вас, мэм. Просто ужас.

Ниланджане захотелось узнать, что обо всем этом думает Карлос, но тот заперся у себя в кабинете, не внимая никаким разумным доводам и такой злой, каким она никогда его не видела. Он собирался провести эксперимент, и до его окончания ничто другое его не интересовало. Безопасность семьи была для него куда важнее любой истины, которую мог сообщить ему Ларри, но Ниланджана понимала, что она представляет огромную важность для его исследований. Не зная, что делать, она снова задумалась над страшной мыслью, пришедшей ей в голову перед появлением Ларри, и от этого у нее голова пошла кругом.

В нерешительности прикидывая, что же делать дальше, Ниланджана услышала, как Карлос перезапустил машину, готовясь к следующему тесту. Она повернулась к Ларри и увидела его вытаращенные глаза и отвисшую челюсть. Он едва дышал.

– Ларри?

Он повернулся и выбежал из лаборатории. Ниланджана бросилась за ним, но он уже выскочил из входной двери и понесся по улице.

– Ларри, что случилось? – прокричала она, но он даже не оглянулся.

Она почувствовала, как нагревается пол, и снова вспомнила о своей гипотезе. Ей хотелось бы думать, что она неверна, вопреки всем имеющимся данным. Но тут она услышала скрежет аппарата Карлоса. Жуткий металлический скрежет.

Глава 37

Многоножка была лишь насекомым. Город – лишь площадкой для наблюдений Тайной полиции, как и всегда. Ни то ни другое не являло собой причину возникновения ям или исчезновения людей.

Ее гипотеза стала рабочей теорией. С этой теорией она пробежала по лаборатории и забарабанила в дверь кабинета.

– Выключите, выключите эту штуку, Карлос!

Он открыл дверь, обеспокоенный ее тревогой. Пол нагревался все сильнее.

– Не сейчас, Нилс. Речь о безопасности моей семьи. Ее может спасти только наука.

– Это все машина, Карлос. Все дело в экспериментах.

– Что значит – машина? Вы о чем?

– Карлос, – Ниланджана понизила голос, заставив себя говорить спокойнее, чтобы он не принял все сказанное ею за следствие эмоционального срыва, – ваши эксперименты – причина появления ям. Ваши эксперименты разрушают город. Не город и не кто-то еще порождает трагедии, чтобы вам помешать. Всякий раз, когда вы начинаете эксперимент, происходят разрушения. Мы с самого начала путали причину со следствием.

Оборонительное поведение – это естественная защитная реакция. Главная задача любого существа – самосохранение. Брошенные кем-то слова о том, что ваши действия неправильны, могут быть восприняты как угроза вашему благополучию, они способны подорвать вашу репутацию, уязвить ваше чувство собственного достоинства, подставить вас под ответный удар, возможно, стать причиной потери работы, являющейся для вас источником средств к существованию, обеспечивая вам кров, пищу и саму жизнь. Момент отрицательной обратной связи, сколь бы катастрофичным он ни был, мгновенно обрабатывается в глубинах подсознания. Все эти мыслительные процессы остаются незаметными для сознания, которое не разговаривает само с собой ни на одном из человеческих языков и не использует четко выстроенные доводы «за» и «против». Для подсознания не существует «Правил регламента Роберта». Подсознание управляется нейронами, синапсами и глубокими, древними инстинктами.

Поэтому, несмотря на то что реакция Карлоса на заявление Ниланджаны была сложной и многогранной с точки зрения физиологии и представляла огромный интерес с точки зрения неврологии, он сказал лишь:

– Ой, да ладно вам. – И долгим взглядом посмотрел на свой аппарат.

Ниланджана положила руку ему на плечо. Он стряхнул ее.

Медики скажут, что в основе человеческой злобы по большей части лежит чувство вины, что причина злобы одного человека по отношению к другому есть отражение его собственных изъянов и недостатков. «Терпеть не могу, когда люди агрессивно ведут себя на дороге», – говорит агрессивный водитель. Или же человека заставляет злиться обычное чувство вины. «Терпеть не могу, когда люди агрессивно ведут себя на дороге», – говорит человек, вспомнив, что забыл позвонить дочери в день ее рождения.

– Уходите, – сказал Карлос.

– Просто выслушайте меня. – Ниланджана пыталась говорить как можно мягче, чтобы не вызвать в нем агрессии, но она слышала скрежет в аппарате Карлоса и чувствовала, как дрожит под ногами пол. И слова, которые задумывались как убедительная просьба, вырвались у нее резкой, лающей командой.

Перед дневным сеансом в кинотеатре Найт-Вэйла собралась толпа зрителей, пришедших на субботнюю премьеру фильма «Супермен против Себя», в котором бессмертная легенда экрана Ли Марвин играет обоих Суперменов. Среди собравшихся был и Джош, с человеческим лицом, длинными птичьими ногами и поджатыми крыльями. Теперь ему нравилось принимать облик существ, умеющих летать, однако, несмотря на постоянные настойчивые просьбы друзей и подруг (и его сестры Джеки), он обнаружил, что может поднять в воздух лишь самого себя и пассажиры для него были уже слишком. Он никогда не пропускал фильмы с Ли Марвином и с нетерпением ждал начала сеанса. Ребенком он ходил в кино с мамой, но теперь предпочитал делать это один. Не то чтобы он плохо относился к матери, которую на самом деле искренне любил, – просто хорошо относился к одиночеству, которое глубоко ценил. Поэтому сейчас, когда «Большой Рико» снова закрылся, а Рико и Арни соображали, как решить проблему останков гигантской многоножки, Джош воспользовался возможностью устроиться в заднем ряду подальше от остальных зрителей.

Он зачерпывал крылом попкорн и ловко отправлял его в рот. Он улыбнулся, удивленный сноровкой, которую развивал в своих новых обликах, но его улыбка сменилась любопытным прищуром, когда он ощутил под когтями какое-то странное тепло. Он внимательно посмотрел на пол, который выглядел, как и раньше, но с каждой секундой становился все теплее и теплее.

Карлос обернулся, впившись в нее глубоким сердитым взглядом.

– Памела лгала. Она останавливала нас на каждом повороте и следила за нами на каждом углу. Мы убили чудовище, которое они пытались не пустить в нашу реальность, и все же… И все же им этого недостаточно. Если они хотят драки, я покажу им, что значит драка. Я буду защищать свой город. Свою лабораторию. Нашу лабораторию, Ниланджана. Я буду защищать вас и всех остальных.

– Разрушив город?

– Я не… – Он фыркнул и посмотрел Ниланджане прямо в глаза. – Я не разрушаю город. Я занимаюсь наукой. Наука – благо. Эта идиотская церковь и религиозные фанатики-идиоты – это они пытались разрушить город. А я его спасу.

– Ларри Лерой вернулся, – сказала Ниланджана. – Его не съели, как мы думали. Причиной всему вовсе не многоножка. Многоножка никого не трогала, пока мы не начали на нее нападать.

– Вон! – крикнул Карлос, и взгляд его сделался еще суровее.

Ниланджана инстинктивно попятилась назад. Воспользовавшись тем, что она освободила некоторое пространство, Карлос закрыл перед ней дверь. Она услышала, как щелкнул замок.

У Джоша не было времени переживать из-за исходящего от пола тепла, потому что начинался фильм. Или, скорее, новости и реклама. Появились обычные объявления с предложением купить в торговом киоске разные лакомства или взять симпатичного щенка, чтобы во время сеанса было что пожевать и погладить. Джош немного пожалел, что не додумался взять собаку вместо того, чтобы просто купить попкорн, но побоялся, что если сейчас выйдет, то к тому времени, когда все необходимые бумаги будут заполнены и осмотр его дома, необходимый для того, чтобы показать, что собака будет жить в надлежащих условиях, завершится, фильм уже начнется. Так что вместо этого он смотрел анонс последней документальной картины Вернера Херцога о вторжении инопланетян, изобилующую полагающимися в таких случаях взрывами и отпускающими шутки спасающими землю хорошими парнями, а также трейлер следующего фильма о супергерое с Ли Марвином под названием «Супермен против Никого», в котором Супермен наконец обретает покой.

Пол из теплого стал уже прямо-таки горячим, но от этого Джоша отвлекало кое-что еще более неприятное. Он думал, что кинотеатр перед субботней премьерой главного блокбастера перенастроил аудиосистему, но поверх рекламных роликов зрители в зале слышали глухой рокот и раздражающий металлический скрежет. А поскольку Джош увеличил уши, чтобы лучше слышать фильм, проблема звука его особенно беспокоила. Тем временем пол делался все горячее и горячее, и ему пришлось поднять ноги, чтобы не обжечься. Он вдруг почувствовал, что все происходящее ему до ужаса знакомо, но, прежде чем он смог в этом разобраться, начался фильм.

– Ниланджана, ты жива! – В лабораторию ввалился Дэррил. – Я так волновался. – Он приблизился к ней и заключил ее в объятия. В его усталых глазах стояли слезы.

Ниланджана замерла между яростно захлопнутой дверью кабинета, с одной стороны, и сочувствием Дэррила – с другой. Зажатая между двумя этими столь различными сильными чувствами, она испытывала огромное желание упасть на пол.

– У тебя все в порядке? Когда я проснулся, ты уже ушла, и я нисколько не испугался, просто удивился, что тебя нет, но потом включился телевизор, и…

– Дэррил! – Ниланджана поднесла ладонь к его рту. – Замолчи. – Она поцеловала его. Быстро и нежно. Когда они оторвались друг от друга, она произнесла: – Теперь дело не в тебе и не во мне. Теперь дело в Карлосе.

– Не знаю, о чем ты, – сказал он, поморщившись.

– Сейчас тебе не надо ничего понимать, – ответила она вслух.

Скрежет аппарата сделался громче. Ниланджана забарабанила в дверь.

– Прошу вас, Карлос, впустите меня. – Ее яростные удары слабели. Она чувствовала, что силы тоже начинают ее покидать. – Карлос, можете вы хоть на секунду приостановить свой эксперимент? Можете вы просто меня выслушать? Выслушайте мою гипотезу. По-моему, как только вы увидите научный аспект ситуации, вы…

Карлос открыл дверь. Он плакал. Она никогда не видела его плачущим. Он был потрясен и не знал, как выражать свои эмоции, поскольку всегда облекал их лишь в тщательно построенные предложения, а не изливал жидкостью из тела.

– Научный аспект ситуации? – прорычал он. – Этот параллельный мир! Я оказался в ловушке, Ниланджана. Я не видел Сесила десять долгих одиноких лет. Меня удерживали вдали от тех, кого я люблю, в том безрадостном и безлюдном месте, где нет голода, где никогда не хочется пить и где невозможно выжить. Это место, которое поглощает. Это место, где царит пустота. Вот в чем научный аспект ситуации. И я ее изучаю. Чтобы разрешить ее. Лишь я способен это сделать. И только эти эксперименты смогут это сделать. Простите меня, Ниланджана. Я не собираюсь останавливаться для того, чтобы вы рассказали мне, что такое наука.

Джош не сразу сообразил, что происходит, когда зрители в первых рядах стали вскакивать и кричать. В кинотеатре так себя не ведут, но ему не хотелось из-за этого спорить. Он озабоченно поднялся с места лишь тогда, когда люди побежали в его сторону. Он посмотрел на пол, сделавшийся невыносимо горячим, и вспомнил, как все было в спортзале. Крики зрителей, крики баскетболистов…

Прямо перед экраном образовалась дыра. Сначала она была небольшой – подскакивая, в нее провалился пустой стаканчик, – но быстро увеличивалась в размерах. В панике Джош повис в воздухе и попытался оценить положение. Когда зрители попятились от края ямы, ее глубокая бездна отрезала их от всех выходов. Люди могли отступать лишь к задней стене зала – до тех пор, пока отступать будет уже некуда. Дыра тем временем превратилась в расселину. Ряд за рядом пустые кресла с попкорном и сумочками, брошенными разбегавшимися людьми, сдвигались вперед и исчезали во тьме.

Джош посмотрел в сторону выхода. Он все еще мог пролететь туда, выбраться за дверь и очутиться в безопасности. Но он оглянулся на охваченную паникой толпу, где люди толкали друг друга, словно им было куда идти, устремился вниз и опустился среди толпы.

– Я знаю, как глубоко вы верите в то, что делаете, – говорила Ниланджана. – Но пастор тоже верила в то, что делала. И все остальные радостные последователи. Одной веры недостаточно – ни в бога, ни в науку. Вы ошиблись, Карлос. Наука по сути своей не есть добро. Это лишь образ мышления, призванный находить истину. Но заключенные внутри этого образа мысли могут привести как к хорошему, так и к плохому. Недостаточно верить в науку. Нужно еще и слушать. Слушать других. Прошу вас, позвольте мне рассказать, что произошло с Ларри.

– Прошу вас, позвольте мне рассказать, что со мной произошло, – попросил Ларри. Он отбежал на несколько кварталов, но потом вернулся обратно. Ноги у него дрожали от ужаса, но он был из тех людей, которых оставляемое их наследие заботит больше, нежели возраст, в котором они оставят это наследие. А без Найт-Вэйла ему некому будет передать свое искусство. Его забудут, и не через два поколения, а сразу же, моментально. Так что ему пришлось вернуться, чтобы сделать все, что было в его силах.

– Ларри, – сказала Ниланджана. Она очень обрадовалась, увидев того, кого уже не надеялась увидеть. Она уже во второй раз всего за несколько минут испытала это чувство по отношению к Ларри. – Расскажите Карлосу, что происходит.

– Я знаю, что происходит, – отрезал Карлос. – Не надо мне читать лекций о…

Ларри осторожно шагнул к двери, и Карлос умолк, удивленный его спокойным поведением. Руки у Ларри были старческие: морщинистая кожа собиралась в складки на истонченных костях, костяшки пальцев были пепельного цвета, а ногти длинные и желтоватые возле кутикул.

– Вы меня не знаете, молодой человек, – произнес Ларри все еще немного слабым голосом, и Ниланджана едва расслышала его за шумом аппарата. – Меня зовут Ларри Лерой, и, по-моему, вы можете кое-что знать о маяке. На вершине горы.

В зале уже почти не осталось места, где можно было стоять. Перед зрителями зияло широкое ничто, которое разрасталось, а перед этой пустотой Ли Марвин нараспев говорил, что Супермена необходимо остановить и что единственный, кто способен его остановить, – это Супермен. Джош ощутил напор, а потом настоящую давку, когда все пытались удержаться на уменьшавшемся с каждым мгновением островке безопасности. Затем он услышал крики и краем глаза увидел, как какой-то мужчина – возможно, отец семейства, уважаемый член общества, или просто человек, довольный жизнью, просто обычный человек, не подозревавший, что сегодня жизнь его оборвется, покачнулся и с пронзительным воплем исчез в бездне.

Джош снова подумал было улететь, но понял, что не сможет это сделать. Он подумал, как бы на его месте поступила Джеки, его сестра, самая храбрая из всех, кого он знал. Возможно, она упала бы в яму и погибла. Иногда одной храбрости недостаточно. Порой в сложившейся ситуации необходимы соответствующие средства. Он попробовал помахать крыльями: может, ничего и не выйдет, но надо попытаться. Потом повернулся к стоявшей рядом с ним женщине по имени Морин, которую узнал – она частенько бывала на фирме звукозаписи «Дарк оул рекордз».

– По-моему, я смогу нас поднять, – сказал ей Джош, и рядом с крыльями у него выросли человеческие руки. – Дайте-ка я попробую. – Он выставил вперед свои новые руки и пошевелил крыльями, чтобы показать, что он хочет сделать.

– Ни за что, – отказалась Морин.

В яму с визгом упали еще двое. Арифметика была простая: численность толпы оставалась неизменной, а площадь пола уменьшалась.

– Хорошо, ладно, – согласилась она.

Джош и Морин обхватили друг друга руками, и он изо всех сил захлопал крыльями. Джош хлопал крыльями, пока плечи у него не стали гореть. От напряжения он закусил губу и ощутил вкус крови. Он пытался собрать все силы, но сил больше не оставалось. Ничего не получалось. Ничего у него не выйдет. И когда он обо всем этом думал, он понял, что ноги его больше не касаются пола.

– О господи! – воскликнула Морин.

Джош поднялся не высоко, но выше и не нужно.

– Ладно, я ее вытащу, а потом вернусь за вами, – сказал он.

Но, когда он осторожно опустил Морин у выхода, в расселину свалились еще двое. Он понял, что ему не хватит времени, чтобы спасти всех остальных.

– На вершине горы стоит маяк, – тем временем говорил Ларри. – Оттуда видна вся пустыня – не эта, а другая. И в той пустыне стоит совсем иная конструкция. Это дом. Дом с фотографией того же самого маяка. – Ларри наклонил голову. – Вы там были, не правда ли? – спросил он.

Карлос протянул руку и выключил аппарат. Скрежет стих до слабого гудения.

Теперь, без огня уверенности в научном разрешении кризиса, который его подпитывал, он выглядел опустошенным. Наука ничего не могла поделать с тем фактом, что, хотя его метод не был неверным и все логические построения были правильными, результаты, с моральной точки зрения, оказались неутешительны. Это было уравнение, которое он по-прежнему не мог понять.

– Рад с вами познакомиться, – произнес Ларри.

– Здравствуйте, я Карлос, – ответил он тихим, но твердым голосом. – Я ученый, хорошо это или плохо.

– Вы слышите? – спросил Ларри.

– Что? – не понял Карлос. – Я ничего не слышу.

– Я тоже, – согласился Ларри, теперь уже улыбаясь.

– Как ваше…

– Погоди-ка, сынок, – сказал Ларри. – Просто прислушайся.

Ничего не было – ни скрежета, ни жара. Широкая расселина на том месте, где стоял кинотеатр, осталась, но больше уже не расширялась. Сбившиеся в толпу люди обрели твердую опору под ногами в виде оставшегося от пола участка. Шли секунды, ничего не происходило, и они поняли, что останутся живы. Почти все заплакали. Одна женщина принялась ругаться, выплевывая все грязные слова, какие только могла припомнить. Она даже не знала, почему ругается. Возможно, это была запоздалая реакция на страх. Или это праздновали свое спасение ее уцелевшие легкие.

Джош огляделся по сторонам. Он смог переместить в безопасное место всего несколько человек, но теперь, когда кризис миновал или, по крайней мере, приостановился, он ощутил прилив радости оттого, что ему удалось сделать хотя бы это.

– Давайте продолжим, – произнес он, проверяя мощь своих крыльев. Все нормально. Они у него достаточно сильные. – За один раз я могу взять только одного, но вытащу отсюда всех вас.

Ничего не было. Или же было множество звуков: вертолетов и сирен, вдали и вблизи. Были еще ветер, шелест листьев и шум машин. Тихие звуки восхода, переходящего в утро. Дыхание и биение сердец людей в комнате. Тихое ворчание реактивного лайнера где-то на краю стратосферы, когда тот выпускал полезные психотропные выхлопы. Мерное щелканье фотоаппарата в руках сотрудника неназванного, но грозного правительственного агентства, стоявшего в комнате и фиксировавшего их действия. Звуки повседневной жизни. Звуки всего. И ничего.

Карлос порождал катастрофы, пытаясь покончить с катастрофами, которые он порождал. Порочный круг, который можно было разорвать, просто остановившись в каком-то месте. И теперь он слышал звуки собственного бездействия, и они, похоже, говорили о безопасности его семьи.

– Сейчас тихо, Карлос. Вы слышите? – Ниланджана медленно шагнула к нему, стараясь не нарушить его личное пространство, но Карлос все же попятился к кабинету. – Прислушайтесь.

– Прислушайтесь, – повторила Луиза.

– Прислушайтесь – поддержал ее Марк.

– Прислушайтесь, – присоединился к ним Дэррил.

Ниланджана улыбнулась и тронула Карлоса за руку. Он вздрогнул, но продолжал смотреть ей в глаза.

– Идите сюда, – сказала она.

Карлос оглядел всех по очереди. Все улыбались, пусть и неуверенно, за исключением Дэррила, растянувшего губы чуть ли не до ушей и выставив зубы, как его учили в церкви. Карлос на мгновение задержал взгляд на Дэрриле, но потом, наконец, перевел его на Ниланджану.

Карлос все плакал и плакал. Из него выходили долгие годы эмоционального напряжения, которое он не сумел выразить. Это походило на болезнь, но было всего лишь существованием. Ниланджана тоже плакала, плакала по своему городу, который оказался очень близко от уничтожения. И по своему учителю, который все делал правильно, но у которого все получилось неправильно. Она притянула его к себе и обняла. К ней присоединились Луиза и Марк, за ними Дэррил и Ларри. Они сделали то, что делают все ученые, следуя научному методу: 1. Гипотеза. 2. Спор. 3. Перебранка. 4. Плач. 5. Объятия.

И хотя это мгновение не помогло городу, оно его спасло.

Глава 38

Они отправились к дому, который не существует. Карлос настоял, что войдет туда один. Он все это начал – он и закончит. Он вывел через дом обратно в Найт-Вэйл всех, кого смог найти в параллельном мире. Но всех он разыскать не смог – ни одну грубую ошибку нельзя исправить полностью. Он хотел вернуться, но Ниланджана не позволила: в какое-то мгновение все это из спасения и помощи другим грозило превратиться в самобичевание.

Хотя яма в кинотеатре появилась меньше часа назад, те уцелевшие, которых вывел Карлос, сообщили, что провели в параллельном мире полтора месяца.

Когда из параллельного мира выходила последняя группа спасенных людей, Синтия – женщина, проживавшая в доме, который не существует, и, следуя логике вещей, не существовавшая сама, – запротестовала. Она кричала, что незнакомцы, валом валившие через ее дом, не вытирали ноги.

– Прошу прощения, – извинился Карлос. – Больше здесь никто не станет ходить.

– Да уж надеюсь, – ответила Синтия, раздраженно выскочила в соседнюю комнату и тотчас исчезла, поскольку она не существовала.

Выйдя, Карлос закрыл за собой дверь.

– Нам больше не нужно пытаться открыть эту дверь или заглядывать в окна, – сказал он. – Параллельный мир останется там, где он есть. Я же буду наблюдать за нашим миром, в котором живут все мои близкие.

Сесил, нетерпеливо ждавший снаружи, пока Карлос проводил спасательные операции, поцеловал его.

– Я отдал бы за тебя весь Найт-Вэйл, – произнес он и снова поцеловал Карлоса долгим поцелуем, выражавшим не только любовь, но и нетерпение и облегчение. Все переживания последних двух недель воплотились в этом поцелуе. – Но я бы предпочел этого не делать. Держись-ка подальше от пустынных параллельных миров.

Все это передавалось по радио. Сесил транслировал по радио почти все, что делал, к легкому раздражению все понимающего города.

Луиза и Марк разобрали аппарат Карлоса. Марк использовал кое-какие его детали для усовершенствования собственного агрегата. Теперь тот испускал яркую вспышку, сопровождаемую оглушительным грохотом, за которым следовал клуб дыма. Марк решил, что теперь может подать заявку на какой-нибудь очень престижный научно-исследовательский грант.

Луиза взяла от аппарата Карлоса огромную металлическую раму, чтобы разбить небольшую картофельную плантацию.

– Это будут самые разочаровывающие картофелины из всех, что я выращивала, – заявила она. Марк согласился, и она поблагодарила его за то, что он поддерживает ее начинания.

– Может, как-нибудь выпьем по стаканчику? – предложил Марк. – В смысле, это будет не свидание, а так, просто увидимся.

– Извини, – ответила Луиза. – Меня интересуют только картофелины.

– Ладно, – не сдавался Марк. – Тогда выпьем как друзья?

Луиза улыбнулась.

– Нет, – сказала она. А затем снова принялась разочаровываться в картофелинах. Ее и вправду интересовали только они.

Ниланджана вместе с Дэррилом, Стефани и Джамилей занялись поиском людей, лишившихся домов или мест работы. Стефани, назначенная экстренным голосованием собрания верующих церковной старейшиной, основала Фонд радостных последователей по восстановлению Найт-Вэйла (сокращенно ФРПВНВ). Они отправили церковных и городских волонтеров помогать восстанавливать «Большого Рико», школьный спортзал, кофейни, дом Ларри Лероя и многое, многое другое.

Несколько местных предпринимателей оказали материальную помощь, включая щедрое пожертвование от Последнего банка Найт-Вэйла не без содействия его служащего Стива Карлсберга. Ларри пришлось заново собирать свое творческое наследие, но теперь, когда все узнали о его искусстве, он переделал часть своего дома под Народный музей изящных искусств Ларри Лероя на самой окраине города.

Дэррил и Ниланджана, целый день красившие стены нового дома Ларри, рухнули, совершенно вымотанные, на кровать в ее квартире, которая по-прежнему была лишь ее квартирой, но где постоянно появлялись все новые книги Дэррила, его одежда и туалетные принадлежности.

Ниланджана погрузилась в объятия Дэррила и вздохнула. Он тоже вздохнул. Это были счастливые, усталые вздохи.

– Спасибо тебе, – сказал Дэррил.

– За что? – пробормотала она.

– Я никогда об этом не говорил с тех пор, э-э-э, как началась эта заваруха с многоножкой, но мне было нелегко понять, что я делаю со своей жизнью, к чему привела меня церковь. – Он умолк, стараясь подобрать нужные слова сквозь дымку наваливающегося сна и алкоголя. – Когда мы прикончили это чудище, я был счастлив, потому что мы оказались в безопасности, но я также понимал, что мы убили бога. Мы убили бога нашей веры, и, понимаешь, я больше не мог рассматривать его как метафору. Я не мог вернуться к прежнему мышлению. А потом еще тот факт, что мой пастор, которой я верил и за кем следовал, пыталась уничтожить Найт-Вэйл.

Я очень из-за этого переживал и хотел выйти из церкви, потому что она больше для меня ничего не значила. Но это восстановление дало мне какой-то смысл. Или не мне. Оно показало смысл церкви для меня. Наш бог мертв, но и многие другие боги мертвы. От этого они не становятся… менее значимыми, что ли. Самое главное – это живые люди рядом со мной, работающие ради общего дела и разделяющие общие ценности. Стефани и Джамиля. Они по-прежнему верят. А я, по-моему, больше не верю. К тому же мне кажется, что мне и не надо больше верить. Религия может быть тем, что ты делаешь, а не тем, во что веришь. И это может иметь такой же смысл.

Дэррил отхлебнул вина, больше чтобы скрыть застенчивость, которую испытывал, говоря все это, нежели чтобы насладиться довольно-таки средненьким каберне. Он говорил совершенно искренне и высказался серьезно и от души. Выстраивая новые отношения со своей религией, избавившись от необходимости абсолютной веры в божественную радость, он открыл в себе что-то новое и теперь говорил без сарказма и фальши.

– Для меня огромное значение имеет то, что ты оказалась рядом со мной, Ниланджана. Спасибо тебе.

– Это классно. Не за что. – Она ткнулась спиной ему в подмышку и довольно об нее потерлась.

– Я знаю, что ты человек не религиозный и особенно не жалуешь радостных последователей, но в эти недели ты меня очень поддержала. Знаешь ты это или нет, ты сделала меня лучше. В смысле, как человека.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. У нее возникла гипотеза. Или нет. Скорее нечто прочное и подтвержденное всеми имеющимися данными – теория.

– Дэррил Рамирес, ты мне по-настоящему нравишься.

– Ты мне тоже по-настоящему нравишься. – Лицо его вспыхнуло румянцем от прилившей к нему крови и от средненького вина.

– И Стефани с Джамилей. Они мне тоже очень нравятся. У тебя прекрасные друзья, и, похоже, у меня теперь тоже. Я не присоединюсь к церкви. Надеюсь, тебе там хорошо. Я ведь не жду, что ты займешься наукой и поступишь к нам в лабораторию. У нас разные направления. Но мы можем идти по этим направлениям рядом, параллельно, понимаешь?

– По-моему, если мы что-то и узнали за последние пару недель, так это то, что оба наши направления очень интересные, – сказал он.

– Правда? Может, это просто стресс от недавно пережитых опасностей. И оттого, что мы пережили их вместе, – ответила Ниланджана. – Но если в нашем городе появится человек, который будет рядом со мной, когда я не работаю, после всех этих пестицидов, разочаровывающих картофелин и смещений в измерениях параллельного мира, человек, который меня рассмешит, даст мне выплакаться и…

Дэррил улыбнулся.

– Знаю, знаю. Это звучит напыщенно. Ну и ладно. Я напыщенная.

– Так, значит, мы это сделаем? – спросил Дэррил.

– Конечно. Не так уж я и устала. – Она начала расстегивать его рубашку.

Он рассмеялся.

– Нет, я в том смысле, что мы это делаем? Ты и я. Мы вместе? Несмотря на различия и все такое. И у нас все получится?

Она прильнула к нему и поцеловала его. Губы у него были мягкие, теплые и липко-сладкие. Целовались они долго. Она слишком устала, чтобы думать о многоножках и церквях. В голове у нее царила глубокая тьма ночного неба. Ни звезд, ни лун, ни планет – лишь бесконечная тьма, охватывающая период задолго до сотворения мира и много позже энтропии.

В этой тьме остался лишь запах Дэррила и его прикосновения. Его дыхание, кожа, волосы. Мягкие, теплые губы, темно-алые от каберне, купленного в «Ральфсе» за 9 долларов 99 центов. Прежде чем отстраниться, Ниланджана легонько провела языком по его губам. Так вино казалось вкуснее.

– Конечно, – ответила она.

Они смотрели друг другу в глаза, улыбаясь, хихикая, гладя друг другу щеки. Потом снова целовались. Время тянулось, и никто из них не знал, сколько часов прошло. Она перегнулась через него и выключила телевизор – источник последнего оставшегося в ночи света. И в темноте прямо ему в ухо прошептала:

– Я рада, что все получилось.

Глава 39

Ничего не получилось.

Это упрощение. Если что-то не получилось в данный момент, это вовсе не означает, что это не получается вообще. Это могло получаться раньше, может получиться немного позже или не получится никогда.

Счастье не перечеркивается несчастьем. Отношения не перечеркиваются их окончанием.

Но попробуйте сказать это каждому из них. Они, по-прежнему неуверенно и осторожно оставаясь друзьями, рассматривали свою связь как аномалию, как близость, порожденную совместно преодолеваемой опасностью и ошибочно принятую за настоящие длительные отношения.

Минуло несколько недель, в течение которых казалось, что все действительно получится. Секс был прекрасен, разговоры были интересными и включали в себя массу упоительных разногласий относительно природы науки, религии и самой жизни. Они ходили на свидания или, что было гораздо интимнее, не ходили на свидания, а сидели на его или ее диване и смотрели дрянные, но увлекательные реалити-шоу вроде «Сферы!» или «Так вы думаете, что можете медленно замерзнуть насмерть?». Она клала ему голову на плечо, или он клал ей голову на плечо, и один из них засыпал на другом, и оба они были теплыми, поддерживая постоянную температуру тела, что очень напоминает любовь.

Затем последовали несколько недель, когда казалось, что, может, что-то и получится. Секс был по-прежнему прекрасен, но упоительные разногласия теперь превратились в простые споры, вращавшиеся вокруг одних и тех же тем и распылявшиеся по множеству их ответвлений, охватывая предметы, которые не относились к разговору, пока вокруг них внезапно не возникал конфликт, и никто из них не знал, почему все так происходит. Они посмотрели все сезоны «Сферы!», после чего ему захотелось переключиться на «Сферо-зону», но она считала, что это лишь скучный сиквел. Однако все же оставались теплота и поддержка, и казалось неправильным обрывать то, что представлялось таким многообещающим, что недавно было таким сильным чувством, просто потому, что сильное чувство труднее найти.

А потом наступила неделя, когда уже ничего не получалось. Они старались, чтобы получалось, но безуспешно. Разногласия возникали всегда и везде, куда бы ни поворачивался разговор, и эти разногласия так ее раздражали, что ей не хотелось смотреть с ним телевизор. Диван все еще хранил их тепло, но тепло это, наверное, уже не ощущалось как любовь, а лишь как близость двух людей, когда иногда ей хотелось побыть одной. Секс по-прежнему был прекрасен, но этого было недостаточно. И она ему именно так и сказала. Это произошло после того, как они закончили заниматься сексом, и время, конечно, было выбрано не совсем удачно, но это была правда, и он знал, что это правда. Он сказал, что знает, что это правда, и они оба согласились, что это правда, а потом поняли: это означает, что они больше не будут встречаться. Они обнаженные лежали рядом на кровати, уже больше не пара, и это было очень странно. Он оделся и ушел.

– Как там, ммм, движется наука? – спросил он.

Они пили кофе в «Остроконечном молотке». Прошло несколько месяцев, и им обоим хотелось быть друзьями, и они изо всех сил к этому стремились. Поскольку это уже давно не было свиданием, им больше не нужно было отправляться в изысканные места со сбивающими с толку напитками. Вместо этого они могли зайти в свою любимую кофейню и заказать то, что обычно заказывали. Дэррил даже заставил бариста ему улыбнуться, похвалив сваренный им кофе искренними и теплыми словами.

– Наука движется лучше некуда, – ответила Ниланджана. И тут она поняла, что наука и вправду идет неплохо, хотя ее ответ был чисто машинальным, поэтому повторила: – Она и вправду идет неплохо. Меня повысили до первого ассистента Карлоса. Он говорит, что больше не может позволить себе упускать из виду контекст науки, которой он занимается. Наука – всего лишь инструмент, и, не зная, для чего ты используешь этот инструмент, можно по чистой случайности натворить ужасных дел. Он хочет, чтобы я помогла ему не натворить ужасных дел. Это просто чудесная работа. К тому же я могу по-прежнему заниматься своими любимыми проектами. Вроде фармацевтики и пестицидов. Не хочу закончить разочарованием в картофелинах, пытаясь получать премии и думая, что в этом-то и заключается жизнь ученого.

– Просто фантастика, Ниланджана, – сказал Дэррил и повертел в воздухе кулаком, отчасти выражая торжество, а отчасти сознательно пародируя свое привычное движение.

Она рассмеялась, отчего он тоже рассмеялся. Разговор пошел легче.

– Ну, а как ты? – поинтересовалась она. – По-прежнему думаешь занять должность Гордона?

– Да, – ответил он, задумчиво помешивая гальку и мох в своем американо. – Накопилась масса административной текучки. В том смысле, что пастор сбилась с пути истинного, но у нее хорошо получалось приводить в движение весь механизм. Церковь – это бизнес, который не кажется бизнесом никому, кроме тех, кто им заправляет. Это очень хитрая штука. Хотя Стефани просто прекрасно проводит службы. Мы с ней… – Он запнулся, внимательно следя за реакцией Ниланджаны. – Мы с ней на самом деле встречаемся.

– Это же здорово, – сказала Ниланджана, нисколько не кривя душой. – Вы с ней идеально подходите друг другу. А это не… – Вопрос мог оказаться ужасным. – А это не странно – молиться Улыбающемуся Богу, когда знаешь, что мы убили Улыбающегося Бога? – Вопрос оказался ужасным. – Прости.

– Нет, все нормально, – ответил он, и так оно и было. Вера его была крепка, так что не существовало вопросов, которые могли бы его смутить. – Да, я сказал, что мой Бог мертв, но это было сразу же после его смерти. В голове у меня была такая каша. Теперь я понимаю, что мы убили не Улыбающегося Бога. Мы убили гигантского жука. Возможно, некоторые наши пророки, вроде Кевина, по ошибке приняли жука за Улыбающегося Бога. Но в глубине души я знаю, что наш Бог – не голодная многоножка.

Ниланджана кивнула. Теперь, когда вера Дэррила ее не интересовала и его жизнь никак не пересекалась с ее жизнью, она могла искренне сказать:

– Это хорошо. Это классно.

– Я хочу сказать, посмотри на пастора: она верила в буквальность Бога, и он ее съел. Мы не собираемся повторять ее ошибки.

– Мы с Карлосом прямо-таки поспорили насчет Улыбающегося Бога. Потому что я была там, когда он его вызвал. Я видела, как проходила церемония Призыва. Он говорит, что это совпадение, что его аппарат проделал вход в параллельный мир, откуда появилась многоножка, и лишь по чистой случайности это случилось тогда, когда мы проводили этот бессмысленный ритуал.

– Может, он и прав, – произнес Дэррил, пожимая плечами. – Я, конечно, в этом ничего не понимаю, но твоя наука гораздо чаще получает правильные ответы, чем неправильные, даже если ей неизвестно, что с этими ответами делать.

– Есть масса данных, подтверждающих его точку зрения. Ну, не знаю. – Она потыкала ложечкой в металлическую стружку и корицу у себя в кофе. – Я отчасти верю, что ритуал удался. У меня нет никаких цифр, но я там была. Я просто в глубине души уверена, что все это сделали мы.

– Похоже, моя вера слегка пошатнулась. В любом случае трудно сказать с уверенностью, прошел ли ритуал одновременно с экспериментом Карлоса. – Он подмигнул ей. – Время – странная штука, верно?

Она не знала, то ли улыбнуться и принять его попытку флирта, то ли закатить глаза и сделать вид, что это шутка, поэтому обезопасила себя, сделав и то, и другое. В разговоре повисла долгая пауза. Поскольку они осваивали совершенно новую динамику отношений, это молчание казалось особенно давящим.

За соседним столиком сидела Памела Уинчелл и слушала их разговор. Она по-прежнему следила за ними, но теперь в качестве дружественного жеста. Дружественные жесты – вещи чрезвычайно субъективные. Она подняла свою кружку.

– За луну, – сказала она в усилитель. Никогда нельзя было понять, что она имеет в виду.

Они ответили ей, подняв кружки, потом посмотрели друг на друга и снова рассмеялись. И именно в этот момент оба поняли, что, хотя отношения у них не сложились, вот теперь начинает складываться их дружба.

– Чужачка! – крикнул мужчина в желтой кепке дальнобойщика, сидевший у окна и тихо пивший свой латте. Он не показывал на Ниланджану пальцем и улыбался вроде бы естественной улыбкой.

– Рада снова тебя видеть, Карим, – сказала она.

– Я тоже рад тебя видеть, Ниланджана, – отозвался он, снова переключаясь на кофе. Он симпатичный. Надо будет поговорить с ним после ухода Дэррила.

Она представила огромное множество возможных вариантов развития событий – от дружеского восклицания «Чужачка!» и приветливой улыбки до обзаведения спутником вроде Сесила, который будет спать рядом с ней, беспокоиться о ней, держать ее за руку, варить обед, работать по дому, ездить вместе с ней в отпуск, растить собак или детей и принимать все грани ее жизни. Глядя на Карима, она ни на что не рассчитывала, просто теперь знала, что с людьми стоит встречаться. Все в кофейне были такими же, как и она, жителями города, – города, до понимания которого ей было еще очень далеко, но чьи странности и несуразности она уже начала принимать.

Не все верят в горы, но они все же существуют в пределах прямой видимости. Горы обрамляют пустыню, словно кайма на пустой большой тарелке. Посередине находятся разбросанные по равнине города с названиями вроде Красная Столовая Гора и Сосновый Утес, а прямо в центре располагается Найт-Вэйл, не верящий ни во что из этого.

Как говорится, видеть – не значит верить. Ощущать запах и касаться – тоже не значит верить. Но, как это ни странно, слышать – частенько означает верить.

Трудно поверить большей части этой истории – даже тем, кто сам был ее частью. В конце концов, поверить в черные вертолеты, кружащие над головой и фиксирующие все, что мы делаем, – довольно легко. Поверить в далекие мелькающие НЛО, которые используют наш мир как лабораторию или, что было бы более жуткой вероятностью, как игровую площадку – тоже просто. Но поверить в огромную многоножку, которой поклоняются как божеству, явившемуся из какого-то иного пустынного мира? Слишком много хотите.

Конечно, тем немногим, кто к ней причастен, легко поверить в эту историю. Они выросли с верой в нее, и потому она стала лишь проявлением того, чего они уже ожидали от мира.

То, что испытываешь, и то, во что веришь, не всегда совпадают. Как мог бы сказать вам ученый вроде Ниланджаны, корреляция не указывает на причинно-следственные связи. Она также могла бы сказать вам, что чувство близости с кем-то не есть любовь. И то всеобъемлющее, что ощущается в один момент, в следующее мгновение превращается в тусклое воспоминание об этом ощущении, которое легко вызвать, но тяжело воссоздать. И для того, чтобы она могла это сказать, ей вовсе не обязательно быть ученым.

Дэррил мог бы заявить, что опыт не соотносится с верой. Поскольку опыт есть всего лишь жизнь, в то время как вера есть счастье. В конечном итоге, что плохого в самых причудливых верованиях, если они дают человеку ощущение счастья, сопровождающее его от начала до самого конца? Если он умрет, ошибочно полагая, что мир был добр по отношению к нему, было ли бы для него лучше умереть, зная, что мир был к нему безразличен? В чем, спросил бы он, самый веский аргумент в пользу того, чтобы видеть мир таким, каков он есть, если можно видеть мир таким, каким он не является? А потом покрутил бы в воздухе поднятым кулаком.

И вот тут Ниланджана вздохнула бы, допила свою чашку или бокал и ушла.

Возьмите любого из жителей Найт-Вэйла и попытайтесь убедить его в существовании гор. Расскажите ему, что такое высота. Постарайтесь ему объяснить, что такое холодный воздух, пар изо рта при дыхании, покрасневшие щеки и носы. Расскажите ему истории о людях, которые по веским или дурацким причинам забирались высоко в горы. Расскажите истории о людях, всю жизнь проживших среди высочайших вершин, и о тех, кто преодолел огромные расстояния, чтобы погибнуть на вершине горы, которой прежде никогда не видел. Расскажите ему о горных перевалах, о преодолевающих их армиях, о завоеваниях и сменах цивилизаций. Приведите ему примеры из мировой истории, показывающие, как часто она меняла свой ход из-за вполне конкретных вершин и долин. Покажите ему гору. Укажите на нее и скажите: «Она стояла здесь до тебя, и она останется тут стоять после тебя, ты не нужен для ее существования, а когда ты умрешь, очертания ее уступов ничуточки не изменятся».

Будьте жестоки или милосердны. Откройте ему больше, чем нужно. Говорите ему все, что захотите.

Это не имеет значения. Все равно вам никто не поверит.

Примечания

1

Seven Habitats of Highly Effective Beings. В действительности книга Стивена Кови называется «Семь навыков высокоэффективных людей» (Stephen R. Covey. The 7 habits of highly effective people). – Примеч. ред.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg